Автор: Фетинов Н.П.
Теги: рыбное хозяйство рыболовный спорт рыболовство альманах рыболов-спортсмен
Год: 1987
Текст
Альманах
Издается с 1950 года
У рыбацкого
костра
С удочкой
и рюкзаком \
Мастерство
рыболова
Новички
на водоеме
меридианам
Рыболов-
библиофил
ББК 47.2
Р93
Составитель Н. Фетинов
Редколлегия:
В. Баранчук
Л. Ерлыкин
Т. Ляховецкая
Е. Огнев
A. Онегов
О. Соболев
Я. Стикутс
B. Тендряков
И.Федотенков
Н. Фетинов
Рыболов-спортсмен: Альманах. Вып. 47/Сост. Фети-
Р93 нов Н. П. — М.: Физкультура и спорт, 1987.— 160 с,
ил.
Очередной выпуск альманаха содержит очерки о рыбной ловле, статьи
ученых-ихтиологов, рыболовов-практиков и журналистов об актуальных
проблемах, опыте мастеров и новинках рыболовного спорта в нашей стране
и за рубежом.
Рассчитан на массового читателя.
4002020000-013 _ _
-98-87 ББК 47.2
009(01)-87
Рыболов-спортсмен
Альманах, вып. 47
Составитель Николай Петрович Фетинов
Заведующий редакцией Э. П. Киян. Редактор Ю. Л. Китаев. Художник А. Брантман.
Художественный редактор Ю. В. Архангельский. Технический редактор О. А. Куликова.
Корректор 3. Г. Самылкина.
ИБ No 2255
Сдано в набор 23.06.86. Подписано к печати 06.11.86. А 10291. Формат 60 X 90/ 16.
Бумага офс. Гарнитуры «Тайме», «Акцидент гротеск». Офсетная печать. Усл. п. л. 10,0.
Усл. кр.-отт. 33,0. Уч.-изд. л. 14,98. Тирак 300 000 экз. Издат. № 7965. Зак. 1403.
Цена 1 р. 30 к.
Ордена «Знак Почета» издательство «Физкультура и спорт» Государственного комитета
СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 101421, ГСП, Москва,
К-6, Каляевская ул.г27.
Ярославский полиграфкомбинат Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 97.
© Издательство «Физкультура и спорт», 1987 г.
У рыбацкого
костра
Владимир Макеев
ВСТРЕЧА С ДОБРЫМ
ЧЕЛОВЕКОМ
Владимир Зиманенко
СВЕТ НОЧНОГО
КОСТРА
Станислав Романовский
ЧЕРТОВ КОТЕЛ
Борис Петров
ВЕРХ ПАДЕНИЯ
Владимир Комиссаров
ИНФОРМАЦИЯ
Владимир Трепетцов
«РЫБАЛКА».
В ЛИВЕНЬ
Анатолий Онегов ХИЩНИКИ
Рис. А. Семенова
Обычно плотву ловят на легкую удочку, наживляя небольшой острый
крючок червем, хлебным шариком или личинкой стрекозы. Ловят плотву
на утренних и вечерних зорях — именно в это время нет-нет да и
почувствуешь на леске сильную быструю рыбу...
Тяжелая, будто одетая в черненое серебро плотва засветится,
заискрится в твоем садке, и дома ты будешь долго рассказывать родным и друзьям,
как неожиданно пошел в сторону поплавок и тебе сначала показалось, что
это соблазнился червем шустрый окунек. А потом сачок подхватил красавицу
рыбу, и ты долго не мог нарадоваться такому замечательному подарку.
Я тоже очень люблю ловить плотву на утренних и вечерних зорях,
а то и светлой летней ночью Севера. В такие белые ночи ловится особенно
крупная плотва. Я люблю разыскивать глухие таежные озера, устраиваю
там небольшой легкий плотик из сухих елей, тихо уплываю в вечерний
туман, жду и всегда верю, что и на этот раз увижу знакомую поклевку,
увижу согнутый в дугу кончик своего удилища...
Но бывает так, что не одна ночь пройдет без хорошей рыбалки. Бы-
Анатолий Онегов
ХИЩНИКИ
Николай Старшинов
РЫБАЛКА -
ЭТО ЧУДЕСНО!
Борис Петров
БЫЛО НАЧАЛО
АВГУСТА
Анатолий Никольский
РАЗЛОМНАЯ ЗАВОДЬ
Юрий Чернов
ПРЕКРАСНАЯ
НЕНАСТНАЯ ПОГОДА.
ЖАДНАЯ РЫБА
ТАЙМЕНЬ...
Александр Пискунов
РЕЧКА ДЕТСТВА
Юрий Лощиц
СОЛОТИХА
1*
У рыбацкого костра
вает, что вместо увесистых рыб ты увидишь лишь частые бестолковые
стайки меленьких плотвичек. Такая плотвичка непутево теребит червя, часто
срывается с крючка, и мне никогда не хочется ловить этих еще не
выросших рыбок.
Тогда я возвращаюсь к берегу, варю пшенную кашу и, как могу,
объясняю своему четвероногому другу, что ухи сегодня не будет, и не будет
только потому, что на это озеро частенько заглядывают весной жадные
люди...
Весной, когда на озере только-только paciaei последняя льдина, большие
стаи плотвы показываются около берега, у зарослей прошлогоднего
тростника, у кустов ивы, оступившихся в воду. Плотва собралась на нерест. Она
смело идет на мелководье, идет отметать икру, презирая любую опасность.
Великий, бессмертный закон жизни ведет красноперых рыб, одетых в
серебряные латы, туда, где после нереста из икры очень скоро появятся
крошечные мальки-ниточки, где эти мальки смогут подрасти, сбиться в свои
детские стайки, укрыться от хищников, возмужать и продолжить жизнь
родителей.
Вот у самого берега качнулся, будто от короткого ветерка, сухой
стебелек тростника, тут же второй, третий стебелек тронул глубокими кружками
воду, кружки разошлись, смешались, рядом закачался еще и еще тростник,
задрожала ветка черемухи, опустившаяся в воду, и весь залив ожил,
зашевелился, заходил от травы к траве, от куста к кусту. Это появилась плотва...
Впереди идут большие рыбы-патриархи. Они идут клином, не слишком
близко друг к другу, обходят травы, затонувшие в весенней воде кочки.
Сейчас эти рыбы появятся здесь, у стены прошлогодних стеблей тростника...
Но здесь плотву ждут сети.
Еще давным-давно рыбаки договаривались друг с другом, а то и давали
торжественное обещание-клятву не ловить рыбу во время нереста. Эти
мудрые люди хорошо знали, что весной рыба беззащитна, что сетями,
курмами во время икромета можно выловить очень много той же самой
плотвы. А что будет потом, что станет с озером на второй, на третий,
на четвертый год?.. И сети, и другие ловушки оставались по весне висеть
в амбарах на вешалах и ждать там того времени, когда нерест закончится,
когда рыба отдохнет, станет поосторожней.
Я вспоминал этих хозяйственных рыбаков, вспоминал и сегодняшние
законы, запрещающие ловить рыбу во время нереста, когда встречал на
таежных озерах жадных людей. У них было много сетей. И теперь эти
сети ждали, когда к тростнику подойдет плотва.
Плотва путалась в сетях, ее вытаскивали на берег и бросали еле живых
рыб в глубокие корзины. А они все еще бились, размахивали хвостами,
рассыпая вокруг себя ту самую икру, из которой очень скоро должны были
появиться мальки-ниточки.
В корзинах лежала самая крупная, отборная плотва. Такую редко когда
поймаешь на удочку, а теперь самые сильные, самые красивые рыбы гибли,
не успев отметать икру... В этом году они уже не оставят потомства, не
подарят озеру новых плотвичек. Клятвы старых рыбаков и новые законы
были забыты, был растоптан, хищнически уничтожен закон жизни, и будто
в отместку за преступление очень многие озера, куда наведывались в нерест
рыбаки с сетями, перестали приносить людям свою извечную дань.
Но не каждая сетка вынималась на берег с плотвой. Порой
бессовестные рыбаки в сердцах сматывали кем-то порванную снасть, швыряли ее в
кусты и вовсю кляли щук.
Щуки, как и подобает хищнику, шли следом за плотвой, они тоже
У рыбацкого костра
6
натыкались на сети, но легко рвали гонкую нитку, рвали сеть во многих
местах, портили снасть совсем. А когда хищник все-таки запутывался в сети
и его удавалось вытащить на берег, рыбаки нередко со злостью топтали
ногами этих зеленых рыб и обещали рассчитаться со всеми щуками,
жившими в озере.
Щука, действительно, хищная рыба, но для рыбаков, промышлявших по
весне плотву, щука была еще и врагом — она мешала ловле, портила снасть
и, как всякий враг, заслуживала вроде бы самого строгого наказания. И такое
наказание порой имело место. Когда рыбакам казалось, что в озере развелось
слишком много хищников, которые портят снасть и изводят другую рыбу,
они привозили на озеро зимний невод, рубили широкие проруби, длинными
обледеневшими шестами протаскивали невод подо льдом, окружали им яму,
где собирались на зиму все щуки, и тащили невод обратно к проруби.
После такого «наказания» щуки не могли прийти в себя, но вместе с
щуками не могло прийти в себя и озеро. Оно, будто помня учиненный
разгром, замирало, стаи рыб редели, мельчали, и теперь приходилось долго
сидеть и ждать, когда редкая плотвичка или случайный пронырливый окунек
наконец соблазнятся насадкой.
Таких опустевших озер на моем пути попадалось уже много. Каждое
из них помнило и сети рыбаков во время нереста плотвы, и зимние
невода, которыми сразу вычерпывали всех хищников-щук. Налицо было
преступление. Но кто преступник: щуки, которые, по словам рыбаков, перевели
в озере всю рыбу, или же люди, не посчитавшиеся с законами природы?
Но ведь зимним неводом можно ловить, пожалуй, только щук, а где же
тогда окуни, лещи, почему же теперь и эти рыбы попадаются совсем редко?
Вопросов набиралось много, и я добровольно взял на себя обязанности
следователя. Я должен был разобраться во всем, «выслушать» все стороны,
а потом представить на суд материалы для вынесения справедливого решения.
С утра, с первыми лучами солнца, у края травы, только что
поднявшейся со дна, загуляли, заиграли красноперки, собравшиеся отметать икру.
Пожалуй, красноперка в этих местах была единственной рыбой, которая
успешно совмещала свои весенние брачные игры с завтраками, обедами и
ужинами. Во всяком случае, аппетит у красноперки, в отличие от щук и
плотвы, во время нереста не пропадал.
Если щуку, метавшую икру, нельзя было сманить ни блесной, ни
живцом—щуки даже после нереста продолжали поститься длительное время,
будто готовясь к всеобщей охоте-жору, — то красноперки сразу замечали
кусочек червя на крючке и наперегонки неслись к наживке. Мой поплавок
тут же скрывался в воде, следовала подсечка, и яркая, золотистая рыбешка
перекочевывала из озера ко мне в лодку.
Вот в лодке оказалась вторая красноперка, вот третья точно такая же
рыбка принялась топить мой поплавок. Но третью рыбку вытащить я не
успел — из-за камня кинулся к ней голодный щуренок. Щуренок был совсем
небольшим, добыча для него оказалась великоватой, и он, ухватив поперек
красноперку, уже попавшуюся на мой крючок, заторопился обратно к своему
камню. Но вернуться обратно в засаду прожорливому щуренку уже было
не суждено.
Из жидких зарослей весенней травы к моей лодке метнулась еще одна
зеленая стрела, мелькнула зубастая пасть еще одной щуки, побольше, и эта
пасть тут же стиснула бок нерасторопного щуренка.
Щука, собравшаяся проглотить и щуренка и красноперку, все еще
продолжала двигаться после броска к добыче, но вот она почувствовала, что
моя леска удерживает ее, и тряхнула головой. Потом хлестко ударила
Хищники
7
но воде, и два хищника — один жертва, другой охотник — тяжело завертелись
около лодки.
Тупые рывки, извивающиеся зеленые тела. И тут к месту схватки из-под
кормы моей лодки тяжелой торпедой метнулся еще один охотник. Этот
фетий незаметно появился из глубины, выждал и бросился к добыче —
огромная щучья пасть оборвала возню-схватку двух первых щук...
Третья, самая большая щука исчезла в глубине с добычей покрупнее.
У меня на крючке осталась измятая, порезанная щучьими зубами
красноперка, а у самой поверхности воды конвульсивно подергивался слуга голода,
незадачливый щуренок.
Я долго сидел после этого в лодке, озадаченный всем увиденным. Щуки
накидываются друг на друга. Так почему же с подобной жадностью эти
прожорливые твари не могли уничтожить в озере и плотву, и окуней?
Может, действительно не место этим неуемным хищникам в любой реке,
в любом озере, как не место, скажем, волкам рядом со стадом овец?
А вы хорошо запомнили детали этого небольшого рассказа, который
начинался с описания нереста красноперок?.. Красноперки разгуливали у края
травы, поигрывая золотистыми бочками в первых лучах солнца, жадно
бросались к червю, но ведь совсем рядом таились щуки, и ни одна из
них за все утро не напала на беспечных рыбок. И только тогда, когда
небольшая рыбешка попалась на мой крючок и завертелась, забилась у самой
поверхности, только тогда из-за камня метнулся к ней голодный щуренок.
Тот щуренок действительно был голоден. Я внимательно осмотрел его
желудок и убедился, что он совершенно пуст. А ведь совсем рядом
крутилась добыча, совсем рядом были игривые, вроде бы неосторожные рыбки.
Гак почему же щуренка привлекла только та рыбешка, которая попалась
мне на крючок?
Если вам когда-нибудь удастся посетить озеро, где обитает много щук,
не торопитесь наловить полную корзину рыбы. Остановитесь на берегу этого
счастливого водоема и приготовьте прочную щучью удочку, толстую леску,
большой поплавок и поводок из мягкой проволоки. Только не надо
привязывать к поводку крючок. Небольшую рыбешку прикрепите к концу
проволочки за губу, отпустите ее неподалеку от поплавка, чтобы вам хорошо
было видно, что происходит в воде, осторожно подплывите к зарослям
кувшинок или к прибрежной коряге, под которой может быть охотничья
тсада щуки, и легко опустите в окошечко среди травы свою снасть.
Вы увидите, как совсем рядом с вашим поплавком проносятся стайки
плотвичек, как чуть ниже шествуют отряды окуньков. Вот к вашему
поплавку подошла точно такая же рыбешка, как та, что привязана к поводку.
Она постояла, тронула носом пробковый шарик и не спеша поплыла в
сторону. Все тихо! Щука пока не обнаружила себя. Но вот следом за уплыва-,
ющей рыбешкой дернулся ваш живец, дернулся раз-другой, завалился на бок,
встал кверху хвостиком, снова, коротко подергивая леску, потянул поплавок
к зарослям травы, и тут же из травы к живцу метнулась щука.
Щука на мгновение остановилась, не выпуская добычи из пасти, разом
повернулась на месте и медленно пошла к своей коряге. Да, эта хищная
рыбина была все время там, подводный охотник все время таился,
пропуская мимо и плотвичек, и отряды окуньков, и почему-то соблазнился
только вашим живцом.
Хищник сильно и упрямо потянул за собой леску, вы слегка дернули
удилищем, мягкая проволочка соскользнула с губы живца, снасть вернулась
к вам обратно, щука не пострадала, не напугалась и унесла к себе в
*асаду вашу рыбку.
У рыбацкого костра
8
Подождите еще немного, дайте щуке успокоиться, проглотить добычу,
снова поймайте небольшую рыбешку и снова постарайтесь угостить свою
новую знакомую. Если рыба голодна и живца, только что снятого у вас
с проволочки, ей маловато для сытного обеда, вы сможете увидеть ее еще
раз, а то и два раза подряд. И все это время рядом с вашим поплавком
будут крутиться небольшие рыбешки, точно такие же, как ваш живец,
а щука будет бросаться только к вашему живцу...
В чем же дело? Побудьте на озере еще два-три дня, и, очень может
быть, вам откроется тайна этого необычного поведения щук.
Не все, что плавает и резвится под носом, может стать добычей.
Здоровые, проворные рыбки — труднодоступная добыча. А ведь у любого
охотника не хватает сил раз за разом бросаться в атаку, всякий раз
промахиваться, возвращаться обратно в засаду, снова совершать молниеносный
бросок и снова за это ничего не получать. А не станет ли к тому же
засада охотника слишком известной, если пять-десять раз подряд щука
будет греметь хвостом рядом со своей корягой? А может, лучше просто
подождать, дождаться, когда мимо проплывет более доступная добыча?
Кто это может быть? Уставшая, измученная нерестом плотвичка,
больная рыбка, неосторожный окунек. Их сразу узнаете вы по необычному для
подводного жителя поведению. Больная рыбешка будет покачиваться с боку
на бок, закидывая кверху хвостик, как живец на крючке, а то и показывать
вам брюшко. Беспечный окунек, не желающий почему-то набираться
мудрости, будет слишком долго и беззаботно торчать на открытом месте, он
не сразу обратит внимание на стайку родственников, шмыгнувших в траву
при первой же опасности, не поплывет следом за ними. А ведь окуню
положено быть расторопной рыбой, иначе никогда не участвовать ему в
коллективной охоте собратьев за шустрыми плотвичками... Красноперка забо
лела, она скоро погибнет и так, а вдруг ее болезнь успеет перейти к другим,
здоровым рыбам?.. Окунек вряд ли приобретет достаточный жизненный опыт,
когда не желает признавать законы окуневой стаи, — и щука стрелой
бросается к доступной добыче. Помните, как эта щука среди всех рыбок
выбрала именно вашего живца, очень похожего своим поведением на больную
рыбку?
И снова тишина у коряги, снова беспечно разгуливают здоровые
плотвички, шныряют рядом проворные окуньки, и снова щука ждет, ждет и ждет.
Нет, этот терпеливый подводный охотник не похож на жадного
хищника-убийцу. Да и о какой жадности может идти речь, когда щука
помогает озеру избежать болезней и строго наказывает окуней за беспечность
и неосмотрительность! Больных рыб не будет в озере, не будет и
беспечных подводных жителей там, где живут щуки.
Но ведь не так часто рыбы болеют, не так часто попадаются
несмышленые окуни — чем же тогда питается вся масса щук, населяющих озеро?
Давайте вернемся к тому несложному опыту около коряги, когда мы
отказались от крючка и стали просто подкармливать щук...
Хищника вам удалось вызвать на переговоры только два раза —два раза
он не отказался от пищи, но второй раз его бросок к добыче уже не был
таким жадным, как первый. Щука успела утолить голод, успела несколько
насытиться! И если вы скормите подряд щуке двух-трех рыбок, то дальше
увидеть хищника вам вряд ли удастся. Вы будете подъезжать к знакомой
коряге и днем и вечером, будете стараться разглядеть возле коряги знакомую
рыбину, будете снова предлагать ей угощение, но засада окажется пустой-
щука куда-то скроется...
Вы можете точно так же накормить и еще нескольких щук и сновс
Хищники
9
убедитесь, что больше двух-трех плотвичек каждый из подводных
охотников не примет и почти тут же после сытного завтрака покинет свои
охотничьи угодья. Не появится сытая щука в своей засаде ни к обеду, ни к
ужину. Не всегда отыщете вы знакомых рыбин и на следующий день.
Норой пройдет три, а то и четыре дня, прежде чем хищник снова
вспомнит об охоте и появится в прежней засаде. И снова охота принесет
охотнику всего двух-трех рыбок, за которыми снова последуют три-четыре дня
отдыха на глубине.
Двадцать-двадцать пять небольших плотвичек или окуньков за целый
месяц — вот и вся добыча «прожорливого хищника». Но ведь эти два
десятка рыбок щука проглотит только тогда, когда добыча сама плывет ей
в пасть. А если вы не будете подкармливать щук, если им придется
охотиться самостоятельно, будет ли ждать «ненасытного разбойника» в таком
случае подобный обильный стол?
Но не только за санитарное состояние водоема отвечают щуки.
Не умеют рыбы вести свое подводное хозяйство, никто из них не
разводит планктон для мальков, дафнию и циклопов для молоди, никто не
следит за плантациями тростника, кувшинок, рдеста, где собраны запасы
пищи. А если никто не производит продукты питания, никто не думает
о завтрашнем дне, не случится ли так, что обильные стаи мелкой рыбешки
быстро уничтожат в озере все запасы и начнется для жителей озера
полуголодное существование... И где же тогда вырасти окуньку в красноперого
красавца, закованного в голубые латы, где уж лещу вымахать с хороший
медный поднос, а плотве дотянуть до полного килограмма!.. Не измельчает ли,
не выродится ли рыбье население? Нет,— сказала природа и поручила щукам
еще одну ответственную миссию. И "теперь рядом со званием санитара мы
находим у щук второй важный титул — регулятор численности и качества
подводного мира.
Прожорливые стаи малька заполонили заливы, уничтожая по пути всю
пищу. Озеру грозит перенаселение. И щуки, обычно терпеливо стоявшие
в засадах, подстерегавшие зазевавшихся рыбешек, вдруг появляются в гуще
мальков. И вы не услышите здесь хлестких ударов хвоста, какие обычно
сопровождают стремительную атаку хищника, не увидите и самих
молниеносных атак — щуки широко раскрытыми пастями, подобно окуням, черпают
расплодившуюся молодь.
