сканирование и версткапхАААЛ www.bolesmir.ru
Советская этнография, 1934, № 1
Н. П. Гринкова
Очерки по истории развития
русской одежды
(поясные украшения)
1
Костюм русского крестьянства, как класса в значительной мере сохрани»
шего пережитки развития и истории предшествующих формаций, пред
ставляет в капиталистическую эпоху весьма сложный комплекс, создавший!
из различных элементов, развившихся в период длинной истории общества I
территории Восточной Европы. Задача исследователя — вскрыть историю к»
отдельных деталей, так и общего комплекса.
Настоящая статья имеет предметом своего анализа некоторые элемент!
одежды русского крестьянства, а именно пережиточные элементы одежд
в виде поясных украшений. Пережиточными мы называем их потому, что он
уже утратили свое функциональное значение, свою социальную зцачимост
и не могут быть оправданы с точки зрения необходимости в данном общ!
ственном коллективе. Это положение их в настоящее время отнюдь не искам
чает их роли в предыдущие стадии развития данного человеческого коллектив!
В русском костюме в целом ряде районов мы до сегодняшнего дня можа
встретить много фактов, представляющих собою в настоящее время первая
точные явления. Эти пережитки мы можем констатировать как в отношении eq
става того или иного костюма, т. е. в отношении тех элементов, которые в обще
сложности образуют типичный (по терминологии старых этнографов) для да
ного района костюм, так и в отношении отдельных деталей. Особенно последив
дают обильный материал по пережиточным явлениям, которые в настояще
время не имеют никакого актуального значения в общем комплексе одежд!
но тем не менее в отдельных районах очень стойко и выдержанно сохраняют!
и охраняются традициями. Эти замечания, более всего, справедливы по оти!
шению к женскому костюму, представляющему во многих районах РСФСР eij
до настоящего времени сложный комплекс, с довольно значительным колич!
ством различного рода деталей, перешедших уже в капиталистическую эпо!
в разряд украшений костюма. При детальном изучении, особенно детале!
украшений, вскрывается история развития одежды на данной территории.
Очерки по истории развития русской одежды
67
В настоящей статье из числа пережиточных форм одежды у русских нас
интересуют так называемые поясные украшения, дошедшие до нас в музейных
собраниях именно как украшения.
Материалы по костюму, собиравшиеся в течение последней четверти
прошлого столетия, сохранили нам эти детали в весьма ограниченном коли-
честве вариантов и с весьма ограниченной территории. Так, среди много-
численных и весьма детально собранных коллекций по ЦЧО, имеющихся
в ГЭМ, мы имеем поясиые украшения лишь из б. Воронежской и б. Рязанской
губерний.1 Кроме этих материалов, принадлежащих ГЭМ, мы располагаем мате-
риалами в виде описаний и рисунков Н. И. Второва,2 относящихся к 1860 г.
и дающих типы одежды б. Воронежской губ.; альбом содержит 49 рисунков;
иэ иих для нас, с точки зрения поясных украшений, представляют интерес лишь
немногие.
Таким образом, основной район, дающий нам указанный материал, почерп-
нутый непосредственно из быта, — б. Воронежская губерния. В данном районе
поясные украшения носились в сравнительно недавнее время обязательно
с поневой. Самое украшение прикреплялось к поясу и от него свешивалось
поверх поневы (рис. 1).
При ближайшем анализе можно установить бытование двух вариантов
этих украшений, существующих параллельно в различных районах и независимо
один от другого.
Одну группу поясиых украшений составляют особого рода непарные при-
вески, которые прикрепляются тем или иным образом к поясу и висят сзади.
В ГЭМ в коллекции № 424, собранной в 1905 г. в б. Воронежском уезде, имеется
ряд таких украшений; они представляют собой квадраты из папки, размером
15 X 15 см, 17 X 17 см, обшитые кумачом, выложенные с наружной стороны
лентами и позументом, по краям чаще всего обшиты бахромой из разноцветной
шерсти. К одной из сторон описанного квадрата прикреплена синяя лента
в виде петли. В эту петлю продевается пояс, и весь квадрат висит сзади, подве-
шенный к поясу (рис. 1с). Материал, из которого сделаны эти украшения, весьма
Характерный для данного района конца XIX столетия, в данном случае нас
Пало интересует: важны форма, способ ношения и та социальная функция,
ЮТОрую данный предмет выполняет на данном этапе развития костюма.
Аналогичными материалами из других районов у русских мы не распола-
гаем. Такого рода непарные подвески еще нам известны только из пределов
В. Воронежской губернии, а именно из б. Нижнедевицкого у. (село Ольшанка),
Еде оно известно под названием „ махры “ и из б. Землянского у. (село Нижняя
Недуга), где известно под названием „ подмахорники“.
Другая разновидность поясных украшений — парные подвески к поясу.
Характерной особенностью этого типа украшений является то, что они дела-
ются всегда в виде полос удлиненной формы; длина в отдельных случаях раз-
лична, от 10 до 60 см. Эти полосы имеют твердую основу (чаще бумага или
1 Колл. № 424 и 1110. Госуд. Этнография, музей в Ленинграде.
2 Русек, художественный листок, I860, № 34; отдельные снимки воспроизведены в издании
Великая реформа", 1911.	.
68
Н. П. Гоинкова
картон), покрытую сверху тканью. Наружная сторона этих полос покрыта укра-
шениями, вариирующимися по районам — вышивка, позумент, бисер, пуговицы,
бахрома, ленты и т. п. (рис. 1Ь).
Эти украшения прикрепляются к поясу и надеваются таким образом, что
висят сзади парой (рис. 1) или же по одному на каждом бедре (рис. 2). Район их
распространения — б. Воронежская и б. Рязанская гг.1
Таковы варианты поясных украшений, собранные этнографами в начале
XX столетия. Что касается осмысления их назначения у того населения, где
эти предметы были собраны, то никаких сведений у собирателей и в старой
случайной литературе мы не имеем. Наши личные опросы и наблюдения в 1925—
1927 гг. в нескольких уездах б. Воронежской губ. также не дали на этот счет
каких-либо материалов, так как эти детали костюма к моменту наших наблю-
дений совершенно исчезли. Уже в 1905 г., когда собирались основные коллек-
ции по ЦЧО для Этнографического музея, эти детали костюма не имели широ-
кого употребления и сохранялись в отдельных районах, как последние исче-
зающие объекты.
Таким образом, полевые материалы ни нам, ни предыдущим исследова-
телям не дают каких-либо данных для освещения вопроса о происхождении
и функции интересующей нас части костюма. Обратимся для разъяснения этого
вопроса к ряду других источников. Во-первых, рассмотрим аналогичные явления
у некоторых народов, сохранивших соответствующие детали костюма до более
позднего времени; во-вторых, используем материал, характеризующий более
ранние эпохи, чем наш основной материал из ЦЧО; в-третьих, привлечем для
анализа терминологический материал.
Аналогичные формы поясных подвесок в двух вариантах встречаются на
территории той же ЦЧО и в районах, прилегающих к ЦЧО с востока и северо-
востока, именно в Средневолжском и Горьковском крае (Чувашская респу-
блика, Марийская автономная область, . Мордовская автономная область)
у мордвы, марийцев и чуваш. Рассмотрим аналогии парных подвесков.
У мордвы-мокши соответствующие поясные украшения весьма разно-
образны: 1) „руця", представляющие собой парные короткие и узкие поло
тенца, которые затыкаются за пояс, 2) подвески из красной шерсти с нанизан-
ными ужевками — раковинами (cyprea moneta), иногда с медными монетами!
цепочками.
Упомянутые поясные подвески у мокши довольно давно зафиксирована
и в этнографической литературе. Так П. С. Паллас дает описание костюм:
мордовки и на рисунке воспроизводит мокшанский костюм с длинными сниз
ками ужевок, подвешенных к поясу. „ От пояса висит напереди широкий, в 4 ло
пасти разделенный и вышитый передник, которого лопасти вместе застегнул
пряжками, а на конце висят долгие кисти с пронизками и змеиными головкам!
Назади вместо запана висят от пояса на снурках длинные и короткие кисти и
черной шерсти сделанные".2
1 Коллас № 150—84 ав., 220 ав.; 2357—46; 1110—80 ав.
2 П. С. Паллас. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. I, СПб., 1771
стр. 109-—110.
. этногр. №
I
(С
Рис. 1. а) пояс с украшенными концами, Ь) и с) поясные украшения
„подмахорники“.
Рис. 2. Способ ношения подмахорников и поясов с украшен-
ными концами (бывш. Воронежская губ.).
Очерки по истории развития русской одежды	69
Аналогичные данные приводит и Георги, указывая, что „вместо эрзян-
ского заднего запана носят мокшанки не мало, рядом висящих кисточек, кои
достают до самых подколенок".1
Из приведенных данных, касающихся поясных подвесков мокши, можно
установить однородность их с выше описанными парными поясными подвесками
русских.
У марийцев парные подвески, известные под названием „солык", пред-
ставляют два коротких холщевых конца, соединенных короткими завязками.
Концы эти, конечно, не гладкие, а затканные и вышитые; узор геометрический.
Этим термином „солык]" у марийцев называется еще ряд предметов, имеющих
обрядовую функцию, а именно покрывало невесты, платок жениха и свахи.
Кроме того, известны у марийцев подвески, украшенные не только орна-
ментацией, но и снизками из бисера и металлических дисков. Как отошедшая
от своего более раннего типа форма, отмечен „солык" из б. Уржумского у.
Вятской губ. Состоит он из короткого узкого полотенца, имеющего на краях
кисточки из разноцветного бисера с оловянными бляшками. Самое интересное —
способ прикрепления: подвесок сложен вдвое и нашит на передник. В данном
случае интересна своего рода гибридизация поясного подвеска и передника.
У чуваш двухлопастный тип подвесков представлен украшением, носящим
название „сара", эти украшения представляют собой две узкие холщевые по-
лосы, сплошь вышитые разноцветным шелком и шерстью; орнамент вышивки
геометрический.
На территории ЦЧО и в прилегающих к ней районах у мордвы мы наблю-
даем и другой тнп поясных подвесков, именно, однолопастных, привешиваемых
сзади. Эти подвески в виде одной широкой лопасти известны у мордвы-эрзи.
