Г.  СЫРКОВ
 ЖИВЫЕ
ПОМНЯТ

Г.  СЫРКОВ
 КАРЕЛЬСКОЕ  КНИЖНОЕ  ИЗДАТЕЛЬСТВО
 ПЕТРОЗАВОДСК 	1968

Памяти  погибших
и  доблести  живых
посвящается

Ота  книга  созревала  и  рождалась  годами,—  лет  двадцать  отде¬
ляют  листки  с  неумелыми  записями  от  книжки,  которая
пришла  наконец  к  читателю.  Автор  ее,  скромный  карельский
библиотекарь,  проявил  завидную  выдержку  и  настойчивость,  соби¬
рая  и  подготавливая  материал.  Он  мог  бы  открыть  дома  неболь¬
шой  музей,  в  котором  посетители  увидели  бы  необыкновенные
вещи:  полые  пуговицы  с  мундиров  французских  солдат,  из  кото¬
рых  осторожно  вынимаются  крошечные  листки  папиросной  бума¬
ги  —  зашифрованные  документы  Комитета  Военнопленных;  письма
фашистских  узников,  пересланные  из  одного  лагеря  в  дру¬
гой;  листовки  с  призывом  «Ни  одного  ржавого  гвоздя  —  Гитлеру!»;
фотографии  подпольщиков,  образцом  для  которых  был  герой-
патриот  генерал  Карбышев;  комсомольский  билет  с  шифром-колон-
ками  цифр  на  последней  странице,  сбереженный  в  условиях
нескольких  лагерей,  то  запрятываемый  в  подошву  башмака,  то
приклеиваемый  лейкопластырем  к  телу;  и,  наконец,  письма  и  фото¬
графии  оставшихся  в  живых  собратьев  по  суровому  подполью,  со¬
ветских  людей  и  граждан  Югославии.
 Григорий  Кириллович  Сырков  на  собственный  стрвх  и  риск  искал
и  находил  старых  товарищей,  свидетелей  и  участников  пережитого.
Списывался,  с  иными  встречался.  Не  доверяя  собственной  памяти,
перепроверял,  уточнял,  узнавал  новые  подробности.  Мень¬
ше  всего  этот  скромный  человек  думал  о  себе.  Созданию
этой  книги  он  посвятил  жизнь,  видя  в  том  свой  долг
перед  погибшими  товарищами,  перед  новыми  грядущими  поко¬
лениями.

«Рукопись  открывает  еще  одну  страницу  героической  борьбы
советских  людей  с  немецкими  фашистами  и  показывает  ряд  сторон
в  борьбе,  не  нашедших  еще  отражения  в  печати»,—  таково  было
мнение  президиума  секции  бывших  военнопленных  Советского
Комитета  ветеранов  войны.
 «Подпольная  антифашистская  организация  КВП,  действовавшая
в  Шталаге  —  XIII-C,  по  размаху  работы  равноценна  антифашист¬
ской  организации  БСВ  (Братское  Сотрудничество  Военнопленных),
действовавшей  на  юге  Баварии»,  —  говорится  в  заключении  Совет¬
ского  Комитета  Ветеранов  войны.
 Что  же  доказывается  в  этой  книге?
 На  крутых  поворотах  истории  новое  всегда  держит  экзамен
на  зрелость.  Для  советского  строя,  для  советского  народа  таким
экзаменом  была  Великая  Отечественная  война.  В  образе  герман¬
ского  фашизма  иа  нас  рванулось  оскалившееся  чудище  обречен¬
ного  историей,  но  еще  не  обессилевшего  капиталистического  строя.
Оно  мобилизовало  свой  опыт  и  огромные  ресурсы,  использовало
наши  недостатки,  накладки  и  промахи,  оно  хладнокровно  загоняло
в  гробы  миллионы  своих  солдат.
 Закон  чистогана,  циничного  материального  расчета  особенно
обнажился  во  времена  гитлеровцев.  Фашисты  угоняли  и  пытались
поработить  десятки  и  сотни  тысяч  людей  из  гражданского  населе¬
ния.  Сначала  отнимали  имущество,  затем  эксплуатировали,  выжи¬
мая  до  изнеможения,—  прибыль  щедро  текла  в  сейфы  германских
миллионеров.  Истощенным  давали  умереть  или  добивали  их,
из  трупов  вываривали  мыло  и  клей,  кости  перерабатывали
на  удобрение.  В  канцеляриях  эсэсовцев  доход  от  каждого  пленни¬
ка,  живого  и  мертвого,  был  подсчитан  до  пфеннинга,—  деловитость,
достойная  породившего  ее  общественного  строя!
 Но  главной  задачей  фашистов  было  —  убить  в  человеке  чело¬
веческое,  унизить,  сломить  волю  к  сопротивлению.  В  самом  деле,
что  мог  сделать  ограбленный,  измордованный,  физически  ослаб¬
ший  человек?
 Оказывается,  мог.  И  делал.
 Судьба  войны  решалась  на  полях  сражений,  но  полной  победы
над  врагом  советские  воины  достигли  лишь  благодаря  единству,
монолитности  всего  нашего  народа.  Благодаря  поддержке,  исхо¬
дившей  от  тружеников  в  глубоком  советском  тылу.  Благодаря
действовавшим  в  гитлеровских  тылах  партизанам,  бойцам  Сопро¬
тивления,  антифашистам.
 Порабощение,  плен  человек  всегда  воспринимает,  как  свою
вину  перед  народом,  даже  если  был  он  в  ту  пору  ранен,  ослаблен
и  попал  в  беду  вследствие  промаха  других.  Где  же  выход?

Выход  подсказывало  полученное  в  юности  воспитание,  новые
понятия  и  чувства,  советский  патриотизм.  Люди  объединялись,
чтобы  сопротивляться  врагу.  Их  дезориентировали  и  дезинформи¬
ровали,  к  ним  подсылали  изменников,  фешистских  наймитов.  Но
доблесть  заключалась  не  только  в  том,  чтобы  с  презрением
отвергнуть  тридцать  иудиных  сребреников.  Советские  люди  иска¬
ли  и  находили  способы  действовать,  ослаблять  врага,  наносить  ему
ощутимые  удары.
 Таким  и  оказался  Григорий  Сырков,  девятнадцатилетний  пар¬
нишка,  рядовой  комсомолец.  Он  вырос  в  одного  из  организаторов
борьбы.  Скольким  мученикам  помогла  выжить,  не  пасть  духом,
не  сдаться  таинственная  организация  «КВП»!  Не  было  в  ней  член¬
ских  билетов,  и  листовки  ее  писались  карандашом  на  клочочках
бумаги  —  но  в  фашистских  застенках  она  становилась  символом
веры  в  нашу  победу,  в  разгром  фашизма.
 Если  взглянешь  иа  карту,  изображавшую  сеть  гитлеровских
концлагерей,—  яснее  ощутишь  масштаб  преступления.  Только  на
территории  самой  Германии  их  было  1100,  разных  по  площади
и  назначению,  сходно  оборудованных,  сходно  укомплектованных
садистами,  выродками.  Миллионы  погибли,  но  повсюду,  почти
в  каждом  таком  лагере  среди  заключенных  были  отважные  борцы,
представители  разных  наций.  И  первыми  эту  смертную  борьбу
фашизму  объявили  советские  люди.  Они  были  теми  дрожжами,  той
закваской,  на  которой  всходило  все  тесто.  Они  служили  примером
силы  человеческого  духа.  Подвиги  многих  из  них  еще  ждут  своих
летописцев.
 В  Западной  Германии  и  некоторых  других  капиталистических
странах  благодаря  неонацистской  пропаганде  многие  и  сейчас  не
варят  в  фантасмагорическую  действительность  фашистских  концла¬
герей.  Это  вдвойне  обязывает  тех,  кто  выжил,  помнит  и  может
свидетельствовать.  Со  дня  разгрома  фашизма  скоро  минет  уже
двадцать  пять  лет.  Но  еще  сейчас  по  улицам  городов  ФРГ  разъез¬
жают  машины,  где  развалились  аккуратно  подстриженные  седовла¬
сые  бюргеры  —  бывшие  палачи  концлагерей.  Еще  сейчас  в  ФРГ
среди  приличных  пожилых  фрау  с  хозяйственными  сумками  в  руках
можно  встретить  бывших  ауфзеерок,  стегавших  хлыстами  по  лицам
своих  жертв.  Еще  сейчас  по  артериям  и  венам  промышленности
ФРГ  переливается  золото,  вытопленное  из  коронок  и  искусствен¬
ных  челюстей  жертв  новейшего  вандализма.  Еще  сейчас  в  захо¬
лустных  местностях  Аргентины  в  хорошо  оборудованных  норах
затаились  борманы  и  мюллеры.  Смысл  их  жизни  —  воспитать  себе
достойную  смену.

Успокаиваться  нам  рано.  Именно  поэтому  читатель  с  интере¬
сом  встречает  каждую  документальную  книгу,  обличающую
фашистские  злодеяния  и  помогающую  понять,  что  же  давало  силы
советским  людям,  антифашистам  в  любых  условиях  бороться  про¬
тив  фашистского  чудовища.  Бороться  и  победить.
 Григорий  Сырков,  много  раз  смотревший  смерти  в  глаза,
буквально  воскрешенный  советскими  врачами,  рассказал  о  новых
страницах  славной  борьбы,  о  доселе  почти  неизвестной  антифа¬
шистской  организации.  В  газетах  упоминалось  вскользь  о  подполь¬
ной  офицерской  организации  в  Хаммельбурге,  в  которую  входил  .
генерал  Карбышев.  В  начале  1943  г.  она  была  разгромлена.  Но
вскоре,  той  же  весной,  в  лагере  возникле  солдатская  организация
КВП.  Ее  создали  коммунисты  (Семеренко,  Вовк,  Протченко,  Белов,
югославские  патриоты  Протыч,  Богичевич)  и  комсомольцы  (Сырков,
Макеенков,  Бондарев  и  др.).  В  сферу  своей  деятельности  она
вобрала  более  десяти  тысяч  человек,  стала  интернациональной.
После  разгрома  фашизма  собранные  подпольщиками  данные
и  документы  гастапо  помогли  советским  чекистам  выявить  и  обли¬
чить  предателей,  фашистских  преступников,  установить  фамилии
тех,  кто  погиб  в  лагерях.
 Честь  «открытия»  Г.  К.  Сыркова  с  его  материалом  принадле¬
жит  известному  писателю,  автору  повести  о  Лизе  Чайкиной
Н.  3.  Бирюкову,  который  познакомил  с  ним  ленинградских  писате¬
лей.  Леонид  Соболев  писал  о  необходимости  издания  этой  «книги,
полезность  которой  не  должна  вызывать  сомнения».  Литературную
жизнь  повествованию  дал  один  из  достойных  защитников  Ленин¬
града,  женщина-воин,  писательница  Елена  Вечтомова.
 Елена  Серебровская,
вице-председатель  общества  германо-советской  дружбы,
член  президиума  Ленинградского  Комитета  Защиты  Мира

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ
 НА  ЛАТВИЙСКОЙ
ЗЕМЛЕ

ЧТО  МОЖЕТ  БЫТЬ  В  ЖИЗНИ  ХУЖЕ?
 Широкие  ворота  впустили  нас  и  со  скрипом  мед¬
ленно  закрылись.
 Концлагерь!  Впервые  мы  увидели,  что  это  такое.
 Пустынный  двор,  обнесенный  дощатым  плотным
забором.  Небольшой  приветливый  домик.  Возле  него  —
стол  для  игры  в  пинг-понг.  Но  на  столе  —  пулемет,  на¬
правленный  в  нашу  сторону.
 Я  вздрогнул  —  на  земле  лежали  убитые,  которых  мы
сначала  приняли  за  спящих.  Распластавшись,  раскинув
руки  в  стороны  или  скорчившись,  застыли  они.  Вот
какая  участь  ждала  нас!
 Не  раньше,  а  именно  здесь  пришло  неотступное
ощущение  того,  что  смерть  стоит  совсем  близко.
 Какие  чувства  еще  охватывали  тогда?  Горе,  обида
и  злость  на  себя  за  то,  что  ранен,  что  потерял  товари¬
щей,  за  то,  что  попал  в  плен,  ненависть  к  тем,  кто  загнал
нас  сюда,  кто  вторгся  на  нашу  землю.  И  еще  был  уни¬
зительный  страх  смерти.  Зачем  лгать?  Был.
 Я  не  различал  отдельных  лиц  вокруг.  Все  слилось
в  единую  массу:  шинели,  головы,  айзсаргские  мундиры.
Г  ул  голосов  стоял  в  ушах.
 —  Кушать-то  здесь  не  дают...—  послышался  буднич¬
ный  голос  за  спиной.  Обернулся,  увидел  подростка,
сидевшего  рядом  с  немолодым  бойцом.

—  На  работу  гоняют,—  продолжал  мальчик  моно¬
тонно,—  разве  там  что  найдем  или  гражданские  под¬
бросят...  только  и  всего...
 —  Бежать  надо,—  еле  слышно  ответил  старший.
 —  Не  убегишь  с  лагеря...  Здесь  вон  с  одного  боку
аэродром,  собаки,  пулеметы.  Видишь,—  они  подня¬
лись,—  кивнул  подросток  на  убитых,—  вот  и...  А  на1  рабо¬
те  которые...  те  убегли...
 Больше  я  ничего  не  слышал:  с  работы  убежали.
Значит,  есть  выход!  С  работы  убежали!
 —  Украинцы,  становись!  —  во  всю  глотку  заорал  сы¬
тый,  ладно  одетый  охранник.  Потом  мы  узнали:  это  —
полицай.
 Пленные  зашевелились  и,  толкаясь,  начали  выстраи¬
ваться  в  неровную  шеренгу.
 Я  сделал  движение,  но  подняться  не  смог.
 —  Вопит,  как  леший,—  проворчал  немолодой  боец.
 —  Он  и  есть  леший,  только  еще  хуже.  Фашистам
продался.—  Молодой  человек  среднего  роста  опустился
рядом  с  бойцом.  Грустными  карими  глазами  сочувст¬
венно  взглянул  он  на  меня  и  что-то  ласковое  мелькнуло
в  том  взгляде.  Мгновенно  все  в  этом  человеке  показа¬
лось  внушающим  доверие:  выпуклый  умный  лоб,  про¬
долговатое,  спокойное  лицо.
 Мы  заговорили,  как  давно  знакомые.
 Его  авали  Николаем  Алексеевичем  Соколовым.  Вер¬
нее,  просто  —  Николаем,  он  был  всего  на  два  года  стар¬
ше  меня.  Мне  —  девятнадцать,  ему  —  двадцать  один.
Родился  он  в  Вологодской  области.  В  плен  попал  ране¬
ный  под  Резекне,  без  сознания  был,  его  вытащили  из
горевшего  танка.  Так  же  был  он  водителем  Т-26,  так  же
не  получил  личного  оружия,  только  он  горел,  а  меня
ранило  в  ногу.  Слушая  его  рассказ,  я  снова  переживал
все,  что-  было  со  мной.  Что  могло  быть  в  жизни  хуже,
чем  очутиться  в  плену  у  фашистов.
 В  танке  было  душно.  Легкий  быстроходный  Т-26  ме¬
тался  по  вспаханному,  исковерканному  снарядами  полю.
Сквозь  смотровую'  щель  я  видел  то  клочок  светло-голу¬
бого  пропыленного  неба,  то  редкие  зеленые  кусты,  буд¬
то  покрытые  ржавчиной.  Все,  как  в  тумане,  то  возни¬
кало,  то  пропадало  иэ  глаз.
 10

Наша  танковая  рота  отходила  от  латышского  города
Резекне  и  неожиданно  нарвалась  на  засаду  фаши¬
стов.
 Повинуясь  коротким  приказам  командира,  нажимаю
на  рычаги  управления.  Все  время  слышу  в  наушники  его
охрипший,  отчаянный  и  полный  ненависти  голос  (у  всех
нас  давно  пересохло  в  горле).
 —  Влево!  Вправо!
 Еще  в  школе  я  мечтал  стать  летчиком  и  в  техникуме
в  Минске  прыгал  с  парашютом,  но  подвело  зрение.
Я  стал  танкистом,  и  это  —  мой  первый  бой.
 Вправо,  влево.  Духота.  Я  вижу,  как  в  крохотном
кусочке  мира,  раскаленного  июньским  солнцем  и  взры¬
вами  снарядов,  черные  танки  с  белыми  крестами  повер¬
нули  назад,  один  уткнулся  хоботом  орудия  в  землю,
весь  окутанный  черным  дымом.  Слышу  команду  Вало¬
ва,  участника  сражений  под  Халхин-Голом:
 —  Прямо!  Вперед!  —  и  нажимаю  на  рычаги.
 Вдруг  командир  замолчал.  В  ту  же  минуту  башен¬
ный  стрелок  навалился,  на  меня  сверху  тяжелым  нежи¬
вым  телом.  Пулемет  его  еще  достучал  очередь,  и  все
стихло.  Огнем  откуда-то  снизу  обожгло  мне  ногу,  и  танк
остановился.  Он  не  хочет  повиноваться  моим  рукам.
А  ногу  жжет  нестерпимо.  Глаза  заливает  пот.
Душно!
 —  Горим?  —  мелькнула  мысль.  Дотронулся  до
ноги  —  рука  стала  мокрой.  Надо  выбираться.  Немцы
ушли.  Но  вверх  лезть  нечего  и  думать.  Начинаю  отвин¬
чивать  внизу  шайбы  люк-лаза.  Огня  не  видно.  Почему
же  так  жжет?  Почему  я  засыпаю?..  Конец!
 Но  это  был  не  конец.
 Когда  я  открыл  глаза,  сгущались  сумерки.  Тишина.
Только  где-то  вдали  погромыхивал  гром.  Первым  по¬
буждением  было  вскочить,  но  я  не  мог  пошевельнуться
от  боли,  пронзившей  ногу,  все  тело.  Чьи-то  руки  удер¬
жали  меня  за  плечи.
 —  Лежи,  братишка...
 Всматриваюсь  и  вижу  смутно  'знакомые  лица  двух
бойцов,—  моих  одногодков  из  нашей  части—парни¬
шек  лет  по  девятнадцати.  Они  с  тревогой  глядят  на
меня:
 11

—  Ожил?
 —  Водицы  бы...—  Лицо,  губы  стянуты,  как  обожжен¬
ные.  Слова  еле  выталкивает  распухший,  сухой  язык.—
Где  наши?  Где  мы?
 Запыленные,  покрытые  копотью  лица  товарищей
мрачнеют  еще  больше.
 —  Надо  пробиваться,—  едва  слышно  выговаривает
один.  Другой  снимает  пилотку,  почему-то  до  сих  пор
помню  как  резко  забелел  его  лоб.
 —  Сходим,  зачерпнем  воды.  Пока  несли  тебя  из
танка  —  видели  озеро.—  Оба  поднимаются  с  примятой
травы.
 —  А  ты  голова-а...—  силится  улыбнуться  тот,  что
снял  пилотку.—  Люк-лаз  открутил.  Не  вынести  бы
тебя  без  этого.  Ваши  —  наповал.  А  тебя  только
в  ногу.
 Замечаю,  что  моя  нога  перевязана.  Ребята  пустили
в  ход  индивидуальные  пакеты.  Снова  пытаюсь  встать.
И  снова  —  пронизывает  огонь  и  нестерпимая  боль.  Те¬
ряю  сознание.
 Прихожу  в  себя  ночью  —  лежу  один.  Никого.  Тишь.
Даже  орудий  гром,  доносившийся  откуда-то  издалека,
умолк.  Ребята  ушли  и  не  вернулись.  Может  быть,  погиб¬
ли.  Вероятно,  так  оно  и  есть.  И  даже  имен  их  я  не
знаю  —  людей,  которые  спасли  меня.  Тихо  шелестит
листва  какого-то  кустарника.  Он  скрывает  меня  от  тех,
кто  может  пройти  по  дороге.  Выше  я  различаю  тонкие
ветви  березы.  Легко  качнулись  они  под  налетевшим
ветром.  Ветер  остудил  потрескавшиеся  губы.  Но  пить
хочется  нестерпимо.  Один.  А  кругом  —  враги.  Вот  оно!
То,  о  чем  мы  только  читали  в  романах  —  лицом  к  лицу
с  врагом.  «Последний  патрон  для  себя.»  Как  водителю,
мне  полагался  пистолет,  но  мне  его  еще  не  выдали.
До  слез  обидно  остаться  вот  так  одному,  без  оружия.
Скриплю  зубами.
 Совсем  рядом  осторожные  шаги.  Вернулись  мои
товарищи?  Или  враг?
 Меня  нашел  крестьянин  —  латыш.  Он  не  отшатнулся,
натолкнувшись  на  раненого  красноармейца.  Не  испу¬
гался.  Наклонился.  Недолго  рассматривал.  Негромко
спросил:
 —  Давно  ранен?  —  Я  уловил  легкий  акцент.  Крестья¬
нин  смочил  носовой  платок  пивом  из  небольшой  фляги,
12

висевшей  через  плечо,  и  вытер  мне  лицо.  Дал  напиться.
Осмотрел  повязку.
 —  Терпи.—  Он  был  немногословен.  Взвалил  меня  на
свои  плечи.  Я  света  не  взвидел.  Утихшая  было  боль
хлынула  по  всему  телу.  Но  надо  было  терпеть  и  наде¬
яться.  Враг  не  потащил  бы  на  себе  полумертвого  парня,
да  еще  с  предосторожностями.  Крестьянин,  он  так  и  не
назвал  своего  имени,  уложив  меня  в  небольшом  сарае,
полном  прошлогоднего  сена,  осторожно  задвинул  до¬
щатую  дверь.  Она  сухо  прошуршала  по  земле  и  закры¬
ла  первые  редкие  звезды  на  низком  небе.  Мой  спаситель
сказал:
 —  Приду  позже.
 Долго  лежал  я,  обдумывая,  как  пробраться  к  своим,
и  прислушивался  к  тихому  плеску  волн  небольшого
озера,  которое  заметил  неподалеку.
 Ночью  крестьянин  вернулся  с  кем-то,  по-видимому,
с  сыном.  Парнишка  ловко  подхватил  меня  за  плечи.
Отец  —  за  ноги.  Вдвоем  перенесли  в  свой  дом.
 Лежу  на  кровати  в  чисто  прибранной,  не  очень  свет¬
лой  комнате  с  большой  плитой  и  добела,  до  лоска
вымытыми  лавками  и  столом.  Несколько  раз  теряю
сознание.  Сколько  прошло  дней?  Не  знаю.  Хозяйничает
красивая  девушка.  Таня.  Так  называет  ее  отец.
 —  А  где  брат?  —  с  тревогой  спрашиваю  я.
 —  Какой  брат?  Брата  нет.
 —  Ну,  который  нес  меня...
 Таня  смеется.
 —  То  была  я,—  говорит  она  и,  покраснев,  отворачи¬
вается.—  Отец,  идите  к  нам!  Быстрее  же!  Она  огляды¬
вается  в  мою  сторону:—Теперь  будете  жить?
 Она  приносит  глиняную  кружку  с  молоком.  Молоко
кажется  мне  горьким,  но  чтобы  не  обидеть  Таню,  пью.
Входит  отец,—  только  теперь  вижу,  что  он  сутулится,
что  ему  лет  под  пятьдесят,  у  него  седые  виски,  а  глаза
молодые,  светлые,  как  у  Тани.  До  того  приветливо  смот¬
рят  эти  люди,  так  бесстрашно  заботливы  они,  что  можно
было  бы  забыть  о  том,  что  творится  за  стенами.  Но
забыть  невозможно.  Совсем  рядом  —  фашисты,  в  лю¬
бую  минуту  могут  войти  и...  Нужна  большая  смелость
для  того,  чтобы  под  носом  у  врагов  прятать  советского
бойца,  но  ведь  это  —  советские  люди,  граждане  моло¬
дой  советской  республики.
 13

—  Как  называется  ваше  село?
 —  Аудрини,—  отвечает  отец  Тани  и  опасливо  взгля¬
дывает  на  окно,  затянутое  вязаной  занавеской.
 Только  со  временем  сумел  я  полностью  оценить
отвагу  этих  людей,  все,  чем  рисковали  они.  Тогда  мне
казалось,  что  старик  излишне  суетлив,  раздражало  то,
что,  видимо,  он  боится.
 Когда  Таня  спрашивала,  перевязывая  мою  ногу:  —
Еще  больно?  Так?  —  Я  готов  был  казаться  сильным  и  пе¬
реносить  любую  боль.
 А  Таня,—  как  будто  и  не  было  рядом  врагов,—  вбе¬
гала  в  комнату  веселая.  Лукаво  поглядывала  и  высыпала
новости,  услышанные  в  селении.  Новости  не  радовали.
Мне  недоставало  товарищей.  Я  не  мог  освоиться  до
конца  с  тем,  что  никогда  не  увижу  лейтенанта  Валова,
однополчан.  Я  не  знал,  что  делается  с  моими  родными.
Не  видел  пути,  по  которому  должен  уйти  отсюда
и  пробраться  к  своим!  Таня  была  мужественна  по-на¬
стоящему.  Она  делала  вид,  что  не  понимает  моего  со¬
стояния,  смеялась,  расспрашивала  о  Москве,  рассказы¬
вала  то  немногое,  что  знала  о  моей  Родине  сама.  Она
мечтала  учиться  в  Московском  университете.  Для  нее,
для  ее  друзей  жизнь  только  начиналась,  и  вдруг  —  война.
 А  на  стенах  домов  в  селении  были  расклеены  гитле¬
ровские  приказы:  «За  укрывательство  раненых  советских
бойцов  —  расстрел  на  месте».  Таня  еще  и  охраняла
меня.  Во  время  веселой  болтовни  она  вдруг  становилась
серьезной,  задергивала  занавеску,  прислушивалась  и  все
это,  не  переставая  говорить,  стараясь,  чтобы  я  не  заме¬
тил.  И  я  понемногу  оживал.  Долгими  ночами  думал
о  том,  как  соединиться  со  своими,  вспоминал  дом.
 Отец  Тани  уговаривал  меня  остаться  у  них,  пере¬
ждать.  Но  и  он  понял,  когда  я  твердо  сказал,  что  не
прощу  себе,  если  не  дойду  до  своих.  Он  вспомнил  свою
молодость.  Рассказал  о  годах  гражданской  войны,  о  нем¬
цах,  хозяйничавших  на  полях  Латгалии.  Один  из  них
штыком  заколол  его  жену.  И  вот  они  снова  здесь.  Ста¬
рик  вытер  глаза  синим  платком.  В  тот  вечер  мы  разго¬
варивали  долго.  Решено  было  поймать  коня.  Много  их
разбежалось  с  сожженных  хуторов,  много  осталось  от
разбитых  дивизий.
 Как  только  я  смог  стоять  на  ногах,  хозяева  проводи¬
ли  меня  до  порога.
 14

—  Береги  себя,—  совсем  по-отечески  сказал  старый
латыш,—  береженого  коня  и  зверь  в  поле  не  берет...
 Таня  молча  вышла  со  мною.  Ночью,  ведя  коня  в  по¬
воду,  брели  мы  с  нею  по  латышской  земле  —  незнако¬
мой,  но  политой  и  моей  кровью.  Я  чувствовал  себя
в  ответе  за  все,  что  творилось  вокруг.  На  рассвете  пока¬
залась  граница  Калининской  области.
 Долго  пробирался  я  уже  один  на  восток,  отыскивая
направление  по  солнцу.  Все  на  boctokI  Трое  суток  хро¬
мал.  Нога  то  совершенно  не  болела,  то  снова  горела
огнем.  Раскаленные  иглы  пронизывали  тогда  все  тело.
Лошадь  пришлось  оставить  на  опушке  леса.  Понемногу
успокоился.  Вдруг  услышал  голоса!  Меж  деревьев  за¬
мелькали  люди,  вооруженные  винтовками.  Все  пропа¬
ло,—  екнуло  сердце.  Но  на  фуражке  одного  бойца
блеснула  красная  звезда.  Значит,  свои!  Может  ли  это
быть?  Вот  счастье!  Я  бросился  к  ним.  Товарищи  усадили
меня  к  костру.  Дали  котелок  каши.  И  я  рассказал  незна¬
комым  людям  —  самым  дорогим  для  меня  людям
моей  Родины  —  обо  всем.
 Их  было  семь  человек.  Кто  ушел  из  города,  кто  от¬
бился  от  воинской  части.  Их  связало  одно  желание  как-
то  организоваться  и  бороться  с  немцами,  связаться  со
своими.  Они  были  суровы  и  решительны.
 Веснушчатая,  полная,  немного  неуклюжая  девушка
в  ватнике  сделала  мне  перевязку.  Командир  (я  так
подумал,  что  это  командир,  потому  что  все  прислуши¬
вались  к  его  негромкому  голосу)  спросил,  не  знаю  ли
я  немецкий  язык.  Услышав,  что  немного  знаю,  он  решил:
 —  Значит,  пойдешь  в  Остров.  Послушаешь,  погля¬
дишь.  Тут  недалеко,  километров  шестьдесят.
 —  Пойду,  только...  Дорога-то  незнакомая...
 —  Тебя  проводит  Соня...
 И  снова  мы  в  пути,  я  и  новая  моя  спутница  —  мед¬
сестра  Соня.  В  Острове  живет  ее  подруга  Клава  Назаро¬
ва—  старшая  пионервожатая1.  Она,  конечно,  поможет
нам  устроиться,  ориентироваться.  Шли  мы  молча.  Каж¬
дый  думал  о  своем.  Что  ждало  нас  в  незнакомом  городе?
Да  первый  же  гитлеровец  разгадает  в  нас  советских
людей  по  ненависти  в  наших  глазах.  Глазам  ведь  не
1  После  войны  узнал  я  о  героине  Клаве  Назаровой,  работавшей
■  подполье  в  г.  Острове.  Может  быть,  это  была  она?
 15

прикажешь.  Но  судьба  помогала  нам.  Мы  никого  не
встретили  ни  в  лесу,  ни  на  дороге.  Устав  продираться
кустарником,  мы,  оглядевшись,  вышли  на  шоссе.  Мед¬
ленно,  будто  гуляя,  двинулись  дальше.  Не  надо  нам
было  выходить!  Послышался  все  нарастающий  шум.
Я  шарахнулся  было  в  сторону,  но  Соня  вовремя  схвати¬
ла  меня  за  руку.  Машина  с  брезентовым  верхом  обогна¬
ла  нас,  обдав  пылью  и  клубами  отработанного  бензина.
 —  Спешат,  черти,—  заметила  Соня  и  едва  ли  это
были  не  первые  ее  слова.
 Опять  машина.  В  кузове,  держа  автоматы  перед
собой,  торчали  гитлеровцы.  Пропустят  ли  они  русскую
девушку,  мою  курносую  рыженькую  разведчицу?  Слиш¬
ком  много  мы  уже  слышали  об  их  нравах.
 Зачем  мы  вышли  на  шоссе!
 Солдаты  остановили  машину,  вывалились  из  кузова.
—  Штой!  —  заорали  они.
 Мы  наддали  ходу.  Вслед  защелкали  выстрелы.  Тонки¬
ми  хлыстами  свистнули  пули  по  глине  дороги,  по  листве,
по  траве.  Ельник,  вот  он!  Еще  секунду!  Еще  усилие!
Тогда  пусть  попробуют  искать.  Соня  уже  почти  добежа¬
ла  до  леса.  Я,  вот-вот  догоню  ее!  Ушли!  Успели!  Но
девушка,  взмахнув  руками,  вскрикнула  и  упала.  В  ту  же
секунду  что-то  ударило  меня  в  плечо.  Я  споткнулся
и  упал.
 Николай  принес  мне  воды  в  жестяной  кружке.
 —  Есть  колодец.  Можно  брать,  сколько  хочешь.
 Три  дня  я  не  пил.  Сколько  радости,  оказывается,
в  глотке  воды!
 От  Николая  узнал,  что  находимся  мы  в  латышском
городе  Резекне,  что  жителей  Прибалтики  и  Украины
немцы  собираются  отпустить  по  домам,—  заигрывают
с  ними,  ищут  поддержки.
 Стемнело.
 —  Ты  кто?  —  послышалось  в  углу  возле  нас.
 —  Русский...—  ответил  слабый  голос.
 —  A-а,  за  жидов,  значит?  Скидавай  сапоги!  Хлопцы,
стукните  его  покрепче!  —  Послышалась  возня,  удары,
приглушенный  стон.  И  вот  уже  в  другом  углу  наглый
голос:
 16

—  Ты  кто?
 —  Украина,  Украины.
 —  Ну,  проваливай  швыдче!
 И  опять:
 —  Ты  кто?
 —  Нацмен,—  ответили  насмешливо.
 —  Что  за  нацмен?
 —  Японец,—  вмешался  злой  голос.
 —  Ну  и  катись...—  пробормотал  мародер,  и,  по-ви¬
димому,  двинулся  дальше.  Он  отбирал  одежду,  ту,  что
получше  и  выменивал  на  еду  у  тех,  кто  готовился  выйти
на  свободу.
 Зазвучала  песня.  Вполголоса  —
 Уднрапн  немцы  в  касках
От  луганских  партизан.
 —  Слышишь?  —  подтолкнул  меня  Соколов.
 Я  слышал.
 Европа  покорялась  немцу.  Топали  подкованные  сапо¬
ги  «сверхчеловеков»  по  родной  Белоруссии,  а  тут,  втис¬
нутые  в  кольцо  колючки  люди  поют  такое...  Конечно,
я  слышал,  и  надежда  бежать,  найти  своих,  посчитаться
с  фашистами,  вспыхнула  с  новой  силой.
 —  Пойдем  на  работу  —  удерем,  Коля,—  загораясь,
повторял  я.
 —  Надо  сначала  за  ворота  попасть,  а  там...
 Нам  повезло.  Утром  немцы  отобрали  тех,  кто  стоял
поближе,  кто  был  помоложе,  и  погнали  на  работу.  Соко¬
лову  обязан  я  тем,  что  и  меня  приняли  за  здорового
и  сильного.  Он  отпоил  меня  водой,  подал  умыться,  пере¬
вязал  рану.  Он  незаметно  подставил  свое  плечо,  чтобы
можно  было  на  него  опереться.  Солдаты  прикладами
вытолкнули  нашу  группу  за  ворота  и  вот  уже  гонят  ее
к  товарной  станции.
 Резекне  выглядел  так,  будто  и  войны  не  было.  Чи¬
стенький,  аккуратный  городок  чем-то  напоминал  старую
провинцию,  которую  мы  видели  только  в  кино.  Было
что-то  ветхозаветное  в  его  облике.  То  и  дело  попада¬
лись  на  наши  глаза  однообразные  серые  дома  с  яркими
занавесками  на  окнах,  маленькие  палисадники,  полные
цветов.
 2 	17

На  тротуарах  толпились,  гуляли,  неторопливо  шество¬
вали  по  делам  нарядные  люди.  Гитлеровцев  в  военной
форме  почти  не  было  видно.
 Как  же  это  возможно  —  здесь  почти  мирная  жизнь,
а  нас,  запыленных,  грязных,  оборванных  ведут  под  охра¬
ной  вражеских  солдат?
 Почти  никто  не  обращал  на  нас  внимания.  Изредка
встретишь  сочувственный  взгляд.  Заметив,  что  ты  смот¬
ришь  на  него  —  человек  отводит  глаза.
 Проходим  мимо  большого  взорванного  моста  над
рекой.  Его  скрученные  стальные  фермы,  точно  руки,
в  отчаянии  поднятые  к  небу.
 —  А  толкуют,  что  без  сопротивления  берет,—  шеп¬
чет  мне  Соколов.—  Тут,  видно,  такое  было...
 Мы  жадно  отыскиваем  глазами  следы  бомбежек
и  обстрелов.  И  находим:  то  брешь  в  стене  дома,  то  ды¬
мящееся  пожарище...
 —  Верь  им,  гадам...—  невольно  шепчут  губы.
 На  погрузочно-разгрузочной  платформе  маленькой
пыльной  товарной  станции  пленных  разбили  на  неболь¬
шие  группы  по  числу  вагонов^
 —  Разгружать!  Шнель!
 Мы  не  торопясь  вытаскиваем  из  вагонов  пустую
тару:  ящики,  деревянные  бочки.
 —  Стукнуть  бы  их!  —  кошусь  я  на  немцев.
 Но  Николай  дергает  меня  за  руку:
 —  Голову  надо  иметь  на  плечах.  Пристрелят  и  все...
 Здесь  никто  не  кричал,  никто  не  подгонял  нас,  никто
не  торопил.  Охранники  покуривали  поодаль  и  лениво
переговаривались,  не  выпуская,  однако,  винтовок  из  рук.
Ничего  мы  не  знали  тогда.  Не  понимали,  что  это  кажу-'
щееся  безразличие  конвойных  было  не  случайным.  То
тут,  то  там  раздавались  голоса.  Мы  прислушались.  Ка¬
кой-то  тип,  одетый  получше  других,  убеждал,  что
в  Советской  России  мы  жили  плохо,  что  всеми  преиму¬
ществами  пользовались  комиссары.
 —  Ну,  не  скажи...—  возразил  кто-то.
 —  А  что  ты  знал?  Обмундирование  у  них  было  су¬
конное?  Суконное!  А  у  тебя?  Ну,  скажи,  скажи  —  сапоги
у  тебя  какие  были?  Кирзовые?
 О  том,  чтобы  накормить  пленных,  никто  и  не  думал.
 —  Тихо.  Может  быть,  попробуем?  —  не  терпелось
мне.
 18

Николай  пожал  плечами.—  Попробуем...  Он  был  рас¬
судительнее,  умел  сдерживаться.  Лучше  разбирался
в  практических  вопросах.  А  меня  так  и  подмывало  бе¬
жать.  Хотелось  немедля  совершить  что-то,  лишь  бы  не
работать  по  приказу  немцев.  Физически  чувствовал
я  себя  получше,  сказывалось  пребывание  на  свежем
воздухе,  хороший  летний  день.
 Мы,  как  бы  нечаянно,  подвинулись  вправо.  И  сразу
наткнулись  на  часового.  Он  без  особой  злости  погрозил
винтовкой.  Оглянулись  влево.  И  там  солдат.  Охраняли
нас  здесь  по  большей  части  немолодые  солдаты,  неко¬
торые  в  очках.
 Прошел  день.  Ночевали  тут  же,  на  платформе  желез¬
нодорожной  станции.
 Утром  снова  пропылили  по  улицам  Резекне  и  на  дру¬
гой  платформе  лениво  перебрасывали  тару  в  пустые
вагоны.  Казалось,  что  это  те  же  самые  бочки,  которые
мы  вчера  выгружали.
 К  вечеру  нас,  человек  триста,  согнали  в  кучу,  и  нем¬
цы  начали  бросать  в  толпу  куски  хлеба.  Голодные  плен¬
ные  хватали  их,  отталкивая  друг  друга.  Хлеб  падал  под
ноги.  В  свалке  его  затаптывали,  потом  мы  узнали,  что
немцам  только  того  и  надо  было.  Они  гоготали  и  пока¬
зывали  пальцами  на  сбитых  с  ног.  Позже  мы  встречали
в  немецких  журналах  снимки  подобных  сцен.
 —  Сдохнем,  а  не  кинемся...—  пробормотал  Николай.
 Мы  стояли  в  стороне  и  видели,  как  к  солдатам  подо¬
шел  офицер  и  что-то  негромко  сказал  им.  Нас  выстрои¬
ли  в  шеренгу  и  начали  раздачу  хлеба.
 Впервые  держу  в  руках  немецкий  эрзац-хлеб.  Выда¬
вая  буханку  на  шестерых,  немец  срывал  целофановую
обертку.  На  буханке,  полученной  нами,  штамп:
«1937  год».  Хлеб  мы  делили  по  нитке,  чтобы  каждому
досталась  равная  порция.
 —  Получай  кофе!  —  солдат  поднял  над  головой
черпак. 	;
 —  А  во  что?  —  простодушно  осведомился  кто-то.
Немец  захохотал.  Казалось,  что  любое  твое  действие,
вопрос,  движение  вызывают  у  завоевателей  либо  злобу,
либо  смех.  Другого  пока  мы  не  видели.
 —  Думмер  рус!  Бери  посуда,—  крикнул  немец.—
Швайне  шайэе.
 Посудой,  собранной  на  задворках  станции,  оказались:
19

консервные  банки,  помятые  жестянки  из-под  конфет,
из-под  зубного  порошка.  Темная  бурда  даже  и  не  напо¬
минала  кофе,  но  немного  согревала  желудок.
 Люди  разбрелись  по  платформе,  садились  прямо  на
землю  и  ели.
 Мы  с  Николаем  не  разлучались.  Пристроились  со
своими  жестянками  и  хлебом  возле  открытого  нагружен¬
ного  вагона  и,  улучив  секунду,  не  сговариваясь,  оба
юркнули  в  него.  Никто  не  заметил.  Конвоиры  были  заня¬
ты  дележкой  пайка,  пленные  —  едой.
 Сердце  готово  было  вырваться  из  груди.  Казалось,
даже  там,  на  перроне,  слышно,  как  оно  стучит.  Мы  при¬
таились  за  пустыми  бочками,  боясь  шевельнуться,  боясь
глубоко  вздохнуть.  Вдруг  хватятся?  Вдруг  начнут  искать?
 Мы  слышали,  как  пленных  построили.  Отрывистые
слова  команды.  Топот  ног.  Тишина.  Видимо,  искать  не
будут:  нас  еще  никто  не  считал  в  лагере,  не  записывал.
В  этом-то  и  было  наше  счастье.
 Как  бы  не  заметили  железнодорожники,  если  увидят,
тогда  капут.
 ...Прошла  ночь.  Мы  не  обменялись  ни  словом.  Только
предостерегающе  поднимали  палец,  если  один  из  нас
начинал  громче  дышать.  Затекшие  ноги  не  держали,  но
лечь  или  сесть  нечего  было  и  думать.
 Прошли  обходчики,  заглядывая  в  вагоны.  Не  заме¬
тили  и  не  закрыли  дверей.  Еще  одна  удача.
 Подали  паровоз.  От  резкого  толчка  бочки  раздвину¬
лись,  осели,  и  стало  свободнее  между  ними.  Невольным
движением  мы  сжали  друг  другу  руки  и  сползли  на  пол,
вытягивая  онемевшие  ноги.  Состав  двигался  недолго.
По-видимому,  его  только  перегнали  на  другой  путь.
Не  помню,  как  мы  уснули.
 Ясным  солнечным  утром,  выглянув  из  своего  убежи¬
ща,  мы  сквозь  щели  увидели,  что  едем  среди  полей  с
редкими  островками  кустарника.  Ветерок  обдувает  нас.
Неужели  мы  на  свободе?  Поезд  набирает  скорость.  Куда
он  везет  нас?  Лишь  бы  подальше  от  лагеря,  от  этого
рыльца  пулемета,  казалось,  направленного  прямо  на  тебя.
 Может  быть,  поезд  направляется  в  Германию?..  Надо
прыгать  под  насыпь.  Вот  покажется  лес,  и  прыгнем.  Ми¬
мо  нас  проносятся  редкие  хутора,  узкие  полоски  полей
с  межами,  о  которых  мы  до  войны  только  слышали.
Леса  все  не  видно.
 20

—  А,  черт  с  ним!  Не  будем  ждать.  Прыгнем,—  пред¬
лагает  Николай.  Но  поезд  замедляет  ход  и  останавлива¬
ется  на  маленькой  станции  с  названием:  «Малта».  Опять
настороженно  молчим.  Не  делаем  ни  одного  движения.
Но  к  нам  никто  не  заглядывает.  Карие  глаза  Николая
хитро  подмигивают:
 —  Как  отойдет  от  станции  —  прыгай.  Лучшего  не
дождемся.
 Поезд  трогается.  Мы  перебираемся  к  самой  двери  —
она  по-прежнему  открыта.  Как  только  станция  исчезает
из  виду,  мы  скатываемся  под  насыпь  в  мелкий  кустар¬
ник.  Поезд  проносится  мимо^  Мы  быстро  садимся  и  при¬
нимаем  вид  людей  отдыхающих.
 В  тамбурах  вагонов  охраны  нет.  Только  на  последней
площадке  солдаты.  Но  они  не  замечают  нас.
 Мы  действительно  на  свободе.  Но  где?
 День  пасмурный,  серый.  В  поле  работает  крестьянин,
и  мы  направляемся  к  нему.  Просим  показать  дорогу  на
восток.
 Латыш  неторопливо  разогнул  спину.  Огляделся.
И  пригласил  к  себе.  Идем.  До  чего  же  мы  были  довер¬
чивы  тогда!  В  избе  —  никого.  Хозяин  поставил  на  стол
глиняную  большую  чашку  с  узором  по  краям  и  вывалил
в  нее  чугунок  чищенной  картошки.  Потом  подумал  и  взял
с  плиты  кастрюлю  с  мучной  подливкой.  Он  дал  нам  по¬
мыться  и  принес  две  черные  куртки.
 —  В  военном  не  следует,—  сказал  он.
 Молча  крестьянин  проводил  нас  до  большака  и  ука¬
зал  направление  на  восток.
 —  Ко  мне  заходят  эти...  Желаю  счастья.
 Мы  простились,  даже  не  спросив  имени  доброго
человека.  Не  было  слов,  чтобы  достойно  поблагода¬
рить  его.
 В  пути  мы  с  Николаем  рассказывали  друг  другу  о  се¬
бе.  Я  вспомнил,  как  провожал  меня  отец  из  родного
дома  в  армию  и  все  шел,  шел,  как  будто  чувствовал,  что
не  увидимся  больше.  Военную  службу  я  проходил
в  Москве.
 Мысленно  я  снова  был  дома,  в  своей  деревне.  По
преданию  русские  партизаны  в  1812  году  загнали  там
Наполеона  в  болота  меж  дремучих  лесов,  в  самую  тес¬
ноту.  Говорят,  с  тех  пор  наше  село  и  зовут  —  Тесное.
Оно  даже  тремя  своими  улицами  напоминает  букву  Т.  До
21

сих  пор  высятся  возле  него  могильные  холмы,  которые
называют  «французскими  курганами».  Возле  них  и  сей¬
час  живет  моя  подружка  Нина.  Мы  вместе  ходили  в  шко¬
лу,  первыми  в  деревне  вступили  в  комсомол,  первые
стали  студентами.
 Писали  длинные  письма,  вели  дневники.  Встретившись
на  каникулах,  читали  вслух  свои  записи,  спорили  часами,
ссорились,  переставали  разговаривать.  Потом  мирились,
мчались  на  голубую  Друть  и  купались  до  того,  что  губы
синели.  Были  мы  еще  дети,  и  в  то  же  время  что-то
новое,  неизвестное  подкрадывалось  к  нашим  сердцам.
 —  Наши  «интеллиго»  идут,—  шутили  взрослые,—  лю¬
ди  серьезные.
 —  Вот  как?  —  однажды  вскинула  Нина  свою  белоку¬
рую  головку.—  А  ну,  чечетку!  —  бросила  она  гармонисту
и  вылетела  в  круг.—  Тут  и  я  не  смог  удержаться.  Гармо¬
нист,  низко  наклоняясь  к.мехам  гармонии,  зачастил  так,
что  дух  захватило,  а  мы  отбивали  чечетку,  стараясь
переплясать  друг  друга.
 Нам  не  аплодировали.  Это  было  не  принято  в  нашей
деревне.  Нас  одобрительно  подталкивали  в  спину,  по¬
хлопывали  по  плечам,  когда  мы  остановились,  раскрас¬
невшиеся  и  счастливые.  И  мама  смотрела  на  нас  своими
голубыми  глазами  и  знала  о  нас  куда  больше,  чем  мы
сами  могли  знать  о  себе.  Мудрая,  ласковая  и  сдержан¬
ная  мама,  никогда  не  надоедавшая  заботами  и  опасения¬
ми.  Ты  только  волновалась  за  сына  молча,  вечно  занятая
работой,  неторопливая,  тихая.'  Ты  знала,  что  сын  осужда¬
ет  тебя  за  твою  слабость  —  наивную  веру  в  бога,  и  все-
таки  молилась  всем  святым,  как  будто  они  могли
в  чем-то  помочь  тебе  и  твоим  детям.  Вот  и  сейчас  ты
еще  не  знаешь,  что  случилось  с  твоим  сыном,  а  уж
сердце,  наверное,  подсказывает  тебе  неладное...  Мама,
мама,  я  всегда  думаю  о  тебе,  когда  вспоминаю  свое
детство,  свою  деревню,  тонкие  листья  рябины  за  окнами
нашего  маленького  дома.  Ты  и  Родина,  перед  которой
я  чувствую  себя  провинившимся,  встают  передо  мною
сейчас,  и  мне  не  терпится  скорее  вернуться  на  свою
землю,  в  свой  полк,  сражаться.  Я  должен  дойти  до  сво¬
их  во  что  бы  то  ни  стало.
 —  Куда  же  теперь?  —  слышу  я  голос  Николая.
 Дорога  сворачивает  на  север,  и  мы  останавливаемся
в  раздумьи.  По  дороге  мчится  велосипедист.
 22

—  Товарищ!
 Велосипедист  останавливается  и  подозрительно  огля¬
дывает  кусты.
 —  Не  товарищ,  а  господин,—  поправляет  он.
 Но  дорогу  все  же  показывает  и  даже  говорит,  где
деревня  латышей,  а  где  русских.
 —  Везде  примут...—  неожиданно  добавляет  он  и  уез¬
жает.
 В  стороне  от  проселочной  дороги  стоит  одинокий
бревенчатый  дом,  окруженный  небольшим  фруктовым
садом.  За  ним  —  картофельное  поле.  Вдалеке  лесок.
 Мы  осторожно  открываем  дверь  и  сразу  нас  охваты¬
вают  тепло  и  родные,  полузабытые  запахи.  Навстречу
выбегают  ребятишки.  Испуганное  круглое  милое  жен¬
ское  лицо  выглядывает  из  соседней  комнаты.  Появля¬
ется  хозяин  —  невысокий,  смуглый  с  небольшой  бород¬
кой  и  добродушным  лицом.
 Мы  прямо  выложили  ему,  кто  мы  и  куда  идем.  Он
радушно  пригласил  за  стол,  накрытый  к  обеду.
 Никиты  Макарьевича  Денисова  уже  нет  на  свете,  но
мы  никогда  не  забудем  его  открытости  и  приветливости.
Никита  Макарьевич  рассказал  нам  о  порядках  в  ок¬
купированной  Латвии,  о  том,  что  сам  находится  на
подозрении  у  айзсаргов.  Ведь  семья  его  —  русская,
а  этого  им  достаточно.  С  появлением  гитлеровцев  айз-
сарги  перестали  таиться  и  торопились  свести  счеты
с  крестьянами,  получившими  землю  от  Советской  власти.
Особенно  свирепствовал  Вольдемар  Коклог.
 Неподалеку  от  его  дома,  который  айзсарг  старатель¬
но  перестраивал  «под  замок»,  завязался  бой  между
гитлеровцами  и  четырьмя  попавшими  в  окружение  крас¬
ноармейцами,  вооруженными  лишь  одной  противотан¬
ковой  пушкой.  Два  часа  держались  красноармейцы.  Око¬
ло  сотни  немцев  уничтожили  герои.  Тогда  фашисты
вызвали  авиацию.  Им  нужна  была  дорога.  Наши  продер¬
жались  бы  и  дольше,  но  Коклог  подполз  из  своего
«замка»  с  тыла  и  автоматной  очередью  убил  одного
наповал,  остальных  смертельно  ранил.
 Денисов  видел  все  это  сам'  и  схоронил  советских
бойцов.  Он  показал  нам  их  могилу.  Достал  из  тайника
фотографии,  найденные  в  карманах  погибших.  Мы
 23

условились,  что  при  первой  же  возможности  он  пере¬
даст  все  это  советским  воинским  частям.
 Жена  Денисова  Ульяна  Кондратьевна  перебинтовала
мою  ногу.  Хозяин  долго  и  старательно  что-то  писал.
Оказалось,  что  Никита  Макарьевич  нарисовал  нам  марш¬
рут,  выписал  все  названия  населенных  пунктов,  вплоть
до  самой  границы.  Маршрут  выучили  наизусть,  а  записи
сожгли,  не  выходя  из  дома  Денисовых.  Жаль  было  рас¬
ставаться  с  этими  славными  людьми.  Мы  уговаривали  их
пойти  с  нами.  Но  Никита  Макарьевич  молча  показал  на
семимесячную  Катюшку,  прикорнувшую  на  руках  у  ма¬
тери,  и  на  остальных  ребят.
 —  Непременно  возвращайтесь  сюда,—  сказал  он.
 Больше  ни  у  кого  не  спрашивая  о  дороге,  мы  спо¬
койно  шагали  на  восток.
 Нам  удивительно  везло.  Памятка  Денисова,  выучен¬
ная  наизусть,  выручала  во  всех  затруднительных  случаях.
Когда  я  снова  захромал  —  нас  подвез  добросердечный
крестьянин  на  двуколке.  Женщины  на  хуторах  поили
молоком.
 Спрятавшись  в  лесу,  мы  пересмотрели  свои  доку¬
менты.  Обыски  до  сих  пор  были  поверхностными,  но
ожидать  можно  было  всякого.  Мы  решили  сохранить
наши  комсомольские  билеты  и  зашили  их  в  белье.  Усло¬
вились,  как  врать  на  допросах,  если  поймают.  Мол,
раньше  друг  друга  не  знали.  Встретились  случайно.
 Уже  стемнело,  когда  мы  увидели  дорожные  указате¬
ли  и  я  остановился,  чтобы  разобраться  в  них.  Николай
успел  сделать  несколько  шагов,  как  из-за  поворота
вывернулась  группа  велосипедистов,  вооруженная  рус¬
скими  винтовками.  На  рукавах  у  них  были  повязки
национальных  цветов  буржуазной  Латвии.  Весело  пере¬
говариваясь,  айзсарги  прокатили  мимо.
 «Пронесло!»  —  подумал  я  и  тут  же  услышал:
 —  Пассе!  —  и  переведенное  на  русский,—  паспорт!
—  Не  понимаю.
 —  Паспорт,  сволочь!  Ты  кто?
 «Опять  это  проклятое  «ты  кто»!  Меня  окружили,
удивленно  и  свысока  разглядывая.
 —  Беги!  —  крикнул  я  что  есть  силы  Николаю  и  за¬
орал  айзсаргам.—  Я  русский!  Ну  и  что?
 Николай  побежал,  но  за  ним  уже  мчались  велосипе¬
дисты.  Один  из  них  выстрелил.  Николай  споткнулся.  Его
24

окружили.  «Убьют»,—  мелькнула  мысль.  Велосипедисты
свистнули  проезжавшему  в  повозке  айзсаргу  и  всей  ора¬
вой  доставили  нас  в  волостное  управление  Аглуня.
 В  чулане,  куда  нас  заперли,  было  уже  несколько
местных  крестьян  —  латышей  и  русских,  два  подростка
лет  по  четырнадцати,  учитель  местной  школы.  Все  они
ожидали  смерти,  так  как  фашисты  подозревали  их  в  со¬
чувствии  Красной  Армии.  Многое  они  рассказали  нам
о  бесчинствах,  творимых  оккупантами,  и  просили  пере¬
дать  советским  людям  о  них,  если  вырвемся  на  сво¬
боду.
 В  полночь  нас  повели  на  допрос.  В  комнате,  осве¬
щенной  большой  керосиновой  лампой,  на  скамьях
сидели,  поигрывая  винтовками,  айзсарги.  Было  так  наку¬
рено,  что  дым  ел  глаза.  Один  из  сидевших  за  столом,
маленький,  тощий  и  белобрысый,  поднял  над  головой
лампу  и  гаркнул  неожиданно  басовито:
 —  И  это  непобедимая  армия?!
 Плюгавый,  злобный  (как  мы  узнали  —  старшина
волости)  пыжился  и  важничал.  Невыносимо  было  слы¬
шать  его  мерзкий  голос.  Николай  рванулся  к  старшине,
но  тут  уж  я  удержал  его  за  руку.
 —  Мы  не  армия,—  сказал  я.—  Может  быть,  вы
о  Красной  Армии  говорите?  Так  она  и  вправду  непобе¬
димая.
 Айзсарги  заржали:
 —  Капут  Рус!  Мокро  от  твоей  армии!  Куда  бросил
свое  оружие?  Увидели  настоящую  армию  и  разбежались.
Где  ваша  форма?
 Николай  скинул  с  себя  куртку  Денисова,  скрывав¬
шую  гимнастерку.—  Вот  она,  форма!  Гляди,  гад!  Завидо¬
вать  нам  будешь,  да  поздно...
 Я  опешил.  Ведь  растерзают  его  за  такие  слова.  Но
старшина  только  сквозь  зубы  процедил:
 —  Тебе,  молокососу,  завидовать  не  буду!  Увести!  —
и  кивнул  на  меня:  —  Обыскать!
 Обыскали  кое-как.  Ничего  не  нашли.
 —  Кто?  Куда  шел?  Где  встретил  товарища?  Как  его
фамилия?  Где  жил?  Где  работал?  Какой  дивизии?  Полка?
Крещен?  Католик?  Лютеранин?  Кто  родители?  —  посыпа¬
лись  вопросы.
 Врать,  так  врать.  И  я  начал  плести,  стараясь  говорить
как  можно  громче,  чтобы  услышал  Николай,  если  он
25

находится  поблизости.  Сказал,  что  «жил  в  Барановичах,
работал  на  станции  подносчиком.  Адрес?  Неизвестно,
почему  вырвалось:  Вокзальная,  12,  белорус,  отец  рабо¬
тает  в  депо.  В  армии  служил  в  46-й  дикой  дивизии,  пехо¬
тинец.—  Откуда  взялась  «дикая  дивизия»,  я  и  сам  не
понимал.  Слыхал  от  кого-то.—  Товарища  не  знаю.  Встре¬
тились  на  дороге».
 Я  охрип  от  усердия.  И  не  зря.  Николай  все  слышал
в  соседней  комнате.
 Уже  под  утро  нас  увели  в  камеру,  в  чулан  пустовав¬
шего  заколоченного  дома  напротив.
 Днем  обоих  вызвали.
 —  Что  с  атими  возиться?  —  сморщился  плюгавый
старшина.—  Пусть  работают!
 Мой  будущий  хозяин  Езупс  Краупша  уже  поджидал
своего  работника,  стоя  на  крыльце.
 —  Пойдем,  парень.  Тебя  отдали  мне,—  сказал  он
деловито  и  довольно  добродушно.
 «Отдали!»  Каково  это  было  слышать?  Что  я  —  вещь?
Раб?  Я  показал  на  заколоченные  окна  дома,  в  котором
провел  ночь  и  спросил:
 —  Почему  света  не  даете  людям?
 —  Они  же  коммунисты,—  удивленно  ответил  Езупс.
 —  Неправда.  Нет  среди  них  коммунистов.  Будете
так  обращаться  —  станут  коммунистами.
 —  Нет,—  рассудительно  ответил  Краупша,—  их  рас¬
стреляют.
 —  Вы  это  точно  знаете?
 —  Та.  Всех  коммунистов  расстреливают,—  подтвер¬
дил  мой  будущий  хозяин.
 —  Не  коммунисты  они!  Не  коммунисты!
 —  Не  знаю.  Такой  закон  теперь  есть:  всех  коммуни¬
стов  расстреливать.—  И  более  заинтересованно  спро¬
сил:—  что  можешь  делать?  Косить?  Пахать?  За  скотиной
ходить?
 Мне  предстояло  выдержать  марку  —  ведь  я  наврал,
что  работал  на  железной  дороге.
 —  Я  же  городской.  Плохо  разбираюсь.
 —  Научим,—  беззлобно  кивнул  головой  Езупс.—  Не¬
трудно.
 —  Зачем  вы  вообще-то  нас  задержали?
 26

—  За  своими  ехали.  Вы  попались.  Они  думали  там
же  расстрелять.—  Опять  невозмутимо  пояснил  мне  этот
дубовый  человек.
 —  Вот  как!  —  Меня  охватило  бешенство,  и  я  нары¬
вался  на  ссору.  Но  кроме  своей  шкуры,  своего  двора
ничего  не  существовало  для  хозяина.  Даже  жены  себе
он  не  нашел  к  сорока  годам.  Вдвоем  с  матерью  копо¬
шился  на  своем  поле,  в  своей  риге,  в  своем  доме
и  ничто  его  больше  не  интересовало.  Потом,  живя
у  него,  я  не  видел  ни  одной  книги  на  полке,  ни  одной
газеты.  Иногда  я  подозревал,  что  он  и  читать  не  умеет.
Но  он  умел  читать  и  даже  расписываться  под  приказами
о  дежурствах  айзсаргов,  которые,  по  обыкновению,  чи¬
тали  хуторянам  вслух  гитлеровцы.  Хозяин  мой  был
айзсарг.
 Что  вкладывали  в  его  башку,  то  он  и  запоминал.  Он
не  утруждал  себя  размышлениями.
 Мать  не  походила  на  него.  Она  даже  как  будто  обра¬
довалась  появлению  живого  человека  в  доме,  а  так
как  я  «учился»  сельскому  хозяйству  довольно  быстро,
то  она,  пожалуй,  почти  полюбила  меня,  снимавшего
с  нее  часть  забот.  Она  чувствовала,  что  мне  нужнее
всего  знать  о  своих  и,  обычно  поставив  передо  мною
на  стол  чашку  с  путрой,  начинала  передавать  деревен¬
ские  новости.  Среди  всяких  пустяков  я  узнавал  слухи
о  положении  на  фронте.  Сообщения  ее  были  далеки
от  истины,  но  позволяли  догадываться  о  правде.  Часто
она  вспоминала  молодость.  Говорила,  что  в  лесу
кто-то  прячется.  Она  подтвердила  мою  мысль  о  том,
что  айзсарги  боятся  леса  и  куражатся  только  на  хуто¬
рах.
 Мать  хозяина  раздобыла  какие-то  травы  и  принялась
усердно  лечить  мою  ногу.  Конечно,  делала  она  это
не  столько  по  доброте  душевной,  сколько  заботясь
о  том,  чтобы  работник  не  залеживался,  а  помогал  ей.
Но  припарки  и  перевязки  помогли.  Я  начал  поправляться
и  снова  задумал  бежать.  Скорее  к  своим!  Скорее  на
фронт!  Необходимо  было  встретиться  с  Николаем.  Он
работал  на  другом  хуторе  —  километрах  в  двух  от  хуто¬
ра  Езупса.  Бабка  до  того  расположилась  ко  мне,  что
обещала  устроить  свидание  с  другом.
 —  Будет  воскресенье  —  после  обедни.
 Надежда  вселяла  силы.  Скоро  я  увижу  Николая  и...
 27

Но  в  ночь  под  воскресенье  айзсарги  нагрянули  на
хутор  и...  Езупс  остался  без  дарового  работника.
 Кто  мог  подумать,  что  гитлеровцы  заберут  батраков
обратно?
 Там,  куда  меня  снова  привели,  в  заброшенном  доме
в  Аглоне,  я  узнал,  что  гитлеровцам  важно  увеличить  ко¬
личество  пленных,  что  они  ищут  даровых  работников
для  себя  и  потому  не  желают  благодетельствовать
местных  хуторян.
 В  камере  было  человек  пятнадцать  русских.  Сутки
нас  держали  взаперти.  Мы  уже  привыкли,  что  кормить
пленных  и  заключенных  не  в  правилах  гитлеровцев.
С  нами  рядом  сидели  всевозможные  отщепенцы,  дезер¬
тиры,  сектанты.  Несмотря  на  то,  что  мы  многого  пона-
слышались  во  время  скитаний  по  оккупированной  вра¬
гом  земле,  было  дико  присутствовать  при  молениях
сектантов,  призывавших  всяческие  напасти  на  Советскую
власть.
 Утром  привели  Николая  Соколова.  Но  в  каком  он
был  виде!  Избитый,  окровавленный.
 —  Ловко  разукрасили,—  встретили  его  святоши,—
комсомолец,  поди,  так  тебе  и  надо.
 Я  кинулся  к  ражему  детине,  которому  толь¬
ко  бы  камни  ворочать.  Рядом  очутился  огромный,  косая
сажень  в  плечах,  военнопленный,  как  я  узнал  позже,  это
был  уральский  рабочий  Касаев.  Он  грозно  вертел  вну¬
шительным  кулаком  перед  небритой  рожей  молельщи¬
ка.  Тот  живо  ретировался  к  своим.
 Новый  друг!  Теперь  нас  стало  трое!  Когда  всех  по¬
гнали  в  лагерь  к  Даугавпилсу,  мы  шли,  поддерживая
друг  друга.  Касаев  рассказал,  как  попал  в  плен.  Это
первое,  что  люди  в  нашем  положении  рассказывали  при
встречах.  Его  артиллерийскую  часть  окружили  под  Пско¬
вом.  Он  расстрелял  все  снаряды  и  начал  приводить  в  не¬
годность  пушку.  Тут  его  и  схватили  немцы,  избили  и
с  группой  человек  в  двести  отправили  на  запад.  Гнали  их
под  усиленным  конвоем.  Отстающих  вешали  тут  же  на
ремнях  в  роще,  раненых  кололи  штыками:  «Шевелись
быстрее!»  За  пять  дней  только  один  раз  разрешили
напиться  из  озера.  Многие  не  смогли  после  этого  под¬
няться.  Их  пристрелили.
 Шли  они  долго.  Очень  ослабли  в  пути.  Но  Касаев
решил  рискнуть.  В  открытом  поле  во  время  привала  он
28

упал  и  прижался  к  гнилому  бревну.  Немцы  не  знали,
сколько  пленных,  фашистам  и  в  голову  не  приходило,
что  человек  может  бежать  в  открытом  поле,  и  Касаев
таким  образом  вырвался  на  волю.
 ДУ  ЛАГ-ISO
 —  Равняйсь!  Это  вам  не  у  Сталина!  —  и  бессмыслен¬
но  матерясь,  лагерный  полицай  тычет  суковатой  палкой
в  каждого  пленного.  От  старания  его  лоснящаяся  морда
багровеет.  У  продажной  этой  сволочи  косые  глаза,  ак¬
куратное  брюшко  щегольски  перехвачено  портупеей.
 За  нами  снова  со  скрипом  закрылись  наскоро  сколо¬
ченные  ворота.  Мы  очутились  в  загоне,  обведенном
колючей  проволокой.  Человек  тридцать,  одетых  в  нево¬
образимые  лохмотья,  в  которых  почти  невозможно  бы¬
ло  узнать  когда-то  аккуратную,  тщательно  сберегаемую
форму,  стоят  посреди  загона.  И  мы  среди  них.  Вокруг
суетятся  полицаи.  У  каждого  —  палка  или  плетка.  Омер¬
зительно  видеть  их  сытые  физиономии,  плащпалатки
и  новехонькое  обмундирование.  Горько  слышать  от  них
русскую  речь.  Нас  согнали  сюда  из  лесов  и  деревень.
По  выжженным  дорогам  привели  к  древней  Динабург-
ской  крепости,  выстроенной  еще  Иоанном  Грозным.
Огромные  доломитовые  глыбы  стен  подняты  на  шести¬
метровую  высоту  без  всяких  технических  приспособле¬
ний  и  намертво  скреплены  без  бетона.  Я  слышал  о  кре¬
пости,  но  вижу  ее  впервые.  И  тут  —  униженные  русские
люди.  Вынести  это  тяжело.  Нас  пересчитывают,  как
отару  овец.  В  разгар  процедуры  из  сторожевой  будки
у  ворот  появляется  немецкий  ефрейтор,  держа  на  свор¬
ке  выхоленную  овчарку.  Он  брезгливо  отворачивается
от  пленных  и  бросает  команду:
 —  Гоп!  Лое!  Швайн  шайзе!  Марш!
 Подчиняться  фашисту?!  Но  передние  ряды  шевельну¬
лись,  и  за  ними  медленно  потянулись  другие.  Пленные,
вяло  передвигая  ноги,  пошли  по  песчаной  дороге  Дау-
гавпилского  лагеря  смерти.  Так  его  называли  те,  кого
пригнали  сюда  раньше  нас.
 Мы  оказываемся  в  конце  поля,  по  правую  сторону,
если  смотреть  от  крепости,  кладбище.  Рядом  —  сарай.
Вокруг,—  куда  ни  глянь,—  колючка,  сторожевые  вышки,
29

пулеметы.  Нас  останавливают  и  строят  полукругом.  Что
будет  теперь?  Я  смотрю  на  людей.  Некоторые  из  них
выглядят  совсем  стариками.  Мы  только  именуемся  воен¬
нопленными,  но  я  уже  знаю,  что  вот  этот  высокий  латыш
никогда  не  служил  в  армии,  он  шел  со  своим  сыном-
подростком  домой  с  поля  и  их  обоих  забрали  гитлеров¬
цы.  А  там  дальше  юркий  и  чернявый,  нечистоплотный,
сам  перебежал  на  сторону  врага.  Ох,  припомнится  тебе
это,  собака!  В  мыслях  сменяются  самые  неосуществи¬
мые  планы  побега.  И  опять  одолевает  сомнение,  мрач¬
ное  предчувствие  конца.
 Два  гитлеровца  с  железными  прутьями  в  руках  обхо¬
дят  шеренгу  и  тыча  ими  каждого,  заглядывают  в  рот,
хватают  за  нос,  пинками  заставляют  поворачиваться.
Это  называется  осмотром.  Тут  все  рассчитано  на  то,  что¬
бы  как  можно  сильнее  унизить  нас,  заставить  потерять
человеческое  достоинство,  доказать  нам  превосходство
арийской  расы.  Может  быть,  это  нам  только  снится
в  диком  кошмаре?  Нет,  все  на  самом  деле.  Отупевшие,
уставшие  во  время  перехода  люди  ждут:  что  еще  из¬
мыслят  арийцы?
 —  Юде!  Юде!  —  выкликнул  мордастый  гитлеровец
и  за  уши  вытащил  из  рядов  давешнего  юркого  перебеж¬
чика,  заросшего  черной  щетиной.  С  хохотом  фашисты
сбили  чернявого  с  ног.  Он  пытался  вытащить  что-то  из
кармана  куртки,  может  быть,  бумажку,  выданную  нем¬
цами,  когда  он  добровольно  перешел  к  ним...  Еще  вче¬
ра  он  угрожал  нам  страшными  разоблачениями.  Так
тебе,  предатель,  и  надо.  Пусть  с  тобой  расправляются
твои  новые  хозяева.
 —  Кланяйся,  свинья!  —  командует  фашист.  А  когда
перебежчик  кланяется,  тот  подстегивает  его  стэком
и  приговаривает:  —  Веселей,  собака!  Улыбаться,  свинья!
 И  тот  улыбается.  Заискивающе  глядит  на  палача.
У  нас  сводит  губы  от  возмущения.  Убили  бы  мы  эту
собаку  сами,  но  издевательства  над  человеком  все-таки
переворачивают  душу.  Мутит.
 Откуда-то  приводят  группу  евреев  и  приказывают
предателю  целовать  каждого,  гладить  по  лицам  и  петь...
и  он  поет.  Зверье  разыгралось.  На  нас  набрасываются
с  палками,  заставляя  плясать.
 Чудовищное  кружение,  которое  звери  называли  пляс¬
кой,  веселит  их.  Кто-то  упал,  но  гитлеровцы  и  лагерные
30

полицаи  стегают  их  плетьми,  пинают  подкованными  сапо¬
гами.  Один  пленный  так  и  не  смог  встать.  Тогда  гитле¬
ровец  разрядил  револьвер  в  несчастного.  Другие  фаши¬
сты  уже  волокли  куда-то  перебежчика,  на  ходу  отдавая
приказания  полицаям.
 Измученных,  истерзанных,  нас  погнали  в  сарай.  Что  ж,
ясно,  теперь  остается  только  смерть.  Но  в  сарае  за
тремя  столами  сидели  всего-навсего  регистраторы
в  штатском,  по  большей  части  перебежчики.  У  окна
стоял  гитлеровец  с  плетью  в  одной  руке  и  револьвером
в  другой.
 —  Сюда!  —  крикнул  регистратор  из-за  среднего  сто¬
ла,  и  я  подошел  к  нему.—  Фамилия,  имя,  год  рождения,
девичья  фамилия  матери,  имя'отца,  где  родился,  профес¬
сия,  на  каком  заводе  работал,  где  находился  завод,
какого  полка,  партийность,  вероисповедание,  ранен  или
нет,  куда  хочешь  ехать?  —  сыпал  он  заученные  вопросы,
сбивая  с  толку,  не  давая  подумать.  Но  мы  действовали,
как  условились,  называя  первые  попавшиеся  фамилии,
города,  вымышленные  части.  И  я  назрел  новую  фамилию
и  дал  новые  ответы  на  все  вопросы.
 —  Твой  номер  2722.  Следующий!
 Кто-то  ударил  меня  по  затылку,  и  я  почти  вывалился
за  двери.
 —  Не  забывать  своих  номеров!  —  покрикивали  поли¬
цаи.
 —  А  фамилии?  —  спросил  чей-то  спокойный  голос,
прозвучавший  в  этом  аду  неожиданно  и  почти  страшно.
Это  был  голос  Касаева.
 —  Фамилию  можешь  забыть,—  буркнул  полицай..
 Немцы  —  враги.  Но  к  предательству  людей,  вчера
еще  евших  хлеб  твоей  родины,  мы  не  могли  привык¬
нуть.  Многие  из  них  произносили  громкие  слова  о  люб¬
ви  к  Отчизне.  Ведь  им  это  ничего  не  стоило.  «Пустое
сердце  бьется  ровно».  А  ты  иной  раз  молчал,  потому
что  сказать  горячие  слова  было  так  же  трудно,  как  при¬
знаться  девушке  в  любви.
 В  Двинском  лагере  Дулаг-150  были  выходные  дни—•
воскресенья,  когда  немцы  не  появлялись,  но  зато  бес¬
чинствовали  полицаи.  Здесь  даже  кормили.  Но  что  это
была  за  еда!
 31

Лил  дождь.  Шестеро  «сгеричкоа»  военнопленных
подкатили  повозку  с  бочкой.  Широко  расставив  ноги,  на
повозке  стоял  пленный  раздатчик.  Он  насмешливо  по¬
глядел  на  новичков  и,  взмахнув  черпаком  —  консервной
банкой,  прибитой  к  палке,  рывком  поднял  крышку.
Отвратительное  зловоние  ударило  в  нос.  Мы  отшатну¬
лись.
 —  A-а,  морды  воротите?  Мокнуть  тут  из-за  вас!  —
подоспевший  полицай  стегнул  плеткой  тех,  кто  стоял
ближе  к  нему.
 С  первых  лет  сознательной  жизни  мы  знали  —  «чело¬
век—  это  звучит  гордо!»  Никто  не  может  поднять  на
тебя  руку.  Так  было  в  нашей  стране.  А  тут...  Продажная
тварь  бьет  тебя,  и  ты  должен  терпеть!  Гнев  и  страшная
ненависть  охватывала  нас.
 —  Марш  переодеваться,—  последовала  команда,
едва  люди  успели  проглотить  омерзительное  варево,
которое  с  трудом  принимал  голодный  желудок.
 В  сарае  с  людей  бесцеремонно  стаскивали  одежду,
выбрасывая  им  взамен  невообразимую  рвань.  Все  дела¬
лось  наспех,  под  ругань  полицаев  и  свист  их  плеток.
 —  Становись  по  три  в  ряд!
 А  дождь  усиливался,  вода  стекала  по  плащпалатке
полицая,  нас  промачивала  до  костей.  Мы  стояли  час,
другой...
 —  Чего  ждем?  —  спросил  Николай.
 —  Немец  должен  проверить,—  ответил  полицай.
 Немец,  видно,  ждал  хорошей  погоды.  Больше  поло¬
вины  людей  уже  не  могли  стоять.  Вот  закачался,  упал
один,  другой...  Полицай  взмахнул  плетью,  но  все  же
погнал  нас  в  сарай.  Втиснулись  туда  с  трудом.  Сарай  не
вмещал  всех.  Под  ногами  хлюпала  грязь.  Когда  ноги
подогнулись,  мы  с  Николаем  присели  на  едва  выступав¬
ший  из  грязи  камень,  прижались  друг  к  другу  спинами.
Рядом  примостился  и  Касаев.  Он  рассказал  нам  о  том,
как  пролежал  возле  бревна  в  поле,  пока  не  скрылись
последние  ряды,  и  побрел.  Шел,  шел,  встретился  латыш¬
ский  хутор.  Надеялся  никогда  не  попасть  в  лапы  гитле¬
ровцам,  но  Касаева,  как  и  нас,  забрали  немцы.
 Разговаривать  пришлось  недолго.  Снова  засвистели
плетки,  послышалась  матерщина,  и  нас  выгнали  под  про¬
ливной  дождь.  Выстроили  уже  по  пять  в  ряд.  Опять  пе¬
ресчитывали,  равняли,  били  тех,  кто  наклонял  голову
32

или  высовывался  из  Шеренги.  Тех,  кто  падал,  поднимали
палками.  «Старички»  нас  предупредили,  что  раненых
и  больных  уничтожают.  Да  мы  и  сами  знали  об  этом.
Нужно  было  держаться.  Дождь  все  лил  и  лил.  Отдох¬
нувшие  полицаи,  так  и  не  дождавшись  своих  хозяев,  из¬
девались  над  нами,  пока  не  выглянуло  заходящее  солн¬
це.  Только  тогда  отпустили  в  сарай.
 Так  фашисты  объявляли  свои  порядки.
 Утром  все  началось  снова.  Поверка.  Вопли  полица¬
ев.  Свист  плеток.  Выстрелы.  После  каждого  аппеля  на
песке  —  несколько  трупов.
 Прежняя  мысль  мучила  нас:  надо  очутиться  за  воро¬
тами,  а  там...  Но  возле  ворот  стояли  конвоиры  и  пере¬
считывали  группы  пленных.  Нам  не  удалось  присоеди¬
ниться  ни  к  одной.
 —  Свои  есть!  Никого  не  надо!  Отваливай!
 Группа  за  группой  исчезали  за  оградой.  Под  конец
мы  все  же  нашли  место  в  маленькой  группке  и  вышли
из  лагеря.  Впервые  рассмотрели  знаменитую  русскую
 3  2924
 33

крепость.  Вот  внушительные  ворОтд,  мост  над  пересох¬
шим  рвом.  В  крепости  размещены  немецкие  воинские
части.  Чужая  речь  доносится  из  узких  окон  с  глубокими
нишами.  Вдруг  —  пуля  свистнула  возле  самого  уха.  Я  ог¬
лянулся—  двое  пленных  упали  на  песок.  Говорят,  они  хо¬
тели  поднять  окурок.  Один  русский  был  еще  жив  и  встал.
По  его  щеке  струйкой  стекала  кровь.  В  хорошую  группу
мы  попали!  Не  случайно  ухмыльнулся  гитлеровец,  когда
мы  присоединились  к  ней.  Может  быть,  нас  ведут  на  рас¬
стрел?  Что  же  мы  наделали,  как  глупо  попались!  Но  ока¬
залось,  что  арийцы  просто  развлекаются.  Нас  отправили
на  конюшню.  Мы  чистим  лошадей,  наливаем  воду  в  ко¬
лодцы,  пьем  сами,  умываемся.  Никто  не  мешает.
Опьяняющий  запах  земли,  конского  навоза,  свежего
зерна  в  яслях  напоминает  деревню.  Но  все  непохоже
на  родную  Белоруссию.  Перетаскивая  вороха  сена,  я  не¬
отступно  думаю  о  свободе.
 Обратно  нас  вел  безусый  гитлеровец,  занятый  свои¬
ми  мыслями.  Он  несколько  раз  принимался  насвисты¬
вать  какой-то  марш  и  все  сбивался.  На  пленных  он  не
обращал  ни  малейшего  внимания.  Наконец  ему  надоело
свистеть  и  он,  обозлясь,  топнул  ногой,  крикнул:
 —  Запевайт!  Шагом  марш!
 Топнуло  три  десятка  ног.  Никто  не  ответил.
—  Стой!
 Солдат  побелевшими  от  злобы  глазами  обвел  наши
ряды.  Медленно  обошел  колонну:
 —  Переводчик!  Передай  этим  свиньям,  если  не  будут
петь  —  стреляю  каждого  пятого.  Хайль!
 Пленный  дрожащим  голосом  перевел  его  слова.
Группа  молчала.
 Щелкнул  затвор  винтовки.
 Группа  молчала.
 Солдат  выстрелил  в  воздух,  затем  прицелился  в  нас.
Группа  молчала.
 —  Последний  раз  говорю,—  запевайт!
 Молчание.  И  тут  меня  осенило:  сопротивляются!
Значит  —  заодно.  Значит,  можно  сговориться,  бежать...
 —  Споем,  товарищи,—  крикнул  Николай,—  споем
свою...
 Пленные  молча  переглянулись.
 —  Что  он  говорит?  —  спросил  немец.
 —  Предлагает  петь.
 34

—  Броня  крепка  и  танки  наши  быстры,—  затянул  я.—
И  наши  люди  мужества  полны.
 —  Арш1  —  рявкнул  солдат.
 Несколько  голосов  поддержали  песню,  и  она  эхом
отозвалась  далеко  в  стенах  пленной  русской  крепости:
 В  строю  идут  советские  танкисты,
Своей  отчизны  верные  сыны.
 А  в  лагере  шла  своя  обычная  жизнь,  если  можно
считать  жизнью  голодное  существование  людей,  обре¬
ченных  на  смерть.  Пытались  как-то  облегчить  эту
жизнь.  Если  удавалось  добыть  несколько  щепок,  лист
капусты  или  картофелину  —  вечером  разводили  огонь.
Жалко  теплились  огоньки  в  тумане.  На  них  варили  в  кон¬
сервных  банках  жидкую  бурду.  Комендант  лагеря  смот¬
рел  на  это  сквозь  пальцы.  Но  дула  пулеметов  следили
за  каждым  нашим  движением.
 В  лагере  процветала  торговля.  Находились  среди
пленных  спекулянты  —  продавали  и  меняли  на  одежду
то,  что  ухитрялись  достать  на  воле  —  куриные  головы,
кусочки  конины.  Интересно,  что  советские  деньги  имели
хождение,  а  рейхсмарки  никто  не  признавал.
 В  поисках  знакомых  и  новых  друзей  мы  бродили
между  тусклых  костров.  Видели,  как  полицаи  опроки¬
дывают  в  огонь  жалкую  еду,  добытую  дорогой  ценой.
Слушали  рассказы.  У  одного  костра  говорили  о  доме.
У  другого  о  работе  на  хуторе.  А  у  третьего  мы  услыша¬
ли  страшную  повесть  о  лагерном  лазарете.  Обнесенный
колючей  проволокой,  он  находился  в  стороне.  Охрана
там  была  особая.  Она  не  общалась  даже  с  солдатами
остального  лагеря.  Стоило  кому-нибудь  ослабеть  или
просто  не  понравиться  немцам,  как  его  отправляли
туда.  И  оттуда  никто  не  возвращался.  Говорили,  что  там
делают  операции  мозга,  пересаживают  конечности,  оку¬
ривают  ядовитыми  газами,  пробуют  на  людях  отравляю¬
щие  вещества,  вакцины,  берут  кровь  до  последней  кап¬
ли.  Путь  из  лазарета  был  один  —  на  кладбище.  А  оно
находилось  рядом.
 Комендант  сам  искал  пленных  с  татуировкой  на  ру¬
ках  или  на  теле  и  отправлял  в  лазарет.  Хирурги  снима¬
ли  татуированную  кожу  с  человека  и  отправляли  в  Гер¬
манию,  а  там  гитлеровцы  делали  из  нее  абажуры,
35

перчатки,  переплеты  для  книг.  Об  этом  мы  узнали
позже.
 От  некоторых  костров  нас  прогоняли.  Мы  долго  не
могли  понять  —  кто  это,  патриоты  ли,  готовившиеся  на
борьбу  и  опасавшиеся  нас  или  враги,  угадывавшие  чест¬
ного  советского  человека  —  немало  ведь  было  и  таких,
боявшихся  разоблачения.
 .  Мы  поняли,  что  у  полицаев  нет  никаких  списков  рабо¬
чих  команд  и  пользовались  этим.  Самой  страшной  была
команда  №  74,  работавшая  в  артскладе.  Там  охрану
несли  желторубашечники.  Пленным  приходилось  под¬
нимать  тяжеленные  ящики  со  снарядами.  За  малейшую
провинность  били,  кололи  штыками,  заваливали  ящи¬
ками.
 Каждый  день  уводили  пленных  на  аэродром,  на  же¬
лезную  дорогу,  в  кузницу,  на  ремонт  шоссе,  в  вещевой
склад,  в  санчасть,  на  конюшню,  где  я  уже  побывал.
 И  была  еще  таинственная  команда,  назначение  кото¬
рой  мы  так  и  не  успели  узнать.  Она  работала  в  городе.
Ни  один  человек  из  нее  не  говорил  ни  слова  с  другими
пленными.  Жила  эта  группа  отдельно  и  даже  полицаи  не
имели  туда  доступа.  Но  именно  оттуда  передавали  на
продажу  куриные  головы,  конину,  спирт  в  ампулах.  Там
жили  люди,  продавшиеся  гитлеровцам.
 Мы  с  Николаем  попали  на  вещевой  склад,  а  Касаева
увели  ремонтировать  шоссе.  Вскоре  он  исчез.  Видимо,
убежал,  и  мы  радовались  за  своего  друга.
 Постепенно  мы  тоже  становились  «старичками».
Узнали  все  лагерные  порядки.  Работая  на  складе,  поня¬
ли,  что  можем  хоть  немного  облегчить  участь  свою  и
своих  товарищей.  А  пока  вслепую  искали  надежных  дру¬
зей.  Поиски  стали  для  нас  самым  важным.  Все  отходило
на  второй  план:  постоянный  голод,  холод,  побои,  все,
лишь  бы  найти  хороших  людей.  Но  никто  не  подавал
добрую  весть.
 На  складе  в  августе  1941  года  царила  неразбериха.
Кучами  лежало  брошенное  отступавшими  частями  и  ото¬
бранное  у  пленных  имущество:  сапоги,  сумки,  граждан¬
ская  и  военная  одежда,  фуражки,  шапки-ушанки,  белье,
посуда,  даже  полушубки.  Нам-то  и  выпала  задача  при¬
вести  все  это  в  порядок,  разобрать  и  записать  для  от¬
правки  в  «великую  Германию».  Какая  обида!  Столько
хороших  вещей,  и  все  пойдет  к  черту.
 36

Охранял  нас  в  беклайдкамере1  пожилой  солдат-ав¬
стриец.  Вскоре  мы  заметили,  что  он  не  столько  смотрит
за  тем,  чтобы  мы  не  совершили  какой-нибудь  просту¬
пок,  сколько  следит  за  приближением  гитлеровских
офицеров.  Завидев  офицера  или  полицая,  он  начинал
орать  на  нас,  тем  самым  предупреждая  об  опасности.
Уходил  офицер,  и  мы  опять  слонялись  из  угла  в  угол,
переодевались,  оставляя  свое  тряпье  взамен  более  или
менее  прочной  куртки,  фуфайки,  теплых  носков,  а  он
занимался  своим  делом.
 —  Сколько  добра  попало  в  лапы  Гитлеру,—  возму¬
щался  Николай.—  Хоть  бы  спалили,  когда  отступали!
А  теперь  все  псу  под  хвост.
 —  Не  скулите,  ребята,—  спокойно  заметил  кто-то
невидимый  за  тюками,—  ни  черта  они  не  увезут...
 —  А  что  —  наши  скоро  вернутся?
 —  Может,  и  не  так  скоро,  а  не  увезут.
 Как  жалко,  что  говоривший  не  захотел  показаться
нам.  Мы  никак  не  могли  угадать,  кто  же  это  был.
 Настроение  поднялось.  Появилась  надежда,  что  не¬
известный  человек  найдет  нас.  Но  как  угадать  его?
Как  узнать,  что  он  —  не  провокатор,  не  предатель?
 Мы  надеялись  встретиться  с  тем,  кто  бросил  обна¬
деживающую  фразу,  искали  его,  толкались  повсюду,  но
никто  не  заговаривал  с  нами  ни  о  чем  важном.
 Мы  звали  в  беклайдкамеру  всех,  кому  не  лень.  Плеч¬
ные  переодевались,  растаскивали  одежду.  Вот  и  хо¬
рошо!
 Однажды  нас  забрали  в  команду,  работавшую  на
аэродроме.  Пройдя  окраиной,  свернули  к  Даугаве.  По
временному  настилу,  сооруженному  рядом  со  взорван¬
ным  мостом,  перешли  на  другую  сторону  реки,  в  часть
города,  которая  называлась  Грива.  С  каждым  шагом
ближе  Польша,  Белоруссия.  Но  близость  эта  только  ка¬
жущаяся.  До  Белоруссии  нужно  было  идти  да  идти
с  боями  или  хоронясь  от  каждого  человека.  А  пока  —
впереди  конвойный,  позади  —  конвойный,  по  бокам  —
солдаты.  Только  воздух  свободный.  И  какой  воздух!
Голова  кружилась  от  него.  Хотелось  броситься  на  све¬
жую  траву,  растянуться,  почувствовать  всем  существом
жизнь,  молодость,  свободу.
 1  Вещевом  складе
 37

Впереди  виднелся  аэродром.
 —  Почему  на  самолетах  и  на  танках  у  них  кресты?  —
спросил  я  шедшего  рядом  со  мной  тощего  старика  по¬
ляка,  бывшего  лавочника.
 —  Отвяжись,  собачий  сын,—  буркнул  он.
 Вот  те  на!  Дядька  плевался  и  ругался  по-польски.
 Отсчитав  семь  человек  для  уборки  на  аэродроме,
солдат-карапуз,  ни  черта  не  понимавший  по-русски,
знавший  несколько  случайных  слов,  командовал:
 —  Рус,  арш!  Право-лево-прямо!
 Духота.  Тускло-зеленая  трава  внизу.  Вверху  —  беско¬
нечное,  точно  выгоревшее  от  зноя  небо.
 На  скамьях  возле  маленьких  домиков  сидели  летчи¬
ки,  подставив  солнцу  голые  спины.  «Отбомбили  наши-
города  и  под  нашим  солнцем  загорают»,—  злобно  по¬
думал  я.
 Работали  мы  на  ремонте  дороги  к  аэродрому.  3ai
несколько  часов  отчаянного  зноя,  пыли  пересохли,,
казалось,  все  внутренности,  хотелось  пить,  а  вдали  так:
заманчиво  расстилалась  Даугава.
 К  нам  подошел  летчик.  У  него  был  вполне  добродуш¬
ный  вид.  Но  разве  не  он  пролетал  над  нашими  крыша¬
ми,  бомбил  мирных  жителей?  Он  задает  вопросы,  и  то¬
варищи  интересуются  тем,  что  он  говорит.  Я  перевожу/
им,  как  умею.
 Летчик  хвалит  свои  машины.  Перевожу.  Наш  пленный
спрашивает:
 —  А  зачем  наши  города  бомбите?  Детей?  Госпита¬
ли?  —  Перевожу.
 —  Приказ,  приказ!  —  удивленно  отвечает  летчик.—
Перевожу.
 Спрашивает  о  Москве,  о  Ленинграде,—  перевожу
и  с  тревогой  предостерегающе  смотрю  на  товарищей,  но
среди  них  «не  оказывается»  ленинградцев  и  москвичей.
 —  Лучше  скажи  ему,  чтобы  выкупаться  пустил,—
Перевожу.
 —  А  ты  совсем  молодой,—  обращается  ко  мне  лет¬
чик,—  белый,  голубые  глаза,  похож  на  немецкого  юно¬
шу.  Знаешь  немецкий  язык.  Ты  мог  бы  и  не  сидеть
здесь...—  И  разрешает  нам  выкупаться.
 Жаль,  я  не-  умею  плавать,—  нырнуть  бы  под  воду
и  вынырнуть  далеко-далеко!  Увы,  все  это  фантазия,  так
же,  как  мечта  —  сесть  на  одну  из  помеченных  крестами
38

Птиц  и  перелететь  фронт.  Могут  же  быть  такие  смель¬
чаки!
 Пуля  шлепнулась  посреди  Даугавы.  Ого,  немец  пре¬
дупреждает:  пора  кончать  купание.
 РОДИНА  ЗНАЕТ
 Мы  сидели  возле  своего  костерка,  когда  кто-то  подо¬
шел  и  остановился  за  нашими  спинами.  Я  оглянулся
и  обомлел,  встретив  взгляд  умных,  печальных  глаз  знако¬
мого  еще  там,  на  Родине,  майора  Волкова.  И  он  здесь,
в  солдатском  концлагере?  Да  ведь  если  только  кто-
нибудь  узнает  его,  заикнется...  От  растерянности  я  не
смог  сразу  ответить  на  его  слова,  сказанные  с  доброй
усмешкой:
 —  Чайку  не  поможете  вскипятить?  Будем  знакомы  —
Василий  Иваныч.
 —  Это  можно,—  ответил  Николай.
 Звали  ли  майора  на  самом  деле  Василием  Иванови¬
чем  —  я  не  помнил.  В  армии  именем-отчеством  началь¬
ства  не  интересуешься.  А  здесь,  в  лагере,  мы  и  сами
называли  себя  вымышленными  именами.
 Пока  Николай  приспосабливал  котелок  Волкова  к  на¬
шему  костру,  Василий  Иванович  проговорил:
 —  Касаева  вашего  все-таки  прикончили...—  И  он  рас¬
сказал  одну  из  чудовищно  бессмысленных,  жутких  исто¬
рий,  которые  творились  на  оккупированной  земле.  Гово¬
рил  Василий  Иванович  не  озираясь,  но  видно  было,  что
внимание  его  обострено.  Он  настороженно  чувствовал
все,  что  происходило  вокруг.  Значит,  он  проверил  нас,
поверил  нам  и  открылся.
 Он  рассказал:  фашистский  солдат  приказал  Касаеву
выловить  ос,  вившихся  вокруг  разворошенного  немцем
гнезда.  Касаев  медленно  пошел  к  дуплу.  Фашист  торо¬
пил,  вопил,  тыкал  в  спину  Касаева  штыком,  бил  прикла¬
дом,  а  когда  наш  уралец  упал  —  стал  пинать  его  сапога¬
ми  и  в  конце  концов  выстрелил  в  упор  несколько  раз.
 —  Чего  же  стоят  их  коммунисты?  —  не  выдержал  я.
 —  Немецкие  коммунисты  в  лагерях  еще  с  тридцать
четвертого  года.  И  Тельман  в  тюрьме.  А  эта  сволочь  —
развращенное  быдло,  мечтающее  о  мировом  господст¬
ве.  Только  разделавшись  с  коммунистами  в  своей  стра¬
не,  Гитлер  рискнул  пойти  на  Советский  Союз.
 39

Мы  совершенно  забыли  о  врагах,  окружавших  нас,
и  говорили,  говорили  с  Волковым,  будто  дома.  Расска¬
зали  о  неудачных  побегах.
 —  Вы,  ребята,  будьте  осторожней.  Понадобитесь.
А  пока  к  вам  новый  товарищ.
 Василий  Иванович  подвел  к  нашему  костру  юношу,
почти  мальчика.  Тот  назвал  себя:
 —  Марат,  ленинградец.—  И  сел  поближе  к  огню.
 —  Завтра  вам,  ребята,  надо  узнать,  пускают  ли  на¬
ших  к  самолетам.  Ты  знаешь  немецкий,  и  упражняйся
побольше.  Говори  с  солдатами.  Это  пригодится.—  Посо¬
ветовал  он  мне.
 Вчетвером  мы  попили  чаю.  Потом  Волков  куда-то
ушел,  оставив  с  нами  своего  серьезного  мальчишку:
 —  С  ним  —  как  между  собой...  не  бойтесь...
 Этого  дня  мы  ждали  давно.  Искали  вслепую.  Совер¬
шали  ошибки.  И  вот  —  вышли  на  широкую  дорогу.  Так
нам  казалось.  Ничто  не  переменилось  вокруг.  Но  изме¬
нилось  все,  ведь  мы  нашли  друзей  —  будем  бороться.
 Кто  знает,  что  было  бы  с  нами,  если  б  не  майор.
Мы  покровительственно  говорили  с  Маратом,  как  никак
он  был  еще  младше  нас;  худенький,  слабый.  Слабый,
а  Волков  поверил  ему  раньше,  чем  нам!
 Марат  говорил  немного,  как  старательный  школьник,
и  это  получалось  у  него  по-ребячьи  трогательно.  Мы  так
натосковались  в  собачьей  обстановке  лагеря,  среди  веч¬
ных  избиений,  изощренной  грубости,  тупости,  злобы
врага  и  предателей,  что  встреча  с  худеньким  серьезным
мальчуганом  была  праздником.
 Заснули,  обнявшись,  так  же,  как  сидели  у  костра.
Утром  Марат  начал  прощаться:
 —  Никогда  не  забуду  вас,—  говорил  он,  горячо  по¬
жимая  наши  грубые  руки  своими  худыми  пальцами.—
Берегите  себя...  Милые  вы  мои...
 Как  давно  никто  не  говорил  нам  этих  родных  и  таких
нужных  слов.  Как,  оказывается,  тяжело  без  них!  Мы  от¬
шучивались.  Нам  показалось,  что  глаза  Марата  подозри¬
тельно  влажно  заблестели.
 По  знакомой  дороге  шагал  я  на  аэродром.  Рядом
со  мной,  наклоняясь  при  каждом  шаге,  брел  житель
панской  Польши  —  мой  недруг,  бывший  лавочник.  Он
40

опять  ругал  нашу  страну.  Помня  наказ  Волкова,  я  мол¬
чал,  но  в  конце  концов  вспылил,  наговорил  ему  грубо¬
стей  и  выругался.
 —•  Тут  коммунисты!  —  заорал  старик,  бросаясь  к  кон¬
войному.
 Разъярился  и  я:
 —  Дуб  ты!  —  Меня  по  возрасту  в  партию  еще  не
примут.  Лопух!
 Старик  побежал  к  конвойному:
 —  Вас  лос?—  спросил  солдат,  поднимая  винтовку.
Секунду  он  смотрел  на  поляка,  осмелившегося  без  ко¬
манды  нарушить  строй,  потом  размахнулся  и  всадил
штык  ему  в  живот.  Выдернул  и  еще  раз  вонзил.  Лавоч¬
ник  упал,  фашист  выстрелил  в  него.  Все  произошло  на¬
столько  быстро,  что  когда  мы  пришли  в  себя,  доносчик
уже  был  мертв.
 На  аэродроме  некоторых  из  нас  летчики  запомнили,
допускали  к  мессершмиттам.  Мы  чистили  шасси,  зале¬
зали  даже  внутрь  самолетов.  Летчик,  как-то  говоривший
о  моем  «арийском  виде»,  теперь  болтал  о  своих  побе¬
дах  в  Голландии,  во  Франции.
 —  Французы  умный  народ,—  разглагольствовал
он,—  сделали  Париж  открытым  городом.  Сдали  бы  и  вы
свой  Ленинград  без  боя.  Не  было  бы  ненужных  жертв.
Тоже  и  Москау.  А  то,  что  же?  Бом!  Бом!  —  руками  пока¬
зывал  он,  как  падают  бомбы.
 —  Наши  без  боя  не  сдают.
 —  Значит,  жертвы.  Мне  на  фронт?
 А  туда  ему,  видно,  не  хотелось.
 Вернувшись  в  лагерь,  я  сразу  увидел  майора  Волко¬
ва.  Марата  с  ним  не  было.  Что  случилось  с  мальчишкой?
 —  Не  беспокойтесь.  Все  в  порядке.  Марат  просочил¬
ся  работать  в  санчасть,  в  город.  И  сегодня  с  шестью  то¬
варищами  скрылся  в  развалинах.
 Василий  Иванович  помолчал,  подумал,  поглядел  на
нас  особенно  внимательно  и,  улыбнувшись,  добавил:
 —  А  это  только  для  вашего  сведения  —  Марат-то
девушка,  комсомолка.  Поймали  ее  остриженную  после
болезни  в  комбинезоне,  в  форме.  На  ее  счастье  не
осматривали  никого,  бань  тут  нет.  Имя  она  назвала  муж¬
ское,  вот  и  проскочила  в  санчасть,  а  оттуда,  не  задер-
 41

живаясь,  на  свободу.  Быстрота  решила  в  данном  случае
все.  Вот  как!  Девушку  немцы  бы  не  помиловали.  Знаете,
как  они  действуют?
 Мы  знали.
 Нашим  докладом  о  делах  на  аэродроме  майор  остал¬
ся  доволен.  Предложил  на  утро  идти  туда  с  новым  това¬
рищем  и  познакомить  его  с  летчиком,  благоволившим  ко
мне.
 —  Сделай  это  незаметно.
 Я  готов  был  выполнить,  что  угодно.  В  те  дни  даже
раненая  нога  как  будто  болела  меньше.
 Соколов  получил  задание  снова  затесаться  в  группу,
работающую  на  вещевом  складе.  Это  были  первые
настоящие  поручения,  полученные  нами.
 К  тому  времени  в  сараях,  где  мы  ночевали,  нача¬
лись  своеобразные  диспуты.  В  полной  темноте  произно¬
сились  речи.  Невидимые  ораторы  высказывались  на
самые  неожиданные  темы.  Одни  призывали  никому  не
верить,  только  терпеть.  Другие  настаивали  на  побеге.
Узнать,  кто  говорил,  при  всем  желании,  никто  не  мог.
Этим  воспользовался  кто-то  из  подпольщиков  и  прочел
сводку  Совинформбюро.  В  ней  говорилось  о  действии
партизан  в  оккупированных  районах,  о  потерях  совет¬
ских  и  немецких  войск.
 Крохотный  мутный  пятачок  света  от  карманного  фо¬
наря  скользил  по  листу  бумаги.  Читавшего  мы  не  ви¬
дели.
 Сводка  была  месячной  давности,  но  все,  слу¬
шая  ее,  почувствовали  себя  словно  родившимися
заново.  Пусть  давние,  но  это  были  слова  Родины.
Первое  подтверждение  наших  надежд.
 Сколько  мыслей  и  планов  пробудила  эта  сводка!
 Фашисты  потеряли  за  полтора  месяца  войны  больше
полутора  миллионов  убитыми,  ранеными,  взятыми
в  плен.  Вот  как!  Теперь  понятно,  почему  хотят  они
лишить  нас  человеческого  вида  и  сознания.
 Но,  несмотря  на  все  муки,  мы  не  осквернили  своей
души  унижением  и  подлостью.
 Особенно  взволновало  нас  всех  известие  о  том,  что
в  Советском  Союзе  знают  о  зверствах,  чинимых  над
нами.  Партизанские  отряды  сражаются  в  тылу  врага.
Отряды!  Организации!  Страна  столько  успела  сделать,
42