Водоем спасен, угроза перенаселения ликвидирована, плотва, окуни, лещи
снова получили право спокойно нагуливать вес. Ну а как же сами щуки —
ведь у них нет врагов в озере, а не распорядятся ли они так, что
однажды санитары станут просто убийцами? Бывает же такое — встретишь
небольшое заливное озерко около Оки или Волги, забросишь блесну, и тут же
сомкнётся на ней пасть хищника. Щуки будут бросаться и бросаться к
искусственной приманке. Их можно вытаскивать и вытаскивать на берег,
поддавшись слепой жадности. Но если жадность не знакома вам, то очень
скоро вы убедитесь, что в этом заливном озерке, кроме щук, нет никакой
другой рыбы. Нет здесь и лягушек, и раков, и улиток, а ведь весной вы
встречали в этом водоеме и шустрых плотвичек, и неповоротливых караси-
ков, а какие концерты устраивали на берегу озерка лягушки! Что же
случилось?
В этот раз природа, кажется, чуть-чуть ошиблась. Вода зашла весной
в озерко из реки; вместе с весенней водой сюда попали и щуки, и
плотва, и окуни, но вода вдруг быстро ушла, пути к реке оказались
отрезанными, и рыбы остались как бы в естественном аквариуме. Вот тут-то и
оказалась, что в небольшой водоем попало сразу слишком много щук.
У рыбацкого костра
10
Хищники уничтожили всех других рыб, выловили лягушек, поглотили даже
раков и улиток и теперь принялись охотиться друг на друга.
А ведь щуки и вправду могут поглощать своих собратьев. А не здесь ли
мудрая природа предугадала наш вопрос, не здесь ли заказала она щукам
дорогу к уничтожению всего живого?..
Развелось много щук, и все чаще и чаще одни щуки становятся
добычей других, все чаще и чаще щурята-недомерки исчезают в пастях своих
родителей. Да и поймать щуренка взрослой щуке порой куда проще, чем
окунька или плотвичку, — окуньки или плотвички ^ечно в движении — гоняйся
за ними, а щуренок, как и подобает тайному хищнику, не любит
бесцельных шатаний. Как и взрослый хищник, он так же неподвижно замирает
и ждет свою добычу. Увидит его взрослая щука, поймает его малейшее
движение, и следует атака на малоподвижную цель, атака более успешная,
чем погоня за быстрой плотвичкой. И щуренок обречен.
Не прочь полакомиться своими собратьями поменьше и окуни. В одном
азартном строю несутся эти рыбы к стайкам малька, вместе обрушиваются
на добычу, но случится в другое время окуню побольше встретить
опрометчивого окунька-недомерка, подвернется такой несмышленыш под нос окуню-
патриарху, и не станет полосатый охотник особенно разбираться, кто именно
перед ним.
Так, оставив хищникам право уничтожать друг друга, избавила природа
водоемы от засилия подводных хищников. И только в том случае, когда не
вовремя%ткрытая плотина сбросит неожиданно для рыб воду, отрежет разом
дорогу рыбам обратно в реку, оставит в одном крошечном озерке слишком
много хищников, только тогда система равновесия приршы окажется
нарушенной. Тут строгий закон, который отводит всему живоЛу свое место, свою
роль, свои обязанности и права, вдруг забывается и начинается хаос.
Хищники
11
Итак, следовал вывод: щуки просто необходимы там, где не ведется рыбное
хозяйство, где человек не взял на себя полностью заботу о водоеме. Словом,
пуки в этом случае заслуживают только уважения и искренней благодарности.
Но кажется, я еще не все вспомнил о щуках... Ведь щуки после своего
нереста тоже могут выбиться из сил, могут заболеть. А что, если заболеет
кнщница килограмма на четыре-пять? Найдется ли в озере санитар, способный
нравиться с такой рыбиной? Кто предотвратит беду-болезнь?
Выдра! Конечно, она, неутомимый пловец, отличный ныряльщик и
искусный рыболов, придет на помощь озеру...
Ручей соединял между собой два озера: одно большое и глубокое, где
рыбы могли спокойно провести зиму, а другое поменьше, заросшее и мелкое,
настоящее пастбище для мальков. И по этому ручью еще в самом начале весны
in глубокого озера отправлялись в мелкое озеро на нерест бесконечные стаи
плотвы, окуней и лещей.
Первыми по быстрой весенней воде ручья уходили в мелкое озеро щуки.
Они осторожно подплывали к тому месту, где ручей впадал в глубокое озеро,
долго таились у устья ручья, прижимаясь к берегу, потом одним ударом хвоста
вырывались на чистую воду, тут же оказывались в узких берегах ручья и
короткими перебежками двигались туда, где совсем скоро должны были начаться
весенние игры щук.
На озерке еще не растаял лед, он только-только отошел от берегов и
приподнялся из воды, но щуки тяжелыми ударами хвостов уже объявили о
начале нереста. Самки-икрянки одна за другой поднимались к самой кромке льда и,
разгуливая взад и вперед у самой поверхности, дожидались самцов-молочников.
Небольшие, подвижные самцы-молочники появлялись из глубины один за
другим и тут же неслись к затопленным болотным кочкам. Там они немного
отдыхали после трудной дороги по ручью и терпеливо ждали, когда самка
окончит свою призывную игру и медленно подойдет к самому берегу. Здесь, на
листьях прошлогодней осоки, на затонувших ветвях, останется щучья икра.
Угу икру могут заметить утки, могут и чайки соблазниться вкусными икринками,
но что делать, если этим птицам тоже положено заботиться, чтобы щук в озере
не разводилось слишком много!
Нерест длится неделю-другую. Неделю, а то и больше щуки без пищи и
отдыха разгуливают по заливам, и только потом уставшие, обессилевшие рыбы
скатываются на глубину отдохнуть. Нет, сразу после нереста щуки еще не
отправляются в обратную дорогую-им надо хоть немного набраться сил, чтобы
преодолеть мелеющий ручей, лесные завалы по ручью и хитрые загородки-
заборы, которые устраивают в ручье рыбаки...
Такими загородками-заборами перекрывали рыбаки ручей по всему
1ечению, оставляя лишь узкий проход, который, в свою очередь, тоже
загораживался хитроумной снастью — курмой.
Курма —это северный вариант знаменитой среднерусской верши. Только
верша плетется из ивовых прутьев, а курма вяжется из крепких ниток. Связанная
прочная сетка затем натягивается на метровые обручи, и готовая снасть
представляет собой довольно-таки внушительное сооружение, предназначенное
для ловли увесистых щук и не менее солидных лещей.
В курмы, расставленные в ручье, порой попадало так много щук, что хозяева
снасти просто не знали, что делать с пойманной рыбой. Но в этом году
рыбаков ждала неудача. На нерест в мелкое озеро и этой весной прошло много
рыбы, настало время щукам возвращаться обратно, ручей мелел на глазах,
заборы стояли прочно, не позволяя возможной добыче обойти ловушки
стороной; ловушки-курмы были поставлены в самых предательских местах, но уже
на следующий день все курмы оказались порванными...
У рыбацкого костра
12
Порванную снасть рыбаки быстро починили, снова установили в ручье, но
на следующий день все курмы снова были испорчены — казалось, кто-то нарочно
вспорол прочную мелкую сетку ловушек острым ножом... От ручья в этом году
все-таки пришлось отказаться, рыбаки ушли ни с чем, бросив на берегу
испорченные курмы Но вскоре в избушке около ручья поселился я, отыскал
порванную и брошенную рыбаками снасть, конечно, сразу догадался, кто выжил
на этот раз рыбаков с лесного ручья, и, конечно, принялся наблюдать за
щуками, которые возвращались после нереста из мелкого озера в глубокое по
мелеющему весеннему ручью...
Каждое утро я пробирался осторожно на берег ручья, прятался в кустах
черемухи и отсюда, из своего убежища, хорошо видел, как возвращаются щуки
в озеро, в котором снова проведут лето, осень и новую зиму. Небольшие
щучки двигались торопливо, редко задерживались для отдыха — казалось, они
чего-то боялись, — и без оглядки неслись к глубокой воде, где можно было
сразу нырнуть и спрятаться под надежной корягой. Крупные щуки появлялись
реже. Я подсчитывал щук, еще раз убеждался, что в озере их не так-то мало,
и очень ждал встречи с выдрой.
Конечно, только она могла портить хитрую рыбацкую снасть. Попав в курму,
выдра тут же вспарывала сеть острыми зубами и, помогая себе лапами,
выбиралась на свободу. И, конечно, через такую дыру следом за выдрой могла
выбраться на свободу любая щука, ненароком попавшая в ловушку.
Иногда, видимо, выдра забиралась в ловушку и не по ошибке — наверное,
хитрый зверек по-своему считал просто необходимым подобрать ту рыбину,
которая, попав в курму, и так уже становилась добычей, хотя и чужой.
Частенько рыбаки находили в курмах и щучьи головы и обгрызенные хвосты,
а такие находки уже совсем точно говорили, кто проверял чужую снасть.
Сколько раз приходилось мне слышать о прожорливости выдры! Одни
очень серьезно утверждали, что «ненасытный зверь» не ляжет спать до тех пор,
пока не умнет двадцать килограммов отборных щук и лещей, другие называли
еще большие цифры, но, так или иначе, все противники этого замечательного
зверька сходились на одном: нет в озере страшнее хищника, чем этот тайный
зверь-рыболов, одетый к тому же в дорогую шубу.
И вот наконец мое знакомство с «ненасытным зверем» состоялось. С утра
я сидел в своей засаде на берегу ручья. Небольшой куст на противоположном
берегу просматривался мной со всех сторон, и никто, даже проворная ласка,
не проскочил бы туда незамеченным. Все подходы к кусту, который мог бы
служить засадой для выдры, я контролировал, хотя сам куст был густым и
только при очень большом старании можно было рассмотреть среди частых
ветвей и высокой прошлогодней травы затаившегося там зверька. Там же, у куста,
была тихая заводь, в которой и останавливались передохнуть почти все солидные
щуки-путешественницы. Я хорошо видел их пятнистые, будто полинявшие бока,
видел, как тяжело двигают жабрами уставшие рыбы, но совсем не предполагал,
что все это время вместе со мной следит за щуками еще один наблюдатель.
Выдра выдала себя тихим шорохом и почти незаметным всплеском воды
около прошлогодней осоки. Прошло всего десять-пятнадцать секунд, осока
снова зашевелилась, зашелестела, затем снова раздвинулась, и над травой
показалась мокрая голова небольшого зверя, а следом и спина приличной щуки.
Охотник исчез с добычей в кустах. Я дождался вечера, дождался, когда выдра
выбралась из своей засады, спокойно огляделась, опустилась в воду и медленно
поплыла в сторону глубокого озера. В кустах, где таилась до этого выдра, я
обнаружил два успевших подсохнуть хвоста и такую же обветренную щучью
челюсть. Рядом лежали и останки той щуки, которую зверек поймал сегодня
при мне.
Хищники
13
Хвосты и челюсть никак не походили на остатки недавнего обеда, а
половина нынешней добычи была припрятана среди корней и травы. Ничего пока не
говорило о тех двадцати килограммах рыбы, которые, по утверждению
наиболее рьяных врагов выдры, были необходимы этому зверьку каждый
день для пропитания.
Оба озера были мне хорошо известны, я знал здесь каждый куст, каждый
камень на берегу. На следующее утро я внимательно обследовал все места,
которые могли бы служить выдре обеденным столом, но ничего интересного не
нашел, вернулся к ручью и обнаружил, что зверек уже побывал здесь...
Вчерашняя щука была съедена, от нее остались лишь хвост и голова.
В этот день выдра, по-видимому, уже не охотилась, и я мог наконец утверждать,
что за сутки она обходится всего одним-двумя килограммами рыбы. Это было
не так уж накладно для большого озера...
Эта щука показалась мне странной. Она не пряталась, не отдыхала, а,
увлекаемая течением, чуть боком плыла по ручью. Хвост рыбины почти не работал.
Течение прижало щуку к берегу как раз около моего наблюдательного пункта.
Странная рыбина уткнулась носом в траву, и несильная струя стала
разворачивать ее хвостом вперед...
Что утомило так эту рыбу: болезнь, нерест, встреча с другими хищниками,
заборы, поставленные рыбаками и до сих пор оставшиеся в ручье, лесные
завалы по ручью? Это было тайной самой бедняги, а фактом же оставалось
ненормальное поведение, и выдра тут же оценила обстановку.
Так же неслышно, как и в прошлый раз, она скользнула в воду, темной,
быстрой лентой мелькнула по дну, перевернулась на спину, показав на
мгновение светлое брюшко, и схватила щуку снизу около головы.
Наверное, у жертвы уже не было сил сопротивляться. Она еле-еле повела
хвостом и только на берегу раза два подкинула туловище.
Эту добычу зверь тоже растянул на два дня. Через два дня маленький
рыболов снова занял свой наблюдательный пункт напротив моей засады,
снова мимо нас проплывали сильные, здоровые рыбины, и снова выдра не
обращала на них никакого внимания, как не обращали внимания те же щуки,
затаившиеся под корягами, на весело резвящихся рядом рыбешек.
Летом я часто встречал следы этой выдры и около ручья, и по берегам
озера, иногда видел и самого пронырливого зверька. У выдры на берегу озера
было гнездо, где подрастали в тот год малыши, а малышей надо было кормить.
Я находил остатки добычи этого неутомимого животного, находил его
обеденные столы, никогда не видел горы костей и всегда верил, что и на этот
раз животное предпочло добычу более слабую и менее осмотрительную.
Выдра тоже носит звание санитара и регулятора численности и качества
животного мира. Все это так. А что будет с озером, если выдр разведется
слишком много? Не уничтожат ли они тогда всех обитателей водоема?
Конечно, нет. По закону территории и неприкосновенности чужих границ
две выдры не будут жить там, где можно охотиться только одному зверьку.
Территория, «дом» достается животному не на один день, не на сезон, чтобы
опустошить хозяйство и уйти дальше. Владения выдр сохраняются из года в год,
и хозяева по-своему ревностно следят, чтобы пища не переводилась, — они не
допустят перенаселения личного владения и выдворят из него конкурента.
И только тогда, когда кто-то необдуманно поселит нескольких хищников на
небольшом пространстве, огородит его, не посчитавшись с законом территории
данных животных, не обеспечит животных необходимой пищей, только тогда те
же выдры могут опустошить озеро, поле, лес. Пока же существует закон
территории, закон личного «дома», обеспечивающего животного пищей, природе
ничто не грозит.
Николай Старшинов
Рыбална—
это чудесно!
Когда заходит разговор о рыбалках, меня нередко спрашивают:
— Вы, наверное, любите их, потому что там есть время обдумать свои новые
произведения, не спеша прояснить свои планы и замыслы?
Я отвечаю так:
— Когда я ловлю рыбу, я ловлю рыбу. И только.
Счастливые мгновения, минуты, часы, проведенные на рыбалке, — лучший
отдых.
Я могу целые сутки сидеть в лодке, не есть, не пить, лишь смотреть на воду
и на поплавок. Мне даже не так важно, много я наловил или мало. Лишь бы
иногда были поклевки.
Или могу часами следить за любопытной камышовкой, которая
сопровождает меня чуть ли не весь день.
Здесь, на воде, я полностью отдыхаю от городской суеты, от заседаний,
от рукописей, от бесчисленных телефонных звонков.
Поэтому и те несколько дней, которые проведены на природе, меня просто
преображают. Я чувствую себя сильнее, увереннее, жизнеспособнее, даже
моложе.
Вообще природа действует на меня, да, я думаю, и на любого человека,
очень благотворно. Ее красота, чистота удивительны.
Я, например, когда бываю на реке Медведице, могу часами ходить по лесу,
собирать чернику, которую люблю больше всех ягод. Но могу и просто без
дела бродить весь день и любоваться мхами. Там, в лесу у Медведицы,
такое разнообразие их — и ярко-зеленые плюшевые на кочках, и серые, и
лиловые, и коричневые, и рыжеватые. А какие у них формы! Любой мох может
послужить художнику образцом для прекрасного орнамента.
Поездки на рыбалку я люблю еще и за то, что благодаря им я познаю
новые места, новых людей, с которыми встречаюсь в пути, слушаю их речь,
свежую и выразительную, далекую от надоевших стандартов.
Ведь на рыбалки приходится добираться и поездами, и на катерах, и в
автобусах, и пешком, и даже на тракторе. И тут одна встреча следует за
другой. Во время этих поездок я знакомлюсь со столькими интересными
людьми, узнаю столько новых судеб!
Рыбалка — это чудесно!
15
А рыболовные базы... На них приезжают люди самых разных возрастов и
профессий: и рабочие, и студенты, и спортсмены, и военнослужащие, и
артисты, и ученые. Такого нигде не встретишь.
Рыбалки помогают мне познать, острее почувствовать, полюбить природу
и людей. А это значит, помогают мне лучше познать и полюбить нашу
замечательную землю, нашу Родину...
ПРИТЧА О ЩУКЕ И ПЕСКАРЕ
Как говорится, ну и будочка:
Глаза навыкат, страшный рот...
Я приглашал ее на удочку,
Я знал, что щука здесь живет.
А щука только и заботилась,
Чтобы насытиться жратвой.
А щука знай себе охотилась
За светлой рыбкою — плотвой.
Но пуще всех (я это чувствовал,
Я знал, по правде говоря)
Она любила парня шустрого,
Рубаху-парня — пескаря.
И там, где около леска река,
Войдя в камыш, звенит песком,
Я щуке предложил пескарика,
Притом — с железным тройником!
Она вперед рванулась яростно,
И в миг пескарь исчез из глаз.
И леска зазвенела жалостно,
И, как струна, оборвалась.
А щука?.. Вот поди добудь еще
Такую!.. Горе мне и срам:
Вглубь уходило это чудище —
За килограммом килограмм.
...Конечно же она уляжется
Моя досада в ходе дней.
И щуке нечего куражиться —
В конце концов, мы квиты с ней.
Не жаль мне и крючка искусного,
Не жаль, что время тратил зря,—
Мне что-то жалко стало шустрого
Рубаху-парня, пескаря.
ЩУРЕНОК
В тихих водах, ряской испещренных,
Меж сплетенных ивовых корней,
Притаился маленький щуренок,
Спрятавшись от стаи окуней.
Нынче он сердитого сердитей
И лелеет лишь одну мечту:
«Всем вам покажу я, погодите,
Только вот немного подрасту!
Несмотря на вашу всю щетину,
Несмотря на чешую-броню,
Будет время, загоню вас в тину
И совсем из речки прогоню!
А того усатого налима,
Что отгрыз мой хвост, меня ловя,
Разыщу я и неумолимо
Проглочу, как жалкого червя!
Да и тетке-щуке отомщу-ка
За ее коварные дела!..»
Тут и появилась тетя-щука
И его мечты оборвала...
А что? Удача ей сопутствует?
Вот завтра, в самый ранний миг,
Она проснется и почувствует
Застрявший в брюхе мой тройник.
И мне не жалко щуку-старицу:
Желудок у нее таков,
Что в нем спокойно переварится
Пяток подобных тройников.
ЕРШ
В чем и держится душа
У сопливого ерша?
Ни за что ее не сыщешь.
Он и сам-то весь с вершок.
Погляди: одни глазищи
Да колючий гребешок.
У рыбацкого костра
16
А кругом отряды вражьи...
Но колючки малыша
И глаза
Всегда на страже!..
В них и держится душа.
* * *
И в этой холодной избе,
Что с края села задремала,
Я сам предоставлен себе,
А это, ей-богу, немало.
Вот после рыбалки приду
Да скину одежду сырую,
В печурке огонь разведу,
Ухи наварю — и пирую.
И все уже мне по плечу,
Никто и ничто не помеха.
Хочу — и до слез хохочу,
Хочу — и рыдаю до смеха.
А что же мне радость скрывать?
За счастье считать неудачу?..
Ложусь в ледяную кровать,
Как мальчик обиженный, плачу.
В свидетели память зову.
Ах, был я наивен, как дети,
А мне не во сне — наяву
Все виделось в розовом свете.
И я, молодой идиот
(А трезвая школа солдата?).
«О, как же мне в жизни везет!» —
Так сладко я думал когда-то.
А может, и правда везло
И нечего портить чернила?..
Ну ладно, болел тяжело,
Ну ладно, любовь изменила.
Ну ладно, порой и друзья
Ко мне относились прохладно.
Ну ладно, жил в бедности я,
Подумаешь, тоже мне, ладно!
Нельзя ж убиваться, нельзя
Размазывать трудности эти...
Зато я какого язя
Сегодня поймал на рассвете:
Иду — по земле волочу.
А три красноперки в придачу?!
И снова до слез хохочу,
И снова до хохота плачу.
ПОСЛЕ РЫБАЛКИ
Застигнутые тьмой,
Угомонились галки.
И сам я по прямой
Иду домой с рыбалки.
Оврагами иду
И слышу песню птичью,
И сам я на ходу
Тихонечко мурлычу.
Пускай, оставив дом
Еще порой ночною,
Промок я под дождем
И побурел от зноя.
Пускай на дне мешка
Нет ни единой рыбы,
Тебе, моя река,
Я говорю — спасибо!
За шум твоих осок,
Сулящий непогоду,
И просто за песок,
За солнечную воду,
За ноги в стынь-росе
И за самозабвенье,
За всякие и все
Счастливые мгновенья!
...Луна, как лещ, кругла,
Ни облака, ни ветра.
И тень за мной легла
На четверть километра.
* * *
Это все удивительно просто.
