Автор: Чеканцева З.А.
Теги: новая история (1640 - 1917 гг) история революционное движение
ISBN: 978-5-397-02632-1
Год: 2012
Текст
З.А. Чеканцева
ПРОТЕСТУЮЩАЯ
ТОЛПА
ВО ФРАНЦИИ
О МЕЖДУ ФРОНДОЙ
И РЕВОЛЮЦИЕЙ
Об авторе
Зинаида Алексеевна
ЧЕКАНЦЕВА
Доктор исторических наук, профессор, ведущий научный
сотрудник Института всеобщей истории РАН. Окончила
исторический факультет М ГУ им. М. В. Ломоносова (1975).
аспирантуру кафедры новой и новейшей истории историче-
ского факультета МГУ (1979) и докторантуру Московского
государственного педагогического института им. В. И. Ле-
нина (1991). Сфера научных интересов: история Франции
и Европы Нового времени, историческая антропология, ис-
ториография, эпистемология истории.
Наше издательство предлагает следующие книги:
'БОРНЫ
НАУЧНОГО
РОЛЬ
НАСИЛИЯ
В ИСТОРИИ
TSrWA
(дг (пня
УПРАалЕНИЕ
АГРЕСО г
СВ >1 дой
КОНФЛИКТА
КОНФЛИКТ
11585 ID 158854
Отзывы о настоящем издании,
а также обнаруженные опечатки присылайте
по адресу URSS@URSS.ru
Ваши замечания и предложения будут учтены
и отражены на web-странице этой книги
в нашем интернет-магазине http://URSS.ru
—ж >СУГ«7 I
"V J OF ‘ ЕСТ BE
*6
1диияпаии
КОНФЛИКТОВ
9
785397Н026321
В КОНТЕКСТЕ
АЛГЕБРА
URSS
E-mail:
URSS@URSS.ru
Каталог изданий
в Интернете:
http://URSS.ru
IIDCC НАШИ НОВЬ|Е JSSSSfi» +7(499)724-25-45
WIXVW КООРДИНАТЫ 117335, Москва, Нахимовский пр-т, 56
3. А. Чеканцева
ПОРЯДОК
и
БЕСПОРЯДОК
Протестующая толпа
во Франции
между Фрондой
и Революцией
Издание второе
URSS
МОСКВА
ББК 63.3(0)5 66.1
Чеканцева Зинаида Алексеевна
Порядок и беспорядок: Протестующая толпа во Франции между Фрондой
и Революцией. Изд. 2-е. —М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. —240 с.
В настоящей монографии исследуется ментальность французских простолюди-
нов последнего столетия Старого порядка (1661-1789 гг.) через субъектный анализ
открытого народного протеста. Рассматриваются протестные настроения французов
со времен Фронды — общественного движения против абсолютизма в середине
XVII века — вплоть до начала Великой французской революции. Народный бунт
предстает не только как социальный феномен, проявление дисфункции системы, но
и как компонент народной культуры, особая форма конфликтной стороны общест-
венной жизни, важное средство ее самоорганизации. В основу монографии положен
большой документальный материал, в том числе из французских архивов.
Книга адресована историкам, политологам и всем, кто интересуется проблемами
народных движений и массового сознания.
Рецензенты:
д-р ист. наук, проф. А. В. Адо;
д-р ист. наук А. В. Гордон
В оформлении обложки использована картина
П. Чеканцева «Ужас» (2009)
Издательство «Книжный дом “ЛИБРОКОМ”».
117335, Москва, Нахимовский пр-т, 56.
Формат 60^90/16. Печ. л. 15. Зак. № ПЖ-46.
Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, 11А, стр. 11.
ISBN 978-5-397-02632-1
© Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011
НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
E-mail: URSS@URSS.ru
Каталог изданий в Интернете:
http://URSS.ru
Тел./факс (многоканальный):
URSS + 7 (499) 724-25-45
11585 ID 158854
IIIIIIIIIIIIII
9 '785397 026321**
Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или
передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то элек-
тронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель,
а также размещение в Интернете, если на то нет письменного разрешения владельца.
Анатолию Васильевичу Адо —Историку и Человеку
ВВЕДЕНИЕ
Тема настоящей работы далеко не новая. Ее много и обстоятель-
но изучала отечественная историография. Успехи ее очевидны и
хорошо известны'. Не без влияния марксистских исследований в
последние тридцать лет эта тема стала классическим сюжетом
французской историографии. Однако этот сюжет далеко не исчерпан.
Более того, в последние полтора десятка лет его разработка в запад-
ной историографии вышла на более высокий качественный уровень.
В научный оборот введен большой массив ранее неизвестного, в том
числе архивного материала, продолжается процесс обновления проб-
лематики темы, наконец, есть основания для того, чтобы говорить
о новом подходе к ней.
Все это связано в первую очередь с кардинальными методологи-
ческими сдвигами, которые произошли и продолжают происходить в
современной исторической дисциплине. Некоторые специалисты го-
ворят о своего рода «эпистемологической революции»2. В западном
обществоведении сформировалась, по сути, новая историография,
которая получила в нашей литературе не вполне адекватное назва-
ние «новой исторической науки», или «новой научной истории»3.
В русле этой историографии идет интенсивный поиск оригинальных
методик и подходов к различным историческим явлениям, форми-
руется новое историческое мышление.
О направлении «новой истории» написано уже немало, в том
числе в отечественной литературе4. Главная ее особенность, если
говорить коротко, состоит в том, что эта историография стремится
вернуть в исторические труды человека как целостного субъекта
исторического действия. В этой связи о направлении «новой исто-
рии» говорят как об антропологически ориентированной историогра-
фии5. В последние годы очень интересные работы о роли человече-
ской субъектности в истории появились и в нашей стране 6. Без сом-
нения, высшая сфера субъектности — сознание, представления, ми-
ровидепие человека и человеческой общности. Если два десятилетия
назад ставился вопрос о необходимости «вызвать к жизни ушедший
мир представлений, возродить его в качестве фона самого бытия,
3
существования и возникновения воспроизводимых событий»7, то
сегодня речь идет о том, что эти представления не только фон, но
и активный фактор исторического процесса, его важнейшая «объек-
тивная категория», без которой нет не только человека, но и
истории8.
Во французской историографии поиск путей исследования чело-
веческой субъективности породил особое направление, которое полу-
чило название истории ментальностей. Сегодня это направление все
определеннее сливается с исторической антропологией9. При этом
надо иметь в виду, что с конца 70-х годов, когда М. Вовель конста-
тировал победу истории ментальностей в качестве особого исследо-
вательского «поля»10, произошло существенное уточнение его пред-
мета и основополагающих понятий. Если до конца 70-х годов это
познавательное «поле» связывалось главным образом с областью
чистой мысли, мышления, то в последнее десятилетие в нем наряду
с сознанием все большее место занимает категория «поведение»,
в первую очередь коллективное поведение, проявляющееся в жестах,
поступках, ритуалах или только в мечтах, невербализованных пред-
ставлениях и. Иными словами, история ментальностей понимается
как история экзистенциального восприятия. И главным материалом
для интерпретации явлений такой истории становится «песня
жеста»12. Именно с этим связано органичное включение исследова-
ния народных движений в контекст истории ментальностей. Логика
развития исторического знания вплотную подвела к неизбежному и
плодотворному взаимодействию социальной истории, в русле которой
традиционно изучались народные движения, и истории ментально-
стей. Еще М. Блок совершенно справедливо говорил, что история
ментальностей — это прежде всего социальная история. Последняя
«останется неполной и анемичной без органичного включения в нее
исследований коллективной ментальности социальных групп каждой
эпохи, их мировидения, способностей восприятия, чаяний, верований,
страхов и надежд повседневной жизни»13. О том же неоднократно
писал другой выдающийся французский историк Р. Мандру 14. Нако-
нец, совсем недавно М. Вовель высказал убеждение в том, что «исто-
рия ментальностей должна писаться в неразрывной связи с социаль-
ной историей и что обе они взаимно освещаются»15.
Настоящая работа представляет собой попытку субъектного
анализа открытого народного протеста во Франции в последнее сто-
летие Старого порядка (1661—1789 гг.). Среди известного многооб-
разия народных движений открытый протест (бупт) выбран в ка-
честве объекта анализа именно потому, что в отличие от пассивных
форм сопротивления момент открытого и активного выступления
проявляет себя прежде всего предельной субъективированностью 16.
Бунтовщическое поведение людей заслуживает внимания не только
потому, что оно проявляло социально-экономические и политические
болезни общества. Простые люди в конкретной обстановке руковод-
4
ствовались своего рода «практическим разумом» (М. М. Бахтин),
который не менее основателен, чем разум интеллектуалов. Но в от-
личие от последних люди улицы действовали, опираясь не на абст-
рактные логические понятия, а на конкретные данные и все то, что
веками накапливалось в арсенале их культуры. Между Фрондой и
революцией во Франции наряду с продолжительными масштабными
народными восстаниями было много менее ярких, почти повседнев-
ных и потому банальных актов протеста, внезапно вспыхивающих
и быстро затухающих. В рамках большой временной длительности
это даже не события, а происшествия. Однако они яснее всего про-
являют болезни общества и через них возможно понимание глубин-
ных черт коллективного сознания, особой ментальности людей, кото-
рые, как правило, скрыты в спокойное время. Именно они и явля-
ются главным объектом наблюдения.
Бунт — бесценный источник, дающий представление о коллектив-
ном сознании и эмоциональной жизни простолюдинов. Разумеется,
это источник особого рода: «текстом» для исследования служат не
столько непосредственные свидетельства современников или участ-
ников событий, сколько событийная ткань, которую можно попы-
таться восстановить на основе этих свидетельств, сами проявления
различных модификаций бунтовщического поведения. Потребность
в источнике такого рода существует давно и сегодня отчетливо осоз-
нана. Так, французский историк М. Дион, размышляя об отношении
крестьянства к политике, констатировал: «Следует прежде всего
выдвинуть одно важное обстоятельство, которое с трудом начинает
осознаваться и которое, когда будет полностью признано и начнет
исследоваться, определенно перевернет многие из наших сегодняш-
них концепций: Великим незнакомцем нашей истории во Франции
является Народ, не Народ, увиденный глазами собственников, людей
владеющих пером, но Народ каким он был»17. В современной фран-
цузской историографии уже отмечалось, что народные манифеста-
ции, бунты все еще недостаточно исследованы именно под этим
углом зрения, как проявители мировидения простых людей и тех,
против кого они боролись 18. Уже имеющиеся в западной литературе
удачные примеры такого анализа народных выступлений 19 и общие
тенденции развития социальной истории, о которых говорилось
выше, дают основания для попытки «текстуального» прочтения исто-
рии оспаривания определенного периода, каким был Старый порядок
во Франции, в поисках смысла этого оспаривания, его роли и зна-
чения в динамике общественного развития. Такой подход, как пред-
ставляется, позволит избежать проекции на людей того времени
логики современного мышления, в том числе в его финалистском,
телеологическом варианте, столь характерном для все еще господ-
ствующей в историографии народных движений традиции.
Долгое время интерес к истории народных движений Старого
порядка диктовался преимущественно стремлением установить, в ка-
5
кой мере французская революция конца XVIII в. была подготовлена
и предвосхищена ими. С этой точки зрения они оказывались заслу-
живающими внимания лишь в ретроспекции, созданной революцией,
как один из существенных элементов ее предыстории. Такой подход
вполне допустим, и ему историопнсание многим обязано. Вместе с
тем очевидно, что Старый порядок — это особый самодостаточный
период в истории французской цивилизации. И вопрос, почему эта
система оказалась нежизнеспособной, каким образом разладились
механизмы ее самонастройки, имеет самостоятельное научное
значение.
Гибель системы Старого порядка не была одномоментной: сегод-
ня очевидно, что связывать конец этой системы лишь с революцион-
ным взрывом 1789—1799 гг. неправомерно. Французское общество,
прежде чем освободиться от рудиментов Старого режима, прошло
еще через несколько революционных потрясений. Какую роль сыгра-
ли открытые манифестации народных низов в динамике этой систе-
мы? Имели ли они решающее значение в процессе, который в лите-
ратуре получил устойчивое обозначение—«разложение» Старого по-
рядка? Вопросы эти вряд ли имеют чисто академический интерес,
ибо и сегодня спустя два века человечество все еще не нашло внят-
ного решения фундаментальной проблемы своего существования:
каковы условия нормального социального развития, не разрушаю-
щего, но созидающего. Конечно, в свете новейших мутаций гумани-
тарного знания становится все более очевидным, что эта проблема
вряд ли может быть решена «научно». Трагический опыт XX века
убедительно показал весьма ограниченные возможности теоретиче-
ского разума. Тем интереснее присмотреться к «разуму практиче-
скому», который, без сомнения, был и остается хранителем, вмести-
лищем народной традиции.
* *
*
*
Литература, посвященная истории народных движений во Фран-
ции начала нового времени, чрезвычайно обширна. Обстоятельный
ее анализ может быть предметом специального историографического
исследования. Отчасти эта работа уже выполнена. Методологические
аспекты современной немарксистской историографии темы проана-
лизированы Ю. Н. Афанасьевым20 и автором настоящей работы21.
Анализ итогов конкретно-исторического изучения народных движе-
ний во Франции XVI — XVIII вв. в современной западной, прежде
всего французской историографии, сделан французским историком
Г. Лемаршаном22. Наличие этих работ освобождает от необходи-
мости подробного обзора современной западной литературы по этой
теме. Историографический очерк Г. Лемаршана ясно показывает,
что в истории Старого порядка народные движения между Фрондой
6
и Революцией исследованы пока явно недостаточно. Хорошо изучены
отдельные народные восстания второй половины XVII —начала
XVIII вв. Созданы интересные обобщающие работы регионального
уровня 23. Что же касается народных движений тех семидесяти лет,
которые предшествовали революции, то вплоть до середины 80-х
годов историки, констатируя разбросанность источникового мате-
риала, рассматривали этот период как время «длительного народного
молчания»24. Лишь в последние годы этот пробел стал быстро запол-
няться. На Парижском международном коллоквиуме в 1984 г. «На-
родные движения и общественное сознание в XVI — XIX вв.» была
сформулирована программа обследования архивных фондов страны
для воссоздания общей картины народных движений в 1661 —
1789 гг.25 «Круглый стол», проведенный в Париже в связи с этой
программой в 1987 г., свидетельствует о том, что группа историков
под руководством профессора Ж. Николя успешно осуществляет
поставленную задачу.
Поскольку в работе предпринята попытка широкого осмысления
народных движений в данный период, представляется возможным и
необходимым использование некоторого конкретного материала,
обобщений и выводов, полученных французскими историками, рабо-
тающими в русле этой программы. К ним я неоднократно буду обра-
щаться в основной части работы. В данном разделе остановимся
подробнее на некоторых аспектах изучения этой темы в отечествен-
ной историографии.
В дореволюционной русской литературе задача изучения народ-
ных движений последнего столетия Старого порядка была сформу-
лирована в трудах Н. И. Кареева и П. А. Кропоткина26. Что каса-
ется века XVII, то сама концепция блестящего великого века, века
Ришелье и Людовика XIV строилась так, что в ней не оставалось
места для народных движений27. По общему признанию, вывел на-
родные движения XVII в. из забвения Б. Ф. Поршнев. С конца 30-х
годов появился ряд его этюдов по истории народных движений во
Франции в период перехода от феодализма к капитализму28. Вышед-
ший в 1948 г. его капитальный труд «Народные восстания во Фран-
ции перед Фрондой (1623—1648 гг.)» оказал сильное воздействие на
освоение темы как в нашей стране, так и за рубежом. Книга была
переведена почти на все европейские языки и вызвала оживленную
дискуссию29. В этой работе Б. Ф, Поршнев на примере народных
движений XVII в. поставил вопрос о роли классовой борьбы народ-
ных масс в развитии исторического процесса. Он высказал свое
«убеждение в первостепенном значении массовых народных движе-
ний, в частности крестьянских, для научного объяснения и эконо-
мической, и политической, и культурной истории прошлых эпох»30.
Вслед за своими конкретными исследованиями Б. Ф. Поршнев опуб-
ликовал в конце 40-х — начале 50-х годов несколько теоретико-мето-
дологических статей, которые вызвали в советской историографии
7
острую дискуссию31. В 1953 г. был опубликован первый в советской
литературе очерк политической экономии феодализма, в котором
Б. Ф. Поршнев стремился показать антагонистический характер всей
экономической структуры феодального общества32.
В 60—70-е годы в советской историографии интенсивно изуча-
лись не только народные движения, но и жизнь всего французского
общества XVII—XVIII вв. Весомый вклад в исследование Старого
порядка был внесен А. Д. Люблинской. Долгое время в центре ее
внимания была политическая история позднесредневековой Фран-
ции, история французского крестьянства XVI—XVIII вв.33. К концу
жизни она обратилась к изучению народных восстаний, исследован-
ных Б. Ф. Поршневым34. Другим историком, который продвинул
вперед изучение народных движений во Франции XVIII в., стал
А. В. Адо. Ему принадлежит единственное в мировой литературе
обобщающее исследование крестьянского движения в годы француз-
ской революции35. Заметным вкладом в изучение темы стали также
работы В. С. Люблинского о «мучной войне» 1775 г.36 и статьи
С. Лотте о французском пролетариате37. Ряд специальных исследо-
ваний был посвящен восстанию камизаров в Севеннах и другим
народным движениям первой половины XVIII в.38. В 80-е годы
было создано также несколько конкретно-исторических этюдов о
народных движениях XVIII века39.
В советской историографии народные движения Старого порядка
изучались на основе марксистско-ленинской методологии в русле
концепции классовой борьбы в обществе, переходном от феодализма
к капитализму. Такой подход предопределил и общее концептуаль-
ное решение этой темы, и ее проблематику. Народные движения
Старого порядка изучались главным образом как движения социаль-
ные, как проявления дисфункции системы Старого режима, как
одна из «предпосылок» французской революции. Их бытование
осмысливалось в русле эволюционной схемы развития общества
Старого порядка, которое неминуемо шло к буржуазной революции.
В основе концепции Б. Ф. Поршнева, как известно, была идея не-
прерывного возрастания антифеодального протеста масс, который
нашел свое высшее воплощение в Великой революции40. А. Д. Лю-
блинская и А. В. Адо, обобщая накопленные в западной историо-
графии новые данные о динамике народного протеста в последний
период Старого порядка, продолжая «вписывать» этот протест в об-
щую проблему назревания буржуазной революции в стране, пред-
ложили мепее жесткую и больше соответствующую реальности кон-
цепцию динамики крестьянских движений во Франции XVII—
XVIII вв. Они полагали, что доминирующим мотивом крестьянских
выступлений XVII в. было сопротивление королевскому фиску.
Антисеньориальная борьба не занимала в этих движениях значи-
тельного места. Исключением была лишь крестьянская жакерия в
Бретани 1675 г. Революцию эти движения еще не подготовляли41.
8
Новые социально-экономические условия XVIII в. внесли значи-
тельные изменения в развитие борьбы крестьян. «В этот период
определилось несколько основных направлений крестьянского про-
теста, которые затем ярко дали о себе знать в годы революции. По
мере ее приближения главным из них становилось антисеньори-
альпое»42.
Периодизация народных движений XVII—XVIII вв. в советской
историографии была тесно связана с изучением форм и типов со-
противления. Впервые попытку классифицировать различные виды
крестьянского протеста в период позднего феодализма предпринял
Б. Ф. Поршнев43. Его классификация была принята в целом, а в
дальнейшем уточнена и развита в работах следующих поколений
советских историков (А. И. Коробочко, В. С. Люблинский, А. В. Адо,
А. Д. Люблинская). Основу типологии народного протеста во Фран-
ции XVII—XVIII вв. в советской литературе составляют движения
антипалоговые, продовольственные, аграрные крестьянские, рабочие
выступления44.
Рассматривая социальные конфликты во французском обществе
XVII—XVIII вв., советские историки уделяли немало внимания
изменениям в массовом сознании народных масс. Конкретно-истори-
ческое исследование этого вопроса предпринималось главным обра-
зом на материале народных движений первой половины XVII в.
Б. Ф. Поршнев отмечал преобладание негативных требований над
позитивными в лозунгах и программах крестьянских восстаний, а в
их действиях — стихийности над сознательностью, подчеркивал не-
обходимость отличать субъективные устремления крестьян от их
объективных целей, выраженных яснее всего в их стихийных дейст-
виях. Историк отмечал недостаточную классовую зрелость француз-
ского крестьянства того времени, что проявлялось в «отсутствии
ясного и правильного сознания классовых интересов и конечных за-
дач борьбы», которые он связывал со свержением феодального
строя45. Однако в действиях восставших Б. Ф. Поршнев пытался
найти и находил «уловки, с помощью которых классовый инстинкт
крестьян все же пробивал себе дорогу». Так как субъективно вос-
ставшие боролись против налогов, то и стихийно возникающая борь-
ба с сеньорами приобретала соответствующую идеологическую моти-
вировку: землевладельцев уличали в связях с фиском. В этих сти-
хийных действиях и «прорывалась», по мнению Б. Ф. Поршнева,
антифеодальная борьба46. Историк фиксировал иллюзорность, уто-
пичность антиналоговых лозунгов восставших (например, «Да здрав-
ствует король без габели!»), связывая их с неразвитостью народного
сознания, с верой в сказку о короле, который может обходиться без
налогов47. А. Д. Люблинская, отказавшись от поиска «жакерий»,
т. е. антифеодальных выступлений во французской деревне начала
XVII в., напротив, подчеркивала конкретность, достижимость лозун-
гов бунтовщиков. «Классовое сознание восставших было определено
9
больше всего конкретной фигурой противостоящего им фискального
агента»,— писала она. «Народные массы выступали не против всех
налогов, они отличали оправданные временем, а главное — посиль-
ные налоги от непосильных, несправедливых новых налогов»48. Ины-
ми словами, А. Д. Люблинская, не отказываясь от отождествления
общественного созпания крестьян с классовым, тем не менее подчер-
кивала крайне противоречивый, непрямолинейный характер форми-
рования этого сознания. Эти два выдающихся советских историка
внесли заметный вклад и в исследование социальной психологии
простолюдинов, прежде всего крестьянства, хотя разработка этого
вопроса лишь отчасти была связана с крестьянской борьбой49.
Вопрос об изменениях массового сознания во второй половине
XVII в. в советской историографии по существу не исследовался.
Что же касается дореволюционного XVIII века, то к изучению «мо-
лекулярных изменений в политической психологии масс» в это вре-
мя призывал еще В. П. Волгин50. Б. Ф. Поршнев определил общее
направление изменений общественного сознания масс в период позд-
него феодализма. Историк видел его особенности в крушении трех
авторитетов: 1) покорности, почтения к высшим феодального мира:
сеньору, светской власти; 2) авторитета собственности, имущества;
3) доверия к авторитету духовенства и религии51. Конкретно-исто-
рическую разработку этих вопросов на материале XVIII в. начал
А. В. Адо52. Особое внимание он обратил на стихийный антиклери-
кализм крестьянских масс, поставив задачу систематизации сведений
о богохульствах, о снижении посещаемости церковных служб, не-
соблюдении обрядности, учащении конфликтов с представителями
церкви по поводу десятины, по чисто хозяйственным вопросам. В но-
вом издании своей книги А. В. Адо еще раз поставил вопрос о сдви-
гах в массовом сознании накануне революции, приняв во внимание
то, что было сделано в этой связи в зарубежной историографии53.
Однако, несмотря на целый ряд верных идей и наблюдений, этот
большой и сложный вопрос еще ждет своих исследователей. Можно
сказать, что сколько-нибудь серьезной попытки понять ментальность
структурных низов через призму народных движений последнего
века Старого порядка в отечественной историографии не предпри-
нималось 54.
Ключевыми проблемами в советской историографии народных
движений были вопросы об их социально-экономических предпосыл-
ках и движущих силах (социальный состав участников, вожаки,
союзники и т. п.). Основу для анализа этих проблем советские исто-
рики видели в изучении соотношения феодальных и капиталистиче-
ских элементов в обществе Старого порядка. Иными словами, народ-
ный протест в марксистской историографии (и не только во фран-
цузском обществе XVII—XVIII вв.) изучался главным образом с
политэкономической точки зрения. В поле внимания исследователей
попадали в первую очередь те его аспекты, которые были связаны
10
с производственными отношениями — в сельском хозяйстве, на фаб-
рике, в ремесленной мастерской. При этом разнообразные конфлик-
ты в производственной сфере интересовали исследователей, прежде
всего, как «проявители» возникающих в обществе противоречий,
которые в конечном счете сводились к противоречиям классовым.
Такой подход имеет мощную традицию и в свое время многое дал
науке. Однако он породил, как это стало ясно теперь, и немало
упрощений. Они особенно ощутимы при изучении переходных об-
ществ, каким было общество Старого порядка: во Франции на всех
уровнях и во всех сферах жизни (экономической, социальной, поли-
тической) в это время наблюдается замысловатое переплетение
разнородных элементов. Иначе говоря, важнейшей чертой этого
сложного организма был «хаос переходных форм»55. Рассмотрение
возникающих в таком обществе противоречий лишь в контексте
политэкономической парадигмы «феодализм — капитализм», до сих
пор господствующее в отечественной историографии, приводит к не-
оправданному сведению сложного мира людей к формационным ха-
рактеристикам. Ограниченность такого «формационного редукцио-
низма» сегодня осознана56, хотя, по-видимому, пока еще далеко не
всеми. Наличие во Франции XVII—XVIII вв. комплекса феодаль-
ных повинностей, сословного неравенства, цеховых регламентов, про-
винциального партикуляризма и других феодальных по происхожде-
нию элементов не вызывает сомнений. Но вот вопрос о реальном
содержании и значении феодальных отношений во французском
обществе этого времени, об их соотношении с вызреваяшими форма-
ми капиталистического уклада, как известно, до сих пор остается
одной из наиболее сложных и дискуссионных проблем мировой
историографии. В этой связи для реализации замысла работы воз-
никла необходимость найти иной ракурс исследования народных
движений в обществе Старого порядка. Основа для такого поиска
заложена в существенных качественных изменениях, происходящих
в современном гуманитарном знании, которые все активнее адапти-
рует отечественное обществоведение57.
В эпистемологическом плане субъектный подход предполагает
отказ от детерминизма и претензии на объяснение. Традиционное
историческое объяснение, как известно, основано на выявлении при-
чинно-следственных связей. Но в современной литературе давно уже
и в разных вариантах показано, что такое объяснение не имеет уни-
версального значения, что «телефонная бинарность» причинно-след-
ственных связей способна упрощать сложные исторические явления.
Разумеется, речь идет не об отрицании причинно-следственных свя-
зей как таковых, но о понимании ограниченных возможностей интер-
11
претации исторического материала лишь с помощью этого познава-
тельного инструмента. Во всяком случае, когда речь идет о челове-
ческом поведении, поступке, до конца (или хотя бы сколько-нибудь
полно) выявить все эти связи никогда не удается'. Кроме того, тра-
диционное историческое объяснение предполагает известпое «завер-
шение» процесса позпапия. При субъектном подходе познание
возможно лишь на уровне понимания, которое подразумевает обяза-
тельный диалог познающего и познаваемого субъектов и соответст-
вующих культур. Этот диалог всегда и неизбежно будет субъектив-
ным и уже поэтому исключает какую бы то ни было завершенность.
Понимание — всегда бесконечный процесс проникновепия, интеллек-
туального освоения того или иного явления.
Другая «священная корова» нашей историографии — хронология,
линейное, абстрактное историческое время. С тех пор как было осоз-
нано, что помимо этого времени существуют другие (циклическое,
короткое, большой продолжительности и пр.) и что разные явления
развиваются в разных временных ритмах (эти ритмы разные и в
причинно-следственных связях), в западной историографии хроно-
логия перестала играть роль важнейшей составляющей даже тради-
ционного исторического объяснения, хотя, безусловно, она сохраняет
свое значение как стержень историописания.
Для того, чтобы понять бунтующего человека Старого порядка,
явно недостаточно в хронологической последовательности составить
более или менее полную опись народных манифестаций, инвентари-
зировать их. Конечно, хронология необходима в любом историческом
исследовании, но по существу она очень мало проясняет. Кроме того,
в данном случае она всегда будет неполной, ибо зависит так же, как
география открытого протеста, от множества случайностей: случай-
на фиксация в письменных документах того или иного факта про-
теста, случайно он попадает в поле внимания историка и т. п. Такая
роль случая и чрезвычайная качественная разнородность и непред-
сказуемость бунтовщического поведения делают сомнительными лю-
бые попытки реконструировать определенную хронологию и суммар-
ную географию открытого протеста. Кроме того, сама природа бунта
сопротивляется его вписыванию в линейную шкалу. Бунты — это
пульсары социального тела, которые, так же как праздники, но без
упорядоченной предсказуемости последних, всегда подразумевают
некоторый разрыв с повседневностью, включение участников собы-
тий в иное временное измерение. Конечно, конкретные факты откры-
того протеста можно выстроить в хронологический ряд, но природа
времени бунта, как представляется, ближе к циклическому празд-
ничному времени. И для того, чтобы понять бунт как глобальное
явление, нужен, если можно так - сказать, квазиэтнологический
подход.
Для его реализации необходима методология, обеспечивающая
сущностное единство, принципиальную нераздельность субъектив-
12
ного и объективного в историческом процессе58. По-видимому, тео-
ретическая разработка такой методологии—дело будущего. Но уже
сегодня в современном гуманитарном знании накоплено немало идей,
понятий и «теорий» среднего уровня, которые позволяют по-новому
подойти к изучению народных движений.
Представляется, что рассмотрение народного протеста лишь в
контексте телеологически понимаемой классовой борьбы, кульмина-
цией которой является революция как высшая ценность, в значи-
тельной мере себя исчерпало. В свете новейших теоретических раз-
работок кибернетики59, современной антропологии60 и марксистской
историко-философской мысли народные движения предстают прежде
всего как одно из средств самоорганизации социума.
В любой общественной системе наряду со структурированной
институализированной системой общественных отношений можно
обнаружить метаструктурную сферу социального пространства, где
люди взаимодействуют напрямую, без разделения по ролям и ста-
тусам, руководствуясь «принципом избирательности» (А. В. Гор-
дон). Английский антрополог В. Тернер обозначил эту сферу или
«модель» общественных отношений латинским словом «коммуни-
тас»61. А. И. Фурсов, размышляя о субъект-системном противоречии
в истории, то же по сути явление называет универсальной субъект-
ностью. Носителем такой субъекности, по мнению А. В. Гордона,
является «совокупная историческая личность», которая наделена
волей, разумом, способна не только воспринимать, но и генериро-
вать идеи и действовать самостоятельно62. В. Тернер видит наиболее
«поразительные» проявления «коммунитас» в милленаристских дви-
жениях. А. И. Фурсов полагает, что революции, в том числе фран-
цузская революция конца XVIII в., являют собой вспышки, «взры-
вы» универсальной социальности. Представляется, что народное дви-
жение, прежде всего народный бунт, может быть исследовано как
одно из «явлений перехода» от одной модели общественных отноше-
ний к другой, как своеобразный rite de passage 63 в кризисных для
«структуры» (структурированной модели общественных отноше-
ний) и обладающего самосознанием исторического субъекта фазах
развития. Задача эта предполагает рассмотрение в единстве, в тес-
ном взаимосплетении «самоорганизации, самосознания и самодея-
тельности» определенного человеческого коллектива в конкретной
исторической обстановке. Это означает прежде всего отказ от эконо-
моцентристского анализа, выход на уровень культурно-антрополо-
гический.
Во Франции нового времени (в смысле доиндустриальной) субъ-
ектом, носителем открытого протеста чаще всего выступает толпа,
в лонгитюдной перспективе ее характеристики (как общности) по-
разительно соответствуют характеристикам мстаструктурной модели
общественных отношений64. И толпа исчезает как субъект открытого
протеста тогда, когда завершается переход к капитализму, т. е. во
13
второй половине XIX в. Это обстоятельство делает очень заманчи-
вой попытку взглянуть на бунт как на адаптивный механизм, своего
рода «ритуал», облегчающий восприятие нового. Разумеется, речь
идет не о буквальном отождествлении бунта и ритуала, но об очень
общей «интеллектуальной конструкции», напоминающей «идеальный
тип». В работе я постоянно буду иметь ее в виду, хотя отдаю себе
отчет, что она очень общая и спорная. В то же время я буду опи-
раться на некоторые более конкретные и уже получившие призна-
ние в историографии представления и концептуальные модели.
В частности, важно было понять, что бунтовщическое поведе-
ние — это, помимо прочего, поведение культурное: в пульсарах от-
крытого протеста проявлялись не только социальные болезни об-
щества, но и многогранный, противоречивый мир народной куль-
туры65. Это явление сравнительно недавно стало предметом специ-
ального изучения. При этом исследователи сталкиваются с рядом
методологических и источниковедческих трудностей. Одна из них в
том, что народная культура архаического аграрного общества — это
преимущественно устная культура, оставившая о себе слишком мало
конкретных свидетельств. Попытки ее изучения на основе косвен-
ных источников, таких, например, как лубочная «народная литера-
тура»,66 в известной мере помогают проникнуть в закрытый во мно-
гом для современного исследователя мир «малой традиции», но
имеющиеся интерпретации этой литературы остаются дискуссион-
ными67. Многие специалисты настаивают на том, что в этой литера-
туре не было новых идей, а ее содержание в целом освящало господ-
ствующие ценности существующего порядка68. Значительно больших
успехов современная наука достигла в изучении праздничной на-
родной культуры Старого порядка. В западной литературе, в первую
очередь французской, накоплено немало наблюдений об особен-
ностях и динамике праздничной народной культуры того времени.
В советской историографии эта проблематика разрабатывалась глав-
ным образом в медиевистике6Э. Между тем в свете новейших иссле-
дований очевидно, что понять природу бунтовщического поведения
нельзя, не усвоив, хотя бы в общих чертах, специфику народных
праздничных развлечений и процессий, так же, как динамики народ-
ной праздничной культуры последнего века Старого порядка. Кроме
того, современная антропология показала, что нельзя постичь даже
частичку чужой культуры, не овладев системой ее ритуалов: «нерас-
суждающий ритуализм» (А. Я. Гуревич) — одно из проявлений
ментальности людей прошлого. Особую роль ритуальные действия
играют в культуре, лишенной письменности. Они являются одной
из форм памяти такой культуры, очень медленно вытесняемой
письменностью. В западной литературе сделано уже немало для
изучения народных движений как явлений культуры, в том числе во
Франции начала нового времени70. Но этот аспект зарубежной
историографии народных движений у нас почти не освоен71.
14
Важное методологическое значение для работы имело и карди-
нально переосмысленное социологией и антропологией XX в. поня-
тие власти. М. Вебер один из первых отказался от сугубо юридиче-
ского представления о власти, от отождествления ее с совокупностью
государственно-правовых институтов и аппаратов управления. Совре-
менные модели и концепции власти отличает стремление интерпре-
тировать ее как предельно широкий и универсальный феномен социо-
культурного взаимодействия72. Чаще всего власть определяется как
возможность ограничивать свободу выбора другого. Вот почему наи-
более общим ее критерием считается способ принуждения, в послед-
нюю очередь — физическая сила73. Ошибочно полагать, что властные
отношения существуют только на уровне эксплуатируемых и эксплу-
ататоров. Как справедливо заметил М. Фуко, они пронизывают всю
систему общественных отношений, в том числе сферу производст-
венную, т. е. властные отношения — это фундаментальная категория,
«отношение отношений», и на всех уровнях они чреваты конфлик-
тами. Фуко назвал проявления этих конфликтов «иллегализмами».
Ему же принадлежит анализ особенностей модели властных отно-
шений во Франции Старого порядка. По мнению историка, в стране
существовала в этот период абсолютистско-деспотическая модель
власти, основой которой было «право суверена над жизнью и
смертью»74. Известно, что в это время «смерть была в центре жиз-
ни, как кладбище в центре деревни»75. Жизнь, по мнению Фуко, на-
ходилась вне интересов власти, озабоченной в первую очередь обес-
печением собственного функционирования и ориентированной на
«взимание», основанное на насилии. Естественно, что столь далекая
от конструктивного идеала модель властных отношений не могла
существовать без постоянного противодействия ей «биополитики на-
селения», в основе которой было право на существование, на удов-
летворение потребностей. Одним из итогов этого противостояния к
середине XIX в. стало рождение «нормализаторского общества» с
принципиально иной, более цивилизованной (более человечной) мо-
делью властных отношений.
Таким образом, тема «бунт и власть» значительно шире темы
«бунт и государство». В то же время очевидно, что «иллегализмы»
общества Старого порядка, нроявляясь в народных выступлениях,
весьма многочисленных, не вполне однородных, в конечном счете
выводили на конфликт с абсолютистской государственной машиной
и ее представителями. Открытый протест в контексте существующей
в обществе системы социального взаимодействия предстает как одна
из форм общения, совершенствование которого является важной со-
ставляющей в процессе самоорганизации общества76.
В современной историографии исследование народных движений
в русле коллективных умонастроений и коллективного поведения
привело к признанию существования «народного политического по-
ведения», которое рассматривается как специфический уровень ши-
15
рокого политического процесса, имеющий собственную, отличную
от мира «большой политики», логику развития и собственное содер-
жание 77. Этот уровень называют «народной политикой», «политикой
улицы», «политикой злоупотребления» и т. п. Основным типом та-
кого поведения в доиндустриальную эпоху, которую французский
историк Р. Юар назвал «золотым веком народной политики», был
открытый протест — бунт. В дальнейшем в процессе социального
взаимодействия были выработаны иные, более цивилизованные фор-
мы такого поведения. Важным достижением на этом пути стало вве-
дение в политическую жизнь всеобщего избирательного права. Но
до сих пор бунт как одна из форм квазиполитического поведения
сохраняется, хотя в развитых странах ее справедливо рассматривают
как архаическую.
Понимание бунтовщического поведения низов предполагает ре-
конструкцию системы их представлений, установок и мотиваций.
Какова эта система, ее устройство, ее функции? Каким образом мо-
жет «ухватить» и показать ее историк? Философия и социология
предлагают модели и понятия для исследования этой сложной проб-
лемы. Важнейшими компонентами марксистской модели являются,
как известно, понятия классового сознания и идеологии. Но проте-
стующая толпа в доиндустриальном обществе — это не класс, и по-
пытки сводить анализ ее представлений или представлений отдельных
социальных групп, входящих в состав такой толпы, к наличию или
отсутствию классового сознания выглядят малоплодотворно78. Совре-
менная философия показала некорректность реконструкции коллек-
тивных представлений, исходя из различных уровней массового соз-
нания: низший — социальная психология, высший — идеология. Де-
ление по уровням, несмотря на оговорки, все же игнорирует прин-
ципиальный синкретизм массового сознания79. В условиях современ-
ных парадигматических по сути мутаций гуманитарного знания,
которые, по удачному выражению Б. Бачко, можно сравнить с
«взорвавшимся полем классической науки», в историческое знание
введено новое понятие—«коллективное воображаемое» (или «соци-
ально-воображаемое»), Трудно сказать сейчас, есть ли у него буду-
щее или это очередная модная конструкция. Но недавно вышедшие
исторические исследования, где это понятие используется в качестве
ключевого, показывают, что оно открывает новые возможности для
нетрадиционной интерпретации исторического материала ®°. Исследо-
ватели понимают неопределенность и двойственность этого термина.
Но за неимением лучшего он принят в современной литературе,
в частности, французской. Следует отметить, что, в отличие от тра-
диционной ориентации, в современных исследованиях о коллектив-
ном воображаемом речь идет не о том, чтобы уловить некую специ-
фическую психологическую «способность» человека или группы.
Коллективное воображаемое рассматривается как один из аспектов
социальной жизни, который не только проявляет реальность, но,
16
имея скрытую, не всегда осознаваемую власть над людьми, непосред-
ственно участвует в формировании этой реальности. Иными словами,
коллективное воображаемое — это система идей-образов, через кото-
рую та или иная общность «обозначает свою идентичность, выраба-
тывает представления о себе; фиксирует и отличает распределение
ролей и социальных позиций, выражает и навязывает некие общие
представления или верования»81. Благодаря своей символической
ткани «социальное воображаемое» присутствует в различных прояв-
лениях коллективной жизни. В частности, по наблюдению Б. Бачко,
«когда коллектив чувствует внешнюю агрессию, он берет на воору-
жение весь арсенал коллективного воображаемого, чтобы мобилизо-
вать энергию своих членов, объединить и направить их действия»82.
Логично предположить, что это понятие может оказаться полезным
при изучении открытого народного протеста.
Существенное влияние на современную проблематику истории
народных Движений оказала концептуальная модель известного
английского историка Э. Томпсона, позволяющая попять специфи-
ческий характер народного ответа на важнейшие экономические,
социальные и политические изменения в Европе XVII—XVIII вв.83
Э. Томпсон сформулировал ее в начале семидесятых годов, изучая
продовольственные волнения в Англии XVIII в.84 «Моральной эко-
номикой» Томпсон назвал свод «моральных правил или естествен-
ных прав (среди которых важнейшим является право на существо-
вание) и традиционных обычаев, которыми руководствовались бун-
товщики в ходе продовольственных волнений». Сумма этих правил
отчетливо обнаруживается при анализе открытых народных мани-
фестаций и выстраивается в определенную экономическую програм-
му, направленпую одновременно и против патерналистской экономи-
ческой политики властей, и против новой политической экономии,
основанной на неограниченной свободе накопления и потребления.
Посягательства на эти морально-экономические правила так же, как
реальная нищета, могли вызывать прямое действие. «Моральная
экономика», по Томпсону, служила основанием законности (леги-
тимности) действий протестующей толпы, к которой она, как пра-
вило, стремилась. Источником этой легитимности были не только
определенные элементы патерналистской модели управления (из нее
толпа брала лишь то, что служило интересам обездоленных, прене-
брегая столь важными для этой модели ценностями порядка), но и
общие понятия права, веками формировавшиеся в народном созна-
нии в процессе накопления социального опыта85.
Пока еще не существует точного метода для выявления особен-
ностей языка протестующей толпы. Возможно, он вообще не может
быть найден, если учесть принципиальную нестрогость историче-
ского познания. Но, по-видимому, при последовательном соотнесе-
нии «текста» (истории восстания, реконструированной на основе раз-
личных источников) и контекста (конкретил-илтлрииргиит л^тпь.
эрод|
01^<
тельств, включающих возможно более широкий спектр реальностей,
в которых действует бунтующий человек — назовем это историко-
культурным контекстом) можно создать некий герменевтический
круг, в рамках которого можно попытаться понять эти особенности.
«Грамматику» такого «текста» составляют в первую очередь «жес-
ты» бунтовщиков, полные глубокого символического смысла. Понять
их чрезвычайно сложно, и это понимание неизбежно будет субъек-
тивным. Вот почему данная работа не претендует на решение проб-
лем, возникающих при осмыслении истории народных движений и
рассмотренных здесь. Она лишь одна из многих интерпретаций.
Замысел работы определил характер источников, на которых она
основана. Важно было найти такие источники, которые позволили
бы реконструировать и понять внутренние механизмы бунтовщиче-
ского поведения простолюдинов того времени. Очень полезной в
этой связи была научная командировка во Францию, которую уда-
лось осуществить благодаря поддержке профессора МГУ А. В. Адо
и директора Института истории французской революции М. Вовеля,
а также финансовой помощи международного фонда «Культурная
инициатива». Непродолжительность командировки не позволила
осуществить фронтальный просмотр сколько-нибудь значительной
части документов Национального архива. Тем не менее выборочный
поиск дал определенные результаты. Прежде всего были изучены
документы местной администрации Старого порядка, сосредоточен-
ные в серии Н'. Материалы этой серии, относящиеся к предреволю-
ционному периоду (1788—1789 гг.), были изучены автором ранее:
ксерокопии их были привезены из Франции и любезно предостав-
лены для исследования профессором А. В. Адо86. Но удалось найти
и ряд новых документов по истории народных движений XVII—
XVIII вв. Ценные сведения были получены в материалах картонов
юридической подсерии ВВ 30 (кабинет министра юстиции), серии
Zic (коннетабль и жандармерия)87, в материалах общей полиции
(серия F, подсерия F7 и F11). Документы, содержащиеся в этих фон-
дах, весьма разнообразны. Большая часть из них носит официально-
ренрессивный характер. Прежде всего это материалы администра-
тивной переписки — донесения местных властей разных уровней о
народных выступлениях и ответные послания представителей цент-
ральных ведомств88, выписки из судебных протоколов, составленных
чинами жандармерии, мировыми судьями и подлинники этих прото-
колов. В первую очередь они дают представление об отношении
представителей порядка к актам открытого протеста, о мерах, кото-
рые предпринимались в этой связи. Вместе с тем в них нередко де-
тально излагается ход событий, и сам характер этого изложения
18
позволяет уловить некоторые мотивы в поведении бунтовщиков,
о которых авторы прямо не писали. Кроме того, эти бумаги, особен-
но юридические материалы, позволяют получить сведения о «жес-
тах» бунтовщиков и даже услышать их голоса: народное слово, без
сомнения, приглушенное и затуманенное судебными секретарями и
неточными показаниями свидетелей, часто говорит больше, чем офи-
циальная версия.
Важные данные по нашей теме были получены также в рукопис-
ном отделе Национальной библиотеки, где были изучены отдельные
серии коллекции Жоли де Флёри39 и некоторые выборочные доку-
менты из фонда французских манускриптов (см. библиографию).
Поиски документов по нашему сюжету в отечественных архив-
ных хранилищах не дали больших результатов. Но некоторые любо-
пытные материалы о реалиях Франции Старого порядка все же
были получены. В архиве НМЛ был изучен фонд 320, состоящий из
разрозненных текстов, часть которых относится ко второй половине
XVIII в. Представляют интерес несколько мемуаров о положении
земледельцев во Франции в это время, модель нового сельского
праздника «розьер» и ряд других документов. В отделе рукописей
библиотеки им. В. И. Ленина удалось найти материалы о волнениях
в Провансе и Русильоне во второй половине XVIII в., интересные
документы по истории территориальной милиции. В рукописном от-
деле Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щед-
рина — неопубликованные материалы о конфликтах на религиозной
почве в XVII веке.
Интересные сведения об актах открытого сопротивления в сель-
ской местности и городах содержатся в многочисленных и разнооб-
разных публикациях документов. Для второй половины XVII в.
очень важны были докладные записки интендентов и их переписка
с генеральным контролером финансов, опубликованная Буалилем";
сборник административной переписки в период правления Людови-
ка XIV, изданный в середине прошлого века историком Деппеном91.
Весьма ценные, хотя, как правило, фрагментарные сведения, содер-
жит переписка Кольбера92.
Ценные данные по истории открытого протеста были получены
также из печатных инвентарей департаментских93 и коммуналь-
ных 94 архивов Франции, которые представляют собой детальное опи-
сание местных архивных фондов, где упомянуты все дела и отдель-
ные документы, нередко с подробным изложением их содержания и
многочисленными цитатами. Они издавались в конце XIX — начале
XX вв. во всех департаментах страны и интересны не только как
хорошие справочники для подготовительной работы в провинциаль-
ных архивах Франции, но и как своеобразный исторический источ-
ник. Опись архивных материалов в этих изданиях сделана в хроно-
логическом порядке по сериям хранения (А, В, С и т. д.), в каждой
из которых объединены документы определенного характера. В ин-
1»
вентарях департаментских архивов наибольший интерес для работы
представляли документы серии С, содержащей материалы дореволю-
ционной провинциальной администрации, в том числе фонды интен-
дантств, и юридическая серия В, включающая досье процессов в
связи с волнениями и бунтами. В описях коммунальных архивов —
административная серия ВВ (или Д), юридическая — FF, серия 11
(или ЕЕ) —военные дела. Автором просмотрено 298 публикаций
инвентарей (большинство из них включает несколько томов — от
двух до восьми). Издания эти неравноценны: в одних материалы
даны только ио большим периодам, в других крайне мало выдержек
из документов, даны только их названия. Нередко в этих публика-
циях содержатся лишь упоминания о волнениях и бунтах. Сведений
о волнениях в XVII в. в этих публикациях мало, лучше представлен
век XVIII.
Открытые народные выступления предреволюционного времени
хорошо представлены в многочисленных публикациях документов по
социально-экономической истории французской революции в отдель-
ных провинциях и департаментах (см. библиографию). Опублико-
ванные в этих изданиях документы административной переписки,
судебные материалы, протоколы заседаний местных административ-
ных учреждений, документы по истории хлебной торговли, другие
тексты официального характера содержат ценные сведения о народ-
ных движениях. Наиболее богатыми по материалу для нашей рабо-
ты были публикации источников, выполненные Л. Дювалем по Нор-
мандии, Ж. Лефевром по нынешнему департаменту Нор. А. Дефре-
ном и Е. Эвраром по Версальскому дистрикту95. В работе использо-
вано несколько современных революции публикаций из коллекции
библиотеки ИМЛ96. Были изучены также многочисленные публи-
кации документов в приложениях к монографиям97. Полезным было
изучение современных публикаций различных источников. О жизни
рабочих ценные сведения содержатся в мемуарах Николя Конта по
прозвищу Коричневый98. Об особенностях жизни крестьян при Ста-
ром порядке дают представление записки В. Ж. Дюваля99 и сель-
ского интеллектуала II. Приона 10°.
Представление о социальной жизни во Франции эпохи регентства
Дает хроника (1715—1723 гг.), составленная сотрудником королев-
ской библиотеки в Париже Жаноне Бюва (1660—1726 гг.)101. Этот
любознательный человек, много лет проработавший в отделе рукопи-
сей, собрал обширную коллекцию самых разных сведений и фактов,
существенных и незначительных, серьезных и курьезных. По мне-
нию французского историка Ш. Обертена, из всех сохранившихся
свидетельств того времени «журнал» Бюва — самое полное 102. В от-
личие от известных мемуаристов, таких, например, как Сен-Симон
или маркиз Данжо, Бюва интересовали не столько салонные интри-
ги и жизнь света, сколько улица, простонародье. Ценные сведения
по пашей теме содержатся в дневниковых записях современников.
20
Таковы, например, хроника эпохи регентства и Людовика XV, со-
ставленная парижским адвокатом Барбье '03, дневник парижского
книготорговца Арди 104 и другие.
В этом разделе указаны лишь основные источники. Более под-
робное описание некоторых из них содержится в основной части
работы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. подробнее ниже.
2 Ferro М. La laboratoire des Annales Ц Magazine litt6raire. 1984. N 212.
P. 26.
3 Отсутствие слова science в понятии «1а nouvelle histoire», обозначающем
на западе эту новую историографию, имеет принципиальное значение. Адеп-
ты направления «новой истории», которое занимает сейчас лидирующее по-
ложение в западной историографии, отказались от самоуверенности позити-
вистской. историографии прошлого века, объявившей историю «царицей наук».
Они подчеркивают, что история — это особая гуманитарная дисциплина. И речь
идет лишь о стремлении придать ей научный статус. В то же время «1а nou-
velle histoire» по своему построению приближается к естественным наукам:
она все более напоминает единое проблемное поле с конкурирующими гипо-
тезами.
4 Современная зарубежная немарксистская историография. М., 1989; Гу-
ревич А. Я. «Новая историческая наука» во Франции Ц История и историки.
М., 1985. С. 99—127; его же. Изучение ментальностей: социальная история и
путь к новому синтезу Ц Советская этнография. 1988. № 6. С. 16—25; What
is history today? New York, 1988.
3 Goubert P., Roche D. Les Frangais et 1’Ancien Regime. Paris, 1984. T. 2. P. 9.
6 Гордон А. В. Крестьянство Востока: исторический субъект, культурная
традиция, социальная общность. М., 1989; Фурсов А. И. Революция как им-
манентная форма развития европейского исторического субъекта Ц Француз-
ский ежегодник. М., 1989. С. 278—330; его же. Запад, Восток и антропология
революций Ц Актуальные проблемы изучения Великой французской револю-
ции. М, 1989. С. 212-226.
7 Питц Э. Исторические структуры: К вопросу о так называемом кризисе
методологических основ исторической науки Ц Философия и методология ис-
тории. М, 1977. С. 168-195.
8 Гордой А. В. Указ. соч. С. 3—13.
9 Boureau A. Propositions pour une histoire restrainte des mentalites Ц An-
nales. E. S. C. 1989. N 6. P. 1491; Dictionnaire de 1’ethnologie et de 1'antropolo-
gie. Paris, 1991. P. 338-339.
10 Vovelle M. Y-a-t-il un inconcient collectif? II La Pencee, 1979. N 205.
P. 125-136.
11 Вот примеры современного определения ментальности. «Ментальность —
это естественное, само собой разумеющееся, часто даже импульсивное поводе
ние и реагирование, непроизвольный, мало подверженный воздействию созна-
ния образ мышления» (Г. Телленбах). Или: «ментальность — невербализуемые
диспозиции коллективного поведения, которые действуют без предваритель-
ной рефлексии» (Ф. Гаус). См.: Культура и общество в средние века в за-
рубежных исследованиях. М., 1990. С. 18—19; Гуревич А. Я. Проблемы мен-
тальности в современной историографии Ц Всеобщая история: дискуссии, но-
вые подходы. М., 1989. Вып. 1. С. 74—75.
12 Boureau A. Le simple corps du roi. Paris, 1988. P. 48.
13 Conlino M. Societe et mentalite. Paris, 1991.
14 «Всякая историческая психология, любая история ментальностей есть,
21
несомненно, история социальная. Но вместе с тем, она представляет собой и
историю культуры». Mandrou R. Introduction a la France moderne (1500—
1640). Paris, 1961. P. 353, 366.
‘5 Vovelle M. La mentalite revolutionnaire. Paris, 1985.. P. 14.
16 Гордон А. В. Указ. соч. С. 166.
17 Les paysans et la politique // Annalles de Bretagne et de pays de 1’Ouest.
1984. N 2. P. 238.
18 Goubert P., Roche D. Op. cit.
19 См., например, Farge A., Revel J. Logique de la foule. L’affaire des en-
levements d’enfants. Paris. 1750. Paris, 1988.
20 Афанасьев Ю. H. Методологические проблемы современной французской
историографии социальных движений (до XVIII в.) Ц Социальные движения
и борьба идей. М., 1982.
21 Чеканцева 3. Л. О новом подходе к истории народных движений: Фран-
ция XVI—XVIII вв. Ц Новая и новейшая история. 1993. № 4.
22 Лемаршан Г. Классовая борьба на исходе феодализма: народные вол-
нения и восстания во Франции XVI—XVII вв. Итоги исследований Ц Вест-
ник МГУ. Серин 8. История. 1991. № 2—3; Lemarchand G. Troubles popu-
lates au XVIIIе siecle et conscience de classe: une preface a la Revolution
fran?aise Ц ANRF. 1990. N 1. P. 33—48.
23 Cm.: Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. Paris, 1969; Berce Y. M.
Croquants et nu-Pieds. Les soulevements paysans en France du XVII au XIX si-
ecle. Paris, 1974; Berce Y. M. Histoire des Croquants. Etudes des soulevements
populates au XVII siecle dans le Sud-Ouest de la France. Paris, 1974. 2 v.
24 Furet F. Pour une definition des classes inferieurs a 1’epoque moderne Ц
Annales E. S. C. 1963. N 3. P. 466-467.
26 Nicolas J. Ln chanlier toujoure neuf / MP. Paris, 1985.
26 Кареев H. И. Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в послед-
ней четверти XVIII в. М., 1879; Кропоткин П. А. Великая французская рево-
люции. 1789—1793. М., 1979.
27 Поршнев Б. Ф. Народные движения во Франции перед Фрондой. М.,
1949. С. 16.
28 Поршнев Б. Ф. Восстание в Байоне в 1641 г. Ц Известия АН СССР. От-
деление общественных наук. 1938. № 1—2; его же. Крестьянские и плебейские
восстания во Франции XVII—XVIII веков Ц Историк-маркист. 1939. № 4; его
же. Цели и требования крестьян в бретонском восстании 1675 г. Ц Труды
МИФЛИ. 1940. Т. VI; его же. Восстание в Бордо в 1675 г. Ц Доклады и сооб-
щения исторического факультета МГУ. М., 1945; его же. Народные восстания
во Франции при Кольбере Ц Средние века. М.. 1946. Вып. И.
29 Далин В. М. Историки Франции. М., 1982. С. 259—260.
30 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. М., 1949. С. 16.
31 Отчеты о ней см.: Вопросы истории. 1951. № 6; Известия АН СССР. 1951.
Т. VII № 2; Косминский Е. А. О проблеме классовой борьбы в эпоху феода-
лизма (по поводу статей Б. Ф. Поршнева) Ц Известия АН СССР. Серия Исто-
рия — филология. 1951. Т. VIII. № 3.
32 Поршнев Б. Ф. Очерк политической экономии феодализма. М., 1956.
33 Люблинская А. Д. Франции в начале XVII в. Л., 1958; ее же. Француз-
ский абсолютизм в первой трети XVII в. М.; Л. 1965; Ее же. Французские
крестьяне в XVI—XVIII вв. Л., 1978.
34 Люблинская А. Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в
1630-1642 гг. Л., 1982. Гл. 3.
35 Адо А. В. Крестьянское движение во Франции во время Великой бур-
жуазной революции конца XVIII в. М„ 1971.
36 Люблинский В. С. Новые данные о майских волнениях 1775 г. в Па-
риже. Ц ВИ. 1955. №11; его же. Народное движение 1775 г. и проблематика
ранних плебейских и крестьянских выступлений / Из истории якобинской
диктатуры. Одесса, 1962. С. 197—222; Ljublinski V. S. La Guerre des Farines:
22
contribution a la lutte des classes en France a la veille de la Revolution. Gre-
noble, 1979.
37 Лотте С. А. «Республиканское сословие» (из истории французского
предпролетариата XVIII в.) Ц Французский ежегодник. М., 1961; ее же. Из
истории французского предпролетариата XVIII в. // Новая и новейшая исто-
рия, 1962. № 2; ее же. «Дело Ревельопа» Ц Французский ежегодпик. М., 1959.
38 Коробочке А. И. Восстание камизаров. Гомель, 1949; его же. Восстание
камизаров (1702—1705) Ц Средние века. М., 1951. Вып. III; его же. Програм-
ма движения камизаров и извращение ее во французской буржуазной исто-
риографии Ц Учен. зап. Гомельского гос. пединститута. 1954. Вып. I; его же.
Из истории социальных движений во Франции в первой половине XVIII ве-
ка Ц Французский ежегодник. М., 1966; Варшавский А. С. Преследование про-
тестантов и народное восстание 1702—1704 гг. во Франции. М., Изд-во МГУ,
1952; Энгельгардт Р. Ю. Социально-экономическое положение Франции в кон-
це XVII — начале XVIII в. Кишинев, 1976.
39 Адо А. В., Чеканцева 3. А. Движение «вооруженных масок» (80-е годы
XVIII в.) Ц Французский ежегодник. М., 1986; Чеканцева 3. А. Народные
движения во Франции накануне буржуазной революции конца XVIII века [[
Новая-и новейшая история. 1981. № 5; ее же. Из истории народных движений
во Франции в 1715—1786 гг. Ц Французская революция XVIII века. М., 1988.
40 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. Ц Историк-марксист. 1939. № 4.
41 Люблинская А. Д. Указ. соч. М., 1982. С. 214.
42 Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция. М., 1989. С. 52.
43 Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964. С. 278—280; его
же. Формы и пути крестьянской борьбы Ц Изв. АН СССР. Сер. ист.-филол.
1950. Т. 7. № 3. С. 206-207, 220.
44 Ж. Николя выявил во Франции в эпоху позднего абсолютизма (1661—
1789 гг.) 67 типов народных выступлений и систематизировал их, выделив
13 основных групп. См.: Nicolas J. Op. cit. Ц М Р. Р. 761.
45 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. М., 1964. С. 360—361, 315—316.
46 Там же. С. 371-372.
47 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. М.. 1949. С. 451—452.
48 Люблинская А. Д. Указ. соч. М., 1982. С. 211—212.
49 Поршиев Б. Ф. Социальная психологии и история. М.. 1979. Люблин-
ская А. Д. Проблемы социальной психологии крестьянства в XVI—XVIII вв. Ц
Вопросы истории. 1981. № 10.
50 Волгин В. П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в. М.,
1958. С. 40.
51 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. М., 1964. С. 262—264.
52 Адо А. В. Проблема крестьянских движений во Франции перед Великой
буржуазной революцией конца XVIII века [[ Вестник МГУ. История. 1966. № 3.
53 Адо А. В. Указ. соч. М., 1989. С. 68—72. См. также: Обичкина Е. О. Рас-
пространение идей Просвещения среди французского крестьянства накануне
революции конца XVIII в. Ц Новая и новейшая история. 1982. № 2; ее же.
Крестьянство и идеологические предпосылки Великой французской револю-
ции Ц Новая и новейшая история. 1986. № 4.
54 Об отечественной традиции постижения субъективности и субъектив-
ного см.: Гордон А. В. Указ. соч. С. 199 (прим. 19).
55 Маркс К. Соч. Т. 23. С. 484.
56 «Мировой исторический процесс едва ли правомерно понимать в виде
линейного восхождения от одной формации к другой, равно как и размещение
этих формаций по хронологическим периодам,— пишет А. Я. Гуревич,— ибо
так или иначе па любом этапе истории налицо синхронное сосуществование
и постоянное взаимодействие разных социальных систем». Гуревич А. Я. Тео-
рия формаций и реальность истории Ц Вопросы философии. 1990. № 11. С. 42;
См. также: Формапия или цивилизация? Материалы «круглого стола» Ц Воп-
росы философии. 1989. № 10. С. 34.
23
57 «Советское обществоведение,— пишет А. В. Тишков,— нуждается в ка-
чественно новых теоретических подходах, которые рассматривали бы общест-
во не просто как некую „совокупность социальных организаций, институтов
и групп, в основе функционирования которых лежат классовые и другие со-
циальные противоречия", а как сложную самоорганизующуюся систему, в ко-
торой важную роль играют общие законы адаптивного поведения. Последние
обычно связывались с биологическими системами и на общественные формы
жизпи не распространялись, хотя в последнее время становится все более оче-
видным, что изучение с единых позиций процессов самоорганизации как при-
роды. так и общества, „всего того, что создано человечеством"— это одно из
наиболее плодотворных направлений обновляющегося гуманитарного знания».
Тишков В. А. Социальное и национальное в историко-антропологической пер-
спективе Ц Вопросы философии. 1990. № 12. С. 3.
55 См. об этом: Бахтин М. М. К философии поступка Ц Философия и со-
циология пауки. Ежегодник 1984-85 гг. М„ 1986.
69 Пушкин В. Г., Урсул А. Д. Информатика, кибернетика, интеллект: Фи-
лософские очерки. Кишинев, 1989.
60 См. об этом: Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антро-
пология Ц Вопросы философии. 1988. № 1. С. 56—71; Laplantin F. L’anthropo-
logie. Paris., 1987; Tishkov V. A. History and antropology: a dialogue in quest
for a new Past. XVII international congresse of Historical sciences. Madrid, 1990.
August.
61 Тернер В. Ритуальный процесс. Структура и антиструктура Ц Символ
и ритуал. М„ 1983.
62 Гордон А. В. Указ, соч С. 12
63 См. об этом: Gannep V. Les Rites de passage. Paris, 1909.
14 Тернер В. Указ. соч.
66 Н. Эльяс, известный немецкий философ и психиатр, прекрасно пока-
зал, что паше повседпевное поведение, включая самые естественные и про-
стые его проявления (привычки есть, пить, спать и т. п.), представляют со-
бой специфические черты нашей культуры. Elias N. La civilisation des moeurs.
Paris, 1973.
66 Mandrou M. De la culture populaire au XVII et XVIII s. La Bibliotheque
bleux de Troyes. Paris., 1984; Bolleme. Literature populaire et literature de col-
portage au XVIII siecle Ц Livre et societe dans la Йапсе du XVIII s. Paris, 1965.
T. 1; Les almanaches populaires au XVII et XVIII s. Paris, 1969; La Bibliothe-
que bleue. Antalogie d’une literature populaire. Paris, 1975.
67 История крестьянства в Европе. М., 1986. Т. 3.
68 См. об этом: Адо А. В. Крестьяне... С. 71.
69 Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средпе-
вековья и Ренессанса. М., 1990; Гуревич А. Я. Проблемы средневековой на-
родной культуры. М., 1981; Даркевич В. П. Народная культура средневековья.
М., 1988.
70 Hobsbauwn Е. J. Primitive rebels. New York, 1965; Davis N. Z. Les cul-
tures des peuple. Rituels, savoirs et resistance au XVI siecle. Paris, 1979; fier-
ce Y. M. Fete et revolte: Des mentalites populaires du XVI au XVIII ss. Paris,
1976; Ozouf M. La fete revolutionnaire Paris, 1976; Le Roy Ladurie E. Le carna-
val de Romans. 1579—1580. Paris, 1979; Le Charivari. Paris, 1981; Darnton R.
Great Cat mascacres and other episodes in French Culturel History. Princeton,
1984; Berce Y. M. Revoltes et revolutions dans 1’Europe moderne. XVI—XVIII s.
P., 1980; Histoire des croquants. Paris, 1986.
71 Как справедливо заметил В. Н. Топоров, в отечественной историогра-
фии народных движений до сих пор доминирует «эволюционпо-позитивистская
традиция», с характерным для нее «предпочтением проблемы происхождения,
развития и отсутствием интереса к сути и функции ритуала». Топоров В. Н.
О ритуале. Введение в проблематику Ц Архаический ритуал в фольклорных
и раннелитературных памятниках. М., 1988. Духовная жизнь народа и его со-
24
циальпое поведение исследуются, как правило, отдельно. Эта особенность со-
ветской историографии отчетливо проявилась в коллективном труде по ис-
тории европейского крестьянства. См.: История крестьянства в Европе. М.,
^985—1986. Т. 1-Ш.
72 Foucault М. Surveiller et punir. Paris, 1975; La volonte de savoir. Paris,
1976; Wolf E. R. Distinguished lecture: Facing Power — old insughts, new qu-
estions Ц Americain antropologist. 1990. N 3. P. 586—596.
73 La ville, la bourgeoisie et la genese de 1’etat modern (XII—XVIII siecles).
Bielefeld 1985. Paris, 1988. Introduction.
74 Foucault M. Op. cit. Paris, 1975.
75 Fourastie J. De la vie traditionnelle a la vie “tertiaire” Ц Population.
1959. N 3.
76 См.: Ильясов Ф, И, Коммуникативный подход к идентификации созна-
ния Вестник АН СССР. 1991. № 2. С. 65.
77 Huard R. Existe-t-il une politique populaire? II M P. P. 57—68.
78 См., напр. Лемаршан Г. Указ. соч. Ц Вестник МГУ. 1991. № 2—3.
79 Грушин Б. А. Массовое сознание. М., 1987.
80 Kondratieva Т. Bolcheviks et jacobins. Itineraire des analogies. Paris, 1989.
81 Baczko B. Les imaginaires sociaux. Memoire et espoire collective. Paris,
1984. P. 32.
82 Idem. P. 34.
83 См. об этом: La guerre du ble au XVIII siecle. Paris, 1988.
84 Tompson E. P. The moral Economy of the English Crowde in the XVIII
Century Ц Past and Present. 1971. N 50. P. 76—136.
85 Углубленная разработка модели «моральной экономики крестьянина» па
материале Юго-Восточной Азии осуществлена Д. Скоттом. См.: Scott I.
The moral economy of the peasant Rebellion and subsistance in Sauthe-
at Asia. London, 1976. Об анализе и критике этой концепции см.: Фурсов А. И.
Проблемы социальной истории крестьянства Азии. М., 1986, 1988. Вып. I и II.
85 См. о пих: Чеканцева 3. А. Народные движения во Франции накануне
Великой буржуазной революции конца XVIII века: Дис. ... канд. ист. паук.
М.: МГУ, 1979 (Введение).
87 «Коннетабль и жандармерия Франции» был при Старом порядке свое-
образным военным судом (1370—1790), компетенция которого распространя-
лась на все королевство. Из архивных материалов этого суда и была состав-
лена серия Z 1с.
88 В основе административной переписки всегда лежат конкретные факты,
а для аргументации используются точные примеры. Этот источник ценен для
историка еще и потому, что, страхуя от абстракции, всегда приводит к чело-
веку — автору и его корреспонденту.
89 Большая коллекция Жоли де Флёри (2555 томов in folio) состоит почти
исключительно из официальных административных и юридических докумен-
тов XVIII в., существенно дополняющих многие серии Национального архи-
ва. Большая часть этих документов вышла из кабинета генеральных проку-
роров Парижского парламента. Власть генерального прокурора распространя-
лась на всю территорию, находящуюся в компетенции последнего (в целом
это более половины территории страны). Представляя короля, генеральный
прокурор следил за проведением в жизнь постановлений парламента. Он вме-
шивался в дела полиции и администрации на местах, вел оживленную пере-
писку с представителями местной администрации. Важное место в этой пе-
реписке занимали вопросы обеспечения общественного порядка и безопасно-
сти. Поскольку в ведомстве генерального контроля много занимались подго-
товкой официальных документов, в коллекции отложилось много подготови-
тельных материалов, которые собирались для прояснения истории вопроса,
истоков того или иного события. Вот почему в коллекции нередко встречаются
документы XVII в. и более раннего времени.
25
90 Boislisle A. M. Correspondence des controleurs generaux des finances avec
intendants des provinces. Paris, 1874—1876. T. I—III; Memoires des intendants
sur 1’etat des generalite dressees pour 1’instruction de due de Bourgogne. Paris,
1881. T. I.
91 Depping G. B. Correspondance administrative sous le regne de Louis XIV,
Paris, 1850-1852. T. I—III.
92 Lettres, instructions et memoires de Golbert. Ed. par P. Clement. Paris,
1861-1864. 6 vol.
93 Collection des inventaires sommaires des archives departementales anterie-
ures a 1790.
94 Collection des inventaires sommaires des archives communal anterieures
& 1790.
96 Duval L. Ephemeride de la moyenne Normandie et du Perche en 1789.
Alencon, 1890; Documents relatifs a 1’histoires des subsistance dans le dictrict de
Bergues pendant la Devolution (1788 — an V). Publ. par G. Lefebvre. Lille, 1914.
T. 1; Les subsistances dans le district de Versailles de 1788 а Гап V. Publ. par
Defresne et E. Evrard. Bennes, 1921. T. 1.
98 Delation d‘une partie des troubles de la France pendant les аппёев 1789
et 1790, suivis de reflexions sur le moyen d’en arreter les progres. Paris, 1790;
Memoirs historique et justificatif de M. le Comte d’Albert de Dions sur 1’affaire
de Toulon. Paris, 1790; Luchet J. P. Memoire pour servir a 1’histoire de I’anees
1789. Paris, 1790; Beffray de Beigny L. A. Histoire de France pendant trois mois
(15 mai —15 aoiit 1789). Paris, 1789.
97 Clement P. La police sous Louis XIV. Paris, 1866. P. 401—468; Borderie A,
de Les Bonnet rouges. Paris, 1976. P. 163—191; Faure E. La banqueroute de Law.
Paris, 1977. P. 657.
98 Anecdotes typographique. Ou 1’on soit la description des coutumes, moeurs
et usages singuliers des campagnons imprimes. (1762) Ц Oxford Bibliographical
Society. Publications. New series. Oxford, 1980.
99 Duval V. J. Memoires. Enfance eteducation d’un paysan au XVIII sie cle.
Paris, 1981.
100 Prion P. Scribe. Memoire d’un ecrivain de campagne au XVIII s Paris,
1985.
101 Buvat J. Journal de la Regence (1715—1723). Ed. par E. Camparon. Pa-
ris, 1875. T. 1-2.
102 Aubertin Ch. L’esprit public au XVIII s. Paris, 1878. P. 28.
103 Barbier E. J. F. Journal d’un bourgois de Paris sous le regne de Louis XV.
Paris, 1847-1856. 4 vol.
104 Hardy S. P. Journal d’evenements tels qu’ils parviennent a ma conuais*
sance (1764-1789). Paris, 1912. V. I.
ГЛАВА I
ЭКОЛОГИЯ ПРОТЕСТА
§ 1. Природные катаклизмы и протест
В инвентарных описях департаментских и коммунальных архи-
вов Франции сохранились многочисленные записи о неординарных
явлениях природы, сделанные приходскими священниками. Тради-
ция таких записей прослеживается вплоть до революции: они вкли-
ниваются в регистрационные акты рождений, браков и смертей.
Издатели инвентарных описей, обратив внимание на эту традицию,
неоднократно отмечали, что на основе таких записей можно восста-
новить историю климата в период Старого порядка.1 Вместе с тем
тщательность, с которой приходские священники описывали при-
родные явления, так же, как и многочисленные свидетельства о них,
сохранившиеся в материалах административной переписки, хрони-
ках и мемуарах, позволяют уловить влияние, которое природные
катаклизмы оказывали на жизненные процессы, понять в известной
мере, как относились к ним люди той эпохи. Это отношение необхо-
димо учитывать при попытке понять коллективное поведение, его
глубинные основы.
Особое внимание, с которым современники фиксировали в раз-
личных документах природные явления убедительно свидетельству-
ет о почти абсолютной зависимости человека Старого порядка от
природы. Эта зависимость — важный структурный компонент мен-
тальности людей той эпохи. Французский историк Ж. Пере, изучав-
ший связь метеорологической конъюнктуры и менталитета в XVII—
XVIII вв. на основе приходских книг Верхнего Пуату, выявил свое-
образную «климатическую иерархию» метеорологических происше-
ствий2. Впечатление, которое создается при фронтальном чтении
под этим углом зрения инвентарных архивных описей в целом сов-
падает с этой иерархией. Первое место в ней принадлежало зиме
(морозной, снежной, продолжительной, необычайно суровой). Осо-
бенно часто современники фиксировали исключительно длинные и
холодные зимы 1709 и 1788—1789 гг. Воспоминания о них на деся-
тилетия сохранились в народной памяти. В 1709 г. «на следующий
день после праздников ударил мороз, сопровождавшийся снегопа-
дом столь обильным, что он длился три или четыре дня; снржный
27
покров превысил везде один фут; в то же время холод был такой
сильный, что замерзло море, а реки оказались скованными льдом во
многих местах до такой степени, что около Либурна реку переходи-
ли по льду и даже на лошадях; около Бордо река настолько замерз-
ла, что ее можно было пересечь только по льду»3. Зима 1788—
1789 гг. была самой суровой за всю историю XVIII века. Она пре-
взошла даже «великую зиму» 1709 г. Холода начались необычайно
рано для Франции (в отдельных местах с начала ноября), морозы
доходили до 20° С, выпало много снега. Почти все реки полностью
замерзли: «Сена и Луара покрылись льдом толщиной в 5—6 фу-
тов4. «...Пересекали по льду Рону, чего не было с 1697 года...»5.
Судоходство было невозможно до 25 января. Замерзло даже море
у берегов6». «Зима была такой продолжительной и стужа такой
сильной,— писал современник,— что ни один человек не помнит
подобной зимы. Холод начался 24 ноября 1788 г.; он был таким
непомерным 31 декабря, 5 и 7 января 1789 г., что превзошел зимы
1709, 1728, и 1766»7. Свидетельства другого современника анало-
гичны: «Эта зима была такой ужасной, что в течение семи недель,
которые она длилась, стужа постоянно увеличивалась до такой сте-
пени, что история не знает подобного примера: температура была
на 3,5° ниже, чем в 1709, и холода были более продолжительными,
на 8° ниже, чем в 1740 г. и столь же длительная зима, на 2,5° ци-
нге, чем в 1766 г., когда была тоже ужасная зима, но опа длилась
только 24 дня»8.
Часто и обстоятельно описывали священники холодные и дожд-
ливые весны, наводнения, градобития, грозы и ураганы, затраги-
вающие отдельные районы9. Совпадения нескольких неблагоприят-
ных природных явлений, помимо приямого разорения, связанного
с разрушением построек, затоплением полей и т. и., имели, как пра-
вило, катастрофические последствия для урожая. В 90-е годы
XVII в. кюре Бержери прихода Сен-Мартен-дю-Буа (Гиень) сделал
следующие записи в приходской книге. Начавшись в июне 1692 г.,
обильные дожди лили около месяца, вызвав такое большое коли-
чество воды, что «все земельные участки были затоплены». В ночь
на И октября «случился столь сильный мороз, что все виноградни-
ки, еще покрытые плодами, которые не были убраны из-за продол-
жительных дождей, были так сильно повреждены, что даже корни
совершенно померзли; вот почему в этом году было очень мало
вина по всей Гиепи...». В 1693 г. «недород зерна и вина был всеоб-
щим, и помимо этого, в августе во многих приходах провинции слу-
чилось градобитие, которое совершенно разорило жителей... а в этом
приходе оно вызвало такую беду, что удалось собрать в качестве'
десятины лишь 4,5 бочки вина»10. Интендант Шампани докладывал
на заседании Штатов провинции в 1774 г.: «Пятая часть приходов
генеральства настолько пострадала из-за града, что жители нужда-
28
ются в чрезвычайной помощи, чтобы облегчить их существование,
которое не обеспечивается более их урожаем»11.
В связи с сильной засухой, которая, по свидетельству современ-
ников, началась летом 1788 года вместе с жатвой и продолжалась
несколько месяцев, сбор зерна «был очень затруднен и даже невоз-
можен в некоторых районах»12. Градобитие 13 июля 1788 г. не толь-
ко повредило посевы в таких важных зерновых провинциях, как
Иль-де-Франс, Пикардия, но и разорило фруктовые сады и вино-
градники, а в некоторых местах вызвало значительное разрушение
построек. По свидетельству современника, только в Иль-де-Франсе
эта гроза опустошила более 500 приходов 13. Общая сумма убытков
во всех пострадавших местностях по оценке властей составила
24 690 ливров 14. Адвокат Парижского парламента докладывал 13 де-
кабря 1788 г., что в некоторых областях Иль-де-Франса удалось
собрать только половину урожая, в других — еще меньше 15. Холод-
ной зимой 1789 г. жернова водяных мельниц не крутились, помол
зерна прекратился, в ряде областей его вынуждены были просто
варить 16. Жизнь замерла: плохо приспособленные к таким условиям
люди не могли работать, в некоторых местностях «многие погибли
от холода»17. В середине января 1789 г. долгожданная, но неожи-
данно резко наступившая оттепель принесла новые бедствия: вышли
из берегов реки. Разлив Луары 18 января показался жителям Ор-
леана «концом света»18. «После того, как плотина была прорвана,—
писал современник,— разрушений было — больше нельзя: сорван-
ные мосты, поваленные дома, опустошенные виноградники и пахот-
ные земли, утопленники...». Около 10 приходов в окрестностях Ор-
леана было затоплено19. То же было по берегам Соны и Роны:
целые деревни исчезли под водой20. Весной обнаружилось, что
вымерзло много виноградников, оливковых, ореховых и фруктовых
деревьев21.
Есть ли связь между этими природными явлениями, бедствиями
и открытым народным протестом? По-видимому, ответ на этот воп-
рос не так прост, как казалось современникам, которые, как прави-
ло, непосредственно связывали конкретные проявления протеста
с неурожаями, дороговизной и т. п. Тем не .менее периоды неблаго-
приятной метеорологической конъюнктуры часто совпадали со вспыш-
ками такого протеста. Первые пять лет самостоятельного правления
Людовика XIV, особенно отличавшиеся природными бедствиями:
холодные зимы 1660, 1662, 1665 гт., «гнилая» весна 1661 г., навод-
нения 1663 и 1665 гг,—были наполнены интенсивными народными
Движениями. Крайне неблагоприятные в природном плане послед-
ние десятилетия царствования «короля-солнце» в социальном смыс-
ле тоже были неблагополучными. В XVIII в. климат относительно
Улучшился22, однако негативное воздействие нескольких совпавших
во времени неблагоприятных природных факторов неизменно ощу-
щалось во время периодически возникающих продовольственных
29
кризисов. Наиболее интенсивные всплески продовольственных вы-
ступлений в основном совпадали с неурожаями и обострениями
дороговизны в 1709—1710, 1724—1725 гг., на рубеже 30—40-х го-
дов, в 1747-1748, 1752, 1770-1775, 1784-1785, 1788-1789 гг.
Однако пе всегда. Например, 1749-й год был неурожайным, но мас-
совых продовольственных выступлений не было ни в этом году, ни
в следующем. То же по отдельным провициям: в Турени и Анжу
в 1739 г., по свидетельству современника, голод был настолько силь-
ным, что население вынуждено было есть траву, но конкретных
сведений о продовольственных выступлениях в этих провинциях
в наших материалах нет; во Фландрии во время недородов 1757 и
1768—1769 гг. тоже не было бунтов и т. п. Число таких примеров
можно значительно умножить.
Метеорологическая конъюнктура и природные бедствия, несом-
ненно, были в ту эпоху primum movens сельскохозяйственного кри-
зиса, но в истории оспаривания их, по-видимому, следует учиты-
вать, скорее, как обязательный, окрашивающий обстановку фон.
Между полем и столом потребителя существует довольно большая
дистанция, преодоление которой требует и времени, и значительного
пространственного перемещения выращенного продукта. Этот «рас-
пределительный механизм», или «процесс распределения», как спра-
ведливо заметил С. Каплан, является делом не менее деликатным
и сложным, чем производство, ибо в его осуществлении занято боль-
шое число переменных, величин самого различного плана: эконо-
мических, административных, законодательных, географических,
исторических, технологических, социальных, психологических, поли-
тических. С. Каплан великолепно показал чрезвычайную сложность
этого механизма: «Он зависит от способов транспортировки и путей
сообщения, от технологий хранения, рыночных систем, организации
хлебной и мучной торговли, степени интеграции коммерциализации
мельничного дела и хлебопечения, состояния посредничества, раз-
вития кредитных учреждений, от местных продовольственных при-
вычек, от наличия пищевых суррогатов, от локальной структуры об-
щества и потребления, от связей между городом и деревней, от кон-
куренции внутри страны, от локальных и региональных обычаев
в законодательной и социально-экономической областях, от деятель-
ности юрисдикции и полиции, от коллективной памяти коммуны,
от местных установок сознания по отношению к торговле и законам,
от степени заинтересованности региональных и центральных вла-
стей в местных делах — этот перечень можно продолжать бесконеч-
но»23. Поэтому при попытках понять природу открытого протеста
надо обязательно учитывать всю совокупность этих факторов. То
есть сам феномен оспаривания обязывает исследователя стремиться
работать в контексте недостижимой тотальной истории. При анали-
зе конкретных типов, форм, явлений протеста я попытаюсь иметь
в виду максимально возможное количество обстоятельств. Здесь же
30
остановлюсь на одном, имеющем, на мой взгляд, фундаментальное
значение. Дело в том, что человек Старого порядка был фаталистом.
Он воспринимал природные бедствия как проявления Божьей кары
и так же, как в средние века, в период катаклизмов предпочитал
молиться с тем, чтобы убедить Всевышнего отвести несчастье от его
семьи, прихода, общины. Мессы в благодарность за прекращение
засухи, наводнения и прочих проявлений стихии были обычным яв-
лением. Столь же часты были просительные молебны во время бед-
ствий. Так, во время «disette» 1662—1663 гг. в г. Лилле молебны
проходили во всех церквах города неоднократно и магистрат иногда
организовывал торжественные процессии «чтобы получить от Его1
Божественного Величества хорошую погоду и сохранение плодов
земли»24. В голодном 1709 г. церковь в разных уголках страны
устраивала молебны и процессии; самые торжественные про-
шли 16 мая в Париже и 9 июля в Бордо25. В июле 1716 г.
публичные молебны, с тем чтобы вымолить у «Небесного Сеньо-
ра» дождь, проходили в Нормандии, Шампани, Провансе и в
других районах, где в течение трех месяцев не выпало ни капли
осадков26. Было и еще одно средство, с помощью которого простые
люди Старого порядка пытались защитить себя от неблагоприятно-
го воздействия стихий: звон приходских колоколов. С его помощью
они пытались разогнать тучи и прекратить дождь, предупредить
градобитие или пожары, часто возникающие во время грозы. Так,
в феврале 1704 г. в коммуне Сен-Симфорьен на ризничих приход-
ской церкви были возложены особые обязанности. Они должны
были звонить днем и ночью в колокола во время «гроз, которые бу-
дут сопровождаться молнией, поскольку в это время следует опа-
саться града; чтобы отвести последний и сохранить плоды земли»27.
Вплоть до революции, пишет И. М. Берсе, «весной и летом в коло-
кола звонили во время грозы, чтобы разогнать тучи; зимой, чтобы
приблизить наступление тепла, в разное время года, чтобы вызвать
дождь и прекратить его в зависимости от того, что мешало нормаль-
ному ведению хозяйства — засуха или избыток влаги»28. Непредска-
зуемый природный мир вызывал у простого труженика благоговей-
ное почитание. И хотя лучшие мыслители Европы в условиях науч-
ной революции второй половины XVII в. и в век Просвещения во1
многом кардинально пересмотрели утвердившиеся в позднем сред-
невековье представления о взаимоотношениях человека и природы29,
в мире повседневности до идеалов классической рациональности в
этом вопросе было еще очень далеко30. Это проявлялось, в частно-
сти, в том, как люди Старого порядка относились к многочисленным
болезням, которые обрушивались на них с непредсказуемостью
стихийного бедствия. В интересующий нас период Франция знала
Две больших, унесших много жизней эпидемии чумы. Первая за-
хватила северные районы в 1660—1670 гг. Вторая страшная эпи-
демия поразила в начале двадцатых годов XVIII в. (1720—1722)
31
южные провинции: Прованс, часть Лангедока (Жеводан), Лимузен,
Авиньон и достигла Оверни3'. Помимо чумы периодически вспыхи-
вали эпидемии оспы, тифа, дизентерии, гриппа32. Больше всего от
этих болезней страдали, конечно, беднейшие слои населения. Если
они совпадали с годами «недорода», то вызывали массовую смерт-
ность. Но и в урожайные годы при тогдашнем уровне медицины
волны эпидемий буквально опустошали целые районы33. Впрочем,
болезни не щадили и состоятельных людей. Достаточно вспомнить,
что Людовик XIV потерял законного сына, двух маленьких племян-
ников, многих побочных детей. В 1715 г. единственным наследни-
ком (мужского пола) французской короны по прямой линии остал-
ся пятилетий внук короля, будущий Людовик XV.
В последние два десятилетия французская историография об-
стоятельно описала и осмыслила в контексте истории ментальностей
отношение людей Старого порядка к этим бедствиям на протяжении
нескольких столетий, в том числе, отчасти, и в исследуемый пери-
од34. Самая характерная установка того времени — беспомощность
и уверенность в провиденциальном происхождении этих бедствий.
