ЖОРЖИ AM АДУ


Голод и чума, смерть и борьба, ио прежде всего любовь - жизнь Терезы Батисты в этой истории простой.
„Пусть раковина твоя будет крепче, нежность твою верней сохраняя, а нежность- совсем как воды поток: побеждает!*
(Андре Б эй.
«Любите ли вы улиток?**)


ЖОРЖИ АМАДУ
ТЕРЕЗА
БАТИСТА,
УСТАВШАЯ ВОЕВАТЬ
роили
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
„ХИМИЯ"
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ 1992


ББК 84.7Бр А 61
АМАДУ ЖОРЖИ
Избранные произведения в трех томах
Перевод с португальского Юрия Калугина
Художник Е. В. Шорина
Л 4703000000-107 050 (01)-92
Без объявл.
ISBN 5-7245-0918-9
ББК 84.7Бр
© Ю. В. Дашкевич» послесловие, 1992 © Е. В. Шорина, оформление, 1992


ИЗ ПИСЬМА АВТОРА, ПРЕДСТАВЛЯЮЩЕГО ТЕРЕЗУ БАТИСТУ, БРАЗИЛЬСКОМУ ИЗДАТЕЛЮ
„Дорогой Мартинс, предъявительница сего-Тереза Батиста, при* ми ее дружески. Ее обвиняют в том, что она бунтовщица, дерзкая и упрямая, непочтительна к властям, лезет туда, куда ее не просят. Но я провел с ней длительное время, практически мы были вместе дни и ночи с марта по ноябрь 1972 года, и знаю ее хорошие качества. Она родилась для радости и боролась против горя; она не скрывает своих мыслей. Ей хочется учиться, немного научилась по букварю, многому - в жизни. Столь нежна и душевна она, что один доктор, достойный человек, почитал се только как Терезу Сладкий Мед.
С избытком вкусила она самого плохого в жизни, однако не отчаялась. Уставшая столько воевать, однажды подумала она положить конец всему, сложить оружие и похоронить себя в домашних делах. Но достаточно было подуть ветру с залива, услышать гудок судна - призыв моряка, как она вся воспрянула, готовая отплыть под парусами свободы.
Бронзовая девушка с золотым зубом и ожерельем красных бус, с цветастой шалью на черных волосах. Сказать, что она прекрасна,- это значит почти ничего не сказать; восхвалениями, какими бы ни было, не удастся объяснить ее обаяние. Я рассказываю о некоторых ее перипетиях, рисую ее образ, а сам себя спрашиваю, не осталось ли чего-то неясного. У множества людей спрашивал об этом, допытывался у Терезы Батисты. Жизнью оплачиваются страдания, а любовь их возмещает, ответила мне она, и в глазах ее появился алмазный блеск...
Настойчива эта девушка: преследовала меня долгие годы, я пытался ускользнуть от нее и заняться чем-то менее бурным, но не удалось- в течение всего этого года был ее рабом. Теперь ты становишься ее хозяином.
Прощаюсь с ней с грустью: меня научила она еще более верить в жизнь и непобедимость народа даже в то время, когда, казалось, исчерпаны последние силы для сопротивления, когда остается лишь одиночество и смерть.
В конце истории этой я пришел к выводу, что не все на свете скверно, как подумалось вначале, когда мне стало известно, какому произволу подвергалась Тереза. Зло зиждется почти всегда на нищете или невежестве... Все, что найдешь доброго в книге, обязано Терезе Батисте; остальное - мое: промахи и ограниченность, что можно ожидать от трубадура жалких рифм...
Более тридцати лет мы работаем вместе - ты и я, один пишет, другой издает книги. Я создаю героев произведений, а ты с нежностью опекаешь нх- этот мой народ, простой и неукротимый. Так что побереги Терезу Батисту...
Сердечное объятие от твоего старого друга
ЖОРЖИ


1
ДЕБЮТ ТЕРЕЗЫ БАТИСТЫ В КАБАРЕ АРАКАЖ?
1
Пышно анонсированный дебют Терезы Батисты в кабаре „Веселый Париж”, что расположился в здании „Ватикан”, близ гавани Аракажу, державной столицы штата Сержипе, был отложен на несколько дней: для звезды представления пришлось изготовлять зубной протез. Отсрочка ее дебюта, конечно, нанесла немалый убыток владельцу заведения Фло- риалу Перейре, более известному под кличкой Флори Лежебоки, однако Флори, крепко сколоченный, выдержал удар судьбы достаточно стойко, не жалуясь и не обвиняя легкомысленно кого-либо, как это зачастую бывает в подобных случаях.
Дебют Огненной Звезды Самбы - по части броских прозваний и рекламирования артисток никто не мог соперничать с ловкачом Лежебокой — вызывал всеобщий интерес, поскольку имя Терезы Батисты уже было знакомо многим, особенно в некоторых кругах, передавалось из уст в уста приезжими на рынке, в порту, повсюду.
Привел Терезу Батисту и познакомил ее с Флори доктор Лулу Сантос; доктором, правда, слыл он только среди бедняков, а иа самом деле был просто крючкотвором — адвокатом без диплома, однако завоевавшим себе популярность во всем штате Сержипе главным образом своими выступлениями в качестве защитника на судебных процессах, едкими эпиграммами и язвительными словечками, — его поклонники даже приписывали ему все остроумное из услышанного. Славился он как отменный знаток и гражданского права, и пива. Каждый вечер Лулу Сантос встречался в баре-кафе „Египет”
6


с его завсегдатаями» здесь вышучивал фатоватых субъектов» отпускал ядовитые реплики по адресу тех или иных» попы* хивая при этом своей неизменной сигарой. Детский паралич сковал ему ноги, и Лулу Сантос передвигался на костылях, но всякий раз у него был благодушный вид, никогда его не покидало хорошее настроение.
С Терезой Батистой его связывала давняя дружба; из- вестно, что еще несколько лет назад по просьбе и за счет ныне покойного доктора Эм ил нано Гедеса, владельца сахарного завода и обширных земель в двух штатах, Лулу Сантос ездил в штат Байя, чтобы добиться отмены незаконно возбужденного против Терезы судебного иска—тогда она была еще несовершеннолетней. Разумеется, теперь все зто к делу не относится, интереса не представляет; самое важное — дружба девушки и адвоката, который один стоит целого отряда дипломированных бакалавров в области юриспруденции.
Кабаре было заполнено до отказа, публика в зале оживлена; празднично, шумно. Играет „Полуночный джаз-банд”. Посетители потягивают пиво, коктейли, виски. ,Золотая молодежь Аракажу развлекается по умеренным ценам в „Веселом Париже” —так гласят проспекты, в изобилии распространяемые по городу. Под „золотой молодежью Аракажу” подразумевались прикаэчйки и чиновники, студенты и коммивояжеры, поэт Жозе Сараива и молодой художник Женнер Аугусто: одни-с положением в обществе, другие без определенных занятий и без определенного возраста, причем некоторые из них продлевали свою ,золотую молодость” за шестой десяток. Флори Лежебока, невысокий, говорливый метис, придал оообую пышность дебюту Королевы Самбы, не пожалел усилий, чтобы превратить первое появление Терезы на эстраде „Веселого Парижа” в незабываемое событие. Впрочем, оно и не могло быть иным.
2
В вечер дебюта Тереза Батиста держалась достаточно уверенно: правда, у нее начался было нервный тик, но она всеми силами старалась его скрыть. Сидя за столиком, скромно отодвинутым к самому уголку зала, она ожидала часа переодевания, беседуя с Лулу Сантосом, слушая его колючие комментарии по адресу посетителей. Новенькая в этом городе, она не знала почти никого, тогда как крючкотвор знал всех.
7


Несмотря на полумрак и место в глубине зала, красота Терезы не осталась незамеченной. Сеньор Лулу обратил ее внимание на один из столиков, где двое бледных юношей потягивали коктейль:
- Поэт глаз не спускает с вас, Тереза.
- Какой поэт? Тот юнец?
Молодой человек с болезненно бледным лицом встал из- за стола и поднял бокал за здоровье Терезы и адвоката, положив руку на сердце широким жестом, что должно было выражать чувства дружбы и преданности. Лулу Сантос помахал в ответ рукою с зажатой меж пальцев сигаретой:
-Жозе Сараива-талант мирового масштаба, великий бард. К сожалению, ему осталось недолго жить.
- Что с ним?
- Чахотка.
- Почему же он не лечится?
- Лечится? Он убивает себя. Ночи без сна напролет. Пьянствует. Жизнь богемы. Беспутнейший повеса во всемСержипе.
- Ббльший, чем вы?
- По сравнению с поэтом я-скромник, потихоньку попиваю свое пиво, он же не знает меры. Похоже, что сам хочет своей смерти.
Джаз после нескольких минут перерыва - музыканты осушили по бокалу пива — заиграл в новом приступе самозабвения. Молодой поэт покинул свой столик и направился к Терезе и Лулу.
- Лулу, брат мой, представь меня богине ночи.
- Моя подруга Тереза — поэт Жозе Сараива.
Поэт поцеловал девушке руку; он уже был слегка навеселе, но в глаэах его светилась грусть, так не вяжущаяся с бесцеремонными манерами и нарочитой игривостью.
- Нельзя же быть столь расточительно красивой! Вашей прелести и грации хватит, ей-богу, на трех красавиц и еще останется. Давайте потанцуем, моя дивная?
По пути к танцевальной площадке поэт Сараива остановился около своего столика, чтобы проглотить остаток коктейля, и представил Терезу приятелю:
- Художник, полюбуйся божественной моделью, достойной Рафаэля и Тициана.
Художник Женнер Аугусто - именно он сидел за столиком — пристально взглянул на лицо Терезы: никогда ему ее не забыть. Тереза улыбнулась вежливо, но сдержанно: сердце ее замкнуто, пусто, она безразлична к восхищенным или noil


хотливым взглядам; наконец-то успокоившаяся, она сумела обладеть собой.
Тереза и поэт начали танцевать. На восковом лбу юноши выступили капельки пота, хотя в его объятиях —самая изящная партнерша, самая воздушная. Обладая тонким слухом, Тереза научилась разбираться в мелодиях у птиц; танцы изучила с доктором. Танцует она отлично, с наслаждением, отрешившись от всего на свете, с полузакрытыми глазами следуя такту музыки.
Жаль, что приходится открывать их, выслушивая своего партнера. Бедный поэт-произносит он красивые слова, а из его больной груди доносится какой-то свист:
-Так, значит, это вы Огненная Звезда Самбы? Знаете, что реклама Флори —настоящая поэма? Конечно, вам не до этого, да и не нужно знать, ваша обязанность только быть красивой. Так вот, когда я прочел афиши о вашем дебюте, я задал себе вопрос: Жозе Сараива, ты, понимающий все, скажи мне, что случилось с Лежебокой, что превратило его в поэта? Теперь я могу ответить, и не только ответить. Я могу воспеть вас в десятках, в сотнях поэм! Нет, в долгу у Флори я не останусь!
Он хотел тут же, не прерывая танца в ритме джаза, сымпровизировать льстивые, хвалебные стихи и несомненно сделал бы это, если бы совсем рядом с ними не вспыхнул инцидент, из которого разгорелась целая баталия.
Тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке, кружилась парочка; он, видимо, коммивояжер, судя по его нарядному костюму — щегольскому спортивному пиджаку, пестрому галстуку, не говоря уже об отблескивающих бриллиантином волосах, а также судя по его манере расточать на ухо комплименты и посулы малоопытной полненькой девушке с привлекательным профилем. Та, казалось, с интересом внимала сладким речам и восхищалась элегантностью и изяществом коммивояжера, однако беспокойные глаза танцующей выдавали волнение — взгляд ее был обращен на входную дверь. Внезапно она воскликнула:
— Ах, Либорио, боже мой! - Вырвавшись из рук партнера, она бросилась было бежать, но, сообразив, что убежать некуда, скованная страхом, расплакалась.
Либорио, тот самый, появление которого в зале-его сопровождали три дружка-вызвало у девушки панический ужас, был долговязым субъектом, одетым во все черное, будто человек этот носил строгий траур; отекшие глаза; редкие
9


волосы, покатые плечи, вялый рот, в общем, красотой он по* хвастать никак не мог,- выглядел он так, будто явился с похорон. Ливорно подошел к танцевальной площадке и встал перед девушкой; послышался его гнусавый голос:
- Вот так-то, сеньорита шлюха, ты отправилась навестить свою больную мать в Пропри&?
- Ливорно, ради бога, только не устраивай скандала.
Уже проученный другими особами, вроде этой, и не желая
марать еще больше свою репутацию в глазах владельца фармацевтической лаборатории, поручения которой он выполнял, разъезжая по штатам Байя, Сержипе, Алагоас (,.превосходный продавец, способный, предприимчивый и серьезный, питающий, однако, пристрастие к женщинам и кутежам, ссорам в кабаре »публичных домах, не раз подвергавшийся арестам”) , коммивояжер решил потихоньку улизнуть, тогда как его коллеги по столу и по профессии вскочили на ноги, намереваясь прикрыть его отступление.
Поэт все же продолжал танцевать и повел дальше свою партнершу, не обращая внимания на случившееся (оскорбленный рогоносец в кабаре — отнюдь не редкое явление), когда раздалась пощечина, да такая звучная, что ее не заглушил даже джаз. Тереза остановилась как раз в тот момент, когда долговязый опять ударил девушку по лицу, и снова послышался его гнусавый голос, повторяющий слова, которые так часто она слыхала в давние времена: „Научись, сука, меня уважать!” Голос был другой, но фраза-той же, и таким же был звук пощечины.
В это мгновение Тереза Батиста вырвалась из рук поэта Сараивы и бросилась к Либорио:
- Мужчина, поднявший руку на женщину,-не мужчина, а дерьмо!. . — Она стояла перед верзилой с высоко поднятой головой.- А дерьмо я не бью, плюю ему в лицо.
И плюнула. Тереза Батиста, натренированная в детских играх в разбойники, воевавшая с дерзкими мальчишками, обладала меткостью, но на этот раз из-за высокого роста субъекта промахнулась-целилась она в его гноящийся, похотливый глаз, а плевок попал в шею.
- Шлюха!
- Если ты мужчина, ударь меня.
- И не замедлю, сеньорита шлюха.
- Так давай.
Она предложила, но не стала дожидаться; нанесла ему ногою удар в пах, однако опять промахнулась - у долговязо-
10


го были не ноги» а ходули. Тереза потеряла равновесие; один из дружков субъекта с гноящимися глазами воспользовался этим я обхватил д евушку сзади» стиснув руки и подставив ее лицо под удар верзилы. Ливорно нанес Терезе зверский удар кулаком наотмашь, разбил ей губы.
Поэт Сараива набросился на подлеца, пытавшегося обломать Огненную Звезду Самбы; все трое покатились по полу. Но Тереза быстро вскочила на ноги и плюнула, попав в лицо* своему противнику, на зтот раз изо рта ее вылетел сгусток крови вместе с выбитым зубом. К обеим группам подоспели подкрепления: с одной стороны - дружки оскорбленного рогоносца» с другой - художник Женнер Аугусто, кусавший губы от ярости, и коммивояжер, излишняя осторожность которого едва не заставила его бросить свою партнершу на произвол судьбы; незнакомая девушка сделала то, что должен был сделать он сам. Потеряв голову, позабыв о риске скомпрометировать себя, он в расчете вернуть уважение коллег ринулся в бой.
Джаз продолжал играть, но танцующие пары покинули площадку, освободив ее для сражающихся. Одни из посетителей забрался на стол и, размахивая банкнотой, кричал:
- Ставлю на девушку двадцать крузейро, кто принимает?
Терезе удалось вцепиться в редкую шевелюру верзилы
и вырвать у него клок волос. Долговязый попытался взять реванш — железным кулаком выбить у нее второй зуб, но она, ловкая и смелая, ускользнула от него, прыгая и выделывая какие-то фантастические танцевальные па, продолжая плевать в лицо, ловила удобный момент, чтобы нанести новый удар.
Посетители окружили этот своеобразный ринг, желая вдоволь насладиться захватывающим зрелищем. С интересом они следили за схваткой, но еще не решали, иа кого ставить.
Прибывший уже в разгар драки подвыпивший кабокло1 с мускулистыми, загорелыми руками, с дубленой морским ветром кожей» наблюдая наскоки Терезы, заметил во всеуслышание:
— Пресвятая богородица, ловчее драчуньи я в жизни не встречал.
1 Метис от брака белого с индианкой.
11


В этот момент в зале появились двое полицейских, привлеченных шумом - они, очевидно, узнали Либорио и дружков, однако, подняв резиновые дубинки, направились к Терезе с явным намерением проучить ее.
- Я иду, Янсан! - испустил кабокло воинственный клич. Неизвестно, почему он выкрикнул имя „Янсан91: то ли именем бесстрашной языческой богини, самой храброй из всех, он назвал Терезу, то ли просто хотел оповестить божество о том, что в драку вступает Жануарио Жерэба, жрец на кан- домблэ1.
Красиво вступил он в драку-оба полицейских разлетелись в разные стороны. Он не позволил одному иэ дружков верзилы вытереть подошву ботинка о физиономию поэта Жозе Сараивы - грудь цыпленка, но сердце орла,-который уже безмолвно растянулся на импровизированной арене. Кабокло - ураган, тайфун - мимоходом поставил на ноги поэта и снова ринулся в схватку. А тут вернулись и полицейские.
Один иэ дружков долговязого угрожал револьвером. Огни погасли. Последнее, что можно было увидеть, это Лулу Сантоса с сигарой во рту, опирающегося на один костыль, тогда как другим он размахивал над головой. В темноте послышался жалобный вой Либорио, Тереза попала-таки ногой прямо в цель.
Дебюта баиянской Королевы Самбы не было в тот вечер, ио все же первое появление Терезы на подмостках Аракажу оказалось незабываемым. Хирург-дантист Жамил Нажар, тот, что поставил двадцать крузейро, ничего не пожелал взять с нее за золотой зуб, с величайшим искусством вставленный им позднее в верхнюю челюсть Терезы Батисты, куда пришелся удар желеэным кулаком, раскроившим ей губу. Если бы дантист и попросил вознаграждения, ах, то уж ясно-не в деньгах!
Э
Флори привел все в порядок, но теперь он зависел от хн> рурга-дантиста, чтобы назначить новую дату для дебюта Терезы Батисты в „Веселом Париже99, ожидавшегося с еще большим нетерпением. Нажар лечил на совесть. „Работа с золотом,
1 	Ритуальный обряд бразильских негров, сопровождаемый танцами.
13


какая бы она нн была, мод дорогой Лежебока, требует искусства и терпения, умения и времени, тем более золотой зуб, украшающий волшебный ротик: такой зуб нельзя сделать кое-как, в спешке, на скорую руку —это работа деликатная и тонкая”. Флори торопит его: ,Я понимаю твои доводы, мой дорогой доктор, но действуй побыстрее, не ленись, пожалуйста”* Тем временем он прилагает все усилия, чтобы еще больше разрекламировать долгожданный дебют.
На четырех углах площади Фаусто Кардозо, на которой высится правительственный дворец, красочные афиши извещали, что очень скоро на эстраде „Веселого Парижа” начнутся выступления Блистательной Императрицы Самбы, она же— Самба в Грезах и Наяву, она же Чудо Бразильской Самбы, она же Самбистка № 1 Бразилии,- все это, бесспорно, было явным преувеличением, но, по мнению Флори, похвалы соответствовали реальным физическим достоинствам новоявленной звезды.
В перечне многочисленных влюбленных в несказанную самбистку имя владельца кабаре следовало поставить выше имени поэта и имени художника, если и не по некоторым определенным причинам, то по крайней мере потому, что он участвовал в расходах, покрывая убытки провалившегося, хотя и изрядно нашумевшего вечера.
У всех закружилась голова. Флори, поседевший в отношениях с артистами, объявил о необходимости проводить ежедневные репетиции в послеобеденное время, пока продолжаются работы по изготовлению протеза и заживает рассеченная губа,- чтобы не утратилась ритмика бедер в самбе. Идеальными были бы репетиции без свидетелей - только самбистка и пианист, которым в данном случае выступал сам Лежебока; обладавший разносторонними талантами, он играл на пианино, гитаре, губной гармошке, исполнял кантиги, распеваемые слепцами.
Но как сдержать ватагу поклонников? По следам Терезы приходили дантист, поэт, художник, адвокат, мешая репетиции и разрушая хитроумные планы Флори.
Тереза репетировала в костюме, оставшемся у Флори от прогоревшей труппы варьете, в которой он долгие годы исполнял обязанности администратора: тюрбан, юбка с оборками, кофта, застегивающаяся спереди. Добрая часть тела на виду, но зачем? Восседая эа пианино, меланхоличный Флори оберегает ее от ухажеров из литературно-артистического мира, иной раз - юридического и чаще всего - одонтологического. Но по¬
14


мимо хитрости он проявлял и настойчивость, даже учился быть терпеливым: все-таки он был хозяином кабаре и патроном Звезды - кто еще мог бы оказаться в лучшем положении? ..
Все были влюблены в нее, н не меньше других Лулу Сантос; с костылями н всем прочим, адвокат имел еще славу заядлого бабника. Все окружавшие Терезу были покорены ею, один больше другого.
Поэт Сараива открыто провозглашал свою любовь в обильном потоке лирических стихов, причем Тереза служила источником вдохновения его лучших поэм, всего цикла „Бронзовая девушка”: так он назвал ее.
Хирург-дантист Жамил Нажар, араб по происхождению, кровь у которого кипела, вознамерился было ее осчастливить, пока возился перед открытым ртом девушки, вставляя золотой зуб.
Художник не отрывал от нее своих голубых глаз, взгляд которых выражал глубокое страдание, и молча рисовал ее с натуры, и эти акварели, написанные Женнером Аугусто на плохой плакатной бумаге, были первыми портретами Терезы Батисты; многие другие он написал по памяти, хотя несколько лет спустя в Байе она согласилась позировать ему в ателье в Рио Вермельо для картины, получившей премию. На этом полотне Тереза красуется в золоте и бронзе, женщина в соку, в расцвете юных лет и красоты, одетая, однако, в те же одежды времен пребывания ее в Порто-Алегре: тюрбан баиянки, короткая кружевная кофта на полуобнаженной груди, цветастая юбка с оборками, голые ноги, блестящие икры.
А Тереза только посмеивалась над одними и другими, любезная, благодарная за то, что ее окружали ласками и подарками; всегда она была в поиске подлинной привязанности, нуждающаяся в истинном человеческом тепле. А искать было нелегко, ведь до сих пор единственное, что ей доводилось делать, это быть служанкой (не лучше ли сказать -рабыней?), а то и куртизанкой, разделявшей ночь с разными мужчинами — сначала побуждаемая страхом, а после просто старавшаяся заработать на жизнь. Когда к ней приходит желание, она идет навстречу, возбужденная и безудержная, но поступает так всегда только по любви, — легкого увлечения ей уже недостаточно. Ни хитрый Флори, ни услужливый дантист, ни колкий Лулу Сантос, ни молчаливый художник с проницательными глазами, ни поэт — какая жалость! — никто из них не затронул ее сердце, не смог раздуть тлеющую в нем искру.
15


Если бы Лулу Сантос сказал ей: „Друг мой» я хочу про* вести с тобой ночь» меня обуревает сильная страсть» и если я это не сделаю» то буду очень страдать’9» Тереза» возможно» и согласилась бы — ведь она это делала столько раз с другими ради куска хлеба» безразличная и отчужденная» выполняя по* стылую обязанность. Она была благодарна адвокату за прежние услуги; если бы он захотел получить ее» она бы, вероятно, не отказала, как это ей ни было бы тяжело. Если бы вечно кашляющий поэт пришел к ней и умоляюще говорил» что он умер бы счастливым после подаренной ему ночи, она снизошла бы к его мольбам. С адвокатом — бесплатно, вернее, в оплату старого долга; с поэтом— из сострадания. Вступить в связь, наслаждаясь, искренне лаская, она, однако, не могла —даже симулировать хоть какую-то заинтересованность для нее было невозможно. За то, чтобы стать самой собой, она заплатила чересчур высокую цену —тяжелой монетой горя.
Ни адвокат, ни поэт не упрашивали ее, они лишь появлялись перед ее глазами и ждали: оба они хотели заполучить девушку, но не в виде милостыни или в оплату долга. Что касается остальных, если они просили,- а Флори вымаливал неоднократно, клянчил, стонал,—то ничего не добивались. Даже большие деньги, которые могли бы стать крупным вкладом в сбережения на будущее, ее не интересовали. У нее еще было немного в сумочке, а потом она надеялась, что понравится публике как самбистка; хотя бы в течение какого-то времени она хотела распоряжаться своей судьбой.
Прибыв сюда недавно, она сняла комнату с полным пансионом в доме старой Адрианы (по рекомендации Лулу), получила предложение от Венеранды, хозяйки самого изысканного и дорогого заведения Аракажу. По манере держаться, носить шелковые платья, туфли на высоких каблуках, что делало ее похожей на дорогую куртизанку с юга, Венеранде нельзя было дать столько лет, сколько было записано в запрятанном у нее свидетельстве о рождении. Еще будучи девочкой, Тереза слышала ее имя от капитана — уже в то время Венеран- да господствовала в Аракажу. Она лично пришла поговорить с Терезой, узнав о ее прибытии скорее всего от Лулу Сантоса, завсегдатая ее заведения, которому, возможно, известно было прошлое девушки.
Раскрыв веер, Венеранда уселась, холодным взглядом отослала из комнаты старую Адриану, сгоравшую от любопытства.
16


— Ты, оказывается, еще красивее, чем мне говорили,- так начала она разговор.
Венеранда описала свой дом свиданий: просторный колониальных времен особняк, укрытый раскидистыми деревьями, посреди участка, окруженного высокой оградой; огромные комнаты, разделенные на интимные альковы; на первом этаже - гостиная с виктролой, пластинками, винами, здесь же демонстрировали себя свободные девушки; на втором этаже—большая парадная гостиная, где Венеранда принимала политических деятелей и литераторов, заводчиков и фабрикантов; наконец, внутренний двор. Тереза могла бы жить в самом доме, если бы захотела. Предлагая жилье в заведении, Венеранда подтверждала этим особое уважение к новоприбывшей, так как лишь некоторые избранные, в основном иностранки или южанки, гастролировавшие на севере,- поднакопив денег, они потом возвращались к себе на юг,- жили в ее заведении, но Тереза была исключением. Она могла бы посещать его вечером или ночью, в часы оживления, обслуживая всех без разбора-лишь бы платили,-либо могла бы иметь собственных клиентов, по выбору. Вместе с тем, проявляя заботу о Терезе, Венеранда предложила отобрать для нее „элитную” клиентуру с высоким финансовым положением, более или менее свободным расписанием визитов, клиентуру мало утомительную и весьма прибыльную. Если девушка сможет стать столь же умелой, сколь она красива, ей будет легко зарабатывать и, не допуская оплошности, содержать своих альфонсов; наконец, она сможет сделать крупные сбережения. В этом доме она познакомится с мадам Жертруде, француженкой, которая на заработанные здесь деньги купила дом и земли в Эльзасе, намереваясь в будущем году вернуться на родину, чтобы выйти замуж и иметь детей, если бог пожелает и поможет ей.
Венеранда лениво обмахивалась веером, и волны исходившего от нее сильного мускусного запаха плыли в теплом воздухе летнего вечера. Весь монолог, заключавший богатый выбор соблазнов, Тереза выслушала молча, проявляя при этом вежливый интерес. Когда Венеранда, закончив, широко улыбнулась, Тереза ответила:
— Я уже вела такую жизнь, не буду скрывать, могу снова взяться за это, если возникнет необходимость. В настоящий момент я не нуждаюсь, но благодарю. Может быть, наступит день... — Отвечая, Тереза показала, что умеет вести себя, научилась светским манерам у доктора, а когда ее
17


чему-нибудь учили, она не забывала; еще в начальной школе учительница Мерседес хвалила ее за живой ум и стремление к знаниям.
- Ни даже изредка? А за хорошую плату, без ежедневных обязательств, лишь удовлетворяя каприз кого-либо из высокопоставленных особ? Знаешь, ведь мой дом посещается лучшими людьми Аракажу!
- Я уже слышала, но в данный момент меня это не интересует. Извините.
Венеранда с недовольным видом покусывала ручку веера. Эта новенькая с ее своеобразной красотой цыганки, сопровождаемая пикантными историями,—изумительной была бы приманкой для теряющих последние зубы или хранящих зубные протезы и для определенных клиентов, а в кассу потекли бы еще деньги, и деньги в изобилии.
- Если в один прекрасный день решишься, то стоит лишь обратиться ко мне. Любой скажет, где меня найти.
- Большое спасибо. Еще раз извините меня.
На пороге двери, выходящей на улицу, Венеранда обернулась:
- Знаешь, я очень хорошо знала капитана. Он был моим клиентом.
Лицо Терезы омрачилось - и неожиданно сумерки опустились на город.
- Я знать не знала капитана.
- Ах! Нет? - Венеранда рассмеялась и ушла.
4
Нет, никто не трогает ее сердца, никто не пробуждает спящее желание, не воспламеняет скрытую искру! В друзья годится любой: адвокат, поэт, художник, дантист, владелец кабаре, а в любовники - нет, никто! Да и кто удовлетворится лишь нежной дружбой с красивой женщиной? Сердечные дела - как их понять н объяснить?
Обширен мир Аракажу, где же гуляет тот гигант? Тот смуглый кабокло, вышедший из водных просторов и глубин, загорелый от моря и ветра, что с ним сталось? Она его едва почувствовала, смутно различила во время празднества и памятной попойки и скандала в баре той глубокой ночью. На заре гигант будто растворился. Он исчез при первых проблесках утра; они оба были одного цвета кожи, сотворены из одного и того же. Из окна такси Тереза еще некоторое
18


время еще видела его, окутанного в рассеянный свет-оста- ток ночи, начало дня; он шел, едва касаясь земли, руки в море, волосы — курчавое дождевое облако на синем небе. Обещал вернуться.
Он один легко положил конец свалке в баре, смеясь и громко обращаясь к присутствующим и отсутствующим, к людям и божествам; он был, видимо, мастаком в капоэйре1. Как только полицейский шпик выхватил револьвер и стал угрожать им, Флори выключил электричество — в темноте разве отыщешь виновника, а значит, никто не виноват. Ка- бокло тогда ловко вырвал оружие у шпика, и, если бы шпик не разбил свою рожу о пол, можно было бы даже сказать, не сходя за вруна, что Жануарио Жерэба сделал это, не пуская в ход руки или ноги, совершенно деликатно. Так Тереза познакомилась с ним, как будто давно уже знала его.
Когда свет погас, заваруха разгорелась с большей силой. Многие из присутствующих, не дожидаясь приглашения, тут же ввязались в драку, просто ради спортивного интереса. Из- за недостатка времени им не удалось даже немного согреться. При крике „полиция!”, послышавшемся с улицы, участники драки моментально разбежались, не дожидаясь прибытия полицейского подкрепления, за которым сбегал один из агентов. В темноте Тереза почувствовала, что ее кто-то поднял с пола и понес по лестнице вниз, а затем по улице; они огибали какие-то углы, входили в какие-то переулки, выходили оттуда дальше - так длилось ее молвдшвое путешествие на груди у гиганта, от которого исходил соленый залах; в конце концов кто-то поставил ее на ноги в тихом уголке улицы, за многие кварталы от „Веселого Парижа”. Перед ней —улыбающийся кабокло:
— Жануарио Жерэба, к вашим услугам. В Байе я более известен как капитан парусника Жерэба, но кто меня любит, тот называет меня короче - Жану.
Улыбнулся он, и весь мир озарился сияющим светом.
— Я унес вас из этой суматохи, чтобы уйти от полицейских, ведь полиция всюду сволочная — и там, и тут, и повсюду.
— Спасибо, Жану,- отозвалась Тереза.
Любовь не покупается, не продается, не навязывается с ножом, приставленным к груди, а избежать ее невозможно: зарождается она сама собой.
1 	Атлетическая народная игра, в которой противники, вооруженные кинжалом или ножом, совершают характерные быстрые движения, как бы нападая друг на друга.
19


Он кого-то ей напоминал-знакомое лицо, кто бы это мог быть? По профессии он - моряк, капитан рыбачьего судна, его порт - Байя, воды залива Всех Святых и реки Парагуа- су; в гавани Рыночного Откоса он оставил на якоре свое суденышко под названием „Цветок моря”.
Гигантом, как ей показалось во время драки, он, в сущности не был, но до этого ему недоставало не так уж много. От груди, крепкой, как киль судна, от смеющихся глаз, от больших мозолистых рук, от него всего, медленно покачивающегося на каблуках, но крепко стоящего на земле, исходило ощущение спокойствия - впрочем, пожалуй, не спокойствия, Тереза мысленно поправила себя: наверняка он способен на неожиданные поступки и взрывы,- все же ощущалась безопасность, прочная уверенность. Боже мой, на кого же похож этот человек, вышедший из моря?
Не то что он похож лицом или физическим обликом, но он кого-то напоминает Терезе, походит на какого-то близкого ее знакомого. Тереза, стоящая рядом с ним иа улице, уже отличалась от той возбужденной в драке девушки; сейчас она, скромная и застенчивая, слушает его рассказ: он вошел в „Веселый Париж” как раэ в тот момент, когда она плюнула мерзавцу в лицо и вступила с ним в драку - храбрая женщина, перед ней надо снимать шляпу.
- Вовсе не храбрая... Я очень даже труслива, но только не могу видеть мужчину, бьющего женщину.
- Кто бьет женщину и издевается над ребенком, тот вообще не мужчина,- соглашается гигант - Я только не видел начала драки. Что же там произошло?
Здесь, в Аракажу, он оказался почти что случайно: решил помочь владельцу баркаса „Вентаниа”, своему другу, у которого заболел матрос перед самым отплытием, а задерживать судно было нельзя: хозяин товаров очень торопил, не соглашаясь ни на какие отсрочки.
Капитан парусной шхуны Каэтано Гунз4, кум Жануарио, в трудную минуту обратился к нему, а друг должен выручить, иначе разве это друг?
Жануарио отчалил на своем судне из Бани, от гавани у Рыночного откоса - переход был хорошим, легкий ветер; не море, а праздник. Прибыли они накануне и провели в порту Аракажу ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы разгрузить тюки с табаком из Круз дас Ал мае и получить новый груз, чтобы поездка была более выгодной. Немного дней — так сказать увеселительная прогулка. Кум, устав, остался 20


на борту, а он сошел на берег, чтобы потанцевать—это было его слабостью. А вот вместо танцев угодил в заваруху, да еще какую!
Сейчас они шагали наугад, без определенного направления, не думая о времени; должен же быть в этом городе еще открытый бар, где бы можно было пропустить глоток вина, отпраздновать победу и состоявшееся знакомство —так сказал он, и они гуляли, он - рассказывая, она - слушая; слушая прибой, свист ветра в надутых парусах, шум моря в раковинах. Тереза ничего не знала о море, впервые находилась близко от вод океана, в бухте Аракажу, за городом, и рядом с собой она ощущала раскачивающуюся походку человека моря, видела его грудь, опаленную солнцем и ветром, продубленную бурями. Жануарно закурил глиняную трубку; в море — рыбы и потерпевшие крушение, черные спруты, серебристые скаты, корабли, пришедшие с другого конца света, саргассо- вые поля.
— Поля? В море? Как это возможно?
Он не успел объяснить-они снова вышли на Переднюю улицу, совсем близко от „Веселого Парижа”* Разноцветные огни его вывески служат ориентиром для парочек, ищущих приюта на ночь или на полчаса: время от времени там и тут в какой-либо из бесчисленных каморок огромного дома зажигается неяркая лампочка; у двери полуэамаскированного входа Алфредо Крыса, сводник неопределенных лет, собирает по поручению домовладельца сеньора Андраде плату вперед. Откуда-то неподалеку слышится голос адвоката и перестук костылей.
— Эй! Это вы там? Подождите меня!
Лулу Сантос бродит в поисках Терезы, опасаясь, как бы она не попала в западню, подстроенную Либорио или полицейскими. Знаток всех таверн Аракажу, он повел их выпить кашасы в одном баре поблизости. Тереза едва пригубила — так она и не привыкла к кашасе, не нравится ей, хотя эта была превосходного качества и даже пахла мадерой. Адвокат потягивал маленькими глотками, смакуя, как если бы на- ела ж дал с я первоклассным ликером, выдержанным портвейном, хересом или французским коньяком. Капитан Жерэба разом опрокинул стопку.
— Нет ничего хуже кашасы; кто ее пьет, ума не наберет.— И рассмеявшись, попросил налить еще.
Лулу сообщил последние вести с поля сражения, когда агенты появились, они нашли лишь его, Лулу, поэта Сараиву
21


li Флори, втроем сидевших самым мирным образом н попивавших пиво. Ливорно, король отвратительного сброда - этот подонок!-ушел, представь себе, Тереза, под защитой кого? Той девки, из-за пощечины которой и вышла вся эта история. Увидев, как верзила, схватившись обеими руками за пах, ревет и зовет врача, так как, мол, приобрел навечно грыжу, эта девка, не обнаружив в эале коммивояжера (все посетители уже отправились по домам или по отелям) и забыв о полученных пощечинах, подхватила каналью, они спустились по лестнице; конечно, оба они стбят друг друга — и она, привыкшая к обманам и побоям, и он, погрязший в пороках н скандалах. Дерьмовый народ, заключил Лулу Сантос.
Поэт Сараива хотел увлечь Лулу Сантоса в пансион Ти- диньи — лучшее место, по его мнению, где можно завершить ночь,—но крючкотвор, озабоченный судьбой Тереэы, отказался от приглашения. И поэт, хрипло покашливая с присвистом в груди, побрел один.
После новых стопок кашасы они распростились. Лулу Сантос взял такси, чтобы отвезти Терезу домой, ведь этот Либорио - прохвост, он друг-приятель полицейских шпиков, не следует связываться с ним. Из окна машины она еще видела его, капитана Жануарио Жерэбу, шагавшего по направлению к мосту, близ которого стоял на причале баркас. Моряк — цвета зари, и в свете зари он растворился.
Сердцем ее завладевало смятение. Терезу охватило то же самое чувство, делавшее ее робкой, без сил, лишавшее духа сопротивления, какое она испытала впервые много лет назад на складе, когда увидела Даниэла, того ангела, сошедшего с олеографии, изображавшей Благовещение, того Дана с томными глазами. На кого же похож кабокло? Похож, не похож, но очень намоминает какого-то знакомого ей человека. К счастью, он не ангел, сошедший с картинки, спустившийся с неба. С тех пор Тереза не доверяет мужчинам с ангельским яйцом, со скорбным голосом, с обманчивой красотой: они могут быть хороши в постели, но вообще-то лживы, трухлятина.
Оставшись дома одна (с Лулу Сантосом она распростилась — „Большое спасибо, друг мой!” - не позволила ему выйти из автомобиля; если бы он зашел, то, возможно, захотел бы задержаться), в убогой комнатке, на узкой железной кровати, закрыв глаза, чтобы призвать сон, она тут же вспомнила, кого напоминает капитан парусинка: он напоминает ей
22


доктора. Они нисколько не похожи друг на друга: один-белый, изысканный, богатый, образованный, другой - смуглый мулат, опаленный морскими ветрами, бедный и не слишком грамотный; и тем не менее между ними возникло что-то общее, роднившее их. Что это? Уверенность, веселость, добродушие? Как знать? Или мужская выдержка?
Капитан Жануарио Жерэба обещал прийти за ней, чтобы показать ей порт, парусный баркас „Вентаниа” и морской прибой за городом. Где же он, почему не держит своего слова?
5
В уснувшем городе, в пустынном порту, одинокая и опечаленная, страдая от задетого самолюбия, Тереза Батиста поджидает Жануарио Жерэбу. Может быть, он не смог прийти — занят или болен. Но ему бы ничего не стоило известить ее, поспать кого-нибудь с запиской. Он пообещал прийти за ней к вечеру, хотел угостить на баркасе рыбной мокекой1, приготовленной по-баиянски — „поджарить ее на растительном масле, это я умею!'9,-потом они отправились бы любоваться морем, волнами, пенным шумом прибоя, там, за входом в гавань, настоящим морем, а не этим рукавом реки. Котингиба — красивая река, ничего не скажешь, спокойная, широкая, она окружает остров Кокосовых Пальм, там-якорная стоянка крупных парусников н небольших грузовых судов; но море^ ты увидишь, оно совсем другое, никакого сравнения-ах, море! —это дорога без конца, оно обладает неукротимой силой, мощью бурь, нежностью влюбленного, когда волны набегают, пенясь, на песок. Он не пришел, почему? Он не имел права обращаться с ней как с какой-нибудь девчонкой, ведь она не навязывалась.
В предыдущие дни капитан Жануарио, занятый разгрузкой баркаса и очисткой его для нового груза—мешков с сахаром,-все же находил время, чтобы посетить Терезу, посидеть с ней на Императорском молу, рассказывая истории о парусниках и далеких плаваниях, о бурях и кораблекрушениях, о происшествиях в порту, на кандомблэ, случившихся с моряками и капоэйристами, негритянскими жрицами— „матерями святого9* и божествами — „opmui”. Говорил ей о всевозможных праздниках, рассказывал о Бане, каков он,
1 	Жаркое из рыбы или моллюсков с растительным маслом и перцем.
23


этот город, родившийся в море и забравшийся на гору с изрезанными склонами. А Рынок? А Агуа дос Менинос? Рыночный Откос, портовая гавань, школа капоэйры, где он упражнялся по воскресеньям, площадка кандомбпэ,-по его твердому убеждению, Тереза, должно быть, дочь богини Янсан, поскольку обе они одинаково отважны и решительны: Янсан, хотя и женщина,- мужественное божество, она - рядом со своим супругом, богом Шангб, она взяла в руки оружие войны, не боится даже эгунов1, мертвецов, она их поджидает и приветствует своим воинственным кличем.
Накануне на Императорском мосту он дотронулся пальцами до ее пораненной губы, желая убедиться, что следа от удара уже не осталось - только зуб еще не вставлен. Жануа- рио не пошел дальше легкого прикосновения, тем не менее и этого было достаточно, чтобы она вся затрепетала. Вместо того, чтобы горячими поцелуями проверить, выздоровела ли губа, он отнял руку, будто обжег ее о влажные уста Терезы. Он принес ей рио-де-жанейрский журнал с цветным фоторепортажем о Бане. На развороте виднелись Рыночный Откос и бросившая якорь шхуна ,Дветок моря” с голубым парусом, только что вернувшаяся из плавания. На корме стоял, зашивая штаны, полуголый Жануарио Жерэба, для Терезы— Жану: „Кто меня любит, тот называет Жану”.
Тереза спустилась по Передней улице, отыскивая глазами знакомую фигуру гиганта, его морскую, вразвалочку походку, дымящуюся глиняную трубку. Со старого деревянного моста, неподалеку от „Ватикана”, она различает контуры баркаса „Вентаниа” с потушенными огнями; никакого движения на борту; если там кто-нибудь и есть, то наверняка спит. Тереза не отваживается подойти ближе. А все-таки, где капитан Жерэба, куда исчез гигант моря?
На первом этаже „Ватикана” разноцветные лампочки - красные, зеленые, желтые, лиловые, голубые -приглашают золотую молодежь Аракажу и приезжих в танцевальный зал „Веселого Парижа”. Быть может, Жануарио резвится там, держа в объятиях какую-нибудь даму или девку из порта; танцы ведь всегда были его слабостью, ведь ради танцев он и пришел в кабаре в тот вечер, когда произошла потасовка* Кто бы дал Терезе силы перешагнуть порог, подняться по лестнице, пройти через залу и, подражая Либорио, направиться к танцевальной площадке, встать с негодующим видом,
1 Мифические персонажи в ритуальном обряде каидомблэ.
24


подбоченившись вызывающе и насмешливо перед Жану, прижимающим к груди партнершу: это так-то вы, сеньор, разыскиваете меня дома, как было условлено?
Флори запретил ей заходить вечером в кабаре — импресарио хотел сохранить до дебюта облик Терезы в момент нашумевшей драки, образ, который все помнили и обсуждали; если же она будет появляться по вечерам, танцуя, беседуя с одним и с другим, то уже ни один завсегдатай кабаре не подумает о ней как о тигрице, вскочившей в бешенстве, чтобы плюнуть в лицо Либорио, бросив воинственный вызов пол миру. Все должны увидеть ее снова лишь в грандиозный вечер представления Королевы Самбы-в широкой юбке с оборками, кофте и тюрбане. Не увидят только распухшей губы и отсутствия зуба. Кстати о зубе-Флори, многоопытный в жизни, спрашивал себя, когда же доктор Жамил Нажар закончит свой шедевр, еще ни один хирург-дантист и протезист не тянул столько времени, чтобы вставить какой-то несчастный золотой зуб. Мулат Каликсто Гроссо, завзятый весельчак и здоровяк, вожак грузчиков Аракажу, с ума сходящий по золотым зубам, насчитывает их семь штук во рту — четыре сверху, три снизу. Причем один из верхних, посередине - самый красивый из семи; и почти все они были вставлены доктором Нажаром в мгновение ока. За один раз он вставил их три, три огромных зуба, однако на это не потребовалось и половины того времени, какое он уже затратил, чтобы укрепить единственный крошечный золотой зуб во рту Терезы Батисты.
Не только вследствие запрета и нехватки зуба, но главным образом потому, что у нее не было права, никакого права, даже самого крохотного, лишить удовольствия капитана парусника, если бы застала она его танцующим, флиртующим, обнимающимся или предающимся любовным утехам с какой- нибудь девкой. До этого дня она не могла предъявить ему претензий даже как возлюбленная: только беглые взгляды - к тому же он отводил глаза, заметив, что Тереза пЬжирала его взглядом. Правда, она называла его ласково-Жану, показывая тем самым, что любит его, а он взамен давал ей различные нежные имена: Terá, моя святая, смугляночка, малышка, на этом у них, собственно, и заканчивалась вся интимность. Тереза держалась выжидающе, как полагается достойной женщине: от него должны исходить первое слово, намек, первый ласковый жест. Он выглядел счастливым рядом с Терезой, веселым, улыбающимся, но дальше этого не шел, не переступал рубеж платонических вздохов: будто
25


что-то мешало тому, чтобы потеплел его голос, чтобы у него вырвалось хоть слово любви, ласковое прикосновение,- что-то явно останавливало капитана Жануарио Жерэбу.
И, наконец, он не сдержал обещания, заставив ее ждать с семи вечера. Потом появился Лулу Сантос, приглашая ее в кино, но она предпочла остаться дома; адвокат стал рассказывать ей о Либорио, поведал истории о совершенных им грабежах и бесчинствах - на редкость отвратительный субъект этот Либорио. Лулу Сантос простился после девяти, довольный, что открыл с помощью Терезы чудодейственную формулу, которая позволит ему разоблачить негодяя при следующей встрече. Тереза пожелала спокойной ночи старой Адриане, попробовала заснуть, но ей это не удалось. Взяв черную шаль с красными розами, последний подарок доктора, она накинула ее на голову и плечи и направилась в порт.
Никакого следа капитана Жануарио, гиганта Жану. Вернуться домой-это все, что ей оставалось: постараться забыть его, засыпать пеплом пылающие угли, потушить языки пламени, пока еще есть время. Безрассудное сердце! Как раз когда она пребывает в мире с самой собой, спокойная н отрешенная от всего, расположенная наладить жизнь, так как ничто ее не волнует, непослушное сердце вспыхнуло любовью. Полюбить легко, любовь приходит, когда ее не ожидаешь; взгляд, слово, жест распространяются как огонь, обжигая грудь и уста; трудно забыть возлюбленного, тоска разъедает ее; любовь не заноза, которую можно выдернуть, не опухоль, которую можно удалить,- это неизлечимое, упорное страдание, раздирающее всю душу. Тереза, закутанная в испанскую шаль, плетется к дому. Скупая на слезы, она смотрит перед собой сухими, горящими глазами.
Кто-то торопливо идет следом за ней, Тереза думает, что это мужчина, ищущий женщину, чтобы провести ее в „Ватикан” через потаенную дверь Алфредо Крысы.
- Эй, дона, подождите, я хочу кое-что сказать вам. Пожалуйста, подождите.
Поначалу Тереза решила было ускорить шаг, но раскачивающаяся походка и тревожная нота в голосе человека заставили ее остановиться. По его озабоченному лицу н волнующему запаху, такому же, какой она ощущала, прижимаясь к груди Жануарио,- запаху моря, хотя Тереза ничего не знала о море, кроме того немногого, что услышала в эти дни из веселых уст Жану,- и такой же коже, выдубленной ветром, еще
26


до того, как с ним заговорить, она догадалась, кто он, и почувствовала стеснение в груди: неужто случилось что-то дурное?
- Добрый вечер, дона. Я капитан Гунэ4, друг Жануарио, он прибыл в Аракажу на моем баркасе, помогал мне в одном
деле.
- Он болен? Мы должны были встретиться, он не явился, я хотела бы узнать о нем.
- Он арестован.
Они пошли рядом и Каэтано Гунза, владелец баркаса „Вентаниа”, передал ей то, что ему удалось узнать.
Жануарио купил рыбы, масла дендэ, лимон, горького стручкового пердя и травы коэктро, в общем, всяческих приправ; искусный повар, он в этот день особо отличился в приготовлении мокеки - Каэтано это стало известно, так как он попробовал ее немного в ожидании Жануарио и Терезы, когда пробило уже девять, а Тереза и кум не появлялись и голод давал о себе знать. Еще в начале восьмого, оставив кастрюлю на углях, Жануарио отправился за Терезой, сказав, что вернется через полчаса. Больше Каэтано его не видел. Поначалу он не тревожился, решив, что Жануарио отправился прогуляться с девушкой либо зашли они в дансинг, поскольку Жану - любитель шаркать ногами. По словам Каэтано, вскоре после девяти он положил себе в тарелку мокеки, поел, но аппетита не было - он уже начал беспокоиться: оставив тарелку и вилку, пошел искать его, однако получить вести о друге удалось лишь очень далеко, у одной пивной. Парни рассказали ему, что полиция схватила какого-то хулигана (опаснейшего, как утверждал шпик) и понадобилось более десятка тайных агентов и полицейских, чтобы скрутить его; он действительно оказался человеком ловким, капоэйристом- изувечил трех-четырех полицейских. Здоровый дядя, похож на моряка. Не было сомнения, кто арестован. Разъяренные полицейские не забыли о той ночной драке.
- Я уже ходил туда и сюда, побывал в главном полицейском управлении, наведался в два участка, никто о нем ничего не знает.
Ах! Жану, подумать только, что я хотела было тебя забыть, засыпать пеплом пылающие угли, потушить пламя, которое жжет мою грудь! Вовеки тебя не забуду, даже когда баркас ,3ентаниа” пересечет, уходя вдаль, бухту, и ты будешь стоять у руля или у паруса, в жизни тебя не забуду. Если ты
27


не поддержишь меня, я возьму твою большую руку, показавшуюся мне такой легкой, когда ты дотронулся ею до моей губы. Если ты меня не поцелуешь, мои губы найдут твои горячие уста, соль твоей груди; ах,дажееслиты меня не любишь...
6
Около двух часов ночи мокека наконец была подана на корме баркаса-мокека, от которой оближешь пальцы; Лулу Сантос обглодал кости рыбы, отдав предпочтение голове - самой вкусной частичке, по его мнению.
- Поэтому, видно, у вас, сеньор, столько мозгов в голове,- высказал свое соображение капитан Гунза, знаток научных истин.- Кто ест голову рыбы, сразу умнеет, это дело известное и давно доказанное.
В немногие, быстро пролетевшие часы владелец баркаса „Вентаниа” сделался горячим поклонником адвоката-крюч- котвора. Тереза и Гунза поехали, чтобы разбудить его, поднять с постели. Лулу жил на холме Санто-Антонио, в скромном домике с садом.
- Я знаю, где находится дом сеньора Лулу,-похвастался шофер, хотя, в сущности, нечем было хвастаться, так как весь Аракажу знал адрес адвоката.
Женский голос, усталый и безропотный, ответил на гудки такси, на хлопки в ладоши капитана Гунзы: несмотря на поздний час, как только они сказали, что речь идет о срочном деле, о том, чтобы высвободить кого-то из тюрьмы, голос стал приветливее:
- Сейчас выйдет. Не задержится.
В самом деле, немного погодя Лулу, высунувшись из окна, пожелал узнать:
- Кто там, что угодно?
- Это я, доктор Лулу, я-Тереза Батиста.-Она назвала его доктором в знак уважения к супруге, чья бдительная тень виднелась позади фигуры адвоката.- Извините за беспокойство, но я здесь с капитаном баркаса „Вентаниа”; его товарищ. ..-Да, а как ему объяснить, что речь идет о гиганте, столь решительно действовавшем во время потасовки в Ka6á- ре? - Мне кажется, вы его знаете...
- Не тот ли, что вчера вечером избил полицейских шпиков в „Веселом Париже”? - Тереза была смущена, а Лулу был весьма доволен при упоминании о кабаре.
- Да, это он, сеньор.
28


- Подождите, я сейчас выйду.
Несколько минут спустя Лулу Сантос присоединился к ним на улице; через сад была видна фигура женщины, закрывавшей дверь. Кротким тоном она советовала: „Поберегись ночной росы, Лулу”. Он сел в машину, сказал шоферу: „Трогай, Тиан”. Тереза начала объяснять происшедшее. Казтано был немногословен:
- Я сказал Жануарио: кум, остерегайся, шпик хуже змеи, мстит только предательски. А кум не послушался, таков он, все встречает с открытой грудью.
Лулу позевывал, все еще не очухавшись от сна.
- Нет смысла объезжать участки. Лучше отправиться прямо наверх, к доктору Мануэлу Рибейро, начальнику полиции; он - мой друг, в общем добряк.
Он вполне положительно обрисовал его: знаток права, начитанный человек, высокообразованный —и смельчак, с ним шутки плохи, однако не терпит несправедливостей, необоснованных преследований, конечно, когда речь не идет о политических противниках. Но и в таких случаях в его действиях нет ничего личного: преследуя оппозиционеров, доктор Рибейро делает это во исполнение своих функций чиновника, несущего ответственность за общественный порядок, отправляя административную обязанность, предписываемую его должностью. Об его сыне и говорить не приходится, он что-то пишет - расцветающий талант.
Несмотря на поздний час, в гостиной начальника полиции горят огни, видны какие-то фигуры. Солдат военной полиции, тоскующий, видимо, по тем временам, когда он был канга- сейро1, охраняет вход в дом, прислонившись к стене, в непринужденной позе. Но как только автомобиль останавливается, резко затормозив, солдат мгновенно выпрямляется по команде „смирно” и кладет руку на револьвер. Лишь узнав Лулу Сантоса, расслабляется и, приняв прежнюю позу, с улыбкой обращается к нему:
- Это вы, доктор Лулу? Хотите поговорить с начальни ком? Входите.
Тереза и капитан Каэтано ожидают в машине; шофер ио чувства солидарности успокаивает:
- Не беспокойтесь, дона, доктор Лулу освободит вашего мужа.
Тереза тихонько усмехнулась, не ответив. Шофер стал
1 Грабитель.
29


дальше рассказывать о подвигах Лулу. Хороший он человек, бросает все, чтобы помочь нуждающемуся, а ум у него какой! Ах, когда он выступает защитником в суде, нет прокурора, который мог бы справиться с ним, нет ни в Сержипе, ни в соседних штатах, а он уже защищал подсудимых в Алагоасе и Байе, причем не только в провинции, но и в столицах штата. Частый посетитель судебных процессов, шофер описывает волнующие подробности суда над кангасейро Маозиньей, одним из последних, бродивших с винтовкой и патронами по сертану1, куда прибыл из Алагоаса, имея на счету невесть сколько убитых и совершив здесь, в Сержипе, еще немало убийств. Судья поручил Лулу Сантосу защищать его в общественном порядке, то есть безвозмездно, поскольку у кангасейро не было и медяка. Эх, кто не присутствовал на этом суде от начала до конца-сорок семь часов прений сторон,- тому не известно, что такое адвокат с мозгом в голове. Вы бы послушали, как он начал защиту: хитрец! Указал пальцем на судью, потом на прокурора, на присяжных, одного за другим, и под конец приставил палец к груди, указывая на самого себя, и воскликнул; „Кто совершил убийства, которые прокурор приписывает Маозинье? Это-сеньор судья, это —сеньор прокурор, это - достойные присяжные заседатели, это - я, это - все мы, организованное общество!” В жизни не слышал более красивой речи, еще и сейчас волнуюсь; представляете, что я чувствовал тогда?!
В конце концов адвокат появился, посасывая дорогую сигару, которой его угостил начальник полиции, вышедший сопровождать Лулу Сантоса, и представитель власти продолжал громко смеяться над какой-то шуткой своего друга, Лулу приказал шоферу:
— В главное управление, Тиан.
Жануарио уже появился в дверях, когда машина остановилась. Тереза выскакивает, бежит к нему с протянутыми руками, бросается на шею гиганту. Капитан Жерэба улыбается, вглядываясь в ее лицо: исчезает непоколебимое решение, принятое было им в душе; ну как можно было не поцеловать ее, когда она уже впилась ему в губы? И все же это был мимолетный поцелуй, пока ее спутники выходили из машины. От подъезда главного управления глядели агенты; приказы начальника, к несчастью, не подлежат обсуждению: „Освободить человека сейчас же, а если тронете его снова, будете иметь дело со мной!”
1 Засушливый район северо-востока Бразилии.
30


Они его тронули до этого - достаточно было видеть опухший глаз моряка; сражение, развернувшееся на улице, повторилось в тюрьме. Несмотря на неблагоприятные условия и отсутствие болельщиков, капитан Жерэба дрался не так уж плохо: побили его, но побил и он. Когда эти прохвосты оставили его, пообещав вернуться позднее для новой экзекуции, „к утреннему кофе”, по образному выражению одного из них, моряк был совершенно избит; но избиты были также агент Алсидо и детектив Агналцо.
Угощались мокекой Нее, в том числе и шофер, к этому времени уже решивший не получать оплаты за бесконечные разъезды, но в конечном счете все же взявший деньги, чтобы не обидеть капитана Гунзу, крайне щепетильного в финансовых допросах. Лулу Сантосу удалось открыть новый талант шофера: Тиан, оказывается, сочиняет самбы и маршиньи, он чемпион многих карнавалов.
Они запивали рыбу кашасой - адвокат потягивал медленно, как всегда, причмокивая при каждом глотке, Жануа- рио и Каэтано опрокидывали стопки залпом, шофер не отставал от них. Тереза брала еду прямо пальцами —уже сколько лет она не ела таким образом, разминая пищу, делая шарики из рыбы, риса и муки и окуная их в соус? По прибытии на баркас она сделала Жануарио примочки под правым глазом, несмотря на его отчаянное сопротивление.
Быстро распив первую бутылку кашасы, они откупорили вторую. Лулу был сыт по горло-трижды накладывал себе мокеку. Шофер Тиан, поглотив изрядное количество мокеки и кашасы, пригласил всю компанию на фейжоаду1 в воскресенье у него в доме, в конце улицы Симона Диаса; он посулил спеть друзьям под гитару свои последние сочинения. Дом бедняка, без роскоши и без претензий, сказал он, но нет недостатка ни в фасоли, ни в дружбе. Приняв приглашение, Лулу пристроился тут же на палубе и сразу заснул.
Было четыре часа утра, едва начало светать, когда, сидя рядом с развеселившимся шофером, Жануарио Жерэба и Тереза Батиста покатили в Аталайю, машина шла зигзагами — сказывалась выпитая Тианом кашаса.
Без музыки (хотя без аккомпанемента многое теряется, пояснил он) Тиан спел сочиненную им самбу о суде над бандитом Маозиньей —в честь сенсационной защиты Лулу Сантоса:
1 Блюдо из фасоли и вяленого мяса.
31


Ах* сеньор.
Кто ж убивал?
Нет. не тот. кто там стрелял...
Кто ж убил? Убили вы.
Прокуроры да судьи.
Голод тоже убивал.
Приговора лишь не ждал...
Он простирал перед собой руки, жестикулировал, чтобы подчеркнуть значение слов, временами бросал руль, и машина, оставаясь без управления, виляла, угрожая свалиться в канаву; но в эту ночь никакой аварии быть не могло: это ночь капитана парусника Жануарио Жерэбы и Терезы Батисты* Такому бракосочетанию можно позавидовать, муж и жеиа горячо влюблены друг в друга, бормочет шофер Тиан, уже в те годы сочинявший песни протеста. В конце концов он овладевает баранкой старого автомобиля. А влюбленные уходят по узкой тропинке: Тереза кокетливо прижимается к груди Жануарио, поеживаясь от свежего предрассветного ветерка.
Внезапно перед ними открылось море.
7
— Ах! - вздыхает Тереза. Они опускаются на песок и замирают в горячем объятии, а волны заливают нм ноги, над ними рождается заря цвета кожи Жануарио. Наконец-то Тереза поняла, что аромат, исходивший от груди гиганта,- это крепкий запах моря. Запах и привкус моря.
— Почему ты меня не хочешь? — спросила Тереза, когда они побежали, взявшись за руки, на пляж, чтобы удалиться от машины, в которой шофер заливался могучим храпом.
— Потому что я тебя люблю и желаю с самого первого мгновения, как увидел тебя в разгар битвы; я тогда же сдался, сраженный любовью; потому и избегаю тебя, боясь дать волю рукам, сжимая губы, заставляя умолкнуть сердце. Я хочу тебя на всю жизнь, а не на один миг — эх, если бы мог я увезти тебя с собой, в наш дом, надеть тебе на палец обручальное кольцо, увезти тебя раз и навсегда! Эх, это невозможно!
— А почему невозможно, капитан Жануарио Жерэба? С кольцом или без кольца—для меня не имеет значения; в нашем доме и навсегда —вот что важно. Что касается меня, я свободна, ничто меня не удерживает, и я не желаю ничего иного.
32


— Я не свободен, Тета. У меня оковы на ногах; это моя жена, и я не могу ее покинуть,она страдает тяжелой болезнью; я взял ее из отцовского дома, где у нее было все, был и жених-коммерсант; она относилась ко мне всегда хорошо, переживает трудности без жалоб, работая и улыбаясь, улыбаясь, даже если нам нечего есть. Если я смог купить парусник, то это благодаря тому, что она заработала на первый взнос в кредит, растрачивая здоровье за швейной машинкой день и ночь, ночь и день. Всю жизнь она была хрупкой; у нее началась чахотка, она хотела иметь ребенка, но не получилось; никогда из ее уст не вырывалось ни одного слова жалобы. То, что я зарабатываю на паруснике, уходит на лекарства и на врача, чтобы продлевать болезнь, но не хватает на то, чтобы вылечить, вечно не хватает денег. Когда я взял ее из дома, я был просто портовым бродягой, у меня не было ни кола ни двора, не было и разума. Та, которую я любил и желал, которую похитил у семьи, увел от богатого жениха, ранее была здоровой, веселой, хорошенькой; ныне она больна, печальна и некрасива, но все, что у нее есть-это я, ничего больше, никого больше, и я не выброшу ее на улицу, в канаву, Я хочу тебя не на один день, не на одну ночь —я хочу иметь тебя навсегда и не могу. Я не могу взять на себя обязательство, у меня наручники и оковы на ногах. Поэтому я не тронул тебя, не сказал тебе, что ты любовь всей моей жизни. Только у меня не было мужества бежать сразу, не возвращаться к тебе, хотелось сохранить навсегда в душе твой образ, твое смуглое лицо, ощущать мысленно вес твоей руки, вспоминать стройность твоей фигурки, красоту твоих бедер. Чтобы воспоминание о тебе утешало меня в плавании, чтобы, вглядываясь в море, я мог видеть тебя в нем.
— Ты честный человек,Жануарио Жерэба, ты говорил, как подобает говорить мужчине. Жану, мой Жану в оковах, как жалко, что нельзя раз и навсегда поселиться в нашем доме до самой смерти. Но если нельзя быть вместе всегда, пусть это будет лишь на день, на час, на минуту! Один день, два дня, меньше недели, для меня этот день, эти два дня, эта коротенькая неделя означают всю жизнь, умноженную на секунды, часы, дни любви, даже если потом я буду мучиться от тоски, желания, одиночества и мечтать о тебе все ночи, страдая. Пусть потом наступит расплата —я хочу быть с тобой сейчас, сию минуту, немедля, в этот самый миг, без какой-либо отсрочки. Сейчас и завтра, в воскресенье, в понедельник и во вторник, вечером и ночью, в любой час, где бы то ни было, лишь бы
2 Заказ 463 33


забыться в твоих объятьях. Даже если бы мне, несчастной, пришлось потом страдать, все равно я хочу быть с тобой, Жа- нуарио Жерэба, капитан парусника, гигант, морской орел, моя судьба роковая...
Море было бесконечным - то зеленое, то голубое, то зеленовато-голубое, то светлое, то темное, светло-темное, синего и небесного цвета, цвета оливкового масла и дождевых струй, и как будто мало было моря, Жануарио Жерэба заказал еще луну из золота и серебра, фонарь, висящий в небесах над телами, сплетенными в любовной страсти; они пришли вдвоем, теперь они-одно целое на песчаном побережье, прикрытые ласковой волной.
Тереза Батиста с мокрыми от воды устами, расчесанными морем волосами, высокой грудью, со звездою пупка, обвитая морскими водорослями, —ах, любовь моя, пусть я умру на берегу моря, твоего Саргассова моря, твоего моря, где можно разойтись и потерпеть кораблекрушение, как знать, я, может быть, когда-нибудь утону в твоем море Баии, соскользнув с кормы твоего парусника? Жану, твои соленые уста, твоя могучая грудь, на твоей мачте - надутый паруй на гребне волн родилась я заново, девственница морей, невеста и вдова моряка, вереница солнечных бликов на воде и пена, вуаль тоски, ах, моя морская любовь!
8
Нынешние девушки ветрены, неразумны, не думают о завтрашнем дне. Старая Адриана качает курчавой головой.
— Сумасбродная, отказывается от своего счастья... — Большим счастьем, по убеждению старухи, мог быть для Терезы промышленник, он же сенатор.
Лулу Сантос пришел навестить Терезу, и встретившая его старуха разоткровенничалась:
- Тереза не сидит дома, уходит сразу же после утреннего кофе, день и ночь бегает за этим проклятым лодочником.
Девушка с такой осанкой и такой фигурой могла бы получить все, что пожелала в городе Аракажу, где нет недостатка в достойных мужчинах, женатых, с положением, с деньгами, готовых оказать покровительство такой красотке, как Тереза.
Она, Адриана, недолюбливает Венеранду. Лулу Сантос знает причины ее антипатии, но надо сказать правду: на этот раз эта заносчивая особа действовала весьма корректно. Венеранда
34


поручила Адриане предложить Терезе скромнуювстречу в своем доме.
- Ясно, в доме Венеранды - и знаете, Лулу, с кем? Угадайте, если сможете!..
Старуха даже понизила голос, чтобы произнести имя промышленника и банкира, сенатора Республики. За один вечер с Терезой, только за один вечер, он предложил ей небольшое состояние» похоже, нацелился на нее давным-давно - старая страсть, подогревавшаяся на медленном огне. А Венеранда обратилась к Адриане как к посреднице, пообещав ей приличные комиссионные. Терезе была обещана куча денег и — что еще важнее - возможность получить от щедрого богача богато обставленный дом. Если ему понравится девушка (а ему наверняка понравится), то Тереза получает большой куш, а она, Адриана, ее тень, довольствуется малым. Тереза-безмозглая, где у нее голова? Не ограничиваясь лишь отказом, Тереза, поскольку Адриана все настаивала - надо было сдержать слово, данное Венеранде,-пригрозила от нее уехать. Какая бессмыслица - пренебрегать самым богатым человеком Сержипе ради ничтожного морячишки; где видано подобное безумство?! Ах, эти нынешние девчонки, ветреные головы, только и думают не о том, кто больше платит, а о бедняке, в которого влюблены. Они забывают главное — деньги, движущую силу мира-и кончают потом в больнице для бедняков.
Лулу Сантоса забавляет отчаяние старухи, и в то же время он размышляет по поводу предложения Венеранды, об обещанных ею комиссионных. Значит, старая Адриана, женщина принципиальная и скромная, превратилась в сводницу, служит самой известной содержательнице дома свиданий в Аракажу? Где же ее профессиональная гордость?
- Лулу, времена трудные, а у денег нет ни клейма, ни запаха.
Адриана, моя добрая Адриана, оставь девушку в покое. Тереза знает цену деньгам, не обманывается; но знает она и цену жизни и любви. Думаете, только сенатор бегает за ней с бумажником в руке? Есть еще умирающий из-за нее поэт, у которого куча стихов, каждая их строка сама по себе равна миллионам промышленника. Если Тереза не принадлежала поэту, почему она должна принадлежать фабриканту? Поэт пожелал только ее, Адриана, он избрал ту, что пленила его сердце. Оставь Терезу в покое на короткое время любви и радости и приготовься к тому, чтобы позаботиться о ней,
*• 35


приласкай ее, согрей ее дружбой, когда завтра или позднее, через считанные дни моряк уедет и начнется безмерно долгое время горького ожидания...
Адриана, утирая Терезе слезы (она плачет редко, моя ста* руха), обещала, что будет ей сестрой, матерью, хотя, ветреная голова, она, в сущности,- единственная виновница; это Адриана предложила ей опереться на нее, предложила ей свою помощь. В глазах Адрианы появился мимолетный проблеск надежды: оставшись одна, с холодной головой, освободившись от своего моряка, Тереза, быть может, передумает и решит принять кучу денег от сенатора, отца города и родины. Адриана же довольствуется малым.
9
- Ты мне скажешь только накануне,-просит Тереза,-я не хочу знать заранее о твоем отъезде.
У них все было так, как если бы они решили провести вместе всю жизнь, не ожидая разлуки в ближайшем или отдаленном будущем, как если бы баркас „Вентаниа” навсегда бросил якорь в порту Аракажу. На песчаном побережье, в роще кокосовых пальм, на затерявшемся островке, в комнате Терезы, на борту баркаса они проводят свои праздничные дни в любовном исступлении. Нежные вздохи слышатся повсюду в штате Сержипе.
Жануарио разделяет жизнь Терезы: на репетиции он обучает ее пластичным движениям капоэйры, игре гибкого тела, придавая скромному танцу Терезы грацию, элегантность и отвагу, под барабанную дробь хоровода самбы, самбы Анголы,— обучает он, капитан парусника и мастер капоэйры, плясун афошэ1.
Они целовались в автобусе, прогуливались, взявшись за руки, по порту, присаживались поболтать на Императорском мосту, на корме „Вентаниа”.
Однажды вечером Жануарио поехал с ней кататься по реке; бросив весла, он, не обращая внимания на качающуюся лодку, сжал девушку в объятьях. Они со смехом брызгали друг в друга водой, легкая лодка скользила вниз по течению. Потом, причалив к острову Кокосовых Пальм, они вышли на берег, чтобы отыскать укромное местечко. Ночью они любовались луной. Одни на огромном песчаном побережье, они,
1 Танцевальная группа на карнавале.
36


нагие, бросились в море, и Тереза вся в соли и пенс среди ноли была с любимым.
- Теперь ты не Янсан, ты была Янсан только в драке. Сейчас ты-Жанаина, королева моря,-сказал ей Жануарио, знающий все о богах.
Терезе хотелось расспросить его о паруснике , Дветок мори”, о плаваниях, о реке Парагуасу, об острове Итапарика, о портах, в которые он заходил,- какова там жизнь, о Бане. Но с той первой ночи, когда он сказал ей самое важное, они больше не говорили о парусниках, о реке Парагуасу, о Мара- гожипе, Санто-Амаро и Кашоэйре, об островах н пляжах, о городе Бане, о бухте Всех Святых. Они болтали о жизни Лракажу: о „Веселом Париже”, о репетициях ее танцевальных номеров, о ее дебюте, что, наконец, должен был состояться на днях, о золотом зубе, который никак не может вставить дантист Жамил Нажар, хотя и бахвалится, что он-художник зубных протезов, показывая свои шедевры. Так толковали они, будто никогда уже не разлучатся, будто жизнь их остановилась в час любви.
В воскресенье они вместе с Лулу Сантосом и капитаном Каэтано Гунзой пришли на завтрак в дом шофера Тиана, как было условлено. Богатая фейжоада, заслуживающая самых превосходных степеней и восторженных слов. Необыкновенное оживление, множество приглашенных: шоферы-таксис- ты, музыканты-любители с гитарой и флейтой, виртуоз игрок на маленькой гитаре-кавакиньо, соседские девушки, шумливые подруги жены Тиана. Кашаса и пиво, газированная вода для женщин. Ели, пили, пели, под конец затеяли танцы под радиолу. Жануарио и Терезу все считали за супругов.
- Красавица - жена этого силача.
- Человек моря, сразу вил но.
- Ну и красотка!
- Соблазнительная штучка, однако не вздумай приставать к ней, она ведь замужем за таким типом.
Жена моряка-кто не знает, что это такое. В короткое время она становится вдовой в случае гибели мужа в море или потому, что он уходит в дальнее плавание. У любви моряка быстротечный прилив. Возможно, Терезе Батисте известно, что любовь мимолетна, что это радость на мгновение, не потому ли и бежала от нее Тереза Батиста.
Тяжкой ценой приходится платить: жизнь в трауре. И все же это стоило недолгого раннего утра любви: по самой дорогой цене, ах, и это было дешево.
37


10
Не шевельнувшись —каменная статуя, высеченная на старом мосту,-Тереза Батиста следит за приготовлениями к отплытию баркаса „Вентаниа”: надутые легким ветром паруса, поднятый якорь, капитаны Гунза и Жерэба повсюду, на корме и на носу, у парусов и за рулем. Только что Жануарио забрался на мачту; цирковой артист, королевский орел-гигантская морская птица. Ах, Жану, мой избранник, мой муж, моя любовь, моя жизнь, моя смерть: сердце Терезы сжимается, трепещет стройное тело — статуя страдающей плоти.
Накануне, когда они сидели в кафе-баре „Египет”, Жануарио сказал ей: завтра, с первым приливом. Взяв нежную ручку Терезы в свою мозолистую ручищу, он добавил: настанет день — вернусь.
Ни слова больше, только похолодевшие губы Терезы внезапно обметало пеплом, ледяным стал мягкий вечерний бриз, солнце померкло, предчувствие смерти, сжатые руки, глаза, устремленные вдаль...
Противоречив мир: радость и грусть—все смешалось. В доме Жоаны дас Фольяс накрыт стол, откупорены бутылки, Лулу поднимает тост за Терезу, желает ей здоровья и счастья, да, счастья! Проклятая жизнь! На песчаном побережье прижимается девушка к груди Жану, единственного, для которого родилась и которого так поздно встретила: обладание с горьким привкусом разлуки, острое и яростное. На песках этой ночи любви слышатся заглушенные рыдания, плакать запрещено: налетела волна и накрыла их, накатило море и унесло его. Прощай, моряк!
Жануарио соскакивает с баркаса, вот он на причале, рядом с Терезой, стискивает ее в объятьях. Последний поцелуй согревает холодные губы; любовь моряков быстротечна, как прилив; в прилив „Вентаниа” отплывает, курсом на юг-к порту Байе. Терезе так хотелось расспросить его о тамошней жизни; но зачем? Паруса полны ветра, якорь поднят, баркас отходит от причала. У руля-капитан Каэтано Гунза. Холодные уста сливаются. В последнем опаляющем поцелуе сплавляются жизнь и смерть - Тереза прикусывает губу Жануарио.
Затухает огненный поцелуй, на губе у Жануарио выступает капелька крови, память о Терезе Батисте в самом уголке рта, вытатуированная золотым зубом: река и море, море и река, настанет день, я вернусь, хотя бы ливень острыми пиками обрушился на землю и море превратилось в пустыню;
38


я вернусь, пусть ползком, вернусь в бурю, потерпев кораблекрушение, в поисках пропавшей гавани — твоей груди из нежного камня, твоего живота цвета глиняного кувшина, твоей перламутровой раковины, медных водорослей, бронзовой устрицы, золотой звезды, твоей реки и твоего моря; море и река, прощальные воды, которых никогда не увидеть. С причала, из объятий Терезы, моряк прыгает на палубу баркаса, гигант с привкусом соли, ароматом моря, скованный по рукам и ногам.
Недвижима Тереза. Глаза ее сухи. Каменное изваяние.
Солнце катится по серому небу, сумрак фиолетовых печалей, ночь без звезд, луна, ставшая ненужной навсегда. В тугих парусах быстрый ветер, рев рупора капитана Жануарно Жерэ- бы в самом тяжком прощании: прощай, смуглянка Тета, стонет низкий звук; прощай, любимый Жану, отвечает сердце, разрывающееся в агонии разлуки. Прощайте воды, прощайте море и река, прощайте... я вернусь... хоть ползком... на путях кораблекрушений... прощайте навсегда, прощайте...
Гигант, рупор, рвущий пространство; гонимый легким ветром, уходит баркас „Вентаниа”, покидая гавань Аракажу; у руля - капитан Каэтаио Гунза, рядом с мачтой — спасающийся бегством Жануарио Жерэба, птица с обрезанными крыльями, заточенная в железную клетку, с оковами на ногах. На границе вод реки и моря рука гиганта поднимается, подавая последний знак. Прощай!
Каменное изваяние на причале из старых досок, изъеденных временем. Тереза Батиста стоит тут, как прикованная, кинжал в груди. Ночь окутывает ее, обволакивает мраком, тоской и разлукой, опустошает —ах, моя любовь, море и река!..
И
Золотой зуб, ледяное сердце, пламя капоэйры, Тереза Батиста — Зажигательная Звезда Самбы, блистательная королева танца — наконец дебютирует в ,Зеселом Париже”, на первом этаже здания „Ватикан”, в городе Аракажу, напротив порта, где стоял на якоре баркас ,3ентаниа” Каэтано Гунзы; еще отражается эхом гортанный звук рупора, в который при прощании кричал капитан Жануарио Жерэба, прибывший, чтобы подработать и убить любовью ту, что успокаивала сердце. Ангольским ритмам самбы научил ее он, посол карнавального афошэ, победитель в танцах.
39


Ни разу со времен праздничного открытия кабаре год назад не был так переполнен зал ,Зеселого Парижа”,никогда не была более оживленной и веселой золотая молодежь Ара* кажу. Под пронзительные звуки „Полуночного джаз-банда” теснились парочки на площадке для танца. Все столы застав* лены пивом, коктейлями, местным коньяком, фальсифици* рованным виски, а для снобов - винами из Рио-Гранде. Все поклонники Терезы в сборе: художник Женнер Аугусто с за* павшими от тоски глазами; поэт Жозе Сараива с грустными стихами - чахотка и цветок, сорванный мимоходом; дантист Жамил Нажар, маг протезов; торжествующий адвокат*крюч* котвор доктор Лулу Сантос, а также счастливый хозяин заведения, претендент на ласки Звезды, Флориано Перейра, он же Флори Лежебока.
Помимо четырех, названных поименно, несколько десятков других трепещущих сердец воспылали страстью к Божественной Пастушке Самбы (как была названа на многоцветных афишах), не считая тех,кто по соображениям приличия, а то из скромности, не смог лично показаться в кабаре, чтобы поаплодировать дебюту Мисс Самбы (и так ее называли на афишах Флори). Один попросил лишь представить его: сенатор и промышленник, по мнению экономистов и старой Адрианы, он был самым богатым человеком в штате Сержипе. Вене ран да, восседая за столом у танцевальной площадки в сопровождении беспокойной свиты своих дев, почтила представление, оказав честь присутствующим: ею были получены устные полномочия от некоей влиятельной персоны приступить к действию, предложить сколько будет нужно за согласие красавицы отдохнуть в укромном уголке дома матроны. Если девушка произведет благоприятное впечатление, окажется, как надо ожидать, на высоте, то важная персона будет впредь оказывать ей покровительство: предоставит дом, пищу, счет в магазинах, роскошные наряды наложницы, шоколадные конфеты, золотые часики, кольцо с бриллиантом (конечно, небольшим), даже альфонса, в случае необходимости.
По морю, где-то в районе Манге Секо,плывет баркас ,3ен- таниа”, хлещут его волны, раскачивает южный ветер. Ах, любимый Жану, пора прилива, дорога гибели, ночь темная и пустая. Я не хочу ни предложений, ни аплодисментов, мне не нужны ни куча денег, ни полковник-покровитель, я ненавижу альфонсов, не хочу слышать стихи поэта, я люблю твою могучую грудь, пахнущую морем, твои уста, отдающие солью и имбирем. Ах, незабвенный Жану!
40


И вот погасли огни, пробило одиннадцать вечера. Батарея джаза загрохотала, и корнет-а-пистон возвестил об ее выходе, о появлении Зажигательной Звезды Самбы. Багровый свет рефлектора упал на танцевальную площадку: Тереза Батиста, одетая в широкую юбку и кофту, баиянка в сандалиях, с ожерельями, браслетами, оставшимися в наследство от „Компании варьете” Жоты Порто и Алмы Кастро, красавица мусульманка или цыганка, кабоверде1, или смуглянка, или местная мулатка, томная и кокетливая. Аплодисменты и одобрительный свист, шумные приветствия; Флори принес целую охапку цветов - подношение от администрации; поэт Жозе Сараива — увядшую розу и пачку стихов.
Разрекламированный дебют Терезы Батисты, однако, едва не сорвался снова по той же причине, что и в первый раз. Как только смолкли аплодисменты, послышался шум, возникший за одним из столов у танцевальной площадки, разгорелась ссора между наглым шалопаем, делающим первые шаги в карьере альфонса, и старой, усталой проституткой.
Тереза поклонилась, поблагодарила за цветы, стихи и аплодисменты, когда раздался угрожающий голос сутенера, заставивший женщину расплакаться:
- Я набью тебе морду.
Выпятив грудь, упершись руками в бока, с внезапно заблестевшими глазами, Тереза крикнула:
- Ну-ка, попробуй ее побить, хотела бы я посмотреть, парень. .. Ударь ее на моих глазах, если осмелишься.
На миг воцарилось нервное ожидание: затеет ли негодяй драку, неужто опять отложится дебют? Вспыхнет ли потасовка, вроде той, незабываемой? Не придется ли хирургу-дантис- ту Нажару вновь показать свое искусство? Нет, сутенер струсил, отступил, придя в полное замешательство, не зная, куда девать руки и спрятать лицо. Нескольких слов Терезы оказалось достаточно, чтобы навести порядок.
Бурная овация заглушила ее слова, и в море аплодисментов Тереза Батиста начала танцевать самбу.
Еще одна профессия; столько их она уже имела и еще будет иметь, она, у которой одна цель в жизни-стать счастливой со своим любимым моряком.
Накануне вечером она по предложению адвоката Лулу побывала вместе с ним в суде и там была представлена судье Бенито Кардоэо, адвокатам, прокурорам, нотариусам и другим
1 Метиска от брака индеанки и негра.
41


выдающимся личностям: Тереза Батиста, звезда эстрады. Скромна/для звезды - несколько смущенная, с робкой улыб* кой, зато какая красивая! Единодушно заключили, что она- новая победа хромого крючкотвора-бабника... Взгляд судьи выражал восхищение и желание: если бы он был судьей апелляционного трибунала штата, тотчас же предложил бы ей дом и опеку, но... получая жалованье простого судьи, чего едва хватает на содержание законной семьи, на содержание официального домашнего очага, как можно думать о любовнице, наложнице, о квартирке для нее?
В море аплодисментов артистка Тереза Батиста начала свою траекторию взлетов и падений-а дебют был триумфален.
Ледяное сердце, устрица, замкнувшаяся в своей раковине. Ах, если бы могла заплакать-мальчишка не плачет моряк тем более! Воды моря разлуки, любовь потерпевших кораблекрушение. Где плывет капитан парусника Жануарио Жерэба, любимый Жану, по пути к порту Баии?
У Терезы все в движении - бедра и живот переливаются, точно морские волны в бурю, будто колышется на ветру гибкий стебель с цветком.
Холодное сердце, лед и даль. Ах, Жануарио Жерзба, ги!ант моря, буревестник, альбатрос над волнами, когда снова тебя я увижу, почувствую на твоей груди запах соли н моря, умирающая в твоих объятьях, задушенная твоими поцелуями? Ах, Жануарио Жерэба, капитан Жану, любимый, когда мы будем вновь наслаждаться любовью?