пока  мы  бродили,  не  находя  выхода.  Теперь  действо¬
вать,  действовать!
 На  следующий  день  на  аэродроме'мы  помогали  зна¬
комому  летчику  таскать  канистры  бензина,  протирали
аппаратуру.  Назвавшись  крестьянами,  часто  задавали
ему  нелепые  вопросы  относительно  техники  —  «этих
страшилищ»,  как  мы  называли  самолеты.  Летчик  не  без
чувства  снисходительного  превосходства  поучал  «рус¬
ских  дураков».  Он  не  называл  нас  так,  но  выражение
красивого,  самодовольного  лица  выдавало  его  чувства.
Иногда  он  сердился  на  нашу  непонятливость,  и  еще
и  еще  раз  объяснял  «непонятое»  нами.
 Товарищ,  приведенный  на  аэродром  по  заданию  Вол¬
кова,  всегда  держался  подальше  от  меня,  со  мной  не
разговаривал  и  я  не  расспрашивал  его  ни  о  чем.  Нельзя
быть  любопытными.  Это  мы  понимали.
 До  аэродрома  было  пять  километров.  Дальние  похо¬
ды  не  прошли  для  меня  Даром.  Открылась  рана  на  ноге.
 Волков  посоветовал  распрощаться  с  командой.
 И  я  сразу  же  показал  рану  немецкому  летчику.  Тот
взглянул,  покачал  головой,  принес  какое-то  лекарство,
бумажные  бинты  и  пожелал  здоровья.  Больше  я  на
аэродроме  не  появлялся,  а  немец  так  и  не  понял,  поче¬
му  русские  не  сдаются  без  боя.
 В  лагере  начали  лечить  мою  ногу  народным  средст¬
вом—  обкладывали  рану  кашицей  из  лука,  а  сверху  на¬
крывали  чашкой  и  минут  двадцать  я  лежал  с  этим
компрессом  неподвижно.  Потом  все  снимал  и  смазывал
ногу  мазью,  подаренной  немецким  летчиком.  Двигаться
я  мог  с  трудом  и  побаивался,  что,  заметив  это,  меня
немедленно  отправят  в  треклятый  лазарет,  откуда,  как
мы  знали,  нет  возврата.
 Я  снова  работал  на  вещевом  складе  и  там,  под  на¬
блюдением  Николая,  отлеживался  за  тюками  одежды.
 Почти  вся  охрана  лагеря  почему-то  сменилась.  Слы¬
шали  мы,  что  прежнюю  отправили  на  фронт  под  Ленин¬
град.  Слышали  и  то,  что  Гитлер  обещал  войскам  отдать
Ленинград  на  разграбление,  когда  они  войдут  туда.
Когда...  У  новых  охранников  вид  был  невеселый.
 Тут-то  Волков  и  поручил  нам  поджечь  вещевой  склад.
Я  сразу  вспомнил  голос  невидимого  за  тюками  челове¬
ка,  сказавшего,  что  одежда  не  попадет  в  Германию!  Вот
оно  что!
 43

Но  как  осуществить  задание?  Решили  использовать
вату  из  фуфаек.  Чем  зажечь?  На  наше  счастье  нашли
возле  склада  гнилушки.  Они  медленно  тлели  и  мы  раз¬
бросали  их  возле  порванных  фуфаек  в  углу  склада.
Возвращались  довольные.  Теперь  исправим  ошибку  тех,
кто  бросил  столько  добра  и  отдал  его  в  руки  врага.
 Волков  поджидал  нас  между  сараями.  Выслушав
доклад,  он  тут  же  сообщил,  что  советский  летчик,  кото¬
рый  ходил  с  нами  на  аэродром,  сегодня  улетел  оттуда
на  немецком  истребителе.
 Я  обрадовался,  но  и  струхнул:
 —  Ведь  начнут  искать  и  меня.
 —  Не  начнут,—  насмешливо  возразил  Волков,—  рано
беспокоишься.  Охрану  аэродрома  заменили,  твой  немец
отправлен  на  фронт.  Все  учтено.  Так  то!
 Фамилии  улетевшего  я  не  знал.  Жил  он  не  с  нами.
А  может  быть,  и  с  нами,  но  значит,  как  только  приходил
с  работы,  словно  растворялся  *6  воздухе,  а  утром  стано¬
вился  в  строй  и  молча,  сосредоточенно  шагал  на  аэро¬
дром.
 Да,  немало  нужно  мужества  и  находчивости,  чтобы
под  носом  фрицев  увести  их  истребитель.
 —  Все  бегут,—  мрачно  вымолвил  Николай,—  а  мы?
 —  Пока  вам  не  грозит  непосредственная  опас¬
ность,—  одернул  его  Волков.—  Бежали  те,  кому  нельзя
оставаться.  Ясно?
 Мы  вспомнили  Марата.
 —  Если  сумеем,  уйдем  вместе,  в  свое  время.
 Мы  прислушались.  Ведь  сейчас  должен  гореть  склад.
Почему  же  не  слышно  тревоги?
 Склад  не  горел.  Собственно,  он  загорелся,  но  огонь
быстро  потушили.  Мы  были  в  отчаянии.  Значит,  первое
серьезное  задание  не  выполнили.
 —  Выполнили,  ребята,  не  беспокойтесь,—  сказал  Вол¬
ков.—  Вы-то  выполнили...—  И  он  замолчал.
 После  неразберихи,  вызванной  сменой  охраны,  на¬
ступили  страшные  дни.  Гитлеровцы  озверели.  На  толпы
голодных  военнопленных  постоянно  были  направлены
цула  пулеметов.  Возле  солдат  охраны  лежали  груды
гранат,  стояли  ящики  с  патронами.  Солдаты  с  винтовка¬
ми  наперевес  шныряли  вдоль  проволоки  и  без  преду-
44

преждения  стреляли  в  тех,  кто  к  ней  приближался.
Каждый  час  щелкали  выстрелы,  взрывались  гранаты.
Убитые  лежали  там,  где  их  застигала  смерть.  Августов¬
ская  жара  делала  свое  дело.  Удушливый  смрад  пере¬
хватывал  дыхание.  Тогда  трупы  стали  убирать  по  ночам.
Нас  перестали  кормить.  Даже  воды  полицаи  не  приво¬
зили.  Люди  умирали  .от  голода  и  жажды.  Костры  больше
не  дымились.  Никто  не  рисковал  согреть  чай  или  сва¬
рить  раздобытую  на  воле  картошку.  Люди  щипали  траву
и  ели  ее.  Скоро  в  лагере  не  осталось  ни  одной  зеленой
травинки.  Кругом  песок.
 Через  несколько  дней  такого  режима  появился  по¬
мощник  начальника  лагеря,  огромный,  тупой,  черный,
и  вызвал  на  построение  украинцев.  Это  был  страшный
человек.  Может  быть,  страшнее,  чем  начальник.
 Наученные  горьким  опытом,  украинцы  не  отзывались.
Не  так  давно,  набрав  группу  будто  бы  для  отправки
домой,  гитлеровцы  отвели  их  ко  рву  и  расстреляли.
 Полицаи  уверяли  нас,  что  мы  нужны  на  хуторах  и  в
имениях  —  поля  стояли  неубранными.
 С  трудом  сагитировали  человек  сто  украинцев
и  отвели  в  крепость.
 С  тех  пор  каждый  день  новая  партия  пленников  исче¬
зала  в  крепости.  Двадцать  седьмого  августа  и  мы  с  Ни¬
колаем  очутились  там.
 Нас  опять  разыскал  Волков.  Как  и  в  первые  наши
встречи,  угостил  чаем,  вкус  которого  мы  уже  начали
забывать,  и  сказал,  что  нас,  действительно,  отправят  на
хутора.
 —  Записывайтесь  под  новыми  фамилиями,  скажите,
что  верующие,  это  пригодится.
 Так  и  сделали.  Я  назвался  белорусом  Карандашки-
ным  и  имя  придумал:  Леон  Иванович.
 Нас  держали  на  втором  этаже.  Было  здесь  и  кое-что
хорошее  в  те  дни.  Воды  сколько  угодно.  Николай
отыскал  где-то  лезвие  от  безопасной  бритвы,  наточил
на  оконном  стекле,  всунул  в  расщепленную  палочку
и  предложил  нам  побриться.  Скоро  вовсю  заработала
«парикмахерская».  Лезвие  выскакивало  из  щепки.  Смо¬
ченное  водой  лицо  быстро  высыхало,  «бритва»  неимо¬
верно  драла  кожу,  хотя  и  растительности  на  ней  было
еще  не  так  много.  Вокруг  быстро  собрались  пожелав¬
шие  «омолодиться».  Брили  друг  друга.  Шутили.
 45

Волков  часто  приходил  к  нам,  рассказывал  о  поло¬
жении  на  фронтах.  Мы  не  стремились  узнать  о  его  свя¬
зях  и  только  тревожились,  чтобы  его  не  выдали.  Наш
Василий  Иванович  встречался  в  молодости  с  Дзержин¬
ским,  со  Свердловым.  Еще  мальчиком  по  заданию
Фрунзе  ходил  на  разведку  в  тыл  к  белым.  Мы  слушали
его,  и  перед  нашими  глазами  вставала  богатая  таежная
Сибирь,  где  отец  Василия  Ивановича  отбывал  ссылку.
 Волков  тут  уже  прямо  сказал  нам,  что  надо  объеди¬
ниться,  искать  искренних  советских  людей  и  рассказы¬
вать  народу  правду  о  Родине.  Держать  в  памяти  злодея¬
ния  врагов,  их  имена  и,  если  удастся,  адреса  предате¬
лей.  Организовать  побеги,  собрать  патриотические  груп¬
пы  для  тайной  борьбы  с  фашистами  и  их  приспешни¬
ками.
 —  Запомните,  ребята,—  говорил  майор,—  все  приго¬
дится.  Не  пропадет  даром.  Страна  сильна.  Но  помогай¬
те  ей  здесь.  Будьте  везде  комсомольцами.  Все  припом¬
нится.  Все  станет  на  свое  место.  В  городе  действует
подполье.  Руководит  им  рабочий  из  Риги.  Группа  назы¬
вается  «Смерть  немецким  оккупантам»1.
 Никогда  прежде  Василий  Иванович  не  говорил  так
откровенно  и  прямо.  Видимо,  он  поверил  нам  до  конца
и  надеялся,  что  мы  сумеем  работать,  если  будем  знать,
что  у-  нас  есть  задание  Родины.
 Мы  не  давали  никаких  клятв.  Но  в  душе  поклялись
высоко  нести  честь  советского  человека,  мстить  врагам,
помогать  ослабевшим  и  объединять  вокруг  себя  луч¬
ших  людей.
 Первого  сентября  нас  выгнали  на  плац.  Возбужде¬
ние  первых  дней  упало.  Вода,  хоть  и  была  в  изобилии,
не  заменяла  еды.  Все  очень  ослабли.  У  меня  разболе¬
лась  нога.  Стоял  я  только  потому,  что  меня  поддержи¬
вали  товарищи.
 Волков,  пока  немцы  выкликали  номера,  давал  нам
последние  наставления.  Мы  так  и  не  знали  по-настояще¬
му—  отбирают  ли  нас  на  хутора  или  для  расстрела.
 1  Теперь  по  материалам  Даугавпипского  краевого  музея  нам
стало  известно,  что  руководил  работой  этой  организации  рижский
текстильщик  Максимов.  Здесь  и  далее  примечания

Смерть  и  жизнь  переплелись  тесно.
 Нас  так  и  не  вызвали.
 На  следующий  день  я  уже  не  мог  подняться.  Товари¬
щи  меня  едва  держали  навесу.  И  вдруг  выкликнули  но¬
мер  Николая.  Он  вздрогнул,  вскрикнул  «я!»  и  крепко
сжал  наши  руки.
 —  Все  помни,  сынок,—  тем  временем  говорил  ему
Волков.—  Где  бы  ты  ни  был,  помни:  ты  —  комсомолец!
Родине  У  нас  одна,  она  спросит,  что  мы  делали  в  плену.
 В  эту  минуту  назвали  мой  номер.  Волков  ответил  за
меня:  Есть!  —  и  подтолкнул:  —иди,  мальчик,  иди.  В  этом
твое  спасение.  Верю  тебе.  Мы  еще  встретимся.  Прощай!
 Комок  застрял  в  горле.  Я  ничего  не  мог  ответить
своему  наставнику,  другу,  отцу.  Только  тогда  я  отчетли¬
во  понял,  что  значит  для  меня  этот  суровый  и  внима¬
тельный,  мудрый  человек,  вернувший  нас  к  жизни,  в  на¬
стоящем  ее  значении.  Не  удерживая  слез,  шатаясь,  шел
я  к  группе  вызванных.  Полицай  махнул  рукой:
 —  Садись!
 Мы  сидели  с  Николаем  на  мостовой  и  все  смотрели
туда,  где  остался  Василий  Иванович.
 —  Нюни  распустили,—  спохватился  полицай.
 —  Пусть  выплачутся.  Не  мешайте.  Ведь  дети,—  чего
с  них  возьмешь,—  сердобольно  посочувствовал  кто-то.
 Волков  издали  помахал  нам  рукой  и,  вскинув  голову,
жестом  показал:  мужайтесь,  ребята!  Все  будет  хорошо!
 Больше  мы  его  не  видали.  Но  никогда  не  забыть
этого  настоящего  человека.  Так  и  стоит  он  перед  глаза¬
ми—  широкоплечий,  полуседой,  чуть  сутулящийся,  буд¬
то  под  тяжестью  испытаний.  Он  никогда  не  говорил
о  своем  ранении,  но  я  помню,  с  каким  трудом  он  иног¬
да  передвигал  ноги.  По  сей  день  слышу  его  ласковый,
твердый  голос.  Как  недостает  в  жизни  вас,  дорогой  Ва¬
силий  Иванович...  Дорогой,  большой  человек,  комму¬
нист,  друг,  где  вы?!
 ЕСТЬ  ЛЮДИ  НА  СВЕТЕ!
 —  Сайминиекс,—  только  и  назвал  себя  латыш.
 По-русски  это  значило  —  хозяин.  Он  и  был  хозяином.
 Получив  меня  под  расписку  в  комендатуре  лагеря,
Иоанн  (так  его  звали)  не  сказал  ни  слова,  и  только  мрачно
47

наблюдал,  как  мы  идем  непривычно  вольным  стро¬
ем,  смотрим  на  ту  же  дорогу,  на  тот  же  временный
мост,  на  Даугаву  и  аэродром,  с  которого  улетел-таки
незнакомый  товарищ.  Прислушиваемся  к  треску  кузне¬
чиков  в  пожелтевшей  стерне,  замечаем  каждый  про¬
стенький  пыльный  цветок.  Сработала  немецкая  выверен¬
ная  машина  —  узник  стал  сельскохозяйственным  рабо¬
чим,  батраком,  за  него  отвечает  хозяин.
 Иоанну  не  понравилось,  как  в  Илуксте,  усаживая  нас
на  подводы,  латышки  совали  кому  кусок  янова  сыра
с  тмином1,  кому  хлеб,  кому  крынку  молока...
 Мы  отвыкли  от  свободного  общения  с  людьми,  от
открытых  окон  в  чистых  и  никем  не  охраняемых  домах.
На  нас  глазели  отовсюду:  женщины,  ребятишки,  кото¬
рым  матери  раздавали  ласковые  подзатыльники.  В  суто¬
локе,  в  самой  неприбранности  небольшой  площади
волостного  центра  было  что-то  обещающее  свободу.
Ветер  кружил  воронки  пыли  и  перебрасывал  обрывки
газет,  кокой-то  мусор,  не  имевший  ничего  общего  с  тем,
что  было  у  нас  под  ногами  в  лагере.  Прочесть  бы  хоть
эти  обрывки!
 Нас  очень  тронуло,  когда  толстая  латышка,  коверкая
русские  слова,  сказала  Николаю:
 Нам  не  жалко,  но  не  кушайте  много.  Вы  голод¬
ны.  Вредно.  Можно  умереть.
 Сайминиекс  только  недовольно  поджал  губы,  так  что
они  совсем  исчезли  под  его  сизым  носом,  и  полез  в  по¬
возку.
 В  суматохе  нас  с  Николаем  оттерли  друг  от  друга
и  я  увидел,  как  его  уже  ведет  за  собой  плотный  благооб¬
разный  хозяин  в  очках.  Мы  не  успели  как  следует  про¬
ститься.
 Дом  Иоанна  стоял  недалеко  от  волостного  управле¬
ния.  Три  комнаты,  кухня,  сараи,'—настоящая  хозяйствен¬
ная  крепость.  Молчаливый  мой  сайминиекс  мог  хоть  год
не  вылезать  из  своего  логова,  не  уходить  далеко  от  сво¬
их  восьми  коров  и  пары  разномастных  лошадей  да
десятка  сутулых  злющих  свиней.
 Введя  меня  в  дом,  возле  которого  стояли  два  вело¬
сипеда,  хозяин  перестал  замечать  нового  батрака.  Нас
встретила  маленькая  хрупкая  женщина  с  удивленными
 К  Лиго-янову  дню  латыши  делают  сыр  с  тмином.
 48

глазами.  Он  только  кивнул  не  то  ей,  не  то  мне  и  произ¬
нес:
 —  Антя.
 Я  разглядывал  чистые  крашеные  полы,  .хороший  ра¬
диоприемник,  телефон.
 Женщина  сказала  что-то  вроде  того:  «Как  хорошо,
что  ты  будешь  помогать  мне»  или  «Появился  новый
помощник»...  (я  плохо  понимал  латышский  язык).  По¬
думал,  что  ей  туговато  приходится  в  этом  богатом
доме.
 Сразу  за  изгородью  из  косо  вбитых  жердей  рассти¬
лалась  земля,—  гектар  шестнадцать.  Вокруг  топившейся
бани  стояли  ульи.
 Держась  за  юбку  матери,  с  нами  шла  маленькая
девочка,  лет  трех,  которую  Антя  называла  Галей.
 Полусонно  жужжали  пчелы.  Лучи  заходящего  солнца
теплым  отсветом  ложились  на  стены  крепкой  построй¬
ки,  на  тучные  кроны  деревьев.  Хозяйка  объяснила,  что
мне  следует  помыться  в  бане,  а  пока  я  должен  сложить
в  штабеля  мелкие  березовые  дрова.  Не  знаю,  как
я  смог  заставить  себя  двигаться,  да  еще  с  таким  видом,
что  мне  все  нипочем.  Наверное,  помогла  непривыч¬
ная  еда.
 Сайминиекс  вышел  на  крыльцо.  Молча  посмотрел  на
мою  работу.  Молча  кивнул  в  сторону  длинной  телеги.
Вместе  мы  запрягли  лошадь  и  отправились  в  поле  за
снопами  овса.  Дорогой  он  свирепо  ругал  лошадь.  Меня
удивило,  что  хозяйство  здесь  вели  прадедовскими  мето¬
дами.  Ни  тракторов,  ни  машин!  Ближе  познакомившись
с  работой,  убедился,  что  молока  коровы  дают  мало,
урожаи  маленькие,  об  удобрении  хозяин  не  заботился.
Все  это  не  вязалось  с  моим  представлением  о  сельском
хозяйстве  латышей,  о  старательности  и  мастерстве  кото¬
рых  мне  приходилось  не  раз  слышать.  Иоанн  в  этом
смысле  оказался  исключением,—  не  любил  работы,  не
любил  скотины.  Но  зато  всей  душой  был  предан  своим
айзсаргским  обязанностям.
 Мы  не  заметили,  как  к  нам  подошли  две  девушки,
одетые  с  особенной  милой  аккуратностью.  Одна  начала
болтать  с  Иоанном,  и  тот  сразу  повеселел.  Другая
приблизилась  ко  мне:
 —  Здравствуйте,  товарищ,—протянула  она  руку.
 —  Здравствуйте!
 4  292-1
 49

Черные  глаза  девушки  смеялись:
 —  Как  вам  понравилось  у  нас?
 Как  у  всех  латышек,  у  нее  были  удивительно  густые,
тяжелые  косы,  заставлявшие  высоко  держать  голову.
 —  Еще  не  знаю.
 Девушка  показала  глазами  на  хозяина,  и  я  понял,
что  уж  он-то  не  даст  нам  поговорить.  Сайминиекс  завор¬
чал  что-то,  и  девушки  стали  прощаться.  Черненькая  пода¬
ла  мне  руку  и  я  почувствовал,  в  своей  ладони  записку.
С  благодарностью  взглянул  на  милую  латышку.
 —  Вам  надо  хорошо  поправиться,—  бросила  она
издали  и  исчезла.
 Иоанн  снова  защрлкал  бичем  и  с  руганью  накинулся
на  лошадь,  лениво  обмахивавшуюся  длинным  хвостом.
Телега,  нагруженная  снопами,  покатила  по  пересохшей
дороге.
 В  бане  я  прочел  тщательно  написанные  красивым  по¬
черком  на  клочке  тонкой  бумаги  строчки:  .«Дорогой
товарищ!  Твой  хозяин  фашист.  Берегись.  Мы  еще  встре¬
тимся.  Люда».
 Молчаливый  Иоанн  был  порядочной  сволочью.  Он  со¬
стоял  в  организации  так  называемых  партизан-айзсар-
гов  и  готов  был  лопнуть,  чтобы  выслужиться  перед  новы¬
ми  хозяевами.  Все  это  только  другими  словами  расска¬
зала  мне  сама  Антя.  Ее  выдали  за  него  из  бедной  семьи.
Она  и  не  видела  своего  нареченного  до  самой  свадьбы,
и  клялась,  что  во  время  свадьбы  даже  спутала  его  с  дру¬
гим  парнем.  Росла  она  в  детстве  с  русскими.  Ее  очень
удивляло,  что  я  немного  знаю  немецкий  язык.
 —  Сайминиекс  и  то  не  знает,—  покачала  она  голо¬
вой.—  Только  «битте»  и  «гут».
 —  Я  бы  хотел  научиться  говорить  и  по-латышски.
Научите  меня!
 Антя  обрадовалась  и  дала  для  записей  школьную  тет¬
радь.  При  этом  она,  зажмурившись,  закивала  на  дверь,
за  которой  слышались  шаги  хозяина.
 На  следующее  утро  меня  поразило,  как  «культур¬
ный»  хозяин  умывается.  Налив  в  таз  воды,  моет  в  ней
руки,  потом  той  же  водой  —  лицо.  Но  так  умывались  на
хуторах  все.
 По  вечерам  Иоанн  уходил  на  собрания  айзсаргов,
и  мы  усаживались  за  урок  после  того,  как  была  вымыта
посуда  и  прибраны  двор,  конюшня  и  кухня.
 50

Уроки  то  и  дело  прерывались  рассказами  Анти.  Она
была  в  курсе  всего,  что  творили  гитлеровцы  и  айзсарги
в  этой  казалось  бы  тишайшей  местности.
 Они  хватали  коммунистов  и  сочувствующих  совет¬
ской  власти,  связанных  по  рукам  и  ногам  увозили
в  Рубене.  Не  щадили  даже  детей.  Особенно  отличались
кулак  Пуданс  и  ставшие  полицаями  Шушковс  и  Дауговиц.
 17  июля  1941  года  айзсарги  расстреляли  около  клад¬
бища  одиннадцать  жителей  волости.  Трупы  закопали,
утрамбовали  землю  и  посеяли  сверху  овес.
 Так  погибли  крестьяне:  Янис  Скуянс,  Петер  Скуянс,
Антон  Дуна  и  Янис  Гуртиня,  пятнадцатилетний  комсомо¬
лец  Янка  Крашевскис,  скрипач-самоучка  Янка  Рубикис,
матрос  Дзекант  —  отец  четырнадцатилетней  школьницы
Матильды,  сидевшей  в  том  же  застенке.  Ее  избили,  но
оставили  в  живых,  отдали  батрачить.  Айзсарги  замучили
двадцатилетнюю  телефонистку  Валию  Убеле,  убили
шестнадцатилетнего  монтера,  имени  его  хозяйка  не  зна¬
ла.  Перед  казнью  палачи  пригласили  ксендза,  но  все
обреченные  от  исповеди  отказались.  Ян  Рубикис  плюнул
попу  в  лицо.
 —  Пуданс  сам  убивал,—  поеживаясь,  рассказывала
Антя.—  Чуть  не  убил  Виктора  Корситиса  и  девчонку  Зей-
ку.  Их  отпустили  вместе  с  Матильдой.  Пуданс  —  собака,
он  и  своего  сына  отправил  в  гитлеровскую  армию.
 Многих  убитых  и  узнать  не  могли  —  так  они  были
изуродованы.  Вот  куда  я  попал!
 —  Где  же  Виктор?  Матильда?
 —  Живут.  Матильда  у  моего  отца  в  Бебрене  работа¬
ет,  а  Виктор  в  нашей  деревне.  Так  себе,  бедненький
хуторок  у  них  «Андри».
 Узнав  об  этом,  я  уже  ни  о  чем  другом  не  мог  ду¬
мать.  Работал  ли  во  дворе,  поил  ли  скотину,  ехал  ли
в  поле  —  передо  мною  возникали  картины  пыток,  рас¬
стрелов.  Я  должен  был  увидеть  Виктора  и  Матильду.
Где-то  рядом,  в  глубоком  подполье  горел  неугасимый
огонь  народной  ненависти,  бились  живые  сердца  совет¬
ских  людей.
 Началась  толока1.
 1  Толока  —  род  общественной  взаимной  помощи  в  крестьян¬
ском  хозяйстве,  бытовавший  в  Латвии.
 51

Крестьяне  по  очереди  работали  Друг  у  Друга.  Покон¬
чив  с  молотьбой  у  одного,  переходили  к  другому.
 Наслушался  я  латышских  песен.  Петь  и  плясать  все
были  мастера.  Правда,  ни  песни,  ни  пляски  не  походили
на  наши,  но  плясали  задорно,  с  огнем.  Хозяйки  варили
еду  и  пиво.на  всю  братию  и  в  конце  уборки  устраивали
застолье.  Не  работал  вместе  с  соседями,  кажется,  один
мой  сайминиекс.  Уж  слишком  он  был  важный  и  значи¬
тельный  у  своих  айзсаргов.
 Во  время  толоки  мы  встречались  с  многими  пленны¬
ми.  Разные  это  были  люди.  Одни  думали  только  о  том,
чтобы  набить  брюхо.  Несчастья  научили  их  лишь  осто¬
рожности  да  хитрости.  Они  легко  поддакивали  кулакам.
Пытались  пропагандировать  нас.
 После  одного  такого  разговора  я  вернулся  настоль¬
ко  подавленным,  что  это  заметила  даже  Антя  и  рассу¬
дила  по-своему:
 —  Не  тоскуй.  Уговорю  сайминиека  выписать  газету
на  русском  языке.
 Она  была  очень  довольна  своей  выдумкой.  И  в  са¬
мом  деле,  я  стал  получать  «Слово».  К  счастью,  антисо¬
ветский,  злобный  листок  вскоре  закрылся  и  хозяин
вытребовал  свои  деньги  обратно.
 Однажды  воскресным  утром  я  медленно  ехал  на
пастбище  и  вдруг  услышал  негромкий  мальчишеский
голос:
 —  Здравствуйте,  товарищ!
 В  первую  секунду  я  подумал,  что  это  Люда.  Но  пере¬
до  мной  стоял  красивый  подросток  с  выгоревшими  на
солнце  волосами,  голубоглазый,  по  ребячьи  угловатый.
Я  не  ожидал  увидеть  такого  юного,  такого  светлого
мальчишку.
 —  Здравствуй...  друг!  Как  тебя  звать?
 —  Да,  да,—  растерянно  твердил  паренек  —  пони¬
маю...  Виктор  Корситис,—  почти  выкрикнул  он.
 —  Виктор!
 Но  подросток  уже  исчез.  По  дороге  приближался
Пуданс.  Трудно  приходилось  Виктору  —  комсомольцу
при  такой  слежке,  в  таком  окружении.  Но  мы  нашли
друг  друга.  Волков  был  прав,  как  всегда.  Я  долго  не  мог
прийти  в  себя.  Знал,  что  подростка  едва  не  замучили
52

гестаповцы...  «В  следующий  раз  спустим  шкуру!»—было
ему  сказано,  когда  он  вышел  на  свободу  под  надзор
Пуданса.
 Вскоре  я  заметил,  что  и  за  мной  следят.  Приехал
брат  хозяина  Андрей  —  дезертир  из  Красной  Армии,
бандит.  Он  ходил  за  мной  по  пятам.  Я  пожаловался
хозяйке.  Тут  возмутился  даже  сайминиекс.  Как  можно
мешать  работать  его  батраку!  Выругал  он  братца,  и  тот
оставил  меня  в  покое.  Это  было  очень  кстати,—  неожи¬
данно  ко  мне  пришел  гость.
 Сосед  Иоанна  латыш-бедняк  Петер  Янковский  также
взял  себе  пленного.  Помощник  ему  был  не  нужен.  То,
что  дала  ему  советская  власть,  отняли  гитлеровцы
и  вернули‘кулаку.  Янковский  просто  хотел  спасти  хоть
одного  бойца  советской  армии  и  попросил  батрака.
Неохотно  дали  ему  Мухамеда  Файзулина,—  татарина.
Он-то  и  пришел.  Это  было  17  сентября  1941  года.
 Сайминиекс  недружелюбно  покосился  на  гостя,  но
не  выгнал.  Было  воскресенье.  Он  предложил  Файзулину
сесть  и  принес  фашистскую  газету  «Тевия».
 Рядом  со  мной  Мухамед  казался  великаном.  Было
ему  лет  тридцать.  Плотный,  кудрявый,  смуглый  краса¬
вец,  силач  с  чистым  открытым  лицом.  Покашливая,  он
хитро  взглядывал  на  меня.  Рассматривая  в  газетенке
рисунки,  он  чуть  заметно  подмигнул:
 —  Знаешь  латышский?
 —  Учу.
 —  Учи  быстрее.  Нужно.  Живешь  в  таком  гнезде...
 Завязался  разговор.  Файзулин  рассказал,  как  жил
в  колхозе,  работал  инструктором  Осоавиахима,  как  вое¬
вал,  как  его  взяли  раненым  в  плен.  Ему  удалось  спря¬
тать  партийный  билет  на  поле  боя.  Он  голодал  в  Двин¬
ской  крепости.  Он  не  был  похож  на  тех,  кто  сдались
и  думали  только  о  своей  шкуре.  А  может  быть,  он  при¬
шел  от  Волкова?  В  те  времена  не  задавали  лишних  во¬
просов.  Нужно  было  уметь  ждать.
 —  Что  думаешь  про  Гитлера?  Победит?  —  испытывал
он  меня.
 —  Нет!  —  необдуманно  сорвался  ответ.  Я  испугался.
За  такие  слова  вешали  без  суда  и  следствия.
 —  Правильно,  парень,—  понижая  голос,  сказал  Фай¬
зулин.—  И  я  так  думаю.  Много  кто  совался  к  нам  и  об¬
жигался.  Александра  Невского  вспомни...—  и  он  прочел
53

мне  целую  лекцию  по  истории.  Даже  не  верилось,  что
говорит  рядовой  колхозник.
 Понимая,  что  Иоанн  вряд  ли  разрешит  еще  раз  та¬
кую  встречу,  мы  засиделись  до  сумерек.  Условились  пе¬
реписываться.  Придумали  «почтовый  ящик»  и  шифр,
в  котором  буквы  заменили  цифрами.  Я  рассказал  ему
о  Люде,  о  Викторе,  и  даже  о  Волкове.
 —  Вот  видишь,  мы  не  одни,  Гриша...  Надо  разъяс¬
нять  народу  правду  о  Советском  Союзе.  И  подумать  об
отряде.
 Говорили  мы  очень  тихо,  да  и  хозяина  не  было
в  комнате.  Никто  не  мог  ничего  слышать,  и  все  же,  не
успела  дверь  закрыться  за  Михаилом  (так  я  «перекрес¬
тил»  нового  друга),  как  Иоанн  отправился  к  своим.  Дня
через  два  айзсарг  уже  ходил  по  домам  и  читал  приказ
властей:  пленных  не  отпускать  дальше,  чем  на  десять
метров  от  дома,  запирать  на  ночь.  Всякие  встречи  их
между  собой  запретить,  прятать  от  пленных  ножи
и  другие  острые  предметы.
 Да  ведь  они  боятся  нас!  Мы  безоружные,  отданные
в  рабство,  и  все  таки  они  нас  боятся.  Хозяин,  ложась
спать,  клал  под  подушку  револьвер.
 Побеги  пленных  участились.  Об  этом  мне  рассказала
Антя  и  показала  сообщения  в  «Тевии».  Предусмотри¬
тельная  газетенка  «Двинский  вестник»  печатала  обеща¬
ния  начальника  лагеря  никому  не  сообщать  имен  тех,
кто  укажет,  где  укрываются  беглецы.  И,  конечно,  о  на¬
граде.
 Приблизительно  к  этому  времени  относится  убийст¬
во  фашистами  аглонского  священника.  Это  приписали
беглецам  да  русским,  живущим  в  Латвии.
 Мы  с  Мишей  Файзулиным  обменивались  новостями,
сообщали  имена  предателей.  Пользуясь  радиоприемни¬
ком  хозяина,  он  ухитрялся  слушать  Москву,  записывал
сводки  Информбюро  и  сообщал  пленным.
 Однажды  мне  необходимо  было  срочно  передать
Михаилу  сведения,  я  не  мог  ждать,  когда  он  пойдет
в,  поле  к  тому  пню,  в  котором  мы  оставляли  «почту».
Подкараулив,  когда  Михаил  появился  на  своем  дворе,
я  завернул  послание  в  кусок  жести  и  бросил  через
забор.  С  тех  пор  и  такой  способ  связи  утвердился  у  нас.
 54

Прибегали  мы  и  к  азбуке
Морзе,  отстукивали  топора¬
ми  короткие  фразы,  вроде:
«выйди»,  «надо  поговорить»,
«наши  наступают».  Особен¬
но  усердно  мы  «кололи
дрова»,  когда  хозяин  запре¬
тил  нам  встречаться.
 Нас  обоих  интересовал
Виктор  Корситис.  Мы  разуз¬
навали  о  нем.  Я  у  Анти,
он  —  у  своего  Петра.  Нам
рассказывали  подробности
летней  трагедии.  Хвалили
мальчика.  Говорили,  что  Вик¬
тор  хорошо  рисует,  помо¬
гает  матери  по  хозяйству,
что  тяжелая  работа  дома
 лежит  на  нем,  потому  что  Мухамед  Файзулин.  Фо-
отец  его  слаб,  болен,  никак 	то  1  9  4  0  г.
 не  поправится  после  перене¬
сенного  в  тюрьме  избиения.  В  семье  еще  двое  детей  —
сестра  Виргения  и  братишка  лет  семи  Арнольд.  Все  это
было  хорошо,  но  не  имело  никакого  отношения  к  тому,
что  хотели  знать  мы.  Можем  ли  мы  опираться  на  этих
школьников,  стоит  ли  их  привлекать?
 Файзулин  предложил  сколачивать  партизанский
отряд.  Собирать  оружие.  Мы  старались  сблизиться
с  теми,  кто  победней  и  чья  жизнь  при  советской  власти
значительно  улучшилась.  После  того,  как  айзсарги  читали
гитлеровские  приказы  населению,  мы,  подождав  их  ухо¬
да,  своими  репликами,  комментариями,  рассказами,  ко¬
торые  противоречили  айзсарговской  брехне,  старались
объяснить  латышам  действительное  положение  вещей.
 Я  был  очень  обрадован,  когда  Антя  объявила,  что  мы
с  ней  идем  на  толоку  к  брату  расстрелянного  коммуни¬
ста  Яна  Рубикиса,  который  перед  казнью  первый  отка¬
зался  исповедываться.
 —  Умно  держись,—  с  некоторой  тревогой  предупре¬
дила  хозяйка.
 Жена  кулака,  вечная  работница  в  его  хозяйстве,  Антя
тянулась  к  свету,  но  не  смела  рисковать,  боялась  сайми-
ниека.
 55

Мы  пришли  на  хутор  Рубикисов,  стоявший  километ¬
рах  в  двух  от  хутора  Иоанна,  когда  за  столом  собра¬
лись  толочане.  Среди  них  были  и  военнопленные.  Их
сразу  же  можно  было  узнать  по  нашивкам  на  левом
рукаве:  «У»  —  было  у  русских,  «ХУ»  —  у  украинцев,
у  всех  остальных  —  «ХА».  И  у  всех  без  различия  на  спине
«SU».  Айзсарги  особенно  потешались  над  этим  клей¬
мом:
 —  Суне!  —  кричали  они,  подражая  немцам  (сунс  —
по-латышски  собака).—  Криеву  сунс  (русская  собака).
 Сайминиекс  почему-то  в  этом  единственном  пункте
отступал  от  правил.  Не  нашил  мне  знака.
 Когда  и  нас  пригласили  за  стол,  я  огляделся  и  заметил
на  стене  скрипку,  аккуратно  завернутую  в  полотенце.
Антя  рассказала,  что  Янис  играл  на  скрипке.  Когда-то
в  детстве  меня  тоже  учили  играть.  Латыши  любили  петь
за  столом.  Покачиваясь  и  взявшись  под  руки,  они  пели
печальные  и  веселые  песни,  хватающие  за  душу.
 —  Можно  взять  скрипку?  —  спросил  я.
 —  Это  не  моя,—  тихо  ответил  брат  Яниса.
 —  Знаю.
 Он  кивнул.  Осторожно-осторожно  попробовал
я  тронуть  струны  смычком.
 —  Надо  петь,—  сказал  один  из  них.
 К  собственному  удивлению,  я  несмело,  но  все  же
заиграл  знакомую  мелодию,  и  сосед  звонким  тенором
затянул:
 По  диким  степям  Забайкалья,
Где  Золото  роют  в  горах,
Бродяга,  судьбу  проклиная,
Тащился  с  сумой  иа  плечвх...
 И  сразу  словно  исчезли  из  глаз  ехидные  лица  кула¬
ков.  Встали  перед  мысленным  взглядом  дремучие  си¬
бирские  леса,  о  которых  рассказывал  нам  майор.
Не  я  ли  сам  тащусь  с  сумой  на  плечах?  Еду  на  лодке.
Вижу  мать...  Нину...  Широко  разливается  хор:
 Бродяга  к  Байкалу  подходит.
Рыбацкую  лодку  берет.
Унылую  песню  заводит,—
Про  родину  что-то  поет...
 Кончив  песню,  я  бережно  укутал  скрипку  полотенцем
и  повесил  на  место.
 56

—-  Спасибо  Яну,—  сказал  я.
 —  Спасибо,  сынок,—  запечалившись,  наклонила  голо¬
ву  хозяйка.
 —  Будем  знакомы  —  Александр  Емельянов,—  протя¬
нул  руку  немолодой  пленный.—  Был  я  директором  фаб¬
рики-кухни  в  Ленинграде,  а  это  мой  дружок  —  орловский
учитель  Николай  Петрович  Березкин  —  представил  он
своего  соседа.
 Работали  мы  рядом  с  Емельяновым,  и  скоро  он  для
меня  стал  просто  Сашей.  Прибыло  нашего  полку!  Емель¬
янов  рассказывал  о  Ленинграде,  о  соседях.
 —  Корситис  далеко  от  тебя  живет?  —  нерешительно
спросил  я.
 —  Виктор?  Почти  рядом.  Очень  интересный  маль¬
чишка.
 Оказалось,  что  возможно  наладить  встречи  Файзу¬
лина  с  Виктором  с  одной  стороны  и  Емельянова  с  Вик¬
тором—  с  другой.  С  Березкиным  Емельянов  и  так  был
связан.  Я  понял,  что  они  знают  Виктор?  больше,  чем  я.
 Все,  что  мы  делали  с  того  дня,  было  подчинено  од¬
ной  цели  —  подготовке  массового  побега.  Искали  ору¬
жие,  продукты,  перевязочный  материал.  За  всеми,  из¬
вестными  нам  с  Файзулиным  людьми,  стоял  кто-то.  Все
чаще  в  разговорах  всплывало  имя  Виктора.  По-видимо-
му,  мальчик,  которого  мы  хотели  привлечь  к  нашей  ра¬
боте,  сам  ее  вел  и  очень  серьезно.
 На  хуторах  настроение  падало.  Латыши  становились
угрюмее,  сидели  по  домам.  Красная  Армия  не  возвра¬
щалась.  «Новый  порядок»  внедрялся  все  энергичнее.
 Сайминиекс  получил  распоряжение  сдать  пять  с  по¬
ловиной  тысяч  литров  молока,  то  есть  по  семьсот  лит¬
ров  с  каждой  коровы.  (Коровы  же  его  и  вообще  то  не
давали  столько  молока.)  Он  должен  был  поставить  нем¬
цам  еще  тридцать  центнеров  картофеля,  шестнадцать  —
зерна,  а  дальше  и  того  чище  —  сено,  солому...
 Впервые  хозяин  заговорил.  И  говорил  много  —  все
о  том,  что  никогда  в  жизни  не  приходилось  ему  платить
таких  налогов.
 57

—  На  собаку,  и  на  ту  пять  рейхсмарок  в  месяц.
Будешь  держать  на  цепи  —  все  равно  две  рейхсмарки.
Где  это  видано?
 Не  успел  он  пережить  свалившееся  на  его  голову  не¬
счастье,  как  друзья,  которым  он  так  усердно  служил,
обрадовали  его  приказом  сдать  телку,  теплую  одежду
и  платить  за  пленных  работников.  А  тут  еще  соседи  при¬
несли  ему  новости:  Гитлер  собирается  обменять  Латвию
на  металл  Швеции,  потому  выкачивает  из  латышей  все.
Говорили  и  о  том,  что  немцы  латышей  выселят  в  бело¬
русские  болота,  а  хутора  возьмут  себе.  Вспоминая  вре¬
мена  господства  прибалтийских  баронов,  кулаки  повери¬
ли  этому  и  перестали  спать  спокойно.  Мы  не  разочаро¬
вывали  их.  Для  себя  же  делали  вывод:  бежать  и  как
можно  скорее!
 Где-то  у  Иоанна  была  спрятана  винтовка.  Как  ее  най¬
ти?  Искали.  Изучали  путь,  по  которому  предстояло  ид¬
ти.  До  Белоруссии  —  75  километров  и  никакого  укрытия.
За  нами,  конечно,  отправят  погоню.  Айзсарги  отлично
знают  местность.  Нужна  карта.  Карту  достал  Виктор.
Он  в  самом  деле  отлично  рисовал,  прекрасно  составлял
тексты  листовок.  А  однажды  показал  нам  карикатуру  на
Гитлера.  Мы  его  отругали.  Он,  пожалуй,  был  единствен¬
ным  художником  в  волости  и  об  этом  все  знали.  Кари¬
катура  могла  стать  прямой  уликой.  Но  наш  друг  —  ум¬
ный,  энергичный,  все  же  был  еще  юным  и  безрассуд¬
ным.  А  мы  не  учли  этого.  Слишком  поглощены  были
работой.
 Файзулин  горел  желанием  бежать,  но  знал,  что  нога
у  меня  все  еще  болит  и  мне  трудно  будет  идти.
 —  Сляжешь,—  на  руках  вытащу,—  писал  он.
 Я  верил  ему.  Он  был  прекрасным  товарищем  и  не
мог  оставить  в  беде.
 Виктор  то  и  дело  передавал  нам  через  своего  бра¬
тишку  Арнольда  то  соль,  то  сухари.  Достал  компасную
стрелку.  Мы  учились  определять  страны  света  по  коре
деревьев,  по  срезам  на  пне.  Зимой  лучше  всего  слои
были  видны  на  пнях  ольхи.  Заучивали  дни  новолуний.
 Я  брал  каждый  день  у  своих  хозяев  ложку  или  две
сахарного  песку,  одну-две  спички,  кусок  хлеба.  Хлеб
сушили.  Все  прятали  в  тайниках.
 В  лес,  в  лес!  Эта  мысль  завладела  нами.  За  Вик¬
тором  шла  молодежь,  его  одноклассники  Лозда,  Юлиус
58

Вич,  Освальд  Грислис,  Илмарс  Ослис,  постепенно  он
рассказал  нам  о  них.
 У  Виктора  был  маленький  радиоприемник  и  мне  при¬
шлось  по  его  просьбе  стащить  у  хозяина  запасную  бата¬
рейку  и  передать  Виктору  через  Арнольда.  Этот  малыш
шнырял  всюду.  Он  влюбленно  смотрел  на  старшего
брата.  Бросался,  не  задумываясь,  куда  бы  мы  его  ни
послали.
 Наконец  был  намечен  срок  побега  —  декабрь.  Все
шло,  как  нельзя  лучше.  Оставалось  назначить  день  и  ме¬
сто  сбора.  И  тут,  может  быть,  от  усиленной  беготни  и
недоедания,  у  меня  открылась  рана  (я  к  тому  же  еще
поморозил  пальцы  на  ноге).  Нога  в  колене  едва  разги¬
балась.  Обувь  была  плохая.  Опухоль  застудилась.  Фай¬
зулин  идти  без  меня  отказался  наотрез.  Сайминиекс,.
заметив,  что  я  хромаю,  решил  свезти  меня  в  Двинск;
сдать  в  лагерь  и  взять  там  другого  батрака.  Для  него
вопрос  решался  просто.
 Хозяйка  потихоньку  делала  мне  припарки.  Через  не¬
сколько  дней  полегчало,  но  мы  упустили  время.  Нача¬
лись  метели.  Дороги  заносило  так,  что  и  хорошо  знав¬
ший  местность  человек  мог  заблудиться.  Зима  заверну¬
ла  свирепая.  О  блицкриге  немцы  уже  не  говорили.  Гит¬
леровская  печать  начала  бить  тревогу,  вопила,  что  таких
морозов  не  было  сто  сорок  лет.  Войска  фюрера  будут
ждать  весны  для  решительного  разгрома  большевиков.
 Как  описать  радость,  которую  мы  испытали,  узнав
по  радио,  что  фашисты  потерпели  поражение  под  Мос¬
квой,  сдали  Тихвин.  Красная  Армия  освободила  Калугу,
на  юге  —  Керчь  и  Феодосию.
 Казалось  —  победа  близка!  Разгромлена  Волховская
группировка  немцев,  освобожден  Калинин!  Болтовне
гитлеровских  газет  переставали  верить  даже  айзсарги.
 Новые  поборы  ошеломляли  их  —  нужно  было  сда¬
вать  теплую  одежду  для  армии  фюрера,  отправлять  мо¬
лодежь  на  трудовую  повинность,  идти  в  армию  самим.
 Снега  навалило  горы.  Невозможно  было  выехать  на
лошади.  Нам  же,  задумавшим  побег,  требовались  лыжи.
А  где  их  взять?  Смастерить?  Где  достать  сухую  березу?
Срубить  в  лесу  и  высушить  —  об  этом  и  думать  нечего
при  такой  слежке.  Что  же,  смириться?  Ждать  решения
участи?  Связь  порвалась.  Мы  только  переписывались.
А  снега  мели,  мели¬
 зм

В  один  зимний  день,  когда  сайминиекс  уехал  на  свое
очередное  собрание,  неожиданно  пришла  Люда.  Она
бросила  мне  предостерегающий  взгляд  и  быстро-быст¬
ро  сказала  что-то  по-латышски  хозяйке.
 —  Наша  соседка,—  представила  Люду  Антя,—  при¬
ехала  на  побывку  из  Двинска.  Она  там  работает  на  мас¬
лозаводе.  Хочет  с  тобой  поговорить,  но  по-русски  не
знает.  Не  передай  только  сайминиеку,  я  переведу.
 Это  было  еще  большей  неожиданностью,  ведь  при
первой  встрече  Люда  говорила  со  мной  по-русски.
 Девушка  рассказала  о  лагере.  Там  свирепствовал
тиф.  «Как  же  Василий  Иванович?»  —  думал  я.
 —  Люди  мрут.  Лежат  штабелями  трупы.  Если  у  кого-
нибудь  находят  вошь  —  расстреливают  и  его  и  тех,  кто
спал  рядом  с  ним,—  рассказывала  девушка.  Говорят,
погибло  там  чуть  ли  не  сто  тысяч  человек!
 «Как  же  наш  майор?  —  думал  я.—  Где  он?  Что
с  ним?»
 Уходя,  Люда  сунула  в  мою  руку  пакет.
 Антя  сокрушенно  покачала  головой:
 —  Понравился  ты  девушке.  Что  делать?
 Выбежав  в  сарай,  я  разорвал  немецкую  газету  —
в  ней  лежал  доклад  Сталина  на  торжественном  заседа¬
нии  6  ноября  1941  года  в  Москве.
 Немедленно  вызвать  Файзулина!
 Мы  читали  с  ним  и  перечитывали  строки  советской
газеты  и  благодарили  нашу  латышскую  сестру.
 Она  снова  пришла,  когда  Иоанна  не  было  дома.  Мы
сели  играть  в  карты.  Но  не  столько  играли,  сколько  бол¬
тали,  закрываясь  картами.
 —  Лаби,  лаби,  поняла...—  серьезно  глядя  на  нас,  по¬
вторяла  девушка.
 —  Оружие  будет,—  вдруг  тихо,  но  отчетливо  вымол¬
вила  она.  Антя  этого  не  услышала.
 Как  и  следовало  ожидать,  я  остался  «козлом»,
и  Антя,  засмеявшись,  пошла  на  кухню  принести  козлу
капусты.  Быстро  я  передал  Люде  записку.  В  это  время
хозяйка  вернулась,  и  я  прислонился  к  плечу  девушки.
Что  подумала  Антя?  То,  что  она  и  должна  была  поду¬
мать.  Мы  долго  сидели  так,  чувствуя  за  спиной  присут¬
ствие  хозяйки.
 Когда  мы  простились,  я  долго  глядел  в  окно  и  видел,
как  Люда,  выбежав  на  улицу,  встряхнула  головкой,  так
60

что  толстая  темно-русая  коса  заплясала  по  шубке.  Креп¬
че  запахнула  воротник  и  мелкими  шажками  побежала
через  дорогу,  помахав  мне  рукавичкой.
 Люда  часто  заглядывала  к  хозяйке,  и  мы  всегда  улу¬
чали  минутку  обменяться  запиской,  словом,  Антя  сочув¬
ственно  вздыхала,  думая,  что  покровительствует  влюб¬
ленным.
 Нет,  связи  не  порвались  и  никакой  снег  не  заставил
прекратить  работы.  Просто  мы,  неопытные  еще  солда¬
ты  подполья,  не  знали  железного  закона  борьбы.  Она
продолжается,  что  бы  ни  случилось  с  кем-нибудь  из
нас.  Мы  комментировали  каждое  слово  немцев.  Бедно¬
та,  хуторяне  слушали  нас  с  надеждой.  Из  них  самым
благонадежным  немцы  считали  хозяина  Миши  Файзу¬
лина,  Петера  Янковского,  а  он  разрешал  тайные  встречи
военнопленных  в  своем  доме,  спас  Мишу  от  неминуе¬
мой  смерти,  вместе  с  нами  ждал  побед  Красной  Армии.
 Виктор  Корситис  старательно  изучал  русский  язык.
Накануне  войны  его  приняли  в  комсомол,  и  он  был  го¬
тов  идти  на  подвиг.  Он  требовал,  чтобы  мы  составили
программу  нашей  подпольной  группы,  принес  Файзули¬
ну  где-то  добытый  Краткий  курс  истории  партии.  Когда
он  рассказывал  о  Валмиерских  комсомольцах,  в  1919  го¬
ду  отдавших  жизнь  за  Советскую  власть,  глаза  его  блес¬
тели.  Имена  героев  он  произносил  так,  будто  Янис  Вин-
тен  и  Эрнест  Дицманис  были  его  ровесниками  или
братьями...  Дело  гнусных  предателей  —  Арена,  Грундма-
ниса1  и  их  подручных  рассматривалось  совсем  недавно,
незадолго  до  начала  войны.
 Виктор  рассказывал  нам  о  подпольщиках,  волнуясь,
лицо  его  горело.  Он  делал  ошибки  в  русском  языке,  но
знал  этот  мальчик  больше  другого  взрослого.  Он  много
читал,  о  многом  размышлял.  Мальчишеской  романтики
в  нем  было  хоть  отбавляй.  Он,  например,  придумал  на¬
писать  записки  о  делах  наших,  спрятать  листки  в  бутыл¬
ку  и  зарыть  в  землю.  Он  так  и  сделал.  И  до  сего  вре¬
мени  лежит  где-то  в  земле  закупоренная  им  бутылка
и  мы  не  можем  ее  найти.
 1  Арен  и  Грундманис—  предатели,  выдавшие  валмиерских
героев-комсомольцев.  Суд  над  ними  состоялся  в  1940  г.
 61

Как-то  Иоанн  вернулся  со  своего  сборища  навеселе
и,  развалясь  в  качалке,  рассказывал,  что  поймали  двух
русских  беглецов.  В  воскресенье  в  соседней  волости  —
публичная  казнь.  Рассказ  был  явно  предназначен  для
меня.
 —  Помогает  вам...—  говорили  военнопленным
о  метелях  и  морозах  крестьяне.
 Приходили  слухи,  что  Гитлер,  для  поддержания  духа
своих  войск,  выехал  на  фронт.  Немцы  по  его  приказу
пытались  перейти~в  наступление,  но  неудачно.
 По  радио  долетал  до  нас  кликушеский  голос  Гитлера:
 —  Бог  с  нами!  —  вопил  он  и  приказывал  грабить,
жечь,  уничтожать.  Ответ  за  грехи  фюрер  брал  на  себя.
 Кто  мог  точно  сосчитать  сколько  уничтожили,  раз¬
грабили  фашисты,  скольких  убили  они  по  указанию  сво¬
его  фюрера?  В  одной  Латвии  расстреляли  и  угнали
в  рабство  о^оло  шестисот  тысяч  человек.
 А  сколько  пленных  погибло  там  в  лагерях  —  кто  под¬
считает  это?  .
 По  приказу  местных  властей  вышли  мы  на  очистку
шоссе.  Хозяева,  как  водится,  послали  работников.  Те,
кто  победнее,  вышли  сами.  Конечно,  был  тут  и  Файзу¬
лин.  Мы  работали  с  ним  рядо>^  и  пользовались  случаем
потолковать  о  своих  планах.  Миша  нет-нет  да  и  остав¬
лял  меня,  переходил  от  одной  группы  работающих
к  другой.  Порывистый,  горячий^  он  удивительно  хорошо
умел  поднять  настроение  пленных,  да  и  латышей,  корот¬
кой  фразой  мог  образумить  человека,  поверившего  гит¬
леровской  брехне.  На  другое/  конце  шеренги  действова¬
ли  Березкин  и  Емельянов.  Березкин  сообщил  нам,  что
с  Виктором  встречается  почти  ежедневно  и  тот,  видимо,
еще  с  кем-то  связан,  спрятал  оружие  —  наган,  три  гра¬
наты,  нож.
 —  Недавно  мы  с  хозяином,—  продолжал  Берез¬
кин,—  ездили  на  берег  Двины  трелевать  лес  и  подвози¬
ли  его  к  железной  дороге.  Там  был  и  Виктор,  свез  ору¬
жие  в  Двинск.  Я  сам  ему  помогал.  Мы  встретили  комсо¬
мольцев  из  Илуксте.  Около  Двинска  Виктора  поджидали
два  железнодорожника,  они  обменивали  у  крестьян
какое-то  барахло  на  еду.  С  ними  Виктор  и  переправил
оружие.  Один  из  них  назвался  Янисом  и  сказал,  что  они
62

будут  посылать  к  нам  людей,  а  Виктор  знает  место,  где
им  жить.  «Вашим  оружием  добудем  новое  и  поделимся
с  вами...»  Может  быть,  это  и  были  члены  из  группы
«Смерть  немецким  оккупантам»?
 Патриоты  Латвии  действовали.  Через  несколько  дней
на  дороге  в  Елгаву  были  подорваны  три  автомашины
с  немцами.  На  месте  катастрофы  гитлеровцы  оружия
не  нашли.
 Вскоре  из  города  пришли  к  нам  несколько  человек,
их  укрыли  крестьяне.  Из  Илуксте  прцбрели  три  еврея,
которым  грозила  смерть.  Они  некоторое  время  скрыва¬
лись  на  сеновале  у  дальних  родственников  Корситисов,
и  Виктор  снабжал  их  продуктами,  потом  их  тайно  пере¬
правил  за  Даугаву  Березкин.
 А  гитлеровцы  демонстрировали  кинофильм  «Как
большевики  расправлялись  с  латышами».  Фашисты  хоте¬
ли  натравить  латышей  на  русских  пленных.  Но  наши
товарищи  не  теряли  времени  даром.  Фильм  кончился.
Зрители  вышли  из  так  называемого  народного  дома
и  увидели  листовки,  разоблачающие  ложь  фашистской
пропаганды.
 Через  несколько  дней  на  станции  загорелось  сено,
приготовленное  для  отправки  в  Германию.  Появились
новые  листовки.  Из  них  стало  известно,  что  на  фронте
в  составе  советских  войск'  действует  латышская
стрелковая  дивизия.
 Незнакомая  женщина  от  имени  Люды  передала  мхе
газету  «Двинский  вестник».  В  газете  лежала  записка.
Люда  обещала  приехать  в  вокресенье.  Мы  ждали  от
нее  обещанного  оружия.
 Газету  читали  вместе  с  Антей.  С  полос  смотрели
«счастливые»  пленные  в  великой  Германии.  У  поход¬
ной  аккуратной  кухни  получали  они  пищу  в  начищен¬
ные  котелки  и  улыбались  во  все  невыбитые  зубы.
Пели,  сидя  у  печки.  И,  понятно,  все  были  прекрасно
одеты.
 —  Видала  ты,  какими  мы  пришли?  —  спросил  я  Антю.
 Женщина  пригорюнилась  и  согласилась  со  мной,  что
на  фотографиях  —  переодетые  гитлеровцы.  Она-то  пови¬
дала  настоящих  пленных!
 Вчитываясь  в  сообщения  газеты,  я  едва  не  уронил  ее
на  пол.  Можно  было  не  верить  вранью  о  победах,  но
в  том,  что  говорилось  в  публикуемом  приказе,  сомнений
 63

быть  не  могло.  Приказ  гитлеровского  командова¬
ния  гласил:
 «...а)  Смести  с  лица  земли  деревню  Аудрини;
 б)  Жителей  деревни  арестовать;
 в)  тридцать  жителей  Аудрини  мужского  пола  пуб¬
лично  расстрелять  за  укрывательство  партизан  на  ба¬
зарной  площади  Режицы  (так  переименовали  немцы
Резекне)...
 Начальник  полиции  Латвии  оберштурмбанфю-
рер  СС  Штраух.»
 Что-что,  а  уж  такие  «обещания»  фашисты  не  забыва¬
ют  выполнять!
 Мы  знали  эту  деревню.  Там  жила  знакомая  мне
девушка  Таня.  Она  помогла  многим  раненым,  попав¬
шим  в  беду.
 После  я  узнал,  что  всех  жителей  Аудрини  —  детей
и  стариков  (около  трехсот  человек)  вывезли  за  дерев¬
ню  и  расстреляли.
 Никогда  не  забудется  это  чудовищное  злодеяние.
И  никогда  не  простится  ни  нами,  ни  детьми  наших  детей!
 Нас  также  гитлеровцы  не  оставляли  в  покое.  В  новом
приказе  хозяевам  предлагалось  отвезти  пленных  на  ме¬
дицинский  осмотр,  ввиду,  якобы,  появившейся  инфек¬
ционной  болезни,  которую  больные  могут  передать
населению.
 Всеведущая  Антя  уверяла,  что  человек,  подхватив¬
ший  таинственную  хворь,  становится  «мягким,  как  тесто»,
у  него  появляются  рези  в  животе  и  он  умирает.
 Может  быть,  эта  болезнь  вырвалась  из  страшных
недр  двинского  лагеря-лазарета,  как  результат  чудовищ¬
ных  опытов?
 Впрочем,  подпольщикам  этот  повод  был  на  руку,  по¬
тому  что  нас  везли  вместе  в  волость,  и  мы  опять  смогли
встретиться  и  посоветоваться.
 Увидел  я  там  и  Николая,  передал  ему  доклад,  при¬
сланный  Людой.  Много  месяцев  были  мы  с  ним  в  раз¬
луке.  Он  работал  у  хозяина  почти  на  самой  литовской
границе,  километрах  в  двенадцати  от  нас.  Николай  жил
так  же,  как  и  мы,  одной  мыслью  о  побеге  и  усердно
готовился  к  нему.  Ему  приходилось  труднее  потому,  что
рядом  не  было  русских  военнопленных  и  никто  из  под-
64

ПОЛьЩиков  не  Давал  зНать  о  себе.  Я  рассказал  ему
о  наших  делах,  и  Николай  просил  считать  его  членом
нашей  группы.
 Врачебная  комиссия  признала  всех  нас  здоровыми.
Возвращаясь  домой,  латыши  ворчали:
 —  Попусту  от  дела  отрывают,  «новый  порядок»
завели,—  злились  они  на  немецкое  командование.
 Работы,  правда,  зимой  было  не  так  много,  но  мой
сайминиекс  умел  ее  изобретать.  Дрова  напилишь,  нару¬
бишь,  уберешь  скотину.  К  вечеру  он  заберется  на  печку,
а  меня  заставит  толочь  соль.
 Эту  дурацкую  работу  я  любил  больше  всего.  Уся¬
дусь  на  кухне  за  стол,  левой  рукой  толку  в  ступке,  а  пра¬
вой,  если  надо,  даже  писать  могу.
 Опять  замело  Fee  дороги.  Мы  уже  мечтали  о  новой
встрече  на  шоссе.  И  действительно,  нас  выгнали  на  рас¬
чистку.  Теперь  все  было  организовано  по-другому.  На
этот  раз  руководил  работой  айзеарг  Шушковс.  Он  за¬
претил  передышки  и  разговоры.  Миша  Файзулин  не  мог
с  этим  примириться.  Горячий  нрав  подвел  моего  друга.
Миша  попытался  перекинуться  словом  со  мной  и  с  дру¬
гим  пленным,  работавшим  рядом.  Айзеарг  прикрикнул
на  него.  Миша  вспыхнул:
 —  Не  в  лагере!  Что  мы  —  Не  люди?
 Но  айзеарги  как  раз  и  рассчитывали  на  такой  взрыв.
 —  Молчать!  —  заорал  Шушковс.—  На  место!
 Михаил  поднял  лопату.
 —  Приказ!  Приказ!  —  испугался  айзеарг  и  скрылся.
Это  не  предвещало  добра.  Но  мы  все  же  воспользова¬
лись  минутной  передышкой.  Обстановка  научила  нас  го¬
ворить  коротко,  что  называется  телеграфным  языком  —
одну-две  фразы,  самое  главное.
 —  Бежим  без  лыж.  С  двинскими  связи  сейчас  нет.
Нога  подведет  —  на  плечах  вынесу,—  говорил  возбуж¬
денный  Файзулин.  Он  стоял  в  распахнутой  куртке,
сдвинув  ушанку  на  затылок.
 —  В  воскресенье  приедет  Люда.  Возможно,  с  ору¬
жием.
 —  Тогда  в  понедельник  в  десять  вечера  выходи  во
двор.  Жду.
 5  2924 	65

У  нас  уже  были  подготовлены  пила,  топор,  продукты,
спички,  соль.  Все  спрятано  у  Файзулина.
 Ночью,  лежа  на  жестком  тюфяке,  я  обдумывал  под¬
робности  будущего  побега.  Вспоминал  о  Люде.  Что  при¬
несет  она?  Может  быть,  наконец,  весть  о  нашем  майоре?
Как-то  совершенно  забылась  схватка  Миши  с  айзсаргом.
 На  рассвете  прибежала  соседка.  Она  тараторила  так,
что  я  едва  разбирал  отдельные  слова  (уроки  Анти  все
же  пригодились).  Понял  одно:  Мишу  схватили  полицей¬
ские,  бьют,  увозят  в  лагерь.
 —  Лучше  бы  вашего  взяли  —  все  равно  дохлый,  так
и  так  умрет...
 «Она  права,—  мелькнула  у  меня  мысль,—  лучше  бы
меня!  Михаил  —  сильный,  смелый,  прекрасный  организа¬
тор  и  пропагандист.  Он  здесь  нужнее.»
 Как  же  мы  ошиблись?  Не  хватило  выдержки  и  вот...
Что  я  скажу  Люде?  Сегодня  только  суббота.  И  как  вы¬
держит  Михаил  лагерные  пытки?  Новичкам  восемь  дней
в  изоляторе  вообще  не  дают  никакой  пищи,  одну  воду.
А  может  быть,  Мишу  сдадут  прямо  в  гестапо?  Тогда  —
истязания...
 Я  выбежал  из  своей  каморки.
 —  Цыц!  —  хозяин  был  тут,  как  тут,  чутье  у  него  по¬
чище  собачьего.
 Весь  день  мне  мерещился  Миша,  его  голос  совсем
рядом,  будто  Миша  вошел  на  кухню.  А  может  быть,  ему
удалось  бежать?
 В  воскресенье  Люда  не  пришла.  Девушка  больше
не  появлялась.  Где  она?  Что  делается  в  мире?  Где  фронт?
Ни  от  кого  —  никакой  вести.  Узнаю  ли  я  что-нибудь
о  Мише?  Пробовал  заговаривать  с  Антей,  но  ее  отноше¬
ние  ко  мне  резко  изменилось.  За  мной  была  установле¬
на  слежка.  Ведь  во  время  схватки  с  айзсаргом  я  был
вместе  с  Файзулиным.  Приходилось  делать  вид,  что
ничего  не  замечаю.  Теперь  сайминиекс  не  вступится  за
меня,  как  в  истории  с  братцем.
 Подошел  апрель.  Люда  не  приезжала.  Хозяин  каж¬
дый  вечер  исчезал  на  свои  сборища,  возвращался  под
хмельком.  Долго  скрипели  половицы  под  его  ногами.
Он  бродил,  хватался  за  сердце,  ругался  и  при  любом
удобном  случае  придирался  ко  мне.
 Пасмурным  морозным  утром  приказал  запрягать
лошадей.
 66

—  Едем  в  лес.  Купил  дрова.
 Обрюзгшее  лицо  его  было  особенно  красным.
 Я  запряг  лошадей,  но  хозяин  что-то  долго  не  выхо¬
дил.  Я  заглянул  в  комнаты.  Сайминиекс,  как  ни  в  чем
не  бывало,  играл  с  трехлетней  дочуркой.
 —  Распрягать?  А  может,  толочь  соль?
 —  Нет,  поедем.
 Впервые  за  все  время  я  уловил  в  его  взгляде  что-то
похожее  на  человеческую  мысль  или  на  тревогу.  Он
погладил  грудь  и  задержал  дыхание.
 Что  это  с  ним?
 Сев  в  сани,  Иоанн  так  настегивал  своего  коня,  что
встречные  с  удивлением  оглядывались  и  отскакивали
к  обочине  дороги.  Я  ехал  на  другой  лошади,  позади,
едва  успевая  за  ним.
 Проезжая  мимо  дома  Корситисов,  взглянул  на  него.
В  дверях  стояла  мать  Виктора  —  Марта.  Она  заметила
меня  и  с  доброй  улыбкой  помахала  рукой.  Сразу  стало
светлее  на  душе.  Все  таки  не  один!  Есть  хорошие  люди.
Не  все  потеряно.  Есть  Виктор.
 Я  запел:
 .  Бродяга  хочет  отдохнуть.
 Но  Виктор  не  откликнулся,  не  вышел  на  звук  знако¬
мой  мелодии.
 Сайминиекс  обозлился  на  меня  за  медлительность.
 —  Расчищай!  —  указал  он  пестрой  огррмной  рука¬
вицей  на  снежную  целину  перед  штабелями  полузане-
сенных  пургой  дров  и,  взяв  под  уздцы  своего  жеребца,
повел  его  к  поваленному  у  дороги  дереву.
 Протаптывая  дорогу,  я  наблюдал  за  ним.  Сайминиекс
шел  медленно,  будто  обдумывая  что-то.  Вдруг  он  схва¬
тился  за  грудь  и  упал  под  копыта  жеребца.  Как  это  я  мог
не  заметить,  что  жеребец  ударил  хозяина?  Может  быть,
сайминиекс  опять  хлестнул  или  пнул  лошадь?
 Проваливаясь  в  снег,  я  побежал  к  хозяину.  Навстречу
спешили  лесорубы.  Они  подошли  к  нему  первыми
и,  когда  я  приблизился,  один  из  них  щупал  пульс  набряк¬
шей  сизой  ручищи  Иоанна.  На  губах  хозяина  лопались
пузырьки  пены.
 —  Готов,—  сказал  лесоруб.
 —  Что?—  не  понял  я.
 —  Русского  языка  не  знаешь?  Каюк  твоему  хозяину.
 67

Много  видел  я  смертей  и
уже  привык  к  виду  мертвых.
Но  не  верилось,  что  так  вне¬
запно  умер  этот  живучий,  злой
айзсарг,  умер  не  от  пули,  хотя
давно  был  достоин  такой
смерти.
 —  Еще  скажут,  что  ты  его
пристукнул,—  проговорил  кто-
то  из  лесорубов.
 Об  этом  я  не  подумал.  Ко¬
нечно.  что  .им  стоит?!
 —  Вы  же  видели,  что  я  по¬
дошел  позже...
 —  Кто  тебя  слушать  будет...
Случай  подходящий.
 Иоанна  подняли  и,  положив
в  сани,  отвезли  в  лесничество.
Врач  констатировал  паралич
сердца.
 Приехала  Антя.  Появился
полицейский.  Тут  же  начался
допрос.
 На  мое  счастье  лесорубы,  лесники  и  Антя  сказали
правду,  и  меня  полиция  оставила  в  покое.
 Готовясь  к  похоронам  мужа,  Антя  совсем  забыла
о  моем  существовании.  Я  помогал  ей  и  старался  вос¬
пользоваться  обретенной  свободой.
 В  первый  же  вечер  меня  отправили  к  соседям  за
лампой,  а  я  по  пути  зашел  к  Корситисам.  Корсиниене
всегда  встречала  меня  приветливо.
 Мы  быстро  переговорили  с  Виктором.  Зимой  и  ему
никто  не'  подавал  вестей  из  Двинска.
 —  Марта  Антоновна  не  поможет  нам?  —  спросил
я  его.
 —  Мама?  Наверняка!
 Мы  попросили  Марту  перевести  на  латышский  язык
листовки.  Она  согласилась,  будто  речь  шла  о  самой
обыкновенной  вещи.^
 В  тот  вечер  она  рассказала,  как  Виктор  еще  в  начале
войны  пригласил  в  дом  красноармейцев,  застрявших
68

с  машиной  на  дороге.  Она  дала  им  умыться  и  только
усадила  за  стол,  как  соседи  —  айзсарги  начали  ломиться
в  дверь.  Гитлеровцы  еще  не  заняли  селения,  а  их  при¬
спешники  уже  торопились  выслужиться.  Но  Марта  не
впустила  их  в  дом.  Пока  она  говорила  через  дверь
с  непрошеными  гостями,  красноармейцы  выпрыгнули
в  окно  и  вместе  с  Виктором  скрылись  в  лесу.  Мальчик
пропадал  целую  неделю.  Марта  уже  надеялась,  что  он
перешел  линию  фронта,  но  он  вернулся  и  его  сразу
арестовали.  В  подвале  тогда  уже  сидели  Дзекенты  и  Ру-
бикис.  То,  что  произошла  дальше,  я  знал...
 Сестра  Виктора  —  Виргения  была  одним  годом  млад¬
ше  брата.  Она  помогла  нам  составить  текст  листовки,
в  которой  предлагалось  вредить  гитлеровцам  всем,  чем
только  возможно.  Виргения  обещала  и  сама  перевести
и  переписать  несколько  экземпляров.
 Несмотря  на  совершенно  другой  уклад  жизни,  на
своеобразную  обстановку,  все  у  Корситисов  напоминало
мне  родную  деревню.  Даже  кругленькая,  подвижная
Марта  казалась  чем-то  похожей  на  мою  стройную  высо¬
кую  маму.
 Мы  решили  использовать  похороны  Иоанна  для  соб¬
рания  сочувствующих  нам.  Ведь  приедут  со  всех  окрест¬
ных  хуторов.  Листовки  должны  быть  готовы  ко  дню  по¬
минок.  Разговаривали  не  таясь.  Никто  в  этом  доме  не
мог  нас  подслушать.  Даже  вертевшегося  под  ногами
маленького  голубоглазого  Арнольда  мы  не  опасались.
Он  очень  напоминал  Виктора  и,  когда  взглядывал  на
старшего  брата,  в  глазах  его  вспыхивала  гордость.
Какой  малыш  не  гордится  своим  старшим  братом!  Толь¬
ко  отец  Виктора  лежал,  снедаемый  болезнью,  и  с  тос¬
кой  смотрел  на  нас.
 На  похороны  съехалось  человек  пятьдесят.  Здесь
был  и  старший  полицейский  Урбанис,  который  на  свой
страх  и  риск  разрешал  батраку  Иоанна  некоторую  сво¬
боду  передвижения,  и  кулаки,  любившие  выпить  за  чу¬
жой  счет,  и  те  из  крестьян  победнее,  которые  хотели
посмотреть  на  русского  человека.  Им  не  было  никакого
дела  до  покойника,  лежавшего  в  огромном  гробу  в  со¬
седней  холодной  комнате.  Они-то  на  кухне  и  расспраши¬
вали'меня  о  Москве,  о  Красной  Армии.  Там  за  несколь¬
ко  дней  •  я  услышал  много  интересного  о  великом
69

свободолюбивом  латышском  поэте  Райнисе,  об  Упитег
учительствовавшем  в  Гриве.  Многих  из  своих  собеседни¬
ков  я  не  видел  прежде,  но  и  от  них  узнавал  жизнь  Латвии.
 Пять  дней  лежал  Иоанн  в  своем  последнем  крепком
сосновом  убежище,  осыпанный  темной  хвоей.  Каждый
день  Виргения  передавала  мне  переписанные  листовки..
 Однажды,  выйдя  во  двор,  я  увидел  воткнутые  в  су¬
гроб  лыжи.  Некоторые  гости  прибежали  на  них.  Вот  чеМ|
бы  воспользоваться!..
 За  поминальным  обедом  мне  поручили  разносить,
собравшимся  пиво.  Я  наливал  его  из  больших  жбанов:
в  стаканы  и  глиняные  кружки,  возле  каждого  гостя  ста?-
вил  питьевую  соду,  соль.  Там  было  заведено  бросать,
в  густое  пиво  соду  и,  когда  оно  зашипит,  подымая  жея-
товатую  пену,—  пить  залпом.  Некоторые  посыпали  борт
кружки  солью  и  тянули  пиво  через  нее.
 Девушки,  сидевшие  за  особым  столом,  приняв  круж¬
ки,  не  отпустили  меня.
 —  Оставайся  у  нас  навсегда,—  шутили  они*.
 —  Я  бы  остался,  да  айзсарг,  пожалуй,  позавидует,—
отшучивался  я,—  отправит  в  Германию.
 —  Бегите,—  смеялись  девушки.
 —  Ну,  да,  а  вы  скажете  немцам...
 —  Нет,  мы  вас  спрячем...—  девушки  лукаво  блестели
глазами  и  не  понять  было,  правду  они  говорят  или  все
это  только  болтовня  за  стаканом  пива.
 Были  здесь  ярые  наши  враги.
 —  Убил  хозяина?  —  в  упор  спросил  один  из  них.
 —  Зачем  вы  оскверняете  память  сайминиека?  —
с  видом  оскорбленного  ответил  я  и  отошел.
 —  Поговори  у  меня,—  не  '  унимался  подгулявший
айзсарг.—  Вот  напишу,  куда  следует,  собака,  и  всем  вам
капут.  Девчонок  твоих  фьюйть!—  в  Германию!  Ясно?
За  фюрера!  —  поднял  он  свою  кружку.
 Так  проходили  поминки.
 Провожая  гостей,  я  подавал  им  полушубки  и  шубы.
Тем,  кто  внушал  доверие,  совал  в  карман  листовку.
 Один  латыш  задержался  дольше  других.  Когда  сени
опустели,  он  сказал:  —  Вот  как  хоронят  сайминиека.
А  таких,  как  ты,  закапывают  в  общую  яму.  Но  ты  помни:
в  ту  войну  латышские  стрелки  охраняли  Ленина.
 70

—  Что  же  вы  медлите?
 —  Потерпи.  Времени  мы  не  теряем.—  И  ушел.
 Родители  Анти  жили  в  шестнадцати  километрах  от
волости,  в  которой  находились  мы.  Как-то  старик  по¬
просил  хозяйку  отпустить  меня  помочь  ему  напилить
дров  и  задержал  на  несколько  дней.
 —  Вот  наша'чернушка,—  ласково  сказал  он,  знакомя
меня  со  своей  домашней  работницей.
 У  Матильды  Дзекент  в  самом  деле  были  черные,
как  смоль,  глаза  и  волосы.  Она  скорее  походила  на  цы¬
ганку,  а  не  на  латышку.
 Это  была  та  самая  Матильда,  что  с  отцом  моряком
жила  в  Ленинграде,  вернулась  на  родину.  И  тут,  как
только  началась  война,  соседи  выдали  коммуниста  Дзе-
кента  фашистам,  разграбили  их  дом.  Отца  ее  расстреля¬
ли  вместе  с  Яном  Рубикисом.
 В  четырнадцать  лет  быть  приговоренной  к  расстрелу.
Ждать  смерти!
 Матильда  казалась  не  по  годам  взрослой.
 Когда  мы  разговорились,  я  сказал:
 —  Такие,  как  ты,  должны  мстить.
 —  Как?  У  них  сила.
 —  Давай  вместе!
 С  тех  пор  мы  стали  с  нею  переписываться.  Нашим
почтальоном  был  ее  хозяин.  Конечно,  он  не  подозревал
об  этом.  Мы  клали  записки  в  сани,  под  заднюю  доску,
а  если  он  приезжал  к  Анте  на  велосипеде,  мы  и  там  на¬
ходили  тайник.  Для  переписки  и  разговора  придумали
код.  Слова  имели  двойное  значение.  Мы  сообщали  друг
другу  все,  что  узнавали  нового,  чаще  всего  —  сводки
Совинформбюро.
 Мы  с  нетерпением  ждали  весны.
 Весна  наступила,  но  никто  не  приходил  к  нам  ни  от
Люды,  ни  от  двинских  рабочих.  Беглецы,  скрывавшиеся
у  некоторых  крестьян,  еще  зимой  исчезли.  Осталась
с  нами  горсточка  друзей  Виктора,  Матильда  да  часть
бедноты,  ни  с  кем  не  связанной.
 Виктор  искал  в  лесу  место,  где  можно  было  надеж¬
но  укрыться  нашей  группе.  Думал  о  том,  где  на  первых
71

порах  доставать  продукты,  как  известить  Николая  Соко¬
лова.  Трудно  ему  приходилось  в  одиночестве.  Связь
с  дальней  волостью  все  не  налаживалась.
 Старший  полицейский  сообщил,  что  опять  какой-то
пленный  убежал.  Айзсарги  кинулись  ловить  его.  Три  дня
не  было  никаких  вестей.  Мы  ждали  их  с  тревогой  и  на¬
деждой.  Айзсарги  перекрыли  все  дороги,  все  тропинки
и  через  три  дня  беглеца  поймали.  В  доме  его  хозяина
ему  прижигали  пальцы,  били  палками  и  окровавленного
подвешивали  за  половые  органы.  Для  устрашения  согна¬
ли  пленных  —  с  каждым,  мол,  так  будет.  Один  не  выдер¬
жал,  повесился.
 Беглец  еще  жил.  Его  увезли  в  лагерь.
 —  Кто  же  это?
 Полицейский  пожал  плечами: 	4
 '  —  Разве  вас  разберешь...—  и  он  назвал  номер.
Меня  как  варом  обдало.  Это  был  номер  Николая.  Мы
вместе  проходили  регистрацию  и  наши  номера  стояли
рядом.  Не  выдержал  Николай  одиночества  и  бежал  на
свой  страх  и  риск.  Надо  скорее  готовить  вооруженную
группу  и  уходить  в  белорусские  леса.
 Мы  нашли  револьвер  —  его  потерял  пьяный  айзсарг.
Но  в  револьвере  был  всего  один  патрон.  Винтовки,  спря¬
танной  Иоанном,  я  нигде  откопать  не  мог.
 Однажды  раздался  телефонный  звонок.  Матильда
сообщила,  что  едет  ко  мне.  Звучало  это  так:  «на  святки
посылают  помогать  хозяйке».  Значит,  что-то  случилось.
 Все  воскресенье  я,  оставшись  один,  не  отходил  от
окна.  И  вот  по  тропинке,  ведущей  к  нашему  дому,  мчит¬
ся  велосипедистка.  Матильда!
 —  Ящик  с  патронами,—  говорит  она  вместо  привет¬
ствия  и  переводит  дух.—  Здравствуй.
 Быстро  завела  велосипед  под  навес.
 —  За  тебя  боюсь,—  говорила  девушка,  вытаскивая
из  мешка  маленький  цинковый  ящик,  более  чем  наполо¬
вину  заполненный  пистолетными  патронами.  Прячь  ско¬
рее.
 —  Какой  ты  молодец,  Матильда!  Как  не  трусила
везти?
 —  Трусила,—  откровенно  созналась  Матильда.—  Это
патроны  хозяйского  сына.  Он  все  перепрятывал  их  с  ме¬
ста  на  место  и  пьяный  забыл  в  картошке,  а  я...—  она
рассмеялась.
 72

—  Будем  партизанами!  Теперь  недолго!
 —  Товарищ,—  осторожно  выговорила  Матильда.—
Спешу.  Мои  на  кладбище.  Надо,  чтобы  не  хватились.
 Она  вскочила  на  велосипед.  На  ходу  бросила:
 —  Ваших  из  Двинского  лагеря  увозят  в  Германию.
Жди  письма.  Не  провожай.—  И  исчезла.
 Если  увозят  из  Даугавпилса,  значит,  скоро  очередь
за  нами.  Надо  торопиться.
 Налоги  крестьянам  опять  увеличили.  Немцы  угоняли
скот  в  Германию.  Призывали  в  армию  латышскую  моло¬
дежь.  Получил  повестку  и  брат  Анти.
 —  Куда  деваться?—сокрушался  старик.
 —  Лес  ваш.  Пусть  бегут,—  рискнул  я.
 —  Видал,  как  в  наших  лесах  вашего  поймали?—ста¬
рик  не  хотел  и  слушать  о  побеге.  И  напрасно.  Через
несколько  дней  его  сын,  захватив  припрятанную  винтов¬
ку,  отправился  с  Иоанновым  братом  Андреем  охотиться.
Их  увидели  немецкие  солдаты,  приняли  за  партизан  и
увезли  в  лагерь.  Там  расстреляли  обоих...
 БЕЖАТЬ!
 Ведя  лошадей  в  поле,  я  встретил  Марту.
 —  Пора  бежать.  Готовьте  Виктора.
 Корсиниене  даже  не  удивилась:
 —  Забирайте  и  Виргению.  Девчонка  рослая  —  угонят
в  Германию.
 Брат  и  сестра  готовы  были  идти  хоть  сейчас.  Написа¬
ли  Матильде,  чтобы  ждала  сигнала  к  побегу.
 Надеялись,  что  нас  укроют  густые  леса,  хотя  и  «рас¬
положенные  не  сплошными  массивами».  Выучив  латыш¬
ский  язык,  я  не  терял  времени  даром,  досконально  вы¬
зубрил  учебник  географии.
 Чтобы  сбить  со  следу  собак,  мы  приготовили  смесь
махорки  с  какой-то  вонючей  мазью,  которую  раздобыла
Марта.
 Наконец  все  было  готово.
 За  три  дня  до  намеченного  срока  я  должен  был  про¬
верить  готовность  членов  подполья  и  рано  на  рассвете
повел  лошадей  в  поле.  Проходя  мимо  дома  Корситисов,
затянул:
 Широка  страна  моя  родная...
 73

Виргения  выскочила  на  крыльцо.
 —  Люблю  ваши  песни,—  она  рассмеялась,  но  глаза
были  тревожны.—  Жалко,  не  знаю  вашего  языка.
 —  Научишься.  Как  же  иначе?  Собирайся  быстрее.
Передай  остальным:  через  три  дня  уходим.  В  полдень.
 Ночью  за  мной  пришли.
 Руки  за  спину.  Вперед!  Вот  и  конец  всему.
 У  волостного  правления  я  увидел  всех  пленных  под
усиленным  конвоем.
 Почему  немцы  пришли  именно  в  эту  ночь?  Преда¬
тельство?  Но  никто,  кроме  тех,  кто  собирался  бежать,
не  знал  о  наших  планах.
 Несмотря  на  ночной  час,  к  волостному  правлению
сбегались  латыши.  Женщины  совали  нам  свертки  с  едой.
Подбадривали.  Пришли  даже  те,  кто  относился  к  нам
только  как  к  рабочей  силе.  У  них  отбирали  эту  силу  и  не
обещали  заменить  другой.  Потеря  была  ощутительной.
Шел  август,  а  поля  стояли  неубранные.
 Знают  ли  Корситисы  о  провале?
 Светало,  когда  я  увидел  на  дороге  маленькую  то¬
ненькую  фигурку  Виргении.  Девушка  бежала,  не  обра¬
щая  внимания  на  любопытные  взгляды,  которыми  ее
встречали  немцы  и  латыши.  Она  бросилась  ко  мне  и  об¬
няла.  Так  легче  ей  было  прошептать:
 —  Виктор  не  придет.  Патроны  у  него.  Мать  плачет.
Что  нам  теперь  делать?  Виктор  говорил,  чтоб  ты  ве¬
рил  —  мы  не  перестанем  бороться.—  И  громче  продолжа¬
ла:  —  возвращайся,  дорогой!  Куда  же  они  тебя  увозят?
 —  Если  убегу,  постараюсь  попасть  к  вам.  Держитесь.
И  мы  не  сдадимся.  Будет  опасность,  бегите  к  нам  в  Бе¬
лоруссию  к  партизанам.  У  Виктора  где-то  в  бутылке
есть  письмо  о  нашей  работе  —  пусть  передаст  первому
же  советскому  солдату,  который  придет  сюда  с  Крас¬
ной  Армией.—  И  громче:—Не  плачь,  девочка.  Не  судь¬
ба  нам  дружить!  Прощай!
 Полицейский  спохватился  и  грубо  оттолкнул  от  меня
Виргению.
 —  Другого  найдешь,  девчонка!  Немецкие  солдаты
утешат!
 У  меня  холод  пробежал  по  спине  от  этих  слов,
 74

Нас  сажают  на  телеги'.  Хозяева  берут  в  руки  вожжи,
понукают  понурых  лошадей.  Скрипят  колеса.  Кто-то  за¬
тягивает:
 Широка  страна  моя  родная...
 На  него  набрасываются  охранники.  Чей-то  трусливо  дре¬
безжащий  голос  пробует  свое:
 Последний  нонешний  денечек.
 Но  тут  со  всех  телег  летят  такие  крепкие  русские
слова,  что  «нонешний  денечек»  прерывается.
 Все  дальше  и  дальше  мы  от  своих  друзей.  Но,  может
быть,  в  лагере  я  узнаю  о  Люде,  встречу  Волкова,  Михаи¬
ла?  Жаль,  что  не  удалось  проститься  с  Виктором.
 В  Илуксте  солдат,  сидевший  на  облучке,  объяснил,
что  на  кладбище,  мимо  которого  мы  ехали,  похоронены
евреи  и  коммунисты.
 —  Живые,—  уточнил  он.
 Пленные  снимают  шапки.
 Чем  ближе  Двинск,  тем  тяжелее  на  душе.  Даугава.
Год  назад  мы  ехали  сюда,  теперь  едем  в  обратном
направлении.  Вот  мост,  крепость  вдали.  По  мосту  несет¬
ся  поезд.  Восстановили  все  же  сволочи!  Навстречу  попа¬
даются  мрачно  насупившиеся  латыши  на  пустых  повоз¬
ках.  Эти  уже  сдали  своих  батраков.
 Мост  охраняют  немцы,  украинские  добровольцы
и  орловские  «казаки».  Мы  узнаем  их  по  новехонькой
парадной  советской  форме.  Трудно  видеть  такое  кощун¬
ство.  Мы  сплевываем  в  их  сторону.  Латыши,  недоумен¬
но  глянув  на  добровольцев,  начинают  громко  ругать
лошадей.  Похоже,  что  брань  относится  не  к  лошадям,
а  к  предателям,  вставшим  под  знамена  врага.
 По  улицам  города  эти  же  добровольцы  ведут  под
конвоем  латышских  девушек.  Мы  машем  шапками,  кри¬
чим:
 —  Не  падайте  духом!
 Но  ведь  нас  тоже  везут  под  конвоем.  Некоторые
девушки  все  же  отвечают  сдержанными  улыбками.
 Гонят  детей,  тоже  под  конвоем.
 Все  изменилось  за  один  год.  Целый  год!  А  мы  еще
не  на  свободе.  Город,  тревожно  притихший,  стал  гряз¬
нее,  мрачнее.  Непрерывный  скрип  телег,  повозок.  Гово¬
рят,  свирепствует  комендант  полевой  комендатуры
 75

Кюннер,  человек  с  лицом,  похожим  на  череп.  Уничтожа¬
ет  целые  села  и  деревни,  угоняет  людей  в  рабство.
 По  этим  местам  мы  ходили  в  прошлом  году  на  рабо¬
ту.  А  товарищ  наш  улетел  все-таки  на  немецком  само¬
лете!  И  ушла  с  друзьями  та  девушка,  что  назвала  себя
Маратом.  Нужно  думать  об  этом,  чтобы  не  поддаться
отчаянию.  А  из  окон  казарм  глазеет  гитлеровская  сол¬
датня  и  показывает  на  нас  пальцами.  Кто-то  из  пленных
угрожающе  поднимает  кулак.
 Нас  привозят  в  лагерь  347.  Задние  повозки,  наезжая
на  передние,  останавливаются.  Из  укрытий  выскакивают
немцы.  Окружают  пленных  плотным  кольцом.  Наступает
гнетущая  тишина.  Решается  судьба.  Вдруг  кто-то  весело
кричит:
 —  Ребята,  охранников  с  нами  тоже  в  лагерь!
 Даже  наглые  айзсарги  на  секунду  растерялись.  Кто
знает  немцев!  От  них  можно  ждать  всего.  Но  подходит
немецкий  офицер.  Охрану  отпускают.  Ей  вслед  несется
тот  же  озорной  голос:
 —  Скоро  встретимся  здесь  же!  Ата!1
 Айзсарги  натянуто  молчат.  .
 Мы  с  Емельяновым  и  Березкиным  протискиваемся
поближе  друг  к  другу.
 —  Смирно!  —  офицер,  выпятив  грудь  и  поправляя
поминутно  сползающие  очки,  обращается  к  нам:  —  Вы
жили  в  Латвии.  Вам  было  хорошо.  Да?
 Пленные  молчат.
 —  Теперь  мы  отправим  вас  в  Германию.  Там  вам  бу¬
дет  еще  лучше.  Будете  работать  на  заводах  и  в  шахтах.
 Вот  этого  нам  только  недоставало.
 —  Сейчас  пройдете  в  лагерь.  Кто  с  Украины  —  два
шага  вперед!
 Пленные  молчат.
 —  Украинцев  нет?  Плохо!  Украинцы  получат  паек
армии  фюрера.  Есть?  Нет?  Марш!  —  Он  машет  пер¬
чаткой.
 Мы  входим  в  распахнутые  ворота,  опутанные  колюч¬
кой,  и  оказываемся  в  квадратном  блоке.  За  год  с  пра¬
вой  стороны  кладбища  уже  выросли  новые  землянки,
а  на  месте  старого  лагеря  виднеются  ремонтные  ма¬
стерские.  Весь  лагерь  разгорожен  колючей  проволокой
 1  Привет!  Пока!  (латыше  к.)
 76

На  блоки.  По  проволочным  коридорам  ходит  охрана.
 Я  никого  не  нашел  из  прежних  товарищей.  Будто  под¬
гоняемый  ветром,  бросаюсь  от  одной  кучки  пленных
к  другой.  Только  не  опускать  руки,  не  поддаваться!
Почему  никто  не  подходит?  Ведь  Волков  сам  нашел  нас.
И  Файзулин  не  побоялся,  пришел.  Где  же  наши  люди?
Я  слоняюсь,  не  в  силах  думать  о  чем-нибудь  другом,
кроме-  побега.  То,  что  я  узнаю  от  «старичков»,  только
укрепляет  меня  в  решении:  бежать,  бежать,  немедлен¬
но,  пока  не  угнали  в  Германию,  далеко  от  Родины,  на
смерть.  В  лагере  каждый  день  погибало  двести-триста
человек.  Товарищи  из  похоронной'команды  начали  свой
страшный  счет  с  первого  января.  До  первого  мая
1942  года  похоронили  они  89000  человек.  И  это  воднбм
лагере!  Убиты,  умерли  от  голода,  отравлены  гнилыми
кишками  с  навозом,  рыбьей  требухой,  которые  шли
в  пищу.
 Вместе  с  умершими  и  убитыми  в  ямы  бросали  и  тех,
кто  ослаб.  Добивали  палками,  а  то  и  не  добивали,
а  «освежали»  на  морозе,  пока  человек  не  превращался
в  обледеневшую  куклу.  Трупы  лежали  штабелями.  Дер¬
жатся  на  ногах  только  те,  кого  гоняют  на  работу  вне
лагеря.  Им  перепадают  случайно  куски  от  населения.
Бежать!
 Недавно  попавшие  в  плен  рассказывали  о  боях  под
Москвой,  о  нашем  новом  оружии.  Рассказывали  о  раз¬
ведчиках,  пробирающихся  в  тыл  врага  с  бесшумными
пистолетами.  И  везде  партизаны.
 Пленные,  захваченные  на  Украине,  говорили  об  из¬
девательствах  фашистов—те  заставляли  их  чистить  тро¬
туары  зубными  щетками.  На  что  еще  способна  извра¬
щенная  фантазия  «сверхчеловеков»?
 Германия  —  это  конец,  крышка.  Все.  Там  —  смерть.
Не  я  один  был  полон  мыслями  о  побеге.  Все  почему-то
надеялись,  что  бежать  удастся  из  вагонов,  ведь  на  сос¬
тав  могут  напасть  партизаны  и  освободить  нас.
 Разговор  прервал  винтовочный  выстрел.  В  двух  мет¬
рах  от  колючей  проволоки  солдат  в  упор  расстрелял
русского  военнопленного.
 —  Удивляешься?  —  услышал  я  напористый  голос,—
здесь  не  то  бывает.
 Передо  мной  стоял  молодой,  широкоплечий  чело¬
век  среднего  роста.  Черный  вихор  спадал  на  лоб.
 77

—  Парень  из  Одессы,—  назвал  он  себя.—  Моряк.
 Было  в  нем  что-то  действительно  морское,  вольное,
южное.  Лагерные  испытания  не  смогли  сломить  его  пря¬
моты  и  задора.  Он  выжил  тут  целую  зиму.  Работал
в  городе.  Латыши  поддерживали  его,  давали  кто  коте¬
лок  картошки,  кто  хлеба.  «Парень  из  Одессы»  рассказал,
что  и  среди  украинских  добровольцев  попадаются  хоро¬
шие  люди,  которые  собираются  выпустить  нас,  говорил
о  конных  партизанах  Семенчука,  которые  вот-вот  сдела¬
ют  налет  на  лагерь.  Но  им  надо  помочь.  Сказал,  что
уходит  ночью  по  сточной  канаве.  Все  подготовлено.
Правда,  случаются  провалы.  Во  время  строительства  зем¬
лянок  узники  одновременно  копали  ход  под  землей
и  несколько  человек  ушло  тем  ходом.  Да  случилась
беда.  Немец  провалился  в  тоннель,  прорытый  слишком
близко  к  поверхности  земли.  Подняли  на  ноги  охрану.
Троих  поймали.  Голых,  босых,  их  долго  терзали  на  мо¬
розе  и  в  конце  концов  убили.
 А  вот  один  солдат  —  австриец  —  выпустил  за  прово¬
локу  около  сотни  пленных.  Сам  открыл  проход,  сам
потом  замаскировал  его.  Есть  и  среди  них  люди.
 Был  и  такой  случай:  доброволец  повел  военноплен¬
ных  работать  на  железную  дорогу  и...  не  вернулся,  ушел
с  ними  в  лес.  После  этого  добровольцев  не  выпускают
за  пределы  лагеря,  доверяют  только  внутреннюю
охрану.
 —  Есть  одно  место!  —  сказал  «парень  из  Одессы»,
как  будто  речь  шла  о  плацкарте.
 И  я  решил  бежать.  Не  раздумывая,  не  советуясь  ни
с  кем.  Не  удалось  там,  должно  удасться  здесь.  Не  могу
больше!
 Не  было  в  то  время  рядом  ни  Березкина,  ни  Саши
Емельянова,  нас  поместили  в  разные  блоки.  Времени  на
обдумывание  не  оставалось.  Меня  захватил  азарт  моря¬
ка.  Бегу!  И  думать  нечего.
 Латыши  передали  одесситу  ножницы  —  есть  чем
резать  проволоку.  Тока  по  ней  тогда  еще  не  пропускали.
Дорога  моряку  известна.  Лучшего  и  придумать  нельзя.
Направление  —  на  Польшу.  По  его  расчетам  —  до  грани¬
цы  25  километров.
 —  Уходим  через  блок  «кроликов»,—  уточнил  «па¬
рень  из  Одессы».  Я  еще  не  знал  такого  названия.  В  про¬
шлом  году  его  не  было.
 78

«Кроликами»  назывались  пленные,  отобранные  ла¬
герным  начальством  в  специальный  барак,  стоявший
в  соседнем  с  нами  блоке.  У  них  выкачивали  кровь,  над
ними  делали  всевозможные  опыты  и,  убив,  их  выбрасы¬
вали.  Это  напомнило  мне  прежний  лагерный  лазарет.
 У  «кроликов»  имелась  своя  уборная,  примыкавшая
к  проволочному  ограждению.  За  ограждением  шел  вто¬
рой  ряд  проволоки  и  начиналась  территория  воинской
части.  Мимо  этой  части  мы  должны  были  проползти  по
сточной  трубе.
 —  Ничего  белого  на  себе  не  иметь!  —  грозно  сдви¬
нул  густые  брови  неожиданный  друг.—  Лично  проверю.
Обнаружу  —  не  возьму!  На  берегу  Даугавы  лодка  приго¬
товлена.  Ясно?
 Мы  бежали  3  августа  1942  года.  Ночь  была  темная,
и  тишина  стояла  такая,  что  слышали,  как  переговарива¬
ются  солдаты  в  казармах.
 Хотелось,  чтобы  лил  дождь,  гремел  гром.  Тишина
угнетала.  «Парень  из  Одессы»  поднялся  с  нар.  Вышел.
Вернулся,  тронул  за  плечо  каждого.  Мы  двинулись  за
ним.  Через  проделанную  днем  дыру  в  ограждении
бросились  в  блок  «кроликов».  Оттуда  короткими  пере¬
бежками,  прячась  в  тени  бараков,  сдерживая  дыхание
добрались  до  уборной.  Рядом  —  проволока,  ножницы
в  руках.  Отступать  невозможно.  Проклятая  тишина!
Вокруг  лагеря  кроме  колючки  навалены  огромные  бун¬
ты  проволоки.  А  в  этом  месте  оставалось  небольшое
расстояние  между  бунтами.  Поползли  друг  за  другом.
Замираем.  Прижимаемся  к  земле  всем  телом,  лицом.
Вздрагиваем  от  каждого  шороха.  В  каких-нибудь  пяти
метрах  —  охрана.  Вот  сошлись  двое,  закурили,  поговори¬
ли  вполголоса.  Разошлись.  Мы  вросли  в  землю.  Одессит
шевельнулся,  и  мы  ползком  двинулись  вперед.  Моряк
взялся  за  проволоку.  Мы  с  товарищем  наблюдали:  один
за  правой  стороной  лагеря,  другой  —  за  левой.  Безлун¬
ная,  звездная  ночь,  казалось,  сторожила  каждое  движе¬
ние.  Взвизгнула  перерезанная  проволока.  Звук  пронесся
над  лагерем.  Пропали!  До  боли  напрягая  зрение,  смот¬
рю  во  тьму.  Никого!  Прошли  за  первый  ряд  проволоки.
Еще  усилие,  и  снова  дикий  визг  проволоки.  Но  слева
раздался  винтовочный  выстрел.  Товарищ,  резавший  про¬
волоку  вместе  с  «парнем  из  Одессы»,  вскрикнул,  выпря¬
мился  во  весь  рост  и  побежал  в  сторону  барака
 79

«кроликов».  На  минуту  внимание  охраны  было  отвле¬
чено.  Нас  не  заметили.  Мы  поспешно  отползли.  Просви¬
стела  еще  одна  пуля.  Тут  побежал  моряк,  за  ним  второй
пленный.  Я  замер  в  сточной  канаве.  Видел  солдат,  слы¬
шал  их  голоса.  Подыматься  было  уже  поздно.  Верная
смерть!  И  солдаты  не  заметили  меня.  Отошли.  Один
направился  в  караульное  помещение.  Ждать  невозмож¬
но.  Наступила  та  секунда,  в  которую  следовало  перебе¬
жать.  Я  очутился  в  уборной.  Там,  прижавшись  к  доскам
перегородки,  стоял  наш  раненый  товарищ.  Вдвоем  мы
бесшумно  выбрались  из  блока  «кроликов»  и  нырнули
в  свою  землянку.  Я  забрался  на  верхние  нары  и  притво¬
рился  спящим.  Лишь  бы  немцы  не  привели  собак.
 На  утро  только  и  было  разговоров,  что  о  побеге.  Но
побега-то  не  было.  Не  удался.  На  месте  нашего  прова¬
ла  солдаты  подобрали  ножницы.  Обследовали  уборную,
обнаружили  там  «кролика»  и  посадили  его  в  карцер.
Его  даже  не  били.  Судьба  «кроликов»  и  так  была  пред¬
определена.
 Когда  мы,  наконец,  встретились  с  Емельяновым  и  Бе¬
резкиным,  и  они  узнали  от  меня  правду,  мне  досталось.
Как  можно  было  не  посоветоваться  с  товарищами,
сунуться,  очертя  голову,  в  такую  авантюру.  Но  мне  эта
попытка  не  показалась  такой  уж  авантюрной.
 —  Одессит  твой  —  южная  кровь.  А  ты-то?  Моряк
твой  теперь  ходит  и  кается,  что  едва  не  погубил  своих
товарищей  и  мальчишку.  Это  —  тебя.  Его  вызывали  в  ла¬
герный  комитет  и  хорошо  всыпали.
 —  Лагерный  комитет?  Значит,  есть  такой?  Что  это?
Увидев  меня,  моряк  бросился  обниматься.  Поздрав¬
лял,  как  воскресшего.  Ругал  себя.  Он  было  решил,  что
я  убит,  что  меня  раненого  забрали  из  уборной  немцы.
Он  подтвердил,  что  есть  лагерный  комитет,  но  это  тай¬
на,  и  он  не  знает  тех  людей.  Но  пленные  передавали
друг  другу,  что  лагерь  освободят  партизаны  и  надо  быть
готовыми  к  этому.
 Охрану  лагеря  немцы  усилили.  Там,  где  мы  хотели
бежать,  поставили  часового.
 —  Не  падай  духом.  Убежим  из  вагонов.  А  может
быть,  освободят  партизаны!
 Но  партизан  дождаться  нам  не  дали.  Гитлеровцы  спе¬
шили.  Украинских  добровольцев,  сочувствовавших  нам,
кто-то  предал,  их  разоружили  и  публично  били  плетьми.
 80

Кое-кто  предлагал  другой  путь  освобождения:
 —  Идите  в  армию  фюрера!
 Мы  с  Емельяновым  и  Березкиным  обсуждали  и  такой
вариант.  Может  быть,  с  оружием  удастся  легче  перейти
линию  фронта?  Но  от  имени  комитета  нам  передали,  что
при  наступлении  гитлеровцы  добровольцев  посылают
вперед,  а  сами  идут  сзади  с  пулеметами  и  стреляют  им
в  спину  при  первом  же  подозрении.
 «Каждого,  кто  запишется  добровольцем,  будем  счи¬
тать  предателем»,—  гласил  приказ  комитета.
 Одного,  подавшего  заявление,  нашли  на  утро  с  раз¬
битой  головой  в  углу  лагеря.
 Пленных  фашисты  спешно  сортировали.  Видно  было,
что  им  нужно  как  можно  скорее  избавиться  от  нас
и  отправить  в  Германию.  Больных  и  раненых  куда-то
уводили:  одни  говорили,  что  на  расстрел,  другие  —
к  «кроликам»,  а  кое-кто  уверял,  что  к  крестьянам.  Точно
никто  не  знал.
 Услышав,  что  отбирается  группа  для  работы  у  кула¬
ков,  я  попытался  присоединиться  к  ней.  Но  полицай
стукнул  меня  дубинкой  по  голове  и  загнал  в  первый
блок.  Оттуда  всех  отправляли  в  Германию.  Кругом  были
незнакомые  люди.  Все  открыто  ругали  немцев.  Когда
полицай  стал  вызывать  подрывников,  ему  громко  отве¬
тили:
 —  Больше  ничего  не  хочешь?  Хворобы  тебе,  а  не
подрывников!
 Прежде  за  такие  слова  замучили  бы  на  глазах  у  всех.
Сейчас  полицай  только  отругнулся.
 Нас  начали  раздевать  и  обыскивать.  Я  попал  во  вто¬
рую  группу  и  видел  через  проволоку,  как  обыскивали
первую.  В  колодки  на  ногах  не  заглядывали.  Некоторые
пленные  зарывали  в  песочный  пол  землянки  ножи,  доку¬
менты.  Я  сунул  в  колодку  комсомольский  билет  и  ком¬
пасную  стрелку,  привезенную  из  Рубене  и  вышел  на
осмотр.  Одежду  отобрали,  дали  тряпье  —  бывшую  фор¬
му  разных  войск,  деревяшек  не  тронули.
 Немцы  уверяли  нас,  что  деревянные  колодки  —  са¬
мая  лучшая  рабочая  обувь.  Что  ж,  пока  она  мне  приго¬
дилась.
 В  лагерь  приехали  коменданты  —  высокий  и  низкий  —
Хуго  Майер  и  Нисин  Зимсон.  Всех,  кто  не  отдавал  им
честь,  начальство  избивало  палками.  Обревизовав  ла-
6  2924 	81
герь,  отдали  приказ  обыскать  вторично,  и  меня  еще  раз
выручили  колодки.
 Пленных  разбили  на  группы  по  пятьдесят  человек
и  погнали  на  станцию.  В  наш  вагон  втиснули  даже  пять¬
десят  семь  пленных.  Крохотные  окна  теплушек  плотно
опутаны  колючей  проволокой.  В  тамбуре  и  на  вышке  —
охрана  с  пулеметами,  у  вагонов  двойные  стенки.
 Тут  же  стало  известно,  что  охрана  едет  домой  в  от¬
пуск.  Значит,  чтобы  не  нарваться  на  неприятности  от
начальства,  будут  нас  беречь.
 Теперь  надежда  только  на  партизан.
 —  Что  же  смотрят  их  коммунисты,—  тоскливо  сказал
паренек,  сидевший  рядом  со  мной.
 Не  такой  ли  вопрос  и  я  задал  когда-то  Волкову.
И  я  так  же,  как  когда-то  Василий  Иванович  мне,  объяснил
пареньку,  где  немецкие  коммунисты...
 Гудок.  И  поезд  пополз  вдоль  окраинных  улиц.  Сквозь
щели  вагона  воровато  побежали  лучи  солнца  и  исчезли.
Кто-то  махал  нам  из  окон  платочками.  Махали  пленным
русским,  угоняемым  в  неволю  во  вражескую  страну.
Прощай,  Латвия!
 —  Как  думаете,  ребята,  знают  ли  о  нас  партизаны?
 —  Конечно,  и  остановят  поезд.
 Товарный  состав,  увозивший  в  Германию  две  тысячи
узников,  набирал  и  набирал  скорость.