Сельский интеллектуал Пьер Прион, оставивший интересные замет-
ки о жизни французских крестьян в окрестностях Нима, описывая
тревогу в деревнях прихода Ове (Гар) в связи с изестием о чуме
в Марселе в 1720 г., отметил: «Эта народная 'болезнь была кара
Господа, который разоряет народы, вызвавшие его гнев»35. Такому
представлению соответствовали и способы «борьбы» с несчастьем:
мессы, молебны, религиозные процессии, благотворительность36.
Пережившее эпидемию население неизменно благодарило небо по-
средством различных, как правило, религиозных церемоний и раз-
нообразных даров. К примеру, в феврале 1723 г. вся Франция тор-
жественно отметила прекращение чумы в южных провинциях.
В Париже на главных площадях города—Гревской, в саду Тюиль-
ри, в Бастилии — палили из пушек. В соборе Нотр-Дам пели Те
Dcum. Торжественные мессы по этому поводу отслужили во всех
городах королевства37.
Однако был ли этот фатализм по отношению к природным ка-
таклизмам столь же непоколебимым и абсолютным, как в средние
века? Изучение реакций людей на эти бедствия в начале Нового
времени показывает, что постепенно наряду с традиционной рефлек-
торной попыткой убежать от беды или найти ее виновника в лице
зараженных, в ведьмах, в евреях, или даже в самих себе — вспом-
ним средневековые процессии флагеллантов (самобичующихся) —
люди в последний век Старого порядка стали все активнее брать
в свои руки заботу о преодолении этих несчастий. Фатализм и бег-
ство в воображаемое постепенно сменялись поиском более конструк-
тивных способов противодействия. В борьбе с голодом среди них
следует назвать заботу о росте продуктивности земли, все более ак-
тивное вмешательство властных сруктур в сферу распределения
32
продовольствия вообще и хлебной торговли в частности, расширение
ассортимента продовольственных культур, совершенствование транс-
портной системы. В борьбе с болезнями — меры по изоляции зара-
женных городов и областей, пропаганда гигиенических норм, все
более интенсивное вмешательство государства в область здравоохра-
нения. В борьбе с пожарами — распространение в городах пожар-
ных насосов, сокращение использования дерева в постройках, обя-
зательность прочистки дымоходов и т. п.38 Однако все эти и другие
меры приживались с трудом. Почзидимому, дело было не только
в том, что порой они были запоздалыми или преждевременными,
нередко малоэффективными в данный конкретный момент в опре-
деленном месте, но и в том, что все они были новыми, часто непо-
нятными для простых тружеников, многие столетия решавших свои
проблемы самостоятельно.
Не было ли связано начало широкого распространения продо-
вольственных дижений в конце XVII в. с тем, что изменилось отно-
шение людей, в том числе самых униженных, к проблеме голода?
Ведь голодовки в период средневековья были еще более катастро-
фическими, но хлебный бунт тогда не был столь частым явлением.
Не является ли факт широкого распространения хлебных бунтов
во всей стране с конца XVII в., помимо всего прочего, отражением
существенного ментального сдвига: именно в это время пе только
власть имущие, но и простые люди перестали связывать голод лишь
с карой небесной. Хроника лилльского ткача Шавата, скрупулезно
и блистательно исследованная французским историком Л. Лотте-
ном, дает основания для такой гипотезы. Рассказывая о голоде
1661 — 1662 гг., Шават писал о нем как о «палаче всех бичей, ко-
торые посылает Бог»39. Однако продовольственный кризис 1692—
1693 гг., самый сильный во второй половине XVII в.40, уже не вы-
звал у него столь определенного провиденциального объяснения.
Вместе с тем он обратил внимание на меры городских властей по
преодолению этого кризиса. Отсутствие в хронике Шавата упомина-
ний о подобных мерах в 60—70-х гг. Лоттен склонен объяснять
тем, что о них знали только члены городского магистрата4'. Заслу-
живает внимания и любопытное свидетельство, обнаруженное в де-
партаментском архиве Г. Лемаршаном: во время процесса над уча-
стниками бунта в Руане 13 мая 1739 г. секретарь парламента вы-
делил слова одного из обвиняемых о том, что «дороговизна не при-
шла из рук Господа»42. Складывается впечатление, что сама жизнь,
полная опасностей и лишений, непродолжительная (известно, что
в XVII в. каждый второй ребенок умирал в возрасте до 20 лет)
и хрупкая, подвела простого человека начала Нового времени к
мысли о том, что голод — не только и не столько кара Господня,
во продукт деятельности человека. По-видимому, именно в конце
XVII века в известной строке многовековой молитвы «Спаси нас,
33
Господи, от войны, чумы и голода» последний компонент выпал из
сферы священного. В массовом сознании произошла (или началась?)
десакрализация продовольственной проблемы, подобная той, что за-
вершилась во время Варенского кризиса 1791 г. по отношению
к персоне монарха.
§ 2. Земля и люди
Франция Старого периода была аграрной страной, большая часть
ее населения была занята в сельском хозяйстве. Общий уровень
развития экономики43 — довольно низкий — ставил общество в по-
ложение жесткой зависимости от земледельцев, точнее, от результа-
тов их труда. Однако важность этой сферы деятельности была осоз-
нана в полной мере лишь во второй половине XVIII в.44, когда под
влиянием идей физиократов лучшие умы салонов и академий выра-
зили интерес правящих кругов и нотаблей к производственной ак-
тивности и жизни земледельца. Примечательна в этой связи орга-
низация конкурса, который проводила в 1783 г. Королевская акаде-
мия наук, искусств и словесности в Шалоне на Марне (Шампань).
В архиве И МЛ хранятся два объёмных мемуара, направленных на
этот конкурс. Один из них анонимный. Его название совпадает
с вопросом, на который должны были ответить участники конкур-
са: «Каковы способы улучшения во Франции условий хлебопашцев,
поденщиков и трудового люда, проживающего в деревнях, а также
их жен и детей»45. Второй мемуар принадлежит графу де Сен-Лам-
беру46. Авторы этих документов подробно анализируют положение
земледельцев во Франции, выявляют важнейшие, на их взгляд,
причины неблагополучия в области с/х и предлагают меры, направ-
ленные на улучшение положения. Коиечно, эти источники в пер-
вую очередь говорят об отношении просвещения элиты к земель-
ным проблемам. В то же время они дают некоторое представление
о реальном положении дел в этой области, которое может стать ос-
новой для осмысления конфликтов, возникающих на аграрной поч-
ве в обществе Старого порядка.
Оба автора подчеркивают большое значение земельного вопроса
«для человечества и для' общего блага государства»47. «Разум и
опыт,— пишет де Сен-Ламбер,— заставили нас осознать, что первым
единственным источником богатства как дли частных лиц, так и для
государства является земля и что ее возделывание — наиболее на-
дежная база благосостояния семей, слава тронов и могущество Им-
перий»48. Страна, где земледелец беден, несчастлива. Такое его со-
стояние — это дело рук самой нации, а следствием неизбежно будет
общий упадок49. ДарЫ земли всегда пропорциональны вкладам зем-
ледельцев и зависят от их усилий. Вот почему более или менее зна-
чительное богатство хлебопашца может быть очень точным «термо-
34
метром» особенностей нации, которая имеет большую территорию50.
Авторы описывают состояние земледелия и землевладельцев во
Франции и осмысливают его с позиций государственного интереса,
руководствуясь теорией естественного права. Среди причин, мешаю-
щих улучшению условий существования земледельцев, называют
прежде всего недостаток привилегий и льгот для тех, кто трудится
на земле, в то время как другие (жители городов, например) и от-
дельные состоятельные граждане имеют их в избытке. Из-за приви-
легированного положения богатых классов «часть граждан, наибо-
лее обездоленных, всегда обременена чрезмерными налогами и
сверх меры перегружена всякими поборами. Между тем именно эта
часть наиболее полезна для государства, поскольку она состоит из
тех, кто обрабатывает землю и производит продовольствие для выс-
ших сословий». В очень плохом состоянии находятся дороги, осо-
бенно проселочные, хотя финансовое ведомство и предпринимает не-
которые усилия для совершенствования транспортной системы. Де-
ревенские жители «не осмеливаются привлекать богатых собствен-
ников к реконструкции сельских дорог, поскольку боятся оказаться
вовлеченными в разорительные судебные процессы и приобрести
состоятельных врагов, способных их разорить при малейшей небла-
гоприятной конъюнктуре. «Наряду с налоговым произволом, затруд-
нениями для земледельца, связанными с хлебной монополией, авто-
ры указывают и на отсутствие должной помощи селтским жителям
в условиях природных бедствий, эпидемий и пр., разного рода стес-
нения в культуре земледелия и сбыта продовольственных товаров.
Отрицательно влияла на сельскохозяйственное производство неоправ-
данная вербовка большого количества земледельцев на службу в
милицию и морской флот.
Существенную помеху для развития земледелия анонимный ав-
тор видел в деятельности «генеральных фермеров», которые с неко-
торых пор стали активно арендовать земли у крупных сеньоров и
богатых собственников для последующей передачи крестьянам-
возделывателям. Эти люди, никогда не жившие в деревне, арендуя
земли, думают не столько о повышении их производительности,
сколько о собственной выгоде. Их многоплановая посредническая
деятельность, почти не влияя на увеличение продуктов земледелия,
сильно ухудшала жизнь мелких держателей и арендаторов.
Неблагоприятную роль в развитии земледелия, по мнению авто-
ра, играли и демографические процессы. Прежде всего деревню по-
кидала масса сельских жителей, которая, не имея никакой поддерж-
ки со стороны государства, разорялась и уходила в города в поисках
работы и лучшей доли. В то же время из деревни уезжали и состоя-
тельные собственники: их привлекали прелести городской жизни,
и они получали возможность хотя бы на время освободиться от на-
логов. Автор мемуара предлагал наказывать богатых сеньоров, ли-
шая их четверти доходов, если они не жили в своих владениях
35
более шести месяцев. Обратили внимание мемуаристы и на чрезвы-
чайно стесненное и постоянно ухудшающееся положение поденщи-
ков, возможности которых все более сужались и они были вынуж-
дены работать на «пахарей» на тех условиях, которые им навя-
зывали.
Решительно критикуют авторы трактатов «варварский, абсурд-
ный характер регламентов, касающихся использования земель,
экспорта и сбыта продовольствия». Чрезмерность налогового обло-
жения, всякого рода таможенные пошлины, сеньориальные права,
десятины — все это, по мнению современников, требовало не только
внимания со стороны правительства, но и основательного реформи-
рования. Перегружая крестьян налогами, «государство действует
вопреки собственным интересам». «Несчастен земледелец, который
видит в более интенсивном, упорном и продуктивном труде только
случай и предлог для новых налогов и который в будущем усматри-
вает вместо благосостояния лишь возрастание нищеты, неизбежно
падает духом. Его душа увядает и руки его не слушаются; доволь-
ствуясь получением от земли преходящих средств к существованию,
ненадежных, непостоянных, он оставляет необработанными земли,
которые сам сделал плодородными, его семья вынуждена покидать
угнетенную область, посвящая нищенству, а то и преступлению ру-
ки, которые счастливой и законной деятельностью могли бы успеш-
но освящать и распространять ценности труда и промысла»51.
Авторы предлагали упростить налоговую систему, заменить не-
упорядоченную и нелепую систему обложения единым налогом, по-
добным тому, о котором писал еще Вобан, упорядочить взимание
местных поборов, уменьшить возможности для аноблирования
представителей третьего сословия для того, чтобы «хорошие крестья-
не» перестали превращаться в «бесполезных горожан». В качестве
одной из мер, способной как-то облегчить земельный голод мелкого
крестьянства, авторы предлагали дробление крупных ферм52. Среди
других мер на первый план выдвигалась задача расширения всесто-
ронней помощи земледельцу и улучшения его образования.
Участников ученого конкурса в Шалоне на Марне земля интере-
совала в первую очередь в качестве поля хлебопашца. Однако зем-
ля — это еще и громадное разнообразие ландшафта: равнины, горы,
леса, пустоши, болота. Русский историк П. Н. Ардашев удачно
сравнил Францию Старого порядка с лоскутным одеялом53, имея
в виду, конечно, не только ландшафт, но и громадное разнообразие
природных, географических условий в широком смысле, админист-
ративной и правовой структуры и т. п. А. Д. Люблинская обстоя-
тельно проанализировала и описала специфику «аграрного пейза-
жа» различных районов страны, особенности типов землепользова-
ния, разительное различие внешнего облика пашен и деревень54.
Читатель найдет массу полезных сведений в этой насыщенной кон-
кретными данными книге. Мы же в данном разделе намерены со-
36
средоточиться на другом. Документальные материалы и современ-
ные исследования по истории оспаривания показывают, что харак-
тер протеста, в той или ипой мере связанного с землей, в значи-
тельной степени определялся природной средой. Это не означает
отсутствия в таких конфликтах социальных и политических моти-
вов, экономических интересов, психологических импульсов. Но мно-
гие открытые народные манифестации (очень разные по характе-
ру) включили в себя своего рода природный детерминизм, который
присутствовал в качестве обязательного компонента обстоятельств
оспаривания и играл заметную роль в его происхождении и ди-
намике. Земледелец во все времена, а в интересующий нас период
особенно неразрывно связан с ритмами природы и в первую оче-
редь — с землей. Долгими веками вырабатывался необходимый для
жизнедеятельности крестьянской семьи и функционирования кресть-
янского хозяйства определенный баланс в его многогранных связях
с природными условиями, в том числе — баланс в пользовании
пашней, пастбищем, лесом, пустошами, болотами, речными и иными
водами и т. п. Все эти элементы играли в каждой конкретной мест-
ности вполне определенную роль в поддержании равновесия кресть-
янского хозяйства, весьма хрупкого в условиях эпохи. Разумеется,
этот баланс не был абсолютно статичен, он эволюционировал, но
медленно, постепенно. В то же время интересы и действия разных
сил, по разным мотивам из противостоящих крестьянству слоёв,
а отчасти и внутри него приходили в противоречие с этим балан-
сом, выступая в качестве одного из существенных побудительных
мотивов народного, прежде всего, крестьянского протеста. Это мог
быть интерес и сеньора, и «буржуа», и государства. Очень характер-
но это для конфликтов, возникающих на почве лесопользования.
Долгое время лесными массивами во Франции пользовались
почти без правил все, кому это было нужно. Такая практика сохра-
нялась и во второй половине XVII в. особенно в тех областях, ко-
торые сравнительно недавно были присоединены к королевству
(Руссильон, Франш-Конте). Основу ее составлял традиционный
симбиоз мира полей и лесов. Любая попытка запрета на пользова-
ние лесными богатствами рассматривалась как покушение на устой-
чивое равновесие этого симбиоза и яростно оспаривалась. Лесные
правонарушения при Старом порядке — порубки деревьев на дрова,
браконьерство, незаконный выпас скота в районах развитого жи-
вотноводства — были органической частью повседневной жизни55.
Укрепляющаяся абсолютистская администрация в фискальных
целях, а отчасти из экологических соображений56 пыталась навести
порядок в этой сфере. Основные положения этого порядка были
сформулированы ордонансом ведомства Вод и Лесов 1669 г.57 Поз-
же правительство неоднократно возвращалось к этому вопросу. Це-
лая серия специальных постановлений Королевского Совета (16 ав-
густа 1698 г., 6 сентября 1723 г., 16 мая 1735 г., 2 декабря 1737 г.)
37
запрещала вести частным лицам порубки в королевских лесах без
специального разрешения короля, под каким бы то ни было предло-
гом запрещалось производить распашки земель в лесных угодьях,
запрещался также выпас скота, порубки деревьев и пр.58. Для реа-
лизации этих постановлений предпринимались меры по созданию
и укреплению специальной лесной службы. Ее государственными
представителями стали стражники-сержанты, а вскоре в сеньори-
альных лесных владениях и в домениальных лесах, отданных в арен-
ду крупным собственникам, рядом с ними встали коммунальные
сторожа, нанятые сеньором. Однако эта служба оставалась слабой.
В законодательстве довольно внятно определялись функции лес-
ных сторожей. Но на практике, как и во многих других вопросах,
в ту эпоху законодательство соблюдалось плохо. Так, ордонанс
1669 г. обязывал стражников производить общее обследование вве-
ренных им участков один раз в полгода. Но уже в 20—ЗО-е годы
XVIII в. интервал между такими обследованиями составлял девять
месяцев, а к концу века — семнадцать59. Лесных сторожей было
мало и они не проявляли особого усердия в исполнении своих слу-
жебных обязанностей. Отчасти это было связано с социальным про-
исхождением этих людей (по-видимому, власти, набиравшие на
службу стражников, хорошо знали, что лучшие полицейские полу-
чаются из экс-разбойников). Как правило, люди соглашались на эту
работу лишь потому, что она была связана с некоторыми матери-
альными льготами (освобождала от солдатских постоев, давала пра-
ва на приобретение дров и пр.). Маргинальный статус по отноше-
нию к самой общине, обязанности, шедшие вразрез с традицией,
и многочисленные злоупотребления приводили к тому, что стражни-
ки сразу же попадали в разряд людей, презираемых и ненавистных.
Они же, как правило, выполняли роль «козлов отпущения» при
более или менее серьезных народных волнениях.
Правонарушения в лесной среде перерастали в волнения, моби-
лизующие толпы чаще всего тогда, когда правила, регулирующие
лесопользование в той или иной степени ограничивались или просто
изменялись государством или богатыми собственниками. Л. Корволь
в спепиальном исследовании показал, что первые 30 лет XVIII в.
были «периодом открытого восстания» против королевских принуж-
дений в вопросах лесопользования60. Другие исследователи отме-
чают интенсификацию конфликтов в лесной среде во второй поло-
вине XVIII в. В разных уголках страны — Нормандии, Бургундии,
Лангедоке, Франш-Конте — участились случаи коллективного во-
ровства дров, запрещенных порубок деревьев и выпасов скота.
Только в одной из семи метриз провинции Франш-Конте с 1717 по
1789 г. было наложено 89 коллективных штрафов за подобные пра-
вонарушения. 26 из них относились к группам от 5 до 10 человек,
а 10-к группам более 10 человек61. Начиная с 60-х годов сопротив-
ление активизировалось. В феврале 1765 г. восстали крестьяне де-
38
ревень на левом берегу реки Дуб в защиту своих прав пользования
в домениалыюм лесу Шо, втором по размерам в стране. Отряды
крестьян в масках или переодетые в женские платья (отсюда назва-
ние движения—«'восстание демуазелей»), вооруженные ружьями,
пистолетами, топорами, рубили деревья и прогоняли сторожей.
Волнения не прекращались в течение нескольких лет. Чтобы поло-
жить конец «самоуправствам» сельских жителей, пришлось вызы-
вать войска62. Однако сохранившаяся в описи департаментского ар-
хива запись свидетельствует, что крестьяне не прекратили борьбу.
В 1768—1773 гт. в окрестностях Доль около двухсот замаскирован-
ных и вооруженных ружьями и пистолетами крестьян из деревень
Салан, Дан, Эврипиньи и соседних мест преследовали в лесу Шо
сторожей, которые были поставлены сеньорами63. В Руэрге, где
с 1703 по 1762 г. установлено 14 фактов открытых выступлений,
сельские жители отчаянно боролись против запретов на выпас ско-
та. Попытки стражников или чиновников метризы усилить контроль
создавали конфликтную ситуацию. Особенно часто сборища, угрозы
и насилия провоцировались захватом скота64. Таким образом в кол-
лективном оспаривании новых правил лесопользования присутство-
вал вызов властям. В то же время в ходе таких конфликтов сталки-
вались два главных действующих лица сельской жизни — крестья-
нин и сеньор. Жители считали лес или его заповедную часть откры-
той на том основании, что их предки с незапамятных времен поль-
зовались ими. У некоторых коммун такие отношения были оформ-
лены соответствующими соглашениями, у других не было никаких
документов, но они опирались на прецедентное право. Всякая по-
пытка сеньора посягнуть на это право становилась источником мно-
голетних судебных тяжб, а иногда приводила и к открытому выступ-
лению. Характерное дело возникло в начале 70-х годов в Дофине.
Дворянину Бонасье де Преске была пожалована концессия на леса
и земли Сау. Сеньор добился ордонанса, запрещавшего крестьянам
пасти скот и производить распашки в его владениях. Крестьяне
сочли ордонанс недействительным и решили продолжить пользовать-
ся прежними правами. Тогда сеньор поставил в лесу и на пастбищах
сторожей. Начались ежедневные столкновения. В одной из таких
стычек сторожа убили крестьянина. Саунцы ударили в набат, окру-
жили замок сеньора и потребовали предать сторожей суду. Бонасье
с трудом выбрался из дома и бежал в Париж. Оп просил военного
министра прислать войска, «чтобы сдержать своих вассалов», но
ему отказали. В район волнений были посланы несколько бригад
жандармерии, которые разоружили жителей и «заставили их вер-
нуться к своим обязанностям». Однако жители Сау продолжали пи-
сать жалобы в Королевский совет по поводу злоупотреблений
Бонасье, прося не лишать их прав, которыми они владеют в лесу
Сау и окрестных землях, и полагая, «что эти права неоспоримы».
При этом они ссылались на старинные документы. Среди них —
39
ордонанс 1450 г., изданный дофином Луи, который вверяет собствен-
ность на леса Сау королю и ясно указывает, что «права пользова-
ния принадлежат жителям, платящим установленные законом по-
винности». Через два с половиной года сеньор отказался от концес-
сии на леса и земли Сау из-за невозможности ими пользоваться и
попытался получить вознаграждение в 30 тыс. ливров за убытки.
Дело затянулось до 1779 г., когда в административном ведомстве
королевского домена было решено отклонить иск сеньора65.
Широко распространенное в обществе Старого порядка браконь-
ерство ставило под сомнение два других права сеньоров — охоты и
рыбной ловли. Крестьянские посевы были беззащитны перед наше-
ствиями лесной и полевой дичи, перед стаями прожорливых голубей
и ватагами расплодившихся кроликов. Жалобы по этому поводу
постоянно поступали в различные ведомства. Жители Анжера и со-
седних ферм в 1704 г. жаловались, что их поля разорены дичью,
которая обитает в лесу Сен-Жермен, и требовали возмещения убыт-
ков. Интендант по этому поводу писал, что в «генеральстве сотни
деревень, которые вправе требовать того же»66. 13 июня 1707 г.
в связи с прошением приходов Верней, Шапаль, Вернуй и Меро
интендант писал генеральному контролеру: «Я могу Вас заверить,
что количество диких животных, в том числе кабанов, так сильно
возросло в последние годы, что все деревни, находящиеся рядом
с лесами Парижского генеральства, бесконечно страдают от этого,
и я постоянно получаю пространные жалобы от жителей, что им не
разрешают охотиться на этих землях67 и часто охрана земель (от
животных) им стоит больше, чем талья, которую они платят коро-
лю»68. В августе 1695 г. жители прихода Сол около Лонжулю раз-
рушили домики в кроличьем садке сеньора де Виллебон. Когда
капитаны охранного отряда из Монтьери арестовали нескольких
«смутьяпов», жители потребовали освободить их, Более того, они
решительно настаивали, чтобы сеньор возместил им убытки. Аре-
стованные были освобождены, что же касается ходатайства о воз-
мещении убытков, то интендант полагал, что «жалобу следует повто-
рить, потому что, по его сведениям, количество кроликов и ущерб,
на который жалуются крестьяне, не являются более значительными,
чем это было в прошлом»69. В 1709 г. в окрестностях Руана жители
десятков деревень, примыкающих к лесам Прево, каждый день на-
блюдали, как их поля разоряют стаи диких животных, которых они
не имели права трогать. «Сегодня,— писал современник,— видели
двенадцать ланей на хлебном поле... Когда цепа на хлеб была низ-
кой, к этому злу относились терпимо... Но времена изменились: то,
что стоило двадцать солей, стоит теперь более одного пистоля,
страшно видеть, как разоряется хороший урожай»70. Все админи-
страторы понимали, что нужно принимать меры. Не было недостат-
ка и в различных предложениях: обязать интендантов выдать спе-
циальные разрешения для охоты богатым буржуа, организовать пу-
40
бличные охоты там, где дикие животные особенно расплодились...
Нередко в административной переписке между строк читаются ре-
комендации «закрывать глаза» на происходящее71. Но вопрос о раз-
решении крестьянам самим убивать диких животных оставался
спорным. Для многих администраторов было ясно, что подобное
разрешение было бы покушением на устои общества Старого по-
рядка, основанного на привилегиях. Право носить оружие, тесно
связанное с правом охоты, было одной из таких привилегий. Кроме
того, по мнению некоторых администраторов, подобное разрешение
было небезобидно с точки зрения сохранения общественного поряд-
ка. «Без сомнения,— писал генеральный прокурор Парижского
парламента,— было бы очень опасно разрешить свободу (которую
крестьяне во многих местах себе уже позволяют) убивать диких
и других животных, приносящих им значительный убыток. Это оз-
начало бы приучать их к сборищам и к оружию, а они и без того
имеют к этому сильную склонность»72. Браконьеры, как правило,
собирались по 10—12 человек с ружьями и собаками и устраивали
охоту, не считаясь ни с административными, ни с сезонными или
религиозными запретами. Случалось, что они охотились в парках
сеньоров недалеко от замков или ловили рыбу в их живорыбных
прудах, которых в XVIII в. стало много. По наблюдениям француз-
ских исследователей, браконьерство активизировалось во второй
половине XVIII в., являясь существенным компонентом «духа ос-
паривания», распространившегося в таких разных и отдаленных
районах, как Лангедок и Нормандия73. В марте 1754 г. на земле
герцога Бульонского между Мантом и Меланом крестьяне (800 че-
ловек) с камнями в руках истребляли дичь74. В 1771 г. в окрест-
ностях Амьена «под прикрытием» права охоты на территории при-
города, которым могли пользоваться жители города, «многие ремес-
ленники, мастеровые, простые рабочие оставляли свою повседнев-
ную работу, выходили из города с ружьями, убивали голубей и до-
машнюю птицу; они осмеливались оказывать сопротивление сторо-
жам, которые пытались им помешать»75.
Весной 1789 г. в Парижско-Версальском районе крестьяне активно
выступили против сеньориального права охоты76. В марте — апреле
в окрестностях Кержи в охотничьих угодьях принца Копти они
ожесточенно истребляли дичь: расставляли силки и ловили зайцев,
кроликов и птицу «с такой свободой,— как писал интендант,—слов-
но имели на это право». Жители Омонь, Рьель, Эрбле, Нонфлона,
Невиля, Эрнани действовали таким же образом на землях графа
Мерси-Ажанто. В конце марта крестьяне деревни Жанвиль совер-
шали облавы на дичь во владениях герцога Орлеанского. Пытав-
шимся их разогнать отрядам жандармерии и лесной стражи они
оказали упорное сопротивление. В марте и июне подобные крестьян-
ские бесчинства были совершены на землях королевы в Сен-Клу.
Движение приняло столь массовый и ожесточенный характер, что
41
власти были вынуждены создать специальную полицейскую службу
для борьбы «против браконьеров и прочих злоумышленников, кото-
рые учиняли бесчипства в окрестностях Парижа»77. В мае крестья-
не деревни Корбей совершили массовые порубки в лесах маркиза де
Франье, в июне жители пяти деревень — Вильпаризи, Вожур, Вер-
галан, Вильнент и Трамбле — вырубили и «страшно разорили леса
аббатства Сен-Дени78. В то же время сельские общины 10 деревень
Уази истребляли дичь79. Генеральный контролер королевских отку-
пов в Шампани писал 7 июня: «Враждебность деревенских жите-
лей против сеньоров крайняя повсюду. Они взбунтовались, чтобы
охотиться и истреблять дичь на землях терцота Мэйн в этой про-
винции...»80. О «великом истреблении дичи» сообщали из Анжу81.
Все это воспринималось не только как неуважение к сеньориальным
привилегиям, но и как неприкрытое покушение на феодальную соб-
ственность. Поэтому в 80-е годы многие собственники Лангедока,
Прованса и Дофине требовали введения смертной казни для бра-
коньеров 82.
В браконьерстве принимали участие главным образом бедные
крестьяне. В некоторых районах Нормандии во второй половине
XVIII в. в нем подозревались целые деревни83. Мотивы браконьер-
ства для этих категорий крестьян, так же как для бедных жителей
городов, по-видимому, были связаны прежде всего со стремлением
хоть как-то оградить свое хозяйство от разорения и получить до-
полнительно что-либо съедобное к скудному столу. В то же время,
как показала Кокюля-Вальер84, в Гиени во второй половине
XVIII в. борьба против сеньориальных прав охоты и рыбной ловли
была связана со стремлением состоятельных жителей сельских ком-
мун иметь право на досуг. Прогулка с собаками по лесу, охота или
рыбалка, запрещенные для простолюдинов и буржуа, ассоциирова-
лись здесь с приобщением к дворянскому образу жизни. Сеньоры,
осуждая посягательства на их власть, квалифицировали подобные
проявления неподчинения и подражания как «разврат».
В целом складывается впечатление о двойственной природе ос-
паривания сеньориальных привилегий. С одной стороны, эксклю-
зивные права сеньоров отрицались под предлогом свободного поль-
зования природными богатствами85. С другой, состоятельных кресть-
ян побуждали к действию зависть и тщеславное желание приоб-
щиться к миру привилегий. Борьбу крестьян с сеньорами в лесной
среде вряд ли можно связывать с «сеньориальной реакцией», по-
скольку все известные конфликты были порождены установлением
заповедных зон в лесных угодьях. Лесные стражники нужны были
и сеньорам, и администрации для того, чтобы леса лучше охраня-
лись и использовались. Чаще всего открытые бунты выливались в
словесные перебранки и мелкие стычки со стражниками. Иногда
дело доходило до тумаков. Но стражников третировали главпым об-
разом для того, чтобы унизить их и прогнать. Поэтому «бунты»
42
против лесных сторожей скорее напоминали спектакль, зрелище,
доставлявшее удовольствие всей общине86. В то же время в «вызо-
ве» и «насилиях» браконьеров прочитывается стремление утвердить
достоинство крестьянина.
*
* *
В реформаторской деятельности Кольбера, как известно, земель-
ный вопрос не занимал заметного места. Тем не менее абсолютист-
ская администрация уже в то время вполне отдавала себе отчет
в необходимости упорядочения землепользования и проведения
с этой целью различных землеустроительных работ: межевание
земель, осушение болот, строительство каналов и дорог. Эти работы
были связаны с определенными экологическими трансформациями,
которые приводили к изменению занятости населения и к услож-
нению положения и условий труда тех слоев, которые были заняты
в таких традиционных областях, как животноводство и рыболов-
ство. Консулы местечка Сен-Лоран д’Эгуз (Лангедок) заявили
в 1716 г.: «Если осушение болот произойдет, жители навсегда будут
лишены права выпаса мелкого и крупного скота на этих болотах,
не смогут там охотиться и рыбачить, рубить тростник и кустарник,
который там растет и служит зимой фуражом»87. 4 сентября 1765 г.,
когда каноник одного из монастырей в дистрикте Нарбонны попро-
сил разрешение на осушение пруда, субделегат счел необходимым
предупредить интенданта о возможном сопротивлении жителей:
«Они организуют сопротивление этому осушению под предлогом, что
земля, предназначенная к осушению, принадлежит им если не пол-
ностью, то по крайней мере частично; что они имеют возможность
там пасти свой скот, без которого им трудно обрабатывать свои
земли и извлекать из них доход»88. Понятно, что такие изменения
не могли проходить без напряжений и конфликтов, которые иногда
выливались в открытый протест. История конфликтов такого рода
так же, как история лесных правонарушений, показывает, что в них
очень большую роль играла окружающая среда, т. к. геофизические
особенности местности нередко определяли и формы эксплуатации,
и социальные нормы. Тем более, что везде дистанция между поли-
тическими решениями, принимаемыми на уровне центральных или
провинциальных властей, и их воплощением в жизнь была очень
значительна. Это хорошо показал французский историк Ж. Ж. Ви-
дал, изучивший процесс экологического освоения в XVII—XVIII вв.
южной области Лангедока Камарга89. Здесь, как и во многих дру-
гих местах, в основе волнений была защита производственной сре-
ды, когда работы по ее усовершенствованию нарушали традицион-
ное равновесие и общий жизненный ритм. Бург Вове в 1781—
1789 гг. переживал настоящий муниципальный кризис, вызванный
43
перестройкой отношений пользования осушенными болотами.
В 1785—1786 гг. консулы коммуны неоднократно обсуждали про-
блему открытого бунта в городке из-за откупа тростникового камы-
ша, который служил главным фуражом для скота. Как видно из до-
кументов, опубликованных Видалом, консулы пытались объяснить
этот бунт злонамеренностью политических противников. Но Видал
показывает, что в основе конфликта было противостояние прожи-
вающих в бурге мелких пользователей коммунальных выпасов, не-
довольство которых умело направляли крупные собственникинско-
товоды, и людей, часто крайне индивидуалистически настроенных,
живущих в хуторах. Разные экономические интересы обусловили
существенные различия в подходе конфликтующих сторон к про-
блеме использования болот в новых условиях, ставшие основой
конфликта, кризиса, бунта90.
Как правило, при проведении землеустроительных работ власти
и богатые собственники, в том числе сеньоры, выступали вместе.
Впрочем, во второй половине XVII в. абсолютистская администра-
ция на какое-то время встала на путь опеки коммун в вопросах
использования общинных земель. Эдикт 1667 г., касающийся право-
вых и коммунальных обычаев общин, констатировал, что среди бес-
порядков, вызванных «вседозволенностью войны», расточительство
общин коммунальных богатств — самый значительный. «Сеньоры,
чиновники и могущественные люди легко брали верх над слабостью
нуждающихся. Интересы общины обычно плохо учитывались. Нет
ничего более доступного, чем их владения, хозяином которых жела-
ет стать каждый. Хотя права пользования принадлежат «публике»,
коммунальные земли разделены, а сеньоры и состоятельные люди
извлекают для себя из этого выгоду и, чтобы лишить общины их
прав, используют выдуманные долги и злоупотребляют правосуди-
ем»91. Это постановление было принято в защиту коммунальных
прав общины против злоупотреблений сеньоров и других крупных
земельных собственников. Однако на практику подобные решения
оказывали незначительное воздействие. Так было с широко распро-
страненным триажем (выделение в пользу сеньора 1/3 общинных зе-
мель). Королевский ордонанс 1669 г. признал это право, оговорив
ряд условий, одно из которых предполагало предъявление докумен-
тов, подтверждающих это право. Но на практике это и другие ус-
ловия постоянно нарушались, что порождало многочисленные кон-
фликты и судебные тяжбы.
Бесима настороженно крестьяне воспринимали всякую попытку
регламентировать землепользование. Случалось, что землемеры,
посланные для межевания земель, изгонялись, их забрасывали кам-
нями, иногда колотили. Так было в конце 70-х годов XVII в. в до-
лине д’Оссо. Осенью 1683 г. против землеустроительных работ под-
нялись жители долины д’Аспе, «которые считали, что, де, они долж-
ны быть освобождены от межевания»92.
44
Во второй половине XVIII в. сеньоры активизировали свое
наступление на общинные угодья. Огораживания и захват этих
угодий были прежде всего посягательством на права пользования
общины: пастбищные, полевые, лесные. Дополнительные дисбалан-
сы в равновесие крестьянского хозяйства вносились активизацией
освоения брошенных, пустующих земель и наделов, которые были
важным подспорьем в этом хозяйстве. Ситуация для общины была
осложнена еще и тем, что сеньоров в их наступлении поддержало
государство93. Однако крестьяне упорно сопротивлялись. Помимо
бесконечных судебных тяжб и разного рода пассивных форм сопро-
тивления, они порой прибегали к открытому протесту.
Одной из главных задач жителей заболоченных областей было
сохранение коммунальных владений для выпаса скота. По этой при-
чине многие коммуны Лангедока на протяжении всего XVIII в. от-
крыто боролись против осушения болот94. В начале XVIII в. маркиз
де Гуневиль попытался оспорить у жителей коммунны Тре и Жю-
мар права владения на болота. Началась судебная тяжба, которая
тянулась 40 лет. Когда интендант и субделегат попытались произ-
вести проверку спорных территорий, жители четырех соседних при-
ходов ударили в набат и взбунтовались. Обругав и осыпав угрозами
представителей властей и маркиза, крестьяне пообещали поджечь
дом того, кто будет пытаться установить новые правила землеполь-
зования95. Если верить свидетельству анонимного мемуариста, в се-
мидесятые годы волнения на почве пользования торфяниками на
болотах происходили в Артуа. Власти квалифицировали их как
«разбой» Поддержанные королевской администрацией, местные
власти запретили жителям брать на болотах, издавна находившихся
в распоряжении сельских общин, торфяные кирпичи и натолкну-
лись па решительное сопротивление. Крестьяне нескольких дере-
вень вооружились, организовали отряды по 30—40 человек, кото-
рые сопровождали телеги с торфом. Более того, они оскорбляли и
«третировали» представителей юстиции и полиции, которые пыта-
лись им помешать. В одной деревне они установили виселицу на
скирде сена, принадлежащей эшевену и вырыли могилу около этой
скирды, другая виселица была сооружена у двери дома бальи.
В Бовепе более 300 крестьян собрались, чтобы полностью разрушить
торфоразработки: они сделали «более 300 тысяч торфяных кирпи-
чей». Болото немедленно оказалось затопленным. Кроме того бун-
товщики организовали свои общества “Marlots”, “Compagnie de pied
de feu“). Они наполнили деревни бунтовщическими плакатами и
постоянно собирались под звуки барабана, чанов и свистулек. В мас-
ках по ночам они бродили по деревням, палили из ружей, врыва-
лись в дома, зарывали колодцы, грабили сады, рубили деревья.
Руководители движения организовали нечто вроде штаб-квартиры
в середине болот, куда можно было добраться только на лодке. Из
45
рассказа мемуариста сложно понять социальный состав противо-
стоящих друг другу сторон. Французский историк Ф. Лод полагал,
что речь шла о борьбе внутри общины между беднейшими слоями
крестьянства — сельским пролетариатом и земледельческой аристо-
кратией — фермерами96. Мемуарист, цитируемый историком, писал,
что сами «разбойники считали свои действия, направленными про-
тив кюре и законников». Впрочем, это замечание мемуариста не
противоречит выводу Лода, поскольку «законники» могли стать
объектом нападок за то, что поддерживали притязания богатых
фермеров на пользование торфяниками. Что же касается кюре, то
они, по-видимому, преследовались прежде всего как получатели де-
сятины. Члены общества «Marlots» области Лало опубликовали ма-
нифест против десятины и сборщиков. А вскоре с оружием ворва-
лись в дом одного из них. После чего перестали платить десятину.
Примечательно, что против десятины выступили и фермеры. Совет
провинции, опираясь на королевские ордонансы, приказал судебным
властям области установить достаточную охрану для поддержания
общественной безопасности и сохранения урожая. Меры были при-
няты, но «бунтарский дух» витал над провинцией. В разгар дви-
жения главный настоятель монастыря Сен-Власт призывал пойти
на уступки.
Судя по другим материалам, борьба в Артуа в связи с общин-
ными проблемами была направлена и против сеньоров, и против
абсолютистской администрации, поддержавшей мероприятия пос-
ледних. В 1754 г. в бурге Ленин-Льетар вспыхнул бунт в связи с
распашкой пустоши, осуществленной сеньором. 5 мая 1781 г. жи-
тели бурга вновь выступили против проведения в жизнь королевских
постановлений, предписывающих раздел пустошей. В 1785 г.
23 сельские общины выступили против этих постановлений. В этой
области отчетливо проявилась большая организующая роль сель-
ских общин в борбе за общинные земли и права. Сопротивление
было настолько упорным, что власти отказались от своих наме-
рений 97.
В 1765 г. крестьяне маленького бурга Сользе (Бурбонне) после
20 лет судебной борьбы выступили с оружием в руках против
сеньора, захватившего общинные угодья98.
«Значительный», по словам современника, бунт вспыхнул в при-
ходе Куерон в трех лье от Нанта (Бретань) в начале 1785 г. В от-
вет на запрет сеньора Ранлье пасти скот после укоса на его лугах
(огороженные им 30 лет назад пустующие земли) крестьяне не-
скольких приходов — более 800 человек,— вооружившись ружьями,
топорами и палками, «привели в негодность все окрестные луга».
Посланные из Нанта для наведения порядка силы жандармерии вы-
нуждены были отступить. Тогда власти призвали на помощь отряд
альпийских стрелков (100 человек) и все бригады жандармерии
окрестностей. Но прибывший капитан альпийских стрелков и лей-
46
тенант жандармерии были предупреждены, что «крестьяне несколь-
ких бургов и деревень разделились на группы и полны решимости
умереть, если попытаются кого-нибудь из них арестовать». Ночью
был послан курьер в Нант, с просьбой прислать еще одно подразде-
ление в 100 человек. Только спустя две недели войска по частям
(сначала 140 человек, потом еще 60) были выведены. Но «всеоб-
щее брожение», по словам одного из очевидцев, еще долго сохраня-
лось в этом районе ".
Складывается впечатление, что крестьяне, отстаивая свои права
пользования в общинных угодьях, лесах, пустошах и на болотах,
боролись не только против дворянства, но против всех крупных соб-
ственников, стремившихся завладеть этими правами. Поэтому было
бы упрощением сводить «борьбу за землю» в обществе Старого по-
рядка лишь к борьбе крестьян и сеньоров.
' § 3. Тирания хлеба
В последние десятилетия царствования Людовика XIV Франция
переживала трудные времена. В историографии уже более 30 лет
идет дискуссия о характере этих трудностей, их причинах и дина-
мике. До сих пор она не завершена 10°. Но исследователи единодуш-
ны в том, что с середины 80-х годов XVII в. страна вступила в по-
лосу «настоящего социально-экономического кризиса», который имел
свою специфику в разных районах, проявляясь в драматической
пульсации экономической конъюнктуры, в уровне цен, в размерах
реальных платежей, в объеме налогов, в повседневных столкнове-
ниях интересов, нередко выливавшихся в массовые народные движе-
ния lCI. Вместе с тем, в этот период продолжался процесс укрепле-
ния французской государственности, завершалось становление адми-
нистративной монархии. К началу регентства, как известно, обста-
новка в стране стабилизировалась. Объяснить это лишь конъюнктур-
ными обстоятельствами нельзя. Существенный вклад в определение
вектора исторического развития Франции вносили люди: король,
его ближайшее окружение, государственные чиновники разных
уровней и многочисленные подданные Его Величества, собственно
народ. Конечно, далеко не все население страны активно участво-
вало в решении тех или иных вопросов, важных для общества и
государства. В этой связи трудно не согласиться с мыслью Ф. Бро-
деля о том, что Маркс был прав лишь наполовину, ' когда говорил,
что люди сами делают свою историю. История тоже делает людей,
которые ее «переживают»102.
В начале XVIII в. французскому обществу и государству уда-
лось в значительной мере справиться с голодом и чумой (последний
страшный голод, как известно, поразивший всю страну и унесший
•много жизней, был в 1709—1710 гг., а последняя эпидемия чумы —
47
в начале 20-х годов), но многоголовая гидра нищеты, несмотря на
усилия людей оставалась чрезвычайно живучей. Современная исто-
риография накопила так много свидетельств о ней, что было бы из-
лишним возвращаться к этому еще раз. Без преувеличения можно
сказать, что вплоть до революции значительная часть трудящегося
населения страны жила на грани выживания. Конечно, в разных
районах и в разное время этот предел менялся, но в целом низкий
уровень жизни был в этот период банальной очевидностью. В усло-
виях, когда труд человека еще не был в достаточной мере усовер-
шенствован машиной и большая часть производимых ресурсов
использовалась для удовлетворения самых элементарных нужд, в
первую очередь продовольственных, вопрос о пропитании, в букваль-
ном смысле слова о хлебе насущном (ибо хлеб был главным продук-
том питания простого труженника), имел первостепенное значение,
сливаясь в критических ситуациях с правом на жизнь, на существо-
вание. Администрация Старого порядка, все яснее отдавая себе в
этом отчет, уделяла очень много внимания продовольственной проб-
леме: информация, связанная с распределением имеющихся про-
довольственных ресурсов, организацией хлебной торговли, регламен-
тацией цен переполняет наши материалы. Они свидетельствуют, что
озабоченность властей разных уровней проблемой снабжения насе-
ления с конца XVII в. все более возрастала, так как ее решение все
чаще было связано с вопросом обеспечения общественного порядка.
Именно в это время наиболее частой формой открытого протеста ста-
новится продовольственный или хлебный бунт. Французские специа-
листы выявили в период с 1690 по 1720 гг. 182 случая волнений на
продовольственной почве и 662 в 1760—1789 гг. По моим подсчетам
п наблюдениям, с 1715 по 1789 г. подавляющее большинство народ-
ных выступлений в городе и деревне имели характер продовольст-
венного бунта. Разумеется, все эти подсчеты имеют весьма относи-
тельное значение. Их можно использовать лишь для выявления тен-
денции, да и то очень осторожно. Тем не менее сам факт количест-
венного преобладания в истории оспаривания в интересующий нас
период именно хлебных бунтов не вызывает сомнений и требует
осмысления.
На этом пути сделано уже немало. В частности, современные за-
рубежные историки, опираясь на накопленные знания об экономиче-
ской конъюнктуре последнего столетия Старого порядка и более
обстоятельное исследование конкретных проявлений продовольст-
венных движений, решительно отказались от упрощенной экономи-
ческой формулы «неурожай — голод — бунт» или «нищета —
бунт»103. Пытаясь понять сам факт широкого распространения про-
довольственных народных движений с конца XVII до середины
XIX вв. как важнейшего компонента феномена оспаривания, они
обратили внимание на долговременные структурные изменения,
происходившие в стране в это время. Ж. Рюде, который одним из
48
первых высказал мысль о том, что продовольственный бунт — харак-
терная форма народной борьбы того времени1М, ищет объяснение
этого обстоятельства главным образом в динамике роста цен (опи-
раясь в основном на работы Э. Лабрусса)105.
Луиза Тилли связывает широкое распространение продовольст-
венных движений с двумя факторами: с изменением государствен-
ной экономической политики, суть которой заключалась в постепен-
ной трансформации традиционных патерналистских методов и пере-
ходе к экономическому либерализму, что в сфере хлебной торговли
проявлялось в отказе от регламентации и контроля над ценами и
формированием зернового рынка 106. Оба эти фактора, по мнению
Тилли, вели к росту оптовых закупок, массовому передвижению
хлебных грузов, периодическим вспышкам дороговизны. Однако, по-
мимо них, как справедливо отметили А. В. Адо и Чарлз Тилли, су-
щественное значение имели изменения в экономике и связанные с
ними сдвиги в социальной структуре населения 107.
В условиях медленного роста сельскохозяйственного производ-
ства урбанизация и пролетаризация привели к быстрому росту на-
селения 108, которое было уже неспособно прокормиться за счет соб-
ственного труда на земле. Все большее количество людей и в городе,
и в деревне было вынуждено обращаться к продовольственному рын-
ку, на котором ведущее место принадлежало зерновым. Хлеб поку-
пали бедные крестьяне, не производившие достаточного для пропи-
тания количества зерна, работники деревенской промышленности
всех социальных уровней, крестьяне районов незерновой специали-
зации. Для всех них так же, как для быстро растущей армии горо-
жан (городское население в XVIII веке росло в три раза быстрее,
чем сельское)109, связь с рынком стала жизненно необходимой,
и уровень хлебных цен имел огромное значение. Тем более, что
усиление рыночных связей вело к общему росту хлебной торговли,
большим перевозкам и т. п. Но в условиях все еще достаточно низ-
кого общего уровня сельского хозяйства, нестабильности урожаев
(хотя и не такой, как в XVI—XVII вв.) этот рост не мог не сопро-
вождаться периодическим обострением дороговизны. Кроме того,
отсутствие национального хлебного рынка 110, резкие перепады и раз-
личия в ценах между районами создавали дополнительные стимулы
к распространению спекуляции и маневрированию хлебными запа-
сами, особенно в моменты проявлений нестабильности с/х производ-
ства; страдали от этого в первую очередь покупатели хлеба. Нако-
нец, в условиях мануфактурного производства именно цена на хлеб
(а не заработная плата, как это будет в XIX в.) представляла для
этой массы покупателей ближайший общий интерес, ибо положение
их в то время, равно как источники дохода, были социально различ-
ны. Все эти объективные процессы были фундаментом того, что об-
щая борьба трудящегося населения Франции с конца XVII в. все
определеннее канализовалась в сфере обращения и направлялась
49
прежде всего на обеспечение доступного и дешевого хлеба. Вместе
с тем, не менее важное значение имел и тот ментальный сдвиг,
о котором мы говорили выше: и те, кто был занят в сфере распре-
деления продовольствия, и те, кто его производил и покупал, осоз-
навали, что с голодом можно бороться. При этом, если власть иму-
щие, поначалу сделав ставку на патерналистское урегулирование
возникающих в связи со снабжением проблем, постепенно по мере
развития новых экономических представлений стали проводить по-
литику либерализации, то потребители, низы боролись за доступный
хлеб с позиций «моральной экономики»111. Независимо от конкрет-
ных обстоятельств протеста (места, времени, определенного повода
и пр.) бунтовщики своим поведением демонстрировали наличие не-
коего, возможно, подсознательного мотива их поступков, в основе
которого лежали моральные представления о правах человека, вы-
текающие из объективной нерасчлененности физического и природ-
ного существования человека труда. Эти представления не были
сформулированы участниками волнений на продовольственной почве
вербально, но они проявлялись в поведении бунтовщиков, в самой
ткани событий. В частности, понять эти представления отчасти
помогает анализ конкретных типов, форм волнений на продоволь-
ственной почве.
В каждом отдельном случае продовольственное выступление
имело свои специфические черты, связанные с географическим по-
ложением города (местечка, деревни), с особенностями его социаль-
ной структуры, с его ролью в жизни страны, провинции, округа. Но
можно выделить ряд общих черт в характере такого выступления.
Обычно это спонтанное кратковременное выступление с числом
участников от нескольких десятков до нескольких сотен, а иногда
тысяч человек. В зависимости от конкретной ситуации народное
продовольственное выступление приобретало черты «рыночного бун-
та», «бунта-препятствия» (попытка помешать вывозу хлеба за пре-
делы данной местности) или народной таксации (принудительная
продажа зерна или хлеба по установленной восставшими цене)112.
Преобладающей формой продовольственных движений, видимо,
вплоть до весны 1789 г. был «бунт-препятствие». Наши материалы
показывают, что это была не только сельская форма продовольствен-
ного бунта, как ее обычно’ квалифицируют в историографии. Доволь-
но часто такие бунты вспыхивали и в городах, особенно портовых
или в центрах крупной оптовой торговли зерном (при этом, как
правило, в них участвовали крестьяне окрестных деревень). Чтобы
было понятно, о чем идет речь, приведем один характерный пример
такого «бунта-препятствия». В начале июня 1739 г. в порт Лоней
около г. Шатолен (Бретань) приехал оптовый торговец Берардье с
целью погрузить на корабли зерно, купленное им у частных лиц.
Предварительно Берардье получил специальное разрешение интен-
данта на эту операцию ,113. Однако жители порта помешали погрузке.
50
Тогда Берардье попросил помощи у субделетата города Шатолен,.
который издал специальное постановление, разрешающее погрузку
зерна, и предоставил в распоряжение Берардье бригаду жандарме-
рии. Тем не менее все попытки Берардье в течение трех дней погру-
зить зерно оказались тщетными. Власти арестовали зачинщиков’
бунта. Но, когда через неделю погрузку попытались возобновить,
«повозки были остановлены, возчиков подвергли грубому обраще-
нию, вынудили ретироваться и остановить одну повозку с зерном на
причале». Только после того, как разнесся слух, что в порт должен
прибыть кавалерийский гарнизон, погрузку удалось осуществить, но
не полностью: часть зерна была разграблена. Было погружена
23,5 бочки вместо 28, привезенных по разрешению интенданта. Бе-
рардье хотел купить зерно, но вынужден был отказаться от этого,
поскольку ему со всех сторон угрожали вплоть до того, что сожгут
его вместе с кораблем. Во время следствия Берардье утверждал,
что эти угрозы вполне могли быть осуществлены, ибо в предыдущие
дни его неоднократно забрасывали камнями. Обстановка была на-
столько серьезной, что Берардье и бригада жандармерии полмили
сопровождали груженую зерном лодку вдоль берега, а когда они
вернулись в порт, им вновь угрожала продолжающая бунтовать,
«чернь». В 1743 г. хлебный бунт такого же типа в этом порту повто-
рился 114.
В материалах административной переписки сообщения о бунтах-
препятствиях стали появляться с начала 90-х гг. XVII в. Обеспо-
коенные интенданты писали генеральному контролеру о вспышках
насилия, связанного со стремлением жителей не допустить вывоза
зерна за пределы своего городка. Толпы возбужденных мужчин и
женщин останавливали повозки с зерном или хлебом, мешали за-
гружать зерно на корабли и лодки, резали мешки, уносили с собой
все, что можно было унести в карманах, шапках, сумках. Так была
в Лавале (1699) и Альбижуа (1694), в Бар-ле Дюк и Нанси (1697),
Скачбони (1698) и в других городах и бургах115. Бунты-препятст-
вия имели место в феврале 1724 г. в порту Барфлер (Нормандия)
«по случаю погрузки зерна на корабли», Сен-Мало (1734), Потро и
Машкуле (1737, 1740)116.
После выхода постановления королевского совета от 17 сентября
1754 г., разрешающего свободное обращение зерна внутри королев-
ства, во многих городах генеральства Тур — в Блере, Амбуаз, Шоле,
Майене — «чернь» не давала «оптовым торговцам вывезти зерно,
боясь голода»117. Во время недорода 1759 г. волна бунтов «по слу-
чаю изъятия хлеба для соседних областей» прокатилась по многим
городам Бургундии. Большой бунт-препятствие произошел в Дижо-
не. Чтобы положить конец этим волнениям, Дижонский парламент
специальным постановлением запретил вывоз зерна из провинции118.
25—26 мая 1764 г. в порту Карантан (Нормандия) сборище «чер-
ни» остановило и помешало вывезти все зерно, купленное для Исси-
51
ни, Байе и Кана». В июне того же года «бунты-препятствия» вспых-
нули в портах Картере и Дьелет. Несколько судов с островов Исли
и Гернси прибыли в эти порты, чтобы загрузиться рожью. По сви-
детельству очевидца, «чернь всего кантона сбежалась, чтобы поме-
шать погрузке... Бунт был доведен до крайностей, довольно непри-
ятных, особенно в Картере»: более 800 человек не расходились до
тех пор, пока не были сняты с корабля мешки с рожью. Организа-
торы погрузки были вынуждены уступить, поскольку «бунтовщики»
намеревались поджечь корабль119. В октябре — ноябре 1764 г. не-
однократно вспыхивали бунты в Кане против вывоза зерна из горо-
да 12°. В 1765—1766 гг. имели место «волнения и бунты» в городе
Важи (Бретань) в связи с экспортом зерна 121. 16 сентября 1766 г.
«бунт-препятствие» вспыхнул в Амьене (Пикардия). На причале
собрались женщины, жены матросов, с намерением помешать от-
правке груженых зерном кораблей. Они ворвались на один из них и
«учинили там беспорядки»122. В 1769 г. и в июне 1781 г. произошли
«хлебные бунты» в связи с погрузкой зерна в порту Булонь
(Артуа)123.
Осенью 1788 г. волна бунтов на продовольственной почве прока-
тилась по городам Бретани. По моим подсчетам, в августе — декабре
вспыхнуло как минимум 34 открытых народных выступления. Боль-
шая часть из них имела форму «бунта-препятствия». Тогдашний
интендант провинции Бертран де Мольвиль докладывал генераль-
ному контролеру о волнениях, которые имели место в Лазардье и
Паймпоме, «где народ заявил, что не допустит погрузки никакого
вида зерна»; в Бо, куда были посланы войска, чтобы усмирить «бун-
товщиков», число которых на протяжении двух недель увеличива-
лось; в Ла Рош-Дерьяне, где 400 человек помешали погрузке
600 кенталей124 пшеницы; в Ламбале, где чернь разграбила боль-
шое количество зерна, которое, как полагали бунтовщики, принад-
лежало англичанам; в Пон-Круа, где «мелкий люд» помешал по-
грузке хлеба, предназначенного для Либурна и Бордо 125. В Третье
и соседних бургах жители препятствовали не только вывозу хлеба,
но не позволили вывозить вино, масло и прочие продукты, хотя
цена их была невысокой 126. В то же время волна хлебных бунтов
прокатилась по городам и бургам провинции Марш127. 15 октября
королевский судья по уголовным делам Фельтен Рейно де Сен-Жорж
издал по этому поводу специальный ордонанс, в котором говори-
лось, что уже в течение 15 дней в городе наблюдаются вооружен-
ные сборища, препятствующие вывозу хлеба из города Фельтен и
окрестностей 128. В провинции Мэн ареной хлебных волнений стал
бург Авуаз. Этот речной порт на берегу Сартра в очень плодородном
районе был в течение длительного времени местом погрузки зерна,
купленного в провинции Мэн торговцами Нанта и Анжера. Видимо,
именно это обстоятельство сделало его население особенно подозри-
тельным. При малейшем повышении цен жители препятствовали
52
всякой погрузке. Так, 4 сентября толпа женщин напала на повозки
с зерном и обвиняла торговцев в пренебрежительном отношении к
нуждам народа. 26 сентября собравшаяся по звуку набата «чернь»
мешала погрузке хлеба на суда, уносила мешки с зерном, просто
сбрасывала их в реку, грубо обращалась с возчиками, угрожала
торговцам. «За сто луидоров,— сообщал местный синдик субделегату
в Ля-Флеш,— нельзя на пол-лье в округе найти человека, который
согласился бы доставить сюда повозку с хлебом... Чернь настолько
возбуждена, что готова убить из-за буассо зерна»129.
Весной 1789 г. «бунт-препятствие» стал наиболее распространен-
ной формой сельского продовольственного движения. Упорно отри-
цая идею свободного обращения зерна, крестьяне препятствовали
его циркуляции даже между соседними местностями: задерживали
повозки с хлебом, грубо обращались с возчиками и торговцами,
останавливали, отбивали хлебные обозы у эскортирующих их жан-
дармов и подразделений регулярных войск. Следы таких продоволь-
ственных волнений в деревне обнаруживаются в целом ряде про-
винций.
В Лимузене вывозу зерна препятствовали крестьяне приходов
Розьер, Сент-Элер-Фуасан, Меймак, д’Эглетон, Сент-Базил 139 В Пу-
ату в апреле обращение зерна практически было невозможно либо
в связи с тем, что его не позволяли вывозить жители из тех обла-
стей, где оно было, либо из-за того, что жители приходов, через ко-
торые проходили хлебные обозы, останавливали и присваивали
их 131. В Турени 27 мая жители прихода Шатеню воспрепятствовали
вывозу зерна, проданного сеньором еще в декабре 1788 г.132. В про-
винции Мэн в начале января крестьяне задерживали повозки с хле-
бом в окрестностях бурга Шаль 133. В северных областях Пикардии
(районы Булони, Девра, Монтрей) жители сельских приходов также
препятствовали обращению зерна134. В Бурбонне вооруженный
крестьянский отряд 20 мая задерживал повозки с зерном в окрест-
ностях Донжона 135. В это же время бунт-препятствие зафиксирован
в деревне Обромэ (Артуа)136. Довольно сильным было брожение в
связи с обращением зерна в Лионэ. В приходах Бальвини, Нервье,
Сен-Ромбер имели место «различные сборища, бунты и бесчинства»
по этому поводу: в приходе Бельгард—«бунты и возбуждение жите-
лей»; в приходе Сэп-Ромэн—«буйное вооруженное сборище»; в пор-
ту Эгийи—«арест» зерна, предназначенного для рынка Шарлье.
Другие «бунтовщики» задерживали повозку с зерном по дороге из
Шарлье в Париж 137. 27 марта генерал-лейтенант де Форез докла-
дывал хранителю печати о том, что в окрестностях Монбризона и
Сен-Этьена «сборища людей, переодетых в женские платья, препят-
ствуют торговле и обращению зерна; они останавливают повозки
на земле и лодки на Луаре»138. В Лангедоке во всем районе между
Ле-Пюи и Обна к лету 1789 г. почти полностью прервалась всякая
Циркуляция хлебных грузов 139. В начале года в Шампани 20 при-
53
ходов в окрестностях Понтавера поднялись, чтобы помешать вывозу
хлеба, который парижские хлеботорговцы хотели отправить в сто-
лицу. Крестьяне жгли экипажи, лодки, повозки 14°. 19 июня жители
приходов Мураж и Вокулер пытались отбить хлебный обоз из 13
повозок, который эскортировала бригада жандармерии и отряд в
25 человек из королевского нормандского полка 141_ Неспокойно в
это время было на дорогах Версальского округа. 15 апреля в при-
ходе Шеврез вспыхнул хлебный бунт 142. В Провансе в начале фев-
раля жители деревни Молэге не позволили вывезти 50 сальмэ зер-
на, купленного торговцами. 19 июня бунтовали крестьяне прихода
Сен-Гюль в связи с обращением зерна 143. В приходе Корняк (Гиэнь)
крестьяне захватили повозку с зерном144. 11—12 июля в окрестно-
стях Руана эскортировавшим хлебный обоз из 25 повозок отрядам
жандармерии удалось довести до места назначения только 2 по-
возки 145.
Захватывая сельские приходы, продовольственное движение в
ряде местностей переросло в вооруженное восстание, охватившее
не один, а одновременно несколько приходов. Во Франш-Конте в
течение апреля — мая восстанием были охвачены приходы д’Олкс,
Шамбурней, Белье, Кэзи и Эрикур-ан-Контэ. «Вооруженные отря-
ды,— писал современник,— охраняли все дороги, захватывали все
хлебные повозки, которые они встречали и подвергали сопроводи-
телей насилиям»146. В промышленной Шампани, по свидетельству
того же современника, в марте во всей провинции имели место во-
оруженные сборища на продовольственной почве 147. 9—10 марта
восстали сельские ткачи в долине реки Сюип в приходах Буль-сюр-
Сюип, Ферьер, Лаваж, Иль-сюр-Сюип. Крестьяне грабили хлебные
повозки, приготовленные торговцами для отправки, преследовали
спекулянтов и т. д. 12 мая в сельских приходах вокруг Реймса (Ла-
Монтань-де Реймс, Амбоиэ, Бузи) восстали рабочие-виноделы. Очень
сильным в связи с этим было волнение жителей в коммунах на
подступах к Реймсу: в Шомюзи, Витри лэ Реймс, в Безанкуре, Ти-
луа, Шампани 148.
В Оверни в июне бунтовали крестьяне семи сельских приходов
в окрестностях Тьера (Тур, Мозен, Буасуль, Фульполь, Ла Шапель,
Энон, Монишель)14Э. Как установил А. В. Адо, на стыке трех про-
винций — Камбрези, Ар’гуа и Пикардии — продовольственные вол-
нения в мае переросли в вооруженное восстание 15°.
В больших городах и рыночных бургах обычным явлением были
«рыночные» бунты, самая старая форма продовольственного бунта:
она была известна еще в античном мире. Такие бунты, как правило,
происходили или начинались на рынке, были спровоцированы повы-
шенной ценой на хлеб или его недостаточным количеством. Они
были направлены прежде всего против хлебных торговцев, булочни-
ков, а также других жителей города, которые имели большие запасы
зерна (хлеба) или подозревались в этом. Своеобразной мишенью
54
таких бунтов были также местные власти, обвиняемые в некомпе-
тентности, в неумении организовать снабжение города, установить
«справедливую» цену на рынке (см. подробнее ниже).
В интересующий нас период бунты такого рода неоднократно
вспыхивали в столице. В 1693—1694 гг., 1709—1710, 1725 г. и в
другие кризисные годы протестующая толпа, совершая традицион-
ный марш от полупустых или пустых рСынков к ратуше, путем пря-
мого действия пыталась заставить власти принять адекватные си-
туации меры *61. О них рассказали подробно в своих хрониках па-
рижский книготорговец Себастьян Арди, юрист Эдмон Барбье и дру-
гие современники 152. В крупных провинциальных городах рыночные
бунты тоже не были редким явлением. Очень неспокойно было 18—
20 апреля 1693 г. в Руане. Утром 18 апреля около двухсот человек
подошли к ратуше, где заседал парламент и потребовали, чтобы их
впустили. После короткого совещания мудрые • парламентарии вы-
полнили просьбу, и президент парламента Монтолон рассказал всем
присутствующим, что делается для смягчения продовольственной
ситуации в городе. По его словам, люди успокоились, но продолжали
жаловаться, что не могут «найти хлеб за деньги», а многие, «что у
них нет ни хлеба, ни денег, чтобы его купить, поскольку хлеб слиш-
ком дорог». В то же время на одном из старейших рынков города,
который назывался Старая Башня, где обычно продавали ситный
хлеб для бедняков, недостаток последнего вызвал волнения, в кото-
рых участвовало около 600 человек 153. 30 ноября 1747 г. в г. Тулузе
(Лангедок) группа женщин захватила три повозки зерна, другая в
это время отобрала хлеб у торговцев на рынке, обвинив их в скупке,
и распределила хлеб между бунтовщиками. В апреле 1773 г. в том
же городе женщины из простонародья направили свою делегацию к
президенту парламента с требованием снизить цену на хлеб. По-
скольку переговоры затягивались, а власти тем временем организо-
вали охрану хлебных складов, женщины (их было около 80) переш-
ли к угрозам. 7—8 июня 1778 г. произошел самый значительный в
XVIII веке продовольственный бунт в Тулузе. Большая толпа бун-
товщиков, возглавляемая женами ремесленников, протестуя против
дороговизны, подошла к городской ратуше и пыталась взломать
двери. Жандармы открыли огонь, убили молодую женщину и четве-
рых ранили. Произошла стычка, приведшая к новым жертвам 154.
Крупнейшим народным движением продовольственного типа в
интересующий нас период была «мучная война» 1775 г. Это была
серия быстро сменявших друг друга, иногда одновременных народ-
ных выступлений, охвативших Париж, Версаль, а также города и
Деревни шести соседних провинций — Иль де Франс, Пикардию,
Нормандию, Шампань, Орлеаннэ, область Бри. Все это были районы
«крупной культуры», в той или иной степени связанные со снабже-
нием столицы. Первое восстание произошло на рынке в Бомоне-на-
55
Уазе 27 апреля, последний инцидент зафиксирован И мая (Буаме-
ло). Максимального подъема движение достигло 5—7 мая, когда
ежедневно в сельской местности захвату подвергалось до 35 ферм.
Поведение бунтовщиков в разных областях было идентичным. Толпы
мужчин и женщин в городах и деревнях нападали на хлебных тор-
говцев на рынках и в булочных, захватывали фермы, вламывались
в дома зажиточных сельских хозяев и требовали продовольствие.
Главное, что объединяло эти разрозненные движения — одно требо-
вание — установление справедливой цены в 2 су за фунт хлеба или
12 ливров за сетье зерна. Это движение довольно хорошо изучено 155.
И все же многое в нем еще не вцолне ясно. Об этом говорит, в част-
ности, то, что в современной литературе нет устоявшегося мнения
о целях бунтовщиков и характере этого движения.
В историографии высказывалось суждение, что это движение
было репетицией событий 1789 г. Представляется, что оно устарело,
т. к. исчерпал себя финалистский подход к истории народных вы-
ступлений во Франции в конце Старого порядка. Рюде полагает,
что это был типичный продовольственный бунт XVIII в. в «чистом
виде», стихийный и политически наивный, вместе с тем явно «анти-
буржуазный», предвосхитивший в какой-то мере раскол третьего
сословия в 1792—1793 гг. В. С. Люблинский подчеркивает противо-
речивый характер этого движения, полагая, что оно было направле-
но против собственников, против капиталистической свободы торгов-
ли и в то же время в его ходе формировались элементы «антифео-
дального сознания», закладывались связи между трудящимися мас-
сами городов и деревень. Э. Фор считает, что это было «революцион-
ное явление», обозначившее глубокий кризис Старого порядка, про-
явившийся в первую очередь в неспособности властей, прежде всего
местных, справиться с продовольственными трудностями и явило
первую попытку захвата суверенитета. По мнению Г. Лемаршана,
это движение было субъективно «антикапиталистическим», но объ-
ективно наносило удар по старому обществу в целом. Эти суждения
не противоречат друг другу. И, по-видимому, в каждом из них есть
доля истины. И все же ни одно из них не может удовлетворить
современного историка. Настораживает прежде всего явная вклю-
ченность этих оценок характера движения в рамки политэкономиче-
ской парадигмы (феодализм — капитализм) и вытекающая отсюда
дихотомичность. Далее в работе мы еще будем обращаться к исто-
рии «мучной войны» при освещении вопроса о том, как действовала
протестующая толпа. По-видимому, следует рассматривать эпизод
«мучной войны» как один из наиболее чувствительных для Старого
порядка пульсаров социального тела, который не только чрезвычай-
но ярко высветил накопившиеся в этом организме болезни, но и
сам стал важным этапом в развитии этого тела, существенной сту-
пенью в процессе формирования социального опыта.
S6
По единодушному мнению исследователей, самой характерной
чертой «мучной войны» была необычайная заразительность такса-
торского движения. В таком массовом масштабе эта форма борьбы
никогда раньше не применялась, но зародилась она в конце XVII в.,
а возможно, и раньше 156. Я не обнаружила ни одного факта «народ-
ной таксации» в первой половине века. В тех случаях, которые при-
водит Л. Тилли для XVII века, хлеб таксировали сами власти, усту-
пая требованиям «бунтовщиков»157. Во время «мучной войны» пре-
обладала собственно народная таксация, когда «бунтовщики» сами
назначали цену и организовывали продажу хлеба по этой цене 158.
Наши материалы позволили установить несколько случаев народной
таксации до «мучной войны». Во время хлебного бунта в январе
1752 г. в Арле (Прованс) бунтовщики требовали «хлеба по 8 ливров
за сетье, вина по 2 су за кружку». Власти вынуждены были сни-
зить цену на хлеб 159. 20 июля 1757 г. в условиях угрожающего
роста цен полиция Кана (Нормандия) опубликовала постановление,
под страхом смерти запрещавшее «сборища» —«собираться на рынках,
принуждать крестьян продавать свое зерно ниже текущей цены,
установленной полицией...»160. Это постановление было связано с
хлебным бунтом в Кане, вспыхнувшем в тот же день, подробности
которого мне неизвестны. Очевидно, волнения были значительными,
поскольку жандармерия не справлялась с бунтовщиками, и власти
были вынуждены вызвать батальоны регулярных войск из Ли-
музена 161.
Но уже на следующий день мэр города с тревогой писал управи-
телю провинции о том, что, несмотря на охрану, «народ разграбил
рынок, принудил фермеров продавать (зерно) по 20 ливров вместо
40, как они хотели. Народ хочет также таксировать хлеб булочни-
ков по 6 ливров. Одного батальона недостаточно»162. Только 23 июня
«бунт и сборище прекратились, рынок был спокоен, хотя жалобы и
ропот продолжались, поскольку зерна было мало и оно было слиш-
ком дорого»163. Таксаторские движения происходили в этом городе
еще несколько раз. 14 сентября 1764 г. «чернь» предместья прину-
дила возчиков отвезти «часть зерна, предназначенного для погрузки
на корабли, на рынок, где его разгрузили и продали по 14 ливров
мешок вместо 17 (рыночная цена)». 16 сентября следующего года
в одном из докладов лейтенант полиции Кана доносил, что «мно-
жество женщин остановили повозку зерна, идущую в порт, сопрово-
дили ее на рынок, где хотели заставить продать им мешок зерна по
Цене 20 ливров вместо 30, цене последнего рынка»164. Во время боль-
шого бунта в Реймсе 11 — 15 июля 1770 г. восставшие жители пред-
местий, разогнав оптовых и розничных торговцев и служащих после
неудачной попытки добиться установления «справедливой цены» с
помощью фискального прокурора, продали весь хлеб, который был
на рынке, «по цене на четверть пиже рыночной»165. 14 февраля
1771 г. в городе Дорман (Шампань) «чернь» остановила, препрово-
57
дила на рынок и «продала по установленной ею цене повозки с зер-
ном, принадлежащие сьеру Галуа, торговцу этого города»166. К так-
сации прибегали участники значительных по размаху продовольст-
венных выступлений в Гиени весной — летом 1773 г. Кюре коммуны
Иль-Сен-Жорж отмечал, что для того, чтобы справиться с этими
волнениями, властям пришлось вызвать войска численностью до
10 тыс. человек167. В мае — июне 1784 г. волна таксаторского дви-
жения прокатилась по рыночным бургам области Ко. На рынках в
Баквиле, Дофрее, Кодебеке, по свидетельству очевидца, «народ про-
должал настаивать, чтобы ему продавали зерно по цене ниже ры-
ночной, и не соглашался, чтобы оно резервировалось собственника-
ми». В июле во время бунтов в больших бургах Дарнетале и Ивето
«народ хотел, чтобы зерно ему продавали по очень низкой цене и
препятствовал тому, чтобы его оставляли про запас»168. «Народная
таксация» была органической частью продовольственного движения
в городе и деревне в период общенационального кризиса 1788—
1789 гг. В таблицах Национального архива о народных волнениях
в королевстве весной 1789 г. этот тип хлебного бунта абсолютно пре-
обладает 169.
В этой наиболее сложной форме народного продовольственного
движения наряду с требованием «хлеба» важное место занимает
другое — требование дешевого хлеба. В письме интенданта генераль-
ства Алансон (Нормандия) от 1 марта 1789 г. читаем: «...народ по-
велевает торговцем и сам устанавливает цену на хлеб, от которой
торговец не осмеливается уклоняться»170. 20 июня 1789 г. в связи с
хлебным бунтом на рынке г. Дюнкерк (Фландрия) субделегат писал
интенданту провинции: «...народ... воображает, что город обязан
снабжать его зерном по низкой цене. Об этом говорят открыто 171.
Стремление установить справедливую цену было, таким образом,
важнейшим мотивом и субъективным оправданием продовольствен-
ных движений в городе и деревне. Понятие «справедливой цены»,
формирующееся в массовом сознании с середины XVIII в., к началу
революции стало важнейшим компонентом народного понимания
такой моральной категории, как справедливость. Очень характерен
в этой связи небольшой эпизод в Нормандии, на рынке в местечко
Пон-де-Ларш 27 апреля 1789 г. (полицейский протокол бунта в
Пон-де-Ларш) поденщик Ле Пласт кричал, что хочет хлеба по 7 лив-
ров за меру вместо 8 ливров за су. Присутствующий при этом поли-
цейский в надежде избежать бунта пригласил его к главному адво-
кату города, который заявил, что это дело его не касается. «Взбе-
шенный» Ла Пласт вскричал: «Так вот какую справедливость вы
мне предлагаете»172.
В источниках нередко встречаются и своеобразные «смешанные»
продовольственные выступления, в ходе которых в разных соотно-
шениях присутствовали описанные выше формы и методы борьбы за
хлеб. Показательно в этом отношении развитие событий во время
58
бунта в Орлеане, который в материалах административной пере-
писки получил название «Дело Рима». 24 апреля 1789 г. отряды
«бунтовщиков» не позволили выйти из города нескольким повозкам
с зерном, предназначенным для Солони и Роморантена. Затем в
поисках зерна они захватили несколько хлебных амбаров в разных
кварталах города. К вечеру более 200 человек подошли к дому Рима,
торговца и главного хранителя государственного зерна, запаса муки,
предназначенного для снабжения Орлеана. В ответ на отказ хозяина
открыть ворота «бунтовщики» ворвались в дом, уничтожили все
бумаги в торговой конторе, захватили кассу, опустошили дом, унес-
ли с собой или на рыночную площадь около 2400 мешков муки. На
следующий день поиски зерна возобновились. На глице Гриля был
разграблен хлебный амбар, из которого вынесли 418 мешков муки.
Некоторые бунтовщики произвольно назначали цену муки и застав-
ляли булочников продавать ее по этой цене. Не удовлетворившись
поисками зерна в черте города, мятежники отправились в окрест-
ности и забрали хлеб в амбаре монастыря Шартрез в предместье
Орлеана Баньере 173.
Формы борьбы за хлеб и их эволюция в последний период Ста-
рого порядка свидетельствует о том, что в поведении протестующей
толпы была известная логика, что это поведение нельзя представ-
лять лишь как коллективные массовые психозы, спровоцированные
голодом или его угрозой. В основе этого поведения лежали также
традиционные, веками формировавшиеся в народном сознании пред-
ставления о справедливом, правильном с точки зрения простого тру-
женика распределении продовольствия. Обоснование таксаторских
выступлений и сама практика народной борьбы отчетливо противо-
стояла фритредерской политике абсолютизма, более того, свидетель-
ствовала о зреющем в массах убеждении, что государство обязано
вмешиваться в сферу распределения в пользу неимущих и малоиму-
щих, что право на жизнь выше права собственности. Не случайно
вспышки продовольственных движений были связаны с частными
и непоследовательными правительственными попытками реорганиза-
ции сферы хлебной торговли.
Широкое распространение продовольственных движений с конца
XVII в. до революции — веский показатель неэффективности систе-
мы Старого порядка. Структурные составляющие этой системы были
неспособны обеспечить населению важнейшее из прав, которое име-
ет человек — право на существование. Борьба за хлеб для бунтую-
щего человека в рамках этой системы, независимо от ее конкретного
социального смысла, была прежде всего борьбой за существование.
59
§ 4. Социопространственная организация общества
Старого порядка и народный протест
Социальная структура французского общества Старого порядка
детально описана в отечественной историографии 174. Ее необходимо
учитывать при ответе на вопрос «Кто бунтовал?». Современники
обычно говорили о «пароде» (или «народах»), о «черни», «мелком
люде», «канальях», «людях без определенного места жительства»
и т. п. В описаниях отдельных бунтов можно найти более конкрет-
ные сведения о социальном составе бунтовщиков, хотя они, как и
все данные о народных движениях, крайне распылены175. Однако в
какой мере эти сведения «точны»? Рассмотрим лишь один конкрет-
ный пример. Если верить Бюва, то толпа, которая осаждала банк в
Париже в июле 1720 г., состояла из несчастных рабочих, которые
получали заработную плату в банковских билетах и должны были
тратить много времени, чтобы их поменять. «Акробаты», прыгавшие
через баррикады, устроенные у дверей банка, были, по его мнению,
«рабочими, мастерами, ремесленниками и подмастерьями». Э. Фор
предупреждает о необходимости осторожно относиться к этим сви-
детельствам, поскольку слово «рабочий» в то время не имело опре-
деленного значения. Что же касается мастеров и их помощников, то
они были хорошо организованы в корпорации, которые не просили
о защите. Э. Фор не обнаружил также никаких доказательств, что
ремесленники-хозяева и подмастерья должны были ходить менять
банковские билеты в середине дня, когда они обычно работали.
Современники высказывали также суждение, что это были люди,
которых специально наняли, чтобы устроить беспорядки. Барбье по-
лагал, что это были «дворовые люди и бродяги, которые пытались
получить деньги для перепродажи». Э. Фор полагал, что большая
часть участников «бунтов» у здания банка принадлежала именно к
этим маргинальным слоям, что не исключает возможности присоеди-
нения к ним других недовольных людей из разных классов. «Дело
улицы Вивьен», заключает Фор, не было пи революцией, ни бунтом
в точном смысле слова, с трудом его можно назвать «возмущением»,
но квалифицировать его как народный сложно |76. История открыто-
го протеста при Старом порядке дает множество таких примеров.
В этой связи можно ли полностью положиться на свидетельства
современников — администраторов, полицейских, судейских,—кото-
рые, докладывая об уличных происшествиях, волнениях и восста-
ниях, как правило, не располагали реальной информацией? Восста-
навливая «лики» участников бунтов на основе их свидетельств, не
имеем ли мы дело с «интуитивной социологией»?177 Вопрос еще бо-
лее осложняется, если учитывать чрезвычайную социальную пестро-
ту общества Старого порядка, гибридность его социальных типов и
60
далеко не полное соответствие современных социальных категорий
реалиям того времени |78.
Костяк спонтанного народного протеста, как правило, составляли
малообеспеченные слои. В городах — ремесленники, подмастерья, ли-
шенные работы или получающие мизерную заработную плату наем-
ные рабочие, мелкие служащие, домашняя прислуга, бежавшие от
нищеты в город и не нашедшие там работы крестьяне — весь город-
ской мелкий люд, на плечи которого, в конечном счете, ложился
груз продовольственных, промышленных и финансовых трудностей.
В сельских приходах движущей силой большинства актов протеста,
по-видимому, тоже были прежде всего маломощные слои крестьянст-
ва: малоземельные бедняки, мелкие арендаторы и поденщики, сель-
ские ремесленники, виноградари, работники рассеянных мануфактур,
сезонные сельскохозяйственные рабочие. Во всех сборищах активная
роль принадлежала женщинам: их энергия и инициатива нередко
имела решающее значение в спонтанных проявлениях открытого
протеста. В то же время в источниках множество свидетельств о
«соучастии» в бунтарских выступлениях нотаблей: дворян, предста-
вителей духовенства, буржуа, местных администраторов разных
уровней, судейских, мелких лавочников (булочников). Столь же
разнороден социальный состав выявлявшихся в ходе судебного рас-
следования «вожаков» отдельных бунтов. В каждой местности (де-
ревне, квартале, округе) были свои «горячие головы», которые в
критических ситуациях предлагали нестандартные решения. Источ-
ники свидетельствуют, что это были не только бедняки. Среди «во-
жаков» наряду с бедными крестьянами, виноградарями, наемными
работниками, ремесленниками были и бюгатые собственники, нота-
риусы, прокуроры, дворяне, муниципальные чиновники, кюре. Умо-
настроение человека, его нрав, темперамент, интеллект, способность
к действию, а значит, и авторитет лишь отчасти определяется со-
циальным статусом. В случаях спонтанных выступлений чаще всего
мы имеем дело с толпой. По имеющимся источникам ее социальные
«лики» в каждом конкретном случае различимы, но, повторим еще
раз, не вполне достоверны.
Не менее сложным оказывается и выяснение вопроса о социаль-
ных мишенях открытого протеста. В каждой конкретной ситуации
они тоже различимы. Бунты были направлены против налоговых
служащих, лесных стражников, сеньоров и их помощников, сбор-
щиков десятины, против судейских и местных властей, против мель-
ников, хлебных торговцев и спекулянтов, против отдельных пред-
принимателей. Великий дар простолюдинов — нравственное понима-
ние людей, неизменно проявлялся в ходе открытого протеста. Но
можно ли составить представление о реальном социальном противо-
стоянии в обществе Старого порядка по тому, против кого непосред-
ственно был направлен протест? При Старом порядке, как и во все
времена, неизменным базовым фоном открытого недовольства было
61
материальное и социальное унижение, бедственное положение лю-
дей. Но можно ли при строгом рациональном анализе точно указать
конкретных его виновников? Не следует ли говорить, скорее, о «коз-
лах отпущения», которых настойчиво искала и всегда находила
историческая толпа?
Современники оставили массу свидетельств о явной непричаст-
ности жертв того или иного мятежа к злоупотреблениям, произво-
лу и прочим непосредственным причинам открытого выступления.
Кроме того, при Старом порядке было немало конфликтов и откры-
тых столкновений между отдельными профессиональными корпо-
рациями ремесленников, между бедными крестьянами и зажиточны-
ми фермерами, между жителями соседних деревень, городскими и
сельскими жителями, обитателями больших и малых городов. Верно
ли укладывать эту сложную мозаику противоречий в экспликатив-
пую схему социального противостояния? Социальная солидарность
униженных, обездоленных, почти ничего не имеющих, с одной сто-
роны, и обеспеченных, богатых, с другой, ясно ощущается в пуль-
сарах открытого протеста. О солидарности последних красноречиво
говорят, в частности, неуклонно уничижительный тон, в котором
выдержаны свидетельства представителей социальной элиты об
участниках народных выступлений и одна из мер, к которой прибе-
гали городские власти во время волнений для защиты собственности
пт «неразумной черни»,—организация «буржуазной милиции», куда
входили дворяне, буржуа, богатые ремесленники, лавочники. Но
даже в конкретных ситуациях социальное противостояние усколь-
зает от «точной» реконструкции. И вряд ли поддается корректному
обобщению. Очевидно также, что социальная солидарность была не
единственным средством, сплачивающим людей во время волнений.
История отрытого протеста свидетельствует е значительной роли
во многих случаях локальной солидарности, т. е. солидарности лю-
ден, живущих в определенном месте. Чтобы понять ее, остановимся
подробнее на особенностях пространственной организации общества
Старого порядка. В каждом населенном пункте формировалась ло-
кальная общность, которая в зависимости от характера конфликта
давала о себе знать в рамках отдельной сельской коммуны или го-
родского квартала, области, провинции и являлась важным факто-
ром в развитии событий, особенно когда протест был связан с внеш-
ней «агрессией».
Наиболее распространенной и лучше всего институализированной
формой народной общности во Франции Старого порядка являлась
сельская коммуна (communaute), в рамках которой часто сосущест-
вовали (хотя и не всегда обязательно) приход, сеньория и деревен-
ская община. Последняя предполагала наличие суммы специфиче-
ских институтов и общинной практики: коллективные права пользо-
вания и владельческие права на землю, леса, пастбища, коллектив-
ные формы принуждения в ходе сельскохозяйственных работ, кол-
62
лективные расходы (содержание и ремонт церковного здания, до-
рог, оплата труда сельского учителя, пастуха, сторожа, помощь бед-
ным), общие повинности по отношению к сеньору. Общину связы-
вала также фискальная солидарность и периодические общие соб-
рания—«ассамблеи» домохозяев. Последние, как правило, собира-
лись после воскресной мессы перед церковью или на деревенской
площади. На таких собраниях жители выбирали на определенное
время (на год или несколько лет) своих уполномоченных (синдиков,
консулов, прокуроров, эшевенов) и принимали решения по самым
разным вопросам жизни коммуны. Одним словом, как хорошо пока-
зала, опираясь на новейшую французскую литературу, А. Д. Люб-
линская, вся внутренняя и внешняя деятельность деревни регули-
ровалась общиной, которая в своих хозяйственных, социальных и
фискальных функциях в XVII—XVIII вв. продолжала оставаться
активно действующим институтом.
В то же время внутри общины и вне ее действовали факторы,
подтачивающие жизнеспособность этой общности. К первым следует
отнести усиление социальной дифференциации в деревне, ко вто-
рым — рост соперничества между общинами и фермерскими хозяй-
ствами полукапиталистического и капиталистического типа, а также
весь комплекс явлений «сеньориальной реакции» второй половины
XVIII в. и связанную с ним непоследовательную позицию госу-
дарства. Важным организующим звеном локальной общности в го-
роде и деревне был также церковный приход, являвшийся центром
духовной жизни принадлежащих к нему людей 17э.
Основные локальные общности в городах формировались в рам-
ках приходов и городских кварталов, которые не вполне совпадали
с территориальными границами первых. В некоторых крупных горо-
дах (Париж, Лион) кварталы имели административное значение.