2
КАК ДЕВУШКА ПРОЛИЛА КРОВЬ КАПИТАНА
1
Терезе Батисте не исполнилось еще и тринадцати лет, когда за полтора конто1, немного продуктов и за кольцо с поддельным, но блестящим камнем тетка Фелипа продала ее плантатору Жустиниано Дуарте да Роза, тому самому капитану1  2 Жусто, чья слава богача, храбреца и желчного человека давно разнеслась по всему сертану и за его пределами. Куда бы ни приезжал капитан со своими боевыми петухами, вереницей ослов, верховых лошадей, с грузовиком, с кинжалом, пачкой денег и наемными головорезами-телохранителями, слава о нем опережала его гнедую лошадь, его грузовик, пролагая путь для выгодных сделок.
Не любил много рассуждать капитан, но ему нравилось, когда люди преклонялись передним. „Обмарываются со страха”,- говорил он с удовлетворением шоферу Терто, по кличке Щенок, бандиту, бежавшему из Пернамбуко, спасаясь от правосудия. Терто частенько вытаскивал длинный нож для рубки табака, внушавший всем особое почтение: Нечего спорить с капитаном; кто больше спорит, больше теряет, для него жизнь человека ничего не стоит’1 Передавали из уст в уста об убийствах и засадах, о махинациях в петушиных боях, о подделке счетов, о землях, приобретенных по дармовой цене под угрозой карабина и кинжала, о несовершеннолетних, ставших жертвами Жустиниано Дуарте да Роза. Сколько он
1 Старая бразильская денежная единица, рапная тысяче мил рей сов (теперь - крузейро).
2 Полковниками или капитанами в Бразилии называли крупных помещиков.
43


обесчестил их, еще не достигших совершеннолетия! Ожерелье из золотых колец на жирной груди капитана звенит на дорогах, как погремки гремучей змеи: каждое кольцо - юная девушка, не считая тех, кому исполнилось пятнадцать лет.
2
Жустиниано Дуарте да Роза, нарядно одетый, в белом костюме, кожаных сапогах, шляпе панаме, соскочил с грузовика, протянул с приветливым видом два пальца Розалво,а всю руку-Фелипе, с ней он был любезен, улыбка так и сияла на круглом его лице.
- Как поживаете, кума? Можете угостить меня стаканом воды?
- Присаживайтесь, капитан, я подам вам чашечку кофе.
Из окна убогой гостиной капитан бросал алчные взгляды
на девочку, то бегавшую по лугу, то взбиравшуюся на деревья, а то игравшую с дворняжкой. Вот сейчас, забравшись на гуяву, она сорвала и стала наслаждаться сладким плодом дерева. Выглядела она мальчишкой, cq стройным торсом, грудью, едва обрисовывавшейся под ситцевой блузкой, юбкой, не прикрывавшей длинных ляжек. Худенькая и высокая, еще такая нескладная, с точки зрения соседских мальчишек; те из них, что были понахальнее, с уже пробудившимися инстинктами, и постоянно гонялись за девчонками, чтобы испытать удовольствие от первых прикосновений, поцелуев и объятий, не обращали внимания на Терезу - они бегали с нею на равных, играя в разбойников или в войну, и даже соглашались на то, чтобы она командовала ими. На редкость ловкой и смелой она была, побеждала всех в беге, легкая, как никто из мальчишек, взбиралась на самые высокие сучья.
Взгляд капитана следил за девочкой, залезшей на дерево. Резкие движения приподнимали юбочку, показывали трусики, испачканные в глине. Глазки Жустиниано Дуарте да Роза еще больше прищуривались, чтобы лучше разглядеть. Впрочем, и глаза Роза л во, потухшие и утомленные, глаза пьяницы,обычно устремленные на пол, тоже оживлялись при виде Терезы, он любовался ее стройными ногами и бедрами. Сидевшая у очага Фелипа внимательно наблюдала за взглядами Жустиниано Дуарте да Роза и мужа: если девчонка задерживалась хоть на мгновение, Розалво переводил глаза на ее грудь. Намерения мужа в отношении племянницы Фелипа обнаружила уже давно. Еще один веский довод в пользу очевидных 44


притязаний капитана. Три посещения эа две недели, беконеч- но много праздной болтовни-столько потеряно времени. Когда же, наконец, он решится выложить карты на стол и заговорить о деле? По мнению Фелипы, пора покончить с дол* гимн разговорами, капитан уже подтвердил, насколько он богат, какой властью располагает, известно, что его охранники готовы на любое преступление, его желания не являются секретом. Так чего же он тянет?
Или он думает, что добудет лакомый кусок задаром? Если он так думает, значит, не знает Фелипу. Капитан Жусто мог быть владельцем земель, плантаций и скота, крупнейшего магазина в городе, главарем головорезов, развратником, повелителем жизни и смерти, но все же он не хозяин и не родственник Терезы, не он кормил и одевал ее в течение четырех с половиной лет. Если хочешь ее заполучить, придется раскошелиться.
Нс он ее вырастил, и не Роэалво, пьяница и бездельник, человеческая рухлядь, несносное бремя на плечах Фелипы. Если бы зависело от него, они не приютили бы несчастную сироту без отца и матери. А теперь, однако, он губы облизывает, когда она проходит, и алчным взглядом следит, как формируется ее фигура, поднимаются груди,округляются бедра; так же алчно он присматривал эа откормом борова в свинарнике позади двора. Ничтожество, ни на что не пригоден, только и знает, что жрать да спать.
Это она, Фелипа, содержит дом, покупает муку, фасоль, вяленое мясо, старую одежду и даже кашасу для Роэалво, работает не покладая рук, сажая, выращивая овощи и продавая их по субботам на рынке. Дело не в том, что Тереза требовала больших расходов, девочка даже помогала ей в домашнем хозяйстве и на огороде. Но все, что стоило денег, много или мало - еда, одежда, букварь и четки, тетради для школы,- все это давала ей тетя Фелипа, сестра ее матери Мариэты, погибшей вместе с мужем при аварии автобуса лет пять назад. Теперь, когда появляются претенденты, было бы справедливым, чтобы она, Фелипа, получила эа все возмещение.
Возможно, племянница еще несколько зелена, не созрела, годика через два было бы в самый раз. А так она еще девчонка - нельзя того отрицать,- жестоко отдать ее капитану. И все же было бы безумием ждать. Ждать, чтобы застичь ее дома с Роэалво или в лесу с каким-нибудь мальчишкой? Если воспротивиться, Жустиниано способен увести девочку силой, она будет его, и к тому же задаром... В конце концов, Терезе
45


скоро исполнится тринадцать лет. Немногим больше было самой Фелипе в далекий роковой час, когда на одной неделе она пала жертвой Порсиано, четырех его братьев да его отца... И все же не умерла. Ей не хватало лишь брака, благословленного священником. Столько пороков, как у пьянчуги Розалво, не знавали ни у кого в округе.
3
Надо суметь провести переговоры так, чтобы выторговать возможно больше, очень нужны деньжата. И к зубному врачу пойти, и привести немного в порядок дом, и купить кое-какой материи на платье, пару обуви. За эти годы она отощала и подурнела, мужчины на рынке уже не вертятся вокруг нее, а если останавливаются и подглядывают, то лишь для того, чтобы прикинуть, сколько лет Терезе.
Раз капитан хочет заполучить девчонку, он должен заплатить хорошую цену. Она не будет твоей, как другие, которых обесчестил, да еще задаром. Обычно, когда капитан обнаруживает девушку по своему вкусу, подходящую по возрасту и красоте, то начинает посещать дом ее родителей, делает вид, будто испытывает к ним дружеские чувства, приносит пакет молотого кофе, кило сахара, несколько леденцов в синих обертках, карамель, говорит вкрадчиво, окружает девушку вниманием, дарит конфеты, цветные ленты для волос и в особенности, обещания; богат, щедр на обещания капитан Жусти- ниано Дуарте да Роза. И к тому же держится скромно.
В один прекрасный день без лишних слов он усаживает девушку в грузовик по-хорошему или силой, посмеиваясь над родителями. Кто осмелится протестовать или подать жалобу? Кто тут политический начальник, кто назначает полицейского инспектора? А солдаты, разве они не охранники капитана на содержании у государства? Что же касается достопочтенного судьи, то он без денег забирает продукты в лавке Жустиниано, всегда у него в долгу - как иначе судье прожить с женой и тремя сыновьями-студентами, грызущими науку в столице, когда самому приходится торчать в этой дыре да еще содержать расточительную кокотку, как может он существовать на нищенское жалованье, выплачиваемое судьям, как? Ответьте, если знаете.
Однажды поступила жалоба от отца девчушки с высоким бюстом; ее звали Дива, имя отца - Венсеслау. Жустиниано остановил грузовик у дверей их дома, поманил девушку и. не
46


проронив ни слова, увез ее с собой. Венсеслау отправился к судье и к полицейскому инспектору, угрожая, что изувечит и убьет похитителя. Судья обещал проверить и установил, что это, дескать, неправда-ни похищения, ни насилия не было, в связи с чем инспектор, быстрый на расправу, тут же принял меры: посадил жалобщика в тюрьму, чтобы тот впредь не нарушал общественного спокойствия клеветой на честных граждан и дабы пресечь его охоту к угрозам и внушить уважение, распорядился примерно наказать его, избив как следует. Зато, выйдя из тюрьмы на следующий день, убитый горем отец встретил ожидавшую его дочь Диву, возвращенную капитаном в несколько потрепанном виде.
Фелипа не намеревалась устраивать скандал, жаловаться, она не сошла с ума, чтобы противиться Жустиниано Дуарте да Роза. К тому же она знает, что днем раньше, днем позже, Тереза приведет кого-нибудь, если раньше не погубит себя в лесу, если не вернется домой беременной, обесчещенной каким-нибудь мальчишкой, если не самим Розалво, наверняка Роэалво, бесстыдным старым развратником. Задаром.
Фелипа хочет лишь выторговать побольше, получить хоть какую-то выгоду, пусть и некрупную. Тереза-единственный капитал, которым она располагает. Если бы можно было подождать несколько лет, то наверняка удалась бы сделка получше, ведь девушка быстро расцветает, а женщины из их семьи были все очень красивыми, пользовались успехом. Даже Фелипа, сегодня превратившаяся в развалину, все еще сохраняет следы стройности, вызывает воспоминания о прошлом. Эх, если бы можно было подождать, но капитан встал поперек пути. Фелипа ничего не может поделать.  44
Голос Фелипы прервал тишину, в которой она обдумывала свои планы и расчеты.
- Тереза! - позвала она.- Пойди сюда, чертовка.
Девочка еще откусывает от плода гуявы, слезает с фруктового дерева, вбегает в дом, капли пота блестят на бронзовом лице, глаза горят весельем.
- Вы звали, тетя?
- Подай кофе.
Все еще улыбаясь, девочка идет за жестяным подносом^ Когда проходит мимо, тетка берет ее за руку, поворачивает туда и сюда, показывая ее как бы невзначай:
47


-Что это за манеры? Ты что, не видишь гостя? Первым делом попроси благословения у капитана.
Тереза берет толстую потную руку, прикасается губами к пальцам, унизанным золотыми кольцами с бриллиантами, обращает внимание на самое красивое из всех кольцо с зеленым камнем:
- Благословите, сеу1 капитан.
Господь тебя благословит.- Он дотрагивается до головы девочки, рука ложится на ее плечо.
Тереза опускается на колено перед Розалво:
- Благословите, дядюшка.
Комок злости душит старику горло: мечта его стольких лет все более крепнет —расцветает ее редкая красота, лучшее повторение того, чем была мать, Мариэта, красавица, и тетка Фелипа в молодые годы; безумство побудило его, Розалво, вытащить Фелипу из публичного дома и жениться на ней. Уже давно он сдерживает себя, накапливая страстное желание, рассчитывая свои планы. Внезапно все пошло ко дну, у дверей ожидает грузовик с Терто Щенком за рулем. Во время первого же посещения капитана старик понял его намерения. Какого же дьявола он, Розалво, не действовал, не переводил вперед часы, не перелистал отрывной календарь, календарь смерти? Да потому, что время еще не пришло, она еще невинный ребенок, Розалво хорошо знает, он наблюдает за ней на рассвете. „Еще не время ей познать мужчину, Фелипа, и нельзя продать племянницу, сироту, дочь покойной сестры. Все эти годы я терпеливо ждал, Фелипа, а дом капитана —ты хорошо знаешь, что это за ад. Она-дочь твоей сестры, Фелипа, и то, что ты собираешься сделать,-грех, смертный грех, неужели ты не страшишься наказания божьего?"
- Становится девушкой,- заметил Жустиниано Дуарте да Роза, облизывая толстые губы, какой-то блеск появился в его близоруких глазках.
- Она уже девушка,— заявляет Фелипа, приступая к переговорам.
„Но это ложь, ты же знаешь, что это ложь. Фелипа, проклятая старая, бессердечная шлюха, еще не пришло ее время, она еще ребенок,твоя кровная племянница.-Розалво прикрывает рот рукой, чтобы не закричать - Ах, если бы она была уже готова принять мужчину, я взял бы ее как жену, все уже у меня решено, не хватает только могилы, чтобы тебя закопать.
1 Сокращение от „сеньор**.
48


Презренная Фелнпа, безжалостная душа, торгует племянницей”. Розалво опускает голову, сильнее разочарования - злость и страх.
Капитан вытягивает короткие ноги и, потирая руки, спрашивает:
- Так сколько, кума?
Тереза убежала в сторону кухни и снова появилась во дворе, играя с собакой. Они бегают, катаются по земле. Лает пес, смеется Тереза, она тоже маленькое животное, здоровое и невинное. Капитан Жусто перебирает свое ожерелье из золотых колец, близорукие глаза прикрыты:
— Говорите сколько?
5
Жустиниано Дуарте да Роза вытащил из кармана пачку денег, пересчитал бумажку за бумажкой, медленно, нехотя. Он не любит расставаться с деньгами, ощущает чуть ли не физическую боль, когда у него не остается иного выхода, как заплатить, дать взаймы или вернуть долг.
- Это только из уважения к вам, выкормившей, как вы сказали, и воспитавшей ее. Если я оказываю вам эту помощь, то по доброй воле. Если бы я захотел увезти ее каким-либо способом, кто бы мог мне помешать?-Он бросил презрительный взгляд в сторону Розалво, смочил палец языком, чтобы удобнее было считать купюры.
Потухшие глаза Розалво устремлены на пол, он наблюдает эту сделку с бессильной злостью и страхом. Этих денег, вырванных с такой ловкостью дьяволом-женой, он не увидит, даже их цвета,—если только не сумеет выкрасть, что было делом весьма рискованным. Черт побери, зачем так долго он ждал, ведь планы у него давно были разработаны до мельчайших деталей?! Просто, легко и быстро. Самое трудное —это выкопать могилу, чтобы захоронить труп, но Розалво рассчитывал, что, когда придет время, Тереза ему поможет. Кто получил бы больше выгоды от смерти Фелнпы, как не она, Тереза, освободившаяся от домашней тирании, ставшая женой Розалво, владелицей дома и фермы, кур и борова? Месяцы и месяцы вынашивал он и развивал эти планы, наблюдая, как племянница растет, расцветает с каждым днем.
Когда Фелипа спала тяжелым сном человека, целый день гнувшего спину на работе, он при тусклом свете зарождающегося дня следил за Терезой; спящей на топчане из жердей,
49


покрытом грязными тряпками, дикаркой, видящей, быть может, сны. Off трепетал при виде ее обнаженного тела, форм, еще не определившихся, но уже красивых.
Он мечтал о том недалеком дне, когда она станет женщиной. В тот праздничный день Розалво отправится за вещами, спрятанными в лесном тайнике, и ночью выполнит всю работу. Мотыги и разных инструментов хватит, чтобы покончить с Фелипой и выкопать для нее могилу, простую яму без креста, без надписи,-она, проклятая, этого заслужила. Розалво украл инструменты на плантации Тимотео более полугода назад и спрятал их; уже более полугода как он решил убить Фе- липу, лишь только Тереза станет женщиной.
Он даже не представлял себе, что исчезновение Фелипы обеспокоит соседей и знакомых, вызовет расспросы и расследования. Еще меньше он думал о том, что Тереза запротестует, будет защищать тетку, откажется помочь ему и не захочет принять его как мужчину. Столько всего сразу не умещалось в голове Розалво, ему достаточно было кражи мотыги и веревки и решения: прикончить Фелипу, пока проклятая спит; ему и в голову не приходило, что она может проснуться. Лежа в постели рядом с женой, Розалво представлял себе, как мотыга опускается ей на голову, проламывает череп, обезображивает физиономию. Он различал во мраке ночи кровавое месиво: пусть старая грязная шлюха добудет себе кавалера в аду. Воображая в тишине поля глухой звук мотыги, дробящей кости и хрящи, он дрожал от наслаждения. Кроме этих планов и видений Розалво не отваживался ни иа что. Их с избытком хватало на то, чтобы заполнить его пустые дни, придать вкус кашасе, наполнить жизнь надеждой. Жизнь и смерть родились бы из первой крови, пролитой Терезой,—жизнь Розалво, смерть Фелипы.
Теперь планы рухнули, мечты развеялись. Тереза отдана в руки капитана по милости Фелипы, женщины столь дурной, что она докатилась до продажи племянницы-сироты, дочери ее родной сестры, девочки, у которой не было больше ни одной живой души на свете. Почему Розалво не исполнил еще раньше свой план, зачем он ждал, почему не стал действовать раньше, не поторопил время ради жизни и смерти, что плохого было бы в этом? Теперь все достанется капитану. Фелипа продала девочку, племянницу-сироту, какой смертный грех!
- Кто помешает, скажите мне? - Жустиниано обращается к Розалво.-Кто-нибудь осмелится? Не ты ли случайно, Розалво?
50


Голос Розалво едва слышен, он доносится откуда-то из- под земли, из глухих пещер страха:
- Никто, сеньор. Я? Боже сохрани!
Итак, сделка совершена. В решающий момент платежа Фе- липа стала сразу же любезной, но осторожной и твердой:
- Скажите и вы, сеу капитан, где вы найдете более одаренную девушку, умеющую делать все в доме и на огороде, умеющую читать и считать, чтобы одной торговать на рынке, и такую красивую, как она, скажите мне, где? Есть ли какая в городе, что годилась бы ей в подметки? Разве что можно найти в столице. Не так ли, капитан?
Капитан медленно пересчитывает купюры. Опасаясь, чтобы он не передумал, не повернул вспять, Фелина старалась поддерживать разговор:
- Я вам скажу, сеу капитан, здесь уже появлялся один достойный человек, не какой-нибудь прощелыга, хотел жениться на Терезе, поверьте.
- Жениться? И кто же это был, позвольте вас спросить?
- Сеу Жовентнно. Не знаю, знакомы ли вы с ним. Молодой человек, у которого плантация кукурузы и маниока в трех легуа1 отсюда, к реке. Работящий человек.
Розалво вспоминает: в базарные дни, по субботам, Жовен- тино, продав свой груз кукурузы, сладкого маниока, батата и мешки с мукой,заходил к ним поболтать,рассказать какие- то истории, обсудить какие-то события, подолгу не уходил от них. Фелипа из кожи вон лезла, воображая, что именно она является объектом такой настойчивости, но Розалво понимал намерения этого типа-он приходил из-за девушки. Розалво хотел было прогнать его, но не подыскал подходящего предлога. Жовентино, очень скромный, только смотрел,перекидывался парой слов и, кроме того, приглашал Розалво пропустить по стопке, предлагал Фелипе пиво, лимонад-Терезе. Фелипа вертелась волчком, как в былые времена.
В воскресенье Жовентино появился в поселке в парадном костюме с галстуком-хотел поговорить о женитьбе. Он выглядел несколько смешно. Фелипа прямо с ума спятила. Она провела полчаса в спальне, прихорашиваясь, а молодой человек сидел в гостиной с Розалво за бутылкой кашасы, и когда она показалась, разодетая в пух и прах, надушенная, то вместо влюбленного, пришедшего к ней с визитом, встретила претендента на руку племянницы. Она выставила парня из дома,
1 Старая единица измерения расстояния, равная примерно 5 км.
51


разве можно предлагать такое? Где это видано-просить руки двенадцатилетней девчонки? Она еще не девушка. Вздор! Тетка была разъярена.
- Я подожду и вернусь,- объявил Жовентино, уходя.
Она не достанется Жовентино, ах, не достанется и Розал-
во! Капитан, наконец, кончил считать и пересчитывать конто и пятьсот милрейсов - ведь большие деньги, дона Фе- липа!
- Берите, пересчитайте, если хотите, пока я вьлишу еще
чек.
Он вырвал листок из маленького блокнота, нацарапал карандашом цифру, поставил свою замысловатую подпись, которой очень гордился.
- Возьмите чек на покупки в моей лавке. Можете купить сразу или набирать товары постепенно. Сто милрейсов, ни гроша больше.
Розалво уставился на деньги, но Фелипа моментально сложила купюры, завернула их в бумагу, на которой капитан написал распоряжение, спрятала пачку в пояс юбки. Потом молча протянула руку.
- Что? - удивился Жустиниано Дуарте да Роза.
- Кольцо. Вы же сказали, что подарите кольцо.
- Я сказал, что подарю девушке, это ее приданое.-Он рассмеялся.-Жу стиниано Дуарте да Роза не оставляет никого без помощи.
- Лучше мне хранить его у себя, капитан. Девушка этого возраста не знает цену вещам, потеряет, оставит где-нибудь. Я сохраню для нее. Она моя племянница. У нее нет ни отца, ни матери-никого.
Капитан взглянул на стоящую перед ним женщину, ужасную цыганку-вымогательницу.
- Ведь мы же договорились, капитан, не так ли?
Он привез кольцо, чтобы подарить девушке, чтобы завоевать ее симпатию, оно не имело никакой цены, цветное стекло, позолоченная латунь. Снял с пальца-фальшивое золото, фальшивый изумруд, яркий зеленый камень. В конце концов, он не обязан доставлять удовольствие девчонке, он заплатил условленную цену, он ее хозяин.
Фелипа потерла стекло о подкладку платья, надела кольцо на палец, полюбовалась им под лучами солнца, очень довольная. Ничто в мире не нравилось ей так, как ожерелья, браслеты, кольца. Все мизерные сбережения она тратила на безделушки, покупаемые у бродячих торговцев.
52


Капитан Жусто подобрал ноги, встал, звякнуло на шее ожерелье из золотых колец, погремушки юных дев. Завтра появится новое кольцо из золота, восемнадцатое.
- Теперь позовите ее, я уезжаю.
6
Еще не успокоившись от взрыва восхищения при виде кольца, Фелипа громко позвала:
— Тереза! Тереза! Скорее!
Девочка прибежала вместе с собакой и остановилась у двери в ожидании:
— Вы звали, тетя?
Ах, если бы ноги Розалво не были прикованы к полу, если бы хоть одна искра зажглась в сердце и заставила его подняться, хозяина и господина, каким и должен выглядеть муж, стоящий перед Фелипой! Но Розалво только стиснул зубы и удержал рвущиеся из сердца проклятья: „Фелипа, чума ты этакая, дурная, бессердечная женщина, бездушная, бесчеловечная! Придет день-и ты заплатишь за этот страшный грех, Фелипа, бог потребует у тебя отчета! Племянница, сирота, приемная дочь, наша дочь, Фелипа, продана, как животное. Наша дочь! Ты чума, черная чума!”
А Фелипа в восторге от кольца, и голос ее звучит почти ласково:
— Тереза, пойди собери свои вещи, все. Ты пойдешь с капитаном, будешь жить в его доме, станешь служанкой капитана. У него ты будешь иметь все, станешь знатной дамой, капитан - хороший человек.
Обычно Терезе не нужно было повторять распоряжения; в школе учительница Мерседес хвалила ее за то, что Тереза легко все воспринимала, рассудительна, очень скоро научилась читать и писать. Но зту новость Тереза не поняла:
— Жить в доме капитана? Почему, тетя?
Голосом хозяина ответил сам Жустиниано Дуарте да Роза. Он встал, протянув руку к девочке:
— Незачем знать почему, кончились вопросы, ты будешь у меня служить и мне подчиняться; знай это и запомни раз навсегда. Пошли!
Тереза отступила от двери, но недостаточно быстро: капитан успел схватить ее за руку. Коренастый, круглолицый, без шеи, толстяк Жустиниано был ловким и сильным,подвижным
53


и проворным, хорошим танцором; он еще способен расколоть кирпич одним ударом руки.
— Оставьте меня! — попыталась отбиться Тереза.
— Пошли!
Он стал подталкивать ее к двери, и неожиданно девушка со злостью сильно укусила ему руку. Зубы ее оставили глубокий кровоточащий след на толстой, волосатой коже. Капитан выпустил ее, девушка мгновенно бросилась к двери и побежала к лесу.
— Мерзавка, ужалила меня, еще заплатит за это. Терто! Терто! - позвал он охранника-капангу, храпевшего на сиденье грузовика.—Сюда, Терто! И вы также! — обратился он к тетке и дяде.- Вместе поймаем девчонку, я здесь не для того, чтобы зря время терять.
Они выбежали во двор, Терто Щенок подошел к ним.
— А Розалво, чего он стоит тут?
Фелила обернулась и пристально взглянула на мужа.
— Ага, ты не идешь? Я знаю, чего ты хочешь, бесстыжий козел. Иди, пока я не потеряла терпение.
Проклятая жизнь! Что остается Розалво, как ни присоединиться к ним Но я иду не по своей воле, этот грех, боже
мой, не мой, это только ее, дьяволицы, она хорошо знает, что дом капитана-это чума, голод и война...” И с большой неохотой Розалво принял участие в преследовании Терезы.
' Погоня длилась почти час, быть может, дольше, капитан не смотрел на свои ручные часы-точный хронометр, однако все уже изнемогали от усталости, когда, наконец, окружили ее в чаще, а Розалво подкрался незаметно с противоположной стороны. 'Дворняжка не залаяла на него, гляда на остальных. В последний раз Розалво дотронулся до Терезы, охватив ее обеими руками, прижав к себе. Он обнял ее, прежде чем передать преследователям.
Терто дал пинок собаке, та отлетела в сторону и осталась лежать распростертая, видимо, со сломанной ногой. Ои стал помогать Розалво, ухватив Терезу за руку. Розалво держал другую руку, бледный, с головой, кружившейся от удовольствия и ужаса. Она отбивалась как могла, пыталась кусаться, глаза ее пылали. Капитан медленно подошел к ней, остановился против девочки и ударил ее по лицу своей большой, толстой, раскрытой ладонью. Раз, два, три —четыре раза. Тоненькая струйка крови потекла из носа Терезы. Она молча проглотила оскорбление, даже не заплакала. Командир не плачет — этому ее научили мальчишки, играя в войну.
54


— Пошли!
Ее потащили к грузовику—тащили капитан и Терто. Фелипа пошла домой. Зеленый камень на перстне блестел в солнечных лучах. Роэалво постоял было» все еще без сил» затем побрел к собаке. Животное тихо выло» зализывая ногу.
На подножке грузовика веселыми голубыми буквами было написано: СТУПЕНЬКА СУДЬБЫ. Чтобы заставить девушку подняться, Жустиниано Дуарте да Роза нанес ей еще одну крепкую оплеуху. Так Тереза Батиста отправилась навстречу своей судьбе: чума, голод и война.
7
Из грузовика Жустиниано й Терто Щенок вынесли ее, схватив за ноги и за руки; бросили девушку в комнату, заперли дверь. Маленькая темная каморка в глубине дома имела наверху одно лишь заколоченное окошко, через щели которого проникал воздух и свет. На полу широкий матрац для двуспальной кровати, с простыней и подушками, в углу — ночной горшок. На стене висели олеография, изображавшая Благовещение пресвятой девы-Мария и архангел Гавриил,— и плеть из сыромятной кожи. Прежде здесь стояла кровать, но дважды она разваливалась—из-за превратностей первой ночи с дьявольской негритянкой Ондиной, а потом с перепуганной, сумасбродной Грасиньей,-и Жустиниано решил убрать кровать.
Такая же комната была у него не только на ферме, но и в городском особняке, за магазином. Почти одинаковые, они предназначались для одной и той же Приятной цели: для любовных утех капитана Жусто. Он предпочитал совсем молоденьких. „Менее пятнадцати лет, еще пахнущие молоком”,— как сказала ему Венеранда, содержательница известного дома в Аракажу, обладавшая склонностью к художественной литературе, передавая ему на поруки Зефу Дутру, „еще пахнувшую молоком”, но уже занимающуюся некоей профессией более года.
Девчонки менее пятнадцати лет заслуживали чести быть отмеченными очередным кольцом в эолотоможерелье. И Жустиниано Дуарте да Роза действовал весьма пунктуально. Есть люди, что собирают марки-тысячи и тысячи коллекционеров по всему свету, от покойного короля Англии до Зоро- астро Куринги, почтового служащего и достойного игрока
55


в биску1; другие предпочитают кинжалы, как, например, Милтон Гедес, один нэ совладельцев сахарного завода; в столице штата немало коллекционеров статуэток древних святых, спичечных коробок, фарфора и слоновой кости и даже глиняных фигурок, что продаются на базарах. Жустиниано же коллекционирует девочек, собирает и отмечает экземпляры различного цвета кожи и разного возраста; некоторые из них-старше двадцати одного года, повелительницы своей собственной жнэнн, но в его коллекцию входят лишь юные, самые юные.
Будучи спортсменом, капитан предпочитал, естественно, тех, которые оказывали поначалу некоторое сопротивление. Податливые же, с большим или меньшим знанием и практикой, не давали ему такого ошеломляющего ощущения власти, трудно одержанной победы, нелегкого завоевания.
Скромность, стыдливости, сопротивление, возмущение вынуждали его применять силу, внушать страх и уважение, с которыми они должны были относиться к своему господину, хозяину и любовнику; поцелуи, завоеванные пощечиной,-все это только увеличивало наслаждение, делало его более ощутимым. Обычно все заканчивалось благополучно: удары, пощечины, иногда избиение, почти никогда ему не приходилось применять ремень или плеть из сыромятной кожи,- разве только одна Он дина подчинилась ему лишь после того, как он исполосовал ее плетью. По истечении одной или, самое большее, двух недель сдавались, некоторые даже становились надоедливыми, привязывались, и такие занимали какое-то время положение фавориток. Например, упомянутая Гра- синья: чтобы добиться своего, ему пришлось ее сначала избить до потери сознания. Не прошло недели после той горькой ночи, когда она научилась относиться к нему с трепетом и почтением, и она уже вздыхала от нетерпения, дошла до такой дерзости, что приходила к нему и приглашала вовсе в неподходящий час.
В Аракажу, куда он часто ездил по делам, Веиеранда как-то за кутежом со смехом предложила ему познакомиться с совсем молоденькой девицей. Шикарный дом Венеранды, существующий почти как официальное заведение - столько посещало его политических деятелей, начиная с самого губернатора (лучшее государственное учреждение, по словам Лулу Сантоса, несмотря на свои костыли постоянного посетителя
1 Карточная игра.
56


дома), представителей правосудия, промышленности, высшей коммерции и банков,- находился под покровительством полиции (самое тихое и приличное место в Аракажу, включая дома лучших семейств,-по мнению того же адвоката). Только однажды здесь была нарушена спокойная обстановка, необходимая для комфорта знатных клиентов, и нарушил ее капитан Жусто, пытавшийся переломать всю мебель в комнате, где он раскрыл трюк, проделанный Венерандой. Она обманула его, ухитрившись создать видимость невинности молоденькой девчонки, прибывшей из провинции. Когда ярость капитана прошла и поднятый им шум стих, они стали друзьями, и дона Венеранда, столь образованная женщина, с тех пор именовала его только „зверем из Кажазейрас до Норте, укротителем девочек”. В доме Венеранды, действительно хорошем, были гринги1, привезенные с юга: француженки из Рио и Сан-Пауло, польки из Параны, немки из Санта-Катарины, все - яркие блондинки, крашенные перекисью водорода, мастерицы на все руки. Капитан не пренебрегает компетентными иностранками; как раз наоборот - он их весьма ценит.
Во многих глухих уголках этой нищей провинции, на фермах, в поселках и городах, было полным-полно девушек, которых родители и родственники сами предлагали в расчете обеспечить им теплое местечко. Добывала время от времени аппетитный материал в деревне и Габи, хозяйка „женского пансиона” в городе, но со старой сводницей надо было держать ухо востро, чтобы не получить кошку вместо зайца. Уже не раз Жустиниано грозил разгромить ее заведение, если она попытается снова обмануть его; мошенница, однако, была неисправима.
Лучших он сам отбирал на ферме, за прилавком магазина, на танцульках и вечеринках, при поездках на ближние и дальние петушиные бои. Некоторые обходились ему дешево, почти даром. Другие были подороже, приходилось тра- чтиться на подарки, на денежные подношения. Тереза Батиста обошлась дороже всех...
8
Капитан открыл каморку, вошел, поставил на пол подсвечник и запер дверь изнутри. Тереза собрала все свои силы. Она стояла у стены, вся сжавшись, с полуоткрытым ртом.
1 Иностранки.
57


Жустиниано Дуарте да Роза, казалось, не торопился. Он снял пиджак, повесил его на гвоздь между плетью и олеографией Благовещения, он даже не стал мыть ноги теплой водой в этот праздничный вечер,— завтра новая девчонка вымоет их в тазу до того, как начнется дело. В трусах и рассегнутой рубашке, с кольцами на пальцах, ожерельем на шее, он поднял подсвеч* ник и осмотрел тарелку и кружку, поставленные здесь старой кухаркой Гугой; еда на тарелке осталась нетронутой, вода была отпита. При слабом и тусклом свете он оценил товар, дорогая, полтора конто плюс чек на продукты в лавке, но рас* каиваться излишне; деньги хорошо использованы-красивая, хорошо сложена. А постарше будет еще лучше. Впрочем, на вкус Жустиниано Дуарте да Роза ничто не могло сравниться с такими вот зелеными девчонками, „еще пахнущими молоком”, по выражению Венеранды. Но сейчас не время думать о Венеранде, пусть она катится ко всем чертям, захватив с собой губернатора штата, своего любовника и покровителя. Фе- липа правильно сказала — ни в Байе, ни в Аракажу он не достал бы столь превосходную девку, тело ее отливало бронзой, черные волосы распущены по плечам, длинные ноги - картинка да и только, похожая на гравюры святых, тут на стене где- то была одна такая. Чек сверх цены, она стоила больших денег, но это недорого, нужно понимать. Капитан облизнул губы, снова поставил светильник на пол, тени взметнулись.
Девушка отшатнулась, еще плотнее прижавшись к стене. Жустиниано рассмеялся: ты что, хочешь поиграть в недотрогу? .. Капитану нравится завоевывать, внушать чувство страха. Чем больше страха, тем лучше. Страх в глазах девчонки - это эликсир, глоток вина. Если хочешь кричать, пожалуйста, кричи: в доме лишь помешанная старуха теща да еще несмышленый ребенок. Капитан шагнул вперед. Тереза уклоняется и тут же получает удар по носу. Капитан смеется: сейчас она расплачется. Плач девчонки разжигает сердце Жустиниано, ускоряет кровообращение. Но вместо того, чтобы заплакать, Тереза отвечает ударом ноги; натренированная в драках с мальчишками, она со всей силой бьет его, ногтем большого пальца царапает капитанскую кожу-ссадина, капля крови. Капитан рассматривает ушибленную ногу, потом неожиданно выпрямляется и сильно ударяет кулаком по плечу девушки. Для острастки. Боец и командир в драках с мальчишками, Тереза научилась тому, что воин не плачет, и она не станет плакать. Но она не может сдержать крик - боль пронзила плечо. „Понравилось? Получила урок? Довольна или хочешь еще?”
58


И снова вместо того, чтобы подчиниться, несчастная пытается ударить его еще раз. Капитан отступает. „Ах ты наглая дрянь, ну погоди, ты у меня увидишь!*’ Удар приходится ей прямо в грудь. Тереза покачнулась, хватая воздух широко открытым ртом. Жустиниано Дуарте да Роза пользуется моментом и, изловчившись, охватывает ее, прижимает к себе, целует шею, лицо, пытается добраться до рта. Чтобы лучше приладиться, он ослабляет объятье. Тереза изворачивается, выскальзывает, вонзает ногти в толстое лицо, едва не ослепляет доблестнейшего капитана. Так кто же испытывает страх, капитан? В глазах Терезы одна лишь ненависть, ничего больше. „Сукина дочь, ты у меня получишь, кончилась забава”. Тени мечутся по комнате. Обезумев от злости, капитан наносит еще удар в грудь Терезе - это похоже на удар по барабану. Тереза теряет равновесие, падает между матрацем и стеной. Лицо у Жустиниано пылает, дрянная шлюха хотела выцарапать ему глаза. Он нагибается над девчонкой, но та по-эмеиному отползает, быстрым движением хватает подсвечник. Капитан чувствует огонь на собственном теле.„Преступница! Убийца! Оставь сейчас же подсвечник, ты подожжешь дом, я убью тебя”. Тереза вскочила на ноги,с подсвечником в руке она наступает: капитану приходится спасать лицо. Подняв подсвечник, девушка преследует врага. Где же страх, безумный страх всех остальных? У нее только ненависть. Нужно заставить ее бояться, заставить уважать хозяина и господина, который купил ее и по праву является ее властелином; если не будет уважения в мире, то что же останется? Внезапно капитан дует на свечу, пламя колеблется и тухнет. Комната в темноте. Тереза пропала во мраке. А для Жустиниано Дуарте да Роза - это ясный день, он обнаруживает свою жертву с уже бесполезным подсвечником в руке. Надо внушить ей страх, проучить ее. Настал момент преподать ей первый урок. На лицо Терезы обрушиваются пощечины. Сколько-она не знает, не считала, капитан Жусто тоже. Падает подсвечник, девушка пытается защитить лицо рукой, но это ее не спасает: рука у Жустиниано Дуарте да Роза тяжела, и бьет он ладонью и тыльной стороной руки, пальцы в кольцах. Тереза первой оцарапала капитана, пролив кровь, какую-то каплю, пустяк. Теперь наступила очередь капитана, кровь изо рта девушки выпачкала ему руку: „Научись меня уважать, несчастная, научись слушаться, выполнять мои приказания. Я тебя научу бояться, ты будешь испытывать такой страх, что станешь заранее угадывать мои желания, как это делали все другие, или еще быстрее их”. Капитан
59


опускает руку, он дал ей хороший урок, но почему же чертовка не плачет? Капитан крепко - как в тисках - держит ее, выкручивает руки. Девушка стискивает зубы, боль опять пронзает ее, он вот-вот сломает ей руку; но плакать нельзя, воин не плачет даже в час смерти. Слабый свет луны проникает через заколоченное окошко. От боли в вывернутой руке Тереза ослабевает, падает ничком. „Ну что, получила, мерзавка!” Перед упавшей девушкой капитан, мокрый от пота, с оцарапанной ногой, раной на лице, победно рассмеялся; смех его- роковой приговор. Он выпускает руку Терезы; поверженная, она не представляет больше опасности. В ярости капитан бил, беспощадно бил, ожесточенно, забыв о своем первом желании. Но лунный луч на обнаженном бедре снова разжег огонь. Он сузил свои и без того небольшие глаза, потряс кольцами перед глазами девушки: „Смотри, все твое.. быстро. Я приказываю”. Тереза протягивает руку к своему платью, капитан следит за ее покорным жестом-наконец укротил. „Ну же, быстрее!” А Тереза, опершись рукой о пол, вдруг пружиной взлетает. Едва капитан делает шаг, как нога Терезы угождает ему прямо в пах. Он испускает ужасный крик, скрючивается, лицо искажено гримасой боли. Тереза бросается к двери, стучит в нее кулаками, зовет: „Ради бога помогите, он хочет меня убить!” И в этот момент ее чуть не сбивает с ног удар плети из сыромятной кожи. Плети, сделанной по заказу, семь ремешков из бычьей кожи, сплетенных, обработанных салом, на каждом ремешке десять узлов. Плеть хлещет Терезу по ногам, по животу, по груди, по спине, по лицу, каждый удар - удар семи ремней, от каждого удара-рваные раны, разрезы, кровавые следы. Кожа ремня-остро наточенный нож, плеть свистит беспрерывно в воздухе. Тяжело дыша, ослепленный ненавистью, капитан избивает ее так,как еще никогда и никого не бил; даже негритяночка Ондина нс была отделана столь беспощадно. Тереза пытается защищать лицо, руки ее исполосованы; нельзя, нельзя плакать, а крики вырываются сами собой, слезы льются вопреки ее воле. Тереза вне себя вопит: „Ай, ради бога!” Из соседней комнаты доносятся безумные проклятья доны Брижиды-матери умершей жены Жусто. Тщетны проклятья - они не успокаивают капитана, не утешают Терезу, не будят ни соседей, ни божье правосудие. Капитан неутомим: Тереза полумертвая, платье пропитано кровью, капитан еще долго бьет ее. „Получила, мерзавка?” Против капитана Жусто никто не осмелится выступить, а если осмелится, то будет избит. ВсеещесплетьюврукеЖустиниано
60


Дуарте да Роза наклоняется, трогает лежащее передним тело девушки. Он должен получить свое-деньги уже заплачены. Девушка стонет, плачет, что-то бормочет сквозь зубы и снова упорно сопротивляется. Откуда ее решимость? Разъяренный Жустиниано Дуарте да Роза опять поднимает плеть, опять принимается избивать ее. Бьет с отчаянием-бьет, чтобы убить. Чтобы добиться ее повиновения. Без повиновения что будет с миром? Проклятья, стоны и завывания, доносившиеся из соседней комнаты, стихают в лесу, куда убежала дона Брижи- да с внучкой на руках. Капитан прекращает избиение, когда Тереза перестает кричать, она уже неподвижна. Две пощечины подавляют ее последнее сопротивление. Капитан любит таких, совсем молоденьких, „пахнущих молоком”. А от Терезы исходит запах крови.
9
Когда предрассветный тусклый свет проник через щели заколоченного окна, Тереза, растерзанная, исхлестанная, сломленная, страдающая от боли в каждой частице своего тела, доползла до края матраца, выпила остаток воды в кружке. С усилием села, но тут же храп капитана заставил ее вздрогнуть. Она ни о чем не могла думать, лишь лютая ненависть переполняла ее душу. До сих пор она была смешливой и игривой, общительной и веселой, дружившей со всеми, ласковой девочкой. А в этот вечер и в эту ночь она преисполнилась ненависти, но çrpaxa не было.
Капитан проснулся и позвал ее:
- Иди сюда!
Он потянул Терезу за ногу, повалив ее рядом с собой, укусил ее губы. „Не смей перечить, если не хочешь побоев, не хочешь умереть!*’ Но проклятая не только не перестала сопротивляться, она сделала хуже: ухватилась за ожерелье, рванула золотую цепочку, кольца рассыпались по комнате, каждое кольцо - память о девушке, сорванной еще зеленой. Проклятье! Капитан вскочил рывком, позабыв о боли в паху и в сердце, для него не существовало в мире ничего - ни человека, ни животного, ни предмета большей стоимости и заслуживавшего большего почитания-ничего столь же ценного, как ожерелье с кольцами. В одну ночь-кольца и ожерелье! „Чертовка, мерзавка, ты еще не научилась, так я тебя научу. Отыщешь кольца одно за другим под музыку плети. Давай! Кольца, одно за другим!”
61


Зверски снова избил ее, не хватало только ее прикончить. Своры собак вторили на расстоянии завываниям Терезы.Получай, мразь, будешь знать!” Он бросил ее без сознания, но кольца бережно собрал.
Закончив нанизывать их одно за другим, он сам почувствовал тошноту, рука устала, едва не вывихнул запястье, а тут еще непроходящая боль в паху. Никогда и никого он так сильно не бил; ему нравилось избивать —приятное времяпрепровождение, но на этот раз, похоже, он переборщил: такого дикого зверька нелегко обуздать. Но ничего, даже железо под ударами можно согнуть.
10
Страх, отраженный на лицах девушек в роковой час, возбуждал его. Видеть их напуганными, умирающими от страха, было удовольствием, божественным наслаждением; страх - отец послушания. Но эта Тереза такая юная, а в ее глазах капитан не замечал страха; жесточайше избив ее в первую ночь, он встретил лишь ярость, ненависть, мятеж. Никакого признака страха.
Жусгиниано Дуарте да Роза, как всем было известно -и за это его уважали,— был спортсменом, выводил боевых петухов, был королем пари, всегда выигрывал. Сейчас он сделал ставку. Заключил пари с самим собой; если справится с Терезой, пополнив ею свою коллекцию побежденных девушек, он съездит в Аракажу, в ювелирную Абдона Картеадо- закажет памятное золотое кольцо. Он научит ее. Дорис научилась мгновенно, обрела опыт и преданность, правда, к сожалению, она была тощей, невзрачной. Тереза-другое дело, но капитан все же возместит вдвойне уплаченные нм большие деньги, тостан1 за тостаном, хотя бы для этого ему пришлось избивать ее по десять раз в день, да еще столько же ночью. Он еще увидит ее дрожащей от страха перед ним. Вот тогда он и отправится в Аракажу к ювелиру Абдону.
В последовавшие дни, кроме попытки девушки убежать, никаких происшествий не было; капитан лежал в постели, страдая от боли, причиненной ударом ноги Терезы-если бы бандитка была обута, Жустиниано, конечно, получил бы грыжу на всю жизнь. Дважды в день старая кухарка Гуга открывала дверь и входила к ней в комнату, приносила
1 Бразильская мелкая монета в 100 рейсов.
62


тарелку с черной фасолью, мукой и вяленым мясом, а также кружку с водой. В первое утро, когда Гуга появилась, принеся завтрак, Тереза не тронулась с матраца, вся разбитая, совершенно без сил. В темноте каморки Гуга представила себе происшедшее, покачала головой, подобрала плеть и затараторила:
- Какой смысл противоречить капитану? Самое лучшее - пойти ему навстречу, на кой черт брыкаться? Ты очень молода, совсем молоденькая и лезешь иа рожон. Лучше бы тебе не противиться. Он тебя сильно избил, я слышала, как ты кричала. Ты думаешь, что тебе кто-нибудь поможет? Кто? Старая сумасшедшая? Ты еще более сумасшедшая, чем она. Кончай с этим шумом, нам нужно спать, мы тут не для того, чтобы всю ночь слушать крики. Что ты наделала? Капитану пришлось слечь в постель. Ты же полоумная! Ты не можешь выйти из комнаты, это его приказ.
„Не можешь выйти из Комнаты, это его приказ... посмотрим, как это я не смогу...” Когда к вечеру негритянка вернулась, не успела она переступить порог, как Тереза, завернувшись в простыню, бросилась в открытую дверь, выскочила наружу. Из гостиной дона Брижида заметила, что она убегает — грешная душа, пленница капитана. Наступит день, и бог пошлет ему наказание. Старуха перекрестилась: адская жизнь!
Беглянку нашли лишь около полуночи на далекой лесной вырубке. Капитан, приговоренный к покою в постели для излечения последствий от ударов, нанесенных ему Терезой, распорядился послать отряд охранников для поимки девчонки под руководством Терто Щенка. Головорезы стали прочесывать заросли; Маркиньо, знаток по розыску отставших и заблудившихся животных, нашел ее спящей в колючей заросли. Капитан дал строгий приказ не обращаться с ней плохо, он не допускал, чтобы кто-либо другой трогал его женщину, только он имел право ее избивать.
Они притащили ее, завернутую в простыню. Капитан, полусидя, с подушками, положенными под спину, взял в руку большую тяжелую линейку из крепкой древесины, старинную, сохранившуюся со времен рабовладения, таких уже не делают в наши дни. Охранники подтащили ее к капитану, и тот нанес ей дюжины четыре ударов/ Нельзя, нельзя плакать, но под конец она все же ие выдержала, слезы показались на глазах, как ни подавляла она рыдания. И снова ее заперли в комнатушке в глубине дома.
63


После этого Гуга открывала дверь, а один из охранников становился на страже в коридоре. На второй день голод стал чересчур мучительным, Тереза очистила тарелку. Нельзя было плакать —она поплакала; нельзя есть —она поела. Заключенная, она только и думала о том, как бы убежать.
Поправившись, капитан решил возобновить наступление. В один не прекрасный день Гуга появилась вне обычного расписания, а с нею охранник, принесший таз и ведро с водой. Старуха дала Терезе кусок мыла: „Это тебе помыться”. Только после того, как она вымылась, и Гуга вернулась, чтобы повесить светильник на стене между олеографией и плетью с семью ремнями, покрытыми запекшейся кровью, только тогда Тереза поняла, чем вызвана забота о ней. Гуга вручила ей какой-то сверток со словами: „Он велел тебя одеть, это осталось от покойницы. Смотри, чтобы ты сегодня не кричала, мы хотим спокойно спать”.
Нарядная батистовая рубашка с кружевами, вещь из приданого, пожелтевшая от времени. „Почему ты не одеваешься? Рехнулась» что ли?”
Угасающий свет ночника падал на фигуру капитана, готовившегося к баталии. Из опасения он снял с шеи ожерелье, повесил его над олеографией. ,Д1оче>!у ты не надела рубашку, которую я тебе послал, неблагодарная девка, почему пренебрегла моим подарком?”
Снова все началось. Удары и крики стали глуше и глуше, а дона Брижида спасалась в зарослях, взывая к божественному правосудию, моля кару небесную для негодяя, наказания для скандалистки: к чему столько шума, столько ударов и столько крика, неужели эта девчонка лучше, чем Дорис, чтобы ее нужно было так упрашивать, чтобы она была такой разборчивой? Адская жизнь!
Упорно и методично капитан продолжал обработку, столько раз оправдавшую себя: Тереза кончит тем, что научится испытывать страх и уважение, научится послушанию-главной движущей силе мира. От ударов кузнечного молота даже железо гнется.
Два месяца напролет избивал он Терезу. Точное время, конечно, никто не считал по календарю, но было достаточно, чтобы люди привыкли и спали, убаюканные криками. „Что это за страшные вопли?” —спрашивал какой-нибудь путник с любопытством. „Да это так, сеньор, одна сумасшедшая, служанка капитана”. Примерно месяца два выдержала Тереза. Каждый раз, когда капитан приходил к ней, его посещения 64


сопровождались побоями. Каждый новый шаг требовал времени и насилия. Ночи и ночи, и каждая-урок: пощечины, удары кулаком, избиения линейкой, плетью. Так продолжалось до тех пор, пока силы не покинули Терезу.
Капитан Жусто был настойчив, он заключил пари сам с собой: Тереза должна уметь испытывать страх и уважение, святое послушание, и все-таки научится!
11
Тереза попыталась бежать во второй раз. Она обнаружила, что дежурство охранника в коридоре во время посещений Гуги было отменено. Наверное, капитан, по прошествии двух месяцев напряженной дрессировки посчитал, что девушка достаточно укрощена.
Уверившись в отсутствии наемника, Тереза снова удрала, одетая в рубашку Дорис, проворная, как лесной зверек. И опять далеко ей убежать не удалось: на крики Гуги примчались капитан и двое головорезов, они поймали ее недалеко от дома и привели обратно. На этот раз капитан распорядился связать ее и крепко связанной запереть в комнатушке.
Спустя полчаса Жустиниано Дуарте да Роза показался в дверях усмехаясь - это был роковой приговор. Он Н£с в руке утюг, наполненный раскаленными углями. Подняв его на уровне лица, он дунул, из утюга полетели искры, внутри запылали угли. Капитан послюнявил палец и дотронулся до дна утюга, утюг зашипел.
Тереза широко раскрыла глаза, сердце у нее сжалось и мужество покинуло ее-наконец она познала цвет и вкус страха. Голос ее задрожал, она солгала:
- Клянусь, я не хотела бежать, я только хотела искупаться, я вся в грязи.
Под побоями она не просила пощады, лишь плакала и кричала, даже не проклинала, не ругала; пока были силы, сопротивлялась. Плакала —это верно; но никогда, однако, не просила о.помиловании. Сейчас все это кончилось:
- Не обжигайте меня, не делайте этого, ради бога. Я никогда не убегу, простите меня; буду делать, что угодно, прошу Прощения. Ради любви вашей матери не делайте этого, простите меня, ай, простите меня!
Капитан улыбнулся, заметив страх в глазах и в голосе Терезы. Наконец-то! Все в мире имеет свое время и свою цену.
3 Заказ 485
65


Девушка» связанная, лежала на спине. Жустиниано Дуарте да Роза сел на матрац рядом с голыми пятками Терезы. Он приложил утюг сначала к одной ступне, затем к другой. Шипе- ние, запах горелого мяса - вей и тишина смерти.
Совершив это, капитан развязал ее: она уже не нуждалась в веревках и бдительности, не нужны были ни охранники в коридоре, ни надежный запор в двери. Пройден полный курс страха и уважения. Наконец-то Тереза покорена... Одна в мире, наедине со страхом, Тереза Батиста - кольцо в ожерелье капитана.
12
Жизнью, ограниченной фермой и лавкой, Тереза Батиста более двух лет прожила в обществе капитана Жусто, можно сказать, на положении фаворитки. Она была новой возлюбленной капитана, по общему мнению,- но была ли она ею на самом деле? Положение возлюбленной — или наложницы, живущей в доме, девушки, подруги, любовницы — подразумевает согласие между избранницей и покровителем; целый ряд взаимных обязательств, прав, привилегий, выгод. Возлюбленной в полном и точном значении слова была Белинья, любовница достопочтенного судьи. Он построил ей в укромном переулке дом с садом, в котором росли манговые деревья и деревья кажуэйро, с гамаком, простой, но приличной меблировкой, портьерами и коврами, и кроме того, он давал ей нетолько средства на пищу и одежду, но и деньжонки на мелкие расходы. Белинья вызывала зависть даже у замужних сеньор, когда она, одетая с иголочки, с опущенными глазами в сопровождении служанки, направлялась к портнихе. У нее была прислуга, чтобы вести домашнее хозяйство и сопровождать ее к портнихе, к зубному врачу, в магазины, кино-честь любовниц хрупка и нуждается в постоянной защите. В обмен на все эти блага Белинья должна была полностью принадлежать своему знатному любовнику, расстилаться в ласках, оказывать всяческие знаки внимания, составлять ему приятную компанию, сохранять полнейшую верность. Это было основным требованием. Нарушение того или иного пункта подобных негласных соглашений-это, конечно, следствие человеческого несовершенства. А Белинья-образец идеальной любовницы - была не способна сохранять верность, таково врожденное качество ее милой персоны. Имевший достаточно терпения и опыта, судья закрывал глаза на посещения двоюродного братца девушки в дни его отсутствия, из уважения
66


к ее семейным отношениям; у его супруги в Бане насчитывалось немало веселой мужской родни, так как же отказать скромной Белинье, пребывающей в одиночестве в течение долгих часов, в праве принимать ее единственного кузена?
Тереза не была возлюбленной в прямом смысле слова, хотя и спала на супружеском ложе-как на широкой двуспальной кровати на ферме, так и на старой кровати городского дома,- привилегия, поднимавшая ее над остальными, относившая ее к особой категории в ряду бесчисленных служанок, содержанок, любовниц, встретившихся на жизненном пути Жустиниано Дуарте да Роза. Значительная привилегия, однако единственная, если не считать поношенной одежды из приданого Дорис, пары туфель, зеркала, гребня, дешевых безделушек. В остальном она была такой же служанкой, как и другие, на работе с утра до ночи: сначала в доме на ферме, потом за прилавком в магазине, когда Жустиниано обнаружил, что она знает четыре действия арифметики и обладает хорошим почерком. Служанка и фаворитка, Тереза на протяжении двух лет и трех месяцев пользовалась привилегией спать на супружеском ложе. У нее были конкурентки и соперницы, но все они оставались в комнатушках в глубине дома - ни одна из них не поднялась с матрацев, набитых сеном, до постели с чистыми простынями.
Ни одна женщина нс пользовалась так долго предпочтением капитана, любившего разнообразие. Легионы любовниц-девочек, девушек, зрелых женщин — обитали в двух домах Жустиниано Дуарте да Роза и были в полном его распоряжении; обычно интерес капитана к какой-то из них, вначале весьма интенсивный, иссякал в течение дней, недель, редко длился несколько месяцев. А потом несчастные уходили кто куда, большинство оседало в Куйя Дагуа-местном редуте злачной жизни; немногие, самые интересные, уезжали поездом в Аракажу или в Байю, на более крупные рынки живого товара,- больше двадцати лет поставлял капитан красоток для клиентуры своего штата, соседних штатов.
13
Чувства Жустиниано Дуарте да Роза к Терезе заслуживают поныне изучения и более точного определения-все еще нет общего мнения и согласия у эрудитов. Что же касается чувств Терезы Батисты, то они и не требовали обсуждения и анализов, сводились к одному - страху.
3* 67


Поначалу, когда девушка отчаянно противилась, она жи- ла все возраставшей ненавистью к Жустиниано. Впоследствии остался только страх - ничего больше. В годы жизни с капитаном Тереза была его послушной рабыней, усердной и старательной. Тяжелая работа сделала ее сильной и выносливой; при такой хрупкой фигуре никто не посчитал бы ее способ* ной таскать мешки с фасолью весом в четыре арробы1, тюки вяленого мяса.
Она предложила помогать доне Брижиде ухаживать за внучкой, но та нс позволила ей даже подходить к ребенку. Тереза, по ее мнению, была коварной обманщицей, занявшей постель Дорис, пользующейся ее одеждой (обтянутые платья подчеркивали развивающиеся, волнующие формы девушки), старающейся походить на Дорис, чтобы присвоить наследство. Погруженная в мир чудовищных галлюцинаций, дона Брижи- да сохраняла ясность разума там, где дело касалось внучки, единственной наследницы капитана. В один прекрасный день с неба спустится Ангел-мститель, тогда богатый ребенок и бабушка, откупившаяся от ада, заживут в богатстве и в милости божьей. Внучка — ее козырь, ее ключ к спасению.
Сука, извлеченная, как в старинных преданиях, из глубин ада Безголовым Мулом или Вампиром для своры Борова, подделывающаяся под Дорис, эта мошенница хочет закрыть ей последний выход, украсть у нее внучку, состояние и надежду. Заметив Терезу поблизости, дона Брижида тут же скрывалась вместе с девчуркой.
Ах, если бы она могла позаботиться о ребенке! Тереза любит детей и животных не из-за желания поиграть в куклы, она никогда не играла в куклы. Супруга судьи, дона Беатрис, крестная мать, избранная Дорис еще в начале беременности, привезла куклу из Баии в подарок ко дню рождения. Кукла открывала и закрывала глаза, говорила „мама”, у нее были белокурые вьющиеся волосы, белое подвенечное платье. Обычно ее запирали в шкафу, и только по воскресеньям давали ребенку на несколько часов. Лишь один раз Тереза подержала ее в руках, дона Брижида с проклятиями тут же вырвала куклу у нее..
Тереза не жаловалась на работу - мытье ночных горшков, чистка уборной, лечение язвы на ноге у Гуги, таскание на речку узлов с бельем,-но ей было тягостно недоброжелательство вдовы, запрещение прикасаться к ребенку. Она издали
1 Мера веса, равная 15 кг.
68


наблюдала, как девочка семенит на неуверенных ножках; должно быть, хорошо иметь ребенка или хотя бы куклу.
Еще более тягостными были для нее другие обязанности - удовлетворять все капризы капитана.
После обеда, если он бывал дома, она приносила таз с теплой водой и мыла ему ноги. Чтобы походить на Дорис-по мнению доны Брижиды,- но Дорис была счастлива, та целовала ему пальцы, с нетерпением ожидая любовных ласк. Для Терезы же это было работой небезопасной и рискованной; в тысячу раз предпочтительнее было для нее лечить зловонную язву Гуги. Вспоминая Дорис или просто в порыве жестокости капитан иногда отпихивал ее ногой, валил на пол: „Почему не целуешь, не нравится? Другие, получше, делали это”. Он совал ей ногу в лицо: „Поганая гордячка!” Толчки и пинки без причины, из чистой подлости; достаточно было капитану приказать, Тереза проглатывала гордость и отвращение, лизала ему ноги.
Никогда Тереза не испытывала какое-либо удовольствие, всякая физическая близость с Жустиниано Дуарте да Роза вызывала у нее отвращение-она уступала ему только из страха. .. Желание, страсть, нежность, радость не существовали для Терезы Батисты.
Никогда она не просила у него чего бы то ни было, поганая гордячка, не сознавая, однако, своей гордости. Жустиниано дал ей платья из приданого Дорис, пару туфель, дарил какую-нибудь дешевую побрякушку в наиболее счастливые дни, когда принадлежавший ему бойцовый петух убивал на арене противника, разорвав его своими железными шпорами. Но даже эти редкие подарки не уменьшали господствовавшее в груди Терезы чувство страха. Достаточно было услышать, что капитан сердито повысил голос, выругался, рассмеялся, отрывисто и жестоко, как холод смерти сжимал сердце Терезы Батисты, обжигая ей подошвы ног раскаленным утюгом.
14
Живая, свободная, веселая девочка, лазающая по деревьям, бегающая с дворняжкой, участвующая вместе с мальчишками в бандитских походах и сражениях, пользовавшаяся уважением в драке, пересмеивающаяся с подружками в школе, обладающая умом и памятью, за что получала похвалы от учительницы, смешливая и одаренная, приветливая девочка умерла-умерла на матраце в тесной каморке под ударами плети
69


и линейки. Угнетаемая страхом, Тереза Батиста ни к кому нс испытывала привязанности, жила одна в своем углу, всегда запершись. Всегда в страхе. Напряжение спадало лишь в дни отъезда капитана по делам в Аракажу или в Байю, раза два* три в год.
Она вычеркнула из памяти беззаботную пору детства на ферме у дяди и тетки, часы в школе доны Мерседес, с Жа- сирой и Сейсан, героические войны с мальчишками, субботние базары, праздники; вычеркнула, чтобы не вспоминать тетку Фелипу, велевшую ей поехать с капитаном: „Капитан — хороший человек... у него в доме ты будешь иметь все... станешь знатной дамой..." Дядя Розалво отвел глаза от пола — оправившись от своего хронического оцепенения, он даже помог поймать ее. Это он ее захватил. На пальце у тетки блестело кольцо. „Что я сделала, дядя Розалво, какое преступление совершила, тетя Фелипа?” Тереза хотела все забыть, вспоминать так тяжело. Всегда ей хочется спать. Встает она с восходом солнца, нет у нее ни воскресений, ни праздников; ночью-капитан, иногда до рассвета. Случается, что он уезжает куда-нибудь или остается в городе, это-святые ночи, благословенные ночи. Тереза спит, отдыхает от страха; в постели исчезает умершее детство.
Терезе хотелось бы завязать дружеские отношения с арендаторами, с другими женщинами, но это оказалось нелегко. Любовшща капитана, спящая на супружеской постели,- все избегали ее из опасения навлечь на себя гнев Жустиниано Дуарте да Роза. Его содержанке нечего болтать и скалить зубы. Многие из жителей были свидетелями того, что случилось с Жонгой, другие знали об этом понаслышке. Жонга, счастливец, спасся живым. Селина дорого заплатила за разговоры и смех, капитан избил ее ножнами. Капитан — смертельная опасность, заразная болезнь, змеиный яд.
Дважды капитан возил ее на крупе лошади, чтобы показать петушиные бои. Он тщеславно гордился своими петухами и своей красивой девкой, ему доставляло удовольствие вызывать зависть. Пачки денег в кармане для пари, охранники вокруг, кинжалы и револьверы. На площадке - петухи в крови, железные шпоры, ощипанные груди, острый клюв, голова с гребнем, опрысканная кашасой. Тереза прикрывала глаза, бы не видеть, капитан приказывал ей смотреть: „Более волнующего зрелища не может быть. Говорят, что бой быков увлекательнее - сомневаюсь! Только увидев, можно поверить". Оба раза петухи капитана начисто проиграли, это были
70


беспрецедентные, необъяснимые поражения. Должно было быть объяснение, должен быть виновник - виновата, конец* но, Тереза, ее глаза, выражавшие осуждение и жалость, ее вое* клицания, когда петух падал, подергиваясь в агонии и из гру* ди его струилась кровь. Каждый владелец боевого петуха знает, каким роковым является для чемпиона , участвующего бою, присутствие среди публики плаксы — будь это мужчина или женщина. Сначала Жустиниано ограничился руганью и оплеухами, чтобы научить ее оценивать и натравлять петухов. А потом изрядно ее поколотил, чтобы отвести дурной глаз и выместить обиду за проигранные в пари деньги, отплатить за горечь поражения. Никогда больше он нс брал ее с собой, запретил присутствовать на петушиных боях-как может не нравиться бой быков или петухов, как можно быть такой тряпкой? Тереза сочла побои дешевой ценой за неожиданное освобождение. Она предпочитала в редкие часы отдыха искать вшей у Гуги.
Так в страхе протекли два с лишним года жизни Терезы в доме на ферме. Однажды капитан застал ее пишущей что-то на листке... Он выхватил у нее бумагу и карандаш:
- Чья это писанина?
Тереза, оказывается, нацарапала собственное имя-Тере* за Батиста де Анунсиасан, название школы-имени Тобиаса Баррето — и имя учительницы - Мерседес Лимы.
- Моя, сеньор.
Капитан вспомнил, что он слышал от Фелипы похвалу умению девочки писать и читать—тетка набивала цену, но он не обратил тогда на это внимания, интересуясь только самой девчонкой.
- Умеешь считать?
- Да, сеньор.
- Знаешь все четыре действия?
- Да, сеньор.
Несколько дней спустя Тереза была переведена в городской дом, ее узел был водворен в комнату капитана. Она не испытывала сожаления, покидая ферму, не жалела и о разлуке с Тугой, с ее открытой язвой и вшами. В лавке она заменила парня, который уехал на юг, он один понимал в четырех действиях арифметики. Здесь оставался Шико Мейя-Сола, доверенное лицо капитана. Он знал все товары в лавке наперечет, и плохо было бы тому, кто вздумал бы их расхищать. Незаменимый по выжиманию долгов за просроченные счета, ходивший всюду с большим ножом для резки рыбы, он, однако,
71


с трудом соображал, сколько будет дважды два. Негритята,-* один по имени Помпеу, другой по прозвищу Мухолов, умели воровать, взвешивая и отмеривая, однако тоже были слабы в арифметике. Тереза записывала покупки, складывала, полу» чала деньги, давала сдачу, заполняла месячные счета. В течение трех дней Жустиниано контролировал ее и остался доволен. Клиенты наблюдали за ней искоса, отмечали, что она хорошо сложена и красива, но не рисковали вступать в разговор; жен* шина капитана Жусто - зто роковая болезнь, змеиный яд, смертельная опасность.
15
Однажды, когда Тереза еще жила на ферме, там появился доктор Эмилиано Гедес, чтобы закупить для себя скот.
Человек, занимающийся различными делами,Жустиниано Дуарте да Роза покупал и продавал все что угодно - покупал дешево, продавал с прибылью: нет иного способа зарабатывать деньги. Он приобрел несколько месяцев тому назад стадо быков у некоего Агрипино Лииса по дороге из Фейры де Сайт’А на. Животные были изнурены-кожа да кости;-несколько голов околело, пастух умер от тифа, и владелец продал остаток стада за гроши. В момент расплаты Жусто вычел еще из общей суммы стоимость одной коровы, околевшей сразу по прибытии в имение, и двух, едва таскавших ноги. Владелец стада хотел протестовать, капитан нагрубил ему: „Не поднимайте голос, нечего обзывать меня жуликом, этого я не допущу, забирайте свои деньги, убирайтесь, пока не поздно, сукин сын!” Он велел перевести скот на пастбище для откармливания.
Чтобы взглянуть на скот, отобрать несколько коров, доктор Эмилиано Гедес приехал сюда верхом на черном коне; отблескивали серебряные шпоры, украшенные серебром стремена, кожаная, отделанная серебром, сбруя. Жустиниано принял его с должным почетом, которого заслуживает глава семейства Гедесов, старший из трех братьев, подлинный властелин окружных земель. Рядом с ним богатый и внушающий страх капитан Жусто выглядел бедняком, терял свою наглость и дерзость.
В гостиной приехавший — в нервной руке хлыст с серебряной рукояткой — заметил дону Брижиду, постаревшую и отчужденную, шаркавшую в домашних туфлях за внучкой.
- Со времени смерти моей жены она полупомешана.
72


Предалась горю» ие обращает внимания ни на что. Я содержу ее из милости»- пояснил капитан.
Старшин иэТедесов проводил взглядом старуху, удаляв- шуюся в лес.
- Кто бы сказал, такая достойная сеньора?
Тереза вошла в гостиную, принесла кофе, Эмилиано Ге- дес сразу забыл не только дону Брижиду-все на свете. Пригладил усы, пригляделся к служанке. Он знал толк в жен* шинах и не смог сдержать изумление: боже праведный!
- Спасибо, дочь моя! - Он мешал кофе, не отрывая глаз от девушки.
Доктор Гедес выделялся своим внешним видом: высокий, худой, с седыми волосами, пышными усами, крючковатым носом, сверлящими глазами, ухоженными руками. Тереза, стоя к нему спиной, наливала кофе капитану. Эмилиано с вожделением глядел на ее фигуру, обтянутую платьем Дорис. Вот это штучка! Еще не совсем сформировавшаяся, она попозже могла бы стать просто великолепной.
После кофе они поехали верхом посмотреть скот, Эмилиано отобрал лучших коров, договорился о цене. Уже при возвращении, когда уточнялись последние детали покупки, он остановил лошадь у двери капитана, поблагодарил, а приглашение спешиться отверг:
- Большое спасибо, я тороплюсь.- Он поднял хлыст, но прежде чем тронуть лошадь, пригладил усы и сказал: —Вы не могли бы прибавить к партии эту новенькую, что у вас в доме? Если хотите, назначьте цену, я заплачу, сколько вы скажете.
Капитан не сразу понял:
- Новенькая в доме? О чем это вы, сеньор?
- Я говорю о девчурке, вашей служанке. Мне нужна горничная.
- Это моя протеже, сеньор, сирота, мне отдали ее на воспитание. Я не могу распоряжаться ею. Если бы мог, она была бы вашей; извините, не имею возможности услужить вам.
Сеньор Эмилиано опустил руку и слегка ударил по ноге хлыстом с серебряной рукояткой:
- Не будем больше говорить об этом. Пришлите мне коров. До свидания.
Издавна привыкший повелевать, всемогущий властелин. Серебряными шпорами он коснулся брюха коня и, резко натянув поводья, поднял животное на дыбы. Гордец! Вздыбленного коня заставил повернуться: инстинктивно капитан
73


отступил. Доктор на прощание взмахнул рукой, копыта уда* рили о землю, взметнув пыль. Терпение! Если бы служанка принадлежала ему, Гедесу, он бы тоже не назначил цену: он уже заметил блеск в ее глазах, блеск еще не обработанного бриллианта, который должен быть отделан искусным ювелиром: девушка, обладающая такими совершенствами,-изумительна, необычайна. Он увидел ее еще издали, с узлом на голове, когда она шла по дороге к ручью, раскачивая бедрами, формы ее начинали обрисовываться. Хорошо ухоженная, в достатке и ласке, она сделалась бы идеальным, божественным созданием. Но этот Жустиниано, бестия с низкими инстинктами, он не способен видеть, полировать и шлифовать грани, придать подлинную ценность сокровищу, которое попало к нему по несправедливости судьбы. Если бы она принадлежала ему, доктору Эмилиано Гедесу, он бы превратил ее в королевскую драгоценность - для этого нужно умение, тонкое обращение, спокойствие, воспитать ее было бы одним удовольствием. Ах! Блеск черных глаз, несправедливость судьбы!
Капитан Жусто на веранде дома наблюдает горячего коня, породистого, дорогого жеребца в серебряной сбруе; только что поднятый на дыбы, он изрядно напугал его. Какой надменный всадник! Жустиниано Дуарте да Роза перебирает ожерелье из золотых колец, символизирующих сорванные еще зелеными плоды; да, с наибольшим трудом достался ему плод Терезы. Тереза совсем молоденькая, тринадцати неполных лет, Тереза... Если бы он захотел от нее избавиться, то продал бы, хорошо заработав на этой сделке. Если бы он захотел ее продать, доктор Эмилиано Гедес, старший из Гедесов, владелец многих-многих земель и несчетного числа подчиненных, заплатил бы хорошую цену, чтобы доесть то, что осталось после него. Но нет нужды ее продавать. По крайней мере сейчас.
16
Зимние дожди оросили сожженную солнцем землю, семена проросли, поднялись всходы, плантации стали приносить урожай. На церковных службах в честь святых девушки распевали кантиги, тянули жребий на брак, давали обеты; на дорогах у ферм слышались звуки гармоник в ночи танцев, взрывы фейерверка; после молений и просьб, адресуемых святому,-ликер, кашаса, флирт, любовные связи... Был месяц июнь, месяц святого Жоана...
74


В гостиной достопочтенного судьи Эустакио Фиальо Гомеса Нето - или проще Фиальо Нето, автора пылких сонетов,— горят огни: стулья заняты гостями, пришедшими приветствовать сеньору Беатрис Гедес Маркондес Гомес Нето, супругу судьи, которая почти всегда здесь отсутствует, проживает в столице штата, где воспитывает своих детей: ,3 нынешние времена нельзя оставлять ребят одних в большом городе, полном соблазнов”.
Находящемуся тут же сыну Даниэлу скоро будет двадцать два года, он второй по старшинству. Старшему Исаиасу вот-вот исполнится двадцать семь-между ними двумя была девочка, она умерла. В декабре Исаиас кончает медицинский факультет. Итак, дети, о невинности которых дона Беатрис печется в Байе, ради которых она оставляет мужа здесь, в руках шлюхи,-это двое верзил и Вера, Веринья, совершеннолетняя, двадцати лет, никак не закончит гимназический курс, но уже справляет третью помолвку. ,£еньора пребывает в Байе, предаваясь картежной игре и разврату, И'не стыдно ей изображать благодетельную жену, приносящую себя в жертву детям; получается, что мы — банда помешанных старух, которым нечего больше делать, как злословить про чужую жизнь”.- ,А разве мы на самом деле не такие?” - рассмеялась добрая Марикиньяс Портильо; другие, однако, согласились с доной Понсианой Аэеведо, хорошо информированной о жизни семейства достопочтенного судьи от его знакомых, соседей доны Беатрис! Каждый вечер та уходила играть ò карты в домах подруг или чтобы встретиться с доктором Илирио Баэтой, профессором факультета, который был ее любовником на протяжении более двух десятков лет; похоже, что это он, еще будучи студентом, лишил ее невинности. И не удовлетворяясь наставлять рога судье, она награждала ими и знаменитого эскулапа, будучи большой любительницей молодых людей. Поэтому ей приходится все время реставрировать лицо, тренировать тело, заботиться о глазах, подтягивать грудь и так далее. От зависти раздувались лифы кумушек, появлялась горечь во рту, желчь на языке...
Слегка улыбаясь, Беатрис устремила на длинные намани- кюренные ногти свои миндалевидные глаза-они ей очень шли, как утверждали все в столице,-отводила их от мужа, бедняги, тщетно силившегося выглядеть веселым. Эустакио вызывал у Беатрис лишь сострадание: у него хищная любовница, он вынужден прикидываться респектабельным, да еще пишет стихи, старый рогоносец.
75


