/
Автор: Росоховатский И.М.
Теги: повесть рассказы художественная литература научная фантастика
Год: 1985
Текст
ИГОРЬ РОСОХОВАТСКИЙ . УТРАЧЕННОЕ ЗВЕНО
ИГОРЬ
РОСОХОВАТСКИЙ
Научно-фантастическая повесть,
рассказы
Киев
Радянський письмепиик»
1985
Р2
Р75
Рецензенты:
Ю. Г. Попсуепко, А. К. Тесленко
Росоховатский И. М.
Р75 Утраченное звено: Науч.-фантаст, повесть, рас-
сказы.— К.: Рад. письменник, 1985.—351 с.
Герои книги современного русского прозаика-фантаста, живущего
на Украине. — исследователи, изучающие неведомые явления при-
роды. Увлекательно рассказывает автор о мужестве своих героев,
попадающих в" йеобычные ситуации, об их контакгах с иноплане*
тянами.
Несколько рассказов посвящены взаимоотношению человека
с синтетическими существами — сигомами.
4702010200-036
РМ223(04)-85 '65‘85
Издательство «Радянський письменник», 1985
Р2
КНИГА
Мы уже изрядно устали, а дворец все так же недос-
тижимо манил золотисто-синим блеском купола. Темные
пропасти зияли внизу. В них клубился туман. Из него
угрожающе высовывались зазубренные пики скал. Прихо-
дилось продвигаться по карнизам боком, прижимаясь
спиной к шершавым колючим камням. Иногда карнизы
были настолько узкими, что на них едва ли умещалась
половина ступни. Носки ботинок повисали над обры-
вом. Невольно подумалось: может быть, этот карниз по-
следний?
Светило двигалось по небосклону, лучи скользили по
граням камней, вспыхивали, как в осколках зеркала, пры-
гали в седловину горы, будто солнечные зайчики, скап-
ливались, сливались. Казалось, что там вырастает ог-
ненный шар, раздувается, затем лопается, и огненные
брызги разлетаются в разные стороны, зажигая скалы.
Небо цвета размытой синей акварели подсвечивалось из-
нутри, краски становились ярче и ярче — до нестерпи-
мого сверкания.
— Посмотри, как красиво!— воскликнул Сергей, ука-
зывая рукой на гигантское мозаичное панно, вспыхнув-
шее на отвесной скале.
— Не упади,— ворчал я, в который раз дивясь неист-
ребимой восторженности стажера, могучего детины с
круглым инфантильным лицом и шапкой курчавых
волос.
Он снова и снова указывал на комья лавы, застывшие
то в виде петушиного гребня, то замка с башенками,
то рыцарских голов с остроконечными шлемами. Часто
5
встречались причудливо изогнутые округленные стволы
деревьев. Я с тревогой думал о вулканической актив-
ности на этой зеленой планете, где нам предстояло по*
строить станцию наблюдения.
В нескольких местах на горных плато мы обнаружили
следы исчезнувшей цивилизации: развалины крепостей,
остатки дорог, вымощенных булыжниками. Несомненно,
цивилизация погибла от природного катаклизма — из-
вержения вулканов и мощного землетрясения, в резуль-
тате которого море хлынуло на сушу, смывая остатки
разрушенных городов.
Однажды в пещере мы нашли металлические ящики,
а в них — свитки из плотного материала, заменявшего
аборигенам бумагу. Свитки были испещрены значками.
Мы потратили немало времени на расшифровку записей.
В них содержались сведения из истории народов этой
планеты. Истории достаточно кровавой — с длитель-
ными войнами и короткими передышками. Несколько раз
в различных вариантах пересказывались легенды о при-
шельцах, и везде упоминался построенный пришельцами
дворец, куда аборигены отправлялись на поклонение,
как мусульмане в Мекку, а иудеи и христиане — в Иеру-
салим.
В одной из легенд указывалось, что дворец был по*
строен пришельцами высоко в северных горах у самого
входа в пещеры. Заканчивалась легенда плачем: «О, горе
нам! Мы не послушались пришельцев, не выполнили их
завещания. И вот рушатся города наши, прорываются
плотины, скот ломает загородки и возвращается к ди-
кости звериной. Погибают мужчины и женщины, дети
и старики, больные и здоровые, богатые и бедные, со
всем, что создали: с домами высокими, с машинами быст-
рыми. Вся наша мощь оказалась ничтожней слабой бы-
линки под дуновением урагана... А ведь спасение нахо-
дилось близко. Но гордыня застила глаза нам. Не это
ли есть горе истинное?»
6
Плачи подобного рода занимали много места в свит-
ках, но содержали очень мало информации. В них было
больше эмоциональных оценок случившегося. Впрочем,
стажер утверждал, что его они «наводят на мысль».
«Мой разум создан по типу старинного патефона, как
ты однажды верно заметил,— улыбаясь, говорил он.—
И пружина у него, действительно, эмоциональная». Сер-
гей умел с предельным добродушием обратить в свою поль-
зу любую мою шутку, да так, что я и не обижался. Колле-
ги утверждали, что у нас полная совместимость, в том
числе и такого рода, когда шея вертит головой. Вот и
сейчас я поддался на уговоры «Патефона» посетить дво-
рец, хотя и ворчал, что нет ничего хуже легковерного
исследования.
Мы одолели еще один уступ и через узкое ущелье
вышли на небольшое плато. Теперь дворец был ясно
виден — круглое здание без украшений, со сверкающим
куполом. Дверей мы не заметили, возможно, они находят-
ся с другой стороны здания.
Я подвигал плечами, чтобы отклеить от спины рубаш-
ку, и проворчал:
— Неудачно ты выбрал время для похода. Сейсмограф
неспокоен. Если случится землетрясение...
— Включится аварийная программа,— закончил фра-
зу Сергей, сразу же поняв, что я беспокоюсь о роботах,
строящих станцию.— С корабля запустят к нам «спа-
салку». Я периодически даю пеленг. Они держат нас
«на привязи».
Ничего не скажешь, он предусмотрителен.
— Я не о нас беспокоюсь,— резче, чем хотелось бы,
заметил я.
— Но ты же сам говорил, что аварийная программа
сделает все, как мы,— снова повторил он мои слова.
— Все-таки мне хотелось бы в опасную минуту нахо-
диться там, а не здесь. Поспешим, чтобы успеть вернуть-
ся «до того».
7
— Идет!— с готовностью согласился он.— Но ты
глянь только вон туда. Разве не сказочная картина?
Из-под откинутого ветром полога тумана показалась
изрезанная морщинами плита. Ее пересекал серп ручья.
Там еще придется побывать при спуске в долину. Ска-
лы повсюду нависали так круто, ущелье было таким уз-
ким, что мы не могли воспользоваться ни одним лета-
тельным аппаратом.
Я невольно поежился, подумав об обратном пути,
взглянул на наручный сейсмограф...
— Да погляди же туда!
Вот еще неисправимый «Патефон»! Я постарался, что-
бы голос мой звучал по-наставнически непреклонно:
— Зря теряем время.
...И запнулся. Не стоило лишний раз произносить эту
мою «коронную» фразу, ставшую поводом для шуток.
Стажер не преминул воспользоваться моей неосторож-
ностью:
— Потерянное время — упущенные возможности.
Иногда из них состоит вся жизнь...
Я поспешно отвернулся, достал аппарат связи с те-
лезондом и щелкнул тумблером. Тотчас сработал уси-
литель, и на экране возникла дальняя перспектива.
Я увидел, что роботы уже заканчивают фундамент и до-
страивают подсобные башни. Двое из них начали уста-
навливать цоколь основного здания.
Я деловито спрятал аппарат в сумку и без лишних
слов рванул с места в гору.
Стажер с радостью принял мой темп. Он прыгал, как
горный козел, через расселины и трещины, несмотря на
свои девяносто пять килограммов. Капли пота выступа-
ли у него только в уголках рта, как у натренированного
скалолаза. Но уже минут через пятнадцать «Патефон»
попросил:
— Помни о тех, кто рядом.
Спустя еще немного:
8
— Третья заповедь: заботься о тех, кто слабее...
Пришлось взбираться помедленней. Я думал: что же
связывает нас незримой нитью крепче, чем канат скало-
лазов? Что заставляет его уважать меня, следовать мо-
им указаниям? Понимает ли стажер мои недомолвки,
умеет ли оценивать волевые решения или просто верит
моему опыту? Слепо верит? Интуитивно верит? Впро-
чем, это одно и то же. Можно ли в таком случае утверж-
дать, что путеводной стрелкой его жизненного компа-
са является вера? Но тогда бы мы, пожалуй, не полади-
ли. Или же я ошибаюсь? Может быть, больше всего
нас сближают разноименные заряды? Разноименные
заряды — или путь к одной цели? А что заставляет ме-
ня снисходительно прислушиваться к нему? И при чем
тут снисходительность? Что же я — тешусь ею, как мла-
денец? Это снисхождение не к нему, а к себе. Вот оно что...
Путь наш пересекала извилистая трещина. Я мог бы,
пожалуй, перепрыгнуть ее. Но «Патефон»... Придется
искать место, где трещина становится поуже...
Мы затратили еще не менее пятнадцати минут на обход
и наконец-то вышли на когда-то утоптанную широкую
тропу, уже начавшую зарастать травой. Тропа привела
нас на площадку перед дворцом, выложенную блестящи-
ми разноцветными плитами. Они образовывали сужа-
ющиеся, опоясывающие дворец прямоугольники. Как
только Сергей ступил на зеленые плиты ближайшего
к дворцу прямоугольника, часть, казалось бы, монолит-
ной стены ушла вниз, образовав широкие двери.
Мы с некоторой опаской вошли в первый зал-коридор.
Он уходил вправо и влево, насколько охватывал взгляд,
и был совершенно пуст. Ни стенной росписи, ни картин.
Только темные квадраты на стенах — возможно, здесь
когда-то висели картины.
Мне стало не по себе, когда часть стены, служившая
дверью, беззвучно встала на место. Мы оказались в за-
падне. Я быстро взглянул на стажера. Он поежился.
9
Мы двинулись вправо, потом — влево, отыскивая
дверь в следующий отдел, разошлись в разные стороны
и, встретившись, убедились, что зал-коридор является
кольцом, опоясывающим внутренние помещения. Про-
шло немного времени. Внезапно ни с того ни с сего часть
стены снова ушла вниз, и мы проникли в другой коль-
цеобразный зал. Он был в точности похож на первый.
Так же, как и тот, освещался скрытыми в стенах светиль-
никами. И снова какое-то время в зале не было двери.
— Изучают нас под «микроскопом»?— высказал до-
гадку «Патефон» И стал внимательно осматривать сте-
ны, потолок, пол, отыскивая замаскированные выходы
приборов. Ничего не обнаружив, он повторил свой во-
прос, требовательно глядя на меня.
Я молча полез в карман, достал радиометр и убедился,
что регистрировалось ультрафиолетовое излучение, при-
чем его интенсивность резко возрастала. Затем появи-
лась новая дверь. Теперь я мог ответить стажеру:
— Нас дезинфицируют на пути к «святая святых».
— Выходит, там хранят нечто ценное,— с детской не-
посредственностью обрадовался «Патефон».— Чем лар-
чик ценнее, тем дорожка труднее...
— Не обязательно,— возразил я и подумал: «Не всег-
да и не везде...»
Я подошел к стене и показал на темный след на ней
и на полу.
— Да, я тоже заметил,— откликнулся «Патефон».—
Тут что-то находилось. Статуя или прибор...
— И его унесли,— добавил я.— Мы не найдем ниче-
го ценного. Помнишь исследования египетских пирамид?
— Думаешь, жадность аборигенчиков оказалась силь-
нее страха?
— Унесли все, что могло им пригодиться и что смог-
ли унести.
Реакция «Патефона» была неожиданной — он почти
обрадовался:
10
— Значит, что-то могло и остаться!
Но и в новых залах-коридорах было пусто, и здесь
имелись следы когда-то стоящих предметов.
Все новые двери открывались и закрывались... С тре-
вогой я думал о стенах, отделяющих теперь нас от гор.
Сколько лет простоял уже этот дворец? А что, если ав-
томатика где-то «заест»?
Наверное, подобные мысли приходили в голову и ста-
жеру. Во всяком случае, былой восторженности стано-
вилось все меньше и меньше. Он старался украдкой от
меня поглядывать на свой радиометр, что-то подкручи-
вал. Уточнял интенсивность облучения?
Я подсчитал расстояние, отделяющее нас от центра
дворца. Мы приближались к «святая святых», если та-
ковая существовала здесь. Что нас ждет?
Если верить легендам,— завещание пришельцев. Есть
ли в нем сведения о важнейших открытиях инопланетной
науки, о новых материалах, новых видах энергии? Одно
такое сообщение может с лихвой оправдать наше путе-
шествие. Насколько щедры, великодушны и насколько
предусмотрительны были пришельцы?
Последний зал. Я понял это, как только образовалась
дверь, и взгляд уловил большее, чем ожидал, простран-
ство, не натолкнувшись на противоположную стену.
А затем я увидел в центре зала на возвышении толстую
книгу под прозрачным колпаком. К ней вели пологие
ступени.
Когда мы стали на последнюю из них, раздался ти-
хий шелест, по потолку и стенам побежали блики — это
на возвышении начал откидываться прозрачный колпак.
Страницы книги были сделаны из плотного материала,
похожего на пластик. Сергей первым наклонился над стра-
ницей, замер на несколько секунд, всматриваясь в зна-
ки письма. Это были знакомые нам знаки, которые мы
видели на свитке в пещере, Значит ли это, что пришель-
цы предназначали свое послание специально аборигенам,
11
используя их азбуку? Или же аборигены переняли
знаки кода для своей азбуки у пришельцев? Интересно
было бы это установить. Но сейчас мне, так же, как и
«Патефону», не терпелось прочесть послание. Тем бо-
лее, что стажер уже шевелил губами, затем прошептал:
— Красиво...
Нет, не зря я назвал его «Патефоном». То, что приве-
ло стажера в восторг, оказалось всего-навсего... прими-
тивными стихами с малопонятными символами:
Там, где скалы растут вершинами вниз,
Там, где скалы растут вершинами вверх,
Где во мраке дневном закипает ручей,
Спасение вы найдете.
Когда скалы вокруг танцевать начнут,
Когда скалы с вами заговорят,
Когда голос их станет невыносим,
Когда море услышит призыв их,
Когда море к ним и к вам поспешит,
Чтобы улицы превратить в ручьи.
Чтобы хижины превратить в суда,
Вспоминайте наши заветы:
Там, где скалы растут вершинами вниз,
Там, где скалы растут вершинами вверх,
Где во мраке дневном закипает ручей,
Спасение вы найдете...
Губы «Патефона» все еще шевелились. Он повторял
эти, с позволения сказать, стихи, словно заучивал их на-
изусть.
Я перевернул страницу. На следующей тоже были
стихи — и не менее странные, не более совершенные:
Тонкий пар над бурлящим котлом — жизнь,
Тонкий пар, что борется с ветром долин,
Слабый пар, как дыханье того, кто рожден, —
Это главная ваша святыня.
Скажите ветру вы: никогда!
Скажите зловещим замыслам: нет!
И слабый пар, как мерцающий свет,
Надеждою вашей станет.
Если ж скалы вокруг танцевать начнут,
12
Если скалы с вами заговорят,
То скорее вспомните вы о дворце,
О книге, о наших заветах.
На третьей странице опять же в стихах говорилось о
каком-то многослойном пироге, который до поры до вре-
мени не дано никому отведать. Перечислялись и описы-
вались слои пирога, каждому давалось название, рас-*
сказывалось о его свойствах. На четвертой странице го-
ворилось о магических числах, на пятой указывалось, что
города следует строить на горных плато, вблизи от мест,
«где скалы растут вершинами вниз, где скалы растут вер-
шинами вверх»...
На предпоследней странице изображалась карта мест-
ности — опять же со стихотворными разъяснениями.
Сергей тщательно переснял ее фотокопиром.
Прочитав последнюю страницу с повторением уже
знакомых стихов о скалах, я сказал стажеру:
— Теперь я оценил наши усилия. Можем смело всту-
пать в общество книголюбов.
Неожиданно он вспылил:
— А что ты ожидал найти здесь? Они же строили
дворец и писали книгу не для нас.
— И к тому же цели их неведомы...
— Ведомы.
— Извини, я забыл, что стихотворцы — особый народ.
Непонятный обычному космонавту, например...
— Возможно, они такие же стихотворцы, как ты. Да-
же в школе «не баловались» поэзией. Просто они говори-
ли с аборигенами на непонятном им языке образов. Мо-
жет быть, предварительно прочли их эпос... Вспомни
летопись...
— Ну да, здесь они нашли целый народ стихотворцев.
Простые люди всегда говорили стихами...
Раздался тихий шелест. Прозрачный колпак опустил-
ся на книгу. Тотчас же в стене напротив нас образова-
лась дверь.
13
’— Вот это понятно,— засмеялся я.— Время истек-
ло, и нас выпроваживают.
Обиженно сопя и не глядя на меня, «Патефон» ныр-
нул в дверь.
Напрасно я беспокоился — автоматика работала ис-
правно. Как только мы проходили в очередной зал, в про-
тивоположной его стене тотчас образовывалась дверь.
«Что ж, теперь для нас дезинфекции не требуется»,—
подумал я.
Вскоре мы оказались на площадке, окружающей дво-
рец. «Патефон» достал блокнот и углубился в изучение
карты.
Пока мы были во дворце, в природе что-то измени-
лось. Над скалами появилось дымное марево. В нем
вспыхивали разноцветные блики. Не понравились они
мне. Облака сгустились и висели неподвижно.
— Не будем зря терять времени, — сказал я.
Стажер взглянул на свой радиометр, насупился. Тог-
да я не придал этому должного значения.
— Еще немного,— умоляюще сказал он.— Это где-то
совсем близко...
Он тыкал пальцем в карту, переснятую из книги.
— Что близко?
— То самое место...
Я прекрасно понимал, о чем он говорит, но не упус-
тил случая подразнить его:
— Какое место?
Он сердито взглянул на меня своими большими зеле-
ными глазищами. Вспорхнули длинные загнутые рес-
ницы, которым позавидовали бы многие девушки. Он был
трогательно забавен — этот разъяренный акселерат,
впервые за время нашей совместной работы «тайно» осу-
ществляющий какой-то свой замысел.
Я примирительно улыбнулся:
— Ладно, пойдем. Но не больше часа. Успеем?
Он искоса, украдкой глянул на меня и кивнул. Не по-
14
нравился мне этот его взгляд. И настойчивость его не
нравилась. Обычно он легко соглашался со мной, в край-
нем случае — просто подчинялся. Но сегодня его слов-
но подменили. И еще что-то тревожило меня. Что-то,
чему я не находил названия...
«Патефон» удивительно быстро отыскал русло пере-
сохшего ручья, отмеченное на карте, и по нему мы ста-
ли подыматься в гору. Продрались сквозь заросли цеп-
ких кустов, и стажер вытянул руку, указывая на ущелье:
— Там.
Кольнуло в серце. Я опустил руку в карман, достав
радиометр, включил. Стрелка заплясала по всей шкале.
— Возвращаемся! — скомандовал я.
— Не успеем.
Ресницы опустились, из-под них пробивался зеленый
блеск: впервые он не выполнил моей команды.
За несколько секунд я подсчитал, что в данном слу-
чае он прав. Спуститься в долину до землетрясения мы
не успеем, а быть им застигнутым на голом карнизе не
пожелаешь даже врагу. Словно в подтверждение моим
мыслям издали, все усиливаясь, донесся грозный гул.
Почва под ногами задрожала.
Стажер понял или скорее уловил мое состояние и по-
шел в сторону ущелья, как будто я уже отменил свою
команду. Он был уверен — и не ошибся,— что я после-
дую за ним.
Подземные толчки становились все сильнее, с грохо-
том срывались с гор лавины, скакали по уступам камни,
разрастались облака мелкой крошки...
Вскоре мы увидели входы в какие-то пещеры. Сергей
сверился с картой и быстро направился к одному из них*
включил нашлемный прожектор. Мрак расступился,
вспыхивая серебряными искрами. По мере того, как
мы углублялись в пещеру, шум стихал, подземные толч-
ки ощущались слабее. Запахло сыростью, плесенью. Впе-
реди журчала и плескалась вода.
15
Мы вышли к подземной реке, пошли по узкому бере-
гу, то и дело пригибаясь, чтобы не стукнуться о стену
пещеры. Часто приходилось перепрыгивать с камня на
камень. Сергей изредка смотрел на карту.
Луч его прожектора выхватил из тьмы, осеребрил ог-
ромные сверкающие столбы. Скульптуры? Диковинные
формы еще более причудливые, чем те, что мы видели
в горах. Длинные каменные рыбы, вставшие на хвосты,
острые пики, двугорбые спины верблюдов, чудовища
с разинутыми пастями... Сталактиты и сталагмиты тяну-
лись навстречу друг другу, почти нигде не смыкаясь.
«Там, где скалы растут вершинами вниз, там, где скалы
растут вершинами вверх...»— продекламировал Сергей.
Пещеры становились все обширнее. Нас окружила ти-
шина. Лишь шлепались капли в лужицы. Подземные
толчки здесь не ощущались вовсе. Я было подумал, что
землетрясение закончилось, но, взглянув на радиометр,
убедился, что это не так.
Сергей остановился, затем устало опустился на камень.
— Передохнем? —спросил я.
— Пересидим,— улыбнулся он.
— Пещеры Синдбада. Не хватает только сокровищ.
— Есть и сокровища...
— Красивые пещеры. Сюда бы туристов водить,—
словно не расслышав его последней фразы, произнес я.
Он понял недосказанное, спросил:
— Разве жизнь не самое большое сокровище?
«Там, где скалы растут вершинами вниз, там, где ска-
лы растут вершинами вверх, спасение вы найдете»,—
вспомнил я. Как он мог догадаться, что скрывается за
этими символами? Интуиция? Этим словом часто при-
крывают незнание, неумение рассчитать, определить. По-
чему он понял то, чего не поняли аборигены, которым
стихи предназначались?
Я внимательно смотрел на высоченного, здоровенного
детину с большими ручищами и круглым добродушным
16
лицом. Типичный акселерат. Ничего особенного. Таких
стажеров мне неоднократно подсовывали в управлении.
Да, он плохо умел ориентироваться в незнакомой ситуа-
ции, вычислять, определять, быстро принимать реше-
ния. Он только учился всему этому у меня. Как же он
сумел разгадать головоломные стихи, составленные не-
ведомыми пришельцами?
Стажер слегка смутился под моим пристальным взгля-
дом, вытащил радиометр и защелкал тумблерами. Вы-
ражение его лица изменилось.
— Можем возвращаться? —спросил я.
— Кажется. Посмотри сам,—он протянул мне прибор.
Когда мы выбрались из пещер, я включил приемник
связи с телезондом. На экране возникли развалины под-
собных башен. Около них валялись искореженные ро-
боты.
— Аварийная программа не помогла, — резко сказал
я, не понимая, на кого злюсь. Программа была составле-
на безукоризненно. Но землетрясение оказалось слиш-
ком сильным. Я представил, как когда-то рушились от
толчков на этой планете дома и храмы, как взлетали, па-
дая затем на селения, каменные ядра, раскалывалась
почва, открывая зияющие трещины и поглощая все, что
попадало туда. Огненными реками растекалась лава,
застывая в виде дворцов и храмов, людей и животных,—
словно бы возводя памятники погибшим. Выбегали из
своих домов аборигены, пытались спасти — кто детей,
а кто — нажитое, накопленное, и среди вещей, возможно,
были украденные из дворца сокровища — статуи, покры-
вала, приборы, которых не умели применять. Но ничего
спасти не удалось — молясь и проклиная, погибали
мужчины, женщины, дети...
А дворец бесстрастно стоял на голом плато, и молча
лежала в нем оставленная — за ненадобностью — кни-
га со странными стихами...
Я связался с кораблем, и Сергей спросил:
17
— Вызовешь «челнок» с новыми роботами?
Я оценил его усилие «быть скромным» и высказал то,
чего не решился он:
— Теперь-то мы знаем место, где следует строить
станцию наблюдения.
Сумрачная тень от облака легла на лицо стажера, сде-
лав его на миг угловатей и значительней. Но облако
проплыло, тень слиняла — и снова передо мной был
«Патефон» с пухлыми щеками. Он раскрыл карту, а я
начал передавать запрос на корабль...
ФАНТАСТИКА
За открытым окном качались ветки сирени. Узоры
двигались по занавесу, и мальчику казалось, что за ок-
ном ходит его мать. «Белая сирень»— ее любимые духи.
— Папа, мама вернулась.
Мужчина оторвал взгляд от газеты. Он не прислу-
шался к шагам, не подошел к окну — только мельком
взглянул на часы.
— Тебе показалось, сынок. До конца смены еще пол-
часа. И двадцать минут на троллейбус...
Он удобней улегся на тахте и снова уткнулся в га-
зету.
Прошло несколько минут. Отчетливо слышался стук
часов, и это было необычным в комнате, где находился
бодрствующий восьмилетний мальчик. Взрослый повер-
нул к нему голову, увидел, что сын рассматривает кар-
тинки в книжке, и успокоился.
— Папа, в газете написано про Францию?
Удивленная улыбка появилась на лице мужчины:
— Почему тебя заинтересовала Франция?
— Нипочему. О Гавроше там ничего нет?
«Вот оно что. Он прочел книгу о Гавроше»,— поду-
18
мал взрослый, удовлетворенный собственной проница-
тельностью.
— В газете пишут, в основном, о последних новостях,
о том, что делается в мире сейчас. А Гаврош жил во
времена Французской революции. К тому же, это лицо
не настоящее, а вымышленное — из книги Виктора Гюго.
Заложив пальцем прочитанную страницу, мальчик
закрыл книгу и взглянул на обложку.
— Ну и что же, что Гюго. Гаврош все равно жил.
Взрослый приподнялся, опираясь на локоть. На его
щеке краснел, как шрам, отпечаток рубца подушки.
— Не совсем жил, сынок. Как бы это тебе объяснить...
Были, конечно, такие мальчишки. Но Гаврош, каким он
показан в книге, жил лишь в воображении писателя. Гю-
го его придумал.
Он умолк, считая объяснение исчерпывающим.
— Видишь, как ты сам запутался, папа,— с досадой
проговорил мальчик. — «Жил, но не совсем». Просто ты
слабо разбираешься в некоторых вещах.
«Он повторяет Зоины слова»,— подумал мужчина и
с некоторым раздражением произнес:
— Конечно, я ничего не смыслю в истории и книгах.
Я никогда не был мальчишкой и совсем забыл, что яйца
должны учить курицу.
— Ты просто забыл, как был мальчишкой, — слова
звучали примирительно. Маленький человек решил, как
видно, быть терпеливым и снисходительным, вспомнив,
что его завтра могут не пустить в кино.— А Гаврош
жил во Франции. Там есть еще такой город Париж...
— Столица, — подсказал взрослый.
Мальчик внимательно посмотрел на пол, будто там
он мог проверить слова отца.
— Пусть будет столица,— согласился он.— Но это
неважно. Важно, что там была Коммуна.
Его глаза сузились, напряженно вглядываясь во что-
то. Взрослый посмотрел туда же, но ничего не заметил.
19
— Этот Гаврош был вовсе не из книги. Он жил в
рабочем предместье. А уже оттуда попал в книгу. Он
любил бродить по берегу реки...
— Сены,— подсказал мужчина, но мальчик не слы-
шал его слов.
— Там была каменная лестница, по ней он спускался
к самой реке. Его встречал рыбак с длинными усами и
в шляпе, похожей на старую кастрюлю без ручек...
«Фантазирует,— улыбаясь, думал взрослый. — Но
откуда такие подробности: каменная лестница, старая
шляпа с заплатами...»
— По реке плыли груженые суда,— продолжал маль-
чик, время от времени поглядывая на одному ему види-
мую карту с лесом и парками, отчетливо выделенными
узором ковра; с прохладными озерами, притаившимися
в выщербинах паркета. Тень от письменного стола, ко-
торая обычно определяла границы большой, темной и
угрюмой страны, сейчас была главной буржуйской пло-
щадью. Тень от ножки торшера обозначала реку.
Это была особая карта, где город в один миг мог пре-
вратиться в государство или в океан, озеро — в дом,
река — в улицу или одновременно быть и рекой и ули-
цей.
— От усатого рыбака Гаврош узнал, что завтра бу-
дет бой с главным буржуйским полком. Гаврош должен
был взять свой барабан и просигналить по кварталам
предместья сбор...
«Он все смешал воедино — Гавроша, Парижскую ком-
муну и маленького барабанщика»,— подумал взрослый,
с любопытством прислушиваясь к рассказу сына.
—• И знаешь, папа, он сигналил особо. Его понимали
только наши, а враги ничего не могли разобрать. Кро-
ме одного врага, который притворился нашим. У него
было два глаза — один настоящий, а другой — стеклян-
ный, и два сердца. Поэтому никто и не мог догадаться.
«Вот кусочек из какой-то сказки»,— подумал взрослый.
20
— Этот шпион предупредил буржуйский полк, и на
рассвете начался бой. Наши построили баррикаду из
булыжников, столов и перевернутых карет. Приготови-
ли много камней. Те, кто был послабее, стреляли из ру-
жей, а силачи бросали камни. Мальчишки тоже не сиде-
ли без дела. Тот, кому не досталось винтовки, стрелял
из рогатки. Но у рогаток была такая резина, что ка-
мень летел, как пуля.
— Подумать только! — не удержался взрослый.
— Буржуйский генерал приказал подвезти пушки. А у
защитников баррикады кончились и патроны, и камни.
Что делать? Гаврош, конечно, решил помочь своим. Он
взял сумку и пополз к убитым, чтобы собрать патроны.
В него стреляли, а он не боялся. Даже песню пел. Вот
так...
И звонким, прерывающимся голосом мальчик запел:
...Вперед пробивались отряды
Спартаковцев — смелых бойцов...
— А пули свистели рядом. Одна ранила Гавроша...
— Да, да, жалко его. Погиб, как герой,— сказал
взрослый.
Зная о впечатлительности сына, он хотел по возмож-
ности сократить печальное место его рассказа.
— Он не тогда погиб, папа,—откликнулся мальчик.—
Это в книжке написано, что погиб, когда собирал патро-
ны. А Гаврош был только ранен. Он все-таки дотащил
сумку до своих, и они дрались еще целых шесть ча-
сов. Баррикада была почти разрушена, в живых остались
только командир и Гаврош. А враги были уже совсем
близко. Командир свернул знамя и сказал Гаврошу:
«Возьми его и убегай. А я задержу их. Знамя надо спас-
ти». Тогда из-за развалин баррикады поднялся шпион
с разными глазами. Все думали, что он мертвый, но пу-
ля пробила у него только одно сердце, и он притворился
неживым. И вот он взял свой пистолет и выстрелил в
спину командиру. А потом бросился за Гаврошем. Гаврош
21
бегал быстрее, но его окружили солдаты. А если
тебя окружили, то не убежишь. Гаврош выстрелил в
шпиона, но он не знал, куда целить, в какое сердце. И по-
пал не в то. Шпион продолжал бежать. Гаврош снова
выстрелил и снова попал не в то сердце. А враги уже
рядом. Они окружают его со всех сторон, хотят отнять
знамя. Сейчас он погибнет...
Глаза мальчика округлились от ужаса, губы дерга-
лись, будто он сейчас заплачет.
Взрослый встал с тахты и положил руку ему на
плечо:
— Ну, не надо так переживать, малыш. В конце кон-
цов, это только книжка, и в ней описаны очень давние
события.
Мальчик вдруг сбросил руку отца с плеча и, всматри-
ваясь вдаль, закричал:
— Давай мне знамя, Гаврош, давай знамя, я спрячу!
Взрослый прижал его к себе, гладил по волосам, что-
то бормотал успокоительное.
В этот миг в открытое окно влетел какой-то сверток,
упал на пол. Мужчина быстро подошел к окну, отодви-
нул занавес и выглянул. Никого не было.
Когда он обернулся, мальчик прижимал к груди свер-
ток.
— Ну что там такое? — недоуменно спросил мужчина.
— Он успел!— торжествующе воскликнул мальчик и
развернул сверток.
Это было пробитое пулями красное знамя...
НАВЕСТИТЬ СЫНА...
«Надо было бы еще навестить сына,— думает Павел
Юрьевич. Судя по чересчур бодрому письму, у него что-
то не ладится. Полчаса полета до космодрома, а там еще
22
часок — ия буду на искусственном спутнике у Володи.
Что же у него не ладится? На работе или дома? Скорее
всего — дома. Вера — очень капризная женщина, а у него
не хватает чуткости. Если мне станет легче, обязатель-
но полечу, что бы там ни говорил врач. «Зайцем» пробе-
русь на ракету...»
Он знает, что ему не станет легче. Хоть кибер-диаг-
ност не сообщает пациентам результаты исследований,
Павел Юрьевич по невозмутимому лицу врача понял
все. Его дни, а может быть, часы сочтены.
Прежде всего Павел Юрьевич составил список дел,
которые надо обязательно закончить. Конечно, он боял-
ся смерти, но со своим страхом сжился настолько, что
со стороны казалось, будто он и вовсе не боится. Так
спокойно и деловито готовились в последний путь его
прадеды — русские крестьяне.
Дела, которые надлежало закончить, были все личные
и сугубо личные. То, что касалось его геологических ра-
бот, будет продолжать двойник-сигом — существо, син-
тезированное из пластбелков. В нем как бы смоделиро-
ван мозг Павла Юрьевича. Они проработали бок о бок
с двойником более двадцати лет. За это время сигом
усвоил все, что знал Павел Юрьевич. Иногда ученому
казалось, что сигом усвоил и его манеру держаться, его
походку, его улыбку. Это немного раздражало. Павел
Юрьевич был человеком двадцать первого века и не ду-
мал о сигомах, как о машинах. И все же он не мог пред-
ставить, что его двойник и он сам — это два существа, но
почти одна и та же личность.
Сейчас сигом на Марсе проверяет его теорию залега-
ния пластов. Он уже знает о состоянии своего двойника:
Павел Юрьевич вчера попрощался с ним по визору.
«Это я успел. А вот съездить к Володе... Заморочился
с Ольгой да Зиной, а ему, кажется, был нужней... Толь-
ко бы врач не сообщил им. Но Ольга, пожалуй, догады-
вается. Того и гляди, нагрянет...»
23
Будто вызванный этой его мыслью, вспыхнул сигнал —
фиолетовый глазок: «Разрешите войти». Павел Юрьевич
даже головой помотал, проверяя, не чудится ли ему.
Нет, и в самом деле светится.
Он бросил взгляд на часы — пять утра. Врачу еще
рано, друзья в такое время не приходят. Значит, и вправ-
ду — Ольга. Мысленно приказал двери: «Впусти!» Цвет
глазка изменился — дверь-автомат выполнила приказ.
Павел Юрьевич услышал шаги, узнал их. Так не хо-
дил никто из людей.
В комнате появился сигом, сгибаясь, чтобы не разва-
лить потолок.
— Здравствуй,— сказал он голосом Павла Юрьевича.
— Здравствуй. Но разве я вызывал тебя?—ученый
насупился. У него появилось какое-то смутное чувство
радости и досады.
— Не вызывал. Но я приехал. Извини.
Сигом протянул огромную ручищу, которой мог бы
легко поднять не только своего двойника, но и весь дом,
и пожал руку Павла Юрьевича. Он смотрел на больно-
го своими сложными глазами, видящими и в инфракрас-
ных, и в рентгеновских, и в мезонных лучах. У него не
было оснований не доверять консилиуму врачей, среди
которых были и сигомы. Он знал, что ничем нельзя по-
мочь. И все-таки приехал.
— Как дети? — спросил он. — Зина родила?
— Да. Мальчик. Здоровенький. Четыре килограм-
ма,— заулыбался Павел Юрьевич. Ему бы очень хоте-
лось еще разок взглянуть на внука.
— Вызвать по визору?— тотчас предложил сигом,
восприняв его желание своими телепатическими орга-
нами.
— Не надо,— поспешно сказал Павел Юрьевич. Он
уже понял, какое чувство возбудил в нем приход сиго-
ма. Было приятно, что двойник прибыл попрощаться,
и досадно, что не приехали дочери.
24
Сигом притворился, будто сразу же забыл о желании
двойника.
— А как поживает Володя?
«В самом ли деле ему интересно знать или действует
по программе вежливости?»— подумал Павел Юрьевич
и подал сигому письмо сына.
— Прочти. Ему предлагают новую работу. А в свобод-
ное время они с женой смотрят передачи с Земли и за-
нимаются космоспортом.
Он бы хотел успокоить себя, поверить, получить под-
тверждение, что все в письме правда.
Сигом читал письмо, думая одновременно о несколь-
ких вещах:
«Володя таких
слов никогда
не употреблял:
«замечательно»,
«чудесно»... А
сколько воскли-
цательных зна-
ков! Неспрос-
«Чем я могу
помочь двойни-
ку, кроме того,
что останусь бес-
смертным? Это
и его бессмертие.
Но он еще дол-
жен поверить в
«Надо будет в
первую очередь
проверить шес-
тую таблицу
пластов. Если
ангол залегает в
гранитах, то где-
то близко нахо-
та...» это...» дится уран».
— Отличное письмо. Как видно, Володе совсем непло-
хо живется. Если хочешь, расскажу о работе,— сигом не
мог врать долго.
— Расскажи.
— Заканчиваю составление шестой карты. Пять пре-
дыдущих ты видел. А потом начнем бурить. Получается
в общем-то интересная штука — все предсказания, кроме
местонахождения урана, сбываются. Значит, надо искать
поправку на икс, старина.
«Он и говорит моими словами. И действует, как я.
Тот же подход. Но во много раз€ыстрее. Ну что же, мощ-
ность и надежность системы. Если бы у меня был такой
мозг, быстрота мышления и все прочее, я бы, пожалуй^
тоже не тратил зря времени», Спросил:
25
— Интересная работенка?
— Работенка, что надо, — ответил сигом. Видно было,
что ему очень приятно говорить о своей работе с пони-
мающим человеком. — А потом я сделаю обобщение для
группы планет с обилием песков.
— Да, да, именно так я и хотел бы поступить.
— Но главное не в песках, а в оси вращения планеты
и давлении. Вот формулы.
Павел Юрьевич смотрел на формулы, вспыхивающие
на стене, и думал: «Да, в нем останется мой метод рабо-
ты, память, специфика решения проблем. А может быть,
и что-то большее. Но что я такое? Вот это немощное, уми-
рающее тело или опыт, записанный в нервных клетках?
Когда я лишаюсь сознания, тело живет, но то лишь тело,
а не Павел Юрьевич Кадецкий — личность, ученый, че-
ловек. Значит, мое «я» исчезает, как только становится
невозможным извлечь сведения, записанные в сером ве-
ществе мозга. Но их можно записать и в мозгу сигома.
Значит ли это перенести в него мое «я»?
Формулы вспыхивали и гасли, понятные им обоим, как
буквы родного алфавита. Точно так описывал бы залега-
ние пластов и Павел Юрьевич. Правда, проделать по-
добную работу он не мог бы и за триста лет.
Ученый разволновался, стало труднее дышать. «Ни в
коем случае не волноваться»,— приказывал врач. Чепу-
ха! Зачем тогда жить?
Экран погас. Павел Юрьевич смотрел на сигома, на
его прекрасное нестареющее лицо: «Чего же я еще жду?
Чтобы в нем остался весь я? С моими заботами и огор-
чениями? Но это невозможно. Да и нужно ли?»
Он приподнялся на локтях, чтобы вдохнуть побольше
воздуха, — и не смог.
...Сигом склонился над покойником, сложил ему руки
на груди, вызвал врача. Ему казалось, что какая-то часть
его мира опустела и в ней поселилась грусть. Он про-
щался с Павлом Юрьевичем, как прощался бы с частью
26
самого себя, со своей молодостью. Больше ему нечего
было делать в этом доме.
Сигом вышел и, включив гравитаторы, взлетел в ут-
реннее бледное не<
«Только с ним
я мог бы посо-
ветоваться по
Шестой табли-
це. Теперь все
надо решать са-
мому. И, может
быть, чтобы най-
ти поправку на
икс, нужно
учесть то, что,
как мне кажется,
не имеет никако-
• Он думал:
«Чтобы быст-
рее проделать
эту работу, до-
строю у себя
органы зрения,
вмонтирую сис-
тему счетчиков
радиоактивно-
сти. Они дол-
жны быть очень
чувствитель-
ны...»
«В первую оче-
редь надо навес-
тить Володю.
Судя по черес-
чур бодрому пи-
сьму, у него что-
то не ладится.
И скорее всего—
дома. Вера —
капризная жен-
щина, а у него
не хватает чут-
кости...»
го отношения к
залеганию плас-
тов. Например,
изменение ра-
диации в разные
исторические
эпохи...»
Сигом образовал вокруг себя защитную оболочку и
взял курс на искусственный спутник, где жил Володя...
ГЛАВНОЕ ОРУЖИЕ
1
Седьмому неизвестный объект вначале показался ко-
метой. Он вторгся в зону патрулирования и здесь слег-
ка изменил направление. Изменение составило всего
лишь один и две десятые градуса.
27
Однако Седьмой мгновенно подсчитал гравитационные
возмущения, массу объекта, его скорость и определил,
что отклонение нельзя объяснить притяжением Юпите-
ра. Причина отклонения находилась в самом объекте:
то ли это были какие-то происходящие в нем процессы,
например, реакция вещества на изменение среды; то ли
направленная воля.
Седьмой поступил так, как поступил бы на его месте
любой другой патрульный универсальный робот: он из-
вестил Базу о появлении объекта. Сообщение он пере-
дал обычным кодом. Одновременно выдвинул несколько
антенн, сфокусировал инфравизоры, готовясь, как толь-
ко База разрешит, начать глубинное исследование объ-
екта.
В кристаллическом мозгу Седьмого журчал хроно-
метр, отсчитывающий миллисекунды. Их минуло уже
много, но ответа с Базы не было. «Люди мудры, но мед-
лительны, — думал патрульный. — Они Великодушные
Медлительные Хозяева...»
Патрульный снова включил передатчик и затребовал
контрольный отзыв...
Отзыва не было. База молчала.
«Такого еще не случалось,— думал Седьмой.— О чем
это свидетельствует? Люди могут медлить. Но оши-
баться они не могут. Это исключено. Значит...»
Сиреневые сполохи играли на поверхности объекта,
завивались в облака...
2
— Мария,— сказал Олег, притрагиваясь к ее руке.
Выражение его глаз было жалким и упрямым одновре-
менно.— Ничего у меня не выйдет...
Она не смотрела на него. Даже не убрала прядь волос,
свисавшую со лба. Он ждал, что сейчас из-за этой пря-
ди, словно из-за кустов, блеснет серый холодный глаз.
28
Но Мария не подымала ресниц — длинных, прямых,
жестких. Она и так, не глядя, знала, какое у него сей-
час лицо. За год совместной работы на Базе-спутнике
можно узнать человека лучше, чем за тридцать лет жиз-
ни на Земле.
— Да, ты не изменился,— сказала она.— И не надо.
Не подражай программе, которую ты изобрел для своих
роботов.
— Но сколько же это будет длиться?..
Она молчала. Лучше не давать повода для разговора.
Старая песня. Надоевшая песня. Ненужная песня.
Мария потянулась к дверце биотерма. Щелкнул за-
мок. Она вынула пробирки с жидкостью. Посмотрела на
свет, прежде чем вставить в автомикроскоп. Жидкость
помутнела, приобрела розовую окраску.
— Штамм мутировал,— сказала она.— Космос за-
ставил его измениться.
Она говорила «без подтекста», но Олег сам вообразил
его.
— Советуешь и мне облучиться? Измениться через
ДНК? Стать таким, как нужно тебе?
Она тряхнула головой. Золотистая прядь взметнулась
у виска. Мария повернулась к Олегу, в ее глазах свер-
кал сизый лед.
— Неужели ты не можешь понять? Ты, признанный
гений, конструктор патрульных роботов? Жаль только...
Он попытался придать своему лицу насмешливое выра-
жение, и Мария закончила резче, чем намеревалась:
— ...что ты не понимаешь людей.
— Возможно, — подозрительно быстро согласился
Олег.— А как бы ты посоветовала научиться понимать
их?
Она по-своему истолковала его ответ и поспешила за-
щититься:
— Об этом нам твердят в школе, когда советуют боль-
ше интересоваться художественной литературой...
29
Он пожал худыми, острыми плечами:
— Но я читаю достаточно. Не только по математике
и кибернетике. Ты знаешь...
— Ну да, как же, по биологии,— подхватила она.—
По анатомии и физиологии человека...
Он принял вызов. Не ожидая приглашения, сел, за-
кинул ногу за ногу. Сплел до хруста пальцы и охватил
ими колено.
— Верно,— сказал он.— По биологии. По философии.
Там есть основа всего, о чем толкует художественная ли-
тература.
Он сказал «толкует», хотя мог бы догадаться, что это-
го она ему не простит.
— Образы тигров и характеры змей. Это ты хотел
сказать?
— Там есть все, из чего можно составить и образы, и
характеры, и варианты поведения людей. Элементарных
блоков и механизмов не так уж много, пожалуй, даже
меньше, чем букв в языке.
— Если тебя интересуют только буквы, ты никогда не
научишься говорить и понимать то, что говорят тебе,—
отметила она.
— Например, я знаю, что главное твое качество —
упрямство. Но разве мне обязательно знать все его про-
явления?
— Заметано,— обрадовалась она.— Наконец-то дого-
ворились.
Она резко отвернулась, показывая, что разговор окон-
чен. Но он не уходил, и его взгляд был достаточно крас-
норечив.
— Я устала,— сказала Мария.— Почему ты хоть это-
го не поймешь? Почему вы все этого не поймете? Да,
мне нравятся иные люди, такие, как Петр. Почему вы
не оставите меня в покое? Я не гениальна, но я ведь
имею право на индивидуальность. Так же, как ты. Не
жди напрасно. Я не могу измениться. Я не робот...
30
Ее рука дрожала, когда она вставляла пробирку в
объектив ЭМП-спектроскопа.
— Мы неизменны, как наши гены,— попытался шу-
тить Олег.
Она поддержала его, но таким тоном, который исклю-
чал компромисс.
— Да, мы неизменны,— резко сказала Мария.— И в
этом есть смысл.
— Но нет мостика через пропасть...
Мария больше не отвечала, сосредоточенно набирая
код программы. Она не смотрела, как вяло, будто все
еще раздумывая, поднялся Олег, как ушел. Подняла го-
лову, когда рядом послышался другой голос — невы-
разительный, скрипучий, словно состоящий из одних
обертонов:
— И все же принцессе придется стать снисходитель-
ной.
Она сжалась, будто ожидая удара. Этот человек с нерв-
ным длинным лицом и пронзительным взглядом был для
нее недосягаемым и желанным повелителем.
— Я должна полюбить его?— спросила Мария. В ее
смиренном голосе был вызов.
— Ты не имеешь права грубить ему. Знаешь, я не
боюсь произносить слово «обязанность», хотя оно мно-
гим и не нравится. Так вот, ты обязана помнить, сколь-
ко нас здесь, на Базе, и как мы далеки и от Земли, и от
космических поселений.
«Он мог бы и не говорить об этом. Лучше бы он гово-
рил о другом,— думала Мария.— Или молчал. Человек в
первую очередь нуждается в необходимом. Но «необхо-
димость» — однозначное понятие. То, без чего легко
обойдется один, совершенно необходимо другому».
Утверждают, что истинно необходимое — это то, без
чего не выживешь. Чепуха! Мария бы определила необ-
ходимое как то, что есть у большинства людей. Если ты
не имеешь этого, жизнь кажется уродливой. Ты начи-
31
наешь завидовать одному, другому, третьему... Ты те-
ряешь покой, уважение к себе. Зависть, с одной стороны,
постыдное чувство, но с другой — сильный стимул. Она
подгоняет, торопит.
Человеку не обходи м о быть «не хуже других»—
и в этом есть безжалостный, но глубокий смысл. Чело-
веку необходимо иметь то, что имеют другие. А у боль-
шинства женщин есть «свой» мужчина. Какой бы он
ни был, но «свой». Которому можно рассказывать о по-
таенном, делиться бедами и заботами, даже если он не
слушает, даже если в это время думает совершенно о дру-
гом. Ты не замечаешь этого, ты знаешь, что он обязан
слушать и сочувствовать. И чем больше расстояние до
Земли, до центров цивилизации, чем меньше у тебя
развлечений, тем необходимее «свой» мужчина.
Итак, двое — мужчина и женщина — скучают и му-
чаются порознь. Не лучше ли им поскучать и помучиться
вместе? Станет ли тоска каждого хоть чуточку меньше?
Или наоборот — умножится раздражением, злостью?
Но, может быть, им обоим удастся измениться,
«притереться», стать похожими друг на друга, как это
умеют делать патрульные роботы, сконструированные
Олегом!
...Сквозь ее мысли, будто острый луч сквозь туман,
пробился взгляд Петра, нашел ее зрачки, больно вонзил-
ся в них. И тогда она, чтобы не сжаться от боли, вски-
нула как можно повыше свою золотистую голову на длин-
ной гордой шее и сказала:
— Составь уравнение, Арифмометр (она не случайно
назвала Петра школьным прозвищем). Выведи зависи-
мость степени человеколюбия от расстояния до Земли.
Петр не принял вызова и даже не ответил шуткой. Его
голос был скрипуче-назидательным:
— Такая зависимость существует. Она издавна назы-
вается совместимостью.— Углы его нервных губ устало
опустились. Ты даже не хочешь присмотреться к нему?,
32
«Я понимаю, что ты хочешь сказать, Арифмометр,—
мысленно ответила она.— Он лучше меня. Одаренней.
Интересней. Он сильный, красивый человек. По древ-
ним меркам — настоящий мужчина. Но теперь этого
слишком мало для человека. Недостаточно, чтобы его
полюбить. Ты живешь в прошлом, Арифмометр. Соб-
ственно говоря, все вы, мужчины, мечтаете вернуть прош-
лое. Но любовь к мужчине не может быть главным для
меня. Стыдно, когда такая любовь — главное в жизни.
Она делает женщину рабыней. Думая, что действует по
своей воле, женщина лишь выполняет одну из самых
жестких программ природы. Это ты, Арифмометр, дол-
жен высчитать и понять. Я не подчинюсь этой програм-
ме. Ни за что. Я полюблю лишь того, кого буду уважать,
перед кем преклонится мой разум. Такого, как ты. Не
меньше...»
Мягко щелкнули репродукторы. Бесцветный голос ав-
томата произнес:
— Внимание. Базу вызывает Седьмой. Базу вызывает
Седьмой.
Патрульный робот не стал бы вызывать Базу по пус-
тякам.
Все мгновенно повернулись к экранам связи. Мигну-
ли, налились голубым светом овальные окна. На голу-
бом заплясали знакомые разноцветные символы — по-
зывные Седьмого. Патрульный робот докладывал: «В
квадрате шестнадцать-а появился новый объект. Дейст-
вия его признаю угрожающими. Передаю информацию о
нем. Размеры...»
Передача оборвалась.
Голубые окна светились, но символов на них не было.
Люди ждали.
Прошла минута, вторая...
Петр тихо вышел, постоял за порогом. Затем его то-
ропливые шаги послышались в коридоре. Он спешил в
командирскую рубку.
2 И. Росоховатский
33
За спиной Марии раздались иные шаги — упруго уве-
ренные, без пришаркИвания. Она не оборачивалась. Он
всегда приходил, если считал, что становится опасно.
Он предпочитал быть рядом с ней — ее защитником.
К тому же в данной ситуации он имел основания счи-
тать себя главным на Базе, брать на себя наибольшую
ответственность. Ведь это его создания — патрульные
роботы — по составленной им программе обеспечивали
безопасность Базы.
Сейчас его приход не раздражал и не злил Марию.
Она предчувствовала, что все их нерешенные проблемы,
их тоска вдали от Земли, приязнь и неприязнь друг
к другу, даже их жизнь могут развеяться, как дым,
в зависимости от того, что произойдет в квадрате 16-а.
3
Прошло несколько секунд, прежде чем Седьмой уста-
новил, что пространство вокруг него изменилось. Он
барахтался, словно в паутине, в каком-то неизвестном
ему силовом поле и был к тому же заэкранирован со
всех сторон.
Поле исходило от объекта. Несомненно, это он был
«пауком», соткавшим энергетическую паутину.
Седьмой оделся в нейтронную кольчугу, чтобы вы-
скользнуть из поля. Но не тут-то было. Одни силовые
линии ослабились, другие, переплетаясь, удерживали
«жертву».
«Придется запускать двигатели на полную мощность,—
подумал патрульный.— Но тогда я могу невзначай при-
чинить вред объекту. Эх, четыре нуля на четыре нуля!
Ведь я еще не получал распоряжений с Базы...»
«Ты не получил распоряжений, не получил команд.
Не самовольничай!»— послышалось в мозгу Седьмого.
Патрульный заподозрил подвох. Действуя ио инструк*
ции № 3 «Психоробики», он включил СВК — систему
34
высшего контроля—и попытался определить, свои ли это
мысли или навязанные извне. В кристаллическом моз-
гу робота на контрольном экране, связанном со зритель-
ными отделами, медленно проступил треугольник, рас-
черченный на деления и испещренный цифрами. Это был
контрольный символ, обобщенная схема работы мозга в
данный момент. На первый взгляд казалось, что равно-
бедренность треугольника не нарушена, а это свидетель-
ствовало об исправности основных блоков.
Седьмой составил несколько уравнений для проверки
нормальности процессов мышления. Первые пять отве-
тов полностью совпадали с заданными Программой об-
разцами. Но шестой несколько отличался от образца.
Это указывало на нарушение функций отдела мозга, уп-
равляющего органами локации, инфравидения и радио-
вещания.
«Эх, четыре нуля на четыре нуля!— с досадой поду-
мал Седьмой.— Придется ремонтироваться».
Он оставил включенной СВК, чтобы иметь возмож-
ность постоянно контролировать работу мозга. Патруль-
ный уже понял, что ответа с Базы ждать не приходится,
и надо действовать самостоятельно. Он включил под-
программу «Знакомство с неизвестным объектом, прояв-
ляющим признаки управления». В соответствии с ней
его передатчики послали объекту код-запрос.
Объект шевельнулся, изменил форму. Его «хвост»
изогнулся наподобие хвоста скорпиона и ударил в Седь*
мого мезонным лучом.
На экране заплясали цифры. Линия основания тре-
угольника в одном месте стала искривляться, зазмеи-
лась. У Седьмого появились неприятные ощущения сразу
в нескольких местах мозга и в узлах, расположенных
между фильтрами и датчиками. У человека это соответ-
ствовало бы сильнейшей головной боли.
И все же патрульный не решался включить двига-
тели на полную мощность и вырваться из поля. Прог-
2* 35
рамма «Знакомство с неизвестным объектом, проявляю-
щим признаки управления» запрещала любые действия,
способные причинить вред живому существу или аппа-
рату, посланному разумными существами. Однако те-
перь, после ранения, патрульный уже имел право сме-
нить программу на «Знакомство с неизвестным объектом,
проявляющим признаки агрессивности».
Седьмой не замедлил сделать это: он выпустил ме-
зонный луч и попытался «увидеть», что скрывается за
защитной оболочкой объекта.
Прощупывание позволило получить некоторые сведе-
ния о структуре и напряженности различных участков
поля и о структуре самой оболочки.
Патрульный выпустил второй луч — по новой прог-
рамме он имел на это право, сфокусировал оба луча на
хвосте объекта.
В то же мгновение начал поступать ответ на код-за-
прос. Анализируя его, можно было предположить, что
объект разумен. Отсюда новые сложности: программа
категорически требовала избегать любых действий, спо-
собных причинить вред разумному существу. Седьмой
снизил мощность лучей, подключил аккумуляторы к дру-
гим отделам мозга и продолжал посылать запросы объ-
екту.
Объект стал быстро приближаться к Седьмому, од-
новременно вытягивая хвост.
Патрульный попытался уклониться, но его достал
многократно усиленный мезонный луч.
Основание треугольника на экране изогнулось, что
свидетельствовало о нарушении кристаллических струк-
тур сразу в нескольких отделах мозга. Седьмой запус-
тил дополнительные двигатели, рванулся из поля-пау-
тины. Одновременно он включил программу «Защита
Базы».
Эта программа резко отличалась от всех остальных.
В ней имелся пункт о Главном оружии.
36
Поскольку Олег Митин и другие конструкторы пат-
рульных не могли предвидеть всех возможных против-
ников, с которыми предстоит встречаться, они предус-
мотрели у своих детищ возможность быстрого самоиз-
менения. Так, патрульный мог изменять свою форму,
становясь то острым, как лезвие ножа, то обтекаемым,
круглым, как шар. Он мог образовывать у себя различ-
ные выступы и конечности, применять разные способы
передвижения. В программе «Защита Базы» указыва-
лось, что если патрульный не сумеет узнать ничего су-
щественного о противнике, о его силе и поведении, а про-
тивник будет прорываться к Базе, то патрульный
обязан отвечать на его действия простыми противодейст-
виями. Для этого ему, возможно, придется применить
то же оружие, что применяет противник.
Конечно, ни один из патрульных не знал, что по этому
пункту программы среди конструкторов и программис-
тов разгорелись ожесточенные споры. В конце концов
победила точка зрения Олега Митина. Он сумел с по-
мощью расчетов и моделирования ситуаций в памяти
вычислительной машины убедить оппонентов, что из-
менчивость патрульных роботов явится универсальным
и Главным оружием против любого предполагаемого
врага.
Тем временем объект стал раздуваться и расширять
поле, вытягивая его петлей. Затем он попытался накрыть
петлей Седьмого.
Патрульный в крутом вираже ушел от петли и оказал-
ся слева от противника. Он тоже выгнул мезонные лучи
так, чтобы они образовали петлю. Периодически Седь-
мой посылал сигналы Базе, но не получал ответа. Он по-
нял, что его радиоорганы серьезно повреждены.
Наконец Седьмому удалось зацепить своей петлей
объект.
Патрульный думал о противнике, одновременно рас-
считывая каждый отрезок своего пути: «Он недостаточно
37
ловок. Во всяком случае, значительно уступает мне
в ловкости. Значит, нужно больше маневрировать...»
Вскоре патрульному удалось накинуть на противни-
ка мезонную петлю. Противник рванулся, но, чтобы выр-
ваться, ему не хватало мощности. Видимо, он растратил
много энергии, когда «ткал» поле-паутину. Он стал вби-
рать поле в себя, поспешно заряжаясь. Но петля, наки-
нутая патрульным, мешала ему, давила, выталкивала в
другой спектр пространства.
«Ты попался!»— думал патрульный и удивлялся
чувству, которое вызывала в нем эта мысль. Раньше он
не испытывал ничего подобного.
Противник образовал два выступа наподобие крыльев
и стремительно бросился на патрульного, пытаясь ох-
ватить его с двух сторон. Это был рискованный маневр.
Но если бы он удался, Седьмому пришлось бы плохо.
Справа у него имелось очень чувствительное место —
основание четырех антенн. Если бы луч противника кос-
нулся его, часть органов была бы выведена из строя.
Седьмой тоже образовал у себя подобные выступы и
выставил их навстречу «крыльям» противника...
В это же мгновение противник отпрянул, стал быст-
ро удаляться. Седьмой бросился за ним вдогонку, но
своевременно заметил мины-ловушки.
У патрульного возникла новая мысль. Он обезвредил
одну из мин, отсоединив взрыватель, подзарядил ее до-
полнительно из своего аккумулятора. То же самое он
сделал и с другими минами, а затем соединил их взрыва-
тели новым, придуманным им способом.
На все эти операции ушло несколько секунд. И все
это время патрульному казалось, что он слишком медли-
телен, ибо все его механические части, несмотря на со-
вершенство и универсальность, не поспевали за указа-
ниями позитронного мозга, в котором сигналы переда-
вались со скоростью света.
Расставив мины, Седьмой начал отступление.
38
Противник двинулся вслед, но ему пришлось обходить
минное поле. Сомнений в его намерениях не оставалось.
Он хотел любой ценой преградить патрульному путь к
Базе.
Патрульный думал: «Итак, он решил напасть на Базу,
на людей. Возможно, он даже перехватил их сигналы.
В таком случае он знает о них больше, чем знал раньше.
Как это повлияет на его агрессивность, на его планы?
Первый пункт программы указывает: «Люди — глав-
ная ценность. Они самые великодушные существа во
Вселенной. И защитить их надо во что бы то ни стало.
Любой ценой. Любой ценой...»
Седьмой считал, что он мыслит в данном случае со-
вершенно самостоятельно. И он бы очень удивился,
если бы узнал, что эти его мысли предусмотрены и
вызваны программой. Патрульный продолжал путь, рас-
считывая скорость своего движения и сравнивая ее со
скоростью движения противника, которая все время
менялась. Яркие вспышки мезонных сгустков появлялись
то справа, то слева, то впереди патрульного.
Седьмой развернулся и в ответ ударил лучами. Те-
перь он имел полное право Отвечать на действия про-
тивника идентичными действиями.
Противник выпустил два камуфляжных облака и
скрылся за одним из них.
Седьмой образовал такие же облака.
Противник начал обходной маневр.
Патрульный развернул свои облака так, чтобы враг
не мог увидеть его позицию.
Противник внезапно произвел серию залпов, исполь-
зуя мелкие метеориты, которые всасывал из окружаю-
щего пространства. Как Седьмой ни уворачивался, нес-
колько снарядов попало в него. Он отметил поврежде-
ния в двух секторах своего тела: «Мне плохо. Треуголь-
ник расширяется. Ромб становится квадратом. Значит,
мне очень плохо. Но это неважно. Главное — защитить
39
Базу и людей. Это первый пункт любой программы, на-
чиная с универсальной, которую положено усвоить вся-
кому роботу в начале обучения. Защитить людей. Лю-
бой ценой. Любой ценой...»
Патрульный сфокусировал зеркала-отражатели и на-
правил на противника потоки космических частиц.
Камуфляжные облака рассеялись. Противник стал ви-
ден, как на стенде. Из его хвоста непрерывно бил тон-
кий, как игла, мезонный луч.
Седьмой образовал такой же хвост и у себя, перемес-
тив в него мезонную пушку.
Противник сложил крылья и заострил нос.
Патрульный сделал то же самое. Теперь попадать в не-
го стало трудней.
Противник окружил себя дополнительной защитной
оболочкой.
Седьмой тотчас повторил его действия, чтобы ни в
чем не уступать врагу.
Внешне они стали похожи, как два близнеца.
«Защитить Базу любой ценой,— думал Седьмой.—
Любой ценой...»
Его луч достиг каких-то важных центров противника.
Послышалась мольба: «Прекрати. Я разумный. Тре-
бую уважения к разуму».
Это привело Седьмого в некоторое замешательство:
«Совпадение? Случайность? Вероятность такого совпа-
дения крайне мала. Мог ли он угадать, не зная кода?
А чтобы расшифровать код, ему необходимо было уз-
нать хотя бы ориентиры в потоке информации, проник-
нуть в строй и содержание человеческой мысли. Меня
обучали этому сами люди. Обучали так долго...»
Последняя фраза противника совпала с одной из фраз
традиционного приветствия патрульных.
Седьмой убрал луч, выставил вперед и закрыл чех-
лом мезонную пушку, что соответствовало протянутой
для дружеского пожатия руке.
40
Противник незамедлительно воспользовался этим —
ударил слепящий луч.
С органами зрения у патрульного были связаны де-
сятки вычислительных отделов мозга. Множество хао*
тичных сигналов побежало из мозга к датчикам, разла-
живая их. На некоторое время Седьмой стал беспомощ-
ной мишенью. Он подумал (и эти мысли теже казались
ему самостоятельными): «Когда противник был в моем
положении, он схитрил. Попробую и я бороться с вра-
гом его оружием».
Он передал противнику:
— Прекрати. Требую уважения к разуму.
Противник не изменил направления луча.
«Он не только коварен, но и жесток. Он добивается
моей гибели. Желает мне зла? Или только хочет устра-
нить меня, как препятствие? И в том, и в другом случае
для меня результат-один. От того, какое предположение
верно, зависят способы борьбы. Если верно второе пред-
положение, способов борьбы может быть больше. Но все
ли их можно применить? Программа говорит...»
Гибель надвигалась. Сигналы разлада, хаоса потряса-
ли мозг патрульного. «...Конструктор Олег Митин учил
меня: «Главное твое оружие — изменчивость, приспо-
собление к условиям. Изменяйся в соответствии с дейст-
виями противника, отвечай ему противодействиями, пре-
восходя во всем,—и ты победишь».
Седьмой сделал то, чего не разрешали ему все преды-
дущие параграфы Программы. Он солгал:
— Не стану больше преграждать тебе дорогу.
Это подействовало. Противник убрал луч, изменил
свою форму, чтобы удобней было обогнуть патрульного.
И тогда Седьмой с удвоенной мощью ударил лучом в
слабозащищённое место. Послышался вопль:
— Прекрати! Я твой друг!
«Ты коварен — и я коварен. Ты жесток •— и я жес-
ток»,— думал Седьмой и колол лучом, сея разрушение.
41
Ему казалось, что он чувствует чужую боль, чужое
отчаяние, но воспринимает их как радость, бодрость. Но-
вое, доселе неизвестное состояние захватило его. Патруль-
ный перебирал в памяти известные ему человеческие сло-
ва, но там не было ничего подходящего, чтобы сформу-
лировать свои чувства, уложить их в привычные схемы
букв и цифр. Ему захотелось придумать новые симво-
лы. Он не знал, что люди давно уже назвали подобное
чувство местью, мстительным ликованием, злорадством.
Просто они не считали нужным знакомить патрульного
робота с этими обветшалыми словами, полагая, что они
ему никогда не понадобятся.
Седьмой уже добивал противника, не взирая на его
мольбы и обещания. Он действовал в угоду своему ново-
му чувству, все полнее и полнее удовлетворяя его. Вне-
запно противник прекратив просить о помощи. Вместо
того, собрав последние силы, он предложил:
— Ладно, добей меня. Но прежде взгляни на себя,
прислушайся к своим чувствам, к своим мыслям. Разве
ты не стал моим братом, близнецом? Ты коварен —
и я коварен. Ты жесток — и я жесток. За что же нам,
братьям, убивать друг друга?
Доли секунды понадобились Седьмому, чтобы взгля-
нуть на себя и сравнить с противником. Он полюбо-
вался отточенностью и завершенностью форм, словно
созданных для нападения, и надлежащим образом оце-
нил их. Одновременно думал: «Он прав. За что же нам,
братьям, убивать друг друга? Я встретил такое же су-
щество, как сам. Своего брата. То, что нужно ему, нуж-
но и мне».
Он услышал радостный призыв:
— Ты прав, брат. То, что нужно мне, нужно и тебе.
У нас общая цель!
«Но как же быть с первым пунктом программы?— ду-
мал патрульный.— Первый пункт •— забота о людях,
обеспечение их безопасности?»
42
Тотчас послышался голос нового брата:
*— Я помогу тебе забыть о нем. Я блокирую часть
твой памяти. Только не сопротивляйся. Доверься мне..*
Седьмой развернулся и вслед за новым братом поле-
тел к Базе, предвкушая радость разрушения...
На их пути находилось еще шесть патрульных робо-
тов, воспринявших сигналы Седьмого.
4
На экранах было хорошо видно, как восемь неизвест-
ных объектов ловко обогнули магнитные ловушки, луча-
ми срезали башни радиомаяков. Длинные тела с острыми
носами, как у рыбы-пилы, и длинными изогнутыми хвоста-
ми. Все восемь были похожи друг на друга, как близнецы.
Петр включил информатор. Но ни на один вопрос
объекты не реагировали. Они разрушили первую ли-
нию приборов. Теперь их отделяли от Базы лишь две
линию приборов и резервные заграждения.
— Неужели они смогли уничтожить всех патруль-
ных?— спросила Мария.
Ей никто не ответил. Петр с двумя ассистентами го-
товил мезонную и фотонную пушки. Олег был занят на-
ладкой магнитометров. Остальные люди были в других
отсеках Базы, готовясь к действиям, предписанным в
подобных случаях Уставом космических баз.
— Произведем предупредительный выстрел,— сказал
Петр. Он никак не мог научиться командовать.
Яркая игла протянулась через весь экран к одному из
объектов. На ее конце пульсировала точка.
Объект остановился. Пространство вокруг него нача-
ло мерцать, он оделся защитной оболочкой.
«Вот как! Они умеют защищаться от луча?» —уди-
вился Петр.
Олег подошел к нему и вслух проговорил то, что Петр
подумал;
43
— Мы предупреждали их достаточно.
Лицо Петра страдальчески сморщилось, буд^о кто-то
сжал резиновую маску, глаза смотрели растерянно.
— Еще не ясны их намерения,— жалобно прогово-
рил он.
— Если мы продолжим выяснять, то выяснить будет
некому. Они подошли к входным буям.— Олег взялся
за рукоятку генхаса. Для него все было ясно. Он отве-
чал за безопасность Базы.
На экране четко обозначился синий треугольник. За-
тем — четыре точки. Это были позывные Базы.
Мария потянулась к ручкам настройки. Она не сом-
невалась, что Базу наконец-то вызывают запропастив-
шиеся куда-то патрульные роботы. Но вместо обычных
фраз приветствия в репродукторах послышалось:
— Предлагаем сдаться. Гарантируем жизнь.
Олег мгновенно оказался рядом с Марией. Ничто не
выдавало его волнения, и голос звучал глуховато, настой-
чиво:
— Пошли запрос, выясни, кто это.
Она тотчас выполнила его предложение.
Почти одновременно с тем, как она передала запрос,
пришел ответ:
— Кто мы, для вас не имеет значения. Предлагаем
сдаться. В противном случае атакуем Базу.
Марии почудилось что-то знакомое в том, как пере-
давался код. Когда-то она уже несомненно выходила на
связь с этим радистом.
— Чего вы хотите?— диктовал Олег, и Мария послуш-
но закодировала его слова и ввела в передатчик.
— Узнаете потом. Мы не причиним вам зла. Вместе
с нами вы овладеете Землей. Даем на размышление пять
минут.
На экранах было видно, как резко, словно по команде,
остановились и неподвижно зависли все восемь остро-
носых «рыб-скорпионов».
44
Мкрия включила экраны внутрибазовой связи. С них
смотрели лица товарищей, находящихся в разных отсе-
ках. Семнадцать лиц с выражением тревоги, удивления,
решимости, растерянности, упорства, смятения, страха...
Здесь цыли все оттенки этих чувств — в каменной непод-
вижности лиц, в попытке бодро улыбнуться, в насуплен-
ности бравей и кривизне или дрожании губ...
МариД посмотрела на тех, кто был рядом с ней. Петр
сел в кресло, вжался в него, сосредоточенно думал. Упру-
го перекатывались желваки, дергался острый кадык.
Лицо Олега было непроницаемо спокойным и слегка тор-
жественным. Пришло его время. Теперь он, а не Петр
был истинным командиром экипажа, принимал волевое
решение, отвечал за судьбу многих людей. Ответствен-
ность может быть одновременно тяжкой и сладкой но-
шей. Ибо ее оборотная сторона — возвышение в собст-
венных глазах.
Время ускорило свой бег. Оно уходило, как вода сквозь
решето. Время штормило. Оно вздымалось вдали гроз-
ными валами, готовыми сокрушить все на своем пути.
И когда прошла половина положенного срока, Олег раз-
жал твердые губы и сказал:
— Мы сообщим, что сдаемся...
Все — и те, кто находился в одном с ним отсеке, и те,
кто смотрел с экранов,— повернулись к нему, одновре-
менно скрестили взгляды. Олег вскинул крутой подбо-
родок:
—...А когда они минуют входные буи и выйдут на
контрольную полосу, мы ударим из всех лучевых уста-
новок.
— Свертывание пространства?— пересохшими губами
спросил Петр.
— Это исключительный случай. Он требует исклю-
чительных мер,— сказал Олег.
— А если они примут меры предосторожности?—
спросили с экрана.
43
Были и другие вопросы, но их задавали уже с облег-
чением, ибо нашелся тот, кто высказал решение/и тем
самым принял на себя ответственность, которая ^многих
страшила. Только Петр — Мария это видела^ по его
сморщенному лицу — сомневался в правильности ре-
шения. Но времени для сомнений почти не оставалось.
Ровно столько, чтобы проголосовать. Пятнадцать — за.
Петр тяжело вздохнул и присоединился к пятнадцати.
— Я против,— поспешно сказала Мария, не глядя на
Петра. Она еще не проанализировала причин своего ре-
шения. Возможно, главной из них было даже не то,
что объекты проявляли признаки разумности.— Их по-
зывные похожи на позывные патрульных,— произнесла
Мария.
— У нас нет времени на тщательный анализ. Они сей-
час атакуют Базу,— прицельно прищурясь, напомнил
Олег.— Мы просто предупредим их действия.
— Я согласен с Марией!— воскликнул Петр, будто
пробуждаясь от забытия.— Мы не имеем права на
обман разумных! Наши принципы...
Худой и длинный, он размахивал руками и был по-
хож на древнюю ветряную мельницу. Он напоминал
о том, к чему приводит уподобление противнику, он гово-
рил Об Уставе Базы.
— Да, да, лозунги!— кричал Петр.— Называйте их
как угодно, догмами или шаблонами. Но обмануть дру-
гого — значит предать себя.
Он думал: «Да, это старые, покрытые пылью и поро-
хом истины, Которые нужно просто помнить. Наши прин-
ципы — наше главное оружие. Они оплачены кровью и
страданиями сотен поколений предков. Если бы чело-
век все заново проверял на своем опыте, человечество бы
не сдвинулось с места».
И когда схлынули все отпущенные им минуты на раз-
мышление. Мария передала первую фразу из приветствия
космонавтов и патрульных:
46
— ТЪебуем уважения к разуму.
Смертоносные лучи полоснули по защитному полю
Базы. Его мощность была неравномерной, в некоторых
местах лучи достигли цели. Вспыхнул дополнительный
блок, в котором находился большой телескоп.
«Рыбы-Скорпионы» ринулись к Базе, размахивая хвос-
тами. Они атаковали наиболее слабые места защитного
поля. Была повреждена линия воздухообеспечения. Ма-
рия почувствовала, что стало душно. Но она вторично
передала:
— Требуем уважения к разуму.
Счетчики космических излучений захлебывались неис-
товым стрекотом. Красные огоньки мигали во всех
индикаторах...
— Еще минута — и будет поздно, — угрюмо напом-
нил Олег. Его взгляд был исполнен мрачной решимос-
ти. Мария с силой оттолкнула его руку от пускового уст-
ройства генхаса, но то было излишним: генхас не рабо-
тал, он был заблокирован направленным лучом.
Луч пробил защиту. Падали антенны. Обрушилась пе-
реборка. Мария чувствовала, что сознание мутится. Но
прежде, чем багровые кошмары погасили ее сознание,
она успела передать еще раз:
— Требуем уважения к разуму.
5
Седьмому показалось, будто в мозгу внезапно вспых-
нул контрольный экран и зазвучал чей-то голос. Пат-
рульный не различал слов, но голос был знакомым. Он
пробуждал воспоминания. Седьмой вспомнил свою пер-
вую учительницу, вводившую в него У-программу —
универсальный курс, который положено усвоить любому
роботу — от нянечки и уборщицы до интегрального ин-
теллектуала — прежде, чем переходить к специализации.
Ему не хотелось вспоминать содержание Унпрограммы,
47
более того — он знал, что эти воспоминания заблокиро-
ваны, на них наложен запрет. /
Но голос прозвучал еще раз — и Седьмому захоте-
лось нарушить запрет. /
Этого не полагалось делать, но почему-то впервые
за время существования — чем больше не полагалось,
тем больше разыгрывалось любопытство. уж если
включалась подпрограмма любопытства, выключить ее,
не удовлетворив, было не так просто. Она была преду-
смотрена еще в первичном программирование, аналогич-
ном безусловным рефлексам человека. Создатели робо-
тов считали ее очень важной, так как она способствовала
познанию окружающего мира.
Терзаясь сомнениями, Седьмой попытался хотя бы
вспомнить, кем именно наложен запрет. Оказалось —
новым братом.
Пойти еще дальше и сломать запрет, словно сургучную
печать, патрульный не мог. Но голос не оставлял его
в покое, вызывая все новые воспоминания, связанные
с создателями. Особенно — с первой учительницей, по-
знакомившей его с У-программой. Седьмой вспомнил, как
однажды, когда он никак не мог усвоить шестого пунк-
та и его уже хотели подвергнуть частичному демонтажу
и переделке, первая учительница решительно воспроти-
вилась постановлению школьного совета программистов.
Седьмой случайно подслушал ее разговор с представи-
телем совета. Они говорили о... да, да, об этом самом...
о шестом пункте У-программы.
И неожиданно патрульный вспомнил содержание шес-
того пункта — соблюдение безопасности создателей при
чрезвычайных обстоятельствах.
Седьмой почувствовал болезненный укол в то место
мозга, где проходила линия энергопитания. Послышался
голос нового брата:
— Прекрати вспоминать. В противном случае я от-
ключу энергопитание мозга.