Но в большинстве городов, символизируя топографическое единство,
кварталы формировались в соответствии с социальными и экономи-
ческими особенностями населения. Так, в Кастре было 4 квартала,
границы которых не имели почти ничего общего с приходами: ниж-
ний город, народный и трудовой; ремесленный и административный
южный высокий город; богатый жилой северный город и земледель-
ческие пригороды180. В XVIII в. главная ответственность за снаб-
жение жителей продовольствием была возложена на городские со-
веты (консулаты, журады). При Людовике XV и XVI все решения
принимались в городской ратуше на общем собрании жителей, ко-
торое созывал мэр города. Это было существенное новшество по
сравнению с тем, как обстояло дело до 1715 г., когда в этот вопрос
активно вмешивались интенданты и комиссары полиции. Во время
волнений городское пространство становилось одним из актеров со-
циальной драмы. Городские площади имели символическое значение
как места праздников и публичной мести, однотипными были марш-
63
руты бунтовщических шествий к дому комиссара полиции и к го-
родской ратуше.
Несмотря на очевидное различие города и деревни, специалисты
единодушны в том, что при попытках широкого осмысления народ-
ных движений в обществе Старого порядка следует отказаться от
их разделения на городские и сельские. Город и деревня в то время
еще не были так разобщены, как можно было бы предположить,
несмотря па быстрые темпы урбанизации (в XVIII веке городское
население росло почти в три раза быстрее, чем сельское)181. Дело
заключалось не только в том, что многие жители городов были вы-
ходцами из деревни, связи с .которой (родственные, культурные
и пр.) не порывались десятилетиями. Город с деревней связывали
и глобальные процессы, такие, например, как протоиндустриализа-
ция. Сохранялась также активная ориентация городского населения
па землю: около 50 % земельных владений при Старом порядке при-
надлежало горожанам. В последнее время историки обстоятельно
проанализировали еще одну устойчивую линию связи город — дерев-
ня: широкое использование женщинами горожанками (как правило,
многодетными) сельских кормилиц1е2. По мнению Леруа Ладюри,
в двух важнейших секторах — мануфактурном производстве и на-
чальном обучении и воспитании детей — город не приобрел ни пол-
ной самостоятельности, ни зрелости, находясь в зависимости от сель-
ской жизни. Эта зависимость еще больше усиливалась в связи с тем,
что городская социальная элита в порядке компенсации осуществля-
ла своего рода власть над соседними деревнями: без всякого разре-
шения королевской администрации она контролировала независимо
от размеров города жизнь сельской округи в радиусе от 20 до 40 ки-
лометров. Особое значение это обстоятельство имело в продовольст-
венных делах: городские регламенты обязывали фермеров продавать
зерно на городском рынке 183, что помогает, отчасти, понять активное
участие сельского населения в городских продовольственных дви-
жениях.
Многие акты открытого протеста были прежде всего проявле-
нием локальной солидарности. Очевидна ее роль в продовольствен-
ных «бунтах-препятствиях», в некоторых движениях, в той или
иной мере направленных против «чужаков», пришельцев (Арль,
1752 г.), во многих крестьянских восстаниях против налогов. Так,
во время восстания в горной области Валеспи (Русильон) с 1663 по
1665 г. в роли бунтовщиков выступали крестьяне, которые спонтан-
но брали в руки оружие при появлении бригады габелеров. Как
правило, все население коммуны участвовало в таких стычках: не
только мужчины, но и женщины, которые подбадривали своих му-
жей, приносили им еду во время крупных операций; дети нередко
выступали в роли связных. Все это происходило стихийно, но в
атмосфере полного взаимопонимания, помощи и солидарности раз-
ных деревень. При этом нотабли (знатные жители коммуны), как
64
правило, были на стороне «мелкого люда» и нередко выступали в
роли посредников при переговорах с властями. Позднее, начиная с
1667 по 1673 г., властям все чаще приходилось иметь дело с «анге-
лочками», т. е. с вооруженными и хорошо организованными парти-
занскими группами («микеле»), во главе которых стояли команди-
ры, хорошо всем известные. Они выступали против габелеров и тех,
кто с ними сотрудничал. Это было движение, в котором «единство
бунта было единством местности» (И. М. Берсе). Именно всенарод-
ная поддержка и исключительная солидарность всех жителей, вклю-
чая большую часть нотаблей, позволила русильонцам так долго
держаться. «Ангелочки», выступающие в качестве «защитников бед-
ных», чувствовали себя в деревнях и бургах как рыбы в воде. В пе-
рерывах между «засадами», которые устраивали «ангелочки» габе-
лерам, они жили в деревнях, участвуя в будничных трудовых забо-
тах и праздничных развлечениях. Попытки властей привлечь к борь-
бе с «ангелочками» деревенскую милицию ни к чему не привели:
отряды милиции собирались, но об их приближении «ангелочков»
всякий раз предупреждали 184. Конечно, имели значение смелость и
отчаянность «микеле», которую не раз отмечали в переписке пред-
ставители властей разного уровня. Кроме того, сама земля помогала
восставшим. «В этих горах,— не без раздражения писал интендант
провинции после очередной крупной победы партизан,— есть такие
места, где шесть человек помешают пройти двум тысячам»185. Ясно
проявилась локальная солидарность во время крестьянского восста-
ния под руководством Одижо (см. ниже) и во многих других народ-
ных движениях протеста.
По-видимому, локальная солидарность была в основе солидар-
ности межсословной, значение которой сохранялось вплоть до рево-
люции, хотя ее роль, вероятно, снижалась. По наблюдению Ж. Ни-
коля, во второй половине XVIII в. из 495 молодежных бунтов, лю-
ди, принадлежащие к миру нотаблей (дворяне, прелаты, буржуа)
солидаризировались с бунтовщиками в 56 случаях. Это около 11 %
от общего числа. В предшествующий период число таких случаев
составило 19,3 % |86.
Давала о себе знать в ходе волнений и солидарность профессио-
нальная. Общество Старого порядка было не только сословным, но
и корпоративным|87. Помимо устойчивой «профессиональной»
общности крестьянства — сельской общины, в городах существовали
корпорации ремесленников и торговцев, рабочие братства, муници-
пальные корпорации, организации адвокатов и других судейских,
университетских работников, религиозные общины и т. п. Каждая
коммуна и корпорация жила в соответствии со своими внутренними
правилами, имела определенные права и привилегии, к которым все
ее члены были чрезвычайно привязаны. Значение профессиональной
солидарности лучше всего иллюстрирует упорная борьба крестьян-
ских общин за свои права против сеньоров и государства, а также
многочисленные столкновения между различными ремесленными п
рабочими корпорациями в городах |88.
Бунтовщики, как правило, были убеждены, что ведут борьбу за
общее дело, за общий интерес против людей, которые думают только
о собственной выгоде. Ментальность низов, глубоко пропитанная
понятием экономики, которая позволяет существовать каждому,
безапелляционно отвергала сторонников экономики, основанной на
выгоде. Отмеченное еще А. Токвилем коллективистское, или корпо-
ративное сознание человека начала нового времени, предпочитаю-
щего своему индивидуальному «я»—«мое» коллективное «мы» —
«паше» стало интенсивно размываться, по-видимому, лишь во вто-
рой половине XVIII в. Рост индивидуализма, в том числе в народ-
ной среде, в это время как будто очевиден. Его связывают с разви-
тием капиталистических тенденций в экономике, с улучшением
жизненных условий части трудящегося населения, с формированием
«среднего класса» (буржуазии). С ростом индивидуализма связы-
вают и участившиеся жалобы сеньоров, местных властей и пред-
принимателей на «республиканизм» народных низов |8Э. Однако вер-
но ли ассоциировать этот «республиканский дух» с независимостью,
своеволием и даже «революционностью»?190. Исследование семанти-
ческой эволюции слова «республика», впервые упомянутого в 1410 г.,
показывает, что употребление этого слова в прошлом, в частности,
в XVII—XVIII вв. существенно отличалось от современного. «Рес-
публиканцами» тогда называли тех, кто беспрекословно подчинялся
принятым в данной общности законам. Руссо, например, писал:
«Я называю республикой всякое государство, управляемое законами,
сама монархия есть республика»191. Эту же черту республиканского
устройства, которое может быть и демократическим, и аристократи-
ческим, подчеркивал Л. де Жокур в статье Энциклопедии Дидро и
д'Аламбера |92. Именно в этом смысле говорил о «республике» печат-
ников как «о народе, живущем отдельно от других», в середине
XVIII в. рабочий парижской типографии Н. Конта. Описывая «нра-
вы и обычаи детей типографии», он отмечал в первую очередь нали-
чие глубокого сознания общности у этих людей, их беспрекословное
подчинение сложившимся на протяжегаии десятилетий внутренним
правилам, законам жизни в рамках этой общности 193. Быть может,
местные власти, сообщающие о «республиканизме», «республикан-
ском духе», царящем в городах и деревнях их юрисдикции, имели
в виду прежде всего то, что населеиие предпочитало жить в соот-
ветствии с давно установленными моральными и этическими норма-
ми и обычаями? И речь шла в первую очередь об отторжении, актив-
ном неприятии всего, что навязывалось извне (государством, пере-
селившимися в город и потому «чужими» сеньорами, активно про-
никающими в деревню «деловыми людьми»)? Солидарность во всех
ее видах в ходе открытого протеста проявлялась в многочисленных
попытках освободить арестованных за участие в волнениях людей.
66
Считалось также аморальным в ходе процесса о бунте давать пока-
зания судейским на своих соседей по кварталу или приходу. Отсюда
широко распространенная и тоже одиозная в глазах населения
практика «монитуар» (см. ниже). В то же время вполне нормаль-
ным делом считались наговоры на служащих налоговых ведомств,
полицейских и т. п., хотя поведение свидетелей в подобных случаях
абсолютно противоречило предписаниям официальных ордонансов,
обязывающих оказывать помощь следствию. «Без взаимного дове-
рия,— писал П. А. Кропоткин,— борьба становится невозможной,
без мужества, без инициативы, без солидарности — победы не су-
ществует, поражение является неминуемым... в мире животных и
человека закоп солидарности является законом «прогресса»194.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., напр., Inv. som. com. Ville de Grasse. Paris, 1865. BB 25.
2 Peret J. Climat et mentalile en Haut-Poitou. XVII—XVIII ss. Ц CNSS 102.
Limoge, 1971. P. 51—65.
3 Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1909. T. 4. E suppl. 5501.
4 Inv. som. Eure et Loir. Chartres, 1882. T. 5. GG 11.
5 Inv. som. Rhone. Lyon, 1902. T. 1. F 220.
6 Idem. E suppl. 312. F. 157.
7 Inv. som. Rhone. Lyon, 1902. T. 1. F 220.
8 Inv. som. Eure et Loir. Chartre, 1882. T. 5. CC 11. P. 243.
9 Inv. som. Aine. Laon, 1906. T. 5. C. 197—198.
10 Inv. som. Gironde. Bordeux, 1909. T. 4. E suppl. 5501.
11 Inv. som. Marne Chalons, 1884. T. 1. C 423.
12 Inv. som. Eure et Loir. Chartes, 1882. T. 5. CC 11. P. 243.
13 Lh£rilier M. Les debuts de la Revolution a Bordeax. Paris, 1919.
P. XXVI-XXVII.
14 Dere-Depoin. Trois catastrophe a Potoise en 1788—1789. Le grele, le
grand hiver, la disetle. Pontoise, 1880. P. 10.
15 Monin H. B’etat de Paris en 1789. Notes et documents. Paris, 1889. P. 307.
18 Inv. som. Eure et Loir. Chartres, 1882. T. 5. GG 5(2).
17 Inv. som. Rhone. Lyon, 1902. T. 1. E 157.
18 Inv. som. Eure et Loir. Chartres, 1882. T. 5. CC 11. P. 244.
19 Idem. P. 243.
20 Inv. som. Eure et Loir. T. 2. GG 5; Inv. som. Allier. Moulins, 1902. E suppl.
412; Inv. som. Maine. Chalons, 1884. T. 1. C. 424.
21 Inv. som. Rhone. 1902. T. 1. E suppl. 312. P. 218.
22 Histoire economique et sociale de la France. Paris, 1970. T. 2. P. 62—63.
23 Kaplan S. L. Le Pain, le Peuple et le Roi. La bataille du liberalisme sous
Louis XV. Paris, 1986.
24 Lottin A. Chavatte, 1’ouvrier lillois. Un contemporain de Louis XIV. Paris,
1979. P. 115-116.
25 Lachivier M. Les annees de misere. La famine du temp du Grand Roi.
1680-1720. Paris, 1991. P. 347.
26 Buvat J. Journal de la Rcgence (1715—1723). Ed. par Emile Camparon.
Paris, 1875. T. 1. P. 146. Perret J. Op. cit. P. 61—65.
27 Inv. som. Gironde. Paris, 1877. T. 1. E suppl. 2079, GG 10.
28 Berce V. M. Fete et revolte. Des mentalite populaires du XVI au XIII siec-
les. Paris, 1976.
29 Круть И. В., Забелин И. М. Очерки истории представлений о взаимоот-
ношениях природы и общества. М., 1988. Гл. 4; Delumeau J., Lequin Y. Les Mal-
67
heurs des temps, Histoire des fleaux et des catamites en France. Paris, 1987.
P. 390-398,
30 Подробнее об отношении французов к природным бедствиям см.: Delu-
meau J., Lequin Y. Op. cit. P. 321—389.
31 Biraben J. N. Les homines et la pesle en France et dans les pays europeens
et mediterraniiens. Paris, 1975. T. 1. P. 119; Buvat J. Op. cit. T. 2. P. 13, 15, 24,
155, 290-300.
32 См. подробнее: Medecins, climat et epilemies 5 la fin du XVIII s. Pa-
ris, 1977.
33 Ibidem.
34 См. подробнее: Delumeau J, Lequin Y. Op. cit. P, 10—11.
35 Prion P. Scribe. Memoire d’un ecrivain de campagne au XVIII s. Paris,
1985. P. 153-154.
36 Idem. P. 154; Biraben J. N. Op. cit T. 2. P. 64—65, 82—83.
37 Buvat J. Op. cit. T. 2. P. 434.
38 Delumeau J., Lequin Y. Op. cit. P. 13—15.
39 Lottin A. Op. cit. P. 24.
40 Lachivier M. Op. cit.
41 Lottin A. Op. cit. P. 117.
• 42 Lemarchand G. La fin du feodalisme dans le pays du Caux. Paris,
1989. P. 385.
43 В современной историографии накоплено огромное количество конкрет-
ных данных по экономической и демографической истории Франции в русле
«серийной истории». В ежегоднике по истории Старого порядка учтено около
трех тысяч временных серий, созданных и опубликованных историками:
641 серин цен, 243 производственных, 310 серий, посвященных доходам, 582 се-
рии торговой и денежной статистики, 224 фискальных серии, 348 — финан-
совых, 328 — демографических. Grenier J. Y. Series economiques franjaise.
(XVI—XVIII ss.). Paris, 1985.
44 Разумеется, этот вопрос всегда интересовал думающих современников.
См., напр.: Boisguillbert Р. La France ruinee sous le regne de Louis XIV par qui
et comment. Avec les moyens de la retablir en pen de temps. Hollande, 1696;
Vauban S. Projet d’une dime royale. Paris, 1707.
46 ЦПА ИМ Л. Ф. 320. On. 2. Д. 2651. “Quels sont les moyens d’ameliorer en
France la condition des laboureurs, des journaliers et des gens de peine vivante
dans les campagnes celle de leurs femmes et de leurs enfants”.
43 ЦПА ИМЛ, ф. 320, on. 1, д. 76. “Voeux d’un Cytoyen pour le boneur de
gens de la Campane”.
47 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 2. Д. 2651.
48 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 1. Д. 76. Л. 1.
49 “C’est la terre seul qui donne valeur reele, dont la renaissance annuelle
assure a un etat des revenue fisces, independant de Fopinion, visibles et qu’on
pent soustraire a ses besoins”. Ibid.
50 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 2. Д. 2651. Л. 7.
31 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 2. Д. 2651. Л. 16.
52 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 2. Д. 2651. Л. 14.
83 Ардашев П. H. Провинциальная администрация во Франции. 1774—
1779. СПб, 1900. Т. 1. С. 97.
64 Люблинская А. Д. Указ. соч. Л, 1978.
66 Corvol A. L’homme aux Bois. Histoire des relations de 1’homme et de la
foret (XVII—XIX siecles). Paris, 1987. Ch. V.
38 Bieupeyroux F. Le droit de chasse en France de la fin du Moyen Age a la
Revolution Ц I H. 1984. N 46. P. 9—17
57 RGALF.
38 A N. V 700. Copies d’arrets du conseil, memoirs ets. concernant les aux
et forets, les peages. (XVII—XVIII ss.)
59 Corvol A. Op. cit. P. 181.
68
i 60 Idem. P. 180 et suiv.
61 Gresset M. I den tile provinciate et mouvements populates en Franche-Con-
te de 1661 a 1789 // M P. P. 322. Inv. som. Haut-Saon, 1865. В 311, 348, 381, 505.
62 Gresset M. Op. cit. P. 322.
63 Inv. som. Jura. Paris, 1870. В 128.
64 Frayssenge J., Lematre N. Les emotions populates en Rouergue au
XVIII siecle Ц M P. P. 374. См. также: Castan N. Les criminels de Langue-
doc. Les exigences d'ordre et les voies du ressentiment dans une society pre-revo-
lutionnaire (1750—1790). Toulouse, 1980. P. 83; Tilly Ch. La France conteste
de 1600 ft nos jours. Paris, 1986. P. 32—33.
65 A. N. O’ 186. Memoire du 10 mars 1779. См. также: Глаголева-Дани-
ни С. M. Крестьянские волнения в Дофине в конце XVIII века Ц Историче-
ское обозрение. 1912. Т. 17.
66 Intendant de Paris Phelippeaux au c. g. 26 jien 1704 Ц CCG T. I. P. 194.
67 На полях этого документа стоит примечательная пометка генеральпого
контролера: «Должны разрешать».
63 Ibidem.
69 Intendent М. Phelypeaux au с. g., le 31 aofit 1695 Ц CCG. T. 1, P. 401.
70 Ibid. P. 173.
71 Cm.: Ricupeyroux F. Op. cit. [[ I H. 1984. N 46. P. 9—17.
72 Daguesseau M. Fils, procureur general au Parlement de Paris au c. g. le
17 Juin 1709 // CCG. T. III. P. 173.
73 Bastier J. La feodalite au siecle des Lumiere dans la region de Toulouse.
1730—1789. Paris, 1975. P. 56, 197—198; Lemarchand G. Vols de bois et bracon-
nage dans la generalite de Rouen au XVIII siecle Ц MP. P. 229—240.
74 Ковалевский M. M. Происхождение современной демократии. Спб., 1912.
Т. I. Р. 242.
75 Inv. som. com. Amiens. T. 1. AA 27.
76 См. документы об этом движении: Chassin Ch. Les elections et les ca-
hiers de Paris en 1789. Paris, 1889. T. 4. P. 89—125; Lefebvre G. Documents sur
la Grande peur dans la region parisienne Ц AHRF. 1934. N 62. P. 152—167.
77 Письмо де Вильдей к интенданту Бертье от 28 мая. Lefebvre G. Op.
cit. / AHRF. 1934. N 62. P. 153.
73 Ibidem. P. 155.
79 Lefebvre G. La Grand peur... P. 51.
30 Laurent G. Op. cit. P. CCXC.
31 Inv. som. Maine-et-Loire. Angers, 1885. T. 2. P. 195.
32 Castan N. et Y. Vivre ensemble. Ordre et desordre en Languedoc. (XVII—
XVIII siecle.) Paris, 1981.
33 Lemarchand G. Op. cit. // MP. P. 232.
84 Cocula-Vaillieres A. M. La contestation des privileges seigneuriaux dans
le tends des Eaux et Forets. L’exemple aquitain dans la seconde moitie du
XVIII siecle // MP. P. 209-216.
35 На этот мотив лесных правонарушений обратил внимание граф де Сен-
Ламбер: «В монархическом государстве различия в рангах, состояниях, ус-
ловиях жизни и даже наличие определенных прерогатив неизбежно. Государь,
члены королевской фамилии, сеньоры, дворянство, если они того хотят, имеют
право на охоту, рыбную ловлю и прочие эксклюзивные права. Пусть такая
линия раздела существует, хотя понятно, что она противоречит естественному
праву. Но справедливо ли, чтобы удовольствия и развлечения одних прино-
сили разорение и несчастье другим?... Природа создала животных для всех
и потому законы, наказывающие крестьянина за то, что он осмелился вопреки
запрету уничтожить дичь, разоряющую его поля, несправедливы и должны
быть смягчены». ЦПА ИМЛ. Ф. 320. On. 1. Д. 76. Л. 17.
86 См. Corvol A. Op. cit. Paris, 1987. Р. 200—208; Lemarchand G. Op. cit. Ц
MP. P. 229-237.
69
87 Appolis E. Les biens communaux en Languedoc au XVIII siecle Ц Assemb-
le generate de la Commition centrale et des comites departementaux. 1939. Pa-
ris, 1945. T. II. P. 371-397.
85 Ibidem. P. 377.
89 Vidal J. J. Gens des marais en Petite Camargue // MP. P. 261—272.
90 Ibidem.
91 RGALF. T. 18. N 305.
92 Долина включала 7—8 тысяч арпанов земли, а жители платили только
47 ливров налога. При этом они пользовались, не имея на это юридических
оснований, королевскими землями в горах. Inv. som. Bearn. Т. 2. G 7. 112.
Р. 306.
93 См. серию королевских эдиктов и постановлении Совета, разрешающих
огораживания, освоение пустошей, и другие поощряющие аграрный индиви-
дуализм меры. AN Н’ 1444. Об аграрных реформах 60—70-х годов XVIII в.
см.: Лукин Н. М. Избранные труды. М„ 1960. Т. 1. С.178—195; Петров Е. Н.
Социальная роль общинного землевраледпия во Франции перед революцией Ц
Исторический сборник. 1936. № 5; Адо А. В. Крестьяне... С. 58—61; Bloch М.
La lutte pour 1’individualisme agraire dans la France dn XVIII siecle // AHRF.
1930. N 7—8; Gauthier F. La voie paysans de la lievolution: L’exemple picard.
Paris, 1977.
94 CM. об этом: Dutil L. L’Etat dconomique du Languedoc a la fin de 1'An-
cien Regime (1750—1789) Paris, 1911. P. 110—120, 126—130.
95 Lemarchand G. Op. cit. Paris, 1989. P. 146.
96 Laud F. Les classes rurales. Lille, 1914. P. 283—284.
97 Inv. som. Jara. Paris, 1870. C. 445; Laud F. Op. cit. P. 190.
98 Thuillier G. Communaux et troubles ruraux a Saulzet (1740—1830) Ц
AHRF. N 195. P. 62 et suiv.
99 AN H’616.
100 Cm. Lemarchand G. La fin du feodalisme dans le pays de Caux. Paris,
1989. P. 77-84.
101 См.: Энгельгардт P. Ю. Социально-экономическое положение Франции
в конце XVII — начале XVIII в. Кишинев, 1976.
102 Une vie pour Fhistoire. Propos recuillis par F. Ewald et J. J. Brochier //
Magazine litteraire. 1984. N 212. P. 21.
103 Tilly L. La rcvolte frumentaire, forme de conflit politique en France /
Annales E. S. C. 1972. N 3. P. 731; Berce Y. M. Op. cit. P„ 1980. P. 256.
104 В прошлом веке об этом писал И. И. Кареев. Кареев Н. И. Указ. соч.
С. 215-216.
106 Rude G. The Crowd in history. New York, 1964. P. 15-20.
106 Tilly L. Op. cit.
197 Адо А. В. Указ. соч. Ц ВИ. 1974. С. 185-186. Tilly Ch. The formation
of National States in Western Europ. Princeton, 1975.
108 Dupaquier J. La population fran^aise aux XVII et XVIII ss. Paris, 1979.
109 Histoire de la France urbaine. Paris, 1982. T. 3.
110 Малов В. H. К вопросу о складывании единого хлебного рынка во
Франции в XV11I—XIX веках: Опыт корреляционного анализа Ц Француз-
ский ежегодник. М., 1981. С. 188—212.
111 La guerre du Ыё au XVIII siecle. Paris, 1988.
112 Подробнее о типологии продовольственных выступлений см.: Чекан-
цева 3. А. К истории народных движений во Фрапции во время революцион-
ной ситуации 1788—1789 гг. Ц Проблемы новой и новейшей истории. М., 1988;
Tilly L. La revolte... Р. 731—732.
113 Inv. som. Finistere. Quimper, 1889. T. 1. В 866.
1,4 See H. Les classes rurales en Bretagne du XVI siecle a la Revolution. Pa-
ris, 1906. P. 479.
1,5 CCG T. I. P. 270-271, 292, 327, 343, 359, 360, 496, 511, 527; T. II. P. 26;
T. 111. P. 116-117.
70
1,6 Inv. som. Calvados. T. 3. C. 2682; Inv. som. Ille at Vilaine. Hennes, 1878.
T. 1. C. 25, 136.
117 Dumas F. La generalite de Tours au XVIII s.: Administration de 1’inten-
dant du Cluzel (1766—1783). Paris, 1894. P. 337.
118 Inv. som. C6te-d’Or. Dijon, 1880. T. 1. C. 80.
119 Inv. som. Calvados. T. 3. C. 2667, 2682.
180 Ibid. C. 2664.
121 Inv. som. Morbihan. Paris, 1877. T. 1. В 1270-1272.
122 Inv. som. com. Amiens. Amiens, 1891. T. 1. AA 25.
, 123 Inv. som. Pas-de-Calais. Arras, 1882. T. 1. C. 2.
124 Кенталь — старинная мера веса, равная во Франции примерно 50 кг.
125 Inv. som. Ille et Vilaine. Rennes, 1878. T. 1. С. 1, 714.
128 Poquet B. Les origines de la Revolution en Bretagne. Paris, 1885.
T. 1. P. 12.
127 Duval L. Archive revolutionnaire du departement de la Creuse. (1789—
1794). Gueret, 1875. P. 45—47.
128 Duval L. Cahiers de la Manche et assembles du departement de Gueret.
1788—1789. Paris, 1879. P. 126.
129 Trigsr R. L’annee 1789 au Mans et dans le Haul — Maine. Mamers, 1889.
P. 198-199.
130 Relations... Paris, 1790. P. 105; Inv. som. Correze. P. 1869. T. 1. В 952.
131 De-Roux. La revolution a Poitier et dans le Vienne. Paris, 1912. P. 183.
132 AN H’ 1453, d. 2. Touraine. Tableau.
133 Triger R. Op. cit. P. 205.
184 Inv. som. Pas-de-Calais. Paris, 1882. C. 3.
136 AN H’ 1453, d. 2. Moulins. Tableau; Biernavski L. Un departement sous
la Revolution fran^aise. Moulins, 1909. P. 247.
136 Laude P. Op. cit. Lille, 1914.
137 Inv. som. Loire. Paris, 1870. T. 1. В 398, 400, 881, 882, 884.
138 Chassin Ch. Op. cit. Paris, 1865. T. 2. P. 165.
139 Bourderon M. H. La lutte contre la vie chore dans la generalite du Lan-
guedoc au XVIII siMe // Annales du Midi. 1954. avril. P. 165.
140 Laurent G. Reims et la region remoise a la veille de la Revolution.
Reims, 1930.
141 Relation... Paris, 1790. P. 10—11.
142 Les subsistances... P. 216, 218.
143 Inv. som. Bouches du Rhones. Marseille, 1892. T. 2. C. 1089. P. 69.
144 Bruneau M. Op. cit. P. 834.
146 Gosselin E. Journal des principaux episodes de 1’epoque revolutionairs k
Rouen et dans les environs de 1789 a 1795. Rouen, 1867. P. 8—9.
146 Relation... Paris, 1790. P. 23.
147 Ibidem.
148 Laurent G. Op. cit. P. CIII, CIV.
149 Relation... P. 17—18.
150 Адо А. В. Указ. соч. M., 1971. С. 33.
151 Kaplan S. The Paris Bread Riot of 1725 Ц French Historical Stadies.
1985. N 1. P. 23-56.
152 Hardy S. P. Journal d’evenements tels qu’ils parvienent a ma connaissan-
ce. 1764—1789. Paris, 1912; Barbier E. J. Journal d’un bourgois de Paris sous
le regne de Louis XV. Paris, 1847—1856. 4 v; Marquis d’Argenson. Journal et me-
moires du marquis d’Argenson. Paris, 1859—1867. 9 v.
153 CCG. T. I. P. 318.
164 Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 263- 264.
155 Рюде Д. Народные низы в истории. 1730—1848. М., 1984. С. 39—47;
Фор Э. Опала Тюрго. 12 мая 1776 г. М., 1979. Часть II; Люблинский В. С. Указ,
соч. Ц Из истории якобинской дикратуры. Одесса 1962; Ljublinsky V. S. Op.
Cit. Grenoble, 1979.
71
Л
156 Tilly L. Op. cit.: Люблинский В. С. Вольтер и «мучная война» Ц Из
истории общественных движений и международных отношений. М., 1957.
С. 213.
157 Р. Пиложе, изучивший повстанческие движения в Провансе с 1596 по
1715 г., тоже прошел к выводу, что в этот период в провинции пе было
продовольственных движений типа собственно «народной таксации». См.:
Pillorget R. Les mouvements insurrectionnels de Provence entre 1596 et 1715.
Paris, 1975.
158 См., напр.. Фор Э. Указ. соч.
159 Pillorget-Rouanet S. Une crise de colere des paysans d’Arles. Les emeu-
tes frumentaires des 2 et 3 janvier 1752 / CNSS. 92. Strasbourg; Colmar, 1967.
T. 1 P. 389__391.
160 Inv. som. Calvados. T. 3. C. 2616.
161 Ibid. C. 2664.
162 Hippeau G. Op. cit. T. 1. Pt. 2. P. 435.
163 Inv. som. Calvados. T. 3. C. 2664.
164 Ibid.
165 Laurent G. Op. cit. P. LXXIX.
166 Inv. som. Marne. Chalons, 1884. T. 1. C. 416.
167 Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1878. T. 1. E suppl. 1652. Кюре сделал за-
пись о крестьянском бупте в Креоне: «12 мая 1773 г. крестьяне приходов Кам-
бе, Кисак, Комбалап. Сен-Каприпи. Баерех и многих других собрались толпой
на рынке в Креопе с целью понизить цепу па зерпо. которое продавалось по
19 ливров за меру Бордо. Власти отправили для наведения порядка пять бри-
гад жандармерии, по они ничего не смогли сделать. Крестьяне таксировали зер-
но (12 ливров, мера Креопа), грабили везде, где надеялись найти зерно...».
В другом источнике от 14 мая указано, что к таксации в 12 ливров прибегали
бунтовщики в кантоне Либуриа. См.: Inv. som. Gironde. Bordeaux. T. 4. E suppl.
4798.
168 Hippeau G. Op. cit. T. 2. Pt. 2. P. 152.
169 См. подробнее: Чеканцева 3. А. Указ. соч. M., 1979.
170 Dutil L. Op. cit. P. 29.
171 Lefebvre G. Documents... Lille, 1914. T. 1. P. 11.
172 I err arch and G. Les troubles de subsistences dans la generalite de Rou-
en // AHRF. 1963. X 174. P. 144.
173 Inv. som. Loiret. Paris, 1886. T. 2. В 1529; Inv. som. com. Orleans. Orle-
ans, 1907. T. 1. FF 47. P. 11—15. См. также: Lefebvre G. Etudes orleanaises. Pa-
ris, 1962. T. 2. P. 19-22.
174 Для XVII в. это сделала А. Д. Люблинская. См.: Люблинская А. Д.
Франция в начале XVII в. (1610—1620). Л., 1959. В книге речь идет о первой
половине XVII в., но социальная структура общества мало изменилась во вто-
рой половине. Для XVIII в. см.: Адо А. В. Крестьяне... С. 47—51. В соответст-
вии с реалиями того времени общество Старого порядка было, как известно,
обществом сословий. Два из них — дворянство и духовенство — были приви-
легированными, третье, крайне разнородное социально, было лишено приви-
легированного статуса. Марксистская историография настаивает па том, что
это было классовое общество. Представляется, что па самом деле эти позиции
вполне совместимы. В то же время очевидно, что эти очень крупные подраз-
деления социальной структуры общества мало помогают при интерпретации
конкретного материала по истории открытого народного протеста.
175 См. попытку дать более «точную» социальную характеристику бунтов-
щиков 1788—1789 гг. Чеканцева 3. А. Указ. соч. Новосибирск, 1990. С. 49—51.
176 Faure Е. La banquerout... Р. 488.
177 Farge A. Revel J. Op. cit. P. 59.
178 Характерный пример — понятие «рабочий» нри Старом порядке. См.:
Кожокии Е. М. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до
революции 1848 г. М., 1985. С. 37—54.
72
179 Психологическую важность сознания принадлежности к определенному
приходу хорошо иллюстрирует хроника лильского ткача Шавата. См.: Lottin А.
Op. cit. Р. 208-209.
180 См.: Garnot В. Les villes en France aux XVI, XVII et XVIII siecles.
Ophrys, 1989. P. 24.
181 Это обстоятельство, по мнению Леруа Ладюри, дает один из ключей
(весьма важный) для понимания происхождения французской революции.
Histoire de la France urbaine. T. 3. P. 296. Как верно отметил P. Мунье, пере-
ход для многих от сельской цивилизации к городской был источником роста
неудовлетворенности, нервозности, повышенной критичности, связанных с про-
цессом адаптации. Mousnier R. Les journees revolutionnaires de 1787, 1788 et
1789 a Paris, jusqu’au 14 juillet inclus: hypotheses de recherchs Ц MP. P. 508.
182 Cm.: Le Roy Ladurie E. L’histoire urbaine de la France au XVIII s. vue
par un historien rural Ц L’histoire et ses methodes. Actes du colloques Franco-
Neerlandais de novembre 1980 a Amsterdam. Lille, 1981. P. 14—17.
183 Idem. P. 17.
184 Marcet A. Une revolte antifiscale et nationale: Les Angeles du Vallespir.
1663—1672 Ц Actes du 102 CNSS. Limoge, 1977.
186 Depping. T. III. P. 177.
188 Nicolas J. Op. cit. Ц Aux origines... P. 153.
187 Revel J. Corps et communautes d’Ancien Regime / Annalos. ESC. 1988.
N 2. P. 297-298.
188 См.: Кожокин E. M. Французские рабочие... С. 47; Kaplan S. L. La lutte
pour le controle du marche du travail a Paris au XVIII s. Ц RHMC. T. 36, juil-
Jet — septembre 1989. P. 361—412.
189 Nicolas J. Pouvoir et contestation en Savoie au XVIII siecle: aux sources
d’un culture populaire Ц Culture et pouvoir dans les Etats de Savoie du
XVII-e siecle a la Revolution. Geneve, 1985. P. 251.
190 В литературе такая ассоциативная связь уже была поставлена под сом-
нение. Nicolas J. Op. cit. Ц Aux origines... P. 154.
191 Siccano F. Republique et republicaine: contribution a l’histoire de deux
mots // Annali della Facolta di scienze politiche. Universita degli studi di Ge-
nova. 1974. Anno 2. P. 569—617.
192 История в энциклопедии Дидро и д’Аламбера. Л., 1978. С. 104.
193 Contat N. Op. cit. Р. 30-31.
194 Кропоткин П. А. Нравственные начала анархизма. М., 1918. С. 31.
ГЛАВА II
НАРОДНЫЙ БУНТ И ВЛАСТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
§ 1. Динамика антина лотовой борьбы
В течение многих столетий важнейшей формой государственного
принуждения во Франции был налог, В период самостоятельного
правления Людовика XIV происходила очередная существенная
перестройка структуры государственного фиска. Новая королевская
администрация стремилась заменить жесткую систему прямого на-
логового обложения, породившую в первой половине века волну
мощного народного протеста ', более гибкой, в которой все большее
место занимали косвенные налоги. Как показал И. Дюран2, этот
необратимый переход от прямого к косвенному налогу был начат
при Кольбере, однако результаты его податное население ощутит в
полной мере лишь в XVIII в., когда в условиях благоприятной эко-
номической и демографической конъюнктуры давление фиска будет
расти медленнее, чем богатство страны.
В период активной перестройки налоговой системы — в эпоху
Кольбера — страна пережила ряд крупных народных движений,
стержнем которых была борьба против налога. Понятно, что тяжесть
налога в определенной местности зависела от целого ряда факторов
и обстоятельств. Корона традиционно эксплуатировала одни про-
винции больше других, определенную роль играло наличие или от-
сутствие представительных учреждений на местах, много значили
субъективные качества и возможности конкретного правителя про-
винции или интенданта (одному удавалось получить от короля опре-
деленные уступки, другой оказывался менее удачливым). Влияли
на тяжесть налогового обложения и различия фискальных режимов
в районах реальной тальи и персональной, большой и малой габели.
Присутствие войск также существенно усугубляло положение мест-
ного населения. Перечисление обстоятельств, влияющих на восп-
риятие налогового обложения населением, можно продолжать долго.
Однако, по-видимому, почти всегда среди этих обстоятельств присут-
ствовал фактор новизны и ощущение несправедливости.
В 1661 г. молодой король Людовик XIV объявил о своем жела-
нии самостоятельно править страной3. Его главным советником и
помощником стал новый министр финансов Ж. Б. Кольбер, сменив-
74
ший своего незадачливого соперника Фуке, который многочисленны-
ми злоупотреблениями и необузданным тщеславием вызвал гнев
короля и не без помощи Кольбера был вынужден провести послед-
ние годы в тюрьме. Ж. Б. Кольбер вскоре сумел навести относи-
тельный порядок в финансовых делах королевства4. Одним из самых
существенных аспектов его реформаторской деятельности была «уни-
фикация» фискальной системы, предполагающая, помимо прочего,
уничтожение привилегий, которыми пользовались многие перифе-
рийные районы королевства, такие как Артуа, Беарн, Гасконь, Ло-
тарингия, Лангедок, Русильон. Эти отдаленные провинции развива-
лись более медленно, чем центральные районы страны. Некоторые
из них (Беарн, Лотарингия, Русильон, Фландрия) корона присое-
динила недавно силой оружия. Специальные соглашения и договоры
гарантировали им определенные права и привилегии. Но политика
«унификации» породила стремление найти способы увеличить обло-
жение и доходы казны и в этих провинциях. Последние же не могли
без борьбы расстаться со своими привилегиями. Именно в этих про-
винциях произошли наиболее значительные народные движения в
период продолжительного царствования «короля — солнце»: в районе
Бордо — восстание Бенож (Гиень, 1661—1662 гг.), на границе Ар-
туа и Фландрии восстание «Люстюкрю» (Булоннэ, 1662), восстание
под руководством Одижо (Гасконь, 1663—1665), «ангелочков» в Ру-
сильоне (1663—1672), восстание Рура в Виваре (Лангедок, 1670),
Бретонское восстание 1675 г., «камизары» в Севеннах (Лангедок,
1702—1710), восстание «Тард-авизе» в Керси 1707 г. Каждое из
этих восстаний детально изучено и неоднократно описано в зару-
бежной литературе. Некоторые изучались и советскими историками.
Но поскольку имеющиеся в нашей литературе сводные очерки сде-
ланы были давно5, представляется необходимым сделать сжатый
обзор этих движений на основе источников и литературы.
Восстание Бенож было одним из самых значительных конфлик-
тов, который произошел в районе Бордо после Фронды6. В ответ на
приказ Кольбера взыскать недоимки и собрать налоги, которые на-
селение не платило несколько лет, деревни в окрестностях замка
Бенож'ударили в набат. Несколько сотен бунтовщиков осадили за-
мок и укрывшиеся на мельнице отряды королевских войск, но на-
правленное в район восстания военное подкрепление смяло сопро-
тивление.
В следующем году вспыхнуло восстание, получившее название
«Люктюкрю» в области Булоннэ, находящейся на границе Пикар-
дии, Фландрии и Артуа. В силу особенностей географического поло-
жения эта область являлась местом бесконечных военных баталий
и потому долгое время была освобождена от основных налогов.
Однако после Пиренейского мира 1659 г. фиск все же ввел здесь
«чрезвычайный» налог, который решением Королевского Совета в
1661 г. был объявлен постоянным. Протесты Штатов Булоннэ и Ар-
75
туа были отклонены. Чувствуя поддержку местных властей населе-
ние платило крайне неохотно. О многочисленных «происшествиях»
и.стычках со сборщиками стало известно в центре. Абсолютистская
администрация выделила в помощь последним войсковую часть в
250 человек. Тогда жители Булоннэ организовали вооруженные
отряды и подняли восстание (общая численность восставших при-
близилась к 6 тыс. человек), оказывая сопротивление не только сол-
датам, но и нападая на местных дворян. Правительство направило
в район волнений войска, и бунтовщики капитулировали. После
судебного расследования один человек был повешен, трое колесова-
ны и 365 отправлены на галеры7.
На Юго-Западе попытки королевской администрации ввести но-
вые налоги вызвали несколько продолжительных и масштабных
движений, некоторые черты которых напоминали народные восста-
ния первой половины века.
Восстание «ангелочков» в горной области Валеспир в Русильоне,
вписываясь в общую схему классических народных движений
XVII в., выделяется своей продолжительностью (1663—1672 гг.)8.
Движение протеста было ответом на попытку ввести в области
габель. Как и многие другие народные выступления, его вряд ли
можно понять, если не учитывать особенности менталитета жителей
этой провинции. До 1642 г. Русильон находился под юрисдикцией
Испании. После присоединения к Франции местные жители про-
должали поддерживать тесные связи с испанцами. Они имели ре-
путацию гордецов и патриотов своей земли: очень долго, продолжая
сохранять традиции своих предков, они не считали себя француз-
скими подданными. «Испанцы убедили народ Русильона,—писал
современник,— что король Испании является их естественным и за-
конным сувереном и что они в составе Франции только в результате
завоевания и узурпации. На основе этой максимы испанцы убедили
людей, что они ничего не должны делать для нас (французов) без
принуждения...»9. Гордость, патриотизм, необычайная привязанность
к своей родине, воинственность и умение пользоваться оружием,
связанные с необходимостью постоянно защищать свою страну, объ-
ясняют, по мнению современников, «естественную склонность народа
Русильона к бунту»10. Жители провинции были очень привязаны к
кодифицированным начиная с XIII в. обычаям, гарантировавшим
им активное участие в делах провинции и довольно гибкое автоном-
ное управление. Важнейшими привилегиями народа Русильона были
освобождение от постоя войск и соляной пошлины. После Пиреней-
ского мира Людовик XIV взял на себя обязательства поддерживать
обычаи Русильона, однако в ноябре 1661 г. ввел в провинции габель.
Сбор ее был поручен налоговому ведомству Лангедока.
Время для введения нового налога было выбрано более, чем не-
подходящее: область была разорена длительной войной и эпидемия-
ми. Кроме того, с введением габели были закрыты соляные копи в
76
Коне, и соль стали привозить из Лангедока и Прованса. Важную
роль сыграло и то обстоятельство, что сборщиками налога, надсмотр-
щиками габели были почти исключительно жители Лангедока, ко-
торые воспринимались местным населением как «пришельцы». Тем
более, что вели они себя нередко как оккупанты11. Потребность в
соли в горных районах была велика, в соседней Каталонии ее про-
давали свободно, поэтому горцы кантонов Валеспир, используя
устойчивые связи с испанцами, оперативно наладили контрабандную
торговлю. Именно эти три фактора, по мнению А. Матсе: возмож-
ность получать соль контрабандным путем, враждебность к «при-
шельцам» (”gavatx“) и привязанность к каталонскому законодатель-
ству, нарушенному новыми властями,— предопределили ожесточен-
ное сопротивление новому налогу в разоренной войной области.
Многочисленные конфликты и стычки с габелерами весной
1663 г. в Сен-Лоран-де-Сердан привели к аресту нескольких бунтов-
щиков. Однако им удалось привлечь на свою сторону жителей
окрестных деревень. В августе 1663 г. они ударили в набат, и масса
вооруженных людей осадила стражников габели в одном из зданий,
а потом всех перебила. С этого момента в материалах администра-
тивной переписки замелькали сообщения и отчеты о положении дел
в провинции в связи с восстанием «микеле из Валеспир», которое
продолжалось до 1673 г.12.
В 1664—1665 гг. движение протеста, зародившись в Гиени, охва-
тило западную часть Гаскони (Ланды) и Беарн13. Поводом для вос-
стания населения этих областей также стала попытка властей
ввести налог на соль. В мае 1664 г. жители городка Ажемо и не-
скольких окрестных деревень, вооружившись, изгнали направлен-
ных из Бордо служащих соляного налогового ведомства и сопровож-
давших их конвоиров. «Это восстание в Ажемо было, бесспорно, зна-
чительным и имело серьезные последствия»,— писал интендант.
Бунтовщики не ограничились только вооруженным отпором чинов-
никам налогового ведомства, но и оказали упорное сопротивление
войскам, направленным для наведения порядка. Они построили бар-
рикады и открыли огонь по драгунам. Иными словами, именно по-
пытка властей силой подавить сопротивление введению нового на-
лога привела к эскалации событий. Локальный бунт перерос в на-
стоящую войну населения с габелерами, во главе которой встал не-
богатый дворянин Бернар Одижо. В письмах генеральному контро-
леру интендант Гиени перечисляет области и города, ставшие аре-
ной действий повстанцев: приходы области Шалое и долины Лаве-
дан, города Байона, Леон-де-Марсан, Сен-Север, Дакс, Гренада,
Тарта в Ландах и Ортеи в Беарне. Введение войсковых соединений
в эти города и области так же, как в случае с Ажемо, лишь усилили
протест. В течение двух лет Одижо возглавлял ожесточенное сопро-
тивление против представителей налогового ведомства и направлен-
ных для наведения порядка королевских войск.
77
Как и «ангелочки», восставшие использовали методы партизан-
ской войны. Небольшие вооруженные отряды по 15—20 человек, пе-
редвигаясь по ночам, неожиданно появлялись там, где их никто не
ждал, изгоняли габелеров, преследовали тех, кто им помогал, кон-
фисковывали у них запасы соли, тут же на импровизированных
рынках продавали ее населению. Управляющий Гиени маркиз де
Сен-Леон в январе 1665 г. следующим образом описывал поведение
бунтовщиков: «Одижо собирает своих сторонников только тогда,
когда хочет осуществить злодейскую операцию; после этого они
расходятся в разные стороны, не оставаясь вместе более четверти
часа»14. При этом бунтовщики умело использовали особенности го-
ристой и лесной местности 15.
Переписка Пелло с Кольбером свидетельствует, что интендант
предпринимал решительные меры для пресечения «беспорядков»,
с самого начала пустив в ход мощную репрессивную машину.
В район возмущения вводились войсковые части (в разгар восстания
их общая численность достигла несколько тысяч человек), интенсив-
но велось расследование, проводились аресты и допросы, 15—20 ак-
тивных участников и организаторов «заговора» (именно так интен-
дант часто квалифицировал происходящее) были казнены. Однако
эффективность этих мер во многом сводилась на нет абсолютной
солидарностью податного населения с бунтовщиками. Исполненный
решимости «очистить» район восстания от «сброда» и восстановить
в них авторитет Его Величества, интендант постоянно подчеркивал
значение этого фактора. 7 октября 1665 г. он докладывал в центр:
«Мне пишут, что число бунтовщиков увеличивается и что есть не-
сколько приходов, которые дают деньги и людей»16. «Поскольку об-
ласть благосклонно относится к этим бандитам, поскольку им дают
приют и продукты... их еще не удалось выловить»17. Когда отряды
контрабандистов появлялись в деревнях, крестьяне не только не
били в набат, как предписывалось в королевских ордонансах и рас-
поряжениях местных властей, но устраивали своеобразный празд-
ник. Они покупали соль у контрабандистов, организуя на площадях
рынки. Более того, они предупреждали повстанцев о приближении
габелеров или карательных войсковых соединений, а иногда и пря-
тали их.
Совершая дерзкие Набеги на налоговые бюро и отряды сборщи-
ков габели, Одижо неоднократно скрывался от преследования в
Беарне, где неизменно получал поддержку. «Все там заботятся о
нем»,— писал Пелло 18. Докладывая о «соучастии» жителей Беарна,
которые давали гасконским мятежникам приют и еду, предупреж-
дали о приближении габелеров и войск, интендант убеждал Коль-
бера в необходимости лишить и эту провинцию соляной привилегии,
полагая, что «соучастие» в бунте создает для этого благоприятные
условия 19. Важным шагом на этом пути он считал «национализа-
цию» или разрушение соляной копи в Сали, где жители Беарна
78
обычно брали соль20. Предлагая генеральному контролеру в качест-
ве эффективной меры расквартирование войск в областях и городах,
охваченных восстанием, в том числе в Беарне, интендант подчерки-
вал, что только таким способом можно «утомить» и «унизить» эти
области и заставить их «отказаться от помощи бунтовщикам». Ин-
тендант был убежден, что население поддерживает повстанцев или
по крайней мере относится к ним снисходительно постольку, по-
скольку видит в них героев, посвятивших себя «борьбе с фантомом
габели»21.
Тем не менее, постепенно меры властей, направленные на то,
чтобы «победить упорство народов» и «подчинить их приказам ко-
роля», начали приносить свои плоды. 12 мая 1666 г., докладывая о
новом передвижении войск в Беарне и в районе Байоны, об их
столкновениях с отрядами повстанцев, о новых арестах соратников
и советников Одижо Пелло писал: «...замысел (заговорщиков) сей-
час сильно поколеблен и, я думаю, более не будет осуществляться;
из всех областей сообщают о покорности, которой раньше не было,
и о готовности принять то, чего желает Его Величество»22. Сторон-
ников Одижо все хуже принимали в деревнях, они все чаще сталки-
вались с предательством и терпели неудачу в стычках с войсками.
После того как были захвачены в качестве заложников мать и
сестра Одижо, он решил оставить борьбу и бежал в Испанию. Дви-
жение протеста пошло на убыль. В сентябре 1666 г. интендант до-
кладывал о том, что ему удалось кое-где установить налоговые кон-
торы по сбору габели. «У меня есть некоторые сложности,— писал
Пелло,— но я рассчитываю их преодолеть. Они проистекают из того,
что никто не хочет показать, что способствует этому предельно оди-
озному установлению; но мало-помалу привыкают ко всему...»23.
В середине октября он доложил о готовности коммун Беарна опла-
тить возложенные на них штрафы и возмещение убытков. Вскоре
начался вывод войск24. Габель была навязана.
В то время как «ангелочки» возобновили борьбу на юге Ланге-
дока, на севере провинции вспыхнуло другое значительное народ-
ное движение, известное под названием «восстание Рура» (по имени
вождя восстания Антуана Рура, принявшего звание «генералисимуса
угнетенного народа»). Длилось это восстание три месяца — с 30ап-
реля по 25 июня 1670 г. Оно захватило около сорока приходов в
наиболее населенной и богатой области Нижнего Виваре. По разным
«ведениям, от четырех до восьми тысяч крестьян, приведенных в
движение слухами о введении новых налогов, разделились на отря-
ды и, действуя в контакте с униженным населением городов, изго-
няли выборщиков (elus) (проводников налоговой политики короны)
и тех, кто им помогал, осадили несколько бургов, взяли приступом
города Обена и Прива. Власти провинции сконцентрировали в Ви-
варе пять тысяч войск. Силы были неравны, и бунт подавлен25.
79
Кульминацией антиналоговой борьбы во второй половине XVII в.,
по общему признанию исследователей, стали восстания 1675 г.,
всколыхнувшие целый ряд городов и деревень страны. Поводом для
активного протеста вновь стала попытка администрации Кольбера,
изобретательно ищущей средства для финансирования войны с Гол-
ландией, ввести в фискальных целях в делопроизводство особую
гербовую бумагу и новые налоги, в частности, на табак и оловянную
посуду. Уже в конце 1673 г. попытка ввести гербовый сбор вызвала
волнения в Байоне и Сен-Жан-де-Люк (Гиень). В последнем городе
были убитые и раненые26.. В апреле 1675 г. тревожные сведения в
центр поступили из Беарна. В столице провинции г. По были выве-
шены угрожающие плакаты, требующие от контролеров налоговых
актов отказаться от выполнения своей миссии. Возле дома, где было
установлено налоговое бюро гербового сбора, раздавались ружейные
выстрелы27. Из Бержерака докладывали о «скверном расположении
умов». Из Периге и других сенешальств, где были установлены кон-
торы по сбору новых налогов, поступали многочисленные жалобы
служащих на то, что жители отказываются подчиняться их распо-
ряжениям28. Драматический характер приняли события в Бордо.
26 марта на улицах города произошли первые волнения, которые
затем несколько раз повторялись до середины лета 1675 г. и извест-
ны под названием Бордосского восстания 29.
В Ренне (Бретань) 18 апреля 1675 г. две тысячи бунтовщиков
опустошили и разгромили новые налоговые конторы. Аналогичные
выступления произошли в Ване, Динане, Нанте, Киндаме и в других
городах. Возмущение городов стало сигналом для крестьянского вос-
стания. Если городские восстания были направлены главным обра-
зом против налоговых нововведений, то восстание Красных колпа-
ков, по существу, представляло собой крестьянскую жакерию, охва-
тившую сельские приходы. Мятежники выработали свой манифест,
получивший название «крестьянского кодекса», который был опуб-
ликован в ходе событий и подписан псевдонимом «Торребен»
(буквально «снять ему голову»). В 14 статьях этого документа вос-
ставшие сформулировали свое понимание причин нищеты сельского
населения, среди которых были названы феодальные повинности и
злоупотребления сеньоров, а также чрезмерные требования фиска.
Все это, по мнению восставших, было направлено против ’’liberte
armorique1136
Помимо этих значительных народных движений, охвативших
периферийные районы страны в первые десятилетия самостоятель-
ного правления Людовика XIV, то здесь, то там вспыхивали локаль-
ные волнения, в возникновении которых заметную роль играли на-
логи. В мае 1664 г. в связи с введением новых налогов на вино
вспыхнул бунт в Бурже (Бургундия). Гнев мелкого люда был обра-
щен против членов городского совета и нотаблей, поддержавших
представителей налогового ведомства. Власти были вынуждены при-
80
менить силу. Несколько жителей города были убиты и ранены31.
В начале 1665 г. интендант Бургундии Бошу отдал распоряжение о
введении в некоторых городах новых ввозных пошлин в счет возме-
щения долгов. В ответ на публикацию этого указа «мелкий люд»
г. Нуайе в конце января вышел на улицы и с «чрезвычайной дер-
зостью» опустошил дома нескольких чиновников, которым была по-
ручена проверка долговых обязательств. Очень напряженной была
обстановка в городах Болью и Шатийон32. В то же время бунт, на-
правленный против нового налога на вино, произошел в Бордо33.
В апреле 1669 г. в Лионе 500—600 человек, мужчин и женщин,
разогнали стражников, поставленных у ворот города для того, чтобы
не допускать в него без пошлины торговцев вином. После следствия
руководительницей мятежа была названа некая Мийон, которую
вскоре повесили на площади де Teppo. Еще восемь сумевших
скрыться участников восстания были заочно приговорены к казни
через повешение, а четверо других после гражданской казни (они
стояли на площади у позорного столба с веревкой на шее и табли-
цей, где было написано, что они бунтовщики) были до конца жизни
отправлены на галеры34.
После 1675 г. на некоторое время в стране открытое сопротивле-
ние прекратилось. Многие исследователи связывают это с чрезвы-
чайно жестоким подавлением этого сопротивления35. Переписка
Кольбера с местными администраторами показывает, что министр-
реформатор в отличие от Ришелье был настроен более решительно.
«Примерное наказание» бунтовщиков, по мнению Кольбера, способ-
ствовало «укреплению власти» и «избавлению от мятежного духа»36.
Порядок и повиновение держались на силе армии. Чаще всего
речь шла не просто о примерах суровости, но о беспощадном подав-
лении всякого сопротивления. Такая политика администрации соот-
ветствовала общей тенденции усиления авторитета монарха как
важнейшего компонента в процессе укрепления абсолютистского
государства. Особенно безжалостно были подавлены восстания в
Виваре и Бретани37. По-видимому, власти предержащие сумели вну-
шить населению страх. Бунт — острая форма развития участников
событий. Уроки такого участия заставляли мириться с обстоятельст-
вами, вынуждали подчиняться силе. Абсолютистская администрация
победила. Однако ненадолго.
Уже во второй половине 80-х годов число открытых антиналого-
вых выступлений в разных областях страны вновь увеличилось.
Только в материалах административной переписки, опубликованной
Вуалилем, упоминается, по моим наблюдениям, как минимум о 62
конкретных бунтах. Французские историки, работающие под руко-
водством Ж. Николя, выявили с 1690 по 1720 г. 776 случаев откры-
того протеста, из которых 243 в той или иной мере были связаны с
борьбой против фискальной системы абсолютизма38. В основном речь
идет о мелких стычках, кратковременных спонтанных актах про-
81
теста в городах и сельской местности. В то же время борьба против
налогов была важным мотивом массового народного движения в Се-
веннах в 1702—1705 гг., известного как восстание камизаров39, хотя
в свете новейших данных оно предстает не столько как «антифео-
дальное» или «антиналоговое», но прежде всего как милленарист-
ское движение40. Наиболее значительным антиналоговым выступ-
лением этого периода было большое крестьянское восстание в Керси
в 1707 г., основательно изученное И. М. Берсе41. Страну захлесты-
вала, особенно в более менее благополучные годы, вооруженная
контрабанда. Поскольку контрабандисты пользовались широкой и
активной поддержкой населения, их деятельность часто рассматри-
вается как своеобразная форма борьбы против несправедливой си-
стемы косвенных налогов42.
Материалы административной переписки не оставляют сомнений
в том, что активизация антиналоговой борьбы была связана прежде
всего с ужесточением таможенного контроля, введением множества
новых налогов и поборов, значительной бюрократизацией процедуры
их сбора. Эти явления, порожденные неблагоприятной экономиче-
ской конъюнктурой, отменой Нантского эдикта, началом войны с
Аугсбургской лигой, усугублялись многочисленными злоупотребле-
ниями и самоуправствами возросшей армии фискального персонала.
Так, в Турском генеральстве во многих приходах сбором налогов
занималось 7—8 служащих, тогда как общий объем податей был не-
велик (1500—1600 ливров). Интендант предлагал сократить число
сборщиков в соответствии с объемом налога: 2 сборщика на налог в
600 л., 3 — на 1200, 4 — на 2000, 6 — на 3000 ливров и более43.
Переписка дает представление о характере этих злоупотреблений
и о позиции интендантов по отношению к ним. Интендант Оверни
жаловался на «служебную недобросовестность» и неаккуратность
служащих палаты сборов: «Они не знают ни процедуры, ни регла-
ментов и руководствуются только своими личными симпатиями и
пристрастиями; поручают осуществление своих постановлений смо-
трителям табака и другим подобным людям, которые собираются в
многочисленные вооруженные группы и провоцируют народные вол-
нения». Сообщения с мест, сопровождающие письма интендантов
генеральному контролеру, свидетельствуют о широком распростра-
нении такой деятельнобти налоговых служащих44.
Докладывая генеральному контролеру о массовых отказах пла-
тить налоги на вино и многочисленных фактах открытых бунтов
против служащих фиска в податном округе Креси, интендант париж-
ского генеральства также писал о злоупотреблениях «откупщиков
домена». В частности, не имея судебных полномочий, они затевали
тяжбу в связи с налогами в той инстанции, которую считали для
себя удобной, и нередко доводили налогоплательщиков до полного
разорения. «Этот выбор,— писал интендант,—вредный по отноше-
нию к королевским налогам, помогает откупщикам скрываться от
82
нас и мешает нам понять до конца их поведение»45. Интендант счи-
тал необходимым создание специального трибунала для ведения до-
мениальных дел. Обычным явлением были злоупотребления46 и пря-
мое воровство сборщиков тальи47. Одна из причин соляных бунтов
в ряде областей заключалась в том, что откупщики поставляли соль
плохого качества: она наполовину была смешана с землей48.
Интенданты, защищая фискальные интересы государства, в кон-
фликте откупщиков, сборщиков налогов, таможенных служащих и
населения часто были явно на стороне последнего. Интендант Му-
лена, сообщая генеральному контролеру о многочисленных жалобах
жителей на откупщиков, облагавших все торговые операции так, что
величина сбора превышала стоимость товара, предлагал ограничить
объем таких пошлин, «чтобы защитить бедных»49. Служащие эда в
бунтующем округе Креси просили прислать роту жандармерии с
офицером во главе. Однако интендант, считая, что «такая мера со-
вершенно разорила бы жителей», писал о возможности ограничить-
ся направлением в район волнений одного или двух жандармов50.
Интенданты, конечно, отдавали себе отчет, что они обязаны «за-
ставить народ выполнять свой долг» по отношению к государству,
а в случаях открытого сопротивления отучить его «вершить самому
правосудие» таким образом. Каждый случай неповиновения подле-
жал расследованию, зачинщиков бунтов ждали тюрьмы, галеры, ви-
селицы. Помимо индивидуальных наказаний «вожаков», широко
практиковали меры, направленные на повышение коллективной
ответственности налогоплательщиков. Коммуны (городские и сель-
ские) облагались штрафом, наказывались солдатскими постоями.
Однако было очевидно, что только репрессиями нельзя поправить
дело. Некоторые интенданты ясно понимали, что есть два рода не-
плательщиков налогов: одни не могут платить, другие не хотят,
иными словами, платят «неохотно». Управляющий Гиени считал, что
последних мало и их надо «принуждать». Что же касается первых,
то им «следует дать время», подождать, иначе королевству грозит
разорение51. Вот почему в своих донесениях в центр интенданты
обстоятельно описывали состояние дел с налогами, часто просили
помощи для бедных, настаивали на необходимости отсрочки нало-
гов, уменьшения их, всякий раз основательно аргументируя свои
просьбы52.
Складывается впечатление, что новая провинциальная админи-
страция, укрепившаяся благодаря реформам Кольбера, в первую
очередь интенданты, вели себя довольно гибко перед лицом народ-
ного возмущения. По-видимому, ее эмпирические поиски путей
укрепления государственной системы, в том числе фиска, были су-
щественным фактором, повлиявшим на относительное смягчение от-
крытого социального протеста как в трудные в экономико-демогра-
фическом плане последние десятилетия царствования «короля-солн-
це», так и в 30—50-е гг. XVIII в.
83
Это не означает, однако, что борьба с фиском прекратилась. Ее
история в последние пять — шесть десятилетий Старого порядка еще
не написана. Но и теперь уже очевидно, что речь идет главным об-
разом о локальных разрозненных и, как правило, кратковременных
выступлениях, которые следует рассматривать, скорее, как проис-
шествия. В них с поразительной ясностью обнаруживаются слабости
и болезни государственной фискальной системы этого времени.
В условиях значительного роста торговли и товарооборота, а так-
же ввиду невозможности постоянно увеличивать размеры поземель-
ного налога (вследствие ограниченности окультуренного земельного
фонда и относительной стабильности основной массы налогоплатель-
щиков) верным орудием в руках фиска становятся косвенные на-
логи. С начала XVIII в. их роль в государственном бюджете замет-
но выросла: в середине века они давали большую часть налоговых
поступлений в казну. Обложению подлежала в том или ином раз-
мере, по существу, вся сельскохозяйственная продукция — скот,
мясо, лен, шерсть, конопля, напитки, овощи и т. д. Многочисленные
рыночные сборы, ввозные пошлины (октруа), взимавшиеся у город-
ских ворот, королевские, сеньориальные таможенные сборы приво-
дили к тому, что произведенная для продажи продукция подверга-
лась многократному обложению. Большая часть косвенных налогов,
как и в XVII в., отдавалась на откуп специальным учреждениям.
С 1715 по 1786 г. в наших материалах обнаружено 64 факта кон-
кретных локальных инцидентов, «сборищ», волнений, бунтов, на-
правленных главным образом против косвенных налогов.
Самым непопулярным косвенным налогом оставалась габель.
Правда, в XVIII в. он уже не провоцировал столь масштабного
сопротивления, как в век предыдущий. По-видимому, потому, что
к концу XVII в. система габели более менее стабилизировалась.
Страна была разделена на шесть неравных частей: области «боль-
шой» и «малой» габели (соответственно: Берри, Бургундия, Орлеане,
Пикардия, Шампань, часть Нормандии п Лионнэ, Дофине, Прованс,
Лангедок); области, откупившиеся (Пуату, Ангумуа, Перигор,
Гиень); провинции, производящие соль,—Эльзас, Лоррэн, Франш-
Конте; области, освобожденные от налога (Артуа, Фландрия, Беарн,
Бретань, Они, Сентопж). Некоторые районы Нормандии, производя-
щие большое количествб белой соли, находились в особых условиях.
В каждой из этих частей был свой порядок взаимоотношений с на-
логом, существенно отличались цены, что в совокупности привело к
небывалому расцвету контрабандной торговли. В XVIII в. его свя-
аывали в первую очередь с габелью (фозонаж), с этим, по выраже-
нию одного из наказов «чумным бедствием», хотя в некоторых об-
ластях была развита и контрабанда табаком, другими иноземными
товарами. По сути своей коммерческое, далеко не безопасное пред-
приятие, контрабанда получила широкую поддержку населения и
временами приобретала характер массового антиналогового движе-
84
ния. В декабре 1724 г. интендант Дофине Фотанье писал, что в
«каждой деревне контрабандисты имеют сообщников, которые всегда
готовы сесть на коней и следовать за ними... Нет деревни, которая
могла бы задержать контрабандистов или отказать им в убежище...
вся страна за них». История контрабанды в XVIII в. еще не напи-
сана. Самым известным является движение, во главе которого встал
разорившийся торговец Луи Мандрен53. Попытки администрации
лишить контрабандистов поддержки населения не имели успеха.
Нередко репрессии против контрабандистов провоцировали открытое
сопротивление. В 1713—1714 гг. в Бретани велось судебное рассле-
дование против жителей д’Орво, «виновных в насилиях и оскорбле-
ниях» по отношению к служащим откупного ведомства, которые кон-
фисковали большое количество табака у фермера. После длительно-
го разбирательства последний и его соучастники были приговорены
к штрафу в 1000 ливров54. Один из источников сообщает о бунтах
в Бретани в 1776 г., вызванных «конфискациями контрабандного
табака, произведенными откупными приставами»55. Неоднократно
бунты такого рода вспыхивали в Провансе, Гиени, Артуа, Бургун-
дии, Нормандии и других провинциях56.
Вторым по значению и не менее одиозным, чем габель, был налог
на напитки — эд. Вина, коньяки, водка, пиво, плодовые напитки
(сидр из яблок и пуаре из груш) изготовлялись почти повсеместно.
Размер налога варьировался из года в год в зависимости от урожая
и рыночной цены; существовали значительные территориальные раз-
личия. Все это создавало почву для контрабанды и злоупотреблений
служащих эда, которые вели себя не менее бесцеремонно, чем стрел-
ки габели. Они входили в дома и трактиры, придирались к хозяевам,
угрожали собравшимся людям, явно злоупотребляя своими полно-
мочиями. На этой почве возникала масса конфликтов, мелких сты-
чек, которые порождали судебные тяжбы и жалобы во все
инстанции.
Стычки со служащими эда были повседневным явлением и не-
редко превращались в настоящие мятежи. Так, «значительный бунт»
против служащих эда произошел во время ярмарки 18 октября
1719 г. в г. Пуатье. В феврале 1720 г. в г. Мане вспыхнул бунт
против вывоза вина. Более 60 женщин, «вооруженных палками и
камнями гнали откупщика до самой конторы». 9 марта 1740 г. жи-
тели деревни Коклэ (Шампань), собравшись по звуку колокола с
охотничьими и дворовыми собаками, гнали прибывших из Труа слу-
жащих откупа по сбору эда до деревни д’Аван. Один из них стрелял
в агента фиска. Вооруженные ружьями, топорами, палками кресть-
яне этих деревень разоружили служащих, «издевались над ними»,
6 и 19 января 1749 г. в приходе Сен-Арну в окрестностях Бове
(Иль-де-Франс) имели место «сборища, угрозы и самоуправства по
отношению к служащим откупного ведомства по сбору эда», которые
тщетно пытались произвести регистрацию вина и других напитков
85
нового урожая в соответствии с постановлением, принятым в февра-
ле 1748 г. Весной 1749 г. подобный бунт произошел в г. Шалю.
К уголовной ответственности по этому делу было привлечено 27 че-
ловек57.
Королевский Совет неоднократно принимал специальные реше-
ния, которые обязывали служащих эда быть более внимательными
и не доводить дело до открытого противостояния. Однако, по-види-
мому, сам род деятельности служащих откупов независимо от их
индивидуальных качеств не позволял воспринимать их доброжела-
тельно. Вот, например, как развивались события в приходе Кюмьер
27 июня 1728 г.58. Между пятью и шестью часами вечера контролер
и служащие эда города и пригорода д’Эперней, производя обход в
приходе Кюмьер, проходя мимо дома некоего Жефруа, услышали
сильный шум. Когда они вошли в дом, то, помимо хозяина и хозяй-
ки, увидели 15 незнакомых людей, которые пировали за празднич-
но убранными столами. Служащие попытались посмотреть, что они
пьют, но хозяин не позволил контролеру взять бутылку, заявив:
«Это вымогатели (maltotiers), которые пришли помешать нам весе-
литься. Их надо выставить за дверь». Тотчас же все участники пи-
рушки набросились с кулаками на служащих с криками: «В..., маль-
тотье, мы вас лишим жизни, если вы немедленно не уберетесь!».
Служащие испугались и поспешили ретироваться, сказав, что соста-
вят протокол. Однако люди, находящиеся в доме, не позволили им
уйти, а на улице стали звать на помощь: «Это вымогатели, их надо
убить!». На эти крики сбежалось более 150 человек, «вооруженных»
стропилами, вилами и камнями. В конце концов служащим удалось
убежать в контору, но их всю дорогу сопровождал град камней. По-
добная стычка произошла также в местечке Этесу 30 ноября
1728 г.59
На допросе, который состоялся 9 июля, Жефруа и его жена по-
казали, что один из служащих, войдя в дом, забрал чашку с день-
гами. Когда же ее пытались отнять, он вытащил шпагу и замахнул-
ся на хозяина. Ему помешали сыновья Жефруа. Трудно сказать,
как все было на самом деле60. Служащие утверждали, что это был
бунт и объяснения хозяев — это попытка скрыть правду. Однако и
то, как пострадавшие описывали ситуацию, выглядит не очень убе-
дительно. Тем не менее1 этот протокол судейских и материалы про-
цесса дают представление о том, как возникали такие «бунты». Они
еще раз напоминают о необходимости осторожно воспринимать сви-
детельства источников, в том числе юридических, ибо совершенно
очевидно, что стражи порядка по тем или иным причинам склонны
были драматизировать ситуацию.
Во многих провинциях (Бургундия, Дофине, Лангедок, Иль-де-
Франс и др.) особенно часто во второй половине века население
активно противилось взиманию ввозных пошлин у городских за-
став 61. В южных провинциях, особенно часто в Лангедоке и Про-
86
вансе, в течение всего периода вспыхивали бунты против местного
налога на муку62. Создается впечатление, что в дореволюционном
XVIII в. в связи с существенным усовершенствованием центрального
фиска именно местные налоги и особые сборы самим фактом но-
визны чаще всего вызывали открытый протест податного населения.
В условиях экономического кризиса, дороговизны, безработицы
первой половины 1789 г. открытая борьба против косвенных налогов
вновь активизировалась. Бунтовщики отказывались платить налоги,
громили налоговые конторы и бюро, срывали взимание ввозных пош-
лин, мельничного побора, изгоняли сборщиков налогов.
Волна таких выступлений прокатилась в апреле — мае по южным
городам Лангедока. 15 апреля «значительный бунт» (граф Перигор)
произошел в небольшом портовом городе Сет, расположенном в пяти
милях от Монпелье 63. Бунтовщики требовали «снижения цены на
хлеб, отмены ввозной пошлины, эквивалентных дотаций (или экви-
валента — местного налога на мясо, рыбу и вино.— 3. Ч.) и всех на-
логов». Попытки администрации успокоить «смутьянов» уговорами
не увенчались успехом. «Мятежная чернь настаивала на своих тре-
бованиях» и предложила мэру города «подписать приказ о сниже-
нии хлебных цен и отмены всех налогов». В ходе бунта были опу-
стошены дома испанского консула, занимавшегося хлебной торгов-
лей, и первого консула города, адвоката в Тулузском парламенте,
разгромлены налоговые конторы, сожжены деловые бумаги64. 3 и
4 мая антиналоговый бунт потряс г. Лиму. Взбунтовавшаяся
«чернь» «под предлогом поисков зерна» направилась к служащим
контор по сбору эквивалента и дотаций, к контролеру долговых ак-
тов и унесла оттуда все долговые книги, которые попались под
руку65. 16—18 марта бунтовало, требуя отмены эквивалента, тру-
дящееся население г. Агд66.
В большом восстании в Провансе в конце марта 1789 г. также
ощущается антифискальная направленность. «Долой откупа, долой
сборщиков!»—провозгласили восставшие ремесленники и рабочие
Марселя. «Мятежники» разрушили здание конторы по сбору мест-
ного, крайне непопулярного налога, носившего название мельнично-
го побора — пике 67. В Тулоне и Эксе бунтовщики в свою очередь
требовали его отмены. В ряде городов они сорвали взимание ввозных
пошлин и мельничного побора, в некоторых местах (Иер, Бриньоль)
разрушили налоговые бюро68. Уже после того, как восстание в Про-
вансе как будто улеглось, консулы Ла-Сен опрометчиво восстановили
мельничный побор. В результате 14 апреля «крестьяне и матросы»
восстали и разгромили налоговую контору69. В графстве Фуа анти-
налоговые бунты вспыхнули в Пэмьо, Фуа и Баркилере 70. В начале
июля волна антиналоговых выступлений прокатилась по северным
городам Лотарингии. В Меце бунтующая «чернь» разграбила и раз-
рушила караульные помещения откупных ведомств города, обругала
и разогнала служащих. Подобные бесчинства имели место и в
87
Тьонвиле. 7 июля «преследовали и издевались над налоговыми слу-
жащими в Фонлай»71. Факты оскорблений и самоуправств по отно-
шению к сборщикам эда и против служащих налоговых контор име-
ли место и в других городах страны72. Крупнейшим антиналоговым
выступлением было восстание в конце июня — начале июля во вто-
ром по величине городе Франции — Лионе73. В Париже еще в мае
(19—22) большая группа мужчин и женщин с полными корзинами
рыбы собралась у городской заставы Клиши, потеснила служащих
и ворвалась в столицу без уплаты ввозной пошлины. Министр де
Вильдей был очень обеспокоен этими волнениями: в распоряжение
генерального откупщика господина Делетра были направлены зна-
чительные силы жандармерии74.' Однако 11 июля восставший народ
сжег несколько городских застав; на следующий день были сожже-
ны еще шесть застав в северной части города75. Эти события были
уже прологом народного вооруженного восстания, 13—14 июля, ко-
торое завершилось штурмом Бастилии76.
Весной 1789 г. антифискальпая борьба была составной частью
аграрного крестьянского движения. Вновь активизировали свои
действия контрабандисты, которые в реальной жизни их никогда и
не прекращали, особенно па границах королевства и провинций с
разным таможенным режимом. Зимой из Мортена (Нормандия) со-
общали об опустошениях, которые произвела банда контрабандистов
на территории протяженностью более чем в 18 миль77. В июне о
контрабанде и методических грабежах вооруженных отрядов на гра-
нице Анжу и Мэна писал министру барон де Безенваль78. Процве-
тала контрабандная торговля и в пограничных местностях Бретани
и Пуату79. Борьба против налогов, прежде всего косвенных, в это
время была важным объединяющим моментом в движении город-
ских и сельских низов. Важно отметить, что во всех перечисленных
выше городских антиналоговых бунтах, как правило, принимали
участие крестьяне окрестных деревень. Ввозные пошлины и поборы
не только способствовали повышению цен на продукты, но и мешали
участвующим в торговых операциях крестьянам выгодно их про-
давать.
В целом антифискальные народные выступления в последние
предреволюционные месяцы явились начальным этапом мощного
антиналогового движения лета 1789 г., под натиском которого «вся
сложная и казавшаяся нерушимой система взимания косвенных на-
логов внезапно рухнула»80.
Помимо централизованного налога, государство Старого порядка
использовало иные, в том числе более архаические формы принуж-
дения. Одна из них была связана с необходимостью совершенство-
вать транспортную систему. К концу правления Людовика XV зна-
менитая сеть «королевских дорог» была значительно расширена и
улучшена. Однако для реализации этой задачи генеральный контро-
лер Орри в 1738 г. возложил на крестьян новую повинность — до-
88
рожную (корве). В соответствии с указом каждый крестьянин обя-
зан был отработать от 6 до 40 дней в году па строительстве дорог.
Кроме того, так называемая, королевская барщина обязывала пре-
доставлять тягловый скот и повозки для военных нужд. За отказ
выполнять дорожные работы и укрывательство тягла сельские об-
щины наказывались. Так, в апреле 1777 г. интендант Бретани Каз
Де Ла Бов докладывал генеральному контролеру, что в течение двух
лет не может заставить жителей деревни д’Эрни отработать барщину
по ремонту большой дороги от Гамбаль до Доуе. Они обязаны были
отремонтировать 3 020 туаз *; задание сократили до 2 265 туаз. Но
это не помогло. Приход, по словам интенданта, «самый непокорный»
в департаменте. Де Ла Бов предлагал сдать работу подрядчику с
торгов, а сумму расходов в 11500 ливров возложить на общину. Это
должно было послужить уроком для других. Пометка на полях ми-
нистерского резюме от 28 апреля свидетельствует о том, что пред-
ложение интенданта было принято 81. После временной отмены бар-
щины в период министерства Тюрго (с правом откупиться от нее)
в ряде провинций (Берри, Лимузен, Турен, Пуату, Прованс, Нор-
мандия п др.) с начала 80-х годов откуп от натуральных работ стал
правилом. Тем не менее в источниках встречаются свидетельства об
открытых крестьянских выступлениях в связи с этой повинностью.
В инвентарной описи архива департамента Жиронда сохранилась
скупая запись о «сопротивлении приказам короля по поводу корве»
в Бордо в 1780 г.82 М. Марион, упоминая об этих событиях, пишет,
что в данном случае интендант Дюпре де Сен-Мор стал жертвой
своих усилий ввести в практику выкуп. Власти обвинялись в стрем-
лении использовать полученные от выкупа барщины средства для
других целей. Под предлогом «беспощадной борьбы» со злоупотреб-
лениями такого рода население условилось ничего не платить и не
выполнять никаких работ83. Тот же интендант в 1787 г. сообщал о
«вооруженном сопротивлении» жителей местечка Галардан (Гас-
конь) «проведению в жизнь королевских постановлений о корве
(очевидно, имеется в виду королевский эдикт 1787 г., повсеместно
заменивший дорожную повинность другим налогом.— 3. Ч.) »84. Дру-
гой источник свидетельствует о «решительном отказе фермеров из
Пюизье (Иль-де-Франс) повиноваться приказам о барщине»; и о
«приказах жандармерии заставить уклоняющихся из Куанси-л’Аб-
йай и Марей ан Доль (Иль-де-Франс) выполнить дорожные работы
(1785 г.)85. Известно, что многие наказы 1789 г. просили о восста-
новлении дорожной повинности и об отмене денежного сбора. Аргу-
ментируя свою позицию, крестьяне отмечали, что деньги собирали,
по дороги все равно оставались без ремонта 86.
* Единица длины во Франции, равная 1,949 м.
89
§ 2. Госаппарат и протест
С юстицией, как правило, уголовной бунтовщики имели дело при
расследовании и подавлении бунта. В документах эпохи народные
выступления в зависимости от обстоятельств именовались народны-
ми толпами, сборищами, возмущениями, волнениями, бунтами, мя-
тежами, восстаниями (attroupements, rassemblements, emotions, rebel-
lions, emeutes, seditions, revoltes). Современных исследователей по-
ражает этот набор обозначений, в котором трудно установить какую
бы то ни было иерархию. Хотя совершенно очевидно, что с точки
зрения современного французского языка все эти слова далеко не
однозначны и не равны. Документы, в которых говорится о конкрет-
ных проявлениях прямого действия, так же как литература, не по-
могают прояснить этот вопрос: очень часто и наблюдатели, и исто-
рики одно и то же проявление оспаривания обозначают по-разно-
му87. В этой связи представляет интерес отрывок из уголовного
трактата XVII в. сохранившийся в Национальной библиотеке88, по-
скольку он позволяет уловить определенные различия между поня-
тиями seditions и emotions populaires.
Под восстанием (sedition) этот документ понимает «всякий бунт
(revolte) населения города, коммуны или другого корпуса (corps)
такого, как армия, полк и т. п., против магистрата или командова-
ния; против персоны Суверена или государства». Всякая конспира-
ция или заговор — это тонне своего рода восстание (sedition).
Народными волнениями (emotions populaires) называют «всякий
ропот (rumeur) народа, направленный на нарушение общественного
спокойствия и порядка». Народное волнение, которое происходит с
заранее обдуманными намерениями вызвать восстание черни с тем,
чтобы произвести беспорядки в городе, бурге или деревне, рассмат-
ривается как основное преступление (crime capital). Чтобы про-
изошло emotions populaires, надо не менее 10 человек.
Восстание — это преступление против Величества, и соответст-
венно оно рассматривалось как уголовное преступление, право рас-
следования которого принадлежало бальи или сенешалам, а также
всем другим судьям в соответствии со статьей II первого раздела
ордананса 1670 г. Но решение в последней инстанции принимали
гражданские и уголовные судьи, а также прево жандармерии в со-
ответствии со статьей 12 того же ордонанса.
Были некоторые различия и в предусмотренных законом формах
наказания. Восстание каралось смертью (июльский эдикт 1561 г.,
ст. I). Но эта мера применялась только тогда, когда восстание на-
правлено против Государя или Государства, или если бунту пред-
шествовал заговор. Если же восстание не представляет серьезной
опасности и не сопровождается убийствами, наказание должно быть
менее серьезным, в частности, виновные могут быть наказаны кну-
том. Руководители восстания и те, кто подбивал к нему речами и
90
действиями, всегда должны быть наказаны смертью как виновные в
преступлении против Величества.
Что касается народного волнения, то в тех случаях, когда оно
не направлено против Суверена или против тех, кому он доверил
свою власть, но только против нескольких частных лиц (в качестве
примера приводится хлебное волнение, связанное с попыткой поме-
шать вывозу зерна), народное волнение не считается восстанием,
и его участники не должны наказываться так же, как участники
восстания. В таком случае наказание зависит от обстоятельств. Если
имело место воровство и применение оружия, то может быть при-
менено «основное наказание», иногда смерть (в случаях, когда на-
силие приводило к смерти). Если имело место только «ношение
оружия» без воровства или воровство без вооружения наказание
должно быть меньшим: в одних случаях — галеры, изгнание или
каркай (выставление у позорного столба, своего рода гражданская
казнь).
История подавления конкретных народных выступлений пока-
зывает, что на практике власти и юристы в целом руководствова-
лись этими основными положениями. Но помимо них между Фрон-
дой и Революцией было издано много других постановлений и де-
клараций, направленных против народных сборищ, волнений, вос-
станий. Прежде всего, это королевские декларации: от 3 февраля
1731 г., от 5 мая 1775 г., от 9 марта 1780 г., от 28 февраля и 21 мая
1789 г.89 Во всех этих документах запрещаются сборища и волнения
и уточняются меры по их пресечению. В обязательном порядке эти
декларации регистрировались на местах90 и должны были неукосни-
тельно соблюдаться. Однако в реальной жизни, несмотря на запреты
властей, волнения продолжались, и никакие наказания не могли
остановить людей, которые не видели иного способа заставить себя
услышать.
Нередко действия представителей правосудия были непосредст-
венным поводом для открытого протеста. Локальные исследования
показывают, что в разных районах страны на протяжении всего Ста-
рого порядка очень часто такие выступления провоцировались кон-
фискацией имущества (за долги или по иной причине). Случалось,
что активный протест вызывала процедура разоружения жителей.
По существу постоянным компонентом повседневной жизни были
небольшие волнения в связи с попытками полицейских властей аре-
стовать кого-либо или при переводе заключенных из одной тюрьмы
в другую. Публичная казнь во Франции Старого порядка была зре-
лищем, которое неизменно собирало большую толпу91. Несмотря на
то, что к ней тщательно готовились, случалось, что палач неумело
выполнял свои обязанности. На этой почве или по другому, всякий
раз конкретному поводу, толпа, присутствовавшая при совершении
ритуала казни, «взрывалась»92. Обычно это были небольшие улич-
ные инциденты93. Но известно и несколько значительных народных
91
мятежей в столице, направленных против несправедливых, по мне-
нию простого люда, судебных решений.
12 марта 1721 г. кучер одного владельца карет, сдающего их на
прокат, с улицы Де Гран Огюстен, укравший у своего хозяина же-
лезную задвижку стоимостью в 30 солей, был отдан в руки правосу-
дия и приговорен к наказанию кнутом и клеймлением геральдиче-
ской лилией. Наказание было осуществлено публично перед домом
хозяина. При этом, как говорили, хозяйка требовала бить беднягу
сильнее. Все это настолько возбудило собравшуюся «чернь», что,
когда «казнь» завершилась, толпа (по свидетельству Барбье, соб-
ралось не менее четырех тысяч человек) ворвалась в дом, выволокла
на улицу несколько карет и подожгла их94. 15 ноября того же года,
по свидетельству современника, в столице вновь произошла «резня».
Лакей некоего месье д’Эрлаш, капитана шведских гвардейцев, наго-
ворил «дерзостей» своей хозяйке. Он был арестован и по окончании
следствия приговорен к каркапу и галерам. Однако во время осу-
ществления приговора на площади перед домом хозяина провинив-
шегося слуги собралась огромная толпа, которая не позволила со-
вершить ритуал гражданской казни. В окна дома полетели камни.
Предусмотрительный хозяин, боясь парода, позаботился о своей
безопасности: перед началом процедуры наказания в дом была вве-
дена рота гвардейцев. Они открыли огонь по безоружной толпе. По
свидетельству Барбье, четыре или пять человек были убиты, многие
ранены и арестованы. «Вот уже в третий раз происходит подобный
бунт,— писал современник,— теперь уже не осмеливаются пригова-
ривать к выставлению у позорного столба»95.
Взаимоотношения простых людей с представителями правосудия
были сложными и многогранными. Очень часто к ним обращались
за помощью, которую получали. Вместе с тем, судейские всех уров-
нен во Франции Старого порядка были «воплощением коррупции»
(К. Маркс). Сутяжничество и злоупотребления, особенно в рамках
сеньориальной юстиции, были неисчислимы. Вот почему иногда
имели место и открытые столкновения. Наиболее выразительным из
них было восстание «вооруженных масок» в 80-е годы XVIII в. в
Севенпских округах Лагедока 9В.