Правда, капитан связался с канальей наихудшего сорта; она у него служит, покрывая его мерзости и грязные дела. Счастье, что не существует возможности каких-либо политических изменений в стране и что она, дона Беатрис, родственница Гедесов по материнской линии, является верной гарантией. Это им, Гедесам, бедный Эустакио обязан своим назначением в суд двенадцать лет тому назад, когда, установив факт банкротства и то, что наследство оказалось под угрозой, она навязала ему свое решение, желая избежать развода и скандала...
Даниэл, любимый сын, копия матери, вошел в зал как обычно, с соблазнительной улыбкой - разве Даниэлу не пришлось приехать провести месяц каникул в обществе отца, чтобы расстаться с щестидесятилетней миллионершей Перолой Шварц Леан? Он устал от перстней, ожерелий, рыданий, вспышек ревности дряхлой старухи. Надев на себя маску циника, развратника, Дан, в сущности, был не более как мальчишка, юнец.
Даниэл почувствовал атмосферу натянутости в гостиной - он испытывал отвращение к ссорам, спорам, замкнутым лицам - и попытался разрядить обстановку:
- Я ходил, осматривал городок; немножко грустно, не правда ли? Уже забыл, какой он, ведь тут я не был целый век. Не понимаю, как ты, отец, можешь торчать здесь столько времени, так редко выезжая в Байю, ведь это невыносимо. Я закончу юридический факультет, как ты хочешь, но не проси меня стать судьей в провинции, ужас!
Дона Беатрис улыбнулась сыну:
- Твой отец, Дан, всегда был немного честолюбив, он поэт. Умен, очень начитан,печатается в газетах и, используя престиж моей семьи, мог бы сделать политическую карьеру, но он не захотел, предпочел стать провинциальным судьей.
-Все имеет свое вознаграждение, сын мой,-Достопочтенный снова облачился в мантию респектабельности.
- Верно,отец-Даниэл согласился, вспомнивпроБелинью^ содержанку отца, с которой только что поздоровался на улице.
- Здесь, в тишине, я могу заниматься исследованиями, могу спокойно работать над моими двумя книгами - по уголовному кодексу, а также над сборником поэм. Когда я выйду в отставку, думаю подать на конкурс на факультете; меня соблазняет педагогика, политика же меня никогда не привлекала, напротив, она внушает мне отвращение!-Судья даже раздулся в тоге блюстителя высокой морали.
76


Дона Беатрис предпочла переменить тему разговора, на* пыщенные манеры Эустакио действовали ей на нервы - какая мука!
- Ты, наверное, уже пробудил великие страсти, Дан? Много сердец разбил? Сколько мужей, сколько домашних очагов под угрозой?-Она проявляла живой интерес к любовным приключениям сыновей, которые доверяли ей свои тайны, была смешливой соучастницей, когда Даниэл спутывался с какой-либо ее подругой по карточной игре*
- Посредственны здесь женщины, мама, но держатся агрессивно. Никогда не видел чего-либо подобного. Однако они мало интересны, по крайней мере, пока.
- Ничто тебя не привлекло? Говорят, здешние девушки, хотя и деревенские, но электризующие.-Она повернулась к мужу: - Этот твой сын, Эустакио,-конкистадор номер один в нашей столице.
- Преувеличения, продиктованные материнской любовью, не верь этим разговорам, отец. Иногда везет среди старушек, кое-какие романтические истории. В общем, пустяки.
Судья молча посмотрел на жену, сосредоточенно разглядывающую свои наманикюренные ногти, и на зевающего сына,-так похожи мать и сын друг на друга, и оба почти чужие для него. В конце концов, что ему осталось в этом мире? Встречи с местными гениями, муки творчества, вечера и ночи в жарких объятиях Белиньи. Нежная, заботливая Белинья, стыдливая и простодушная, правда, имела какого-то двоюродного брата, но это - простительный грех.
У двери послышался шум приветствий - уважаемая супруга префекта прибыла с визитом к уважаемейшей супруге судьи. Даниэл поднялся: пора погулять около магазина капитана.
17
- Я неизлечимый романтик, что могу с собой поделать?- говарНвал перед однокашниками по факультету Даниэл, он же популярный среди старушек Дан.
Студент факультета юриспруденции, доктор безделья, прошедший полный курс науки в кабаре, публичных домах, женских пансионах, высокий и стройный, томный, красивый парень: глаза с поволокой,большие и скорбные (преждетакие глаза по восточной моде были у доны Беатрис), блудливый взгляд-по выражению его коллег,- полные, чувственные губы, курчавые волосы; красота его была несколько обманчива,
77


не потому, что изнеженная, а какая-то нездоровая. Дан давно стал любимцем проституток из публичных домов и элегантных дам высшего общества, большинство которых приближалось к финишу, сделав последние пластические операции. От тех и других он охотно принимал подарки и деньги, даже с гордостью их показывал-галстуки, пояса, часы, отрезы материи, крупные банкноты, иллюстрируя всем этим свои пикантные рассказы, разгонявшие скуку на лекциях.
Заза до Бико Досе деликатно совала ему в карман пиджака значительную часть своего дневного заработка; Дан заходил за нею на рассвете в дом терпимости Изауры Манеты, и они спускались по улице Сан-Франсиско ради идиллии в уютной комнатке с душистыми листьями питанги на цементном полу, с постелью, накрытой чистыми простынями, пахнущими лавандой: по пути Заза, скромная и тактичная, выбирала удобный момент и вкладывала ему деньги в карман, дв так — наивно подумывала Заза до Бико Досе,- чтобы он этого не заметил.
- Стоит мне только прикинуться рассеянным, и денежки текут в карман, не раня моих чувств,—отмечал Даниэл.
Дона Ассунта Менендес до Аррабал - муж которой, владелец хлебопекарен, был уже в возрасте солидном,-сорокалетняя аппетитная дамочка, выкладывала Дану подарки и деньги в постели. Она всегда объявляла цену своих подношений, поднимая тем самым их ценность: „Стоило очень пороговой красавец,целую кучу денег”,-она не добавляла, что пользовалась скидкой в магазинах друзей мужа. Говорила она и о происхождении подарка и его качестве: „Настоящий английский кашемир, мой красавец, контрабанда!”
С превосходным обликом альфонса, с двусмысленным видом распутного херувима, сентиментальный и порочный, обладающий всеми необходимыми познаниями в области благородного ремесла, прекрасный танцор, да еще с хорошо подвешенным языком, вялым голосом, мягким и горячим, пьянящим, он был приятен повсюду. И все же, несмотря на все качества, которыми он обладал, Дан не сумел стать настоящим профессионалом и своим коллегам признавался:
— Я неизлечимый романтик, что могу с собой поделать? Влюбляюсь, как старая корова, отдаю себя задаром и еще трачу собственные деньги; где вы видели приличного, уважающего себя плейбоя, бросающего деньги на женщин? Я не более чем альтруист, дилетант.
Коллеги смеялись над его наглостью, Дан был неисправим,
78


безнадежен, непомерный циник, хотя его близкие друзья подтверждали, что у него случались неожиданные увлечения, приводившие к тому, что он бросал богатых покровительниц и удобных любовниц. Везение его в любйи было общеизвестно в студенческих и богемных кругах, ему приписывали любовниц, даже преувеличивая число его связей. С тех пор, когда он был еще подростком, этот дерзкий юноша прирабатывал деньги у женщин и тратил на них же.
Редко дети достопочтенного судьи приезжали повидать отца в далекий, глухой угол провинции. Доне Беатрис, заботящейся об условностях, о хороших манерах, соблюдающей катехизис резонов и обетов, удавалось иногда взять с собой одного из них, посещая супруга и отца,- это было нудно, без сомнения, но необходимо для хорошей репутации семьи. Даниэл, самый строптивый и более занятой, уже пять лет не садился на поезд - „зачем ехать хоронить себя на целый месяце этой дыре, мама, если я могу повидаться с отцом, когда он приедет сюда, не говоря уже о том, что у меня есть программа на эти каникулы”,- вместо этого он посещал Рио, Сан-Пауло, Монтевидео, Буэнос-Айрес в обществе щедрых поклонниц его внешности и его талантов, и, естественно, за их счет. На этот раз, однако, доне Беатрис не понадобилось заискивать или спорить, неожиданно Даниэл сам предложил поехать: „Хочу переменить обстановку, мама!” Таким образом он освободился бы от доны Перолы Шварц Леан, долгожительницы, сохранившейся благодаря косметике и драгоценностям, она была плачевным воспоминанием о былом, уже не могла смеяться свободно, так ей косметологи стянули кожу на лице. У нее было много денег, и почему-то от нее всегда несло чесноком. Шестидесятилетняя сан-пауловская вдова, приехавшая посетить прославленные церкви Бани, она встретила в храме святого Франциска юношу студента, изнеженного и прекрасного, потеряла голову, заодно и скромность, сняла дом на побережье, открыла ему толстую сумочку. Деньги, правда, утекали на все модное для Тани, курносой мулаточки в публичном доме Тибурсии - очередное увлечение Даниэла.
Он устал и от той и от другой. Ничто не могло смягчить запаха чеснока, исходящего от доны Перолы, а деньги и кокетство покончили с непритязательностью Тани, сделав ее назойливой и требовательной,-в костре страсти Дана было слишком мало дров. Ему оставалось бегство, он уехал с до- ной Беатрис в глубь штата, где отец творил правосудие и писал любовные сонеты.
79


Сестра Веринья, избранная недавно Принцессой гимназии- титул Королевы она проиграла из-за явной пристрастности жюри,—обратила внимание братьев на некоторые из отцовских сонетов, опубликованных в литературном приложении к газете ,/Гарде”:
- Мальчики, наш старикан, видимо, большой знаток женщин, его стихи суперсексуальны... Мне они нравятся, они сенсационны. ..
Сонеты вызвали у Дана любопытство,.и, приехав в Кажа- зейрас, он попытался обнаружить вдохновительницу пылких восторгов отца. Сведения о Белинье дал ему Маркос Лемос, чиновник из конторы завода, коллега судьи по литературному хобби; будучи заядлым сплетником, он рассказал ему также и о Терезе Батисте.
Белинью, наложницу судьи, Маркос Лемос показал Даниэлу на улице, когда та шла со служанкой, держа в руке зонтик, возможно, она направлялась к зубному врачу. Даниэл приблизился, чтобы рассмотреть ее поближе; Белинья, шествуя своей легкой походкой, подняла пугливые глаза, чтобы также получше разглядеть сына судьи. Данизл улыбнулся ей и вежливо поздоровался: „Благословите, мама!” Она не ответила, но нашла шутку остроумной. С опущенными глазами, покачивая бедрами, она последовала дальше. В отсутствие достопочтенного судьи Белинья утешалась с ,двоюродным братом”. Семейные дела способны были соблазнить студента, отдыхавшего от университетской учебы и оживленной жизни столицы, не будь девчонки капитана: не девочка, а мечта, рядом с нею другие не существовали, как мог вырасти на этой дикой земле такой великолепный цветок? Это Маркос Лемос, полный тщеславия от своей роли чичероне симпатичного юноши, показал ему и любовницу капитана; конечно, не в прямом смысле любовницу, но одно из многих увлечений Жустиниано Дуарте да Роза.
Даниэл не мог оторвать от нее глаз - он прямо обезумел, его страсть была подобна опустошающему огню.
18
Очень недобрая слава у капитана. Мрачный, резкий, задира, с дурными привычками. Хотя Данизл был осторожен и не любил попадать в затруднительные положения, его не остановили предупреждения Маркоса Лемоса — конторщик явно преувеличивал. Дан верил в свою постоянную счастливую
80


звезду и в свой прошлый опыт; он не думал» что капитан проследит за поведением одной из многих своих девушек» поскольку помимо Терезы у него одновременно бывало еще две или три-на ферме» в пансионах, на углах улиц, в том числе здесь в лавке, рядом с ней.
Да и как, черт возьми, капитан сможет узнать? Осторожность и осмотрительность, конечно, понадобятся; но и в этой области Даниэл уже имеет степень доктора наук.
Как раз напротив лавки находился особняк семейства Мо- раэс, один из лучших в городе; обитателями его были четыре сестры. Принадлежа к богатому некогда роду, сестры унаследовали доходные дома и акции. Веселые, симпатичные, отличные хозяйки, они, живя в столице, не имели бы недостатка в претендентах на руку и приданое. Здесь же у них не было больших перспектив.
Лавка капитана Жусто служила единственным развлечением для старых дев, которые, расположившись у окон второго этажа, следили за покупателями, замечая количество покупок, отвечая на приветствия, убивая таким образом бесконечно тянувшиеся дни. За последнее время количество покупателей в лавке значительно увеличилось-особенно мужчин. Магда, по причине занятости служанки, сама ходившая за продуктами, объяснила причину паломничества. Она поняла это сразу же, как только вошла: девушка, получающая деньги за покупки,-любовница капитана. Молоденькая девчонка с распущенными волосами и испуганным лицом-так описала ее Магда сестрам, и описание это было точным. Со временем любопытство уменьшилось, лишь Маркос Лемос стал завсегдатаем в лавке, приобретая по утрам сигареты, а по вечерам, при возвращении из конторы завода,— спички.
Даниэл подошел к лавке как раз в момент прибытия с фермы капитана Жусто. Сойдя с грузовика, тот стал свидетелем обмена улыбками и любезностями между Даниэлом и сестрами Мораэс.
— Ола, капитан!
- Как поживаете?-И так как Даниэл подошел н протянул руку, капитан, понизив голос, добавил:-Я вижу, вы, дружище, не теряете времени...
Даниэл не стал отрицать. С заговорщической улыбкой он взял капитана под руку, поглядывая на дверь, в притворе которой одна из сестер, Тео, как бы ненароком, выставляла напоказ грудь, затем посмотрел на окна второго этажа, где красовались остальные три—Магда, Амалия и Берта. Лучшего
81


прикрытия не могло быть: старые девы, свалившиеся с неба, бог на его стороне! К тому же самая молодая вполне заслуиа!- вала того, чтобы за нею поухаживать... Но когда рядом девчонка капитана, эта прелесть,-как можно думать о другой женщине? Под руку с Жустиниано Дуарте да Роза Даниэл вошел в лавку.
19
Тереза почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла глаза: это был молодой человек, разговаривавший с капитаном, весьма самоуверенный. Из-за безразличия и боязни Тереза не переглядывалась с покупателями. Хотя она видела, когда входил и выходил Маркос Лемос, смотревший на нее жадным взором, улавливала его улыбки,отмечала посещения. Неуклюжий верзила, выглядевший старше своих пятидесяти лет, Маркос Лемос подмигивал ей, делал какие-то знаки. В первый раз Тереза рассмеялась над тем, что такой почтенный человек подмигивает, как уличный мальчишка. Потом она перестала обращать на него внимание, взгляд ее был прикован к тетради, куда она записывала цеиы, выкрикиваемые Помпеу или Мухоловом, а также Шико Мейя-Солой - иногда доверенный охранник приходил помогать приказчикам. Шико был обязан получать товары, прибывающие поездом или на ослах, вести переговоры с возчиками, погонщиками, грузчиками, а также взыскивать задолженности по месячным счетам: он редко обслуживал покупателей у прилавка. Маркос Лемос задерживался в магазине, закуривая, в надежде перехватить хоть один взгляд Терезы, увидеть еще раз, как она смеется; наконец, он уходил, более или менее поспешно, убежденный, однако, что находится на верном месте в очереди: первым он числился в списке клиентов пансиона Габи. Никто не появлялся раньше его в лавке: когда она окажется одна, выставленная на улицу капитаном, то вспомнит о нем. Он считал, что удача обеспечена.
Услышав раскаты хохота, Тереза снова подняла голову, молодой человек смотрел на нее поверх плеча капитана: пригнувшись, капитан трясся в безудержном приступе смеха. Облокотившись на прилавок, молодой человек улыбался: полуоткрытый рот, томные глаза, курчавые волосы, нежная кожа,— почему Тереза узнала его, хотя никогда не встречала прежде? Почему ей были знакомы его улыбка, изящные манеры? Внезапно она вспомнила: архангел на олеографии Благовещения 82


в доме на ферме, на стене каморки, точно такой же, ни убавить, ни прибавить. Эта картина была самой красивой вещью, какую Тереза видела во всей своей жизни; сейчас она лицезрела архангела воочию. Опустив глаза, она невольно улыб» нулась.
Мухолов диктовал ей цифры: полтора килограмма вяленого мяса по тысяче четыреста, три литра не то килограмма муки по триста рейсов, килограмм или литр черной фасоли за четыреста, литр кашасы, двести граммов соли. Сквозь смех раздался голос капитана:
- Когда закончишь подсчет, Тереза, приготовь нам кофе.
Даниэл подробно знакомил капитана с жизнью публичных
домов и кабаре Баии, описывал фигуры персонажей, перечислял их имена, клички, рассказывал разные случаи, анекдоты; Жустнниано Дуарте да Роза нравилось чувствовать себя в курсе событий в столице штата: он был завзятым посетителем этих заведений, когда ездил туда, да парень еще рассказывал так остроумно.
Тереза поставила на прилавок поднос с кофейником, маленькие чашки, сахарницу; наливая кофе, она услышала, как молодой человек говорит капитану, не отводя в то же время умоляющего и настойчивого взора от ее глаз:
- Капитан, пока буду держать крепость в осаде, могу я использовать ваш магазин как окоп? - В помещении разнесся аромат кофе, Дан отхлебнул глоток.-Превосходно! Могу ли я получать иногда чашечку кофе, подобного этому?
- С семи утра до восьми вечера магазин открыт, он к вашим услугам, а кофе стоит только попросить.-И он приказал Терезе:-Когда друг Даниэл появится здесь-а я думаю, он будет появляться часто,—подавай ему чашечку кофе. Если занята, он подождет, он не торопится, не так ли, сеньор мудрец?
- Никакой спешки, капитан, все мое время теперь посвящено исключительно этому делу.- Глаза его устремлены на Терезу, будто он говорит о ней и для нее.
Тереза исчезла с кофейником и чашками, и капитан сообщил:
- Поговаривают, что Теодора... Вам известно, что ее зовут Теодорой? Покороче-Тео. Так вот, говорят, что ей нечего больше защищать; это —зеленый свет светофора: цирковой артист, который проезжал тут, устроил ей бенефис. Что касается меня, я сомневаюсь, говоря откровенно. Правда, они целовались и обнимались, это верно, я сам видел отсюда из
83


магазина, как они стояли у двери ее дома и целовались взасос; они достаточно много позволяли себе, это так, но чтобы болы ше того, не думаю. Да и где, черт возьми, они могли устроиться? Кажаэейрас - не Байя, где нет недостатка в подходящих местах, и не ферма с рощами. Не говоря уже о том, что здесь каждый следит за чужой жизнью, вы скоро в этом убедитесь; только один человек, не глядя на остальных, делает что хочет-ваш покорный слуга. Зато я не общаюсь со знатными людьми, вроде соседок. Если я однажды и стал общаться, то лишь для того, чтобы жениться. Я предпочитаю обыкновенную охоту, она не требует труда и не приносит головной боли. Говоря откровенно, я думаю, что девица и этот тип просто флиртовали, остальное же все-болтовня. Так или иначе, девица хороша!
Даниэл повысил голос, бросив через плечо Жустиниано Дуарте да Роза:
-Самая красивая женщина, какую я.только встречал в жизни!
- Э! Что это? Не преувеличивайте. На мой вкус,она, правда, уже несколько перезрела; не то чтобы я ее недооценивал, но отдаю предпочтение молоденьким, знаю других, несравненно лучших. В Аракажу, в заведении Венеранды есть одна иностранка, черт ее разберет,откуда она, я же знаю, что она яркая блондинка. Волосы у нее белокурые, она говорит, что такие волосы у нее иа родине .называются как будто серебряными.
- Платинум-блондэ,- подтвердил Дан на иностранный манер.
- Вот-вот, это не то, что наши блондинки-capapá, это совсем другое, очень красивое. Мне хочется поехать в Европу только затем, чтобы подцепить там совсем молоденькую иностраночку вот с такими белокурыми волосами.
Даниэл делал вид, что он весь внимание, но глаза его бьь ли устремлены на девчонку. Тереза Батиста до сих пор не видела никого красивее. Никого! Разве что, пожалуй, хозяин завода, но тот был иным; против воли она устремила взор на Дана и в смущении приоткрыла рот, улыбнулась.
20
В смущении она улыбалась, сама не зная чему, смотрела, не желая смотреть. Молодой человек бродит вокруг, прогуливается по улице туда и обратно, заходит в лавку. Только чтобы поговорить с* ней, попросить стакан воды. „Не хотите
84


ли чашечку кофе? Я пойду приготовлю”. Тереза чувствует себя неловко, голос ее дрожит, она робеет. Поджидая, Дани* эл дарит приказчикам американские контрабандные сигаре* ты. Оба парнишки не злословят, будучи убеждены, что завяз* ка фильма иная —с Теодорой в роли молоденькой героини. С нескрываемой завистью наблюдают они за маневрами банди* та, конкистадора, прибывшего иэ большого города, чтобы подловить невинную жертву, впрочем, бандита симпатично* го, а жертва была не такой уж невинной.
Тереза не всегда сидела за маленьким столиком, занимаясь подсчетами. Она была обязана заботиться об уборке комнаты и стирке белья капитана. Общую уборку дома и лавки» включая туалет, находящийся во дворе, делали приказчики, приходившие на работу рано утром. Шико Мейя-Сола ставил на огонь кастрюлю с черной фасолью, сушеным мясом, тыквой, сладким маниоком, бататом, куском языка - стряпать он научился в тюрьме. В полдень, когда покупателей становилось совсем мало, Шико и парнишки шли завтракать, а Тереза оставалась одна в лавке на случай, если появится какой-нибудь покупатель. Когда капитан находился в городе, Тереза стелила на стол скатерть, ставила тарелки, столовые приборы, подавала хозяину кашасу до обеда и пиво во время еды. Пища для Жустиниано приносилась иэ пансиона Корины в судках, обильная и разнообразная. Капитан ел с аппетитом, поглощал огромные порции, пить он мог сколько угодно, не останавливаясь. Шико Мейя-Сола имел право на рюмку ка* шасы за завтраком и на другую за обедом-и проглатывал залпом. Зато по вечерам в субботу и накануне праздников он напивался до такой степени, что валился как мертвый дома или в закутке какой-нибудь дешевой проститутки. В отсутствие хозяина Тереза не стелила скатерти, не пользовалась столовыми приборами, ела прямо руками то, что приготавливал Шико, сидевший на корточках в углу.
Даниэл быстро освоился с обычаями и привычками обитателей лавки, задавая как бы случайно вопросы приказчикам, в то время как на потеху этим ребятам он выставлял себя напоказ перед сестрами, продолжавшими занимать прочные позиции в окнах особняка.
Взволнованных сестер снедало нетерпение и удивление - с чего бы это такая абсурдная робость? Он же прибыл из столицы штата со славой смелого конкистадора, террора мужей, даже альфонса. Дона Понсиана де Аэеведо, знающая о похождениях Дана, нанесла им визит и рассказала подробно о его
85


скандалах, а сейчас красавчик держался в отдалении, исключительно скромно, не делая никаких попыток сблизиться, так и застряв на самой первой стадии флирта, причем— что было еще более необычным —он интересовался в одинаковой степени всеми четырьмя сестрами, разделяя меж них поровну любезности и намеки; как знать, может быть, эта необъяснимая робость проистекала именно из-за трудности сделать выбор в пользу какой-либо одной? Каждая из сестер в своем окне, Даниэл-на тротуаре напротив. С улыбкой на устах два- три раза он прохаживается туда и обратно под полуденным солнцем или при вечернем бризе, затем укрывается в прохладу лавки. Его сопровождают вздохи четырех сестер с балкона.
Капитан тоже поинтересовался, каких успехов достиг Даниэл:
— Ну так как же, попробовали плод?
— Терпение, капитан! Когда дело свершится, я все расскажу.
— Я только хочу знать, девственница она или нет. Держу пари, что да.
— Господь да услышит вас, капитан.
Они вели оживленную беседу на одну и ту же неизменную тему: злачные места Бани —это увлекало Жустиниано Дуарте да Роза. Дан завоевал его доверие, вместе они ходили в пансион Габи пить пиво и смотреть иа женщин. В то время как, облокотившись на прилавок и критикуя представительниц местной высшей знати злачных мест, Даниэл на виду у сурового капитана волочится за Терезой, беседуя с ней на языке недвусмысленных взглядов и улыбок: подготавливает почву.
Мало-помалу он искушает Терезу. Сама того не желая, не зная почему, против своей воли, Тереза начинает отвечать на его взгляды - какие у него печальные глаза, голубые и роковые, полные губы, курчавые волосы, архангел, сошедший с небес. Когда приятели вышли на улицу, Тереза спрятала на груди принесенный им цветок. Даниэл за спиною капитана показал ей увядшую розу и, поцеловав, положил на прилавок. Для Терезы он сорвал ее и поцеловал; на грязном прилавке — алая роза, поцелуй любви.
21
Расспрашивая, беседуя, прогуливаясь вокруг магазина, Даниэл обнаружил идеальный час: в полдень, во время завтрака Шико Мейя-Солы и приказчиков, Тереза находилась
86


в магазине одна за прилавком, лишь чудом в это время мог явиться покупатель. Необходимое условие для безопасного выполнения плана: отсутствие капитана, отъезд его за город по делам или на ферму. Даниэл был настороже, выжидал.
Несколько дней нетерпеливого ожидания —и Даниэл с радостью отклоняет приглашение капитана принять участие в короткой поездке, всего на один день, чтобы присутство» ватъ на петушином бою в местечке неподалеку: десять легуа плохой дороги, расползшейся из-за дождей, но Терто Щенок, хороший шофер, брался доехать за два часа, а свирепые бой* цовые петухи вполне заслуживали этой жертвы. Хорошая возможность для друга Даниэла выиграть немного день* жат, поставив на петухов капитана. Дан, к сожалению, не может принять приглашение - как раз на этот день у него назначена встреча в секретнейшем месте: единственная возможность заключить в объятья красивую соседку и выяснить все,- как жаль, капитан!
- Серьезная причина, я не настаиваю, тогда в другой раз. Проверьте хорошенько и потом скажите мне, прав ли я, что девушка-девственница.-Капитан простился, усевшись в ма- шину рядом с Терто Щенком.— Тронулись, мне еще надо заехать на ферму, до свидания.
Пустые окна в особняке, пустынна улица. Даниэл с угла возвращается в лавку. Тереза, увидев, что он входит, остается недвижимой, лишившись голоса, неспособная на слово или жест, никогда она не испытывала чего-либо подобного: сердце бьется с перебоями, но это не страх и не отвращение,— так что же это? Тереза не знает.
Они не обменялись ни единым словом. Он схватил ее в объятья, прижавшись пылающим лицом к ледяному лицу Терезы: от духов молодого человека кружилась голова. Аромат исходил от его волос, кожи, рук, полуоткрытых уст. От капитана всегда дурно пахнет пбтом, перегаром кашасы — сильный мужчина, по его мнению, не употребляет духов. Не отстраняясь от нее, Даииэл нежно взял в ладони лицо Терезы, пристально глядящей в глаза, медленно приблизил свои уста к ее губам. Почему Тереза не отворачивается, если она питает ужас к поцелуям, отвращение ко рту капитана, когда тот впивается в ее губы, кусает их? Сильнее отвращения страх. Молодой человек не внушает ей страха; и все же, почему она соглашается, не отклоняет лицо, не прогоняет его?
Рот Дана, губы, язык, долгий, нежный поцелуй; губки Терезы раскрываются в ответном поцелуе. Внезапно у нее
87


в груди будто что-то взрывается, и глаза, прикованные к небесно-голубым глазам ангела, уже увлажнены —можно ли плакать по другим причинам, кроме как от боли, от побоев, бессильной ненависти, неудержимого страха? Есть ли другие причины для слез? Она не смогла бы ответить, ведь она познала только дурное: чуму, голод и войну-такова жизнь Терезы Батисты.
Доносится звон тарелок и столовых приборов, Тереза вздрагивает. Они выпускают друг друга из объятий, прерывают поцелуй, Дан на прощание прикасается губами к ее влажным глазам и выходит на улицу, обмытую дождем. Подзимними ливнями прорастают семена, пробиваются всходы, и на суровой, сухой и дикой земле появляются цветы, а затем плоды.
А когда приказчик Помпеу вошел в магазин, сопровождаемый Мухоловом, Тереза продолжала сидеть на том же месте, с отрешенным видом, забывшая обо всем на свете.
22
Дан поцеловал ее в глаза, затем в губы, правая рука его скользнула от спины к бедрам, левой рукой он гладил волосы Терезы. Четыре дня прошло с того первого поцелуя, но Тереза еще чувствовала его вкус на своих губах и сейчас, хотя Дан поцеловал ее уже во второй раз. Его горячий шепот разжег пожар в ее груди.
— Завтра ночь святого Жоана,— говорил Даниэл,- и капитан сказал мне, что поедет на праздник, а праздник... всю ночь до рассвета...
— Я знаю, он ездит каждый год... на ферму сеу Мундиньо Аликате.
— Завтра в девять вечера жди у задних ворот, ровно в девять. Будет наш праздник святого Жоана.
Снова поцелуй в уста, Тереза слегка — с трепетом — коснулась курчавых волос Дана, мягких, как обезьянья шерсть. Завтра наш праздник, непременно.
23
Даже Дорис, законной супруге, а тем более Терезе, простой девчонке, капитан не привык сообщать о своих отлучках, разъездах, ночевках, планах и решениях: ни одной женщине он никогда не позволял дерзости требовать от него отчета, где
88


проведет ночь, дома ли с нею, или в заведении Габи, потягивая пиво, знакомясь с новой обитательницей пансиона, или же в ближайшем местечке, занятый различными делами или петушиными боями,— уважающий себя мужчина держит женщину на должном расстоянии.
О более долгих путешествиях, в Байю или Аракажу, Тереза узнавала лишь перед отъездом, ровно за те часы, чтобы успеть уложить чемодан — отлично выглаженные рубашки, белые блистающие костюмы. Она случайно узнавала, услышав обрывок разговора между капитаном и Шико Мейя-Солой, о предполагаемой задержке на ферме-нужно подогнать работы; о поездке в Кристину-проверить винный погребок негра Батисты (таверна лишь носила имя негра, а деньги и товары-все принадлежало Жустиниано) ; о целых ночах там и тут, на фанданго1 в домах знакомых, в поселках и на плантациях, поскольку он был хорошим танцором, всегда готовым порезвиться, тем более что эти вечеринки с танцами были лучшими местами для вербовки молоденьких девчонок. Такие ночи были ночами отдыха для Терезы.
О празднестве в ночь святого Жоана в доме Раймундо Алнкате на далекой плантации Тереза знала: капитан никогда не пропускал праздник, неизменно бывал главной фигурой на вечеринке. Мундиньо Аликате, которому покровительствовали Гедесы, наемник Жустиниано, был известным человеком в округе. На праздник святого Жоана он разжигал гигантский костер, зажаривал горы маиса, устраивал танцы. Люди прибывали со всей округи-на лошадях, в повозках, запряженных быками, пешком, на грузовиках и „фордиках’*. Раймундо Аликате закалывал борова, козленка, барана, резал кур и цыплят, устраивал пир горою. Кавакиньо, гармоники и гитары, вальсы, шоте, польки, мазурки, фокстроты и самбы — музыка и танцы всю ночь напролет. Капитан начинал кадриль, он был силен в танце, в выпивке, в еде: среди собравшихся он высматривал девушек по своему вкусу; когда выбор был сделан, Раймундо, льстец, брался договориться с девушкой, С этого празднества капитан никогда не уезжал с пустыми руками.
Тереза накрахмалила белый костюм, голубую рубашку. Выстиранное и выглаженное белье разложено на кровати. На краю постели сидит капитан, голый. Тереза моет и вытирает ему ноги, потом выходит вылить воду из таза, а страх ее не.
1 Танцевальные вечеринки (от названия популярного танца).
89


покидает. Это не прежний страх перед грубостью и побоями; сегодня она боится, что он, как привык это делать, велит ей побыть с ним, прежде чем станет одеваться на празднество. Сегодня нет, боже мой! Ужасная, тягостная обязанность, Тереза покорно выполняет ее почти ежедневно, опасаясь наказания. Но сегодня нет, нет, боже мой! Хоть бы он не вспомнил!
Но он вспомнил... Потом Тереза, стоя на коленях, надевает ему носки и ботинки, подает рубашку, брюки, галстук, пиджак, после - кинжал и револьвер.
Терто Щенок поджидает, сидит за рулем в грузовике перед лавкой— шофер н наемный убийца, компаньон по танцам, игрок на гармонике. Шико Мейя-Сола уже отправился в бесконечный марафон ночи святого Жоана: из дома в дом, накачиваясь кашасой, коньяком, ликерами —из плодов же- нипапо, кажу, питанги, журубебы, для него безразлично, какое это спиртное и какая марка. Наутро он дотащится до раскладушки в одной из каморок дома, забитой сушеным мясом, мешками с соленой рыбой, где грязен пол и бесчисленны мухи, если не завалится изнуренный в комнате проститутки в худшем борделе Куйа Дагуа.
В белом костюме, как требует журнал мод, капитан выглядел важной персоной, магнатом. Поправляя узел галстука, он подумал было взять с собой Терезу, одетую в платье Дорис, которое та редко носила: красивая девчонка, картинка, достойная, чтобы показать ее на балу. Находясь на заводе во время праздника святого Жоана, Э мил нано Гедес всегда заезжал с родственниками и приглашенными на фанданго Аликате - представить гостям из столицы „типичный деревенский праздник’9! Пребывание его там было недолгим, один бокал, одна кадриль и возвращение в роскошный дом при заводе, но времени не терял: приглаживая усы, Эмилиано Гедес оценивал глазом знатока присутствующих женщин. Рай- мундо внимательно следил за любым проявлением интереса с его стороны, за малейшим знаком удовлетворения, чтобы договориться о деталях и предоставить избранницу в распоряжение хозяина земель.
Капитану хотелось выставить напоказ девчонку Терезу, чтобы возбудить зависть старейшего нз Гедесов, властелина Кажазейрас до Норте. Однако Эмилиано Гедес сейчас находился в заграничной туристской поездке, недавно уехал и вернется лишь через несколько месяцев. И все же капитан открыл было рот, чтобы приказать Терезе одеться для праздника,
90


после того как смерил ее одобрительным взглядом с головы до ног.
Терезу, угадавшую его намерения, снова охватил страх, но уже не от дурного обращения, не перед угрозой опять подчиниться развратнику, ее одолевало нечто большее: если капитан возьмет ее с собой, молодой человек будет напрасно ждать под дождем, у ворот, навсегда станет невозможным обещанный праздник, никогда она не испытает таинственного зова в груди, не ощутит шелковистых волос, щекочущих губ юноши.
Эмнлиано Гедес развлекался с грингами во Франции, а на празднике могло появиться что-нибудь новое, лакомое, какая-нибудь девушка по вкусу капитана, и ему вдруг захочется увезти ее на ферму. Что тогда делать с Терезой? Отослать ее обратно на грузовике, одну с Терто Щенком? Женщина, принадлежащая Жустиниано Дуарте да Роза, не ездит одна ночью с другим мужчиной: хотя этот охранник и верный человек капитана, но ему неизвестно, кастрат ли Терто, а дьявол искушает в темноте. Даже если ничего не случится, народ разнесет слухи, что случилось худшее, и кто сможет доказать обратное? Жустиниано Дуарте да Роза не рожден быть рогоносцем: о нем можно говорить всякие вещи, и все говорится за спиной. Его называют жестоким бандитом, соблазнителем несовершеннолетних, насильником и умалишенным, мошенником, обсчитывающим всех подряд, жуликом на петушиных боях, преступным убийцей - все это заГспиной. Так разве хватит у кого мужества выложить все это ему в лицо? Нет, никогда его не называли рогоносцем, обманутым женщиной... И, пожалуй, нс стоит брать Терезу, сегодня девчонка уже получила должное.
- Когда я уеду, погаси свет и ложись спать.
- Да, сеньор,- вздыхает Тереза. Ах, сколько страха натерпелась она накануне праздника святого Жоана!
Капитан Жусто направился в магазин, открыл дверь. На улице лил дождь.
24
Двор был обращен в узкий переулок, на который по всей его длине выходили тылы особняков; там с грузовика и повозок выгружали товары, затем их складывали в доме, чтобы не загромождать лавку. Капитан в своих разъездах скупал дешевые остатки, уцененные товары, черную фасоль, кофе
91


и маис; поскольку он, располагая свободными деньгами, мог расплачиваться наличными, то получал особые скидки от оптовиков. Зарабатывать при покупке и зарабатывать при продаже-таков был его девиз, быть может, малооригинальный, однако достаточно действенный.
Дождь загасил костры на улицах, в переулке образовались лужи, появилась грязь. Одетый в непромокаемый плащ, Даниэл вглядывается в ночной мрак, внимательно прислушивается ко всякому шуму, глаза его пронизывают завесу дождя и темноты.
В этот день после обеда Даниэл спросил дону Беатрис:
- Старушка, нет ли у тебя какой-либо безделушки, не имеющей большой ценности, но красивой, которую ты бы мне дала для подарка одной диве? Здешние магазины - дрянь, прямо жалко смотреть.
- Я не люблю, чтобы ты называл меня старушкой, Дан, ты это хорошо знаешь. Я не такая уж старая и дряхлая.
- Извини, мама, это же просто ласковое обращение. Ты женщина бальзаковского возраста, еще в полной форме, и если бы я был на месте отца, то не позволил бы тебе резвиться одной в Байе.- Он даже рассмеялся, оценив свое остроумие.
- Твой отец, сынок, обращает на меня мало внимания. Подожди, я посмотрю, не найдется ли какая-нибудь финтифлюшка, которая тебе подойдет.
В гостиной остались лишь отец и сын. Судья предупредил Даниэла:
- Мне известно, что ты бродишь вокруг дома сеньорит Мораэс, возможно, увиваешься за Теодорой. До тебя, должно быть, дошли сплетни, но это выдумки; девушка она замечательная, и прошлое-не более как глупый флирт. Я тебе советую быть осторожным, они - барышни из хорошей семьи, скандал с ними вызвал бы очень плохой резонанс. В конце концов, здесь полно свободных девиц, у которых нет ни кола ни двора и которым не угрожают интриги и сплетни.
- Не беспокойся, отец, я не мальчик, в мышеловку не попадусь, я приехал сюда не для того, чтобы досаждать кому- то. Эти барышни симпатичны, я дружу с ними-и это все. К тому же я не отдаю предпочтения ни одной из них.
- Для кого же тогда подарок?
- Для другой, совершенно свободной, у которой как раз нет ни кола ни двора и которой не угрожают интриги и сплетни, будь спокоен.
92


- Вот еще что: твоя мать живет в Байе из-за вас. Мне было бы приятнее, если бы она жила здесь, но она не может оставить твою сестру без присмотра.
- Веринью? - рассмеялся Даниэл.—Отец, поверь тому, что я скажу: Веринья - самая светлая голова в семье. Она решила, что выйдет замуж за миллионера, считает, что это — дело решенное, а когда Веринья хочет чего-либо, она это получает. За Вериныо не беспокойся.
С точки зрения респектабельного судьи Даниэл выглядит, пожалуй, слишком уж шикарным. Дона Беатрис вернулась в гостиную, принеся маленький амулет-фигу, оправленную в золото.
- Годится, сын мой?
- Отлично, мама, merci.
Стоя в переулке у ворот, он играет фигой, опущенной в карман дождевика. Закуривает еще одну сигарету, струи дождя омывают ему лицо. На улице напротив гаснет большой костер у дома сестер Мораэс, уже не слышится треска дров в камине, разожженном слугами. В чудодейственную ночь святого Жоана в особняке за накрытым столом с маисовой кашей, ма- нуэ1 и ликерами четыре сестры тоже сидят в ожидании. Сильный дождь мешает визитам; собрались лишь кумушки, дальняя родня, некоторые друзья. А Даниэл? В различных семейных домах устраиваются вечеринки; на какой из них танцует Даниэл? Или он получил приглашение на фанданго Раймун- до Аликате? Даниэл думает о четырех сестрах, симпатичные они, все в нетерпеливом ожидании - сбудутся ли их последние надежды; самая молодая еще привлекательна со своим пышным бюстом; завтра он обязательно навестит их, чтобы полакомиться маисовой кашей в обществе всех четырех, робко пофлиртует с Магдой, Амалией, Бертой, Теодорой-это для него отличная маскировка. Дождь стекает по лицу юноши: если бы он не сохранил на губах вкус поцелуя Терезы, если бы не чувствовал в груди трепет ее стройного тела, не видел бы во влажных глазах внезапно вспыхнувший огонь, он бы уже ушел.
Его напряженный слух улавливает шум грузовика, остановившегося перед лавкой: капитан сейчас уедет-как задерживается, сукин сын! Затем на углу появляются горящие фары и, на мгновение прогнав темноту, тонут в пелене дождя. Даниэл закуривает еще одну американскую контрабандную
1 Род пирога, сделанного из маисовой муки и меда.
93


сигарету. Покидает укрытие у ворот, подходит ближе, откуда он может наблюдать; дождь поливает его, мочит кудри. В появившейся узкой полоске света в воротах Даниэл различает распущенные волосы, залитое дождем лицо Терезы Батисты.
25
Эта ночь, длившаяся целый век, началась здесь, во дворе, под дождем. Тереза - в его объятьях, Даниэл целует ее лицо, глаза, щеки, лоб, губы. Как может менее чем за час дурное превратиться в хорошее, горе — в радость?
Ситцевое платье, облепившее мокрое тело. Тереза, прижавшаяся к груда Даниэла. Ее переполняют ощущения, доныне ей неведомые: подкашиваются ноги, щеки пылают —внезапная грусть, желание плакать, радость, равная только той, какую она испытала, дотронувшись до куклы на ферме, страстное желание и тихая радость. Все сразу и вперемешку, ах, как хорошо!
Сердце Терезы бьется, чувствуя биение сердца Дана; она пристально смотрит в лицо архангела Гавриила, спустившегося с неба, его губы — владельцы ее губ. Тереза не сопротивляется, позволяет ему целовать себя, но еще боязливо отвечает на поцелуи, все еще замкнувшаяся в своем страхе и отвращении. Здесь во дворе, с наступлением этой бесконечной нб- чи, когда Даниэл впился в ее губы, в Терезе возродилась старая ненависть, чувство, которое поддерживало ее два месяца, когда она сопротивлялась капитану, пока панический страх не сделал ее рабыней. Страх остался, но Терезу снова охватывает ненависть, на мгновение одерживает верх над печалью и радостью. Тереза внезапно становится скованной и напряженной. Даниэл заметил что-то странное, перестал ласкать. Дождь помешал ему увидеть вспышку гнева в глазах девушки; но если бы он увидел, понял ли бы, способен ли был бы понять?
Ничего не подозревая, Даниэл минует страх и ненависть- он целует девушку в губы, целует ее глаза, все лицо; Тереза сдается, она уже не думает больше о капитане ^сйокойнее на душе. На мгновение юноша дает ей вз до жуть, она растерянно улыбается и говорит:
— Он не вернется до рассвета. Если хочешь, мы можем зайти в дом.
Тогда он поднял ее, прижав к груди, и под дождем пронес
94


от ворот до дверей; так молодой муж в кинофильмах вносит в дом молодую жену.
У входа в дом он поставил ее на ноги» не зная, куда идти. Взяв его за руку, Тереза прошла через гостиную и коридор до конца его, где открыла дверь в маленькую комнатку, заставленную мешками с фасолью, маисом, какими-то банками, тюками вяленого мяса и свиного сала; здесь стоял топчан из жердей. В темноте Даниэл налетел на кучу маисовых початков.
— Мы останемся здесь?
Она кивнула головой. Даниэл чувствовал, что она дрожит, видимо, от волнения.
— Здесь есть свет?
Тереза зажгла лампу, подвешенную к потолку. При тусклом, печальном свете Данизл заметил ее словно виноватую улыбку — да она просто девочка.
— Сколько тебе лет, моя красавица?
— Пятнадцать, позавчера исполнилось.
— Позавчера? И сколько же времени ты живешь с капитаном?
— Да уже больше двух лет.
Зачем столько вопросов? Дождевая вода стекает по плащу Даниэла, с платья Терезы, облепившего ее тело, на кирпичном полу появляются лужи. Тереза не желает говорить о капитане, вспоминать дурное прошлое. Так хорошо было в тишине и темноте у ворот, лишь губы и руки касались ее. Какой интерес архангелу знать, был ли Жустиниано первым и единственным, зачем еще спрашивать, они и так мокрые от дождя, холодно. Первый и единственный, не было другого,-архангел на картине все видел и знает. Она перестает обращать внимание на вопросы, предпочитая слушать музыку его голоса. Не отвечает, каким образом она попала в дом капитана, где находятся ее родственники, родители и братья... Не отдавая себе даже отчета, она повторяет жест Даниэла при первой их встрече наедине, в лавке: берет его лицо руками, целует его в уста. Данизл принимает этот неловкий поцелуй Терезы Батисты, и - поцелуй длится до бесконечности.
— Я угадал день твоего рождения и принес подарок .-Он передал ей фигу, оправленную в золото.
— Как ты мог узнать? Знаю это только я.—Тереза улыбается мягко и счастливо, глядя на маленькую безделушку.— Она красива, только я не могу принять ее, мне негде хранить.
— Спрячь ее куда-нибудь, настанет день, когда ты сможешь ее носить.
95


Они стоят друг перед другом, Даниэл улыбается, у него еще нет слов для Терезы. Слов он знает много, все цветистые, рожденные вожделением, любовные фразы; ему приходят в голову даже некоторые пылкие стихи отца —достопочтенного судьи. Все эти слова, изношенные от того, что столько раз он говорил их старым сеньорам, страстным замужним женщинам, романтичным девицам кабаре и пансионов-ни одна из них не идет ни в какое сравнение с девушкой, стоящей перед ним. Он улыбается, и Тереза отвечает на улыбку; он подходит, обнимает ее...
Ночь так коротка, а длится столетие...
26
В эту бесконечную ночь без начала и конца, ночь встречи и расставания, непрерывных рассветов, Тереза, осужденная на смерть, спаслась от виселицы, унесшись на огненном коне.
Он спал, она охраняла его сон, покой архангела с неба. Тереза касается боязливо его лица. Ангелы спускаются на землю, чтобы выполнить предназначенную им миссию, затем возвращаются-дать богу отчет. Тереза хотела бы умереть в его божественных руках, но она умрет одна: повесится на двери, повиснет с высунутым языком.
От робкого прикосновения руки девушки Даниэл просыпается и видит ее печальной: почему ты грустна, дорогая? Грустна? Нет, она не грустна, она радуется жизни, радуете* смерти; несравненная ночь бесконечного счастья, первая без второй, без следующей, без другой, без'ближайшей, и лучше умереть, чем вернуться к рабству с Избиениями, с тазом bow, брачным ложем, перегарным дыханием Жустиниано Дуарте да Роза. Веревок в лавке достаточно, петлю она сумеет завязать.
Безумная, не говори глупостей, почему не будет других таких же ночей или еще лучших?Лаверняка будут. Даниэл садится, теперь Тереза положила ему голову на грудь. Отдыхай и слушай, дорогая; божественный голос гасит печаль, разрывает горизонты, спасает от виселицы осужденную Терезу. Не знает ли она о предстоящем путешествии капитана в Байю, когда оно состоится? Путешествие по делам и для развлечений, приглашение губернатора на праздник Второго июля1, аудиенции в конгрессе, визиты к членам правительства штата
1 2 июля 1823 года бразильцы в войне за независимость страны от португальского господства заняли г. Салвадор (Байю).


и поставщикам его магазина, рекомендательное письмо к Розалии Вареле, певице и танцовщице танго в „Табарисе”.
Важно набраться терпения, вынести еще в течение нескольких дней требования, грубость капитана, сделавшись покорной, как раньше, не подавая виду, что что-то произошло.
Он сказал ей, как она должна себя держать, ведь он обладал опытом и хитростью. Он сам, чего бы это ему ни стоило, на следующий день пойдет в дом сестер Мораэс полакомиться маисовой кашей, выпить ликера, будет рассыпаться в любезностях - канитель, но необходимая. Капитан убедится, что Даниэл обхаживает одну из сестер, самую молодую. Благодаря этой спасительной лжи он сможет постоянно бывать в лавке и видеться с Терезой, не вызывая подозрений. Кроме того, как знать, не появится ли до путешествия капитана другая возможность встретиться? В ночь святого Педро, например? Не говори о том, чтобы покончить с собой, не будь безумной, девочка, мир принадлежит нам, и если когда-либо этот болван нас застанет, не бойся, он, Даниэл, даст ему суровый урок, чтобы тот научился носить рога с должной учтивостью и тактом.
Из всего, что она услышала, одно показалось Терезе действительно важным: капитан собирается в поездку, длительную поездку в столицу штата, на десять-пятнадцать дней, десять-пятнадцать ночей любви. Она берет руки Даниэла и целует их, благодарная. Для Даниэла самой важной деталью, которую ему предстояло разрешить, был Шико Мейя-Сола. Как быть? Подкупить его хорошими чаевыми? Чаевые - нет, ангел неба. Никакие чаевые не купят его верности Жустиниа- но, но охранник не учитывал одного обстоятельства: он спал в лавке во время поездок капитана, остальную же часть дома оставлял на попечение Терезы. При условии, что Даниэл будет уходить через ворота двора и любовники воспользуются спальней капитана, наиболее удаленной от магазина, Шико ничего не заметит. Видишь? Все в нашу пользу, достаточно не дать зародиться у Жустиниано малейшему подозрению. Малейшему, понимаешь, Тереза? Она поняла: не даст ему повода для недоверия, хотя для этого ей придется собрать все свои силы.
27
На рассвете Даниэл простился с нею у ворот, прощание сопровождалось долгим поцелуем, вздохами.
Капитан вернулся только к вечеру. Выйдя из машины
4 Заказ 465 97


у магазина - двери оказались запертыми» да» день святого Жоана! -он услышал смех в доме сестер Мораэс. Капитан заглянул в окно; большая гостиная была открыта» и там в окружении четырех сестер молодой Даниэл с рюмкой в руке» изысканный и изящный» рассказывал им о столице» об интригах в обществе. Жустнниано сделал знак» приветствуя веселую компанию. Нужно будет сказать парню» чтобы он принял некоторые меры и не состряпал ребенка Тео, если решится лишить ее невинности. Если же все это будет обделано тихо» то, поскольку она совершеннолетняя, осложнений быть не может. Но при наличии ребенка она захочет, чтобы он женился, будет болтать, устроит изрядный скандал, тем более, что дело касается сына судьи.
В столовой Тереза гладит белье, в лавке Шико Мейя-Сола очухивается от вчерашней кашасы; когда хозяина нет, он никогда не остается дома наедине с Терезой. Физически сильный кабокло, он за несколько часов сна оправляется от еженедельной неизменной попойки по субботам и накануне праздников. И все же он далек от сравнения с Жустиниано Дуарте да Роза, способным пить подряд четверо суток, не смыкая глаз, возиться с девушками, а потом отправляться в поездку на лошади — железная выносливость. В лавке - Шико, изнуренный, храпит.
— Тереза, пойди сюда!
Она замерла с утюгом в руке, услышав этот зов. Боже мой, найдет ли она в себе мужество вынести? Страх еще окутывает ее, как простыня; завернувшись в простыню, она убежала в первый раз. Почему бы не убежать с Даниэлом далеко отсюда, от брачного ложа, от голоса и присутствия капитана, далеко от избиения линейкой, от плети, от утюга?! От клейма для скота, которым он угрожает заклеймить ту, что решилась бы когда-либо обмануть его,- ио кто осмелился бы? № одной безумной не находилось. Осмелилась Тереза, обезумев. Она ставит утюг, складывает белье, собирается с духом.
- Тереза! - Голос звучит угрожающе.
-Иду.
Он вытягивает ноги, она снимает ему ботинки, носки,приносит таз с водой. Толстые, потные ноги с грязными ногтями, язвочки, мозоли. А ноги Даниэла - крылья для полета, чтобы подняться в воздух, стройные, чистые, сухие, надушенные. Бежать с ним невозможно. Он сын судьи, молодой человек из большого города, студент, чуть ли не дипломированный доктор, она не подходит ему ни как любовница, ни как служанка;
98


в столице у него их уйма, на выбор. Но он сказал ей - моя любовь, моя дорогая,никогда я не видел другой такой красивой, ты никогда мне не надоешь, я хочу, чтобы ты была моей на всю жизнь; зачем бы он стал это говорить, если бы это не было правдой?
Она моет ноги капитана старательно: нельзя вселять в него и тень недоверия, чтобы он не отменил свою поездку в Баню, не посадил охранников в засаду, не принес клеймо для скота-для коров и быков, для женщин-изменниц... Тереза слышала, как он говорил на петушином бою, куда ее привез, чтобы показать друзьям: „Если когда-либо какая-нибудь несчастная возымеет наглость меня обмануть - хотя я уверен, что ни одна не посмеет,- то прежде чем поконфть с презренной, я поставлю ей на лице клеймо, которым мечу скот, чтобы она знала имя хозяина. Умерла бы, вспоминая его”.
Капитан снимает пиджак, вытаскивает из-за пояса кинжал и револьвер.
- В постель, быстро!.
28
Дни беспокойства и нетерпения предшествовали отъезду капитана в Байю. Лишь один раз Тереза поспешно поцеловалась с Даниэлом в полдень, и он ободрил ее: поездка твердо состоится. Накануне он оставил поблекшую розу на прилавке, ее увядшие лепестки придавали Терезе силы прожить эти пять дней смертельного ожидания.
Даниэл приходил ежедневно, почти всегда в обществе Жустнниано, они вели интимные беседы и смеялись; с бьющимся сердцем Тереза следила за каждым жестом небесного пришельца, желая предугадать послание любви. Если капитана с ним не было, юноша заходил и тут же уходил; американские сигареты-для приказчиков, для Терезы - томный взгляд, воздушный поцелуй — этого было уже мало для пробужденной страсти.
Зато он полдничал с сестрами Мораэс; стол был уставлен сластями, самыми изысканными - из кажу, манго, жаки, гу- айавы, ананаса, апельсинов, бананов, все сорта пирожных из маиса, не говоря уже о кокосовом молоке, твороге, прохладительных напитках и фруктовых ликерах. Скромный полдник - говорили сестры; сказочный банкет - делал комплимент Даниэл.
Напудренные, накрашенные, надушенные, четыре сестры
99
4*


пребывали в исступлении: В городе кумушки разделились на группы: одни предсказывали скорую помолвку Даниэла и Теодоры — бедный юнец попался в западню, расставленную в особняке этими ужасными сестрами; другие, во главе с доной Понсианой де Аэеведо, ставили на Даниэла: он пожирает глазами предлагающую себя Тео и заодно поедает изысканные блюда и сласти-и только потому не проглатывает трех остальных, что уже насытился. Капитан —свидетель, наблюдавший собственными глазами за развитием событий, которому разговорчивый и забавный студент был симпатичен,-напомнил ему о возможной опасности: Теодора может забеременеть.
В день святого Педро, утром Жустиниано зашел за Даниэлом в дом судьи, чтобы взять его с собой на петушиные бои. Они уехали на грузовике. Капитан вернулся только к вечеру. Тереза еще лелеяла надежду, что он поедет на фанданго к Раймундо Аликате; ах, тогда она могла бы провести с Даниэлом свободную, праздничную ночь. Капитан не переоделся; как был в поездке, так и отправился выпить несколько кружек пива в пансион Габи, вернулся он рано и отправился спать. Тереза с тяжелым сердцем вымыла ему ноги. Ей хотелось убежать, хотелось найти Даниэла-на улицах, в доме судьи или в особняке Моразе,- чтобы уехать с ним на край света. Она чувствовала себя такой измученной и несчастной, что не сразу осознала смысл слов Жустиниано: ,Завтра я еду поездом в Байю, позаботься о чемодане и одежде”.
На следующий день Тереза приготовила чемодан капитана, положив в него, как он распорядился, голубой кашемировый костюм, сшитый для свадьбы и совершенно еще новый, парадный костюм —для приема Второго июля во дворце губернатора. Белые костюмы, лучшие рубашки в большом количестве, по-видимому, он намеревался там задержаться.
Перед тем как отправиться на вокзал, капитан отдал распоряжения Терезе и Шико Мейя-Соле: все внимание магазину, глядеть в оба за приказчиками-когда хозяин в отъезде, им может прийти в голову мысль начать воровать, потащут продукты домой. Как обычно, когда капитан в отсутствии, Шико Мейя-Сола, выполняя его распоряжение, должен будет спать в магазине на раскладушке: охранять товары, а кроме того, будет, очевидно, надежнее, чтобы он находился ночью вне дома, подальше от Терезы.
Что же касается Терезы, то ей строжайше запрещалось выходить из дома или из магазина и болтать с покупателями.
J00


После обеда Шико должен запираться в лавке, она-в доме. Капитан не хочет, чтобы о его женщине судачили; есть ли повод или нет - ему все равно.
Без каких-то слов-,до свидания, пока”,-без прощального жеста капитан отправился на станцию. Шико Мейя-Сола нес его чемодан. В кармане пиджака, вместе с приглашением от губернатора,—рекомендательное письмо Розалии Вареле, аргентинке, певице кабаре в Байе, мастерице танцевать танго.
29
Они провели ровно восемь ночей на брачном ложе капитана, причем одна из них длилась до воскресного утра, потому что Шико Мейя-Сола еще не очухался от попойки накануне. В субботу вечером он выпил две бутылки кашасы, сделал это прямо в магазине - хозяин в отъезде, ни за что в мире Шико не покинет товары, доверенные ему.
Сразу же после того, как колокол церкви святой Аны вызванивал девять часов - граница для флирта, для пребывания девушек на площади,- Даниэл появлялся у ворот. Уходил он до первых лучей солнца, при последних тенях. Ближе к вечеру (он спал дома до времени завтрака) Даниэл шел полдничать к сестрам Мораэс и заходил в лавку под предлогом спросить у Шико, нет ли известий о капитане: „Нет, еще не телеграфировал дату прибытия, доктор”. Американские сигареты- для Помпеу и Мухолова, монета-для Шико, влюбленный томный взгляд-для Терезы. Он толстел от сластей и каш, продолжая смущать сестер своими разговорами, недомолвками и нерешительными жестами,-три постарше вздыхали, Теодора же разве что не тащила его за руку в постель; как знать, если бы не увлечение Терезой, Даниэл оказал бы услугу Тео, стоящей этого, грациозной и легкомысленной.
Но тот, кто любит Терезу, о другой думать уже не может. Ставшая жертвой капитана около двух с половиной лет назад и с тех пор живущая с ним, замкнувшись в страхе, она сохранила целомудрие, чистоту и легковерие. Внезапно пробужденная женщина в эти быстро проходящие ночи открылась в бесконечном ликовании, расцвела в красоте. Прежде она была хорошенькой девочкой с простой девичьей грациозностью, теперь наслаждение омыло ее лицо и тело, наслаждение и счастье любви зажгли в ее глазах тот огонь, отблеск которого доктор Эмилиано Гедес заметил какие-то месяцы назад. Даниэл знал, чем кончится это каникулярное любовное приключение в провинции - ко¬
101


ротка весна цветения Терезы. Тереза ничего не знала и не хотела загадывать, спрашивать, выяснять. Иметь его рядом с собой, быть рабыней и королевой,- чего еще желать? Уехать с ним, конечно; пока договорились, дело было завершено, не осталось вопросов или споров. Данизл, ангел небесный, само совершенство.
Он обещал взять ее с собой, освободить от капитана. Почему не сейчас же, пока капитан путешествует? Вот нужно дождаться денег из Баии, это недолгая операция. Обещание неопределенное, объяснение - тем более, но неоспоримы его утверждения: капитан останется в дураках и узнает, кто настоящий мужчина, какова разница между истинной храбростью и бахвальством.
Проекты бегства, планы будущей жизни не занимали много времени в эти ночи, такие быстротечные, предназначенные для наслаждений. Тереза не сомневалась в юноше - зачем ему лгать? В первую же из восьми ночей она попросила его: „Увези меня отсюда, у тебя я могу быть служанкой; с ним-никогда больше’*. Чуть не торжественно Даниэл обещал ей: „Ты поедешь со мной в Байю, будь спокойна”. И скрепил обещание поцелуем.
Позднее Тереза говорила: „Еели я не уеду в Байю, то покончу с собой, повешусь на двери, с ним я больше ни за что не останусь. Ты возьмешь меня с собой? Не обманывай, скажи правду”.
В первый и единственный раз она увидела его рассерженным. „Разве я не говорил тебе, что увезу? Ты сомневаешься во мне? Что же, я, выходит, лгун?” Он велел ей замолчать: „Никогда больше не повторяй таких вещей, зачем портить радость этого часа угрозами и подозрениями? Зачем укорачивать, портить ночь наслаждения, говоря о смерти и несчастий? Каждому делу свое время, каждому разговору свое место”. Этому тоже Тереза Батиста научилась у студента факультета юриспруденции Даниэла Гомеса, чтобы никогда больше ие забывать. Она не стала его больше спрашивать о бегстве, не стала думать и о веревке.
Без тени страха поднялась во весь рост красавица Тереза Батиста — нежность и отвага.
30
Ни Даниэл, ни кто-либо другой не заметил, когда перед колокольным звоном в девять часов вечера Берта, самая дурная из четырех сестер, привела Магду, самую старшую, к жалюзи окна и вместе они уселись в засаде.
102


— Вот он идет, смотри,— сказала Берта.
Спрятавшись за окном, они следили за силуэтом мужчины на улице, видели, как человек огибает угол, слышали заглушенные далекие шаги в переулке.
- Он подошел к воротам, должно быть, входит.
Магда, считающая, что она, как старшая, должна нести ответственность, бодрствовала до рассвета и узнала довольного красавца, возвращающегося на заре после ночи, проведенной с Терезой. Подлец использовал всех четырех как ширму; идеальное прикрытие, чтобы скрыть от Жустиннано Дуарте да Роза и всего города грязную вакханалию с девчонкой из лавки, любовницей самонадеянного капитана: „Ни одна никогда не осмелится меня обмануть”. Конечно, каналья купил за несколько бутылок кашасы Шико Мейя-Солу — только такой болван, как Жустиниано, может доверять имущество и женщину наемному бандиту-и, чтобы обеспечить полную безнаказанность, употребил во зло добрую дружбу, веру, искренние чувства, богатый стол четырех сестер — Магды, Амалии, Берты и Теодоры, выставленных теперь на всеобщее осмеяние, злословие кумушек, тогда как девчонка нежится в постели.
В колледже Магда занимала первые места по каллиграфии, но для этого типа корреспонденции она предпочла воспользоваться печатными буквами, по благоразумному совету доны Понсианы Азеведо. В нашумевшем происшествии она получила лишь одну радость, грустную радость старой девы - возможность написать дурные слова, которые не употребляют приличные девушки и сеньоры: рогоносец, дерьмовый альфонс, шлюха, ах, потаскуха!
31
Тереза заснула. Покуривая сигарету, Даниэл думает, как лучше объявить ей о своем неизбежном отъезде в Байю, на факультет и в кабаре, к коллегам по учебе, друзьям по богемной жизни, к старым сеньорам, к романтическим девушкам: , Лотом я тебя вызову, дорогая, не беспокойся, не плачь, главное, не плачь и не жалуйся; как только я приеду туда, сразу же займусь этим”. Досадно, но придется пережить неприятные четверть часа. Даниэл чувствует непреодолимый ужас перед сценами, разрывами, прощаниями, жалобами и слезами. Это испортит последнюю ночь, разве только сказать ей в последний момент, на рассвете у ворот, после прощального поцелуя.
103


Целесообразнее, возможно, оставить это на следующий день: он появится утром в магазине, чтобы проститься сразу со всеми - срочный, безоговорочный вызов на факультет; если он не явится, то потеряет год, ему приходится уезжать с первым поездом,но отсутствие его будет недолговременным - максимум неделю. Но что, если Тереза, которой ничего не бы* ло известно, поймет, что ее предали, и поднимет шум, устроит скандал в присутствии Шико Мейя-Солы и приказчиков? Ка* кова будет реакция верного охранника, когда он узнает о рогах, наставленных хозяину и покровителю фактически на его глазах? Приговоренный в свое время к смерти за совершенное преступление, Шико сам рассказывал Даниэлу, что смягчением наказания он обязан усилиям, хлопотам капитана. Лучше, пожалуй, уехать, ничего не сказав. Подлость, конечно, и очень большая; девочка такая простодушная и доверчивая, она совершенно ослепла от страсти, считает его ангелом, спустившимся с неба, а он потихоньку удерет без единого слова извинения и даже не попрощавшись. А что еще он может сделать? Увезти ее в Байю, как обещал? Об этом даже и думать нечего, никогда ему не приходило в голову подобное безумие, он говорил об этом не мудрствуя, чтобы предотвратить жалобы и плач, разговоры о самоубийстве...
...Голос Жустиниано Дуарте да Роза сорвал Даниэла с постели и разбудил Терезу. Капитан стоит в дверях комнаты, и на запястье правой руки у него висит широкая плеть из сыромятной кожи, под расстегнутым пиджаком - кинжал и немецкий револьвер.
- Поганая сука, с тобой я сведу счеты очень скоро, ждать тебе долго не придется. Ты уже забыла об утюге? Теперь он послужит для клеймения этого скота, ты сама его накалишь.— Он рассмеялся отрывистым, злобным смешком, смех-роковой приговор.
Прислонившись к стене, Даниэл, бледный, трясущийся, онемел с перепуга. Капитан, повернувшись спиной к Терезе - у него еще хватит времени, чтобы заняться шлюхой, сейчас довольно того, чтобы она думала о раскаленном утюге,- делает два шага и, подойдя к Даниэлу, наносит ему удары, от которых у того хлынула кровь изо рта - пальцы у Жустиниано Дуарте да Роза унизаны кольцами. Вне себя от ужаса Даниэл вытирает губу рукой, смотрит на кровь, всхлипывает.
- Сукин сын, как ты мог осмелиться? Ты у меня испытаешь самые жуткие унижения, и всем об этом будет известно - здесь и в Байе.
104


Даниэл плачет, умоляюще протягивает руки. Капитан хватает плеть и наносит ему страшный удар ниже пояса: огромная плеть, дикий рев. Студент сгибается, ноги у него подкашиваются, он даже обмочился.
Капитан вновь замахивается, плеть рассекает воздух. Обезумевший Даниэл разевает рот, плеть пронзительно с биотит, и в этот момент капитан внезапно чувствует удар ножом в спину — холод лезвия, жар крови. Он оборачивается и видит Терезу — рука занесена, глаза горят, ослепительная красота и безмерная ненависть. Куда девался страх, почтение, которому ты так хорошо научилась, Тереза?
— Брось нож, несчастная, ты не боишься, что я и тебя убью? Ты что, забыла?
- Не боюсь больше! Страху конец, капитан!
Свободный голос Терезы поднялся под самые небеса и,
отразившись на многие легуа, раснесся по дорогам сертана, эхо его достигло морского побережья. Позднее —в тюрьме, в исправительном доме, в пансионе Габи ее прозовут Тереза Страху Конец; из многих прозвищ, что получала она в жизни, это было первым.
Капитан видит ее и не узнает. Это ведь Тереза, без сомнения, но не та, которую он покорил, плетью подчинил своей воле, которую он научил страхуй почтению,- без послушания, скажите, что сталось бы с миром? А здесь теперь другая Тереза, родившаяся только что, Тереза Страху Конец, совершенно необычная, она кажется много старше, будто расцвела под зимними дождями. Она та же и вместе с тем другая. Тысячу раз он видел ее обнаженной, но и нагота ее сейчас другая, сияет бронзовое тело Терезы, тело, которого никогда не касался Жустиниано Дуарте да Роза, которое никогда ему не принадлежало. Он оставил ее девочкой, а встретил женщину, оставил рабыней страха, рабыни уже нет, страх исчез. Она осмелилась обмануть его, она должна умереть, но вначале будет мечена клеймом с переплетенными буквами. Хлещет кровь из раны в спине капитана, жжет какой-то ужасный зуд.
Жустиниано Дуарте да Роза, по прозвищу „капитан Жусто”, для доны Брижиды— Боров, худший из чудовищ ада, бросил Даниэла, кинулся к Терезе. Обмочившийся герой пользуется случаем и с конвульсивными всхлипываниями, голый, выбегает на улицу, врывается в особняк Мораэс. Жустиниано делает еще несколько неуверенных шагов, пытаясь схватить проклятую, задушить, наклоняется к ней. Быстро извернувшись, Тереза Батиста пролила кровь капитана ударом ножа для резки сушеного мяса.
106


3
ПОВЕСТВОВАНИЕ О ТОМ,
КАК ТЕРЕЗА БАТИСТА СРАЖАЛАСЬ С ЧЕРНОЙ ОСПОЙ
А
А когда на землях, окружающих Буким, разразилась эпидемия оспы, борьбу с ней, дружище, повели те женщины, что находились на самом дне жизни. Они одни смело встретили черную ослу лицом к лицу и победили безжалостную убийцу. Руководила этим сражением Тереза Батиста - как всегда, она с народом.
Ужасной была битва: не прими на себя Тереза командование, не осталось бы никого в округе Мурикапебы, кто мог бы поведать эту историю. Многие обитатели городка даже убежать не могли, такой привилегией воспользовались лишь зажиточные люди, живущие в центральных кварталах, фаэеи- дейро1, торговцы и даже медики, удравшие первыми, дезертировавшие с поля боя, один, правда, очутился на кладбище, другой умчался в* Байю в безрассудном, сумасшедшем беге, без багажа, не попрощавшись: „Я отправляюсь в Аракажу за помощью!” Но сел докторишка по ошибке на другой поезд, не поинтересовавшись направлением и местом назначения, все равно — чем дальше, тем лучше!
Оспа с яростью налетела на жителей; похоже, издавна затаила она ненависть к населению, к этим местам. Она нагрянула с преднамеренной целью — решив умерщвлять, действуя с мастерством, хладнокровием и злобой. Безобразная и дурная смерть, самая злая оспа. До и после оспы, за полгода до нее или три года спустя — поныне говорит народ, производя
1 Землевладельцы.
107


отсчет времени по собственному календарю, приняв за рубежи до и после ужасного события. Страх естественный и самопроизвольный, кто не испугался? Не испугалась, очевидно, Тереза Батиста, не выказавшая страха,- если она его и ощущала, то сумела сдержать: иначе нельзя было бы воодушевить женщин и повести их за собой на этот тяжкий подвиг. Отвага-это не атрибут того, кто бросает вызов и дерется, обмениваясь зуботычинами и выстрелами, кто отлично орудует кинжалом или ножом, так может делать любой, все зависит лишь от обстоятельств и необходимости. Но, чтобы ухаживать за больным оспой, твердо встречать зловоние и плач, залитые гноем улицы и лазарет, недостаточно быть храбрецом, отличающимся только в драках.
Если бы народ Мурикапебы располагал деньгами и властью, он воздвиг бы на площади Букима памятник Терезе Батисте и женщинам, вместе с ней совершившим подвиг.
Б
Буким навестили черная оспа: слепая, с пустыми глазницами, с руками, покрытыми гнойными пузырьками в сочетании с язвами и зловонием, она высадилась с товарного поезда компании „Лесте Бразилейра”, прибыв с берегов реки Сан- Франсиско. Среди выбранных ею многочисленных мест пребывания—это одно из самых излюбленных; здесь оспа не одинока - здесь свирепствует-тиф, сопровождаемый зловещемрачным семейством тифозных лихорадок и паратифов, малярией, тысячелетней и все более молодящейся проказой, „болезнью Шагаса”1, желтой лихорадкой, дизентерией, специализировавшейся на умерщвлении детей, а также бубонной чумой, чахоткой, различными лихорадками и... невежеством- отцом и сыном всего. Здесь, на берегах Сан-Франсиско, в сер- тане, раскинувшемся на территории пяти штатов, эпидемии имеют могущественных естественных союзников: землевладельцев, полковников, полицейских инспекторов, командующих „отрядами общественных сил”, местных главарей, политиканов, наконец, правительство штата.
Зато по пальцам можно сосчитать союзников заболевших: святой Иисус, кое-кто из низшего духовенства, немногие врачи, кое-какие благочестивые и милосердные прихожане, медицинские сестры, скудно оплачиваемые учительницы —
1 Особый вид тропической лихорадки.
108


крошечное войско против многочисленной армии заинтересованных в существовании чумы.
Если бы не было оспы, тифа, малярии, невежества, проказы, „болезни Шагаса”, а равно других бедствий, господствующих в сельской местности, то как же удалось бы сохранять и расширять границы поместий — фазенд, достигающих площади целых стран, как взращивать страх, внушать почтение и эксплуатировать должным образом народ? Без дизентерии, крупа, столбняка, голода в прямом смысле слова можете ли вы представить себе мир подрастающих детей и взрослых, арендаторов, батраков, испольщиков, огромных отрядов кан- гасейро, захватывающих и делящих между собою земли? Эпидемии чумы необходимы и в высшей степени благодетельны, без них была бы невозможна индустрия засух, приносящая прибыли, конечно, не голодающим. Как без эпидемий сохранить созданное веками общество, как удержать народ от всех иных бедствий - более опасных? Представьте себе, старина, этих людей здоровыми да еще умеющими читать-какая страшная угроза!
В
Выползла оспа оттуда, из своих затаенных убежищ на берегах Сан-Франсиско, из ущелий Пираньяс, села на поезд в Проприа, сошла в Букиме. Чтобы испробовать свое оружие и не терять времени, она заразила сначала кочегара и машиниста, ио расправилась с ними медленно, дав им возможность прежде добраться до Баии и умереть там, что вызвало тревожные сообщения в газетах. Несколько дней спустя телеграммы из сертана печатались под „шапками” на всю первую полосу: „Новое нападение оспы”.
Почему она появилась и отчего она так свирепа? Узнать это с достоверностью никогда не удастся. Оппозиция приписывает злокачественный взрыв эпидемии умышленно организованным с провокационной целью торжествам. Хотя к утверждениям политиканов, да еще из оппозиции, следует прислушиваться с некоторым скептицизмом, с естественной сдержанностью, не придавая им большой веры, но, во всяком случае, в народных песнях, рассказывающих о памятном сражении, приводится версия насчет празднеств. Помимо этой версии, не известно никакого другого стоящего объяснения — если не считать того, что возникновение эпидемии объясняли отсутствием реальных превентивных мер, небрежностью властей в области здравоохранения, отсутствием внимания к проблеме
109


эндемий и эпидемий в деревне, растратой ассигнований по бюджету теми, кто их получал, хотя именно эта версия была опровергнута компетентными органами.
Празднества были организованы как раз для того, чтобы продемонстрировать всеобщую признательность этим органам, объявившим о полном уничтожении оспы, малярии, тифа и проказы. Для проведения этих празднеств воспользовались пребыванием в Букиме превосходительнейшего директора департамента здравоохранения штата и его веселой свиты (переезжая из городка в городок, они навещали пункты здравоохранения и вымогали устройство банкетов).
Банкеты, фейерверки, военные оркестры, речи и снова речи, в которых пространно прославлялись упомянутые мероприятия по оздоровлению района, бывшего ранее рассадником оспы, теперь же, по утверждению правительственных коммюнике, даже аластрим - заболевание, родственное натуральной оспе и ветряной,- который убивает мягко, почти незаметно, исчез с рынков и дорог, с улиц и из тайных закоулков. Навсегда изгнаны из сертана оспа, малярия, тиф, чума - все они, как известно, были эндемичными при прежних правительствах штата. И потому - да здравствует наш любимый генерал-губернатор, неутомимый поборник здоровья народа! Да здравствует всеми уважаемый директор департамента здравоохранения, посвятивший свой блистательный талант благополучию дорогих сограждан. И, наконец, да здравствует префект города, адвокат Рожерио Калдас, который меньше всех растратил из ассигнований, предназначенных на борьбу против сельских эндемий, ибо большие жулики, занимающие высокие посты, пожирали эти ассигнования в ходе бюрократического процесса по пути иэ столицы в провинцию,- и при всем том все же осталась какая-то доля для ревностного администратора.
Иэ всего множества восторженных речей выступление сеньора префекта, говорившего от имени признательного населения (бандой неблагодарных, скептиков и плутов-насмеш- ников он проэван Пожирателем Вакцины), было самым резким и содержало решительные утверждения: с полной ликвидацией эпидемий муниципалитет вступает в золотой век здоровья и процветания - уже пора! Вдохновенное выступление заслужило пылкие похвалы прославленного директора департамента здравоохранения штата. Вэял слово и молодой, талантливый доктор Ото Эспиньейра, недавно назначенный руководителем учрежденного в Букиме пункта здравоохранения,
110


по его словам, „полностью оснащенного и оборудованного, способного встретить любую неожиданность, обслуживаемого преданным и компетентным персоналом". Симпатичный молодой человек, наследник традиций и престижа семейства Эс- пиньейра, он рьяно готовился к политической карьере и даже метил в депутатское кресло. Речи подогревают сдерживаемый аппетит: участники торжеств буквально пожирали предлагаемые на банкетах яства.
Но не прошло недели после торжественного чествования победы над эпидемиями, как черная оспа, высадившись с товарного поезда по случайному совпадению или намеренно одним из первых сразила префекта Пожирателя Вакцины, прозванного так из-за того, что в обмен на поддержку в политических кругах и комиссионные он ввязался в сложные махинации с вакцинами для скота, расхищавшимися в муниципалитете и продававшимися по дешевке окрестным фазендей- ро. В вину ему это поставить было трудно. Да и никто в этом не был виноват: поскольку считалось, что оспа здесь окончательно ликвидирована, никто не выезжал за границу, а отсталые страны Европы, еще подверженные оспе, так для кого, спрашивается, нужна была вакцина?
Едва появившись, оспа в тот же день свалила префекта, одного солдата военной полиции, жену ризничего (законную, а не любовницу, к счастью), одного возчика, двух арендаторов на фазенде полковника Симона Ламего - они перечислены здесь в порядке своей значимости - и, наконец, троих детей и старую каргу дону Аурннью Пинто, умершую первой, от первого же, самого легкого дуновения болезни, еще до того, как лопнули пустулы на лице, руках и ногах, на впалой груди,- она была не такая дура, чтобы оставаться гнить в постели в страшных мучениях.
Г
Город победил черную оспу? Черта с два! Она продолжает свое победное шествие несмотря ни на что. Не анемичный ала- стрим, а натуральная белая оспа - постоянная спутница людей на плантациях и на улицах, распространяемая оптом и в розницу, даром. Когда гнойники подсыхают, оспа еще заразна: по дорогам, базарам и рынкам корочки болячек разносятся ветром, вписываясь в пейзаж сертана.
Белая оспа — „это еще не катастрофа**, от нее погибают немногие: она, правда, умерщвляет обычно небольшое число
111