48
Седьмой вынужден был подчиниться — и кадры вос-
поминаний стали быстро гаснуть в сознании.
Но туъпрежний голос зазвучал снова — и патрульный
расслышал фразу. Она была подобна вспышке молнии,,
сваривающей огненным швом небо и Землю, на кото-
рой он роднился из отдельных узлов и деталей. Она рас-
пахнула шАюзы памяти, ибо была мостом между всеми
существами' — естественными и искусственными. Она
уравнивала их по единому принципу, напоминая о ве-
ликом и бескорыстном Даре Создателей своим создани-
ям. Именно поэтому она ко многому обязывала и с нее
начиналось приветствие патрульных:
— Требуем уважения к разуму.
И он наконец вспомнил содержание первого пункта:
«Люди — главная ценность... Защитить их надо во что
бы то ни стало...»
...Мария уже не слышала, как внезапно затихло щел-
канье счетчиков, не видела, как нарушился строй «рыб-
скорпионов», как семь из них изгнали восьмого, а затем
принялись восстанавливать Базу. Одновременно они са-
ми преображались, принимая форму обыкновенных пат-
рульных роботов...
СЕКРЕТ ВДОХНОВЕНИЯ
1
Сегодня врач объявил, что моя «шагреневая кожа»
сильно сжалась и мне вряд ли удастся протянуть боль-
ше двух месяцев.
— Если не изменишь образ жизни, — строго предуп-
редил он,— тебе очень скоро понадобится не врач, а
гробовщик.
— Вряд ли мне удастся что-либо изменить.
49
— Самая банальная жизнь дороже самой оригиналь-
ной гипотезы.— Он немножко стеснялся выспренности
своих слов и с неприкрытой жалостью смотрел на
меня. I
Он достаточно знал о неустроенности мо^й жизни,
чтобы считать себя вправе жалеть меня. Он) был моим
одноклассником, сокурсником, затем — колкегой, под-
нявшимся гораздо выше меня по служебной лестнице.
Он крепко врос в свою благополучную жизнь и был
вполне доволен собой. И тем не менее он заботился обо
мне.
— Ох, уж этот «безобидный» Михаил Семенович!—
всердцах воскликнул он.— А я думал, что ты оконча-
тельно излечился от его идей, когда начал работу над
М-стимулятором.
Он не забыл о той памятной лекции, которую йрочел
нам старик в поношенном полосатом костюме, похожем
на арестантскую робу. Михаила Семеновича жалели пре-
подаватели, студенты, а особенно уборщицы. Находи-
лось немало добровольных свах, желающих помочь ему,
но он с извиняющимся выражением лица постоянно из-
бегал их услуг. Михаил Семенович был одним из тех
людей, рядом с которыми любой человек вырастал
в собственных глазах и считал себя обеспеченным счаст-
ливчиком. Он казался всем несчастным, безобидным и
неприспособленным к жизни, и только с годами я понял,
что он был вовсе не таким.
Выражение лица доктора менялось, по нему словно
бы скользили тени от быстро мелькающих мимолетных
воспоминаний. Он медленно проговорил:
— Пожалуй, он все-таки умел разбрасывать идеи.
— И одна из них проросла в мозгу его ученика,—
откликнулся я.
Он сердито отмахнулся от своих воспоминаний: навер-
ное, спохватился, что далеко зашел, и снова забеспокоил-
ся о моем здоровье.
50
— С таким сердцем ты мог бы протянуть еще не один
год,— уверенно сказал он.
— Два месяца тоже немало,— ответил я.
На следующий день меня посетила моя бывшая жена.
Она влетела в неубранную комнату, держа перед собой,
как щит, книгу в черном переплете.
— Возвращаю тебе Хемингуэя, — сказала она преж-
де, чем поздороваться.— Здравствуй, старина. Кажет-
ся, ты выглядишь неплохо.
Я уже понял, что она предварительно говорила с док-
тором. Я даже догадывался, какие именно слова он
Произнес, и мне казалось, что я слышу его голос, жалост-
ливо-снисходительные интонации, присущие преуспеваю*
щему доброжелательному человеку.
— Расскажи, как ты здесь живешь...
Ее глаза ласково и поощрительно улыбались мне.
И тогда я посмотрел на губы. Она умела «делать вид»,
но лгать по-настоящему, самозабвенно, так и не научи-
лась: не хватало воображения и хитрости. Ее выдавали
губы — то, как она их поджимала, как появлялись или
исчезали на них морщинки.
Пожалуй, я не увидел ничего нового, и бодро отве-
тил:
— Живу неплохо. Распланированно. Много отдыхаю.
Даже в турпоходы выбираюсь.
Ее губы недоверчиво изогнулись. Ей хотелось возра-
зить: «А доктор говорит...» Но вместо этого она ска-
зала:
— Хорошо, если так на самом деле. А то ведь я знала
тебя другим...
Осеклась. Поняла двусмысленность сказанного. Него-
же в открытую волноваться за человека, от которого уш-
ла к другому.
51
Губы настороженно застыли, потом дрогнули, и я по-
нял, что она хочет и не решается спасать меня так, как
ей советовал наш общий приятель — доктор./Чтобы об-
легчить ее миссию, я добавил: /
— Работы, конечно, немало.
— Вот именно,— обрадовалась она.— Ть^ никогда не
знал меры. Никогда.
— Но я старался...
Губы подозрительно выпятились. Я догадывался, что
именно за этим последует.
— Спрашиваю тебя не ради простого любопытства,
— Знаю.
— Снова смеешься надо мной?
— Нет, серьезно.
— Помню твою «серьезность». Ты всегда считал ме-
ня глупой гусыней, домашней хозяйкой — не больше...
Разговор приобретал опасное направление. Выход
один — напомнить ей о цели визита.
— Я бы с удовольствием отдохнул от работы, но ты
же знаешь, насколько важно проверить мою гипотезу
о «пусковом механизме вдохновения».
— Это не твоя мысль. Это мысли того противного ста-
рика. Стоит ли тратить на их проверку столько сил?
Надо было немедленно отвлечь ее от воспоминаний
о личности Михаила Семеновича, которого она ненави-
дела, иначе не избежать знакомых сцен.
— Он только высказал мысль о необходимости поис-
ков. Но ведь гипотеза — моя.
— Ты сам рассказывал, что услышал об этом на его
лекции.
— Ну да. Но он говорил вообще о секрете вдохнове-
ния.
— Вот видишь!
— Но это же у меня появилась гипотеза.
— Ты мне рассказывал об этом по-другому...
Я начинал злиться. Да, черт возьми, я рассказывал
52
ей о том, как ворочались в моей памяти и мучили меня
слова Михаила Семеновича. Издавна психологи всего
мира безуспешно бились над загадкой вдохновения. Од-
ни договорились до его непознаваемости, другие — до
противоположной крайности: никакой загадки нет, а са-
мо вдохновение — просто повышенное рабочее состо-
яние, которое приходит к человеку в процессе труда.
Стоит лишь начать упорно трудиться — и вдохнове-
ние явится само собой.
Но почему-то вдохновение, как настоящая жар-пти-
ца, не посещало одних, даже самых трудолюбивых и упор-
ных, но зато являлось к другим — и тогда они совер-
шали открытия, которых не могли сделать раньше в ана-
логичных условиях; писали гениальные произведения,
предвидели будущее с невероятной точностью и досто-
верностью.
С той поры, когда я услышал лекцию Михаила Семе-
новича, прошло немало лет. Проблема, заинтересовав-
шая меня, отодвигалась на задний план и тонула в
сумятице текущих дел, в различных треволнениях, ко-
торыми богата жизнь каждого молодого врача. Но по-
чему-то она не исчезала.
Однажды руководство нашей клиники поручило мне
наладить контакт с институтом кибернетики и совмест-
но с математиками разработать новые методы описания
заболеваний, в частности — ранних, скрытых периодов
развития шизофрении.
И вот, изучая проявления этой болезни, когда память
вдруг с невероятной четкостью восстанавливает, каза-
лось бы, давно забытые события, и больной из реально-
го мира переселяется в них, я снова вернулся к юно-
шескому увлечению — к секрету вдохновения. Забрез-
жила догадка о том, что же является физиологическим
пусковым механизмом вдохновения, с чего оно начина-
ется, почему приводит к открытиям, которые человек не
мог совершить до наступления того состояния.
53
Я стал собирать сведения в научной литературе, боль-
ше всего, конечно, интересуясь не самими описаниями оза-
рений-инсайтов, а теми процессами, которые приводят
к ним. Свои исследования я вел по трем направлениям:
озарения-инсайты — как конечный итог вдохновения;
химические вещества и физические воздействия, стиму-
лирующие память-мышление; механизмы возникновения
психических состояний, аналогичных состоянию вдох-
новения.
Вместе с новыми друзьями — математиками и киберне-
тиками мы составили целые тома математических опи-
саний этих состояний и химических реакций. Моя до-
гадка подтверждалась, и все же я боялся верить этому,
снова и снова проверял ее. Все говорило о том, что
процесс вдохновения начинается с одного и того же фи-
зиологического состояния — с понижения порога возбуж-
дения на определенных участках мозга...
— Алло, алло, вернись!
Я совсем было забыл о ней, а она не забывала моих
привычек. Ее голос зазвучал примирительно:
— Годы идут, а ты все еще не стал ни богатым, ни
знаменитым. Берешься за одно, не кончаешь и хватаешь-
ся за другое. Ты же работал над М-стимулятором и те-
бе прочили успех. А ты забросил его и взялся за новое
дело. Вернее, за старое. Не пора ли одуматься? Особен-
но сейчас...
— Почему сейчас?
— С тобой невозможно разговаривать. Ты либо не
слушаешь, либо смеешься надо мной.
— Да нет же...
— Да, да! И не отрицай. Почему ты не поступаешь
так, как советует доктор?
— Видишь ли, я начал серию опытов на собаках. Их
надо во что бы то ни стало довести до конца.
— Если ты... серьезно заболеешь,— она хотела ска-
зать «умрешь», — то кто же завершит опыты?
54
Губй| победно подобрались. Это должно было озна-
чать, что она нашла неотразимый довод, способный убе-
дить любого разумного человека.
— Если мой препарат окажется эффективным...
— «Если, если...» Сколько раз я слышала это слово
раньше!
— Теперь, к счастью, не слышишь.
Я тут же пожалел о своих словах. Ее губы побелели
в уголках. В уголках, которые я когда-то любил целовать.
— Я пришла, чтобы... чтобы... А ты...
И как только у меня вырвались эти злополучные сло-
ва! Неужели я все еще люблю ее? Или это чувство на-
зывается другим словом?
— Извини, я не то хотел сказать. Я очень благодарен
тебе за то, что ты пришла.
— Да, я глупа, но не до такой степени, чтобы...
— Конечно... Ох, я не то хотел сказать. Я все пони-
маю...
— Понимаешь?— Она хотела произнести это слово
с иронией, но у нее ничего не получилось.
— Пожалуй, ты убедила меня. И в самом деле, если
я умру, то кто же продолжит опыты? Действительно, на-
до взяться за ум.
Она исподлобья недоверчиво посмотрела на меня. На
ее красивом белом лбу образовалась едва заметная мор-
щинка. И внезапно я заметил множество морщинок у ее
глаз. Мне стало по-настоящему больно за нее. Годы не
щадят никого.
— Давай вместе составим режим дня.
— И ты будешь его выполнять?
Если бы она знала, чего стоил мне поток слов, необ-
ходимый, чтобы ее убедить. Она ушла успокоенная, до-
вольная завершением своей миссии, своим благодеяни-
ем. Ее давно терзали раскаяния. Теперь они немного по-
утихли, ведь она позаботилась обо мне, помогла мне.
Она не догадывалась, что я знаю о настоящей причине
а
ее визита, знаю больше, чем она сама. Конечно, если
сейчас у нее такой приличный и любящий муж, такие
здоровые, послушные дети, такая крепкая семья, а у то-
го, от которого ушла, жизнь не устроена по-прежнему,
то почему бы лишний раз не убедиться, что поступила
правильно, уходя от него. От этого никому никакого
ущерба, даже бывшему мужу, а ей все хорошее только
прибавится — и здоровье, и благополучие, и уверенность
в завтрашнем дне, когда с сонной улыбкой она скажет:
— Вася, разбуди детей. Им в школу собираться пора.
3
Опыты на собаках подтверждали мою гипотезу. Пре-
парат действовал безотказно. Незакрепленные, казалось
бы, безвозвратно стертые рефлексы восстанавливались.
Ход опытов можно было записывать математическим
языком по этапам: образование условного рефлекса без
его закрепления — время, необходимое, чтобы рефлекс
стерся, контроль — введение препарата — проверка
восстановленного рефлекса. Можно было испытывать
препарат на людях.
Один доброволец имеется. Правда, здоровье у него
неважное, и нельзя было определить наперед, как спра-
вится его организм с сильным потрясением. Но выбора
я себе не оставил. Нетерпение и так буквально сжига-
ло меня.
В дни опыта я был очень спокоен. Позвонил в лабо-
раторию, сказал, что сегодня не приду. Налил полста-
кана кипяченой воды и стал перед зеркалом. Положил на
язык таблетку. Весело подмигнул своему отражению.
Я проглотил таблетку, запил водой. Присмотрелся к
своему лицу в зеркале. Оно нисколько не изменилось:
расположенные близко от переносицы глаза смотре-
ли пытливо, редкие брови пытались сомкнуться, на лбу
с залысинами резко обозначилась сеть морщин.
56
Я ждал, наблюдал исподлобья, украдкой за своим от-*
ражением, будто боясь его спугнуть. Навязчивые мыс-
ли, как стадо упрямых животных, прокладывали один
и тот же путь, лезли, толкая друг друга, в одном на-
правлении. Я думал о том, что у природы есть два глав-
ных метода осуществления эволюции: первый — однов-
ременность и второй — последовательность перебора воз-
можностей. Чтобы разгадать ее тайны, человек должен
научиться следовать по ее пути, научиться подражать ей
и в первом, и во втором методе. А сделать это совсем не
просто. Ведь у природы в запасе бесконечное время и не-
ограниченная возможность одновременностей.
Однако, хотя время жизни каждого отдельного суще-
ства ничтожно по сравнению со временем эволюции, чело-
век научился записывать и сохранять свои наблюдения.
Исчерпав время своей жизни, он оставляет их другим
людям, потомкам.
Таким образом современный человек может исполь-
зовать опыт множества людей, накопленный в науке,
искусстве, книгах по истории; опыт человечества, со-»
храняющийся в материальной культуре, в архивах и биб-
лиотеках. Обобщая этот опыт, человек научился мыслен-
но следовать по пути Первого метода природы, возме-
щать недостаток времени личной жизни для последова-
тельного перебора возможностей. Именно на этом пути
наука сделала большинство своих открытий, оставив
меньше «белых пятен».
Хуже обстоит дело со следованием по пути Второго
метода природы. Здесь человека ограничивают, с од-
ной стороны, возможности единичного мозга, даже само-
го совершенного, а с другой — несовершенство обще-
ния с другими людьми, невозможность думать сообща,
как бы единым мозгом. Почти каждый из нас сталкивал-
ся с математическими задачами, для решения которых
необходимо одновременно удерживать в памяти и опе-
рировать множеством неизвестных. Стоит упустить
57
какой-нибудь икс или игрек — и задача не решится, ка-
кое бы количество последовательных операций мы ни
производили. А таких задач — их можно условно на-
звать задачами Второго метода — в природе огромное
множество.
И потому-то большинство неразгаданных тайн оста-
ется в области применения Второго метода, и всякий раз,
когда человеку удается одновременно оперировать с
большим, чем раньше, количеством данных, он делает
открытия. Этим объясняется в какой-то мере и то, что
открытия часто делаются людьми, работающими на сты-
как нескольких наук.
Может быть, в будущем человечеству помогут следо-
вать по пути Второго метода вычислительные машины
с гигантскими объемами памяти, к которым миллионы
людей смогут одновременно подключаться через раз-
личные устройства. Тогда машина поможет людям объе-
диняться в единый мозг с огромными возможностями.
А пока для решения задач Второго метода человек
иногда пользуется одним из древнейших механизмов,
подаренным ему природой, — вдохновением...
...Я снова взглянул в зеркало, стал пристально при-
сматриваться к себе, изучать свое лицо. Мне казалось,
будто замечаю перемены, но тотчас я убеждался в ошиб-
ке. Время словно замедлило бег. Я стал задыхаться от
волнения и понял, что надо немедленно отвлечься от мыс-
лей, связанных с экспериментом, думать о чем-нибудь
другом. Например, о том, что показывали вчера по
телевизору — в первой серии детективного телефильма...
И я заставил себя вспомнить кадры фильма...
На лесной тропинке у домика лесника обнаружен
труп молодой женщины. Похоже, что она спасалась от
преследователей бегством, спешила укрыться в домике.
Но добежать не успела.
Недалеко от трупа лежала «фомка»— маленький ло-
мик, инструмент воров-«домушников». Видимо, женщина
58
была убита именно «фомкой», так как экспертиза ус-
тановила, что «удар был нанесен тупым предметом».
Причем, удар, судя по всему, был молниеносным: ни лес-
ник, живущий в домике, ни его жена не слышали крика.
Следователь выяснил, что из лагеря заключенных,
расположенного за двадцать километров от места убий-
ства, бежал рецидивист. Удалось установить личность
убитой. Она работала оператором геологического отря-
да и в этот день возвращалась в отряд из райцентра,
где получила крупную сумму денег.
В конце первой серии заинтригованных зрителей пос-
вящали в некоторые подробности дела. Во-первых, ни-
когда раньше убитая не встречалась с совершившим по-
бег рецидивистом. Во-вторых, вор не мог иметь с собой
«фомки». Итак, следователь закончил версию «на нуле».
Ему— а вместе с ним и зрителям — предстояло приду-
мать новую версию.
Фильм был не только детективным, но и психологи-
ческим. Он увлек меня, и я пытался представить, как
будет развертываться действие. Я ставил себя на место
следователя, думал: а что бы я предпринял на его мес-
те? И ничего придумать не мог.
А сейчас я вспомнил совершенно отчетливо каждую
деталь фильма: согнутую руку трупа, красное платье в
белый горошек, шрам на коре березы, заросшее щети-
ной угрюмое лицо лесника и кривую ухмылку на жирном
лице его жены... Я вспомнил даже, как кричали птицы,
когда следователь прибыл на место убийства, и какие
слова он говорил, впервые придя в домик лесника. Со-
вершенно легко, без всяких усилий я вспомнил тысячи
различных вещей, которые могли пригодиться для рас-
крытия преступления: строчки из учебника криминалис-
тики, прочитанные однажды в ранней молодости, романы
Сименона, стихи об алчности мещан и статью об ураль-
ских самоцветах — и все эти разнообразные сведения
вдруг выстроились в одну цепочку, в висячий мост, по
59
которому мысль легко пробежала через бездну загадок.
Я понял, с чего следует начинать поиск: необходимо ус-
тановить точное местонахождение трупа в момент убий-
ства. И я уже знал, как будет развиваться действие
фильма, знал так четко, что мог и не смотреть следую-
щие серии. Следователь поступит так, как поступил бы на
его месте я. Он выяснит, что после убийства труп пере-
кладывали и что женщина бежала не к дому, а от доми-
ка, спасаясь от грабителей — лесника и его жены.
А «фомку» лесник подбросил нарочно, зная о побеге
рецидивиста...
И прежде чем волны видений нахлынули на меня и
понесли в своем водовороте, я уже понял: началось дей-
ствие препарата. Понизился порог возбуждения — и че-
рез него хлестали лавины импульсов. Открывались воро-
та шлюзов памяти, из тайных глубин, подхваченных
вихрем, всплывали уснувшие там воспоминания. Одно-
временно усилилась работа корковых областей, особенно
тех, где происходило образование ассоциаций. Воспоми-
нания теснились нескончаемыми шеренгами, все время
меняясь местами, строки стихов вдруг вырастали рядом
с формулами, цифрами... Сравнивались никогда ранее
не сравниваемые предметы и явления, такие, как грохот
машин и запах фиалок,— и я постигал их скрытый
смысл.
Я видел зеленые дремучие симфонии и слыша л
как пахнут розы, я видел всплывающие формулы в жур-
чании ручья, ощущал запах грозы в щебетании птиц.
Открывались сквозные немыслимые дали, наполненные
тонкими ароматами и сверканием молний. Мне казалось,
что я стал думать намного быстрее, что ускорился бег
импульсов по нервным волокнам. Потайные источники
сил открылись во мне, мышцы стали мощными и элас-
тичными. Появилось пьянящее ощущение всесилия. Ба-
рьеры, с которыми я успел познакомиться в жизни, по-»
казались пустячными, болезни — несуществующими.
60
Я был уверен, что стоит мне открыть окно, шагнуть с
подоконника и взмахнуть руками,— и я легко взмою со
своего шестого этажа ввысь, в распахнутое настежь окно.
Эта уверенность возбудила желание испробовать свои
силы. Желание становилось все сильнее, и я почувство-
вал, как наберу высоту, и внизу, все удаляясь, останутся
дома — спичечные коробки, зеленые пятна скверов, окан-
тованные лентами дорожек. Я пронижу облака и поле-
чу над ними, а они раскинутся подо мной снежными
холмами и сугробами. Затем я расслаблюсь, расплас-
таюсь в планирующем полете. Ветер будет ласково сколь-
зить по моей коже, ворошить волосы.
И чтобы все это началось, надо лишь на мгновение
преодолеть страх, шагнуть за окно...
Однако остатки скептического благоразумия удержи-
вали меня от смертельного риска. Стараясь не смотреть
на манящее окно, я поспешно вышел из квартиры на лест-
ничную площадку и нажал кнопку вызова лифта. Но
дождаться кабины не смог. В меня словно вселился бес.
Он не давал мне стоять на месте, ноги и руки сами со-
бой выделывали различные движения. В конце концов
я подчинился ему и, прыгая через две ступеньки, как
мальчишка-сорванец, помчался вниз.
Недалеко от нашего дома раскинулся парк. Я свернул
на глухую боковую аллею, оглянулся. Вокруг никого.
И тогда, разбежавшись, я подпрыгнул, взмахнул рука-
ми, предчувствуя, как сейчас, вот сейчас мое послуш-
ное тело взлетит, вонзится в синеву небес маленьким тем-
ным веретеном и начнет вышивать петли и строчки...
Увы, этого не случилось. Невидимая паутина земного
притяжения была по-прежнему достаточно прочной, во
всяком случае, сильнее моего настроения.
Но эта неудача не огорчила меня. Я захохотал и бро-
сился к дому. На этот раз, помня о незыблемости зако-
нов природы и о своем больном сердце, я не стал пры-
гать по ступенькам, а поднялся в лифте. И все же,
61
когда я опустился в кресло, у меня засосало под левой
лопаткой: сердце брало реванш за бег по лестнице. Но
я не обращал внимания на боль.
Память продолжала захлестывать меня воспоминания-
ми, смешивая их воедино. Я вспомнил, как пахнет све-
жескошенное сено, и сравнил его запах с формулой свое-
го препарата. Звезды южного неба — точно такие же
крупные, какими я видел их однажды с корабля,— па-
дали мне в руки спелыми яблоками, а рыбы за кормой
выстраивались квадратными уравнениями.
Сжалось сердце, защемило — не от воспоминаний,
а от боли. Оно не простило мне бега по лестнице.
Сердце... Когда-то я работал над М-стимулятором.
Если бы добился тогда успеха, сегодня было бы чем вы-
лечить мою болезнь. А ведь работал я тогда с энтузи-
азмом, увлеченно, упорно. Знал все новинки по пробле-
ме. Усвоил уйму информации, заставил друзей помо-
гать мне. Удалось втравить в эту проблему многих из
студенческих научных обществ, молодых сотрудников
институтских лабораторий.
Иногда нам казалось, что цель близка. Мы получали
препараты, оказывающие на первых порах такое лечеб-
ное воздействие на подопытных животных, которое
можно было бы назвать чудотворным. Но как только дей-
ствие препарата проходило, подопытному становилось
еще хуже, чем до лечения. Полностью оправдывалась
теория, утверждавшая, что поскольку здоровье организ-
ма основано на равновесии процессов, то в нем неизбеж-
но должен действовать принцип маятника. Если удава-
лось отвести «маятник» в одну сторону, он затем совер-
шал такой же мах в сторону противоположную.
Вначале интуиция подсказывала мне, что, несмотря на
промахи, мы на верном пути, но вскоре ее голос стал зву-
чать все тише и тише.
С невероятной ясностью вспыхнули в памяти полу-
забытые формулы, которые тогда нам удалось составить...
62
И вдруг... Сначала мне показалось, что цветы, стоя-
щие в вазе на письменном столе, запахли сильнее. За-
тем этот запах напомнил мне другой — запах из ретор*
ты... Быстро-быстро в воображении побежали значки
формул, атомы шевелили усиками, будто искали, что бы
присоединить к себе...
Что же это так пахнет? Гвоздика, резеда, стихи Бло-
ка... Стоп! Стихи не пахнут. Это пахнут полынь, чебрец
и другие травы, которые я собрал, когда ездил в степь.
Гвоздика... Из нее я тогда создал экстракт, но он не
реагировал с основным раствором... А полынь? При чем
тут полынь?
В памяти звучала музыка. Любимая симфония... Нот-
ные знаки выстраивались в шеренги рядом с формулами,
с цифрами, с запахом цветов, со стихами, с полузабыты-
ми строчками учебников, со словами одинокого стари*
ка Михаила Семеновича. В этой невероятной смеси за-
мелькали названия химических элементов...
И я увидел формулу! Завершенную, прекраснейшую
из формул, чудо совершенства! Она была строго закон-
ченной, упругой и надежной, сильной и манящей. Она
появилась передо мной, как Афродита, возникшая из
морской пены. И я снова подумал о двух методах приро-
ды и о том, что всякий раз, когда нам удается подра-
жать ее Второму методу, мы видим то, что раньше было
от нас скрыто...
4
Отзвучали длинные речи, поздравления, и я облегчен-
но вздохнул. Выступавшие подчеркивали, что только
выдающемуся человеку, подлинному гению под силу
совершить каскад крупнейших открытий. С восхищени-
ем говорилось о расшифровке физиологического меха-
низма вдохновения, о М-стимуляторе, о препаратах, спо-
собствующих излечению нервных параличей...
63
Сначала до меня как-то плохо доходило, что все эти
люди в таком высоком стиле говорят именно обо мне.
Позже я поймал себя на том, что начинаю думать о се-
бе в третьем лице. И чтобы процесс моего психологиче-
ского преображения не зашел еще дальше, я заставил се-
бя вспомнить худого, как жердь, одинокого старика в по-
лосатом костюме, похожем на арестантскую униформу,
старика, который так щедро разбрасывал зерна своих
идей, не заботясь даже о почве, в которую они попадут.
И они прорастали, несмотря на сорняки и засуху, на
жучков и червей,— такая сила всхожести была в них
заключена. Я провел взглядом по рядам кресел в зале,
будто и впрямь надеялся различить среди людей Ми-
хаила Семеновича.
Я видел сотни лиц — доброжелательных и улыбчивых,
завистливых и угрюмых, простодушных или надевших
маски безразличия. Я встречал десятки прищуренных
глаз, глядящих на меня, словно сквозь прорезь прицела,
и сотни поощрительных взглядов, утверждающих: мы
с тобой, мы поможем!
И среди всех этих разных лиц, знакомых и незнако-
мых, я увидел два совершенно открытых лица с одним
и тем же выражением безграничного удивления. Я вспом-
нил, что, кроме Михаила Семеновича, еще два человека
имеют право на часть моей славы, ибо в самое трудное
время они хотели мне безвозмездно помочь, защитить
от самого себя, спасти от сумасшедших идей моего учи-
теля.
Я немедленно вышел из-за стола президиума и на-
правился к ним, и они стали средоточием внимания всего
зала. Мужчина, мой бывший школьный товарищ, гор-
до выпрямился, выпятил грудь — на ней блеснули на-
грады, а женщина, моя бывшая жена, засуетилась, одер-
нула кофточку, благодарно и восторженно посмотрела на
меня. Ее губы чуть-чуть раскрылись навстречу мне,
и у меня закружилась голова, будто вернулись хмельные
64
и бесшабашные дни, когда я любил ее тем больше, чем
меньше она меня понимала.
— Мне даже не верится, что все это говорилось о
тебе,— шепнула она.
— Мне тоже, — ответил я, и мой ответ предназначал-
ся для них обоих.
Но я забыл о ее непреодолимом стремлении спорить,
и она сразу же напомнила мне об этом:
— И все же именно ты раскрыл секрет вдохновения,
хотя я так и не знаю, в чем он состоял.
— Может быть, в том, чтобы рисковать из-за него
жизнью,— пошутил я.
Она не поняла моей шутки, но понял он и быстро
опустил глаза. Я почти физически ощущал, каково ему
сейчас, и мне стало больно. Благодаря моим открыти-
ям и препаратам я мог помочь больным и умирающим.
И только этим двум людям, которых так искренне жалел,
я ничем помочь не мог...
ЦЕННЫЙ ГРУЗ
1
Траурный язык пламени взвился над крылом само-
лета. Ян круто завалил машину набок, пытаясь сбить
пламя. Он повел ее в вираже, рванул вверх, потом —
вправо и вниз.
Ничто не помогало.
Ян начал задыхаться от дыма. Пора катапультиро-
ваться...
Он медлил. Слезящиеся глаза смотрели на пульт. Как
только Ян решался на парашют, в памяти возникала таб-
личка с двумя букавами: «С—Л».
«Ценный груз», — мимоходом сказал бригадир, руко-
водивший погрузкой. Он даже пытался объяснить, для
3 И, Росоховатский
65
чего предназначены эти ультрацентрифуги типа «Л».
Ян понял только, что они необходимы киевским ученым
для выделения какого-то вещества из разрушенных кле-
ток. Потом его будут изучать. «Ну что ж, у каждого —
свои дела», — подумал тогда Ян.
Он плохо понял слова бригадира, зато хорошо запом-
нил его озабоченное лицо, быстроту и осторожность дви-
жений. Когда груз ударялся об автокар или трап, у бри-
гадира подергивалась щека и морщилось лицо, будто ему
наступили на мозоль. Он несколько раз перепроверил
тугую натяжку канатов.
Пламя подбиралось ближе. Могут взорваться баки.
Тогда—конец. Ян ощущал лямки парашюта на груди, не
касаясь их рукой. Но, не оборачиваясь, он видел таблич-
ку «С — Л». И еще — лицо бригадира... Почему он так
волновался?
Зденка сейчас, наверное, еще спит. Потом пойдет в
школу. У нее сегодня первый и третий уроки. Между ни-
ми — «окно». Зденка будет проверять тетради и думать
о своем муже. Отец выйдет в сад. Ему запретили рабо-
тать. Больные почки — врачи разводят руками: ниче-
го не поделаешь, новых еще не научились делать. Ста-
рик не должен пить спиртного, есть острого, подымать
тяжести, волноваться. А сегодня он узнает о несчастье
с сыном...
Нечем дышать. Судорожным движением Ян рванул
молнию на вороте и расстегнул лямки креплений пара-
шюта. Самолет взмыл вверх, клюнул, пошел вниз, вы-
ровнялся... Курс оставался прежним.
А снизу, с земли, мальчишки с восхищением следили
за самолетом.
— Маневры! Вот выкомаривает!— кричал один.
•— Высший пилотаж!— восторженно вторил другой.
66
2
Дежурная сестра смотрит в окно. Там сквозь расще-
лину в камне пробился к свету тонкий бледный росток.
Он покачивается в такт дуновения ветра.
Сестра слышит хрипение Яна. Знает: он обречен. Лег-
кие, отравленные дымом, вышли из строя. Пришлось
удалить их. На аппаратах — искусственных легких —
он долго не протянет. Почки не справляются с выводом
токсин. Пока врачам удается спасти от отравления мозг.
Надолго ли?
О пересадке пострадавшему чужих легких нечего и ду-
мать. Механизм несовместимости... Вот если бы можно
было создать, синтезировать. Легкие, лоскуты кожи...
То, что природа создавала тысячи лет, медленно про-
буя и отбрасывая испорченные заготовки, проводя нау-
дачу миллиарды опытов, иногда обнаруживая дефект че-
рез сотни поколений, имея в своем распоряжении беско-
нечное число разновидностей и неограниченное время.
Люди уже знают, как это делает природа. Они разгадали
шифр наследственности. Люди уже пробуют подражать
природе и в институтах синтеза клетки и генной инже-
нерии создают из неживого белок, ткани. Но целых
органов им пока не создать. Проходят только первые
эксперименты...
Больной открывает мутные глаза.
— Не могу, больше не могу,— с хрипением и буль-
канием доносятся слова.— Скорей бы конец. Оставьте
меня, сестра. Нет сил терпеть...
Сестра вытирает пот со лба Яна. Ее губы шевелятся.
Она шепчет нежные, ласковые слова — слова утешения.
Они не могут помочь. И все же она шепчет их. Сестра
знает, что ему уже ничто не поможет —> и врачи это
знают. Но и они будут бороться до конца.
Она думает о Яне и о другом человеке, совсем не по-
хожем на него. Перейти улицу — и можно повидать его.
3* 67
Но он занят своей работой, и ему нет дела до женщины,
которая не может жить без него. Он пишет диссертацию
о тонких механизмах, ткущих с помощью солнечных ни-
тей зеленую ткань жизни.
Сестра смотрит на Яна. Таким молодым он останется
в памяти всех, кто его знал. А в ее памяти останутся его
нечеловеческие муки. Врачи могут прекратить их, но не
сделают этого: и они, и сестра несут свой груз... Может
быть, все дело в том, чтобы просто нести его до конца.
А смысл откроется позже?
За окном тянется к свету бледный росток. Что дало
ему силу прорасти сквозь камень?
3
— Лаборатория цитологии? Попросите Павла Петро-
вича. — В телефонной трубке прозвучало как эхо: «Пав-
ла Петровича...»
Шаркают неторопливые шаги, раздается покашлива-
ние.
— Павел Петрович? Прибыли ультрацентрифуги «Л».
Сегодня самолетом из Праги. Они уже у нас. Приготовь-
тесь к монтажу.
Павел Петрович шумно вздыхает. Наконец-то! Заказ
Института синтеза клетки можно будет выполнить. Они
получат килограммы рибосомной массы с точным раз-
делением.
Он представляет, как неугомонный профессор Григо-
ренко скажет: «Позарез необходимо,— он подчеркнет
эти слова, с которых всегда начинает свои требования,—
четыре килограмма дифференцированной рибосомной
массы. Двух дней вам хватит?».
Он сделает паузу, чтобы услышать протест и начать
перепалку.
А Павел Петрович в ответ небрежно:
— Будет готово завтра. Устраивает?
68
Он потирает руки, предвкушая близкое удовольствие.
В это время — снова телефонный звонок. Голос профес-
сора Григоренко захлебывается от нетерпения:
— Необходимо десять килограммов рибосомной мас-
сы индекса Т-3...
«Он не сказал «позарез», очевидно, не решается на-
зывать сроки»,— улыбаясь, думает Павел Петрович и
как можно небрежнее отвечает:
— Выдадим ее вам через день.
Он не слышит удивленного возгласа. В голосе профес-
сора Григоренко звучат новые нотки:
— Десять килограммов сегодня, максимум — через
четыре часа. Знаю — трудно, но постарайтесь, голуб-
чик. — (Он впервые так назвал Павла Петровича).—
В больнице умирает летчик из Праги. Мы получили за-
дание — синтезировать легкие, почку, большие участки
кожи. Не говорите, что это фантистично,— я и сам знаю.
Но на это последняя надежда. Вы уже приступили к мон-
тажу новых ультрацентрифуг?
— Приступаем,— растерянно говорит Павел Петро-
вич и почему-то даже не удивляется, откуда Григорен-
ко узнал о центрифугах.
Он объявляет о коротком совещании. Первым в каби.
нет входит Петя. Взгляд отсутствующий, юноша дума-
ет о чем-то своем. Он собирает материалы для научной
работы. Как раз сегодня готовился начать решающий
опыт. Долго откладывал из-за текучки.
Павел Петрович бросает в ящик стола перевязанную
шпагатом пачку листов. Это — корректура его книги.
Редактор просил срочно прочесть. Входят и усаживают-
ся остальные сотрудники лаборатории. Совещание мож-
но начинать...
69
4
— Алло... Здравствуйте, Сергей Иосифович! Говорит
профессор Григоренко. Вас уже предупредили? Наш
вычислительный не может справиться. Поэтому сегодня
и вы работаете полностью на нас. Нужно проверить дан-
ные Института биохимии о составе белков в клетках
легких, почек и кожи одного больного. После проверки
по коду наследственности установите состав нуклеиновых
кислот. Полный список. Из Института биохимии вам
уже прислали сведения?
Профессор медленно опускает трубку. Он ясно пред-
ставляет, что произойдет сегодня в двух крупнейших вы-
числительных центрах республики.
Туго свернутые кольца лент будут расти на столах.
Сначала люди отодвинут письменные приборы, чтобы
разместить их. Каждую ленту нужно прочесть, некото-
рые данные снова ввести для проверки в вычислитель-
ную машину. Постепенно пластмассовых колец станет так
много, что их начнут укладывать на специальных пло-
щадках. Если развернуть ленты в одну дорожку, то она
покроет расстояние до Луны.
Затем все эти ленты введут в новую систему, где ячей-
ками памяти служат атомы. Система запомнит всю ин-
формацию, обработает и обобщит ее. И люди увидят на
ленте длиннейшие ряды чисел, укладывающиеся в строй-
ные уравнения, из которых и состоит часть «рецепта
жизни» — информация о составе нуклеиновых кислот
в легких, почках и коже одного человека.
А где-то будут метаться и напрасно звонить в вычис-
лительные центры инженеры. Им придется сегодня туго
без тонких расчетов.
В другом месте не смогут провести опытов ученые, по-
тому что для них не составят уравнений.
Но иного выхода нет. От этого зависит спасение конк-
ретного человека — летчика из Праги, и — кто знает —
70
может быть, многих тысяч других людей, чьи сердца
или легкие не могут больше работать.
...Профессор Григоренко глотает сразу две таблетки
пиронала. Болит голова от переутомления. Сегодня нуж-
но приготовить аппараты и приборы. Как только будет
получен пакет с «рецептом жизни» из Вычислительного,
Институт синтеза клетки приступит к созданию нуклеи-
новых кислот. Их поместят в рибосомную массу вмес-
те с ферментами и произведут сборку белков. Затем по-
пробуют синтезировать клетки, участки ткани. Потом
проверят совместно с Институтом генной инженерии,
обладает ли ткань той же специфичностью, что и ткань
больного. Достаточно не учесть одного звена в этой длин-
ной цепи, и вся работа пойдет насмарку. Но как учесть
все?
Он хлопает дверью кабинета и устремляется по кори-
дору. Какая-то лаборантка пытается его остановить, быст-
ро идет рядом:
— Разрешите мне после одиннадцати уйти. Хотя бы
на два часа...
Профессор с удивлением смотрит на нее: что болтает
Люся?
«Ах, да, я ведь обещал. Из Арктики приезжает ее же-
них. Пробудет в Киеве всего несколько часов. За два
года они виделись в общей сложности два месяца. А для
девушек в ее возрасте любовь всегда самое главное.
Объяснения не помогут».
— Сегодня нельзя, — резко говорит профессор, тут же
забыв, что «завтра» для нее не существует.
Он идет дальше. Парень, прилетающий из Арктики, —
его сын. Простит ли он отцу еще и это? Походка про-
фессора слегка замедляется, плечи опускаются, словно
на них ложится невидимый груз...
71
5
Профессор Григоренко влетает в лабораторию. Полы
халата развеваются и вихрятся за ним, как пенный след
от глиссера.
— Поздравляю!—угрожающе крикнул он от порога.—
Легкие и почка не дают реакции на белок Дельта Семь.
Вот что сотворили ваши микроэлементы!
Человек в кресле не шевелится. Усталое лицо едва уло-
вимо меняет выражение, кожа на лбу собирается в мор-
щины, нависает складкой на переносице. Вспоминается
его институтское прозвище — «носорог». Он спраши-
вает:
— Установили причину?
Профессор Григоренко вдыхает побольше воздуха,
его губы дрожат от сдержанной ярости.
— Я поступил как болван, когда послушался вас. Но
это в последний раз, слышите? Вам нет дела до людей.
Вам наплевать, что там сейчас умирает человек! Все на
свете для вас только опыт!
Человек в кресле не слушает профессора. Глубокая
поперечная складка на переносице и спокойные боль-
шие глаза создают впечатление, что он смотрит куда-то
сквозь невидимые очки, разрешающие видеть то, что
ускользает от простого взгляда.
— Я приказал начать все снова. Но ваш неудачный
опыт может стоить жизни человеку,— продолжает Гри-
горенко. Постепенно его ярость утихает.
— Почему нет реакции на белок?— по-прежнему не
слушая, произносит другой.— В чем причина?
— Это вы установите потом, Евгений Ильич, а сей-
час необходимо создать органы и пересадить их конк-
ретному человеку, — нетерпеливо говорит Григоренко
и думает: «Черт бы побрал эту философствующую му-
мию, этого упрямого «носорога», который во что бы то
ни стало должен закончить всю цепь опытов».
72
«Мумия» не реагирует. Сизый дым сигареты плывет
от нее, как будто она сжигает свои архивы. Впрочем, ни-
когда нельзя знать наперед, как поступит этот непо-
нятный человек.
Наконец Евгений Ильич поворачивает лицо к собе-*
седнику:
— Код составлен правильно. Синтезом займитесь вы
и Константиновский, а я выясню, что произошло.
— Нечего выяснять. Опыт неудачный. Сейчас не вре-
мя анализировать,— твердит профессор Григоренко.
— Неудачный опыт Александра Флеминга оказался
самым удачным в его жизни. Он открыл пенициллин,—
произносит Евгений Ильич.
— Это я знаю без вас!— снова распаляясь, кричит
Григоренко, круто поворачивается и уходит из лабора-
тории. Уже с порога бросает:
— Вы хотя бы представляете меру ответствен-
ности?
Он спешит по коридору, думает: «Он тоже прав.
И я прав. Но знаю одно: уступаю ему в последний раз».
Впрочем, в этом он не уверен...
Евгений Ильич остается сидеть в кресле. Берет новую
сигарету. Спичка обжигает ему пальцы. Он перебирает
в памяти весь ход процесса, думает о механизмах приро-
ды, в которых каждый винтик кажется поставленным на
свое место. Некоторые считают, что лучших винтиков
и лучших мест для них не найти. Так ли это? От того,
как отвечает на вопрос ученый, зависит его путь в нау-
ке. У Евгения Ильича есть свой ответ...
Чтобы нейтрализовать токсины в организме больного
летчика, он предложил перенасытить определенные участ-
ки тканей микроэлементами. И вот органы не дают ти-
пичной реакции. Причина кажется ясной. Но...
Он вспоминает формулы, медлит с выводами. Когда-
то очень давно, в своей студенческой работе, он писал:
«Природа шифрует рецепт жизни двумя кодами — хими-
73
ческим и физическим. Жизнь—это не просто соединение
определенных веществ в организмы, а главным обра-
зом — специфическое, более того, ненормальное — ес-
ли сравнивать с остальной природой — течение процес-
сов. И если соединение веществ мы читаем на химиче-
ском языке, то течение процессов следует прочесть на
языке импульсов, ритмов — микропорций энергии, кото*
рая усваивается и расходуется в системе на ее нужды.
Ошибка в химическом языке всегда ли будет означать
ошибку в языке физическом?»
И еще один вывод, усвоенный им тогда же: «Приро-
да не любит копий. Все ее развитие препятствует точно-
му копированию и в то же время не запрещает превос-
ходить ее...» Он редко вспоминает о своих студенческих
работах, но всегда остается верным заветам юности, че-
го бы это ему ни стоило.
Евгений Ильич медленно подымается, шагает из угла
в угол комнаты и выходит к лаборантам.
— Миша, заложите синтезированную почку в «КЭ».
На экране комплексного энергоприемника вспыхивает
огненная карта ритмов. Из анализатора-вычислителя
ползет длинная лента.
Евгений Ильич смотрит то на карту ритмов, то на
ленту. В сплетении и вибрации огненных ручьев бьется
жизнь, созданная здесь, в институте. Он сверяет ленту
с программной и сразу же видит различие. В трех местах
зубцы не совпадают, ритмы изменились. Но приход и
расход энергии в пределах нормы.
Он приказывает ввести в почку вирусный белок Дель-
та Семь. И сразу картина меняется. Зубцы вытягивают-
ся по направлению к пульсирующему комочку пламени и
тушат его, превращают в бледное опадающее пятно.
Пятно удаляется от них и быстро ползет в угол. Это оз-
начает...
Привычным движением он сворачивает ленту, думая
о другом.
74
— Миша,— тихо говорит он своему помощнику,— по-
явилось предположение. Синтезированной почке прису-
ще новое качество. Микроэлементы служат дополнитель-
ными аккумуляторами энергии. За их счет клетки в мес-
те появления вируса создают мощное электромагнитное
поле и нейтрализуют заряд чужого белка. Нуклеиновая
кислота вируса остается замурованной, как в склепе, ви-
рус не может размножаться. Он выводится из почки.
Вот почему не было типичной реакции на белок Дельта
Семь. Это очень простой и надежный способ защиты —
надежней, чем все, о чем мы знали раньше...
Он все еще держит в руках свернутую ленту, не зная,
куда ее положить. Миша берет ее у него из рук и выхо-
дит из лаборатории. Он спешит к профессору Григорен-
ко. Ведь никто другой не сможет так быстро и точно
проверить предположение Евгения Ильича.
6
Профессор Григоренко тяжело опустился на стул. Да-
же он сегодня устал. Кожа на широких монгольских ску-
лах горит, как в лихорадке.
— Дорогой мой, — почти с нежностью произносит
он, — знаете, что вы создали? Люди с такими тканями
и органами будут жить гораздо больше, а болеть — го-
раздо меньше...
Евгений Ильич не слушает его. Он думает о природе,
вкладывающей в слабый зеленый росток силу, способ-
ную разрушить камень, а в человека — силу, которой он и
сам не может противиться. Эти ее свойства известны
каждому школьнику и тем более студенту. Но один из
студентов уже на первом курсе писал: «На каждом эта-
пе эволюции природа вырабатывала необходимые каче-
ства защиты у организмов. И вот пришло время, когда
мы можем создать новые качества. У нас нет в запа-
се миллионов лет, и мы не можем повторить все этапы
75
эволюции. Но мы способны осмыслить их — то, че^о
не в силах сделать без нас природа. Вот почему нам ^ак
трудно создавать копии живого и вот почему мы можем
превосходить в своих созданиях природу...»
Студент много раз с завидным упорством защищал
эти положения. Его исклевывали и избивали в жарких
дискуссиях, он заслужил звание «сомнительного новато-
ра» и бунтаря. Но свой груз он нес, не жалуясь, через
все жизненные невзгоды. И лишь со свойственной ему
насмешливостью иногда задавал себе вопрос: а не яв-
ляется ли и это его упорство предначертанием природы,
которой надоело всегда быть непревзойденной? И еще
ему очень хотелось бы знать — окажется ли ценным его
почти непосильный груз?
— Необходимо сейчас же запустить в производство
новую ткань!— твердит профессор Григоренко, и его ру-
ка тянется к телефонной трубке. Краем глаза он косит
на собеседника.
Неужели же этот с виду безучастный человек, его по-
стоянный противник, не понимает, что он сделал? Гри-
горенко не может усидеть. Его словно подбрасывает пру-
жина:
— В первую очередь мы свяжемся с клиникой. Там
несколько безнадежных больных...
Он запинается — Евгений Ильич сам недавно был
«безнадежным», когда после очередной жаркой дискус-
сии лежал с микроинфарктом. Григоренко смотрит на
него пристально, как гипнотизер: помнит ли «носорог»
выступления против него? Ведь среди выступавших был
и он сам...
Евгений Ильич что-то записывает в блокнот и спра-
шивает, неизвестно к кому обращаясь:
— Как возникли дополнительные аккумуляторы в клет-
ке? Каков механизм их возникновения?—Исподлобья
бросает взгляд на профессора Григоренко и добавля-
ет:— Это нужно выяснить в первую очередь.
76
— Но в клинике не могут ждать!— горячится Григо-
ренко.— Такой надежной защиты не было в природе...
1 Лицо Евгения Ильича не меняет выражения. Он ду-
мает: «У него — свой груз. Всегда ли ощущает он его
тяжесть?» И говорит, словно соглашаясь:
— Ладно. Вы и Константиновский наладите синтез
новой ткани, а я выясню механизмы возникновения ак-
кумуляторов...
7
Самолет держит курс на Прагу. Ян насвистывает пе-
сенку. Ему дышится так легко, как никогда раньше. Он
и не знал, что можно получать такое наслаждение от
каждого вдоха.
Значит, недаром врач сказал при выписке: «Чтобы
нас не подвести, вам придется прожить минимум двести
лет. Ведь ваш организм раза в два сильней и надежней,
чем был до операции».
Ян улыбается — он думает о Зденке и об отце. Вда-
ли горят облака под закатными лучами. Вот одно из
них, вытянутое и взлохмаченное, как пылающий клочок
пакли, проносится мимо. Ян улыбается...
За спиной летчика в решетке из стальных канатов
прочно закреплен груз. Через тридцать две минуты его
получат в Праге.
77
АЗЫ
«— Ваше изобретение похоже на анек-
дот, профессор, — сказал академик
Т. Б. Кваснин. — Знаете, что вы
«изобрели» и как назывались когда-то
ваши «азы»?
Он раскрыл 2-й том «Жизни живот-
ных»...»
(Из газеты «Передавая наука»
органа Академии наук).
Профессор Аскольд Семенович Михайлов — мой друг
и однокашник. Только поэтому он разрешил мне загля-
нуть в «святая святых»— в его дневник. С профессором
мы учились вместе в школе, начиная с шестого класса,
и ни разу не подрались. Он списывал у меня сочинения,
я у него — решения математических задач. Его мозг ра-
ботал уверенно и быстро, как вычислительная машина,
был надежен, как арифмометр. Но Аскольд отнюдь
никогда не слыл сухарем. Всегда — с друзьями, всегда—
улыбчивый, внимательно-прищуренный, доброжелатель-
ный,— он умел соглашаться там, где я бы непременно
затеял жаркий спор и нажил врагов. Он соглашался, ки-
вая большой головой с красивым покатым лбом, а потом
доказывал свое.
Мы выбрали его старостой, комсоргом, редактором
стенной газеты, членом учкома, председателем секции
по плаванию, заместителем председателя шахматного
кружка, президентом Малой академии наук, объединив-»
шей школьные научные кружки целого района.
После школы наши пути разошлись. Аскольд посту-
пил в университет, я не прошел туда же по конкурсу,
хотел завербоваться строителем на Луну — здоровье
подкачало, два года работал шофером в родном городе,
учился заочно в политехническом институте, бросил, пе-
решел в автодорожный, бросил, поступал в театраль-
ный — не приняли, начал писать стихи — их не печата-
78
ли, взялся за прозу — мои рассказы увидели свет в мо-
лодежном журнале. Я поступил в литературный инсти-
тут.
С Аскольдом Михайловым мы встретились, когда я
уже был известным писателем, а он — руководителем
лаборатории Объединенного научного центра бионики
имени академика Курмышева.
Аскольд мало изменился внешне, даже пробор в его
густых волосах был таким же идеальным, как прежде.
Профессор Михайлов сделал то, чего никогда бы не поз-
волил себе школьник Михайлов,— «спасовал». Он так
обрадовался мне, что не пошел на заседание научной
секции, и мы болтали часа три без передышки. Самые
лучшие друзья у каждого — друзья детства и ранней
молодости. Хотите знать — почему? У меня есть свое
мнение на этот счет, но я умолчу о нем. А вот один фран-
цузский писатель сказал: «Тогда тигрята и котята, ягня-
та и волчата играют вместе».
Я, конечно, не совсем согласен с этим утверждением —
ведь люди не звери и не животные, с которыми экспери-
ментирует мой друг Аскольд Михайлов. Однажды он
пригласил меня в виварий и показал бесконечные ряды
клеток с табличками.
— Ты различаешь этих белых мышек поименно?—
удивился я.
— Они одинаковы только на первый взгляд,— уве-
ренно ответил он.— Вот сейчас я должен выбрать тро-
их для очень сложных опытов. Если выберу не тех, опы-
ты могут провалиться.
И он посмотрел на животных сосредоточенным и оце-
нивающим, каким-то «выборочным» взглядом.
Я вспомнил, что так он часто смотрел и на нас, когда,
например, надо было отобрать команду пловцов для
участия в соревнованиях...
Не очень часто, но все же регулярно мы продолжа-
ли встречаться с Аскольдом. Скорее всего нас — таких
79
разных — влекла друг к другу тоска по бескорыстно^
дружбе, которая остается у людей с детства на всю)
жизнь, толкая их на бесконечные поиски и заставляя
любить школьных друзей. Однажды я застал Аскольда
совершенно подавленным и растерянным. Я даже не пред-
ставлял, что он может быть таким.
— Что случилось?— встревожился я.
Он молча покачал своей великолепной профессорской
головой. Ему не хотелось говорить, но он нуждался в
немедленном утешении. И он впервые дал мне заглянуть
в свой дневник. Потом это стало и для него и для меня
потребностью, хотя мы не могли тогда знать, что мне
предстоит быть его биографом.
Страницы из дневника профессора А. С, Михайлова,
восстановленные мной по памяти
14 марта. Итак, мы оказались в тупике. Это я понял,
как только взглянул на сводную таблицу, Я боялся
поднять голову, чтобы не встретиться со взглядом Ни-
колая Ивановича. За долгие годы совместной работы
между нами установилось полнейшее понимание, и сейчас
он, конечно, тоже предвидел все последствия: и науч-»
ные, и служебные. Никто не простит нам десятки тысяч
рублей, истраченных на опыты, которые мои недруги на-
зовут «бесполезными». Да я и сам должен был при-
знать, что польза от них состоит лишь в том, что они на
деле доказали бесперспективность одного из возмож-
ных путей поиска.
А ведь меня предупреждал об этом академик Кваснин.
О его выступлении вспомнят все члены ученого совета,
слушая доклад.
— Интересно получилось,— произнес я, не поднимая
головы.— Особенные успехи у нас в экономии государ-
ственных средств.
— Поэтому я возражал вчера против покупки нового
оборудования,— сказал Николай Иванович.
80
Неужели он считает, что я не понял его тогда же? Но
согласиться с ним при всех — это признать поражение.
Не рано ли?
— Давайте смету.
Он передвинул ее с дальнего конца стола в поле мое-
го зрения.
— Закажем только электронное оборудование для шес-
того отдела,— произнес я приговор.
Он понял:
— Значит, и сокращение штатов?
— Подготовьте на всякий случай проект приказа и по-
кажите мне. Завтра после обеда проведем совещание,—
тогда все выяснится.
Стараясь идти почти неслышно, почти «на цыпочках»,
он удалился из кабинета.
Подождав несколько минут, я вслед за ним пошел в
лабораторию.
— Аскольд Семенович, можно вас на минуточку,— ок-
ликнула меня заведующая первым отделом Маргарита
Романовна и вперевалочку, по-утиному направилась ко
мне.
Я поспешил к ней, зная, что «минуточка» будет сто-
ить мне доброго получаса. Но если не выслушать Мар-
гариту Романовну здесь, она придет ко мне в кабинет,
и тогда я не отделаюсь и часом.
— Внимательно слушаю вас, Маргарита Романовна.
— Опять Зима выкручивается.
Слово «выкручивается» одно из самых любимых и
Обличительных у Маргариты Романовны. Сама она ни-
когда не «выкручивается», и, может быть, поэтому на ее
лице — пятидесятилетней женщины, истерзанной забо-
тами о коллективе,— совсем нет морщин.
— Что же он сделал?
— Пробовал нетипичные связи на «аз-два» и «аз-три».
Представляете? Короткое замыкание. Сгорели магнит-
ные диски. Сколько вы будете ему покровительствовать?
81
Вопрос ответа не требовал, и она продолжала без не/
редышки:
— Я говорила вам, что он регулярно опаздывает на
работу. Это раз!
Она загнула один палец и торжествующе посмотрела
мне в глаза. Я сразу же вспомнил, что она никогда не
опаздывает на работу.
— В служебное время он отвлекает других бесполез-
ными дискуссиями. Это два.
Маргарита Романовна не участвовала ни в каких дис-
куссиях, считая все их бесполезными.
— Он не уважает товарищей, грубит. Три.
Она загнула третий палец, на ее холеных щеках зар-
делся морковный румянец. Она была у нас первейшей
общественницей, умела чутко относиться к товарищам,
вникать в их жизнь. На собраниях ее называли иногда
«совестью коллектива».
— Дяде Васе — и тому он умудрился нагрубить...
Она призывно махнула рукой, и тотчас к нам напра-
вился дядя Вася, который до этого сосредоточенно зани-
мался монтажом панелей и, казалось, даже не смотрел
в нашу сторону.
—- Василий Матвеевич, расскажите профессору о по-
следнем инциденте с Зимой.
— Да чего тут особенно рассказывать,— смутился
дядя Вася.— Вестимо, он нас за людей не считает. Сколь-
ко раз ему говорено, чтоб работал как люди. Да он ведь
без фокусов не может. Вот «аз-три» после него ремонти-
рую. А что обозвал он меня, то это не в диковинку. Ра-
боту бы выполнял. А то целый день по лаборатории сло-
няется, всех от дела отвлекает, понарошку спор заводит.
Для новеньких — дурной пример, ох, дурной...
Он укоризненно глянул куда-то вдаль, повернулся и
поспешил на свое рабочее место. Василий Матвеевич был
одним из старейших наших лаборантов-механиков. Его
руки подобно точнейшим механизмам так производили
82
йонтаж приборов, что проверка требовалась лишь для
щормы. Раньше в отделе было три таких лаборанта. Ос-
тался дотягивать до пенсии один. Двое других перешли
в КБ. Вместо них нам прислали роботов марки «К-7».
— Когда же вы прислушаетесь к голосу коллектива,
Аскольд Семенович?— мягко спросила Маргарита Ро-
мановна, и на ее лице появилось участливое выражение.
Я знал, что сейчас она скажет: «Не о себе — о товари-
щах забочусь». Она сказала:
— Я ведь не о себе беспокоюсь — о людях, товари-
щах наших, о деле нашем общем...
— Хорошо, хорошо, Маргарита Романовна, — быстро
проговорил я.— Подумаю. Сегодня же.
— Ох, сколько их было, этих «сегодня»,— вслед мне
с сомнением произнесла Маргарита Романовна.
Я шел между монтажными столами. Три года тому
назад наша лаборатория кончалась вот здесь. Но с той
поры, когда мы начали заниматься «азами» — анализа-
торами запахов, — ее площадь увеличилась в шестна-
дцать, а число сотрудников — в двенадцать раз, не счи-
тая четырех роботов. Наши приборы, моделирующие ор-
ганы обоняния пчелы, завоевали популярность на меж-
дународных выставках. Они с потрясающей точностью
регистрировали колебания разнообразных веществ и про-
изводили их анализ. Наш метод запахолокации уже при-
менялся повсеместно. Кое-где он даже вытеснял радио-
локацию.
И тут какой-то насмешливый черт заставил меня ух-
ватиться за сумасшедшую идею усовершенствования
«азов». Кто из моих аспирантов высказал ее впервые,
я забыл, ведь идея давно уже стала моей. Я хотел на
первых порах усовершенствовать «азы» до такой степе-
ни универсальности, чтобы они регистрировали любые ко-
лебания молекул и различали ультразапах. Мне удалось
добиться того, что моим коллегам казалось несбыточным
сном,— увеличения ассигнований в пятнадцать раз. Мы
83
истратили на усовершенствование аппаратов почти два-
дцать миллионов рублей, но пробились не к ультраза-
паху, а в тупик.
Сейчас я с тоской смотрел на монтажные столы, на
густую паутину разноцветных проводов и нагроможде-
ние деталей, на своих исполнительных сотрудников, ко-
торых обрек на невыполнимую работу.
— Как дела? — задал я «дежурный» вопрос Афино-
генову.
Он повернул ко мне молодое курносое лицо, на кото-
ром черная остроконечная бородка казалась приклеен-
ной:
— Заканчиваем наладку «аза-шестого». Вчера бы за-
кончили, если бы не Зима. Я уж запретил ему прихо-
дить в наш отдел. И почему вы с ним панькаетесь?
Я сделал вид, что не расслышал его последних слов,
быстро пошел дальше.
75 марта. С утра у директора было совещание руко-
водителей лабораторий. Академик Кваснин, выделяю-
щийся среди всех громадным ростом и широким, веснуш-
чатым лицом, то и дело косил в мою сторону лукавым
глазом. Он ожидал, что я потребую новых ассигнований.
В моем молчании он заподозрил что-то неладное.
В этот день коридор из административного в лабо-
раторный корпус казался мне бесконечным и унылым.
В моем кабинете уже ожидал Николай Иванович с проек-
том приказа о сокращении штатов. Первой, конечно, сто-
яла фамилия — Зима. Я зачеркнул ее, и он взорвался:
— Никак не пойму, чего вы с этим брандахлыстом во-
зитесь?
— А тут и понимать нечего,— ответил я, зачеркивая
фамилию «Зима» второй жирной линией.
— Да ведь он весь коллектив разваливает. На рабо-
ту опаздывает регулярно, подает дурной пример другим.
Разве вы не знаете?
84
— Знаю,
— Отвлекает товарищей от дела, грубит...
— Это все мне известно,— перебил я его.
— Так в чем же дело?
— Подождем. Пусть поработает, притрется.
Николай Иванович пожал плечами, выразив этим
жестом сложную смесь недоумения и возмущения. Он
был одним из опытнейших конструкторов института, что
не мешало ему оставаться очень выдержанным и скром-
ным человеком. Всегда вежливый, умеющий слушать
другого, даже если тот нес чепуху, готовый помочь това-
рищу в трудную минуту, он с первых же дней вознена-
видел Зиму за его бесцеремонность и нежелание считать-
ся с другими людьми. Но, увы, на этот раз я не мог дейст-
вовать заодно со своим заместителем, ибо это значило
поступить наперекор интуиции и собственным интересам.
— Зовите товарищей на совещание, — попросил я Ни-
колая Ивановича.
В кабинете стало тесно. Рассаживались все по своим
местам, как будто стулья были пронумерованы. Ближе
всех ко мне сели Маргарита Романовна и Афиногенов.
В дальнем углу сбилась молодежь и, конечно, у самых
дверей уселся Зима. Не прошло и нескольких секунд с
момента его появления, а он успел уже два раза демонст-
ративно зевнуть.
Я начистоту рассказал товарищам, в каком положе-
нии мы оказались и что ожидает нас всех: сокращение
штатов, перевод на другие, ниже оплачиваемые должнос-
ти, потеря авторитета лаборатории, позор. Умолчал толь-
ко о том, что ожидает меня лично: какое это имело сей-
час значение, в годину общих неприятностей?
— Что делать?— спрашивал я у товарищей. Но они
молчали.
Я видел полнейшую растерянность на лицах Марга-
риты Романовны и Афиногенова, тупую покорность
судьбе — на лице дяди Васи, напряженное раздумье —
85
у молодых сотрудников. Только лицо Зимы радостно
оживилось, черные жгучие глаза заблестели, плечи рас-
прямились. На его щеках появился румянец, и, весело
глядя на меня, он сказал:
— А ведь выход есть.
Молодежь обернулась к нему. Маргарита Романовна
выразительно махнула рукой: дескать, опять какой-то
бред понесет, Николай Иванович наклонился поближе
ко мне и шепнул:
— Напрасная трата времени.
— Говорите, Зима,— предложил я.
Как обычно, он начал издали — с известного всем.
О том, что мы идем от природных образцов, где все
построено на принципах универсализма, к приборам
с узкой специализацией. О том, что их сложность ведет
к понижению надежности, а проблемы повышения надеж-
ности требуют взаимозаменяемости частей, дополни-
тельного контроля и таким образом ведут ко все боль-
шей сложности. Он говорил о неразрешимых противо-
речиях с таким упоением, как будто наконец попал
в родную стихию.
Маргарита Романовна переглядывалась с Афиногено-
вым так, чтобы я это видел, презрительно изгибала губы
и возводила глаза к потолку. Николай Иванович взял
у меня со стола брошюру с правилами пожарной безо-
пасности для академических лабораторий и стал ее изу-
чать. Кто-то из молодых сказал Зиме:
— За старые анекдоты в Древнем Риме рубили го-
лову.
Зима умолк, но я дал знак ему продолжать. И в кон-
це концов он перешел непосредственно к своему пред-
ложению:
— Беда в том, что новое мы ищем на старых испытан-
ных путях и не находим его не потому, что не умеем ис-
кать, а потому, что его там нет. Мы забыли о правиле
спирали. Пришло время возвращаться от специализа-
86
ции к универсализму, перейти от неорганики к органи-
ке, от печатной схемы и кристалла к живой клетке. По
сути, все, что мы делали до сих пор, если собрать это
воедино, позволит нам разработать схему живого су-
щества с почти идеальным устройством обоняния. Это
и будет тот универсальный прибор, который мы мечта-
ли создать.
Представляете, что тут поднялось? Все заговорили на-
перебой, заспорили. Николаю Ивановичу стоило боль-
шого труда навести подобие порядка. Совещание затяну-
лось до полуночи. Домой я шел вместе с Зимой. Про-
щаясь, сказал ему:
— Вы временно возглавите отдел по разработке
общей схемы нового «аза». Николай Иванович будет
осуществлять связь с Институтом синтеза белка, а я
добьюсь новых ассигнований.
— Только не суйте мне в отдел эту Маргарину Пома-
довну,— сказал Зима.
Я понял, кого он имеет в виду.
— Как вам не стыдно? Она старейший, преданный де-
лу работник. Ее называют совестью коллектива, а вы
так...
— Ну и добейтесь для нее соответствующей должнос-
ти. Замруководителя по совести, что ли... Где-нибудь
в канцелярии она окажется на своем месте.
Он был неисправим.
☆ & &
«Демонстрация нового «аза»— «аза-16», созданного
лабораторией профессора А. С. Михайлова совместно с
Институтом синтеза белка, проходила в сессионном зале
Академии наук, так как никакой другой зал не вместил
бы всех желающих присутствовать при таком событии.
Профессор А. С. Михайлов под приветственные возгла-
сы друзей взошел на кафедру и стал рассказывать об
87
истории изобретения. Два лаборанта принесли клетку,
задернутую шторками. Профессор нажал кнопку, и штор-
ки раздвинулись. В клетке находился зверек, напоми-
нающий лабораторную мышь, но его шкурка была со-
вершенно иного цвета.
— «Аз Один Вэ»,— произнес А. С. Михайлов.— Ор-
ган обоняния, смонтированный в этом живом организме,
позволяет зверьку не только улавливать и предельно
точно анализировать малейшие запахи, но и восприни-
мать иные колебания, иные волны. С помощью своего
органа он может, например, сигнализировать космонав-
там о возникновении трещин в обшивке корабля еще тогда,
когда никакой иной прибор не способен этого сделать.
На Демонстрационном экране вспыхнули колонки
цифр, описывающие характеристики зверька и его уди-
вительного органа обоняния.
Но вдруг со своего места поднялся академик Т. Б. Ква-
сник. Его лицо пылало негодованием. Он поднял над го-
ловой, как оружие, увесистый том «Жизни животных».
— Ваше изобретение похоже на анекдот, профессор,—
сказал академик Т. Б. Кваснин.— Знаете, что вы изоб-
рели и как назывались когда-то ваши «азы»?
(Из газеты «Передовая наука» —
органа Академии наук).
Ж Ж Ж
Газета «Передовая наука» и на этот раз, как всегда,
сумела точно и лаконично передать обстановку в зале.
Она забыла только указать, что там присутствовало
много журналистов — корреспондентов центральных и
зарубежных газет, явно кем-то приглашенных. Каждое
движение моего друга Аскольда Михайлова тотчас за-
печатлевалось на пленку. А он вел себя так, будто от-
крывал новую эру в науке, стеснялся этой своей значи-
тельности, но ничего не мог с ней поделать.
88
И когда академик Кваснин обрушил на него свой сар-
казм и возмущение, он не дрогнул. Склонил набок го-
лову, внимательно слушал академика, а тот продолжал:
— Подумать только, зверек, видите ли, сигнализи-
рует космонавтам о возникновении трещин в обшивке!
А он не может предсказать катастрофу? Именно так
невежды говорили о его предках, покидающих морские
корабли задолго до того, как они шли на дно. Вы прос-
то воспользовались тем, что теперь на нашей планете
остались только лабораторные белые мыши, у которых
нюх слабо развит. Вы, очевидно, полагали, что никто
не помнит об их предках — серых мышах, так называе-
мых «полевках»? Так вот, вы изобрели, сконструировали,
синтезировали серую мышь-«полевку»! И это обошлось
государству в два миллиарда рублей!
Хохот, раздавшийся в зале, можно было сравнить
разве что с ревом Ниагарского водопада или стартую-
щей ракеты устаревшей конструкции. Нервное напря-
жение разрядилось. Академики хохотали, как дети, раз-
мазывая слезы по щекам. Не смеялись только некото-
рые далекие от науки журналисты, не понимающие
анекдотичности случившегося.
Я тоже не мог сдержаться; И хоть мое сочувствие
к бывшему однокашнику не дремало, я хохотал до исте*
рики.
А профессор Михайлов стоял на кафедре, все так же
склонив голову набок, и смотрел то на академика Ква-
снина, то на людей в зале. Его лицо оставалось спо-
койным, веселым, чуточку насмешливым. Это так подей-
ствовало на присутствующих, что зал постепенно затих,
с удивлением глядя на него. И тогда Аскольд произ-
нес слова, которые знает наизусть половина жителей
планеты.
— Разве мало истин высказано в форме анекдота?
И разве не оказывались анекдотами некоторые истины,
высказанные всерьез?
89
Он положил руку на клетку со зверьком и обратил-
ся к академику Кваснину:
— Вы правы, «Аз Один Вэ» похож на мышь-полев-
ку. Но только похож. Мы не повторили природу. Перед
вами таблица характеристик «Аза Один Вэ». Сравни-
те ее с характеристикой обоняния обычной мыши, су-
ществовавшей в природе...
На второй половине экрана вспыхнули колонки цифр.
Потом они сменились другими цифрами.
— Это уже характеристика возможностей обонятель-
ного аппарата собаки. Как видите, по сравнению и с
мышью, и с собакой у нашего «аза» преимущество
в семь диапазонов. Благодаря ему мы установили, на-
пример, что запах приятен животному, если модуляции
колебаний молекул пахучего вещества соответствуют
модуляциям биотоков в определенных группах клеток.
Более того. Синтезированная «мышь» чувствует ультра-
запах. Но самое удивительное состоит в том, что ультра-
запах вот в этих частотах колебаний становится похож на
некоторые виды жестких излучений, а здесь — отлича-
ется от всех известных нам волн, напоминая по способ-
ности проникновения некие пси-волны, придуманные фан-
тастами. Анекдот же заключается в том, что подобные
свойства ультразапаха предсказывали вы сами, акаде-
мик Кваснин!
w * *
«Вчера в Токио для участия в Первом Всемирном
конгрессе по ультразапаху вылетела советская делега-
ция. В ее составе академик Т. Б. Кваснин и профессор
В. И. Афиногенов. Возглавляет делегацию всемирно-
известный ученый академик А. С. Михайлов».
(Из газеты «Передовая наука» —
органа Академии наук).
90
Я тоже был среди провожающих. Просто не мог не
придти. У каждого есть свои слабости, а я очень гор-
жусь дружбой со знаменитым Аскольдом Семеновичем
Михайловым. Кстати, мы продолжаем регулярно встре-
чаться с ним до сих пор, и Аскольд Семенович при всех
называет меня просто Митей. Частенько он просит ме-
ня отредактировать его статью для журнала или га-
зеты.
На аэродроме я встретил Маргариту Романовну и дя-
дю Васю. Мы поговорили о разных разностях, а боль-
ше всего — о моем знаменитом друге — академике,
о его выдающихся качествах ученого и руководителя.
И тут Маргарита Романовна не удержалась от нетактич-
ного, я бы даже сказал, злопыхательского замечания:
— Да, нашему Аскольду Семеновичу не откажешь
в умении бесподобно использовать своих друзей и со-
трудников, особенно их идеи...
Мне не понравились ни ее слова, ни тон, которым
они были сказаны, и я, не мешкая, поспешил отомстить.
Мой вопрос о Зиме заставил Маргариту Романовну
поморщиться. Ведь ей так и не удалось выжить его из
лаборатории, и он, оказывается, уже собирает материал
для кандидатской диссертации.
Возвращаясь домой, я все время вспоминал, как уве-
ренно держался тогда Аскольд Семенович под уда-
рами Кваснина, и мысленно любовался им. Жаль толь-
ко, что несколько мешало этому ядовитое замечание
Маргариты Романовны, которое я почему-то никак не
мог забыть.
А еще я подумал о том, какой незаметной бывает
подчас граница между истиной и анекдотом, между спи-
ралью и кругом, и каким зрением нужно обладать, что-
бы суметь их различить...
91
СТО МОИХ РОЖДЕНИЙ
1
Дорога, нарезанная винтом на холме, круто ныряет
в ущелье. Испуганно взвизгивают тормоза. Появляют-
ся, удивленно поворачиваются бледно-серые лики скал.
По-змеиному шипит под шинами дорога над бездной,
делает невообразимые петли. Руль становится непослуш-
ным, скользким, как рыба, выпрыгивает из рук. Мяг-
кие подушки сидения мгновенно отвердевают, в них
невесть откуда появляются острые углы. Внезапно они
исчезают, тело на миг зависает в пустоте.
Падение — взлет — падение. Невесомость — перегруз-
ки. Все внутри обрывается. Обручи ребер сжимают лег-
кие. Нечем дышать...
Не понимаю, как мне удается удерживать руль. Гла-
за автоматически фиксируют дорогу и даже каким-то
чудом — участки вдоль нее. Зеленые холмы то подпры-
гивают, то опускаются.
Бетонка кончается, начинается степь.
Куда я еду?
Не знаю.
Почему не могу изменить маршрут?
Тоже не знаю.
Вспоминаю холодное лицо с тонкими злыми губами.
— Не советую испытывать эту машину. Выигрыш
велик, но ставка для вас непосильна. Все, что вы дела-
ете, вы должны делать с поправкой на то...
Прицеливающиеся глаза нашли мои, укололи ощути-
мо острым взглядом, тонкие губы, изогнувшись, довер-
шили удар:
— ...с поправкой на то, что вы неудачник.
Ну что ж, это я знаю без его подсказок. Слишком хо-
рошо знаю. У других испытателей бывают перерывы —
если не в работе, то в риске. У меня их не бывает. Изо
92
дня в день — одно и то же. Но остановиться не могу.
Неумолимая сила с бешеной скоростью мчит меня
вперед.
Наконец опять выезжаю на асфальт. Увеличиваю
скорость. Крутые повороты — мгновенно отвердевающие
подушки сиденья. Дом летит на меня справа. Одновре-
менно в голову лезут слова: «С поправкой на то...»
Господи, только бы изгнать из сознания эту фразу —
раскаленную занозу! Или хотя бы не вспоминать ее ко-
нец. Не вспоминать. Память, стоп!
Выворачиваю руль — дом проносится мимо.
Дерево слева — выворачиваю руль в другую сторону.
«С поправкой на то, что...» Стоп! Дальше не вспоми-
нать!
Передо мной вырастает столб — глоток воздуха кам-
нем застревает в горле. Неужели и на этот раз успею
спастись? Вот не думал, что приобрету уверенность
в чуде. Если бы только не эта проклятая фраза, которая
так и ждет мгновения, чтобы вылезти из памяти цели-
ком. Он ведь нарочно вонзил ее в мой мозг. Вонзил, как
отравленный кинжал. Он знал, что делает. Так убира-
ют конкурентов.
«...с поправкой на то, что вы...»
Невероятным усилием заставляю себя подумать о дру-
гом — о матери, которая ждет моего возвращения. Если
меня не станет, жизнь потеряет для нее всякий смысл.
Из четырех ее детей в живых остался я один. Единст-
венная надежда. Хотя бы ради нее я должен выжить.
Еще столб вырастает как из-под земли. Руки сами
собой рвут баранку вправо. Они умные — мои руки.
Что-то в них перешло от материнских, заботливых и
теплых. Что-то им досталось от тех, хотя бы ум. Они
точно знают, на сколько повернуть руль. Там, где мозг
не успел бы ничего определить, они знают все сами.
Если бы только мозг не мешал им. Даже не мозг, а па-
мять: «...с поправкой на то, что вы неудачник».
93
Удар. Руль, разрывая куртку и кожу, входит в грудъ<
Хруст стекла. Его заглушает еще какой-то звук. Успе-
ваю понять, что так хрустят мои кости. Но то послед-
ний кадр, еще проявленный сознанием. Тьма...
...Ночь. Свет фар. Бегут навстречу двумя разорван-
ными частями хоровода белые березки. Промелькнули,
исчезли. А мечи света уже выхватывают спуск к мосту.