Прыгну в лодку. Отчалюсь багром.
И на свой облюбованный остров
Уплыву на рассвете сыром.
Гыбалка — это чудесно!
17
Гам, поставив кружки и жерлицы
И закинув шнуры на угря,
Вуду господу богу молиться,
Ч гоб меня превратил в дикаря.
Я шалашик нехитрый построю,
Расстелю для ночевки кугу
И, воюя с лихой мошкарою,
Развеселый костер разожгу.
Го ли дело, вставать спозаранку
И, присев на кривую ольху,
Слушать милую птицу зорянку,
Уплетая тройную уху.
Пусть июнь свои молнии мечет,
Хлещет ливнем и солнцем палит,
Я ручаюсь: природа излечит
Все, чем сердце сегодня болит.
Л когда по тебе затоскую,
По бессонным рабочим ночам,
(Укунусъ в толчею городскую —
Возвращусь я к друзьям-москвичам.
Я готов буду с вами, ребята,
Побывать в переделке любой,
Как солдат, что пришел из санбата,
Голько дайте винтовку, и —в бой!..
Без меня зажглися звезды белых
лилий,
И померкли они тоже без меня.
Без меня над ним березы порыжели,
Без меня застыла синяя вода...
Неужели,
неужели,
неужели
Никогда я не вернусь туда?!
И останется как некий бред высокий,
Как похожее на сказку забытье,
В блеске солнца, в чудном шорохе
осоки
Это праздничное озеро мое.
Это озеро мое в рассветной дрожи
( островами, с тихим берегом
лесным...
Я и сам не понимаю, как я прожил
Весконечный этот год в разлуке
с ним?
Вез меня над ним метели много
суток
Пели песни безотрадные свои,
Вез меня, встречая стаи первых уток,
*азывающе дымились полыньи.
Вез меня ручьи апрельские шумели,
Вдоль по берегу топорщились хвощи,
Вез меня, заполонив глухие мели,
Нерестились толстопузые лещи.
Вез меня грома гремели, ливни лили,
И в заливах, чистотой своей маня,
2-1403
Борис Петров БЫЛО НЭЧЭЛО
августа
Рис. В. Карасева
Была самая густая пора лета, стояли жаркие дни. В десять часов еще тлели
поздние сумерки. В северной части неба закат тихо передвигался к востоку, за
дальние сумрачные горы, а купол свода был серым, и хотя краски летней зари
погасли, но и темноты настоящей не предполагалось. С реки тянуло сырой
прохладой.
Сережка уже спал в палатке, и я улегся, как всегда настелив помягче,
но не укрываясь. И долго читал, пристроившись поближе к свечке. А ночь все
свежела. Но я так увлекся, что ежился, зябнул, но никак не мог сообразить, что
мне холодно. Наконец дошло. Я оторвался от книги и вылез из палатки за
спальным мешком. Взглянул на часы и с удивлением увидел, что уже два по
полуночи...
Над темнеющим за песчаной косой плесом курился легкий туман. На
берегу смутно чернели купы ветел. А над ними — искрились звезды. За время
светлых летних ночей я совсем забыл о них! Первая встреча после долгого
перерыва была неожиданной.
«Наверное, потому, что выбрался со свету, ночь кажется темнее, —
удивленно подумал я.— Звездам положено украшать небо в августе, а сегодня...
Э, да ведь и правда, завтра, то есть уже сегодня, — первое августа...»
Постепенно глаза обвыклись, и я увидел, что настоящей темени все-таки
нет. Небо глубокого синего цвета, почти лилового, и зорька над горами
начинала алеть — стоял тихий час темнозорья. Но и звезды мерцали в небе.
К тому же их было много, хотя светились они слабо, только народились.
Для настоящих августовских звезд нужен глубокий бархат фона. Странное,
трудно выразимое словами состояние: и зорька июльская, и голубой сумрак, и
звезды из августа — все сразу.
Значит, август со своими звездными ночами подкрадывается исподволь,
в тишине, когда все спят. И лишь на краткий таинственный серединный час
ночи они выглядывают и начинают светиться в небе. И я их случайно в этот
таинственный час застал...
Перед восходом на берегу в кустах, окутанных туманом, сытно квохтали
дрозды и с шумом носились молчаливые тучи скворцов. Туман после восхода
солнца не растаял, а нехотя поднялся над лугами, отчего утро долго было вялым,
необыкновенно тихим, а роса, облившая травы, долгой и холодной. В полдень
в сухом воздухе плыла горечь полыни, ее перебивали одуряюще сладкий
тяжелый дух осота и прохладное дыхание береговой мяты. Травы на лугах
подсохли и слегка поблекли. В березняках хвосты папоротников стали палевыми и
выделились над зеленым тоном трав в отдельный слой. А листва на деревьях, как
мне показалось, выглядела какой-то усталой.
Но ведь август, август... Солнце печет как всегда, но духоты прежней нет,
ярости июльского света не чувствуется, свет стал золотисто-медовым,
пожалуй, даже несколько ленивым. И, главное, звезды ночью! Нет, все-таки не
показалось—август, август... Главное, что во мне самом, в настроении что-то
незаметно переменилось.
И в довершение всего во время вечернего клева (мы лениво ловили на хлеб
сорожняк у травы) у Сережи, когда он тащил к берегу рыбешку, вдруг удочка
чуть не вылетела из рук: кто-то мощно ударил в глубине. Однако мой рыболов
продолжал тянуть изо всех сил.
— Папа!..—выдохнул он шепотом.
Я оглянулся, увидел выгнутое знаком вопроса стонущее удилище,
побледневшего рыбака, успел подскочить и разглядел, как из бутылочно-зеленой
У рыбацкого костра
20
глубины странно, боком появилась белая рыбешка, перехваченная поперек
чем-то вроде плоского черного утиного клюва... У самого берега щука
выпустила из пасти добычу, и гибкий хлыст выбросил серебристую рыбку высоко над
Сережкиной головой.
— Папа, это что? — растерянно произнес сын.
— Щука схватила! — Рыбка была распорота наискось по боку двумя
глубокими ранами. — Скажи спасибо, что леску не оборвала.
— Я даже испугался, — сознался Сережа. — Думал, кто-то удочку вырывает.
А у нее нос черный... как у крокодила.
Значит, все-таки август, раз начинается щучья пора... К следующему утру я
стал готовить спиннинговую снасть.
— Папа, ты же говорил, что больше всего на свете любишь смотреть на
поплавок? — сказал Серега, хитро улыбаясь. Он, понятно, не мог упустить случая,
чтобы не задать вопроса, на который не так просто ответить. Да я и сам
почему-то чувствовал себя немного изменником...
Мой отец вырос на тихой среднерусской речке Упе и до конца дней
сохранял душевную привязанность к мирной поплавочной ловле. Травянистая
речная заводь с малиновой от заката водой, веер удочек на подставках,
дремлющие на сонной глади гусиные перья и терпеливое ожидание заветного
мгновения, когда вздрогнет оживший поплавок, когда толстогубый лещ
попробует насаженную на крючок сваренную по особому рецепту пшенную кашу.
В общем, та самая картина, которую изобразил на знаменитом полотне
художник В. Г. Перов, то самое душевное состояние, которое называется у нас
аксаковским ужением. Я с ранних лет бродил за отцом с ружьем, но первое время
довольно прохладно относился к рыбной ловле. Примерно так же, как сейчас
Сережка: клюет — и он с интересом сидит с удочкой, но стоит только замереть
клеву, и азарт его остывает, он начинает бродить по берегу, бросать в воду
камешки. На рассвете, когда сердце истинного любителя замирает от
предвкушения, сын может лениво проговорить сквозь дрему:
— Что-то не хочется... Я, пожалуй, посплю.
Точно таким и я был в его годы. Но постепенно рыбацкая страсть
пробуждалась во мне, разрасталась и с годами заняла в душе место наравне с ружейной
охотой. Причем именно азарт удильщика, истого поплавочника — пристрастие
к терпеливому созерцанию тихих вод и ожиданию поклевки. Наверное, это
возраст берет свое. Обычная история: в молодости человек был страстным
охотником, а к преклонным годам оставляет ружье и все больше предается
тихой забаве с поплавком. Сам Сергей Тимофеевич Аксаков, мой любимый
певец русской природы, тому примером.
В Сибири я, правда, пристрастился еще к блеснам и постепенно завел
себе полную спиннинговую охоту. Сам удивляюсь: казалось бы, так далеко это
изобретение спортсменов-англичан от нашего мирного терпеливого ужения!
Но что поделаешь, две страсти — к поплавку и спиннингу, у которого поплавка
вообще нет, — с некоторых пор странным образом уживаются во мне. В летние
месяцы я все-таки предпочитаю ловить на Чулыме сорогу в проводку, мечтая об
изредка попадающихся могучих язях с вызывающе алыми перьями. Но в августе!
В августе начинает холодать и светлеть вода в реке, росы становятся студеными,
туманы — густыми, ночи — звездными. Август — это время спиннинга. И я
изменяю любимому поплавку.
— Конечно,— задумчиво проговорил Сережка, — такую щуку поймать!..
Не отрицаю: подержать на удочке крупную рыбу —мечта каждого,
настоящее рыбацкое счастье. Но дело, честное слово, не только в размере добычи.
В чем-то еще, чего я никак не могу уяснить себе, улавливая в душе непонятное
ощущение вины перед другом-поплавком.
Кило начало август»
21
На рассвете, оставив Сережку досыпать самые сладкие сны, я отправился
со спиннингом. Накануне мы проплывали обширную молчаливую заводь, всю
втянутую травой. Длинные пряди лениво колыхались, вытянувшись в струях, а
на поверхности кое-где торчали изреженные бело-розовые соцветия сусака.
( амое щучье место. Если идти берегом, придется лезть сквозь заросли травищи-
чурнины и густого таволожника — сразу вымокнешь по пояс от холодной росы.
Я решил срезать излучину напрямик скошенными лугами. Солнце еще не
и юшло, луга затопил туман.
Кусты проступали вокруг смутными очертаниями, близко пролетели утки.
I уман садился на травы обильной росой и редел над покосами, но над рекой
юл го лежал молочно-белой извилистой лентой. Как петляла по лугам река, так
и туман утром рисовал все изгибы русла молочным потоком. Я еще усмехнулся
про себя: вот она —молочная река! Только берега не кисельные; довольно
(>олотистые, надо заметить, берега. И еще я подумал: почему — туман? Значит,
остывший за ночь воздух наваливается на теплую воду и теплые луга, и от этого
образуется пар. Значит, с туманом уходит от реки ее летнее тепло. То-то
парной бывает вода у берега ночью и так свежа становится после восхода
солнца! Река отдает свое тепло белым туманам. Уносят они летнее тепло воды
и земли — вот в чем их суть. Туманы уносят лето. Потому и кликали печально на
рассвете журавли в тумане за болотами. А на восходе пять сказочных птиц косым
с гроем низко над туманом молча пересекли Чулым, медленно и грустно взмахи-
иая крылами.
В лугах было росисто и ознобно. Я шел по серой от оседающего тумана
огаве и оставлял на росе неровный зеленый след, который, как лыжня, тянулся
»а мной далеко через покосы. По сторонам в тумане смутно виднелись копны,
пахло сеном, мокрой зеленой травой и теплыми озеринами, заросшими
кувшинками и осокой. Снова над головой торопливо просвистели крыльями утки,
вспомнилось, какой бывает в этот час вода в луговых болотинах. На рассвете
идешь лугами по зябкой обильной росе, а потом осторожно ступаешь в
податливую тину озера. Озерная вода кажется теплой... Когда это было? Давно, еще
когда мы с отцом охотились в пойменных лугах на уток. Вот так же по темной
шре приходили покосами к травянистому берегу, и надо было по колено в теплой
иоде забрести через осоку на плесо...
Давно это было. Тогда утиную охоту открывали с первого августа, вот
такие же были туманные, душистые и ознобные рассветы и копны сена в лугах.
А потом сроки осенней охоты постепенно переносили все дальше, и утиной
стрельбы в лугах с подхода не стало, потому что осторожные осенние кряквы
перемещаются на открытые плесы и на выстрел пешего стрелка не допускают.
Как-то незаметно, с годами, получилось, что не стало для меня августовских
росистых лугов — нечего стало делать мне в них в эту пору. И только теперь
спиннинг как бы возвратил в ту далекую, туманно-благословенную и
благовонную пору. Ах, луга, луга моей юности! Какие же вы были душистые и
цветистые! А ночевали мы в пышных копнах сена или шалашах покосчиков,
истомно пахнувших вянущей лозиной и тленно-медовым разнотравьем.
Кончалась утренняя зорька, и мы отправились бродить до жары.
— Теперь пойдем ногами свое счастье выхаживать,—смеясь говорил отец,
закидывая ружье на плечо.— Охотника девятый день радует.
И правда, крякухи да чирки и в прежние времена не под каждой кочкой
сидели. Ходим, ходим, часто чуть не по пояс в воде, забираемся в самые
укромные уголки камышей — не на каждом плесе сидят серые утицы. Есть у них
какие-то любимые, заветные местечки — найдешь, и порадует удача. И сразу
утро становится счастливым, редкостным по везению, полным воспоминаний, а
Ьыло начало августа
23
и шурительных трех часов пустой ходьбы словно и не было. Выходил
настойчивый охотник свое счастье, полный впечатлений возвращается на стан. То-то
и говорили в старые времена: охотника не день кормит, а час.
Увлекшись воспоминаниями, я не заметил, как пересек луговую излучину,
и вот уж снова берег Чулыма. Да, заводь травяная — многообещающая. Чулым
нсе-таки река, в общем, быстрая и довольно мелкая, перекатистая, главные
щучьи места — травяные улова и курьи. Так что, кажется, не напрасно я сюда
шел — попробуем, попробуем... Поднимаю голенища болотных сапог и забредаю
и воду по колено. Начнем, пожалуй!
Я немного волнуюсь перед первым забросом, словно начинающий, будто
боюсь, что не сумею сразу управиться с катушкой, упущу леску и запутаю
• бороду». Но я же теперь опытный спиннингист — с первого раза и не буду
стараться запустить блесну как можно дальше. Сперва надо восстановить в памяти
навык, начать понемногу, спокойненько. Вот так, нормально получается, все по
\му. А теперь можно и посмелее метнуть, вон к той соблазнительной куртине
юрчащей из воды травы. Хорошо прошла блесна, так и чудилось: вот-вот
раздастся знакомый долгожданный удар под водой. Что ж, надо искать щуку,
искать настойчиво, ног не жалея. Перейду метров на двадцать выше и попробую
{абросить с другой стороны, провести приманку против течения, чтобы можно
было подматывать совсем медленно. Тогда моя латунная рыбка будет играть
вяло и больше походить на ослабевшую рыбешку. Я подматываю леску
несколькими резкими оборотами барабана и делаю паузу, давая блесне в
течение нескольких секунд свободно падать, переваливаясь с боку на бок... Но
поклевки опять нет. Ничего, у меня впереди целое утро. Ищи место, пробуй,
меняй блесны — и все-таки выходишь свое счастье, не сомневаюсь.
Обследовав всю траву в вершине улова, я выбрел на берег, поднялся на
огкос и полез через кусты, чтобы попасть прямо к ухвостью заводи. Сколько
же в этих кустах было черной смородины!
Кто не бывал в Сибири, тому трудно поверить, сколько у нас на Чулыме
дикого смородинника и какое бывает изобилие ягоды в урожайные годы. Залезаешь
и сумрачную, пропитанную острым смородинно-крапивным ароматом чащу,
приподнимаешь длинную гибкую ветвь, а там все усыпано черными крупными и
мелкими каплями. Сочные, душистые — ешь и остановиться не можешь.
Пересилишь себя, решительно отвернешься от соблазнительного куста и тронешься
дальше. Но тут же на глаза попадает куст еще более заманчивый: ягода еще
крупнее и слаще! Ну, скажите, как пройти мимо? Это изобилие смородины
чрезвычайно вредно для спиннинговой ловли: идешь к намеченному щучьему
месту, да никак дойти не можешь, а тем временем лучшая пора щучьего
клева на исходе. Нет никакой другой возможности победить смородиновый
соблазн, как снять рюкзак, положить на него удилище и начать поглощать
ягоды горстями, «оберучно». Единственное спасение. Скоро набиваешь во рту
оскомину: зубы ноют, кончик языка, кажется, потрескался... Тогда снова надевай
рюкзак, бери в руки спиннинг и спокойно ступай рыбачить — некоторое время
на усыпанные ягодой кусты и смотреть не хочется.
Все-таки выбрался я из смородиновых зарослей к ухвостью травяной
заводи. Поищем счастья здесь. Щука ведь тоже не в каждой траве и не за каждой
корягой стоит... Река длинная, а настоящие уловистые места на ней можно
поименно знать. Я не раз с удивлением убеждался в неистребимой
привязанности щук к некоторым местам. Помню, на одном плесе посреди течения
замыло лесину, только вершина торчала над водой. Требовалось лишь не поле-
У рыбацкого костра
24
ниться и сделать крюк на это плесо. Бросаешь блесну выше по течению, даешь
снести ее немного вниз и начинаешь подмотку, чтобы приманка прошла как
можно ближе к торчащей вершине. Щука хватала обязательно! Не с первого
заброса, но обязательно. Сколько я их там переловил! Вытащишь одну, на
следующий день можно идти туда же — место обязательно занято.
На каждой реке щучьи угодья свои, чем-то отличные. На Чулыме молодые,
гибкие и прогонистые хищницы любят травяные улова, а которые постарше,
толстые и комлеватые, чаще стоят в ямах под корягами у обрывистых берегов.
Середина же Чулыма, ровные корыта русла, пусты. Зато на заливах
Красноярского моря надо забрасывать блесну как можно дальше от берега. На Кандате
щучка держится либо у самого берега под нависшими кустами, либо выше
перекатов, сторожит рыбешку, стоя в самом устье слива, как у воротных столбов.
Попадал я в Эвенкии на озеро Кэвэдэ, в котором щуки было столько, что...
ловить было практически невозможно. Упавшую блесну сразу хватала
ближайшая хищница, но пока ведешь ее к берегу, остальные, как жадные акулы,
бросаются на удачливую соперницу и рвут ей бока, так что вытаскиваешь почти
что скелет с лохмотьями. Правда, на том озере я был всего раз и лишь пару
дней — настоящему рыболову делать там нечего.
Замечаю, что с некоторых пор я стал чувствовать щучьи места. То есть не
просто понимать, где может стоять хищница, а ощущать это каким-то нутряным
свойством. Здесь, кажется, прячется молоденькая полосатая травяночка... ну-ка,
попробуем! И очень часто не ошибаюсь. Бывает, что щуки в этом месте все-таки
нет, но уж всегда пусты те места, которые кажутся мне безжизненными.
О! А здесь под сумрачным яром, именно вот у этой коряжины... Нельзя мимо
пройти — надо бросить! Или я теперь чутьем предсказываю плесы, на которых
жируют стаи крупных речных окуней. Точно так же, как я когда-то знал-
чувствовал места, где могут дремать тяжелые крякухи, а где прячется артелька
чирков, где можно поднять верткого бекаса, а где слетит упитанный дупель.
Ну а что обещает нам это ухвостье травяного улова? Я постоял, задумчиво
окинул взглядом открывшееся место. Заросли кончались тупым мысом, который
находился в треугольнике: струя течения со стороны русла и приглубая борозда
с илистым дном у берега, продолжение впадавшего в Чулым в начале лета
ручья. Теперь воды в ручёине нет, все ее топкое дно заросло зеленой щетиной
хвоща. Значит, придется залезать по колено в вязкий ил, иначе до конца
травяной заросли не достать. Фу, как цепко схватывает тяжелая грязь сапоги —
еле вырываю с громким чавканьем при каждом шаге. Дальше идти нельзя,
придется пробовать отсюда.
Блесна падает посреди улова, я даю ей свободно опускаться и считаю про
себя: раз, два, три... Леска ослабла — приманка на дне. Ого, да тут метра четыре,
хорошее мес1счко! Но для сентября, а сейчас вряд ли щука станет жить в этом
сонном улове. Нет, надо попасть поближе к хвостам травы. Второй, третий
заброс — блесна приходит свободно. Надо еще ближе к траве, к самой кромке!
На этот раз ощущаю легкое прикосновение к леске и... зацеп. Угодил в самую
травяную бороду. Ничего опасного: сочные стебли легко рвутся. Еще заброс,
чуть левее, и снова на крючке виснет травяная борода. Спокойно, спокойно,
не злись. Это обычное занятие спиннингиста, текущая проза жизни — пустые
забросы, задевы, трава на крючке. Если бы точно отметить по часам на листе
бумаги, скажем, черным цветом время пустого бросания и мотания, ходьбы по
берегу и поиска, а красным — минуты поклевок и вываживания добычи, то...
ха! — график был бы сплошь черный, только краткие красные мгновения удачи!
Но в том-то и дело, что графиков мы не ведем, а всего одна минута удачи
напрочь стирает в памяти черный цвет безвременья. Не день кормит, а час,
минуты, собственно.
Ьыло начало августа
25
Удар! Блесна снова идет свободно... Но я же точно ощутил: это был не
обычный задев —явная хватка щуки! Почему-то она не засеклась — может,
просто промахнулась, может, я слишком быстро подматываю леску? Ну-ка,
милая, попробуем еще разок!.. Вторая, третья попытки, я оживляюсь, блесна
проходит точно тем же местом, но щука молчит. Что ж, придется сделать
перерыв. А мы тем временем зайдем так, чтобы вести приманку не вдоль травы,
а с реки к зарослям. Но перед самой кромкой нужно будет резко выдернуть
блесну, чтобы она верхом перелетела через водоросли прямо к моим ногам.