людей, как по обязанности, но задерживается настолько в определенном месте, что народ как бы привыкает к ней и спокойно с ней сосуществует: семья заразившегося оспой не делает прививок, не поднимает тревоги, не зовет врача-применяет дешевые лекарства, древесные листья, бережет только глаза, не обращая внимания на остальное.
Аластрим метит лица, щиплет кожу, несколько дней продолжается жар и бред. Кроме обезображенного, изрытого оспинами лица, изъеденного носа, деформированной губы, белая оспа оставляет более глубокий след - иногда ослепляет свои жертвы; также любит она нападать на детей... Глупая болезнь, немногим более опасная, чем корь или ветрянка. Но на этот раз вовсе не она прибыла с берегов Сан-Франсиско на поезде компании ,Лесте Браэилейра” - то была черная оспа, она явилась убивать.
Не теряя времени вновь прибывшая принялась за работу. В центре Букима начала осуществлять намеченную программу, принялась за дом префекта, за дом церковного прихода, где жили священник и ризничий со своей семьей. Проклятая торопилась, она наметила себе честолюбивый план: уничтожить жителей городка, а также работающих на плантациях, не оставив в живых никого, кто мог бы рассказать о случившемся. По прошествии нескольких дней уже появились первые результаты: бдения у тела покойника, гробы, похороны, плач и траур.
Зуд, сыпь по всему телу, оспины, превращавшиеся вскоре в язвы, высокая температура, бред, гноящиеся глаза, померкший навсегда свет; к концу недели все бывало кончено, оставались только гроб, плач и молитвы. Чем более свирепствовала оспа, тем меньше хватало времени на плачь и молитвы.
Молниеносно оспа распространилась по всему городку, добравшись к субботе до его предместья -Мурикапебы, где обитают беднейшие из бедняков, в том числе немногие девушки определенной профессии, приютившиеся на улице Канкро Моле. В Букиме, маленьком и отсталом городишке, числится с полдюжины профессионалок, прочие совмещают работу в постели с домашним хозяйством и стиркой, не считая элегантной портнихи и учительницы начальной школы, блондинки в очках, причем обе они приехали из Аракажу и обе имеют дело только с важными персонами, берут очень дорого.
Благоприятны для оспы условия: тинистое болото, зловоние, мусор. В Мурикапебе эпидемия оспы достигла гигантских размеров, дала решительное сражение. Собаки и детишки перерывали горы мусора в поисках еды, остатков пищи со
112


столов из центра городка. Стервятники-урубу кружились в духоте наступающего вечера над глинобитными домишками, где древние старухи искали вшей,- это было у них единственным волнующим развлечением. Ветер гнал по воздуху вонючую заразу. Оспа свила в этом месте прочное гнездо.
В поселке умолкли песни, звуки гармоники и гитары. Как было в Букиме, так и в Мурикапебе - первых покойников еще хоронили на кладбище. Потом стало не до того.
Д
Да, за здоровьем населения в Букиме наблюдали не только макумбейро1 Агнело, подвизавшийся в Мурикапебе, и знахарка Ардуина, у которых была обширная клиентура и которые пользовались широкой известностью,—в городском пункте здравоохранения работали двое врачей - доктор Эвал- до Маскареньяс и доктор Ото Эспиньейра, медицинская сестра без диплома Жураси, переехавшая сюда из Аракажу и страстно желавшая туда вернуться, некто Масимиано Силва, или Маси дас Неграс, совмещавший обязанности санитара, сторожа и рассыльного, и, наконец, аптекарь Камило Теэоуро, обладавший выдающимися клиническими знаниями: он осматривал крестьян, прописывал лекарства и старательно следил за чужой жизнью, стоя за прилавком „Аптеки Милосердия”.
Семидесятисемилетний доктор Эвалдо Маскареньяс, весьма слабый диагностик, лечил больных тем небольшим количеством лекарств, названия которых еще сохраняла его угасающая память. Он с великим трудом наносил визиты больным — был полуглухим, полуслепым, почти совсем выжил из ума, по утверждению аптекаря. Когда оспа сошла с поезда «Лесте Бра- зилейра”, старый эскулап не удивился: проживая в Букиме уже полсотни лет, он не раз слыхал от представителей властей сообщения о ликвидации оспы, хотя каждый раз она сюда возвращалась под руку со смертью.
Современный молодой человек, кончивший университет полтора года назад, доктор Ото Эспиньейра не сумел еще заслужить доверия жителей Букима из-за своего возраста, ему не исполнилось тридцати, а по виду можно было дать всего двадцать: редкая бороденка, мальчишеская физиономия.
1 Жрец негритянского религиозного обряда - макумбы (кан- домблэ).
113


напоминающая лицо куклы. Причиной недоверия было еще и то, что он не женился и содержал любовницу, а это поощрялось в среде адвокатов, но решительно осуждалось среди врачей. Его, однако, не тревожило отсутствие пациентов. Происходя из зажиточной и почтенной семьи, он, едва закончив учебу, получил назначение на службу по линии департамента здравоохранения штата с шестимесячной (ни дня больше!) стажировкой в Букиме - достаточный срок для повышения; клиника его не соблазняла, у него были более высокие замыслы, нежели стать врачом в сельской местности: он мечтал попытаться сделать политическую карьеру, добиться избрания в депутаты федерального парламента и, используя депутатский мандат, махнуть на юг, где живут веселой жизнью, тогда как в Сержипе только прозябают, по убеждению знатоков житейских прелестей - почтенных докторов или простых мошенников.
Узнав о первых роковых случаях оспы в городе, он ударился в панику: ведь он поверил речам на торжествах, а какие меры следует принимать по борьбе с оспой-помнил лишь смутно лекции профессоров факультета. Он чувствовал священный трепет перед болезнями вообще, в особенности перед оспой, этой страшной болезнью, которая если не умерщвляет* то обезображивает. Он вообразил себе свое собственное изрытое оспой лицо* смуглое* округлое, кукольное лицо, гарантию его успеха у женщин. А после оспы он не завоевал бы ни одной, заслуживающей его внимания.
За годы учения в Байе он привык к красивым женщинам. Поэтому когда Тереза Батиста по возвращении из богатого приключениями артистического турне в Алагоас и Пернамбу- ко появилась, одинокая и свободная, снова в Аракажу — где Ото гостил, удрав на несколько дней из Букима под предлогом, что необходимо обсудить местные проблемы здравоохранения с вышестоящим начальством,— он познакомился с ней и тут же стал ухаживать.
Тереза чувствовала себя подавленной, ей хотелось плакать* Она ни в чем не находила утешения. Ни перемена мест, ни знакомство с новыми краями, с неизвестными городами, церквами Пенедо* пляжами Масейо, рынком Каруару, мостами Реси- фе, ни аплодисменты, которыми одаривали Королеву Самбы* ни покоренные сердца, страстные вздохи, предложения и объяснения в любви — ничто не стало лекарством от ее страданий. Не утешали ее и некоторые переделки, в которые она попадала вследствие мании бороться против несправедливости*
114


ввязываясь там, где ее совершенно не просят, движимая стремлением поправить чужие беды, не справляясь, однако, с собственными и с этой не отпускающей ее острой болью в груди.
Флори Лежебока, владелец „Веселого Парижа”, хороший ее друг, также ходил с опущенным гребешком: мало посетите* лей, постоянная нехватка денег, нет возможности пригласить одновременно двух звезд для ярко освещенной танцевальной площадки кабаре. Двух, да, потому что, хотя дела в кабаре шли плохо, в любви ему, наконец, повезло: сердце его пришло в смятение при виде посетившей его новой артистки, Рашель Клаус, обладательницы роскошной рыжей шевелюры. На ее усыпанной веснушками груди Флори подавил, наконец, без- надежную страсть к Терезе; в течение нескольких месяцев он кусал локти, глядя умоляющими глазами на бронзовую девушку, умоляя ее, а она всегда вежливо и с улыбкой неуклонно отказывала ему. От печали, боли, подавленности, явившихся следствием жестокости Терезы и предполагающегося ее отъезда, он был вовремя спасен прибытием в город Рашели Клаус, певицы блюзов, кандидатки на выступления в „Веселом Париже” и на объятья его печального владельца: и вот из пепла воспоминаний о Терезе возродились и кабаре, и его хозяин. А другие друзья Терезы! Поэт Сараива разъезжал по сертану в поисках лучшего климата, где он мог бы спокойно умереть, художник Жеинер Аугусто отправился в Байю в погоне за славой; знаменитый протезист Жамил Нажар был помолвлен и спешил жениться на богатой наследнице, которой он поставил пять замечательных пломб. Что касается люби- мейшсго всеми Лулу Сантоса, он скоропостижно умер, рух- 1гув прямо на трибуне в суде, защищая какого-то бандита из Алагоаса.
В Аракажу, без друзей и без работы, совершенно упавшая духом, Тереза вновь оказалась под обстрелом сыпавшихся на нее предложений того самого богача, о котором рассказывалось ранее, самого богатого человека Сержипе — по данным тех, кто осведомлен о чужих состояниях,- промышленника, сенатора и бабника. Настойчивый, не привыкший, чтобы ему отказывали, он дошел до того, что стал угрожать сделать ее жизнь невыносимой, если она не уступит его предложениям, которые, впрочем, были достаточно щедрыми. Сводница Венеранда не давала Терезе передышки: только сумасшедшая отказалась бы от покровительства такого влиятельного лица.
115


А „сумасшедшая”, так и не обретшая домашнего очага, под некоторым воздействием молодого врача—красавчика, умеющего столь красноречиво говорить,— решила ни за что не уступать благороднейшему сенатору: стать любовницей пожилого человека, нет, никогда больше она не будет подвергать себя такому испытанию. Тереза приняла приглашение молодого врача сопровождать его в Буким, впрочем, не взяв на себя обязательство задержаться или остаться там на продолжительный срок, согласившись на небольшое приключение.
Хотя она не рассчитывала увидеть снова Жануарио Жерэбу, капитана парусника, с которым когда-то встретилась в порту Аракажу и в чьем жару загорелось ее мертвое сердце,- любовь без надежды, кинжал, вонзенный в грудь,-Тереза Батиста хранила своего рода верность моряку, не связывая себя увлечениями, которые грозили бы принять серьезный характер. Сумасшедшая —верно, Венеранда, но свободная, чтобы в любой момент отчалить, когда это будет надо.
Е
Ее, Терезу, врач Ото Эспииьейра шутя попросил спасти от угрозы помолвки и женитьбы, которые неминуемо настигли бы молодого медика, отправься он один в провинцию. Там он немедленно стал бы желанной целью для матрон, охотящихся за зятем; он ничего при этом не обещал ей, кроме спокойного отдыха. Определив срок своего возвращения в Буким, он услышал от нее, что ей надоели большие города - Ресифе, Масейо, Аракажу — и что у нее появилось желание поехать в провинцию, и тут же предложил ей отправиться с ним отдохнуть: в Букиме полная тишина, абсолютный покой, там никогда ничего не случается, если не считать ежедневного прибытия поездов, одного — идущего в Байю, другого в Аракажу и Проприю.
Так, удобно устроившись с Терезой, он не подвергнется риску попасться в ловушку, связавшись с какой-нибудь девицей на выданье в этом паршивом городишке - брачном рынке, и не приобретет сифилиса у местных проституток. По красоте и по легкомысленным и приятным речам врач напоминал девушке Дана, первого, кого Тереза полюбила, однако Даниэл был с гнильцой внутри, подлецом высшей марки - насквозь лживый, фальшивый, как камень в кольце, за которое тетка Фелипа продала ее капитану. Неприятное воспоминание заставило было Тереэу поколебаться в своем решении принять приглашение врача, но ведь Ото Эспиньейра, веселый, открытый,
116


ничего ей не обещавший, был полной противоположностью Дану, и Тереза в конце концов согласилась.
Трус и лицемер, Дан выдавал себя за отважного, честного и порядочного, он клялся ей в вечной любви и посулил взять с собой в Байю, освободив ее от рабства, побоев линейкой н плетью из сыромятной кожи; на самом же деле он с самого начала собирался бросить ее на произвол судьбы, даже не попрощавшись. Обо всем этом она узнала в тюрьме, и не было, начиная с Габи, недостатка в людях, объяснявших ей это. А чтение показаний Дана, разве не слышала его Тереза? Невероятная защитительная речь, в которой он обвинял ее от начала до конца, утверждая, что это она, порочная женщина, затащила его в спальню капитана, предложив укрыть от дождя, и тем доказала свою испорченность; поскольку Даниэл не железный, случилось неизбежное, причем эта бесстыдная особа поклялась ему, что уже больше года между нею и капитаном нет ничего общего, что она не более как служанка в доме — не более; если бы Дан знал, что она продолжает быть любовницей Жустиниано, он бы, конечно, отверг ее притязания, будучи другом капитана и уважая чужой домашний очаг и чужую собственность. Тереэа Батиста пережила тогда тяжелое время; но худшее, с чем ей пришлось столкнуться в ту пору, были показания Дана; она встречала и ранее много дурных людей, но Даниэл превзошел всех, оказался, пожалуй, омерзительнее самого капитана.
Потому в тюрьме Тереэа превратилась в дикого зверька, забившегося в угол камеры,—она замкнулась, не доверяла никому. Когда появился Лулу Сантос, посланный из Сержипе доктором Эмилиано Гедесом, она не захотела говорить с ним, считая, что адвокат такой же, как другие; кому можно верить в этом мире страданий и подлости? Когда — после убийства капитана Жустиниано — Терезу арестовали, пришлось объединиться трем жандармам в форме, капралу и двум солдатам военной полиции, чтобы скрутить ее силой. Адвокат помог ей освободиться из тюрьмы и поместил в монастырь, передав на попечение монахинь, которые надеялись перевоспитать ее, но даже тогда Тереза продолжала сомневаться в намерениях Лулу; настолько сомневалась, что убежала, не дождавшись дальнейшего облегчения своей участи; к тому же адвокат из скромности не называл имени доктора, пославшего его защищать Терезу.
Только во времена знакомства с доктором (поначалу она н в нем сомневалась) к Терезе постепенно стала возвращаться
117


вера в жизнь и доверие к людям. Почему она согласилась уехать с Эмилиано Гедесом? Он приехал за ней в пансион Габи и, взяв за руку, сказал: „Забудь, что произошло, теперь ты начнешь новую жизнь”. Один-единственный раз, еще на ферме, она видела доктора и тем не менее не стала спорить и упрямиться, почему? Не потому ли, что из всех мужчин, которых она знала, он был самым привлекательным,- он не обладал внешней красивостью Дана, но был прекрасен своей какой-то внутренней красотой. Какой? Тереза не могла дать себе отчет, и, несмотря на боязнь оказаться еще раз обманутой, она поехала с ним и никогда после не жалела об этом—стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.
Таким же образом она могла судить и о враче Ото Эс- пиньейре; в противоположность Дану, он не прибегал к красноречию, чтобы увлечь ее, суля небо и землю, вечную ласку, глубокую привязанность, он не говорил о любви; он приглашал ее только на обыкновенную экскурсию в провинцию, возможно, веселую экскурсию.
Поскольку он обещал так мало, Тереза решила согласиться: по крайней мере, не будет разочарования, никаких иллюзий она не питает в отношении компаньона по поездке. Приятный в общении, шутник, он помогал ей выбраться из Аракажу и тем самым спасал от требований и угроз фабриканта — проси- теля-миллионера, который послал ей отрезы материи со своих фабрик и небольшую драгоценность; Тереза вернула подарки — доктору Эмилиано, наверное, было бы не по вкусу увидеть ее в объятиях сенатора.
Ж
Желая представить Терезу людям, доктор Эмилиано Гедес перестал держать ее взаперти, начал выходить с ней. Во время одной из прогулок по Эстансии он показал Терезе старинный особняк, пришедший в упадок от времени и отсутствия ухода, выкрашенный в синий цвет. Доктор обратил внимание Терезы на это чудо архитектуры, на отдельные детали, незаметно помогая ей оценить то, чем одна она не могла бы заинтересоваться и что не могла бы постичь.
Фабрикант (тогда он еще не был сенатором), низенький и толстый, мелкими шагами перешел улицу, чтобы поздороваться и поболтать с доктором Эмилиано Гедесом; он был многословен, суетлив, радостно настроен, смотрел на Терезу алчным взглядом. Доктор вежливо прекратил разговор, не замечая намеков фабриканта на то, чтобы его представили
118


Терезе. Доктор Гедес будто не хотел, чтобы богатый толстяк коснулся Терезы хоть кончиком пальца, словом, жестом. Увидев, что тот, наконец, уходит, Эмилиано сказал с несвойственной ему грубостью:
— Он, как оспа, поганит все, до чего коснется; если не убивает, то оставляет метку. Черная оспа, заразная.
Спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, Тереза приехала в Буким в сопровождении врача, когда другая оспа, настоящая, высадилась здесь, чтобы уничтожать людей.
Живя с доктором, Тереза узнала значение нового для нее слова „подруга”. Друг и подруга-идеальные отношения. Она - и доктор Эмилиано Гедес. Ни с кем другим у нее не было ничего подобного, точно так же и с Ото Эспиньейрой, неопытным, не очень-то приятным. Ах, Жануарио Жерэба, где ты, любимый друг, любовь моя, почему ты не приезжаешь за мной, почему оставляешь меня умирать здесь!
3
Значит, не было у них настоящей близости, тем более — любви. Отношения Терезы Батисты с врачишкой Ото Эспиньейрой не переходили границы легкой связи, которая очень скоро прервалась нэ-за внезапно нагрянувших событий. Так лучше, подумала Тереза, очутившись одна лицом к лицу с гулявшей на свободе страшной болезнью.
Тереза приехала сюда с врачишкой, чтобы скрыться от преследований богача. Последнее время она пыталась жить на свой скудный заработок танцовщицы, но в кабаре ей платили нищенское жалованье, почти символическое; пение и танцы служили маскировкой для совершенно иных занятий; глупо было заработать на жизнь трудом артистки, титул и аплодисменты нужны были для того, чтобы подороже брать с клиентов. В Аракажу Флори платил ей высокое жалованье, надеясь завоевать ее, страдая от безумной страсти к ней. Сейчас он делал то же для Рашели Клаус - на этот раз, правда, он платил и получал.
В турне хозяева кабаре платили Терезе гроши, предлагая, если этого мало, увеличивать жалованье за счет щедрых посетителей заведения: звание артистки, имя на рекламе, на афише, в газете повышают женщине цену. Перед Терезой вновь встал вопрос - продавать себя?
В Букиме Терезе нелегко было выдерживать неистовую страсть врачишки. Но как сказать ему: я уезжаю, ничто меня
119


не удерживает здесь, я устала играть, я приехала только как спутница, по печальной ошибке? Как сказать ему все это, если она согласилась приехать и он обращался с нею вежливо и даже довольно нежно, что делало его менее циничным и самодовольным, почти благодарным? Как оставить его здесь, в городке, без каких-либо развлечений, где совершенно нечем з* полнить время? Но ей необходимо сделать зто, она не может больше выдержать, она должна сбросить маску, иначе задохнется.
Все это длилось четверо суток — время, в течение которого тело обсыпают оспины в захваченном заразой, обреченном городе.
и
Изречение „Я жду тебя!” красуется на примитивной вывеске - висящей на двери доске с написанными на ней черной краской буквами: лучшей рекламы и не заслуживает этот плохонький погребок, в нем нет даже электрического освещения, его заменяет коптящая лампа. Несколько человек пьют кашасу, жуют табак в обществе двух женщин, смахивающих на бабушку и внучку,— это старая Грегория и почти девочка, изможденная и до зелени бледная, по прозвищу Козочка. Они ждут клиентов в надежде заработать хоть немного мелочи, сколько бы ни было,- не каждый вечер им удается дождаться кого-нибудь.
Входит Закариас, здоровенный детина, арендатор с соседней фазенды полковника Симона Ламего; он облокачивается на стойку, свет лампы падает на его лицо. Миссу, хозяин заведения, вопросительно поднимает брови.
- Два пальца чистой.
Миссу наливает кашасу по названной мерке; арендатор с любопытством рассматривает стоящую у стены девочку: уже целый месяц он постился-не было денег. Он вытирает рот тыльной стороной руки перед тем, как выпить спиртное. Миссу переводит глаза с лица на руки посетителя. Закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, пустулы вокруг его губ становятся виднее. Миссу хорошо знает, что это такое, он сам болел оспой, выжил, но оспины покрыли ему кожу лица и тела. Закариас проглатывает кашасу, ставит стакан на прилавок, сплевывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывается на девочку. Миссу подбирает монеты и спрашивает:
120


- Разрешите вопрос, дружище, вы понимаете, что у вас
оспа?
— Оспа? Оспа - нет. Это просто сыпь.
Старая Грегория подошла к работнику в надежде: если не понравится девчонка, может быть, приглянется она, ведь ей с каждым днем все труднее добывать клиента. Услышав Миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, она тоже разбирается в этом - пережила не одну эпидемию оспы, не заразившись ни разу неизвестно почему. Нет сомнения, это оспа, и черная. Она быстро отходит, хватает Козочку под руку и ведет ее к двери.
— Эй! Куда вы? Подождите, - зовет Закариас.
Женщины исчезают в темноте. Закариас поворачивается к другим посетителям, те молча жуют табак, опустив головы, уставясь в пол; он обращается как бы ко всем:
- Это просто сыпь, ерунда.
-По мне, так это оспа,-настаивает Миссу.-И лучше идта немедленно к доктору. Выяснить, пока не поздно.
Закариас обводит взором тесное помещение, люди молчат; он смотрит на свои руки, вздрагивает и быстро выходит наружу. Старая Грегория силой тащит Козочку, та сопротивляется, не понимая, почему старуха не позволяет ей заработать немного денег, а это так нелегко. Зловоние болота, грязь на земле, огромное звездное небо. Закариас, пришибленный, торопливо направляется к центру городка.
к
Каждый закон издается затем, чтобы его выполняли; распорядок дня, часы работы пункта здравоохранения указаны на объявлении, вывешенном на двери, на самом виду: с девяти утра до полудня, с двух до пяти вечера. Но это чисто теоретически, и Масимиано, и Жураси не любят, чтобы их отрывали от занятий: первого-от изучения и заполнения карточек лотереи, вторую-от сочинения ежедневных трогательных писем жениху,-священное время. Что же касается врача, то он и вовсе не придерживается никакого расписания, появляясь, когда ему взбредет на ум, утром или вечером, но всегда наскоро, второпях; в случае срочной необходимости достаточно медсестре или
121


сторожу перейти улицу—квартира врача находится на* против, —и можно позвать его, вытащив почти всегда из постели, где он если не забавляется с Терезой, то спит мертвым сном, забыв обо всем на свете, даже о своих честолюбивых стремлениях.
Закариас, устав хлопать в ладоши и кричать-эй, там, в доме! — колотит в дверь кулаками. Аптекарь Тезоура отсутствует —уехал в Аракажу, доктор Эвалдо — у больного, в пункте здравоохранения — один лишь молодой врач. Закариас, охваченный ужасом, грозит выломать дверь. Из-за угла появляется какой-то человек, ускоряет шаг, подходит к арендатору.
— Что вам нужно?
—* Вы работаете здесь?
— Работаю, да, что с того?
— Где доктор?
— Что вы хотите от доктора?
— Хочу, чтобы он принял меня.
В этот час? Вы с ума сошли? Не умеете читать? Вот смотрите расписание, здесь - с...
— Вы думаете, у болезни есть расписание? — хрипло выкрикивает Закариас и поднимает руки к глазам Масимиано, это был он: — Смотрите. Я думал, это простая сыпь, а похоже, что оспа, к тому же черная.
Инстинктивно Маси отступает, ему тоже кое-что известно об оспе, и он узнает ее немедленно. Тяжелый аластрим или черная оспа? Сейчас десять вечера, город спит, молодой врач, должно быть, нежится в постели с красоткой, привезенной из Аракажу, этой потрясающей кабоклой, от такой не отказался бы и сам Масимиано. Стоит ли будить доктора, рискуя получить нахлобучку? Маси в нерешительности. Однако, что, если это действительно черная оспа? Он снова вглядывается в лицо крестьянина—да, гнойные пузыри, коричневые, темно-фиолетовые, типичные для проклятой, смертельной оспы. Масимиано работает в департаменте здравоохранения уже восемнадцать лет, перебывал во всех пунктах провинции, кое-что усвоил.
— Ладно, кум, дом доктора тут поблизости, напротив.
Остановившись у дверей дома, Масимиано хлопает в ладоши, откликается женщина, ее зовут Тереза Батиста: сторож, он же санитар, кое-что услышал и запомнил ее имя.
— Это я, Масикшано, дона. Скажите доктору, что здесь на пункте больной, заразился оспой. Черной оспой.
122


л
Лекарское дело постигается на практике —утверждал профессор Элено Маркес в лекции об эпидемиях на меди* цинском факультете в Баии. Глубокая ночь, пункт здравоохранения Букима, холодный пот на лбу, сжавшееся сердце, доктор Ото Эспиньейра, совсем недавно получивший диплом, пытается на практике постичь то, чего не постиг в теории; на практике это много труднее, отвратительнее и страшнее. Речь идет, очевидно, об оспе в самой вирулентной форме— о черной оспе, как называют ее в народе; чтобы узнать это, не нужно было учиться шесть лет, достаточно только взглянуть на лицо крестьянина с безумно вытаращенными глазами и испуганным голосом: •
— Скажите, доктор, это черная?
Единичный случай или начало эпидемии? Врач закуривает сигарету; сколько их он закурил и выбросил с той минуты, как Тереза передала ему неожиданное известие,-на полу куча окурков. Какого черта он согласился ехать в Буким? Хорошо сказал Бруно, коллега по службе, опытный человек: нет такого соблазна, который вытащил бы меня из Аракажу, а провинция — скопище болезней.
Но как же бороться с оспой, как ликвидировать ее? Он бросает сигарету на пол, гасит ее, раздавив ногой. Протирает руки спиртом. Еще раз.
Шаркающие шаги на улице, дрожащая рука на дверной ручке; в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор Эвалдо Маскареньяс, в его руках чемоданчик, весь потертый от многолетнего употребления; оглядывает комнату подслеповатыми глазами, отыскивает молодого врача.
— Я увидел свет, дорогой коллега, и вошел, хочу сообщить вам, что Рожерио, Рожерио Калдас, наш префект, при смерти. Он заразился оспой, случай очень серьезный, у меня мало надежд. Хуже всего, что это не единственный случай. Лисию знаете? Жену ризничего? Это жену так зовут, а имя любовницы-Тука. Так вот, Лисия тоже в тяжелом состоянии. Вспышка оспы, дай бог, чтобы не эпидемия. Но я вижу, вы, дорогой коллега, уже информированы, так как находитесь здесь и в этот час; вы, верно, собираетесь принять необходимые меры. Прежде всего — вакцинация всего населения.
Всего населения, сколько же это? Три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? Сколько вакцины есть на пункте? Где этот запас хранится? Он, доктор Ото Эспиньейра,
123


управляющий пунктом здравоохранения, никогда не взглянул ни на одну тубу, даже не подумал об этом драгоценном запасе. Даже если и есть достаточное количество вакцины, кто будет делать прививки? Врач закуривает новую сигарету, отирает со лба холодный пот. Свинская жизнь: мог бы находиться с той же Терезой или какой другой в Аракажу, а ведь вот, очутился здесь, в окружении оспы, вне себя от страха. Оспа если и не умерщвляет, то обезображивает. Он представил свое смуглое лицо, изрытое оспинами, —столь привлекательное для женщин лицо куклы уже обезображено, неузнаваемо, ах, боже мой! Или он умрет, будет лежать мертвый, весь в гною.
Доктор Эвалдо Маскареньяс проходит внутрь помещения, останавливается около Закариаса, пытается узнать его: неужели это санитар пункта Масимиано? Нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах; старый доктор вглядывается внимательнее, нет, это не пятна - гнойники, это оспа.
— Тоже схватил проклятую. Это эпидемия, дорогой коллега; мы видим начало, но никому не известно, кто останется и увидит конец. Я уже пережил три эпидемии, но от этой, пожалуй, не спасусь, да и кто здесь может спастись.
Ото Эспиньейра бросает на пол очередную сигарету, пытается что-то сказать, но не находит слов.
— Так что же мне делать, доктор? Я не хочу умирать, почему мне надо умереть?.. — с* тоской спрашивает Зака- риас.
В конце концов появляется вызванная врачом Ото медсестра Жураси; она мирно спала, грезила о своем женихе, когда Маси разбудил всех в доме, где она снимала комнатку с пансионом. В голосе сестры звучали досада и вызов:
— Вы послали за мной в такой час, доктор, зачем? Что за срочность? - „Шальной докторишка, днем его не видно, а ночью будит людей”.
Ото Эспиньейра не отвечает, и снова взрывается хриплый голос Закариаса:
— Ради бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. — Он обращается уже к доктору Эвалдо, известному во всем районе.
У медсестры Жураси желудок деликатный: ах, лицо у человека в язвах! Она больше не спрашивает, почему ее подняли с постели в столь поздний час. Доктор Эвалдо повторяет монотонно:
— Это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.
124


Леча больных, ободряя умирающих, помогая при погре* бениях, ухитрившись спасти нескольких человек от смерти, он остался невредим после трех эпидемий. Перенесет ли четвертую? Доктору Эвалдо не так страшно умирать, размышляет врач Ото Эспиньейра, но он, Ото, только начинает свою жизнь. Однако почти слепой, полуглухой, полная развалина—как злословит про него аптекарь, — доктор Эвалдо любит жизнь и собирается бороться за нее скромными возможностями деревенского медика. Из присутствующих только он и Закариас думают о том, как сопротивляться болезни. У медсестры Жураси начались позывы к рвоте; Маси дас Неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз,-должно быть более десяти лет назад, уже потеряла действенность. Эспиньейра бездумно закуривает и тут же гасит сигареты.
В дверях появляется какая-то фигура, чей-то голос спрашивает:
- Доктор Эвалдо здесь?
- Кто меня зовет?
- Это я, Витал, внук доны Ауриньи, доктор. Моя бабушка умерла, я вас повсюду разыскивал и вот пришел сюда. Насчет свидетельства о смерти.
- Сердце?
- Возможно, доктор. У нее была сильная сыпь, потом начался жар, не успели даже вас позвать, как она отдала богу душу.
- Сыпь? - Доктор Эвалдо стал выяснять подробности. Подозрение его крепло.
- На лице, на руках, доктор, в общем, по всему телу; она сильно чесалась, потом, когда поднялась температура, умерла, градусник, который мы брали у соседа, показал выше сорока градусов.
Старый врач обратился к молодому врачу:
- Лучше вам, дорогой коллега, пойти со мной. Если это еще один случай оспы, будет констатирована вспышка эпидемии и выдано первое свидетельство о смерти.
И еще одна сигарета... Лоб покрылся потом. Не произнеся ни единого слова, доктор Ото соглашается кивком головы-что же делать, надо идти. Медсестра Жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит ее здесь, в помещении, куда проникла зараза,-этот ужасный человек с оспой на лице! Если она, Жураси, умрет от оспы, то виноват будет директор департамента здравоохранения штата, пусть
125


все это знают: он преследовал ее по политическим мотивам, он отправил ее в эту ссылку в Буким,— он знал, что она числится в оппозиции к режиму, к руководству департамента и, кроме того, она бережет свою невинность, а его превосходительство не терпит ни того, ни другого.
Прежде чем уйти и заметив полное бездействие коллеги, доктор Э вал до рекомендует Маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела, порошок аспирина - против жара.
- Что касается тебя, парень, возвращайся домой, не забывай раствор марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай света, ложись и жди.
- Чего ждать, доктор? Божьей милости или смерти - чего еще ждать?
м
Мертвая тишина временами прерывалась глухим плачем седой женщины. А сейчас Ауринья Пинто лежит на столе в комнате, откуда вынесена вся мебель и нет ни единого человека, даже родственников. Она уснула последним сном при первом дуновении горячки.
В молчании доктор Эвалдо, Ото Эспиньейра и медсестра Жураси смотрят на труп старухи.
— Она умерла от оспы, эпидемия... — объявляет шепотом доктор Эвалдо, и не могут помочь ему ни возраст, ни опыт; он весь дрожит и закрывает глаза, чтобы не видеть.
Даже после смерти не успокоилось измученное тело Ауриньи Пинто, болезнь продолжается: сыпь возрастает в волдыри, волдыри в пустулы, кожа лопается, появляется черный, зловонный гной, грязная, мерзкая оспа. Труп, не нашедший покоя.
Медсестру Жураси с ее деликатным желудком рвет тут же в комнате.
н
- Непонятно, сеу Масимиано Силва дас Неграс, где же вы их в се-таки хранили, куда так запрятали, что я, будучи управляющим пунктом и ответственным за здоровье населения муниципалитета, до сих пор не могу обнаружить драгоценные вакцины, в которых-спасение? Почему я не вспомнил о них раньше? Когда я согласился занять этот пост,
126


мне гарантировали» что в Букнме хороший климат» идеальные условия для отдыха и что касается здравоохранения — все в полном порядке» мне клялись» что Буким — райский сад, эдем в сертане, и что мрачный призрак былых времен, жуткое привидение, уничтоженное прогрессом, — оспа навсегда здесь ликвидирована; ликвидирована не только она, покончено с возможностью всякой другой эпидемии: да здравствует наше рачительное правительство! Меня обманули, ах, как меня обманули! Где вакцины, сеу Маси? Нам нужно пустить в ход их немедленно, пока еще есть время и живы люди.
— Остаток вакцин из последней присланной сюда партии, доктор Ото, должен храниться в шкафу с лекарствами, который, впрочем, почти пуст; ключ от него —у доны Жураси.
— Больше года назад здесь была группа вакцннаторов- добровольцев, состоявшая из студенток. Я помогал девушкам убедить кое-кого из местных жителей в необходимости вакцинации; какие невежды, они не слушали ни разъяснений, ни угроз - боялись заразиться оспой во время прививки, отказывались от вакцинации и даже убегали в лес. Девушки уехали продолжать прогулку по всей провинции за счет органов здравоохранения, - каникулы. Вакцину не присылают уже несколько месяцев, только обещают. Раздавать обещания, конечно, тоже требует значительных усилий со стороны бонвиванов из Аракажу.
— Скорее, дона Жураси, поворачивайтесь, делайте же что-нибудь, не хнычьте, не угрожайте обмороком, достаточно ваших гримас и тошноты; принесите вакцины и приготовьтесь, вы и Маси дас Неграс идите на улицы и делайте прививки, за это вам государство платит деньги, взысканные с налогоплательщиков. Несите коробку с вакциной, инструменты, если нужно, прибегнем к помощи солдат; делайте прививки всем подряд, можете начать с меня, нужно показать пример людям. Если я не иду с вами, то лишь потому, что мой долг оставаться здесь и руководить.
— Имеющегося в наличии запаса, сеньор управляющий, едва хватит, чтобы сделать прививки детишкам из начальной школы да некоторым важным персонам, — знайте это. Засучивайте рукав, я вам сделаю прививку, возможно, еще не поздно, — потом увидим. Мне самой не нужно, я делала прививку в Аракажу до отъезда; мой жених объяснил мне, что разговоры о ликвидации оспы-пустая болтовня директора департамента, который меня преследует за то, что мой отец
127


находится в оппозиции, а я-помолвленная невеста. Здесь поблизости, в домах богатых семейств, в торговых заведениях я еще могу производить вакцинацию, но не рассчитывайте, что я буду ходить по трущобам и делать прививки всякому вонючему сброду; я родилась не для того, чтобы возиться с зараженными оспой и смотреть на гной, я честная девушка из приличной семьи, а не какая-нибудь бродяга и пьяница вроде вашей шлюхи, которую вы нашли неизвестно где и поселили на чистой улице, что оскорбляет честные домашние очаги Букима. Если хотите делать прививки черни, зовите свою потаскуху и идите с ней.
— Ах, нс спорьте, сеньорита, не жалуйтесь, не оскорбляйте меня, я этого не заслуживаю, я всегда относился к вам с уважением, но сейчас требую послушания, выполнения указаний, я доктор и управляющий пунктом, относитесь ко мне с должным уважением и поторопитесь, разве вы не видите, что я опасаюсь последствий.
- Когда откроется почта, вы, сеу Маси дас Неграс, отправьте быстренько официальную телеграмму в Аракажу с просьбой срочно прислать побольше вакцины, оспа объявилась и убивает людей.
О
Одной из первых покинула Буким медицинская сестра второго класса департамента здравоохранения штата — Жу- раси. Бывшая регистраторша приемной медицинской консультации, не закончившая учебного заведения, без диплома, но являясь дочерью руководителя избирательной кампании прежнего правительства штата, она получила сюда назначение. А когда сторонники бывшего правительства перешли в оппозицию, новое в отместку перевело ее к черту на кулички, в Буким. Ее желудок не способен был выдерживать вонь и гниение; а городок за несколько дней буквально стал разлагаться.
По прошествии суток насчитывалось уже семь больных, на рассвете их было двенадцать, а на пятый день недели число заразившихся поднялось до двадцати семи. Цифра эта все возрастала. Зараженные дома можно было узнавать по окнам, заклеенным красной бумагой, чтобы помешать проникновению света: при дневном освещении оспа ослепляла, прежде чем умертвить. Через щели дверей и окон просачивался дым
123


от сжигаемого коровьего навоза — отличный окуриватель, очищающий от миазмов оспы.
Верующие молились день и ночь в церкви, где отпевали законную супругу ризничего, — наконец-то он стал свободным и мог спокойно жить с любовницей, если оспа их не убьет. Богомолки молили всевышнего об избавлении от проклятья, ниспосланного в наказание за грехи людям, предающимся разврату. К их числу относился и врач Ото Эспиньейра с его любовницей.
Из окна пункта последние, кстати, видели, как на улице появилась Жураси с чемоданом и зонтиком, — она направлялась к поезду. „Увольте меня, если сочтете нужным, но здесь я не останусь ни на минуту, я не хочу рисковать жизнью; если доктор хочет, пусть делает прививки и возьмет свою потаскуху в помощницы”, — ворчала она.
На следующий день после тревожной ночи, когда были отмечены первые случаи оспы, медсестра и Маси зашли в начальную школу, захватив коробку с вакциной. Учительницы выстроили детей, в этой очереди не хватало трех учеников; вести приходили дурные: поначалу матери подумали о кори или ветрянке; теперь же не было сомнений в том, что это были за волдыри темно-фиолетового цвета. Городок переполняли раздутые слухи о заболеваниях и о больных. С остатком вакцины двое служащих пункта направились на главную улицу в богатые дома.
Медицинская сестра Жураси не стала дожидаться часа, когда ей придется навещать бедняков в глухих переулках: перепуганная насмерть, она вспомнила, что уже имела контакт с больным оспой в доме турка Скэфа, крупного коммерсанта, у которого обнаружились симптомы болезни. Через три дома повторилось то же самое.
— Можете меня уволить—мне наплевать, я не собираюсь подохнуть здесь от оспы. Возьмите коробку, доктор, передайте своей шлюхе, а я невеста все-таки.
С исчезновением Жураси уменьшился наполовину персонал пункта, врач Ото взывал к небесам: что же теперь? Он посылает новую телеграмму в Аракажу, требуя способных и храбрых помощников: пусть приезжают с первым же поездом. Дома, отмыв руки спиртом, без конца закуривая и гася сигареты, охваченный страхом, предается отчаянию. Он советуется с Терезой: пока департамент в Аракажу не шлет служащих, кто сможет помочь?
129
5 Заказ 4в5


Потребуется четыре-пять групп, как только придет запрошенная вакцина. До сих пор они располагали Масимнано и медсестрой, что теперь делать без Жураси? Ведь не может же он, Ото, управляющий пунктом здравоохранения, идти на улицу делать прививки, подобно ничтожному санитару; достаточно и того, что от него требуют присутствия на пункте утром и вечером, чтобы давать объяснения, советы, обследовать подозреваемых больных, констатируя новые случаи, ох, Тереза, это ужасно!
Тереза слушает молча, серьезная и внимательная. Она понимает, что он боится, просто умирает со страха, ожидая лишь намека, чтобы последовать примеру Жураси. Если бы Тереза сказала ему: давай уедем отсюда, зачем нам умирать молодыми, любовь моя?-у врача был бы предлог бежать: я тебя притащил за собой, теперь увезу отсюда, нам нужно сберечь нашу любовь.
Расхаживая из стороны в сторону, врач Ото Эспиньейра становится все серьезнее:
- Знаешь, что она сказала, эта сукина дочь, когда я упрекнул ее, что она сбежала от вакцинации? Чтобы я завербовал тебя, представляешь?..
В ответ раздался твердый и почти веселый голос Терезы:
- Иу что ж, я пойду...
- Ты? Да ты что?
- Пойду делать прививки. Необходимо только, чтобы парень научил меня.
- Ты с ума сошла! Я не позволю.
- А я и не спрашиваю тебя, позволишь ты или не позволишь. Разве тебе не нужны люди?
Из церкви богомолки увидели, как она идет в обществе Маси дас Неграс со всем необходимым для вакцинации. Они даже подняли головы, чтобы лучше наблюдать, не прерывая вместе с тем литании. Молитвы не долетали и до потолка церкви, не говоря уже о том, что не доходили до небес и ушей бога; у старых ханжей Букима не было сил громко взывать к богу. Куда это отправилась сожительница врача с инструментами?
В момент погребения законной супруги ризничего раздались удары колокола. Сильнее, сеу викарий; велите звонить сильнее, бейте в набат по два колокола сразу, чтобы оповестить власти и бога о том, что черная оспа опустошает город Буким. Изо всех сил, сеу викарий, бейте, бейте в колокола!
130


п
Приятель, скажите мне, кто же отдаст последние почести умершим, если он будет бояться, что тоже умрет, если он каждое мгновение оглядывает свои руки, смотрится в зеркало, чтобы убедиться —не появились ли первые роковые признаки?
Бдение у гроба требует спокойствия, преданности и порядка. Провести бдение, достойное незабвенного усопшего, невозможно под страхом оспы.
В начале эпидемии еще можно было приглашать друзей, готовить угощение для поминок, откупоривать бутылки кашасы. Но по мере распространения заразы это уже становилось невыполнимым, не хватало времени для принятой церемонии, не велись соответствующие разговоры, не слышались похвалы умершему; у охваченных отчаянием родственников не было сил для таких торжественных церемоний с высокопарными речами, с плачем и причитаниями. При эпидемии все это становилось невозможным.
Где найти людей и деньги, чтобы организовать как следует бдение одновременно у двух-трех гробов в одну ночь? Нельзя держать в течение нескольких часов в помещении разлагающиеся трупы, нужно было скорее освобождаться от зараженного тела; позже уже не оставалось ни времени, ни сил для похорон на кладбище, и умершим приходилось довольствоваться ямами, вырытыми в грязи на дорогах, где было легче копать.
Когда люди заражаются оспой и охвачены страхом, они только и заняты тем, что жгут навоз, отмывают гиой, прокалывают волдыри и молятся богу. Куда там еще думать о бдениях у гроба!
Р
Рожерио Калдаса, префекта, Пожирателя Вакцины — прозвище это приобрело страшный смысл в связи с эпидемией оспы и отсутствием вакцины - хоронили в ясный воскресный вечер. Из-за чрезвычайных обстоятельств Буким был лишен возможности устроить торжественное погребение с оркестром, пышной процессией из учеников начальной школы, солдат, военной полиции, членов религиозного братства и масонской ложи и других выдающихся личностей, с вдохновенными речами, превозносящими достоинства 5*
131


покойного: не каждый день удается отправить на кладбище префекта* скончавшегося при исполнении служебных обязанностей. Немноголюдные проводы, краткое выступление президента муниципальной палаты. „Он стал жертвой гражданского долга”,- заявил ои, говоря о печальном конце изворотливого администратора. Тот в последние дни имел страшный вид: гнойники слились и образовали на всем теле большие ядовитые язвы, обычные последствия черной оспы в час смерти.
Для народа черная оспа была самой опасной, самой страшной, ее прозвали матерью всех других видов оспы. По мнению президента муниципальной палаты, покойный префект, выполняя свой гражданский долг, наверняка решил исдытать оспу, чтобы удостовериться, прежде чем препоручить ей население города, что это действительно первоклассная оспа, опаснейшая черная оспа, прародительница всех других видов данной болезни.
Доктор Эвалдо Маскареньяс был последним, кого несколько дней спустя проводили искренние слова сожаления. Восьмидесятилетний старик, полуглухой, почти слепой, полупомешанный, еле таскавший ноги, он не заперся в доме, нс уехал. Пока сердце выдерживало, он ухаживал за больными — за своими пациентами и за всеми остальными, о которых ему давали знать: бывали случаи, что больные из боязни попасть в лазарет прятались не щадя сил, последних сил своего изношенного организма. Он делал все что мог, но что сделаешь против оспы? Это он распорядился подготовить лазарет, а в жизнь претворила его планы Тереза Батиста — правая рука доктора в столь трудные дни. Она помогала ему, пока усталое сердце старика не разорвалось.
Он успел лишь послать через Терезу записку коллеге Ото Эспиньейре, управляющему пунктом: надо стучать в дверь, добиваясь срочной присылки новой партии вакцины, иначе все погибнут от оспы. После этого он впервые не пришел к своим больным.
С
Совсем еще недавно Тереза Батиста выступала на эстраде в кабаре, а сейчас, за какие-то дни, с доктором Эвалдо Маска- реньясом и санитаром Маси дас Неграс она прошла полный курс обучения, чтобы заменить медицинскую сестру; у нее всегда были способности к учебе - так говаривала еще дона Мерседес Лима, первая ее учительница.
132


Тереза не только научилась делать прививки и обмывать оспенных больных» смачивая волдыри раствором марганцовки и камфарным спиртом» ей уже удавалось убеждать наиболее упрямых» боящихся заразиться от прививки. Действительно» были случаи» что вакцинация вызывала резкую реакцию» жар и сыпь, волдыри - неопасную вспышку болезни.
Маси был более нетерпелив и предпочитал решительные действия. Делая прививку силой, он вызывал конфликты и только затруднял выполнение задачи. Терпеливая и улыбающаяся Тереза объясняла, показывая следы прививки на своей смуглой руке, делая себе прививку снова, чтобы убедить в том, что никакой опасности не существует. Все шло очень хорошо, люди сами приходили в пункт в ожидании прививки, когда запас вакцины неожиданно кончился. Последов^ а новая срочная телеграмма в Аракажу с требованиями помощи.
Доктор Эвалдо, озабоченный растущей с каждым днем заразой, получил в магазине дар — несколько матрацев для лазарета, где должны быть изолированы больные, у которых не было условий для лечения дома, те, что представляли особенно большую опасность в распространении вируса. Однако, прежде чем получить матрацы, нужно было вычистить и вымыть как следует предназначенный для лазарета барак, расположенный в лесу, вдалеке от городка.
В обществе Маси дас Неграс-каждый из них нес креолин и воду в банках из-под керосина - Тереза Батиста направлялась по лесной дороге к лазарету; лес здесь разросся, и Маси приходилось временами ставить банки на землю и прорубать с помощью сломанного тесака просеку, по которой они с трудом пробирались. Барак пустовал уже более года.
Последними его обитателями были двое прокаженных, вероятно, муж и жена. Они появлялись по субботам на рынке, где просили милостыню — горсть манноковой муки или черной фасоли, корни маниока или батата, сладкого картофеля, редко никелевые монетки, брошенные на землю,— с каждым разом все более изъеденные проказой, с жуткими дырами вместо рта и носа, культяпками рук, с ногами, обернутыми в мешковину. Они, наверное, и умерли одновременно, так как перестали появляться на рынке после одной из суббот. Так как никто не поинтересовался их судьбой и не отважился сходить в барак — подобрать и похоронить их останки, стервятники-урубу устроили пиршество, оставив на цементном полу только кости, очищенные от проказы.
133


Маси дас Неграс поглядывал с изумлением и уважением на красивую кабоклу, любовницу врача, которая без всякого принуждения, подняв юбку, босиком принялась мыть цементный пол будущего лазарета; собрав кости прокаженных, она сложила их в вырытую могилу. В то время как медицинская сестра Недотрога удрала, покинула пункт здравоохранения, наплевав на обязательства и последствия - „увольняйте меня, что мне с этого, я не хочу помереть тут”,-эта девушка без всякого вознаграждения, совершенно неизвестно почему расхаживала из дома в дом, бесстрашная и неутомимая, обмывая больных, смазывая волдыри раствором марганцовки, прокалывая их шипами апельсинового дерева, как только волдыри вырастали в пустулы темно-фиолетового цвета, приносила из скотных дворов коровий навоз. Он сам, Маснмиано, привыкший к нищете сертана, знакомый с горестями и несчастьями народа, закаленный и опытный, без родственников и друзей, хозяин своей жизни и смерти, нанявшийся на зту плохо оплачиваемую работу, хотя и получал деньги в конце каждого месяца, даже он не раз подумывал в эти дни бросить все и, подобно Жураси, уехать куда глаза глядят...
Зная о Терезе лишь то, что она красива и что она имеет отношение к управляющему пунктом, он все больше преисполнялся к ней уважением.
Когда она впервые отправилась с ним на прививки,— не понимая, почему подруга врача подменила удравшую медицинскую сестру в условиях эпидемии, нарушившей социальный порядок, смешавшей классовые различия,— Маси дас Неграс стал строить дерзкие планы. Подвергаясь смертельной опасности, испытывая страх, он считал необходимым поддерживать воодушевление Терезы и при удобном случае с божьей помощью собирался подобраться к ка- бокле и вместе с нею украсить лоб управляющего пунктом, никчемного врачишки, пышными рогами — восхитительная мысль!
Но он сразу отступил, даже не сделав ни малейшей попытки, - воодушевление и мужество внушала ему именно она, эта хрупкая женщина. Если Маси не последовал примеру Жураси, то этим он обязан только Терезе. Ему стыдно было оставить службу: он —человек здоровый и получает деньги за то, чтобы выполнять эту работу, в то время как она, слабое создание, не получая никакого вознаграждения, держалась, высоко подняв голову, твердо, без единой жалобы,
134


отдавая распоряжения не только в домах больных, но также и ему, Маси дас Неграс, перепуганному врачишке Ото, старому доктору Эвалдо — она командовала всеми. Где было видано что-либо подобное?
Когда вакцина наконец прибыла —их привез аптекарь Камило Теэоура, который в Аракажу узнал о вспышке эпидемии оспы и по собственной инициативе отправился в департамент здравоохранения, где ему вручили посылку и обещали вскоре прислать людей — „скажите доктору Ото, чтобы он вышел как-нибудь из положения — нанял людей в городе, пока не будет направлен квалифицированный персонал**, — но легко ли заставить рисковать жизнью за грошовое вознаграждение?
Маси дас Неграс говорил Терезе:
— Жалко, что нет еще таких, как вы, дона. Если было бы еще человека три-четыре, мы бы постарались справиться с проклятой.
Тереза Батиста подняла усталое лицо и улыбнулась мулату, неотесанному и грубому, но неунывающему:
— Я знаю, где их найти, положитесь на меня.
Т
Только к вечеру прибыл аптекарь с посылкой из департамента здравоохранения Сержипе; доктор Ото не дождался погребения доктора Эвалдо; они встретились с Камило Те- зоурой на станции. Если бы быть ему поумнее, он мог бы находиться уже далеко, мог бы уехать с товарным поездом в пять утра после ночи Страшного суда, как только Закариас показал ему свое лицо, покрытое волдырями. Поразмыслив толком, продумав каждый факт, он решил, что во всем виновата эта злополучная женщина, - какого черта понадобилось ей идти делать прививки народу, ухаживать за оспенными больными, до чего же безрассудная девка эта Тереза. Как бы красива она ни была —это не женщина, а лесной зверь, бесчувственное животное, неспособное думать, понимать, ценить блага жизни. Молодой, с обеспеченным будущим, он, доктор Ото Эспиньейра, находится под угрозой, что его смазливое личико, нравящееся женщинам, превратится в страшную маску, —если он вообще не лишится жизни.
Наследник отца — политического деятеля, имея призвание к политической карьере, он приехал сюда, чтобы заполучить депутатский мандат, рассчитывая сменить этот край
135


болезней и нищеты на богатые южные земли - земли празд» ников, театров, света, ночных клубов с „рандеву междуна- родной категории”. Только не будет у него более красивой и более приятной женщины, чем Тереза. Женщины? Нет, не женщины-это призрак, королева оспы. Кроме того, эаперевшись в страхе дома, промывая руки спиртом каждую минуту, прочищая горло глотками кашасы, безостановочно куря, рассматривая себя в зеркале, ощупывая лицо в поисках опухолей - в этой обстановке докторишка потерял весь свой лоск, все воспитание, политические амбиции, человеческое достоинство, его ухо не соблазняли голоса избирателей Букима, честолюбивые планы, прелести Терезы.
Когда после разговора, последовавшего за дезертирством Жураси, Тереза отправилась на улицу делать прививки, Ото не мог прийти в себя: он 'заговорил о нахальстве медицинской сестры, ожидая получить от Терезы нужный ему намек, приглашение к отъезду, совет, лишь одно слово. Вместо того, чтобы дать хороший совет, эта дурипда полезла в сестры милосердия, заставляя его идти на пункт, вместо того, чтобы отправиться на станцию.
На пункте его посетил президент муниципальной палаты, взявший на себя обязанности префекта. Он пожелал узнать о мерах, предпринятых управляющим, а также побеседовать. Коммерсант и фазендейро, политический руководитель, друг семьи врачишки — это к нему в свое время Ото явился с рекомендательным письмом. Он говорил откровенно: политический деятель, мой молодой доктор, должен действовать как политик даже при катаклизмах, а эпидемия - худший из них. Эпидемия, угроза смерти для жителей муниципалитета, имеет и положительную сторону для кандидата, который быстро может сделать политическую карьеру, в особенности если речь идет о враче, к тому же управляющем медицинским пунктом. Надо принять на себя командование сражением, встать во главе служащих или кого бы то ни было — намек на тот факт, что любовницу врача видели на улице за прививками,-чтобы смягчить вспышку черной оспы, изгнать безжалостного врага. Лучшей возможности нельзя придумать, мой дорогой, если заработать признательность и голоса будущих избирателей среди населения Букима. Народ честно платит и обожает способного н преданного врача — свидетельствует престиж доктора Эвалдо Маска- ренъяса: тот не был членом муниципальной палаты, префектом или депутатом парламента штата, так как не придавал
136


значения положению и должности. Но если доктор Ото Эспинь- ейра захочет воспользоваться случаем, то, опираясь на престиж семьи и на то обстоятельство, что оспа изгнана им из города, он сможет создать прочную политическую базу, имеющую разветвления в соседних муниципалитетах, где вместе с распространением- оспы заодно распространится и слава доктора,-для чего-то, дорогой друг, должна же пригодиться эпидемия.
Поблагодарите бога, доктор, за то, что он вам ниспосылает, и используйте ситуацию: риньтесь в бой, посещайте больных оспой, лечите их, богатых и бедных, превратите в лазарет свой дом. Если заразитесь-неважно, с прививкой вы едва ли умрете; несколько дней высокой температуры и лицо, усеянное следами оспы,-для избирателей не может быть лучшей рекламы: избранный кандидат — врач, с лицом, изрытым оспой. Некоторая опасность, конечно, есть, случалось, что и после прививки оспа уносила в могилу врача, но риск — благородное дело, мой доктор, и в конце концов жизнь имеет цену только для того, кто играет ею каждое мгновение.
Дав такие советы своему ученику, президент муниципальной палаты распростился с ним. В конце улицы подруга доктора делала кому-то прививку на пороге дома. До чего же она красива, прямо страшно становится, — особенно такому добродетельному человеку, как он, богобоязненному и доброму семьянину ; будто недостаточно одной оспы.  УУ
Ужасный сюрприз ожидал Терезу по возвращении домой—в вечер ее дебюта в роли медсестры. Она нашла Ото совершенно пьяным; упившись каша сой, он бормотал что-то невнятное. После обрисованной ему перспективы его избрания и возможности заражения оспой врач, укрывшись дома, опорожнил целую бутылку; слабо сопротивляясь алкоголю и быстро пьянея, он увидел входящую Терезу-крайне оживленную, порывающуюся рассказать ему о всех перипетиях дня. Ото резко отстранился от нее:
- Не дотрагивайся до меня, пожалуйста. Оботрись сначала спиртом - все тело.
Он продолжал пить, пока она мылась; не захотел есть, уселся в кресле, продолжая что-то бормотать про себя. Он держался в стороне от Терезы, пока не заснул; она уложила
137


его в кровать в таком виде, в каком застала, — одетым. На следующий день Тереза ушла до того, как он проснулся, они почти не разговаривали. Ни разу больше он не коснулся ее в те дни, пока еще оставался тут, пьяный, борясь между желанием удрать и стыдом. Ото спал один на софе в гостиной, ожидая, чтобы она ушла, оставив его дома. Своим поведением она как бы обвиняла его. Да, обвиняла, потому что уходила каждое утро ранехонько помогать доктору Эвалдо и Масимиано и возвращалась только поздно вечером, вся разбитая от усталости; он же с каждым днем все меньше и меньше времени проводил на пункте здравоохранения, где все увеличивалось число больных, приходивших за марганцовкой, аспирином, камфарным спиртом. Для врачишки же единственным лекарством была кашаса.
Когда однажды Тереза разбудила его, пьяного, чтобы объявить-кончился запас вакцины и необходимо идти принимать больных, а доктор Эвалдо уже вышел из строя,-у Ото созрел план: поехать в Аракажу под предлогом привезти вакцину, там заболеть: грипп, колики, анемия, сильная лихорадка — любая болезнь годилась—и попросить заменить его на посту управляющего пунктом в Букиме. Он совершенно опустился: небритый, с воспаленными глазами, с хриплым голосом, утрачены остатки его былой изысканности. Когда Тереза довольно резко сказала ему, чтобы он расстался с бутылкой и шел-выполнять свой долг врача, следуя примеру доктора Эвалдо, посещать больных, он взревел:
- Убирайся отсюда — к черту, в ад, грязная потаскуха!
— Отсюда я не уйду. У меня много дел.
Измученная, она повернулась к нему спиной и сразу же заснула. Теперь она была свободна от притязаний доктора, вечно пьяного, изнывающего от страха, — прелести Терезы его больше не привлекали.
Когда доктор Эвалдо свалился-у него сдало сердце, но мужество не покинуло его: он и в час смерти думал о вакцине для народа, - молодой врач Ото не стал дожидаться похорон коллеги: „Я поеду за помощью в Аракажу, привезу вакцину, поеду и сразу же вернусь”. Без багажа, украдкой, заслышав гудок поезда, он бросился на станцию и укатил в Байю. Поезд в Аракажу должен был пройти только через четыре часа; он не сумасшедший, чтобы оставаться хоть еще минуту на этой земле черной смерти, с этой безумной, несчастной женщиной, - пусть ее сожрет оспа.
138


ф
Факты эти потрясли многих —жители Букима в дни разгула черной оспы увидели удивительные события. Видели, как управляющий пунктом здравоохранения, молодой врач, удирал от оспы так поспешно, что даже сел не на тот поезд, поехав в Байю, вместо того, чтобы направиться в Аракажу. Бегство дезертира, описанное во всех подробностях фармацевтом на пороге аптеки, вызвало дружный смех среди всеобщего горя. „Куда это вы несетесь с такой поспешностью, доктор?”—„Еду в Аракажу за вакциной”. — „Но этот поезд не идет туда, он как раз пришел из Аракажу и отправляется в Байю”.— „Мне годится любой поезд, любое направление, время не терпит”.—„Но вакцина, доктор, я ее уже привез, вот она у меня в руках, большой запас, вполне достаточный для того, чтобы сделать прививки всему штату Сержипе, хватит с избытком. Так что оставайтесь на здоровье, оставайтесь со своими избирателями и, если у вас есть деньги, со своей девушкой, она ведь у вас —прямо пальчики оближешь”.
Да, жители Букима увидели удивительные события в дни разгула черной оспы. Они видели отверженных женщин и девиц Мурикапебы, странный, хотя и очень маленький отряд под командованием Терезы Батисты, расхаживающий по городу и его окрестностям, — они делали прививки. Седалище, прославившаяся своими габаритами, и тощая Мари- кота для любителей худых женщин — сейчас это в моде; Волшебная Ручка, прозванная так поклонниками во времена своей юности, и Пышный Пирог — соблазнительная толстуха — многим и такие нравятся; старая Грегория с полувековым служебным стажем, еще с доктором Эвал- до одновременно она приехала в Буким; Козочка —девчонка пятнадцати лет, уже два года занимающаяся этим ремеслом.
Когда Тереза пригласила их, старуха ответила отказом: какая сумасшедшая полезет в самое пекло оспы?! Но Козочка сказала: а я пойду. Разгорелся жаркий спор. Что им терять, кроме жизни вечно впроголодь? Даже оспа не захочет такой дерьмовой жизни, даже смерть ее отвергает. Грегория еще не сыта нищетой?.. Их было шестеро, и они быстро научились у Терезы, Маси и аптекаря делать прививки — для женщин их профессии нет ничего трудного, поверьте. Они собирали сухой навоз на скотных дворах, мыли больных марганцовкой, прокалывали пустулы, копали могилы,
139


хоронили людей» Только они —жертвы общества, отвергну* тые обществом.
Жители Букима увидели удивительные события в дни разгула черной оспы. Они видели оспенных больных, бредущих по улицам, изгнанных с фазенд, ищущих лазарет, умирающих на дорогах. Видели людей, в страхе покидающих свои дома, убегающих куда глаза глядят,—поселок Мури- капеба почти совсем опустел. Двое беглецов зашли попросить приюта на ферме Клодо, тот встретил их с карабином в руке: убирайтесь к черту! Они стали настаивать, раздались выстрелы. Один был убит наповал, другой долго мучился. А Клодо не знал, что сам уже заражен, что заражены жена, двое сыновей и еще один приемный, не осталось никого — всех пожрала оспа.
Жители Букима с изумлением увидели упомянутую Терезу Батисту, поднимающую на дороге оспенного больного и, с помощью Грегории и Козочки натянув на него мешок, потащившую его куда-то. Это был Закариас, но ни старуха, ни девчонка не узнали незадачливого клиента той ночи. Он и еще трое больных были изгнаны из имения полковника Симона Ламего. Полковник не потерпел заразы на своих землях-пусть подыхают где угодно, но не здесь, угрожая остальным работникам и членам знатной семьи. Когда Закариас и Тапиока подхватили оспу, полковник был в отсутствии, поэтому они и оставались было здесь оба; Тапиока вскоре умер, успев заразить еще троих. По приезде хозяина наступил конец, надсмотрщик получил строгий нагоняй, и четверо больных под угрозой оружия потащились прочь от ворот.
Трое углубились в лес в поисках места, где можно было спокойно умереть, но Закариас слишком любил жизнь. Голый, с язвами напоказ, с лицом, превратившемся в сплошной гнойник,-черная оспа, адское зрелище, — там, где он проходил, народ обращался в бегство. Лишившись сил, Закариас упал на площади перед церковью.
Тереза увидела его и с помощью двух товарок - никто, даже Маси дас Неграс, не решался коснуться гниющего тела — как тюк засунула в мешок и, взвалив на плечи, потащила в лазарет, где уже находились добравшиеся на собственных ногах две женщины и парень с плантации, не считая четырех других, прибывших из Мурикапебы. Просочившись через мешковину, оспенный гной Закариаса запачкал платье Терезы.
140


X
- Хитрец, он отправился провести уик-энд в столице.* .— рассмеялся с довольным видом аптекарь Камило Тезоура, рассказывавший об отъезде врачишки - Теперь управляющим пунктом здравоохранения стал Маси дас Неграс, а медицинскими сестрами — местные магдалины.
Но болтливому аптекарю пришлось прикусить язык, когда перед ним появился Масимиано с лицом, изрытым оспой.
Несмотря на то, что он сделал повторную прививку в начале эпидемии, в конце концов Маси получил свое. Тереза Батиста полностью приняла на себя командование сражением, взяла Маси к себе домой, уложила его на кровать врача-деэертира, поскольку дом пустовал, а сама перебралась в Мурикапебу.
Под руководством Терезы новоявленные медсестры сделали прививки большинству жителей города и части населения в сельской местности. Они хорошо знали, где жили и работали люди, и поэтому могли относительно успешно убеждать упрямцев и тупых невежд. На плантации Тереза смело схватилась с полковником Симоном Ламего, который запретил вход персоналу в свое имение: вслед за вакциной приходит оспа, твердил фазендейро.
Тереза пренебрегла запретом, проникнув через решетчатую дверь, за нею последовали Марикота и Седалище. Сильная перепалка и ссора кончилась тем, что сам полковник позволил сделать себе прививку. Не в его привычке было бить женщин, а эта одержимая - красивая чертовка - не уступала ни шагу, заявив, что не уйдет, пока не будет сделана прививка всем. Полковник уже наслышался о ней, знал о больных, которых она таскала на спине в лазарет. Он видел, с каким величайшим спокойствием она встретила его, как будто находилась не перед скандальным полковником Ламего, и понял, что она готова на все и его упрямство будет не больше как трусливым тщеславием по сравнению с мужеством кабоклы. Девушка, ты-дьявол, победила меня.
Делать прививки было пустяком по сравнению с угрозами побоев, наглостью и прочими инцидентами. Настоящих ссор с дракой было три-четыре, не больше. Гораздо труднее было ухаживать за больными по домам и в лазарете; аптекарь выполнял иной раз обязанности врача, женщинам
141


приходилось делать все остальное: они орудовали марганцовкой и камфарным спиртом, прокалывали пустулы иглами апельсинового дерева, очищали от гноя, меняли банановые листья, которыми обкладывали тело, - простыни здесь не годились, они прилипали к коже, срывали корки пустул, способствовали образованию язв. Из окрестностей, с фазенд и скотных дворов приносили горы коровьего навоза и раскладывали его на солнце для просушки, затем разносили по домам, где были больные оспой, сжигали его в комнатах, дым очищал зараженный воздух от миазмов оспы. В этот исключительный час коровий навоз служил благовонием и лекарством.
Ц
Цветистая шаль на голове, усыпанная черными и красными розами, - подарок доктора Эмилиано Гедеса в далекое время покоя, чистого дома, веселой и приятной жизни. Тереза Батиста шагает по переулку Мурикапебы. Она живет в одной лачуге с Волшебной ручкой, по соседству с остальными, в самой ужасающей, самой мрачной дыре.
Сколько могил вырыли эти женщины, которым редкоредко помогал какой-нибудь земледелец? Оспа настигала свои жертвы с такой быстротой, что не было ни времени, ни возможности относить стольких покойников на кладбище. Для одиноких, не имеющих близких, женщины кое-как выкапывали неглубокие могилы и сами зарывали тела. В некоторых случаях стервятники-урубу опережали их- для похорон оставляли одни кости.
Две из женщин заразились оспой, но ни одна—черной. Тереза успела сделать всем прививки. С сильной вспышкой оспы, однако оказавшейся не смертельной, пришлось поместить Пышный Пирог в дом врача-дезертира Ото, заполненного теперь больными,-лазарет-люкс, как называл его аптекарь. Тереза приходила утром и вечером ухаживать за толстухой, от которой остались теперь кожа да кости, и за Маси. Седалище тоже однажды появилась с высокой температурой, с сыпью по всему телу: сыпь, однако, была слабой, все оказалось пустяком-она даже не слегла. Оставалась на ногах, продолжая ухаживать за людьми Мурикапебы, где урожай покойников был обильнее, чем в городе. Ее,
142


Седалище, не покидали силы и энергия, равных не было ей в рытье могил.
Ни одна из женщин не умерла, все выжили, чтобы потом рассказывать историю сражения с оспой, но после им пришлось уехать из Букима, чтобы зарабатывать на жизнь в других местах. Здесь у них не стало клиентов — все мужчины боялись их: а вдруг оспа притаилась у них внутри.
Тереза Батиста тоже уехала из Букима, как только кончилась эпидемия, но нс потому, что ей не было предложений, совсем наоборот. Наблюдая, как она с цветастой шалью на голове проходит по городку, всегда нагруженная медикаментами и инструментами, марганцовкой, мотыгой, мешками из холста, занятая больными и покойниками, уступил свои позиции добродетельный президент муниципальной палаты, занявший до следующих выборов должность префекта, владелец фазенды, магазина, хозяин избирателей, дающий деньги под проценты в верные руки. Доныне он имел незапятнанную репутацию идеального главы семейства-жены и пятерых детей. Соблазненный красотой и бескорыстием Терезы, он вознамерился последовать примеру многих иных официальных лиц и завести наложницу, поселив ее в особняке, ибо префект, помимо всего прочего, все-таки нуждается в известном представительстве: автомобиль, чековая книжка, содержанка.
Выдвинул свою кандидатуру и полковник Симон Ла- мего, привыкший иметь любовниц. Намеки делали турок Скэф, страшный бабник, обосновавшийся в лавке галантерейных товаров, а также аптекарь, любитель посудачить о чужой жизни, исполняющий роль врача в свободные тоскливые часы.
Содержанка? Ах, никогда больше, лучше уж стать обычной проституткой в поселке Мурикапебы, где эпидемия, собственно, не кончилась,—просто черная оспа перешла в белую: мать-в дочь; пребывает и аластрим - болезнь сер- тана, ослепляя, а то и умерщвляя детей, время от времени убивая взрослых.
ч
Что касается знахарки Ардуины, то она не знала ни сна, ни отдыха, зарабатывая во время оспы свои гроши, молясь за охваченных боязнью, уберегая их от заразы,
144


излечивая тех, кто уже заразился; не всех, конечно, а только тех, кого ей дано было спасти — как она сама объясняла,— тех, в чьей груди не гнездился страх, очень немногих. Что же касается жреца макумбы Агнело, он не переставал бить в барабаны и распевать кантиги, адресованные негритянскому божеству Обалуайэ; даже когда число ,дочерей святого” в макумбе сокращалось до трех — остальные либо сбежали, либо попали в лазарет. Как известно, божество не обмануло его при этих чрезвычайных обстоятельствах: воплотивцшсь в Терезу Батисту, божество изгнало оспу из Букима, победило черную оспу.
Когда же, наконец, из Аракажу прибыла бригада из двоих врачей и шестерых дипломированных санитаров, чтобы погасить вспышку эпидемии, та уже догорала; правда, в лазарете еще стонали двое больных, но уже более недели не было ни новых случаев заболевания, ни смерти. Это не помешало тому, что в официальном восторженнейшем коммюнике департамента здравоохранения отмечалось мужество и самоотверженность членов бригады, проявленные при окончательной (опять-окончательной!) ликвидации оспы на землях штата Сержипе. Было воздано должное и молодому доктору Ото Эспиньейре, управляющему пунктом здравоохранения Букима, который с самого начала принял решительные меры, чтобы преградить распространение эпидемии, причем благодаря его подвижничеству был достигнут успех в неутомимом сражении с болезнью.
— Я хочу только видеть, хватит ли у докторишки Уикэнда смелости вернуться... — язвил аптекарь Камило Те- зоура, но так как злословие его было известно, то слова не достигли цели и управляющий пунктом (отдыхающий в Байе) получил обещанное повышение. Обещанное и заслуженное.
Поскольку отец оказавшейся торопливой Жураси успел примкнуть к новому правительству штата, дочь также была повышена в должности — она стала медицинской сестрой первого класса за ее выдающиеся заслуги во время вспышки эпидемии оспы в Букиме; она вскоре вышла замуж, но счастлива не была: жизнь ей отомстила по-своему. Только Маси дас Неграс не получил повышения, он остался простым сторожем и был рад, что жив н может повествовать о сражении с черной оспой.
Жители вернулись по своим домам, детишки и собаки снова перерывали горы мусора Мурикапебы в поисках пищи.
145


Стервятники-урубу время от времени откапывали остан* ки погибших от оспы, едва засыпанные землей, утоляя ими свой голод.
Два торжества состоялись в честь избавления людей от страшной опасности.
На макумбе Агнело в Мурикапебе негритянское божество Омолу танцевало среди народа. Оно обняло Терезу и заговорило ее от оспы на всю жизнь.
Из кафедральной церкви вышла процессия во главе с викарием и исполняющим обязанности префекта. Эти знатные персоны несли на носилках статуи святого Роке и святого Лазаря - божества белых, за ними тянулось множество людей. Взрывы многоцветных шутих-ракет, песни, веселый перезвон колоколов.
Чтобы уехать из Букима, где ей теперь нечего было делать, Терезе Батисте пришлось продать кое-какие безделушки турку Скэфу, давно помышлявшему сблизиться с ней, если бы только она согласилась, но Тереза на это не пошла. Никогда больше она не станет наложницей, ни даже просто компаньонкой в поисках удовольствия или покоя — никогда больше! Тереза, от которой отказалась смерть, которую отвергла оспа; Тереза, пылающая лихорадочным жаром, с сердцем, пронзенным кинжалом безутешного горя, уже не хочет жить, лучше пойдет к морю и утопится.
Ах, Жануарио Жерэба, морской орел, где ты теперь? Даже смерть отступила от меня, когда в полном отчаянии я пошла искать тебя в разгул черной оспы, а без тебя, Жану, горячо любимый, на что мне нужна жизнь? Я хочу быть там, где плывешь ты, и, притаившись среди волн, последую за тобой, буду хоть издали смотреть на тебя и на твой баркас, пока ты в плавании...
Ай, в котором же часу уходит поезд на Байю? Тереза тоже хочет бежать, бежать от нестерпимой тоски, от безысходности.
С церковной паперти богомолки увидели Терезу, одинокую, бредущую на станцию. Одна из них проворчала — и все ее поддержали:
— Битая посуда два века живет. Сколько перемерло достойных людей, а вот эту бродяжку, которая и в лазарет-то втерлась, поскольку лезет повсюду,—ничего не взяло. Могла бы оспа, по меньшей мере, рожу ей изъесть...
146


Ш...Щ-ЭЮ
Шумливый Закариас выздоровел; только поныне не представляет себе, как это он оказался в лазарете.
Щадила его смерть, и с жизнью он был в ладах, а может, лишь вычитал о черной оспе в какой-нибудь книжонке, что сбывают по дешевке на базарах, не то услышал от бродячих сказителей или певцов, повествующих о плаче, о боли, о смерти.
Это вот — наше — повествование, конечно, самое достоверное из всех, что записаны и распродаются по ярмарочным дням в северо-восточных штатах страны.
Юным и пожилым достаточно уже поведано о происшедших событиях, да и рассказывать, впрочем, больше нечего.
Я
Я все хочу, заканчивая повествование, повторить- и прошу мне поверить: черной оспе, блуждавшей по улицам Букима, дали бой отверженные женщины из Мурика- пебы, которыми командовала Тереза Батиста. На острые ее зубки, на ее золотой зуб попала оспа, и искусанной была, выплюнута в лес, откуда умчалась поездом-в поспешном бегстве —на берега реки Сан-Франсиско, где предпочитает отсиживаться, а люди после смогли вернуться в свои опустевшие дома. Скрываясь в затаенной пещере, оспа выжидает, когда снова сможет напасть. Ах, если не перехватят ее, то вернется она, чтобы покончить с людьми и со всем, что осталось. Где отыскать тогда-боем руководить-другую Терезу, победительницу Черной Оспы?