ЧАСТЬ  ВТОР’АЯ
 В  ТЫЛЫ  ВРАГА

СВОБОДА  РЯДОМ
 Свобода  рядом!  Человек,  спокойно  сидящий  за  пись¬
менным  столом,  работающий  в  поле  или  у  станка,  оде¬
тый,  вымытый,  не  тревожащийся  о  своем  завтрашнем
дне,  не  может  представить,  что  значат  эти  слова  надеж¬
ды  для  двух  тысяч  оборванных,  заросших  грязью,  бре¬
дящих  от  голода  людей,  которых  все  дальше  от  Родины
увозит  немецкий  поезд.
 Вот  сейчас!  Вот  за  поворотом!  За  мостом!  Нет...  Ну,
еще  немного  терпения.  Счастливцы,  которые  могли
выглянуть  в  опутанное  колючей  проволокой  окно  те¬
плушки,  передают  нам  обо  всем,  что  видят.  Это  еще
Латвия.  Да  не  волнуйтесь  вы!  Кто  же  нападет  на  поезд
днем?  Вот  потемнеет.  Вечером.  Ночью.
 У  нас  в  вагоне  два  самодельных  ножа,  настолько
непрочных,  что  лезвия  гнутся,  если  ударишь  ими  в  стен¬
ку  вагона.  Ничего!  И  они  пригодятся.
 Длинный  состав  стучит,  уныло  стучит,  но  мы  не  па¬
даем  духом.  Нас  выручат  партизаны!  Вот-вот  грянет
пулеметная  очередь!  Нас  много.  Пусть  не  все  смогут
сразу  взяться  за  оружие.  Слишком  мы  истощены,  боль¬
ны,  замучены.  Но  драться  за  свою  жизнь,  за  свободу
каждый  будет  зубами,  ногтями.  А  после—подумайте,
какое  войско  окажется  в  тылу  врага!
 В  сумерках  поезд  останавливается  на  запасном  пути
маленькой  станции.  По  обеим  сторонам  вагонов  выстра¬
85

иваются  гитлеровские  солдаты.  Дула  винтовок  и  автома¬
тов  направлены  на  нас.
 Стерегите!  Стерегите!  Мы  вырвемся  на  волю!  Все
сейчас  слилось  в  ожидании  свободы!  Мы  ждем.  И  они
ждут.  И  готовы  расстрелять  нас  по  первому  знаку.  Но
нас  больше.  Мы  слабы,  замордованы,  но  жажда  свобо¬
ды  настолько  велика,  она  так  захватывает  нас,  что  мы
вдруг,  не  сговариваясь,  начинаем  петь.  Может  быть,
песня  наша  похожа  на  рев,  на  стон  —  зубы  у  многих  вы¬
биты  и  носы  переломлены:  нацисты  норовят  бить  каблу¬
ком  в  лицо.  Но  мы  поем.  Охрана  стучит  прикладами
в  двойные  стенки  вагонов,  раздаются  знакомые  крики:
 —  Рус,  рауф!  Рауф!
 За  нами  подглядывают  в  щели  крыши,  наблюдают
со  сторожевых  вышек,  а  мы,  как  одержимые,  кричим,
поем.  Самые  сильные  желания  —  бежать,  пить,  дышать
чистым  воздухом,  вымыться  —  достигают  предела.  Бе¬
жать!  Это  значит  —  со  всеми  вместе  бить  фашистскую
мразь.  Фашисты  показали  себя  не  только  завоевателя¬
ми,  но  прежде  всего  жестокими  пакостниками,  изобре¬
тательными  палачами  —  тупыми  и  глумливыми.  А  ведь
мы  когда-то  знали,  что  немцы  талантливы,  любят  искус¬
ство.  Они  и  сейчас  целые  дни  пиликают  на  губных  гар¬
мошках.
 Стенку  вагона  прострочила  автоматная  очередь!  Пар¬
тизаны?!  Нет.  Немцы.  Они  боятся  и  везут  нас  только
днем.
 Партизаны  не  напали  на  эшелон,  не  освободили  нас.
Может  быть,  их  и  не  было  еще  в  этих  краях.
 Потеряв  надежду,  мы  становимся  вдвое  слабее.  По¬
лумертвые  от  духоты  и  жажды  трясемся  в  вагонах.  Нас
не  выпускают  даже  по  естественной  надобности.  Злово¬
ние.  Грязь.  Живые  рядом  с  умирающими  и  мертвыми  —
прямо  на  полу.  Неимоверная  теснота.  Если  б  были  хотя
нары!
 Так  довезли  до  Каунаса.  Там,  против  обыкновения,
состав  остановили  на  первом  пути.  Счастливцы  прильну¬
ли  к  щелям  окон,  передают:
 —  Железнодорожники!  Женщины!  Какие  нарядные!
Болтают.  Гуляют  по  перрону.
 Кто-то  из  наших  ухитрился  выбросить  на  платформу
письмо.  Дошло  ли  оно  до  того,  кому  адресовалось?
Никто  к  нашим  вагонам  не  мог  приблизиться.
 86

—  Наши  под  конвоем  выносят  мертвых!
 —  Отмучились,—  мрачно  говорит  кто-то  из  глубины
вагона.
 С  молчаливого  попустительства  солдата  мы  получили
котелок  тепловатой  воды.  Его  передал  немолодой  лито¬
вец-железнодорожник  в  щель  чуть  откатившейся  двери.
Торопясь,  пьянея  от  маленькой  струйки  свежего  возду¬
ха,  мы  сообщаем  ему  о  себе.  Выбрасываем  записочки
с  адресами.  Вдруг  да  он  сможет  когда-нибудь  передать
нашим.  Воду  пьем  по  три  глотка,  подставляем  ладони
под  капли.  Вода!  Живая  и  драгоценная!  На  всю  жизнь
мы  поняли  твою  цену  там,  в  аду.  Но  три  глотка  только
раздразнили.  Пересохшее  горло  судорожно  сжималось.
Пот  застилал  глаза.  Откуда  только  он  брался?
 Гудок.  Поезд  идет  дальше.
 Припал  к  щели  глазом  и  я.  Вижу  ряды  запутанной
колючей  проволоки  между  дотами.  Бойницы.  Кажется,
что  оттуда  именно  на  тебя  смотрят  вороненые  стволы
пушек  и  пулеметов.  Граница!  Поезд  замедлил  ход
и  остановился.  От  толчка  люди  попадали  друг  на  друга.
Упасть  на  пол  в  такой  тесноте  было  невозможно.
 Серые  здания.  Серые  долговязые  солдаты.  Душная
тишина,  кажется,  тоже  серая.  А  ведь  август!  Нам  не
видно,  что  происходит  там,  впереди.  Наверное,  прове¬
ряют  накладные  на  «рабочий  скот»,  который  немцы
везут  для  своих  заводов.  Вскоре  состав  опять  дернулся
и,  набирая  скорость,  пошел  уже  по  Германии.  Прощвй
свобода!
 Мы  не  останавливаемся  ни  днем,  ни  ночью.  Равнину
сменяют  холмы,  потом  горы.  На  узеньких  полосках  по--
лей  работают  только  женщины.  Они  даже  не  оборачи¬
ваются  в  сторону  поезда.  На  наш  окрик  одна  выпрями¬
лась  и  погрозила  мотыгой.
 —  Пустые  полосочки-то,—  крякнул  Березкин.
 Какое  счастье,  что  рядом  хоть  одна  родная  душа!
И  как  он  сумел  перебраться  в  наш  вагон?  Спасибо  ему!
 —  Техника-а...—  вздыхает  кто-то  другой.
 —  Черт  с  .ней,  и  с  техникой.  Загонят  вот  на  соляные
шахты,  там  хватишь  техники,—  обозленно  добавляет
третий,  о  котором  я  знаю  только,  что  зовут  его  Мамо¬
новым.
 В  полумраке  вагона  не  разглядишь,  кто  возле  тебя.
Судя  по  обрывкам  разговоров,  все  работали  у  кулаков
 87

так  же,  как  и  мы.  Много  украинцев.  Один  дурак  сам
приплелся  к  немцам  из  Западной  Белоруссии.  Теперь
скулит,  что  «мало  подумал».  А  поезд  все  идет  и  идет,
врезываясь  в  горы,  задерживаясь  только  для  того,
чтобы  набрать  воды.  На  остановках  к  вагонам  подхо¬
дят  немцы  в  штатском,  заглядывают  в  окна  и,  узнав,
что  тут  русские,  морщатся,  сплевывают  и  уходят
прочь.
 И  вдруг  —  чудо:  на  маленьком  захолустном  разъ¬
езде  в  горах  нас  выгоняют  из  вагонов.  Одуревшие  от
жары,  жажды  и  голода  люди,  шатаясь,  вываливаются  на
перрон.  Два  домика  под  высокими  черепичными  кры¬
шами  резнули  глаза  своей  белизной  и  аккуратностью.
Они  существуют  в  каком-то  другом  мире,  не  в  том,
в  котором  живем  мы.
 Недалеко  от  нашего  вагона  паром  исходят  два  котла,
стоящие  на  козлах.  Охрана  приказывает  взять  с  собой
посуду.  Посуды,  конечно,  ни  у  кого  нет,  но  каждый
захватил  в  дорогу  какую-нибудь  жестянку,  банку,  желез¬
ную  коробочку.
 Молоденькая,  чистенькая  девушка  наливает  каждому
по  черпаку  баланды,  другая  выдает  по  кусочку  хлеба.
 —  Что  это  за  станция?  Куда'нас  везут?  —  мы  повто¬
ряем  эти  вопросы  по-русски,  по-немецки  и  даже  по-
французски.  Девушки  молчат.  Но  вот  одна  осторожно
отодвинулась  в  сторону,  и  за  ее  спиной  видим  молод¬
цеватого  штатского  с  военной  выправкой.  Из-зв  приот¬
крытого  воротника  пальто  выглядывает  черная  рубашка.
Все  ясно1
 От  дальнего  конца  поезда,  спеша,  спотыкаясь,  к  нам
приближается  непривычно  оживленная  группа  пленных.
Оказывается,  люди  действуют  всюду  и  всегда!  В  сере¬
дине  состава  наши  разобрали  пол,  разрезали  стенку
вагона  и  ушли.  Пригодились  им  и  самодельные  ножи.
Сорок  человек  свободны!  Вот  чему  нужно  учиться!
Только  восемь  проспали  и  остались  на  месте.  Их
избили,  почти  до  смерти.  Но  остальные  ушли.  Мы  не
скрываем  радости.  Она,  правда,  вскоре  сменяется
унынием.  А  все-таки  надежда  снова  сжимает
сердце.
 Здесь,  на  разъезде,  мы  впервые  умываемся,  запаса¬
емся  водой.  Убираем  вагоны,  моем  пропитанные  нечи¬
стотами  полы,  выносим  в  поле  умерших,  дышим  чистым
88

воздухом  и  не  можем  надышаться.  Только  поздно  вече¬
ром  нас  загоняют  в  вагоны,  и  поезд  двигается  дальше,
через  горные  цепи,  на  юг.
 Утром  22  августа  1942  года  нас  привезли  в  Южную
Баварию,  в  Нюрнберг.  Оповестили  об  этом...  собаки.  Их
лай  раздался  у  самых  вагонов  и  вслед  за  ним  охранни¬
ки  откатили  двери.  Поезд  стоял  далеко  от  станции.
С  насыпи  видно  было  убегавшее  вдаль  широкое
отличное  шоссе,  петлей  огибавшее  группу  дощатых
бараков,  воинских  палаток  и  скатывавшееся  вниз.
 —  Похоже  —  это  наш  лагерь...—  раздумчиво  прого¬
ворил  Березкин,—  да  еще  в  самом  болоте.
 —  Как  в  самом  болоте,  Николай  Петрович?  —  изу¬
мился  я,  хотя,  кажется,  уже  приучен  был  ничему  не
удивляться.
 —  А  что  же  ты  думаешь?  Для  нас  эта  сволочь  и  зем¬
ли  жалеет.
 Тут  мы  заметили,  что  из  одного  вагона  выгружают
землю  —  обыкновенную,  черную  землю.
 —  Украинская!  —  прищелкнул  языком  охранник.
Быстро  собрались  у-вагонов  женщины  с  мешками  и  кор¬
зинами.
 —  Что  это  они?  —  поинтересовался  Саша.
 —  Для  огородов,—  объяснил  пожилой  пленный,—
считают  —  самая  лучшая  земля,  самая  полезная...
 А  немцы  все  растаскивали  наш  чернозем,  привезен¬
ный  в  эту  чужую  враждебную  страну.
 Разговор  прервала  команда:  «Построиться!  Дять
в  ряд!»  Вяло  ругаясь,  солдаты  подравняли  ряды,  пере¬
считали  нас  и  погнали  именно  туда,  вниз  по  шоссе.  На¬
долго  прощай  воля!
 Ворота  очередного  лагеря  захлопываются  за  спиной.
Нас  останавливают  на  плацу,  окруженном  парусиновыми
палатками.  Ловко  у  них  тут  устроено!  Колючка  и  кустар¬
ник,  насаженный  так,  что  из  одного  блока  не  видно,  что
делается  в  другом.  Когда  мы  подходили  сюда,  успели
издали  заметить  женский  лагерь.
 Проволока  и  кустарник!  Они  стали  для  нас  символом
Германии!  Во  все  горло  гремит  репродуктор.  Передают
военный  марш.
 89

Двое  суток  мы  проходили  санобработку  и  спали  на
земле  или  на  голых  досках,  испещренных  надписями.
Сколько  тут  было  адресов,  имен!  Тогда  я  еще  не  запо¬
минал  их.  И  как  теперь  жалею  об  этом.  Скольким  род¬
ным  и  друзьям  погибших  мог  бы  поведать  о  том,  где
нашли  могилу  их  близкие.  Помню,  что  до  меня  на  этих
досках  спали  черкасцы,  сибиряки,  украинцы...  Писали
даты.  Слова  прощания.  Вырезал  и  я  свой  привет.  Подоб¬
ные  надписи,  выцарапанные  даже  на  каменных  плитах
перронов,  видел  я  еще  раньше  в  Латвии.  Скорбная  эта
почта  никогда  не  забудется  теми,  кто  ее  узнал.
 По  пути  в  баню  мы  встретили  югославских  военно¬
пленных.  Сербский  солдат  работал  и  в  самой  мыльне.
Приветливый,  молодой,  похожий  на  цыгана,  он  передал
привет  от  своих,  и  мы  с  радостью  ответили  тем  же.  Уви¬
дели  здесь  и  французов.
 —  Бонжур,  мсье!  —  приветствовали  они  нас.—  Со¬
вет  унион,  виват!
 Впервые  тогда  я  подумал,  что  дружба  наша  много
шире,  чем  дружба  только  с  теми,  кто  пришел  сюда
с  нашей  Родины.  Ведь  враг  у  нас,  и  у  французов,  и  у  юго¬
славских  братушек  один!  Значит,  должна  быть  и  одна
боевая  дружба!
 Ледяной  душ  на  две  минуты  —  вот  и  все  мытье!
 Мы  с  Емельяновым  и  Березкиным  отправились  «на
новую  квартиру»  вместе  и  поселились  рядом  в  дощатом
бараке  с  нарами  в  два  этажа.
 Не  успели  растянуться  на  досках,  как  загрохотали
выстрелы  зениток.  В  городе  завыли  сирены  и  ухнули
разрывы  авиабомб!  Похоже,  что  советские  летчики  или
союзники  «салютовали»  в  нашу  честь.  Значит,  фашистов
бьют  в  их  логове!  Это  очень  здорово.
 Двое  суток  после  налета  вокруг  стояла  тишина.
Поезда  не  ходили.  И  нас  никто  не  трогал.  Я  думал:
а  вдруг  в  немецком  небе  тот,  кого  я  проводил  на  двин¬
ский  аэродром?  Хотелось,  чтобы  это  было  именно  так!
 Каждый  день  на  рассвете  всех  нас  выгоняли  на  плац,
и  немцы  выбирали  рабочую  силу  —  металлистов,  тока¬
рей,  слесарей.  Но  мы  решили  не  работать,  назвались
крестьянами  и  только  двое  из  группы  ушли  на  завод.
 Раз  в  сутки  нам  выдавали  черпак  баланды,  в  которой
плавали  какие-то  листья,  и  буханку  свекловичного  чер¬
ного  хлеба  на  восемь  человек.  Глядя  на  такое  «меню»,
90

Емельянов  только  головой  качал.  Прошел  слух,  что  за>
отказ  от  работы  нас  уморят  голодом.
 На  счастье  август  был  настолько  теплый,  что  мы  не*
чувствовали  болотной  сырости.  По  ночам  отдыхали  от
жары  и  обдумывали  создавшееся  положение.  Не  знаю,
кто  сказал  первое  слово,  но  все  русские  пленные  нашего
блока  решили  объявить  голодовку  и  не  вышли  на
утреннюю  поверку.  Никакие  угрозы  не  помогли.  Это
была  голодная  забастовка.  Первая  в  нюрнбергском
лагере.  Из  соседнего  блока  кто-то  переслал  записку;
она  переходила  из  рук  в  руки:  «Товарищи!  Мужай¬
тесь!»
 Мы  сидели  молча  и  отказывались  от  еды.  Фашисты
переполошились.  Наш  блок  оцепили  двойным  кольцом
солдат.  Но  кто-то  сильный  протянул  нам  руку  и,  хотя
мы  не  видели  его,—  обрели  твердость  духа.  Мы  были
готовы  ко  всему.  Пусть  пули!  Мысленно  прощались
с  Родиной,  с  близкими,  просили  отомстить  за  нас.  Всех
охватило  чувство  единения  и  силы.
 Наступил  вечер.  Нас  не  трогали.  Видно,  уж  очень
нужны  были  немецким  капиталистам  рабочие  руки.
Видно,  поубавили  их  наши  братья.
 Утром  нас  выгнали  подальше  от  блока  и  несколько
часов  держали  под  дулами  винтовок,  направленных
в  грудь.  Лица  солдат  злобные  и  встревоженные.  Гитле¬
ровцы  понимали,  что  им  противостоит  сознательная
воля,  которую  легче  уничтожить,  чем  подчинить  себе.
Они  не  могли  примириться  с  тем,  что  те,  кого  им  так
легко  расстрелять,—  не  покоряются.  Мы  и  сами  не  зна¬
ли,  кто  руководит  нами,  но  нас  объединяло  общее
стремление  —  не  сдаваться.  Полтораста  человек  раз¬
ных—  молодых  и  старых  —  стояли  молча,  спокойно.  Вот
учитель,  крестьянин,  рабочий,  кадровый  военный,  вот
директор  фабрики-кухни  наш  Емельянов,  вот  инженер,
овощевод.  Но  всех  нас  объединяло  одно:  мы  —  совет¬
ские  люди.  И  каждый  готов  был  бороться,  отстаивать
свое  человеческое  достоинство.
 Приехал  начальник  лагеря,  низенький  майор,  черня¬
вый,  высохший  от  злобы,  сжигавшей  его.  Грудь  в  брон¬
зовых  крестах.  Он  взлетел  на  помост  и  закаркал.  Перед
нашими  глазами  поблескивали  его  хромовые  сапоги,  по¬
свистывал  хлыст,  которым  он  щелкал  по  голенищам.
Переводчик,  торопясь,  переводил:
 91

—  Я  был  во  Франции,  в  Африке,  я  прошел  две  вой¬
ны.  Я  брал  Бельгию.  Я  есть  немец,  а  вы  есть  свиньи,
собаки.  Саботаж?!  Бастовать?!  Я  вас...  Стреляю  каждого
пятого.  Всех  стреляю.
 Солдаты  передернули  затворы.  Взяли  на  прицел.
Пленные  вздрогнули,  но  никто  не  проронил  ни  звука.
Конец,  так  конец.
 Каждый  пятый?  И  не  было  страшно.  А  может  быть,
о  нашем  поступке  узнают  и  за  пределами  лагеря?  Весть
долетит  до  дома?..
 Уверен,  что  не  будь  этого  случая,  мы  не  так  скоро
организовали  бы  свое  подполье.  Тут  пришло  решение,
сознательное  и  трезвое:  свобода  или  смерть!
 Наоравшись,  майор  помолчал  и  сказал  спокойнее:
 —  Живыми  не  вырветесь.  На  этот  раз  я  вас  не
стреляю.  Подохнете  сами.  Восемь  дней  никакой  еды!—
И  ушел,  сопровождаемый  адъютантами.
 Нас  продержали  на  плацу  еще  часа  два  и  потом
загнали  в  отдельный  блок.  На  этот  раз  победили  мы.
И  мы  уже  знали,  что  рядом  действуют  люди,  не  скло¬
нившие  головы.
 Нюрнбергский  лагерь  назывался  «Центральным».  Он
был  окружен  дотами.  Километрах  в  двух-трех,  как  мы
узнали,  находились  три  поселка,  в  которые  гитлеровцы
собрали  евреев  и  уничтожили.  Опустошенные  поселки
отданы  были  солдатам.  Там  повсюду  торчали  соломен¬
ные  чучела.  Проводились  штыковые  учебные  бои,  глав¬
ным  образом  уличные,  мишени  ставились  в  окнах  домов,
за  дверьми.
 Нас  снова  регистрировали.  Опять:  фамилия,  имя,  год
рождения,  часть,  имя  отца,  вероисповедание,  специаль¬
ность,  партийность,  где  жил?..  Опять  выдумываем  себе
фамилии  и  биографии.
 Николай  Петрович  посоветовал  мне  стать  Брусило¬
вым.  Мы  много  говорили  в  то  время  об  этом  царском
генерале,  перешедшем  на  сторону  Советской  власти,
бившем  немцев  и  честно  служившем  народу.  В  Латвии
я  прочитал  его  воспоминания.  Не  помню  уж  как  попала
эта  книга  в  мои  руки.  Носить  его  фамилию  было  лестно.
Но  я  взял  менее  звучную  —  Кудрявцев  и  получил  номер
«16696»,—  металлическую  пластинку,  с  веревочкой,  что-
92

бы  носить  на  шее.  Номер  выбит,  как  фигуры  на  карте,
в  обе  стороны.  Понимаю!  В  каком  бы  положении  я  ни
находился  —  живой  или  мертвый  —  мой  номер  сможет
прочесть  убийца.  Припомнится  это  когда-нибудь  им!
 Двести  человек  гитлеровцы  вывели  за  ворота  лагеря.
Начальнику  не  удалось  продержать  нас  восемь  суток
без  пищи.  Немцам  нужны  наши  руки.  Мы  снова  —  голод¬
ные  и  злые  —  идем  вверх  по  шоссе.  Вдали,  в  тумане  —
Нюрнберг.  Какой  он?  Какой  бы  ни  был,  надо  бежать.
Куда?  Отсюда  дороги  в  любой  конец  Европы:  во  Фран¬
цию,  Австрию,  Чехословакию!  А  там  и  на  Родину...
 Мы  проходим  мимо  бараков  охраны,  окружающих
лагерь.  Кустарник  и  проволока.  Кустарник  и  проволока.
 —  А  дороги  у  них  отличные!  —  слышу  чье-то  заме¬
чание.
 —  Дороги  им  нужны.  Тут  же  центр  военной  про¬
мышленности,—  отвечает  Емельянов.
 —  Узнаю  я  эти  края...
 Я  оглянулся.  Говорил  тот
пожилой  военнопленный,
что  обратил  наше  внимание
на  привезенную  гитлеровца¬
ми  украинскую  землю.  Он
шел  прихрамывая,  и  огляды¬
вался.
 —  Ну,  конечно.  Не  оши¬
баюсь.  Я  был  здесь  в  шест¬
надцатом  году.  Точно!  Ла¬
герь  старый.  Тут  многие  на¬
ши  сложили  головы.  Не
ожидал  встречи...  Если  б  не
забрала  меня  одна  немка
в  свое  хозяйство,  и  я,  может
быть,  не  вернулся  бы  отсю¬
да.  Теперь  Гитлер  хочет,  пе¬
рещеголять  Вильгельма.  Ну,
посмотрим,  как  это  ему
удастся...  —  Человек  сплю¬
нул.
 Мы  приближаемся  к  го¬
роду,  о  котором  когда-то
знали  только  хорошее  —
о  его  музыкантах  и  худож¬
С  того  дня,  когда  пленный
оказывался  в  фашистском
лагере,  ему  на  шею  наве¬
шивали  вот  такую  бирку
с  личным  номером.
 93

никах,  о  мастерах  игрушек  и  фаьриках  карандашей,  о
толстых  добродушных  колбасниках,  любящих  свое  пиво.
 Город  гитлеровской  военной  промышленности.  Об
этом  мы  тоже  знали.
 Окраины  встречают  нас  мрачно.  Современные  ком¬
фортабельные  дома,  благодаря  бумажным  крестам  на
окнах,  похожи  на  тюрьмы.
 Мы  топаем  по  булыжной  мостовой,  между  трамвай¬
ных  линий,  мимо  пестрых  газетных  киосков,  сплошь  за¬
ставленных  яркими  журналами.  Здесь  не  видно  разруше¬
ний.  В  центре  гдрода,  где  улицы  сразу  сузились,  мы
чувствуем  старину.  Таинственно  смотрят  статуи  на  фрон¬
тонах  домов.  Рядом  с  готическими  соборами  мы  кажем¬
ся  маленькими  и  всеми  забытыми.
 Мальчишки,  в  коротких  кожаных  штанах  с  лямками,
швыряют  в  нас  камни  и  кричат  обидные  слова.  Конвои¬
ры  улыбаются.  Взрослые,  жители  города,  смотрят  мол¬
ча,  взглядами  поощряя  мальчишек.
 Утро  раннее,  но  тут,/видимо,  встают  ни  свет,  ни  заря.
Вот,  звеня,  прошел  первый  трамвай  —  маленький,  тряс¬
кий,  как  будто  сработанный  в  прошлом  веке.  Он  пере¬
полнен  рабочими.  Кто-то  из  них  помахал  нам  рукой.
Значит,  и  здесь  есть  люди!  Навстречу,  под  конвоем  сол¬
дата,  идут  мальчик  и  девушка.  Кто  вы,  незнакомые?
И  вам  нелегко.  Но  кто  же  вы?  Этого  мы  не  узнаем  ни¬
когда.  В  Латвии  я  видел  немецкую  газету  со  снимками
Нюрнберга.  На  станции  отпускник-солдат  показывает
встречающей  его  седой  моложавой  мамаше  и  смеющим¬
ся  девушкам  горсть  красноармейских  звездочек,  под¬
брасывает  трофеи  на  ладони.  Подпись:  «Он  получил  от¬
пуск  за  то,  что  убил  двенадцать  варваров».  Вспоминает¬
ся,  как  немецкие  солдаты  выменивали  у  пленных  звез¬
дочки  на  хлеб  и  одежду.  Легки  такие  трофеи!
 Нас  грузят  в  товарные  вагоны.  На  площадках  сосед¬
них—  солдаты  со  своими  губными  гармошками.
 Вскоре  нашу  группу  привезли  на  завод,  стоящий  на
окраине  Швайнфурта.  Стали  выкликать  трактористов.
Их  «не  оказалось».  Принесли  бачок  моркови.  После  обе¬
да  снова:
 —  Выходи.  Равняйсь.  Смирно!
 Но  и  теперь  нужных  немцам  специалистов  «не  на¬
шлось».  Тогда  перестали  спрашивать.  Появился  директор
завода  «Кудельфишер»  с  помощниками.
 94

—  Вы  будете  работать  у  меня.  Ясно?  Войну  начал
Сталин.  Ясно?  Вы  наши  враги,  но  мы  будем  обращаться
с  вами  терпимо.  Питать  так  же.  Ясно?  Требую  подчине¬
ния.  Работа  и  подчинение!  Здесь  работают  и  другие
нации.  За  разговор  с  ними...—  Он  провел  ребром  ладо¬
ни  по  шее.  Стало  вполне  ясно.
 —  Ознакомьтесь  с  местом  работы.  Завтра  —  арбайт,
арбайт,  арбайт!
 —  Опять  новоселье,—  пошутил  Березкин,—  не  дают
приглядеться.
 Нас  поместили  в  двух  длинных  бараках,  видимо,
только  что  сколоченных.  Пахло  смолой.  Знакомый  род¬
ной  запах  сосны.  В  горле  запершило  и  защипало  глаза.
 Каждому  выдали  по  матрасу  и  подушке  из  бумажной
дерюги,  набитыми  стружкой.  Я  первый  раз  видел  такой
материал.  Не  хлопчатобумажный,  а  именно  бумажный,
нитки  скручены  из  бумаги.
 Барак  еще  достраивался,  но  был  уже  обнесен  колю¬
чей  проволокой.  Над  ним  торчала  вышка  часового  и  от¬
туда  прямо  в  открытую  дверь  барака  глядел  пулемет.
На  заводском  дворе  —  доты.
 Я  положил  матрас  на  среднюю  деревянную  койку,
а  верхнюю  занял  Емельянов.  Посидели  на  матрасах,  что¬
бы  примять  их.  Подошли  к  окну.  Куда  ни  глянь  —  прово¬
лока.  Проволока  и  эрзац.  Матрасы  из  бумаги,  бинт  из
бумаги,  веревки  тоже,  одежда  тоже...
 Опять  солдат  над  твоей  душой.  Опять  дезинфекци¬
онная  камера.  Город  совершенно  безлюдный  с  неши¬
рокими  асфальтированными  улочками.  Темные  зда¬
ния.
 «На  работе  и  сами  подохнете»  —  возникло  в  памяти
напутствие  нюрнбергского  начальника  лагеря,  но  ведь
кто-то  помахал  нам  рукой,  когда  нас  гнали  на  дезинфек¬
цию!  Помахал  из  нижнего  этажа  одного  ничем  неприме¬
чательного  дома,  потом  поднял  обе  руки  и  сжал  же¬
стом,  понятным  каждому.  Я  тогда  толкнул  локтем  Нико¬
лая  Петровича.  Тот  кивнул:  вижу!  Мы  так  же  подняли
сжатые  руки  над  головой.
 Швайнфурт  еще  ни  разу  не  бомбили.  Обыватели
здесь  вели  себя  так,  будто  война  была  далеко-далеко
и  никогда  не  придет  к  ним.  А  их  сыновья,  мужья,  братья
бесчинствовали  в  советских  городах  и  сжигали  целые
деревни.
 95

В  дезкамере  получили  обратно  из  горячей  бочки
сморщенное,  потерявшее  остатки  цвета  белье  и  гимна¬
стерки.  Мои  тапки  скукожились  настолько,  что  даже
не  разгибались.  Обратно  мы  шли  босиком.  Издали  узна¬
ли  дом,  в  котором  жил  неизвестный  друг.  Но  теперь
окно  было  закрыто  и  никто  из  него  не  смотрел  на  нас.
 И  ЗДЕСЬ  НЕ  ОДНИ
 Утром  нас  подняли  чуть  свет  и  погнали  на  завод.
 В  цехе  выстроены  рядами  шлифовальные  станки.
В  воздухе  —  металлическая  пыль.  Мы  столпились  у  рас¬
пахнутой  широкой  двери  и  не  переступали  порога.  Рабо¬
чих  в  цехе  почти  не  было.  Мастер,  высокий  старик,  в  ро¬
говых  очках,  через  переводчика  сказал:
 —  Будете  работать  на  этих  станках.  Мирная  продук¬
ция,—  добавил  он,  заметив  движение  протеста.—  Шли¬
фовать  ролики...  для  трактора,—  помолчав,  он  доба¬
вил,—  для  сеялки...  Раньше  мы  их  продавали  вам.  Тут
висели  портреты...  Сталин  и  Молотов.—  Он  кивнул  на
стену.  Там  действительно  виднелись  светлые  квадраты
на  месте  снятых  картин.
 Я  попал  в  распоряжение  угрюмого  немца,  который
должен  был  за  три  дня  обучить  меня  и  уйти  на  фронт.
Он  ненавидел  нас.  Проклинал  свою  судьбу  и  русских.
Орал:  ‘
 —  Беги  за  ключом!  Принеси  опилки!  Керосин!  Тащи
ящики!  Смотри  на  часы!
 Если  бы  я  не  понимал  немецкого,  он,  кажется,  убил
бы  меня  тут  же  заводной  ручкой.  Я  метался  по  неболь¬
шому  цеху  —  подносил  опилки  и  керосин,  рылся  в  углу
в  ящике,  смотрел  на  часы.
 У  ящика  с  опилками  ко  мне  подошел  рабочий  с  ши¬
роким  обветренным  лицом,  плотный,  в  замасленном
комбинезоне.  Он  протянул  руку:
 —  Голланд!
 Я  отшатнулся,  но  тут  же  спохватился,  пожал  его  гру¬
бую  ладонь.
 —  Спасибо.  Понял,—  ответил  я.—  Кто  есть  еще?
 —  Русский  девушка  на  сортировке.  Француз.  Бель¬
гия.  Говорить  нельзя.  Прощай.  Бодро!  Осторожно!  Вме-
96

сте!—  Он  улыбнулся.  Подхватил  ящик  Опилок  и  уШеЛ.
 Мы  не  одни!  Но  как  увидеться  с  нашими?  Где  рус¬
ская  девушка?  Как  посмотрит  она  на  нас?  Как  объяснить,
что  мы  не  трусы,  не  предатели?  И  кто  эти  друзья  —  про¬
сто  добросердечные  люди  или  борцы?
 Все  двенадцать  часов  работы  я  думал  об  этом.  Рабо¬
тали  каждый  день.  По  воскресеньям,  когда  у  немцев
были  выходные,  нас  заставляли  делать  уборку,  чистить
станки,  выгребать  из  сточных  канав  металлический
осадок.
 В  цехе  готовой  продукции  мы  увидели  обоймы,  за¬
полненные  роликами  и  шариками.  Нет,  это  не  мирная
продукция!  Что  же  нам  делать?  Отказаться  работать?
 Некоторые  двери  были  всегда  на  замке.  Нас  за  них
не  допускали.  Вот  бы  вывести  из  строя  эти  цехи!
 Утром  к  нам  в  роликовый  цех  №  6  заходил  старый
мастер,  давал  задание  на  всю  смену.  Работа  несложная.
Насыпай  ролики  в  решетки.  Включи  станок.  Засеки  вре¬
мя  на  40—50  минут.  Выгружай  и  неси  на  проверку  кон¬
тролеру.
 Через  три  дня  мой  «учитель»  ушел  на  фронт.  Я  остал¬
ся  один  на  четыре  станка.  Шестнадцать  станков  бездей¬
ствовали.
 В  первый  же  день  познакомился  с  военнопленным
французом.  Он  назвал  себя:
 —  Люсьен  Молино.  Бывший  директор  театра  в  Лио¬
не,—  иронически  развел  руками.
 Ему  было  лет  сорок.  Мне  казалось,  что  все  францу¬
зы  веселы,  подвижны,  смешливы,  а  Молино  был  высо¬
кий,  худощавый,  сдержанный.  Этот  красивый  интелли¬
гентный  человек  выполнял  вместе  с  голландцем  ту  же
работу,  что  и  я.
 Цех  был  грязный.  Голландец  вскоре  подарил  мне
фартук  из  плотной  материи,  но  металлическая  пыль
въедалась  в  кожу  и  через  него.  Мы  выглядели  неряшли¬
во.  Нас  одолевал  кашель  из-за  постоянного  сквозняка.
Но  я  чувствовал  себя  все  время  так,  будто  вот-вот
должно  было  случиться  что-то  значительное,  важное.
Оно  и  случалось.  Но  незаметно.
 Вот  француз  научил  меня  шлифовать  ролики  не  за
сорок  пять  минут,  а  за  девяносто.  Для  этого  требова¬
лось  очень  немногое:  полить  на  них  побольше  кероси¬
на.  Чуть  больше  нормы.  Остановив  станки,  мы  лениво
 7  2924 	97

ШЛи  к  подвижному,  худому,  низенькому  немцу  —  кбй-
тролеру  Лоренцлангу.  Он  тоже  не  походил  на  обычно¬
го  немца—легкий,  живой,  отзывчивый.  Он  непременно
сообщал  о  положении  на  фронте.  Сначала  это  удивило
нас.  Насторожило.  Но  позже  мы  убедились,  что  ему
можно  доверять.
 Мы  узнали,  что  Лоренцланг  бывший  член  разгром¬
ленной  гитлеровцами  группы  «Штерн».  За  антивоенные
настроения  он  сидел  три  года  в  концлагере,  но  как  хо¬
роший  специалист  был  выпущен  и  работал  здесь  под
наблюдением  гестапо.  Не  знаю,  был  ли  он  коммуни¬
стом.  Мы  не  расспрашивали  ни  о  чем.
 До  сих  пор  слышу  его  надтреснутый,  но  уверенный
и  спокойный  голос,  вижу  его  бледное  изможденное
лицо.  Он  ненавидел  тех,  кто  вверг  Германию  в  войну,
дал  двенадцатичасовой  рабочий  день,  три  сигареты  на
неделю  и  двести  граммов  хлеба  на  день.
 Его  дочка  —  светловолосая,  худенькая,  как  соломин¬
ка,  работала  на  этом  же  заводе.  Она  с  жадным  любо¬
пытством  слушала  нас,  старалась  сделать  что-нибудь
хорошее  для  военнопленных,  приносила  помидоры,
хлеб.  Отцом  она  гордилась.  Оба  они  с  грустью  говорили
о  том,  что  Германию  ждет  крах,  но  Лоренцланг  всегда
добавлял:
 —  Гитлер  исчезнет,  но  не  народ,—  и  глаза  его  вспы¬
хивали.
 Он  был  осторожен.  Поначалу  говорил,  что  ничего
не  знает  о  Тельмане,  а  потом  оказалось,  что  не  раз
встречался  с  вождем  рабочего  класса  Германии.  Жаль,
что  нам  неизвестна  дальнейшая  судьба  Лоренцлангов.
Все,  что  они  рассказывали  мне  о  фронте,  я  передавал
товарищам  по  бараку.  Новости  шли  дальше.  Это  (теперь
я  понимаю)  было  началом  работы  организации.  Нас
было  всего  шесть  человек  единомышленников:  Нико¬
лай  Петрович  Березкин,  Александр  Емельянов,  Алексей
Вялов,  Алексей  Сидоров,  Петр  Евдокимович  Лупиков  и  я.
Мы  решили  начать  с  укрепления  и  расширения  друже¬
ских  связей  с  иностранными  пленными,  решили  гмпу-
скать  как  можно  больше  брака  и  меньше  пригодной
продукции.
 Первым  нашим  другом  стал  Люсьен.  Он  рассказывал
о  своей  милой  Франции,  о  чудесном  Лионе,  о  своем
таком  музыкальном  языке,  ругал  Петэна,  продавшего
98

родину,  учил  меня  говорить  по-французски.  Я  вызубрил
сорок  предложений,  которые,  как  мы  думали,  могли  нам
пригодиться  в  случае  побега.  Мысль  о  побеге  не  остав¬
ляла  и  здесь.  Люсьен  передавал,  что  гитлеровцы  верят
в  свои  силы,  надеются  дойти  до  Урала,  выпустили  танки
«тигры»,  «пантеры»,  которым  не  страшны  мины.  Им
остается  только  взять  Сталинград,  тогда  на  сторону  нем¬
цев  перейдут  США.  Так  впервые  я  услышал  о  плане
наших  врагов  победить  нас  с  помощью  наших  же  союз¬
ников.  Это  никак  не  укладывалось  в  сознании.  Но  что
же  делать?  Капиталист  капиталиста  всегда  поймет!  Мы
жестоко  спорили  с  Люсьеном.  Он  говорил:
 —  Русский  хороший  человек,  доверчив,  может  быть
хорошим  другом,  но  вот  грязный...
 Я  кипятился:
 —  Вы  видите  только  то,  что  сверху.  Нас  нарочно  по¬
казывают  вам  в  таком  виде,  чтобы  оттолкнуть  от  нас.
Разве  вы  не  понимаете  этого.  Гитлеровцы  не  хотят  на¬
шей  с  вами  дружбы,  потому  что  боятся  нашей  сильной
страны.  Они  хотят,  чтобы  вы  добровольно  шли  к  ним  на
службу.  Чтобы  сторонились  нас.  Вот  я  работаю  босиком.
Но  мы,  босые,  думаем  не  только  о  себе,  а  и  о  вашем
освобождении,  о  возвращении  на  Родину.  Мы  никогда
не  подчинимся  им.
 Люсьен  внимательно,  не  перебивая,  слушал,  молча
пожимал  мою  руку  и  уходил.  Он  был  много  старше
меня.  И  наверное,  в  глубине  души  осуждал  мою  юноше¬
скую  .горячность.  Но  он  помогал  нам.  Он  достал  мне
башмаки,  и  я  уже  меньше  смотрел  под  ноги,  не  боясь
наступить  на  металлические  стружки  и  пораниться.  Бла¬
годаря  ему  к  нам  пришел  и  Лоренцланг.
 Все  военнопленные  объявляли  себя  крестьянами,  чер¬
норабочими.  Но  как-то  гитлеровцы  пронюхали,  что
среди  нас  есть  инженер-машиностроитель.  Неловкий,
близорукий,  излишне  суетливый,  он  был  непривычен
к  физическому  труду.  Вывозя  на  тачке  из  цеха  ролики,
он  постоянно  терял  очки.  Его  долговязая  фигура  нелепо
маячила  между  станками.  Стараясь  уступить  дорогу
встречным,  он  вилял  своей  тачкой  и  только  мешал  всем.
Может  быть,  он  сам  проболтался  о  своей  профессии.
 99

Мы  не  знали.  Но  однажды  утром  мы  увидели  его  изби¬
тым,  босым,  в  разорванной  одежде.  Наш  инженер,  под¬
гоняемый  штыком  конвойного,  шел  по  цеху.  С  хохотом
и  издевательствами  фашисты  водили  его  по  всему  заво¬
ду  и  объявляли:  «Инженер  русский  идет».  Очки  он  поте¬
рял.  Его  заставили  мыть  уборные  и  ящики  с  нечистота¬
ми  носить  на  спине.
 Наша  шестерка  после  работы  сошлась  посовещаться.
Надо  было  выручать  советского  человека.  Решили
обратиться  к  иностранным  военнопленным.  На  следую¬
щий  день  я  рассказал  обо  всем  Люсьену  Молино  и  Ло-
ренилангу.  Во  время  обеденного  перерыва  встретились
и  посоветовались  между  собой  французы.  Я  видел
издали,  как  сначала  все  молча  слушали  Люсьена,  потом
зашумели,  видимо,  обсуждая  какое-то  предложение
и  разошлись.  На  мой  молчаливый  вопрос  Люсьен  на
ходу  бросил:  «Потерпи,  жизнь  покажет».
 Через  два  дня  инженер,  умытый,  в  ботинках,  снова
катил  свою  тачку  с  роликами.  Немец,  гонявший  его  по
цехам,  исчез.  Потом  мы  узнали,  что  на  койку  этого  нем¬
ца  французы  подбросили  антифашистскую  листовку,
и  он  угодил  в  концлагерь.  Не  всякий  немец,  попавший
в  концлагерь,  оказывался  антифашистом.  Такие,  как  этот
часовой,  только  и  думали  выслужиться  перед  начальст¬
вом,  шпионили,  доносили  на  заключенных,  и  тем  добы¬
вали  себе  прощение.  Новый  же  охранник  даже  помогал
несчастному  инженеру  толкать  тяжелую  тачку,  когда
поблизости  никого  не  было.  С  иностранными  военно¬
пленными  считались.  Их  требования  принимались  к  све¬
дению.
 Наш  нех  кто-то  назвал  интернациональным.  Так  оно
и  было.  После  случая  с  инженером  наша  дружба  с  ино¬
странными  военнопленными  окрепла.
 Под  разными  предлогами  подходили  мы  к  Люсьену
или,  проходя  мимо  него,  успевали  сказать  то,  что  было
нужно,  услышать  его  сообщение.  Особенно  выручали
нас  ночные  смены,  когда  начальства  не  было.  В  цехах
находились  только  сменные  мастера.  Охранники  сидели
возле  ворот.  К  Люсьену  заглядывали  его  соотечествен¬
ники  из  других  цехов,  а  у  стойки  контролера  Лоренц-
ланга  встречались  немцы.  Все  интересовались  Советским
Союзом.  Большинство  из  них  правды  о  нашей  стране
не  знало.  Спрашивали,  какая  Москва,  как  учатся  в  шко-
100

ле,  неужели  все,  и  бесплатно?  Хотели  знать,  как  работа¬
ем  мы  на  заводах,  сколько  получаем,  что  можем  купить
на  свою  зарплату.  Расспрашивали  о  наших  обычаях,
праздниках.  Я  советовался  с  нашей  пятеркой  и  отвечал
насколько  мог  обстоятельно.
 Однажды  ночью  Лоренцланг  повел  меня  в  новый
цех,  где  стояли  сложные  машины.  Не  знаю,  как  называ¬
лась  продукция,  которую  на  них  выпускали.  Это  были
какие-то,  на  мой  взгляд,  зубчатки,  что-то  военное.  Там
мне  показали  товарища,  который  кувалдой  разбил  при¬
боры  у  незнакомых  мне  машин.  Я  обрадованно  взгля¬
нул  на  своих  друзей,  но  Лоренцланг  покачал  головой.
 —  Он  мстит  фюреру.  Часто  так  нельзя.  Сразу
провал.
 —  А  я  хотел  бы  так!
 —  Дисциплина!  —  поднял  палец  Лоренцланг,—  если
бы  был  коммунист...  комсомол...  понимал  бы...
 Тогда  я  решил  признаться.  И  до  сих  пор  не  жалею
об  этом.  К  следующей  встрече  переложил  комсомоль¬
ский  билет  из  тайника  в  карман  и,  оставшись  наедине
с  Лоренцлангом  и  Молино,  протянул  им  свою  заветную
книжку.  Увидев  силуэт  Ленина,  оба  смешались.  Молино
окинул  своим  ироническим  взглядом  мою  невзрачную
грязную  фигуру,  перевел  взгляд  на  фотографию  в  биле¬
те.  Молчание  длилось.  Выражение  лиц  менялось.  Мне
кажется,  что  тогда  оба  друга  поняли  все,  что  я  не  сумел
им  объяснить  словами.  С  этой  минуты  что-то  произошло
в  наших  отношениях.  Они  стали  более  открытыми.
И  Лоренцланг,  и  Молино  потом  сказали  мне,  что  впер¬
вые  видели  «живого  комсомольца».
 Мы  научились  подавать  друг  другу  знаки  и  понимали
друг  друга  без  слов.  Когда  мне  нужен  был  Люсьен,
я  останавливал  один  станок  и  начинал  копошиться  возле
него.  Люсьен  спешил  «на  помощь».  Копаясь  в  механиз¬
ме,  он  выслушивал  меня  и  отвечал  на  вопросы.  А  я  сто¬
ял  так,  чтобы  видеть  оба  прохода  в  цехе.
 Лоренцланг  часто  возмущался  тем,  что  его  Германия
стала  страной  доносов,  концлагерей,  шпионажа.  Его  не
взяли  на  фронт,  но  предупредили:  «Работай,  иначе  —
лагерь!»  Он  все  расспрашивал  о  Советском  Союзе.
И  это  были  расспросы  человека,  сочувствующего  нам.
Дружа  с  ним,  я  понял  поговорку:  «называться  челове¬
ком  легко  —  быть  человеком  трудно».
 101

Как-то,  переусердствовав,  я  наделал  много  брака
и  испугался  за  Лоренцланга.  Ответ  за  нас  держал  он.
 Лоренцланг  пересмотрел  ролики,  постоял  молча
и  вдруг,  легко  повернувшись,  показал  на  ящик,  приго¬
товленный  для  отправки.  Я  ссыпал  бракованные  ролики
в  общую  кучу,  а  сверху  набросали  хорошие.  Как  ему>
удалось  сплавить  этот  злосчастный  ящик,  не  знаю.  По¬
том  мы  не  раз  прибегали  к  такой  уловке.  К  сожалению,,
где-то  брак  был  обнаружен,  и  Лоренцланг  исчез.  Люсь¬
ен  рассказал,  что  контролера  вызывали  на  допрос.
Били.  Нас  не  тронули.  Значит,  он  никого  не  выдал.  Но
мы  стали  осторожнее.
 Лоренцланга  сменил  дотошный  немец.  Он  не  считал¬
ся  ни  с  каким  временем,  останавливал  станки  и  прове¬
рял  чуть  ли  не  каждый  ролик.  Продукции  выходило'
меньше,  но  брак  делать  не  удавалось.  Тогда  и  мы  стали
останавливать  станки.  Мало  ли  причин  для  этого!  В  них
мог  попасть  гвоздь,  стружка,  ролик,  песок.  Нас  мучала
мысль,  что  все-таки  мы  помогаем  врагу.  Бросить  рабо¬
ту?  Но  тогда  придут  другие.  Есть  много  перебежчиков
и  трусов,  и  уж  они-то  будут  работать  не  за  страх,  а  за
совесть.  Значит,  «всяк  держи  свои  рубежи»,  и  мы  про¬
должали  работать  на  заводе,  расширять  связи  и  мечта¬
ли  о  побеге.  Когда  я  предложил  Люсьену  бежать  вместе
с  его  соотечественниками,  он  молча,  очень  внимательно
взглянул  на  меня  и  ушел.  Три  дня  мы  не  вспоминали  об
этом.  Но  вот  в  обеденный  перерыв  ко  мне  подошел  не¬
знакомый  француз  и,  путая  русские  и  немецкие  слова,
сказал,  что  наше  предложение  принято.  Только  из  цеха
№  6  не  уйти.  Да  и  зачем?  У  них  есть  другой  план.
 Немцы  тем  временем  повеселели.
 По  радио  истошно  кричал  Гитлер:  «Силы  русских
истощены!»
 Молодые  нацисты,  работавшие  на  заводе,  норовили
лишний  раз  пнуть,  ударить  русских  военнопленных.
 Люсьен  при  встрече  передал:  «Взят  Сталинград!»
—  Неправда!  —  воскликнул  я.  Откуда  мне  было
знать  —  правда  это  или  неправда,  но  я  не  мог,  не  хотел
поверить.
 Остаток  смены  мы  работали  молча.  Что,  если  прав¬
да?  Что  тогда?  Все  равно  надо  бежать.
 —  Откуда  такая  уверенность?  —  бросил  Люсьен.—
Странные  вы,  русские.  Гитлер  прошел  почти  всю  Европу.
 102

—  А  ктО  Ому  Давал  Отпор?  Вы  тоже  впустили  его!  —
огрызнулся  я.
 Со  временем  от  товарищей  Люсьена  мы  узнали,  что
немцы  только  подошли  к  Сталинграду,  что  город  дер¬
жится.
 Немцы  были  слишком  самоуверенны.  Если  бы  не
это  —  нам  пришлось  бы  труднее  работать  и  расширять
связи.  Они  считали  нас  быдлом.  И  просчитались.  Однаж¬
ды  вечером  русские  и  два  француза  перелезли  через
ограду  и  бежали.  В  отместку  гитлеровцы  разделили  нас,
запретили  встречи,  усилили  охрану.  Как  мы  пожалели
о  том,  что  у  нас  нет  настоящей  организации!  Такие
стихийные  побеги  приносили  только  вред  оставшимся.
 Теперь  мы  работали  в  смене  с  немцами  и  добро¬
вольцами  вермахта.  Ни  французов,  ни  бельгийцев  не
видели.  Но  вот  к  моему  рабочему  месту  подошел  не¬
мец  монтер  и,  проверяя  электропроводку,  сказал,  что
в  ящике  у  станка  письмо  для  меня.
 «Держимся!  —  Держитесь!»  —  только  и  было  написа¬
но  там.
 Следующий  день  подарил  еще  одну  неожиданность.
Возвращаясь  с  работы,  мы  встретились  с  русскими  де¬
вушками.  Шумные  даже  здесь,  они  ругали  нас,  называли
трусами.
 —  Из-за  вас  мы  тут!  —  кричали  они.
 Стыдно  было  слышать  обвинения,  но  все  равно  мы
обрадовались  встрече.
 Позже  я  в  коридоре  столкнулся  с  одной'  украинкой
и,  проходя  мимо,  сказал:
 —  Не  обливайте  грязью.  Лучше  помогите  Родине.
Портите  станки.  Держите  с  нами  связь.
 Девушкам  приходилось  плохо,  особенно  красивым.
Их  уводили  к  немцам,  отдавали  на  ночь  солдатам.
 Мы  уже  привыкли  к  тому,  что  человек  не  отвечает
на  самые  сердечные  слова  и  сами  из  осторожности
иногда  поступали  так.
 Невозможно  было  обижаться  на  своих  землячек.  Не
знали  они,  что  мы  не  сдались  в  плен,  а  захвачены  ране¬
ные,  потерявшие  сознание.
 Во  время  следующей  встречи  "девушки  не  ругали  нас,
а  одна  даже  тихо  сказала:  «братушки!»
 Я  чувствовал  себя  плохо.  Нога  не  очень  болела,  но
сделали  свое  дело  постоянные  сквозняки.  Дрожа  от
103

озноба  и  слабости,  поплелся  в  санчасть.  Санитар  —  его
звали  Геннадий  —  смерял  мне  температуру  и  пошел
к  врачу.  Было  тридцать  восемь  градусов.  Врач,  с  полу-
седой  бородой,  военнопленный  Меркулов,  бегло  послу¬
шал  меня.
 —  Боюсь  —  туберкулез.  С  легкими  неладно.
 К  вечеру  температура  поднялась  до  сорока.  Встать
я  уже  не  мог.
 Николай  Иванович  Меркулов  имел  звание  полковни¬
ка  медицинской  службы.  Он  был  когда-то  личным  вра¬
чом  легендарного  командарма  Блюхера  на  Дальнем
Востоке.  Он  частенько  приходил  к  нам  в  барак,  приса¬
живался  на  койку  и  рассказывал  о  смелых  рейдах
и  молниеносных  ударах  отрядов  Блюхера.  Мы  узнали
о  защите  Урала,  о  разгроме  Колчака,  о  боях  под  Кахов¬
кой,  о  которой  все  с  детства  пели  славную  песню.  Пе¬
рекоп,  Волочаевка,  Хасан  —  полные  громом  славы  воз¬
никали  перед  нами.  Но  ведь  Блюхер  был  арестован  как
враг  народа.  Значит,  он  изменил?  Я  так  прямо  и  спросил
Николая  Ивановича.  Меркулов  ответил  не  сразу.  Его
всегда  приветливое  лицо  омрачилось.  Медленно  он  про¬
говорил:
 —  Талант  его  помешал  кому-то.  Но  он  любил  народ
и  изменить  не  мог.  Вы  молоды,  вам  надо  знать,  что
в  жизни  бывает  всякое.  Василий  Константинович  получил
первый  в  стране  орден  Красного  Знамени.  Ворошилов,
Тухачевский,  Егоров  и  Блюхер—первая  четверка  мар¬
шалов.  Помните  это.  Под  Перекопом  Блюхер  шел  ря¬
дом  с  Фрунзе,  говорил  по  прямому  проводу  с  Лениным.
От  одного  его  имени  дрожали  враги.
 Меркулов  очень  желал  добра  людям.  Он  делал  все,
чтобы  вылечить  меня,  но  температура  не  снижалась.
Меня  перевели  в  изолятор.  Сутки  я  метался  в  жару.
 —  Металлическая  пыль  для  тебя  —  смерть,—  сказал
Николай  Иванович,—  от  особого  расположения  к  чело¬
веку  он  иногда  переходил  на  «ты».
 Через  неделю,  наверное,  не  без  его  помощи,  я  по¬
пал  в  город,  в  лазарет  для  иностранцев.  Здесь  врач,
серб,  ъоже  военнопленный,  полковник  Феликс,  опреде¬
лил  сначала  грипп,  но  докладывая  на  следующий  день
немецкому  врачу,  отчеканил:
 —  Безнадежен.  Открытая  форма  туберкулеза.
 —  Гут!  —  ответил  немец.
 104

На  том  проверка  и  кончилась.  Почему  Феликс  соврал
немцу?  Видимо,  сочувствовал  нам.
 В  лазарете  меня  поразила  и  обрадовала  дружеская
атмосфера.  Первым  ко  мне  подошел  поляк  Тарас
и  объяснил,  что  с  туберкулезом  в  лазарете  не  держат,
отправляют  в  лагерь.  Врач,  украинец  Филипп  Коваленко,
посмотрел  на  меня  и  сказал,  что  не  такой  уж  я  безна¬
дежный.  Пока  высокая  температура,  никуда  не  отправят.
 —  Вылечим,—  подбодрил  он.
 А  я  был  очень  плох.
 В  лазарете  лежали,  главным  образом,  французы.  Они
дежурили  возле  меня  днем  и  ночью.  Их  сменяли  сербы,
поляки,  бельгийцы.  Но  больше  всех  возился  со  мной
полковник  Феликс.  Две  недели  он  боролся  за  мою
жизнь,  а  температура  все  не  спадала.  Боли  я  не  чувство¬
вал,  только  пересыхали  и  трескались  губы,  отхаркивалась
черная  мокрота.  И  самое  тяжелое  —  не  было  сна!
 Кругом  говорили  шепотом,  приносили  разные  лекар¬
ства,  полученные  от  Красного  Креста.  Есть  я  не  хотел,
не  мог.  А  меня  пытались  подкормить.  В  сладкий  чай
клали  масло.  Многое,  очень  многое  сделали  для  меня
эти  люди,  имен  которых  я  не  узнал.  Когда,  обливаясь
потом,  я  впервые  заснул,—  они,  как  мне  рассказывали,
ходили  на  цыпочках.  Для  всех,  в  том  числе  и  для  пол¬
ковника  Феликса,  я  был  не  просто  больной,  а  советский
человек,  хоть  и  мальчишка,  но  представитель  страны,
не  сдающейся  Гитлеру.
 Возле  моей  койки  стали  то  и  дело  собираться  самые
разные  военнопленные.  Они  разговаривали,  и  я,  просы¬
паясь,  слышал  много  интересного,  вспоминали  о  своих
родных  местах.  А  когда  видели,  что  мне  легче,  расспра¬
шивали  меня.  Все  о  том  же.  О  стране,  которая  казалась
им  невероятной.
 —  Великий  эксперимент!  —  говорил  один.
 Другой  интересовался  Москвой  и  Ленинградом.
После  наших  разговоров  они  стали  сомневаться  в  том,
что  Сталинград  может  пасть.  Вопросы  бывали  и  очень
смешные:
 —  Правда  ли,  что  всю  интеллигенцию  большевики
уничтожили  после  Октябрьской  революции?  Есть  ли
в  СССР  священники?  Есть  ли  церкви?  Зачем  колхозы?
Неужели  в  Советском  Союзе  и  в  университете  учатся
бесплатно?
 105

—  Вы  большой  агитатор,—  недоверчиво  вначале  го¬
ворили  многие.
 —  Но  перед  смертью  не  лгут...—  качали  они  голова¬
ми.—  А  сквозь  вас  видно  стенку.
 По  их  вопросам  я,  человек  не  так-то  уж  хорошо  под¬
кованный,  видел,  как  зарубежная  пресса  морочит  голо¬
вы  даже  интеллигенции.  Однако  о  Ленине  все  говорили
с  восхищением,  особенно  французы.  Они  называли  Вла¬
димира  Ильича  гением!
 Мир  для  меня  в  далеком  лазарете  раздвигался.
Я  представлял  себе  по  рассказам  друзей  новые  страны,
новые  народы.  Многое  становилось  ближе,  то,  о  чем
прежде  я  мог  только  читать  в  книгах.  Я  полюбил  ни¬
когда  не  виданные  и  Черногорию,  и  Шампань  —  родину
одного  из  пленных  французов.  Париж,  о  котором  рас¬
сказывали  так,  как  рассказывают  о  любимой  женщине.
Мне  казалось,  что  я  вижу  стену  Коммунаров  на  Пер-
Лашез.  Мои  новые  друзья  обещали,  если  вырвутся  из
проклятого  плена  и  вернутся  домой,  рассказывать  сво¬
им  друзьям  о  моей  Родине.
 —  Назовем  улицы  русскими  именами!  —  говорили
они.
 Они  знали  о  моей  болезни,  но  не  боялись  ее.  Так
могли  вести  себя  только  родные  люди.  Но  зато  немец
из  охраны  боялся  подойти.  Меня  поражала  его  паниче¬
ская  боязнь  инфекции.  Туберкулез  считался  самой
страшной  болезнью.
 В  лазарете  то  и  дело  появлялись  новые  больные,
и  выписывались  относительно  поправившиеся.  Появи¬
лись  десантники-австралийцы,  попавшие  в  плен  в  Ита¬
лии.  Узнав  о  том,  что  рядом  находится  советский  сол¬
дат,  они  стали  навещать  нашу  палату.  Расспрашивали
о  Советском  Союзе.  Теперь  я  отвечал  уже  не  один.
 Все  расхохотались,  когда  австралиец  сказал:
 —  У  вас  весь  хлеб  в  колхозах,  а  в  город  дают  по
двести  граммов  на  человека.
 Может  быть,  тогда  в  его  голове  спутались  сведения
о  блокаде  Ленинграда,  о  которой  я  еще  сам  ничего  не
знал.  Пленных  оттуда  не  было.
 —  А  жены  у  вас  общие?  —  не  унимался  распропа¬
гандированный  австралиец.
 Тут  уже  смеялся  даже  наш  охранник  —  немец,  ранен¬
ный  под  Псковом.
 106

Постепенно  разговоры  и  с  австралийцами  стали  спо¬
койнее.
 Узнав,  что  я  с  шарикоподшипникового  завода
б  Швайнфурте,  десантники  оживились  и  просили  под¬
робней  рассказать  о  цехах,  начертить  план.  Я  с  радостью
сделал  это.  Они  перечертили  все  в  свои  блокноты,  мой
же  листок  разорвали  на  мельчайшие  клочки  и  выброси¬
ли  за  окно  в  форточку.
 Кудельфишер  впоследствии  не  раз  и  очень  точно
бомбили.  Пленные  с  недоверием  относились  к  слухам
о  положении  на  фронтах,  но  когда  полковник  Феликс
первый  рассказал  нам,  что  гитлеровцы  в  самом  деле  по¬
терпели  крах  под  Сталинградом,  сомнения  рассеялись.
Какой  это  был  счастливый  день!  Палата  устроила  пир.
Французы  перенесли  меня  за  стол,  называли  именинни¬
ком.  Полковник  налил  всем  спирт,  и  мы  выпили  за
Сталинград,  тихо  прокричали  «ура».
 Как  ни  странно,  но  с  этого  дня  дело  пошло  на  по¬
правку.
 А  немцы  ходили  мрачные  и  встревоженные.
В  Германии  закрыли  театры,  запретили  собрания.
Tpaypl
 Доктор  Меркулов  навестил  своих  больных  и  расска¬
зал,  что  дух  у  военнопленных  на  заводе  поднялся.
Двадцать  четыре  немецких  генерала  попали  в  плен,—
сообщил  он.
 По  соседству  Находился  лагерь  девушек.  Французы
делились  с  ними  пайком,  поддерживали  их,  часто  о  них
говорили.  У  французов  завелись  в  лагере  «свои  девуш¬
ки».  У  проволоки  они  подолгу  разговаривали  с  подруга¬
ми.  Много  историй  любви  узнал  я  —  печальных,  траги¬
ческих  и  красивых,  несмотря  на  безобразие  окружаю¬
щей  действительности.
 Однажды  к  проволоке  подошла  молоденькая  девуш¬
ка,  совсем  девочка  —  худенькая,  русоволосая,  в  запла¬
танной  одежде.
 —  Бороться  надо,—  задорно  бросила  она.—  Переве¬
ди  им,  сытым  мордам,  пусть  не  отсиживаются.  Тогда
будем  знать,  что  они  настоящие  друзья.
 Пока  я  переводил  сказанное  на  немецкий,  смягчая
резкие  выражения,  девушка  исчезла.  Французы
 107

переглянулись.  Один  высунулся  в  форточку,  но  там  уже
никого  не  было.  Может  быть,  в  глубине  души  он  ждал,
что  голодная  девушка  попросит  еды,  да  они  и  сами
предложили  бы  ей  что-нибудь,  а  услышали  призыв
к  борьбе.
 Французы  знали  немало  отважных  и  мужественных
женщин  революции  у  себя  на  родине.  Но  то,  что  они
услышали  от  советской  девушки,  почти  ребенка,  пора¬
зило  их.  Все  примолкли.  Потом  враз  заговорили,  пере¬
бивая  друг  друга:
 —  А  что  думаешь  ты?  —  спросили  меня.
 —  Она  права.  Надо  объединяться.  И  быстрее.—
В  тот  вечер  родилось  наше  первое  обращение  к  узни¬
цам  и  узникам.  Призыв  вредить  фашистам  всем,  чем
можно,  мстить  за  поруганную  родную  землю.  «Помни
и  не  трусь!»  —  так  заканчивалась  листовка.  Ее  переписа¬
ли  на  русском,  английском  и  французском  языках.  Мне
дали  тонкую  бумагу  и  просили  писать  мелкими  печатны¬
ми  буквами.  Один  экземпляр  сразу  же  переправили
в  женский  лагерь.  Несколько  листовок  ухитрились  до¬
ставить  на  завод.
 Мне  казалось,  что  я  уже  достаточно  окреп.  Попро¬
бовал  встать  и...  упал.  Пришлось  учиться  ходить,  дер¬
жась  за  стенку.  Качало.  Ноги  не  держали.
 Увидев,  что  я  поднялся,  немцы  решили  выписать  ме¬
ня  из  лазарета.  Третьего  февраля  мы  попрощались
с  французами.  Они  записывали  русские  слова.
 Вошел  гитлеровский  врач.  Обычно  он  только  прини¬
мал  доклады  Феликса  о  состоянии  больных  и  на  все
отвечал  односложно:
 —  Гут.  Гут.
 —  Поправляется.
 —  Гут!
 —  Безнадежен.
 —  Гут.
 На  сей  раз  немец,  оттолкнув  стоявших  больных,
сорвал  с  койки  температурный  лист:
 —  Лагерь!
 Наступило  молчание.  Феликс  смотрел  в  одну  точку,
и  без  того  морщинистое  лицо  его  совсем  сморщилось.
Все  бросились  к  своим  койкам,  начали  собирать  продук-
108

Ты  в  дорогу.  Французы  как  будто  чувствовали  Какую-то
вину.
 Утром  часов  в  пять  меня  подняли  с  нар.  Совали  в  ру¬
ки  сигареты,  хлеб,  галеты.  Кто-то  поцеловал.  Кто-то
пожал  руку.  Кто-то  напомнил  свой  адрес.  Феликс  про¬
водил  до  ворот  и  простился,  когда  к  нам  подвели  еще
одного  пленного.  Идти  я  не  мог  и  зашатался.  Незнако¬
мый  новый  товарищ  поддержал  меня.  Так  мы  медленно,
спотыкаясь,  плелись  до  вокзала  в  предутренней  тишине
города.  Нас  втолкнули  в  пустой  вагон.  Солдат  достал
флягу,  бумажный  стаканчик,  налил  чуть  сладкого  чая
и  протянув  мне,  отвернулся.
 Когда  поезд  тронулся,  за  окнами  замелькали  горы,
поселки,  маленькие  городки.  Несмотря  на  февраль,  сне¬
га  не  было.  Я  закрыл  глаза,  и  сразу  же  померещилось
серьезное  лицо  Люсьена.  Оно  качнулось  и  уплыло.  Вот
австралийцы  —  десантники  переписывают  чертежи...  Пе¬
чальная  улыбка  Виргении.  Виктор  Корсистис...  А  где
Нина?
 Мой  товарищ  по  несчастью  рассказывал,  что
везут  нас  в  Хаммельбург.  Лагерь  там  в  горах,  за  горо¬
дом.
 —  Как  ты  доползешь?  На  ногах  не  держишься.  Как
бы  солдат  не  прикончил.
 —  Пусть  стреляет.  Один  конец.
 Самодовольные  немцы  семенили  по  улицам  чистень¬
кого  городка.  Я  обратил  внимание  на  их  дробную  поход¬
ку,  и  впоследствии  это  пригодилось.
 Стояла  мирная  тишина.  Мы  вышли  за  город,  перед
нами  легла  широкая  гудронированная  дорога.  С  одной
стороны  тускло  блестело  озеро,  с  другой  расстилались
поля,  луга,  виднелись  почерневшие  кустарники.  Змейкой
вилась  река.  По  обе  стороны  дороги  тянулись  яблони.
Товарищ  поддерживал  меня.  Когда  дорога  пошла  в  го¬
ру,  я  остановился.  Пусть  хоть  смерть!  Но  умирать  не
хотелось.  В  лазарете,  на  заводе  я  почувствовал,  что
такое  интернациональная  дружба,  понял  возможность
большой  работы.
 Солдат  кричал,  толкал  меня  прикладом,  но  с>релять
не  решался.  Сорок  третий  год  все  же  не  то,  что  сорок
первый!
 109

—  Стреляй,  гад!  —  я  потерял  равновесие.  Солдат
схватился  за  винтовку.  Потом  опустил  ее  и  печально
посмотрел  на  меня  —  я  был  вроде  скелета.  Весил  сорок
килограммов.  Солдат  отвернулся.  Может  быть,  вспом¬
нил  своего  сына.  А  может  быть,  подумал  о  возмездии.
Выглядел  он  старым,  усталым.  Быстро  пошел  вперед.
Уйдя  далеко  от  нас,  он  присаживался  у  дороги  и  подол¬
гу  смотрел  на  долины  и  реку  внизу.
 Задыхаясь,  мы  ползли  все  выше.  Видимо,  для  очист¬
ки  совести  солдат  ругал  нас  грязными  свиньями.  Потом
смущенно  добавлял,  что  опаздывает.  Он  показал  на  ост¬
роверхие  крыши  впереди:
 —  Майн  Пфафенхаузен...—  и  вздохнул.
 Наконец-то  мы  поняли,  что  он  надеется  навестить
там  своих  родных.
 БУДЕМ  БОРОТЬСЯ
 Рассказать  о  лагере  «13-Ц»  в  Хаммельбурге  нет  воз¬
можности.  Он  уже  не  произвел  на  меня  такого  тягост¬
ного  впечатления,  как  те,  в  которых  пришлось  побывать.
Да  и  многое  сгладилось  теперь  в  памяти.  Но  на  лежа¬
щем  передо  мной  чертеже  снова  возникают  опоясанные
колючей  проволокой  рабочие  блоки,  ревир,  гестапов¬
ские  дома,  лагерь  —  плацы,  бараки,  где  в  день  умирало
по  двести  советских  человек;  баня,  кухня,  которые
сыграли  немалую  роль  в  нашей  жизни  и  борьбе.  Часо¬
вые  в  длинных  шинелях,  почти  неподвижно  торчащие
у  ворот.
 Этот  лагерь  строили  военнопленные  в  первую  миро¬
вую  войну.  Неподалеку  находились  рвы,  в  которых  хо¬
ронили  умерших.
 Кругом  —  невысокие  холмы,  густые  перелески.
 Разница  между  рабочим  лагерем  Швайнфурта  и  ре-
виром  концлагеря  Хаммельбурга  не  велика.  Но  по  до¬
роге  от  одного  до  другого,  как  бы  ни  были  мы  слабы,
мы  вдохнули  чистый  горный  воздух,  взглянули  на  реку
и  леса.  Однако  хищный  лепной  орел  на  воротах  военно¬
го  городка,  который  мы  миновали,  одним  своим
видом  говорил  о  том,  что  всему  наступает  конец.  Оста¬
лись  позади  жизнерадостные  домики,  увитые  плю¬
щом.
 110

Февраль  здесь  похож  на  русскую  весну.  Я  помню
даже  запах  воздуха,  насыщенного  озоном.
 В  ревир,  где  находились  больные  с  закрытой  фор¬
мой  туберкулеза  и  дизентерией,  меня  уже  втащили.
Сам  я  двигаться  не  мог.
 Здесь  стояли  такие  же,  как  в  Швайнфурте,  двухэтаж¬
ные  койки.  Снова  зашуршал  подо  мной  бумажный  ма¬
трас.  Больные  занимались  своими  делами:  кто  молча
сидел  с  закрытыми  глазами,  кто  чинил  одежду,  кто
искал  насекомых,  кто  раскладывал  самодельные  карты...
 Я  лежал  и  ничего  не  чувствовал,  не  думал.  Может
быть,  так  наступает  смерть?  Может  быть,  уже  выключа¬
ется  мозг?  Почему-то  вспомнилось,  как  десантники  го¬
ворили:  «Завод  снесут  к  чертям!  Бдмбят  американцы
и  советские.  Англичане  отказались.  В  завод  вложены  их
стредства».  Задремал.  Проснулся.  Опять  впал  в  забытье.
Разбудил  меня  украинец,  назвавшийся  Яковом  Таранен¬
ко,  из  Краснодарского  края.  Он  сказал,  что  был  до  вой¬
ны  трактористом.  Он  говорил  уже  давно,  но  начала  его
рассказа  я  не  слышал  —  лежал  без  памяти.  Да  и  запом¬
нил  этого  человека  только  потому,  что  он  был  первый,
кого  я  увидел,  придя  в  себя.  (В  нашей  работе  он  не
принимал  участия,  но  был  сердечный  и  простой...)  Его
вскоре  отправили  в  другой  лагерь1.
 К  нам  подошел  врач  из  военнопленных  —  Дмитрий
Иванович  Козловский1  2,  в  полной  советской  военной  фор¬
ме.  Никогда  он  не  надевал  противогаза,  входя  в  тубер¬
кулезный  барак.  Меня  удивило,  что  гимнастерка  у  Коз¬
ловского  перехвачена  офицерским  широким  ремнем
с  начищенной  латунной  пятиконечной  звездочкой.  В  пет¬
лицах  краснели  капитанские  «шпалы».  Потом  мне  рас¬
сказали,  что  гитлеровцы  то  и  дело  отбирали  у  Дмитрия
Ивановича  пряжку  со  звездой,  но  через  несколько  дней
пленные  снова  вытачивали  новую  и  приносили  ему.  Коз¬
ловский  высокий,  щеголеватый,  долго  выслушивал  меня.
Спросил  фамилию,  задумался,  поглаживая  свои  чер¬
ные  усы.
 1  После  победы  я  написал  ему,  и  он  ответил,  что  давно  вер¬
нулся  на  родину  и  по-прежнему  работает  трактористом.
 2  Теперь  Д.  И.  Козловский  работает  в  г.  Клецке  по  специаль¬
ности.  Ои  остался  таким  же,  как  был,  гуманным,  мягким  человеком,
прежде  всего  думающим  о  других.
 111

—  Отведите  Кудрявцева  к  соседям,—  приказал  он
одному  из  больных,  казавшемуся  покрепче  дру¬
гих.
 В  соседнем  бараке  лежали  десять  больных  с  откры¬
той  формой  туберкулеза,  обреченных  на  смерть.  Всего
в  ревире  находилось  человек  сто  двадцать  с  самыми  раз¬
ными  заболеваниями.  Невыносимо  кричали  от  боли  по
ночам  «кишечники»,  попавшие  сюда  после  кормежки
баландой  с  песком.  Здесь  смерть  была  исходом  обыч¬
ным.  Все  ее  ждали,  к  ней  спокойно  готовились.  Каждый
жалел  только  о  том,  что  не  доживет  до  победы.  Я  испу¬
гался  этого  спокойствия,  будничного  ожидания  неизбеж¬
ного  конца.  Больные  заметили  мою  растерянность,  кое-
кто  усмехнулся.
 —  Не  дрейфь.  Попробуем  не  умереть.
 Эту  фразу  потом  я  сам  повторял  другим.
 И  они,  обреченные  на  смерть,  «пробовали  не  уме¬
реть»,  много  разговаривали,  некоторые  мечтали  вернуть¬
ся  на  родную  Украину  и  разводить  сады.  Спорили,  какой
сорт  яблонь  устойчивей.  Особенным  знатоком  показы¬
вал  себя  в  этих  спорах  молодой  лейтенант.
 На  ужин  нам  дали  по  черпаку  жиденького  супа  с  не¬
понятной  крупой  и  по  ломтику  хлеба.  Больные  ели  и  го¬
ворили  обо  всем,  кроме  болезни...  В  душе  у  меня  рос
протест  против  смерти.  Я  с  ней  примириться  не  мог,  да
и  молодой  организм  сопротивлялся  изо  всех  сил.
 Новые  товарищи  рассказали,  что  теперь  порядки
получше.  Прежде  стоило  ночью  больному  в  припадке
крикнуть,  как  в  барак  впускали  овчарку  и  она  рвала  тех,
кто  не  мог  забраться  на  верхние  койки.
 Врач  Козловский  заходил  к  нам  каждый  день  из
своего  барака,  стоявшего  напротив,  и  рассказывал  но¬
вости.  Он  был  вхож  в  барак,  где  находились  советские
генералы  и  от  него  впервые  я  услышал  о  Кар¬
бышеве.
 —  А  ведь  ты,  братишка,  начинаешь  поправляться,—
с  некоторым  удивлением  как-то  сказал  он  мне.
 —  Где  уж1  —  боялся  поверить  я  своему  счастью.
 —  А  вот  увидишь  —  поживешь  еще.  Молодость  по¬
могает.
 Он  с  увлечением  рассказывал  нам  о  новых  методах
лечения  туберкулеза,  об  анатомии.  Приносил  с  трудом
добытые  лекарства,
 112

—  Теперь  обязательно  поправитесь!—убежденно
говорил  Козловский.
 Здесь  среди  смертников  встретились  мы  с  Митей
Стократным.  Смуглый,  со  сросшимися  густыми  бровями
и  огромными  глазами,  он,  тихий,  не  торопливый,  был
еще  на  год  младше  меня.  Его  схватили  «орловские  каза¬
ки»  во  время  облавы.  Митя  до  войны  жил  в  Каменец-
Подольской  области.  Он  и  повоевать  не  успел.
 Ему  нехватало  грамотности  (я  и  сам  остро  ощущал
недостаток  образования).  Сколько  еще  нужно  было
обоим  сделать,  наверстать!  Мы  часто  говорили  об  этом.
 На  наших  глазах  умирали  один  за  другим  наши  това¬
рищи.  Вот  унесли  в  закрытом  ящике  лейтенанта,  мечтав¬
шего  растить  сады.  Ему  было  всего  двадцать  два  года!
 Держась  друг  за  друга,  выползали  мы  с  Митей  по
ночам  на  крыльцо  и  сидели,  тихо  разговаривая  до  утра.
Нам  казалось,  что  так  мы  дальше  от  смертельной  духо¬
ты,  что  палочки  Коха  не  властны  над  нашими  легкими
под  открытым  темно-синим  ночным  небом,  хотя  и  под
чужими  звездами.  Иногда  к  нам  присоединялся  Орлов,
молчаливый,  смелый  человек,  несколько  раз  бежавший
из  лагерей.  Он  был  старше  нас  и,  пожалуй,  еще  слабее.
 —  Держитесь,  ребятишки!  —  говорил  он.—  Главное,
не  ложиться,  не  прилипать  к  койке...
 Мы  даже  стали  наш  микроскопический  обед  съедать
на  крыльце.  Нам  казалось,  так  мы  дальше  уходим  от
смерти.  В  это  начали  верить  и  другие  больные  и  тоже
старались  подняться.  А  те,  которые  уже  не  могли  встать,
подзывали  нас  к  себе  и  поручали  передать  родным  по¬
следние  приветы,  наказы,  как  жить.  Мы  заучивали  их  ад¬
реса,  имена  близких,  ласковые  прозвища  детей.  Кое-что
я  записывал  на  кусках  бумаги  от  немецких  газет  и  хра¬
нил  зариси  в  матрасе,  потом  —  в  щели  пола.  Но  самое
верное  было:  запомнить.  Если  умру  я  —  передам  тому,
кто  останется  в  живых.  Во  всех  наказах  было  столько
любви  к  Родине,  сочувствия  народному  горю,  грусти
о  том,  что  мы  не  сражаемся  в  рядах  армии,  и  в  то  же
время  радости,  что  народ  справляется  с  бедой.  Кто-ни¬
будь  да  доживет  же!  Не  могут  все  погибнуть!  Мы  тогда
еще  не  знали,  что  фашисты  убивали  и  целые  бараки,
целые  концлагери.
 Постепенно  мы  стали  записывать  и  запоминать  не
только  поручения  родным.  Начали  вести  счет
8  -яи 	113
гитлеровским  злодеяниям.  Запоминали,  сколько  погибло
советских  людей  в  фашистских  лагерях  и  загублено
в  оккупированных  областях.
 Больной  Кузнецов-Егоров  рассказывал,  что  с  января
сорок  третьего  в  лагере  Славуты  находилось  220  тысяч
человек,  а  остались  в  живых  единицы.  Он  уверял,  что
из  их  блока  выжили  только*  трое.  Он  уже  там  начал  свой
счет.
 Другие  сообщалй:
 Во  Владимире  Волынском  погибло  12  тысяч,  в  Про-
скурове  —  58  тысяч,  в  Ченстохове  —  17,  в  Молодечно  —
25  тысяч,  в  Заславе  —  33  тысячи,  в  Кировограде  —
40  тысяч...  В  Бобруйске  по  группам  уничтожены  —  48  ты¬
сяч,  потом  —  30,  всего  —  80  тысяч.  Там  жгли  людей
в  домах.  В  Гомеле  до  февраля  погибло  24  тысячи  чело¬
век...
 Мы  помнили  эти  страшные  цифры  наизусть,  а  я  вел
записи,  понятные  только  мне,  в  самодельном  русско-не¬
мецком  словаре.
 В  Хаммельбургском  лагере  находились  люди  со  всех
концов  СССР.  Были  и  блоки  пленных  из  других  стран,
а  вдали  за  шоссе  виднелся  каменный  белый  дом  орга¬
низации  международного  Красного  Креста.  Близость  его
несколько  обуздывала  фашистов,  а  соседство  иностран¬
цев  относительно  облегчало  нашу  участь.  Пленные
союзники  получали  посылки  и  снабжались  лучше  нас.
Они  иногда  передавали  больным  бачки  со  своим  ла¬
герным  обедом  из  брюквы  и  турнепса.  И  этим  поддер¬
живали  еле  теплившуюся  жизнь,  помогали  встать  им  на
ноги.
 В  окна  ревира  было  видно  шоссе,  и  мы  часто  смотре¬
ли,  как  вели  по  дороге,  проходившей  совсем  рядом,,  но¬
вых  больных  или  гнали  рабочие  команды  в  баню.  Тут
я  впервые  увидел  и  англичан.  Почти  все  приветствовали
нас,  украдкой  перебрасывали  через  проволоку  пачки
сигарет,  хлеб.
 Проходили  по  дороге  французы,  таща  бачок  с  обе¬
дом.  Мы  дружески  махали  им  руками.  Командофюрер
Келлер,  надзиравший  за  рев'иром,  разрешал  такие  пере¬
дачи.  Но  обязательно,  помешав  штыком  в  бачке,  прове¬
рял,  нет  ли  там  чего  недозволенного.
 Француз  в  берете  под  охраной  своего  часового  живо
разливал  «суп»  в  нашу  прсуду.  Келлер  смотрел  на  это
114

Самодельные  словарики  пленных.  В  середине  таких  словариков
узники  вели  счет  жертв  фашизма
 хмуро.  Ему  больше  нравилось,  когда  французы  жалова¬
лись  нам  на  англичан,  а  те  на  французов,  оставивших  по¬
ле  боя.  Раздоры  между  военнопленными  разных  нацио¬
нальностей  были  на  руку  гитлеровцам.
 Мы  с  Митей  понемногу  поправлялись.  Я  снова  при¬
нялся  заниматься  французским  языком  и  практиковался
в  разговоре,  когда  встречал  французских  товарищей.
 Нашелся  и  среди  нас  пленный,  хорошо  владевший
французским  языком.  Звали  его  Иван  Акуленко.  Он  ока¬
зался  моим  земляком.  Был  старше  меня  на  пять  лет.
Когда-то  он  заочно  окончил  сельскохозяйственный  инсти¬
тут  и  институт  иностранных  языков.  Война  его  застала
в  Литве  на  границе.  В  плен  взяли  в  окружении  около
Ново-Ржева  в  июле  1941  года.  Прошел  несколько  лаге¬
рей.  В  Хаммельбурге  ему  посчастливилось  видеть  гене¬
рала  Карбышева  и  говорить  с  ним.  Акуленко  хорошо
знал  и  немецкий  язык.  У  него  были  друзья  и  среди
иностранцев.  Они  сообщали  ему  о  положении  на  фрон¬
тах,  а  он  передавал  добытые  сведения  нам.  Одну  из
таких  сводок  мы  переписали  и  решили  послать  для  чте¬
ния  другим  военнопленным.
 115

Настоящих  астрёч  с  со¬
юзниками  у  нас  не  могло
быть.  Просто  мы  замедляли
шаг,  когда  шли  навстречу
jgpyr  другу  и  обменивались
несколькими  словами.  Но  и
так  успевали  сказать  и  услы¬
шать  новости.
 Однажды  в  бане,  когда
никого  поблизости  не  было,
меня  остановил  бригадир
банных  рабочих  Иван  Сер¬
геевич  Карабин,  человек  лет
сорока.  Он  был  ранен  в  пра¬
вую  руку,  и  она  безжизнен¬
но  висела.  Мы  встретились
раз-другой-третий.  Короткие
разговоры  становились  все
 Иван  Сергеевич  Карабин.  откровенней.  Я  показал  ему
Фото  1962  года  сводку  Совинформбюро,  он
почти  выхватил  ее  у  меня
левой  рукой,  жадно  прочитал,  вытащил  из  кармана  ка¬
рандаш,  быстро  исправил  грамматические  ошибки.
Поднял  строгие  недоверчивые  глаза:
 —  Одобряю.
 До  войны,  как  рассказал  Карабин,  он  учительствовал.
В  1940  году  вступил  в  партию  в  Сорочинске.  В  армии,
в  107-й  мотострелковой  дивизии,  служил  заместителем
политрука.  На  Смоленщине,  под  Белым  —  Батуриным,
его  тяжело  ранили  еще  в  сорок  первом  году.  Тогда  он
и  попал  в  плен.
 Первая  наша  листовка  со  сводкой  особого  успеха
не  имела.  Читали  ее  опасливо  и,  случалось,  называли  ав¬
тора  «дурной  башкой»,  рискующей  зря.  Устная  агитация
принималась  лучше  —  она  не  оставляла  следов.
 В  бане  Карабин  имел  возможность  встречаться
с  множеством  самых  разных  людей.  На  его  обязанности
лежало  включать  и  через  пятнадцать  минут  выключать
воду  в  душе.  За  это  время  партия  пленных  должна  была
успеть  вымыться.  Загоняли  в  баню  в  одни  двери,  выго^
няли  в  другие.  В  полном  смысле  слова  «пропускали».
Карабин  рассказал,  что  до  того,  как  мы  встретились,
в  Хаммельбургском  лагере  действовала  подпольная
116

организация  советских  офицеров.  Связь  с  нею  он  дер¬
жал  через  офицера  Василия  Павловича  Меренкова.  Были
назначены  сроки  восстания  —10  мая  1943  года,  так  как
надеялись,  что  к  тому  времени  войска  союзников  с  запа¬
да  подойдут  ближе.  В  ревире  офицерского  лагеря,
двухэтажном  каменном  здании,  находился  и  генерал
Карбышев,  а  с  ним  генерал  Зусманович.  Карабин  видел
их  мельком.  Ему  больше  запомнился  замечательный
подпольщик,  по-видимому,  стоявший  у  руководства
группой,  полковник  Щербаков.
 За  несколько  дней  до  моего  прибытия  в  ревир,  офи¬
церский  лагерь  вывезли  из  Хаммельбурга,  и  кто-то  из
угоняемых  крикнул  Карабину:
 -  —  Установка  прежняя!
 Он  понял,  что  подготовка  к  восстанию  будет  продол¬
жаться.  Наладить  новые  связи  ему  не  удавалось.
 Карабин  был  сухощавый,  медлительный.  Его  благо¬
образное,  бритое  длинное  лицо  почти  всегда  оставалось
невозмутимым.
 Он  стал  передавать  от  нас  письма,  листовки,  тексты
советских  песен  югославам  и  французам.  От  них  —  пись¬
ма  нам.  Мы  называли  его  нашей  почтой.
 Начиная  эту  работу,  мы  не  знали,  как  подписываться.
Организации  же  среди  солдат  еще  не  было.  Подписы¬
вались:  «Друг»,  своими  инициалами,  «Советская  развед¬
ка».  Но  какая  же  мы  разведка?  Официально  мы  не  име¬
ли  к  ней  никакого  отношения,  но  самовольно  начинали
действовать,  как  разведчики.
 В  ревире  я  встретился  с  ростовчанином,  капитаном-
артиллеристом  Беловым,  сумевшим  скрыть  свое  звание,
и  подружился  с  фельдшером  Бондаревым.  Они  расска¬
зали,  что,  по-видимому,  в  лагере  действуют  разрознен¬
ные  подпольные  группы,  может  быть,  они  организованы
еще  Карбышевым  и  Щербаковым.  Конечно,  найти  их
было  невозможно,  тем  более  —  объединить.  Но  вот  Ка¬
рабин  передал  мне  письмо,  адресованное  «Русскому
парню».  Подписано  оно  было:  «старший  лейтенант  артил¬
лерии  Видак  Вуинович  из  Алексинаца».  Лагерь  югославов
был  самым  ближним  ко  входу  в  проволочный  городок
и  окружен  «колючкой»  под  током  высокого  напряжения.
 Вуинович  писал  по-русски,  просил  прислать  ему
тексты  советских  боевых  песен  и  рассказать  о  себе.  Мы
очень  обрадовались  этому  письму  и  сразу  принялись
 117

писать  ответ.  Песен  мы  знали  великое  множество.  Пись¬
мо  от  неизвестного  друга  придавало  силы.
 Первые  зеленые  листья  на  кустах  и  весенний  воздух
возвращали  людям  жизнь.  Я  уже  тверже  держался  на
ногах.  Даже  понемногу  снова  начал  петь.  Хотелось  сво¬
боды,  работы.  Бездействовать  было  невозможно!
 Тут-то  и  состоялась  неожиданная  встреча  с  пленным
из  сортировочного  блока.  Он  свободно  зашел  в  наш
барак  и  небрежным  тоном  сказал,  что  пишет  книгу  об
этапах  поражения  Советской  Армии,  назвался  Баулиным.
 —  Почему  поражений?  —  опешили  мы.—  А  Сталин¬
град?
 «Гость»  иронически  усмехнулся.  Были  такие  низкие
люди,  изменники,  старавшиеся  выслужиться  перед  гит¬
леровцами,  действовавшие  по  их  заданию.
 Нет,  не  у  таких  искать  нам  поддержки.  Встречи  с  пре¬
дателями  были  для  нас  большим  испытанием,  но  мы
держались  твердо,  не  хотели  считать  их  своими  сооте¬
чественниками.
 По  лагерю  поползли  первые  слухи  о  том,  что  гитле¬
ровцы  берут  пленных  в  зенитные  войска  подсобными
рабочими,  что  Власов  зовет  вступать  в  его  «российскую
освободительную»  армию  —  РОА.
 От  охранников  подробно  узнали,  чем  занимаются
пленные  в  зенитных  войсках.  Оказалось,  что  они  чистят
орудия,  выполняют  самую  грязную  работу,  живут  за  ко¬
лючей  проволокой.  Мы  рассказывали  об  этом  всем,  что¬
бы  охладить  горячие  головы,  которые  думали,  что  посту¬
пив  к  зенитчикам,  они  смогут  перестрелять  немцев
и  с  оружием  перейти  к  своим.  В  те  дни  попал  к  нам
клочок  газеты  «Правда»,  который  завалялся  в  кармане
пленного,  прибывшего  из-Крыма.  Статья  о  параде  совет¬
ских  войск  после  разгрома  гитлеровцев  под  Сталингра¬
дом.  Все  больные  и  умирающие  хотели  своими  глазами
видеть,  прочесть  хоть  несколько  строк  из  этой  статьи.
Если  бы  это  была  целая  газета,  она,  вероятно,  не  про¬
извела  бы  такого  впечатления,  как  измятый  и  истертый
клочок.  Он  казался  особенно  подлинным.  Читали  груп¬
пами  вслух,  перечитывали,  обсуждали  каждое  слово.
 Никто  не  руководил  нашей  работой.  О  каком-либо
подобии  собрания  мы  и  думать  не  могли,  но  перепи-
118

сываясь  с  иностранными  пленными  и  беседуя  со  своими,
я  чувствовал  себя  в  строю,  старался  жить  так,  будто
меня  видит  мой  народ  там,  на  Родине  и  судит  о  каждом
шаге.
 Немцы,  заметив,  что  кое-кто  из  нас  держится  на  но¬
гах,  сделали  свои  выводы.  23  июня  полицай  Лиляк  вы¬
гнал  всех  больных  ревира  на  построение.  Тут  же  при¬
сутствовал  врач  Васильев,  любитель  похабных  анекдотов.
Он  открыто  перешел  на  сторону  фашистов  и  служил  во
власовской  армии.  Оберарцт  Кох  также  был  здесь.  Обыч¬
но  он  появлялся  у  нас  изредка  и  снисходительно  бесе¬
довал  с  русскими  врачами.  Сейчас  он  во  всеуслышание
объяснил  нам  свою  «теорию»  питания  больных.  Меня
уже  перестала  поражать  циничная  откровенность  нем¬
цев.  Кох  считал:  питание  в  ревирах  таково,  что  в  течение
короткого  времени  погибнут  все  слабые.  Те,  что  выжи¬
вут,  не  смогут  сопротивляться.
 Он  ставил  себе  в  заслугу  разработку  этого  людоед¬
ского  рациона.
 —  Славян  следует  уничтожить.  Гуманно.  Постепенно.
Вмешательство  иностранных  пленных,  их  помощь  нару¬
шает  систему,—  сетовал  Кох.
 Нас  пересчитали,  записали  наши  номера  и  рассорти¬
ровали.  Двадцать  пять  человек,  среди  которых  были  мы
с  Митей,  отправляли  работать  в  крестьянские  хозяйства.
 Последний  вечер  мы  долго  беседовали  с  Карабиным,
фельдшером  ревира  Бондаревым  и  врачом  Козловским.
Был  здесь  и  капитан  Белов.  Они  советовали:  уходите
с  работы  и  пробирайтесь  к  партизанам  или  старайтесь
попасть  обратно  сюда.  Нам  свои  люди  нужны.
 БАУЭРЫ  И  ГЕСТАПОВЦЫ
 Снова  деревня.  На  этот  раз  Мосбах  в  провинции  Анс¬
бах.  И  снова,  как  у  латышских  кулаков,  поразила  меня
своеобразная  немецкая  «культура»  —  все  в  доме  сияло
чистотой,  но  пыльные  тряпки  вытряхивались  за  окно  на
голову  прохожему.  Под  окнами  кухни  в  цементную  яму
стекала  навозная  жижа,  и  над  нею  вились  тучи  мух.
 Наш  бауэр  Шитнер  был  всегда  озабочен.  Я  обрадо¬
вался,  встретив  работавшего  у  него  советского  парня
Николая.  Парню  было  лет  семнадцать.  Вот,  думаю,
будет  помощник!  Но  радовался  я  напрасно.  Николай  по¬
119