Надо было сразу стать в эту позицию, но она с первого взгляда показалась
мне неудобной. Неудобно!.. Это смотря для кого. Рыба, я убедился, как раз
и ловится там, где нам неудобно, куда заходить трудно, где забрасывать в кустах
неловко или того гляди можно намертво засадить драгоценную самодельную
блесну в подводную корягу. В таких-то местах и стоят настоящие щуки, которые
юлько и ждут нашего приглашения. Но мы чаще всего проходим мимо этих
уголков —на быстрый взгляд они неудобны и только. Зато каждый рыболов
обязательно выйдет на приветливый мысок, на котором кусты не мешают
размахивать хлыстом, а течение кажется самым подходящим для проводки.
Только рыбы в районе удобного мыска нет, а если и была, то ее давно разогнали
одинаково думающие рыболовы, строем топающие на удобное местечко.
Через десять минут я уже стою в траве. Плавный взмах удилищем — и блесна
летит за кромку водорослей. Я ощущаю, как она упрямо сопротивляется
течению, ее резвую игру чутко передает тонкий хлыст удилища. Вот и кромка
фавы, я начинаю поднимать конец удилища и... сопровождая приманку, из
I лубины поднимается плоскомордая щука. У самой поверхности она извернулась
дьявольской змеей, показав белое брюхо, и с достоинством снова ушла в буты-
У рыбацкого костра
26
лочно-зеленую глубь реки. Так! Значит, несомненно, надо сменить блесну!
Магазинных блесен я не признаю — только самодельные. Зато каждую знаю
в «лицо», для каждой — свое имя. «Морская» — значит она была удачна на заливе
Красноярского водохранилища; «Вахта» — по названию эвенкийской реки, на
которой прошла боевое крещение; «игривая», «пескарь»... Официальные
названия кажутся мне бездушными и ничего не говорят: «гейнц-блинкер», каково, а?
Или что такое «норич»? А вот «ивовый лист» или «карасик» — это живые
создания, и я знаю, как играет «карасик» в воде. Он широк, темен, не любит
быстрого течения, которое сразу выносит его на поверхность; зато на тиховодье
его можно провести совсем медленно, причем он будет изображать
зазевавшуюся, беспечно прогуливающуюся, рыбку. Да, попробуем прицепить именно
«карасика». Посмотрим, милая хищница, устоите ли вы против него!
На этот раз она взяла верно. Я снова подвел блесну к мотающимся на течении
хвостам травы, уже начал поднимать, и в этот момент она глухо засела (я в
первый момент подумал: опять зацеп). Но в следующий момент удилище передало
мощный живой рывок, так что шпенек катушки, за который я легко крутил
барабан, вырвался у меня из руки, и шпуля сделала несколько стремительных оборотов
назад. Так берет очень крупная щука. Я успел представить, как она стояла в
траве, слегка высунув широкий нос на течение, и как раз к самому носу и
подошла, вихляясь, блесна...
Но как негодовала хищница! Сначала в глубине, не показываясь на
поверхность. Я делал несколько тугих оборотов катушки и подтягивал ее к траве на
полметра, но тут она мощно изгибалась и уходила в сторону, леска резала воду,
оставляя острый пузыристый след. Конец удилища гнулся и кланялся до воды,
как я ни старался поднять его. («Эх, вот бы что Сережке увидеть!») Затем
щука все-таки вынуждена была подняться и вскипела на поверхности, отчего
гладь реки заходила волнами. Щука изворачивалась поперек и упиралась
неподвижной корягой, закусив леску в углу глупо улыбающейся пасти. Я тянул,
стремясь повернуть ее мордой к берегу. Мне надо было завести ее в узкий
заливчик между двумя космами водорослей, чтобы лишить простора действий.
Завел...
Теперь нужно как-то подтащить ее ближе — по траве, поверху, не давая уйти
в самые заросли. Но тут она сама неожиданно мне помогла. Изо всех сил
хлобыстнула хвостом по воде, подскочив на воздух, и я за этот миг сумел
на лету подтянуть ее на полметра ближе. Еще удар и прыжок колесом, и снова
вырваны полметра. Последние шаги к берегу я тащил ее волоком по густой,
плотной травянистой массе. Почувствовав под боком непривычную твердь
гальки, она снова отчаянно хлобыстнула хвостом, и блесна далеко выскочила из
ее пасти. Но теперь это было не страшно.
Вот она лежит передо мной с пастью, усеянной мелкой щетиной зубов.
Страховито оно на вид, мое охотничье счастье, которое я все-таки изловил
сегодня. И что мне теперь два часа нудного пустого бросания — его отныне как
будто не было. Все как на охоте. А больше всего похожа спиннинговая ловля
на охоту своим внутренним настроением, ритмом, что ли.
Ловля на спиннинг и есть самая настоящая охота, в прямом смысле слова!
С ружьем, со спиннингом, с фотоаппаратом — охота! А рыбалка — это когда с
поплавком, когда замираешь и ждешь, погружаясь в блаженное состояние
созерцательности. Во всяком случае, для меня все именно так.
И теперь я знаю, как объяснить свое поведение сыну. Я изменяю любимому
поплавку, но не ради другой рыбалки — я изменяю ему ради охоты.
Итак, было начало августа, стояли жаркие дни...
Анатолий Никольский РазЛОМНая ЗЭВОДЬ
Рис. А. Семенова
На заснеженной целине затона сидят двое: дед Архип, по прозвищу
Положительный, и его постоянный напарник Минька, еще не перекрещенный на
деревенский лад. Что их роднит и сближает — сказать трудно, но дружат они
давно и на рыбалку ходят не иначе как вместе. Деду Архипу скоро исполнится
семьдесят, а Миньке — всего семнадцать. Про наружность и толковать нечего.
Минька, как говорится, кровь с молоком, а дед Архип по сравнению с ним
что трухлявый пень. Ничего схожего нет и в их характерах. Дед Архип по
натуре — чистый кочет: любого, ежели что не так, заклюет. Его хлебом не корми,
дай только вволю посорить словами. Но рыболов он, однако, отменный —
псе рыбьи повадки знает. Научил кое-чему и Миньку. Словом, минусов у него
шачительно меньше, чем плюсов.
А вот у Миньки склад иной. Он от природы молчун. Его с пол-оборота
не заведешь. Ни ехидной подначкой, ни самой заковыристой байкой, хотя и
случаются иногда внезапные срывы. Вот и сейчас терпение его того и гляди
попнет. Шутка ли, с утра сидит, и ни одной поклевки. Поневоле начнешь
чертыхаться. А тут еще дед Архип раздражает своим пением: «Эх,
девчоночки, мармеленочки» — леший бы его взял! Даве бог знает за что ведерко свое
хулил, на черпачок ворчал, а теперь, старый хрыч, про девок гусаком сипит.
Не иначе как для отвода глаз... Вон опять, старый, чего-то тащит. Должно быть,
крупная добыча попалась... И, как бы в подтверждение этой догадки, ветер
доносит до Миньки победный клик:
— О-хо! Какой Ферапонт!
И Минька не выдерживает. Стариковские шутки-прибаутки выводят его из
себя, он кидает на снег удочку и сердито басит, направляясь к деду:
— Чего мелешь? Какой Ферапонт?
Но деда Архипа сердитостью не проймешь. У него на лице масленица.
Он подгребает черпачком улов и пускается в лукавые рассуждения:
— Я, Минь, рыбу, как людей, по имени величаю. Это вот плотвицы —
Анютки, а это язь — Ферапонт... И Федотки есть у меня, и Андрюшки...
— Ты мне зубы, дед, не заговаривай. На что ловишь? На короеда или на
червя?
— На масло.
— На какое еще масло?
— Не знаю, Минь. Мне его деверь из Москвы привез летось. На флаконе
наклейка была, да стерлась. То ли «Кавказ», то ли «Космос». Не помню.
— Врешь. «Космос» —это духи, а тут масло. Анисом разит...
— Точно, Минь, анис, мне и деверь так сказывал.
— Ну, ну, стало быть, ты меня опять охмурил?
— Избави бог, Минь, я человек положительный и в жадюгах не состою.
Л что касаемо приправы, то хоть весь флакон бери.
— Что же раньше не дал?
— А зачем? Клева все равно не будет.
— Это почему же? Вот разведрится и пойдет.
— Не пойдет! У меня прогноз...
— Кила, что ли ныла?
— Нет. Я нынче ночью три раза на двор выходил и о погоде имею полное
представление.
— Может, и снимки со спутника получил? Синоптик! Ха-ха!
— А ты не ржи! Синоптики врут, а я нет. С вечера-то небо черней черного
было — глаз коли. Потом, к полуночи, тучи малость рассеялись и засияли
У рыбацкого костра
28
звезды, а под утро заморозило, все залило зеленым светом — полнолунье
началось, и северный ветер потянул. Какой же может быть клев?
— Однако ты ловишь.
— Хе-хе! Я, брат, на рыбной тропе сижу.
— Не ври. Какая может быть на дне тропа?
— А ты не перечь старшим, слушай! Вот тут, где сижу, край обрыва, глыбь.
Здесь и плотва держится, и окунь, а на твоем месте пустая отмель, мертвый
песок, туда путевая рыба не заходит —там ни корма ей нет, ни укрытия.
— Брехня все это. И ночью ты дрых как убитый, бабка твоя мне даве
сказывала, и никакого полнолуния не видел. А мне морочишь голову, темнишь:
край обрыва, глыбь... Сам же исхитрился и на масло ловишь. Мне-то дашь?
— Хе-хе! Я, Минь, человек положительный, мне не жалко. На, малость
попрыскай...
Однако и с дедовым снадобьем рыба у Миньки брала вяло. Всего две
плотвички подряд вытащил, да и то так себе, с ладошку, а потом как ножом
отрезало. Правда, была одна лещовая поклевка, но он ее, как водится, прозевал.
Хотел уже место сменить и прорубить новую лунку, как вдруг услышал опять
голос деда Архипа:
— Эй, Минька, подь-ка сюда, живо!
Минька увидел огромного окуня, которого дед Архип держал в руках и
цокал, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Це, це, це... Такой видный генерал, такой воевода, а увечный. — Он
перевернул рыбину и показал подошедшему Миньке сильно пораненный окуневый
бок.
— Как думаешь, кто это так его искалечил. А?
Минька пожал плечами и неуверенно ответил:
— Пес знает... Может, судак, а может, щука...
— Нет, Минь, от судака на рыбе бывают проколы, а тут шрам. И от щуки
след не такой. Она чешую сдирает. Может, сам на какой ни то острый предмет
наткнулся. Мало ли разных железяк на дне... Что молчишь?
— Думаю. Неужто кто из наших мужиков багрил?
— Нет, Минь, ты на нашенских не греши. У них сетенки...
— Кто же тогда? Место глухое, путевых дорог нет. Глушь. Стало быть,
чужой человек тут объявиться не может. Так ведь?
— Нет, не так, — взъерепенился дед Архип. — Это вот раньше в наших лесах
беглые монахи годами скрывались. Отец Серафим, к примеру. На корню сгнил, а
так никто его и не видел. А теперь хоть в медвежью берлогу залезь — отыщут.
Потому что весь народ теперь на колесах. У одних «Нивы», у других «Жигули».
А у некоторых — вездеходы. Для них один хрен, что ровное место, что бугры.
Они скрозь любые дебри пролезут. А ты говоришь — глушь.
— Постой, дед, я, кажись, чьи-то лунки вижу. Во-о-н! Один бугорок, другой...
Пойдем разведаем.
— А окушок-то мой как же?
— На уху сойдет. Бери!
— Что ты, Минька, окстись! Да нешто я живодер, чтоб увечных есть?
Нет, я его лучше назад пущу. Пусть живет. От него, поди-ка, весной тыща
мальков будет. А?
— Дело твое, ты хозяин.
— То-то и оно. Губить природную живность мы мастера, а вот чтобы
приголубить ее —шиш.
Пока дед Архип прощался со своим генералом, Минька уже расчистил первый
бугорок и стоял, разглядывая лунку. Впился в нее и подоспевший старик.
Сверкнул глазами и подтвердил:
У рыбацкого костра
30
— Чужая работа. Видать, магазинным буром сверлил. У наших мужиков такого
струменту нет. А чешуи-то сколько кругом накидано! Ай-ай-ай! Видать, сукин
сын, рыбу живьем драл.
Следы побоища нашли и возле других лунок. Дед Архип готов был от злости
из полушубка выпрыгнуть — до того расстроился и горячился. Поскрипывал
зубами и Минька.
— Я завтра в район пойду, буду писать в область... В лепешку расшибусь, а
на браконьеров найду управу.
— А я свои санкции применю, — пуще прежнего хорохорился, дед Архип.—
Я на того хищника волчий капкан поставлю. Мразь! Всю нам рыбалку
испортил.
...Когда Минька пришел домой, уже совсем стемнело. Сел за стол, как
всегда, напротив матери и принялся, уткнувшись в тарелку, хлебать горячие щи.
Говорить ему не хотелось. Саднило душу. Да и о чем говорить? Не на разных
концах деревни живут —под одной крышей. Прежде, правда, когда Минька
еще ходил в школу, нуждался в опеке матери, Аррафены Кондратьевны,
общие темы для разговоров у них находились довольно часто. Особенно
после смерти отца Артамона Силантьевича, погибшего на пожаре. Горе тогда
сплотило их, сплавило, и они жить не могли друг без друга.
После школы Минька окончил курсы и вот уже скоро год, как работает
трактористом. Аксен-председатель ставит его в пример чуть ли не на каждом
собрании, как, впрочем, и ее, Аграфену Кондратьевну, всеми уважаемую доярку.
Какие же еще могут быть суды-пересуды? Разве что про Лушку, соседскую
дочку, прилепившуюся к Миньке, как банный лист. Но опять-таки, что лясы
точить, если парня вот-вот призовут в армию?
Так и ужинали молча. Ели по-крестьянски степенно, чинно, изредка
перекидываясь словами. В переднем углу мурлыкал приемник, на стене тикали
ходики. Хорошо вот так сумерничать в жарко натопленной чистой избе!
Но Минька другой жизни не знал и теплоту в отчем доме за особое счастье
не считал. Хлеб откусывал смачно, прямо от краюхи, дул, выпячивая губы, на
ложку и так аппетитно ел, что за ушами пищало. «Весь в отца, — думала Агра-
фена Кондратьевна, улыбчиво глядя на сына.— Тот, бывало, как заявится с
мороза, так весь чугун и уплетет. Поставь рядом их карточки —не отличишь.
И лицо скуластое, как у отца, и глаза серые, как у него, и волосы русые,
точь-в-точь. Но сложение, однако, разное. Артамон Силантьевич был ростом
невысок, приземист, но плечист и крепок, как кость. Случалось, на спор
«Москвич» сзади за бампер поднимал. Не то что Минька. Вырос до матицы,
а силы мужицкой нет. Зато по характеру всем парням парень: и простой, и
уважительный, и добрый. Случись у кого горе — поможет, окажись беда — выручит.
Он и огород, кто попросит, вспашет, и солдатским вдовам дров привезет, и на
станцию, кому очень приспичит, за здорово живешь переправит. И только одна
хворь у баловня — рыбалка, пропади она пропадом! Другие в его летах чуть что —
в кино бегут, поют, пляшут, а он, как чокнутый, на рыбалку мчится. И хоть
бы раз на смех одну путную рыбешку принес, так, все ерунда какая-то: окуньки,
плотвицы, ельцы. А уж радуется-то как! Как сияет!»
Ужин между тем подходил к концу. Минька доел жаркое, отодвинул от
себя посуду и откинулся, разомлев, на спинку стула. Смотрел в потолок и о чем-то
мучительно думал.
— А ты, Минь, чего-то нынче припоздал? Я уже и печку на ночь истопила, и
по дому прибралась. А тебя все нет и нет. Уж не на Разлом ли тебя носило?
Минька нежно взглянул на мать, всхохотнул и отошел к окну, за которым
полыхал фонарь и стеной валил первый, по-настоящему зимний снег. Он уже
опушил в палисаде сирень, запорошил крыльцо и украсил наличники лебединым
I'mломная заводь
31
пухом. В доме напротив ярко светились окна, и в тумане тюлевых занавесок то и
цело мелькала стройная фигура Лушки, собиравшейся, должно быть, на гулянку.
И другое время он смотрел бы на нее вот так весь вечер, но сейчас только
скользнул по занавескам взглядом и отвел глаза, чтоб не лезли в голову лишние
мысли. «Это хорошо, — подумал, — что такой спорый снег идет. К утру к Раз-
юмной заводи можно будет уйти на лыжах. Лишь бы Аксен-председатель
по подставил ножку. А что? Угонит куда ни то за семь верст —и прости-
прощай рыбалка! Да и мать вон каждый раз ворчит». Потому и сказал, чтоб ее
успокоить:
— Подумаешь, Разлом! Зато отдохнул, проветрился...
Аграфена Кондратьевна смахнула со стола полотенцем крошки и хлопнула
себя руками по бокам:
— Он, вишь ли, отдохнул, проветрился, фон-барон! А Трифон-бригадир чуть
ныло мне окошко не вышиб. «Где Минька, ядрена вошь, куда непутевый
(Крылся?!»
— Чего ему?
— Велел тебе завтра чуть свет на станцию за горючим ехать, вот чего.
Мотри не проспи.
— Не просплю. Я чуткий. Меня запечный сверчок и тот разбудит.
— Поесть не забудь. Я-то с первыми петухами уйду.
— Все будет в порядке. А ты нервы береги — егодятся. Трифону я бочки
привезу, а тебе куплю в буфете конфет.
— Ну, ну. Только о Разломе и думать не смей!..
Но разве может Минька не думать о рыбалке? Всю последующую неделю
Минька вкалывал за троих, надеясь потом заполучить отгул. Домой приходил
тлько спать. Даже про Лушку некогда было подумать. Но о разбойничьих
пупках на Разломе не забывал. Сообщил с попутчиком рыбнадзору, написал в
райисполком. А дед Архип между тем восстановил против браконьеров всю
церевню.
Аграфена Кондратьевна насторожилась, опасаясь за сына. Мало ли что
случится? И топором могут лихие люди тяпнуть, и утопить. Потому и завела тот
же разговор, когда Минька воротился вечером домой. V
— Ты, Минь, никак нынче опять с Положительным якшался? Ну, что за
пара —гусь да гагара?
— Не угадала, мам. У нас нынче комсомольское собрание было.
— О кормах, что ли, опять балакали?
— Нет, мам, об охране природы, о земле.
Аграфена Кондратьевна округлила глаза и приложила к губам палец.
Нет, про охрану среды обитания она, конечно, кое-что слышала, читала, но при
чем тут ее сын, Минька? Лес должны сберегать лесники, зверя —егеря, а рыбу —
рыбинспекторы. На их стороне закон, у них и машины и даже оружие. А у этих
сопляков что? Какие же из них сторожа природы? Что им, больше всех надо?
Сказала об этом сыну, да, видно, зря. Вспылил, малый, окрысился.
— У тебя, мам, глаза на затылке — назад смотришь. А надо смотреть
иперед. Не слепая, чай, видишь, что вокруг нас творится: научный прогресс,
ускорение, перелом. Время такое приспело, когда за жизнь на земле должен
отвечать каждый. А ты говоришь, что нам надо.
— Ну, ну. Значит, вы сторожа, а мы — разорители?
— Да ты послушай, остынь!..
— Нечего мне слушать. Слыхала. На моих плечах и сейчас дом стоит.
Л вот какой ты хозяин, мне и говорить стыдно. На дворе путевого полена нет:
У рыбацкого костра
32
как топить, так и пилить. Мы, бывало, с отцом ночью глаз не смыкали, думали,
как бы хозяйство вести исправно. Ржавый гвоздь и то в свое гнездо несли...
— Вот, вот, — перебил Аграфену Кондратьевну Минька, — как раз об этом-то я
и хотел тебе сказать. Не только вы с отцом привыкли, как куры, под себя
грести. Вся наша деревня так жила. А кое-кто и сейчас живет, путая свой
карман с общим. Один дерево украдкой спилит, другой доску, что плохо лежит,
сопрет. Ни зверю, ни рыбе пощады нет, все подчистую губят. А потом и ходят
пузом вперед. Как же! Хоззявы! Руби, режь, кромсай, на наш век хватит!
А дальше что? Что за жизнь будет, если высохнут родники, заилятся и обмелеют
реки, оголятся и умрут леса? Как на луне!
Газломная заводь
33
Аграфена Кондратьевна прежде ничего подобного от Миньки не слышала,
п ей даже на ум не приходило, что у него могут водиться такие мысли.
Оно и верно, не совсем так живем: и себя другой раз увечим, и природу калечим.
Подумав так, Аграфена Кондратьевна решила сменить гнев на милость.
Поправила для отвода глаз на окнах герань, протерла у телевизора экран и
спросила уже сочувственно:
— Ну, и что же вы, хозяева, надумали? Что решили?
Эту перемену в матери Минька заметил сразу и ответил ей с чистой душой:
— Мы, мам, нашу колхозную землю на разные зоны разбили, на сектора.
Пастене отвели под опеку Баринову рощу, Сергуне поручили присмотр за
химдымом, чтобы удобрения и химикаты не валялись где попало, аТимохе-вохе
доверили лес, поскольку ни один порубщик с таким силачом не сладит.