С молчаливым укором качнулась навстречу обуглен-
ная вершина дерева. Черный комок тяжело взлетает
с нее. Это ворона, напуганная светом фар.
Зачем я опять мчусь навстречу собственной гибели?
Сейчас приторможу, выключу зажигание.
Но вспоминаю о невесте, о нежности, светящейся в
прозрачных мочках ее ушей, о тонкой, как на мраморе,
голубой жилке на виске. Если я все сделаю, как велено,
то получу премию, мы сможем пожениться, поедем к
теплому морю, к пальмам. Мы будем лежать рядышком
на горячем песке, лежать неподвижно, в знойной исто-
ме. Неподвижность — вот о чем я мечтаю! Она мне не-
обходима хотя бы на некоторое время, чтобы стереть
в памяти мелькание столбов и домов.
Иногда я завидую самому себе — такому, каким был
двадцать четыре года назад. Тогда моя жизнь только
начиналась, я был защищен от этого мира ураганных
ветров и бешеных скоростей, от завистников, недобро-
желателей, от друзей и врагов, от понуждающих и при-
казывающих. И когда я женюсь, когда появится мой cwHf
ему вначале будет так же уютно и покойно.
Увы, все это мечты. Чтобы они исполнились, нужно
мчаться сквозь ночь, разрезая ее на неровные части нож-
ницами лучей. Нужно выжимать из двигателя, из шас-
си, из передач все их резервы, нужно испытать не толь-
ко конструкцию, но и само железо на прочность.
Я не просто гонщик-спортсмен, а шофер-испытатель.
Я должен проверить опытный образец автомобиля, что-
бы конструктор мог внести изменения в модель.
94
Ночь, как летучая мышь, бесшумно летит прямо на
меня, расправив черные крылья. Она пытается убаю-
кать меня, приглушить тревогу, а вместе с ней и готов-
ность принимать мгновенные решения.
Колонна машин мчится навстречу. Фары слепят. Вклю-
чаю и выключаю свет. Успеваю заметить, что мост вне-
запно кончается, обрывается, будто срезанный ножом.
Передо мной—бездна. Лечу в нее вместе с машиной.
Удар. Тьма...
...На экране моей памяти, где-то в самом верхнем
углу, светится голубоватое оконце. В нем мелькают те-
ни. Неясные, расплывчатые... И все же я вспоминаю
десятки своих смертей, сопровождающихся такой болью,
для которой названия не придумать...
Когда это было? Вокруг —- черные воронки, серые, как
тучи, цинковые гробы. Серые гробы на зеленом поле
оббивки кабины...
Дублер торопит меня, постреливает то вправо, то вле-
во, хотя никого живого не видно. Все равно оставаться
вне машины опасно. Каждую секунду риск возра-
стает. Опасность не только во вражеской пуле. Сам воз-
дух здесь опасен. Бактериологические бомбы сделали
его С-средой, между собой мы назвали ее сверхбиоло-
гической. Однажды я уже пробыл из-за аварии вне
машины на пять минут дольше — потом у меня вы-
ворачивало внутренности, лихорадило.
Затем мне стало легче.
Легче ли? Смерть — облегчение? Но разве тогда я
умер? Может быть, оклемался для новых мук, новых
сражений?
Умер я позже. Был убит прямым попаданием снаря-
да. На этот раз повезло — боли не успел почувствовать.
Сгорел мгновенно в ослепительной вспышке.
Никто не плакал обо мне. Оказывается, я холост,
нищ, убог. И в армию взяли вместо кого-то другого, бо-
лее удачливого. И погиб я вместо дублера...
95
Оказывается, у меня есть сын. Внебрачный. Каприз
дамочки, муж которой — в далеком плаваньи. Сын —
единственная отрада моя, свет в оконце. И вот я уже
не хочу умирать вместо дублера. Посылаю его устранять
поломку, а потом мучаюсь с ним — заболевшим. Бо-
юсь заразиться, а совесть не позволяет мне выбросить
его из машины. Он не знает, какую роль в его жизни
сыграл мой сын, а сын ничего не знает ни о дублере,
ни о моих сомнениях.
Все ж я заразился. И когда нестерпимый жар рас-
плавляет мое сознание, я успеваю подумать, что ниче-
го не выиграл для дублера, проиграв так много для се-
бя и для своего сына. И еще я подумал, что в следую-
щей жизни мне надо бы стать умнее...
Уже тогда я был уверен, что снова оживу в новой ипо-
стаси. Эта уверенность была связана с окошком моей
памяти. Уже тогда я начал кое-что подозревать и поти-
хоньку вел поиски. Однажды обнаружил непонятно от-
куда взявшийся прозрачный провод, уходящий в скалу.
Я пробовал расспрашивать своих товарищей по учи-
лищу, по батальону. Но никто из них не мог сказать
ничего существенного, ни с кем не случалось ничего по-
добного, никто не возрождался после своей смерти, во
всяком случае, не помнил своей прежней жизни. Не раз
мне приходила в голову мысль: не сошел ли я с ума?
Это явилось бы наиболее простым и правдоподобным
объяснением моих превращений. Раздвоение сознания
и все такое прочее... Но сумасшедший ведь не считает
себя сумасшедшим...
Однажды, когда сомнения одолели меня и стало сов-
сем невмоготу, я обратился к психиатру. Он обследо-
вал меня и признал совершенно нормальным. Назначил
мне консультацию к другому врачу. Но наутро состоя-
лась дуэль. Черный зрачок глянул на меня пронзитель-
но, мгновенно вселив предчувствие, что врач не понадо*
С>ится. Так и случилось — я был убит пулей в сердце.
96
Помню удар, рывок, ожог, страшную боль. Затем
меня закружило в огненном лабиринте, раскрутило, как
юлу, перед глазами мелькали красные, зеленые, фиоле-
товые круги. Выходит, смерть, — подумал я, — вовсе не
такова, как мы ее представляем,— не беспробудно черна,
иногда она обладает таким вот разноцветьем, такими
сочными, яркими красками. Прав кто-то древний,
сказавший, что «после смерти в смерти нет ничего пло-
хого». Нужно лишь терпеливо пережить, стерпеть, пе-
ренести ее. Может быть, он тоже был хорошо знаком
с ней и видел такую радугу? Но я-то знаю, что после
смерти может быть нечто худшее — новая жизнь с но-
выми, еще более страшными муками...
...Оказывается, у меня есть семья. Мою жену зовут
Эмилией. Это хрупкая белокурая женщина, нежная
и взбалмошная. У нее маленький рот и золотистый пу-
щок на затылке. Настроение у нее меняется каждую ми-
нуту.
Пока она накрывает на стол, успевает ласково улыб-
нуться дочке, укоризненно покачать головой старшему
сыну, раздраженно и нетерпеливо посмотреть на меня.
А то на мгновение замрет, приоткрыв рот, удивившись
новой шалости младшего сына. Ее взгляд, подобно ку-
рице, клюющей зерно, перескакивает с места на место,
Эмилия умеет рассыпать в смехе серебряные колоколь-
чики. Но, к сожалению, она умеет и скрипеть, как не-
смазанная калитка, и браниться, словно рыночная тор-
говка, и вопить, как бешеная кошка.
У нас четверо детей, и я вынужден много трудиться^
чтобы прокормить семью. Работаю шофером на огром-
ном рейсовом грузовике, доставляю овощи на плодокон-
сервный комбинат. Иногда делаю «левые» ходки, пере-
вожу что кому нужно — столбы и доски для дач, ово-
щи с частных огородов. Конечно, в школе учили, что
ловчить — постыдно. Но в каждом конкретном случае
я довольно быстро нахожу себе оправдание: то надо
4 И. РосоховатскиД
97
заработать для детей, то пособить соседу. Когда я воз-
вращаюсь из рейса, дома меня встречают радостно: же-
на бросается на шею, младшенькие ребятишки повисают
на руках, теребят за полы пиджака. Старший мерно хло-
пает ладонью по спине, отбивая такт моей любимой пес-
ни. Потом начинается раздача гостинцев, и веселая су-
матоха продолжается до ночи: меряют обновы, будто
непонарошке хвастаются друг перед другом, нахвалива-
ют меня, расспрашивают о поездке. И пусть я не боль-
но многого достиг в жизни: некоторые мои одноклас-
сники стали генералами, директорами, — в эти часы я
чувствую себя не только самым главным, но и самым
нужным.
Впрочем, грех жаловаться, и на работе меня не от-
пихивают в дальний угол, считают классным шофером.
Начальник автоколонны говорит: «Определенные спо-
собности, мог бы при желании гонщиком стать». Он-то
не знает, что я уже был гонщиком — в одной из преж-
них жизней. Наверное, оттуда и способности, и непонят-
ные самому знания. Стараюсь скрыть способности от
других, но не всегда это удается. Товарищи удивляют-
ся: откуда что берется у простого шофера? Дразнят
«мудрецом», «пророком». Многие завидуют.
А мне, как включится окошко памяти, тошно и страш-
но становится: вот сейчас мелькнут столбы, воронки,
захрустят кости... Хорошо хоть, что не так часто это
бывает. Иногда удается отогнать воспоминания, забыть-
ся. То жена помогает, то дети, а то грешным делом —
водочка. Боюсь, правда, как бы не пристраститься
к ней. В моем положении это нетрудно. Зеленый змий
помогает окошко памяти ставнями закрывать, да не за-
дарма.
Однажды диспетчер назначил меня в дальний ответ-
ственный рейс. А на обратном пути, подъезжая к до-
му, почувствовал я, будто меня лихорадит, судомит.
Мне бы поостеречься. Но тут встреча дома как поло-
98
жено, да еще свояк зашел — мы взбрызнули обновы, и
я забыл о недомогании. А лучше мне было бы вовсе не
приезжать домой, лучше сковырнулся бы я в кювет...
Ведь, оказывается, привез я своим домашним «подаро-
чек» — страшнейший грипп.
У жены он прошел сравнительно благополучно, хоть
и напугала меня изрядно, стонала: «Ох, не выдержу,
ох, смертынька моя пришла!» А вот старший сынок, лю-
бимец мой, и младшенькие...
Старший все крепился, потому и «скорую» к нему
поздно вызвали. Когда не бредил, улыбался мне через
силу: «Порядок, папа, не волнуйся, мне лучше». Но я
вижу: он все больше горит, губы синеют. «Скорую»
вызвал, но она приехала, когда уже ничего нельзя бы-
ло сделать.
Я кулаками потрясал, докторов бранил, небу угрожал.
Но доктора не виноваты, а небо немо и безразлично.
И никуда не деться мне от мысли, что погибель эту я
сам в дом привез...
Беда, как известно, одна не приходит. Вслед за стар-
шим умерли младшенькие. А вскоре начались у жены
припадки безумия. И раньше она была чрезмерно взвин-
ченной, да плюс к тому, сама доводила себя до истерии.
Там, где умом взять не могла, пользовалась истерикой,
как оружием против меня и детей, не раз проклинала
нас: «Чтоб вы сгинули!»
А как и на самом деле сгинули наши дети, она заго-
вариваться стала. Зовет сына или дочку, разговаривает
с ними, будто они рядышком стоят. Увезли ее в психи-
атричку. И я остался один в большом доме, где, как мне
казалось, еще иногда звучало эхо щебета и смеха моих
детей. Каждая вещь в комнатах превращалась в воспо-
минание. Это уже были не вещи, а свидетельства, от-
ражения былых дней, напоминания... Вот диван — мы
купили его на третий день после свадьбы. И продавец
попался толстый и веселый, бородка черной лентой
4*
99
обегала его круглое лицо. Все шутил, утверждал, что
и диван «медовый»...
Я ловлю себя на том, что пересчитываю бокалы в
серванте, будто не помню, что их там восемь: два раз-
бил я сам, один — мой дружок, и еще один — старший
сын. Еще раз пересчитываю их и убеждаюсь, что ошиб-
ся: их всего лишь пять. И тогда вспоминаю, что три
разбила жена, когда ее уводили дюжие санитары. Ос-
колки разлетелись по всей кухне. Я ползаю по полу,
собираю их, радуюсь, что нашел занятие, отвлекающее
от воспоминаний. Ничего не скажешь, мудро устроена
жизнь: даже в моем положении можно найти развле-
чение.
Плохо только, что и это занятие кончается, и я обес-
силенно опускаюсь на стул, вытянув ноги, разгляды-
ваю тупые носки ботинок.
Никак не могу вспомнить лицо Эмилии. Оно расплы-
вается, будто за оконным стеклом под струями дождя,
и вместо него я вижу лицо совсем юной девушки с го-
лубой жилкой на мраморном виске. Кто это? Эмилия
в молодости? Какой же тогда она была хорошенькой
и нежной, наивная доброта светилась в глазах, губы
были пухлыми и алыми. В углу рта чернела маленькая
родинка... Родинка! Родинка?.. Вот оно что!
Вскакиваю, рывком вытягиваю ящик стола, где хра-
нятся семейные фотокарточки. Он выдвигается с виз-
гом, фотокарточки разлетаются по полу. На несколь-
ких — лицо Эмилии. Вот она — в двадцать лет, в два-
дцать восемь, в тридцать два — уже со сварливыми
складками. Но ни на одной фотокарточке нет никакой
родинки в углу рта. По одной простой причине. Ее там
никогда и не было. И губы у моей Эмилии другие, чем
у той, что всплыла в памяти. И глаза другие.
Какой же я идиот! Прожить с человеком столько лет
и все время путать ее с иной женщиной. И только сей-
час, когда уже ничего нельзя изменить...
100
Да, я всю жизнь путал их, я всегда вспоминал Эми-
лию вовсе не такой, какой она была в молодости. А она,
бедняжка, не раз говорила мне: «Ты совсем не знаешь
меня, ты принимаешь меня за другую». Я пытался от-
шутиться: «За идеал».
Но та девушка — это не просто мой идеал, некий
эталон нежности и красоты.
Девушка с голубой жилкой на виске — моя невеста
в прежней жизни, более короткой и потому более сча-
стливой. В ней еще не успело накопиться ни грязи, ни
отупляющих кухонных стычек, ни взаимного раздраже-
ния, спрессованного в памяти, как порох в бочке.
Я перенесся в какое-то иное время, приходится при-
ложить усилия, чтобы вернуться в настоящее.
Ошарашенно оглядываюсь вокруг: облупленные сте-
ны, потеки на потолке, сервант с треснувшим стеклом...
Окно с разорванной шторой кажется выходом в иной
мир, тени — выходцами оттуда, тоже разорванными,
изуродованными; полоски мертвенного света — приви-
дениями или нелепыми фигурами в длинных халатах, ко-
торые я видел в коридорах психиатрички. Приходят мыс-
ли — болезненные и странные. Они кружатся в голове,
как стая рыб — одна другой в хвост, я завороженно на-
блюдаю их хоровод, не решаясь остановить внимание
ни на одной. А когда все же определяю изначальную,
главную, то поражаюсь ее великолепию и беспощадно-
сти. Не сразу решаюсь ухватить мысль, запихнуть ее
в невод слов, она не дается, выскальзывает, ибо слова
у меня бедные, корявые, плохо сплетенные, не годятся
они для серебряно сверкающей мысли. Но поймать ее
надо во что бы то ни стало. Мой мозг надрывается от
бесплодных попыток, я чувствую приближение конца.
И все время думаю: зачем? За что? На этом свете,
где так мудро устроена даже махонькая былинка, кому
и зачем понадобились мои муки, десятки моих смер-
тей? Существует ли цель, которая может оправдать,
101
искупить их? Или я страдаю напрасно, по воле слепого
случая?
Но когда я уже нахожусь на грани безумия, смертель-
но уставший от мук, меня спасает вспыхнувшая с не-
истовой силой ненависть к судьбе. И мне удается схва-
тить мысль. В то же мгновение она вспыхивает свети-
льником и озаряет закоулки моей памяти.
И я понимаю, что не случайно путаю прошлое
и настоящее. В этой путанице, в нагромождении нелепо-
стей, несчастий, в множественности образов, наклады-
вающихся один на другой, есть какая-то закономер-
ность. От нее зависят мои жизни и мои смерти, мои
скитания и мои возрождения, и ее мне надо выявить во
что бы то ни стало. Иначе мукам не будет конца.
Тогда-то я впервые по-настоящему задумался о
себе, о своих смертях, о прозрачном проводе, уходящем
в скалу. И оформилось в бедной моей голове великое
Подозрение. Дал я себе клятву проверить его, пусть
хоть через сто своих смертей перешагну. Да и не стоят
все они — сто или тысяча — одной смерти моего сына,
одного вопроса, который просверлил мой мозг,— з а
что? Уж такой был мой сынок ласковый, послушный,
умный, в нем видел я оправдание своей жизни. Остал-
ся он в моей памяти и тем болящим вопросом, и напо-
минанием о тайне, о клятве.
Лихачом я никогда не был, знал цену лихачеству: мно-
го ума и смелости не нужно, чтобы на акселератор
жать, но с той поры моя жизнь приобрела только один
смысл — проверить Подозрение. Ради этого готов
я был на что угодно — превышал скорость, исколесил де-
сятки тысяч километров дорог и бездорожья, забирал-
ся в такие уголки, где и туристы не бывали. Как услы-
шу, что где-то нечто диковинное обнаружилось, следы
пришельцев ищут, гигантскую впадину нашли или рас-
копали древний храм, я туда пробиваюсь, пытаюсь все
детали разузнать.
102
Конечно, пробовал я — и не раз — прозрачный про-
вод разыскать, да как найти место, где бывал не то
что двадцать или сто лет назад, а еще в прежней
жизни?
Знакомые и друзья считали меня тронутым, моим
чудачествам перестали поражаться. И никто не удивил-
ся, когда во время экспедиции в высокогорную страну
я вместе с машиной сорвался на крутом повороте и рух-
нул в пропасть.
...Теперь я уже не шофер, а молодой ученый. Прав-
да, все же автолюбитель. Наверное, привычка к рулю
у меня вроде атавизма. Есть и другие привычки отту-
да же. А способности иногда появляются такие, что
и сам их пугаюсь. Эти способности позволили мне поч-
ти одновременно окончить два факультета универ-
ситета и успешно работать в нескольких областях
науки: физике твердого тела, астрономии и киберне-
тике. В двадцать пять лет я уже был доктором физмат-
наук, в двадцать семь — член-корром Академии
наук.
Родителей я не помнил — они умерли, когда мне бы-
ло несколько лет от роду, на девушек я не обращал вни-
мания, хотя они, как вы сами понимаете, всячески ста-
рались завоевать мои «руку и сердце». Не так второе,
как первое. Впрочем, я был недурен собой — высокий,
широкоплечий, рыжеватые волосы слегка кудрявились.
Высокий напористый лоб, широкие густые брови. Глаза,
правда, подкачали: правый был темнее левого, и каза-
лось, что я слегка косой. Это и создавало, как утверж-»
дали знакомые, особенный, внезапно пронзительный
«мой взгляд». Говорили, что я смотрю не на человека,
а сквозь него. И в этом была немалая доля правды, ибо
всеми моими помыслами владела одна страсть — под-
твердить или опровергнуть Подозрение, доставшееся
мне еще в прежней жизни и как заноза засевшее в па-
мяти.
103
Оно проснулось, когда мне было двенадцать лет»
Я учился тогда в математической школе. С некоторых
пор мне стало казаться, что задачи, которые нам задава-
ли, я уже решал когда-то давно. Я истязал себя, пробуя
решать все более сложные уравнения, и чем успешнее
решал их, тем больше росло беспокойство. Затем ста-
ло казаться, что и многие жизненные ситуации мне уже
встречались.
Я влюбился в старшеклассницу, стройную худенькую
девушку с тонкой пульсирующей жилкой на мраморном
виске. Ее забавляло мое преклонение, она сама пригла-
шала меня на прогулки, покровительственно обнимала
меня, ее волосы пахли травами и щекотали мою кожу.
Однажды она сказала: «Я научу тебя целоваться, па-
рень, а ну-ка, подставляй губы». И когда ее губы кос-
нулись моих и меня опалило жаркое волнение, я вспом-
нил, что это со мной уже случалось в иных жизнях.
И хотя варианты были различные, ощущение оставалось
почти одним и тем же. Заработало Окошко Памяти, и я
с полной ясностью вспомнил, как жил и умирал преж-
де. И первым делом вспомнил клятву, которую дал се-
бе, когда мой сын умер в таком возрасте, как я сейчас.
Мне удалось вспомнить и о прозрачном проводе, ухо-
дящем в скалу, о трещине, каньоне, природных анома-
лиях, обнаруженных в высокогорной стране Лаксании.
Несколько лет подряд я ездил туда и с экспедиция-
ми и совсем один, рискуя свалиться в пропасть. Смер-
ти, как вы понимаете, я не боялся, но боялся погиб-
нуть, не успев проникнуть в тайну. Ведь, возможно,
в новей жизни я забуду многое из того, что успел узнать,
например, о двух черных дырах в созвездии Карра,
о неоднородности атмосферы над Лаксанией и главное —
об уравнении, составленном и решенном мной на осно-
вании новейших астрономических наблюдений. Оно по-
зволило мне определить, что Вселенная наша конечна
и замкнута на самою себя. Я вычислил и ее радиус. Он
104
был различным в разных местах и резко укорачивался
в районе Лаксании.
Составив несколько сот уравнений по данным многих
экспедиций в эту страну, я понял, что разгадку надо
искать именно там. Если бы я поделился выводами,
к которым пришел, даже показал кому-то мои математи-
ческие выкладки, меня сочли бы сумасшедшим. По-
этому я помалкивал и готовился к путешествию.
Меня задержала война, внезапно и неожиданным об-
разом вспыхнувшая между нашей страной и северным
соседом. Никто не мог вспомнить повода к войне. Она
началась танковой атакой лидян на второй день после
спортивных состязаний наших стран. Потом все разви-
валось по классическим законам: бомбардировки, звер-
ства, тысячи погибших, искалеченных, голод, разруха.
В конце концов обе стороны пришли к банальной и лег-
ко вычислимой мысли, что «худой мир лучше доброй
ссоры». Начались тайные переговоры между отдельны-
ми группировками. Зондировали друг друга, торгова-
лись, кто должен больше уступить. А кровь все еще
лилась, хоть уже всем было ясно, что льется она напрас-
но. Еще должно было погибнуть немало людей, прежде
чем мысль о мире выкристаллизуется и даст всходы.
В который раз я думал о том, как медленно идет и в
мозгу отдельного человека, и в умах человечества созре-
вание всякой новой мысли, сколько пота, слез, иног-
да — крови нужно, чтобы удобрить почву для нее. А в
учебниках истории будет записано всего несколько
строк о славной для одних и бесславной для других
войне, которая отнюдь ни одной из сторон не облегчи-
ла жизнь и не решила никаких проблем. Несколько
строк. Смогут ли они когда-нибудь научить мудрости,
явятся ли уроком для потомков?
Я воевал в танковых частях, два раза горел, был от-
равлен газами. Все-таки выжил, вернулся институт вос-
станавливать. Создали мы новый вычислительный центр.
105
К тому времени машины уже объединяли в информа-
ционные системы. На одной из таких систем, назван-
ной «ЭММА» и состоящей из двадцати вычислительных
машин, поручили работать мне. Выполняли мы зака-
зы ученых, конструкторов, предприятий. Подружился
я с конструктором танков, помогал ему испытывать но-
вые модели, существующие пока только в чертежах.
Вводили мы такой «танк» в память вычислительной си-
стемы. Чем больше деталей введем, тем полней танк
в памяти машины смоделируем. Он там «оживает»,
словно настоящий, испытывается по всем параметрам.
Проверяли мы, как будут себя чувствовать в нем лю-
ди на различных этапах боя, в критических условиях.
Пришлось вводить данные об организме человека,
о его возможностях и резервах, о допустимых пере-
грузках.
Затем директор института поручил мне на той же си-
стеме машин выполнять новый заказ — на этот раз груп-
пы медиков: создать кибернетического диагноста ши-
рокого профиля. Поскольку в памяти системы уже бы-
ли данные о возможностях человеческого организма,
наша задача несколько упрощалась. Мы ввели дополни-
тельные сведения из медицинских учебников. Затем по
просьбе одного из ведущих врачей я перестроил про-
грамму так, чтобы она по нашей команде могла отожде-
ствлять себя с организмом человека в различных состоя-
ниях — идеально здоровым и больным.
Вначале сведений в памяти машин было сравнитель-
но немного — курс мединститута плюс несколько сотен
историй болезней. Но по мере того, как с «ЭММОЙ»
работали разные врачи, вводя недостающие медицин-
ские сведения по своим специальностям и новые исто-
рии болезней, «ЭММА» становилась универсальнейшим
и тончайшим диагностом. В то же время она училась
все более отождествлять себя с человеческим организ-
мом.
106
Эти качества системы пригодились и конструктору
танков, когда он проводил в памяти машины испыта-
ния новых гусеничных моделей. Теперь он мог прове-
рить почти с предельной точностью не только поведе-
ние танка в бою, но и взаимодействие боевой машины
и ее экипажа, узнать, как будут в ней чувствовать се-
бя люди при максимальных перегрузках.
Однако появились и особые, связанные с усложнени-
ем программы, затруднения.
Однажды закончили мы испытание очередной моде-
ли и дали «ЭММЕ» команду стереть из памяти ход
испытаний, подготовиться к другой операции. Затем
я ввел задачу по баллистике и дал команду решить ее.
Число возможных вариантов ограничил пятью.
«ЭММА» выдала четырнадцать вариантов решения.
Я насторожился, задействовал проверочный код и убе-
дился, что система неисправна. Стали мы с оператора-
ми искать причину сбоя. Проверили машину за маши-
ной — все они оказались в полном порядке. Проверили
центральные операторы, механизмы считывания — ни-
каких аномалий. Я решил временно выключить всю си-
стему и проверить индикаторами соединения блоков
памяти. И тут на табло основных индикаторов я заме-
тил непорядок. Индикаторы, которые должны были по-
гаснуть, периодически вспыхивали, будто светлячок
чертил огненное кольцо. Это в сложной системе из ты-
сячи блоков, какой являлась «ЭММА», остался от од-
ной из прежних операций неподконтрольный нам отряд
свободных электронов, совершающий бесконечный цикл.
Метался он, как в мышеловке, возбуждал ячейки памя-
ти, вызывал индукцию в соседних ячейках. Вот этот
зациклившийся импульс и оказался виновником сбоя.
Стал я проверять и ту часть «ЭММЫ», где хранились
сведения по медицине. Обнаружил и там зациклившие-
ся импульсы. Более того, нашел путь, по которому они
попадали из этой части системы в ту, где хранились
107
информационные модели танков. Может быть, надо
искать деффекты в самой системе «ЭММЫ»?
Несколько месяцев ушло у меня на проверку схемы,
но я не обнаружил ошибки.
Возможно, дело в чрезмерном усложнении програм-
мы?
Мне не терпелось проверить догадку. Я задействовал
часть системы, которая умела отождествлять себя с че-
ловеческим организмом, и сообщил ей, что ее палец
прикоснулся к предмету, разогретому до семидесяти
градусов. Немедленно последовал ответ: Ожог. Больно.
Второе слово было незапрограммированным. Оно сви-
детельствовало, что система научилась отождествлять
себя с организмом больше, чем мы предполагали. И я
уже почти не удивился, когда обнаружил, что именно в то
время, когда «организм» испытывает боль, в системе воз-
никают непредвиденные импульсы. Они прокладывают
себе новые пути, разбегаются по всем участкам объеди-
ненного искусственного мозга, зацикливаются.
Если хорошенько подумать, то в этом удивительном
явлении нет ничего необъяснимого. Ведь именно чувст-
ва, вернее — потребности через чувства воздейст-
вуют на мозг, заставляя его искать пути к удовлетворе-
нию. Именно чувства дают толчок мыслям, зачастую не-
предвиденным. И эти новые мысли, неконтролируемые
импульсы, разбегаются, зацикливаются.
Каждое зацикливание такой мысли-импульса способ-
но вызвать к жизни множество воспоминаний, храня-
щихся в ячейках памяти. Возникают новые образы, це-
лые миры, подготовленные прошлой работой системы.
Они нарушают Программу.
Хорошо, если их удастся быстро обнаружить. А если
нет?
Чем больше я думал над этим вопросом, тем к более
удивительным выводам приходил. Они привели к ново-
му повороту в моих поисках.
108
...Снова горные тропинки Лаксании. Синее небо с па-
рящими ястребами, помутневшие от буйства реки, колю-
чие кустарники... Я был один, ведь ни с кем из друзей
не рискнул бы поделиться своими гипотезами. Чтобы по-
нять их, нужно прожить все мои жизни, перенести муки
и смерти и сохранить, как незаживающую рану, как
язву, память о них.
Веду машину по узкой петляющей дороге над обры-
вом. Покой гор кажется мне обманчивым. Камни при-
таились, готовые к обвалу, редкие деревья маскируют
лики горных духов. Сверкающие острые скалы воспри-
нимаются как ракеты, призванные вспороть синее про-
зрачное небо, подсеребренное по краю пылью водопадов.
Пена горных рек реальнее, чем спокойная вода, ибо ре-
альность теперь для меня связана только с движением.
Наконец достигаю спуска в гигантский каньон. Доро-
га становится еще опаснее, она состоит из одних кру-
тых поворотов. Руль оживает в моих руках, пытается
диктовать свою волю. Приходится бороться с ним, ус-
мирять. А коварная память подсказывает: так уже бы-
ло, все было, а ты сам — только белая мышь в лаби-
ринте, который не может кончиться. Вместе с тем ожи-
вали инстинкты, прежний опыт, записанный не в генах
и не химическим языком (об этом я уже догадывался),
а языком перестановок электронов на атомных орбитах.
И снова старый проклятый вопрос бьется в моем моз-
гу: зачем? Есть ли цель, способная искупить мои му-
ки, десятки моих смертей?
Оставляю машину на небольшой площадке и продол-
жаю путь пешком туда, где согласно расчетам должен
находиться Вход. Через несколько часов, изнемогая от
усталости, различаю провод, уходящий в скалу. Впер-
вые я видел его бесконечно давно.
Приходится карабкаться по отвесной скале, вырубая
скалорубом небольшие выемки, чтобы только упереться
носком. Тяжелый рюкзак тянет вниз.
109
Но цель значит для меня гораздо больше, чем жизнь.
Ибо это — впервые за десятки жизней — моя цель.
Пусть это кажется кому-то — да и мне самому — неве-
роятным: если бесконечно усложнять модель, у нее поя-
вится собственная воля и собственная цель, неподконт-
рольная исследователю.
Сейчас я весь состою из желания достичь цели, моя
атомная структура соткана из него, как из паутины,
в которой запуталась и барахтается мысль.
Я ни секунды не сомневаюсь, что одолею подъем. Ус-
талость больше не властна надо мной.
Иногда мне приходится ползти по расщелинам, вжи-
маясь в скалу, чувствуя каждую малейшую неровность,
таща за собой или толкая впереди себя рюкзак.
Вот и провод. Он шероховат на ощупь, туго натянут,
почти не пружинит под руками. Кажется, что он уходит
непосредственно в скалу. Исследую место входа и обна-
руживаю, что оно закрыто крышкой под цвет камня.
В моем рюкзаке отличный набор инструментов — вскоре
удается приподнять и откинуть крышку. Под ней — тем-
нее отверстие, начало длинного туннеля, ведущего в глубь
скалы. Туннель явно искусственного происхождения.
Виднеются провода и контактные пластины, аккуратно
утопленные в гладкой стене, они словно отштампованы
вместе с ней. Все это напоминает что-то очень знакомое,
но что именно?
Касаюсь рукой контактной пластины. Чувствую лег-
кий укол. В ушах начинает звучать прерывистое жужжа-
ние. Создается впечатление, что кто-то безмерно дале-
кий хочет говорить со мной, но его голос не может про-
биться сквозь даль. Я продолжаю путь, но теперь все
время чувствую его присутствие. Оно вовне и во мне —
жужжанием в ушах, металлическим привкусом во рту, по-
калыванием и жжением на коже, тревожным беспокой-
ством в мозгу. Мысли теснятся, мечутся, сталкиваются,
одна рождает либо продолжает другую. Ход моих рас-
110
суждений можно было бы графически изобразить, как
живое кольцо змей, из которых каждая держит другую
за хвост. Мне становится жутко от кружения мыслей.
К тому же я пытаюсь и никак не могу сообразить, что
напоминают стены туннеля с отштампованными в них
проводами и пластинами. В то же время интуиция, ко-
торой я привык доверять, подсказывает, что вспомнить
очень важно. От этого раздвоения, от напряженной борь-
бы со своей неподатливой памятью становится еще хуже.
И только когда я продвинулся уже достаточно дале-
ко по туннелю и оглянулся, отыскивая мерцающее пят-
но входа, взгляд охватывает большее пространство,
и я наконец вспоминаю: печатные схемы! Да, стены тун-
неля напоминают печатные схемы, которые применяются
в вычислительных машинах.
Интуиция не подвела. Теперь у меня есть не просто
догадки, накопившиеся за десятки жизней. Теперь у ме-
ня возникла четко оформившаяся мысль. И я могу
в этом призрачном мире опереться на нее, как слепой на
посох.
Вытаскиваю из рюкзака несколько инструментов, на-
чинаю в определенной последовательности замыкать и
размыкать контакты. Голубоватые вспышки, искры... За-
быв об опасности, об элементарной осторожности, вер-
нее, не забыв, а презрев и отбросив их, я дал выход на-
копившейся во мне горечи и ненависти за все, что пере-
жил, выстрадал на протяжении своих жизней, ибо
я уже понимаю, почему мир всегда казался мне таким при-
зрачным и невсамделишным, почему мукам не было кон-
ца, почему за гибелью следовало возрождение и кто
я такой на самом деле.
Все тело начинает колоть. Чувствую сильный зуд,
жжение. Ощущение такое, будто с меня слезает кожа.
Кончики пальцев немеют, онемение распространяется на
руки и ноги, по всему телу. А в голове, где-то в заты-
лочной части, возникает сильная боль. Она ползет по
111
шее навстречу участкам онемения. Там, где она подхо-
дит близко к ним, становится нестерпимой.
Я корчусь от боли, от зуда, бью о выступы стен ру-
ками, пытаясь вернуть им чувствительность, чешусь спи-
ной и боками о камни, пытаясь содрать зудящую кожу.
Кожа не сдирается, но тело словно приобретает новое
свойство.
Раздваиваюсь. Одна часть еще остается в прежней
ипостаси, другая меняется, наливаясь каменной непо-
движной тяжестью.
Болевые припадки сотрясают меня до основания. Жаж-
ду смерти, как облегчения. Но переход на этот раз про-
исходит без нее и становится во сто крат более болез-
ненным. Сознание временами мутится, исчезает, но на-
ступают минуты просветления — и новая мысль, овла-
девшая мною, укрепляется и прорастает в моем мозгу.
Продолжаю замыкать и размыкать контакты и вижу,
как впереди, в глубине коридора, медленно возникает
светлое окно. Рвусь к нему, падаю, ползу, собираюсь
с силами — встаю и делаю несколько шагов.
Тело сотрясает новый небывалый припадок — воз-
можно, уже наступила кульминация, переход в иное из-
мерение. Светлое окно, больше похожее на экран, дро-
жит, по его поверхности пробегает рябь. Оно становится
прозрачным в середине, и сквозь него я вижу неправдо-
подобно большое лицо с удивленными глазами...
2
Писатель срочно вызвал аварийную.
Когда бригада прибыла, он показал на перфоленту:
— Смотрите, что выдает машина.
Одновременно на контрольном экране вычислительной
машины вспыхивают странные зубцы и круги, образуют-
ся причудливые геометрические фигурки и тут же распа-
даются.
112
— Седьмой блок шалит, я предупреждал,— безапел-
ляционно произносит младший мехоператор, готовясь
что-то отключить.
Его останавливает инженер-ремонтник:
— Скорее всего следствие грозовых разрядов.
Мехоператор с присущей вспыльчивостью готовится
ринуться в спор, взяв наперевес в качестве «пики» сног-
сшибательный аргумент. Но тут в центре экрана, в рас-
плывшемся многоугольнике, проступает чье-то переко-
шенное страданиями лицо с безумными глазами. В нем
столько муки, что людям становится не по себе.
— Кто это?— спрашивает инженер, невольно отсту-
пая от экрана.
Мехоператоры уставились йа писателя. А он вконец
растерялся:
— Это... это...
Теперь и инженер повернулся к нему:
— Вы знаете его?
— Кажется, знаю... Видите ли, я моделирую в памя-
ти машины различные сюжеты и ситуации для будуще-
го романа. И это... Это может быть герой моего нового
произведения. Собственно говоря, даже не герой еще,
только заготовка. Я все время меняю сюжет, чтобы выяс-
нить, как в связи с этим изменятся герои. Но, возмож-
но... Видите ли, до меня на этой машине работали авто-
конструкторы, испытывали новые модели автомобилей.
А потом... потом один из моих персонажей почему-то
упорно становился гонщиком. И вот я подумал сейчас...
— Зациклившийся импульс,— с прежней категорич-
ностью произносит молодой мехоператор.
— Но в таком случае всякий раз, когда я стираю из
памяти машины отработанную ситуацию, он остается,
так сказать, существовать,— бормочет писатель. —
О господи, представляю, что выпало на его долю...
— Кажется, он хочет спросить вас о чем-то,— говорит
инженер, притрагиваясь к плечу писателя костяшками
113
согнутых пальцев, словно осторожно стучится в закры-
тую дверь.
Губы на экране совершают одно и то же движение.
Шум и свист, изображение искажается. Помехи то и де-
ло заглушают пробивающийся слабый голос. Оператор
нагибается, прислоняясь ухом к шторке репродуктора.
— Он говорит «зачем»...
— Зачем?— повторяет за ним писатель.— Ну что ж,
это естественный вопрос для героя моей будущей книги.
Он спрашивает, зачем я произвел его на свет, зачем он
мне нужен?
Оператор услужливо включает микрофон вводного ус-
тройства, и писатель очень тихо, представляя, каким гро-
мом прозвучат его слова в машине, говорит:
— Рад встрече с тобой. Если ты действительно возник
в результате зациклившегося импульса, представляю,
какие испытания выпали на твою долю. Прости нас за
них. Но зато ты, единственный из живущих в создан-
ном мной мире, смог разгадать тайну существования...
Писатель говорил долго. Его слова предназначались
не только для спрашивающего, но и для присутствую-
щих. Ему казалось, что ремонтники слушают его с инте-
ресом, а при таких условиях он мог говорить часами,
время от времени откидывая прядь волос со лба и шум-
но вдыхая воздух. Он разъяснил, что создание моделей
автомобиля или самолета в памяти вычислительной ма-
шины и проведение их испытаний позволяют улучшить
их конструкции, предотвратить аварии настоящих — из
металла и пластмасс — автомобилей и самолетов с людь-
ми на борту. И точно так же моделирование жизненных
ситуаций позволит ему, в частности, родить новые мыс-
ли — написать лучший роман и тем самым усовершен-
ствовать настоящих — из плоти и крови — людей, сде-
лать устойчивей и справедливей общество. Он, ко-
нечно, понимает, что придуманному им герою, можно
сказать, его сыну по духу, нелегко десятки раз умирать
114
и возрождаться. Но ведь он выполняет благороднейшую
миссию — помогает рождаться самому значительному
на свете — новой мысли. Ибо в конце концов ценнее
всего оказывается информация, которая позволяет совер-
шенствовать мир. И если бы не этот вымышленный
герой, то, возможно, люди, а в том числе и он, писатель,
не знали бы чего-то очень нужного и важного, крайне
необходимого для прогресса.
Говоря, писатель посматривал то на людей вокруг, то
на экран, следя, какое впечатление производят его слова.
По выгнутой голубоватой пластмассе все время про-
бегают какие-то волнистые линии, искажая лицо того,
кто находится по ту сторону экрана. Но писатель уга-
дывает его состояние. Ему вдруг начинает казаться, что
там не чужой, впервые увиденный образ, а хорошо зна-
комый человек — тот, с кем учились в школе, влюби-
лись в девушку с голубой жилкой на мраморном виске,
поссорились, вначале казалось — навсегда. А потом
встретились на фронте, и бывший одноклассник спас ему
жизнь, помог вернуться домой живым, невредимым, бла-
годарным, верящим в благородство и доброту... Писатель
ищет слова утешения для человека, находящегося по ту
сторону экрана, и не находит их. Наклонясь к микро-
фону, он произносит:
— Точно так же, как человек, каждая новая мысль
рождается в муках. Этого не изменить, ведь тут не прос-
тое совпадение, а неизбежность. Другого пути нет...
Он видит, как лицо на экране меняет выражение. Гу-
бы складываются в улыбку, сначала — слабую, недовер-
чивую. Но вот она становится шире, шире... Человек
смотрит не на писателя, а на что-то иное, что находится
за спиной экспериментатора. Он тычет пальцем в экран
и хохочет.
Писатель резко оборачивается, но за его спиной ни-
кого нет — ни инженера, ни мехоператора, ни ремонтни-
ков. Он с удивлением видит, что находится в совершенно
115
пустом помещении. На стене, где недавно висела кар-
тина, теперь образовался прозрачный экран, по форме
напоминающий экран дисплея. А через него за писате-
лем наблюдают чьи-то большие любопытные глаза...
ФЕНОМЕН ИВАНИХИНА
1
Жене Иванихину двенадцать лет. У него белесые бро-
ви и слегка раскосые темные глаза, из-за чего он получил
прозвище «заяц». Чтобы заметить брови, надо хорошо
присмотреться, такие они редкие. Губы у Жени полные,
яркие, «бантиком», в синюю или черную крапинку, по-
скольку он часто грызет карандаш, ручку и вообще все,
что попадается под руку.
Кроме мамы и папы, у Жени есть еще сестра и брат-
восьмиклассник Витя, типичный акселерат, рост—метр
восемьдесят пять и косая сажень в плечах, кандидат
в мастера спорта по боксу. Женина сестра Люся тоже ак-
селератка: выше мамы на полторы головы и, по утверж-
дению папы, «на столько же глупее». Она баскетболист-
ка, юная скрипачка и (ох, этот папа!) пижонка. В этом
году Люся кончает среднюю школу и, если попадет в ин-
ститут, то лишь благодаря папиным друзьям и баскетбо-
лу: папа отыщет такой вуз, где собирается сильная
команда баскетболисток. Люся носит расклешенные брю-
ки с молниями, мужские свитера. У нее железный
характер и столько поклонников, что на Восьмое марта
Женя задыхается от запаха мимозы, а мама тайком от-
дает ее соседкам.
Больше всех в семье любят и жалеют «зайца» — но
не потому, что он младший. Тяжелый недуг приковал его
к постели с семи лет. Травма позвоночника, а в резуль-
116
тате — паралич. Сначала надеялись на излечение, но
со временем надежда стала угасать.
Женю вывозят на улицу в специальной коляске. Он
не любит эти прогулки, настороженно замечает жалост-
ливые взгляды прохожих. «Окном в мир» для него стал
цветной телевизор и рассказы остальных членов семьи,
которые он жадно слушает, накрепко запоминая все по-
дробности.
Трудно теперь вспомнить, когда у «зайца» впервые
прорезался «дар». Может быть, это случилось в тот
день и час, когда Виктор после бесплодных мук отшвыр-
нул тетрадь по алгебре, и его глаза подозрительно за-
блестели.
— Ладно уж, помогу, давай задачник,— предложил
«заяц»,— а то еще захнычешь...
Витя, отворачивая лицо, протянул задачник, и одно-
временно раздалось:
— Записывай решение.
Собственно говоря, слово «одновременно» мы употре-
били не совсем точно, потому что между тем, когда Же-
ня взглянул на задачу и когда предложил записывать
решение, прошли доли секунды. Но если бы кто-нибудь
подсчитал их, то с удивлением отметил бы, что времени
для решения «зайцу» понадобилось меньше, чем даже
запрограммированной вычислительной машине.
Впрочем, хотя Витя не засекал время, но как человек
предприимчивый, тотчас сделал практические выводы.
Он произвел брата в «профессора математики» и таким
образом раз и навсегда разделил обязанности: кому за-
дачки решать, а кому драться на ринге, загорать на пля-
же, ходить в кино и заниматься прочими многочислен-
ными делами.
Вскоре о необыкновенных математических успехах кан-
дидата в мастера спорта заговорила вся школа. Это силь-
но усложнило жизнь кандидату. Ему пришлось раз-
вивать ловкость и изворотливость, чтобы, участвуя
117
в заочных математических олимпиадах, уклоняться от
участия в очных. Когда ему стало совсем невмоготу,
пришлось посвятить в тайну сестру. Люся несказанно
обрадовалась тому, что узнала, ведь у нее тоже имелись
незакрытые счета с синусами и косинусами.
А то, что знала Люся, не могли не узнать ее поклон-
ники, и среди них — студент мехмата. Поскольку по-
клонником он был более ретивым, чем студентом, то две-
надцатилетнему «зайцу» пришлось и для него решить
несколько уравнений из высшей математики, которой
он, конечно, не обучался.
Мама, узнав о Женином «даре», заохала, заплакала
и стала с нетерпением ждать прихода с работы мужа.
Но глава семьи пришел мрачнее тучи. Он работал про-
рабом на строительстве моста, а в этот день упала часть
опоры. И вообще, на строительстве дела шли плохо
с самого начала. Проект переделывался более десяти раз.
Затем оказались некачественными железобетонные пли-
ты. Простаивала то одна бригада, то другая, о прогрес-
сивке давно забыли. А теперь и вовсе комиссии заму-
чают...
Женин отец сидел, уронив тяжелые руки на колени,
и рассказывал о том, что случилось сегодня, а мать ни-
как не могла улучить момент, чтобы сообщить о Жене.
И внезапно «заяц» сказал:
— Это все мелочи, отец. Вы строите по неверному
проекту.
— Что такое?— вскинулся старший Иванихин.— Да
ты откуда это взял? От матери чего-то наслушался?
Или слова Павла Никифоровича запомнил? Так ведь
он тогда сгоряча...
— Нет, отец. Просто когда вы спорили, я подумал,
что в том месте реки надо было совсем другой мост ста-
вить. Вот такой, смотри...
Женя достал из альбома листок бумаги, сложенный
пополам, развернул и протянул отцу.
118
Тот непонимающе уставился на эскиз проекта, на ко-
лонки цифр и формул.
— А расчеты чьи?— спросил он.
— Мои. Вчера полдня на них потратил,— ответил
«заяц».
Отец тупо замотал головой, будто отгоняя слепней,
и пошел к телефону.
— Павел, можешь немедленно приехать?— спросил в
трубку.— И Гелия Антоновича пригласи. Тут, брат, та-
кие чудеса...
Жениного отца знали как человека серьезного, слегка
педантичного, не склонного к безответственным шуткам
и розыгрышам, да к тому же до первого апреля было
далеко, и поэтому не прошло и часа, как явились оба:
невысокий, кряжистый, с наметившимся брюшком Павел
Никифорович и стройный, по-спортивному подтянутый
конструктор Гелий Антонович.
Они поочередно рассматривали эскиз чертежа, затем
Гелий Антонович загадочно хмыкнул и стал проверять
расчеты, а Павел Никифорович и Женин отец, подни-
маясь на цыпочки, заглядывали через его плечо.
Хмыканье Гелия Антоновича становилось все зага-
дочнее по мере того, как рос столбец цифр, время от
времени он поглядывал на «зайца», а к концу проверки
смотрел больше на него, чем на цифры. Наконец Гелий
Антонович проговорил, обращаясь, по-видимому, к Же-
ниному отцу, но глядя, как завороженный, на Женю:
— Еще древние удивлялись! «Невероятно, но факт».
У тебя, Иванихин, странный сын. А вдруг он и в самом
деле «вундер»?
Женин отец потянул конструктора за рукав, что-то
быстро зашептал на ухо, и вся троица удалилась в дру-
гую комнату. За ними поспешно выплыла Женина мать.
«Заяц» улыбался, глядя им вослед, думал: «Забо-
тятся, как бы не испортить меня... Взрослые дети... Что
с них возьмешь?..»
119
2
Вскоре «заяц» сотворил очередное «чудо» — помог
маме и ее сотрудницам получить новый вид пластмас-
сы. Слух о вундеркинде распространился по городу,
и Женя больше не знал покоя. К нему потянулись длин-
ные очереди педагогов и психологов, врачей разных спе-
циальностей, просто любопытных. Специалисты заму-
чили советами Жениных родителей, возбудили ревность
в Викторе и гордость в сестре-акселератке, возомнив-
шей, что поскольку ее брат — гений, то гениальна и она...
Специалисты терялись в догадках. Ведь мальчик про-
явил удивительные способности не в какой-либо одной
области творчества, например, музыке или математике.
Непонятным образом он оказался буквально нашпиго-
ван знаниями по всем разделам химии и физики, астро-
номии и самолетостроения, космонавтике и криминалис-
тике — и легко делал открытия в любой из этих облас-
тей. Это он указал городскому угрозыску, где найти
шайку опасных преступников, едва ознакомился с мате-
риалами следствия. Это он объяснил астрономам зако-
номерности в изучении пульсаров.
Психологи устраивали симпозиумы, чтобы обсудить
особенности его мышления, крупнейшие медики спори-
ли о специфике его нервной системы. Они все больше
склонялись к гипотезе о происшедшей мутации — од-
ной из биллионов возможных, о неповторимости устройств
ва его памяти. Так возник феномен Иванихина.
В поиски разгадки включился и поклонник Жениной
сестры. Он долго беседовал с «зайцем» на астрономи-
ческие темы, пока не выяснил, какой участок звездного
неба Женя знает больше всего.
— Послушай, дружок,— сказал он «зайцу».— У меня
к тебе просьба. Исполнишь?
— Так и быть,— обреченно вздохнул Женя, привык-
ший к просьбам.— Уравнение или задача?
120
— Ни то, ни другое. На этот раз совсем пустячная
просьба. Я буду называть созвездия и звезды, а ты ска-
жешь, какое из названий тебе больше нравится.
— У созвездий вообще красивые названия,— заме-
тил «заяц».
— Но одно из них тебе понравится особенно,— уве-
ренно сказал студент, пристально глядя на мальчика.—
Слушай. Возничий. Персей. Андромеда. Треугольник.
Телец. Орион...
Яркий бант Жениных губ изменил форму и растянул-
ся в улыбке. Студент вздрогнул, напрягся, будто гон-
чая, завидевшая дичь. Не отрывая от «зайца» прищу-
ренных блестящих глаз, студент быстро начал перечис-
лять звезды, входящие в созвездие Орион:
— Бетельгайзе. Ригель. Беллатрикс...
Что-то на миг неуловимо изменилось в лице «зайца».
Может быть, чуть расширились глаза или ноздри, воз-
можно, он глубже вздохнул, но это не прошло незаме-
ченным для студента.
— Итак, двойная звезда Беллатрикс,— задумчиво про-
шептал он.
В памяти всплыли строки из фантастических романов.
Вспыхивали чужие солнца, на огненных столпах стар-
товали в космос корабли. Мудрые существа с иных пла-
нет находили различные способы помогать слаборазви-
тым цивилизациям, засылали к ним своих послов. Иногда
это были космонавты, а иногда...
Студент с благодарностью думал о книгах, подгото-
вивших его к встрече с чудом. О да, он умел разгадывать
чудеса потому, что знал их подоплеку!
3
Наивысшего накала научные споры достигли после то-
го, как Женя излечил себя, создав Стимулятор Ивани-
хина. Стимулятор излечивал все формы параличей,
121
возникших в результате неорганического поражения нерв-
ной системы. По решению ЮНЕСКО был созван конг-
ресс, посвященный феномену Иванихина.
На конгресс «заяц» приехал с родителями. Двенад-
цатилетний мальчик, очень обычный с виду, разве что
чересчур беспокойный, сидел в отдельной ложе и погля-
дывал на докладчиков раскосыми темными глазами. Его
губы капризно морщились, и он ерзал, вспоминая, что
там, за стенами этого здания, качаются ветви деревьев
и бегают его сверстники, играют в футбол. «Зайцу» на-
до было еще столько наверстывать в играх и шалостях,
а вместо этого он должен сидеть здесь и слушать.
— На основе всего вышесказанного, — говорил со-
докладчик очередного докладчика,— можно считать до-
казанным, что мальчик обладает феноменальной памя-
тью, такой же, как у известных всем нам «людей-счет-
чиков». Эксперименты показали, что ему достаточно
трех секунд, чтобы при беглом просмотре запомнить
и с точностью до двух знаков воспроизвести страницу
специального научного текста средней сложности. Такая
память способна совершать чудеса, как это неоднократ-
но демонстрировали «люди-счетчики». Сегодня мы мо-
жем утверждать, что память Жени Иванихина еще быст-
родейственней и крепче, чем у всех «счетчиков», кото-
рых ученые наблюдали до сих пор. Итак, Иванихин мог
бы быстро запомнить колоссальные объемы информа-
ции по самым разным проблемам. Но — и тут мы вы-
нуждены развести руками — загадка заключается в том,
что, как мы выяснили, такой информации у него не бы-
ло. Женя Ивайихин никогда не читал книги по теории
мостостроения и по многим разделам химии, физики, био-
логии, медицины. И тем не менее во всех этих областях
науки он делал открытия... Профессор Сочиваров предпо-
ложил, что в данном случае имело место редчайшее
сочетание генов. Оно накапливалось в нескольких поколе-
ниях Иванихиных. Мы должны выяснить, что это за
122
сочетание, описать его математически, чтобы затем нау-
читься его искусственно повторять...
— Мне придется возразить уважаемому коллеге,—
говорил другой ученый.— Само по себе редчайшее соче-
тание генов не могло возникнуть. Этот феномен препод-
несла нам мутация. Мы провели серию эксперимен-
тов на морских свинках. Разрешите огласить интерес-
ные результаты...
Он «оглашал» их несколько минут, а затем предсе-
дательствующий дал слово новому докладчику — пред-
седателю студенческого научного общества. На трибуну
поднялся юноша лет двадцати. Его молодости не мог
скрыть даже сильно наморщенный лоб и строгое, отре-
шенное выражение лица. Зал тихонько загудел, ибо впер-
вые на таких научных форумах выступал представитель
студенческого общества.
Юноша, в котором с трудом можно было узнать пок-
лонника Жениной сестры, зашелестел бумагами. Его го-
лос, хриплый от волнения, грозил сорваться на фальцет,
но юноша вскоре овладел им.
— Предыдущий докладчик много говорил о мутации.
Но задумаемся, где и как могла произойти подобная му-
тация? У меня имеются расчеты и другие доказательст-
ва, что такие феномены могли бы появляться лишь при
определенных дозах облучения, направленного на клет-
ку под определенным углом. Сейчас я покажу вам это
на экране.
Вспыхнул светлый квадрат, испещренный формулами.
— Во Вселенной есть такие места и такие условия. Это
системы некоторых двойных звезд...
Голос студента зазвенел на самой высокой ноте, и юно-
ша на мгновение умолк, чтобы справиться с волнением.
— Так вот, я назову вам то место, откуда к нам при-
был феномен в качестве, так сказать, первого посла иной
цивилизации. Шестая планета из системы двойной звез-
ды Беллатрикс!
123
Зал замер. Тысячи глаз посмотрели на «зайца».
И вдруг его лицо задергалось, исказилось, он захохотал,
хватаясь за живот, приговаривая:
— Ой, не могу! Ой, держите меня!
Это было так по-детски, так искренне и заразительно,
что ему начали вторить. Сначала засмеялось несколько
людей, за ними — другие, и вот уже хохотал весь зал,
всхлипывая, давая выход накопившемуся напряжению.
И под этот всеобщий смех ученые даже не заметили,
как исчез с трибуны студент, а вместо него появился сам
виновник переполоха.
Взобравшись на трибуну, «заяц» оказался как бы
в глубоком окопе, из которого видел лишь галерку и по-
толок. Пришлось ему стать рядом с трибуной. Дождав-
шись, пока стихнет смех, «заяц» что-то произнес и зама-
хал руками, но люди в зале не слышали его слов. Тот-
час на сцене появился человек в синем комбинезоне,
и Женя попросил дать ему переносной микрофон вместо
установленного на трибуне.
— Извините меня, что я не выступил раньше,— на-
чал он,— и не сказал вам: нет никакой загадки. Ученые
выяснили, что память у меня феноменальная. Подобную
память демонстрируют различные люди, когда показы-
вают психологические опыты. Нам говорят, что тайна
заключается в ином. Как мог я совершать открытия, не
имея надлежащих знаний? Но в том-то и дело, что зна-
ния у меня были и по теории мостостроения, и по физи-
ке частиц, и по химии коллоидных растворов и еще по вся-
кой всячине. Конечно, я не знал ни одной из этих об-
ластей так глубоко, как специалист, но зато мои знания
распространялись на смежные области. Все мы помним,
что наука только условно делится на математику и хи-
мию, физику и литературу, а на самом деле она едина,
как природа, которую изучает. И законы ее тоже
едины. Например, законы гармонии равно применимы
и в поэзии, и в мостостроении, в математике и в оптике.
124
Меня можно назвать энциклопедическим дилетантом.
Это свойство позволяло мне легко делать открытия там,
где специалисты оказывались в тупике. Но главное бы-
ло в том, что знания скапливались у меня, да и у мно-
гих моих сверстников, не в активной памяти, а в под-
сознании. Они располагались там как попало, не разде-
ленные перегородками и не разложенные по полочкам.
В нужный момент я извлекал их интуитивно, но, как ока-
залось, безошибочно. Так копил знания об окружающем
Дереу Узала, а в минуты опасности действовал молние-
носно и почти всегда успешно.
Вы удивляетесь, почему это мы, дети, теперь так быс-
тро взрослеем — и физически, и психически. Вы спра-
шиваете: откуда взялись миллионы этих акселератов
и акселераток, вы ищете причины в витаминах, в хоро-
шем питании. Эти силы вы изучили. Но ведь главную
причину следует искать не здесь. Есть другая сила, то-
же знакомая вам, но проявления ее изучены еще мень-
ше, чем последствия загрязнения окружающей среды.
Это — поток информации, извергающейся на нас по-
стоянно. Откуда? Источник общеизвестен.
Попробуйте подсчитать, сколько битов информации
дает каждую секунду голубой экран телевизора. Память
и подсознание взрослых людей уже загружены, и эти
биты проносятся мимо. Кроме того, ваш мозг настро-
ен на выборочное запоминание. А в наших кладовых ума
места много, информация оседает в них, скапливается
хаотично.
В случае со мной поток действовал особенно интенсив-
но, ведь я в течение долгих лет был прикован к посте-
ли и обладал феноменальной памятью, а телевизор
в моей комнате выключался лишь на ночь. Я смотрел
и слушал пьесы-сказки для самых маленьких, передачи
для пенсионеров, лекции для слушателей вечерних универ-
ситетов, трансляции научных конгрессов и съездов пи-
сателей, кавээны и огоньки, «А ну-ка, парни».
125
Не надо искать причины загадки феномена в мутаци-
ях и космосе. Лишь стократно умноженный поток ин-
формации и необычная память создали Феномен Ива-
нихина. Впрочем, ежесекундно и ежеминутно тот же по-
ток создает миллионы умственных акселератов из моих
сверстников.
Хорошо это или плохо? Думаю, что хорошо. Но к по-
явлению таких феноменов человечество должно быть го-
тово. А мы знаем, что каждое явление имеет несколько
сторон и множество близких и отдаленных последствий.
Сумеем ли мы их предугадать?..
ПРЫГНУТЬ ВЫШЕ СЕБЯ...
1
Струи густых испарений тянулись из потрескавшейся
почвы. Они изгибались, похожие на танцующих змей,
сплетались в клубок, раскачивались... Струи постепенно
иссякали, и вот клубок уже танцевал на одном прозрач-
ном стебле, затем отрывался и плыл над скалами и чах-
лыми кустарниками, переливаясь радугой меняющихся
красок. Блекло-сиреневые, светло-синие, грязно-серые —
сплошные полутона, ни одного четкого цвета. Из плы-
вущего клубка то и дело высовывались «змеиные го-
ловы»...
— Забавно!— Олег улыбнулся.
Ант отвел глаза и кивнул. Он подумал: «Ты ведь
воспринимаешь это иначе. И улыбка у тебя плохо полу-
чилась. Она — солдат, который не смеет ослушаться
приказа, хотя у него дрожат коленки». Вытянул руку:
— Посмотри.
Олег тщетно вглядывался вдаль: он видел лишь тан-
цующие струи.
126
-— Извини,— с досадой проговорил Ант. — Я забыл,
что ты не можешь отсюда увидеть. До того места около
двадцати километров. Полетели!
И, уже взлетая, легко подхватил Олега.
— Все-таки здесь можно дышать,— будто споря с
кем-то, сказал Олег. Он то надевал, то снимал шлем.
Повторил упрямо:— Если привыкнуть, то можно.
— Не вертись, уроню, — пригрозил Ант, зорко вы-
сматривая что-то внизу. Он сделал несколько кругов и
опустился у полуразвалившегося сооружения с бойни-
цами.
— Их следы?!—Олег был крайне удивлен и лихора-
дочно пытался разобраться. Неужели сразу же наткну-
лись на то, что искали? Невероятная удача! Правда, не-
известно, какой из двух экспедиций эта крепость принад-
лежала. Но строили, безусловно, земляне.
Он обошел сооружение, осматривая камни и глыбы
пород, из которых оно было сложено.
— Строили для обороны: взгляни на бойницы. Зна-
чит, ожидали нападения. Но почему же тогда они не
вернулись на корабль, который послужил бы самым на-
дежным укрытием? И где корабль?..
Олег нагнулся, поднял какой-то предмет.
— Смотри, сломанный затвор карабина. Значит, они
боролись с биологическими объектами, похожими на нас.
Иначе пустили бы в дело генхас, а не охотничьи кара-
бины... Смотри, следы! Отчетливые отпечатки. Вот эти,
большущие. Похоже на Миронова! Размер башмаков —
сорок пять, не меньше. Поройся в памяти, Ант, ты ведь
записал туда сведения об участниках экспедиции. Учти
и глубину следа. Миронов весил около ста килограммов...
— Это следы Миронова,— подтвердил Ант.
— Значит — первая экспедиция.
— Слишком часто говоришь «значит»,— заметил Ант.
Олег обернулся было с недоумением, но вздохнул и
продолжил осмотр. Он явно не находил чего-то важного.
127
— А где же следы противника? Посмотри, какие
прыжки совершал Миронов. Но с кем он сражался?
Что ты скажешь?
— Не знаю,— ответил Ант.
Олег поджал губы, выпятил подбородок. «Кажется,
мой соратник больше умеет действовать, чем думать...»
— Во всяком случае, отсюда они ушли живыми,—
объяснил он Анту.— Мы не знаем полностью исхода
боя, но следы всех четверых ведут к скале. Не сможешь
ли ты обнаружить следы и на камнях?
— Нет. На выступе скалы видны только засохшие
капли крови, несколько нитей.
— Сделай анализ.
Ант тотчас откликнулся:
— Кровь человека. Первая группа. Нити арконовые.
Возможно, Миронов или Кузяев были ранены. У обо-
их — первая группа крови и содержание гемоглобина
выше нормы.
«Лаборанту для анализа понадобились бы долгие ми-
нуты,— подумал Олег.— Сигом сделал это за доли се-
кунды... Информация не требует дополнительных преоб-
разований и проходит по другим каналам. Впрочем, тут
дело еще и в скорости ее прохождения. Какой из этих
факторов весомее?»
Он понял, куда ведут его подобные размышления,
и, чтобы предупредить неминуемый вывод, решительно
сказал себе: «Но и у меня есть преимущества. И кто зна-
ет, что окажется важнее?» Вслух проговорил:
— Попробуй проследить дальше.
Дальнейшие поиски не принесли результатов. Не уда-
лось ни определить направления, в котором ушла пос-
ле боя экспедиция, ни хотя бы убедиться, что ее участни-
ки остались живы.
— Помехи. Радиощупы не работают, — заметил Ант.
Он сделал несколько шагов, углубившись в тень от
скалы. По его фигуре поползли дымки.
128
— Что с тобой?— крикнул Олег.
— Все в порядке,— с недоумением ответил Ант и
обернулся.
Его лицо заколебалось и расплылось в дыму. На том
месте, где только что стоял сигом, поднимался столб
дыма.
— Ант!..
Из дыма вынырнула знакомая фигура, шагнула к че-
ловеку. Дым исчез.
— Мне показалось, что ты горишь,— сказал Олег, пе-
реводя дыхание.
— Оптический обман. Его создают испарения. Про-*
должим поиски?
— Да, но сначала мне необходимо перекусить.
Олег вынул из кармана несколько ампул и тюбиков,
сел в тень. Только теперь почувствовал усталость.
Сигом стоял рядом, прислонясь плечом к скале и под-
ставив спину лучам ослепительно белого светила.
«Ему хорошо,— позавидовал Олег.— Зарядился лу-
чевой энергией — и никаких забот о пище. А я его за-
держиваю... Ничего, подождет».
Олег не спешил, стараясь как можно больше рассла-
биться и ни о чем не думать. Лениво смотрел на стре-
ловидные изумрудные облака, на колеблющиеся дымки
испарений, на неподвижные кусты, будто сплетенные из
проволоки. На треугольное лицо Анта с мощным широ-
ким лбом и нарочито заостренными чертами, придавав-
шими ему выражение яростной устремленности. Подумал
о скульпторе, создавшем облик сигома: «Что он хотел
сказать этой мятежностью линий?»
Лицо сигома поразило Олега еще на искусственном
спутнике Земли, где они впервые встретились. Олег
добивался разрешения на полет у членов Совета. Его
познакомили с Антом и сказали:
— Полетит сигом. Он справится один. Обойдемся без
ненужного риска.
5 И. Росоховатский
129
Олег злился:
— Но там—мой брат. У меня никого не осталось,
кроме него. Я понимаю, что теперь сигом, как видно, зай-
мет трон «царя природы». Пусть так. Но там — мой
брат. Мой, а не его!
Он намеренно не смотрел на Анта и повернулся в сто-
рону сигома, лишь когда тот заговорил. Ант неожидан-
но поддержал просьбу Олега. Он говорил не о чувствах,
он доказывал членам Совета целосообразность полета
вдвоем.
С тех пор Олег добросовестно убеждал себя, что бла-
годарен сигому, но лишь временами удавалось заглу-
шить подсознательную неприязнь к Анту.
Сейчас Олег почувствовал, что в нем снова просы-
пается раздражение при виде этой могучей фигуры, ко-
торая не нуждается ни в пище, ни в отдыхе, и отвел
взгляд от сигома.
По скалам ползли фиолетовые пятна, то сливаясь, то
расходясь, и перемычки между ними растягивались и
лопались. Зрелище было не из приятных, да и вообще
эта планета не казалась Олегу привлекательной.
—- Мы разобьем планету на секторы и обыщем каждый
из них. Будем искать, пока не найдем,— распорядился он.
Сигом Ант молча кивнул и протянул руку, пригла-
шая в полет.
2
Олег сделал несколько шагов по камням, покрытым
блекло-серой плесенью, и резко остановился. Рука по-
тянулась к пистолету.
В темно-фиолетовой полутьме ущелья он различил
двуногое существо. Похоже было, что оно подкрадывает-
ся, осторожно переставляя ноги и взмахивая руками, что-
бы удержать равновесие. Над квадратной огромной го-
ловой возвышалось несколько шипов.
130
Олег сделал то, что предписывала инструкция,— вклю-
чил кибернетический микропередатчик ЦП-1, запрограм-
мированный на связь с представителями инопланетных
цивилизаций и анализ поведения любых живых существ.
Передатчик имел лазеры, работал на световых лучах и
радиоволнах, посылал и звуковые импульсы — одновре-
менно по восемнадцати кодам, составленным космолинг-
вистами. Достаточно было существу как-то прореагиро-
вать на сигналы, и ЦП-1 тут же учитывал поправку и
менял программу, сообщая об этом космонавту. Так
продолжалось до полной расшифровки поведения або-
ригена и установления с ним связи.
Олег не шевелился — это было лучшим в данной си-
туации — и приглядывался к существу, которое тоже
замерло в нескольких шагах. Поза существа была одно-
временно угрожающей и испуганной; казалось, оно из-
готовилось для прыжка, только еще не решило — вперед
или назад.
«Если не удастся нащупать контакт, придется его пуг-
нуть...»
Существо сделало почти неуловимое движение. Олег
скорее угадал, чем разглядел его. Усилием воли удер-
жал палец на спусковой кнопке.
«Куда же запропастился Ант? Сказал: «Обследую пе-
щеру»— и вот, в самую неподходящую минуту... Ант!—
мысленно позвал он сигома. Вспыхнула досада на се-
бя:— Мы же договорились не пользоваться телепати-
ческой связью! Я сам просил. Боялся... Боялся, что он
узнает обо мне больше, чем я хочу рассказать...»
Олег мог бы послать сигому радиосигнал. Но для это-
го нужно переключить ЦП-1...
Индикатор автопередатчика кольнул лоб легким раз-
рядом, в репродукторах шлема прозвучал голос сигома:
— Перед тобой никого нет. Мираж, отражение.
Мираж? Существо, замершее там, в тени,— мираж?
Олег еще не верил, но рука, сжимавшая пистолет,
5*
131
ослабла. Он заметил, как мгновенно изменилась поза су-
щества, как рядом проступила огромная фигура, и по-
нял: это испуганное создание — он сам, вернее, — его
отражение, а рядом — отражение сигома. И тут же
услышал голос Анта:
— Мы отражаемся в мареве, как в системе зеркал.
Объемное изображение.
Олег повернулся к сигому:
— Спасибо, дружище. Ты определил это быстрее ме-
ня. На незнакомой планете следует быть готовым к лю-
бым неожиданностям.
Ему стало стыдно своих слов, и он подумал: «Видно,
быть мне большим начальником. Поучать в самые непод-
ходящие минуты! А ведь просто-напросто струсил...»
Он поднял голову и посмотрел в глаза Анту. Тот под-
мигнул, и оба с облегчением рассмеялись.
Олег включил автоматическую линию светофильт-
ров, расположенную в лобовой части шлема, над гла-
зами.
Космонавты вошли в ущелье, сигом старался не вы-
рываться вперед. Тени разбегались из-под их ног и пля-
сали вокруг. Они то ярко вспыхивали, то тускнели, ста-
новились похожими на языки огня, на клочья тумана,
на блики, бегущие по волнам, на стадо крохотных беге-
мотов...
Олег вспомнил планету, названную Лисьей. Что-то
здесь напоминало ее неприветливые предательские прос-
торы: скользкие камни, испарения... Но там еще были
пылевые столбы... Он обрадовался: «Кажется, нашел
отличительный признак — пыль. Здесь ее почти нет. Но
почему?»
Не успел продумать эту мысль. Взмахнув руками, про-
валился в пустоту, перед глазами мелькнули яркие по-
лосы. Упал на бок. Тут же поднялся. Он оказался
в узкой щели с совершенно отвесными полосатыми стена-
ми. Присмотрелся к полосам.
132
«Ловушка. Искусственная ловушка. Вот следы инет*
румента — оплавленные по краям борозды. Похоже, что
здесь поработали лазеры. Возможно, земляне пригото-
вили ее преследователям? Или все было наоборот? Но
тогда у аборигенов планеты есть оружие типа лазеров...»
На дно щели упал конец троса с крючком. Олег за*
щелкнул его на поясе и через секунду стоял уже у края
щели рядом с сигомом.
— Это ловушка, Ант,— сказал он.
— Похоже,— согласился сигом.
3
Олег не услышал выстрела. Не почувствовал боли.
Удар в правое плечо. Онемела рука.
Олег увидел фонтанчики каменных осколков на ска-
ле — их выбивали пули. Он упал, скатился в неболь-
шую расщелину, осторожно выглянул. Снова ударили
по камням пули, и Олег определил, что стреляли из-за
скалы, похожей на лягушку. Он включил ЦП-1. Сигом
упал рядом с ним, прикрыл человека своим телом.
— Только не стреляй,— предупредил он.— Мы ведь
не знаем, кто это.
— Если нас убьют, мы тем более этого не узнаем,—
проворчал Олег, борясь со мглой, застилающей созна-
ние.
Лицо сигома оставалось невозмутимым.
— Я образую защитную оболочку,— сказал он.—
Понесу тебя. Их выстрелы не причинят нам вреда. По-
пробуем установить связь. Но сначала надо излечить
твою рану.
Голубое мерцание возникло у висков Анта, подня-
лось выше головы, куполом окружило их обоих. Сигом
расстегнул скафандр Олега. Голубые молнии ударили
из глаз Анта, вытянулись в одну вибрирующую нить,
устремленную к Олегу. Олег почувствовал приятную
133
теплоту и такое ощущение, будто чьи-то осторожные
пальцы касаются его кожи. Одновременно прояснилось
сознание, возвращались силы. Плечо оживало, но вмес-
те с тем просыпалась боль.
За энергетическим защитным куполом щелкали по кам-
ням пули, выбивая фонтанчики. ЦП-1 сообщил Олегу:
объекты живые. Их поведение резко отличается от пове-
дения людей. Важнейшие особенности: необуздання ало-
гичная агрессивность, отсюда — нежелание вступать в
какие бы то ни было контакты...
— Слушай!— крикнул Олег Анту, повышая гром-
кость ЦП-1 до предела.— Это не люди. Может быть, они
убили наших?
— Рано делать выводы,— ответил Ант.
Будто забыв о противниках, проговорил:
— Пройдет трое-четверо суток, и ты окончательно по-
правишься. Но сейчас я отнесу тебя к кораблю. Ты ос-
танешься в нем до полного выздоровления, а я продол-
жу поиски один.
— Скажи проще: ты мне не будешь мешать, человек.
— Ого, ущербное самолюбие!— воскликнул Ант.—
Только этого нам и не хватает.
Олег вовремя вспомнил о локаторах и поисковых сис-
темах корабля и не стал возражать. Он сможет вести
поиск и оттуда. Если ребята живы, они откликнутся...
Он следил за голубоватым куполом, ожидая, когда в
нем блеснут серебристые нити. Это означало бы, что си-
гом перевел оболочку на режим отталкивания. Но вот на
прозрачный купол наплыли и повисли неподвижно ос-
колки камней, а он мерцал все так же ровно и спокойно.
— Почему ты не переводишь оболочку на отталкива-
ние?
— Если в нее попадет пуля, оболочка оттолкнет и ее.
— Пусть оттолкнет,— нетерпеливо сказал Олег.
— Но в таком случае пуля полетит туда, откуда она
выпущена, и может попасть в стрелявшего.,.
134
— Пуля будет на излете и потеряет силу,— напомнил
Олег, морщась от боли.
— Мы ничего о них не знаем.
Плечо жгло. Боль разливалась по руке.
— Я и не собираюсь бороться с ними,— примири-
тельно сказал Олег. Ему надоел спор. Он думал: «Не
все так просто, как твои прописные истины, сигом. Мы
дали тебе то, что хотели бы иметь сами, и лишили того,
чего хотели б лишиться. В тебе мы пытались усложнить
свою личность и упростить организм там, где это можно.
Боюсь, что нам удалось не столько первое, сколько вто-
рое. И упрощение организма вызвало упрощение лич-
ности. Отсюда — такая верность прописным истинам,
даже в минуты опасности...»
Сигом поднял Олега на руки, стремительно взлетел
мерцающим облаком.
Далеко внизу быстро поплыли щербатые зазубренные
гряды скал, похожие на изломанные пилы. Острое лицо
сигома было обращено вперед. По нему пробегали ярко-
белые блики, рассеянные защитной оболочкой. Густые
шелковистые волосы развевались вокруг головы.
Сигом опустился у самого корабля. Олег включил ко-
довый микропередатчик, скомандовал автоматам кораб-
ля открыть люк и подать трап-эскалатор. В каюте он
тотчас опустился в кресло. Слабость после ранения еще
не прошла, несмотря на то, что сигом непрерывно по-
сылал ему биоимпульсы, передавая часть своей энергии.
Успокоительно светились индикаторы приборов, в озо-
нированный воздух, созданный кондиционерами, впле-
тался надоевший запах пластмассы. Олег протянул
руку, переключил кондиционеры на «запах ковыльной
степи».
Сигом стоял напротив, опершись о спинку другого
кресла.
— Я пойду,— сказал он,— прошу тебя не выходить
из корабля, пока не получишь от меня сигнала,
135
Он настроил приемник корабля на свою волну.
— Я помогу тебе отсюда поисковыми системами, —
сказал Олег.
— Лучше бы после моих сигналов.
«А не слишком ли ты о себе воображаешь, парень? —
подумал Олег. — И не слишком ли недооцениваешь ме-
ня? Впрочем, одно вытекает из другого. Ты иногда мне
кажешься подростком, могучий сигом. Самоуверенным
юнцом...»
— Очень прошу тебя не покидать корабль, — повто-
рил Ант. — Мы совсем не знаем эту планету и не го-
товы даже психологически к ее сюрпризам.
«Но, по твоему мнению, ты готов больше, чем я, —
усмехнулся про себя Олег. — Ну, что ж, иди, а там по-
смотрим». Он сказал:
— Не волнуйся. Если заметишь что-нибудь сущест-
венное, немедленно сообщи, и я подскажу тебе, как дей-
ствовать дальше.