В данном типе эрзянских поясных подвесков известны две разновидности,
имеющие в настоящее время определенное территориальное распространение,
по существу же являющиеся дериватами одного и того же явления. Одна разно-
видность распространена по преимуществу на территории бывших Нижегород-
ской, Самарской и Пензенской губ. среди эрзи, другая — главным образом
в б. Самарской губернии. Первая разновидность представляет собой широкий
пояс из холста, украшенный бисером, металлическими бляшками, цепочками
п т. п., внизу этого пояса прикреплена густая бахрома из красных или чаще
черных шнурков; особенно характерной чертой этого пояса является то, что
он закрывает тело широкою полосой, вместе с бахромой, доходящей почти до
колен, оставляя спереди рубаху открытою. Таким образом получается как бы
Короткая юбка, у которой отсутствует переднее полотнище. Этот тип носит
ряд названий, происходящих от одного общего корня (пулакш, пулагай). Вторая
разновидность представляет собой, по сути дела, передник из одного полот-
нища холста, длиною в отдельных случаях от 25 см до 1 м. Полотнище это
сплошь зашито густой вышивкой из шерсти, главным образом красного цвета,
типичного для Поволжья оттенка, получаемого путем окраски шерстяной
пряжи растительной краской из марены. Поверх полотнища нашиваются на
отдельных экземплярах бляшки, блестки и т. п. Внизу весьма часто, особенно
1 Георги. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. СПб., 1799.
70
Н. П. Гоинкова
на коротких подвесках, прикрепляется бахрома. Эта разновидность эрзянских
поясных подвесков носит название „ каркс применяемое также и к поясу, как
к женскому, так и к мужскому, не знающему подобных подвесков. Этого рода
подвески известны нам у эрзи не только по материалам музеев и Описаниям,
относящимся ко 2-й половине XIX века, но также и по данным, восходящим
к XVIII столетию, напр., — у П. С. Палласа об эрзянских поясных под-
весках.
„Носят они (эрзянские женщины) обыкновенно пояс, у которого позади
висит книзу разделенная, разноцветною шерстяною пряжею вышитая, бахро-
мою, пронизками и гремушками или болоболочками обвешенная кожа. Если они
хотят нарядиться в праздник, то кроме того, еще привешивают к поясу спереди
и по сторонам всякие пестро вышитые и бахромою обложенные лоскутья".1 2 3 *
Повидимому в данном описании речь идет о только-что описанном типичном
эрзянском карксе, в отличие от позднейшего холщевого, сделанном из кожи.
Сохранение кожи, как основного материала в такого рода одежде, отнюдь ие
служащей для того, чтобы закрывать тело от холода и особенно от дождя, сви-
детельствует нам о большой древности данного элемента одежного комплекса
у эрзи. Сведения, приведенные у Георги относительно эрзянской одежды,
также указывают на аналогичную форму. „От пояса висит позади небольшой,
красиво вышитый и притом бахромою и кисточками испещренный, коротенький
запон. Когда мордовка явится в самом лучшем наряде, то около пояса висят
кругом прикрепленные к вышитой широкой перевязи бахромки и кисточки
Хотя материалы Георги относятся также, как и материалы П. С. Палласа,
к XVIII столетию, у него нет указания на кожу, как на материал для поясных
привесков. Повидимому, отсутствие однородных указаний у названных двух
старых авторов следует объяснить тем,, что один из них, П. С. Паллас, при-
водит свои собственные непосредственные наблюдения из определенных районов,
через которые он предпринимал свое знаменитое путешествие и, несомненно,
он фиксировал наиболее яркие и интересовавшие его факты. Георги же в своей
сочинении дает суммированную характеристику отдельных многочисленных
народов России, составляя эти характеристики на основании различных, часто
случайных материалов. Вполне понятно, что в своем сочинении он зачастую не
мог дать тех или иных весьма интересных и ценных деталей.
Однолопастный тип поясных украшений у марийцев состоит из узкого шер-
стяного пояса, чаще синего цвета (,,ушта“), к которому сзади прикреплен набор
из разноцветного бисера и медных цепочек; к этому набору прикреплено
15 шерстяных шнурков с 5 медными трубочками на каждом; между трубочкам!
одиночные красные бусы (гранаты); концы всего украшения имеют кисточки ио
черных крученых ниток.
У чуваш характерным поясным украшением однолопастного характер
является так называемое „хюри“ или „хуре“ (в переводе 'хвост’).8 Это украше-
1 Паллас. Назв. соч., стр. 62.
2 Георги. Назв. соч., стр. 43
3 В ряде районов этим термином называется также кисть от головного убора, привязавМ
к поясу.
Очерки по истории развития русской одежды
71
ние представляет собою треугольник из холста; на нем нашиты под углом темно-
красные ленты; поверх их нашиты квадраты, имеющие в центре группы вписан-
ных друг в друга четырехугольников. В орнаментике данного украшения
заслуживает особого внимания символика вписанных друг в друга квадратов,
о чем речь будет ниже. Любопытно в отдельных селениях название этого укра-
шения „чигес-хюри“, что значит в переводе „ласточкин хвост".
После того как мы ознакомились с характером описанных украшений,
естественно возникает вопрос о том, что представляет собой данная деталь
одежды, какова ее роль и общественная функция. Сводить вопрос к тому, что
это всего лишь украшение, которое возникло, якобы, из „естественного стре-
мления" человеческого рода к красоте и искусству, как это трактует Б. Ф.
Адлер,1 конечно нельзя. Такая трактовка целиком соответствует идеалистиче-
скому учению о врожденности тех или иных идей у человечества.
На поставленный вопрос в литературе по мордовской, марийской и чуваш-
ской, а также и русской этнографии мы не находим ответа, так как этот вопрос
этнографов старой школы и не интересовал. Трактовка интересующих нас
объектов в старой этнографической науке шла исключительно в плоскости
разрешения обычной для старых этнографов задачи — установления, какой
народности принадлежит та или другая форма и как она распространяется
территориально. И, действительно, старая этнография отвечает на этот вопрос,
а именно, признано, что поясные украшения и всякого рода поясные подвески
являются специфической характерной чертой костюма — так называемых волж-
ских финнов. Эти украшения рассматривались в качестве своеобразных племен-
ных признаков данной группы народов, существовавших у них изначально и не
претерпевших никаких изменений, за исключением, конечного этапа — исчезно-
вения под влиянием так называемого обрусения. Перед исследователями естест-
венно должен был вставать вопрос: а как же быть с чувашами? Они дают нам
яркую картину поясных привесков, а между тем не являются, в частности в отно-
шении языка, „типичными" финнами. Исходя из анализа предметов быта и осо-
бенно одежды, старая школа в этнографии признала их отуреченными финнами
и включила их в отношении объектов этнографических в группу волжских
(финнов.
Вторым моментом, нарушавшим категорическое признание за поясными
привесками волжско-финской их природы, явились поясные украшения русских.
Из этого противоречия старые этнографы вышли таким образом. Русские, именно
так называемые „восточно-русы" или „южновеликорусы" соседили долгое время
с мордвой и восприняли в своем костюме ряд мордовских элементов. Таким
образом факты, противоречившие гипотезе, были объяснены путем сведения
[Вопроса о происхождении к проблеме механического заимствования — повто-
ряем, механического, так как указаний когда, где, на какой территории, при
какой исторической обстановке русские заимствовали от мордвы именно данную
деталь женской одежды, не давалось. Характерным суждением по данному
вопросу может быть признано мнение В. В. Богданова: „возможно, что южно-
великорусы дали формы и мотивы тем или другим проявлениям мордовской,
1 Б. Ф. Адлер. От наготы до обильных одежд. Берлин, 1923, стр. 6 — 7.
72
Н. П. Гоинкова
вотяцкой и черемисской культуры, а те уже развили эти формы и мотива
в нечто национально-устойчивое. Возможно и наоборот. Волго-финны дам
толчок, формы и мотивы южно-великорусской культуре. Наконец, возможМ
и третье решение вопроса: те и другие имели более древний общий источни
определенных форм культуры и развивали их, идя каждый своим путем".1
Наконец, третье противоречие — наличие поясных подвесков в костюму
прибалтийской ижоры. Ижоры принадлежат к западным финнам, а детам
одежды сближают их с волжскими, восточными финнами. Тут теория механичен
ского заимствования не может помочь, и на сцену выдвигается универсальна!
панацея старой буржуазной этнографии и лингвистики — миграция. Мы хорошо
знаем, как эта теория заставляла путешествовать по Западной и Восточио!
Европе отдельные племена, языки и даже отдельные языковые черты и элементе
материального Производства.
Такова в основном схема тех объяснений, которые мы имеем на сегодняш
ний день в отношении интересующей нас детали русского костюма.
При такой методологической постановке вопроса исследователю остава-
лось только констатировать факты, тщательно, в меру сил, умения и прилежа-
ния, описывать их и устанавливать механические параллели у „родственны!
народов", обходя всякого рода противоречащие факты путем упомянуты
выше приемов.
Все эти рассуждения и построения в конечном счете являются ни чем
ины&1, как выражением расовой теории, приписывающей тем или другим народам
специфические черты, им одним присущие. Эти объяснения, базирующиеся на бно
логических и идеалистических построениях, притягивая за волосы многие факты,
в конечном счете вообще никакого удовлетворительного объяснения нам не
дают. Сходство явлений объясняется или кровным родством (как, например
мордва — марийцы — чуваши), или заимствованием (русские), или миграций
(ижоры). С такой постановкой вопроса советский этнограф согласиться не
может. Эта концепция на сегодняшний день разбита и сдана в архив.
Взамен построений, основанных на расовой теории, постараемся дате
объяснение разбираемых в данной статье деталей одежды на базе диалектик»
материалистического понимания исторических явлений. При таком подходе дм
нас предметом изучения будет „не вещь в ее натурально физической телесносн
и закономерностях, а ее историческое опосредствование деятельностью чело*
века",2 так как в ней овеществился человеческий труд определенной ступей
развития производительных сил.
2
Для более углубленного анализа интересующих нас явлений необходимо
расширить рамки наших наблюдений несколько вширь и вглубь. В первую
очередь постараемся поискать в комплексе русской одежды, дошедшей до нас
1 Из истории женского южно-великорусского костюма. „Этногр. обозрение", 1914, № 1
стр. 146.
2 Ф. В. Кипарисов. Beujb — исторический источник. Изв. ГАИМК, т. 100, 1933, стр. 6.
i. эти огр. № 1
Рис. 3. Пояс с украшенными концами.
Рис. 4. Пояса с украшенными концами на девичьих-
сарафанах (бывш. Воронежская губ.).
Очерки по истории развития русской одежды
73
а памятниках уже поздних, именно относящихся к XIX веку, каких-либо фактов,
теснейшим образом связанных с интересующими нас объектами. Эту связь
постараемся отыскать как по линии их формы, так и по линии их значимости,
их содержания.
Выше мы рассмотрели типичные формы поясных украшений, сохранив-
шихся в конце XIX, начале XX века на территории юго-востока ЦЧО.
Несомненно, что в одних только этих немногих пунктах у русских не могла
развиться и так долго сохраняться эта деталь, имеющая длинную историю
в своем развитии и дающая большие аналогии в современном поволжском
костюме. Очевидно, что и в других пунктах современной ЦЧО мы должны ожи-
дать бытования данной детали, как сопровождающей определенный комплекс
одежды. При внимательном анализе обнаруживаем еще в целом ряде районов
следы переживания соответствующих поясных украшений. Оказывается, в от-
дельных районах эти поясные украшения перенесены на поясную одежду дан-
ного района, поневу, и в рудиментарном виде переживают, как украшение этой
одежды.