Пу а мне достался самый дальний наш угол — Разломная заводь, Разлом.
От этих слов Аграфену Кондратьевну аж передернуло и зазнобило. Она
испуганно перекрестилась и вскрикнула:
— Господи! Ты, Минька, кажись, с ума спятил. Разлом!.. Да там ни дна, ни
иокрйшки! Летом вода как деготь черная и ажны кипит, а зимой в любую
с гужу — трещина парит. Мужики вон не тебе чета, а и то туда нос не суют.
Нся деревня помнит, как после войны там Михайло-кузнец утоп. И думать про
Разлом не моги, не то возьму вон ухват да огрею. Ухарь какой! То, что рощу
оберегать удумали, — согласна, давно пора. А Разлом твой —тьфу, на него и
ишдеть-то тошно. Прорва она и есть прорва. Ни красоты там, ни живности.
— Нет, мам, ты не права. Таких первородных мест, как Разлом, на земле не
1ак уж много. Там и столетние дубы, и неохватные липы. Камыш стеной растет,
пилии. А рыбу хоть лопатой греби: и метровые щуки, и матерые судаки, и
окуни, как чушки. Дед Архип говорит: сунь весной в воду весло — прямиком
сюит, не падает. За один взгляд на Разлом надо по пятерке брать.
— Все равно не пущу! — становясь в боевую позу, уже совсем рассерженно
мозразила мать. — И тебе шею намылю, и деду Архипу остальную бороденку
мыдеру.
— Ладно. Утро вечера мудренее.
— То-то. Ложись. А я пока тесто замешу. Утром, как встанешь, не забудь
пойло подогреть и поросенку дать...
Но этих слов матери Минька уже не слышал; его сморил сон, и всю ночь
чудилась Разломная заводь, да так отчетливо и зримо, будто не спал он, а
смотрел кино. Земля кругом заметена снегом. Лес от белизны и света кажется
юлубым. А как просторно в нем стало, как чисто! Еловое зернышко упадет —
и то видно. Все укромные уголки и поляны будто застланы заиндевевшими
холстами. Принарядились во все белое березы. Отяжелел от снежной кухты-
павеси ельник. Даже старые пни прифорсились, нахлобучили белые шапки.
И тихо, как в зачарованном хрустальном замке. Но вот, осыпая иней, скакнула с
дерева на дерево голубая белка. Ударил по стылому стволу дятел, и как бы в ответ
ему зашуршал, шелуша шишку, проворный клест. Заяц выскочил из сугроба и
скрылся в кустах, оставив на пушистом снегу ровную строчку. А вот и берег
тводи: камыши, вмерзшие в лед, куртины серой ольхи и отдельно стоящая
ива, сплошь усыпанная снегирями...
Но тут прямо над ухом хрястнул выстрел, и алые птицы шарахнулись ввысь.
Минька вскочил и спросонья не мог ничего понять: посреди избы стоял,
улыбаясь, Аксен-председатель. Сказал, доставая из кармана «Астру»:
— Ну и рыбачок, ну и хлюст! А я-то думал...
— У меня, дядя Аксен, нынче отгул, выходной. Хочу — сплю, не хочу — гуляю.
— А я разве против? Вот с утра пораньше провернем с тобой одно дельце и
иаляй отгуливай, если, конечно, вертолет не сядет.
3-1403
У рыбацкого костра
34
— Что за дельце? Какой вертолет? И в будни Минька вкалывай, и в праздник!
Будто в деревне других трактористов нет. И Потап Андреич на месте, и
Поликарп. А у меня отгул... Сами дали.
— Отгул, говоришь? Так, так. А разве не ты вчера на собрании в колокола
трезвонил: надо землю беречь, охранять природу! Пыль, значит, в глаза пустил,
а теперь в кусты? Так что ли? Потап Андреич, Поликарп... Да они, если
хочешь знать, со вчерашнего дня еще спать не ложились. Потап
Кольке-молокану на большак дорогу пробивал, а Поликарп — Подъезды к ферме. Снегу-то
навалило жуть! А тут, как на грех, еще этот лось...
— Что за лось? Убили?
— Нет: Наши мужики пупки надорвали, а все никак. Тебя подсобить просят!
И как это его черт занес в Ляхову яму! Морда, говорят, вся в крови, землю
грызет, а вылезти не может. Ну как, поедешь?
Мысли Миньки метнулись, как красные снегири. И в душе его как бы
случился небольшой разлом: он мог ехать и не ехать. Пренебречь общим и взять
свое. Нет, пусть уж лучше пропадает рыбалка.*И он твердо ответил председателю:
— Едем!
А матерый лось к той поре совсем обессилел и сник. Мужики налегали с
двух сторон на ваги, драли осипшие глотки, но мат-перемат помогал мало, и
могучий лесной великан на глазах погружался в трясину. Был тут и дед Архип,
тоже промокший и обляпанный грязью. Он бегал вокруг мужиков и визгливо
подбадривал:
— Ать-два, изяли!
Эту картину Минька увидел еще с косогора и только тут до конца понял,
что пересилил себя не зря: зверю действительно грозила гибель.
Подъехав на полном ходу к яме, Минька круто развернулся, сдал немного
назад и кинул канат, который захватил с собою. Братья Рюхины тут же
подхватили его, залезли по горло в ледяную жижу и, подсунув под брюхо лося,
затянули прочной петлей. А когда кто-то прикрепил другой конец к трактору,
Аксен-председатель скомандовал малый ход. Все разбежались в стороны и стали
смотреть на трос, ползущий по белому снегу. Но вот кольца на нем
развернулись, и он натянулся. Лось это почувствовал, из последних сил вздыбился,
взбрыкнулся и уронил голову, бороздя могучими рогами грязь. Не сразу встал
на ноги и на твердом месте. Только знобко подрагивал и жарко дышал,
раздувая запально ноздри. Но все же дикая сила вернулась к нему, взяла свое —
поднялся! Дед Архип смахнул с себя малахайчик и заорал на весь белый свет:
— Пошел, братцы, пошел!!
Этого салюта сохатому Минька уже не видел. Он был к той поре за бугром,
направляясь к месту посадки вертолета. Рядом с ним сидел в хорошем-
расположении духа Аксен-председатель. Хвалил мужиков, Миньку, радовался, что
удалось спасти лесное чудо. Потом, когда ехать осталось уже немного, отчего-то
круто задумался и сказал:
— Ты, Минька, на меня шибко-то не серчай, не дуйся, что рыбалку тебе
испортил. Дело такое — лось. Вроде какая нам с тобой от него польза? А никакой!
Ни кружки молока, ни оческа шерсти. Вред один: подлесок топчет, осинник
жрет...
— Но ведь зачем-то он существует? — нетвердо возразил Минька.
— То-то и оно,— как бы развивая свою мысль, продолжал
Аксен-председатель. — Природа, брат, штука премудрая. В ней ничего лишнего нет, и в каждой
тсозявке — своя суть. Истреби, к примеру, воробья —мошкара заест, изничтожь
божью коровку — тля все сады источит. А не будет лося, подлесок со временем
сам себя задушит. Ты, кстати, слышал о царской селедке?
— Иваси, что ли?
Гамом пая заводь
35
— Нет. Иваси нашей ряпушке не ровня. Наша вкуснее. Да... Было время, когда
сермяжные мужики эту царскую селедку на базар возами возили. А теперь только
и Плещеевом озере и осталась. Да и то с гулькин нос. Ну ничего, скоро ряпушка
и у нас под боком будет.
— Это как?
— А так, по щучьему веленью, по моему хотенью. Ха-ха! Я, брат, деньги
со счета перевел и цельный вертолет ряпушачьего малька купил на развод.
Спецы сейчас выпускать будут. Ясно!
— А как же я? Может, помочь чем?
I*
У рыбацкого костра
36
— Не надо. Но условие такое: молодь выпустим мы, а ряпушачье стадо будешь
потом охранять ты. Согласен?
— Ой, дядя Аксен, да я всей душой! Глаз не сомкну, ежели что...
— Ладно. Я вот тут спрыгну, а ты жми домой. Вижу, как на гвозде сидишь —
на рыбалку тянет. Угадал? И дед Архип, поди-ка, заждался. Валяй догуливай,
отдыхай. А Луньке своей, если где встретишь, скажи, что задницу напорю, если
телят простудит. Чего стоишь? Жми, пока не раздумал.
Ах, как радостно и тепло стало на душе у Миньки! Все, что было вокруг,
сладко кружило голову и волновало. Серый денек разведрился, проглянуло
солнце, и снег засиял несказанным светом. Березы принарядились в белые
платки, опушились инеем и стояли в серебристой парче, как невесты перед
свадьбой. Возле фермы пахнуло коровьим духом, у околицы — горьковатым
печным дымом. С хохотком пробежали мимо три доярки в одинаковых
нейлоновых куртках, и, словно разбуженный ревом мотора, раскатисто
промычал на белом выгоне черный бык. Вроде бы и дивиться нечему—все
привычно. И тем не менее Миньке казалось, что без всего этого
невозможно жить. Это его деревня, его родная земля!
... Дед Архип, когда шли, поспешая, в Разломную заводь, слушал его не
как всегда краем уха, а вполне внимательно и серьезно. Сказал, когда Минька
подвел черту:
— Эта закваска, Минь, на всю жизнь. Потому что любовь к родной земле,
где явился на свет, — всем корням корень. Но про то мы с тобой еще потолкуем.
А сейчас меня малость другое заботит: не зря ли на Разлом бежим? Может,
на Черный ручей махнем от греха подальше?
Минька скособочил лыжи, притормозил и недовольно развел руками:
— Ну вот, то грозился браконьеру башку оторвать, а то... Семь пятниц на дню.
На Разломе крупный окунь берет, плотва, а на Черном ручье один ерш, да и то по
спичке.
— Так-то оно так, а все же боязно: вдруг шуранет? Мырнем и не вымырнем,
ежели, к примеру, лед под ногами лопнет. Летось, я правда, об эту пору мормы-
шить не ходил — радикулитил и Разлома своими глазами не видел. Но вот в
позапрошлом годе не приведи господь как все кругом трескалось и грохало.
— Эко диво, — усмехнулся Минька. — Там трещит и громыхает испокон веку.
И трещина образуется всегда на одном и том же месте — как раз напротив
Ямщицких ключей, А в остальных местах можно ловить сколько душе угодно.
Танк и тот, поди-ка, там не провалится.
Эта ссылка на танк, должно быть, развеяла у деда Архипа все сомнения, но
для острастки он все же сказал:
— Но ты, Минь, особо-то на рожон не лезь. Помни: береженого бог бережет.
И я где ни то с краешка сяду...
Так, оценив еще раз на ходу ледовую обстановку, поднялись на угор,
пересекли напрямки лесок и скатились по одной лыжне на лед, обнаружив там
чей-то еще совсем свежий, не зализанный ветром след. Вскоре увидели рыболова,
сидевшего возле своих старых лунок. Справа и слева от него трепыхались
окуни-горбачи, из которых сочилась густая кровь. Снег вокруг удильщика
расплылся красным кругом.
Дед Архип будто стукнулся лбом о столб. Схватил бороденку в кулак и
сказал,, с тревогой глядя на рыболова:
— Никак над самым Разломом сел, грешник?..
Заметил эту оплошность и Минька. Кинул, не сбавляя хода:
— И куда это его черт занес!
Эти слова как бы подхлестнули деда. Он сложил руки рупором и закричал
вдогонку:
июмная заводь
37
— Ты сгони его оттоль, Минь, турни, пока цел! — Сам же свернул в сторону,
и мыску, где торопливо разгреб валенком снег и принялся прорубать лунку.
А незнакомый рыболов все таскал и таскал. Минька подошел к нему,
поздоровался и сел на свой ящик, как раз на краю красного круга. Думал
передохнуть и справиться, как идут дела. Но рыболов упредил его, буркнул,
не отрываясь от дела:
— Чего расселся? Рыбачить пришел или зад греть?
— И то, и другое, — в тон ему ответил Минька и оглядел грубияна. Одет он
Г)ыл во все новое, по сезону: меховое пальто, шарф, на голове волчья шапка.
Коли судить по одежке, то человек не хухры-мухры — солидный. Лицо оплыло
жирком — решетом не покроешь, щеки, как у бульдога, висят, и взгляд
неприме гливый, бычий. С таким тары-бары не разведешь. Но рыбу удить, видать,
мастак. И Минька отважился кое о чем спросить:
— Вы на блесну ловите?
— Тебе-то что? — поворошившись на стуле, неохотно ответила волчья
шапка. — Все равно ничего не поймаешь.
— Почему же? Иногда на желтую берет, а иногда на белую. Смотря какая
погода...
— Знаток, — с недоброй ухмылкой просипел рыболов и вдруг резко взмахнул
рукой, сделав подсечку. Можжевеловый хлыстик согнулся у него в дугу, задер-
I алея, и жилка натянулась как струна: должно быть, клюнула крупная рыба.
Минька подался вперед и замер... Из широких ноздрей рыболова прыскал пар,
пальцы скрючились, как волчьи когти, и всем своим видом он походил на зверя,
I отового кинуться на добычу. Но вот рывки прекратились, и на поверхность
псплыло глубинное чудо — матерый судак, толстый и тяжелый. Он еще раскрывал
пасть, мотал башкой, но сорваться с багрилки уже не мог —до того глубоко и
крепко впились в него крючки. К тому же шустрый живодер пустил в ход свой
самодельный багорик и потащил рыбину напролом. Затрещала чешуя, захрустели
кости... и Минька закрыл глаза. А когда очнулся, громадный судак лежал
уже на окуневой груде. О, какой это был красавец, какой могучий великан!
Даже изрядно помятый, израненный, он не казался жалким. На нем еще не
померкли живые краски, и он лежал не как обреченный на смерть, а сильный
и смелый, как богатырь.
Что предпринять — Минька не знал. По летам браконьер в волчьей шапке
тдился ему в отцы, и затевать с ним драку было стыдно. Но и волю такому
прохвосту давать нельзя. Как быть? Деда Архипа позвать? Но что толку от
старика? Один крик. А что, если... Минька рванулся вперед, искромсал
браконьерскую снасть на мелкие части и кинул багрилку в черный омут.
— Ты что наделал, сукин сын?! — взревел рыболов и кинулся было с пешней,
по ударить Миньку не .успел: послышался отчаянный крик деда Архипа:
— Минь-ка-а-а!
Лед под ногами задвигался, зашатался, выгибаясь пологими волнами,
послышались раскаты отдаленного грома, и к Разломной заводи вихревым ветром
счал приближаться канонадный гул. Прибрежный лес застонал, закачался.
Словно ища спасения, распластался на снегу камыш. Минька сразу понял:
разлом! И ничего не сказав волчьей шапке, кинулся от гибельного места прочь...
А Разломная заводь уже ходила ходуном, лед трескуче ломался, лопался,
как бы расползаясь по швам. Две черные трещины, два прорана, отсекли волчью
шапку на обломке льдины.
— Тону! Погибаю! Спасите!
Первым на этот истошный крик отозвался дед Архип. Спросил, глядя в упор
па Миньку:
— Ты предупредил его?
У рыбацкого костра
38
— Нет, не успел.
— Врешь. Око за око, зуб за зуб? Так?
— Туда ему и дорога...
— Ах ты душегуб, ах негодник! Зверя, стало быть, спас, а человека бросил?
— Он живодер. Таких не спасать надо, а...
— Цыц! На живодеров у нас закон есть, суд. А ты чинить произвол не
имеешь права. Твой отец троих ребятишек из огня вынес, погиб, а ты?
Как тебе не стыдно? Из-за тебя вон мужик-то белугой ревет, ирод...
Пока огибали залив, Минька передумал много и пришел к выводу, что дед
Архип прав: не по-людски это — оставлять человека в беде, каким бы он ни был.
И предложил:
— Может, березу на трещину свалим?
— Нет, — возразил ему дед Архип. — Надо плотишко ладить.
А жадюга рыболов надрывался еще пуще. Метался по льдине, одурело
прыгал и сулил золотые горы:
— Э-ге-гей! Мужики, спасите! Я вас первачком угощу, икоркой... Чего же вы?
По бытулке на нос поставлю.
Дед Архип лукаво взглянул на Миньку, пропустил сквозь кулак бороденку и
ответил в духе известного всем указа:
— Не совращай, греховодник! Не то участкового позову.
— Будя, дед, я тебе унты подарю, шубу... Господи! И куда это я попал?
Что за проклятое место?
— Зачем же лез? — все еще рассерженно попрекнул волчью шапку Минька. —
У нас тут такое каждый год бывает. Нешто не знал?
— Ни сном ни духом. Честно! Сказали, крупняк идет, вот и позарился.
Сто с лишним верст отмахал. Душу отвести...
— Вот и отводи, а мы на другое место пойдем.
Видя такое дело, браконьер совсем опешил, ошалел и рухнул посредине
красного круга на колени. Лицо его сморщилось, губы побелели, и от прежней
наглости ничего не осталось.
— Слышь-ка, парень, я тебе индийские джинсы достану, магнитолу, а ежели
деньги нужны, то и деньжат отвалю, только выручи...
— Ну и барыга, ну и делец! — не зная, как еще возмущаться, проворчал
дед Архип. — Да нам от такого стервеца, как ты, и поганого семишника не надо.
Тьфу!
Выхватил из-за пояса топор и деловито пошел к уже облюбованной березе.
На войне дед Архип был сапером, строил мосты, наводил переправы и
плотничье ремесло знал отменно. Поплевал, как водится, на руки, приноровился и
принялся жахать с плеча по комлю. Сделал сперва глубокий заруб с одной
стороны, потом поменьше с другой и велел Миньке подналечь плечом. Береза
хрустнула, качнулась и с нарастающим гулом рухнула.
Вторую и третью свалил Минька, и вскоре вполне надежный плотик был
собран и спущен на воду. Браконьер погрузил на него свои шмотки и успешно
переправился на берег. Но ни деда Архипа, ни Миньки на месте уже не застал —
они ушли, оставив на чистых снегах совсем еще свежий след...
... А поздно вечером, когда в деревне засветились окна, Минька, как всегда,
сидел за столом против матери и молча хлебал горячие щи. Потом лег на свой
старенький диванчик спать, так и не сказав Аграфене Кондратьевне про
Разломную заводь ни слова. Не допытывалась и она, хотя уже знала кое-что от
Луньки. Хлеб-соль, слава богу, в доме есть, и Минька жив-здоров, рядом.
Чего же еще? Погасила оранжевый абажур и долго лежала в потемках,
вслушиваясь в ровное дыхание сына, на лицо которого падал неяркий, но
ласковый лунный свет...
юрий Чернов Прекрасная
ненастная погода
Рис. Б. Мокина
К вечеру заненастилось. За окном проносились сорванные листья, в
тенях окон разноголосо и заунывно посвистывало, а к беспорядочной морзянке
неплотно вставленного стекла примешались хлесткие щелчки капель.
Я взял потрепанный альманах «Рыболов-спортсмен», приобретенный в
«Букинисте», уселся в глубокое кресло и подумал, что неплохо бы купить
электрокамин с имитацией горящих поленьев... В это время мне и позвонил случайный
спутник по рыбалке Анатолий Брилёв. Пребывая в каком-то радостном
возбуждении, он почему-то поздравил с наступлением ненастья и сообщил, что воз-
иращается из командировки, звонит прямо с вокзала, из телефонной будки, у
которой большая очередь, и что я поэтому должен только слушать, запоминать и
сказать свое «да» или «нет». Итак, через полчаса он будет дома, еще через
час в полном боевом двинет на рыбалку к дамбе на Ишиме. Не составлю ли я ему
компанию?
Я ничего не понимал. Какая рыбалка в черте города, да еще на ночь глядя,
да еще в такую скверную погоду? Очевидно, меня разыгрывают. Словом, отка-
кшся, сославшись, что очень занят.
— Жаль, — сказал Брилёв и добавил: — А все же приходи, если надумаешь.
— Хорошо, — сказал я, зная, что не пойду на реку.
Наутро, уже на работе, мне передали газетный сверток: от Брилёва. Внутри
что-то мягкое, тяжелое. Разворачиваю бумагу. Ба! Налим! Белобрюхая,
толстомордая рыбина лоснилась, источала холод и, казалось, вопрошала: «Ну и как,
невера? Эх, ты...» Действительно, мне стало немножко не по себе. Я тотчас
позвонил на телестудию, где работал Брилёв.
— Анатолий? Здравствуй! Спасибо за царский подарок! Я снова у тебя в долгу.
Признаться, вчера я подумал, что ты меня разыгрываешь. А вот теперь хоть локти
кусай. Что мне делать?
— Готовить донки. Уговор тот же —к семи быть у дамбы. Толысо крючки
привязывай покрупнее. Такие, как тогда на Нуре показывал...
Я хорошо запомнил нашу единственную встречу на реке Нуре минувшим
петом. Битый час я безуспешно ловил на удочку живцов для щучьей закидушки,
когда ко мне подошел высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти-сорока.
С'разу запомнились глаза — крупные и с лукавинкой. Он, видимо, уже
понаблюдал за мной, рыболовом-новичком. Снаряжение и снасти незнакомца были
безупречны. На груди висел фотоаппарат. Обычно так оснащаются
самоуверенные, но пустопорожние рыболовы, о чем я не раз и читал, и слышал. Я довольно
холодно ответил на приветствие пришельца, но тот, будто не заметив нераспо-
ножения к нему, стал устраиваться неподалеку. Достал из рюкзака сетку-
малявочницу и натянул на связанные крест-накрест стальные прутья. Опустив
снасть на бечевке в омуток, он зачем-то сыпанул туда же горсть песка и резко
мы волок свой «паучок».