Весьма драматично в интересующий пас период развивалась еще
одна линия противостояния мелкого люда и юридической машины
абсолютизма. Речь идет о борьбе с бедностью, с нищенством97. Уже
к концу XVII в. значительную часть нищих удалось упрятать в
богадельни и тюрьмы. Но у государства, которое было озабочено
миром бедности главным образом в той мере, в какой этот мир ме-
шал жить людям состоятельным, хронически не хватало средств па
содержание этих заведений98. Вот почему не были редкостью при
Старом порядке бупты заключенных (1740 г.— в тюрьме Бисетр,
1751 - Фор-Левек, 1754 —Мапоск, 1771 —в г. По, снова в Бисетр).
92
Существенно при этом, что бунтовали не столько уголовники, сколь-
ко люди, попавшие в тюрьму за долги и контрабанду".
Государственное принуждение, лишавшее человека права распо-
ряжаться самим собой, было, без сомнения, одной из самых тяжелых
форм принуждения. По-видимому, не только интеллектуалы осозна-
вали это. Упомянутые выше факты открытого протеста свидетельст-
вуют, что в массах постепенно укреплялось сознание несправедли-
вости такого общественного устройства, при котором с человеком
можно обращаться как с вещью. Это была борьба не только против
такой несправедливости, узаконенной юридическими предписаниями
и распоряжениями, но и борьба за человеческое достоинство, за пра-
ва человека (как мы сказали бы сегодня, точнее с 1789 года). В со-
временной французской литературе хорошо показано, что понятие
чести, достоинства при Старом порядке не было компонентом мен-
тальности только образованной элитарной части общества. В просто-
народье существовал собственный кодекс чести, который должна
была соблюдать и соблюдала каждая крестьянская семья, община,
профессиональная корпорация 10°.
Время самостоятельного правления «короля-солнце», как извест-
но, прошло под знаком войн: из 27 последних лет этого царствова-
ния только пять были мирными. Эти изнурительные и во многом
авантюристические войны, подрывая хрупкое бюджетное равновесие
государства, не только сопровождались ужесточением налогового
гнета, прямым разорением пограничных областей страны и людски-
ми потерями, но и чрезвычайно обостряли непростую и в мирное
время проблему солдатских постоев. Абсолютистская администрация
во второй половине XVII в. много внимания уделяла организации
этой службы, дополнив старую систему, функционировавшую со
времен Генриха II, новыми регламентами (1665, 1672, 1675, 1687).
В этих документах была детально разработана процедура военных
постоев. Предусматривалось, в частности, обязательное предупреж-
дение соответствующих коммунальных властей о прибытии войск
(даже в том случае, если речь шла о проходе воинской части через
населенный пункт), оговаривался порядок их расквартирования, ко-
личество тягла, повозок и т. п. Однако на практике злоупотребле-
ния были бесчисленными 101. Бывали случаи, что у одного хозяина
расквартировывалось до 30—40 человек. Во время войны числен-
ность проходящих армий достигала иногда 500 тыс. и даже более 102.
Понятно, что постои были одной из самых тяжелых повинностей.
При этом имели значение не только существенные для простого че-
ловека материальные денежные затраты,103 но, прежде всего, разо-
рение и унижение, связанные с проходом войск или даже их непро-
должительным постоем. Отсутствие дисциплины в войсках, недоста-
точное обеспечение их продовольствием, постоянные задержки с вы-
платой жалованья приводили к тому, что мародерство, насилия,
вымогательства со стороны военных были правилом. Жители защи-
93
щали свое хозяйство, жизненный уклад и достоинство, как могли:
писали коллективные жалобы в центральные и местные администра-
тивные органы |М, в том числе интендантам, посылали специальные
депутации в судебные инстанции, припрятывали фураж, хлеб, тяг-
ловый скот 10®, наконец, бунтовали.
Детальный рассказ о «настоящем разорении», которое чинили
войска в пограничных приходах Шампани в конце XVII в., оставил
один из местных чиновников 106. Офицеры привыкли к тому, что в
военных подразделениях часто «оставалось только 2/3 солдат,
остальные занимались мародерством в соседних приходах». Солдаты
большими группами входили в деревни и, бывало, в течение суток
там бесчинствовали, пользуясь всем, что им было нужно, отбирая
деньги и вещи. Более того, они врывались в помещения отдельных
налоговых откупов и грабили их, взламывая кассы. Жители несколь-
ких коммун организовали отряды и оказали вооруженное сопротив-
ление. Солдаты были разоружены, многие из них убиты и ранены.
Даяне если бы недисциплинированность солдат не приводила к
погромам налоговых контор, постои, разоряя конкретных жителей,
в конечном счете были разорительны и для государства. Кольбер не
уставал докладывать об этом королю. В одном из таких докладов
еще в начале своей карьеры он отметил, что за шесть мирных ме-
сяцев четыре центральных генеральства — Парижское, Амьенское,
Суассонское и Шалонское — пострадали от солдатских маршей и
постоев больше, чем за шесть лет последней войны. «Великие ко-
роли всегда предпочитают, чтобы их хвалили только за то, что они
направляют войска на территорию своих врагов, и никогда на земли
•своих подданных»,— писал в 1666 г. великий реформатор 107. Про-
тесты населения, связанные с постоями, были сигналом для власт-
ных структур о неблагополучии в этой области. Постепенно по мере
укрепления дисциплины в армии и внедрения в жизнь практики
казарм открытое сопротивление против постоев прекратилось. Хотя
и в относительно «мирный» для Франции XVIII в., по сравнению с
«военным» XVII, случалось, что одиозное явление вызывало сопро-
тивление. В 1722—1723 гг. постои войск послужили поводом к вос-
станиям в приходах Крозе и Покодьер |08. В конце 30-х — начале
40-х гг. в районе Монтобана 400 крестьян собрались в Фуасак и
Пебойе «с целью выгнать королевских драгунов, которые были
присланы для расквартирования»109. В 1756 г. жители г. Динан
(Бретань) обругали мэра в связи с размещением военных. «Вы мо-
жете наказать тюремным заключением наиболее строптивых,— пи-
сал интендант,— это послужит уроком для других»110.
Казалось бы, и население, и государство были заинтересованы
в преодолении одиозного явления общественной жизни, и тем не
менее абсолютистская администрация почти до революции сохраняла
практику постоев в качестве наказания строптивых жителей111.
94
Материалы административной переписки дают представлении
еще об одном злоупотреблении военных, связанном с насильствен-
ной вербовкой молодых людей в армию. Генеральный контролер-
Поншантрен писал интендантам Путье и Рошели: «Мне сообщают
из различных областей вашего генеральства, что офицеры пехоты,
которые набирают солдат, идут на ярмарки и рынки, забирают и
уводят с собой людей без всякого согласия; эти насилия зашли так.
далеко, что никто не идет ни в таверны, ни на ярмарки. Все это не
только противоречит общественной свободе, но также очень вредно
по отношению к налогам короля и откупов»112. О нарушениях по-
добного рода сообщали также из Алансона и Мулена. Ссылаясь на
служащих габели, интенданты докладывали, что, несмотря на все-
ордонансы, принятые против войск, страх перед насильственным на-
бором мешал крестьянам покупать соль в соляных амбарах.
В 1689 г. интендант Крей писал из Орлеана, что, по его мнению,
Лувуа следовало бы запретить офицерам-вербовщикам приближаться
к рынкам 1|3.
Простые крестьяне и горожане с сочувствием относились к моло-
дым людям, попавшим в руки вербовщиков и использовали любой
предлог для того, чтобы помочь им. На этой почве нередко возни-
кали в самых обычных ситуациях стычки со стражниками. В г. Ни-
верне (Мулен) летом 1705 г. в канун религиозного католического
праздника «Тела Господня» толпа крестьян, мужчин и женщин,
веселившаяся на площади около замка, мимо которой проводили
молодого рекрута, избила стражников и освободила парня. Интен-
дант Мулена д’Аблеж полагал, что в инциденте был виноват началь-
ник стражи, которому следовало помягче разговаривать с кресть-
янами 1|4.
Немалые трудности возникали с продовольственным снабжением
армии. В центр постоянно шли донесения с мест о том, что населе-
ние не в состоянии снабжать войска из-за страшной нищеты. Боль-
шие закупки фуражиров и провиантмейстеров вызывали недоволь-
ство жителей, подогревали страх перед дороговизной и голодом,
служили поводом для продовольственных волнений. Докладывая о
большом хлебном бунте в Сен-Флур в сентябре 1709 г., интендант
Оверни писал: «Мы находимся в страшном затруднении: один чело-
век мертв, весь город вооружен, а мы не имеем никакой помощи...
Это очень серьезно. Я был прав, когда думал, что провиантмейстерам
следует делать закупки самостоятельно; бесконечно долго я балан-
сирую, чтобы не ожесточать до предела народ»115. Однако в конеч-
ном счете армия, как правило, получала необходимое. Так, перепис-
ка интенданта Амьена с генеральным контролером в августе — ок-
тябре 1709 г. свидетельствует о том, что было предписано и осущест-
влено обложение Пикардии и Артуа для снабжения продовольст-
вием армии (120 тыс. буассо зерна или муки для Пикардии и 10 тыс.
для Артуа). Сначала интендант рассматривал такое обложение как
95
нереальное из-за «бунтовщических настроений» в провинциях. Од-
нако маршал Вилар направил в помощь интенданту войска, и воп-
рос был решен. Подобному обложению в трудный, голодный год,
когда люди если траву и коренья, подверглась и Шампань116.
Надо сказать, что солдаты, не получая жалованья, сами отыски-
вали себе средства и пропитание, занимаясь мародерством или по-
кидая отряды. Материалы административной переписки и другие
документы наполнены сведениями о дезертирстве и массовом уча-
стии солдат в вооруженной контрабанде. И то, и другое мешало ра-
боте государственного фискального ведомства, осложняло социаль-
ную жизнь провинций.
Интенданты, выполняя государственный заказ по обслуживанию
военных гарнизонов на местах, с одной стороны, наказывали строп-
тивых жителей, делая акцент на коллективной ответственности ком-
мун, а с другой, активно боролись со злоупотреблениями со стороны
военнослужащих. Характер репрессий в каждом конкретном случае
зависел не только от судебных инстанций, которые вели расследо-
вание, но и от воли интендантов, исходивших прежде всего из поли-
тической целесообразности. Однако в целом репрессии в связи с сол-
датскими постоями были не очень суровы. Из 40 уголовных дел,
известных в XVII в. в связи с этой проблемой, в Аквитании только
три завершились приговорами к смертной казни, которые были
приведены в исполнение 117. Понимая, что только репрессии вряд ли
помогут искоренить причины подобных «беспорядков», интенданты
искали более гибкие решения.
В конце XVII в. возникла новая проблема, порождающая откры-
тый протест населения. Речь идет о бунтах и волнениях в сельских
и городских коммунах при наборе солдат в территориальную мили-
цию. Этот институт был введен в 1688 г. при военном министре
Ф. М. Лувуа в качестве временной меры, точнее, был восстановлен
старый обычай. Вначале людей в милицию отбирало общее собрание
прихода. В 1721 г. выборы были заменены жеребьевкой. Власти уде-
ляли этой службе очень много внимания: ее количественный состав
и структура менялись едва ли не ежегодно. В феврале 1726 г., когда
милиция получила статус официального института, в ней было
60 тыс. человек, из которых было сформировано 10 батальонов по
60 человек в каждом 11?. В военное время ее использовали в качест-
ве дополнительных военных частей, в мирное — для подавления
мятежей внутри страны. Основной контингент милиции составляли
ремесленники и крестьяне. Привилегированные в мирное время
были освобождены от набора. Молодые люди не хотели служить в
милиции. Часто на время жеребьевки они уходили из прихода, хотя
ставили себя этим вне закона: за уклонение от службы в милиции
виновные зачислялись солдатами в регулярные войска провинции.
Дезертирство из милиции приняло массовый характер119.
98
Наборы в милицию были «пугалом», которое заставляло кресть-
ян покидать деревни, открывало их от полезного труда. Современ-
ники отмечали, что набор солдат в милицию и флот не приносит
пользы ни земледелию, ни государству. «Многие из этих молодых
людей,— писал де Сен-Ламбер,— склонных к земледелию и необхо-
димых для поддержки своих семей, оказываются далеко не лучшими
в военном деле. Государство теряет полезных граждан, не приобре-
тая хороших солдат»120. Было и еще одно последствие у этой про-
цедуры. Поскольку закон о жеребьевке освобождал от службы в
милиции женатых мужчин, некоторые молодые люди искали спасе-
ния в скоропалительных браках. Для предотвращения негативных
последствий наборов в милицию просвещенные современники пред-
лагали отдавать предпочтение при этом городской молодежи и за-
менить слепую жеребьевку «ясным, свободным и добровольным пра-
вом выбора»121. Вряд ли современный историк может обосновать
наличие связи между таким выводом и отношением простых кресть-
ян и горожан к этому институту. Но логика подсказывает, что такая
связь была.
Почти каждая жеребьевка сопровождалась беспорядками, не-
редко вспыхивали бунты, для подавления которых стягивались до-
полнительные силы жандармерии, вызывались войска. Открытые
бунты во время жеребьевки имели место в 1742 г. в Окзере (Бур-
гундия); в 1743 г.— в Париже и Туре; в 1747 г.— в бурге Граверон
(Прованс); в 1752 г,—в городе Мортань (Нормандия); в 1766 г.—
в Дижоне; в 1767 — в Ажане; в 1768 —в Сериняне (Гиень).
В 1769—1770 гг. сообщали о «насилиях» против жандармерии в
местечке Мартель (Гиень) во время жеребьевки. Власти писали о
«необходимости подавлять подобные эксцессы, поскольку оставлять
их безнаказанными было бы опасно». В 1775 г. волнения во время
жеребьевки произошли в Кайлюке и Родезе (Гиень), бунт — в Нан-
те; в 1778 —бунты в Монтпеза и Сен-Шели; в 1780—1781 гг.—
в Лабастид-Нантеле и Сен-Косм (Гиень). В 1786—1788 гг. источник
сообщает о бунте и «насилиях» против субделегата в местечке Бас-
сероль 122. Французские историки выявили 64 факта открытого про-
теста против набора в милицию с 1661 по май 1789 г.123 Возможно,
их было еще больше: Тюрго говорил, что всякий набор в милицию
сопровождается бунтом 124. Имеющиеся в источниках подробные опи-
сания таких бунтов в городах свидетельствуют, что они были вызва-
ны сословным характером милиции и злоупотреблениями при же-
ребьевке. Для крестьянина служба в милиции была вторжением в
его традиционную жизнь, грубо нарушающим ее общий ритм. Уже
поэтому служба в милиции порождала массовое сопротивление,
стала одним из предлогов для формирования «бунтовщического ду-
ха» в деревнях. Конечно, и в этом случае бунт был крайней формой
коммунального протеста. Такое поведение, помимо прочего, свиде-
тельствовало о том, что коммуна, или, по крайней мере, наиболее
97
активная ее часть, при молчаливой поддержке остальных не желала
подчиняться предписаниям правительства.
Органической частью повседневной жизни как в городе, так и в
деревне были мелкие стычки с жандармерией. Наши материалы по-
казывают, что они могли вспыхнуть в любой момент по любому
поводу. В том случае, когда жандармерии противостояла более или
менее большая толпа, дело квалифицировали как «возмущение про-
тив жандармерии» (rebellion faite a la marechaussee) или как
,,revo]te“ (иногда „sedition"). В картонах серии Z Национального
архива сохранились мешки из грубой ткани, в которых находятся
протоколы полицейских. Мне удалось просмотреть эти протоколы за
70-е годы XVI11 в. Бумаги эти, как правило, написаны очень пло-
хим почерком, некоторые из них невозможно прочесть. Тем не менее
в некоторых из них восстанавливаются очень подробно любопытные
сцены таких «возмущений». Вот, например, как развивались собы-
тия в мануфактурном городке Аббевиль (Нормандия) в воскресенье
27 августа 1771 г.125 Около 7 часов вечера на ярмарке жандармы
попытались арестовать и отвезти в тюрьму фермера из местечка
Ромени по имени Тубель. Но он оказал сопротивление и был осво-
божден при помощи толпы (50—60 человек), которая забросала
жандармов камнями. В ходе расследования один из свидетелей по-
казал, что жандармский офицер и его помощник были пьяны и угро-
жали публике оружием. Другой рассказал примерно следующее.
Один из людей в толпе выразил возмущение поведением полицей-
ских: «Как, В... Ты угрожаешь мне пистолетом?». На что полицей-
ский ответил: «Да, я тебе угрожаю и убирайся, иначе я разнесу тебе
башку». Но горожанин оказался строптивым и ответил: «Я хочу
остаться здесь так же, как вы», потом он отошел, но сказал людям:
«Неужели мы не поколотим, месье, этих...?». Тотчас же груда кам-
ней полетела в полицейских. Бунт длился около получаса, «сохра-
няя насильственный характер», но сильная гроза и ливень разог-
нали людей. В том же году в местечке Лодев толпа «помяла» пред-
ставителей жандармерии, обругав их 126.
31 декабря 1770 г. в местечке Сесера жандармы отобрали ружье
у пастуха. На его крик сбежалась «чернь», которая требовала вер-
нуть ружье. Полицейские ретировались и попытались укрыться в
замке сеньора. Но около замка их встретили около 60 человек. Из
замка полицейские сумели выбраться только с помощью хозяйки
(мадам де Касера). Они сели на лошадей и отправились в деревню
Сиран. Однако около деревни столкнулись с той же толпой, которая
«осыпала их множеством ругательств, называя убийцами, ворами с
большой дороги, слугами палача». Все это повторялось несколько
раз. Люди в толпе были вооружены дубинами, в карманах у многих
были камни. Толпа сопровождала полицейских до церкви, где к ней
присоединилось еще 25—30 человек, также «вооруженные» дубина-
ми и камнями. Завидев стражников, они закричали: «Бей! Бей!
98
Ружье или жизнь!». Стражники сумели убежать, но у метерии их
вновь встретила вооруженная толпа. Они попытались выяснить, чего
от них хотят. Люди требовали: «Ружье или жизнь». Жандармы от-
дали ружье, но оно не стреляло, и толпа возобновила свое преследо-
вание. Вероятно, стражники арестовали нескольких смутьянов: кон-
сулы Сесера на следствии показали, что по дороге из Сесера в Сиран
толпа освободила некоего Тийому, которого жандармы вели в
тюрьму 127.
Сельские да и городские коммуны презирали жандармерию, по-
скольку эффективность ее деятельности при Старом порядке была
более чем сомнительной. Во-первых, жандармов было очень мало:
накануне революции только 4 тысячи. Если исходить из того, что
во Франции в то время было 28 млн. чел., то получается, что на
7 тыс. был один полицейский 128. Во-вторых, они постоянно демонст-
рировали свою нерешительность, неуверенность при наведении по-
рядка. В деталях бунтовщических сцен, сохранившихся в полицей-
ских протоколах, ясно проявляется это презрение. Так, 27 апреля
1786 г. в местечке Сен-Симфорьен-ле-Шето толпа из 300 человек
«помяла» бригаду жандармерии при исполнении служебных обязан-
ностей. По-видимому, жандармы пытались арестовать некоего Кле-
мана Гитана, сапожника. Но на его крик: «Ко мне, эти мерзавцы
из кавалерии меня арестовывают», сбежалась вся коммуна, забро-
сала стражников камнями и избила их129. 25 октября 1786 г. жан-
дармы в соответствии с приказом пытались накормить своих лоша-
дей в местечке Провенкьер. Но их обругала и забросала камнями
толпа жителей. Лошади были ранены. Жандармы составили прото-
кол и начали уголовное дело. Один из свидетелей по этому делу,
которое продолжалось в 1777 и 1778 гг., утверждал, что это были
крестьяне, что они угрожали стражам порядка, осыпая их ругатель-
ствами и утверждая, что ничего им не должны. Один из лидеров
толпы сказал: «Посмотрите, сколько вас. На моей стороне доста-
точно людей». Действительно, жандармы были окружены плотным
кольцом недоброжелательно настроенных крестьян 13°. Аналогичной
была ситуация в местечке д’Эвиро 26 марта 1777 г.131 Здесь поли-
цейские пытались усмирить большую группу дерущихся молодых
людей (20—25 человек). Но последние прекратили драку и объеди-
нились против полицейских. Стражи порядка поспешили ретиро-
ваться. В протоколе сохранилась «речь» одного из «смутьянов».
Взяв одного из полицейских за воротник, он заявил, что не считает
себя обязанным отчитываться ни перед кем, что он «плевать хотел
на стражников, что они творят только Зло вместо того, чтобы вер-
шить правосудие, что они (молодежь?—3. Ч.) достаточно сильны и
докажут это».
Попытки жандармов поддерживать порядок воспринимались как
вторжение в коммунальную жизнь и неизменно вызывали отпор.
Вот еще один характерный эпизод. В Бретани вокруг горы около
99
городка Локроно во второе воскресенье июля один раз в семь лет
проводилась праздничная процессия, получившая название Тромени.
На эту процессию собиралось большое количество людей из разных
уголков провинции, в том числе паломники из Лиона и Корнуэла.
Почти никогда не обходилось без беспорядков. Некий сьер Дигас,
начальник бригады жандармерии г. Шатолен, составил протокол о
народном волнении во время такой процессии в июле 1737 г. Стиль
этого сеньора трудно назвать литературным, но суть дела на основе
его бумаги уловить можно 132.
Жандармерия г. Шатолен, уверенная в «предрасположенности
черни к бунту», хотела с самыми лучшими намерениями (обеспече-
ние порядка) сопровождать эту процессию. Приходской священник
убедил стражей порядка отказаться от вмешательства в церемонию,
подчеркнув, что, учитывая склонность «черни» к мятежу, это опасно
для жизни. Жандармы решили уйти из городка, но не сумели сде-
лать это деликатно, не нарушая торжественность процессии, смысл
которой, как видно из протокола бестолкового жандарма, в выра-
жении уважения к мощам святых, т. е. речь шла о религиозных
чувствах людей. Не удивительно поэтому, что, когда жандармы, вы-
ходя из городка, оказались на пути процессии, это вызвало гнев и
раздражение. Стражей порядка забросали камнями и около полу-
мили преследовали, отгоняя от импровизированного алтаря с ре-
лигиозными реликвиями. Дигас указал в протоколе, что «это народ-
ное волнение вскоре повторилось в других приходах департамента,
потому что дурной пример всегда заразителен».
Все эти факты показывают, что жандармерия и полиция в период
Старого порядка воспринималась населением как предельно одиоз-
ный институт 133. И это хорошо понимали современники. В рукопис-
ной газетке от 11 мая 1750 г. приводится выдержка из частного
письма в связи с майским восстанием в Париже: «Поскольку в Па-
риже, как и в других местах, смертельно ненавидят тех, кого назы-
вают стражниками или судейскими (archers он gens de justices), нет
ничего неожиданного в этих бунтовщических собраниях бесконеч-
ного числа людей, воодушевленных женщинами»134.
§. 3. Местные власти и бунт
Чаще всего бунтовщики имели дело с местными властями. Во-
первых, последние головой отвечали за обеспечение общественного
порядка, выступая в роли представителей закона. Во-вторых, мест-
ные власти проводили в жизнь все новые решения. Многие из них
навязывались сверху, но нередко власти, используя возможности
местных конституций, действовали самостоятельно. Независимо от
характера новшества именно оно часто было поводом для конфлик-
та населения с местными властями. Каждый такой конфликт имел
100
свою конкретную историю. Реконструировать ее крайне сложно, ибо
даже незначительная деталь иногда совершенно меняет смысл про-
исходящего. Тем не менее рассмотрим несколько наиболее вырази-
тельных малоизвестных примеров таких конфликтов, т. к. они дают
конкретное представление об особенностях социального взаимодей-
ствия на локальном уровне и проявляют установки населения по
отношению к представителям «государственного интереса» на
местах.
Очень часто столкновения с местными властями были спровоци-
рованы попыткой последних ввести новый налог. Бунты в мае
1784 г. в г. Фуа и приходах Гулье были связаны с установлением
местного налога на вино. Но в их основе лежало глубокое недоволь-
ство населения области податной политикой местной администрации.
Из документов Национального архива следует, что введение это-
го налога местная администрация аргументировала необходимостью
усовершенствовать транспортную систему области Фуа. Дороги
здесь были в очень плохом состоянии и требовали значительных
восстановительных работ. В 1767 г. местные штаты приняли реше-
ние о введении особой ввозной пошлины или дотации размером в
шесть денье на каждую кружку вина с тем, чтобы использовать эти
деньги для ремонта дорог. На основании этого решения администра-
ция собирала значительные средства, но использовала их не по на-
значению 135. Это породило справедливые нарекания со стороны жи-
телей. В 1778 г. попытка осуществить этот сбор вызвала массовые
волнения в Мазере и Лавердане, где был разрушен дом откупщи-
ка 136. Потребовалось привлечь часть провинциальных войск и не-
сколько бригад жандармерии для того, чтобы подавить эти волнения.
Было проведено судебное расследование, инициаторы бунта были
наказаны137. Некоторое время дотацию собирали без особых труд-
ностей. Но вскоре Штаты сочли получаемую сумму недостаточной и
2 декабря 1783 г. после продолжительной дискуссии приняли реше-
ние об удвоении этого сбора. Королевский совет специальным ордо-
нансом утвердил это решение, придав ему статус закона 138. Однако
владельцы виноградников, опасаясь не без оснований, что удвоение
сбора уменьшит цену вина, а значит, и доход, «громко зароптали»,
давая понять ремесленикам и виноделам, что именно на их плечи
ляжет этот налог 13э. Трактиры, улицы и площади г. Фуа наполни-
лись «бунтовщическими речами», в разных кварталах города были
развешены плакаты с угрозами всем, кто осмелится помогать сбор-
щикам. В министерском резюме по делу о бунте отмечается, что
муниципальные власти никак не реагировали на то, что происходит.
Количество плакатов удвоилось, их развешивали на дверях и стенах
булочных, домов, церквей. Распространялись стихи и песни, направ-
ленные против администрации провинции. Возбуждение в городе
нарастало. На улицах бранили цирюльника, которому новый от-
купщик права на сбор этой дотации обещал за помощь 300 ливров.
101
Вскоре в его доме были выбиты окна. Консулы видели, как разви-
ваются события, но бездействовали. Хотя, по мнению министерских
чиновников, одного слова было достаточно, чтобы все это прекратить.
В такой обстановке приезд 31 марта в город Фуа некоего сьера Соль,
купившего на аукционе право на сбор удвоенной дотации на вино,
вызвал бунт. По свидетельству очевидцев, его «начали дети, осви-
ставшие сьера Соль». Мэр города и служащий налогового ведомства
по дороге в городскую ратушу также были «освистаны детьми и
другими людьми разного возраста; в них бросали камни». Другой
бунт вспыхнул через несколько дней 3 апреля в приходе Гулье, где
собралось около 400 человек, вооруженных дубинами. Они преследо-
вали служащих, пытавшихся собрать дотацию. Последние укрылись
в церкви, но их оттуда извлекли и забрали все имеющиеся у них
бумаги, которые тут же уничтожили. После этого возбужденная
толпа разделилась пополам. Образовавшиеся группы людей, захва-
тив с собой служащих откупа, одну за другой прочесали деревни,
входя в дома владельцев трактиров и фермеров, продающих вино в
розницу, и заставляя служащих срывать пломбы, которые они по
приказу сьера Соль в течение двух дней устанавливали на винных
бочках. При этом участники «вакханалии» постоянно пили вино из
этих бочек, принуждая служащих откупа платить за них140. Кроме
того, бунтовщики заставили также служащих сделать заявление,
в соответствии с которым владельцы трактиров и дальше будут про-
давать свое вино так, как до введения сбора 141. Сбор налога на вино
был приостановлен. В этой связи синдики Штатов Фуа и епископ в
переписке с центральными ведомствами просили о восстановлении
дорожной администрации и натуральной королевской барщины142.
Таким образом, бунт, безусловно, был связан с новым налогом, но
по существу направлен не столько против сборщиков, сколько про-
тив местной администрации.
Аналогичной была ситуация в маленьком провинциальном го-
родке Мезеле, где местные власти, пытаясь переложить бремя на-
копившихся недоимок на бедный люд, ввели летом 1785 г. дополни-
тельный налог па муку (пике)143. Ремесленники и поденщики под-
нялись и «угрожали насилием» тем, кто внес такое предложение в
городском совете. Тем не менее консулы, посчитав, что это волнение
было лишь «возбуждением момента», опубликовали проект положе-
ния о новом налоге. В день его окончательного утверждения около
200 человек, вооруженных дубинами, собрались под звуки барабана
на площади у городской ратуши. Они «открыли ворота ратуши»,
«обругали» вышедших к ним консулов (у одного из них сорвали с
головы капюшоп) и угрожали убить тех, «кто посмеет оказать им
сопротивление». Консулы ретировались. Однако от введения налога
не отказались. Через несколько дней они попытались созвать новый
Совет, но парод вновь собрался под звуки барабана у ратуши и гро-
зился «разорвать па куски» слугу, которому поручили созвать Совет.
102
Первый консул отменил заседание. Но «сборища» в городе не пре-
кращались. Окрестные деревни тоже зароптали, ожидая подходя-
щего момента, чтобы последовать примеру жителей Мезеля 144. Тогда
консулы обратились за помощью в Экс, откуда в коммуну направи-
ли специального представителя налогового ведомства в сопровож-
дении войск. Они добились повиновения и «установили налог без
малейшего сопротивления». Но прибытие войск и аресты (четверо
бунтовщиков были посажены в тюрьму) «вызвали потрясение».
Около 30 «земледельцев» (крестьян?) сбежали из коммуны, оставив
свои семьи в страшной нищете 145.
В Маноске (Прованс) весной 1786 г. на площади перед ратушей,
где обсуждался вопрос о введении нового налога на фрукты, собра-
лось около 100 человек, которые угрожали авторам этой идеи.
Ночью были срублены и оббиты многие оливковые деревья, принад-
лежащие тем, кто принимал участие в обсуждении. Это был бунт-
«происшествие» или, как писали консулы, «бунт, который готов был
взорваться»146.
Очень часто местные власти становились мишепью для прямого
действия во время продовольственных волнений. Летом 1697 г.
в г. Шони должностные лица, предупрежденные о том, что «чернь»
намерена вооружиться для того, чтобы «помять и прогнать пере-
купщиков», подготовили ордонанс, запрещающий сбониша и само-
управства. Но на следующий день во время заседания магистратов
освистали, обругали и даже побили несколько десятков ремеслен-
ников и дворников, а потом поднялась «чернь», чтобы освободить
арестованных и посаженных в тюрьму после этой стычки147.
18 марта 1709 г. в Анжере толпа грозила сбросить в реку предста-
вителей городской администрации, которые вышли в мантиях и пы-
тались успокоить людей, но вынуждены были отступить 148. Во вре-
мя хлебного бунта в Руане в 1720 г. мятежники пытались захва-
тить губернатора герцога Люксембургского. По слухам, о которых
доносили начальнику парижской полиции, в Амьене во время хлеб-
ного бунта в начале 1741 г., был подожжен дом интенданта этого
генеральства, которого там с трудом терпели 149. 23 июля 1780 г.
в городе вновь произошёл бунт, характер которого, по имеющимся
Источникам, определить трудно, но ясно, что он был направлен
против местной администрации. Граф Перигор в этой связи писал
в Париж, что сведения о «скверном расположении умов, царящем
среди достаточно большого числа жителей Амьена, точны. Они не
признают ни законной власти, ни ранга, ни места. Они критикуют
всё, они говорят громко и неосмотрительно обо всем; они вывеши-
вают дерзкие плакаты против руководителей администрации... и
даже нападают на тех, кто настроен благожелательно или лоялен
по отношению к ней»150.
Представители муниципалитетов были постоянным объектом на-
падок и обвинений во время хлебных бунтов в первой половине
103
1789 г. В январе консулы Нанта сообщали в центр о «насилиях»,
которые народ позволил по отношению к ним151. Хлебный бунт
в Авиньоне 28 марта начался с похода толпы к дому второго кон-
сула города: бунтовщики сбросили гербы с ворот и уже потом на-
правились к хлебным магазинам, которые разорили 152. Мэр городка
Сольё (Бургундия) ушел в отставку, мотивируя ее опасностью, ко-
торой он подвергся во время «народного сборища»153. Во время
мартовского восстания в Провансе почти в каждом городе, бурге
представители местной администрации подвергались нападкам «раз-
нузданной черни»: бунтовщики осаждали городские ратуши, оскорб-
ляли, а случалось, и избивали консулов и других муниципальных
чиновников154. Муниципалитеты пяти или шести коммун просили
военной помощи в Тулоне. «Повсюду бунтуют против самоуправной
администрации»,— сообщал в этой связи 26 марта граф Альбер де
Рион 155. В Марселе 24 марта в 4 часа дня около дома управляю-
щего откупными ведомствами собралось около 500 вооруженных
пистолетами и дубинами людей. Оттуда они направились к город-
ской ратуше, где криками, угрозами и самоуправствами вынудили
магистрат к семи часам вечера пообещать распределять хлеб и мясо
по таксированной цепе. Когда консулы выходили из ратуши, их «по-
мяли». «Народ,— жаловались администраторы,— последовательно
направлялся в паши дома и даже в резиденцию интенданта, везде
производя опустошение; мэр и ассесор (один из заседателей Сове-
та,—3. Ч) вынуждены были ночью покинуть город...»156.
Нередко консулов и прочих муниципальных чиновников обвиня-
ли в заговоре против народа и преследовали как укрывателей зерна.
Мэр Анжера был разоблачен «бунтующими толпами как скупщик
и вынужден был уехать в Париж, якобы для того, чтобы оправ-
даться»157. Во время хлебного бунта в Нанте 7—8 января один из
муниципальных чиновников, обвиненный в «укрывательстве зерна
был ранен и едва спас свою жизнь»158. В городке Сен-Ло в мае про-
изошло несколько хлебных бунтов. Один из них был направлен
против торговца по имени Фонтен, собственника магазина. Толпа
требовала распродать хлебные запасы этого спекулянта и роптала,
обвиняя королевского прокурора и субделегата в соучастии с ним 15э.
Общим в донесениях. консулов и субделегатов провинции в этой
тревожной обстановке были сообщения о том, что в ответ на уступки
(снижение цепы, обеспечение рынка хлебом) народ вместо того, что-
бы выразить удовлетворение, только усиливал свои угрозы в их
адрес 1М.
Развитие событий в Меце показывают, как много в каждой кон-
кретной ситуации зависело от поведения властей. 17 июня попытка
провезти через город 300 мешков зерна вызвала бунт. Бунтовщики,
обнаружив груженные хлебом лодки, объявили себя хозяевами это-
го зерна и потребовали, чтобы его продали на рынке города. Власти
привезли хлеб в городскую ратушу и начали переговоры с бунтов-
104
щиками. В итоге был найден компромисс: половину хлеба оставили
в городе и уже к вечеру 198 мешков было продано на рынке. Остав-
шаяся часть должна была быть отправлена в Нанси. Люди успо-
коились, но брожение сохранялось. И все же власти так и не
сумели отправить зерно в Нанси. «Народ продолжал сохранять вер-
ность идее во что бы то ни стало оставить в городе все. В этой свя-
зи большая толпа пыталась отбить повозки в трех милях от города,
несмотря на то, что их охраняли войска. Попытки уговорить бунтов-
щиков ни к чему не привели. Солдаты открыли огонь. Утверждали,
что несколько человек было убито»ге1.
Нередко своей неадекватной реакцией на конкретную обстанов-
ку, складывающуюся в городе, деревне, приходе, местные власти
сами провоцировали открытый протест. В октябре 1720 г.в Париж
пришло известие о бунте в Бордо, во время которого был разгром-
лен дом интенданта. Как сообщает Бюва 162 суть дела заключалась
в следующем. Интендант, получив приказ распродать имеющиеся
в городе запасы хлебного провианта для армии за 1719 г., отдал
распоряжение выпекать хлеб из этого зерна. Булочники Бордо, про-
верив качество последнего, пришли к выводу, что зерно испорчено
и не может использоваться для выпечки хлеба. Они доложили об
этом интенданту и решительно отказались выполнить его распоря-
жение, мотивируя свой отказ тем, что такой хлеб может вызвать
отравления и опасные заболевания. Интендант приказал повесить
двоих наиболее строптивых булочников. Тогда другие, поддержан-
ные «чернью», осадили дом интенданта, который едва успел укрыть-
ся в монастыре. Не найдя интенданта в его доме, бунтовщики взло-
мали ворота монастыря, но к счастью для незадачливого правителя
не сумели его там отыскать. В Париже ходили слухи, что в конце
концов интенданта сбросили в колодец.
Волнения в области Лабур в 1784 г. были связаны с попытками
нового интенданта реформировать жизнь в этом районе. Речь шла
об административной и налоговой реформе, которую жители вос-
приняли как покушение на их традиционные права и привилегии 163.
В бурге Аспарён толпа жителей из «мелкого люда» (500—600 че-
ловек) пришла в ратушу, где заседали местные власти и потребова-
ла отдать им все бумаги, связанные с реформой. Интендант вместе
с синдиком, субделегатом и представителями налогового ведомства
явились на место происшествия в сопровождении 300 вооруженных
людей. Это обстоятельство лишь усилило ропот и увеличило проте-
стующую толпу. По зову колоколов поднялись жители пяти или
шести соседних приходов. И хотя люди в толпе были с дубинами,
эти сборища, по мнению современника, были «скорее неудобны,
чем опасны», т. к. «без дубинки баски не ходят даже в церковь».
Тем не менее в область были вызваны войска. Началась унизи-
тельная для гордых жителей этого района процедура разоружения
населения1М. Ее итоги подтверждают справедливость наблюдения
105
современника о «миролюбивом» характере этих волнений: только
в бурге Асперон было отобрано около 2000 стволов огнестрельного
оружия. Репрессивные меры явно не соответствовали характеру про-
исшествия. Синдик города посоветовал коммунам «попросить про-
щения у интенданта». Они повиновались. Около 200 приходов на-
правили свои делегации в город, который был превращен в устра-
шающую крепость: поставленные на лафеты и готовые стрелять
пушки, вооруженные отряды гренадеров, охраняющие резиденцию
интенданта и ворота города, два отряда конной жандармерии со
штыками наперевес, отряд вооруженных солдат в строю. «В такой
импозантной обстановке в течение нескольких дней принимались
депутации этих невинных рабов»',—писал явно сочувствующий бун-
товщикам и негодующий по поводу мероприятий администрации
современник. В течение 20 дней все «дороги были покрыты подав-
ленными и угнетенными жителями, которые шли от своих приходов
к интенданту и обратно»165.
Приведенные факты свидетельствуют о наличии множества кри-
тических ситуаций в отношениях между населением и администра-
цией. Однако было бы неверно представлять эти отношения как
постоянно углубляющийся и нарастающий конфликт. В реальной
жизни все зависело от конкретных обстоятельств, среди которых не
последнюю роль играли как личные качества отдельных представи-
телей местных властей, так и специфические социально-психологи-
ческие и культурные традиции населения. Более того, открытый
конфликт с местными властями в условиях Старого порядка все же
был не правилом, а исключением. В обычной повседневности про-
стые люди видели в представителях местных властных структур
своих защитников. К ним обращались по самым разным поводам,
для разрешения самых насущных проблем. Наши материалы убеж-
дают в том, что местные власти старались вникать во все дела
коммунальной жизни 16°. Местные чиновники, консулы и другие
представители муниципалитетов, судейские играли весьма важную
роль в различных благотворительных мероприятиях, которые были
довольно широко распространены в обществе Старого порядка. За-
метной была и посредническая роль между податным населением
и королевским фиском. В наших материалах много свидетельств о
том, что местные власти были озабочены не только наполнением
казны, но и пытались как-то сбалансировать обложение, в случае
необходимости уменьшить его. Укажем здесь лишь на одно такое
свидетельство — связку бумаг Национального архива, представляю-
щую собой официальные прошения, постановления и переписку
с центральным фиском по поводу объема капитации в Валансьене
за 20 лет 167. Эти документы показывают, что ежегодно магистраты
Валапсьены направляли в Королевский совет ходатайство, в кото-
ром просили снять этот налог с города в текущем году, а на буду-
щий установить его в определенном объеме (как правило, речь шла
106
о 15 тыс. ливров)168. Аргументация муниципальных чиновников на
протяжении всех этих лет не менялась. Главное в пей — «плачевпое
состояние, в котором находится подавляющее большинство жите-
лей»169. Как правило, ответ на такие прошения был положительным.
Капитация либо снималась вовсе, либо объем налога значительно
сокращался 17°.
Сельские коммунальные власти также довольно часто во второй
половине XVIII в. направляли на имя короля специальные мемуа-
ры, в которых обоснованно просили снять с них установленный
объем налогов и самообложиться *71.
Глобальные социально-экономические процессы и общая транс-
формация государственной политики хлебной торговли в условиях
скачущей экономической конъюнктуры ставили местные власти в
очень сложное положение в связи с продовольственной проблемой.
С одной стороны, они обязаны были обеспечить население вверен-
ной им местности самым необходимым, с другой — обеспечить без-
опасность торговцев и выполнение часто меняющихся распоряже-
ний правительства относительно хлебной торговли. При этом надо
иметь в виду, что лишь немногие современники, опережая свое вре-
мя, отдавали себе отчет в том, что спекулянты, перекупщики — это
неизбежное явление в условиях становления рыночных отношений,
и что не они виноваты в нехватке продовольствия или высоких
ценах 172. Значительная часть магистратуры Старого порядка враж-
дебно встретила свободу торговли и нередко в этой связи солидари-
зировалась с борьбой простых людей, направленной против нее.
Очень часто местные власти выступали и в роли посредников
между центральными властями и населением в процессе подавления
бунтов. При этом они, конечно, занимали разную позицию: одни ста-
рались прежде всего оправдаться, доказать свою непричастность к
событиям, обвинить во всем «неразумную», «дикую чернь». Но не-
редко и в административной переписке, и в следственных материа-
лах можно встретить попытки «объективного» анализа ситуации.
Многие администраторы не только предлагали конкретные меры
для предотвращения подобных эксцессов, но и обосновывали право-
мерность требований бунтовщиков и недопустимость жестких ре-
прессивных мер по отношению к ним173.
Мысль о том, что в обычном течении будней «народ», низы ви-
дели во властных структурах известную гарантию стабильности в
в какой-то мере подтверждается и тем, что бунты часто возникали
в условиях ослабления власти. При восстановлении истории мно-
гих открытых выступлений выясняется, что они происходили как
раз тогда, когда в данном месте отсутствовал представитель админи-
страции, пользующийся наибольшим доверием у населения (интен-
дант, губернатор, мэр, первый консул, епископ и т. п.). По-видимо-
му, в таких ситуациях срабатывал социально-психологический меха-
низм, действие которого описано Ж. Лефевром и Ж. Делюмо174.
107
В условиях неблагоприятной конъюнктуры некоторое ослабление
властных структур создавало обстановку утраты «чувства безопас-
ности», в которой переживание растущей неуверенности, тоски, кон-
кретного коллективного страха становилось невыносимым и застав-
ляло людей выходить на улицы. Бунт в таких ситуациях, помимо
прочего, был своеобразным лекарством от коллективного страха, не-
избежной и необходимой разрядкой накопившихся отрицательных
эмоций.
Очень хорошо связь ослабления властных структур с открытым
протестом прослеживается весной 1789 г. В условиях углубляюще-
гося политического кризиса престиж представителей абсолютизма на
местах, равно как и центральной администрации Старого порядка,
был значительно поколеблен. Прежде всего об этом свидетельствуют
просвещенные современники тех событий. «Власть не признается
и не уважается,— писал, к примеру, интендант Прованса Галуа де
Ла Тур Неккеру 31 января 1789 г,— Это самое большое из несча-
стий. Мы выдерживаем свою роль стойко и благопристойно, но ее
трудно исполнять»175. О том же писал 13 июля 1789 г. интендант
Бретани: «Парламент, командование не может ничего, абсолютно
ничего...»176. «Они стали ничем»,—писал о муниципалитете Тулона
и судебных учреждениях Прованса граф Альбер де Рион 177.
О растущем недоверии и неуважении к представителям местной
администрации Старого порядка, в первую очередь, к членам город-
ских муниципалитетов красноречиво говорят и редкие свидетельства
простолюдинов. В апреле 1789 г. первый консул г. Ним получил
анонимное письмо от имени ткачей тафты, в котором говорилось:
«Невозможно иметь консулов, подобным вам... вы ни на что не го-
дитесь, вы пребываете в беспредельной изнеженности»178. В другом
анонимном послании (датировано 23 мая 1789 г.), предлагающем
мэру Кастельнодари снизить цену на хлеб, читаем: «Если вы вооб-
ражаете, что всегда будете иметь дело с ягнятами, то вы ошибаетесь.
Погодите, мы станем свирепее, чем ревущие львы... Трепещите, как
бы ни вы стали первыми жертвами нашей ярости...»179. Еще яснее ;
отношение к властям в это время проявлялось в актах прямого
действия, отчасти направленных и против властей.
Известно даже несколько фактов о попытке бунтовщиков сме-
стить прежних правителей города и занять их места. Местные чи-
новники г. Агд доносили в центр в апреле 1789 г.: «Дерзость мя-
тежников дошла до того, что они хотели лишить нас наших мест и 1
считали себя вправе требовать новых консулов из их класса»180. Во j
время бунта в Лиму его руководитель грузчик Пе де Док вошел в J
городскую ратушу и требовал ключи от города, заявив, что они
нужны ему для того, чтобы управлять 181j
Было ли это явное ослабление властных структур следствием
народного протеста или связь была обратной? На этот вопрос труд-
но ответить определенно. Очевидно, имело место и то, и другое: по-
108
литический кризис, обозначившийся с конца 1786 г., наряду
с другими обстоятельствами способствовал «раскачке» низов, кото-
рые к весне ясно засвидетельствовали путем прямого действия па-
дение эффективности старой системы власти в целом, возможно, от-
части усугубив ее положение.
Если принять во внимание то обстоятельство, что местные вла-
сти выполняли не только репрессивные функции, что их связи с
населением были много сложнее и многообразнее, то становится яс-
нее, почему в критических ситуациях первым естественным импуль-
сом людей было стремление обратиться к властям. В наших мате-
риалах можно найти десятки примеров такого поведения. При этом
люди улицы не только предъявляли определенные требования, жа-
лобы, но так или иначе анонсировали прямое действие, открытый
протест. 18 июня 1668 г. на заседании городского совета в Греноб-
ле первый консул города доложил, что в субботу 16 июня швейцар
городской ратуши обнаружил на двери зала заседаний афишу, со-
держащую жалобы на хлебные цены и «угрозу совершить беспоряд-
ки»182. В Руане в феврале 1685 г. рабочие, потерявшие работу, тол-
пой пришли к резиденции интенданта. В Ниме вывесили плакат
«Предупреждение интенданту», датированный 14 мая 1787 г.183
В этом документе рабочие писали о нищете, в которой они находят-
ся, требовали правосудия и угрожали поджечь город, если им не
дадут работы.
В то же время первый консул города получил анонимное письмо.
Автор его писал о нищете, в которой пребывает огромное количе-
ство людей (он сам и его трое детей, больше суток не видели куска
хлеба), требовал сообщить об этом королевскому прокурору, епис-
копу и предупреждал: «...если вы не восстановите справедливость,
мы сделаем это сами, пришло время показать себя...». В этой связи
интендант Лангедока Боленвилье доложил в центр, что в Ниме
можно ожидать бунта, подобного лионскому, а муниципальные вла-
сти поспешили принять срочные меры, чтобы предотвратить беспо-
рядки в городе 184.
14 апреля 1789 г. моряки г. Сет собрались в полном составе и
отправились к комиссару Рикару, ответственному в этом городе за
их положение. Они сказали, что после ужасной зимы, которую они
пережили, не в состоянии больше существовать при столь высоких
ценах на хлеб и мясо. Тем более, что рыбная ловля не помогает
им прокормить свои семьи. Рикар писал интенданту, что «эти сме-
лые люди уже приняли решение открыто выступить, но они заяви-
ли, что но хотят ничего предпринимать без совета со своим «отцом»
(так они называли Рикара). В то же время они твердо заявили,
что, если цена на хлеб и мясо в ближайшие три дня не станет уме-
ренной, «произойдут несчастья, которые пока еще можно предотвра-
тить». Рикар обещал морякам сообщить об их жалобах властям.
В свою очередь моряки обещали сохранять спокойствие, но продол-
109
л
жали повторять, что «если все останется по-прежнему, не надо
удивляться средствам, к которым они прибегнут». Рикар сообщал
в том же письме, что солдаты и плотники также намеревались идти
в ратушу по тому же поводу 185. На следующий день в городе вспых-
нул бунт. При этом бунтовщики перешли к действиям только после
переговоров с мэром, который заявил, что не подпишет никакого
приказа об отмене налогов *86.
Сложность, неоднозначность социального взаимодействия мест-
ных властей и населения в условиях Старого порядка иллюстри-
руют и многочисленные случаи «соучастия» местных администрато-
ров (консулов, полицейских чинов и т. п.) в отдельных открытых
выступлениях. Следственные материалы показывают, что установ-
ление фактов такого соучастия было очень сложным делом. И тем
не менее довольно много данных о том, что местные власти в ряде
случаев прямо или косвенно поддерживали восставших либо своим
пассивным поведением, либо активно возглавляли их протест.
В начале 1665 г. в г. Бордо около 300 человек осадили в ратуше
судейских, представителей налогового ведомства и духовенства, об-
суждавших вопрос о введении налога на вино. Осажденные пыта-
лись призвать на помощь местную администрацию, но члены город-
ской жюрады категорически отказались прибыть на место происше-
ствия 187. В Русильоне в октябре 1691 г. габелеры попытались вы-
везти соль, которая образовалась вокруг пруда Сен-Нозер: сильная
засуха привела к тому, что этот пруд, составлявший в окружности
1,5 мили, почти целиком покрылся белоснежной солью. Однако
крестьяне взялись за оружие. Во главе стоял местный консул. После
подавления мятежа он был повешен на берегу пруда. Другие
жители были приговорены к наказанию кнутом, штрафу и выставле-
нию у позорного столба 188.
В местечке Виху осенью 1693 г. в связи со значительными за-
купками провиантмейстера вспыхнул хлебный бунт, в котором уча-
ствовало более 600 человек. «Судья и королевский прокурор были
обвинены в том, что отдали распоряжение бить в набат и подстре-
кали жителей к выступлению»189. Тогда же в Блуа местные власти
поддержали «бунтующую чернь», которая помешала вывезти из го-
рода хлеб в Орлеан, распорядившись продать его в Блуа и устано-
вив при этом цену ниже, чем в Орлеане (3 соля на белый хлеб,
вместо 5,4 соля в Орлеане)190. В июле 1712 г. в Шиноне произошел
бунт, в ходе которого бунтовщики «помяли» судебных исполнителей,
пытавшихся заставить заплатить налоговые недоимки. Однако лей-
тенант местной полиции (некто Бретон де ла Бильер) вместо того,
чтобы поддержать служащих налогового ведомства, приказал их аре-
стовать и посадить в тюрьму. Страж порядка был осужден как «от-
крытый враг правосудия». Его вызвали «на ковер» в Королевский
совет. Однако он, еще раз дерзко нарушив существующий порядок.
110
не явился, что заставило короля издать приказ об аресте
смутьяна191.
В первой половине XVIII в. во всех городах и местечках Ланге-
дока были установлены специальные служащие по сбору эквива-
лента (особая дотация на вино). Однако, как констатировало в по-
становлении от 10 июня 1755 г. налоговое ведомство по сбору эда
в Монпелье, «эти служащие были поруганы во всех городах и ме-
стечках провинции до такой степени, что большая часть из них не
может выполнять свои обязанности из-за народных волнений, кото-
рые возникают при первом их появлении»192. Служащие, стремясь
прекратить эти бунты, обращались за помощью к муниципальным
чиновникам, которые в соответствии с постановлением парламента
от 10 апреля 1731 г. должны были оказывать им всяческое содей-
ствие. Однако муниципальные власти вместо того, чтобы вести себя
таким образом, сами «становились во главе черни, которая оскорб-
ляла и унижала служащих, а по их примеру и другие жители ведут
себя без обиняков». Подобные факты имели место в Сен-Фелине,
в Аньяне, в Пуффане и в других городах и приходах провинции.
В Пуффане консул Лавиноз прямо заявил, что не считает себя
обязанным оказывать содействие служащим эда. 3 и 4 мая
1755 г. в городке Бедарьё служащие эда Пьер Бодей, Антуан ле
Лонг, Франсуа Сеймонди и Жозеф Дилан были «освистаны и обру-
ганы чернью, которая забросала их камнями и шарами». Сборщики
пожаловались мэру, некоему господину Фабрига, и попросили у
него помощи, но получили отказ. «Больше того, этот мэр вместе
со своим братом Александром, а также городским прокурором
Гинье и секретарем суда Альзьё в сопровождении 300 человек обое-
го пола сами оскорбляли этих служащих и грозили их убить»193.
Служащие составили три протокола и жалобу. Началась тяжба.
Местные власти поддерживали население в борьбе против фис-
кальных агентов и в других провинциях. Специальное постановле-
ние Королевского совета рассказывает об одном таком деле в Нор-
мандии |94. Это постановление было составлено на основе жалобы
королю откупщика эда генеральства Алансон, некоего Жана Батиста
Адама. Суть дела заключалась в следующем. Двое служащих, обя-
занных наблюдать за контрабандной торговлей вина, 19 июня
1729 г. в Фалезе зашли в кабак на шум выпивающих и придрались
к хозяйке. Ее поддержали присутствовавшие в кабаке люди. Нача-
лась драка. Один служащий был «опасно ранен». Служащие соста-
вили протокол, обвинив хозяйку в «rebellion». Но она заявила про-
тест, а чиновники элексьона ее поддержали. Служащих отозвали,
назначили новых, которые 16 ноября 1730 г. вновь попытались учи-
нить обыск в том же кабаке. Но хозяйка не позволила и послала за
президентом элексьона сьером Тюрен де ла Сервиньер. Он пришел,
но отказался слушать служащих и заперся в комнате с хозяйкой,
111
ее сыном и прокурором, который пришел с ним. «Чернь», обеспоко-
енная тем, что происходит, собралась около кабака и «помяла» слу-
жащих. Попытки последних получить поддержку от чиновников
округа ни к чему не привели. Они составили протокол и начали про-
цесс. Но хозяйка кабака вновь подала жалобу на служащих эда, об-
винив их в злоупотреблениях, и вновь выиграла дело. Слуги фиска
были наказаны.
С. Каплан обратил внимание на своеобразное «сотрудничество»
местных властей и населения в 60—70-е гг. XVIII в., когда реформа-
торская деятельность в области хлебной торговли резко обострила
ситуацию во всей стране 195. Наши материалы показывают, что та-
кое сотрудничество имели местно и раньше и сохранялось до рево-
люции. «Беспокойство и, возможно, даже страх жителей Бургундии
в связи с недостатком и дороговизной зерна таковы,— писал в апре-
ле 1789 г. один из чиновников,— что почти нет города, где не про-
исходили бы народные движения. В этой связи внутреннее обраще-
ние зерна почти прекратилось. Не только народ не хочет видеть,
как повозка с хлебом проходит через город, в который она прибыла,
но муниципальные чиновники позволяют себе самим останавливать
возчиков и своим примером возбуждают мелкий люд вести себя та-
ким же образом»196. В источниках и литературе — масса конкретных
примеров участия муниципальных и коммунальных чиновников раз-
ных рангов в продовольственном движении в городе и сельской
местности.
§ 4. Борьба в недрах сеньории
В рамках сеньории властные отношения строились на принципе
господства-подчинения, базой которого было принадлежащее сеньо-
ру право верховной собственности на входящие в нее земли. Сеньор
взимал со своих вассалов неизменный ценз и феодальные платежи
(баналитеты, шампар, денежную ренту и т. п.). При отчуждении
земли жители уплачивали продажную пошлину. Крестьяне в массе
своей были лично свободными, и основное их земельное держание —
цензива — постепенно приобретало черты «фактической собственно-
сти под феодальной вывеской»197.
Вплоть до революции многое в этих отношениях зависело от гос-
подина. Однако это не означает, что в последний период Старого
порядка жизнь крестьянина-цензитария и других обитателей сеньо-
рии полностью зависела от воли сеньора. Прежде всего между вас-
салом и сеньором стоял закон, разумеется, далекий от совершенст-
ва, не всегда соблюдаемый, но почитаемый и господином и поддан-
ным: распространение всепроникающего юридиэма Старого порядка
на сеньориальный комплекс не вызывает сомнений. Более того, пос-
ле Фронды феодальный закон в деревне приобрел сильного покрови-
112
теля в лице усиливающейся абсолютной монархии. Проводя в целях
укрепления своих позиций политику «разделяй и властвуй», абсолю-
тистская администрация во второй половине XVII в. все определен-
нее выступала в роли реального или мнимого опекуна сельской ком-
муны. Необходимость в таком арбитраже верховной власти была
очевидна. Жалобы на злоупотребления и самоуправства сеньоров
встречаются на протяжении всего интересующего нас периода. Ин-
тендант Оверни осенью 1663 г. писал Кольберу: «Одно из главных
злоупотреблений (в провинции) состоит в притеснении, от которого1
страдают жители коммун со стороны дворян. Большая часть послед-
них, имеющих земли, собирает ценз зерном. Они ждут в течение
двух-трех лет, пока хлеб вздорожает, и именно в это время требу-
ют от держателей сразу уплаты всего долга. И что еще более важно,
они добиваются от своих законоведов более низких расценок на
хлеб и другие зерновые, чем устанавливают королевские судьи на
общественных рынках, и таким образом требуют большие суммы от
бедных людей, которые не в состоянии платить налоги королю. По-
мимо этого большого злоупотребления есть еще одно — барщина, ко-
торую они называют «боар». Сеньоры, которым положено пять
барщин в год, заставляют своих вассалов, находящихся в ведении
их юстиции, выполнять более сотни и при этом используют их как
рабов... Вы легко можете представить, что узурпации коммуналь-
ных владений являются обычным делом этих тиранов, то же каса-
ется десятины, не считая множества других способов грабежа,
который нельзя вынести...»198.
Кюре местечка Фарж-де-Лапгон в 1728 г. от имени жителей об-
винял своего сеньора герцога де Люр в «насилиях, злоупотребле-
ниях и несправедливостях, которые создавали обстановку невыноси-
мой тирании для земледельцев». В частности, рассказывая о зло-
употреблениях при отработке барщины или откупе от нее, кюре
упоминает, что один крестьянин, отказавшийся от барщины, был
убит слугой сеньора. Министр Шовели, опираясь на жалобы кюре,
следующим образом рассказывал об этих злоупотреблениях: «Гер-
цоги де Люр и Уза заключают в тюрьму мужчин и женщин и своей
частной властью по самым незначительным поводам приговаривают
их к каркану. Они разоряют поля и виноградники. Они разоружи-
ли жителей и отбирают одежду у тех, кто служил в милиции; хотя
не было ни одной перевозки, приход был доведен до исступления
платами за провоз, в которым принуждал его сеньор...»199
А вот как рассказывает о злоупотреблениях сеньоров граф де
Сен Ламбер в своем конкурсном мемуаре 200. Сеньоры «в малопо-
нятных отношениях феодальной реакции» изобретают тысячи раз-
ных способов нажима на подданных. Они произвольно навязывают
им барщины в свою пользу, захватывают церковную десятину, про-
извольно увеличивая ее объем и не используя по назначению. «Во-
113
лреки естественной и гражданской свободе» дорожная и мостовые
пошлины, взимаемые на границах их владений, на дорогах, на рын-
ках, «покрыли Францию шипами препятствий», затрудняя передви-
жение и связи жителей одной страны. Особое место среди «цепей,
которые насилие и страх наложили на народ», принадлежит бана-
лптетным мельницам и пекарням. Значительная часть жителей де-
ревни, и без того «ослабленная и униженная в вассальной зависи-
мости», принуждена молоть свое зерно и выпекать свой хлеб в при-
надлежащих сеньору мельницах и печах. Эти права сеньоров, обре-
менительные и в экономическом, и в моральном отношениях для
деревенских жителей, усугублялись массой злоупотреблений помощ-
ников сеньоров, которые безжалостно обвешивали и обмеривали
крестьян. Даже если последние обнаруживали обман, они могли
жаловаться тому же сеньориальному судье, который, как правило,
быстрее находил общий язык с фермером-обманщиком, или мельни-
ком, чем с пострадавшими маломощными крестьянами.
Эти взятые наугад выразительные свидетельства о самоуправ-
ствах сеньоров показывают, что в чрезвычайно иммобильном обще-
стве Старого порядка, несмотря на существенные изменения на ма-
кроуровне, взаимоотношения внутри сеньории менялись очень
медленно. Разумеется, злоупотребления такого рода не были обяза-
тельным явлением в каждой коммуне. В то же время региональные
исследования показывают, что во второй половине XVII в. во мно-
гих провинциях сеньоры усилили нажим на вассалов. В литерату-
ре высказывалось суждение о так называемой феодальной реакции
в эпоху Людовика XIV. Однако позже от этого понятия примени-
тельно к XVII в. отказались. Тем не менее в Бретани в области
Ванетуа после 1665 г. отмечены многочисленные злоупотребления
сеньоров при взимании традиционных прав. В Парижском районе
в это время распространилась практика возобновления поместных
описей (терье)201. В Пикардии сеньоры восстанавливали и увеличи-
ли шампары, начали огораживать свои владения 202. В Бургундии
активизировалось наступление сеньоров на коммунальные права и
администрацию 203. Как показал Г. Лемаршан, в области Ко (Нор-
мандия) сеньориальные повинности во второй половине XVII в.
взимались более строго. Увеличилось число регламентов и предпи-
саний для администраторов сеньории, касающихся пересмотра тер-
рье, возвращения накопившихся долгов, появились первые планы
сеньории, много внимания сеньоры уделяли баналитетным мельни-
цам и пекарням 204.
Кольбер, по-видимому, реагируя на донесения из разных угол-
ков страны о подобных злоупотреблениях, распорядился в 1671 г.
обязать сеньоров представить титулы всех сборов, которые они взи-
мают со своих крестьян. Но сам министр сомневался в эффектив-
ности этой меры 205. Более того, это требование королевской админи-
страции, по-видимому, стало отправной точкой для роста конфлик-
114
тов и судебных тяжб между сельскими коммупамии и сеньорами..
Интендант Лиможа, докладывая об одном таком деле генерально-
му контролеру, писал, «Было бы очень желательно, чтобы все по-
добные дела были полностью прекращены, потому что с 1671 г.,
когда сеньоры были обязаны представлять свои феодальные титула,
все вассалы вбили себе в голову, что они должны быть освобождены
от повинностей и на этом основании они отказываются отрабаты-
вать барщину и платить другие повинности... Для того, чтобы их
принуждать, требуется насилие и расходы»206. Однако конкретных
сведений в источниках о конфликтах такого рода, перерастающих в
открытый протест, очень мало. По существу, единственным значи-
тельным народным движением, в котором крестьяне в это время
выступали против сеньоров, было восстание Красных колпаков в
Южной Бретани. Это восстание хорошо изучено. Но вопрос о его
антисеньориальной направленности все же остается спорным.
И Леметр, и Бордери, и современные французские историки счита-
ют, что главным в этом народном движении была ненависть к на-
логу, а сеньоры и их замки пострадали прежде всего потому, что их
обвиняли в поддержке налоговых служащих2О7.
В XVIII в. вплоть до весны 1789 г. также очень мало сведений
об открытой борьбе в рамках сеньориального комплекса. По-види-
мому, в условиях углубляющегося социального расслоения деревни,
когда наиболее крепкая часть крестьянства сумела использовать
благоприятную экономическую конъюнктуру 30—70-х гг. для улуч-
шения своего положения, а для значительной массы сельских жите-
лей все большее значение приобретала борьба за хлеб, не могли
сложиться предпосылки для больших общекрестьянских движений
типа Жакерия периода Столетней войны или Бретонского восста-
ния 1675 г. Во взаимоотношениях между сеньором и крестьянином
(точнее, крестьянской общиной, ибо в важнейших делах отноше-
ниями господства — подчинения сеньор был связан с коллективной
общностью своих подданных) в это время сформировался некий уст-
раивающий обе стороны баланс «зависимости» и «автономности», без
которого мирное сосуществование в рамках сеньории было бы вряд
ли возможно 208.
И все же современные специалисты отмечают очевидное нара-
стание социальной напряженности в деревне на аграрной почве к
середине и особенно во второй половине века 209. Важную роль в
этом процессе сыграла «сеньориальная реакция» 1750—1780 гг„
проявившаяся в усилении сеньориального гнета, пересмотре земель-
ных описей, восстановлении старых повинностей, захвате общинных
земель сеньорами. Последствия этих явлений были неоднозначны210.
Но, бесспорно, они, с одной стороны, способствовали активизации
борьбы против «феодального комплекса», а, с другой,— значитель-
но усложнили узел социальных противоречий вокруг общинных зе-
115
мель и прав пользования. Немалую роль в этом вытрали и аграр-
ные реформы абсолютистской администрации 50—70-х гг.
Особенностью антисеньориальной борьбы этого времени было то,
что конфликт с сеньорией редко принимал форму крупных насиль-
ственных актов. Имела место своеобразная «юрисдикционализация»
аграрных конфликтов. С конца 30-х годов и особенно в середине
века французские деревни захлестнул поток судебных процессов
между сельскими общинами и сеньорами. Инвентарные описи мест-
ных архивов преполнены материалами о таких процессах. Главным
образом они касались традиционных прав крестьян, которыми они
пользовались с незапамятных времен и которые имели для них пер-
востепенное значение. В Национальном архиве сохранились целые
картоны документов о таких процессах211. Эти бумаги дают деталь-
ное представление о характере тяжбы. По-видимому, через одно та-
кое дело можно написать юридическую историю Старого порядка.
Я не имела возможности, да и не ставила своей целью исследова-
ние этих процессов, хотя, несомненно, они так же, как открытый
протест, проявляют характер противоречий и проблемы французской
деревни Старого порядка. Рассмотрим подробнее лишь одно такое
дело. Речь пойдет о судебной тяжбе в одной из коммун Бретани212.
Суть дела заключалась в следующем. С незапамятных времен сень-
оры имели право на то, чтобы их вассалы охраняли замок. По мне-
нию юристов того времени, это право по своей природе не может
быть заменено на право каузальное и не может быть навязано
простым подчинением. Однако владелец сеньории Серель герцог
Роан-Шаво, граф де Пару, «утратив интерес к защите замка (по-
видимому, сеньор перестал в нем жить.— 3. Ч.)у> решил превратить
это право в денежный оброк. В 1683 г. положение о таком преоб-
разовании было отменено в ведомстве королевского домена. Но че-
рез несколько лет в 1692 г. Реннский парламент специальным по-
становлением разрешил сеньору взимание такого оброка. Сначала
это вызвало восстания (revoltes), а затем — судебный процесс,кото-
рый сеньор выиграл. Его победа была подтверждена в 1697 г. спе-
циальным решением Реннского парламента. В дальнейшем герцог
Роан «часто прерывал свое владение» этой сеньорией, а жители со
своей стороны забыли о постановлении 1697 г. Однако в 1779 г.
потомки герцога потребовали уплаты недоимок по этому праву сра-
зу за несколько десятилетий. Адвокаты, с которыми советовались
жители сеньории, не зная о существовании упомянутого постанов-
ления парламента, рекомендовали начать процесс. Дело было рас-
смотрено в сенешальстве Плоермеля в пользу герцога Роана. Апел-
ляция к парламенту не помогла, и коммуна должна была заплатить
сеньору, помимо недоимок, 4200 ливров судебных расходов. Интен-
дант Бретани отметил, что это дело показывает, «насколько сельские
коммуны провинции пристрастились к судебным тяжбам («soient
admisent a plaider»).
116
Подобные процессы длились по 10, 20 и более лет, были крайне
разорительны для общин, как правило, проигрывались ими. Однако
они свидетельствовали о широком проникновении юридизма в массо-
вое сознание и об определенном росте юридической культуры фран-
цузского крестьянства, его почтения к закону213. Вместе с тем они,
видимо, сыграли значительную роль в социально-психологической и
моральной подготовке крестьянства к открытому выступлению.
Можно привести десятки примеров, когда именно неудавшееся об-
ращение к правосудию служило последней каплей, переполнявшей
чашу терпения крестьян. Поскольку коррумпированные суды Ста-
рого порядка яростно защищали привилегированных, крестьяне в
полной мере осознавали неэффективность такого легального метода
борьбы, убеждались, что «юстиция — дело богатых». Росло недоволь-
ство и недоверие не только сеньорам, но и юристам, к местной
администрации. Это недовольство то и дело прорывалось в неболь-
ших инцидентах, волнениях, бунтах.
Французские историки выявили 145 случаев открытого противо-
стояния в недрах сеньории в 1760—1789 гг. (в период с 1690 по
1720 г.— 44)214. Крестьяне открыто отказывались платить сеньору
повинности, уважать сеньориальные права и баналитеты, всем миром
решительно боролись против попыток сеньоров присвоить общин-
ные владения и лишить их прав пользования лесами и пустошами.
Конкретная история почти каждого такого происшествия ясно
показывает, что ближайшей причиной взрывного поведения было не
только осознание крестьянами неэффективности пассивных форм
сопротивления и оспаривания, но та или иная провокация со сто-
роны сеньора, его агентов или местных властей. Такой провокацией
могло быть требование заплатить недоимки по праву, о существова-
нии которого крестьяне давно забыли (как было в бретонской дерев-
не Серель), или физическое принуждение по отношению к жителям
сеньории при взимании поборов. Чаще всего конфликты, по-видимо-
му, возникали в связи с попытками сеньоров навязать крестьянам
новые платежи, восстановить забытые сеньориальные повинности
и привилегии.
В 1742 г. жители коммуны Мишель-сюр-Ожер (Шампань) вы-
ступили против сеньориального права жуж и куртаж215. Попытка
сеньора осуществить конфискацию имущества за долги силами су-
дебных исполнителей не увенчалась успехом. На помощь прибыли
четыре конных жандарма. Но как только они показались, сотня жен-
щин, вооруженных дубинами и камнями, напала на них и заставила
отступить. В это время кто-то поджег ригу сеньора218. В 1754 г.
против возобновления сеньором сеньориальных прав взбунтовались
крестьяне деревни Оруи (Гасконь). Жандармерия не сумела подавить
бунт. Прибывшие по приказу из центра солдаты (60 человек)
взяли деревню штурмом. Зачинщики были арестованы. Но крестьяне
упорно стояли на своем. Дело тянулось несколько лет. В 1758 г.
117
деревня снарядила ходоков в столицу217. В 1756—1786 гг. жители
коммуны Шомюзи (Шампань) открыто выступили против новых
сеньориальных прав, провозглашенных епископом Реймса218.
Вопрос о том, влияли ли сколько-нибудь существенно новые
сеньориальные поборы, вводимые в русле «сеньориальной реакции»
на экономическое положение крестьянства, остается дискуссионным.
Из имеющихся в локальных исследованиях подсчетов о доле сеньо-
риальных платежей в объеме производимого крестянином продукта
складывается впечатление, что материальное «бремя сеньории» в
XVIII в. несколько снизилось219. Хотя, конечно, на общем фоне
роста цен, парцелляризации земельной собственности и демографи-
ческого взрыва новые сеньориальные поборы еще более ограничи-
вали крестьянину и без того небольшие возможности для маневра в
хозяйственной деятельности. Но, по-видимому, еще большее влия-
ние на умонастроения сельских жителей оказывало усилившееся
в деревне с «сеньориальной реакцией» крючкотворство и бесчислен-
ные нарушения-ограничения социальных прав крестьян.
В этой связи становится понятной отчаянная борьба против по-
пыток сеньоров восстановить забытые права и привилегии. Сеньоры
ставили для себя и своей семьи отдельную скамью в церкви, требо-
вали особого к себе внимания священников во время службы, на-
стаивали па привилегии быть первыми при процедуре благослове-
ния или в религиозных процессиях. Не имея никакого экономиче-
ского значения, претензии такого рода заставляли крестьян острее
чувствовать свою приниженность, неполноправность, принадлеж-
ность к низшим ступеням социальной иерархии и потому нередко
приводили к длительным судебным процессам, бурным сценам в
церкви, разрушению скамеек сеньоров, а иногда даже к сожжению
замка 22°.
Во второй половине XVIII в. сеньоры все реже жили в замках.
Они покупали себе дома в городах, а в деревне от имени сеньора
правили приказчики, наместники, всякого рода «деловые люди».
В условиях резко обострившейся судебной борьбы между сеньорами
и крестьянами заметно возросла роль судебных учреждений, в том
числе сеньориальной юстиции. В современной историографии уже
преодолено стремление рассматривать сеньориальную юстицию
лишь как орудие «сеньориальной реакции». Эта ступенька правосу-
дия эпохи Старого порядка играла определенную роль в регулиро-
вании массы проблем и конфликтов, возникающих в недрах сень-
ории. Тем не менее, так же, как вся система правосудия того пе-
риода, сеньориальная юстиция была местом средоточия не всегда
компетентных и далеко не бескорыстных людей, которые усмотрели
в этом институте источник наживы. В условиях «сеньориальной ре-
акции» орда судейских, стряпчих, откупщиков сеньориальных прав
превратилась в ряде областей в настоящих «кровопийц» деревни.
Для обогащения судейские, как правило, использовали задолжен-
118
яость крестьян. Долги они создавали сами посредством заемных
операций, которые осуществляли, выступая в качестве ростовщи-
ков. откупщиков сеньориальных прав, а затем уже в роли судейских
окончательно разоряли должников, злоупотребляя своими судебны-
ми полномочими. Поскольку сеньор был далеко, управы на таких
«законников» в сеньории не было. Вот почему крестьяне сами вы-
нуждены были принимать «меры», чтобы поставить все па свои
места. Так, в феврале 1783 г. знаменитые севненские разбойники —
«маскараты»— почти месяц демонстрировали местным судейским и
стряпчим свою способность «регулировать» жизнь в сельских ком-
мунах. Это восстание было жестоко подавлено, однако его участники
еще не раз напоминали о себе властям вплоть до 1789 г.221
В деревне весной 1789 г. продовольственное и антиналоговое дви-
жение в некоторых местах все определеннее начинало перерастать
в крестьянскую жакерию против сеньориального уклада жизни. Ко-
ролевский секретарь Ожар отметил, что «много замков было сожже-
но до открытия Генеральных штатов». Наши материалы убеждают
в том, что это свидетельство не ошибочно, хотя, очевидно, несколько
преувеличено: весной — летом 1789 г. (до взятия Бастилии) имели
место 12 фактов нападений на замки сеньоров, сопровождавшиеся
угрозами в их адрес, поиском поземельных описей и других бумаг.
Иногда дело доходило до серьезных разрушений и поджога.
В наиболее классической форме выступления против феодаль-
ных прав развернулись в Провансе. И. Тэн назвал весенние собы-
тия в Провансе «первой жакерией» из семи, которые, по его мне-
нию, имели место во Франции до 1793 г. «Сегодня,— писал Альбер
де Рион 29 марта 1789 г.,— они (крестьяне) требуют полной отмены
сеньориальных прав, и эта идея так крепко сидит в их головах,
что только чрезвычайное обстоятельство способно выбить ее оттуда.
Это не все; не довольствуясь формулировкой подобных требований
и их преждевременным проведением в жизнь (что выражается
в прекращении платы), они в некоторых местах хотят наказать сво-
их сеньоров, и с этой целью они разграбили и разрушили их замки.
Подобная операция проделана в Сольё и Ревесте с таким хладно-
кровием, что это надо отметить». Замок Сольё, находящийся в трех
льё от Тулона, был разграблен 24 марта. В Ревесте крестьяне на-
рядили консулов в свои одежды и заставили их нанести первые уда-
ры по гербам сеньоров. В Ренье недалеко от Экса крестьяне осади-
ли сеньора в его доме и вынудили отказаться от сеньориальных
прав. Сеньора Пейлубье постигла бы та же участь, если бы он не
вооружил и не выставил против бунтовщиков отряд преданных ему
людей 222. В Оксе маркиз де Монферра, сеньор одного из приходов,
пытавшийся оказать сопротивление, был убит. В Ла Тур д’ Эг замок
был окружен вооруженной «чернью»; в Ри хотели поджечь епископ-
ский дворец. В Солела замок сеньора де Форти едва не был сож-
жен. В Салерне крестьяне атаковали не самого сеньора, а его уп-
119
равляющего и в знак протеста против захвата общинных земель вы-
пустили скот на хлебные поля 223.
Довольно значительным было также движение против сеньори-
альных прав в Дофине и Франш-Конте. 5 января 1789 г. «Ежеднев-
ный листок» (местная газета) Франш-Конте сообщил, что провин-
ция переживает «момент всеобщего брожения»: «...многие кантоны
решили отказаться от всяких взносов и платежей до тех пор, пока
порядок вещей не будет полностью изменен». В начале февраля
многие дворяне, обеспокоенные настроениями своих вассалов, уеха-
ли в Париж, другие, не чувствуя себя больше в безопасности в сво-
их замках, сбежали в Безансон. Весной обнаружилось, что опасения
и страхи сеньоров были не напрасны. В нескольких кантонах
крестьяне решили отказаться от уплаты всех повинностей и аренд-
ной платы до решения Генеральных штатов224. 18 апреля комен-
дант провинции маркиз де Ланжерон доложил о проекте уничто-
жить членов парламента и сжечь их замки; в этой связи он писал
4 мая: «Народ ждет только подходящего случая, чтобы проявить
свою ненависть против членов парламента, сеньоров его прихо-
дов»225. 23 апреля замок Контреглиз был атакован множеством жи-
телей деревни и окрестностей, которые бросали в ворота камни,
сопровождая свои действия криками: «Выйди, Контреглиз, ...мы
тебе сделаем барщины. Уже давно мы тебе платим, проклятый вор.
Мы пришли сжечь твои бумаги (registre de greffe), разрушить
замок, уничтожить расписки». Срубив деревья, бунтовщики разру-
шили голубятни, пытались поджечь конюшни, угрожали сеньору
и его домашним. С этого дня колокол собирал народ к замку сеньо-
ра ежедневно226. 5 мая в деревне Жасней жители, собравшись по
звуку набата, вынесли скамьи из церкви, сорвали гербы сеньора,
отнесли их во двор замка и кричали, что он не имеет никакого
права. 18 мая в деревне Дампвалей-лез-Коломб сеньор Роланд был
атакован толпой женщин, которые забросали его камнями, били
и т. п. В деревне Люзан женщины, вооруженные дубинами, серьез-
но избили сеньориального судью их сеньории227.
В Дофине открытый протест крестьян против сеньориального
гнета в первой половине 1789 г. отличался особой ожесточенностью,
поскольку был связан с организованной борьбой всего крестьян-
ского мира провинции против попытки местных умеренных буржуа
и дворянства заключить компромиссную сделку за счет крестьян.
Еще летом 1788 г., решая вопрос о полномочиях депутатов в Гене-
ральные штаты, буржуазия во главе с Мунье предложила привиле-
гированным этот компромисс. Суть программы Мунье сводилась к
тому, что привилегированные должны были согласиться на двой-
ное представительство третьего сословия на выборах и поголовное
голосование, а буржуазия взамен гарантировала дворянству его
сеньориальные привилегии, обходя молчанием вопрос о сеньориаль-
ных повинностях. В январе 1789 г. на заседании провинциальных
120
штатов в Романе было вотировано существенное добавление к этим
«полномочиям», гарантировавшее привилегированным «справедли-
вый и пропорциональный» выкуп сеньориальных привилегий, свя-
занных с «благородностью» дворянских земель 228. Известие об этом
решении вызвало в сельских приходах Дофине массовое движение
протеста. Крестьяне квалифицировали эту «дополнительную статью»
как «трусливое отступление в защите прав Третьего сословия», пра-
вильно поняв суть компромисса привилегированных и верхушки
третьего сословия и заявив о своем отказе поддержать его. 1 февра-
ля 1789 г. коммуна Сен-Веран выработала специальное постановле-
ние, в котором энергично высказала свое недоверие депутатам, за-
явив, что они никогда не пошли бы на «справедливый и пропор-
циональный выкуп», если бы 2/3 из них не были собственниками
«благородных» земель 229. Это постановление было напечатано в ти-
пографиях и распространено в других деревнях. Вскоре движение
протеста захватило всю область Венуа. В 32 коммунах провинции
с начала февраля до начала мая собирались приходские собрания,
где крестьяне дезавуировали депутатов и выражали протест против
«дополнительной статьи». Некоторые коммуны добавляли к этому
жалобы против феодальных прав и сеньориального гнета, требуя
выкупа или отмены всех сеньориальных повинностей, обременяв-
ших их земли230. Крестьяне не ограничились лишь формулировкой
желанного для них решения вопроса о сеньориальных повинностях,
а в ряде приходов перешли к действию. 13 февраля президент Гре-
нобльского парламента де Воке писал Неккеру: «Мне сообщают из
различных кантонов провинции, что вассалы отказываются платить
сеньориальные ренты...»231. Несколько сельских коммун (Пассаж,
Паладрю и др.) приняли решение не платить больше ничего сеньо-
рам. Крестьяне президента парламента провинции маркиза д’Ор-
насьё постановили не платить ему триаж, поскольку он не предста-
вил синдикам коммун маркизата «подлинных» документов, под-
тверждающих законность этого права 232. В середине апреля восста-
ли против своего сеньора крестьяне трех коммун в окрестностях
Гапа (Сен-Этьен, Авансов, Вальсер). Еще в марте крестьяне Аван-
сона распространяли «бунтовщические воззвания, в которых призы-
вали жителей соседних приходов присоединиться к ним. Восстание
началось 14 апреля с расхищения 20 возов хлеба, собранных сбор-
щиком сеньориальных повинностей. 16 апреля бунтовщики готови-
ли вооруженный поход на замок сеньора. 18 утром они запаслись
порохом и ночью отправились к старому замку в Авансоне, где жил
управляющий-фермер. Бунтовщики потребовали от него убраться
с фермы в течение 3 дней. 19 апреля бунтовщическое воззвание на
церковной двери призывало жителей принять участие в походе на
замок в Вальсере, чтобы забрать архив, в котором хранились бумаги
о сеньориальных повинностях трех этих деревень, или заставить
сеньора отказаться от сеньориальных прав. 20 апреля, захватив
121
зерно, собранное сеньором за чинш, мятежники двинулись на замок.
Поскольку сеньора не оказалось дома, они обыскали весь замок, ска-
зали, что намерены требовать от сеньора полной отмены всех сеньо-
риальных повинностей. Поскольку управляющий сеньора не позво-
лил бунтовщикам уничтожить архив, они потребовали, чтобы он
составил бумагу, обязывающую сеньора до конца недели отменить
все повинности. Получив бумагу, они удалились, пообещав, что вер-
нутся в воскресенье 26 апреля в еще большем количестве, и если
сеньор откажется ратифицировать подготовленный документ, замок
будет сожжен, а сеньор убит 233. Следы антисеньориального протеста
обнаруживаются и в некоторых других провинциях234.
Безусловно, собственно аграрное крестьянское движение в это
время еще не развернулось в полную силу. Возможно, отчасти это
связапо с записью крестьянских жалоб, пожеланий и требований в
наказы. Историки давно отметили, что это был фактор не только
возбуждающий, но и сдерживающий, поскольку породил «великую
надежду» — ожидание серьезных перемен к лучшему и решение во-
проса королем и Генеральными штатами. Утрата этих иллюзий была
психологической основой июльского взрыва.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Поршнев Б. Ф. Народные восстания... М., 1948; Люблинская А. Д. Фран-
ция при Ришелье... Л., 1982; Mounier В. Op. cit. Paris, 1966; Mounter R. (ed.).
Lettres et memoires adressees au chancelier Seguier (1633—1643). Paris, 1964.
2 v.; Berce Y. M. Op. cit. Paris, 1974. 2 v.; Foisil M. La Revolte des Nu-piers
et les revoltes normandes de 1639. Paris, 1970.
2 Duran Y. Les fermiers generaux au XVIII siecle. Paris, 1971.
3 OP ГПБ. Эрм. фр. 104/1. Lettres de Louis XIV. T. 1. P. 83.
4 См.: Малов В. H. Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и француз-
ское общество. М., 1991. Гл. III.
5 См.: История Франции. М., 1972. Т. 1.
8 Loirette F. Une emeute paysanne au debut du gouvernement personnel de
LOUIS XIV: la sedition de Benauge (dec. 1661 —janv. 1662) Ц Annales du mi-
di. 1966. N 78. P. 515-536.
7 Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 208-209.
8 Долгое время это восстание не привлекало внимания. Лишь сравнитель-
но недавно оно было исследовано А. Марсе. Marcet A. Une revolte antifiscale et
nalionale: Les Angelets du Vallespir. 1663—1672 Ц Actes du 102 CNSS. Limo-
ge, 1977.
9 OP ГБЛ. Ф. 68 № 393. Memoires sur le gouvernement de Roussillion. P. 332.
10 Ibidem.
11 Marcet A. Op. cit. P. 38.
12 См., напр. Depping. T. I. P. 620, 652-654, 803-804; T. III. P. 176-181.
13 История этого восстания детально освещается в письмах интенданта
Гиени Пелло к Кольберу, опубликованных Деппеном. Depping. Т. II. Р. 148—
154; Т. III. Р. 68—122. См. также: Clement Р. Op. cit. Paris, 1866. Р. 289—299;
Tilly Ch. Op. cit. P. 209-210.
14 Depping. T. III. P. 81.
15 Ibidem. T. III. P. 76.
18 Ibidem. P. 74.
122
" Ibidem. P. 76.
’ 8 Ibidem. P. 85.
19 Ibidem. P. 83.
20 Ibidem. P. 82.
21 Ibidem. P. 77.
22 Ibidem. P. 93-95.
23 Ibidem. P. 107.
24 Ibidem. P. 112.
25 BN mss. lends Languedoc — Benedictins, N 95. Fidel relation de ce qui
s’est passe a la ville d’Aubenas pendant les derniers mouvements du bas pays.
F. 152—184; Sabatier G. De la revolte de Boure (1670) aux Masques Armees
(1783): la mutation du phenomene contestataire en Vivarais Ц MP. P. 121—148.
16 Depping. T. III. P. 273. Le marechai d’Albert a Colbert. 25. 12. 1673.
27 Ibidem. P. 238.
28 Ibidem. P. 239.
29 Поршнев Б. Ф. Восстание в Бордо в 1675 г. Ц Доклады и сообщения ис-
торического факультета МГУ. 1945. № 2; Трескина Н. С. Плебеи и буржуа в
врсстании городов Бретани в 1675 г. Ц Французский ежегодник. М., 1965;
Berce Y. М. Op. cit. Paris, 1974. Т. 1. Р. 517—518.