ехал  в  Германию  из  Западной  Украины  добровольно,
вместо  сестры,  которой  прислали  мобилизационный
лист.  Хорошо  знал  немецкий  и  русский  и  пользовался
полной  свободой.  Он  с  такой  ненавистью  говорил  о  Ро¬
дине,  что  я  оторопел.  И  совершенно  уже  поразило  меня
то,  что  хозяйская  дочка  Минна  ожесточенно  спорила
С  'НИМ.
 Вскоре  все  разъяснилось  —  жизнь  Минны  была  иско¬
веркана.  Она  любила  бедного  парня.  Мать  ее  не  желала
иметь  бедняка  зятем  и  донесла  в  гестапо,  что  он  ком¬
мунист.  Такой  выход  можно  было  придумать  только
в  гитлеровской  Германии!  Парня  арестовали,  и  он  сгинул
без  вести.  А  Минна  жила  дома  с  ребенком  на  руках.
 Минна  нравилась  Николаю,  и  я  подумал,  что,  может
быть,  хоть  это  поможет  перетянуть  его  на  нашу  сторо¬
ну.  Правда,  Минна  одинаково  ненавидела  нацистов
и  коммунистов.  «Не  будь  коммунистов,  моего  жениха
не  бросили  бы  в  концлагерь»,—  рассуждала  она.
 Мы  работали  втроем  в  поле.  Я  рассказывал  молодым
людям  о  жизни  в  лагере,  о  том,  сколько  погибло  там
людей  —  украинцев,  русских.  Рассказал  о  расстреле
группы  украинцев.
 Слушая  меня,  Николай  усмехался,  но  когда  я  назвал
несколько  фамилий  погибших  украинцев,  среди  которых
случайно  оказалась  знакомая  ему,  лицо  его  вытянулось.
А  тут  еще  пришло  письмо  из  дома.  Мать  писала  Нико¬
лаю,  что  его  сестру  изнасиловали  немецкие  солдаты.
И  хотя  рассказано  об  этом  было  не  прямо,  Николай
задумался  и  уже  сам  расспрашивал  меня  о  моей  жизни.
Он  был  способный  и  неглупый  парень.
 Минна  относилась  ко  мне  хорошо,  старалась  сунуть
кусок  посытнее.  А  хозяева  кормили  нас  паскудно.  Ут¬
ром  —  тюря.  Хлеба  -мы  почти  не  видели.  Все  у  бауэра
было  на  счету.  Даже  Минна  не  имела  доступа  к  продук¬
там.  Только  яйца  да  соль  могла  она  стащить,  обманув
отца.  Вообще,  она  жила  дома  на  положении  батрачки.
 Как-то  мы  с  Минной  везли  сено  и  услышали  крик
в  чужом  дворе.  Мы  соскочили  с  воза  и  прибежали  туда.
Вся  семья  немцев  избивала  пленного.  Озверевший  хозя¬
ин  сбил  его  с  ног  и  вилами  заталкивал  в  навозную  кучу.
 За  нами  вбежал  и  солдат  охранник.  Он  выстрелил
в  воздух.  Немцы  привыкли  уважать  солдат,  и  пленного
оставили  в  покое.  Охранник  увел  его  на  другой  двор.
 120

Что  сделал  этот  несчастный  человек?  В  кулацком  хо¬
зяйстве  пленного  превращали  в  раба,  в  вещь.
 Одной  советской  девушке  хозяйка-немка,  потеряв¬
шая  на  фронте  мужа,  выжгла  кипятком  глаза.  Рассказы¬
вая  об  этом,  Минна  плакала.
 Земли  у  бауэра  было  много.  Работали  мы  с  рассвета
до  самой  ночи.  Затем  нас  уводили  в  барак  лагеря,  нахо¬
дившегося  возле  села.
 Там,  за  проволокой,  на  стене  барака  мы  увидели
злосчастные  гитлеровские  объявления  и  «меморанду¬
мы»,  написанные  на  корявом  русском  языке.
 ОБЪЯВЛЕНИЕ
 1. 	После  отбоя  военнопленным  воспрещается
выходить  из  бараков  без  особого  разрешения.  Ес¬
ли  в  особых  случаях,  как  например,  при  внезапном
заболевании  или  при  иной  надобности,  нужна  ско¬
рая  помощь,  то  военнопленным  следует  выкрик¬
нуть  командофюрера  или  ближайшего  поста.
 2. 	Стрелять  без  предупреждения  будут  по  каж¬
дому  военнопленному,  выходящему  после  отбоя
и  перед  подъемом  без  разрешения  из  своего  ба¬
рака  или  же  заходящему  в  запретную  зону.
 3. 	По  беглецам  будут  стрелять  так  же  без  пре¬
дупреждения.
 Комендант  лагеря
 МЕМОРАНДУМ
 Явка  больных.
 Если  врачебным  освидетельствованием  конста¬
тируется,  что  заболевание  военнопленного  мало¬
важное  и  невыход  на  работу  был  не  обоснован  или
что  указанная  болезнь  сильно  преувеличена,  то  сле¬
дует  нагонять  утерянные  часы  работы.
 Это  утерянное  время  можно  отработать  и  в  дру¬
гом  месте  работы  и  с  согласия  фюрера  рабочей
команды  так  же  в  ночные  часы  или  по  выходным
дням  и  по  праздникам.
 При  случае  злостной  симуляции  военнопленный
121

будет  нака5ывй!ьея  ho  параграфу  13$  военНд-уго-
ловного  устава.
 Полковник  и  комендант  лагеря
 Командофюрер  уверял,  что  на  Родине  нас  не  ждут,
что  всех,  кто  побывал  в  плену,  посадят  в  тюрьму  и  рас¬
стреляют.  Когда  мы  возвращались  на  ночь  от  хозяев
в  рабочий  барак  лагеря,  командофюрер,  вылощенный
тощий  немец,  пичкал  нас  своими  речами.  Немецкого
никто  не  знал,  спрашивали  меня,  я  был  волен  перево¬
дить,  как  угодно.  И  я  переводил.  Ефрейтор  длинно  раз-
глагольствоваЯ  о  величии  Германии.  Я  еще  длиннее  —
о  положении  на  фронтах.  Он  говорил  о  безнадежности
попыток  вернуться  на  Родину,  а  я  —  о  близком  пораже¬
нии  гитлеровцев.  Вкратце  я,  правда,  сообщал  о  его
брехне,  чтобы  не  попасться.  Однажды  я  заметил  лука¬
вую  улыбку  на  лице  лейтенанта,  артиллериста  москвича
Виктора  Макеенкова,  своего  соседа  по  койке.  Он,  ока¬
залось,  понимал  немецкий  и  одобрил  мою  затею.  Когда
командофюрер  вычитывал  нам,  что  мы  не  смеем  ветре-
 122

чаться  с  девушками  из  украинского  лагеря,  Виктор  до¬
бавлял:  «Действуйте  с  головой,  а  девушек  надо  поддер¬
жать...  Кому  непонятно?»
 Ефрейтор  передал  нам  в  заключение  власовскую  га-,
зетку.  В  ней  был  напечатан  провокационный  рассказ  об
одном  вернувшемся  домой  русском,  которого,  якобы,
расстреляли.  Приводился  адрес,  имя,  фамилия.  «Про¬
верьте!»—  заканчивалась  статейка.  А  как  проверишь?
Может,  и  дома  такого  нет,  какой  указан.
 Макеенков  предложил  в  знак  протеста  против  таких
провокаций  организовать  массовый  прбег.  Но  туберку¬
лезники,  попавшие  в  более  или  менее  приличные  усло¬
вия,  не  решались  рисковать.
 —  Тогда  помогайте  нам,  мы  бежим  с  Григорием
вдвоем!  —  заявил  он.  Первый  поддержал  нас  Иван  Ла¬
тышев.
 Помочь  согласились  все.  И  действительно,  начали
приносить  нам,  утаивая  от  бауэров,  кто  спички,  кто  сало,
кто  сухари.
 Бежать  мы  решили  с  работы.  Я  готовился  серьезно,
изучал  местный  диалект,  дробную  походочку,  которую
давно  приметил  и  надеялся,  что  «арийский  вид»,  о  кото¬
ром  говорил  летчик  в  Двинске,  поможет  мне.  Расспро¬
сил  Минну  о  дорогах.
 Меня  обычно  не  впускали  в  дом.  Как-то  к  хозяину
пришли  гости-нацисты.  Они  захотели  посмотреть  на  плен¬
ного,  пригласили  в  кухню,  предложили  табурет.  Я  сел.
Все  воззрились  на  русского,  как  на  зверька  и  расхохота¬
лись.  Я  возмутился,  встал  и  вышел.  В  поле  меня  догнал
хозяин  и  прикрикнул:
 —  Ты  что,  русская  свинья?
 Я  чувствовал,  что  могу  его  ударить.  Но  только  швыр¬
нул  ему  под  ноги  вилы  и  пристально  посмотрел  в  его
белые  глаза.  Минна  и  Николай  с  испугом  наблюдали  за
происходящим.  Бауэр  ушел.
 «В  полицию»,—  подумал  я.
 —  Он  пьян,—  сказала  Минна,  стараясь  успокоить
меня.
 Ждать  больше  было  невмоготу.  Решили,  что  первый
уйдет  Виктор,  затем  я,  встретимся  на  опушке  леса,  по
свисту  пичужки.  Свистеть  мы  оба  умели  артистически.
 123

Наступил  день  побега.  В  сарае  бауэра  были  спрятаны
котелок,  соль,  сухари,  кусочки  сахара,  вареные  яйца,
спички.  Часть  продуктов  —  у  Виктора.  Просился  с  нами
и  Митя,  но  он  жил  в  другой  деревне,  был  очень  слаб
и  бежать  все  равно  не  мог  бы.  Мы  уговорили  его  остать¬
ся,  но  никак  не  забыть  было  его  огорченных  черных
ребяческих  глаз.
 В  ясный  солнечный  день  мы  с  Николаем  убирали
сено  в  сарай.  Близилось  время  обеда.  Вдруг  прибежала
Минна,  и  путаясь,  плача,  рассказала,  что  Виктор  пропал.
Его  ищут.  Не  могут  найти.
 —  Ты-то,  Гринько,  никуда  не  уйдешь?  —  плакала  она.
 —  Куда  я  денусь?  —  отвечал  я,  думая  о  том,  как  бы
отделаться  от  нее  поскорее.  Минна  убежала  помогать
крестьянам  искать  Виктора.
 Николай  наблюдал  всю  эту  сцену  довольно  спокой¬
но,  но  что-то  смекнул.  Он  уже  давно  был  не  тот,  что
прежде,  однако  сочувствуя  нам,  не  мог  поступать  по-
нашему.
 —  Беги,—  наконец  сказал  он.—  Мой  адрес  они  зна¬
ют,  сделают  зло  родным,  мне  нельзя  с  вами,  а  ты  беги...
 —  Беги...  А  они  поднажмут,  и  ты  меня  выдашь.
 —  Ухожу,  чтобы  ты  действовал  свободно.  Видишь,
я  не  смотрю  на  тебя.  Прощай!  Беги,  а  я  затяну  время.
 Я  вышел  вместе  с  ним  из  сарая,—  по  полю  цепью
шли  десятка  три  крестьян.  Облава!  Вернулся  во  двор.
Поднялся  на  чердак  —  туда,  где  лежало  сено  и,  недолго
думая,  залез  под  самую  крышу,  чтобы  ночью  незаметно
скрыться.  Отодвинул  черепицу  и  опять  увидел  цепи
немцев.  Зарылся  в  сено  и  затих.  Из  укрытия  слышал
голоса.  Мне  не  было  страшно.  Голова  лихорадочно  ра¬
ботала.  Но  не  устроил  ли  я  сам  себе  ловушку?  Надо
бежать.  Виктор  ждет.  Его  не  нашли.  Но  как  бежать
отсюда  на  виду  у  всех?
 Прошло  больше  часа.
 —  Обедать!  —  позвал  снизу  хозяин.
 Я  не  отозвался,  и  он  ушел.  Послышалось  шуршание,
тяжелое  дыхание  и  всхлипывание.  По  лестнице  карабка¬
лась  Минна:
 —  Где  же  ты,  Гринько?
 Минна  шарила  по  всему  чердаку.  А  где-то  пробирал¬
ся  по  незнакомой  местности  Виктор.  У  него  так  же,  как
у  меня,  плохо  с  легкими.  Он  ждет  меня,  а  я  лежу  здесь...
 124

Я  еще  могу  выбраться  из  своего  угла,  сказать,  что  за¬
снул  и  не  слышал  ничего.  Посмеются  и  забудут.  Нет!
 Минна  ушла,  всхлипывая.
 Со  двора  донесся  негромкий  голос  Николая:
 —  Если  ты  здесь  —  не  отзывайся.  Они  пошли  в  поли¬
цию.  Будут  обыскивать  каждый  закоулок.  Собирают
детей.  Твоего  товарища  не  нашли.
 Через  полчаса  Николай  снова  подошел  к  сараю.
—  Ищут  во  дворе...  в  огороде...
 Голоса  приближались.  Меня  искали  даже  в  куче  ком¬
поста.  Перерыли  его  вилами.  Минна  и  Николай  говори¬
ли  крестьянам,  что  обыскали  все,  весь  сарай.  Еф¬
рейтор  ткнул  вилами  в  сено.  Зубец  прошел  у  само¬
го  моего  лица.  Я  не  шелохнулся.  Не  завидовал
я  командофюреру  —  два  побега  в  день!  Не  миновать
ему  фронта.
 Наступил  вечер.  Николай,  убирая  в  стойлах  у  быков,
насвистывал  и  говорил  как  бы  сам  с  собою.
 —  Ловко  ты  их  обвел!  Если  слышишь  —  запомни,
в  навоз  я  положил  кое-какую  еду,  нож,  и  открою  окно.
Счастливого  пути!  —  Он  вздохнул.
 Стемнело  и  затихли  голоса  бауэров.  Зажглись,  а  по¬
том  погасли  огни  в  домах.  Пробежавшая  возле  лица
мышь,  казалось,  прогремела  травинками,  как  железом.
Тело  затекло,  онемело.  По  крыше  застучал  дождь.  Мед¬
лительно  и  печально  пробили  часы  на  башне.  Я  шевель¬
нулся.  Замирая  на  каждой  ступеньке,  спустился  вниз.
Нашел  в  стойле  свои  вещи  и  узелок,  сделанный  Нико¬
лаем.  Славный  все  же  парень,  но  тр/дно  будет  ему
доказать  Родине,  что  он  осознал  свою  вину.  Глупый,
глупый  сосунок!  Что  он  надеялся  встретить  тут,  в  чужой
стране?  Я  погладил  волов.  Обул  тряпичные  тапки
и  через  окно  сарая  выбрался  со  двора.  Направился
к  опушке,  где,  должно  быть,  уже  давно  ждет  меня
Виктор.
 Ощупал  себя  —  комсомольский  билет  на  месте.  Мне
казалось  самым  важным  не  потерять  его,  донести
целым  до  дома.  В  лагере  ребята  достали  где-то  лейко¬
пластырь  и  посоветовали  приклеивать  комсомольский
билет  прямо  к  телу.  Я  приклеивал  чуть  повыше  сгиба
левой  раненой  ноги  у  колена.  Ни  разу  немцы  не  обна¬
ружили  его.  И  сейчас,  нащупав  комсомольский  билет,
я  почувствовал  себя  не  одиноким.
 125

С  тех  пор,  как  я  помню  себя,  я  помню  лес.  Лес  виден
был  в  окна  дома.  В  лес  я  ездил  еще  совсем  мальчиш¬
кой  по  дрова,  собирал  грибы,  искал  орехи,  слушал
пение  птиц  и  подражал  им,  работал  на  дровозаготов¬
ках.  В  лесу  смешиваются  чудесные  запахи  цветов
и  деревьев.  И  сейчас  во  влажном  от  мелкого  дождя
воздухе  хлынуло  на  меня  знакомое,  чистое  дыхание
березы.  Вот  и  опушка.  Я  посвистал,  как  мы  условились
с  Виктором.  Но  ответа  не  было.  Свистнул  еще.  Ответа
нет.  Может  быть,  Виктор  спутал  тропинку,  может  быть,
преследователи  загнали  его  далеко  от  условленного
места?  Я  ждал  до  рассвета.  Виктор  не  пришел.
 Серым  пасмурным  утром  я  двинулся  в  путь.  Нигде  —
никого.  Сено  убрано.  Хлеб  еще  не  поспел.  На  мне  был
старый  пиджак  бауэра,  скрывавший  буквы  «SU»  на  одеж¬
де  и  делавший  меня  похожим  на  немца.  Семенящей
походкой  зашагал  дальше.  Стали  попадаться  редкие
прохожие.  Я  здоровался  с  ними.  Отвечал  на  приветствие:
 —  Крис  готт!1
 К  концу  дня  совсем  перестал  опасаться  и  прошел  по
улице  деревни.  На  меня  никто  не  обратил  внимания.
За  околицей,  возле  кузницы,  стоял  велосипед.  Впереди
без  конца  вилась  блестевшая  от  дождя  бетонированная
дорога.  Не  раздумывая,  сел  на  велосипед  и  покатил.
Немцы  грабят  у  нас  целые  города,  имею  я  право  на
один  велосипед.  Больше  часа  нажимал  на  педали
и  уехал  довольно  далеко.  Вдруг  подумал,  что  велосипе¬
да  могут  хватиться.  Свернул  в  лес.  И  когда  прятал
машину  в  кустах,  тут  только  прочел  на  его  раме:  «Пен¬
за».  Как  ни  серьезно  было  мое  положение,  я  засмеялся.
 По  дороге  пронесся  грузовик.  Может  быть,  погоня?
Я  нырнул  в  лес.  Старался  держаться  направления
к  швейцарской  границе.  Пробираясь  межами,  я  был
с  головой  укрыт  пшеницей.  Продвигался,  в  основном,
рано  утром  и  по  ночам.  Пунктуальные  немцы  с  одинна¬
дцати  до  часу  дня  уходили  обедать,  тогда  я  разводил
костер  из  мелких  веток,  не  дающих  дыма.  Успевал  сва¬
рить  картофельную  похлебку,  иногда  сдобренную  капу¬
стой  с  ближайшего  огорода.  Пил  молоко  из  бидонов,
выставленных  хозяевами  для  сливных  пунктов.  Шел  по
 Богу  хвала!  (н  е  м.)
126

дороге  прямо  на  юг  часа  две,  а  затем  снова  прятался
до  вечера  в  укромном  углу.
 В  лесу  скрываться  было  труднее  —  немецкие  леса
сквозные  и  прибранные,  все  отовсюду  видно.  Виктора
так  и  не  встретил.
 Однажды,  прячась  в  пшенице  возле  огорода,  увидел
девушку  с  мотыгой.  В  ее  движениях  угадывалось  что-то
горделивое  и  печальное.  То,  как  она  держалась  и  смот¬
рела,  убеждало  меня,  что  это  не  немка.  Подобравшись
поближе,  я  едва  слышно  начал  насвистывать  «Распрягай¬
те,  хлопцы,  коней»...  Девушка  вздрогнула,  выпрямилась
и  поглядела  в  поле.  Но  тут  же  наклонилась  и  снова  при¬
нялась  работать.-Возле  нее  появилась  пожилая  женщина.
Уж  это-то  была  немка!  Девушка  работала,  но  часто
поворачивала  голову  в  мою  сторону,  а  когда  немка
ушла,  она,  ни  к  кому  не  обращаясь,  сказала:
 —  Кто  вы?  Где  вы?
 —  Я  из  Советского  Союза. 	<
 —  Давно  здесь?
 —  С  утра.
 —  Где  фронт?
 —  Подходит  к  границам  Германии.
 Мы  разговаривали,  не  видя  друг  друга.  Какое
счастье  —  встретить  русского  человека!  Узнав,  что
я  бежал  из  плена,  девушка  сказала:
 —  Тошно  мне.  Пойду  с  вами.
 Но  это  было  невозможно.  Доверчивость  первых  дней
войны  давно  уступила  место  настороженности.  В  этих
аккуратных  селениях  с  черепичными  крышами  и  домами,
выкрашенными  в  серое  или  черное,  слишком  много  мы
повидали  изменников  и  предателей  да  и  просто  людей,
думающих  в  первую  очередь  о  собственной  шкуре.  Кто
знает,  что  это  за  девушка?
 Моя  собеседница  производила  впечатление  человека
искреннего.  А  все  же  следовало  быть  начеку.  Мы  усло¬
вились  увидеться  ночью  и  я,  пригибаясь,  прошел  межой
в  противоположную  сторону  километра  два.
Вечером  занял  наблюдательный  пункт  в  ста  метрах  от
условленного  места.  Вдруг  незнакомка  приведет  поли¬
цаев?  Наступил  вечер.  От  земли  тянуло  теплом.  Откуда-
то,  по-видимому  от  речки  или  озера,  доносилась  тонень¬
кая  струйка  сырости.  На  кирхе  чуть  слышно  пробило
десять.  Я  пробрался  ближе  к  деревне  и  залег  в  канаве.
 127

Девушка  прошла  мимо  и  не  заметила  меня.  Она  была
одна.  Обождав  еще,  некоторое  время,  я  поднялся  во
весь  рост.  Молча  мы  пожали  друг  другу  руки  и  так  же
молча  шли  некоторое  время,  отдаляясь  от  селения.  Она
рассказала  мне  свою  историю,  похожую  на  тысячи  по¬
добных.  Девушка  жила  в  деревне  под  Днепропетров¬
ском.  Пришла  однажды  в  город  на  базар.  Во  время
облавы  ее  схватили  и  с  'несколькими  другими  красивы¬
ми  девушками  увезли  к  солдатам.  Через  неделю  угнали
в  лагерь  и  вывезли  в  Германию.  Здесь  хозяйка,  у  кото¬
рой  муж  и  сын  на  фронте,  заставляет  ее  работать  свыше
сил,  будит  в  четыре  утра  и  до  десяти  вечера  не  отпуска¬
ет  с  поля.  Пленнице  приходится  убирать  навоз  от  два¬
дцати  коров.  Кормит  хозяйка  так,  что  девушка  иногда
вынуждена  таскать  брюкву  из  свиного  корыта.
 Меня  знобило,  пока  я  слушал  этот  рассказ.  Рассказал
и  я  о  себе.  Коротко.  И  о  том,  что  меня  ждет,  если  пой¬
мают.  Смерти  я  не  боюсь  —  у  меня  все  равно  туберку¬
лез.  Меня  отправят  в  лагерь,  а  ей  не  сдобровать,  ее
замучают,  если  побег  не  удастся.  Девушка  была  очень
красива.  Она  должна  вернуться  и  рассказывать  обо
всем,  что  слышала  от  меня  и  знает  сама.  Должна  под¬
бирать  людей  вредить  немцам,  брать  на  учет  предате¬
лей  и,  если  удастся,  сжечь  хозяйский  дом.  Она  должна
рассказывать  правду  о  Советском  Союзе.  В  их  деревне
есть  лагерь  французов.  Нужно  вербовать  союзников.
Я  рассказал  о  девушке  из  лагеря  Швайнфурт.
 —  Родина  скажет  спасибо,  только  не  опускай  руки.
Ты  обязательно  вернешься  и  расскажешь  о  нашей  встре¬
че.  Будь  осторожна,  но  не  опускай  рук!  Считай  себя  мо¬
билизованной!
 Никто  меня  не  уполномачивал  на  эту  «мобилизацию»,
но  в  Хаммельбурге  каждый  из  нас,  кто  вел  подпольную
работу,  считал  своим  долгом  привлекать  новых  людей
к  диверсиям,  к  борьбе  с  предателями.  Вокруг  нас  росли
новые  группы.  Может  быть,  и  Аня  сумеет  организовать
свою.  Девушка  заплакала.  Мы  долго"  молчали.  Потом
она  передала  мне  пакет  с  едой,  обняла  и  сказала:  «Спа¬
сибо!»  Мне  помогла  и  мне  же  сказала  спасибо.
 Утром  я  был  далеко  от  деревни.  Присев  отдохнуть
на  опушке  леса,  в  котором  даже  сучки  и  те  подметены
в  кучи,  снова  почувствовал  озноб.  Ночью  прошел  дождь,
я  изрядно  промок.
 128

День  наступил  жаркий.  Солнце  высушило  одежду
прямо  на  теле.  Идти  становилось  все  труднее.  Клонило
в  сон.  Знобило.  Сказывались  ночевки  на  голой  земле.
Душил  кашель.  Я  уже  не  мог  останавливаться  вблизи
жилья.  Под  вечер,  дойдя  до  маленькой  деревушки,  сва¬
лился  в  пшеницу.  Там  меня  нашел  пленный  француз.
Узнав  кто  я,  обещал  помочь,  но  только  на  следующий
день.  Ночью  их  лагерь  охраняли,  и  выйти  из  него  было
невозможно.  Добраться  бы  до  какого-нибудь  сарая
и  переночевать  там.  Зубы  у  меня  стучали.  У  ворот  пер¬
вого  же  дома  я  наткнулся  на  немку.  Женщина  закрича¬
ла.  Что  есть  сил,  я  бросился  бежать.  В  глазах  потемне¬
ло.  А  в  деревне  подняли  тревогу  —  бил  колокол,
крестьяне  уже  бежали  —  кто  с  вилами,  кто  с  лопатой,
кто  с  багром,  окружали  поле.  От  французского  лагеря
приближались  вооруженные  солдаты.  Залаяла  собака,
пущенная  по  следу.  Заулюлюкали  ребятишки.  Я  чувст¬
вовал  себя  зверем.  Меня  травили,  окружали.  И  оружия
у  меня  не  было.  На  меня  накинулась  толпа  крестьян
и  солдат,  связали  руки,  заткнули  рот  тряпкой.  Женщины
плевали  на  меня  и  норовили  пнуть  ногами.  Как  бревно,
поволокли  меня  по  дороге.  Затащив  во  двор,  вынули
кляп  изо  рта  и  начали  допрос.  Услышав,  что  я  русский,
подняли  крик.  Здесь  еще  никогда  не  видели  рус¬
ского.
 —  Партизан!  —  вопили  немки  и  разорвали  бы
в  клочья,  если  б  не  солдат,  стоявший  возле.
 Повели  дальше  —  в  лагерь  к  французам.  Не  знаю,
откуда  взялся  голос,  но  только  я  запел  «Широка  страна
моя  родная...»
 Немцы  шарахнулись,  потом  попросили  солдата  раз¬
вязать  мне  руки.
 —  Пой!  —  кричали  они.
 Меня  оставили  в  покое.  Затихли.  Не  знаю,  что  заста¬
вило  их  поступить  так?  Видимо,  слышать,  как  поет  уми¬
рающий  «партизан»  им  тоже  не  приходилось.
 Французы  провозились  со  мной  всю  ночь.  Они
вскипятили  кофе,  высушили  мою  одежду  на  чугунной
печке.  Смерили  температуру  —  оказалось  39,6.  Всю  ночь
я  слышал,  как  они  шумно  обсуждали  что-то.  Угощали
галетами  и  печеньем,  поили  кофе.  Согревшись,  я  за¬
9  2924 	129

снул.  Целый  день  мёня  нё  трёвоЖйли.  Солдат  нё
надеялся  довести  меня  до  полиции;  в  таком  я  был  со¬
стоянии,  а  участок  находился  километрах  в  семи  от
лагеря.
 Вернувшись  с  работы,  французы  рассказали,  что
ждут  прихода  Красной  Армии  во  Францию,  что  в  здеш¬
ней  деревне  очень  удивлены  моим  видом,  потому  что
представляли  русского  совсем  не  таким.  Они  даже  по¬
казали  немецкую  открытку  с  фокусом  —  если  смотреть
на.  нее  просто  —  изображен  красноармеец  в  шлеме,
а  если  посмотреть  на  свет  —  он  насиловал  девушку  и  на
его  обнаженной  черноволосой  голове  явно  виднелись
рожки.  «Они  не  понимают,  почему  ты  не  лохматый,
светлый  блондин,  да  еще  говоришь  по-немецки.»
 Мы  распростились  как  друзья.
 С  трудом  вынес  я  путь  до  гестаповского  пункта  где-
то  в  районе  Штутгарта.  Несколько  раз  меня  допрашива¬
ли,  брали  оттиски  пальцев.
 На  чистейшем  русском  языке  гестаповец  орал:
 —  Зачем  бежал?
 —  Потому,  что  били.
 —  Кто  бил?
 —  Ваши  солдаты.
 -  Где?
 —  В  команде.
 —  Врешь,  собака!  Солдаты  великой  Германии  не
бьют.  Это  вас  били  чехи.
 —  Не  знаю.  Меня  бил  немец.
 Ноги  подкашивались.  Еще  минута  —  и  упаду.  В  легких
что-то  пенилось,  бурлило.  Выстоять!  Выстоять!  Полков¬
ник  долго  рылся  в  бумагах,  читал  акты  задержания,  по¬
казания  свидетелей,  протоколы  жандармерии,  полиции.
Наконец,  откинувшись  на  спинку  мягкого  кресла,  он  уста¬
вился  на  меня  стеклянными  глазами.
 —  Как  стоишь,  свинья?
 —  У  меня  температура.
 —  A-а!  Вот  как!  Руки  по  швам!  Смирно!  Если  бы  не
наши  крестьяне,  ты  пропал  бы.  Температура...  Крестьяне
тоже  били  тебя?  Нет,  они  спасли  тебя.  Бьют  чехи.  Запом¬
ни.  А  куда  ты  шел?
 —  В  Швейцарию.
 —  Немного  не  дошел.  Еще  бы  два  дня,  и  тебя  разор¬
вали  бы  швейцарские  овчарки.  Что  бы  ты  там  делал?
 130

—  Обратился  бы  в  посольство  Советского  Союза  или
посольство  союзников.
 Гестаповец  засмеялся.
 —  Сидел  бы  и  там  в  лагере.  Зачем  тебе  посольство?
 —  Рассказал  бы,  что  вы  с  нами  делаете!
 —  О-о,  да  ты  опасный  большевик.  Я  стреляю  тебя.—
Он  вытащил  из  стола  пистолет.
 Я  на  секунду  закрыл  глаза.
 —  А  ты,  оказывается,  земляк,—  спокойно,  как  будто
не  было  речи  о  расстреле,  произнес  немец.  Он  мог
меня  пристрелить  и  не  нес  бы  ответственности.  Уж  чего-
чего,  а  того,  как  убивают  здесь,  мы  насмотрелись.
 —  Ты  был  в  Латвии,  а  я  там  в  Риге  работал  в  гестапо.
Прекрасный  город!  Что  молчишь?
 —  А  что  мне  говорить,  раз  вы  все  равно  собирае¬
тесь  меня  расстреливать.
 —  Никогда  не  поздно.
 Гестаповец  нажал  кнопку  звонка.  Вошли  два  автомат¬
чика.
 —  Русский,—  кивнул  он  в  мою  сторону.—  Расстре¬
лять.
 —  Хайль!  —  вытянулись  автоматчики.
 —  Хайль!  —  небрежно  ответил  гестаповец  и  махнул
рукой.
 Смерти  невозможно  не  бояться,  но  к  советскому
человеку,  как  второе  дыхание,  в  страшную  минуту  при¬
ходит  чувство  гордости,  движение  души,  целиком  пере¬
ключающее  все  чувства  на  одно  —  преданность  Родине.
Ее  честь  становится  твоей  честью.
 ...Вылетев  от  пинка  в  коридор,  я  услышал  смех.
 И  вот  я  в  южно-баварской  тюрьме  в  городе  Крайс-
гайме.  Толстый  тюремщик  двухметрового  роста  встре¬
тил  меня  зловеще  весело  и,  звякнув  связкой  ключей,
приветствовал:
 —  А,  щенок!  Марш!
 По  длинному  коридору  провели  меня  к  одной  из
дубовых  обитых  железом  дверей.  Одиночная  камера!
Видно,  и  впрямь  я  «опасный  преступник!»
 С  грохотом  захлопнулась  дверь,  проскрежетал  ключ.
Оставшись  один,  я  осмотрелся.  Сквозь  стальные  прутья
небольшого  окошка,  прорезанного  под  самым  потолком,
131

падал  скудный  свет  на  черные  стены.  Белый  пото¬
лок  не  делал  камеру  светлей.  Железная  подъемная  кой¬
ка.  Стол.  Два  стула.  Печка.  На  стенах  выцарапаны  имена,
прощальные  слова,  даты.
 Под  вечер  захлопали  двери  соседних  камер.  В  моей
сначала  приоткрылся  глазок.  Потом  помощник  тюрем¬
щика  отпер  дверь  и  протянул  мне  миску  с  чуть  теплым
картофельным  супом  и  грамм  пятьдесят  хлеба.
 Немного  успокоившись,  я  услышал,  как  толстяк  на¬
свистывает  «Стеньку  Разина».  Тихонько  засвистел  и  я.
Тюремщик  замолчал,  тогда  я  запел:
 Выплыввют  расписные
 Стеньки  Разина  челиы...
 Толстяк  открыл  камеру,  долго  стоял  на  пороге  и  слу¬
шал,  а  затем,  вздохнув,  сказал:
 —  Кто  знает,  чем  это  все  кончится...
 Двое  суток  держали  меня  в  тюрьме.  Иногда,  открыв
дверь  камеры,  тюремщик  просил  петь  погромче.  Я  вста¬
вал  на  порог  и,  откашлявшись,  затягивал  песню  так,  что¬
бы  слышали  все  заключенные.  Мой  простуженный  тено¬
рок  срывался,  но  я  старался  изо  всех  сил  и  выбирал
песни  с  такими  словами,  которые  могли  бы  подбодрить
русских,  если  они  находились  здесь.
 Песня  пригодилась  и  позже,  когда  из  тюрьмы  Крайс-
гайма  меня  перевели  в  Динкеншпиль  около  Ансбаха.
 Офицер  спросил:
 —  Откуда  знаешь  немецкий  язык?
 —  Мать  немка,—  соврал  я.
 —  Очень  хорошо.  Один  ваш  тоже  здесь.  Получай
десять  суток  карцера!
 Карцер  находился  в  конце  узкого  подвала,  в  кото¬
рый  мы  спустились  по  заплесневевшей  крутой  каменной
лестнице.  Он  был  полукруглый,  с  цементированными
стенами  и  кирпичным  полом,  вверху  маленькое  зареше¬
ченное  окно.  Три  доски  на  полу  заменяли  кровать.
3  углу  ведро.  Слышно  было,  как  по  улице  проходят
люди,  гудят  машины.  Рукой  я  доставал  до  потолка.  Ког¬
да  глаза  освоились  с  темнотой,  и  здесь  увидел  я  надпи¬
си  на  стенах.  Нахожу  гвоздь,  не  замеченный  тюремщи¬
ками,  так  же,  как  в  тюрьме,  выцарапываю  несколько
слов.  Затягиваю:
 132

Много  песен  про  Волгу  пропето...
 Сыплется  в  камеру  песок.  Кто-то  останавливается  над
моим  окном.  Я  пою  громче.
 Пусть  немецкие  псы,  как  голодные  волки,
Удирая,  оставят  следы.
 Не  видать  вам  красавицы  Волги
 И  не  пить  вам  из  Волги  воды1
 Обессиленный,  я  замолчал.  И  услышал:
 —  Ты  Гринько?
 Кажется,  что  голос  знакомый,  но  я  боюсь  поверить:
—  Назови  себя!
 —  Да  я  же  Виктор.  В  соседней  камере.  Подойди  бли¬
же  к  окну.
 —  Как  ты  попал  сюда?
 —  Два  раза  приходил  на  условленное  место,  а  через
пять  дней  меня  поймали  крестьяне.
 Мы  просидели,  не  видя  друг  друга,  бок  о  бок,  де¬
сять  суток.  Раз  в  день  солдат  приносил  кружку  воды
и  галеты,  молча  ставил  на  пол  и  уходил.  На  вопросы  не
отвечал.  С  каждым  вечером  голос  слабел.  Я  понимал,
что  скоро  совсем  лишусь  его.  Песня  помогала  мне
и  моим  товарищам.  Почему-то  не  запрещали  петь  и  сол¬
даты,  сторожившие  нас.  Виктор  заставлял  меня  делать
зарядку,  чтобы  поддержать  силы.
 Когда  нас  вывели  в  коридор,  мы  почти  не  узнали
друг  друга  —  до  того  обтянулись  скулы,  пожелтели,  ис¬
сохли  наши  лица.
 Нас  водворили  обратно  в  рабочую  команду.  Митя
бросился  мне  навстречу,  заплакал  не  то  от  радости,  не
то  от  горя.  Вид  у  нас  был  до  того,  страшный,  что  у  тех,
кто  собирался  бежать,  отпала  охота.  Ребята  обступили
нас:  Степан  Кравченко,  два  брата—белоруса,  москвич
Василий,  Хасан  Марко,  Иван  Латышев.  Они  с  испугом
разглядывали  беглецов.
 Но  мы  Держались  бодро.  Рассказали  обо  всех  испы¬
таниях.
 Сразу  нас  с  Виктором  отправили  на  работу  в  дерев¬
ню,  которая  называлась  Фаербах.  И  тут  я  заметил,  что
в  нашей  охране  есть  один  чех.  Я  вспомнил  слова  геста-
 133

повского  полковника  о  том,  что  бьют  пленных  чехи.  Но
чех,  задумчивый,  кроткий  человек,  не  думал  драться.
Он  подолгу  разговаривал  с  нами.
 Я  хотел  перепрятать  комсомольский  билет,  положил
его  в  карман  брюк.  И  мой  билет  номер  3545712,  выдан¬
ный  сталинским  райкомом  комсомола  города  Минска
в  1937  году,  увидел  солдат-чех.
 —  Ленин?  —  спросил  он,  указывая  на  обложку.
 —  Ленин,—  подтверждаю  я.
 —  Что  это?
 —  Ученический  билет  моего  брата.  Он  погиб  на
фронте  и  я  взял  на  память.
 —  Младший  брат?  —  поверив,  спросил  чех.
 —  Младший...—  сообразил  я  ответить.
 Моему  новому  хозяину  Фридриху  приходилось  туго.
Нужно  было  обработать  74  гектара  земли  и  луга,  покры¬
тые  кустарником.  Обихаживать  двадцать  две  коровы,
а  рабочих  мало.  Иногда  лошадь  он  запрягал  в  плуг
вместе  с  коровой.
 Утром  мы  выезжали  с  хозяином  в  поле  и  косили
люцерну,  днем  убирали  хлеб.  Бауэр  жаловался  на  свои
тяготы  —  от  каждой  коровы  надо  сдать  900  литров  моло¬
ка.  Коровы  давали  литров  по  пятнадцать  в  день  —  не
больше.  Семья  —  жена,  подростки  дочь  и  сын  —  пила
только  сыворотку,  которую  возвращали  после  сепари¬
рования.  Он  имел  право  растить  трех  свиней,  причем
двух,  каждую  не  меньше,  чем  на  шесть  пудов,  обязан
был  сдать  государству,  и  только  одну  оставить
себе.
 Гитлер  завинтил  дело  туго.  Все  было  на  учете.  Все
имело  свои  номера.  Даже  у  кур  на  ногах  болтались
пластмассовые  треугольники.  Если  курицу  стащил  кор¬
шун—  составляй  акт,  да  еще  при  трех  свидетелях.  Если
свидетелей  нет  —  десять  суток  ареста.  Без  номеров  си¬
дели  в  клетках  только  кролики.
 Пахали  мы  сразу  же  после  уборки.  В  поле  тащили
семь  плугов,  для  каждой  почвы  свой.  Хозяин  ворчал:
«Работай  до  седьмого  пота,  а  если  не  справишься,  то
хозяйство  отберут.  Землю,  постройки,  скотину,  инвен¬
тарь,  все  —  передадут  тому,  кто  справляется.  А  ты  мо¬
жешь  идти  в  батраки  на  свою  же  землю».  Право,  я  со-
134

чувствовал  ему.  Он  болел  язвой  желудка.  Приступы
были  настолько  сильны,  что  Фридрих  падал  в  поле  на
землю,  но  старался  тут  же  встать  и  приняться  за  работу.
Люди  вообще  скрывали  болезни:  часто  из  больницы
дорога  вела  их  прямиком  в  тюрьму  —  больных  власти
признавали  симулянтами.
 Крестьяне  ничего  не  читали.  И  опять  это  напомнило
мне  кулака  Иоанна  из  Рубене,  жившего  по  немецкой
«культуре».  Крестьянин  не  верил,  когда  я  рассказывал
о  рабочем  дне  у  нас  в  Советском  Союзе.
 —  Так  все  можно  запустить.  Как  же  так?
 Он  не  понимал  особенностей  и  возможностей  обще¬
ственного  хозяйства.
 Водку  немец  получал  по  карточкам,  но  редко,  а  вы¬
пить  ему  хотелось.
 —  Кофе  .да  кофе,  вот  мускулы  и  стали,  как  меш¬
ки...—  показывал  он  руку.
 —  Ну,  так  гони  самогон.
 —  А  петля?  —  сделал  он  жест.
 Рядом  с  сенокосом  протекала  речушка,  полная
рыбы.  Рыбу  никто  не  ловил.
 —  Что  же  ты?  —  опять  спросил  я  хозяина.
 —  Нужно  специальное  разрешение,  а  оно  стоит  мно¬
го  денег.
 Он  опять  сделал  жест,  обозначающий  петлю.  Все
запрещено:  собираться  больше  троих,  ловить  рыбу,
пить  молоко  собственных  коров!  Вечный  страх.  Вечное
наказание.
 Я  решил  выручить  его,  а  заодно  и  себя.  На  свой  риск
я  сделал  удочку  и  вечером  наловил  немного  рыбы.
Я  был  сыт.  Хозяин  ел  да  похваливал.
 Разговорившись  с  соседом  хозяина  —  немцем  до¬
вольно  несчастного  вида,  я  узнал,  что  это  русский,  же¬
нившийся  на  немке  после  первой  мировой  войны.  Прав
он  не  имел,  земли  ему  /юлагалось  не  больше  семи  гек¬
таров.  В  его  хозяйстве  т—ни  лошади,  ни  свиней.  Разреша¬
лось  держать  трех  коров  и  несколько  кур.  Дети  его  от¬
бывали  трудовую  повинность,  как  пленные.  Налоги  его
совершенно  измучили.  Не  стала  Германия  второй  роди¬
ной  для  него.
 Как-то  за  перепряжкой  лошади  и  коровы  из  плуга
в  плуг  меня  застал  пленный  француз.  Он  долго  наблю¬
дал  мою  возню  молча,  потом  спросил:
 135

—  Ты  бежал?
 -  Да.
 —  Фанатики  вы  русские.  Из  чего  только  вас  делают?
 —  Видно,  из  стали,—  заносчиво  ответил  я.
 Француз  признался,  что  он  ни  за  что  не  бежал  бы.
 —  Семья!—пояснил  он.
 —  То-то  вы  нам  плохо  и  помогаете  на  фронте,—
обозлился  я.
 А  за  рекой  чернел  лес  и  манил  к  себе.  Бежать!  Еще
раз  бежать!  Что  бы  там  ни  говорили  рассудительные
французы.
 В  воскресенье  заглянул  к  нам  солдат  и  сообщил,  что
меня  вызывает  немец.  На  пороге  стоял  бауэр  Шитнер.
Рядом  с  ним  я  увидел  Николая.  Мы  поздоровались.
 —  Где  ты  прятался?  —  спросил  Николай.
 Я  ответил.
 —  Так  я  надумал.  Ну  и  страху  все  натерпелись.  Хозя¬
ину  пришлось  платить  штраф  и  теперь  он  не  получит
второго  работника.  Хорошо  еще,  что  его  хозяйство  не
передали  другому.  Могло  статься  и  так.  А  командофю¬
рер  попал  на  фронт  вместе  со  своими  охранниками.
 —  Не  сердитесь,  хозяин.  Говорите  спасибо  Гитлеру.
 Старик  трусливо  оглянулся  и  продолжал  выговари¬
вать,  как  он  хорошо  ко  мне  относился,  а  я  отплатил  не¬
благодарностью.
 ВЫВОДИ,  БОЛЬШАЯ  МЕДВЕДИЦА!
 Наблюдение  за  нами  ослабло.  Только  дурак,  по  мне¬
нию  немцев,  мог  бежать  осенью,  когда  в  поле  и  в  лесу
нечем  питаться.  Во  время  копки  картофеля  мы  ходили
довольно  свободно.  Встречались  с  другими  пленными
и  жителями  деревень.
 Мы  с  Виктором  наблюдали,  как  ведут  себя  наши  же
советские  люди.  Некоторые  не  решались  бежать  от
крестьян.  Немногие  отъелись,  ожили  после  ревира,  где
они  стояли  на  краю  могилы.  Но  мы  с  Виктором  не  мог¬
ли  примириться  с  неволей.  Бежать!  Только  бежать!  Пер¬
вый  раз  отделались  сравнительно  легко.  Второй,  пожа¬
луй,  попадешь  в  лагерь  и  вылетишь  в  трубу  в  прямом
136

смысле  слова1.  Но  мы  же  были  комсомольцами!  Как  мы
глянем  в  глаза  родным,  если  будем  сидеть  сложа  руки?
Мы  обсудили  маршрут.  К  Швейцарии  путь  испробован.
А  Франция?  За  Рейн?  Лучше  бы  в  Югославию.  Но  это
слишком  далеко.  Решили  пробираться  только  на  вос¬
ток.  Там  Чехословакия  и  там  —  партизаны.  Это  мы  зна¬
ли.  О  наших  планах  мы  не  говорили  никому.
 Все  удалось  почти  случайно.  В  тот  вечер  мы  с  Викто¬
ром  после  работы  пришли  первыми  на  место  сбора,  от¬
куда  нас  строем  гоняли  в  бараки  арбайтлагеря1  2.  Вначале
крестьяне  приводили  сюда  с  поля  своих  работников
сами.  Но  уже  недели  две,  считая  нас  смирными,  они  от¬
пускали  одних.
 Никого  еще  не  было,  и  мы,  переглянувшись,  двину¬
лись  дальше,  за  дом,  через  речушку.  В  балке  легли  на
землю  и  смазали  ботинки  смесью  из  табака  с  маргари¬
ном,  чтобы  собаки  не  могли  взять  наш  след.
 Темнеет.  Мы  не  произносим  ни  слова.  В  деревне  еще
тихо.  Бежим  к  опушке,  углубляемся  в  лес.  Останавлива¬
емся  и  в  последний  раз  смотрим  на  огни  деревни.  Нам
кажется,  что  мы  слышим  крики.  Но  нас  они  уже  не
пугают.  Прижавшись  спинами  друг  к  другу,  сидим  и  ду¬
маем  свою  думу.  Тишина.  Осторожно  поднимаемся,
идем  по  тропинке.  Ночь  глухая,  темная.  Звуки  раздают¬
ся  четко  и  слышны  далеко.  Снимаем  ботинки.  Обматы¬
ваем  ноги  тряпками.
 В  низком  звездном  небе  Большая  Медведица  над
самыми  нашими  головами.  Теперь  она  будет  светить
нам  каждую  ночь  и  вести  нас  к  свободе.
 Первый  день  не  выходили  из  густого  ельника.  Свари¬
ли  обед  и  обнаружили,  что  Виктор  не  захватил  с  собой
ложку.
 —  Плохая  примета!  —  пошутил  он.
 После  обеда  набросали  на  себя  веток  и  впервые  вво¬
лю  выспались.
 Двадцать  два  дня  шли  мы  на  юго-восток  в  сторону
Чехословакии.  Ночевали  на  земле,  подложив  под  себя
еловые  ветки,  или  просто  на  земле.  Когда  путь  прегра¬
дила  река,  пришлось  свернуть  на  юг.  Мы  не  знали,  Ду¬
най  это  или  Майн,  не  знали,  какие  реки,  горы,  леса
1  Речь  идет  о  крематории.
 2  Рабочего  лагеря  (н  е  м.)
 137

встретят  нас.  Не  знали  и  городов,  какие  могли  ока¬
заться  на  нашем  пути.  Шли  только  ночами.  Я  больше
смахивал  на  немца,  чем  темноволосый  Виктор,  и  потому
чаще  выходил  в  разведку  —  заглядывал  в  деревни,  под
всякими  благовидными  предлогами  просил  хлеба,  соли1.
Укрываться  в  чистеньком  баварском  лесу  с  подсадками
пихты  было  трудно,  но  все  же  мы  ухитрялись.
 Виктор  хорошо  ориентировался  по  звездам,  и  нам
иногда  за  ночь  удавалось  проделать  километров  три¬
дцать.  Он  научил  меня  разбираться  в  течениях  рек
и  ручьев,  полетах  птиц.  Но  главное  —  звезды!  И  среди
них  —  Большая  Медведица!
 Первые  дни  мы  очень  много  спали.  Мне  показалось,
что  посвежело  исхудалое  узкое  лицо  друга.  Рисковали
идти  даже  днем.  Говорили  мы  обо  всем  —  о  жизни
дома,  о  девушках,  о  книгах,  о  том,  как  заживем  после
победы,  рассказывали  друг  другу  о  школьных  това¬
рищах.
 Потом  надумали  играть  в  шашки.  Расчищали  малень¬
кую  площадку,  вычерчивали  шахматные  клетки.  Нареза¬
ли  маленькие  палочки.  Те,  что  без  коры,  считались  бе¬
лыми,  с  корой  —  черными.  На  каждом  привале  решали
шашечные  этюды.
 Географию  мы  знали  плохо.  Когда-то  на  уроках
в  школе  дремали  или  играли  в  перышки.  Какое  было
нам  тогда  дело  до  далекой  Германии,  до  ее  рек  и  озер!
 Теперь  же  мы  изучали  ее  по  молчаливым  ночным
дорогам,  подсыхающим  от  осеннего  ветра,  по  просвечи¬
вающим  лесам  с  надрезами  на  коре  сосен,  по  которым
медленными  мутными  слезами  текла  смола  в  маленькие
подвешенные  горшочки.  По  птичьему  гомону  и  течению
рек,  по  звездам,  таким  знакомым  и  таким  чужим,  по
древесной  коре  узнавали  мы  страну  врага.
 Счастье,  что  мы  шли  вместе.  И  все  же  были  дни,
когда  Виктор  спал,  а  я  глядел  вверх  на  бездонное  серо¬
голубое  небо  и  думал  —  не  для  себя  ли  мы  только  дей¬
1  Только  после  победы  мы  узнали,  что  могли  найти  соль  в  ле¬
су,  ее  ставили  там  для  лосей.
 138

ствуем?  Нет!  Даже  оставшись  один  на  всем  свете  —
пусть  это  так  покажется  —  человек  должен  быть  челове¬
ком!
 Часто  ночью  мы  слышали  гул  самолетов  и  отдален¬
ные  разрывы  бомб.  Значит,  там  крупные  города  или
заводы.  Чем  бы  мы  могли  помочь  нашим  летчикам.
У  нас  не  было  взрывчатки,  не  было  карты  или  плана.
Были  только  спички.  Сжечь!  Что?  Руки  сами  лезли  в  кар¬
ман,  когда  мы  переходили  мосты.  И  вот,  натаскав  соло¬
мы  из  скирд,  мы  подожгли  деревянный  настил  моста
в  нескольких  местах.  Минут  через  двадцать,  отойдя
довольно  далеко,  услышали  набат.  Пусть  дрожат  враги!
Пусть  не  могут  спать  спокойно!
 Радость  быстро  сменилась  трезвым  размышлением.
Если  мы  станем  отмечать  свой  путь  кострами  —  быстро
подадим  знак  преследователям,  обозлим  крестьян.
Баварские  крестьяне  много  человечнее  прусских.  Встре¬
чая  нас,  они  даже  не  интересовались,  кто  мы,  и,  главное,
откуда.
 Мы  иногда  допускали  промахи.  Переходя  реку,  забы¬
вали  запастись  водой,  а  днем  мучились  жаждой.  Случа¬
лось,  взяв  котелок,  отправляться  в  деревню,  забираться
в  сараи  и  нацеживать  тайком  воды  из-под  крана  в  ко¬
ровниках.
 Одна  река  попортила  нам  много  крови.  Только  перей¬
дешь  ее,  как  через  несколько  километров  снова  возни¬
кает  новая  петля.  Перейдешь  —  и  опять.  Плутая  ночью,
мы  простучали  по  мосту  ботинками  и  очутились  в  боль¬
шом  поселке.  Возвращаться  §ыло  поздно.  На  наше
счастье  пал  туман  и  мы,  напрягая  остатки  сил,  пошли
прямо  по  мостовой  брусчатке.  Мы  так  и  не  узнали,  что
это  за  городок.  Дорога  оказалась  окраинной  и  вывела
нас  на  шоссе.  Когда  туман  начал  рассеиваться,  мы  уви¬
дели  позади  себя  проступавшие  из  дымки  двухэтажные
дома.  Впереди  —  лес.  Немцы  еще  спали.  Залаяла  соба¬
ка.  Но  никто  не  выглянул  из  окна.  Нас  не  заметили.
Солнце  светлым  пятном  зыбко  проглядывало  сквозь
облака,  точно  у  него  не  было  сил  выбраться  из  них.
Когда  оно  по-настоящему  осветило  окрестности  и  по¬
слышались  гудки  машин  да  скрип  телег,  мы  уже  были
в  лесу.  Совершенно  мокрые  от  пота,  бросились  на  кучи
осенних  листьев  и  молча  слушали  звуки  трудового  утра.
В  глазах  темнело.
 139

Мне  иногда  приходится  вспоминать  об  этом.  Но
тогда,  видимо,  из-за  слабости,  плохой  работы  сердца,
из-за  больных  легких,  действительно  в  глазах  темнело
часто.
 Мы  пролежали  целый  день  недалеко  от  дороги,  успо¬
каиваясь  тем,  что  хоть  и  кончились  запасы  еды,  но  где-
то  слышно  журчит  ручей  и  с  наступлением  темноты  мы
напьемся  вволю.  В  сумерках,  напившись,  нашли  грибы.
Виктор  ушел  собирать  их,  а  я  закашлялся  и  увидел
кровь.  Это  было  страшно.  Виктор  тоже  ослаб.  Его  мучил
сухой  кашель.  Чтобы  не  выдать  себя,  он  закрывал  рот
и  нос  мокрой  тряпкой.  Это  причиняло  ему  страшные
мучения.  Но  надо  было  идти.  И  мы  шли.
 ~  Половину  грибов,  собранных  Виктором,  пришлось
выкинуть.  Все  съедобное  мы  сварили.
 Подкрепились,  пошли,  опираясь  на  палки.  Утро  застало
нас  на  дороге.  По  обеим  сторонам  тянулся  молодой
ельник.  За  ним  —  поля.  Мы  залегли  ничком  между  ни¬
зенькими  деревьями,  уперлись  ступнями  в  ступни  друг
другу  —  наблюдали  за  обоими  концами  дороги.  Укрытие
оказалось  надежным.  Проходившие  совсем  рядом
крестьяне  не  заметили  нас.
 Виктор  предположил,  что  мы  вышли  к  дороге  на
Нюрнберг.  Но  откуда?  От  Мюнхена  или  Регенс¬
бурга,  а  может  быть,  от  Игольштадта?  Этого  мы  не  зна¬
ли  и  не  могли  определить  дальнейшего  направле¬
ния.
 Наконец  вдоль  дорог  потянулись  плодовые  деревья.
Выходит,  где-то  близко  жилье.  Выбрав  время,  когда
движение  по  шоссе  прекратилось,  мы  насобирали  кило¬
граммов  пять  валявшихся  на  земле  яблок.  Они  уже  на¬
чали  портиться  и  припахивали  вином,  но  показались
необыкновенно  вкусными.  Снова  жизнь!  Сразу  прибави¬
лось  сил.  Почувствовали  себя  здоровее.
 Ночью,  продвигаясь  вперед  по  этой  дороге,  увидели
белевшую  возле  канавы  бумажку.  Это  оказалась  листов¬
ка  на  немецком  языке.  Видимо,  ее  сбросили  с  советско¬
го  самолета.  В  ней  сообщалось,  что  Италия  вышла  из
войны,  что  на  итальянском  фронте  осталось  только  де¬
сять  немецких  дивизий.  Бадольо  изменил  своему  дуче.
Под  портретом  Гитлера,  напечатанном  в  листовке,  при¬
водились  слова,  сказанные  фюрером  на  секретном
совещании:  «Победа  может  быть  достигнута  только
140

чудом!»  Обрадованные,  мы  долго  шарили  в  темноте
всюду  и  подобрали  еще  одиннадцать  листовок.  Теперь
у  нас  был  пропагандистский  материал!  Спасибо  неизве¬
стному  летчику!  Теперь,  бродя  в  поисках  пищи,  мы  неза¬
метно  наклеивали  листовки  вареным  мятым  картофе¬
лем  на  молочные  бидоны,  приготовленные  к  отправке,
на  кормушки  в  сараях,  на  столбы  —  указатели  дорог.
В  одном  сарае  мне  попалась  кипа  бумаги.  Несколько
раз  переписывали  листовку  от  руки.  Подписывали
«ГС-М»1  —  нашими  инициалами.  Написали  несколько  об¬
ращений  к  советским  военнопленным,  работавшим
в  сельском  хозяйстве.
 Мы  углублялись  в  горы  и  надеялись  выйти  в  Чехосло¬
вакию  к  партизанам.  Шли  медленно.  В  полях  почти  не.
осталось  картофеля,  капусты  и  кольраби.
 Однажды  зайдя  в  пустой  дом,  я  взял  из  солонки  со¬
ли  и  кусок  хлеба  со  стола.  Почти  у  самой  деревни  спу¬
стился  к  озеру  и,  зачерпнув  котелок  чистой  прозрачной
воды,  долго  сидел  в  кустарнике,  дышал  запахом  свеже¬
сти,  запахом  реки.  Наблюдал,  как  крестьяне  работали
в  поле.  Им  никто  не  мешал.  А  что  сейчас  делалось  на
родной  земле?
 Вечером  мы  подошли  к  озеру  вместе  с  Виктором.
Услыхали  всплеск  и  испугались.  Гуси!  Выдадут!  Нет,  это
плескалась  рыба  и  удивительно  близко  у  берега.  Я  вы¬
тащил  одну  рукой.  Нашаривая  еще,  наткнулся  на  трубу.
Вот  в  чем  дело!  Пруд  спустили.  Мы  выловили  еще  не¬
сколько  больших  рыбин.  В  темноте  не  видели,  какая
рыба  трепещет  в  наших  руках,  наощупь  складывали  ее
в  мешок.  Потом  привязали  его  к  палке  и,  положив  пал*
ку  к  себе  на  плечи,  ушли  от  места  счастливой  находки.
Три  дня  мы  ели  рыбу  —  это  оказались  лини  и  среди  них
одна  длинная,  плоская,  очень  большая,  красная.  В  кипя¬
щей  воде  она  таяла.  Сдобренная  картошкой,  уха  была
питательной  и  вкусной.
 В  поле  нашли  черную  редьку.  В  лагере  легочники
считали  ее  радикальным  лекарством.  Значит,  годится
нам.  И  в  самом  деле,  поев  редьки  и  ухи,  почувствовали
себя  крепче.  Переходы  стали  делать  длиннее.  В  другой
раз  выручила  пасека.  Хорошо,  что  я  в  детстве  помогал
 Григорий  Сырков  —  Макеенков.
 141

отцу  выбирать  мед  из  ульев.  Это  пригодилось  сейчас.
Прекрасное  получилось  варево  из  меда  и  яблок!
 Однажды,  проснувшись  в  лесу,  мы  почувствовали
осенний  морозец  —  каждая  ветка  была  покрыта  инеем.
Травинки  стояли  серебряными,  а  когда  я  пошевелился,
ломко  захрустели.  Мы  осмотрелись.  Все  было  вокруг  не
похоже  на  Баварию.  Видневшиеся  вдали  сараи  стояли
отдельно  от  домов.  В  Баварии  сараи  вплотную  примыка¬
ли  к  деревенским  домам,  так  что  прямо  из  них,  минуя
галерею  перегородок,  можно  было  попасть  в  кухню,
а  затем  и  в  комнату.
 В  пустых  полях  все  выбрано.  В  селениях  яростно  лая¬
ли  хриплые  псы.  Когда  мы  вышли  на  дорогу,  встречные
подозрительно  косились  на  нас.  Указателей  на  пере¬
крестках  мы  не  нашли.  Часы  .в  кирхах  не  отбивали.
 Отсиживаясь  в  кустах,  мы  прислушивались:  а  вдруг
это  уже  Чехословакия?  Но  раздавалась  все  еще  немец¬
кая  речь.  И  вдруг,  наконец,  дождались!  Смеялась  и  что-
то  весело  говорила  по-украински  девушка.  Ей  отвечал
мужской  голос  на  незнакомом  языке.  Чехи?  Мы  неслыш¬
но  подкрались  поближе.  Мог  выдать  нас  только  кашель,
становившийся  все  сильнее  с  наступлением  холодов.
Едва  сдерживаясь,  мы  выглянули  из  кустов  и  увидели
в  тумане  трех  девушек  с  пленными  бельгийцами.  х
 Почти  сразу  натолкнулись  еще  на  одного  бельгийца.
 Виктор  закашлял.  Другу  моему  было  очень  плохо.
Бельгиец  отошел  к  своим  и  с  жаром  заговорил,  указы¬
вая  в  нашу  сторону.  Вскоре  он  принес  сверток  с  хлебом
и  галетами  и  коробок  спичек.  Мы  снова  двинулись  по
лесной  тропинке  на  юг.  Но  не  успели  сделать  и  сорока
шагов,  как  налетели  на  двух  немок.  Те  ахнули  и,  побелев
от  испуга,  бросились  бежать.  Не  ожидая  добра  от  такой
встречи,  мы  резко  свернули  в  сторону,  очутились  возле
какой-то  деревни,  обогнули  ее  стороной,  заблудились,
но  ушли  довольно  далеко.  Виктор  задыхался  —  его  му¬
чил  кашель,  вызывавший  рвоту.  Нужно  было  подняться
выше  —  там  теплее.  Теряя  последние  силы,  вскарабка¬
лись  на  гору  и  решили  сделать  привал,  Виктор  уже  не
мог  двигаться.  Развели  костер.  Я  отправился  в  поле
поискать  хотя  бы  несколько  мороженых  картофелин.
Оглянулся  и  обомлел.  Предательский  дымок  вился  то¬
142

неньким  столбиком  в  ясной  осенней  голубизне  дня
и  мог  выдать  нас.  Бросился  назад.  Собрал  мелкие  сухие
еловые  ветки  и  прикрыл  огонек.  Дыма  больше  не  стало
видно.  Снова  отправился  в  поход  и  только  около  самой
деревни  нашел  кочан  подмерзшей  капусты.  Темнело,
когда  мы,  понадеявшись  на  наше  укрытие,  разожгли
костер  побольше  и  сварили  похлебку.  Обсушились,  обо¬
грелись,  устроились  на  ночлег.  Вдруг  рядом  послыша¬
лись  голоса.
 —  Виктор!  Немцы!  Гаси  огонь!  —  чуть  ли  не  крикнул
я.  Виктор  накинул  на  костер  мешок.  Мы  оба  навалились
на  него.  Костер  задымил.  Дым  резал  глаза,  но  огонь
погас.  Голоса  приближались.  «Только  бы  не  выдал  ка¬
шель»,—  с  ужасом  думал  я.  Виктор  отчаянно  зажимал
рот  платком.  От  волнения  сильнее  першило  в  горле
и  кашель  раздирал  легкие.  Но  мы  крепились.
 Немцы,  двое,  были  уже  метрах  в  пятнадцати  от  нас.
 Они  разговаривали:
 —  Ты  видел  огонь  здесь?
 —  Конечно.
 —  Где  же  он?
 —  Как  сквозь  землю  провалился...
 —  Все-таки  надо  проверить.—  Немец  зажег  карман¬
ный  фонарик  и  пошел  прямо  на  нас.  Но  мы  находи¬
лись  по  другую  сторону  гребня  горы.  Обходя  кусты
и  пробираясь  сквозь  низкорослый  ельник,  человек
миновал  нас.  Тусклый  кружок  света  проскользнул  со¬
всем  рядом.
 —  Ничего...—  пробормотал 	немец.—  Адольф, 	ты
 видел?
 —  Да.  Был  костер.  Удивительно.
 —  Надо  собаку...—  И  оба  стали  спускаться  по  тро¬
пинке.
 Как  только  затих  шорох  шагов,  мы  с  Виктором
сгребли  в  мешок  золу  от  костра,  забрали  остатки  наше¬
го  походного  имущества,  забросали  обгорелую  траву
землей  и  поспешили  на  другую  дорогу.  В  лесу  зарыли
золу  под  опавшей  листвой,  закопали  под  березой  обго¬
ревший  мешок  и...  снова  услышали  голоса.  Но  была  уже
ночь.  Да  и  мы  обладали  чутьем,  которое  в  минуту  опас¬
ности  заставляло  мгновенно  просыпаться  и  вскакивать
от  подозрительного  шороха.  Мимо  прошли  крестьяне,
разговаривая  о  заболевшей  корове.
 143

К  утру  мы  добрели  до  скирды  соломы,  зарылись
в  нее  и  проспали  до  наступления  темноты.
 Приближалась  зима,  а  до  Чехословакии  все  еще
было  далеко.  Ничего  съедобного  в  полях  не  осталось.
Приходилось  наведываться  в  деревни.  Прежде  чем  зай¬
ти  в  дом,  мы  долго  наблюдали  за  тем,  что  делается  во
дворе.  А  делалось  разное.  Хорошо,  если  там  возилась
добродушная  хозяйка,  а  случалось  видеть  и  иное.  В  од¬
ном  дворе  раздавались  оглушительные  крики.  Мы  живо
шарахнулись  в  кусты  возле  изгороди.  Подросток,  похо¬
же—  хозяйский  сынок  —  избивал  молоденькую  работни¬
цу.  Разозленная  немка  суетилась  тут  же.  Хозяин  хохо¬
тал.  Ему  нравилась  «самостоятельность»  сына  и  темпе¬
рамент  жены.
 Помочь  бедной  девушке  мы  ничем  не  могли,  но  что
мы  чувствовали  тогда  —  представить  легко.
 Виктор  еле  держался  на  ногах.  Не  раз  он  гово¬
рил  мне.
 —  Пробирайся  к  партизанам  один.  Я  останусь  где-ни¬
будь  в  деревне.
 Как  я  мог  оставить  товарища  вот  в  такой  деревне?
Файзулин  ведь  не  бросил  меня  в  Латвии.  Виктор  стал
мне  совсем  родным.  За  долгий  и  тяжелый  путь  я  хоро¬
шо  узнал  этого  великодушного,  самоотверженного,  ум¬
ного  и  преданного  Родине  человека.  Погибать,  так  вме¬
сте.  Но  мы  надеялись  не  погибнуть.  Продвигались,  прав¬
да,  все  медленнее.  Становилось  все  холоднее.  Одежда
и  так  плохая,  оборвалась,  износилась.  Ели  уже  не  каж¬
дый  день.  Ночи  в  сырости  не  приносили  отдыха.  Возле
одной  деревни,  в  которой  нам  удалось  получить  у  сер¬
добольных  хозяек  бедных  домов  по  куску  хлеба  и  по
картофелине,  мы  услышали  за  собою  лай  собак  и  крики.
Шли,  опираясь  уже  друг  на  друга.
 —  Бежим!  —  невольно  крикнул  я.
 Но  бежать  не  могли.
 —  Автомат  бы!  —  Виктор  выругался.  Но  не
было  не  только  оружия,  а  даже  порядочного
ножа.
 Луна  освещала  пустынное  поле,  и  мы  видны  были,
как  на  ладони.  Попробуем  последнее.  Свернули  к  доро¬
ге  и  залегли  в  борозде.  Но  собаки  уже  приближались,
волоча  на  поводках  своих  хозяев.  «Сердобольные  нем¬
ки»  все  же  выдали  нас!
 144

—  Гоп,  люсь,  шайзе,  встать!  —  командовал  немец,
отпуская  собаку.  Овчарка  вцепилась  в  мою  левую  руку.
Я  вскрикнул  и  правой  схватил  ее  за  горло.  Тут  мне  при¬
шлось  плохо.
 —  Как?  Сопротивляться?  Обижать  собаку?  —  Посыпа¬
лись  удары.  Нас  вытащили  из  борозды  и,  заломив  руки
за  спину,  погнали  в  деревню.
 Большой  крестьянский  дом  был  битком  набит  моло¬
дежью,  возле  нас  столпились  круглоглазые,  любопыт¬
ные  девчонки,  белокурые  парни  в  толстых  свитерах.
Несколько  стариков  с  острыми,  свисающими  к  подбород¬
кам  носами,  сидели  за  столом.  Все  говорили  разом,  но
я  не  понимал  их  наречия.  Им  что-то  было  нужно  от  нас,
нас  о  чем-то  расспрашивали.  Кто-то  хлопнул  дверью,
и  через  минуту  втолкнул  в  комнату  русскую  девушку.
Она  пыталась  перевести  вопросы  немцев,  но  у  нее  это
плохо  получалось.  Они  хотят  знать  откуда  мы,  кто  мы.
Тогда  я  спрашиваю  ее:
 —  Откуда  ты  сама?
 Виктор,  обессилев,  молча  сидит  на  полу.  Поднимаю
окровавленную  руку.
 —  Видишь?  Это  их  собака!  Скажи  этой  сволочи,  что
все  равно  скоро  им  крышка.  Вернешься  домой  —  расска¬
жи,  что  видела.  А  этим  передай  еще,  что  мы  убежали
из-под  Нюрнберга,  остальное  ври,  что  хочешь.
 Девушка  перепугалась.  И  совсем  перестала  перево¬
дить.  Немцам  надоело  слушать  наш  разговор,  и  девуш¬
ку  выгнали.
 —  Обрадовались?  —  бросил  немцам  Виктор,—  с  со¬
баками  накинулись,  зверье.
 —  А,  русский,  говоришь  по-немецки?  Коммунист?  —
подскочил  парень  в  форме  гитлерюгенда,  видимо,  гость
из  Баварии.  Он  понял  нас.
 —  Не  коммунист,  но  фронт-то  недалеко.  Придут
и  коммунисты,—  вмешался  я.—  Найдутся  люди  и  в  ва¬
шей  деревне  —  расскажут,  как  вы  нас  принимали.
 —  На  осину  хочешь?  —  завизжал  югенд.
 —  Где  фронт,  знаешь,  щенок?  —  тихо  произнес  Вик¬
тор  сквозь  зубы.  И  немцы  вдруг  замолчали.  Было  что-то
страшное  для  них  в  этом  вопросе,  заданном  человеком,
который  не  мог  двигаться  от  истощения  и  усталости,
 10  2921
 145

и  все  же  казался  сильнее  их,  сытых  и  здоровых.
 —  Шпион,—  нерешительно  сказал  кто-то.
 —  A-а,  шпион?  —  понесло  меня.—  Веди  в  гестапо!  —
Я  знал,  как  боятся  немцы  своего  гестапо,  и  я  вдруг  вы¬
кинул  этот  козырь.  Мы  видели,  что  гестаповского  пункта
здесь  нет.—  Там  разберут,  кто  кого  бил,  травил  соба¬
ками.
 Все  лагеря  находились  в  ведении  гестапо,  так  что,  на
худой  конец,  мы  угодим  на  старое  место.
 Это  подействовало  на  югендов.  Нас  даже  накормили.
И  повели  в  соседнюю-деревню,  где  был  жандармский
участок.  Ругая  почем  зря  наших  добровольных  конвой¬
ных,  толстый  жандарм  приказал  им  остаться  охранять
нас.  Рядом  с  этим  представителем  власти  крестьяне
казались  карликами.  Жандарм  свысока  оглядел  их,  сам
отвел  нас  в  дом  и  закрыл  ставни.
 Мы  улеглись  на  широченные  нары,  укрылись  всем,
что  только  тут  было  —  какими-то  мешками,  обрывками
одеял,  и  дрожа  от  озноба,  слушали,  как  галдят  крестья¬
не.  Представляли,  как  они  дрогнут  у  дверей  и  под  окна¬
ми.  Наши  охранники  оказались,  пожалуй,  в  худшем
положении,  чем  мы.  Темный  народ  был  в  этой  провин¬
ции.  Забитый,  бедный,  безответный  перед  начальством.
 Утром  жандарм  принес  нам  котелок  тушеной  кар¬
тошки.  Этот  бы  котелок,  да  два  дня  тому  назад!  Не  уви¬
дели  бы  нас  в  проклятой  деревне!
 В  раскрытые  окна  ворвалось  солнце.
 —  Как  спалось?  —  поинтересовался  жандарм.
 —  Гут.  Но  у  моего  товарища  температура.
 —  Симулирен?  —  привычно  осведомился  жандарм.
Но  взял  Виктора  за  руку,  поднял  брови.—  О-о!
 Допрашивали  нас  в  светлой,  хорошо  обставленной
комнате.  Я  обратил  внимание  на  большой  красивый  ра¬
диоприемник  и  телефон.  На  подоконниках  красовались
аккуратные  букеты  осенних  цветов.  С  потолка  спуска¬
лась  люстра,  с  прозрачными  желтоватыми  абажурами.
Меня  кольнуло:  не  из  человеческой  ли  они  кожи?
Я  вспомнил  разговоры  в  Двинском  лагере  «об  опытах»
в  лазарете.
 Но  жандарм  не  походил  на  людоеда.  Поговорить  ему
в  деревне  было  не  с  кем.  Он  скучал.  Он,  несомненно,
образованный  человек.  Об  этом  говорил  даже  его  по¬
черк—  четкий  и  красивый,  не  писарский.  Писал  он  быст-
146

ро,  без  помарок.  На  полке  стояло  несколько  книг.  Как
видно,  он  отсиживался  здесь,  подальше  от  фронта.
 —  Скоро  и  вам  на  фронт,—  насмешливо  выдохнул
Виктор.
 Жандарм,  как  бы  соображая  что-то,  посмотрел  на
меня.
 —  Мне?  Не-ет.  Сердце,  желудок,—  похлопал  он  себя
по  животу.
 —  Отпустили  бы  вы  нас,—  сделал  я  попытку.
 —  Отпустить?  —  жандарм  не  рассердился,  он  просто
был  удивлен.—  Написан  протокол.  Я  звонил  в  управле¬
ние.  Приедет  из  Аугсбурга  солдат,  увезет  в  Нюрнберг,—
проговорил  он  почти  мечтательно.—  Вас  задержали
крестьяне.  Нельзя.—  И  он  взял  оттиски  наших  пальцев.
Аккуратно  перечитал  протокол  и  заставил  подписать  его.
 —  Ну,  если  все  же  попадете  на  фронт,  наш  совет:
сдавайтесь  в  плен.  У  нас  не  убивают  пленных,—  все-таки
посоветовали  мы  на  прощание.
 Похоже,  что  этот  «средний  немец»  выяснял  для  себя,
какой  курс  взять  в  дальнейшем.  Русские,  бежавшие  из
лагеря,  не  такая-то  частая  встреча.  Он  что-то  решал  тут
в  своем  одиночестве.
 „НИ  ОДНОГО  РЖАВОГО  гвоздя
В  ПОЛЬЗУ  ГИТЛЕРОВСКОЙ  ГЕРМАНИИ1*
 Снова  Нюрнбергский  лагерь.
 Ночь  нас  продержали  в  подвале,  утром  перевели
в  карцер.  Обыскали  и  отняли  даже  нашу  заслуженную
спутницу  —  ложку,  одну  на  двоих.  Догола  не  раздевали.
 Проволочным  прутом  гитлеровец  ударил  меня  по
кончикам  пальцев.  Я  отдернул  руку.  Он  хлестнул  по  го¬
лове.  Я  вскочил  и  услышал  крик  Виктора.  Второй  гитле¬
ровец  избивал  его.  Палачи  гонялись  за  нами  по  комнате
и  хлестали  прутьями  по  лицу,  по  спине,  по  рукам.  Они
хохотали,  состязаясь  в  ловкости.  Чтобы  заглушить  наши
крики,  завели  патефон.  Он  извергал  во  всю  глотку  весе¬
лейшую  любовную  песенку.
 —  Побегали?  —  ржали  истязатели.—  Бегайте  здесь!
 Когда  кто-нибудь  из  нас  падал,  истязатели  лупили  по
голым  пяткам.  Боль  была  непереносимая,  а  патефон  все
орал;  разрывая  барабанные  перепонки.  Наконец  нас
бросили  в  тесную  камеру.  Макеенков  свалился  на  пол.
 147

Я  сел  возле  Виктора  и  положил  его  голову  к  себе  на
колени.
 Сколько  же  километров  прошли  мы  с  ним  за  два¬
дцать  два  дня?  Больше  двухсот.  И  угодили  к  Аугсбургу  —
на  юг.  Если  бы  не  странный  жандарм-философ,
мы  могли  бы  попасть  прямиком  в  концлагерь  Равенс-
брюк.  По  сравнению  с  ним  даже  это  избиение  —
пустяк...
 На  вторые  сутки  нас  выпустили  на  прогулку  в  кори¬
дор.  Мы  оказались  в  толпе  других  узников.  Было  их
около  пятидесяти  человек  —  все  советские  люди,  бежав¬
шие  или  подозреваемые  во  вредительстве,  подготовке
побегов.  Выглядели  мы  скверно,  однако  едва  дышавший
Виктор  приободрился  и  сказал,  что  ни  одной  минуты  не
жалеет  о  побеге.  Здесь  были  офицеры  и  рядовые.  От
них  мы  узнали  о  приближении  линии  фронта.  Это  обра¬
довало  нас  больше  всего.
 Во  время  второй  прогулки  в  коридоре,  мы  увидели
человека  средних  лет,  беседующего  с  приговоренным
к  смерти  товарищем.  Фамилия  его  была  не  то  Сахаров,
не  то  Сухарев.  Одет  он  был  в  солдатскую  форму,  тща¬
тельно  подогнанную  —  худой,  высокий,  рано  поседев¬
ший.  Я  бы  узнал  его  всюду.  Его  и  его  голос.
 —  Не  посмеют  они  казнить  здесь,—  говорил  он.—
Слишком  бойкое  место.  Кругом  иностранные  лагеря.
Тюрьма  на  перекрестке  дорог.  А  там,  подальше,  конеч¬
но,  всякое  бывает.  Но  что  бы  ни  случилось  —  помните:
мы  за  вас  боремся!
 Увидев  нас,  он  улыбнулся.
 —  Мальчики!  Помните,  друзья  мои,—  он  повысил
голос,—  где  бы  вы  ни  были  —  ни  одного  ржавого  гвоздя
в  пользу  фашистской  Германии.  Гордитесь  званием
советского  человека.
 —  Может  быть,  это  Карбышев?  —  мелькнула  у  меня
мысль.  Но  потом  мы  с  Виктором  отказались  от  этой
догадки.  Карбышев,  по  словам  Козловского,  и  старше,
и  генерал,  а  этого  товарищи  называют  полковником.  Но
какой  хороший  человек!  Карбышев  же  не  один!  Мы
спросили  полковника,  знал  ли  он  генерала.
 —  Я  учился  у  Карбышева,  а  вы  видели  генерала?  Нет?
Вам  рассказывали...—  Полковник  объяснил  нам,  что
в  Германии  есть  антифашистское  подполье  и  оно  борет¬
ся  в  любых  условиях  —  на  заводах,  в  лагерях,  в  тюрьмах.
 148

Он  называл  имена  товарищей  Тельмана,  Кутюрье,  Новот¬
ного,  Циранкевича,  генерала  Зотова,  Мари-Клод  Вайян
Кутюрье,  говорил  о  Карбышеве,  как  о  человеке  кри¬
стальном,  которого  ничто  не  может  сломить.  С  нами
все  народы.  В  рядах  Сопротивления  много  национальных
групп  разных  стран:  Чехословакии,  Польши,  Италии,
Франции,  Испании,  Норвегии.
 —  Если  живы  останетесь,  включайтесь  со  своими
товарищами.  Мы  же  на  фронте.  Включайтесь  в  эту  борь¬
бу  и  помните:  ни  одного  ржавого  гвоздя  в  пользу  гит¬
леровской  Германии.  Бегите  отовсюду.  Саботируйте,  вре¬
дите!  Родина  верит  и  надеется,  что  вы  не  нарушите  при¬
сяги  и  в  этих  адских  условиях.
 —  А  вдруг  здесь  шпики?  —  затревожились  мы,
подумав,  что  его  слова  могут  быть  услышаны  вра¬
гом.
 —  Не  бойтесь,  сынки.  Полковник  знает  всех,—  сказал
кто-то  из  узников.
 Среди  этих  людей  мы  находились  с  пятого  до  деся¬
того  ноября  1943  года,  и  эти  пять  дней  вспоминаются,
как  необыкновенная  неожиданная  школа.  Вот  она  —
организация,  к  которой  мы  стремились  все  время.
 Утром  на  пятнадцать  минут  и  вечером  на  полчаса
выпускали  нас  в  коридор  на  прогулку.  Остальное  время
в  своей  одиночке  мы  переживали  все  услышанное
и  увиденное.  Ни  одного  ржавого  гвоздя  в  пользу  фа¬
шистской  Германии!  —  повторяли  мы.  Видимо,  мы  гово¬
рили  с  руководством  организации!
 Так  подошла  годовщина  Октябрьской  революции.
Утром  седьмого  ноября  мы  поздравляли  друг  друга.
Ведь  сейчас  Родина  салютует  своим  сыновьям.  А  здесь
томятся  люди,  заброшенные  судьбой  в  ад.  Они  бежали
из  неволи,  чтобы  помочь  Родине.  Лучше  смерть,  чем
работа  на  фашистскую  Германию.  Бежали  с  заводов,  от
крестьян,  из  команд,  вредили  чем  могли.  Ни  одного
ржавого  гвоздя  в  пользу  фашистской  Германии!  Их  ло¬
вили,  истязали,  травили  в  газовых  камерах,  уничтожали
«при  попытках  к  бегству».  Два  друга  бежали  в  товарном
вагоне.  Их  занесло  из  Померании  в  Нюрнберг.  Один
выбрался  с  завода  в  автомашине  и  на  том  же  грузовике
его  избитого,  связанного  привезли  в  лагерь.
 Приговоренный  к  смерти  чаще  всего  бывал  рядом
с  полковником.  Это  он  назвал  нас  сынками.
 149

—  Смелее  продолжайте  начатое,—  сказал  он.—  Но
будьте  осторожны.  У  вас  туберкулез  и  вы  попадете  либо
в  Хаммельбург  обратно,  либо  в  газовую  камеру.
 Полковник  добавил:
 —  Смерть  не  страшна.  Мы  знаем  это,  но  головы  не
вешаем.  Везде  будьте  советскими  людьми.  Ленин  учил
нас,  что  из  малого  растет  великое.  Наш  народ  празднует
сегодня  двадцать  шестую  годовщину  Октября.  Покля¬
немся  же  быть  всегда  верными  Родине!
 Я  осмелел  и  рассказал  ему  о  Латвии,  о  Волкове
и  спросил,  не  знал  ли  он  его.  Нет,  полковник  не  знал
комиссара.
 —  Считай,  что  у  тебя  есть  задание  Родины,—  сказал
он.—  Преступно  опускать  руки.  Клянитесь  перед  своей
совестью  выполнить  задание  с  честью:  Родина  знает  обо
всех.  Но  нельзя  ограничивать  свою  борьбу  только  побе¬
гами.  Надо  организовать  массовую  борьбу  с  фашистами.
 Мы  поклялись,  и  слезы  навернулись  на  наши  глаза.
 —  Готового  рецепта  на  всякий  случай  жизни  нет.  Но
будьте  всегда  тверды  и  горды  званием  советского  чело¬
века.  Будьте  достойны  Боевого  Содружества  Наций,  дей¬
ствующего  на  юге  Германии  в  лагерях.  Подбирайте  свои
группы.  Станьте  еще  одной  веткой  великого  дела.
 И  мы  с  Виктором  назвали  свою  ветвь  КВП  (комитет
военнопленных).  Мы  почувствовали,  что  нас  много.  Мы
дадим  знать  своим  в  Хаммельбурге.  Ведь  ветка  не
бывает  одна,  значит,  есть  дерево,  а  полковник  назвал
нас  ветвью  Боевого  Содружества  Наций.  Значит,  не  зря
мы  попали  в  Нюрнберг.  Теперь  ясно,  чем  будем  зани¬
маться.  Война  с  фашистами  до  победного  или  смертного
конца.  Не  сдаваться,  не  стоять  на  коленях!
 Друзья  оказались  правы.  Нас  с  Виктором  10  ноября
ночью  увезли  в  Хаммельбург.  Там  мы  очутились  в  чет¬
вертом  рабочем  блоке,  где  я  снова  встретил  капитана
Белова.  Затем  познакомился  с  пожилым  пленным  из
Запорожья  —  Кириллом  Яковлевичем  Семеренко.  Они
предложили  нам  с  Виктором  всеми  правдами  и  неправ¬
дами  попасть  в  ревир.
 —  Если  уж  вы  встретились  с  полковником  и  он  при¬
нял  вас  в  БСН  и  даже  вы  «ветвь»  организовали  и  имя
ей  придумали  —  КВП,  пусть  будет  так,  будем  вместе.
 150

Для  начала  станете  связны¬
ми  с  нашим  блоком,  затем
с  иностранцами.  К  вам  явит¬
ся  Белов  или  еще  кто-либо,
кого  вы  знаете.  Ваша  бо¬
лезнь  должна  помочь  всем
нам,—  говорил  Семеренко.
 Позже  я  узнал,  что  Ки¬
рилла  Яковлевича  привезли
в  Хаммельбург  из  каменно¬
го  карьера,  где  он  тяжело
заболел.  Он  старый  комму¬
нист,  человек  исключитель¬
ной  честности,  душевной
чистоты,  он  сам  пережил
многое  из  того,  о  чем  мы
знали  только  по  книгам.  Его
отец  был  организатором
бедноты,  председателем
Комнезама  (комитет  неза¬
можников).  Сражался  с  бе¬
логвардейцами.  Каратели
 Член  штаба  КВП  Константин
Сергеевич  Белов.  Фото
1  93  9  г.
 пытали  его  и  нанесли  сто  семь  ударов  шомполами.
 Сам  Кирилл  Яковлевич  с  детства  батрачил  у  кулаков,
работал  маляром,  воевал  в  партизанском  отряде,  от¬
стаивал  молодую  Советскую  власть,  работал  в  ЧК,  был
лесником,  председателем  колхоза,  окончил  Выс¬
шую  Коммунистическую  сельскохозяйственную  школу
в  1937  году.  Когда  началась  война,  Семеренко  был  се¬
кретарем  партийной  организации  областной  конторы
Заготзерно  в  Запорожье.
 Кирилл  Яковлевич  вырос  в  семье  коммуниста,  стал
коммунистом  и  детей  воспитал  достойными  .коммуни¬
стического  общества.  С  ним  на  фронт  ушел  и  его
семнадцатилетний  сын.
 Я  рассказал  ему  о  своих  встречах  с  Василием  Ивано¬
вичем  Волковым,  с  Мишей  Файзулиным,  вспомнил  Вик¬
тора  Корситиса.  К  Кириллу  Яковлевичу  невольно  чувство¬
вали  доверие  все,  кто  с  ним  говорил.  Что-то  успокаиваю¬
щее,  внушающее  уверенность,  веру  в  свои  силы  было
в  его  манере  обращаться  с  людьми,  во  всей  его  грузно¬
ватой  фигуре.
 151

Всего  несколько  дней
встречались  мы,  но  этого
оказалось  достаточно  для
того,  чтобы  понять  —  рабо¬
та  в  лагере  крепла.
 Семеренко  товарищи  на¬
зывали  комиссаром.  Он  стал
комиссаром  КВП.  Вокруг  не¬
го  образовалась  партийная
группа.  Но  об  этом  я  узнал
уже  потом.  Он  шутил:
 —  Да  ты  артист!  Какую
каллиграфию  выдаешь!  —
ему  уже  были  известны  не¬
которые  листовки,  написан¬
ные  моей  рукой  —  мелко,
четко.—  Подбирай  народ  в
ревире.  Там  будет  наш  штаб.
Лозунг  полковника  ему  пон¬
равился.  Он  расспросил  нас,
где  же  мы  с  Виктором  про¬
плутали  целый  месяц,  где
были  все  лето  и  осень.  От
 Член  штаба  КВП  Кирилл
Яковлевич  Семеренко.
 Фото  1  930  г.
 него  мы  и  узнали,  что  река,  которую  мы  переходили
несколько  раз,  называется  Майн,  что  мы  прошли  Бавар¬
ский  лес  и  почти  дошли  до  горы  Фихтель.
 И  вот  мы  в  ревире,  стоим  на  приеме  у  Коха.  Темпера¬
тура  высокая.  Не  приходится  и  хитрить.  Но  все  же  мы
волнуемся,  а  что  если  —  второй  выход,  о  котором  гово¬
рили  в  Нюрнберге  —  то  есть  газовая  камера?  За  окном
маячат  наши  конвоиры  из  Ансбаха,  ожидающие  решения
врача,  чтобы  затем  везти  нас  на  суд  обратно  в  команду.
Кох  не  знал  этого  и  потому  невольно  выручил  нас.
 —  Тридцать  восемь  градусов.  В  ревир!  —  команду¬
ет  он.
 Мы  выходим  во  двор.  Солдаты  выругались,  узнав
заключение  врача,  но  дисциплина  есть  дисциплина,
махнули  на  нас  рукой  и  отправились  в  канцелярию.  По
дороге  в  ревир  конвоир  ругал  нас  на  чем  свет  стоит.
 —  Зачем  бежали  от  крестьян?  Тупые  свиньи,  были  бы
сыты,  выздоровели  бы,  а  теперь  —  морда  в  крови,  бо¬
лезнь  еще  сильнее.  Глупый  народ!  Непонятливый,  не¬
культурный!
 152

Где  было  понять  нас  конвойному-немцу,  выросшему
среди  разлинованных  по  ранжиру  полей  и  аккуратных
городков  с  раз  и  навсегда  заведенным  порядком!  Мир
под  номерами  —  люди,  коровы  и  куры  с  бирками,  де¬
ревья  и  дома,  души  и  паспорта.  Если  ты  силен  —  на  тебя
работают  слабейшие.  Если  слаб  —  работаешь  на  сильней¬
шего.  Вот  и  вся  премудрость  «расы  господ».
 —  Сами  прете  на  смерть!  —  ворчал  солдат.
 А  мы  не  могли  в  себя  прийти  от  радости.  Ревир  —
место,  которое  немцы  готовы  обходить  за  километр  —
был  нашим  спасением.
 Боевое  Содружество  Наций!  Там  мы  сможем  видеть¬
ся  со  всеми,  приходящими  на  прием  к  врачам,  и  расши¬
рять  связи.  Там  есть  бумага,  чернила,  мы  сможем  писать
и  распространять  листовки.  Ни  одного  ржавого  гвоздя
в  пользу  фашистской  Германии!
 Встретил  в  ревире  нас  доктор  Козловский  и  сразу
повел  в  знакомый  барак  «офене  ТБЦ».  Туда  же  прибе¬
жал  и  фельдшер  Бондарев.
 Иван  Николаевич  служил  в  кадровых  войсках  фельд¬
шером  и  воевал  рядом  с  пограничниками.  Он  выходил
из  окружения.  На  одной  из  переправ  через  Неман  был
контужен  и  попал  в  плен.  Несколько  раз  бежал  из  конц¬
лагерей,  снова  попадал  к  гитлеровцам.  «
 В  ноябре  1941  года  Бондарева  привезли  в  Хаммель¬
бург.  После  карантина  его  послали  работать  в  ревир.
Там  находилась  так  называемая  «рабочая  помощь»,—
рабочие  бани,  камеры  дезинфекции.
 Бондарев  видел  генерала  Карбышева  и  рассказывал,
что  при  нем  в  лагере  зазвучало  слово  «товарищ»,  за
которое  раньше  убивали.  Преданность  Карбышева  Роди¬
не  изумляла  даже  врагов.
 Ревир  за  это  время  перевели  на  окраину  лагеря.  Мы
очутились  в  полукилометре  от  лагеря  югославов,  обне¬
сенного  проволокой  под  током.  Разделял  нас  стадион.
Мимо  нашей  проволоки  шла  дорога  в  горы,  вдали  чер¬
нел  лес.
 В  бане  мы  снова  увидели  Карабина  и  просили  сооб¬
щить  о  нас  югославам.  Через  три  дня  Иван  Сергеевич
передал  письмо,  подписанное  моим  старым  знакомым  —
Видаком  Вуиновичем,  старшим  лейтенантом  артиллерии,
153

и  Данилой  Царичем.  Через  Карабина  (дгославы  продол¬
жали  передавать  продукты  для  больных,  сводки  и  дру¬
жеские  записки.  Связь  осуществлялась  и  через  рабочего
бани  Василия  Колесника,  через  горьковчанина  Егора
Федоровича  Потехина  и  через  Якова  Матвеевича  Скрип¬
ника  из  Кировоградской  области,  работавших  на  кухне
(где  находился  со  своей  группой  и  Белов),  а  также  через
Ивана  Федоровича  Ольшанского.  Никто  из  них  не  знал
о  работе  другого.  Например,  Ольшанский,  передавав¬
ший  продукты  находившимся  в  карцере  узникам,  знал
только  уборщика  карцера  —  француза.  Санпропускник
бани,  где  проходили  пленные  всех  национальностей  —
французы,  итальянцы  (среди  них  и  девушки)  был  местом
конспиративных  встреч.
 Подпольная  работа  приучала  к  скрытности  и  осто¬
рожности.  Только  после  окончания  войны,  лет  через
пятнадцать,  Козловский  рассказал  все  о  своей  связи
с  офицерским  лагерем,  в  котором  действовала  группа
сопротивления.
 В  бараке  с  открытой  формой  туберкулеза,  почти  не
прячась,  писали  письма,  обращения,  листовки,  вели
списки  предателей,  зашифровывали  адреса  погибших.
 Чувствовали  мы  себя  с  Виктором  очень  скверно.
 —  Вам  будет  легко  умирать,—  подбадривали  нас,—
в  легких  нет  нервов,  не  будет  никакой  боли.  Уснете
и  —  все.
 Но  мы  не  хотели  умирать  —  ни  .легко,  ни
тяжело.  Только-только  собрана  была  воедино  органи¬
зация.
 При  тусклом  свете  лампочки  ночи  напролет  лежал
я  на  койке,  укрывшись  с  головой  одеялом  и  писал.  Пря¬
тал  написанное  в  матрасах  тяжелобольных,  потом  в  на¬
топившейся  печке  и,  наконец,  перепрятал  за  доску  стен¬
ной  обшивки,  а  в  самое  последнее  время  в  трещину
фундамента  барака,  завернув  пачку  в  целлофан  и  кле¬
енку1.
 Почти  все  умирающие  просили  передать  на  Родину
о  том,  что  умирают  честно.  Просили  позаботиться  о  де¬
тях.  Так  говорил  и  инженер  Волобуев,  тосковавший
1  Часть  этих  листовок  и  шифровок  уцелела,  после  освобожде¬
ния  лагеря  была  изъята  из  стены  К.  Вовком.  Часть  вывез  Карабин
и  сдал  в  органы  Госбезопасности.
 154

о  своей  скрипке,  и  товарищ  из  Днепропетровска,  не
назвавший  своего  имени.
 —  Адреса  ты  не  'можешь  сохранить.  А  вот  когда
умру  —  положи  со  мной  в  могилу  эту  фотографию.
 Умирающий  протянул  небольшую  карточку,  с  кото¬
рой,  чуть  улыбаясь,  смотрела  очень  молодая  и  очень
красивая  женщина  с  орденом  Ленина  на  груди.  Лицо
показалось  знакомым.
 —  Она  у  меня...  знатная...  колхозница...
 —  Исполню,—  обещал  я.—  И  отомщу!
 —  Верю,—  шептал  умирающий.—  Вот  партбилет,
я  приклеил  к  телу  пластырем  против  сердца.  Карточку
прилепи  туда  же.  Пусть  никто  не  смотрит.
 Вечером,  когда  я  подошел  к  нему,  он  был  мертв.
Я  исполнил  его  волю  и  помог  нести  его  почти  невесо¬
мый  скелет.  Я  не  тронул  его  партбилета  и  не  прочел  его
фамилии.
 Женщина,  подарившая  мужу  свой  портрет,  сфотогра¬
фированная  в  темном  костюме  с  орденом  Ленина  на
лацкане  —  пятисотница.  Если  ты  прочтешь  об  этой  без¬
вестной  гибели  отважного  человека,  может  быть,  сердце
подскажет  тебе,  что  это  твой  любимый  друг!
 Хоронили  без  гробов.  Приносили  умерших  в  длинном
ящике.  Француз  могильщик  отмечал  в  своем  блокноте
номер  нового  покойника.
 Мы  опустили  скелет  товарища  в  яму.  Пустой  ящик
унесли  обратно,  он  предназначался  не  для  одного.
Мысли,  одна  мрачнее  другой,  теснились  в  мозгу.
 —  Что  делать?—Я  не  давал  спать  Виктору.  Нужны
люди,  работа  ширится.  Как  развертывать  ее  здесь?  Мы
уже  беседовали  с  товарищами,  которым  доверяли.  Пом¬
нится  один  такой  разговор.  Речь  шла  о  борьбе  в  под¬
полье  и  побегах.  Человек  средних  лет,  не  буду  вспоми¬
нать  его  имя,  обычно  о  себе  ничего  не  говорил,  но  тут
поразил  нас:
 —  Спасайте  свою  жизнь  —  это  дороже  всего.
Бежать?  Вас  все  равно  немцы  поймали  и  всех  поймают.
Вредить?  Гестаповцы  запустили  везде  свои  щупаль-
цы,—  выловят,  уничтожат,  ну,  а  если  вы  останетесь
в  живых,  в  СССР  вам  не  поверят.  Ваша  борьба  в  счет
не  пойдет,  а  здоровья  не  вернешь.  Я  буду  и  в  лесу
 155

Член  штаба  КВП  Иван  Ни¬
колаевич  Бондарев.  Фото
1  946  г.
 жение  и  крах  внутри  себя,
участках,  на  всех  фронтах,
Дорогие  наши  братья
 бревна  таскать,  а  ты  тубер¬
кулезник  умрешь  дома.
Обидно,  конечно...  Можешь
не  сердиться.
 Мы  поняли,  что  с  ним  не
поговоришь  откровенно.
 —  Давай  посоветуемся  с
Бондаревым,  —  предложил
я  Виктору.
 —  Посоветуемся,  —  по¬
думав,  ответил  Макеенков.—
Он  встречается  со  всеми.
 И  вот  мы  показываем
фельдшеру  Бондареву  об¬
ращение  к  полякам  с  призы¬
вом  объединиться.  Он  чи¬
тает:
 «Драги  Панове  и  паненки!
 На  сегодняшний  день  фа¬
шистская  Германия  находит¬
ся  в  судорожном  предсмерт¬
ном  состоянии,  терпит  пора-
Ее  бьют  все  народы  на  всех
также  и  в  вашей  Польше...
по  судьбе,  не  поддавайтесь
никакой  фашистской  агитации,  не  идите  в  немецкую
армию,  на  фабриках  и  заводах,  куда  вас  посылают,  рабо¬
тайте  плохо,  вредите,  портите  оборудование  и  уничто¬
жайте  по  возможности  станки  и  машины  и  другое  иму¬
щество,  всячески,  кто  как  может,  подрывайте  экономику
фашистской  Германии.  Этим  мы  с  вами  облегчим  побе¬
ду  наших  братьев,  борющихся  на  фронтах...  Объединяй¬
тесь  с  нами  для  общей  борьбы  с  фашизмом!..»
 —  Молодцы!  —  обрадованно  говорит  Бондарев.
 И  мы  уже  втроем  на  койке  Виктора  обсуждаем  план
связи  с  французами,  предложенный  Бондаревым.  Он
 остроумно  придумал  использовать  прием  у  французско¬
го  зубного  врача,  негодяя,  каких  мало.  Грубый,  цинич¬
ный,  он  старался  вырвать  здоровые  зубы  вместо  боль¬
ных,  но  других  зубных  врачей  не  было.  Народу  в  прием¬
ной  у  него  толкалось  много  и  самых  разных  националь¬
ностей.  Легко  увидеться,  передать  листовку.  Так  ближай¬
ший  наш  враг,  сам  того  не  ведая,  стал  помогать  нам.
 156