— Берите! —В мой котелок посыпалась рыбья мелкота...
Оказалось, мы коллеги. Я работал в областной газете, Брилёв — телерепорте-
ром. К тому же и в город Ц. оба мы приехали недавно — около года назад.
По, признаться, профессиональное родство меня мало обрадовало. На рыбалку
vi ехал для отключения от городских забот и уж, конечно, от тех, которыми
наградила судьба газетчика. Впрочем, говорили мы совсем немного — возле
удочек принято помалкивать, а мне вдобавок было скверно от невезения: щуки
пли срывали наживку, или сходили с крючка. Зато отлично снаряженный
Ьрилёв, вопреки расхожей примете, несуетно и ловко вывел на берег четыре
приличные щуки. Про себя я уже решил, что эта рыбалка последняя, что я не
Прекрасная ненастная погода
41
рыбак. Вместо обещаемого всеми зазывалами в стан рыболовов-охотников
успокоения нервов я, напротив, буду их трепать, превращаясь в окончательного
психа и завистника.
Словом, я уже собрался сматывать удочки, но тут снова подошел Брилёв и,
попросив позволения, осмотрел мою снасть.
— Так я и думал, — сказал он, указывая на тройничок. — Маловат для щуки.
Нужен крупнее раза в два. У меня был такой в запасе, да удружил одному.
Что же мы придумаем?
В басовитом голосе моего наставника и сожаление, и какая-то уверенность
в том, что безвыходных положений нет. Он задумчиво посмотрел на воду и вдруг
предложил:
— Сделаем так: я займусь ухой, а ты с моей удочкой попытай счастья вон в
гом улове. — Брилёв указал на продолговатую заводь. — Когда я там проходил,
от берега стрельнула косая волна. Запомни: такой след чаще всего оставляет щука.
Она стоит у берега либо в засаде, либо греется на солнце.
Заметив мою нерешительность, Брилёв буквально всучил мне в руки свое
удилище.
— Бери, бери, я уже отвел душу.
Удочка была приемистой, удобной, будто я не расставался с нею всю жизнь.
И что вы думаете? Едва я опустил посреди заводи трепещущего на прочной
леске живца, как тут же взбугрилась вода, удилище рвануло из рук, я
машинально подсек и, еще не веря в происходящее, ошалело вывернул из реки живую
серебристую дугу. Изгибаясь так и сяк, дуга-перевертыш заплясала на приплеске,
а я, бросив удилище, плашмя упал на щуку, ухватил ее одной рукой под жабры,
другой за хвост и, воздев добычу над головой, пополз на коленках от воды.
В эту минуту щука-дуга, опутавшая меня леска и волочившееся по песку
удилище являли собой ту самую упряжь, в которую и доселе нормальные люди
навсегда впрягают самих себя.
На этом мое посвящение в рыболовы не закончилось. Возле костра я познал,
какой несравненный запах и вкус имеет настоящая уха, тройная, приправленная
к тому же забавнейшими рыбацкими историями. Когда наш разговор
перекинулся было на редакционные темы, я высказался в том духе, что в кругу
моих знакомых есть хорошее правило: во время застолья и вообще на отдыхе
о работе не говорить.
— И о делах семейных тоже?—с лукавой улыбкой спросил Брилёв.
— Тем более!
— Что ж, может быть, это и разумно, даже полезно... для нашего здоровья.—
Он опять загадочно улыбнулся и, взглянув на часы, засобирался: с утра ему в
командировку. Тут же, на берегу, он подложил к моей щуке свою, да так, что я
не смог отказаться.
— Рыбацкий закон—добычу пополам! Не люблю, когда рыбачат вместе, а
добычу—всяк в свою суму. В другой раз ты меня выручишь. Только тройник
смени, нужен крупный, как у меня. Такие, кстати, скоро понадобятся для рыбалки
на Ишиме. Этой рыбалки я жду не дождусь. — Брилёв даже мечтательно
прищурил глаза. — Королевская рыбалка! И что удивительно — никто в городе о ней
не знает.
— Я вот тоже, — с намеком вставил я.
— В начале сентября я позвоню, — пообещал Брилёв.
Вспомнив обо всем этом, я наконец сообразил, что неожиданный звонок с
вокзала наверняка был связан с той загадочной рыбалкой, о которой мне
намекнули на Нуре. С нетерпением я ждал вечера...
И вот мы на берегу сонной степной реки Ишим, которая просыпается только
раз в году — в половодье. Однако в том месте, где мы к заходу солнца расположи-
У рыбацкого костра
42
лись для рыбалки, Ишим можно было принять за горную речку. Года два назад
здесь насыпали каменную дамбу, но ее прорвало, и теперь вода с шумом
врывалась в тесный проран, бушевала на перекате и только метрах в ста снова
затихала под успокоительный шепот камышей. Тут-то и начинались ямки, вы-,
мытые вешней водой, а еще дальше в закатных лучах полыхал глубокий
малиновый плес.
Брилёв ни словом не напомнил о вчерашнем. Сразу принялся за ловлю
живцов, а мне поручил заготовку сухого плавника. Было также решено, что я
поставлю донки на этой стороне протоки, а он на перекате перейдет вброд на
ту сторону. Для этого Брилёв специально надел болотные сапоги.
Покончив с заготовкой дров, я размотал первую донку. Снасть эта простая:
метров двадцать лески-миллиметровки с крупным тройником на конце.
Сантиметрах в тридцати от крючка увесистое грузило. Такой снаряд с наживкой
забросишь в любое место, лишь бы лески хватило.
Пока поставил три донки, стемнело, стало прохладнее. Я вернулся к старому
тополю, где мы оставили вещи, и занялся костром. На той стороне мелькал
фонарик Брилёва. Он бродил по мелководью, наклонялся, казалось, что-то искал...v
Меня околдовали ночные звуки: тихое потрескивание костра, всегда
неожиданные всплески на воде и блуждающий в непроглядной темени одинокий
крик выпи. «Кау... — звала она кого-то. — Кау...»
Пока я мастерил рогатину для чайника, Брилёв неслышно явился к костру.
В его руке извивался полуметровый налим! Килограмма на полтора-два!
— Когда успел?
— На обратном пути проверил донки. Будем навещать их каждые полчаса.
Сейчас налим вовсю разбойничает.
— А что ты в воде искал?
— Раков. С десяток поймал. Между прочим, рак для налимщика— враг номер
один.
— Почему?
— Увидишь.
Мне уже нетерпелось проверить донки. В удачу я мало верил, но'вдруг...
Мы подложили в костер коряжин и пошли к воде. Выбираю первую донку.
Брилёв светит. В луче, прорезавшем дымчато-сизую толщу заводи, блеснул
фольговый бок плотвы.
— Живец как жеребец, — определил Брилёв. — Бросай назад.
Пустыми оказались и другие закидушки. Но что такое? На последней донке
живец... без головы. Кто же ее отъел?
— Это работа рака, — пояснил Брилёв.— Я же говорил, что он для нашего
брата враг номер один.
'.— А кто под вторым номером?
— Еще увидишь. Насаживай другого живца и кидай поближе к берегу.
Тут ямка.
Со своего берега Брилёв принес пару налимов.
Следующий заход: у меня—пусто, а Брилёв небрежно шмякнул на траву
пузатого налима. Он налил в кружки чай и с наслаждением сделал шумный
глоток;. Не пойму, то ли он улыбается, то ли морщится от кипятка. В его
выпуклых несуетных глазах под низко надвинутым беретом блуждают отблески
костра. Крупный нос как-то привычно, уютно греется над паром кружки.
От всей фигуры приятеля, крепкой, плотно обтянутой прочным брезентом
штормовки, исходит спокойствие удачи.
А мне чай—не чай. Горький вкус зависти растекается по скулам. И тут
Брилёв, будто он смотрел не на костер, а на мои сведенные горечью скулы,
негромко роняет:
Прекрасная ненастная погода
43
— Сейчас твоя очередь тягать. На что угодно готов держать пари.
Я улыбнулся. Но улыбка жалкая, будто в чем-то виноват.
— Идем, — уверенно командует Брилёв.
Я никогда не забуду, как это было. У третьей донки. Долго искал леску,
\<пя отлично помнил, что на берегу оставался запас миллиметровки. Вот она —
с легка натянута. Течением? Тащу. Леска то ослабевает, то тяжелит пальцы.
— Есть,—не сомневается Брилёв. Он уже рыщет лучиком в темной воде.
Л я тащу. Что-то упирается, но совсем не так, как щука или крупный окунь.
Ни одного резкого рывка. В просветленной лучом воде показывается нечто
черное, коряжистое. Я ошалело дергаю леску. Тяжелый всплеск—и налим на
берегу!
— Вот это экземпляр! Вот это чудо-юдо! — по-мальчишечьи восхищается
Брилёв, поднимая за жабры метровую рыбину. — Этакого я здесь не лавливал.
Поздравляю!
У костра теперь праздник. На ветках вприсядку пляшут языки пламени, с
|реском салютуют искры.
— Налей-ка еще чайку, — разошелся я.— Никогда не пил такого душистого!
А сам нет-нет да обернусь — обласкаю взглядом пятнистого губошлепа-
Второго налима я вытаскивал на тонкой леске, по неопытности заброшенной
через прибрежный камыш. «Осторожней, не спеши!»—то и дело остужал меня
Ьрилёв. Налим хотя и был мельче первого, зато гораздо резвее. То-то побул-
1ыхался у камышей, пощекотал мои нервы!
В тот вечер это была последняя удача. Вода вдруг засеребрилась, всюду
по берегу прорезались длинные тени.
~-Все ясно, —сказал Брилёв.— Сматывай донки. Вон полюбуйся — супро-
I ивник номер два объявился, — и указал на застрявшую в ветках тополя полную
пуну.
У рыбацкого костра
44
Удивительно, но факт: чем-то не нравится налимам великолепие
серебристой безветренной ночи, хотя они охотно идут на тревожный свет ночного костра.
... В сутолоке дел я как-то забыл про рыбалку, вернее, просто не было
свободного времени. На Ишиме уже вовсю трещали декабрьские морозы, а то
по неделе бесновалась пурга.
— Вечером жди в гости, — позвонил мне Брилёв в один из таких дней.
Часов в пять открываю приятелю дверь. Его рыбацкий плащ, натянутый на
полушубок, облеплен сыроватым снегом. В руках ледобур, снеговая лопата и
оцинкованное ведерко для живцов с крышкой-решетом.
— Раздобыл десятка полтора,— указал Брилёв на ведро. — Идем на налимов.
К дамбе.
— В такую непогодь?
— В самый раз.
— Папа, и я с тобой! — подскочил ко мне мой вихрастый дошколенок Ромка. —
Ну пап...
— Бери, — шепчет мне на ухо Брилёв, — только одень как надо...
— Куда?—доносится с кухни строгий голос жены, пересиливавший треск и
шипение сковородки. — Двух сумасшедших на льду вполне достаточно.
Ромаша, ужинать!
— Летом обязательно возьму, — успокаиваю я его, полагая, что жена недалека
от истины...
Ну и ночка была! Органно гудела высокая тополиная гряда, тоненько и
протяжно подсвистывали, подвывали тальники, заполошно метались и
шушукались камыши. И вот среди этой свистопляски в темноте мы сверлили на льду
лунки, что-то кричали, пели, пританцовывали. Ветер вырывал из рук леску, катил
по льду крышку от ведра. Мы гнались за ней, падали, ползли назад и все же
делали свое. Наконец все донки поставлены, ведро с живцами укрыто от
промерзания в снегу. Теперь поскорее в затишь, за тополиную гряду!
За деревьями хотя и потише, но боковые наскоки ветра кажутся еще более
пронизывающими и злыми.
— Задубеем, —едва выговариваю я одеревеневшими губами.
— Мы, рыбаки, да задубеем?! — басовито выкрикнул Брилёв и расхохотался.
— Грейся пока, —вручил он мне лопату, — устраивай барьер от ветра. Тут,
под нами, выемка. А я пойду за солнышком. С осени его припрятал.
Солнышко... Опять какая-то загадка. Я уже расчистил площадку, возвел
снеговые стенки, когда в мой окоп на двоих ввалился Брилёв со старой
автопокрышкой.
— Уф! Едва отыскал — замело ее снегом.
Брилёв укладывает свое черное «солнышко» плашмя, набивает в полость
снег.
— А еще лучше — водички бы туда налить, — приговаривает Брилёв, а сам
между тем извлекает из своего рюкзака газеты, бересту и аккуратно укладывает
в центр ската. Этот огромный самошитый рюкзак с десятком карманчиков
представился мне скатертью-самобранкой, а хозяин ее —добрым волшебником,
с которым так надежно и хорошо. И он свершает чудо. В этой большой, летящей
невесть куда ночи, в этой темени вдруг твердо обозначились сомкнутые
гнездышком розовые пальцы с крохотным язычком пламени посередине. Оно
трепыхнулось, скользнуло с ладоней в берестяной свиток, и тот вспыхнул,
затрещал, разбрызгивая искры и кипящие капли смолы. Завороженно следили
мы за тем, как задуваемое ветром пламя прилипло наконец в одном месте к краю
ската и уверенно пошло по его внутреннему кругу. Вот оно сомкнулось и
загудело, обдавая нас теплом и пахучей резиновой копотью.
Стянутая кожа на лице и руках стала отходить, расправляться, от плащей и
Прекрасная ненастная погода
45
валенок повалил пар. Была особая притягательность и сладость у такого —
па глазах разъяренной стихии — ночного костра. Кругом дико, неприкаянно,
враждебно, а тут, возле фонтана огня, — и тепло, и весело. Так и сидел бы хоть
до утра—в покое, легкодумье, наслаждаясь одним лишь теплом и светом
маленького рукотворного солнца. Но приятель вдруг вздыхает.
— Эх, в такую погоду сидеть бы у таежной нодьи...
Он оглядывается куда-то в темноту, и глаза его непонятно и возбужденно
нзблескивают. Этот блеск настораживает, тревожит, но сейчас я не хочу вдаваться
и его причину, не хочу ничего другого, даже в мыслях, кроме того, что вижу и
ощущаю перед собой. И чтобы показать это, я молчу и протягиваю руки
к костру. А тот, словно заполняя неловкую паузу, все сильнее гудит, потрескивает,
пощелкивает, в нем что-то раз за разом гулко лопается — должно быть,
проволочный корд.
— Однако пора к нашим налимам, — решает Брилёв.
Это уже другой разговор. Мы присыпаем шину снегом, чтобы горела
подольше, и, словно в черный омут, ныряем в темноту.
На льду от ветра спасу нет. Лунки уже запаяло льдом, наметь упрятала
леску. Приходится запускать в воду руку и обшаривать скользкое нутро лунки.
Вот пальцы нащупали леску... Она прижата к ледяной стенке, натянута. Есть!
Рывки налима, пожалуй, сильнее, чем осенью. В лунке уже видна широко
раскрытая пасть. Дальше налим не идет: упирается изогнутым хвостом в край лунки.
Надо дождаться, когда рыба вильнет хвостом... А какая мука на ледяном ветру
извлечь из пасти глубоко заглотанный крючок, насадить нового живца! Пальцы
онемели, стали неуклюжи, как клешни рака.
Та лютая вьюжная ночь была, пожалуй, самой удачной. Когда мы,
возвратившись, шли по городу, то замечали, с каким удивлением и завистью взирали
редкие прохожие с поднятыми от ветра воротниками на двух мужчин в
мешковатых ямщицких одеждах, шагавших, однако, свободно, не торопясь, и из
рюкзаков которых — это-то и вызывало наибольшее любопытство — поленьями торчали
налимьи головы и хвосты. Признаться, и нам самим была особо приятна эта
добыча, вырванная из-подо льда у такой метельной ночи.
...А нас снова и надолго разлучили с рекой дела: командировки, звонки,
срочные задания... Да мало ли у людей, особенно семейных, и других хлопот!
На Ишим мы наведались лишь в конце мая, хотя, по словам Брилёва, налимов
можно было ловить всю зиму, кроме нерестового для них января (выбирают же
время!), а также всю весну — желательно в марте и апреле.
Белая майская ночь на Ишиме была теплая и тихая. По всей пойме
рассыпались чистые трели соловьев. Они пели шало, без устали, и было с чего:
от цветущих таловых и черемуховых займищ волнами напахивал аромат—то
едва уловимый медово-дразнящий, то, напротив, дурманяще-густой. А уж
перекат, тот и вовсе потерял голову. «Беж-и-им, бе-жим-жим, бе-ж-ж-им...»—на все
лады выводили певучие струи переката, нетерпеливо кружась в подкаменных
омутках. Мой приятель тоже, казалось, не находил места. То надолго пропадал
в займищах, то, подпевая перекату, бродил туда-сюда по приплеску и песчаным
отмелям.
Впрочем, и возле снастей делать было нечего. Налимы, вопреки погодной
благодати — вернейшей приметы клева, к наживке не притрагивались. Среди
всеобщего оживления, плеска и жора в рыбьем царстве одни налимы — эти варяги
с севера—не радовались ни теплу, ни долгому солнцу. Аппетит у них явно
пропал. Только на рассвете мы поймали одно го-единственного, да и то
небольшого, налимчика. Оказавшись на берегу, он не прыгал, не метался в панике,
как многие из рыб, а медленно, как бы угрожающе, извивался, и маленькие
глаза его таинственно мерцали в свете ненужного уже костра.
У рыбацкого костра
46
Я смотрел на эту странную, не от мира сего рыбину, выряженную в
великолепный макси-плавник, и думал о ее загадочном образе жизни.
Брилёв тоже смотрит на налима и вздыхает:
— Последний... Отпустить его, что ли?
— Давай! —охотно соглашаюсь я.
Уплывает налим опять же по-своему. Медленно погружается в воду, ложится
на дно и, будто подумав, спокойно скользит в глубину.
— До сентября! — одновременно сказали мы ему и весело переглянулись.
Расстались мы на автобусной остановке. Я решил подождать первый в то
утро автобус, а Брилёв предпочитал ходить пешком, ничуть не смущаясь своих
рыбацких доспехов. О времени нашей встречи мы, как обычно, уславливались
весьма неопределенно и при этом несколько озадачивали тех, кто находился
поблизости.
— До встречи темной... — бросил мне Брилёв густым и мрачным басом.
— ... и ненастной! — добавил я не менее заговорщически.
— Чем хуже...
— ... тем лучше! —эхом отозвался я.
Минуло лето. В начале сентября, когда я вернулся из отпуска, меня
встретили хлесткие холодные дожди. Снова за окном птицами проносились
сорванные ветром листья, а неплотно вставленное стекло беспорядочно
колотилось в ознобе. Я дотронулся до холодного стекла, и какая-то
непонятная дрожь передалась мне, а взгляд непроизвольно скользнул по крышам
пятиэтажек, к пестрым садам слободки, за которой огромной рыбиной
грациозно выгнулась излука реки. Вон та стройная тополиная гряда —это
ее макси-плавник, а проблески воды и желто-бурые кружки тальников —
пятнистая широкая спина... Чем у налима-грандиозуса являлись голова и
хвост, я уже не стал рассматривать и решил позвонить Брилёву. На этот
раз я его опережу — первым поздравлю с приходом прекрасной ненастной
погоды! Право, а я ведь соскучился по конокрадским, как мы говорили,
ночам, по костру в их непроглядной темени, по органному гуду тополиной
гряды. А более того я хотел встречи с тем, кто свел меня с этим особым
миром тяжких, но сладостных рыбацких ночей, миром, который, кто знает,
так и жил бы сам по себе, так и несся бы мимо, как та декабрьская
вьюга! Да, я звонил Брилёву. Набрал номер, приготовил первую фразу...
Вместо басовито-певучего голоса в трубке объявился чей-то кокетливый
девичий тенорок и радостно объяснил, что Брилёв у них уже не работает,
уехал насовсем. Куда? Об этом точно никто не знает. Куда-то на
Камчатку. Я ошарашенно замолкаю, а тенорок участливо спохватывается: «Как
вы назвали себя?» Я повторил. «Тогда вам. Тут какая-то секретная передача
для вас, что-то вроде там-тама. Я вам звонила раз десять — никто не
отвечал. Так что приезжайте».
Я выехал тотчас. В одной из студий я принял из рук телебарышни
жесткий цилиндр, аккуратно оклеенный бумагой, и, не удовлетворив
любопытства преемницы Брилёва, быстро вышел на улицу. Хлесткие ядреные
капли ударили по там-таму, я стукнул по нему пальцами и услышал
знакомый отзвук. Да это и в самом деле там-там, зовущий на Ишим!
Дома я взял нож и в присутствии Ромки, лупасто следившего за
каждым моим движением, снял упаковку. Да, это было оцинкованное
широкодонное ведерко для живцов с крышкой-решетом! То самое, что я с завистью
не раз оглядывал! То, да не совсем. Сверху, под самым ободом, появилась
выбитая (точками!) надпись. Читаем с Ромкой по слогам: «Древние люди
и боги говорили, что время, проведенное на рыбалке, в счет жизни не
засчитывается. До встречи на Камчатке!»