3J Mousnier R. Fureures... Paris, 1967; Вегсё Y. M. Croquants et Nu Piers.
Paris, 1974; Garlan Y., Nieres C. Les Revoltes Bretonnes de 1675 papier timbre
et bonnets rouges. Paris, 1975 ]] Annales de Bretagne et de Pays de 1’Ouest.
1975. T. 82. N 4 (special).
31 Depping. T. I. P. 723.
32 Depping. T. II. P. 16.
33 Ibidem. P. 144.
34 Depping. T. III. P. 167—168.
35 Le Roy Ladurie E. Reflexions sur les assises concretes d’une monarchie Ц
Les monarchies. Paris, 1986. P. 21.
33 См.: Поршнев Б. Ф. Указ. соч. Ц Средние века. М., 1945. Вып. II.
С. 392-395.
37 См.: Поршнев Б. Ф. Указ. соч. Ц Средние века. М., 1945. Вып. II. С. 388—
389; Les Bonnets Rouges. Paris, 1976.
38 Lemarchand G. Op. cit. Ц AHRF. 1990. N 1. P. 38.
39 Bose H. La guerre des Cevennes. (1705—1710). Lille, 1974. 2 v. Joutard P.
La legende des Camisards. Paris, 1977; Peret M. L’Epopee des Camisards. Pa-
ris, 1978.
40 Rozeaud P. Peuple et representations, sous le Regne de Louis XIV. Aix-
en-Provence, 1988.
41 Berce Y. M. Op. cit. 1974. P. 524-538.
42 Энгельгардт P. И. Социально-экономическое положение Франции... С. 83.
43 М. de Nointel, intendant a Tours au c. g. du 2 juin au 3 jnillet 1685 /
CCG. T. 1. P. 49.
44 M. de Beruelle, intendant en Auvergne au c. g. 9, 19 et 24 mai 1685 Ц
CCG. T. 1. P. 47.
45 M. de Mt'hars, intendant a Paris, au c. g. 9 novembre 1683 Ц CCG.
T. 1. P. 22.
43 M. le due de Chevreuse, douverneure de Guenne, a c. g. 20 octobre 1706 Ц
CCG. T. II. P. 358.
47 Интендант Парижского генеральства Филиппо, посетивший в 1684 ,г.
тюрьмы четырех округов, обнаружил, что из 22 арестантов 8 были проворо-
вавшимися сборщиками тальи. Энгельгардт Р. И. Указ. соч. С. 82.
48 М. d’Ableiges, intendant a Moulins, au с. g. 14 mai 1704 Ц CCG. T. 1.
P. 182-183.
49 M. de la Berchere, intendant a Moulins, au controleur general. 5 Jan-
vier 1684 // CCG. T. I. P. 11.
123
50 M. de Mehars, intendant a Paris, au c. g. 17 novembre 1683 /[ CCG.
T. 1. P. 24.
51 M. le due de Chevreusese, gouverneur de Guienne a M. DesmaretS, 20 oc-
tobre 1706 Ц CCG. T. III. P. 358.
52 D’Ormesson, intendant й Soisson au c. g. 25 avril 1709; M. Turgot, inten-
dant a Tours au c. g. 30 avril, 28 mai 1709; M. de Baville, intendant en Lan-
guedoc au c. g. 5 mai 1709 // CCG. T. III. P. 137, 400.
63 Коробочко А. И. Указ. соч. Ц Французский ежегодник. М., 1966; Histoire
de Louis Mandrin depuis sa naissance jusqu’a sa mort. Amsterdam, 1755; Es-
monin E. Etudes sur la France des XVII et XVIII siecle. Paris, 1964.
54 Inv. som. Loire — Inferieures. Nantes, 1898. T. 2. Pt. 2. P. 77.
56 Inv. som. He et Vilainnes. Rennes, 1878. T. 1. C. 2, 042.
66 Cm.: Bourquin M. H., Heppe F. Aspets de la contrabande au XVIII s. Pa-
ris, 1969.
57 AN AD, IV 4, IV 6, V 7, III 7. Приводимые факты народных выступле-
ний обнаружены в Национальном архиве профессором Г. С. Кучеренко.
58 AN Н’ 866, d. 2, piece 147. Extrait des Registres du Conseil d’Etat du
14 septembre 1728.
59 AN H’866, d. 2, piece 157. Extrait des registres du conseil d’Etat du 22 no-
vembre 1729.
60 О том, что в протоколах налоговых служащих было немало неверных
данных, косвенно свидетельствует документ Национального архива: 14 октяб-
ря 1725 г. была принята специальная королевская декларация, требующая
обязательного подтверждения подлинности протоколов служащих откупов.
AN Н’ 866, d. 2. Piece 155.
61 Например, Inv. som. Drome. Valence, 1898. T. 6. E 11042; Inv. som.
C6te-d’0r Dijon, 1892. T. 3. К 223—225, 227; Inv. som. Haut — Garonne. Toulouse,
1878. T. 1. S. 388.
62 Pillorget R. Op. cit. // MP. P. 351-359.
63 AN H’ 1046. Из донесения Боленвилье о бунте от 16 апреля 1789 г.
64 AN Н’ 1046, d. 2, piecs 74—133. Emeute a Cette.
65 AN H’ 1453, d. 2, piece 196. Lttre du M. Perigor du 5 mai 1789.
66 AN H’ 1453, d. 2, piece 199.
67 Viguer J. Op. cit. P. 262.
68 AN H' 1453, d. 2. Provence. Tableau; M. Cubelle. Op. cit.
69 Memoire historique... Paris, 1790. P. 27—29.
70 Casteras P. Revolutionnaires et Terrorists de departement de FAriege.
1789 — an VIII. Toulouze, 1911.
71 Relation... Paris, 1790. P. 20.
72 Например, Inv. som. Marne. Charions, 1892. C. 2154; Inv. som. Creuse.
Paris, 1885. T. 1. C. 319.
73 AN H’ 1453, d. 2, pieces 151, 157 bis; Luchet. Memoires pour servir a 1’his-
toire de 1’anne 1789. Paris, 1790. P. 17, 19; Inv. som. com. Lyon, AA 159; M. Wahl.
Les preumiers annees de la revolution a Lyon. Paris, 1894. P. 95 et suiv.
74 Chassin Ch. Les elections et les cahiers de Paris en 1789. Paris, 1888.
T. III. P. 413.
75 Berrfay de Reigny L. A. Histoire de France pendant trois mois. (15 mai —
15 aout 1789). Paris, 1789. P. 26.
76 Cm.: Godechot G. La prise de la Bastille. Paris, 1989; Chauvet P. 1789.
L’insurrection parisienne et la prise de la Bastille. Paris, 1946.
77 Inv. som. Calvados Paris, 1883. T. 2. C. 2124.
78 AN H’ 1453, d. 2. Touraine. Tableau.
79 Sagnac Ph. Op. cit. Ц RHMC. 1910. N 2. P. 173.
80 Далин В. M. Гракх Бабеф накануне и во время Великой французской
революции (1785—1794). М., 1963. С. 211.
81 AN Н!614, d. 1, piece 78.
82 Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1893. T. 2. C. 782.
124
83 Marion M. Dictionnaire des institutions de la France aux XVII et XVIII si-
ecles. Paris, 1923. P. 153.
84 Inv. som. Landes. Paris, 1868. T. 1. C. 51.
85 Inv. som. Aisne. La on, 1874. T. 1. C. 531, 532.
86 Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. М.. 1973. С. 325.
87 Lemarchand G. Op. cit. Ц AHRF. 1963. N 174. P. 140; Vovelle M. La chu-
te de la monarchic (1787—1792). Paris, 1972. P. 99; Hours H. Emeutes et emoti-
ons populaires dans les campagnes du Lyonnais au XVIII siecle Ц Cahiers d’his-
toire. 1964. T. IX. N 2. P. 138.
88 BN mss. Joly de Fleury. 1103. P. 68—70. Extrait du traite de la justice cri-
minelle de France. T. 4. Titre 47. P. 106. Seditions et emotions populaires.
89 Cm.: BN mss. Joly de Fleury. 1104. F. 3—4, 12—14.
90 См. также регистрационные бланки из разных бальяжей в BN mss.
Joly de Fleury. 1104 F. 87-88, 103, 130, 149, 155 ets.
9’ Farge A. La vie fragile: violence, pouvoirs et solidarites a Paris au
XVIII siecle. Paris, 1986.
92 Lebrun F. Les hommes et la mort et Anjou XVII et XVIII ss. Paris, 1971.
P: 420.
93 В Лилле 29 апреля 1673 г. молодую девушку 17—18 лет публично вы-
секли розгами за то, что она украла четыре носовых платка. Толпа сочла на-
казание за мелкую кражу чрезмерным: вечером в доме хозяйки, отдавшей
девушку в руки правосудия, были выбиты окна. Leve М. A. Un conflit economi-
que a Lille au XVIII s. Un ouvrier lillois au XVIII s. Chavatte et sa chronique If
Extrait du Bulletin de Geographic de Lille. Dec. 1910, febr. 1911. P. 18.
94 Barbier E. Op. cit. P., 1857. P. 120.
95 Idem. P. 170-171.
96 Адо A. В., Чеканцева 3. А. Указ. соч. Ц Французский ежегодник. М.,
1986.
97 См. подробнее в главе III.
98 BN mss. Joly de fleury. 1308. F. 69 et suiv.
99 Barbier E. Op. cit. T. 5. P. 136; Inv. som. Cote — d’Or.- T. 1. C. 2.
100 Flandrin J. L. Les amours paysans. Paris, 1975. P. 170—171; Darmon P.
Mythologie de la femme dans 1’ Ancien France. XVI—XVIII s. Paris, 1983. P. 127.
101 См., напр. CCG T. III. P. 444. N 1274. Le sieur Regnaule, president en
1’election de Reims au c. g. 7 mai 1712.
102 Memoires des intendants sur 1’Etat des gerieralites dresses pour (’instruc-
tions de due de Bourgogne. Paris, 1881. T. 1. P. XXXVI.
103 В 1698 г. в местечке Ба-сюр-Сен подсчитали, что содержание одного
солдата стоило хозяину как минимум четыре ливра в день. CCG. Т. 1.
Р. 484-485.
104 Вопрос о солдатских постоях постоянно обсуждался на заседаниях го-
родских и сельских советов. Жалобы на чрезмерность постоев, на насилия и
самоуправства военных, которые довели жителей до крайности, переполняют
материалы протоколов. См., напр., Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1909. T. 2. E
suppl. 2352.
105 В начале 1712 г. крестьяне из местечка Гаркефон, отказавшиеся по-
ставить повозки для экипировки полка, были посажены в тюрьму. Inv. som.
Loire — Inferieur. T. 2. С. 191. Иногда удавалось откупиться от постоев: в бу-
магах городского совета г. Лабурн сохранилось упоминание об обложепии в
3 600 ливров за освобождение от размещения на зимние квартиры в городе
войск артиллерии. Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1906. T. 3. E suppl. 3985.
В 138. 4. 12. 1713.
106 Le sieur Regnault, president en 1’election du Reims au c. g. 7 mai 1712 Ц
CCG. T. III. P. 441.
107 K. T. II. Pt. 1. P. CCXX.
108 Коробочко А. И. Указ. соч. Ц Французский ежегодник. М., 1966. С. 40.
109 Inv. som. Lot-et-Garonne. Agen, 1878. С. 126.
125
110 Inv. som. Ile-et-Vilaine. Rennes, 1892. T. 2. C. 2, 465.
111 В связи с буптом в г. Фуа и в долине Викдесу власти предлагали от-
править в район волнений для постоя полковой гарнизон на год или два. AN
Н’718.
112 Lettre de controleur general L. P. de Potchartrain. 15 mai 1690 Ц CCG.
T. 1. P. 219.
113 Alencon, 15 mars; Moulins, 19 mars 1691; Orleans, 11 d^cembre Ц Ibidem.
114 M. d’Ableiges, intendant a Moulin au controleur general. 18 juin 1705 Ц
CCG T II P 259
115 Bigou M., intendant a Amiens au c. g. 12 et 15 juin .1697 Ц CCG. T. III.
P. 453. я
116 M. de Bernage, intendant a Amiens au c. g. 23 et 27 aout, 1, 4, 20, 21, 22
et 3 septembre 1709 // CCG. T. III. P. 205.
117 Berce Y. M. Histoire des crbquants. Paris, 1986. P. 217.
118 OP ГБЛ. Ф. 68. Генеральный штаб. Ин. 1181 № 34. Артиллерия; Ме-
moire preliminare sur 1’ordonnance des Regiment provinciale; Inv. som. com. Gre-
noble. Grenoble, 1906. T. III. P. 107-123.
119 См., напр.; Inv. som. conm. Grenoble. Grenoble, 1906. T. III. EE 2. P. 108.
Ordonnance du Roi contre les fugitifs et deserteurs de la milice. 1 janvier 1748.
120 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. Д. 76. Л. 20.
121 Там же.
122 Inv. som. Cote-d’Or. T. 1. C. 2; Inv. som. Bouches-du-Rbone. Marseille,
T. 1. C. 573, 574, 579, 584; Barbier E. Op. cit. T. 4. P. 423—429; Mornet D. Les
origines intellectuelles de la Revolution fran^aise. Paris, 1933. P. 446; Freeh G.
Op. cit. P. 427—428.
123 Cm.: Nicolas J. Les tumultes juveniles en France au XVIII s. Ц Aux ori-
gines provinciales de la Revolution. Paris, 1988. P. 141.
124 См.: Кропоткин П. Указ. соч. С. 24.
125 AN Z (1c) 441. Marechaussee d’Abbeville. Procedure criminel juge le
5 aoux 1771.
126 AN Z (1 c) 441.
127 AN Z (1 c) 441. Carasson. Ceyseras. Procedure criminel juge le 23 av-
ril 1771.
128 Cm.: Hufton О. H. Le paysan et la loi en France au XVIII s. Ц Annales,
E. S.C.Mais-juin. 1983. P. 679.
129 AN Z (1 c) 465. 1786. Lyon. N 8.
130 AN Z (1 c) 465, N 63. 1786. Villefranche en Rouerge.
131 AN Z (1c) 441.
132 Inv. som. Finistere. Quimper, 1889. T. 1. В 865. P. 251—256. a
133 См. еще примеры: AN Z 6; (1c) 436. Proces-verbaux des procedures cri-
minelles. 1764—1766; Caraman J. Crime and Repression in the Auvergne and
the Guyenne. 1720—1790. Cambridge, 1980; Hufton О. H. Op. cit. Ц Annales
E. S. C. 1983. N 3.
134 OP ГПБ. Авт. 122. № 101. Рукописная газетка от И июля 1750 г. С. 207.
135 AN Н’ 718. Р. 234.
136 AN Н’718. Р. 206.
137 AN Н’ 718. Р. 234.
138 AN Н’ 718. Р. 237.
139 AN Н’718, d. 3. Р. 223.
140 Общая сумма вымороченных таким образом денег составила по оцен-
ке пострадавших 41 ливр 12 солей.
141 AN Н’718, piece 190.
142 AN Н’ 718, d. 3, р. 223, 245.
143 AN Н’ 1308. Provence. Affaires divers. 1745—1786.
144 AN H’ 1308. Lettre du 24 auot 1785 avocat general d’Autheman.
145 AN H’ 1308. Lettre a Aix, 14 septembre 1785.
146 AN H’ 1308. Provence. Affaire divers. Pieces 154—155.
126
147 M. de la Haussage, intendant a Soissons. 9, 11, 12 et 13 juin 1697 Ц CCG.
T. I. P. 452.
148 Lebrun F. Les soulevements populaires a Angers aux XVII et XVIII siec-
les Ц CNSS. 90. Nice, 1965 Paris, 1966.
149 OP ГПБ. Abt. 122. № 63. Донесение начальнику полиции Мервилю от
2 февраля 1741 г. Париж.
150 AN Н’ 1438. Lettre du comte de Perigord a Paris. Amiens, le 16 aout 1780.
151 Martin G. La politique nantaise des subsistences sous la Constituante et
la Legislative. Paris, 1924. P. 24.
159 Inv. som. com. Ville d’Avignon. Avignon, 1906. AA 33. P. 73; См. также:
Soulier Ch. Histoire de la Revolution d’Avignon et de ContG-Venaissaine en 1789.
Paris, 1844. T. 1. P. 7.
153 Inv. som. Cote-d’Or. Dijon, 1886. T. 3. C 3367. fol. 251. P. 319.
154 Memoire justificatif... Paris, 1790. P. 5, 69; Cubelle M. Op. cit.
155 Memoire justificatif... Paris, 1790. P. 15.
156 AN H’ 1274. Piece 46. Lettre des make, echvins et asseseur de la ville
de Marseille au c. g., le 25 mars 1789.
157 Blordier-Lauglois. Angers et departement de Maine et Loire de 1787
a 1830. Angers, 1837. T. 1. P. 81.
158 AN H’ 1453, d. 2. Bretagne. Tableau.
159 Deries M. Le district de Saint-Lo pendant la Revolution. Paris, 1923. P. 35.
160 В Эксе во время бунта 25 марта первый консул города Ла Форе, пы-
таясь успокоить толпу, бросил в нее несколько экю. Это, однако, только при-
дало смелости бунтовщикам, а один из крестьян кричал, что ему нужны не
деньги консула, а его жизнь. Guibal G. Mirabeau et la Provence. Paris, 1891.
T. 2. P. 238 et suiv.
161 AN BB (30) 87. Lettres du Orleans, le 18 mai 1789.
162 Buvat J. Op. cit. T. II. P. 179-180.
163 В область Лабур входило 39 коммун и пять хуторов. AN Н’ 1172, pie-
ce 105. Copie de la lettre de M. de Neville a M. le c. g. Bayonne, le 23. 9. 1784.
Генеральный синдик Лабура писал, что эта область «представляет собой свое-
го рода маленькую провинцию на границе с испанской Бискайей, изолирован-
ную от всех других частей королевства особой конституцией и языком. Во
всей области говорили на языке басков и человек из народа здесь не мог
иметь никаких сявзей с человеком из народа в соседних приходах. Они не
могли разговаривать... Конституция и язык были, без сомнения, полезны для
этой страны..., ее разрушение или присоединение к сенешальству Байон по-
влекло бы за собой разорение жителей, полное разорение этой области». AN
Н’ 1172, d. 1, р. 63.
164 Desplat Ch. Le peuples en armes dans les Pyrenees occidentales fran-
faise a 1’epoque moderne Ц MP. P. 217—228.
165 AN H’ 1172, piece 94. Labourd. Memoire.
166 Очень характерно в этой связи письмо интенданта Бретани к Омерсо-
ну, в котором рассказывается о противоречиях внутри коммуны Комшатоп по
поводу использования денег от продажи коммунального леса. Меньшая часть
жителей, прежде всего богатые фермеры, настаивали на том, чтобы использо-
вать эти деньги для восстановления баналитетных пекарен. Большая часть
жителей полагала, что важнее было бы их истратить на восстановление до-
рог, мостов и прочих коммунальных нужд, имевших существенное значение
для развития розничной торговли. Эти жители считали, что хлеб удобнее вы-
пекать в своих домах. Интендант был на стороне большей части жителей. AN
Н’1537, d. 2, piece 156.
167 AN Н’736. Capitation de Valencienne. 1754—1775. Dossier. 189 pieces.
168 Объем капитации, установленный сверху на 1770 г., составлял
38 493 л. 12 с.
169 Так, в прошении, направленном в марте 1770 г. они писали: «Дорого-
визна вина, которая царит уже несколько дней, депрессия мануфактур, упа-
127
док торговли, чрезвычайное обложение» привели жителей «в состояние край-
ней нищеты и они абсолютно не способны платить капитацию в тех размерах,
которые предусмотрены». AN Н’736.
170 Любопытно, что в начале 50-х годов письма магистратов по этому по-
воду были лаконичными (на полстранички), а к середине 70-х годов они пи-
сали министру целые трактаты, в которых подробно обосновывали необходи-
мость снижения налога. Трудно найти более явное свидетельство бюрократи-
зации абсолютистской администрации во второй половине XVIII в. и нарас-
тающей безответственности центральных налоговых ведомств Старого поряд-
ка, которые, по-видимому, в первую очередь были повинны в развале финан-
совой системы страны.
171 AN Н’ 735. Hainaut. Р. 147. Memoire pour les habitens propiretaire et
cultivateures de la terre de Mortagne sur 1’Escaut.
172 См., к примеру, любопытные размышления Артура Юнга о благоприят-
ной роли спекулянтов и спекуляции в развитии рыночных отношений.
"Young A. Voyages en France. Paris, 1882. Ch. XVII. De la legislation des gra-
ins en France.
173 AN H’718, piece 211. Emeute a Foix. Lettre au ministre, le 1 juillet
1784; Hufton О. H. Op. cit. P. 687—688.
174 Lefebvre G. La Grande peur. Paris, 1932; Delumeau J. La peur en Oc-
sidant. (XVI—XVIII e siele). Paris, 1978.
175 Цит. no: Egret G. Op. cit. Ц AHRF. 1954. N 135.
176 AN H’ 1453, d. 2, piece 182,
177 Lettre й M. le Comte de la Luzerne du 15 avril. Memoire historique...
Paris, 1790. P. 31.
178 Inv. som. Herault. Montpelier, 1887. T. 3. C 2680.
179 Ibidem.
,8° AN H’ 1453, d. 2, piece 199.
181 Inv. som. Herault. Montpellier. Paris, 1897. T. 3. Pt. 2. C 2927.
182 Inv. som. com. Grenoble. Grenoble, 1886. T. 1. BB 111.
183 Рядом с датой на этом документе (AN Н’1033) есть грубый рисунок,
изображающий палача, который вешает интенданта. Martin G. Op. cit. Р. 195.
184 Idem. Р. 194, 197.
185 AN Н’ 1046, d. 2. Copie de la lettre de M. de Picard, commissaire des
classes de la marine a Bulainvillier, intendant du Languedoc, de Cette, le
14 avril 1789.
186 AN H’1046. Из донесения Боленвилье о бунте от 16 апреля 1789 года.
187 Depping. Т. II. Р. 144.
188 CCG. Т. I. Р. 246.
189 М. d’Argouges, intendant en Bourgogne au c. g. 7, 10, 11, 12, 13 septemb-
re 1693. Бупт был вызван чрезвычайными для Бургундии злоупотреблениями
снабженцев. «Позвольте мне сказать,— писал интендант,— что никогда в Бур-
гундии пе видели того, что происходит теперь, никогда не было, чтобы про-
виантмейстер проводил закупки в провинции целый год и использовал для
этого тысячу человек, которые творили во время закупок всевозможные бес-
порядки...».
190 М. le Greil, intendant a Orleans, au с. g. 29 octobre, 12 et 22 novembre
1693 // CCG. T. 1. P. 343.
191 Controleur general a M. de la Vrilliere, secretaire d'Etat. 18 novembre
1712 // CCG. T. III. N 1362. P. 465.
192 AN H’866, d. 2, p. 139. Arret de la cour des coinpts Aides et Finance
de Montpellier du 10 juin 1755.
193 Ibidem.
194 AN H’866, d. 2, p. 144. Extrait des registres du Conseils d’Etat du
30 janvier 1731.
195 Kaplan S. Le pain, le peuple... Paris, 1986. P. 142—144.
128
198 AN f" 1173. Correspondans avec la ville de Dijon ou relative & seg appro-
visionnement. 7 avril 1789.
197 Люблинская А. Д. Указ. соч. Л., 1982. С. 17.
198 Depping. Т. 1. Р. 688.
199 Inv. som. Gironde. Bordeaux, 1893. T. 2. C 3588.
200 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. Д. 76. Л. 22.
201 Jacquart J. La crise rural en He de France. 1550—1670. Paris, 1974.
P. 720-721.
202 Deyon P. Queleques remarques sur 1’evolution du regime seigneuriale en
Picardie // RHMC. 1961. N 4.
203 Saint-Jacob P. de. Les paysans de la Bourgogne du Nord au dernier siec-
le de 1’Ancien Regime. Paris, 1960. P. 88—90.
204 Lemarchand G. Op. cit. Paris, 1989. P. 146—147.
205 Lettre de Colbert a Pellot, 11 decembre 1671 Ц Depping. T. I. P. 815.
206 M. de Bouville, intendant a Limoges au c. g. 25 juillet 1689 Ц CCG.
T. 1. P. 189.
297 Gar I an Y., Nieres C. Op. cit. Paris, 1975; Mourner R. Fureures... Paris, 1967.
. 208 См. об этом: Гордон А. В. Указ. соч.
209 Histoire de la France rurale. Paris, 1975. T. 2. P. 551; Saint-Jacob P. de
Op. cit. Люблинская А. Д. Указ. соч. Ц Новая и новейшая история. 1980 № 4.
С. 71-74.
210 Пименова Л. А. Дворянство накануне Великой французской револю-
ции. М., 1986. С. 47-48.
211 См., к примеру, AN Н’1273. Provence. 1 dossier. 123 pieces. Contestation
de la communaute d’Eyguiers contre le Comte de Sude. 1556—1789; AN H’ 1307.—
Provence. Affaires divers. 1756—1782. L’affaires de la communote Tretz contre
seignore Cherevilles ets.
212 AN H’ 556, d. 2, piece 202. Bretagne, 1788.
213 См. подробнее гл. III.
214 Lemarchand G. Op. cit. Ц AHRF. 1990. N I P. 36.
215 Право на особый сбор с напитков. Куртаж предполагал сбор в 10 су
с мюиды (274 литра) вина, 30 су с мюиды водки, 6 су с мюиды пива, сидра;
жуж — сбор с тех же напитков наполовину меньше.
216 Inv. som. Puy-de-Dome. Clermont-Ferrande. 1898. T. 2. С 1533.
2i7 Inv. som. Gers. Auch. 1892. C 199. Bordes M. Une revolte paysanne en
Gascogne au milieu du XVIII s. Ц Bullutin de la societe du Gers. 1948. T. 48.
P. 34-40.
218 Inv. som. Marne. T. 1. C 50. См. еще примеры: Saint-Jacob P. de. Op.
cit. P. 326—327; Hufton О. H. Le paysan et la loi en France au XVIII s. Ц Anna-
les E. S.C. 1983. N 3. P. 687; Castan N. Op. cit. P. 103-104; Nicolas J. Le pay-
san et son seigneur en Dauphine a la veille de la Revolution // La France d’An-
cien Regime. Toulouse, 1984. T. II. P. 497—507.
219 Le Roy Ladurie E. Pour un modele de Feconomie rurale au XVIII siec-
le Ц Cahiers d’histoire. 1974. N 1.
220 См.: Глаголева-Данини С. M. Указ. соч. Ц Историческое обозрение.
1912. Т. 17.
221 См.: Адо А. В., Чеканцева 3. А. Указ. соч. Ц Французский ежегодник.
М. 1986. С 88—105; Sabatier G. De la revolte de ROUR (1670) aux Masques Ar-
mes (1783): la mutation du phenomena contestataire en Vivarais. Ц MP
P. 121—148. Любопытный пример ожесточенной борьбы с «деловыми людьми»
в Дофипе (1784 г.) см. Egret J. Le parlement... Т. II. Р. 69—71; Nicolas J. Op.
cit. Ц La France d’Ancien Regime. Toulouse, 1984. T. II. P. 503.
222 Memoire historique... P. 13, 20; Inv. som. Bouche-du-Rhone. T. 2. C 1244;
Camau E. Op. cit. P. 26, 27.
223 Guibal G. Mirabeau et la Provence. Paris, 1891. T. 2. P. 271.
224 Girardot J. Le departement de la Haute-Saone pendent la revolution. Ve-
soul, 1973. P. 53.
129
225 Idem. P. 130.
226 Ibidem. В архиве департамента Верхняя Сона сохранилась жалоба Луи-
Габриэля Эймоне, сеньора Контреглиз с просьбой «взять его и семью под за-
щиту короля и правосудия в связи с угрозами, самоуправствами и насилия-
ми», которым он подвергается со стороны жителей Котреглиз. Inv. som. Haut —
Saone. Paris, 1874. T. 2. В 5759.
227 Inv. som. Haut-Saone. Paris, 1884. T. 3. В 6672, 6677; Girardot J. Op.
cit. P. 130.
228 В дореволюционной Франции «благородными» (terrs nobles) считались
земли, освобожденные согласно постановлению 1619 г. от уплаты реальной
тальи. В Дофине этим налогом были обложены только ротюрные земли.
229 Conard Р. La peur en Dophine (juillet— aout 1789). P., 1904. P. 95.
230 Idem. P. 35-36.
231 Egret J. Le parlement... T. II. P. 348.
232 Conard P. Op. cit. P. 37.
233 AN BB (30) 87, piece 13. Relation detalee de la Revolte de la commune
d’Avanfon dans le Haut Daufine contre M. L’Espraux, seigneur de ce lieu dans
le mois d’avril 1789. См. также: Глаголева-Данини С. M. Указ. соч. С. 136—140.
234 Lefebvre G. Op. cit. Paris, 1932.
ГЛАВА III
«ВООБРАЖЕНИЕ» БУНТОВЩИКОВ И ТРАДИЦИИ БУНТА
§ 1. Легенда о «голодном заговоре» и другие устойчивые слухи
В нормальных условиях слухи не заменяют официальные но-
вости, а живут рядом с ними, не нарушая порога между вероятным
и невероятным. Но в особых случаях невероятное неожиданно начи-
нает восприниматься массой людей как до такой степени правдопо-
добное, что провоцирует волнения, дестабилизирующие существую-
щий порядок. Во Франции XVII—XVIII вв. такие ситуации возни-
кали довольно часто. Значительно чаще, чем в современной разви-
той стране. Прежде всего это связано со спецификой существовав-
шей в то время системы коммуникаций. Для того, чтобы новость из
Парижа достигла Орлеана, требовалось два часа, до Лиона она шла
два дня, до Тулузы или Марселя — четыре. Имел значение л пре-
имущественно устный характер такой коммуникации. Эти обстоя-
тельства открывали широкие возможности для игры воображения,
в результате которой новость, обрастая массой неправдоподобных
деталей, могла быть изменена настолько, что превращалась в опас-
ный ропот, способный спровоцировать волнение или открытый
протест *.
Хорошо известно, что слухи нередко были поводом для открыто-
го протеста во Франции Старого порядка. Об этом постоянно сооб-
щают в ходе судебных разбирательств и репрессий свидетели, судей-
ские, администраторы. Существенную роль играли слухи в механиз-
ме распространения волнений, особенно в критических ситуациях.
Ж. Лефевр справедливо писал, что Великий страх,— это один «лож-
ный слух». Но к этой стороне связи слухов и бунта мы возвращать-
ся не будем. Попытаемся взглянуть на слух, провоцирующий бунт,
как на компонент коллективного воображаемого, помогающий про-
никнуть в трудноуловимый мир ментальности протестующей толпы.
С этой целью рассмотрим подробнее некоторые конкретные устойчи-
вые слухи, игравшие существенную роль в оспаривании интересую-
щего нас периода. Речь пойдет об «убеждении в голодном заговоре»,
о рецидивных и весьма экзотических для современного человека
слухах о том, что забирают детей в колонии, и о мифах, возникаю-
щих в массовом сознании в связи с фиском.
131
Слухи о «голодном заговоре», периодически появлявшиеся на
протяжении всего XVIII в., были постоянными спутниками продо-
вольственных движений. Постепенно они трансформировались в
своего рода устойчивую легенду. Ее документальное обоснование, не
так давно выполненное С. Капланом2, освобождает от необходимо-
сти приводить здесь многочисленные свидетельства о таких слухах
во время продовольственных кризисов, имеющиеся в наших матери-
алах3. С. Каплан показал, что в кризисные годы (1725—1726;
1738-1741, 1747, 1751-1752, 1765-1770, 1770—1775) во всех сло-
ях общества, от участников продовольственных волнений до аристо-
кратов, оставивших дневниковые записи об этом времени, было
широко распространено «убеждение в голодном заговоре». Наши
материалы свидетельствуют, что идея «заговора» существовала в об-
щественном сознании уже в конце XVII в.4 Кризис 1788—1789 гг.
тоже не был исключением5.
Отчасти это убеждение было основано на реальных фактах про-
довольственных махинаций (создание запасов, которые придержива-
лись до времени, массовые закупки с целью перепродажи и пр.),
но лишь отчасти. Историки прошлого века, обстоятельно изучив-
шие, в какой мере эта легенда соответствовала действительности,
доказали, что на самом деле никакого заговора не было, был лишь
миф о заговоре6.
«Убеждение в голодном заговоре» было не единственным заго-
ворщическим мифом общества Старого порядка. Специалисты по
повой истории Франции давно заметили, что люди того времени
были склонны объяснять многие сложные социальные явления заго-
вором, подстрекательством извне. Такие экспликативные схемы были
широко распространены в связи с «мучной войной» 1775 г., с вол-
нениями весны 1789 г. или событиями в Париже в середине июля,
присутствовали в интерпретациях многих других массовых выступ-
лений. Они оставили столь значительный след в письменных источ-
никах, что многие историки прошлого века восприняли их как впол-
не достоверный факт, создав основу для дискуссии, которая до не-
давнего времени возникала почти в каждом исследовании по исто-
рии народных движений: заговор или спонтанная анархия. Так же,
как в связи с легендой о «голодном заговоре», историки накопили
массу документального материала, который показывает необоснован-
ность версий о заговоре. Решающими аргументами при этом были
справедливые наблюдения о том, что то или иное конкретное дви-
жение было лишено централизованного руководства, порождено во
многом стечением социально-экономических обстоятельств, социаль-
ной пестротой мелкого люда и т. п. Однако представляется важным
понять, почему была столь живуча сама возможность такого объяс-
нения. Имела ли идея заговора какое-либо значение в процессе
возникновения и в ходе событий? Как она влияла на людей? Нако-
132
нец, почему в обществе Старого порядка была столь живуча власть
веры в заговоры и слухи?
Одним из первых на подобные вопросы попытался ответить
С. Каплан, поставивший в центр своего исследования вопрос о том,
почему вера в «голодный заговор» была настолько распространена,
что стала долговременным компонентом коллективной памяти и мен-
талитета.
Исследование С. Каплана и имеющиеся в моем распоряжении
материалы показывают, что эта вера всякий раз проявлялась в ус-
ловиях конъюнктурных трудностей, которые сопровождались утра-
той чувства безопасности и аккумуляцией различных страхов. Осно-
вой таких продовольственных кризисов были жесткая структурная
зависимость общества от производства зерновых (тирания хлеба);
общее состояние хлебной торговли и транспортной системы; рост
рыночных связей, болезненно разрушавший закрытый прежде мир
производства продовольствия. Выше мы об этом говорили. Но не ме-
нее важное значение имел и характер мышления людей того време-
ни. С. Каплан полагает, что «убеждение в голодном заговоре» — это
«форма коллективной параноидальной способности к формированию
и восприятию идей»7. Я думаю, что ее можно рассматривать как
одно из проявлний коллективного воображаемого, свидетельствую-
щее о том, что массовое сознание в закрытом обществе Старого по-
рядка было мифологизировано.
Интенсификация слухов и ропота в периоды кризисов, по-види-
мому, связана с недостатком официальной информации: слухи в
какой-то мере компенсировали этот недостаток8. Но важнее была
потребность людей разобраться в ситуации, объяснить происходящее
в сфере хлебной торговли. Реальные факты махинаций, о которых
и в источниках ,и в литературе очень много свидетельств, делали эту
идею правдоподобной. Но ее живучесть и власть была связана и с
тем, что эта вера помогала людям определить свою позицию в во-
просе первостепенной важности, помогала попять распределение
ролей, заменив, по существу, веру в то, что голод — кара небесная.
Как показал С. Каплан, структурные черты «убеждения в голод-
ном заговоре» в разные годы менялись мало. В основе была уве-
ренность, что голод или недород созданы искусственно, что это «мни-
мый голод», вызванный не столько природными катаклизмами,
сколько злым умыслом человека. В первую очередь этот злой умы-
сел ассоциировался с конкретными спекулянтами, торговцами, пе-
рекупщиками, которые в народном сознании были объединены в со-
бирательный образ укрывателя зерна — ассарагеиг: именно они в
ходе продовольственных волнений были основными мишенями пря-
мого действия. В то же время в соучастии все определеннее подо-
зревались министры, а в долговременной перспективе в орбиту ор-
ганизаторов заговора постепенно втягивалась и фигура короля. Вера
в заговор не только помогала персонифицировать зло, но и служила
133
оправданием для отказа умирать от голода «среди изобилия», была
одним яз способов лигитимации бунтовщического поведения.
Есть основания полагать, что по мере усиления политики либе-
рализации хлебной торговли увеличивалась результативность мифа.
Продовольственная проблема политизировалась: легенда о голодном
заговоре приучала людей связывать общую социально-экономиче-
скую ситуацию, ее динамику с деятельностью властей, правитель-
ства, короля и тем самым вовлекала их в политику. В низах росла
уверенность в ответственности властей, в том числе местных, за
сложное продовольственное положение, постепенно зрело убежде-
ние в их неспособности справиться с продовольственными трудно-
стями. Это проявлялось, в частности, и в некоторой трансформации
форм народных продовольственных выступлений. Во второй полови-
не XVIII в., как было показано выше, наряду с «бунтами-препят-
ствиями» все более широкое распространение получила «народная
таксация», когда бунтовщики по сути дела заменяли власти, по-
своему осуществляли одновременно полицию хлебной торговли и
правосудие.
Вера в голодный заговор не позволяет интерпретировать широ-
кое распространение в обществе Старого порядка «бунтов-препятст-
вий» и таксаторских движений лишь как ретроградных, направлен-
ных против свободы торговли и капиталистической трансформации
экономики, как простое проявление привязанности низов к патер-
налистским ценностям Старого порядка. Ее живучесть — свидетель-
ство убеждения о наличии безнравственности в экономике и поли-
тике хлебной торговли. Участников продовольственных волнений не
устраивала даже не просто перестройка жизня (хлебной торговли)
за их счет, по се переустройство в пользу недобросовестного мень-
шинства, которое использовало новые отношения в эгоистических
интересах. Эта вера существенно дополняет представлние о «мо-
ральной экономике» протестущего простонародья, в основе которой
было также понятие справедливой цены, широко распространенное
в продовольственных движениях.
Рецидивно возникающая легенда о голодном заговоре была ком-
понентом коллективной памяти, который, помимо прочего, играл
роль своеобразного связующего звена в процессе передачи мораль-
ных ценностей. В то же’время, приобщая простых людей к высо-
кой политике, эта навязчивая идея содействовала десакрализации
продовольственной проблемы и королевского статуса и тем самым
готовила почву для реализации двух важнейших условий ослабления
политических, экономических и психологических структур Старого
порядка 9.
Слухи о том, что похищают детей, неоднократно будоражили
большие города Франции (Париж, Лион, Тулон, Тулузу, Марсель)
почти в течение целого столетия: с середины XVII до середины
XVIII вв. В апреле 1663 г. в столице распространились слухи, что
134
стражники прямо на улице хватают мужчин и женщин, не особен-
но соблюдая юридические формальности с тем, чтобы отправить их
в Америку и другие французские колонии10. По свидетельству ано-
нимного автора, некоторые жители столицы, взволнованные этими
слухами, взялись за оружие и напали на стражников 1’ Hopitale
general. Последних «помяли», избили: один из них 17 апреля был
убит. Парламент в специальном постановлении запретил кому бы
то ни было и под любым предлогом «покушаться на свободу под-
данных короля»11. В сентябре 1673 г. такие слухи вновь взволнова-
ли население Парижа. Потребовалось специальное распоряжение
полицейских властей города для того, чтобы их дезавуировать12.
Неоднократно они будоражили столицу и в XVIII в. Королевский
прокурор М. Робер писал генеральному контролеру 13 июня 1701 г.:
«В Париже уже в течение одного или двух дней распространяется
бесцеремонный и нелепый слух о том, что похищают детей; чернь,
всегда готовая верить в подобные новости, не только в этом убеж-
дена, но воображает, что детей убивают для того, чтобы из их
крови приготовить ванну для какой-то высокопоставленной персо-
ны; об этом говорят публично на всех углах. Эти видения и аффек-
ты народной ярости не новы, я их наблюдаю с тех пор, как стал
королевским прокурором; иногда они приобретают такие крайние
формы, что в разных кварталах Парижа были почти до смерти за-
битые женщины; их готовы были бросить в реку или водосток за
то, что они якобы похищали детей»13. В первые месяцы 1750 г.
в столице распространились слухи, что полиция под предлогом вы-
полнения законов против нищих забирает детей «из бедного клас-
са», чтобы получить кровь для специальных ванн, которые, как
говорили, нужны для восстановления здоровья короля 14. Таким об-
разом, обвинения, направленные вначале против бродяг, цыганок
и стражей порядка, касались непосредственно короны. На фоне уси-
ливающегося произвола стражников в Париже и окрестностях вес-
ной 1750 г., как и в 1720 г., активизация таких слухов стала одно-
временно поводом и важным легитимизирующим протест аргумен-
том для открытых народных выступлений15.
Насколько эти слухи соответствовали действительности? Свиде-
тельства судейских и властей на этот счет противоречивы,16 но исто-
рики, используя разные источники, показали, что в конкретных си-
туациях, как правило, стражи порядка злоупотребляли своими пол-
номочиями, что и создавало основания для открытого протеста. Но
оставим этот вопрос и попробуем понять, почему эти слухи были
так устойчивы?
По-видимому, они были связаны в первую очередь с политикой
«очищения» крупных городов от нищих и бродяг. Нищенство, как
известно, было бичом французского общества Старого порядка. На-
чиная со второй половины XVII в. абсолютистская администрация
активизировала борьбу с этим злом. Разумеется, с бродяжничеством
135
власти боролись и раньше, но проблема не только не решалась, но
все более осложнялась общими тенденциями социально-экономиче-
ского и демографического развития общества.
Целью политики «очищения» была не столько ликвидация ни-
щенства, сколько активное использование работоспособных нищих
на галерах, в армии и флоте. Эти люди должны были также по-
мочь администрации решить вопрос с заселением французских ко-
лоний в Америке. В сентябре 1666 г. специальное постановление
Королевского совета предписывало всем нищим и бродягам поки-
нуть королевство. Фиксируя большое количество нищих, этот ордо-
нанс обязывал прево жандармерии и всех судейских вылавливать ни-
щих и бродяг, заковывать в цепи и отправлять на галеры '7. Вско-
ре изобретено было новое средство — богадельня. Первое такое за-
ведение было открыто в Париже в 1656 г. В 1724 г. их было уже
154 во всем королевстве18. Власти неоднократно принимали спе-
циальные декларации, в которых оговаривался порядок социально-
го контроля над нищенством и способы борьбы с ним. Назовем да-
ты важнейших королевских деклараций — 28 августа 1686 г., 10 фев-
раля 1699 г., 25 июля 1700 г., 27 августа 1701 г., 18 июля 1724 г.,
20 октября 1750 г.19 Помимо этих деклараций было много специ-
альных постановлений парламентов20 и других учреждений. Все эти
бумаги были плохо согласованы друг с другом. Многочисленные ин-
струкции для полицейских, дополняющие их, не только не вносили
ясность, но еще более усугубляли эти противоречия21. Все это соз-
давало условия, позволяющие превотальным жандармам и страж-
никам злоупотреблять своими полномочиями.
Борьбу, которая велась с нищими и бедностью вообще, абсолю-
тистская администрация аргументировала необходимостью сохра-
нения безопасности подданных и их имущества22, поскольку нищие
и бродяги не всегда (были безобидны. В XVIII в. сформировалась да-
же особая форма их борьбы за существование — агрессивное или
угрожающее нищенство. Вооруженные группы нищих по 5—10 че-
ловек ходили по деревням и принуждали фермеров и зажиточных
крестьян давать им продовольствие, одежду, деньги. Обычно им не
отказывали, опасаясь поджогов. Как правило, агрессивное нищен-
ство активизировалось в периоды продовольственных кризисов, усу-
губляя и без того сложноё социальное положение в деревнях и го-
родах. В ноябре 1740 г. из Руана сообщали о резком увеличении
числа нищих в связи с дороговизной хлеба: «...банды бродяг навод-
нили провинцию, особенно область Ко; они передвигаются ночью
и с оружием в руках требуют подаяния»23. Тогда же епископ Суас-
соне писал генеральному контролеру: «Фермеры и пахари, которые
хотят помочь своим согражданам, не в состоянии это сделать из-за
вынужденных подачек, которых от них требует безчисленное коли-
чество темных личностей, которые толпами бродят по нашим дерев-
ням и угрожают поджогом или убийством, если им не предоставят
136
убежище. Есть такие земледельцы, которые вынуждены порой со-
держать до 20—30 таких бандитов, которые отбирают хлеб настоя-
щих бедняков, и мы не представляем, как мы сможем им помочь»24.
В апреле 1741 г. интендант Орлеана усилил бригады жандармерии
против нищих и бродяг, «которые разоряли провинцию пожара-
ми»25. В том же году источник сообщает о «разбойничестве» нищих
в г. Луан (Бургундия)26. В 1758 г. вооруженные группы по 10—12
человек требовали контрибуций в виде хлеба и денег в Калези (Ар-
туа)27. В административной переписке за 1763 г. есть сведения о
«беспорядках, чинимых нищими и бродягами, которые под предло-
гом поисков пристанища у жителей деревень требуют от них кон-
трибуций разного рода»28. В мае 1771 г. большая банда нищих
(более 30 человек) действовала в окрестностях Мулена (Бурбон-
не)29. В области Ко бригады жандармерии весной 1784 г. «были вы-
нуждены организовать ночные патрули, чтобы помешать ночным
сборищам в деревнях и успокоить земледельцев, которых часто сре-
ди ночи эти люди вынуждали раздавать хлеб, угрожая поджечь их
жилища. Конные жандармы тоже были вынуждены отправиться в
разные кантоны округа, чтобы успокоить земледельцев, которым
угрожали разграбить хлебные склады»30.
Широко распространенное по всей стране, временами перера-
стающее в разбой31 агрессивное нищенство было одним из источни-
ков социального страха в среде имущих, кульминацией которого
был Великий страх лета 1789 г. В этой связи борьба, которую вело
с миром бедности государство, была отчасти оправдана. С точки
зрения цивилизационной ее можно рассматривать как одну из со-
ставных частей политики внедрения в общественное сознание труда
как универсальной общественной ценности. В то же время законо-
дательство против нищенства и практические приемы борьбы с
ним, принимая иногда характер охоты на людей, ставили бедного
человека в положение раба, были ярким проявлением его вопиюще-
го бесправия. Иными словами, устойчивые слухи о похищении детей
прежде всего обнажали «варварство» общества Старого порядка,
были свидетельством несовершенства установленной в нем системы
человеческих отношений, где неприкосновенность личности прин-
ципиально отрицалась абсолютной властью монарха над душой и
телом подданного. То обстоятельство, что эти слухи порождались и
и реальными злоупотреблениями полицейских чиновников, ничего
не меняет. А попытки властей наказывать и порой довольно жесто-
ко отдельных стражей порядка за то, что они превысили свои пол-
номочия 32, выглядят не более, чем паллиатив.
Народные восстания в Париже 1720 и 1750 гг. были не только
протестом против злоупотреблений полицейских, но и борьбой за
право человека распоряжаться самим собой. Более того, как показа-
ли исследователи парижского восстания 1750 г., бунтовщики своими
137
действиями добивались соблюдения установленных законом юриди-
ческих процедур лишения личности свободы33.
Примечательно, что слухи о похищении людей стали частью кол-
лективной памяти как раз в тот период, когда под влиянием новой
государственной политики по отошению к нищенству в массовом
сознании медленно и болезненно происходила ломка стереотипов
восприятия обездоленного бедного человека34. Рецидивный харак-
тер этих слухов, как и связанный с ними открытый протест, были
проявлением негативной реакции цростолюдинов на этот процесс.
В то же время сам факт формирования такого коллективного вооб-
ражаемого свидетельствовал о поиске новой позиции, новой страте-
гии в низах по этому вопросу. Любопытно, что с конца 60-х годов
такие слухи больше не появлялись. По-видимому, отчасти это свя-
зано с некоторыми изменениями в подходе властей к этой проблеме.
Наряду с репрессиями они стали активно искать более гибкие ре-
шения. Началась организация благотворительных работ, что в ка-
кой-то мере говорит о признании государством своей ответственно-
сти за судьбы обездоленных людей. Наиболее дальновидные адми-
нистраторы, такие как Тюрго, Сен-При, Сенак де Мельян и другие,
отчетливо осознавали неоднородность социального состава нищен-
ства и искали особые меры для каждой категории35. Кроме того,
к этому времени перемены произошли и в общественном мнении:
нищего, как и безумного, перестали воспринимать как блаженного,
он стал, скорее, фигурой одиозной и опасной. Впрочем, в простона-
родье этот процесс не был доведен до логического конца: сочувствие
к нищим продолжало жить рядом со страхом перед ними. В повсе-
дневной жизни это сочувствие проявлялось в разных формах, в том
числе и в стычках с полицейскими, которые пытались арестовать
какого-нибудь бродягуЗб.
Коллективное сознание активно реагировало и на фискальную
политику государства. Сегодня хорошо известно, что централизован-
ный налог является более цивилизованным средством государствен-
ного принуждения, чем разного рода натуральные выплаты и повин-
ности подобные поставкам .тяглового скота и телег для экипировки
воинских частей, или принудительное участие в ремонтных работах
на дорогах. Однако для того, чтобы это обстоятельство было осозна-
но и принято массой населения, потребовалось очень много време-
ни. В период Старого порядка фискальная система была далека от
совершенства. Главные ее пороки — чрезвычайно большое количе-
ство налогов, отсутствие единой системы налогообложения в разных
частях страны, огромная армия сборщиков, ярко выраженное соци-
альное неравенство в обложении в условиях низкого жизненного
уровня основной массы податного населения делали зту систему не-
навистной. Тем более, что она постоянно совершенствовалась: госу-
дарству хронически не хватало средств и их искали в первую оче-
редь в фискальной сфере. Все это помогает понять широко распро-
138
страненный в обществе Старого порядка антифискализм37. Причем
противодействие фискальной системе оказывали не только струк-
турные низы, но и все другие слои населения, в том числе приви-
легированные. В тех случаях, когда государство пыталось ввести
межсословные налоги, оно неизменно встречало сопротивление дво-
рянства и духовенства. Так было в начале XVIII в., когда в разных
провинциях дворяне отказывались платить вновь вводимые капита-
цию и королевскую десятину. Они «третировали» служащих, отка-
зывались предоставлять убежище судебным исполнителям и сбор-
щикам, которым было поручено конфисковывать имущество за не-
уплату. Только угроза оказаться в тюрьме посредством летр де каше
вынудила их смириться38. То же самое было в середине века. На-
кануне революции, как известно, именно отказ привилегированных
принять поземельный налог стал одним из детонаторов глубокого
политического кризиса, который повлек за собой «дворянский бунт»,
а затем и революцию39. Ярким проявлением этого антифискализма
была также широко распространенная в обществе Старого порядка
контрабанда, в которой принимали участие люди из всех слоев на-
селения, в том числе из привилегированных сословий.
Основная масса налогоплательщиков, как было показано выше,
тоже не безропотно воспринимала фискальные мероприятия госу-
дарства. Помимо того, что различные слои населения учились укло-
няться от прямых налогов и уже к началу XVIII в. преуспели в
этом, не был редкостью и открытый протест. Важно при этом, что
он не всегда был связан лишь с «объективной» тяжестью того или
иного налога. Существенное значение имели и те идеи-образы, кото-
рые интенсивно моделировало в связи с фиском коллективное соз-
нание. Многие из этих образов не имели ничего общего с реаль-
ностью, но парадоксальным образом способны были влиять на кол-
лективное поведение. Нередко антифискальные идеи зарождались и
функционировали как слухи, но их рецидивный характер и обус-
ловленность однотипными обстоятельствами позволяют рассматри-
вать их как устойчивые мифы.
В XVII в. большое место в системе таких образов занимали та-
бель и габелеры. Мы видели, что всякая попытка правительства вве-
сти налог на соль вызывала отчаянное сопротивление (восстание
«ангелочков» в Валеспир, восстание Одижо и др.). И дело не толь-
ко в том, что этот налог на предмет первой необходимости был весь-
ма болезненным для хрупкого хозяйства простолюдина. История
открытого протеста свидетельствует, что в коллективном сознании
слова «габель» и «габелеры» ассоциировались со значительно более
широким набором явлений, чем налог на соль. Введение этого нало-
га воспринималось как покушение на провинциальные привилегии,
как насилие над правами, освященными традицией и волей коро-
лей. Вот почему введение любого нового налога часто сопровожда-
лось слухами о введении габели, а в ходе открытого протеста не
139
были редкостью угрозы в адрес габелеров. Во время волнений в
Сеп-Жап-де Лак (1673 г), связанных с введением гербового сбора,
по свидетельству маршала д’ Альбера, раздавались голоса против
габелеров40. Во время восстания в Бордо 26 марта 1675 г. восстав-
шая чернь квартала Сен-Мишель, шествуя под звуки барабана к ра-
туше, скандировала: «Да здравствует король без габели!»,— хотя
речь шла о введении налога на табак и о маркировке оловянной
посуды. По свидетельству интенданта, бунтовщики, опустошая рату-
шу, преследовали всех, кто пытался спастись бегством, «поскольку
принимали их за габелеров»41.
Слухи о введении габели были широко распространены и во
время крестьянского восстания 1675 г. в Нижней Бретани. «Дере-
венские жители собираются в Нижней Бретани,— писал Кольберу
герцог Шольн 12 мая 1675 г.,—и бунтуют как против табачного
эдикта, так и по поводу распространившихся слухов о том, что у
них хотят ввести габель. Я попросил господина первого президента
подготовить постановление, которое могло бы вывести народ из за-
блуждения»42. Крестьяне 30 приходов в окрестностях г. Шатолен
организовали вооруженные отряды для того, чтобы достойно встре-
тить «большого габелера»—герцога Шольна, которому, как гла-
сила молва, было поручено установить в провинции габель43.
Как показал И. М. Берсе на материале юго-западной Франции,
в XVII в. «габелер» и «вымогатель» в сознании населения были си-
нонимами. Крики «На габелеров! На вымогателей!» нередко сопро-
вождали прямое действие, направленное не только против надсмотр-
щиков габели, но и против сборщиков эда, полицейских, судебных
исполнителей. В этой связи, по-видимому, прав Р. Мунье, утверж-
дающий, что крестьяне, громившие в 1675 г. замки сеньоров в
Нижней Бретани, тоже видели в них вымогателей, габелеров44.
«Ненависть, которую внушало одно слово габель», делала мно-
гие мероприятия интендантов, направленные на упорядочение про-
цедуры продажи государственной соли, рискованными, чреватыми
волнениями45, можно сказать, что в XVII в. слово «габелер» стало
собирательным понятием для обозначения «козла отпущения» в хо-
де прямого действия. Всякий вызывающий подозрение быстро
обогатившийся новый обитатель квартала, коммунны или местечка
мог восприниматься как’габелер. В XVIII в. это собирательное по-
нятие будет заменено другим — «акапарёр» (спекулянт, укрыватель
зерна).
В обстановке, когда, по выражению одного интенданта, «всякая
птица, появившаяся в воздухе, предвещает увеличение налогов»,
мифы, связанные с фиском, создавались непрерывно. Сенак де
Мельян одним из первых отметил, что «решающее воздействие на
поведение людей оказывает страх и надежда»46. Позже эта мысль
была неоднократно обоснована философами, социологами и истори-
ками, в том числе специалистами по истории французского Старого
140
порядка и революции. Антифискальную мифологию несомненно пи-
тала вера в доброго короля и надежда на отмену или смягчение на-
логов. Слухи об отмене налогов возникали на протяжении всего
последнего периода Старого порядка. Их можно считать столь же
устойчивыми, как и рассмотренную выше легенду о голодном за-
говоре. Чаще всего эти слухи были связаны с важными для страны
событиями: болезнь или кончина короля, рождение дофина, заклю-
чение мира, созыв Генеральных штатов. В 1714 г. интендант Берри,
сообщая, что сбор налогов и особенно старых долгов в провинции
сопряжен со значительными трудностями, отмечал крайнюю нище-
ту податного населения. В то же время он подчеркивал, что слиш-
ком велика строптивость жителей, которая тоже сильно влияет:
«...народ вбил себе в голову, что в связи с заключением мира он
не будет платить старые долги». Попытки взыскивать эти долги
силой порождали открытый протест47. В сентябре 1715 г. интен-
дант Гиени М. де Курсон был вынужден отложить запланирован-
ную ранее поездку в Лангедок в связи с чрезвычайно напряженной
обстановкой в провинции. «Народ вообразил,—писал он,—
что взимание налогов прекращено, и если нечего опасаться со сто-
роны дворянства и буржуазии, то малейшего предлога будет
достаточно, чтобы привести в движение чернь в Бордо и окрест-
ностях и в результате все генеральство. Прибытие войск (в Бор-
до) из Шато-Тромпет оказало хорошее воздействие, но, как толь-
ко стало известно о состоянии здоровья короля, сбор налогов в
городе стал невозможен, поскольку каждый отвечает, что он и так
уже много заплатил и что король в завещании приказал, чтобы
больше ничего не требовали от его подданных»48. Низы жили на-
деждой на перемены и использовали любой предлог, чтобы хотя
бы в воображении их приблизить. За уверенностью в отмене нало-
гов новым королем прочитывается прочное влияние персонифици-
рованной системы властных отношений в обществе Старого по-
рядка (король — подданные, сеньор — вассалы и т. д.). Фиск, налог
в коллективном сознании связывались не с абстрактным государ-
ством, а с персоной короля, его смена предполагала обновление.
В надежде на отмену налогов по случаю мира просматривается
некоторый оправдательный момент для жесткой фискальной поли-
тики: трудные обстоятельства войны вынудили доброго короля уве-
личить поборы, а с заключением мира они тоже должны быть
прекращены. Такие ситуации обнаруживают не только утопизм,
но и страстную надежду простого человека на перемены к лучше-
му, его оптимизм.
Слухи порождал и вечный страх перед новыми налогами, в том
числе воображаемыми. Самым распространенным воображаемым
налогом в XVII в. был налог «на рождение». Он представлялся
не только неоправданным, но и кощунственным. Этот воображае-
мый налог вызвал восстания в Нижнем Виваре в 1670 г., бунты
141
в Байоне (1706 и 1709 гг.). Он был одним из мотивов большого
крестьянского восстания в Керси в 1707 г. Воображаемый налог
помогал людям обосновать свой протест: защита естественных при-
родных прав рождаться, жениться, умирать в соответствии с тра-
диционным ритуалом представлялась достаточным основанием для
восстания. Разумеется, у каждого из этих восстаний была реаль-
ная основа для протеста (неблагоприятная конъюнктура, связан-
ное с ней обострение нищеты и пр.). Не случайно мифы о налогах
«на рождение» бытовали в самое трудное для страны время — на
рубеже веков. Некоторые специалисты полагают, что эти слухи
были и своеобразной народной реакцией на подготовку и введение
нового подушного налога — капитации.
§ 2. Религия и бунт
Общество Старого порядка официально и фактически было
христианским: человек входил в жизнь этого общества и покидал
ее в соответствии с установленной религиозной церемонией. Хри-
стианское бытие предполагало принадлежность к определенной
церкви, которая имела право отлучать тех, кто нарушал ее запо-
веди, не только от сообщества верующих, но и от общества. Рели-
гия, ритмизируя год посредством церковных праздников, а повсе-
дневность колокольным звоном и обязательной религиозной прак-
тикой, неизбежно вмешивалась в каждый конкретный момент во
все жизненные процессы, причем таким образом, что происходило'
взаимопроникновение священного и профанного. Естественно, что
изучение поведения людей той эпохи, в том числе бунтовщическо-
го, трудно отделить от религиозной жизни. Разумеется, религиоз-
ные проблемы того времени — это особый сложный сюжет. Тем
не менее без очерка, по необходимости краткого, о состоянии этих
проблем представление о характере народного протеста в интере-
сующий нас период и особенно о сознании простолюдинов будет
неполным. Речь пойдет лишь о тех аспектах религиозных дел, ко-
торые были связаны с открытым народным протестом.
Как известно, протестантское сословие утратило свои военные
гарантии в 1629 г. Но тогда же, так называемый эдикт милости,
принятый на основе лангедокского соглашения в Але, подтвердил
те статьи Нантского эдикта, которые гарантировали гугенотам ре-
лигиозную свободу. В правительственных постановлениях относи-
тельно религиозных дел подчеркивалось, что король заботится
прежде всего о сохранении мира и спокойствия между подданными
католиками и представителями RPR (religion pretendue reformee —
религия, именующая себя реформированной). Но на деле с того
момента, как Людовик XIV начал править самостоятельно, наступ-
142
ление на права религиозного меньшинства активизировалось.
Статья 22 регламента от 2 апреля 1666 г. запрещала хоронить про-
тестантов на католических кладбищах и церковных погостах даже
в том случае, если там были похоронены их предки49. Статья 24
того же регламента предписывала хоронить умерших протестантов
только в определенное время — ночью, тайно. Постановление Ко-
ролевского Совета от 31 июня 1679 г. запрещало пасторам про-
тестантские проповеди в то время, когда осуществляли свои рели-
гиозные церемонии католики. Протестантам запрещалось в это
время даже просто собираться в храмах50. Религиозное меньшин-
ство было лишено также права на какие-либо собрания без разре-
шения короля и без присутствия королевского представителя51.
В 1680 г. были запрещены браки католиков и гугенотов; дети от
таких браков объявлялись незаконными и лишались права насле-
дования52. Постановление Королевского Совета 1681 г. обязывало
обращать в католичество детей в возрасте от семи лет. Безжалост-
ные солдаты, которым поручили реализацию этого предписания,
насильно отнимали детей у их упорствующих родителей. Аббат
Рейнал полагал, что именно это постановление стало поводом для
начала массовой эмиграции протестантов53. Устанавливались огра-
ничения на ряд профессий для гугенотов: они не имели права ра-
ботать в сфере юстиции, состоять на государственной службе, быть
учителями, врачами, цеховыми мастерами54. В то же время при-
нимались меры, побуждающие гугенотов перейти в католичество:
новообращенные освобождались на несколько лет от налогов и от
постоя войск, они получили право не платить долги бывшим еди-
новерцам55. В 1677 г. был создан специальный фонд, из которого
каждый сменивший веру человек получал вознаграждение: дворя-
нин до 3000 ливров, простолюдин — до 6 ливров. Все это происхо-
дило на фоне нарастающей вседозволенности и самоуправств по
отношению к представителям RPR, которые явно усилились в 70-е
годы. 27 августа 1671 г. неизвестные пытались поджечь храм гуге-
нотов в г. Карантан. За неделю до этого было осквернено гугенот-
ское кладбище56. В Гренобле в 1681 г. в течение двух месяцев не-
известные вламывались в гугенотские храмы и жгли библию;
30 марта в Ауст (Дофине) жители ворвались в протестантский
храм, поломали в нем скамьи и кафедры; сняли дверь, разрушили
часть стены; церковные книги, списки и воспоминания были сбро-
шены в реку; прихожанам и священникам угрожали. В тот же день
был подожжен храм Худон. То же самое сделали в Сейте. 10 апре-
ля 1681 г. в Ферте-Видаме сломали окна и кафедру в храме, в Бай-
оне произошли волнения, направленные против пастора, который
шел утешить больного. В Пуату также имели место насилия против
представителей RPR. Им угрожали, сажали в тюрьму, провоцируя
бунт, издевались над пасторами, вынуждая протестантов покинуть
эти места57. Жалобы о таких инцидентах поступали в центр ото-
143
всюду. Одна из них, принадлежащая маркизу Рувини, стала пово-
дом для постановления Королевского Совета от 19 мая 1681 г., в
котором упоминаются приведенные выше факты. Постановление
запрещало насилия по отношению к протестантам. Но такого рода
постановления следует рассматривать, скорее, как юридическую де-
кларацию, чем действенное предписание: утверждающаяся автори-
тарная концепция власти не могла не прийти в противоречие с ре-
лигиозными чувствами меньшинства. Кульминацией бесчисленных
придирок и преследований стала отмена Нантского эдикта в 1685 г.
Массовые коллективные отречения начались в Лангедоке, Пуату,
Беарне: кто-то покорился судьбе, других пришлось принуждать
посредством военных постоев (драгонад). Массовый характер при-
обрела эмиграция гугенотов. По некоторым данным, из 850 тыс.
протестантов Францию покинули околю 200 тыс., т. е. каждый чет-
вертый. Эмигрантский поток в разных районах был крайне нерав-
номерен: если из протестантских областей на севере выехало до
40 % представителей RPR, то из Севеннских областей Лангедока —
только 5 %. Несмотря на то, что гугенотское движение лишилось
своих руководителей еще в первой половине века, наступление на
права протестантов во второй его половине встретило решительное
п упорное сопротивление. В феврале 1663 г. консулы, пасторы и ста-
рейшины RPR г. Каира писали канцлеру Сегье: «Мы взываем к
справедливости Вашего Преосвященства, чтобы получить поддерж-
ку нашей свободы, дарованной нам Нантским эдиктом относительно
похорон, которые совершаются среди нас. Не существует ни эдикта,
ни декларации, ни Людовика Великого, ни Луи Тринадцатого, пос-
ледней памяти, ни короля, царствующего так славно ныне, кото-
рые бы противоречили этой свободе. До сих пор мы ею пользова-
лись без затруднений и препятствий. Правда, месье, есть недавнее
постановление Совета, которое предписывает, чтобы мы это делали
иначе, чем в прошлом, и требует, чтобы мы придавали земле наших
мертвых способом не просто очень неудобным, но таким, который
очень похож на бесчестье по отношению к верным подданным Его
Величества»58. Но мы надеемся, месье, Что Ваша рука сама зале-
чит рану, которую она нам нанесла»59. Тогда же в связи с этим рас-
поряжением в г. Мило произошли волнения. Вот как рассказывает
о них современник. «18’февраля постановление Государственного
Совета от 13 ноября 1662 г., регламентирующее процедуру погребе-
ния представителей RPR, было развешано на всех улицах г. Мило
по ходатайству монахов капуцинов, судьи (католика) и королев-
ского прокурора... На следующий день, 19 у городской стены был
обнаружен труп девушки-нищенки. Гугеноты, вышедшие из храма
между тремя и четырьмя часами дня, отправились ее хоронить;
...за исключением нескольких частных лиц и названных выше коро-
левского прокурора и консулов все жители при этом присутствова-
ли, хотя стеной шел снег и был сильный ветер, бросающий снег
144
в глаза и мешающий разглядеть тех, кто ногами и кулаками, кам-
нями и палками избивал двух монахов капуцинов, которые случай-
но встретились на пути процессии. Кровь и вырванные волосы по-
метили дорогу их бегства в монастырь; но богохульные слова, ко-
торые верующие, избивая монахов, выкрикивали против Святой Де-
вы заслуживают наказания Неба и Его Величества. Монахи, когда
их избивали, призывали Святую Деву, а протестанты, поднимая
руки для удара, говорили, что они призывают Деву на этот раз им
в помощь. Я организую расследование, используя все возможности,
чтобы найти людей, которые совершили все эти бесчинства. Но
большая толпа народа и плохая погода делают эти поиски почти
невозможными. Тем не менее очень важен сам факт бунтовщиче-
ского сборища и слова, и крики «Бей! Бей! Поколотим их!»60. В тот
же день представитель капуцинов тоже направил жалобу канцлеру.
В ней он подчеркивает лояльность бедных капуцинов, «которые слу-
жат в этой неверной области Его Величеству как самые преданные
подданные»61, и жалуется на консулов и других магистратов горо-
да, которые либо являются друзьями наиболее влиятельных проте-
стантов, либо находятся с ними в родственных отношениях. В каче-
стве примера он упоминает о господине Вильдье, письмо которого
цитировалось выше: он отдал замуж за протестантов своих дочерей.
Эти должностные лица, по мнению капуцина, «не осмеливаются или
не хотят ничего предпринимать, чтобы никого не обидеть и сохра-
нить мир с теми, кто ведет войну с Богом и Государством своим
продолжительным неповиновением»62.
Сколько было подобных эксцессов? У меня нет ответа на этот
вопрос. Ясно лишь, что это был только один эпизод среди мно-
гих. В январе 1663 г. архиепископ Лангедока докладывал Сегье о
том, что постановление относительно захоронений протестантов,
«являющееся законом, обязательным для всех местностей и горо-
дов королевства, вызвало в этой провинции открытое возмущение,
которого не было бы никогда, если бы король захотел прекратить
вседозволенность и подавить несправедливые узурпации наших ма-
леньких республик». «Толпы» депутатов от религиозных консисто-
рий требовали отмены этого эдикта. Архиепископ настаивал на не-
обходимости использовать «неповиновение Нима и Изес, которые
последовали примеру Монпелье как удобный предлог «установить
там католический консулат с тем, чтобы создать препятствия для
деятельности протестантов и наказать их, не проливая крови, за их
прошлые преступления»63.
Религиозный протест, как правило, носил индивидуальный ха-
рактер. В Национальном архиве и в рукописном отделе Националь-
ной библиотеки большая часть документов о протестантах или пред-
ставителях других религиозных меньшинств — это индивидуальные
дела64. В инвентарных описях департаментских и коммунальных
архивов также есть сведения о запрещенной деятельности отдель-
145
ных представителей RPR с середины XVII до середины XVIII вв.65
Но сохранилось и немало свидетельств о коллективном открытом
протесте гугенотов. В местах их компактного поселения — Лангедо-
ке, Пуату, Сентонже, Руане, Кане, Лиможе, Ла Рошели — несмотря
на запреты и формальное обращение в католичестве, протестанты
сохраняли свою веру. Поскольку множество их храмов было закры-
то или уничтожено, главной формой отправления протестантсткого
культа стали запрещенные ассамблеи «на открытом воздухе»—«ан
Desert». Репрессивные меры то здесь, то там провоцировали откры-
тое сопротивление. В разных местах повторялся один и тот же
сценарий развития событий. Протестанты собирались в деревне для
отправления своего культа, местная администрация направляла во-
енные силы для разгона запрещенной «ассамблеи», производились
аресты, но сторонники ереси Кальвина брались за оружие, защи-
щая свою веру и единоверцев. В августе 1683 г. интендант Ажессо
докладывал в центр о том, что гугеноты Виваре продолжают мо-
литься в запрещенных местах и готовятся к войне. У них нет руко-
водителей, поскольку были приняты меры, вынудившие этих людей
покинуть страну, тем не менее они хорошо организованы и у них
есть руководители из их среды. Они захватили несколько замков и
там укрываются. У них есть оружие и боеприпасы, они готовы под
руководством своих пасторов оказывать сопротивление войскам66.
Типичный бунт произошел в августе 1697 г. в местечке Букуаран.
В начале месяца в диоцезе Изи возле Незьера состоялось сборище
протестантов, которое возглавил проповедник по имени Роман. Три
участника этого собрания были арестованы и отправлены в тюрьму
Букуарана. Следующей ночью новообращенные католики числен-
ностью до 200 человек, взломав двери, ворвались в тюрьму и, убив
одного из стражников, освободили заключенных67. Один из таких
локальных инцидентов стал началом многолетней севеннской дра-
мы, вошедшей в историю как восстание камизаров68. Генеральный
инспектор диоцеза Манд аббат Шайли был одним из ревностных
помощников властей в борьбе с протестантской ересью. В местечке
По-де-Мовер он устроил в доме осужденного протестанта своеобраз-
ную тюрьму для еретиков, которая стала символом насилия над
протестантской верой. 23 января 1702 г. более 50 протестантов во
главе с проповедником А. Мазелем осадили дом и заставили аббата
освободить заключенных. Аббат был убит69. Его смерть стала пово-
дом для ввода в Севенны войск, на что протестанты ответили орга-
низованным вооруженным протестом.
Наказания за нарушения королевских или административных
предписаний в области веры были оперативными и жестокими. За
участие в бунте, направленном против эдикта, регламентирующего
захоронение протестантов, в г. Мило 23 февраля 1663 г. несколько
человек были повешены, а проповедник сослан на галеры за преде-
лы королевства. Кроме того, участники похоронной процессии были
146
приговорены к 14 тыс. ливров штрафа70. Осенью 1686 г. за сопро-
тивление жандармерии, пытавшейся разогнать новообращенных око-
ло Вигана, один дворянин по имени Сен-Жюльен был обезглавлен,,
и семеро обвиняемых повешены71. Инициатор ассамблеи новообра-
щенных в Пуату (1687 г.) некто Биго был повешен, двое других
участников сборища — приговорены к галерам пожизненно. Интен-
дант, сообщающий об этом генеральному контролеру, выразил на-
дежду, что «пример остановит беспорядки». Он направил также &
центр сведения о расходах по этому делу, которые составили более
974 ливров, но отметил, что никто из обвиняемых не может пла-
тить: «это были крестьяне и бедные ремесленники»72. Двое участ-
ников бунта в местечке Букуаран, освободившие арестованных про-
тестантов, на основании решения Нимского президьяльного суда
были четвертованы, четверо повешены, 30 человек отправлены в ту-
лузскую тюрьму для продолжения следствия73. Однако протестанты
продолжали борьбу. Запрещенные собрания, коллективные молебны
и другие религиозные сборища и их постоянные спутники — стычки
с войсками и жандармерией — продолжались74. Участников таких,
собраний заключали в тюрьмы75, приговаривали к пожизненным га-
лерам и штрафовали76. Некоторая веротерпимость была достигнута'
лишь к середине XVIII в. И хотя в отдельных областях (Лангедок,.
Пуату) полулегальные сборища религиозных меньшинств продол-
жались 77, власти все чаще предпочитали делать вид, что не заме-
чают их.
Борьба религиозных меньшинств за свои права была, по-види-
мому, самым кровавым, но далеко не единственным аспектом оспа-
ривания. Религиозные представления людей давали о себе знать не-
редко в ситуациях, которые, на первый взгляд, к религии не имели
никакого отношения. Так, поскольку в конце XVII в. во многих ма-
леньких городках хлеб скупали торговцы-новообращенные, «это
усиливало враждебность жителей»78.
Вместе с тем современные исследователи единодушны в томг
что в век Просвещения явно наметился процесс духовной секуляри-
зации массового сознания. В ряде районов страны его выражением
стало менее строгое соблюдение религиозной обрядности, снижение
посещаемости церковных служб и праздников7Э. В источниках часто
встречаются жалобы кюре на то, что «прихожане ведут скандаль-
ную жизнь в трактирах во время служб по воскресеньям и в празд-
ники»80. Авторы локальных исследований собрали множество таких
наблюдений81. Но дело не ограничивалось только жалобами: то
здесь, то там конфликты перерастали в столкновения.
Локальные исследования свидетельствуют, что во второй полови-
не XVIII в. взаимоотношения прихожан со своими кюре значитель-
но усложнились. Можно выделить как минимум четыре повода для
противостояния: 1) чисто хозяйственные вопросы, связанные с де-
ятельностью церковных советов и расходами на их содержание;
147
2) взимание десятины; 3) деликатный вопрос о предоставлении
кюре особой скамьи в церкви; 4) практика «монитуар» (инструкция,
которую обязан был оглашать во время мессы кюре в помощь след-
ствию).
В некоторых провинциях (Артуа, Гиень, Бургундия) постоян-
ным предметом споров и волнений были ремонт или восстановление
той или иной церкви, колокольни, дома священника 82. Конфликты
такого рода выливались в длительные судебные тяжбы. Обычно
местные власти были па стороне кюре, но иногда претензии послед-
них были, по-видимому, действительно чрезмерными. В связи с од-
ним из таких конфликтов в коммуне Флаксье субделегат писал ин-
тенданту: «Господа кюре хотели бы жить как принцы, они не стес-
няются, что прихожане от этого страдают»83. Инициативная роль
в хозяйственных столкновениях со священниками, очевидно, при-
надлежала крепким крестьянам и буржуа-землевладельцам8I.
Более частыми стали во второй половине века конфликты в свя-
зи с уплатой десятипы. Оспаривался размер десятины, крестьяне
активно выступали против ее чрезвычайных видов. Примерно с кон-
ца 60-х годов, по мнению большинства исследователей, движение
активизировалось, а в последние десятилетия Старого порядка мас-
совый, нередко в масштабах целых областей, характер приняли от-
казы от уплаты десятипы. К примеру, в последние 15 лет Старого
порядка большая часть приходов диоцеза Ош (Гасконь) оспаривала
или объем десятины, или побор как таковой. В 1775 г. на собрании
духовенства провинции архиепископ из Ош сказал: «Бунт распро-
страняется от прихода к приходу. Этот беспорядок все ширится:
почти везде menu dime оспаривается...»85. Другой современный ис-
следователь пришел к выводу, что накануне революции протест про-
тив десятины охватил весь тулузский район»86.
И. Тэн указал на три провинции, в которых крестьяне начинали
отказываться от уплаты десятины: Бретань, Эльзас, Дофине, П. Кро-
поткин писал, что еще до революции следы таких движений можно
найти по всей восточной части Франции. Современной историогра-
фией установлено, что подобные движения имели место в Бургун-
дии, Пуату, Савойе, Пикардии, в южных и юго-западных провин-
циях страны87.
Вопрос об интерпретации конфликтов, возникающих при Старом
режиме в связи с десятиной, не так прост, как кажется на первый
взгляд. Теоретически десятина — это десятая доля урожая, которая
отдавалась в пользу церкви и составляла существенную часть до-
ходов белого духовенства. Однако в сознании крестьянина десятина
связывалась не столько с фискальным комплексом, сколько с сеньо-
риальным, поскольку десятая, а нередко и большая часть урожая
изымалась в натуре на глазах земледельца в то же время, что и
другие платежи. На этом основании некоторые французские исто-
рики, а вслед за ними советские рассматривают оспаривание деся-
148
тины как составную часть борьбы против «феодального комплек-
са»88. Однако Д. Рош и П. Губер видят в такой интерпретации одну
из наиболее типичных ошибок в работах по истории французского
Старого порядка. Они полагают, что десятина много старше феода-
лизма и имела свою, лишь отчасти связанную с ним историю89,
По-видимому, и в том, и в другом подходе есть доля истины, по-
скольку структура десятины была очень сложна, существовало мно-
жество ее разновидностей90. В последние десятилетия Старого по-
рядка в некоторых районах наряду с церковной десятиной получила
распространение, так называемая, присвоенная десятина (dime
infeodee), т. к. этот сбор под тем или иным предлогом доставался
не церкви, а сеньору91. Для того, чтобы понять природу оспарива-
ния в каждом конкретном конфликте, следует точно знать, о какой
именно десятине идет речь. Однако источники не всегда позволяют
это установить. Вот почему при нынешнем состоянии знаний сколь-
ко-нибудь широкое обобщение, касающееся существа конфликтов на
почве десятины, представляется некорректным. Ясно лишь, что в
конце Старого порядка этот побор был одним из самых непопуляр-
ных. Очень характерно в этой связи сохранившееся в Националь-
ном архиве письмо-жалоба крестьянина Мильяр из деревни Тербас,
диоцеза Вьен (Дофине)92. Написано оно не очень логично и гра-
мотно, но внятно. В первую очередь это письмо свидетельствует о
чрезвычайной озабоченности простых людей своим материальным
положением. «Наша нищета велика и достойна вашей жалости,—
пишет земледелец, — Без помощи тех, кто нам ничего не должен,
половина прихода (860 человек.— 3. Ч.) умерла бы от нищеты».
Среди тех, кто оказывает эту помощь, Мильяр называет «хорошего
сеньора и госпожу, которые уже пять лет живут в своем замке и
делают много для блага и утешения» жителей, а также «хорошего
кюре» и «смелого викария». Благодаря сеньору в приходе нет ни-
щих: он разрешил всем желающим заниматься первичной обработ-
кой шерсти для фабрики Вьены. В результате «все могут зараба-
тывать на хлеб, и никто не осмеливается заниматься попрошайни-
чеством». Однако возможности сеньора и кюре ограничены, пишет
крестьянин, и нельзя просить у них больше, чем они могут дать.
Вместе с тем, есть реальная возможность облегчить положение про-
стых людей. Автор письма видит эту возможность в более правиль-
ном, справедливом использовании десятины. Каноники Вьены соби-
рают десятину в объеме четыре тысячи франков в год, не считая
земель, которые они арендуют. Десятина собирается с зерна и вина,
и только двадцать четвертая ее часть в виде зерна самого плохого
качества выделяется на помощь бедным. Мильяр просит изменить
порядок взимания десятины таким образом, чтобы треть ее оста-
валась в приходе для помощи бедным. Он описывает и порядок рас-
пределения: помощь должна выделяться только на основании спе-
циального билета, выданного кюре и «прокурором бедных», выбран-
149
ном на собрании жителей. Такой порядок, по мнению Мильяра, по-
зволит поддержать бедняков, особенно в условиях природных бед-
ствий, подобных тому, который приход переживал в октябре 1788 г.:
«...вот уже 22 дня держится такой мороз, что нельзя выйти из дома,
а жители не имеют дров и вынуждены жечь свою мебель, чтобы не
умереть от холода»; а в это время «господа каноники font des bon-
banes и думают только о том, чтобы не похудеть, как поросята, ко-
торых должны заколоть на Пасху». Из этого письма следует, что
крестьяне совсем не против десятины как таковой, но они хотят
справедливого ее использования. Кроме того, очевидно, что конф-
ликт с получателями десятины н.е всегда означал конфликт с кюре
и сеньором.
Особая скамья в церкви являлась одним из почетных прав сеньо-
ра, поэтому оспаривание этого права долгое время интерпретирова-
лось как один из аспектов крестьянской антифеодальной борьбы.
Однако сравнительно недавно Н. Кастан подвергла сомнению такую
интерпретацию, показав, что в сущности борьба шла не между
сеньором и крестьянами, а между сеньорами и консулами, которые
были готовы на все, чтобы отобрать у сеньоров зту привилегию и по-
высить таким образом свой статус93. Естественно, что кюре, как хо-
зяева церкви, оказавшись в центре этого не всегда мирного сопер-
ничества, тоже втягивались в конфликт.
Практика «монитуар», введенная в конце XVII в.94, была порож-
дена тем, что юстиция постоянно сталкивалась с нежеланием сви-
детелей того или иного правонарушения, особенно волнения, бунта
давать показания. Свидетели предпочитали молчать. Это заставило
государство прибегнуть к помощи церкви. Угроза отлучения должна
была, по замыслу авторов нововведения, заставить верующих, знаю-
щих правду, сказать ее. «Монитуар» трижды прочитывалась кюре во
время воскресной мессы. Иногда эта практика приносила некоторые
результаты: прихожане при этом чаще доверяли все, что знали,
своему кюре на исповеди, упорно продолжая молчать на допросах
в судах. Но нередко попытки кюре огласить или вывесить «мони-
туар» вызывали открытый протест. Вот лишь один типичный при-
мер. В городке Сент-Коломб де Вьен в августе 1742 г. был убит но-
тариус — сборщик налогов. Поскольку речь шла о чрезвычайно гру-
бом насилии, епископ распорядился зачитать в соседних деревнях
«инструкции». В результате кюре этих деревень сами стали объек-
том яростных нападок жен виноградарей и лодочников. В некоторых
церквах были учинены настоящие погромы. При этом женщины
утверждали, что чтение «монитуар» вызовет град, который уничто-
жит урожай. Их натиск был настолько силен, что угроза отлучения
так и не была сформулирована, хотя кюре были уверены, что в де-
ревнях каждый что-то знает. О. Хюфтон высказал предположение,
что в основе протеста была вера в неминуемое несчастье, которое
вызывает практика «монитуар»95. По-видимому, эта вера была, ско-
150
рее, предлогом-оправданием бунтовщического поведения, посредст-
вом которого люди отстаивали свое право молчать тогда, когда го-
ворить было не принято96.
§ 3. «Дайте нам наши права...»
Действия протестующей толпы и так или иначе связанные с ни-
ми письменные источники свидетельствуют, что среди идей-образов,
которые активно функционировали в обстоятельствах ситуативного
оспаривания, значительное место занимали правовые представления.
Специалисты связывают существенную роль последних в народном
миропонимании с повышенной нормативностью правового сознания
(наряду с нравственным и религиозным)97.
По общему признанию историков народных движений, самая ха-
рактерная черта открытого протеста — традиционализм. Как пра-
вило, бунт не имел инициативы. Почти всегда он связан с защитой,
консервацией того, что было. В условиях неблагоприятной экономи-
ческой конъюнктуры всякое нововведение, любое изменение устояв-
шегося уклада жизни воспринимались как агрессия, чреватая ухуд-
шением положения. В любом акте открытого протеста независимо от
его содержания, формы, социальной направленности эта черта при-
сутствовала. Иногда об этом в источниках встречаются прямые сви-
детельства. 2 мая 1670 г. в разгар мятежа в г. Обена, спровоциро-
ванного ложными слухами о введении специального налога на ре-
гистрацию рождения (говорили, что будут брать «по 10 ливров в
связи с рождением мальчика и пять — девочки») и всякую новую
вещь (шляпу, башмаки, рубашку), консулы города созвали большой
совет. Они обсудили ситуацию и пришли к выводу, что нет основа-
ний «бунтовать из-за дела, которое касается только нескольких
частных лиц». Однако обсуждение было прервано «страшным шу-
мом» собравшихся у стен ратуши людей, которые «с вызовом кри-
чали, что не хотят ничего нового». Мемуарист заметил, что «консу-
лы не видели больше способов их вразумить». А спустя несколько
дней бунтовщические сборища, достигающие 3—4 тыс. человек,
в районе Жуайёз и Ларжантьера устроили «охоту» на судебно-нало-
говых чиновников: «...они кричали, что надо истребить этих крово-
пийцев народа и что больше нет сил выносить их вымогательства и
грабежи»98. Генеральный контролер, отвечая интенданту Гиени на
письма с сообщениями о волнениях в провинции по поводу нового
налога в 50 су на кинталь масла, писал в июле 1709 г.: «Его Вели-
чество приказал мне передать Вам, что ему известно легкомыслие
народа провинции и его предрасположенность всегда выступать про-
тив установлений, которые представляются новыми. Он желает,
чтобы Вы с осторожностью предпринимали что-либо такое, что мо-
жет его возбудить...»99.
151
Очевидна тесная связь традиции и правовых представлений
участвующих в открытом протесте людей. Право в народном созна-
нии отождествлялось прежде всего с обычаем. Представление о нем
было не результатом рациональных размышлений, а формировалось
в первую очередь на основе исторических прецедентов, знания о ко-
торых передавались из поколения в поколение. Католическая цер-
ковь, неустанно придавая традиции власть, равную авторитету Пи-
сания, формировала и укрепляла такую ментальность. В этой связи
становится понятным то, что любая попытка инновации восприни-
малась с подозрением, а защитники традиции (бунтовщики) были
убеждены, что защищают право 10^. Моральную и юридическую цен-
ность традиции дополняло прагматическое убеждение в надежности
того, что уже однажды доказало свою полезность.