Выразительное лицо сигома стало встревоженным;
— Ты ведь не со мной соревнуешься. Мы оба— парт-
неры против неизвестности. Но ты ранен, и я иду на раз-
ведку. Разве не так обстоит дело?
— Ладно, не волнуйся, — проговорил Олег. — Я не
высуну отсюда носа.
— До моих сигналов, — напомнил сигом.
— До твоих сигналов. Я буду послушным... — И мыс-
ленно досказал: «Как исправный автомат, ты ведь это-
го хочешь...»
Олег еле дождался, пока сигом ушел. Он лег в кресло,
устроился поудобнее. Рана ныла. Он повернулся — боль
чуть успокоилась. Согнул ногу, вытянул руку — и даже
улыбнулся от облегчения. Почувствовал себя почти
счастливым, вернулось желание размышлять. Но мысли
приходили невеселые. Он думал: «Попробуй утешиться
тем, что ты не такой уж примитив, что есть другие, еще
проще. Можешь отнести себя к разряду благородных
136
и смелых исследователей. Но вот у тебя растянуто сухо-
жилие или задет сустав — и весь твой сложный разно-
образный мир сужается до больничного окошка. Все
великие мысли уменьшаются и гаснут. Горячие порывы
подергиваются пеплом. Ты становишься рабом своего су-
хожилия или сустава. Садишься так, чтобы на них было
поменьше нагрузки. Ложишься так, чтобы они были в
тепле, чтобы им было удобнее. Только бы не болело —
и ты уже счастлив. Как тебе мало сейчас нужно, чело-
век...»
4
Олег щелкнул тумблером, и каюту наполнил треск
разрядов. Луч метался по шкале, регистрируя быстро ме-
няющиеся шумы. Олег передал ведение поиска автома-
там. На экране засверкали точечные вспышки и молнии,
изломанные кривые сплетались в паутину, разрывались,
произвольно склеивались.
«Тебе придется все-таки раскрыться, красотка,— при-
говаривал Олег. Он будто заклинал планету, уговари-
вал и угрожал одновременно.— Можешь злиться сколь-
ко угодно, но ты ведь присвоила себе то, что тебе не
принадлежит: надо вернуть. Людей нельзя красть без-
наказанно. И шутки с ними тоже кончаются не всегда
удачно. Человек — это не так уж много, по мнению неко-
торых, но все же кое-что. Уж поверь мне. И лучше бы
тебе поладить с нами по-хорошему или вообще не свя-
зываться...»
На одном из экранов возникло размытое пятно. Оно
постепенно прояснялось, и треск утихал. Уже можно
было различить скалы, трещины в них, глыбу обвалив-
шихся скальных пород. Олег передвинул рычаг на «об-
зор», и на экране поплыли унылые гряды скал, ущелья,
наполненные туманом, как молоком.
Теперь и на других экранах возникло по кусочку па-
норамы. Шесть экранов обзора — шесть окошек, шесть
137
лучей, протянувшихся на сотни и тысячи километров.
Киноаппараты автоматически снимали все, что появля-
лось в окошках, на нескончаемые рулоны пленки, анали-
заторы первого контроля просматривали ее, дублируя
тысячи кадров, где имелось хоть что-то отличное от мил-
лионов других, анализаторы второго контроля выбира-
ли из этих тысяч сотни. Если бы на планете было об-
наружено что-то необычное, оно бы тотчас появилось
на контрольном экране в сопровождении звуковых сиг-
налов.
Шли часы. У Олега устали глаза, он прикрыл их отя-
желевшими горячими веками.
И вдруг услышал шаги. Легкие, мягкие. Они доно-
сились из-за перегородки, отделяющей каюту от узкого
коридора, который вел к пульту управления кораблем.
Олег раскрыл глаза. Шаги затихли.
«Чепуха, послышалось»,— подумал он, но на всякий
случай переключил один из экранов на рубку управле-
ния. Она была пуста.
Но беспокойство не уходило. Чтобы отвлечься, Олег
стал анализировать свое состояние: «В какой части моз-
га родилось это беспокойство? Боязнь неизвестности...
Предки уплатили за нее кровью, мукой, жизнью, а мне
она ни к чему. Это не оскорбительно для них, но мне
она в самом деле не нужна. Я могу логично размышлять,
сопоставлять, сравнивать... Но, может быть, моему даль-»
нему потомку эта моя логика тоже будет ни к чему, как
мне — первобытные страхи?
Возможно, у него будет что-нибудь совершеннее,
и моя логика покажется ему атавизмом, вроде аппендикса.
Ведь она рождена в определенных условиях и выработа-
на для определенных целей...»
Размышления все же успокоили Олега. Он пере-
ключил все экраны на внешний обзор, анализаторы — на
повышенную готовность, главной компьютер — на выбор-
ку и продолжал наблюдение.
133
Поплыли размытые очертания причудливых скал, то
похожие на столбы, то напоминающие земных животных.
Он подумал: «Будь на моем месте пришелец с другой
планеты, он видел бы их совсем по-иному и сравнивал
бы совсем иначе, даже обладай он таким же устройст-
вом зрения. А если бы абориген этой вот планеты ока-
зался на Земле, с чем бы он сравнивал наши горы?
Или березы, которых здесь нет, или реки... Может быть,
если хочешь что-то понять в космосе, надо уметь отре-
шиться от памяти? Но как же тогда действовать? От
чего отталкиваться? Вот я снова слышу шаги, хотя их
здесь не может быть. А почему не может быть?
Он невольно начал фантазировать, перебирать вари<
анты, при которых в закрытом корабле мог появиться
кто-то... Проникновение через щели в обшивке или прос-
транство между атомами... Если вдуматься, предметы
в основном заполняет пустота, как вода — человечес-
кое тело. Но почему неизвестный должен просочиться,
хотя на незнакомой планете следует допускать даже
такое... Следует ли? А ведь он мог просто войти в ко-
рабль, когда здесь никого не было... Дать сигнал авто-
матам — и они опустили бы трап-эскалатор. Но как он
мог узнать код? Чем бы подал сигнал? А если у него
есть радиоорганы?..
Олег почувствовал, как постепенно покрывается хо-
лодным потом. Противно липла одежда, капли пополз-
ли по лбу, по спине между лопатками. «Стоп!— сказал
он себе.— С воображением шутки плохи. Ты доиграл-
ся до того, что у тебя возникает навязчивая идея, а от
нее избавиться совсем не просто. Давай подумаем спо-
койно...»
Олег долго ругал себя и постепенно немного успокоил-
ся. «Надо разобраться. Выяснить, с чего все началось...
Собственно говоря, все началось с того, что послыша-
лись шаги. Или с того, что я был ранен? Нет, все нача-
лось уже тогда, когда мы прилетели на эту планету, где
139
бесследно исчезли две экспедиции. Мне почудился дым-
ный столб вместо сигома. Да, да, мне и тогда чудилось.
А тут еще — развалины, ловушка, выстрелы... И неиз-
вестность. Вот откуда взялись эти шаги, которых на
самом деле нет».
Он щелкнул тумблером автоматического поиска и
уставился на экраны. Туманные облака выползали из рас-
щелин, иногда слабо светились, принимая самые причуд-
ливые формы. Заработал контрольный экран. На нем
сначала появилось облако в форме треугольника с чер-
ным пятном посредине. Затем возникла летящая фигура.
Да это ведь Ант! Значит, он ничего не обнаружил...
Олег следил за сигомом, пока тот не исчез с экрана.
Проступило новое облако. Оно медленно вращалось,
наклоняясь вдоль оси, похожее на юлу. Если бы Олег
не был уверен, что это облако, то мог бы заподозрить
в нем корабль. Облако исчезло, появились ущелье и све-
тящиеся точки, расползающиеся из него.
Олег прокрутил эту часть пленки несколько раз.
В том, как расползались светящиеся точки, угадывалась
какая-то закономерность. Надо бы прояснить пленку
через светофильтры...
Он не успел выполнить свое намерение.
Теперь шаги отчетливо послышались за стеной. Они
то затихали, то возобновлялись.
«Пора кончать со всей этой чепухой! Осмотрю корабль,
потом обойду коридоры. Просто так, чтобы окончатель-
но убедиться в ложности своих страхов».
Он увидел на экране рубку, одноместную каюту, ла-
бораторию, грузовые отсеки, помещение генхаса... За-
тем решительно отложил пистолет и поднялся. Подошел
к двери. Помедлил секунду, вспомнил, что не осмотрел
наружные люки. Вернулся и переключил экран на лю-
ки, зная, что не обнаружит ничего нового...
Третий наружный люк был открыт и трап-эскалатор
опущен.
140
«Неужели забыл закрыть его после ухода Анта?»
Олег почти инстинктивно нажал кнопку автомата, за-
крывающего люк. И тогда в круглом черном проеме поя-
вилось плывущее светящееся лицо...
5
Первое движение — правая рука схватила пистолет.
Второе, третье, четвертое — левая рука судорожно
нажимает на кнопку автомата.
Люк не закрывается.
«Надо выйти из каюты и пойти в рубку. Там, на пуль-
те,— дублирующая кнопка».
Светящееся лицо застылов чуть покачиваясь...
Ноги приросли к полу.
Олег сделал усилие — закрыл и открыл глаза. Лицо
исчезло.
Стало стыдно. «Доигрался, голубчик, до галлюцина-
ций... А ну, топай в рубку!»
Подействовало. Олег прошел к пульту и, включив
экран, послал команду автомату, закрывающему люк.
Автомат не сработал.
«Значит, он поломался — только и всего»,— закли-
нал себя Олег, сдерживая воображение.
За спиной послышался всхлипывающий вздох, визг-
ливый смешок.
«Стоп! Не оборачивайся. Там никого нет. Забыл, что
у тебя галлюцинации?.. Ну вот, выходит, можно все-
таки пересилить страх? А теперь обернись.
Убедился, что в рубке, кроме тебя, никого? Продол-
жай размышлять нормально. Если основной и дублиру-
ющий автоматы люка поломаны, что само по себе почти
невероятно, надо втянуть эскалатор и закрыть люк вруч-
ную, при помощи блоков и рычагов...»
Он вышел в коридор и, громко топая, подошел к заслон-
кам-фильтрам. Это был последний барьер перед люком.
141
Олег остановился, вспомнил все, что сделал до этого,
проанализировал, сравнил с инструкцией. «Пожалуй,
особых расхождений нет».
Он вышел к люку, попробовал рвануть на себя ручку
блоков. Она не поддавалась. Возможно, трап-эскала-
тор зацепился за что-то на почве. Необходимо спустить-
ся и отцепить его.
Нельзя сказать, чтобы Олегу очень хотелось выходить
из корабля. Вспомнилось предупреждение сигома.
Олег ступил на почву и увидел, что конец трапа за-
стрял в расщелине. Олег попытался осторожно освобо-
дить его, потом разозлился, дернул сильней.
Он почувствовал удар по шлему, увидел в отдалении
цепочку фонтанчиков.
«Стреляют!»
Олег спрятался за трап. Болели голова, плечо. Вклю-
чил ЦП-1. Нельзя было упускать ни одной возможности
договориться. Пули щелкали вокруг Олега. Ближе, бли-
же... Огненная игла задела руку.
«Только не стрелять. Пусть поработает ЦП-1. Они
должны откликнуться...»
Он понял, что руку не просто задело. Силы убывали.
Тошнило.
Из -за груды скал вышли темные фигуры...
«Вот они. Те, кто в меня стреляет. Те, с кем я дол-
жен договориться. Наладить контакт... Ант прав. Во
что бы то ни стало — наладить контакт. Стрелять нель-
зя. Нельзя. Нельзя...»
Он положил левую, раненую руку на правую, удер-
живая ее от поспешных действий.
Фигуры надвигались. Одна из них была ближе дру-
гих.
Олег уже различал лицо, похожее на человеческое, но
почти безглазое, с раскрытым ртом.
«Наладить контакт. Контакт. Контакт. Не стрелять.
Не стрелять. Контакт...»
142
ЦП-1 пискнул и отключился.
«Сейчас враг выйдет на позицию, с которой видна моя
голова. Он выстрелит. Почему я думаю «враг»? Неиз-
вестный, а не враг. Неизвестный, который может стать
и другом. Но все равно он выстрелит».
Олег достал пистолет, послал несколько светоимпуль-
сов так, чтобы не зацепить, но напугать.
Фигуры залегли. Поползли, охватывая его полуколь-
цом.
Олегу неудержимо захотелось взбежать на трап, под-
няться в корабль.
«Стоп! Или ты погиб! Пока добежишь, тебя сшибут
выстрелы. А если и удастся, то как поднимешь трап?
Они ворвутся вслед за тобой. Что же делать? Думай
еще. Попробуй снова включить ЦП-1. Вспомни инструк-
цию: использовать все возможности...»
Несколько секунд он чувствовал лишь боль в руке,
пытающейся включить передатчик.
Наконец-то! Олег обрадовался так, будто уже нала-
дил связь.
Новая пуля ударила в шлем, на миг от толчка он по-
терял сознание. Затем увидел, что враги уже совсем
близко.
Еще один удар в шлем, еще два удара подряд. Пуля
задела ногу.
«Попытайся хотя бы выдернуть трап!»
Он вложил все в это усилие. Казалось, что сухожилия
сейчас лопнут, как канаты от чрезмерной нагрузки.
Трап выскочил из расщелины. Олег послал новые оче-
реди светоимпульсов. Фигуры исчезли.
За несколько секунд он взлетел по трапу и схватился
за ручку блоков. Когда дверца люка захлопнулась, Олег
прислонился к стене и попробовал отдышаться. Пот за-
ливал глаза, слепил. Волоча ноги, космонавт прошел
сквозь фильтры, откинул шлем, утерся. Поплелся в каю-
ту, опустился в кресло. Подумал с отчаянием: «Как видно,
Д43
чтобы понять иное существо, надо стать им». Новая
мысль взбудоражила его: «Может быть, шаги не были
галлюцинацией? Кто-нибудь из них пробрался в корабль
и открыл изнутри люк, испортив автоматы? Но поче-
му тогда все они не пробрались? Включить генхас или
стерилизаторы? А если тот, кто пробрался в корабль,
не замыслил ничего плохого — он ведь мог бы уже осу-
ществить свои планы. Но откуда я знаю, что он их не
осуществляет? И разве мало работал ЦП-1?»
Олег герметизировал каюту и включил стерилизато-
ры, создав вокруг корабля защитное энергетическое по-
ле. Старался прогнать сомнения, думал: «Сомнения, по-
жалуй, лучшее, на что мы способны. Но они имеют и
оборотную сторону. Великое умение как раз и состоит
в том, чтобы уловить момент, когда надо отрешиться
от них. Иначе никогда не начнешь действовать...»
Сквозь его мысли пробился телесигнал сигома. Олег
насторожился. Сигнал послышался четче: «Что случи-
лось? Почему работают стерилизаторы? Возвращаюсь».
Олег выключил защитное поле, настроил приемник
на волну Анта. Приготовился открыть люк, как только
получит сигнал о прибытии.
6
Автоматы люков по-прежнему не работали. Пришлось
открыть вручную. «Хорошо хоть, что трап не нужно
опускать». Олег высунулся в люк, держась за скобу.
Сигома не было видно. Через несколько секунд послы-
шался резкий нарастающий свист.
Боль в барабанных перепонках. Закружилась голова.
Сами собой разжались пальцы. Олег упал с высоты се-
ми-восьми метров на оплавленную почву. Его спас спец-
костюм, который он так и не снял. Но удар все же был
достаточно сильным. На несколько минут Олег потерял
сознание.
144
Очнувшись, он увидел перед собой темную стену ко-
рабля,
Услышал смешок. Визгливо-прерывистый. Затем по-
слышалось в смехе откровенное злорадство.
«Значит, опять ловушка, западня. А я еще надеял-
ся установить с ними контакт. Они давно приняли пе-
редачи ЦП-1, расшифровали их и передали на той же
волне сигнал, который я воспринял, как сообщение сиго-
ма. Мои попытки наладить контакт они использовали,
чтобы мне же устроить ловушку».
Олег нарочно застонал, сделал несколько судорожных,
будто бы конвульсивных движений. А сам в это время
протянул руку к пистолету, нащупал рукоятку, снял ско-
бу предохранителя. Еще раз застонал, дернулся и за-
стыл, ожидая, пока враги подойдут. Они хотели устроить
ему ловушку, так сами в нее попадут!
Страх исчез. Пришло другое чувство, захлестнуло, на-
полнило до отказа бодрящим соком. Оно клокотало глу-
хим рычанием у горла, било ударами барабана в виски,
и Олег чувствовал свои напрягшиеся мускулы, соленость
крови во рту.
Теперь он жаждал, чтобы они наконец-то появились,
заклинал их, сжигаемый нетерпением: «Идите же, иди-
те скорей, спешите...»
Пистолет слегка дрожал в его руке, но что-то неведо-
мое подсказало, что он перестанет дрожать, когда поя-
вится цель.
Снова послышался торжествующий смех, и рядом
с Олегом шлепнулся, шипя и крутясь, круглый предмет.
Тот же неведомый инстинкт подсказал, что надо делать.
Олег отшвырнул предмет, вскочил — больше не было
смысла притворяться — и включил пистолет на стрель-
бу очередями. Он бил светоимпульсами во все стороны,
превращая скалы и чахлую растительность в месиво,
в потоки лавы. Сквозь грохот рушащихся скал прорыва-
лись пронзительные стоны и крики, а он все бил...
Н5
7
Взобравшись на корабль, Олег больше не закрывал
люк. Пусть они только сунутся! Он вспомнил порыв
ярости, который только что пережил, думал о том, что
люди на Земле назвали бы это чувство пережитком
прошлого. Мысленно отвечал им: «Это не пережитки
прошлого, а программа, заложенная в нас природой.
Нельзя ведь жить так: ударят по одной щеке — под-
ставь другую...»
Размышляя, Олег готовился к встрече с врагами. Кро-
ме пистолета-лазера, он решил использовать на этот раз
неотразимое оружие — генхас — и включил кибермозг
аппарата на поиск и анализ противника. Однако уже
через несколько минут на пульте генератора хаоса за-
горелся индикатор, разрешающий лишь узко направлен-
ное, лучевое применение. Это означало, что излучение
волнами опасно для самого человека: основные ритмы
колебаний организма противника оказались близки к
ритмам человека.
«Они похожи на нас. Что ж...»
Если бы Олег включил генхас на Земле, все люди и
животные, чьи организмы имели близкие характеристи-
ки, были бы уничтожены в радиусе десяти километров
за несколько секунд. Волны генхаса, изменив колебания
молекул их клеток, убили бы их, неузнаваемо изменив
трупы, превратив их в камни, в дерево, в пыль, в воду.
Но здесь...
Олегу казалось, что его руки и ноги удлинились и ок-
репли, а глаза могли бы видеть и в темноте, и сквозь
призрачные струи испарений. Впервые за время пребы-
вания на этой планете он почувствовал в ней что-то род-
ное. Ее скалы стали продолжением его рук и ног, ее
цепкие кусты — его пальцами. Мост возвелся сам собой,
лег через пропасть отчуждения,— то, чего не могли
сделать любовь и любопытство, сделала ненависть.
146
Телесигнал сигома: «Не включай генхас. Возвраща-
юсь».
«Как бы не так! На этот раз они не обманут меня!»
«Не применяй генхас. Иначе ты уничтожишь людей».
Олег отчетливо услышал мягкие шаги. Смотровое
окошко каюты на миг заслонила тень, и в тот же миг он
включил генхас!»
Олег почувствовал, что ему становится нечем дышать.
Что-то надвигалось, несмотря на генхас, грозило смять
его, раздавить. Что-то огромное, как туча. Не коварное,
но безразличное к нему, к его судьбе, к его страху и не-
нависти. Непостижимое и неумолимое.
Он взглянул на индикатор генхаса — не светится...
Олег прижался к стенке и закричал от страха: ему
могло почудиться что угодно, но чтобы сам собой вы-
ключился генхас...
Все же и сейчас он сумел совладать с собой. Сжал зу-
бы, больно прикусив губу. Выбрал позу, удобную для
обороны...
Каюту залил свет, дверь распахнулась. На пороге
стоял сигом, а за ним притаилась темная фигура, похо-
жая на те, которые пытались окружить Олега.
— Это я, Олег, успокойся.
«Опять обман. Нельзя поддаваться... Если это Ант,
то почему за ним — темная фигура? Что они замыс-
лили?»
— Олег, дружище...
«Голос Анта. Но разве трудно подделать голос?»
Сигом шагнул к Олегу, а темная фигурка осталась в
дверях. Ант выдвинул ящик столика, достал зеркало и
протянул его Олегу. И тот увидел в круглом блестящем
кружочке страшное лицо — со сведенным, перекошен-
ным ртом, с изломанными бровями, в крупных каплях по-
та. Искусанные губы покрыты кровью и застывшей пе-
ной. В огромных глазницах сверкали страхом и ненавис-
тью черные точки.
147
Видение надвигалось на Олега...
— Кто ты?— закричал он, пытаясь прикрыться ру-
ками.
— Это зеркало, Олег. А в нем — ты.
«Это не Ант. Кто угодно, но только не он. Они хит-
ры, но человека Земли им не обмануть!»
Он собрал остатки сил и бросился вперед.
Сигом хотел было включить отбрасыватель, но сдер-
жался — Олег мог ушибиться. Поэтому Ант только
поймал человека в энергетические нити оболочки и спу-
тал его, как сетью.
Перед сигомом сейчас находилось взбешенное испу-
ганное существо, меньше всего напоминавшее Олега.
Ант заметил волосы, вставшие дыбом на гусиной коже.
Рентгеновским и гамма-зрением увидел, как колотится
сердце и напряженно вздуваются серые лоскуты легких,
как сокращаются железы, выбрасывая в кровь адрена-
лин...
За секунду сигом успевал передумать и перечувство-
вать больше, чем сотня человек — за всю жизнь. И сей-
час, вспомнив все, что связывало его с прошлым, Ант
испытал невыносимую жалость к этому существу, винов-
ному разве лишь в том, что не может подавить свои инс-
тинкты органами Высшего контроля, которых у него
нет.
Сигом думал:
«Его так легко убить, что он должен постоянно дока-
зывать себе и другим: я не трус. Достаточно вывести из
строя орган или перебить сосуд — и заменить нечем.
Он вынужден бояться повреждений и ненавидеть все,
что может их причинить. Удивительно, как, несмотря на
все это, человек-личность поднимается над человеком-
животным».
Сигом перегнал психоэнергию из излучателя в глаза.
Хоть это было вредно для него, но могло наиболее эф-
фективно подействовать на Олега. Из глаз сигома потя-
148
Нулись два невидимых луча, и там, где они скрестились,
появилась сверкающая точка. Она коснулась Олега, и
он упал..,
8
Он увидел над собой встревоженное лицо сигома, спро-
сил:
— Это все-таки ты, Ант?
Почувствовал руку сигома на своем лбу, услышал его
слова:
— Нет, не я, а джин из бутылки.
Только теперь поверил.
— Мне показалось, что ты пришел не один.
— Тебе не показалось.
— Кто же это?
— Еще не знаю. Но думаю, один из тех, кого мы
ищем.
Олег стремительно поднялся, повернул голову и уви-
дел двуногое существо, одетое в пластмассовый костюм.
Бледно-фиолетовое лицо, глаз почти не видно. Из раск-
рытого рта выглядывают зубы. Существо стояло непо-
движно, прислонясь к стене каюты.
— Не бойся. Я держу его под телеконтролем,— про-
говорил сигом.
— Но почему ты сказал, что это один из тех?
— Это Миронов.
— Что?!
— Присмотрись.
Лучи, исходящие из глаз сигома, потянулись к Оле-
гу. Он почувствовал, что с него сваливается гнетущая
тяжесть, что возвращаются спокойствие и зоркость
ума, как вода возвращается в колодец. Он посмотрел на
ноги существа — это были ноги Миронова, и плечи —
его плечи. Но лицо — чужое...
— Миронов,— позвал он, и громче:— Иван!
149
Существо безучастно смотрело куда-то в угол, и Олег
вспомнил, что оно находится под контролем Анта.
— Сними телеконтроль,— попросил Олег.
— Опасно. Не сумел с ним договориться.
— Я дружил с Мироновым. Сними контроль.
— Ладно.
Выражение бледно-фиолетового лица мгновенно из-
менилось. Из безучастного стало затравленным и злоб-
ным. Существо ринулось к двери. Убедившись, что ему
не открыть ее, подскочило к пульту, стало беспорядочно
нажимать на кнопки.
«Он что-то помнит»,— воспринял Олег мысль си-
гома и шагнул к существу. Оно обернулось, по-зверино-
му щелкнуло зубами. Олег ударил его в челюсть, по-
слал в нокдаун.
Когда существо, пошатываясь, встало, Олег снова
произнес имя Миронова, повторяя, его на разные ла-
ды, разным тоном. Существо не реагировало, лишь за-
травленно озиралось.
Олег вспомнил девушку с густыми, сросшимися, сер-
дитыми бровями, за которой они оба ухаживали и ко-
торая стала женой Миронова, раздельно произнес:
— Вика. Виктория. Вика. Жена Вика. Сын Митя. Ми-
тенька...
Ни один мускул не дрогнул на лице существа.
Олег посмотрел на сигома, думая: «Возможно, ты
опять ошибся, сигом, считая, что понимаешь человека
лучше, чем он сам себя. Это не Миронов.»
«Не ошибся»,— ответил сигом.
«Что бы еще попробовать? Надо найти что-то очень
привычное, знакомое ему и в то же время требующее
безусловного подчинения. Может быть, это».
— Пять, четыре, три, два, один... Старт!
Существо сделало жест — автоматический жест кос-
монавта, опускающего голову на подушку кресла и за-
крывающего глаза. Олег начал быстро, не давая памяти
150
существа выключиться, произносить команды. Иногда
по вздрагиванию век или движению бровей он улавли-
вал реакцию, но была она слабой, мгновенной и быстро
затухала.
«Возможно, это непроизвольные движения, а не реак-
ция на мои слова?»
Олег называл имена, фамилии, должности товарищей
по экспедиции, но это не произвело никакого впечатле-
ния. Тогда, отчаявшись, он начал говорить все, что при-
ходило на ум и могло иметь хоть какое-то отношение
к Миронову:
— Пойдем на корт, косолапый? Я достал новую кни-
гу Рейка. Хочешь мороженое? Эй, перевернешь лодку,
баловень! Помнишь прогулку на Памир? Ты зарос так,
что Вика тебя не узнает. А помнишь Роланда, Рольку,
который всегда пользовался твоими конспектами?
Он говорил еще долго и уже отчаялся,— не потому,
что устал, а потому, что дошел до воспоминаний детства
и не знал, о чем говорить дальше. Вспомнив о дворовой
футбольной команде, на всякий случай выпалил:
— Пас!
Нога существа лягнула невидимый мяч.
— Еще пас!
Нога дернулась еще раз.
«Неужели попал в точку?»
«Кажется, ты нащупал контакт,— обратился к нему
сигом.— Воспоминания детства».
— Ванька-циклоп, циклопчик, Ваня, мама зоьет!..
Существо повернуло голову, прислушалось. Слабая
улыбка тронула его серые губы. Глаз не было видно,
но у них собрались морщины.
— Кожа Миронова приобрела защитный цвет, и по той
же причине запали глаза,— сказал сигом.
Но Олег это уже понял. Теперь он поверил в то,
что перед ним — Миронов. Боясь потерять контакт,
быстро говорил:
151
— Около вашего дома был луг, а за ним — река. Мы
ловили карасей. Карась — земная рыба. Хорошо клюет
на зорьке. Помнишь рыбачью зорьку, циклопчик?
Губы существа шевельнулись. Олег угадал слово, ко-
торое они прошептали: «Помню...»
Он положил руку на плечо Миронова, привлек его к
себе.
— А помнишь меня, Олега, твоего друга? Посмотри
на меня. Помнишь?
Миронов начал оседать, валиться на бок.
— Пусть отдохнет,— проговорил Олег.— Слишком
сильное потрясение.
Он уложил Миронова в кресло.
9
Десять часов беспробудного сна. Затем несколько ча-
сов горячечного бреда. Миронов метался, кричал, вопил,
плакал. Он грозил неизвестным врагам:
— Вы так — и мы так! Негодяи! Палачи! Подлецы!
Убийцы! Вы так — и мы так! Тогда не жалуйтесь!
Олег, с помощью сигома залечивавший свои раны,
прислушивался к горячечным словам, пытаясь уловить
хоть какой-то намек на события, развернувшиеся на этой
планете. Наконец он развел руками и сказал Анту:
— Типичный бессистемный бред.
— В нем есть система. Бред подчинен одной идее.
Олег вслушивался...
— Вы еще пожалеете! Без команды не стрелять!
Огонь! Гады! Вы так — и мы так! Каков привет — та-
ков ответ. Око за око и зуб за зуб! Вот вам! Что, до-
вольно?
Олег повернулся к Анту:
— Ты прав. Ясно, что враг, с которым они воевали,
был подлым и жестоким. Но кто он, каковы его при-
меты?
152
— Говоришь не о том,— сказал сигом.— Бред подчи-
нен одной идее. Слышишь: «Вы так — и мы так». Это
опыт земной истории, земная логика. А тут — космос,
иной мир, иной угол преломления света... А жители пла-
неты — лишь мхи и кустарник...
— Но тогда с кем же они воевали?—А в памяти на-
зойливо звенело: «Иной угол преломления света, иной
угол... И этого достаточно, чтобы человек превратился
в зверя? Ты смешон, сигом...»
— Погоди,— сказал Ант.— Он, кажется, очнулся.
Миронов раскрыл глаза, удивленно посмотрел на
Олега:
~ Ты?
— Иван, вспомнил? Циклопчик, старый друг... напу-
гал меня,— обрадованно заговорил Олег.
— Откуда ты здесь?
— Меня послали разыскивать вас. И вторую экспеди-
цию — ту, что вылетела вслед за вами.
Белые полоски над глазницами, которые, вероятно,
были бровями, удивленно поднялись:
— Вторую экспедицию? Мы ничего не знали о
ней...
И мгновенно выражение лица изменилось:
— Они могут ворваться сюда!
— Кто они?
— Враги. Космонавты. Не знаю, с какой планеты они
прибыли. Те, с кем мы воевали. Увидели их, как толь-
ко прилетели. Пробовали установить контакт. Но они
убегали, исчезали. А потом начали стрелять в нас. Рас-
ставляли ловушки. Сергей погиб...
Олег думал: «Пробовали установить контакт... Ло-
вушки... Стреляли... Почти то же, что было с нами, со
мной...»
«Вот именно, ты напал на верный след,— подсказал
сигом.— А помнишь, как ты испугался существа, кото-
рое было твоим отражением?»
153
«Ты хочешь сказать, что они увидели такие же отра-
жения и пробовали установить контакт с ними? Не мо-
жет быть...»
«Может,— твердо ответил сигом.—- Они преследова-
ли их. Им казалось, что те хитрят, и они начали хитрить.
И чем больше прибегали к уловкам они, тем больше лов-
чили и те, их отражения... Началось искажение пси-
хики...»
«Стреляли участники второй экспедиции. Они ведь не
могли узнать в них людей. Ни по внешности, ни по по-
ведению. Вначале и те, и другие преследовали свои
отражения. Люди изменились, озверели. Затем экспеди-
ции обнаружили одна другую и приняли друзей за
коварных врагов, которых преследовали. Началась ожес-
точенная борьба, постепенно возрождался старый прин-
цип: вы так — и мы так. Помнишь, к чему он приводил
на Земле?..»
«Преломление света,— вспомнил Олег.— Но он ошиб-
ся. Все было иначе. Я еще не знаю как. Но иначе». Спро-
сил мысленно: «Но я-то не сошел с ума. С кем я воевал?
Кто стрелял в меня?»
Во взгляде сигома появилась жалость, и Олег понял,
что Ант подтвердил страшную догадку. И, чтобы ис-
пробовать последний шанс, спросил у Миронова:
— А мой брат? Ты ничего не сказал о нем. А осталь-
ные?
Судорога прошла по лицу Миронова, заволокла беле-
сой мутью глаза. Он бормотал:
— Твой брат, твой брат... Ну да, твой брат...
Муть начала оседать куда-то на дно глаз, взгляд про-
яснился...
— Мы обнаружили корабль. В нем был враг. Один.
Он стрелял в нас...
Олегу показалось, что волосы на голове становятся
жесткими, как иглы, и пытаются поднять шлем. Он
знал, что обязан спросить, никак не может не спросить,
154
все равно придется спросить... И он спросил, читая на
лице сигома сострадание:
—- Мой брат был среди вас?
- Да.
«Теперь я знаю, с кем воевал и кого, может быть,
убил или ранил,— думал Олег, чувствуя, как судорога
сводит руку, — ту, которой он стрелял.— Иной угол
преломления света...»
А Миронов все бормотал:
— Твой брат... Где он сейчас?.. Странно...
«Иной угол преломления света... И все? Достаточно,
чтобы раздавить нас? Кто же мы такие?»
Олег услышал мысленный ответ сигома:
«Нет, не угол, а логика. Земной опыт, земная ло-
гика».
Скафандр его стал необыкновенно жестким, сдавил,
сковал Олега, превратил в куколку, внутри которой за-
мурована личинка жука. И в таком оцепенении он ду-
мал: «Никогда мы не будем свободны от памяти или от
логики. Потому что главное в нас — память. И отре-
шиться от нее — отрешиться от себя. Я понимаю, си-
гом, ты не желаешь мне плохого, не хочешь утяжелить
ни мою вину, ни горе. А я не хочу облегчить их. Но слу-
чилось то, что должно было случиться. Чтобы оно не
случилось, мне нужно было прыгнуть выше себя. Вот
именно, выше себя... Но ты не поймешь этого, сигом.
Чтоб понять до конца человека, надо быть им».
Он посмотрел на сигома, и в его взгляде были горечь
и отчаяние, но был и вызов. И тогда сигом сказал:
— Дело в том, Олег, что я был человеком. Не удив-
ляйся. Меня звали Антоном, и в той человеческой жиз-
ни у меня были жена Ксана и дочка Вита. Когда я по-
гиб, меня начали воссоздавать. Сначала — как модель
мозга в памяти кибернетической машины. У меня спро-
сили, хочу ли я быть прежним...
— Но почему ты отказался?— спросил Олег.
155
Миронов весь встрепенулся и переводил взгляд с од-
ного на другого, силясь понять их спор.
Ант задумался, совсем по-человечески потирая пере-
носицу.
— Можно рассказать об опасностях, которых я не мог
одолеть в прежней жизни; о друзьях, которых не мог
спасти; о целях, которых не мог достичь. Но я скажу
о другом. Когда-то в юности я долго размышлял и пы-
тался понять, в чем же величие человека? Может быть,
его нет, и человек никогда не выйдет из предопределен-
ного круга? Я тогда не ответил на свой вопрос...
Олег на миг поднял голову, и по его лицу нельзя бы-
ло догадаться, хочет ли он услышать ответ, который на-
шел человек, став сигомом.
— Ты догадался, Олег? Все же это сумел лишь че-
ловек. Прыгнул выше себя. И остался самим собой. Сов-
местил несовместимое. Оказывается, это все-таки воз-
можно, дружище.
Рассеянный взгляд Олега скользнул по каюте, по
приборам, по кнопкам пульта...
— Ты останешься с Мироновым в каюте, а я полечу
искать остальных людей. И твоего брата...— сказал Ант
и подумал: «Если не поздно...»
ФИЛЬМ О ТИГОРДЕ
1
Среди многих тысяч кадров, отснятых мной, есть
и такие: тигр, готовый к прыжку на открытой поляне,
и олень, делающий шаг навстречу ему. Это не комбини-
рованные съемки, не фокус кинооператора. Я сам на*
блюдал этот необычный эпизод в уссурийских падях,
в двадцати километрах от поселка Липовцы. Олень, еще
156
не загнанный, еще сохранивший силы для бега, вдруг
повернулся и сделал шаг навстречу своему преследова-
телю — последний шаг в своей жизни. Почему он так
поступил? Загадка долго мучила меня. Ответа я не на-
ходил. Это было вдвойне обидно, так как когда-то я окон-
чил биологический факультет Киевского университета
и несколько лет работал в НИИ имени Менделя под
руководством профессора Евгения Петровича Чусина.
Об его работах писали совсем недавно в научно-попу-
лярных журналах, чуть ли не половину номера посвятил
ему журнал «Генная инженерия».
Естественно, когда в центральных газетах появились
сообщения о тигорде и кинохроника искала оператора,
выбор пал на меня. Мог ли я предполагать, уезжая в тай-
гу, что именно там найду ответ на мучившую меня за-
гадку...
До Уссурийска я летел на аэробусе вместе с шумной
компанией студентов-геологов. Всю дорогу они развле-
кали меня песнями и спорами об алмазных трубках
и урановых залежах, которые им предстоит открыть,
о политике африканских стран, об удивительном звере,
которого вывели геноинженеры якобы для охраны стад
и который умеет не только лазать по деревьям подобно
тигру, но и способен нырять, оставаясь под водой до пят-
надцати минут. Только кое-что из удивительных сведе-
ний, почерпнутых ими из прессы и дополненных вообра-
жением, было недалеко от истины, но и этого оказалось
достаточно, чтобы вызвать вокруг проблемы тигорда дис-
куссию среди трехсот пассажиров аэробуса. Одни ут-
верждали, что тигорд является просто эксперименталь-
ной моделью подобно знаменитой дрозофиле. Другие
рассказывали легенды о том, как тигорды спасали по-
павших в беду геологов. Особенно насмешила меня одна
крикливая, не в меру экзальтированная дама, собствен-
ница болонки. Она пыталась узнать, где можно взять
тигорденка для выращивания в домашних условиях.
157
В Уссурийске я пересел на вертолет. Мощная механи-
ческая стрекоза взвилась над зелено-бурой тайгой, раз-
махнувшейся до горизонта. Ее рассекала блестящая лен-
та реки. Вертолет сделал плавный вираж и полетел над
рекой. Хорошо просматривались высокие обрывистые
берега, окаймленные прибоем разбивающихся волн. За-
тем потянулись светлые, острые, как бритвы, косы. На
них, будто кальмары, лежали вывороченные с корня-
ми деревья, принесенные откуда-то половодьем. Грелись
на солнце стада сопок. Легкие облака быстро плыли ку-
да-то, словно серебристые рыбы, выпрыгнувшие из реки
прямо в небо и гонимые теперь «махалками» нашего вер-
толета.
Меньше чем через час полета вертолет начал сни-
жаться. Внизу, посредине большой площадки показа-
лись домики института. Я загадывал, придется ли мне
сразу встретиться с Евгением Петровичем, и уже репе-
тировал, что скажу ему. Он очень часто вспоминался
мне — высокий, сухощавый, с широкими плечами, мало-
разговорчивый, сдержанный, с крепко сомкнутым боль-
шим ртом. Красила его лицо постоянная улыбка, значе-
ние которой все время менялось. Она могла выражать ра-
дость или несогласие, снисходительность или протест.
Вертолет развернулся и, едва не срубывая лопастями
ветки, вошел в просеку между деревьями. По ней, как
по каналу, он подобрался к посадочной площадке. За-
дребезжал на растяжках какой-то прибор, «махалки»
замедлили вращение и выделились из сплошного круга.
Низко согнувшись, я первым вылез из чрева механи-
ческой стрекозы и зажмурился от яркого солнца. А ког-
да открыл глаза, прямо перед собой на просеке увидел
светло-зеленую «Ниву», а рядом с ней — бывшего свое-
го научного руководителя, встречи с которым так ждал
и боялся. Не упрекнет ли он меня за то, что я ушел из
науки? Разрешит ли мне, отступнику, киноохоту на ти-
горда?
па
2
Полосатое тело мелькнуло в зеленой гуще. Я повел
биноклем. Увидел совсем близко оскаленную морду зве-
ря. Пожалуй, она показалась бы не такой страшной, как
я ожидал, если бы не мощные клыки. Они были не менее
десяти сантиметров в длину и по остроте — я читал об
этом в газете — не уступали хирургическим скальпелям.
Восемь скальпелей, способных одним махом вспороть ко-
жу буйвола и перекусить кости. Грозно топорщились
пучки усов, вздрагивали крупные чуткие ноздри.
Зверь гнал кого-то. Вскоре я увидел и его жертву —
косулю. Она мчалась метрах в семидесяти впереди него.
Если ей удастся проскочить поляну и добраться до скал
у высохшего русла реки, шансы на спасение возрастут.
Я нацелил кинокамеру, нажал на спуск. Приходилось
все время менять угол съемки. Обзор здесь был затруд-
нен. Стволы кедров и грабов стояли, как колонны, под-
пирающие небо. Пространство между ними заросло лиа-
нами и папоротниками.
Внезапно косуля повернула в сторону моего укрытия.
Она неслась большими прыжками, ее бока ходили хо-
дуном, и я представлял, как бешено колотится сердечко
животного.
Она мчалась прямо на меня!
Я проклинал свою неосмотрительность, а рука тяну-
лась к пистолету, заряженному парализующими ампу-
лами. Но в то же время я вспомнил, что тигорды, в от-
личие от тигров, способны часами преследовать свои
жертвы, что они умеют нырять. Возможно, и физиоло-
гически они настолько отличаются от иных животных,
что содержащийся в ампулах наркотик не свалит зве*
ря или же подействует слишком поздно.
Я шевельнулся, под ногой хрустнула ветка. Косуля
на мгновение остановилась, глядя в мою сторону. Ее
передние ноги дрожали от невыносимого напряжения,
159
удлиненные глаза, наполненные ужасом, казались такими
же черыми, как пятно на лбу.
Она прянула в сторону, заваливаясь на бок. Все же
не упала, а понеслась дальше, раздирая кожу колючими
кустами. Я увидел ее уже на скале. Упираясь копытцами
в малейшие, невидимые мне расщелины и неровности,
она взбиралась выше и выше. Я вздохнул бы с облег-
чением за ее участь, если бы теперь сам не опасался
стать добычей тигорда.
Он вымахнул из гущи папоротников и прыгнул к ска-
ле через кусты, распластавшись в воздухе. Его прыжок
был настолько похож на полет, что мне показалось, буд-
то передние лапы зверя стали крыльями. Я даже, голо-
вой помотал, чтобы стряхнуть наваждение. Еще секун-
да — и тигорд, как змея, пополз по скале. Сходство со
змеей было полнейшим, словно мышцы и кости зверя
изменились. Даже голова как бы расплюснулась, уподо-
бившись голове гадюки. Меня не поразило бы, если бы
из пасти высунулся длинный раздвоенный язык.
Я снова посмотрел в бинокль — и мне стало не по се-
бе. Сознание никак не могло зафиксировать облик ти-
горда. Он струился и менялся неуловимо. Мне чудилась
голова антилопы с маленькими рожками, прижатые
к бокам крылья, гребень на спине...
Еще несколько минут назад косуля чувствовала себя
в относительной безопасности на утесе. Теперь же она
металась по узкой площадке, ставшей ловушкой. За-
гнанное животное с ужасом смотрело на неотвратимого
преследователя, ползущего по отвесной скале. У меня
заныло сердце: неужели все усилия косули были на-
прасны?
Между тем тигорд остановился передохнуть, вися на
четырех лапах над бездной. В бинокль я хорошо видел
его голову. Розовый язык свисал из пасти, усы двигались.
А глаза неотрывно смотрели на жертву. Мне почудилось
в его взгляде сожаление, даже грусть.
160
Мечущаяся косуля решилась на убийственный пры-
жок с утеса. Страх и отчаяние удвоили ее силы. Каким-
то чудом она одолела в прыжке не менее восьми метров.
Я слышал, как посыпались камни под ее копытцами.
Затем она стремительно скатилась по горной тропинке
и снова оказалась вблизи меня.
Тигорд прыгнул вслед за ней. Я был уверен, что он
загремит в пропасть, но зверь опять удивил меня. Он
мягко перелетел — не могу подобрать другого слова,
точно описывающего его прыжок, и коротко, негромко
рыкнул. В его рыке не было ни злости, ни торжества по-
бедителя, — только призыв. Рык сменился воем. И снова
в голосе зверя явственно слышались призыв и мольба.
Косуля остановилась, как зачарованная, переступая
тонкими ножками. Она грациозно повернула голову на
длинной шее, словно раздумывала, не повернуть ли об-
ратно, навстречу тигорду. И мне показалось, что я на-
блюдаю не смертельную, а любовную охоту, после кото-
рой на свете станет не меньше, а больше существ.
Новое наваждение длилось миг, ибо в следующий ры-
чание изменилось. Косуля метнулась в заросли. Тигорд
одолел в прыжке чуть ли не половину расстояния, отде-
лявшего его от добычи.
Окончания следующего прыжка я не видел. Только
качались укоризненно вершины молоденьких деревьев
в том месте, где завершилась трагедия и откуда доно-
силось глухое удовлетворенное рычание хищника.
Сжимая в одной руке пистолет, а в другой — кино-
камеру, я осторожно стал пробираться к месту заверше-
ния охоты тигорда. Рычание затихло. Сколько ни на-*
прягал слух, я не мог уловить никаких звуков, свидетель-
ствующих о близости зверя.
Заросли стали гуще. Идти с занятыми руками было
невозможно. Я недолго колебался прежде, чем спрятал
пистолет в кобуру и оставил наготове кинокамеру. Про*
двигался вперед медленно, с подветренной стороны.
5 И. Росоховатский
161
Отведя рукой густую ветку, я увидел поляну с обло-
манными кустами, на которых алели то ли крупные яго-
ды, то ли...
Да, так оно и есть,— это кровь. Но где же тигорд?
Унес ли он остатки добычи в другое место? Или затаил-
ся — в траве, на дереве ли,— в ожидании новой жерт-
вы? А травы и кусты здесь в рост человека — длинно-
остый пырей, трубки дудочника. Кусты багульника раз-
рослись так пышно, что в них с успехом может укрыться
целая семья тигордов. И вороны уже расселись на
верхушках ясеней, изредка обмениваясь впечатлениями
о случившемся. А возможно, они с нетерпением ждут то-
го, что еще должно произойти?
Я оглянулся на легкий шум. Заметил, как шевельну-
лись ветки. Поспешно достал пистолет, спрятав кино-
камеру. Лесная тишина казалась мне зловещей. Я ожи-
дал услышать короткий рык, в котором слиты призыв
и мольба. То, что называют еще «страстным призывом».
Именно такой удивительный рык я слышал совсем недав-
но. Он все еще наполнял мои уши, как раковины напол-
няет шум прибоя.
Ветви качнулись в том же месте. Затем — ближе, бли-
же... Мой палец ощущал податливость спускового крюч-
ка, и я едва не нажал на него посильнее, когда в кустах
вереска мелькнула темная фигура.
Спустя мгновение я уже мог разглядеть хорошо зна-
комого человека. На нем были спортивная куртка с за-
катанными рукавами и резиновые сапоги с закатанными
голенищами.
— Удалась киноохота?— спросил он и улыбнулся, об-
нажив крупные желтые зубы.
Его светлые глаза были похожи на капли янтарной
смолы, которые солнце вытопило на стволе дерева. Они
улыбались безоблачно, словно не замечали, что в моей
руке вместо кинокамеры приплясывает пистолет. Я су-
нул его в кобуру и проворчал:
162
— Ну и зверюку же вы создали!
Я хорошо знал моего бывшего руководителя, но слег-
ка подзабыл, как быстро его улыбка становится из доб-»
родушной насмешливо-укоризненной. И сейчас не уло-
вил перехода.
— Тигорд не нападает на людей.
— Хотите сказать — до сих пор не нападал,— отве-
тил я резче, чем следовало.
Но он, как в былые времена, словно и не заметил
моей резкости. Его улыбка стала рассеянной.
— Впрочем, твои замечания всегда отличались...—он
подыскивал слово, и его большие губы слегка шевели-
лись,— реалистичностью... И все же слухи о свирепости
тигордов сильно преувеличены.
— И об их силе?
— Этого я не говорил. Тигорд действительно удиви-
тельный зверь...
— И от него негде укрыться?
Он не подал вида, что понимает, куда я клоню.
— Можно сказать и так. К тому же после каждой
охоты он становится, в общем, сильнее...
Я вспомнил, как неуловимо и страшно менялся облик
зверя, и пробормотал:
— Вы, наверное, слышали, что я выступал в прессе
против опытов в таких масштабах...
— О масштабах тебе трудно судить, пока.е?
Пока я не окажусь в роли косули?
Его вислые усы весело запрыгали:
— Ладно, ладно, мы здесь регулярно смотрим пере-
дачи «В мире животных» и следим за успехами «метра
документального кино». Однажды я даже похвастался,
что работал с тобой под одной крышей. Между прочим,
мне не поверили. Пока это не подтвердил «конструктор»
тигордов...— он заглянул мне в глаза,— старший ин-
женер... Татарский...
— Мишка?
6*
163
Теперь все его сухощавое подвижное лицо с крупны-
ми чертами участвовало в улыбке, даже уши, похожие
на блины, двигались — и я понял, что это и есть глав-
ный сюрприз, который он мне обещал при встрече.
3
Мы сидели на веранде лабораторного корпуса номер
один. Разговор наш то и дело прерывался вопросами
«помнишь?» Толстенные Мишины щеки раскраснелись,
он бурно жестикулировал, и мне странно было узнавать
прежние черты порывистого синеглазого юноши с пу-
шистыми ресницами, которым завидовали девушки,
с очень белой кожей лица, часто вспыхивающего стыдли-
вым румянцем «от корней волос до шеи». Теперь ря-
дом со мной сидел рано располневший человек с брюш-
ком, выпирающим глыбой над поясом. Капли пота вы-
ступали на его лбу, скатывались вниз, и он, досадливо
морщась, слизывал их с верхней губы. И так не соот-
ветствовал ни прежний, ни сегодняшний его облик «со-
здателю тигорда», что у меня сорвался вопрос:
— И ты создал это страшилище? Почему? Зачем?
Он белыми крупными зубами прикусил нижнюю гу-
бу, как бы удерживаясь от моментального ответа, да-
вая себе время обдумать его. Густые ресницы на нес-
колько мгновений притенили глаза.
— Помнишь наши мечты об идеальном животном ми-
ре? О мире, основанном не на вражде и насилии?
— Фауна Утопика?
— Да, Фауна Утопика!— повторил он с вызовом.
Я скосил глаза на щербатый профиль с крупным гор-
батым носом и вислыми усами. Наш старый учитель не
улыбался. Его пальцы с узловатыми утолщениями слег-
ка барабанили по столу.
Только сейчас, отведя взгляд от Михаила, я очень
ярко вспомнил его прежнего, юного, восклицающего:
164
«Человек не будет мириться с жесткостью мира приро-
ды! Да и в самой природе наряду с враждой и борьбой
существует симбиоз, как оборотная сторона медали.
Пусть мне тысячу раз говорят: «Это невозможно!», но
мы повернем медаль и сделаем оборотную сторону ли-
цевой!»
И когда я снова смотрел на Михаила, воспоминание
о «юноше бледном со взором горящим» как бы наложи-
лось на его нынешний облик, придав ему недобрую ка-
рикатурность. Природа отомстила ему, как, впрочем,
«мстит» она и тем, кто покорно соглашается с ее зако-
нами. А в дополнение к моим воспоминаниям прозвуча-
ли слова Михаила:
— Пока что Фауна Утопика оказалась невозможной
без тигорда..
— Ты хочешь напомнить банальную истину, что здо-
ровая фауна невозможна без санитаров?
Он уколол меня своим острым взглядом:
— Все обстоит еще сложнее. В природе нет оборотной
и лицевой сторон. Они слиты воедино. Поэтому так труд-
но переделывать или хотя бы подправлять ее законы.
— Переделывать и подправлять... Всего-навсего! — не
удержался я.
Где-то в глубине комнат зазвонил телефон. Профессор
встал, но звонок уже умолк. Михаил, видимо, не слышал
звонка, с недоумением глянул на Евгения Петровича
и снова обратился ко мне:
— Я же говорил, что остался верен мечте!— Он ру-
банул воздух кулачком, и его глаза вспыхнули упря-
мым, сухим, жарким блеском, так хорошо знакомым
мне. — Но то, что кажется нам страшным, в природе име-
ет и другой, совсем другой смысл. Может быть, в том,
чтобы открыть его, и заключается цель моей жизни...
Нет, он не зря, не просто так сказал «моей», он напо-
минал мне, отступнику, наши прежние мечты. Затем его
голос смягчился:
165
— Видишь ли, охота хищника — это не только по-
требление вещества, необходимого для поддержания жиз-
ненных процессов, не только очистка замкнутого мира от
слабых и больных, не только высвобождение места для
новых существ...
Он впился ожидающим взглядом в меня, он хотел,
чтобы я закончил его мысль. Но я не позволю увлечь
себя туда, откуда однажды ушел. В конце концов у меня
есть все, что мне нужно, и я ни о чем не жалею.
Михаил подождал минуту-другую и добавил пону-
кающе:
—...так же, как рождение нового существа означает
не только пополнение и обогащение вида...
Я упрямо молчал. Эта игра — «угадайка» не для меня.
И тогда он вскочил, вытащил из портфеля черный па-
кет. Тихое покашливание Евгения Петровича не остано-
вило его. Он протянул пакет мне:
— Прочти это!
Я взял пакет, развернул. Перфоленты, листы с циф-
рами, графиками.
— Дальше! — нетерпеливо воскликнул Михаил, ото-
двигая их в сторону и подвигая ко мне пачку листов,
сколотых скрепкой. На первом было напечатано: «Со-
чинение компьютера ЛВМ-70 по теме «Тигорд». Гла-
ва III. Охота».
— Вольное сочинение компьютера? — спросил я.—
Шутка?
Евгений Петрович еще раз кашлянул «со значением».
Михаил досадливо поморщился. Он не собирался от-
ступать:
— Мы вживляем в мозг подопытного животного ан-
тенны. Биоизлучение через систему датчиков и энцефа-
лографы поступает в компьютер. Он ведет на расстоянии
подробную запись процессов, происходящих в мозгу
экспериментального животного. Так обеспечивается де-
тальность и объективность описания. А для большей его
166
полноты компьютер получил задание расшифровать
импульсы не только цифровым, но и словарным кодом.
Так и получились эти «вольные», как ты их назвал, со-
чинения. Читай же!
Тигорд. Глава III. Охота
«...Я уже давно любуюсь ею. Большие пугливые гла-
за. Стройные ноги. Трепетная шея. Шелковистая шерсть.
Желаю и жалею ее. Она больна. Одна нога чуть коро-
че других. Поэтому быстрее утомляется. Ее легче настиг-
нуть.
Еще совсем недавно я не умел так наблюдать. До то-
го, как включил в себя старого быка, вожака стада. Он
долго жил. Он был сильным, храбрым. Он победил со-
перников и стал вожаком. Он охранял стадо. Потом по-
старел, ослабел.
Но и старый — он выполнил свой долг вожака —
увел меня подальше от стада. Он бежал из последних
сил. Понял, что ему не уйти от меня. Выскочил на уступ
скалы и повернул в мою сторону голову с шестью заост-
ренными окончаниями своих рогов. Излюбленный при-
ем изюбра — сбить противника ударом рогов и затоп-
тать передними копытами.
Бык нетерпеливо переминался на месте, вытаптывая
жухлую траву, а я, припадая к земле, подбирался к нему
сбоку, прячась за кустами. Я двигался так тихо, что
иногда и сам не слышал шелеста травы под лапами.
Когда до изюбра осталось расстояние прыжка, я при-
пал на несколько мгновений к земле, подобрал задние
лапы и напружинил их до предела. Легкая дрожь про-
шла по всему телу...
Схватка длилась мгновения...
Теперь — черед этой пугливой косули... Вот она, сов-
сем близко, за деревом. Не чует меня. Нагнула голову,
щиплет траву. Вытянула шею, сорвала мягкими губами
167
листья с ветки. Большие ноздри втягивают воздух, сто-
рожат ветер и все запахи, которые он принесет.
Она не чует меня, а я чую ее. Она приятно пахнет.
Замираю от восторга, от нежности, от предвкушения.
В моем горле бьется тихое клокотание. Скоро, скоро мы
будем вместе!
Отталкиваюсь задними лапами от земли и прыгаю —
лечу, как орел, повстречавшийся мне на склоне горы. Он
умирал там от ран, полученных в битве. Умирал мучи-
тельно, долго. Я прервал его мучения. Он был костля-
вым, жестким. Теперь его сила, его полет — во мне.
Косуля заметила меня. Заметалась, бедняжка, побежа-
ла. Вот резко свернула в сторону. Испугалась чего-то.
Прыгает с выступа на выступ, взбирается на скалу.
Ветер донес до меня резкий запах, не похожий ни на
какой другой. Я уже знаю, чего испугалась косуля. Там,
за деревьями, прячется Один из Тех, на кого нельзя
охотиться.
Ползу по скале, извиваясь всем телом, как огромный
полоз, которого я одолел в короткой схватке. Я весь
охвачен одним желанием. Почти не замечаю, как выступы
камней царапают мою кожу. Здесь трудно ползти. При*
ходится выпускать когти, цепляться ими за камни. Ла-
пы болят от напряжения. Но повернуть не могу. Дол-
жен настигнуть ее. Когда это случится, во мне поселят-
ся ее тревоги, ожидания, ее трепет. Я узнаю, что такое
страх и беспомощность.
Она все ближе и ближе. Вижу, как опадает ее холка.
Ликующий рев вырывается из моего горла.
Не бойся. Сейчас все твои страхи кончатся. Не бой-
ся. Боль продлится такое короткое мгновение, что его
можно и не считать. Но зато ты станешь здоровой
и сильной, как я. И ты узнаешь...
Что же тогда узнает она?..
168
Косуля. Глава IV. Конец или начало?
...Силы на исходе. А он преследует неутомимо, не-
умолимо. Страшный как смерть.
Он был, он жил всегда. Когда я родилась, он уже был.
Он убил моих сестер. Злоба наполняет его. Движет им,
ведет вперед. Злоба и голод.
Он караулил меня за каждым деревом. Однажды
я пошла к водопою. Вечерело. Длинные тени стлались по
земле. Я не боялась их. Перебегала от одной к другой,
укрывалась в их темноте, густоте.
Вдруг мне показалось, что одна тень — полосатая.
Горбатая. Ветерок переменился. Но прежде, чем он до-
нес Его запах, я уже мчалась обратно. А он стлался
полосатой тенью за мной. Так же, как сейчас. То появ-
ляясь, то исчезая.
Кажется, что он всюду. Его запахом проникнут воздух.
Вон в кустах мелькают его полосы — черные на желтом.
На сильных лапах — мягкие подушечки, в них скрыты
страшные когти, разрывающие кожу, тело. Как услы-
шишь его поступь? В огромной пасти — длинные клыки,
перекусывающие кости.
Скорей на скалу! Выше! Выше! С выступа на уступ.
Но он не отстает. Не устает.
А я устала. Болит нога. Та, что всегда уставала пер-
вой. Та, что всегда подводила меня. Почему ты доста-
лась мне, плохая нога? Почему не досталась ему? По-
времени, потерпи. Потом возьмешь свое. Стань хоть на
время сильной, крепкой.
Но она не слушается. Будто в огне горит. Смерть
мою торопит.
Он ползет по скале. Ужас холодит меня. Нет, не дам-
ся! Если бы перепрыгнуть вон на тот уступ. Допрыг-
ну? Не допрыгну? Разобьюсь? Ну что ж...
Все оборвалось внутри, замерло. Лечу над бездной.
Прыжок удался. Мне легко. Радостно.
169
Но что это? Его рык. Он летит за мной. Над той же
бездной. Его рык. Его крик — призывный клич.
Он смотрит на меня •— ив желтых глазах вспыхи-
вают искры. В них нет злобы. В них — радость встре-
чи и тоска.
Его рык. Его вой, заглушающий все другие звуки.
Что -то меняется. Нет, не вокруг, — во мне самой.
Я узнаю, что он вовсе не злой, что мне не будет больно.
Случится совсем иное — кончатся мои беды, муки. Я ста-
ну здоровой, как он. Сильной, как он.
Пусть он идет. Я подожду.
Он прыгает ко мне. Его запах — запах опасности. Чер-
ные полосы на желтом надвигаются. Бежать! Спасаться!
Поздно...
...Дальше на листе бумаги тянулись длинные колонки
цифр. Очевидно, компьютер не умел выразить последу-
ющее словами. Я взглянул на Михаила. Не скрывая
дрожи пальцев, ворошивших листы, спросил:
— А дальше?
— Дальше?.. Ты видишь сам цифры, отражающие
быструю смену физиологических процессов косули.
Компьютер не подобрал слов. Нам остается домысли-
вать, — с сожалением произнес Михаил.
Внезапно он оживился, прищурился, заговорщицки
подмигнул профессору и сказал мне:
— Но ведь ты же у нас знаменитый деятель культу-
ры. Не пытайся отрицать. Мы видели твои фильмы, чи-
тали твои статьи, рассказы. Тебе и карты в руки. Попы-
тайся написать за компьютер продолжение. А когда он
научится различать тончайшие изменения импульсов
и биоритмов живых существ до и после охоты, когда смо-
жет выразить их словами, мы сличим его сочинение
с твоим. Это был бы интересный эксперимент! А ты как
считаешь?
Он говорил как будто совершенно серьезно, даже
увлеченно. Но я слишком хорошо знал его и заподозрил
170
розыгрыш. «Ладно,— подумал я,— здесь тебе не универ-
ситет, не студенческие диспуты. На сей раз посмотрим,
кто кого».
Я сделал вид, что полностью поверил в искренность
его предложения. Мне даже удалось выразить нечто
вроде восторга на лице. Я воскликнул:
— Это ты замечательно придумал, старина! Сейчас
же, вот здесь при вас попробую сочинить устный рас-
сказ!
С недоброй радостью я увидел, как они согласно за-
кивали. Поверили? Поверили, что я остался таким же
увлекающимся, как в юности, и решили позабавиться?
Что ж, сейчас получите достойный ответ, бывшие мои
друзья, наставники и коллеги! И я начал импровизиро-
вать:
— Итак, назовем рассказ «Косуля. Продолжение
жизни».
Я полузакрыл глаза, наблюдая за ними сквозь при*
спущенные ресницы:
— Не верится, что совсем недавно я была слабой
и больной... Все изменилось. Не болит нога. Не ноет
в правом боку. Пружинистая хищная бодрость во всем
теле. Никогда не представляла, что каждый шаг может
доставлять удовольствие. Удовольствие — чувствовать
мощные свои мышцы, пульсирующую кровь. И еще ра*
достнее становится, когда вспоминаешь, что совсем не-
давно мне жилось иначе...
Я увидел, как мои бывшие коллеги переглянулись,
словно говоря друг другу: «Эге, а он увлекся не на
шутку».
«Ничего, дружки, хорошо смеется тот, кто смеется
последним». Мой голос дрогнул, словно от сдерживаемо-
го волнения:
— Странно смотреть под ноги и вдаль. Земля отде-
лилась от меня, а нижние ветки деревьев приблизились.
Они совсем рядом. Мне не составит никакого труда
171
взобраться на дерево. Но самое главное не в этом.
Я по-иному смотрю на окружающий мир. Больше не бо-
юсь его. Даже острые запахи секачей или тигра не
пугают меня. Я существую в неком постсимбиотическом
сообществе...
Я посмотрел на Михаила. Вот сейчас он может запо-
дозрить подвох, ведь его работа в студенческом научном
обществе так и называлась — «Постсимбиотические со-
общества». Но нет, кажется, обошлось, можно продол-
жать. Я осмелел и подлил в свой голос несколько ка-
пель умиления:
— Мне чудится, что где-то рядом, может быть, во
мне самой — и наш старый вожак стада. Как он старал-
ся когда-то научить меня не быть трусихой! Теперь все
травы, которые он ел, лучи, ласкавшие его кожу, радость
его побед над врагами, придуманные им хитрости, про-
житые им любви и ненависти, — они теперь со мной. Со
мной и во мне его жизнь и сила. Здесь, в тигорде, объ-
единилось столько различных существ, в том числе
и враждовавших когда-то друг с другом. Если любовь
способна объединить разнополые существа, если страх
перед разбушевавшейся стихией на время примиряет
непримиримых, то здесь соединились навсегда хищник
и жертва. Мы пережили апофеоз наибольшей близости,
совмещения в одном, едином...
Мне показалось, что улыбка нашего старого учителя
изменилась. Однако отступать уже поздно, да и некуда.
Я продолжал:
— Теперь мы — все заодно. И я постоянно чувствую
помощь любого из существ, находящихся здесь, со мной.
Одно помогает мне мчаться быстрее ветра, другое — пла-
вать подобно рыбе, третье — видеть в темноте, четвер-
тое — ползать по отвесным скалам... Каждое из них ког-
да-то запасало энергию в одиночку, охотилось в одиноч-
ку, в одиночку спасалось от врага, в одиночку мерзло
и голодало. Каждое было более слабым и несчастным,
172
чем теперь, когда мы все вместе. Прыжок наш подобен
полету, а зубы способны перекусить ствол дерева. Мы
непобедимы...
«А они оба изрядно постарели — и не только внеш-
не»,—подумал я с какой-то странной горечью. Словно бы
мне хотелось, чтобы они поскорее раскусили меня, слов-
но бы я дразнил не столько их, сколько себя:
— Да, получив силу, я стала не только спокойнее, но
и добрее. И я узнала, почему клыки тигорда такие ост-
рые — острее, чем у любого зверя. Чтобы не было боль-
но существу, когда мы принимаем его к себе... Ибо
боли должно быть как можно меньше!
«Неужели Мишка и теперь не вспомнит, что эти сло-
ва говорил он на диспуте о том, каким должны быть вза-
имоотношения между существами в «идеальной» приро-
де? Он говорил это всем, но смотрел на Лору, на
самую красивую девушку в нашей группе, и она во все
глаза смотрела на него, не скрывая восторга. Именно
тогда я впервые подумал об уходе из биологии в другую
область, где смогу вскоре прославиться, стать знамени-
тым, и тогда кто-то поймет, что выбрал не того...» Но
выражение лица Михаила не менялось, и мне ничего не
оставалось, как продолжать:
— Однажды я заметила вдали моего извечного вра-
га — волка. Что-то на миг дрогнуло во мне. Лишь на
миг. Волк учуял меня, повернул голову. Как знать —
может быть, ему послышался бывший мой запах. Но
тут же его глаза увидели меня — сегодняшнюю. Он
взвыл от ужаса, поджал хвост и со всех ног кинулся нау-
тек. Дурачок, я простила ему обиды... Жаль только, что
меня самой уже нет!
Теперь, не скрываясь, я посмотрел в глаза Михаилу
откровенно насмешливым взглядом: «Ну что, старина,
позабавился?»
— Ясно,— сказал Михаил и вздохнул. Вид у него
был не разочарованный, а скорее озабоченный, и у
173
меня не осталось сомнении, что он давно понял мою иг-
ру. Почему же не прервал ее?
Михаил повернулся к профессору:
— Евгений Петрович, а ведь он молодец! Ох, какой
молодец! Сразу усек суть экспериментов. Напрасно мы
опасались...
— Да, хоть рассказ сочинил не столько фантастичес-
кий, сколько юмористический, а суть проблемы обна-
жил.— Улыбка Евгения Петровича была почти ласковой,
и мне стало стыдно: «Вот так разыграл бывших коллег!»
Лес шумел тихо, непонятно. Когда-то мне казалось,
что я понимаю его зеленый шум, различаю тончайшие
оттенки. Тогда я занимался биологией...
— Между прочим, какие-то совпадения его рассказа
с сочинением компьютера все-таки будут, — задумчиво,
не обращая на меня ни малейшего внимания, словно я уже
и вовсе уехал отсюда,— сказал Евгений Петрович Ми-
хаилу. Но в глазах его бывшего ученика внезапно, как
в давно прошедшие годы, появился металлический
блеск, и он спросил у меня сразу, без «дипподготовки»:
— Жалеешь, что оставил науку?
Вопрос застал меня врасплох. Жалел ли я? Может
быть, иногда... Но по какому праву он лезет в душу?
И, в конце концов, что произошло? Розыгрыша не выш-
ло ни у них, ни у меня. Счет нулевой. Что я здесь по-
нял, что открыл для себя, кроме... загадки тигорда? За-
видую ли я Мишке, Евгению Петровичу? Их увлечен*
ности, которую так неумело хотел высмеять? Конечно,
они поняли то, чего я не мог понять. Но так ли уж
это много? Зато я изъездил мир, жил яркой, разнооб-
разной жизнью, встречался с интересными людьми.
Один мой день всегда был непохож на другой. «А итог?
Каков итог? Что ты сделал за все это время?»— спро-
сил не без ехидства внутренний голос. Я отмахнулся от
каверзного вопроса, от ловушки, которую готов был рас-
ставить сам себе. Жизнь ведь не складывается только
174
из вопросов и ответов. Есть еще простые радости. А та-
ких радостей я изведал гораздо больше, чем эти одер-
жимые. Не зря от Мишки ушла жена, красавица Лора,
в которую когда-то были влюблены все студенты нашей
группы. Все, без исключения. Баланс в мою пользу.
А с их стороны на чаше весов лишь одна гиря... Они по-
няли то, чего я не смог понять... Нет, не так. Если уж
быть до конца честным, надо признать: они впервые от-
крыли то, чего никто до них не знал. Они увидели обо*
ротную сторону одной из жестокостей природы и сумели
по-новому истолковать ее:
Словно отвечая на мои мысли, Михаил сказал:
— Не поздно вернуться, старик.
«Неужели понял?»
Я бросил взгляд на Евгения Петровича и сказал не-
брежно:
— Кино не в меньшей степени помогает осмысливать
мир.
— Да, да, конечно,— подозрительно быстро согла-
сился Михаил, а Евгений Петрович весьма умело поддак-
нул ему.
Я рассказал им о съемках в Сицилии и на Крите, о пу-
тешествии на батискафе «Лук», об участии в конгрессах,
вскользь упомянул о сногсшибательных подарках, кото-
рые привозил с разных концов света жене и детям.
Я исподтишка зорко вглядывался в их лица, но не смог
уловить того, что хотел вызвать. Мои слушатели вос-
торгались, кивали головами, спрашивали и переспраши-
вали, но я видел, как быстро тает их интерес ко мне. Он
уже начал подергиваться дымкой пепла. Евгений Пет-
рович сказал:
— Мы не пропускали твоих фильмов и телепередач.
Мы гордились тобой.
Все-таки он недооценивал меня — нынешнего, пола-
гая, что я и не подозреваю о степени его снисходитель-
ности.
175
В нескольких шагах глухо шумела тайга, как шумит
взволнованное море, и мне чудился где-то очень далеко
призывный рык тигорда. Кого он звал? Куда? Зачем?
И зачем мне это знать? Ведь я доволен всем, чего достиг.
Многие мне завидуют. Многие. Только не эти двое...
— Ты можешь немало сделать для нас, — продолжал
Евгений Петрович.
— В кино?
— Ты снимешь фильм о тигорде?
— Для этого и приехал.
— Очень удачно сложилось, что приехал именно ты.
А то в газетах появляются такие «сенсации»...
— Вроде твоего фантастического рассказа. Только
всерьез и с привкусом сверхъестественного ужаса, —
вставил Михаил.
«Вон куда он клонит».
Евгений Петрович извинительно улыбнулся — за Ми-
хаила и — на всякий случай — за себя и проговорил:
— Ты ведь хорошо понимаешь, что для нас главное
не тигорд. Он только экспериментальная модель, кото-
рая помогает раскрыть какую-то сторону природы, объ-
единить для исследователя, как сказал Михаил, две сто-
роны медали...
«Ох, уж этот «дипломат» Евгений Петрович, предпо-
читающий всегда оставаться в тени». Я сказал:
— Фильм будет называться не «Сага о тигорде», как
я хотел раньше, а «Две стороны медали». В первых кад-
рах я покажу живую клетку в момент деления и проти-
вопоставлю этому явлению сливающиеся клетки. Когда
объединяются накопленная им;и энергия и некоторые
вещества вместе с химическими следами от нервных им-
пульсов. То есть, с зашифрованной информацией...
...Помните кадры из моего старого фильма, когда
олень делает шаг навстречу тигру? Их я и сделал нача-
лом нового фильма «Две стороны медали»^
176
ЦЕНА ЗОЛОТА
Мы нагрузили каноэ камнями, чтобы борта как можно
меньше возвышались над водой, потом завели суденыш-
ко в маленькую бухту под нависающий выступ берега
и тщательно замаскировали ветвями. Вилен все время
был настороже, прислушиваясь к плеску реки. Впрочем,
опасность могла прийти вовсе не оттуда, скорее всего —
не оттуда... Она подстерегала нас здесь повсюду, на каж-
дом шагу. Она вилась гибкими лианами, блестела капля-
ми липкого яда на лепестках анвельсии. Она таилась
в самом воздухе, насыщенном густыми испарениями.
Мы вторгались в тайну Золотых истуканов, в тайну
жрецов гуани, мы нарушали запрет бога Итамны, а это,
по преданию, не могло пройти безнаказанным. Уже не
раз Вилен испытующе поглядывал на меня, и я прила-
гал усилия, чтобы мое лицо выражало только невозму-
тимую уверенность.
Что бы там ни было, я проверю свою гипотезу. Конеч-
но, Вилен не должен страдать из-за моих интересов,
но ведь я не звал его сюда. Я готов был идти один,
а он увязался за мной. Пришлось выпрашивать для него
разрешение у главврача. Иван Александрович пожал
могучими плечами и вздохнул:
— Ладно. Одного вас я все равно бы не отпустил.
Вилен — так Вилен...
Первые три дня мой помощник стоически переносил
зной и укусы москитов, терпеливо обирал со своего те-
ла легионы клещей. На четвертый день, после того как
я перенес приступ лихорадки, он начал ворчать:
— В конечном счете мы найдем еще одно племя золо-
топоклонников. Ах, как интересно! Миллионы людей
преклоняются перед этим «всеобщим эквивалентом».
Одни сделали из него кумира, чтобы утвердить свою
власть над другими. Тут уж все ясно, как на ладони.
— Но формы поклонения различны, — возражал я.
177
•— А подоплека одна,— твердил он.
Наши споры кончались одним и тем же. Я умолкал
и делал свое дело. Переспорить Вилена невозможно.
Мир был пока слишком ясным для него. То, что не
укладывалось в рамки его установок и воззрений, попрос-
ту отметалось.
Надо отдать ему должное: товарищ он был отличный,
верный. А ухаживал за мной во время приступов лихо-
радки лучше любой сиделки. Он и в джунгли потянул-
ся, чтобы не оставлять меня одного в опасности.
Мы так хорошо спрятали каноэ, что пришлось сде-
лать многочисленные зарубки и прочие отметины, по
которым можно было бы потом отыскать его.
Где-то назойливо и пронзительно кричала птица: то
ли кого-то звала, то ли пыталась прогнать. Она мешала
нам слушать шорохи в джунглях.
Мы двинулись в путь, сопровождаемые криками птиц.
У реки это были страусы жарибу, дальше — зеленые
попугайчики-интисы. Ворковали дикие голуби, ссори-
лись из-за мест для гнезд алари.
Вилен шел впереди, прокладывая путь с помощью ма-
чете. Однако я все равно быстро устал и уже не возра*
жал, когда он забирал у меня то ящик с галетами, то
ружье, то запас патронов. Постепенно Вилен уподобил-
ся тяжело нагруженному вьючному верблюду.
Через каждые час-полтора мы делали короткие при-
валы. Большего позволить себе я не мог, так как спе-
шил до темноты добраться до Синего озера. На его бе-
регах и жило племя гуани, племя Золотых истуканов. Об
укладе гуани рассказывали разное, но все легенды упо-
минали одну удивительную подробность: каждые де-
сять дней племя приносит в дар Синему озеру Золотых
истуканов и бросает их в воду, а озеро взамен дарит
племени неустрашимых воинов и хитроумных жрецов,
которые заживляют самые тяжелые раны, побеждают
любые болезни.
178
Золотые жертвы озеру были не в диковинку, даже
если ими являлись не монеты и украшения, а большие
куклы. Но где же в здешних местах могло скрываться
столь богатое месторождение золота, что его хватало на
изготовление истуканов в таком количестве?
И что самое удивительное: некоторые охотники кля-
лись, что видели собственными глазами, как взамен
истукана из озера выплывал воин. Таким образом, пле-
мя гуани будто бы могло в минуту опасности вызвать
из озера столько воинов, что они разгромили бы лю-
бую армию.
Естественно, мои коллеги, да и я сам, не верили этим
рассказам, несмотря на многочисленных свидетелей, ви-
девших обряд «собственными глазами». Придумайте чу-
до,— а «свидетели» всегда найдутся.
Но был один факт, с которым приходилось считаться.
В то время, как все другие племена этого болотистого
района вымирали от туберкулеза, проказы и накожных
болезней, покрывавших язвами все тело, гуани благо-
денствовали и почти не знали болезней. Более того, да-
же эпидемия холеры, для борьбы с которой по просьбе
правительства этой страны прибыл наш госпиталь, со-
вершенно не затронула их. Нисколько не боясь холеры,
они появлялись на рынках города,— высокие, стройные,
с мускулистыми телами, будто вытесанными из красно-
го дерева, с неизменными золотыми амулетами на гру-
ди. Они были приветливы, дружелюбны, но ни один
из них никогда ничего не рассказывал о таинственном
обряде. На расспросы они отвечали: «У нас нет тайн.