4
НОЧЬ, КОГДА ТЕРЕЗА БАТИСТА СПАЛА СО СМЕРТЬЮ
1
В конце долгой и неожиданной беседы, завязавшейся в ту воскресную ночь, доктор Эмилиано Гедес вдруг прошептал:
- Чего только бы я ни дал, чтобы быть холостым - и жениться на тебе. Конечно, для меня ты не стала бы значить больше, чем значишь теперь. — Слова его убаюкивали, как тихая музыка, знакомый голос звучал робко: — Моя женушка. .
Неожиданная застенчивость подростка, волнение скромного просителя, беспомощного существа были так не свойственны доктору — сильной личности, - привыкшему командовать, уверенному в себе, прямому и твердому* дерзкому и надменному, когда это нужно, но чаще — приветливому и любезному. Робость вовсе была чужда характеру доктора Эмилиано Гедеса, феодального землевладельца, хозяина плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталиста, банкира, президента административных советов предприятий бакалавра права. Старший из Гедесов, тех, кому принадлежат сахарный завод Кажаэейрас, Межштатный банк Бани и Сержипе, акционерное общество Эксимпортэкс, — он был подлинным хозяином всего - предприимчивым, смелым, властным, щедрым.
Как слова, так и тон его голоса растрогали Терезу.
Здесь, в Эстансии, в саду высоких раскидистых питан- гейр, щедрая луна обливала золотом манго, авокадо и кажу, волнами разносился аромат гардений под дуновением легкого ветерка с реки Пиауитинги. После того как он высказал ей с горечью, злостью и страстью то, что не доверил бы ни другу,
148


ни родственнику, ни компаньону, — то, что Тереза никогда не предполагала от него услышать (хотя и догадывалась), - доктор крепко обнял ее и, целуя в губы, взволнованно заключил:
-Тереза, жизнь моя, ты одна у меня на всем свете...
Он поднялся — высокий, как дерево питангейра с густой листвой, будто приютившее ее под своей гостеприимной сенью. За последние шесть лет седеющие волосы и пышные усы его стали отливать серебром, но лицо еще без морщин, проницательные живые глаза, стройная фигура делали его моложе уже исполнившихся шестидесяти четырех лет. С застенчивой улыбкой, столь отличной от его обычного громкого смеха, доктор Эмилиано пристально вглядывается в освещенное лунным светом лицо Терезы, как бы испрашивая у нее прощения за горечь, печаль и даже гнев, которые прозвучали в его словах, хотя это было признание в любви, чистой любви, искренней, горячей.
Тереза продолжала лежать в гамаке. Она была глубоко тронута. Глаза ее увлажнились, сердце было исполнено нежности. Она хочет столько сказать ему, выразить свою любовь, но, несмотря на то что многому научилась она в его обществе за эти шесть лет, все же не находит нужных слов. Tepeaà берет его руку, протянутую ей и, поднявшись из гамака, бросается в объятья доктора, подставляет губы для нового поцелуя, — как сказать ему: муж и любовник, отец и друг?.. „Склони голову ко мне на грудь, любовь моя”. Многие чувства обуревают се: уважение, благодарность, нежность, любовь, но только не сострадание! Ни в коем случае! Сострадания он не просит и не принимает, неприступный, как скала. Любовь, да, любовь и преданность — но как сказать ему все это, сразу? „Склони голову ко мне на грудь и отдохни, любовь моя”.
Кроме опьяняющего аромата гардений, разливающегося вокруг, Тереза ощущает на груди доктора тонкий запах мужского одеколона, так полюбившегося ей, — многое научилась любить она у него. Оторвавшись от его губ, она произносит: „Эмилиано, любовь моя, Эмилиано!” —и для него этого достаточно, ему понятно, что она хочет сказать: обычно она обращалась к нему „сеньор”, никогда не говорила ему „ты” и только в минуты близости позволяла себе вымолвить слова любви. Рухнули последние препятствия.
— Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы то ни было.
149


— Никогда больше, Эмилиано!
Шесть лет протекло с того вечера, когда он поднял ее с самого дна жизни. А теперь Эмилиано Гедес, несмотря на свои шестьдесят четыре года, без всякого усилия подхватывает Терезу на руки и несет в комнату под лунным светом, в благоухании гардений.
Однажды вот так же ее несли под дождем на ферме капитана, как невесту в первую брачную ночь, но то было обручение с ложью и предательством. Сегодня доктор несет ее на руках, и этой ночи, похожей на первую брачную ночь любви, предшествовали долгие годы нежности, доверия и полной близости. „Чего только бы я ни дал, чтобы быть холостым и жениться на тебе... Нет, не любовница, не содержанка. А супруга, настоящая супруга, жена”.
С той ночи, когда Эмилиано приехал за ней в пансион Габи и увез ее на крупе своей лошади, Тереза расцвела, превратилась в прелестную женщину. Но в эту ночь, напоенную ароматом гардений, ночь признания и безграничной близости, после того, как доктор открыл ей свое сердце, Тереза стала его опорой, целительным бальзамом, радостью, гасящей печаль и уносящей одиночество; тайная квартира любовницы преобразовалась в домашний очаг, и она — его единственная супруга, которая так была нужна ему, - в эту единственную ночь примирила его с жизнью, необыкновенная нежность сделала их близость беспредельной.
Они ласкали друг друга, как новобрачные. Тереза представила себе доктора Эмилиано таким, каким впервые увидела его на ферме капитана, задолго до того, как они стали жить вместе: верхом на горячем, породистом коне: в правой руке он держал хлыст с серебряной рукояткой, левой приглаживал усы, обжигая ее взглядом. Еще тогда поняла она, что полюбила его; проданная рабыня, мертвая от страха, она впервые посмела обратить внимание на мужчину. Впервые.
Сейчас доктор крепко сжимает ее в объятиях, губы их горячо сомкнулись — вершина блаженства!..
— Ай, Тереза!.. — чуть слышно вскликнул любимый и... сник бездыханным.
2
Молниеносно сорвавшись с постели, Тереза едва почувствовала на своей груди тяжесть смерти, едва услышала последний хрип возлюбленного, его глухой стон — от боли или
150


от услады? „Ай, Тереза”, — только и успел вымолвить. Она не в силах ни закричать, ни позвать на помощь, все в ней замерло, грудь, шея, губы запачканы его кровью — даже для смерти доктор сумел избрать определенный час, сохранить должную тактичность.
Прошло всего несколько минут. Терезе Батисте показа* лось, что она потеряла голову, обезумела, проклята навеки: смерть оказалась ее любовником, разделившим с ней ложе и наслаждение. С расширенными от ужаса глазами, онемевшая и потерянная, недвижимо стоит она над постелью с белоснежными простынями, пахнущими лавандой; она даже не видит доктора, сердце которого, изношенное надменностью и разочарованиями, не выдержало. Она видит перед собой одну смерть, торжествующую свою победу.
Праздник кончился. Сюда вторглась смерть, царит одна только смерть, явившаяся в ночи, распростершаяся над кроватью, застившая судьбу Терезы Батисты.
Э
С превеликим трудом Тереза натянула на себя платье и побежала разбудить слуг — Лулу и Нину, супружескую чету. У нее, должно быть, был вид обезумевшей, служанка испугалась:
- Что случилось, сеньора Тереза?
Лула появился на пороге комнаты, на ходу застегивая рубашку. Тереза нашла в себе силы выговорить:
— Бегите быстрее за доктором Амарилио, скажите, чтобы он шел поскорей, доктору Эмилиано очень плохо.
Лула выскочил на улицу. Нина пошла в спальню, как была — полуодетая, в ночном белье, стала поспешно креститься. В спальне, увидев смятые простыни, она зажимает рот рукой, чтобы не воскликнуть: „Ого, старикан-то, видно, умер в ту самую минуту... у нее в объятьях!”
Тереза возвращается, едва передвигая ноги, еще не придя в себя. Она пока что не задумывается над последствиями случившегося. Опустившись на колени у кровати, Нина бормочет слова молитвы и украдкой взглядывает на застывшее лицо хозяйки - его хозяйки, а Нина — только служанка доктора. Почему злодейка не падет тоже на колени и не молится, выпрашивая прощения у бога и у покойного? Нина силится заплакать, она была свидетельницей юношеских увлечений пожилого богача, для служанки смерть его при
151


таких, можно сказать, своеобразных обстоятельствах не оказалась сюрпризом. Так он и должен был кончить свою жизнь— старый козел - от кровоизлияния. Нина не раз говорила Луле и прачке: настанет день, и он окочурится в постели.
В последнее время доктор покидал свою усадьбу не более как дней на десять, и то если неотложные дела задерживали его, зато здесь он оставался чуть не вдвое больше, дни и ночи привязанный к юбке Терезы. Старый безумец растрачивал свои последние силы в объятиях молодой и пылкой женщины, не замечая других, предлагавших себя, начиная с Нины. Околдованный притворщицей, не считаясь со своим преклонным возрастом, он не проявлял уважения к знатным семьям — в доме любовницы принимал префекта, полицейского инспектора, судью и даже падре Винисиуса; более того, он выходил с ней на улицу. Они гуляли под руку, останавливаясь на мосту через реку Пиауи, или купались вместе в Кашоэйре до Оуро, в Пиауитинге; бесстыдница - в купальном костюме, чуть прикрывающем тело, он — фактически голый, в крохотных плавках; чужеземная мода, портящая добрые нравы Эстансии. Голый старик, правда выглядел еще крепким, красивым, вполне годным мужчиной, хотя более сорока лет отделяли его от Терезы.
Так и должно было случиться: бог добр, но главное - он справедлив, и никому неведомо, когда нагрянет час расплаты.
Старый живчик. Каким бы сильным и здоровым он ни казался, ему должно было скоро стукнуть шестьдесят пять. Нина слышала позавчера, как он сказал доктору Амарилио за обедом: „ Шестьдесят пять лет, доктор Амарилио, хорошо прожиты в труде и в радостях жизни”. Об огорчениях и неприятностях он не говорил, словно их и не было.
Почему Тереза продолжает стоять, не молится о душе покойного? Человек он достойный, несомненно, но женатый, отец, дед, погрязший в смертном грехе. Чтобы спасти его душу, нужны молитвы и молитвы, мессы, обеты, покаяния, надо раздавать милостыню и оказывать благотворительность, а кто должен больше всего просить бога за него, как не эта еретичка? Молиться и каяться в греховной жизни с чужим мужем? В своей испорченности - требовать невозможного от уже растраченных сил старика! На нее одну падает вина за его смерть, на ней лежит вина, и ни на ком больше.
Старый весельчак, не желавший уронить свое мужское достоинство перед женщиной, которой около двадцати, ^ ненасытной, нуждающейся в сильном и молодом мужчине,
152


а то и не в одном. Почему эта порочная девка не нашла себе возлюбленного среди городских парней, — так она сберегла бы старого осла? Л теперь кокетка довела до гибели богача, надеясь, возможно, получить в наследство кучу денег.
Почему она не становится на колени, чтобы молиться о душе грешника? Он заслуживает всевозможных молитв, месс с торжественным пением псалмов.
Нина привыкла прислушиваться к разговорам, пока дела* ла уборку в доме. Еще в начале вечера, принеся в сад поднос с кофе, она слышала, как в разговоре с возлюбленной доктор упоминал о завещании. Почему безбожница не жалуется, не посыпает голову пеплом, не разражается воплями и рыданиями хотя бы для вида? Продолжает стоять тут немая, далекая. Должна же она, по крайней мере, дать какое-то удовлетворение всем, пока ожидает завещания и раздела имущества, чтобы наслаждаться жизнью в Аракажу или Байе, расшвыривая деньги выжившего из ума старика с каким-нибудь молодым парнем! Изрядная сумма, наверняка - деньги, украденные у сыновей и законной жены, которой по праву принадлежит все наследство. Богатая и свободная, да еще хитрюга — if акой страшный грех!
Ловкая, испорченная, бессердечная девка довела его до смерти и не собирается выразить признательность за щедрость покойного, сорившего деньгами, сходившего по ней с ума, - не хочет даже поблагодарить за завещание, ие сотворит ни одной молитвы, не прольет ни одной слезы, в глубине ее сухих глаз - странный огонь, горящие угли.
Нина проклинает старика и анафемскую девку в покаянной молитве.
4
Когда Нина ушла привести себя ь порядок и согреть воды, Тереза - одна в комнате, в ожидании врача - сидела на краю кровати и держала неподвижную руку Эмилиано, нежно высказывала ему то, что не сумела произнести вечером. В саду, под сенью деревьев, при лунном свете, вели они разговор на слегка раскачивавшемся гамаке: для Терезы беседа была неожиданной и удивительной, для доктора — последней.
Всегда такой сдержанный в том, что касалось семьи, Эмилиано неожиданно поведал ей о многих огорчениях и неприятностях, об отсутствии понимания и ласки, о страш¬
153


ном одиночестве у домашнего очага без любви — голос его был оскорбленный, печальный, гневный... У него, в сущности, не было иной семьи, кроме Терезы — единственной его радости: он говорил ей, что чувствует себя старым и дряхлым. Но мог ли он помышлять, что уже стоит на пороге смерти? Если бы он знал это, то раньше сказал бы ей обо всем и принял бы нужные меры, о чем упомянул. Никогда Тереза не просила и не требовала чего бы то ни было, довольствовалась обществом и нежностью доктора.
„Только сегодня я поняла, что это была любовь с первого мгновения — то, что почувствовала тогда к тебе, Эмилиано. Я внезапно поняла это. Увидев прибывшего на капитанскую ферму знаменитого доктора Эмилиано Гедеса, владельца сахарного завода Кажазейрас, я посмотрела на него внимательно и нашла таким красивым, каким раньше никогда его не находила. Теперь остается лишь вспоминать. Ничего больше. Эмилиано...”
Верхом на вороном коне - сбруя, отделанная серебром и сверкающая на солнце, в высоких сапогах, с гордым видом - таким Тереза увидела его, подъезжавшего к дому на ферме, и, хотя в ту пору была простой, невежественной, порабощенной девчонкой, она отметила дистанцию, отделявшую его от всех остальных. В гостинной она подала ему только что приготовленный кофе, и доктор Эмилиано Гедес, стоя с хлыстом в руке, поглаживая усы, заметил ее и окинул взглядом с головы до ног; рядом с ним грозный капитан выглядел ничтожеством, жалким рабом, презренным подхалимом. Когда Тереза почувствовала на себе взгляд заводчика, в глазах ее зажегся ответный огонек, и доктор, видимо, обнаружил это. Спускаясь с узлом белья к ручью, она еще раз увидела его скачущим по дороге; блистало на солнце серебро, и это великолепное видение заставило Терезу остро ощутить убожество окружающей жизни.
Значительно позже, познакомившись с Даном и влюбившись в него, обезумевшая, потерявшая голову из-за соблазнительного красавчика студента, она вспоминала доктора Гедеса, невольно сравнивая обоих. В печальный час, когда капитан неожиданно появился в комнате, держа в руке плеть, доктор Эмилиано находился вместе с семьей в путешествии по Европе и только по возвращении в Байю, несколько месяцев спустя, узнал о событиях в Кажазейрасе до Норте.
Его родственница, Беатрис, сразу же после его возвращения обратилась к нему в полном отчаянии: „Вы, кузен, глава
154


семьи. Даниэл впутался в ужасную историю, кузен! Впутался! Нет! Он стал жертвой настоящей змеи!'9
Она молила его о помощи, желая оградить сына от участия в процессе, в который заместитель судьи, каналья, втянул его в качестве сообщника. „Речь идет о том судейском чиновнике, кандидате на свободное место судьи в Кажаэейра- се, которое было отдано Эустакио как раз по вашей просьбе, помните, кузен Эмилиако? Теперь обиженный судья сводит счеты с бедным парнем, причем, отвратительный тип, он требует от прокурора осуждения Даниэла вместе с этой девкой'*.
Беатрис хотела заодно добиться перевода мужа в другой район, поскольку в Кажазейрасе до Норте ему уже нельзя ни спокойно отправлять правосудие, ни сочинять сонеты: „Эустакио не хочет возвращаться сюда, и он не может также оставаться и в столице в долгосрочном отпуске, это превратит жизнь семьи в ад". Дона Беатрис просит у дорогого кузена чистый носовой платок, чтобы утереть слезы. „С такими неприятностями никакие пластические операции не помогут, кузен!"
Установив в путаном рассказе доны Беатрис, что речь идет о Терезе, доктор Эмилиано, прежде чем заняться делами родни, позаботился о безопасности девушки, снесшись из Баии с Лулу Сантосом, находившимся в Аракажу. Верный человек, друг, не раз доказавший свою преданность, крючкотвор-адвокат был ловким знатоком как тонкостей законов, так и способов их обходить.
- Освободи девушку из тюрьмы, помести в надежное место и постарайся закрыть это дело, сдать его в архив.
Вытащить Терезу из тюрьмы оказалось нетрудно. Поскольку она была несовершеннолетней, заточение ее было чудовищным нарушением закона, не говоря уже об избиениях. Судья согласился освободить ее, но что касается остального — умыл руки: он не давал распоряжения бить ее — это дело полицейского инспектора, друга капитана. Что же ка- càeTC* сдачи дела в архив, здесь он был непреклонен, намереваясь довести процесс до конца.
Поскольку судья находился в Кажазейрасе до Норте, в штате Байя, а Лулу Сантос-в штате Сержипе, адвокат не захотел настаивать. Поместив Терезу в женский монастырь, он сообщил заводчику об отказе заместителя судьи в Аракажу и стал ожидать новых распоряжений.
Не зная о заступничестве доктора, Тереза договорилась о дальнейшей своей жизни с Габи, навестившей ее в тюрьме,—
155


казалось» та ей сочувствовала» - и позднее» сбежав из мона- стыря» явилась в ее пансион.
5
Смешливый старичок» толстый обжора, который всем прописывал диету, а сам пожирал все подряд в огромных количествах, врач Амарилио Фонтес за шесть лет стал близким другом доктора и непременным сотрапезником за богатым, хорошо сервированным столом Терезы; он приходил полакомиться в каждый приезд Эмилиано, участвуя в завтраках и обедах, которым не было равных, - в Эстансии только в доме Жоана Нассименто Фильо ели так хорошо, но французские вина и ликеры из багажа доктора были несравненны, бесподобны, изумительны.
Заводчик зачастил в Эстансию: „В один прекрасный день, дорогой Амарилио, я приеду, чтобы остаться здесь навсегда; нет лучше края, где можно мирно провести свою старость, чем Эстансия”.
У двери доктор несколько раз хлопнул для проформы в ладоши и вошел, не ожидая приглашения: ночной вызов его встревожил. Когда крепкие люди, со стальным здоровьем, не знающие, что такое болезни, заболевают, то, как правило, это - дело не шуточное. Заслышав хлопки, Тереза встала и пошла навстречу. Доктор Амарилио встревожился еще больше, увидев девушку.
- Что-то серьезное, кума? - Так по-дружески он называл ее; домашний врач, он следил и за здоровьем Терезы. Со стороны кухни доносились приглушенные голоса Лулы и Нины. Тереза пожала протянутую доктором руку:
— Сеньор Эмилиано скончался.
-Что?
Доктор Амарилио поспешил в комнату. Тереза зажгла торшер, стоявший рядом с удобным креслом, сидя в котором Эмилиано любил читать, — не раз он читал вслух Терезе, свернувшейся клубком у его ног. Доктор Амарилио дотронулся до его тела - бедная Тереза!
Казалось, потеряв дар речи, с отсутствующим взглядом, Тереза вспоминает протекшие годы, минуту за минутой.
6
Прибыв в Кажазейрас до Норте и узнав, что Тереза находится в пансионе Габи, доктор пришел в крайнее раэдраже-
156


ние. Он тут же решил предоставить ее своей судьбе - сострадания она не заслуживала. Он, доктор Эмилиано Гедес, дал себе труд побеспокоить друга, способного и ловкого адвоката, заставив его приехать из Аракажу, вызволить ее из тюрьмы и спрятать в надежном месте, а эта идиотка, вместо того чтобы дождаться его, поспешила в дом терпимости. Ну и пусть остается там!
В сущности, доктор был не так раздражен поступком Терезы, как тем, что обманулся, посчитав ее достойной его внимания и покровительства. Когда он встретил ее на ферме Жустиниано, ему показалось, что он заметил в черных глазах девчонки необыкновенный, выразительный блеск. Точно так же рассказ о последующих событиях, хотя и весьма путаный и пристрастно звучавший в устах Беатрис и Эуста- кио, подтвердил его первоначальное впечатление. Однако он ошибся, как это ни было невероятно: девчонка оказалась обыкновенной потаскухой, - права была кузина Беатрис, легкомысленная, но трогательная в своей материнской любви. Блеск в глазах девчонки был не чем иным, как отблеском солнца. Ничего не поделаешь!
Поскольку способность узнавать и квалифицировать людей помогала доктору в его деятельности землевладельца, предпринимателя и банкира, он ощущал удовлетворение, когда распознавал людей с первого взгляда, и потом с большим трудом скрывал разочарование, если ошибался. Обманутые надежды заставили его обратиться к заместителю судьи - ему необходимо было выместить на ком-то свою досаду. Он направился в префектуру, где на верхнем этаже находился суд. Но там он нашел одного секретаря, который, увидев его, разве что не попросил благословения:
- Какая честь, доктор! Судья еще не пришел, но я сбегаю за ним в одно мгновение, достопочтенный проживает в пансионе Агриппины, здесь близехонько. Его имя? Доктор Пио Алвес, он был судейским чиновником в течение многих лет, в конце концов назначен судьей в Барракан.
Дожидаясь судью, доктор разглядывал из окна невзрачную панораму городка, и раздражение его нарастало: он не любил, когда ему противоречили, и тем более - когда ему приходилось обманываться. Разочарования — одно за другим — накапливаются в жизни.
С важным видом, хотя слегка озабоченный - нервно подергивались губы, - в помещение вошел судья доктор Пио Алвес, как всегда полный горечи и обиды. Постоянная
157


жертва несправедливостей, всегда оттесняемый на задний план, вынужденный вечно уступать место чьим-то протеже, он считал себя жертвой заговора духовенства, правительства и народа, объединившихся для того, чтобы наносить ему на каждом шагу удар за ударом* Он судил с упрямым, недовольным видом, выносил тяжелые приговоры, был безразличен ко всему на свете, кроме буквы закона. Когда к нему взывали о понимании, сострадании, милосердии я прочих гуманных чувствах, он высокопарно отвечал:
- Мое сердце — хранилище закона, на сердце начертана мною древнеримская аксиома — dura lex, sed lex1 !..
От вечной злости и зависти он даже приблизился к честности, хотя на его посту зто - бремя, капитал с невыгодными процентами. К доктору Эмнлиано он относился со страхом к ненавистью, считая его одним из виновников своего медленного продвижения по служебной лестнице, где долгое время занимал ничтожную должность; будучи кандидатом на пост судьи в Кажазейрасе до Норте - там его супруга получила в наследство поместье, — он был отставлен в пользу ничтожного столичного адвоката, чьим единственным титулом являлось звание мужа-рогоносца одной из родственниц Гедесов. Уже было подготовлено назначение доктора Пио, когда Эмилиано вмешался, выхлопотав эту самую должность для рогоносца. Некоторое время спустя доктор Пио с большим трудом добился повышения — был назначен судьей в район Барракан, однако целью его оставался по-прежнему Кажазейрас до Норте, откуда он мог бы управлять фазендой, сделав ее источником дохода, возможно расширив ее. Получив указание заменить доктора Эуста- кио в спорном процессе, он решил, что пробил сладкий час мести: по его усмотрению Даниэл мог стать главным виновником, а не просто сообщником, но, к несчастью, — dura lex, sed lex! - подняла нож девчонка.
Позади судьи семенил секретарь, умиравший от любопытства, однако доктор Эмилиано, пожелав остаться наедине с судьей, жестом отослал его.
- Вы хотите говорить со мною, доктор? Я к вашим услугам. - Судья силился сохранять важный и достойный вид, но губа его все сильнее подергивалась в нервном лисе.
- Садитесь, поговорим, — приказал Эмилиано, будто это он был верховным судьей, высшей властью здесь, в суде.
1 Закон суров, но это закон!.. (дег.)
158


Судья заколебался: куда сесть? На судейское кресло, чтобы подчеркнуть свое превосходство и внушить почтение доктору? На это у него не хватило мужества, и он уселся рядом со столом. Доктор Эмилиано стоял, устремив взгляд за окно. Безразличным тоном он заговорил:
- Доктор Лулу Сантос передал вам мое поручение или вы его не получили?
- Адвокат у меня был, высказал свои доводы, я согласился с ним и распорядился выпустить на свободу несовершеннолетнюю, арестованную полицейским инспектором. Ваш доверенный взял се на поруки.
- Так что же, он не передал вам всего моего поручения? Я ведь велел сказать вам, чтобы вы сдали дело в архив. Вы его уже сдали, судья?
Нервный тик на лице судьи усилился: гнев доктора был широко известен, хотя и редко проявлялся. Он сделал последнюю попытку:
- Сдать в архив? Невозможно. Речь идет о преступлении, совершенном по отношению к влиятельному лицу и вызвавшем смерть последнего.
- Влиятельного? Ничтожество! Невозможно, а почему? В деле фигурирует молодой студент, мой родственник, сын судьи Гомеса Нето, и, говорят, вы требуете его осуждения.
- В качестве сообщника... - Судья понижает голос. - Хотя, на мой взгляд, он больше, чем сообщник, он прямой соучастник преступления.
- Хотя я бакалавр права, но пришел сюда не как адвокат. Мне дорого время. Послушайте, доктор: вы должны знать, кто хозяин этого края, вы уже получали ранее доказательство тому. Мне сказали, что вы все еще желаете быть судьей в Кажазейрасе. Это теперь в ваших руках, так как я надеюсь, что Лулу просто не передал вам всего поручения. Выпишите сейчас же постановление о сдаче дела в архив, двух строчек будет достаточно. Но если вас мучит совесть, тогда я вам советую вернуться в Барракан как можно скорее, передав ведение дела судье, назначенному по моему выбору и вкусу. Ваша судьба в ваших руках, решайте.
- Это серьезное преступление...
- Не заставляйте меня терять время, я прекрасно знаю, что это — серьезное преступление, и именно потому предлагаю вам пост судьи в Кажазейрасе. Решайте сразу, не заставляйте меня терять ни время, ни голову. — Он нервно бьет хлыстом по ноге.
159


Доктор Пио Алвес медленно поднялся н пошел за бланками постановлений. Сопротивляться бессмысленно: если он настоит на своемг то останется прозябать в Барракане и кто-то другой подпишет постановление о сдаче дела в архив, заручившись признательностью доктора. Конечно, дело изобилует нарушениями закона, начиная с заключения в тюрьму и избиений несовершеннолетней, допроса без присутствия компетентного судейского чиновника, без адвоката, защищавшего ее интересы (до недавнего выступления Лулу Сантоса), и, сверх того, ввиду отсутствия доказательств и заслуживающих доверия свидетелей; в процессе действительно упущено многое, причин для сдачи дела в архив — более чем достаточно. Порядочный судья не позволит себе поддаться мелочному чувству мести, недостойному служителя Фемиды. Кроме того, какое значение имеет сдача в архив еще одного дела в этом сертане? Никакого, конечно... Доктор Пио изучил всеобщую исЮрию, читая Зевако и Дюма: Париж стоит мессы. А Кажазейрас разве не стоит постановления?
Когда он наконец кончил писать — мелкий почерк, латинские термины, — поднял глаза на доктора, стоящего у окна, и улыбнулся:
— Я это сделал из уважения к вам и вашей семье.
— Спасибо и примите мои поздравления, сеньор судья Кажазейраса до Норте.
Эмилиано подошел к столу, взял дело и перелистал. Прочел кое-что и тут и там, отрывки из доноса, допроса, показаний Терезы, Даниэла — какая мерзость! Бросил дело на стол, повернулся спиной, направился к выходу:
— Рассчитывайте на назначение, сеньор судья, но не забывайте впредь, что меця интересует все, что происходит в этом краю.
Все еще раздраженный, он вернулся на завод.
Несколько дней спустя доктор направился в Аракажу заглянуть в филиал банка, там он встретился с Лулу и из разговора с ним узнал, что Тереза понятия не имела об его вмешательстве во все это дело и об его интересе к ней. Это значило одно — Эмилиано не обманулся, судя о ней; значение блеска ее глаз подтвердилось еще при чтении дела. Помимо того что красива, она еще и отважна.
Он ускорил отъезд, не захотел дожидаться поезда, идущего лишь на следующий день, отправился на завод в автомашине. Доктор торопил шофера - на некоторых участках
160


шоссе было не лучше дороги для ослов и повозок, запряженных волами. Приехав на завод вечером, он продолжил свой путь уже верхом в Кажазейрас, где принял ванну и переоделся. И немедлен посетил пансион Габи, впервые в жизни переступив этот порог. Едва официант Арруда завидел его, тут же бросил вина и клиентов и помчался за Габи. Хозяйка пансиона явилась настолько быстро, что одышка прерывала ее голос:
— Несказанный почет для нас! Какая радость!
— Добрый вечер. У вас находится девушка по имени Тереза...
Габи не дала ему закончить; Тереза - такое чудо, бесценное приобретение; значит, слава о ней дошла до ушей доктора и привела его сюда в качестве клиента.
— Это верно, сеньор, красавица девочка, моложе пятнадцати лет, — она к вашим услугам. Драгоценность...
— Она поедет со мной... - Он вытащил из бумажника несколько банкнот и протянул взволнованной своднице. — Сходите за ней...
— Вы ее увезете, доктор? На эту ночь или на несколько дней?
— Совсем. Она не вернется. Давайте побыстрей.
Сидящие за столиками клиенты молча наблюдали за
происходящим; Арруда вернулся в бар, но, совершенно обалдевший, не смог подавать напитки. Габи проглотила свои возражения и доводы, спрятала деньги, несколько банкнот по пятьсот крузейро; она бы ничего не выиграла, начав спорить, ей оставалось лишь ждать, когда Тереза на* доест доктору и он прогонит ес. Бесспорно, задержится она там недолго, месяц или два — всего-навсего.
— Присядьте, доктор, выпейте чего-нибудь, пока я под* готовлю чемодан, а она уложит вещи. •.
— Не нужно чемодана, достаточно того, что на ней надето. Ничего больше. Ничего не надо устраивать.
Посадил девушку на круп своего коня и тотчас же увез.
7
Закончив осмотр, доктор Амарилио натянул на тело простыню.
— Скоропостижно, не так ли?
— Он только простонал и тут же умер, я даже не сообразила. .. — Тереза вздрогнула, закрыла лицо руками.
6 Змсяэ 485
161


Врач колебался, но ему необходимо было задать щекотливый вопрос:
- Как же это произошло? Он слишком много поел за обедом, тяжелая пища, и сразу после этого... Не так ли?
- Он съел лишь кусок рыбы, немного риса и дольку ананаса... Около пяти часов - несколько пирожков... Потом мы с ним прошлись до моста, а когда вернулись, он сел в гамак в саду, и мы разговаривали около двух часов. Уже после десяти мы легли.
- Быть может, у него были какие-либо неприятности в последнее время? Не знаете?
Тереза не ответила, она не хотела даже врачу доверить то, о чем они беседовали, жалобы и горечь Эмилиано. Он умер внезапно, какой смысл пытаться установить - от болезни или мучений? Уж не надеется ли медик воскресить его? Врач продолжал:
- Говорят, что Жаиро, его сын, сделал растрату в банке, серьезное хищение, и что доктор Гедес, узнав...
Он замолчал, так как Тереза притворилась непонимающей: окаменев, отсутствующим взглядом всматривалась она в лицо покойника.
Врач настаивал:
- Я только хочу знать причину—почему сдало сердце. У него было хорошее здоровье, но у каждого из нас есть свои неприятности, это нас и убивает. Позавчера он сказал мне, что здесь, в Эстансии, он восстанавливает силы, оправляется от волнений. Вы не нашли его изменившимся?
- Для меня доктор Эмилиано всегда был одинаковым, с первого дня.
Она умолкла, но не выдержала и добавила:
- Нет, неправда. С каждым днем он был все лучше. Во всем. Я только могу сказать, что равного ему нет. Не спрашивайте меня больше ни о чем.
На мгновение воцарилась тишина. Амарилио вздохнул. Тереза права: не к чему копаться в жизни Гедеса, ясно, что ни покой, ни общество подруги нс смогли поддержать его сердце.
- Дочь моя, я понимаю вас, представляю, что вы должны чувствовать сейчас. Если бы все зависело от меня, я бы оставил покойного здесь до погребения и мы - вы, я, мастер Жоан, - те, кто действительно его любил, проводили бы останки на кладбище. Только это от меня не зависит.
- Я знаю, для меня всегда не хватало времени. Нет, я
162


не жалуюсь... Здесь не проходило ни одной минуты, которая не была бы счастливой.
— Я попытаюсь связаться с родственниками; дочь и зять находятся в Аракажу. Если телефон не работает, придется отправить нарочного с запиской. — Прежде чем уйти, он спросил: Нужно ли послать человека, чтобы обмыть и одеть тело, или об этом позаботятся Лула и Нина?
— Я сама позабочусь о нем, пока он еще мой.
— Я скоро вернусь, принесу свидетельство о смерти, приведу священника.
Зачем священник, если Эмилиано не верил в бога? Впрочем, церковных праздников он не пропускал и возил священника на завод, чтобы отслужить мессу на празднике святой Анны. Падре Винисиус, изучавший теологию в Риме, умел пить вино и был отличным партнером за обеденным столом.
8
Доктор любил, когда Тереза, элегантно одетая — ее туалеты привозились из Бани, - хозяйничала за обеденным столом. Помимо врача, он приглашал своего друга Нассименто Фильо, с которым учился на факультете права, а также падре Винисиуса и Лулу Сантоса, специально приезжавшего для этого из Аракажу.
Они оживленно беседовали обо всем, спорили о политике, о кулинарии, литературе и религии, об искусстве, о мировых и бразильских событиях, о последних идеях, вызывавших дискуссии, и о моде, которая с каждым днем становится все более скандальной, об устрашающем падении нравов и прогрессе науки. На темы искусства, литературы, кулинарии почти всегда говорили только доктор и Жоан Нассименто, поскольку врач относился с отвращением к модернистскому искусству — пустой мазне без смысла и красоты; священник не выносил большинства современных писателей, мастеров порнографии и безбожия, а Лулу Сантос утверждал, что нет в мире блюда, которое могло бы сравниться с сушеным мясом, если его сдобрить молочной маниоковой кашей, — утверждение, впрочем, не совсем выдерживающее критику. Жоан Нассименто Фильо, завзятый читатель, незадачливый литератор, старый добряк, бросивший на полпути курс права, надеясь вылечиться в Эстансии от заболевания легких, остался тут, чтобы больше не выезжать, проживал свою ренту,
6* 163


обеспечивавшую его, и преподавал, заполняя свободное вре- мя, португальский и французский языки в местной гимназии. Зато он всегда был в курсе дел насчет книжной новинки и последней картины и даже мечтал полакомиться уткой по-пекински. Доктор привозил ему книги и журналы, они проводили долгие часы за приятной беседой в саду. В городе любопытные спрашивали себя, чего ради доктор, человек такой занятый и серьезный, убивал дни в Эстансии, болтая о разной чепухе с Нассименто Фильо, нежничая с любовни- цей-деревенщиной.
Когда, однако, разговор начинал вращаться вокруг национальной политики, — причем адвокат и врач едва не доходили до рукопашной, споря о позиции тех или иных политиканов, о выборных махинациях, — доктор ограничивался тем, что вежливо слушал с достаточно равнодушным видом. Он считал политику бесчестным занятием, подходящим для людей низшего сорта, с мелочными претензиями и гибким спинным хребтом, всегда выполняющих чьи-то указания и служащих у действительно могущественных людей, подлинных хозяев страны. Эти правили безраздельно, каждый в своем краю, в своей наследственной капитании1; он, кстати, в Ка- жазейрасе до Норте, где никто палец о палец не мог ударить без его ведома. Доктор всегда питал антипатию к политике и недоверие к политическим деятелям; за последними, мол, нужен глаз, они профессионалы лжи. Лулу Сантос, выпив вина, во всеуслышание объявил, что он - анархист, ученик Кропоткина в Сержипе, и атаковал падре Винисиуса.
Падре с Нассименто Фильо уходили; Лулу Сантос, докурив последнюю сигару, тоже прощался, оставляя доктора с Терезой. Как-то задержавшись в саду после ухода гостей, Эмилиано обнял ее и сказал:
- Всякий раз, когда ты что-то не понимаешь, спрашивай меня. Не бойся меня обидеть, Тереза. Ты меня обижаешь только тогда, когда не откровенна со мной. Ты удивлена и не понимаешь, как это я, неверующий, нанимаю падре отслужить мессу на заводе и еще к тому же устраиваю празднество, не так ли?
Улыбаясь, она прижалась к груди доктора.
- Не для себя я это делаю, а для других и ради того, чтобы поддержать их представление обо мне. Понимаешь?
1 Административная территориальная единица в эпоху колонизации нынешней Бразилии.
164


Для тех* кто верует и думает* что я верую тоже. Люди нуждаются в религии и праздниках* у народа тяжелая жизнь* и где это видано* чтобы на заводе не служили мессу и оставляли людей без крещения или свадьбы раз в году? Я только выполняю свой долг.
Он поцеловал ее в губы и произнес:
- Только здесь, в Эстансии, в этом доме* рядом с тобой я - это я. В других местах я - хозяин завода* банкир, директор предприятия* глава семьи, у меня не одно лицо, а четыре или пять лиц, я — и католик, я - и протестант, я - и иудей...
Только в последний их вечер, после беседы в саду, Тереза до конца поняла, что он хотел сказать ей.
9
Нина принесла таз и ведро, Лула - кувшин с горячей водой. Они приготовились помочь ей, но Тереза отпустила их: если понадобится, позовет.
Одна она обмыла тело доктора ватой с теплой водой, вытерла с головы до ног и надушила английским одеколоном, который он предпочитал. Тщательно одела и обула его, выбрав рубашку, носки, галстук, голубой костюм, комбинируя умеренные цвета, как это любил доктор, как он ее учил. Она позвала Лулу и Нину лишь прибраться в комнате. Ей хотелось* чтобы все было в порядке. Они начали с постели и, пока меняли наволочки и простыни, водрузили покойника в кресло рядом с журнальным столиком, на котором лежало несколько книг.
В кресле, с положенными на подлокотники руками, доктор, казалось, пребывал в нерешительности, какую книгу выбрать для чтения Терезе в этот вечер.
Ах, никогда больше Тереза не сядет у его ног, ррислонив голову к его коленям, никогда больше не услышит его теплого голоса, ведущего ее по темным дорогам, показывающего ей, как видеть в потемках, предлагая ей различные загадки и подсказывая, как их решать. Он как бы вручал ей ключи к знаниям, к чему-то таинственному.
10
Едва они прибыли в Эстансию, неотложные дела вынудили доктора выехать в Байю, оставив Терезу в обществе одной служанки, местной жительницы, и под охраной Алфре*
166


дана. Замкнутая, недоверчивал, со следами побоев на теле и со шрамами на сердце от воспоминаний о каждой минуте недавних унижений, избиений и позора, о Жустиниано Дуарте да Роза и о Дане, о тюрьме и пансионе, она жила, чтобы только как-то просуществовать, не думая о будущем. Тереза долго не могла прийти в себя. Она согласилась поехать с доктором нэ-эа сложившихся обстоятельств, а также из уважения, которое он ей внушал. Только лн уважения? Нет. Она испытывала к нему сильное влечение. Она приехала, не зная, чем все это кончится.
А чувства доктора к ней все более усиливались. Она стала отвечать ему взаимностью. Во всем же остальном вела себя так, как если бы находилась в обществе капитана и жила в таком же положении, как прежде. С самого раннего утра она принималась за уборку огромного дома, взяв на себя самую тяжелую работу, в то время как служанка прохлаждалась, только следя за кастрюлями, бесцельно расхаживая по гостиной с бесполезной цветной метелочкой в руке. Молчаливый и деятельный, с седеющей курчавой шевелюрой, Алфредан ухаживал за запущенным садом, ходил за покупками и охранял дом, а заодно - и добродетель Терезы. Все больше изучая ее, доктор все же еще не знал ее до конца; и осторожность была необходима.
Тереза ухитрялась исполнять и обязанности Алфредана; едва он собирался вынести мусор, как оказывалось, что она уже это сделала. Она ела на кухне вместе с работником и служанкой, прямо руками, хотя ящики были набиты серебряными столовыми приборами.
Благодаря усилиям Терезы дом превратился в игрушку. Сделать это было нелегко: комфортабельный особняк с обширным фруктовым садом, две просторные залы - гостиная и столовая, четыре комнаты, открытые для бриза, дующего с реки Пиауитинги, огромная кухня и буфетная, не считая пристройки, где находились ванные, а также комнаты для прислуги, чулан и кладовая. Зачем нужен такой большой дом? - спрашивала себя Тереза, тщательно убирая его. К чему столько мебели, да такой необычной? Много времени и сил требовалось на то, чтобы поддержать в приличном виде старинную мебель из жакаранды, потерявшую вид от старости и небрежного ухода. Особняк и сад, мебель, кое-какая английская фарфоровая посуда и столовые приборы из серебра - последние следы былого величия семьи Монтеиегро, от которой осталась только чета стариков, доживавшая свой век
167


где-то. Как потом узнала Тереза, доктор купил дом, мебель и утварь, посуду и столовые приборы, не торгуясь, впрочем, не слишком дорого. К сожалению, некоторые вещи — на* польные часы, домашний алтарь, статуэтки и барельефы святых — были уже увезены на юг любителями старины, заплатившими за них пустяки.
Доктор был в восхищении от деревьев и мебели, а также от расположения дома — участок находился вдалеке от центра, тихий, спокойный уголок.
Приезд новых жильцов вызвал появление любопытных, знавших о продаже особняка и о том, кто его купил: им нужно было запастись новостями для часов досуга, у них более чем достаточных. Некоторые, привыкшие всюду совать нос, дошли до того, что стали стучаться в двери в надежде завязать разговор и добыть дополнительные сведения о приехавших, но неразговорчивость и недоброжелательность Алфреда- на служили надежной преградой перед вторжением ханжей и бездельников. Им удалось лишь узнать о том, что в доме находятся две служанки, занятые тщательнейшей уборкой; одна из служанок была местной, известной лентяйкой, служившей во многих семьях, другая же, привезенная откуда-то, казалась настолько чумазой, что никто не мог рассмотреть ее лица, а вообще она выглядела молодой девчонкой, была старательна в работе. Та, для которой предназначалась вся эта роскошь, видимо, прибудет только тогда, когда все будет готово.
Никто из сплетников или сплетниц не сомневался в назначении особняка, богатого и теплого гнездышка, подходящего для того, чтобы скрыть тайные любовные связи, как определил Аминтас Руфо, молодой поэт, вынужденный торговать тканями в магазине отца. Доктор, у которого не было никаких дел в Эстансии, где он появлялся изредка только для того, чтобы позавтракать со своим другом Жоаном Нассименто Фильо, приобрел особняк Монтенегро, чтобы поселить там любовницу, — так утверждали ханжи и бездельники. Они исходили из трех причин, одна из которых была весомее другой. Во-первых, богачу сопутствовала репутация бабника, о чем сплетничали в Байе и Аракажу, на обоих берегах реки Реал; Эстансия была удобно расположена на полпути между заводом Кажаэейрас и городом Аракажу — местами, где доктор находился подолгу, занимаясь своими делами; и, наконец, Эстансия считалась прекрасным, приятным уголком, идеальным убежищем для любовных утех.
168


Однажды, ближе к вечеру, перед домом остановился грузовик; шофер и двое его помощников начали разгружать большие и маленькие ящики и великое множество коробок, на некоторых из них значилось слово „Осторожно!” — напечатанное или написанное от руки. Улица тут же заполнилась любопытными, ханжи и бездельники сбежались один за другим. Став на противоположном тротуаре, они разгадывали содержимое ящиков: холодильник, радиоприемник, пылесос, швейная машинка — число вещей было бесконечно, — доктор, очевидно, не считался с расходами. Скоро, видимо прибудет и ожидаемая особа. Они выставили дозоры, организовали дежурства, но доктор приехал в автомобиле на рассвете — как знать, может быть, нарочно: последняя смена сплетниц закончила дежурство в девять вечера, когда прозвонил церковный колокол.
Встав около восьми часов, доктор не нашел Терезу в постели: он обнаружил ее за работой с щеткой в руке, тогда как служанка в гостиной лишь едва шевельнулась, чтобы улыбнуться ему и поздороваться. Эмилиано не сделал никакого замечания, просто пригласил Терезу к кофе.
— Я уже пила раньше. Девушка подаст вам, сеньор. Извините, я запоздала... — И она продолжала убираться.
Доктор задумчиво выпил кофе с молоком, съел кускус из маиса, жареный банан, маниоковые пирожки, провожая взглядом Терезу, по-прежнему занятую уборкой. Она вымела спальню, собрала мусор, вынесла горшок. Стоя на пороге кухни, служанка поджидала, когда он закончит есть, чтобы убрать за ним посуду. После кофе доктор, нагрузившись книгами, устроился в гамаке в саду, покинув его только около полудня, чтобы принять душ и переодеться. Когда Тереза увидела его одетым,она спросила.
— Можно подавать на стол?
Эмилиано улыбнулся:
— После того, как ты примешь душ, переоденешься и будешь готова.
Тереза вовсе не думала принимать душ в этот час — еще столько работы, которую предстоит выполнить во второй половине дня:
— Я хотела помыться, как приведу все в порядок. У меня еще осталось много дела.
— Нет, Тереза. Иди прими душ сейчас же.
Она послушалась, привыкнув подчиняться. Возвращаясь из ванной и пересекая внутренний дворик, она заметила
169


плавники рыб, столетние яйца, саранчу. Тереза уже слышала о том, что где-то едят даже лягушек, и доктор подтвердил: превосходное мясо. Однажды она попробовала ящерицу тейю, убитую и поджаренную Шико Мейя-Солой, и ей понравилось.
- Всякая дичь вкусна, - сказал Эмилиано, - она обладает совершенно необычным, редким вкусом. А хочешь знать, Тереза, из чего готовят самое вкусное блюдо?
- Из чего?
- Из улиток.
- Из улиток? Ой, какая гадость...
Доктор рассмеялся, его смех звучал искренне и весело.
- Так вот, как-нибудь, Тереза, я приготовлю блюдо из улиток, и ты пальчики оближешь. Знаешь, я отличный повар.
За этой непринужденной болтовней смущение Терезы понемногу проходило, а за десертом она уже смеялась без всякого стеснения, слушая рассказ доктора о том, как французы держат улиток в течение недели закрытыми в коробке с дырками, наполненной пшеничной мукой, единственной едой пленниц, меняя муку ежедневно, пока улитки не станут совершенно чистыми.
- А саранча? Ее действительно едят? Где?
- В Азии, приготовленную с медом. В Кантоне обожают собак и змей. Впрочем, разве не едят в сертане удава жи- бойю и крылатого муравья танажуру? Это то же самое.
Когда они встали из-за стола и доктор взял руку Терезы, она уже улыбнулась ему совсем по-иному: то было начало неясности.
И снова в саду, на той же самой старинной скамье, некогда покрытой изразцами, тихонько целуя се в губы, влажные от выпитого портвейна - от капельки, чтобы помочь пищеварению, — он ей сказал:
- Тебе надо усвоить прежде всего одну вещь. Раз навсегда вбить в эту головку, - он коснулся ес черных волос, — что ты хозяйка, а не служанка, что. дом этот — твой, он принадлежит тебе. Если служанка добросовестно не выполняет свою работу, возьми другую, еще одну - сколько нужно, я больше не хочу видеть тебя грязной, протирающей мебель, таскающей ночные горшки. Хочу видеть тебя красивой... Впрочем, даже запачканная и в старой одежде ты выглядишь хорошенькой, но я хочу, чтобы твоя красота засияла, хочу видеть тебя ухоженной, элегантной, настоящей сеньорой. - И повторил: - Сеньорой.
170


Алфредана, несущего в сад бутылки, где перед каменной скамьей был поставлен небольшой складной столик, один из бесчисленных предметов, привезенных на грузовике. Там доктор ждал ее. В чистом платье она подошла к нему и спросила:
- Можно подавать?
- Немного погодя. Садись сюда, со мной. - Он взял бутылку и рюмку. — Давай выпьем за наш дом, пусть он будет веселым.
Тереза не привыкла пить. Как-то капитан угостил ее стопкой кашасы; она, едва пригубив, не могла удержаться от гримасы отвращения.
Вспомнив о кашасе, она и теперь только притронулась губами к прозрачному вину золотистого цвета. С удивлением почувствовала приятный вкус и попробовала снова.
- Портвейн, — сказал доктор, - одно из величайших изобретений человека, лучшее из португальских вин. Выпей, не бойся, хороший напиток не причиняет никакого вреда.
Тереза не поняла до конца смысл сказанных доктором слов, но вдруг почувствовала себя так спокойно, как никогда раньше. Доктор рассказал ей о портвейне и о том, что его надо пить после еды, после кофе или к вечеру, но не перед едой. Почему же тогда он угостил ее в неурочный час? Потому что портвейн — король напитков. Если бы он дал ей сначала биггер или джин, возможно, они не понравились бы ей; начав же с портвейна, он был уверен, что она не откажется попробовать еще что-то. Эмилиано продолжал говорить ей о винах, о различных сладких винах, которые она со временем должна будет отличать одно от другого — мускат, херес, мадера, малага, токай, — ее жизнь еще только начинается. „Забудь все, что до сих пор было с тобой, выкинь из головы, здесь ты начинаешь новую жизнь”.
Он отодвинул стул, чтобы Терезе удобнее было сесть, и сам стал раскладывать еду, причем подал тарелку ей первой. Она не верила своим глазам: где же это видано? Они выпили прохладительное из плодов мангабы, и доктор снова передал ей первой бокал. Смущенная, Тереэа едва притрагивалась к еде, заслушавшись его рассказами о необыкновенных кулинарных рецептах, один другого ужаснее, матерь божья!
Понемногу Тереза стала чувствовать себя непринужденнее; слушая доктора, она издавала возгласы изумления, когда он описывал некоторые иностранные лакомства:
171


,,Сеньора? Ах, никогда я ею не стану., ’’—подумала Тереза, услышав эти слова, и доктор прочел ее мысль, будто обладал даром угадывать.
— Ты ею не станешь лишь в том случае, если не захочешь, если у тебя не будет желания.
— Я постараюсь...
— Нет, Тереза, постараться — недостаточно.
Тереза взглянула на него, и Эмилиано увидел в ее огромных черных глазах тот самый бриллиантовый, алмазный блеск, который его заворожил.
— Я не знаю, какой должна быть сеньора, но грязной и оборванной вы мен#~больше не увидите, это я обещаю вам.
— А эту служанку, которая ничего не делала и позволяла тебе работать, я прогоню...
— Но она не виновата, я сама начала, я просто привыкла и — работала...
— Даже если она не виновата, нет, она не годится. Для нее ты никогда уже не станешь хозяйкой, ведь она видела, как ты выполняла работу служанки, и уже не будет уважать тебя. Я хочу, чтобы все к тебе относились с уважением, ты здесь хозяйка, и выше тебя только я, больше никто.  1111
Долгое время Тереза оставалась одна в комнате, наедине с умершим. Голова его покоилась на подушке, руки были скрещены на груди. Тереза сорвала в саду розу, недавно распустившуюся, темно-красную, цвета крови, и вложила ее доктору в руки.
Когда доктор приезжал на автомашине с завода или из Аракажу, он после нежного поцелуя, которым она его встречала, отдавал ей свою чилийскую шляпу и хлыст с серебряной рукояткой, тогда как шофер и Алфредан вносили портфель и папки с документами, книги и свертки в гостиную и буфетную.
Доктор всегда носил с собой хлыст с серебряной рукояткой; и не только когда он разъезжал верхом по плантациям сахарного тростника или пастбищам, осматривая скот, но и в городах — в Байе, Аракажу, в правлений банка, в руководящем совете акционерного общества Эксимпортэкс. Хлыст этот служил для него украшением, символом и оружием.
В руках доктора Гедеса это было страшное оружие: в Байе, взмахнув хлыстом, он обратил в бегство двух юных
172


налетчиков, введенных в заблуждение спешившим по улице седовласым полуночником, - те было приняли поспешность доктора за страх; а днем, в центре столицы, он заставил дерзкого писаку Аролдо Перу проглотить состряпанную им газетную статью. Нанятый врагами Гедесов нахальный газетный писака, спокойно маравший за незначительную плату чужие репутации, оставаясь при этом совершенно безнаказанным, напечатал в одном продажном еженедельнике длинную и резкую катилинарию против могущественного клана. Главе семьи, Эмилиано, досталась наибольшая часть пасквиля: „закоренелый соблазнитель невинных крестьянских девушек", „бездушный латифундист, эксплуатирующий труд арендаторов и испольщиков, ворующий земли", „контрабандист сахара и кашасы, обладающий дурной привычкой наносить постоянно ущерб общественной казне при преступном попустительстве инспекторов штата". Младшие его братья, Милтон и Кристован, квалифицировались как „некомпетентные паразиты", „неспособные невежды", причем Милтон специализировался, мол, на „ханжестве", а Кристован на ,пьянстве, будучи неисправимым выпивохой".
Статья читалась и обсуждалась. „В ней много правды, хотя она и написана тенденциозно",— заявил один информированный политический деятель сертана перед оживленными слушателями у дверей правительственного дворца. Едва закончив фразу, депутат оглянулся и закрыл рукой рот: по площади поднимался доктор - в его руках хлыст с серебряной рукояткой, а навстречу ему шел твердым шагом человека, явно одержавшего успех, журналист Пера. Времени для отступления не было, и прославленному автору пришлось проглотить свою статью всухомятку... а на лице его остался след хлыста.
Здесь же, в Эстансии, доктор, выходя иа ежедневную послеобеденную прогулку, вместо хлыста держал в руке цветок. Привычка эта возникла в начале их отношений, когда зарождавшаяся нежность мало-помалу перешла в настоящую близость. Во время своих приездов заводчик еще не показывался на улице в обществе Терезы, он по вечерам прогуливался один к старому мосту, к плотине, к гавани на берегах реки Пиауи; он скрывал Терезу, сохраняя связь в рамках приличия, они никогда не появлялись вместе на публике. Только близкие друзья были свидетелями терпеливо завоевываемых сокровищ любви: привязанности, доверия, откровенности, нежности, соединяющей этих двух людей.
173


Это случилось однажды вечером, когда, поцеловав ее, он сказал: „Я пройдусь, Тереза, но скоро вернусь и лягу отдыхать, буду переваривать пищу”. Она побежала в сад, сорвала бутон темно-красной розы - цвета крови — и, отдав его доктору, прошептала:
— Чтобы вы вспоминали обо мне на улице*..
На следующий день в час прогулки он спросил:
— А где же мой цветок? Мне он нужен не для того, чтобы вспоминать о тебе, - это как будто ты сама со мной.
При последующих прощаниях, лишь он подходил к автомашине, Тереза, охваченная печалью, целовала розу н булавкой прикрепляла ее к петлице лацкана, а в руке Эмилиано снова оказывался хлыст с серебряной рукояткой.
Хлыст в руке, роза в петлице, прощальный поцелуй — доктор возобновляет свою многогранную жизнь вдали от Терезы. И приходилось ждать, когда он снова вернется к покою Эстансии, гостем на короткое время, которое делится у него среди стольких домов, среди стольких обязательств, интересов и привязанностей, когда Терезе выпадает лишь мгновение — пора, пока роза распустится и завянет, — тайная и краткая пора любовниц.
Сейчас в комнате, после того как она вложила цветок в руки любимого, Тереза пытается закрыть его голубые, прежде чистые и проницательные глаза, иногда бывшие холодными и недоверчивыми. Пронизывающие глаза прорицателя, сейчас они мертвы, но еще открыты, как будто наблюдают за окружающим, взгляд их устремлен на Терезу — он знает о ней больше, чем знает она сама.
12
В теплые вечера Эстансии, с приятным, легким ветерком, под усеянным бесчисленными звездами небом, с огромной луной над деревьями, они с доктором долго оставались в саду, потягивая вина. Он предпочитал крепкие напитки - джин, водку, коньяк, она — портвейн или куантро.
Особняк их изменился, стал еще более комфортабельным, поскольку доктор привык к удобствам и хотел приучить к этому и Терезу. Одна из многочисленных комнат была разделена и превращена в две душевых, из которых первая соединялась с большой спальней любящей четы, а другая — с комнатой для гостей, которую обычно занимал Лулу Сантос, когда приезжал нз Аракажу в обществе доктора
174


или по его зову. Гостиная потеряла свой торжественный и старомодный вид залы, открывавшейся только в праздничные дни или дни важных визитов: в ней доктор установил книжные полки, стол для чтения и работы, электролу с пластинками и маленький бар. Альков рядом с гостиной превратился в уютный уголок для шитья.
Озабоченный тем, чтобы как-то занять время Терезы, свободные дни следовавших одно за другим длительных его отсутствии, доктор купил ей швейную машинку и спицы для вязания:
- Ты умеешь шить, Тереза?
- Умею ли, сама не знаю, но на ферме я чинила много одежды на машинке покойной.
- Не хочешь ли научиться? У тебя будет занятие, когда я отсутствую.
Школа кройки и шитья „Девы Марии Благодатей” находилась на маленькой улице позади Печального парка, и, чтобы ходить туда, Тереза пересекала центр города. Руководительница школы сеньорита Салвалена (Салва - от отца Сальвадора, Лена - от матери, Элены), рослая особа с широкими бедрами и бронзовой грудью, кобылка с широкой рысью, сильно напудренная и намазанная, проводила в середине дня специальный урок для Терезы, получив авансом плату за полный курс - пятнадцать занятий. На третьем из них Тереза отказалась продолжать, бросила ножницы и метр, иголку и наперсток, так как благопристойная преподавательница „Девы Марии Благодатей” с первого же занятия стала намекать Терезе на возможность подрабатывать, развлекая некоторых богатых господ того же сорта, что и доктор, совладельцев текстильных фабрик, сеньоров в полном смысле слова и к тому же воспитанных людей; эти намеки очень скоро вылились в откровенные предложения: „Место - не проблема, встречи могли бы происходить здесь же, в школе,' в одной из внутренних комнат, надежное и комфортабельное гнездышко - отличная постель, пуховый матрац, моя дорогая, Кстати, доктор Браулио, компаньон доктора Эмилиано по владению фабрикой, видел тебя проходившей по улице и был бы весьма расположен..
Тереза схватила сумочку и, не простившись, повернулась спиной и вышла. Салвалена, удивленная и оскорбленная, принялась ворчать про себя:
- Дерьмовая гордячка... Хотела бы я на тебя посмотреть в тот день, когда доктор даст тебе пинок под зад... Тогда еще
175


побегаешь за мной, будешь упрашивать меня, чтобы я устро- ила тебе клиента... — Неприятная мысль оборвала ее ругань: нужно ли возвращать деньги за двенадцать несостоявшихся занятий? - Ничего не верну, не моя вина, что эта оборванка, прикидывающаяся честной, бросила учебу...
По приезде доктор пожелал узнать об успехах Терезы в школе кройки и шитья. А! Бросила занятия: у нее нет ни склонности, ни желания, она научилась достаточно для того, чтобы сшить самое необходимое, и все. У доктора был дар прорицания - кто мог выдержать пронизывающий взгляд этих чистых глаз?
- Тереза, я не люблю лжи, зачем ты говоришь неправду? Я тебе когДа-нибудь врал? Скажи правду, что произошло.
— Она стала мне предлагать мужчину...
— Доктора Браулио, я знаю. В Аракажу он заключил пари, что наставит мне рога. Послушай, Тереза: у тебя не будет недостатка в предложениях, и если в один прекрасный день ты по какой-либо причине надумаешь согласиться, то скажи мне сначала. Так будет лучше для меня и прежде всего для тебя.
- Вы плохо меня знаете, как вы могли так подумать обо мне? — Тереза повысила в ярости голос, вздернула подборо* док, глаза ее засверкали, но тут же она опустила голову, продолжая тихо: - Я знаю, почему вы думаете так: вы увезли меня из женского пансиона и знаете, что, принадлежа капитану, я спуталась с другим. — Голос ее превратился в шепот: - Это правда. Я сошлась с другим, но дело в том, что мне не нравился капитан, он взял меня силой, я никогда не любила его, по любви я была близка только с тем, с другим. - Голос ее снова повысился: - Если вы думаете обо мне так, то лучше уйти сразу же, я предпочитаю находиться в доме терпимости, чем жить, чувствуя недоверие, испытывая страх перед тем, что может случиться.
Доктор обнял ее:
— Не будь глупышкой. Я же не сказал, что не доверяю тебе, что считаю тебя способной на обман, по крайней мере, не это я хотел сказать. Я сказал, что если когда-нибудь надоем тебе, если ты заинтересуешься другим, то приди и скажи мне прямо, так поступают достойные люди. Я не думал тебя обидеть, и у меня нет для этого оснований. Я считаю одно: ты ведешь себя достойно, и я доволен.
Не выпуская ес из объятий, он, улыбаясь, добавил:
- Я тоже хочу быть искренним, скажу тебе правду. Когда
176


я тебя спросил, что произошло, я уже знал обо всем, - не спрашивай меня откуда. Здесь все известно, Тереза, и все на поверхности.
Б тот же вечер, после обеда, доктор пригласил ее на про* гулку к мосту через реку Пиауи, чего раньше он не делал. Вместе, в вечерних сумерках, шли старик и молодая женщи* на, но ни доктору нельзя было дать его шести десятков с лишним, ни Терезе - ее шестнадцати - это были влюбленные мужчина и женщина, шедшие под руку, двое возлюбленных, прогуливающихся без стеснения, с веселым видом. Попадавшиеся по дороге редкие прохожие не узнавали доктора и его наложницу, они принимали, их просто за чету милующихся. Вдалеке от центра, от городского оживления они не вызывали большого любопытства. Одна старуха даже остановилась, увидев их проходящими:
— Добрый вечер, мои милые, гуляйте с богом!
Вернувшись домой после того, как они посмотрели на
реку, на плотину и пристань, доктор достал из холодильника бутылку шампанского. Услышав хлопок пробки и увидев ее взлетающей в воздух, Тереза рассмеялась и по-детски захлопала в ладоши. Эмилиано Гедес налил вино, и они вместе выпили из одного бокала. Тереза узнала вкус шампанского, который прежде ей был неизвестен. Как можно думать о другом мужчине, богатом или бедном, молодом или пожилом, красивом или уродливом, если у нее такой замечательный любовник? Каждый день он чему-нибудь ее учит, показывает и рассказывает что-то новое.
— Пока вы будете меня любить, я никогда не стану принадлежать другому.
13
Однажды Алфредан пришел проститься:
— Я ухожу, сеньорита Тереза. Мисаэл останется на моей месте, он хороший парень.
Тереза знала от доктора о просьбе Алфредана: привезенный сюда на месяц из-за срочной работы, он прожил здесь уже полгода, в отрыве от семьи и завода, где определенной профессии не имел, но слыл мастером на все руки. Если бы не внуки, он остался бы в Эстансии, ему нравился этот край хороших людей, и более всех - Тереза:
— Хорошая девушка, доктор, другой такой нет. Такая молоденькая, а соображает, как взрослая женщина, выходит
177


из дома только по необходимости и ни с кем не болтает на улице. Только и глядит на дверь, тоскует в ожидании вашего приезда, то и дело спрашивает меня: не приедет ли он сегодня, Алфредан? Я за нее ручаюсь, она достойна вашего покрови- тельства, доктор. Без вас она думает только о том, как бы больше узнать и чему-то научиться.
Поставляемые Алфреданом сведения и рассказы о случившемся в дни отлучек, начиная с предложений руководительницы школы кройки и шитья и кончая приставанием коммивояжера Авио Аулсра, своего рода Дана, соблазнителя, которого Алфредан проучил как следует, послужили доктору источником, чтобы составить окончательное суждение о Терезе.
От Алфредана доктор знал о том, что Тереза проводит вечера за чтением книг, за тетрадями с чистописанием. До того как она была продана капитану, в течение двух с половиной лет Тереза посещала школу, и учительница Мерседес Лима передала ей все, что знала, но это было не слишком много. Тереза хотела прочесть книги, имевшиеся в доме, и принялась учиться.
Эмилиано Гедес принимал близко к сердцу задачу еле* дить за первыми шагами девушки и направлять ее, помогая усваивать правила поведения. Многому научил доктор свою молодую протеже в течение этого времени — в саду, дома и на улице, - но ничто не было для нее столь полезным, как курс задаваемых уроков. Каждый раз, перед тем, как уехать, доктор оставлял ей задание — какой материал изучить, какие упражнения выполнить. Книги и тетради заполняли все праздное время Терезы, не давая ей скучать, излечивая от неуверенности.
В связи со всем этим доктор взял за правило читать ей вслух, начиная с историй для детей: Тереза путешествовала с Гулливером, была тронута сказкой об оловянном солдатике, смеялась до упаду над похождениями Педро Неудачника. Доктор тоже весело и раскатисто хохотал - он любил смеяться. Он, правда, предпочитал не выказывать свои чувства, но с нею он часто бывал растроган, нарушая предписанную самому себе суровую сдержанность.
Свободное время Терезы было не таким уж праздным. Хотя доктор не хотел, чтобы она хлопотала по дому, все же она продолжала заниматься уборкой, украшала дом — Эмилиано обожал цветы, и каждое утро Тереза собирала гвоздики и розы, георгины и хризантемы, цветочные вазы были полны
J78


всегда: никто не знал определенного дня и часа приезда доктора. Особенно много внимания она уделяла кухне — доктор любил вкусно поесть и был настолько требователен к пище, что Терезе хотелось приобрести познания в этой области. Цивилизованному человеку требуется первоклассный стол, говаривал доктор, и Тереза хотя и обжигала пальцы у плиты, но научилась готовить.
Жоан Нассименто Фильо раздобыл для них прославленную повариху, старую Эулину, ворчунью, постоянно жалующуюся на жизнь и легко приходящую в дурное настроение, но зато она была мастерицей в своей области.
— Артистка, Эмилиано,— вот что такое эта старуха. Приготовленное ею жаркое из козленка можно есть подряд целую неделю... — утверждал Жоан Нассименто.— В приготовлении простых и изысканных блюд Сержипе и Баии — мокеки из моллюсков, замечательных сладостей — нет никого, кто бы мог с ней соперничать. Божественная рука!
У нее Тереза научилась отмерять соль и смешивать пряности, определять точно время варки, правильно класть сахар и масло, кокосовое молоко, перец, имбдеь. Когда старая Эулина, почувствовав тяжесть в голове и стеснение в груди — свинская жизнь! — бросала все и уходила без всяких объяснений, Тереза занимала освободившийся пост перед большой плитой: кто любит хорошо поесть, тот знает, что нет еды, равной приготовленной на плите, которая топится дровами.
— Старая Эулина готовит все вкуснее и вкуснее... — сказал как-то доктор, накладывая в свою тарелку запеканки из маниоки с курицей. — Это блюдо, казалось бы, простое, но одно из самых трудных для приготовления... Над чем ты смеешься, Тереза? Скажи мне.
К куриной запеканке старуха не имела отношения, она к ней и не притронулась - ей помешало очень дурное настроение. Сладости из кажу, жаки, араса были приготовлены Эули- ной и были очень вкусны. „Ах, Тереза, но как же ты успела сделаться поварихой, когда и почему?” — „Здесь, в вашем доме, мой сеньор, желая лучше вам угодить”.
Возвращением Алфредана на завод был отмечен конец одного из этапов жизни Терезы и Эмилиано, перенесенного всего труднее. Молчаливый и спокойный, Алфредан занимал какое-то среднее положение между садовником и охранником, сторожем и верным другом: под его наблюдением распускались цветы и зрели фрукты в саду, под сенью его забот
179


возрастали доверие» нежность» ласки двух влюбленных. Те* реэа привыкла к молчаливости Алфредана» к его некраси- вому лицу, к его преданности.
Ленивую служанку, взятую в первые дни, заменила Алзира, вежливая и шумливая, Мисаэл сменил Алфреда* на в саду, он делал покупки, сторожил дом, но не сторо* жил Терезу — в этом больше не было необходимости: доктор уже знал, что ей вполне можно доверять. Так про* текали дни, недели, месяцы, и Тереза стала забывать свое прошлое.
В дни приезда доктора у нее не хватало времени на все необходимые дела и заботы: аперитивы, завтраки и обеды, друзья, книги, прогулки, купания в реке, стол и постель — гамак или циновка, расстеленная в саду, софа в гостиной, где он знакомится с документами и пишет распоряжения, кушетка в комнате, где она шьет и учится, ванная. Там и тут — везде и всегда — хорошо.
14
Около двух часов ночи доктор Аурелио вернулся, он принес свидетельство о смерти и вести о родных доктора Эмилиано Гедеса. Чтобы разыскать их на балу в Яхт-клубе, он разбудил половину Аракажу телефонными звонками, когда наконец добился разговора с самым младшим из братьев, Кристованом, ответившим ему пьяным голосом. Аурелио звонил более двух часов: к счастью, на этот раз телефонистка Биа Турка не подняла шума из-за позднего часа, так как ей самой не терпелось узнать подробности смерти богача. Правда, врач, чтобы задобрить ее, дал ей понять, что доктор отдал богу душу (Биа Турка занималась спиритизмом) при довольно особых обстоятельствах. Деталей он не стал уточнять, Биа Турка, благодаря своей профессии или флюидам, могла и сама установить.
— Биа прямо вцепилась в телефон, дозваниваясь в Аракажу, она очень помогла. Когда мы наконец узнали, где находится его семья, я даже закричал „ура”. Вначале ничего не было слышно нз-за музыки, дело в том, что телефон Яхт- клуба находится в баре, и Кристован сидел там, поглощая виски. Когда я сообщил ему новость, думаю, он потерял голос, потому что бросил трубку, и мне пришлось кричать, пока не подошел кто-то еще и не сходил за зятем. Тот сказал, что они выедут сюда немедленно...
180


Вместе с врачом пришел Жоан Нассименто Фильо, грустный, взволнованный, испуганный:
— Ох, Тереза, какое несчастье! Эмилиано был моложе меня, ему еще не было шестидесяти пяти. Никогда не думал, что он умрет раньше меня. Такой крепкий, я не помню, чтобы он когда-нибудь жаловался на болезнь.
Тереза оставила их в комнате, пошла приготовить кофе. С отрешенным видом, вся в слезах, Нина выглядела безутешной родственницей — племянницей или двоюродной сестрой. Лула спал, сидя у стола в буфетной, положив голову на руки. Тереза занялась приготовлением кофе сама.
На постели, застеленной чистыми простынями, одетый так, будто он должен председательствовать на совете директоров Межштатного банка Бани и Сержипе, лежит доктор Эмилиано Гедес; светлые глаза его широко открыты, он, кажется, еще проявляет интерес к жизни и людям, желая все увидеть и проследить за началом долгого бдения у его тела в доме любовницы, в чьих объятьях он умер. Жоан Нассименто Фильо, с набухшими веками, обратился к врачу:
— Не похож он на мертвого, мой бедный Эмилиано. Смотрит, чтобы лучше командовать всеми нами, как это он всегда делал еще на факультете. Роза в руке, только не хватает хлыста. Суровый и щедрый, лучший из друзей, худший из врагов, Эмилиано Гедес, властитель Кажазейраса...
— Его погубили неприятности... — повторил врач свой диагноз. — Он никогда не откровенничал со мной, но слухи распространялись, их узнавали, даже ни о чем не спрашивая. Он ведь был таким близким вашим другом, Жоан, неужели он вам ничего не сказал? Даже позавчера? О сыне, о зяте?
— Эмилиано не был таким человеком, чтобы рассказывать о своей жизни даже самым близким друзьям. Я никогда не слышал от него ничего, кроме похвал по адресу семьи, — все они отличные люди, прямо императорская фамилия. Он был слишком горд, чтобы с кем-то делиться чем-либо компрометирующим свою родню. Я знаю, у него была слабость к дочери, когда она была молоденькой девушкой. Он всякий раз, как появлялся здесь, рассказывал только о ней, об ее красоте, уме, передавал забавные истории. Потом она вышла замуж, он больше не вспоминал о пей...
— Что вспоминать? Вспоминать о рогах, которые она наставляет мужу? Апаресида пошла в отца, у нее горячая кровь, она чувственна, горяча, говорят, что она разрушает
181


домашние счаги Аракажу. Она - с одной стороны, муж - с другой, он не уступает ей: каждый живет как хочет...
— Таковы нынешние времена и сумасшедшие браки... — заключил Жоан Нассименто Фильо. — Бедный Эмилиано, он безумно любил семью, детей, братьев, племянников, помогая всем, до самого дальнего родственника. Вот он как живой, только не хватает хлыста в руке...
Тереза вышла и тут же вернулась, принесла поднос с чашками кофе:
— Хлыста, а почему, сеу Жоан?
— Потому что Эмилиано носил одновременно розу и хлыст, хлыст с серебряной рукояткой.
— Но не тогда, когда бывал со мной, сеу Жоан, не здесь..т- Слова Терезы были почти правдой.
— Кое в чем, Тереза, вы чуть-чуть одинаковы, я смотрю на вас и вижу Эмилиано. В совместной жизни вы стали похожи на него: та же честность, горделивость, не знаю, что там еще...
Он немного помолчал, потом продолжил:
— Я хотел прийти увидеть его сейчас, проститься с ним, пока он находится в вашем обществе. Я не хочу быть здесь, когда появятся его родственники. Из-за вас, Тереза, он приехал в Эстансию и уделил нам немного своего времени, столь заполненного делами, передал нам свою любовь к жизни. Когда он приехал, я уже поддался старости и ожидал смерти, он воскресил меня. Я хочу с ним проститься рядом с вами, других я не знаю и знать не хочу...
Снова молчание. Глаза мертвеца открыты. Жоан Нассименто продолжает:
— У меня не было братьев, Тереза, Эмилиано был для меня больше, чем братом. Я не потерял всего оставленного мне отцом, потому что он занялся моими делами. И он никогда об этом не напоминал. Я только что говорил доктору Амарилио: гордость и щедрость, хлыст и роза. Я пришел, чтобы увидеть Эмилиано и чтобы увидеть вас, Тереза. Могу я быть вам чем-нибудь полезен?
— Большое спасибо, сеу Жоан. Я никогда не забуду вас и доктора Амарилио; за то время, что прожила здесь, я приобрела друзей, он подарил мне даже это.
— Вы останетесь в Эстансии, Тереза?
— Без доктора, сеу Жоан? Я бы не смогла.
Последний глоток кофе они выпили молча. Жоан Нассименто Фильо думал о будущем Терезы: бедняжка Тереза,
182


по слухам, она испытала много горького, прежде чем Эмили- ано привез ее сюда, ей пришлось вести собачью жизнь.
Врач, обеспокоенный, поджидает падре, чтобы встретить уже направляющихся в Эстансию родственников — дочь, зятя, брата, куму — и приятелей покойного. Амарилио опасается их встречи с любовницей — это слишком деликатная проблема, как ее разрешить? Он едва знаком с некоторыми родственниками доктора Эмилиано. Хорошо их знает падре Виннсиус, он уже несколько раз бывал на заводе, служил мессу... Где же падре, почему он так опаздывает?
Жоан Нассименто Фильо, взволнованный, долго смотрит на покойного, не скрывая слез, не утаивая охватившего его ужаса перед смертью:
— Никогда я не думал, что он уйдет раньше меня, моя очередь не за горами... Тереза, дочь моя, я исчезну до того, как приедут те люди. Если я понадоблюсь вам...
Он обнял Терезу, слегка коснулся губами ее лба: он выглядел сейчас куда более старым, чем когда пришел увидеть мертвого друга и попрощаться с ним. До скорого свидания, Эмилиано!
13
Их стали видеть вместе на улице в течение дня. Вначале это были утренние выходы для купания в реке - одно из любимых удовольствий доктора. С тех пор как он устроил любовницу в Эстансии, заводчик стал регулярно купаться у водопада Кашоэйра до Оуро на реке Пиаунтинге. Один или в обществе Жоана Нассименто Фильо он ранехонько отправлялся на реку:
— Купанье - залог здоровья, сеу Жоан.
По возвращении из одной поездки доктор привез Терезе массу покупок, среди них был купальный костюм.
— Это чтобы нам вместе ходить купаться на реку.
— Нам? Вместе? — спросила задумчиво Тереза.
— Да, вдвоем, вместе.
Тереза надевала под платье купальный костюм, доктор — крошечные плавки. Они пересекли Эстансию и шли по направлению к реке. Несмотря на ранний час, прачки, не прекращая жевать табак, уже отбивали белье на прибрежных камнях, а Тереза и доктор принимали естественный душ под потоками Кашоэйра до Оуро. Место это было изумительно красиво: сбегая по гальке в тени огромных деревьев, река
183


разливалась» образовывала широкую заводь кристально чистой воды. Туда они направлялись после „душа”, переступая между бельем, разложенным прачками на траве для сушки.
Вода в самом глубоком месте доходила доктору до плеч. Протянув руки, он поддерживал Терезу на поверхности, обучал ее держаться в воде. Водовороты, игры, беззаботный смех, поцелуи, которыми они обменивались в реке. Утра Эстансии - ах! - никогда их больше не будет.
Поначалу Эмилиано и Тереза возбуждали всеобщее любопытство, у всех окон торчали зеваки, старые девы сожалели о переменах в поведении доктора — раньше он вел себя осторожно и почтительно, но с течением времени утратил всякую скромность, превратился в старого весельчака, удовлетворяющего капризы молодой девушки. Бесстыдница, она не хотела ничего иного, как показаться с богатым любовником, обнимала его чуть ли не на глазах людей, проявляя неуважение к семьям. Ханжи и подумать не могли, что Тереза всякий раз противилась, когда он приглашал ее купаться:
- Вместе? Люди будут судачить, вмешиваться в вашу жизнь.
- Пусть судачат, сладкий мой мед. - Взяв ее за руки, он добавил: — Уже прошло время...
Какое время? То первое - недоверия, неуверенности? Оба пришельца, случайно встретившиеся, разгадывающие друг друга, но еще не знающие друг друга как следует. Время испытания, когда Алфрсдан следил за ней на улице, слушал и передавал разговоры, охранял дверь дома, прогонял ухажеров и сплетников, когда Тереза укрывалась в саду и в доме, подчиняясь требованиям'и советам доктора, как себя держать. Несмотря на вежливость и комфорт, постоянное внимание и возрастающую привязанность, начало было окружено чуть не тюремными стенами и решетками. Стены воздвигались в душе каждого из них. Тереза, смущенная, сдержанная, боязливая, угнетенная бременем воспоминаний о недавнем прошлом. Доктор, различающий в девушке определенные задатки, красоту, ум, характер, - это пламя в черных глазах, превращение в идеальную женщину: необработанный алмаз, подлежащий шлифовке, ребенок, которому предстоит стать женщиной. Он готов был потратить на нее время, деньги и терпение. Время испытания, своего рода посева, начала совместной жизни за стенами и решетками, трудный путь.
Какое время? То, в которое семена дали всходы и по¬
184


явился смех? Когда к сладострастию примешалась нежность и доктор признал в ней честную женщину, достойную доверия и уважения, не только интереса; когда пропали сомнения у Терезы и душою и телом она стала принадлежать доктору, видя в нем божество, — поэтому она и оказалась у его ног, стала его любовницей, хотя и не ровней ему. Время осторожности и сдержанности. Они выходили вместе только к вечеру, после обеда, выбирая малолюдные пути; принимали у себя в доме лишь врача Амарилио и Жоана Нассименто Фильо кроме Лулу Сантоса, первого из друзей.
Уже прошли те времена, да, другое время началось. В этот день любовь, состоящая из всех прежних, слившихся теперь воедино чувств, претворившись в нечто цельное, ценное, окончательно оформилась.
Доктор зачастил в Эстансию, дольше пребывал в особняке, который превратился почти в постоянное место жительства. Тут он принимал не только друзей за обедами, завтраками и по вечерам, но и визитеров из числа знатных людей города: судью, префекта, священника, прокурора, полицейского инспектора. Он вызывал в Эстансию директоров Межштатного банка, акционерного общества Эксимпортэкс для обсуждения дел, принятия решений.
Тереза перестала быть дикой девчонкой из сер тана, вытащенной из тюрьмы и женского пансиона. Благодаря общению с доктором она стала приходить в себя, выглядела теперь красивее, элегантнее, грациознее - женщина во всем великолепии молодости. Уединявшуюся прежде, теперь ее встречали веселой и общительной; была она замкнутой - раскрылась в радости.
Для Эмилиано каждое расставание с ней становилось все тягостнее; для Терезы все длиннее казались дни, проводимые в ожидании любимого. За несколько месяцев до смерти доктора один из руководителей банка резюмировал положение в разговоре с другими коллегами из совета директоров, друзьями, пользовавшимися полным доверием:
— По тому, как идут дела, вскоре главная контора банка будет переведена из Баии в Эстансию.
16
— Может быть вам лучше не выходить со мною так часто...
— Не глупи, дорогая. Я не собираюсь из-за чьих-то пересудов отказываться от удовольствия гулять с тобой. Это
185


меня не интересует. Все только из зависти — потому что ты моя. В сущности, я несправедливо держу тебя здесь в Эстан- сии запертой в стенах особняка, почти пленницей. Разве не так, Тереза?
- У меня здесь все, что хочу, я очень счастлива.
Друзья за обедом, купание в Пиауитинге, вечерняя про- гулка, мост через реку Пиауи, пристань. Для нее было достаточно, и даже если бы ей пришлось оставаться дома взаперти, это не имело значения. Слышать, что она нужна ему, — вознаграждение за любую утрату.
Они не раз устраивали прогулки по окрестностям. Выезжали на лодке к устью реки Реал, на границу штатов Баии и Сержипе, чтобы видеть море, плещущееся у пляжа Манге Секо, огромные песчаные дюны, посетить деревню Сако, поселок рыбаков. Они никогда не выезжали из города, Тереза еще не видела моря в ту пору, и хотя она мечтала отправиться в путешествие, но не расстраивалась от того, что пока этого не удавалось осуществить. Ей достаточно было присутствия доктора, достаточно находиться с ним в одном доме, смеяться, учиться у него, выходить с ним на улицу...
Поскольку доктор располагал очень ограниченными свободными часами, то время, уделяемое Терезе, он урезал у завода, у банка, у дел, у семьи, — и эти часы они проводили, как правило, наедине, в укромном особняке. Для доктора это было отдыхом, паузой; для Терезы - жизнью.
Город привык к постоянному и временному пребыванию доктора - к его плавкам, к цветку в руке, к обществу его любовницы, к тому, что они осматривали старинные здания, беседовали в Печальном парке, облокотившись о перила моста, безразличные к сплетням. Доктор перестал играть в скромность; человек богатый — все знают — имеет право содержать любовницу в особняке, с открытым текущим счетом, это почти обязательное условие его положения, однако если он женат, то нехорошо показывать подругу публично, оскорбляя добрые нравы.
Постепенно злословие исчерпало себя, потеряло вкус новизны, волновавшая когда-то тема пересудов и сплетен стла забываться. О докторе Эмилиано и его красавице возлюбленной теперь говорили:
— Девушка доктора — ай! — творит чудеса. От ее взгляда и мертвец поднимется.
186


17
Через оконную штору в комнату проникает полоска света, ложится на лицо покойного. Врач Амарилио появляется в дверях, с взволнованным видом обводит взглядом комнату. Тереза не меняет позы.
— Они должны скоро приехать... — бормочет врач.
Тереза будто не слышит; сидит словно окоченев, с сухими, мутными глазами. Стараясь не шуметь, врач медленно удаляется. Ему хочется, чтобы все закончилось как можно быстрее.
„Приближается час, Эмилиано, когда мы оба покинем Эстансию навсегда. Нет в мире другого города, столь гостеприимного и красивого. Утро на реке, заводь и поток, сумерки старинных особняков, прогулки под руку, лунные вечера, напоенные ароматом гардений, ах! Эмилиано, никогда больше. .
' Мужчины уже не будут завидовать доктору - старый счастливец! Женщины перестанут твердить о его возлюбленной - счастливая девчонка! Уже не будут видеть на улице радостных влюбленных, презирающих мораль, шествующих спокойным шагом, свободно смеясь!
К сожалению, лопается мыльным пузырем затеянный сплетницами спор о том, кто из владельцев фабрик, заводов или фазенд займет освободившееся место в постели Терезы, когда доктор пресытится девушкой.
,,Не бойся, Эмилиано. Я не стала сеньорой, как ты хотел, возможно, потому, что не сумела, возможно, потому, что не хотела. Что толку быть сеньорой? Я предпочитаю быть честной женщиной, человеком слова. Хотя до сих пор я была лишь рабыней, падшей, наложницей, не опасайся за мою судьбу: эти здешние богачи — никогда ничего не добьются от меня, Эмилиано! Ни один из них не коснется даже оборки моего платья. Твою гордость — я ее тоже унаследовала от тебя. Скорее я вернусь в пансион.
Твои скоро приедут, они уже покинули бал, спешат сюда, скоро приедут за моим господином. Наш праздник тоже окончился — быстротечная пора цветения и увядания роз. Кончилась Эстансия, Эмилиано, мы с тобой покидаем ее.
Они уже в пути, увезут твой труп. Я увезу с собой, в своей душе твою жизнь и твою смерть”.
187