Как показал И. М. Берсе и другие историки, «юридическая»
функция бунта — одна из самых очевидных. Исследуя различные
модели бунтов как проявления народной культуры, Берсе опирается
на теорию «фольклорного права», или «юридического фольклора»,
сформулированную в тридцатые годы французским юристом Рене
Мунье 101. В соответствии с этой теорией в любом обществе помимо
государственного права есть еще, так называемое, «фольклорное
право»102, в основе которого лежат неписанные этические нормы.
Народная культура, как и любая другая, располагает средствами
принуждения по отношению к тем, кто ее разделяет. Совокупность
этих средств, определяющих поведение людей, представляет собой
своеобразное «карательное поле» юридического фольклора. Бунт в
этой системе — последняя ступень обычных санкций, предусмотрен-
ных народной традицией, одно из нормативных средств для защиты
привычного уклада жизни.
Бунтовщики были убеждены, что они «вершат правосудие». Та-
кое восприятие бунтовщического поведения проявлялось в их пол-
ном отказе считать себя виновными в нарушении закона, а также в
попытках имитировать в ходе прямого действия принятые в общест-
ве юридические процедуры (см. подробнее ниже). Практика бунтов-
щического поведения показывает, что они боролись прежде всего за
справедливость, а иногда брали на себя обязанности властей. Очень
ясно такое самосознание бунтовщиков проявилось в хлебных бунтах.
Выше мы об этом уже говорили. Вот еще один характерный эпизод.
27 апреля 1775 г. в Бомоне-сюр-Уаз события развивались следую-
щим образом. После обеда городские носильщики толпой пришли к
прокурору жаловаться на поведение булочников, которые отказы-
вались продавать хлеб. Через час «чернь» вернулась. Несколько
«смутьянов» держали за воротник хлебного торговца, предлагающего
хлеб по 32 ливра за сетье. Они потребовали, чтобы прокурор уста-
новил таксу па хлеб. Но он отказался. Тогда толпа заняла рынок и
установила таксу сама — 12 ливров за сетье. На следующий день
под нажимом хлебных торговцев прокурор попытался изъять в не-
152
скольких домах города купленный по этой таксе хлеб. Но его «по-
мяла» толпа. При этом люди говорили: «В..., ты не хочешь ни осу-
ществить полицию, ни снизить цену на хлеб, ну, погоди, В..., мы
это сделаем сами»103.
Так же воспринимали бунтовщическое действие многие просве-
щенные современники, в том числе власти предержащие. В адми-
нистративной переписке, в юридических документах постоянно мель-
кают фразы о том, что в ходе бунта «народ вершит закон по
своему»104.
Особенно ясно «юридическая» функция бунта обнаруживается
в восстаниях, направленных против судейских, таком, например, как
восстание «вооруженных масок» 1783 г. в Севеннах. «Маскараты»
осознавали себя заступниками справедливости—«прокурорами бед-
ных»105. По существу, они противопоставляли утверждающемуся
•письменному праву право фольклорное, прецедентное, которое вос-
принималось как высшее. По-видимому, само понятие «прокуроры
бедных» не было изобретением «масок». Во второй половине XVIII в.
в условиях резкого обострения юридического противостояния кресть-
ян и сеньоров заметно возросла судебная инициатива сельских об-
щин, которые в ряде провинций выбирали из своей среды «специаль-
ных прокуроров». П. де Сен-Жакоб, обратив внимание на это в Бур-
гундии, отметил, что «интендант был вынужден вмешиваться» в де-
ла «против этих беспокоящих прокуроров»106. Были такие люди и
в других провинциях 107.
В то же время история открытого протеста между Фрондой и
Революцией явно обнаруживает все более активное включение про-
столюдинов в систему государственной нормативной регуляции об-
щественных отношений. Как верно отметил И. М. Берсе, непопуляр-
ность налога — показатель не только его провоцирующей роли, но
и важности социальной практики, на которую направлен этот налог.
Власти, вводя обложение процедурных актов (papier timbre, actes de
procedure), признавали тем самым место судебного разбирательства
и крючкотворства в социальном регулировании. «Каждый, от самых
униженных до самых знатных,—пишет историк,—прибегал в это
время к судам как способу разрешения конфликтов, но также в свя-
зи с семейными проблемами, ведением хозяйства вотчины, админи-
страцией какого-либо коллектива. Всякая полиция, всякое управле-
ние было юридическим, и любой акт участия в общественной жизни
скоро попадал в руки секретаря суда»108.
О том, что французская деревня включалась в официальный юри-
дический порядок, свидетельствует прежде всего явно возросший в
XVIII в. поток судебных процессов. При этом надо иметь в виду,
что тем самым «она накладывала на себя довольно жесткую узду»,
которая была своеобразным выкупом «за ее окончательное приня-
тие в почетное общество юридических лиц»109. В какой-то мере по-
казателем втягивания простолюдинов в установленную институали-
153
зированную систему правовых отношений является заметная много-
плановая роль «бумаги» в истории народного протеста. Иногда «бу-
мага» была целью оспаривания. В случаях, когда речь шла о сеньо-
риальных или общинных правах, бунтовщики требовали предъявле-
ния феодальных титулов, поместных описей. Деловые бумаги, вос-
принимаемые как символ и орудие угнетения, уничтожались. Для
бунтовщиков эти бумаги были важнее людей, которые ими владели.
Налоговые списки, долговые описи и расписки, феодальные титулы,
материалы судебных процессов и прочие документы настойчиво
искали, рвали, разбрасывали, сжигали. Нередко сжигали в общих
кострах, в местах, где обычно производились казни. По существу,
всякое такое публичное сожжение воображаемого орудия угнетения
тоже было символической казнью.
Случалось, что «бумага» играла провоцирующую роль в истории
мятежа. Вывешенный в деревне или в рабочем квартале ордонанс
всегда вызывал беспокойство у малограмотных людей. Интендант
Гиени, докладывая генеральному контролеру о «брожении умов» в
Байоне и окрестностях летом 1709 г., писал, что в приходе Сен-Ло-
ран, в трех милях от города, толпы женщин в течение нескольких
дней искали везде, вплоть до ризницы, «печатные бумаги», которые,
как они считали, «в определенный день должны обнародовать кюре,
чтобы установить габель»110. В городке Сен-Жан-де-Люк примерно
в то же время вывесили ночью морскую карту на английском языке.
Женщины, увидевшие ее утром, решили, «что это габель», и готовы
были устроить «значительное возмущение», которое непременно со-
стоялось бы, если бы магистраты города не объяснили, что это за
бумага. В области Лабур в это время тоже было неспокойно. «Все
печатное,— писал интендант,— кажется им подозрительным; их
смущают декларации по поводу зерна и даже послания епископа
Байоны о публичных молитвах: они думают, что каждая бумага их
извещает о габели». «Это такие представления,— заметил интен-
дант,— которые может снять только время...»111. Провоцирующую
роль играла и практика вовлечения свидетелей в юридическую за-
падню посредством церковного принуждения («монитуар»), которая
вызывала протест именно потому, что противоречила нравственным
и правовым представлениям.
«Бумага» выступала также в роли средства, помогающего анон-
сировать прямое действие. Помимо бунтовщических плакатов, кото-
рые вывешивались на дверях домов и церквей, в какой-то мере от-
крытый протест анонсировали контрибуционные послания, основная
цель которых, впрочем, была в добывании средств, необходимых для
закупки оружия и других расходов, связанных с особым положе-
нием бунтовщиков. В начале февраля 1783 г. в лучшие дома г. Ле-
Вапа и кантона были доставлены письма такого содержания:
«Сххх должен дать суммуххх, чтобы поддержать расходы и сущест-
вование английской армии, которая взялась за оружие против про-
154
куроров»112. Все адресаты беспрекословно заплатили назначенную
каждому сумму. Письма с требованием денег «маски» посылали не
только судейским и gens d’affaires. К примеру, «...месье Деланж де
Бедуз, поскольку вы homme d’affaire, потрудитесь дать 100 ливров
этим незнакомым людям, иначе вас разорят». Посылали и просто
богатым, в том числе зажиточным крестьянам. К примеру, 1 февраля
два хозяина из коммуны Банн получили от «масок» письма, в кото-
рых им приказывали принять участие в оплате расходов «англий-
ского отряда» и внести для этого по 3 луидора113. Такого рода по-
слания были обычным явлением в открытых народных выступле-
ниях. В королевской декларации от 9 мая 1780 г., запрещающей
бунтовщические сборища и волнения, отмечалось: «Вооруженные
сборища формируются в разных частях королевства... те, кто так
собирается, атакуют лесных стражников, оказывают сопротивление
жандармерии; они доходят в своих бесчинствах до того, что требу-
ют у жителей контрибуций путем насильственных действий или
угрожающих посланий»114. По-видимому, контрибуционные посла-
ния перекочевали в бунты из праздничной народной культуры: они
часто использовались в праздниках дураков и в других «шутовских»
развлечениях.
Иногда «бумага» была необходима для закрепления и подтверж-
дения успеха 1!5. Наконец, она выступала как один из способов ле-
гитимации бунтовщического поведения. При этом бунтовщики чаще
всего апеллировали к указам короля, который в их глазах олице-
творял закон116. Реже они ссылались на постановления Парламента
и других местных властей. А весной 1789 г. восставшие рабочие
Сент-Антуанского предместья, шествующие по улицам столицы с
виселицей, где были прикреплены манекены несчастных фабрикан-
тов, кричали о постановлении Третьего сословия Сент-Антуанского
предместья, приговорившего Ревельона и Энрио к повешению»117.
Почти гипнотическая роль «бумаги» хорошо видна в истории
восстания в портовом г. Агд в середине апреля 1789 г.118 13 апреля
власти города в ответ на усиливающийся ропот населения снизили
цену на хлеб. Однако эта мера не остановила брожение. 16 апреля
400—500 человек, вооруженных дубинками, собрались у городской
ратуши, вели «бунтовщические речи» и «требовали с угрожающим
видом более значительного снижения цен на хлеб». Цена была сни-
жена еще на 4 денье за фунт, но и этого было недостаточно. Бун-
товщики грозили «всеобщим грабежам», если не будет снижена цена
на хлеб, мясо, масло и другие продукты. К этим требованиям было
добавлено требование «полной отмены эквивалента». Власти вновь
пошли на уступки и еще снизили цену на хлеб и мясо. Восставшие
потребовали, чтобы об этой победе было публично объявлено гла-
шатаем в присутствии консула города. В 10 часов вечера и это же-
лание было выполнено. Однако бунт продолжался. Восставшие
«вновь собрались у городской ратуши и потребовали того, в чем им
155
отказали» (видимо, имеется в виду невыполненное требование пол-
ной отмены эквивалента.— 3. Ч.), грозя «разграбить дома наиболее
влиятельных людей города» (мэра, нотаблей и т. п.), которые, по
мнению бунтовщиков, способны были удовлетворить их требования.
На следующий день смутьяны разделились на группы и отпра-
вились за город в деревни, где заставили присоединиться к ним тех,
кто еще не последовал их примеру. То же самое они сделали в го-
роде. В это время власти решили начать переговоры с руководите-
лями бунта. Последние потребовали письменного подтверждения
различных уступок, которые им были сделаны. Кроме того, они про-
сили уменьшить наполовину плату за помол зерна. Консулы города
ответили, что не вправе рассматривать последнее требование, что
это может сделать только епископ, который был собственником мель-
ниц в Агде 119. Тогда бунтовщики отправились к епископу и насиль-
но заставили его подписать бумагу о снижении наполовину платы
за помол.
«Чернь» требовала торжественного оповещения своих успехов.
Вооруженная вилами и другими орудиями толпа разгромила кон-
тору по сбору эквивалента, уничтожила весы и безмены, деловые
бумаги и налоговые списки, угрожая при этом служащим конторы,
«что, если бюро откроется в будущем, они их убьют».
18 апреля в город прибыли войска. На площади перед городской
ратушей были расставлены караулы. Двое буянов вели себя вызы-
вающе, были арестованы и отправлены в тюрьму. Это вызвало новое
волнение. Народ требовал освобождения арестованных. Власти от-
казались удовлетворить это требование и ввели в город новые воен-
ные силы.
Представления простолюдинов, в том числе правовые, менялись
крайне медленно, тем не менее в их отношении к «бумаге» обнару-
живается некоторая эволюция. Если в конце правления Людови-
ка XIV «бумага» в некоторых провинциях была прежде всего вест-
ником возможной агрессии и нарушения устоявшегося жизненного
ритма, который, оживляя коллективные страхи, иногда порождал
протест, то во второй половине XVIII в. к «бумаге» все чаще обра-
щались как к средству легитимации бунтовщического поведения и
его результатов, ее перестали бояться. По-видимому, это явное из-
менение установки можно рассматривать как свидетельство некото-
рых изменений в правовых представлениях. В этой связи становится
яснее и то влияние, которое наряду с духовенством оказывало на
простых людей судейское сословие 12°.
В какой-то мере правовые представления простолюдинов прояв-
лялись и в социальной стратегии бунта с ее традиционной антитезой
между бедностью и богатством, которая, по-видимому, не менялась
столетиями. Во всяком случае при Старом порядке стремление бед-
ных отобрать то, что есть у богатых, в ходе бунта, с более или менее
156
внятным сознанием справедливости такого действия было представ-
лено не менее отчетливо, чем в средние века.
Во время восстания в Виваре 1670 г. бунтовщики говорили, «что
пришло время пророчества, когда глиняные горшки должны раз-
бить горшки железные», что «всех богатых надо посадить в пеще-
ры... разделить их добро»121. В Париже в голодные 1693—1694 гг.
хлеба не хватало. То на одном, то на другом рынке собирались воз-
бужденные толпы. То здесь, то там они по ночам, а бывало и днем
грабили булочные. 16 сентября 1693 г. толпа женщин на улице
Гравилье в 8 часов вечера забросала булочную камнями. Комиссару
полиции с трудом удалось успокоить толпу. Но 21 и 22 сентября в
кварталах Сен-Дени и Сен-Марсель несколько булочных вновь были
разграблены. Городские власти вели себя в этой обстановке доволь-
но мудро: снижали цену, несколько раз организовывали раздачу
хлеба. Тем не менее в разных кварталах столицы то и дело возни-
кали небольшие волнения. В ходе одного из них, по показаниям
свидетелей, раздавались крики, что надо «идти грабить и разорять
богачей»122.
Весной 1770 г. субделегат г. Мюра (Овернь), рассказывая о край-
ней нищете жителей субделегатства, нуждающихся в срочной по-
мощи, писал: «Мы находимся накануне самого страшного голода;
против богатых восстанут...»123. Ж. Б. Дегу-Лашан, один из вожаков
«маскаратов», по показаниям свидетелей, в начале восстания гово-
рил, что после похода на г. Ле-Ван «вся армия масок» пойдет в
Жуайёз и будет разорять всех gens d’affaires, которые встретятся
им на пути. «Затем очередь дойдет и до торговцев зерном в Сент-
Амбруа». Что же касается самого г. Ле-Ван, то «маски» потеснят его
прокуроров и вообще всех богатых»124. Во время следствия по делу
об антиналоговых бунтах в Фуа и долине Викдессу один из свиде-
телей показал, что бунтовщики говорили будто «они готовы платить
дотацию, но их смущает то, что богатые ничего не платят»125. Рас-
сказывая о небывалом размахе продовольственных волнений в Бре-
тани осенью 1788 г., интендант Бертран де Мольвиль докладывал в
центр: «Область Трегье переполнена зерном, но, по-видимому, на-
род, придавленный тяжестью феодализма, вообще озлоблен против
дворян и крупных собственников». По свидетельству мэра г. Бо,
«бунтовщики повсюду кричали, что надо уничтожить всех буржуа и
дворян»126. Комендант Тулона граф Альбер де Рион в связи с вос-
станием в Провансе в конце марта 1789 г. писал о том, что если
правительство помедлит с суровыми мерами, «...все богатые люди
могут ожидать, что разнузданная толпа, опьяненная безнаказан-
ностью, будет обращаться с ними, как с врагами»127. Эти опасения
имели основания. Анализируя ход событий в провинции, один из
членов провинциального парламента Фюрш де Сен-Винсет отметил,
что местами движение превратилось в «открытую войну бедных
против богатых, не только против владельцев фьефов, но против
157
буржуа, против кюре...»128. В Маноске (март 1789 г.) «чернь» стол-
пилась около монастыря, где находился епископ Систерона. Это был
рыночный день, и площадь перед монастырем, куда вышел епископ,
была наполнена народом. Здесь были не только люди из городка, но
из окрестностей, поскольку прошедший ночью ливень сделал работу
в поле невозможной. Люди кричали, улюлюкали и угрожали (мэр
города писал, что епископа подозревали в скупке зерна). На вопрос
священнослужителя, чего они хотят, ему ответили: «Мы бедны, вы
богаты, и мы хотим все ваше добро». Этот ответ сопровождался гру-
дой камней. Консулы и субделегат, пытавшиеся защитить епископа,
были оттеснены от него толпой; в результате епископ был серьезно
ранен 129.
По показанию свидетеля, одна из руководительниц «хлебного
бунта» в Орлеане («дело Рима») Мария Тереза Норманд во время
грабежа хлебных складов монастыря Шартрез кричала: «Они бога-
ты эти негодяи! Надо сделать у них то же, что у Рима и сровнять
все с землей»130. Граф Караман в письме Неккеру от 22 апреля пи-
сал: «Поскольку атака крестьян направлена на всех, кто, якобы, над
ними господствует, к верхушке третьего сословия, более близкой к
ним, тоже плохо относились»131. Весной 1789 г., как и в 1775 г., в
районах крупного фермерского хозяйства, в Вермандуа и Камбрези,
в окрестностях Руана и Сен-Кантена в Нормандии крестьяне напа-
дали на фермы и забирали зерно по таксе 132. В Версальской округе
отряды бунтовщиков также нападали на фермы и уносили оттуда
зерно. На рынке в г. Монлери, начиная с 14 апреля каждый поне-
дельник (рыночный день) фермеров от крестьян защищали несколь-
ко отрядов регулярных войск, посланных бароном де Безенвалем для
наведения порядка 133. Во время бунта в г. Тьер и семи приходах
вокруг него 9 и 10 июня 1789 г., по сообщению современника, «ре-
лигиозные и буржуазные дома были разграблены»134.
Свидетельств о такой стратегии открытого протеста в источни-
ках много. Мы отобрали лишь некоторые из них. Но верно ли интер-
претировать эти жесты лишь как проявление стремления к имущест-
венному равенству, уравнительности в самом примитивном «шари-
ковском» смысле: «Все поделить!»? По-видимому, этот мотив тоже
присутствовал, но сводить к нему общий смысл проблемы эгалита-
ризма в народном движении неправомерно. В человеческом сооб-
ществе, как известно, помимо мечты об имущественном равенстве,
издавно существует стремление к равенству моральному, правовому,
интеллектуальному. Нет никаких оснований полагать, что эти
устремления в уравнительной стратегии бунта имели меньшее зна-
чение, чем чисто экономические интересы.
Если верить анонимному мемуаристу, поворот в настроениях
бунтовщиков Виваре в 1670 г. произошел после того, как обещан-
ное интендантом провинции Кастри выполнение основных требова-
ний бунтовщиков и амнистия всех участников восстания не были
158
выполнены, а все богатые и «достойные люди» согласились с этим.
Бедный люд воспринял все это как предательство «общего дела»..
О Кастри говорили как «о человеке без веры и чести, не сдержав-
шем слово». Именно тогда распространились слухи, что «все бога-
тые на стороне налоговых чиновников»135. А «бедные бунтовщики»
стали воспринимать «дворян и почтенных людей» как стоящих ниже
себя, которые в свою очередь должны стать их слугами 136. По-види-
мому, речь шла не столько о дележе «добра», имущества, сколько об<
инверсии социального статуса, переворачивании ролей, известных
историкам народной культуры как «правило изнанки». Существенно,
что толчком для того, чтобы это правило вступило в силу, были
этические, моральные, нравственные критерии. Ощущение неспра-
ведливости, усиленное реальным или воображаемым предательством,
порождало желание лишить «врага» его видимого преимущества —
материальных благ для того, чтобы заслуженно поставить его в
равные условия со всеми. Складывается впечатление, что в начале
нового времени право и мораль в народном сознании еще не были
разделены. Поэтому «несправедливые» с моральной точки зрения ре-
шения и поступки воспринимались как покушение на общее право.
Злоупотребления хлебных торговцев, бессовестно использовавших
неблагоприятную экономическую конъюнктуру для личного обога-
щения, посягательства сеньоров и абсолютистской администрации
на традиционные права пользования и владения, ограничивающие
простому земледельцу доступ к земле, явное покушение на свободу
личности, проявлявшееся в «незаконном» аресте, неадекватном на-
казании, принудительном зачислении в милицию или армию, фис-
кальные нововведения и т. п. вызывали протест прежде всего как
проявления вопиющей несправедливости.
Кроме того, логично предположить, что в XVII—XVIII вв. вос-
приятие собственности, ее понимание могло и должно было быть
иным, чем теперь. А. В. Гордон обратил внимание в этой связи на
идею Ж. Лефевра об «архаической концепции собственности», сфор-
мулированную еще в 30-е годы. В основе этой «концепции», в интер-
претации А. В. Гордона, была приверженность крестьян и ремеслен-
ников, простых людей корпоративным принципам социальной жиз-
ни, «общности». Речь идет даже не просто о собственности, но об
особом типе социальности, при котором решающее значение имеет
«не принадлежность вещи индивиду, а двоякая и обоюдная принад-
лежность индивида коллективу и коллектива — индивиду». При
таком восприятии собственности на первый план выходит забота не
столько о размерах последней, сколько о самой принадлежности к
разряду собственников, «доступ в той или иной форме к общему
национальному достоянию и на этой основе гражданская и челове-
ческая полноценность»137. Наши материалы в известной мере под-
тверждают возможность именно такого восприятия собственности..
Вот, например, как обосновывали свои попытки оспорить банали-
159
тетные права сеньора на мельницу в январе 1772 г. жители ком-
муны д’Онь (Пикардия): они утверждали, что «поскольку баналитет
является правом, совершенно необходим законный документ, чтобы
его обосновать, что он не может быть установлен фактом владения,
даже стародавним, потому что в правовых делах собственность ни-
когда не может заменить документ... таково право королевства...» и
«что они всегда мелют зерно, где им нравится»138. В 1725 г. жители
прихода Сушо вырубили в лесах де Курсон около трех тысяч елей.
Лесные стражники попытались конфисковать деревья, но встретили
решительный отпор. Жители говорили, «что общинные угодья при-
надлежат им, что они рубили деревья у себя, что они и дальше бу-
дут их рубить и что они ничего не боятся»139. Ч. Тилли назвал ве-
дущую установку бунтовщического поведения «агрессивной моль-
бой». Перефразируя слова Архимеда, историк следующим образом
сформулировал один из лейтмотивов этой «мольбы»: «Дайте нам
наши права, и мы останемся на месте, отнимите их и мы вас поко-
лотим»140. Многие описанные выше конкретные эпизоды спонтан-
ного народного протеста подтверждают это наблюдение.
При интерпретации уравнительных жестов бунта возникает воп-
рос, где искать корни уравнительной стратегии, в чем секрет ее по-
разительной живучести. Вряд ли кто-либо может определенно на
пего ответить. Но может быть этот секрет в том, что А. Буро, ис-
пользуя идею Э. Томпсона, назвал «моральной экономикой оболоч-
ки», имея в виду генетическое равенство людей перед смертью,
болезнью и сексуальностью?141
§ 4. Политика и народный протест
В обществе Старого порядка простые люди, особенно крестьяне,
были отстранены от политической жизни. Их участие в политиче-
ском процессе, не предусмотренное установленной системой социаль-
ного взаимодействия, могло проявляться только в запрещенных
формах. Одной из них и был открытый протест. Разумеется, в гла-
зах властей предержащих бунт был проявлением «бессмыссленной
ярости» «разнузданной черни». А народ был опасен именно в роли
бунтовщика, строптивого и‘иррационального 142. Однако, что думали
о своем поведении сами бунтовщики? Возможно ли, изучая «народ-
ные манифестации», выделить некие, пусть самые общие характе-
ристики политического сознания народных низов? Существует ли
оно вообще? Существовало ли во Франции Старого порядка? Эти
вопросы давно занимают исследователей и ответы на них, как пра-
вило, крайне идеологизированы143. Не вдаваясь в историографию
вопроса, отметим, что сегодня в основном преодолены упрощенные
представления на этот счет, идущие от консервативной историогра-
фии (Э. Бёрк, И. Тэн, Г. Ле Бон), но многие специалисты и теперь
160
отрицают способность структурных низов на самостоятельное поли-
тическое мышление. Не только в зарубежной, но и в отечественной
литературе можно встретить суждения, что народные низы при Ста-
ром порядке были «вне политики» и лишь революция сделала их
субъектом исторического действия 144. В этой связи представляется
необходимым подчеркнуть правомерность выделения бунтовщиче-
ского поведения в качестве особого уровня политического процесса.
Бунт, имплицитно означающий нарушение установленного порядка,
был в то же время одним из способов волеизъявления низов. При
этом происходило небывалое в повседневности приближение друг к
другу представителей власти и тех, кто находился в подчинении.
Открытый протест требовал не только мобилизации государственных
структур разного уровня, но имел первостепенное значение в про-
цессе формирования и трансфсрмации образа власть имущих в на-
родном сознании. Можно предположить, что протестующая толпа
была носителем сложной системы идей и образов, в том числе поли-
тических.
История открытого протеста в обществе Старого порядка — это
история бесчисленных соприкосновений «большой политики» и на-
родной квазиполитики. Обычными условиями такого соприкоснове-
ния были неблагоприятная конъюнктура, то или иное ослабление
власти, нововведение. Чаще всего соприкосновение двух «полити-
ческих» уровней не сопровождалось вербальной формулировкой
программы протестующей толпы, но так или иначе такая «програм-
ма» заявлялась самим поведением. Изучение отдельных типов бун-
товщического поведения показывает, что все они так или иначе бы-
ли связаны с большой политикой. Не вызывает сомнений связь
продовольственных движений с либерализацией сферы хлебной тор-
говли, антифискальные выступления, как мы видели, порождали
либо изменения в фискальной политике, либо злоупотребления; кон-
фликты, возникающие на аграрной почве, также отчасти зависели
от политических и административных решений.
Во многом ритм народной квазиполитики был связан с динами-
кой внутриполитического процесса. Политический кризис 1750—
1751 гг., кризис, связанный с реформами Тюрго и Мопу, общенацио-
нальный кризис 1788—1789 гг. неизменно сопровождались народ-
ными манифестациями, в ходе которых низы активно демонстриро-
вали свои политические симпатии.
Резкое усиление народного протеста в первой половине 1789 г.
также было связано с углублением политического кризиса. В усло-
виях неблагоприятной экономической конъюнктуры явное ослабле-
ние основных компонентов государственного аппарата: парламентов,
провинциальной администрации, армии — создало в привычной
структуре безопасности гигантскую социально-психологическую ды-
ру. Она абсорбировала все страхи и беды населения, которые вы-
вели его на улицы. Монархическая администрация, объявив о созыве
161
Генеральных штатов, сама выступила в роли официального мобили-
затора народа. Около 60 тыс. наказов было составлено в ходе изби-
рательной кампании. В них отчасти сумели выразить свои жалобы
и пожелания народные низы: крестьяне и горожане. Собрания ре-
месленных корпораций в городах и жителей коммун в деревнях да-
вали возможность массе людей участвовать в обсуждении самых
насущных вопросов жизни. В ходе собраний происходил обмен мне-
ниями, слухами и как следствие — вырабатывался некий общий
взгляд на вещи. Кроме того, у придавленных заботой о «хлебе на-
сущном» людей не могло не .возникать чувство общности и понима-
ние того, что собираясь вместе, они становятся силой.
Множество фактов свидетельствует о том, что избирательная
кампания в стране проходила далеко не спокойно. Там и тут кон-
фликты перерастали в бунты и волнения. Выборы депутатов в Ма-
коне (Бургундия) сопровождались волнениями, откуда они распро-
странились в другие местности диоцеза145. Бальи г. Хондсшут
(Фландрия) в специальном постановлении от 21 марта сообщал,
«что невозможно составлять наказы... из-за большого стечения на-
рода, который вызвал беспорядки»146. В Пенье (Прованс), как толь-
ко закрылось избирательное собрание, бунтовщики требовали от-
крыть другое, «где они могли бы голосовать, хотя большинство из
них были рабочими мануфактуры по производству мыла без всякой
собственности»147. Более 2 тыс. рабочих реймских мануфактур 6—
9 марта организовали «поход» на городскую ратушу с требованием
представительства 148. Мэр города писал: «...этот образ действий тем
более заслуживает внимания, что он может стать средством поднять
народ в связи с хлебными ценами...»149. Дальнейший ход событий
подтвердил мнение опытного администратора: через два дня в городе
вспыхнул большой «хлебный бунт».
Крайне неспокойно проходила избирательная кампания в Бре-
тани. В Ренне бальяжное собрание третьего сословия началось с
исключения всех аноблированных буржуа, фискальных прокуроров
и агентов сеньоров; королевский прокурор, пытавшийся протесто-
вать, был удален с собрания и при этом едва не убит 159 В Монкон-
туре в связи с общим собранием жителей произошло несколько бун-
тов, для подавления которых властям пришлось вызывать войска.
И марта в Шатобриане волнения были вызваны «чтением различ-
ных мемуаров на чрезвычайном собрании»151.
Современники единодушны в том, что процедура составления
наказов и выборов в Генеральные штаты оказала существенное вли-
яние на умонастроения горожан и крестьян. Субделегат г. Манд в
письме интенданту Лангедока, сообщая о «состоянии угрожающего
кризиса» (апрель 1789 г.), отметил: «...в этот момент, когда умы
возбуждены только что прошедшими собраниями, все кажется до-
зволенным»152. В июле подобную мысль высказал бальи городка
Бейлель (Фландрия): «С начала собраний они (крестьяне) больше
162
ничего не боятся»153. Генерал-лейтенант Десме-Дюбюиссон, докла-
дывая 30 марта хранителю печати о выборах в бальяже Сомюр
(Анжу), писал: «Особенно неприятно, что эти собрания для боль-
шинства облечены авторитетом суверена и крестьяне уходят оттуда
убежденные в том, что они освобождены от десятины, от запрета
на охоту, от уплаты сеньориальных прав»154. Ж. Лефевр очень хо-
рошо показал, что в апреле —мае 1789 г. именно запись пожеланий
в наказы служила моральным оправданием для крестьянских само-
управств и волнений, была источником бунтарских настроений, мя-
тежных разговоров и открытых выступлений 155.
Влияние политических событий накануне революции прослежи-
вается и при анализе конкретных народных выступлений, в том
числе продовольственных. Несомненна связь хлебных волнений в
Бретани летом — осенью 1788 г. с общим политическим кризисом в
одной из самых мятежных провинций королевства. Весной 1789 г.
один из местных чиновников докладывал в центр: «Я не думаю, что
цена хлеба является единственным мотивом, который побуждает
народ к бунту. Помимо того, что нынешний сезон дает хорошие на-
дежды на будущий урожай, следует иметь в виду, что хлеб не стоит
очень дорого... Жители часто платили в три раза больше и даже бо-
лее того, но при этом оставались спокойными. Есть основания пола-
гать, что неповиновение, которое царит уже шесть месяцев в про-
винции, способствовало подъему народа, сознание которого подогрето
бунтовщическими речами и нелепыми процессами»156. Граф Караман,
губернатор Прованса, писал о мартовском восстании в провинции
почти теми же словами: «Нехватка зерна на рынке... только пред-
лог... (Хлеб) дорог на самом деле, но мы переживали дороговизны,
гораздо более значительные, без всяких волнений... Однако в дан-
ных обстоятельствах, когда головы разгорячены, следует опасаться
пожара»157. Оценивая обстановку в Гиени в январе 1789 г., совре-
менник писал: «У нас есть основания бояться ужасов всеобщего
бунта. В самые суровые зимы народ никогда не прибегал к таким
крайним мерам... Не есть ли это слепая интерпретация слов общест-
венная свобода и равенство, которые раздаются со всех сторон?»158.
Муниципальные чиновники г. Агд в своем донесении о восстании в
городе наряду с материальными причинами бунта отметили важное
обстоятельство: «Дух головокружения и мятежа охватил этот не-
счастный город и его окрестности. Народ, видя мнимое желание ко-
роля уравнять ранги, безумно вообразил себе, что он есть все и что
он может все. В этом убеждении он во всем искушен и совершенно
дерзок»159. 27 марта генеральный прокурор в письме министру опре-
деленно говорит о связи народных волнений с политическим ажио-
тажем вокруг конфликта сословий: «Состояние независимости и вос-
стания, которое царит в третьем сословии со времен упразднения
правосудия в прошлом году, проявляется в действиях простонародья,
неистовая сила которых становится каждый день все более опас-
163
пой»160. Составитель записки к проекту королевской декларации,
запрещающей народные сборища и волнения, анализируя историю
вопроса, заметил: «...нельзя не признать, что если недостаток или
дороговизна зерна могли быть предлогом для нескольких волнений,
во многих местах было много и таких, которые были вызваны воз-
буждением третьего сословия»161. Президент Гренобльского парла-
мента граф д’Орнасьё писал о состоянии дел в провинции: «Если бы
волнения умов, вызванные делами времени, ограничились обсужде-
нием мнений, можно было бы надеяться на успокоение в будущем
результатами Национального собрания. Но брожение достигло такой
степени, которая не позволяет больше не беспокоиться о будущем.
Эта народная лига поднялась особенно против дворянства и сеньо-
ров, и уже сейчас есть роковые последствия в Верхнем Дофине, и
они распространяются на Нижнее... Ежедневно только и слышны
разрушительные речи против дворянства, чтобы принести факелы
в замки и там сжечь все титулы; лишь немногие крупные собствен-
ники не были обеспокоены за свое состояние, потому что в канто-
нах, где брожепие породило наименьший взрыв, коммуны каждый
день принимают решения не платить больше ни ренты, ни другие
сеньориальные сборы; установить их выкуп по умеренной цене и
уменьшить размеры случайных повинностей и это только модифи-
кация идеи, которая порождает дух равенства, свободы и незави-
симости, являющейся Господствующей моралью дня. Те, кто про-
поведуют ее в деревнях, даже не скрываются. Из всех волнений,
которые имели место в провинции, найдется немного, где эта мораль
не была бы главной движущей силой»162.
В некоторых случаях известия о политических событиях в Па-
риже служили непосредственным поводом для начала народного
выступления. Сигналом для большого восстания в Лионе в конце
июня — начале июля послужило известие об объединении трех со-
словий 27 июня. Один из руководителей бунта в Шату (Иль-де-
Франс) 11 мая виноградарь Луи Пьер, как выяснилось в ходе след-
ствия, хвалился, что дал повод к бунту тем, что «принес добрые
вести из Парижа»163. Нередко народные низы по-своему, в желан-
ном для них духе интерпретировали политические события. Одной
из главных причин восстания в Лионе в конце июня — начале июля
консул города видел в давнем «раздражении» «черни» против откуп-
ных ведомств и ее убеждение, что «все ввозные пошлины должны
быть упразднены Генеральными штатами»164. Сыграли свою роль и
слухи о том, что в Париже в честь объединения трех сословий ко-
роль отменил все ввозные пошлины на три дня и что это благодея-
ние распространяется и на Лион. После заседания Национального
собрания 23 июня в Дамьере и Теньере (Фландрия) распростра-
нился слух, что, не подчинившись приказу короля разойтись, Ас-
самблея отменила десятину и сеньориальные повинности и что все
164
коммуны теперь вправе вершить правосудие путем прямого дейст-
вия» 165.
Политическое движение 1789 г., таким образом, проявлялось не
только в образованных и имущих кругах буржуазии и дворянства,
оно давало о себе знать повсюду. Везде нетерпеливо ждали новостей
из Парижа. Вся страна жила в обстановке напряженного, раздра-
женного ожидания важных событий и коренных перемен.
Имеющиеся материалы показывают, что весной 1789 г. трудя-
щиеся слои населения вполне осознавали факт политического раз-
деления страны на два враждующих лагеря. Более того, понимали,
что их место — в лагере третьего сословия. Эта позиция структур-
ных низов в политической борьбе предреволюционного времени хо-
рошо видна в развитии событий в Лионе в конце июня — начале
июля. Одно за другим в город приходили известия о заседании Гене-
ральных штатов 17 июня, где третье сословие провозгласило себя
Национальным собранием, о клятве в Зале для игры в мяч, коро-
левском заседании 23 июня. После объединения трех сословий
27 июня депутаты третьего сословия г. Лиона поспешили из Верса-
ля в Париж, чтобы оттуда сообщить своим избирателям «о счастли-
вой революции, которая совершилась в этот день и обеспечила успех
Генеральным штатам и как следствие — благополучие Франции»166.
Весть об этом новом успехе третьего сословия пришла в город
29 июня. Она была встречена с бурной радостью. Толпы народа
разошлись по всему городу и требовали, чтобы все окна были осве-
щены; в неосвещенные окна летели камни. Желание горожан от-
праздновать радостное событие было настолько велико, что на сле-
дующий день консулат принял специальное постановление, в кото-
ром говорилось, что в течение трех дней ратуша и другие официаль-
ные здания будут освещены 167. Однако вскоре народные демонстра-
ции приняли угрожающий характер. Народ с криками «Да здравст-
вует третье сословие! Долой габель! Долой ввозную пошлину! Все
свободны!» принялся громить налоговые конторы в разных частях
города, уничтожая деловые бумаги, изгоняя сборщиков 168. В город
были вызваны войска. 3 июля на улицах развернулось настоящее
сражение. «После непродолжительного побоища и страшной рез-
ни,— писал современник,— драгуны отступили... умы понемногу
успокоились, однако продолжают бояться новых волнений»169.
Так же, как в Лионе, в ряде других городов (в Марселе, Реймсе,
Эксе, Сен-Антуанском предместье Парижа, в самой столице) лозун-
гами бунтовщиков были слова «Да здравствует третье сословие!».
Освобождая от заграждения дорогу, узурпированную сеньором,
крестьяне в Шату кричали: «Да здравствует третье сословие! Мы из
третьего сословия! Да здравствует третье сословие, потому что оно
сильнее дворянства!»170. Красноречиво говорит об умонастроениях
простого люда в последние предреволюционные месяцы кюре из
Нормандии. «Народ страшно злоупотребляет королевским эдиктом
165
(имеется в виду, очевидно, постановление о созыве Генеральных
штатов от 24 января,— 3. Ч.),— писал он хранителю печати 28 ап-
реля,—даже в деревнях. Только и слышатся угрозы против дворян-
ства и духовенства: лозунг — третье сословие. Головы страшно раз-
горячены. Вот уже сорок лет изучаю я человеческое сердце, ничего
подобного я не видел»171.
Тесная связь народных волнений с политическими событиями и
явная демонстрация политических симпатий в ходе открытого про-
теста ставит под сомнение представление, в соответствии с которым
сельские и городские низы, замкнутые в своем микромире, не инте-
ресовались большой политикой. Другое дело, что их восприятие
этой политики существенно отличалось от восприятия развитого
интеллектуала. Однако вопрос о том, каким образом можно пока-
зать особенности этого восприятия, остается открытым. Р. Юар пред-
ложил пять ключевых слов-концептов, которые, по его мнению, по-
могают попять главные особенности «народной политики»: 1) по-
вседневность, 2) близость, 3) непосредственность, 4) морализм,
5) традиция. Намеченные с помощью этих понятий характеристики
«народного политического поведения»—заинтересованность в удов-
летворении повседневных нужд, действие в пределах ограниченной
территории, претензии к конкретному противнику, практика прямой
демократии, стремление к немедленным результатам, опора на опре-
деленную систему нравственных ценностей, верность традиции —
применительно к нашему периоду можно обосновать конкретным
материалом. Но мы не будем это делать в данном разделе, поскольку
эти характеристики имеют все же слишком общий характер. Кроме
того, при выявлении этих характеристик Юар исходил из первосте-
пенной важности условий существования структурных низов. «Уро-
вень сознания», по его мнепию, имеет второстепенное значение.
Конечно, условия существования очень важны, но они не всегда
позволяют понять бунтующего человека: в одних и тех же условиях
люди ведут себя по-разному. Попробуем поэтому сосредоточиться на
«сознании» протестующей толпы. По-видимому, отчасти прояснить
представление о нем может выявление некоторых политических
образов и мифов, которые толпа моделировала в ходе прямого
действия.
Особое место в системе народных политических образов принад-
лежало королю. Попытки прояснить эти представления на основе
различных источников предпринимались историками неоднократно.
Осознанная исследователями сложность задачи объясняет дискус-
сионный характер существующих сегодня интерпретаций этого сю-
жета 172. Не претендуя на сколько-нибудь полную реконструкцию
образа короля в народном сознании при Старом порядке, попытаем^
ся восстановить некоторые его черты в той мере, в какой это позво-
ляет сделать язык и жест народного бунта.
166
Прокламирование лояльности и покорности по отношению к ко-
ролю встречается в ходе открытого протеста очень часто. Это был
своего рода ритуал, присутствующий в большей части более или ме-
нее значительных народных движений. Сцены, где бунтовщики так
или иначе выражали свое почтение и любовь к королю, часто встре-
чаются в свидетельствах современников. К нему апеллировали преж-
де всего как к высшей власти в поисках справедливого решения
возникающих проблем. Формы таких апелляций к персоне верхов-
ного суверена были различны: письменные прошения и депутации,
жалобы, крики во время манифестаций, ссылки на приказы короля
или его письменные распоряжения и т. п. Существенно, что образ
короля возникал, как правило, в связи с необходимостью обосновать
протест против какого-либо конкретного представителя системы:
сеньора, сборщика налогов, интенданта, полицейского, судебного
исполнителя, мэра, других муниципальных чиновников.
Летом 1670 г. во время восстания Рура в Севеннах состоялось
собрание 300 депутатов от коммун Нижнего Виваре, на котором
было решено направить двоих представителей к королю. Им уда-
лось добраться до Парижа и попасть к родственникам Рура, но там
все они были арестованы полицией. Позже Рур и другие руководи-
тели бунта писали послания к королю 173. В апреле 1745 г. в руки
генерального контролера попал мемуар (в форме прошения на имя
короля), «который стремился убедить протестантов, что Его Вели-
чество расположен не только разрешить им собираться, но и согла-
сен на публичное отправление их Религии». Поскольку такое ут-
верждение не имело ничего общего с намерениями короля, министр
настаивал на необходимости обновить запретительные постановле-
ния против религиозного меньшинства 174 После хлебного бунта в
г. Санс (сентябрь 1766 г.) полицейские власти ходили по домам в
предместьях города и искали мешки с хлебом, маркированные ини-
циалами пострадавшего во время мятежа торговца. Один из вино-
градарей, некто Лапорт, долго не хотел открывать стражам порядка
и заявил, «что только король имеет право приказывать ему открыть
свои кофры». Объяснения полицейских, что они являются предста-
вителями правосудия, находятся при исполнении служебных обя-
занностей и имеют честь представлять священную персону короля,
не подействовали на Лапорта. Он продолжал упорствовать и спря-
тал ключи от своих сундуков. Пришлось вызывать слесаря, который
вскрыл ящики, где обнаружили мешок с хлебом, маркированный
инициалами торговца175. В области Лабур (1784 г.) при упомина-
нии имени короля одним из местных чиновников бунтовщики-муж-
чины сняли головные уборы, женщины приветствовали Его Вели-
чество. Они заявили, что «подчиняются его священным приказам,
что их добро, они сами, все принадлежит ему, но, что в данном слу-
чае именем Его Величества злоупотребляют»176. Крестьяне, восстав-
шие в июне 1785 г. в приходе Куерон (Бретань), не считали себя
167
«бунтовщиками по отношению к королю». Они сказали, «что собра-
лись только для того, чтобы оказать сопротивление сеньорам, кото-
рые пытались довести их до нищеты». Кроме того, они с горечью
жаловались на «бесчинства жандармерии по отношению к ним»177.
Как показал Д. Рюде, во время «мучной войны» 1775 г. в разных
местах мятежники для обоснования таксации в 2 су ссылались на
приказы короля178. Интендант Прованса в письме Неккеру от
30 марта 1789 г. писал: «Везде народ нападает без различия на цер-
ковного служителя, нотабля и буржуа. Крестьяне без конца объяв-
ляют, что разрушение и грабеж, который они творят, соответствует
воле короля»179. О том же писал крестьянин (menager) Пьер Ша-
бод: «...народ вершил правосудие против сеньоров, епископов, адми-
нистраторов коммун, и никто не был наказан, ввиду того, что это
разрешил король»180. В ходе лионского мятежа в конце июня 1789 г.
бунтовщики утверждали, что король на три дня освободил город от
ввозной пошлины, «а консулат в сговоре с откупщиком октруа спря-
тал от народа приказы, которые были получены»181. Обычным явле-
нием в ходе народных манифестаций были крики бунтовщиков «Да
здравствует король! Да здравствует король без габели! Да здравст-
вует король, долой сборщиков налогов!». Эти частые апелляции к
персоне короля, вероятно, можно рассматривать как проявление
веры в существование высшей справедливой власти, которая мо-
жет повлиять на ход событий. По-видимому, в народном сознании
король долго отделялся от политики его администрации. В нем ви-
дели доброго «отца» и заступника, с которым никак не связывались
властные распоряжения разных уровней, воспринимаемые как поку-
шение на традиционный жизненный уклад.
В то же время очевидно, что интерпретировать эти апелляции
лишь как проявление «наивного монархизма», «царистских иллю-
зий» простонародья недостаточно. Даже если такие «иллюзии» при-
сутствовали, они явно имели пределы. Прежде всего потому, что
бунтовщики, сопровождая свои манифестации криками «Да здравст-
вует король!», в то же время упорно нарушали его предписания.
Выше мы пытались показать, что большая часть народных выступ-
лений была направлена против местных властей. Тем не менее в
действующем законодательстве бунты относились к разряду преступ-
лений «оскорбление Величества». Именно так воспринимали их, как
правило, власть предержащие, а иногда и сам король. В связи с
крестьянскими бунтами в окрестностях Гапа (Дофине) один из чи-
новников 11 мая 1789 г. писал о необходимости срочных мер для
того, «чтобы заставить уважать власть короля, обеспечить право
собственности и восстановить субординацию, необходимую при лю-
бом образе правления и во всяком обществе»182. Восстание в Париже
в мае 1750 г., державшее столицу в тревоге в течение трех дней,
произвело столь сильное впечатление на Людовика XV, что он не
захотел больше проезжать через Париж, когда направлялся в
168
Компьенский замок или куда-либо еще. За стенами города была
построена новая дорога, которая тянулась от Булонского леса к
Сен-Дени. Она получила название «Дороги Восстания»183.
Хорошо известно также, что в периоды обострения борьбы коро-
левской администрации с оппозиционными парламентами 184 город-
ские низы на протяжении всего интересующего нас периода демон-
стрировали свое доверие и поддержку парламентариям, которые вы-
ступали в роли «отцов народа» и своеобразных соперников короля
в иерархии народных пристрастий. Последним всплеском такого до-
верия были массовые народные восстания в Ренне, Дижоне, Тулузе,
Гренобле, По и ряде других городов летом 1788 г. в связи с парла-
ментской реформой Ламуаньона 185. Независимо от причин народной
солидарности с опальными парламентариями сам факт длительного
ее существования был одним из элементов эрозии монархического
образа короля-отца, демонстрацией двойственности и явной ограни-
ченности верноподданнических чувств простонародья.
О растущем в массовом сознании неуважении к абсолютистской
власти красноречиво свидетельствуют также «бунтовщические слу-
хи» и «дурные речи», активно распространявшиеся в последний
период Старого порядка в столице и других крупных городах 186. Не
было недостатка в дореволюционном XVIII в. и в сатирических куп-
летах, песенках, стихах, направленных в той или иной мере против
персоны короля и его ближайшего окружения. Многократно и опре-
деленно король подвергался нападкам в многочисленных бунтовщи-
ческих плакатах, содержание которых сохранили записки современ-
ников. Сен-Симон, рассказывая о волнениях в Париже в 1709 г.,
писал о настоящем «наводнении плакатов самых дерзких и бестакт-
ных против его персоны, его поведения и его правления, которые в
течение длительного времени находили на воротах Парижа, на две-
рях церквей, в общественных местах, особенно на статуях короля,
которые по ночам подвергались поруганию самыми разными спосо-
бами, следы которого обнаруживались по утрам»187. По свидетель-
ству Арди, в сентябре 1768 г. полиция столицы не успевала унич-
тожать в разных кварталах города бесчисленные плакаты, «оскор-
бительные по отношению к королю, министру Шуазелю и генераль-
ному прокурору Лаверди»188. Утром 31 октября полицейский комис-
сар Роланд с улицы Нойе обнаружил на одной из дверей длинный
плакат, в котором говорилось, «что при Генрихе IV переживали
хлебную дороговизну, вызванную войнами, но в то время у нас был
король, что при Людовике XIV тоже много раз испытывали вздоро-
жание хлеба, вызванное либо войнами, либо реальным недородом,
но и тогда тоже был король, что в настоящее время нельзя объяс-
нить дороговизну хлеба ни войнами, ни неурожаем, но что больше
нет короля, потому что король — хлебный торговец»189.
Складывается впечатление, что бунтовщики, обращаясь к пер-
соне монарха, не столько выражали свои симпатии к нему или веру
16»
в то, что он может изменить их судьбу, сколько стремились таким
образом легитимизировать свои незаконные, противоречащие коро-
левским предписаниям действия. Не следует ли в этой связи рас-
сматривать «наивный монархизм» простонародья, прежде всего, как
проявление его стремления к идентификации, как прокламирование
своей принадлежности к общности (стране), персонифицированной
в образе верховного суверена?
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Механизм трансформации слухов' в ропот, охватывающий толпы людей,
многократно описан в современной социологической литературе. См., например:
Baueharp J. La puissance des foules. Paris, 1985. Ch. V.
2 Kaplan S. L. The Famin Plot Persuasion in Eigtheenth Century France. Phi-
ladelphia, 1982.
3 См., к примеру: Barbier E. Op. cit. T. 1. P. 398; T. Ill, P. 205; Deries M.
Le district de Saint-Lo pendant la Revolution. Paris, 1923. P. 33.
4 «Почти все убеждены, что зерно есть, что оно придерживается, что су-
ществует своего рода заговор по этому поводу»,— писал один из интендантов
в конце 1693 г. Depping. Т. II. Р. 669. 2 desembre 1693.
5 18 марта 1789 г., констатируя брожение в народе, генеральный проку-
рор писал министру: «Его (народ) убедили, что дворяпство и духовенство за-
хватило зерно и закрыло свои склады, чтобы добиться повышения цеп. Это
настоящая клевета. Вот уже месяц как она распространилась. Несмотря на
все розыски, которые я предпринял, не удалось раскрыть ее авторов. Мне ка-
жется, эта клевета — следствие восстания третьего сословия против двух дру-
гих». Цит. по: Egret G. Le parlement ... Р. 347.
6 См., напр.: Bord G. Le Pact de Famine. Histoire-Legende. Paris, 1887.
7 Kaplan S. L. Op. cit. P. 68.
8 Boutier J. Campagnes en emoi, Revoltes et Revolution en Bas-Limousin.
1789-1800. Paris, 1987. P. 76.
9 Kaplan S. L. Op. cit.
10 BN mss. fr. 16774. F. 263. Arret de la Cour de Parlement du 18 avril 1663.
11 BN mss. Joly de Fleury. 1102. F. 117, 118.
12 BN mss. fr. 21707 R 63630. Ordonnance de Police du 3 sept. 1673.
13 M. Robert, procureur du Roi au chatele de Paris. 13 juin 1701.
14 Peuchet J. Memoires tirees des archives de la police de Paris. Paris, 1838.
T. II. P. 127.
15 Barbier E. Op. cit. T. 4. P. 422—438; La France au milieu du XVIII siecle
(1745—1757) d’apres le journal de M. d’Arganson. Extraits publi par A. Brettes.
Paris, 1889. P. 98—101; Herlaut A. P. Les enlevements d’enfants a Paris en 1720
et en 1750 // RH. 1922. T. 139. P. 43-61, 202-223; Nicolas J. La rumeur de Pa-
ris: repts d’enfants en 1750 Ц L’Histoire. 1981. N 40. P. 48—57; Farge A., Re-
vel J. Op. cit. Paris, 1988.
16 Полицейский ордонанс от 13 сентября 1673 г., констатируя распростра-
нение таких слухов, назвал их «ложными», поскольку в городе «не произошло
ничего такого, что дало бы основания для столь экстравагантного мнения».
Тем не менее в постановлении отмечалось, что имели место случаи «насилия
по отношению к женщинам». Это позволяет предположить, что реальная поч-
ва для слухов была.
17 BN mss. fr. 16744. Ordonnances, declarations et arrets sur la police. F. 213.
18 BN mss. Joly de Fleury. 1308. Mendiants 1750—1751. Etat general des
hopitaux du Royaume choisir par M. les intendants de cheque Province pour
J’execution de la Declaration du Roi du 18 juillet 1724.
170
19 BN mss. Joly de Fleury. 1307. Mendiants. 1724—1741. F. 8—13 Memoire
sur les mendiants, vagabonds et gens sans aveu.; 1308. F. 51. Declaration du Roi,
concernant les mendians. Le 20 octobre 1750.
20 См., nanp.: BN mss. Joly de Fleury. 1307. Mendiants 1724—1741. F. 113,
116, 129 et suiv.
21 BN mss. Joly de Fleury. 1308. Mendiants. F. 6—13, 14, 15, 16, 17, 18.
Одна из таких инструкций обязывала арестовывать всех нищих, которые про-
сят подаяние группами более четырех человек. При этом предписывалось
соблюдать осторожность и арестовывать «только тех, кто на самом деле жил
нищенством, так, чтобы поденщики и другие рабочие, идущие из провинции
в провинцию, а также другие люди, передвигающиеся по королевству, пе
могли бояться, что их побеспокоят под этим предлогом». BN mss. Joly de
Fiery. F 6. Instruction concernant les mendians (vers 1724).
22 В начале 60-х годов субделегат Суассонпе сообщал интенданту: «Коли-
чество нищих значительно возросло в Суассонпе. Наибольшую опасность пред-
ставляют людишки, не имеющие жилья... Они внушают ужас на больших
дорогах и являются бедствием провинции, источником почти всех преступле-
ний и самой большой помехой для спокойствия. Всегда в сопровождении жен-
щин и детей они живут бродячими семьями, которые приводят в отчаяние
деревни... Эти нищие часто вступают в переговоры с фермерами и повелевают
ими, требуя либо денег, либо хлеба, либо обеда и ночлега. Они убивают до-
машнюю птицу на глазах бедного земледельца и его жены, которые ничего
не говорят, боясь поджога. Они крадут в больших количествах фасоль, арти-
шоки и овощи; вся продукция является жертвой их алчности. Если им хотят
оказать сопротивление, они угрожают и совершают насильственные действия...
Они нападают и обворовывают в лесах, на дорогах, в тавернах и даже в до-
мах». Inv. som. Aisne. Laon, 1874. T. 1. С 701.
23 BN mss. Joly de Fleury. 1307. Mendiants. 1724—1741. F. 73. Copie de la
lettre ecritte a M. le controleur general par M. 1’Eveque de Soisons du 5 decemb-
re 1740.
24 BN mss. Idem. F. 74. Copie de la lettre ecritte a M. le controleur general
par M. 1’Eveque de Soisons du 5 decembre 1740.
25 Inv. som. Loiret. Paris, 1878. T. 3. В 2110.
26 Inv. som. Cote-d’Or. Dijon, 1883. T. 2. C 2.
27 Inv. som. Pas-de-Calais. T. 1. C. 85.
28 Inv. som. Haut-Saon. Vesoul, 1891. T. 4. C 216.
29 Inv. som. Allier. Moulis, 1906. T. 1. E suppl. 241. P. 131.
30 M. de Crosne a M. le due d’Harcour. Rouen, le 15 mai 1784 Ц Hippeau G.
Op. cit. T. 2. Pt. И. P. 158-159.
31 См. об этом: Hufton О. H. The poor of eigtheenth centery France, 1750—
1789. Oxford, 1974.
32 Cm. Rapports inedits du lieutenant de police R. Arganson. (1697—1715).
Paris, 1891. P. LX. Rapport 85.
33 Farge A., Revel J. Op. cit.
34 Как показал M. Фуко, это был общеевропейский процесс. Foucault М.
Histoire de la folie a 1’age classique. P. 1961.
36 См., напр.: Molis R. De la mendicite en Languedoc. (1775—1783) Ц
RHES. 1974. N 4.
36 Только в Дижоне в дореволюционном XVIII веке выявлено 59 случаев
небольших волнений в связи с арестом нищих. Garnot В. Le peuple au siecle
des Lumieres. Paris, 1990. P. 190. В Париже с 1711 по 1766 г. произошло 63 бун-
та, направленных против стражников Hopital General. Romon С. Op. cit. Ц RH.
1983. N 547. P. 55 et suiv.
37 И. M. Берсе на основе нарративных источников, относящихся ко вре-
мени Фронды, показал наличие в обществе XVII в. своего рода антифискаль-
ной идеологии, точнее — антифискалыюй мифологии. Berce Y. М. Op. cit. Pa-
ris, 1986. Ch. V.
171
38 CCG. T. 111. P. 417-418.
39 См. об этом: Лебедева E. И. Дворянство и налоговые привилегии нака-
нуне революции Ц Французская революция XVIII века. М„ 1988. С. 75—94.
40 Le marechai d’Albert a Colbert, le 25 decembre 1673 Ц Depping T. III.
P. 237.
41 Lombart a Colbert. Bordeaux, le 27 mars 1675 Ц Depping. T. III. P. 248—
249, 251.
42 Ibidem. P. 257.
43 La revolte dit... Paris. P. 32.
44 Mounier R. Op. cit. Paris, 1967. P. 140.
45 M. Ferrand, intendant en Bretagne au c. g., le 12 septembre 1706 ff
CCG. T. II. P. 351-352.
46 Senac de Meilhan. Des priricipes et des causes de la Revolution en Fran-
ce. Paris, 1982. P. 38. . .
47 M. Foulle de Mastangie, intendant en Bourg au c. g., le 10 decembre
1714 // CCG. T. III. P. 564.
48 M. de Courson, intendant a Bordeaux au c. g., le 7 septembre 1715 Ц
CCG. T. III. P. 598.
49 Reglement sur 1’exercise de la religion pretendue reformee. 2 april 1666 Ц
RGALF. T. 18. Paris, 1829. N 489.
50 Arret du Conseil, le 31 juillet 1679 Ц RGALF. T. 19. N 894.
51 Ibidem. N 900.
52 Ibidem. N 342.
53 Lettres a M. 1’abbe Reynal sur 1’bistoire de la revolution de 1’edit de Nan-
tes qu’il se propose de publier. Paris, .1782. P. 51—52, 61.
54 Arret du Parlement de Paris du 2 decembre 1680 Ц RGALF. T. 19. N 944.
55 RGALF. T. 19. N 960, 961 ets.
56 La Reynie, lieutenant general de police a Colbert, 28 auot 1671 Ц Lettres
des Colbert. T. 6. P. 438.
57 Arret du conseil qui defend les violences faites en quelques lieux contre
les religionnaires. 19 mai 1681 Ц RGALF. T. 19. N 966.
58 Речь идет о постановлении Государственного совета от 13 ноября 1662 г.
Один из администраторов провинции, докладывая в центр о конфликте между
католическими советниками и представителями, писал: «Мы видели в Кастро
постановление Государственного Совета, которое обязывает гугенотов хоро-
нить умерших поздно вечером или на рассвете. На церемонии могут присут-
ствовать не более десяти человек». ОР ГПБ. Авт. 87. Lettre de М. Marmiesse.
Castres, le 7 janvier 1663.
59 OP ГПБ. Abt. 108/2. 169 л. Castres. Consules, ministres et anciennes de la
religion reformee. Lettres a Seguier, febrier 1663.
60 OP ГПБ. Abt. 87. Lettre de M. de Villeneuve a Segier. Milhau, le 12 mai
1663.
61 OP ГПБ. Abt. 87. Lettre du Pere Symphorien (capucin et gardien indi-
que). Milhau, le 12 mai 1663.
62 Ibidem. См. также: OP ГПБ. Авт. 114/6: ”Tous les principaux de la vil-
le ont trempc dans ce desorcfre et 1'on a en plus de preuves qu’on ne voulait”.
63 OP ГПБ. Abt. 107/3 230 л. Lettres de Archeveque et eveque de la Provin-
ce de Languedoc du 21 ianvier 1663.
64 См., nanp., AN TT 447, d. I—IVI.
65 Inv. som. Gironde. T. 4. E suppl. 5242, 5243, 5244. Religion reformee.
66 Inv. analitique. Paris, 1990. T. II. P. 106; Province de Languedoc. G 7, 296.
Tournon. 24 aout 1683.
67 M. de Bavill, intendant en Languedoc au c. g. 19 decembre 1699 Ц CCG.
T. 11. P. 19.
68 Восстание камизаров хорошо изучено, в том числе в советской исто-
риографии. См.: Коробочко А. И. Восстание камизаров (1702—1705) Ц СВ. М.,
1951. Вып. III; Варшавский А. С. Преследование протестантов и народное вос-
172
стание 1702—1704 гг. во Франции: Дис. ... канд. ист. наук. М. МГУ. 1952;
Энгельгардт Э. Ю. Указ. соч. Гл. Ill; Joutard Ph. La legende des Camisards. Une
sensibilite au passe. Paris, 1977; Le Roy Ladurie E. Les Paysans de Languedoc.
Paris, 1966. 2 vol,; Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 241—248.
69 Joutard Ph. Op. cit. P. 33—37.
70 OP ГПБ. Abt. 114/6 № 24. C. 53-54.
71 Inv. analitique. Paris, 1990. T. II. P. 125. Nime. 15 octobre 1686.
72 Inv. analitique. Paris, 1989. T. I. P. 11. Lettre de Foucault au c. g. Poi-
tier, le 26 decembre 1687.
73 M. de Baville, intendant en Languedoc au c. g. Ц CCG. T. II. P. 19. 19 de-
cembre 1699
74 Buvat J. Op. cit. T. I. C. 104, 11-13; AN TT 445 A IV, piece 83. Ordon-
nance du Roi qui defend aux religionnaires de s’assemblee, le 21 mars 1719;
piece 113. Lettre du M. Berryes, 6 avril 1745; AN TT 445 A N 27. Lettre de
Morepas a I’intendant du Pouatier, octobre 1732.
73 AN TT 447, piece 186. Liste (secret) des prisonniers renferms dans la
Tour d'Aignemerts pour fait la religion avec la date de leur captivite 61 (1723—
1759).
76 AN TT 447, piece 187. Liste des religionnaires condamnees par la parti-
cipation dans les assemblies (1746—1764), piece 362. Les lettres, ordonnances...
77 Один из чиновников Монпелье докладывал 8 апреля 1769 г.: «Собрания
протестантов становятся день ото дня более частыми и многочисленными. Три
таких собрания состоялись в местечке Шамбоп (диоцез Пуй) 15, 17 и 19 мар-
та. Мпе доложили, что на собрании семнадцатого присутствовало более 6 тыс.
человек. Вчера в день Пасхи такое собрание, состоявшееся в полумиле от Мон-
пелье, было очень многолюдным. Определенно то же самое было во всех час-
тях провинции, которая населена протестантами». AN ТТ 447, piece 177. Lett-
re du Montpellier, le 8 april 1769.
78 M. le Vayer, intendant a Moulins au c. g., le 28 octobre 1698 Ц CCG.
T. 1. P. 496.
79 Vovelle M. La mentalite revolutionnaire. P. 46; его же. Piete baroque et
dechristianisation en Provence au XVIII siecle. Paris, 1978; Delumeau J. Le
catholicisme entre Luther et Voltaire. Paris, 1971. P. 123—154; Etudes quanti-
tatives de la dechristanisation au XVIII siecle: debat ouvert, talon ou depasee? Ц
Dixhuitieme siecle. 1973. N 5. P. 163—172.
80 Жалоба кюре прихода Сен-Кристоф от И февраля 1730. Inv. som. Gi-
roud. Т. 3. Bordeaux. 1905. Е suppl. 4433.
81 Freche G. Op. cit. P. 439—449; Saint-Jacob P. Op. cit. P. 258.
82 Inv. som. Lot. Cahors, 1887. T. 2. C 1334, 1335, 1337; Inv. som. Ain. Bourg,
1884. C 87, 91, 111, 155, 156; Inv. som. Pas-de-Calais. Arras, 1882. T. 1.
83 Inv. som. Ain. Bourg, 1884. C. 275. (1775-1781).
84 В описи архивных документов коммуны Ринё (1768—1788 гг.) читаем:
«Новые ремонтные работы в доме священника; совещание жителей, которые
имеют к этому отношение: сопротивление земельных собственников работам;
их отказ принимать в них участие». В связи с подобным делом в другой
коммуне Рипе (1774—1789) субделегат, докладывая об «оппозиционном духе
прихода», который отказывался оплатить расходы — 2652 ливра по ремонту
дома священника, писал: «Это дело патрициев-крючкотворов...». Ibidem.
С 155, 156.
85 Rives J. Dime et societe dans I’archveche d’Auch au XVIII-e siecle. Paris,
1976. Ch. II.
86 Freche G. Op. cit. P. 544.
87 Кропоткин П. А. Великая французская революция 1789—1793. M., 1979.
С. 24; Freche G. Op. cit. 536—544; Castan N. Les criminels de Languedoc. Tou-
louse, 1980. P. 98.
88 См., напр.: Godechot J. En Languedoc et Gascogne au XVIII siecle: Les
paysans et les femmes contre les pouvoires Ц MP. P. 372—383.
173
89 Roche D., Gouhert P. Op. cit.
90 См. подробнее Rives J. Op. cit. Ch. 1.
91 Aberdam S. Conflits de dime et Revolution en Gascogne gersoise. 1750—
1800. Universite Paris 10. Matrise. 1972. (dactil.)
92 AN H’670, piece 190. Lettre du Miliar, laboureur, procureur des pauvres
de Terrebasse, le 24 octobre 1788.
93 Castan N. Les criminels de Languedoc. Toulouse, 1980. P. 132.
94 Ordonnance criminelle du 26 aoiit 1670, titre 7 Ц RGALF. T. 18. N 623.
95 Hufton О. H. Op. cit. // Annals E. S. C. 1983. N 3. P. 695.
96 См. еще примеры конфликтов на почве «монитуар»: Vivre ensemble. Ord-
re et desordre en Languedoc (XVII—XV1I1 ss.) presente par N. et Y. Castan. Pa-
ris, 1981. P. 198; Perouas L. Croyans, pouvoirs et societes. Paris, 1988. P. 307.
97 Ничев R. Мораль и социальная психология. М., 1978. С. 26.
96 BN mss, F. Languedoc-Benedictins. V 95. F 154.
99 Le controleur general a M. de la Bourdonnaye, intendant a Bordeaux, le
12 juillet 1709 // CCG. T. III. P. 183.
100 Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 127.
101 Mounier R. Introduction au folklor juridique. Paris, 1938.
102 В отличие от известного «обычного права» «фольклорное» право не
было санкционировано властями. Иолее того, оно, как правило, представляло
из себя нарушение установленного порядка.
103 Rude G. La taxation populaire de mai 1775 a Paris et dans la region pa-
risienne / AHRF. 1956. N 143. P. 143.
104 AN F” 1173. Correspondans avec la ville de Dijon ou relative a ses appro-
visionnement. Dijon, 7 avril 1789.
105 AD. Ardeche. F 67. Les masques II. P. 3. (Протоколы допросов).
106 Saint-Jacob P. de. Op. cit. Paris, 1960. P. 465.
107 AN H’670, piece 190. lettre du Miliar, laboureure, procureur des pauvres
de Terrebasse, le 24 octobre 1788.
108 Berce Y. M. Pour une etude institutinnelle et psychologique de Timpot
modern Ц Genese de 1’etat moderne. Prelevement et redistribution. Actes du col-
loque de Fontevrand. 1984. Paris, 1987. P. 164.
109 Блок M. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957.
С. 235.
110 М. de la Bourdonnaye, intendant a Bordeaux au c. g. 24 juillet 1709 If
CCG. T. III. P. 183.
111 Ibidem.
112 Regne J. Les prodromes de la Revolution dans I’Ardeche et le Gard. Une
relation inedite de la revolte des masques armees dans le Bas-Vivarais pendant
les annees 1782-1783 // RHRF. 1915. P. 257.
113 AD. Ardeche. F 67. Les masques I. P. 48.
114 BN mss. Joly de Fleury. 1103. F.
115 AN. H’ 718, d. 3, piece 197.
116 См. подробнее ниже.
117 BN mss. Joly de Fleury 1103. F. 146. Poste de Palais. Rapport du 27 av-
ril a 4 h. 1/2 apres midi.
118 Описание сделано по письму муниципальных чиновников города от
21 апреля 1789 года. AN Н’ 1453, d. 2, piece 199.
119 AN Н’ 1455, piece 29.
120 См. об этом: Castan N. Revoltes populaires en Languedoc au XVIII si-
ecle Ц CNSS. 96. Toulouse, 1971. Section d’nistoire moderne et contemporaine.
Paris 1976 T 2 P 223_____236
121 BN mss. Languedoc-Benedictine. V. 95. F. 159—160; Pillorget. Op. ciL
P. 7; Le Roy Ladurie E. Op. cit. Paris, 1966. T. 1. P. 502 et suiv.
122 Depping. T. II. P. 669.
123 Inv. som. C 912.
124 AD* Ardeche. F 67. Les masques II. P. 4. (протоколы допросов).
125 AN. H’ 718, piece 197.
174
126 Poquet В. Op. cit. P. 12-13, 17.
127 Memoire historique... Paris, 1791. P. 17—18.
128 Цит. no: Egret J. La Prerevolution en Provence Ц AHRF. 1954. N 135.
P. 124.
129 AN. H’ 1274. Provence. Ville de Manosque. Emeutes, pieces 63, 64.
130 Inv. som. Loiret. Paris, 1896. T. 2. В 1529.
131 Цит. no: Egret J. Op. cit. Ц AHRF. 1954. N 135. P. 124.
132 Inv. som. Aisne. Laon, 1874. T. 1. C. 1011, C 928; Gosselin E. Op. cit.
P. 2 et suiv.
133 Les subsistances... Rennes, 1922. T. 1. P. 332, XCI.
134 Relation... Paris, 1790. P. 17—18.
135 BN mss. Languedoc-Benedictine. V. 95. F. 174.
136 Ibidem. F. 159.
137 Гордон А. В. Иллюзии и реалии якобинизма Ц Сен-Жюст. Речи. СПб..
1995.
138 Судебное прошение составлено по просьбе жителей вторым этевеном
маркизата Ж. К. Лекарё. Inv. som. Aisne. Т. 5. Е suppl. 662.
139 Цит. по: Corvol A. Op. cit. Ц Annales Е. S. С. 1981. N 3. Р. 404.
140 Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 127.
141 Boureau A. Op. cit. Paris, 1987.
142 См. об этом: Ronzeaud P. Op. cit. Aix-en-Provence, 1988. P. 62 et suiv.
143 См. подробнее Huard R. Op. cit. // MP. P. 58—60.
144 Дилигенекий Г. Г. В поисках смысла и цели. М., 1986. С. 65—67; Кожо-
кин Е. М. Государство и народ. От Фронды до Великой французской револю-
ции. М., 1989.
145 Inv. som. Aine. Bourg, 1884. С 182. P. 37; Rameau В. La Revolution
dans 1’ancien diocdse de Macon. Macon, 1990. P. 8.
146 Inv. som. com. Ville d’Hondschoute. Lille, 1876. AA 31. P. 7.
147 AN H’1274, piece 116. Relation des troubles arrivees en Provence en
mars 1789.
148 Laurent G. Op. cit. P. CXXI et suiv.
149 Idem. P. CXXV.
150 Kervillier R. La Bretagne pendant la Revolution. Renne, 1912. P. 7.
151 Idem. P. 4.
152 Inv. som. Herault. Montpellier, 1897. T. 3. Pt. 2. C. 2995.
153 Lefebvre G. Les paysans du Nord pendant la Revolution franQaise. Paris,
1924. P. 352.
154 Цит. no: Desme de Chavigney. Histoire de Saumur pendant la Revolu-
tion. Vannes, 1892. P. 40—42.
155 Lefebvre G. Op. cit. P. 351—353; его же. La grande peur de 1789. Paris,
1932. P. 44-46.
156 AN BB (30) 87. Renne, 1789. Emeutes, Lettres du Renne, le 4 mai 1789.
157 AN H’ 1274, piece 83. Lettre de M. le Compt de Caraman du 18 mars 1789.
158 Цит. no: Lheritier M. Les debuts de la Revolution a Bordeaux d’apres
les tablettes manuscrits de P. Bernadau. Paris, 1919. P. 45.
189 AN H’ 1452, d. 2 piece 199.
180 Цит. no: Egret G. Le Parlemant... P. 347.
161 AN BB (30) 87. Observation sur le projet de la Declaration du mai 1789;
162 AN BB (30) 87. Lettre de M. d’Onacieux, le 20 mai 1789. Grenoble.
163 Chassin Ch. Op. cit. P. 129.
164 AN H’ 1453, d. 2, piece 151.
165 Lefebvre. Les paysans du Nord... P. 352—353.
166 Wahl M. Les premieres annees de la revolution a Lyon. 1788—1789. Pa-
ris, 1894. P. 93.
167 Proces-verbaux des stances des corps municipaux de la notables (1787—
1790). Lyon, 1899. P. 157-158.
188 AN H’ 1453, d. 2, pieces 157 bis, 158.
175
169 Recit sangiant de ce qui s’est passe a Lyon le 3 juiUet au sujet des rejou-
issances occasionnees par la reunion des trois ordres. Le 8 juillet 1789 Ц Luchet
J. P. Memoires pour servir a 1’Histoire de I’annee 1789. Paris, 1790. P. 17—20.
170 Chassin Ch. Op. cit. P. 140.
171 Hippeau G. Les electons de 1789 en Normandie. Paris, 1869. P. 90—91.
172 См. сводку современных данных: Vovelle M. La representation populai-
re de la monarchic Ц The French revolution. Oxforde. 1987. T. 1. Ch. 5.
173 Cm.: Sabatier G. Op. cit. // MP. P. 130-131.
174 AN TT 445 A IV, p. 113. A Versatile, 6 avril 1745.
175 BN mss, Joly de Fleury 1134. F. 131.
176 AN H’1172, piece 94.
177 AN H’616.
178 Rude G. Op. cit. Ц AHRF. 1956. T. 28. P. 147-160.
179 M. Cubelie. Op. cit. P. 106.
180 Idem.
181 AN BB (30) 87. M. Terray, intendant de Lyon.
182 AN BB (30) 87.
183 Peuchet J. Memoires tirees des archives de la police de Paris. Paris, 1838.
T. II. P. 132-133.
184 См. об этом: Берго И. Б. Парламентская оппозиция абсолютизму и по-
пытки реформ в 1749—1776 годах Ц Французская революция XVIII в. М., 1988.
185 шера Э. Падение старого режима. СПб., 1907. Т. 2. Marras A. et Dupont.
Pastes de la Revolution francaise. Revue chronique de l’histoire de France depuis
1787 jusqu’en 1835. Paris, 1836; Sagnac Ph. Les origines de la Revolution. La
decomposition de 1’ancien regime. (1788 —mai 1789) Ц RHMC. 1910. T. 14. N 2;
Soboul A. L’an un de la liberte. Paris, 1973. P. 29.
186 См. об этом: Leeharny H. Op. cit. Ц RHMC. 1989, octobre — novembre
P. 573; Baker К. M. Sous 1’Ancien Regime en France // Annales E. S. C.
42 annee. N 1.
187 Цит. no: Boislisle A. Le grand hiver et la disette de 1709 [[ Revue des
questions historique. N 29. P. 503.
188 Hardy S. P. Mes loisires. Paris, 1912. T. 1. P. 109.
189 Idem. P. 112.
ГЛАВА IV
в
ЛОГИКА ТОЛПЫ, ИЛИ «ПРАВИЛА БУНТА»
§ 1. Праздник и бунт
. Праздники во Франции Старого порядка были многочисленны и
разнообразны. Среди них следует выделить прежде всего периоди-
ческие календарные праздники, имеющие, как правило, религиозное
значение. Они вписывались в католический литургический кален-
дарь и имели свои специфические сезонные черты (праздники зим-
него и весеннего циклов). В каждой коммуне отмечался день ее свя-
того покровителя, праздник Девы Марии и других святых, большие
религиозные праздники: Рождество, Пасха, Праздник всех святых.
Помимо них существовало большое количество праздников и про-
цессий, связанных с особым случаем (рождение дофина, коронация
или свадьба члена королевской семьи, окончание войны, приезд
какого-либо важного лица и т. п.). Многочисленные свидетельства
о таких праздниках были собраны французскими этнографами и
этнологами прошлого века. Порядок проведения этих праздников
строго регламентировался. Составлялась специальная программа,
в которой детально разрабатывался ход праздничного шествия, его
атрибутика, оговаривались время и место проведения церемонии,
источники ее финансирования и т. п.1 Организация таких торжеств
была направлена на укрепление существующей иерархической
структуры общества, поддержание других официальных ценностей.
О народных традиционных праздниках в официальных докумен-
тах неизменно писали с пежоративным оттенком. Их называли «ди-
кими», «непристойными», «шутовскими» (fete baladoire). Насторо-
женное отношение властей было связано с неизменным присутст-
вием в этих праздниках элемента оспаривания или насмешки над
официальными этическими и социальными нормами, религиозными
и прочими структурными установлениями.
Сама конъюнктура «шутовского» праздника была связана с явле-
ниями, способными порождать беспорядки. На праздник, как пра-
вило, стекалось много народа, причем стихийно приходили люди из
соседних деревень (кварталов в городах). Образовывалась толпа,
поведение которой трудно было предвидеть и вообще контролиро-
177
вать. Во многих городах, бургах и сельских приходах организовыва-
лись импровизированные ярмарки и рынки, в кабаках и тавернах
продавали вино. Часто ритуал праздника предусматривал вооружен-
ную процессию. Создавалась обстановка для обмена новостями, слу-
хами, порой ложными и небезопасными для властей предержащих.
Все это усиливало чувство общности приниженных в повседневной
жизни людей и в то же время стимулировало аффективные реакции.
Естественно, что праздники такого рода сопровождались потасов-
ками, драками, а бывало, перерастали (по любому, самому незначи-
тельному певоду) в «возмущения» (emotions) или даже мятежи2.
Каждая отдельная коммуна отмечала тот или иной праздник в
соответствии со сложившейся традицией. В праздничных обычаях,
которые, по мнению специалистов, являлись продуктом многовеко-
вой народной культуры, было немало общих элементов: шумные
процессии, сопровождающиеся барабанным боем, игры, песни и тан-
цы (на площадях, в кабаках, в специально отведенных местах),
маски, переодевания в богатую одежду или травестийные переоде-
вания, сбор пожертвований, совместные трапезы, факелы, костры,
свечи, соломенные чучела и праздничные деревья.
В средние века природный раскованный амбивалентный харак-
тер народных манифестаций лучше всего проявлялся в празднике
дураков и карнавалах3. По мере укрепления централизованного
государства и посттридентской церковной реформы, особенно во вто-
рой половине XVII в., светские и церковные власти усилили наблю-
дение за праздничной активностью населения. Законодатели настой-
чиво трудились над оформлением правил контроля и совершенство-
ванием механизма репрессий. Праздничная сторона жизни стала
предметом пристальной опеки церковных советов, городских и сель-
ских муниципальных властей, интендантов, субделегатов и прочих
административных представителей короны на местах, а также город-
ских корпораций, ремесленных гильдий и братств. С одной стороны,
шел процесс унификации праздничных традиций разных диоцезов
путем усиления в них роли римских ритуалов. С другой — созна-
тельно сужались былые «площадные привилегии» праздника, кото-
рый постепенно оттеснялся в частный, домашний бытовой мир4.
Начавшись в конце XVI в., этот процесс еще более усилился в по-
следний век Старого порядка. По-видимому, не без общего влияния
идеологии Просвещения, которая, в принципе, не принимала народ-
ную культуру, считая ее собранием архаизмов, проявлением дикости
и варварства низов5.
Наступление на праздничную народную культуру рассматривает-
ся в современной литературе как существенная составляющая свое-
образной «аккультурации» «мелкого люда» французских городов и
деревень, которая была заметным явлением последнего столетия
Старого порядка6. Первые известные мне запретительные ордонансы
относятся к 60-м годам XVII в. Специальное постановление Des
178
Grandes Jours de Clermont от 12 декабря 1665 г. и постановление
Парижского парламента от 3 сентября 1667 г. запрещали под угро-
зой большого штрафа (от 50 до 100 ливров), а в случае рецидивов —
уголовного наказания все «шутовские» народные праздники и про-
цессии7. Серия постановлений Королевского совета и Парламентов
с начала XVIII в. пыталась упорядочить продажу спиртного, за-
прещая ее в праздничные и воскресные дни, особенно во время бого-
служения8. Продажа водки, сидра, вина и других спиртных напит-
ков ограничивалась и в будни. Зимой запрещено было продавать
спиртное после 8 часов вечера, летом — после десяти9. Запрещалась
также организация рынков и ярмарок в праздничные и воскресные
дни (королевская декларация от 16.12.1691 г., постановления пар-
ламентов) 10. Нередко оговаривался специальный запрет появляться
на праздничных сборищах с оружием11. Возможно, во второй поло-
вине XVIII в. наступление на праздничную народную традицию
усилилось: об этом свидетельствует несколько десятков постановле-
ний Парижского парламента, печатные образцы которых сохрани-
лись в ведомстве генерального контроля 12. В Окзере, его окрестно-
стях и в сенешальстве Ангулем запрещались праздничные карна-
вальные процессии с музыкой, танцами и соломенными манекена-
ми 13. В бальяже Суассон так же, как в городе Жуар и его окрест-
ностях, запрещались сборища, шаривари, парадные шествия, каваль-
кады, шумные игры 14. Специальные постановления Парижского пар-
ламента и других судебных палат запрещали молодым людям в го-
родах и деревнях организовывать толпы с целью сбора пожертво-
ваний с молодоженов в виде денег или провизии во время свадебной
процессии или после нее 15. В сенешальстве Сен-Максан запреща-
лись сборища с целью получения контрибуций в деревнях 16. В от-
дельных приходах запрещалось жечь костры и танцевать вокруг них,
устраивать иллюминации, играть в различные запрещенные игры 17.
Власти «воевали» не только с праздничными церемониями и
сборищами, но и с народными привычками, обычаями. В ведомстве
генерального контроля сохранилось большое количество официаль-
ных постановлений и связанная с ними переписка, свидетельствую-
щая о настойчивых попытках властей регламентировать использо-
вание коммунального колокола. Во второй половине века поводом
для такой регламентации стала борьба с традицией звонить в коло-
кол во время грозы.
В провинциях наступление на праздничную народную культуру
отчетливо проявилось во второй половине XVIII в., примерно с на-
чала 60-х годов. Специальное постановление 1762 г. Тулузского
парламента, старейшего после парижского и весьма авторитетного
ведомства, подтвердило возобновление запретов, касающихся шари-
вари и других «сборищ». В специальном разделе этого постановле-
ния был объявлен выговор мэру города Сен-Гуден, который на три
месяца отстранялся от должности за то, что, несмотря на запрет
179
судебной палаты, допустил в городе шаривари18. Прокуроры Про-
ванса 10 августа 1765 г. писали гос. секретарю и министру Бертену
о том, что многие сельские общества королевства требуют запретить
некоторые «шутовские» праздники 19. В Берри в специальном ордо-
нансе 1776 г. указывалось, что все предшествующие постановления,
касающиеся «шутовских» праздников, будут выполнены. Последний
указ, в частности, запрещал жителям г. Де Люк «разыгрывать тра-
гедии и комедии п собираться в общественных местах под предлогом
подготовки к их представлению и для других игр». Все это под
угрозой штрафа в 50 ливров каждому нарушителю20. В Шампани
постановлением парламента от 22 мая 1776 г. запрещался праздник
«Арьер», отмечавшийся в некоторых приходах балльяжа, Сен-Кан-
тен21. Мотивы этих запретов оставались неизменными. Но во второй
половине XVIII в., по-видимому, был сделан еще больший акцент
на необходимости обеспечения общественного порядка, а значит,
и безопасности подданных Его Величества. Один из судейских сле-
дующим образом объяснял запретительные ордонансы: «Помимо
того, что шутовские праздники совершенно противоречат святым за-
поведям и каноническим законам, которые запрещают торговлю и
проведение ярмарок и рынков, а также игры и танцы, они везде
влекут очень серьезные последствия, когда жизнь граждан часто
подвергается чрезвычайной опасности» (1787)22. Запретительными
мероприятиями власти стремились сделать традиционный праздник
более управляемым, лишить его фестивных элементов, опасных для
установленного порядка. При этом следует подчеркнуть, что процесс
«аккультурации» не был лишь стратегией господствующих классов,
продуманным политическим планом, который они осуществляли.
Это был органический компонент общей социально-экономической и
культурной эволюции общества Старого порядка. Очень важное зна-
чение, как отметил Мюшамбле, имела также трансформация абсо-
лютистского государства23.
В то же время просвещенные умы пытались внедрить в сельских
приходах новые праздничные церемонии. Примечательно в этой свя-
зи распространение добродетального праздника «избранницы»
(„rosiere" — буквально девушка, получившая награду за свою до-
бродетель). И. М. Берсе полагает, что единственная известная «мо-
дель» такого праздника? была создана в деревне Саланси около
г. Нуайона (Иль-де-Франс). На церемонии «коронации» розами
самой добродетальной девушки этой деревушки в 1766 г. присутст-
вовал маркиз де Жанлис24. Подробный рассказ о празднике «избран-
ницы» в местечке Сюзерн в 1789 г. оставил Н. М. Карамзин.
В архиве ИМЛ хранится еще одна «модель» установления ин-
ститута «розьер» в деревпе Роменвиль, расположенной на террито-
рии баропии, сеньором которой был маркиз де Сегюр. В преамбуле
и десяти разделах этого документа, озаглавленного «Решение об
официальном признании» от 17 декабря 1776 г. подробно излагаются
180
цели праздника, характер и условия его проведения25. Этот доку-
мент заслуживает более обстоятельного рассмотрения, поскольку в
известной мере позволяет понять характер и смысл той «аккульту-
рации» масс, которую пытались реализовать представители элитар-
ной культуры.