Если изучить внимательно поневу из различных районов ее недавнего
бытования, то можно обнаружить ряд деталей, непонятных с точки зрения
современного ее назначения, как женской поясной одежды, юбки. Прежде всего
обращает на себя внимание то обстоятельство, что понева, сшитая минимум из
3 узких полотнищ шерстяной клетчатой домотканины, далеко не всегда сши-
вается доверху. Во многих районах швы, соединяющие отдельные полотнища,
яе доходят доверху на 10, на 15 см. В результате этих наблюдений можно
сделать вывод, что данная понева в ее современном виде получилась из
отдельных кусков тканей и лопастей, которые были прикреплены к поясу
и позднее получили скрепление отдельных развивавшихся полотнищ внизу;
позднее это скрепление превратилось в шов, но старая традиция, как пережиток
прежнего раздельного существования полос, осталась в виде указанных про-
рех у пояса.
Другая деталь в поневе, указывающая иа происхождение поневы из раз-
дельных полос, это — способ расположения украшений на отдельных полотни-
щах, образующих современную поневу. В ряде районов украшения различного
типа располагаются вертикально вдоль швов, окаймляя отдельные полотнища,
сшитые позднее вместе (рис. 7). Украшения эти бывают и в виде вертикаль-
ных полос кумача различной ширины, расположенных всегда около швов, а не
посредине полотнища. Типична в данном случае распашная понева б. Калуж-
ской губ. Эти украшения бывают и в виде полос вышивки, обязательно геоме-
трического характера, чаще с ромбовидным узором, опять-таки идущих вдоль
швов по вертикальной линии. В отдельных случаях эта вышивка вдоль шва идет
на небольшом протяжении и как бы воспроизводит вышеописанные парные по-
ясные подвески (рис. 8). Типичным образцом может служить понева б. Дмитров-
ского у. Орловской губ. Последний вид украшений, конечно, более древний
в сравнении с кумачными нашивками. Подобного рода детали заставляют сделать
вывод, что южная понева данного типа развилась из отдельных полос, позднее
получивших соответствующие украшения; эти полосы являлись подвесками
к поясу. Таким образом, упомянутый тип поневы возможно связать с той труп-
74
Н. П. Гринкова
пой вышеописанных поясных подвесков, которые прикрепляются в виде парных
на пояс.	_
Рудименты существовавших когда-то поясных подвесков в такого рода
поневах, как указано выше, сохраняются в виде продольных нашивок из
кумача или из вышивки. Здесь связь этих нашивок с бытующими еще
кое-где парными подвесками вполне ясна. Если же мы еще глубже будем
анализировать отдельные составные части южного комплекса русского
костюма, то можем вскрыть и еще более затемненные рудименты пояс-
ных подвесков, которые без анализа в определенном кругу объектов, взя-
тые изолированно, трудно принять за поясные украшения. Речь идет
всего на всего о поясах, которые дают своеобразную картину на терри-
тории ЦЧО и особенно на территории б. Воронежской губ., сохраняющей
в отношении поясных украшений наиболее яркие пережиточные формы поясных
подвесков. Пояса этих районов характеризуются наличием сильно развитых
украшений концов, которые весьма отличаются от поясных концовок в виде
кистей или бахромы, типичных для всех районов и народов Восточной Европы.
В ЦЧО и в особенности в б. Воронежской губ. пояса на концах, вместо кистей,
имеют твердые лопасти, иногда имеющие ширину несколько большую, чем
самый пояс. Эти лопасти имеют форму или прямоугольника или круга, ярко
и пестро украшенного бисером, блестками, шерстью, позументами и т. п. (рис. 5).
Самая форма концовок, концентрация украшений именно на них, при общем
гладком фоне пояса, часто черного цвета — говорят за то, что это непростые
украшения, возникшие в сравнительно позднее время, а какие-то детали, имев-
шие в предшествующую стадию свое определенное функциональное значение.
В этом соображении укрепляет нас и самый способ ношения пояса с такими
концовками. Подобный пояс надевается таким образом, что как раз украшен-
ные концовки его спускаются от пояса вниз по бокам. Впечатление от костюма
с таким поясом получается такое же, как и от костюма, имеющего отдельные
поясные подвески, прикрепленные к поясу с боков. Таким образом, в данном
случае пояс является носителем специфических подвесков. Говоря о такой роли
пояса, нельзя не упомянуть об одном весьма ценном факте, имеющемся в кол-
лекции Шабельской, принадлежащей Гос. Этнографическому музею. На одном
из поясов этой коллекции концовкой является связка куриных костей, имеющих
определенное магическое значение у многих народов Восточной Европы. Не
вдаваясь в детали, имеющиеся в многочисленных опубликованных материалах
по этому вопросу, укажем на один весьма ценный случай, констатированный
нами в 1925 г. в б. Землянском у. б. Воронежской губ.1 В этих районах кос-
точку от куриного крыла обычно не выбрасывают, а подвязывают к шейному
гайтану, на котором висит крест, или к поясному гайтану для того, чтобы
„утром не просыпать"; когда запоют утренние петухи, тогда и эта косточка
по линии магического приема „pars pro toto“ должна разбудить носящего иа
себе эту косточку; поэтому-то она носит название „вставаранка". Подвешива-
ние к поясу такого рода магических предметов следует подчеркнуть и в даль-
нейшем анализе функционального значения подвесков.
1 См. коллекцию Н. П. Гринковой и Е. Э. Бломквист.
Очерки по истории развития русской одежды
75
Кроме того, во многих районах ЦЧО можно констатировать бытование до
недавнего времени широких (до 30 см) поясов, которые завязывались у пояса
узлом и с правой стороны спускались вниз в виде двух лопастей почти до низа
поневы или юбки (рис. 6). Концы лопастей обязательно украшаются. Такие пояса
в последнее время носили скорее обрядовый характер; в обычное время их не
надевают. Они составляют часть того комплекса одежды, который на языке
крестьянок является „праздничным", а скорее его следует считать обрядовым:
его надевали только в торжественных случаях — на свадьбу, затем к обедне
в престольный и главнейшие двунадесятые праздники. Такая традиция ноше-
ния данного комплекса определенно указывает на его пережиточный характер,
на его связанность с прошлым бытом и прошлой идеологией. В позднейшее
время он уже не является актуальным и необходимым, но по традиции, в слу-
чаях ритуального порядка, он сохраняется, пока не подвергнутся коренному
изменению надстроечные моменты в крестьянском быту, с которыми он тесно’
связан.
В общем—это одна линия украшения самой поневы и связанных с нею
поясов и поясных привесков.
Отметим еще одну разновидность понев. В ряде районов украшения сосре-
доточены по преимуществу на одном заднем полотнище. Так, например, понева,
бытовавшая в начале XX столетия, как праздничная в б. Новосильском у.
б. Тульской губ., и в настоящее время совершенно исчезнувшая в данном
районе,1 имеет украшения в виде розеток из розовых и красных лент, распо-
ложенных в виде сплошных рядов по всей верхней половине заднего полот-
нища поневы. В центре розеток прикреплены бубенцы, которые при ходьбе
владелицы такой поневы бренчат; иногда вместо бубенцов можно встретить
блестящую медную пуговицу от солдатской шинели (рис. 10).
В этой разновидности поневы можно вскрыть как раз тот вариант пояс-
ных украшений, которые спускаются в виде одной лопасти сзади. В новосиль-
ской поневе особенно архаичными деталями являются нашитые в розетках
бубенцы, вообще неупотребительные, как элемент украшения женской одежды
у русских в эпоху капитализма, и лишь встречаемые в могильниках не позднее
ранне-феодального периода. Капитализм заменяет все древние металлические
украшения блестками, разного цвета и размера пуговками, позументом, шнур-
ками, бусами и т. п. Наличие бубенцов в такой поневе, несомненно, приходится
связывать с шумящими подвесками, известными в огромном количестве в раско-
почном материале, которые в свою очередь, приходится возводить к опреде-
ленным культовым явлениям, связываемым с громом, resp. небом. Сравним хотя
бы данные египетского языка, где 'гром’ есть голос неба.2
В других районах, особенно на территории б. Коротоякского у. б. Воро-
нежской губ., мы встречаемся с украшением поневы особого типа. Здесь заднее
полотнище покрывается сплошной зашивкой, так что с правой стороны трудно
установить самую ткань, по которой идет вышивка. На старинных экземплярах,
1 Колл. Эти. музея № 160—170; последние экземпляры в этом районе были скуплены
практиканткой Геофака т. Леппер в 1928 г.
2 Б. Б. Пиотровский. Древнеегипетский термин металл. Изв. ГАИМК, 1931, т. IX, вып. 3,
сгр. 6.
76
идущих по времени от 1-й половины XIX века, типологически и от более ран-
него периода, эта зашивка сделана светлокрасным или розовым некрученым
шелком. Позднейшие экземпляры понев зашиваются уже разноцветным, ярких
цветов, покупным гарусом, проникшим в деревенский обиход ЦЧО вслед за
проникновением капиталистических взаимоотношений и за утверждением капи-
талистического способа производства в этой деревне со 2-й половины XIX века,
особенно, конечно, с начала XX века. Орнаментировка этих понев носит строго
геометрический характер1 (рис. 9).
Этот способ украшения поневы коротоякского типа генетически, конечно,
следует связать с выше упомянутым новосильским. На орнаментике же детально
не останавливаюсь, так как этому вопросу посвящена начатая мною работа
„Пережитки космического мировоззрения в орнаментике одежды у русских*.
Этот определенный и строго выдержанный в каждом отдельном районе
способ украшения поневы, конечно, не является прихотью „пейзанок" того или
иного селейия, не „капризом моды", а определенным пережитком, который
в настоящее время уже исключительно по традиции держится до поры более
решительной встряски устоев старого общественного строя. Деревня эпохи
капитализма, пропитанная в русских исторических условиях традициями феода-
лизма, с большой стойкостью и косностью держалась за старые пережитки,
особенно в той части, которая касается женского мира, в меньшей степени
захлестывавшегося волнами наступавшего на весь деревенский уклад и обще-
ственный строй капитализма.
Таким образом нам удается расширить рамки бытования среди русского
населения интересующих нас поясных украшений. Повидимому, в этот круг
следует включить всю территорию современной ЦЧО. В результате получается
такого рода картина: в отдельных пунктах сохраняются в виде мелких руди-
ментарных подвесков самые украшения, представляющие парные или непарные
лопасти, в других местах на месте этих лопастей видим богато разросшиеся
и довольно сложные украшения, переросшие далее в поясную одежду — поневу,
конечно, надевавшуюся поверх рубахи, подобно тому, как мы наблюдаем подоб-
ного рода подвески в мордовском, марийском, чувашском костюме.