18
— Итак, в субботу состоится празднество на площади у кафедральной церкви. Тебе хотелось бы пойти на него, дорогая?
— А что я там буду делать одна?
— А кто тебе сказал, что ты пойдешь одна? Одной я тебе не разрешу, я не хочу рисковать, когда столько плутов увивается вокруг тебя... Я предлагаю тебе свое скромное общество...
Тереза, удивленная, ликующе захлопала в ладоши, как' малышка:
— Вдвоем? Согласна ли я? Не спрашивайте! — Но тут же место легкомыслия занимает благоразумие: — Вызовет много пересудов, не стоит, пожалуй.
— Ты придаешь значение сплетням?
— Это не из-за меня, а из-за вас. Про меня пусть болтают что угодно.
— Про меня тоже, Тереза. Следовательно, мы предложим добрым людям Эстансии, которые нас принимают с такой любезностью и у которых не так много новостей для обсуждения, пикантное блюдо для сплетен. Послушай, Тереза, и знай раз навсегда: у меня нет больше никакой причины скрывать что бы там ни было. Обсуждение закончено, давай выпьем, чтобы отметить...
— Еще не закончено, сеньор. Разве не в субботу сеу Жоан, врач Амарилио и падре Винисиус придут к нам обедать?
— Мы перенесем обед на день раньше, на завтра, они тоже захотят пойти на празднество, падре же вообще не может там не быть. Надо будет предупредить Лулу.
— Я так довольна...
Поцеловав ее и наполнив снова рюмки, Эмилиано сказал:
— Знаешь, Тереза, на этот раз я привез вино, которое вызовет слезы умиления у Жоана Нассименто, это вино нашей с ним молодости. В свое время оно было в продаже в Байе, потом исчезло совершенно, оно называлось „Константна” — это ликер из Южной Африки. Так вот, парень, который поставляет мне вина, добыл две бутылки на борту американского торгового судна, зашедшего в Байю за кофе. Ты увидишь, старый Жоан обалдеет...
Во время обеда на следующий день Тереза наблюдала за усилиями доктора быть, как обычно, радушным хозяином, поддерживать за столом сердечную, оживленную беседу.
188


Замечательная пища, избранные вина, красивая, элегантная и внимательная хозяйка — все самое лучшее, но не хватало заразительной оживленности, силы, жизнерадостности Эмили- ано. На этот раз Терезе не удалось добиться, чтобы доктор выкинул из головы проблемы, затруднения и неприятности, забыл обо всем, что творится за пределами Эстансни.
В конце обеда он все же оживился, зазвучал его свободный, заразительный смех человека, довольного жизнью. После кофе, когда закурили сигары в ожидании лишь ликеров и коньяков, он вышел из столовой и вернулся, неся бутылку, в его светлых глазах сияло лукавство, он улыбался:
— Сеу Жоан, держись крепче, чтобы не упасть, у меня сюрприз... Знаешь, что у меня в руках? Смотри, бутылка „Константин”, „Константин” нашей юности.
Жоан Нассименто Фильо сразу оживился, как бы внезапно помолодел.
— „Константна”? Что ты говоришь? — Он встал и протянул руку. — Дай-ка мне взглянуть. — Дрожащими руками Жоан надевает очки, чтобы прочесть этикетку, любуется на свет вином, отливающим старым золотом, и восклицает:
— Ты дьявол, Эмилиано!..
В субботу во второй половине дня на площади у кафедральной церкви царило оживление, празднество было организовано знатными дамами в пользу богодельни для стариков и дома милосердая; киоски обслуживались девушками и молодыми людьми из высшего общества, в двух импровизированных барах продавали прохладительные напитки, вина и пиво, сандвичи, горячие сосиски, лимонный коктейль, миндаль, мандарины, бесчисленные сладости; был открыт луна-парк Жоана Пирейры с каруселью, летающими лодками, гигантским колесом.
Когда появился доктор под руку с возлюбленной, на секунду все остановились, стараясь рассмотреть их. Тереза так хорошо и так элегантно одета, что даже дамы вынуждены признать: никто в Эстансии не может сравниться с ней. Старик с серебристой шевелюрой и бронзовая девушка идут сквозь толпу, переходят от киоска к киоску.
Доктор ведет себя как юноша, он покупает голубой шар для Терезы, выигрывает при? в стрелковом тире — пачку иголок и наперсток, угощает Терезу прохладительным из мангабы, делает ставку в рулетку и проигрывает, останавливается у аукциона. Не узнав даже, какой разыгрывается пред-
139


мет — за него уже назвали цифру в двадцать крузейро, — он выкрикивает: сто! И немедленно становится обладателем ужасного цветного абажура. Тереза не может удержаться от хохота, когда аукционщик получает большую сумму и с благодарным поклоном вручает дешевенький выигрыш. До сих пор Тереза чувствовала себя принужденно под косыми взглядами знатных дам и кумушек, толпы, провожавшей их взглядами, следившей за ними издалека. Но сейчас, смеясь до упаду, она спокойно встречает взгляды и перешептывания, безразличная к любопытным, счастливая, под руку с доктором.
Доктор тоже отрешился от своих забот и горестей. Время от времени он отвечает на почтительное приветствие кого- нибудь из знакомых. Издали благородные дамы посматривают на бесстыдную чету, высчитывая цену платья, задавая себе вопросы о стоимости серег и кольца — настоящие это камни или простая подделка? Но смех Терезы не имеет цены.
Впервые у нее невольно вырывается пожелание — почти просьба:
— Мне всегда хотелось прокатиться на гигантском колесе.
— Никогда не каталась на нем, дорогая?
— Не приходилось.
— Ну, что ж, покатаешься сегодня. Пошли.
Они постояли в очереди, прежде чем заняли места. Поднялись немного, пока колесо останавливалось, чтобы высадить пассажиров и принять новых. С бьющимся сердцем Тереза схватила левую руку доктора, свободной рукой он ее обнял. Когда кабина остановилась в самой высшей точке, они увидели сверху весь город. Толпа развлекалась, до них доносился неясный шум разговоров и смеха, сверкали разноцветные огни киосков, карусели, огни вокруг площади. Немного дальше - пустые, плохо освещенные улицы, масса деревьев Печального парка, силуэты особняков в сумраке. Слышался шум рек, бегущих по камням, чтобы соединиться в старом порту, по дороге к морю. Наверху раскинулось огромное небо, усеянное звездами, и сияла луна Эстансии, огромная, неправдоподобная. Тереза выпустила голубой шар, ветер понес его по направлению к порту - может быть, к далекому морю.
— Ах, как чудесно! — прошептала она взволнованно.
На площади несколько зевак, задрав головы, упорно
наблюдали за ними. Кое-кто из дам и кумушек даже рисковали вывихнуть себе шеи, чтобы только увидеть их. Доктор
190


прижал к себе Терезу» она прильнула головой к его плечу. Эмилиано погладил ее черные волосы, коснулся ее лица и поцеловал в губы — долгий, глубокий поцелуй на глазах у всей публики. Какой скандал, какая наглость, какое наслаждение, великолепие! Ах, счастливцы!
19
В темноте и в тишине комнаты Тереза различает шум подъезжающих автомобилей на улице. Сколько их? Не один, во всяком случае. „Вот они прибыли, Эмилиано, твои родственники. Твоя семья, твои близкие. Они завладеют твоим телом, увезут его. Но пока ты в этом доме, я останусь здесь, с тобой. У меня нет никакой причины прятаться от кого бы то ни было, так говорил ты. Я знаю: для тебя не имеет значения, что они меня увидят, и знаю, что, если бы ты был жив и они внезапно приехали бы, ты сказал бы им: это Тереза, моя жена”.
20
Врач Амарилио несколько изменившимся голосом вежливо указывает дорогу:
— Сюда, пожалуйста.
В дверях комнаты появился смуглый детина, едва не такой же высокий, как доктор, красивый и статный, как он, но в то же время - полная ему противоположность. В алчных глазах - хитрый блеск, на губах похотливая улыбка. Он был сильным, а казался слабым, был вульгарным, а представлялся благородным, был лицемером, а изображал из себя откровенного человека. Бросался в глаза смокинг, сшитый у дорогого портного; детина сиял праздником, роскошью, бездельем.
Почти скрытый фигурой вновь прибывшего, врач представил его:
— Тереза, это доктор Тулио Бокателли, зять доктора.
„Да, ты прав, Эмилиано, достаточно бросить на него
взгляд, чтобы признать в нем каса-дотес1, альфонса”. Такого типа, из высшего общества, Тереза еще не видывала, но ведь ьсе они, каков бы ни был уровень круга, где эти типы вра¬
1 Так в Бразилии называют бедного человека, стремящегося жениться на богатой невесте.
191


щаются, между собой имеют нечто общее, неопределенный, хотя ясно видимый отпечаток.
— Доброй ночи... — итальянский акцент, скорбный тон.
Глаза хищника задержались на Терезе, он мысленно
оценивал ее. Красивее, гораздо красивее, чем ему говорили, мадонна-метиска, великолепная девочка, старый черт умел выбирать: у него были основания прятать ее здесь, 6 Эстансии. Вошедший устремил взор на тестя: открытые глаза покойника придавали ему сходство с живым. Подобно острию лезвия, глаза доктора впивались в души людей, - а Тулио никогда не удавалось обмануть его. Эмилиано всегда обращался с ним с предельной любезностью, однако не позволял по отношению к себе ни малейшей близости, даже когда тот показал себя умелым администратором, способным управлять делами и приумножать деньги. С того дня, когда он был ему представлен, зять различал в глазах доктора только пренебрежение и презрение. Глаза чистые, голубые. Безжалостные. Угрожающие. На заводе Тулио никогда не чувствовал себя в полной безопасности: а что, если старый вожак прикажет убрать его одному из своих телохранителей с мягкой речью и многими смертями за спиной? Даже сейчас тесть смотрит на него брезгливым взглядом. Брезгливым — это точное, очень меткое определение.
— Кажется живым il padrone1.
Кажется живым, но он уже мертв, патрон сошел со сцены, наконец-то Тулио Бокателли - богатый человек; это стоило ему наглости, цинизма и терпения.
Из гостиной доносятся голоса женщин и мужчин, среди последних выделяется голос падре Винисиуса. Тулио вошел в комнату, пропустив вперед Апаресиду Гедес Бокателли. Декольте бального платья открывает белую пышную грудь, сзади оно показывает всю спину до самого низа. Апа — вылитый портрет отца, то же чувственное лицо, сильная, какая-то агрессивная красота, жадный рот, как у Эмилиано, но у того алчность была прикрыта серебром пышных усов. Довольно возбужденная, Апаресида идет покачиваясь. На балу она пила мало, увлеченная танцами с постоянным своим партнером Олаво Биттенкуром, молодым врачом-психоаналитиком, недавней ее любовью, — Апа любит разнообразие. Но по дороге в Эстансию она выпила чуть не целую бутылку виски.
1 Патрон («гол.).
192


Она опирается на руку Олаво. Увидев, однако, тело отца, освещенное слабым колеблющимся пламенем четырех свечей и неясным утренним светом, она бросается на колени возле кровати, рядом со стулом, на котором сидит Тереза.
— Ах, папочка!
„Невзирая на то, что она твоя дочь, ты относился к ней, Эмилиано, без уважения, называя ее точным и жестоким словом — потаскушка, но ты не винил ее, возлагая вину прежде всего на свою кровь и свой род”.
Апаресида разражается рыданиями - ах, папочка! Протягивает руки и касается тела отца: „Ты стал грустен, перестал брать меня на колени, гладить меня по голове, называть меня королевой и охранять мой сон и мою судьбу. Ах, папочка!”
Рядом с ней стоит с участливой миной молодой знаток неврозов и комплексов, готовый помочь ей таблеткой, инъекцией, пожатием руки, влюбленным взглядом, беглым поцелуем. Из угла комнаты Тулио с интересом наблюдает за волнением Апаресиды, но воздерживается от вмешательства. Вовсе не безразличный к страданиям жены, он знает, что в эти часы ей более полезен врач и любовник, а не муж. Еще лучше, если врач и любовник соединены в одном партнере по танцам, в убогом типе, воображающем себя неотразимым. В таких деликатных делах Тулио Бокателли отличается чуткостью и тактом.
Между тем наполненные слезами глаза Апаресиды, бегающие в поисках помощи и поддержки, ищут не любовника, а мужа. Если есть в семье кто-либо способный повести вперед судно, принять командование и обеспечить продолжение праздника, то это сын портье дворца графа Фассини в Риме, Тулио Бакателли, — он единственный. Он улыбается Апаре- сиде, их объединяет один интерес — выгода, интерес почти столь же сильный, как и любовь.
Шумный спор с падре разгорелся в столовой. Вырывается визгливый женский голос:
— Я не войду, пока эта женщина не покинет комнату. Ее присутствие возле него - оскорбление для бедной Ирис и всех нас.
— Спокойно, Марина, не раздражайся... — Нерешительный, едва слышный голос мужчины.
— Входи ты, если хочешь, ты привык сожительствовать с проститутками, я — нет. Падре, уберите эту женщину оттуда!
По всей видимости, это супруга Кристована. Муж - пьяница. Марина — заядлая гадалка на картах, системати-
193
7 Заказ 435


чески и рьяно преследует любовницу и незаконных детей супруга, заказывая смертельные талисманы, посылая анонимные письма, нанося оскорбления по телефону, — она живет всем этим...
Тереза - каменное лицо - встает со стула, склоняется над постелью: „Прошай, Эмилиаио”. Легко коснувшись пальцами его век, закрывает ему глаза, и, минуя родственников усопшего, выходит из комнаты. Апа поднимает голову, чтобы увидеть ее, любовь отца, о которой столько говорят. Тулио со смаком прикусывает нижнюю губу: хороша!
На постели — мертвое тело, труп доктора Эмилиано Гедеса, старого властелина Кажазейраса, с навсегда закрытыми глазами. Ах, папочка! — стонет Апаресида. II padrone é frega to, ewiva il padrone1! Принимает важный вид Тулио Бокателли, новый патрон Кажазейраса. Он говорит священнику и врачу:
- Давайте положим его в санитарную машину, будто ему просто стало плохо, у него, мол, инфаркт или кровоизлияние — по вашему выбору, доктор Амарилио. Человек его положения должен умереть пристойно. Он умер по дороге в больницу, когда его везли с завода.
Вдали послышалась резкая сирена санитарного автомобиля, будя народ и вызывая любопытство находящихся в Эстансии. Машина останавливается у особняка. Санитары выходят из машины, берут носилки.
— Лучше, доктор Амарилио, если вы поедете с ним в санитарной автомашине до Аракажу. Чтобы сохранить видимость.
Конца нет этому кошмару! Но врач, подумав о счете, который он представит, соглашается. По пути он завернет на мгновение домой, чтобы успокоить ждущую его с нетерпением Веву. Позднее у него будет многое, что рассказать ей.
Тулио, падре Винисиус и Нина направляются в комнату, тогда как врач и Лула идут'навстречу санитарам. Сирена санитарного автомобиля разбудила детей, соседей и доктора Олаво Биттенкура, который поспешно выходит, чтобы позаботиться о покинутой Апе. Как, черт возьми, он заснул? Вышел покурить, задремал в гамаке, - заслужит ли он прощение? Торопливо возвращаясь в дом, он встречается в столовой с Терезой.
Тереза снова входит в комнату, будто не замечая родственников и близких покойного. Подходит к кровати,
1 Патрон умер, да здравствует патрон! (чпи.).
194


останавливается на мгновение в молчании, глядя в лицо любимого.
— Уберите эту проклятую отсюда! — кричит Марика.
— Прекрати сейчас же! Заткнись! — взрывается Тулио.
Будто она одна в комнате, ничего не слыша, Тереза
опять склоняется над телом доктора, трогает его лицо, усы, губы, волосы. „Пора ехать, Эмилиаио. Они увезут только твой труп, ты же поедешь со мной.” Она целует ему глаза, улыбается ему. Словно поднимает на плечи любимого, любовника, друга, свою любовь, выходит из комнаты. На носилках санитары выносят тело заводчика, директора банка, предпринимателя, землевладельца, выдающегося гражданина, с тем, чтобы он умер достойно в санитарной машине по дороге в больницу от инфаркта или кровоизлияния, как уж вы предпочтете, доктор Амарилио.
21
— Дурная кровь, Тереза. Гнилая кровь-моя и моих родственников.
Прошло немногим больше двух часов, но они показались скорбной вечностью. Эмилиано рассказывал и комментировал, суровый и резкий, не выбирая слов. Никогда Тереза не думала, что может услышать из уст доктора такой рассказ, услышать такие выражения в адрес братьев, сына, дочери. В доме любимой он не говорил о семье, и если какое- нибудь упоминание о них и вырвалось у него за эти шесть лет, то оно было только похвальным. Однажды он показал ей портрет Апы, молоденькой девушки с голубыми отцовскими глазами, чувственным ртом.
— Она прекрасна, Тереза, - сказал он, умиленный, — это мое сокровище.
Вечером того памятного майского воскресенья Тереза поняла все масштабы несчастья, гораздо большие, чем она могла предполагать, слыша намеки, отдельные вырывавшиеся слова и фразы друзей и посторонних, видя молчание Эмилиано. Должно быть, ему стоило огромного труда казаться сердечным, любезным, улыбающимся, выглядеть всегда веселым в совместной жизни с нею и друзьями, сохраняя только для себя одного горькое предположение, пожиравший его гнев. Неожиданно все это переполнило его и вылилось через край.
— Дурная кровь, дурной род, вырождающийся.
7*
195


Только дэа человека среди его близких не разочаровали его, нс обманули его доверия — это Изадора и Тереза. Думая об Изадоре, бедной портнихе, образцовой супруге, незабываемой подруге, заводчик решил приостановить распоряжения, данные Алфредану и касающиеся Тулио Бокателли. Он велел пока не убивать зятя, дать ему еще возможность показать себя.
— Хорошая кровь, Тереза, — кровь людей из народа. Что бы я ни дал, лишь бы быть молодым и иметь от тебя детей, о которых я мечтал.
По крутым горным тропинкам дошли они до клятв в любви, до нежной идиллии. Высказав ей с горечью, злобой и страстностью то, что он никогда не мог доверить родственнику, компаньону или другу, доктор обнял ее и, целуя в губы, посетовал:
— Слишком поздно, Тереза. Я поздно дал себе в этом отчет. Поздно иметь детей, но не поздно жить. У меня только ты единственная во всем мире, моя дорогая, как я мог быть таким несправедливым и мелочным?
— Несправедливым ко мне? Не говорите так, это неправда! Вы мне дали все. А кто я такая и можно ли мне желать большего?
— Прогуливаясь недавно с тобою по дороге в гавань, я внезапно спохватился: если бы я сегодня умер, то ты осталась бы без гроша и тебе пришлось бы еще тяжелее, чем до того, как ты приехала сюда, теперь твои потребности стали больше. Прошло более шести лет, а ранее я не подумал об этом. Не о тебе думал, а только о себе... -
— Не говорите так, я не хочу слушать.
— Завтра утром я позвоню по телефону и дам Лулу распоряжение немедленно приехать, чтобы записать этот дом на твое имя и добавить пункт в мое завещание — наследство, которое обеспечило бы твою жизнь после моей смерти. Ведь я старик, Тереза.
— Не говорите так, пожалуйста... — Она повторила: — Пожалуйста, прошу вас.
— Хорошо, больше говорить я не буду, но меры необходимые приму. Чтобы исправить, по крайней мере частично, несправедливость: ты мне даешь покой, радость, любовь, а я взамен держал тебя здесь взаперти только для своего комфорта, как какую-то вещь, предмет, пленницу. Я — хозяин, ты - рабыня, даже до сегодняшнего дня ты обращаешься ко мне на „вы”, называешь меня сеньором. Я был
196


гак же плох для тебя, как и капитан. Другой капитан, Тереза, вылощенный, отутюженный, но в сущности точно такой же. Эмилиано Гедес и Жустиниано Дуарте да Роза по сути одинаковы, Тереза.
— Ах, не сравнивайте себя с ним! Никогда не было двух столь различных людей. Не оскорбляйте меня, оскорбляя себя так. Если бы вы были одинаковы, зачем я была бы здесь, зачем я стала бы плакать из-за ваших близких, если о себе я не плачу? Не сравнивайте - это меня оскорбляет. Для меня вы были всегда хорошим, научили меня быть достойной женщиной и ценить жизнь.
Эмилиано как бы воскрес от взволнованного голоса Терезы.
— За эти годы, Тереза, ты узнала, каков я, ты знаешь мои хорошие стороны и плохие, то, на что я способен. Я вырвал из своего сердца все дурное, но пустым мое сердце не осталось, я не умер. У меня есть ты. Ты - и больше никого.
Внезапная робость подростка, взволнованного просителя, беспомощного, - полная противоположность господину, привыкшему повелевать, прямому и твердому, дерзкому и храброму, когда необходимо. Почти срывающийся, растроганный голос.
— Вчера на празднестве началась поистине наша жизнь, Тереза. Теперь нам принадлежит все время, весь мир. Я уже не буду оставлять тебя одну, теперь мы будем всегда вместе, здесь и где бы то ни было; ты будешь разъезжать со мной. Кончилась случайная связь, Тереза.
И прежде чем поднялся во весь свой высокий, как у дерева рост и заключить ее в объятия, заканчивая исповедь, Эмилиано Гедес сказал:
— Чего бы я ни дал, чтобы оказаться холостым, тогда я смог бы жениться на тебе. Хотя и это ничего не изменило бы в том, что ты значишь для меня. Ты - моя женушка.
Целуя его, она прошептала:
— Ах, Эмилиано, любовь моя.
— Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы то ни было.
— Никогда больше, Эмилиано!
Шесть лет прошло с того вечера, когда он забрал ее из пансионата. После исповеди - признания в любви поднял он Терезу на руки и внес в брачную спальню. Последние препятствия преодолели они, Эмилиано Гедес и Тереза Батиста. Серебристый старик и бронзовая девушка.
197


22
Санитарный автомобиль уехал, любопытные задержались на тротуаре напротив особняка, обсуждая случившееся в ожидании того, что произойдет дальше. Нина увела детей и вернулась к зевакам, горя желанием посплетничать.
В комнате ризничий собрал подсвечники, огарки свечей. Последний завистливый взгляд на большое зеркало — ну и развратники! Вот и он ушел. Падре простился еше раньше:
— Да поможет тебе бог, Тереза.
Тереза кончила укладывать чемодан. На рабочем столе Эмилиано, на его бумагах — хлыст с серебряной рукояткой. Она думала взять его с собой. Но зачем ей хлыст? Лучше розу. Она покрывает голову черной шалью с красными цветами - последний подарок доктора, привезенный им в прошлый четверг.
В саду она срывает самую пышную красную розу, цвета крови. Ей хотелось бы попрощаться с детьми и старой Зулиной, но Нина спрятала детей, а кухарка придет лишь в шесть часов.
Чемодан в правой руке, роза - в левой. Шаль на голове. Тереза открывает калитку. Оставляет позади любопытных, будто не замечая их. Твердый шаг, сухие глаза. Она спешит к остановке автобуса, чтобы успеть сесть на первую машину, отправляющуюся в пять утра в Салгадо, где проходит поезд железнодорожной компании „Лесте Бразилейра”.


5
ТЕРЕЗА БАТИСТА СБРАСЫВАЕТ СМЕРТЬ В МОРЕ
I
Жизнь — дело сложное и щекотливое. Вторично Тереза Батиста получила предложение руки и сердца» но первый раз не в счет: претендент был слишком пьян для такого торжественного момента. Впрочем, несправедливо обвинять его — Марсело Роэадо, неисправимый трезвенник, на редкость застенчивый, выпил только ради того, чтобы набраться мужества и объясниться в любви. Человек скромный, он был искренне влюблен в нее и готов жениться, но у него не хватало духа обратиться к Терезе и попросить руки. Он осоловел от кашасы и, поскольку не привык к выпивке, произошло несчастье: в самый ответственный момент его стошнило; это произошло в доме свиданий Алтамиры в Ма- сейо1, где Тереза встречалась с ним (и кое с кем еще) время от времени, когда бывала стеснена в деньгах.
Тереза не обиделась, но и не приняла всерьез предложения бухгалтера могущественной фирмы „Рамос & Менезес”. Она не дала себе труда привести какие-либо серьезные мотивы отказа, обратила все в шутку, и тем дело завершилось. Охваченный стыдом, оскорбленный пренебрежением, проявленным воображаемой невестой, Марсело исчез, захватив с собой лишь воспоминание о Терезе, — забыть ее он никогда не сможет. Женщина, на которой он в конце концов женился несколько лет спустя в Гойасе, напоминала по характеру, манере смеяться и взглядам несостоявшуюся невесту, у которой он потерпел фиаско, несравненную девушку. Самбистка
1 Столица штата Ал а го ас, соседнего со штатом Сержипе.
199


кабаре, она и сейчас в Байе, она и сейчас несравненная девушка, посещающая лишь по необходимости дом свиданий Тави- аны, благопристойный, с хорошей репутацией. При этом, грустно признавать, она имела больше успеха в постели, чем на эстраде „Цветка Лотоса”, „феерического храма ночных развлечений”, согласно рекламной, хотя и оспоримой фразе хозяина заведения Алинора Пиньейро.
Не имея больших расходов - в азартные игры она не играла и не содержала альфонсов, - Тереза старалась посещать дом свиданий как можно реже, несмотря на ^прекращавшийся поток предложений. Обладая выдающейся красотой, похвальным воспитанием, изящными манерами, она была далека от какой-либо заинтересованности, сексуальной или сентиментальной, проявляя полное безразличие к мужчинам. Ее клиентура ограничивалась немногими состоятельными господами, избранными Тавианой, клиентами с большим стажем и солидными деньгами. Никогда ни один из них не заслужил симпатий Терезы. Некоторые хотели иметь ее постоянно, показывая туго набитые бумажники, делая соблазнительные предложения. Связь - никогда! Она не повторит ошибку, которую совершила, когда попробовала жить с управляющим медицинским пунктом Букима.
С далеких времен Аракажу кровь ее не пульсировала сильнее в венах, она не обменивалась ни с кем взглядами, в которых, в страстном волнении, сменялись свет и тени. Тереза умерла для любви. Нет, зто неправда. Любовь жжет ее сердце, кинжал, вонзенный в грудь, жестокая тоска, последняя, слабая надежда. Жануарио Жерэба, моряк, бескрайнего далекого моря, где ты?
2
Старая Тавиана, хозяйка дома свиданий, с которой она подружилась, не раз говорила ей:
— Ты, Тереза родилась не для этой жизни. Родилась, чтобы быть хозяйкой дома, матерью. Тебе нужно выйти замуж.
Возможно, потому Тавиана благоприятствовала знакомству Терезы Батисты с Алмерио дас Невес, любезным, велеречивым хозяином пекарни в Бротасе. Не будучи богатым, он тем не менее имел достаточно солидное положение. Со сводницей его связывали старые узы дружбы. Лет пятнадцать назад он познакомился в доме свиданий с Наталией,
200


девушкой с застенчивыми манерами, только начавшей заниматься этим ремеслом, одной из тех, которые, по определению Тавианы, родились, чтобы быть матерью семейства.
Начав в то время деятельность коммерсанта, Алмерио работал день и ночь, чтобы достичь процветания небольшой пекарни, находившейся неподалеку от теперешней. После нескольких встреч с Наталией он услышал от нее патетический рассказ о том, как ее изгнал из дома отец-палач, когда узнал, что ее соблазнил возлюбленный, отъявленный ловелас. Зазвав ее к себе в студенческую комнатку, ловелас вскоре переехал, не оставив нового адреса и не попрощавшись. Алмерио почувствовал, что его охватила страсть к молодой и привлекательной жертве судьбы и двух презренных типов - студента и отца. Он забрал Наталию из публичного дома и женился на ней: более достойной супруги он не нашел бы даже среди монахинь монастыря. Работящая и честнейшая женщина, она не принесла ему, правда, детей — единственный недостаток этого брака, где все остальное было удачным. Когда, по прошествии нескольких лет, дела у них пошли лучше и Наталия смогла покинуть кассу пекарни, где она до этого торчала целый день, они решили усыновить ребенка, круглого сироту. Мать ребенка умерла, произведя его на свет, а полгода спустя жертвой воспаления легких стал отец, помощник пекаря; Алмерио и Наталия взяли на себя заботу о мальчике и в нотариальной конторе усыновили его и дали ему новую фамилию. Если предыдущие годы отличались спокойным счастьем, то два последних, когда они видели, как сын растет, были и вовсе оживленными и радостными. Семейное счастье было разбито автомобилем молодого повесы из богатой семьи, бешено мчавшегося, торопясь прибыть туда, куда ему, собственно, и не требовалось, ради срочной необходимости ничего не делать. Он сбил Наталию прямо напротив пекарни, оставив Алмерио в отчаянии и опять осиротевшего мальчика. В поисках утешения вдовец пришел к Тавиане, старой приятельнице, и там познакомился с Терезой.
- Утешь немного моего друга, Тереза, он потерял не так давно жену, еще не снял траура.
— Я буду носить траур в своей душе вечно.
Скромный и приятный, Алмерио разговорился с Терезой,
рассказал ей подробности своей жизни, касающиеся главным образом Наталии, сына и булочной, гораздо большей, чем
201


прежняя, могущей конкурировать с пекарнями испанских монополистов — хозяевами рынка.
- Настанет день, - сказал он с гордостью, - моя пекарня станет крупным предприятием.
Через некоторое время коммерсант сделался завсегдатаем заведения Тавианы. Приятные беседы продолжались и за столиком в „Цветке Лотоса”. Поскольку Тереза не могла уделять ему больше одного вечера в неделю, Алмерио стал посещать кабаре на втором этаже Кирпичной улицы, где Тереза являлась „воплощением бразильской самбы”. По контракту (устному), заключенному с ней хозяином кабаре Алинором Пиньейро, Тереза должна была появляться в десять часов вечера и оставаться до двух часов ночи. Она выступала около полуночи в одежде, претендовавшей на стилизованный карнавальный костюм баиянки, но до и после должна была принимать приглашения потанцевать и присаживаться за определенные столы с обильной выпивкой. Из кабаре она отправлялась прямо в свою комнатку, снятую у доны Фины, старой и уважаемой гадалки. Комната чистая и приличная. „Принимай мужчин где угодно, только не здесь, я честная вдова”, — предупредила ее дона Фи на, симпатичная старуха, с глазами, утомленными от созерцания хрустального шара, с помощью которого предсказывала будущее, любительница слушать радионовеллы, страстная кошатница — владелица четырех кошек.
Пока пекари месили тесто и разогревали печь, Алмерио появлялся в „Цветке Лотоса” то на одну самбу, то на один блюз, то на одну румбу, то на один бокал пива, с единственной целью — перекинуться несколькими словечками с Терезой. Не раз он ночью провожал ее до дверей дома, прежде чем вернуться в пекарню. Девушка ценила его общество, мягкую и приятную речь и хорошие манеры. Он никогда не предлагал ей провести с ним ночь.
Вечером накануне того дня, когда он сделал ей предложение, Алмерио задержался в ,Цветке Лотоса” до момента выхода Терезы, танцуя, выпивая, беседуя. У дверей кабаре он пригласил Терезу сопровождать его в Бротас, чтобы познакомить ее с пекарней, — на такси это совсем недалеко, через полчаса он доставит ее домой. Хотя Тереза и сочла приглашение несколько странным, она не видела причин отказаться: он так много говорил ей о большой печи и различном оборудовании пекарни, что ей действительно не хватало лишь увидеть все это собственными глазами»
202


С гордостью собственника, который самостоятельно выбился в люди - начал с нуля, таскал на голове корзины с хлебом, продавал булки, переходя из дома в дом, — он демонстрировал ей оборудование, рассказывал, как организован труд пекарей и их помощников, месящих тесто, показал горящую печь, огромные деревянные лопаты, переднюю часть пекарни с четырьмя дверями, открытыми на улицу, где обслуживаются покупатели, открытую и освещенную специально для Терезы.
— Это еще станет крупным предприятием. О, если бы моя незабвенная Ната не умерла! Мужчина лишь тогда работает с охотой, когда у него есть жена, которой он отдаст свою любовь.
Тереза похвалила, как полагается, все, что сн ей показал, приняла с улыбкой булку из числа свежеиспеченных на заре. Она направилась было к такси, но Алмерио попросил ее сначала зайти на минутку в дом по соседству, где он жил. Дом был выкрашен в синий и белый цвета, о зелеными окнами, вьющимися растениями, поднимающимися по решеткам, с маленьким и уютным, ухоженным садиком.
— Когда она была жива, надо было видеть сад и дом. Сейчас все пришло в запустение.
Он не пригласил ее посмотреть вьющиеся растения. Они прошли по коридору до детской. В кроватке лежал мальчик, сжимая в руке плюшевого медведя, соска упала ему на грудь.
— Зекес... Его имя Жозе, а Зекес - так я прозвал его.
— Какая прелесть! — Тереза коснулась личика мальчика, тихонько потрепала его вьющиеся волосы.
Онд задержалась, любуясь ребенком, затем вышла на цыпочках, чтобы не разбудить его. В такси поинтересовалась:
— Сколько ему?
— Уже два года. Даже с половиной.
— Кроватка мала.
— Да. Нужно купить побольше, я это сделаю сегодня же. Ребенок без материнской ласки. Есть вещи, которые никакой отец не умеет делать.
Тереза поняла причину его приглашения только на следующий день, когда Алмерио предложил прогуляться. В такой поздний час? Да, ему нужно сказать ей кое-что.
Такое же предложение он сделал пятнадцать лет назад Наталии, женщине с белой кожей и застенчивыми манерами. Ныне его будущая невеста была цвета меди, по¬
203


рыв истая и горячая. Неодолимая страсть, в том и другом случае одинаковые слова:
— Мне не хватает вдохновения.
3
Сидя вечером на широкой ограде напротив часовни Мон- те-Серрат, любуясь панорамой города Байя, раскинувшегося на горе, спокойными водами залива Всех Святых, парусами рыбацких лодок, Тереза поддалась меланхолии. Рядом с ней — преисполненный надежды Алмерио. Это укромное место как будто специально предназначено для объяснения ç любви, здесь он попросил и получил руку Наталии, такая же волнующая сцена должна повториться сегодня.
— Разрешите мне сказать вам, Тереза, что у меня на душе. Меня захватил водоворот чувств. Человек — не хозяин своей воли, любовь нс просит позволения.
„Красивые слова, - думает Тереза, - и справедливые”. Она это отлично знает: любовь не просит разрешения, она появляется, бурная, захватывает, и потом уже ничего не поделаешь. Она вздыхает. Для Алмерио дас Невес, просителя, этот вздох может иметь лишь одно значение. Воодушевленный, он продолжает:
— Я люблю тебя, Тереза, меня пожирает огонь любви.
Тон голоса и попытка взять ее руку настораживают
Терезу. Отведя взор от раскинувшегося перед ними пейзажа, с одной мыслью — о Жану, она взглянула на Алмерио и увидела, что он в трансе, глаза его устремленные на нее, полны обожания:
— Я страстно влюблен в тебя, Тереза. Ответь мне положа руку на сердце, совершенно искренне: хочешь ли ты оказать мне честь выйти за меня замуж?
Тереза не отвечала: он продолжал говорить, рассказывать, как следил за ней с первого дня знакомства, побежденный не только ее красотой, — „ты самый прекрасный цветок сада жизни”, - но и ее манерами, поведением. „Я безнадежно влюблен и не в силах сдержать свои чувства. Сделай меня счастливым, разреши отвести тебя к падре и судье”.
— Но, Алмерио, меня считают блудницей.
То, что она посещает дом свиданий Тавианы, для него не имеет никакого значения, там он нашел незабвенную Наталию, и никакая жена не могла бы дать мужу большего счастья. Прошлое, какое бы оно ни было, не важно, — новая
204


жизнь начинается здесь, в этот час. Для нее, для него и для Зекеса, главным образом для Зекеса. Если это — единственное препятствие, то проблемы нет, все решено. Он протягивает руку Терезе, и та не отталкивает, держит ее в своих руках, объясняет:
— Нет, это не единственное препятствие, есть и другое. Но сначала я хочу сказать, что очень тронута твоей просьбой, это как если бы ты — такой хороший человек — преподнес мне дорогой подарок в знак уважения. Очень ценю. А выйти замуж не могу. Прости меня, не могу, нет.
— А почему, если это не секрет?
— Потому что я люблю другого, и, если когда-нибудь он вернется и еще захочет быть со мной, где бы я ни была и что бы я ни делала, я брошу все и пойду за ним. Если так, скажи мне, как могу я выйти замуж? Только если бы я не уважала себя, была бы обманщицей...
Пекарь смолк, глаза его уставились в одну точку. Тереза, также замолчавшая и рассеянная, смотрела на парусники, бороздящие залив по пути в Реконкаво. Как новый владелец назовет „Цветок Вод*’? Сумерки опускаются на город и море, окрашивая кровью горизонт. В конце концов растерявшийся Алмерио нашел слова, чтобы нарушить мучительное молчание:
— Я никогда не слыхал о ком-либо в твоей жизни. Я его знаю?
— Думаю, что нет. Он — капитан парусника, по крайней мере был им. Сейчас он в плавании на большом судне, не знаю, где и вернется ли.
Она еще держит руку Алмерио и слегка, по-дружески ее пожимает.
— Я тебе все расскажу.
Она рассказала все от начала до конца. От встречи в кабаре „Веселый Париж” в день драки, в Аракажу, до безнадежных поисков в Байе, о том, как разминулась с ним, и, наконец, о том, что говорил ей капитан Каэтано Гунз4 по возвращении из затянувшегося плавания в Канав нейрас на баркасе „Вентаниа”. Когда она закончила, солнце утонуло в водах залива, зажглись фонари, парусники в море казались тенями.
— Овдовев, он стал меня разыскивать, но не нашел. Когда я приехала, он уже исчез. Я осталась ждать его возвращения. Ради этого я и нахожусь здесь, в Байе.
Она деликатно отпустила руку Алмерио:
205


— Ты еще найдешь женщину» которая станет твоей женой и матерью мальчика» достойную женщину» которой ты заслуживаешь. Я не могу согласиться» извини меня» пожалуйста» не суди обо мне плохо.
Добрый Алмерио, растроганный до слез» поднес платок к увлажнившимся глазам, но глаза Терезы оставались сухими - два погасших уголька. Вместе с тем он не хотел считать себя совершенно выбывшим из игры:
- Мне не за что тебя прощать» такова судьба... Но я тоже могу подождать. Кто знает» в один прекрасный день...
Тереза не сказала ни да, ни нет, чтобы не обидеть его, не сделать ему больно. Если Жану не вернется никогда, погибнет за штурвалом парусника или на торговом судне под иностранным флагом, Тереза будет всю жизнь носить в душе вдовий траур.
4
В тот вечер, когда Тереза Батиста отвергла предложение Алмерио, она повторила ему почти слово в слово рассказ капитана Каэтано Гунзы. Хотя рассказ этот был полон неприятных событий, он содержал доказательства любви и надежду:
— В один прекрасный день кум высадится без предупреждения в порту.
Так заявил капитан Гунза на корме баркаса, покуривая глиняную трубку. Этой надеждой живет Тереза Батиста^ Алмерио дас Невес слушал с влажными глазами и сдавленным горлом: на редкость волнующий рассказ, походит на радионовеллу! Пекарь хотел жениться на Терезе Батисте, он был горячо влюблен и еще не считал дело проигранным; как знать, в один прекрасный день Жануарио Жерэба, вернувшись, возьмет за руку потерянную и безутешную возлюбленную и в часовне Монте-Серрат соединится с нею в мистической свадьбе (мистическая свадьба! — он слыхал это выражение в какой-то радионовелле и пришел от него в восторг), причем Алмерио первым поздравил бы их. Точно так же, как некий персонаж из романа, прочтенного в юношеском возрасте, благородный и самоотверженный, с золотым сердцем, Алмерио готов на жертву ради счастья любимой. Такие жесты служат утешением в горький час, придают бодрость.
Обрывки фраз, унесенные ветром, бурная ночь, печаль,
206


взгляд, устремленный на океанские волны. Где плавает Жануарио Жерэба, завербовавшийся на панамское судно? В голосе капитана Каэтано Гунзы глухое эхо приглушенного волнения. Он хочет добра куму, другу детства, и симпатизирует девушке, красивой и храброй.
Когда „Вентаниа” пересекла залив, Камафеу де Ош осей, не теряя времени, послал к Терезе племянника с запиской. Но она получила ее только поздно вечером. Тут же чуть не бегом бросилась в Нижний город1. Баркас стал на якорь на рейде посреди залива. В Агуа дос Менннос она села в лодку, на борту парусника капитан Гунэа ожидал ее: ему было известно, что девушка сходит с ума, ожидая вестей о Жануарио. Обрадовался, когда узнал, что она жива: он получил ложное известие, а ведь оказалось, что она не умерла во время эпидемии оспы. Хорошо еще, что так.
В течение месяца Тереза ежедневно приходил^ на рынок Меркадо Модело, а также к Откосу, чтобы узнать,не вернулась ли „Вентаниа” из плавания. Она пыталась различить в порту силуэт баркаса, он стоял у нее перед глазами таким, каким она его видела в порту Аракажу под погрузкой сахара. Около полутора месяцев тому назад „Вентаниа” подняла паруса, отплыв на юг штата, в Канавиейрас или Каравелас, с трюмами, заполненными сушеным мясом и бочками трески. Срок возвращения не был известен, ведь парусники зависят от груза, от ветра, от течения и состояния моря, зависят от богини моря Йеманжи, которая может послать им хорошую погоду.
Этим ожиданием были отмечены начало пребывания Терезы Батисты в Байе и первые знакомства с людьми, заведенные ею в поисках известий о капитане Жануарио Жерэбе и о паруснике „Цветок Вод”. Все были очень вежливы, не могло быть более воспитанных людей, - однако вести оказались противоречивыми. Она приехала в столицу штата, чтобы узнать о Жануарио, пошла в порт, расспрашивая о нем. Получила тут и там отрывочные сведения, но только капитан Каэтано рассказал полную историю.
После эпидемии оспы в Букмме Тереза перебиралась по сертану - из города в город, из поселка в поселок. Путешествие длинное и грустное. Тереза без средств, вынужденная заниматься своим уже было забытым прежним ремеслом, но в гораздо более тяжелых условиях. В течение этих меся¬
1 Портовая часть города Салвадор да Байя.
207


цев — скольких, не помнила, - она до конца познала все превратности судьбы одинокой, беззащитной женщины, спустилась на самое дно' жизни, однако, горящая мечтой добраться до моря Жерэбы, упрямо продолжала путь.
Только в Фейре-де-Сант’Ана она нашла кабаре, где предложила себя в качестве танцовщицы, чуть ли не даром, - ей пришлось поднять большой шум, чтобы заставить хозяина выплатить мизерные гроши. Не появись в этот момент внушительный старик с бородой и палкой, наверняка важный господин, которому она понравилась, Тереза оказалась бы в настоящем рабстве у хозяина кабаре, а так, в конце концов, получила немного денег, как раз на поездку в автобусе и на первые расходы в столице штата. Хорошо хоть, что старый сеньор добавил ей кое-чего. Симпатизируя мужеству девушки и выиграв в карты у хозяина „Эль танго" аргентинца Пако Портеньо, у которого до того никто не выигрывал, старик не только заставил этого типа заплатить Терезе условленную сумму, но и добавил к скудной сумме значительную часть своего выигрыша. По доброте душевной он даже нс задержал ее, позволив ей уехать, а сам продолжал играть и всякий раз с большой удачей, к ужасу Пако Портеньо: крапленые карты потеряли ценность, не помогала и ловкость рук аргентинца. Тереза впервые столкнулась с этим стариком на своем пути, но он обошелся с ней так, будто знал ее давно.
В Байе она начала поиски. Сначала осторожно, помня, что Жерэба женат. Она не хотела вторгаться в его жизнь, создавать ему затруднения. Ей только хотелось найти его. Ей только хотелось отыскать, где он находится, следить за каждым шагом, не будучи замеченной. Только? Ей хотелось увидеть „Цветок Вод" хотя бы издали. Издали? Кто может точно знать, чего Тереза ждала и на что надеялась, если сама она этого не знала? Она лишь искала его, и все...
На Откосе и на Рынке все питали к ней уважение, но никто не мог сообщить ей о нем. Вернее, все что-то сообщали, никто не отказывался говорить о капитане парусника, однако сведения, как правило, не совпадали, если не противоречили одно другому. Единственно достоверным было, однако, то, что жена Жануарио скончалась некоторое время тому назад.
На кандомблэ, где Жануарио многие годы исполнял обязанности жреца-огана, подтвердили: Жерэба потерял жену, ее, бедняжку, унесла чахотка. Устремив^взгляд на Терезу, старая негритянка не колебаясь заявила:
208


— Ты - та девушка, которую он знал в Аракажу.
Оказывается, после погребения жены Жануарио участвовал в ритуальных церемониях кандомблэ, „очищая тело1*, прежде чем пуститься в важную поездку, как он сказал. В Аракажу, где меня ждут, добавил он. Кто его там ждал, ты? Здесь с тех пор он не появлялся. Говорят, что, вернувшись из этого плавания, он отправился в новое.
Одно плавание? Два? Жив он или мертв? Исчез. Где он? Терезе только тогда удалось узнать правду, когда наконец „Вентаниа” вернулась с грузом какао.
Беседа завязалась на корме баркаса, бросившего якорь напротив сияющего огнями города; южный ветер, налетая порывами, вздымал спокойные до того воды залива. Ночь опасности в море, плохая ночь для парусников.'Морская сирена Жанаина наслала бурю, подыскивая себе жениха, чтобы в глубинах океана сыграть с ним свадьбу, пояснял капитан Гунза, касаясь воды кончиками пальцев, поднося их затем ко лбу и повторяя освященное временем приветствие сирены: Odoia! Владелец парусника принял Терезу дружелюбно, но без особой радости:
— Я знал, что ты в Байе, ищешь меня. Бросил якорь на рейде, завтра должен причалить к грузовому судну и разгружать какао.
Они уселись, ветер трепал черные волосы Терезы, из трюма доносился аромат сухого какао. Тереза спросила, хотя и боялась получить ответ:
— Что с ним? Где он бродит? Я в Байе уже скоро два месяца и еще не смогла узнать о нем чего-либо определенного. Все говорят разное. Точно лишь одно - его жена умерла.
— Бедная кума, к концу страшно было смотреть на нее - она превратилась в тростинку, кожа да кости. Кум не отходил от ее постели, пока не закрыл ей глаза. В последние дни появился отец, чтобы помириться и положить дочь в больницу, но было слишком поздно. Кума уже давно не годилась как женщина, но кум все равно очень переживал.
Тереза слушала молча, в голосе капитана Гунзы, заглушаемом ветром и печалью, она как бы слышала голос Жануарио, говорившего ей на берегу моря в Аталайе: „Та, которую я любил и которую украл у семьи, была здоровой, веселой и красивой, сегодня она больна, печальна и некрасива, но все, что у нее есть, — это я, никого больше, и я не выброшу ее на улицу, в канаву”. Достойный человек - Жану!
209


- Потом он взял два или три груза, чтобы заработать немного денег, и, оставив парусник на мое попечение, пустился искать тебя. „Ты помнишь, кум, Терезу Батисту, ту смуглую девушку из Аракажу? Так вот, я постараюсь найти ее, я хочу, чтобы она была со мной. Я женюсь снова”. Так он сказал.
Капитан Гунза раскурил трубку, которую загасил было ветер. Баркас поднимается и опускается, волны усиливав ются, южный ветер безумствует, пронзительно завывая, призывая смерть. Тереза молча думает о Жану, свободном от оков, готовом увести ее к себе домой, на парусник. Ах, как же это они разошлись!
- Он больше трех месяцев разыскивал тебя. Приехал без медяка, помощником шофера на грузовике. Совсем пал духом, был в ужасном настроении. Рассказал мне про свое путешествие — он побывал далеко за Сержиле, пересек Алагоас, Пернамбуко, Параибу, был в Натале и остановился только в Сеаре; повидал многие края, узнал многих людей, только не нашел ту, кого искал. Твои следы ои потерял в Ресифе и уже стал отчаиваться, когда добрался до Форталезы. Снова в Аракажу, отправился во внутренние районы штата Сержнпе, там ему рассказали, что ты умерла от. оспы. Назвали даже день и час, описали твой портрет - все в точности. Не смогли только сказать, где похоронили тебя. Было, мол, столько покойников, что не хватало времени хоронить их; клали в одну могилу по пять-шесть человек. Вот что рассказали моему куму.
Да, Тереза выступила тогда против смерти, встретив ее лицом к лицу, в полном отчаянии от того, что она не с ним и что пыталась его забыть с доктором Ото Эспиньейрой, управляющим пунктом здравоохранения, королем трусов. Смерть отвергла ее, даже оспа не захотела ее. А в этой ночи страданий — каменное лицо Терезы, тлеющий уголек трубки капитана Каэтано Гунзы и буря, топящая парусники. Жана- нка ищет жениха. В завывании ветра слышится ее пение, пение сирены.
- Кум изменился, стал уже нс тем, каким был, даже парусником перестал заниматься. Сидел здесь на корме „Вентании” молча, открывая рот лишь для того, чтобы сказать мне: „Как это она умерла, кум? В любом случае можно что-то сделать, за исключением смерти; а я-то думал, что настанет день, когда мы заживем с нею!” Так говорил ои, когда открывал рот, большую же часть времени он молчал.
210


Ветер внезапно прекратился» и море стало спокойным: парусники дрейфовали» уже не гонимые ветром. Где-то в открытом море Жанаина с женихом — роковая свадьба. Голос капитана Гунзы падает на деревянную палубу баркаса:
— Вот тут и случилось это дело с панамским кораблем» большим торговым судном. Он зашел в порт» чтобы оста* вить в больнице шестерых матросов» заболевших бешенством. Собака на борту взбесилась и, прежде чем успели ее прикончить» искусала шестерых. Чтобы продолжать плавание» командир вербовал здесь людей. Жануарио нанялся первым. Перед отплытием он велел мне продать »»Цветок Вод’' н оставить деньги себе» — у него в целом мире больше нет никого» и он не хотел, чтобы его парусник» покинутый» сгнил. Я продал его, но положил деньги в банк под проценты, таким образом, если в один прекрасный день он объявится, то сможет купить другое судно. Вот что произошло.
Тереза сказала только:
— Я останусь здесь, пока он не вернется. Если он меня еще любит, то найдет меня тут, ожидающей его. Название судна ты не запомнил?
— „Бальбоа” — как я мог забыть?! Оно вышло ночью. Больше ничего не слыхал я о куме. — Клуб дыма, тлеющий уголек трубки, теплый голос, уверенность: - В один прекрасный день, когда мы меньше всего будем его ожидать, кум, конечно, высадится в порту.
5
После отказа выйти замуж отношения между Терезой Батистой и Алмерио дас Невес претерпели небольшие, однако существенные изменения. До тех пор хозяин пекарни был для Терезы прежде всего клиентом. Несколько отличным от стариков, не только по возрасту — ему едва исполнилось сорок, тогда как другие, их пятеро, были на пороге шестидесяти, даже старше, — но и потому, что она виделась с ним и общалась вне стен заведения, в кабаре, где, конечно, ни один из ее знатных поклонников никогда бы не показался. Алмерио рассказывал ей о своем предприятии, о ценах на пшеницу, о незабвенной покойнице, о шалостях мальчика, Тереза внимательно его слушала; симпатичный и любезный клиент. Он бывал у нее в определенный день и час раз в неделю.
Сумрачный вечер, опустившийся грустью на море, по¬
211


влиял на эти отношения, сделав их одновременно и более и менее близкими. Алмерио перестал быть клиентом; ни он, ни она уже не приходили в заведение по четвергам в четыре часа, несмотря на то, что не говорили об этом, просто пони* мая невозможность прежнего общения. Но их человеческие связи стали более близкими, они по-прежнему оставались друзьями, и, кроме того, в тот вечер их связали прочные узы доверия и уважения.
Алмерио продолжал заглядывать в „Цветок Лотоса” довольно часто, чтобы выпить пива, потанцевать фокстрот, проводить Терезу домой. Он продолжал оставаться влюбленным претендентом на руку танцовщицы самбы, но теперь уже не притрагивался к ней, не бросал грустных влюбленных взглядов, не докучал ей мольбами и предложениями. Ему достаточно было ее присутствия, ее общества. Свою любовь он затаил так же, как Тереза хранила в душе любовь Жану, исчезнувшего в бескрайнем морском просторе. Иногда он спрашивал: все еще нет известий, ничего не узнала о судне? Тереза молча вздыхала. Время от времени интересовалась она, не нашел ли ее друг невесту по вкусу, женщину, способную занять место Наталии около сына и Алмерио, в доме, в пекарне, в постели и в сердце? Вдовец тоже только вздыхал в ответ.
Он не воспользовался явным одиночеством Терезы, измученной долгим ожиданием, лишь пытался развлечь ее, приглашая на празднества и прогулки. Они ходили вместе на кандомблэ, в школы капоэйры, на репетиции карнавальных афошэ и раншо. Не возобновляя предложения, не говоря о любви, Алмерио всегда был подле Терезы, не давая ей почувствовать себя одинокой и покинутой; в конце концов она стала питать к нему искреннюю дружбу, признательность. В дни отчаяния и подавленности Терезе помогало теплое отношение некоторых друзей — капитана Каэтано Гунзы, художника Женнера Аугусто, Алмерио дас Невес. Помимо них-Тавиана, Мария Петиско, негритянка Домингас, Дул- синея, Англия — все женщины определенного склаДа. Она пользовалась симпатией и у жителей Рыночного Откоса, Агуа дос Менинос, Дровяной гавани.
Алмерио дас Невес был спокойным и веселым по природе, даже вдовство и тайная любовь не смогли повлиять на его живой характер, удержать его дома. Любитель развлечений, несмотря на свою выдержанность, он обычно приглашал кого- либо, когда появлялся, солидный и улыбающийся, в „Цветке
212


Лотоса”. Исключительно приветливый, он принимал участие в жизни города, жил дружно с большей половиной Баии. Однажды вечером, собираясь представить его художнику Женнеру Аугусто, который зашел в кабаре, чтобы повидать ее и пригласить в качестве натурщицы, Тереза была удивлена, узнав, что они знакомы между собой, они даже оказались друзьями, вместе участвовали в празднествах Консейсан да Прайя и Бонфима, в кандомблэ.
Художник Женнер Аугусто спросил у пекаря:
— Ты что забыл про меня? А как с твоими прежними пирушками?
— Я потерял обожаемую супругу, дружище Женнер, у меня большое горе. Пока не сниму траур, я не могу устраивать празднества дома.
Только тогда Женнер заметил черную ленточку на лацкане белого льняного пиджака друга.
— Я не знал, прости. Прими мои соболезнования.
Он взглянул на Терезу, подозревая, что здесь что-то скрыто. Скромный коммерсант, всегда улыбающийся и неутомимый, попыхивающий своей сигарой, был весьма подходящим человеком, чтобы вытащить Терезу из „Цветка Лотоса” и увести ее к себе домой. Согласится ли девушка? Внешне жизнерадостная, она живет, погруженная в печаль, есть в ее жизни моряк, он в далеком плавании. Но Алмерио похож на хитрую жабу, подкарауливающую муху: молча поджидает, время работает на него. И все же рядом с ним Тереза чувствует себя уверенней.
6
Художник встретил ее случайно некоторое время тому назад недалеко от Рынка, где она разговаривала с Кама- феу де Ошоссй и двумя другими людьми, оба они были какие-то странные, выглядели весьма экстравагантно: у одного из них — длинные растрепанные волосы и огромные усы, у другого - круглые глаза, одет он был в пиджак с разрезом сзади. Камафеу, увидев Терезу, подошел к ней поболтать. Они уже давно были знакомы. Приблизился и художник:
— Как, Тереза Батиста? Какими судьбами ты оказалась здесь?
Он узнал о „Цветке Лотоса”, где она развлекала гостей и выступала с танцевальным номером, тем же, что и в Ара- кажу, лишь слегка измененным. Он появился в кабаре сна¬
213


чала один, потом с несколькими представителями богемы, это были художники с небольшими деньгами, хотя и с хоро' шим настроением. Все они, конечно, готовы были ночь провести с ней по любви или симпатии, но безвозмездно. Одна* ко ни одному из них не удалось соблазнить ее вкрадчивыми речами, и это их не обижало.
Для некоторых она позировала, освоив еще одну профессию — натурщицы, с пустяковой платой — в дополнение ко многим, какие она уже имела. Находясь в обществе этих людей, Тереза не раз вспоминала дни, проведенные с доктором в Эстансии, его вкус и привязанность к жизни.
Так Тереза познакомилась со множеством людей, присутствовала на празднествах на площади, гуляла по Рио Вер- мельо, где жил художник, написавший с нее несколько картин. В школе капоэйры маэстро Пастинья научил ее танцевать ангольскую самбу; на баркасе капитан Гунза говорил ей о ветрах и морях, рассказал о портах бухты Реконкаво; Камафеу пригласил ее принять участие в карнавальной группе „Дипломаты Амаралины”, но она отказалась — не было желания. Зато она посещала разные кандомблэ.
Излюбленная ее прогулка, ежедневная и обязательная,— на Рыночный Откос, к пристани парусников, в порт Баии. Когда барскас „Вентаниа” становился на якорь, Тереза прихо» днла потолковать с капитаном Гунзой, для нее это было как дуло револьвера, приставленное к груди, как кинжал, повернутый в ране, — когда разговор заходил о Жануарио Жерэбе.
В гавани народ уже знал вопросы, которые она задавала, на которые жаждала получить ответ. Кто знает что-либо о панамском корабле под названием „Бальбоа”, грузовом судне? На нем ушли в плавание шесть баиянцев, где они сейчас?
С помощью капитана Гунзы она обнаружила „Цветок Вод”, ставший теперь собственностью старого моряка, капитана Мануэла, переименовавшего его в „Стрелу святого Жоржи”. Тереза задержалась, сидя возле руля, поглаживала деревянную обшивку. Жена капитана Мануэла, Мария Клара, заметив смуглую девушку — с сосредоточенным и отсутствующим видом та уставилась в пустоту, как бы желая обнаружить в дереве, пропитанном морской солью, воспоминание, жест, тепло руки Жануарио, — сказала:
— Поверь, он должен вернуться. Я велю сделать эбо1 для Йсманжи.
1 Сверток с заколдованными предметами, подношение какому- либо божеству культа бразильских негров н мулатов.
214


Помимо флакона духов и широкого гребня для расчесывания волос, богиня моря Йеманжа, как передали Терезе, попросила пару цесарок для еды и белую голубку, чтобы выпустить ее над морем.
7
В „Цветке Лотоса", в заведении Тавианы, Тереза познакомилась с несколькими девушками, завела дружбу с некоторыми из них. Ее имя стало произноситься с уважением после схватки с Николау Рыбоглотом, агентом полицейского управления игр и нравов, процветавшим за счет баиян- ского общества. Тереза, случалось, завтракала в Пелоурильо, в доме Аналии, которая была родом из Эстансии, или в доме негритянки Домингас и Марии Петиско в Баррокинье.
Молодая и крепкая мулатка, запальчивая, проказница, хохотунья и плакса, влюбчивая — по увлечению каждую неделю, непосредственное сердце, Мария Петиско была вырвана Терезой Батистой из когтей, вернее — спасена от кинжала испанца Рафаэля Ведры.
Во вторник вечером, когда в кабаре было мало народа, Тереэа сидела, беседуя, за одним из столиков в глубине залы, где женщины ожидали приглашения потанцевать или выпить; в заведение ворвался горячий испанец, пылающий ревностью, последняя любовь неверной сарацинки. Все произошло в лучшем стиле аргентинского танго, как полагается в таких быстрых и вихревых любовных приключениях.
— Проклятая сука!
Рафаэль поднял кинжал, девушка испустила крик ужаса, Тереза вовремя бросилась ей на помощь. Отведенный Терезой кинжал скользнул по плечу Марии Петиско, брызнула кровь- этого оказалось достаточно, чтобы отмыть иберийскую честь и удержать карающую руку взбешенного ревнивца.
Сбежались мужчины и женщины, поднялась суматоха. В подобных случаях всегда находится любитель вызвать полицию, обычно это бывает тип, который не имеет ни малейшего отношения к делу, вмешивающийся просто из желания выделиться или следуя своему инстинкту доносчика. Марию отвели в одну из комнат верхнего этажа, народ повалил за нею, зала опустела. Этим воспользовалась Тереза, чтобы дать возможность скрыться мстителю, разразившемуся рыданиями и охваченному раскаянием, в страшном испуге перед перспективой попасть в полицию, тюрьму, под суд.
215


— Убирайся прочь, сумасшедший, пока есть время. Найдешь ты место, где спрятаться на несколько дней?
— Да, у меня родственники в Байе.
Кинув кинжал и забыв о своей страсти, он бросился вниз по лестнице и исчез в одном из переулков. Полиция — точнее один полицейский — явилась лишь полчаса спустя. От происшествия уже не оставалось никакого следа, никто не смог дать показаний о кинжале, преступнике и жертве; донос был, видимо, неуместной проделкой какого-то типа, которому захотелось подшутить над представителями власти. Хозяин кабаре открыл бутылку пива со льда для полицейского, остановившегося у прилавка. На том все и кончилось.
Через некоторое время после происшествия с Рафаэлем Тереза, зайдя позавтракать к Марии Петиско, нашла девушку совсем другой. На плече маленький шрам, но где веселый смех, беззаботность, шумная радость? Где все, что приносило ей успех? Замкнутое, озабоченное, угрюмое лицо. Не только она, но также негритянка Домингас, Доротея, Пекенота, подруги по дому и Ассунта, хозяйка заведения. Ассунта, сидевшая во главе стола, даже не могла есть.
— Что это с вами такое?
— Нас выселяют из припортовой зоны, разве ты не слышала? На будущей неделе, если ты захочешь с нами поесть, тебе придется отправиться черт знает куда, — ответила Ассунта. У нее явно было дурное настроение.
— Что за история? Я ничего не слышала.
— Сегодня с утра Рыбоглот и детектив Кока ходили из дома в дом здесь, в Баррокиньс, оповещая: укладывайте свое барохло, будет выселение, - сказала Мария Петиско.
— Он дал неделю срока. В понедельник, на восьмой день нас выселят. - Голос Ассунты звучал резко и устало.
У негритянки же Домингас был низкий, ласковый голос:
— Говорят, выселят всех. Начнут отсюда, затем станут выгонять из Масиэла, Портас до Кармо, Пелоуриньо, в общем выселят всех девок.
— А куда?
Ассунта чуть не подавилась, так сильна была ее злость:
— Ах, это и есть самое худшее во всей истории. В несчастную дыру в Нижнем городе, на Ладейре до Бакальяу, гнусное место. Никто там уже давно не живет. Я ходила туда взглянуть, так прямо хочется плакать.
Женщины молча жевали, пили пиво. Ассунта закончила:
— Похоже, что хозяева домов там — знатные люди, род¬
216


ственники полицейского инспектора Котиаса. Люди, пользующиеся покровительством, знаете, как это бывает. Дом в плохом месте, внутри заливает дождем, ничего не стоит. Он снимает его для таких, как мы, и взимает большую плату Вот что они проделывают в полицейском управлении.
— Шайка стервятников.
— И что же, вы будете переезжать?
— А что поделаешь?! Разве не полиция командует нами?
— Неужели нет никакого способа? Пожаловаться, протестовать?
— Жаловаться!.. Кому ты будешь жаловаться? Ты видела, чтобы мы когда-либо могли что-нибудь требовать. Если мы станем протестовать, то заработаем побои.
— Это же произвол, надо что-то предпринять.
— А что мы можем поделать?
— Не переезжать, не уходить отсюда.
— Не переезжать? Будто ты не знаешь, что такое наша жизнь. Мы не имеем права что-либо требовать, наше единственное право — страдать. v
— Молча, иначе заработаешь тюрьму да побои.
— Ты что, еще не знаешь? Еще не научилась?
8
Фирма „Сардинья и К°, инвестиции, финансирование, строительство, аренда, операции с недвижимостью” приобрела обширную территорию у подножья горы, с видом на залив, получив льготы, предоставляемые правительством для строительных работ, способствующих развитию туризма. Здесь должен быть возведен современный, внушительный архитектурный комплекс: жилые дома, отели, рестораны, магазины, увеселительные заведения, огромные супермаркеты — всюду кондиционированный воздух; кроме того, тропические сады., сауны, олимпийские бассейны, стоянки для машин, — в общем, все, что необходимо городу для удобства местных жителей и для досуга приезжих.
Цветные рекламные проспекты приглашают желающих Принять участие в гигантском предприятии, вложив в него деньги, приобретая паи с рассрочкой на двадцать четыре месяца, — идеальный план, гарантированные прибыли, бесчисленные преимущества. „Становитесь и вы владельцем ПАРКА ЗАЛИВА ВСЕХ СВЯТЫХ, крупнейшего строительного предприятия Северо-Востока. Становитесь туристом,
217


не выезжая из Баии: каждый пайщик имеет право в течение двадцати дней в году проживать в одном из отелей ком- плекса, платя лишь пятьдесят процентов цены, установлен* ной для гостей”.
На самой низкой части территории, на маленькой и кривой Ладейре до Бакальяу, рядом с полудюжиной лачуг, стоят четыре-пять больших двухэтажных домов — остатки старинных фамильных особняков, заброшенных уже много лет. В них обитают деклассированные люда, это убежище беспризорников, а также наркоманов. В самом начале фирма распорядилась сломать бараки и прогнать жильцов.
Осмотрев территорию вместе с инженерами, старый Иполито Сардинья, крупный землевладелец, способный, по мнению деловых людей, выжать молоко из камня, долго осматривал дома.
На первом этапе этого масштабного предприятия были разработаны планы, завершена организация, вызван интерес публики, собраны необходимые для финансирования средства; тем временем урбанисты — архитекторы, инженеры, художники изучают и разрабатывают монументальный проект; само же строительство должно будет начаться через два года.
Два года, двадцать четыре месяца. Старый Иполито изучает здешние дома. Будут ли они в течение этого времени продолжать служить убежищем для воров и бродяг, ребятишек и крыс? Или их следует снести немедленно, с тем чтобы полностью очистить территорию, как того требует один из инженеров? Особняки из камня и извести — в ветхом состоянии, правда, но все еще крепкие сооружения. Старый Сардинья не соглашается.
— Не вижу, для чего они могут служить, разве только для самых ннэкораэрядных заведений, — высказал мнение инженер.
Старик выслушал его молча; даже на мыслях, высказанных в такой вот презрительной форме, брошенных на ветер, можно заработать деньги.
9
Решение перевести увеселительные заведения Из Верхнего города в Нижний не было неожиданным, как это показалось Ассунте и ее жиличкам. Если бы они внимательно читали газеты, то не были бы удивлены распоряжением
218


о переселении* услышанным ими от Рыбоглота и детектива Далмо Коки во время утреннего визита. Но они довольствовались страницами, посвященными репортажам о преступлениях, а также о светской жизни. С одной стороны, в изобилии - кражи, убийства, изнасилования, плач, скрежет зубовный; с другой - празднества, приемы, банкеты, смех и любовь, шампанское и икра.
- В один прекрасный день я еще попробую эту икру... - заверила Мария Петиско после захватывающего репортажа об обеде у мадам Тетэ Мускат, написанного божественным Лулузиньо со вздохами и восклицательными знаками. — Шампанское меня не соблазняет, я уже его не раз пила.
- Отечественное никуда не годится. По-настоящему хорошее — только французское, а его-то тебе не видать, — разъяснила разборчивая Доротея.
- А ты что же, пробовала, принцесса?
- Один раз. За столом у полковника Жарбаса, из Ита- буны, в „Паласе” во время игры. Оно все пузырится, такое впечатление, будто пьешь мокрую пену.
- Придет день, я соблазню какого-нибудь полковника с кучей деньжищ и начинюсь икрой и французским шампанским. Французским, английским, американским, японским. Вот увидите.
Рассуждая о шампанском и икре, пренебрегая страницами, посвященными серьезным проблемам, редакционными статьями, они проглядели внезапно охватившее владельцев газет негодование из-за того обстоятельства, что увеселительные заведения расположены фактически в центре города.
В Баррокинье, рядом с площадью Кастро Алвеса, „по соседству с улицей Чили, коммерческим сердцем города, где находятся самые фешенебельные магазины тканей, одежды, обуви, ювелирных изделий, парфюмерии, осуществляется позорная торговля сексом”. Дамы из общества, приходя за покупками, „вынуждены толкаться у прилавков вместе с проститутками”. С Ладейры де С^н-Бенто отчетливо видна „постыдная картина: женщины, торчащие у дверей и в окнах в Баррокинье, полуголые, представляющие зрелище, возмущающее всеобщее спокойствие”.
Промысел этот распространяется по всему центру — Террейро, Портас до Кармо, Масиэлу, Табоану - местам, посещаемым туристами; ужас, абсурд! „Спускаясь по улицам и переулкам всемирно известного колониального района Пелоурнньо, туристы становятся свидетелями позорных
219


сцен, наталкиваются на полуодетых, если не совсем раздетых женщин у дверей и в окнах домов, ругательства, пьянство, безудержный открытый порок, оргия. Неужели туристы прибывают с юга и из-за границы, чтобы присутствовать при столь унизительных зрелищах, недостойных наших фору-? мов цивилизации, национальной столицы туризма? Нет, безусловно нет! — восклицает автор статьи. — Туристы приезжают, чтобы познакомиться с нашими пляжами, любоваться нашими позолоченными церквами, домами, облицованными португальскими изразцами, барокко, живописным зрелищем народных празднеств и фетишистскими церемониями, новыми сооружениями, промышленным прогрессом, чтобы восхищаться красотой, а не видеть пятна, гниль Алагадоса и зоны проституции!”
Назрело решение: переселить увеселительные заведения в более отдаленное и укромное место. Поскольку невозможно покончить с этой язвой, этим неизбежным злом, давайте, по крайней мере, скроем его от глаз благочестивых семей и от любопытства туристов. Для начала нужно срочно очистить Баррокинью от позорного присутствия этих женщин.
Пресса, как видно, пришла в крайнее негодование. В особенности когда речь шла о заведениях, расположенных в Баррокинье, „раковой опухоли, которая должна быть срочно удалена!”
Власти, ответственные за чистоту нравов, вняли патриотическому призыву и вовремя решили переселить женщин из Баррокиньи на Ладейру до Бакальяу.
10
— Их тысячи - моряков. Они платят долларами. Вы об этом подумали?
Двое других изучали известие на первой полосе вечерней газеты — нет сомнения, идея кажется хорошей.
— Что же именно ты предлагаешь?
Тот, кто зашел бы наспех купить сигарет или спичек в Баре Элиты - более известном среди многочисленных посетителей под прозвищем Бара Гулящих, в Масиэле, - и мимолетно взглянул бы на этих трех сеньоров с галстуками и в шляпах, оживленно рассуждающих об объеме капитала, условиях потребительского рынка, перспективах размещения продукта и длительности срока интенсивного спроса, выборе способных помощников, размещении пунктов спро¬
220


са и продажи, исчислении прибылей, — мог бы принять их за деловых людей, занятых установлением основ доходного предприятия, и до известной степени не ошибся бы.
Если же случайный посетитель остался бы распить бутылку пива за ближайшим столиком и обратил бы внимание на трех предпринимателей, он бы тут же узнал их, установив подлинную профессию, так как от детектива Далмо Гарсиа, агента секретной полиции Николау Рамады Жунио- ра и комиссара Лабана Оливейры несет зловонным запахом полиции на несколько километров. Что, кстати, вовсе не мешало им осуществлять выгодные операции, когда представлялся исключительный случай вроде этого. Никак не меньше трех военных кораблей американской эскадры, находившейся на маневрах в Южной Атлантике, должны прибыть в Байю и задержаться там на несколько суток, став на якорь в порту. Тысячи моряков, отпущенных в город, высаживаются на берегу, им необходимо развеяться, все нуждаются в возбуждающих средствах, и все они платят долларами, — как в скудном мозгу Рыбоглота могла родиться такая превосходная идея? Вот к чему может привеспк страсть к деньгам, размышляет комиссар Лабан, он тоже надумал, как легко заработать деньги: алчность проясняет самую тупую голову, делает умным самого глупого человека в мире.
— А что, если мы немного расширим бизнес? — намекнул детектив Далмо.
— Расширить, как? Ты же не собираешься продавать безделушки и беримбау1 в зоне...
Комиссар не понял, куда метит детектив, хотя это было нетрудно, поскольку предложение исходило от полицейского, работающего в секторе наркотиков.
— Кто говорит о безделушках и беримбау? Я говорю о сигаретах...
— Сигареты? — Рыбоглот делает огромное усилие, чтобы понять, и воображает, что понял: — А! Ты хочешь менять наркотики на пачки американских сигарет, не так ли? Тоже годится, американская сигарета — это верные деньги. Я знаю, где мы сможем их сбывать.
Конечно не следует ожидать от Рыбоглота быстрого и блестящего решения, но комиссар — человек умный и опытный. Детектив вытирает пот, понижает голос:
1 Народный музыкальный инструмент.
221


— Сигареты из травки. Из маконьи.
-А!
Они молча стали раздумывать над этим предложением. Продавать на улице, использовать тех же людей, что будут торговать возбуждающими средствами, нельзя. Продажа этого товара требует большой осторожности, дело гораздо серьезнее и сложнее. Не годится обсуждать его в баре, в общественном месте. Комиссар поднимается:
— Давайте выйдем отсюда. Нужно обдумать это спокойно.
Встав, Рыбоглот кричит хозяину:
— В расчете, галисиец.
Маленькие льготы для тех, кто наблюдает за общественной моралью и порядком. А! Тысячи моряков. Рыбоглот до того доволен, что ему хочется плясать. Мимоходом он задевает плечом входящего посетителя и чуть не сбивает того с ног. Довольный, он смеется ему в лицо:
— Не нравится? Не зевай!
п
Бледный, толстый, неопрятный пятидесятилетий мужчина в черной шляпе, надвинутой на низкий лоб, в замасленной одежде, брюках, пригодных лишь для того, чтобы ловить раков, с револьвером, выпирающим из-под пиджака, чтобы внушать почтение, чиновник полиции со скандальным прошлым, где мог бы еще служить Николау Рыбоглот, как не в Управлении игр и нравов, предписывая закон, обуздывая порок? Он еще прославился тем, что жертвами его порочной страсти пали обе собственных несовершеннолетних дочери.
Он был одним из маленьких тиранов, вымогающих деньги у сутенеров и сводниц, хозяев и хозяек публичных домов и пансионов, кабаре и баров. Он выпивал и наедался даром, выбирал женщину, с которой хотел спать, угрожал, преследовал. Плохо пришлось бы той, которая осмелилась бы отклонить приглашение Рыбоглота, дорого заплатила бы она за дерзость. Этой вот, Терезе Батисте, например, не придется долго ждать. Она не только отвергла приставания агента; она издевалась над ним, выставив его на посмешище в „Цветке Лотоса”, полном посетителей.
— Убирайся! Когда я захочу спать с боровом, я отправлюсь с ним в свинарник! — Тереза, которой осточертели пред-
222


ложения и угрозы агента» вышла из себя» готовая на все, в глазах у нее появился известный всем алмазный блеск.
По сравнению с Рыбоглотом детектив Далмо (он же Кока) Гарсиа напоминал манекен - типичный денди. Молодой человек, в хорошо сшитом модном костюме, серой шляпе; оружие он прятал - его власть чувствовалась в манере держать себя -и пронизывающем взгляде. Они были разными только по облику и одежде, в остальном - одинаковы. Несмотря на молодость и элегантность, детектив - худший из двух: действия отъявленного наркомана невозможно предвидеть. В ночь галлюцинаций он чуть не задушил Мигелиту, парагвайку, в которую влюбился. Если бы ей не пришли на помощь, тут бы и кончилась многообещающая карьера маленькой гибкой индеанки с приятным голосом, исполнительницы песен на языке гуарани.
Что же касается комиссара Лабана Оливейры, лучше не углубляться в долгую и страшную хронику его жизни и деятельности. Несмотря на сравнительно скромное жалованье, он разбогател. Как видно, он не пренебрегал выгодным бизнесом. Дважды уже был отстранен от должности, находился под следствием, но, естественно, ничего дискредитирующего его мораль, честь и профессиональное поведение не было найдено. Он считался незапятнанным, хотя это прилагательное малоупотребительно в полиции. И именно он увидел горизонты забастовки в припортовой зоне Баии - это событие стало известно как забастовка Закрытой корзины,-о чем здесь мы хотим в общих чертах рассказать, поскольку в нее непонятно почему впуталась уже не раз упоминавшаяся Тереза Батиста.
12
Да, непонятно почему. Проживая в приличном доме на семейной улице и посещая лишь изредка скромное заведение Тавианы, Тереза не имела никакого отношения к делу о переселении. И все же она приняла участие в кутерьме, оказавшись, по свидетельству заслуживающих доверия очевидцев, в числе самых экзальтированных и активных смутьянок. По убеждению Рыбоглота, она была в первую очередь виновата в беспорядке. Было более чем достаточно оснований разжечь злость полицейских.
Из сертана, откуда она прибыла, за ней донеслась слава скандалистки, женщины с вечно растрепанными ветром
224


волосами, хулиганки. Никто ее не звал, не спрашивал ее мнения, так чего же она ввязалась? Стремление принять бремя чужих страданий, не выносить несправедливостей - непокорная, мятежная натура. Как будто такого сорта женщина имеет право лезть на рожон, не подчиняясь законным властям, выступая против полиции, принимая участие в забастовке, — ведь это же конец света!
„Власть закона была восстановлена благодаря энергичным и рассудительным действиям полиции”. Это заключение принадлежит инспектору Элио Котиасу, выступившему на пресс-конференции, и если рассудительность может быть здесь поставлена под сомнение, в энергии полиции действительно нельзя было отказать. Есть такие, что говорят о грубом и необоснованном насилии, упоминая о проститутке, убитой выстрелом в шею, и о раненых мужчинах и женщинах. „Если имелись эксцессы, то кто виновен в этом?” - спросил бакалавр Котиас у своих коллег по печати - он ведь тоже занимался журналистикой, когда учился на юридическом факультете. „Если бы мы не остановили все твердой рукой, чем бы это все кончилось?” Этим оставшимся без ответа вопросом и несколькими фотографиями - в профиль, так он выходит лучше - закончилась пресс-конференция и дело, о котором так раззвонили газеты, вплоть до одной утренней газеты Рио-де-Жанейро, опубликовавшей репортаж о событиях последнего вечера, иллюстрированный фотографиями - на одной из них изображена Тереза Батиста, которую держат три агента полиции. В ожидании приговора судьи, несомненно благоприятного, в воздухе пока повис лишь иск, возбужденный фирмой „Сардинья и К°” против государства. В иске содержалось требование возместить ущерб, причиненный недвижимости фирмы разбушевавшейся толпой, — и гражданская ответственность возлагалась на государство, поскольку оно недостаточно обеспечивает общественный порядок. Дело, разумеется, выигранное заранее.
Остались некоторые сомнения, они наверняка никогда не будут разъяснены. Где могут любопытные получить ответ на свои вопросы? Все неопределенно, темно.
Газеты раздули кампанию, цель которой - переселить на Ладейру до Бакальяу лишь пансионы Баррокиньи; сообщения в печати вызвали панику и переполох, разжигая дух сопротивления переселяемых. Но как могла печать биться за переселение только немногих домишек Баррокиньи, все¬
8 Заказ 485 225