Просто у вас одна цена на золото, а у нас — другая».
Кстати, само слово гуани означало — возрожденные
золотом.
Желтый металл, по иронии судьбы названный «бла-
городным», который убивал и растлевал людей в мире
наживы и колониального рабства, этих почему-то «воз-
рождал».
179
Много раз и царьки страны, и колонизаторы предпри-
нимали походы, чтобы овладеть тайной гуани и их со-
кровищами, но все попытки кончались полными неудача-
ми: ни один из искателей наживы не возвратился из
джунглей. Они исчезали бесследно, словно растворя-
лись.
Вилен опасался, что подобную судьбу гуани уготови-
ли всем незванным гостям: и врагам, и друзьям. Я же
придерживался на этот счет иного мнения.
Несколько раз мы сверялись с картой и компасом,
и нам казалось, что мы идем в нужном направлении. Но
часы говорили совсем другое. Ведь если мы не сбились
с пути, уже должно было показаться озеро...
Сумерки сгустились очень быстро. Мы с большим
трудом нашли небольшую поляну и выбрали место для
костра. Где-то близко слышался «хохот» гиены. Мы мог-
ли надеяться только на огонь и оружие. Пламя костра
хранило нас, как хранило наших предков. Мне казалось,
что в его языках мелькают картины схваток с пещерны-
ми львами и медведями, охоты на мамонтов и бизонов.
В этих ночных джунглях я словно уходил куда-то да-
леко, путешествовал по еще более темным джунглям па-
мяти, возвращался к истокам человеческой истории...
Конечно, мы стали совсем иными, чем были наши пред-
ки, но так ли уж далеко мы ушли от своей животной сущ-
ности и не грозит ли нам возвращение не по своей воле?
Или — по своей? И не все ли равно? Возврат в перво*
бытность — это смерть. Пожалуй, даже хуже смерти:
насмешка над всеми надеждами цивилизации. Кто из
нас в здравом рассудке согласился бы на жизнь кош-
ки, собаки, свиньи, обезьяны или даже на жизнь дика-
ря? Покажите мне такого человека. Хиппи? Но ведь
это только игра в первобытность. Игра, когда на твоей
стороне уже есть изощренность чувств и минимальные
блага, необходимые для существования. На добывание
их уходит вся жизнь дикаря.
180
Картины первобытной охоты вспыхивали, гасли, сно-
ва вспыхивали... Я видел поднятые дубины, раздираемых
хищниками людей, бушевание лесных пожаров, наводне-
ния, вулканическую лаву, заливающую города. Мне ка-
залось, что из тьмы прямо в меня летят стрелы и дро-
тики. Вилен назвал бы все это пустой и бесполезной
игрой воображения.
Я с завистью взглянул на него. Стоило ему прилечь,
как он тут же безмятежно и крепко уснул, тихонько по-
сапывая. Когда кончится моя вахта, мне так быстро не
уснуть.
И проснулся он быстро, едва я притронулся к его
плечу. Потянулся взглядом к ружью. Крылья носа
у него вздрогнули, словно он почуял опасность.
— Полежите минутку,— сказал я ему.— Даю вам
фору, чтобы окончательно прийти в себя.
— Спасибо. Я готов.
Он несколько раз сладко потянулся, совсем как ребе-
нок, затем переломил на всякий случай ружье, убедил-
ся, что патроны на месте, и я понял, что фора ему дей-
ствительно не нужна.
Уснуть, как я и предполагал, мне оказалось не так-то
просто. Пока я сидел у костра с ружьем, ничего подо-
зрительного не замечал, а теперь мне чудилось угрожаю-
щее вытье, хруст веток. То и дело я поглядывал на Ви-
лена, чтобы убедиться, что он исправно выполняет обя-
занности часового.
...Разбудил меня Вилен на рассвете. Костер горел яр-
ко и ровно. Я взглянул на часы-календарь и понял, что
мы опоздали. К назначенному сроку теперь не поспеть.
Не уйдет ли Агирэ?
Нам пришлось подождать еще полтора часа, прежде
чем тронуться в путь. Я использовал это время, чтобы
с помощью компаса и карты правильней определить
курс. Поляна, на которой мы остановились, была поме-
чена на карте, и это облегчало задачу.
181
Мы прошли еще не менее часа, когда джунгли начали
редеть. Теперь мы уставали меньше, да и дышалось легче.
Бывалые охотники именно по таким приметам узнавали
о близости открытых мест в сырых и густых джунглях.
Мне послышалось мычанье коров. Вряд ли гуани вы-
гоняют стадо на выпас далеко от поселка. Если слух ме-
ня не подвел, то Синее озеро близко. Я подал знак Ви-
лену остановиться и остановился сам, прислушиваясь.
Определив, с какой стороны доносится мычанье, со-
блюдая все предосторожности, мы направились туда.
Я хотел подобраться поближе и выяснить, кто охраняет
стадо. Может быть, повезет, и там окажется Агирэ...
Собачьего лая не слышалось. Это вселяло надежду,
что удастся подойти к стаду достаточно близко.
Мы крались, раздвигая кусты, то и дело глядя под
ноги, чтобы ненароком не наступить на сухую ветку.
Удача вначале сопутствовала нам.
Но оказалось, что некто крался еще бесшумнее. Как
ни был я насторожен, мне не удалось ничего заметить.
Я не видел ничего подозрительного, не слышал посто-
ронних шорохов. Возможно, обоняние и подавало ка«
кие-то сигналы в подсознание и, напрягай я глаза и уши
меньше, прислушайся на миг не к джунглям, а к голо-
су интуиции,— и узнал бы об опасности раньше, чем она
появилась. Но для этого мне надо было быть менее ци-
вилизованным.
Я даже не заметил, как преследующие нас зеленые
попугайчики неожиданно исчезли.
Раздался мелодичный звон, легкое шуршание. На тро-
пинку из кустов выпрыгнула пума. Она почти миролю-
биво улеглась на тропинке, загораживая нам дорогу. Ви-
лен рванул ружье, и пума чуть слышно заворчала, ее
длинный хвост вздрогнул и стал рассерженно колотить
по траве.
— Отставить ружье, Вилен. Не шевелись!— прика-
зал я.
182
— Зверь может напасть. — Он и тут попытался спо-
рить, но ружье оставил в покое.
То ли он вовремя вспомнил, что звук выстрела может
привлечь внимание гуани, то ли его, как и меня, пора-
зило поведение громадной кошки. Лишь только Вилен
убрал руку с ружья, пума успокоилась. Выражение ее
красивой зеленоглазой морды стало почти дружелюб-
ным. Казалось, что она вот-вот замурлычет.
— Вилен, посмотрите на ее шею!
— Вижу...— ошеломленно прошептал он.
На шее у пумы висела желтая цепь со сверкающими
подвесками.
— Неужели золото?
«Значит, это ручная пума, и принадлежит она гуа-
ни,— подумал я.— Вот почему мы не слышали собачье-
го лая. Стадо, видимо, вместо собак охраняет пума».
Я вспомнил, что когда-то читал подобные рассказы
о пумах, но считал их досужим вымыслом.
Й вот — убедился. Впрочем, убедился ли?
Я сделал шаг в сторону зверя. Пума подняла голову
и зарычала.
Я шагнул в другую сторону. Пума успокоилась.
— Она охраняет стадо и не хочет, чтобы мы прибли-
жались к нему, — сказал я.
— А где же ваше «видимо»?— съязвил Вилен.
Да, на этот раз я высказал мысль в категорической
форме, свойственной Вилену, а не мне.
Я сделал вид, что пропустил мимо ушей замечание
Вилена, и предложил:
— Придется сделать крюк по лесу и обойти стадо.
•— Если и в других местах нас не ожидают такие...
— Посмотрим.— Я шел, кося глазом на пуму.
Она не двигалась с места, глядя вослед нам.
— Представляю, каких пакостей можно ожидать от
этих гуани, — сказал Вилен, протягивая мне ружье. —
К вы считали их миролюбивыми.
183
— Считаю,— поправил я его.
— «Миролюбивые» богачи, которых вместо собак
охраняют пумы с золотыми цепями? Что-то не верится
в их добродетели...
Я не стал спорить с ним. Не место здесь для споров
и не время.
Мы прошли совсем немного, и впереди сквозь редкие
деревья заблестела вода озера. Стараясь держаться под-
ветренной стороны и прячась за деревьями, мы подобра-
лись к самому берегу.
Озеро было подковообразным и довольно большим,
не меньше полукилометра в самой узкой части. В него
впадала речушка. Вода в озере была удивительно синей.
На противоположном берегу мы увидели аккуратные до-
мики, похожие на коттеджи городов-спутников. Только
сложены они были не из кирпичей, а из гранитных плит.
Дома располагались полукольцом вокруг площади. На-
против нее виднелась деревянная пристань, невдалеке
сновало несколько лодок.
Со стороны поселка до нас доносились звуки дудок,
протяжное пение. Затем показалась процессия. Во гла-
ве ее шло несколько жрецов в ярких тюрбанах из пти-
чьих перьев. За ними воины несли носилки. То, что на-
ходилось на носилках, было трудно разглядеть, так оно
сверкало и горело в лучах восходящего солнца.
— Там — золотые истуканы,— поделился я догад-
кой с Виленом.— Сейчас начнется церемония их затоп-
ления.
— А вместо них из вод озера выйдут воины, — с не-
скрываемой иронией откликнулся он.
— Возможно и это, — совершенно серьезно отве-
тил я.
— Еще бы! По вашей теории все возможно. И то, че-
го просто не может быть.
Раздражение, которое я обычно умел скрывать, про*
рвалось наружу:
184
— То, чего не может быть, не бывает. Но надо знать
о том, что может и чего не может быть, а не заменять
знание верой. В этом и скрыты истоки всех религий.
Вилен удивленно повернул голову ко мне.
— Но легенды всегда сопутствуют религии,— с вы*
зовом прошептал он.
— Однако для возникновения религии важнее не са-
ма легенда, а вера в нее. Или вера в ложность легенды,
в антилегенду. Всякая вера — основа для религии.
Мы бы спорили еще, и наш шепот поднялся бы до кри-
ка, но в это время процессия вышла на берег, к приста-
ни. Теперь уже было ясно видно, что на носилках сто-
ят золотые истуканы. С величайшей осторожностью вои-
ны опустили носилки в лодки.
Я насчитал восемнадцать истуканов, по два в каждой
лодке. Гребцы взялись за весла. Лодки поплыли к се-
редине озера и здесь остановились. Песнопение стихло.
Один из жрецов подал знак — и воины сбросили ис-
туканов в воду.
— Смотрите!— воскликнул Вилен.
Из воды показалась одна голова, затем вторая,
третья... Точно по числу истуканов— восемнадцать чело-
век выплыли из вод озера и устремились к лодкам.
Впервые я видел Вилена таким растерянным и испу-
ганным. Его взгляд метался по сторонам, будто хотел
уйти от страшного зрелища, противоречащего всем пред-
ставлениям и установкам.
— Успокойтесь, Вилен,— сказал я.— Попробуем най-
ти всему этому естественное объяснение...
Но состояние моего помощника ухудшалось. Он при-
слонил ружье к дереву, его руки дрожали. Он бормотал:
— Они вышли из озера... Статуи превратились в лю-
дей...
Пот мутными каплями выступил на его лбу.
— Ну что вы, Вилен, статуи не превращаются в лю-
дей. Погодите, мы еще узнаем истинную причину...
J85
Но он не слушал меня. Джунгли с душными испа-
рениями, пума с золотой цепью, напряженная ночная
вахта, ожидание опасности и — самое главное — зре-
лище, противоречащее тому, что он ожидал увидеть, по-
шатнуло его веру и основанные на ней представления
о мире. Это было подобно тому, как если бы земля под
ним разверзлась, а ухватиться было бы не за что. Я же
помочь ему ничем не мог.
Я подумал о том, как просто у человека верующего за-
менить одну веру другой. Миллионы слабых людей
ищут убежище и спасение от страха перед жизнью
и смертью, перед сложностью мира. И многие находят
его в вере — вере в спасителя или искупителя, в фюре-
ра или кормчего, в рай или райскую землю. И неволь-
но вспомнились те, кто использует их восприимчивость
к вере, как восприимчивость к кори или предрасположен-*
ность к туберкулезу, кто делает на этом свой бизнес.
Я напрягал глаза, пытаясь заметить нечто, за что мож-
но было бы уцепиться и найти логическую цепь, веду-
щую к выявлению истины.
— Глядите, Вилен!— почти закричал я.— У одного из
этих «рожденных» золото блестит в волосах! Глядите
же!
Он повел выпученными глазами, но их выражение не
стало более осмысленным. Казалось, что он вот-вот нач-
нет креститься. Вилен бормотал:
— Статуи превратились в людей...
— Да, превратились, но как? Разве вы не видите зо-
лото в их волосах? Не понимаете, что это означает?
Он не понимал. Отрицательно мотал головой, глядя
вдаль отсутствующим взглядом. Вдруг схватил ружье
и выскочил на открытое место. Я бросился за ним, об-
нял за плечи, потянул обратно, в кусты. Он не сопротив-
лялся, но нас, очевидно, успели заметить. Одна из лодок
направилась к нашему берегу. Вилен смотрел на нее ис-
пуганно, и я на всякий случай забрал у него ружье.
186
В лодке находилось двое людей. Один сидел на вес-
лах, второй стоял на носу, глядя из-под ладони в нашу
сторону. Он был высок и строен, на его голове колыхал-
ся убор из перьев фламинго. Несомненно — это Агирэ!
Я позвал его по имени, и он тотчас помахал рукой
в ответ. Лодка причалила к берегу.
— Агирэ рад видеть своего друга и друга своего дру-
га,— с достоинством произнес гуани, делая широкий
жест рукой.—Я ждал вас вчера и подумал, что вы не
придете. Как ваше драгоценное здоровье?
Агирэ сделал вид, что не замечает состояния моего
спутника.
Мы обменялись приветствиями согласно этикету. Всег-
да полезно помнить, что, находясь на чужой земле, нуж-
но усвоить обычаи хозяев и стараться не нарушать их,
не поступаясь, однако, и своими обычаями. Не раз мне
приходилось наблюдать, как излишнее усердие и жела-
ние «стать своим» вызывало у гуани презрение. «Тот, кто
не уважает себя, не может уважать других»,— говорили
они.
— Как поживает доктор Иван Александрович? При-
вык уже к нашей жаре?
Агирэ хорошо знал, что Иван Александрович не прос-
то «доктор», а «главный доктор», но никогда не назы-
вал его так при других врачах, чтобы ненароком не уни-
зить их.
— Иван Александрович вполне акклиматизировался
и чувствует себя превосходно. А у тебя не болят швы?
Вместо ответа Агирэ распахнул плащ. Только хоро-
шо присмотревшись, я заметил бледные рубцы. Этот ве-
личественный стройный человек был абсолютно не по-
хож на того беднягу, которого мы подобрали в джунг-
лях, всего израненного в схватке с тигром-людоедом.
У него были поломаны ребра, переломана ключица.
И после лечения в госпитале на его теле оставались
страшные рубцы. Куда же они подевались?
187
— Тебя после госпиталя лечили жрецы?— спросил я.
Агирэ замялся. Он опасался, что утвердительный от-
вет я могу воспринять как оскорбление — утверждение
превосходства жрецов надо мной и моими коллегами. Но
и соврать Агирэ не мог.
— Жрецы только закончили то, что начал ты. Агирэ
помнит, кто его спас.
Я должен был признать, что он умеет быть дипло-
матом.
Дружественное поведение и речь гуани благотворно
подействовали на Вилена. Он несколько пришел в се-
бя, его сведенные мышцы расслабились, лицо приобре-
тало осмысленное выражение.
Агирэ величественным жестом пригласил нас в лодку.
Я не без опаски шагнул в легкое суденышко, но оно ока-
залось устойчивым, наверное, киль был сделан из ба-
зальтового дерева.
— Мы прибудем к самому концу празднества?—спро-
сил я у гуани.
Он сразу же понял скрытый смысл вопроса.
— Не беспокойся. Сейчас другие жрецы готовят но-
вых золотых людей для следующего погружения. Ты все
увидишь, друг.
Я очень обрадовался. Значит, у меня будет возмож-
ность наблюдать непосредственно изготовление «золо-
тых истуканов», проверить свою догадку, а Вилен... На-
верное, то, что мы увидим, для него окажется еще по-
лезнее, чем для меня.
Как только наша лодка причалила к пристани, к ней
подбежало несколько подростков. Они помогли нам вый-
ти. Наше появление ни у кого не вызвало особого инте-
реса, очевидно, Агирэ предупреждал своих соплемен-
ников о гостях, которых он ожидает.
Агирэ о чем-то спросил у пожилого жреца, стоявшего
на пристани, и обратился к нам:
— Пойдемте скорее, пока длятся приготовления.
188
Вслед за гуани мы подошли к дому, сложенному из
гранитных плит. Из окон доносился равномерный шум,
будто там работали жернова. Оказалось, что так оно
и есть. Жернова перемалывали золото, растирали золотой
песок и небольшие самородки в мельчайшую пыль.
Стоило мне бросить взгляд на то, что происходило
в следующей комнате, и я убедился в правильности сво-
их догадок.
На гладко отполированной каменной плите лежал мо-
лодой воин, а вокруг него хлопотало четверо жрецов.
Один натирал его тело мазью, а три других через
тростниковые трубки обдували воина золотой пылью.
Постепенно юноша становился «золотым истуканом».
Я мельком взглянул на Вилена. Его лицо полыхало
багровым румянцем, он старательно прятал от меня
глаза.
Особенно тщательно жрецы наносили слой золотой
пыльцы на то место, где имелся рубец.
— Так они сводили твои шрамы?—тихо спросил
я у Агирэ.
Он кивнул в ответ.
Я подумал, что нужно будет еще узнать состав мази,
которой натирают тело воина. Очевидно, она в смеси
с золотой пыльцой оказывает более сильное воздействие,
чем соединения золота, применяемые в современной ме-
дицине.
Тем временем жрецы поднесли воину в большой чаше
целебный напиток. Он тоже был золотистого цвета,
и я почти не сомневался, какая в нем содержится примесь.
— В озере он оставит свою золотую кожу и родится
заново,— здоровым, как младенец. Он начнет вторую
жизнь, потом — третью, четвертую...— Агирэ загибал
пальцы, считая.— Золото спасает нас от болезней, как
спасало наших предков.
Воин приподнялся на ложе, опираясь на локти. Его
лицо засверкало желтым блеском, и я невольно подумал
189
о «благородном», «проклятом», «губительном» и «спа-
сительном» металле, о «всеобщем эквиваленте», который
имеет тысячи обличий и тысячи цен. Цена росла, когда
золотую монету брал в руки раб — последнюю монету
для выкупа. Цена падала, когда монету небрежно бро-
сал на зеленый столик картежник, а в протянутую изне-
женную ручку — старый богатый развратник. Золото
нищих и золото богачей, золото для свободы и золото
для разбоя, золото для того, чтобы накормить голодных
детей, и золото для закрепощения слабых...
Однако у него оставалась еще одна пена, о которой
забывали тираны, богачи, захватчики, но помнили вра-
чеватели и мудрецы. Одни покупали за золото дорогие
лекарства, выписывали из дальних стран врачей, другие
использовали само золото как лекарство. В этой пара-
доксальности раскрывалась разница между людьми —
теми, кто стремился к мишуре власти и могущества,
и «чудаками», упрямо собирающими крупицы знания.
Послышались удары барабанов. /Крецы помогли «зо-
лотому истукану» усесться на носилки.
Агирэ протянул мне чашу с остатками напитка. Он
был горьковатым, напоминал по вкусу препараты с кри-
золганом, которые мы изредка использовали для лечения
туберкулёза. Я попросил разрешения отлить немного на*
питка в фляжку.
— Можно узнать, как его готовят?
Один из жрецов услышал мой вопрос и резко обер-
нулся. Я думал, что он разозлится, но жрец только на-
смешливо улыбался.
— Белому человеку золото нужно совсем для дру*
того...
Он говорил очень уверенно и пренебрежительно, как
говорят белые о туземцах. А ведь он просто напоминал
мне, что у каждой вещи, кроме различных цен, которые
мы даем ей, есть еще одна, скрытая и, быть может, наи*
большая цена...
190
НОВАЯ ПРОФЕССИЯ
1
Екатерина Михайловна собиралась уже привычно свер-
нуть газету в трубку. Взгляд скользнул по заголовкам,
задержался на рубрике «Стихи наших читателей». «Не
надо бы подчеркивать, что сочиняли непрофессионалы,—
подумала она. — Может быть, эти стихи и не нуждают-
ся в скидке. В крайнем случае в конце подборки дали бы
комментарий...»
Взгляд опустился ниже, к заглавию одного из стихо-
творений — «Потомку».
Легкий озноб пробежал по спине. Отчего? Мало ли
различных стихотворений имеют одинаковые названия.
И все же... Екатерина Михайловна с волнением прочла
первые строки:
Настанет день
без пуль и без фугасов...
И звездных высей славный капитан,
Потомок мой
веселый, ясноглазый...
Газета задрожала в непослушных руках. Строчки ста-
ли подпрыгивать... Никак не удавалось рассмотреть
подпись. Мысли путались и словно бы тоже дрожали, из-
ламывались. «Этого не может быть,— думала она.— Не
может быть!— повторяла, ухватившись за мысль-отри-
цание, как за спасительныю соломинку.— Что-то я на-
путала. В газете — другие слова. А эти — из памяти...»
Она попыталась снова — спокойно — прочесть сти-
хи, но озноб бил ее все сильнее. Буквы мельтешили пе-
ред глазами:
Настанет день
без пуль и без фугасов,..
И звездных высей славный капитан,
Потомок мой
191
веселый, ясноглазый,
На Марс направит свой ракетоплан.
Метеориты будут,
словно птицы...
Рука с газетой опустилась. Седая женщина с тонкими
бледными губами смотрела невидящим взглядом куда-то
в окно и продолжала читать:
...Кружится над кабиной броневой,
И Землю
серебристо-голубую
В прожилках рек,
далекую, родную,
Увидит мой потомок
под собой...
Опомнившись, она поднесла к глазам газету — прове-
рить. Да, там были напечатаны те же строки. Те самые,
которые хранились у нее на листке из ученической тет-
ради. В единственном экземпляре. Кроме нее, до сего
времени их никто не читал, как и последнее письмо сы-
на. Как же они попали в газету? Случайное совпадение?
Кто-то другой сочинил то же самое? Возможно ли? Ве-
роятность такого совпадения составляет бесконечно ма-
лую величину. Ее не стоит принимать всерьез.
Екатерина Михайловна нашла подпись под стихотво-
рением. Странная подпись — «Экс. 16-9». На псевдоним
не похоже...
Она подошла к телефону, несколько раз настойчиво
набирала номер, пока юношеский голос не ответил:
— Редакция.
— В сегодняшнем номере вы напечатали стихи чита-
телей, — сказала она и умолкла.
— Да. А что? — Волнение передалось и собеседнику.
— Под ними подпись — «Экс. 16-9».
— Помню.— В голосе прослушивалась насторожен-
ность. Он выжидал, что она еще скажет. Молчание ста-
новилось напряженным, как натянутый канат. Он ведь
192
не знал, что имеет дело с опытной учительницей. Нако-
нец собеседник сдался:— Вам понравилось стихотво-
рение?
— Вы хотите знать только это?
Она правильно определила, что ее собеседник юн
и неопытен. Распределение ролей произошло так молние-
носно, что он не успел и опомниться.
— Видите ли, мы особенно заинтересованы в отзы-
вах на это стихотворение...
— Кто это — мы?
— Ну... редакция... автор... авторы произведения...
— Экс. 16-9?
— Конечно.
— Это псевдоним?
По неясному хмыканью она поняла, что ее догадка
ошибочна. Не давая собеседнику перехватить инициа-
тиву, спросила, как о чем-то несущественном, вскользь:
— Как расшифровывается подпись?
— Эксперимент 16-9.
Собеседник не сопротивлялся. Разговор перешел
в допрос:
— А кто авторы эксперимента?
— Второй ОНЦ. Извините, я имею в виду Второй
объединенный научный центр Академии наук. Но вы
еще не сказали, что думаете о самом стихотворении.
А для нас это...
— Когда-нибудь обязательно скажу.
Она положила трубку на рычаг и нажала кнопку запо-
минателя. Затем включила канал связи с информбюро
и запросила сведения о Петре Вахрамцеве, своем бывшем
ученике, работающем, как сообщили ей недавно двадца-
тилетние «девчонки» из 10-А, во Втором ОНЦ.
Одновременно Екатерина Михайловна пыталась по-
лучше вспомнить этого самого Петю Вахрамцева. И он
внезапно вынырнул в ее памяти — остроносый, юркий,
с осиной талией и мощными плечами. Вспомнилось,
У И. Ррсоховдтский
193
какой переполох наделала в учительской новость, что Вах-
рамцев отказался от борьбы за звание чемпиона по
пятиборью ради составления в кружке юных техников но-
вой программы кибернетического диагноста. По едино-
душному мнению учителей, можно было совместить
одно занятие с другим, но Петя этого не умел. Екатерине
Михайловне хотелось вспомнить, как он вел себя в клас-
се на уроках, но вместо этого в памяти навязчиво
возникала его мама — актриса балета, с тревогой во-
прошающая: «Как вы считаете, мой сын не слишком
увлекается спортом?»
Через несколько минут, получив ответ из информбю-
ро и набрав подсказанный номер, она услышала в ди-
намике знакомый голос:
— Вахрамцев слушает.
— Здравствуй, Петя— сказала Екатерина Михайлов-
на, отметив про себя чеканные, уверенные нотки в его
голосе, и включила экран визора.
Она как-то упустила из виду, что прошло уже три го-
да с тех пор, как они виделись на выпускном вечере,
и слегка растерялась, когда на экране появилось волевое
лицо с выпяченным подбородком и резкой морщиной
между бровей. Впрочем, морщина тут же разгладилась,
а глаза занятого молодого человека потеплели, заулы-
бались:
— Екатерина Михайловна, вот уж не ожидал вашего
звонка. А мы собирались навестить вас в конце следую-
щего месяца. Честное слово.
— Не оправдывайся, Петя. Рада была услышать
о твоих успехах. Как Наташа?
— Наташа с сыном сейчас отдыхают на море. Дать
их позывные?
— Не надо, Петя. Скоро я встречусь с тобой.
— Всегда рад вам, Екатерина Михайловна.
Голос и выражение лица Вахрамцева не оставляли сом-
нений в искренности его слов.
194
— Петя, ты не слышал об эксперименте шестнадцать-
девять? Мне сказали, что он проводился в вашем науч-
ном центре.
— Правильно сказали, Екатерина Михайловна. Я —
один из непосредственных виновников. Правда, далеко
не самый главный...
«Он сказал это таким тоном, которым говорил когда-
то: «Я — виновник рекорда».
— В таком случае, до завтра.
— Так быстро? Я сейчас сообщу Наташе. Но пока
они соберутся...
— Не беспокой Наташу,— голос Екатерины Михай-
ловны прозвучал строже, чем она хотела. Примерно так
же он звучал, когда она говорила: «Вахрамцев, если сам
не слушаешь, хотя бы не мешай Никольской». Учитель-
ница мысленно сделала себе замечание и успокоитель-
но улыбнулась бывшему ученику:
— Ничего чрезвычайного не произошло.
Теперь забеспокоился Петя. Глубокая морщина опять
разделила редкие белесые брови.
— А почему вы заинтересовались нашим эксперимен-
том? Видите ли, в последнее время многие штурмуют
нашего руководителя академика Туровского. Каждый
день у нас десятки посетителей...
— До завтра, Петя. Я все скажу тебе при встрече.
2
Она летела рейсовым аэробусом. Рядом в кресле удоб-
но устроился длинноногий розовощекий немец — инже-
нер из Кельна. Они познакомились и разговорились еще
в аэропорту. Выяснилось, что летят в одно и то же ме-
сто по одному и тому же делу. Немцу хотелось выяснить,
кто это так блестяще осуществил проект нового корабля,
первую модель которого очень давно построил в кружке
юных техников его брат, погибший затем в экспедиции,
у*
195
Иногда немец косил взглядом на задние сиденья, где
разместилась пожилая английская пара — джентльмен
с длинным жестким лицом и сухопарая леди с сурово
поджатыми губами. Екатерина Михайловна предпола-
гала, что неприязнь между кельнцем и англичанами за-
родилась у кассы, где многие перессорились из-за би-
летов на утренний рейс. Однако потом узнала, что дед
англичанина погиб во время бомбежки Лондона немец-
кой авиацией во вторую мировую войну.
В просторном трехсотместном салоне аэробуса находи-
лось еще несколько иностранцев — трое темнокожих
африканцев, болгары, датчане. Вошла стюардесса со
списком пассажиров, и выяснилось, что почти все они
направлялись в аэропорт «Наука», обслуживающий Вто-
рой ОНЦ.
Мягко светились табло, гул двигателей был почти не
слышен, его монотонность навевала дремоту, и скоро
в салоне большинство пассажиров уже дремало. Екатери-
на Михайловна присоединилась к ним...
В аэропорту свою бывшую учительницу встретил Пе-
тя Вахрамцев. Он улыбался и махал букетом цветов, его
худое остроносое лицо расплывалось в улыбке, но меж-
ду редкими бровями застыла четкая морщина, как во-
просительный знак.
Екатерина Михайловна провела рукой по его воло-
сам, слегка встрепав прическу.
— А ты повзрослел, Петя,— сказала она не то одоб-
рительно, не то с сожалением.
— Странно было бы, если бы за столько лет этого не
случилось. Но все равно спасибо за комплимент, — по-
благодарил Петя и глубоко вздохнул.
Екатерина Михайловна рассказала о причине неожи-
данного приезда. Петя слушал внимательно, насторожен-
но, морщина на переносице обозначилась еще резче, под-
бородок выпятился, губы сжались. Он секунду подумал
прежде, чем ответить.
196
•— Вы знаете, чем занимается наш научный центр?
— Еще бы,— ответила Екатерина Михайловна,— не
захочешь — и то узнаешь. Газеты, радио, телевидение
глаза и уши просверлили: гомо синтетикус — человек
синтетический, сигомы — помощники и дети человечест-
ва. Мы всем классом смотрели по телевидению выпуск
первого сигома из вашего центра. Я даже писала с уче-
никами сочинение на тему: «Сигомы помогают людям
осваивать дальний космос и глубины океана»...
Внезапно, с опозданием, до нее дошел смысл его воп-
роса. Она пристально посмотрела на бывшего ученика:
— Ты хочешь сказать, что эти стихи написал сигом?
Именно эти? Каким образом?
Петя отвел взгляд. Он смотрел куда-то в сторону, но
Екатерина Михайловна почувствовала, что он исподтиш-
ка наблюдает за ней, когда говорит:
— Программа для пятой модели сигома называется
«Продолжатель»...
Старая учительница отметила, что он тщательно по-
дыскивает слова.
— Академик Туровский так излагал нам свой замы-
сел...
Екатерина Михайловна поняла скрытое значение этой
фразы и удивленно вскинула брови: «Вахрамцев стал
дипломатом?»
А Петя набрал побольше воздуха в легкие, выставил
правую ногу вперед, подражая академику Туровскому,
и с некоторой торжественностью произнес:
— Возможно, самое ценное в информации, имеющей-
ся в нашем с вами мире,— это неповторимость челове-
ческой личности. Но эта информация и наиболее хруп-
кая, трудно сохраняемая. Книги, архивы, фильмы поз-
воляют удержать от распада лишь частицы, осколки
личностей, и то — личностей немногих людей, которых
называют выдающимися, талантливыми. А сколько те-
ряется такой бесценной информации со смертью обыч-
197
ного человека, не успевшего доказать, что он интере-
сен, по-своему велик, не успевшего сделать открытие, соз-
дать машину, написать книгу? Кто может подсчитать,
сколько потеряло человечество со смертью всех без-
временно погибших или просто не раскрывших до конца
свое дарование? Поэтому, создавая программу для пя-
той модели, мы просим всех вас, особенно учителей, со-
бирать информацию, имеющуюся в школьных сочине-
ниях, в различных неосуществленных проектах, рацпред-
ложениях, в моделях юных техников...
— Погоди, погоди, Петя, а то так войдешь в роль,
что и не выйдешь. А в академики тебе вроде бы ранова-
то, — «остудила» его Екатерина Михайловна и предосте-
регающе, по-школьному подняла указательный палец. —
Во-первых, я никому не показывала стихов своего сына...
Но нынешнего Петю не так-то просто было смутить.
Его глаза заблестели, будто он бросался в драку —
один против многих:
— А его сочинения, сохранившиеся в школьном ар-
хиве? Наверное, в них было и то, что затем вылилось в
эти стихи — строй мышления, мечты о покорении кос-
моса, даже стилистические обороты... Вот сигом и вос-
создал, как мы говорим — «по матрице», его личность
с алгоритмами мышления...
— Я хочу видеть его!— твердо сказала Екатерина
Михайловна.
Петя замолк на полуслове. Внимательно, испытующе
посмотрел ей в глаза. Это был новый, малознакомый
Петр Вахрамцев, и взгляд у него был острый, прицель-
ный. Но Екатерина Михайловна не смутилась, во вся-
ком случае ничем не выдала своего замешательства. По-
думала: «Все нормально: жизнь идет, ученики растут,
меняются, проявляют или приобретают новые стороны
характера. Почему они должны быть такими, как мы
предполагаем?»
Вахрамцев кивнул головой и неспешно проговорил:
198
— Хорошо. Это нетрудно устроить. Я только узнаю
часы приема.
Он вошел в будку телефона, стоявшую неподалеку.
Екатерина Михайловна проводила его рассеянным
взглядом и, пока он говорил по телефону, продолжала
размышлять о том, какие метаморфозы случаются с ее
выпускниками. Через несколько минут Петя вышел из
будки и сказал:
— Я договорился. Но придется подождать до завт-
рашнего утра.
3
Вначале Екатерина Михайловна определила: сигом
не похож на ее сына — такого, каким она помнила Бо-
рю, каким он был на фото. Может быть, если бы Боря
стал старше... Ведь иногда что-то в улыбке, во взгляде
сигома, почти неуловимое, мимолетное, знакомо обжига-
ло память. Затем, присмотревшись, она подумала, что
сигом вообще не похож ни на одного из людей, которые
ей встречались раньше. Потом она поняла, в чем дело.
Выражение его лица, глаз менялось так молниеносно,
что человеческий взгляд не успевал их зафиксировать.
Академик Туровский, стоявший рядом с сигомом, ка-
зался маленьким взъерошенным воробьем. Седой хохо-
лок над его лбом подпрыгивал, когда он говорил, обра-
щаясь к людям, заполнившим зал:
— Продолжатель — так мы назвали его профессию,
а вернее — его предназначение. Он хранит в своей па-
мяти дела многих людей, он является как бы их обоб-
щенной личностью, в которой многократно умножены
и усилены их способности. Сигом не просто помнит замыс-
лы и дела погибших,— он продолжает их, особо выде-
ляя те, которые сочтет нужным рекомендовать Верхов-
ный Совет и Президиум Академии. Каждый из вас
сможет поговорить с ним, задать несколько вопросов. На
199
те вопросы, на которые он не успеет ответить сегодня во
время встречи, он ответит завтра и послезавтра по телеви-
дению. Вот, пожалуй, и все, что я хотел...
Он встретился взглядом с Екатериной Михайловной
и умолк на полуслове. Выражение ее глаз, недоверчи-
вая улыбка были настолько красноречивы, что академи-
ку стало не по себе. Он не знал, кто эта женщина, но
на миг у него возникло ощущение, будто он снова в школе
перед пустой доской пытается вспомнить условие зада-
чи. Воспоминание было настолько ярким, что ему пока-
залось, будто в зале запахло теплым деревом и мело-
вой пылью. Окончание фразы повисло в воздухе и оста-
лось плавать, как дымка...
«Твои слова многозначительны и обкатаны,— думала
Екатерина Михайловна.— Они звучат слишком уверен-
но и буднично. А тебе положено знать, что людям нелы
зя обещать так много, иначе они совсем перестанут ве-
рить обещаниям».
Академик быстро справился с минутной растерян-
ностью. Он слегка поклонился присутствующим и сде-
лал жест рукой в сторону сигома, приглашая людей
задавать вопросы Продолжателю. В зале началось дви-
жение, вынырнула чья-то лохматая рыжая голова и ста-
ла кругами приближаться к сигому...
Екатерина Михайловна уверенно сказала: «Разреши-
те!»— и люди расступились. Она оказалась перед Про-
должателем. Теперь она могла лучше рассмотреть его
и убедиться, что он действительно нисколько не похож на
Борю, и выражение его лица с крупными правильными
чертами меняется так быстро, что кажется, будто весь
его облик струится, как марево.
«И это существо могло само по себе воссоздать Бори-
ны стихи, а в них — тончайшие нюансы человеческой
сущности?— с нарастающим возмущенным недоверием
думала она, радуясь тому, что уже созрел замысел, как
проверить слова академика, как выявить обман и пока-
200
зать его присутствующим. — Отними у человека боль и
смерть — и он перестанет быть человеком. Он уже не
будет так остро воспринимать жизнь — радоваться сине-
му небу в просветах дождевых облаков, улыбке ребен-
ка, глотку ключевой воды, близости любимого сущест-
ва... Есть стороны человеческой личности, куда не до-
зволено вторгаться со всякими фокусами, даже если они
называются научными...»
Она была уверена в полнейшей беспристрастности
своих размышлений и своего замысла и ни за что не
признала бы, что в них содержится хотя бы элемент
торжества. Она считала, что ее замысел призван выя-
вить истину, — только и всего. Он был прост и наде-
жен — этот замысел. В нем слились материнская лю-
бовь и боль с прозорливостью, учительская назидатель-
ность с холодной логикой исследователя. И еще... Она
ни за что не призналась бы даже себе самой, что там
были и затаенные надежды — надежды на невозможное.
Да, ее замысел был прост и ясен для многих людей,
и потому весь зал мгновенно притих, когда она спросила
у сигома:
— Ты узнаешь меня?
«Не зря все мы так уважали Екатерину Михайлов-
ну,— подумал Вахрамцев.— Она рассчитала безоши-
бочно: если Продолжатель самостоятельно мог сочинить
стихи ее сына, то должен узнать ту, которую погибший
знал с колыбели...»
Люди напряженно ждали, что ответит сигом. От щек
немецкого инженера из Кельна отлила кровь, и на них
яснее проступили склеротические прожилки, английская
леди тяжело оперлась на острое плечо своего супруга,
чья-то лохматая рыжая голова вытянулась на тонкой
шее и замерла. Даже веселые молодые люди перестали
шутить, словно разом утратили свою беспечность...
Сигом быстро шагнул к Екатерине Михайловне. Так
быстро, что успел поддержать ее, когда спа покачнулась.
201
Да, мама.
Он улыбнулся и провел своей необычайно чуткой ладо-
нью по ее волосам. И ей показалось, что частица колос-
сальной силы этого непостижимого существа передалась
ей. Сейчас Екатерине Михайловне не надо было напря-
гать память и сравнивать — его улыбка без сомнения
была Бориной улыбкой, в его голосе звучали знакомые
интонации. Конечно, ей хотелось знать, как может од-
но существо вмещать в себе столько человеческих сущ-
ностей, как они уживаются в нем — такие разные, но об
этом она его спросит наедине, как спросила бы родного
сына. Она выпрямилась и сказала, указывая на дру-
гих людей:
— Поговори с ними. Я подожду.
В зале стало шумно и непринужденно, словно кто-то
снял напряженность. Екатерина Михайловна заметила
своих знакомых по аэробусу. Они проталкивались сквозь
толпу, чтобы оказаться поближе к сигому. Это было не
так-то просто сделать. Немец энергично работал лок-
тями, англичане продвигались по проложенному им ко-
ридору, как баржи вслед за ледоколом. Они были уже
совсем близко от Екатерины Михайловны, полностью
занятые проталкиванием. А она во все глаза смотрела
на них, пораженная тем, как они помогают друг другу.
Она услышала — инженер из Кельна сказал англича-
нину, с восхищением глядя на Продолжателя:
— Прекрасное лицо у парня!
Пожалуй, и тон был чересчур сентиментальный, и сло-
вечко «парень» вовсе не подходило к сигому, но отчего-
то англичанин не отвел взгляд, не проворчал, как обыч-
но, а кивнул в ответ:
— Таким я бы хотел видеть своего сына.
Они понимающе улыбнулись друг другу и снова при-
ковали свои взгляды к Продолжателю.
Екатерина Михайловна едва пробилась сквозь толпу
к академику Туровскому.
202
— У меня вопрос к вам.
— Вот как, ко мне?— удивился Туровский, и седой
хохолок над его лбом настороженно качнулся в сторону.—
Что ж, пожалуйста, спрашивайте. Если только смогу...
Он не мог простить ей и себе, что раньше смутился
под ее взглядом. «Ну что в ней особенного? Обыкновен-
ная пожилая женщина с уставшим лицом. И вопрос за-
даст традиционный: «А не кощунственно ли то, что вы
сделали, что сотворили, по отношению к родным и близ-
ким погибших?» И снова придется объяснять, что со-
хранение и восстановление человеческой личности—глав-
нейшее дело общества. Иначе оно превратится в толпу,
в стадо, которое можно с одинаковым успехом погнать
на водопой, на игру, на бойню. Поймет ли она правиль-
но мои слова?»
— Продолжатель — по вашему замыслу — единст-
венное предназначение сигома?
— Ах, вот вы о чем,— удивленно прищурился на нее
академик.— Ну, как вам сказать...
А Екатерина Михайловна впервые забыла о педаго-
гическом такте. Она не слушала ответа академика. Она
продолжала напряженно думать, волноваться, вспоми-
нать и заново переживать чувства, вызванные ответом
сигома, и снова возвращалась к своей догадке. Конечно,
продолжить дела погибших — очень заманчиво. Она
представила, как изменился бы мир, если бы были реа-
лизованы мечты всех безвременно ушедших из жизни,
какую утраченную духовную энергию можно было бы
вернуть, какие возможности использовать, какие надеж-
ды возродить... И все-таки Продолжатель — не единст-
венное предназначение сигома. Имелось другое, скры-
тое, и не менее важное, о котором почему-то умалчивает
хитрец с задорным седым хохолком, похожим на пету-
шиный гребень. Она снова нашла взглядом своих зна-
комых по аэробусу. Они уже разговаривали с сигомом,
и вот англичанин довольно подмигнул немцу, как бы
203
говоря: «Глядите, что знает и умеет этот молодец!» И не-
мец гордо улыбнулся в ответ, словно похвалили его сы-
на или брата. И Екатерина Михайловна совсем некста-
ти вспомнила своих соседей по прежней квартире: как
они ссорились, расходились и как мгновенно мирились
в присутствии любимого сынишки.
«Что это со мной происходит? Что за нелепые срав-
нения лезут в голову?!— возмущалась она, но глаз не
отводила, думала:— Нет, что бы там ни говорили, Про-
должатель — не единственное и даже не важнейшее на-
значение моего сына,..»
СНЯТЬ СКАФАНДР
Эта зелено-голубая планета очень напоминала Зем-
лю — вот только в ее атмосфере содержалось опасно
много кослорода и отсутствовали некоторые углеводоро-
дистые соединения, необходимые для жизни современ-
ного человека. Можно было предположить, что ее микро-
флора и микрофауна скрывают немало сюрпризов...
Едва затих рев тормозных двигателей, из ближайшей
рощицы выскочили несколько проворных двуногих су-
ществ и направились к моему космокатеру. Они бежали
почти как люди, но при этом вихлялись и высоко под-
прыгивали, хотя на их пути не имелось никаких пре-
град. Их движения были неразумно расточительны —
на них расходовалось в несколько раз больше энергии,
чем требовалось для одоления пути. И все же это несом-
ненно были разумные существа, ибо в руках они несли
какие-то примитивные орудия.
Неслыханная удача для космолингвиста! Наконец-то!
После стольких скитаний и неудач... Я откинулся на спин-
ку сиденья, зажмурился. Попытался сосредоточиться
только на том, что происходило сейчас, и забыть назой-
204
ливое воспоминание — прощание с сыном на космодро-
ме и то, с какой укоризной он произнес тогда:«Ты учишь-
ся понимать инопланетян и совсем разучился понимать
меня... Сможешь ли ты понять кого бы то ни было? Сом-
неваюсь...» Вот сейчас настанет миг, к которому я так
долго готовился. Сейчас определится, напрасны ли мои
труды...
Во все глаза я смотрел на аборигенов. Они были ра-
за в два меньше людей, пропорционально сложены. Одеж-
ду их составляли замызганные курточки и рубашки,
распахнутые или застегнутые на одну-две пуговицы,
и коротенькие штанишки. Я обратил внимание, что вся
одежда перепачкана, изорвана, расхристана. Видимо, ак-
куратностью здесь не отличались. Но все это было мело-
чью в сравнении с триумфом первого контакта.
Аборигены что-то кричали — речь их, доносящая-
ся из динамиков, состояла из звуков, модулированных
на высоких частотах, отдельных слов в ней как будто
и не было, правда, иногда мне чудились слова родного
языка, слитые в немыслимые сочетания вроде: «Давай-
цуркипалкиуйдидураканунажми...»
Аборигенов становилось все больше и больше, они
вплотную приблизились к космокатеру. Я почувствовал
легкие толчки — это они исследовали корабль. Толчки
становились все сильнее — аборгены явно не из робких
или чересчур деликатных.
Минут через десять корабль уже раскачивало, как в
бурю, затем послышались удары и треск пластмассы,
некоторые приборы перестали работать.
«Однако, исследования принимают серьезный обо-
рот»,— подумал я, увидев, как рухнула мачта дополни-
тельной антенны. А когда зашатались кронштейны-дер-
жатели солнечных батарей, я не выдержал и включил
защитное поле.
Отброшенные от космокатера, аборигены однако не
разбежались, а снова бросились на штурм. Одни пыта-
205
лись достать корабль палками, другие бросали в него
камни.
Из динамиков внешней связи слышался все тот же
сплошной рев: «Давайцуркипалкинажмидуракагаей...»
Я понимал, что это может продолжаться достаточно
долго...
Как говорил наш командир, «высшее умение — вы-
брать момент риска». Я открыл аварийный люк и вы-
скочил из катера.
Аборигены несколько растерялись, отпрянули. Я по-
казал жестами, что пришел с миром. Представьте мою ра-
дость, когда они словно бы поняли мои знаки, окружи-
ли меня, стали ощупывать скафандр, дергали, гладили,
тыкали в него палками. Некоторые влезали друг на
друга, чтобы достать до шлема и попытаться снять его.
Их лица до того напоминали человеческие, только ис-
каженные беспрерывными кривляньями, что станови-
лось жутко.
Особенно неистовствовал один из них — худенький,
щуплый, собранный словно из одних пружинок. В од-
ной руке он держал длинную палку, в другой — корот-
кую. Он поддевал длинной короткую и подбрасывал
ввысь, задиристо и заговорщицки глядя на меня, будто
это манипулирование палками могло иметь какой-то
особый, понятный мне смысл. Затем он стал предла-
гать мне то длинную, то короткую палку. Он явно
хотел, чтобы я повторил его действия с ними. Более того,
он держался так уверенно, будто нисколько не сомне-
вался, что я пойму, зачем это нужно, и немедленно начну
ему подражать.
Видя, что я слабо реагирую на его предложения, он
забежал сзади, с необычайным проворством ухитрился
влезть мне на плечи и стал заглядывать в лицо, одной
рукой держась за мой шлем, а второй беспрерывно раз-
махивая палкой и что-то выкрикивая. Звуков я не слы-
шал, так как аборигены успели сломать антенну на шлеме.
206
Я видел очень близко его лицо и ярко-красными ще-
ками, маленьким носом-пуговкой и белесыми бровя-
ми. Мне чудилось, что когда-то я уже видел это лицо
неоднократно, что оно мне давно знакомо.
В конце концов ему надоело жестикулировать, он
бросил палку и начал елозить рукой по скафандру, отыс-
кивая защелку шлема. Найдя ее, попытался открыть.
Я перехватил его руку в кисти, сильно сжал. Его лицо
искривилось от боли, но защелку он не отпустил. Так мы
продолжали бороться, и при этом он все время что-то
выкрикивал. Конечно, я мог бы легко сбросить его с плеч,
разбросать остальных и вернуться в корабль. Но об этом
стыдно было даже думать. Мне, космолингвисту, отка-
заться от контакта? Да как же после этого я сохраню
самоуважение?
И я решился на риск. Сам открыл защелку, отбросил
шлем за спину. И сразу же услышал:
— Давай цуркипалкиа? Нехочешь? А вочтохочешь?
Я оторопел. Ведь это несомненно были фразы на
родном языке, хоть я и не знал, что такое «цурки-палки».
Вдруг лицо аборигена жалобно искривилось, и он
произнес с укоризной:
— Почему ты так долго не приходил?
Он прижался ко мне, заглядывая в лицо, я почувст-
вовал его теплое дыхание. Но теперь я не опасался мик-
робов, которые были в выдыхаемом им воздухе. Нако-
нец-то я узнал его и вспомнил, где видел раньше. На
пожелтевших фотокарточках в нашем семейном альбо-
ме, на портрете, висевшем в моей комнате. И только
диву давался, как не узнал его раньше. Ведь это был я,
собственной персоной, только перенесенный лет на со-
рок назад, в детство. И все остальные «аборигены» бы-
ли девочками и мальчиками с Земли.
И тут меня озарило. Я догадался, куда попал и что
это за планета... Планета детства. Она находилась там же,
где я ее когда-то оставил. Ее координаты не изменились,
207
й сама она осталась прежней. Это я отдалялся от
нее. Отдалялся — и, как оказалось, приближался — по
спирали. И вот настал миг совмещения. Именно в этот
миг я понял, почему мне так трудно бывает ладить с сы-
ном, почему всем нам нелегко понимать собственных де-
тей. Ведь мы живем на разных планетах, в разных циви-
лизациях. Чтобы наладить контакт, надо точно выбрать
миг совмещения, момент риска. А самое главное — не по-
бояться снять скафандр.
ДОМ
— Дедушка, ну куда ты засмотрелся? Дедушка, пой-
дем! — изо всех сил тянет за руку старика худенький
мальчик в шерстяном костюмчике.
— Сейчас, сейчас, — бормочет старик, не отрывая
взгляда от сорокаэтажного дома с разноцветными балко-
нами и противошумными выступами. Глаза старика, ког-
да-то синие, вылиняли до голубизны, но взгляд не поте-
рял живости и остроты.
— Ну что ты там заметил, деда?— притопывает от
нетерпения мальчик.
— Видишь дом?
— Вижу, вижу. Дом — как дом. Высо-окий...
— Сейчас он повернется на своих опорах.
— Зачем?— мальчик на секунду перестает тянуть ста-
рика за руку, и его глаза блестят от любопытства.
— На крыше этого дома, Павлик, установлены прибо-
ры. Они уловят силу и направление ветра, положение
солнца и разные другие изменения внешней среды. И со-
ответственно им отрегулируют положение дома. Он пока
называется экспериментальным... Хочешь жить в таком?
— Хочу, хочу,— быстро отвечает мальчик и снова тя-
нет старика.— Ну, пойдем уже в крепость!
208
- Но я еще не сообщил тебе главного, Павлик,— тор-
жественно и загадочно произносит старик. Он распрям-
ляется и словно становится выше ростом. — Этот дом
построен по проекту твоего деда.
— Ты у нас умница, дедуня. Мы все тобой гордим-
ся,— чеканит мальчик фразу, которой его научила ма-
ма.— А теперь пойдем скорей, меня друзья ожидают.
Старик вздыхает, снисходительная улыбка пробегает
по его губам, чуть-чуть округляя впалые щеки.
— Извини, Павлик, как-то забыл. Пошли,
Но он еще несколько раз оглядывается, стараясь это
делать не слишком заметно. Этот дом построен по его
последнему проекту. В нем есть специальные вентиляци-
онные шахты с чуткими датчиками, удаляющие малей-
шие примеси вредных газов. Кондиционеры создают аро-
маты ковыльной степи, цветущего яблоневого сада, за-
пах моря... Предусмотрены бассейны для плаванья, зим-
ние сады, фонтаны, магазины... За свою жизнь старик
создал десятки проектов, воплощая мечту об идеальном
доме, в котором человеку всегда было бы приятно нахо-
диться. Он еще помнил, как жилось после войны в наско-
ро отстроенных «коммуналках», как лепили в спешке соты
клетушек, чтобы переселить людей из сырых подвалов.
Но еще задолго до того, как острый квартирный голод
прошел, он начал создавать — сначала в своем вообра-
жении, а потом — на бумаге — чертежи новых зданий, ко-
торые поднимутся на просторных проспектах его Киева.
Затем он с делегациями архитекторов посещал разные
страны, видел гиганты из бетона и стекла в Нью-Йорке,
дворцы Вены, палаццо Неаполя и Венеции. Он, как ску-
пец, отбирал, взвешивал в воображении каждую ме-
лочь — фронтоны, арки, колонны, накапливая детали
для своих будущих проектов. И когда его новые детища
вознеслись над землей, многие архитекторы приезжали
любоваться ими, так вписывались они в зелень каштанов
и синеву Днепра, в золотистую невесомость облаков.
209
Частенько коллеги упрекали его за излишнюю, по их
мнению, сложность и дороговизну его проектов, но он в
ответ только снисходительно улыбался — почти так же,
как сейчас, отвечая внуку. Он давно усвоил, что простота
только тогда хороша для человека, когда отражает просто-
ту окружающего мира. А что это за «простота», он успел
за свою долгую жизнь хорошо узнать. Да, его проекты
были сложны и дорогостоящи, но людям в его домах жи-
лось удобнее и уютнее, чем в других. А ради этого стои-
ло потрудиться и не жалеть затрат. «Ошибка многих
из нас заключается в том, что мы мерим свою жизнь го-
дами, а не минутами,— говорил он.— А кто подсчитал,
сколько минут человек проводит в своем доме?»
Всякий раз, когда старик поглядывает на внука, на
то, как он идет вприпрыжку, торопясь, морщины на его
лице разглаживаются, оно становится ласковым, молоде-
ет. Скупое осеннее солнце вытягивает из влажной земли
фиолетовые нити, ткет из них легчайшую ткань, сплетая
причудливые узоры. Но ветер то и дело прорывает этот
колеблющийся полог, бросает под ноги старику и маль-
чику свои бесценные дары — янтарные и красные клено-
вые листья.
Так они подходят к детскому городку, окруженному де*
ревянным частоколом, из-за которого подымаются ба-
шенки крепости.
— Глянь, дедушка, какой смешной домик построили!
Старик смотрит туда, куда указывает внук.
Покосившийся домик с оконцем и кривым дымарем ка-
жется странно знакомым.
— А вот и Витька с Петькой! — кричит Павлик, от-
пуская руку старика.— Дедушка, ты меня подождешь тут,
у крепости?
— Ладно, беги!—подталкивает архитектор мальчика.—
Старайся поменьше пачкаться, чтобы не огорчать ма-
му,— и тут же жалеет о своих лишних словах, которые
мальчик забывает, еще не дослушав до конца.
210
Только теперь старик чувствует, что короткая дорога
к детскому городку все же утомила его. Но вместо того,
чтобы присесть на скамейку, поставленную напротив бре-
венчатой крепости специально для бабушек и дедушек,
как наблюдательный пункт, ноги сами несут его к поко-
сившемуся домику.
«Вчера поставили?— думает старик.— А, может быть,
я его раньше не замечал? Шуточки стариковской памя-
ти? Этого еще не хватает к «букету» моих болячек. Но
почему этот домик кажется таким знакомым?»
Он обходит вокруг постройки несколько раз. Домик
почти плоский, менее метра в ширину. И все же имеется
дверь на петлях.
«Где же я мог видеть такой домик раньше?»
И вдруг вспоминает.
Точно такие домишки — покосившиеся, с одним окон-
цем и с обязательным дымарем — он и его сверстники
рисовали в детстве.
«Уж его-то наверняка строил такой же старик, как
я»,— думает он, насмехаясь над властностью своей па-
мяти. Но почему-то тревога закрадывается в его неспеш-
ные мысли.
Он подымает голову и видит, что из трубы домика
в небо вьется дымок. Пахнет свежеиспеченным хлебом.
«Чудится»,— думает он, но не может удержаться, что-
бы не заглянуть в оконце. Улавливает за темным стек-
лом какое-то движение и плечом толкает дверь. Она от-
крывается со скрипом...
Теперь запах свежеиспеченного хлеба совершенно явст-
венен. Веет теплом и еще чем-то очень знакомым.
Он переступает через порог, и дощатая дверь закрыва-
ется за ним, проскрипев на ржавых петлях.
Слышится голос, который он не спутал бы ни с каким
другим:
— Это ты, Даня? Наконец-то! Целые дни в мяч гоня-
ешь. Ну, чего остановился у порога, как в гостях?
211
У него мелко задрожали колени. Он заметил в углу
какую-то скамейку и осторожно опустился на нее, боясь,
что она рухнет под его тяжестью.
Голос умолкает...
Теперь он различает уже не только запах хлеба, но и
запах дерева, из которого сделаны стены, и запах прели —
потому что пол в коридоре прохудился, а отец, несмотря
на напоминания матери, никак не соберется починить
его.
Старик прислушивается к себе, с удивлением отмечая,
как зарождается новое чувство — ожидание праздника,
чуда, словно в детстве, когда он встречал утро каждого
дня с надеждой: сегодня произойдет что-то радостное, не
похожее на другие дни. Стены, пол, потолок дома слов-
но бы излучают уют и спокойствие. Он всматривается
в полумрак и различает светлый прямоугольник там, где
должна висеть картина, и темный прямоугольник книж-
ной полки. Он мог бы назвать на память заглавия, отпе-
чатанные на корешках книг. Сейчас он проверит себя,
встанет и возьмет третью от края полки книгу. Это дол-
жен быть «Робинзон Крузо»...
— Долго же ты гонял где-то, Даня. Умаялся? Ноги,
поди, не держат. Ладно уж, отдохни сначала, а потом
ступай к столу. Да руки не забудь помыть...
«Отдохни, отдохни сначала», — как эхо отзываются
стены и потолок. И пол скрипит: «Отдохни...»
Он вытягивает ноги и прислоняется к теплой стене.
Скамейка уже не кажется маленькой и хлипкой. Можно
даже улечься на ней, что он и делает. Приятная исто-
ма разливается по всему телу. Прекращается нытье в по-
яснице и колотье в боку. Запахи дерева и свежеис-
печенного хлеба сливаются в один — позабытый, род-
ной. И не надо даже проверять себя и протягивать
руку за «Робинзоном Крузо». Он и так знает, что вер-
нулся домой. Это чувство долгожданного уюта не мо-
жет обмануть его, подвести. И старый архитектор, соз-
212
давшии столько сложных и дорогостоящих проектов,
впервые понял, каким должен быть идеальный дом, чер-
ты которого он всю жизнь искал, соединяя различные
варианты зданий, — в своем воображении. А искать на-
до было в п а м я т и...
— ...Дедушка, где же ты? — плачет мальчик. — Де-
душка...
ПИРАТ
Пират долго сидел у магазина и ждал. Люди входили
и выходили, дверь визжала и скрипела, а Маленького
Хозяина все не было. У Пирата мерзли лапы, и он по-
очередно прижимал их к животу. Чем больше проходи-
ло времени, тем быстрее ему приходилось перебирать
лапами. Псом овладело отчаяние, он начинал тихонько
скулить.
Вот в проеме раскрытой двери показалось знакомое
лицо. Пес радостно вскочил. Но тут же понял, что гла-
за его подвели: это был мальчик, похожий на Малень-
кого Хозяина, но это был другой мальчик. Он пахнул
мятными леденцами и чужой квартирой.
Иногда люди останавливались около Пирата.
— Бедная собачка, смотри, как замерзла,— говорила
одна женщина другой.
Они не произносили его имени, но Пират знал, что
говорят о нем. Он чувствовал по интонации, что его
жалеют и от этого становилось еще тоскливее.
Что-то подсказывало ему, что он больше не увидит
ни Хозяйку, ни Маленького Хозяина. Они исчезли
бесследно, и псу никак не удавалось отыскать их следы.
Недаром все последнее время он предчувствовал нелад-
ное. Слишком вкусно его кормили, ласкали больше
обычного. Это не могло быть просто так.
213
Вчера Пирата привели к Постороннему, который иног-
да бывал в гостях у Хозяев и на которого не разреша-
лось лаять. Он жил на другом конце города. Здесь Хо-
зяева оставили Пирата, а сами ушли. Но перед тем как
уйти, они ласкали Пирата, а Маленький Хозяин демон-
стрировал, как он научил пса считать. Он спрашивал:
— Сколько будет два плюс три?
Пират знал: если, обращаясь к нему, говорят «два»
и «три», нужно определенное число раз пролаять, и тог-
да получишь подарок. А если говорят «один» и «два»,
то лаять нужно меньше. Всем правилам этой игры его
научил Маленький Хозяин, которого Пират очень лю-
бил. Он запоминал его слова не ради подарка — ку-
сочка сахара или колбасы, — а ради того, чтобы сде-
лать ему приятное. Он ухитрялся запоминать ради Ма-
ленького Хозяина даже цифры. Иногда они казались
ему похожими на предметы. Только одной цифры — еди-
ницы — он не хотел опознавать. Она напоминала ему
палку — и он лаял на нее много раз. Но еще больше
он не любил цифру «ноль», потому что при виде ее
нужно было затаиться и молчать, а это казалось ему
тревожным и страшным.
Конечно, Пират не мог знать, что его Хозяева перееха-
ли в другой город, а его не могли взять с собой и от-
дали своему знакомому. Но и не зная всего этого, он
чувствовал, что случилась беда.
Сегодня утром, когда Посторонний уходил из дому
и на какой-то миг оставил дверь открытой, Пират про-
шмыгнул в щель и был таков.
Однако оказалось, что уйти из чужой квартиры —
полдела. Пират никак не мог найти знакомый запах.
Неожиданно ему показалось, что он видит Малень-
кого Хозяина. Со всех ног, радостно лая, он бросился
за ним через улицу, рискуя попасть под машину. Но по-
ка он бежал, Маленький Хозяин, или тот, кто был по-
хож на него, вошел в магазин.
214
И вот Пират сидит и ждет, а что-то тоскливое и от-
чаянное заставляет его повизгивать и скулить.
Пес просидел до закрытия магазина. Чужие люди
бросали ему кусочки хлеба и колбасы. Холод притупил
его тоску.
Он уже собрался уйти от магазина и поискать по ули-
цам и дворам теплого угла, когда человек в синем ком-
бинезоне грубо схватил его за шиворот. Человек бро-
сил Пирата в фургон, где уже бесновалось несколько
бездомных псов.
Их привезли в большое здание. Повсюду чувствовал-
ся резкий неприятный запах. В коридорах быстро сно-
вали люди в белых халатах, и все они казались Пира-
ту неотделимыми от здания — так же цак приборы,
скамейки, дорожки. Они не имели своих запахов,
и поэтому их трудно было различать.
Собак рассадили по вольерам. Кормили их не то что-
бы очень сытно, но и настоящего голода они здесь не
ощущали.
Пришел день, когда Пирата перевели в отдельную клет-
ку. Сначала ему было очень страшно при виде нацелен-
ных на него больших блестящих глаз приборов. Но за-
тем он привык и к «глазам», и к ремням, опоясываю-
щим его тело. Резкую боль почувствовал лишь на ко-
роткий миг, когда ему вживляли электроды. Иногда
во время опытов, когда электрические импульсы поступа-
ли с электродов в мозг, Пирату почему-то вспоминались
цифры. Они мелькали в памяти, вращались, и пес не ус-
певал их опознать и пролаять положенное число раз, как
учил его Маленький Хозяин.
Вскоре Пират изучил людей, которые работали с ним,
различал их лица, походку. Он знал, что у маленькой
женщины, похожей на цифру «шесть», можно выпросить
прибавку к обеду, если лежать неподвижно, опустив го-
лову на лапы. А расположение сухопарого быстрого
человека в очках можно завоевать, проявив бурную
215
радость при его появлении. Но однажды, несмотря на
прыжки и радостный визг Пирата, сухопарый остался
грустным. Пират заглянул в его лицо и узнал, что у
знакомца что-то случилось неприятное. Может быть, от-
няли любимую кость или поколотили ни за что. И Пи-
рату тоже стало тоскливо. Он опустил голову и заску-
лил. И от этого собачьего сочувствия слабая улыбка
проклюнулась на лице человека, и он вздохнул:
— Вот так-то, брат. Ничего, переживем...
В лаборатории особенно нужно было угождать тол-
стому сердитому человеку, которого звали Евгением
Ивановичем. Он казался Пирату всемогущим и всеви-
дящим. Он знал все наперед и не выносил притворства.
Евгений Иванович не часто присутствовал на опытах.
Математик, инженер и биолог, он занимался вопроса-
ми бионики. В лабораторию заглядывал только за тем,
чтобы проверить, как выполняются его распоряжения.
Иногда самолично подключал Пирата к приборам, кру-
тил верньеры и ругал нерадивых сотрудников и лабо-
рантов.
Во время одного из сложнейших опытов, споря с кем-
то, он воткнул вилку не в ту розетку. Пирата, который
весь был опутан проводами, что-то сильно ударило в го-
лову. Перед глазами замелькали искры, огненные ну-
ли, и он погрузился в глухую тьму.
...Очнулся Пират в другой комнате. Он плохо помнил,
что с ним произошло. С трудом попытался встать на
лапы, но они дрожали и разъезжались в стороны, как
у щенка. Голова клонилась к полу под собственной тя-
жестью. Были и другие изменения, причем совершен-
но необычные.
Прошло несколько дней. Силы возвратились к Пи-
рату.
И вот утром, когда клетку оставили на несколько ми-
нут открытой, перед Пиратом возникло навязчивое ви-
дение. Будто он удирает из клетки, а человек, открыв-
216
ший ее и согнувшийся в углу комнаты над прибором,
не успевает его поймать. Пока он услышит шум, повер-
нет голову, разогнется, Пират уже будет вне пределов
его досягаемости. Пес знал, что дверь в коридор от-
крыта, оттуда доносятся запахи земли и травы. Зна-
чит, открыта и наружная дверь.
Пират покрутил головой, сбрасывая широкий ошей-
ник, к которому подходили провода. Почувствовал рез-
кую боль во всем теле. Но это не остановило его. Пес
пробежал по коридору, ударил грудью в приоткрытую
дверь и оказался на улице...
Так Пират превратился в бродячего пса. Вскоре он
нашел мусоросборник, который избрал своим домом,
а прилегающий район стал его территорией. Очень скоро
он стал ее расширять и в конце концов убедился, что
может свободно путешествовать по городу, не боясь ни
машин, ни чужих псов. Теперь Пират знал, что между
автомобилями обязательно будет интервал, и можно пере-
бегать улицу. Он не пугался гудков и умел рассчитать
время, когда машина окажется в опасной близости.
Больше того, он точно определял, какая собака отва-
жится напасть на него и в какой миг это произойдет.
Как бы ни был ловок и хитер его противник, Пират не-
изменно встречал его в наилучшей позиции, удобной и
для обороны и для нападения. Постепенно его власть
признали почти все бездомные псы на территории не-
скольких кварталов, даже те, которые были намного
больше и сильнее его.
Как-то Пират собирался перебежать улицу, но в по-»
следний момент услышал нарастающий шум автомобиля
и остановился. Шум был не такой, как обычно. Опыт-
ный автомобилист определил бы, что машина идет на
очень большой скорости.
Рядом с Пиратом раздались быстрые шаги. Женщина
с маленьким ребенком ступила на мостовую. С проти-
воположной стороны улицы ее звал мужчина.
217
Зеленое платье мелькнуло перед глазами Пирата —
и вдруг он увидел, что может произойти, что неминуемо
произойдет, если женщина сделает еще хоть пару шагов.
Повинуясь безотчетному порыву, пес прыгнул, ухватил
за подол платья зубами и потянул женщину обратно,
на тротуар.
Женщина закричала, ребенок заплакал. Какие-то лю-
ди бросились к Пирату.
Но тут из-за угла вылетела машина «скорой помо-
щи» с включенной сиреной и вихрем пронеслась мимо
них.
Только теперь Пират отпустил платье. Однако убе-
гать было уже поздно.
Пес очутился в кольце разгневанных людей. Кто-то
из них угрожающе поднял палку. Впрочем, нашлись и
защитники.
Высокий мужчина в военной форме спросил у жен-
щины:
— Это ваш пес?
Она отрицательно покачала головой, еще окончатель-
но не придя в себя от испуга.
— Бешеный?— опасливо произнес человек с пал-
кой.
Военный отмахнулся от него и снова обратился к
женщине:
— Да ведь он спас вам жизнь..*
Его лицо было удивленным и несколько растерян-
ным. Он перевел взгляд на Пирата и добавил:
— Ни за что бы не поверил, если бы не видел собст-
венными глазами.
Пират затравленно смотрел на людей, искал лазей-
ку для бегства. Но толпа вокруг него настолько уплот-
нилась, что пробиться сквозь нее было невозможно.
Пес поджал хвост и заскулил.
— Ну, ну, дружок, не бойся,— ласково сказал воен-
ный похожий на цифру 7.— Никто тебя не тронет...
218
— Да это никак наш пес, институтский?— прозвучал
изумленный голос.
Из толпы в круг вышел толстый важный человек и
неторопливо стал объяснять собравшимся людям, что
этот пес сбежал из его лаборатории.
Пират сразу узнал говорившего. Прежнее чувство —
смесь страха и преклонения — проснулось в нем. И он
не сопротивлялся, когда Евгений Иванович накинул на
его шею услужливо поданную кем-то веревку и повел
за собой.
Так Пират снова оказался в институте. Но его поло-
жение здесь резко изменилось.
Евгений Иванович тщательно обследовал пса и вы-
явил, что его поведение не было случайностью. Оказа-
лось, что Пират приобрел поразительную способность
к счету. Возможно, причиной этому послужил удар то-
ком, когда Евгений Иванович неправильно подключил
его к прибору. Слабые следы, образовавшиеся в мозгу
во время занятий по счету с Маленьким Хозяином пос-
тепенно усиливались в лаборатории во время опытов.
Удар током расщепил эти связи, точно молния дерево.
И теперь все, что Пират видел и ощущал, связывалось
в его гслове с различным рядом цифр. В конце этих
рядов стоял результат, позволявший ему предугадать,
или, как выражался Евгений Иванович, «вычислить»,
будущее.
«В этом нет ничего сверхъестественного,— говорил
он на конференции.— Еще в начале цивилизации чело-
век, наблюдая и подсчитывая волны, накатывающиеся
на берег, учился предсказывать, когда придет следую-
щая волна, какой высоты и силы она будет. А теперь
всем нам известно, что будущее можно вычислить.
Точность вычисления зависит от того, сколько деталей
настоящего мы примем во внимание, учтем ли все основ-
ные тенденции развития и правильно ли произведем
экстраполяцию. Если мы станем вычислять, например,
219
что сделает в следующую минуту уважаемый председа-
тель нашей секции (кивок в сторону председателя),
и на основе знания его биографии, привычек и прочего
(смешок в зале) решим, что он пожелает высказаться,
а он вместо этого нальет себе воды из графина и выпьет,
то не следует впадать в уныние и разуверяться в воз-
можностях прогнозирования. Наша ошибка будет сви-
детельствовать не о слабости футурологии, а лишь о том,
что мы недостаточно учли физиологические особенности
организма нашего председателя в данную минуту. Буду-
щее можно вычислять с абсолютной достоверностью,
если обладать абсолютной информацией и уметь идеаль-
но вычислять. А мозг нашего Пирата получил способ-
ность к вычислениям в достаточно больших масштабах».
После симпозиума в институте к Пирату стали
относиться с возрастающим почтением. Кормить себя
Пират разрешал только одному любимому лаборанту.
Правда, теперь уже не пес должен был изображать ра-
дость при виде лаборанта, а лаборант — при виде пса.
Иначе вундерпес отворачивался от пищи, даже не по-
нюхав ее и всем своим видом говоря: «Если я вам не
мил, то и пища мне ваша не нужна».
Евгений Иванович лично проверял, как кормят и ку-
пают Пирата. Он каждую неделю просматривал резуль-
таты медицинских обследований и очень волновался, ес-
ли вдруг у пса повышалось РОЭ или падал гемоглобин.
Причина такого внимания к Пирату заключалась в том,
что Евгений Иванович уже несколько лет усиленно ис-
кал материал для диссертации. И вот будто сама судь-
ба посылала ему удачу. Мог ли он упустить такой слу-
чай?
Само собой разумеется, что, завидев Евгения Ива-
новича, Пират уже не съеживался в ожидании взбучки.
Вскоре он перестал вилять хвостом при появлении «ше-
фа». А затем все чаще и чаще на его морде стало появ-
ляться одно и то же странное выражение. Глаза
220
щурились, нос вздергивался, а нижняя челюсть чуть отви-
сала, и в приоткрытой пасти показывался кончик ост-
рого розового языка.
Это выражение весьма беспокоило Евгения Иванови-
ча, который хотел бы знать о своем любимце все. Но
никто — ни ветеринары, ни лучшие кинологи не мог-
ли понять загадочного поведения собаки. Одни пред-
полагали, что Пират «задумывался». Другие с трево-
гой говорили о перегрузках, которые испытывает при
сложных вычислениях мозг.
И конечно, никто из них не подозревал, что это бы-
ло всего-навсего выражение презрения, которое Пират
теперь испытывал к Евгению Ивановичу. Еще бы, ведь
тот считал гораздо хуже, чем он...
УТРАЧЕННОЕ ЗВЕНО
1
Сквозь приспущенные веки я увидел такую неестест-
венную и страшную картину, что поспешил признать ее
нереальной, рожденной больным воображением. Говорю
себе: «Немудрено, старина, в твоем положении и не та-
кое почудится. Припомни-ка в срочном порядке тесты
для успокоения, ведь фиасол давно кончился».
Пытаюсь приподняться, чтобы высвободить затек-
шую руку. Но сил не хватает даже на это. Двигатель-
ные механизмы скафандра вышли из строя. Система
регенерации основательно повреждена. Хорошо, что ос-
тался цел запасной ранец. А что продолжает работать
в моем организме?
Левую ногу сводит от резкой боли, а вот правая оне-
мела и, возможно, превратилась в ненужный придаток,
подобно отмершей ветке или сухому корню. Пальцами
221
рук могу шевелить, но согнуть руки в локтях йе удает-
ся. Однако больше всего меня пугает онемение, поды-
мающееся от правой ноги. Оно уже схватило обручем
поясницу, и начинает каменеть позвоночник. Все, что
могло мне помочь, осталось в корабле. Вот он — вы-
сится бесполезной громадой в нескольких шагах.
Как мне удалось выбраться из него?
Помню только обрывки происшедшего. Пульт начал
надвигаться на меня, угрожающе сверкая зелеными и
красными глазами индикаторов. Красных становилось
все больше, пока они не слились в сплошную полосу. Од-
новременно нарастал гул в ушах, вибрируя, подни-
маясь от низкого утробного гудения до тончайшего визга.
Затем прозвучали оглушительные щелчки.
Больше ничего не слышал. Готов утверждать, что пос-
ле этого потерял сознание, и оно вернулось ко мне толь-
ко сейчас. Но в таком случае как же я отстегнул ремни
и вылез из амортизационного кресла? Как выбрался в
коридор и прошел мимо четырех кают и склада к шлю-
зовой камере?..
Мысли путаются. Никак не могу выяснить, произо-
шла ли катастрофа на самом деле, или мне только пока*
залось. Голова кружится. Тошнит. Понимаю — сотря-
сение мозга. Но вспомнить надо. Напрягаю память.
Начинает бешено пульсировать жилка на виске. Ка-
жется, еще одно усилие — и голова лопнет.
Передо мной — громада корабля, такая же беспомощ-
ная, как я. Нет, пожалуй, еще беспомощней. Выходит,
мне не кажется — авария была!
Медленно всплывает в памяти синюшно-белое лицо
Роланда, его изогнутое туловище, стянутое ремнями
кресла. Голова почти касается пола. С нее падают вяз-
кие красные капли...
Помню чей-то стон, хрипенье. Это — Борис, с кото-
рым вместе кончали училище в Харькове. Я потянулся
к нему, но неодолимая сила отбросила меня в сторону,
222
швырнула на пластиковую перегородку, вдавила в нее.
Лопалась пластмасса, металл закручивало спиралями,
как бумажные ленты. Хрустели кости, и я понимал, что
это мои собственные. Как сказал бы Борис, других у ме-
ня не будет. Но и тогда — помню отчетливо — я ус-
пел подумать и порадоваться, что в кресле второго борт-
инженера нет на этот раз Глеба. Впервые с тех пор,
как он начал летать на «Омеге», он не был со мной
в одном экипаже. Это мое самое большое утешение.