Появление в воронежском комплексе поневы без украшений, без прошвы
и т. п. специфических черт, характеризующих именно поневу и отличающих ее
от всякой другой поясной одежды, следует рассматривать, как позднейшую
„гибридизацию". Подобная понева-юбка в данных районах б. Воронежской
губ., особенно долго сохранявших пережиточные элементы одежды, могла воз-
никнуть под влиянием соседних районов, ушедших в своем развитии несколько
дальше. В последних именно из подвесков развилась клетчатая, со всей при-
сущей ей символикой, понева. Из этих-то районов и могла попасть, как вторич-
ное явление, понева из клетчатой шерстяной ткани, утерявшая свои специфи-
ческие признаки в покрое и в орнаментировке, так как с нею не было связано
определенных идеологических переживаний, которые здесь оставались связан-
ными с бытовавшими еще поясными украшениями.
1 Н. П. Гринкова. Однодворческая одежда б. Коротоякского у. Воронежской губ. Изв. Пед.
инет. им. А. И. Герцена, вып. I, 1928.
Очерки по истории развития русской одежды
77
В результате рассмотрения интересующей нас сейчас детали женского
костюма приходим к выводу, что на протяжении XVIII—XIX веков на террито-
рии, ограниченной с востока Волгой, на западе и юге охватывающей бассейн
Дона, на севере и северо-западе бассейн Оки, в комплекс женской одежды
входят, как постоянный элемент, поясные привески того или иного типа. Если
костюм очерченной только-что территории сопоставим с костюмом хотя бы
районов верхнего Поволжья или Северного края и бассейна р. Камы, то мы
не встретим там соответствующих аналогий.
Следовательно, для указанного периода на территории Поволжско-Дон-
ского края мы можем констатировать специфичность данной детали женского
костюма.
<
3
Теперь нам ясен район распространения и формы бытования интересую-
щей нас одежды в течение капиталистической эпохи. Что же касается ее со-
циальной роли, то она остается для нас неясной на этом этапе. Естественным
является вопрос о бытовании данной формы в предшествующие исторические
эпохи.
Если мы обратимся к тем материалам, которые дает нам археология, то
можем обнаружить здесь ряд фактов, освещающих наши современные мате-
риалы. Факты эти весьма немногочисленны, но они ярко характеризуют интере-
сующие нас детали костюма. В результате просмотра многочисленных археоло-
гических материалов, относящихся к территории восточной Европы, особенно
ценный материал мы обнаружили при ознакомлении с материалами различных
могильников, описанных А. А. Спицыным. Мы невольно приходим к выводу,
что в комплексе одежды, имевшем место в данных погребениях, были, несо-
мненно, и поясные украшения. Детальный анализ приведенных А. А. Спицыным
предметов, их формы и расположения в захоронении, приводит нас к выводу,
что и в этих могильниках мы сталкиваемся с двумя различными типами под-
весков. Один тип, однолопастный, например, описан в Максимовском могиль-
нике.1
Здесь в описаниях костяков № 11 и № 30 указывается, что „на тазу или
пояснице этих костяков найдены подвески, назначение которых пока трудно
определить". На тазу костюма № 30 найдены: две плетеные проволочные
шумящие привески, а ниже — большая привеска в виде коромысла.
Возводя многие материалы из этих могильников к различным деталям
и элементам одежды, А. А. Спицын в отношении подвесков отмечает: „найдены
подвески, назначение которых пока трудно определить". И вполне понятно,
что данный археологический материал, взятый сам по себе, изолированно
и в отрыве от непосредственного продолжателя его — этнографического мате-
риала, должен ставить исследователя втупик и вызывать недоумение, так как
исторический материал московского периода, сохранившийся в виде богатых
собраний в ряде исторических центральных и местных музеев, не может осве-
1 А. А. Спицын. Древности бассейнов Окн и Камы, стр. 47.
78	Н. П. Гринкова
тить этих деталей; он отражает более поздний этап развития костюма. В то же
'-время археологический материал, увязанный с иными фактами пережиточного
порядка, почерпнутыми из этнографического материала, получает свое опреде-
ленное освещение.
Аналогии вышеописанным двухлопастным парным подвескам находим
в материалах из Кошибеевского могильника: „каким-то украшением поясаслу.
жили крупные, короткие медные спирали. Обыкновенно они попадаются по
2 экземпляра, расположены бывают поср^ине пояса, чаще рядом, почти сопри-
касаясь друг с другом, нижними концами'’врозь. Назначение описываемых спи-
ралей остается не уясненным".1 А. А. Спнцын вполне прав, с точки зрения
установок того археологического направления, которое имело место не только
в дореволюционное время, но даже и в первые годы после революции.
Поясные подвески отмечены еще в некоторых раскопочных материалах.
Укажем хотя бы на большое количество поясных подвесков в курганных мате-
риалах Костромского края, описанных Д. Н. Анучиным.
„Платье (от которого иногда сохранились маленькие лоскутки) охваты-
валось, повидимому, поясом, стягивавшимся помощью кольца или пряжки,
и к которому на ремешках, шерстяных шнурках или цепочках прикреплялись
бронзовые фигуры коньков, уточек, привески колокольчиком, привески в виде
маленьких ножен, трубочки и т. д.“.2
Костромские поясные привески известны различного типа — овальные
и круглые, сплошные, прорезные круглые, в форме колеса с 4 или 8 спицами,
кружки с решетчатым плетением, полные, усеченно-конические с привешенными
к ним по нижнему краю бубенчиками или лапками, изображения животных
(селезни, петушки, уточки, коньки, парные прорезные коньки). Как видим ассор-
тимент подвесков в этих курганах весьма разнообразен, что говорит за широ-
кое их распространение и употребление в том человеческом коллективе, кото-
рому принадлежат эти курганы.
В могильниках, раскопанных в 1908 г. П. П. Ефименко в б. Ветлужскому.
Костромской губ. в сел. Б. Ошкары, обнаружены также остатки поясных при-
весков. Коллекция находится в Гос. Этнографическим музее. В ней имеем три
предмета, относящихся к интересующим нас объектам. Так, под № 1345—7 из
могилы № 2 описан кусок шерстяного пояса бурокрасного цвета, к нему при-
креплено обычное поясное украшение: на трех шерстяных шнурках, заканчи-
вающихся полушаровидными полыми медными подвесками, насажены свернутые
трубочкой медные пластинки; этот кусок с привесками найден у правого бедра.
Из могилы № 8 под № 1345—35 описаны медные свернутые трубочкой пла-
стинки, надетые на шнурок и чередующиеся с бусами, найдены около таза. Из
могилы № 19 описаны под 1345—65 две снизки стеклянных бус, чередующихся
с медными пронизками из свернутых трубочкой пластинок.
В. А. Городцовым описаны из муромских могильников поясные привески
особого типа, а именно, так называемые боковые ремни, представляющие собой
1 А. А. Спицын. Назв. соч., стр. 21.
2 Д. Н. Анучин. О культуре костромских наганов и особенно о находимых в них украше-
ниях и религиозных символах. Мат. по археоДожш восточных губерний, т. 3, М., 1899, стр. 8.
Очерки по истории развития русской одежды
79
широкие полосы, прикрепленные к поясному ремню с правого бока. Аналогию
этим поясиым ремням можно усмотреть в вышеописанных широких воронеж-
ских поясах.
Все приведенные раскопочные материалы относятся к Волжско-Донскому
бассейну и увязываются территориально с описанными нами выше материалами
по поясным подвескам, наблюдаемым в капиталистическую эпоху.
Изучение раскопочного материала в отрыве от живой действительности,
зачастую сохраняющей в пережитках и рудиментах ряд фактов, имевших свое
актуальное значение в предыдущие эпохи, поставило вообще нею археологию
в безвыходное положение, завело ее в тупик, да собственно говоря, не только
одну археологию, но и этнографию, стоявшую на базе буржуазной методологии.
Единственным выходом из такого тупика являлась теория миграций, объясняв-
шая сходство явлений, бытующих в разные эпохи и в разных географических
пунктах, путем гипотетического перехода какой-то народности из того пункта,
где обнаружен более древний материал, в тот географический пункт, в котором
этот материал обнаружен в более позднее время.
Марксистско-ленинская методология, требующая изучения каждого явле-
ния в его развитии, в его движении, заставляет отказаться от такого рода
гипотетических путешествий племен и народов, переносящих в различные
пункты земного шара в нетронутом на протяжении ряда веков виде, без всяких
изменений и трансформаций, те или другие элементы культуры. Вследствие
этого, поставив в связь описанные элементы из указанных выше могильников
с элементами, бытующими уже в XIX веке, мы устанавливаем определенную связь
в бытовании и развитии этих элементов. Учитывая все вышесказанное о типах
и географическом распространении поясных украшений, а также принимая во
внимание археологические данные, мы можем притти к следующему выводу.
Мы застаем у русского населения следы поясных украшений в виде раз-
витых концовок на поясах и в виде нашивок и вышивок на поневах в эпоху
строительства социализма и бесклассового общества на территории СССР.
Углубляясь дальше, в эпоху капитализма, мы видим в ряде мест отдельно
бытующие поясные подвески в слабом, не ярко выраженном, оформлении; эти
подвески в ярко выраженном оформлении, в эту же эпоху, находим у ряда сосе-
дящих народов. Наконец, идя ретроспективно вглубь времен, мы обнаруживаем,
при помощи археологических данных, наличие таких же самых поясных под-
весков в эпоху раннего феодализма. Дальше этого исторического периода наш
вещественный материал нас не может вести, за отсутствием фактических данных.
Естественно, что возникает вопрос, следует ли ограничиться в исторической
трактовке интересующего нас элемента эпохой феодализма и трактовать этот
элемент, как порождение возникающего на территории Восточной Европы клас-
сового общества, или же попробовать итти дальше в доклассовое общество и
искать там, в структуре доклассового общества, тех же самых элементов.
Если мы остановимся на эпохе феодализма и не пойдем вглубь, то мы
обязаны найти в корнях и структуре классового общества причины возникно-
вения данного элемента и вскрыть его функции в этом обществе. Если же пути
отыскивания этих элементов мы продвинем в доклассовую формацию, то мы
обязаны проделать то же самое в применении к этой структуре общества.
80
Н. П. Гринкова
4
Несомненным для нас является положение, что данная форма одежды
своими корнями уходит в доклассовое общество. Аналогичные факты в раз-
личных вариациях мы встречаем у многих народов земного шара, сохраняющих
еще родовой строй. Вдаваться в описание этих фактов считаем здесь излиш-
ним, а отсылаем к соответствующей специальной литературе и к общим трудам
по истории культуры.
Для территории Восточной Европы вещевой материал здесь кончается,
и здесь единственную помощь может оказать нам терминологический материал
в свете палеонтологического анализа.
Прежде всего нам необходимо установить связь с определенными над-
строечными явлениями описанных во 2-й главе, конкретно бытующих объектов,
сохраняющихся чуть ли не до сегодняшнего дня в районах Поволжья и Подонья.