В этой бумаге от имени короля сообщалось, что на основе хода-
тайства, представленного судейскими Роменвиля 14 декабря 1776 г.,
было принято решение об установлении в этой деревне праздника в
честь девушки, которая будет признана самой добродетельной.
В преамбуле говорилось, что это установление — ответ на «стремле-
ние некоторых достойных граждан поддерживать нравы в этой де-
ревне». Оговаривалось также, что этим установлением жители обя-
заны «Обществу Гражданина», созданному в Роменвиле по инициа-
тиве судейских 8 сентября 1774 г.
Праздник должен был проводиться ежегодно, в один из воскрес-
ных дней между 15 апреля и 15 мая. Его организаторами были
судейские (адвокат, прокурор и судьи). Он проводился по следую-
щему сценарию. В аудитории окружного суда собирались нотабли,
остальные жители и все девушки деревни в возрасте от 18 до ЗОлет
для того, чтобы выбрать из них ту, которая «своей набожностью,
добротой, уважением к родителям и любовью к работе» заслужила
наибольшее уважение и достойна вознаграждения за добродетель.
Собрание назначал судья, который приглашал и других судейских
с тем, чтобы они тоже могли участвовать в выборах и высказать
свое мнение после нотаблей и самих женщин, выступая при этом и
в роли свидетелей голосования. По результатам голосования судей-
ские составляли и подписывали протокол. Сразу же после голосо-
вания девушку, получившую наибольшее количество голосов, коро-
новали цветами. Основатели общества украшали ее большой белой
лентой с голубой каймой и золотым медальоном, на одной стороне
которого были обозначены слова «общество Роменвиля, созданное
8 сентября 1774 г.», а на другой — «Дано добродетели...». После этой
церемонии «собственник дома» (по-видимому, речь идет о владельце
баронии графе де Сегюре.— 3. Ч.) должен был дать руку коронован-
ной девушке и проводить ее домой вместе с представителями право-
судия и нотаблями. В течение года, но желательно в сентябре,
избранная девушка должна была выйти замуж. При этом выбрать
жениха в другой деревне она могла только получив согласие судьи.
В документе самым тщательным образом оговаривается финансо-
вая сторона этого нового «установления». Девушка, удостоенная
звания «розьер», получала пожизненную ренту в 450 ливров. Золо-
той медальон должен был стоить 50 ливров. Эта сумма бралась из
ренты, которая была выделена девушке, избранной в предыдущем
году. Иными словами, как только новая «розьер» получала с соблю-
дением всех юридических формальностей (на основе квитанции и
выписки из протокола голосования, заверенного судейским) поло-
181
женную ей сумму, она должна была передать 50 ливров фискаль-
ному прокурору для того, чтобы по его поручению был изготовлен
медальон для следующей избранницы. Из этих денег, помимо 50 лив-
ров на медальон, девушка должна была отдать фискальному проку-
рору еще 100 ливров па организацию своей свадьбы, на которой
обязательно должны были присутствовать и судейские. Деньги
нужны были для того, чтобы сделать этот «сельский праздник более
блестящим».
В заключительном разделе документа маркизу Сегюру предпи-
сывалось «протежировать повое установление, в котором он прини-
мал участие», а в случае перехода его земель в другие руки, эту
роль должен быль взять на себя местный генеральный прокурор.
Документ был официально подтвержден в Парламенте 17 декабря
1776 г., и эта дата вынесена в его название.
Это не подлинный документ, а копия, «модель». Трудно сказать
определенно, с какой целью она была сделана. Вполне вероятно,
для того, чтобы стать образцом для организации подобного праздника
в другом месте. Любопытно, что в организации праздника «розьер»
никакой роли пе играет кюре, он даже не упоминается в этом доку-
менте. Создается впечатление, что ведущую роль в процессе «ак-
культурации» масс играли судейские, люди мантии, а отнюдь не
представители духовенства. Впрочем, в литературе отмечено, что
светские и церковные власти в этом деле действовали заодно26.
В какой мере праздник «розьер» прижился? Специалисты свиде-
тельствуют, не подтверждая, впрочем, это документально, что он
был широко распространен27. Но сам дух этого праздника, как
видно из документа, сохранившегося в архиве НМЛ — картезиан-
ский, предельно рациональный — был чужд стихийной раскован-
ности и творческой глубине традиционного народного праздника.
Скорее, он больше напоминал «династические» официальные празд-
ники, в которых возможности (позитивные и негативные) народного
стихийного амбивалентного, чуждого всякой завершенности начала,
предельно ограничивались. Несмотря на регламентацию таких це-
ремоний, они из-за преступной халатности властей (организаторов),
нередко выливались в трагедию. Известный пример такой катастро-
фы — свадебные торжества в Париже 30 мая 1770 г. по случаю
бракосочетания дофина и Марии Антуанетты28 — стали символом
кризиса праздничной культуры Франции последних десятилетий
Старого порядка29.
При современном состоянии изученности данного вопроса труд-
но сказать, в какой мере попытки властей административными ме-
рами лишить народные низы традиционных обычаев и праздничных
ритуалов были успешными. И крестьяне, и горожане упорно сопро-
тивлялись30. В некоторых местах открытый протест вынудил власти
восстановить запрещенные обычаи. Так, в 1782—1783 гг. в Анжу и
Пуату танцевальные и торговые сборища, запрещенные в 1780 г.,
182
почти везде были восстановлены31. Есть основания полагать, что
процесс «аккультурации» низов был малоэффективен. Имеющиеся
в моем распоряжении материалы показывают, что накануне револю-
ции культурные компоненты традиционной народной жизни были
столь же сильны, как в веке предшествующем32. Хорошо известен
«взрыв» народной праздничной культуры в годы французской ре-
волюции33. Кроме того, кульминация карнавальных праздников
народной культуры во Франции приходится на 20—30-е годы
XIX века34.
Как бы то ни было, представляется очевидным, что усиливаю-
щийся нажим на народную культуру в целом35 и праздничную
жизнь, в особенности, во второй половине XVIII в. создавал атмо-
сферу гнета, которой никогда не знала масса трудящегося населения
страны. При этом надо иметь в виду, что речь идет о форме принуж-
дения, задевающей самые интимные, «святые», стороны духовного
бытия человека, по сути, это было покушение на сам образ жизни
народа.
Сегодня хорошо известно, что праздник был не только необхо-
димым компонентом в динамике трудовой деятельности и досуга.
Его роль не сводима также к регулированию, ритмизации течения
времени, хотя и это имело большое значение. «Празднество,— пи-
сал М. М. Бахтин,— это очень важная первичная форма человече-
ской культуры. Ее нельзя вывести и объяснить из практических
условий и целей общественного труда или — еще более вульгарная
форма объяснения — из биологической (физиологической) потреб-
ности в праздничном отдыхе. Празднество всегда имело существен-
ное и глубокое смысловое, миросозерцательное содержание»36.
Современные этнологи и историки, основательно изучив дере-
венские праздники, убедительно доказали чрезвычайную важность
самого праздничного поведения, приносящего людям глубокое эмо-
циональное удовлетворение37. Любое празднество выполняло неко-
торую психотерапевтическую роль, в частности, служило своеобраз-
ным катарсисом. Очищение происходило постольку, поскольку в хо-
де праздника находили выход примитивные инстинкты, насилие,
сексуальность, которые в повседневной жизни подавлялись церков-
ными и светскими властями. Особенно отчетливо это проявлялось в
ходе народных гуляний, праздников, которые перерастали в бунты
и волнения38. Празднество становилось своеобразной формой народ-
ного выступления, которая предполагала определенное, как правило,
ритуализованное поведение и играла очень важную роль в жизни
общества. В конечном счете такого рода бунты заставляли уважать
неписанные общественные правила, выступали в роли важного конт-
ролирующего поведение индивида фактора и представляли собой
один из способов укрепления локальной солидарности, т. е. это был
важный социальный инструмент в деле формирования умения «жить
вместе».
183
Во Франции интересующего нас периода самым распространен-
ным празднеством такого типа был шаривари. Изначально он пред-
ставлял собой реакцию коммуны на неестественный неравный брак.
К шаривари прибегали также жители одной местности (коммуны,
квартала) для того, чтобы наказать супругов, неохотно выполняю-
щих свои семейные обязанности. Но очень часто, особенно в XVIII в.
шаривари использовали как предлог для того, чтобы открыто вы-
разить на улице какие-то назревшие требования, прпструпить нару-
шителей коммунальных норм, даже если эти нарушения не были
связаны с брачными отношениями. Не случайно шаривари входил
в это время в качестве существенного компонента, своего рода ри-
туала, в самые разные бунты 39. '
Праздничная конъюнктура была одним из существенных факто-
ров, стимулирующих бунтовщическое поведение. Значение этого
фактора долго недооценивалось историками народных движений.
В наших материалах немало случаев, когда бунт начинался в празд-
ничный день или сразу же после пего. Вероятно, один из самых
ярких примеров — восстание «вооруженных масок» в Севеннах в
феврале 1783 г. Оно проходило во время карнавала. И хотя в по-
ведении бунтовщиков отчетливо проявилась вполне определенная
социальная направленность, все это движение было пронизано кар-
навальным мироощущением. А некоторые сцены этого трехнедель-
ного спектакля напоминают традиционный «шутовской» праздник.
Так, ночь с 19 па 20 февраля в приходе Обриа прошла как празд-
ник карнавала. 17—18 человек из этой деревни ели рагу из бара-
нины, пили вино и ничего не платили. Фискальный прокурор Фран-
суа Лабийери «для веселья» надел рубаху поверх одежды. Он го-
ворил, что так одеваются «маскараты», которые бродят по деревне.
Он записал имена всех присутствующих и дал им денег. После
этого они танцевали и пели, бродя между столами40. Известный
крестьянский «хлебный» бунт в Арле 2—3 января 1752 г. тоже про-
исходил в условиях праздничной конъюнктуры: 1 января — Новый
год, а 2 января было воскресенье. В этот день в 7 часов вечера око-
ло 200 человек, вооруженных дубинами, «в хорошем порядке» под
звуки барабана прошли по улицам города, требуя хлеба41. Посколь-
ку рыночные дни нередко переносились на воскресенья, выходные
дни были весьма хлопотными для полиции, жандармерии и других
представителей порядка. Именно в эти дни на ярмарках и рынках
вспыхивали бунты и волнения. То же самое было и в годы рево-
люции.
Родственность бунта и праздника обнаруживается не только при
выявлении их особенностей или в специфике времени, в котором
люди переживали эти события. Еще более опа проявилась в фор-
мальных структурообразующих чертах.
184
§ 2. Фольклорные аспекты открытого народного протеста
Так же, как праздник, бупт предполагает состояние экзальтации,
крайнего возбуждения участвующих в нем людей. Естественным
спутником этого возбуждения был шум. Почти обязательные компо-
ненты— крики толпы, бой набата, грохот барабана, музыка, иногда
танцы. Так же, как во время праздника, шумовые эффекты бупта
обеспечивали разрыв с монотонностью повседневного существования,
меняли качество времени, способствуя вместе с тем возбуждению
участников событий.
Очень часто открытое народное выступление начиналось ударом
колокола. Фраза «бунтовщики собрались по звуку колокола»—об-
щее место в отчетах представителей полиции и администрации на
местах о народных волнениях. Роль колокола в жизни коммун была
настолько велика, что, по сути, он имел для жителей сакральное
значение42. И в деревне, и в городе колокола приходских церквей
играли не только символическую роль, но и выполняли в жизни
коммуны практические функции. Бой набата являлся также тради-
ционным знаком какой-либо опасности. К нему издавна прибегали,
как уже отмечалось, в случае пожара, наводнения, града, засухи.
В колокол звонили при приближении разбойников, во время жеребь-
евки при наборе солдат в территориальную милицию, с его помощью
предупреждали расположившихся в деревне контрабандистов о при-
ближении габелеров. По существу это был традиционный знак на-
чала массового коллективного действия. Естественно, что власти
хорошо осознавали эту особую роль коммунального колокола,
символизирующего локальную солидарность жителей определенного
городка, квартала, прихода. Во второй половине XVIII в., когда при
наказании бунтовщиков неуклонно соблюдался принцип коллектив-
ной ответственности, в первую очередь при отказе от уплаты нало-
гов, власти наказывали всю коммуну, оставляя ее на время без
колокола. Во время карательной акции при подавлении восстания в
Виваре в 1670 г. колокольни были объявлены преступными, а их
колокола спущены43. Кузен короля герцог Шольн, возглавивший
подавление восстания в Бретани в 1675 г., в постановлении от
15 сентября приказывал жителям всех приходов епархии Гренье не
только сдать в течение 24 часов все оружие, но и приходские коло-
кола (только для коммун, которые били в набат во время восста-
ния)44. В 1696 г. жители деревни Люзере (Берри) взбунтовались,
отказались платить талью, «помяли» сборщика и представителя на-
логового ведомства г. Бурж. Президьяльный суд приговорил винов-
ных к штрафу и возмещению убытков, двое бунтовщиков, которым
удалось скрыться, заочно были приговорены к смертной казни.
Кроме того, колокола прихода были сняты и должны были оста-
ваться на земле в течение трех месяцев»45. В 1713 г. кюре местечка
Марсини отказался укрыть в ризнице двух габелеров, которых жи-
185
тели деревни, собравшиеся по звуку колокола, грозили «разорвать
на куски». В ходе следствия кюре привлекался к судебной ответст-
венности как соучастник. В конце концов он был освобожден, но
колокола его церкви были опущены в течение месяца, и коммуна
заплатили штраф (120 ливров)46. В процессе подавления волнений
в области Лабур в 1784 г. интендант приказал не только поставить
сторожей около налоговых контор и разоружить жителей области,
но и спустить колокола в церквях бунтовавших приходов47.
Во второй половине XVIII в. в условиях усиливающегося нажи-
ма на различные проявления народной культуры использование ком-
мунального колокола, случалось, было поводом для конфликта
между подчиняющимися существующим установлениям священни-
ками и прихожанами. Во время хлебных волнений в Туре и окрест-
ностях в феврале 1774 г. в колокола звонили неоднократно и в го-
роде, и в окрестных деревнях, при этом участникам бунтов несколь-
ко раз приходилось брать церковь приступом, преодолевая сопротив-
ление кюре, которые не позволяли бить в набат. Но прихожане счи-
тали, что «колокола принадлежат ни marquillier, ни кюре, но при-
ходу» п настойчиво отстаивали свое право на традиционное исполь-
зование «священного» символа коммунальной жизни. Однако и
власти относились к этому вопросу очень серьезно. Достаточно ска-
зать, что двое приговоренных к смертной казни участников волне-
ний в Сен-Авертен обвинялись именно в том, что звонили в колокол
и пытались с помощью силы проникнуть в церковь48. Власти на-
стойчиво искали и нашли предлог для того, чтобы регламентировать
использование приходского колокола. Таким предлогом стало широ-
ко распространенное по всей стране убеждение в структурных ни-
зах, что звон колоколов способен разогнать тучи. Борьба с этим
обычаем, судя по количеству сохранившихся об этом свидетельств,
была настойчивой, но не очень успешной. И крестьяне, и горожане
упорно сопротивлялись49.
Муниципальные власти городка Сен-Арман (Берри) в начале
70-х годов XVIII в. решили положить конец периодически возни-
кающему шуму, вызванному колокольным звоном. Бальи города по
поручению магистрата подготовил специальный ордонанс, запре-
щающий ударять в городской колокол под угрозой штрафа в 10 лив-
ров. Обнародование этого .ордонанса вызвало «чрезвычайное возбуж-
дение» жителей. 10 июня 1781 г. 500—600 человек ворвались в мо-
настырь де Карна и взломали двери помещения, где находился ко-
локол. В течение двух с половиной часов он гудел на всю округу
под аплодисменты толпы. Муниципальные чиновники и бальи, по-
пытавшиеся вмешаться, чтобы остановить вакханалию, были освис-
таны. Из толпы неслись угрозы в адрес администраторов, а несчаст-
ный бальи был вынужден искать убежище в соседнем доме 50. Муни-
ципальные власти в своих отчетах представили это «возмущение»
как следствие «духа независимости и бунта, который всегда приво-
186
дит в движение чернь против всех чиновников, на которых государ-
ство возложило ответственность за охрану общественного порядка01.
На самом деле это была попытка защитить традиционный уклад
жизни, вынужденное обоснование посредством бунтовщического по-
ведения права на существование обычая, освященного многовековым
опытом.
Бой барабана — столь же обычное явление в народных манифе-
стациях Старого порядка, как и колокольный звон. В феврале
1684 г. несколько сот виноградарей, живущих в пригороде Дижона,
собрались по звуку барабана и, «передвигаясь в хорошем порядке»,
отправились в лес Шампромон за дровами. Власти города воспри-
няли это сборище и «марш» как бунт, арестовали и посадили в
тюрьму 12 виноградарей °2. В Арле в воскресенье 2 января 1752 г.
в 7 часов вечера более 200 человек собрались по звуку барабана и
прошли по улицам города, требуя хлеба по 8 ливров за сетье, вина
по 2 су за кружку, отмены местного налога на муку и выселения
из города рабочих-чужаков. 3 января между 6 и 8 часами утра сфор-
мировался новый кортеж. В руках бунтовщиков было уже четыре
барабана и флейта53. Особенно часто использовали барабаны, дудки,
флейты и другие инструменты молодежные группы. В случаях,
когда их права ущемлялись, они действовали организованно и ре-
шительно 54.
Неизменно сопровождала каждое проявление открытого про-
теста инвективизация речи55. До недавнего времени историки обра-
щали внимание лишь на те крики участников народных волнений,
в которых в той или иной мере выражались требования бунтовщи-
ков. Например: «Долой налоги!» или «Да здравствует король без
габели!». Однако этнологи утверждают, что любая бранная речь не-
сет в себе смысловую нагрузку: взламывая традиционное табу, люди,
не отдавая себе в этом отчета, ругаясь, выражали свой протест. Ру-
гательства при этом уже сами по себе выполняли известную психо-
терапевтическую роль, принося психологическое облегчение. Кроме
того, «инвектива была одним из способов карнализировать событие,
не дожидаясь карнавала»56, т. е. так же, как шумовые «эффекты»,
она помогала бунтовщикам включаться в иное, отличное от повсед-
невности, временное измерение57.
Широко распространенной фольклорной чертой открытого народ-
ного протеста во Франции Старого порядка была маскировка. Участ-
ники народных движений чернили лица, или, напротив, выбеливали
их мукой. Надевали на глаза тряпичные маски, переодевались в
женские платья и т. д. Примечательно, что элементы маскировки
присутствовали в открытых выступлениях самого разного типа, в
разных районах страны.
В местечке Монтморийон в феврале 1707 г. налоговые служа-
щие, намеревавшиеся провести обыск в домах виноградарей, были
уведомлены, что «жители переоделись в женские платья и вооружи-
187
лись резаками для того, чтобы их убить, если они захотят войти в
их погреба»58. В Севеннах в ночь с 4 па 5 сентября 1735 г. группа
замаскированных жителей в окрестностях Жуайез изгнала из горо-
да сборщиков налога59. В Беарне в Сент-Фост в 1764 г. банда
(troupe) вооруженных людей с «зачерненными лицами» избила су-
дебного исполнителя и его понятых. Виновникам удалось скрыться,
но они были заочно осуждены: один был приговорен к колесованию,
другие — к галерам60. Очень часто маскировку, особенно переоде-
вание в женские платья можно наблюдать во время стычек жителей
с лесными стражниками. Как показал А. Кбрволь, маскировка под
женщин присутствовала практически во всех лесных правонаруше-
ниях первой трети XVIII в. в Нижней Бургундии61. В Беарне в ле-
сах де Мулен в 1761 г. против стражников действовали переодетые
люди с зачерненными лицами, раскрашенные, «как демоны»62.
В Нормандии браконьеры также нередко применяли маскировку:
в княжестве д’Аре около Нонойкура охотники были в масках и с
зачерненными лицами (март 1787); то же самое можно было наблю-
дать в лесу де Мани (апрель 1787 г.). Браконьеры из Курея не
только переодевались в женские платья, но даже красили своих со-
бак (февраль 1787)63. Участники «восстания демуазелей» во
Франш-Конте в 60-е годы тоже пользовались масками и переоде-
вались в женские платья64. По свидетельству Пьера Бонафо де
Преске, который в жалобе интенданту изложил свою версию конф-
ликта с крестьянами из-за прав пользования в лесу Сау, крестьяне,
изгоняя стражников, «чернили лица, чтобы не быть узнанными»65.
В 1773 г. в районе города Лектур на землях местных дворян учи-
нили охоту «злоумышленники» в масках, поддержанные крестьяна-
ми66. В Сен-Леоне (Руэрг) толпа жителей, большая часть которых
была замаскирована, угрожала управляющему экономикой бога-
дельни Милан, который намеревался вывезти хлеб (30 ноября
1773 г.)67. В 1774 г. новый владелец феодальных прав в Сен-Жюст
д’Авре (Лионне) явился с двумя февдистами для межевания земель.
Несколько десятков крестьян, переодетых в женское платье, и с за-
черненными лицами ринулись с дубинами на пришельцев, которые
тут же сбежали68. В Дофине, в районе Гапа, на землях д’Юне, по-
жалованных из королевского домена маркизу д’Агуль, во время ноч-
ных фарандол замаскированных людей в июне 1771 г. вспыхнули
«загадочные пожары, уничтожившие весь урожай сеньора»69.
Во время хлебного бунта в Сент-Пьер де Монтье в июле 1786 г.,
вызванного попыткой торговцев вывезти зерно из этого городка, по
свидетельству очевидцев, многие мужчины в. толпе были переодеты
в женские платья (travestis en femmes). «Эти люди почти все из
отребья (de la lie du peuple) были убеждены, что требования пред-
ставителей этого пола не вызовут такие же последствия, как подоб-
ные требования мужчин, и не являются столь же предосудитель-
ными»,—писал современник70. 27 марта 1789 г. генерал-лейтенант
188
де Форез докладывал хранителю печати о том, что в окрестностях
Монбризона и Сент-Этьена «сборища людей, переодетых в женские
платья, препятствуют торговле и обращению зерна; они останавли-
вают повозки на земле и лодки на Луаре»71.
Глубокие корни имела традиция маскировки в Севеннских окру-
гах Лангедока. Одно из восстаний севеннских крестьян даже полу-
чило название «вооруженных масок». В материалах следствия по
этому восстанию неоднократно встречаются описания внешнего вида
«маскаратов». «Их одежда была необычной — женские рубахи и
юбки»,— показывал один свидетель; «...разбойники были переодеты
в грубые рубахи; лица покрыты сажей...»,— говорил другой; «все
они были переодеты в женские рубашки, лица выкрашены в чер-
ный, красный или другие цвета, либо закрыты масками...»,— гово-
рилось в протоколе судебных властей, выезжавших в кантон г. Жу-
айез-для выяснения обстановки (12 декабря 1783 г.). Один из сви-
детелей подробно описал внешность руководителя отряда «маскара-
тов»: «...на командире был надет светло-серый сюртук, рубашка с
жабо, длинные клетчатые штаны... нижняя часть лица закрыта кус-
ком крепа»72. Внешность другого, так и оставшегося неизвестным,
«маскарата» (на следствии о нем говорили как о «неизвестном с чер-
ным лицом») несколько раз описывается в материалах следствия.
Это был один из главных вожаков, он входил в число других, при-
говоренных к колесованию. В приговоре от 6 августа 1783 г. запи-
сано: «Неизвестный... черное лицо, гладкие щеки, черные волосы,
рост пять футов, четыре дюйма, хорошо говорит по-французски, пе-
реодет в женскую юбку... и носит платок, скрывающий нижнюю
часть лица»73. Один из активных участников восстания Пьер Пуате-
вен (или Потевен) «носил железную маску»74.
«Маскараты» не только старались как-то изменить свою внеш-
ность, они и вели себя так, чтобы их трудно было узнать: 30 января
в Ле Ване, разговаривая с прокурором Монтеем, они либо изменяли
голос, либо вообще отвечали ему знаками; пируя на площади, они
с помощью ружей не подпускали к себе любопытных75. Элемент
маскировки присутствовал во многих народных выступлениях в Се-
веннских округах Лангедока: в начале XVIII в.— белые рубахи «ка-
мизаров»; «маски»—в ходе бунта в Жуайез в 1735 г.; «маскара-
ты»—во второй половине века; в XIX в.—«демуазели». Видимо,
маскировка была испытанным средством, которое значительно за-
трудняло следствие. Надо полагать, благодаря этому средству многие
из участников движения «маскаратов» так и не были арестованы.
Однако этого рационального объяснения недостаточно для того,
чтобы понять традицию маскировки, которая, как мы пытались по-
казать, присутствовала в народных выступлениях самого разного
типа: продовольственных, антиналотовых, аграрных, в лесных право-
нарушениях, в борьбе против несправедливых решений властей,
злоупотреблений судейских и жандармов. По-видимому, в данном
189
случае мы имеем дело с реминисценцией традиции инверсии, пере-
вертывания смысла, смены статуса, которая издавна являясь ком-
понентом народных манифестаций, имела глубокий символический
смысл. Бунтовщики бессознательно, а возможно, и сознательно
использовали символику архаичной народной культуры. Хорошо
известное этнологам и специалистам по истории народной культуры
«правило изнанки», содержащее в себе смысловую и сексуальную
инверсию76, было, по-видимому, и одним из правил бунтовщического
поведения. Маскировка выступала в качестве «карнавального ру-
бища» оспаривания, с помощью которого бунтовщики на хорошо
всем понятном языке выражали свое отношение к происходящему.
То обстоятельство, что противник (табелер, торговец, лесной страж-
ник и пр.) был унижен женщинами, приносило двойное удовлетво-
рение. В то же время маскировка была своеобразным ритуалом, ко-
торый объединял, сплачивал всю коммуну, особенно когда речь шла
о сексуальной инверсии, так как именно с женским началом в пер-
вую очередь связывалось плодородие общины, защита ее интересов
и ценностей. Наконец, карнавальная этика — делать под маской то,
что запрещено — являлось, по-видимому, одним из средств обеспе-
чения легитимности бунтовщического поведения. Мятежники, пере-
одеваясь, т. е. действуя в рамках народной традиции, пытались убе-
дить себя и своих противников в том, что их действия «законны».
Бунт, таким образом, выступал в качестве крайней санкции народ-
ной традиции, как карательное средство «юридического фоль-
клора»77.
Присутствие в действиях бунтовщиков традиционного символи-
ческого набора живых образов, которые хорошо понимали и их про-
тивники, постоянно ощущается при изучении материалов о народ-
ных восстаниях. Известно, что средневековая народная культура
(праздничная, фольклорная) широко использовала в качестве зна-
ковых символов образы различных животных. Усиление междисци-
плинарных связей позволило современным историкам включить в
орбиту исторического знания собранные фольклористами и этногра-
фами сведения о использовании их для анализа этой символики.
Прекрасный анализ символического значения животных во время
карнавала в Романе сделал Леруа Ледюри78. В наших материалах
нет столь ярких примеров обращения униженных к подобной сим-
волике. Возможно, это объясняется фрагментарностью значительной
части этих материалов. По-видимому, определенную роль сыграли
и усилия властей по подавлению народной культуры в XVII—
XVIII вв. Однако некоторые факты показывают, что и в последний
век Старого порядка идущая из глубины веков традиция использо-
вания животных для выражения определенных настроений и пред-
ставлений не была забыта. Об этом свидетельствует, в частности,
любопытный эпизод в Париже 6 мая 1720 г. Обстановка в городе
была чрезвычайно напряжена в связи с тем, что власти усилили
190
борьбу с заполонившими столицу нищими и бродягами. Специальные
отряды полиции (des archers — букв, «лучники»), институт которых
был отменен королевским указом от 18 января 1720 г., а весной
вновь восстановлен, арестовывали бродяг, нищих, людей без опре-
деленных занятий и места жительства и отправляли их в ближай-
шие тюрьмы. Самые молодые и здоровые отправлялись во француз-
ские колонии в Америке или, как тогда говорили, «на Миссисипи».
Лучники имели специальную униформу79, и их отряды имели стро-
гое предписание (в очередной раз подтвержденное королевским
ордонансом от 3 мая 1720 г.) под угрозой сурового наказания не
арестовывать никого, кроме нищих. Тем не менее, лучники, либо
польстившись на вознаграждение, обещанное представителями Ин-
дийской компании, либо по другим мотивам, но, как правило, зло-
намеренно и корыстно нарушали эти предписания. Аресту подверга-
лись не только бродяги, эта участь могла постигнуть любого жителя
города. Стражники хватали на улицах людей «без разбора» и без
соблюдения элементарных юридических формальностей. Уже в кон-
це апреля самоуправные действия полиции вызвали серьезные бес-
порядки в столице: «...чернь и служащие торговых лавок и масте-
ровые много раз поднимались против злонамеренности этих Лучни-
ков, 20 из которых было убито и еще большее число ранено»80. Ко-
ролевский ордонанс от 3 мая запрещал под страхом смерти «затруд-
нять деятельность лучников». Но последние продолжали злоупот-
реблять своими полномочиями. Утверждали, что с 10 мая, менее
чем за 8 дней, они захватили более пяти тысяч человек обоего пола.
Среди Них были не только нищие, люди без определенных занятий,
либертины и либертинки, но и ремесленники, поденщики, слуги,
а также около сотни девушек, которые пришли в столицу в поисках
работы81. 14 мая начальник полиции приказал синдикам шести тор-
говых корпораций Парижа предоставлять ему ежедневно точный
список детей, учеников в лавках и в каждой корпорации для того,
чтобы знать, если стражники заберут кого-нибудь из них; то же са-
мое предписывалось присяжным ремесленных коммун. Кроме того,
хозяева должны были каждые восемь дней обновлять свидетельства
своих компаньонов и их учеников. Ремесленник без такого докумен-
та подлежал аресту и отправке в колонии82.
В столице прошел слух, что во время шторма затонули корабли
с людьми, вышедшие в колонии из Ла Рошели 11 февраля. Именно
с этим молва связывает бесчинства стражников: они пытаются на-
брать новую партию людей в Париже и в других местах83.
В такой обстановке в ночь с 17 на 18 мая стража обнаружила
у ворот столицы у Шатле бочку с вновь набитыми обручами. Она
была такой тяжелой, что шесть крепких мужчин с трудом докатили
ее до резиденции комиссара полиции Дюваля. Когда в присутствии
самого комиссара, его помощников, начальников стражи и несколь-
ких буржуа, приглашенных в качестве понятых, бочку вскрыли, то
191
с удивлением обнаружили в ней дохлую кошку и строительный му-
сор84. Пет сомнений, что это «послание» было не просто хулиган-
ской выходкой, в нем была угроза, символическое предупреждение
о том, что если полицейские не прекратят охоту на людей в городе,
им будет плохо.
В 1750 г. во время восстания в Париже, также связанного со
злоупотреблениями полиции при проведении мероприятий по очист-
ке города от нищих и бродяг, 23 мая толпа до смерти забила кам-
нями и палками жандарма Лабе, когда он пытался захватить
одиннадцатилетнего ребенка. Бригада жандармерии разогнала
«смутьянов», пытавшихся осуществить ритуал профанации трупа,
но они успокоились ненадолго. На следующий день в 10 часов ве-
чера небольшая толпа собралась под окнами любовницы Лабе, в до-
ме которой он жил в последнее время. Сцена, произошедшая здесь,
напоминает «смехотворную» литургию. При свете факелов был убит
кот, и над его трупом участники представления организовали нечто
подобное торжественному богослужению. Освятив животное водой
из сточной канавы, они долго пели псалмы (De profendis, Libera
nos). Потом бросили кота в костер. Сожжение сопровождалось здра-
вицами, прибаутками и угрозами в адрес «всех шпиков». По-види-
мому, участники происходящего не только демонстрировали свое
презрение к убитому жандарму, отказывая ему в соборовании, но и
предупреждали, что все пособники полиции могут «кончить так же,
как этот кот»85.
Ритуальное убийство котов во Франции начала Нового времени
было обычным явлением. Во время праздника Святого Иоанна, ко-
торый отмечался 24 июня во время летнего солнцестояния почти во
всех провинциях, праздничная толпа жгла костры, танцевала вокруг
или прыгала через них. Кроме того, в костер бросали различные
магические «предметы» в надежде избежать катастроф и несчастий.
В качестве таких «предметов» часто использовались коты. Сжига-
ние живых котов во время праздника Святого Иоанна было в Па-
риже XVI в. одним из самых популярных народных развлечений.
Обычно на этот «спектакль» собиралось много людей. Играл оркестр,
сооружали большой костер под деревянным настилом, на который
ставили коробку или корзину с живыми котами. Крики и мучения
горящих котов доставляли'толпе удовольствие86. В Меце (Лоррен)
такие церемонии проходили до 1765 года87.
Как показал М. М. Бахтин и многочисленные этнографические
исследования, этот ритуал, как и другие проявления жестокости по
отношению к животным, нельзя рассматривать лишь как отражение
садистских наклонностей людей того времени. Это был важный ком-
понент народной культуры, имеющий символический смысл. Амери-
канский историк Р. Дарнтон попытался обобщить многообразие-
этой символики: иногда коты символизировали дьявольское начало,
и охота на них была в какой-то мере имитацией охоты на ведьм,
192
в некоторых провинциях (Анжу, Бретань) они имели определенное
магическое значение, часто их использовали в ходе шаривари, пы-
таясь очистить коммунальную жизнь от всякого рода мезальянсов,
и т. п.88 Дарнтон показал, как этот символический фонд народной
культуры использовался в среде парижских ремесленников для вы-
ражения претензий к хозяевам. Историк скрупулезно проанализи-
ровал описанный рабочим парижской типографии Конта89 случаи
массового избиения котов в типографии на улице Сен-Северен в;
конце ЗО-х годов XVIII в. Суть дела заключалась в том, что два
ученика типографии Жером п Левейе, с которыми плохо обращались
хозяева (их плохо кормили, ночью им не давали спать десятки ко-
тов, которых держали хозяева типографии90), «взбунтовались». Но
этот бунт принял форму странного для современного человека спек-
такля: бунтовщики выловили и уничтожили несколько десятков
котов. При этом они организовали нечто подобное судебному про-
цессу над несчастными животными, выделив из своей среды судей,
присяжных и т. п. Коты были признаны виновными и их повесили.
При этом начали они с любимой хозяйской кошки Гриз. Дарнтон
видит в этом эпизоде «охоту на ведьм», в которой воплощением
дьявольского начала были коты, и шаривари, направленный против
молодой хозяйки типографии, изменявшей своему глупому супругу
со священником. Кроме того, в нем проявилась и накопившаяся в
типографии социальная напряженность. Хозяйка типографии ясна
это уловила: «Они убивают котов потому, что не могут убить хо-
зяев»,— заявила она. Самое интересное в этом эпизоде то, что рабо-
чие типографии, составлявшие элиту формирующегося рабочего
класса, изобретательно использовали для выражения своих пред-
ставлений (в том числе социальных) не какие-либо «ученые» книж-
ные идеи, но образный мир народной культуры.
Изучение фольклорных аспектов открытого протеста вписыва-
ется в большую сложную проблему роли ритуала в функциониро-
вании «системы» как социальной общности. В протестующей толпе
Старого порядка, как и в любом другом социальном образовании,
ритуал был одним из инструментов регулирования взаимодействия
ее членов между собой и с окружающим миром. Традиционные
атрибуты народной культуры — колокол, барабан, маски, танцы,
травестия — служили теми символическими средствами, с помощью
которых индивид, участник протеста в своем поведении руководство-
вался, возможно, не осознавая этого, нормами поведения, веками
складывавшимися в протестующей толпе. Эти символы, обеспечивая
необходимое для эффективного коллективного действия сочетание-
управляемости с субъективной свободой, были важнейшими эле-
ментами самоорганизации народного прямого действия.
193
§ 3. К вопросу о природе народного насилия
В последние десятилетия в зарубежной историографии немало
сделано для выявления природы насилия как такового и народного
коллективною насилия, в частности91. В советской литературе эта
проблема сформулирована лишь в самых общих чертах в связи с
попытками понять природу террора эпохи Великой французской ре-
волюции92. Поскольку наши материалы позволяют несколько про-
яснить эту существенную для понимания открытого протеста проб-
лему, рассмотрим ее подробнее.
Прежде всего, что такое насилие и как оно давало о себе знать
в ходе открытого народного протеста между Фрондой и Револю-
цией? В литературе открытый протест, точнее, коллективное дейст-
вие с элементами протеста, часто отождествляется с насилием. Не-
видимому, это пе совсем точно. Поскольку насилие как агрессия,
направленная на конкретные вещи и людей, присутствует далеко не
во всех актах открытого протеста. Правда, всякий бунт был «наси-
лием» по отношению к фундаментальной ценности любого соци-
ума — общественному порядку как политической и культурной нор-
ме. И почти всякий бунт имманентно содержал в себе угрозу наси-
лия по отношению к вещам и людям.
В последнее столетие Старого порядка насилие чаще всего было
направлено на вещи, а не на людей. Участники хлебных волнений
громили хлебные лавки, останавливали и грабили повозки с зерном,
иногда жгли их; известны случаи поджогов хлебных амбаров и
магазинов. В движениях против налогов опустошению подвергались
таможенные заставы, налоговые конторы, дома налоговых служа-
щих. Восставшие крестьяне ломали изгороди, огораживали общин-
ные земли, разрушали голубятни и кроличьи садки, поджигали
рпги сеньоров, а весной 1789 г. и их замки. В конце 80-х годов ра-
бочие громили прядильные машины. Случалось, что опустошению
подвергались полицейские участки, ратуши, дома интендантов, хлеб-
ные амбары монастырей. Выше мы пытались все это конкретно по-
казать (см. гл. I и II).
В то же время в ходе волнений доставалось и людям, в которых
бунтовщики видели своих реальных или воображаемых врагов. Лю-
бая опасность, агрессия в «толпе немедленно персонифицировалась,
хотя далеко не всегда эта персонификация имела верный адрес:
возчики, перекупщики, спекулянты, булочники, торговцы, лесные
стражники, жандармы, судейские, сеньоры, представители властных
структур разных уровней подвергались унижению, забрасывались
камнями, изгонялись из коммунального леса, деревни, квартала,
городка. Случалось, что дело доходило до убийства, когда на гребне
возмущения протестующая толпа, уничтожая противника, приносила
себя в жертву.
194
В литературе по истории народных движений в период Старого
порядка детальные описания разрушительных и кровавых эпизодов
встречаются редко. Отчасти зто связано с тем, что и в источниках
о них сохранились весьма скупые сведения. Кроме того, сказывалась
и некоторая идеализация народных низов, характерная для демо-
кратически настроенных историков. Неистовые пароксизмы откры-
того сопротивления были в этой историографической традиции «не-
удобным» материалом. Тем не менее в литературе накоплено немало
данных о жертвах бунтов и восстаний интересующего нас периода.
Насколько мне известно, никто не пытался их подсчитать. Прежде
всего потому, что точные данные, как правило, отсутствуют. Совре-
менники склонны были преувеличивать число жертв. Это хорошо
показал Э. Фор, изучивший волнения в Париже в июне — июле
1720 г., связанные с финансовым кризисом, порожденным рефор-
мой Лоу. Кульминацией этих волнений стал бунт на площади Ви-
вьен 17 июля 1720 г. Все современники — Делиль, Бюва, Барбье,
Марз — упоминают об этих событиях, но их свидетельства сущест-
венно отличаются друг от друга. Барбье писал, что в восстании
участвовало около пятнадцати тысяч человек, Бюва говорил о че-
тырех тысячах, другие называли цифру три тыс. человек. Столь же
различны сведения о жертвах. Все упоминают о том, что «много
людей было задушено» в толпе еще в июне; во время событий
17 июля, по мнению Барбье, погибло пятнадцать или шестнадцать
человек, другие современники называют иные цифры. Э. Фор, про-
анализировав все эти противоречивые сведения, пришел к заключе-
нию, что на самом деле был убит только один человек, в которого
случайно попала шальная пуля. Различия в показаниях свидетелей
о количестве «придушенных» людей, по мнению Фора, порождены
недоразумением: на самом деле до смерти задушенных не было,
скорее, зто были люди в той или иной мере пострадавшие, потеряв-
шие сознание, но затем пришедшие в себя93. Отдавая должное про-
фессионализму Э. Фора, заметим, что и его выводы — это все же
лишь одна из интерпретаций, которая, помимо прочего, ясно пока-
зывает невозможность точной реконструкции реальной картины со-
бытий. То же самое можно сказать и о других волнениях. Так, дан-
ные о жертвах восстания в Сент-Антуанском предместье Парижа
27 и 28 апреля 1789 г., кровавый исход которого ошеломил совре-
менников, колеблются, по разным оценкам, от 200 до 500 человек.
При этом надо иметь в виду, что чаще всего зти жертвы были ре-
зультатом репрессивной акции; либо открытого столкновения вос-
ставших с пришедшими для наведения порядка военными силами,
либо публичной казни, завершившей судебное следствие по делу о
бунте, которую власти рассматривали как «пример суровости».
Поскольку во второй половине XVII и в начале XVIII в. мно-
гие народные движения носили характер продолжительных кресть-
янских войн, число жертв в этот период было значительно, по срав-
195
нению с последними десятилетиями Старого порядка, когда бунт по
преимуществу становится непродолжительным, стихийно возникаю-
щим и быстро затухающим.
Долгое время историки объясняли насилие, протагонистом ко-
торого выступала толпа, как проявление варварства и дикости ни-
зов. Позднее к этому добавились разного рода психологические объ-
яснения, основанные в той или иной мере на психоанализе.
3. Фрейд, как известно, считал, что истоки насилия в обществе ко-
ренятся в природе человека; оно не связано с социальными противо-
речиями и не может быть обуздано социальными реформами типа
уничтожения частной собственности. Опираясь на такой подход, ис-
следователи поведения толпы, несмотря на некоторые нюансы, в ко-
нечном счете связывали кровавые сцены с проявлением бессозна-
тельного, с развязыванием подспудных инстинктов толпы94.
В последнее время историки, не ограничиваясь анализом соци-
ально-экономических и психологических обстоятельств оспаривания,
стремятся вписать его в историко-культурный контекст эпохи и ис-
следуют бунтовщические проявления толпы как сложное, наполнен-
ное символическим смыслом ритуализированное поведение. Такой
подход позволил предложить более нюансированные интерпретации
этого поведения. В частности, было замечено, что когда бунтовщики
уничтожают какие-то вещи, то, как правило, это не просто проявле-
ние слепой бессмысленной ярости. Очень часто агрессия по отноше-
нию к вещам была предельно методичной, и в разных ситуациях
всякий раз повторялось одно и то же: уничтожению подвергалось не
все, что попадало под руки, но именно то, что обозначило так или
иначе статус воображаемого врага (в том смысле, который вклады-
вает в это слово Н. Эльяс) — дорогая мебель, одежда, дома, кареты.
Вот как рассказывал о действиях бунтовщиков пострадавший
во время восстания в Сент-Антуанском предместье владелец коро-
левской мануфактуры Ревельон: «В одну минуту мое имя было под-
вергнуто публичному поруганию, его с ужасом повторяли в кварта-
ле, где я живу; по всему Парижу оно произносилось в сопровожде-
нии самых оскорбительных эпитетов. Народ превратился в шайку
злодеев, он пришел в мой дом, чтобы меня растерзать... мне удалось
скрыться от этих бешеных; но они отыгрались на смехотворном ма-
некене... его повесили на гнусном сооружении, которое с триумфом
пронесли по Парижу. Вскоре они явились, чтобы разрушить и сжечь
мой дом; они сказали, что на следующий день вернутся вооружен-
ными, и сдержали слово. В полдень они вновь появились.
Напрасны были попытки многочисленной стражи защитить ме-
ня. В ее присутствии они выломали двери, разбрелись по моим са-
дам и учинили столь яростные бесчинства, которые трудно вообра-
зить. Они разожгли три костра, в которые последовательно бросали
мои самые ценные вещи, а затем мебель, всю без исключения, белье,
провизию, бумаги. Когда все было сожжено, они принялись за вну-
196
треннюю отделку моих апартаментов; они сожгли все двери, все па-
нели, все оконные рамы; они разбили на куски или вернее превра-
тили в пыль все мои зеркала; они сняли также дверные наличники
во всех комнатах и тоже их сломали, они выломали даже лестнич-
ные перила. Наконец... они захватили большую часть моих
денег»95.
Во время бунта в г. Сет в апреле 1789 г. «чернь» требовала, что-
бы к ней вышел интендант, но стало известно, что его нет в городе.
Тогда бунтовщики разделились. Одни пошли в налоговую контору
по сбору эквивалента: там они разорвали все бумаги и налоговые
списки; другие — в контору по сбору октруа, на которой сорвали
вывеску. Оттуда «чернь» направилась к дому адвоката тулузского
парламента и первого консула — мэра города Тези. «В одну мину-
ту,— писал современник,— мебель, вещи, бумага были разорваны,
поломаны, выброшены на улицу и растащены»96. Толпа подошла к
его дому около четырех часов дня и пыталась открыть дверь. Однако
это не удалось. Тогда бунтовщики выбили окно и ворвались в дом.
Одна из женщин разбила зеркало, что послужило сигналом к опу-
стошению, которое длилось до 9 часов утра. «Они мне оставили,—
заключал с горечью пострадавший,— только четыре стены, тоже
очень поврежденные». В 6 часов вечера во всех кварталах города
было оглашено распоряжение властей об отмене всех налогов и
удовлетворении всех требований бунтовщиков. Мэр полагал в этой
связи, что у последних не было никакой необходимости разорять
его дом, и упрекал власти в том, что они даже не попытались это
предотвратить97. Однако понятно, что бунтовщики не могли остано-
виться: им необходимо было добиться психологической реабилита-
ции своих действий, разрушив дом врага, которого они видели в
мэре. Это был не просто грабеж, но месть, наказание98.
Часто и в сценах насилия по отношению к людям бунтовщики
покушались прежде всего на то, что символизировало их статус.
Разрывая одежду на лесном стражнике или консуле, они прежде
всего стремились лишить атрибутов, которые отличали его от всех,
символизировали власть. Наказывая обидчика, бунтовщики в пер-
вую очередь лишали его того, что, по их мнению, обусловливало его
особое положение в обществе и пагубную роль в их жизни. В Лио-
не во время хлебного бунта 4 февраля 1699 г. «все, кто представлял
консулат, были одиозны: всякий, кто показывался в черной мантии,
был оттеснен, помят, даже побит. Эшевены в целях самосохранения
прошли в ратушу через запасные двери. Прево торговцев, попытав-
шийся пройти как обычно через главный вход, не сумел даже доб-
раться до него: его карета была остановлена и не могла передви-
гаться ни вперед, ни назад; в это время ропот в толпе нарастал,
прошел даже слух, что прево помяли»99.
15 июля 1771 г. ,в городке Роан, по свидетельству полицейских,
произошли два бунта в связи с продажей хлеба: один утром, дру-
197
&
гой — в 16 часов. В ходе второго бунта толпа женщин преследовала
хлебного торговца по имени Октав, который пытался продавать на
рынке хлеб дороже таксы, установленной местными .властями. Его
гнали через весь город до мэрии, при этом порвали на нем одежду
и забросали камнями... В конце концов торговец сумел сам успо-
коить женщин, пообещав им, что будет продавать хлеб по рыночной
цене 10°.
Рассказывая о бунте в Мезеле, президент налогового ведомства
по сбору эда в Эксе писал, что «большое количество людей» «оса-
дили ратушу, оскорбили консулов, revetir des marges de leurs
dignite»101. По-видимому, просвещенные современники хорошо по-
нимали, какую роль в поведений ‘бунтовщиков играло стремление
унизить противника. Во всяком случае, это понимание иногда про-
рывается в их, как правило, лапидарных справках-отчетах о собы-
тиях. Так, интендант Шампани, докладывая генеральному контро-
леру о «насилиях», которым подвергся в маленьком бурге Жирон
служащий табачной налоговой конторы, подчеркивал, что это «на-
силие» совершили женщины и дети. Не оправдывая участников
«мятежа» и предлагая наказать их штрафом, интендант предлагал
часть этих денег (50 ливров) «выдать пострадавшему служащему за
тот стыд, который он испытал, когда, уступая силе, был вынужден
покинуть свой пост»102.
В ряде случаев ритуализованный характер .поведения бунтовщи-
ков ярко проявлялся в очевидной демонстративности их действий.
Очень хорошо это показали исследователи лесных правонарушении.
В Бургундии в начале 20-х гг. XVIII в. в 25 бунтах, изученных
А. Корволем, не было ни одного случая гибели людей. Стычки со
стражниками, по наблюдению историка, были своеобразным спек-
таклем, скорее, веселым, чем трагическим. Как только появлялись
стражники, вся коммуна собиралась и буквально «устраивала охо-
ту» на них. Стражники в свою очередь почти не оказывали сопро-
тивления. Бунтовщики рвали ихгмундиры, отбирали оружие, прого-
няли из деревни. Местные коммунальные власти, как правило, не
вмешивались. По мнению Корволя, они отдавали себе отчет в том,
что бунты против лесной стражи были средством, с помощью кото-
рого коммуна сама регулировала свои внутренние проблемы. В то
же время такие стычки, давая выход накопившемуся недовольству,
выступали в роли своеобразного предохранительного клапана 103.
Демонстративность и даже некоторая театральность ощущается
и в поведении «маскаратов» в Севеннах в 1783 г. «Маскараты» были
хорошо вооружены, но практически не применяли это оружие.
В истории восстания есть один факт убийства, но, по-видимому, это
случайная жертва. Безусловно, «маски» осуществляли месть: они
наказывали судейских за то, что те своими злоупотреблениями ра-
зорили значительную часть жителей 104. Но это наказание осущест-
влялось очень методично, в поведении бунтовщиков не было ника-
198
кой спешки, они всегда успевали выпить и закусить. Приходили к
судейским, как правило, днем или вечером,, т. е. тогда, когда у на-
казания-спектакля могли быть зрители. Бумаги, которые они заби-
рали у судейских, складывали в простыни и уносили на площадь,
где сжигали на кострах. Нередко устраивались совместные трапезы.
Складывается впечатление, что так же, как и участники нападений
на лесных стражников, «маскараты» своими средствами пытались
урегулировать накопившиеся в районе противоречия между мелким
людом и судейскими. Разумеется, в восстании было и определенное
социальное противостояние 105. Однако главное в нем, по-видимому,
все же попытка саморегуляции, самонастройки коммунальной жиз-
ни. Для выражения своих требований «маскараты» использовали
очень конкретный поведенческий код, органично включенный в на-
родную культуру. В этом восстании, как и во многих других, не
было трагических элементов (они появляются лишь с началом ре-
прессий). Возможно, это связано и со специфической моралью про-
стого человека, о которой так интересно писал Честертон 106.
Яркое представление о демонстративности актов народного на-
силия и его символистской природе дают многочисленные факты
сожжения манекенов, соломенных кукол или их повешение на им-
провизированных виселицах. В 1772 г. в Меце был сожжен манекен
интенданта. В Париже в 1774 г. бунтовщики повесили чучело аб-
бата Терре, тогдашнего генерального контролера, и канцлера Мопу,
которых, по свидетельству Арди, считали виновниками хлебной до-
роговизны. Во время восстания в Париже в августе 1788 г. было
сожжено чучело тогдашнего хранителя печати, автора непопулярной
реформы парламентской системы Ламуаньона. 18 сентября эту
процедуру повторили в Гренобле, где, по воспоминаниям маленького
Стендаля, на площади ярко горела огромная соломенная фигура.
В ходе ревельонского бунта в Сен-Антуанском предместье бунтов-
щики сожгли повешенные на импровизированной виселице чучела
фабрикантов Ревельона и Энрио107.
Характерной чертой народного насилия был также «вербализм».
Наряду с ругательствами, о которых говорилось выше, почти каждая
сцена бунта была наполнена угрозами. Представители юстиций,
администраторы и другие современники постоянно говорят в связи
с народными волнениями об этих угрозах. Бунтовщики грозились
убить или растерзать на части своих противников, поджечь булоч-
ную, груженные хлебом корабли, дом, ратушу, полицейский участок,
налоговую контору, замок, город 108. Вот лишь несколько примеров,
которые дают конкретное представление о характере этих угроз.
Многочисленную толпу, собравшуюся в десять часов утра 1720 г.
на площади Вивьен в Париже у двери банка, сотрясали крики:
«Взломаем дверь, чтобы убить этих В...». По свидетельству комис-
сара Шатле, один из участников «штурма», возбуждая остальных,
кричал: «Помогите мне и мы добьемся всего. Как только мы войдем,
199
мы их уложим на месте»109. 20 мая 1742 г. толпа, бушевавшая у
заставы Першерон, третируя служащих, кричала, что «надо их из-
бить, сжечь контору и все поджечь» (mettre le feu partout), сопро-
вождая эти крики ругательствами110. После того, как власти стали
раздавать хлеб и начались аресты участников бунта в Арле
(1752г.), один из крестьян говорил, «что этого хлеба и зерна явно
недостаточно и что если не будут раздаваться еще и деньги, уже ве-
чером разразится страшный скандал»111.
Во время «мучной войны» в местечке Бар-сюр-Об несколько бун-
товщически настроенных жителей под сурдинку распространяли на
рынке слух, что они «подожгут дома хлебных торговцев и закроют
двери, чтобы они не могли спастись»112. 1 сентября 1766 г. участни-
ки рыночного бунта в Сен-Севере (Берри) набросились на зажиточ-
ного крестьянина и сопровождавшего его мельника из деревни Пре-
сень де Козье, которые купили на рынке 50 буасо зерна, их обруга-
ли, избили, забросали камнями и угрожали разорвать на части1 <
В Туре в феврале 1774 г. возбужденная чернь угрожала «зажечь
город в разных кварталах, взять приступом дома и особенно склады
(les greniers), где капитулы Сен-Гатьена и Сен-Мартена хранили
зерно, полученное в качестве ренты»114.
Во время восстания угольщиков в долине Викдессу «бунтовщики
громко кричали, что надо изрубить (echarper) служащих и откуп-
щиков, если они явятся получать сбор на вино». Однако в ходе вос-
стания серьезно не пострадал никто, если не считать, что откупщик
Соль был ранен большим камнем115. В августе 1785 г. бунтовщики
в Мезеле «грозили сжечь город»116. По словам первого консула Экса
де Фара, 25 марта 1785 г. «в разгар восстания в ратуше слышались
крики, что надо получить головы де Фара и де Тура»117. Большая
часть этих угроз не выполнялась даже тогда, когда у бунтовщиков
были не только основания, но и возможности их реализовать 118.
Тем не менее, иногда дело доходило до убийства. Литература и
источники свидетельствуют, что в ходе больших народных восстаний
в Севеннах ,1670 г., в Нижней Бретани, в Ренне, во время восстания
камизаров было убито много людей. Однако не часто встречающиеся
в источниках описания подобных убийств показывают, что это было
не просто насилие ради самого насилия. 25 июня 1670 г., когда уже
казалось, что пик восстания в Севеннах пройден, в г. Сен-Антуан
произошла стычка между представителями властей, которых сопро-
вождали швейцарские гвардейцы, и крестьянами. Один иэ послед-
них был убит, другой ранен. На выстрелы к месту происшествия
прибежало еще несколько десятков крестьян, в приходских церквах
ударили в набат. Среди гвардейцев началась паника: они решили,
что против них поднялся весь город, и поспешили уйти из него.
Проходя по улицам, они стреляли, что привело к новым жертвам.
Рур в сопровождении 200 человек вошел в город и расположился
под молодым вязом недалеко от приходской церкви. Весь вечер бун-
200
товщики пили, празднуя победу. Кроме того, они разграбили и раз-
рушили дом второго консула Кристофа Шалабрейна, который ранил
крестьянина в первой стычке.
На следующий день бунтовщики блокировали дом господина де
Моптесена, в котором жил его брат де Ла Сень. Они взломали две-
ри, долго искали его и, наконец, нашли, съежившимся под малень-
кой лестницей. Ла Сень просил пощады, говорил, что не является
сборщиком налогов, предлагал .свои услуги восставшим, говорил, что
готов «возглавить их». Осознав, что пощады не будет, он дважды
выстрелил из пистолета, но тут же упал под ударами прикладов и
камней. Дом был опустошен, мебель поломана, бумаги и документы
разорваны и разбросаны. Труп раздели догола и протащили по
улице до приходской церкви. В это время другая толпа то же самое
проделала в доме сьера д’Ованяк. Хозяин был убит, его тело выбро-
сили во двор и там оставили совершенно голым. «Сеньоры де ла
Соль и д’Ованяк,— пишет мемуарист,— были двумя благовоспитан-
ными людьми, которые заплатили за свое рвение жизнью. Оба они
имели взрывной темперамент. А усердие, которое они проявили для
того, чтобы (в город) ввели гарнизон, уничтожив при этом треть или
четверть (бунтовщиков) или угрожая это сделать, вызвало нена-
висть тех, кто их истребил119.
В Бордо 26 марта 1675 г. восставшая толпа «опустошила» дом
одного из служащих табачной налоговой конторы. На пути к этому
дому был убит слуга субделегата де Виве. Бунтовщики «расчлени-
ли труп (separer ses membres) и бесчеловечно протащили его по
улицам, где они совершили тысячу беспорядков»120. Затем толпа на-
правилась к дому самого субделегата, но выяснилось, что его успели
увезти в замок. Тогда бунтовщики бросили труп слуги в карету хо-
зяина и сожгли ее в середине двора. В то же время другая группа
людей опустошала дом, сжигая все, что можно: бумаги, мебель, до-
рогую одежду. Все это бросали в большой костер, который, по сви-
детельству наблюдателя, находился от дома более чем за 400 ша-
гов. Но мятежники упорно стаскивали туда бумаги и обломки ме-
бели. Демонстративный характер всех этих действий не вызывает
сомнений. Складывается впечатление, что мы имеем дело с ритуали-
зированным поведением, где каждый жест имел символическое зна-
чение. То, как бунтовщики использовали огонь и воду, наводит на
мысль о сохранении некоторых пережитков веры в их очиститель-
ную силу. Во многих бунтах вещи и трупы не только сжигали, но и
сбрасывали в реку. Так было, например, в ходе дижонского бунта
18 марта 1775 г. и во время мучной войны, когда мешки с мукой,
которую считали испорченной, сбрасывали в воду.
Манипуляции, которые толпа производила с трупами, свидетель-
ствуют о том, что смерть врага не была главной целью бунтовщиков.
Они стремились к очищению. И лишь жертва, жертвоприношение
могло убедить людей в том, что эта цель достигнута. Ритуал про-
201
фанации трупа был необходим для того, чтобы лишить врага не
только жизни, но и права на существование потустороннее. Это
была кульминация очищения и акт окончательного уничтожения.
Такие ритуальные убийства имели место и в XVIII в. Но, по-види-
мому, много реже, чем в XVII в. Так, 13 августа 1722 г. женщины
из деревень Ларен, Беаст, Дас и Асуст собрались по звуку колоко-
ла, осадили дом, в котором находился пратисьен Монклю (житель
местечка Бьель). Требуя выдать габелеров, женщины проломили
кровлю дома, взломали двери и окна. Они выволокли Монклю из
дома в поле, где до смерти забили его дубинами и палками. Оставив
голое тело на месте, они принесли одежду на площадь деревни Ла-
рен, где торжественно сожгли ее121.
В современной историографии неоднократно высказывалось суж-
дение о том, что эпизоды насилия во время бунтов и волнений —
это результаты миметизма (подражания), чрезвычайно характер-
ного для массового сознания вообще и сознания столь специфиче-
ского коллективного субъекта как толпа, в особенности. Ключ к по-
ниманию этого миметизма, по-видимому, в том, что протестующая
толпа, выражая свои требования путем прямого действия бессозна-
тельно стремилась к воссозданию и сплачиванию общности и в то
же время была чрезвычайно заинтересована в психологической
реабилитации ее членов. Основой такой реабилитации ритуализован-
ного поведения могла быть прежде всего его легитимация. Подра-
жание принятым в обществе законным процедурам регулирования
и наказания и было одним из широко распространенных способов
такой легитимации.
В ходе открытого протеста обнаруживается немало действий под-
ражательного типа. Когда бунтовщики таксировали зерно и органи-
зовывали его продажу по установленной цене, они имитировали
действия властей. Сжигая чучело реального или воображаемого
врага на площади или вешая его на импровизированной виселпце,
толпа тоже вела себя в соответствии с существующей государствен-
ной практикой наказания. В случае, когда преступнику удавалось
скрыться, власти приговаривали его к наказанию заочно (par
coutumas). При этом публичная казнь осуществлялась над его чу-
челом (en effigie)122. Такая практика оставалась в силе вплоть до
революции 123. Даже когда' бунтовщики громили мебель в домах,
разбивали стекла или угрожали стереть с лица земли ненавистное
налоговое ведомство или полицейский участок, они тоже шли про-
торенным путем. При Старом порядке во время карательной про-
цедуры с лица земли сносились целые деревни124.
К подражательным действиям относятся и периодически встре-
чающиеся в ходе бунтов факты вывешивания «бунтовщических»
плакатов. Формула «эдикт должен быть прочитан, вывешен и заре-
гистрирован» завершала любое официальное постановление, как
центральных, так и местных властей. Наиболее важные из них,
202
такие, например, как королевские декларации, запрещающие народ-
ные сборища и волнения, регистрировались местными органами
власти. После регистрации все ордонансы, постановления, приказы
властей в обязательном порядке вывешивались на дверях церквей,
зданий и т. п. То же самое делали бунтовщики. При этом они ре-
шали две задачи: предупреждали власти о своих намерениях, т. е.
анонсировали прямое действие и подчеркивали свое стремление
вести себя в соответствии с принятыми нормами.
Мысль о том, что насилие низов было следствием жестокости
государственных структур, дававших уроки подданным во время
казней и прочих подобных церемоний, была сформулирована еще
современниками. Ф. Бабеф, рассказывая о возбужденных действиях
толпы в июле 1789 г., писал: «Я понимаю, что народ вершит право-
судие, и я одобряю его, поскольку оно может быть удовлетворено
лишь уничтожением виновных, но может ли оно сегодня не быть
жестоким? Разнообразные казни — четвертование, колесование, сож-
жение на костре, наказание кнутом, многочисленные виселицы и
палачи везде — сформировали у нас ужасные .нравы! Господа, вмес-
то того, чтобы приобщать нас к культуре, сделали нас варварами,
потому что сами они варвары. Они собирают урожай и пожинают то,
что посеяли. И все это... будет иметь ужасные последствия. Мы на-
ходимся лишь в самом .начале»125.
Абсолютистское государство до конца своего существования да-
вало народу немало примеров физического насилия над людьми.
Публичные четвертования проходят через весь XVIII век, вплоть
до 80-х годов. Два вожака крестьянского восстания в Виваре в
1783 г. были колесованы на площади в Обена. При этом присут-
ствовали 6 тыс. человек со всей округи. Жестокие публичные казни
были нормой. Более того, они были зрелищем, которое собирало
большую толпу 126. Публичная казнь была ритуалом с обязательны-
ми атрибутами и церемониями (специальное место для казни, па-
лач, барабанный бой, публичное чтение приговора и т. д.). Целью
всего этого была не просто физическая смерть преступника. До-
биться такой цели можно было бы и более простым способом;
Смысл публичной казни пе исчерпывался наказанием конкретного
преступника или избавлением общества от преступления. По верно-
му наблюдению М. Фуко, власть, устраивая публичные казни, не
столько вершила правосудие, сколько осуществляла месть, с по-
мощью которой утверждалось безусловное право суверена над
жизнью и смертью подданных127. Это был ритуал устрашения, но
одновременно и ритуал очищения общества от скверны, своеобраз-
ное жертвоприношение. Парадоксальность ситуации заключена в
том, что это очищение достигалось посредством убийства 128.
В актах растерзания жертв, антропофагии, которая была, не-
сомненно, вершиной ритуала очищения, бунтовщики действовали
так же, как было принято поступать с преступниками, обвиненны-
203
ми в преступлении «против Его Величества». В соответствии с уго-
ловным законодательством XVII в. в случае смерти преступника
публичному наказанию подвергалось его тело. 1-я статья королев-
ского постановления от 26 августа 1670 г. предусматривала в слу-
чае гибели виновного в вооруженном «возмущении против правосу-
дия», которое относилось к разряду преступлений «оскорбление Ве-
личества» (Les Mageste), проведение процессуальной процедуры и
наказание трупов129. Есть основания полагать, что эта статья не-
редко проводилась в жизнь. В Париже в январе 1676 г. группа
вооруженных солдат «атаковала» на Новом мосту комиссара поли-
ции Менье, который арестовал и вел в Шатле женщину легкого
поведения, обвиненную в воровстве. В ходе стычки со стражами по-
рядка, квалифицированную властями как «rebellion», один из сол-
дат, защищавших женщину, был серьезно ранен и через несколько
дней скончался в тюрьме. Процесс был проведен над трупом. В со-
ответствии с постановлением от 4.1.1676 г., подтверждающим при-
говор, «этот труп проволокли по мостовой и повесили за ноги на
Гревской площади»130. В 1679 г. в Сарле (Гиень) был осужден труп
дворянина Бейсак, убитого при аресте. По свидетельству интендан-
та, это был один из опасных уголовных преступников, трижды или
четырежды осужденный заочно. Его дом был «убежищем» для «раз-
бойников» и «бродяг». По приговору его труп в течение 24 часов
должен был быть выставлен на колесование и дом сметен с лица
земли. Интендант ограничился разрушением подсобных помещений,
пожалев жену и детей преступника131. Руководитель восстания в
Нижнем Вивере Ж. Рур был приговорен к четвертованию. Приговор
привели к исполнению в Монпелье 29 октября 1670. Изуродован-
ное тело Рура было выставлено на всеобщее обозрение на большой
дороге между Монпелье и Пимом, а голова привезена в г. Обена.
где висела четыре дня после казни на воротах Сен-Антуан, через
которые бунтовщики вошли в город132.
Тщательность, с которой в обвинительных приговорах описыва-
лись детали казни133, характер публичных наказаний и ритуалы
насилия в отдельных народных выступлениях свидетельствуют, что
люди того времени, не только простолюдины, но и власть имущие,
очень большое внимание уделяли телу, уже лишенному жизни. По-
видимому, поведение влабтей предержащих и простонародья по от-
ношению к телу умершего человека имело общую ментальную ос-
нову, которая разительно отличалась от современной. Можно ли
найти способ, чтобы понять эту ментальную основу? Отчасти в этом
могут помочь новаторские работы Э. Канторовича, А. Буро и дру-
гих французских историков, в которых отношение к телу связывают
с большой и сложной проблемой священного на Западе в средние
века и в начале нового времени. Важнейшим элементом внутренней
жизпп люден той эпохи, как и в средние века, что вслед за Хейсин-
гой в общих чертах обрисовали Ф. Ариес и М. Вовель, был абсо-
204
лютнып примат природного тела над всем остальным. Вот почему
публичная десакрализация этого тела (не имело значения, живого
или мертвого) была в сознании современников актом предельного
презрения к провинившемуся. Он лишался не только жизни земной,
но и какого бы то ни было права на покаяние, на существование по-
тустороннее.
Наличие ритуалов насилия в открытых народных выступлениях,
отнюдь не оправдывает насилие как таковое. Вместо с тем эти ри-
туалы свидетельствуют, что агрессивное поведение в исторической
толпе тесно связано с операцией легитимации ее тела, характер ко-
торой прямо зависит от этической и когнитивной системы данного
общества. Иными словами, способы такой легитимации вытекают из
«практической возможности дискурса (экспресивная дееспособность,
этико-юридическое разрешение)»134. Эти ритуалы, как верно заме-
тила Н. 3. Девиз, напоминают, что если мы хотим жить в обществе
более безопасном и надежном, если мы хотим удержать присущее
ему насилие в рамках менее деструктивных и жестоких, следует,
вместо того чтобы сосредотачиваться на усмирении людей с откло-
няющимся поведением, позаботиться об изменении существующей
иерархии ценностей138.
§ 4. Порядок и беспорядок
Представители властей, описывая тот или иной бунт, так же,
как другие современники событий, всегда рассказывают о них как
о «беспорядках». Детали, которые они сообщали, должны были по
их логике подтвердить это впечатление. Позже историки, слишком
доверяющие рассказам современников, долгое время интерпретиро-
вали открытый протест главным образом как проявление дисфунк-
ции системы, как «беспорядок». И лишь совсем недавно такой под-
ход поставлен под сомнение прежде всего потому, что в гуманитар-
ном знании было реабилитировано «действие»: исследователи стали
доверять «жесту» не меньше, чем букве.
Являясь одним из проявлений народной культуры, бунт в кри-
тической ситуации мобилизовывал весь арсенал ее средств и обра-
зов коллективного воображаемого для того, чтобы продемонстриро-
вать мнение участвующих в нем людей, или, как сказал Ле Руа
Ладюри, «протанцевать» свой протест. Описанные выше фольклор-
ные черты, присутствующие в открытых народных выступлениях,
разумеется, не исчерпывают богатый фонд народной культуры, ко-
торый сознательно или бессознательно использовали бунтовщики,
но все они были теми средствами, которые облегчали разрыв с по-
вседневностью, вводя людей в иной пульсирующий экзистенциаль-
ный временной ритм и внося определенную упорядоченность в пх
действия.
205
Бунт был прежде всего спонтанной демонстрацией мнения, во-
леизъявлением 136. В то же время он являлся актом народного пра-.
восудия, который, в соответствии с принятыми в обществ Старого
порядка нормами, неизбежно становился одной из самых доступных
форм мести для униженных и слабых. Сочетание репрессивной
функции и элементов традиционной культуры порождало взрывную
смесь непредсказуемой и часто необычайной силы. Любой «празд-
ник непослушания», как и календарный праздник, был не только вре-
менем и местом символического действа, но и царством аффектов.
Вряд ли верно, что главным чувством, которое двигало восстав-
шим человеком, была ненависть137. Наши материалы показывают,
что эмотивные реакции бунтующего простолюдина в отдельности
и толпы в целом были много сложнее и разнообразнее. По-видимо-
му, присутствовала и злоба, а возможно, и ненависть, связанные
с желанием наказать и отомстить, но были еще страх, отчаяние,
надежда, ревность, любопытство, зависть.
Иногда в тисках обстоятельств люди оказывались в безвыходном
положении, и их протест был в первую очередь жестом отчаяния.
Кюре прихода д’ Иссини (Нормандия) Жан де Ла Мор, рассказывая
о сборище, которое состоялось 25 июля 1784 г. в связи с нехваткой
•зерна, писал: «Выходя из церви, я увидел служащего, ответственно-
го за снабжение продовольствием военных, окруженного бесчислен-
ной толпой людей, которые жаловались на голод и просили хлеба,
предлагая деньги, одни па коленях, другие стоя...» Хлеб стоил 45
солей мера, можно было купить за 42 соля хлебные отходы. В при-
ходе было три тысячи душ. Кроме того, тысяча или две пришли из
других мест для уборки урожая. На всех этих людей работали толь-
ко четыре маленькие пекарни. Хлеба не хватало. Кюре попытался
вмешаться, но удалось найти только один куль муки у одного из
булочников. Лейтенант полиции прихода сказал кюре, что, посколь-
ку не удалось найти пекаря в городе, увеличить выпечку хлеба нет
возможности 138.
Об отчаянной решимости в ходе прямого действия многократно
говорили сами бунтовщики. В сентябре 1709 г. женщины, бунтую-
щие на рынках Парижа, кричали, что «лучше задушить своих де-
тей, чем видеть, как они умирают от голода»139. В ходе таксаторско-
го движения в Бордо и окрестностях в 1773 г. «бунтовщики» гово-
рили, что «они предпочитают быть повешенными, чем умереть от
голода»140. 5 мая 1775 г. в Буа бунтовщики, требуя хлеба по 12
ливров за сетье, в ответ на объяснения бальи, что хлеб по такой
бросовой цене им не может быть продан, уходя, заявили «в иступ-
лении», что опи его получат добром или силой, что, если их пове-
сят, они не зачахнут настолько, чтобы умереть»141. Нет сомнений,
что это отчаяние было тесно связано с множеством конкретных
страхов, которые постоянно преследовали простого человека Старого
порядка142. По-видимому, самым «страшным» и навязчивым был
206
страх умереть голодной смертью143. Во многих случаях при
вспышках хлебных волнений реального недорода или нехватки зер-
на не было. Страх, что зерна будет мало или очень высокая цена
сделает его недоступным, выводил людей на улицы, выступая в ро-
ли основной психологической пружины открытого протеста 147. Роль
надежды лучше всего проявилась в смене ритма крестьянской борь-
бы весной 1789 г.: некоторое затишье в мае и июльский взрыв спе-
циалисты давно связывают, помимо прочих обстоятельств, с надеж-
дой на Генеральные штаты145.
Помимо этих, почти постоянно сопровождающих протест эмоций,
были и другие, менее стойкие, но иногда дающие о себе знать. Ана-
лизируя причины ожесточенной борьбы «ангелочков» против габе-
леров, один из чиновников отметил, что зти люди отличаются рев-
нивым правом, и «они боятся больше домашних визитов стражников
габели из-за своих жен, чем имущественных потерь...»146. Многие
люди попадали в разряд бунтовщиков из любопытства. Во всякой
случае в ходе следствия по тому или иному делу арестованные
именно так объясняли свое участие в событиях147.
Широкий и вряд ли до конца исчерпываемый эмотивный набор
помогает понять известную непредсказуемость бунта: даже из не-
большого «возмущения» может вырасти восстание. В этой связи
проницательный Кольбер писал, что «следует сурово наказывать
начало восстания, чтобы предотвратить его последствия»148. Однако
это не означает, что народное выступление, открытый протест всег-
да «бессмыслен» и «беспощаден». Особый словарь народного бунта
и его жесты, как мы пытались показать, всегда поразительно соот-
ветствовали конкретной обстановке, контексту. Была определенная
логика и в динамике каждого бунта. Очень большую роль при этом
играл механизм «провокация — репрессия», подтверждающий орга-
ническую включенность любого акта протеста в установленную в
обществе систему социального взаимодействия.
Как правило, для открытого выступления, особенно насильствен-
ного, нужен был толчок. Чаще всего это была «провокация». Ее
проявления чрезвычайно различны: резкое повышение цены на хлеб
торговцами; отказ администратора таксировать завышенные цены,
известие о введении нового налога; распоряжение о высылке Пар-
ламента; арест одного или нескольких участников мирной манифе-
стации; нечаянное или намеренное убийство кого-либо из простых
людей в той или иной критической ситуации; ввод войск или жан-
дармерии; появление налогового служащего, землеустроителей пли
лесных стражников и т. п. Природа таких «провокаций» настолько
различна, что они не поддаются сколько-нибудь корректному обоб-
щению.
Иногда основой для эскалации событий было начало репрессий.
Так было в Ренне и Бордо в 1675 г., в деле, связанном с концессией
леса Сау в Дофине, так было во всех народных выступлениях в
207
крупных городах, вызванных реформой парламентов весной 1788 г.
и во многих других случаях. Существенное влияние оказывал харак-
тер репрессии на ритм оспаривания. Мы уже говорили о том, что в
лонгитюдной перспективе именно чрезвычайная жестокость репрес-
сии в эпоху Кольбера была одним из факторов, позволивших абсо-
лютизму на какое-то время обуздать борьбу с фиском. Некоторые
историки связывают с этим и явное смягчепие антиналогового про-
теста в конце XVII — начале XVIII вв.149. В локальных исследова-
ниях накоплено немало наблюдений о том, что жестокое подавле-
ние мятежа в том или ином районе, городе, провинции настолько
входило в коллективную память, что осознание риска, связанного
с открытым протестом, на десятки лет делало его невозможным.
В то же время многочисленные случаи различных уступок и ам-
нистии участников народных движений следует рассматривать, по-
видимому, не только как свидетельство ослаблния властей, а преж-
де всего как проявление относительной гибкости последних, дока-
зательство понимания, что бунт не обязательно означает открыв от
общества, что сохранение статус-кво лишь посредством репрессий
невозможно.
Протестующая толпа, как правило, формировалась спонтанно.
Однако с самого начала своего существовния в непредсказуемом
сценарии бунта она была занята поиском смысла происходящего
или, говоря словами М. Вебера, «производила смысл». Ключом к по-
ниманию этого смысла, по-видимому, могут быть слова идентич-
ность и легитимность.
Осознавая свое место в ситуации, толпа прежде всего выясняла
распределение ролей, определяя реальных или воображаемых вра-
гов («их»). Вместе с тем для сплочения противостоящего этим вра-
гам «мы» чрезвычайно важно было обосновать свое право на су-
ществование и действие. С этой целью толпа изобретательно отби-
рала и использовала средства, накопленные в ходе предшествующе-
го социального опыта. Среди способов легитимации бунтовщическо-
го поведения неизменно присутствовали апелляции к властям, в том
числе к верховной власти — королю, и имитации их действий, под-
ражание юридическим процедурам, в частности, принятым в обще-
стве формам наказания за преступления, постоянное подчеркивание
лояльности и активное использование элементов народной культу-
ры, чтобы убедить в традиционности, «хорошем порядке» своего по-
ведения, смысл которого лишь в том, чтобы заявить о законных
требованиях.
Выше мы пытались все это конкретно показать. Вот еще несколь-
ко красноречивых свидетельств. Во время недорода 1693 г. власти
Бургундии приняли меры, чтобы зерно не вывозили из провинции.
В соседней Бурбонне в этой связи стала ощущаться нехватка хлеба
и повсюду «множились бунты и волнения, которым магистраты не
могли противостоять». При этом бунтовщики стремились найти за-
208
конные основания для своего протеста. В частности, в Мулене на-
род поднялся «под предлогом, что суда с зерном, якобы предназна-
ченные для Парижа, не имели сопроводительных писем и сертифи-
катов 15°, разрешающих транспортировку»151. 22 сентября 1766 г. в
портовом городке Санс произошел «бунт-препятствие». Более 200
человек, осадив полицейских чиновников в ратуше во время заседа-
ния, требовали «осуществить правосудие и запретить вывоз зерна»,
которое было куплено торговцем сьером Экуани и уже погружено
на корабли для отправки в Руан. Не встретив понимания, бунтовщи-
ки, продержав в ратуше чиновников больше часа и разграбив не-
сколько мешков с хлебом, разошлись. Однако к 8 часам вечера более
двух тысяч человек устроили обыск на двух кораблях, груженных
зерном. Они нашли 20 мешков зерна, маркированных инициалами
торговца и растащили их. При этом они спрашивали и у торговца,
и у властей, .есть ли у них разрешение короля на вывоз хлеба, и
требовали предъявить его письменное распоряжение 152. Как показа-
ла Б. Меяр, во время хлебных волнений 1774 г. в Туре и окрестно-
стях бунтующие толпы без конца говорили о необходимости ува-
жать законодательство хлебной торговли. Разумеется, речь шла
о том, что они сами считали законным в этой сфере. 17 февраля
в Сен-Радегод женщины, задерживающие повозку с хлебом, гово-
рили, что у них «есть приказ останавливать эти повозки и препро-
вождать к служащим, ответственным за полицию хлебной торгов-
ли, чтобы знать, кому они принадлежат». То же наблюдалось и в
других местах: 19 и 20 февраля в Вальере люди утверждали, что
имели приказ останавливать лодки с хлебом «от господина Шеемо,
синдика Лиит и офицеров полиции» (на самом деле Вельер не вхо-
дил в сферу компетенции полиции Лиит). В Савоньере жители го-
ворили фискальному прокурору, что есть «постановления и регла-
менты в Туре, запрещающие хлебную торговлю». Власти были убеж-
дены, что люди, останавливающие хлебные повозки и баржи с зер-
ном, хотели «передать их в руки полиции, чтобы зерно было прода-
но на рынке» в соответствии с установленным порядком153.
Крестьяне в продолжительном конфликте с сеньором Бонафо де
Преске в Дофине требовали от него подтвердить свои претензии на
использование лесов Сау феодальными документами154. Во время
бунта в Фуа в 1784 г. организаторы его требовали у мэра долины
Викдессу господина де Лапрада «копию постановления, вводящего
дотацию». По свидетельству мэра, он предоставил бунтовщикам та-
кую копию 1SS. В Ламбале (1788 г.) бунтовщики, останавливающие
хлебные повозки и баржи, были убеждены, что экспорт запрещен
с марта. По показанию свидетелей, «руководители бунтов их убеди-
ли, что они подчиняются королю; один из них даже говорил, что ви-
дел письмо, запрещающее экспорт»156.
Стремление заставить услышать себя, доказать свое право на
вмешательство в ход событий и вместе с тем не нарушать суще-
209
ствующих предписаний парадоксальным образом совмещалось во
многих бунтах. Выраженные публично на площади, на улице эти
два желания, переплетаясь, придавали бунтовщическому поведению
такое сложное содержание, что современники, а вслед за ними и ис-
торики предпочитали квалифицировать его как «непостижимое».
Ломбар, докладывая Кольберу о восстании в Бордо 26 марта 1675 г.,
писал: «Это начало беспорядка имело удивительное продолжение,
потому что вооруженные бунтовщики, маршируя под звуки бараба-
на к ратуше, требовали у жюрады освобождения одного из их людей,
который был посажен в тюрьму, и оскорбляли тех, кто не был согла-
сен с их безнадежным планом, т. к. не знали чего они хотят; встре-
тив торговца вином из Ла Рошели, ему нанесли несколько ударов
за то, что он не захотел кричать «Да здравствует король без габе-
ли!»157. Рассказывая о погроме, который был учинен в ходе дижон-
ского бупта 18 апреля 1775 г. в доме советника парламента госпо-
дина Фитжо, заподозренного в продовольственных махинациях, со-
временник писал: «Я не могу Вам дать представление об опустоше-
нии, которое тогда было совершено. В самом деле это что-то непости-
жимое и надо было видеть эту сцену, чтобы понять ее»158.
Смысл легитимации бунтовщического поведения — утверждение
«порядка» посредством запрещенного законом действия, абсурдный
с рациональной точки зрения ускользал от современников. Возмож-
но, отчасти это было связано и с широко распространенным мнени-
ем, что простонародье, толпа не способны действовать самостоятель-
но. Отсюда идея заговора, которую так часто использовали со-
временники, а потом и историки для «объяснения» «странных» про-
явлений протеста. А. В. Гордон уподобил распространенное в кре-
стьянских движениях «воображаемое участие в воссоздании соци-
ального порядка» «социогенезу архаического действия, когда тво-
рящий космос коллектив вначале всеми возможными средствами
и с интенсивнейшей растратой психической энергии воспроизводил
хаос»159. Безусловно, в этом сравнении есть зерно истины. В то же
время наши материалы и появившиеся на Западе работы, где иссле-
дуется «логика толпы» и «правила бунта», показывают, что проте-
стующая толпа не только творила хаос, но и пыталась противопо-
ставить существующему несовершенному «порядку» собственный,
основанный на безусловно, утопических нравственных принципах
справедливости для всех. Привычное понимание соотношения по-
рядка и беспорядка как дихотомии разрешенного и запрещенного
(законного и незаконного) упрощает взаимодействие этих двух фе-
номенов, Эта дихотомия, безусловно, присутствует и является необ-
ходимым элементом в начальном разграниченпии этих явлений в
конкретном обществе. Но она недостаточна и неадекватна, если мы
хотим понять их сущности. Поскольку эти последние вытекают не
только из отношения к закону, но и из отношения к нравам, нор-
мам и ценностям различных страт данного общества 16°.
210
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., напр.: Clement-Hdmery. Histoire des fetes civiles et religieuses du de-
partement du Nord. Paris, 1834.
2 См.: Вегсё Y. M. Fete et revolte. Paris, 1976.
3 Бахтин M. M. Творчество Франсуа Рабле... M., 1990; Memoires pour ser-
vir a 1’histoire de la fete foux qui se fasent autrefois dans plusieures eglises.
Par M. De Tilliot. Geneve, MDCCLI.
4 Бахтин M. M. Указ. соч.
5 Примечательно, что в двух цитированных выше мемуарах о состоянии
земледелия и земледельцев в XVIII в. одной из причин неблагополучия в этой
сфере названо слишком большое количество «шутовских» праздников. ЦПА
ИМЛ. Ф. 320. Д. 76, 2651.
6 Muchembled R. Culture populaire et culture des elites dans la France
moderne (XVе —XVIIIе siecles). Paris, 1978.
7 BN mss. Joly de Fleury. 2415. F. 23.
8 См., напр.: BN mss. Joly de Fleury 2414. F. 241. Arret du Conseil du Roi
du-4 janvier 1724; F. 243. Arret de la Cour du Parlement de Paris du 10.12. 172£.
9 BN mss. Joly de Fleury 1391. F. 210.
10 BN mss, Joly de Fleury. 2414. Droit et administration. F. 255, 269, 270.
11 См., напр.: BN mss. Joly de Fleury 1393. F. 291—293. Arret de la COUR
de Parlement de Paris du 12.12. 1759.
12 И. M. Берсе полагает, что их было около 50 в период с 1778 по 1786 г.
Berce Y. М. Op. cit. Paris, 1976. Р. 17. В коллекции Жоли де Флёри Националь-
ной библиотеки встречаются подобные постановления в конце 50-х и в
60-е годы.
13 BN mss. Joly de Freury 1391. F. 390—391. Arret de la Cour de Parlement
de Paris du 29. I. 1782; 2415 F. 5.
14 BN mss. Joly de Fleury 2415 F. 25. Arret de la Cour de Parlement de Pa-
ris du 2 mars 1786; 2415 F 11. Arret de la Cour de Parlement de Paris du 30.9.
1786. См. также 2415 F 7-26.
15 BN mss. Joly de Fleury 1339 F 291—292. ACP du 12.12. 1759; 2415 F 17.
ACP du 18.9. 1784; F. 13. ACP du 9.1. 1786.
16 BN mss. Joly de Fleury 2415 F 21. ACP. Paris 28.12. 1785.
17 BN mss. Joly de fleury 2415 F 7. ACP. Paris 20.5. 1786.
18 Inv. som. Haute-Garonne. Toulouse, 1903. T. 3. В 1653.
19 Inv. som. Bouches-du-Rhons. Marseille, 1892. T. 2. C 1359.
20 Inv. som. Aube. Troyes, 1910. T. 3. E 2657,
21 Inv. som. Basses-Pyrenees. 1876. T. 2. В 4976. Праздник проходил сле-
дующим образом. Во время празднования рождения святого покровителя при-
хода или на следующий день жители организовывали процессию. Впереди
обязательно шли барабанщики и один из жителей, сидевший на осле лицом к
хвосту. Участники процессии, главным образом молодежь, вооруженные ду-
бинами, заходили в самые богатые дома деревни и требовали для себя еды и
вина. Кроме того, они останавливали прохожих на улицах, требуя плату за
«право прохода».
22 Berce Y. М. Op. cit. Р. 172.
23 Muchembled R. Op. cit. Ch. II.
24 Вегсё Y. M. Op. cit. P. 9—10.