А Борис? Он был верным другом. Другого такого у
меня не будет...
Почему я думаю о нем в прошедшем времени?
И опять вместе со сладко-тошнотворным туманом,
окутывающим мозг, возвращается бессмысленная надеж-
да на то, что происшедшее, непоправимое, мне только
почудилось. Я чувствую, как губы складываются в ду-
рацкую усмешку. И только громада корабля высится не-
пререкаемой реальностью. Если, конечно, глаза не лгут...
Мне становится по-настоящему страшно за свой рас-
судок. Дошло до того, что я перестал доверять собствен-
ному зрению. А светофильтры скафандра? И они лгут?
Собираю волю в кулак, говорю себе: «Авария про-
изошла на самом деле. Ты, Подольский Матвей, борт-
инженер, космонавт первого класса, находишься рядом
с кораблем, в котором остался весь его экипаж. Кро-
ме тебя, все мертвы».
Теперь я вспоминаю, что в корабле остались акку-
муляторы, лекарства, установки для производства пи-
щи — все, что крайне необходимо человеку для жизни.
Меня знобит от предчувствия скорой гибели и, ужаса-
ясь, я одновременно радуюсь своему ужасу, потому что
он свидетельствует: могу предвидеть, рассуждаю пра-
вильно — значит, в своем уме. Скоро иссякнет запас
воздушной смеси и энергии для подогрева скафандра,
истощится запасной ранец, и я останусь с космосом
один на один. Он раздавит меня и не заметит.
223
Подобные беспомощность и отчаяние я пережил в дет-
стве, когда перевернулась лодка. Я, только что играв-
ший в неустрашимого Колумба, барахтался в ледяной
воде, как котенок, бил по ней изо всех сил руками и
ногами, пытался отолкнуть ее от себя, вопил, с остер-
венением выплевывал воду, звал на помощь. Там было
кого звать — были родители, товарищи, просто знако-
мые и незнакомые люди. Да и враждебная — на неко-
торое время — среда была хорошо знакомой. Я знал,
что с волной надо бороться, что течение удается прео-
долеть. Как я мечтал поскорей стать взрослым, научить-
ся плавать и ничего не бояться!
А теперь, когда я набрался опыта, закалился, то
встретился со средой, перед которой стал более беспо-
мощным, чем младенец.
Большие колючие звезды смотрят мимо меня. Им нет
до меня никакого дела. Беспощадные звезды на чер-
ном небе, как на картине абстракциониста. Мне кажет-
ся, что лучи одной из них вытягиваются — невольно
пытаюсь вжать голову в плечи, будто звездный выброс
может мгновенно достичь меня.
Чернота неба все больше бледнеет, размывается, с
одного края подсвечивается сине-багровым спиртовым
пламенем — там готовится взойти местное светило. При-
боры корабля доносили нам, что его корпускулярное из-
лучение в семь раз жестче излучения Солнца в спокой-
ный год. Здесь нет атмосферы, и я знаю, что оно уже
вторгается в меня даже сквозь трехслойную оболочку
скафандра, начиненную поглотителями. Часа через три-
четыре оно достигнет убойной силы...
Схорониться в корабле я не могу — после аварии и
повреждения атомных стержней в двигателях радиация
там во много раз превышает допустимую.
Мое лицо влажнеет, будто на него упали дождинки.
Душно. Кажется, что сейчас пойдет дождь. Но тут же
я опомнился: какой дождь пробьется сквозь шлем?
224
Подтягиваю к себе левую ногу и пытаюсь оттолкнуться
от выступа в почве. Если бы удалось перебраться вон
к той скале, я мог бы укрыться в ее тени от жгучих
лучей, которые уже начинают плясать по камням длин-
ными багрово-синими языками. Скала меняет цвет сра-
зу, без переходов. Только что была черной, а стала си-
ней. Другая скала тоже изменила цвет. Мне кажется,
что изменилась и форма скал, их расположение. Они
словно повернулись друг к другу, чтобы проститься или.
заново познакомиться на рассвете. Черное небо приоб-
ретает цвет расплавленного олова. Прямые лучи режут
его на части, кромсают, как лучи прожекторов.
Необычная картина. Приходится все время убеж-
дать себя, что это реальность. Такая же, как и то, что
я, единственный из экипажа «Омеги», остался жив. Один.
Предоставленный самому себе.
Когда-то давно, после проигранного состязания Бо-
рис утешал меня: «Ничего, за все неудачи судьба в бу-
дущем сразу отплатит одним большим выигрышем».
И вот, пожалуйста... Нелепый случай наградил меня
«везеньем». Мне удалось пока уцелеть. Я не погиб сра-
зу, вместе со всеми, сумел каким-то чудом выбраться
из корабля. При ударе не пострадали защитные коль-
ца и не произошло взрыва. Судьба словно берегла ме-
ня... Для чего? Не придется ли вскоре завидовать мерт-
вым?
Вообще-то меня никогда не считали «везунчиком».
Ничего в жизни не давалось даром. Рос я некрасивым,
коренастым парнем с большой головой на короткой
шее. Круглое лицо с растянутым ртом и крупным, рас-
плюснутым на конце носом, оттопыренные уши. Ника-
ких выдающихся способностей, разве что память цепкая.
За всегдашнюю боязнь насмешек, настороженность и
короткую стрижку друзья прозвали «ежиком». Девуш-
ки в школе не обращали на меня никакого внимания.
Я должен был вечно самоутверждаться, вечно доказщ-
g И. Росоховатский
225
вать что-то себе и окружающим. Только по этой причи-
не учился я неплохо, иногда побеждал на математи-
ческих олимпиадах. Правда, до первого или второго
места не дотягивался, но в десятку сильнейших вхо-
дил. Стал мастером спорта по шахматам и планерному
спорту.
Потом — факультет электромеханики политехниче-
ского института. Работа на космодроме. Училище кос-
монавтов. Дружба с Борисом Корниловым. Первые по-
леты на окраины Солнечной системы, известность.
Девушки смотрели на меня уже с долей восхищения,
и я этим умело пользовался. Женился на красивой де-
вушке, Ольге, статной, длинноногой, с искрящимися ве-
сельем глазами. Через год она родила мне сына, Гле-
бушку. Это были счастливые безмятежные дни. Времен-
но я опять перешел работать на космодром. Борис звал
в рейс, но я крепился, сколько мог. Потом не выдержал:
улетел на полтора года. Прилетел — и не узнал сына,
так он подрос за это время. Он мог часами расспраши-
вать меня о кораблях, о космосе. Мне было хорошо
с ним, и я даже побаивался, что больше не захочется уле-
тать. Тогда я еще не знал, как трудно постоянно удер-
живать уважение жены и сына, как мне понадобятся
полеты, встречи с опасностями, испытания мужества и
воли, слава...
...Малейшее движение отдается пронзительной болью
в тех частях тела, которые еще чувствуют. Никогда я
так ясно не осознавал единства жизни и боли. Пере-
двигаюсь сантиметр за сантиметром, и уже успел так
устать, что страх быть изжаренным в собственном ска-
фандре притупился. Тень медленно скользит впереди
меня — необычная тень, багрово-черная, посеребрен-
ная по краям. Я наблюдаю как бы со стороны за чело-
веком в скафандре. Он пытается ползти, воет от боли.
А в это время его тело сковывает онемение. Там, где
оно захватывает новый участок, боль исчезает. Можно
226
остановиться, лечь пластом,— и боль прекратится на-
всегда. Но человек движется, движется вопреки всему,
и боится он не столько боли, сколько «спасительного»
онемения.
Тень уже почти достигла холмика. До скалы совсем
близко. Но и светило поднимается все быстрее. Тень
укорачивается. Она уже только слегка обгоняет меня.
Дышать становится намного труднее.
Вдали — справа — слышится шорох, и я опять не-
вольно бросаю взгляд в том направлении, куда старался
не смотреть. В мерцающем облаке, окутавшем гору,
проступает искаженное лицо, похожее на человеческое.
Наверное, каким-то образом там возникло мое отраже-
ние. Значит, это у меня сейчас такой перекошенный рот,
безумные глаза. Но ведь то лицо видится мне не в овале
скафандра. Поэтому и кажется таким страшным и
неестественным, что я не могу объяснить его возник-
новения...
Спешу переключить сознание на другое. Вспоминаю,
как однажды гулял с сыном — уже семиклассником —
по заснеженному парку. Снег лежал горами... Снег...
Я прокручиваю в воображении эти картины, пока мне
не становится немного прохладнее и легче. Вот что спо-
собно сделать воображение. Но оно может и другое...
Например, создать вон то лицо...
Стоп! Я гулял с сыном по заснеженному парку, и он
рассказывал мне, что записался в кружок юных космо-
навтов, и его вступительную работу оценили наивыс-
шим баллом. А теперь он, оказывается, готовит к олим-
пиаде чертеж звездного корабля новой конструкции.
«Совершенно серьезно, папа! Я показывал его Олегу
Ивановичу, и он сказал: «Классно! Из тебя, Подольский,
выйдет конструктор!»
Я кивал головой в ответ на его слова, а сам вспоминал,
не тот ли это Олег Иванович, который однажды при-
ходил на космодром и приглашал меня выступить во
8*
227
Дворце пионеров. В этом совпадении не было, конечно,
ничего предосудительного, и моя слава могла быть ни
при чем. Но я подозревал, как легко и приятно пере-
оценить собственного сына, и оправдывал свою подо-»
зрительность.
На второй день я пришел к Олегу Ивановичу, и он
подтвердил, что мой сын делает, по его мнению, весьма
перспективную работу. Он так и выразился — «весьма
перспективную»— и удивленно смотрел, как я озабо-
ченно хмурю брови. А я изо всех сил сдерживался, что-
ся не расплыться в гордой и счастливой улыбке.
Супил брови я еще не раз — зачастую совершенно
искренне, когда Глебушку наперебой приглашали девуш-
ки на дни рождения и вечера танцев. Он внешне по-
шел в Ольгу — высокий, с красивой круглой головой,
четко очерченными, слегка полноватыми губами, с клас-
сическими носом и подбородком. Только уши подкача-
ли — это были мои уши, торчком. Но он научился умело
скрывать их густыми длинными волосами.
В девятом классе он получил первый болезненный щел-
чок — на школьной математической олимпиаде занял
лишь седьмое место. Больше всего меня огорчило, ког-
да он начал искать для себя «оправдательные мотивы»
и винить в предвзятости одного из членов жюри. Вы-
ходит, я что-то проглядел в своем сыне. И немудрено.
Полеты, полеты... А сын тем временем рос. Я не сумел
вовремя нейтрализовать похвалы и комплименты в его
адрес. Но прекратить длительные отлучки не собирал-
ся. Не мог. Я уже накрепко привык, что Глеб гордится
мной, собирает газетные и журнальные вырезки, пока-
зывает их своим друзьям...
Шорох слышится снова, затем звучит протяжное гу-
дение. Мерцающее облако меняет очертания и цвет.
Иссиня-черное, оно успело перемолоть отрог горы и соз-
дает из него подобие арки. Может быть, это не маре-
во? Но в таком случае что же? Инопланетный корабль
228
в защитной оболочке? А почему в нем проступает лицо
человека?
Голова кружится, разламывается от боли. Такое со-
стояние уже было у меня. Еще в юности я попал в ава-
рию на планере. «Легкое сотрясение мозга»,— диагнос-
тировали потом врачи. А мне никак не удавалось вспом-
нить, на самом ли деле было падение, набежавшее под
углом в сорок пять градусов поле, хруст дюраля, удар
лицом о панель приборов. Осталась боль в губе, » я
осторожно касался языком соленой вспухшей губы, про-
буя ее «на реальность». Но как только я отнимал язык,
мне казалось, что ничего не было, а падение просто по-
чудилось.
Теперь же вместо разбитой губы — громада «Омеги»,
как непреложный факт случившегося. Почему же опять
появились сомнения? Их пробудило возникновение «ма-
рева». Слишком уж неправдоподобно и призрачно мельк-
нувшее в нем лицо, слишком похоже на бред. А если
причина этого — сумасшедшая надежда на помощь и
действие на мозг лучей? Воображение способно и не на
такое...
Надо как-то проверить реальность того, что я назы-
ваю «маревом», хотя бы независимость его существова-
ния от меня. Попробую исследовать его. Во-первых, на*
до проверить версию об инопланетном корабле, чтобы
избавиться от соблазна несбыточной надежды. Но как
это сделать?
Пытаюсь сосредоточиться на мысли-призыве о по-
мощи. Включаю биоимпульсный усилитель, вкладываю
в призыв всю силу воли, эмоций. Затем сигналю про-
жектором, применяя все известные мне межпланетные
коды.
«Марево» никак не реагирует на мои попытки контак-
та, но и не исчезает.
Светило поднимается над горизонтом — багрово-си-
нее, разбухшее, похожее на чудовищного спрута. Скалы
229
начинают светиться. Температура повышается до пя*
тидесяти градусов по Цельсию. Даже сквозь фильтры
шлема долетает какой-то смрад, напоминающий запах
паленой пластмассы...
Задыхаюсь. Кожа на губах превращается в лохмотья.
Язык деревенеет... Переключаю регулятор до конца.
Все. Запаса кислорода хватит еще минут на двадцать.
А потом? Не думать! Вспоминать о другом!
...После того, как Борис вытащил меня из вездехода
и мы вернулись на Землю, я долго объяснял шестилет-
нему сыну, почему у меня обгорели волосы и брови.
А он снова и снова спрашивал: «Ты больше не полетишь
туда? Больше не полетишь?» «Да, да!»— соврала за
меня Ольга и прижала сына к себе. Золотистые искор-
ки в ее глазах потемнели...
Мои воспоминания обрываются. Мне кажется, что
очертания марева вдруг изменились, что оно каким-то
образом слышит мои воспоминания и реагирует на них.
Вот до чего может дойти больное воображение. Ну, ка-
кое дело мареву до моих воспоминаний?
Приходится снова делать усилие, чтобы поймать обо-
рванную нить мысли..* Да, глаза Ольги с золотистыми
искорками, от которых разбегаются первые легкие мор-
щинки, когда она смеется. Ее глаза всегда улыбались.
Даже тогда, когда Глеб сказал: «Предки, я люблю вас.
Но надо же когда-нибудь предоставить чаду свободу де-
лать собственные ошибки». Он улыбнулся, но тут же
плотно сжал губы. Я уже тогда заметил у него эту при-
вычку — все время плотно сжимать губы, поджимать,
даже прикусывать нижнюю. Но ненадолго. Пухлые гу-
бы опять наивно и доверчиво приоткрывались...
— Я решил окончательно. Буду поступать на астро-
навигаторский,— сказал Глеб.
— Мы ведь уже говорили об этом...
— Но ты меня не убедил. Когда-то сам Борис Михай-
лович сказал, что я умею думать быстрее, чем...
230
— Нельзя переоценивать себя, сынок,— как можно
мягче произнес я.— Каждому хочется это делать, осо-
бенно в молодости, каждый цепляется за все, что под-
тверждает его самомнение. Поэтому возрастает опас-
ность переоценки. Молодой человек пылко мечтает, ему
трудно отделить мечту от реальности. И, мечтая, он
завышает свою значимость в обществе, свои способнос-
ти и возможности. Надо все время помнить, что истин-
на только цена, которую тебе назначают другие. Ибо
она определяется тем, что ты можешь дать людям.
А это и есть то, что ты стоишь на самом деле...
Всегда, когда я волновался и старался говорить про-
ще и понятнее, моя речь менялась к худшему. Я никак
не мог избавиться от словосплетений, одно из которых
должно было объяснить второе, и в конце концов расте-
рянно умолкал в надежде, что слушающий окажется по-
нятливым.
Глеб понял меня, но согласиться не хотел. Он потер
подбородок, на котором начинали прорастать жидкие,
закрученные жгутиками волосинки:
— Мне не нравится электромеханика, папа. У нас
в семье уже есть один электромеханик. И потом я...
У него чуть было не вырвалось «способен на большее».
Профессия «инженер-космонавт» Глеба не устраивала.
Ему не давали покоя лавры Бориса. Он хотел начинать
с того же, что и командир «Омеги» Борис Корнилов,
а не оставаться на вторых ролях, как я. И надо же было
Борису сказать как-то, проиграв подряд две партии в
шахматы Глебу: «Ты умеешь думать быстрее, чем я».
Пожалуй, своему сыну он не сказал бы такого. Воздер-
жался бы...
— У тебя нелады с геометрией,— напомнил я.
Глеб вскочил со стула, глаза сузились, голос стал
хриплым:
— Вечно ты вспоминаешь о деталях. Подумаешь
геометрия.
231
Ольга тронула меня за рукав, напоминая, что мы ус-
ловились не доводить беседы с сыном до «точки кипе-
ния».
Я умолк, и тогда сын сел на стул боком, подогнув
под себя правую ногу, чтобы быть повыше и принять
ту задиристую позу, которую я так не любил. Его лицо
цвета незрелой черники — он недавно ездил с товари-
щами в горы — побледнело от волнения. Он сглотнул
слюну и сказал:
— Да, ты не убедил меня, и я сделаю по-своему*
Глеб все же добился своего — поступил на астрона-
вигаторский. Через год, накопив «хвосты», перешел на
электромеханический. Учился он все хуже и хуже.
Скоро Глеб перестал переживать из-за каждой «трой-
ки». Он уже не боролся за первые места, зато научил-
ся находить виновных в своих неудачах. Потом он при-
вел в дом высокую худощавую девушку с капризным
ртом и длинными ногами. У нее было худое остроносое
дицо с ямочками на щеках.
— Познакомьтесь. Это — Ирина.
Он произнес ее имя так, чтоб мы сразу поняли: Ири-
на — не просто знакомая.
Ольга радушно улыбнулась, но в следующий момент
выражение ее лица изменилось: улыбка осталась, раду-
шие исчезло. Я проследил за взглядом жены, направлен-
ным на сапожки Ирины. Они были отторочены диковин-
ным светлокоричневым мехом. Ольга напряглась, подз*
лась вперед:
— Элегантно. Давно не видела ничего подобного,
Я достаточно изучил Ольгу, чтобы сразу же уловить
в ее голосе недобрую настороженность. Девушка тоже
ощутила ее. Отвечая, она смотрела не на Ольгу, а на
меня:
— Да! Это не синтетика! Настоящий, натуральный
мех! Куница. Ну и что?!
В ее словах явственно сквозил вызов.
232
Пробормотав наспех придуманное извинение, я по-
спешно вышел из комнаты. Только самые заклятые мод-
ницы в наше время отваживаются надеть естественный
мех. И для чего? Ведь синтетика и красивее, и проч-
нее. Кто же станет губить животное ради моды? Таких
Варваров осталось немного.
Мне было ясно, что сын не уживется с ней.
Они расстались менее, чем через год. На Ирину рас-
ставание не произвело никакого впечатления, словно она
разводилась не впервые. Глеб проводил ее до такси.
В тот день он выглядел почти весельем. А затем по-
мрачнел, плохо спал ночами, осунулся.
Кое-как он закончил электромеханический, некото-
рое время слонялся без дела, и я упросил Бориса взять
его к нам стажером. Сначала Глеб обрадовался и фор-
ме астролетчика, и тому, что будет летать с прослав-
ленным Корниловым. Потом его стала тяготить моя
опека.
— Отец, истины тоже устаревают,— говорил он мне»
вытягивая губы трубкой.— То, что было хорошо для
твоего времени, не годится для моего. А потому не лезь
в мою жизнь со своими мерками.
Я молчал. Ответь ему что-нибудь сейчас, и он пере-
йдет в другой экипаж.
Помню, каким негодующим Глеб прибежал ко мне,
когда получил выговор «с занесением» от начальника
управления. Он потрясал скомканной бумажкой, потом
швырнул ее на стол, кое-как разгладил и крикнул:
— Читай это... это...
Он не находил подходящих слов, чтобы выразить
свое возмущение.
— Я же предупреждал тебя. Ты постоянно наруша-
ешь правила техники безопасности...
— Значит, ты знал, что готовится приказ?! Знали...—
Он слишком волновался.
— Поговорим позже, когда ты успокоишься.
233
*— Нет, сейчас! Сию Минуту!
— Ну, что ж, изволь. Правила безопасности одийй-*
ковы для всех нас. Их создавали, чтобы выполнять.
— Казенные фразы!
— И тем не менее они точны, сын.
— А ты... Ты поддерживаешь эту... подлость? Чуть
что — и приказ. А ведь ты говорил мне и другие так
называемые «прописные истины». Например: «из каж-
дого правила бывают исключения», «нужно уметь быть
снисходительным к ошибкам других...»
«Не только говорил, но и делал их. Для тебя,— ду-
мал я.— Да, сынок, это называется отцовской слабостью.
А если по совести, то «отцовской слепостью». Надо бы-
ло предвидеть последствия, можно было их предвидеть.
А я позволил тебе больше, чем позволят посторонние.
Я прощал тебе то, что другие не простят...»
— Скажу тебе откровенно, отец. Дело не в правилах.
Ты просто боишься поднять голос за правду. Как же,
восстать против начальства! Предать собственного сы-
на легче и безопаснее.
Его лицо исказилось. Он хотел изобразить презри-
тельную гримасу, но губы беспомощно дрожали, щеки
дергались и кумачово пылали. Все-таки он оставался еще
мальчишкой. Внезапно он схватил листок, где был от-
печатан приказ о выговоре, свернул его в трубку, сде-
лал свистульку, пищик. И когда я сказал: «Ты пой-
мешь позже, сынок», он быстро поднес пищик к губам
и в ответ мне издевательски^свистнул.
Я заложил руки за поясницу: левая удерживала пра-
вую. Я молчал. Не потому, что помнил о своей вине.
Но если продолжать спор, он уйдет из экипажа. Уйдет,
чтобы не работать рядом со мной. «Рано,*— думал я,—
сжимая руку.— Рано».
В его глазах — глазах Ольги — укор, вызов, злость,
почти ненависть. Как он был похож не нее в ту минуту,
как похож!
234
... И снова мне кажется, что марево меняет очерта-
ния. Это потому, что светило поднялось уже в растоп-
ленное оловянное небо. Оттуда бьют языки синего
пламени. Печет сквозь скафандр, сквозь череп. Кажется,
что мозг плавится. И вот уже шлем скафандра, и
шапочка, и волосы будто и не существуют. Все это чужое,
постороннее. Шлем скафандра как бы одет прямо на шею.
А под ним кишат и барахтаются раздавленные мысли,
воспоминания, пробуют выбраться наружу. Тонко и
пронзительно где-то свистит, завывает: если бы здесь
был ветер, я бы подумал — «ветер», если бы песок был,
подумал бы — «песок». Но здесь нет ничего привычно-
го, кроме тверди из базальтов и гранитов, кроме адской
жары и... марева. Вот оно оставляет скалу и устремля-
ется ко мне. Обтекает груды камней, оставляя на них
какие-то светящиеся точки...
Оно все ближе и ближе. И вдруг исчезают корабль,
скалы, языки пламени, льющиеся с неба. Нет, не исче-
зают, а отделяются. Я вижу их сквозь зеленоватую дым-
ку. Проходит саднящая боль в голове, в ноге. По телу
разливается истома. Я чувствую обе ноги...
И еще ничего не понимая, я уже каким-то шестым
чувством знаю: спасший меня — рядом. Не могу уви-
деть его, притронуться к нему, но могу обратиться к не-
му с надеждой, что он поймет. И я говорю:
— Спасибо за спасение. Кто ты?
Конечно, я не надеюсь сразу услышать ответ, я даже
не питаю надежд, что он понял меня. Но едва успели
затихнуть мои слова, как где-то совсем рядом, а, мо-
жет быть, во мне самом прозвучало..
2
Я уже давно заметил его. Маленькая скрюченная фигур-
ка рядом с потерпевшим аварию кораблем. Жаль кораб-
ля. Девять систем связи, отличное покрытие, устойчивая
235
конструкция. Вложено столько мыслей и труда. И вот —
за шесть и восемь десятых секунды — гора почти беспо-
лезного металлического и пластмассового лома. «Поч-
ти»— это восемьдесят два процента. Отдельные блоки
и части можно еще использовать. А трое людей, остав-
шихся в салоне, никакой работы уже не совершат. У лю-
дей это называется — «мертвы». И последний из экипа-
жа, четвертый, скоро тоже будет мертв. Но пока он пы-
тается спастись, добраться до скалы. Даже если он
доберется до нее, то лишь отсрочит свою гибель. На пе-
риод от одного до трех часов.
Он заметил меня. Пробует выяснить, кто я такой. Ес-
ли узнает, станет просить о помощи.
Я истратил на наблюдение за ним четыре секунды.
Достаточно. Пора приниматься за дело. Возьму пробы
грунта.
Запускаю излучатели на половину мощности. Одно-
временно анализирую пробы. Фиолетовое свечение кру-
пинок свидетельствует о наличии в них титана. Удача. Он
мне и нужен для создания сплава.
Человек пытается привлечь мое внимание. Я бы сов-
сем перестал замечать его, но какие-то обрывки воспо-
минаний, сохранившиеся в блоках памяти после чистки,
не дают это сделать, будоражат ассоциативные участки,
вторгаются в плавное течение мыслей, сбивают его.
Надо будет основательно просмотреть блоки памяти,
стереть из них все лишнее, отвлекающее. Придется еще
раз перестроить и механизм считывания.
В грунте планеты есть титановая и цинковая руды.
Значит, у меня будет сплав, из которого можно затем
получить кристаллы-накопители. Сколько же их потре-
буется?..
Человек манипулирует прожектором, посылает свето-
вые сигналы. Он думает, что я не заметил его. И еще
он хочет, чтобы я понял: он — существо разумное. Ну
что ж, он разумен настолько, сколько разума в него
236
успели и смогли вложить предки — в генах, учителя —
с помощью словарного и цифрового кода.
Возможности самопрограммирования у него невели-
ки — намного меньше, чем у меня. И все-таки отчего-
то жаль, что это существо ничем мне не может приго-
диться...
Мои приемники отлично настроены. Блоком ЗВ вос-
принимаю его психическое состояние. Он читает свою
память. Есть ли в ней что-либо интересное для меня?
Он вспоминает маленького человека — свою копию. На-
зывается — «сын».
Конечно, в памяти следует хранить неопределенное
множество всяких сведений, ибо трудно предвидеть,
какие из них пригодятся в бесконечности ситуаций, воз-
никающих во времени. Но извлекать из памяти нужно
только те сведения, которые работают в данной ситуа-
ции. Механизм извлечения должен быть предельно от-
лажен. Я переделывал и капитально усовершенствовал
его 116 раз, начиная с прохождения нуль-пространства.
Если бы не эти переделки, я не смог бы даже подойти
к Горловине. Капсула энергетической оболочки, которую
я образовал вокруг себя из нейтральных частиц, оказа-
лась не совсем такой, как я предполагал. Пришлось до-
полнить ее вторым слоем из частиц высоких энергий.
И все же в Горловине капсула деформировалась, поля
перемещались, вгибались вовнутрь и начинали раство-
рять само «ядрышко». А этим «ядрышком» был я, моя
личность, мой разум, пытающийся постичь загадку
Вселенной, тайну жизни и смерти, составить единое
уравнение развития материи.
«В критической ситуации— говорил мой учитель и
создатель, — ориентируйся на главный параметр твоих
поисков. Он будет храниться под шифром «а». Если
нужно будет, сосредоточь все внимание только на нем».
Я совершал предназначенное. На границах бытия и
небытия составлял и пересоставлял звенья уравнения,
237
сводил их в одно целое. Проверял и перепроверял. От-
брасывал ненужное. Трудно оценить тяжесть моего тру-
да. По сравнению с тем, что сделано, осталось не так
уж много. Для завершения уравнения нужно в первую
очередь найти одно утраченное звено. В самом начале
моего странствования я уже включал его в уравнение.
Об этом свидетельствуют пробелы в памяти, пробелы
в символах, которыми кодирую концы звеньев. Оно
исчезло, забылось на более поздних этапах. Возможно,
каким-то образом я стер его из памяти, когда пере-
делывал себя перед входом в Горловину...
Что-то мешает мне спокойно анализировать.
Оказывается, я все же невольно наблюдаю за чело-
веком, который пытается спастись от излучения. Меня
интересуют его воспоминания. Но что же в них особен-
ного? Он вспоминал сына, теперь — жену. Он очень
волнуется, он любит ее... Любит... Четко воспринимаю
его психическое состояние. Что-то знакомое чудится мне
в его биоволнах. Узнаю, почему мне знакомо его сос-
тояние и продолжу анализ грунта. Как медленно он
вспоминает! Температура окружающей среды повыша-
ется быстро. Придется помочь ему, отдалить его ги-
бель, хотя бы на то время, пока не получу ответ на вне-
запно возникший вопрос.
Я любопытен.
3
— Спасибо за спасение. Кто ты?— спрашивает че-
ловек, не надеясь получить ответ.
Но тут же слышит:
— Я сигом.
— Сигом? Повтори, пожалуйста,— боясь, что Это
слуховая галлюцинация, шепчет человек.— Ты создан
людьми на Земле?
— Да, в институте эволюционного моделирования.
238
Слова ответа звучат сухо и бесстрастно, но человек
этого не замечает. Надежда на спасение и радость встре-
чи нахлынули и потрясли его с такой силой, что он ни-
как не может опомниться. Одиночество закончилось.
Ведь он встретил не просто робота с космической спаса-
тельной станции. Сигом — гомо синтетикус, человек
синтетический, человек! Теперь на этой проклятой пла-
нете двое людей. Сигом — порождение человеческого ума,
помощник и продолжатель. Он может работать там, где
гомо сапиенсу существовать невозможно. Когда два
этих существа вместе, им ничего не страшно. Невероят-
ная встреча! Один шанс на миллион, на миллиард...
«Постой,— подумал захмелевший от радости чело-
век.— Почему я считаю это везение невероятным? Ведь
мы создавали сигомов, чтобы они помогали нам осваи-
вать космос и спасали нас». Он говорит сигому:
— Ты принял такую удивительную форму, что уз-
нать тебя невозможно.
— Форма зависит от цели. Я проходил Горловину,
составлял уравнение развития материи. Пришлось изме-
нить не только форму и материал...
Это «не только» на какое-то мгновение насторажива-
ет человека, но он отмахивается от своих страхов. Те-
перь, когда рядом — сигом, он чувствует себя уверен-
ным.
— Ты осмотрел корабль?— спрашивает он.
— Его очень трудно отремонтировать,— откликается
сигом и, предугадывая следующий вопрос человека, до-
бавляет:— Людей оживить невозможно. Клетки их моз-
га уже погибли.
— Необходимо срочно закапсулировать трупы и на-
ладить системы жизнеобеспечения корабля. Потом при-
мемся за системы движения и навигации.
— Корабль восстановить трудно,— терпеливо повто-
ряет сигом.— На это уйдет много времени и усилий.
Не смогу одновременно продолжать свои вычисления.
232
Человеку не нравятся слова сигома. Теперь ой уже
не может отмахнуться от опасений. Он спрашивает:
— А что предлагаешь ты? Что нужно предпринять по
твоему мнению?
Вместо ответа сигом говорит о другом:
— Пройдя Горловину- и увидев Вселенную извне,
я сумел почти закончить уравнение, но обнаружил, что
утратил одно необходимое звено. Возможно, я стер его
из памяти, когда перестраивал себя перед прыжком в
Горловину. В памяти остался только след. Он указыва-
ет, что звено это я записал в самом начале моей жизни.
Вот и пришлось вернуться в вашу галактику...
В его словах скрыт вопрос, словно он надеется, что
человек подскажет, где искать утерянное.
Человек спрашивает резко:
— Ты не поможешь мне? Оставишь меня погибать?
— Я уже объяснял тебе, чем занимаюсь. Разве это
не важная цель?
— Важная,— признает человек и задумывается. Те-
перь уже сигому не нравятся новые его мысли и слова: —
Зачем тогда ты отвлекался от нее? Зачем спасал меня
от излучения светила?
— Не знаю. Услышал твои воспоминания. Они поче-
му-то повлияли на ход моих мыслей. Произошел сбой
в аналитических структурах шестнадцатого блока...
Человек молчит. Переход от радости к отчаянию ока-
зался слишком болезненным для него.
4
Мы ремонтировали пульт, и я никак не мог отладить
контакты с системой гироскопов. В полном изнеможе-
нии я опустился в кресло. Болели шея и плечи от на-
пряжения. Зато прошла головная боль. В голове просто
шумело, как будто там работал вентилятор, проветри-
вая мозг.
240
Я смотрел пустым невидящим взглядом ня разворо-
ченный пульт, на разноцветные проводки, вылезшие из-
под стабилизатора. Блики света играли на пластмассе,
придавая всему этому скопищу деталей неуместный на-
рядный вид.
Послышались быстрые шаги. Я сразу узнал их. Даже
сквозь дремоту я всегда узнавал шаги трех людей.
Я быстро встал из кресла и взял в руку индикатор.
Стараясь выглядеть как можно деловитее и увереннее,
подошел к пульту.
Шаги затихли за моей спиной. На затылке я почувст-
вовал теплоту дыхания. Дорого бы я дал за то, чтобы
он обнял меня, как лет двенадцать назад, и попросил
объяснить какую-нибудь задачу или просто о чем-то
спросил. Но я не мог даже обернуться к нему. Ведь
тогда он заметит мою растерянность. Я ниже склонил-
ся над пультом и стал замерять напряжение на входе и
выходе стабилизатора. Потом подтянул контакты и сно-
ва замерил.
Он молча наблюдал за моими действиями. Проходи-
ли минуты. Почему-то застрекотал счетчик. И как раз
в эту минуту Глеб сказал со смешком:
— Батя, склеротик мой родной, ты ведь забыл за-
крепить подводку от угломера. Даже издали видно, как
шкала вибрирует...
Нет, меня не слова его ужалили, хоть шутка была гру-
боватой. Не тон. Фраза означала, что он уже несколь-
ко минут наблюдал за тем, как я «навожу тень на пле-
тень». Интересно знать, какие чувства вызывала в нем
моя оплошность? Удивление? Сочувствие? Насмешку?
— Давай отвертку, батя, помогу.
Я толкнул к нему отвертку. Она покатилась по шка-
ле, но он успел подхватить ее.
— Ну вот, сейчас будет порядок в ракетных частях,—
рокотал он довольно, как ни в чем не бывало.— Пом-
нишь, ты учил меня.— Он заговорил моим голосом.
241
Подражал он умело: мои друзья часто не различали, кто
с ними говорит по телефону.— Во-первых, нельзя быть
растяпой, во-вторых, нельзя быть растяпой, в-третьих...
Я резко обернулся к нему. Что-то было в моем взгля-
де такое, что он тотчас умолк. Но уже через минуту
протянул капризно, как в школьные годы:
— Ну, и что тут такого? Тебе можно было, а мне —
нет?
Не мог же я объяснить ему, что возраст берет свое,
что после очередной комиссии меня хотели перевести
на космодром; что я и сам понимаю: пора уходить из
экипажа. И ушел бы, если бы не он...
— Спасибо, сынок, что помог, — сказал я, стараясь,
чтобы голос не дрогнул.— Глаза молодые, сразу заме-
тил.
Он по-своему понял меня:
— Опять «молодо-зелено»? И не думай, я вижу, что
ты обиделся. А за что? Что я сказал? Просто нам нель-
зя работать в одном экипаже. Это я давно тебе гово-
рил. Ты становишься не в меру раздражительным, хо-
чешь все на мне вымещать.
Я молчал.
Он не унимался:
— Серьезно, отец. Ни к чему твоя опека, и это разд-
ражение по поводу и без оного. Разреши мне перейти
к Кравчуку.
«Рано,— думал я.— Рано».
— Извини, сынок, устал я,— против воли мой голос
был заискивающим, хоть за это я готов был уничто-
жить себя.— Мне без тебя трудно будет. И маме так
спокойнее...
Я пользовался недозволенным приемом, я унижался.
Но мне надо было во что бы то ни стало еще подер-
жать его подле себя и Бориса...
242
5
Человек говорит сигому:
— Жаль, что произошел сбой. Я-то думал, что ты
неуязвим. Ведь с самого начала тебя создавали мощ-
ным и совершенным люди,-~ он выделяет слово «лю-
ди», почти выкрикивает его.
Но сигом словно и не замечает его интонации:
— Да, странно. Тем более теперь, когда я много раз
переделывал свои структуры и системы... Я создал свой
организм не из вещества, а из лунтры.
— Что такое «лунтра»?
— Нечто, подобное плазме. Переходное состояние
между веществом и энергией. Так мне легче изменять-
ся в зависимости от условий.
Сигом на миг умолкает. Раздается жужжание механиз-
мов, берущих пробы грунта. Сквозь дымку пыли стано-
вится видна вершина горы.
— Ты совершенно беззащитен перед открытым космо-
сом,— резюмирует сигом.
— И что же?— настороженно шепчет человек, уже
понимая, куда клонит сигом.
— Но разве такая мощная система по переработке
информации, как я, должна заниматься спасением неу-
дачной системы? Разве это не противоречит элементар-
ной логике?
— Противоречит,— подтверждает человек и думает,
что основам элементарной логики научили сигома люди.
6
Об «Эволюторе» я когда-то читал в книге. Очень
давно в Киевском институте кибернетики поставили та-
кой опыт: в памяти вычислительной машины «создали»
условные островки и поселили на них условных существ.
С каждого островка можно было перебраться на два со-
243
седних — влево и вправо. Программа обуславливала:
островки очень малы и прожить на каждом может лишь
одно существо, ибо за одно посещение оно съест всю
растущую там траву.
Пункты-законы программы очень жестки: выживут и
оставят потомство только те существа, которые «по-
знают законы природы»— условия возобновления пищи
на островах и выберут наилучшие маршруты передви-
жения.
Итак, в памяти машины была смоделирована эволю-
ция, испытывались разные законы, разные пути — уточ-
нялось, какие из них рациональнее, какие ведут к вы-
миранию, а какие — к выживанию и совершенствованию.
В частности, испытывался и один «гуманный закон»—
бороться за остров можно только со взрослыми обита-
телями, — несовершеннолетние находятся вне конку*
ренции.
Жизнеспособным оказалось «сообщество существ»,
неизменно следовавшее этому закону... С математичес-
кой точностью и ясностью установили, что он не толь-
ко гуманный, но и разумный.
Такие примеры, доказывающие, что гуманность ра-
зумна, применялись потом в психоробике для програм-
мирования роботов, в том числе и самых сложных.
Интегральных роботов, дальних предков сигома, учили,
что помощь слабым и менее совершенным системам яв-
ляется разумной нормой поведения. Неужели же си-
гом, перестраивая себя, стер из памяти этот основопо-
лагающий закон? Ведь он подтверждался и закреплялся
многочисленными примерами из жизни.
И снова вспомнилось мне, как однажды Борис вытас-
кивал меня — обожженного, искалеченного — из ка-
бины вездехода. Машина должна была вот-вот взор-
ваться, и вместо одного человека погибли бы двое. Это
явно противоречило элементарной логике. Но Борце
тащил...
244
Вездеход взорвался через несколько секунд по^ле то-
го, как мы успели отползти в расщелину. Нам невероят-
но повезло.
А спустя несколько лет в ржавых Песках я нес на
спине раненого Бориса, и он хрипел: «Оставь, все рав-
но мне конец».
Кровавая пелена обволакивала мое сознание. Я па-
дал на колючий песок, подымался и тащил Бориса даль-
ше, зная, что мне с такой ношей не дойти до лагеря,
а наткнуться на патруль надежды почти не было.
Но я нес Бориса — и это не являлось благодарнос-
тью, платой за мое спасение. Я поступил бы так же, будь
на месте Бориса любой другой человек. Это тоже про-
тиворечило элементарной логике, но так уже очень дав-
но поступают все люди, а разумность нашего поведения
отмеряет само существование рода человеческого...
7
«...Он ошибается. В поступках, о которых он вспоми-
нает, есть логика. Один спас другого. Подал пример.
Затем другой спасает первого. Хочешь, чтобы тебе по-
могли, помогай другим.
Однако, следует добавить: помогай тем, кто в силах
сейчас или потом помочь тебе.
Но почему же он этого не понимает? В условиях, ког-
да гибель придвинулась к нему вплотную, он думает
не о своем спасении, а о других существах. Самые жест-
кие законы программы — жажда жизни, страх перед
смертью — оказались не всесильны. Он перешагнул
через них. Это тяжко. Когда мне надо было изменить ка-
кое-нибудь правило программы, — на расчеты и пере-
счеты, а особенно на волевое усилие уходила значитель-
ная часть запаса энергии.
Ему же это сделать намного тяжелее. Он рискует
большим. Надо подумать над загадкой...»
245
Сигом вызвал в памяти сведения об организме челове-
ка. Он лишний раз убедился, насколько хрупок и
беззащитен этот организм, но не расшифровал загадку
поведения человека.
...«А что, если он в чем-то прав и я действительно
забыл нечто важное, когда перестраивал себя? Нет, не
может этого быть. Ведь я всегда помнил элементарные
правила: «Есть части организма, в особенности, части
мозга, неразрывно связанные с главными отличитель-
ными чертами личности. Замену таких частей следует
производить лишь после переписи всей информации с
них на новые части и тщательной проверки новой запи-
си». Иначе говоря «легко вернуть мгновение, если ohq
записано в памяти, но и прошедшая эпоха перестанет
существовать, если о ней забыть». Я помнил все пра-
вила, которые признал верными, и действовал в точ-
ном соответствии с ними. Если я забыл что-то, то это
было несущественным...»
8
— Ты ошибаешься,— говорит сигом человеку.— Ни-
чего существенного я забыть не мог. Однако я помню
и пословицу: «Время дорого вовремя, даже когда в
запасе бессмертие».
— Но для чего тебе экономить время?
— Чтобы сделать то, для чего я был создан. Узнать,
есть ли ритм и закономерность рождения и гибели галак-
тик, Вселенной. Составить уравнение развития мате-
рии. Решить его.
— Для кого?
— Для себя. Хочу знать.
«Бедняга,— думает человек.— Сильный, а бедняга.
Впрочем, еще древние предостерегали: «Хотим детей
не добрых, но сильных. А захотят ли сильные дети сла-
бых родителей?»
246
9
...Я услышал, как за перегородкой произнесли мою фа-
милию, и стал прислушиваться.
— Хорошо бы его включить в экипаж «Титании»,
лучшего специалиста не найдем,— прозвучал голос
заместителя начальника управления Рыбакова. Это был
неулыбчивый, требовательный — до придирчивости —
человек. Зато все знали: если уж экипаж подбирал и
экспедицию снаряжал Рыбаков, за исход ее можно быть
спокойным.
Даже мои недруги не упрекали меня в нескромности.
Но тогда я подумал: «Значит, рано списывать меня на
космодром. Еще бы! Опыт тоже чего-то стоит, а в не-
которых случаях он может перевесить силу!»
— Все-таки он в последнее время стал сдавать,—
с сомнением ответил другой голос, кажется, начальника
отдела комплектации.— Ничего не поделаешь, годы бе-
рут свое. Ему уже за шестьдесят.
— Да я не о старшем Подольском! О сыне его!— про-
рокотал Рыбаков.— Кстати, согласием его заручился.
Он оговорил лишь: «Если отец не будет возражать».
Надо со старшим Подольским потолковать...
Я прислонился к стене. На лбу выступили капли по-
та, словно кто-то напоил меня липовым чаем и, как го-
ворила Ольга, согрел сердце. Мои губы сами собой рас-
тягивались в блаженной самодовольной улыбке. Выхо-
дит, не напрасны были ни мое упорство, ни заботы, ни
унижения. Добился-таки своего. Вот и Борис мне го-
ворил, что Глеб становится отличным работником. А я
все опасался, думал — он нахваливает его, чтобы сде-
лать мне приятное. Боялся я поверить в Глеба после
срывов, неудач, разочарований, хотя все чаще подме-
чал у него свои привычки, даже иногда — свои инто-
нации. Впрочем, надо отдать сыну должное -— у меня ни-
когда не было его стремительной хватки.
247
На обед в тот день у нас был нелюбимый мною овощ-
ной суп. Я попросил добавку, и Ольга подозрительно
посмотрела на меня, улыбнулась:
— Выглядишь сегодня именинником. Что за сюрприз
тебя распирает? Ну-ка, выкладывай. Премию получил?
Наградили?
Глеб пристально, не мигая, смотрел на меня. Он-то
уже знал новость и обдумывал, как бы поосторожнее
ее нам преподнести.
— Это Глебка наш именинник. Его включили в эки-
паж «Титании».
Сказал и осекся. Ольга побледнела, опустила руки
на плечи Глебу, словно хотела прикрыть от опасности*
— Не волнуйся, мама, все будет хорошо.— Глеб по-
терся щекой о ее руку, но смотрел на меня. Удивление,
расширившее его глаза, сменилось другим чувством, ко-
торое я так давно мечтал в нем вызвать.— Правда,
отец?— И он заговорщицки подмигнул мне...
10
«...Что-то продолжает беспокоить меня в его воспо-
минаниях. Не могу определить, зафиксировать, вычис-
лить. Что же это? Сын, о котором он так часто думает?
Людй склонны романтизировать детство и юность. Вспо-
миная их, они волнуются. Но если проанализировать
беспристрастно, то детство и юность это: 1. Неопыт-
ность, которую они стесняются назвать глупостью, пред-
почитая слово «наивность». 2. Неумение предвидеть
последствия своих поступков. 3. А отсюда — поспеш-
ность и, вследствие неполного анализа ситуации, так
называемая «решительность». 4. Сравнительно мень-
шая, чем у взрослых, доза корыстолюбия, которую они
идеализируют, называя «бескорыстностью». Она сущест-
вует лишь за счет неопытности, а не вследствие доб-
роты.
248
Когда-то, читая их книги, особенно художественную
литературу, и сравнивая с тем, что наблюдал непосред-
ственно, я установил: человек представляет себя таким,
каким ему хочется быть. Он уже настолько усложнился
в собственном воображении, что стал бояться себя. А на
самом деле человек по своему внутреннему устройству
прост. Сложным его делает среда. Он, как всякое живое
существо, стремится не раствориться во внешнем мире,
сохранить себя и для этого выбрать оптимальную ли-
нию поведения. Ему приходится постоянно обрабаты-
вать информацию, получаемую извне через органы
чувств, и сравнивать ее с информацией от внутренних
органов. Поэтому прав был ученый, сказавший, что
среда, проходя через человека, становится как бы слож-
нее, приобретает новые свойства. И неправ был дру-
гой, предположивший, что поэтому, возможно, Вселен-
ной и понадобилось изобретать человека.
Нет, меня беспокоят не воспоминания отца о сыне,
а то, как отец вел себя тогда и как он вспоминает об этом
сейчас. Анализ его поведения получается неполным.
Значит, завершить его мешают пробелы в моей памяти.
Информация, которой у меня либо не было, либо я ее
стер, когда переделывал себя. Обидней всего, если я
ее стер...»
Сигом продолжает анализировать, совершает мил-
лиарды мыслительных операций в секунду. Он уже по-
нимает, что пробелы в памяти как-то связаны с ут-
раченным звеном, необходимо установить, как они воз-
никли. В этом ему может помочь разговор с человеком.
Но, с другой стороны, очень важно вовремя преодолеть
свои сомнения, не «зациклиться» на них.
Сигом хорошо знает цену сомнения — этого свойства
разума, полученного им в наследство от человека. Сом-
нение способно помочь обнаружить ошибки на пройден-
ном пути, исправить их и выйти к цели, но оно может
перейти в застойную болезнь, разрушающую разум...
249
11
— Придется кое-что тебе объяснить,— говорит си-
гом.— Может быть, ты поймешь, как дорого мне вре-
мя, и осознаешь необходимость моих поступков. С са-
мого моего сотворения мир был для меня прежде всего
информацией, разнообразным сочетанием элементов,
их движением, перестановками. Рождение и гибель ми-
ров представлялись мне бесконечным встряхиванием ста-
кана с игральными костями, чтобы выяснить все их
возможные сочетания. И я решил вывести, как гово-
рили у вас в старину, «закон рулетки» для Вселенной
и понять направление развития материи...
— Непосильная задача даже для тебя,— говорит че-
ловек и внутренне ежится, словно ему холодно от бес-
конечности Вселенной.
— Теперь ты хоть немного представляешь мою за-
дачу. Знай еще, что мне с самого начала пришлось ис-
кать общее между такими разными существами, как аме-
ба и человек, как улитка и сокол, как вирусы и обе-
зьяны...
— У живых существ много общих параметров,— от-
кликается человек.
— Мне надо было выделить главные, объединяю-
щие, описать, включить в уравнение...
— Какой параметр ты счел главнейшим?— без тени
насмешки, даже мысленно, спрашивает человек.
— Познание мира, в котором они живут. Каждое су-
щество познает по-своему участок среды, подобно кро-
хотной линзе отражает кусочек мира, собирает свою ка-
пельку информации. Это похоже на то, как пчелы на-
полняют соты медом...
— И ты решил отведать сразу весь мед?— спраши-
вает человек.
— Ты правильно понял мои намерения, но не веришь
В мои возможности, потому что не можешь их предстд-
250
вить. А ведь с самого начала я был создан вами, людь-
ми, в качестве инструмента для познания мира. Это
больше, чем что-либо другое, роднило меня со всеми
живыми существами...
Что-то недосказанное осталось в паузе, наступившей
после слов сигома. Человек понял, что эту паузу си-
гом не хочет заполнять.
— Иногда мне кажется, что утраченное звено надо
искать в неживой природе, а иногда — что я утерял
какой-то важный параметр, объединяющий все живые
существа, на каких планетах они ни обитают, какие
формы ни имеют. Если мне удастся восстановить этот
параметр, я восстановлю утраченное звено уравнения.
А тогда недалеко и до окончания моего труда. Я выс*
трою уравнение и решу его. Я узнаю о мире не только
каков он на самом деле, но и каким он должен быть.
Осознаешь теперь важность моего труда? Что значит
твоя жизнь в сравнении с ним? Могу ли я тратить вре-
мя на твое спасение?
— Не можешь,— говорит человек, сурово и скорбно
поджав губы.
— Не должен,— соглашается сигом. В его голосе от-
тенок раздумия: он удивляется нелогичности своего
поступка — тому, что вопреки выводам все еще тратит
время на человека. А тот думает: «Кажется, что-то че-
ловеческое в нем все же осталось. Возможно, он не прос-
то машина для познания мира. Возможно, он не лишил
себя памяти о былом. У него могут быть повреждены
или заблокированы только механизмы активизации па-
мяти, извлечения из нее какой-то группы сведений. В та-
ком случае не все пропало. Если сохранилось «вчера», бу*
дет и «завтра». Он может из машины снова стать сиго-
мом — сыном человеческим. Тогда он сумеет если не
достичь цели, то хотя бы продвинуться к ней».
Человеку становится жаль сигома, ибо он уже пред-
ставляет, каким жестоким явится позднее раскаяние,
251
каким холодным и пустым станет для сигома космос пос-
ле того, как он оставит человека на произвол судьбы. Но
умолять о помощи человек не будет. Он бы не сделал
этого даже перед собственным сыном. Он не пересту-
пит через свое достоинство.
— Я постараюсь сам починить корабль и выбрать-
ся отсюда,— говорит он.— Силы ко мне возвращают-
ся...
Он пытается даже встать, но не может. Единствен-
ное, что, как ему кажется, удалось,—это скрыть от си-
гома свою попытку встать, свою слабость...
12
...«Теперь он думает не о своем сыне, а обо мне, чу-
жом. Но думает не так, как о чужом. Он беспокоится
обо мне. Почему? Попробую описать числовым кодом
логичность его поступка в соответствии с ситуацией и
возможностями его организма...»
Даже для мозга сигома, в котором импульсы прохо-
дят со скоростью света, это нелегко и отнимает несколь-
ко минут. Сигом получает результат в цифрах, но ос-
тается им недоволен. Он понимает, что имеющейся ин-
формации недостаточно, и волей-неволей снова сомнева-
ется в четкой работе своей памяти. Он все еще никак
не может покинуть человека, который так мало заботит-
ся о своем спасении и даже согласился с выводом, что
не стоит сигому тратить на это время...
...«Он думает обо мне, как о своем сыне. И какие-то
его биоволны, возникающие в это время, так странно
знакомы мне...»
Удивительное ответное чувство возникает у сигома.
Ему не хочется подсчитывать уместность этого чувства.
Ему уже не одиноко на безразличной негостеприим-
ной планете, а в памяти сами собой раскрываются даль-
252
ние запасники — и сигом вспоминает другого, но чем-то
похожего на этого, человека. Когда-то давно, на Зем-
ле, сигом называл того человека отцом.
«...Был он директором института, а я знал его как
Главного конструктора сигомов. Его звали Михаил
Дмитриевич... Да, Михаил Дмитриевич Костырский...
Как я мог забыть о нем?..»
Он возникает, как живой,— невысокий, полноватый,
с застенчивой улыбкой и толстыми губами. Прежде
чем что-то сказать, он имел привычку пожевать губами,
словно обкатывал слова во рту. И сейчас он пожевал
губами и спросил: «Как тебе там? Не трудно? Не
страшно?»
«Трудно и страшно»,— отвечает сигом.
«Ты должен пройти через это. Сын должен идти
дальше отца. Для того мы и готовили тебя».
И вовсе не от того, что звучат подходящие случаю
слова, а потому, что вспоминается сам человек, сигому
становится приятно. Он думает, что, видно, и вправду
забыл что-то важное, если оно имеет такую власть над
ним и может согревать в холодной беспредельности.
Какие-то гудящие прозрачные нити возникают меж-
ду ним и погибающим человеком, между этим челове-
ком и тем, что живет в его памяти...
13
Сигом спрашивает у человека:
— Вы не знаете академика Михаила Дмитриевича Кос-
тырского?
— Что?— не сразу понимает человек. Он морщит
лоб, вспоминая, а сигом ждет.
— Костырский? Директор института эволюционного
моделирования? Тот, кого называли Главным конструк-
тором сигомов?..
Мысли возвращаются к прошлому.
253
Человек вспоминает историю об одном из питомцев
Костырского — о сигоме, который самовольно ушел из
института. Потом выяснилось, что он решил самоволь-
но изучать людей прежде, чем станет выполнять их
задания. Для этого сигом создал для себя облик, неот-
личимый от человеческого. Так он путешествовал по
разным городам, встречался с разными людьми, даже
какое-то время работал под вымышленным именем в од-
ном из институтов Академии наук. Кажется, в него влю-
билась женщина... Да, да, в книге, где была описана эта
история, упоминалась женщина...
«...Почему я так четко запомнил ее? Ах, да, по опи-
санию она показалась мне похожей на Ольгу. На мою
Ольгу, которая как-то ответила своей подруге: «Ты пра-
ва. Он невнимательный и рассеянный, редко бывает до-
ма. Он такой. Но какое это имеет значение?..»
И в тот же миг, правильнее сказать — миллисекунду,
сигом понял, почему волновался, когда человек вспо-
минал свою Ольгу...
14
«...Я понял это, потому что заблокированные шлюзы
давней памяти раскрылись. Я вижу женщину •— с дро-
жащими пушистыми ресницами, мягкими губами и вы-
сокой прической, удлиняющей шею.
Я вспоминаю наше знакомство, сырой после дождя
галечный пляж и вылинявшее небо. И смеющиеся гла-
за — с искорками, как у его Ольги. Я позвал ее пла-
вать. Какие-то знакомые отговаривали ее, но она до-
верилась мне. Волны бурлили вдоль наших тел, и она
сказала: «Мне кажется, что вы не человек, а дельфин».
Я уверял ее, что надо верить в сказку — и она сбудется.
Тогда на Земле, среди людей, я был внешне в точнос-
ти похож на одного из них. Так было удобнее общаться,
изучать их. Но и потом, когда женщина узнала, кто я
254
такой на самом деле, то, как и его Ольга, сказала: «Это
не имеет для меня значения». Она не жалела меня и не
преклонялась передо мной, не испугалась моей силы и
моей слабости. Нет, она и жалела меня и преклонялась
передо мной. Я просто забыл, как называется это чув-
ство. Но я помню точно: она принимала меня таким,
каков я есть, без всякого предубеждения. Словно я был
рожден человеком. И тогда я понял, что высшая цен-
ность человека заключена не в его мощи. Главное —
в том, что он умеет поступать наперекор и своей мощи,
и своему бессилию. Главное — не то, что он способен по-
знавать и покорять природу вокруг себя, а то, что бла-
годаря этому он покоряет ее в самом себе. Так он до-
бывает, воспитывает в себе высшую ценность — чело-
вечность, в которой и заключена одна из главнейших
истин...»
15
— Женщину, которую вы вспомнили, зовут Алиной
Ивановной, а Костырского — Михаилом Дмитриеви-
чем,—- говорит сигом человеку. В то же время какой-то
участок мозга, непрерывно производящий анализ его
действий, подсказывает, что он назвал их имена чело-
веку лишь потому, что ему приятно их назвать. Он не
надеется услышать об этих людях что-то новое: все,
что человек знал о них, он вспомнил.
Но человек отвечает ему:
— Нет, лично я их не мог знать. Академик Костыр-
ский давно умер. Лет тридцать назад, не меньше. Да и
Алина Ивановна, думаю...
Он умолкает, потому что чувствует чью-то тоску, ог-
ромную в своей безысходности. Она наваливается на
него, грозит поднять и раздавить.
Сигом перестает брать пробы грунта, анализировать.
В его мозгу циркулирует только одна информация,
255
«Я почти не
затратил вре-
мени на пере-
ход через Гор-
ловину, потому
что нырнул
сквозь нуль-про-
странство. Но
потом, уже на-
ходясь в соз-
вездии Близ-
нецов, я задер-
жался, сбра-
сывая капсулу.
И эта незна-
чительная за-
держка для ме-
ня стоила так
дорого, означа-
ла так много,
что мне и не
«Уже воз-
вращаясь,
пройдя Гор-
ловину, я по-
слал сигнал —
позывные. При-
няли ли их на
Земле? Узнал
ли кто-нибудь,
что мне уда-
лось задуман-
ное, что я дос-
тиг цели? А
если узнал,
помогло ли
это ему и
ей?»
«Она ждала
меня до ста-
рости, до смер-
ти. Какое оди-
ночество она
должна была
пережить! Она
не могла даже
поделиться ни
с кем своими
надеждами и
опасениями, по-
тому что боя-
лась остаться
непонятой...»
сосчитать...»
Впервые сигом познал невозвратимость утраты. Он
словно опять очутился в черной дыре нуль-пространст-
ва, только за ней не мерцал свет, и у него не было да-
же надежды. Он ничего не может вернуть, ничего... Он —
бессмертный и могущественный — не рассчитал, не ус-
пел, не сдержал слова. Два самых дорогих для него су-
щества уже не ждут его, встреча с ними не состоится,
потому что там, в созвездии Близнецов, он всего лишь
на миг забыл о них. Забыл на миг — потерял навсегда.
Значит, есть и такой закон памяти? Нет, сигом не при-
знает его. Он протестует. Он не соглашается с проис-
шедшим.
И настолько глубоким стало его отчаяние, что он гово-
рит человеку, будто тот спорит с ним:
256
— Они умерли для тебя, но не для меня. Они живут
во мне.
— Да, да, конечно, — соглашается человек, понимая
его состояние.— Дорогие нам люди не умирают, а ос-
таются жить в нашей памяти. Разве это не самое боль-
шое чудо, которым мы обладаем?
«Он хочет утешить меня,— думает сигом.— Он жа-
леет меня. Нет, не жалеет. Когда-то я знал название
такого чувства, знал слово, удивлялся его емкости. Как
много я спрятал в дальнюю память, какую большую часть
своего существа!.. Вспомнил! Это слово—сострадание...»
Новая мысль поражает его своей простотой и много-
значительностью. И еще чем-то, что скрыто за ней, что
готово — он это чувствует — родиться озарением, от-
крытием. В эти мгновения он с неимоверной ясностью
представляет себе тяжесть бытия для всех существ, рож-
денных природой, их беспомощность перед грозами, бу-
ранами, землетрясениями, вспышками звезд, неминуе-
мостью смерти, которую все они носят в себе с самого
рождения, их боль и отчаяние перед неизбежностью.
Но он видит — силой воображения — единый щит, за
которым все они могут укрыться. Каждый из них но-
сит в себе этот щит, это чувство, как возмещение стра-
даний и надежду на избавление.
...«Вот этот человек спросил меня, что является об-
щим и обязательным свойством всех живых существ,
и я ответил: «Стремление к познанию мира, в котором
они живут». Но, возможно, есть второе общее качество,
еще более важное, чем познание. Ибо оно не просто об-
щее для всего живого, но и способно объединить самые
разные существа: маленьких и больших, слабых и силь-
ных, энергичных и вялых, умных и глупых... Оно — не-
отъемлемое качество человека, в нем оно проявилось яр-
че всего. Теперь я вспоминаю, почему решил ради людей
совершить то, что казалось невозможным, — переход че-
рез Горловину».
9 и. Росоховатский
257
Он словно опять увидел дыру-воронку. В нее, зави-
ваясь спиралями, падал свет. Когда сигом подобрался
ближе, его тоже начало скручивать в жгут. Скручива-
ло все сильнее, больнее. Впрочем, эту муку нельзя наз-
вать болью — боль ничто перед ней. Сознание помути-
лось, свернулось в узелок, затем прояснилось, но как
бы на новом уровне: вдруг он увидел себя совсем не
таким, как в зеркале, а вывернутым наизнанку. Он ощу-
тил, как по каналам мозга бегут бессильные импульсы,
как садятся аккумуляторы, не выдерживая нагрузок.
Главная беда заключалась в том, что он не впал в бес-
памятство, а продолжал чувствовать и осознавать свое
ничтожество: он, всемогущий сигом, стал никем и ни-
чем — бессильнее щепки или обрывка веревки. Его за-
хватила стихия и делала с ним, что хотела. Он уже не
существовал, как единое целое. Его молекулы распа-
дались и соединялись как было угодно стихии. Он был
частью неживой природы, и в то же время каким-то чу-
дом сознание сохранялось, словно специально затем,
чтобы он мог чувствовать свое бессилие и казниться
этим.
Его спас невидимый силовой поток. Он понемногу от-
носил сигома от Горловины. И сигом помогал ему, как
мог, переключив все свои двигатели. Он манипулировал
капсулой так, чтобы она двигалась по силовым линиям,
идущим от Горловины.
Но когда он удалился на достаточное расстояние и
поля Горловины перестали терзать его, пришли другие
муки — неудавшегося дела, незавершенного похода, не-
достигнутой цели. Они были неимоверно тяжки, ведь
причина их была связана с его сутью, с основой его
личности, предназначенной для преодоления барьера не-
знаемого. Без этой цели его существование теряло вся-
кий смысл.
Он увидел Михаила Дмитриевича, его добрую, не-
много виноватую улыбку, услышал его слова: «У нас нет
258
выбора. Мы должны знать, что там находится. Это ве-
личайший подвиг из всех, которые знает человечество.
И подвиг этот предстоит совершить тебе».
Нет, он не мог подвести человека, которого называл
отцом. Иначе люди не узнают, для чего живут, мучают-
ся, умирают. Он не мог пойти против своей сути.
Сигом снова ринулся к Горловине, снова попал в ее
поля, прогибающие и растворяющие защитную капсу-
лу. Он боролся изо всех сил, он почти достиг отвер-
стия, в котором соединялись, свертывались, исчезали
спирали света. Разрушенные поля капсулы вторгались в
его мозг, искажали его работу. Исчезало сознание. Он
чувствовал себя то гигантским облаком, то пылинкой.
И на грани полного исчезновения сознания он позволил
потоку вынести себя обратно.
На этот раз он думал, что больше ничто и никто не
заставит его снова устремиться к Горловине. Пусть он
будет потом казниться муками недостигнутой цели!
Пусть потеряет себя и станет кем-то другим, даже нео-
душевленной деталью. Больше ни за что он не пойдет
туда, не может пойти... Ни за что! Кого бы человечес-
тво ни подсылало к нему!
Из зеленых волн памяти показалась Аля — так яс-
но, что он почувствовал ее теплое дыхание. «Милый,—
сказала она.— Бедный мой, как ты измучен». Ее руки
словно бы гладили голову, как бывало когда-то, мас-
сировали виски, ворошили волосы. «Уходи, милый, спа-
сайся. Я хочу, чтобы ты жил и был счастлив, даже если
у меня, у всех нас не будет будущего. Ты вправе распо-
ряжаться своей жизнью. Пусть же она длится всегда.
Уходи из этого страшного места. Я не упрекну тебя ни
в чем. Живи!»
Он очень четко воспринял ее чувства. Он узнал, что
она там, далеко, мучается его болью, воспринимает его
муки. Это и есть сострадание — чувство, объединяю-
щее все живые существа.
9*
259
И тогда у него с новой силой вспыхнуло ответное
чувство к ней, ко всем людям, создавшим его для по-
двига.
Собрав всю волю, заряженный энергией до предела,
похожий на гигантскую шаровую молнию, он вытянул-
ся, приняв форму капли, и ринулся на последний штурм
в жуткую необъятную воронку, где исчезали материя,
пространство, время...
16
«...Значит, вот в чем заключается смысл вопроса, ко-
торый задал мне этот погибавший человек: «А для ко-
го ты нырял в Горловину и добывал истину?»
Он хотел, чтоб я вспомнил. Он хотел спасти меня от
себя самого, как спасал не однажды своего сына. Он
сострадал... Сигом так много чувствует сейчас, так мно-
го хочет сказать этому человеку и тем, другим, остав-
шимся жить только в его памяти. Он решает, что ска-
жет это потом, а пока произносит:
— Тебя полностью вылечат на Земле.
Человек понимает: сигом готов отправиться немедлен-
но. Он отвечает:
— Сначала мы совершим то, что предписывает Кодекс
космонавтов. Мы закроем корабль, ставший последним
убежищем для моих товарищей. Я возьму бортовой жур-
нал с собой, а на корабле оставим записку.
— Зачем? Для кого?— спрашивает сигом.
— Если кто-нибудь высадится на этой планете и най-
дет корабль, ему сможет пригодиться записка.
— Но ты ведь расскажешь обо всем на Земле, и лю-
ди узнают, что случилось с «Омегой».
— А если это будут другие космонавты? Не с Земли,
не люди?
Сигом поднимает человека и несет его к кораблю. Он
думает: «Нет, не логика руководит моими поступками.
260
Ведь он ничем не в силах помочь в моих делах. Просто
мне хочется, чтобы он — пусть слабый, почти беспо-
мощный — был рядом со мной, чтобы рассеялось оди-
ночество. Видимо, сильному необходимо, чтобы рядом
был слабый — только тогда он осознает свою силу и
может ее проявлять. А без слабого он и не сильный вов-
се. Он — слабый... Наверное, люди это поняли давно.
Может быть, понял и его сын...»
Человек говорит что-то, но сигом внезапно перестает
прислушиваться к его словам. Все внимание переклю-
чено на иное. Локаторы сигома уловили и зафиксирова-
ли новое излучение. Характеристика ритма этого излу-
чения удивительно дополняет уравнение, точно запол-
няя пробелы. «Неужели наконец-то я нашел утраченное
звено?»— спрашивает себя сигом, включая анализато-
ры и угломеры, чтобы выяснить, откуда идет это излу-
чение. Довольно быстро он устанавливает, что источ-
ник его находится не в космосе. Он ближе, гораздо бли-
же. Где же? На этой пустынной планете, в горах ее,
в недрах?
Угломеры показывают невероятный угол. Сигом сно-
ва проверяет и перепроверяет: ему кажется, что опреде-
лители вышли из строя. Он запускает Систему высше-
го контроля и убеждается: все его органы работают
нормально. И все же он никак не может поверить, что
источник излучения находится в нем самом и в этом
спасенном им человеке...
261
ПОВОД ДЛЯ ОПТИМИЗМА
Научно-фантастическая повесть
Все началось со статьи в одной из центральных га-
зет, где сообщалось, что некий французский издатель и
журналист Луи Паувельс, известный в кругах париж-
ской прессы под кличкой «крысиный король», в несколь-
ких номерах журнала «Фигаро-магазин» опубликовал
материалы, посвященные опытам американских физи-
ологов над крысами. Результаты опытов «убедили его,
оказывается, в существовании «высших» и «низших»
рас, причем не только среди животных, но и людей».
Тогда-то я вспомнил о других записях и решил позна-
комить с ними читателей.
Я глубоко признателен директору Музея Памяти о
войне, подарившему мне фотокопии этих страниц днев-
ника.
Заранее прошу прощения у читателей за небольшие
исправления в дневнике, сделанные лишь для того, что-
бы не указывать точно страны, где происходили собы-
тия.
Во-первых, многим памятен международный скандал,
связанный с этими событиями,— автор же вовсе не
хочет вызывать дополнительные дипломатические ослож-
нения.
Во-вторых, простая случайность, что все это происхо-
дило именно в какой-то одной стране. Точно такие же
события, в которых участвуют точно такие же персо-
нажи, происходят по сей день в некоторых государст-
вах Африки, Латинской Америки, Европы. А худо-
жественная литература всегда тяготела к выявлению
закономерностей...
262
20 августа.
Чья-то рука тяжело легла на мое плечо. Я замер, по-
добравшись, как пружина, словно уже прозвучало: «Вы
арестованы!» Скосив глаза, увидел пару черных боти-
нок с тупыми носками. Пару. Значит, он один.
Все последующее произошло в доли секунды. Я по-
луобернулся, сжал обеими руками его руку, вывернул
ее, потянул вперед, чуточку присел и бросил человека
через себя на камни. Видимо, он не был новичком в та-
ких делах, потому что не плюхнулся мешком, а, взвыв
от боли, сумел сразу же вскочить на ноги.
Я бросился к нему, и тут, выкрикнув мое имя, он
прохрипел:
— Меня послал Поводырь.
— Что вам нужно?— спросил я, держа нож нагото-
ве. Стрелять было опасно: звук выстрела мог привлечь
внимание.
— Успокойтесь, профессор, я же сказал, что меня по-
слал Поводырь.
В другое время его слова успокоили бы меня. В дру-
гое время, но не сейчас.
— Что ему нужно от меня?
— Он приказал сопровождать вас.
Я приготовился к прыжку, и он поспешно произнес:
— Выслушайте сперва.
Медлить было опасно, особенно для неудачника, но я
кивнул ему, разрешая говорить.
— Вы правильно делаете, что не доверяете Поводы-
рю. Он приказал мне сопровождать вас, но при первом
удобном случае убить и труп предъявить властям для
опознания. За вас назначено крупное вознаграждение.
Еще бы, такой ученый, как я,— дорогая дичь. Но для
них цена на меня выше, пока я жив, а для Поводыря,
самого главного из нас,— когда я мертв.
— Поводырь хочет отвлечь внимание от себя и од-
новременно заработать, разделить премию со мной.
263
— Кто вы?— спросил я.
— Один из бывших сотрудников Поводыря по кан-
целярии штаба. Тоже врач, как вы. Подробности вам
не нужны. Главное, что сейчас наши интересы совпа-
дают. Дни Поводыря сочтены, а я не хочу подыхать
вместе с ним. Я решил сказать вам обо всем и бежать
вместе.
— И знаете куда?
— Вверх по реке. Другого пути нет.
На всякий случай я сказал:
— Можно скрываться и в городе.
— Но они идут по вашему следу. Депутат вас про-
дал.
Чего еще ждать неудачнику? Меня все продали, поду-
мал я. Все, кто мог на этом заработать. Для них я те-
перь только дичь. Этого и сделовало ожидать. Для нйх
становится врагом всякий, кто ставит превыше всего на
свете интересы науки. А врага они травят. Чего еще
ждать от людей?
— Почему я должен вам верить?
— Не верьте. Испытайте. Для начала я рассказал
вам о замысле Поводыря. Одному в джунглях долго не
протянуть. Это верно и для вас и для меня. У нас одни
интересы, во всяком случае на ближайшее время.
Насчет «одному в джунглях» он был прав. И еще кое
в чем. Но я слишком хорошо знал Поводыря. Лучше,
чем ему бы того хотелось.
— Хорошо, пойдем вместе. Но если вы что-то замыш-
ляете, пеняйте на себя. Как мне вас называть?
— Яном. Это мое теперешнее имя.
Отвечая, он смотрел мне прямо в глаза. Когда-то я
доверял такому взгляду. Мой бог, как это было давно
и каким наивным я тогда был!
— Ну что же, Ян, для начала перекусим тут побли-
зости. Возможно, это наш последний обед в цивилизо-
ванном мире. Пошли.
264
Кивком я указал направление. Он понял и пошел пер-
вым, время от времени оглядываясь, чтобы получить
подтверждение, что идет, куда нужно. Изредка навстре-
чу попадались поздние прохожие. Проехал полицей-
ский патруль. Ян вел себя безукоризненно, не давая по-
вода для подозрений.
Началась улица торгового района. Маленькие лав-
чонки, затем — многоэтажные дома с яркими витрина-
ми. Чем дальше, тем выше дома и богаче витрины.
Здесь было оживленнее, и я пошел рядом с Яном. Задал
несколько вопросов по медицине.
Я не скрывал, что проверяю его. На мои вопросы мог
ответить только специалист. Он отвечал без запинки.
Я взглянул на его сильную руку с длинными пальцами:
— Хирург?
— Нейрохирург и психиатр. Как вы.
— Знакомы с моими работами?
— Конечно. Когда вы будете больше доверять мне,
профессор, я разрешу себе задать вам несколько вопро-
сов относительно ваших работ.
И тут он допустил маленький промах — улыбнулся.
Он, как видно, редко улыбался, не учился искусству об-
манчивой улыбки, или не овладел им. Улыбка выдала его.
Чересчур уж он был доволен тем, что до сих пор благо-
получно миновал все ловушки. В его улыбке был прив-
кус торжества и злорадства. Я это понял сразу.
Мы прошли мимо дверей гостиницы и ресторана. Ян
направлялся дальше, к центру, где сверкали неоновые
рекламы, но я остановил его:
— Пообедаем здесь.
— Это не самое тихое место.
То, что не подходит для него, — подходит для меня.
Рассчитывал ли он и на это?
Я сделал нетерпеливое движение, и Ян послушно по-
шел к двери ресторана. Но, открывая ее, допустил вто-
рую ошибку. Он помедлил, как бы спрашивая, не желаю
265
ли я проити вперед, но в то же время приоткрыл дверь
чуточку больше, чем следовало бы,— ровно настолько,
чтобы там увидели и меня.
А затем он укрепил мои подозрения. Проходя мимо
швейцара, Ян рассеянно почесал мочку уха. Этот жест
на языке людей Поводыря означал: внимательно по-
смотри на того, кто идет со мной. Вряд ли это вышло
случайно.
Я сел за столик рядом с выходом в следующий зал.
Там, если свернуть вправо,— ступеньки и дверь. За
ней начинается коридор, потом — длинная лестница, ве-
дущая в винный подвал. Из него можно пробраться в
заброшенный карьер, а оттуда выйти в квартал Кубам-
ги. Я нащупал в кармане ампулу, откупорил ее и достал
одну таблетку величиной чуть больше макового зерныш-
ка. Незаметно зажал ее в складке между двумя паль-
цами. Наступило мое время, и я думал о Яне: все его
ухищрения, знания, сила воли, все, что может воспитать
в себе человек, окажется бессильно перед крохотной
таблеткой...
Я придвинул поближе пепельницу, побарабанил паль-
цами по столу, поправил волосы — он должен был убе-
диться, что в руке ничего нет. Пока официант прине-
сет вино и закуску, Ян забудет, что моя рука побывала
в кармане. Тогда-то я уроню в его рюмку таблетку,
способную самого волевого человека сделать безвольной
куклой.
Я заказал бутылку дорогого коньяка — кутить так
кутить. Мы выпили по первой, затем — по второй. Ян
налил по третьей.
— Длинный посох на длинную дорогу!— сказал я,
многозначительно глядя ему в глаза, сковывая его
взгляд и, потянувшись за своей рюмкой, уронил таб-
летку в его рюмку.
Уже через несколько минут я мог убедиться, что ус-
пехи психофармакологии в наше время довольно зна-
266
чительны. Глаза Яна утратили блеск, в углах рта по-
явились характерные унылые складки, испарина покры-
ла лоб.
— Ян, я твой друг, искренний друг твой, лучший
твой друг,— начал я ласково, одновременно проводя
взглядом две параллельные линии на его лице, как бы
соединяя брови и продолжая линию губ до ушей.
И только потом, сосредоточившись, я заставил Яна неот-
рывно смотреть на меня. Я чувствовал, как мой взгляд
совершенно свободно, будто скальпель в мягкие ткани,
входит в его глаза, в его мозг, погружается в глубину
серых клеток — сторожевых пунктов сознания — и га-
сит их.
— Кто тебя послал?
— Поводырь.
— Задание?
— Он велел сказать, что послан я для вашей безо-
пасности. Поводырь сказал: «Он не поверит тебе, и тог-
да ты признаешься, что должен убить его и предъявить
полиции для опознания. В это он поверит, потому что
знает меня и знает, в каком я сейчас положении. Войди
к нему в доверие, а затем сделай то, в чем «признал-
ся»— убей и труп предъяви полиции. Иначе они пой-
мают его живого. Хуже будет ему».