Для этой цели привлекаем данные языкового порядка, которые при помощи
палеонтологического анализа дают нам возможность вскрыть роль и семанти-
ческую функцию предметов, сохраняющих в своих названиях отражения древ-
нейшей идеологии. В качестве основного материала для анализа привлекаем
термины, приведенные уже выше нами в описательной части, когда мы давали
параллели поясных украшений у различных народов Волжско-Донского бас-
сейна.
Напомним эти термины: „подмахорники"—русск., „сара", „сарё“,
„ хуре „ хурё “ — чувашек., „ сара “ — марийск., „ каркс “ — эрзянск. (самарск.),
„пулакш", „пулагай"— эрзянск. (пензенский), „руця“ — мокшанский.
В составе русского термина „ подмахорники “ (pod -+- ma -+- hor-n-ik) обна-
руживаем два элемента — В -+- А.1 Элемент А находим также в чувашском hur-e(
hur-i и в sar-a. Элемент hor, входящий в состав русского термина, может быть
семантически увязан с рядом слов определенно культового значения.
Если мы примем установку, что самый пояс есть предмет культового по-
рядка, есть оберег, возникший в эпоху космического мировоззрения, то с ним
семантически должны быть связаны и всякого рода привески, прикрепляемые
к этому поясу. Русское hor ведет нас к древнерусскому hor-s, которое встре-
чаем уже в тексте „Слова о полку Игореве", как имя солнечного божества,
resp. неба. А гнебо’ играет громадную роль с известной эпохи, именно с эпохи
возникновения мирового, космического мышления и соответственных религиоз-
ных представлений, когда 'небо’ есть 'бог’, когда, с одной стороны, 'небо’ зна-
чит и 'знамение’, 'имя’, а с другой, первично 'рука’ есть 'знак’, 'указание’,
'знамение’, 'рука’ — 'сила’, 'мощь’, 'рука’ — 'право’, 'рука’ — 'бог’...2
По линии семантического пучка небо -+- гора -+- голова мы находим аналогии
в русских словах с тем же звучанием элемента А — gor-a, gor— Ъ, в значении
вверх, сравним хотя бы церковное „горЪ имЪемъ сердца", т. е. кверху, к небу.
Затем с этими словами увязывается русское — хор-оший, в значении слова,
указывающего связь с лучшим, относящимся к божеству и лишь позднее полу?
1 Приношу благодарность Л. Г. Башинджагяну за консультацию по данным вопросам.
2 Н. Я. Марр. Чуваши-яфетиды, стр. 8—10.
этногр
Рис. 5. Пояс с украшением в виде розетки
(бывш. Воронежская губ.).
Рис. 6. Широкий пояс, повязанный поверх юбки.
Очерки по истории развития русской, одежды
81
чившим то значение, которое оно имеет в современном русском языке. Диалек-
тические формы „хоровитый" в значении хороший, а также северные формы
,,хоросьво“, „хорости" в значении „краса", красота" еще больше подчерки-
вают первоначальную семантическую связь этих слов с небом. Отметим еще
с той же огласовкой корня слово „хоругвь", означающее определенный пред-
мет ритуального культового значения, первоначально, как знак божества, знак,
символ неба.
Вместе с тем корень hor увязываетея с рядом слов, идущих по линии
обозначения различных семантических дериватов, связанных, как показал
И. Я. Марр в своих многочисленных работах, с значением неба. Например,
баскское hur в значении вода, армянское hur в значении огонь, пламя, халдское
e-ur-i с потерей согласного в начале элемента. Рядом с этими же словами стоит
и баскское hur-i—'милость’, семантически, как указал Н. Я. Марр, восходящее
к небу, как источнику благодати, милости.
По связи семантики с небом отметим еще грузинское qur-eb-a 'раскалять’,
восходящее к основе qur*—>qor — 'огонь’, ведущее опять к солнцу. Отметим
также персидское qor— med и qur-und 'солнце’ и армянское qoyn<— qor--
'корона’, ведущее опять-таки к культовым явлениям.
Таким образом, русское двухэлементное ma-hor дает нам определенную
семантику второго элемента. Для анализа первого элемента можем привести
армянское и грузинское ga-mar 'пояс’, восходящее к ka-mar 'свод , а значение
'свод’, 'арка’ и т. п. ведет нас к 'солнцу’. В этом слове видим те же элементы,
что в русском ma-hor, но с перестановкой. В том же грузинском находим двух-
элементное слово с тем же расположением элементов, как и в русском: ma-gal
,'высокий’, ma-gar-i 'крепкий’, 'твердый’, а в армянском mar-gar-ey 'пророк’.
Семантика перечисленных слов ведет нас опять-таки к культовым явлениям.
То же двухэлементное слово имеем в чувашском ker-e-met, название божества
и культовых деревьев и рощ у марийцев и чуваш. Сравним еще ker-p 'идол’
в грузинском.
В итоге оба элемента слова „подмахорники" восходят семантически
к явлениям культового порядка, к явлениям, связанным с небом. Что касается
других составных частей слова, то они определенно показывают на осложнение
этого слова уже в более поздиюю эпоху, уже в стадию флективного строя
русского языка. В этом слове вскрываем суффиксы — н —, —ик —, имеющие
активную роль и в современном русском языке. В начале слова префикс под —
также является поздним формантом.
Обратимся к анализу других терминов, обнаруженных нами при обзоре
поясных привесков в соседних с ЦЧО районах. Чувашское hur-e, как одноэле-
ментное, представляющее спирантный вариант элемента sal, увязывается со всем
тем, что мы указывали относительно составной части hor, входящей в рус-
ское слово „подмахорники". До сибилянтной ветви получаем в шипящей огла-
, совке шиге 'белый’ в чувашском, шог-о 'желтый’ в монгольском. В этот же звуко-
I вой ряд попадает двухэлементное чувашское шег-ebe, отмеченное как термин
поясного украшения. По свистящей огласовке получаем sul || sur, отмеченное
, в одноэлементном чувашском и марийском слове sir-а, sar-e. В чувашском sur
желтый’, в турецком sur 'вода’, в киргизском sur 'бледный’ — ведут нас к той же
Сов. Этиогр., № I—2	б
82	Н. П. Гоинкова
семантике, связанной с солнцем, resp. небом. Сюда же относятся и русские
слова в свистящей огласовке 'солнце’ — zar’-a, в шипящей jar, jel-t. Особого
внимания заслуживает эрзянское sur-e 'пояс’, сохранившееся диалектически
при наиболее употребительном в мордовском языке термине „каркс“ для обо-
значения различного типа поясов.
Что касается семантики чувашских терминов „хуре“ и „хюри“, то в чу-
вашском языке они означают 'хвост’, и в одном из названий поясных украше-
ний мы обнаруживаем термин „чигес-хюри“, что значит в переводе на русский
язык 'ласточкин хвост’. Семантика этого слова по линии семантического
единства начала и конца, головы и хвоста и т. п. увязывается с семантическим
пучком голова гора небо, т. е. в конечном счете этот термин и с звуковой
стороны и с семантической увязывается с культовыми словами и с небом.
С этими же словам!^увязывается и начальный элемент марийского слова
„солык“, употребляемого для названия поясных полотенец, прикрепленных
к поясу в женском костюме. Словом „солык" в марийском обозначается пла-
ток, покрывало, в частности культовый платок, с которым выступают в ритуаль-
ных моментах сваха и жених, а также и покрывало невесты. Таким образом
получаем семантическую линию пояс <—платок (культового порядка), палатка <-
покров <—небо. Та же самая огласовка с семантикой 'небо’ имеется в латин-
ском sol, а по линии неба, как его противоположность или как среднее небо —
по космическому мировоззрению, французское sol 'земля’.
Что касается эрзянского kar-k-s, то оно также по своей звуковой стороне
входит в круг рассмотренных явлений со спирантной огласовкой. Karks в мор-
довском, как эрзянском, так и мокшанском, употребляется для обозначения
не только поясного привеска, но и любого пояса как мужского, так и женского,
как надеваемого поверх рубахи, так и поверх верхней одежды, кафтана. Сюда же
по начальному элементу включается и немецкое giir-tel 'пояс’, армянское
go-t-i || gve-d-i 'пояс’, а с этими словами немецкое gott 'бог’. Сравним алтайское
kur 'пояс’ и 'радуга неба’.
Все разобранные выше термины, означающие пояс или привески к нему
в современных языках Поволжско-Донского района, являются восходящими
к одному и тому же элементу sal. Значение же их восходит к значению 'неба
в эпоху космического мировоззрения.
Из интересующих нас терминов следует остановиться на мордовском
„пулагай", „пулакш". По семантике современного эрзянского языка это слово
состоит из корня pul 'хвост’ и послеслога 1акш, означающего 'на’; таким обра-
зом „пулакш" следует перевести 'нахвостник’.
Корень pul является по своей звуковой структуре элементом В. Аналогию
мордовскому слову находим в ряде случаев: армянское ро-£11| древне-литератур-
ное армянское pu-sk 'хвост’, русское x-vo-st, русское двухэлементное xo-bo-t,
т. е. хвост, отросток, конец тела.
Исследованиями Н. Я. Марра выяснено, что одно время для руки,
'ноги’, даже 'хвоста’, как 'отростков’, пользовались одним и тем же словом
по семантическому положению: наречение части по целому.1
1 Н. Я. Марр. Происхождение терминов 'книга’ и 'письмо’, стр. 51.
Очерки по истории развития русской, одежды
83
По линии семантики противоположных значений, по линии расщепления
Значений находим в соответствии с русским xo-bo-t латинское ca-pu-t, а рядом
одноэлементное чувашское pu-s 'голова’, татарское Ьаш из ba-ш 'голова’
армянское ba-ш 'грива’, баскское bur-u 'голова’. По линии семантического пучка
голова-ь гора-ь небо находим в чувашском pul-m 'облако’,'туча’, в латинском
ne-bul-a, греческом ve-cs-ke 'облако’. Таким образом и данный термин поясного
украшения приводит нас к космическим представлениям.
Другой интересующий нас мордовский термин — „руця", которым назы-
ваются подвески в виде полотенец, затыкаемых за пояс; по характеру своему
и назначению они аналогичны с марийским поясным украшением, известным
под названием „солык". Со стороны звуковой мы здесь имеем дело с элемен-
том D, с гош-ским элементом. К нему же с усечением начального сонорного
примыкает и марийский термин „уште" или „уште", также двухэлементный.
В марийском языке словом „уште" обозначается всякий пояс, так же, как
в мордовском словом karks. Мокшанское „руця", 'полотенце’ в эрзянском
означает 'рубаха’, 'одежда’. По своей звуковой стороне и по семантике связы-
вается с русским 'ру-ка’, 'ру-ч-н-ик’, 'полотенце’; 'ru-ka’ связано с целым пучком
значений, идущих по линии семантического пучка: рука-ь женщина-ь вода,
как, например, ру-чей и т. п., в конечном счете приводящими нас к значению
'неба’, как гнезду пра-значений в эпоху космического мировоззрения. Сюда же
относится и русское лу-ч, лу-ч-ш-ий и т. п. (ср. выше с той же семантикой слово
хор-оший, содержащее элемент А).