Первое  письмо  французам  мы  уже  с  полным  созна¬
нием  своего  права  подписываем  КВП.  Да  здравствует
веточка  Боевого  Содружества  Наций,  растущего  на  юге
Германии!
 Конец  ноября.  Получая  через  рабочих  кухни  советы
от  Семеренко,  все,  что  мы  писали,  сообщали,  все,  чем
помогали,  с  тех  пор  мы  делали  от  имени  КВП.  Расшиф¬
ровывали  эту  подпись  люди,  впервые  получавшие  ли¬
стовку,  по-разному.
 Однажды  пришло  письмо  с  таким  обращением:'
«КВП.  Коммунисты  великой  партии!  Я  —  учитель  Яценко,
сообщаю...»  И  учитель  сообщал  о  том,  как  борются
в  его  команде.
 Яценко  стал  одним  из  самых  активных  членов  КВП.
Связь  с  лагерем  держал  через  Евгения  Земскова  из
Новгородской  области.  Яков  Иванович  родился  в  1912  го¬
ду  на  Полтавщине.  Отец  его  до  революции  батрачил:
затем  был  красным  партизаном.  Яков  Иванович,  педагог
по  образованию,  коммунист  с  1938  года.  В  плен  попал
в  конце  августа  1941  года.  В  сентябре  его  привезли
в  Нойштадт.  Сначала  он  мыслил  только  о  побегах  из
лагеря,  говорил  об  этом  вслух,  а  перебежчик  Николай
Новак  донес  на  него  и  побег  не  удался.  Избитых  до  кро¬
ви  пленных,  собравшихся  бежать,  посадили  в  карцер,
где  Яков  опух,  и  его  унесли  в  изолятор.  Затем  отправи¬
ли  в  лагерь,  находившийся  в  Ной-Хаузене.  Там  он  позна¬
комился  с  французами,  которым  рассказывал  о  нашей
стране.  Само  собой  организовался  политкружок.
 Потом  Яценко  перевели  в  г.  Зонненберг  работать  на
бакалейную  фабрику.  Там  он  познакомился  с  военно¬
пленными.  Инженер-коммунист  Степан  Савельевич  По¬
допригора  ввел  его  в  свою  подпольную  группу  «Земля¬
ки».  В  момент,  когда  связной  КВП  Земсков  принес  обра¬
щение  Яценко,  тот  уже  был  секретарем  партгруппы.
Группа  рассказывала  правду  о  Советском  Союзе,  рас¬
пространяла  листовки,  организовала  саботаж  на  фабри¬
ке  (портила  оборудование),  вывела  из  строя  16  станков,
сделала  десятки  вагонов  брака.
 В  1943  году  член  этой  группы  П.  И.  Прасуленко  сумел
поджечь  склад.  «Земляки»  организовали  побеги,  вели
агитацию  против  вступления  во  власовскую  армию.  Со
всей  своей  группой  Яценко  влился  в  КВП.
 Большую  помощь  по  связи  оказал  нам  пленный  Иван
 157

Загородный.  Симулируя  болезнь,  он  несколько  раз  ухи¬
трялся  попадать  в  ревир  Хаммельбурга.
 Другое  письмо  начиналось:  «Комитету  великой  пар¬
тии.  Мы,  группа  советских  военнопленных,  клянемся,  что
будем  до  конца  своих  дней  верны  своей  Родине,  будем
работать  для  нее  и  вредить  врагу!»
 Константин  Белов  1  —  стройный,  светловолосый,  под¬
вижной,  ради  успеха  дела  шел  на  все.  Теперь  ему  потре¬
бовалось  попасть  в  ревир.  Не  задумываясь,  он  открыл
свою  незажившую  рану,  впрыснул  под  кожу  слюну.  Ког¬
да  рука  воспалилась,  очутился  в  ревире.  От  КВП  ему
было  поручено  держать  связь  с  группой  иностранных
подпольщиков.  Из  ревира  с  ними  общаться  легче.
 Когда  в  лагере  появились  женщины,  Белову  при¬
шлось  организовать  их  в  группы  и  руководить  ими.
 Белов  со  своим  земляком  Григорием  Вахрамовым  из
Горьковской  области  передал  требование  Семеренко
переписать  несколько  листовок  для  гражданских,  приве¬
зенных  из  оккупированных  областей.  Принес  он  к  нам
и  правила  поведения  в  плену,  как  говорили,  составлен¬
ные  еще  генералом  Карбышевым  или  его  ближайшим
соратником  генералом  Зусмановичем:  «Не  прекращайте
борьбы.  Если  не  удастся  избегнуть  работы,  то  и  этой
«работой»  приносите  пользу  Родине.  Проводите  сабо¬
таж,  диверсии,  организуйте  побеги,  боритесь  с  антисо¬
ветскими  группами.
 Не  считайте  себя  «бывшими».  Помните,  что  мы  не
сдавались  в  плен  и  в  лагере  должны  остаться  солдатами.
 Старайся  не  ошибаться  даже  в  малом.  Если  фашист
доволен  тобой  —  значит,  ты  в  чем-то  ошибся,  что-то  сде¬
лал  не  так!
 Кончится  война  —  поедешь  домой,  позаботься  сей¬
час,  чтобы  смело  смотреть  в  глаза  жене,  детям,  своему
народу».
 Конечно,  мы  размножили  «правила»  и  разослали  их
повсюду.
 У  Белова  была  своя  группа  помощников:  Осипов,
Григорий  Потехин,  Николай  Киреев  и  многие  другие.
Носил  он  кличку  —  Волеб»1  2.
 1  Мы  до  сих  пор  зовем  его  капитаном  Беловым,  хотя  офици¬
ально  он  был  старшим  лейтенантом.  Документы  о  присвоении
звания  капитана  пропали  в  начале  войны.
 2  Прочтенное  наоборот:  «Белов».
 15В

&  1942  году  он  как  пленный  офицер  был  привёЭёН
в  Нюрнберг  опухший  и  слабый.  Оттуда  попал  в  больницу
для  военнопленных,  где  встретился  с  сербским  врачом
коммунистом  Воцлавом  Юдовичем.  В  лагере  Белов
встретился  с  майором  Клапатовичем  и  подполковником
Касаткиным,  которые  дали  ему  задание  попасть  в  ко¬
манду,  подобрать  надежных,  политически  грамотных
товарищей  и  совершить  побег,  пробраться  в  Советский
Союз.  Если  фашисты  поймают,  назваться  солдатом,
а  оказавшись  в  солдатском  лагере,—  разоблачать  фаши¬
стскую  и  власовскую  пропаганду.
 Возле  Франкфурта-на-Майне  Белова  немцы  все  же
поймали  и  после  допроса  в  гестапо  привезли  в  лагерь
Хаммельбург  немногим  раньше  меня.  Он  находился
в  бараке  туберкулезников,  где  врач  Козловский  скрывал
его  как  мог  от  гитлеровцев  и  полицаев.  Затем  Белова
направили  работать  на  кухню.  Он  был  связан  со  всем
огромным  лагерем.  Югославы,  французы,  бразильцы,
американцы  и  англичане,  затем  итальянцы  —  все,  кто  был
в  этом  лагере,  получали  из  кухни  продукты,  и  их  связ¬
ные  встречались  там  с  Беловым.
 Держал  он  связь  и  с  некоторыми  немцами.  Посреди
лагеря  находилась  дезокамера,  через  которую  пропу¬
скали  обмундирование  воинских  частей,  отправлявшихся
на  фронт.  Бараки,  где  жили  солдаты,  находились  напро¬
тив  кухни.  Солдаты  в  свободное  время  слонялись  по
двору,  и  Белов  затевал  с  ними  разговоры.  Многим  из
солдат  не  хотелось  идти  на  фронт  и  они  завидовали  во¬
еннопленным.  Белов  советовал  им  сдаваться  русским.
 —  У  нас,—  говорил  он,—  условия  не  гитлеровские,
к  пленным  относятся  хорошо.
 Некоторые  просили  его  написать  письма  в  Советский
Союз,  с  письмом,  мол,  надежнее  сдаваться  в  плен.
Белов  написал  23  таких  «рекомендательных»  письма.
Письма  эти  назывались  «путевками  в  жизнь».  Под  ними
стояла  подпись  Волеб1.
 Воевал  Белов  под  Ростовом,  где  раньше  работал
в  артучилище.  Прикрывал  отступление  полка  и  с  болью
в  сердце  в  ночь  с  22  на  23  ноября  1941  года  ушел  из
 1  Одно  такое  письмо  было  зарегистрировано  в  штабе  33-й
гвардейской  дивизии.
 159

своего  родного  города.  Затем  их  войсковая  часть  в  ночь
на  28  ноября  отбросила  гитлеровцев  к  Таганрогу.
 В  декабре  1941  года  Белов  принял  командование
воздушно-десантной  ротой.  Участвовал  в  боях  под
Керчью.  Командовал  учебным  батальоном.  В  боях  у  Ка¬
лача  Белов  был  контужен  и  попал  в  плен.
 В  Нюрнберге  Белов  пробирался  под  проволокой
в  лагерь  к  югославам  и  читал  целые  лекции  о  Советской
стране,  отвечал  на  многочисленные  вопросы  и  к  утру
возвращался  в  изолятор  тем  же  путем.  В  Хаммельбурге
он  от  иностранцев  узнавал  о  положении  на  фронтах
и  сообщал  об  этом  в  ревир.  Вести  быстро  разносились
по  всему  лагерю.
 Белов  ловко  устроил  уборщиком  к  полицаям  Гришу
Потехина.  Через  него  мы  узнавали  все,  что  готовилось
против  военнопленных.
 Семеренко  ценил  энергию  Белова,  но  бранил  его  за
горячность  чи  некоторую  неосмотрительность.
 Связи  наши  расширялись.
 В  одном  нашем  лагере  с  приписанными  к  нему  рабо¬
чими  командами  было  больше  десяти  тысяч  человек.
Не  всем  мы  доверяли,  но  наша  деятельность  была  ши¬
рокой.  Как  нам  сообщали,  группы  КВП  давали  знать
о  себе  и  в  других  лагерях  Южной  Германии.
 —  Слишком  со  многими  мы  общаемся,—  сказал  Вик¬
тор,—  нужен  пароль.  Без  проверки  можем  завалить
большое  дело.
 Виктор  был  прав.  Что  же,  нужно  что-то  простое,  не
вызывающее  подозрений  у  окружающих,  у  конвойных,
но  безошибочное.  Советуемся  с  Бондаревым.  Наконец
додумываемся.  О  чем  чаще  всего  говорят  люди?  О  по¬
годе!  Это  самый  невинный  вопрос.  «Откуда  ветер  дует?»
Ответ:  «Из  Кремля».
 Сообщили  свой  проект  Семеренко  и  Белову.  Получи¬
ли  согласие.
 Передаем  нашим  самым  надежным  связным,  чтобы
направляемых  к  нам  людей  снабжали  этим  паролем.
 Нужно  закрыть  переписку  с  адресами  и  подпися¬
ми,  как  вели  до  сих  пор.  Так  можем  легко  прова¬
литься.
 Рождается  мысль  о  шифре  и  сам  шифр.  Мы  сообща¬
ем  его  Карабину.
 Затем  было  придумано  еще  несколько  шифров  —
 160

для  группы  К.  Вовка,  для  группы  Белова  и  для  связи
с  командами.  Переписка  с  югославскими  офицерами  шла
по  совсем  иному  шифру,  выработанному  группой  Дани¬
лы  Протыча. 	у
 Кроме  пароля  нужно  было  что-то  предварительное.
Не  станешь  же  к  каждому  приставать  с  разговором
о  погоде.  Нужно  как-то  до  этого  зондировать  почву.
Песня!  Вот  самый  простой  способ.  «Же  сюи  рюс»  —
французская  легкая  песенка.  Но  знают  ее  не  все.  Если
откликнутся  такой  же,  можно  заводить  разговор  и  о  по¬
годе.  Мы  с  Бондаревым  первые  провели  опыт  с  песней.
Это  всем  понравилось.  Семеренко  сообщил,  что  песня
принята.
 Организация  приобретала  лицо.  Случайные  содруже¬
ства  строго  были  разбиты  на  постоянные  группы  с  опре¬
деленным  руководителем  в  каждой.  Многих  дальних  мы
не  знали  и  не  могли  знать,  но  они  организовались  по
нашим  инструкциям.  Посеянные  КВП  семена  давали
ростки  и  иногда  так  далеко,  что  нам  трудно  было  пред¬
ставить.  Важно,  что  работа  развертывалась.
 Великолепно  работал  в  его  группе  подпольщик  Илья
Иванович  Пеньков.  Он  служил  где-то  на  юге  в  погран-
отряде.  С  начала  войны  Пенькова  включили  в  группу  по
уничтожению  вражеских  десантов  в  Московской  области,
впоследствии  группу  передали  244-й  мотострелковой  ди¬
визии,  911-у  полку.  Осенью  1941  года  в  бою  под  Вязь¬
мой  Илья  Иванович  был  ранен  разрывной  пулей  в  руку
и  ногу  и  взят  в  плен.  Его  бросали  из  дагеря  в  лагерь,
пока  в  начале  1942  года  не  привезли  в  Хаммельбург.
Вместе  с  Киреевым,  Потехиным,  Скрипником,  Бороди¬
ным,  Мазейко,  Середой,  Михайловым-Осиповым,  Бу-
дылкиным,  Крук,  Никулиным,  Гончаровым  и  другими
Пеньков  передавал  сообщения  в  другие  блоки  лагеря.
 Для  характеристики  деятельности  связных  КВП  сле¬
дует  хотя  бы  перечислить,  в  каких  лагерях  побывал
Илья  Иванович  с  перебитой  выше  локтя  рукой:  в  6135-м
в  Гейгайме,  в  6153-м  в  Гофштадте,  в  6152-м  в  Трауштад-
те,  в  6185-м  в  Шальфельде,  в  6024-м  в  Лихтенфельсене,
в  6027-м  в  Ноештадте,  в  6092-м  в  Кобурге,  в  6177-м
в  Швейгофе,  в  6077-м  в  Бибергау,  в  6183-м  в  Мюнхен-
штатгайме  и  в  4374-м  в  15  километрах  от  Кобурга,
в  6047-м  в  Обербахе,  в  6151-м  в  Герштехине.
 11  2924
 161

Вид  у  Пенькова  был  здоровый.  А  работать  с  одной
рукой  он  не  мог.  Когда  попадал  в  рабочую  команду,
выполнял  задания  КВП,  а  выполнив,  делал  бензиновую
повязку  на  больную  руку,  отказывался  от  работы.  Рука
покрывалась  волдырями,  воспалялась.  Его  возвращали
в  лагерь.  А  там  все  начиналось  сначала.  Однажды  он
едва  не  погиб  от  заражения  крови,  но  врачи-подпольщи¬
ки  сделали  все,  чтобы  спасти  его.  И  спасли.
 Обращения  и  листовки  подбрасывали  и  в  казармы
немецких  солдат,  в  их  гаражи,  в  кузницы.
 Характерно,  что  на  обращение  и  призыв  объединять¬
ся  откликались  иностранные  военнопленные.  Присылали
ответные  письма  и  начинали  работу.  Легче  стало  вести
счет  предателям  и  изменникам.  В  этом  много  помогли
в  дальнейшем  те,  кто  работал  в  канцелярии.  Мы  сооб¬
щали  туда  фамилию  чью-либо,  и  Середа  через  связных
передавал  нам  данные  с  карточки  того  человека.
 Хорошими  связными  внутри  лагеря  были  пленные  из
группы  Бородина.  Они  работали  на  уборке  казарм,  га¬
ража,  встречались  с  немецкими  солдатами.
 Бондарев  рассказывал  о  том,  как  во  время  граждан¬
ской  войны  шли  с  донесением  два  красноармейца  и  на¬
ткнулись  на'  засаду  белых.  Как  быть?  Их  окружили
в  доме,  где  они  ночевали.  И  вот  один  вынимает  пулю
из  патрона,  забивает  вместо  нее  донесение  и  стреляет
себя  в  мякоть  руки.  Их  обыскивали  и  ничего  не  нашли.
Они  сбежали  от  белых  и  выполнили  приказ.
 Пусть  больные  приносят  важные  документы  в  своих
ранах.  Теперь  это  делать  легче.  Есть  целофан.  Завернуть
и...  Таким  способом  дошло  до  нас  не  одно  письмо.  Пом¬
ню,  что  так  приносили  письма  Пеньков,  солдат  из  рабо¬
чей  команды  Будылкин.
 Больше  других  писали  югославы.  Они  старательно  пе¬
реводили  наши  письма  и  листовки  на  другие  языки  —  на
итальянский,  немецкий,  французский  и  английский.  Осо¬
бенно  хорошо  работал  С.  Савич.  Югославы  —  приветли¬
вые,  веселые  люди,  смелые  и  изобретательные,  любят
шутку.  Руководил  ими  инженер-строитель  Данило  Про-
тыч.  Письма  они  заканчивали  девизом:  «В  единении  —
сила!»
 Вера  в  силы  организации  возросла  после  того,  как  я  в
162

собственном  кармане  обнаружил  свою  же  листовку,  пе¬
реписанную  незнакомым  почерком.  От  радости  расце¬
ловал  Виктора,  который  уже  не  вставал  с  койки.  О  своей
болезни  я  забывал.
 Получив  от  Бондарева  бумагу,  я  с  азартом  принялся
переписывать  листовки.  Писал  всю  ночь.  Слипались  глаза,
я  смачивал  их  водой  и  писал  дальше.  Больные  видели
это  и  охраняли  меня.  Кто-то  неслышно  вышел  из  барака,
кто-то  встал  у  окна,  кто-то  сел  на  крыльцо.  В  бараке
стояла  мертвая  тишина.  К  утру  было  готово  пятнадцать
экземпляров.  Готовые  листовки  спрятали,  а  затем  посте¬
пенно  разослали  через  связных.
 Товарищи  пустили  слух,  что  у  меня  в  югославском
лагере  нашлись  родственники.  Начальство  стало  легче
пропускать  посылки  на  имя  Кудрявцева,  а  то  и  просто
Грише.  Вскоре  югославы  добились  официального  раз¬
решения  помогать  нам.  Благодаря  посылкам  братушек,
многие  больные  остались  живы.
 В  ревире  мы  все  больше  сходились  с  врачом  Коз¬
ловским.  И  наконец  Бондарев  решил,  что  мы  можем
предложить  Дмитрию  Ивановичу  вступить  в  КВП.  Он
с  радостью  согласился.  Но  Козловского  вскоре  отправи¬
ли  в  рабочую  команду.  Слишком  силен  был  этот  чело¬
век,  и  гитлеровцы  от  него  избавлялись.  Прощаясь,  он
сказал:
 —  Верьте,  везде  буду  с  честью  носить  звание  совет¬
ского  человека.
 Так  он  и  поступал.
 В  рабочей  команде  Амберга  он  отыскал  патрио¬
тов—  друзей.  Команда  состояла  из  четырехсот  человек.
Козловский  широко  пользовался  правом  врача  освобож¬
дать  от  работы  больных  и  за  год,  по  его  выражению,
вырвал  у  фашистов  12  000  рабочих  дней.  Каждый  случай
ложного  освобождения  пленника  от  работы  по  болезни
грозил  врачу  виселицей.  Но  Дмитрий  Иванович  знал,  на
что  шел.
 Он  неустанно  разоблачал  предателя  генерале  Вла¬
сова.  Штаб  армии  власовцев  стоял  в  восьми  километрах
от  Амберга.  Они  пытались  вербовать  в  лагере  пополне¬
ние  для  своих  частей,  но  никого  завербовать  не  могли.
Наконец  фашисты  нашли  ниточку,  которая  привела  их
к  врачу  Козловскому.  Дмитрия  Ивановича  вовремя  успе¬
ли  предупредить,  и  он  вместе  со  своей  группой
163

патриотов  бежал,  перешел  линию  фронта.  Союзники
перебросили  его  с  товарищами  в  Чехословакию  в  Ческе
Будейовице.
 Такой  путь  прошел  наш  друг  —  врач  Д.  И.  Козловский,
с  которым  мы  расстались  в  разгар  деятельности  КВП
в  Хаммельбурге1.
 На  беду  я  начал  поправляться,  и  не  сегодня-завтра
мог  ждать  отправки  в  рабочую  команду.  Бондарев  при¬
ложил  немало  усилия  для  того,  чтобы  меня  назначили
санитаром  барака,  где  лежали  больные  с  открытой  фор¬
мой  туберкулеза.
 Я  занял  на  трехэтажной  вагонке  среднюю  койку,
верхняя  и  нижняя  закрывали  меня  от  недоброго  глаза,
когда  я  разбирал  почту  (у  нас  уже  почта!).  Случалось,
что  в  одном  пакете  приходило  по  десятку  писем.  Пишу
ответы  и  пересылаю  Семеренко,  наброски  передаю
Бондареву  для  редактирования.  Только  у  нас  разреша¬
лось  иметь  по  ночам  свет.  Никто  из  немцев  в  этот  барак
не  заглядывал.  Изредка  днем  —  старший  ревира  ефрей¬
тор  Келлер,  относившийся  к  больным  несколько  чело¬
вечнее  других.  Он  никого  не  избивал,  не  кричал  на  нас,
разве  что  в  присутствии  своего  начальства.
 Виктор  совсем  плох.  Мы  читаем  ему  полученные
письма.  Во  всех  —  обязательно  вопросы  о  Советском
Союзе.  Наши  друзья  мало  о  нас  знают,  а  я  в  отчаянии
оттого,  что  не  всегда  в  состоянии  им  ответить.  Но  мы  не
на  необитаемом  острове.  В  ревире  лежат  инженеры,
педагоги,  рабочие  разных  специальностей  —  они  помога¬
ют  отвечать,  да  еще  как  интересно.  Так  начал  действо¬
вать  наш,  как  бы  теперь  сказали,  общественный  универ¬
ситет.  Если  спрашивали  о  том,  как  лучше  изучать  рус¬
ский  язык,  о  нашей  литературе,  о  Горьком,  Маяковском,
то  лекторы  рассказывали,  как  когда-то  на  Родине  вели
занятия  сами.  Помню,  тогда  же  Волобуев  читал  нам
теорию  музыки.  Трибуной  служил  матрас  верхней  койки.
«Лектор»  сидел  там,  свесив  ноги  вниз.  Были  лекции
о  русской  музыке.  О  прекрасных  людях.  Беседы  тяну¬
лись  целыми  вечерами,  а  иногда  и  по  нескольку  вече¬
1  Обо  всем  этом  Дмитрий  Иванович  написал  мне  в  письме
после  войны.
 164

ров  подряд.  Каждый  рассказывал  о  самом  дорогом
и  хорошо  ему  известном,  о  том,  о  чем  он,  по-видимому,
все  время  думал.  Так  нам  рассказывали  о  Серго  Орджо¬
никидзе,  большом  друге  Ленина,  человеке  кипучей  энер¬
гии,  кристальной  чистоты.
 Писали  югославы,  "Чехи,  французы.  Но  чаще  всех  —
югославы.  Они  были  уверены,  что  ответ  получат  самый
правдивый  и  полный.
 Советские  военнопленные  стремились  хотя  бы  на
день  попасть  в  ревир.  Здесь  можно  было  больше  узнать
о  том,  что  происходит  на  Родине.  Можно  было  отдох¬
нуть,  а  КВП  старался  такого  недолгого  гостя  подкор¬
мить,  подлечить.
 Приезжали  и  своего  рода  делегаты  от  команд  за
указаниями,  за  разъяснениями.  Встречались  они  на  ос¬
мотре  с  Бондаревым,  передавали  ему  письма  и  он  обе¬
щал  «поискать  КВП»  и  тогда  дать  ответ.  Но  здоровым
в  ревир  дорога  была  закрыта.
 Евгений  Земсков  явился  от  Яценко  со  вздутым  живо¬
том.  Он  пил  соленую  воду  и  нагнал  «водянку».  Будыл-
кин  натер  глаз  махоркой  и  добился  «трахомы».  Другие
делали  язвы,  разбивали  пальцы.  Один  пленный  натирал
раны  на  ногах  керосином.
 Самое  страшное  для  всех  был  первый  осмотр.  Но
когда  врач  (чаще  всего  это  был  фельдшер  Бондарев
или  доктор  Кандыбович)  ставил  подходящий  диагноз,
человек  сразу  веселел.  Если  он  был  полезен  КВП,  мы
просили  врача  находить  болезнь  пострашней,  напри¬
мер,  туберкулез  костей.  К  тому  времени  в  каждом  бара¬
ке,  в  каждой  комнате  у  нас  был  свой  информатор.  Он
наблюдал  за  новым  больным,  собирал  о  нем  сведения
в  конторе  у  Середы.
 Степан  Андреевич  Середа,  учитель  из  Полесской  об¬
ласти,  хорошо  владел  немецким  языком.  Подстригая
декоративные  деревца  вокруг  офицерского  городка,  он
услышал,  как  фельдфебель  Шнейдер  спросил  пленного
Акуленко:
 —  Кто  из  ваших  может  печатать  на  машинке?
 У  немцев  была  машинка  с  русским  шрифтом.  Середа
мгновенно  сообразил,  какое  счастье  идет  в  руки  КВП.
 —  Я!  —  вызвался  он,  и  с  тех  пор  через  него  мы  узна¬
вали  все.  Он  передавал  в  КВП,  кто  сдался  в  плен  добро¬
вольно,  кто  перешел  к  власовцам.  Фактически  он  давал
 165

все  сведения  об  изменни¬
ках.  Затем  у  него  выросла!
группа  добровольных  по¬
мощников.  Он  сообщал;
нам,  кто  арестован,  кого  со¬
бираются  арестовать  (он  ви¬
дел,  как  для  этого  вынима¬
ли  карточки  из  ящика  и  пе¬
редавали  в  гестапо).  Мы
знали,  куда,  в  какие  коман¬
ды  отправляли  наших  това¬
рищей.  Он  даже  отва¬
живался  печатать  наши  ли¬
стовки,  ежеминутно  рискуя!
жизнью.
 Середа  был  невозмутим,-
немногословен.  Внешне  он-
походил  на  «арийца»—сво¬
ими  серыми  глазами,  удли¬
ненным  овалом  лица  и  ру¬
не  спасло  его.
 Участник  подполья  в  фа¬
шистских  лагерях  Степан
Андреевич  Середа
 сыми  волосами.  Но  это
 Однажды  он  передал  пачку  листовок  сербу  Славе;
Абрамовичу.  Это  издали  заметил  начальник  гестапо  лаге¬
ря  Отто  Тухар. 	- 	"
 —  Передаете?  —  почти  утвердительно  сказал  он,  по¬
дойдя.
 —  Игральные  карты.  Русские.  В  них  играли  ваши  по¬
стовые,—  нашелся  Середа.
 Часовой  закивал  головой:
 —  Я1  Я1
 До  сих  пор  мы  не  знаем,  что  заставило  его  поступить
так.  Но  Тухар  не  успокаивался.
 —  Буду  смотреть!
 Разговор  не  требовал  перевода,  однако'  дряхлый
мокроносый  переводчик  лебезил  тут  же.  Паулю  Орзона-
ну  только  и  надо  было  в  жизни,  чтобы  видеть  чьи-ни¬
будь  мучения.  Середа  все  же  вывернулся,  но  постоянно
чувствовал  на  себе  наблюдающий  глаз  Тухара  или  его
подлипалы  Пауля.
 Расширяя  связи,  нужно  было  использовать  все  воз¬
можности.  Меня  всегда  привлекала  медицина.  Хотелось
научиться  ставить  диагноз,  «лечить»,  да  и  просто  облег¬
чать  страдания  друзей.  Иногда  приходилось  изобретать
 166

ПОмоЩь  невероятными  способами.  Союзники  передали
нам  ампулы  с  новокаином  и  дистиллированной  водой.
Мы  делали  впрыскивания  при  всех  заболеваниях.  Если
хотите,  это  зачастую  была  психотерапия.  Люди  верили
в  наше  лекарство,  а  мы,  сделав  впрыскивание,  совето¬
вали  .  больше  спать,  больше  дышать  чистым  воздухом,
«только  тогда  поможет».  И  человеку  становилось  легче.
Одни  и  те  же  ампулы  имели  у  нас  десятки  названий.  Мы
заставляли  дожидаться  инъекции  день,  другой,  пока
«достанут»  то  самое  лекарство.
 —  Постарайся  заснуть,—  советовал  я  больному  пос¬
ле  впрыскивания.
 Естественно,  поспав,  человек  чувствовал  себя  лучше.
—  Спасибо,  доктор!
 А  «доктор»  готов  разреветься  от  бессилия.
 Врачи-военнопленные,  находившиеся  в  нашем  реви-
ре,  организовали  фельдшерскую  школу.  Начались  регу¬
лярные  лекции.  Практические  занятия  вообще  не  пре¬
кращались.  Больных  различными  болезнями  было  мно¬
го,  и  мы,  помогая  врачам,  учились.  Врачи-хирурги,  тера¬
певты,  лярингологи,  окулисты  читали  лекции  с  видимым
удовольствием,  вспоминая  мирные  времена.  Были  пре¬
подаватели  мединститутов  и  техникумов.  Мы  получали
сведения  по  фармакологии,  учились  разбираться  в  ле¬
карствах,  применять  их,  дозировать,  приготовлять.  Осо¬
бенно  интересно  занимался  с  нами  Николай  Иванович
Меркулов,  привезенный  из  Шваййфурта.  Это  еще  на
шарикоподшипниковом  заводе  он  первый  поставил  мне
диагноз  —  туберкулез  легких.  Это  он  рассказывал  о  ле¬
гендарном  Блюхере.  Деятельность  Меркулова  в  завод¬
ском  лазарете  вызвала  подозрение,  и  его  вместе
с  больными  отправили  к  нам.  Из  огня  да  в  полымя,
к  нашей  обоюдной  радости.  Он  активно  стал  помогать
нам  и  тут.  Рассказал,  что  завод  бомбят  непрерывно  и  он
почти  не  работает.  Пленные,  выполняя  задания,  исполь¬
зуют  для  диверсий  воздушные  налеты,  и  оборудование
завода  страдает  не  столько  от  бомб,  сколько  от  их  уси¬
лий.  Его  лекции  касались  не  только  медицины.  Он  был
прекрасным  агитатором,  пропагандистом.
 Я  готов  был  заниматься  сутками.  Взялся  за  изучение
латыни.  Помогал  при  операциях,  подавал  инструменты.
 Мы  сдавали  и  зачеты,  самые  настоящие  зачеты!
Представьте  только  себе  все  их  своеобразие.  Полуживые
167

люди,  сами  умирающие  от  тысячи  болезней,  худые
настолько,  что  по  ним  можно  изучать  кости  скелета,
отвечали  пленным  экзаменаторам  на  вопросы,  делали
перевязки,  несложные  инъекции,  ставили  диагноз.  Ко¬
нечно,  дипломов  нам  не  выдавали,  просто  убеждались
на  деле,  может  ли  ученик  помочь  больному.  Я  сдал
экзамены,  и  меня  назначили  в  приемную  фельдшером.
Там  у  нас  уже  была  организована  с  помощью  югосла¬
вов,  французов  и  отчасти  самих  немцев  небольшая  ап¬
течка:  шприцы,  кальций  хлоратум  в  ампулах,  в  чудо¬
действенную  силу  которого  мы  так  верили;  перекись
водорода,  бумажные  бинты.  Латынь  я  одолел  и  научил¬
ся  выписывать  рецепты.
 Мы  подолгу  осматривали  и  опрашивали  новых  боль¬
ных,  подбадривали  их,  старались  вселить  веру  в  близкую
победу,  узнавали  настроение  команды,  из  которой  боль¬
ной  прибыл.  Если  человек  оказывался  надежным,  давали
ему  задание,  при  выписке  снабжали  листовками  и  свод¬
ками  с  фронта.  Медики  становились  агитаторами.
 Вытянули  мы  со  смертного  одра  и  Виктора.  Он  под¬
нялся  и  стал  связным  в  бараках  ревира,  вошел  в  состав
руководства  КВП.
 КВП
 В  один  апрельский  день  у  нас  в  ревире  появился  Кон¬
стантин  Тихонович  Вовк.  Я  вздрогнул,  услышав  его  имя.
Записал,  поднял  голову.  Сильный,  кряжистый  человек,
с  волевым  загорелым  лицом  южанина,  с  крупными  чер¬
тами  и  большими  глазами.  Отвечает  на  вопросы  с  укра¬
инским  акцентом,  низким,  сильным  голосом,  в  котором
нет-нет  проскользнут  мягкие  ноты.  Он  —  житель  Запо¬
рожья.  Привезен  из  каменного  карьера.
 Это  было  13  апреля  1944  года.  У  Вовка  оказался  раз¬
дробленным  палец  на  правой  руке.  Мы  уже  слышали
об  этом  человеке,  а  позже  узнали  его  историю.
 Чем  же  был  знаменит  Константин  Вовк?  Он  был  еди¬
ногласно  избран  узниками  в  состав  суда  четвертого  бло¬
ка.  Суд  «заседал»  по  вечерам,  выслушивал  сообщения
о  предателях,  изменниках,  показания  свидетелей  и  сме¬
ло  выносил  решения,  подчас  смертные  приговоры,  кото¬
рые  приводились  в  исполнение.
 168

Однажды  военнопленные  четвертого  блока  не  выдер¬
жали  каторжного  режима  и  избили  пятерых  полицаев.
Тех  пришлось  отправить  в  лазарет.  Но  нашлись  предате¬
ли—  Маслик,  Кучумов,  выдали  одиннадцать  патриотов.
17—18  декабря  сорок  третьего  года  их  посадили  в  кар¬
цер,  пытали,  совали  в  рот  револьвер,  заставляли  сжи¬
мать  его  зубами,  а  потом  изо  всей  силы  дергали  револь¬
вер  обратно,  выламывая  зубы.  Все  стойко  держались  на
допросах.  Это  были:  Константин  Тихонович  Вовк,  Андрей
Иванович  Дубов,  Алексей  Федорович  Микунов,  Иван
Федорович  Нак,  Иван  Николаевич  Акуленко,  Сергей
Кондрашов,  Федор  Капустин  и  другие.
 Их  объявили  террористической  группой  и  агитатора¬
ми  против  фашизма  и  власовского  движения.  Что  могло
быть  почетнее,  но  и  страшнее?  Фашисты  разыграли  ко¬
медию  суда.  Хотели  вынести  смертный  приговор,  но
арестованный  Акуленко,  хорошо  знавший  немецкий
язык,  услышал,  что  предатель-поляк  показания  их  пере¬
водит  неправильно.  Он  запротестовал  и  отстоял  всех.
Охранники  подтвердили,  что  подсудимые  избивали  толь¬
ко  воров.
 Всех  отправили  в  штрафной  лагерь  в  каменный
карьер  на  пожизненную  каторгу.  Так  я  узнал  об  исчез¬
новении  из  лагеря  Ивана  Николаевича  Акуленко.
 Работая  в  картотеке,  Акуленко  встречался  с  иностран¬
ными  военнопленными  и  умело  обводил  ярого  фашиста
Тухара,  по  слухам,  откупившегося  деньгами  от  фронта.
В  этом  Акуленке  содействовал  немец  унтер-офицер  Жи-
рорда,  который  всегда  предупреждал  его  об  опасности.
У  Акуленко  была  крепкая  связь  с  югославами,  чеха¬
ми,  французами,  поляками  и  англичанами.  У  англичан
был  где-то  спрятан  радиоприемник,  и  они  сообщали
Ивану  Николаевичу  все  услышанное  из  Лондона
и  Москвы.
 Среди  тех,  кого  гоняли  на  работу  за  пределы  лагеря,
Акуленко  имел  друзей  и  через  них  вел  агитацию.  Вместе
с  Середой  они  готовили  карты  для  побегов,  снабжали
их  компасными  стрелками.  Стрелки  где-то  добывал  Жи-
рорда.  В  картотеке  они  уничтожали  карточки  тех,
кому  грозила  беда,  или  подменяли  документами
умерших.
 То,  что  Семеренко  —  главный  руководитель  органи¬
зации,  не  знало  даже  большинство  активистов  КВП.  Мы
 169

берегли  его  и  скрывали.  Более  открытой  для  подполь¬
щиков  была  роль  Середы.
 В  картотеке  работал  также  и  французский  военно¬
пленный  Нафатюк  Леонид  Петрович  (судя  по  фамилии  —
из  русских  эмигрантов),  врач-офицер,  владевший  пятью
языками.  Он  помог  запутать  дело  группы  Акуленко  бла¬
годаря  «дружбе»  с  немцами.  Он  также  был  активным
членом  подполья.
 То,  что  творилось  в  штрафной  команде  каменного
карьера,  вызывало  ужас.  Там  свирепствовал  фашист  по
имени  Август.  Мы  думали,  как  помочь  несчастным  и  не
могли  придумать.
 В  карьере  за  смену  измученные  люди  должны  были
изготовить  18  тонн  бутового  камня  и  отвезти  в  вагонет¬
ках  за  полкилометра  к  камнедробилке.  Охрана  там  чув¬
ствовала  себя  абсолютно  безнаказанной.  Если  подымал¬
ся  протест  против  избиений  и  издевательства,  выводили
на  насыпь  и  расстреливали  «при  попытке  к  бегству».
Почти  не  кормили.  Разговоры  запрещали.  Норму  выпол¬
нить  было  невозможно.  Тому,  кто  выполнял,  надеясь  на
лучшее,  давали  дополнительную.  Там  погибло  много
преданных  нашей  Родине  людей.  К  приходу  туда  Вовка
и  Акуленко  были  убиты  52  человека.  Одного  пленного
немцы  расстреляли  только  за  то,  что  он,  толкая  ваго¬
нетку,  обессиленный,  упал  на  рельсы.  Всего  в  этой
команде  было  в  то  время  26  пленных  каторжан.
 Попав  в  карьер,  Константин  Тихонович  сразу  же
предложил  всем  каторжанам  бежать,  уничтожив  охрану.
Но  он  не  знал,  что  к  заключенным  гестаповцы  подсади¬
ли  изменника.  Благодаря  своему'жалкому  виду,  тот  не
вызвал  подозрений,  при  нем  заключенные  свободно  го¬
ворили  о  побеге,  и  он  выдал  всех.
 Помещение,  в  котором  держали  пленных,  было  из
железобетона.  Вокруг  —  горы,  снег.  Охранники.  Побег
почти  исключался.
 Вовк  был  не  просто  силен,  а  могуч.  Когда  побег  не
удался,  он  положил  руку  на  камень  и  ударил  по  пальцу
кувалдой.  Гитлеровцы  отправили  его  в  ревир,  поверив,
что  этд  несчастный  случай.  Вскоре  Михаил  Слюсаренко
так  же  отбил  молотом  себе  палец  на  руке,  а  Павел  Ива¬
нович  Корецинский  облил  карболкой  ногу  и  прожег  ее
до  кости.  Акуленко,  Дубов,  Андрей  Иванович  Иванов
бежали.  Это  произошло  в  воскресенье,  в  день,  когда
170

все  фашисты  Праздновали  пасху,  были  пьяны,  а  охранни¬
ки  ушли  в  ближайший  городок.  Выпивший  часовой
открыл  камеру,  зашел  туда  с  котелком,  видимо,  набрать
зоды.  Акуленко  и  Дубов  оттолкнули  солдата,  выскочили
в  коридор  и  быстро  повесили  на  дверь  замок.  В  плохой
одежде,  без  еды,  они  бежали  по  руслу  ручья,  по  воде.
Это  видимо  и  спасло  их.  Собака  не  могла  взять  след.
 И  вот  он  стоит  передо  мной,  неугомонный  волевой
человек  Вовк.
 —  Помогите  остаться  здесь  подольше,—  тихо  гово¬
рит  он.
 —  Что  нужно  сделать?
 —  Подольше  лечить  руку.
 Это  значит  остаться  без  руки,  ведь  рана  серьезная,
уже  загрязнена  и  требует  как  раз  немедленного  вмеша¬
тельства,  энергичного  лечения.  Фаланга  пальца  раз¬
дроблена.  Нужно  чистить  загноившуюся  рану.  В  случае
промедления  возможна  гангрена.
 Вовк  —  человек  действия.  Был  вместе  с  нашим  Аку¬
ленко.  Все  это  проносится  в  моей  голове  в  одно  мгнове¬
ние.  Он  действовал  на  свой  страх  и  риск,  по  велению
совести.  Такой  человек  необходим  нам!
 Когда-то  на  Родине  он  был  на  комсомольской  рабо¬
те,  служил  в  военкомате.  В  Германию  в  Хаммельбург-
ский  лагерь  его  привезли  из’  Днепропетровской  тюрьмы
17  марта  1942  года.  Блок,  куда  поместили  Константина,
находился  рядом  с  блоком  советских  командиров  и  был
отделен  от  него  колючей  проволокой.  В  первый  же  день
новоприбывшие  увидели  своих  соседей.  Смогли  погово¬
рить.  Офицеры  интересовались  новостями  с  фронта,
расспрашивали  тех,  кто  только  неделю  назад  был  еще
на  Украине,  дома.  Офицеров  в  блоке  находилось  чело¬
век  двести.  Среди  них  —  четырнадцать  генералов.
 Один  из  них  —  старый,  небольшого  роста,  худой,
с  измученным  сухощавым,  чуть  тронутым  рябинками
лицом,  негромко  говорил:
 —  Духом  не  падайте.  Верьте  своей  Красной  Армии
и  ни  в  коем  случае  не  доверяйте  врагу.  Фашистов  разо¬
бьют.  Красная  Армия  сильна,  но  и  вы  не  сидите  сложа
руки.  Помогайте  Родине,  чем  только  возможно.  Не  под¬
давайтесь,  братцы,  бегите,  саботируйте...
 Константина  Тихоновича  тогда  поразило  особое  поч¬
тение,  с  которым  к  этому  генералу,  показавшемуся  ему
171

сперва  немного  чудаковатым,  относились  все  окружаю¬
щие.  Удивил  его  вид,  его  сдержанное  достоинство,  его
полная  военная  форма,  хотя  и  потертая,  и  старая.
 Кто-то  из  прибывших  с  Вовком  бросил:
 —  Удирает  наша  Красная  Армия,  что  поделаешь...
 Генерал  возмутился.  Вовк  заметил  это  только  по  его
вдруг  похолодевшему  взгляду.  Но  тут  же  в  глазах  гене¬
рала  мелькнула  насмешливая  искорка.
 —  Трус  ты,  брат,  трус.  А  трус  всегда  винит  в  своей
трусости  другого.
 Жизнь  лагеря  была  адом,  но  уверенность  уже  не
покидала  людей.  Дня  через  три,  снова  разговаривая
через  проволоку  с  офицерами,  Вовк  узнал,  что  понра¬
вившегося  ему  генерала  зовут  Дмитрий  Михайлович  Кар¬
бышев.  Рядом  с  ним  часто  видели  высокого,  грузного,
но  подвижного  генерала  Зусмановича.  Были  там  еще
генералы  Самохин,  Музыченко,  Михайлов,  Павлов.
 Вскоре  группу  Вовка  из  барака  перевели  в  конюшню,
приспособленную  под  барак,  и  встречи  с  офицерами
прекратились.
 Карбышева  гитлеровцы  увезли  из  Хаммельбурга,  но
говорили,  что  ему  удалось  бежать,  что  он  в  Англии,  что
за  его  голову  назначена  огромная  премия  100  тысяч
рейхсмарок.  Он  был  для  нас  воплощением  мужества,
его  имя  призывало  к  действию.  Карбышев  первый  орга¬
низовал  лекции  для  пленных  на  самые  различные  темы.
Может  быть,  из  них  родился  и  наш  медфак  и  наш  <;уни-
верситет».  Много  было  легенд,  но  эта  была  самой  свет¬
лой  и  достоверной.
 Забегая  вперед,  хотелось  бы  рассказать  об  одном
замечательном  волевом  человеке.  Это  был  учитель  из
Полесья  Кирилл  Данилович  Мазейка.  Он  попал  в  плен
уже  в  сорок  третьем  году  под  Харьковом.  Вступив
в  КВП,  безукоризненно  выполнял  все  задания,  листовки
он  зашивал  в  хлястик  своей  шинели  так  же,  как  Василий
Федин.  При  помощи  Мазейко  бежали  Федорчук  и  Зо-
рянич.
 Мазейко  был  очень  изобретателен.  Когда  партии
пленных  в  рабочем  бараке  выдали  деревянные  колодки,
к  вечеру  все  натерли  на  ногах  кровавые  мозоли.  Мазей¬
ко  залез  на  верхнюю  койку  и  закричал:
 —  Все  колодки  ко  мне!  Завтра  получим  хорошую
обувь.
 172

Целую  ночь  жег  он  ко¬
лодки  в  печке.  Печь  раска¬
лилась  докрасна.  Утром  кон¬
воиры  не  могли  выгнать
команду  на  работу  —  люди
были  босы.  Пришлось  Туха-
ру  выдать  другие  бахилы  на
деревянной  подошве.  Но  но¬
ги  все  еще  кровоточили.
Ночью  Мазейко  снова  спа¬
лил  обувь.
 Жара  в  бараке  была  та¬
кая,  что  все  спали,  скинув
рубахи.
 На  третий  день  пленные
получили  эрзац,  но  все  же
ботинки.
 С  приходом  Вовка  КВП
пополнилось  командиром
боевых  групп  сопротивле¬
ния.  Он  был  очень  активен,
 Один  из  организаторов  КВП
Константин  Тихонович  Вовк.
Фото  1957  г.
 ориентировался  в  политических  вопросах  лучше  нас
с  Макеенковым,  да  и  был  лет  на  пятнадцать  старше.
 С  помощью  Константина  мы  написали  воззвание  ко
всем  советским  людям,  .находящимся  в  Германии  в  не¬
воле,  с  призывом  готовиться  оказать  вооруженную  по¬
мощь  Красной  Армии  и  союзникам.  Началась  подготов¬
ка  боевых  групп.  Сложилась  и  партийная  группа,  в  кото¬
рую  входили  коммунисты  югославы,  французы.  Вошел
в  нее  появившийся  в  нашем  лагере  Протченко.  Вовк
буквально  горел  идеей  восстания.  Он  писал  обращения
к  советским  людям,  к  союзникам,  связывался  с  бывши¬
ми  членами  партии,  среди  которых  знал  многих  лично,
отвечал  на  письма.  Письма  хлынули  к  нам  потоком  —
их  приносили  те,  кто  попадал  в  ревир  и  те,  кто  толь¬
ко  приходил  лечиться.  Пленные  рассказывали  обо  всем,
что  удавалось  наблюдать,  о  настроении  фашистов,  о  том,
где  находятся  склады  оружия.  Они  поняли,  наконец,  что
за  ними  стоит  организация,  от  них  ждут  борьбы  и  под¬
моги,  их  не  считают  изменниками.  Это  Вовк  передал  мне
записку  о  «приказе  16»  Верховного  Главнокомадующе-
го:  Амнистия  военнопленных  41-го  года.  Сохраняется
 173

зарплата,  семейное  пособие  и  всеми  правами  и  привиле¬
гиями  пользуется  семья  военнопленного.  Вполне  воз¬
можно,  что  стремясь  поднять  настроение  товарищей,
он  выдумал  этот  приказ.
 Весть  эта  была  для  всех  нас  настоящей  радостью.  Мы
долго  говорили  с  Виктором  об  этом.  Так  хотелось  до¬
жить  до  победы  и  помочь  ее  приходу!  У  нас  спрашивали,
куда  надо  бежать,  где  дадут  оружие,  требовали  заданий.
Мы  были  окрылены  откликом  на  наши  усилия,  долгое
время  остававшиеся  попытками  одиночек.
 КВП  продолжала  подготовку  побегов,  выработала
наставления  для  беглецов.
 Среди  больных  ревира  находился  учитель  математи¬
ки.  Он  очень  удивился  вдруг  возникшему  интересу  к  его
предмету.  И  обрадовался,  конечно.  В  плену  человек
оживал,  когда  чувствовал,  что  дело  его  жизни  нужно
кому-то  из  своих.  Он  начал  с  простейших  теорем,  но
подпольщики  нажимали  на  практические  задачи  по  фи¬
зике,  например,  как  высчитать  и  определить  течение
реки,  с  какой  скоростью  и  куда  вынесет  плот,  если...
Как  его  направить  в  нужное  место.
 Дело  в  том,  что  союзники  прислали  нам  карту  пути
к  франтирерам  —  к  партизанам.  Чернилами  вычертили
юг  Германии  и  Франции.  Карандашом  от  Хаммельбурга
до  Франции  карта  была  разделена  на/  квадраты.  Путь
проходил  южнее  Мюльхаузена,  через  Рейн.  Надо  знать
о  нем  все.  Скорость  течения,  укрепленные  места,  пере¬
ходы,  мосты.
 Снова  взялись  за  изучение  французского  языка.  Зва¬
ли  французов  бежать  с  нами  и  быть  проводниками.
Приглашали  англичан.
 Я  хорошо  запомнил  одно  ответное  письмо:  «Пусть
наши  армии  воюют.  Когда  будем  освобождены,  тогда
включимся  и  мы».
 К  сожалению,  так  рассуждали  не  одни'  иностранцы.
Находились  и  среди  нас  такие.
 Часто  у  нас  не  было  времени  и  возможности  посове¬
щаться,  и  решения  приходилось  принимать  на  свой  страх
и  риск.  Время  требовало  опера1ивности  действий.  Позже
и  Вовк,  и  Виктор,  и  я  обязательно  сообщали  Семеренко,
Бондареву  и  Белову  о  своей  работе.  Выслушивали  их
окончательные  решения  и  советы.  Но,  как  правило,  мы
не  расходились  в  мнениях.  Мучили  нас  неуверенность,
174

сомнения  в  поддержке  союз¬
ников.  Славные  это  были  лю¬
ди,  сердечные,  отзывчивые,  но
большинство  из  них  отходило
в  сторону,  когда  требовалась
активная  борьба.  Им  казалось,
что  для  борьбы  нужны  специ¬
альные  характеры,  чуть  ли  не
профессиональные  навыки.
Они  удивлялись  нам,  нашему
«кустарному»  энтузиазму.  Вот
это  нас  и  заботило.  А  КВП  хо¬
тела  поднять  против  фашистов
даже  немцев.
 Вовк,  как  и  наш  Семеренко,
хорошо  знал  многие  статьи
Ленина  и,  как  старый  комсо¬
мольский  работник  и  комму¬
нист,  учил  всегда  советоваться
с  Лениным.  Меня  притягивала
неукротимая  энергия  Констан¬
тина  и  то,  что  он,  не  имея  даже  такого  образования,  как
мой  техникум,  был  внутренне  культурен,  обладал  жиз¬
ненным  опытом,  часто  заменявшим  ему  знания.  Он  на
деле  доказал  свою  преданность  Родине,  уничтожал
предателей,  совершал  побеги,  помогал  бежать  товари¬
щам.  В  КВП  с  приходом  его  как  бы  влилась  горячая
кровь  и  оживила  все.
 Врачи  из  пленных  были  смелые  люди,  конечно,  за
исключением  таких  мерзавцев,  как  Васильев.  Но  мы,  до¬
рожа  их  помощью,  берегли  врачей  и  не  всех  привлекали
к  активному  участию  в  работе  организации.  Тем  более
не  сообщали'им  о  КВП.  Некоторые  из  них  жили  в  дру¬
гих  бараках.  Вовк  попросил  Бондарева  поговорить  с  ни¬
ми  и  дать  задание  подольше  не  выписывать  тех  больных,
которые  нужны  в  ревире.  Бондарев  не  хотел  рисковать
открыто.  И,  подумав  как  следует,  написал  письмо  от
имени  КВП  врачам.  Положил  в  приемной.
 Утром  Меркулов  рассказал  мне  о  полученном  пись¬
ме,  и  с  недоумением  спросил:
 —  Что  же  это  за  КВП?
 —  Организация,—  не  глядя  на  него,  чтобы  не  выдать
себя,  ответил  я.
 175

—  Вот  и  до  нас  докатилось...—  как  бы  про  себя
вымолвил  он.
 —  А  где  она  находится?
 —  За  пределами  лагеря,  конечно.
 —  Что  же  нам  делать?
 —  Наверное,  помогать,—  полувопросом  ответил  я.
 —  Разве  я  не  помогал  до  сих  пор?  —  Сюда  угодил...
 —  А  что  думают  ваши  коллеги?
 —  Прочли  и  промолчали.  Мало  знаю  их.  Все  мы  тут
недавно.  Боимся  друг  друга.  Васильева,  небось,  помни¬
те?  Да  и  Никаноров  только  о  себе.
 Как  не  помнить  Васильева!  Но  были  же  и  другие  —
бессарабец  еврей  Семен  Назарович  Шерин,  подвижной,
суетливый,  заботливый  и  умевший  стать  незаметным,
благодаря  своему  маленькому  росту.  Его  самого  следо¬
вало  спасать  от  гитлеровцев.  Тем  не  менее,  он  отважно
помогал  нам  и  мы  верили  ему,  как  самим  себе.
 Был  белорус  Александр  Архипович  Кандыбович,
спокойно  взиравший  на  все  вокруг  и  никогда  не  выска¬
зывавший  своего  мнения.  Были  и  еще  врачи.  И  всех
необходимо  изучить  и  привлечь  на  свою  сторону.
 Все  чаще  я  встречался  с  Меркуловым  и  молчаливым
Кандыбовичем.  Как-то,  осматривая  больного,  Кандыбо¬
вич  сказал:
 —  Уж  очень  безрассудно  они  губят  свой  организм.
 Значит,  понимал,  что  раны  и  увечья  некоторые  плен¬
ные  наносили  себе  сами.
 —  А  как  иначе  попадешь  сюда?  Помогите  им  восста¬
новить  хотя  бы  часть  потерянного...
 И  он  помогал.
 Членами  КВП  стали  полковник  Меркулов,  Шерин,
Кандыбович.  Они  и  не  спрашивали,  кто  мы,  но  всегда
помогали.  Однажды  немцы  предложили  Меркулову  «сво¬
бодное  хождение»  без  конвоя,  но  Николай  Иванович
отверг  его,  сказав:
 —  Я  врач  Советской  Армии,  и  мое  место  среди  боль¬
ных  солдат.
 Трудно  бывает  разобраться  в  человеческой  душе.
 Связные  из  рабочих  команд  приходили  на  прием
искалеченные.  Они  насвистывали  наш  пароль,  а  потом,
заговорив  о  погоде  и  услышав  ответ:  «Из  Кремля»,
передавали  письма  и  готовы  были  хоть  умереть.
 Орочен  Павел  Акунка  для  того,  чтобы  попасть  сюда,
176

три  дня  ничего  не  ел  и  пил  только  соленую  воду.  Он
перестарался  до  того,  что  его  еле  отходили.  Колхозник
из  Советской  Гавани  (бухта  Дата  на  Дальнем  Востоке),
охотник-снайпер,  маленький  Акунка  распух,  как  бурдюк,
и  если  бы  не  его  нечеловеческая  выносливость,  не  по¬
могли  бы  наши  старания!  Он  был  очень  похож  на  уша¬
стого  медвежонка.  Его  и  прозвали  медвежонком.  На
спине  Акунки  виднелись  страшные  рубцы  —  след  мед¬
вежьих  когтей.
 Мы  уговорили  врачей  поместить  Акунку  в  наш  барак
к  туберкулезникам  —  здесь  легче  было  его  выходить.
Как  только  он  поднялся,  стал  прекрасным  и  незамени¬
мым  помощником.  Павел  Акунка  обладал  неистощимым
чувством  юмора.  Этого  часто  не  хватало  в  той  собачьей
жизни,  на  которую  обрекли  нас  фашисты  (правда,  с  раз¬
вития  бурной  деятельности  КВП,  мы  не  считали  нашу
жизнь  собачьей).
 Наш  «медвежонок»  Акунка  ходил  вперевалку.  Снай¬
перским  своим  прищуренным  глазом  он  замечал  то,
чего  не  замечали  мы,  быстро  улавливал  малейшее  изме¬
нение  в  лице  собеседника.  Это  было  особенно  важно.
 Вначале  он  только  из  любопытства  следовал  за  мной
во  время  обходов.  Потом  стал  помогать  разносить
лекарства  и,  наконец,  показал  себя  изобретательным
медиком.  Я  уже  рассказывал,  как  «лечили»  больных
впрыскиваниями  новокаина  и  воды  от  всех  болезней.
Акунка  решил  помочь  мне  в  этом.  Нам  прислали  без¬
вредный,  но  и  ничему  не  помогающий  порошок  белой
глины  (Болюс  альба).  Лекарств  не  было,  а  люди  ждали
исцеления.  Мы  расфасовали  белую  глину,  наделали
порошков,  и  вот  Акунка  с  маленькой  ложечкой  в  руке
и  с  набором  пакетов  в  другой  идет  за  мной  по  ревиру.
С  порога  уже  он  сообщает:
 —  Союзники  прислали  универсальное  средство.  А  ну,
у  кого  болит  живот?
 Отозвавшемуся  больному  он  давал  ложечку  лекар¬
ства,  не  умолкая  при  этом  ни  на  минуту.  Он  рассказы¬
вал,  как  в  тайге  выследил  соболя,  у  которого  болел
живот  и  вылечил  его.  И  уже  напевал  песенку  о  соболе.
Опять  спрашивал:
 —  Горло  у  кого  хрипит?  У  кого  шла  кровь?  А?
 Его  полюбили.  Ему  верили,  радовались  его  хитрым
раскосым  глазам,  веселому  голосу.
 177

Иной  раз  ясно:  болезнь  прогрессирует.  А  больной
смеется,  завидев  Акунку.  Значит,  ему  легче.  Пусть  сме¬
ется  на  здоровье.
 Союзники  передали  новую  посылку.  Всего-навсего
молочный  порошок  и  галеты.  Но  прибавление  даже  ма¬
лой  толики  к  проклятому  рациону  Коха  помогало  выле¬
чивать  советских  людей!
 Мы  обязательно  рассказывали  больным  какие-нибудь
веселые  истории,  разучивали  или  вспоминали  песни,
юмористические  стихи  и  этим  поддерживали  их  настрое¬
ние.  Конечно,  это  не  спасало  безнадежных,  тех,  о  ком
врач  нам  говорил:  «Постарайтесь  облегчить  им  послед¬
ние  дни».  Но  тем,  кто  находился  на  грани  перехода
в  безнадежные,  наши  ухищрения  помогали.  Человек
чувствовал  заботу,  внимание.  Он  иначе  начинал  думать
о  жизни,  о  людях  и  попросту  снова  становился  челове¬
ком..  Он  уже  внимательно  слушал  наши  лекции  и  зада¬
вал  вопросы.  А  ты  тем  временем  сидишь  возле  умираю¬
щего  и  всем  своим  видом  стараешься  показать,  что  все
в  порядке.  Иногда  больной,  которому  я  должен  был
«скрасить  последние  минуты»,  замечал  мой  понурый  вид
и  начинал  меня  же  подбадривать.
 Я  все  больше  убеждался,  что  не  гожусь  для  работы
медика.  Я  не  мог  выносить  страдания  больных  и,  уходя
в  дальний  угол  ревира,  едва  сдерживал  слезы.
 На  моих  руках  умерли  уралец  инженер,  прекрасный
музыкант  Волобуев,  Федоров,  Уколов.
 Вдруг  немцы  усилили  свою  агитацию.  Может  быть,
им  донесли  о  наших  лекциях?  Но  особо  доверенных
мерзавцев  они  начали  возить  в  кулацкие  помещичьи
хозяйства  на  экскурсии  и  убеждать  в  превосходстве
единоличного  строя.  «Колхозы  для  пьяниц  и  лоды¬
рей»,—  говорили  их  агитаторы.
 Украинская  националистическая  газета  «Нова  Доба»,
издававшаяся  в  Берлине,  поносила  колхозы  и  Советскую
власть,  восхваляла  немецкую  систему  хозяйства  и  зажи¬
точность  немецких  крестьян.
 Видел  я  эту  зажиточность,  видел,  как  тряслись  бауэ-
ры,  боясь  потерять  землю,  которую  при  первой  беде
гитлеровцы  могут  передать  другому.  Вот  когда  пригоди¬
лись  нам  с  Виктором  наши  блуждания  по  немецкой
178

земле!  Теперь  нам  есть  что  сказать  о  хваленом  хозяй¬
ствовании  бауэров.  Хоть  эту  пользу  мы  извлекли  из  сво¬
ей  неудачи!
 Комендант  лагеря  русских  через  переводчика  Ивана
Четверикова  призывал  всех  вступать  во  власовскую
армию.  (Дела  немцев  шли  все  хуже.)  Никто  из  пленных
не  откликнулся.  Тогда  комендант  приказал  Четверикову
опросить  каждого  и  подать  ему  готовый  список  добро¬
вольцев,  Опроса  никакого  не  было,  а  в  список  перевод¬
чик  занес  многих.  Никто  из  перечисленных  не  подтвер¬
дил  согласия  идти  к  немцам.
 Взбешенный  этим  комендант  объявил:
 —  Расстрелять  каждого  пятого!
 Во  время  обеда  возле  кухни  расстреляли  Николая
Кравченко,  Петра  Данилюка,  Николая  Пликуса,  Григория
Савича,  Михаила  Алешина  и  многих  других  наших  това¬
рищей.
 Через  день  привезли  черный  свекловичный  хлеб
и  баланду  с  лисьим  мясом,  нестерпимо  воняющим  пси¬
ной  и  гнилью.  Тут  опять  показал  себя  Кирилл  Маэейко.
Он  встал  в  дверях  барака  и  объявил:
 —  Кто  пойдет  получать  эту  падаль,  тот  не  наш!  Пусть
ее  жрут  фрицы  сами.
 Все  русские  пленные  отказались  от  обеда.  Так  было
и  на  следующий  день,  и  на  третий.  Объявили  бойкот
немецкой  еде.
 Акуленко  и  Белов  сделали  для  проведения  бойкота
очень  много.  Благодаря  связям  Белова  с  югославами,
срочно  была  налажена  тайная  помощь  голодающим
продуктами.
 Летом  1943  года  немцы  привезли  в  IV  блок  пойман¬
ного  беглеца.  Нам  не  удалось  установить  его  фамилию.
Француз-подпольщик  только  сообщил,  что  это  лейтенант
Красной  Армии,  что  его  держат  в  карцере.  Когда  попы¬
тались  вывести  его  на  работу,  он  отказался,  обругал
немцев  палачами.  Его  снова  избили.  Но  и  это  не  помогло.
Тогда  герою  отрубили  руки  и  язык  и,  наконец,  пристре¬
лили.
 Через  год  —  летом  сорок  четвертого  —  гитлеровцы
изобрели  новый  метод  воздействия  на  нас.  Среди  совет¬
ских  людей  не  было  верующих.  Но  в  югославском  лагере
 179

Член  подпольной  органи¬
зации  Сопротивления  в  ла¬
гере  Хаммельбург  Иван
Николаевич  Акуленко.  Фо¬
то  1  94  6  г.
 находился  священник,  и  ему
предложили  призвать  нас
на  путь  истинный.  Сербам
пришла  очень  удачная
мысль  —  использовать  его
проповеди  в  наших  общих
целях.  С  попом,  веселым
малым,  пришли  в  ревир  и
наши  друзья.  Вот  это  было
здорово!  Мы  обступили
служителя  культа  и  его  «по¬
мощников»,  затеяли  добро¬
душную  пикировку.
 После  короткой  молит¬
вы  поп,  усмехаясь  в  русый
ус,  начал  проповедь.  Два
гитлеровца-охранника  сде¬
лали  приличные  случаю  по¬
стные  морды.  А  мы  слушали
все  внимательнее.  Поп  рас¬
сказывал  о  положении  на
фронте,  говорил,  что  юго¬
славы  рады  дружить  с  нами.
 Друзья  наши  шепотом  сообщали  в  это  время,  что  нем¬
цы  уже  бегут  с  русской  земли.  Никогда  я  не  думал,  что
богослужение  может  доставить  такую  радость  советско¬
му  человеку.  Молебен  затянулся.
 Югославы  успели  передать  нам  еще  большое  письмо
о  злодеяниях  Гитлера  на  их  родине.  Из  него  мы  узнали,
что  21  октября  сорок  первого  года  в  городе  Крагуевац
за  одни  сутки  было  уничтожено  семь  тысяч  жителей.  Рас¬
стреляли  взрослых  и  школьников.  Город  гитлеровцы
разбомбили  дотла.  Там  погибли  тридцать  тысяч  чело¬
век.
 Солдат  посмотрел  на  часы.
 —  Пора  кончать!  —  сказал  он  почтительно.
 Уходя,  веселый  священник  помахал  нам  рукой.  Гит¬
леровцы  надели  пилотки.
 Мы  долго  обсуждали  выдумку  наших  друзей.  Нужно
разнообразить  методы  агитации.  Югославы  вообще  бы¬
ли  изобретательны.  Пользуясь  тем,  что  петь  не  запреща¬
ли,  один  из  них,  выйдя  из  бани,  напевал,  но  не  песню,
а  сводку  о  положении  на  фронтах.  Мы  слушали  и  запи¬
180

сывали,  чтобы  передать  дальше.  Нужно  действовать
песней,-музыкой.  Югославы  давно  распевали  наши  пес¬
ни,  а  наша  «Катюша»  была  переведена  на  французский
язык.  Иностранцы-пленные  любили  «Приамурских  парти¬
зан»,  песню  о  Родине.
 И  музыкальные  итальянцы  обменивались  с  нами  пес¬
нями.  Это  укрепляло  нашу  дружбу  и  помогало  понимать
друг  друга.  Гитлеровцы  создали  для  итальянцев  условия
чуть  ли  не  хуже,  чем  для  нас.  Не  могли  им  простить  «из¬
мены»  Гитлеру.  При  встрече  итальянцы  поднимали  сжа¬
тый  кулак  —  знак  солидарности  и  говорили:
 —  Бадольо!  Катюша!
 Фашисты  на  все  лады  рассказывали,  как  «отваж¬
ный  Скорцени»  выкрал  итальянского  дуче  из-под
ареста,  спустившись  на  парашюте.  Ничего  не  ска¬
жешь,  операция  была  проведена  ловко.  Но  положе¬
ния  на  фронте  она  не  меняла.  Гитлеровцам  приходилось
плохо.
 После  богослужения  пленники  решили  организовать
что-нибудь  по  примеру  югославов.  Из  рабочих  блока
№  4  был  создан  хор.  Я  был  на  одном  его  концерте.
Впереди  сидела  немецкая  солдатня.  Мы  занимали  галер¬
ку.  Пели  старые  русские  песни  и  еще  незнакомые  совет¬
ские,  привезенные  новыми  пленными:  «Вечер  на  рейде»,
«Песня  о  Москве».
 Были  на  концерте  и  иностранные  пленные.
 Как  и  следовало  ожидать,  фашисты  поняли  в  чем
дело  и,  к  сожалению,  разогнали  такую  самодеятель¬
ность.  Сколотили  свой  хор.  Никто  из  наших  туда  не  шел,
и  их  затея  провалилась.  Они  возили  хор  в  рабочие  ко¬
манды,  надеясь  с  его  помощью  вербовать  пленных  во
власовскую  армию.  Но  мы  вовремя  предупредили  това¬
рищей.
 К  нам  в  лагерь  забрасывали  власовскую  газетенку
«Заря».  Приходилось  читать  между  строк  и  делать  соот¬
ветствующие  обратные  выводы.  «Заря»  сообщала  о  рас¬
стрелах  вернувшихся  на  родину  военнопленных.  Восхва¬
ляла  Власова.  Мы  решили  написать  в  редакцию  письмо.
И  написали.  Назвали  редактора  и  его  приспешников  пре¬
дателями,  за  черпак  баланды  продавшими  Родину  и  кле¬
вещущими  на  свой  народ.  Обещали  им  близкую  рас¬
плату.
 Письмо  наши  связные  увезли  подальше  от  Хаммель-
181

бурга  и  опустили  в  чугунный  ящик  немецкой  почты.
К  нашему  удивлению,  «Заря»  всполошилась  и  на  письмо
ответила.  Вернее,  разобрала  его  по  косточкам,  на  своих
страницах,  брызжа  слюной  и  осыпая  нас  бранью.  Того
только  мы  и  хотели!  В  редакцию  из  разных  мест  было
отправлено  еще  несколько  писем,  написанных  разными
почерками.  Подпольщики  хотели,  чтобы  власовские  пре¬
датели  не  чувствовали  себя  спокойно  под  крылом  гитле¬
ровцев.  И  этого  добились.  Может  быть,  этим  объясняет¬
ся  то,  что  многие  авторы  продажной  газетки  стали  скры¬
ваться  за  псевдонимами.  Появилось  множество
«Любящих»,  «Неизвестных».  Изменники  боялись  рас¬
платы,  почуяли,  что  она  близка.  Газете  пленные  не
верили.
 Ефрейтор  Келлер  стал  приносить  нам  книги,  издан¬
ные  на  русском  языке  в  Америке,  Франции  и  Германии.
По  большей  части  это  были  мемуары  бывших  шпионов,
белоэмигрантов.'Один  из  таких  авторов  в  пасквильном
«труде»  под.  названием  «Девять  месяцев  в  застенке
ГПУ»  рассказывал  о  своей  неудачной  деятельности  шпи¬
она  в  пользу  Германии.  Книга  была  иллюстрирована
фотографиями  Москвы,  портретами  руководителей  пар¬
тии  и  правительства.  Приехав  под  видом  коммуниста
в  Советский  Союз,  автор  встречался  с  крупными  госу¬
дарственными  деятелями,  женился  на  девушке,  работав¬
шей  на  секретном  заводе  и,  наконец,  был  пойман.  Чтиво
не  доставляло  нам  удовольствия,  но  читали.  Комменти¬
ровали.  Больше  же  всего  рассматривали  фотографии,
вспоминали  улицы  своих  городов,  вглядывались  в  зна¬
комые  лица.
 В  ОБЕРБАХСКОЙ  КАМЕНОЛОМНЕ
 Организация  наша  не  теряла  времени  даром.  Про¬
должалась  подготовка  восстания.  Штаб  КВП  рассчитывал
за  пять-шесть  месяцев  подготовиться,  и  с  приближением
освободителей,  поднять  восстание,  выйти  к  ним  навстре¬
чу.  В  лагере  все  умели  обращаться  с  оружием.  Но  как,
где  раздобыть  его?  Были  у  нас  представители  разных
родов  войск.  Надо  только  подготовить  надежных  коман¬
диров.
 Рука  у  Константина  Вовка  почти  совсем  зажила.  Его
182

могли  в  любую  минуту  выписать  и  отправить  в  камено¬
ломню,  где  он  присужден  был  отбывать  наказание  всю
жизнь.  К  тому  же  немцы  почти  ежедневно  стали  делать
проверочные'  налеты  на  ревир.  Что-то  нужно  было  при¬
думать.  И  Вовк  придумал.
 Я  ввел  под  кожу  его  правой  руки  два  грамма  слюны.
Наутро  температура  у  него  поднялась  до  сорока!
О  выписке  нечего  было  и  думать.  Но  о  себе  мы  с  Вик¬
тором  забыли,  и  нас  выписали  в  четвертый  блок.
 Рухнули  все  планы.  Провожаемые  суровым  молчани¬
ем  товарищей  и  почти  сочувственным  взглядом  началь¬
ника  ревира  Келлера  мы  выходим  в  сопровождении
солдата  за  ворота.  А  тем  временем  партийная  группа
действовала,  и  лагерь  готовился  к  восстанию.  Как  бы
хотелось  и  нам  с  Виктором  быть  в  ее  рядах!
 Куда  нас  ведут?  Часовой  на  вопросы  не  отвечает.
Значит,  не  в  команду.  Куда  же?
 Улицы  Хаммельбурга  изменились  —  на  стенах  домов
появились  кричащие  лозунги  и  плакаты:  «Победа  или
Сибирь!»,  «Победа  или  большевистский  хаос!».  Вот  как!
Нам  это  понравилось.  Или  —  или!  Прохожие,  прочитав
лозунг,  опускали  головы  и  невесело  спешили  дальше.
 Нас  повезли  в  поезде.  Только  под  вечер  высадили  на
разъезде  в  горах  и  погнали  через  деревню  все  выше
и  выше.  И  тут  мы  поняли  все.  Об  этом  пути  не  раз  рас¬
сказывал  Вовк.  Нас  гонят  в  каменоломню!  Штрафной  ла¬
герь  на  каменоломне  в  Кибиргштейн  в  ста  километрах
от  Хаммельбурга.  Команда  №  6047  обербах-Кибирг-
штейн,  где  хозяйничает  убийца  Август.
 Нас  ввели  в  небольшую,  плохо  освещенную  комнату
и  сразу  начали  сдирать  с  обоих  одежду,  оставили  в  од¬
них  длинных  рубахах,  выданных  в  Хаммельбурге.  Били
по  рукам,  по  ногам.  Орали  так,  что  даже  ко  всему  при¬
вычные  охранники  с  пакетами  в  руках  вздергивали  голо¬
вы,  как  лошади.
 —  Мы  вас  отучим  бегать,  свиньи  вонючие!
 Наконец  конвойных  заметили.  Нацист  вырвал  пакет
из  рук  солдата,  пробежал  злым  взглядом  несколько
строк,  напечатанных  на  большом  листе,  расписался,  вер¬
нул  бумагу:
 —  Хайль!
 Солдаты  исчезли.'
 Нас  избили  в  кровь.  Толкнули  к  дверям.  Мы  боялись
 183

Участник  Сопротивления
в  лагере  военнопленных
Илья  Иванович  Пеньков.
 ступить  за  порог  —  может
быть,  там  люк,  и  мы  поле¬
тим  вниз...  Но  услышали  ска¬
занное  на  родном  языке:
 —  Проходите  сюда!  —
Это  произнес  человек  плот¬
ного  сложения,  коренастый,
уже  немолодой.  Он  сидел
на  пороге,  поглаживал,  ви¬
димо,  болевшее  колено.
 За  порогом  находились
советские  люди.  Для  их
устрашения  устроен  был
весь  этот  спектакль.  Не  зная
об  их  соседстве,  мы  пере¬
несли  все  молча,  не  просили
пощады,  не  унизились  перед
палачами.  Значит,  вели  себя
как  надо.
 Нам  показали  свободные
 Фото  послевоенно-  места  на  двухэтажных  на¬
го  времени.  рах,  и  мы  свалились,  почти
ничего  не  чувствуя.
 —  Держитесь,  ребята,—  опять  сказал  коренастый.
Вероятно,  он  был  здесь  главным.—  Перед  смертью  они
бесятся.  Недолго  теперь.
 Нас  осторожно  прикрыли  каким-то  тряпьем.
 В  штрафной  команде  —  восемнадцать  человек.  Здесь
есть  и  те,  кто  знал  Вовка,  и  те,  кто  бежал  с  ним  и  был
пойман.  Вот,  значит,  почему  орал  гитлеровец  о  побегах.
Для  них.  Нам  запрещено  все:  говорить,  медлить,  ду¬
мать.  Мы  должны  быстро  выполнять  команду  и  таскать
бут  на  склад,  16—18  тонн  в  день.
 Скалу  взрывают,  а  мы  разбиваем  камни,  грузим  на
вагонетки  и  толкаем  вверх  к  камнедробилке.  Сколько
раз  Вовк  рассказывал  об  этом1  И  вот  мы  повторя¬
ем  все:  разбиваем  камни,  грузим  вагонетки,  тол¬
каем  вверх.  Дробим  камни,  грузим  вагонетки.  Можно
сойти  с  ума!
 Мы  проживем  здесь  до  конца  войны.  За  неповинове¬
ние—  сапогом  в  морду!
 Дробим  камень.  Нагружаем  вагонетки.  Толкаем
вверх.  За  невыполнение  нормы  —  в  морду,  под  ребра,
184

куда  побольнее.  СдохНбШь—  Тбм  лучше.  Пришлют  Дру¬
гого.  «Проклятая  война!  Чем  она  еще  кончится!  Так
отвечай  за  это  русский  солдат»,—думает  гитлеровец.
 Дробим  камень,  грузим  вагонетки.  Толкаем  вверх.
Не  выдержишь  молчания  —  выволокут  к  столбу  и  при¬
стрелят  «при  попытке  к  бегству».  Дробим  камень...
 Куски  по  сто  килограммов  отворачиваем  кирками.
Протченко  (тот  коренастый,  сейчас  он  назывался  Лапи¬
ковым)  примером  учит,  как  ловчее  раздробить.  Помога¬
ет  грузить  тачки.  Предупреждает:  того,  кто  упадет,  за¬
бивают  насмерть.  Значит,  главное  —  не  упасть.  И  еще
нам  говорят,  что  теперь  тут  живется  лучше,  чем  раньше.
Каково  же  приходилось  другим?  И  все-таки  бежали,
преодолевая  все  заграждения.  Пусть  неудачно,  но  пыта¬
лись  бежать.  Говорят,  что  кормят  теперь  лучше.  Через
гри  дня  мы  оба  с  Виктором  начали  харкать  кровью.  Кро¬
ме  того,  упавший  камень  рассек  мне  левую  руку.  Мы
теряли  силы.
 Куда  фашистам  столько  камня?  Протченко  угадал:
«Для  дотов».  И  еще  товарищи  сказали:
 —  Мы  за  вас  поборемся.
 На  вечерней  поверке  в  один  голос  они  заявили  ко-
мандофюреру:
 —  Уберите  от  нас  заразных!  У  них  там,  может,  сифи¬
лис,  может,  открытая  форма  туберкулеза.
 Фашисты,  я  уже  говорил,  пуще  огня  боялись  тубер¬
кулезных.  С  сифилитиками  они  еще  как-нибудь  прими¬
рились  бы.
 Лагерьфюрер  обещал  выкинуть  нас.  А  через  день
привезли  еще  двоих  солдат.  Один  был  ранен  из  охот¬
ничьего  ружья.  Он  и  его  друг  бежали.  Немец  увидел  их
в  кустах,  выстрелил  почти  в  упор.  Истекающих  кровью,
их  привезли  в  ревир.  Один  умер.  Второго  (звали  его  Ва¬
силий  Фомич  Рыцарев.  Он  был  из  Саратовской  области.
Даже  название  деревни  запомнилось:  Степная  Неелов-
ка)  отправили  сюда.  Его  новый  спутник  страдал  водян¬
кой.  Теперь  борьба  велась  за  четверых.
 На  работе  охрана  следила  за  тем,  чтобы  мы  не  стоя¬
ли  без  дела.  Дробим  камень,  грузим  вагонетки,  толкаем
вверх.  Но  за  выполнением  нормы  смотреть  перестали.
Лагерьфюрер  выжидал.  А  мы  тем  временем  подружи¬
лись  с  нашими  товарищами.  Некоторые  из  них  —  мои
друзья  до  сих  пор.  Григорий  Михайлович  Протченко  из
 185

Гомельской  области  стал
членом  штаба  КВП.  На  ка¬
меноломни  он  попал  за  ор¬
ганизацию  диверсии  —  за
порчу  станков  на  заводе.
О  нем  рассказывал  Белов.
Однажды  он  присел  ко
мне  на  нары  и  заговорил
о  книгах.  Потом  пристально
посмотрел  на  меня  и  спро¬
сил:
 —  Какие  книги  Пушкина
вы  читали?
 Я  хотел  ответить,  но  он
опять  пристально  посмотрел
на  меня  и  повторил  вопрос:
молниеносная  догадка  ше¬
вельнулась  в  мозгу.  Пароль!
 —  Какие?  —  повторил  я
и  закрыл  глаза.  Как  ото¬
зваться?  Так  и  мы  искали
друзей  наощупь.  А  Протчен-
ко  знал  Вовка,  Акуленко.  Вовк  мне  о  нем  тоже  расска¬
зывал.
 —  Вовк  был  с  вами?  —  вопросом  на  вопрос  ответил  я.
—  Конечно.  Я  же  говорил.
 —  Вашего  пароля  я  не  знаю.  Вовк  —  мой  друг  и  член
КВП.
 Протченко  еще  раз  взглянул  на  меня.
 Когда  я  рассказал  ему  о  наших  делах,  о  Семеренко
и  Белове,  Протченко  ответил:  «Тебе  нужно  вернуться
в  лагерь».
 Оставшись  один  на  нарах,  я  долго  думал  о  том,  что
произошло.  Разумом  я  не  мог  определить,  как  вести
себя,  но  сердце  толкало  к  Протченко.
 Семья  Протченко  на  Родине  жила  в  соседнем  с  нами
районе.  Мы  были  самыми  близкими  земляками.  Вместе
с  Протченко  в  КВП  вошла  новая  большая  группа  патрио¬
тов.  Он  стал  одним  из  самых  активных  членов  и  руково¬
дителей  антифашистского  подполья.  Искренний,  умный,
всем  сердцем  преданный  партии,  без  громких  фраз  шел
Григорий  на  любое  опасное  дело,  на-фронт  пошел  до¬
бровольцем,  но  никому  никогда  не  говорил  об  этом.
 186

Скромный  человек,  он  о  себе  не  любил  рассказывать.
А  ему  было  что  рассказать.
 Утро  принесло  нам  радость.  Помощнику  лагерьфю-
рера  пришла  повестка:  на  фронт!  Он  явился  на  камено¬
ломню  белый,  как  платок.  Команду  охранников  отправ¬
ляли  на  восточный  фронт.  Режим  ослаб.
 Вскоре  пришла  замена.  Новые  охранители  были  полу¬
калеки,  взятые  из  госпиталей.  Они  радовались  тому,  что
попали  в  каменоломни.  Все  лучше,  чем  на  фронт!
 Через  несколько  дней  и  сам  лагерьфюрер  получил
повестку.  Команду  от  него  принял  штатский.  На  про¬
щанье  лагерьфюрер  решил  быть  добрым.  Отослал  дво¬
их  безнадежно  больных  к  врачу  и  дальше  в  лагерь.
Вечером  команда  потребовала  нашей  отправки.  Люди
стояли  перед  ним  молча  и  ждали.  Охрана  ненадежна.
Может  быть,  доброта  и  пригодится?  Лагерьфюрер  обвел
всех  бегающим  взглядом,  дернул  плечом,  пробормотал
что-то  вроде:  «Черт  с  вами!»,  и  ночью  мы  уже  шагали
на  станцию.  С  нами  шел  и  Рыцарев.
 „ДАВАЙ  ПОГАДАЮ,  ВСЮ  ПРАВДУ  СКАЖУ**
 Многое  изменилось  за  шестнадцать  дней  в  13-Ц.
В  ревир  нас  не  приняли  —  не  было  направления  немец¬
кого  врача.  Но  в  рабочем  блоке  мы  нашли  Вовка!  За
это  время  Середа  ухитрился  подменить  его  карточку
в  канцелярии,  и  Вовк  «затерялся».  В  ревире  из  наших
остался  один  Бондарев.  Но  что  он  мог  сделать  один?
Снова  нужен  был  толчок!  Иначе  с  такими  трудами  нала¬
женное  дело  могло  пойти  прахом.
 Я  сейчас  еще  крепче  подружился  с  Константином
Сергеевичем  Беловым.  Он  рассказывал,  что  немецкие
коммунисты  запрашивали  ЦК  КПГ,  чем  советские  воен¬
нопленные  могут  помочь  немецкому  народу.  «Если  каж¬
дый  советский  солдат  хоть  одному  немцу  расскажет
правду  о  СССР,  это  уже  многое»,—  писали  из  ЦК.
 Работать  в  четвертом  блоке  было  очень  опасно,  не
то  что  в  ревире.  Писать  негде.  Часто  говорить  о  своих
делах  невозможно  —  это  могло  привлечь  внимание  пре¬
дателей.  Макеенков  опять  свалился^  и  его  увезли  в  ре¬
вир.  Семеренко,  Вовк  и  Белов  считали,  что  для  связи
надо  попадать  туда  и  мне.  Как-никак,  пригодится  и  моя
 187

медицина.  Пока  держусь  на  йогах,  должен  действовать.
 —  Иди  в  ревир.  Связь  с  братушками,  с  иностранцами
может  осуществляться  только  оттуда,—  говорил  Белов.
 —  Но  ведь  это  может  кончиться  для  него  смертью,—
сомневался  наш  комиссар  Семеренко.
 Вовк  вглядывался  в  меня  своими  добрыми  большими
глазами,  рядом  с  ним  я  был  слишком  худ  и  невелик.
 —  Был  бы  поздоровее,  двели  бы  слюну,—  говорил
он.—  Жаль  мальчишку.
 Все  же  надо  было  решаться.  Как  назло,  кровохар¬
канье  прекратилось.  Да  оно  и  не  считалось  серьезным
поводом  для  отправки  в  ревир.  Легкие  отбивали  нам
гитлеровцы  часто.  Болела  раненая  нога.  Но  фашистов
убеждала  только  открытая  рана  или  высокая  температу¬
ра.  Нужно  было  довести  себя  до  полусмерти.
 Мы  перебирали  всевозможные  способы  членовреди¬
тельства,  и  все  было  слишком  опасно,  боялись  перебор¬
щить.  К  утру  Семеренко  нехотя  согласился,  решили
сделать  впрыскивание!  В  моей  слюне  могли  находиться
палочки  Коха.  Вовк  ввел  свою  в  мою  левую  руку,  как
раз  в  то  место,  куда  вводил  ему  я.  Шприц  передал
Бондарев.
 —  В  рассчете?  —  подбадривая  меня,  пошутил  он.
 Пока  у  меня  не  поднялась  температура,  мы  догово¬
рились  обо  всем.  Переменили  фамилии  —  Вовк  стал  Смо¬
родиным,  я  —  Гречихой,  Бондарев  —  Суровиным.  Семе¬
ренко  просто  взял  №  2.  Другие  члены  КВП  тоже  взяли
клички  для  переписки.  Прорепетировав  песню-пароль,
договорились  о  том,  куда  я  буду  прятать  наши  материа¬
лы.  Как  буду  обобщенный  материал  передавать  к  №  2
и  Волебу.  Постановили  изучать  расположение  лагеря,
главным  образом  склады  оружия  и  продовольствия,  те¬
лефон;  выбрали  место,  где  готовить  боевые  группы.
Нужно  было  разведать,  кто  из  немцев  окажет  нам
помощь.  Сделать  это  мог  только  Белов.  У  него  устано¬
вились  дружеские  отношения  с  некоторыми  немецкими,
и  особенно,-  австрийскими  солдатами.  Через  них  он  на¬
деялся  узнать  многое.  Оба  —  Вовк  и  Белов  —  взялись
комплектовать  боевые  группы  из  советских  и  иностран¬
ных  военнопленных.  Они  оба  глубоко  были  уверены,  что
только  советский  человек  должен  возглавить  восстание,
и  уже  подобрали  надежных  командиров  рот:  Якова  Вла¬
димировича  Гонта,  москвича  Ивана  Васильевича  Савуш-
188

кина,  горьковчанина  Ивана  Николаевича  Круга  и  коман¬
диром  группы  связи  —  Константина  Антоновича  Лаптева.
Мне  поручили  договориться  с  югославами  и  англичана¬
ми.  Для  этого  надо  иметь  личные  встречи.  Среди  италь¬
янцев  у  меня  был  уже  большой  друг  Антонио  Саксоне,
готовый  идти  с  нами  куда  угодно.
 Если  мы  наладим  настоящую  связь  с  командами,  от¬
туда  в  нужную  минуту  придут  на  помощь.  В  организа¬
ции,  созданной  Семеренко  и  Протченко,  уже  были  груп¬
пы  в  Магдебурге,  Висбурге,  Кобурге,  Зонненбурге,  Аус-
берген-Гауэе,  Шепфельде,  Н.-Гауэене.  Из  Эбельс-Баха
нам  сообщили,  что  группа  в  170  человек  вливается  в  КВП,
становится  под  знамена  советской  Родины  и  с  честью
выполнила  все  приказы.
 В  Висбурге  вели  работу  надежные  товарищи  Василий
Кузнецов  и  Яценко.  Кузнецов  —  крестьянин  из-под
Краснодара,  уже  немолодой  человек  с  большим
опытом.  Находясь  в  ревире,  в  свое  время  он  хорошо
помог  налаживать  связи  и  распространять  ли¬
стовки.
 Нужно  было  проверить  готовность  групп  повсюду.
Наши  представители  имелись  во  многих  лагерях  и  коман¬
дах  и  привозили  оттуда  нужные  сведения.
 Наши  люди  вели  работу  в  Дортмунде,  Эссене,  Аахе¬
не,  Дюссельдорфе.  Они  останавливали  станки  и  даже
целые  цеха,  устраивали  аварии  на  заводах.
 Уходя  из  лагеря,  я  передал  письмо  Антонио  Саксоне.
Температура  поднялась  уже  до  39°,  и  меня  без  осмотра
отправили  в  ревир.  У  Виктора  температура  и  так  была
под  40°.  Он  сжал  мою  руку  и  нахмурился.
 —  Ты  совсем  горишь...  А  мне,  кажется,  приходит
конец.
 —  Нет,  нет,  нам  нельзя  умирать!  Именно  сейчас.
 —  Знаю.  Жалко.  Но  встать-то  не  могу.
 —  Было  ведь  уже  так.  Разве  не  помнишь?  Встал.  Под¬
няли!  Поднимем  и  теперь.
 Но  я  сам  плохо  верил  своим  словам.  Таким  слабым
я  Виктора  еще  не  видел.  Он  походил  на  облитый  воском
скелет.  Только  по  каким-то,  самому  мне  необъяснимым,
черточкам  можно  было  узнать  красивое  одухотворен¬
ное  лицо  Виктора.
 —  Если  бы...
 Но  я  уже.  терял  нить  мыслей.  Начинался  озноб,  жар.
 189

Меня  мучила  рвота.  Рука  распухла  и  была  твердая,  как
дерево.  Бондарев  во  время  осмотра  побледнел.
 —  Нужно  немедленно  резать.  Но  сегодня  нельзя,
нарыв  еще  не  созрел.  Ты  слишком  слаб.  Что  будем  де¬
лать?
 —  Потерплю.  Ни  черта.
 Легко  сказать:  потерплю.  Виктор,  наблюдавший,  как
я  стонал,  сжав  зубы,  и  метался  в  жару,  сам  заскрежетал
зубами.  Слишком  многое  мы  перенесли  вместе.
 Утром  врач  Кандыбович  осмотрел  опухоль  и  взял
скальпель.  Я  закрыл  глаза.  Вскрыв  опухоль,  Кандыбович
спросил:
 —  Зачем  ввели  слюну?  —  глаз  у  него  был  наметан.
 —  Я  не  вводил.
 Кандыбович  фыркнул.
 —  Откуда  прибыли?
 —  Из  каменоломни,  из  штрафной  команды.
 Он  фыркнул  еще  раз.
 —  Безрассудные  люди.  Ты  знаешь,  парень,—  он  пе¬
решел  на  ты,—  что  завтра  был  бы  на  том  свете?—Он
бросил  скальпель  и  ушел,  оставив  меня  на  попечение
Бондарева.
 Несколько  дней  я  чувствовал  себя  совсем  скверно,
шла  кровь  горлом.
 В  ревире  было  очень  холодно.  Пленные  Гаевский
и  Иван  Загородный  задумали  сделать  универсальный
ключ-отмычку,  чтобы  таскать  со  склада  брикеты  угля.
Отмычку  сделали,  и  печурка  запылала,  согревая  нас.
Оба  Ивана  этим  завоевали  уважение  всего  ревира.
 Мы  оказались  ровесниками  с  Гаевским.  Маленький
тощий  Иван  был  удивительно  ловок,  незаменим  во  вся¬
ких  «торговых»  операциях.  Он  всюду  умел  незаметно
пролезть.
 Бондарев  заставлял  меня  лежать  неподвижно.  Лежа
с  закрытыми  глазами,  я  все  думал:  ведь  должен  же
быть  кто-то  самый  главный  в  нашей  организации,  в  БСН.
Может  быть,  это  полковник,  с  которым  мы  встретились
в  тюрьме  —  соратник  Карбышева?  А  может,  Семеренко
и  Протченко  находятся  здесь  по  заданию,  так  как  Вол¬
ков  в  Двинске?  И  где  теперь  наши  генералы?  О  КВП  го¬
ворили,  примерно,  так:  Советский  Союз  через  Лондон
держит  связь  со  своими  представителями.
 Слушая  разговоры,  я  лежал  и  обдумывал,  как  луч¬
190

ше  знакомиться  с  людьми,  подбирать  актив  и  прове¬
рять  его.  Курева  в  лагере  не  было,  и  сигареты,  присы¬
лаемые  братушками,  могут  сослужить  хорошую  службу.
Я  не  курю,  но  угостить-то  могу  любого,  а  там  —  и  раз¬
говориться...
 Карты!  Вот  что  еще  может  помочь  нам!  Попав  в  тя¬
желое  положение,  люди  рады  любой  весточке  из
дома.
 Член  КВП  Алексей  Егорович  Егоров'—крестья¬
нин  деревни  Осташево,  Смоленской  области,  первый
начал  «ворожить»  на  картах.  Перед  «сеансом»  он
узнавал  о  больном  все,  что  мог,  а  затем  небрежно
говорил:
 —  Посмотрим,  что  скажут  карты...  и  раскидывал  пе¬
ред  больным  всю  самодельную  колоду.  Говорил  снача¬
ла  о  болезни,  о  том,  что  делается  на  фронтах,  о  том,
что  предстоит  встреча  с  дамой,  с  домом,  через  дорогу,
через  борьбу.
 Едва  ли  кто  верил  в  судьбу  и  предсказания,  но
сводки  с  фронтов  узнать  было  интересно  для  всех.
Завязывался  разговор  о  возвращении  на  Родину.  На  вре¬
мя  люди  забывали  о  болезни.
 Я  прислушался:  за  дощатой  стенкой  ругали  кого-то
последними  словами.  Оказывается,  кто-то  сказал,  что
нечего  торопиться  —  вот  освободят,  тогда  и  возьмемся
за  оружие.
 Теперь  уже  никто  не  сомневался,  что  освободят.
Хорошо!  Крыли  фашистов.  Возмущались  наивностью
осторожных.
 Раз  в  неделю  к  нам  приходили  письма  из  югославско¬
го  лагеря.  Этого  было  недостаточно.  Мы  нуждались
в  ежедневной  связи.  Я  написал  об  этом  братушкам.  На
них  мы  имели  большую  надежду.  Данила  Протыч,  стар¬
ший  офицер,  коммунист,  руководитель  патриотической
группы,  С.  Савич,  Видак  Вуинович,  Данила  Царич,  про¬
фессор  истории  капитан  Богичевич,  старший  их  барака
Стайя  Стоич,  капитан  !  класса  Живайн,  Гайч  из  Алекси-
наца,  рядовой  Здравкович,  Виктор  Торгони,  Думан,
Гуда  Тимофеевич,  Лазор  Плазанич  и  их  товарищи  из
офицерского  лагеря  13-6  Хаммельбурга,  всего  более
1200  человек  заявили,  что  пойдут  с  нами.  А  в  их  лагере
всего  было  около  пяти  тысяч  офицеров  и  обслуживаю¬
щего  персонала.
 191

Югославским  офицерам  разрешалось  иметь  Денщи¬
ков.  Данила  Протыч  передал,  что  можно  держать  связь
через  его  солдата  Пьера.  Снова  пошла  в  ход  легенда
о  моем  родстве  с  югославами.  Данила  Протыч  и  Гайч
возобновили  свои  передачи.  И  снова  их  посылки  спасли
несколько  десятков  тяжелобольных.
 —  Родичи  зовут!  —  кричали  мне,  когда  я  начал  вста¬
вать  с  койки.  По  ту  сторону  проволоки  стоял  югослав¬
ский  солдат  в  сопровождении  немца.
 —  Ты  есть  Гриша?  —  спросил  он.
 —  Я.
 —  Посылка  от  брата  Данила,—  и  к  моим  ногам  упал
пакет  с  мылом  и  сигаретами.  Там  же  было  и  письмо.
Сигареты  из  немецкого  эрзац-табака  по  сто  штук  в  пачке
очень  пригодились.  Я  их  тотчас  же  роздал  больным.
Протыч  наладил  передачу  продуктов.  Об  этом  кто-то
доложил  Келлеру.  Он  вызвал  меня  к  себе.  Я  подтвер¬
дил  своё  родство  с  Протычем  и  вручил  пачку  сигарет
ефрейтору.  Попросил  разрешения  повидаться  с  братом,
сказал,  что  солдат  будет  передавать  мне  посылки  и  да¬
же  попросил  совета,  как  лучше  это  делать.
 Келлер  пожал  плечами:
 —  Пусть  бросает  через  проволоку.
 С  тех  пор  всегда  в  одно  и  то  же  время  Пьер,  прохо¬
дя  мимо  нашей  проволоки,  не  задерживаясь,  бросал
пакет.  Я  уже  дожидался  его.  По  пути  с  работы  он  так
же  получал  от  меня  ответы.  Опять  приходилось  много
писать.  Мелким  четким  почерком  удобно  было  исписы¬
вать  тонкую  шелковистую  бумагу,  присланную  черно¬
горцами.
 Келлер  стал  смотреть  на  меня  более  благосклонно.
Он  опять  приносил  нам  книги  на  русском  языке,  конеч¬
но,  белоэмигрантскую  макулатуру.  Например,  мемуары
битого  генерала  Краснова,  его  '«исторические»  сочине¬
ния  о  походе  Наполеона  на  Москву...  По  Краснову  выхо¬
дило,  что  разбил  Наполеона  не  Кутузов,  а  царь-ба¬
тюшка.
 Приносил  Келлер  и  мемуары  белоэмигрантов,  опла¬
кивавших  родину,  описывавших  свои  скитания  вдали  от
России  —  бездомных,  безродных,  потерявших  связь
с  народом.
 Попадались  и  книги,  изданные  в  Советском  Союзе,
стихи,  рассказы  Гоголя,  Достоевский  и  даже  как-то  грам-
192

мвтикв  русского  языка  с  маркой  Учпедгиза.  И  совсем
уже  чудом  однажды  в  наших  руках  оказался  Краткий
курс  истории  ВКП(б),  привезенный  кем-то  из  новичков
тайком  в  лагерь.  Учебник  я  переслал  югославам.  Крат¬
кий  курс  мы  стали  изучать  сами.  И  нам  вспомнились  се¬
минары  и  собрания  на  Родине,  теперь  они  казались  нам
праздниками.  Ведь  они  происходили  там,  где  мы  были
счастливы,  свободны,  где  нас  считали  людьми.
 Позже  и  «Краткий  курс»,  по  распоряжению  Семерен¬
ко,  так  же  переслали  братушкам.
 Опять  время  было  занято  до  отказа.  Писал  по  ночам
или  днем,  садясь  так,  чтобы  видеть  дорожку,  по  кото¬
рой  мог  подойти  немец.  Много  писал  и  Бондарев.  Кара¬
бин  уносил  наши  письма  в  баню  и  там  передавал  юго¬
славам.
 СВЯТОЕ  СЛОВО  „ВЫ«
 Мы  встречались  с  югославами  в  бане  и  уже  хорошо
понимали  их  язык.  Он  напоминал  церковно-славянский,
а  церковно-славянский  я,  например,  знал  с  детства.  Мне
приходилось  слышать  выражения:  «мертвые  языки»,
«живые  языки».  Теперь  я  твердо  знал,  что  в  трудном
случае  любой  язык  может  сослужить  службу  в  живом
деле.
 Лучшие  наши  друзья  Царич,  Протыч,  Богичевич  рас¬
сказывали  о  своей  Македонии,  о  Боснии,  Герцоговине,
Сербии,  Черногории,  передавали  вопросы  своих  това¬
рищей,  а  однажды  принесли  портрет  Броз  Тито,  выре¬
занный  из  немецкой  газеты,  в  которой  обещалась  круп¬
ная  сумма  за  голову  партизанского  вождя.
 Передавая  письма  через  солдата,  мы  писали  откры¬
тым  текстом,  вкладывали  песни,  книги,  фотографии.
У  меня  сохранились  адреса  югославских  друзей,  напри¬
мер,  такой:  г.  Алексинац,  ул.  Брякова,  7  а,  Видак  Вуи-
нович.
 Через  Карабина  шла  шифрованная  переписка.  Бра¬
тушки  опять  переводили  наши  листовки  на  французский,
итальянский,  немецкий  и  английский  языки  и  передавали
нам  обратно,  а  мы  рассылали  дальше  по  лагерям.  На
это  каждый  раз  уходило  недели  две.  Казалось,  дело
было  хорошо  налажено,  но  однажды  случилось  непред-
 13  2924 	193

Виденное:  как  обычно  шел  Пьер.  Я  бросил  ему  паке1
для  профессора  Богичевича.  В  тот  раз  я  пересылал  ему
очерк  о  жизни  нашего  студенчества.  Богичевич  был  один
из  самых  надежных  и  ценных  подпольщиков.  В  молодо¬
сти  он  жил  в  Швейцарии  и  там  познакомился  с  Лениным.
У  него  даже  имелась  книга  с  дарственной  надписью
Ильича.  То  ли  изменила  рука,  то  ли  был  ветер,  но  пакет
упал  на  другую  сторону  дороги.  Пьер  направился  к  нему.
Конвойный  прикрикнул.  Пьер  все-таки  добежал  до  па¬
кета.
 —  Брось  в  канаву!  —  всполошился  я,  но  Пьер  не
слышал.
 —  Быть  беде,—  нахмурился  Бондарев,  выслушав
мой  рассказ.  Через  несколько  дней  Данила  Протыч  со¬
общил,  что  Пьера  обыскивали  в  проходной,  отобрали
мое  письмо,  били,  допрашивали  Богичевича.
 Мы  ожидали  обыска,  уничтожили  всю  переписку,  за¬
прятали  даже  чистую  бумагу  —  она  могла  оказаться
серьезной  уликой.
 Сигареты  роздали  больным,  а  одну  пачку  на  всякий
случай  презентовали  Келлеру.
 Пьеру  мы  верили,  но  кто  знает...  Много  времени
спустя  он,  снова  показался  возле  проволоки,  но  успел
только  сказать:
 —  Солдат  скверный...  Писем  пока  не  надо...  били...
С  таким  трудом  налаженная  связь  прекратилась.
 Нужен  был  другой  ежедневный  связной,  и  мы  привлек¬
ли  к  этому  делу  товарища  Белова  —  Осипова  ^(Михайло¬
ва),-москвича,  из  рабочего  барака.  Конвоир  его  сочув¬
ствовал  нам.  Осипов  подходил  к  ревиру,  и  я  подбрасы¬
вал  ему  пакет.  Осипов  забирал  его  так,  что  теперь  это¬
го  не  видели  немцы  и  по  дороге  на  работу  клал  под
куст,  откуда  его  брали  братушки.  Тем  же  путем  пошли
и  ответы.
 Людей  мы  изучали  очень  тщательно.  Об  этом  гово¬
рит  хотя  бы  письмо  Осипова,  относящееся  к  началу  ян¬
варя  1945  года.  Надежный  и  верный  товарищ  обиделся
на  наши  проверки  и  написал  мне:
 «Дорогой  Г!  Ваше  письмо  произвело  на  меня  не
совсем  хорошее  впечатление.  Может  быть,  я  не  совсем
понял  вас  или  же  вы  мёня  плохо  расцениваете.  Неужели
вам  недостаточно  моей  преданности  делу...  Меня  не
могут  поколебать  трудности,  горе  и  даже  подозрение
194