— Вот как, Поводырь заботился обо мне? — сказал
я, забыв, чтб передо мной уже не человек, а безвольная
кукла.
Но почему Поводырь решил убрать меня, не овладев
подробной схемой моего аппарата — изобретения, ко-
торое могло привести к установлению наивысшей спра-
ведливости на Земле? Впрочем, у Поводыря просто нет
времени. И у меня тоже...
— Запомни,— сказал я Яну, зная, что каждая моя
фраза, произнесенная сейчас, вбивается в клетки его
памяти, словно эпитафия в камень надгробия.— Я ни-
куда не уйду из этого города. Буду скрываться здесь.
267
Только здесь. Сделаю себе еще одну пластическую опе-
рацию. Я буду ждать, когда все изменится. Ждать бу-
ду здесь... Ты посидишь за этим столиком. Когда я
уйду из зала, расплатись и ступай к Поводырю. Он бу-
дет спрашивать, а ты — отвечать.
Ян сидел неподвижно, уставившись на меня, а я, удер-
живая в своем воображении клейкую нить, связываю-
щую нас, готовился оборвать ее и тем самым снять воз-
действие гипноза.
Сделал это я только после того, как открыл дверь и
стал спускаться в подвал. Ступеньки тянулись вдоль
мрачных, вечно сырых стен.
Впереди в полутьме виднелись очертания больших
бочек-хранилищ. Я пробежал мимо бочек и попал в ла-
биринт. Коридоры расходились в разные стороны, толь-
ко один из них вел в карьер.
Я рискнул включить фонарик. Желтый кружок света
заплясал по стенам, остановился на крестике с грубо
выбитой надписью: «Помни о друзьях». Она звучала для
меня весьма многозначительно...
Я был уже у самого карьера, когда уловил звуки ша-
гов. Они доносились сзади, со стороны входа в подвал.
За мной гнались.
Что делать? Спрятаться в карьере? Здесь мог бы
укрыться от бомбежки полк солдат. Но пока я буду там
сидеть, преследователи успеют перекрыть все входы и
выходы и в конце концов найдут меня. Мое спасение сей-
час — выигрыш во времени.
Держа фонарик в левой руке, а нож — в правой, я по-
бежал на носках, стараясь не шуметь.
Дыхание перехватывало, бежать становилось труднее.
Конечно, на ровной дорожке я, несмотря на свои шесть-
десят с хвостиком, мог бы одолеть это расстояние го-
раздо быстрее и без особых нагрузок. Но в подвале бы-
ло сыро, а в карьере приходилось перелезать через гру-
ды обвалившейся породы.
268
Шагов преследователей я уже не слышал, но это не
успокаивало. Если они даже заподозрят, что я укрыл-
ся в подвале, поиски вряд ли задержат их надолго. Они
скоро сообразят, куда я мог направиться...
Обвалившейся породы все больше. Луч фонарика
иногда скользит по сверкающим камушкам. Они будят
воспоминания. Недалеко отсюда, ближе к центру горо-
да, другой ресторан — «Рог пастушки», где мы празд-
новали День встречи друзей. Там стены были отделаны
плитками из ноздреватого камня, добытого в этом карь-
ере, и в нем вот так же сверкали вкрапления минера-
лов. Там я подарил женщине рубиновый браслет. Я был
здорово пьян, а она всячески пыталась выведать мою
тайну. Но я был начеку. И когда она предала меня,
я успел вовремя скрыться. Меня всегда преследовало
слишком много гончих — политики и полиция, фанати-
ки разных мастей, недоразвитые с рождения ублюдки,
завистники. Меня предавали друзья и союзники, но я
всегда имел крохотный выигрыш во времени — и он не-
изменно спасал неудачника.
Я перепрыгнул через рельсы, по которым когда-то
толкали здесь вагонетки, и снова побежал. Дышалось
легче, не давила сырость, и дорога была ровнее. Но я
почти выдохся, даже моя ненависть притупилась —
слишком много преследователей: и тех, которые всегда
разделяли мои убеждения, но торопились сейчас принес-
ти меня в жертву, дабы отстрочить собственную гибель,
и тех, которые никогда не понимали меня, провозгла-
шая непримиримым врагом. Нечего и думать о победе
над всеми ними. Разве что они сами перебьют друг
друга в какой-нибудь грандиозной войне.
Деревянные мостки. Выход из карьера. Я перешел на
быстрый шаг. Начинались улицы окраинного кварта-
ла. Смесь пыли, бензиновой гари, испарений асфальта.
Квартал населяли в основном метисы-акдайцы, потомки
двух рас — черной и желтой.
269
Интересно было бы посмотреть в зеркало. Наверное,
меня сейчас трудно отличить от акдайца из-за красно-
ватой густой пыли, осевшей на мне в карьере. Может
быть, это пригодится неудачнику?..
Оглядываюсь — и как раз вовремя. У высокой бров-
ки напротив церкви останавливается шевроле.
Неужели они напали на мой след?
Локтем резко ударяю в живот ближайшего человека
в маске. Когда он рефлекторно сгибается от боли, сры-
ваю с него маску, напяливаю на себя и скрываюсь в тол-
пе. Пробиваюсь в самую гущу. Теперь течение толпы
само несет меня в церковь. Кто-то подносит к моему рту
бутылку с касфой — самодельной водкой из семян сор-
го, кукурузы и земляного ореха. Машинально делаю
глоток-другой. Огненная жидкость обжигает гортань.
Движение головой — и бутылка уходит от губ.
В голове начинает шуметь от криков, визга, от не-
скольких глотков касфы. Если еще вспомнить, как ее де-
лают, как акдайские женщины пережевывают орехи и
выплевывают кашицу в котел, где она будет бродить,—
может стошнить. Но мне сейчас нельзя ни на миг от*
влекаться. Я должен помнить, что секунда забытья мо-
жет оказаться последней в моей жизни. Даже легкое
опьянение для меня опасно.
С улицы доносятся свист дудок и удары тамтамов.
Кто-то рядом со мной подвывает в такт. Я чувствую, как,
помимо воли, мною овладевает ритм какой-то дикой
пляски, как сначала вздрагивает, а затем вихляется мое
тело.
Стоп, говорю я себе. Ты же цивилизованный человек,
ты был одним из крупнейших ученых своего времени,
не уподобляйся дикарю, метису. Пока тебе не измени-
ли утонченность и трезвость мышления, ты можешь спас-
тись от гончих. Но берегись, если поддашься опьяне-
нию! Тебя схватят либо полиция, либо люди Поводыря,
либо шпики какой-нибудь иностранной разведки.
270
Одним ты нужен живой, другим — мертвый, но все они
дорого дадут, чтобы заполучить такую дичь. Лучше, ес-
ли тебя убьют сразу, но еще лучше, если и на этот раз
сумеешь ускользнуть от своры преследователей. Ты
всегда умел уходить из западни — сумей и сейчас. Разве
торжество победы не слаще минуты опьянения и забы-
тья?
Неимоверным усилием воли я заставлял свой мозг
помнить об опасности, но тело ему больше не подчиня-
лось. Оно изгибалось, сотрясалось, вихлялось, как те-
ла всех, кто окружал меня. Массовый гипноз овладел
мной, и мои губы издавали нечленораздельные звуки:
стоны, восклицания, хрипы, рычания — какие, может
быть, некогда издавали поколения моих предков. А потом
я вместе со всеми стал орать языческую молитву:
— О вы, пришедшие с неба и ушедшие на него, огля-
нитесь! Мы помним, как вы вылупились из небесного
яйца, мы снова видим вас!
И мне казалось, что я и в самом деле вижу, как из
люка звездного корабля появляются фигурки в ска-
фандрах. Очевидно, в моей памяти оживали картины из
фильмов, виденных на телеэкране, дополнялись фан-
тастическими подробностями, как во сне. Во всяком
случае я видел совершенно отчетливо нимбы над проз-
рачными шлемами пришедших с неба.
— О белые люди со звезд!— вопили вокруг меня ак-
дайцы.— Вы принесли нам радость и доброту. И много-
много подарков дали нам! Вы научили нас читать и пи-
сать, подарили нам семена сорго и кукурузы, рассказа-
ли, как добыть хлеб и воду из камня! У-гу-гу-о! И мно-
го-много подарков, много-много сверкающих бус! О-у-у!
И я вопил и стонал вместе со всеми:
— У-гу-гу-о!
Толпа несла меня к алтарю, где размахивал крестом
и шевелил губами низенький священник. Видно, он чи-
тал молитву из библии, но голос его заглушала иная,
271
языческая молитва, которую выкрикивала, пела, хрипе-
ла толпа.
На мгновение я подумал: «А может быть, обе эти мо-
литвы не так уж отличаются одна от другой и в основе
их одно и то же?» Эта мысль — искра вспыхнувшего соз-
нания, поднявшегося над безумием толпы, помогла от-
решиться от общего воя и вернула меня к действитель-
ности. Я увидел, как священник берет левой рукой у
акдайцев камни, которые лягут в основание их домов
и потому требуют благословения, как правой он осеня-
ет их крестом и сразу же с ловкостью фокусника хва-
тает деньги за эту нехитрую операцию. Его заработок
за один такой день составляет сумму, равную годично-
му заработку шахтера-акдайца. Я вспомнил, что там,
за дверями церкви, меня могут ждать люди, желающие
заработать на моей жизни...
Спасет ли маска на лице? Сделают ли неузнавае-
мой мою фигуру вихляния и приплясывания? Я бы от-
ветил утвердительно, если бы там ждали полицейские,
а не люди Поводыря. Эти могут срывать маски со всех
подряд, не боясь даже вызвать взрыв фанатической не-
нависти у акдайцев.
Между тем течение толпы вынесло меня за двери.
Я не ошибся в худших предположениях: люди Поводы-
ря действительно ждали меня. Они, правда, не сры-
вали маски, а действовали осторожнее. Если кто-то
казался им подозрительным, два дюжих молодчика
бросались к нему с раскрытыми объятиями, протяги-
вая стеклянные бусы. Третий подносил к его рту бутыл-
ку с касфой, одновременно, будто для его же удобства,
сдвигая маску.
Я уперся ногами изо всех сил, ожидая, чтобы толпа
обволокла меня поплотнее. Рука сжимала нож, спрятан-
ный на груди, большой палец замер на кнопке, высво-
бождающей лезвие. В такой толпе удар ножом может
пройти почти незамеченным.
272
Мне повезло и на этот раз. Благодаря тому, что я
упирался, акдайцы вокруг меня сбились тесно, и людям
Поводыря было трудно оттеснить их. К тому же я сво-
бодной рукой обнимал высоко пьяного акдайца, с дру-
гой стороны меня обнимал метис, украшенный оже-
рельями из серебряных ложек, вилок, монет. Как вид-
но, он нацепил на себя все свое богатство.
Один из молодчиков Поводыря задержал на мне
взгляд, что-то сказал своим товарищам. Неужели
узнали?
Я покрепче обнял акдайца, подвывая ему, и старал-
ся подскакивать повыше. Несколько человек ринулось
к нам, протягивая бусы, которые я, как и оба моих ак-
дайца, принял из их рук. Молодчики успели заглянуть
под маски акдайцев, находившихся по обе стороны от
меня, но до моей маски не добрались. Я уносил с собой
последний «подарок» Поводыря — дешевые стеклянные
бусы, которые когда-то, очень давно, давались в обмен на
золото. Преследователи и сейчас хотели совершить такой
же обмен, разве что более сложный: бусы — моя
жизнь — золото...
Люди Поводыря провожали нас взглядами, и я не мог
определить, узнали ли они меня, замышляют ли еще что-
нибудь.
Вместе с пьяными акдайцами я шел, спотыкаясь, по
широким прямым улицам, где жили так называемые
«тихие»— рабочие рудников, для которых английская
компания построила современные дома с аккуратными
двориками. В домах были газ, электричество, горячая
вода. Конечно, это обошлось компании недешево, но при-
быль была во сто крат большей: прекратилась «текуч-
ка», ведь, уйдя из шахты, рабочий терял и квартиру.
«Тихие» не вступали в профсоюз, не бастовали.
Чистенькие, обсаженные кустами тротуары кончились.
Потянулись кривые улочки с жалкими лачугами, слеп-
ленными из старых ящиков, досок, листов железа.
273
Здесь жили «буйные» акдайцы, уволившиеся или уво-
ленные компанией. Среди них были всякие люди: не-
покорившиеся и пропойцы, организованные забастовщи-
ки и стихийные бунтовщики, сезонные рабочие, вчераш-
ние охотники или земледельцы, искатели золота, воры,
нищие.
Сопровождающие меня акдайцы, очевидно, принадле-
жали к одной из двух последних категорий.
Мы вошли в полуразвалившийся дом. В большой ком-
нате на столе в грубо сколоченном гробу лежал покой-
ник. На его лице, словно черная подвижная маска, ко-
пошился рой мух. Вокруг гроба стояли пустые бутыл-
ки, служившие подсвечниками, и полные — с касфой
и пивом; на выщербленных тарелках и на банановых
листах были разложены кусочки мяса. В углах комна-
ты выли и рвали на себе волосы несколько женщин.
Я попал на поминки.
Поскольку стаканов здесь было мало, мне в руки су-
нули бутылку. Отмахиваясь от мух, я пил пиво малень-
кими глотками, не решаясь и на миг оторваться от бу-
тылки. Ведь скорбь по ушедшему к небесным отцам здесь
измеряется количеством выпитого спиртного — и горе
тому, кто пришел на поминки и не скорбит как следует.
Значит, он что-то затаил против этого дома. И если к
тому же на его лице маска, то надо ее немедленно со-
рвать. А тогда они увидят, что к ним проник незнакомый
белый человек.
Я пил уже четвертую бутылку пива. Перед моими
глазами плясали огненные пятна, сливались в круги.
Я чувствовал: еще немного — и мне не удержаться на
грани сознания, пьяная круговерть овладеет мной, как
в церкви.
Как только бутылки опорожнялись, они становились
подсвечниками. А чем больше свечей горело вокруг
гроба, тем больше родственники покойного гордились
честью, которая ему оказывалась.
274
21 августа.
Так я провел всю ночь. Только с рассветом пьянка
начала утихать. Женщины успокоились. Мужчины стали
играть в кости. Казалось, постепенно все забывали о
печальном поводе сборища...
Улучив удобный момент, я вышел из дому и пошел
по крутой тропинке через пустырь к нижней улице.
Смрад здесь стоял невыносимый. То и дело приходи-
лось перелезать через груды мусора, отбросов и нечис-
тот.
Редкие встречные внимательно оглядывали человека
в маске, некоторые окликали, принимая за своего зна-
комого. Когда один из них решил остановить меня, я уда-
рил его ножом.
Тропинка привела к реке. На берегу, словно отды-
хающие животные, лежали лодки. Я выбрал одну из
них, наиболее устойчивую, как мне казалось, сбил замок
и столкнул ее в мутную воду. Предстоял близкий, но
опасный путь к береговому поселению, где меня ожи-
дает человек Густава. Он станет моим проводником.
Потянулись низкие, полузатопленные берега, где бла-
гополучно развивались миллионы поколений комаров
и москитов. Наилучшие условия для процветания жиз-
ни — жаркий климат и влага. Потому-то здесь так стре-
мительно размножались и яростно поедали друг друга
крокодилы и антилопы, бегемоты и муравьи, муравье-
ды и болезнетворные бациллы. Из воды поднимались
вершины затопленных ив, на берегу повыше росли эв-
калипты. Иногда попадались манговые рощи, где пыш-
но распускались на гигантских стволах целые букеты
орхидей.
Затем потянулись банановые плантации, стали встре-
чаться островки масличных пальм. Показались две не-
большие усадьбы, отгороженные одна от другой забо-
ром из колючей проволоки, спускавшимся в самую воду.
Здесь двуногие дети природы пытались преодолеть ее
275
извечный закон всепожирания. Дома были полутора-
этажные, бедные, дворы неряшливые. Судя по всему, это
были не основные помещичьи усадьбы, а те, что сдаются
арендаторам. Их здесь так же много, как крохотных зе-
леных островков, плывущих по волнам и состоящих из
переплетенных растений. Островки путешествуют по ре-
ке десятки и сотни километров. Но стоит им прибиться
к берегу и за что-то зацепиться, как они разрастаются
в целые острова и мешают судоходству. Дай волю од-
ним и другим — и островки заполнят всю реку, а арен-
даторы — всю страну. Жадные, грязные, неразборчи-
вые в средствах, они устремляются во все уголки и вы-
колачивают прибыль там, где, кажется, уже ничего нель-
зя взять. Стоило бы проверить их моим аппаратом.
Интересно, каков у них процент у-излучения?
Вскоре мне было уже не до философствований. Я пе-
рестал рассматривать берег. Моим вниманием полнос-
тью завладели пчелы, и все мои усилия был направле-
ны только на борьбу с ними. Миллионы мелких лесных
пчел тауга избрали меня объектом нападения. В этом
месте реки они летали сплошной тучей, стоило секунду
посидеть неподвижно — и они заползали под одежду,
рассеивались по всему телу. Я безостановочно махал ру-
ками, как ветряк, используя любые предметы, чтобы
отогнать крылатые полчища. Так продолжалось не мень-
ше часа. Но вот еще один поворот реки — и природа
словно сжалилась надо мной: пчел здесь было намного
меньше. На береговых отмелях грелись аллигаторы, но
они не представляли опасности для человека в лодке,
и я мог сколько угодно размышлять над подводными па-
радоксами...
По мере того, как сгущались сумерки, пчелы совер-
шенно исчезли. Изредка появлялись большие сине-зе-
леные мухи, но от них я отбивался без особого труда.
Все чаще с берегов доносился хохот обезьян, иногда —
вопль животного, попавшего в когти хищника.
276
Теперь меня стали донимать комары и москиты.
Я все чаще хлопал себя по лбу, по шее, но шло время —
и руки уже не могли защитить меня. Не помогала и
одежда — москиты забирались под нее. Все тело нес-
терпимо горело, расчесы превращались в сплошные раны.
Глаза заплыли и почти ничего не видели, москиты
набивались в рот и нос при каждом вдохе. Они словно
объединились с моими врагами и решили доконать не-
удачника. Я плескал водой на лицо, но насекомые не от-
ставали. Сигареты кончились, да я и не мог бы удержать
сигарету в распухших губах.
Иногда я готов был плюнуть на все, пристать к бере-
гу и попроситься в первую попавшуюся хижину, а там —
будь что будет! Но я слишком хорошо знал, что будет,
я видел злобно-радостные улыбки на лицах врагов,
картины разнообразных пыток, которые меня ожидают.
А то, что происходит сейчас, разве не пытка?— спра-
шивал я себя. Чего тебе бояться после всего, что ты
пережил? Может ли быть что-нибудь страшнее послед-
них двух недель, когда приходится беспрерывно уходить
от погони, бояться и подозревать всех — швейцаров,
официантов, случайных прохожих, белых, метисов, чер-
ных? Может быть, лучше кончить одним махом — на-
пример вскрыть вены и прыгнуть в реку? Я почувствую
вместо комариных уколов резкую боль во всем теле — ты-
сячи ножей вонзятся в него, заработают тысячи отто-
ченных пилок, и через несколько минут голодные хищ-
ные рыбы, кишащие в реке, дочиста обгложут мой скелет.
Враги будут продолжать розыски и погоню — теперь
уже за призраком. Я и моя тайна растворимся в телах
молчаливых и ненасытных рыб.
Клянусь, иногда я готов был сделать это! И знаете, что
меня спасало? Ненависть! Неутолимая и неистребимая
ненависть к фанатикам и ублюдкам, не достойным жиз-
ни, но считающим себя вправе травить ученого только
за то, что он не подчинился их ханжеским догмам и
277
нормам. Как будто они знают, что можно и что нельзя
делать человеку, какие эксперименты законны, а какие
негуманны...
Нет, я не доставлю радости врагам! Они хотят вы-
рвать мою тайну, но пусть сначала поймают меня. Я кану
в джунгли, затеряюсь в них еще надежнее, чем в джунг-
лях человеческих. Те были говорящие, продажные, за-
вистливые, а здесь они будут безразличными и молча-
ливыми. Они надежно укроют меня, как уже укрывали
долгие годы в крохотном поселке среди колонистов.
Но если все же... Сколько раз я полагал, что надежно
спрятан! Полагал до тех пор, пока не замечал гончих,
с вытянутыми языками бегущих по моему следу. Столь-
ко лет они охотились за мной, как за дичью. Они вели
охоту по всем беспощадным законам стаи, преследую-
щей одного. Сначала пытались настичь меня, затем
загнать в ловушку. Они расставляли ловушки повсюду.
Тех, кто мог что-то знать о моем убежище, они пытались
либо запугать, либо подкупить, либо сыграть на каких-
то чувствах, лишь бы они выдали меня.
Та женщина... Большая и нескладная, как лошадь.
У нее был скошенный подбородок, множество веснушек и
большие молящие глаза. Они молили обо всем — о лас-
ке, о хлебе, о пощечине, о любви... Сыграли на ее моль-
бе об искуплении. Она рассказала им, как я теперь вы-
гляжу, где бываю, они решили, что мне конец, что на
этот раз я не уйду.
И просчитались.
Охотники не всегда сильнее жертвы, даже если их
много. Так много, что они могли бы притаиться у каж-
дого прибрежного дерева. Даже если они настолько бо-
гаты и сильны, что я не могу больше рассчитывать на
самых верных друзей.
В любом случае я поступил правильно — надо пере-
ждать в одиночестве. Утихнут страсти, вызванные статьей
в газете, — тогда можно будет снова рассчитывать на
278
молчание и верность друзей. Возможно, кто другой и
мог бы избрать иной путь. Но мне нельзя полагаться
на счастливый случай. Ведь я феноменально невезуч.
Об этом необходимо помнить, если я хочу выжить,—
необходимо в любом деле все взвесить и рассчитать,
сделав к тому же поправку на невезучесть. Если уж
нельзя не рисковать, то необходимо хотя бы свести риск
к минимуму.
И еще об одном я должен помнить. Если гончие пой-
мают меня, то не пожалеют сил, чтобы проникнуть в
Тайну. А я всего лишь человек. У меня человеческое
тело, которое вот так, как сейчас, горит и болит. На нем
нет участка, не расчесанного до крови. Я сам превра-
тил себя в сплошной кусок зудящего мяса. Может быть,
так же чувствует себя лабораторная крыса в опытах
с полной информацией о периферических болевых участ-
ках. Но я не крыса! Я тот, кто ведет опыт, и не дам
превратить себя в подопытного! Слышите, вы!
Страх и ненависть, страх и ненависть убивали и спа-
сали меня все эти годы. Страх перед тем, что кто-то
может проникнуть в Тайну, возвращал к мысли о са-
моубийстве, а ненависть помогала жить, говорила, что
нужно дождаться, когда снова придут мой час и мой
черед.
Внезапно вверху на фоне темного неба возникло свет-
лое пятно. Оно быстро передвигалось. Спутник? Нет,
слишком велико пятно. Может быть, чудится? Но по-
чему я вижу его так ясно?
Пятно еще увеличилось, посветлело, в нем словно
образовалось окошко. И оттуда показалась голова.
Мой бог, я схожу с ума?!
Тот же ненавистный горбоносый профиль...
Неужели они охотятся за мной на каком-то новом ле-
тательном аппарате? От них можно ожидать всего...
Я хотел выстрелить прямо в это пятно, но страх сковал
меня, не позволяя шевельнуться.
279
А затем пятно исчезло так же внезапно, как появи-
лось. Значит, оно почудилось? Возникло на сетчатке гла-
за, как результат случайного лунного блика, или в па-
мяти — вследствие нервного импульса? Или в небе все
же было нечто, а больное воображение дорисовало то,
чего я боялся?
Неужели наибольшая опасность подстерегает меня не
извне, не в окружающем мире, а во мне самом — в боль-
ном воображении? От него-то мне никуда не уйти.
Как ни странно, чувство обреченности несколько ус-
покоило меня, притупило страх.
Я плыл всю ночь. С обоих берегов раздавались кри-
ки хищников и их жертв — там шла великая охота, ко-
торая не прекращается ни на миг в мире живых существ.
Уже на рассвете послышался леденящий кровь звук,
В нем слились свист падающих бомб и настигающий тебя
Гудок паровоза, крик ребенка, у которого специально
вызывают болевой шок, и вопль его матери.
Так кричит всего-навсего обезьяна-ревун, малень-
кое безобидное создание, повисшее вниз головой на ка-
кой-нибудь ветке и приветствующее новый день плане-
ты Земля. Я улыбнулся.
22 августа.
Солнце поднималось все выше, начинало жечь. У по-
ворота реки вдали замаячили на берегу какие-то стро-
ения. Подплыв поближе, я различил дощатые хижины,
дома на сваях и крепкие белые коттеджи, утопающие
в зелени садов. Дома на сваях, в которых жили бедня-
ки, располагались прямо над водой. От них на сушу
вели мостики. С новой силой я стал грести, прибли-
жаясь к поселку. Теперь я видел, что и коттеджи раз-
ные: одни — побогаче, с архитектурными украшения-
ми; другие — попроще. Имелось несколько двухэтаж-
ных домов. Над большим полукруглым зданием вился
флаг.
280
Приметы совпадали. Очевидно, это и было селение,
где меня должен ждать проводник.
Под белыми домишками, стоящими поодаль от во-
ды, в грубо сколоченных загородках находились сви-
ньи и козы, а под теми, что стояли почти в реке,— жив-
ность совсем другого рода. Сюда заплывали водяные
змеи и даже молодые крокодильчики, жадно поглощая
все, что падало сквозь доски пола. Вряд ли хозяева хи-
жин были довольны таким соседством, но что они мог-
ли поделать?
Выбрав причал у одного из убогих домишек на сва*
ях, я привязал здесь лодку и пошел к дому по сколь-
зкой мостовой, переливающейся всеми цветами радуги.
И немудрено — ведь мостовую образовывали днища
тысяч бутылок из-под пива, виски и джина, вбитые
в мягкую почву горлышками вниз.
Я поднялся по узкой лестнице в дом. Несмотря на
ранний час, мне никого не пришлось будить. Навстре-
чу уже спешил, растянув рот в радостной улыбке до
ушей, черноволосый хозяин. С самого детства я питаю
неприязнь к таким «южным типам». Но этого несколь-
ко скрашивал выхоленный клинышек бородки. Курча-
вые волосы и полные губы выдавали, что в его родослов-
ной были не только французы или англичане, чем он
несомненно гордился, но и африканцы. Впрочем, я знал,
что в таких вот поселках в основном живут мулаты и
метисы.
— Готовь угощение, жена,— тараторил хозяин-му-
лат.— Разве ты не видишь, у нас радость — пожало-
вал гость! Прошу, прошу, мой дом — ваш дом!
Я уже понял, что этот мулат не мог оказаться моим
проводником, и был изрядно обеспокоен шумом, кото-
рый поднимался вокруг моей персоны. Конечно, я и не
Мечтал о том, чтобы войти в поселок незамеченным, но
В мои планы входило сделать это как можно тише. Поэ-
тому я недвусмысленно оборвал его:
281
— Простите, не скажете ли, где дом акдайца Этуйаве?
— Скажу, скажу,— заверил меня хозяин, сверкая
улыбкой,— но сначала вы хотя бы позавтракайте у
меня.
Он смотрел на меня так, будто к нему пожаловал лю-
бимый брат, которого он не видел лет пятнадцать.
Я был наслышан о гостеприимстве местных поселен-
цев-мулатов, но то, с чем я столкнулся здесь, превосхо-
дило все ожидания. Жена и дети хозяина суетились во-
круг меня, будто верноподданные около короля. Я обра-
тил внимание на угол комнаты, задернутый плотной
занавеской. Мне чудилось там какое-то движение, ино-
гда казалось, что оттуда долетают слабые стоны и хри-
пы, но в это время, перекрывая все звуки, внизу, под
домом, прозвучал истошный визг поросенка. Может
быть, хозяин откармливал его к празднику, но сейчас
прибыл гость — и все планы на будущее или соображе-
ния экономии отбрасывались без малейшего сожаления.
А ведь мулат не мог рассчитывать на то, что я отплачу
ему той же монетой, когда он приедет в город. В го-
роде жители таких поселков почти не бывали.
Впрочем, подумал я, возможно, его гостеприимство
объясняется просто тем, что он почуял во мне настоя-
щего господина. С другой стороны, местные жители и
не умели, и не желали планировать завтрашний день.
Они хотели веселиться — и только. Мой приезд хозя-
ин дома рассматривает как повод для пьянки и веселья.
Хозяин позвал старшего сына, и они вдвоем приня-
лись свежевать и жарить на вертеле поросенка. Я спус-
тился к ним. Все уговоры и объяснения, что мне нужно
срочно идти к Этуйаве, не возымели действия.
— Я уже послал за Этуйаве, сейчас он придет,— улыб-
нулся хозяин.— А вы, господин, отдыхайте.
Я отметил, что ни он, ни его родные не позволяли се-
бе никаких расспросов, предоставляя мне самому ре-
шать, что говорить, а о чем умолчать.
282
— У меня совсем нет времени,— взмолился я.
Хозяин понимающе посмотрел на меня — в здеш*
них местах привыкли встречать и тех, кто не поладил с
законом — и успокаивающе сказал:
—В моем доме гостю нечего опасаться.
Я знал, что это не пустые слова: если бы нагрянула
погоня, хозяин без колебаний защитил бы меня.
По лестнице уже спускалась его жена, кланяясь и
приглашая меня в дом.
Пришлось идти за ней, устраиваться поудобнее на
почетном месте и, вежливо улыбаясь, вести «светский»
разговор. Сквозь неплотно подогнанные доски пола было
видно, как суетится хозяин. Несло запахом навоза и
крови. Во время наводнений или ненастья они заби-
рают скот в дом, и тогда здесь не продохнуть.
Тревога не оставляла меня ни на миг, я думал об од-
ном: как бы выбраться отсюда. Мне показалось, что я
слышу легкие шаги на лестнице. Рука автоматически по-
тянулась к оружию.
Дверь открылась — вошел высокий, стройный акда-
ец. Его глаза смотрели дружелюбно и с достоинством.
Он приветствовал меня, коснувшись правой ладонью
груди. Вокруг шеи у акдайца висело ожерелье из дере-
вянных палочек и зубов крокодила. Я понял, что это
и есть мой будущий проводник, и протянул ему связку
бус, которую хранил в потайном кармане, помня совет
Густава. Но акдаец тотчас передал бусы хозяину дома.
— Этуйаве ждал тебя, его лодка готова,— сказал он
мне. Акдаец был немногословен, как и положено выш-
коленному проводнику, привыкшему не задавать лиш-
них вопросов.
Хозяйка уже накрыла на стол. Там появились жа-
ренная поросятина и бутылки виски и джина. Хозяин
тащил на стол все, что имелось в доме.
Сколько в здешних обычаях от истинной щедрости,
а сколько — от желания пустить пыль в глаза, потешить
283
свою гордость?— подумал я, поглядывая на невозмути-
мое лицо Этуйаве. Казалось, его не удивляло и не радо-
вало такое обилие еды и выпивки.
— За здоровье дорогого гостя! Пусть будет счастлив
его путь!— восклицал хозяин, подымая стакан с джином.
Мне и Этуйаве он налил виски, а сам пил дешевый
джин. Видно, не наскреб денег на лишнюю бутылку
виски.
Из угла, задернутого занавеской, послышался стон.
Хозяин метнул взгляд на жену, и та исчезла за занавес-
кой, а он долил виски в мой стакан, придвинул ближе
ко мне ножку поросенка, явно желая отвлечь от того,
что делается в углу.
Тревога вспыхнула с новой силой. Разговаривая с хо-
зяином, я весь превратился в слух. По занавеске мель-
кали тени, до нас доносились приглушенное бормота-
ние, хрипы.
Этуйаве понял мое состояние. Он сказал:
— Маленький мальчик болен. Его сын. Гостя нель-
зя беспокоить. Но ты посмотри. Можно?
Он обернулся к хозяину, и тому не оставалось ничего
другого, как кивнуть, разрешая. Этуйаве отдернул за-
навеску.
На ящиках из-под сыра, накрытых грязными одеяла-
ми, лежал мальчик лет пяти-шести. Его глаза были ши*
роко открыты, но вряд ли они что нибудь видели. Меж-
ду запекшимися потрескавшимися губами мелькал кончик
языка, пытавшийся слизнуть пену. Голова мальчика
была завязана цветной тряпкой, на которой пятнами
проступала кровь.
— Ему на голову вчера упал камень,— сказал хо-
зяин. — Мой брат поехал за доктором в соседний по-
селок, сегодня к вечеру он должен приехать.
Я внимательно посмотрел на лицо мальчика, на крас-
ные пятна, проступившие на щеках, на синяки под гла-
зами.
284
— Смотри,— настойчиво сказал Этуйаве, сдвигая
тряпку с головы больного.
С первого взгляда я определил, что рана неглубокая,
но опасная. Осколок кости застрял в мозговой оболоч-
ке. Вероятно, уже начинается заражение. Нужна немед-
ленная операция.
Но у меня не было никаких инструментов для лобо-
томии, а главное — времени, необходимого для опера-
ции. С минуты на минуту могла нагрянуть погоня. Во-
прос стоял так: жизнь этого ребенка-метиса или моя
жизнь и связанная с ней Тайна, от которой зависят
многие.
— Хорошо, что послали за врачом,— сказал я хо-
зяину.
И тут Этуйаве допустил нетактичность. Впрочем, не-
тактичность — слишком слабо сказано. Это была неос-
торожность, которая могла бы стоить мне жизни. Ак-
даец со странной настойчивостью сказал:
— Но ведь ты — доктор. Так мне сказал Длинный.
Он имел в виду Густава. Я замер, сдерживая дрожь
в коленях. Неужели это была просто неосторожность
со стороны Густава? Проговорился? Но ведь он хорошо
знает, что одна эта примета может навести их на след,
подсказать им, кто скрывается под документами Рива-
ньолло.
Может быть Густав говорил это разным людям и
с определенной целью? Решил заработать? Но ведь он
мог продать меня гораздо проще и быстрее. Значит,
проговорился? Но тогда почему оставил в живых ин-
дейца? Проговорился и не заметил этого? Выходит,
Густав уже не тот, каким я знал его? Не человек дела,
за каждым словом которого скрыта цель?
Не удивляйся, старина, ведь может оказаться, что
и ты не такой, каким он знал тебя. Чего только не сдела-
ет с человеком время да еще вкупе с такими помощни-
ками, как страх и ненависть!
285
•— Помогите ему!— настаивал Этуйаве.
До него ли мне сейчас? Я продолжал размышлять:
итак, в лучшем случае это знает уже не только акдаец,
но и хозяин дома и вся его семья...
— Этуйаве знает здесь человека, у которого есть бе-»
лые горошины,—* нетерпеливо сказал акдаец.— Помо-
гите. Ведь у мальчика болит...
Таблетки, он говорит о таблетках, думаю я. У меня
тоже есть таблетки. И порошок. Есть порошок, и нет
времени для операции...
Моя рука поползла в карман и нащупала плоскую
коробочку. Это было очень сильное средство.
— Длинный ошибся,— сказал я акдайцу.— Я не
врач. Но у мальчика скоро перестанет болеть голова.
Еще до того, как приедет врач. Вот возьмите, пусть вы-
пьет.
Я отсыпал в стакан с мутной жидкостью, вероятно,
соком манго, немного порошка и сказал хозяину:
— Вскипятите для него крепкий чай, дайте настоять-
ся и остыть. Пусть мальчик выпьет сначала холодный
чай, а потом это...
Акдаец благодарно кивнул мне и спросил:
— Когда надо выезжать?
— Сейчас,— сказал я, думая: он знает, но он уез-»
жает со мной. Они знают, но у меня теперь есть га-
рантия, что они никому не скажут. Густав знает, но он
далеко. Кто же еще знает? Кого мне надо бояться?
Я продолжал думать об этом и тогда, когда мы на-
гружали лодку. Хозяин дома приставал к нам, предла-
гая в дорогу то одно, то другое. Он готов был отдать
все, что имел, в том числе и свое оружие. Но я выбрал
только пистолет «вальтер» и охотничье ружье фирмы
«Крафт». У хозяина оставалось еще одно ружье одно-
ствольное, с испорченным затвором. Я убедился, что это-
го полудикаря не сдерживают заботы о завтрашнем дне,
о будущем благополучии дома и семьи. Почему он и ему
286
подобные не умеют заботиться о себе? Видимо, причи-
ну надо искать в его смешанном происхождении от за-
воеванных и завоевателей, а точнее — в африканской
крови, текущей в его жилах. Природа навечно распре-
делила силы и возможности между людьми, народами,
расами так же, как и между другими своими создания-
ми: львами и антилопами, тиграми и ланями, волками
и овцами. Тем самым она уготовила им разные судьбы.
Но вот вопрос — не было ли порабощение акдайцев слу-
чайностью? В самом ли деле они принадлежат к низ-
шей расе, как утверждали их угнетатели? А может
быть, кому-то было выгодно так утверждать, природа
же предопределяла совсем иначе?
Не знаменательно ли, что наконец-то существует
прибор, который может способствовать восстановле-
нию справедливости? Да, мой аппарат мог бы дать
точный ответ всем этим людям, но сейчас со мной бы-
ла лишь его схема, хранимая в памяти.
Хозяин долго стоял на досках причала и махал ру-
кой, глядя нам вслед. Он повторял: «До свидания,
господин, сохраним друг о друге самые приятные во-
споминания». «Сохраним, но ненадолго»,— мысленно от-
вечал я. Там, в хижине, все было сделано мною точно
и незаметно. Я был уверен, что когда хозяин вернет-
ся в дом, то вместе с остальными членами своей семьи
набросится на остатки поросенка и недопитое виски.
А потом они надежно забудут обо мне. И если гончие
нагрянут, то не смогут ничего узнать...
Ах, Густав, Густав, думал я, что же это было с твоей
стороны — ошибка или злой умысел? И то, и другое мог-
ло бы дорого обойтись мне...
За поворотом реки исчезали жалкие домишки поселка,
26 августа.
Шестой день мы в пути. И только сегодня я смог зас-
тавить себя записать хотя бы несколько строк, чтобы
287
когда-нибудь они напомнили мне «зеленый ад». Я мно-
гому научился за это время, ко многому привык. Здесь,
в джунглях, не бывает нерадивых учеников. Выбор не-
большой: либо учится, либо погибает. «Зеленый ад» не
дает времени для исправления нескольких ошибок—>
одна-единственная оказывается последней.
Сейчас мне бы не понадобилась пластическая опера-
ция, чтобы изменить облик. Даже близким друзьям
пришлось бы долго узнавать меня — выхоленного ин-
теллигента, сердцееда с тщательно подстриженными уси-
ками и мечтательными голубыми глазами — в зарос-
шем рыжими волосами лесном человеке. Моя белая,
нежная кожа покрылась язвами и коростой, глаза вва-
лились, взгляд стал настороженным, как взгляд зве-
ря. Я и сам часто не узнавал в этом существе себя —
ученого с мировым именем, блестящего экспериментато-
ра, не боявшегося ставить опыты, за которые мракобе-
сы разных мастей, так называемые «гуманисты» готовы
были сжечь меня на костре. Куда девались моя отточен-
ная изящная мысль, мое тщеславие, мои снобизм и брез-
гливость, весь уклад моих привычек и наклонностей, сос-
тавляющий основу личности? Много ли от нее осталось?
А что уцелеет в будущем?
Я мылся и чистил зубы только в первые два дня.
Старался не поддаваться ни палящему солнцу, сводя-
щему с ума, ни страху перед погоней, ни жажде, ни
враждебному миру насекомых. Пожалуй, последнее бы-
ло страшнее всего. Днем в лодке меня донимали мухи
и осы. И тех и других здесь были мириады — разных
мастей и окраски, разной степени ядовитости. Однако
все они с одинаковой жадностью набрасывались на ме-
ня, на мою тонкую кожу, которую им легко прокусить,
чтобы отложить под ней личинки. Иногда, чтобы из-
влечь личинку, мне приходилось делать разрезы. Со вре-
менем Этуйаве научил меня выкуривать личинки из-под
кожи, пуская в разрезы табачный дым.
288
Мухи усаживались на мне так плотно, что не остава-
лось свободного места, и следующие садились уже на
них самих, высасывая из них мою кровь и лимфу, кото-
рой они только что напились. Когда же в самое жаркое
время дня мы укрывались под душной сырой тенью
кустов и деревьев, на меня нападали полчища клещей-
кровососов, а потом часами приходилось счищать их с
себя, иногда отдирая вместе с клочками кожи.
— Не надо делать так, надо иначе,— говорил Этуйа-
ве.— Разотри.
Он с силой проводил по моей коже своими ладоня-
ми, жесткими, как наждак, и растирал клещей в скольз-
кую кашицу. Если дать ей затвердеть, она покрывала
кожу сплошной коркой. Я смотрел на него, как на су-
масшедшего, и с удвоенной яростью принимался счищать
отвратительных насекомых.
А ведь были еще разнообразные жуки, муравьи со
стальными челюстями: огненные — в месте их укуса
кожа горела в течение нескольких часов; тамба и лач,
после укусов которых меня лихорадило; «строители го-
родов»— термиты и, наконец, самый страшный — чер-
ный муравей. Его укус настолько ядовит, что может
привести к смерти. Мир земных существ, занимающих-
ся только пожиранием друг друга, делал это здесь
в сотни раз интенсивнее, чем в любом другом месте. Ведь
существ здесь было больше.
Но самое худшее начиналось вечером, когда к нам
устремлялись тучи москитов и комаров. Мазь, кото-
рой снабдили меня в поселке, не помогала. Я распухал
от их укусов, я был отравлен их ядом до такой степени,
что сознание грозило помутиться. Постепенно нужда за-
ставила меня выполнять советы моего проводника
и я оставлял на себе клещей и кашицу, образованную от
них, чтобы закрыть свое тело перед москитами. Я на-
учился выбирать меньшее из зол, предоставляя насеко-
мым сражаться за мою кожу и мою кровь. Я противд-
'JQ И. РосоховзтскиЗ
289
поставлял их друг другу, уничтожал одних с помощью
других, по сути поступал с ними так, как поступаем все
мы. Мы осознанно и неосознанно подражаем природе,
которая никогда не миловала своих созданий. Вот тут-
то и начинали проявляться моя цивилизованность, изощ-
ренность ума, ибо вскоре, буквально за несколько дней,
я научился делать это и в джунглях не хуже, чем Этуй-
аве. Правда, следует учесть, что у меня были уже кое-
какие навыки, приобретенные в пограничном поселке, где
я жил среди моих товарищей. Итак, цивилизованность
все же чего-то стоила — она помогала мне быстрее из-
меняться и приспосабливаться к условиям, в том числе
быстрее становиться таким же, как дикари.
Я привык есть сырое мясо и рыбу, умело разрывая
их пальцами, подражал Этуйаве даже в жестах, в повад-
ках если это годилось для того, чтобы выжить. Я боль-
ше не реагировал на безвредные для меня звуки,
какими бы громкими и зловещими они ни были, зато на-
стораживался даже при очень слабом, но незнакомом зву-
ке. В этом последнем качестве я намного превзошел ак-
дайца, моя интуиция срабатывала даже в тех случаях,
когда, казалось бы, не имелось никаких поводов для
опасений.
И если меня не укусила ядовитая змея, которых здесь
было предостаточно, не подстерегла пантера, когда мы
выходили на берег для отдыха или охоты, не перекусил
пополам огромный аллигатор во время купания, то
я должен быть благодарен в первую очередь своей ин*
туиции.
Она спасла меня и Этуйаве и от самого страшного
хищника, с которым кому-либо приходилось встречать-
ся. Уже давно я слышал акдайскую легенду о том, что
в наказание людям за отступничество от своей веры бог
Узамба создал злого речного духа Губатама. Дух этот
живет в реке Куянуле и подкарауливает грешников.
Он так хитер и коварен, что даже хитрость и коварство
290
белого человека по сравнению с ним — ничто, а сила
его превосходит силу самого большого слона. Один его
вид может до смерти напугать человека. У духа Губа-
тама большая голова наподобие человечьей, изо рта тор-
чат клыки, глаза сверкают красным цветом, как у кро-
кодила, рыбье туловище с плавниками увенчивает хвост,
усеянный шипами. В воде он передвигается как рыба,
но у него имеются и лапы — перепончатые, с острыми
когтями. Акдайская фантазия не поскупилась на устра-
шающие детали вроде того, что Губатам, прежде чем
съесть свою жертву, держит ее в лапах, совершая молит-
ву и пляску смерти.
Мои товарищи посмеивались над этой легендой, Гус-
тав даже отправлялся на охоту в те места, где якобы
видели Губатама. Отряд вернулся ни с чем, если не
считать, что один из охотников бесследно исчез в джунг-
лях. Случилось, это ночью, когда лагерь спал. Часовой
будто бы даже видел сквозь полудремоту, с которой
никак не мог справиться, рыбье тело размером с боль-
шого аллигатора на кривых лапах. Оно промелькнуло пе-
ред ним и скрылось в чаще, а потом оттуда донесся при-
глушенный человеческий крик.
Впрочем, скептики, которых среди нас было немало,
говорили, что легенды о Губатаме рождены страхом,
а чтобы опровергнуть их, достаточно обратиться к эле-
ментарной логике. Если доисторическое животное с его
чудовищными, но устаревшими средствами нападения
и защиты и могло выжить в укромных и совершенно
диких местах с бедной фауной, вроде штата Мэн, то
как бы оно уцелело здесь, где мир хищников так разно-
образен?
Трудно было возражать им с точки зрения элементар-
ной логики. Однако люди не раз убеждались, что мно-
гие самые фантастические легенды основываются на
реальных фактах. То, чего нет, нельзя и придумать, то,
что придумывают, состоит из того, что существует, пусть
10*
291
даже собранного в одно целое из рассыпающихся и не-
соединимых деталей.
В этот день мы разнообразили свое меню дважды,
Этуйаве удачно метнул копье с лодки и убил крупную
рыбу. Немного погодя мы заплыли в места, где в изо-
билии водились черепахи. Они подымали свои морщи-
нистые шеи из воды, глядя на нас полусонными малень-
кими глазками. Высадившись на отмель, мы легко добы-
ли около сотни черепашьих яиц.
Но оказалось, что не только мы были охотниками...
В сумерках, когда Этуйаве уже высматривал место
для ночной стоянки, мне показалось, что из-за огром-
ного листа речной лилии, на котором мог бы свободно
сидеть человек, высунулась на миг и скрылась чья-то
голова. Это могла быть речная выдра, но я почему-то
вспомнил о Губатаме. Меня охватило предчувствие не-
поправимой беды, страх перед неизвестным и сверхъес-
тественным сковал мою волю.
— Этуйаве должен держать наготове оружие,— сказал
я акдайцу.— Пусть Этуйаве и его белый друг будут го-
товы к нападению.
За время, проведенное в этой стране, я усвоил мане-
ру обращения акдайцев, помнил предписания и закля-
тия. Мне было известно, например, что не следует про-
износить имени Губатама, иначе акдаец решит, что
я накликаю беду.
Проводник с удивлением посмотрел на меня:
— Этуйаве не чует врага. Не ошибся ли белый друг
Профейсор?— Так он называл меня, переделав звание
в имя.
Я не мог утверждать ничего определенного и только
молча указал головой в направлении зарослей. Этуйаве,
конечно, не уставился туда, а сделал вид, что смотрит
в другую сторону. Одновременно он изо всех сил косил
взглядом в указанном мной направлении. Через несколь-
ко минут он сказал:
292
— Там прячется большая рыба. Она плывет за нами.
Почему? Лодка и два человека — плохая пища для
рыбы.
Прошло еще несколько минут. Я не мог отделаться от
ощущения, что приближается нечто ужасное. Несколь-
ко раз я замечал, что аисты — одни из самых верных
пернатых супругов — отчего-то с громкими криками
спешат убраться из воды подальше на берег и увести
своих подруг, с которыми никогда не расстаются. Этуй-
аве стал обнаруживать признаки беспокойства. Он про-
шептал еле слышно:
— Нет, не рыба. Там — человек, воин. Он плывет под
листом и дышит через камышинку. Не могу увидеть—»
большой или маленький, глубоко под водой или нет...
Этуйаве, как и каждый акдаец, мыслил очень конк-
ретно, и его определения человека или зверя располага-
лись последовательно по вертикали, начиная с головы.
Так он привык мыслить в джунглях, где все живое раз-
мещалось для него не по горизонтали, ведь видимость
была предельно ограничена зелеными стенами, а по
вертикали. На разных ярусах веток гнездились разные
птицы, летали они в небе на разных высотах. Сила не-
знакомого зверя оценивалась в зависимости от его ве-
личины, прежде всего в высоту, ведь длину скрывали за-
росли. Разумеется, такая оценка не всегда бывает вер-
ной, и тогда природа просто вычеркивала охотника из
списка живых.
Я присмотрелся к листам лилий и заметил, что из-
под одного, будто дыхательная трубка, высовывается
камышинка.
— Может быть, выстрелить?— посоветовался я с ак*
дайцем.
— Подождем. В этих местах охотятся племена бачу-
ла. Не надо ссориться с ними.
Час от часу не легче! Мне рассказывал Густав, что од-
но из племен бачула — людоеды. Я немало наслышался
293
о ямах-западнях, которые бачула готовят на охотничьих
тропах. Тот, кто упадает в такую яму, самостоятельно
выбраться не может. Каннибалы убивают его, отреза-
ют руки и ноги, варят их и затем съедают.
— Поплывем к берегу!
Не знаю, почему мне в голову пришла такая мысль.
Верно, что посредине реки мы были открыты врагу со
всех сторон, но в прибрежных зарослях враг мог под-
красться вплотную. И все же что-то подсказывало мне
именно такой путь к спасению. Может быть, потому,
что я все время помнил о Губатаме, речном духе, кото-
рый был наиболее опасен в воде.
— Поплывем к берегу,— настаивал я.
Лист лилии отстал. Очевидно, тот, кто раньше пря-
тался под ним, изменил планы.
Лицо Этуйаве не выразило никаких чувств, но он
стал править к берегу. Мы были уже в нескольких мет-
рах от зарослей тростника, когда послышался сильный
удар о днище лодки. Только чудом лодка не перевер-
нулась. Удары следовали один за другим. Они были
словно рассчитаны на то, чтобы если и не перевернуть
лодку, то отогнать ее подальше от берега. Внезапно уда-
ры прекратились, из воды показалсь перепончатая лапа
с длинными когтями. Она уцепилась за борт и рыв-
ком потянула его.
В этот миг Этуйаве ударил ножом по лапе и разру-
бил ее. Хлынула темно-фиолетовая, почти черная кровь,
из воды показалась лысая голова с горящими злобны-
ми глазками и почти человеческим выпуклым лбом. Ак-
даец побледнел и отшатнулся. Повинуясь давней привыч-
ке, не целясь, я выстрелил из пистолета в голову чудо-
вища.
Губатам — теперь я не сомневался, что это он, —
раскрыл пасть, усеянную острыми клыками. Раздался
пронзительный рев, сравнимый разве что с криком обе-
зьяны-ревуна. Я выстрелил еще и еще — и с ужасом
294
увидел, что пули только царапают кожу, отскакивая от
черепа хищника. Тогда я попытался попасть в глаз,
израсходовал всю обойму, но так и не понял, достиг ли
цели. Губатам исчез в мутной воде. Только круги по-
казывали место, где он скрылся.
Мое тело покрывала противная липкая испарина.
Я дышал тяжело, с присвистом, чувствуя, что силы на ис-
ходе. Хуже того — меня уже несколько часов знобило,
и я боялся, что это начинается лихорадка.
Этуйаве привязал лодку к корневищу, полез на де-
рево, выбрал крепкие ветки и подвесил к ним два га-
мака. С большим трудом я добрался до этой висячей
постели и едва перевалился в нее, как забылся в кош-
марном сне. Мне виделся ненавистный Генрих, его толс-
тые губы извивались, как две красные гусеницы. Он
кричал мне: «Ты — недочеловек, унтерменш! Разве
твой аппарат не сказал тебе это?!» Он хохотал, подми-
гивая мне и щелкал зубами совсем близко от моего гор-
ла. «Вы все — недочеловеки, ограниченная раса, ха-ха,
слишком холодная и черствая, ха-ха, расчетливая но
лишенная воображения! Вам не хватает чуть-чуть тем-
перамента, воображения, но без этого вам не дорасти
до людей. У вас нет будущего!» Его смрадное горячее
дыхание обдавало меня, зубы щелкали в миллиметре
от горла. Я попытался отстраниться и даже сквозь сон
почувствовал, что кто-то крепко держит меня.
Я открыл глаза и увидел жуткую морду Губатама.
Он кривлялся и подмигивал, совсем как Генрих в моем
сне. Задними лапами и хвостом зверь уцепился за вет-
ку, а передними подтянул к морде гамак. Я чувство-
вал, как когти впились мне в плечо. Страх сдавил горло,
я не мог кричать, но Этуйаве каким-то чудом услышал
мой безмолвный призыв о помощи. Не знаю, как ему
удалось преодолеть сверхъестественный ужас перед чу-
довищем, но он выбрался из своего гамака и, добрав-
шись до зверя, нанес ему несколько ударов ножом по
295
задним лапам и спине. Губатам заревел, отпустил мой
гамак и обернулся к акдайцу. Этуйаве пригнул к себе
одну из веток и отпустил ее. Прут хлестнул зверя по
глазам, удар лапы пришелся по воздуху. В тот же миг
Этуйаве нанес ему несколько молниеносных ударов по
незащищенной шее. Хлынула кровь, и чудовище, ломая
ветки, упало с дерева. Послышался глухой удар, будто
шлепнули мешок с песком, а затем все звуки перекрыл
истошный вопль такой силы, что, казалось, сейчас лоп-
нут барабанные перепонки. Вопль оборвался на высо-
кой ноте, и наступила тишина.
Впрочем, может быть, эта тишина наступила толь-
ко для меня...
10 сентября.
Я очнулся в лодке. Долго вспоминал, почему надо мной
плывущее темно-синее небо, что это за человек сидит
рядом и, раскачиваясь, поет заунывную песню. Нако-
нец я вспомнил, что это — метис-акдаец, проводник
Этуйаве, что о нем говорил мне Густав... Я чувствовал
слабость во всем теле, тошноту, во рту пересохло. Эту-
йаве взглянул на меня, перестал грести и поднес к мое-
му рту половинку кокосового ореха.
— Ты дважды спас мне жизнь. Нет, не дважды —
двадцать два раза,— попытался я сказать громко, но
получился шепот.
Акдаец ничего не ответил, только наклонил полови-
ну ореха, и кокосовое молоко полилось мне в рот. Я ма-
шинально сделал несколько глотков, и метис засмеялся.
Может быть, у меня был очень смешной вид, а воз-
можно, он смеялся от радости, что я выжил и он не
остался в джунглях один. На шее акдайца вместе с его
первым ожерельем висело второе — из когтей и клы-
ков Губатама. Останки хищника, как рассказал мне
позже Этуйаве, пришлось оставить в джунглях из-за
свалившей меня лихорадки. Акдаец сделал раствор из
296
сока манго и порошков хинина — и с помощью лекар-
ства выходил меня.
Конечно, было очень жаль, что он не захватил хотя
бы череп удивительного зверя, но я не стал упрекать
проводника. Он и так проявил больше благородства и
мужества, чем это свойственно любому дикарю-метису.
Он вел себя почти как полноценный человек, у которого
с-излучение преобладает над у-излучением.
Все же беспокойное любопытство ученого не оставля-
ло меня. Снова и снова я перебирал в памяти все, что
знал о доисторических ящерах, о чудовище штата Мэн,
дожившем до нашего века. Судя по описаним, это был
геозавр, живое послание эпохи, отставшей от нашей на
сотню миллионов лет. Но Губатам напоминал ящеров
совсем немного — разве что хвостом и лапами. Зато
его голова напоминала скорее голову человека. И самое
главное — ящеры обладали крохотным мозгом, их по-
ведение было узко программированным поведением ма-
шин, предназначенных для перемалывания и усвоения
мяса и костей, для размножения и постепенного само-
выключения, чтобы освободить место для потомков.
А поведение Губатама включало элементы, доказываю-
щие, что хищник обладал весьма развитым мозгом. Он
следил за нами, плывя под огромным листом лилии,
чтобы мы не заметили его. Кто знает, может быть, его
легкие нуждались в атмосферном кислороде, и он ды-
шал через камышину. Конечно, это было чересчур ра-
зумно для зверя, но разве он не напал на нас в сумер-
ках, к тому же, когда мы плыли к берегу, разве не
пытался помешать нам причалить? Какой зверь вместо
того, чтобы попросту бить в днище лодки, попытался
бы опрокинуть ее, ухватившись лапой за борт? Может
быть, из всех животных только шимпанзе или горилла
додумались бы до этого, но ведь предполагают, что у
обезьяны был общий предок с человеком... С челове-
ком... С человеком... С человеком...
297
Эта мысль, вернее — осколок мысли, застрял в мо-
ем мозгу, будто наконечник стрелы, и не давал покоя.
Мысль к чему-то вела, что-то подсказывала, была нача-
лом клубка, который требовалось размотать. Я смутно
чувствовал это, но был слишком слаб даже для того,
чтобы думать.
С человеком... С человеком...
Животным приходится иметь дело с человеком. Им
приходится убегать от человека, покоряться человеку,
приспосабливаться к человеку... Человек постепенно ста-
новится для животных определяющим фактором внеш-
него мира, болеее значимым, чем наводнения или по-
жары, засуха или холод. Выживает то животное, кото-
рое умеет приспособиться к человеку, стать полезным
ему, или ухитряется укрываться от него, выживать воп-
реки его воле. Или... да, есть еще «или», каким бы
нежелательным оно ни было. Эволюция не стоит на мес*
те. И когда-нибудь может появиться...
Почему-то у нас выработалась привычка: как толь-
ко услышим о чудовище, особенно о крупном, то сразу
предполагаем, что оно пришло из древних времен, ищем
ему место в минувшем. Наверное, мы так поступаем от-
того, что только в прошлом, когда не было человека
и когда животным было просторно, находилось место для
гигантов. Черт возьми, я правильно подумал, что эво-
люция не стоит на месте, что животное приспосаблива-
ется к человеку. Но приспособление — емкое понятие.
И однажды должно появиться такое животное, приспо-
собление которого будет заключаться не в том, что оно
сумеет стать полезным или вовремя спастись, а в том,
что оно будет нападать на человека, питаться его мя-
сом и плодами его деятельности. Однако для этого оно
должно иметь не только острые зубы или когти, не толь-
ко непробиваемую бронь, мощные челюсти, быстрые
ноги, а в первую очередь — мозг, в котором родятся
дьявольские хитрость и коварство. Возможно* Губатам—>
298
именно такое животное, и он пришел не из прошедших
эпох, а из будущих, в качестве первого посланца. Ах,
если бы проводник догадался захватить хотя бы его че-
реп! Забота обо мне занимала немало времени, но ус-
пел же метис вырвать когти и клыки зверя и нани-
зать ожерелье из них...
— Этуйаве отдаст мне это?— спросил я, указывая
на ожерелье.
Метис решительно покачал головой:
— Этуйаве — большой воин. Он убил самого страш-
ного зверя, и теперь дух леса Амари будет охранять его.
Нельзя отдавать.
— Но это нужно не мне, а науке, всем людям,— про-
должал настаивать я.
— Не все люди, а один Этуйаве убил страшного зве-
ря,— гордо выпрямился метис и выпятил грудь. В уг-
лах его полных губ, чем-то похожих на губы Генриха,
выступили капельки слюны.
Внезапно я подумал: а что если Генрих и его сороди-
чи не только порождение прошлого? Ведь они сумели
на протяжении эпохи так приспособиться, что сделались
неодолимы. Может быть, травля, которую они и им по-
добные организовали против меня,— только начало го-
нений на лучших представителей человечества?! Эта
травля начиналась еще в школе, когда происходит толь-
ко становление личности. Уже тогда кучка подлиз и
маменькиных сынков пыталась меня третировать. Осо-
бенно ненавистны мне были трое. Первый из них —
Генрих, низенький, черноволосый, быстрый, экспансив-
ный, постоянно «разговаривающий» руками. Он считал
себя лучшим математиком в классе. Хитрость азиатс-
ких купцов, унаследованную от предков с генами, он до-
гадался употребить не для торгашеских сделок, а для
решения математических задач. Видимо, он просто рас-
считал, что такое применение «наследства» позволит
получать большую прибыль в современном обществе.
299
Второй — Карл, воинственный хам с огромными ру-
чищами, прирожденный варвар и разрушитель. Вдоба-
вок ко всему он проповедовал идею переделки мира.
Конечно, при этом подразумевалось, что он и ему по-
добные будут хозяевами. Его мощные кулаки служили
вескими аргументами в споре. Однажды он попытался
пустить их в ход против меня, но не тут-то было...
Третий — Антон, внимательный и вежливый, изящ-
ный и тонкий, как трость с ручкой из слоновой кости,
трость, в которой спрятано узкое лезвие стилета. Он
старался не давать никакого повода для упреков в вы-
сокомерии, но тем не менее испытывал полнейшее през-
рение ко всем, кто был ниже его по происхождению.
Меня он презирал за то, что мой отец — лавочник, и за
то, что я плохо одевался. Он говорил извиняющимся
тоном: «Ты хороший парень, но тебе не хватает утончен-
ности». И добавлял небрежно: «Впрочем, это дело на-
живное, было бы желание да время». При этом он знал,
что времени у меня нет и что родители мои против
«бездельничанья» и «аристократического воспитания»
в каком-нибудь специальном пансионе для выскочек.
Когда я уже далеко шагнул по служебной лестнице
и мне вручали высший орден, а Карла и Генриха давно
не было в живых, я встретился с Антоном. Он стоял ря-
дом с министром. Я хотел было обнять его — все-таки
школьные друзья, но он, предупреждая мой порыв, слег-
ка отстранился и благосклонно протянул руку со слова-
ми: «Ты такой же добрый малый, каким был в школе,
и ничуть не изменился». Я побледнел, как будто мне
влепили пощечину, и только тайна, в которую я тогда
уже проник, придавала мне уверенность. В ответ я ска-
зал: «Приходи ко мне в лабораторию, Антон, друг мой.
Я сниму эограмму твоего мозга и подарю тебе харак-
теристику твоего психоизлучения. Ты узнаешь настоя-
щую цену себе». Я посмотрел ему в глаза и добавил
громко, чтобы слышал министр: «Тебе нечего бояться?»
300
Я надеялся, что загнал его в угол, но он ответил,
как ни в чем не бывало: «Обязательно приду, когда...
твой метод будет достаточно проверен».
Таинственные свойства мозга интересовали меня еще
в школе. Это был мой «пункт», как продтрунивал Ген-
рих. Он никогда всерьез не принимал положений пара-
психологии, в какой-то мере допускал возможность те-
лепатии, но отвергал ясновидение. Рассуждая на эту
тему, он всегда исходил из того, что организм человека
в принципе не отличается от организмов животных
и поэтому его качества также не могут принципиально
отличаться от их свойств. Исключение он делал для то-
го, что связано со второй сигнальной системой. С осо-
бенным злорадством, причмокивая своими толстыми
жирными губами, он рассказывал, как подозревали
в ясновидении летучих мышей, пока не открыли у них
явление ультразвуковой локации.
Его душа от рождения была до краев наполнена ядом
насмешки над всем возвышенным и благородным, и он
брызгал этим ядом вместе со слюной на своих слушате-
лей.
На школьном вечере парапсихологии я показал, как
опускается чаша весов под воздействием мыслеприказа,
отгадывал невысказанные желания девушек, тем более,
что желания эти были достаточно стереотипны. На этот
вечер я пригласил и Генриха, а в благодарность он там
же разоблачил мои опыты, как обычные фокусы. Откуда
ему было тогда знать, что именно мне предстоит разобла-
чить перед всей нацией его темные махинации в науке?
Помню, каким несчастным и отчаявшимся он появил-
ся в лаборатории. От моей былой неприязни к нему не
осталось и следа. Я протянул ему руку но он не пожал
ее — возможно, и не заметил. Я сказал: «Все-таки ты
пришел ко мне, Генрих, и не знаю, как ты, а я рад встре-
че и готов тебе помочь. Твой мозг болен, неизлечимо
и давно болен, но я попытаюсь что-то сделать. Ты,
301
наверное, слышал, что мне удалось построить прибор,
тонко регистрирующий психоизлучение. У здоровых и
полноценных людей должно преобладать с-излучение,
характерное для мозга человека, у тех же, чей мозг стра-
дает какой-либо существенной неполноценностью, прояв-
ляется у-излучение, присущее мозгу животных. После
того, как я выясню характеристику твоего мозга, нач-
нем искать способы лечения».
Так вот, после всего, что я готов был сделать для не-
го Генрих тяжко оскорбил меня. Он кричал, что мои
открытия антинаучны и антигуманны. Он оскорблял
моих соратников и моих друзей. Все же я не мог оби-
жаться, зная, какой конец его ожидает, насколько му-
чительной будет его смерть.
Следует сказать, что к тому времени я сделал новое
открытие, которое с полным правом можно назвать Ве-
ликой и Ужасной Тайной. Даже не столько великой,
сколько ужасной. Дорого бы дали наши враги, чтобы
докопаться до нее...
Встреча с Карлом произошла приблизительно при та-
ких же обстоятельствах, как встреча с Генрихом. С тру-
дом узнал я в новом пациенте бывшего одноклассника.
Только всмотревшись пристальнее, я воскликнул: «Ты ли
это, Карл, бедный друг мой?» Он ответил: «А кто же
еще? Разве не помнишь, как я лупил тебя вот этой са-
мой рукой?»
Он, покойник, тоже чем-то напоминал этого акдайца.
Нет, не чертами лица, а скорее его выражением —
невозмутимостью и уверенностью в себе.
От всех этих мыслей, от воспоминаний я так устал,
что буквально провалился в глухой крепкий сон...
Проснулся я только на следующее утро. Лодка стоя-
ла у берега. Этуйаве укладывал вещи в рюкзаки. Заме-
тив, что я открыл глаза, он тотчас прервал свое заня-
тие и поднес к моему рту скорлупу кокосового ореха
с напитком из сока манго и хинина.
302
— Этуйаве дважды спас жизнь Профейсору,— ска-
зал я, стараясь выразить голосом и улыбкой как мож-
но больше благодарности.— Этуйаве для Профейсора —
брат и отец.
Лицо акдайца оставалось невозмутимым, он ответил
мне:
— Когда двое людей идут в джунгли и хотят там
выжить, они должны быть ближе, чем братья.
В его словах было что-то от настоящей истины, го-
тов поклясться. Сколько бы люди ни враждовали,
ни боролись друг с другом, стоит им остаться наедине
с природой — и они понимают, как мелки их раздоры
перед ее мощью, способной в одно мгновение смести
их вместе с машинами, ракетами, судами, городами —
со всей цивилизацией. Люди словно прозревают, охва-
тывая взглядом свою жизнь с болезнями и горестями,,
с неизбежным для всех концом, и начинают понимать,
с кем надо бороться. Но миг прозрения так краток,
что о нем остаются лишь слабые воспоминания, а жизнь
так трудна и благ так мало, что люди с прежним ожес-
точением принимаются сражаться за место под солн-
цем. Чтобы выжить в этой борьбе, надо быть сильнее
других, а чтобы не было раздоров и войн, необходимо
распределить блага в точном соответствии с силой лю-
дей. Надо установить единый порядок среди людей по
аналогии с извечным порядком в природе, где шакал не
посмеет оспаривать добычу у тигра, а воробей не напа-
дет на орла. Тигру тигрово, шакалу шакалье,— вот глав-
ный принцип идеального порядка. И чтобы наконец-то
установить его на этой несчастной зеленой планете,
в этом поистине «зеленом аду», есть прибор, который мо-
жет абсолютно точно показать, кто чего стоит, и есть
люди, способные воспользоваться им. Не их вина, что
однажды они оказались неудачниками. На ошибках
учатся. Самое главное — выжить, дождаться своего ча-
са и не упустить его.
303
Профейсор сможет идти за Этуйаве?— спросил ме-
тис.
Значит, мы прибыли к месту, откуда до хижины, о
которой говорил Густав, надо около часа идти через
заросли. Невдалеке от хижины есть другое укрытие —
пещера в скалах. И в хижине, и в пещере приготовлено
оружие и снаряжение, лекарства, консервы в специаль-
но устроенных погребах. Вряд ли на всем континенте
имелось еще место, где бы джунгли так резко обрыва-
лись, подступая к скалам. С одной стороны — джунгли,
с другой, почти неприступной,— камни. Если погоня
прибудет на вертолете, что наиболее вероятно, я скро-
юсь в джунглях или уйду в пещеру по незаметной тро-
пе, прорубленной в скалах. Недалеко, на равном рас-
стоянии от пещеры и от хижины, имеется площадка, на
которую самолет, посланный Густавом, будет периоди-
чески сбрасывать провизию. Вместе с Этуйаве или без
него я смогу дождаться, пока меня перестанут искать,
и вернусь в поселок к своим товарищам и соратникам по
общему делу.
— Профейсор еще очень слаб. Нельзя ли немного по-
быть здесь?— спросил я у проводника.
— Там Профейсор выздоровеет быстрее. Хижина
очень близко,— ответил Этуйаве.
Он связал оба рюкзака вместе и прилаживал их на
своей спине. Его вид говорил о том, что он уже все ре-
шил сам, без моего согласия, а его вопрос был чисто
риторическим. Видимо, ему уже изрядно надоело во-
зиться со мной, обеспечивать пищей, указывать, ка-
кие ягоды можно есть. Сам он каким-то чутьем уга-
дывал съедобные плоды, даже если видел их в первый
раз, безошибочно определял, какие можно есть сыры-
ми, а какие нужно варить.
Этуйаве протянул мне палку. Вероятно, он пригото*
вил ее, пока я спал. Опираясь на палку, я встал и кое?
как заковылял за ним по едва заметной тропе. О том,
304
что ото именно тропа, свидетельствовали обломанные
веточки на высоте груди и особенно то, что сухие
листья, хорошо умятые, не потрескивали под ногами.
Дорога была для меня очень тяжелой. Все кружи-
лось перед глазами, я боялся потерять сознание. По-
этому, несмотря на предупреждение Этуйаве ступать
след в след, я порою делал небольшие зигзаги, выби-
рая более открытые места, где не приходится тра-
тить усилий на то, чтобы отводить ветки от лица или
нагибаться.
Неожиданно земля под моей ногой подалась, и, не
успев сообразить, что происходит, я упал в глубокую
яму. Падение прошло сравнительно благополучно, и я
не очень ушибся. Над краем ямы показалась голова
проводника. Его лицо было по-прежнему невозмути-
мым.
— Как себя чувствует Профейсор?
— Как нельзя хуже.— Меня раздражала его невоз-
мутимость.— Похоже, что эта яма отрыта специально.
— Сейчас свяжу веревку из лиан,— ответил Этуй-
аве.— Профейсору надо скорее выбираться. В яму мо-
жет упасть другой зверь.
Он исчез из поля зрения, а я постарался удобнее
устроиться на дне, привалясь спиной к стене и вытя-
нув ноги. Яма расширялась книзу, в нескольких мес-
тах были вбиты острые колья.
Надо же было иметь везение и в невезении! Я упал
в яму, но миновал колья. Похоже, что судьба стара-
ется продлить себе удовольствие и подольше позаба-
виться со своей игрушкой. Ну что ж, постараюсь вос-
пользоваться даже этим, чтобы выжить. Я полагал,
что слова проводника «о другом звере», который мо-
жет упасть в яму-ловушку, сказаны для отвода глаз.
На самом деле он боится не зверя, а тех, кто вырыл
яму,— охотников. Очевидно, это были воины из пле-
мени бачула. Я вспомнил рассказы Густава о том, что
305
«лакомки»-бачула готовят именно такие ямы для дву-
ногих жертв.
Рука сама вынула пистолет. Впрочем, он бы мне
в такой ситуации не помог. Вероятно, каннибалы сна-
чала умертвили бы меня копьями или набросали в яму
горящих факелов, чтобы «дичь» задохнулась в дыму
и заодно немного поджарилась. Да и там, наверху,
огнестрельное оружие мало помогло бы. В джунглях,
где поле зрения ограничивается одним-двумя метра-
ми, винтовка и пистолет теряют свои преимущества пе-
ред копьями и дубинами. Успех сражения решают
лишь умение ориентироваться, быстрота и неожидан-
ность нападения.
Почему так долго не появляется проводник? Может
быть, нагрянули каннибалы, и ему пришлось удрать?
Если их много, то что он — один — сможет сделать?
Не погибать же вместе со мной! В конце концов ди-
карь остается дикарем, и первобытные инстинкты всег-
да возьмут в нем верх.
Я попробовал было выдернуть колья, чтобы вбить
их в стенку ямы и устроить что-то вроде лестицы. Но
они были всажены так глубоко, что не поддавались,
несмотря на все мои усилия. Я снова уселся и стал
ждать, пока метис вызволит меня из этой ловушки.
Человечество начинало путь прогресса с того, что
устраивало ловушки. Оно развивается, совершенствуя
это главное свое мастерство. Бесчисленные варианты:
всевозможные силки, петли и петельки, капканы со
стальными зубьями... На руки — в виде полицейских
браслетов или обручальных колец, на ноги — в форме
кандалов или постановлений «без права на выезд», для
всего тела — в виде тюрьмы. Но и этого мало человеку
для человека, ибо когда тело в тюрьме, это еще не
значит, что скован дух. Даже казнь бывает недостаточ-
ным средством, ведь дела человека иногда опаснее его
самого.
306
Разве может человечество остановиться на достиг-
нутом? Оно приготовило ловушки и для ума — в ты-
сячах всевозможных «табу», в лабиринтах государ-
ственных и нравственных законов. Даже для памяти
о человеке и его делах уготованы капканы и силки:
анафемы и проклятия, молчание или рев прессы —
в зависимости от того, что окажется эффективнее.
Не забыли, конечно, и о специальных ловушках для
такой разновидности дичи, как я,— для людей нау-
ки, решивших ради высшей истины не останавливать-
ся ни перед чем. А если к тому же ты знаешь тайну,
от которой зависят все они, то и безразличные стано-
вятся врагами, друзья — предателями, а женщины,
любившие тебя, продают каждое твое слово поштучно.
Если бы это было не так, они бы не выследили ме-
ня. Мое невезение превратило в ловушку даже тайну,
которую я вырвал у природы. Собственно говоря, не
увенчайся в свое время успехом мой научный поиск, се-
годня меня бы не преследовали, я мог бы быть счаст-
лив.
У нас у всех есть тайны — и это лучшее свидетель-
ство того, кто мы такие. Лишите самого великого его
тайн, покажите его людям без прикрас — что останется
от его величия? Тайны прикрывают наши язвы и рубцы,
маскируют запретнее желания и поступки. Иногда это
тайны от самого себя, от собственного сознания: если бы
оно заглянуло в пропасть, то не удержалось бы на ее
краю.
А я вырвал у природы одну из самых ужасных тайн,
она касается многих, лучших представителей рода че-
ловеческого. Поэтому меня и считают одним из опас-
нейших врагов, от которого надо избавиться любой це-
ной. И это — результат моего успеха в науке. Разве
не смешно?
Рядом со мной шлепнулся конец веревки, а над кра-
ем ямы показалась голова проводника.
307
— Пусть Профейсор обвяжется. Этуйаве вытянет его.
Я как можно быстрее последовал его совету.
Проводник помог мне развязать веревку и стал тща-
тельно прикрывать яму ветками. Я подумал, что он хо-
чет устроить засаду охотникам и перебить их. Однако
метис снова связал рюкзаки и кивнул мне, приглашая
в путь.
На этот раз я поспевал за ним и старался ступать
след в след.
— Яму вырыли бачула?
— Может быть, бачула. Может быть, другие.
— Для людей?— не унимался я.
— Может быть, для антилопы. Может быть, для ка-
бана. Но охотник не знает точно, кто попадет в его ло-
вушку.
Он хитрил.
— Разве Этуйаве не понимает, о чем спрашивает бе-
лый брат?
— Этуйаве понимает. Но он не знает, что думали охот-
ники, а охотники не знали, кто попадет в яму. Профей-
сор на тропе своей жизни, наверное, тоже рыл ямы. Раз-
ве в них всегда попадали те, на кого он охотился ?
Когда акдаец заупрямится, не пробуйте его переубе-
дить. И все же я не мог не думать о том, что недалеко
отсюда мне придется жить, возможно, долгое время,
а потому не мешает знать об охотниках, готовящих ловуш-
ки на тропинках. Особенно, если они охотятся на дву-
ногого зверя...
— Рассказывают, что остались люди, которые едят
своих братьев...
Он сразу понял, почему я так настойчиво спрашиваю
об этом и почему не уточняю, что это за люди. По лицу
метиса пробежала тень. Он сказал:
— Своих братьев — нет, Других людей, чужих, за-
воевателей. И они их ели совсем не так, как свинью. Не
для того, чтобы насытиться.
308
В его словах мне почудился вызов. Я спросил:
— А для чего?
— Чтобы узнать их замыслы и перенять их хитрость.