го шести? Даже в самых деликатных делах надо уметь сохранять видимость.
Правда ли, что полиция выдала ордер на арест некоего Антонио де Кастро Алвеса1, поэта или бродяги, студента или нарушителя порядка, прочесав в поисках подозреваемого районы Баррокиньи, Ажуды, в общем, всю припортовую зону, тогда как вышеназванный поэт умер более ста лет назад и на одной из площадей Баии воздвигнут памятник ему? Правда это или же просто мальчишеская выходка легкомысленного журналиста, имевшего намерение дискредитировать полицию? Распоряжение, отданное комиссаром Лабаном, не терпящим поэтов, было смешным, но не совсем необоснованным. В самом деле, некий бледный молодой человек с дерзко закрученными усами и пылающим взглядом, появлявшийся в часы стачек, — его видели витающим над демонстрацией, кто это мог быть, как не поэт Кастро Алвес? Умер сто с лишним лет назад? Ну и что с того, разве мы не находимся в Байе? Мария Петиско так описала его: „Призрак света над народом, необычайно красивый”.
„Забастовка Закрытой корзины” - так в печати было названо движение. Существует издавна благочестивый обычай среди падших женщин - не принимать мужчин, начиная с полуночи святого четверга, иными словами, „закрывать корзину” до полудня субботы. Этим набожным обычаем, тщательно соблюдаемым, католички отмечали в злачных местах святую неделю. В данном случае речь шла не о религиозном предрассудке, деталь, впрочем, не имеющая значения, так как большинство моряков состояло из верующих различных сект, чаще протестантов.
13
Бакалавр Элио Котиас, „джентльмен полиции”, по выражению хроникера Лулузиньо (в некоторых кругах известного под кличкой „Распутная Лулу”), не сумел скрыть своего раздражения:
- Где вы расхаживаете, черт возьми, чем занимаетесь?
Рыбоглот пробормотал извинения, комиссар Лабан предпочел хранить молчание, глядя на полицейского инспектора лишенным выражения, пристальным и холодным взглядом:
* Антонио де Кастро Алвес (1847-1871) - бразильский национальный герой, борец за освобождение негров от рабства, крупнейший поэт Бразилии.
226


„Ничтожество, папенькин сынок, дерьмо. Не смей поднимать на меня голос, я этого не выношу. Если ты это сделаешь, я тебе покажу: я не служащий частной фирмы, и пока еще никто мне не сказал, сколько я заработаю на сделке"’. Глаза комиссара, остановившиеся и холодные, вызывают дрожь. Полицейский смягчает тон, отдавая распоряжение:
— Я требую, чтобы женщины были доставлены сюда сейчас же. Все. Возьмите машину радиопатруля. Посмотрим, переезжают они или нет.
Комиссар последовал за Рыбоглотом, но, подойдя к двери, начал демонстративно насвистывать. Бакалавр сжимает кулаки: человек с чувствительными нервами вынужден сотрудничать с подобными типами, нелегкая участь. Ах, если бы не ожидаемое вознаграждение...
Назначение бакалавра Элио Котиаса на пост инспектора, наблюдающего за азартными играми и за нравами, служило, по определению дружественной газеты, явным доказательством решения властей обновить кадры гражданской полиции путем привлечения в нее достойных людей, заслуживающих доверия населения. Хорошего происхождения, удачно женатый (на Кармен, из семьи владельца фирмы Сардинья), он этим утром выслушал по телефону приятные слова от дядюшки жены. В неподходящий час, еще не очнувшись от похмелья, - на вчерашнем приеме у бутылки виски шотландской являлась лишь наклеенная этикетка. Зато Бада, супруга депутата, была богиней, статуэткой Танагры — так он назвал ее, она растаяла. Будущее виделось ему в розовом свете.
Пренебрежительный тон старика вызвал все же у него раздражение, и ему необходимо было выместить на ком-нибудь свое дурное настроение. Он попытался сообщить Кармен свое мнение о родственнике, но та стала яростно защищать его: дядя Иполито, мой дорогой, это табу! В полицейском управлении ему хотелось бы отругать последними словами свору негодяев, но на это у него не хватало воодушевления. Глаза комиссара — глаза покойника в морге — полны жестокости! Всю злость он приберег для хозяек женских пансионов Баррокиньи.
Они пришли все, их было шестеро, аудиенция длилась всего несколько минут. Их грубо втолкнули в кабинет инспектора, который начал, как положено, с ругани; здесь уж бакалавр излил душу, даже стучал кулаком по столу. „Вы что думаете, что уже нет власти в Байе? Получили приказ о переселении, адреса домов, где следует договориться об
** 227


аренде и соответствующем взносе, а ведете себя так, как будто вам ничего не известно, продолжаете заражать Бар» рокинью. Вы что, все с ума посходили?”
- Мы не можем жить в тех ветхих лачугах, там все сгнило: полы, обивка, стены. Ни жить, ни тем более принимать мужчин, - осмелилась произнести Акасия, главная сводница, женщина с седыми волосами, кривая на один глаз, хозяйка пансиона, где обитали восемь женщин. — Это слишком зловонное место.
- У меня имеется акт управления здравоохранения, в нем сказано, что эти дома располагают всеми необходимыми гигиеническими условиями. Вы что — хотите жить в богатых особняках Корредора да Виториа, Барры, Грасы? Так вы думаете?
- Но, сеньор... - попыталась вставить слово Ассунта.
- Заткнись! Я вас вызвал не для того, чтобы вести праздную болтовню. Место это превосходное, оно одобрено управлением здравоохранения и полицией. Больше не о чем разговаривать. Даю срок до завтра. Если завтра окажется открытым хоть один пансион в Баррокинье — заработаете побои. Потом не жалуйтесь. Я вас предупреждаю по-дружески.
14
Проезжая вечером мимо полицейского управления, бакалавр Элио Котиас пожелал получить какие-либо сведения о переселении.
- Где комиссар Лабан?
- Вышел по служебным делам.
- А Николау?
- Тоже. Они вышли вместе.
Наверняка проверить, как проходит операция, они эа нее несут ответственность. Так или иначе, срок - до следующего дня. В автомобиле с белым номером его ожидает Кармен. Они отправляются к депутату играть в карты, там будет несколько супружеских пар из знатного общества; инспектор улыбнулся, подумав о Баде. Накануне он сказал ей, что она похожа на статуэтку Танагры, сегодня он ей скажет: загадочная Джоконда Леонардо. Ни в коем случае нельзя пить фальсифицированное виски, следует удовлетвориться бокалом пива.
Чтобы выиграть время, он приказывает шоферу ехать кратчайшим путем, они уже опаздывают. Машина проезжает
228


по узким улочкам, фары освещают женщин, стоящих в весьма вольных позах у дверей злачных мест, охотящихся за мужчинами. Кармен наблюдает с любопытством.
- Это ты теперь командуешь этими женщинами, не так ли? Мой маленький Элио, король проституток. Как смешно!
— Не нахожу ничего смешного, это важный пост, очень ответственный.
Автомобиль выезжает на Байту дос Сапатейрос, катит по направлению к Назарэ.
15
В королевстве бакалавра Элио Котиаса, инспектора игр и нравов, обычное оживление. В лабиринте едва освещенных улиц женщины ищут клиентов, предлагают себя, зазывают, приглашают — шепот, мольба. В дверях и окнах выставлен товар на продажу - дешевый товар. Некоторые, тщательно одетые, накрашенные, с традиционной сумочкой, направляются на улицу Чили, в тамошних отелях обычно останавливаются фазендейро и коммерсанты, прибывающие из провинции.
В барах ежедневные и случайные посетители, пиво, коньяк, крепкий коктейль, кашаса. Сводники, альфонсы, несколько художников, последние поэты романтической музы. В „Цветке Сан-Мигела” немец Хансен, высокий блондин с остроконечной бородкой, рисует с натуры - отдельные сценки, фигуры, предметы обстановки, не прерывая беседы с женщинами - все они его приятельницы, он знает жизнь каждой из них.
В кабаре ансамбли, джаз-оркестры, пианисты играют танцевальную музыку; парочки занимают площадки, танцуя фокстроты, румбы, маршиньяс. Время от времени звучит аргентинское танго. За час до полуночи начинаются выступления певцов, балерин, гимнасток — все невысокого пошиба; после выступления и аплодисментов они ожидают приглашений на остаток ночи, берут немного дороже, - так положено по уставу.
Жизнь бурлит в течение определенных часов, число клиентов возрастает между девятью и одиннадцатью, потом снова уменьшается. Старики и молодые, зрелые мужчины, бедные и среднего достатка, тот или иной порочный богач (богачи, как правило, пользуются комфортабельными и укромными домами свиданий, почти всегда в начале вечера), грузчики,
229


солдаты, приказчики, студенты, люди всех профессий и представители богемы, стареющие за столиками дешевых баров, тоскливых кабаре. Шумный, суматошный, утомительный вечер, иногда отмеченный тревогой и страданием.
Б наиболее бойкие часы некоторые любопытные представительницы высшего света в обществе мужей и любовников проходят по улицам, возбуждаясь при виде оживленного зрелища, полуобнаженных женщин, заходящих в злачные места мужчин, слушая оскорбления, ругательства. Ах, каким наслаждением было бы предаться любви в одной из этих дыр! Холод пробегает по спине.
В том районе, где проезжает автомобиль полицейского инспектора, в укромных уголках этого обширного царства, видны торопливые фигуры мужчин и женщин. Тереза Батиста и детектив Далмо Гарсиа, прибывшие из разных мест, одновременно подходят к двери огромного дома Вавка.
Переступив порог, полицейский останавливает взгляд на женщине: это же исполнительница самбы из „Цветка Лотоса”, красивая смуглянка. Неужели она посещает заведение Вавы? Крайне сдержанная, прикидывающаяся простушкой, она, по словам Рыбоглота, теперь подрабатывает в крупнейшем увеселительном заведении Баии? Что произошло? В ближайшие дни, в спокойной обстановке детектив Далмо Кока проверит утверждение Рыбоглота, сегодня у него нет времени. Его привело к Ваве важное дело. Он поднимается по лестнице. Тереза несколько минут пережидает на улице.
16
Каково его полное, истинное имя? Возможно, никто этого не знает во всей зоне, где между тем Вава царствует около тридцати лет. Один репортер с литературными фантазиями и социологическими наклонностями, автор серии репортажей о проституции, назвал его Императором Злачных Мест, но не узнал, что у него за семья и каково его происхождение. Был бы репортер профессионалом старого типа, менее самоуверенным, он бы обратился к архивам специализированного полицейского управления, чтобы перелистать книгу происшествий, или воспользовался бы возможностью найти в картотеке недвижимостей подпись Балтера Амазонаса дс Жезус. Имя порядочное и звучное, но ему было вполне достаточно имени Вавы, чтобы его слушались и уважали во всей зоне и даже за ее пределами.
230


Еще труднее угадать его возраст. Он, казалось, существовал всегда, обосновавшись здесь, в Масиэле, в этом большом доме, сначала в качестве жильца, а впоследствии единственного его владельца, как, впрочем, и других домов по соседству; он считал недвижимость превосходным вложением капитала, в особенности если дома расположены в таком бойком месте. Репортер упоминал о целых „улицах домов”, приобретенных Вавой. Хотя только сам хозяин знал их точное число, количество заведений не должно было быть больше четырех или пяти. Так или иначе, они приносили ежемесячно солидный доход.
Могущественный и внушающий страх Вава управлял принадлежавшими ему зданиями, сидя в кресле на колесах, которое он сам приводил в движение, раскатывая по гостиной, коридорам и комнатам. Калека на обе ноги, разбитый детским параличом, горбун с непомерно большой головой — бесформенное существо, у которого вся жизнь сосредоточилась в недоверчивых и хитрых глазах и больших, исключительно сильных руках; он дробил между суставами пальцев орехи. Находящийся всегда поблизости от хозяина Амадеу Местре Жегэ, бывший боксер, поддерживает порядок в заведении и переносит Ваву не верхний этаж для обязательной ежедневной инспекции.
С полудня н до четырех часов утра все находится в движении — интенсивном, постоянном. Большое число женщин, еще более многочисленные клиенты, всегда полная гостиная, где изящная красотка, прямо-таки Грета Гарбо, подает напитки. Иногда Вава покидает гостиную, тогда он пребывает в просторном комфортабельном помещении на втором этаже, служащем ему одновременно конторой и спальней: двуспальная кровать, умывальник, небольшой письменный стол, радиоприемник и проигрыватель, пластинки, домашний алтарь, где находится изображение афро-браэильского божества Эшу Тирири. Вава заботится о нем с величайшим старанием, он ему очень дорог. Без покровительства Эшу Вава давно бы оздал концы, окруженный завистью, алчностью и предательством. Многие зарятся на его деньги.
В том числе и люди из полиции. Несмотря на платежи, которые ои делает ежемесячно со скрупулезной аккуратностью комиссару Лабану и целому полку агентов, они изобретают всякие способы эксплуатировать его. Полиция не держит слова, и ей не хватает скромности.
Однажды полицейские вторглись в дом вместе с инспек¬
231


тором суда для малолетних, показав ордер судьи. Они увели с собой семь девушек в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет. Как потом выяснил Вава, полицейское управление было заблаговременно информировано о запланированном судом мероприятии. Но разве не подкупал он тайных агентов, по крайней мере двух из каждой тройки? Что стоило предупредить его? Вава дал бы исчезнуть девчонкам, которым предстояло суровое наказание. Пришлось претерпеть серьезные затруднения, прежде чем снова был открыт дом свиданий. Если бы он не поддерживал отношений с влиятельными лицами в суде, если бы не всемогущий Эшу, он кончил бы тем, что лишился своего бизнеса и очутился под судом и в тюрьме.
В другой раз, благодаря ложному доносу о торговле наркотиками, инспирированному полицией, у него все перевернули, закрыли заведение больше чем на неделю, объявили об аресте и продержали Ваву целые сутки. Освобождение из этой западни ему стоило сбережений за пять лет, собранных монета за монетой для покупки в рассрочку здания напротив. Однако Эшу вовремя предостерег его против некоего Алтамирандо, агента и наркомана; ныне он, к счастью, пребывает под землей — с Тирири не шутят.
Подлость полиции, предательство женщин. Нельзя сказать, что Вава легко влюбляется, но когда это случается, он совершенно теряет голову и превращается в ребенка. Сначала он ухаживает, медовый месяц, затем устраивает избранницу в комнате второго этажа, освобождая ее от работы, заваливает подарками. Сколько их обирали его? Почти все, подлая шайка, бессердечные существа. Они спали с ним, уже замышляя украсть как можно больше. Из-за одной он чуть не погубил себя: Анунсиасан до Крато, смуглянка, худая, высокая, смешливая, она пришлась по вкусу Ваве. Она казалась самой добротой;, однажды, когда он лежал в постели, неспособный подняться без посторонней помощи, она объявила ему о своем отъезде обратно в сер* тан в это же утро, она заберет у него деньги из конторки — весь заработок за вчерашний день. Она смеялась ему в лицо: ему ничто не поможет, даже если он будет кричать, - в этот утренний час, когда спят все, включая Местре Жегэ. С кровати Вава видел, как она шарит в конторке. Где он нашел силы и как сумел соскользнуть с постели, проползти по полу? Как ему удалось добраться до нее, ухватить за лодыжку мертвой хваткой? Когда Местре Жегэ пришел ему на по¬
. 232


мощь, он уже повалил ее и сжимал ей горло. Только чудом не убил. Кто послал ему силы? Ну, что за вопрос?! Разве напрасно Эту расположился в алтаре?
— Мне нужно поговорить с тобой конфиденциально, — заявил Далмо Гарсиа.
„Чтобы вытянуть деньги”, - мелькнула мысль у Вавы. Детектив не фигурирует в его списке получающих взятки — он занимается наркотиками, а Вава хочет быть подальше и от наркотиков, и от наркоманов. Страдающие пристрастием к порошку называют детектива Далмо Кока, то есть Далмо Кокаин. Все, что происходит в зоне, доходит до ушей Вавы.
17
Из трех компаньонов, возглавивших новое предприятие, предназначенное оказать гостеприимство и предоставить развлечения, героическим защитникам западной цивилизации во время их краткой остановки в порту Баии, охраняя их здоровье, укрепляя силу и обеспечивая сон, детектив Кока был не самым невежественным и глупым.
Он уселся в кресло рядом с конторкой и стал выкладывать свой замысел хозяину дома, даже не потребовав удаления Амадеу Местре Жегз, бывшего свидетелем разговора. Предполагается разместить по всей зоне людей, которые будут продавать морякам флакончики с возбуждающим афро- диэиакским эликсиром, фабрикуемым Эроном Мадругой, приятелем Рыбоглота. С этой стороны предприятие не нуждалось в сотрудничестве Вавы, последнее необходимо для другого дела, гораздо более доходного: в то время как на улицах открыто продавались бы предохраняющие средства, люди, которым можно доверять, профессионалы, в тиши домов терпимости снабжали бы бесстрашных гостей по сходной цене сигаретами из лучшей отечественной маконьи.
— Ты хочешь торговать маконьей здесь, в моем доме?!
— Не только это, мой дорогой.
Далмо несет ответственность за довольно большое количество уже заказанной травки, которую он должен получить завтра вечером, так вот, он ищет надежное место, где бы хранить ее до момента продажи. Американские корабли могут прибыть в любой день; когда именно - никто не знает, ничего не поделаешь - военная тайна.
Самым надежным местом могут быть комнаты Вавы. Разве у него нет сейфа, замурованного в стене? Есть, со
233


времени случая с мулаткой Анунсиасан до Краю. Если он и небольшой, то все равно чемоданчик, вроде того, что в углу, поместится, только надо будет запереть его на ключ. Огромный дом свиданий с такой большой и постоянной клиентурой — идеальное хранилище. Отсюда они смогут спокойно распределять товар между агентами, которым будет поручена продажа. В обычной сутолоке никто не обратит внимание на то, сколько будет входить и выходить любителей маконьи, перемешавшихся с клиентами, заинтересованными лишь в том, чтобы побыть с девицей.
~ Хранить в моем доме? В моей комнате? — Глаза Вавы, казалось, готовы были выскочить из орбит.-Ты с ума сошел! Ни в коем случае.
К счастью, в этот час рефлексы детектива Гарсии еще подчинялись его воле, ноздри не раздувались от безудержной злобы. Позднее будет иначе, даже присутствие Амадеу Местре Жегэ не удержит руку элегантного агента, привыкшего затыкать рот упрямцев кулаком.
Амадеу Местре Жегэ в общей сложности был участником тридцати боев на ринге среди любителей и профессионалов, проиграв двадцать шесть по очкам и выиграв четыре нокаутом - единственные, в которых ему удалось нанести противникам удары в подбородок или грудную клетку. Смертельные удары. Он был искренне предан Ваве, но вступится ли он, если Далмо при нем изобьет хозяина? Посмеет ли выступить против детектива? Одному богу известно.
Далмо ограничился угрозами. Подумай, прежде чем отказать человеку из специального полицейского упра^ ления в небольшой услуге. Разве ты не в курсе дела относительно распоряжения о переселении? На этот раз дело серье> ное, это — решение сверху, подлежащее выполнению в крат* чайший срок. Завтра женщины переселяются из Баррокиньи на Ладейру до Бакальяу. Затем Масиэл. Расположенные здесь заведения переберутся в старые лачуги Пилара, из которых лишь две-три в приличном состоянии. Вся эта грязь исчезнет из центра, чтобы обосноваться в Нижнем городе, у подножья горы. Кто пользуется благосклонностью полиции, получит льготы и преимущества, но горе тому, кто окажет* ся в черном списке! Владелец такого большого и процветающего предприятия, Вава должен жить в мире с агентами. Далмо Кока вернется завтра к вечеру, чтобы уточнить де* тали. Возможно, уже принесет траву.
Две пачки американских сигарет оказались кстати ни;
234


конторке» детектив положил их в карман и ушел. В тревоге Вава низко опустил голову» не зная» что делать.
Не в пример женщинам Баррокиньи, он прочитывал вое газеты и знал о кампании по переселению» но это не особенно его испугало: обычно, когда у газет не было в данный момент подходящей темы, непременно всплывал вопрос о зоне. Накануне, однако, ему стало известно» что полицейский инспектор назначил срок —двое суток на эвакуацию Баррокиньи, и он встревожился. Теперь, выслушав агента, убедился в худшем.
Переселение означало для него неисчислимый ущерб. Не только из-за того, что прервется работа заведения — подлинное несчастье! — но также и потому, что доходы от его домов, арендовавшихся по высоким ценам, снизятся до уровня квартирной платы. Возможно, единственный выход—это, действительно, хранить маконью, тогда можно будет спасти хоть что-то в обстановке всеобщего банкротства. Если только все это не является очередным предательством, ловушкой полиции? Оставят маконью в его комнате, а затем ворвутся в дом, захватят с поличным, прикончат его. В такие моменты наиболее верный путь — посоветоваться с Эшу. Завтра он велит позвать жреца — отца Нативндаде.
На пороге комнаты появляется Грета Гарбо:
— Там одна девушка хочет говорить с вами. Тереза Батиста.
18
Он только взглянул на Терезу, как его охватило волнение: он влюбился. Внезапная страсть, любовь с первого взгляда? Можно сказать — да: он впервые увидел ее во плоти и крови, остановившуюся в дверях, улыбающуюся, сверкавшую золотым зубом. Можно сказать — нет, ибо он ее искал, преследовал и находил в тысяче снов, небесное видение. Наконец-то она появилась, слава Эшу.
Он уже слышал о Терезе Батисте. Знал о случае с кинжалом из Толедо, о ярости испанца Рафаэля Ведры, которому наставил рога бог Ошосси, о вмешательстве Терезы, спасшей жизнь Марии Петиско и одновременно способствовавшей бегству ревнивца, — два достойных поступка по неписанному кодексу здешних мест. Передали ему также дерзкий ответ, брошенный прямо в лицо Рыбоглоту; об ее наружности говорили, что она красива и привлекательна, однако значи¬
235


тельно меньше, чем она заслужила. В волнении от явившегося ему чуда Вава дошел до того, что забыл о посещении Далмо (Коки) Гарсии, о неприятностях и заботах. Он повторил Местре Жегэ, чтобы тот привел на следующий день отца Нативидаде. Прибавилась новая проблема: после случая с Анунсиасан до Крато он советуется с Эшу также и о лю- бовных делах. Вава живет окруженный завистью и предательством, нужно быть защищенным со всех сторон.
— Входи и садись.
Она пересекла комнату, величавая и гибкая, ах, боже мой! Заняла кресло, в котором только что сидел детектив* Большие руки калеки привели в действие кресло-каталку, он приблизился к ней. Что ее привело сюда? Раз она посещает заведение Тавианы с избранной, богатой клиентурой, не пришла же она предлагать себя в здешний дом, открытый для всех. Там, в один вечер, от единственной встречи с воспитанным, щедрым старичком она зарабатывает больше, чем любая из дома Вавы за двое суток беспрерывной работы.
Откровенная и решительная, Тереза сразу приступает к делу:
— Вы слышали о переселении увеселительных заведений?
Пылкий голос дополняет образ сновидения, пропадающего при свете раннего утра. Сверкающие черные глаза на ясном лице с тенью меланхолии, распущенные по плечам волосы, изящество, бронзовый цвет кожи, легкое кокетство, тем не менее серьезные манеры, — она похожа на ветерок. Вава, взволнованный, плохо понял вопрос. Он лишь отдал себе отчет в вежливом обращении; в Байе никто не говорил ему — сеньор, даже те, кто его боялся, а таких было много. Как обращаться к ней? Нормы вежливости баиянцев сложны.
— Зови меня Вава, тогда я смогу называть тебя Тереза, так лучше. Так о чем ты меня спрашиваешь?
— С удовольствием. Я спросила, слышали ли вы о переселении?
— Только сейчас разговаривал об этом.
— Женщины Баррокиньи получили срок до завтра, чтобы переехать на Ладейру до Бакальяу. Вы знаете, в каком состоянии находятся дома на Ладейре?
— Слышал.
— Знаете, что и остальные тоже будут переселены? Знаете, куда направляют с Масиэла?
— В Пил ар, знаю. Теперь, раз ты задала мне столько вопросов, разреши мне спросить тебя: к чему все это? —
236


В разговоре его прежде всего интересовало конкретное дело, а тут еще при каждом слове лицо девушки словно озарялось, да и сама она, казалось, вздымается в воздух, подобно языку пламени. Во сне он как-то видел такую, пылающую над скалой, - огненный факел во мраке.
— Женщины Баррокиньи не станут переселяться.
— Хм? Не станут переселяться?
Утверждение содержало столь новую и ниспровергающую все идею, что вывело Ваву из романтического настроения, охватившего его с появлением Терезы, он устремил на нее недоверчивый взгляд и повторил вопрос:
— Хм? Как это не станут переселяться?
— Останутся там, где сейчас, будут жить в Баррокинье.
— Кто это тебе сказал? Старая Акасия? Ассунта? Мирабел? Тому, что говорит Мирабел, верить нельзя. Что же, старая Акасия не подчинится приказу?
— Именно. Никто не подчинится.
— Полиция им покажет, где раки зимуют.
— Они к этому готовы.
— Их могут выгнать силой.
— И женщины все же не переселятся. Никто не поедет в дома на Ладейре до Бакальяу, даже если бы пришлось остаться на улице.
— Или попасть в тюрьму.
— Всю жизнь в тюрьме не продержат. Поэтому я и пришла к вам.
— Зачем?
— Говорят, что после Баррокиньи наступит очередь Масиэла. Скажите мне, если не секрет, сеньор... Простите, скажите... вы собираетесь переселяться?
Глаза Вавы по-прежнему устремлены на Терезу; пронизывающие, недоверчивые, вопрошающие — они живут отдельной, своей жизнью. Почему она не удовлетворяется тем, что красива, даже слишком красива, ах, боже мой!
— Если бы я мог что-нибудь сделать... конечно нет.
-А если ничего нельзя сделать? Вот Мирабел отдала
комиссару Лабану все, какие у нес были, деньги, он их положил в карман и продолжает стоять на своем: придется переселяться.
— Если ничего нельзя сделать? Не хочу и думать.
— А если никто не переселится, никто? Вы полагаете, что полиция сможет заставить переехать, применив силу, если никто не согласится? Вряд ли.
237


Не подчиниться полиции? Самая безумная и самая нелепая идея! Но если бы люди смогли настоять на том, чтобы все оставалось там, где находится уже столько лет, это было бы здорово. Вава вместо ответа спрашивает:
— Скажи мне, пожалуйста, по-твоему, полиция нападет на дом Тавнаны, несмотря на всех знатных ее покровителей?
— Не знаю, как вам сказать.
— Так вот я сомневаюсь. Сом-не-ва-юсь! Могут переселить всех, кроме Тавианы. Раз так, зачем ты вмешиваешься в это, говоришь так, как если бы ты работала в Баррокинье илн здесь? Зачем?
— Ну что ж. Сегодня я посещаю дом Тавианы, а раньше бывала в другом доме с открытой дверью и могу там быть снова. - Она на мгновение замолчала, и Вава, удивленный, увидел в ее черных глазах блеск молнии. - Я уже попадала в беду и поняла, что, если не будешь воевать, ничего не достигнешь в этой жизни. И не заслуживаешь лучшего.
Сопротивляться приказам полиции? Безумная идея! А кто может подсказать, как быть? Кто знает? Эшу, отец и покровитель.
— Я подумаю и завтра в полдень дам ответ.
— Точно в полдень я вернусь. Добрый вечер, Вава.
— Уже уходишь? Не хочешь чего-нибудь выпить? Чуточку ликера? У меня тут есть хороший, приготовленный монахинями из какао и фиалки. Еще рано, давай потолкуем немного.
— У меня еще есть дела перед тем, как идти в „Цветок Лотоса”.
— Приходи позавтракать со мной. Скажи мне, что ты любишь.
— Что угодно, большое спасибо.
Она встала, Вава наблюдает за ней: о, боже небесный! Улыбаясь, Тереза прощается. Рука Вавы — бесформенная лапа. Но сколько в ней нежности, когда он касается кончиков пальцев девушки. Она не удовлетворяется тем, что просто красива, в ее голове еще бродят нелепые идеи. Вава, не будь безумцем, будь осторожен, вспомни Анунсиасан до Крато. В груди — пожар, как может Вава помнить об осторожности? Он охвачен любовью, страстно влюблен.
19
Некогда великолепная пышная мулатка, прозванная Необузданной Паулиной, некогда всеми признанная королева карнавала, ныне предстает перед горожанами Баии как
238


Паулина де Соуза, дона Паулина, пользуясь чуть не всеобщим уважением; с течением времени она растолстела, утихомирилась и стала хозяйкой четырех женских пансионов в Пело- уриньо и Табоане. Самая могущественная фигура в зоне после Вавы. Она оказывает большое влияние на многочисленное население этого района. Женщины относятся к ней с почтением: дона Паулина строга, но в беде никого не оставит, не то что другие, которые только и знают, что сосут кровь из людей.
Все называют ее доной Паулиной, а самые молодые, прибывшие из провинции, обращаются к ней за благословением, пускаясь в новый путь; ее четыре пансиона могут послужить образцом хорошо поставленного дела: любезные и здоровые компаньонки для клиентов, покой и надежность. Никогда здесь не было скандалов, ссор, драк, краж, пьянства — всего того, что, как правило, встречается в других местах. Ни в одном их них не было открытого бара и клиентам не продавались алкогольные напитки; зато дона Паулина снабжала желающих эротической литературой, сборничками песенок фривольного характера, а для наиболее обеспеченных у нее были сенсационные фотографии. Небольшой гарнир к основному блюду.
Дона Паулина де Соуза диктует свои законы и умеет заставить их выполнять. Она не допускает ни малейшего беспорядка в стенах пансионов. Ее жилички должны уметь себя вести, понимая, что они находятся на доходной работе. Дебоши, кашаса, маконья — за дверь! Кто не согласен — отправляйся на все четыре стороны.
От оживленного и веселого прошлого, помимо воспоминаний о различных случаях, дона Паулина сохранила запас энергии, достаточный для того, чтобы подрезать крылья любой влюбившейся кокетке или какому-либо клиенту- новичку, незнакомому с правиласи дома, или пожелавшему, чтобы его обслужили в кредит или задаром. Надо было видеть ее в эти моменты — взбешенную, стремительную, несмотря на объемистую фигуру, - настоящую фурию.
Поддерживая давнишнюю связь с Ариосто Алво Лирио, казначеем префектуры, высоким, худым мулатом, воспитанным и вежливым, дона Паулина готовилась к заслуженному отдыху. По соображениям юридического характера на имя Ариосто она приобрела дом и земельный участок в Сан-Гон- сало дос Кампос, где родилась, и в ближайшем будущем намеревалась мирно дожить остаток жизни. Когда через пять лет
239


Ариосто, как муниципальный чиновник, уйдет на пенсию, она продаст кому-нибудь свои процветающие пансионы - в кандидатах недостатка не было - и отправится возделывать землю вместе со своим любовником, который к тому времени, быть может, станет ее законным мужем.
Два единственных обстоятельства заботят и раздражают дону Паулину, и одно из них - то, что официально она сейчас считается замужем за Телемако де Соуза, парикмахером по специальности и пьяницей по призванию. Упрямый субъект-ему до сих пор удавалось спастись от нескольких несчастий, подготовленных супругой, близко связанной с жрецами божества Ифа, страшными колдунами. Баиянский фигаро уже потерпел две ужасные автомобильные катастрофы, в одной из которых погибли три человека, в другой — два, тогда как он один остался невредимым. Позже Телемако заболел тифом в тяжелой форме, врач приговорил его к смерти, но он все-таки не умер, подпортив таким образом репутацию медика. В сильном опьянении, возвращаясь с прогулки в Итапарику, он свалился в море и, не умея плавать, все же не утонул — какой неблагодарный! Он родился с тонкой кожей, а кто родится тонкокожим, тому покровительствует бог Ошал4. Несмотря на это, дона Паулина не теряет надежды, вновь вручает богам подношения - эбо: когда- нибудь настанет день-дом обрушится, и она окажется вдовой и невестой.
Другое, что ее тревожит, - приходится тратить большие деньги на полицейских. Содержа свое заведение в отличном порядке, не вербуя несовершеннолетних, не торгуя наркотиками, не допуская скандалов в пансионах, она чувствует себя обокраденной, жертвой самой несправедливой и подпой эксплуатации, поскольку ей приходится запускать руку в сбережения, предназначенные для обработки плантации в Сан-Гонсало дос Кампос, тратить их на то, чтобы откармливать таких типов, как, например, Рыбоглот, грязного субъекта, принесшего в жертву своему пороку собственных дочерей.
Только сегодня этот негодяй был здесь, вымогал у нее деньги, утверждая, что необходимо, дескать, подготовиться к прибытию американских моряков. Он угрожал переселением. Если Паулина хочет остаться в Пелоуриньо, пусть раскошелится, будет стоить дорого, но все же твердых гарантий он дать не может. На этот раз, по словам агента, желавшего припугнуть, распоряжение исходит непосредственно
240


от губернатора: убрать злачные места из центра городз. Его супругой во время избирательной кампании был дан обет: если муж окажется избранным, все увеселительные заведения будут изгнаны к черту на кулички. Рыбоглот ликовал:
— Вот теперь я посмотрю, как святой на кандомблэ выручит вас. Если кто-нибудь захочет, чтобы я помог ему, придется заплатить. Готовьтесь, это уже недалеко.
Дона Паулина де Соуза познакомилась с Терезой Батис- той через Аналию, девушку всегда улыбающуюся и спокойную, целыми днями, как птичка, распевающую сержипские песенки, тоскливые мелодии. Поскольку Аналия была родом из Эстансии и постоянно упоминала в разговорах реку Пиа- уитингу, водопад Кашоэйра до Оуро, старый мост, Тереза Батиста подружилась с ней в „Цветке Лотоса**. Лишь имя доктора Гедеса никогда не упоминалось в их беседах. Тереза бережно хранила только для себя воспоминания о радости и любви.
Обитательница одного из пансионов экс-королевы карнавала, того самого, где находились ее апартаменты, Аналия как-то пригласила Терезу позавтракать. Визиты Терезы затем стали повторяться. Принимая участие в их интересных беседах, рассказывая и выслушивая различные истории, дона Паулина привязалась к девушке с хорошими манерами, интеллигентной речью. Тереза говорила ей о сертане и о городах бразильского севера, о разных любопытных происшествиях, о зверях, людях и привидениях. С одинаковой меркой она относилась к знатному сеньору или бедняку, у которого нет ни кола ни двора. Когда она приходила - иногда забегала бесплатно перекусить, - дона Паулина радовалась; появлялось развлечение на весь вечер. Аналия сообщила ей по секрету, что Тереза в свое время была содержанкой одного богача в Сержипе, жила в роскоши. Не будь дурехой, ценя деньги, Тереза могла быть сегодня независимой, вытянув у старика все, что угодно,-он был влюблен в нее по уши.
Однажды Тереза пришла в неурочный час. Дона Паулина была занята делами пансионов, но все же не отказалась поговорить с ней:
— Побудь со мною, скажи, что привело тебя. Нужны деньги?
— Нет, спасибо. Не это. Завтра женщины из Баррокиньи должны переселяться.
9 Заказ 485
241


— Это произвол, подлость! Сегодня здесь был Рыбоглот, полицейский агент, он уже пытался выжать деньги.
— Но женщины из Баррокиньи не будут переселяться.
Дона Паулина вытаращила глаза:
— Не подчинятся? А кто может поручиться, что не будет неприятных последствий?
— Все, все решили не переезжать. Я уже говорила с Вавой, думаю, что он присоединится к этому решению.
— Объясни толком, девушка, расскажи подробно.
Тереза объяснила еще раз. Переселить несколько пансионов нетрудно, но как полиции удастся заставить всю зону переехать? Люди Баррокиньи уже решили: они не тронутся с места.
— Не подчинятся? Но полиция...
— Да, полиция, конечно, прибегнет к силе, будет арестовывать, угрожать, и все же никто не отправится в Бакальяу. Хозяйки пансионов потерпят убытки, пока полиция не отступит. Но с переездом ущерб неизмеримо возрастет.
— Это верно.
Что дальше? Люди из Масиэла тоже не переселятся. Вава даст ответ завтра, однако Тереза готова держать пари, что и он присоединится. Не станут переезжать и пансионы Пелоуриньо, а также пансион Табоана, если дона Паулина даст согласие. Все зависит от нее.
— Безумие! Единственный выход — набить карманы агентам. Всегда было так. Рыбоглот, негодяй, уже начал заниматься поборами.
— А если и это не поможет? Мирабел заплатила, но впустую.
Пока они беседовали, появился Ариосто Алво Лирио. В молодости он принимал участие в профсоюзных выступлениях, участвовал в забастовке в префектуре, чтобы воспрепятствовать принятию законопроекта, затрагивавшего интересы чиновников. Забастовка закончилась победой бастовавших. Обладая даром красноречия, он произносил речи на широкой лестнице у входа в муниципальный дворец, ему аплодировали. Он и сейчас хранит радостные и приятные воспоминания о тех событиях. В общем, идею сопротивления он одобряет, это может дать положительные результаты. Не скрывает энтузиазма.
И все же дона Паулина, женщина умная, противница поспешных действий, не решается сразу принять предложение. Тереза ожидает, сдерживая мучительное беспокойство. Если
242


долг Паулина и Вава скажут „да” и отдадут соответствующие распоряжения, никто не переселится. Важно всем вместе не подчиниться предписанию полиции.
— Это будет конец света, — бормочет хозяйка пансионов.
Дона Паулина де Соуза с молодых лет, когда еще не
была Необузданной Паулиной и королевой карнавала, по* сещает ангольское кандомблэ, где царит Огун Пейше Ма- риньо. И сейчас прежде всего она хочет выслушать мнение божества, ее покровителя.
— Приди снова завтра, — говорит она Терезе. — А ты, сеу Ариосто не суй сюда нос, оставайся в стороне, а то повредишь своей карьере в префектуре.
20
Жрица кандомблэ, она же Ангольская королева, могущественная на земле, на небесах и на водах, „мать” Мариа- зинья, горячо приняла Паулину де Соуза. Та благочестиво приветствовала святых, как положено по ритуалу, поцеловала землю, получила благословение и открыла свое сердце:
— Дело серьезное, мать. Переселение грозит нас разорить, и обидно отдавать агентам сбережения, нажитые годами.
„Мать” Мариазинья по-дружески обнимает „дочь” Паулину — великодушная и щедрая, та помогает поддерживать блеск кандомблэ, одной из первых участвует в празднествах в честь Огуна Пейше Мариньо. Жрица проводит рукою сверху вниз, с головы до ног, избавляя Паулину от дурного глаза и неприятностей. В рокоте моря суждение морского божества. С волнением „мать” говорит, что хотя дело запутанное, трудное, однако Огун Пейше Мариньо поведал: хорошо поведешь — пользу найдешь. Не рискнешь, не выиграешь! ..
А девушка Тереза, заслуживает ли она доверия? Ответ безоговорочен: полного! Воинственная девушка, дочь богини Янсан, а за Огуном Пейше Мариньо - старец седобородый с посохом» С порывом ветра волшебство исчезает, „мать” Мариазинья вздрагивает и открывает глаза. Паулина целует ей руку. Издалека, со стороны побережья, доносится дробь барабанов атабаке. .
21
На другой день вечером в „Цветке Лотоса” Алмерно дас Невес, танцуя с Терезой, заметил, что она чем-то озабочена. Четверо суток не виделся он с ней, сильный грипп прико¬
243


вал было его к постели, но как только поднялся, тут же пришел в кабаре. Тереза встретила и приветствовала его весьма дружелюбно:
- Ты что-то совсем исчез...
Под ласковой шуткой - беспокойство; на танцевальной площадке, выделывая па румбы, он спросил ее, получила ли она какие-нибудь вести о Жерэбе. Нет, ничего нового, к несчастью. Она разыскала контору фирмы, завербовавшей моряков по просьбе капитана торгового судна. Ей обещали запросить сведения, если их получат, сразу же передадут ей: „Оставьте номер телефона, так будет лучше’’. Телефона у нее нет, но она будет время от времени заходить, чтобы узнавать, нет ли чего нового. Она уже побывала там дважды, но до сих пор нет ничего; „Бальбоа”, должно быть, направлен в другой рейс — „панамские суда не плавают по определенному маршруту, они идут туда, где есть груз, это корабли-цыгане”, - поясняет испанец Гонсало, экспедитор фирмы, уставившись на нее с явным вожделением. Терезе приходится лишь терпеливо ждать, а пока жить чем бог пошлет.
> Алмерио поинтересовался, что она поделывала в эти дни. Ах, столько всего, он не в курсе новостей, ей много есть о чем рассказать. Она вся в напряжении, ни танец, ни разговор ее не успокаивают:
- Знаешь, с кем я сегодня завтракала? Потрясающее жаркое из курицы. Сомневаюсь, что ты догадаешься.
- С кем?
- С Вавой.
- Вава, из Масиэла? Это опасный субъект. С каких пор ты знаешься с ним?
- Только теперь познакомилась... Я тебе объясню...
Она не успела. Кто-то взбежал по лестнице и с порога,
не отдышавшись, крикнул:
- В Баррокинье избивают!
Тереза вырывается из объятий Алмерио, бросается вниз по лестнице, стремительно выскакивает на улицу. Коммерсант устремляется за ней, он ничего не понимает, но не хочет оставлять девушку одну. На Ажуде начинают попадаться люди - возбужденные, некоторые спорят друг с другом. На площади Кастро Алвеса число их возрастает. Из Барро- кииьи доносится завывание сирен полицейских машин. Тереза срывает с ног туфли, чтобы быстрее бежать, она не замечает Алмерио, запыхавшегося, следующего за ней по пятам.
244


22
Мимо Терезы проносится машина, наполненная арестован* ными, за ней - другая, еще две догружают в Баррокинье.
Сопротивление сломлено, столкновение было коротким и решительным. Из машин высадились в большом количестве тайные агенты и полицейские, они оцепили улицу, ворвались в дома и стали избивать всех подряд. Кастеты без стеснения гуляли по спинам бунтовщиц. Где это видано - не обращать внимания на распоряжения полиции? „Обломайте этих ослиц дубинками!” - приказал полицейский инспектор Элио Котиас, хранитель общественного порядка, героическая личность. Кто-то из мужчин, находившихся в зто время в домах свиданий, попытался прийти на помощь бунтовщицам, но мужчинам тоже влетело и вдобавок их арестовали.
Многие женщины попытались дать отпор. Мария Петиско поцарапала и укусила детектива Далмо Коку, а негритянка Домингас, сильная как бык, дралась, пока не свалилась побежденная. Агенты поволокли женщин и бросили в полицейские машины. Богатый урожай, давно уже не было захвачено столько за одну облаву. Ночь в тюрьме будет весьма и весьма оживленной.
Добежав до начала улицы, Тереза видит Акасию, которую тащат два агента. Отчаянно ругаясь, старуха отбивается. Тереза подбегает к группе. С револьвером в руке Рыбоглот, один из командиров войск вторжения, замечает танцовщицу из „Цветка Лотоса”. Ага, наступил долгожданный час возмездия, мерзавка заплатит за оскорбление!
Совсем близко от Терезы полицейский требует, чтобы народ разошелся. Рыбоглот указывает на девушку:
— Вот она, здесь! Держи се, не дай ускользнуть. Эта самая!
Тереза размахивает туфлями, попадает каблуком в висок полицейскому, прорывается вперед, хочет добраться до Акасии, прежде чем ее схватят и увезут. Рыбоглот наступает, Тереза оказывается между ним н полицейским с раненым лицом, с пеной у рта ревущим от злости: „Ты мне заплатишь, подлая сука!” Тем временем одна из машине арестованными отъезжает, проходит между нею и полицейским. Откуда-то появляется старик, заслоняя ее от выпученных глаз Рыбоглота. Внушительный старик в белом льняном костюме, чилийской шляпе, в руке палка с золотым набалдашником.
245


— Прочь с дороги, сволочь! — заревел Рыбоглот, наставляя револьвер.
Стрец не обращает внимания, продолжая загораживать дорогу. Агент толкает его, но сдвинуть его с места ему не удается. Алмерио тем временем успел взять такси, догнать Терезу и втащить ее внутрь машины. Она запротестовала:
— Забирают Акасию.
— Уже забрали. Хочешь попасть туда тоже? Ты что, рехнулась?
Шофер заметил:
— Никогда не видел такого побоища. Бить женщину — трусость.
Рыбоглот и полицейский тщетно искали, куда скрылась эта пройдоха. Старик тоже исчез, не оставив следа. Что за старик? Какой-то сукин сын встал им поперек дороги. Никто не видел никакого старика ни раньше, ни сейчас, ни потом.
Последняя машина с арестованными покинула Барро- кииью. Сирена расчищала путь среди зевак на площади Кастро Алвеса.
23
Агенты и полицейские вытаскивают из домов кое-какую мебель, матрацы, постельное белье, одежду, изображения святых, радиолы. Все это бросают на землю, груды скапливаются перед дверями. Позднее полицейский грузовик соберет беспорядочно наваленные пожитки и свалит их у здании на Ладейре до Бакальяу. Символически переселение произведено, хозяйки пансионов сами, как только их выпустят на свободу, позаботятся о перевозке остального - обстановки и предметов обихода. Так победоносный комиссар Лабан информировал полицейского инспектора Элио Котиаса по окончании стычки. Спокойствие царит в огромной припортовой зоне: неподчинение подавлено, очаг мятежа уничтожен. Если инспектор хочет, он может идти спокойно спать, арестованных мужчин и женщин оставьте комиссару, для него это будет развлечение. В тюрьме, инспектор, ночь будет веселой. А вообще — царит спокойствие.
24
Нет, не царит спокойствие, — это, конечно, заблуждение самодовольного и храброго комиссара. Лавина слухов уже обрушилась на припортовую зону, все более разрастаясь. 246


. Полицейский инспектор Котиас отправляется домой, он заслужил отдых, хотя его не покидает двойное видение — полуобнаженные женщины, которых бросают, как тюки, в тюремную камеру, и комиссар Лабан, предвкушающий веселую ночь, - как раз последнее омрачает победу. Пересекая площадь Кастро Алвеса, он убедился, что спокойствие действительно царит в Ьаррокинье, где патрулируют полицейские. Все, к счастью, кончилось. Ночь, волнующая и гнетущая, вздыхает бакалавр.
В то время как полицейский инспектор Котиас, успокоившись, отправился спать, весть о насилиях и арестах быстро распространилась по переулкам и улицам, проникла в кабаре, бары. Дона Паулина де Соуза выслушивает драматический рассказ из уст одного клиента, она вспоминает высказанное Огуном Пейше Мариньо: „Не рискнешь, не выиграешь”. Когда дойдет очередь до Пелоуриньо? ..
Вава тотчас же был поставлен в известность о происшедшем. Обеспокоенный, он ожидает прихода отца Нативидаде, которому основные обязанности мешают появиться в течение дня. В час завтрака он не мог дать Терезе обещанный ответ:
— Только после полуночи. Извини, это от меня не зависит.
Счастье, что еще не появился детектив с маконьей, но он
может прийти в любой момент. Далмо Кока участвовал в облаве в Баррокинье — Вава получил подробную информацию. Была там также и красавица, но она нс арестована. Чудом. Обуреваемый противоречивыми чувствами, нерешительностью и злобой, гордостью и любовью, Вава, восседая в кресле-каталке, следит за ходом событий, поглядывает на стрелки часов.
В баре „Цветок Сан-Мигела” Нилия Кабарэ, девушка высокого роста, стройная, очень популярная в зоне и за ее пределами, компанейская, любительница кутнуть, тысячу раз попадавшая под арест за скандалы и непочтительность, заявляет, обращаясь ко всем:
— Знаете, пока они не вернутся в Баррокиныо, я бастую. Следуйте моему примеру. Замкнитесь, будто настала святая неделя!
Немец Хансен встал, поцеловал Нилию Кабарэ в щеку. За столиками пол дюжины женщин сидят в ожидании клиентуры. Все они единодушно поддерживают предложение Нилин. Выходят на улицу и у каждой двери объявляют о своем решении. Нилия Кабарэ добыла у хозяина бара висячий замок, приколола его к своей юбке. С женщинами отправились
247


люда богемы, несколько поэтов, какие-то бродяги, рисовал ь» шик Калил — любовник Ли алии...
Перевернута страничка календаря.
25
В пекарне Тереза рассказывает своему другу Алмерно о событиях, предшествовавших вторжению в Баррокинью полицейских из инспекции игр и нравов. Коммерсант знал кое о чем из газет. По его мнению, Тереза не должна возвращаться в „Цветок Лотоса99. Она на примете у полиции, ей надо остерегаться злобного Рыбоглота, этого ничтожества. Лучше бы ей переночевать здесь, в комнате Зекеса, — даже в доме Фины она может стать жертвой произвола агентов, способных на все. Но Тереза отвергает его предложение. Взглянув на ре» бенка, лежащего в новой кроватке, она прощается.
- Давай я хоть провожу тебя домой.
Нет, даже и этого не нужно, она еще не идет к себе. Сначала ей надо получить ответ Вавы. Пора, четверть первого ночи. „Если никто не переселится, у полиции окажутся связанными руки. Ты только подумай, какие физиономии будут у агентов, привыкших распоряжаться всем и всеми командовать!" Алмерно не разделяет энтузиазма Терезы. „Зачем ты лезешь в эту склоку, не твое зто дело, у тебя и так столько невзгод, столько ты перестрадала — неужто хочешь еще?99 Как знать, может быть, в баталии с полицией она забудет другие горести, корабль „Бальбоа” - цыгана Тихого океана и любимого Жану, пропавшего моряка!
- Тогда я провожу тебя до двери Вавы.
У дома Вавы Алмерио предлагает руку Терезе, чтобы помочь ей выйти из такси, к ним подбегает группа женщин, выкрикивая что-то непонятное:
- Закрывай корзину! Закрывай корзину!
Тереза поднимается по лестнице:
- Большое спасибо, Алмерио, до завтра.
Алмерио, однако, не уходит, велит такси подождать. Женщины приближаются, к платью одной из них прикреплен замок, она похожа на обезумевшую. Шофер интересуется, что все это значит. Женщины зоны решили закрыть корзину - только и всего.
Шофер качает головой: какого только сумасбродства не наслушаешься в этом мире, где это видано - святую неделю праздновать в конце года? Блажь пьянчужек!
248


26
Вава любуется красавицей» едва сдерживает рвущиеся с уст слова любви. Он влюбляется сразу» но путь к полному сближению долог» Вава любит продвигаться медленно, предвкушая каждое мгновение, каждое слово, каждый жест, терпеливо ухаживая. Скромное и романтическое сердце. В данном случае к любви примешаны другие интересы, столь от нее отличные, Вава не намерен проявлять свои чувств) до того, пока не узнает, что подскажет ему бог Эшу. Однако глаза выдают его —к девушке обращены пылкие взгляды. Отец Нативндаде должен скоро прибыть, Местре Жегэ поехал за ним на такси.
— Потерпи, подожди немного, не обвиняй меня. Я знаю, что ты была в Баррокинье во время беспорядков. Что там делала? Зачем рискуешь?
— Я приехала слишком поздно, следовало быть там с самого начала. Не я ли говорила им, чтобы они не переезжали?
— Ты безрассудна. Но, откровенно говоря, мне нравятся воспламеняющиеся натуры.
— Арестовано более двух десятков женщин, хозяек пансионов и девушек.
— Сейчас их избивают. Этого ты хотела?
— А что же, лучше склонить голову и переселиться, согласиться жить в грязи? Так, что ли? Полиция не может продержать их под арестом всю жизнь!
Неожиданно доносится какой-то гул, похожий на беспорядочный топот. Шаги, слова, смех — много людей поспешно спускаются по лестнице. Вава напрягает слух: что там происходит? Шум становится сильнее, как на нижнем этаже, так и на верхнем. В дверях появляется Грета Гарбо, она сильно возбуждена:
— Вава, женщины уходят, бросая посетителей. Говорят, что закрывают корзину из-за побоища в Баррокинье, они как одержимые... — Она говорит порывисто, изменившимся голосом, нервно жестикулируя.
Глаза Вавы, тяжелые от недоверия, переходят с Греты Гарбо на Терезу, ему повсюду видятся обман и предательство.
— Оставайся здесь, я сейчас вернусь.
Быстро катит кресло-каталку в гостиную, Грета Гарбо сопровождает его.
— Что еще за чертовщина? Куда это вы?
249


Несколько женщин задерживаются, объясняют: они закрыли корзину, откроют ее, когда женщины Баррокиньи вернутся домой.
— Вы что, с ума спятили? Возвращайтесь. Клиенты ждут. Но они не думают подчиняться, сбегают по лестнице.
Сейчас походят на лавину студентов, покидающих занятия. Вава направляет кресло к себе в комнату. Грета Гарбо спрашивает, подбоченившись:
— Ты полагаешь, Вава, что я тоже должна быть с ними? Или мне оставаться в стороне?
— Убирайся прочь!
В комнате он смотрит на Терезу хитрыми глазами и вдруг взрывается:
— Все это вышло из твоей головы, не так ли? Ты придумала подобный карнавал! — Он тычет в нее бесформенным, угрожающим пальцем.
— Все зто? Что все это? О каком карнавале говоришь? Выражение удивления, чистый и откровенный взгляд,
растерянное лицо Терезы немного успокаивают Ваву. Не может же она до такой степени быть лживой и лицемерной, или она действительно ничего не знает об этом? Он возбужденно рассказывает ей о безумии женщин, об их решении. Лицо Терезы проясняется по мере того, как он говорит. Она не дает ему закончить, вскакивает:
— За ответом я приду потом.
Она спешит на улицу.
27
Впервые за многие годы в заведении Вавы в этот час не слышно гудения голосов, музыки. В необычной тишине Грета Гарбо грызет, раздумывая, ногти: должна она присоединиться к остальным или нет?
В комнате Вавы отец Нативндаде выслушивает калеку, который объясняет ему всю сложность положения:
— Я поспал за тобой, отец мой, потому что дела у меня плохи и, я хочу посоветоваться с тобой.
На шее Вавы ожерелье из черных и красных четок, четок кума Эту. Нужно разъяснить множество его сомнений, никогда он так не нуждался в помощи. Если полиция захочет переселить все увеселительные заведения из Масиэла в Пилар и таким образом разорить его, то должен ли он подчиниться, как ранее, или лучше послушаться совета девушки? Следует
250


ли ему приютить девушек Баррокиыьи? А как быть с ма- коньей, которую детектив собирается хранить у него в комнате? Стоит ли соглашаться? Ведь он подвергается серьезному риску! Сверх всего, теперь еще это безрассудство затеяли девки, что ты мне на это скажешь, кум Эшу? Как мне действовать? Я в смятении, не знаю, как быть.
Наконец, ответь мне - порядочна или лицемерна эта девушка, могу я ей доверять или она способна на обман и предательство? Я уже столько змей вскормил на своей невинной груди; и если эта девка — дурная, отстрани меня от нее и спаси. Но если она столь же искренна, сколь красива, - я самый счастливый человек на свете.
Отец Нативндаде, покрутив руками и вполголоса пропев молебствия богу Эшу, отвечает:
— Эшу хочет сначала видеть корзину закрытой. Если произойдут беспорядки и прольется кровь, неважно, все будет правильно и из Маснэла никто не выселится — Эшу не допустит. Ни здесь, ни где-либо еще, если корзина будет закрыта, пока полиция не откажется от преследований. Распорядился о закрытии корзины я, Эшу, и никто больше.
Отец Нативндаде провозгласил роковой приговор: горе той девушке, которая примет мужчину, прежде чем в Барро- кинье запоют аллилуйю! Горе хозяйке пансиона, хозяину меблированных комнат, которые оставят открытыми двери своих заведений!
— А о девушке что ты мне скажешь? Ее зовут Тереза Батиста, я хочу знать, порядочна она или под красотой у нее скрываются подлость и притворство?
Эшу заставил его умолкнуть: „Чтобы произнести имя Терезы, сначала умой уста. Не существует более достойной особы ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Но откажись от нее, пока не поздно, она не для тебя. В груди ее - вонзенный кинжал, Тереза потеряла себя в море1’.
— Болезнь или любовный недуг?
— Любовный недуг, смертельная болезнь.
— Любовный недуг можно вылечить... — Никто не видел столько, сколько Вава.
— Привет девушке, я иду следом за нею. Горе той, что не закроет корзину, горе!
28
— Горе! - слова заклятия провозглашают и повторяют женщины — от Баррокиньи до Кармо, от Масизпа до Табоана,
251


от Пелоуриньо до Ладейры да Монтанья. Из. дома в дом,' из комнаты в комнату, из уст в уста.
- Горе! - угроза произносится и передается от имени Вавы, доны Паулины де Соуза, старой Акасии, находящейся в тюрьме.
- Горе! — разносится по перекресткам голос Эшу, властелина всех дорог, властелина всех корзин, обладателя ключа к замку.
29
Полицейский инспектор Элио Котиас проснулся рано и долго говорил по телефону с дядей жены. Торжествующий, хвастливый, он сообщил: „Переселение фактически уже осуществлено, мебель перевезена на Ладейру до Бакальяу, дома в Баррокинье закрыты; произошла схватка, пришлось действовать железной рукой”. Родственник сказал ему, что все это - еще не причина для хвастовства. Было бы лучше, если бы женщины переселились спокойно, без скандала, без шумихи, без газетных сенсаций и без идиотских интервью. Не говоря уже об опубликованном фотоснимке полицейского грузовика, нагруженного мебелью, и о репортаже некоего Иеовы. „Старый хрен, никогда он не бывает доволен”.
Страницы газет, посвященные полицейским происшествиям, пестрели броскими заголовками, сообщавшими о событиях в Баррокинье: „КОНФЛИКТ В ПРИПОРТОВОЙ ЗОНЕ; ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ С ПОБОИЩА; ПОЛИЦЕЙСКИЕ ГРУЗОВИКИ ПЕРЕВОЗЯТ ЖЕНЩИН В БАКАЛЬЯУ”; один из репортажей был иллюстрирован фотографией, о которой шла речь, - грузовик, нагруженный изъятым имуществом.
Фотограф, бородач Рино, появился во время схватки и успел запечатлеть „героизм” полицейских в борьбе с женщинами, когда агенты наносили удары кастетами, рукоятками револьверов. У Рино отобрали аппарат, уничтожили пленку и самого едва, не арестовали. Заслуженные защитники морали отличаются скромностью, они не желают видеть опубликованными доказательства храбрости и преданности общественному делу, предпочитают простые фотокарточки, снятые у себя на службе.
Вот, например, снимок улыбающегося инспектора Котласа, иллюстрирующий краткую пресс-конференцию, устроен¬
252


ную для журналистов, аккредитованных при специализированной инспекции. „Мы очищаем центр города от язвы, проводя патриотическую кампанию. Мы начали с Баррокиньи и будем продолжать неуклонно - не останется ни одного увеселительного заведения в припортовой зоне”.
Декларация высокой моральной и гражданской ценности, без сомнения, достойна всяческих похвал, аплодисментов.
Пресса, правда, высказывала не только симпатии в адрес джентльмена полиции. Хроникер де Карвальо, покровительствующий женщинам и не питающий любви к полицейским агентам, резко осудил в своей статье жестокость и грубость полицейской акции. В заключение он с иронией спрашивал: „Составляет ли переселение женщин из Баррокиньи на Ладей- ру до Бакальяу часть того разрекламированного проекта использовать обширную территорию для туризма, устроить рай для приезжих, как было широко объявлено?” Даже если бы он был поэтом, то не мог бы выразиться более точно.
Разглядывая фотографию в утренней газете, на которой в мужественной позе был изображен инспектор, его жена Кармен, урожденная Сардинья-э-Сардинья, отличающаяся суровым характером, комментировала пренебрежительно:
- Герой, хм? Король шлюх, карающий своих подданных! Служба в полиции идет тебе на пользу, мой маленький Элио, ты становишься мужчиной.
Как бы там ни было, несмотря на некоторые неприятные детали, инспектор получил и удовлетворение от вчерашнего мероприятия. Бада, прочтя газеты, расчувствовалась по телефону: „Мой герой! Ты подвергался опасности? Расскажешь мне сегодня при встрече? В условленном месте, в четыре? Мой Бонапарт!”^
30
Около одиннадцати утра инспектор Элио Котиас прибыл на автомобиле в инспекцию игр и нравов. Он велел вывести из камер арестованных.
Мужчины были освобождены на рассвете, их грубо вытолкали; они пытались протестовать — их слегка побили, чтобы они никогда больше не вмешивались в действия полиции. Несколько оплеух — чепуха!
До синяков и кровоподтеков была избита негритянка Домингас, она мужественно вела себя во время схватки, оказав полицейским стойкое сопротивление. Ее буквально
253


измолотили, гладкое, хорошенькое личико было покрыто безобразными темными кровоподтеками. Что же касается Марии Петиско, то, расцарапав лицо Далмо Коке, укусив его, она только разожгла аппетит у элегантного детектива, и около полуночи, под действием кокаина, защитник морали вторгся в камеру, намереваясь овладеть девушкой здесь же, на виду у остальных арестованных. В ночь переполоха, несмотря на град побоев и наказаний, смешной выглядела сцена, когда едва стоявший на ногах наркоман хотел напасть на Марию Петиско. Агенты хохотали, воодушевляя героя. Потом им это надоело, и они увели его прочь.
Инспектор Котиас старался повысить свой престиж, держаться на высоте. И все же вид негритянки Домингас в известной мере потряс его. На темной коже девушки виднелись синяки и большие ссадины. С презрением комиссар Лабан отметил бегающий взгляд инспектора. Полиция — служба для мужчин, а не для женоподобных неженок.
— Хулиганка, скандалистка. Она налетала на всех в тюрьме, пришлось проучить ее, иначе никто бы не заснул, эти люди признают только дубинку. Нельзя жалеть этот сброд, — пояснил комиссар.
Нужно отвыкнуть от чувства жалости такого рода, сброд того не заслуживает, решает инспектор. Он отдает распоряжение выпустить всех девушек на свободу. В тюрьме остаются лишь хозяйки пансионов. Бакалавр проходит перед стоящими в ряд шестью несчастными женщинами, он говорит с ними сурово, но вместе с тем по-отечески:
— Не переехали по-хорошему, пришлось переселить вас силой. Какой был смысл сопротивляться? Кто хочет выйти отсюда, чтобы сразу закончить переселение, — шаг вперед, я прикажу немедленно тех освободить.
Он ожидал общего согласия и благодарности. Лишь Мирабел было шевельнулась, но тут же послышался голос старой Акасии:
— Мы не переедем. Хотя бы нам пришлось подохнуть в тюрьме, ни одна из нас не отправится гнить в этом дерьме.
Инспектор выходит из себя, ударяет по столу кулаком, подносит его к лицу старухи, и это он — мужеподобная женщина, как назвала его Кармен Котиас, урожденная Сардин ья.
— Тогда будете гнить здесь. Комиссар, велите отправить их обратно в камеру.
У комиссара хорошее настроение, он предлагает:
254


- По дюжине ударов линейкой по рукам в час завтрака и обеда вместо еды. Это хороший режим, они очень скоро захотят переселиться, вот увидите.
Не испросив разрешения войти, на пороге кабинета появляется Рыбоглот, потирая руки в полном удовлетворении:
- Корабли американской эскадры уже на виду, в Ита- поа. Ждите долларового дождя!
31
Взволнованный п риятной новостью, комисса р ушел
столь поспешно, что забыл порекомендовать начальнику тюрьмы отпустить дюжину ударов линейкой каждой хозяйке пансиона перед раздачей жидкой баланды с черствым хлебом в полдень и к вечеру. Если бы не Рыбоглот, всегда точный в выполнении долга, бунтарки были бы лишены лечения, действенного и бесплатного, — помогающего не только перевоспитаться, но и сбавить вес.
По пути был разбужен детектив Далмо (Кока) Гарсиа. Заспанный, он тотчас же очнулся, едва услышав весть. „В Ита- поа уже видна американская эскадра, корабли направляются в порт Байн, дружище, а ведь они гружены долларами, и обменный курс благоприятен’1. Трижды „ура” в честь моряков и морских пехотинцев великой северной нации, оказывёю- щих городу честь своим присутствием! Пусть они найдут в Байе красивых женщин, умелых, любезных и гостеприимных. Здоровье непобедимых воинов будут блюсти силы местной полиции, так достойно представленные нашими тремя героями. Воспользуйтесь случаем, чтобы отдать должное хозяевам дома, скромным, однако столь же неутомимым защитникам западной цивилизации!
В каком положении секретное дело с маконьей, детектив Далмо, друг Кока? Накануне Камоэнс нарушил условие, сославшись на неожиданно возникшие трудности с поставкой товара. С ним назначена встреча сегодня - точнее во второй половине дня. Чтобы не подвел на этот раз! Если он снова увильнет, если захочет надуть, то следует посадить его в тюрьму за торговлю наркотиками, вернувшись к старому делу, сданному было в архив, - пусть закон выполняется со всей строгостью.
Иди разыщи его немедленно, коллега, компаньон, дружище, откопай этого субъекта и святую травку, ведь не
255


скоро повторится случай, подобный нынешнему, чтобы заработать денежки так легко.
32
Следуя хорошим традициям современных предприятий, трое компаньонов поделили ответственность и задачи. Комиссар Лабан, главный компаньон, свирепый начальник, взял на себя общую организацию и обеспечение необходимых средств.
Он связался с торгашами и беспризорниками, договорившись о распределении и продаже афродиэиакского эликсира. На ярмарке Сан-Жоаким приобрел по дешевке бесчисленное количество соломенных корзинок. Каждый продавец, каждый мальчишка получил по такой корзинке, чтобы уложить в нее товар. Сколько продавцов? Кто знает? Множество их разбредется по всей зоне, чтобы показывать, предлагать, обменивать на доллары флакончики с эликсиром. Дело продумано во всех деталях, продавцы даже выучили наизусть кое-какие фразы по-английски. Приняты, естественно, меры предосторожности, чтобы избежать расхищения материала и денег. Между прочим, лучшей гарантией честности продавцов был страх, который они испытывали перед комиссаром, от одного имени которого — Лабан Оливейра, казалось бы такого безобидного, у любого храбреца подгибались ноги. С комиссаром шутки плохи.
Отличный организатор, талантливый финансист, он добывал у знакомых ростовщиков необходимые для операции деньги, как объяснял агенту и детективу, называя солидные суммы, выплачиваемые им ростовщикам в виде процентов. На самом же деле эти деньги он извлекал из своего кармана, зарабатывая таким путем еще кое-что за счет двух своих компаньонов-обормотов.
В то тяжелое утро он не вышел из кабинета. Послал полицейских, пользующихся у него полным доверием, за ответственными по связи с уличными торговцами и беспризорниками. Наконец-то наступил великий день!
33
В грязном, запущенном доме в Табоане агент секретной полиции Рыбоглот ведет деловые переговоры с Эроном Мадругой, выдающимся пернамбукским химиком. Он только 256


что выплатил ему половину суммы, обусловленной за постав* ку пятисот доз чудодейственного возбуждающего эликсира „Aphrodisiac*'.
Уважаемый ученый, широко известный в сертане и в столицах некоторых штатов, Эрон Мадруга начал интересоваться химией и фармакологией, когда еще служил в Ресифе, в лаборатории докторов Дорис и Пауло Лоурейро, супругов, которые были весьма опытными химиками. Проводя утренние часы за сбором анализов у пациентов, сдавая к вечеру результаты и получая по счетам, Мадруга посвящал все свободное время увлечению солями и кислотами, смешиваемыми для лабораторных проб; сильные запахи, странные цвета, голубой дым - как красиво! Он изучал также химические термины и формулы.
Потеряв представление о рамках возможного, он время от времени присваивал плату за анализы, прикарманивал кое-какую мелочь, но неожиданно был уличен и уволен. Это опечалило его - он уважал хозяйку и хозяина, отличных людей. Вместе с тем он понимал, что многому научился в области химии, фармакологии и медицины и способен облегчать страдания человечества. Вернее сказать, живых существ вообще, потому что в отдельных случаях он занимался ветеринарией, и неплохо. Его уже покусала собака, лягнула лошадь - что ж, наука требует жертв.
Некоторые лекарства, изобретенные им монопольные средства, пользовались неоспоримой популярностью среди сельского населения и среди жителей небольших поселков Северо-Востока, продавались на ярмарках и базарах.
Что касается эликсира „Aphrodisiac*', известно, действие его — фантастическое. Идея рекламной этикетки на английском языке - красные буквы на черном фоне - принадлежала Мадруге, перевод - детективу Коке, полиглоту, обуявшему продавцов, которых он инструктировал, как получать по меньшей мере доллар за флакончик. Беспризорников - капитанов песка не надо было учить, они говорили на всех языках, заразительно хохотали, обнажая зубы, непобедимые, хотя и худущие негритята, стародавние хозяева улиц Бани. „Немного погодя комиссар Лабан пошлет за товаром, так как американские корабли уже на виду маяка Итапоа", — сообщает Рыбоглот.
— Прибывают сегодня.
— Уже подходят.
— А женщины? Перестанут бастовать?
257


— Что это за забастовка?
Мадруга рассказывает, что накануне он направился в зону с намерением посетить кое-какие заведения, но его затея закончилась провалом. Все двери были закрыты. Он подумал, что уже поздно, шел третий час ночи. Побродил по улицам — быть может, удастся встретить какую-нибудь девушку в одном из баров. Заглянул в бар „Цветок Сан* Мигела” - зала полна, очень шумно, за столиками сидели многие женщины. Но ни одна не согласилась пойти с ним.
Рыбоглот не придал большого значения этому факту: достаточно было полиции арестовать и наказать хулиганок и скандалисток, как он это сделал вчера в Баррокинье, чтобы другие собрались в барах пьянствовать и переругиваться. Он, однако, насторожился, когда Эрон Мадруга упомянул про одну из них, наиболее экзальтированную из всех, красивую девушку, с которой он познакомился в Ресифе не* сколько лет назад, женщину, которая отличалась тем, что била мужчин и, следует сказать правду, побила не одного. Мадруга имел возможность убедиться в се храбрости, он знал это сам, а не понаслышке. Имя ее Тереза Батиста.
Услышав ненавистное имя, Рыбоглот рычит, брызжет слюной:
— Вчера эта чертовка выскользнула у меня из рук, до сих пор не понимаю как, прямо похоже на колдовство. Но ничего, она мне заплатит, еще как заплатит! Хорошо, я теперь знаю, что это она подстрекает девок против нас, мерзавка!
34
В этот день, двадцать первого сентября, заголовок на всю страницу вечерней газеты гласил: „В ГОРОДЕ ПРАЗДНИК - ВЕСНА И МОРЯКИ”.
В баре „Цветок Сан-Мигела” накануне вечером, при известии о вторжении в Баррокинью войск инспекции игр и нравов и о воинственном кличе Нилин Кабарэ, когда она узнала о решении Эшу, студент Калил Шамас горячо осудил всех, кто раболепно следует европейским обычаям — скажем, празднующих наступление весны среди сентябрьских ливней, идиотов, которые одевают детей зайчиками по случаю пасхи и покрывают в знойном декабре рождественские елки ватой, как будто это зимний снег, - „не хватает только одевать меховые шубы и дрожать от холода... в честь весны! Чистый колониализм. Хоть бы пошел проливной дождь в эти дни ужасающей тропической жары”.
258


„Шапка” в вечерней газете, набранная крупным шрифтом, занимает весь верх первой полосы. Чтобы высказать правду до конца, редактор, конечно, должен был бы округлить фразу: „В ГОРОДЕ ПРАЗДНИК - ВЕСНА, МОРЯКИ И ВЕСЕЛЫЕ ДЕВУШКИ”.
35
Детектив Далмо Гарсиа оставляет своих спутников в машине и поднимается по ступенькам лестницы, ведущей к двери заведения. Хотя уже начало вечера, однако все еще дает себя знать страшная жара. Дверь заперта, та самая дверь, которая обычно была открытой с часа дня для многочисленных клиентов.
Детектив стучит, зовет, никто не отвечает. Стоя перед порогом, Далмо Кока убеждается, что за дверью никого нет. Вообще-то еще рано, но и в такое время здесь всегда бывало оживленно, да и по тротуарам должны были прохаживаться ночные „бабочки” с традиционной сумочкой в руке. А сейчас видны лишь случайные прохожие, нет ни одной женщины определенной профессии. Детектив Далмо (Кока) Гарсиа ничего не может понять. Он еще раз стучит кулаком в дверь, вызывает Ваву. Никакого ответа.
Спускается по лестнице, садится в автомобиль. Один из его спутников, Камоэнс Фумаса, спрашивает:
— Так что же?
Даже находясь в обществе служителя общественного порядка, полицейского из специализированной инспекции, он не чувствует себя в безопасности. Начать с того, что он не доверяет Далмо — этому агенту секретной полиции неизвестно понятие морали, кроме того, он наркоман. Где обещанные деньги? Детектив условился встретиться с ним вечером и принести оговоренную сумму, достаточно крупную. После обеда агент явился, и без единого тостана, явно симулируя, что он крайне взволнован. Корабли прибывают, а где маконья? Он торопился и даже начал угрожать: скорее, скорее, иначе заплатите дорого! Камоэнс Фумаса чувствует себя не в своей тарелке.
— Так что же? - повторяет он, представляя себе худшее.
— Не знаю... Никого нет, женщины будто вымерли. Где они могут быть?
Камоэнс Фумаса, которому это начинает все меньше нравиться, приказывает компаньону, молчаливому пигмею, сидящему за рулем старой колымаги:
259


- Поехали отсюда* *.
Детектив Далмо садится в машину» повторяя с оэада- ценным видом:
- Куда же, черт возьми, делись женщины?
36
Некоторые остались в пансионах, используя свободное время для починки одежды, для сочинения полных лжи писем домой, для отдыха* Нарушить молчаливое обязательство, принятое накануне, — кто на это решится? Эшу предсказал болезнь и смерть, слепоту, проказу, кладбище.
Девушки, выпущенные на свободу утром, попытались вернуться в захваченные дома, чтобы вновь обосноваться там, либо намереваясь забрать одежду и утварь, но полицейские, поставленные на посты в Баррокинье, не позволили войти ни одной из них. Они поискали убежища в соседних пансионах, только дона Паулина де Соуза приняла двенад» цать человек, поместив по четыре в каждом из своих домов. Дона Паулина решила дать денег негритянке Домингас на поездку в Сан-Гонсало дос Кампос*
- Она нуждается в нескольких днях отдыха. Ее сильно избили.
Но негритянка не соглашалась покинуть Байю в этот час, она н Мария Петиско были серьезно озабочены: божества Ошосси и Огун, наведывавшиеся из своих владений в Барро- кинью, сумеют ли найти их?
- Завтра их день.
- Вы думаете, они не знают, где вы находитесь? В Баррокинье, в Сан-Гонсало или здесь —Огун вас всюду найдет.
Большинство решило пойти прогуляться, и город наполнился смехом, весельем и шутками. Девушки выглядели работницами, приказчицами, студентками, домашними хозяйками, матерями семейств в праздничный день. Делали покупки, заглядывали в кинотеатры, прогуливались в самых далеких кварталах парами, маленькими веселыми группами, под руку со своими возлюбленными, воркуя, — множество красивых, нарядных девушек, серьезных и спокойных сеньор.
Другие отправились навестить детей, отданных на воспитание чужим людям* Любящие мамы шли, неся своих отпрыо- ков на руках или ведя их за руку, пичкая их мороженым, прохладительными напитками и конфетами. С поцелуями и ласками.
260


В этот первый по-настоящему весенний день появились некЬторые старухи. На день освобожденные от необходимого ужасного грима, предназначенного скрывать морщины н дряблую кожу в бесславной борьбе за клиента, — просто пожилые, уставшие женщины.
Радуясь непривычному безделью, девицы разбрелись по всему городу —для них это был редкий праздник. Они бегали босиком по пляжу, сидели в траве, толпились в зоопарке перед клетками хищников, обезьян и птиц, заходили в церковь святого Бонфима.
Те, что на холме наблюдали за игрой в гольф, примерно в пятнадцать часов смогли заметить три военных корабля, пересекающих залив.
37
Незадолго до шестнадцати часов господин губернатор принял во дворце главнокомандующего эскадры американских военных кораблей, бросившей якорь на рейде. Сопровождаемый своей свитой адмирал обменялся любезностями с главой правительства штата и пригласил его посетить на другой день флагманское судно, позавтракать с офицерами.
Мелькали вспышки магния, фоторепортеры метались из стороны в сторону, запечатлевая улыбки, поклоны. Адмирал сообщил, что морякам разрешено выйти на берег вечером.
38
В информационных выпусках „Радио Абаэтэ” — самой мощной радиостанции, которую слушают многие, — в восемнадцать часов был передан подробный репортаж об американских военных кораблях, стоявших на якоре в порту. „Последние новости — только по радио Абаэтэ”, „Событие произошло — Абаэтэ передало”, ,История слышит микрофон Абаэтэ”, —повторяли дикторы по ходу программ. „Если нет известия, Абаэтэ изобретет его”, — комментировали конкуренты.
Сообщив о визите высших офицеров к губернатору, о вежлив ь х фразах, которыми они обменялись, о сделанных приглашениях, радио передавало дополнительные описания и познавательные подробности о трех кораблях: их названия, даты спуска на воду, число офицеров и матросов, количество орудий, мощность залпа, скорость судов, имена и служебный
261


путь офицеров, занимающих командные посты, — все данные. Отдел документации и исследований радиостанции оказался еще раз на высоте лучших традиций.
Репортаж завершился информацией о том, что моряки сойдут на берег вечером, точный час еще не назначен, возможно, около восьми (то есть около двадцати).
Последняя и любопытная новость, связанная известным образом с визитом моряков янки: в знак протеста против запланированного переселения увеселительных заведений, начавшегося накануне налетом полиции нравов на Барро» кинью, женщины решили объявить забастовку, пока не смогут возвратиться в дома, откуда были изгнаны, и пока еще продолжает существовать угроза выселения.
39
Около семнадцати часов, пока Бада принимает душ, стараясь смыть липкий пот этого жаркого вечера, инспектор Котиас, он же джентльмен полиции, он же счастливый и уже потерявший много сил любовник, включает радио, отдыхая под звуки музыки.
Квартира Бады находится в доме на вершине холма Гамбоа, и инспектор, покуривая сигарету и слушая мелодию итальянской песни, видит в окно три корабля, бросающих якорь в порту.
Прежде чем прибыть на свидание с Бадой, бакалавр Котиас, выполняя свой долг, заехал в специализированную инспекцию, где комиссар Лабан проинформировал его: все в полном порядке, моряки высадятся на берег вечером, полицейский надзор в портовой зоне уже организован, военная полиция подкрепит гражданскую, не допуская каких- либо беспорядков. Что же касается хозяек увеселительных заведений Баррокиньи, то они продолжают нагло отказываться выполнить распоряжение о переселении. Их заставит сделать это хорошая взбучка. Ранним утром, когда движение в зоне закончится. Пока что они получают удары линейкой по рукам и голодают. Немного терпения, доктор, и руины Бакальяу будут арендованы по хорошей цене. Комиссар рассмеялся в лицо полицейскому инспектору, устремив на него безжалостный взгляд. „Преступник, — подумал джентльмен полиции, — на что он намекает, говоря о плате за аренду зданий? Как знать, должно быть, фирма подмазала комиссара...”
262