Прекрасная ненастная погода
47
Всю комнату заполонил дразняще-аппетитный запах после того, как я
не крыл пакет с копчеными, в маслянистом блеске чешуи ельцами. И еще
Пыли фотография, на которой я полз по отмели со щукой-дугой, и записочка:
«Труба зовет. Брежу камчатскими сюжетами. Я был там наскоком, а вот,
кажись, втюрился по уши... Впрочем, это уже о работе, о которой Вы не
шобили говорить. Единственная просьба: возьмите за налимами Ромашку
хоть разок... Извините, я опять залез в дела —семейные... Отыскать при
желании- меня можно: телестудий на Камчатке не так-то густо. Словом,
до встречи темной и ненастной!..»
— Собирайся на рыбалку, — твердо сказал я сыну, а сам снова и снова
перебирал и разглядывал подарки друга, о котором я знал и очень мало,
п очень много... Каково было мне, судите сами.
Жадная рыба—
таймень...
Быстротечно лето на Котуе — заполярной порожистой реке. Давно ли по
каменистым откосам гуляло половодье, а они уже зазеленели, будто клинья
озими; меж холодных, отполированных до лоска голышей дружно
проглянули подснежники, и отовсюду, даже из трещин в камнях, ощетинились
юленые стрелки полевого лука.
Неделя не прошла, и погасло бело-голубое пламя сон-травы. Откос
зажелтел лютиками, а наконечники луковых' стрел уже закучерявились и
поседели. Коротко, но дивно лето на Котуе. Круглые сутки сияет солнце,
lice живое спешит отогреться, насытиться впрок, а жаднее всех жируют
па Котуе таймени...
Еще в Новосибирске, собираясь с геологами на Таймыр, я слышал от
них, что на Котуе водятся эти хищные рыбины, но почти не надеялся
мыловить хотя бы одну. Для меня незнакомая река —всегда без рыбы.
Что там ни рассказывайте, а пока не выужу хотя бы уклейку —не поверю,
что водоем обитаем. А вот один из наших спутников, Валентин Воробьев,
был рыболовом совершенно иного склада.
Едва вертолет высадил наш отряд на Котуе, в его гористой и
совершенно безлюдной части, Валентин схватил спиннинг и помчался к устью
притока У оран. Еще в воздухе он грозился к первому столу поставить рыбу
и на уху, и на жареху. Пока мы укладывали вещи и ставили палатку,
Калентин без устали хлестал блесною белые барашки перекатов, переходил
с одного берега притока на другой, но... на обед была гречневая каша.
— Ничего не понимаю — ворчал Валентин, отодвигая почти нетронутое
блюдо. — Тут что-то не то. Попомните меня. Вот завтра на порог пойдем,
гам я вас завалю таймешатиной.
Назавтра вверх по Котую ушли работать трое: начальник отряда Сергей
Лрсентьевич, Валентин и техник Лешка Побержин, бесшабашная веселая
голова. Все трое вооружились спиннингами. А нам с Юрой Калугиным
(в обиходе — Боб) было велено заготавливать лес для постройки катамарана.
Покончили с работой поздним вечером. Поужинали, пора бы и спать.
По как ляжешь, если ночь и не думает наступать! Очень трудно привыкнуть
к солнцу незакатному. Вот и я во втором часу ночи, когда солнце снова
неторопко пошло на подъем, отправился к перекату на свою первую рыбалку.
На горных реках рыбачат, как правило, спиннингом и обманкой — нелепой,
как мне казалось снастью. Представьте: тройничок с прикрученным пучком
Жадная рыба — таймень...
49
рыжих волос или перьев. Да такой ли, думалось, дурак хариус, чтобы
позариться на пугало! Хотя у меня имелись и спиннинг и обманка, но
и взял с собой обыкновенную удочку и донки, на которые раньше я неплохо
попил налимов. Так-то вернее...
Первым делом — поймать живцов. Поплавок плясал и носился по волнам,
крючок цеплялся за камни. Как тут угадаешь поклевку? Я уже хотел оста-
иить пустую затею, но, смотрю, поплавок явно повело. Подсечка, и в руках
I репыхнулась плотва. Отличный живец. Значит, рыба в Котуе есть!
Три живцовые донки я поставил с обрывистого мыска, через который
шумно перекатывались и закручивались спиралями струи. Поставил и
окончательно потерял покой. Что бы потом ни делал, а про донки нет-нет
л а и вспомню. Эти донки — как непроверенные лотерейные билеты. Только
ныпадет свободное время, а я к мыску — проверять. И все — впустую...
На второй день, в обед, сморила нас жара. Абсолютно равнодушный
к рыбалке Боб «на полчасика» полез в палатку, а я снова пошел на перекат.
Шагал налегке, в одних плавках, пританцовывая на острых камнях.
Проверил одну закидушку, ищу вторую. Что такое? Леска стоит против
ючения... Достал из трещины приваленную камнями тычку и осторожно
начал выбирать леску. Она вытянулась, и я почувствовал, как что-то большое
нехотя пошло к берегу. Леска то натягивалась, то слабла и вдруг со
i пистом рванулась между пальцев. Тычка звонко влипла в ладонь, потянула,
lice... Но леска выдержала, немного ослабла. Рыбина, очевидно, уперлась
и подводный уступ.
С этой минуты я уже был не я. Сознание, что на тройнике что-то
большое, что оно в любую секунду может уйти, сорваться — именно бли-
юсть возможного счастья и несчастья ошеломила, погнала толчками кровь.
Хотелось поскорее выволочь эту невидимую, большую рыбину, но
одурманенный разум еще подавал совет —не спеши, только не спеши...
Я передохнул и без рывков потянул снова. Надо отвоевать для запаса
хотя бы два-три метра лески и перемещаться ниже, на мелководье...
Подается, подается...
Тут замечаю, что леска дважды захлестнулась за другую — от третьей
закидушки. Теперь к откосу не выйдешь, а отсюда, с обрыва, вытащить
рыбу и не мечтай. Пришлось левой рукой ухватить натянутую леску пониже
ia хлеста, а правой раскручивать свободный конец с тычкой. Высвобождаю
песку и жду, как удара обухом, рывка. Обошлось. Ну, милая, пошли дальше...
Рыбина, словно опомнившись, снова рванула, описала полукруг и вдруг
нымахнула из воды, замотав в немой решимости башкой. Таймень! Тайменище!
Я заскочил в реку и потащил тайменя к себе, движимый одним стрем-
пением — ухватить, выволочь! Таймень рядом. До берега какой-то метр. Леска
II левой руке, правая тянется к жабрам. Таймень забился, как связанный
боров, обмотался трижды леской, я упал, шибанул рыбу плечом, толкнул
руками — к берегу, к берегу! Вставать уже некогда — штурм! И так вот, на
четвереньках, выпихнул тайменя из воды. Коленки в кровь, а я все качу
п качу тайменя по откосу. Мо-о-ой!
Любая речная рыба мне кажется чудом: и литой из золота линь, и
ощетинившийся колючками ерш, и, если хорошо присмотреться, обычная
красноглазая сорога. Но тайменем залюбуешься с первого взгляда: петушиной
яркости плавники, красноватая, будто от ярости, кожа. А чего стоит оскал
челюстей — тигроподобный, с четырьмя рядами зубов!
Таймень еще не сдавался, силился приподняться, и каждый раз голова
его хрястко стукалась о камни. Но вот затих. Я подхватил тайменя так,
как берут ребенка, чтобы опустить в кроватку, и, что-то мыча, потащил
4-1403
У рыбацкого костра
50
его к лагерю. Как жаль, что нет рядом новосибирских приятелей, и особенно
давнего соперника по рыбалке Пети Пантюшкина, толстоватого, но
неутомимого рыбака. Все-таки без зрителя удача —не удача.
— Боб!—закричал я.— Открывай палатку!
Сонный Юрка поднял полог и отпрянул назад. А я захохотал и сбивчиво
начал рассказывать о схватке, переживая все заново.
Мы измерили спичечной коробкой w длину рыбы. Оказалось в ней метр
и тридцать пять сантиметров! Потом взяли два фотоаппарата и пошли к
реке увековечивать себя с трофеем.
На следующее утро вернулись из маршрута ребята. Кроме образцов в их
лодке лежал таймень килограммов на пятьдесят! Недолго я походил в
рекордсменах...
А вскоре мы побывали на пороге Косой. Таймени стояли под порогом
цепями: впереди — самые крупные, с крокодила, позади — помельче, помоложе.
Хищники таились и за камнями у самого дна, и у пенистой поверхности,
подсушивая на солнце ярко-розовые хвостовые плавники, а иногда стояли
впритирку к берегу, на виду у человека. Гудел порог, сшибались и
закипали струи, белели по-над камнями буруны, и только таймени были
неподвижны в этой круговерти. Они стояли в засаде, ждали...
Рыба с порогов скатывается хвостом вперед, как бы пятится под
могучим напором потока. Оглушенную, обессилевшую и не видятцую, что
делается сзади, поджидают ее таймени. Брюхо у хищников набито крупными
хариусами, сигами и даже полуметровыми тайменями — теми, что заняли
место не по рангу.
На Косом каждый из нас, кроме Боба, поймал по двухпудовому тайменю.
— Хватит! — резко охладил наш пыл Сергей Арсентьевич. — Этих надо
до ума довести. Не последний день рыбачим...
Так и распрощались мы с Косым, под которым на виду у нас, как
затонувшие колоды, стояли таймени.
Мы знали, что впереди у нас еще много притоков, на которых ловится
хариус, а иногда хватают и таймешата — килограммов этак по пять-восемь.
Но самые радужные надежды мы связывали все же с порогами, а их на
нашем пути оставалось только два.
И вот мы у порога Улохан-Уоран. Улохан — значит большой. После
работы хватаем спиннинги и едва не бежим навстречу гулу и адской
кипени. Только Сергей Арсентьевич, как обычно, не спешил, аккуратно
ступая по острым камням. Он домовито расположился на мыску и сразу
спокойно начал вываживать тайменя. Словно рыба была тут привязана. По
визгу катушки да по его широко расставленным ногам мы и догадались,
что на мыске началась борьба. Побросав снасти, бросились на помощь, но
Сергей Арсентьевич отмахнулся: сам управлюсь.
Я сделал несколько торопливых забросов прямо в водослив, но бешеная
струя тут же выбивала блесну на поверхность и швыряла на камни. Надо
подняться выше, пока там не занято место. Впрочем, Валентин почему-то
бегал вокруг огромных валунов, что-то искал. Он подошел ко мне поникший,
потерянный, каким я его, бывалого экспедиционного волка, никогда и не
видел,
— Понимаешь, спиннинг не могу найти. Как провалился... Дай твой на
минуту. А то он уйдет.
Кто уйдет? Как можно потерять спиннинг? Ничего не понимаю. Но было
в голосе и взгляде Валентина столько досады и неподдельной мольбы, что
я помимо желания протянул свой спиннинг.
Валентин схватил его, как грамоту о помиловании, побежал к воде,
Жадная рыба — таймень...
51
но почему-то не сделал заброса, а стал опускать блесну прямо под ноги,
|де в глубоком желобе клокотал поток. Там, привалившись к уступу, стоял
щоровущий таймень. Валентин нашел его, пока искал спиннинг.
Едва блесна очутилась под тупым носом тайменя, тот яро цапнул
обманку, метнулся от стенки и, влекомый струей, ринулся вниз по наклон-
пому сливу. Валентин, ослабив катушку, понесся следом. На ходу что-то
крикнул, указав на камень.
Под валуном, в трещине, полеживал спиннинг. Я поднял его и пошел
к верхним бурунам искать и своего единственного тайменя, «лицензию» на
которого выдал нам строгий Сергей Арсентьевич...
Снова была работа. Снова лазали мы по распадкам и береговым
обнажениям пород. День ото дня тяжелели рюкзаки и баулы с образцами.
Но наши нелегкие будни скрашивала предстоящая встреча с порогом.
Прощальный для нас порог оказался многоступенчатым, с удобными
уловами. И вот в омуты и перекаты со свистом полетели блесны. Пусто
v одного. Пусто и у другого. Новые забросы — и опять впустую. Чего
только мы не делали! И кидали блесны на всю стометровую длину, и
«мышь» привязывали... Словно вымерла река.
— Тут что-то не то, — опять больше всех сокрушался Валентин. — Не
может же такое быть: где густо, а где совсем пусто.
Мы уже плыли по тундровому Котую — спокойному и широкому, когда на
одной из песчаных кос повстречали бригаду рыбаков, грузивших в вертолет
ищики со щуками и сигами. Погрузка заканчивалась, и вертолетчики
готовились к отлету. Но тут один из них —молодой, в лихо заломленной спор-
швной шапочке и кожаных бахилах с ботфортами — подошел к нашему
катамарану. Его привлекла подвешенная к стойке голова тайменя.
— Вот это крокодил, ничего не скажешь, — скороговоркой похвалил гость. —
И как вы его?
Лешка стал объяснять, что тайменя поймали на блесну, на пороге.
Незнакомец рассмеялся:
— Да я о другом спрашивал: как вы башку высушили — соленой или нет?
Л насчет ловли этих крокодилов я сам могу поучить. Это же смертники!
Сколько их будет под порогом, всех и возьму.
Видя, что его внимательно слушают, парень все более распалялся:
— И до чего же жадный, подлец! Хватает почем зря. Одного вытянул,
а у него из пасти хвост сига торчит! Уже не лезет, а хапает. Мы этого
тайменя ловим вот так. — Длинные цепкие пальцы чиркнули по кадыку. —
Недавно с компанией были на одном пороге. Натаскали этих крокодилов
мот так. — Парень снова чиркнул себя по горлу. — Так что получилось — с
первой попытки не могли подняться!
Вертолетчик горделиво повел глазами по нашим лицам и задержался
па озабоченном взгляде Сергея Арсентьевича.
— Что это у вас торчит? — тревожно спросил тот.
— Где? — обеспокоился вертолетчик.
— Во рту. Да шире, шире откройте, вот так. — Сергей Арсентьевич
говорил серьезно. Ни один мускул не дрогнул на его лице даже тогда, когда
он заключил: — Так я и думал — таймений хвост торчит. Надо срочно хирурга
присылать. Леша, запиши-ка их бортовой.
Лицо вертолетчика взялось пятнами, он круто повернулся и зашагал
прочь, бросая из-за плеча хриплые слова:
— Психи одичалые... С ними по-человечески... вот психи... Пишите, так
нам и поверили!
Хлопнула дверца, взревел мотор. На этот раз вертолет поднялся сразу.
4*
Александр Пискунов Речка ДвТСТВЭ
Рис. А. Левицкого
Каждый день что-нибудь меняется вокруг. Меняется земля. Не всегда
изменения необратимы. На месте сведенного леса через много лет появится
новый, почти как прежний, если вырубку не застроят домами или не
засеют пшеницей. Большей частью от старого не остается и следа.
Обычно мы радуемся изменениям, удивляемся, как быстро они
происходят, и скоро привыкаем к ним. Но есть заповедные для нас места, где
прошло наше детство и где любое новшество нам неприятно. Наведываясь
туда, с горечью замечаем: что-то исчезло, что-то заслонено уродливо новым,
ненужным. Нам хочется, чтобы там все оставалось прежним; чтобы всякий
раз легко было возвращаться памятью на много лет назад.
И даже когда ничего всерьез не изменилось на знакомом кусочке земли,
наш придирчивый взгляд не находит чего-то такого... вроде оставленной
до завтра в камышах удочки.
Иногда знакомые места вообще узнаешь с трудом. Тогда, подавляя
грусть, начинаешь воссоздавать в памяти вместе с детством дорогие сердцу
уголки. И с трудом вспоминаешь навсегда исчезнувший, невзрачный бережок,
где когда-то отмывал в тихой воде перепачканные в болоте ноги...
Немало лучших дней было отдано в детстве речке Березке. На нашем
участке напротив деревни речка пряталась в зарослях олешника и лозы,
защищалась плотной стеной тростника, осоки и аира. В нескольких местах
ненадолго открывалась у широкого болотистого луга, отделенная от него
низким твердым берегом. На другом берегу высоко над олешником
поднималась песчаная гора. На ней, ровно расчерченный стволами, темнел
нестарый сосновый бор. Понизу гору окаймляли светлой дугой
растрепанные осины и березы. Все это называлось Городцом.
Для меня в детстве речка по-настоящему существовала только летом.
Зимой ее густо заносило снегом. Редели, отступали заросли. Кое-где чернела
и дымилась вздрагивающая полоска воды.
Весной речка как-то вдруг, сразу исчезала, растворялась в широкой полосе
плавно движущейся воды. Разливалась она в нашу луговую сторону. Городец
отдалялся. Разлив перебивал его смолисто-грибной запах, приглушал ровный
сосновый шум. Вода была везде: в глубоких бороздах, отделявших от луга
раскисшую пахоту, в слабо заметных низинках среди поля, где отмокали
озимые на черной торфянистой земле. Вода покрывала и луг. Неглубокие
заливы и лужи замысловато петляли, соединялись, окружали редкие бугорки.
Рыжеватый дерн, прикрытый прозрачной водой, зыбко пружинил, иногда не
выдерживал, расползался под ногой или подворачивал ее незаметной кочкой.
Чем ближе к речке, тем чернее становилась вода, быстрее двигался
тростниковый и соломенный мусор. Щуки, в отличие от озерных, не выходили
на открытое мелководье на нерест. Наверное, они нерестились раньше в
укромных местах среди подтопленного олешника. Зато окуни в это время
осваивали новые территории. Я уже не застал известного по рассказам их
массового движения, но и не удивлялся, когда, тыкаясь в кисти
прошлогодней травы, торпедой несся порядочный, с заметной горбинкой окунь и
внезапно исчезал на глубоком месте. Чибисы сидели на оползающих комьях
пахоты, легко срывались и принимались жалобно кричать, заглушая глухие
ухающие звуки собственных округлых крыльев. Утки парами, старательно
вытянув вперед шею, торопливо пролетали над голыми, покоротевшими в
воде ольхами. И неожиданно что-то жутковато бухало на главной струе, где
водовороты кружили косматые островки из сучьев, тростника и соломы.
Ггчка детства
53
Время, когда речка входила в берега, было неинтересным. Хлюпало
мод ногами, вода пряталась под рыжими остатками прошлогодней осоки,
которую уже прокололи зеленые иглы новой. Желтыми пятнами и полосами
к\стики калужниц отмечали глубокие лужи и канавки. Яркие глянцевые
цветки держались недолго, лепестки белели, опадали; голые стебли вместе
v листьями терялись в густеющей зелени. Возле болота, тяжело вскидывая
передние спутанные ноги, паслись по первой траве кони. Грива черным
не плеском взлетала после каждого прыжка. Громко звякал глухой
колокольчик из снарядной гильзы и потом тихонько побрякивал до следующего
\ iapa. Речка текла вровень с берегами, и казалось удивительным, как ее
1нжелая мутная вода не выливается на плоский низкий берег.
В июне здесь уже ничего нельзя было узнать. Светило солнце, светился
иощух. В поле тихо без людей и машин росла рожь. Ее легкие колоски
ровно тянулись вверх. Бурая глинисто-твердая дорожка, вразнобой прикрытая
шетьями подорожника, спускалась к лугу. Там она пружинила под
низенькой невыгаптываемой осокой, темнела среди светлой пестроты лютиков,
розовых цветов с лепестками-ленточками и торжественно-стройных пирамидок
кукушкиных слезок. Иглолистая осока на дорожке недолго держала даже
I |убокий след тележного колеса. Из ее коричневых маленьких шариков-
цветов сыпалась на босые ноги светло-желтая пыльца. Дорожка огибала
ольховые кусты и незаметно терялась. Где-то впереди за пенными
метелками таволги, за рогозом, отмеченная тростником и аиром, текла незаметная
У рыбацкого костра
54
заросшая и обмелевшая речка. Круглые ровные рогозовые шишки только
начинали темнеть, на их верхнем мягком стерженьке тоже держалась желтая
теплая пыльца. С одной можно было натрясти целую горсть. Из серо-
зеленой стены олешника выпадал куст калины с белыми пунктирными
кольцами цветов. Укутавшийся в зелень Городец, олешник, тростник и лозняк
по сторонам, откуда приходила и куда уходила речка, закрывали кусочек
земли от остального мира, густо заполненного людьми, пыльными дорогами
и машинами.
Главным здесь была рыбалка. К июню речка почти наглухо
закрывалась лопухами — листьями желтой кубышки. На мелких местах отражались
в светлой воде развешанные вокруг стебля цветы стрелолиста. Вытянутые
малозаметным течением, шевелились длинные бурые ленты какой-то
водоросли, никогда не показывающейся на поверхности. И только в отдельных
хорошо известных местах темнела неподвижная вода.
Казалось, где тут быть рыбе? Везде без труда можно перейти вброд.
В любом месте перепрыгнул бы речку хороший спортсмен, — конечно, если бы
ему было где разбежаться. Но рыбы в речке водилось немало, а ее ямы
и отмели, омутки и крутые загибы под нависшими кустами мы знали так
хорошо, что почти наверняка могли сказать, какая рыбина на какую насадку
клюнет в любом окне чистой воды.
Обычно рыбалку я начинал с самого уловистого и доступного места
на изгибе реки с широким кустом на другом берегу и ольховым корчем
посредине. Под корчем было глубоко. Лопухи неправильным полукругом
отступали от мрачноватого места, жались к нашему мелкому открытому
берегу. Забрасывать надо было в самое начало струи, в ее клинышек, чтобы
дольше мог плыть поплавок. Заброс получался удачным не всегда. Обычно
поплавок падал близко к траве, скоро останавливался, наклонялся. Как ни
хотелось увидеть в его подрагивании поклевку, чаще всего приходилось
вытаскивать пустой крючок. Цепкие водоросли легко смахивали шитика —
так у нас называлась личинка ручейника.