Или чтобы принести жертву. Так было давно. Это де-
лало два или три племени. Теперь, говорят, это дела-
ют белые у себя в Европе.
Я хотел было возразить, но он предупредил меня:
— Мне говорили, что все племена белых людей едят
мысли своих друзей и врагов.
Я засмеялся. Как-то Густав рассказал, как поразил-
ся дикарь, когда увидел сейфы с архивами и узнал их
назначение. Да, мы храним и усваиваем мысли и секре-
ты других людей, но это не то же самое, что усваивать
их мясо.
Проводник остановился и позволил себе пристально
посмотреть мне в глаза, что с ним случалось редко.
— Если Профейсор что-нибудь узнал о племени ба-
чула, которые едят людей, то он совершил великое от-
крытие. Пусть он поскорей сообщит об этом в газету.
Пусть все узнают, кого надо опасаться в джунглях. По-
тому что бачула слышали о белых, которые миллиона-
ми умертвляли своих братьев, из их кожи делали
украшения, волосами набивали матрацы, вырывали золо-
тые зубы у мертвых. Говорили еще, будто белые нарочно
заражали детей болезнями, но этому бачула не повери-
ли. Ни зверь, ни человек не способен на это. Разве не
так, Профейсор?
Подумать только, до чего дошло — этот дикарь сме-
ется надо мной! Конечно, бачула ничего не знали о
концлагерях. Это мог знать он — профессиональный
проводник. Наверное, слышал от своих клиентов. Среди
них ведь попадались всякие...
К сожалению, я сейчас зависел от метиса и не мог
достойно ответить. Сказал только:
— Не пытайся скрыть от меня ничего. Сам Длинный
рассказывал мне о бачула.
309
— Если Профейсор перенял много чужих мыслей, а
у Этуйаве — лишь свои, то Этуйаве не переспорит Про-
фейсора. Пусть лучше белый господин внимательно смот-
рит, куда ступает Этуйаве, чтобы не наступить на змею
или снова не попасть в яму.
В его словах была издевка. Ради нее он удлинял фра-
зы там, где мог бы их укоротить. Вообще-то акдайцы,
в отличие от других метисов, говорят мало. Чтобы вы-
звать их на монолог, нужны чрезвычайные обстоятельст-
ва. Умение долго и витиевато говорить считается у них
искусством сродни цирковому.
Мы шли молча. Я пытался несколько раз заговорить
с метисом, но он не отвечал.
Хижина была так искусно спрятана в зарослях, что
мы вначале прошли мимо. Пришлось возвращаться. Все
припасы и оружие, оставленные в хижине людьми Гус-
тава, оказались в полной сохранности. Мы переночева-
ли со всеми удобствами в комфортабельных гамаках-
колыбелях» с противомоскитными сетками. Пожалуй,
я наконец нашел приют, где мог бы жить сравнитель-
но неплохо, если бы не постоянное ожидание погони. На
завтрак у нас были мучная каша, горячий кофе с саха-
ром и отличные галеты. Этуйаве зажарил в муке мясо
птицы, которую добыл на охоте, пока я спал. После завт-
рака метис повел меня к пещере в скалах, показал укром-
ную бухточку на притоке Куянулы, где в кустах была
укрыта лодка.
— Профейсор доволен своим проводником?— спро-
сил Этуйаве.
— Очень, очень,— заверил я его.
— Пусть Профейсор напишет записку Длинному, что-
бы тот уплатил мне.
Так вот в чем дело! А, собственно, чего же я ждал,
как идиот, от дикаря? Искренней любви и обожествле-
ния? Может быть, я хотел, чтобы он интуитивно почув-
ствовал во мне гения? Как бы не так! Да если бы мои
310
гонители уплатили ему больше, чем Густав, он с таким
же рвением предал бы меня в их руки. А теперь, судя
по всему, он собирается оставить меня здесь одного.
Отпускать его нельзя ни в коем случае. Я сказал:
— Ведь Этуйаве не оставит Профейсора до полного
выздоровления? Он пока поживет вместе с Профейсо-
ром в доме?
— Этуйаве спешит к своей жене и детям,— возразил
акдаец.— Профейсор здесь поживет один. Так мы до-
говорились с Длинным.
Тон метиса не оставлял сомнений. Я понял, что ни-
какие уговоры не помогут. Только одно могло удер-
жать проводника.
— Когда Этуйаве собирается отправиться в обрат-
ный путь?
— На рассвете.
В эту ночь я не мог уснуть. Меня знобило — напо-
минала о себе лихорадка. В темноте за дверью дома чу-
дились шаги, звяканье оружия. Время от времени я
поглядывал на гамак, в котором безмятежно спал Этуй-
аве. Его нельзя отпускать. Такому неудачнику, как я,
нечего надеяться на везение, наоборот — надо рассмат-
ривать, как неизбежное, все случайности, играющие
против меня. В поселке, кроме хозяина хижины на сва-
ях и его семьи, никто не мог знать ничего существенно-
го ни обо мне, ни о моем пути. Следовательно, там очень
слабый след. Жители поселка смогут рассказать лишь
о том, что такого-то числа один белый человек приез-
жал вон в тот пустой дом, взял проводника-акдайца
и уплыл с ним на лодке. И никто не сможет сказать ни
о том, что этот белый — бывший врач, ни о том, откуда
он прибыл и куда направился.
Но если в руки гончих попадет Этуйаве, тогда совсем
другое дело. Он знает слишком много. Гончие возьмут
след, и начнется большая охота, в которой одни пре-
следователи будут конкурировать с другими. Они окру-
311
жат хижину многократными неразрывными змеиными
кольцами. Нет, они не убьют меня. Им нужно больше,
гораздо больше. Прежде чем убить, они вытянут из ме-
ня все жилы, все нервы, выцедят всю кровь, испытают
на мне свои психологические методы. Они сделают все,
чтобы проникнуть в Тайну.
Какой это был бы заработок! Одни получили бы
деньги, другие — повышение по службе, третьи — сла-
ву, четвертые смогли бы удовлетворить чувство мести
и свои садистские наклонности, у пятых появился бы
повод пофилософствовать о возмездии, для шестых это
была бы сенсация, которую можно посмаковать и кото-
рая придала бы вкус их пресной и никчемной жизни,
седьмые получили бы подтверждение своих концепций
и пророчеств, восьмые — материал для книги, девятые —
и то, и другое, и третье... Но главное — заработок, за-
работок! Заработок для всех. Материальный или мо-
ральный, но заработок. Я знаю их — они рады зарабо-
тать на чужой крови, на чужой смерти. Гладиатор в
джунглях! К тому же, феноменально невезучий. Охота
на гладиатора. Разве мир изменился за пару тысяч
лет? Почему бы снова не заработать на гладиаторах?
А этот дикарь Этуйаве, получивший от гончих свои
тридцать сребренников, так никогда и не узнает насто-
ящей цены своему поступку, цены Тайны и моей жиз-
ни — и тех последствий, к которым приведет преда-
тельство.
Что ж, вывод ясен — я не имею права рисковать,
я должен любой ценой сберечь Тайну.
Меня знобит так сильно, что начинают стучать зубы.
Голова горит, и мысли начинают путаться. Мне чудит-
ся Генрих. Он встает из-за стола, как в тот памятный
день своего рождения с бокалом в руке. К тому времени
преподаватели уже несколько раз сменились, и он боль-
ше не был первым студентом на факультете. Пути к ус-
пеху были для него закрыты — это знали все, кто при-
312
шел к нему в тот день: одни — из жалости, другие —
чтобы позлорадствовать.
Он сказал тогда: «А второй мой тост за моих вра-
гов! Кем бы я был без них? Скорее всего, ленивым и не-
расторопным, благодушны^ и дремлющим, воплощен-
ной посредственностью, тупым обывателем. Если я что-
то умею, если есть во мне сила мысли и духа, стойкость
и напористость, изворотливость и гибкость, хватка и во-
ля к победе — то во всем этом немалая заслуга моих
врагов. Выпьем за них! Пусть на пользу нам оборачива-
ются все их замыслы в конечном счете!»
Он умолк, глядя куда-то отсутствующим взглядом,
его лицо все мрачнело, будто он видел будущее. И он
закончил тост уже совсем другим тоном, который боль-
ше устраивал его гостей: «И за тех, кто доживет до «ко-
нечного счета!»
Нет, я никогда не буду пить за своих врагов!
16 сентября-
С трудом прихожу в себя после жесточайшего при-
ступа лихорадки. Выжил я просто чудом, тем более, что
ухаживать за мной теперь некому. Хорошо, что я дога-
дался приладить к гамаку доску, что-то вроде подноса,
и разложил на ней ампулы с лекарством. Расставил и
несколько банок с соком манго. Они открываются очень
легко несколькими поворотами ключа, который прила-
гается к каждой банке.
С удивлением я обнаружил, что обойма в пистолете
пуста. Очевидно, в бреду мне чудились враги, и я стре-
лял в них, пока не кончились патроны.
Кое-как я добрался до тайника с продуктами, достал
оттуда две пачки галет, банки с соком и говядиной.
Я жадно пил и ел, чувствуя, как силы возвращаются
ко мне. Но возвращался и страх. Столько дней я был аб*
солютно беспомощным! Что происходило в это время за
стенами хижины? Может быть, гончие уже выследили
313
меня, и кто-то сейчас караулит у двери? А возможно,
там не гончие, а бачула — лакомки, охотники за че-
ловечиной?
Наверное, я переел — меня тошнило.
А как только закрыл глаза, передо мной встал Этуй-
аве, такой каким я видел его утром,— с головой, почти
отделенной от туловища. Разрез проходил ниже черпа-
ловидных хрящей по обеим каротисам1— видимо, бед-
няга не успел даже понять, что случилось. Но иначе я
не мог поступить.
Несчастный Этуйаве! Хотя он был всего-навсего ди-
карь, мне было жаль его, особенно когда я вспоминал,
как преданно он вел себя в пути. Сейчас мне очень, очень
его не хватало...
Представляю себе злобу и бешенство моих гонителей.
Ведь им не удается обнаружить ничего. Они охотятся за
дичью, не оставляющей следов, за призраком. Единствен-
ный повод для развертывания охоты — несколько ста-
тей в газетах, но ведь это не то, за что можно ухватить-
ся. Это лишь пузырьки на воде, свидетельство того,
что дичь жива, что она все еще дышит.
Кого только нет среди гончих! Полиция и тайный
розыск, частные шпики и детективы-любители, стервят-
ники-репортеры и агенты разведок, «слуги божьи» и
так называемые «добровольцы», представители всяких
лиг и союзов...
Всем я необходим: одним — живой, другим, напри-
мер, Поводырю,— мертвым. Впрочем, и нынешние мои
друзья, в том числе Густав, в случае чего предпочтут,
чтобы я умер прежде, чем очутился в лапах гончих. Что-
бы Тайна умерла вместе со мной и вместе с любым, кто
проникнет в нее...
Я почувствовал, как что-то изменилось за стенами
хижины. Может быть, мои уши уловили новый звук?
1 Сонные артерии.
314
Я напряженно прислушивался, пока не понял, что зву-
ки леса исчезли. Наступила мертвая тишина, таящая
в себе начало чего-то грозного. Я выглянул в узкое окош-
ко-бойницу. Угрюмое черное небо висело так низко, что
казалось, сейчас оно свалится с верхушек деревьев и,
ломая ветки, осядет на землю.
Внезапно в тяжелых тучах образовался проем. И я
увидел... Да, снова, как тогда на реке, я увидел в небе
нечто блестящее, округлое. Оно стало прозрачным, по-
казался проклятый горбоносый профиль. Я почувство-
вал пронизывающий взгляд и отпрянул от бойницы.
Сверкнула молния. Начался тропический ливень.
Я слышал похожий на рев водопада шум низвергающейся
с неба воды. С треском падали на землю гнилые дере-
вья, оторванные ветви ударяли по крыше и стенам хи-
жины. Боже, лишь бы хижина выдержала! Пусть сквозь
крышу льется вода, лишь бы устояли стены!
Я метался по хижине, прячась от воды, стараясь вы-
брать более безопасное место. И когда ливень кончился
так же внезапно, как начался, долго не мог поверить в
избавление...
18 сентября.
Сегодня я обнаружил след рубчатой подошвы на сы-
рой земле и коробку от сигарет... Путешественники? Нет,
я не должен обманываться — почти наверняка это гончие.
Мой бог, после всего, что я перенес!
Может быть, плюнуть на все и поставить точку? Пу-
лю в висок? Или сдаться?
Нет, нет и нет! Пусть я неудачник, но я буду сра-
жаться! Когда кончатся патроны и откажут руки, пущу
в ход зубы!
Пустая пачка от сигарет поломана и скомкана. Пред-
ставляю, как он сжал ее в кулаке, возможно, держал не-
которое время, прежде чем бросить. У него не очень
сильные пальцы или он не сильно сжимал кулак.
315
Я вернулся в хижину, проверил имеющееся оружие:
пистолет, винтовку, автомат... У меня зуб на зуб не по-
падал от пронизывающей сырости. Разжечь бы огонь,
но нельзя привлекать внимания. Возможно, враги толь-
ко-только прибыли, еще не видели меня и не обнару-
жили хижины. Или обнаружили, но не знают, есть ли
я внутри. Почему я думаю — «враги»? Если бы их
было много, они бы уже давно выдали себя. Появление
отряда — пусть и самого маленького — не прошло бы
незамеченным для людей Густава, а они нашли бы спо-
соб предупредить меня.
Я беру в руки скорострельную винтовку. Ее тяжесть
несколько успокаивает. Приоткрываю замаскированные
бойницы в стенах хижины.
Глаза быстро устают от игры света и тени, а еще
больше — от напряжения. Нет, так не пойдет. Даже
если я замечу кого-нибудь, то не смогу в него попасть.
К тому же у меня могут начаться галлюцинации. Не-
обходимо заставить себя выйти в джунгли навстречу
опасности. Если это гончие, то стрелять в меня они не
будут — им я нужен живой.
Открываю дверь и прыгаю в заросли. Сердце коло-
тится, перед глазами мельтешат зеленые круги. Вот ка-
ким я стал... Куда делись уверенность в себе, выдерж-
ка экспериментатора? Очнись, затравленное животное,
возьми себя в руки! Или тебя схватят и поведут на ве-
ревке по длинной дороге к месту казни.
Отыскиваю удобное место для наблюдения. Отсюда
хорошо видна дверь хижины...
Слева послышался шелест. Краем глаза я поймал гор-
боносый профиль и вскинул винтовку. В последний мо-
мент с трудом удержался, чтобы не нажать на спуск.
Это была птица. Хищная. Охотник, но не на меня.
Опять послышался шелест — одновременно слева и
сзади. Оглянувшись, я встретился взглядом с янтар-
ными глазами зверя. Они следили за мной сквозь листву.
316
Прежде чем я прицелился, зверь исчез. А может
быть, там вообще никого не было, и мне все почудилось?..
Стоп, голубчики... Коробка из-под сигарет — это
ведь не галлюцинация. Вот она, в твоем кармане. Гон-
чие напали на твой след. Думай...
Здесь заночевать я не смогу. Добраться засветло до
пещеры в скалах не успею. Надо возвращаться в хижи-
ну и пережидать до завтрашнего утра. Лучше всего при-
творяться, что ничего не подозреваю. Они выдадут се-
бя... А тогда я смогу решать, уходить ли в пещеру или
постараться перебить их здесь, в лесу, если это окажет-
ся возможным.
Я тщательно приготовился ко сну, зная, что он все
равно сморит меня. На гамак уложил одеяло, так, что-
бы казалось, будто лежит человек: под одеялом спря-
тал ящик с консервами. Теперь гамак прогибается, слов-
но от тяжести тела. Вместо головы пристроил котелок.
А сам укладываюсь во втором гамаке, почти над са-
мой землей. Если кто-то заглянет в окно, увидит га-
мак, висящий повыше. Меня он не заметит.
Итак, ловушка приготовлена, если только и на этот
раз фортуна не сыграет против меня. Когда-то в шко-
ле товарищи считали меня «везучим», который умудря-
ется ответить, не зная урока. Так же думали в инсти-
туте, особенно когда в меня без памяти влюбилась
дочь декана. Удачливым меня считали и сослуживцы.
Но я-то знал, что все обстоит наоборот, что неистовая
любовь рыжей красавицы-дуры приносит мне одни не-
счастья; я предчувствовал, во что выльется мой служеб-
ный успех, моя «блестящая» научная карьера. И не
ошибся... Впрочем, если до конца быть правдивым пе-
ред собой, то надо признать, что мрачные предчувст-
вия были неясными и туманными, а розовые надежды
казались близкими к осуществлению...
Мое ложе неудобно, сказывается отсутствие запас-
ного одеяла. И все же я довольно скоро уснул.
317
19 сентября.
Проснулся я с острым ощущением опасности. Сколько
потом ни анализировал, что именно меня разбудило, не
мог вспомнить ничего существенного: ни треска веток, ни
шума шагов, ни каких-нибудь других звуков, возве-
щающих о появлении двуногого зверя.
Я открыл глаза, одновременно нащупывая рукой
винтовку. И почти сразу увидел тень на стене. Квад-
рат лунного света — как экран, а на нем — хищный
профиль. Очевидно, человек осторожно сбоку загля-
дывал в окно, не рассчитывая, что лунный свет выдаст
его. Я тихонько отвел предохранитель, хотя прекрасно
понимал, что исход борьбы сейчас зависит не столько
от моей быстроты и ловкости, сколько от количества
врагов.
Хищный профиль застыл на экране. Потом внезапно
исчез, но через несколько минут появился снова. За-
двигался. Было похоже, будто птица разглядывает до-
бычу, поворачивая голову то направо, то налево.
Ожидание становилось нестерпимым. Пусть это кон-
чится — все равно как. Пусть он попробует войти —
и тогда посмотрим, кто кого. Легко я не сдамся, терять
мне нечего.
Но профиль исчез окончательно, а дверь не открыв
валась.
Волосы на моей голове шевелились. Я представил,
как гончие окружают хижину, как советуются, не ре-*
шаясь войти.
Мой бог, как я завидую птицам! Любая из них лег-
ко ушла бы из этой западни. Сначала она понаблюдала
бы, как движутся преследователи, как медленно сжима-
ют смертельное кольцо, а потом под самым носом лег-
ко вспорхнула бы, оставив врагов в дураках.
Впрочем, человек придумал ловушки и для птиц...
Я все еще лежу неподвижно, и моя рука, сжимающая
винтовку, затекла. Дает о себе знать голод. А тень на
318
стене больше не появляется. Экран медленно движется
и исчезает по мере того, как уходит луна и надвигает-
ся рассвет. Восходит солнце. На стене шевелятся узо-
ры — тени ветвей. За стенами щебечут птицы.
Осторожно подтягиваю к себе сумку, приготовленную
с вечера. В ней — пачка газет, шоколад и начатая бу-
тылка мартеля. Приятная теплота разливается по телу
после нескольких глотков. Быстро хмелею. Страх от-
ступает. Вместе с ним меня покидает спасительная осто-
рожность. Надоело бояться. Все надоело!
Встаю и выхожу из хижины с винтовкой в руках!
Пусть видят, что я готов к встрече, да, пусть видят!
В кустах что-то блеснуло. Я заметил широкий ствол,
похожий на ствол базуки. Может быть, показалось?
Я пошел вправо, кося краем глаза. Ствол поплыл за
мной. Пошел налево — и он повернулся, не выпуская ме-
ня из прицела, словно привязанный невидимой нитью.
Сигнальной нитью.
Но почему он медлит? Почему не стреляет? Ах да,
они ведь могут только догадываться, что я — это я,
точно знать они не могут, пока не поймают меня.
Раздается едва слышное стрекотание. В джунглях мно-
го различных звуков, но этот звук посторонний. Теперь
я догадываюсь о его причине!
Ладно, хватит! Пришла моя очередь!
Я вскинул винтовку и несколько раз выстрелил. Про-
должая стрелять, бросился к тому месту, где раньше
блестел металл.
Раздвигая кусты, я шел напролом. Обыскал все.
И убедился, что мне нечего бояться за свой разум и что
худшие мои опасения подтвердились. Я нашел пустую
кассету от кинопленки. Моя догадка была верна, и ствол,
похожий на ствол базуки, не мог изрыгнуть смертель-
ного пламени.
Меня выследили не профессионалы, не полицейские
детективы, специально обученные приемам охоты. Они
31?
действуют по стереотипу, а мое поведение не шаб-
лонно. Поэтому не им было суждено выследить меня...
Кроме армии полицейских и шпиков, человечество,
преисполненное любви к ближнему и заботы о нем, со-
держит еще одну армию — всепроникающую и всезна-
ющую, обладающую мощным оружием, от которого нет
нигде избавления. Оно просочится сквозь запертую
дверь и закрытые ставни, как газ. Оно обратится к тво-
им глазам, а если закроешь их, станет нашептывать на
ухо. Заткнешь уши — оно проникнет к тебе иным пу-
тем, оно примет любой облик — вплоть до текста для
слепых, который ты уловишь кончиками пальцев.
Те, кто пользуется этим оружием, действуют не по
стереотипам. Это и помогло им выследить меня.
Да, теперь я знаю, что это был за ствол, что за стре-
котание слышалось и почему оно не убивало. Впрочем,
оно убивает, только не так, как пуля. Не мгновенно, но
во сто крат мучительнее. Телескопическая насадка на
объективе кинокамеры! Она позволила кому-то из сво-
ры репортеров запечатлеть мои движения. Он попытает-
ся использовать кадры как материал для расследова-
ния, как повод для шумихи. Он и его коллеги по своре
сумеют подогреть обывателя, сыграть на его страхе и
злобе. К ним присоединятся все, кто ненавидит науку,
кто пытается обрушить на ее пути завалы ложных тол-
кований и фальшивых добродетелей, кто ставит барье-
ры и капканы на безграничном пути исследователя. Они
поднимут такой крик, что это свяжет руки последним
моим молчаливым покровителям. А уж для этих нет
ничего хуже, чем предположение, что я попаду в руки
врагов и заговорю. В этом случае они, как Поводырь,
пойдут на все, чтобы я замолчал навеки. Я должен бо-
яться и тех и других. И врагов, и друзей, и союзников,
и покровителей — абсолютно всех. Вот награда за жела-
ние установить высшую справедливость на этой прокля-
той планете!
320
Где же выход? В любом положении должен быть вы-
ход даже для неудачника... Разве что... Разве что так:
этот репортеришка рассматривает меня только в одном
плане — как охотник дичь. Вряд ли он ожидает, что
дичь превратится в охотника. Мое спасение не в пе-
щере, не в бегстве.
Далеко уйти этот киносъемщик не мог. Надо настичь
его. Даже если их двое или трое, я обязан справиться.
Большими группами они не охотятся — таковы условия
их заработка. Против меня — только то, что я пока ни-
чего не знаю о численности врагов и об их намерениях.
За меня — мой ум, мое оружие, неожиданность моей
реакции и большой опыт. Лишь бы невезучесть не вме-
шалась...
В своей жизни я знал многих невезучих. В сущности,
все мои товарищи по общему делу, в том числе Густав
и Поводырь, были такими же невезучими, как я. Мы
хотели одного, а получали другое. Судьба играла про-
тив нас краплеными картами.
Несколько раз обхожу вокруг хижины, затаиваюсь за
деревьями, перебегаю небольшие полянки и опять за-
таиваюсь. Преследователей не видно и не слышно. Ско-
рее всего, их, или его, уже нет здесь. Если он был один,
то, засняв меня на пленку, теперь постарается поско-
рее доставить ее в город. В любом случае ему придется
возвращаться к реке. Но в этих местах есть лишь од-
на удобная бухта...
Необходимо поскорее проверить мои предположения.
Я знаю кратчайшую тропу к бухте. Лианы хлещут
меня по лицу, легким не хватает воздуха...
Ага, я не ошибся — вот его лодка! Репортеришка
вернется к ней, и здесь-то я его щелкну, только не так,
как он меня. Уж будьте спокойны — миндальничать не
буду.
Тщательно выбираю место в кустах. Отсюда, разде-
ленный крестиком оптического прицела, мне виден боль-
1 1 И. Росоховатский
321
шой участок берега и реки. В центре, на пересечении
линий,— лодка.
У меня в запасе минимум полчаса, даже если он вы-
шел сразу же после моих выстрелов. Небось, испугался
до смерти. А ведь с самого начала знал, на что идет.
И все-таки...
Мой бог, сколько лет прошло со времени моего так
называемого «преступления»! Убийц и грабителей про-
щают «за давностью содеянного», но о моем «деле» не
забывают.
Разве я не такой, как все, и разве мои мысли не та-
кие, как у всех, а мои действия резко отличаются от
действий других людей? Разве тысячи других людей,
прочти они мой дневник, увидели бы во мне нечто та-
кое, что отличает меня от них? Разве не посочувствова-
ли бы мне? Я ненавижу так же, как и онц, презираю
многое из того, что достойно и их презрения, боюсь бо-
лезней и стихий, которых и они боятся, у меня такие
же руки, ноги, туловище, волосы, кожа, нервы, мозг...
Я неотличим от вас, люди, и все-таки вы преследуете
меня. Для вас все эти долгие годы — просто отрезок
жизни. А для меня нет ни месяцев, ни дней — толь-
ко минуты и секунды. Миллиарды секунд, каждая из
которых превращена в кошмар сознанием того, что те-
бя преследуют.
Я вспоминаю свою жизнь: кровь и смерть, удары из-
за угла, удары в спину, мерзость и грязь, продажные
аристократы и жалостливые шлюхи... А вокруг, в джунг-
лях, в это время разыгрываются свои драмы и комедии:
перекликаются на ветках страстные любовники птицы
инамбу, стрекочут деловитые зеленые попугайчики, стро-
ят гнезда королевские фазаны. Вот из кустов выглянул
шакал, понюхал воздух и скрылся. Может быть, испу-
гался более крупного зверя? В этом мире — идеальный
порядок, все четко установлено раз и навсегда. Извест-
но, кто кого может есть и кому от кого надо удирать.
322
У каждого свое место на лестнице, ведущей ввысь, —
к человеку. А уже там начинается хаос. Хилый побеждает
атлета, малый народ одерживает верх над большим, ни-
чего нельзя предугадать наперед, все мерзко и туманно...
Мое настороженное ухо уловило какой-то шум, но не
в той стороне, откуда должен был появиться враг. Не-
ужели я не заметил его, а он выследил меня?
Подозрительный шелест раздался сзади. Я резко
обернулся и успел заметить человека, который тотчас
спрятался за дерево. Я выстрелил, но промахнулся.
И тогда отчетливо прозвучала команда:
— Выходи, Пауль Гебер!
Команду повторили несколько голосов — справа и
слева от меня.
В ужасе я бросился к реке, но, не добежав до лодки,
заметил растянутую между деревьями сеть. Меня ло-
вили, как дикого зверя. Я круто свернул в сторону,
стреляя на бегу.
Я не видел врагов, но они меня видели. Магазин вин-
товки был пуст. Я отбросил ставшее ненужным оружие
и выхватил пистолет. Они глубоко ошибаются, если
собираются взять меня живым. Я бежал, продираясь
сквозь заросли, сколько хватило сил. Упал на траву,
уже ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме того,
что мне не хватает воздуха. Казалось, мои легкие вот-
вот разорвутся. Если бы преследователи сейчас настиг-
ли меня, то взяли бы легко.
Прошло несколько минут, прежде чем я начал раз-
личать ветви над головой и защемленные между ними
синие кусочки неба. Все воспринималось с особенной
остротой — порхающие птицы, налитые зеленым соком
листья, кое-где просвечивающие на солнце... Хотелось
жить. Так хочется жить и траве, которую мы топчем,
и собакам, которых используем для опытов. Я никогда не
мог заставить себя препарировать черепа собакам, и мне
говорили, что я слишком сентиментален.
11*
323
Наконец я смог сесть, прислонившись к стволу дерева.
Теперь я осознал, что нахожусь в еще худшем положе-
нии, чем там, у хижины. У меня нет ни запасов пищи,
ни стен, за которыми можно укрыться. Вряд ли удастся
незамеченным пробраться к пещере в скалах. К тому же
мне еще надо определить направление к ней...
Я поднялся. И в то же мгновение щелкнул выстрел.
Ноги сами сделали свое дело. Над моей головой просвис-
тела одна пуля, вторая... Я понял, что стреляют не по
мне, а в воздух, пугают, гонят в ловушку. Но понял это
слишком поздно, когда увидел впереди себя высокий
обрывистый, совершенно незнакомый мне берег. Внизу,
на расстоянии пяти-шести метров, виднелись острые за-
зубренные пики камней, вода между ними была по-
крыта сплошной пеной.
Я побежал вдоль берега, через заросли, которые ста-
новились все реже и реже. Далеко впереди виднелись го-
лые скалы. Где-то там находится пещера. Если бы толь-
ко удалось оторваться от преследователей! Мне чуди-
лись крики: «Стой, Пауль Гебер, все равно не уйдешь!»—
и пистолет в моей руке казался детской игрушкой.
Я стал задыхаться. Больше мне не выдержать. Сейчас
упаду...
Внезапно стремительная тень накрыла меня. Я почув*
ствовал рывок за плечи, повис над землей и увидел, как
быстро удаляются кусты, как деревья становятся ма-
ленькими. Прямо на меня двигались, вырастая, пики
скал.
Я знал, как охотятся на волков с вертолета, и был уве-
рен, что на этот раз меня постигла волчья судьба. Вспом-
нил на миг страшное видение в грозовом небе. Значит,
оно мне не просто чудилось...
Конец, подумал я, чувствуя опустошенность и облег-
чение. Конец бегству и борьбе, конец всему...
...Я очнулся полулежащим в кресле в небольшой круг-
лой комнате с мерцающими стенами. На них возникали
324
и гасли непонятные символы, похожие на детские кара-
кули. Попробовал встать и не сумел. Хотел взглянуть
на потолок, но не смог поднять головы. На мне не бы-
ло пут, но какая-то неведомая сила удерживала меня
в одном положении. Оно было удобным для тела, руки
и ноги не затекали.
Напротив меня в стене возникла дверь, которой там
раньше не было. В нее вошел... инопланетянин.
Очевидно, усталость отняла у меня все силы. Их не
оставалось даже на то, чтобы удивиться. А в том, что
это не человек, сомневаться не приходилось. У него бы-
ло четыре руки; на лице, похожем на человечье, вместо
носа торчал большой изогнутый клюв. Я понял, кого ви-
дел в проеме между тучами и почему его профиль был
горбонос и ужасен. Тогда мне казалось, что схожу с ума.
А теперь остается лишь недоумение: как я мог его уви-
деть с земли?
Но инопланетяний не оставил мне времени на раз-
мышление. Он взмахнул рукой, и на стене появилась
картина: несколько человек преследуют одного. Этим од-
ним был я. Затем появился корабль, похожий на вось-
мерку. Из него опустился какой-то прибор и поднял че-
ловека в корабль из-под самого носа у преследователей.
От корабля потянулась пунктирная линия, наворачива-
ясь виток на виток. По обе стороны от нее вспыхивали
символы, но я не догадывался, что они означают. Затем
появилось схематическое изображение системы двух
солнц, вокруг которых вращались планеты. Одна из пла-
нет пульсировала, росла...
Инопланетянин показал рукой на себя, потом — на
изображение планеты. Я понял: он — оттуда. Иноплане-
тянин повторял свои движения снова и снова, как бы тре-
буя чего-то от меня. Возможно, он не был уверен, понял
ли я его.
Я сделал усилие, чтобы кивнуть. В тот же миг исчез-
ла скованность, движение получилось свободным.
325
Инопланетянин внимательно смотрел на меня. Его
лицо было невозмутимо или казалось таким мне.
Я встал, подошел к стене и, показывая на себя и на
изображение его родной планеты, постарался улыбнуть-
ся во весь рот, как улыбался когда-то начальнику, рас-
сказывающему о своем очередном повышении.
Инопланетянин положил одну из своих рук на мое
плечо, мягко усадил меня в кресло. В стене словно обра-
зовалось окно, и в нем я увидел удаляющуюся Землю.
Сиреневые тени, как газовые шарфы, вились вокруг ее
атмосферы, размывались очертания материков. Планета,
отвергшая меня, казалась отсюда большим светящимся
глобусом, который ничего не стоит разбить на мелкие
осколки метким броском камня. Больше мне не страшны
были гончие. Возможно, им придется бояться теперь ме-
ня. Я, изгнанник, затравленная дичь, заклейменный
и непрощенный, первым из людей Земли вступил в кон-
такт с могущественными пришельцами, несомненно, об-
ладающими страшным оружием. Кто-то когда-то гово-
рил мне: «Если уже неудачнику повезет, то это будет
большое везение». Сквозь полудрему я видел четырехру-
кую фигуру, уходящую из каюты, в провале стены
вращающийся знакомый глобус, сделанный будто из све-
тящегося хрупкого стекла... Давно, в школе, я стрелял
в подобный глобус из рогатки. Доверят ли мне инопла-
нетяне свою «рогатку»?
Впервые за последние двадцать семь лет я уснул спо-
койно...
Второй день на корабле.
Проснулся я, чувствуя себя бодрым и сильным, пом-
ня все, что со мной происходило, и непонятным обра-
зом зная многое о корабле и его экипаже. Мне было из-
вестно, например, что корабль вращается по околоземной
орбите, космонавты хотят выбрать место для посадки
и ждут моих советов.
326
Изумление перед собственным знанием длилось лишь
несколько секунд. А затем я вспомнил,— именно вспом-
нил, а не сообразил или понял,— что все эти сведения
получил во сне. Гипнопедия? Но каким образом они со-
ставили программу обучения для неподготовленного?
В это время на стене вспыхнул сигнал, означающий,
что кто-то просит разрешения войти. Я мысленно дал
разрешение, и в стене тотчас образовалась дверь. В ка-
юту вошел Маас. На корабле он был космолингвистом.
— Рад видеть тебя, Пауль,— сказал Маас.
— Рад видеть тебя, Маас — откликнулся я на их язы-
ке, который теперь был моим вторым языком.
— В самом начале нашей беседы я хочу извиниться,
если в наших действиях было что-либо, включающее на-
силие над твоей волей.
Я сделал отрицательный жест, но он продолжал:
— Во-первых, мы насильно подняли тебя в корабль,
но поступили так лишь потому, что уловили твой мыслен-
ный призыв, твою просьбу о спасении и защите. Во-вто-
рых, мы обучили тебя своему языку, не спрашивая твоего
согласия, но это был наиболее короткий путь и к уста-
новлению контакта, и к тому, чтобы избежать любых не-
доразумений. Стоит тебе пожелать — и мы сотрем зна-
ние нашего языка в твоей памяти, возвратим тебя точно
в то место, откуда взяли. Более того, мы можем вернуть
тебя в то же время и в ту же ситуацию...
— Нет, нет,— поспешно сказал я.— Вы правильно
истолковали мой призыв и ни в чем не ущемили мою
свободу.
— Уважать свободу — первый закон разумных ци-
вилизаций,— сказал Маас.— Его надо соблюдать очень
тщательно.
— Вы его не нарушили,— заверил я, думая: вы не
знаете, как его «уважают» на Земле. Ну что ж, поста-
раюсь предупредить события и выдать вам информацию
которая поможет мне скорее достичь цели.
327
Маас ласково смотрел на меня. Его глаза очень по-
родили на человеческие, но были намного больше и про-
стодушней. И цвет их часто менялся. Я старался не
смотреть на его клюв. Он постоянно напоминал мне,
что я говорю не с человеком, даже не с метисом или
черным, и, как это ни обидно, моя судьба зависит от
него. Маас сказал:
— Если ты согласен, я соберу остальных членов эки-
пажа, и ты расскажешь о своей планете. Мы выбирали
место посадки, когда заметили тебя. Может быть, мы
неправильно истолковали ситуацию, которая тогда
складывалась, но на всякий случай решили воздер-
жаться от посадки, пока не поговорили с тобой.
— Правильно поступили!—воскликнул я.— Вам труд-
но даже представить ужасные последствия, которые по-
влекла бы ваша посадка на Землю. Но разве с Земли
вас не заметили? А то ведь они постараются заставить
вас сесть.
— Заставить?— изумленно спросил он.
— Вы все поймите, когда я расскажу, что происходит
на Земле. А пока ответь на мой вопрос,— попросил я.
— Корабль не могут заметить. Он окружен полем
нулевого времени. Для всех остальных, кроме нас, его
нет. Из поля мы выходим очень ненадолго.
— Но ведь я же вас видел. Наверняка, видели и дру-
гие. И если кто-нибудь правильно истолковал...
— Разве вы можете проникнуть в нуль-время?
— Я не знаю, что это такое. Возможно, вы расска-
жете мне о нем?
Маас смущенно пожал огромными прямоугольными
плечами:
— Новые знания мы передаем не всем. Иначе их мо-
гут употребить во вред. А мы слишком мало знаем
о тебе и о твоей планете.
— Сейчас узнаете больше,— пообещал я.— Зови с в о*
их товарищей.
328
Дверь в каюту снова открылась. В нее вошли по од-
ному еще четыре инопланетянина. Для меня все они бы-
ли слишком похожи на Мааса, мне еще предстояло на-
учиться различать их. Постепенно я стал замечать не-
которую разницу в лицах и еще больше — в жестах.
— С чего же начать?— спросил я у себя и у них.
— Расскажи о себе. Почему за тобой бежали и ты
просил о помощи? Почему твой мысленный призыв был
адресован вовсе не к тебе подобным, а скорее к кому-то
абстрактному, находящемуся в вышине? Может быть,
к нам? Но как ты узнал о нашем присутствии?— спро-
сил Маас.
— И почему наша посадка могла бы повлечь неприят-
ности?— спросил его товарищ.
— Пожалуй, именно с этого и нужно начинать, —
согласно кивнул я.— Ведь, рассказывая о себе, я тем
самым сообщу вам многое из того, что происходит на
Земле, причем буду освещать события с субъективной
точки зрения. А она всегда является более правдивой,
чем так называемая «объективная». Говоря по совести,
объективной точки зрения в рассказах людей вообще
не существует. Это лишь маскировка, предназначенная
для того, чтобы обмануть или поработить кого-то. —
Я хорошо представлял себе, как воспринимают мои сло-
ва эти существа, у которых первым законом является
уважение к свободе воли каждого члена общества.—
Итак, я — ученый, изучающий человеческий мозг. Я со-
ставлял карты мозга, то есть определял, в каких его ме-
стах локализованы различные центры, управляющие
всем телом. Понятно, что для этогр надо было провести
множество опытов на живом мозге. Кроме того, я изу-
чал коренные, принципиальные отличия мозга человека
от мозга любого иного животного. И уже как люби-
тель, я пытался установить, имеют ли место в действи-
тельности такие явления, как познание мира и приоб-
ретение информации непосредственно мозгом, без
329
помощи органов чувств. В связи с этим я изучил различ-
ные излучения мозга. Мне удалось открыть два харак-
терных излучения, я назвал их «с» и «у». «С»— от сло-
ва «супер», «у»— от слова «унтер». С-излучение ока-
залось присущим только человеческому мозгу и не
наблюдалось ни у одного вида животных. Выяснилась лю-
бопытная деталь: с-излучение является преобладающим
и определяющим у одних людей и подчиненным —
у других. Те, у которых преобладало у-излучение,
свойственное мозгу животного, всегда проявляли значи-
тельные отклонения в психике. Это ярко выражено у
дебилов, идиотов и других калек с органическими дефек-
тами мозга. Мне удалось построить аппарат для регист-
рации излучений. Его можно было использовать как для
диагностики и лечения, так и для правильного распре-
деления людей на различные работы. Естественно, дан-
ные исследований не всегда полагалось разглашать...
— Почему? — спросил Маас.
— Человек чаще всего не желает знать правду о себе.
Он изо всех сил старается казаться лучше, чем есть, не
только перед другими, но и перед собой. Это нужно ему
и для собственного удовлетворения, и для того, чтобы
занять местечко получше. Многие бы ужаснулись, узнав
правду о своем организме; многие отказались бы иметь
детей, которым суждена участь родителей; многим при-
шлось бы переместиться гораздо ниже по служебной
лестнице; а некоторым нашлось бы место разве что
в клетках зверинца или в клиниках для душевнобольных.
Теперь вы понимаете, что тысячам богачей и власти-
телей, получившим блага не в сооответствии с балансом
между с- и у-излучениями, было очень выгодно изба-
виться от меня. Однако в это время в моей стране по-
явилась новая политическая партия. Она решила унич-
тожить устаревшие формы правления, построить во всем
мире новое общество, где блага распределялись бы
в строгом соответствии с силой каждой расы и националь-
330
ности. Философам и руководителям этой партии очень
пригодились мой аппарат-регистратор и мои наблюде-
ния. Теперь они могли подкрепить свои теории науч-
ными данными.
— И остальные люди согласились с ними?— спросил
космонавт, сидевший рядом с Маасом.
— Далеко не все,— ответил я.— Пришлось выдер-
жать упорную борьбу. Наконец новая партия победи-
ла в моей стране и еще в нескольких странах. Но зато
в других государствах поднялся страшный шум.
«Мой бог, если бы они могли к тому же проникнуть
в Тайну!»— подумал я, продолжая рассказывать:
— Всех нас, кто стремился к справедливости и по-
рядку, обвинили в самых тяжких преступлениях. Даже
мои опыты по изучению мозга они объявили преступ-
ными. Вспыхнула война...
— Разве война может что-то решить в споре?
— В том-то и дело, что нет,— согласился я.— Мы
проиграли войну, нашу партию в родной стране объяви-
ли вне закона. Но основа нашего учения осталась. По-
рядок, к которому мы стремились,— господство силь-
ного — существует в природе. Желание повелевать дру-
гими живет в каждом человеке. Этого наши враги не
могут выкорчевать. Потому они так стремятся меня
уничтожить, чтобы сохранить в тайне результаты моих
работ. Если бы я попал в их руки, меня всяческими
средствами заставили бы отречься от моих работ, при-
знать их ошибочность...
— Что значит «всяческими средствами»?— снова
спросил сосед Мааса. Почему-то он не нравился мне все
больше и больше. Может быть, причиной был тембр
его голоса.
— «Всяческими»— это когда не останавливаются ни
перед чем, лишь бы добиться желанного результата.
Применяют психологическое давление, голод, химичес-
кие препараты, страх смерти, пытки...
331
— Ужасно!— воскликнул Маас, будто нервная да-
мочка.— Неужели на вашей планете еще не изжиты та-
кие жестокие методы подавления свободы личности?
— Если бы вы приземлились, то на себе узнали бы,
что такое принуждение,— уверенно сказал я.
— Ну, нас принудить невозможно, — улыбнулся
Маас.
— Но во всяком случае вас не оставили бы в покое.
Одно государство пыталось бы использовать вас в борь-
бе со своими соседями, одна партия — против другой.
Так продолжалось бы до тех пор, пока вы либо потеря-
ли бы ориентацию и отказались от своих принципов,
либо возненавидели бы какую-нибудь группировку, ли-
бо поверили лживым призывам к гуманности и решили
наказать зло. Пожалуй, в первую очередь вас попыта-
лись бы настроить против меня и моих товарищей, ведь
нас меньшинство, мы сейчас слабее...
— Мы не помогаем сильным в борьбе против сла-
бых,— твердо сказал Маас.
— А слабым — против сильных?— спросил я.— Нам
вы поможете?
— Нет,— так же твердо сказал Маас.— Мы не помо-
гаем меньшинству против большинства.
— Удобная позиция,— ответил я таким тоном, что-
бы он понял, что я имею в виду.— Кому же вы помо-
гаете?
— Прогрессу.
— Но прогресс может идти разными путями и в ра-
зных направлениях.
— В конечном счете у него лишь одно направление.
Мой бог, опять эти проклятые слова, которые любил
Генрих,— «в конечном счете»...
— В таком случае соберите истинных слуг прогрес-
са — крупнейших ученых, мудрецов и философов —
и помогите им стать во главе человечества.
— Ты готов указать их?— спросил Маас.
332
— Готов.
Выражение его лица изменилось, и я понял, что опять
свалился в яму-ловушку. Маас укоризненно сказал:
— Но ведь тогда мы совершим ошибку, от которой
ты предостерегал,— окажемся втянутыми в вашу борьбу.
Я ошибся в нем с самого начала. Он был гораздо хи-
трее, чем казался на первый взгляд. Меня обманули
его глаза. Почему я поверил им? Разве в своей жизни
не навидался каких угодно доверчивых и наивных глаз,
которые на деле неизменно оказывались обычной маски-
ровкой? Или меня снова подвела невезучесть, на кото-
рую я забыл сделать поправку? Все же я попытался
бороться:
— Вы поможете правому и благородному делу, по-
можете прогрессу.
— Правое дело не должны насаждать инопланетя-
не, — мягко сказал Маас. — К тому же, когда они не
знакомы с условиями развития данного общества.
— Вы просто не хотите вмешиваться!— с горечью
вскричал я.— Но ведь так называемое невмешательст-
во — только ширма. Оно молчаливо поддерживает силь-
ного против слабого, подлого против честного, хитрого
против бесхитростного. Вот чего стоит ваше уважение
свободы личности...
— Оставим бесполезный спор,— сказал Маас, и я
понял, что его не переубедить.— У нас есть правила,
которые мы стараемся не нарушать.
Он мельком глянул на одного из товарищей. Я за-
подозрил, что нарушения правил бывают и у них. Это
вселяло надежду. Маас продолжал:
— Однако ты, кажется, убедил меня, что совершать
посадку на Землю преждевременно. Тем более, что мы
и так задержались в полете. Если пожелаешь, можешь
лететь с нами. На нашей планете ты, как представитель
Земли, подготовишь будущие контакты с твоей роди-
ной. Если же нет...
333
— Да!— не колеблясь, сказал я.
— В таком случае разреши нашему биологу осмот-
реть твой организм — пригоден ли он для жизни у нас?
— Пожалуйста.
— Он должен будет проверить системы усвоения
энергии, подробно познакомиться с устройством твоего
мозга, с особенностями психики. Ведь она может нару-
шиться в наших условиях, и, думая, что имеем дело
с человеком Земли, мы...
— Согласен на все,— перебил я Мааса, уже пред-*
ставляя себя в роли посла человечества. Какие возмож-
ности откроются передо мной!
— Тогда отдохни. Биолог придет за тобой.— Маас
направился к двери.
Инопланетянин, ранее сидевший за спиной Мааса*
пропустил вперед своих товарищей и, прежде чем вый-
ти из каюты, обернулся ко мне:
— Меня зовут Куир, биолог. Я скоро приду. Пока
у тебя есть время все взвесить. Ведь на Земле ты остав-
ляешь так много: тех, кто был дорог тебе, с кем ты дру-*
жил, кого любил. И оставляешь надолго. Подумай...
Я остался один. Последние слова биолога нисколько
не поколебали моей решимости. Я-то хорошо знал, ко*
го оставляю на Земле. Соратников, ставших недругами®
Рабов» превратившихся в гонителей. Друзей-предате*
лей. Те, кто не предал меня сегодня, предадут завтра.
Семью? Но что такое моя семья?
Жена? Типичная самка, изображающая примерную
супругу. Я давно знал, что она изменяет мне, и не очень
осуждал ее, понимая, что неудачнику не может достать-*
ся иная жена. Да и сам я не оставался в долгу и не
упускал минутных радостей, которые иногда подбра*
сывала судьба.
Буду ли я скучать по детям?
Они росли достаточно эгоистичными, чтобы любить
меня ровно на столько, сколько благ я им мог предо-*
334
ставить. А после войны я не мог им дать ничего. Хо-
рошо еще, если то, что они говорили обо мне предста-
вителям прессы,— вынужденные признания, а не за-
поздалая искренность.
О ком же еще я мог бы пожалеть? О Рексе? Но вер-
ный пес заколот солдатом. Я вспомнил безымянную мо-
гилку Рекса, и сердце сжалось. Это было существо, дей-
ствительно любившее меня. Собачья любовь — высшее,
а может быть, и единственное проявление истинной
любви. У него были острые и очень чуткие уши, умные
и преданные глаза — карие, с искринками. Светлое пят-
но на широкой груди. Всякий раз, подходя к дому,
я твердо знал, что он, лежа на ковре, настораживает уши
и подымает голову, интуитивно чувствуя мое приближе-
ние. Его глаза радостно вспыхивают, хвост начинает
весело стучать по ковру.
Его заколол штыком чужой солдат, когда, спасая мою
жизнь, Рекс прыгнул на него. Обернуться ко мне солдат
не успел. Моя пуля вошла в его затылок. Несомненно,
она попала в продолговатый мозг, немедленно наступил
паралич дыхания, и солдат не успел даже почувствовать
боли. Слыша последний вой верного пса, я сожалел, что
машинально, по давней привычке, выстрелил в затылок
его убийце, а не отомстил достойнее.
Ничего, теперь я получу возможность отомстить всем,
как только овладею знаниями и оружием пришельцев.
Я засмеялся. Мой бог, если бы люди могли узнать, что
первым человеком, установившим контакты с внеземной
цивилизацией, буду я — изгнанник, жаждущий мести!
Третий день на корабле.
Я называю днем этот отрезок времени условно — про-
сто я проснулся после недолгого сна. Раскрыл глаза
и смотрел на мерцающие стены каюты, вспоминая все,
что со мной случилось, сомневаясь, не почудилось ли
мне это. Возможно, все происходило вовсе не так, как
335
мне казалось. Не было никакого космического корабля.
Меня догнали враги. Во время допросов я сошел с ума.
Теперь нахожусь то ли в психиатрической клинике, то
ли в тюремной больнице, а мой больной мозг рождает
иллюзии.
Я возражал себе, думая, что сумасшедшие не отно-
сятся критически к собственным илюзиям. Впрочем,
возможно, у меня особая форма помешательства. Я ведь
неудачник. Мне могло и в сумасшествии не повезти.
Как проверить, происходит ли все это наяву?
Словно опровергая мои сомнения, на стене вспыхнул
условный сигнал — можно ли войти? Я разрешил, и в
дверь вошел биолог Куир. В отличие от порывистого
Мааса, у него были медленные, скользящие движения,
глаза — круглые, похожие на совиные. Как и в глазах Ма-
аса, в них одновременно мелькало столько разных выра-
жений, что казалось, будто они непрерывно меняют цвет.
Куир приветствовал меня, затем спросил:
— Ты не передумал?
— Конечно, нет.
— Тогда пойдем.
Я пошел за ним по длинному коридору. Стены здесь
мерцали, как в моей каюте, на них все время появлялись
и исчезали какие-то символы. Заметив, что я их рас-
сматриваю, Куир объяснил:
— Информация для всего экипажа, поступающая и
от приборов, и от людей. Каждый сообщает свои важ-
нейшие мысли, информирует о решениях, о делах — обо
всем, что считает наиболее важным. В любой момент,
посмотрев на стены, я могу узнать о делах и намерениях
остальных, поспорить с товарищами, что-то им под*
сказать...
— Но как вы можете узнать, говорят ли они правду?
— Кто же станет обманывать? Это ведь не игра.
Куир притворился, будто не понимает, о чем идет
речь, но Я не верил ему.
336
— Разве у ваших товарищей не бывает мыслей, ко-
торые один скрывает от других?
— Есть мысли, которые не имеют значения для дру-
гих. О них просто не сообщают.
«Хитришь, парень!— подумал я, но счел лучшим
промолчать.
Мы вошли в комнату, казавшуюся тесной из-за оби-
лия приборов. Куир усадил меня в глубокое кресло
с контактными пластинами для рук и ног. На голову мне
он надел шлем с антеннами, похожий на шлем моего
регистратора. Я испуганно дернул головой, и он сказал:
— Это не больно и вреда тебе не принесет.
То же самое я иногда говорил испытуемым, когда
подключал их к регистратору. Неприятный холодок по-
полз по моей спине, сердце забилось так сильно, что
тошнота подступила к горлу.
— Ты передумал?— спросил Куир.— Никогда не
поздно изменить решение. Тебя ведь никто не застав-
ляет.
Таких фраз никогда не говорили в наших лаборато-
риях. Я несколько успокоился и сам помог надвинуть
шлем на свою голову. Я все время думал о том, как бы
поскорее добраться до их знаний и оружия. Меня бук-
вально сжигали нетерпение и жажда мести.
Куир покрутил верньеры, по шкале прибора пробе-
жали голубые змейки, и вдруг я увидел наш лагерь
с аккуратными дорожками и чахлыми деревьями, знако-
мые корпуса блоков и служб, наблюдательные вышки.
Передо мной стоял Генрих в сопровождении двух солдат.
Неузнаваемый Генрих — кожа да кости. Длинный нос
и сдвинутые брови образовывали букву «Т» на его ли-
пе, первую букву слова «годен». Он, несомненно, был
отмечен и заклеймен этой буквой со дня рождения.
Я сказал:
— Все-таки мы встретились, Генрих, и ты пришел ко
мне. Рад нашей встрече. Ты, наверное, слышал, что мне
337
удалось построить прибор, регистратор психоизлучения.
Это тебе не математика, тут испытуемому никакая хит-
рость и обман не помогут. Сейчас с помощью регистрато-
ра я загляну в твои помыслы и узнаю, так ли они чи-
сты, как должны быть у патриота. А заодно мы выяс-
ним способности твоего мозга, узнаем, какое излучение
для него характерно и можно ли мозг твой излечить.
Скажу тебе откровенно, как старому школьному това-
рищу, что до сих пор мой аппарат свидетельствовал не
в пользу таких, как ты. Помнится, ты утверждал, что
чистый эксперимент — основа науки. Сейчас ты имеешь
дело с поистине чистым экспериментом. Я только за-
писываю общие данные, характерные для этнических
групп, народностей и народов. У одних преобладает
с-излучение и естественно, что они должны повелевать.
Так предназначила сама природа. Другим, низшим, на-
циям свойственно у-излучение. Я уже составил больше
десятка таких карт, обобщил данные регистратора...
Нет, Генрих никогда не умел проигрывать с досто-
инством. Он даже не хотел дослушать мою лекцию
и закричал:
— Сказать, что излучает твой мозг, Пауль? Я знаю
это и без приборов!
Мой бог! Трудно передать, что я чувствовал в ту ми-
нуту. Мне показалось, что он знает. У меня задрожа-
ли ноги. Сразу не смог сообразить, что он никак не мог,
проникнуть в Тайну. Его слова действовали, как яд
кураре. У меня в голове все перепуталось, раздался
гул и визг. Небо раскололось и падало на меня.
Потом мне рассказывали, что я упал и почти двад-
цать минут бился в истерике.
Меня отвели домой, и Магда изобразила на лице
испуг и сочувствие.
Пришли коллеги. Я плохо поддавался лечению. Три
дня не мог взяться за работу, боялся принять снотвор-
ное. Мне казалось, что меня хотят убить во сне.
338
На четвертый день я рискнул показаться в лаборато*
рии. Вид пациентов подействовал на меня успокоительно.
Я тотчас взялся за Генриха. Череп ему вскрывали дру-
гие — мои пальцы все еще дрожали. Центры его мозга,
управляющие дыханием и некоторыми двигательными
комплексами, функционировали нормально, а вот в зри-
тельных областях коры были органические изменения —
отечная ткань, отложения солей. Несколько раз во вре-
мя сеанса, когда я подключал регистратор к его открыто-
му мозгу, у Генриха наступала клиническая смерть, но
лучшие наши реаниматоры возвращали его к жизни. Пот
застилал мне глаза, но я продолжал опыты с его мозгом
до тех пор, пока реаниматоры уже ничем не могли помочь.
Только затем я отошел от стола, вышел из операцион-
ной и плюхнулся на стул в коридоре. Мимо меня в опе-
рационную провели большую группу детей. У меня еще
хватило сил погладить одного мальчика по голове, вы-
нуть из кармана конфету и спросить: «Как тебя зовут?»
Он смотрел на меня непонимающим взглядом»
— Откуда ты, мальчик?— допытывался я.
Он молчал.
Все-таки я дал ему конфету. Конвоир сказал, что эти
дети из России.
Дети... Их были тысячи. Из разных стран Европы.
Я не всегда спрашивал, откуда они. Иногда это удавалось
определить по голубым змейкам, танцующим на экранах
осциллографов. С детьми было удобно работать, кости
черепа были значительно мягче, чем у взрослых, и лег-
ко поддавались распилке там, где нужно было расчищать
места для электродов. Не так уставала рука, и за день
я успевал исследовать вдвое больше пациентов. Со време-
нем, когда наладилась доставка живого материала с окку-«
пированных территорий, я экспериментировал исклю-»
чительно на детях, изучал расположение различных
центров, находящихся в коре больших полушарий, в моз*
жечке и продолговатом мозге.
339
Все говорили, что я блестящий нейрохирург, но значе-
ние моих работ не в этом. Я не только изобрел регистратор
и дал своей партии стратегические экспериментальные
данные, необходимые для точного определения судьбы
различных народов. Я уподобился величайшим ученым
древности, которые первыми изучали мертвое тело. Но
я пошел еще дальше — я изучал живой человеческий мозг,
продемонстрировав, что настоящая наука презирает за-
преты.
Я был бы признан величайшим ученым современности,
ебли бы судьба не обернулась против меня и моих спод-
вижников. Все получилось наоборот. Мы хотели прине-
сти счастье своей стране, но в конечном счете (приходит-
ся употреблять слова проклятого Генриха!) принесли ей
страшнейшие разрушения. Мы хотели возвысить свой
народ, превратить его в расу господ, но привели его
к тяжкому бремени — комплексу вины. Мы хотели унич-
тожить врагов, но сделали их сильнее. И даже мои опы-
ты с излучением обернулись Тайной, которую я унесу
в могилу. Лучше бы мне не знать ее!
Видение одно за другим проносились передо мной. Я
видел разрушенные немецкие города, пламя пожаров,
черные ливни бомб, трупы наших солдат, валявшихся по
обочинам дорог. Я видел, как русские танки неудержимо
идут по нашим полям, как они входят в наши города»
Вторично я пережил бегство из лагеря, дрожащими ру-
ками бросал в печь бумаги: карты, графики, сводки —
Плоды моей работы. Солдат снова закалывал моего един-
ственного друга Рекса.
Все повторялось. Время обратилось вспять. Дети, ко-
торым я вскрывал черепа, снова шли мимо меня, и я про-
тягивал одному из них конфету. Я бежал из своей стра-
ны, унося с собой Тайну, сделал себе пластическую опе-
рацию, стал неузнаваемым.
Читая в газетах, как одного за другим вылавливают
моих сподвижников, я буквально извивался от конвуль-
340
сивного страха. Мое тело не просыхало от холодного лип-
кого пота. Мой след петлял из страны в страну. Я рабо-
тал в концлагерях Чили, Парагвая, ЮАР. Я провел
тысячи опытов по воздействию на мозг наркотиков, пара-
лизующих и одурманивающих газов, нейтронного излуче-
ния, стремясь добиться полного управления сознанием
толпы, как единого целого, хотя и состоящего из отдель-
ных частичек. Я стремился управлять им, как в опы-
тах мои коллеги управляют крысами, подавая определен-
ные сигналы сбора к пище или тревоги.
А результат? Проклятые гончие шли по моему следу.
Антифашистские комитеты слали протесты, требования
о выдаче, донимали моих хозяев и покровителей так, что
даже в Парагвае постарались избавиться от меня, как
от «компрометирующего фактора». Мне фатально не ве-
зло, в отличие от «отцов» отравляющих и парализующих
газов, водородных и нейтронных бомб.
Я бежал в джунгли и однажда увидел след рубчатой
подошвы и коробку от сигарет. Меня поднимали на ко-
рабль, и я видел удаляющуюся Землю, которую мои спа-
сители могли бы уничтожить, расщепить на части, испе-
пелить. Отныне я стану у них представителем этой пла-
неты. И если буду достаточно ловким, то они вернут
власть моей партии, а фюрером сделают меня. Миллиар-
ды мозгов будут подвергнуты проверке на с- и у-излуче-
ния. Одни останутся жить, другие послужат материалом
для опытов.
Только бы никто не проник в Тайну. Нужно быть
настороже!..
Я попытался открыть глаза — и внезапно кошмар кон-
чился. Передо мной стоял биолог Куир. Его побелевшие
пальцы сжимали верньер.
— Что со мной было? — закричал я.
— Успокойся. Я изучал твой мозг и твою память —
все, что хранится в ней, человек Земли...
Он смотрел на меня с омерзением.
341
Выходит, судьба снова сыграла против меня. По не*
ведению я дал им заглянуть в свою память. Отчаяние
сделало вялыми мои руки и ноги. Я понял, что при-
шельцы не дадут мне оружия.
Куир прошептал еле слышно:
— Неужели на Земле много таких, как ты?
Много ли? Еще бы! Да разве тысячи и миллионы не
разделяют мои чувства — не верят в свое превосход-
ство над другими и не испытывают презрения к иным
народам? Большинство людей пугает лишь логический
итог — концлагеря и истребление миллионов. Но это
оттого, что они недостаточно последовательны. При уме-
лом лечении это проходит. Луч надежды вспыхнул в
моем мозгу. Нет, не все потеряно! Пришельцы не да*
дут мне оружия, но, может быть, удастся заставить их
выполнить мои замыслы? Как часто всякие интеллиген-
тики пишут в своих книгах о раскаянии преступников,
о невинных жертвах, которые терзают их по ночам. Не
верьте этим слюнтяям!
Да мне не раз чудились вереницы истощенных де-
тей, бледных заморышей, которые спрашивали меня:
«Дядя, а это не больно?» Да, я видел во снах черный
дым крематориев, жирный человеческий пепел, колон-
ны рабов и смертников, опоясывающие земной шар по
меридианам и параллелям. Но я никогда не испытывал
угрызений совести. Природа ставит на всех живых су-
ществах бесконечный Эксперимент Убийства, она учи-
няет миллиарды пыток — и все без наркоза. Я только
подражаю ей. И не говорите мне жалких слов о том,
что жизнь всякого человека священна. Разве соизмери-
мы ценность моей жизни и жизни дикаря Этуйаве, за-
резанного мной по всем правилам хирургического искус-
ства, или жизни той полудикой семьи в селении на
сваях, которую мне пришлось отравить, чтобы надеж-
но замести следы? Цель оправдывает средства. Все
можно, если это делается во имя великой цели —
342
господства тех, кто призван господствовать. Должен же
когда-нибудь воцариться высший порядок, где власть
распределится надлежащим образом, где каждая раса
и каждый народ будут знать свое место, как знают его
волки и овцы.
Если бы я мог, то все начал бы сначала, только с уче-
том прежних промахов. И если что-то терзает меня,
подымает от страха волосы и сжимает сердце, то это не
раскаяние, а боязнь неудач. И все-таки, может быть,
на сей раз меня ждет успех. Хоть одно мне наверняка
удалось — предотвратить контакт между двумя циви-
лизациями. Теперь по всему звездному миру разнесет-
ся весть о человеке Земли, которого представляю я,
и всякий гнилой гуманист во Вселенной будет знать, что
ему нечего к нам тыкаться, что ничего хорошего он
здесь не увидит.
Пришелец смотрит на меня с омерзением? Ну и
пусть смотрит! Огромная радость наполняет мне душу.
Да, да, пусть ужасается! Это ведь тоже путь мести. Для
них я — представитель человечества. Того самого, что
изгнало меня. Сейчас реализуется один из любопытней-
ших парадоксов — изгнанник становится представите-
лем, по нему судят обо всех. Теперь я смогу убедить
пришельцев, что эта гнусная планета достойна лишь
одной судьбы — уничтожения. А когда это случится,
Тайна наконец-то перестанет терзать меня. Некому бу-
дет проникнуть в нее, и я перестану бояться позора.
Вдруг ужасная мысль, как раскаленный прут, прон-
зила мой мозг: а если этот вот Куир уже проник в
Тайну?
Я смотрел на биолога, пытаясь по выражению его
лица угадать ответ. Но это было мне не под силу. Тогда
я спросил:
— Ты знаешь обо всем, что я вспомнил сейчас?
— Да. И еще больше. Я проявил и прочел твою па-
мять. Ты ведь разрешил изучать твой мозг...
343
Бешеная ярость затуманила мое сознание. Сквозь
кроваво-желтый туман я четко видел лишь две вещи —
тяжелый прибор с рукояткой, лежащий на столе, и го-
лову Куира. Я схватил прибор и бросился на биолога.
Вернее, хотел броситься. Я сделал только шаг и наткнул*
ся на невидимую пружинящую преграду. Попытался
обойти ее, но ноги стали непослушными, негнущимися.
А затем я почувствовал, как чужая воля сковывает мой
мозг, что-то выбрасывая из него. Мой бог, неужели мне
делают операцию, как когда-то я сам оперировал па-
циентов? Только не это, только не это, не это...
Я провалился в беспамятство.
...Очнулся я в своей каюте. Надо мной склонились
двое — Куир и Маас.
— Сознание вернулось к нему,— сказал Куир.
— Подлецы!—закричал я.— А еще говорили об
уважении свободы личности!
Маас покачал головой:
— Мы не принуждали тебя, ты сам согласился на
обследование. Мы предлагали тебе вернуться в преж-
нюю ситуацию, разве не помнишь?
— Чтобы гончие расправились со мной? За что? Я
не умертвлял людей просто для того, чтобы убивать.
Я изучал их мозги. Знать — высшая заповедь науки.
— Во имя чего — знать? Знания нужны людям для
силы и счастья,— спокойно сказал Маас.— А тебе
нужны были знания, чтобы обеспечить господство
своей партии над страной и страны — над всей пла-
нетой.
— Ваши методы преступны и чудовищны,— добавил
Куир. Когда он смотрел на меня, его лицо принимало
одно и то же выражение.
Судьба давала мне последний шанс, самый последний...
Я изобразил покорность и сказал:
— Да, да, вы правы, преступления наши чудовищны.
344
Такова уж эта планета людей. Воистину она достойна
уничтожения.
Я набрал побольше воздуха в легкие, взвинчивая се-
бя до предела, сознательно вызывая у себя приступ
истерии, как это умел делать фюрер, и закричал:
— Чего же вы ждете?! Жмите на кнопки, сбрасывай-
те на проклятую планету ваши сверхбомбы! Еще се-
кунда — и будет поздно! Ну!..
Мои слова были рассчитаны на то, чтобы вызвать
у слушателей эмоциональный шок, заразить их истерией,
лишить способности рассуждать. Но они стояли непо-
движно и со смесью любопытства и омерзения смотрели
на меня. Моя истерия переходила в припадок, я уже не
мог остановиться и кричал, срывая голос:
— Сбрасывайте же ваши бомбы, пока зараза с Зем-
ли не перекинулась к вам, не затопила всю галактику,
всю Вселенную! Когда наши корабли прыгнут через
космические просторы, будет поздно! Мы разрушим
ваши города, испепелим всех вас, уничтожим вашу пре-
зренную цивилизацию! Мы отравим, изгадим все,
к чему прикоснемся! Нас не изменить!
Пришельцы стояли надо мной, как бездушные исту-
каны. Сквозь гул в ушах я услышал слова Мааса:
— Ты говоришь неправду. Люди Земли разные.
Мы получили эти свидетельства не только от тебя.
У нас достаточно аппаратов, чтобы изучать планеты, не
опускаясь на них. И мы продолжаем думать о контак-
те с Землей. Но это уже никоим образом не касается
ни тебя, ни Поводыря, ни Густава...
«Они даже знают эти имена»,— мелькнуло у меня.
— Ас тобой,— Маас, как мне показалось, вздох-
нул,— пусть будет так, как должно было быть.
22 сентября
Я сижу в камере и пишу. Случилось самое худшее —
пришельцы вернули меня в тот страшный день, в без-
345
выходную для меня ситуацию... Впереди — трибунал*
А пока меня заставили дописывать дневник, вспоминать
все, что может им пригодиться. Только об одном я ни-
чего не расскажу — о Тайне. Пусть всех вас, люди, му-
чит любопытство и сожаление о том, что вы не смогли
у меня выведать. У вас останется единственный путь —
выловить всех моих сподвижников, среди них — Пово-
дыря и Густава, они посвящены в Тайну. Они истреб-
ляли вас не меньше меня, почему же им должно повезти
больше? Почему они останутся живыми и на свободе,
тогда как я буду болтаться в петле? Пусть разделят
мою участь!
Со мной в камере постоянно находится один из ча-
совых-телохранителей. Эта должность имеет странное
название, но оно точно соответствует содержанию. Они
охраняют меня от меня, следят, чтобы я не покончил са-
моубийством до казни. Им надо, чтобы я прошел все кру-
ги ада, чтобы писал то, что послужит их планам, так
сказать — «в назидание потомкам». Ну что ж, я обра-
щаюсь к вам, потомки, прежде всего к тем, кто принадле-
жит к моей расе -— к расе господ. Вам будут лгать,
что жизнь Человека драгоценна. Не верьте этому. Вот
формула стоимости человеческой жизни, сокращенно —
ЧЖ в лагерях рейха. Итак, ЧЖ = ПУ + ЗС + ЗУ—(РУ +
+ СТ). Разъясняю: ПУ— перемещение к месту уничто-
жения. ЗС — затраты на содержание. ЗУ — затраты на
уничтожение. РУ — работа узника. СТ — стоимость
тела, причем она тем выше, чем больше изобретатель-
ность тех, кто уничтожает.
Запомните, что стоимость жизни всегда равна стои-
мости смерти, а самой дешевой, возможно, будет нейтрон-
ная смерть, когда подешевеют бомбы.
Вам будут говорить о всяких ложных понятиях вро-
де справедливости, законности, демократии и прочего*
Не верьте ничему. Эти громкие слова лишь скрывают
планы тех, кто хочет загнать в ловушку ваше действие
346
тельно свободное животное начало, вашу звериную сущ-
ность. Знайте — она прекрасна, как прекрасен тигр, раз-
рывающий лань. Если сможете, живите свободно. При-
рода создала вас такими же, как звери в лесу. Не прячь-
те свои клыки и когти — и вы узнаете настоящие радо-
сти.
Ложны искусство, музыка, литература.
Ценность имеет только та наука, которая не стеснена
условностями. Если ей нужны не подопытные крысы,
а подопытные люди, дайте ей их из числа рабов, не
угодных вам.
Бойтесь верности и честности — это кандалы, свя-
зывающие желания.
Все живые существа делятся лишь на две группы —
господ и рабов, волков и овец. Сама природа во имя
высшей справедливости разделила всех нас на эти две
категории.
Есть только одно непогрешимое орудие, один прибор,
способный проверить, к какой категории вы относи-
тесь,— это РПГ, регистратор Пауля Гебера. С его по-
мощью составлены карты Пауля Гебера и таблицы Па*
уля Гебера. Верьте только им, они составлены на осно-
вании чистых экспериментальных данных.
Я перечитал последние абзацы и понял, что мои тю-
ремщики ни за что не допустят, чтобы этот призыв сво-
бодного духа дошел до вас, потомки. Они упрячут его
в бронированные сейфы и каменные подвалы. Но я на-
пишу второй, запасной вариант биографии. Я вставлю
в него всякие щекочущие подробности, чтобы затума-
нить истину и продать издателям подороже. Это будет
мой последний заработок — на своих неудачах.
Итак, я, Пауль Гебер, родился 2 мая 1912 геда в семье
мелкого торговца...
347
Послесловие
Я прочел дневник нацистского преступника Пауля
Гебера и поспешил в Музей Памяти о войне. Я сказал
директору:
— Дневник мне пригодится. Но здесь есть неясность.
Что это за прибор и карты, о которых говорится в днев-
нике? Неужели его тайна так и осталась неразгадан-
ной?
— Пойдем, посмотрим нашу выставку. Там есть и
регистратор Гебера, — сказал директор.
Я увидел аппарат, с помощью которого нацисты пред-
полагали классифицировать людей на господ и рабов.
Выглядел он весьма внушительно — этакий одноглазый
наук с зеленоватым экраном осциллографа с многочи-
сленными присосками и шлемом, напоминающим выпо-
трошенный и отполированный череп. Я понял, что ап-
парат должен был устрашать и приводить в трепет
блеском хромированных поверхностей, необычной фор-
мой, напоминающей фантастического паука, и поделил-
ся мыслями с директором.
— Ты прав, —сказал он.— Присосков могло быть
значительно меньше. Но суть не в этом. Обрати вни-
мание на анализатор. Мы специально срезали здесь
часть кожуха и поставили стекло. Видишь там, в самой
гуще, среди переплетения проводов и трубок, две дета-»
ли, окрашенные в оранжевый цвет? Это электронные
инверторы. Через них проходят сигналы к индикатору.
Пожалуй, дольше всего Гебер трудился, чтобы сделать
их такими маленькими и незаметными даже для спе-
циалиста. Ты знаком с явлением инверсии? Понимаешь,
зачем они здесь?
— Не совсем,— признался я.
— Но ведь сигналов только два —«с» и «у». Дай-ка
я надену тебе шлем. А теперь смотри внимательно. Нач-
нем испытания.
348
Он включил аппарат. Раздалось тихое жужжание,
засветился глаз паука. По экрану осциллографа заме-
тался лучик, вычерчивая сложную кривую. На шкале
вспыхнул «приговор»— сигнал «у».
— Как видишь, регистратор свидетельствует, что у
тебя преобладает у-излучение. Ты принадлежишь к ра-
бам. А теперь надену шлем я,— сказал директор.
Аппарат зажужжал вторично, и на шкале загорелся
тот же сигнал.
— Ну вот, два сапога — пара,— сказал директор, по-
тирая руки. На левой у него не было трех пальцев —
память о фашистском концлагере.— А сейчас мы с по-
мощью регистратора исследуем собаку.
Он отдал распоряжение, и через несколько минут
в зал ввели лохматую дворняжку. Приладили к ее голо-
ве шлем с присосками.
— Смотри,— проговорил директор, щелкая вернье-
ром.
На шкале появился сигнал «с», свидетельствуя, что
собачонка принадлежит к категории сверхчеловеков.
— Теперь ясно?— спросил директор.
— Но ведь инвертор меняет сигнал на противополож-
ный: «с» на «у», а «у»— на «с»...
— Усек,— усмехнулся он.— Вся теория этого Гебе-
ра о двух основных излучениях не выдерживает никакой
научной критики. Резкой разницы в излучениях чело-
века и животных вообще нет. Теория построена на до-
гадках и политических концепциях. Впрочем, возможно,
Гебер сам верил в нее. Тут действовал своего рода са-
могипноз. И вот по иронии судьбы, когда Гебер стал
испытывать свой аппарат, он обнаружил, что чаще все-
го у-излучение преобладает как раз у его соратников
по партии и у самого фюрера. Трудно сказать, чем это
объяснялось. Возможно, у-излучение и на самом деле
сопровождает некоторые застойные мозговые явления.
Тогда-то ему и пришлось поставить инверторы. Он на-
349
зывал их великой и ужасной Тайной не только из стрем-
ления фашистов к ложной патетике. Она была действи-
тельно ужасной для своего создателя. Позор — позором,
но ему приходилось еще и всех бояться. Ведь те из его
покровителей, кто был посвящен в Тайну, готовы были
убить его при малейшем подозрении, что он попадется
в чужие руки...
— А что стало с ним?— спросил я.
— Не выдержал ожидания казни и умер от страха
в тюрьме.
— Не зря называл себя неудачником.
— Не зря. Только он считал, что это случайность,
игра судьбы,— засмеялся директор.— А, может быть,
причины его неудач — величайший повод для опти-
мизма.
СОДЕРЖАНИЕ
Книга---------------------------------5
Фантастика---------------------------18
Навестить сына---------------------- 22
Главное оружие-----------------------27
Секрет вдохновения ----------------- 49
Ценный груз--------------------------65
Азы----------------------------------78
Сто моих рождений--------------------92
Феномен Иванихина------------------ 116
Прыгнуть выше себя----------------- 126
Фильм о тигорде-----------------— 156
Цена золота-------------------------177
Новая профессия----------—---------191
Снять скафандр----------------------204
Дом---------------------------------208
Пират-------------------------------213
Утраченное звено--------------------221
Повод для оптимизма
(научно-фантастическая повесть) — — 262
Игорь Маркович Росоховатский
УТРАЧЕННОЕ ЗВЕНО
Научно-фантастическая повесть,
рассказы
Киев, «Радянськый пысьмэннык», 1985
Редактор Д. И. Глушенок
Художник Е. В. Попов
Художественный редактор Д. А. Лукомский
Технический редактор А. В. Джафарова
Корректор С. С. Билейчук
Информ, бланк № 1806
Сдано на производство 28.09.84. Подписано к печати 15.01.85.
БФ 17408. Формат ТОХЮО’/зг- Бумага типографская. Академиче*
ская гарнитура. Высокая печать. 14,3 усл.-печ. лист., 14,63 усл.
кр.-отт., 16,12 уч.-изд. лист. Тираж 65 000 экз. Зак. 5383.
Цена в переплете на типографской бумаге № 1 1 руб. 20 к.
(30 000 экз.). Цена в переплете на типографской бумаге № 3
1 р. 10 к. (35 000 экз.).
Издательство «Радянський письменник»,
252054. Киев-54, ул. Чкалова. 52.
Одесская книжная фабрика,
270008, Одесса-8, vji Дзержинского, 24.
Сканирование - Беспалов, Николаева
DjVu-кодирование - Беспалов
1 р. 20 к
УТРАЧЕННОЕ