Звучащая по радио музыка внезапно прерывается, слышен голос диктора: „Внимание! Внимание! Положением в припортовой зоне встревожены власти. Высадка моряков на берег намечена на двадцать часов в гавани у площади Каиру, а заведения до сего момента закрыты. Комиссар Лабан Оливейра, находящийся в Масиэле, принимает необходимые меры, которых требуют обстоятельства. Он заверил нашу радиостанцию, что положение будет нормализовано до высадки моряков. Не будут же моряки любоваться лишь своими кораблями. Допускать это нелепо. „Где наша цивилизация?” — заявил нам комиссар Лабан Оливейра. Приняты энергичные меры, полиция контролирует положение. Слушайте наше „Радио Баиянской Общины!”
Бакалавр Элио Котиас вытаращил глаза. Что означает это известие, почему положением в зоне встревожены власти? Снова слышится музыка, тоскливая неаполитанская песня. Он вертит ручку настройки в поисках новых сообщений. В конце концов находит: „...волнений не было, только полицейский надзор усилился с прибытием кавалерии. Забастовка в зоне продолжается. Наш репортер прибывает на место событий. В любой момент мы можем начать передачу прямо из Масиэла, где сосредоточиваются силы полиции. Держите свои радиоприемники настроенными на радиостанцию Аба- этэ; в любой момент мы можем начать передачу новых сообщений”.
Полицейский инспектор в панике хочет уйти, его призывает долг. Нужно поехать в инспекцию, выяснить значение этих тревожных известий, занять командный пост, на то он и инспектор игр и нравов.
Радио взрывается: „Мы передаем прямо из Пелоуриньо. Полиция решила открыть двери увеселительных заведений силой”.
40
В инспекции игр и нравов комиссар Лабан Оливейра, излагая полицейскому инспектору план действий, подчеркивает:
— Положитесь на меня. Я заставлю девок работать, чего бы это мне ни стоило. Или они прекратят забастовку не позднее чем через час, или не называйте меня Лабаном Оливейрой, я переменю имя.
Имя это заставляет трепетать гулящих женщин, свод¬
263


ников, мошенников, нарушителей закона или невиновных граждан - всякого, кому приходится поддерживать любой вид контактов с защитником морали и добрых нравов. Говорили потихоньку о хладнокровных убийствах, совершенных полицией, о трупах, похороненных втайне, о разных ужасах. Когда некоторые обвинения будут опубликованы на страницах газет, где найдутся опровержения?
В этот вечер даже бывалые агенты, старые товарищи по работе, которых иногда объединял бизнес, испугались, увидев комиссара вне себя. Взгляд его был страшен. Страшен - точнее сказать нельзя; Крайне впечатлительный, считавшийся у полицейских слюнтяем, бакалавр Элио Котиас чувствует себя плохо и вынужденно смеется, принимая решения. У него что-то сжимается в желудке, подкатывает к горлу, он ощущает позывы к рвоте. С трудом сдерживает себя. В стремлении смягчить тяжелую обстановку джентльмен полиции предлагает дать операции название „Радость возвращения’*. Ему не повезло, так как уже упоминавшийся поэт Иеова де Карвальо в последующем репортаже, комментируя события, квалифицировал это определение как „чудовищную, злую насмешку, достойную Гитлера и нацистов**.
41
В Баре Элиты, или Баре Гулящих - как кому нравится, поскольку владельцу на это наплевать, - комиссар Лабан готовится провести со своим штабом последнее совещание перед кампанией против мятежных сил порока; Камоэнс Фумаса, торговец и наркоман, пытается получить полагающиеся ему деньги за солидную партию маконьи. С исчезновением Вавы у детектива Коки отпал тайник, где можно было хранить взрывчатый товар, улетучилась возможность раздобыть сумму для условленной выплаты пятидесятипроцентного аванса — остальное по завершении ночной гулянки моряков, когда свои доллары они оставят на берегу. Доллары! Мечты о них развеиваются как дым - всему виной девки. Комиссар устремляет на наглеца свой мрачный взгляд, но того не так-то легко испугать.
Неожиданно детектива осеняет блестящая идея — как это не пришло ему в голову раньше?! Он отправится на Ладейру до Бакальяу и там выгрузит маконью в одном из домов. Затем вместе с Камоэнсом, все время следующим за ним тенью, он свяжется с людьми, которым поручалась
264


продажа товаров морякам. „Отправляйтесь в Бакальяу и там дожидайтесь распоряжений”. Как только положение с восстановлением порядка и возвращением женщин прояснится, он отправит записку и люди разойдутся по зоне собирать урожай долларов. „Пожалуйста, будьте сознательны. Вознаграждение - по окончании работы: помимо комиссионных — маконья”. Все в порядке, только Камоэнс пристал: не терпится ему получить деньги сразу.
Торговец маконьей чувствует, что больше не выдержит, если не закурит. Надо вернуться в Бакальяу, забрать потихоньку драгоценный товар, положить в машину и увезти.
42
В то время как комиссар разрабатывает детали полицейской акции, направленной на то, чтобы сорвать забастовку и начать операцию „Радость возвращения” — красивое название, только враги полиции могут критиковать его, — тревожные слухи, рожденные радиопередачами обеих местных станций, ползут по городу.
Популярнейший спортивный комментатор Нереу Вериек в своей вечерней хронике, после подробной информации о видах спорта, распространенных среда моряков американской эскадры, и сообщения, что на одном из кораблей, ставших на якорь в порту, находится чемпион по боксу в весе пера, за отсутствием других тем, уделил внимание проблеме забастовки.
Он говорил драматично, будто передавал о напряженнейшем моменте футбольного матча: если усилия полиции окажутся безрезультатными и женщины будут и дальше занимать предосудительную позицию, если моряки будут вынуждены лишь любоваться своими кораблями — вспомним образное выражение комиссара Лабана Оливейры, - что произойдет? А! Все может случиться! Привыкший к передаче захватывающих состязаний, Нереу Вернек предполагает, рассказывает, аргументирует. Взволнованно, страстно.
Сборище военных в припортовой зоне всегда означало беспорядки, зачастую кровопролитие. Когда дело касается иностранцев, угроза возрастает, поскольку зачастую вспыхивают драки между гостями и хозяевами, местными военными, выливающиеся в серьезные побоища, в конфликты, последствия которых невозможно предвидеть. Комментатор привел множество примеров, напомнил военные годы.
265


„Что произойдет, — спрашивает популярнейший ком- ментатор, — когда высадившиеся на берег моряки, жаждущие повеселиться, никого не найдут? Вернутся, смирившись» на свои корабли, к привычному одиночеству? Или, попав В город, будут преследовать женщин на улицах, позоря семьи, врываясь, быть может, в частные квартиры? В прошлом это случалось, наверное, слушатели помнят”.
Грозный вопрос повисает в воздухе, страх проникает повсюду, запираются замки, ширится паника.
*
43
Депутат муниципального совета Режиналдо Паван не упускает случая показать себя, заставить услышать свое имя, укрепить свой авторитет. Он не может равнодушно смотреть на микрофон, не попытавшись его использовать. Будучи краснобаем и пустозвоном, он бредит речами. Где бы и по какому случаю ни собирались люди, он, малограмотный полить к ан*мошенник, ловкач, уже тут как тут, трещит. Не ос г/ ; :л он позади и на этот раз.
3;* аистники распространили слух, что он, дескать, направил ся * припортовую зону с целью, в которой не хотел бы призираться, но не имел возможности удовлетворить свои вождей етшя, а заметив журналистов, корреспондентов радиостанций, как обычно, пустился в демагогию. Злые языки! На самом деле, предлагая свои услуги, член муниципального сове I а действовал, побуждаемый велением совести, стремлением оказать пользу общественному делу, служа одновременно и властям, и широким народным массам.
Ппибыв в Пелоуриньо вечером после заседания муниципального совета, на котором было принято приветственное послание кораблям американской эскадры, он направился, как в ч гда, в дом дона Паулины де Соуза, которому отдавал предпочтение из-за красоты девушек, чистоты и приятной, спокойной обстановки. Кроме того, он был другом Ариосто Алво Лирио, оказывавшего ему поддержку в избирательной кампании и всегда голосовавшего за него. И здесь его ждало разочарование. Заведение оказалось закрытым.
Позднее члена муниципального совета видели расхаживавшим по Пелоуриньо, Табоану, Масиэлу, беседовавшим в барах с посетителями и полицейскими. Далее он направился в инспекцию игр и нравов, где бакалавр Элио Котиас выслушал его любезно и вежливо. Инспектор, однако, держался 266


непреклонно в своем намерении переселить заведения Барро- киньи на Ладейру до Бакальяу. Выселение фактически уже осуществлено накануне, необходимо лишь, чтобы хозяйки пансионов подчинились распоряжению полиции, ведь данная мера принята на пользу общества. В этом смысле ничего нельзя сделать, дорогой муниципальный советник, это распоряжение сверху — широким жестом инспектор дал понять, в насколько высоких сферах решение было принято.
Что касается остального, то это дело комиссара Лабана, от него зависит положить конец саботажу. Надо действовать быстро и энергично, так как в двадцать часов американские моряки должны высадиться на берег.
44
К вечеру зона превратилась в подлинное поле сражения. Из полицейских машин высадились вызванные комиссаром подкрепления, патрульные и тюремные машины блокировали входы в улицы и переулки. Конные патрули военной .полиции разъезжали по Пелоуриньо и Масиэлу. Большинство любопытных предпочитало держаться на сквере Террейро де Жезус в ожидании событий. На окруженной территории лишь отдельные упрямцы спорили за столиками баров, не забывая, впрочем, о своем пиве. Открыты только бары. Все остальные двери — на замке. Агенты, посланные комиссаром Лабаном, предъявили ультиматум мятежницам: полчаса на то, чтобы открыть дома, занять посты в дверях, окнах, залах ожидания, на тротуаре возле домов или на углах улиц. Никакого ответа.
Даже слепой Белармино, более двадцати лет сидевший на одном и том же месте против оживленного заведения Вавы, откуда он удалялся только в дни больших религиозных праздников, ушел, так и не дождавшись щедрот от клиентов, — предпочел просить милостыню на паперти кафедрального собора.
В Масиэле комиссар Лабан Оливейра с револьвером в руке отдает приказ о выступлении войск добрых нравов и морали. В Пелоуриньо с минутным опозданием — подвели часы, отобранные у контрабандиста, — Рыбоглот выступает во главе агентов и полицейских.
„Сражение началось! — провозглашает диктор „Радио Абаэтэ”. „Где что случилось — слушайте Абаэтэ: в воде и огне, в мире и войне’*. „Зона превратилась в ад!** —раз¬
267


дается на волне конкурирующей станции* „Радио Баиянской ОбщиньГ* голос Пинто Скотта, „Золотого горла”.
45
Двери пансионов и других увеселительных заведений взломаны, открыты пинками ног и нажимом плеч полицейских. Полицейские и агенты врываются в дома, хватают женщин, заставляя их выйти на улицу. В дело идут кастеты, резиновые дубинки, некоторые агенты предпочитают кулаки — удары сыплются там и тут. Крики и ругательства, женщины выбегают из домов; тех, кто сопротивляется, вытаскивают силой. Началась операция „Радость возвращения”. Для войск, стоящих на страже закона, - развлечение.
Однако в некоторых случаях „развлечение” это принесло весьма неожиданные и неприятные сюрпризы. Скажем, в пансионе Серее Грело Гранде больше суток не работали уборные, и обитательницы вынуждены были пользоваться ночными горшками: собранные в глубине дома, они оказались превосходным боевым оружием. С полными ночными горшками в руках женщины встретили налетчиков лицом к лицу и обратили их в позорное бегство, особенно пострадал детектив Далмо.
Комиссар Лабан Оливейра, не выпуская из рук револьвера, руководил налетом на заведение Вавы. Он взбежал по лестнице во главе нескольких надежных агентов, взломал входную дверь. В двух этажах огромного дома не было ни души. Пустые каморки, полная тишина. Куда же девался хозяин? Эх, если бы комиссару удалось его найти, он сумел бы заставить Ваву продиктовать распоряжение, угодное полиции. Так можно было бы одержать быструю победу, поскольку Вава распоряжается всем в зоне, слово его- закон. Куда же он запропастился, этот мерзавец-калека?
По знаку Лабана дверь комнаты Вавы взломана, агенты вторгаются в апартаменты горбуна, но и там нет никаких следов Вавы. В ярости они срывают простыни с постели, переворачивают и перетряхивают попадающиеся под руку вещи, а также сувениры, подаренные в знак уважения; взламывают замок конторки, разбрасывают и рвут бумаги, пытаются открыть сейф, вделанный в стену, но это им не удается.
Вспоминая золотые времена репрессий против кандомблэ, когда Лабан еще был простым секретным агентом; в самом
268


начале своей блистательной карьеры, храбрец комиссар, которого ничто в мире не пугает, направляется к стене, где красуются изображения негритянских богов, и пытается сорвать их* Ни один агент не отваживается помочь ему. Али* рио, известный как хладнокровный убийца, в испуге кричит:
- Комиссар, не делайте этого, не безумствуйте, не трогайте Эшу!
- Дерьмо! Шайка трусов! Плевать я хотел на Эшу!
Агенты безучастно глазеют на комиссара, тот разбивает
изображения на мелкие куски и зло сплевывает.
Комиссар смотрит на часы. Скоро моряки высадятся на берег, время не ждет.
46
Выгнанные на улицу женщины разбегаются, кидаются в переулки, ускользают, исчезают. Кавалеристы пытаются окружить их, но это не легко. Преследуют женщин по всей зоне.
Посетители баров, в том числе и немец Хансен, бросают пустые бутылки под ноги лошадей, протестуя против насилия полиции. Поэт Телмо Серра занимает место у микрофона „Радио Баиянской Общины”: в эфире звучит слово - вандализм.
- Зона воспламенилась! - эта фраза, произнесенная одним из дикторов, усиливает панику в городе - многие поняли ее в прямом смысле; начинают распространяться слухи о пожарах. Вспышки на камерах фоторепортеров освещают фигуры женщин, некоторые из них до смерти перепуганы, другие — в ярости. Покрытый с ног до головы нечистотами, отвратительно пахнущий, детектив Далмо (Кока) Гарсиа покидает поле боя.
.47
Микрофон „Радио Абаэтэ”, „установленный на поле сражения”, занимает, естественно, и муниципальный советник Режиналдо Паван — „эта популярная фигура политических баталий находится здесь, подвергаясь значительной опасности в достойной попытке найти выход из положения, серьезность которого нарастает с каждым часом”, — говорит диктор.
А голос самого Режиналдо Павана уже гремит в тысячах квартир. Выступая с трибуны муниципального совета
269


или с подмостков предвыборных митингов, он, конечно, не имел столь большой аудитории. Во всем городе радиоприемники включены, население внимательно слушает известия о происходящих событиях.
„С кровоточащим сердцем” Режиналдо Паван обращается „к слушателям „Радио Абаэтэ”, к населению Баии”, описывает „дантово зрелище”, разворачивающееся перед его глазами, „помутневшими от волнения”, сравнивая нынешние события с теми, что происходили „в Риме цезарей, о чем нам поведала величественная всеобщая история”. Слова вибрируют в воздухе: „Меня душат слезы, мне трудно говорить...”
Он бросает волнующий призыв: „Я верю в патриотизм любезных компатриоток, которых жизненные бури бросили в дома терпимости. Они, конечно, не допустят такой бестактности, оставив героев Южной Атлантики, непобедимых сыновей славной американской нации... Как мне далее сказать? Вы мне скажете: да, не совершат такой бестактности, оставив непобедимых сыновей... „любоваться лишь кораблями”, как выразился комиссар Лабан Оливейра, высказывание которого было подхвачено дикторами, укрывшимися в проемах дверей Масиэла и Пелоуриньо... не оставят любоваться лишь своими кораблями этих молодцов, ведь они рискуют жизнью во имя того, чтобы все мы — в том числе и вы, любезные компатриотки, изящные магдалины, — пользовались льготами и благами цивилизации. Ваша неуместная акция угрожает создать серьезную дипломатическую проблему, подумайте об этом факте, мои дорогие сестры из публичных домов”.
Неописуемый успех имела эта патетическая речь советника у слушателей „Радио Абаэтэ”. Жаль только, что этот волнующий призыв не дошел до тех, кому предназначался, — до женщин, которых избивали, которые разбегались, спасаясь от копыт лошадей.
Затем Режиналдо Паван обратился к его превосходительству губернатору штата „с уважением, которое мы испытываем к высокой фигуре великого человека, стоящего во главе славных судеб Баии”, взывая к его христианским чувствам и не раз подтвержденным достоинствам государственного деятеля”. Моряки высаживаются на берег, женщины не выполняют приказов полиции, положение весьма щекотливое, конфликт может разрастись и создать угрозу спокойствию баиянских семей. Благородный муниципальный
270


советник обращается к благороднейшему губернатору: „Прикажите, ваше превосходительство, освободить из-под ареста хозяек пансионов и разрешить им открыть снова свои заведения, закрытые вчера полицией, пытавшейся переселить их из Баррокиньи на Ладейру до Бакальяу. Дело требует немедленного решения, господин губернатор, отмените приказ о переселении, воспрепятствуйте тому, чтобы конфликт, пока ограниченный чертой зоны, принял размеры национальной катастрофы и, быть может, международной!” В городе, охваченном паникой, жители запирали двери квартир. Телефоны правительственного дворца и полицейского управления не переставали звонить, требуя принять срочные меры.
48
Сидя в быонке, спрятанном в зарослях, Камоэнс и его компаньон слушали призыв муниципального советника Режииалдо Павана. Они включили радио, чтобы на приятном музыкальном фоне покурить наркотик - макопыо. Камоэнс — весь внимание:
— Дело провалилось. Поедем забирать товар, пока не поздно.
— Пока не поздно, - соглашается другой, низкорослый, почти пигмей, скупой на слова.
Он берется за баранку, направляет бьюик к Ладейре до Бакальяу. Оба компаньона отдают себе отчет: надо поскорее спасти товар. С самого начало дело шло плохо, а дальше — еще хуже, хорошего ждать не приходится.
В двухэтажном особняке группа, которой была поручена продажа, закончив делить драгоценный товар под авторитетным руководством Синсинато Черного Кота, пребывала в полной подавленности: хранить столько маконьи и не пользоваться ею — безобразие!
Большая часть мебели, привезенной накануне из Барро- кинЬи на полицейском грузовике и брошенная здесь, была растащена бродягами и нищими в течение дня. Осталось лишь несколько матрацев, они были перенесены в помещение, и на них дружки растянулись в ожидании. Долгое ожидание, соблазнительное зрелище сигарет с маконьей. После короткого обсуждения они пришли к единогласному выводу: запрет, продиктованный детективом Далмо Кокой, представляет собой явную нелепость. Что случится, если они выкурят
271


по одной-две сигареты, пока поджидают? Что плохого в этом? Конечно, ничего. Синсинато Черный Кот, парень, всегда выполняющий взятые на себя обязательства, в конечном счете согласился, также почувствовав потребность выкурить сигарету.
С наслаждением, развалившись на матрацах, они покуривали и грезили, когда Камоэнс Фумаса и его спутник появились в помещении. Синсинато Черный Кот любит полный покой в такие часы. Кто помешал? Он поднимает голову, вглядываясь в лица вновь прибывших, узнает нх. Наверное, они приехали передать поручение шефа Коки:
— Пора?
Камоэнс сообщил о провале операции, задуманной детективом. Зона превратилась в сплошной ад - побоище, беготня, выстрелы; ни один безумец, бежавший из сумасшедшего дома, не решился бы продавать маконью на глазах у полиции. Скептик по натуре, Синсинато не поверил ни одному слову Камоэнса, который закончил, безапелляционным тоном заявив:
— Они не заплатили нам ни тостана, мы приехали забрать наш товар.
— Забрать, черта с два! - И Черный Кот делает усилие, садится на матраце и повторяет: - Черта с два ты что-нибудь получишь!
Камоэнс Фумаса под воздействием мысли о маконье чувствует себя героем:
— Ты получишь по морде, и немедля, мошенник!
Кое-кто из поклонников маконьи вскакивает на ноги.
Свалка. Пигмей выхватывает нож; изготовившись, нападает. Зажженная сигарета падает на дырявый матрац, из которого торчит сухая солома. Поднимается дымок, и вот уже забегали язычки пламени.
49
В Пелоуриньо, где войска морали и закона под командованием детектива первого класса Николау Рамады Жуни- ора перешли в наступление, положение сложилось примерно такое же, как й Масиэле: избитые женщины, вытащенные из домов на площадь, загнанные, преследуемые кавалерией. Там труднее спрятаться, спастись; выходы из улиц на Тер- рейро де Жезус и Байту дос Сапатейрос заняты полицейскими машинами. Полицейские остервенело избивают жен¬
272


щин дубинками, приказано расправляться с ними, пока преступницы не одумаются. Операция „Радость возвращения” осуществляется в полном объеме.
Штурм главного бастиона — дома доны Паулины де Соуза — заставил полицейских немало потрудиться. Не доверяя крепости дверных запоров, мятежницы забаррикадировали дверь тяжелой мебелью, осложнив для полицейских еще более выполнение долга.
В конце концов дверь взломана, командующий штурмом Рыбоглот бросается по коридору, и кого же он видит? Дьяволицу, скандалистку, хулиганку — да, да!—Терезу Батисту. И в тот же момент его сбивает с ног удар в живот, нанесенный квадратным носком модной туфли, подарка Мирабо Сампайо, которому Тереза позировала для картины „Богородица, кормящая грудью”.
-Ой!
Крик командира на мгновение парализует захватчиков. Тереза успевает проскользнуть между полицейскими и выбирается на улицу в сопровождении других женщин. Рыбоглот, скрючившись, захватив руками пораженное место, даже не думает об отмщении — так сильна боль. Только спустя несколько минут, когда ему удается подняться с помощью двух агентов, среди его стонов и завываний вырываются проклятия.
Величественная, размеренной походкой королевы карнавала и увеселительного заведения шествует дона Паулина де Соуза в сопровождении почетного эскорта из четырех агентов до одной из тюремных машин, где ее оставляют в обществе подданных, арестованных ранее. Она успокаивает их: „Не бойтесь, Огун Пейшс Мариньо сказал, что все кончится хорошо, — не рискнешь — не выиграешь”.
Окруженная солдатами военной полиции, Тереза бежит, взлетает на паперть церкви Розарио дас Неграс, в изнеможении прислоняется к одной из дверей. Другие женщины рядом с ней. Полицейские пытаются стащить их с паперти, но копыта лошадей скользят по ступеням, животные не могут подняться.
За спиною Терезы приоткрывается дверь, она входит внутрь церкви и едва успевает заметить исчезающего за алтарем внушительного бородатого старца с посохом. Кто его знает - ризничий это, священник или — святой? Даже проститутки имеют своего покровителя, святого Онофре. Не он ли это, а может быть, один из жрецов, из божеств кандомблэ? Кто знает. ,3 долгую ночь сражения Закрытой корзины” — так 10 Заказ 485 273


поэт Иеова де Карвальо назвал пространную и пылкую поэму, в которой подробно описал события и испытания той поры, - происходили многие необъяснимые случаи, недоступные для понимания простыми смертными, но постижимые поэтами.
Из пансионов Пелоуриньо поспешно выбираются женщины, спасающиеся бегством; некоторых вытаскивают на тротуары полицейские и детективы. Беглянки устремляются к церкви. Другие женщины прибывают из Масиэла и Табоана также в поисках убежища. Мало-помалу неф заполняется. Некоторые, преклонив колени, молятся, читают „Отче наш9*.
50
В соответствии с инструкциями комиссара Лабана Оливейры, главного компаньона туристского предприятия, организованного для приема моряков, в двадцать часов всю зону наводняют десятки бродячих торговцев и беспризорников, каждый из которых держит сумку или корзинку с флаконами эликсира.
Как раз в тот момент, когда под командованием комиссара полицейские готовятся усмирить женщин, торговцы и беспризорники с оглушительным шумом выходят на улицы, громкими выкриками рекламируя свой товар по-английски.
Не зная об этих инструкциях, солдаты военной полиции направляют своих лошадёй против неожиданного шествия нарушителей распоряжений муниципалитета, стараются очистить улицы от множества торговцев, что увеличивает еще больше царящее смятение.
Продавцы ожидали встретить заинтересованную, приветливую клиентуру — моряков, жующих жевательную резинку, раздающих сигареты, покупающих за доллары эликсир, - на виду у полиции нравов, с ее благословения. Вместо моряков и веселых девушек они увидали напавшую на них кавалерию. Ребятишки разбегаются в разные стороны, скрываются в домах. Тысячи и тысячи флаконов рассылаются по мостовой, разбиваются, проливается на землю чудодейственный препарат выдающегося химика и фармацевта Эрона Мадруги.
Женщины используют флаконы от эликсира как оружие против полицейских и агентов. Размахивая револьвером, комиссар Лабан силится спасти от провала задуманное предприятие, предупредить полную гибель всего дела.
274


51
Губернатор штата, которому доложено о серьезности положения, согласился выйти из банкетного зала, где уже подали виски перед ужином в честь американского адмирала и старших офицеров, чтобы переговорить с муниципальным советником Режиналдо Паваном. Советник — активный единомышленник, это несомненно, но политикан до мозга костей, далеко не всегда управляемый, страстный охотник за голосами избирателей и престижем. Глава штата, политический деятель, славящийся своим умом и проницательностью, родившийся в бедной семье на берегах реки Сан-Франсиско и сделавший карьеру с помощью смелых и мудрых маневров и ходов, держит его на должном расстоянии. Этого Режиналдо можно использовать при известных обстоятельствах, но с большой осторожностью; помимо того что он малограмотен, он еще и нахален. Однако переговорить с ним нужно: чиновник канцелярии, докладывая губернатору, нашептал о всяких кошмарных событиях. Его превосходительство попросил извинения у почетных гостей на своем лучшем английском языке, поднялся, вышел. В соседней комнате выслушал советника.
Патетическим, слезливым голосом Режиналдо Паван начал говорить о древнегреческой трагедии. Почему древнегреческой? Муниципальный советник начитался Аристотеля? — хотелось спросить его превосходительству, но час не подходящ для шуток. Губернатор довольствуется тем, что велит ему повременить, пока будут приняты необходимые меры:
— Подождите здесь, дорогой Паван, вы получите хорошие вести для передачи нашим... нашим... да, как вы это там выразились? Еще такой красивый оборот... Ах, да! Наши сестры-проститутки. ..
— Проститутки, но тем не менее избирательницы, ваше превосходительство.
Из служебного кабинета губернатор соединился по телефону с начальником полиции:
— Что это за история с принудительным переселением? Забастовка девок-где зто видано? И все это происходит в Байе при моем правлении! А моряки, мой дорогой?
Он выслушал путаные, не особенно ясные объяснения — начальник полиции сбивался в своих пространных доводах. Обмануть политического деятеля, обладающего опытом и ловкостью губернатора, не так легко. Речь идет об обыкно-


венном деле? Тогда почему же полиция держится так непреклонно и дерзко, давая повод для тревожных слухов? Продолжая сидеть у телефона, задумавшись, он резко прерывает рассуждения начальника полиции* В настоящий момент важно ликвидировать панику, положив конец беспорядкам в припортовой зоне, не допустив разочарования у моряков (как выразился с неожиданным остроумием одержимый Лаван). Распорядитесь приостановить выселение.
Завтра, когда восстановится порядок и будет свободное время, дело надо выяснить, вывести все на чистую воду,- в поспешном переселении зоны кроется что-то подспудное, подозрительное. Как знать, может быть, случай с этими женщинами явится хорошим предлогом, которого губернатор давно подгадал, чтобы сместить начальника полиции, заставив его подать в отставку? Его превосходительство любит ходить по узким, извилистым дорогам, если бы таким он не был, то как мог бы замечать политические махинации мелких людишек, глупость хитрецов? Ему нравится хватать их за шиворот, когда они запускают руку в чужой карман.
Он возвращается в комнату, где муниципальный советник прикидывает, какие выгоды можно будет извлечь из всего этого. Губернатор усмехается: Режиналдо - жалкая крыса из канализационной трубы, самые тайные его мыслишки всегда отражаются на плутовской физиономии советника. Идеальный эмиссар для передачи женщинам послания о перемирии, размышляет его превосходительство.
- Дорогой Паван, я велел освободить арестованных вчера женщин и приостановить какие бы то ни было переселения. Отправляйтесь и сообщите им добрую весть. Если хотите, зайдите в специализированную полицию, лично передайте мои распоряжения полицейскому инспектору (небольшой маневр, чтобы унизить начальника полиции). Проводите бедняжек до их домов в Баррокинье и положите их голоса для предстоящих выборов в карман жилета, это подарок для вас, дружище.
- Мой избиратель - избиратель вашего превосходительства! Безоговорочно!
52
Все еще переваривая губернаторскую нахлобучку и предвидя мрачные перспективы — если не славировать умно, то окажусь лишним при первом же удобном случае, - начальник полиции позвонил инспектору игр и нравов и передал распо¬
276


ряжение освободить хозяек пансионов Баррокиньи, разрешить им вернуться домой и приостановить выселение. На другом конце провода подчиненный старается привести какие-то доводы, начальник почесывает подбородок, выражая сожаление:
- Не всегда можно услужить друзьям, как хочется. Дело не получилось, вернее, получилось очень плохо, к несчастью. Освободите женщин, дайте гарантии, велите нашим людям покинуть зону, оставьте лишь обычный полицейский надзор.
В нетерпении он прервал жалобы инспектора:
— Это распоряжение губернатора, я ничего нс могу поделать. Что касается старика, то я беру его на себя, сам поговорю с ним. Не забудьте постоянно информировать меня о положении в зоне, мне нужно держать губернатора в курсе дела.
Бакалавр Элио Котиас положил трубку. Старика я возьму на себя; а вот как быть с Кармен? Жена и дядя, конечно, будут портить ему жизнь. Ему захотелось бросить все, послать к чертям, подать в отставку, уйти домой, запереться и заснуть, — он донельзя измучен.
Должность, семья, любовница, зависть, внешне — успех, на деле—скука и неудача. Жестоко пострадавшие женщины, негритянка с изуродованным от ударов лицом, с разбитыми губами, с синяками и кровоподтеками по всему телу. Вероломные глаза комиссара. Зачем все это было нужно? Чтобы в конце концов освободить хозяек увеселительных заведений и прекратить переселение.
Стоявший на краю стола радиоприемник прекратил передачу известий о развернувшихся событиях, чтобы сообщить нечто новое —о большом пожаре в Нижнем городе, охватившем здания на Ладейре до Бакальяу. Инспектор едва успевает прикрыть рот рукой, вылетает из кабинета, проносится мимо перепуганного полицейского. И еле-еле успевает добежать до уборной, его рвет зеленой горькой желчью.
Торжественный, любезный, однако с видом превосходства, как подобает эмиссару его превосходительства губернатора, муниципальный советник Режиналдо Паван входит в пустой кабинет инспектора игр и нравов.
53
„Колоссальный пожар превращает в прах здания на Ла- денре до Бакальяу!—сообщает „Радио Абаэтэ’\-Эта новость еще более разжигает сзрасти. Ветхие дома, преднаэна-
277


чавшиеся полицией для нового местожительства девиц определенной профессии, выселенных вчера из Баррокиньи, пожираются огнем. Пожарные машины мчатся к месту бедствия; на них установлены наши микрофоны. Причины пожара еще не установлены, но накануне, как стало известно, большое количество мебели и других вещей было перевезено на полицейских грузовиках к домам на Ладейре до Бакальяу и там брошено. Существует ли какая-нибудь связь между страшным пожарищем, разгоревшимся напротив порта, и напряженным положением в зоне, где силы общественной безопасности оказались бессильны? Сегодня, двадцать первого сентября, в начальную дату весны, город переживает часы тревоги и волнения. Шлюпки с американскими моряками готовы отчалить от кораблей и направиться к нашей гавани. Необходима осторожность, мы рекомендуем семьям оставаться по домам, запереть двери и окна при малейшем признаке беспорядка. Храните свои сбережения в Межплатном банке Баии и Сержипе-и спите спокойно. Настройтесь на волну „Радио Абаэтэ”, ожидайте новых сенсационных известий”.
Дамы падают в обморок, одну старуху увезла „скорая помощь” - разрыв сердца. Закрыв с сожалением двери и окна, вздыхает старая дева Вералисе: „О, если бы состоялось вторжение моряков, неистовое и пугающее! К вашим услугам, сказала бы я молодому янки, белокурому и могучему, устройте мне праздник!”.
54
В то время как Элио Котиас изливает душу или желчь в уборной, перед тем как отдать приказ освободить старую Акасию, Ассунту и других хозяек пансионов Баррокиньи, в другом предместье - в Пелоуриньо - настежь открываются врата церкви Розарио дас Неграс и в них появляются женщины, десятки и десятки женщин и девушек, которые укрывались внутри храма.
Сбегаются журналисты, фотографы, дикторы радио, выстреливающие информации через новейшие передатчики, взрываются первые вспышки фотокамер. Женщины мало- помалу заполняют паперть. Впереди изваяние святого Онофре.
„Бастующие женщины начинают манифестацию протеста! Манифестация Закрытой корзины!” —возвещает диктор „Радио Абаэтэ”. Не желая отстать от конкурента, Пинто
278


Скотт» „Золотое горло Радио Бакинской Общины”, передает сенсационную новость: „Обитательницы зоны организовали манифестацию, направляются к правительственному дворцу!”
Четыре женщины—среди них негритянка Домингас, вся опухшая, и Мария Петиско, как всегда озорная,—несут на плечах обнаруженные в ризничей носилки со статуей святого Онофре. Со всех сторон знаменитой старинной площади спешат агенты, детективы, полицейские, вооруженные кастетами, резиновыми дубинками, револьверами; они вооружены также злобой и ненавистью. Занимает позицию отряд военной полиции, готовый растоптать копытами лошадей эту манифестацию, демонстрацию, процессию, что бы там ни было, черт ее совсем возьми!
Командование силами порядка и закона осуществляет комиссар Лабан Оливейра со змеиными глазками и отравленным сердцем. Эти девки разрушили все его превосходные планы и мечты о доходном бизнесе. Совсем недавно свалился, скрючившись и подавляя стоны, агент Николау Рамада Жуннор, получивший запрещенный удар, он потерпел полный крах, был сражен на поле боя. Поскольку детектив Далмо Кока исчез, облитый нечистотами, комиссар и Рыбоглот ничего еще не знали о судьбе маконьи, последней надежды избежать полного банкротства: маконья, как и доллар, по их убеждению, не обесценивается.
На верху лестницы, ведущей на паперть, все на секунду задержались. Разбитый голос Вово — не будь она тем, кто она есть, конечно, была бы певчей в церкви Крус дас Алмас — вырывается из толпы, разносятся слова молитвы:
Ave, ave Maria,
Ave, ave Maria...
Толпа вторит хором, а статуя, покачиваясь, движется, спускается по ступенькам лестницы. За статуей следуют женщины, среди них, в первом ряду, —Тереза Батиста. Завидев ее, Рыбоглот забывает про боль в животе, бросается вперед. Как раз в эту минуту из бара „Цветок Сан-Мигела” выходит шумная, оживленная группа завсегдатаев; многообещающая театральная звезда Том Ливио, немец Хансен, занимающийся гравировкой по дереву сценок из жизни женщин припортовой зоны, поэт Телмо Серра, представитель вечной богемы — той, что до рассвета обсуждает судьбы мира и спасает человечество от катастроф и гибели. В могучих руках гравера — плакат, изображающий полуобнаженные фигуры истощен»
279


ных женщин, находящихся за бортом общества и разбивающих цепи порабощения.
Комиссар громко отдает приказ агентам и солдатам: манифестацию разогнать, зачинщиц—арестовать, избить, убить, если это понадобится.
В дело вступает кавалерия, процессия рассеивается, полицейские лупцуют женщин дубинками, агенты угрожают огнестрельным оружием. Статуя святого Онофре опущена на землю. Рядом с нею Вово продолжает распевать молитву. Ей на вид не меньше ста и, пожалуй, не менее тысячи лет она занимается самой древней профессией, достаточно видеть ее морщины, высохшее лицо, беззубый рот, однако ей еще по вкусу драться с полицией и петь хвалу святой деве Марии:
Avc, avc Maria,
Ave, ave Maria...
Комиссар Лабан Оливейра пытается заставить ее замолчать, но, споткнувшись, падает в какую-то выбоину, не может сразу подняться. Падая, он все же успевает выстрелить — старуха оборвала молитву. На площади воцаряется тишина. Около статуи святого замерло маленькое, истасканное тело Вово.
Агенты спешат к комиссару, помогают ему встать, сам встать он не может, похоже-перелом обеих ног. Агент Алирио в смятении бросается на землю, бьется головой о камни, ведь он же предупреждал: комиссар, не безумствуйте, не гневите Эшу!
Машины направляются к зданию центрального управления полиции, они набиты арестованными женщинами и людьми богемного мира, фактически вся припортовая зона отправлена в тюрьму. Распоряжаясь заключительными действиями, на площади задерживается на несколько минут агент Рыбо- глот. А вообще он спешит: в карцере, под надежной охраной, сидит Тереза Батиста.
Еще раз попытается научить ее почтению и послушанию. Рыбоглот потирает руки: в ночь такого поражения это — единственная радость.
55
Когда американские моряки прибывают в центр зоны, на площади Пелоурнньо, в тени больших домов еще колониальных времен, где ожидают встретить красивых и веселых
280


женщин, они находят лишь одну, да и та-старая карга неопределенного возраста, негодная, даже если бы она не была мертва и не лежала бы распростертая рядом со статуей святого Онофре, покровителя шлюх.
Еще находясь под впечатлением неожиданного зрелища, моряки получают строгое указание немедленно вернуться на корабли; городе панике, праздник отменяется.
56
Зато следующий день был праздником. В двенадцать часов женщины Баррокиньи запели аллилуйю, прекратили бастовать. Накануне с самого утра начали освобождать арестованных, а заодно и свободных художников, проявивших солидарность с ними и в баре и в тюрьме.
Утром старый Иполито Сардинья, руководитель крупной фирмы недвижимости, сооружающей монументальный туристический комплекс „Парк залива Всех Святых”, был замечен перед руинами зданий Ладейры до Бакальяу, уничтоженных огнем. Он привез с собой главного адвоката предприятия, доку в области права. Огонь сберег расходы по разборке домов, но помешал взыскать квартирную плату за два года. Здешние обитательницы-хорошие жилички, платят высокую арендную плату и не запаздывают со взносами. И все же, очевидно, не придется горевать об убытке, даже удастся еще получить кое-какую прибыль. Известный адвокат и старый домовладелец пришли к единому мнению о бесспорной ответственности государства за пожар, случившийся из-за небрежности в охране общественного порядка. Дома, где начались беспорядки, продолжавшиеся в течение вечера и ночи, в последнюю минуту были подожжены, и, следовательно, государство обязано возместить убытки владельцам, жертвам недееспособности и безответственности властей.
Таким образом, пожар не принес никаких потерь, за исключением разве одной утраты, не особенно ценной,-на пепелище нашли обугленные останки Синсинато Черного Кота, у которого было перерезано горло, и тело его обгорело в костре маконьи.
Под арестом оставалась Тереза Батиста. Даже если бы было решено освободить ее вместе с остальными, это оказалось бы невозможным. После визита к ней Рыбоглота она уже не в состоянии выйти на улицу. Хотя он сам едва передвигался из-за страшной боли, но все же не ограничился тем, что командовал ее избиением. Лично участвовал.
281


57
Алмерио дас Невес, в отчаянии от случившегося, сделал все возможное, чтобы освободить Терезу: он ходил по всем инстанциям в дни, последовавшие за оживленной ночью схватки, сражения в Пелоуриньо. Американские военные корабли уже покинули порт Баии, пробыв там трое суток, причем унесли с собой последние надежды старой девы Вера- лисе на интимную встречу с белокурым янки; уже древняя Вово, богомолка и бунтовщица, забыта, похороненная в общей могиле кладбища Кинтас; уже со страниц газет исчезла тема, вызвавшая ожесточенную полемику, а Тереза Dee еще находилась в тюрьме»
Даже художнику Женнеру Аугусто, пользующемуся немалым авторитетом у некоторых деятелей в правительстве штата, не удалось ее освободить. Поставленный в известность, он стал усиленно хлопотать. Не только он, но и остальные художники, которым она позировала и с которыми подружилась. Обещания и снова обещания: сегодня же она будет освобождена, будьте спокойны. Но все было пустой болтовней. Заложница агента Николау Рамада Жуниора, арестованная по его приказу, она должна была оставаться в тюрьме до тех пор, Пока герой Баррокиньи не оправится окончательно.
Он не удовлетворился тем, что она была избита в ночь схватки. Хотя побои были сильными-четыре человека молотили ее дубинками,—Рыбоглот не мог принять участие в той мере, как ему этого хотелось: слишком сильна была боль, что мешало ему быть на высоте. Он ведь хотел не только, снова собравшись с силами, избить Терезу, но, главное, всласть над нею поизмываться, понимая, что она лишена возможности защитить себя: хотел заставить ее проглотить оскорбление, нанесенное ему в „Цветке Лотоса”.
Художник, которому надоело водить себя за нос, поручил ведение дела своему другу адвокату Антонио Луису Калмону Тейшейре, в кругах подводных охотников известному как рекордсмен Шикиньо. Это случай habeas corpus1 — определил бакалавр, но только он собрался обратиться к правосудию, оказывается, Терезу уже освободили и представители власти ждали аплодисментов, благодарности от друзей
1 Habeas corpus (/ют.) - начальные слова закона о неприкосновенности личности, принятого английским парламентом в 1679 г.
282


девушки, — каждый из власть имущих выдавал себя за автора приказа об освобождении.
На самом же деле своим освобождением Тереза была обязана Ваве. Он также принял меры, сделав правильный шаг: вошел в контакт с самой полицией нравов. Он потратил кучу денег, но самый большой куш получил комиссар Лабан, который вел переговоры, лежа в постели в гипсе; ему был предписан полный покой в течение двух месяцев. Комиссар был готов любым способом уменьшить ущерб, нанесенный провалом проклятого туристического предприятия. Он запросил огромную сумму за то, чтобы забыть оскорбления Вавы и освободить скандалистку; устанавливая цену, он ссылался на тот факт, что эта особа была арестована в момент, когда в схватке наносила повреждения одному его коллеге и другу. Вава заплатил не торгуясь.
Заплатил не торгуясь, заплатил из любви и без всякой надежды, так как Эшу вновь повторил, что Тереза - лакомство не для калеки. Кроме того, он собрал сведения о ней и узнал об Алмерио дас Невес, претенденте на ее руку и сердце, и о капитане Жануарио Жерэбе, пропавшем в океане. И все же он не оставил ее гнить в тюрьме в ожидании второго урока хорошего поведения. Посредники побывали в полиции, и Тереза наконец увидела дневной свет.
Амадеу Местре Жегэ принял ее у дверей Центральной полиции и проводил до алпартаментов Вавы, где Тавиана, тоже мобилизовавшая друзей и знакомых, ожидала ее с бьющимся сердцем. Тереза немного побледнела, очень похудела. На бедрах и на груди остались следы побоев. Но она улыбалась, была благодарна, довольна схваткой, Тереза-опять героиня дня.
Вава не воспользовался случаем, чтобы хоть одним словом намекнуть о своей роли, он отводил взгляд от Терезы. Она —лакомство не для него. Другая появится, днем раньше, днем позже, чтобы снова увлечь его. Хотя не такая красивая, наверняка и не такая достойная.
58
Тавиана послала записку Алмерио; она не хотела сообщать ему новость из опасения, как бы не превратилось в надувательство соглашение, заключенное между комиссаром и Вавой. Пекарь поспешно бросился в пансион Тавианы- глаэа его увлажнились при виде Терезы, он онемел от радо¬
283


сти, не мог произнести ни слова. Она подошла и поцеловала его в обе щеки.
— Ей нужно восстановить свои силы, она превратилась в скелет, эти собаки искусали ее тело, — сказала Тавиана и добавила: - Лучше на время укрыть Терезу. Свинья Рыбо- глот придет в ярость, когда узнает, что она на свободе. Он способен изобрести новую подлость. Это же не человек! — Она с презрением плюнула и растерла плевок подошвой туфли.
Тереза не видела необходимости скрываться, ей хотелось скорее вернуться на подмостки ,Дветка Лотоса”, как только немного придет в себя и поправится, когда к ней вернется ее бронзовый цвет кожи. Но Алмерио и Тавиана не согласились: „И не думай об этом. Ты что же, снова хочешь попасть в тюрьму, причинив беспокойство друзьям, создавая целый ряд проблем, доведя всех до сумасшествия? Выкинь это из головы”.
- Я знаю, где ее помещу, - заявил Алмерио.
Он отвел ее на кавдомблэ Сан-Гонсало до Ретиро, оставив там на попечении жрицы - „матери святого”.
59
По прошествии нескольких дней, поблагодарив за гостеприимство, Тереза простилась с „матерью святого” и покинула убежище кандомблэ, вселившись в дом доны Фины, в Дестерро.
В отсутствие самбистки и не зная, когда он сможет рассчитывать на нее, Алинор Пиньейро, хозяин „Цветка Лотоса”, законтрактовал новые аттракционы — гуттаперчевого человека и певицу Патативу де Макау, прибывшую из Рио- Гранде до Норте (а не из Макао, что на Дальнем Востоке, как предполагали некоторые клиенты с избытком воображения). Тереза оказалась без работы, но ей тут же сообщили о возможности выступать в „Табарисе”, самом элегантном и популярном кабаре Баии, всегда полном и очень оживленном,-сердце ночной жизни столицы штата. Непредвиденное и почетное предложение — ей никогда не приходила в голову возможность выступать на подмостках „Табариса”, все артисты которого прибывали с Юга, среди них многие — иностранки. Она не знала, что в руках Вавы находится львиная доля средств фирмы, эксплуатирующей дансинг. Она должна была, однако, дождаться предстоящего окончания
284


контракта аргентинки Рашель Пусио, которую она заменит. Разумеется, она стала бы ждать не только из-за этого! Прождала бы столько времени, сколько понадобилось: работа в „Табарисе” - это престиж, слава.
Она могла ждать, так как без денег не сидела. Через Аналию дона Паулина де Соуза послала ей кое-какие деньжата в долг, с тем что она отдаст, когда сможет, а Тавиана предложила ей аванс на неотложные расходы. Сама Тавиана так и не смогла в свое время выступать на подмостках „Таба- риса”.
Однажды вечером племянник Камафеу де Ошосси пришел к ней со срочным поручением: капитан Каэтано Гунза хочет немедленно поговорить с ней, так как баркас ночью отправляется с грузом железа в Камаму. У Терезы эабилось сердце, она интуитивно почувствовала, что разговор этот принесет ей плохие вести. Торопливо накинула на голову шаль, подаренную ей доктором Гедесом перед кончиной, и спустилась на лифте Ласерды1 вместе с юношей.
У входа на рынок Камафеу уточнил, что он не знает, почему владелец баркаса послал ей записку, племянник получил бумажку от капитана и тотчас же побежал передать по назначению, но „Вентаниа” находится поблизости, стоит на якоре около Морского порта. Тереза почувствовала неуверенность в голосе друга, которого называла кумом со дня праздника святого Жоана, на котором тогда появилась в компании Алмерио и где она прыгала через костер с Камафеу и его женой Тониньей, установив с ними кумовство. Камафеу отводил взгляд, глаза его были устремлены на море, он старался выбирать слова; такой жизнерадостный человек, он стал внезапно унылым. С обреченным видом Тереза села в лодку, которая направилась к баркасу.
Прежде чем Гунза произнес хоть одно слово, Тереза, заметив его взволнованное лицо, упавшим голосом скаэала:
— Он умер...
Капитан подтвердил: грузовое судно „Бальбоа” потерпело кораблекрушение у берегов Перу, став жертвой сильной бури, разразившейся перед началом подводного землетрясения. Погибли все члены экипажа, никого не осталось в живых, эту историю рассказали моряки двух других судов, которые поспешили на помощь, но не смогли подойти к судну, на-
1 Пассажирский подъемник иэ шести лифтов, соединяющий Верхний город с Нижним в г. С&лвадоре да Байя.
285


столько ужасной была буря. Они только увидели, как волны поглотили спасательные шлюпки с моряками.
Капитан протягивает ей газету, Тереза берет и смотрит, уже не в силах читать. Каэтано пересказывает ей текст печаль* ного известия-он его выучил наизусть за эти немногие печальные часы. Трагическая ночь в Тихом океане —кроме „Бальбоа” затонуло еще другое судно, нефтеналивной танкер. Тот, кто плавает в море, всегда может стать жертвой бури и кораблекрушения, - что другое можно сказать?! Для такого горя нет утешения. Газета опубликовала перечень членов экипажа, завербованных в Байе, Тереза различает имя Жануа- рио Жерэбы. Глаза ес сухи, погасли горящие угли, в горле — комок.
На плечах Терезы бремя смерти, страшный груз. До сих пор она носила его, не выказывая уныния, не впадая в отчаяние. Она выдержала это бремя на своих плечах, возродившись трижды. Но Жану значит для нее неизмеримо больше, — этой смерти Тереза уже не может выдержать. „Жануарио Жерэба, моряк, любимый Жану, я умерла с твоей смертью, мне тоже пришел конец”.
60
Зачем было идти в Судоходную компанию-чтобы от сеньора Гонсало выслушать подтверждение известия, формальные соболезнования, увидеть похотливый взгляд, оценивающий ее траур и ее красоту? Не он ли сам передал прессе список имен? Чтобы вонзить еще глубже в сердце лезвие кинжала, потерять последнюю надежду? Там, в холодной приемной Судоходной компании, Тереза услышала из уст испанца текст телеграммы, оповещающей о гибели всех членов экипажа „Бальбоа”, включая баиянцев. Зачем она пришла? Чтобы вонзить кинжал еще глубже, если это возможно. Всему конец! Всему...
На голове цветастая шаль, подарок доктора, она носила ее в часы радости и борьбы» теперь шаль стала вдовьей вуалью, смертным покровом; тускло-печальные, опустевшие глаза, обескровленные губы; она уходит с непокрытой головой. Лифт поднимает ее в Верхний город, и, едва она выходит на Праса да Сэ, наталкивается на Рыбоглота. Завидев ее, агент громким голосом изрыгает ругательства:
— Дерьмовая шлюха! Грязная сука!
Он хотел, чтобы она возмутилась и отреагировала, и тогда
286


он снова арестовал бы ее и понаслаждался предвкушаемой местью. Тереза ограничилась тем, что безразлично взглянула на провокатора и продолжала свой путь. Агент не смог тронуться с места: то был взгляд мертвеца, бредущего по улице.
61
Мария Клара и капитан Мануэл приняли ее на свою рыбачью лодку и повезли в длинное медлительное путешествие по заливу. Тереза простилась с городом, портом, морем, заливом, рекой Парагуасу. Она решила покинуть Байю, вернуться в края сертана, где родилась и выросла. И Габи, и Ка- жазейрас до Норте, говорит о несравненной красавице: когда пожелает, может вернуться к ней, этот дом - ее дом.
Ей хотелось, однако, пройти по дорогам Жану на паруснике „Стрела святого Жоржи**, который когда-то назывался „Цветок Вод** и принадлежал капитану Жануарио Жерэбе, тому, у кого были оковы на руках и ногах. Ей хотелось познакомиться со старыми гаванями, которые он ей описывал в Аракажу, на Императорском мосту. Кашоэйра, Сан- Феликс, Марагожипе, Саню Амаро да Пурифнкасан, Сан- Франсиско до Конде, затерянные острова, каналы - грустная география. Какой смысл предаваться воспоминаниям, любоваться пейзажами, слушать ветер, если нет Жану и уже никогда не будет?
Мануэл за рулем; рядом с ним-на корме рыбачьей лодки-Мария Клара напевает песенки о Жанаине; музыка моря и смерти, богиня Инае, поднявшая паруса бури, богиня моря Йеманжа, покрывающая своими распущенными волосами тело утопленника, зелеными волосами, волосами цвета морской воды.
В конце ночи, когда умирает лунный свет и зарождается заря, лодка остановилась близ устья Парагуасу, паруса зарифлены. Мануэл, думая, что Тереза заснула, обнимается с Марией Кларой, и любовные вздохи несутся над водами.
Любовные вздохи пролетают над бодрствующей Терезой, растянувшейся у борта парусника, глаза ее сухи, отсутствующий взгляд, кинжал вонзен в грудь, мертвое сердце, рука касается вод моря и реки, сливающихся вместе, ее реки и моря любимого Жану.
287


62
Когда парусник бросил якорь у Рыночного Откоса, Тереза была готова покинуть порт Баки и скрыться в сертан. В гавани ее ожидает добрый Алмерио. Бедный друг, он будет страдать, узнав обо всем, но хуже всего для нее оставаться здесь, возрождая в памяти маршруты Жану, смотря на море, где он жил, трогая деревянную обшивку парусника, на руле которого он держал руку.
Взволнованное лицо, затрудненный голос - Алмерио в отчаянии:
— Тереза, Зекес болен, очень болен. Это менингит. Врач говорит, что мальчик, возможно, не выживет. - Рыдание вырывается у него из груди.
— Менингит?
Она пошла с Алмерио и провела у изголовья мальчика десять дней подряд, побледневшая, без сна и без еды, ухаживая за ребенком. Ей пригодился ее опыт медицинской сестры, приобретенный во время борьбы с оспой. Сколько раз боролась она со смертью, столько раз ее побеждала. Сейчас, мертвая сама, она снова борется за жизнь сироты.
Доктор Сабино, молодой педиатр, по прошествии нескольких дней впервые улыбается. Принимая благодарность Алмерио, он указал на Терезу, сидящую у кровати выздоравливающего мальчика:
— Он обязан жизнью доне Терезе, а не мне.
Вйдя их рядом друг с другом в заботах о ребенке, доктор Сабино с дерзостью, свойственной молодым людям, вмешивается там, где его не просят:
— Если вы оба свободны, то почему не поженитесь? Мальчик больше всего нуждается в матери.
Сказал и ушел, оставив их друг перед другом. Алмерио поднимает глаза и едва отваживается открыть рот:
— Вполне могло бы быть... Что касается меня, то я всего больше этого желаю.
Обремененная столькими смертями, сама почти мертвая, посвятившая себя уходу за ребенком, Тереза Батиста чувствует себя сломленной.
— Дай мне подумать.
— Подумай, но о чем?
Подруга по воспитанию ребенка и уходу за домом - возможно. Но и только. Хватит ли у нее сил играть свою
288


роль? В пансионе не трудно, но на супружеском ложе это превратится в трудную задачу, тяжкую обязанность.
Алмерио не просит у нее даже любви, он верит, что смо* жет завоевать любовь со временем. Он хочет лишь, чтобы она была с ним и с мальчиком. Уважение и дружба. Радости у нее иет, она не может ее дать. Ах! Уже нет у нее сил сражаться - Тереза Батиста, Уставшая Воевать.
— Если ты меня принимаешь так...
Алмерио бросается в пекарню, чтобы объявить всем новость.*.
63
Свадьба Терезы Батисты была темой разговоров, похвальных комментариев в городе Байе в течение долгого времени. Родолфо Коэльо Кавалканти прославил веселье и величие брака в поэме, напечатанной на листке, который распространял повсюду. Это был праздник, о котором больше всего говорили и который больше всего обсуждали. Незабываемый праздник!
Обилие еды —четыре стола заставлены всякой всячиной. На одном из них только кушанья, приготовленные на растительном масле и с кокосовым орехом, —от ватапы до эфо из листьев, мокек и шиншинов, акараже и каруру, многое другое. На остальных столах прочие яства: яичницы, филе, куры, утки, индейки, двадцать кило сарапатела1, поросята, козленок-полные блюда, да еще немало осталось на кухне. А десерт? Лучше не говорить —одних лишь сладких блюд из кокоса было пять. Обилие вин-бутылки и бочонки, пиво, различные коктейли, вина, виски, вермут, коньяк, добрая кашаса Санто-Амаро и прохладительные напитки, хранившиеся на льду, на полках переполненных буфетов. Доктор Нелсон Табоада, президент Федерации промышленности, послал в подарок жениху, всеми уважаемому члену Федерации, дюжину бутылок шампанского, чтобы поднять тост по окончании обряда бракосочетания. Печи пекарни „Наш Господь Бонфимский” работали без перерыва, но не для нужд населения Бротас, в этот день они пекли только для праздника. Счастлив жених Алмерио дас Невес, — разве не он хозяин процветающего предприятия, которое скоро станет крупным коммерческим центром? Облагодетельство-
1 Блюдо из свиной крови и ливера.
289


ванный судьбой, счастливец, он наверняка родился в рубашке, имеет полное право с помпой отпраздновать свою вторую женитьбу.
Вся Байя получила приглашение на это невиданное празднество, и если кто-нибудь и оказался забытым, то все равно пришел без приглашения, собрались все. Празднество было организовано в особнячке Алмерио рядом с пекарней, так что приглашенные отплясывали всю ночь у самых печей. Джаз-банд „Короли звука” из кабаре „Цветок Лотоса” имел большой успех, разжигал всех, но веселье достигло апогея в полночь, когда „Электрическое трио” вышло на улицу и праздник вылился в буйный карнавал.
В полном единодушии выступала корпорация пекарей, испанские монополисты и отечественные конкуренты. Там были друзья Алмерио по братству при церкви Бонфим и единомышленники по кандомблэ Сан Гоисало до Ретнро, где он имеет пост и свой титул. В кресле с высокой спинкой сидела „мать-сеньора”, окруженная свитой жрецов. Пришли и представители других кандомблэ. Здесь были художники Марио Краво, Женаро, Мирабо, для которых Тереза позировала, и те, кто этого поджидал, среди них —Флориано Тей- шейра. Писатели распивали виски, выбирая по вкусу марку и сорт,—среди литераторов выделялись такие транжиры и снобы, как Жоан У бал до, Уилсон Лине, Жамес Амаду, Иеова де Карвальо, поэт Телмо Серра.
Может создаться впечатление, что было слишком много мужчин и мало женщин. Ошибка! Каждый мужчина был с женой, некоторые даже не с одной. От имени доны Лалу дона Зелия преподнесла невесте духи, а от себя — причудливое колечко. Дона Луиза, дона Наир и дона Норма принесли цветы. А обитательницы пансионов, этих вы не считаете? Серьезные, почти торжественные, одетые с большой скромностью хозяйки пансионов: Тавиана, старая Акасия, Ассунта, дона Паулина де Соуза под руку с Ариосто Алво Лирио. Скромные, сдержанные, застенчивые девушки, некоторые со своими возлюбленными. Принцесса, негритянка До минтае, фаворитка Огуна.
В углу залы, почти укрытый оконной занавесью и широкой спиною Амадеу Местре Жегэ,— Вава на кресле-каталке. Тереза избрала его в качестве свидетеля при регистрации брака у судьи вместе с доной Паулиной, Тониньей и Камафеу де Ошосси. Посаженые родители — художник Женнер Аугусто и его супруга, сержнпская знатная особа, действительно 290


имеющая древние грамоты дворянства и — представьте себе! — без предрассудков. Свидетели со стороны Алмерио — банкир Селестино, предоставляющий ему кредит и дающий полезные советы» адвокат Тибурсио Баррейрос и редактор газеты „Тарде” Жоржи Калмон - все люди с высоким положением. Для религиозной церемонии жених сохранил тех же свидетелей» что были на его первой свадьбе: Мигел Сантана» один из заправил, патриарх кандомблэ, мастер петь и танцевать, некогда богатый, он помогал Алмерио в трудные моменты начала его коммерческой деятельности, и Тавиана, хозяйка заведения, где он дважды нашел невесту. Раз он был так счастлив в браке с Наталией, зачем менять свидетелей? Зекес, уже выздоровевший, нес обручальные кольца.
Для проведения религиозной церемонии был избран дон Тимотео, худой бенедиктинец, аскет и поэт. Для гражданского акта - судья Сантос Крус.
Композитор Доривал Каимми пришел со скрипкой в руке - наверняка он споет для невесты, разве не сложил он песенку в ее честь? Что касается тоста в честь новобрачных, то кто мог бы произнести его лучше, чем непогрешимый муниципальный советник Режиналдо Паван — для случаев крещения и бракосочетания нет более подходящего оратора, он здесь не имеет себе равных, соперников у него нет.
Не хватало только капитана Мануэла и Марии Клары — парусник „Стрела святого Жоржи” находился в плавании, в Кашоэйре. Не явился также капитан Каэтано Гунэа, хотя баркас „Вентаниа” стоял под погрузкой на якоре у пристани Агуа дос Менинос. Он не любитель празднеств, у него достаточно праздника моря и звезд.
Нельзя найти более веселого жениха, он был одет в новый белый костюм из дорогого английского материала — роскошь состоятельного человека, любимого сына бога Ошалы. Незадолго до четырех часов дня, часа, назначенного для бракосочетания, появился нарочный, принесший тревожную записку Терезы — невеста просит Алмерио срочно прибыть в дом доны Фины, где она готовится к свадьбе.
64
В доме доны Фины Мария Петиско и Англия помогают Терезе одеться и принарядиться. Где можно было видеть более печальную невесту? К свадьбе готовится она или к бдению на собственных похоронах?
Англия упрекает подругу, что та не умеет быть благодаря
291


ной судьбе. О, если бы я была такой счастливицей! Мне так осточертела эта жизнь - переходя из рук в руки, продавая себя, растрачивая любовь. Ты ведь видела Калила? Такой хороший парень, а бросил Аналию, чтобы жениться на кузине, бесстыдник. Аналия его не обвиняет: ради того, чтобы выйти замуж, она тоже порвала бы необдуманную любовную связь. О, если бы у меня был домашний очаг, ребенок, муж! Ах, Тереза, если бы я была на твоем месте, то смеялась бы без умолку, хохотала бы до упаду. Мария Петиско отчасти согласна с нею, хотя для нее нелегко быть верной мужчине.
Тереза уже одета и причесана. Мария Петиско надевает ей на шею ожерелье Янсан, ослепительное и чарующее, символ победы в войне против мертвых, подарок Валдероира Рего, ювелира, творца божеств кандомблэ. Аналия подводит ее к зеркалу, чтобы она полюбовалась на себя-такую красивую, однако печальную.
Пока подруги приводят себя в порядок, Тереза видит свое отражение в зеркале. Побежденная. Уставшая воевать. С мертвой душой.
Она вспоминает события и лица ушедших людей. Доктор, капитан, Лулу Сантос. Времена тюрьмы, времена пансионов, эпоха Эстансии- места, по которым она проходила плохое и хорошее, хлыст и розу. Сколько лет ей исполнилось какие- то месяцы назад в тюрьме, когда она была арестована и избита полицией нравов Бани? Двадцать шесть? Не может быть. Возможно, сто двадцать шесть, тысяча двадцать шесть или еще больше? В час смерти трудно подсчитать возраст.
Шум в дверях, спор, голос доны Фикы, противоречащий кому-то, ответ и смех. Тереза вздрагивает, у нее безудержно забилось сердце,-чей это незабываемый голос, напоминающий рокот моря и шум раковины?
— Она выходит замуж? Может быть, но только за меня!
Тереза встает, трепеща, она не верит собственным ушам, выходит неуверенными шагами в коридор, смотрит со страхом. У входа виден намеревающийся ворваться в дом любой ценой гигант, морской орел, живой, невредимый, вот он! Тереза разражается бурными рыданиями и бросается в объятья Жануарио Жерэбы.
65
— Свадьба не состоится! — громко объявляет Мария Петиско, выскакивая из такси у двери дома Алмерио.
292


Она оставила Терезу в объятиях капитана Жерэбы. Значит, он не утонул, не умер? Не мертв? Не полумертв? Он жив, жив-этот великолепный мужчина; до чего же везучая Тереза! До того как „Бальбоа” потерпел кораблекрушение, за три месяца до катастрофы, он и другой баиянец - Токиньо, рассчитавшись, направлялись домой. Не торопясь, знакомясь с миром. Наконец, он прибыл, и кум Казгано Гунза рассказал ему все, что здесь произошло. Друг Алмерио пусть простит, но свадьбы не будет.
Трудно описать, каким было в первый момент разочарование, глубокое потрясение Алмерио, он не мог этого скрыть; да и как могло быть иначе — готовы бумаги, оплачено празднество. Но любопытство старого читателя бульварных романов, фанатического слушателя радионовелл, привыкшего мысленно перевоплощаться в мелодраматических героев, победило разочарование, и Алмерио стал расспрашивать подробности. Поверьте: менее чем через полчаса он пришел в воодушевление от рассказа. Мария Петиско направилась сообщить известие приглашенным, появившись почти одновременно с судьей и священником. Судья тут же ушел; дон Тимотео, однако, остался в ожидании Алмерио: возможно, бедняга нуждается в утешении церкви.
— А что же будет со всей этой едой? — поинтересовался старый Мигел Сантана, который позавтракал налегке, оставив место в желудке и аппетит для свадебного пира.
— Ах, боже мой, празднества, значит, не будет! - простонала негритянка Домингас, приготовившаяся всю ночь танцевать самбу.
В залу как раз входил Алмерио дас Невес в сопровождении Аналии, он услышал эти сетования, развел руками: он не виноват.
— Друзья, —сказал он, —моей свадьбы не будет. Для меня это печально, но зато Тереза счастлива. Жених, которого она считала погибшим, прибыл вовремя. Хуже было бы, если бы он появился чуть позднее.
Ах, как бы ни было —плохо! Великодушному влюбленному пришлось играть новую роль —ради счастья любимой и своего более удачливого соперника.
— Ну что ж, раз так, будем праздновать, — предложил композитор Каимми. Он всегда умел подать хороший совет.
Алмерио посмотрел на полную залу, на народ, толпящийся даже в коридорах, на уставленные яствами грандиозные столы, бутылки на льду, джаз. На устах его появилась улыб¬
293


ка, прогнав с лица экс-жениха последнюю тень разочарования. Героический и самоотверженный, он возвысил голос, чтобы его услышали все присутствующие, вся Байя:
— Не будет моей свадьбы, но празднество не отменено. Давайте откупорим шампанское!
— Вот это здорово сказано, —живо откликнулся Мигел Сантана, устремляясь в столовую.
Празднество свадьбы Терезы Батисты, хотя бракосочетание и не состоялось, продолжалось всю ночь и было исключительно веселым. Съели все, что было, выпили тоже все,— такой пир, как сегодняшний, может быть в наше время только в Байе! Музыкантам удалось пропустить по бокалу пива и отведать по кусочку от каждого блюда, но джаз играл не переставая, и танцы окончились на улице к утру под аккомпанемент „Электрического трио”. Посреди ночи Алмерио, державшийся несколько напыщенно, и Аналия—она не родилась быть легкомысленной женщиной - танцевали вместе; она ему призналась, что безумно любит детей. Вот видите, это, пожалуй, уже походит на настоящий роман!
66
Под парусом, полным ветра, баркас скользит по морю Бани. Дует легкий бриз, глубокая ночь царит над заливом. Тереза Батиста, обрызганная волнами, вдыхает соленый запах моря, черные волосы ее развеваются по ветру, она родилась вновь, аллилуйя! Тереза Батиста прижимается к груди Жануарио Жерэбы. У руля капитан Жану, он проверяет качества парусника: „Если будет хорош на ходу, я куплю его в рассрочку, кум Гуиза положил мои деньги в банк под проценты. Кум-молодец! Какое название мы ему дадим, скажи мне?”
Прежде чем выбрать название парусника, Тереэа говорит:
— Ты знаешь, я убила человека. Он был слишком дурным, заслуживал только смерти, но поныне я ношу это бремя.
Жануарио спрятал глиняную трубку:
— Ну что ж, давай сбросим это бремя в море тут же, раз и навсегда. Он был дурным, пусть отправляется к акулам. Так ты освободишься от него.
Он улыбается в темной ночи, и в его улыбке засияло солнце. Есть на свете Жану!
— Еще один человек умер при мне, в час близости. Не знаю, был ли он хорошим или плохим для других, а для меня
294


тогда он был лучшим в мире, в нем я видела мужа и отца. В своей душе я ношу и его смерть.
— Если он умер в час блаженства, значит, теперь находится в раю, отбыл прямиком. Кто умирает так, ему покровительствует господь. Отпусти его плыть своим путем, освободись от его смерти, но сохрани в памяти все хорошее, что он тебе дал.
Глубины моря разверзлись и вновь сомкнулись. Тереза вздохнула облегченно. Жануарио спросил:
— Есть еще кто? Если есть, пользуйся случаем, сбрось. Здесь, неподалеку, я опустил в море останки моей покойницы.
Тереза подумала и о том ребенке, который мог бы у нее быть. Положила она свою руку на руку капитана Жануарио Жерэбы, горячо любимого Жану, заставив повернуть руль, изменить курс парусника, направив его к небольшой бухточке среди бамбуковых зарослей при выходе из залива, в укромное, уединенное место. На корме парусника легла Тереза Батиста:
— Будет у нас сын, Жану.
— Как же иначе...
Там, на предутренней заре, слились они, река и море.
Баня, март - ноябрь 1972


ЖОРЖИ AM АДУ: ТРИ ПОЭМЫ О ЛЮБВИ
И
Читатель расстается с Терезой Батистой в тот момент, когда свежий попутный ветер несет парусник капитана Жануарно Жерэбы по бирюзовым водам Бухты Всех Святых навстречу морю. На баркасе лишь двое - Тереза и ее любимый Жану; наконец-то они вместе плывут к долгожданному счастью. А за кормой остался Салвадор, город, „рожденный в море и забравшийся на гору”, некогда бывший первой бразильской столицей н огромным рынком черных рабов, а для Терезы открывший путь к свободе, как бы оправдывая свое название - Спаситель. Кошмарным сном уже кажутся не столь давние дни и ночи мучений и борьбы.
Да, судьба Терезы Батисты совсем не похожа на судьбу доны Флор, н пути у них не были схожими.
Касаясь „предыстории” создания романа „Тереза Батиста, уставшая воевать”, Жоржи Амаду отмечал: „Образ одной женщины послужил отправным пунктом к созданию этого моего романа... Очень давно я начал думать о ней, да н не в одном моем романе появлялись контуры такой женщины - борющейся, полной волн к жизни. Нет, я не хочу сказать - полной радости жизни, поскольку с ней случалось много плохого, однако она все выдержала, следует своим путем - к своей цепи”.
Действие романа относится к годам второй мировой войны, а книга выпущена на родине автора в 1972 году при диктаторском режиме, и даже в тех условиях, как показал писатель, можно было бороться за права человека.
Это произведение построено чуть не целиком на основе фольклора. Бесспорно, мотивы народной поэтики слышны и в других романах Амаду, но роман о Терезе Батисте особенно отвечает духу тех повествований, которые можно услышать от сказителей на ярмарках в штате Баня, на всем северо-востоке Бразилии. Жоржи Амаду определил этот роман как свою „наиболее серьезную попытку” создать книгу такого жанра. Отсюда - нарочито грубоватый либо, наоборот, нарочито „подслащенный” стиль изложения, отсюда -
296


элементы притчи, легенды, мифологии бразильских негров, отсюда - непримиримая сатира на „власть предержащую** в бразильской провинции, на господствующих в сертане феодалов-помещнков, на полицию, орудующую вкупе с уголовниками, на полнтиков-демагогов, на „светское общество*’. Отсюда н традиционно выдержанные заглавия частей романа, так, кстати, перекликающиеся с русской лубочной литературой былых лет. Читающий роман, естественно, заметит, что в „Повествовании о том, как Тереза Батиста сражалась с черной оспой*’ каждая*глава значится не под очередной цифрой, а под очередной буквой алфавита, и с этой же буквы начинается первое слово предложения, открывающего главу. В данном случае писателем соблюдались каноны распространенного в народном творчестве Бразилии жанра „АВС” (по первым буквам латинского алфавита). Иногда бродячие сказители, анонимные импровизаторы или чтецы, выступающие по ярмарочным дням в селениях сертана, знакомят своих слушателей н с произведениями прозаическими, скажем, о каком-то событии или о какой-то личности, созданными в жанре „АВС”. Следуя тем же канонам, автор построил роман нэ пяти эпизодов, написанных как отдельные самостоятельные композиции, имеющие своих персонажей, свое место действия, свою тему.
Пять разных тем сплавились в романе, но, конечно же, лейтмотивом книги стала одна - трагическая судьба девушки из провинции. На Терезу Батисту, „дикую девочку из сертана”, проданную в рабство (в середине XX века!), выброшенную за борт общества, обрушилось за время ее странствий столько бед... Выпало ей на долю претерпеть нечто немыслимое, сколько кругов ада пришлось пройти! Впрочем, только ли ей? Друг писателя банянский художник Кал азане Нэто, иллюстрировавший бразильское издание этого романа, свидетельствовал, что „история Терезы - это страдания бразильской женщины, женщины из народа**. Внешне жизнерадостная, она живет, погруженная в печаль... Простодушная, научившаяся „немногому - по букварю, многому - в жизни”, она не отчаялась, выдержала все, на что ее обрекла судьба. Читаем романе: „Она до конца познала все превратности судьбы одинокой, беззащитной женщины, спустилась на самое дно жизни, однако, горящая мечтой добраться до моря Жерэбы, упрямо продолжала путь”
297


Скитания героини,, писатель видит сквозь призму самого глубокого, благородного и бессмертного чувства - чувства любви. Движимая любовью, добирается она до Салвадора, где когда-то потеряла Жану. „Я останусь здесь, - говорит она, - пока он не вернется. Если он меня еще любит, то найдет меня тут, ожидающей его**.
С нескрываемой симпатией и душевностью Амаду рисует портрет Терезы Батисты. На первый взгляд может показаться незначительным, но по-своему красноречив такой факт: оторвавшись от рукописи будущего романа, Жоржи пишет письмо автору этих строк и подписывает, разумеется в шутку - „Отец Терезы Батисты**. Несомненно, очень близко к сердцу он принимал жизненные неудачи и переживания своей героини. Не поэтому ли он ввел на страницы романа, наряду с литературными персонажами, многих людей из реальной жизни, так или иначе сочувствующих Терезе Батисте, стремящихся ей помочь. Мы встречаем здесь близких друзей писателя под их подлинными именами. Среди них - популярный баи янский композитор Доривал Каимми, к слову сказать, сочинивший распеваемую в Бразилии песенку-модннью о Терезе Батисте, многие художники, иллюстрировавшие романы Амаду. Более того, в сцене несо стояв шейся свадьбы Терезы Батисты с Ал мерно наход им не только брата писателя Жамеса Амаду, но и жену Жоржи - дону Зелию Гаттаи де Амаду, ныне ставшую видной бразильской писательницей, которая принесла подарок невесте от имени доны Лалу, матери романиста.
Чем же вызвано такое трогательное отношение писателя к созданному им литературному персонажу?
Прежде всего, очевидно тем, что Тереза Батиста не устала воевать. Она по-прежнему, - как пишет Амаду, - „восстает против предрассудков, против всего, что подавляет н уродует любовь, делая ее либо низменной, либо преступной**. Чувство привязанности к моряку Жануарио, бережно сохраненное ею н в мрачные дни, и в минуты не слишкомто радужного, зато весьма обманчивого просвета - это песнь любви вопреки всему искренней, чистой, всепобеждающей.
Бразильское издание романа „Тереза Батиста, уставшая воевать**, как уже упоминалось ранее, предваряет письмо Жоржи Амаду его издателю, в котором романист пишет:
298


„...Прими Терезу Батисту... Маленькая женщина, стойкая, непреклонная, преследовала меня долгие годы: хотел я, было, убежать от нее, заняться чем-то более спокойным, но этого не удалось, она крепко держала меня, я стал ее пленником... Она научила меня еще более верить в жизнь и непобедимость народа даже в то время, когда, казалось, исчерпаны последние силы для сопротивления...** Тереза Батиста не может не вызвать искренней симпатии и нашего читателя. Знакомясь с романом, мы познаем тайны души бразильского народа.
Юрий Дашкевич


СОДЕРЖАНИЕ
Иэ письма автора, представляющего Терезу Батисту, бразильскому издателю 5
1. Дебют Терезы Батисты в кабаре Аракажу 6
2. Как девушка пролила кровь капитана 43
3. Повествование о том, как Тереза Батиста сражалась
с черной оспой 107
4. Ночь, когда Тереза Батиста шала со смертью 148
5. Тереза Батиста сбрасывает смерть в море 199
Жоржи Амаду: три поэмы о любви (Ю. Дашкевич) 296


Амаду Жоржи
А61 Тереза Батиста, уставшая воевать. Избранные
произведения в 3-х т. Т. 2. Пер. с португ. — СПб: Химия, 1992. - 304 с.; ил.
ISBN 5-7245-0919-9
Первое книжное издание на русском языке (журнальная публикация - „Иностранная литература”, 1975) романа Жоржи Амаду о трагической судьбе^ девушки из провинции, которая, несмотря на страшные испытания, сумела сохранить любовци в конце концов обрела счастье.
д 4703000000— 107 050(01) -92
Без объявл.
ББК 84»7Бр


Литературно-художественное издание
AM АДУ Жоржи
Избранные произведения в трех томах
Том 2
Тереза Батиста, уставшая воевать
Редактор Л Н. Захаров Художник Е. В, Шорина Художественный редактор Д. Л. Некрасова Технический редактор 3, Е. Маркова Корректоры Л. С. Александрова, М. 3. Басина Операторы И. 5. Каспарова, О. А. Морозова
Издание подготовлено к печати с использованием наборко-печатающей техники в Ордена „Знак Почета’’
Санкт-Петербургском отделении издательства „Химия**
ИБ № 2949
Подписано в печать 7.09.92. Формат бумаги 84 X 108 */эа • Бумага офсетная. Печать офсетная. Уел. печ. л. 15*96. Уел. кр.-отт. 16»! 7. Уч.-изд. л. 17,94. Тираж 50 000 зкэ. Зак. 48^
Ордена „Знак Почета**
Санкт-Петербургское отделение издательства „Химия** 191186, Санкт-Петербург, Невский пр., 28
Санкт-Петербургская типография N* 6 Министерства печати н информации Российской Федерации 193144, Санкт-Петербург, ул. Моисеенко, 10


САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ СТАРЕЙШЕГО В СТРАНЕ ТЕХНИЧЕСКОГО ИЗДАТЕЛЬСТВА „ХИМИЯ”
выпускает книжную серию „женского” романа. Это иллюстрированные подарочные издания высокого качества, в твердых переплетах.
Избранные произведения классика бразильской литературы Жоржи Амаду включают три лучших его романа:
Том 1. ДОНА ФЛОР И ДВА ЕЕ МУЖА
То М 2. ТЕРЕЗА БАТИСТА, УСТАВШАЯ ВОЕВАТЬ
То М 3. ГАБРИЭЛА, КОРИЦА И ГВОЗДИКА
По словам писателя, героини этих романов „образуют трио”, роднит их одно — прекрасное чувство неугасимой земной любви, как бы ни бушевали житейские бури.
Не забудьте приобрести или заказать в книжных магазинах наши книги!
По вопросам приобретения оптовых партий обращайтесь в издательство по адресу:
191186, Санкт-Петербург, Невский пр., д. 28. Санкт-Петербургское отделение издательства „Химия”
Телефоны: 219-90-33, 219-90-35


САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА „ХИМИЯ”
выпускает серию брошюр для массового читателя на самые актуальные темы
В. В. СЕМЕНОВА. Как хранить продукты.
Приведены способы сбережения пищевых продуктов от порчи как в домашних условиях, так и в самых неожиданных жизненных ситуациях.
Л. Н. Захаров. Заготовки ягод и фруктов без сахара.
Даны простые и надежные рецепты заготовки впрок ягод и фруктов без использования, сахара.
Вторая жизнь одежды / Сост. Е. С. Лантвосва, И. И. Сниткина.
Подробно описано, как из вышедших из моды или поношенных вещей своими руками сделать модную, оригинальную и практичную одежду.
И. А. толмачев, В. Д. ПИ астро. Ремонтная окраска авто¬
мобиля.
Даны практические рекомендации, как самостоятельно в условиях индивидуального гаража или на открытой площадке провести ремонтное окрашивание кузова или его частей.
И. П. СОЛОВЕЙЧИК. Нестареющий клубок.
Рассказано, как надоевшую или вышедшую из моды трикотажную вещь превратить в клубок пряжи, а затем сэязать из него более модную и нужную в данный момент одежду.
T. А. КАБИНА. Когда в магазине чая нет.
Специально для любителей чаепития приведены советы по приготовлению вкусных, ароматных и полезных напитков из доступных заменителей чая.
Не забудьте приобрести или заказать в книжных магазинах эти брошюры.
Телефон коммерческой группы издательства: 312—10—63.


(V