товарищей.  Я  останусь  таким,  каким  вырастила  меня
Родина.  Если  выпадет  страшный  жребий  и  передо  мной
откроется  пропасть  смерти,  я  не  предам  товарищей.
Принимая  смерть,  я  буду  торжествовать  потому,  что
умираю  с  уверенностью,  что  завтра  погибнет  фа¬
шизм.»
 После  моего  ответа,  он  писал:  «...если  нам  предстоит
действовать  открыто  с  оружием  в  руках,—  необходимо
иметь  в  виду  какой  род  оружия  будет  у  каждого,  иначе
можем  погубить  себя  и  товарищей  в  случае,  если  полу¬
чим  незнакомое  оружие.  Нужно  его  изучать  сейчас,  как
это  ни  трудно»1.
 Вовк  продолжал  готовить  свои  боевые  группы  и  раз¬
ведывать  склады  оружия.
 Немцы  вздумали  развлекать  нас.  Видно,  дела  их
были  плохи.  Келлер  объявил:
 —  Раз  в  неделю  каждый  может  посмотреть  кино1
За  вход  платить  лагерными  марками.
 Немцы  выпускали  специальные  лагерные  деньги.  Они
были  у  тех,  кто  работал  на  заводах.
 В  просторном  помещении  барака,  куда  нас  привели,
я  впервые  увидел  столько  военнопленных  вместе.  Стоя
оглядывал  с  волнением  всех  собравшихся.  Какая  ж  это
сила  и  какое  счастье,  если  вся  она  пойдет  с  нами!  Ведь
многие  из  них  связали  свою  судьбу  с  КВП.  С  другого
конца  барака  мне  помахал  рукой  Вовк.  Рядом  с  ним
сидели  Белов,  Семеренко  и  Протченко,  также  вырвав¬
шийся  из  каменоломни.  Мы  незаметно  приветствовали
друг  друга.  Свет  погас.
 Что  могли  показать  немцы?  Хронику.  На  экране  гит¬
леровцы  врываются  в  наши  деревни,  в  колхозы,  взрыва¬
ют  заводы,  специальной  машиной  разрушают  железно¬
дорожные  пути  и  вокзалы.
 —  Гады!  И  это  нам  показывают!  —  услышал  я  за
своей  спиной  и,  не  оборачиваясь,  чуть  подняв  руки,  без¬
звучно  похлопал  в  ладоши.
 На  экране  дуче  встречался  с  кособоким  Гитлером.
Немцы  в  зале  кричали  «хайль».  Пленные  молчали.
 Дуче  и  фюрер  стараются  казаться  веселыми.  Вот  уже
генерал  Роммель  обходит  укрепления  Атлантического
вала.  «Оборона  в  глубину  10  километров»,—  говорит  дик¬
1  Все  письма  цитируются  с  подлинников
 195

тор.  Дальше  показывают  историю  любви  немецкой  па¬
ры.  Пляжи.  Роскошные  спальни.  Все!
 —  Как  кино?  —  спрашивает  Келлер,  ведя  нас  в  ре¬
вир.
 Невнятно  мычу.
 —  В  следующую  субботу  пойдешь  опять.  С  друзьями
повидаешься.
 В  следующую  субботу  он  демонстративно  отворачи¬
вается.  Я  забираюсь  на  галерку.  Там  же  оказывается
Вовк.  Как  давно  мы  не  говорили  хоть  сколько-нибудь
свободно!
 Под  лай  диктора,  вещающего,  что  партизан  следует
уничтожить,  мы  говорим  о  Родине,  о  делах  КВП.  На
экране  уже  смешит  зрителей  барон  Мюнхгаузен.  Нам
не  до  него.
 Мы  встречаемся  так  каждую  субботу.  Обсужда¬
ем  планы  на  неделю.  Иногда  с  нами  Белов  или  Прот¬
ченко.  Сговариваемся,  что  именно  писать  в  листовках.
Передаем  друг  другу  письма  и  уходим  окрылен¬
ные.
 Мы,  конечно,  не  вели  дневников  и  старались  помень¬
ше  оставлять  следов  своей  деятельности.  Тем  удивитель¬
ней  было,  когда  ко  мне  подошел  военнопленный  сред¬
него  роста  и,  назвавшись  журналистом,  предложил  прой¬
тись.  Я  насторожился.  Журналист  объяснил:  ему  сказа¬
ли,  что  «Кудрявцев  не  раз  совершал  побеги  и  может
рассказать  интересное...»  Меня  это  обозлило.  Не  дожи¬
даясь  ответа,  журналист  начал  что-то  строчить  в  своем
блокноте.  Едва  сдерживаясь,  чтобы  не  завязать  драку,
я  сказал:
 —  Сам  побегай,  много  испытаешь  интересного.
Будет  тебе  материал.
 «Журналист»  не  обиделся,  ответил,  что  такие  как  он
призваны  увековечить  наш  подвиг,  и  рассказал  о  заду¬
манных  им  очерках.
 —  Не  считайте  меня  предателем,—  спокойно  закончил
он  и  сообщил  таинственно:  —  в  лагере  действует  под¬
польная  организация.
 —  Да  что  вы?  —  разыграл  я  удивление.
 Любой  чрезмерно  любознательный  человек  мог  ока¬
заться  шпионом.  В  этом  нас  только  утвердила  вскоре
последовавшая  встреча  с  молодым  греком.
 196

Он  появился  в  лазарете  и  поразил  нас  хорошим  зна¬
нием  русского  языка.  И  сразу  же  занялся  изучением
английского.  Смуглый,  кудрявый,  верткий,  он  всюду  со¬
вал  нос,  обо  всем  расспрашивал,  рассказывал  о  родной
деревне  в  Греции,  о  греческих  партизанах.  Говорил  он
слишком  круглыми  фразами.
 Нас  насторожило  уже  то,  что  деревенский  парень
так  образован.  Мы  ведь  представляли  все  же,  каков
жизненный  уровень  трудящихся  Греции  и  что  такое  гре¬
ческая  деревня.  Пугала  назойливость  парня,  с  какою  он
навязывался  на  дружбу.  Увидев  шагавшего  к  группе
больных  грека,  люди  расходились.  Он  исчез  так.  же  вне¬
запно,  как  и  появился.
 Немцы  опять  сделали  налет  на  ревир  и  выписали
больше  половины  больных.  Ни  в  одном  бараке  ревира
не  осталось  нашего  человека.  Я  уцелел  с  умирающим
Виктором  на  руках.
 Благодаря  Белову,  мы  уже  переписывались  с  жен¬
ским  лагерем.  Вовк  настоял  на  воззвании  к  ним.  Не  имей¬
те  жалости  к  немцам!  —  вот  о  чем  мы  хотели  писать.
Ничем  не  окупится  слезинка  ребенка,  замученного  фа¬
шистами!  Мы  должны  мстить  за  детей,  за  материнские
муки,  за  себя.  Женщина,  умеющая  прощать,  не  должна
прощать,  не  смеет  прощать  муки  своего  ребенка.  Так
мы  и  написали.
 Вовк  и  Белов  в  своем  IV  блоке,  являвшемся  пере¬
сыльным,  ухитрялись  писать  и  пересылать  обращения
с  угоняемыми  в  дальние  лагеря.  Благодаря  этому  шири¬
лись  и  укреплялись  связи  КВП.  Много  получал  КВП  писем
от  французов,  радовавшихся  нашим  победам  на  фронте.
 Мы  видели  пленных  из-за  океана  —  бразильцев,  ин¬
дийцев  и  американцев.  Семеренко  требовал  срочно  пе¬
редать  воззвание  на  английском  языке.  И  его  написали,
перевели  с  помощью  югославских  товарищей:
 «Дорогие  друзья!
 Русские,  англичане,  американцы  —  не  враги,  а  союз¬
ники!  Они  сражаются  вместе  против  немцев  и  их  фа¬
шизма.  Мы,  военнопленные  СССР,  хотели  бы  войти
в  контакт  с  вами  и  ждем,  что  вы  передадите  ваш  ответ
тем  же  путем,  каким  к  вам  попадет  это  письмо.  Мы  счи¬
таем  необходимым  установить  между  нами  связь,  так
как,  судя  по  настоящему  положению  дел,  мы  можем
ожидать  скорого  конца  войны.
 197

Ваши  любящие  и  искренние  товарищи».
 Ответ  пришел  быстро.  Я  с  волнением  смотрел  на  мел¬
ко  исписанный  листок  бумаги  и  снова  и  снова  упрекал
себя  за  то,  что  не  успел  выучить  английский  язык.  Сколь¬
ко  мне  было  лет?  Двадцать  два  года!  Из  них  три  —  про¬
ведены  в  неволе.  Я  не  терял  времени  даром,  но  мог
лучше  пользоваться  тем,  что  так  легко,  щедро  и  радост¬
но  давала  нам  Родина.  Ведь  знание  —  это  такое  богатство,
которое  никогда  и  «никакими  силами  никто  у  тебя  не
сможет  отнять...  А  как  бы  оно  пригодилось  здесь!
 Так  же  упрекал  себя  и  Вовк.  Приходилось  снова  от¬
правлять  письмо  к  братушкам  и  ждать  перевода.  Амери¬
канцы  писали:
 «Дорогие  русские  друзья!
 Действительно,  русские,  англичане  и  американцы  —
союзники.  Все  вместе  мы  нанесем  скоро  поражение
Германии  —  нашему  общему  врагу.
 Мы  —  пленные  американцы,  очень  оценили  ваше
письмо,  рады  войти  с  вами  в  контакт.  Разделяем  ваши
чувства.  Вы  можете  положиться  на  нас  —  мы  вас  поддер¬
жим,  сразу'по  окончании  войны.  Салютуем  русской  на¬
ции  и  Сталину.  Ваши  верные  друзья  американские  воен¬
нопленные».
 Нам  так  не  хватало  в  руководстве  людей,  знающих
языки,  чтобы  возглавить  восстание  и  быть  понятыми  все¬
ми.  Но  мы  не  останавливали  работы.  Белов  знакомился
с  пленными  из  США.  Их  в  IV  блоке  так  же  не  понимал
никто.  Из  осторожности  отвечавший  мне  американец  не
сообщил  своего  имени,  но  в  последнем  письме,  когда
их  отправляли  в  другой  лагерь,  он  написал,  что  он  и  его
товарищи  возьмут  оружие  заодно  с  нами.
 Увидеть  никого  из  них  мне  не  довелось.
 Встречаясь  с  иностранцами,  мы  открыто  приветство¬
вали  друг  друга.  Иногда  Келлер  брал  меня  с  собой
в  другой  лагерь,  когда  требовалось  нести  что-либо  тя¬
желое,  и  я,  пользуясь  случаем,  искал  новых  связей.
Если  я  оставался  без  Келлера,  насвистывал  песню-па¬
роль. 	*
 Приветствия  звучали  на  всех  языках,  и  сердца  наши
радовались.  Но  как-то  встретившийся  мне  англичанин
не  ответил  на  приветствие  и  молча  прошел  мимо,  как
будто  не  заметил  меня.  Это  был  уже  второй  такой
случай.
 198

Все  иностранные  военнопленные  считали,  Что  раз
фашисты  больше  всего  сделали  зла  Советскому  Союзу,
то  у  русских  больше  причин  и  прав  на  месть  и  на  руко¬
водство  восстанием.  Многие  из  них  слыхали  о  генерале
Карбышеве,  считали,  что  он  скрылся  и  из  тайного  места
руководит  нами.  Может  быть,  что-то  было  в  этом  от
правды.
 Нам  часто  вспоминались  слова  В.  И.  Ленина:  «Мы
идем  тесной  кучкой  по  обрывистому  и  трудному  пути,
крепко  взявшись  за  руки.  Мы  окружены  со  всех  сторон
врагами,  и  нам  приходится  почти  всегда  идти  под  их
огнем».
 Словами  Владимира  Ильича  мы  начинали  некоторые
наши  письма  к  иностранным  военнопленным,  к  специали¬
стам,  к  комсомольцам.  В  бане  у  новоприбывших  граж¬
данских  и  даже  у  некоторых  военнопленных  видели
книги  Ленина  и,  если  их  не  дарили  нам  или  не  давали
почитать,  то  пытались  на  что-либо  выменивать  эти  книги.
Они  помогали  нам  в  нашей  работе.
 Все  больше  появлялось  сочувствующих  нам  и  среди
немцев.  Конечно,  они  не  знали  о  КВП,  но_задумывались
о  своем  будущем,  понимая,  что  война  проиграна.  Они
хотели  спасти  свою  жизнь.  А  может  быть,  и  в  самом
деле,  в  головы  некоторых  немцев,  не  бывших  активными
нацистами,  западали  разговоры  о  жизни  в  Советском
Союзе,  о  существующих  у  нас  человеческих  отношениях,
построенных  на  совершенно  иных  принципах,  чем  в  гит¬
леровской  Германии,  чем  в  странах  капитализма.  Они
помогали  Белову  составить  план  складов  с  боеприпаса¬
ми.  В  связи  с  этим  мы  написали  обращение  к  немецким
солдатам  на  немецком  языке  и  отпечатали  на  машинке.
 Однажды  я  невольно  подслушал  разговор  двух
больных.  Они  обсуждали  план  побега.  Охрана  в  лазаре¬
те  сравнительно  слабая,  и  уйти  легче,  чем  из  основ¬
ного  лагеря.  Югославы,  например,  находились  за  про¬
волокой  под  током.  Оттуда  убежать  почти  невозможно.
Но  допускать  побег  из  ревира  мы  не  имели  права..
 С  большим  трудом  и  риском  наша  организация  су¬
мела  превратить  ревир  в  место  спасения.  В  нем  действи¬
тельно  иногда  выздоравливали.  А  после  первой  же  по¬
пытки  бежать  прекратится  связь  ревира  с  лагерями,  нам
199

запретят  передачи.  Лазарет  станет  местом  гибели.  Спа¬
сать  людей  от  неминуемой  смерти  уже'  не  придется.
Направлять  больных  сюда  прекратят,  будут  привозить
только  умирающих.  Кох  со  своей  людоедской  теорией
восторжествует.
 Да  и  уйти  беглецам  далеко  не  удастся.  Только  за
проволоку  ревира.  Даже  из  лагеря  не  выберутся,  а  по¬
губят  все  дело.  Прекратится  связь,  переписка.  А  нам
важно  дать  большему  числу  людей  запастись  силами
и  уехать  с  нашими  заданиями  в  другие  лагеря  и  коман¬
ды.  Там  важнее  организовать  побеги  и  вести  разъясни¬
тельную  работу.
 Посоветовавшись  с  Бондаревым,  мы  подняли  на  ноги
всех  больных  лазарета  и  вынуждены  были  сказать  от¬
крыто  в  каждом  бараке,  что  побеги  из  ревира  запреща¬
ем.  Конечно,  мы  не  раскрывали  своих  карт,  ведь  перед
нами  находились  не  только  члены  КВП.  Мы  объяснили,
что  бежать  можно  только  из  команд.  Нужно  понять:
тот,  кто  бежит  из  ревира,  тот  уничтожает  своих  же.
 —  Вы  хотите  смерти  товарищей?  —  в  упор  спрашива¬
ли  мы.—  Туберкулезники,  не  получая  помощи  извне,
сразу  погибнут.
 В  каждом  бараке  наш  агитатор  объяснял  положение.
 Тех  двоих,  которые  замышляли  побег,  с  помощью
врачей  выписали  в  рабочие  команды,  дали  задание  и
помогли  бежать  оттуда.
 —  Хотите  бежать?  Хотите  быть  полезными  Родине?
Бегите  из  команды,  но  постарайтесь  добиться,  чтобы
бежала  вся  команда.  Постарайтесь,  чтобы  уходили
с  оружием  в  руках,—  было  сказано  им  на  прощание.
 Один  из  бежавших  был  высокий,  русый,  полный  че¬
ловек—  Александр  Георгиевич  Севастьянов,  который
попал  на  работу  в  замок.  Но  напрасно  ждала  его  семья.
Домой  он  не  вернулся,  видимо,  погиб.  Пленный  Марков
рассказывал  Карабину,  как  они  с  Севастьяновым  дошли
до  Чехословакии  и  в  лесу  наткнулись  на  заставу  нем¬
цев.  По  ним  открыли  стрельбу.  Они  разбежались.  Марк
остался  жив,  а  Александр  погиб.
 Фашисты,  отступая,  уводили  с  собой  всех,  кого  мог¬
ли.  В  апреле  сорок  четвертого  года  в  наш  лагерь  при¬
гнали  женщин  и  де-'ей.
 200

Через  санпропускник  все  чаще  проводили  «бежен¬
цев»  из  Крыма  (среди  них  были  и  семейства  фашист¬
ских  старост). 	Некоторые 	гнушались 	разговаривать
 с  пленными. 	Некоторые, 	наоборот, 	с  нервным
 смешком  рассказывали  всем 	и  каждому  о  своем  драпе.
 Этих  немцы 	отправляли 	работать 	на  заводы
 и  в  шахты.
 Три  дня  через  санпропускник  шли  советские  девуш¬
ки.  Группами  их  проводили  через  камеру  дезинфекции
и  после  врачебного  осмотра  отправляли  дальше.  Краси¬
вых  и  стройных  по  приказу  гитлеровца  —  начальника
бани  —  отбирали  отдельно.  Все  прибывали  и  прибывали
группы  гражданских.  Наконец  пригнали  большую  партию
полуголых  голодных  детей  и  подростков.  Они  едва  дви¬
гались.  Это  были  жители  Смоленской  области  и  Белорус¬
сии.  Половина  из  них  в  дороге  заболела  тифом.  Боль¬
шинство  умерло.  Те,  что  добрались  до  лагеря,  не  похо¬
дили  на  людей.  Видимо,  я  не  мог  скрыть  в  этот  день
своего  подавленного  состояния,  когда  ездил  за  допол¬
нительным  супом  к  югославам.  Данила  Царич  заметил
что-то  неладное  и  спросил:
 —  Что  хмурый?
 Говорить  под  взглядами  часовых  было  невозможно.
В  тот  день  я  привез  тележку  с  пустым  бачком  к  лагерю
югославов,  а  Данило  вывез  бачок  с  супом  и  перелил
содержимое  в  мой.
 Позже  в  письме  я  рассказал,  что  произошло.
 Нашей  задачей  стало  спасти  во  что  бы  то  ни  стало
тех,  кто  метался  в  тифозной  горячке,  в  бреду,  поднять
на  ноги,  вернуть  к  жизни.  Некоторым,  например,
партизанке  Тоне  Ефременко,  мы  отдали  номер
умершей  и  тем  спасли  от  расправы.  Тоне  Анохиной
и  Майе  Шмидловской  из  Бобруйска  также  грозила
опасность.
 Больных  тифом  женщин  поместили  в  ревире,  поручи¬
ли  нам  ухаживать  за  ними.  Меня  опять  вызвали  помогать
врачам.  Работать  приходилось,  главным  образом,  с  тера¬
певтом  Кандыбовичем.  С  детишками  и  девушками  мы  бы¬
стро  познакомились  и  подружились.  Некоторые  девушки
дома  партизанили.  Они  горячо  взялись  за  работу,  еще
не  зная  о  существовании  организации.  Поправившись,
приходили  почти  каждые  два-три  дня  и  рассказывали
о  белорусских  партизанских  районах.  Жена  советского
 201

офицера  Нина  Врублев¬
ская  Катя  Пуценкова  из
Могилева,  Таня  Ефремен¬
ко  из-под  Ельни,  маленькая
девушка  Зина  Яковенко  из
Быховского  района  Могилев¬
ской  области,  Аня  Стрельцо¬
ва,  Шура  Картавенко  из
Дрибинского  района,  Мару¬
ся  Ильюшенко,  Таня  Чайни¬
кова  —  их  было  много,  около
тридцати  человек.  Вера  Бах
в  совершенстве  знала  немец¬
кий  язык.  Женщины  умели
вести  разъяснительную  ра¬
боту,  как  нам  и  не  снилось.
 В  четвертом  блоке  тем
 временем  наши  товарищи,
Участница  подполья  в  фа- 	под  руководством  Белова,
 шистских  лагерях  Нина 	искали  себе  помощников
 Врублевская.  Ф  о  т  о  1  9  4  0  г.  '  среди  прибывших.  Первой
откликнулась  Нина.  За  нею—
медсестра  Катя  Пуценкова.  Катя  участвовала  в  финской
кампании.  Тогда  ей  было  24  года.  В  1941  году  она  при¬
ехала  в  деревню  к  родителям,  где  и  застала  ее  война.
Вместе  с  колхозниками  угоняла  скот  в  тыл,  затем  стала
связной  партизанского  отряда.
 В  1944  г.  ее  поймали  при  облаве.  Полицаи  избили  ее
и  бросили  в  тюрьму.  Два  месяца  истязали,  но  ничего  не
добились.  Красная  Армия  была  близко,  а  девушка  упор¬
но  молчала.  Тогда  ее  вместе  с  большой  группой  других
девушек  увезли  в  Хаммельбург.  Несколько  человек  бе¬
жали  из  поезда  —  выскочили  на  полном  ходу.  Многих
оставшихся  в  вагонах  фашисты  расстреляли  «в  назида¬
 ние».
 Катя  Пуценкова  стала  нашей  связной,  когда  ее  отпра¬
вили  на  работу  в  деревню.  Она  была  умна,  сообрази-
 1  Нина  Врублевская  (теперь  Ушакова)  в  начале  войны  собирала
и  доставляла  партизанам  в  Стеньковский  лес  оружие.  Лечила
раненых.  Скрывала  в  своей  деревне  раненых  бойцов  Красной  Ар¬
мии.  В  тюрьме  фашисты  пытали  ее,  уничтожили  всю  семью.  Трех¬
летний  сын  Нины  —  Саша  пропал  без  вести.
 202

гельна.  Как-то  солдат  увидел,  что  она  подобрала  бро¬
шенное  ей  письмо.  Она  ловко  выбросила  и  затоптала
письмо,  а  солдату  протянула  листок  чистой  бумаги,  на
счастье  оказавшийся  у  нее  в  кармане.
 Девушки  помогали  выявлять  предателей,  изменников.
Они  знали  имена  тех,  кто  предавал  подполье  и  парти¬
зан.  Уезжая  на  работу  в  Висбург,  Бомберг,  Швайнфурт,
они  увозили  наши  листовки.  В  работе  появилась  свежая
струя.
 А  как  они  пели!  Все  мы  стосковались  по  дому,  по
матерям,  сестрам  и  подругам.  Появление  советских  де¬
вушек  было,  кроме  всего,  относящегося  к  работе,
живым  напоминанием  о  родных.  Женский  голос,  пев¬
ший  ту  же  «Катюшу»,  лучше  доходил  до  сердца,  чем
наши  осипшие,  простуженные  голоса.
 Многое  сделали  для  вовлечения  девушек  в  нашу
работу  бойцы  восстания,"которых  готовили  наши  комбат
Вовк  и,  конечно,  Белов.  Держа  связь  с  югославами
и  французами,  через  югослава  Кальмовича  они  переда¬
вали  девушкам,  кроме  продуктов,  обращение  иностран¬
цев  (югославских  офицеров)  с  поздравлениями
к  Октябрьским  праздникам,  сводки  Совинформбюро.
 Белов  первый  увидел,  как  под  усиленным  конвоем
гнали  в  лагерь  наших  девушек  и  детей.  Обеда  и  ужина
в  этот  день  им  не  дали.  Более  смелые  из  них  подходи¬
ли  к  проволоке  и  пытались  завязать  беседу  с  пленными.
Тогда  Белов  бросил  им  свое  первое  письмо,  которое
и  попало  Кате  Пуценковой.  Девушки  рассказали  в  от¬
ветном  письме  о  себе.  Белов,  Вовк  и  Киреев  начали
снабжать  женщин  и  детей  одеждой,  добытой  в  мастер¬
ских.  Затем  они  познакомились  с  Ниной  и  ее  подругой
Верой  Бах.  Они-то  и  свели  Белова  с  немецким  коммуни¬
стом  Рудольфом.  Вера  Бах  вскоре  сообщила,  что  отец
Рудольфа  был  в  плену  у  русских  в  1915—1918  годах  и
воспитал  сына  коммунистом.  Сам  он  погиб  в  концлагере
в  1934  году.  По  совету  Нины  Белов  сблизился  с  немцем.
Вера  показала  их  друг  другу  по  пути  на  кухню,  иначе
представить  было  невозможно.  Затем  они  встретились.
 Кальмович  одобрил  связь  с  Рудольфом.  Но  встре¬
чаться  открыто  было  опасно,  и  Нина  стала  посредницей
между  ними.  Через  Рудольфа  вручала  немцам  «путевки
в  жизнь»  с  предложением  сдаваться  в  плен  советским
частям.  После  того,  как  Нина  и  Вера  вместе  попали
 203

недалеко  от  лагеря  к  крестьянам,  они  продолжали  рабо¬
ту  среди  населения  и  обо  всем  сообщали  Белову,  которо¬
му  однажды  при  помощи  Рудольфа  удалось  даже  по¬
пасть  в  эту  деревню  и  около  двух  часов  беседовать  с  Ни¬
ной  и  Верой.  Рудольф  рассказал:  беглецов  сейчас  90  ты¬
сяч,  крестьяне  напуганы.  Надо  разъяснить,  чтоб  не
боялись.  Он  рассказал  о  друге  отца,  коммунисте-под¬
польщике  Гансе  Вернере  и  предложил  устроить  встречу.
Вера  разыскала  Вернера,  который  пригласил  Рудольфа
к  «дяде  Гансу».  Туда  пришла  иВера.  Она  узнала,  что  к  нам
на  должность  заместителя  начальника  лагеря  послан  для
связи  коммунист  —  офицер  вермахта,  капитан,  и  вся
работа  должна  идти  теперь  под  его  руководством.
 Вскоре  на  кухню,  где  работал  Белов,  пришел  солдат-
венгр  в  немецкой  форме  для  ремонта  автоклава.  Он
взял  помощником  Белова.  Первый  день  он  приглядывал¬
ся  к  Константину,  а  на  второй  заговорил  по-русски
и  расспросил  о  его  жизни  в  плену,  о  Советском  Союзе.
«Я  друг  Рудольфа»,—  пояснил  он.  Звали  его  Минцем.
Он  правильно  ответил  на  пароль  —  «Откуда  ветер  дует».
Минце  передал,  что  Рудольф  на  подозрении  и  предло¬
жил  встречи  прекратить.
 Связь  с  «капитаном»  была  налажена.  Он  готовил  по¬
бег  Белова.  С  Беловым  должен  был  уйти  под  видом
охранника  Минц.  Но  дело  сорвалось.  Минца  арестова¬
ли.  «Капитан»  исчез.  Белов  с  минуты  на  минуту  ждал,
что  придут  за  ним.
 В  блоке  Семеренко  сказал  ему,  что  и  в  русской  кар¬
тотеке  гестаповцы  что-тб  ищут;  откладывают  карточки
тех,  кто  был  в  бегах.  Вскоре  арестовали  Рудольфа  и  его
товарищей.  Связь  с  немецким  подпольем  прервалась.
Фашисты  в  лагере  озверели.  В  блоке  шли  ежедневные
обыски.
 Помню,  20  июня  по  радид  разнесся  хриплый  голос:
—  Яс  вами,  немцы,  бог  нас  не  оставил.
 Мы  почувствовали:  случилось  что-то  серьезное,  пото¬
му  что  гестаповцы  заметались.  Оказывается,  гитлеров¬
ские  генералы  устроили  покушение  на  своего  фюрера.
 В  Германии  свирепствовал  террор.  Схватили  даже
в  лагере  несколько  немецких  офицеров.  Их  места  заня¬
ли  молодчики  СС.  Ходили  слухи,  что  на  случай  второго
покушения  всюду  выступает  и  разъезжает  в  машинах
двойник  Гитлера.  Говорили,  что  Гитлер  вешает  своих
204

Участник  КВП  8  Хаммель-
бурге  Николай  Березкин.
Фото  послевоенного
времени
 Швайнфурта,  рассказыва-
 Iparoe  подбородком  на
крюк.
 В  это  время  много  по¬
могали  КВП  Егор  Федоро¬
вич  Потехин,  Илья  Иванович
Пеньков,  матрос  Александр
Иванович  Будылкин,  Григо¬
рий  Павлович  Вахрамов  из
Горьковской  области,  Гри¬
горий  Киселев,  Василий  Фо¬
мич  Рыцарев,  Степан  Рома¬
нович  Никулин  и  другие.
Алексей  Безверхий  со  своей
группой  инвалидов  перено¬
сил  листовки,  выполнял  мно¬
го  заданий.  Протченко  ра¬
ботал  с  большой  энергией.
Настойчиво  обучал  нас  ис¬
кусству  подполья.
 Березкин  находился  все
еще  в  Швайнфурте.  Связ¬
ные,  приезжавшие  в  ревир  из
ли,  что  пленный,  назвавший  себя  инженером  Бокшей,  до¬
нес  на  Березкина.  Но  переводчик  Григорий,  помогавший
нам,  сумел  отвести  глаза  гестапо.  Получившая  задание
КВП  группа  подпольщиков  уничтожила  «главный  веке»  —
цех,  где  оттачивали  кольца.  Он  был  единственный  на  за¬
воде,  и  неделю  не  выходила  продукция.  Станки  для  ре¬
монта  пришлось  отправить  в  Штутгарт.  Попало  немцу
Алексу,  сочувствующему  нам.  Однажды  он  застал  Бе¬
резкина  в  тот  момент,  когда  тот  бросил  ролик  в  шестер¬
ню  машины,  обтачивающей  диск  для  шлифовки  роли¬
ков.  Алекс  посмотрел  по  сторонам  и  тихонько  сказал:
«Это  быстро  отремонтируют».  А  глазами  показал  на
электрооборудование.
 Город  бомбили  часто.  Это  облегчало  работу  под¬
польщиков.  Они  не  уходили  в  убежище,  а  «списывали  за
счет  бомбежки»  все,  что  могли.  Уничтожили  электро¬
станцию,  находившуюся  под  роликовым  цехом,  и  завод
не  работал  больше  месяца.  Березкин  чуть  не  сгорел
сам,  поджигая  бензосклад.  Товарищи  успели  его  унести.
 Удалось  достать  взрывчатку  и  подорвать  ангары  на
аэродроме,  где  стояли  скоростные  самолеты  и  зенитное
205

гнездо.  Трое  подпольщиков  —  Виктор  Гончаров,  Василий
Серенький  и  Михаил,  фамилия  которого  пока  неизвест¬
на,  выполняя  задание,  погибли.
 На  втором  этаже  роликового  цеха  стояли  измери¬
тельные  приборы.  Получив  задание  уничтожить  их,  трое
подпольщиков-  вывели  приборы  из  строя  и  под  бомбеж¬
кой  скрылись  в  яме.  Взрывной  волной  яму  завалило,
и  все  они  погибли.  Возглавлял  эту  группу  Мордвинов.
 Очень  много  сделали  для  уничтожения  завода
в  Швайнфурте  немцы-антифашисты.
 Там  поработали  и  подпольщики  Василий  Кравченко,
Ефим  Кузнецов,  Николай  Виноградов,  Виктор  Гончаров,
Геннадий  Ситников  из  группы  Алексея  Валова  и,другие.
После  того,  как  завод  прекратил  существование,  плен¬
ных  угнали  в  неизвестном  направлении.  При  эвакуации
подпольщики  вместе  с  Березкиным  скрылись  и  добра¬
лись  до  американской  зоны.
 Ты  русская,  и  труд  —  твоя  стихия.
Трудиться  и  терпеть  тебе  не  привыкать.
Ты  терпелива,  как  сама  Россия  —
Твоя,  войной  измученная,  мать.
Как  ласточка,  среди  дождя  и  бури
Страдаешь  ты,  когда  гремит  гроза.
Но  не  сдаешься,  голову  понуря,
Из  глаз  твоих  не  побежит  слеза.
 Твой  дом  сгорел  или  разбит  снарядом,
Твоим  родным  никто  не  смог  помочь.
Но  ты  крепись,  ты  будь  горда  и  рада,
Что  ты  есть  русская,  что  ты  России  дочь,—
 декламировали  наши  новые  знакомые  и  друзья-жен¬
щины.
 Мы  подружились  с  комсомолками  Таней  Ефременко
и  Зиной  Яковенко.  Много  приложили  сил,  чтобы  выле¬
чить  их  обеих.  Обе  были  очень  плохи.  В  бреду  они  про¬
говорились,  и  мы  узнали,  кто  они.  Это  было  для  них
опасно,  и  мы  с  Бондаревым  круглые  сутки  дежурили,  не
давая  никому  чужому  услышать  их  бред.
 Когда  Зина  пришла  в  себя,  я  рассказал  ей  все,  что
она  говорила.
 —  Что  же  теперь  будет?
 —  Ничего.  Мы  вас  охраняли,—  ответил  я.
 Зина,  остриженная,  худенькая,  с  широкоскулым  ли¬
цом,  походила  на  мальчика  подростка.  Ей  и  в  самом
206

деле  было  всего  шестнадцать  лет,  но  она  успела  повое¬
вать  в  партизанском  отряде.  В  ее  ребяческих  блестя¬
щих  глазах  просвечивала  грусть.
 Одета  она  была  в  рубище,  и  Протченко  с  опасностью
для  жизни  через  югославов  достал  ей,  по  нашей  прось¬
бе,  платье,  а  Вовк  прислал  туфли.
 Обе  подруги  стали  нашими  лучшими  помощницами.
Никто  не  мог  так  искренне,  хорошо,  как  они,  правдиво
и  трогательно  рассказывать  о  жизни  наших  людей  в  ок¬
купированных  областях,  о  зверствах  немцев,  о  сопро¬
тивлении  народа.
 Задерживаться  поправляющимся  от  тифа  в  ревире  не
давали.  Едва  Тоня  встала  на  ноги,  как  ее  отправили
в  крестьянское  хозяйство.  Оттуда  она  почти  сразу  же
прислала  с  английским  военнопленным  письмо,  полное
веры  в  победу.  Англичанин  и  дальше  передавал  от  нее
письма  Вовку,  а  от  него  они  уже  попадали  в  ревир.
Тоня  смело  выполняла  любое  задание.  Умная,  культур¬
ная,  она  действовала  расчетливо,  точно  и  отважно.  Она
разносила  воззвания  к  советским  людям  и  иностранцам,
налаживала  связь  с  рабочими  командами.  Сообщила,
где  находится  сама,  и  в  одно  из  воскресений  в  деревне
с  ней  встретился  Бондарев.  Передал  ей  задание  подго¬
товить  к  восстанию  лагерь  иностранцев,  который  был
расположен  поблизости.  Осторожность,  твердость,  хит¬
рость,  изобретательность,  умение  ориентироваться
в  сложной  обстановке  под  носом  врага  —  все  это  было
свойственно  необыкновенной  подпольщице,  девушке
из-под  Ельни  —  Тоне.  Но  в  чем-то  она  оказалась  неосмот¬
рительной.  Идя  на  встречу  с  иностранцем,  посланным  из
нашего  лагеря,  она  столкнулась  с  полицаем.  За  нею  сле¬
дили.  В  корзинке  с  овощами  нашли  листовки.  Тоня,  ви¬
димо,  погибла  в  гестапо,  никого  не  выдав.
 Зину  Яковенко  отправили  в  деревню  Пфафенхаузен.
Катя  Пуценкова  тоже  попала  .на  работу  недалеко  от
Хаммельбурга  к  крупному  помещику  —  отставному  гене¬
ралу.  «Это  очень  опасный  зверь,—  сообщала  нам  Катя,—
жестокий  и  заносчивый.»
 Хозяйка  была  более  человечна.  Даже  в  день  ее
рождения,  приходившийся  на  7  ноября,  дала  Кате  выход¬
ной.  Катя  ухитрялась  передавать  в  лагерь  продукты,  хотя
за  ней  наблюдала  изменница,  бывшая  советская  поддан¬
ная,  вышедшая  замуж  за  немца.  Катю  обыскивали,
 207

Участница  сопротивления  в
Хаммальбурге  Екатерина
Федоровна  Пуценкова.  Ф  о-
то  1  940  г.
 преследовали.  Она  жила  под
постоянным  страхом  пытки
и  смерти.  Катя  передавала
почту  бельгийцу  Леону,  рабо¬
тавшему  у  крестьян,  тот  встре¬
чался  •  с  рабочими  лагеря,
югославскими  солдатами  Пье¬
ро  и  МеЛмном.  А  они,  в  свою
очередь,  уносили  письма  на
лагерную  кухню,  оттуда  почта
попадала  к  Белову  и  Вовку,  от
них  уже  к  нам  в  ревир.  Пьеро
и  Леон  проникали  к  зданию
Красного  Креста  через  лаз,
проделанный  в  проволоке,
и  доставали  там  продукты  для
больных.  Так  же  шла  связь
и  с  Зиной,  а  от  нее  цепочкой
по  всем  деревням.
 У  Зины,  Нины  Врублевской
и  Майи  Шмидловской  было
еще  двенадцать  групп  связ¬
ных—  девушек  и  подростков,  которые  работали  на  тер¬
ритории  вокруг  лагеря  радиусом  в  80  километров.  Ря¬
дом  была  и  Катя  Пуценкова.  Надо  сказать,  что  Катино
лицо  —  суровое,  красивое,  запоминалось  с  первой  встре¬
чи,  оставаться  незаметной  ей  было  очень  трудно.
 Узнав  о  гибели  Тони,  мы  немедленно  предупредили
Зину  и  Катю.  Зина  не  учла  нашего  предупреждения
и  попалась,  отправляя  листовку.  Но  ей  удалось  все  же
спастись.
 Произошло  это  так:  Зина  опустила  в  почтовый  ящик
письмо  подруге,  а  в  другом  конверте  —  листовку.  На¬
блюдавший  за  ней  немец  схватил  ее  за  руку.  Вызвал
почтового  служащего.  Ящик  вскрыли,  но  Зина  не  расте¬
рялась  и  сумела  уверить  немца,  что  бросила  только
одно  письмо.  Сличили  почерк,  и  Зину  отпустили.  Листов¬
ка  была  передана  из  лагеря.
 Все,  что  делала  эта  девушка,  вызывало  у  меня  вос¬
хищение.  Когда  я  получил  от  нее  большое  письмо  с  от¬
крытым  текстом,  я  не  мог  его  сохранить,  но  вырезал
несколько  строк  и  берегу  до  сих  пор:  «Не  журись  обо
мне.  А  когда  я  попадусь,  то  сердиться  на  тебя  не  буду,
 208

Участница  сопротивления
в  лагерях  военнопленных
Зина  Яковенко.  Фото
1  943  г.
 погибнет  только  душа  моя
одна.  Но  больше  ничья».
 Каким  прекрасным  и  не¬
устрашимым  сердцем  нуж¬
но  было  обладать,  чтобы
написать  так!
 Нина  Врублевская  и  Катя
Пуценкова  под  руководст¬
вом  Белова  вели  большую
работу.  Они  объединяли
женщин  и  регулярно  держа¬
ли  с  ними  связь,  разноси¬
ли  по  деревням  советские
газеты,  попадавшие  в  ла¬
герь  в  карманах  военноплен¬
ных,  читали  наши  листовки.
Помогали  пленным  устраи¬
вать  побеги.  Нина  умудри¬
лась  прятать  беглецов  в  де¬
ревне,  где  она  работала.
А  Вера  Бах,  о  которой  еще
многое  неизвестно,  была  во¬
обще  незаменимой  для  КВП.
 20  декабря  сорок  третьего  года  умер  Виктор  Макеен¬
ков.  Среди  тысяч  и  тысяч  погибших  русских  людей  в  ла¬
гере  Хаммельбурга  лежит  он  далеко  от  Родины,  насто¬
ящий  комсомолец,  которого  никто  не  может  упрекнуть
ни  в  чем.  Он  отдал  жизнь  до  последней  капли  крови
борьбе  с  врагом.  Он  показывал  пример  мужества,  бе¬
зупречного  поведения  и  в  лагере,  и  во  время  побегов  из
фашистской  неволи.
 Я  так  не  хотел  верить  в  то,  что  Виктора  не  станет,
гнал  от  себя  тревожные  мысли.  Но  в  одну  из  ночей,  пол¬
ных  борьбы  за  жизнь  женщин  и  детей,  он  заснул  и  не
проснулся.  Ничто  теперь  не  напоминало  в  нем  красиво¬
го,  сильного,  полного  веры  в  будущее  человека.
 Мы  четверо,  под  командой  Келлера,  отнесли  прах
Виктора  в  ящике  к  братской  могиле.  Никогда  передо
мной  не  померкнет  глубокий,  пристальный  взгляд  живо¬
го  Виктора.
 Сколько  мы  пережили  вместе!  И  вот  он  ушел,  еще
один  друг  —  самый  близкий.  Ушел  из  жизни,  может
быть,  накануне  победы.
 И  2924
 209

Ничего  не  видя  и  не  слыша,  вернулся  я  в  свой  барак
и  остановился  в  изумлении.  В  полной  тишине  кто-то  пел
на  верхней  койке.  Мотив  напоминал  «Интернационал»,
а  слова  говорили  о  нас  —  узниках,  о  борьбе.  Они  вселя¬
ли  веру  в  победу.
 Виктор  часто  шутил,  что  хоронить  его  нужно  с  весе¬
лой  песней,  с  веселой  музыкой.  Напишите  на  камне
только:  «Он  любил  песню!»  И  эта  песня  прозвучала  как
бы  в  исполнение  последнего  его  желания.
 Мы  знаем,  Родная  страна  ожидает
Далеких  своих  сыновей.
 Пусть  муки  ужасны,  пусть  голод  терзает,
Останемся  верными  ей!
 В  тяжелые  дни  испытаний  грядущих,
В  часы  беспрестанных  тревог
Подумай  о  братьях,  на  помощь  идущих,
Взгляни  на  далекий  BoctokI
 Я  услышал  песню  впервые,  но  мне  не  удалось  найти
певшего.  Может  быть,  к  утру  и  он  умер?
 Бондарев  помнит,  что  был  сложен  еще  другой  гимн,
только  на  мотив  «Каховки».
 В  победных  громах  орудийных  раскатов
Решающий  близится  бой.
 Сверкает  кровавое  пламя  заката
Над  гибнущей  вражьей  страной.
И  в  этой  стране,  в  темноте  непроглядной,
Гнетет  нас  средь  вражеских  стен,
Как  рабство,  тяжелый,  как  гибель,  ужасный,
Немецкий  губительный  плен.
 Припев:
 Мужайся,  товарищ,  коль  трудно  придется,
Свое  мы  добудем  опять.
 Советский  солдат  и  в  плену  не  сдается,
Пока  он  способен  дышать.
 (2  раза.)
Мы  люди,  которым  не  выпало  счастья
Войну  доводить  до  конца.
 Поругана,  ропщет  под  вражеской  властью
Душа  патриота-бойца.
 Но  знаем  одно  мы:  ни  пытки,  ни  казни
Надежды  не  вырвут  иэ  нас,
Взойдет  и  на  русские  улицы  праздник,
Настанет  возмездия  час!
 Припев.
 Не  успели  смолкнуть  голоса,  как  дверь  распахнулась
и  в  ревир  ворвались  гестаповцы  с  Келлером  вместе.  Это
было  стр'анно  —  он  всегда  держался  в  стороне  от  наци.
 210

Распахнутая  дверь  отбросила  меня  к  стене.  В  общей
сутолоке  Келлер  вытолкнул  меня  за  порог,  и  я  очутился
в  его  дежурке.
 Запевалу  выволокли  вон.  Едва  живой  стоял  я  у  окна
и  ждал,  что  вот-вот  гестаповцы  будут  и  здесь...  Пере¬
вернут  матрацы,  обнаружат  нашу  переписку.  Но  беда
пришла  с  другой  стороны.  Когда  все  утихло,  Келлер
молча  за  шиворот  кинул  меня  на  койку.  А  утром  Середа
сообщил  через  Вовка,  что  в  наказание  за  побег  из  кар¬
тотеки  изъят  мой  формуляр  и  передан  в  гестапо.
 Я  ходил  и  ходил  во  дворе  ревира,  не  зная  на  что
решиться.  Бежать  невозможно.  Как  я  могу  нарушать
решение  о  побегах  из  ревира!  А  бежать  хотелось  боль¬
ше  всего.  Почему  не  я  умер  вчера  и  не  меня,  а  Виктора
снесли  на  кладбище!
 Надо  затеряться!  А  как?  Жаль,  что  мы  не  были  гото¬
вы  к  такому  быстрому  концу  и  не  приготовили  мне
замену.  В  целях  большей  конспирации  материалы  КВП,
все  о  подготовке  восстания  —  у  меня.  Умирать  никак
нельзя.  Как  быть?  Знает  ли  обо  всем  Протченко?  Сооб¬
щить  в  команды  опасно,  и  те,  кто  придут  ко  мне,  будут
схвачены  гестапо.  Если  умру,  найдут  материалы,  потяну
за  собой  слишком  многих.  Что  же,  что  же  делать?
 Я  зашел  к  Карабину.  Он  выслушал  меня  и  потребо¬
вал  передачи  ему  всех  материалов.  В  душе  я  не  хотел
с  кем  бы  то  ни  было  делиться  самой  большой  тайной,
но  другого  пути,  кажется,  не  было,  и  я  пообещал  Ивану
Сергеевичу  к  утру  ввести  его  в  курс  дел.  Пошел  про¬
щаться  с  бараком,  с  теми,  с  кем  особенно  сдружился.
 Узнав,  что  мною  заинтересовалось  гестапо,  больные
подавленно  молчали.
 Прощаюсь  со  всеми  по  очереди.  Когда  подхожу
к  Ивану  Поликарповичу  Иванькову,  он  крепко  сжимает
мне  руку,  и  я  чувствую  в  ней  жестянку  номера.  По  спи¬
не  пробегают  мурашки  ужаса.
 —  Что  вы?  —  но  я  уже  понимаю  его.
 —  Тебе  надо  выжить,—  просто  говорит  этот,  еще
не  старый  человек.
 —  Номер  тоже,  знаешь,  липовый...  Давай  свой,  быст¬
ро,  чудак.  Какие  там  мне  остались  часы,  еще  не  успе¬
ем.—  Голос  у  Иванькова  хриплый.—  Не  дури.  На  тебя  ля¬
жет  еще  одно  дело,  смотри,  не  забудь,—  он  пытается
улыбнуться,—  отомстить  и  за  меня.  Это  потруднее,  чем
 211

глупо  умереть.  Я  коммунист.  И  ты  станешь  коммуни¬
стом.  Скорее  давай  жестянку  и  уходи,  уходи...—  Он  сла¬
бо  машет  костлявой  желтой  рукой.
 Мы  поменялись  номерами,  и  я  вышел  в  коридор.
Обхватив  руками  голову,  просидел  так  всю  ночь,  не
сомкнув  глаз.  Когда  вернулся  в  барак,  Иван  Поликарпо-
вич  уже  умер.  Мне  не  дали  раздумывать.  Чья-то  рука
вывела  в  соседнее  отделение,  подтолкнула  к  матрацу.
Я  упал  на  койку.  И  тут  у  меня  начался  бред.
 Говорят,  что  ко  мне  Приходил  Карабин,  тормошил,
но  я  был  без  памяти.
 НАЗЫВАТЬСЯ  ЧЕЛОВЕКОМ  ЛЕГКО  —
БЫТЬ  ЧЕЛОВЕКОМ  ТРУДНО
 Через  неделю,  когда  я  вышел  на  крыльцо,  первое,
что  мне  бросилось  в  глаза  —  стройная,  спортивная,  не
смотря  ни  на  что,  фигура  Белова.  Константин  Сергеевич
не  сразу  узнал  меня,  медленно  подошел  и  сказал:
 —  Просчитались  власовцы,  добровольцев-то  к  ним
нет.—  В  его  голосе  звучали  жесткие  ноты.—  Мы  подо¬
брали  командиров  отделений.  Вот,  давно  ношу.
 Он  передал  мне  письмо  Вовка  с  пожеланием  добро¬
го  здоровья  от  моего  земляка  Протченко.  Вовк  писал,
что  в  лагерь  прибыл  «представитель  вспомогательного
корпуса  восстания»  Браило  и  хочет  наладить  связь.
 Новость  была  ошеломляющей.  Что  это  за  вспомога¬
тельный  корпус?
 Белов  в  ревире  что-то  чинил.  Кажется,  испортился
водопровод.  Впервые  мы  разговаривали  так  долго  —  он
вспомнил  свою  юность  —  работу  в  столярной  артели,
на  заводе,  военную  школу,  восхождения  на  вершины
Казбека.  Оказывается,  он  был  альпинистом!  Я  рассказал
ему  о  том,  что  произошло  со  мной,  и  он,  успокоенный,
ушел  в  блок,  оставив  меня  с  нашим  новым  товарищем
Киселевым.
 Стоит  рассказать  о  встрече  Вовка  с  Иваном  Андре¬
евичем  Браило.
 Браило  попал  в  плен  в  окружении  в  августе  сорок
второго  года  под  Вязьмой.  Был  он  тяжело  ранен.  Рана
212

гноилась.  Фашисты,  конечно,  никакой  помощи  не  оказы¬
вали.  Если  бы  не  его  земляк  Филипп  Некрасов,  раненный
более  легко,  умер  бы  Браило  от  заражения  крови,  как
сотни  и  сотни  пригнанных  вместе  с  ним  пленных  в  Бара-
новический  лагерь.  Некрасов  промывал  ему  рану
водой,  очищал  от  омертвевших  тканей,  и  Браило  выжил.
 Угнанный  в  Германию,  он  попал  на  работу  по  ремон¬
ту  железнодорожных  путей.  В  августе  сорок  третьего
года  бежал.  Почти  сутки  просидел  в  лесу  на  елке,  пока
лес  прочесывали  преследователи.  Восемь  дней  скитался,
питаясь  сырой  картошкой.  Его  предал  хуторянин,  к  кото¬
рому  он  забрел.  Спрятал  его,  обещал  переправить  че¬
рез  границу,  а  вместо  того  привел  гестаповцев.  Браило
поджег  сарай  с  хлебом  и  все-таки  скрылся.
 Его  нашли  сонного  в  стогу  сена.  На  этот  раз  другой
немец-железнодорожник  выручил,  указал  дорогу  до
Нюрнберга.  В  пути  задержали.  В  той  же  нюрнбергской
тюрьме,  что  и  мы,  он  сидел  двадцать  один  день  в  оди¬
ночке.  В  сентябре  сорок  четвертого  года  —  снова  побег
вместе  с  Федором  Кузнецовым.  Поймали  их  недалеко
от  Варшавы,  пытали,  избивали.  В  Зальцбургском  лагере
с  ним  связался  представитель  антифашистского  под¬
полья,  назвавшийся  Барановым  из  Воронежа,  сообщил
пароль,  дал  листовку.  Он  начал  работать  по  заданиям
организации.  Бежал  еще  раз,  но  через  семнадцать  дней
его  поймали  и  привезли  в  Хаммельбургский  лагерь.
Опять  двадцать  один  день  карцера,  голод  и...  встреча
с  Вовком,  который  первый  услыхал  от  него  наш  пароль.
 Считая  себя  опытным  подпольщиком,  Браило  дал
Вовку  письмо,  показал  листовку,  призывавшую  к  орга¬
низации  групп  сопротивления  и  восстания.  А  мы  опаса¬
лись  признаться  ему,  не  смотря  на  то,  что  кухонный
рабочий  пленный  Ольшанский  говорил,  что  Браило  его
земляк.
 Нужно  было  самообладание  Вовка,  чтобы  не  выдать
себя,  ведь  пароль  был  «Откуда  ветер  дует»,  а  листовка
написана  в  нашей  организации  месяца  три  тому  Аазад.
Вовк  ничего  не  сказал  Браило.
 Вот  текст  письма:  «Комитету  совразведки.  Во-первых,
разрешите  с  вами  познакомиться.  Я  представитель  от
вспомогательного  корпуса  Красной  Армии.  Фамилия  —
Браило.  Ну,  а  сейчас  вкратце  сообщу  о  моей  задаче:
создать  там,  где  еще  не  созданы  группы  содействия,  на
213

которых  будет  возложено:  а)  сколачивание  войск  из
числа  военнопленных  и  русского  гражданского  населе¬
ния  для  оказания  содействия  и  совместного  участия
на  случай  высадки  воздушных  десантов  или  подхода
наших  частей.  Одновременно  —  подбор  кадров  из  числа
имеющихся  комначсостава  для  проведения  этой  опе¬
рации.
 б)  Для  выполнения  этой  задачи  развернуть  широкую
разъяснительную  работу  среди  военнопленных  для  об¬
щей  борьбы  с  врагом.
 На  основе  этого  будем  служить  подрывом  вовлече¬
ния  военнопленных  в  РОА  и  выкорчевывать  ненужных
для  нас  людей.
 Вот  что  я  хотел  бы  вкратце  сообщить  о  себе.  Если
у  вас  будет  какое-либо  указание,  то  без  стеснения  сооб¬
щайте  мне.
 Браило.  20/XII.  44  г.»
 Должен  сказать,  что  такой  напористый  тон  письма
нас  не  столько  обрадовал,  сколько  насторожил.  И  мы
продолжали  работать  вместе,  не  раскрывая  полностью
своих  карт.
 Может  быть,  не  будь  этого  слишком  широковеща¬
тельного  письма,  мы  раскрылись  бы.  Только  после  вой¬
ны  Вовк  объяснил  Ивану  Андреевичу  все.  А  работал  тот
хорошо  и  показал  себя  храбрым  человеком,  хотя  и  лю¬
бил  кое-что  преувеличить.
 Вовк,  человек  неугомонный,  не  дал  мне  времени
опомниться,  думать  о  себе,  горевать.  Он  подгонял,  тре¬
бовал  работы,  листовок.
 По  поводу  появления  Браило  в  лагере  Вовк
писал  мне:
 «...вот  такой  друг  есть  здесь...  Он  создал  группу,
много  работает,  грамотный,  толковый,  говорит,  что  име¬
ет  правительственное  задание  и  пароль:  «Из  колонны
пятисотки»,  ответ  «В-1».  Это  что  —  центрального  КВП?..
Его  фамилия  Браило».
 Дело  в  том,  что  ради  конспирации  связь  с  Протчен-
ко  и  Семеренко  держал  я,  а  Вовк  и  некоторые  другие
товарищи  обращались  обычно:  «Сообщи  в  КВП».
 Во  второй  записке  Вовк  писал:
 «Направляю  в  комитет  докладную  т.  Б.  для  связи  его
с  комитетом.
 214

Б.  пишет  к  сербским  офицерам  обращение,  которое
направим  по  назначению.  Сейчас  пишет  к  цивильному
населению,  к  женщинам...»
 Протченко  незаметно  помогал  Вовку  через  своих
товарищей.
 Келлер  не  замечал  меня.  Похоронив  под  моим  номе¬
ром  другого  человека,  он  «не  узнавал»  живого  при
встречах.
 Что  за  человек  был  Келлер?  (О  его  партийной  при¬
надлежности  нам  не  было  известно.)  Узнав,  что  один
из  молодых  охранников  не  женат,  он  в  добрую  минуту,
болтая  с  ним,  попенял  на  это  обстоятельство.  Охранник
брякнул:
 —  Лучше  умру  холостым,  чем  напложу  солдат  Гит¬
леру...
 Выпалил  и  замер  от  неожиданности.  Замерли  и  мы,
слышавшие  это.  Но  Келлер  оглядел  солдата  ничего  не
выражающим  взглядом,  пожал  плечами  и,  насвистывая,
удалился.  И  солдату  ничего  не  было  за  такую  крамолу.
Был  ли  это  дипломатический  трюк  или  невольная  молча¬
ливая  откровенность  (бывает  же  и  такаяI),  не  знаю.
Интересно  было  бы  услышать  о  дальнейшей  судьбе
своеобразного  ефрейтора,  не  опасавшегося  туберкулез¬
ников.
 Я  старался  быть  в  тени,  почти  никуда  не  выходил.
Но  в  первую  же  субботу  в  кино  на  нашем  обычном
месте  встретился  с  Вовком  и  Протченко,  подробно  рас¬
сказал  о  своей  «смерти»,  передал  написанные  листов¬
ки—  обращение  к  женщинам  и  перевод  его  на  немец¬
кий.  Константин  покачал  головой:
 —  Оправдываешь  свой  новый  номер...
 —  Как  это?
 —  По  номеру  тебе  за  тридцать  и  виски  в  самом  деле
седые...
 По  карточке,  прочитанной  Середой,  я  узнал,  что  мне
тридцать  два  года,  я  женат,  жену  зовут  Мария,  родился
в  Благовещенске.  Надо  было  хоть  что-нибудь  узнать
об  этом  городе.  Я  впервые  услышал  о  его  сущест¬
вовании.  Белов  помог  мне.  Скоро  я  мог  кое-что  рас¬
сказать  о  своем  «родном»  Благовещенске  и  даже
о  семье.
 А  на  экране  показывали  черт  знает  что,  восхваляли
Роммеля.  Всюду,  где  появлялся  этот  «бог  среди  богов»,
215

гремела  победа.  Из  Африки  с  его  помощью  выгнали
англичан.  Когда  же  англичане  и  американцы  начали
гнать  немцев  из  Франции,  нашли  объяснение  и  стали
уверять,  что  Роммель  был  болен.  Когда  открылся  вто¬
рой  фронт—Роммелю  было  поручено  охранять  Аахен.
Там  генерал  то  ли  погиб  при  обстреле,  то  ли  его
отравили.
 —  Гибнут  бессмертные,—  говорили  солдаты  из  охра¬
ны,—  а  что  же  нам?  Конец,  всем  конец!
 Союзники  бомбили  германские  города.  К  нам  из  всех
команд  шли  письма  с  вопросами,  требованиями  указать,
где  нужна  помощь,  куда  можно  бежать,  как?
 В  лагерь  приводили  все  новых  пленных,  вывезенных
с  оккупированных  территорий.  Их  держали  отдельно  от
нас.  Мы  знакомились  с  ними  в  бане.  Искали  друзей.
Кое-кто  из  прибывших  «заболевал»  и  попадал  в  изоля¬
тор.  От  них  узнавали  обо  всем,  что  чинили  фашисты  на
нашей  земле,  узнавали  6  тех,  кто  им  помогал.  Даже
иностранцы,  до  сих  пор  считавшие,  что  мы  в  своих  рас¬
сказах  о  разрушениях  и  зверствах  гитлеровцев  сильно
преувеличивали,  верили  всему.  В  одном  из  писем  фран¬
цузы  тогда'писали,  что  они  еще  не  знали  такого  массо¬
вого  истребления  людей.  Иностранцы  о  немецких  звер¬
ствах  узнавали  от  самих  немцев.  Те  хвастались  тем,  что
каждый  немецкий  солдат  имеет  право  стрелять  в  любо¬
го  гражданского  человека,  как  в  мишень.  Людям  отре¬
зали  носы  и  уши,  сжигали  живьем.
 В  изолятор  попал  один  из  несчастных  мучеников.  Ок¬
купанты  привели  его  на  свою  попойку  и  отрезали  нос.
 Затем  к  нам  положили  больного  с  отрезанным  язы¬
ком.  Немцы  надеялись,  что  человек  без  языка  ничего
не  сможет  рассказать,  но  он  писал.  От  имени  обоих
несчастных  были  составлены  листовки  ко  всем  военно¬
пленным:  в  них'рассказывалось  о  душегубках  и  о  специ¬
альных  карательных  командах,  созданных  для  расправ
с  советскими  мирными  людьми,  о  том,  как  в  Кисловод¬
ске  засекали  людей  насмерть,  а  в  школе  №  15  по  прика¬
зу  коменданта  города  майора  Лидьте  расстреляли  всех
там  находившихся.  Мы  обращались  к  иностранным  воен¬
нопленным:  «Если  вы  наши  союзники  во  время  войны,—
216

будьте  активны  сейчас,  вас  ведь  ждет  то  же  самое,  если
вы  впустите  гитлеровцев  в  свои  страны».
 К  нам  попала  «памятка  немецкому  солдату».  Гитле¬
ровское  командование  разрешало  солдату  все  —  изби¬
вать,  насиловать,  грабить.  «Отвечать  не  придется»,—
писалось  в  памятке.  В  КВП  перевели  ее  на  несколько
языков  и  пустили  по  рукам.
 Иногда  я  попадал  за  пределы  лагеря  на  работу  в  де¬
ревню.  Там  встретил  немку  с  французским  именем  Ма-
до.  Ей  было  поручено  наблюдать  за  нами  и  за  женским
лагерем,  где  работала  Нина  Врублевская.  Мы  подолгу
разговаривали,  с  Мадо.  Все,  что  творили  немцы,  она  при¬
писывала  нам.  «Коммунисты»  звучало  в  ее  устах,  как
«антихрист»  в  устах  попа.  Познакомясь  с  нами,  она  убе¬
дилась  в  том,  что  мы  такие  же  люди,  как  и  все,  и  даже
кое  в  чем  помогала  нам.  Немного,  конечно.  Но  уже  то,
что  она  помалкивала  о  нашей  дружбе  с  женщинами  ее
команды  и  даже  сообщала  новости,  было  хорошо.
 Англичане,  обычно  державшиеся  в  стороне,  заволно¬
вались  и  стали  спрашивать  нас,  нельзя  ли  найти  способ
проникнуть  на  военный  завод,  находившийся  в  скале
около  Нюрнберга.  Там  выпускали  «тигры»  и  «пантеры».
Официально  он  назывался  маслозаводом.  Мы  надея¬
лись,  что  рано  или  поздно  кто-нибудь  из  больных  оттуда
попадет  в  наш  изолятор.  Но  время  шло,  а  никого  не
приводили.  Верней  всего,  там  был  свой  лазарет.  Мы  все
же  заготовили  бикфордов  шнур,  который  и  решили,
спрятав  в  одежде,  пронести  на  завод  в  скале.  Шнур  пе¬
редали  Белову  немецкие  солдаты.  Нужны  были  взрыв¬
чатка,  капсюль.
 Атмосфера  накалялась.  Пришла  весть  от  Козловско¬
го,  от  Яценко,  а  затем  от  неизвестной  группы  из  Нюрн¬
берга,  которой  руководил  Бондарец.  Мы  иногда  всрте-
чали  чужие  пароли,  узнавали  о  других  группах.  Люди
стремились  действовать,  объединяться,  бороться.  Им
нужно  было  только  слово  Родины,  заверение,  что  они
работают  по  ее  заданию!
 Но  и  предатели  сновали  вокруг  нас.  Так  из-за  втер¬
шегося  в  доверие  к  членам  КВП  изменника,  погибло
несколько  человек  в  Аугсбурге.  Был  провал  в  команде
около  Висбурга  по  доносу  Петра  Гриценко  из  Красно¬
217

дарского  края.  Другой  раз  ко  мне  подошел  взволнован¬
ный  больной  и  рассказал  об  услышанном-  разговоре
двоих  пленных:  на  меня  и  на  тех,  с  кем  я  часто  встре¬
чался,  готовились  донести  в  гестапо.
 Буквально  «по  тревоге»  я  собрал  ближайших  товари¬
щей—  Гаевского,  Меркулова,  немца  по  кличке  Ваня,
Киселева.  Мы  выбрали  судью,  обвинителя  и  судили
доносчика  в  лагерной  уборной.
 Группой  Середы  были  разоблачены  предатели  —  сын
попа,  уроженец  Средней  Азии  Александр  Алехин,  выдав¬
ший  группу  КВП  в  одиннадцать  человек,  Александр
Масликов  из  Донбасса,  Леонид  Чесноков,  истязатель
полицай  Василий  Бутаков  из  Курска.
 Все  они  выдали  советских  людей,  действовали  заодно
с  гестаповцем  Бомбой,  били  пленных.
 Нам  не  всегда  удавалось  предотвратить  самосуды.
Возмущенные  пленные  поднимали  предателей  куда-ни¬
будь  повыше  и  «роняли»  с  двух-,  трехметровой  высоты.
 20  июня  сорок  четвертого  года  гестаповцы  пришли
за  Браило.  Заковали  его  и  увели  в  тюрьму  Хаммельбург.
Это  произошло  при  Семеренко.  Вовк  сообщил  мне:
 «Доложи  о  т.  Браило  в  КВП,  так  как  он  из  лагеря  был
отправлен  23  в  г.  Хаммельбург  и  передан  в  распоряже¬
ние  жандармов  в  тюрьме.  По-видимому,  у  него  что-то
было  связано  с  цивильным  делом...  Пришло  сообщение,
что  он  удрал,  сейчас  его  разыскивают.  По  картотеке
он  —  командир.  Приходи  в  кино».
 Как  я  узнал  уже  после  войны,  Браило  отправили
в  самый  страшный  концлагерь  Маутхаузен,  в  20-й  блок
смертников.
 Во  время  лагерного  восстания  героев  двадцатого
блока  Браило  лежал  в  концлагерной  санчасти.  Ему  уда¬
лось  перебраться  в  восемнадцатый  барак,  а  затем  еще
раз  бежать  и  добраться  до  американцев.
 Лагерь  Хаммельбург  немцы  называли  демократиче¬
ским.  Рассказывали,  что  заместитель  начальника  пол¬
ковник  Франц  когда-то  был  сам  в  плену.  У  него  вместо
руки  мертво  висел  протез  и  один  глаз  закрывала  чер¬
ная  повязка.  Мы  знали  его,  как  весьма  нетерпимого,
хлеставшего  своим  стеком  каждого,  кто  попадал  на  его
пути.  Вот  заведующий  мастерскими,  вправду,  сочувство¬
вал  нам,  даже  прятал  портрет  Ленина.  Сам  он  сидел
в  тюрьме  и  только  во  время  войны  был  освобожден.
 218

Активные  участники  сопротивления  в  лагерях  Хаммельбург-Маут-
■аузен  Иван  Андреевич  Браило  (справа)  и  Иван  Пантелеевич
Пивовар.  Фото  послевоенного  времени
 Он  предупредил  нас  о  посещении  изолятора  генерал-
врачом.
 Начальник  лагеря  не  обращал  внимания  на  то,  что
количество  больных  в  ревире  иногда  удваивалось  за  ка¬
кие-нибудь  три  дня,  и  сейчас  там  находилось  мйого
здоровых.
 Генерал-врач  в  сопровождении  Франца  и  Келлера,
да  обер-арцта  Коха  ходил  по  баракам.  Больные,  проин¬
структированные  нами,  с  тревогой  ждали  их  посещения,
громко  стонали,  охали.  Генерал  возмутился,  что  бараки
переполнены  и  отдал  приказ  Коху  очистить  ревир.  «Гер¬
мании  нужны  рабочие  руки,  а  не  бездельники»,—  ска¬
зал  он.
 Ревир  очистили.  На  работу  выписали  всех,  кто  мог
двигаться.  Но  через  неделю  нашими  усилиями  и  с  по¬
мощью  врачей-пленных  все  вошло  в  прежнюю  норму.
 Когда  я  убирал  комнату  Келлера,  он  мечтательно  за¬
говорил  о  домике  в  Австрии,  куда  удерет,  когда  прибли¬
зится  фронт.
 219

—  Зачем  бежать?  Помогали  бы  русским,  и  так  никто
бы  не  тронул...
 —  Страшно.  Фюрер  уничтожит  каждого,  кто  поме¬
шает  ему.
 Наши  организаторы  думали  сейчас  же  воспользовать¬
ся  паническими  настроениями  гитлеровцев,  поднять
лагерь,  пробиваться  через  Рейн  к  союзникам.  Но  не
было  оружия,  не  было  патронов.  Одни  старые  винтовки
охраны  не  годились,  и  тех-то  всего  четыре,  да  несколько
револьверов.  Вокруг  лагеря  войска,  готовящиеся  на  за¬
падный  фронт.  Линия  фронта  еще  далеко.  Хочешь,  не
хочешь  —  нужно  ждать!  Руководители  групп  пленных
иностранцев  также  вынесли  решение:  ждать  приближе¬
ния  фронта.
 Хотя  и  с  опозданием,  но  долетели  до  нас  новые
радостные  вести:  в  течение  трех  дней  вдребезги  разби¬
та  фашистская  оборона  под  Витебском.  В  Минском  кот¬
ле  советскими  войсками  взято  в  плен  110  тысяч  гитле¬
ровцев.  Финны  вышли  из  войны.
 Привезли  письмо  с  фамилиями  фашистских  убийц,
орудовавших  в  Пятигорске  и  организовавших  там  спе¬
циальную  камеру  пыток.
 Почти  ежедневно  над  нашими  головами  гудели
колонны  бомбардировщиков.  По  шесть  —  восемь  часов
не  смолкала  бомбежка.  Один  американский  истребитель,
появившись  над  лагерем,  приветствовал  нас  на  бреющем
полете.  Перед  этим  мы  подобрали  листовку,  в  которой
говорилось:  «расстилайте  куски  полотна  там,  где  нахо¬
дится  лагерь».  Мы  это  и  сделали.
 Сведения,  одно  интереснее  другого,  поступали
в  лагерь.
 Гитлеровцы  пытались  заморочить  нам  голову  фаль¬
шивками.  Они  распространяли  снимки  Катынского  леса,
выдавали  свои  злодеяния  за  наши.  Надеялись  этим  запу¬
гать  хотя  бы  наших  друзей.  Мы-то  ничему  не  верили,
вдоволь  нагляделись,  как  ведут  себя  «сверхчеловеки».
 В  ревире  появились  лекарства:  кальций,  таблетки
от  головной  боли.  Даже  сигареты  к  рождеству.  Органи¬
зована  была  лаборатория,  привезли  микроскоп  —  неви¬
данную  в  ревире  роскошь.  Поили  нас  хвойной  витамин¬
ной  водой.
 Келлер  брал  меня  с  собой,  когда  ходил  за  лекарст¬
вами.  Однажды  завел  в  рентгеновский  кабинет.  Врач-
220

рентгенолог,  немец,  друже¬
любно  беседовал  с  нами  и  по¬
казывал  прекрасное  оборудо¬
вание,  знакомя  с  рентгеноско¬
пией.
 Бывал  я  с  Келлером  и  в  де¬
ревне,  в  которой  жили  парти¬
занская  связная  Нина  Врублев¬
ская  и  Мадо.  Мадо  уже
пересылала  нам  сводки  и  но¬
вости.
 —  Я  преступница,—  кая¬
лась  она.—  Помогаю  вра¬
гам!  —  Она  в  ужасе  сжимала
пухлые  щеки  ладонями  и  тут
же.  оправдывалась.—  Но  Гит¬
лер  угнал  моего  отца  на  фронт.
 Горе  ли  делало  ее  чело¬
 вечнее,  страх  ЛИ  за  СВОЮ  судь-  Член  КВП  лагеря  Хаммель-
бу  после  провала  гитлеровской  6УРГ  Григорий  Павлович
Германии,  не  знаю,  но  она  ВахРвмов-  Фото  194  5  г.
становилась  все  сговорчивее
и  усерднее.
 Мы  уже  готовились  торжествовать  победу.  Гитлеров¬
ские  подхалимы  из  пленных  лебезили  перед  нами.  Сколь¬
ко  было  среди  них  трусов!  Один  приходил  для  наблюде¬
ния  за  нами,  немолодой  уже  человек.  Боясь  смерти,  ста¬
рик  брался  передавать  и  наши  листовки.  Но  это  был  не
преданный  Родине  человек,  а  просто  подлец,  готовый
сделать  все,  что  угодно  для  спасения  собственной  шкуры.
 Гитлеровцы  заметили,  как  поднялось  настроение
у  пленных,  и  штурмбанфюрер  получил  замечание.
 —  Ваши  лагерники  заражены-  духом  большевизма,—
было  сказано  ему.
 Мы  насторожились.  Шифровали  открытые  списки  на
крохотных  листочках  папиросной  бумаги  и,  скатав  их,
заделывали  в  двойные  латунные  пуговицы  французских
мундиров,  в  которые  были  одеты  некоторые  из  нас.
В  этих  пуговицах  мы  уже  давно  проносили  и  письма.
Много  материалов  удалось  нам  спасти  таким  образом.
 И  вдруг  от  братушек  пришла  страшная  весть:  югосла¬
вов  рассортировывают  по  другим  лагерям!  Остальных
221

военнопленных  «расчищают».  Увозят  лучших  людей.
Попались  многие  руководители  групп  КВП  и  связные,  но
самое  страшное  в  лагере  югославов  —  там  забрали  пол¬
торы  тысячи  человек.
 Наших  друзей  ночью  вывели  из  лагеря,  надели  всем
наручники  и  увезли  в  концлагерь  Гамерштейн,  где-то
возле  Берлина.  Туда  попали  все,  кто  готовил  с  нами  вос¬
стание,  все,  кто  помогал  или  просто  сочувствовал  нам.
Не  стало  среди  нас  Данилы  Царича,  Видака  Вуиновича,
Д.  Протыча,  профессора  Богичевича,  футболиста  С-зввы
и  многих,  многих  прекрасных  людей.  Их  увозили  в  то¬
варных  вагонах.  В  пути  состав  бомбили  англичане.  Слу¬
чайно  избег  отправки  бывший  судья  С.  Савич  и  Виктор
Торгони.  Они-то  и  сообщили  нам  обо  всем  случившемся.
«Мы  были  избиты  и  связаны»,—  писал  мне  два  десяти¬
летия  спустя  профессор  Богичевич.
 Предали  братушек  югославские  реакционеры.
 Опять  накануне  восстания  наши  ряды  были  разгром¬
лены.  Ревир  так  же  был  основательно  прочищен.  Меня
спасло  очередное  обострение  процесса  в  легких.
 В  четвертом  блоке  уцелел  Вовк  и  незначительная
часть  членов  КВП.  Капитана  Белова  —  бессменного  нач-
штаба,  разработавшего  план  восстания,  членов  партгруп¬
пы,  в  которой  был  и  Протченко,  увезли  на  работу
в  дальнюю  команду.  Все  пришлось  начинать  сначала,
не  теряя  ни  дня.  Ведь  фронт  неуклонно  приближался
к  нам.
 А  жизнь  шла  своим  чередом.  Немецкий  товарищ  —
друг  Белова  —  прислал  взрывчатку  и  капсюли.  От  него
же  мы  узнали,  что  заводы  Шкода  из  Чехословакии  нем¬
цы  перевозят  в  южную  Баварию.  Надо  кого-нибудь  из
наших  послать  туда,  а  уж  мы  найдем  способ  перепра¬
вить  взрывчатку  на  завод  и  взорвать.
 Начались  дожди.  Опять  пошла  кровь  горлом.  Я  сва¬
лился  и  попал  в  ту  самую  палату  туберкулезников
с  открытой  формой,  в  которой  был,  когда  приехал
в  первый  раз  из  Швайнфурта.  Во  время  моей  болезни
приезжал  Бондарев,  сопровождавший  больных  из  рабо¬
чей  команды.  Он  не  смог  зайти  ко  мне  и  только  передал
записочку:  «Не  обижайся».  Я,  конечно,  обиделся.  Что  ж,
он,  считает  меня  мертвым?  Нет,  погодите,  рано  хороните!
 222

_  Вовк  вскоре  сообщил,  что  моя  учетная  карточка
изъята  из  канцелярии  вместе  с  документами  других
больных.  Что  бы  это  могло  значить?  Оказалось,  что
готовится  транспорт  для  отправки  в  Судеты.  Я  вспомнил,
как  рвался  в  Чехословакию,  как  пробивались  туда  мы
с  Виктором  двадцать  два  дня,  замерзая,  голодая  и  не
добрались...  Меня  удивляло,  что  в  Фалькенау  в  лазарет
с  нами  отправляют  двух  совершенно  здоровых  подхали¬
мов.  Нужно  им  что-нибудь  в  Фалькенау  или  это  ради
нас?  Особенно  раздражал  власовец  Брянский,  прилипав¬
ший  к  нам  со  своими  дурацкими  разговорами.  Немцы
говорили,  что  везут  нас  для  поправки  в  хороший  госпи¬
таль.
 В  Фалькенау  мы  в  свое  время  отправили  члена  КВП
Митюхина  с  заданием  организовать  там  подпольную
группу.  Вестей  от  него  так  и  не  дождались.
 Как  справится  Вовк  в  Хаммельбурге?  Как  пойдет
наше  дело?  Вовку  оставались  наши  материалы,  бикфор¬
дов  шнур  и  взрывчатка.  Карабин  обещал  передать  всю
спрятанную  в  фундаменте  бывшего  ревира  переписку
с  югославами  первым  же  частям  Красной  Армии.  Были
у  него  и  списки  предателей.  Родина  должна  судить  их.
Часть  документов,  которые  возможно  было  спрятать
в  пуговицах  и  других  тайниках,  мы  с  Гаевским  увозили
с  собой.
 Я  послал  последнее  письмо  Зине.  Как-то  она  там
теперь,  маленькая,  смешливая  девочка?  Может  быть,  на
всем  свете  только  она  одна  такая.
 Забегая  вперед,  я  должен  сказать,  что  к  тому  време¬
ни,  когда  армия  американцев  находилась  в  20—25  кило¬
метрах  от  Хаммельбурга,  весь  актив  Сопротивления
немцы  из  лагеря  вывезли.  Но  накануне  эвакуации  лагеря
рядовые  подпольщики  сумели  сплотить  военнопленных.
Оружия  им  так  и  не  удалось  добыть,  и  все-таки  ночью
28  марта  сорок  пятого  года  колонны  военнопленных,
которых  должны  были  увозить  раздельно,  смешались.
Многие  пленные  разбежались.  Только  трусы  потянулись
за  немцами.  Русских  советских  людей  бежало  больше
170  человек.  Сам  Вовк  бежал  вместе  с  Ф.  Мясоедовым
последним.  После  освобождения  лагеря  американцами
Вовк  вернулся.  Членами  КВП  был  захвачен  гестаповский
штаб  с  документами,  которые  немцы  не  успели  вывезти.
 Келлера  отправили-таки  на  фронт.  Карабин  забрал
 223

нашу  переписку  с  югославами  и  другие  документы,
оставленные  мной  на  его  попечение  и  поехал  на  попут¬
ных  навстречу  представителям  Советской  Армии.  В  Ризе
он  передал  все  уполномоченному  Армии  старшему  лей¬
тенанту  Игнатову.  Остался  заместителем  начальника
лагеря  Ризы.  Обо  всем  этом  я  узнал,,  конечно,  позже,
а  сейчас  нас  увозили  в  неизвестный  Фалькенау,  где  уже
сгинул  не  один  наш  товарищ.
 В  самый  последний  час  отправки  из  Хаммельбурга
мне  передали  письмо  от  Вовка.  Константин  писал:  «Ты
не  волнуйся.  Все,  что  получил,  уже  вручено.  Немецким
солдатам  вручил  обращение  6  штук,  за  ними  будем
давать  пропуска,  мы  их  перепечатали  на  машинке...
Вышли  мне  на  всякий  случай  шифр  свой.,.
 Попадай  на  Родину,  сообщи  родителям  и  семьям
и  о  нашей  работе,  сообщи  дорогой  своей  Родине,  хотя
и  нечем  хвалиться,  но  другим  людям  и  совсем  нечего
говорить,  а  нам  против  их  есть  кое-что  сказать.  До  сви¬
данья,  дорогой  товарищ!  Начатое  наше  дело  еще  не
кончилось.  Будем  продолжать  в  любой  суровой  нашей
жизни  в  пользу  своей  любимой  Родины,  во  вред  нашему
злейшему  врагу,  до  последнего  удара  сердца».
 Я  сохранил  и  другую  его  записку.
 «...получил  сегодня  через  В/Федина,  очень  и  очень
доволен  и  благодарен,  что  ты  в  таком  состоянии  сла¬
бости  своего  здоровья  отдаешь  весь  свой  долг  для
общего  дела...  правильно  делаешь,  дорогой  друг!  Стра¬
на  узнает  о  нас,  о  нашей  стойкости  и  преданности.  Она
нас  в  бездну  не  бросит.  Мы  для  нее  отдаем  последнюю
каплю  своей  крови,  находясь  в  кровавых  когтях  фашиз¬
ма...  Давай  для  Зины  письмо,  постараюсь  направить
в  обязательном  порядке.  Печально,  что  не  пришлось
поговорить.  Пусть  И.  С.  продолжит,  предупреди  его...
Если  успеешь,  дай  девушкам  обращение.  Федина
я  познакомлю...  Передаю  тебе  вещмешок,  чтобы  с  ним
попал  на  Родину,  передай  привет  от  нас  дорогой  Родине.
 С  большевистским  боевым  приветом!
 Смородин».
 Нас  провожал  врач  Николай  Назарович  Шерин.
 —  Буду  делать  все,  на  что  хватит  сил,—  говорил  он
и  его  печальные  темные  глаза  подтверждали,  что  этот
человек  действительно  сделает  все  для  нашего  КВП.
 Что-то  нас  ждет?
 224

ЧАСТЬ  ТРЕ  ТЬЯ
 „РАЙ"
В  ФАЛЬКЕНАУ

из  огня  -  в  полымя
 Вот  она  —  Чехословакия!  Страна,  возле  границы  кото¬
рой  рухнуло  столько  надежд,  когда  мы  блуждали  с  Вик¬
тором,  полные  одним  стремлением  —  быть  ближе  к  Ро¬
дине  и  взять  в  руки  оружие.  Тогда  мы  представляли  ее
краем  партизан,  дорогой  в  Советский  Союз.  Сейчас,
после  трех  дней  тряски  в  холодных  щелястых  товарных
вагонах,  Чехословакия  встретила  нас  новым  лагерем,  еще
более  жутким,  чем  хаммельбургский,  но  именуемым
лазаретом.
 Всю  дорогу  мы  просидели  с  Иваном  Гаевским,  при¬
жавшись  друг  к  другу  спинами,  так  теплее  и  видишь
в  обе  стороны,  если  приближается  враг...  Здесь  он  не
приближался,  а  с  самого  начала  находился  рядом  с  на¬
ми—  крепкий  детина,  власовец.  От  чего  ему  надо  было
лечиться,  мы  не  понимали,  но  знали:  если  изловим  его
на  доносе,  он  «заболеет».  И  тяжело.  Мы  обещаем  ему.
 Вскоре  к  нам  с  Гаевским  присоединился  еще  один
член  КВП,  ехавший  в  том  же  вагоне,  Иван  Гончаров.  Тот
самый,  что  убежал  из  рабочей  команды,  но  был  пойман
на  реке  Майн.  Он  совсем  расхворался,  но  втроем  легче
занять  круговую  оборону.
 Гаевский  бодрится.  Он  рассказывает  смешные  исто¬
рии  о  глупых  царских  генералах,  исторические  анекдо¬
ты,  байки  о  том,  как  Петр  I  странствовал  под  именем
царского  Петрушки,  о  хитрых  и  мудрых  солдатах.  А  как
он  говорит  о  русском  лесе!  '  Прищурившись,  хитро
227

оглядывает  сгрудившихся  вокруг  нас  военнопленных,
какие  они?  Друзья?  Враги?  Готовы  вместе  с  нами  взять
оружие  и  направить  его  против  гитлеровцев  или  думают
только  о  своей  шкуре?  Как  часто  приходилось  нам  зада¬
ваться  этим  вопросом!  Воспоминания  о  родных  лесах,
видимо,  волнуют  всех.  Глаза  слушателей  становятся
серьезнее.  Только  Брянский  нет-нет,  да  воспользуется
тем,  что  внимание  приковано  к  рассказчику  и,  отвернув¬
шись  в  угол,  быстро-быстро  сжует  немецкие  галеты.  Под
шинелью  у  него  виднеется  теплая  тужурка.  Что  ему  нуж¬
но?  Больные'его  не  интересуют.  О  материалах,  которые
мы  везем  с  собой,  он  не  может  знать.  Зачем  он  тут?
 В  Фалькенау  приехали  ночью.  Первым  опускаем  на
чешскую  землю  умершего  товарища.  Тишина.  Сыплет
мокрый  снег.  Медленно  выходим  сами.  Долго  нас  дер¬
жат  в  строю  возле  вагонов.  Затем  пересчитывают  и  «<»-
дут  через  город.  Темно.  Пустынно.  Трудно  разглядеть
что-нибудь  сквозь  мокрую  пелену  снега.  Горожан  не
видно.  Идем,  слыша  только  чавканье  своих  промокших
башмаков  да  негромкие  окрики  конвоя.
 Бесшумно  раскрылись  ворота  очередного  лагеря.
Молча  кивнул  фельдфебель,  сопровождавший  нас,  в  его
кивке  что-то  было  такое,  что  заставило  всех  насторо¬
житься.  Похоже,  что  тут  —  конец.  Не  обыскивают,  не
проверяют.  Место,  куда  нас  привезли,  именуется
«Reservlazaref  Falkenau  fur  Riissische  kriggefangenen»,
т.  e.  резервный  лазарет  для  русских  военнопленных.
 Ночь  провели  в  бараке,  а  наутро  всех  зарегистриро¬
вали  и  отправили  в  баню.  «Самостийники»  —  украинские
националисты  банщики  заставляли  людей  сидеть  по  часу
голыми  на  сквозняке,  прежде  чем  впустить  в  мыльню.
Парикмахер  не  брил  наши  головы,  а  выдирал  волосы
машинкой.  Порядки  здесь  оказались  волчьи.  «Самостий¬
ники»  потребовали,  чтобы  каждый  сдал  им  пару  чистого
белья.  Какое  же  белье  у  нас?  Один,  которого  называли
Перетятко,  попробовал  шарить  в  нЪших  тощих  мешках,
но  и  там  не  нашёл  поживы.
 Долго  водили  нас  по  мокрой  каше  снега  и  грязи
вдоль  проволоки,  окружающей  лазарет,  от  конюшни
к  конюшне.  Оказывается,  это  и  были  I,  II,  III  и  другие
ревиры.
 —  Старшой!  Принимай  людей!  —  крикнул  сопрово¬
ждающий  и  скрылся  вместе  с  власовцем.
 228

Конюшня  №17  предназначалась  для  больных  с  закры¬
той  формой  туберкулеза.  Сюда  и  привели  нас  с  Гаев¬
ским.  Обитатели  ее  потеснились.  Ни  слова  не  говоря,
поделились  с  нами  холодной  вареной  картошкой,  но  гля¬
дели  совершенно  безразлично.  Кое-кто  с  мрачным  азар¬
том  дулся  в  самодельные  карты  «на  выход».  Проиграв¬
ший  уступал  место  другому,  ждавшему  очереди.  Неуже¬
ли  люди  потеряли  интерес  к  жизни?  Как  с  ними  рабо¬
тать?  О  том,  что  мы  не  сможем  работать,  и  мысли  не
появлялось.
 В  этом  «резервном  лазарете»  койки  были  устроены
в  стойлах.  Вдоль  стен  тянулись  кормушки,  посреди
конюшни  —  длинный  деревянный  стол.  В  углах  стояли
две  печки,  «грубки».  Цементированный  пол  покрыт
грязью.  Блохи  накинулись  на  нас  в  неимоверном  коли¬
честве.
 Старшой  назвался  Тимофеем  Сарычевым,  показал
наши  места.  Мы  с  Гаевским  заняли  нары  и  немного  пого¬
дя  вышли  на  плац,  проходя  по  дорожкам  между  конюш¬
нями  и  бараками,  вглядывались  во  встречных,  надеясь
найти  хоть  кого-нибудь  из  Хаммельбурга.  И  нашли!  Вер¬
нее,  нас  нашел  парень  из  Вологды  по  фамилии  Бокий,
рассказал  все,  что  нам  важно  было  знать  о  новом  лаге¬
ре.  Сюда  собирали  туберкулезных  больных  «тубиков»
со  всей  Германии.  Они  были  помещены  в  самые  худшие
условия.  Сырость,  спертый  воздух,  темнота,  теснота,
вонь,  полчища  блох.  Больные  выглядели  полутрупами.
К  ним  вселяли  и  больных  другими  инфекционными  бо¬
лезнями.
 Конюшни  были  расположены  над  откосом  горы.  Не
дождавшись,  когда  человек  умрет,  его,  ослабевшего,
перетаскивали  в  подвал  под  горой,  раздевали  догола
и  бросали  «доходить».  Так  жизнь  и  шла  в  прямом  смыс¬
ле  слова  —  под  гору  —  на  кладбище.  Некоторые  мучени¬
ки  держались  на  морозе  дня  по  три.
 Для  выздоравливающих  и  новоприбывших  предна¬
значалась  конюшня  №  18.  Остальные:  16-а,  20,  22  —  для
больных  туберкулезом  открытой  формы.
 Почти  никого  не  осталось  в  живых  из  тех,  кто  по¬
пал  сюда  давно.  Наш  Константин  Митюхин,  которого  мы
направили  для  связи  и  организации  групп,  лежал  при
смерти.  Мы  нашли  его  в  бараке  №  16.  Он  лежал  на
нижней  койке.  Голоса  у  него  уже  не  было.  Но  он  узнал
 229

меня.  Тусклые  глаза  его  блеснули  жизнью.  Шепотом,
задыхаясь,  он  говорил  о  провале  подпольной  группы
здесь.  Актив  в  лагере  уничтожен.
 Соседей  'Константина  не  было  вблизи,  и  мы  долго
толковали  о  том,  что  же  все-таки  возможно  предпри¬
нять.  Здесь  никто  не  вел  никакой  разъяснительной  рабо¬
ты.  Был  хороший  организатор  Фролов,  но  его  увезли
в  Нюрнберг.  Почти  все  48  человек  рабочей  команды
обжились  с  первых  дней  организации  лагеря  и.были  вер¬
ными  немецкими  псами:  Перетятко,  с  которым  мы  уже
столкнулись  в  бане,  Петр  Дыновец,  врач  Сластушинский...
Кухонная  команда  неимоверно  воровала.  Ко  времени
нашего  прибытия  число  погибших  превысило  5000  чело¬
век.
 Как  работать?  Вскоре  Иван  Гончаров  совсем  слег
с  температурой  около  40°,  и  Гаевский  не  отходил  от
него.
 Гончаров  был  славным  парнем,  смелым  —  6  декабря
1944  года  он  по  решению  КВП  бежал  с  тремя  товари¬
щами  из  лагеря  Хаммельбурга.  Двоим  посчастливилось
уйти,  а  двоих  поймали,  истязали.  Вконец  сломили  здо¬
ровье.
 Я  еще  держался  на  ногах.  Значит,  должен  подгото¬
вить  людей,  а  они  боялись  разговаривать,  действовать,
боялись  предательства,  боялись  мук  и  смерти.
 Митюхин  познакомил  меня  с  Андреем  Жилой,  девят¬
надцатилетним  украинцем  из-под  Киева,  человеком  ма¬
ленького  роста.  В  действительности  фамилия  Андрея
была  Замирайло.  В  конце  1943  года  его  схватили  в  де¬
ревне  и  увезли  на  север  Германии  в  шталаг  326,  в  17  ки¬
лометрах  от  Патерборна.  В  феврале  1944  года  вывезли
оттуда  всего  две  тысячи  человек.  Дорога  была  тяжелой
для  больных  людей.  В  первую  же  ночь  умерло  почти
сто  пленных,  а  затем  за  дорогу  погибло  восемьсот  че¬
ловек.  Содрогаясь  от  ужаса,  рассказывал  Андрей  об
издевательствах  полицаев.
 Выполняя  приказы  нациста  Вальтера,  полицаи  вместе
с  врачом  запирали  больных  в  конюшни  и  по  восемь-де¬
вять  дней  не  давали  даже  баланды.
 Положение  хоть  отчасти  изменилось  только,  когда
в  лазарете  появились  югославы.  Их  врачи  —  Иованович
и  Живонович  сразу  пошли  к  больным.  Сейчас  в  лагере
есть  и  советские  врачи.  Очень  активно  взялся  за  спасе-
230

ни*  больных  доктор  Николай  Иванович  Злобин  и  пожи¬
лой  фельдшер  16-го  барака  москвич  Иван  Егорович
Антонов.  В  лагере  он  называл  себя  Егоровым.  Ходил  он
повсюду  и  сидел  на  своем  топчане  в  поношенном  штат¬
ском  пальто.  В  юности  он  работал  литейщиком  на  заво¬
де  в  Москве,  за  участие  в  забастовке  был  выслан.
В  первые  годы  после  революции  на  фронте  стал  фельд¬
шером.  Солдаты  252-го  запасного  пехотного  Тирасполь¬
ского  полка  избрали  его  председателем  ротного  коми¬
тета.  Он  видел  Ленина,  и  воспоминание  об  этом,  как  он
рассказывал,  поддерживало  его  в  самые  трудные  ми¬
нуты.
 Мы  просили  Ивана  Егоровича  возглавить  нашу  груп¬
пу  в  лазарете,  но  он  настоял  на  коллегиальном  руковод¬
стве.  В  этом  сказался  его  такт,  умение  работать  с  людь¬
ми.  Он  так  построил  нашу  организацию,  что  каждый  из
привлеченных  в  КВП  товарищей  знал  только  одного
связного.  Это  исключало  провалы  и  даже  невольное
предательство.  Антонов-Егоров  нес  главную  тяжесть  ор¬
ганизационной  работы.  Членами  нашей  группы  также
стали:  Андрей  Жила,  Митюхин.  Мне  поручили  связь  с  го¬
родом.  В  дальнейшем  в  лазарете  сложилось  девять
групп  по  три  человека.
 Иван  Егорович  жил  в  рабочем  бараке  и  хорошо  знал,
как  ведут  себя  пленные,  продавшиеся  немцам.
 Матерые  убийцы  Иван  LJn6a,  Григорий  Мазепа,  Васи¬
лий  Бабенко  стали  закадычными  друзьями  Брянцева.  Их
доносы  нашли  мы  после  войны  в  лагерном  гестапо,  узна¬
ли  их  клички,  характеристики,  домашние  адреса  и  прика¬
зы  о  награждениях.  Мы  нашли  даже  адреса-явки  для
нацистских  шпионов  в  Советском  Союзе.
 Андрей  рассказывал,  что  Фалькенау  —  небольшой
скучный  городок.  Он  видел  его,  когда  пленных  гоняли
рыть  бомбоубежища  для  немцев  вокруг  больницы,  нахо¬
дившейся  в  его  западной  части.  Чехов  в  городе  почти  не
было.  Завоеватели  выгнали  их.
 Через  Фалькенау  протекает  небольшая  речушка,
к  ней  ведут  каналы.  В  южном  районе  —  вокзал,
угольные  шахты,  какой-то  секретный  завод.  Рядом
с  лагерем  —  электростанция,  солдатские  казармы.
(Заметив,  что  авиация  не  бомбит  лагеря  военноплен¬
ных,  немцы  размещали  поблизости  от  них  воинские
части.)
 231

Член  штаба  КВП  в  Фальке¬
нау  Иван  Егорович  Анто¬
нов.  Фото  1946  г.
 В  первое  же  утро  после
знакомства  с  маленьким
Андреем  Жилой  мы  стали
свидетелями  «деятельности»
длинного  усатого  немца,  ко¬
торого  с  насмешкой  все  зва¬
ли  фатером.  Фатер  ловко
обыскивал  умерших  за  ночь.
Выбивал  золотые  коронки
из  челюстей,  сдирал  одежду
и  отдавал  команду:
 —  Увезти!
 Потом  мы  узнали,  что
увозят  на  кладбище  за  го¬
род,  сваливают  в  длинные
канавы,  вроде  противотан¬
ковых  рвов.  Когда  канава
наполнится  трупами,  ее  за¬
сыпают  землей.  Есть  нор¬
ма—  сто  трупов.  Эти  брат¬
ские  могилы  даже  не  копа¬
ют,  а  делают  взрывом
динамита.  Г  оворят  —  после
того,  как  из  открытой  траншеи  убежал  один  «умерший»,
кладбище  строго  охраняется.
 Спустя  несколько  дней,  разобрались  в  обстановке.
Многие  пленные  кажущимся  безразличием,  пассив¬
ностью  спасались  от  работы  на  немцев.  Были,  конечно,
и  среди  них  изменники,  гитлеровские  подголоски.  Как
правило,  они  выглядели  много  крепче  остальных.
 Мы  передавали  Косте  Митюхину  все  новости.  Он  был
в  курсе  всех  наших  дел.
 В  организацию  Гаевский  привлек  Емельянова,  Дедко-
ва,  Кошеля,  Дьяченко,  доктора  Злобина.  Мы  поручили
им  держать  связь  с  другими  изоляторами,  находить  со¬
чувствующих  нам  людей,  но  строго  придерживались  си¬
стемы,  установленной  Егоровым.  Было  сделано  единст¬
венное  исключение:  Ивана  Игонина  и  Андрея  связывала
давняя  дружба,  и  мы  разрешили  им  встречаться.
 О  Игонине  хочется  сказать  особо.
 Вот  что  мне  запомнилось:  вечер,  больной  читает
вслух  власовскую  газету  и  что-то  объясняет  слушающим.
 Я  придвинулся  ближе  и  спросил:
 232

—  Что  думаешь  об  этом?
 Больной  ответил:
 —  Лягушка  и  вол.
 Гаевский  шепнул,  что  больного  зовут  Игонин.
 Сблизиться  с  Игониным  оказалось  не  так-то  просто.
Когда  я  вторично  заговорил  с  ним,  он  свирепо  покосил¬
ся  на  меня  своими  большими  глазами  и  как  отрезал:
 —  Нечего  меня  провоцировать.  Отчаливай!
 И  я  отчалил.  Даже  с  тревогой.  Но  Гаевский  жил
в  одной  конюшне  с  Игониным  и  продолжал  за  ним
наблюдать.  По  всему  было  видно,  что  это  наш  человек,
и  досада  брала  на  его  медлительность.  Но  Иван  сам
приглядывался  ко  мне.
 Через  некоторое  время  он  подошел:
 —  Давайте  задание!
 С  этих  пор  он  стал  одним  из  лучших  членов  КВП
и  моим  ближайшим  другом  вплоть  до  его  безвременной
гибели  уже  на  Родине.  Что-то  в  нем  напоминало  Виктора
Макеенкова.
 Расспросили  об  охране.  Оказалось,  что  в  резерв-ла¬
зарет,  где  собирались  «спасать»  нас  от  смерти,  были
направлены  воинские  части,  участвовавшие  в  подавлении
восстания  чехов  в  Банско-Быстрице  в  августе  1944  года
против  марионеточного  правительства  Словакии  —  попа
Тиссы.
 Я  прохаживался  вдоль  проволоки,  насвистывая  пес¬
ню-пароль,  но  никто  не  отвечал  мне.  Тем  большим
счастьем  было  услышать,  как  больной  Дьяченко  (он  зна¬
чился  под  фамилией  Московченко),  возмущенно  сказал:
 —  Хватит  отлеживаться!  Мы  должны  показать  наро¬
ду,  что  еще  способны  бороться.  Мы  попали  в  плен  —  на¬
ша  вина.  Лучше  было  бы  умереть,  чем  сдаться.  Но  когда
человек  ранен  и  без  сознания...  Что  бы  со  мной  ни  слу¬
чилось,  я  все-таки  никогда  не  освобожусь  от  убеждения,
что  поступил,  как  трус.  Значит,  нужно  действовать,  дока¬
зать,  что  ты  не  подлец!
 Дьяченко  работал  активно.  В  плен  он  попал  тяжело¬
раненым,  но  душой  не  сдался.  Политрук,  коммунист
Дьяченко  дожил  до  освобождения.  Он  умер  в  госпитале
и  похоронен  в  Польше.  Номер  госпиталя  помню  —
1696-й  I
 233

Участник  подполья  Иван
Игонин.  Фото  1947  г.
 В  крохотном  закутке  при
конюшне,  бывшем  складе
сбруи,  мы  познакомились  с
медиками.  Тут  же,  по  десять—
двенадцать  часов  в  день  вели
они  прием.  Были  даже  заведе¬
ны  истории  болезни.  На  воп¬
рос  пленного  врача  о  моей
специальности,  я  ответил:
фельдшер!
 Пора  было  приниматься  за
дело.  Нужно  писать  листовки,
распространять  их,  вести  бесе¬
ды  с  больными,  наладить
связь  с  городом.  В  городе,  как
мы  узнали,  действовало  под¬
полье.
 Гаевского  перевели  в  барак
пневмотораксных,  и  он  взял
на  себя  организацию  подполь¬
 ной  группы  там.  В  нашу  ко¬
нюшню  №  17  пришел  Иван  Константинович  Бородько,
житель  Орловской  области,  знавший  немецкий  язык,
вдумчивый  и  наблюдательный  человек.  Было  ему  два¬
дцать  два  года.  Нас  познакомил  Андрей.
 —  Я  думал,  что  здесь  уже  не  осталось  советских  лю¬
дей,—  сказал  Бородько  и  смутился.  Голос  его  задрожал.
 Он  сразу  согласился  переписать  листовку,  составлен¬
ную  нами  еще  в  Хаммельбурге.  Помог  ее  отредактиро¬
вать.  Нам  этого  часто  не  хватало!  Потом  размножил
пропуска  для  немецких  солдат.  Научился  прятать  мате¬
риалы  в  пуговицах.  Андрею  мы  поручили  подбирать
свою  группу.
 Бородько  посоветовал  мне  связаться  с  одним  конвой¬
 ным  и  через  него  передавать  в  город  листовки  для
гражданского  населения  и  для  немецких  солдат.  Я  за¬
вернул  в  листовку  небольшой  камень  и  отправился  на
первую  встречу.  Когда  часовой  приблизился,  негромко
окликнул  его:
 —  Камрад!
 Он  ответил  по-русски:
 —  Здравствуй!
 —  Откуда  знаете  русский  язык?