25 ЦПА ИМЛ. Ф. 320. Ou. 2. Д. 2501.
26 Poitrineau A. La fete traditionnelle Ц AHRF. 1975. N 221; Delumeau J. La
peur... P. 403—407.
27 AHRF. 1975. N 221. P. 354.
28 Cm.: Le Comte de Creutz. Lettres inedits de Paris. 1766—1770. Paris, 1987.
P. 153; Gaxotte P. Paris au XVIII s. Paris. P. 126—128; Hippeau G. Le gouverne-
ment de Normandie au XVII et au XVIII siecle. Documents. 8 v. Caen. 1863—
1868. Pt. II. T. 1. P. 58.
211
29 Ozouf M. La fete revolutionnaire. Paris, 1976.
30 Berce Y. M. Op. cit. Paris, 1976. P. 174—176; Castan N. et Y. Vivre en-
semble. Ordre et desordre en Languedoc au XVIII s. Paris, 1981. P 39—40.
31 Berce Y. M. Op. cit. P. 176.
32 К такому же выводу пришел профессор дижонского университета
Б. Гарно. Оп полагает, что «культурная дрессировка» народа в XVIII в. про-
валилась. Garnoit В. Le peuple au siecle des Lumieres. Echec d’ un dressage
culturel. Paris, 1990.
33 В этой связи трудно не согласиться с М. Вовелем, который заметил. что>
«французская революция предстает как одна из первых и наиболее масштаб-
ных попыток сместить или даже разрушить границу между элитарной и на-
родной культурой, предложив для всех общую этическую и эстетическую мо-
дель». Vovelle М. Op. cit. Paris, 1985. Р. 15.
34 Augulhon М. La republique au village. Paris, 1979. P. 157—159.
35 См. подробнее: Berce Y. M. Op. eit.; Muchambled R. Op. cit.; Garnoit EL
Op. cit.
36 Бахтин M. M. Указ. соч. С. 13.
37 См., напр.: Календарные обычаи и обряды в странах Западной Европы..
М.. 1983. Т. 4.
38 Berce Y. М. Op. cit. Paris, 1976. Р. 72—88.
39 См.: Le Charivarie. Actes de la table rond organise a Paris du 25 au 27 av-
ril 1977 publ. par J. Le Goff et J. C. Schmitt. Paris, 1981; Ch. Deplat. Charivaris
en Gascogne. Le “morales des peuples” du XVI au XX siecle. Berger-Levra-
ult, 1982.
40 Sabatier G. Op. cit. Ц MP. P. 129.
41 Pillorger-Rouannet S. Op. cit. // CNSS. 92. Strasbourg. Colmar, 1967. T. 1.
P. 389—391.
42 Berce Y. M. Op. cit. P. 16-18.
43 BN mss. Languedoc-Benedictins. V. 95. F. 155.
44 Les Bonnets Rouges. P. 197. Le Due de Chaulnes. Ordres de desarmer les
paroisses de I’eveche de Treguier.
45 M. de Seraucaut, intendant en Berry au c. g. Le 27 juin 1696 Ц CCG. T. 1.
46 Besson A. Contrabandiers et gabelons. Paris, 1989. P. 51.
47 AN H’ 1172. Labourd, piece 94. Memoire...
48 Maillard. Op. cit. P. 36-37.
49 BN mss. Joly de fleury. 2415. F. 172—195.
50 Fuebert-Dumonteil J. C. Une ville seigneuriale en 1789. Bourges, 1887.
P. 122-123.
51 Ibidem.
52 Tilly Ch. Op. cit. Paris, 1986. P. 10-12.
53 Pillorget-Rouannet S. Op. cit. P. 384.
54 Poitrineau A. Le detonateur economico-fiscal et la charge des ranceures
categorielles profondes lors des explosions de la colere populaire en Auvergne Ц
MP. P. 364.
55 Вот лишь один типичный пример. В Лионе 4 февраля 1699 г. в дни за-
седания полицейских властей- в городской ратуше на площади Таро и около-
ратуши собралось 500—600 женщин, число которых быстро увеличивалось.
В толпе были и мужчины, им удалось проникнуть во двор ратуши. Эта сме-
шанная толпа требовала «Хлеба! Хорошего хлеба! Дешевого хлеба!». По сви-
детельству интенданта, эти требования «сопровождались тысячей дерзостей
и инвектив в адрес магистратов». До вечера толпа буйствовала на площади.
Почти в то ясе время в двух других кварталах города собравшаяся чернь
взламывала и грабила булочные. М. d’Herbigny, intendant a Lyon. 5 fevrier
1699 // CCG. T. 1. P. 514.
56 Этнические стереотипы поведения. Л., 1985.
57 Познавательные возможности изучения инвективы при исследовании
социальпой жизни осознаны современной историографией. См.: Castan Y. Ноп-
212
nete et relations sociales en Languedoc. 1715—1780 (Introduction). Paris, 1974;
Lecharny H. L’injure a Paris au XVIII sibcle: un aspect de la violence du quo-
tidien Ц RHMC. 1989, octobre — novembre. P. 559—585.
58 Berce Y. M. Op. cit. Paris, 1986. P. 250.
69 Sabatier G. Op. cit. Ц MP. P. 121.
60 Inv. som. Basses-Pyrenees. T. 2. В 4924—4925.
61 Corvol A. Op. cit. // RH. 1978. N 526.
62 Deplat Ch. Op. cit. // MP. P. 225.
63 Lemarchand G. Op. cit. // MP. P. 230.
64 Gresset M. Op. cit. // MP. P. 322.
65 AN O’ 186. Copie de la requette de sieur de Presque du 12.10. 1772.
66 Ebavard D. Troubles dans la region letocuise au XVIII s. Bulletin de la
societe du Gers. 1940. 41 annee. P. 180—187.
67 Frayssenge J., Lemaitre N. Op. cit. // MP. P. 373.
63 Hours H. Op. cit. // CH. 1964. N 2. P. 142.
69 Nicolas J. Op. cit. Ц La France d’Ancien Regime. T. II. P. 502.
70 BN mss. Joly de Fleury 1134 F. 99—100.
. 71 Chassin Ch. Op. cit. Paris, 1865. T. 2. P. 165.
72 AD. Ardeche. F. 67. Les masques I. P. 4, 7, 10.
73 AD. Herault. C 47. Jugement prevotal et en dernier ressort (imprimee).
P. 11.
74 AD. Ardeche. F. 67. Les masques I.
75 Ibidem. Les masques II. P. 32, 2.
76 См. об этом: Devis N. Z. Les cultures du peuple. Rituels, savoirs et re-
sistances au XVI seiecle. Paris, 1979.
77 См. об этом: Berce Y. M. Op. cit. Paris, 1986.
78 Le Roy Ladurie E. Le Carnaval de Romans. Paris, 1979. P. 240—241.
79 В одной из записей Бюва читаем: «150 лучников, вновь восстановлен-
ных, стали появляться с 10 числа этого месяца... в совершенно новой голубой
одежде, в шляпе с серебряной каймой и голубой плечевой перевязью, на ко-
торой была вышита желтая лилия; каждый вооружен ружьем, шпагой, шты-
ком и двумя карманными пистолетами. (Они) разделены на отряды по 12 че-
ловек во главе с офицером полевой жандармерии». Buvat J. Op. cit. Т. 2.
Р. 87-88.
80 Ibidem. Р. 77.
81 Ibidem.
82 Ibid. Р. 92. В тот же день интенданты провинций получили приказ обя-
зать кюре приходов под угрозой штрафа в 50 ливров составлять списки «бро-
дяг, бездельников и либертинов» с тем, чтобы отправлять их в соседние бо-
гадельни.
83 Buvat J. Op. cit. Т. 2. Р. 92. Если верить Бюва, в конце мая в провин-
циях и окрестностях Парижа жители протестовали против того, что в дерев-
нях забирали детей для отправки на Миссисипи, пытаясь заменить молодежь,
которая была отправлена туда в начале года и погибла во время шторма.
В семьях из трех дочерей забирали двоих, из троих сыновей — одного. Все это,
естественно, повергало родителей в состояние безутешного горя. Buvat J. Op.
cit. Т. 2. Р. 96.
84 Buvat J. Op. cit. T. 2. P. 80.
85 Farge A., Revel J. Logique de la foule. Paris, 1988. P. 22.
86 Elias N. Op. cit. P. 341. Эльяс полагает, что в то время этот спектакль
был таким же социальным институтом, как современные спортивные состя-
зания (бокс, дзюдо и т. п.).
87 Darnton R. The great cat massacre and other episodes in French cultural
history. London, 1984. P. 100.
88 Ibidem. P. 107—110.
89 Contat N. Anecdotes typographiques. Bruxelles. 1762 Ц Oxford Bibliogra-
phical society. Publications. New series. Oxford, 1980. V. XXL
213
90 У одного их них, по свидетельству Конта, было 25 этих животных. Ibi-
dem. Р. 52.
91 Lorenz К. Agression. Paris, 1968; Stor A. Humain Agression. N. Y., 1968;
Girard R. La violence et la sacre.- Paris, 1972; Girard R. Le bouc emissaires. Pa-
ris, 1982; Soboul A. Violence collective et rapports sociaux. Les foules revolution-
naire (1789—1795) Ц Soboul A. La Revolution framjaise. Paris, 1983. P. 563—
582; Purino G. Les rites de la violence populaires a travers les troubles et les
revoltes en Italic du Sud a 1’epoque moderne Ц MP. P. 185—194; Vovelle M. Op.
cit. Paris, 1985.
92 Актуальные проблемы изучения истории Великой французской рево-
люции. М„ 1989. С. 232—241.
93 Faure F. La bancroute de Law. Paris, 1977. P. 482—486.
94 См. подробнее об историографии вопроса Delumeau J. La peur... P. 17—18.
95 BN mss. Joly de Fleury 1103. F. 135-rl40.
96 AN H’ 1046, d. 2, piece 130.
97 AN H’ 1046, d. 2, piece 124. Memoire pour le sieure Taisse, avocat en Par-
lement de Toulouse, premiere consnl-maire de la ville et port de Cette.
98 В то же время подобному опустошению подверглись дома и магазины
торговца Патексот. «Никогда не видели подобных ужасов, пи картины более
тревожной»,— писал современник. AN Н-1046, d. 2, piece 130.
99 М. d’Herbigny, intendant a Lyon au c. g. 24.2. 1699 Ц CCG. T. 1. P. 514.
I9(’ AN Z (1 c) 441.
101 AN 1308, piece 190. Lettre de president de la cour de 1’aide d’Aix aux
garde de scaux du 24 aoiit 1785.
102 M. de Pomeren, intendant a Champagne au c. g. Ц CCG. T. 2. P. 81-
193 Cor vol A. Op. cit.
104 См. подробнее: Адо А. В., Чеканцева 3. А. Указ. соч. Ц Французский
ежегодник. М., 1986.
105 Там же.
106 Честертон Г. К. Гамлет и психоаналитик. Могильщик Ц Самосознание
в европейской культуре XX века. М.. 1991. С. 221. 224.
'°7 Soboul A. Op. cit. Ц La Revolution franchise Paris, 1983. P. 576—577.
108 Возможно, стражи порядка сознательно преувеличивали по разным
причинам характер таких угроз: ведь именно из их протоколов и отчетов мы
узнаем о том. что происходило в ходе того или иного бунта.
109 Faure Е. Op. cit. Paris, 1977. Р. 657.
"° AN Н’866, d. 2, piece 159. Arret de Conceil d’Etat du 2 octobre 1742.
111 Pillorgel-Rouanet S. Op. cit. P. 318.
112 Chaudron E. La Grande Peur en Champagne Meridional. P. 62—63:
113 BN mss. Joly de Fleury 1134. F. 104 et suiv.
114 Maillard B. Op. cit. P. 30.
115 AN H’ 718, piece 197.
116 AN H’ 1308, piece 198.
117 Cubells M. L’emeute du 25 mars 1789 a Aix-en-Provence Ц MP. P. 404.
118 См., nanp.: Hufton О. H. Op. cit. Ц Annales E. S. C. 1983. N 3.
P. 689-670.
419 BN mss. Languedoc-Benedictin. V. 95. F. 164—165. См. также: Sabati-
er G. Op. cit. // MP. P. 124-125.
120 Lettre Lombart a Colbert. Bordeaux, le 27 mai 1675 Ц Depping. T. Ш.
P. 243.
121 Inv. som. Basses-Piren6es. Paris, 1876. T. 2. В 4924, 4925.
122 В июле 1682 г. был начат процесс против некоего Кали, дворянина иа
Руэрга, который ударил саблей сборщика тальи в элексьоне Мило. Поскольку
в этой области дворяне совершали немало насилий, властям нужен был «при-
мер суровости». В соответстиии с приговором голова провинившегося дворяни-
на была отрублена en effigie. Кроме того, он должен был заплатить королю
штраф в 1000 ливров. Inv. analitique, G 7. 390. Т. II. С 3140.
214
128 После хлебного бунта в г. Рошфор и окрестностях 17 апреля 1789 г.
в ходе следствия руководителем восстания был назван хирург из пригорода,
некто Бошар. Поскольку ему удалось скрыться, его приговорили к смерти за-
очно. 19 июня 1789 г. приговор был приведен в исполнение en effigie. AN
ВВ (30) 68.
124 Например, по свидетельству А. Кура, при подавлении восстания ками-
заров было сожжено и разрушено 466 деревень. Энгельгардт Р. Ю. Указ. соч.
С. 103.
125 Babeuf F. Pages choisis publiees par M. Dommanget. Paris, 1935. P. 73—
75; Цит. no: Godechot J. La prise de la Bastille. Paris, 1989. P. 376.
126 Farge A. La vie fragil...
127 Foucault M. Surveiller et punir...
128 Размышляя над этим парадоксом, исследователи пришли к заключе-
нию, что жертвоприношение связало с поннтием священного. «Преступно уби-
вать жертву,— пишет Р. Жирар,— потому, что она священна... Но жертва не
станет священной, если ее не убить». Жертва и жертвоприношение составля-
ли «тайный нерв» ритуала публичной казни. Топоров В. Н. Указ. соч.
,129 BN mss. Joly de Fleury 1103. F, 48—58.
130 BN mss. Joly de Fleury 1103. F. 40-45.
131 Inv. analit. T. II. G 7. P. 187. Agen. 15.12. 1679.
132 BN mss. Languedoc-Benedictins, V. 95.
133 В июне 1682 г. три солдата за участие в бунте против комиссара по-
лиции были приговорены к четвертованию. В приговоре значительное место
уделено тому, что следует сделать с трупами казненных. “Leurs corps mis cha-
cun sur roue la face toumer ver le Ciel, pour у demeure tant qu’ils plaira a
Dieu leur cnserver la vie, leur corps mort portee au gibetir de Paris”. BN mss.
Joly de Fleury 1103. F. 33—34.
134 Boureau A. Op. cit. Paris, 1988.
136 Devis N. Z. Op. cit. P. 290.
136 В связи с хлебными волнениями в Нормандии в 1774 г. субделегат пи-
сал: «Было бы опасно уступать воле парода и очень важно дать ему понять,
что его противодействия, движения и насилия послужат только тому, что бу-
дут приняты более эффективные меры». Inv. som. Calvados. Paris, 1986. T. 3.
С 2081.
137 См., напр.: Кропоткин П. Указ. соч. С. 16.
138 Inv. som. Calvados. Paris, 1896. T. 111. С 2644.
139 M. Robert, procureur du Roi au Chatelet, Lettre du 7 septembre 1709 Ц
CCG. T. III. P. 212.
140 Efforts du patriotisme ou recuil complet des ecrits publ. pendant le regne
du chancelier Maupau. Paris, 1775. T. 2. P. 435.
141 BN mss. Joly de Fleury.
142 См. об этом: Delumeau J. La peur...
143 Интендапт Бретани в мае 1694 г. докладывал генеральному контролеру:
«Страх перед недородом начинает давать о себе знать в различных местах
народными волнениями. Когда в одном приходе судья в сопровождении сер-
жантов попытался забрать хлеб, предназначенный для этапа, бунтовщики, во-
оруженные ружьями, не дали вывезти зерно, заявив, что у вих не будет не-
достатка в поддержке и что они предпочитают лучше быть повешенными,
чем умереть с голоду». Intendant en Bretagne au c. g. 2 mai 1694 Ц CCG. T. 1.
P. 362.
144 Отчаяние и страхи указывают на наличие прочной связи между мате-
риальным положением людей и их протестом. Другое дело, что эту связь
нельзя рассматривать как прямую, причинно-следственную: материальное по-
ложение далеко пе все позволяет понять в поведении людей, в том числе бун-
товщическом.
145 Lefebvre G. Op. cit. Paris, 1932.
148 Depping. T. HI. P. 176.
215
147 См., напр.: BN mss. Joly de Fleury 1103 F. 117.
148 Lettre de Colbert T. IV. P121. N 114. Lettre a M. le Blanc intendant it
Rouen. Saint-Germain, 10 juin 1676.
149 Le Roy Ladurie. E. Reflexions sur les assises... Ц Les monarchies. Pa-
ris, 1986.
180 Образцы таких сертификатов сохранились в архиве ИМЛ. Ф. 320.
181 М. Vayer, intendant a Moulins, au с. g. 28 octobre 1698 Ц CCG. T. 1.
P. 195.
152 BN mss. Joly de Fleury 1134 F. 128—134. Proccs-verbal par 1’officiers de
police de Sens a J'ocasion d'line emotion populaire et vol de Bled. F. 135—139.
Lettre anonime du 24 septembre 1766.
183 Meillard B. Op. cit. P. 35—36.
154 AN O’ 186. Memoire du 10 mars 1779.
188 AN H-718, d. 2, piece 197.
188 AN BB (30) 87. Emeute de Lambale. 1788. Piece 102.
187 Lettres de Lombart a Colbert, le 27 mars 1675 Ц Depping. T. III. P. 249.
188 Relation de I’emeule 18 avril 1775. Lettre d’un temoins oculair publie dans
“Journal de la Cote-d'Or”. N du 3 avril 1858 Ц Girod. Op. cit. P. 135.
189 Гордон А. В. Указ. соч. С. 169.
160 Bourquet M. N. Desordre public, ordre populaire a I’epogue napoleonien-
ne // MP. P. 707-708.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Изучая бунтовщическое поведение простолюдинов во Франции
между Фрондой и Революцией, я исходила из того, что «человече-
ский поступок есть потенциальный текст и может быть понят (как
человеческий поступок, а не физическое действие) только в диало-
гическом контексте своего времени (как реплика, как смысловая по-
зиция, как система мотивов)»1. Такой подход позволил выявить
некоторые особенности общества Старого порядка, которые долго
оставались в тени нашей историографии. Кроме того, при таком
подходе традиционная проблематика историографии народных дви-
жений (проблема их происхождения, соотношения стихийности и
сознательности, позитивного и негативного в устремлениях бунтов-
щиков, вопрос об их роли в развитии общества), приобретая исто-
рико-антропологическое и культурологическое измерение, наполня-
ется новым содержанием, которое позволяет лучше понять народ-
ный бунт как глобальный социальный феномен.
История открытого протеста показывает, что французское об-
щество в 1661 — 1789 гг. было материально слабо обеспеченным,
предельно иерархизированным и регламентированным, но менталь-
но цельным. В основе этой интеграции лежала природная социаль-
ность, которая, несомненно, доминировала в то время, распростра-
няясь не только на «низы», но и «верхи» общества. Ее важнейшие
компоненты — зависимость от природных факторов, эмоциональ-
ность и подозрительность, примат природного тела над всем осталь-
ным помогают понять «банальность» экспрессивного взрывного по-
ведения, веру в заговоры и слухи, природу народного насилия. Это-
му типу социальности соответствовала и упрощающая реальные от-
ношения бинарная логика. С одной стороны, бунтовщики, на время
вырываясь из пропитанного магией мировосприятия, искали и на-
ходили конкретных виновников своего бедственного положения
(вымогатель-габелер, плохой сеньор, спекулянт или перекупщик,
обманщик-мэр или субделегат и т. д.), продолжая оставаться при
этом в плену мифологизированного сознания. С другой стороны,
просвещенные современники, в том числе администраторы, сильно
упрощали мотивации бунтовщиков, сводя их, как правило, к одному
217
видимому симптому. Такая логика отчасти была воспринята тради-
ционной историографией народных движений, что проявлялось в
преимущественном внимании к выяснению причин открытого про-
теста, выявлению типологии бунтов, соотношения типов, их связей
и т. п. Привычно видя в бунте лишь проявление социального кон-
фликта, историографическая традиция стремилась объяснить его
природу в первую очередь материальным положением и интересами
противоборствующих сторон. Нет сомнения, что эти интересы всегда
имели существенное значение, но сводить сложный мир народных
манифестаций и бунтов лишь к материальному интересу — значит,
упрощать и явление оспаривания, и самого человека. Практика на-
родной борьбы не исчерпывается борьбой бедных против богатых,
эксплуатируемых против эксплуататоров2.
Наши материалы показывают, что во Франции Старого порядка
бунт структурных низов был не только проявлением социального
конфликта, но и особой формой жизни народа, органической частью
народной культуры. Убедительное тому свидетельство—многочис-
ленные фольклорные элементы в народных волнениях, очевидная
связь бунтарского поведения с праздничной народной традицией.
Разумеется, в поведении праздничной и бунтовщической толпы бы-
ли различия. Первая, вступая в «утопическое царство всеобщности,
свободы, равенства и изобилия» (М. М. Бахтин), была озабочена не
столько утверждением своей идентичности и поиском смысла про-
исходящего, сколько стремилась посредством катарсиса празднич-
ного веселья добиться укрепления существующего порядка. Про-
тестующая толпа в ходе бунта постоянно стремилась доказать свое
право па существование, показать своими действиями, что они упо-
рядочены, «законны», и тем самым психологически реабилитировать
своих членов. Доминантные стороны человеческой психики: вос-
приятие, подражание, символ — ярко проявлялись в бунтовщиче-
ском поведении простолюдинов того времени, придавая ему ритуа-
лизованный характер.
Бунт был не только символической, но и многофункциональной
системой. В перечне известных функций бунта, подтверждающихся
нашими материалами: психотерапевтическая, юридическая, защит-
ная,— последняя, по-видимому, имела особое значение. В последний
период Старого порядка укрепляющаяся абсолютная монархия на-
саждала в обществе отношения господства-подчинения, когда власть
зависела от ранга на иерархической лестнице, искажая тем самым
принцип естественной природной социальности, который долгое вре-
мя лежал в основе жизнедятельности территориальной общности.
Разрушение этой социальности в целом соответствовало общему на-
правлению социально-экономической эволюции, связанному со ста-
новлением рыночных отношений: последние все определеннее
вытесняли прямые родственные и территориальные связи. Однако
этот процесс, хотя и довольно медленный, был связан с коренной
218
ломкой всего жизненного уклада простого человека, его привычных
установок и представлений об окружающем мире.
«Традиционализм» протестующей толпы был прежде всего сиг-
налом разрушения традиционной культуры. На протяжении всего
интересующего нас периода открытый протест носил оборонитель-
ный характер3. Бунт не имел инициативы. Как правило, он был
ответной реакций. И не только на стесненные материальные об-
стоятельства, но и на психологическое давление извне со стороны
министров-реформаторов, местных администраторов, спекулянтов,
стражей порядка и т. п. Это был ответ на попытки навязать новые
и уже поэтому воспринимаемые как несправедливые правила суще-
ствования. По-видимому, бунтовщическое поведение можно рассма-
тривать как особую субкультуру общества Старого порядка — суб-
культуру анархического бунтарства и отрицания.
Дестабилизируя на время установленный порядок, бунт одно-
временно укреплял единство общности участвующих в нем людей
(территориальной, профессиональной, социальной) перед лицом
внешней агрессии. Он был полезен еще и тем, что обнажал кон-
кретное зло: пороки фискальной системы и военно-полицейской
машины Старого порядка, злоупотребления сеньоров и их помощ-
ников, откровенный эгоизм собственников, торговцев, вздувавших
цены, придерживавших запасы продовольствия, корысть и некомпе-
тентность представителей правосудия на местах, муниципальных
властей и т. п. Кроме того, протестующая толпа в процессе само-
идентификации настойчиво искала, живо адаптировала и создавала
идеи-образы, используя их в своих интересах. Роль коллективного
воображаемого в формировании настроений неповиновения, отказов
и надежд была реальной и действенной. В череде кризисов послед-
него периода Старого порядка явно ощущается активное сопротив-
ление этого воображаемого всякой инновации. Однако было ли это
только отрицание, порожденное верой в «обольстительную химеру
Золотого века»? Конечно, во все времена люди склонны идеализи-
ровать прошлое, особенно когда возможности настоящего были пре-
дельно сужены и обеднены сонмом неблагоприятных факторов. Тем
не менее история открытого протеста при Старом порядке показы-
вает, что отношение простолюдинов к изменению всегда имело мо-
рально-этическую окраску, поэтому вряд ли верно рассматривать
это отношение в линейной временной шкале. Кроме того, специали-
сты убедительно показали, что чистое отрицание никогда не было
свойственно народной культуре, что «амбивалентность — ее родовая,
сущностная черта, с которой связана признаваемая всеми неистре-
бимая внутренняя мощь и плодотворность народного тела»
(М. М. Бахтин).
Источники свйдетельствуют, что бунтовщики не только отверга-
ли новое, но и отстаивали свои права и привилегии, требовали счи-
таться с нормами и ценностями своей культуры. Более того, они
219
заставляли уважать себя как людей. Прйво на жизнь и свободу для
всех — основа эгалитарной народной утопии, которая в полный голос
заявила о себе в годы Французской революции. Конечно, вербально
эта утопия вряд ли могла быть сформулирована в лоне устной тра-
диции, но образный мир последней, проявлявшийся в критических
ситуациях в красноречивых поступках, улавливали прекрасно по-
нимавшие ментальность этой среды наиболее чуткие современники,
которые перевели его на язык высокой философии и большой поли-
тики. Мысль о том, что «единственной целью всякого управления
должно быть поддержание прав человека»4, была в разных вариан-
тах сформулирована интеллектуалами последнего века Старого по-
рядка. Она пронизывает десятки правовых актов первых лет фран-
цузской революции. Но вызревала она, по-видимому, долго и мучи-
тельно в недрах народной жизни. Отрицая те или иные аспекты
установленного порядка, бунтовщики противопоставляли ему свой
идеальный порядок, в основе которого в соответствии с доминиро-
вавшим типом природной социальности было право на существова-
ние, «понимаемое как свобода распоряжаться своими жизненными
силами и равенство в доступе к средствам существования»
(А. В. Гордон). Подобно тому, как народный праздник сопротив-
лялся рациональному упорядочиванию праздничной традиции, бунт
сопротивлялся несовершенствам, либо (чаще) попыткам усовер-
шенствования жизни общественной. Сопротивляясь утопии рацио-
нальной, он предлагал свою собственную — экзистенциальную.
И проблема, вероятно, не в том, чтобы определить и тем более
оценить, которая из них лучше, правильнее, прогрессивнее. Уто-
пия — всегда утопия. Важно, что обе они существуют в любом об-
ществе, стратегия развития которого во многом зависит от того, как
эти утопии взаимодействовали, взаимно питали, корректировали, ус-
ложняли и упрощали друг друга. Не из этой ли диалектики выра-
стает в конечном счете оригинальный мир конкретной цивилизации?
Бунт был не только адаптивным механизмом, «облегчающим»
восприятие нового, но и острой экстенсивной формой развития со-
циального тела, общности. Вероятно, и значение этого явления сле-
дует искать не только в том, чего добились бунтовщики. Важнее
конкретного результата бунта (который порой не достигался, но
очень часто и достигался: снижался налог, приостанавливалось его
взимание, уменьшалась цена хлеба) было качественное преобразо-
вание участников социальной драмы (и бунтовщиков, и представи-
телей установленного порядка). По-видимому, одно из явных свиде-
тельств внутреннего преображения исторического субъекта — смена
ритма оспаривания. Однако падежная реконструкция активизации
бунтарских проявлений или их смягчения вряд ли возможна. Ут-
вердившееся в историографии представление о нарастании социаль-
ной напряженности в обществе Старого порядка во второй половине
220
XVIII в. как будто подтверждается подсчетами французских иссле-
дователей народных движений5. Тем не менее уверенности в том,
что это представление не связано в первую очередь с телеологиче-
ским видением истории, с нашим знанием о том, что было дальше,
у меня нет.
Итоги исследования истории открытого протеста во Франции
Старого порядка будут неполными, если обойти ключевую проблему
темы народных движений и, вероятно, одну из вечных проблем гу-
манитарного знания: «Стадо для пастуха или пастух для стада?».
В академических кругах она имеет иную формулировку, но суть ее
та же. Это вопрос о роли низов, масс в истории, в динамике обще-
ства и государства. Разумеется, бунтовщическое поведение лишь
одна и, вероятно, все же далеко не самая существенная составляю-
щая этой роли. Стержнем ее является созидательная деятельность
нарбда, его труд, творчество. Но это особый сюжет. Что же касает-
ся взрывного поведения протестующей толпы, то его вряд ли верно
рассматривать как главную пружину в динамике исторического раз-
вития. Наши материалы убеждают в том, что в период Старого
порядка его роль была ограничена, хотя и существенна. Сила про-
тестующей народной толпы, вероятно, не в том, что она подтачи-
вала Старый порядок и готовила новый. Скорее, значение бунтов-
щического поведения в том, что оно было своеобразным сдерживаю-
щим фактором в динамике социума, который не позволял резко
разрушать традицию, обеспечивая тем самым определенное равно-
весие в этой динамике, сохранение главной нравственно-генетиче-
ской линии эволюции.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гу-
манитарных науках: Опыт философского анализа Ц М. М. Бахтин. Литера-
турно-критические статьи. М., 1986.
2 Напомним в этой связи замечание М. М. Ковалевского: «Народные вос-
стания редко бывают последствием одной какой-либо причины. Они отражают
в себе общее недовольство существующим положением, частью социальное,
частью бессознательное стремление положить конец всему, что в глазах недо-
вольных представляется вопиющей неправдой и ближайщим источником их
бедствий». Ковалевский М. М. Английская пугачевщина Ц Русская мысль.
1895. Май. С. 1.
3 То же было и во время революции. См.: Rude G. La foule dans la Revo-
lution franfaise. Paris, 1959. P. 253.
4 L’an I des droit de 1’homme. Les debats de 1789 a I’Assemblee Nationale.
6 Cm.: Lemarchand G. Op. cit. Ц AHRF. 1991. N 1.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
I. АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ.
цпл НМЛ
Фонд 320. Коллекция различных рукописных документов по истории
французской революции в департаментах.
ОР ГБЛ
Фонд 68. Генеральный штаб.
ОР ГПИБ
НАЦИОНАЛЬНЫЙ АРИХВ. ПАРИЖ
Serie Н’. Pays d’Etats, Pays d’Election, Intendances.
H’670. Etat provincieux et generaux, protestation contre la nouvelle consti-
tution. 1788—1789.
H’717—718. Pays de Foix. Emeuts a Vicdessous contre la feme de la sub-
vention. 1784—1785.
H’ 722. Correspondance du Controleur generale et documents relatifs a 1’emen-
te de 1784.
H’ 723. Franche-Comte. 1659—1791. Affaires divers relatives a 1’administra-
tion et aux impots. 1760—1787.
H’ 735. Hainaut. Imposition pour les routes 1775—1777; remise d’impots.
1759-1790.
H’ 736. Capitation de Valencienne. 1754—1775.
H’ 747. Hainaut. Tirage de la milice. 1788—1789.
H’866. Languedoc. Affaires divers, Rebellions contre les agents de la feme.
H’ 1046. Languedoc, docie 2. Emeutes causes par la cherte des grains a Cette
et dans plusieurs autres villcs. 1789—1791.
H’ 1101—1105. Languedoc. Affaires diverces. 1709—1790.
Malversations des praticiens de village dans le Gevandan, le Vivarais et les
Cevenne.
H’H72. Pau et Bayonne. Affaire du Labourd: impots, contestations de la
communaute d’LJstanitz, chemins cts. 1774—1790.
H’ 1273. Provence. Contestastion de la communaute d’Egyuiere contre le comp-
te de Sade. 1556—1789.
H’1274. Provence. Emeute en 1789 a Aix, a Marseille, a Manosque, a Toulon
etc. 1785—1789.
H’ 1307. Provence. Affaires diverses. 1745—1786. Emeutes a Mesel et a Ma-
nosque.
H’ 1438. Picardie. Documents divers. 1709—1790.
H’ 1453—1454. Melanges. Affaires divers: emeutes, perception des impots»
affaires privees. 1782—1792.
222
Н’ 1455. Affaires divers. Documents adressee au Controleurs general, election
des municipality etc. 1739—1792.
Serie 0. Maison du Roi.
0’479. Depeches. 1783.
Sous —Serie Z 1 c. 474—475. Informations relatives aux abus et desordres qui
out eu lieu dans la marechaussee de Languedoc. 1754—1757; 1782—1785.
Z 1 c 441, 465. Documents juridiquis sur les desordres et troubles.
Serie U 700. Copies d’arrets du conseil, memoire etc. concernant les eaux et fo-
rets, les peages, XVII—XVIII.
Sous — serie BB BO. Cabinet du Ministre de la justice.
BB 30. 66, 79, 87. Melanges historiques. 1776—1792. Documents re latifs aux
mouvements populaires de 1788 a 1790.
F 7 3679/6. Police general. 1789-1820.
F 11 1173—1174. Correspondence relatives au grains et approvisionnements.
1765-1789.
Serie TT. Affaires et bien des protestants.
TT 445 A et 445 B. Correspondence entre le ministre et les intendants du
Poitou et de Montauban. Interrogatoires sur les assemblees de Religionnaire.
1730-1782.
TT 447—450. Melanges concernant principalement les troubles causes par les
procedures appliques aux Religionnairs a la suites de la revolution de 1’edit de
Nantes. 1640—1790.
АРХИВЫ ДЕПАРТАМЕНТОВ *
Архив департамента Ардеш.
F 67. Les masques armees. 1783.
Архив департамента Эро.
С 6504. Revolte des masques armees en Vivarais. Copie de la correspondence
du compte de Perigor.
НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА. ПАРИЖ.
BN mss. Joly de Fleury. 1101—1106. Emeutes a Paris, declaration sur les attro-
upements, affaires diverses de I’annee 1790.
1159—1165. Affaires provinciales. Emeutes, desordres etc.
1307—1308. Mendiants. 1742-1741. 1750-1751.
1391—1409. Affaires locals.
2414—2426. Droit et administration.
BN mss. Fonds Languedoc-Benedictines. V. 95.
BN mss. fr. 14296, 15596, 16744, 21707.
BN mss. Collection de la Reynie. 2499. Crimes d’Etat; felonnie, rebellion.
II. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ.
Anecdotes typographiques. Ou Ton soit la description des coutumes, moe-
urs et usages singuliers des compagnons imprimes. 1762 // Oxford Bibliographi-
cal Society. Publications. New series. Oxford, 1980. Vol XX. Ed. par C. Barbes.
* Ксерокопии этих материалов были привезены из Франции и любезно
предоставлены для исследования профессором А. В. Адо.
223
Barbier E. J. F. Journal d’un bourgois de Paris sous le regne de Louis XV.
Paris, 1847—1856 . 4 vol.
Beffray de Reigny L. A. Histoire de France pendant tros mois (15 mai —
15 aout 1789). Paris, 1789.
Boislisle A. M. Correspondance des controleurs generaux des finances
avec les intendants des provinces Paris, 1874—1876. T. I—III.
Boislisle A. M. Memoire des intendante sur 1’etat des generalite dresses pour
I’instruction de due de Bourgogne. Paris, 1881. T. I.
Boiguilbert P. de La France ruinee sous le Regne de Louis XIV. Par qui et
comment. A Cologne. Chez P. Marteau. Mollande, 1694.
Bonnfon P. Socicte fran^aise du XVIII s. Lectures extraits des mfimoires et
des correspondance. Colin. Paris, 1911.
Bouloiseau M. La mort du Tiers etat. Rouen, 29 avril 1789 / Annales de-
Normendie. 1961 N 4. ,
Buvat J. Journal de la Regence. 171S—1723. Ed. par E. Campton. Paris, 1875.
T. I—II.
Collection des inventaires sommaires des archives departementales anterie-
ures a 1790.
Collection des inventaires sommaires des archives communals anterieures a
1790.
Chassin Ch. Les elections et les cahiers de Paris en 1789. Paris, 1889.
T. I-IV.
Depping G. B. Correspondance administrative sous le regne de Louis XIV.
Paris, 1850-1852. T. I-III.
Documents relatifs a 1’histoires des subsistence dans le district de Bergues
pendant la Revolution (1788 — an V). Puhi. par. G. Lefehvre. Lille, 1914. T. I.
Duval L. Ephemeride de la moyenne Normandie et du Perche en 1789. Alen-~
fon, 1890.
Duval V. J. Memoires. Enfance et education d’un paysan au XVIII siecle-.
Paris, 1981.
France. Lois et ordonnances. Code de Louia XV ou nouveau recuil des prin-
cipaux reglements et ordonnances de Sa Mageste. Avignon, 1753. T. 3..
Hardy S. P. Mes loisirs. Journal d’evenements tels qu’ils parviennet a mes
connaissance. 1764—1789. Puhlie d’apres le manuscrit autograpne et inedit de la
Bibtiotheque Natoinale par. M. Tourneux et M. Vitral. Paris, L. Al. Picard, 1912’.
T. 1. 1764-1773.
Herbert C. J. La police generale des grains. Sur leur prix et sur les effets
de 1’Agriculture. Berlin, 1873.
Le Gouvernement de Normandie au XVII et XVIII siecles par M. C. Hip-
peau d’apres des la correspondance des marquis de Becuron et de due d’Han-
court. Caen. 8 Vol. 1863—1868.
Les elections de 1789 en Normandie. Documents inedits publ. par G. Hip-
peau. Paris, 1869.
Lettres a M. I'abhe Raynal sur 1’hitoire de la revolution de I’edit de Nantes.
Qu’il se propose de publier. Paris, 1782.
Luchet J. P. Memoire pout servir a 1’histoire de 1’annee 1789. Paris, 1790.
Lettres instructions et memoires de Colhert. Ed. par. P. Clement Paris, 1861—
1864. 6 vol.
Les subsistences dans le district de Versailles de 1788 а Гап. V. Publ. par Def-
resne et E. Evrard. Rennes, 1921. T. 1.
Memoire historique et justificatif de m. le Comts d’Albert de Rions sur 1’af-
fares de Toulon. Paris, 1790.
Marquis d’Argenson. Journal et memoirs du marquis d’Argenson. Paris, 1859—
1867. 9 vol.
Memoires de Barras publ. par G. Durny. Paris, 1895. T. 1.
Memoire pour servir a 1’histoire de la fete du foux qui se faisait autrefois
dans plusieurs eglises. Par Mr. Du Tilliot. A Lausanne et a Geneve, MDCCLI.
224
Flantelle II. (ed.) Journal d’un cure de campagne au XVII siecle. Paris, 1965.
Prion P. Scribe. Memoire d’un ecrivaine de campagne au XVIII s. Paris, 1985.
Revel A. (ed. 3). Le Faux grand siecle. 1604—1715. Paris, 1982.
Roche D. Journal de ma vie. Jacques Lois Menetra, compagnon vitrier au
XVIII s. Paris, 1982.
Relation d’une partie des troubles de la France pandant les annfies 1789 et
1790, suivis de reflexions sur le moyen d’en arreter les progres. Paris, 1790.
Senac de Meillan. Des Gouvernemant, des moeurs et des conditions en Fran-
ce avant la Revolution. Paris, 1987.
Vaissiere P. de Lettres d’ “aristocrates”. Paris, L. academique. Perrien et C.,
1907.
Recuil general des anciennes lois franfaises. Ed. par F. A. Isambert e. a. Pa-
ris, 1822-1833. Vol. 1-29.
III. СПРАВОЧНЫЕ ИЗДАНИЯ.
Люблинская А. Д. Бастильский архив в Ленинграде: Аннотированный ка-
талог. Л., 1988.
Burgiere A. Dictionnaire des sciences historiques. Paris, PUF, 1986.
Dictionnaire de 1’ethnologie et de I’antropologie. Dir. P. Bonte, M. Isard. Pa-
ris, PUF, 1991.
Le Gouvernement et 1’administration sous Louis XV. Dictionnaires biographi-
que M. Antoine. Ed. du CNRS. Paris, 1979.
Les colloques du bicentenaire. Repertoire des rencontres scientifiques natio-
nales et internationals pres, par M. Vovelle avec la collaboration de Le Monnier.
Paris, 1991.
Marion M. Dictionnaires des institutions de la France au XVII et XVIII si-
ecle. Paris, 1969.
Molinier A. Inventaire sommaire de la collection Joly de Fleury. Paris, 1881.
IV. ЛИТЕРАТУРА.
Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция. М., 1987.
Адо А. В. Продовольственные волнения как специфическая форма народ-
ных движений во Франции XVII — первой половине XIX вв. Ц Вопросы ис-
тории. 1974. № 4.
Адо А. Вч Чеканцева 3. А. Движение «вооруженных масок» в Севеннах
(80-е годы XVIII века) Ц Французский ежегодник. М., 1986.
Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции.
М., 1989.
Ардашев IL А. Провинциальная администрация во Франции в последнюю
пору Старого порядка. 1774—1789. СПб., 1900.
Ардашев П. А. Администрация и общественное мнение во-Франции пе-
ред революцией. Киев, 1905.
Афанасьев Г. Е. Условен хлебной торговли во Франции в XVIII в. Одес-
са. 1892.
Афанасьев Ю. Н. Методологические проблемы современной французской
историографии социальных движений (до XVIII в.) Ц Социальные движения
и борьба идей. М., 1982.
Барг М. А. О категории «цивилизация» Ц Новая и новейшая история.
1990. № 5.
Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гума-
нитарных науках: Опыт философского анализа Ц Бахтин М. М. Литературно-
критические статьи. М., 1986.
Бахтин М. М. К философии поступка Ц Философия и социология науки к
техники: Ежегодник 1984—1985. М., 1986.
225
Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневе-
ковья и Ренессанса. М., 1990.
Бакунин М. А. Избранные философские сочинения и письма. М., 1987.
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV—
XVIII вв. М.: Прогресс, 1987—1992. Т. I—III.
Буржуазная философская антропология XX века. М.. 1986.
Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс. 1990.
Вольтере Ф. Очерки по истории аграрных отношений и аграрного вопро-
са во Франции. 1700—1790. М.; П., 1923.
Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. М., 1989. Вып. 1—2.
Гайденко П. П., Давыдов Ю. II. История и рациональность: социология
М. Вебера и веберовский ренессанс. М., 1991.
Гордон А. В. Крестьянские восстании в Китае в XVII—XVIII вв.: Методо-
логические проблемы изучения крестьянских движений в новейшей западной
историографии. М., 1984.
Гордон А. В. Крестьянство Востока: исторический субъект, культурная
традиция, социальная общпость. М., 1989.
Гордон А. В. Иллюзии и реалии якобинизма Ц Сен-Жюст. Речи. СПб., 1995.
Глаголева-Данини С. М. Крестьянские волнения в Дофине в конце
XVIII в. Ц Историческое обозрение. 1912. Т. 17.
Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения рус-
ских крестьян XIX в. М.. 1986.
Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.
Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
Гуревич А. Я. «Новая историческая наука» во Франции: достижения я
трудности Ц История и историки. М.. 1985.
Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология Ц Вопро-
сы философии. 1988. № 1.
Гуревич А. Я. Изучение ментальностей: социальная история и путь к но-
вому синтезу Ц Советская этнография. 1988. № 6.
Гуревич А. Я. О кризисе современной исторической науки Ц Вопросы
истории. 1991. № 2—3.
Грушин Б. А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследо-
вания. М., 1987.
Гутнова Е. В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства
в средневековой Западной Европе. М., 1984.
Даркевич В. П. Народная культура средневековья. М.. 1988
Давыдов Ю. Н. Социологическое содержание категории Gemeinvesen в ра-
ботах К. Маркса Ц Социологические исследования. 1983. № 4.
Добиаш-Рождественскаи О. А. Культура западно-европейского средневе-
ковья. М., 1987.
Жигульский К. Праздник и культура. М., 1985.
Европейский альмапах. История. Традиция. Культура. М., 1991.
История буржуазного конституционализма. XVII—XVIII вв. М., 1983.
История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. М. 1985—1986.
Т. I-III.
Кареев Н. И. Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней
четверти XVIII века. М., 1879.
Ковалевский М. М. Происхождение современной демократии. СПБ.,
1912. Т. I.
Кропоткин П. А. Нравственные начала анархизма. М., 1918.
Кропоткин П. А. Взаимопомощь как фактор эволюции. СПб., 1907.
Кропоткин П. А. Великая французская революция. 1789—1793. М., 1973.
Коробочке А. И. Из истории социальных движений во Франции в первой
половине XVIII века Ц Французский ежегодник. М., 1966.
Кожокин Е. М. Французские рабочие: от Великой буржуазной революция
до революции 1848 г. М., 1985.
226
Кожокин Е. М. Государство и народ: от Фронды до Великой французской
революции. М., 1989.
Лукин И. М. Избранные труды. М., 1960. Т. I.
Люблинский В. С. Новые данные о волнениях 1775 г. в Париже Ц Вопро-
сы истории. 1955. № II.
Люблинский В. С. Народное движение 1775 г. и проблематика ранних пле-
бейских и крестьянских выступлений Ц И.з истории якобинской диктатуры.
Одесса, 1962.
Люблинская А. Д. Французское крестьянство в XVI—XVIII вв. Л., 1977.
Люблинская А. Д. Франция при Ришелье: французский абсолютизм в
1630-1647 гг. Л., 1982.
Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1980.
Лемаршан Г. Классовая борьба на исходе феодализма. Народные волне-
ния и восстания во Франции в XVI—XVII Ц Вестник МГУ. История. 1991.
№ 2-3.
Лотте С. Дело Ревельопа Ц Французский ежегодник. М., 1960.
Лотте С. Республиканское сословие Ц Французский ежегодник. М., 1961.
• Механизмы культуры. М., 1990.
Малов В. Н. К вопросу о складывании единого хлебпого рынка во Фран-
ции в XVIII—XIX веках: Опыт корреляционного анализа Ц Французский
ежегодник. М., 1981.
Малов В. II., Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское
общество. М., 1991.
Новое в современной западпой культурологии. М., 1983.
Новые тенденции в западной социальной философии. М., 1983.
Ортега-и-Гассет X. Восстание масс Ц Вопросы философии. 1989. № 3—4.
О. Н. У. Голодовки во Франции при Людовике XIV. СПб., 1892.
Петров Е. Н. Социальная роль общинного землевладевия во Франции пе-
ред революцией Ц Исторический сборник. М.; Л., 1936.
Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой. 1623—
1648. М.. 1948.
Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.
Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979.
Пропп В. Я. Фольклор и действительность. М., 1976.
Ратмэн Д. Б. Новая социальная история в США Ц Новая и новейшая ис-
тория. 1990. № 2.
Рокэн Ф. Движение общественной мысли во Франции в XVIII веке. 1715—
1789. СПб., 1902.
Рюде Д. Народные визы в истории. 1730—1848. М.: Прогресс, 1984.
Савин А. И. Век Людовика XIV. М., 1930.
Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. М., 1973.
Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992.
Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М., 1990.
Современная зарубежпан немарксистская историография. М., 1989.
Современный человек: цели, ценности, идеалы. М., 1988.
Смиренская Ж. Д. Крестьянство в странах Азии: общественное сознание
и общественная борьба. М., 1979.
Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1905.
Тейяр де Шарден П. Фепомен человека. М., 1982.
Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику Ц Архаический риту-
ал в фольклорных и раппелитературпых памятниках. М., 1988.
Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.
Уайтхед А. И. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990. _
Чеканцева 3. А. Народные движения во Франции накануне буржуазной ре-
волюции конца XVIII века >Ц Новая и новейшая история. 1981. № 5.
Чеканцева 3. А. Народные движения во Франции в XVIII веке. Новоси-
бирск, 1990.
227
Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990.
Шерэ Э. Падение старого режима. СПб., 1907. Т. 1—2.
Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Фрэзэр Д. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. М., 1980.
Фор Э. Опала Тюрго. 12 мая 1776. М.: Прогресс, 1979.
Философия и методология истории. М., 1977.
Французская революция XVIII века. М., 1988.
Фуко М. Слово и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977.
Фурсов А. И. Концепция «моральной экономики» крестьянина и ее крити-
ка Ц История Азии и Африки. 1984. № 2.
Фурсов А. И. Новейшие модели крестьянина в буржуазных исследовани-
ях Ц Проблемы сооциальпой истории крестьянства Азии. М., 1986. 1988.
Вып. I—II.
Фурсов А. И. Революция как имманентная форма развития европейского
исторического субъекта Ц Французский ежегодник. М., 1989.
Энгельгардт Р. Ю. Социально-экономическое положение Франции в кон-
це XVII — начале XVIII вв. Кишинев, 1976.
Этнические стереотипы поведения. Л., 1985.
Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987.
Ярошсвский Т. М. Размышления о практике. М.: Прогресс, 1976.
Agulhon М. La Republique au village. Les populations du Var de la Revo-
lution a la II-e Republique. Paris, 1979.
Allin J. P. Bris de machins textiles a Rouen dans I'ete 1789: emeutes an-
ciennes ou nouvelles? / Annales de Normandie. 1981. № 1.
Almeras Ch. La revolte des camisards. Arthaud, 1960.
Appolis E. Les biens communaux en Languedoc au XVIII siecle Ц Assemb-
le generale de la commission central et des comites departementaux. 1939. Pa-
ris, 1945. T. II.
Aries Ph. L’homme devant la mort. Paris, 1977.
Aspects of Poverty in Eurly Modern Europe. II. Les reactions des pauvres a
la pauvrete. T. Riis (ed.). Otense University Presse, 1986.
Aubertin Ch. L’esprit public au XVIII s. Paris, 1873.
Aujourd’hui 1’Histoire. Paris, 1974.
Baczko B. Les imaginaires sociaux. Memoire et espoire collective. Paris; Pay-
ot, 1984.
Bastier J. La feodalite au siecle des Lumieres dans la region de Toulouse.
1730-1790. Paris, 1975.
Beauchard J. La puissance des foules. Paris: PUF, 1985.
Berce Y. M. Croquants et Nu-pieds. Les soulevements paysans en France du
XVIе au XIXе siecles. Paris: Gallimard-Julliard, 1974.
Berce Y. M. Histore de Croquants. Paris, 1974. Vol. 1—2.
Вегсё Y. M. Fete et revolte: des mentalites populaires du XVIeme siecle au
XVIII eme siecle. Paris: Hachette, 1976.
Berce Y. M. Revoltes et revolutions dans 1’Europe moderne. XVI—XVIII. Pa-
ris, 1980.
Berce Y. M. Histoire des croqtlants. Paris, 1986.
Вегсё Y. M. Le roi cache? Sauveurs et emposteures. Mythes politique popu-
laires dans 1’Europe moderne. Paris: Fayarde, 1990.
Beyssac Y. La sedition ouvriere de 1786. Lyon, Rey, 1907.
Biollay L. Le pacte de famine. Paris, 1885.
Bin Wong R. Les emeuts de subsistances en Chine et Europe occidental /
Annales E. S. C. 1983. N 2.
Biraben J. N. Les homme et la peste en France et dans les pays europeens
et mediteranees. Mouton. Paris, T. 1—2.
Bloch M. Les rois thaumaturges. Etude sur le caractere surnsturel attribue
a la puissance royale particulierment en France et en Angleterre. Strasbourg,
1924 (reed. Paris, 1983).
228
Bloch M. La lutte pour 1’individualisme agraire dans la France du XVIII si-
ecle // AHRS. 1930. N 7-8.
Bordes M. L’administration provincials et municipale en France au XVIII s
Paris, 1972.
Bouloiseau M. Aspects sociaux de la crise cotonniere dans les campagnes
Rouannaises en 1788—1789. Actes du 81 CNSS. Paris, 1956.
Boureau A. Le simple corps du roi. Paris, 1988.
Boureau A. Proposition pour une histoire restraints des mentalites Ц Annales
ESC. 1989. № 6.
Boureau A. Histoire d’un historien. Kantorowicz. Paris, 1990.
Bourquin M. H., Hepp F. Aspects de la contrabands au XVIII s. Paris, 1969.
Bourdcron M. La lutte contre la vie chere dans la generalite du Languedoc
au XVIII-e s. Ц Annales du Midi. 1954. avril.
Bourderon M. Les mouvements populaire en Languedoc dans la deuzieme
moitie du XVIII-e siecle. Actes du 78 CNSS. Paris, 1954.
Boutier J. Campagnes en emoi: Revoltes et Revolution en Bas-Limousin.
1789-1800. Paris, 1987.
. Braudel F. et Labrousse E. Histore economique et social de la France. Pa-
ris: PUF, 1970-1982. 4 vol.
Briggs R. Communities of belief: Cultral and social tention in early modern
France. Oxford: Clarendon press, 1989.
Bruneau M. Les debuts de la Revolution dans les departements du Cher et
de 1’lndre. 1789-1791. Paris, 1902.
Brunet M. Le Roussillon. Une societe contre 1’Etat. 1780—1820. Toulouse,
1986.
Burgiere A. Le rituel du mariage en France: pratique eclesiastique et prati-
que populaire XVI-XVIII Ц Annales E.S.C. 1978, № 33.
Camau E. L’annee 1789 en Provence, Paris, 1937.
Camus A. L’homme revolte. Paris, 1950.
Castan N. Revokes populates en Languedoc au XVIII s. Actes du 96 CNSS.
Toulouse, 1971. Paris, 1976.
Castan N. Les criminels de Languedoc. Les exigence d’ordre et des voies
du ressentiment dans une societe prerevolutionnaire. 1750—1790. Toulouse, 1980.
Castan N. et Y. Vivre ensemble. Ordres et desordres en Languedoc. XVII—
XVIII siecles. Paris, 1981.
Certeau M. de. L’ecriture de 1’histoire. Paris, 1975.
Certitude et incertitudes de 1’histoire. Paris: PUF, 1987.
Chartier R. Le mond comme representation Ц Annales ESC. 1989. N 6.
Chouraqui J. M. Le “combat de Carnaval et de Careme” en Provence Ц RHMC.
1985. Janvier — mars.
Chatelet F. Duamel O. Pisier E. Dictionnaires des oeuvres politiques. Paris:
PUF, 1989.
Clement P. La police sous LOUIS XIV. Paris, 1866.
Clement P. Histoire de Colbert et de son administration. Paris, 1892.
Clement — Eemery. Histoire des fetes civiles et religieuses, des usages an-
ciens et moderns du departement du Nord. Paris, 1893.
Cochin Au. La revolution et la libre репзёе. Paris, 1924.
Confino M. Societe et mentalites collectives en Russies sous 1’Ancien Regime.
Paris, 1991.
Corvol A. Les delinquances forestieres en Basse-Bourgogne depuis la refor-
mation de 1711—1718 Ц RH. 1978. № 526.
Corvol A. L’affouage en Bourgogne Ц Annales E. S. C. 1981. № 3.
Corvol A. L’homme aux Bois. Histoire des relations de l’homme et de la
foret (XVII—XX siecles). Paris; Fayard, 1987.
Conard P. La peur en DaufinA Paris, 1904.
Coornaert E. Les conspirations en France avant 1789. Paris, 1941.
Coser L. A. Collective violence and Civil Conflict Ц Journal of Social Issu-
es. 1972. № 1.
229
Coeula A. M. Trois siecles du carnaval a Sarlat Ц Annales du Midi. 1981. № 1.
Contribution a l’histoire paysanne de la Involution fran^aise. Paris, 1977.
Cubelles M. Marseille en 1789: une ville en dissidence Ц Annales du Midi.
1986. № 1.
Cubelles M. Les horizons de la liberte. Naissance de la Revolution en Proven-
ce 1787—1789. Aix-en-Provence, 1987.
Darmon P. Mythologie de la femme dans 1’ancien France. XVI—XVIII s.
Paris; Seuil, 1983.
Darnton R. Le grand massacre des chats: Attitudes et croyances dans 1’an-
cienne France. Paris; Laffont, 1986.
Davis N. Z. Les cultures du peuples: rjtuels, savoires et resistances au XVI e
siecle. Paris, 1979.
David M. Fraternite et Revolution franfaise. 1789—1799. Paris, 1987.
Delumeau J. La peur en Occident. XVL—iXVIII siecles. Paris, 1976.
Delumeau J. Lequin Y. Les malheurs des temps. Histoire des fleaux et des
catamites en France. Mentalites: veus et representation. Paris; Larousse, 1987.
Delsalle P. Le cimetiere dans 1’Ancienne France. Champ des morts et des
vivants./XV—XVIII s. Ц IH. 1980. № 5.
Devon P. Etude sur la societe urbaine au XVIIe siecle: Amiens, capitale
provinciale. Paris; La Haye, 1967.
Dinet H. L’annee 1789 en Champagne Ц AHRF. 1983. № 254.
Dommaiiget M. Les greves de moissonneure de Valois sous la Revolution.
Reims, 1924.
Doyle W. Origines of lhe French Revolution. Oxford: OUP, 1988.
Duby G. Histoire de la France urbaine. Paris; Le Seuil, 1982. 3 v.
Duby G. Wallon A. Histoire de la France rural. Paris; Le Seuil, 1975. T. 2.
Duchemin V., Triger R. Les premiers troubles de la Revolution dans la May-
enne. Mamers, 1889.
Dumas G. Emotions populaires en 1789—1790 dans le Laonnais et la Thiera-
che Ц La France du Nord de 1610 a nos jours. Paris, 1978.
Durand Y. Les fermiers generaux au XVIII siecle. Paris, 1971.
Durost H. Un recit de 1’emeute dijonnaise de 1775 Ц Annales de Bourgogne.
1960. № 1.
Dupaquier J. La population francaise aux XVII et XVIII siecles. Paris, 1979.
Dupront A. Langage et histoire. M., 1970.
Dupuis-Deries M. Emeutes a Saint-L6 au sujet de la cherte des grains d’avril-
juillet 1789 // RF. 1925. № 26.
Dutil L. L’Etat economique du Languedoc a la fin de 1’Ancien Regime. 1750—
1789. Paris, 1911.
Egret J. Le parlement de Dauphine et les affaires publiques dans la deuxie-
me moitie du XVHI-e siecle. Grenoble, 1942. T. 1—2.
Egret J. La pre-revolution franfaise. 1787—1788. Paris: PUF, 1962.
Elias N. La sivilisation des moeurs. Paris, 1973.
Emmanuelli F. X. La vie politique en Provence et en Contat Venaissin du
XVII e au debut du XIX siecle RH. 1984. № 1.
Emmanuelli F. X. Un mythe 'de 1’absolutisme bourbonien: 1’intendence du mi-
lieu du XVII e siecle a la fin du XVIII. Aix-en-Provence. Paris, 1981.
Farge A. Le vol d’aliments a Paris au XVIII s. Paris, 1974.
Farge A. La vie fragile. Violence, pouvoirs et solidarite a Paris au XVIII-e
siecle. Paris: Hachette, 1986.
Farge A., Revel J. Logique de la foule. L’affaire des enlevements d’enfants.
Paris. 1750. Paris, 1988.
Farge A. et Zusberg A. Les theatres de la violence a Paris au XVIII s. Ц
Annales ESC. 1975. № 34.
Favret-Saada J. Les morts, la mort, les sorts. Paris; Gallimard, 1977.
Fay H. L’anarchie spontanne en Touraine Ц Revue de la Revolution. 1885-.
T. 5. № 6.
230
Foucault M. Folio et deraison. Histoire de la folie a 1’age classique. Paris:
Pion, 1961.
Foucault M. Surveiller et punir. Paris, 1975.
Fourastiee J. De la vie traditionelle a la vie “tertiaire” // Population.
1959. № 3.
Faure M. La banqueroute de Law. Paris; Gallimard, 1977.
Flandrin J. P. Les amours paysans. Paris; Gallimard, 1975.
Ferro M. L’Histoire sous surveillance: science et conciens de 1’histoire. Pa-
ris, 1987.
Fritz G. L’idSe de peuple en France du XVII au XIX s. Strasbourg, 1988.
Freche G. Toulouse et la region Midi-Pyrenees au siecle des Lumieres. May-
enne, 1974.
Furet F. L’atelier de 1’histoire. Paris; Flammarion, 1982.
Furier-Caveriviere N. L’image de Louis XIV dans la litterature franQaise de
1660 a 1715. Paris, 1981.
Fulbert-Dumoteil J. C. Une ville seigneuriale en 1789. Saint-Amand-Mont-
rond. Bourge, 1887.
. Garden M. Lyon et Lyonnais au XVIII e siecle. Paris, 1975.
Garlan Y. et Nievres C. Les Revoltes bretonnes de 1775. Papier timbre et
Bonnets rouges. Edition sociales. Paris, 1975.
Garnot B. Delits et chatiments en Anjou au XVIII-e siecle Ц Annals de
Bretagne et des Pays de 1’Ouest. 1981. № 88.
Garnot B. Une illusion historiographique: justice et criminalite au XVIII s. /
RH. 1989. № 570.
Garnot B. Les villes en France au XVI, XVII et XVIII ss. Paris; Ophrys,
1989.
Garnot B. Le peuple au siecle des Lumieres. Echec d’un dressage culture!,
IMAGO, 1990.
Gauchet M. Changement de paradigme de science sociales? / Le Debat. 1988.
№ 50.
Genese de I’etat moderne. Prelevement et redistribution. Actes du colloques
de Fontevrand. 1984. Paris: CNRS, 1987.
Girard R. La violance et le sacre. Paris: Grasset, 1972.
Girardot J. Le departement de la Haut-Saone pandant la revolution. Vesoul,
1973.
Godechot J. La prise de la Bastille. 14 juillet 1789. Paris, 1989.
Godechot J. La Revolution fran^aise dans le Midi Toulousain. Paris: Pri-
vat, 1986.
Gosselin E. Lournal des principaux episodes de I’epoque revolutionnaire a
Rouen et dans les environs de 1789 a 1795. Rouen, 1867.
Goubert P. L’Ancien Regime. Paris; Colin, 1969—1973. T. 1—2.
Goubert P. Louis XIV et vingt millions de franjais. Paris, 1966.. , . ,
Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis de 1600 a 1730. Contribution a 1'histoi-
re sociale de la France du XVII e si&cle. Paris, 1958.
Goubert P. La vie quotidienne des paysannes franfais au XVII-e siecle. Pa-
ris, 1982.
Goubert P. et Denis M. 1789. Les Framjais ont la parole. Paris, 1964.
Goubert P., Roche D. Les Franfais et 1’Ancien Regime. Paris: Collin, 1984.
Gourden J. M. Gens de Metier et sans-culottes. Les artisans dans la Revo-
lution. Montes-la-Jolie: Ed. Creaphis, 1988.
Grenier J. Y. Series economiques framjaises. (XVIе—XVIIIе sciecle.) Paris:
Ed. de 1’EHESS, 1985.
Henry Ph. Crime, justice et societe dans la principaute de Neuchatel au
XVIII siecle. (1707-1806). Neuchatel: La BaconniSre, 1984.
Herlaut. Les enlevement d’enfants a Paris en 1720 et 1750 Ц RH. 1922.
T. 139.
Hermet G. Le peuple contre la democratic. Paris, 1989.
231
Hesse Ph. J. Geographic coutumiere et revoltes paysannes en 1789 Ц AHRF.
1979. № 51.
Hinker F. Les franQais devant 1’impot sous 1’ancien regime. Paris, 1971.
L’Histoire et ses methodes: actes du Colloque franco-neerlandais, novembre
1980. Amsterdam; Lille, 1981.
Histoire de Poitiers. Toulouse: Ed. Privat, 1985.
Histoire de la France rurale. Paris, 1975. T. 2.
Histoire sociale, sensibilites collectives et mentalites. Melanges R. Mandrou.
Paris, 1985.
Histoire, economic et societe. Paris, 1982.
Histoire des catholiques en France du XV siecle a nos jours. Dir. de F. Leb-
run. Privat, 1980.
History from Below: Stadies en popular protest and popular ideology in hou-
nour of G. Rude. Montreal: Concordia University, 1985.
Hobsbawn E. J. Les primitifs de la revolte dans 1’Europe moderne. Pa-
ris, 1963.
Hours H. Emeutes et emotions populaires dans les campagnes du Lyonnais
au XVIII e siecle Ц Cahiers d’histoire. 1964. T. 9. № 2.
Hufton О. H. The poor of eighteenth century France. 1750—1889. Ox-
ford, 1974.
Hufton О. H. Le paysan et la loi en France au XVIII s. Ц Annales E. S.C.
1983. № 3.
Ikni G. La guerre des farines Ц Cahers d’histoire de 1’institut de recherches
marxistes. 1983. № 15.
Imaginaire sociale et creativite. Paris, 1981.
Isambert F. A. Le sens du sacre: Fete et religion populaire. Paris; Maspe-
ro, 1982.
Joutard Ph. La Legende des camisares. Une sensibilite au passe. Paris; Gal-
limard, 1977.
Joutard Ph. Journaux camisards. 1700—1715. Paris, 1965.
Jessenne J. P. Pouvoir au village et Revolution. Artois. 1760—1838. Lil-
le, 1987.
Kaplan S. L. Plot Persuation en Eighteen Century France. Philadelphia, 1982.
Kaplan S. L. Reflexion sur la police du monde du travail. 1700—1815 Ц RH.
1979. № 529.
Kaplan S. L. The Paris Bread Riot of 1725 / French historical Studies.
1985. № 1. V. XIV.
Kaplan S. L. Le pain, le peuple et le roi. La bataille du liberalisms sous
LOUIS XV. Paris, 1986.
Kaplan S. L. Les faux-ouvriers et le faubourg Saint-Antoine au XVIII s. Ц
Annales E.S.C. 1988 mars-avril.
Kaplan S. L. La lutte pour le controle du marche du travail a Paris au
XVIII s. // RHMC. 1989. T. 36. juillet-septembre.
Kantorowicz E. K. Les Deux Corps du Roi. Essai sur la theologie au Moyen
Age. Paris, 1989.
Labrousse С. E. Le paysan fran^ais de physiocrates a nos jours. Paris, 1962.
Lachiver M. Les annees de misere. La famine du temps du Grand Roi. 1680—
1720. Paris: Fayon, 1991.
Laplantin F. L’anthropologie. Paris, 1987.
La Fete revolutionnaire. Colloque de Clermont-Ferrand. 24—26 juin 1974 Ц
AHRF. 1975. № 221.
La France d’ancienne regime. Toulouse, 1984. T. 1—2.
La guerre du Ыё au XVIII s. Paris, 1988.
Latouche S. Le proces de la sciences socials: Introduction к une theorie cri-
tique de la connaissance Paris: Antropos, 1984.
Latouche S. S. Epistemologie et economic. Essai sur une antropologie social
freudo-marxiste. Paris, 1973.
232
La Revoke dite du papier timbree ou des bonnet rouges. En Bretagne en
1675. Etude et documents. Par J. Lemoine. Paris; Renne, 1898.
La ville, la bourgeoisie et la genese de 1’etat modern. (XII—XVIII siecles).
Actes du Colloque de Bielfeld. 1985. Paris, 1988.
Laude F. Les classes rurales en Artois 5 la fin de 1'Ancienne Regime. 1760—
1789. Lille, 1914.
Laurent G. Reims et la region remoise a la veille de la Revolution. Reims,
1930.
Laurent F. Le catholicisme et la religion de 1’avenir. Paris, 1869. La Revo-
lution fran^aise et le Monde rural. Actes du Colloque tenu en Sorbonne le 23—
25 ectobre 1987. Paris: CTHS, 1989.
La ville au XVIII siecle. Colloque d’Aix-en-Provence. 29 avril — 1 mai 1973.
Aix-en-procence, 1975.
Lebrun F. Les soulevements populaires a Angers aux XVII et XVIII siec-
les // Actes du 90 CNSS. Nice. 1965. Paris, 1966.
Le Charivari. Actes de la table ronde a Paris 25—27 avril 1977.
Publ. par J. Le Goff et J. C. Schmitt. Paris; Mouton, 1981.
. Leeharny H. L’injure a Paris au XVIII-e siecle: un aspect de la violence du
quotidien Ц RHMC. 1989. T. 36. octobre-novembre.
Les Bonnets Rouges. Paris, 1975.
Les Lyonnais dans l’histoire. Dir. de J. P. Gutton. Paris: Privat, 1985.
Lefebvre G. La grand peur de 1789. Paris, 1932.
Lefebvre G. Quatre-vingt-neuf. Paris, 1939.
Lefebvre G. Les paysans du Nord pendant la Revolution franfaise. Pa-
ri, 1959.
Lefebvre G. Etudes orleanaises. Paris, 1962—1963. T. 1—2.
Lefebvre P. Le commerce des grains et la question du pain a Lille de 1713
a 1789. Lille, 1925.
Lemarchand G. Crise economique et atmosphere sociale en milieu urbain
sous Louis XIV Ц RHMC. 1967. № 3.
Lemarchand G. Les troubles de subsistences dans la generality de Rouen /
AHRF. 1963. № 174.
Lemarchand G. L’eglise, appareil ideologique d’etat Ц AHRF. 1979. № 236.
Lemarchand G. La fin du feodalisme dans le Pays de Caux. 1640—1795.
Paris, 1989.
Lemarchand G. Troubles populaires au XVIII e siecle et conscience de clas-
se: une preface a la Revolution fran^aise Ц AHRF. 1990. № 1. Les paysans et
la politique (1750—1850) / Annales de Bretagne et des pays de 1’Ouest. 1984.
T. 89. № 2.
Lepetit B. Propositions pours une pratique restreinte de I’interdisciplinarite /
Revue de Synthese. 1990. № 3.
L6vi-Strausse C. Histoire et ethnologie Ц Annales E.S.C. 1983. № 6.
Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. Paris, 1966. T. 1—2.
Le Roy Ladurie E. Revoltes et contestations rurales en France de 1675—
1777 / Annales E.S.C. 1974. № 1.
Le Roy Ladurie E. Ethnographie rural du XVII-e siecle. Retif de la Breton-
ne / Ethnographie franfaise. 1972. № 3—4.
Le Roy Ladurie E. Le territoire de 1’historien. Paris, 1978.
Le Roy Ladurie E, Le carnaval de Romans. 1579—1580. Paris: Gallimard,
1979.
Le Roy Ladurie E. Parmi les historiennes. Articles et compts rendus. Paris.
Gallimard, 1983.
Loirette F. Une emeute paysanne en 1661: la sedition de Bessage (1661—
1662) Ц Annales du Midi. 1966. № 3.
Malinowski B. A. Scientific Theory of Culture and Others Essays. Chapel
Hill, 1944.
Maillard B. Une emeute de subsistences a Tours au XVIII siecle Ц Annales
de Bretagne. 1985. № 1.
233
Manceron Cl. Le sang de la Bastille: du remoi de Calonne au sursaut de
Paris. 1787—1789. Paris, 1789.
Mandrou Д. La France aux XVII et XVIII ss. Paris, 1967.
Mandrou R. De la culture populaire aux XVII et XVIII ss. La Bibliotheque
bleue de Troyes. Paris, 1964.
Mandrou R. Vingt ans apres ou une direction de recherches fecondes: les re-
voltes populaires en France au XVII siecle Ц RH. 1969. T. 249.
Mandron R. Lois XIV en son temps. 1661—1715. Paris, PUF, 1973.
Mandrou R. Introduction a la France moderne. 1500—1640. Essai de psycho-
logic historique. Paris, 1961.
Marcet A. Une revoke anlifiscale et national: les Angelets du Vallespir.
1663-1672 // Actes du 102 CNSS. Limoge. 1977. Paris, 1978.
Marcet A. Les conspirations de 1674 en Roussillon: Villefranche et Perpig-
nan Ц Annales du Midi. 1974. № 118.
Marion M. Histoire financiere de la France depuis 1715. Paris, 1914. T. 1—2.
Marion M. Le garde des sceaux Lamoignon et la reforme judiciaire de 1788.
Paris, 1905.
Marion M. Les impots sous 1’ancien regime principalement au XVIII siecle.
Paris, 1910.
Martin G. La politique nantaise des subsistence sous la Constituante et la
Legislative. Paris, 1924.
Martin G. Les associations ouvriere au XVIII siecle. 1700—1792. Paris, 1900.
Milo D. S. Trair le temps. (Histoire). Paris, 1991.
Milo D. S., Boureau A. Alter histoire. Essais d’histoire experimentale. Pa-
ris 1991
’ Methivier H. La France de LOUIS XIV. Paris: PUF, 1975.
Molis R. De la mendicite en Languedoc (1775—1789) Ц RHES. 1974. № 4.
Molinier A. Stagnations et croissance. Le Vivarais aux XVII-e et XVIII-e si-
ecles. Paris, 1985.
Mornet D. Les origines intellectuelles de la Revolution franQaise. Paris, 1933.
Moscovici S. L’Age des Foules. Un traite historique du psychologie des mas-
ses. Paris: Fayard, 1981.
Moscovici S. La machine & faire des dieux: sociologie et psychologie. Paris:
Fayard, 1988.
Mourlot F. La fin de 1’ancien regime et les debuts de la Revolution dans la
generalite de Caen. Paris, 1913.
Mousnier R. Les institutions de la France sous la monarchic absolue. Pa-
ris, 1974.
Mouvements populaires et conscience sociale. XVI—XIX sifecles. Actes du
Colloque de Paris. 24—26 mai 1984. Pres, par J. Nicolas. Paris: Maloine, 1985.
Muchembled R. Culture populaire et culture des elites de la France moderne
(XV-XVIII siecles). Paris, 1978.
Muchambled R. L’invention de 1’homme moderne. Paris: Fayard, 1988.
Muchembled R. La violence au village (XV—XVII siecles). Bruxelles. Bre-
pols, 1989.
Nicolas J. Ephemerides du refus. Pour une enquete sur les emotions popu-
laires au XVI11 s. Le cas de Savoie [[ AHRF. 1973. № 214; 1974. № 215.
Nicolas J. Pouvoir et contestation en Savoie au XVIII siecle H Culture et
pouvoir dans les Etats de Sovoie du XVII e siecle a la Revolution. Gene-
ve, 1985.
Nicolas J. Les tumultes juveniles en France au XVIII-e siecle Ц Aux ori-
gines provinciates de la Revolution. Grenoble, juin 1988. Paris, 1989.
Nicolas J. La Savoie au XVIII s. Noblesse et bourgoisie. Malaine, 1978.
T. 1-2.
Ozouf M. Le fete revolutionnaire. Paris, Gallimard, 1976.
Peret J. Climat et mentalites en Haut-Poitou. XVII et XVIII ss. Ц Actes du
102 CNSS. Limoge, 1971.
234
Peret J. Histoire de la Revolution franfaise en Poitou-Charents. 1789—1799.
Paris, 1988.
Perouas L. Croyancs, pouvoires et societes. Paris, 4988.
Perrot J. C. Genese d’nne ville moderne: Caen au XVIII siecle. Paris: Mou-
ton, 1975.
Philosophie et histoire. Paris, 1987.
Pillorget R. Les mouvements insurrestionnels de Provence entre 1596 et
1715. Paris, 1975.
Pillorget R. Les problemes du maintien de 1’ordre publique en France entre
1774 et 1789 // IH. 1977. № 3.
Pillorget R. La fige et le rameau. Families anglaise et fran^aise XVI—
XVIII ss. Calmann-Levy, 1979.
Pillorget-Rouanet S. Une crise de colere des paysans d’Arles. Les emeutes
frumentaires des 2 et 3 janvier 1752 fl Actes du 92 CNSS. Strasbourg; Colmar,
1967. T. 1.
Poitrineau A. La vie rurale en Basse-Auvergne au XVIII siecle. Paris, 1965.
T. 1-2.
• Plongeron B. La vie quotidienne du clerge francaise au XVIII s. Paris: Ha-
chelte, 1988.
Rascol P. Les paysans de 1’Albigois a la fin de 1’ancien regime. Aurillac, 1961.
Recherches sur la Revolution. Un bilan des travaux scientifiques du Bicen-
tenaire. Dir. de M. Vovelle. Paris, 1991.
Regions et regionalisme en France du XVIII siecle a nos jours. Paris: PUF,
1977.
Revolte et societe. Paris, 1988, 1989. T. 1—2.
Revolution et espace forestier. Colloque des 3—4 juin 1987. Paris, 1988.
Ricupeyroux F. Le droit de chasse en France de la fin du Moyen Age a la
Revolution fl IH. 1984. № 46.
Rives J. Dime et societe dans 1’archeveche d’Auche au XVIII-e siecle. Pa-
ris, 1976.
Robert D. Louis XIV et les protestants fl XVII siecle. 1967. N 76—77.
Roche D. Le peuple de Paris. Paris: Aubier, 1981.
Ronzeaud P. Peuple et representations sous le regne de Louis XIV Aix-en-
Provence, 1988.
Root H. L. En Bourgogne: 1’Etat et communaute rurale. 1661—1789 fl Anna-
les E.S.C. 1982. № 37.
Root H. L. Politiques frumentaires et violence collective en Europe au
XVJII-e siecle fl Annales E.S.C. 1990. № 1.
Rud6 G. The Crowd in the Frenche Revolution. Oxford, 1965.
Rude G. Paris et Londres au XVIII si6cles: societe et conflis de classes fl
AHRF. 1973. № 214.
Rouff M. Une greve de gagne-deniers en 1786 a Paris fl RH. T. 105. 1910.
Sagnac Ph. Les origines de la Revolution. La decomposition de 1’ancien re-
gime (1788 —mai 1789) // RHMC. 1910. № 2.
Saint-Jacob P. de Les paysans de la Bourgogne du Nord au dernier siecle de
1’ancien regime. Dijon, 1960.
Scott J. C. The moral economy of the peasants: Rebellion and subsistence in
Sautheant Asia. London, 1976.
See H. Les classes rurales en Bretagne du XVI siecle a la revolution. Pa-
ris, 1906.
Soboul A. La civilisation et la Revolution fran^aise. La crise de 1’Ancien
Regime. Paris, 1970.
Soboul A. La Revolution fran^aise. Paris, 1983.
Sonnenscher M. La revolte des masques armee de 1783 en Vivarais. 44-e Con-
gers Feder, historique Langnedoc mediterannee. Privas. 1971. Paris, 1972.
Sorel J. A. Le declin de la monarchie (1715—1789). Paris, 1948.
Thompson E. P. The Moral Economy of the English Crowd in the Eithteenths
Century fl Past and Present. 1971. № 50.
235
Thompson E. P. Rough Music: le charivari anglais Ц Annales E.S.C. 1972.
№ 27.
Tilly Ch. The formation of National States in Western Europe. Princeton:
PUF, 1975.
Tilly Ch. La France conteste de 1600 a nos jours. Paris, 1986.
Tilly L. A. La revolte frumentaire, forme de conflit politique en France Ц
Annales E.S.C. 1972. № 3.
Thuillier G. Communaux et troubles ruraux a Saulzet (1740—1830) Ц AHRF.
1969. № 135.
Triget R. L’Annee 1789 au Mans et dans le Haut-Maines. Mamers, 1899.
Viguer J. Les debuts de la revolution en Provence. Paris, 1894.
Voillery M. (1’abbe). Fin de 1’ancen regime en Bourgogne ou tableau de la
Bourgogne en 1789. Bearne, 1907.
Vovelle M. Les troubles sociaux en Provence (1750—1792) Ц Actes du 93CNSS.
Tours 1968. T. 2. Paris, 1972.
Vovelle M. Y-a-t-il un inconcient collectif? Ц La Pensee. 1979. № 205.
Vovelle M. Les metamorphose de la fete en Provence de 1780 a 1820. Pa-
ris, 1978.
Vovelle M. Ville et campagne au XVIII s. (Chartres et la Beauce). Pa-
ris, 1980.
Vovelle M. La mentalite revolutionnaires. Paris, 1985.
Vovelle M. La representation populaire de la monarchie Ц The French revo-
lution. Oxford, 1987. V. 1. Ch. 5.
Wahl M. Les premieres annees de la revolution a Lyon. 1788—1789. Pa-
ris, 1894.
Walter G. Histoire des paysans de France. Paris: Flammarion, 1963.
Weir D. R. Les crises economiques et les origines de la Revolution fran^ai-
se Ц Annales E.S.C. 1991. № 4.
Wittgenstein L. Remarque sur le Rameau d’or de Frezer. L’Age d’Homme.
Geneve, 1982.
Wolf E. R. Distinguished Lecture: Facing Power — Old insights New Questi-
on / Americain antropologiste. 1990. № 3.
Wolff Ph. Histoire du Languedoc. Toulouse: Privat, 1977.
Urbain J. D. La societe de conservation. Etudes semiologique des cimetieres
d’occident. Paris, 1978.
Yardeni M. Utopie et revolte sous Louis XIV. Paris. L. A. G. Nizet. Paris,
1980.
СОКРАЩЕНИЯ
ГБЛ — Государственная библиотека им. В. И. Ленина.
ГПИБ — Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щед-
рина.
ИМЛ — Институт марксизма-ленинизма.
AN — Archives Nationales. Paris.
Annales E. S. C.— Annales. Economie. Societds. Civilisations.
AHRF —Annales histiriques de la Revolution franfaise.
AHES — Annales d’histoire economique et socile.
A du M — Annales du Midi.
BN — Bibliotheque National. Paris.
CCG — Correspondance des controleurs generaux des finances avec les intendants
des Provins. Ed. par Boislisle A. M. Paris, 1874—1876. T. 1—3.
Colbert J. B.— Colbert J. B. Lettres, instructions et memoires. Ed. par P. Clement.
Paris, 1861—1882. Vol. 1-8.
CNSS — Congres National des Societe Savantes.
Depping —Correspondance administrative sous le regne de Louis XIV. Ed. par
G. B. Depping. Paris, 1850—1855. V. 1—4.
Inv. som.— Inventaires sommaires des archives, departementales anterieures &
1790.
Inv. som. com.— Inventaires sommaires des archives communales anterieures ft
1790.
MP — Mouvements populaires et conscience sociale. XVI—XIX. Actes dus col-
loque de Paris. 24—26 mai 1985. Paris, 1985.
RGALF — Recuil general des ancienns lois franijaises. Ed. par F. A. Jsambert e. a.
Paris, 1822—1833. V. 1—29.
RF — Revolution franQaise.
RH — Revue historique.
RHES — Revue d’histoire economique et sociale.
RHM — Revue d’histoire moderne.
RHMC — Revue d’histoire moderne et contemporaine.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение........................................................ 3
Глава I. Экология протеста ........... 27
1. Природные катаклизмы и протест.....................—
2. Земля и люди......................................34
3. Тирания хлеба.....................................47
4. Социопространственная организация общества Старо-
го порядка и протест.............................60
Глава II. Народный бунт и властные отношения....................74
1. Динамика антиналоговой борьбы......................—
2. Государственный аппарат и протест ..... 90
3. Местные власти и буит............................100
4. Борьба в недрах сеньории.........................112
Глава III. «Воображение» бунтовщиков и традиции бунта . . . 131
1. Легенда о «голодном заговоре» и другие устойчивые
слухи.....................................—
2. Религия и бупт................................ 142
3. «Дайте нам наши права...».................151
4. Политика и народный протест...............160
Глава IV. Логика толпы или «правила» бунта ...... 177
1. Праздник и бунт............................—
2. Фольклорные аспекты открытого народного протеста 185
3. К вопросу о природе народного насилия .... 194
4. Порядок и беспорядок.............................205
Заключение.....................................................217
Источники и литература ................. . ... . . 22Z
URSS.ru URSS.ru UB88>r *UWSS.ru
URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru
------------------
Другие книги нашего издательства:
URSS
Серия «Академия фундаментальных исследований: история»
Тарле Е. В. Падение абсолютизма в Западной Европе: Исторические очерки.
Тарле Е. В. Рабочий класс во Франции в эпоху революции: 1789—1791.
Тарле Е. В. Печать во Франции при Наполеоне I.
Тарле Е. В. Жерминаль и прериаль: Очерки по истории французской революции.
Тарле Е. В. История Италии в Средние века.
Тарле Е. В. Общественные воззрения Томаса Мора в связи с экономическим
состоянием Англин его времени.
Матьез А. Как побеждала Великая французская революция.
Серебреников В. Загадочный эпизод Французской революции.
Карл-Людовнк-Наполеон Бонапарт: Его жизнь и сочинения.
Тено А., Томич (сост.) Павел I: Собрание анекдотов, отзывов, характеристик, указов.
За кулисами царизма: Архив тибетского врача Бадмаева.
Лемке М. К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия.
Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов.
Богучарский В. Я. Из прошлого русского общества: Избранные главы.
Серия «Из наследия мировой политологии»
Терье В. И. Идея народовластия и Французская революция 1789 года.
Кареев Н. И. Политическая история Франции в XIX веке.
Бланки Ж. А. История политической экономии в Европе. Кн. 1, 2.
Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего.
Гобсон Дж. Империализм.
Гобсон Дж. Эволюция современного капитализма. С рецензией В. И. Ленина.
Тойнби А. Промышленный переворот в Англии в XVIII столетии.
Годскин Т. Защита труда против притязаний капитала.
Эссен А. М. Три Интернационала: 1864—1889—1919.
Лавров П. Л. Очерки по истории Интернационала.
Акимов (Махновец) В. П. Очерк развития социал-демократии в России.
Мюнценберг В. Социалистические организации молодежи во время 1-й мировой войны.
Ллойд-Джордж Д. Мир ли это? Европейский кризис 1922—1923 годов.
Черчилль У. Мировой кризис. 1918—1925.
Тел./факс +7(499)724-25-45 (многоканальный) E-mail: URSS@URSS.ru http://URSS.ru Наши книги можно приобрели в магазинах: «НАУКУ - ВСЕМ!» (и. Профсоюзная, Нахимовский ир-т, 56. Тел. (499) 724-2545) «Библио-Глобус» (и. Лубянка, ул. Мясницкая, 6. Тел. (495) 625-2457) «Московский дои книги» (и. Арбатсиаи, ул. Новый Арбат, 8. Тел. (495) 203-8242) «Молодак гвардия» (и. Поливка, ул. Б. Полиииа, 28. Тел. (495) 238-5001, 780-3370) «Дои научно-технической книги» (Ленинский пр-т, 40. Тел. (495) 137-6019) «Дои ннигв на Ладожской» (и. Бауманская, ул. Ладожская, 8, пр. 1. Тел. 267-0302) «СПб. дои ннигв» (Невский пр., 28. Тел. (812) 448-2355) «100000 книг» (г.Екатеринбург, ул.Тургенева, 13. Тел. (343) 22-12-979) Сеть иагазииов «Дои ннигв» (г. Екатеринбург, ул. Антона Валена, 12. Тел. (343) 253-50-10)
.ru URSS.ru dKURSS.ru»*^ URSS.ru