В конечнем счете все разобранные термины, сохраняющиеся в интере-
сующих нас в аспекте данной работы языках, восходят к эпохе космического
мировоззрения и связаны с определенным культовым значением и культовой
ролью обозначавшихся ими предметов. В зависимости от степени развития
отдельных языков и истории общественного развития народов, носителей этих
языков, мы имеем различного рода усложнение первоначальных архаических
языковых элементов, от одноэлементных, подобно разобранным чувашским,
до двухэлементного слова в русском, осложненного позднейшими, уже славян-
скими суффиксами, префиксами. То, что чувашский язык отразил в наиболее
чистом виде древнейшую одноэлементность архаического элемента, не должно
нас нисколько удивлять, тем более, что Н. Я. Марр, изучая чувашский язык,
обнаружил вообще в его строе значительное количество элементов, сближаю-
щих его с яфетическими языками.1
Резюмируем результаты, к которым приводит нас палеонтологический
анализ многочисленных терминов, связанных с поясными украшениями: поясные
украшения представляют собою явления, восходящие к древнейшему периоду
человеческого общества, к эпохе космического мировоззрения; они тесно свя-
заны с поясами, являются как бы дериватами самого пояса, а вместе с ним
представляют явления культового порядка.
Таким образом, интересующие нас поясные украшения, безусловно, сле-
дует связывать с поясом, как это вполне правильно сделано А. К. Супинским,2
1	Ср. его работу Чуваши-яфетиды на Волге.
2	„Поиеаа" и „вставка" в белорусской женской одежде. Сов. этнография, 1932, № 2,
стр. 102.
84
Н. П. Гринкова
а также и с различными предметами, подвешиваемыми к этому поясу. Остана*
вливаться на первоначальной роли пояса считаю излишним, так как в основном
этот вопрос разобран и освещен в упомянутой статье А. К. Супинского. Под-
черкну лишь один момент в этом вопросе, а именно, момент появления самого
пояса, как некоего оберега, способствующего благополучию и удаче в том или
другом производстве того, кто носит данный оберег. Говорить об идеалисти-
ческой подкладке такого объяснения происхождения пояса в человеческой
одежде не приходится, так как самый оберег, как надстроечное явление, опре-
деленно возникал и укреплялся в связи с определенным производством; вне
производства не было и нужды в таком обереге. В этом отношении целиком
и полностью вопрос о возникновении оберега можно увязать d тем, что Н. Я.
Марр говорит о возникновении ряда надстроечных явлений: „все выявления
своего отношения к неведомой силе не для забавы или непроизводитель-
ного экстаза, а в интересах намеченного производства у первобыт-
ного человека могли сложиться лишь к уподоблению себя ему, его воплоще-
нию в себе".1
Повидимому, в первоначальной стадии мышления пояс являлся действи-
тельно сам по себе магическим объектом, но постепенно он получает и утили-
тарное значение, а в связи с усложнением и развитием способов производства
и усложнением человеческой трудовой практики, а вслед за этим усложнением
идеологических моментов, пояс, как магический объект, также осложняется.
На него, как на первоначальный магический объект, наслаиваются новые
моменты, появляющиеся в виде различного рода подвесков. Подвешивание
к поясу в отдельных случаях во время тех или других ритуальных моментов
сохраняется весьма часто. Для примера можно указать на костюм марийского
жреца, который в день общего моления в священной роще отличается от всех
своих односельчан тем, что поверх обязательного для всех во время моления
верхнего кафтана опоясывается полотенцем с вышитыми концами таким обра-
зом, что концы эти спускаются по бокам, сильно напоминая уже описанные
нами выше марийские женские поясные подвески. В обычное же время тот же
самый жрец не носит такой опояски вовсе.
Точно так же в ритуальном костюме православного духовенства встре-
чаемся с поясными подвесками вроде священнической палицы, набедреннвка
и т. п., представляющих куски парчевой ткани с ритуальными изображениями,
которые подвешиваются сбоку у пояса. В конечном счете, эти подвески можно
возводить к рассмотренным нами поясным подвескам, идущим из глубокой
древности. В классовом обществе они задерживаются в ритуальных традицион-
ных случаях, оторвавшись от условий производственного порядка.
Для древнейшего времени одним из такого рода подвесков могло служить
прикрепленное к поясу изображение того или иного тотема, той или иной
родовой организации. Ношение изображения данного тотема в определенны!
случаях в жизни данной родовой организации связывалось с празднествами,
т. е. с определенными ритуальными, культовыми моментами. Сравним хотя бы
многочисленные случаи, описанные в классической литературе.
1 Н. Я. Марр. Яфетическая теория, стр. 89.
Рис. 7. Понева с нашивками на швах и кистями на месте поясных украшений.
Рис. 8. Понева с нашивками на швах (бывш. Орловская губ.).
Сов. втногр. № 1—2
Очерки по истории развития русской, одежды	85
Принимая концепцию, что „тотемистический строй — начальная стадия
родового строя",1 2 3 мы должны считать, что такие привески появились в ранние
этапы развития доклассового общества.
Нет ничего невероятного в предположении, что в результате подвешивания
к поясу того или иного изображения животного-тотема могли развиться вообще
подвески к поясу, которые никакого практического, утилитарного значения
в обычном, обывательском понимании и не имели. С переходом от тотемиче-
ского мировоззрения самый смысл подвешивания животного или его символа
уже отпал, но пережиточно сохранился в определенных ритуальных моментах.
Если мы принимаем эту концепцию, то нам становится ясным процесс превра-
щения пояса в поясную одежду.
Рассмотрим путь развития подвешивавшегося изображения тотема. Перво-
начально шкура тотема, затем уже, как дериват этой шкуры — кожа, могли дать
и дальнейшие усложнения подвесков. Напомним приведенный нами факт подве-
шивания к поясу костей курицы („всгаваранка"), где кости могли заменить
первоначально более сложный символ. Кусок кожи, как утерявший конкретную
связь, конкретный облик, напоминающий самый тотем, должен был получить
для подчеркивания этой уже затушеванной связи те или иные украшения —
символы тотема. Сравним хотя бы приведенные выше данные о подвесках из
костромских могильников, где мы встречаемся с довольно богатым ассорти-
ментом в виде коньков, уточек, селезней, петушков и т. п. изображений живот-
ных. Но особый интерес в связи с теми данными, которые дает нам палеонто-
логический анализ терминологического материала, связанного с изученными
явлениями, представляют для нас описанные Д. Н. Анучиным круглые прорез-
ные медальоны в форме колеса с 4 или 8 спицами или кружки с решетчатым
плетением; носились такие привески по 1—2 на шее, на груди, еще чаще
иа поясе/
Здесь мы определенно имеем дело со знаками солнца, как тотема косми-
ческой стадии, прикрепленными к поясу в значении определенных магических
ритуальных оберегов.
В позднейшие стадии шкура или кусок кожи, с которыми традиционно
связываются религиозные моменты, заменяется иным материалом. „Земледель-
ческая культура вела общественные организации тотемического мировоззрения
к космическому". „Солнце заступало место прежнего разрозненного тотема,
различного у различных охотничьих группировок".8
Магические знаки, изготовленные из одного материала, заменяются про-
дукцией, являющейся наиболее типичной и характерной для того или иного
этапа развития данного человеческого коллектива. Типичность эта складывается
в силу наиболее привычного способа производства именно данной продукции
в зависимости от состояния развития производительных сил.
1 С. Н. Быковский. К вопросу о тотемизме. „ Сб. статей к 45-летию научной деятельности
Я Я. Марра". ГАИМК, 1933, стр. 71.
2 Д. Н. Анучин. О культуре костромских курганов и особенно о находимых в них украше-
аях и религиозных символах. Материалы по археологии восточных губерний, над. Моск. Арх.
общ., т. 3. М., 1899.
3 И. И. Мещанинов. К вопросу о стадиальности в письме и языке, Л., 1931, стр. 47.
86	Н. П. Гоинкова
Таким образом в скотоводческую стадию с развитием ткачества эти
подвески заменяются шерстяной тканью вместо кожи. На эту ткань могут
переноситься те же украшения — символы с некоторыми вариациями, обусло-
вленными но!вой ступенью общественного развития. С ростом производительных
сил, с выработкой более сложной техники тканья создаются предпосылки
к замене всех или части этих символов, этих магических знаков, прикрепляемых
к данному поясному подвеску, орнаментикой, в которую вливается эта магиче-
ская функция. В результате этого создается сложная условная система изобра-
жения тех или иных магических моментов, которые являются необходимыми
для данного элемента одежды. В этом отношении особенно характерными для
нас являются рязанские поневы с очень сложным орнаментом, разобранные
и описанные, особенно с точки зрения техники их изготовления у так называемой
русской мещеры, Б. А. Куфтиным.1
Не менее сложными и весьма богатыми в отношении орнаментации
являются и украинские плахты. Орнаментация самих клеток в русской поневе
крайне редка (рис. 11 стр. 94).
В отдельных группах человеческого общества эти усложненные орнамен-
тикой куски ткани переживают и до сегодняшнего дня. Застойность самой
техники ткачества, обусловленная натуральным хозяйством феодального
периода, поддерживает и в дальнейшем устойчивый характер первоначально
ритуально-магического орнамента. В дальнейшем отдельные коллективы
уходят от этой сложной орнаментации ткани, сводя все многообразие
к принципу клетчатости, к принципу изображения квадрата, круга: вполне
естественно, что квадрат в тканье является заместителем круга, так как
самая техника тканья не дает возможности выткать правильный крут, огра-
ниченный кривой линией, а дает возможность изобразить этот круг линиями,
идущими под прямым углом. В этой упрощенной стадии, доведенной до край-
него предела упрощения магического изображения, поясная одежда господ-
ствует почти повсеместно в южнорусском комплексе одежды и частично
у белоруссов.
В орнаменте дмитровской поневы (б. Орловской губернии) встречаемся
с определенным типом поневы, носящей у крестьянок этого уезда название
„понева с кругами". Такая понева носится „кульком", т. е. распахнутые концы
ее отгибаются наружу и затыкаются за пояс, образуя таким образом сзади
действительно как бы кулек. По внешнему облику фигура женщины в такой
поневе весьма напоминает мордовскую женскую фигуру с описанными выше
пулагаями или карксами. На отогнутых сторонах нашиты меандрообразные
фигуры в несколько рядов, — эти меандры как раз и носят название „кругов*.
Такая понева носится только молодухами и только в особо торжественны!
случаях. В христианский период такими случаями являются большие церковные
и особенно местные престольные праздники, в основе своей восходящие
к древнейшим ритуальным моментам. В подобной поневе и со стороны изобра-
зительной, и со стороны социальной роли данного костюма сталкиваемы
с пережитками прежнего обрядового, resp. культового порядка.