—  Я  из  Австрии.  Был  у  вас  в  плену  в  двадцать  треть¬
ем  году.
 —  Хочу  дать  письмо.
 —  Бросай!
 Я  бросил  листовку.  Это  могло  кончиться  крахом,  из¬
биением  в  гестапо,  а  могло  и  привести  к  успеху,  ведь
Бородько,  которого  прозвали  «братик»,  ручался  за  него.
Солдат  оглянулся,  подобрал  комок  бумаги  и  ушел  в  буд¬
ку.  Несколько  минут,’  пока  солдат  находился  в  будке,
показались  мне  очень  долгими.  Пуговицы  моего  мунди¬
ра  набиты  были  шифровками.  Часовой  возвратился  по¬
смеиваясь.  Он  не  остановился,  на  ходу  сказал:
 —  Очень  хорошо.  Дам  читать  своим  товарищам.
 —  Где  фронт?  —  не  утерпел  я.
 —  Тоже  хорошо.  Бьют  Гитлера.  Завтра  сообщу.
 В  листовке  говорилось:
 «Солдаты  и  граждане!
 Уже  долгие  годы  мы  проливаем  свою  кровь.  Каждый
день  все  больше  калек  и  сирот.  Гибнут  наши  дети,  отцы,
жены  и  матери.  Гитлер  на  наших  костях  создает  себе
славу.  Он  не  думает  о  благе  народа,  а  обманным  путем
гонит  нас  на  смерть.  Но  каждый  из  нас  хочет  жить.
 Прозрейте!  Опомнитесь!
 Попадая  на  фронт,  бросайте  оружие,  переходите  на
сторону  противника.  Этим  вы  спасете  себя  и  свою
жизнь.  Мы,  кому  дорога  честь  нашей  Родины,  позабо¬
тились  о  пропуске  для  вас.
 Заимейте  1  этот  пропуск  и  с  ним  безопасно  сдавай¬
тесь  в  плен.
 Советские  войска  вас  примут,  как  своих,  и  отнесутся
хорошо.
 Спасайте  свою  жизнь!
 Чем  быстрее  кончится  война,  тем  лучше  для  вашего
и  нашего  народа.  Да  здравствует  наша  счастливая
жизнь!»
 Составляя  текст  листовки  в  Хаммельбурге,  я  никак
не  представлял,  что  придется  распространять  ее  так  да¬
леко  от  Германии.  КВП  рассчитывал  ее  на  гарнизон  Хам-
мельбурга,  находившийся  на  территории  лагеря  «13-ц».
И  там  она  была  роздана.
 В  Фалькенау  условия  были  другие,  но  мы  с  Констан-
 Документы  приводятся  дословно.
 235

тином  Митюхиным  решили  начать  с  этой  листовки.  Ведь
фронт  приближался.
 Пропуск  гласил:
 «Дорогие  товарищи  и  братья!  Примите  этих  солдат
в  свою  семью.  Они  поняли  цель  войны.  Они  хотят  жить
и  не  хотят  проливать  кровь  за  чуждые  им  интересы».
 Осторожно  наши  товарищи  знакомились  с  больными
разных  бараков  ревира,  первого  и  второго  изоляторов,
вели  агитацию,  надеялись  с  помощью  австрийца-солдата
связаться  с  городом.  Работали  изо  всех  сил.  Наверное,
и  через  силу.  Вдруг  совсем  ослаб  Гончаров.  Не  хотели
думать  мы,  что  он  сдает.  Успех  должен  был  исцелить
его!  Но  у  нас  самих  было  мало  сил  и  возможностей.
Мы  потеряли  вновь  найденного  в  этом  аду  друга.  Гон¬
чаров  умер  как-то  внезапно,  на  ходу.
 Солдата-австрийца  за  сочувствие  русским  перевели
в  другое  место.  Уже  после  окончания  войны  я  узнал,
что  листовку  он  передал  в  город  и  она  переписывалась
многими  незнакомыми  друзьями,  которые  искали  того,
кто  помог  бы  им  в  работе.
 Андрей  уверял,  что  старший  врач  Зозуля,  его  зем¬
ляк—  человек  надежный..  Митюхин,  поддержав  Андрея,
рассказал,  что  Андрей  Исаевич  еще  в  Польше,  под  Чен-
стоховом  знал  о  подкопе  из  лагеря,  который  вели  плен¬
ные,  и  не  проболтался.  Инженер  Шишмаров  тогда  уме¬
ло  разработал  план  подкопа.
 А  не  боялся  ли  Зозуля  и  нас  и  немцев?  Такое  сомне¬
ние  не  давало  мне  покоя.  Но  нужно  же  было  идти
дальше!  И  я  встретился  с  Андреем  Исаевичем.  Захватил
полпачки  сербского  табака  и  подошел  к  заднему  крыль¬
цу  той  конюшни,  где  он  принимал  больных.  Вышел  вете¬
ринарный  фельдшер  Федосеев.  Открываться  ему  я  не
собирался  и  попросился  к  доктору  на  осмотр,  упомянул,
что  я  фельдшер.  Федосеев  ничего  не  ответил,  взял  та¬
бак  и  ушел.  Но  Зозулю  вызвал.
 —  Ваши  товарищи  из  Польши  передают  вам  горячий
привет.  Вы  помните  Шишмарова?  Он  и  его  друзья
до  сих  пор  с  благодарностью  вспоминают,  что  вы  сохра¬
нили  втайне  то,  как  они  вели  подкоп.—  Сказал  и  за¬
молчал,  напряженно  вглядываясь  в  равнодушное  лицо
врача.
 Зозуля  растерялся.  Это  было  немного  смешно  —  со¬
лидный,  представительный-  человек  смутился  перед  пар-
236

нишкой,  появившимся  откуда-то  «оттуда».  Лицо  его  пд-
краснело.
 —  Рад,  что  не  забыли,  искренне  рад...—  бормотал
Андрей  Исаевич.
 Прощаясь,  он  спросил  мое  имя.
 Врачей  раз  в  неделю  отпускали  на  прогулку  вне
лагеря.
 На  это  мы,  собственно,  и  надеялись.  Но  откровенни¬
чать  с  Зозулей  не  думали.  Нам  был  нужен  тот,  кто  пер¬
вым  пошел  к  больным  и  оказал  им  помощь.  Мы  иска¬
ли  случая  поговорить  со  Злобиным.  Хотели  подбросить
•му  записку,  но  писать  не  было  почти  никакой  возмож¬
ности.  В  конюшнях  все  видно,  нет  никакого  укромного
уголка,  ночью  темно.  За  тем,  чтобы  мы  не  писали,  наблю¬
дали  гестаповцы.  Замеченных  уводили,  и  они  попадали
только  в  погреб  смертников.  Потому  мы  все  очень  обра¬
довались,  когда  Зозуля  25  февраля  назначил  меня  фельд¬
шером,  а  значит,  и  старшим  барака-конюшни  №  17.
Теперь  появится  у  нас  бумага,  и  можно  под  видом  запи¬
сей  в  истории  болезни  писать  свое.  Можно  заходить
в  приемную  к  врачам.  Я  должен  был  распоряжаться
парикмахером  и  рабочей  группой,  получал  ампулы
с  пятипроцентным  раствором  кальция  хлоратум  и  рас¬
пределял  их  между  руководителями  наших  групп.  Тем
же  занимался  у  себя  и  Иван  Егорович  Егоров  (Антонов).
 ПОПРОБУЕМ  НЕ  УМЕРЕТЬ
 Бородько  предложил  подготовить  какую-нибудь
лекцию  для  больных.  Мы  вспомнили  наши  «лекто¬
рии»  в  Хаммельбурге.  Кое-кто  предлагал  начать
занятия  по  истории  партии,  но  мы  не  могли  вести  семи¬
нар  по  памяти.  Мы  просто  вспоминали  о  замечатель¬
ных  коммунистах,  рассказывали  о  них,  о  самых  разных  —
о  тех,  кого  знали  сами  и  о  ком  читали...  Лекцию  же
решили  написать  о  Белинском.  Многие  из  нас  помнили
свои  недавние  школьные  сочинения  о  нем.  Восхища¬
лись  упорством,  мужеством,  которые  Белинский  про¬
являл,  борясь  •  с  обрушивавшимися  на  него  бе¬
дами.
 Единственное  отличие  резерв-лазарета  от  прежних,
известных  мне  лагерей,  было  то,  что  здесь  разрешалось
237

прогуливаться  по  плацу  и  даже  собираться  группами
по  два-три  человека.
 Нам  казалось,  что,  работая  над  докладом,  мы  креп¬
че  сдружимся,  лучше  разговоримся.  Вообще-то  мне
больше  удавались  беседы  с  глазу  на  глаз,  тихие,  нето¬
ропливые.
 Нужно  было  видеть,  с  каким  интересом,  я  бы  даже
сказал,  личной  заинтересованностью,  узники,  едва  жи¬
вые  от  голода  и  пыток,  заброшенные  в  страшный  «лаза¬
рет»,  с  мучительным  трудом  припоминали  пламенные
слова  Белинского,  так  же,  как  они,  умиравшего  от  тубер¬
кулеза,  припоминали  все,  что  слышали  о  нем.  Больше
всех  отличался  Бородько,  память  у  него  была  пре¬
красная.
 Не  удалось  тогда  прочесть  доклад  в  бараке  публично.
Но  сама  подготовка  его  в  неволе  принесла,  пользу,  сдру¬
жила  узников,  подняла  дух.
 Фашисты  были  заинтересованы  в  высокой  смертности
больных  советских  военнопленных.  Они  не  только  плохо
кормили  нас,  но  примешивали  к  баланде  песок,  землю.
В  Хаммельбурге  в  первое  время  от  этого  умирало  так
много  пленных,  что  обеспокоился  даже  международный
Красный  Крест,  и  ему  мы,  оказывается,  были  обязаны
переездом  сюда,  в  Фалькенау.  Считалось,  что  здесь  нас
будут  лечить.  А  гитлеровцам  здесь,  вдали  от  чужих  глаз,
легче  было  нас  уничтожать.  Они  изгоняли  тебуркулез  со
своей  земли.  От  «песочного»  рациона  умирали  сотня¬
ми—  кто  сразу,  кто  тянул  по  нескольку  дней.  И  —  тиши¬
на.  Выстрелов  не  слышно.
 Мы  написали  листовки  —  обращение  к  пленным  —
призывали  не  есть  сдобренную  землей  баланду.  Надо
сказать  правду,  это  мало  помогало.  Люди  умирали  и  от
баланды  и  от  голода.
 Самым  важным  было  наладить  связь  с  городом  и  по¬
лучать  оттуда  помощь.  Андрей  вспомнил,  что  еще  Фро¬
лов,  наш  предшественник,  часто  разговаривал  с  ка¬
ким-то  солдатом  из  охраны.  Решили  отыскать  этого  сол¬
дата.  Долго  присматривались.  Наконец  Андрей  прибе¬
жал  в  барак  взволнованный:
 —  Есть!  НашелI
 Рискнули  передать  листовку  и  пропуск.  Каково  же
было  наше  удивление  и,  не  скрою,  радость,  когда
Андрей  вернулся  с  сообщением:
 238

—  Солдат  уже  читал  такую  листовку  и  просит  под¬
держивать  с  ним  связь.
 Он  рассказал  Андрею  о  положении  на  фронтах  —
о  безнадежных  настроениях  немцев.  Солдата  звали
Еирка,  он  был  австриец.  Мы  стали  каждый  день  встре¬
чаться  с  ним,  по  очереди  —  то  я,  то  Андрей.  Проволоч¬
ный  коридор  ■  не  мешал  разговаривать.  Да,  дей¬
ствительно,  в  городе  работала  группа  патриотов,  у  них
был  радиоприемник,  они  слушали  Лондон  и  даже
Москву  и  все,  что  узнавали,  сообщали  через  солдат-
связных.
 Первые  письма  содержали  открытый  текст  и  подпи¬
сывались  полными  именами  и  фамилиями.  Очень  горько,
что  имена  не  запомнились,  так  как  письма  Иван  Егоро¬
вич  приказал  немедленно  уничтожать.  Не  хотелось  этого
делать,  но  я  понимал:  так  надо.  Мы  с  Иваном  Егорови¬
чем  придумали  простенький  шифр.  Писать  ответные
письма  открытым  текстом  остерегались:  ведь  мы  не  зна¬
ли,  с  кем  имеем  дело,  какие  возможности  у  подполь¬
щиков,  не  представляли  их  образования,  работы.  Нужно
было  и  не  отпугнуть  их  от  трудного  дела  и  поднять  ак¬
тивность  и  вселить  веру  в  успех.  Иван  Егорович  сумел
создать  такое  обращение.  Вложили  в  послание  несколь¬
ко  примеров  шифровки.  Предостерегли  от  дальнейшей
неосторожности.  Указали  связного  Еирку,  назвав  его
просто  «Иван».  Вместе  с  парикмахером  Граковым  мы
отнесли  ответ  Еирке.  Подпольщики  должны  были  сооб¬
щить  о  расположении  военных  объектов,  о  настроении
населения,  о  лагерях.  Они  перепечатали  наши  листовки
на  немецкой  машинке  и  распространили  среди  солдат.
 Городские  друзья  приветствовали  посланцев  КВП,  со¬
общили,  что  подпольем  в  городе  руководил  Макс,  как
нам  рассказывали  —  немецкий  рабочий,  скрывавшийся
под  чужой  фамилией.
 Еирка  показывал  нам  фотографии  руин  Сталинграда,
такими  снимками  снабжали  своих  солдат  гитлеровцы.
Это  заставило  нас  говорить  ему:  «Нашли  чем  хвастать¬
ся—  разрушениями!  Приезжай  через  десять  лет
к  нам  —  посмотришь,  какой  отгрохаем  город.  Тут  будет
чем  похвалиться!»  Почему  мы  говорили  так?  Да  все
потому,  что  несмотря  на  усилия  палачей,  не  могли
думать  иначе!
 Во  время  одного  приема  я,  наконец,  увидел  врача
 239

Злобина,  много  сделавшего  для  больных.  Не  успел  об¬
радоваться,  как  узнал,  что  не  вовремя  подвернувшийся
под  руку  немцам  Бородько  был  срочно  выписан  и  от¬
правлен  в  лесную  команду.
 Это  была  страшная  команда,  специально  созданная
фашистами  для  уничтожения  туберкулезных  больных.
Садистская  фантазия  и  здесь  помогла  им  прикрыться
полезностью  работы  на  воздухе,  в  хвойных  лесах.  Ах,
какая  «гуманная»  выдумка!  Если  ты  за  месяц-два  не
умирал  в  лагере,  то  там-то  в  «лесном  санатории»  ты
умирал  непременно  сразу  или  вскоре  после  возвраще¬
ния  в  конюшню.  Издевательства  на  лесозаготовках  пре¬
восходили  все  известное  нам  до  сих  пор,  а  за  четыре
года  нам  было  известно  столько,  что  от  одного  этого
знания,  даже  не  испытав  всего  на  себе,  можно  было
поседеть!  Особенно  отличался  в  лесной  команде  пере¬
водчик  Н.  А.  Волков.
 Но  мы  не  привыкли  опускать  руки.  «Братик»  (Бородь¬
ко)  взял  с  собой  наши  воззвания.  Он  надеялся  сам  «за¬
болеть»  там  раньше,  чем  его  доведут  до  этого  нацисты,
и  вернуться.  Он  уходил  в  лес  с  твердым  решением
добиться  больших  перемен,  привести  в  негодность  ин¬
струменты  и  машины,  организовать  массовый  побег,
судить  Волкова.  Об  этом  он  прямо-таки  мечтал.
 Мы  оба  с  Иваном  Егоровичем  просили  Андрея  Исае¬
вича  серьезно  осмотреть  нашего  друга  Митюхина.  Зозу¬
ля  тщательно  обследовал  его  и  сообщил  нам  то,  чего
мы  боялись  и  что  угадывали  —  жить  Косте  осталось  счи¬
танные  дни.  Мы  решили  во  что  бы  то  ни  стало  хотя  бы
продлить  эти  несколько  дней.  Мы  сидели  возле  него,
обсуждая  свои  планы,  тащили  ему  лишний  кусочек  хле¬
ба,  если  удавалось  его  достать  через  Еирку,  впрыскива¬
ли  ему  кальций.
 Константин  Митюхин  все  же  умер  1  марта  в  девять
часов  утра.  Над  его  телом  мы  поклялись  отомстить  и  за
его  смерть.  Заучили  адрес  его  родных:  Иваново-Возне¬
сенская  область,  Суздальский  район,  деревня  Торчин.
 В  лагере  находились  и  интернированные  —  один  по¬
ляк,  учившийся  в  Советском  Союзе,  и  чех  Гроза.  Он  слу¬
жил  у  нас  в  торговом  флоте.  Всего  интернированных
было  пятеро.  Они  работали  в  немецкой  канцелярии,
240

хорошо  говорили  по-русски.  Мы  решили  держать  связь
с  ними.
 По  поручению  руководства  я  встретился  с  поляком
(фамилия  его  ускользнула  из  памяти)  и  передал  ему
привет  от  Фролова.  Поляк  обрадовался:
 —  Хороший  был  человек!  Как  хорошо,  что  он  жив!
 На  следующий  день  поляк  пришел  в  приемную  с  не¬
мецкой  газетой  и  прочел  ее,  умно  и  ядовито  комменти¬
руя.  Мы  узнали,  что  ропщут  и  немецкие  солдаты,  поса¬
женные  на  голодный  паек.  Знаменитая  немецкая  дисцип¬
лина  давала  трещину.
 Свои  неудачи  гитлеровцы  вымещали  на  австрийцах
и  чехах.  Чехов,  если  удавалось  их  накрыть,  когда  они  по¬
могали  советским  военнопленным,  фашисты  отправляли
в  лагеря  уничтожения.
 Снова  больничная  приемная  выручала  нас.  Встречи
происходили  ежедневно.  Там  же  по  утрам  я  встречался
со  Злобиным.  Николай  Иванович  бывал  у  иностранцев
и  стал  нашим  связным.  Он  передавал  письма  англича¬
нам,  чехам  и  нам  от  них.  Он  привлек  к  этой  работе  па¬
рикмахера  Александра  Гракова.
 А  в  это  время  враги  и  предатели  не  дремали.  Мы
наблюдали,  как  ловко  умеют  они  перекрашиваться
и  приспосабливаться.  Неужели  после  победы  они  так
же  примажутся  к  героям  и  станут  сводить  счеты  с  не¬
угодными,  с  теми,  кто  знает  об  их  делах  с  немцами?
А  победа  близка,  это  чувствовалось  во  всем.  И  в  том,
как,  удирая  на  Запад,  гитлеровцы  угоняли  с  собой  плен¬
ных.  Прибывавшие  из  Польши  люди  рассказывали,  что
дороги  усеяны  трупами  расстрелянных.  И  это  в  1945  го¬
ду!  Стреляли  и  в  население,  которое  хотело  оказать
помощь  больным  и  раненым.  Немцы  все  чаще  говорили
об  отправке  больных  в  Бухенвальд  или  Майданек.  Мы  от
солдат  знали,  что  это  значит.  Печи  крематория  там  не
переставали  дымить.
 Мы  думали  над  тем,  как  спасти  лагерь.  Если  не
я  Бухенвальде,  то  здесь  нас  ждет  уничтожение.  Но  здесь
все  же  не  Германия,  население  сочувствует  нам.
 После  смерти  Митюхина  у  меня  возобновилось  кро-
похарканье.  Кажется,  можно  было  привыкнуть  к  поте¬
рям.  Нет,  душа  не  хотела  очерстветь.  Есть  не  мог.  Коло¬
ло  в  ловом  боку,  мучили  перебои  сердца.  Об  этом  това¬
рищи  сказали  Зозуле,  и  он,  ко  всеобщему  и  моему  удив-
lb  «»21 	241

лению,  явился  в  барак,  выслушал  меня  и  распорядился
сделать  вливание  кальция.  Товарищи  были  очень
внимательны.  Не  шумели.  Подолгу  сидели  возле  меня.
 Парикмахер  Граков,  заглянув  к  нам,  шепнул:
 —  Отправить  бы  Шавохина  в  разведывательный
побег  —  изучить  обстановку,  местность,  связаться  с  пар¬
тизанами.
 —  Прекрасно!  Пусть  только  Еирка  поможет  нам  вый¬
ти  ночью  из  лагеря.
 По  полученным  через  связных  сообщениям,  стало
известно,  что  немцы  укрепляются.  Значит,  они  не  хотят
сдавать  Фалькенау  без  кровопролития.
 Как  только  мне  полегчало  и  я  встал,  я  встретился
с  Иваном  Егоровичем  и  другими  товарищами.  Говоря
честно,  у  нас  так  накипело  на  душе,  что  мы  всем  нем¬
цам  подряд  желали  зла.  Пусть  бы  корчились  они  от  мук
и  погибали,  захлебываясь  в  собственной  крови.  Но  сле¬
довало  спасать  советских  людей  и  чехов.  Необходимо
было  добиться  сдачи  Фалькенау  без  боя.
 Когда  о  нашем  решении  узнали  англичане,  они  уди¬
вились.  Им  казалось  правильным  посчитаться  с  врагом  —
а  чехи  пусть  заботятся  о  себе  сами.  Но  впоследствии
и  они  согласились  с  нами.  Необходимо  было  разведать
план  минирования  дорог,  городских  зданий.  В  том,  чт~
мы  будем  уничтожены,  мы  не  сомневались.  Увезут
в  Бухенвальд,  отравят  или  взорвут  здесь.  Партии  плен¬
ных  все  прибывали.  В  нашу  конюшню  8  марта  втиснули
159  туберкулезных  больных.  Мест  не  хватало.  Лежали
по  два-три  человека  на  койке.  Многие  пали  духом.  Мы
обязаны  были  доказать  им,  что  люди  должны  жить
и  сохранить  человеческую  душу,  человеческое  достоин¬
ство.  Терпеть  не  долго!
 Если  мы  отправим  Шавохина  в  разведку,  то  с  оче¬
редной  прибывшей  группой  пленных  ему  легко  будет
вернуться  в  лагерь.
 Я  переходил  от  койки  к  койке,  от  больного  к  боль¬
ному.  Несколько  листков  лигнина,  полученных  от  вра¬
чей...  Что  ими  сделаешь,  когда'  перед  тобой  лежат
изувеченные  люди  с  загноившимися  и  кровоточащими
ранами?  От  всех  болезней  у  нас  было  одно  универсаль¬
ное  средство  —  марганцовка!  И  мы  проявляли  виртуоз¬
ность.  Давали  ее  внутрь  при  кишечных  заболеваниях.
Обмывали  ею  раны.
 242

Туберкулезникам  марганцовка  не  нужна,  им  больше
помогало  хорошее  настроение.
 —  Остается  несколько  дней,—  говорили  члены  КВП
больным  —  крепитесь!  Вот-вот  мы  будем  свободны!
О  нас  думают.  Нас  не  забыли.  Мы  знаем  это!  Слышите!
 И  человек  оживал,  приободрялся,  начинал  рассказы¬
вать,  как  жил  дома,  как  будет  работать,  вернувшись  на
родину.  Это  подбадривало  другого,  третьего...
 Надо  восстановить  столько  разрушенных  врагом
городов  и  колхозов.
 —  Заставим  поработать  немцев!
 —  Это  первым  делом!  Но  и  сами...—  смущенно  до¬
бавляли  больные.—  Руки  стосковались  по  работе.
 Мы  радовались  завязывавшимся  разговорам.  Люди
хоть  на  час  забывали  о  болезнях.  Я  забирался  на  верх¬
нюю  койку,  чтобы  было  слышнее.  Просил  их  помогать
самим  себе  —  открывать  окна,  дышать  чистым  возду¬
хом.  Это  тоже  подбадривало.  Конечно,  кто-нибудь  вор¬
чал,  что  ему  холодно,  не  нужен  чистый  воздух.  Но  боль-
 Записки  из  блока  в  блок  доставлялись  в  латунных  пустотелых
пуговицах.  На  фото  одна  из  таких  пуговиц  и  извлеченные
из  нее  записки  с  шифрованными  сообщениями
 243

шинство  было  на  нашей  стороне.  Люди  начинали  думать
о  поправке.  Слабые  передавали  нам  свои  адреса.
К  сожалению,  часть  адресов  погибла.  Прятали  их  в  мат¬
рас  одного  тяжелобольного.  В  наше  отсутствие  он  умер,
матрас  вытащили  и  сожгли.
 Тимофей  Сарычев  казался  человеком  порядочным,
он  как  мог  заботился  о  питании  больных,  о  порядке
в  конюшне,  но  на  большее  то  ли  не  был  способен,  то  ли
побаивался...  В  тихий  теплый  вечер  ранней  весны  я  по¬
звал  его  пройтись  по  лагерю.
 Чудесна  весна  всюду,  неповторима  весна  на  родине.
Но  весна  в  Чехословакии  наполняла  душу  такой  тоской
и  силой,  что  передать  трудно.  Хорошо  даже  в  таком
скучном  и  печальном  городишке,  как  оккупированный
Фалькенау  (настоящее  его  название  Фальков,  а  теперь  —
Соколов).  Мы  разговаривали  так,  будто  ни  о  чем...
даже  вспоминали  историю  происхождения  города.
Сарычев  ее  узнал  откуда-то:  был  какой-то  король  у  че¬
хов,  подаривший  землю  своему  сокольничьему  именно
тут.  Где-то  на  площади  должен  стоять  памятник  этому
сокольничьему  с  птицей  на  руке...
 —  Что  же  ты  думаешь  делать  и  что  скажешь  своим,
когда  нас  освободят?  Честно  выполнял  обязанности
старшого  конюшни,  не  обкрадывал  больных  пленных,
даже  пытался  получше  кормить  их,  а  в  основном  лежал
на  нарах  и  горевал  о  своей  злосчастной  судьбе?  Так?  —
спросил  я  Сарычева.
 Сарычев  остановился,  пристально  вгляделся  в  меня
и,  запинаясь,  выговорил:  «Если  вы  читаете  газету—что
вы  видите  между  строк?»
 Я  уже  слышал  однажды  такой  пароль,  но  отзыва  не
знал.  Может  быть,  «Звезды»?  Пожалуй,  «Звезды»,—
подумал  я  и  ответил.
 —  Сколько  их?  —снова  спросил  Сарычев.
 —  Конечно,  пять!  —  Ах,  наивный  парень,  ведь  это
так  легко  угадать.  С  таким  паролем  провалишься  в  два
счета.
 Сарычев  схватил  мою  руку  и  крепко  пожал.
 —  Товарищи  наши  погибли!  Я  здесь  один!
 —  Что  же  ты  не  организовал  новую  группу?  Выжи¬
дал?
 —  Мне  сказали,  что  найдут  меня,  чтобы  я  не  обна¬
руживал  себя...
 244

—  А  если  бы  до  конца  войны  никто  не  нашел?  Может
б^1ть,  так  просто  хотели  ликвидировать  вашу  группу?
А  может  быть,  связные  гибли,  не  добравшись...  Надо  же
действовать.
 —  Мы  собирали  деньги  на  побеги.
 —  Где  же  они?
 —  Сто  пятьдесят  марок.  У  меня.  Спрятаны.
 —  На  днях  должен  бежать  человек.  Деньги  нужны.
У  тебя  есть  надежный  человек?  ,
 —  Кажется,  есть,—  подумав,  ответил  Тимофей.
 —  Подумай  еще...  Он  пойдет  в  разведывательный
побег.  Ему  нужны  соль,  спички,  нож,  ложка,  еда  какая-
нибудь...
 —  Все-таки  я  дождался!  Ночью  обдумаю  все!
 Работа  продолжалась.
 В  лагере  находилось  двадцать  англичан.  Жили  они
в  I  ревире,  ходили  на  работу  в  город.  Нас  сторонились.
Знакомая  история.  У  меня  с  собой  были  письма,  состав¬
ленные  нами  к  американцам  на  английском  языке.  Реши¬
ли  переписать  их.  Переписали  и  с  Граковым  отправились
к  союзникам.  Перед  этим  Александр  несколько  дней
наблюдал  за  соседями  и  теперь  уверенно  указал  на
высокого  худощавого  блондина,  сидевшего  у  открытого
окна.
 —  Их  старшой.
 Молча  я  подошел  вплотную  к  англичанину  и  передал
письмо.
 —  Подождите,—  не  удивившись,  негромко  ответил
тот  и  быстро  отошел  в  глубь  барака.  Вскоре  он  вернул¬
ся  и,  улыбаясь,  сказал:
 —  Есть  ошибки...  Кто  писал?
 —  Тот,  кто  старше  нас.
 —  Я  хотел  бы  видеть  его.
 —  Пока  это  невозможно.  Держите  связь  с  нами.
 —  Передайте  руководителю,  что  мы  согласны  с  ва¬
ми,  но  делать  нам  здесь  нечего.  Скоро  конец  войны.
Германия  по  существу  разбита.  Воюют  даже  дети.
 Мы  договорились  встретиться  на  лагерной  пло¬
щади  и  расстались.  Позже  было  несколько  встреч
с  ними  и  другйми  англичанами.  Наши  листовки
для  немцев  они  брали,  а  пропуск  им  не  понра¬
вился.
 245

—  Когда  Же  американцы  будут  здесь?
 —  О-о!—  Англичанин  рассмеялся.—  Не  позже,  чем
через  месяц!
 —  И  месяц  ждать,  сложа  руки?  Не  согласен!  Ведь
решается  судьба  города,  живых  людей!  Нужно  добить¬
ся  сдачи  города  без  боя,  любым  способом  —  поднять
восстание  чехов,  военнопленных,  сагитировать  самих
немцев,  как  угодно,  но  этого  надо  добиться!
 —  Вы  правы!  —  Англичанин  внимательно  посмотрел
на  меня.
 Я  часто  наблюдал  такой  взгляд  у  союзников  и  знал,
что  он  значит.  Мы  действительно  выглядели  хуже  всех:
голодные,  оборванные,  заросшие.  У  нас  отнимали  лю¬
бую  приличную  одежду.  И  вот  когда  союзники  слышали,
что  такой  человек  высказывал  соображения,  до  кото¬
рых  не  додумывались  они  сами,—  невольно  на  их  лицах
появлялось  выражение,  обозначающее  нечто  вроде:  «Да
ты,  оказывается,  разумно  мыслишь  и  даже  видишь
дальше  меня!  Каково!»
 Новый  знакомый  англичанин  оказался  медиком.  Он
хорошо  понимал  тех,  кто  старался  поменьше  двигаться,
лежал,  сохраняя  последние  силы.  Смертность  в  лагере
была  чудовищной.  Он  считал,  что  надо  ждать.  Но  мы
натолкнули  его  и  его  товарищей  на  новую  мысль.
 А  нас  поддерживала  не  только  надежда.  Пришла
весть  от  Бородько  из  лесной  команды.
 Приехавший  посланец  «Братика»  рассказал,  что  лес¬
ная  команда  не  вытерпела  и  избила  переводчика  Волко¬
ва.  Команда  почти  не  работает  —  исчезли  куда-то  пилы
и  топоры.  В  одно  прекрасное  утро,  когда  пленных  при¬
гнали  за  инструментом  —  кладовка  оказалась  пустой.  На
двери  висела  листовка,  написанная  по-русски.  Она  при¬
зывала  вредить  фашистам.  Немцы  потребовали  объясне¬
ний  от  переводчика,  Тогда  Бородько  сделал  ловкий  ход.
Он  громко  начал  рассказывать,  что  Волков  подбивал
всех  к  побегу,  и,  конечно,  он  организовал  кражу  инстру¬
мента.  Немцы  избили  своего  подхалима,  но  этого  им
показалось  мало.
 —  Кто  хочет  бить  большевика?—спросил  охранник.
Захотели  все.  И  вот  избили  Волкова  до  полусмерти.
Бородько  просил  передать,  что  воззвания  к  девушкам
в  Цводау  он  переправил,  что  теперь  он  заменяет  пере¬
водчика.  Какой  молодец!
 246

Немецкое  радио  рычало:  «Победа  у  наших  дверей!
Враг  рвется  в  наши  дома,  бои  идут  на  нашей  земле,  но
мы  посылаем  свои  главные  силы,  и  победа  близка.  В  бой
пускаем  новое  оружие».
 Несмотря  на  наши  разъяснения,  некоторые  верили
этой  брехне.  Тем  временем  пришла  весть  с  шахты  Бухма,
с  химического  завода,  где  работали  советские  военно¬
пленные.  Мы  их  также  призывали  помочь  сдать  город
без  боя,  готовиться  к  восстанию,  уходить  в  горы,  дать
там  бой  власовцам.
 Женский  концлагерь  Цводау  находился  в  трех  кило¬
метрах  от  города  в  северном  направлении.  Там,  под
охраной  эсэсовцев,  как  сообщали  наши  товарищи,  со¬
держали  политзаключенных  из  всех  оккупированных
стран.  Конечно,  большинство  наших,  советских.  Их  в  пер¬
вую  очередь  попытаются  уничтожить  гитлеровцы  при
отступлении.
 Мы  писали:
 «Дорогие  советские  патриотки!
 Родина  знает  о  вас.  Немцев  бьют  на  их  территории.
Крепитесь!  Скоро  наши  войска  освободят  вас.  КВП».
 Только  через  полмесяца  пришел  ответ:
 «Милые  братья!
 Услышан  ваш  голос.  Спасибо!  Мы  уверены,  что  со¬
ветская  родина  нас  освободит  с  того  света  и  немцам  не
удастся  нас  уничтожить.  Нас  много  здесь.  Национально¬
сти:  русские  и  француженки,  польки  и  итальянки,  бель¬
гийки.  Мы  —  голодные  и  раздетые,  нас  бьют,  травят
собаками,  издеваются  над  нами  всеми  средствами...
Крепимся,  ибо  верим  в  силу  нашу.
 Ждем  вас,  освободители!  Да  здравствует  СССР!
Нина».
 Сердце  сжалось,  когда  я  прочитал  знакомое  имя.
Долго  мы  находились  под  впечатлением  письма.
 Наступил  день  побега.  Урезывая  свой  и  без  того
голодный  паек,  мы  собирали  припасы  для  того,  кто  от¬
важился  бежать.  Это  был  не  Шавохин,  очень  ослабев¬
ший  за  последнее  время,  а  якут  Афанасий  Петров.  Дали
ому  денег  на  дорогу,  полтора  килограмма  хлеба.  Каж¬
дый  отделил  по  кусочку  от  своего  пайка.  Надежно  за¬
прятали  в  одежду  письмо  к  партизанам.
 247

Петров  ушел  утром  с  группой  на  работу.  Сарычев
незаметно  проводил  его  до  ворот.  Обыска  не  делали.
Значит,  пока  удача!
 Теперь  надо  ждать  сведений  о  связи  с  партизанами,
плана  местности,  дорог,  шоссе.  Тревожные  думы  не
давали  покоя.  На  всякий  случай  мы  простились  с  друзья¬
ми.  Если  разведчика  поймают  —  нам  с  Сарычевым  не
сдобровать,  нас  видели  с  ним  вместе.  Укрыться  здесь
негде.  Лагерь  не  велик.  Здесь  не  затеряешься,  как
в  Хаммельбурге.  На  всякий  случай  я  передал  Ивану  Его¬
ровичу  все  свои  связи  с  городом.
 Волновались  до  того,  что  есть  не  хотелось.  Впервые
баланда  стояла  нетронутой  в  кормушке.  День  тянулся
бесконечно.  Граков  слонялся  у  ворот  и  смотрел,  не  по¬
являются  ли  гестаповцы.  Наконец,  в  лагерь  начали  воз¬
вращаться  рабочие  команды.  Петрове  среди  них  не
было.  Значит,  удалось!  Темнело,  когда  пригнали  послед¬
нюю  группу.  И  тут  нашего  товарища  не  было.  Ушел!
Но  исчезновение  его  заметили.  Немцы  не  знали  фами¬
лий,  но  они  помнили  количество  пленных,  номера.  По¬
следнюю  группу  до  глубокой  ночи  продержали  на  пло¬
щади,  пытались  выяснить  имя  беглеца  и  из  какого  он
барака.  Имени  его  и  пленные  не  знали.  Но  барак  уста¬
новили.  Группу  распустили.  В  нашу  конюшню  явился
солдат,  осмотрел  кровать  исчезнувшего,  расспросил  со¬
седей,  кто  таков  беглец.  Никто  ничего  не  мог  сказать.
Допросили  нас  с  Сарычевым,  но  и  мы  «не  знали»  ни
одной  фамилии.  Прикинувшись  дураками,  мы  отвечали,
что  записываем  только  количество  больных.  Тогда  барак
заперли  на  замок.
 Заместитель  начальника  лагеря  по  хозяйству  —  уса¬
тый  белорус,  пленный  Млотко,  явился  к  нам  и  передал:
 —  Приказано  никого  не  выпускать  до  особого  рас¬
поряжения.
 —  На  этом  они  не  успокоятся,  —  решил  Сарычев.
 —  Если  поймают,  то  по  почерку  узнают  нас.—  Мы
торопились  и,  переписывая  листовки,  не  меняли  почерка.
Знали,  на  что  шли.  Ладно!
 В  свое  время  мы  думали  вовлечь  Млотко  в  КВП.  Он
показался  нам  внимательным,  человечным.  Но  услышали
разговор  о  том,  что  Млотко  отобрал  у  одного  из  плен¬
ных  золотые  часы  и  носит  их  сам.  Да,  я  тоже  видел
у  него  эти  часы.
 248

Митюхин  подтвердил  тогда,  что  до  нашего  появления
в  резерв-лазарете  Млотко  лебезил  перед  гитлеровцами,
старался  им  угодить.  Значит,  он  был,  что  называется
«и  вашим  —  и  нашим».
 Трое  суток  нас  держали  под  замком.  Трое  суток  мы
каждую  минуту  ждали  прихода  гестаповцев  и  думали
только  о  том,  чтобы  нашего  посланца  не  поймали.  Ког¬
да  я  нужен  был  врачам  в  приемной,  за  мной  приходил
Млотко  и,  идя  под  его  конвоем,  я,  после  смрада  конюш¬
ни,  дышал  весенним  воздухом.  Дышал  до  головокруже¬
ния.  Приветливо  светило  солнце.  За  колючей  -проволокой
пробивалась  листва,  трава...  Весна!  Насколько  она  рань¬
ше  наступает  здесь,  чем  у  нас  дома.
 Кажется,  все  обошлось,  и  нашего  товарища  не  пой¬
мали.  Это  был  первый  побег  из  резерв-лазарета!
 Удача  радовала,  но  прекратилась  связь  с  городом,
с  шахтой  и  химзаводом.  Охрану  заменили.  Угнали  куда-
то  и  Еирку  —  нашего  надежного  помощника.  С  ним  мы
сообщили  в  город  нашу  песню-пароль.  Но  никто  не
насвистывал  знакомого  мотива.
 По  ночам  уже  вдали  были  слышны  орудийные  рас¬
каты.  С  запада  подходили  войска  союзников.  Откуда-то
проник  слух,  что  они  возле  города  Егеря.
 ПЕРЕЛОМ
 —  Бородько  приехал!  «Братик»  здесь!  —  ворвался
в  конюшню  Андрей.
 Без  всякого  осмотра  медиков  мы  поместили  «Брати¬
ка»  в  свой  барак,  а  с  ним  спрятали  от  официального  уче¬
та  его  историю  болезни  в  стружки  матраса.
 —  Жив  курилка!  Как  самочувствие?  —  Мы  обнимали
друг  друга  и  тревожно  всматривались  в  его  лицо.
 —  Ослаб  к  чертям  совсем,  но  политико-моральное  —
во!  —  Он  поднял  большой  палец.—  Лесной  команды-то
больше  нет.  Каюк!  Капут!  —  поправился  он  и  за¬
смеялся.—  Все  остатки  ее  здесь.  Охрану  угнали  на
фронт.
 Бородько  рассказал,  как  их  останавливали  по  доро¬
ге  власовцы  и,  предлагая  хороший  паек,  звали  перехо¬
дить  к  ним.  Пленные  отказывались.  В  них  стреляли.  На
 249

дорогах  повсюду  трупы.  Да,  стреляли  бывшие  свои!
Гнусь!  Здесь  Брянский  вербует.  Да  не  идут.  Один  Огур¬
цов  из  рабочей  команды  соблазнился.  Падаль!
 —  А  мы  думаем,  как  сохранить  город?
 —  Это  должно  удасться.  Подпольщики  в  Фалькове
не  дремлют  же!
 А  связь  все  не  возобновлялась.  Напрасно  мы  по  оче¬
реди  дежурили  на  площади,  у  ворот,  сновали  мимо  про¬
волоки  и  насвистывали  «Же  сюи  рюсс».
 Отклика  не  было.
 Однажды  я  уже  собрался  уходить  в  барак,  как  вдруг
за  проволокой  послышался  знакомый  мотив.  Мимо,  взяв¬
шись  под  руки,  шли  две  девушки  —  немки  или  чешки,
но  не  русские,  судя  по  манере  одеваться  и  прическам.
 Веря  и  не  веря  своим  ушам,  я  ответил.  Девушки  не
остановились,  но  прошли  совсем  близко  от  проволоки
и  улыбнулись.  Что  это  —  совпадение  или,  наконец,  связь?
Через  несколько  минут  они  возвратились.  Одна  бросила
к  моим  ногам  завернутый  в  бумагу  камешек.
 —  Ответ  завтра,—  проговорила  она  с  чуть  заметным
акцентом.
 —  Спасибо,  хорошие  мои!  Счастливо!
 Делая  вид,  что  завязываю  шнурки  башмаков,  я  под¬
нял  камень  и  сунул  его  в  карман.  В  бараке  тяжелоболь¬
ных  развернул  записку.  Это  был  перечень  наиболее
зверствовавших  нацистов.  Подпольщики  сообщали,  что
ведут  агитацию  за  сдачу  города,  что  передали  записку
в  Цводау  —  женщинам.  Что  свой  подпольный  штаб  на¬
звали  «Сталинград».  Мы  ответили  большим  письмом,  где
говорилось  об  ответственности  организации,  носящей
это  имя.  «Стремитесь  сделать  так,  чтобы  эсэсовцы  не
разрушили  Фалькова,  не  уничтожили  узников  концлаге¬
рей  и  мирных  жителей.  Как  нам  известно,  в  комендату¬
ре  работают  ваши  товарищи,  а  комендантом  города  на¬
значен  врач,.  владеющий  русским  языком.  Повлияйте
на  совесть  медика,  призванного  спасать  людей.  Он  быва¬
ет  в  реэерв-лаэарете  —  мы  приложим  все  усилия,  чтобы
воздействовать  на  него  через  пленных  врачей.  Помните,
что  один  комендант  не  может  решить:  сдать  или  не
сдать  город...  Нужно  лишить  фашистов  возможности
пролить  кровь  народа  здесь,  в  Фалькове.  Добившись
этого,  вы  спасете  сотни  невинных  жертв,  как  Сталинград
спас  мир  от  поработителей...  Человечество  не  забудет
250

вашего  подвига  и  риска,  которому  вы  подвергаетесь.
Будьте  бдительны  и  осторожны!»
 А  через  несколько  дней  над  городом  появились  пер¬
вые  американские  самолеты.  Сбросили  несколько  бомб.
Пленные,  работавшие  в  городе  на  разборке  развалин,
видели,  как  немцы,  не  желавшие  воевать  за  чужой,  че¬
хословацкий  город,  панически  боялись  авиации:  «Раз-
бомбись  он  совсем!»  Подпольщики  передали  нам  черте¬
жи  военных  объектов,  но  мы  не  успели  ими  воспользо¬
ваться.  Однако  самолет  сбросил  бомбы  именно  на  эти
объекты.  Разведке  они,  вероятно,  были  известны  рань¬
ше.  Такое  совпадение  только  укрепило  наш  авторитет,
так  как  группа  Макса  решила,  что  бомбят  по  их  черте¬
жам.
 Мы  получили  письмо  на  русском  языке.  Открытым
текстом  оно  сообщало  о  положении  на  фронте,  спраши¬
вали  нас  о  работе.  Пришло  оно  из  освобожденного  рай¬
она.  Говорило  о  скорой  встрече.
 Листовки  снова  стали  уносить  в  города  наши  под¬
польщики  из  рабочих  команд.  Люди,  радуясь  прибли¬
жению  фронта,  теряли  осторожность.  Один  наш  това¬
рищ,  выйдя  в  город,  открыто  начал  призывать  немцев
бросить  оружие.  Его  схватили  гестаповцы  и  тут  же  по¬
весили  на  дереве.  На  грудь  прикрепили  дощечку  с  над¬
писью:  «Вор!»  Они  не  гнушались  никакой  ложью.  Но
вскоре  в  городе  сгорел  склад  оружия.  Партизаны  и  под¬
польщики  не  дремали!
 Мы  в  резерв-лазарете  бились,  как  рыба  об  лед,  ста¬
раясь  спасти  больше  советских  людей,  добывали  лекар¬
ство  как  могли,  вплоть  до  похищения.
 Из  города  передали,  что  фашисты  решили  уничто¬
жить  Цводау.  Гонят  наших  подруг  туда,  где  есть  крема¬
тории.  Предполагается  грандиозная  операция  уничтоже¬
ния.  Но  кольцо  фронта  сжималось,  и,  погоняв  пленниц
по  дорогам,  не  имея  возможности  увести  их  подальше,
расстреляли  несколько  десятков  женщин.  Остальных
вернули  в  Цводау.  Проходя  мимо  нашего  лагеря,  жен¬
щины  кричали:
 —  Немцев  бьют!  Наши  девушки  убежали!  Дороги
бомбят!  Близко  Красная  Армия!
 Так  и  не  удалось  увидеть  Нину,  подписавшую  первое
письмо  к  нам.  Мне  все  казалось,  что  это  была  Нина  из
моего  детства.  Может  быть,  она  проходит  сейчас  по
251

дороге,  а,  может  быть,  погибла  от  фашистской  пули  на¬
кануне  победы.
 Наш  лазарет  также  начали  готовить  к  эвакуации.
Куда?
 Мы  твердо  решили:  по  дороге  нападем  на  охрану
и  разбежимся.  Но  эвакуировать  нас,  видимо,  уже  было
некуда.
 Мы  нашивали  на  наши  фантастические  рваные  мун¬
диры  побольше  пуговиц  и  прятали  в  них  шифровки,
листовки.  Листовки  разбрасывали,  где  могли.  Тут  боль¬
шую  помощь  оказал  Граков.  Андрей,  выходя  с  рабочей
командой  в  город,  тоже  захватывал  с  собой  по  двадцать
пять  экземпляров.  До  вечера,  до  возвращения  команды,
мы'с  Иваном  Егоровичем  места  себе  не  находили:  как-то
Андрей  проскочил  при  обыске?  Но  он  ни  разу  не  по¬
пался.
 Немецкие  мудрецы  пытались  завоевать  наши  симпа¬
тии.  На  сей  раз  они  привезли  нам...  игральные  карты,
бельгийские  портмоне  и  ложки.
 Вяло  играли  пленные  в  подкидного  дурака,  отвлека¬
лись  от  мыслей  о  болезни.  Кое-где  слышались  песни.
Однажды  зазвучали  хорошо  знакомые  еще  в  Латвии
слова:
 Удирали  немцы  в  касках
 Вот  когда  они  приобрели  новый  смысл,  стали  реаль¬
ностью!  Один  из  нас  в  бараке  читал  свои  стихи,
 Далеко  от  родимого  края,
Среди  серых,  обрывистых  скал,
Где  гуляют  холодные  ветры
И  порой  завывает  шакал,—
Там,  на  камне,  лежит,  умирает
Пленный  русский  солдат.
 -  Рану  крепко  рукой  зажимает,
Молвит:  «Гитлера  надо  убрать!»
Кровь  из  раны  течет  по  шинели,
Тяжело  так  бедняга  дышал,
Приподняться  хотел  на  колени,
Но  без  чувств  он  на  камни  упал.
 Пели  «Землянку».—
 Ты  теперь  далеко-далеко,
Между  нами  снега,  все  снеге.
Мне  дойти  до  тебя  нелегко,
А  до  смерти  четыре  шага.
 Кто  лучше  нас  понимал  смысл  этих  строк?
 252

У  каждого  где-то  там  далеко,  на  родине,  была  близ¬
кая  душа,  жена,  невеста,  любящий  человек.  Опять  в  ход
пошло  гадание  с  политинформацией  между-  сообщения¬
ми:  «Для  дома,  для  сердца,  для  души,  чем  дело  кон¬
чится,  чем  сердце  успокоится».
 Пленные,  стоявшие  в  стороне  от  работы  КВП,  заня¬
тые  только  собой,  играли  в  карты  целыми  днями.
 Члены  КВП  переходили  от  одного  лежачего  боль¬
ного  к  другому,  сообщали  фронтовые  новости.
 —  Недолго  осталось  ждать.  Вы  доживете  до  дня
освобождения.  Честным  трудом  искупите  вину.  Родина
великодушна!
 Настроение  поднималось.  Пленные  забывали  хотя  бы
ненадолго  о  своем  положении.
 Мы  рассказывали  им  народные  сказки,  анекдоты,  чи¬
тали  Пушкина,  все,  что  удавалось  припомнить.  Беседы
завязывались  как  бы  нечаянно.  На  самом  деле  члены
КВП  долго  готовились  к  ним.  Не  знаю,  как  другим,  а  мне
было  иногда  очень  трудно  подготовиться.  Хорошо,  что
годы  плена  не  ослабили  памяти.
 Мне  показался  стоящим  парнем  солдат  охраны,  по¬
ляк  Винковский.  Мы  разговорились.  Речь  зашла  о  близ¬
ком  конце  войны.  Винковский  легко  сказал  сво_й  адрес:
«Польша.  Шбично  повит.  Броднице  поможе».  Звали  его
Максимилианом.  Воевать  за  немцев  у  него  охоты  не
было.  Понемногу  он  стал  помогать  КВП.  Приносил  не¬
мецкие  газеты,  собирался  уйти  с  нами  в  горы.  -Открыто
при  нем  я  разговаривал  с  обеими  немецкими  девушка¬
ми,  которые  теперь  регулярно  появлялись  возле  лагеря.
Имена  у  них  были  русские  —  Марианна  и  Раиса.  Может
быть,-это  были  клички.  А  фамилии  немецкие:  Найхерль
и  Вильферт.
 Мне  хотелось  дать  Максимилиану  что-нибудь  на  па¬
мять.  Я  показал  найденное  где-то  латунное  колечко
с  красивым  вензелем.
 —  На  память...—  сказал  я.  Тот  повертел  кольцо,
пожал  плечами,  но  взял.  Мне  понравилось,  что  он  не
проявил  к  вещичке  особого  интереса.  Пожалуй,  он  про¬
сто  не  хотел  обидеть  меня  отказом.
 Приближалось  1  Мая.  Все  сильнее  слышался  отда¬
ленный  гул  артиллерийских  орудий.  Это  надвигалась
победа.  Когда  она  придет,  грозная  и  окончательная?  Как
мы  ускорим  ее?
 253

Прошло  четыре  года  унижений  и  непрестанного  ожи¬
дания  смерти,  издевательств,  когда  невозможно  было
достойно  ответить  врагу,  отомстить  за  все.  Тяжело,  но
с  КВП  мы  чувствовали,  что  остаемся  советскими  людь¬
ми,  не  зная  почти  ничего  о  Родине,  не  теряем  с  ней
духовной  связи.
 Вдруг  необычайное  сообщение  по  радио:  Гитлер  бе¬
жал.  Верховная  власть  передана  гросс-адмиралу  Денни¬
цу.  Денниц,  подражая  фюреру,  прокричал  в  микрофон,
что  будет  продолжать  дело  Гитлера.  Война  до  последне¬
го  солдата!
 Теперь  войну  проклинали  все,  и  сами  немцы  в  пер¬
вую  очередь.
 К  Первому  мая  нас  порадовала  еще  одна  новость  —
вернулся  наш  разведчик.  Петров  выполнил  задание,
узнал  новости,  узнал,  в  каком  направлении  лучше  идти,
как  найти  партизан.  В  одной  из  деревень  он  примкнул
к  очередной  партии  пленных,  возвращавшихся  в  резерв-
лазарет.
 Спешно  мы  разработали  план  вывода  всех  из  лагеря
на  случай,  если  сорвется  сдача  города  без  боя.  Открыто
обещали  помогать  нам  только  два  немецких  солдата.
С  партизанами  связи  установить  не  удалось.  В  нашем
лагере  находилось  четыре  американских  санитара.  Они
также  были  с  нами  заодно.
 Иван  Егорович  Егоров  направил  в  разведку  еще  од¬
ного  товарища  —  танкиста,  лейтенанта  Николая  Чувико-
ва.  Его  побег  оказался  менее  удачным  —  он  попал  к  аме¬
риканцам  и  вернулся  в  лагерь  уже  с  ними,  когда  Фаль¬
ков  был  взят  союзниками.
 Вскоре  после  возвращения  Петрова  через  линию
фронта  прошла  немецкая  машина.  Никто  ее  не  задер¬
жал.  Немцы,  приехавшие  в  ней,  на  все  лады  хвалили  на¬
ших  союзников  и  рассказывали,  как  те  гуманны  в  отно¬
шении  мирного  населения,  как  раздают  хлеб  и  шоколад.
Можно  себе  представить,  как  слушали  это  голодные
жители  Фалькова,  получавшие  150  граммов  хлеба
в  день,  а  соли  и  жиров  не  видевшие  совсем.  Вести  о  со¬
юзниках  укрепляли  мысль  о  сдаче  города  без  боя.  Не
знаю,  какая  доля  участия  в  осуществлении  этой  идеи
принадлежала  нам.  Но  мы,  не  жалея  сил,  писали  и  пере¬
правляли  в  город  десятки  листовок,  писем  и  призывов
сдать  город  без  боя.
 254

Газеты  сообщали  о  приходе  к  власти  нового  прези¬
дента  США.  Его  называли  другом  немцев.  Почему  союз¬
ники  остановились  в  35  километрах  от  Фалькова?  Чего
ждут?  Мы  возмущались  их  медлительностью.  Капитали¬
стическая  психология  поражала  нас.  Ну,  хорошо,—  капи¬
талисты,  но  ведь  союзники  же1  Нет,  видно,  надо  было
говорить  иначе:  союзники,  но  капиталисты  же1  Жизнь
давала  нам  уроки  наглядные  и  жестокие.
 30  апреля  штаб  КВП  решил  провести  в  бараке  №  17
первомайский  митинг.  «Братику»  поручили  наблюдать  за
входом,  нескольких  других  членов  КВП  расставили  возле
ненадежных,  на  всякий  случай.  Сарычев  в  назначенный
час  поднялся  на  верхнюю  койку  и  произнес  настоящую,
хотя  и  короткую  речь.
 —  Дорогие  товарищи!  —  Запретные  слова  прозвуча¬
ли,  как  гром  в  ясный  день.—  Наша  страна  и  трудящиеся
всего  мира  встречают  день  Первого  мая,  освободив  от
захватчиков  свои  земли!  Завтра  в  Москве  будет,  как
обычно,  парад  на  Красной  площади.  Там  пройдут  наши
самые  близкие.  Они  помнят  о  нас.  Мы  должны,  чем
можем,  отметить  этот  великий  праздник  солидарности
всех  народов.  Да  здравствует  великий  Советский  Союз!
 И  Сарычев  запел  Интернационал.
 Неузнаваемо  изменился  человек  с  тех  пор,  как  нашел
свое  место  в  борьбе.  Больные,  услышав  гимн,  поднима¬
лись  с  коек.  Тех,  кто  не  мог  встать,  поддерживали  те,
что  чувствовали  себя  покрепче,  люди  пели  стоя.  Кто-то
пискнул:
 —  Что  вы  делаете?!
 На  него  шикнули,  и  он  умолк.
 —  Мы  наш,  мы  новый  мир  построим,
Кто  был  ничем,  тот  станет  всем!  —
 пели  мы,  всей  душой  понимая  значение  этих  слов.—
 Кипит  наш  разум  возмущенный
И  смертный  бой  вести  готов!
Это  есть  наш  последний
И  решительный  бой!
 Держась  за  руки,  люди  двинулись  к  выходу  из  бара¬
ка.  Бородько  и  я  оказались  на  пороге  первыми  и...  от¬
прянули  от  неожиданности  —  немецкий  солдат  стоял  там
и  пел  вместе  с  нами.  Это  был  товарищ  Вин^овского,
 255

поляк,  на  которого  насильно  надели  немецкую  форму.
Скромный,  тихий  человек  пел  негромко,  для  себя.
 Вспомнился  фильм  «Мы  из  Кронштадта».  Балтийский
комиссар  —  штатский,  невзрачный  с  виду  человек,  вста¬
ет  под  обстрелом  белогвардейцев.  Огонь  прижимает
к  земле  матросов.  Комиссар  говорит:  «Коммунисты,  за
мной!»  и  поднимаются  сначала  единицы,  потом  цепи
моряков,  и  вот  уже  грозный  строй  движется  за  своим
комиссаром,  поющим  Интернационал.
 Мы  пели,  а  потом  говорили  до  глубокой  ночи  о  Роди¬
не,  о  русских  солдатах  и  полководцах.  Был  среди  нас
и  пленный  ветеринарный  врач  Николай  Гаврилович  Ише-
ев  —  он  так  рассказывал  о  Кутузове,  «Гго,  казалось,  мы
видим  его  палатку,  поле  боя,  разрывы  ядер...
 О  собрании  наутро,  через  своих  осведомителей,
узнали  немцы.  Меня  как  «допустившего  беспорядок»,
перевели  в  рабочий  барак,  и  я  оставил  свою  койку  «Бра¬
тику».
 В  лагерь  приехал  комендант  города.  Он  объявил,  что
город  сдадут  без  боя.  А  в  разговоре  с  врачами,  о  кото¬
ром  нам  тут  же  стало  известно  через  Злобина,  сказал,
что  лагерь  нацисты,  конечно,  уничтожат.  «Придется  уни¬
чтожить»,  выразился  он.
 Я  бегом  захромал  на  конюшню  и,  собрав  всех  боль¬
ных,  просил  их  не  поддаваться  ни  на  какие  провокации
и  готовиться  выйти  из  лагеря  в  горы.
 —  А  вдруг  американцы  перекинутся  —  будут  воевать
с  нами?  —  спросил  кто-то  с  верхних  нар.
 Надо  сказать,  что  геббельсовская  пропаганда  усилен¬
но  трубила  о  том,  что  союзники  перегрызутся.
 —  Не  должны.  Ведь  союзники,—  возражали  мы  со¬
мневающимся.
 Поднялся  шум.
 —  Из  Архангельска  я...  Знаем  американцев...  Наш
поселок  сожгли.  Людей  на  морозе  обливали  водой
в  девятнадцатом.  На  барже  пускали  в  открытое  море,
топили.
 —  Негров-то  они  и  теперь  линчуют.
 —  А  Поль  Робсон,  как  же?
 Над  многим  приходилось  задумываться  в  эти  труд¬
ные  дни.  Нужно  было  помочь  союзникам  войти  в  город.
И  мы  разъясняли,  что  есть  американцы  и  американцы,
как  у  нас  до  революции  были  русские  капиталисты  и  рус¬
256

ский  пролетариат.  Сейчас  американцам  важно  держать
слово  и  воевать  на  нашей  стороне.  Советский  Союз  им
выгоднее  иметь  другом.
 С  окраин  города  послышалась  беспорядочная  стрель¬
ба.  Значит,  гитлеровцы  на  прощанье  расправляются
с  кем-то.  А,  может  быть,  уже  подошли  союзники?  Что
мы  могли  знать,  сидя  за  проволокой?!
 Больные  насторожены.  Охрана  тоже  беспокоится.
Не  дни,  а  часы,  минуты  до  освобождения  или
смерти  считали  мы  после  Первого  мая.  Засыпали
нечаянно,  устав  от  напряжения.  Не  различали  дня
и  ночи.
 ОСВОБОЖДЕНИЕ
 В  ночь  на  7  мая  1945  года  никто  не  сомкнул  глаз.
Стояла  тишина.  Слышен  был  каждый  шорох.  Из  рабоче¬
го  барака  мы  смотрели  на  башню,  на  которой,  как  пере¬
дали  нам  от  руководителя  городского  подполья  Макса,
должен  был  взвиться  белый  флаг.
 Наступало  чистое,  ясное  утро.
 Смотрим  на  башню.  Прислушиваемся  к  каждому  ша¬
гу  там,  на  воле.  Вдруг  тишину  разрывает  шум  моторов.
На  башне  ничего  нет.  Американцы,  наверное,  уже  близ¬
ко...  Может  быть,  входят  в  пригороды...  Вот-вот  завяжет¬
ся  бой.  На  башне  ничего  нет.  Слышится  лязг  танковых
гусениц.  Город  молчит.  Ждет.  На  улицах  никого.  Зачем
мы  поверили  обещанию  немца,  хотя  бы  и  вррча?  Поче¬
му  не  увели  больных?
 И  вдруг  в  окне  башни  появляется  белое  полотнище.
Оно  вытолкнуто  несмелой  рукой.  Смятое  —  никнет.
Ветра  нет.  Медленно-медленно  ползет  вверх.  Белый
флаг!  Ветра  нет,  но  флаг  все  же  развернулся  и  парусом
затрепетал  над  безмолвным  городом.  Взошло  солнце,
и  в  его  лучах  порозовел  флаг.
 —  Ура!  —  шепотом  говорит  Игонин.—  Живем!  —  Но
мы  еще  не  были  уверены  в  том,  что  выжили.  Настало
время  вступить  в  открытый  и  неравный  бой.
 Мы  выходим  на  лагерную  площадь.
 —  Город  сдан  без  боя!  —  насколько  хватает  голоса
громко  говорю  я.—  Мы  свободны!
 17  2924 	257

Отовсюду  спешат  узники.  Зрелище  страшное.  Словно
мертвецы,  встают  из  могил.  Члены  КВП  стараются  гово¬
рить  так,  чтобы  всем  было  слышно.  Бодрятся.  За  ними
подтягиваются  и  те,  кто  покрепче.  Толпа  на  плацу  рас¬
тет.  Это  уже  не  сонм  привидений,  а  люди,  которые,
и  умирая,  способны  совершить  подвиг.
 Над  воротами  взвивается  белый  флаг.
 Сразу  город,  дороги,  лагерь  наполнились  шумом,
движением.  Заволновались  все.  Все  ближе  шум  мото¬
ров.  Мы  идем  навстречу  ему.  В  лагерь  въезжает  само¬
ходка.  С  нее  спрыгивает  американский  солдат.
 С  этой  минуты  ворота  больше  не  закрывались.  Все,
кто  мог  встать,  вышли  из  конюшен  и  направились  в  го¬
род.  Андрей,  Гаевский,  Игонин,  Дедков,  Ишеев,  Сары¬
чев,  Смородов  —  все.  Тяжело  было  смотреть  на  тех,  кто
не  мог  подняться.  Я  остался  ухаживать  за  ними.
 А  кругом  раздавались  песни.  «Катюшу»  пели  на  раз¬
ных  языках.  Звучало  «Из-за  острова  на  стрежень»,  «По
долинам  и  по  взгорьям».
 Наши  вернулись  в  лагерь  с  карманами,  набитыми
едой,  кое-кто  успел  переодеться  в  новое.  Только  члены
КВП  держались  за  свои  многопуговичные  мундиры.  Но
пришла  пора  сбросить  их.  Пленные  срезали  пуговицы
и  прятали  в  карманы  новой  одежды.  Принесли  вино,
шоколад,  консервы,  хлеб.  Невозможно  было  поверить
глазам.  Первым  делом,  мы  стали  кормить  небольшими
порциями  слабых.  Возвращалась  жизнь.  Я  чувствовал,
что  невольно  делаю  судорожные  глотки,  глядя  на  то,
как  едят  лежащие  больные.  Стесняясь  себя  и  их,  будто
они  могли  услышать  мои  мысли,  я  отломил  кусок  кекса
и...  не  заметил,  как  он  растаял  на  языке.
 Седьмого  ко  мне  пришли  связные  —  Марианна  и  Раи¬
са,  поздравили  с  победой.  Они  заглянули  в  наше  жили¬
ще  и  лица  их  вытянулись.  Обе  выросли  в  рабочих  семь¬
ях,  с  детства  привыкли  к  труду,  к  нехваткам.  Отцы  их
были  замучены  гитлеровцами  в  концлагерях.  Но  таких
трущоб  они  не  видели  за  всю  свою  жизнь.
 —  Что  же  теперь-то  плакать?  —  Теперь  надо  смеять¬
ся!  —  утешал  я  своих  гостей,  но  у  самого  на  душе  было
мутно.
 Мы  обошли  весь  лагерь.  Звучало  радио,  установлен¬
ное  в  бывшем  «зубном  кабинете».  Услышав  известия  из
родной  Москвы,  я  заплакал.  Какое  это  было  счастье  —
258

впервые  услышать  голос  Родины  не  тайком,  не  через
третьи  руки,  а  самому!  Советские  войска  в  Берлине!  Мы
все-таки  не  склонили  головы  и  дождались  победы.
 Устроили  первое  открытое  собрание  КВП.  Было  мно¬
го  споров.  Некоторые  считали,  что  с  освобождением
кончается  и  наша  работа.  Штаб  стоял  за  то,  что  именно
сейчас  наступает  проверка  всего  пути.  Ведь  у  руковод¬
ства  резерв-лазаретом  остались  пока  все  те,  кто  был
ранее  назначен  гитлеровцами.
 Вместе  с  радостными  вестями  пришли  сообщения
о  том,  что  фашисты  все-таки  успели  полностью  уничто¬
жить  несколько  рабочих  команд.  Расстреляли  шестьде¬
сят  пленных  на  шахте,  а  там  действовала  крепкая  группа.
 Нужно  было  помогать  Родине.  Еще  требовалось  вести
счет  добру  и  злу,  как  КВП  делал  это  до  сего  дня.
 Вместе  с  девушками  мы  забрались  в  бывшую  «при¬
емную».  Стали  разбирать  лагерные  архивы,  документы
убежавших  предателей,  бумаги  комендатуры.  Тут-то  мы
и  обнаружили  доносы  на  пленных,  списки  надежных  не¬
мецких  псов,  нашли  адреса  и  явки  для  фашистских  аген¬
тов  у  нас  в  Советском  Союзе.
 Нужно  было  быстро  вручить  документы  командова¬
нию  Красной  Армии.
 Спрятав  бумаги  в  надежном  месте,  мы  отправились
в  город.  Девушки  передали,  что  Макс  просит  прийти
к  нему,  отпраздновать  освобождение.  Обе  связные  ока¬
зались  медицинскими  сестрами  и  хотели  ухаживать  за
нашими  больными.  Англичане  из  лагеря  ушли.  Югосла¬
вы  остались.
 Американские  солдаты  на  улицах  приветствовали  нас,
как  старых  знакомых.  Это  были  симпатичные  ребята,
рослые,  крепкие,  простые  парни,  готовые  посмеяться
и  пошутить.  Мы  радовались  встрече  с  ними.  Но  где-то
в  глубине  души  таилась  обида  на  то,  что  они  по  сущест¬
ву  не  знали,  что  такое  война,  как  знали  это  советские
солдаты,  как  знали  это  мы,  сбитые  в  боях  и  перенесшие
на  своих  плечах  ужасы  и  тяготы  плена.  Они  угощали  нас
шоколадом,  с  готовностью  вытаскивали  из  карманов
складные  стаканчики  и  цедили  из  фляжек  ром.  Тут  же
они  предлагали  сбросить  наше  тряпье  и  купить  задеше¬
во  приличные  свитера,  куртки  или  поменяться.  Но  у  нас
не  было  денег  и,  тем  более,  вещей.  Американцы,  смеясь,
похлопывали  нас  по  плечам  и  шли  дальше.
 259

—  Хайль  Гитлер!  —  смеялся  один  из  них  —  белозу¬
бый,  кудрявый,  сытый  крепыш  и,  сорвав  со  стены  порт¬
рет  уже  отравившегося  фюрера,  разбил  его  о  мостовую.
 Союзники  подхватывали  освободившихся  из  плена
в  свои  машины,  и  те  до  отказа  набивались  в  виллисы;
стоя,  держась  за  дверцы,  уносились  в  город.  Все  пели.
Все  ликовали.  Союзники  фотографировались  с  чехами
и  русскими.
 На  площади  американские  солдаты  играли  в  мяч.
Завидев  нас,  один  прекратил  игру  и  засвистел  песню-па¬
роль.  Я  ответил.  Молодой,  загорелый  американец  про¬
тянул  мне  руки  и  на  ломаном  русском  языке  спросил:
«Откуда  дует  ветер?»  Я  ответил,  но  сговориться  мы
с  ним  не  могли.  Кроме  пароля  он  не  знал  других  рус¬
ских  слов.  Однако  встреча  с  человеком,  где-то  далеко
от  нас  работавшим  с  нами,  встреча  с  другом  глубоко
взволновала  всех.  Может  быть,  этот  парень  писал  нам
из  освобожденного  района!
 Как  славно  жить  снова!  Но  долго  болевший  человек
после  выздоровления  снова  учится  ходить.  Мне  казалось,
что  я  учусь  жить:  я  еще  не  умел  просто  смотреть  на  лю¬
дей,  просто  отвечать  их  веселым  шуткам,  просто  радо¬
ваться.
 На  второй  день  мы  отправились  к  американскому
коменданту  города.  По  дороге  встретили  узниц  Цводау
и  вместе  с  ними  продолжали  путь.  Тут  я  узнал,  что  пи¬
савшая  нам  Нина  жива,  подговорила  своих  подруг,  и  семь
человек  бежали  вместе  с  нею,  пока  всех  других  плен¬
ниц  гоняли  по  горным  дорогам.  Значит,  когда  девушки
проходили  мимо  лазарета,  ее  уже  не  было  с  ними.  Кто
она?
 Комендант,  очень  тучный  приземистый  майор,  веж¬
ливо  выслушал  нашу  просьбу:  изолировать  предателей
и  выдать  нам  оружие;  быстрее  отправить  хотя  бы  жен¬
ский  концлагерь  на  родину,  а  задержанных  власовцев
срочно  доставить  к  советским  властям.  Он  обещал  кое-
что  выполнить:  отправить  женщин,  помочь  продуктами
и  разместить  всех  в  городе.  Но  наотрез  отказался  вы¬
дать  оружие  и  принять  под  охрану  врагов  нашей  Родины.
 Сарычев  возмутился.  Комендант  нахмурился,
но  тут  же  просиял  белозубой  улыбкой  —  одинаковой
у  всех  американцев,  старых  и  молодых  —  и  ска¬
зал:
 260

—  Сейчас  приеду  в  лагерь  свм.  О  ней!  О  ней!
Скоро  будут  здесь  ваши  представители.  А  мы  не
можем  вмешиваться  в  ваши  внутренние  дела.
Иес?
 Иес,  так  иес!  А  тем  временем  власовцы  и  гитлеров¬
ские  приспешники  разбегутся.
 —  Гитлеровцев  мы  должны  изолировать!  —  горячил¬
ся  Сарычев.
 —  Иес!  Прошу  материал!
 Мы  передали  майору  документы  на  немцев-убийц,
в  том  числе  и  те,  в  которых  упоминались  гнусные  дела
Кисса,  Денделя,  прятавшихся  в  деревне  Шинфельд,  ука¬
зали,  что  ярый  нацист  Прайзлер  укрылся  в  городской
больнице.
 —  Иес!  О,  иес!  —  комендант  встал,  давая  понять,  что
нам  пора  уходить.  Мы  ушли.
 Через  какой-нибудь  час  майор  на  мотоцикле  появил¬
ся  в  лагере.  Он  взглянул  на  наше  обиталище  и  объявил,
что  охрану  берет  на  себя.  Нацисты  арестованы.  До  сих
пор  мы  не  знаем,  так  ли  это.  Но  многих  предателей,
называвших  себя  русскими,  мы,  из-за  промедления,  упу¬
стили.
 Остаток  дня  устраивали  хоть  сколько-нибудь  по-чело¬
вечески  наших  тяжелобольных,  принимали  продукты.
Так  я  и  не  познакомился  с  Максом.  Сам  он  к  нам  не
пришел.
 Работы  в  лагере  было  много.  Опять  ночи  без  сна.  Мы
впервые  получили  возможность  лечить  наших  больных
по-настоящему.
 А  радио  приносило  радостные  вести:  советские  вой¬
ска  соединились  с  войсками  союзников.  Нацистская  Гер¬
мания  капитулировала.
 9  мая  американские  солдаты  принесли  весть  о  мире,
Один  из  них,  маленький,  похожий  на  рязанского  парень¬
ка,  играл  на  аккордеоне.  Потом  передал  его  нам.  Рус¬
ские  и  американские  парни  под  хмельком  образовали
хоровод  и  плясали,  притопывая,  пели  во  все  горло  и  об¬
нимались,  клялись  в  вечной  дружбе.  Вот  аккордеон  уже
в  руках  советского  офицера.
 —  Я  —  Чикаго,—  с  трудом  подбирает  русские  слова
курчавый  американец.—  Ты?  Ты  —  Москва!  (в  представ¬
лении  американцев  все  русские,  советские  люди  роди¬
лись  и  живут  в  Москве).—  Москва!  Дружба!  —  отыскал
 18  2924
 261

он  самое  нужное  слово.—  Никогда  войне!
 Мы  обнялись  с  ним.
 —  Никогда  война!  —  раздавалось  повсюду.
 Немцы  поглядывали  на  нас  исподлобья.  Они  спешили
назваться  поляками,  чехами,  бельгийцами,  кем  угодног
только  не  немцами.  Не  радует  их  наша  дружба.  На  ули¬
цах  появляются  чехи,  для  которых  и  мы,  в  какой-то  пусть
малой  степени,  спасли  их  город.  Они  дружелюбны
усмотрят  вокруг  все  уверенней.
 —  Мир!  Мир!  —  говорят  люди,  звучит  по  радио:—
Мир!  Дружба.
 Мы  с  американскими  солдатами  вспоминаем,  как  еще
недавно  немцы  гордились  своей  арийской  расой,  и  всех
чехов,  поляков,  французов,  бельгийцев  считали  недоче¬
ловеками.  Было  ли  это?  Было!  Как  ни  добр  русский  че¬
ловек,  но  ему  не  забыть  умерших,  замученных  друзей.
Выкашленные  легкие  напоминают  о  том,  что  все  четыре
года  позади  —  не  сон,  а  правда,  действительность.  Они
были!
 Домой!  Вот  о  чем  думает  каждый  из  нас.  Дом!  Все
мысли  устремляются  туда.  Уцелел  ли  кто?  Как  встре¬
тят  нас?  Щемит  душу  воспоминание,  любовь,  тоска.
Дом!
 Мы  добились  назначения  Сарычева  помощником  ко¬
менданта  лагеря.  Настояли  на  том,  чтобы  под  госпиталь,
нам  выделили  дом  в  центре  города,  а  не  особняк  на
окраине,  который  почему-то  понравился  врачу  Зозуле.
Город  окружали  горы,  в  в  горах  еще  бродили  вла¬
совские  бвнды.  Ни  к  чему  больным  людям  такое  со¬
седство.
 Вскоре,  правда,  пришло  известие,  что  изменник  Вла¬
сов  пойман  нашими,  но  его  последыши  еще  скрывались
в  лесах,  совершали  налеты.
 Больных  начали  перевозить  в  городскую  больницу.
Туда  попали  и  наши  командиры  групп:  Гаевский,  Андрей,
Игонин,  врач  Злобин.  Мы  с  Иваном  Егорычем  помогали
эвакуировать  наших  друзей.  С  нами  —  вернувшийся  Еир-
кв,  а  также  Марианна  и  Раиса,  поступившие  на  работу
в  больницу.
 Поначалу  американцы  чуть  не  забрали  нашего
австрийца,  но  все,  знавшие  его,  подписали  ему  отлич-
262

ную  характеристику  и  его  отпустили  на  все  четыре  сто¬
роны.  Он  остался  с  нами.
 На  похороны  погибших  в  последние  дни  перед  осво¬
бождением  приехали  союзники.  Двенадцать  гробов  сто¬
яли  в  ряд  на  лагерной  площади.
 —  Мы  воевали  за  то,  чтобы  это  никогда  не  повто¬
рилось!—  закончил  свою  речь  американский  представи¬
тель.
 —  А  тысячи  других  замученных  не  дожили,—  думали
мы.—  А  сотни  тысяч,  которых  мы  уносили  в  общую
яму  в  одном  и  том  же  ящике!  Но  слова  сказаны  амери¬
канцем  хорошие.
 Нас  приветствовал  член  интернационального  комите¬
та  бывших  узников,  советский  майор.  Мы  окружили  его.
Каждый  хотел  поговорить  со  своим  соотечествен¬
ником,—  расспрашивали  о  доме,  жаловались  на  то,  что
американцы  упустили  предателей.  Майор  обещал  во
всем  разобраться.
 —  Теперь  не  скроются!  —  успокаивал  он.
 Женщин  из  Цводау  уже  увозили  в  города,  занятые
советскими  войсками.  Они  раньше  нас  увидят  родных!
Счастливого  пути!  Скоро  предстояло  перейти  в  город
и  нам.
 12  мая  вывезли  первый  и  второй  ревиры.
 Гаевский  раздобыл  приличную  штатскую  одежду
и  настоял  на  том,  чтобы  я  принял  «человеческий»  вид.
Пришла  моя  очередь  срезать  пуговицы.  Не  все  ли  мне
равно,  как  я  одет!  Скорее  бы  к  своим.
 ...Был  в  школе,  где  поместили  наших  туберкулезни¬
ков.  Я  уеду  только  с  последним  больным.  Марианна
и  Раиса  принесли  медикаменты,  в  еще  недавно  мы  поку¬
пали  их  сами,  выменивали.
 Немцев  на  улицах  не  видно.  Кое-кто  выглядывает
в  окно  из-за  занавесок.  Кто  же?
 Я  помогал  переносить  в  машины  последних  больных
и  вдруг  вижу:  в  воротах  —  наши  военнопленные,  а  с  ними
офицер.  На  его  фуражке  —  красная  звездочка,  на  гимна¬
стерке  с  погодами  —  ордена.  Позади  —  советские
2вЗ

автоматчики  и  американский  майор  с  переводчи¬
ком.
 Наконец-то!  Вот  они,  советские  люди,  победители!
Счастье  и  чувство  вины  перед  ними  захлестнули  меня.
Плакал  не  я  один.  Сложность  этой  минуты  невозможно
передать.  Четыре  года  мы  мечтали  о  ней!  Четыре  года
невыносимых  страданий!  Многие  и  не  вынесли  их!  Но  те,
кто  остался  в  живых...  тем  казалось,  что  сердце  не  вме¬
щает  радости  и  вот-вот  разорвется.
 Мы  показали  нашим  братьям  конюшни,  где  мы
жили,  подвал,  где  умирали  наши  товарищи,  могилы-
траншеи.  Вокруг  прибывших  росла  толпа,  и  когда  все
вышли  за  ворота  лагеря,  сам  собой  вспыхнул
митинг.
 Майор  говорил  о  нас,  о  нашей  жизни  в  будущем,
о  мирном  труде.
 Теперь  мы  не  сомневались,  что  скоро  будем  дома,
что  Родина  ждет  нвс.
 Долго  я  не  мог  освоиться  с  новым,  казалось  бы,
самым  нормальным  положением  человека,  которого
лечат.  Могу  писать  сколько  мне  угодно  и  что  угодно.
Начинаю  дневник  и  ловлю  себя  на  том,  что  сбиваюсь
на  листовки.  Разбираю,  привожу  в  порядок  свои  бумаги.
Рядом  со  мной  опять  «Братик».  Отдаю  ему  его  историю
болезни.  Теперь  не  нужно  врать.  Не  нужно  прятать  ее
в  стружках  матраса.  Ведь  Бородько  жил  с  нами  неле¬
гально  и  нигде  не  числился.
 Мы  с  Иваном  Егоровичем  работаем  тут  же  «по  спе¬
циальности»  —  фельдшерами.
 Я  записываю  в  дневнике:  «15  мая  американцы  всех
будут  отправлять  в  Карловы  Вары  —  бывший  Карлсбад,
лучший  мировой  курорт,  доступный  прежде  самым
избранным  и  богатым.  Там  наши  войска!  Скорее  бы!
К  своим,  только  к  своим,  шут  с  ним  и  с  курортом!
К  своим!
 Хочется  видеть  друзей-югославов.  Где  вы,  Даня,  Ви¬
дак,  Протыч,  Богичевич,  Савич,  Савва  Стоянович?  Где
наши  —  Вовк,  Белов,  Бондарев,  малышка  Зина?  Катя,
Нина,  Шура,  Майя,  Вера,  Ксения  М.,  Семеренко,  Прот¬
ченко?
 264

Иногда  мы  с  Иваном  Егорычем  ходим  в  больницу
к  Иовановичу,  и  он  снабжает  нас  перевязочным  мате¬
риалом.
 У  нвс  появилось  много  друзей  сербов,  поляков,  аме¬
риканцев,  негров.  Где-то  звучит  наша  песня-пароль  —  во
Франции  или  в  пустынях  Африки,  в  далекой  Бельгии  или
в  Варшаве?  Новые  друзья  увозили  ее  к  себе  *на  Родину
и  я  знаю,  что  при  встрече  они  откликнутся  мне  нехит¬
рым  мотивом:  «Же  сюи  рюсс!»
 Частенько  у  нас  появлялся  врач-американец.  Он  при¬
глядывался  к  нашей  работе,  много  рассказывал  о  Соеди¬
ненных  Штатах.
 Пришла  медсестра,  девушка-чешка.  Работала  она
отлично.  Сердечная,  серьезная.  Если  было  нужно,  она
сутками  не  отходила  от  постели  больного.  Жаль,  что  не
запомнил  ее  имени.  Сейчас  просто  невозможно  стало
терять  людей.  Мы  бились  за  их  жизнь  с  отчаянным  упор¬
ством.  Врач-американец  удивленно  и  одобрительно  от¬
кликался  на  все  наши  просьбы.  Работал  он  четко,  точно,
с  блеском.
 Зато  немецкие  санитарки  помогали  из  рук  вон  сквер¬
но,  а  может  быть,  просто  ничего  не  хотели  делать  для
нас.  Когда  к  нам  пришла  русская  девушка  Ася,  положе¬
ние  изменилось.  Мы  назначили  ее  старшей.  Она  сумела
установить  дисциплину.  Работала  прекрасно,  но  почему-
то  умолкала,  когда  мы  начинали  вслух  мечтать  о  воз¬
вращении  домой.
 В  городе  еще  царила  неразбериха.  Американские
солдаты  иногда  напивались  и  безобразничали,  шумели,
врывались  в  госпиталь,  мешали  больным.  Один
офицер  гонялся  с  пистолетом  за  больными,  настаивал,
чтобы  те  выпили  с  ним  по  случаю  мира.  Тут  уж  мы
не  выдержали  слишком  бурных  симпатий  союзника.
Пришлось  вызывать  патруль  и  гуляку  выпрово¬
дили.
 Враги  еще  не  склонили  головы.  Они  мстили,  стреля¬
ли  из-за  угла.  Один  немец  избил  нашу  девушку,  встре¬
тив  ее  в  глухом  переулке.
 17  мая  госпиталь  был  ошеломлен  невероятным  собы¬
тием.  Фельдшер  Новоселецкий  (мы  знали  его,  как  Ивана
Ильича)  со  своим  другом  Пишнограевым  пытались  изна¬
силовать  Марианну.  Когда  девушка  стала  от  них  отби¬
ваться,  о'ни  сбросили  ее  со  второго  этажа.  Мы  сбежали
265

вниз,  подняли  Мврианну  с  каменной  мостовой,  оказали
первую  помощь  и  внесли  в  дежурку.
 Трудно  описать  возмущение  больных  и  медицинско¬
го  персонала  поступком  этих,  с  позволения  сказать,
русских  людей.  Пока  мы  спасали  Марианну,  мерзавцы
скрылись.
 Союзники  старались  привлечь  к  себе  советских  лю¬
дей,  и  одна  наша  девушка  приняла  американское  под¬
данство.
 Мы  написали  обо  всем  нашим  в  Карловы  Вары,  про¬
сили  скорее  вывезти  нас  отсюда.
 27  мая  из  Карловых  Вар  приехал  советский  майор,
и  в  течение  двух  дней  все  было  сделано.
 Последний  раз  мы  с  Иваном  Егорычем  вышли  в  го¬
род.  Сотни  людей,  кто  как  мог,  нв  чем  мог,  ехали,  про¬
бирались  домой  с  фашистской  каторги.  Мы  еще  не
научились  верить  свободе.  Все  чудилось,  что  за  тобой
крадется  гитлеровец  с  винтовкой  и  вот-вот  всадит  в  спи¬
ну  полный  заряд.
 Мы  зашли  к  советскому  коменданту  Василию.  Поде¬
лились  с  ним  своими  сомнениями  и  планами.  Это  он
впоследствии  помог  мне  вручить  письмо  о  работе  КВП
и  гестаповский  архив  помощнику  коменданта  Карловых
Вар,  Герою  Советского  Союза  старшему  лейтенанту
Ахмирову.
 Вскоре  Иван  Егорович,  захватив  наш  разоблачитель¬
ный  материал,  тот,  что  мы  успели  расшифровать  и  обра¬
ботать,  уехал  с  больными  в  Карловы  Вары.  Он  сопрово¬
ждал  более  двухсот  человек.  Я  уехал  с  последними  ту¬
беркулезниками,  как  и  намеревался.  Со  мной  ехал  Алек¬
сандр  Граков.
 Накануне  союзники  устроили  прощальный  ужин.  За
столом  я  оказался  рядом  с  американским  врачом,  наве¬
щавшим  наш  лагерь.  Он  то  и  дело  подливал  вина  в  мой
стакан.  А  я  ведь  совсем  не  пил.  Он  немного  говорил  по-
русски.  Мы  понимали  друг  друга  без  переводчика.  Вооб¬
ще  же  за  столом  переводили  на  несколько  языков  —
с  английского  немка  переводила  на  немецкий,  а  с  не¬
мецкого  на  русский  —  я.
 После  третьего  стакана  доктор,  улыбнувшись,  гово¬
рит  мне:
 —  Вам  следует  ехать  в  Америку.  Будете  работать
у  меня  фельдшером.  Будете  ездить  на  своей'машине.
 266

Конечно,  он  шутит.  Я  взглядываю  на  доктора,  но  гла¬
за  его  становятся  холоднее:
 —  Ввм  трудно  будет  получить  работу  в  Советском
Союзе,—  говорит  он,  выдерживает  паузу  и  договаривает
жестко:  —  Плен!  Русские  лишены  чувства  юмора  и  слиш¬
ком  прямолинейны.  Может  быть  —  тюрьма...  Итак?
 Не  знаю,  при  чем  тут  чувство  юмора,  но  рассужде¬
ния  неожиданного  «друга»  кажутся  мне  оскорбительны¬
ми.  Я,  действительно,  еще  не  знаю,  что  будет  со  мной
дома.  Может  быть,  и  вправду  за  то,  что  не  успел  пустить
себе  пулю  в  лоб,  я  и  отсижу  в  тюрьме.  Но  американец
не  смеет  говорить  об  этом.  Это  не  его  дело.  Это  мое
дело.  Пусть  даже  тюрьма  —  все  равно,  мое!
 Как  ответить  ему,  чтобы  он  понял?
 —  Сибирь  —  тоже  русская  земля,—  шучу  я.
 —  У  вас  есть  чувство  юмора.—  Он  хохочет  и  хлопа¬
ет  меня  по  плечу.
 Почему-то  мне  это  не  нравится.
 —  Мы  знаем  о  вашей  работе  в  пользу  объединен¬
ных  наций.  Это  ценно.  Итак?—снова  его  глаза  смотрят
с  холодком.  Как  мне  избавиться  от  него?  Тихонько  про¬
шу  соседа  справа  —  Гракова  помочь  мне  напоить  аме¬
риканце.
 Сначала  доктор  пьет  глотками,  затем  осушает  стакан
залпом.  Наливаем  еще.  Поднимает  стакан,  смотрит  вино
на  свет  и  говорит:
 —  Я  бы  не  каждого  русского  пригласил  на  свою
родину.
 Час  от  часу  не  легче!  Я  подливаю  ему  разного  вина.
Надеюсь,  что  «ерш»  свалит  наконец  моего  американца.
 Доктор  пьянеет,  и  я,  как  будто  на  минутку,  выхожу
из-за  стола.
 До  рассвета  мы  сидим  с  Граковым  в  маленькой
комнате  на  втором  этаже  госпиталя  и  я  пишу
письмо  американскому  доктору.  Граков  перелисты¬
вает  книгу,  подобранную  из  связки,  сваленной  в  углу.
В  здании  бывшей  школы  много  книг  на  разных  языках,
стихи  советских  поэтов.  Он  останавливается  на
строчках:
 Потому  что,  когда  стали  счастливы  люди,
То  отнять  это  счастье  нельзя!
 И  повторяет,  чтобы  запомнить:
 267

Есть  на  свете  одно  —  наша  слава  и  честь  —
Величавая  наша  страна.
 К  рассвету  письмо  готово:
 «Глубокоуважаемый  коллега!
 Я  подробно  обдумал  ваше  предложение  о  поездке
к  вам  на  работу  в  США.  Благодарю  за  внимание  и  забо¬
ту.  Я  считаю,  что  Америка  должна  быть  для  американ¬
цев—  это  ваша  формула.  Америка  —  страна,  где  очень
много  безработных.  Если  у  вас  своих  граждан  не  могут
обеспечить  работой,  то  нао  тем  более.
 Я  не  верю,  что  дома  меня  и  моих  товарищей  будут
судить  и  мы  опять  попадем  за  проволоку.  Не  верю  по¬
тому,  что  родился  при  Советской  власти,  вырос  там,
получил  образование  и  знаю,  что  такое  жизнь  в  стране
социализма.  Предлагаю  вам  поверить  раз  и  навсегда,  что
русский  не  изменник  и  мы  не  побежим  от  своей  Родины,
не  сменим  наш  хлеб  на  чечевицу  и  даже  шоколад.  Мы,
советская  молодежь,  готовы  встретить  любые  трудно¬
сти  и  пойдем  на  штурм  их.
 Советский  народ  разбил  „гитлеризм  и  восстановит
разрушенные  города  и  села  и  фабрики.
 Вот  вам  не  только  мой  ответ,  а  ответ  всего  нашего
народа.  Мы  благодарим  вас,  как  союзников,  за  наше
освобождение  и  от  чистого  сердца  согласны  поддержи¬
вать  нашу  дружбу  после  войны.  Но  Родина  в  мире  толь¬
ко  одна!  Когда  я  обратился  в  вашу  военную  комендату¬
ру  с  просьбой  помочь  нам  изолировать  наших  общих
врагов,  мне  ответили:  «Не  вмешиваемся  в  ваши  внутрен¬
ние  дела».  Постарайтесь,  дорогой  коллега,  везде  быть
верным  своему  принципу...»
 Утром  разыскиваем  Марианну  и  Раису,  прощаемся
с  ними.  Говорим  им:
 —  А  может,  поедете  с  нами?
 —  Но  ведь  родина  здесь,  и  ей  надо  сейчас  помо¬
гать.  Ведь  правда?
 Да,  это  правда.  Тогда  —  пишите,  девушки,  милые  по¬
мощницы  и  подруги.  Не  забывайте  нас!  Пишите!
 Выходим  на  улицу,  раннее  утро.  Свежо  и  уже  сол¬
нечно.  Шофер-негр  негромко  сигналит.  К  нам  подходит
американский  капрал,  мы  отдаем  ему  письмо.  Пока
шофер  возится  возле  санитарной  машины,  я  достаю
свой  комсомольский  билет  и  пишу  на  отслоившейся
обложке:  «Милая  книжечка!  Дорогой  друг.  Оба  мы  уми-
268

рали.  Ты  подымал  во  мне  силы  для  борьбы  с  общими
врагами...»
 Как  встретят  нас  в  Карловых  Варах?  Пусть  даже  тюрь¬
ма,  но  дома.  Дома  не  могут  не  разобраться  в  том,  как
мы  вели  себя  эти  четыре  года.
 В  Фалькове  остаются  друзья.  Правое  дело  всегда
объединяет  людей.  Там  остались  Марианна  и  -Раиса,
Макс.  Бирка  уехал  домой.  В  его  родном  городе  теперь
Советская  Армия.  Уехал  в  Польшу  Винковский.  Чехи,
югославы,  французы  уносят  память  о  нашей  дружбе
и  работе,  и  мы  навсегда  запомним  друг  друга.  Мы  —  на¬
всегда  родные.
 Как  самый  драгоценный  груз,  держу  я  в  руках  боль¬
шой  пакет-переписку  КВП,  которая  с  9  мая  может  име¬
новаться  архивом  КВП,  и  захваченные  нами  материалы
гестапо,  чтобы  сдать  все  командованию  наших  советских
войск.
 —  Обо  всем  этом  надо  написать  книгу,—  решаю  я.
 —  Только  нам  и  писать,—  раздражается  Граков,—
я  колхозник,  мое  дело  сельское  хозяйство,  а  не  книги.
 —  Чудак!  Мы  же  прошли  ад  и  не  сломились.  Остав¬
шиеся  в  живых  должны  рассказать  о  тех,  кто  не  дожил
до  победы.  Ведь  и  они  готовили  ее!
 Решаю  немедленно  по  всем  адресам,  которые  пом¬
ню,  разыскать  всех,  кто  боролся,  кто  помогал  бороться.
Я  еще  не  знаю,  как  сделать  это.  Но  я  должен  рассказать
обо  всех  живых  и  погибших  героях  народу  ’.
 На  встречной  санитарной  повозке  видим  советского
солдата.  Кричим  ему,  машем  руками:
 —  Спасибо!  Да  здравствует  Родина!
 Негр-водитель  смеется  и  тоже  машет  рукой  нашему
соотечественнику.
 ДОРОГА  НА  РОДИНУ
 Сколько  раз  гитлеровцы  говорили  о  том,  что  больные
нуждаются  в  лечении.  Сколько  раз  они  под  этим  пред-
 1  Документы  долго  пришлось  разбирать,  расшифровывать.
Первая  их  часть,  которую  успели  подготовить  вместе  с  комсо¬
молками-медсестрами  Белой  и  Тамарой,  была  сдана  уполномочен¬
ному  в  Карл.  Вар.  В.  Каширину.  Вторую  часть  в  Дрездене  и  Лигни-
це  сдали  мы  советской  комендатуре  по  дороге  на  родину.
И  .остальные  —  в  Эльсе  (Олешнице)  в  Польше  —  представителям
советского  командования.
 269

логом  перевозили  нас.  И  всегда  это  обозначало:  везут
умирать.  Каждый  раз  «лечение»  оказывалось  все  более
чудовищным.  И  если  почему-то  (почему  бы?)  в  нас  не
стреляли  по  дороге,  не  выбрасывали  в  рвы  еще  живы¬
ми,  то  на  новом  месте  мы  оказывались  в  условиях  все
худших  и  худших.
 Вы  поймете,  почему  я  заплакал,  увидев  большой
светлый  отель  с  вывеской  «Империал»,  высящийся  сре¬
ди  гор,  среди,  словно  бурлящей,  свежей  весенней  зеле¬
ни.  Видели  мы  за  четыре  года  и  красивые  уцелевшие
здания',  но  тут  нам  навстречу  вышли  без  суеты,  но  и  без
пренебрежительной  гримасы,  люди  в  чистых  белых  ха¬
латах  и  заботливо  начали  выгружать  моих  подопечных,
едва  двигающихся  туберкулезников.  Негромко  отдавали
распоряжения  врачи.  Их  быстро  выполняли  сестры,  леи-
помы  и  санитары.  Это  была  человеческая  жизнь.  Пойми¬
те  меня!  Человеческая!  Для  нас!  Горло  сжималось,  и  ни¬
как  невозможно  было  вздохнуть.
 Карловы  Вары.  Машина  прошла  по  крутым  серпан¬
тинным  дорогам.  За  крышу  машины,  шаркая,  задевали
зеленые  ветки  неостриженных  деревьев.  Где-то  совсем
рядом  журчали  невидимые  источники.  И  здесь,  на  пло¬
щадке  перед  отелем,  известным  во  всем  мире  своими
удобствами  и  целебными  водами,  превращенном  в  гос¬
питаль.  для  советских  людей,  начиналась  настоящая
жизнь,  возвращение  к  труду,  к  свету  и  радости.  В  том,
что  будет  свет  и  радость,  я  был  уверен,  хотя  и  допускал,
что  Родине  придется  долго  разбираться  в  том,  кто  из
освобожденных  ее  сыновей  остался  другом  и  кто  стал
врагом.
 День  23  мая  я  никогда  не  забуду,  он  для  меня  не
меньше,  чем  день  победы.
 Нас  встречали  советские  люди.  Наши.  Свои.  Мы  гото¬
вы  были  отдать  жизнь,  уцелевшую  в  аду,  сквозь  кото¬
рый  прошли,  ради  того,  чтобы  эти  люди,  радушно  и  де¬
ловито  хлопочущие  о  нашем  устройстве,  снова  признали
нас  своими  братьями.
 Меня  встретил  Иван  Егорович  вместе  с  молоденькой
черненькой  девушкой  в  белой  косынке,  которую,  как
я  услышал,  он  назвал  Белла.
 —  Каков  воздух?  —  совсем  по-мирному,  другим,
чем  прежде,  спокойным  голосом  спросил  Иван
Егорович.
 270

А  воздух  был  поразительный.  Мы  словно  пили  его
полными  глотками.  Свежий,  пахнущий  здоровьем,  рекой,
сосной,  воздух  нашего  возвращения  к  жизни.
 —  Редкостный  воздух!  —  в  тон  Ивану  Егоровичу  от¬
кликнулись  мы.
 Здесь  уже  обосновались  и  чувствовали  себя  старожи¬
лами  Андрей,  выглядевший  в  новой  обстановке  совсем
мальчиком,  Ваня  Игонин,  мой  славный  «братик»  —
Бородько.
 Вот  тебе  и  оттолкнет  Родина!  Как  было  понять  все
происходящее  американскому  доктору,  уговаривавшему
меня  ехать  за  океан!  Отель  «Империал»  в  те  дни  назы¬
вался  ХППГ  4398  1-го  Украинского  фронта  Третьей  гвар¬
дейской  армии.
 —  Куда  мы  попали!  Видишь!  —  тормошил  меня  Гаев¬
ский.
 —  Красота!  —  вторил  ему  Андрей,  уже  окрепший  за
несколько  дней.  Рядом  с  ним  прихрамывал  Емельян
Дедков.
 —  А  воздух!  Воздух!  —  повторял  Иван  Егорович.—
Вы  еще  не  рассмотрели  нашу  сестру  Беллу.  С  ней  нам
предстоит  работать.  Знакомьтесь!
 Мы  поднялись  на  второй  этаж  по  широким  светлым
лестницам,  затянутым  бархатными  дорожками.
 Красивые  кровати,  застеленные  плюшевыми  одеяла¬
ми  с  белоснежными  пододеяльниками,  ожидали  нас.  На
ночных  столиках  маленькие,  с  изогнутыми  шеями  лам¬
почки-ночники,  чем-то  напоминали  ландыши.  Открыл  вто¬
рую  дверь  в  палате  —  тут  же  нарядная,  сверкающая
белыми  изразцами  ванная.  Зеркала  отражали  нас  —  зе¬
леных,  худых  в  бесцветном  тряпье,  которое  там,  в  Фаль¬
кенау  еще  казалось  нам  приличной  одеждой  после  лох¬
мотьев  лагеря,  воняющих  карболкой  и  неистребимым
немецким  дустом.
 Пусть  до  Москвы  еще  далеко,  но  мы  на  родине,  так
казалось  уже  сейчас.
 Мы  собрались  в  просторной,  нарядной  гостиной
с  огромными  окнами,  за  которыми  волнами  поднима¬
лись  в  небо  горы,  зеленели  леса  и  сады,  жила  свобод¬
ная  Чехословакия.
 Белла  прибежала  сюда  же,  блестя  черными,  влажны¬
ми  глазами  и  обняв  за  плечи  тех,  кто  оказался  ближе
к  ней,  убежденно  заявила:
 271

—  С  этой  минуты  вы  поправляетесь!  Не  иначе!
 Она  передала  нам  кипу  .газет,  книги.  Мы  сразу,  за¬
быв  поблагодарить  славную  девушку,  уткнулись  в  газеты,
читали  вслух,  объясняли  друг  другу  то,  что  не  сразу-
казалось  понятным,  перечитывали  понравившиеся  статьи,
спорили.  А  она  стояла  возле  нас,  смотрела  на  всех  сво¬
ими  черешневыми  глазами  и  смеялась.  Она  была  права.
С  этой  минуты  мы  уже  не  имели  права  умирать.
 Напряжение  спало.  После  ванны,  облачившись  в  чис¬
тейшее,  даже  хрустящее  от  чистоты,  белье  и  халат,
я  едва  успел  дойти  до  своей  кровати  и  заснул.  Наверное,
так  было  со  всеми.  В  открытые  окна  врывался  душистый
ветер,  надувал  тонкие  белые  занавески,  шевелил,  шур¬
ша,  газетные  листы  и  наполнял  больные  легкие  целитель¬
ной  силой.
 Мы  спали  долго,  и  никто  нас  не  будил.  Я  не  ошибусь,
если  скажу,  что  за  четыре  года  это  был  первый  настоя¬
щий  сон  без  сновидений,  сон  здоровья  и  жизни.  Но  не¬
даром  нацистский  врач  Кох  колдовал  в  своих  лаборато¬
риях.  Смерть  не  хотела  отпускать  нас  так  легко.  У  меня
пошла  кровь  горлом,  и  к  утру  я  уже  бредил.  Все  вре¬
мя,  пока  не  наступило  облегчение,  от  меня  не  отходила
Белла.  Тут  же  в  кресле  она  дремала  минутку  и  снова
бодрая,  настороженная,  склонялась  ко  мне,  прислушива¬
лась  к  каждому  слову.
 Нет  рая  на  земле.  И  даже  тут,  где  мы  почувствовали
себя  так  хорошо,  по-домашнему,  могли  таиться  враги.
Так  же  как  когда-то  я  охранял  сон  и  бред  Зины  Яковен¬
ко  и  Тони  Ефременко,  чтобы  они  не  выдали  себя  преда¬
телям,  так  же  охраняла  меня  Белла-сержант,  медсестра
и  разведчица,  у  которой  гитлеровцы  вырезали  всю
семью.
 Очнувшись,  я  рассказал  Белле  о  том,  как  мы  работа¬
ли  в  лагерях  и  ревирах,  и  сам  с  трудом  верил,  что  все
было  так.  Как  мы  могли  вынести!  Показал  ей  свой  ком¬
сомольский  билет.  Раскрыв  его,  она  заплакала.
 Я  просил  сестру  связать  меня  с  командованием,  что¬
бы  мы  могли  передать  ему  все  наши  материалы.  Я  ве¬
рил,  что  именно  сейчас  они  должны  пригодиться.  Ради
этой  минуты  мы  сохраняли  их.
 В  первое  же  утро,  когда  я  почувствовал  себя  крепче,
ко  мне  заглянул  майор  Советской  Армии.  Он  принял
мой  сбивчивый  рапорт.  Пожал  руку  и  долго  молчал.
 272

—  Спасибо!  —  сказал  он  наконец  и  улыбнулся.—  Все
будет  в  порядке.—  Спасибо  от  имени  родины!  Спасибо!
 А  враги  говорили:  «оттолкнет  родина!»
 Я  снова  потерял  сознание  и  бредил  три  дня.  Врачи
делали  все  возможное  и  должно  быть  невозможное,
чтобы  спасти  нас.  И  они  поломали  расчеты  Коха,  возвра¬
тив  нас  к  жизни.  Многое  тихими  ночами  Белла  рассказы¬
вала  о  себе.
 Когда  мне  было  разрешено  встать  и  выходить,  мы
с  Беллой  отправились  к  особо  уполномоченному  3-й
гвардейской  армии,  который  принял  от  нас  записи  и  до¬
кументы.  Неказисто  выглядели  на  зеленом  сукне  огром¬
ного  письменного  стола  уполномоченного  разнокали¬
берные  листки;  но  это  была  жизнь  и  правда,  ради  кото¬
рой  погиб  не  один  наш  товарищ.
 Я  никак  не  мог  привыкнуть  к  ощущению  счастья.  Да
м  не  было  оно  полным.  Я  ничего  не  знал  о  родных,
о  Нине.
 После  серьезного  обследования  у  меня  нашли  дву¬
сторонний  кавернозный  туберкулез  легких  и  дистрофию
сердечной  мышцы.
 3  июня  я  написал  письма  всем  родным,  в  Латвию
и  всем  товарищам  по  плену,  адреса  которых  сохранил.
Написал  заявление  в  комсомольскую  организацию  о  вос¬
становлении  в  комсомоле.
 —  Сколько  вы  перенесли!  —  говорила  Белла.
 —  А  вы?  Разве  меньше?!
 —  Не  меньше,  но  не  так.  С  нами  рядом  были  родные
люди.
 И  опять  она  права,  эта  рассудительная  девушка.
 Я  не  могу  мириться  с  бездеятельным  существовани¬
ем,  не  могу  просто  есть,  пить  и  спать.  Белла  обещает
работу.  Но  и  она  обманывает.  Меня  усиленно  лечат  и  не
дают  ничего  делать.  Наконец  поручают  организовать
Красный  уголок  госпиталя.  Это  делается,  может  быть,
для  того,  чтобы  занять  «хоть  чем».  Но  я  берусь  за  дело
всерьез.  Столько  наших  нуждается  в  слове  о  Родине,
в  объяснениях  международного  и  внутреннего  положе¬
ния!
 Но  недолго  мне  пришлось  поработать  даже  в  Крас¬
ном  уголке.  Союзники  подняли  крик  о  том,  что  Совет¬
ский  Союз  оккупировал  Чехословакию.  Нам  предстояло
уезжать.  Жаль  расставаться  с  новыми  друзьями,  с  госте¬
273

приимной  республикой,  с  ее  могучей,  какой-то  кудрявой
природой.
 Ответа  на  свои  письма  я  не  получил,  и  сердце  тянет
домой,  найти  своих,  или  хотя  бы  узнать,  что  с  ними?
 Встретимся  ли  мы  с  тобой  Белла  Киршенбойм?!  Если
нет,—  будь  счастлива  большим  светлым  счастьем.  Ты
достойна  его!
 Поезд  —  санитарная  летучка  №  852  —  увозит  нас  из
Чехословакии.  В  отличный  вагон  входят  самые  разные
люди.  Вот  этот  майор  едет  в  Москву  получать  награду.
Молодая  женщина  из  Франции  добирается  домой.  Она
сражалась  в  рядах  французских  партизан.  Одни  сочув¬
ственно  относятся  к  нам,  расспрашивают  о  жизни  в  пле¬
ну.  Другие,  едва  услыхав,  откуда  мы,  пренебрежительно
отворачиваются.  Да,  уважение  советских  людей  мы
должны  еще  завоевать.  Пусть  некоторые  из  них  ошиба¬
ются,  не  доверяя  нам,  но  нельзя  оскорбляться.  Ведь  они
также,  как  мы,  знают,  что  такое  перебежчики  и  предате¬
ли.  На  нас  не  написано,  что  мы  подпольщики,  и  звонить  об
этом  нельзя.  Некоторые  пали  духом.  Что-то  будет?  Как
с  нами  поступят?  Приходится  вести  бесконечные  разго¬
воры  с  моими  взволнованными  товарищами.  Но  ведь
я  и  сам  толком  ничего  не  знаю.  Я  только  думаю,  что  нас
приняли  бы  иначе  в  Карловых  Варах,  если  бы  считали
предателями.
 Мы  останавливаемся  в  Дрездене,  считавшемся  самым
красивым  городом  Европы.  Он  сильно  разрушен.  Мы
бродим  по  центральным  улицам  и  поражаемся  тому,  что
музеи,  храмы,  рабочие  кварталы'  представляют  собой
сплошные  развалины,  зато  в  Новом  Дрездене,—  в  рай¬
оне  богачей,  застроенном  красивыми  виллами  с  сенти¬
ментальными  названиями,  в  районе  заводов,  все  целе¬
хонько.
 В  чем  дело?  Неужели  нашим  летчикам  так  не  повез¬
ло?  Но  первый  же  советский  офицер,  которого  мы  спра¬
шиваем  об  этом,  отвечает  коротко:
 —  Американцы,  англичане.  Видно,  не  могли  забыть,
что  в  эти  заводы  вложены  их  капиталы.
 Как  все  это  нелепо  и  страшно!  Как  не  вяжется  с  от¬
крытым  видом  славных  американских  парней.  Они  мно¬
гого  не  могли  понять  в  нас.  И  мы  не  понимаем  их.
 274

Немцы  ходят  с  белыми  повязками  на  рукавах.
 Мы  разыскиваем  комендатуру.  Там  рассказываем
о  своих  делах.  Нам  дают  большие  листы  отличной  бума¬
ги.  Пока  мы  пишем  объяснения,  наша  санитарная  летуч¬
ка  №  852  без  нас  подходит  уже  ко  второй  станции.  Но
мы  не  пожалели  об  этом.  Нам  дали  исчерпывающие
ответы  на  все  «проклятые»  вопросы.  Окрыленные,  мы
помчались  на  вокзал.  Двое  суток  догоняли  свою  летуч¬
ку.  Всю  дорогу  до  Лигницы  обрабатывали  материалы,
те,  что  у  нас  не  приняли  в  Дрездене.
 В  Лигнице  нас  встретили  офицеры  и  солдаты,  рас¬
спрашивали  о  здоровье,  о  жизни  и  планах.  Больные
попросили  убрать  от  них  предателей.  Оказалось,  что
сеяли  темные  слухи  в  вагоне  не  случайные  попутчики.
Ими  руководил  снова  вынырнувший  изменник  Сласту-
шинский.
 Когда  его  увели,  наш  капитан  Хромов  взял  в  руки
аккордеон  и  заиграл  так,  что  невольно  мотив  «Катюши»
подхватили  все.  Мы  тут  же  подарили  капитану  этот,  неиз¬
вестно  как  оказавшийся  у  нас,  трофейный,  путешествую¬
щий  с  нами  от  самого  Фалькова,  аккордеон.
 Беготня  не  прошла  даром.  У  меня  снова  температу¬
ра.  Кровь.  Нужен  свежий  воздух,  глюкоза,—  говорят  вра¬
чи.  Скорее  бы  доехать!  Медсестра  Тамара,  с  рыжеваты¬
ми  вьющимися  волосами  (она  в  Карловых  Варах  работа¬
ла  с  Беллой),  тоже  совсем  девочка,  хлебнувшая  горя
в  Цводау,  помогает  мне.  Становится  немного
легче.
 Я  с  грустью  смотрю  на  награды,  украшающие  грудь
бойцов  и  офицеров  —  невиданные  еще  нами  медали  «За
оборону  Ленинграда»,  «Партизан  Великой  Отечественной
войны»,  Орден  Суворова,  Ушакова.  Только  мы  не  заслу¬
жили  никаких  наград.  Игонин  думает  о  том  же.  Он  по¬
хлопывает  ладонью  по  груди.
 —  Вот  они,  наши  награды!  —  и  кашляет.
 Едем  медленно.  Останавливаемся  на  каждом  полу¬
станке.  Пропускаем  воинские  эшелоны.  Только  через
шестнадцать  дней  добираемся  до  Польши.
 В  Эльсе-Олешнице  меня  выгружают  на  носилки.  Это
равно  сущему  наказанию.  Надо  работать.  Быть  на  но¬
гах.
 27S

Андрей,  Дедков,  Бородько,  Гаевский,  Кошель  и  с  ни¬
ми  Иван  Егорыч  направлены  в  один  госпиталь.  Я  —
в  другой.
 На  вокзале  ко  мне  подошел  капитан  Полянский,  и  я
смог  передать  ему  остальные  материалы.  Он  обещал
навестить  меня  в  госпитале.
 Нас  приняли  наравне  с  больными  и  ранеными  совет¬
скими  воинами.  Но  не  могу  я  выздороветь,  если  не  буду
работать!  Не  могу  лежать.
 Капитан  навестил  нас.  Мы  просили  выдать  нам  верх¬
нюю  одежду,  чтобы  свободно  выходить  в  город.  Одеж¬
ду  выдали,  и  мы  отправились  разыскивать  своих  дру¬
зей.  Это  лучшее  лекарство.
 Вот  записка  Полянского,  в  которой  он  приказывает
лежать  и  не  пытаться  выходить.  Она  передана  после  того,
как  я  отправился  к  нему,  но  не  дошел,  свалился  с  но¬
вым  приступом  кровохарканья.
 Начинаем  встречать  тех,  кого  считали  потерянными.
Около  госпиталя  нас  нагнал  Гугушвили.  Ему  КВП  в  Хам-
мельбурге  поручил  отправиться  в  рабочую  команду
и  разложить  ее.  Теперь  он  на  улицах  Олешнице  расска¬
зывает,  как  выполнил  задание.  Мечтает  скорее  попасть
к  себе  в  колхоз  возле  Г  ори.
 Жить  так,  как  мы  живем,  непривычно.
 Выпадают  пасмурные  вечера.  Холодно.  Меня  лихор-
дит,  но  я  скрываю  свое  состояние,  шучу  с  сестрами.
Во  дворе  госпиталя  устраивают  концерты.  Слишком
большим  счастьем  кажется  мне  возможность  слушать
музыку,  находиться  рядом  с  хорошими  советскими
девушками,  которые  хохочут,  как  будто  и  не  было  вой¬
ны.  Но  их  худенькие  лица,  большие  глаза  говорят  о  мно¬
гом.  Девушки  тоже  прошли  дороги  войны.
 Лежа  на  койках,  мы,  больные,  много  разговариваем
между  собой.  Один  из  нас  —  Володя  Никитин  —  недавно
прибыл  из  концлагеря  Дахау.  Он  рассказывает  о  рабо¬
чей  команде  крематория,  о  том,  как  уничтожали  десят¬
ки  тысяч  пленных  в  чудовищных  печах.  Он  также  сжигал
трупы  товарищей  и  насмотрелся  всякого.  Обычно  затем
подлежала  уничтожению  команда.  И  он  ждал  со  дня
на  день  своей  смерти,  этот  семнадцатилетний  человек.
Он  и  теперь  еще  не  может  прийти  в  себя,  привыкнуть
276

к  тому,  что  опасность  миновала.  Разумом  он  знает  это,
но  по  ночам  с  криком  просыпается  весь  в  поту.  Ему
снится,  что  его  бросают  в  жерло  печи.
 Я  написал  о  нем  Белле.
 Написал  опять  домой.  Которое  уже  это  письмо  без
ответа?!  Написал  Корситисам  в  Латвию.
 Навестил  гражданский  лагерь.  Сколько  народу  увез
немец!  Как  их  всех  поскорее  переправить  домой?  Все
говорят  только  об  этом.
 Мне,  наконец,  дали  работу  —  помогаю  сестрам.  Это
лучше,  чем  отлеживаться.
 Однажды  с  Гаевским  пошел  на  кладбище.  Среди  ак¬
куратных  могил  незнакомых  людей  охватило  такое  чув¬
ство,  будто  под  холодными  мраморными  плитами  лежат
Виктор  Макеенков,  спасший  меня  своим  номером  Ивань¬
ков,  Митюхин,  все,  все,  кого  мы  потеряли.  Очень  тяже¬
ло.  Над  братской  могилой  советских  воинов  стояли  с  не¬
покрытыми  головами  и  молчали.  Когда  шли  обратно,
разговорились:  думали,  оказывается,  все  об  одном  и  том
же:  кто  сохранит  эти  могилы?  Много  их  по  всей  Европе.
Должны  сохранить!
 Готовимся  к  отъезду.  Нас  перевели  за  город  в  ме¬
стечко  Юлисбург.  Многих  разместили  в  разрушенном
костеле,  а  я  попал  в  маленький  деревенский  домик  на
верхотуру.  Мы  прозвали  нашу  комнату  голубятней.
Здесь  и  «Братик».  Его  лихорадит.  Думали,  что  не  уви¬
димся  до  отъезда.  Скорее  бы  домой!  Много  читаем.
Много  говорим.  В  госпитале  есть  иностранцы.
 Гракова  демобилизовали!
 Знакомые  из  Хаммельбурга  рассказали,  что  видели
Бондарева.  Иван  Сергеевич  в  день  освобождения  был
в  лагере.  Там  заложили  памятник  погибшим  пленным,
значит,  и  Виктору.
 Тридцатое  июля,  а  мы  еще  здесь!  Встретил  на  улице
братушек.  У  всех  на  пилотках  звездочки.  Заболел  наш
подпольщик  Кошель.  Ответа  на  мои  письма  нет  и  нет.
Скорее  бы  поправиться  и  —  домой!
 3  августа^  Тамара  и  медсестра  Ася  живут  в  нашей
прежней  комнате.  Работают.  Иван  Егорович  очень  уста¬
ет.  Я  помогаю  ему.  Он,  я,  девушки,  Гаевский,  Кошель,
Игонин,  Андрей,  Дедков,—  мы  все  мечтаем  поехать
277

куда-нибудь  в  одно  место.  На  любую  работу,  но  обяза¬
тельно  вместе.  Как  видно,  никого  родных  у  меня  на
свете  не  осталось.  Все  получают  письма,  кроме  меня...
 5  августа.  Лечусь  и  лечу  других.  Две  палаты  мужские.
В  одной  —  девушки.  Есть  среди  них  латышки.  Русского
языка  они  не  знают.  Пригодились  уроки,  которые  давала
мне  Антя.  Как  девушки  удивились,  когда  я  заговорил
с  ними  по-латышски.
 Якут  наш,  Афанасий  Петров,  все  вспоминает  как
«лечили»  мы  их  в  ревире.  «Спасибо  тебе!»
 Милые  мои!  Если  бы  я  действительно  смог  вас  всех
вылечить,  но  это  не  под  силу  и  докторам.  Кошель  со¬
всем  плох.  Заболел  наш  капитан  Полянский.
 За  окнами  жужжат,  трудятся  пчелы.  Смотрю  на  них,
и  так  хочется  работать!
 Прибежала  санитарка  Люба,  которая  ухаживает  за
Кошелем:
 —  Ноги  и  руки  у  него  синеют!  Бежим!
 Пока  мы  бежали  к  Кошелю,  он  умер.  Еще  один!  Все
перенес,  а  накануне  новой  жизни  не  выдержал.
 10  августа.  Мы  все  еще  здесь.  Забрался  тайком  на
озеро  в  камыши.  Тихий,  шершавый  шорох.  Пахнет  водой.
Читал  Горбатова  «Непокоренные».  У  нас  было  иначе.  Но
как  замечательно  написано  об  отважных  людях!
 Война  с  Японией.  Ни  на  какие  наши  просьбы  о  том,
чтобы  нас  мобилизовали,  не  обращают  внимания.  Мы  —
тяжелобольные.
 12  августа.  Япония  капитулировала.  Нас  обследуют.
Готовят  к  отправке.  Уже  не  верится,  что  увидим  дом.
Хочу  работать.  Поручили  помогать  редколлегии  стенга¬
зеты.  Девчонки  туберкулезницы  танцуют,  бегают.  А  им
надо  беречь  легкие,  больше  дышать  свежим  воздухом,
меньше  двигаться.  Не  слушаются.  А  я  слушаюсь  врачей?
Не  очень.  Но  ведь  я-то  себя  лучше  знаю:  для  меня  по¬
правка—  это  работа.  Стенгазета  же  —  чепуха.
 Полянский  передавал,  что  наши  материалы  помогают
командованию.  Сам  он  уезжает.  Лейтенант  Епишев,
который  заменил  его,  говорит,  что  ехать  нам  всем  в  од¬
но  место  не  разрешат.  Пусть  каждый  едет  к  себе
домой.  Где  же  мой  дом?  Говорили  об  этом  с  Любой.
Оказывается,  она  любила  нашего  Кошеля.  Не  хочет
никакой  новой  дружбы  ни  с  кем  из  наших.  Сказала
неприятно-трезво:
 278

«Только  понадеешься  на  счастье  —  опять  потеря».  Вот
как!
 И  все-таки  я  верю,  что  счастье  будет.  Пишу  домой.
Пишу  в  Латвию.
 Взглянул  на  себя  в  зеркало  —  старик!  Те,  кто
встречает  меня  в  первый  раз,—  дают  мне  под  сорок
лет.  А  -мне  через  два  дня  исполняется  двадцать
три.
 23  августа.  Игонин  получил  письмо  из  дома!  Иван
Егорович  оформляет  документы  на  выезд  в  Советский
Союз,  в  Москву.
 Условились  через  год  все  встретиться  в  Москве
у  Ивана  Егоровича.  Андрей,  как  и  я,  пока  ответа  на  свои
письма  не  получил.
 26  августа.  Сошлись  старые  подпольщики  —  девуш¬
ки:  Тамара,  Люба,  Лиза  —  подруга  Игонина.  Решили  не
терять  друг  друга  из  вида,  куда  бы  ни  разъехались.  Дер¬
жаться  стойко.  У  некоторых  настроение  упало.  Рвутся
домой  и  никак  не  попадут.  Я  сам  делаю  веселый  вид,
а  на  сердце  скребут  кошки.  Хочу  казаться  веселым.  Пою
песни  в  палатах.  Рассказываю  о  прочитанном  в  книгах,
пишу  в  стенгазету.  Бородько  совсем  плох.  Подни¬
мется  ли?
 Вот  и  осень.  Еще  тепло,  и  кажется  —  лето.  Но  сен¬
тябрь.  Зачем  оттягивают  наше  возвращение?  Ведь  это
угнетает  больных,  порождает  глупые  разговоры.  Написал
об  этом  капитану  Адукову,  Епишеву.  Пусть  объяснят
начальству.
 Бородько  все  хуже.  Умерли  Дьяченко,  Афанасий
Петров.  Что  же  это  такое?
 Ухожу  на  речку  ловить  раков  —  там  отдыхаю  душой.
Сколько  времени  потеряно  зря,  сколько  энергии  уходит
впустую.  Пишу  письма.
 8  сентября.  Первый  ответ!  И  какой!  От  Корситисов!
От  Марты,  матери  Виктора.  Виктор  погиб.  Замучен  геста¬
повцами  в  Елгавской  тюрьме,  в  1944  году.  Все  наши
записи  пропали.  Виргения  жива.  Все  просят  приехать
к  ним.  Помнят  меня.  Но  Виктор!  Виктор...  Для  меня  он
умер  только  сегодня.
 11  сентября  уехали  Андрей  и  Игонин.  Счастливого
пути,  друзья!  Мне  надо  выжить  во  что  бы  то  ни  стало!
 279

15  сентября  добился  разговора  с  капитаном  Адуко-
вым.  Он  понял  меня.  Поддержал.  И  я  назначен  на  комис¬
сию  ВВК.
 16  сентября  ждут  прибытия  трехсот  новых  больных.
Гаевского  выписали.  Уехал  на  Украину.  Разлетаются  наши
птицы.  Мы  с  девушками  показывали  самодеятельный
концерт  больным.  После  концерта  я  слег.  За  мной  уха¬
живают  Тамара  и  медсестра  Марусенька.  Тамара  кажет¬
ся  мне  гордой,  немного  капризной  и  очень  сильной.  Она
разделяет  все  мои  мысли  и  хочет  работать.  Мы  мечтаем
все  же  поехать  вместе.  Написали  просьбу  капитану  Аду-
кову.
 Выписался  Дедков,  уехал  домой.
 20  сентября  —  письмо  от  сестрички!  Они  с  мамой  на
старом  месте.  Ждут  меня.  Но,  чувствую,  мне  сейчас
одному  не  доехать.  Слабею.  Письмо  от  дочери  Караби¬
на  из  Чкаловской  области.  Его  еще  нет  дома.  О  нем
ничего  не  знали,  и  мое  письмо  оказалось  первым  сооб¬
щением  о  том,  что  Карабин  жив.  О  Зине  Яковенко  ниче¬
го  неизвестно.  О  Нине  сестра  ничего  не  пишет,  а  я  спра¬
шивал.  Письмо  от  дочери  Григория  Протченко  —  Марии.
 1  октября.  Вчера  уехал  на  Родину  Иван  Егорович
Антонов.  Читал  газету:  больше  пяти  миллионов  человек
вернулись  на  родину.  Когда  провожал  Ивана  Егоровича,
встретил  в  городе  нашего  подпольщика  из  Хаммельбур¬
га,  Вахрамова.  Он  поразил  меня  сообщением,  что  здесь
недавно  были  капитан  Белов,  Березкин,  Емельянов.  Как
мы  не  встретились?  Ну,  не  обидно  ли?!  Все  они  уехали
в  Советский  Союз.  Но  как  мы  не  увиделись?!  Все-таки
неразбериха  творится  с  нашей  отправкой  домой.
 Готовимся  к  зиме.  Те,  кто  посильнее,  таскают  со
служащими  железные  печки,  дрова.  Володя  Никитин  да
Тамара  с  Любой  —  самая  наша  тесная  компания.  Оста¬
лись  еще  в  госпитале  Бородько,  Лиза  Бондаренко.
 Узнал,  что  побывали  здесь  и  уехали  по  домам  Але¬
ксей  Вялов,  Алексей  Сидоров,  Петр  Евдокимович  Лупи¬
ков,  затем  Протченко,  Семеренко  —  все  наши  подполь-
щики-хаммельбуржцы.  Были  совсем  рядом  и  не  смогли
повидаться,  узнать  друг  о  друге.  Кто-то  даже  сообщил
им,  что  я  похоронен  в  Вессенбурге  под  памятником.  Это
еще  откуда?
 12  октября  ко  мне  зашел  Григорий  Вахрамов.  Вспом¬
нили  погибших.  Тамара  услышала  и  как  вскинется:
 280

—  Шапки  долой!  Ну!
 Мы  сняли  фуражки.
 Весь  вечер  ходили  втроем  по  городу,  прощались
с  летом.  Сады  и  парки  шуршат.  Пахнет  сырой  землей
и  палым  листом.  Первая  осень  на  свободе.  Прохлада.
Синее,  синее  небо.
 Встретили  и  старых  знакомых:  одного  из  Швайнфур¬
та,  другого  из  Хаммельбурга  —  Киселева  и  Лупикова.
Вот  удача!  Лупиков  еще  не  уехал!  Он  повторил  басню
о  моей  смерти.  Еще  один  товарищ  с  шарикоподшипни¬
кового  завода  рассказал  нам  о  наших  же  делах  такие
чудеса,  что  мы  только  переглядывались.  Он  не  знал  нас
в  лицо,  но  слышал  о  подпольной  группе.  Нечего  ска¬
зать—  прославились.  Называл  наши  имена.
 Пришло  письмо  с  родины  Беллы  от  ее  соседа.  Пишет
страшные  вести  о  гибели  ее  стариков.
 30  октября  письмо  от  Андрея:  он  уже  добрался  до
Дому.
 1  ноября  проводил  домой  санитарку  Зою.
 Бродил  возле  госпиталя.  Сколько  металла,  осколков
не  только  на  поверхности,  но  и  в  самой  земле!  Вот  бы
собрать.  Пригодятся  для  мира.  Никто  пока  об  этом  не
думает.  Вспомнил:  «Ни  одного  ржавого  гвоздя  гитле¬
ровской  Германии».
 4  ноября.  Тамара  принесла  кучу  писем.  Вот  оно!
Прорвалось!  Столько  ждал  и  не  зря!  Два  от  Игонина,
одно  из  дома.  Пишут,  что  все  разрушено,  сожжено,
разворовано.  В  районе  орудовала  банда.  Знаком  нам
этот  почерк!  Какой  был  богатый  у  нас  колхоз,  а  сейчас
сестра  пишет,  что  восемь  телят  на  всех.  Переслали  мне
письмо  от  Бондарева.  Не  расстаются  старые  подпольщи¬
ки!  Когда  же  мы  сможем  работать  по-человечески,  при¬
носить  пользу?
 7  ноября.
 Праздник  ничем  не  отметили,  но  получили  подарок,
лучше  которого  не  придумаешь:  нам  с  Тамарой  можно
оформлять  документы  на  выезд.  Я  слишком  слаб,  ей
поручено  довезти  меня  до  дома.
 12  ноября.
 Удостоверение  для  проезда  в  руках!  Едем!  Темпера¬
тура  поднялась  до  39°.  Возле  койки  сидит  Володя.  Тама¬
ра  ушла  собираться.  Спасибо  лейтенанту  Червенкову.
Много  он  сделал  для  нашего  отъезда.
 19  2924
 281

Сколько  испытаний  придётся  нам  преодолеть  прежде,
чем  родина  даст  работу,  паспорт,  ответит  доверием.
Разве  мы  уже  не  доказали,  что  верны  ей?
 МЫ  ЕЩЕ  ПОВОЮЕМ
 Трудно  рассказать,  как  мы  доехали  до  Рогачева.  Сна¬
чала  наша  группа  в  двадцать  человек  пересаживалась
с  поезда  на  поезд  вместе.  Постепенно  она  уменьшалась.
Товарищи  разъезжались  в  разные  стороны.  Наконец
остались  вдвоем  с  Тамарой.  Становилось  все  холоднее.
Осень.  Поезда  попадались  всякие.  Ехали  даже  на  откры¬
тых  платформах,  на  кучах  угля,  лишь  бы  скорее  добрать¬
ся  домой.  Тамара  сказала,  что  сдаст  меня  родным  и  пое¬
дет  дальше.  Славная  девушка,  возилась  со  мной  как
с  ребенком.  Я  настолько  ослаб  и  потерял  в  весе,  что  она
на  руках  перетаскивала  меня  с  места  на  место,  укутыва¬
ла  в  одеяло,  согревала  своим  теплом.  Героически  боро¬
лась  она  за  жизнь  по  существу  совершенно  чужого  ей
человека.  Но  так  уж  сроднила  нас  всех  общая  борьба
и  работа.  Я  и  теперь  не  могу  считать  посторонним  чело¬
века,  сделавшего  добро  народу.
 —  Держись!  —  твердила  медсестра,  пичкая  меня  не¬
известно  где  добытым  молоком  и  сырыми  яйцами.—
Тебя,  ждет  мать!  Должен  держаться!  Не  дам  я  тебе
умереть!
 Как  нарочно,  чтобы  затруднить  наш  путь  домой,
поезд  без  остановки  прошел  нужную  нам  станцию.
Пришлось  возвращаться.  Уже  шел  снег.  Я  продрог
в  пиджаке  и  фуражке.  Но  фуражка  была  со  звез¬
дочкой.
 Проехали  Быхов  —  родину  Зины  Яковенко.  Малень¬
кая  девушка  так  и  не  откликнулась.
 —  Отыщем!  —  твердо  обещает  Тамара.
 Мы  сошли  ночью  на  одинокой  платформе.  Ничего  не
узнать  в  развалинах!  Где-то  здесь  жила  мамина  сестра,
крестная.  Куда  идти?  С  трудом  находим  покосивший¬
ся  дом.
 Тетка,  дети  с  плачем  обнимали  нас  обоих,  усаживал»
поближе  к  печке,  отогревали,  поили  чаем,  делились
ужином.
 Здесь  считали,  что  я  давно  погиб.
 282

Всю  ночь  проговорили  мы,  а  на  рассвете  отправились
в  наш  колхоз.  Проводить  пошла  двоюродная  сестренка
Малинка,  которую  я  помнил  совсем  малюткой.  Теперь
это  шестнадцатилетняя,  хотя  и  худенькая,  но  красивая
девушка.
 И  леса  не  узнать  по  дороге!  Он  весь  покошен  снаря¬
дами.  Идем  мимо  сожженных  деревень,  мимо  новых
кладбищ.  Много  прибавилось  могил.
 Деревню  Селец,  где  жил  мой  дед  и  многие  школь¬
ные  друзья,  немцы  окружили,  всех  колхозников  согнали
в  один  дом,  заперли  и  забросали  гранатами,  потом  по¬
дожгли.  Только  двое  чудом  спаслись  —  спрятались  за
печкой,  и  она  защитила  их  от  осколков  гранат.
Вырвались  из  огня.  В  дыму,  по  борозде  через  поле
проползли  в  лес.  Там  их  раненых  подобрали  парти¬
заны.
 У  меня  подкашиваются  и  отнимаются  ноги.  На  гори¬
зонте  показалась  родная  деревня.  Идти  не  могу.  Сажусь
на  пень.
 —  Отдохни,—  говорит  Тамара.
 Вдали,  над  крышами,  вьется  легкий  дымок.  Люди  про¬
сыпаются.  Топят  печи.  Вынесет  ли  сердце  встречу  с  ма¬
терью?  Этого  я  еще  не  знаю.  Беру  себя  в  руки.
 Наконец  мы  переступаем  порог  родного  дома.  Ста¬
раюсь  держаться  прямо.  Мне  впервые  по-настоящему
страшно.
 —'  Кто  здесь  живой?  —  спрашиваю  весело  и  улыба¬
юсь,  но  ничего  не  вижу,  чувствую  только  как  сердце
готово  разорвать  грудную  клетку.  Мне  кажется,  что  слы¬
шен  его  сумасшедший  стук.
 —  Тетя,  это  я  —  Малинка  пришла,  с  Гришей,—  пере¬
бивает  двоюродная  сестренка.  И  она  почувствовала,  что
может  произойти  что-то  страшное,  если  не  прервать  это¬
го  напряжения.
 С  русской  печки  кубарем  скатывается  сестра  и  с  во¬
плем  повисает  на  моей  шее.
 —  Мама!  Гриша!  —  неистово  кричит  она.
 Я  вижу  маму.  Я  бы  не  узнал  ее.
 Нет,  узнал  бы  и  на  том  свете,  если  бы  он  существо¬
вал.  Она  стала  старушкой.
 Но  я  креплюсь  и  говорю  спокойно:
 —  Я  не  один.  Вот  сестра  и  моя  спасительница.  Зна¬
комьтесь.
 283

Поздно  вечером  спрашиваю:
 —  Где  Нина?
 Вижу,  что  сестра  не  хочет  отвечать.  Помолчав,  она
все  же  говорит:
 —  Нину  родители  выдали  за  полицая.  Партизаны  каз¬
нили  его.  А  она,  ничего,  живет,  в  аптеке  работает.
 Может  ли  это  быть?  Нина,  с  которой  мы  собирались
ехать  на  Дальний  Восток,  быть  там,  где  труднее...
 Едва  окрепнув,  ухожу  в  военкомат,  а  затем  добира¬
юсь  до  городишка,  где  работает  Нина.
 Тамара  все  понимает.
 Она  молчит.  Я  ничего  не  скрывал  от  нее.  Мы  все  ни¬
чего  не  скрывали  из  своей  жизни  и  там,  в  фашистском
аду,  если  уж  верили  друг  другу.
 В  аптеке  светло.  Солнечный  луч  падает  в  чистенькое
замерзшее  окошко  на  стеклянные  банки.  У  прилавка
два-три  человека.  За  прилавком  —  Нина.  Я  сразу  узнал
ее.  Она  постарела  и  опустилась.  Укутанная  теплым  плат¬
ком,  в  халате,  равнодушно  рассматривает  рецепты,  от¬
пускает  лекарства,  получает  деньги.  Ничего  не  осталось
в  ее  лице  от  живого  задорного  выражения,  которое
я  так  любил,  так  помнил.
 Долго  стою  напротив  нее.  Так  долго,  что  она  обра¬
щает  на  это  внимание  и  поднимает  спокойные,  без  бле¬
ска,  глаза.
 Смотрит  мне  прямо  в  лицо  и  не  узнает.
 —  Вам  что?  —  тусклым  голосом  спрашивает  она.
 Почему  она  так  безжизненна?  Ведь  ей  доверяют,
иначе  не  допустили  бы  работать  в  аптеке.  Почему  нет
жизни  в  ее  голосе,  в  ее  таких  чудесных  когда-то  глазах?
 —  Что  вам?  —  снова  спрашивает  она  меня  и  протя¬
гивает  руку.  И  рука  другая.  Не  та,  что  я  знал  в  юности.
И  все-таки  я  узнаю  ее.  Отдаю  рецепт,  который  написал
сам.  Неужели  почерк  мой  ничего  не  напомнил?
 Читает  «больному  Кудрявцеву».  Фельдшер  —  под¬
пись  неразборчива.  Она  внимательно,  но  так  отчуж¬
денно  читает  каждое  слово  и  ничто  не  дрогнет  в  ее
бледном  одутловатом  лице.  Она  все  еще  кажется  мне
красивой.  Острая  жалость  сжимает  сердце!  —  Узнай!  —
284

беззвучно  умоляю  я.  Узнай,  первая  любовь  моя!  И  все
повернется  в  жизни  на  другую  тропу.  Узнай!  У  меня  так
и  не  было  новой  любви.  Она  могла  быть,  но  не  было  ее.
 Нина  спокойно  роется  в  ящичках  белого  шкафа.  До¬
стает  лекарство.  Протягивает  мне.  Получает  деньги.
Я  стою,  держу  на  раскрытой  ладони  аккуратный  пакет.
Еще  минута  и  мы  больше  никогда  не  увидимся.  Нина!
Она  смотрит  на  меня  пустыми  глазами,  и  отворачивает¬
ся  к  шкафу.  В  аптеке  уже  нет  никого  кроме  нас.  Я  мед¬
ленно  иду  к  двери.  Задерживаюсь.  Оглядываюсь.  Нина
смотрит  вслед  скучно  и  безразлично.  Все  кончилось.
Я  ухожу.
 Жизнь  нужно  начинать  заново.  Борьба  продолжается
и  дома.  Не  могу  видеть  на  Родине  недоверия,  неустро¬
енности,  разорения,  неправды!
 Пока  держусь  на  ногах,  ходим  всей  семьей  и  Тамара
с  нами,  в  лес,  собираем  сосновую  хвою,  обдираем
кору,  кипятим  и  пьем.  Каждый  день  узнаю  что-нибудь
новое  —  одно  горше  другого.
 Бывший  председатель  колхоза  Иван  Костюков  хле¬
бом-солью  встречал  оккупантов  и  стал  у  них  старостой.
Три  его  родственника  пошли  в  полицаи.  Брат  его  Орест
сколотил  банду  и,  с  ведома  гитлеровцев,  назвал  ее  пар¬
тизанским  отрядом.  Грабил  колхозников,  врывался  по
ночам  в  промерзшие  пустые  избы,  где  под  негреющим
тряпьем  жались  старики  да  ребятишки.  Злая  выдумка
эта  имела  целью  помешать  советским  людям  помогать
партизанам,  озлобить  их,  отвратить...  Друг  Костюкова
Комаров  стал  бургомистром.  Он  был  уличен  и  судим
Советской  властью  и  осужден  наг  двадцать  пять  лет.
 В  лесах  тем  временем  действовал  настоящий  парти¬
занский  отряд.  В  нем  сражались:  наш  сельский  учитель
Власов,  колхозник  Туманов,  другие  'честные  люди,  не
щадившие  жизни  ради  народа.  Комиссаром  партизан¬
ского  отряда  был  Федор  Никитич  Муромцев  из  Смо¬
ленщины,  однажды  он  ночевал  в  доме  матери.
 Деревня  вконец  разорена  фашистскими  бандитами.
Мама  рассказывает,  а  я  так  и  вижу  —  сидит  она  возле
сгоревшей  избы,  кутается  в  один  платок  с  маленькой
моей  сестренкой  и  думает:  «Вот  и  все.  Кончилась  жизнь.
Кончилась  семья.  Ничего  не  будет».
 285

Я  должен  все  сделать  для  того,  чтобы  у  нее  и  у  дру¬
гих  наших  матерей  была  жизнь,  была  семья,  было  сча¬
стье.  Ведь  я  не  один.  Мне  больно  вспоминать  о  том,  что*
до  сих  пор  нет  ответа  на  мое  заявление  о  восстановлен
нии  в  комсомоле.
 Время  идет.  Скоро  и  по  возрасту  не  смогу  быть  ком¬
сомольцем.  Я  все  понимаю.  Нас  много,  таких,  вернув¬
шихся  из  плена.  Я  сам  видел  там,  что  пленные  ведут  себя)
по-разному.  Родина  разберется.  Правда  восторжеству¬
ет.  Но  пока  у  меня  даже  нет  настоящего  паспорта.  Вспо¬
минаю,  как  говорила  сестра  Белла  в  Карловых  Варах:'
«Нам  было  лучше/  Мы  были  со  своими,  советскими
Людьми».
 Разные  невеселые  мысли  мучают  меня.  Я  готов  снова
перенести  любые  муки,  но  только  не  недоверие  Родины!
О  Нине  не  думаю.  Рассказал  Тамаре.  Она  молчит,  глаза
ее  сердито  блестят.
 Со  мной  творится  неладное:  не  могу  дышать.  Кое-как
дышу  на  улице.  В  доме  задыхаюсь.  Ноги  дрожат.
 Тамара  укутывает  меня  в  несколько  одеял  и  уклады¬
вает  спать  в  сарай.  Там  легче.  Встаю  с  трудом.  Мама
варит  грибы,  картошку.  Поит  меня  грибным  отваром.
 Для  того  ли  я  вернулся,  чтобы  закутанным,  как  мла¬
денец,  ссохшимся  скелетом,  валяться  без  дела?  А  так
мечтал  работать,  быть  нужным!
 На  сданные  мною  материалы  также  ответа  нет..
 В  мозгу  назойливо  стучит  лагерная  песенка:
 ...Я  вернусь,  но  только  не  к  тебе,
А  к  своей  любимой  партизанке,
Боевой  подруге  по  борьбе.
 Я  вернусь...
 Но  вот  Тамара  приходит  с  улицы  непривычно  возбуж¬
денная.  Развязывая  теплый  платок,  говорит:
 —  Лошадей  пригнали,  десять  коров!..
 Колхоз  будет  подниматься.  Тамаре  нравится  деловая
председательница  Мельникова.
 —  У  нее  дело  пойдет!  Ах...—  Тамара  спохватывается.
Вижу,  что  ей  досадно  мое  бездействие.  А  что  она  может
поделать?  И  все-таки  она  старается  поднять  меня,  выле¬
чить.  Достает  лекарства  в  городке,  воюет.  Ей  мало  того,
что  она  не  дала  мне  умереть,  не  повидавшись  с  ма¬
терью.  Она  хочет,  чтобы  я  продолжал  бороться.  А  раз¬
ве  я  не  хочу?
 286

Те,  кто  напуган  костюковыми,  боятся  человека,  кото¬
рый  неизвестно  чем  занимался  в  плену.  Некоторые  про¬
сто  отстраняются:—моя  хата  с  краю...  Те,  кому  еще
надо  утопить  концы  своих  темных  делишек  в  мутной
воде,  играют  в  бдительность.  О,  подлые,  мелкие  души!
Живут  и  вершат  кое-какие  свои  дела  в  деревне  бывшие
полицаи.  Уж  эти  то  из  шкуры  лезут,  чтобы  выслужиться.
Да  куда  же  я  попал?  Домой  ли?
 Нас  понимает  только  Мельникова.  У  нее  самой  муж
в  плену  где-то  в  Норвегии.  Ее  'однофамильца,  связного
партизанского  отряда  Федора  Мельникова  Костюков
расстрелял,  в  лесу.
 Но  вот  возвращается  Тарас  —  здоровый,  бодрый,
пополневший.  Собравшись  с  силами,  иду  я  к  нему.  Мы
знакомимся  и  долго  вспоминаем  свои  злоключения.
О  подпольной  работе  он  и  не  слыхал.  Не  может  быть,
чтобы  ее  не  вели  в  Норвегии.  Но  он  не  слыхал.  И  сохра¬
нил  здоровье.  А  я,  глядя  на  его  красивое  лицо,  вспоми¬
наю  Виктора  Макеенкова,  то,  как  он  закрывал  рот  мо¬
крой  тряпкой,—  когда  его  душил  кЪшель.  Нет,  не  зря
мы  гибли,  боролись,  подняли  десять  тысяч  человек,
одушевленных  одним  стремлением  победить!
 Тараса  Мельникова  в  деревне  встретили  хорошо.  Он
сразу  вошел  в  колхозную  работу.
 Только  бы  не  стать  желчным  брюзгой!  Не  хочу  ды¬
шать  на  ладан!  Мне  же  всего  двадцать  четыре
года!
 Тамара  с  ожесточением  лечит  меня.  Часто  я  слышу:
—  Поправишься,  сдам  Зине  и  уеду!
 Наметила  себе  новую  цель  —  сдать  меня  Зине.  Зачем
думать  об  этом.  Я  не  имею  права  губить  жизнь  прекрас¬
ной,  совсем  молоденькой  девушки.  Ведь  ей  и  теперь
еще  нет  девятнадцати  лет.  «Пусть  погибнет  только  душа
моя,  но  больше  ничья»,—  так  и  вижу  строчки  ее
письма.
 В  деревню  приехали  два  демобилизованных  сержанта,
фронтовики!  Мы  встречаемся  с  ними  у  Тараса.  Ни  тени
сомнения  не  мелькнуло  на  их  лицах,  а  я  ревниво  вгляды¬
ваюсь...  Оба  также,  как  мы,  возмущены.
 —  Дать  бы  им  прикурить...  старостам  этим,—  гово¬
рит  один.  Другой  его  поддерживает.
 —  Точно.  И  дадим.
 Мы  часто  встречаемся,  говорим,  и  я  оживаю.
 287

На  собрании  колхозников  представитель  районного
исполкома  предлагает  избрать  председателем  колхоза
Ивана  Костюкова.
 Настало  время  говорить.1  Я  поднял  руку.  Но  предсе¬
дательствующий,  с  брезгливой  жалостью  взглянув  в  мою
сторону,  небрежно  мотнул  головой:
 —  В  обсуждении  принимают  участие  только  члены
колхоза.
 —  А  умирающие  принимают,  равнодушная  ты  скоти¬
на?—  так  и  хочется  крикнуть  мне.  Но  вижу:  поднимает
руку  учительница.  Она  прибилась  к  нашей  компании  —
живая,  задорная,  умная.  Но  и  ей  слова  не  дают.  По
рядам  проносится  ропот.
 Тогда,  не  торопясь,  по-военному,  обдергивая  гимна¬
стерку  так,  чтобы  все  складки  сбежались  назад,  к  столу
вышел  один  из  фронтовиков.  Рука  председательствую¬
щего  повисает  в  воздухе.  Медали,  орден  Красной  Звезды
на  груди  сержанта  не  позволяют  ему  лишить  слова
фронтовика.
 Не  посмотрев  в  сторону  президиума,  тот  спокойно,
негромко,  начал  речь.  Мы  готовили  ее  все  вместе.  Не
один,  так  другой  из  нас,  припомнил  бы  все,  чем  знаме¬
нит  гитлеровский  подголосок.  Несмотря  на  серьезность
происходящего,  по  рядам  пробежал  смешок.  Кто-то
хлопнул  в  ладоши,  кто-то  лихо  воскликнул:
 —  Во  дает!
 И  тут  самоуверенный  Костюков  побледнел  так,  что
показалось,—  веснушки  с  его  широкой  сытой  морды  по¬
сыпались,  как  шелуха.  Он  упал  в  обморок,  тупо  стукнув¬
шись  лбом  о  стол.
 Колхозники  зашумели,  заговорили.  Все  громче  выкри¬
кивали  имя  Мельниковой.
 Вернувшись  с  Тамарой  домой,  я  нашел  на  столе
письмо  Ивана  Егоровича  Антонова.  Наш  москвич  писал
со  старой  квартиры.  Правда  побеждает.  Мы  снова  почув¬
ствовали  себя  среди  друзей.
 Письма  приходили  одно  за  другим.
 Никогда  не  забывайте  друга.  Вы  не  знаете,  в  какую
тяжелую  минуту  ждет  он  вашей  вести.
 Писали  Игонин,  Дедков,  Бондарев,  Протченко,  Мамин
брат,  работавший  в  Карелии,  звал  меня  к  себе.  Снова
мир  раскрывался  все  шире.  Борьба  предстояла  трудная,
долгая,  Родине  нужны  были  наши  силы.
 288

□СТАВШИЕСЯ
В  ЖИВЫХ
 эпилог

Долго  я  разыскивал  друзей.  В  течение  нескольких
лет  рассылал  запросы  в  отделы  милиции,  военкоматы,
редакции  газет  и  радио  и  по  всем  адресам,  которые  уда¬
лось  сохранить.  Имена  многих  неизвестны.  Их  заменяли
клички,  вымышленные  фамилии.  Отзовитесь,  товарищи!
С  нетерпением  каждый  день  ждал  почтальона.  Он  дол¬
жен  мне  принести  ответы.  Так  прошли  годы.  И  вот
написал  Митя  Стократный,  в  годы  войны  находившийся
со  мной  в  Мосбахе.
 «...Дорогой  ты  мой,  какие  мы  счастливые.  Сколько
уже  прошло  времени,  как  мы  разлучились.  Мне  не  ве¬
рится,  что  ты  живой,—  как  вспомню  ту  палату,  в  которой
мы  жили,  а  другие  от  страха  обходили  нас,  то  дрожат
поджилки...  Помнишь,  ты  мне  сдавал  бумаги  на  хране¬
ние.  Они  были  отобраны  немцами,  и  я  думал,  мне  за
них  попадет,  но  выкрутился.
 Пропишу,  что  дальше  случилось,  после  твоего  второ¬
го  побега...  мы  работали  там  до  конца,  пока  фронт  при¬
близился,  затем  нас  подняли  в  три  часа  ночи  и  угнали
дальше.  В  одном  лагере  ребята  разломали  дверь,  и  во¬
семь  человек  успели  уйти,  а  нас  загнали  в  лагерь  Айш-
тат...  там  освободили  американцы...
 Гриша,  ты  спрашиваешь,  что  было,  что  говорили,  ког¬
да  ты  убежал  второй  раз?  Разговор  был  такой,  что  ты
пойман  и  повешен...  Хозяину  твоему  пришлось  уплатить
50  рейхсмарок  штрафу.  Минна,  о  которой  ты  спрашивал
 291

Встреча  друзей  по  подполью.  Слева  направо:  К.  Г.  Вовк,
Г.  К.  Сырков,  И.  Ф.  Ольшанский.
 первый  раз,  много  о  тебе  думала,  как  мог  ты  уйти  от
гестаповцев,  и  плакала.  Минна  говорила,  что  не  любит
своей  власти  и  хотела  поехать  в  Россию,  работать,  ты  ей,
видно,  многое  нахвалил  там...
 ...Встретимся,  и  ты  еще  споешь  мне...  ты  пишешь,  что
твой  товарищ,  с  которым  ты  убежал,  Макеенков,  умер.
Да,  много  умерло  наших  товарищей.
 Я  работаю  машинистом  на  электровозе  в  Новошах¬
тинске...  Ты  меня  не  забыл,  и  я  тебя  не  забуду...  Я  гляжу
на  твое  фото,  какой  ты  худой...»
 Затем  отозвались  Бондарев,  Вовк...
 До  последних  дней  жизни  вел  переписку  с  Игониным,
Дедковым,  Замирайло.
 О  своем  житье  и  работе  в  подполье  я  рассказал  отцу,
который  после  контузии  под  Ленинградом  работал  на
Урале  в  Златоусте  слесарем  в  электровозном  депо.  Отец
не  сразу  поверил.
 —  Так  не  выдержит  человек,—  сказал  он,—  не  выжи¬
вет,  а  вы  еще  боролись...  не  верится.
 Но  вот  уже  все  позади.
 Несколько  дней  подряд  встречаем  мы  на  станции
боевого  командира  подпольных  антифашистских  групп
 292

КВП,  дорогого  друга  Константина  Вовка.  От  него  сначала
пришло  письмо  о  приезде,  затем  телеграмма.  Потом
другая  о  том,  что  он  задерживается  в  своем  Ногайске.
И  еще  одна  —  едет!  Но  Вовка  все  не  было.  Поезда  про¬
носились  мимо.  Встречали  мы  их  напрасно.
 Вдруг  получили  открытку:  в  дороге  воспалилась  рана
на  ноге.  Врачи  сняли  Константина  с  поезда  в  Ленинграде,
оперировали.  Теперь  он  поправляется.  Скоро  будет
у  нас.  Прошла  еще  неделя...
 Мне  показалось,  что  Вовк  не  изменился,  даже  не  по¬
старел  за  семнадцать  лет.  Все  такой  же  большой,  гро¬
моздкий,  с  крупными  чертами  лица,  прихрамывая,  спу¬
скался  он  по  ступенькам  вагона,  нагруженный  чемодан¬
чиками  и  кошелками  с  южными  гостинцами.  Все
такой  же!
 Константин  поставил  багаж  на  перрон,  вытер  платком
пот  с  лица  и,  увидев  наше  семейство  —  только  руками
развел  от  удивления.  По-прежнему  мягко  звучал  его
низкий  голос.  Сразу  же  после  первых  восклицаний
и  объятий  друг  начинает  расспрашивать  о  книге.
 Вечером  мы  забрались  в  опустевшую  библиотеку,
где  я  уже  давно  работаю.  Она  стоит  на  скале,  заросшей
мхом  и  травой,  среди  столетних  сосен  и  легконогих
берез.
 —  Как  же  Зина?  —  спрашивает  Константин.  И  я  узнаю,
что  все  мои  товарищи  в  Хаммельбурге  желали  нам  сча¬
стливой  любви.  Судьба  не  свела  нас.  Виновата  моя
болезнь.  Не  мог  я  обременить  горем,  новыми  забота¬
ми  юную  прекрасную  душу.
 Сколько  пришло  писем!
 Не  описать  волнения,  с  каким  я  распечатывал  первое:
 «...Прошло  вот  уже  семнадцать  лет,—  писала  Ульяна
Кондратьевна  Денисова,—  Никиту  Макарьевича  застре¬
лил  все  тот  же  проклятый  Коклог.  4  августа  1941  г.  без
суда  и  следствия.  Какой  был  мягкий,  добрый  человек
Никита  Макарьевич.  После  смерти  мужа  я  осталась
с  шестью  детьми.  Тяжело  было  начинать  жить  одной.
Но  люди  помогли.  Старший  мой  сын  тоже  погиб  в  Крас¬
ной  Армии.  В  настоящее  время  я  работаю  в  колхозе
«Победа»  недалеко  от  станции  Малта,  дети  учатся  в  шко¬
ле,  старшие  уже  женаты.  Приезжайте  к  нам  в  гости.
Пишите.  Очень  буду  ждать  от  вас  писем.»
 Потом  другое:
 293

«...Многоуважаемый  Гришенька!  Письмо  ваше  я  nd-
лучила,  за  что  бессчетно  благодарю.  Вот  человек,  кото¬
рый  пережил  не  меньше  моего  милого  сыночка  Викто¬
ра...  Очень  благодарны,  что  вы  вспоминаете  Виктора.
Теперь  нам  не  страшно.  Никто  не  ругает,  не  унижает,
как  при  немцах.  Но  я  бы  отдала  все,  лишь  бы  Виктор  был
жив.  В  нашей  семье  есть  новый  человек,  который  вспо¬
минает  Виктора  не  меньше,  чем  мог  бы  вспоминать
и  ценить  родной  отец.  Это  мой  муж.  Посылаю  газету,
в  которой  он  немного  пишет  о  нем.  Марта».
 В  конверт  был  вложен  номер  газеты  и  приписка  му¬
жа  Марты,  парторга  волости  Лейтланда:
 «...Надо  о  нашем  общем  друге  Викторе  написать
книгу.  Пишите  ваши  воспоминания.  Будем  очень  благо¬
дарны.  Ваших  дневников  и  других  бумаг  найти  не  можем.
Наверное,  полицейские  при  обыске  все  забрали...»
 Я  порадовался  за  Марту,—  все  же  она  не  одна,  и  по-
видимому,  хороший  человек  сделает  ее  счастливой.
 Приходили  извещения  из  газет  и  учреждений  о  гибе¬
ли  одних  друзей,  о  новых  адресах  других.  Каждое  пись¬
мо  приносило  радость  или  горе.
 Мне  казалось,  что  я  слышу  голос  Виктора,  когда
Арнольд  Корситис  —  его  младший  брат,  писал:
 «...Вы,  может  быть,  и  не  помните  мальчика,  который
бегал  за  вами  по  пятам,  все  хотел  узнать,  что  вы  с  Вик¬
тором  делали,  где  прятали  в  пень  секретную  почту.
У  Виктора  был  брат  Арнольд,  вот  он  и  пишет  это
письмо.  Так  много  лет  прошло.  Вспоминаются  ужасные
годы  войны,  и  я,  хотя  был  тогда  мальчишкой,  но  помню
все.  Помню,  как  мы  с  Виктором  пошли  искать  по  Ваше¬
му  плану  закопанный  у  бани  Уканиса  пистолет,  как  нашли
и  как  страшно  было  идти  через  большак.
 Я  окончил  среднюю  школу,  был  в  армии,  демобили¬
зовался,  учился,  работал  агрономом  колхоза  Огрского
района.  Потом  меня  избрали  председателем  колхоза
«Заля  Земе».  Тут  и  работаю.  У  меня*  жена  Ирма  и  дочь
Анита.  Уже  бегает  первый  месяц  ножками...  Пожалуйста,
приезжайте  к  нам.  Обязательно,  дорогой  Григорий,  при¬
езжайте.  Мы  вас  все  ждем,  как  самого  дорогого  гостя...»
 Несколько  позже  Арнольд  писал:  «У  нас  беда.  Сго¬
рел  амбар  с  зерном.  По  всем  данным,  кто-то  поджег.
Есть  еще  те,  кто  хочет  вредить  нам.  Мало  мы  уничтожи¬
ли  сволочей  айзсаргов».
 294

Да,  рано  было  успокаиваться.  Выстрелом  в  лицо,
ночью,  был  убит  бандитами  парторг  Лейтланд—  муж
Марты,  благородный,  прекрасный  человек.  Опять  горе
в  этой  родной  мне  семье.
 Когда  была  опубликована  первая  часть  повести  «Ос¬
тавшиеся  в  живых»  в  журнале  «На  рубеже»,  я  получил
грязное,  подлое  письмо  без  подписи  из  Латвии.  Значит,
прячутся  там  еще  айзсаргские  последыши.
 Совсем  недавно  пришло  письмо  от  бывшего  батрака
Пуданса  Григория  Васильевича  Почкаева:
 «В  июле  месяце  я  ездил  в  Ригу  по  вызову  в  Верхов¬
ный  суд.  Слушалось  дело  бывшего  полицая  в  Рубенах
Даугавица  и  Шусмана.  Они  застрелили  военнопленного.
Даугавиц  получил  15  лет  тюрьмы,-  а  Шусман  —12  лет.
 Какая-то  девушка  приходила  к  Денисовым  и  взяла
фотографии  бойцов,  похороненных  Никитой  Макарьеви¬
чем,  чтобы  передать  их  родным».
 Кто  она?—сразу  написал  я.
 Ульяна  Кондратьевна  ответила,  что  девушка  —  наблю¬
датель  метеорологической  вышки.  И  все  —  ни  имени,  ни
адреса  она  не  знала.  Опять  ниточка  оборвалась.  Надо  ее
связывать.  Катя  Денисова,  которую  я  помнил  семиме¬
сячной  крошкой,  делилась  в  письмах  своими  школьными
делами.  Потом  приехала  к  нам  в  гости.  И  односельчане
ее  принимали  за  мою  дочку.  Красивая,  умница,—  теперь
она  работает  на  железной  дороге,  но  мечтает  стать  вра¬
чом.
 Виргения  Корситис  —  замужем,  она  зоотехник.
 Матильда  —  доярка  колхоза.  Жизнь  ее  сложилась
трудно  —  брат  убит  бандитами,  муж  погиб  на  фронте.
 А  где  же  Антя?  Она  тоже  работает  в  колхозе,  где  ей
гораздо  легче  и  больше  нравится,  чем  батрачить  на  ху¬
торе  собственного  мужа.
 Приходят  фотографии.  С  трудом  узнаю  во  взрослой
женщине  маленькую  Галю,  хватавшуюся  за  Антин  подол,
доброго  старика  Янковского,  пытавшегося  спасти  Михаи¬
ла  Файзулина.  Вижу  новые  лица,  молодежь,  которой
в  годы  войны  и  на  свете-то  не  было.
 И  я,  во  что  бы  то  ни  стало,  решил  снова  встретиться
с  друзьями,  поглядеть  на  знакомые  места.  Получил  ко¬
роткий  отпуск.  Выехал  в  Латвию.  И  похожи  и  непохожи
на  прежние  были  латвийские  равнины,  городки  в  Огр-
ском  районе,  где  находился  колхоз  «Заля  Земе».
 295

Арнольд  вел  собрайие  в  правлении.  Узнаю  ли  я  его?
Я  приоткрыл  дверь  и  едва  удержался  от  восклицания.
Передо  мной,  за  столом,  покрытым  зеленым  сукном,
сидел...  Виктор!
 Возмужавший,  но  все  такой  же  светловолосый,  ясно¬
глазый  Виктор!  Он  бросился  ко  мне.
 Конечно,  это  был  Арнольд  —  мальчуган,  который,  по
его  словам,  «ходил  по  пятам»  за  нами.  Колхозники  зна¬
ли,  что  должен  приехать  друг  его  погибшего  брата.  Все
смотрели  на  нас  с  сочувственными,  добрыми  и  немного
грустными  улыбками,  а  мы  говорили,  перебивая  друг
друга,  без  конца.
 Осматривали  колхоз,  сидели  на  крыльце,  перешли
в  комнату,  говорили,  говорили...  Прозвенел  телефонный
звонок,  и  откуда-то  издалека  донесся  голос,  который
я  сразу  узнал:  Виргения!
 —  Нахожусь  за  30  километров  от  тебя.  Буду  самым
первым  автобусом!  —  кричала  она.—  Какой  ты  хороший,
что  приехал!
 Ночь  промелькнула  одним  мгновением.  Я  снова
услыхал  голос  Виргении  рядом  на  кухне  и  сразу  же  вы¬
скочил  из  комнаты.  Конечно,  Виргения!  Пополнела,  вы¬
росла,  но  осталась  такой  же  красивой,  как  в  пятна¬
дцать  лет.
 —  Помнишь,  как  собирались  с  тобой  в  Москву?  —
смеясь,  спросил  я.
 —  О  да!  И  в  партизаны!  Только  я  побывала  уже
в  Москве,  на  Сельскохозяйственной  выставке  без
тебя.  Там  много  счастья...—  добавила  она  тише,  и  я
не  понял,  что  она  хотела  сказать  этим.  И  не  переспро¬
сил.  Позже  она  рассказала  обо  всем,  что  произо¬
шло.
 Виктор  продолжал  рисовать  свои  карикатуры.  Разве¬
шивал  их  в  лесу  на  деревьях  и  стрелял,  целясь  в  глаза
Гитлера.  Потом  простреленные  портреты  фюрера  появи¬
лись  на  дверях  волостного  правления,  на  стенах  мага¬
зинов  и  полицейского  участка  и  даже  на  спинах  у  поли¬
цаев.  Это  было  уже  дело  маленького,  юркого  Арнольда.
Однажды  такой  листок  с  надписью  «Целим  только  в  глаз
и  сердце»  нашел  на  своем  письменном  столе  старший
полицай  Урбанис.  Народ  читал  повсюду  листовки  с  ло¬
зунгом  в  правом  углу:  «Смерть  фашистским  наемни¬
кам!»  Виктору  помогала  вся  семья.
 296

В  организацию  вступала  новая  молодежь.  Виктор,  по
сути  дела,  стал  руководителем  молодежной  группы
и  только  искал  случая  связаться  с  новыми  военноплен¬
ными,  с  заключенными  Даугавпилского  лагеря.  Со  скла¬
да  у  гитлеровцев  пропали  винтовки.  Сгорела  почта.  По¬
всюду  появлялись  сводки  Совинформбюро.
 Виктор  постоянно  писал  что-то,  забравшись  на  чер¬
дак,  прятал  написанное  под  стропилами  крыши  или  пе¬
редавал  матери  и  сестре.  А  они  усаживались  переводить
и  переписывать  листовки.
 Пригнали  новую  партию  военнопленных,  и  Виктор
начал  знакомиться  с  ними.  Он  составил  воззвание,  обра¬
щение  к  военнопленным,  призыв  объединяться,  вредить
фашистам,  привлекать  к  работе  проверенных  това¬
рищей.
 Виктор  отдал  листок,  как  ему  казалось,  самому  на¬
дежному  военнопленному  —  батраку  айзсарга  Антона
Сетковского  —  истощенному,  измученному,  едва  дер¬
жавшемуся  на  ногах  человеку.  Запомнили  только,  что
звали  его  Сергеем  и  родом  из  Витебской  области  и  на
руке  у  него  был  выколот  год  его  реждения  —1925.
Он  оказался  перебежчиком,  трусом,  не  сумел  спрятать
воззвание,  отдал  его  хозяину.  Такого  предательства  Кор-
ситисы  не  ожидали.
 Не  успел  Виктор  вернуться  домой,  как  полицейские
ворвались  в  комнаты,  связали  его,  избили  всю  семью,
обыскали  весь  дом.  На  чердаке  нашли  листовки  и...  днев¬
ник.  Никто  из  нас  не  подозревал,  что  осмотрительный,
умный  Виктор  допустит  такую  оплошность  и  станет  вести
дневник.  Никто  из  нас,  старших,  не  предостерег  его  от
этого.  Умный,  талантливый,  отважный  Виктор,  все  же
был  еще  мальчиком.  Дневник  погубил  его.
 Айзсарги  требовали  указать,  где  хранится  оружие.
Пытали  Виктора  на  глазах  у  матери,  избивали  мать,  Вир-
гению  на  глазах  у  него.  Били  даже  маленького
Арнольда.  Зверь  Пуданс  только  приговаривал:  «Не
верили  мне,  что  щенок  есть  комиссар  у  них.  Теперь
видите!»
 Арестовали  школьных  товарищей  Виктора:  Эвалда
Грисмаса,  Лозда  Аслиса,  Юлиуса  Вича,  Удиня,  схватили
и  русского  пленного  Федора  Болчева.  Виктор  молчал.
 На  сеновале  нашли  оружие,  портрет  Ленина  и  Крас¬
ное  знамя,  которое  Виктор  спрятал  еще  в  начале  войны.
 20  2924 	297

Несгибаемая  воля  была  у  нашего  Виктора,  он  бежал.
Когда  его  везли  в  Илуксте  ночью,  он  выпрыгнул  из  ма¬
шины.  Вслед  раздались  выстрелы.  Виктор  был  ранен
в  обе  руки.  Упал  в  кусты,  и  погоня  пронеслась  мимо.
Был  ноябрь  1943  года.  По  раннему  непрочному  льду  Вик¬
тор  перешел  Даугаву  и  спрятался  у  родных  в  Ливанах.
Силы  оставляли  его.  От  побоев  ослаб  слух.
 На  поиски  «комиссара»  поднят  был  весь  район.  Вик¬
тора  снова  схватили.  Скрутили  веревками,  норовя  со¬
драть  повязки  с  кровоточащих  ран.  Его  повезли  в  Мита-
ву  (Елгаву).
 Проститься  с  родными  ему  не  дали,  хотя  прово¬
зили  через  родной  поселок,  где  в  холодном  подвале,
избитые,  в  одном  белье  сидели  родители  героя  и  его
сестра.
 Это  было  в  день  рождения  Виктора.  Ему  исполнилось
16  лет.
 Полиция  истязала  мать  и  отца,  приговаривая:  «Это
вам  за  вашего  комиссара».
 Круглые  сутки  арестованных  комсомольцев  допра¬
шивали  и  пытали.  «Скоро  ваша  смерть.  За  меня  отом¬
стят.»  Это  сказал  палачам  Виктор  во  время  пыток.
 Летом  1944  года  Виктор  погиб  в  митавской  тюрьме.
Он  никого  не  выдал,  все  взял  на  себя,  и  его  товарищи
остались  живы.  Виргения  добилась,  чтобы  семье  выда¬
ли  труп  замученного  брата.  Виктора  невозможно  было
узнать  в  маленьком  иссохшем  скелете.  Виргения  сама
похоронила  его  возле  кладбища.
 Узнав  о  гибели  Виктора,  его  двоюродный  брат  Мер-
валдис  Дабалапа  решил  отомстить  гитлеровцам.  Год  он
скрывался  в  бане,  установил  связь  с  партизанами  в  рай¬
оне  Даугавпилса.
 Но  вот  пришла  победа.  Народ  строил  мирную  жизнь,
а  недобитые  враги  мешали  ему.  На  Виргению  напали
бандиты,  когда  она  в  начале  коллективизации  везла  об¬
щественные  деньги  в  банк.  Отобрали  их.  Но  Виргения
угадала  под  тряпичной  маской,  в  переодетом  в  женское
платье  бандите  знакомого  айзсарга  и,  вернувшись  в  рай¬
онный  городок,  дала  знать  милиции.  Бандитов  поймали
и  нашли  у  них  деньги.
 ...На  следующий  день  мы  отправились  к  Марте.
Там  встретил  нас  пятнадцатилетний  сын  Виргении
Лаймон.
 298

Если  Арнольд  внешне  поразительно  похож
на  своего  брата,  то  Лаймон  унаследовал  от  своего  дяди
его  характер.  Мальчик  сумел  под  крышей  дома  найти
остатки  нашей  переписки,  которые  не  привлекли  внима¬
ния  айзсаргов.  Он  принес  полуистлевшие,  пожелтевшие
листочки.
 Мы  повидались  с  Антей.  Она  —  единственный  чело¬
век,  который  знал  тогда,  давно,  родных  Люды.  Но  она
забыла  их  фамилии.  Может  быть,  люди,  прочитав  эти
страницы,  помогут  нам  найти  и  ее.
 Там,  где-то  во  дворе  Янковского,  зарыта  Файзули¬
ным  книга  —  Краткий  курс  истории  партии,  по  которому
мы  учились,  воззвания  об  организации  партизанского
отряда.  Я  не  нашел  их.
 В  газетах  начали  появляться  рассказы  о  Викторе,
о  нашем  прошлом.
 Николай  Соколов  так  и*  сгинул.  Отовсюду  я  получаю
ответы:  «Нет,  нет,  нет».
 Ничего  не  слышно  о  Василии  Ивановиче  Волкове.
Большим  счастьем  было  бы  найти  этого  человека,  поста¬
вившего  нас  на  путь  борьбы!
 Многие  наши  соратники  откликнулись.  Я  храню  их
чудесные,  бесхитростные  письма,  человеческие  доку¬
менты  о  мирной  жизни.
 Там,  где  побывали  фашисты,  долго  коренилось  и  не¬
доверие  к  людям,  давали  себя  знать  козни  припрягав¬
шихся  гитлеровских  приспешников,  старавшихся  очер¬
нить  советских  людей.  Трудно  было  добиваться  спра¬
ведливости.
 До  последнего  времени  я  считал,  что  Мохамед  Фай¬
зулин  погиб  в  Двинском  лагере.  Но  вот  работники  пуб¬
личной  библиотеки  Татарской  АССР  нашли  моего  Мишу.
Он  лесоруб,  живет  в  Пермской  области.  Пишет  о  своих
трудовых  успехах.  Очень  был  рад  нашей  весточке.  Фай¬
зулин  пишет:
 «...живу  хорошо.  Приезжай  ко  мне  в  гости  в  любое
время.  Я  смотрю  на  твое  фото  и  радуюсь,  что  жив...
Вспоминаю  Николая  Березкина,  Сашу  Емельянова  и  еще
раз  Виктора.  Слава  героям».  _
 Миша  рассказал,  что  в  страшный  зимний  день
1942  года  за  ним  пришел  мой  хозяин,  Пуданс  и  поли¬
цай  Шушковс,  который  и  сообщил  гитлеровцам  о  ком¬
мунисте  Файзулине.  Михаилу  связали  руки  и  40  кило-
 299

Корситисы  после  войны.  Справа  налево:  Арнольд  Корситис,
его  мать  Марта,  ве  дочь  Виргения  с  сыном  Лаймоном.  Фото
1  96  2  г.
 метров  гнали  пешком.  Впереди,  на  санях,  очень  медлен¬
но  ехали  вооруженные  айзсарги.  Следом  шла  другая
упряжка.  Ее  подгоняли,  и  лошадь  наступала  на  ноги  Фай¬
зулина.
 Бывший  мой  хозяин  бил  связанного  по  рукам  и  ногам
Михаила.  Янковскому  не  позволили  дать  Мише  на  доро¬
гу  продуктов.
 В  лагере  Мишу  держали  в  карцере,  ежедневно  били,
допрашивали,  оставляли  без  пищи.  Затем  увезли  в  ла¬
герь  №  315,  находившийся  в  Восточной  Пруссии.  В  Да¬
угавпилсе  Михаил  сидел  в  сыром  подвале.  Его  не  корми¬
ли.  За  семь  дней  дали  кружку  овса.  Был  семь  раз  на
допросах.  Его  зажимали  в  специальный  станок  и  били
железным  прутом,  нанесли  225  ударов  плеткой  с  желез¬
ным  наконечником.
 Пытали:  политрук?  комиссар?  организатор  саботажа
в  Рубени?
 Затем  его  повезли  в  яму.  Везли  пленные  и  в  яму  не
бросили,  а  переправили  в  общий  лагерь.  Оттуда  попал
в  Пруссию.  Там  работал  каменщиком  и  вел  агитацион-
 зоо

ную  работу  среди  гражданского  населения,  загнанного
в  неволю.  Потом  отправили  в  штрафной  лагерь,  где
восемь  месяцев  просидел  он  в  карцере  и  сумел  убе¬
жать  во  французский  лагерь,  где  его  и  спасли  от  смерти.
Файзулину  удалось  бежать  еще  раз  и  добраться  до  аме¬
риканских  войск.  Вернувшись  на  Родину,  работал  в  кол¬
хозе.
 Многочисленные  письма  Бондарева  очень  поэтичны.
«Я  —  капля  в  человеческом  море»,—  писал  он  и  сооб¬
щал  о  своем  последнем  побеге  из  лесной  команды
«Оберзин»  вместе  с  Иваном  Митрофановичем  Лебеде¬
вым.
 Теперь  Бондарев  работает  фельдшером  в  Оршан¬
ском  районе  БССР.  В  1966  году  он  приезжал  к  нам.
 Но  не  прошло  года  и  —  нет  на  свете  многих  друзей,
дождавшихся  победы  и  счастья  на  родной  земле:
Умерли  светлая  душа  Протченко,  наш  «№  2»,  полит¬
комиссар  Семеренко,  Бородько...
 О  том,  как  прервалась  переписка  с  Протченко  —
больно  и  вспоминать.  Сколько  незаслуженных  бед  пере¬
нес  этот  светлый  человек.  Я  переписываюсь  с  его  до¬
черью  Марией,  которая  живет  в  Киеве.
 После  окончания  войны  нам  никак  не  удавалось
встретиться  с  Григорием  Михайловичем,  но  мы  перепи¬
сывались,  делились  своими  жизненными  планами,  под¬
робно  рассказывали  о  своих  делах  и  переживаниях.
 Жил  Протченко  трудно.  У  него  открылся  туберкулез,
и  он  слег.  Недавно  я  от  его  дочери  узнал,  что  лучшего
моего  друга  уже  нет  в  живых,  а  он  казался  мне  всегда
таким  крепким,  сильным,  здоровым.
 Только  из  письма  Марии  Григорьевны,  которой  я  глу¬
боко  благодарен,  узнал  о  жизни  друга  то,  чего  он  по
скромности  не  рассказывал  даже  мне.  В  семье  он  почти
не  вспоминал  о  своей  антифашистской  деятельности.
«Он  замкнулся  в  себе»,—  пишет  его  дочь.  Григорий  Ми¬
хайлович  скончался  5  сентября  1947  года  в  возрасте
51  года.
 Жизнь  его  скромна  и  великолепна:  родился  он
в  семье  сельского  кузнеца.  В  1918  году  был  комиссаром
партизанского  отряда  в  Белоруссии.  Когда  партии  потре¬
бовались  преданные  люди  для  перестройки  сельского
хозяйства,  Протченко  стал  двадцатипятитысячником.
В  него  стреляли  кулаки.  Он  ездил  в  Москву  за  первым
 301

Трактором.  Был  на  приеме  у  всесоюзного  старосты'
М.  И.  Калинина.
 Позже  руководил  фабрикой.  Подтягивал  отстающие
колхозы.  Был  председателем  райпромкомбината.
 Муж  Марии  Григорьевны  записал  со  слов  сестры
Протченко  то,  что  Григорий  Михайлович  рассказывал  ей
в  первые  дни  после  возвращения  из  плена:  «Однажды
(в  лагере)  какой-то  предатель  подглядел,  что  Протченко
что-то  пишет,  накрывшись  с  головой  одеялом.  Донес.
Протченко  избили.  Выбили  два  зуба,  требовали,  чтобы
он  выдал  шифр.  Он  молчал.  Его  избили  до  потери  созна¬
ния  и  сочли  мертвым.  Выбросили  в  мертвецкую.  Оттуда
его  выкрали  товарищи  и  прятали  в  ревире,  пока  он  не
выздоровел. 	'
 Он  тайно  переходил  в  соседний  лагерь,  где  содер¬
жались  девушки  и  женщины  —  относил  им  одежду,  пе¬
реданную  югославами.  После  одного  такого  посещения
его  опять  поймали.  Избили  так,  что  легкие  на  три  чет¬
верти  были  залиты  кровью.  Это  выяснилось  при  рентге¬
новском  снимке  после  побега.  Он  говорил:
 —  Собак  так  не  бьют,  как  избивали  нас.  Только  вера
в  победу,  в  то,  что  фашизм  будет  уничтожен  —  помогла
мне  перенести  все  и  прийти  домой  живым.
 Светлая  память  о  самоотверженном,  преданном  Ро¬
дине  человеке  Г.  М.  Протченко,  о  безупречном  комму¬
нисте  сохранится  у  всех,  кто  его  знал.
 Андрей  Замирайло  работал  бригадиром  в  колхозе
и  умер.
 Дедков  умер  в  Киевском  госпитале.  Туберкулез  про¬
должал  косить  тех,  кто  в  фашистских  лагерях  получил
и  запустил  эту  страшную  болезнь.
 Тяжелым  ударом  была  для  нас  гибель  Игонина,  тако¬
го  молодого,  жизнелюбивого,  чем-то  напоминающего
мне  незабвенного  Виктора  Макеенкова.  Из  плена  он  вер¬
нулся  в  колхоз,  писал  хорошие  письма,  хотел  жить,
работать:  «Я  теперь  стремлюсь  создать  жизнь  другим».
Это  написал  он  4  июля  1946  г.,  а  через  несколько  дйей
его  не  стало.  Умерла  и  его  подруга  Лиза.
 Стала  известна  нам  и  судьба  других  боевых  друзей.
В  Народную  Польшу  в  деревню  уехал  с  родителями
Иван  Гаевский.  Вера  Семеренко  (по  мужу  —  Фучаджи)
помогла  найти  некоторые  документы  ее  отца.  Рассказа¬
ла  о  последних  днях  его  жизни.
 302

Браило  прислал  мне  сохранившиеся  у  него  письма
Семеренко.  Они  очень  скромны.  Кирилл  Яковлевич  пи¬
сал  о  людях,  о  том,  как  они  были  безгранично  преданы
делу  подполья.  Вот  выдержки  из  письма  к  Браило,  поме¬
ченного  декабрем  1945  года.
 «...когда  вас  отправили'  из  лагеря,  мы  узнали,  что  вам
удалось  бежать.  Но  дальнейшую  судьбу  вашу  нашей
организации  установить  не  удалось...  Мы  еще  активнее
приступили  к  работе.  Вовк  смело  возглавил  всю  неле¬
гальную  работу,  я  стал  и  здесь  первым  его  помощни¬
ком.  Ваши  советы  в  области  конспирации  и  работы  при¬
менили  в  жизнь  на  практике.  Был  организован  батальон...
им  руководил  Костя.  Лейтенант  Федорчук  был  назначен
командиром  батальона,  я  его  помощником  по  политча¬
сти  и  конспиративно-организационной,  Середа  —  нач.
штаба.  Работа  проделана  большая.  И  если  бы  нас  не  ра¬
зогнали  по  другим  лагерям,  восстание  было  бы  успеш¬
ным.  После  освобождения  мы  прибыли  в  Австрию,
в  лагерь  №  306,  где  я  составил  объяснение  на  11  лист¬
ках  и  вручил  оперативному  отделу,  за  что  лейтенант,  ко¬
торый  принял  его,  поблагодарил  меня...  В  этом  объясне¬
нии  я  писал  и  о  вас...  и  о  всей  нашей  организации...  Со¬
общил  в  Верховный  Совет  СССР  Михаилу  Ивановичу
Калинину...»
 И  еще  одно  письмо  Семеренко  к  Браило  от  17  фев¬
раля  1946  г.
 «...только  что  получил  письмо  от  Кости.  Чрезвычайно
рад  за  жизнь  нашего  друга,  лучшего  организатора  на¬
шей  работы...  Костя  (Вовк)  человек  тихий,  скромный,
особенно  не  выделялся,  но  умел  распознавать  людей
и  ориентироваться  в  любой  обстановке...  Здесь,  на  месте,
я  не  представился,  никому  не  объяснил  о  нашей  работе.
Решил  так:  чем  говорить  самому  о  себе  и  о  прошлом,
буду  трудиться  честно  и  самоотверженно,  и  меня  увидят.
Поручения  парторганизации  я  выполняю  с  большим
удовлетворением.  Работаю  комендантом  общежития...»
 Таким  скромным  Семеренко  был  всегда.
 Горячо  переписываемся  мы  с  Иваном  Егоровичем.
Иван  Егорович  поддерживал  меня  в  трудные  времена.
«Вспомни,  что  мы  с  тобой  пережили  и  духом  не  пали,
а  пришел  момент  и  мб1  стали  свободными».
 Мы  встречались  с  ним  не  однажды.  Как  было  заду¬
мано—  в  1946  году  в  Москве,  мирной,  счастливой.
 303

Позже  оба  были  приглашены  Советским  комитетом  ве¬
теранов  Великой  Отечественной  войны  на  празднование
семнадцатой,  а  затем  и  двадцатой  годовщины  Победы
над  фашизмом.  Все,  что  увидели  мы  в  эти  праздничные
дни,  произвело  на  нас  неизгладимое  впечатление.  В  осо¬
бенности  волнующей  была  встреча  в  Доме  Союзов,  где
мы  встретили  и  Карабина.  Он  долго  не  откликался  на
наши  розыски,  но  потом  письма  от  него  стали  приходить
пачками.  Повидались  мы  с  ним  и  в  Ленинграде,  и  с  ра¬
достью  принимали  дорогого  гостя  у  себя  в  Карелии.
 Ивану  Сергеевичу  пришлось  много  попутешество¬
вать  в  поисках  той  части  наших  документов,  которые  он
увез  из  Хаммельбурга.  В  Хемнице,  в  воинской  части
№  08615,  он  сдал  документы  старшему  лейтенанту  Игна¬
тову.  Там  была  вся  переписка  с  югославами.  Нашелся
и  Игнатов.
 ...7  мая  1965  года.  Мы  до  устали  находились  по  празд¬
ничной,  полной  цветов  и  флагов  Москве.  Были  у  завода
имени  Лихачева,  где  начиналась  трудовая  юность  Анто¬
нова.  В  молодости  он  был  свидетелем  гнусного  по¬
кушения  эсерки  Каплан  на  Владимира  Ильича  Ленина.
Единство  народа,  сплоченность  его  перед  посягатель¬
ством  врага  навсегда  запали  в  его  душу  и  определили
дальнейшую  жизнь.
 ...И  вот  мы  сидим  в  колонном  зале  Дома  Союзов,
слушаем  тревожную  и  полную  чувства  веры  в  победу
мелодию  и  слова  «Бухенвальдского  набата».
 Люди  мира,  встаньте!
 И  зал  невольно  встает.  Почти  у  всех  бывших  узников
фашизма  слезы  на  глазах.  Люди  обнимаются,  жмут  друг
ДРУГУ  руки.
 Торжественный  вечер  открыл  генерал  Тюленин.  Когда
меня  призвали  на  действительную  службу,  он  был  ко¬
мандующим  Московского  военного  округа,  приезжал
в  нашу  воинскую  часть.
 Доклад  председателя  секции  бывших  узников  Нико¬
лая  Кюнга  мы  слушали,  затаив  дыхание.
 —  Оставшиеся  в  живых  должны  напомнить  людям
правду  о  войне!
 Я  вспоминаю  Виктора  Макеенкова,  Виктора  Корсити-
са,  нашего  «братика»  Бородько,  Ивана  Гончарова,  Ваню
Игонина,  Дедкова,  Митюхина,  всех  ушедших...  А  с  трибу¬
304

ны  звучит  голос  Любы  Компато,  бывшей  узницы  Ос¬
венцима:
 —  Помните  тех,  кто  не  придет  никогда!
 Зал  опять  встает.  На  трибуну  поднимаются  те,  кто
освободил  нас  —  воины  Советской  Армии,  те,  кто  лечил
нас  и  возвращал  к  жизни.
 Единогласно  мы  поддерживаем  протест  участников
Сопротивления  против  происков  боннского  правитель¬
ства,  против  прощения  военных  преступников.  Палачи
должны  получить  возмездие!
 А  переписка  с  бывшими  товарищами  по  борьбе
все  расширяется.  Пишут  Григорий  Павлович  Вахра-
мов  (он  работает  в  строительном  тресте  в  Арзамасе),
Середа,  который  учительствует  в  Гомельской  об¬
ласти.
 По-прежнему  лечит  людей  в  Клецке  врач  Козлов¬
ский,  столько  сделавший  доброго  для  нас  всех  там,  где
это  ему  могло  стоить  жизни.  В  соседнем  с  ним  районе
работает  врач  Кандыбович.
 Большое  письмо  на  пятидесяти  страницах  прислал
и  Иван  Браило.  Только  после  этого  мы  полностью  разо¬
брались  во  всех  сложностях  его  встречи  с  Вовком
в  Хаммельбурге.  Он  вывел  новый  сорт  скороспелого
подсолнечника.
 В  память  побега  из  лагеря  он  и  его  жена  в  1962  году
взяли  на  воспитание  трехмесячную  девочку.  На  фотогра¬
фии,  где  он  снят  со  своим  маленьким  семейством,  агро¬
ном  Браило  выглядит  счастливым,  веселым.
 Я  также  веду  переписку  с  полковником  в  отставке
Грантом  Григорьевичем  Айрапетовым,  живущим  в  Баку.
В  Хаммельбурге  он  находился  в  блоке  с  генералами,
беседовал  с  Карбышевым,  и  генерал  Зусманович  ввел
Айрапетова  в  подпольную  организацию.  Он  встречался
в  лагере  с  генералами  Музыченко,  Самохиным  и  много
рассказал  о  их  героических  подвигах  в  плену.  Фашистам
не  удалось  склонить  генералов  на  свою  сторону,  и  в  от¬
местку  гитлеровцы  замучили  генералов  Зусмановича,
Карбышева,  Тхора.  Генерал  Самохин,  вернувшийся  на
родину,  умер.
 Березкин  продолжает  трудиться  в  школе,  а  Емелья¬
нова  никак  не  можем  разыскать.
 305

Участник  Сопротивления
в  лагерях  военнопленных
Грант  Григорьевич  Айрапе¬
тов.  Фото  послевоен¬
ного  времени.
 Иван  Николаевич  Аку¬
ленко  работает  в  Белорус¬
сии,  в  Гомельской  области
управляющим  фермой  сов¬
хоза,  недалеко  от  сожжен¬
ной  фашистами  деревни  Ма-
треновки.  После  того  памят¬
ного  всем  удачного  побега
из  каменного  карьера,  его
группа  несколько  дней  про¬
биралась  на  восток.  Гестапо
бросило  больше  двухсот  че¬
ловек  на  поиски.  Их  пойма¬
ли.  Акуленко  попал  в
штрафной  лагерь  в  г.  Вюрц¬
бург.  Там  находились  аме¬
риканские  летчики  и  англий-
ские  парашютисты.  Затем,
тех,  кто  остался  в  живых,
перевели  в  каторжную
тюрьму  Байронт.  Дальше  —
концлагерь  Флоссенбург,
 где  к  тому  времени  находилось  16  тысяч  человек.
 В  декабре  1944  года  Ивана  Николаевича  при¬
везли  в  концлагерь  «Дора»  для  работы  под  землей,
 затем  перевели  в  концлагерь  Нордхаузен,  потом
в  Гарц.
 Одно  перечисление  концлагерей  приводит  в  ужас.
 Акуленко  был  освобожден  американцами  12  апре¬
ля  1945  года.  После  лечения  добрался  к  своим
и  стал  солдатом.  Демобилизовался,  работал  агроно¬
 мом.
 А  вот  судьба  Кати  Пуценковой,  нашей  отчаянной  связ¬
ной,  подруги  маленькой  Зины  и  Тони.  Катя  рассказывает:
«Дней  за  пять  до  освобождения  хозяин  бросил  меня
в  подвал.  Там  я,  избитая  в  кровь,  просидела  двое  суток.
Хозяин,  боясь  русских,  удрал.
 Пленные  из  лагеря  нашли  меня  и  освободили.  Мы
ушли  за  сорок  километров  от  Хаммельбурга.  Затем
я  работала  медсестрой  в  госпитале.  Сейчас  работаю
дояркой  в  крупном  колхозе  «Коминтерн».
 Вот  уже  пять  лет  приходится  лечиться,  плохо  с  серд¬
цем.  Гитлеровцы  отняли  здоровье.  Они  уничтожили  всю
306

нашу  семью.  Муж  мой  —  Алексей  Афанасьевич  Безвер¬
хий  спас  мою  жизнь  от  фашистов.  Он  был  тогда  офице¬
ром.  Награжден  орденом  Красного  Знамени  и  медаля¬
ми.  У  нас  четверо  детей».
 С  фотографии  смотрит  красивое  суровое  ее  лицо.
Та  же  Катя  Пуценкова,  не  знающая  сомнения  и  страха.
 Бывшая  связная  партизанского  отряда  Нина  Врублев¬
ская  ныне  работает  мастером  на  пивзаводе  в  Минске.
Это  она  вместе  с  Верой  Бах  прятала  беглецов  в  деревне.
К  сожалению,  Веру  мы  еще  не  разыскали.
 В  библиотеке  я  показываю  Вовку  его  собственные
письма.  Он  так  волнуется,  что  я,  заметив  слезы  в  его
глазах,  неслышно  ухожу.  Оставляю  Константина  наедине
с  его  прошлым.  Слезы  на  его  суровом  крупном  лице  —
страшны.
 Вечером  Константин  признается:
 —  Если  бы  не  знал,  что  это  писал  я  сам,  ни  за  что
бы  не  поверил.  Какие  же  мы  были  отчаянные!
 И  это  говорит  мой  друг,  наш  командир,  председатель
лагерного  суда,  сам  разбивший  свою  руку  кувалдой
в  каменоломнях!
 Перед  нами  лежат  пожелтевшие,  обтрепанные  листки
пропусков  и  воззваний.  Теперь  мы  находим  в  них  орфо¬
графические  ошибки  и  стилистические  погрешности.  Но
тогда  на  такие  «мелочи»  не  обращали  внимания.
 Мы  заканчиваем  просмотр  документов  и  расстаемся,
уговорившись  летом  обязательно  увидеться,  теперь-уже
у  Вовка  в  Ногайске,  среди  фруктовых  садов  и  виноград¬
ников.
 Отозвался  капитан  Белов,  и  только  теперь  мы  узнали
все,  что  пришлось  пережить  этому  смелому  патриоту.
Незаменимый  в  установлении  контактов  с  иностранцами,
наш  капитан,  разработавший  план  восстания,  был  отправ¬
лен  в  Швайнфурт,  на  завод,  где  изготовлялись  цинковые
канаты.  Быстро  он  вошел  в  коллектив.  Товарищи  повери¬
ли  Белову  и  договорились,  что  каждый  на  этой  работе
должен,  не  вызывая  подозрений,  обязательно  что-либо
совершить  во  вред  Германии.
 Однажды  был  получен  от  военного  ведомства  осо¬
бый  заказ  на  двадцатипятимиллиметровый  трос.  При¬
смотревшись,  Константин  Сергеевич  заметил,  что  немец
очень  часто  проверял  стопор  барабана,  принимающий
готовую  продукцию.  Там  наблюдал  и  хозяин.  Когда  нем-
 307

цы  отошли,  Белов  успел  отпустить  стопорный  болт  огра¬
ничителя  приемного  барабана  и  ключ  положил  на  место.
 Каретка,  ведущая  трос  и  укладывающая  его  ровными
рядами  на  приемный  барабан,  подошла  к  ограничителю,
но  не  переключила  хода  в  обратную  сторону,  а  продол¬
жала  двигаться  в  том  же  направлении.  Машина  затряс¬
лась.  Ведущая  каретка  мотала  трос  на  одном  и  том  же
месте  в  несколько  рядов.  Машину  остановили,  но  трос
был  оборван  у  основания,  и  только  отдельные  нити  дер¬
жали  его  в  горизонтальном  положении.  Хозяин  схватился
за  голову.  Старший  мастер  стал  бить  Белова,  но  его
окружили  пленные,  и  немец  ретировался.  Машина  надол¬
го  вышла  из  строя.  Константина  посадили  в  карцер.  За
такие  дела  сжигали  живыми  или  отправляли  в  штрафной
лагерь.
 Приехала  комиссия.  Признала  виновным  Белова  в  том,
что  он  вовремя  не  остановил  машину.
 —  Я  не  успел  и  не  знал,  что  случилось,—  спокойно
ответил  Костя.
 Комиссия  признала  виноватым  также  немца-настрой¬
щика,  который,  мол,  слабо  закрепил  и  плохо  следил  зв
кареткой.  Видимо,  это  спасло  Белова  от  гибели,  но  с  за¬
вода  его  убрали  в  штрафной  лагерь  в  нескольких  кило¬
метрах  от  Вюрсбурга,  но  и  там  он  нашел  друзей  —  не¬
мецких  подпольщиков  и  встретил  Веру  Бах.
 —  Это  команда  смертников,—  предупредила  она
и  посоветовала  бежать,  как  можно  скорее.
 Через  некоторое  время  старший  мастер  смены  не¬
мец-коммунист  через  Веру  же  сообщил  Белову  о  гото¬
вящейся  «эвакуации»  военнопленных  (а  вернее  —  об
отправке  подальше  от  лагеря  на  расстрел).
 Когда  партия  военнопленных  отошла  от  лагеря,  на¬
чался  налет  американской  авиации.  Летчики,  видимо,
приняли  колонну  за  воинское  соединение  и  стали  бом¬
бить  ее.  Белов  подал  команду:—Бежать  врассыпную!  —
и  обреченные  разбежались.  Охрана  стреляла  по  ним,  но
многим  удалось  спастись  и  скрыться.
 В  1945  году  Белова  восстановили  в  звании  ст.  лейте¬
нанта  и  направили  в  Комсомольск  для  прохождения
дальнейшей  службы.  Там,  на  строительстве,  Белова  назна¬
чили  начальником  деревообрабатывающего  комбината.
 Затем  он  был  в  Монголии,  а  по  приезде  в  Ростов  стал
работать  в  мебельной  артели  сначала  рабочим,  потом
308

старшим  мастером.  Константину  сейчас  60  лет.  Он  часто
болеет,  но  в  душе  остался  все  тем  же.
 Только  в  1967  году  мне  удалось  отправиться  в  боль¬
шую  поездку.  Как  говорится,  не  было  бы  счастья,  да
несчастье  помогло.  Врачи  предписали  двухмесячный
отдых  на  юге.  И  вот  я  переезжаю  из  города  в  город,  где
живут  старые  боевые  друзья.  Ростов,  Запорожье,  Боль¬
шой  Токмак,  Одесса,  Измаил  мелькают  передо  мной.
Все  заслоняют  встречи.  Все  оставшиеся  в  живых  нашли
в  жизни  свое  место.
 Ростов.  Спешу  к  Константину  Белову.  Его  нет  дома.
Я  долго  жду  вместе  с  Анной  Тихоновной  Беловой  воз¬
вращения  с  работы  нашего  капитана.  Теперь  он  —  мас¬
тер  сушильного  цеха  на  заводе  Россельмаш.  Наконец
в  дверь  входит  озабоченный  маленький  сухощавый  ста¬
рый  человек.  Не  обращая  внимания  на  «случайного  го¬
стя»,  беседующего  с  его  женой,  кивнув,  он  проходит  на
кухню.  Анна  Тихоновна  не  выдерживает:
 —  Что  же  ты?  Писал,  писал,  звал,  звал,  а  теперь  не
узнаешь?
 Белов  оглядывается.
 —  Песняк!  Музыкальные  уши!  —  радостно  восклица¬
ет  он,  и  мы  оба  смеемся,  снова  видя  друг  в  друге  себя
молодыми.  Говорим,  вспоминаем  до  утра  и  вместе  от¬
правляемся  к  Пенькову.  По  дороге  Костя  рассказывает
мне  о  том,  что  в  1945  году  сюда  приезжала  Вера  Бах,
привезла  Анне  Тихоновне  старую  записку  мужа
и  увидев,  что  его  нет  дома,  решила,  что  он  погиб
при  «эвакуации».  Вместе  с  Анной  Тихоновной  они
оплакали  его,  и  Вера  уехала.  С  тех  пор  следы  ее  зате¬
рялись.
 Мы  приехали  в  Донецк  1  Мая.  Илья  Иванович  Пень¬
ков  изменился  меньше  нас  всех,  а  ведь  он  вывез  из  лаге¬
ря  долгую  память  —  болезнь  желудка.  Раненая  рука  не
мешает  ему  работать  слесарем-бригадиром  на  шахте.
 Воспоминаний  и  рассказов  о  том,  как  живем,  хватило
на  целую  неделю.  Пенькова  называют  «подземным  ме¬
ханизатором»,  его  избрали  председателем  цехкома,
о  нем  пишут  в  местной  газете.  Красивый,  нвпористый
Илья  Пеньков  не  потерял  твердости  характера.  Двадцать
лет  он  работает  на  шахте,  двадцать  лет  механизирует
свое  производство.
 309

Еду  в  Запорожье.  Там  прежде  всего  иду  к  семье
Семеренко.  Знакомлюсь  с  его  женой  Лукерьей  Архи¬
повной.  Впервые  вижу  его  дочь,  с  которой  давно
переписываюсь,  вижу  ее  мужа,  детей.  Радуюсь  вместе
с  ними  переезду  на  новую  квартиру  в  новом
районе.
 Рассматривая  семейные  фотографии,  я  увидел  груп¬
повой  снимок,  где  Кирилл  Яковлевич  снят  с  Е.  В.  Ста¬
совой.
 Вера  дает  мне  стихи  отца.  Я  и  не  знал,  что  он  писал
стихи.  А  как  они  волнуют!  В  них  —  узники,  возвращение
на  Родину,  каменный  фашистский  карьер...
 С  Верой  мы  отправляемся  к  строителю  высотных
зданий  Ивану  Федоровичу  Ольшанскому.  Оказывается,
он  переходит  на  заслуженный  отдых.  И  снова  воспоми¬
наниям,  рассказам  нет  конца.
 Едем  в  Приморск  к  Вовку.  Константин  Тихонович  ра¬
ботал  на  строительстве  высоковольтных  линий  в  степи,
но  вынужден  был  перейти  на  инвалидность  из-за  ране¬
ной  ноги.  Он  угощает  нас  виноградным  вином,  уговари¬
вает  меня  переселиться  из  холодного  Карельского  края
к  нему  в  уютный  домик,  стоящий  посреди  виноградников
и  сада  неподалеку  от  Азовского  моря.
 Не  успел  я  вернуться  домой,  как  получил  телеграм¬
му  из  Латвии:  «Умерла  мама.  Похороны  седьмого  июня.
Выезжай.  Арнольд».
 Печальной  была  моя  новая  встреча  с  колхозом,
с  Даугавпилсом.  Односельчане  провожали  Марту  с  глу¬
бокой  скорбью  и  уважением.  В  прощальных  речах  гово¬
рили  о  ней  —  матери  героя,  отважной  женщине  и  о  ее
сыне  герое-комсомольце  Викторе.
 У  свежей  могилы  стояли  мы  с  Арнольдом,  Виргени-
ей,  Мирвалдисом.  Выросли  их  дети.  Маленький  Лаймон
уже  отслужил  в  армии,  работает  автоинспектором.  Снова
встретились  мы  с  хозяином  Миши  Файзулина  Петером
Янковским,  с  Антей.
 Жизнь  идет  дальше.  Люди  растут.  После  того,  как
колхоз,  в  котором  председательствовал  Арнольд,  был
превращен  в  учебное  хозяйство  Академии  наук,  Арноль¬
да  избрали  своим  председателем  колхозники  «Аусмы»
в  Рижском  районе.
 310

Я  побывал  также  в  Даугавпилсе,  и,  стоя  у  обелиска
над  могилой  восьмидесяти  тысяч  узников,  погибших
в  1942—1943  годах,  думал:  может  быть,  и  незабвенный
наш  Василий  Иванович  Волков  лежит  здесь.  Но  сердце
не  хочет  верить  в  его  гибель!
 Вместе  с  научными  сотрудниками  музея  мы  отыскали
точное  место,  где  был  «Дулаг-150».  Теперь  там  пустырь.
В  песке  валяются  остатки  противогазов,  куски  толя
с  крыш  бараков...  Я  увидел  и  пеньки  от  столбов,  на  кото¬
рые  натягивалась  колючая  проволока.  Мы  установили
место,  где  хоронили  пленных  в  1941  году  —  возле  ста¬
рого  латышского  кладбища.  Оно  заросло  сосняком.  Тон¬
кие  деревья  взбегают  на  невысокие  холмики,  сходят
в  неглубокие  ложбины  и  своими  ветвями  укрывают  мо¬
гилы  тех,  кто  после  невыносимых  мук  нашел  здесь  успо¬
коение.  Но  живые  помнят  о  них.
 Дома  я  нашел  большую  пачку  писем,  среди  которых
было  несколько  посланий,  написанных  детьми  погибших
в  Хаммельбургском  лагере.  Радиопередача  ленинград¬
ских  журналистов,  рассказавших  о  нашей  борьбе,  при¬
влекла  внимание  и  «красных  следопытов»,  разыскиваю¬
щих  героев  Сопротивления.  Радостно  становится,  когда
подумаешь,  что  новое  поколение  не  забывает  о  доро¬
гах  отцов  и  дедов,  ищет  и  находит  их  узкие  тернистые
тропинки...
 Это  совсем  не  эпилог,  не  окончание,  не  последняя
глава.  Все  еще  продолжается.  Продолжается  жизнь,
борьба,  поиски.
 Наверное,  читатель  захочет  узнать,  что  же  стало
с  подругой  моего  детства  Ниной?  Ее  нет  в  живых.

ОГЛАВЛЕНИЕ
 На  Латвийской  земле
Что  может  быть  в 	жизни  хуже? 	9
 Ду  лаг-150 	29
 Родина  знает 		 39
 Есть  люди  на 	свете! 	47
 Бежать!  	73
 В  тылу  враге
 Свобода  рядом  	85
 И  здесь  не  одни 	96
 Будем  бороться  	110
 Бауэры  н  гестаповць 	119
 Выводи,  Большая  Медведица! 	136
 Ни  одного  ржавого  гвоздя  в  пользу  гитлеровской
 Германии  	147
 КВП 	168
 В  Обербахской  каменоломне  	182
 «Давай  погадаю,  всю  правду  скажу...» 	187
 Святое  слово  «мы!» 	193
 Называться  человеком  легко,  быть  человеком  —  трудно  212
«Рай»  в  Фвлькенау
 Из  огня  —  в  полымя  	227
 Попробуем  не  умереть  	237
 Перелом  	249
 Освобождение 	257
 Дорога  на  Родину 	269
 Мы  еще  повоюем!  	282
 Оставшиеся  в  живых  (эпилог) 	291
 Григорий  Кириллович  Сырков
 ЖИВЫЕ  ПОМНЯТ
 Литературная  запись  Елены  Андреевны  Вечтомовой
 Редактор  А.  И.  К
 >.  Художник  В.  А.  Л
 Сдано  а  набор  27/V1  1968  г.  Подписано  к  печати  4/Х1  1968  г.  Е-03919.
бумага  84Х  1087а.  №  3.  9,75  печ.  л.  16,38  усл.  печ.  л., 	16,54  уч.-нэд.  л.
 —  ““ 				 Заказ  2924.  Цена  63  коп.
 Изд.  №  118.