1 Б. А. Куфтин. Материальная культура русской мещеры. М. 1926.
Очерки по истории развития русской одежды
87
Рудиментом того, что поясная одежда, именно понева, когда-то имела
сложный орнамент, в южнорусской клетчатой поневе является неизменный,
так называемый „поясок", а именно, более или менее узкая полоса узорного
тканья, обязательно в основном красного цвета с сложным геометрическим
орнаментом. Этот „поясок" идет вдоль подола круглой поневы с прошвой,
в распашной же поневе, употребляющейся без прошвы, этот поясок огибает,
начиная от пояса, вертикальные стороны поневы и подол поневы. В отдельных
экземплярах поясок достигает значительной ширины, до 5 см. Эта мелкая, но
весьма существенная и весьма характерная для поневы деталь обычно обра-
щала на себя мало внимания исследователей, между тем она перекидывает
нам мостик между более распространенной поневой клетчатого типа и между
загадочной с первого взгляда поневой рязанской, именно мещерского типа.
В дальнейшем это развитие идет в определенной среде путем замены
шерстяной ткани тканью растительной, что намечается уже в эпоху перехода
к земледелию, сначала к мотыжному, а особенно с момента перехода к пашен-
ному земледелию. В этом случае тканый из крапивы, конопли, наконец, льна
кусок покрывается орнаментацией, в значительной мере оторвавшейся от своего
первоначального функционального значения, а наряду с этим и прикрепляе-
мыми к ней предметами, также отошедшими от их первоначальной значимости.
Эту стадию развития поясных украшений хорошо сохраняют нам до сегодняш-
него дня поволжские народы. Сюда же следует отнести и описанные выше
воронежские и рязанские подвески обоих типов, переживающие в деревне ЦЧО.
Итак, можно наметить следующие этапы в развитии поясных украшений,
resp. одежды;
1)	Пояс.
2)	Пояс с тотемическими подвесками (например, шкура и т. п.).
3)	Пояс с изображениями или предметами, заместителями тотема (напри-
мер, кожа со значками).
4)	Пояс с куском шерстяной ткани, с нашитыми знаками.
5)	То же — с вытканными узорами, символами тотема.
'	6) То же — с упрощенным клетчатым узором.
7) Пояс с куском холста с различного рода орнаментацией и нашивками.
Таковым представляется нам путь развития первоначально связанных
с определенным ритуалом подвесков, которые в связи с изменениями в обще-
ственном строе и способах производства, а вслед за этим и в идеологических
надстройках, в данном случае в религиозных представлениях, проходят опреде-
ленные этапы.
5
В 1-й главе мы дали описание бытующих в настоящее или бытовавших
в сравнительно недавнее время, уже в капиталистическую эпоху, форм пояс-
ных украшений. В связи с установленными этапами развития этих украшений
важно выяснить, какие из этих этапов переживают на территории Восточной
Европы и как укладываются в рамки приведенной схемы те конкретные
объекты, которые описаны нами в 1-й главе.
88
Н. П. Гринкова
Начнем с позднейших этапов. Седьмой этап, именно кусок холста с раз-
личного рода орнаментацией и нашивками в ярко выраженной форме имеем
до настоящего времени в Поволжьи — мордовские, эрзянские пулагаи и карксы,
а также мокшанские „руця“, марийские и чувашские ,,.сара“ и, наконец,
воронежские „подмахорники" и концы поясов — как раз являются отражением
этого этапа. Интересно отметить, что эрзянские пулагаи представляют в дан-
ном случае „гибридную" форму, где украшенный кусок холста имеет густую
бахрому снизу, весьма напоминающую густую шерсть животного. Кроме того,
существенно подчеркнуть, что во всех этих формах поясных холщевых под-
весков самый холст является лишь основой, которая сплошь покрыта украшаю-
щими материалами; здесь происходит как бы маскировка нового материала,
неприсущего данному элементу одежды.
Шестой этап — шерстяная ткань с упрощенным клетчатым узором. Как
уже указывалось выше, она является одним из самых распространенных типов,
имеющих весьма актуальное значение в современной одежде как в ЦЧО
в РСФСР, так и в отдельных районах БССР. На этих видах клетчатой
поневы следует несколько остановиться.
Обычно в материалах по этнографии того или иного района ЦЧО мы
встречаем непременное указание авторов на клетчатость поневы: понева без
клетки в узоре ткани, из которой она изготовлена, не является уже поневой,
она теряет присущие ей специфические черты как покроя, так пошивки
и отделки. Например, указанный выше „поясок" узорного тканья имеется
исключительно в клетчатой поневе. Юбка, сшитая из ткани с другим узором
или из гладкой ткани, такого пояска, обычно, не имеет. Понева на территории,
населяемой русскими в начале XX века, имела распространение в следующих
губерниях: восточная часть Смоленской, Калужская, Тульская, Орловская,
Тамбовская, Воронежская и Курская. Обильный материал по этим губерниям,
относящийся в основной своей массе именно к началу XX века, дает нам весьма
показательные моменты в связи с самой клетчатостью поневы. Оказывается, что
эта клетчатость далеко не является однородной на территории Ьыше перечислен-
ных губерний, а представляет весьма пеструю и разнообразную картину, на пер-
вый взгляд не поддающуюся анализу или учету, так как общая масса поневной
ткани этих районов дает нам различные градации от весьма крупных клеток
(до 25 см) до весьма мелких (до 2 см). Точно так же весьма вариируется
самый способ воспроизведения клеток с самыми разнообразными сочетаниями
нитей (красные, голубые, зеленые, желтые, белые). В тех районах, где понева
является исключительной формой женской поясной одежды, там все варианты
расцветки и размеров клеток являются до настоящего времени строго выдер-
жанными по отдельным селениям. Нам уже приходилось по этому вопросу
приводить данные из одного из обследованных нами районов б. Воронеж-
ской губернии.1
В этих районах по расцветке и общему habitus’y поневы безошибочно
можно указать, из какого селения данная женщина. Чем же объясняется такая
1 Однодворческая одежда Коротоякского у. б. Воронежской губернии. Изв. Пед. инет,
им. А. И. Герцена, 1928 г., вып. I.
Рис. 9. Понева с вышивкой вдоль швов (бывш. Орловская губ.).
Рис. 10. Понева с бубенцами на заднем полотнище (бывш. Тульская губ.).
Новосильский тип.
Сов. ятногр. № 1--2
Очерки по истории развития русской одежды
89
строгость в отношении сохранения традиционной расцветки поневы в каждом
отдельном случае? Ответ на это приходится искать, конечно, не в современ-
ных материалах, а в той первоначальной магической значимости узора, кото-
рая характерна для архаической формации. Освященные этой значимостью
узоры стойко держатся как идеологическая надстройка и переходят как пере-
житки в позднейшие формации, сохраняясь вплоть до социалистической форма-
ции. В отношении значимости и большой первоначальной роли самого харак-
тера клетчатости поневы мы располагаем любопытными данными, собранными
нами, совместно с Е. Э. Бломквист, в 1927 г. на территории б. Воронежской
губернии, в Нижнедевицком районе, именно в с. Роговатое-Прогорелое. В этом
селении в 1927 г. женщины носили исключительно поневы, причем эти поневы
определенно вариируются по характеру расположения клеток. В этом селении
имеется 7 вариантов поневной ткани, из которых шьются поневы различных
типов. Нами установлены в этом районе следующие типы, а именно:
1)	„Посигушка"— носится старухами в будни.
2)	„Старушечьи полосы" — носится старухами в праздники.
3)	„ Дурочка “ носится в будни.
4)	„Краснополоска"—носится в будни.
5)	„Частокл&тка" — носится в будни.
6)	„ГолоклеТка"—расшитая, носится молодухами в праздник.
7)	„ Расшенацкая"— носится молодухами в праздник.
Наличие таких вариантий в узоре поневной ткани с точной регламента-
цией того, кто и когда может надевать поневу с тем или иным узором, гово-
рит за определенную семантику каждого такого варианта.
Пятый этап — понева с вышитым сложным узором (символом тотема),
как указано выше, представлена украинской плахтой, сербскими, болгарскими,
галицийскими, ижорскими типами поясной одежды.
Четвертый этап — кусок шерстяной ткани с нашитыми символами (зна-
ками тотема) на территории Восточной Европы представлен весьма слабо.
Его можно рассмотреть в украинской будничной запаске б. Черниговской губер-
нии, где гладкая полоса черной шерстяной ткани обертывается вокруг бедер
и прикрепляется при помощи широкого красного пояса, имеющего пышное
украшение в виде двух крупных яркокрасных шерстяных помпонов, которые
укладываются сзади у талии и связывают эту разновидность украинской
одежды с разбираемыми нами пережиточными элементами одежды.
Третий этап — пояс с куском кожи, имеющим то или иное украшение
(знаки тотема) — можно усмотреть в вышеприведенном описании поясных укра-
шений мордвы-эрзи, которое мы встретили у П. Палласа.1
В этом описании идет речь о поясном украшении, которое есть не что
иное, как „разделенная, разноцветною шерстяною пряжею вышитая бахромою,
пронизками и гремушками или болоболочками обвешанная кожа". Сохранение
кожи в данном случае, несомненно, является пережиточным фактом. Мордва
в XVIII веке знает превосходно технику тканья, вся остальная одежда изгото-
вляется из ткани. Для изготовления из ткани поясной одежды, утерявшей уже
1 П. Паллас, назв. соч., стр. 62.
90
Н. П‘. Гринкова
к этому времени свою функциональную значимость, нет стимулов, так как это
не актуальная форма, не обусловленная необходимостью при данном состоянии
производительных сил' мордовского общества. В силу этого переносится форма
из предыдущей формации как бы в застывшем, окаменелом виде. С такими
фактами сохранения кожи, как материала для различного рода украшений, мы
встречаемся в Поволжьи неоднократно, вплоть до настоящего времени.
Так, например, у мордвы-мокши даже в XIX веке отмечено шейное украшение,
представляющее две лопасти из кожи, покрытые с наружной стороны бисером,
монетками и т. п., точно так же у марийцев и чуваш встречаем нагрудное укра-
шение „ширкама", представляющее прямоугольник из кожи, по краям укра-
шенное бисером, а в основном сплошь зашитое монетками. Спутником кожа-
ного украшения являются металлические нашивки. Сравним хотя бы указание
П. Палласа на наличие „гремушек и болоболок". Очевидно здесь речь идет
о бубенцах, металлических бляшках и тому подобных деталях, столь характер-
ных для мордовских, особенно мокшанских, украшений вплоть до наших дней.
С этим этапом возможно до некоторой степени связать пережитки металличе-
ских украшений в виде бубенцов в вышеописанной новосильской поневе, где,
конечно, бубенцы нашиваются не на кожу, а на поневную ткань. Здесь мы
встречаемся с „гибридной" формой, где отмечаем перенос, детали предше-
ствующего этапа развития на более поздние формы. Несомненно, сюда же
следует отнести и те сохранившиеся до нас материалы, которые обнаружены
в могильниках. Здесь металлические украшения являются как раз символами||
знаками тотема. По описанию, приведенному в анализе раскопочного мате-
риала, ясно, что эти предметы отнюдь не являются конструктивной частью
одежды, вроде, скажем, застежек, фибул или пряжек, а являются своего рода
украшениями, которые, конечно, перешли из более древней формации и там
являлись необходимыми и обусловленными определенной функциональной
значимостью.
Второй этап в материалах Восточной Европы, находящихся в поле
нашего зрения, нами не отмечен. Весьма вероятно, что его можно усмотреть
в явлениях надстроечного порядка, а именно, пережиточных фактах термино-
логического порядка. Уже выше отмечалось название мордовского, эрзянского
поясного украшения — пулагай, связываемое с мордовским же словом — хвост,
чувашское — хуре. Материалы по другим районам дают богатые иллюстрации
по этому этапу.
Первый этап — безусловно является весьма и весьма распространенным
в Восточной Европе. Лишь очень немногие районы не знают пояса (татары,
башкиры). Но говорить о сохранении пояса, как о пережитке, который удер-
жался в силу идеологических моментов, весьма трудно, так как самый пояс
закрепился скорее как определенная форма, имевшая не только идеологиче-
ское, но и чисто утилитарное значение.
В результате произведенного сопоставления нашего конкретного мате-
риала с вышеприведенной схемой развития поясных подвесков мы должны
притти к следующему заключению. Все основные типы, идущие от архаической
стадии развития человеческого общества, в том или ином претворении сохра-
няются через ряд последующих формаций вплоть до социалистической.
Очерки по истории развития русской одежды
91
Выше, при описании сохранившихся поясных украшений у населения
Поволжья и Подонья (русские, мордва-мокша, мордва-эрзя, марийцы, чуваши),
мы отметили два варианта поясных подвесков — или в виде однолопастного
привеска или в виде парных, двулопастных привесков. Это деление, весьма
последовательно проведенное в ряде памятников, обязывает нас дать объяс-
нение факту наличия двух вариантов украшения. Очевидно, в эту схему должен
уложиться тот вариант поясных украшений, который представляет собою одно-
лопастное украшение. Двулопастное украшение несомненно должно было пройти
те же этапы развития. Повидимому, двулопастные подвески можно возвести
к первоначальному варианту, который характеризовался прикреплением изобра-
жения тотема данного родового объединения к концам повязывавшегося пояса.
6
Предыдущее изложение наметило нам основные типы интересующих нас
поясных украшений и общую схему из развития и переживания на территории
Восточной Европы. На нас падает еще задача объяснить, чем вызвана подобная
устойчивость этих форм одежды в отдельных районах, а также отсутствие
хотя бы следов их существования в предыдущие стадии в других районах
и, наконец, вариации по отдельным районам.
Для решения этих вопросов мы в первую очередь должны учитывать
то обстоятельство, что сходное явление, создавшееся в различных районах
на основе определенного способа производства, на базе определенной обще-
ственной структуры не должно быть совершенно идентично в различных районах,
хотя мы и признаем единый исторический процесс развития человеческого
общества. Различия и вариации в отдельных районах могли развиваться в силу
вариаций сопутствующих явлений. В этом отношении вполне можно согласиться
с И. И. Мещаниновым: „Одна и та же стадия получила различное выражение
в различных местах в зависимости от местных условий деятельности челове-
ческих объединений, от их требований, уклонов их мировоззрения, от выраба-
тывавшейся на местах техники “.1 2
Итак, вариации отражения поясных подвесков в различных районах,
например, таких, как территория современной Украины, Белоруссии, ЦЧО,
произошли в силу различных локальных особенностей, вызванных целым рядом
условий, оказавших воздействие на эти вариации. „Один и тот же экономи-
ческий базис— один и тот же со стороны главных условий — благодаря
бесконечно различным эмпирическим обстоятельствам, естественным
условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям
и т. д. может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации н гра-
дации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирических
данных обстоятельств
В ряде районов путь развития пережитков предшествовавших формаций
мог быть остановлен теми или другими факторами и прервать цепь развития
1 И. И. Мещанинов. К вопросу о стадиальности в письме и языке. Л. 1931, стр. 66.
2 Маркс. Капитал, т. I, ч. II, стр. 267.
92
Н. П. Гринкова
пережиточных элементов. В результате такого разрыва мы наблюдаем полное
отсутствие пережиточных поясных украшений в северной части РСФСР, при-
чем не только у русского населения, но у ряда других народов, например,
карелы, лопари, вепсы, коми-зыряне, коми-пермяки, удмурты. В свете этих
данных хорошо видно, насколько не соответствуют действительности объяснения
представителей расовой теории, считающих, что, например, „у финских народов,
принадлежащих к определенному расовому" объединению, должны быть сход-
ные явления и в области материальной культуры. Несмотря на ближайшее,
по мнению сторонников расовой теории, родство русских южных и северных
районов, мы наблюдаем у них ряд расхождений в области материальной куль-
туры. Точно так же можно это отметить и в отношении мордвы и удмуртов
и т. д. Наконец, вопрос о длительном сохранении и переживании элементов,
идущих от эпохи доклассового общества через ряд стадий общественного раз-
вития, следует решить в связи с характером роста производительных сил
на данной территории и со всем ходом общественного развития. Если обра-
тимся к тем данным, которые дает нам на сегодняшний день разработка истории
мордвы, то можем установить, что мордва не имела развитого феодального
строя, так как наступление русского феодализма на Поволжье задержало раз-
витие феодальных отношений среди мордвы, вследствие чего не создалось
общего мордовского племенного центра, объединяющего всю мордву. В позд-
нейшую эпоху русского феодализма и капитализма мы встречаемся с мелкими
раздробленными группами мордвы (мокша, эрзя, каратаи, терюхане). Русские
феодалы сумели покорить сопротивление отдельных мелких родо-племенных
групп мордвы и не дали возможности развиться этим родо-племенным группам
до племенных феодальных организаций. В силу этого у мордвы ярче сохрани-
лись пережитки предыдущих этапов общественного развития.1 2
Сходная история имела место и у других народов Поволжья — мариев
и чуваш. „В то время как в будущей Белоруссии и на севере Великорусии
складываются уже феодальные центры, в Окско-Волжском районе еще царствует
варварское общество, господствуют первобытные коммунистические отношения.
Здесь феодализация складывается позже, тогда как на юге и в Новгороде
и на западе уже сложился феодальный строй".2
Русский феодализм, подвергнувший крепостнической эксплоатации поко-
ренное население Поволжья, способствовал закреплению старого, пережиточ-
ного у этого населения, так как, вследствие эксплоатации, развитие произво-
дительных сил внутри покоренных групп шло весьма медленно.
Капитализм внес новые моменты в систему эксплоатации этих групп.
В результате национального, крепостнического и капиталистического гнета
и жесточайшей эксплоатации значительная часть населения Поволжья пришла
к эпохе социализма в значительной мере неграмотная, темная, с громадным
количеством пережитков в области надстроечных явлений, с отсталой прими-
тивной техникой производства, с доведенными до минимума жизненными по-
требностями. Все это, безусловно, способствовало закреплению и сохранению
1 П. С. Рыков. Очерк истории мордвы. 1933.
2 М. М. Цвибак. К вопросу о генезисе феодализма в древней Руси, стр. 543.
Очерки по истории развития русской одежды	93
различного рода пережитков, в том числе в области одежды, которыми мы
заняты в этой работе.
Другую картину общественного развития видим в Камском крае. Среди
коми-зырян историки рисуют картину общественного строя XI—XII веков сле-
дующим образом: „Господствующей... общественно-экономической формацией
в крае были феодальные отношения на базе натурального земледелия и ското-
водческого хозяйства".1 В эпоху же разложения родового строя „были не только
распорядители в лице крупных производителей: землевладельцев, скотоводов,
купцов, скупщиков и исполнителей в лице мелких производителей, но и более
крупные собственники—коми-князья".1 „Постепенное сращивание интересов
княжеской власти с интересами эксплоататорских классов способствовало
созданию сильной княжеской власти".1
Точно так же и у удмуртов исследователи отмечают моменты развития
феодализации.2
Наконец, если мы сопоставим северные районы РСФСР, с одной стороны,
с южными районами— с другой, то увидим, что в последних районах мы встре-
чаемся, уже в эпоху капитализма, с более сильными пережитками феодальной
формации, более застойным характером общественного развития, более отста-
лым характером техники производства. Несомненно, все эти моменты должны
были отразиться и на отсталости в явлениях идеологического порядка и на пере-
житках, в которых нашли отражение эти явления. Поэтому нам вполне ясно,
почему именно на территории бывших феодально-помещичьих губерний, вошед-
ших сейчас в состав ЦЧО, а не на территории, скажем, бывших северных
губерний, раньше вставших на путь капиталистического развития и раньше
стряхнувших пережитки феодального строя, сохраняются, в частности, и инте-
ресующие нас пережиточные формы одежды.
Общность социально-экономической структуры, сходные пути обществен-
ного развития захлестывают одной волной и русских на территории поме-
щичьих латифундий, и мордву, и чуваш, и мариев, не разбираясь ни в их расе,
ни в языке. Сохранение поясных привесков в некоторых районах у русских,
у поволжских народов, с одной стороны, и у ленинградской ижоры — с другой,
при стадиальном подходе к развитию человеческого общества, не смущает
исследователя. Сходные явления у различных народов не есть доказательства
кровного родства, а являются пережитками предыдущих стадий развития, сохра-
нившимися среди нового, свойственного следующей стадии развития. От преды-
дущих стадий в отдаленных районах остаются следы в стиле производства
предметов быта и культа и в одежде, идущей в разрез с новыми формами
и новыми способами производства.
Таким образом, если мы подходим к анализу и выяснению каких-либо
конкректных фактов, наблюдаемых в быту, с точки зрения социального их раз-
вития, мы выпутываемся из того лабиринта противоречий и исключений из
общих правил, характерного для формально-сравнительного построения, которое
долго и цепко держало в своем плену этнографов. Анализируя данные явления
1 Подоров В. М. Очерки по история Коми. Сыктыквар. 1933, стр. 65—66.
2 Сборник „На.удмуртские темы".
94
Н. П. Гринкова
по стадии их развития, изучаем их в определенной обусловленности и связан-
ности со структурой общества.
При стадиальном подходе ко всякого рода материалу выявляются сохра-
нившиеся отложения предшествующих стадиальных состояний, вовсе не само-
стоятельных в своем возникновении. Они отражают общественные и хозяй-
ственные структуры, которым обязаны своим оформлением".1
30 XII 1933 г.
Рис. 11. Понева с вышивкой внутри клеток.
1 И. И. Мещанинов. К вопросу о стадиальности в письме и языке, Л., 1931, стр. 76—77.