Все же место считалось удачным. Плотва длиннее ладони клевала здесь
надежно, долго не томила. Поплавок медленно проплывал рядом с черными
корнями, пугливо вздрагивал, распуская кружочки волн, приседал, снова
поднимался, плыл дальше и наконец, дернувшись раз-другой, словно не
решаясь, глубоко и в сторону уходил под воду. И тут же натянувшаяся
леска сдвигала что-то тяжелое в глубине, живая тяжесть упирающейся рыбы
передавалась рукам, и после тускловатого взблеска у поверхности и яркого
мерцания в воздухе падала к ногам плотва. Она начинала упруго, сильно
биться, прыгать и постепенно затихала.
Потом, после двух-трех холостых поклевок, после сорвавшейся «самой
крупной» и зацепа, все-таки принятого за поклевку, удавалось поймать еще
две-три, а то и "четыре рыбины. Но долго оставаться на одном месте
становилось невмоготу. Потрескивали крыльями стрекозы. Слепни с ритмичной
очередностью присаживались на босые ноги и начинали топтаться: укреплялись
перед замахом своим тупо-колючим хоботком.
Я цеплял на лозовый прутик хилый улов и шел вдоль речки по
тропинке, слабо заметной в развалившейся осоке. Идти стоило бы сразу на
следующее испытанное место, но речка была рядом. Хотелось заглянуть за
высокий вал камыша и аира, выглядеть подходящий пятачок свободной воды
и, прицелившись, попасть в него поплавком. Сначала поплавок летел лишь бы
куда, и его несколько раз приходилось выдергивать на лету обратно. Потом
попадал в точку, но боязнь зацепа заставляла тут же поднимать поплавок
с поверхности воды. Конечно, за столь краткий миг рыба не могла оценить
Сечка детства
55
достоинства похудевшего от многих забросов шитика, и забросы повторялись
снова и снова. В результате на крючок цеплялась прядь черной тины, и на
' I ом открытие нового уловистого места завершалось. Толку от таких
случайных поисковых забросов было мало. Чаще всего в речке оставался
крючок, а один раз я оборвал всю леску. Крючки имелись в запасе, а вот
поплавок было жалко. Из молочно-белой пластмассы, с красным куполком
и изящным шпилем, весь такой яркий, крепенький и аккуратный, словно
тченый, он повис елочной игрушкой на корявом сучке над водой. А все
потому, что самыми моими любимыми, хотя и не самыми удачными, были
сбросы на пределе возможности удочки под противоположный берег. Всегда
казалось, что там лучше клюет, что там самая крупная добыча.
Я долго не мог отважиться лезть в воду. Уже несколько дней подряд
дул холодный северо-западный ветер, по небу ползли низкие темно-мокрые
|учи. Самые мрачные из них сыпали недолгим колючим дождем. Покачи-
иались согнувшиеся метелки отросшей после косьбы травы, на них
безжизненно висели застывшие стрекозы. В речке прибавилось воды, она помутнела,
убыстрившееся течение то показывало, то скрывало смятые листья кубышек.
Наконец я решился. Сбросил быстро одежду и, цепляясь за береговую
слабую травку, сполз к воде. Когда почувствовал, что вода уже подхватывает
меня, ринулся вперед. От холода не смог даже охнуть, вместо того
простучал зубами какую-то морзянку, а руками замахал так сильно и быстро,
что в секунду перескочил речку, схватил в кулак поплавок и выскочил на
ьерег, разбрасывая лопухи вместе с длинными шнурами-стеблями. Каким
I еплым и нежным показался в первые мгновения северный ветер!..
Позже один такой рискованный заброс подарил мне первого подъязка.
Тогда я впервые забрался по шатким кочкам-корневищам в глухой тростник,
притененный нависшими деревьями Городца. На той стороне у полузато-
пувшей коряги ненадолго появлялись большие рыбы. В конце концов
добытая оттуда рыбина, даже вымазанная торфяной грязью, отличалась золо-
I истой чешуей, особенной упругостью полновато-округлого тела и желтыми
I лазами. Правда, желтые глаза были и у густеры — плоскотки, как мы ее
напевали, но она была жалко-плоская и слишком холодно-светлая по
сравнению с чуточку губастым подъязком. А вскоре на того же ходового
шитика я поймал подъязка, которого уверенно назвал язем, ибо весу в нем
было за полкило.
Самой веселой рыбешкой в реке была уклейка. Придонные пескари,
слишком стройно выходящие на отмель, увлекали меньше. Уклейки же не
| побили мелководье.
После утреннего изнурительного обхода всех диких мест с непуганой
рыбой я направлялся в сторону дома. На лозовом пруте болтался
подсохший улов. Ноги в побелевшей на ветру грязи уже тихонько ныли, но еще
больше досаждали зудящие красные бугры комариных укусов, окруженные
свежими расчесами. На пути был твердый упругий берег с низкой
притоптанной травкой напротив самого большого омута. Здесь речка обретала
настоящую глубину в несколько метров. Длинный прямоугольник воды
не пятнала ни одна травинка.
После непрерывного чавканья под ногами и металлического шелеста
осоки, после акробатических прыжков и балансирования на шевелящихся
кочках так приятно было сесть на мягкую травку и, не опасаясь зацепов,
тбросить удочку в чистую тихую воду... К этому времени давно потерялась
консервная банка с шитиками, хотелось есть, хотелось полежать, но и нельзя
было не воспользоваться таким комфортом вместе со слабой надеждой
увеличить улов.
У рыбацкого костра
56
... Почему-то запомнился тихий день, когда выглянувшее и хорошо
пригревшее с утра солнце к полудню исчезло в высоком ровно-белом небе.
Стихал ветерок. Становилось тепло и душно. Комары вяло позванивали
внизу, редко поднимаясь выше паутинно-воздушных метелок, на тончайших
соломинках вознесшихся над травой. Густо-синие бархатистые стрекозы,
сложив крылья в один лепесток, сидели на перегнувшихся листьях аира.
Мотыльки трепетали среди травяных макушек. Медленно, как в густой воде,
махая крыльями, пролетела цапля. Иногда беззвучно падали на плечи капельки
дождя. Все отдыхало в тепле, тишине и покое. Только уклейки, как и
в жаркие купальные, дни, легко скользили в верхнем слое воды. Каждую
соринку, вдруг неизвестно откуда появившуюся, хватала рыбка; попробовав,
бросала. Словно испугавшись, вся подоспевшая стайка серыми лучиками
рассыпалась по сторонам, чтобы через секунду повторить пробу. Муха,
свалившаяся на воду вместе с поплавком, вызывала настоящий переполох.
Всегда начинали самые маленькие. Их было больше, потому они и
оказывались ближе. Но муха была велика для таких. После долгой пляски
поплавка и мухи стремительно, с разворотом появлялась настоящая уклейка,
и темное пятнышко приманки исчезало. Тут и надо было дергать удилище,
не дожидаясь сигнала ленивого поплавка. Если удилище взлетало вовремя,
его грубый кончик чувствовал легкий толчок. И серебристая дрожащая нить
на миг застывала в теплом и тихом мире реки. Уклейка была серебристей
всех рыб, светлее воды. Эта трепещущая струйка, хрупкая на воздухе, быстро
оставляла на травяных листьях и руках чешуйки и замирала.
Скоро и такая азартная ловля наскучивала. Пора было идти домой, но
хотелось сидеть и сидеть, хлопать назойливых комаров, глядеть на
неутомимых уклеек, слушать шелест осин, сливающийся с таким же чуть слышным
звоном комаров и по-летнему спокойными голосами птиц...
Тогда, в детстве, только раз выпала мне настоящая памятная удача.
В тот день погода не годилась для рыбалки. Солнце светило весь день.
Его ненадолго закрывали высокие облака с очень отчетливыми белыми и
синеватыми боками. Они медленно наплывали с севера, и оттуда же тянуло
холодом. Стояла середина лета, когда лозины уже давно теряют рано
пожелтевшие листья, но от этого пока не редеют густые приречные заросли.
Рыба не ловилась. Я обошел все лучшие места и наконец уселся
отдыхать у маленького глубокого омутка, который темной ямой разрывал укрытую
лопухами речку. Я забросил ближе к травяной стенке. Невидимым
течением поплавок вскоре прислонило к травинке, и он мирно замер, затерялся,
не .освещаемый заходящим солнцем. Он*о теперь светило сквозь стволы и
ветви Городца отдельными золотыми искрами. На месте отвалившегося куска
берега образовался миниатюрный заливчик, будто нарочно отгороженный
аирными перьями от глубины.
Я вымыл в заливчике ноги, надолго замутив теплую неподвижную воду,
и стал наблюдать. • Водомерки с длинными ногами, как будто в башмаках-
подушечках, скользили по водной поверхности. В уголке заливчика в
бесконечном суетливом танце кружились, переливаясь то серебром, то бархатной
чернотой, какие-то нетонущие водяные клопики. Когда я пробовал вычерпнуть
их пригоршней, они выплескивались, неотличимые от капель, и снова
собирались в тесный кружок.
Я совсем забыл о поплавке, но все же заметил, как он слабо заиграл,
продвинулся и нескоро лениво опустился. Привыкший к мелочи, я дернул
вверх удилище. Оно не взлетело, а, вырываясь из рук, изогнулось дугой,
и тотчас леска стала резать воду.
Я тянул удилище, но уже не на себя, а вбок, где берег был ниже,
IVikh детства
57
10 ia и лопухи подступали к тропинке и потому не такой страшной была
гемная глубина, где теперь что-то дикое, таинственное так бешено упиралось.
11 кинутое удилище все отдалялось от воды. Были видны уже широкие
h Iики рыбы. И как-то само собой получилось, что она, разбрызгивая воду,
проломила редкий частокольчик аира и запрыгала большими прыжками все
ближе к берегу.
И лишь когда она лежала, как в перине, в придавленной густой траве
далеко от воды, я бросил удилище и заозирался. Неподвижны, безмолвны
бы in болото, река, лес, хотя, казалось, секунду назад здесь стоял страшный
шум, плеск, топот. По-прежнему уносились течением и возвращались
водомерки. Тихо летела ворона, повернув голову, разглядывая рыбину и ее
обладателя.
В траве лежал красавец язь. Таких я еще не видел на нашей речке.
)к) была единственная за день рыба, пойманная при северном ветре на
мпую удочку с ничтожным крючком, на котором болтался жалкий шитик.
Я п. тяжело приминал траву, упруго, сильно выгибался. Тонко золотилась
чешуя, неподвижно глядел в пространство желтый глаз.
В речке ловились и раки. Все омутки окружали невысокие крутые берега.
Дернина обрывалась над водой, в глубину круто уходил коричневый бугор-
1.11 ый склон с черными входами рачьих нор. Самая интересная и добыч-
IIIвая ловля происходила на этих обрывчиках. Раков мы ловили настоящей
итртивной снастью, и никакой другой. Снаряжение рачьих удочек начи-
У рыбацкого костра
58
налось с неприятной и трудной работы —ловли лягушек для насадки. Найти
десяток лягушек, на обширном приречном болоте было не всегда просто
В жаркие июльские дни приходилось долго ходить галсами на манер легавом
по жесткой осоке, подворачивая ноги на кочках и проваливаясь в узкие
ямки, выбитые коровами. В конце концов лягушка откуда-то выпрыгивал;!
и непрерывными большими скачками удирала к одинокому ольховому кусту,
густо обросшему молодыми побегами, таволгой и некошеной осокой. Нужно
было забежать наперед и поворотить ее в другую сторону. Скоро лягушки
уставала, останавливалась. Лягушку прихлопывали к земле ладонью.
Пойманную добычу привязывали ниткой к заостренному тонкому концу
ольховой удочки, осторожно опускали в воду и на донном склоне втыкали
в землю. Всегда хотелось воткнуть поглубже, на самой границе, где на
чиналась сплошная чернота глубины, а то и прямо в нее. Лягушка мутным
пятном чуть-чуть светилась в воде. Расставив все удочки, можно было
сделать недолгий перерыв.
Первыми попадались одиночки. Одна из лягушек не белела больше
в глубине. С трудом различалось шевелящееся пятно. Вариантов быть не
могло: рак подполз к приманке, теребит ее клешнями, пытается утащить.
Вот тут и начинается ловля.
Палку осторожно вытягивали из вязкой земли. Рак, уцепившийся за
лягушку, медленно шел к поверхности. Теперь он отчетливо выделялся всей
своей свободной красой. Движение вверх мешало ему заниматься делом.
Сачок подводили снизу, и теперь можно было смело поднимать в воздух
безмятежно растопыренного рака. Он мгновенно складывался, поджимал
мощным движением хвост-шейку, превращался в этакую обтекаемую бомбочку
и... вместо спасительной глубины сваливался в марлевый сачок. На земле
он снова растопыривался, упрямо, без толку пятился, но уже нельзя было
в невесомом, неупругом воздухе сделать тот единственный взмах и унестись
от опасности. Начиналось его шумное ползание по дну ведра.
Раков нельзя держать в стоячей воде — так они быстро гибнут. Без воды,
в сыром темном месте могут прожить не одни сутки. И даже когда раки
ослабнут, перестанут тереться панцирями друг о друга, все равно слышен
тихий шепот, словно шелестит по крыше мелкий невидимый дождь,— это
лопаются при дыхании пузырьки у рта еще живого рака.
Мне особенно интересно было ловить раков на мелком месте, там, где
над рекой висели коряги, нетолстые ольхи. Лопухи тут устилали и воду,
и дно, захлестывали берег. Трудно было, не распугав, поднять раков и
подвести сачок. Зато я видел, как они появляются по одному и
облепляют лягушку. Последнему негде подступиться, и он только усами шевелит,
а потом благоразумно сматывается первым. И вся эта речная жизнь как на
ладони, как в свежей после дождя лужице на мягкой пожне.
... Речки давно нет. Упорядочивая сельхозугодья, мелиорируя земли, речку
канализировали, как написано было в одном документе. Теперь в ее
неширокой пойме, густо заросшей по старым излучинам тростником, ровной
линией проложен канал. Склоны его везде под одним углом, везде
одинаковая глубина. Не разливается больше река по веснам, не входит в берега.
Круглый год с одинаковой скоростью движется напрямик к морю быстрая
вода, не давая уцепиться на однообразно песчаном дне ни стрелолисту,
ни лентам подводных водорослей, ни тем более степенным кубышкам.
Небольшие рыбки, пришедшие из большой реки, пугливо убегают, когда
с высокого берега накрывает их тень человека. Ближе к воде трудно
спуститься по заросшему гигантским осотом склону. И совсем уж невозможно
присесть на бережку и пополоскать уставшие ноги.
Юрий Лощщ Солотиха
Рис. С. Юкина
Гак называют речное урочище в верховьях Нерли Клязьменской. К
Сочти хе можно спуститься берегом от села Пречистого или пройти к ней
инсрх по течению реки от деревни Остеево. Расстояние примерно
одинаковое, но Солотиха, думаю, в старину принадлежала Пречистому, поскольку
и сегодня здешний луг обкашивают пречистовские крестьяне. Остеевцы ходят
иода лишь на рыбалку.
Ходим и мы. Иногда в погожий летний вечер приятно привести на
Солотиху кого-нибудь из наших московских гостей. Их негромкие «ахи»
и «охи» тешат самолюбие, как будто Солотиха —произведение наших соб-
II венных рук.
Сказать о ней, что она красива, ~~ почти ничего не сказать.
Действительно, мало ли на Нерли живописных урочищ, хотя бы в наших окрестностях
i забором вверх и вниз километров на десять-пятнадцать. Но о Солотихе
хочется говорить именно в том смысле, что она — произведение, законченный
природный ансамбль, созданный не просто по умному расчету, но и с
особым старанием, большой любовной отдачей. Однако если природа сама
но себе слепа и бездуховна, то кто же этот создатель? Неужели
бессмысленные в своем извечном упорстве стихии земли, воды и ветра, отталкивая
и временно перебрасывая друг друга, смогли — по недогляду или по недо-
|ш ^умению — породить в итоге эту громадную излуку, очарование которой не
способны —ни по отдельности, ни вместе — передать вполне ни кисть
художника, ни фотография, ни киноаппарат, ни чертеж, ни слово, ни... Да
ню там! Даже когда находишься на Солотихе и смотришь то семо, то
оиамо, то с одной точки, то с другой, третьей, десятой, во всякий миг
иосхищения не оставляет чувство, что эта красота все же не дается тебе
полностью, как ни верти головой.
Тогда остается надеяться, чго Солотиху придумали повелевающие
стихиями высшие силы, или, как их принято называть в научном обиходе,
обьективные законы развития материи. Но если они так всемогущи, то
почему не постарались так же, как здесь, и в иных местах, чтобы на
каждую живую душу в нашей серединной Руси приходилось по своей
Солотихе?.. Словом, тут есть о чем задуматься, и можно задуматься столь
1лубоко, что понадобится особое напряжение воли —своей либо чужой,—
чтобы стряхнуть с себя наваждение думы, заблудившейся в мысленных
I униках.
Нет, мы приходим на Солотиху для иного — чтобы радоваться тому, что
она у нас, людей, есть и ни для кого не закрыта, во всякое время года
югова принять гостя. Тут так много земли и неба, воды и леса, луговых
| рав и заросших старыми елями обрывов, здесь такое сочетание распахнутости,
открытости и в то же время укромности, неброской застенчивости, что душа
не перенапрягается, и радость человеческая тиха, ей не нужно заявлять о
себе исступленными возгласами, вакхическим неистовством. Не в самом ли
имени урочища заключено условие, что человеку нужно вести себя здесь
1ИХ0?
Кстати, о названии — что бы оно значило? Без заглядки в
географические и топонимические справочники я могу вспомнить сейчас лишь одно
близкое название — рязанскую Солотчу. Наверное, корень у того и другого
имени один: «сол» — солнечный. Солотихе, во всякий час дня открытой
своему светилу, впитавшей в себя так много света, он конечно же соот
иетствует вполне.
У рыбацкого костра 60
Мы с младшим сыном-рыболовом, куда более удачливым и упорным,
чем я, ходим на Солотиху уже третье лето подряд и предпочитаем ее
заводинки всем иным окрестным ловищам. Но не потому, что тут уловы
больше. Крупные голавли не даются нам на Солотихе, как не даются и
под остеевским мостом, где они нахально разгуливают, не обращая
внимания на множество рыболовов и наблюдателей. Что до щук, то щуку
можно поймать на жерлицу и возле самой деревни. Так же обстоит дело
с окунями и плотвой. Но зато, пока дойдешь до Солотихи, всякий почти
раз спугнешь утиный выводок, и стая в семь, а то и больше птиц с
тяжелым плеском вырвется из камышей, уйдет низко над водой, а потом,
развернувшись, непременно пролетит над нами, но уже высоко, поддаваясь
пересчету, и чем ближе к осени, тем стая многочисленней.
По дороге мы несколько раз останавливаемся, облавливая попутные
оконца, и если здесь вытащишь несколько окуней и плотвиц, то уже
предчувствуешь: не подведет и Солотиха. Мы как бы оттягиваем время
встречи с нею, возбуждаем в себе нетерпение и надежду. И с каждым
почти шагом природная жизнь вокруг нас полнится новыми звуками. Все
чаще слышишь плеск водных охотников, особенно у противоположного
берега, прыск убегающих врассыпную мальков, шорохи и поскрипывания
в полузатопленных камышах. Иногда любопытная водяная крыса пришлепает
чуть ли не тебе под ноги, и нужно кашлянуть или шевельнуть в
водорослях резиновым сапогом, чтобы она испугалась. А может, это не
любопытство с ее стороны, а выражение недовольства при виде непрошеного
существа, мутящего воду в ее владениях?.. И слева, и справа, и сзади
слышишь эти похрустывающие звуки. Только ли крысы? У нас ведь тут,
говорят, водятся и ондатры, и норки, и куницы, и даже выдры.
Но вот наконец мы у заветного места, где, собственно, и начинается
Солотиха. Верней, здесь ее нижняя граница, дальше мы сегодня все равно
не пойдем — не успеем, потому что солнце уже покраснело и зависло над
ельником, охраняющим Солотиху у ее противоположного края. Мы всегда
почему-то не успеваем пойти дальше, а если когда и ходили туда с
удочками,» то лишь на примерку, в спешном порядке, подгоняемые сумерками.
Почему это так? Наверное, нам пока хватает и краешка Солотихи, одной
ее пяди — нельзя же сразу покушаться слишком на многое! Может быть,
понадобятся еще годы, пока Солотиха откроет нам все остальные свои
ловища, медленно, одно за другим, проверяя наше терпение, все крепче
привязывая нас к себе, навещая нас в наших зимних снах, когда она,
осиянная снегами, спит вдали от людей...
Шепотом умоляя друг друга двигаться потише, мы спускаемся^ луговины
к кустам ивняка и ольшаника, раздвигаем травы, которые растут тут много
выше головы, продвигаемся к камышам. Вот оно, наше окно,4 как деготь
темное, кажущееся бездонным, хотя это даже не омут: на самом глубоком
месте —метра полтора, не больше. Перед нами стеной стоит
противоположный берег — насупившаяся гора, уросшая старыми соснами. Их бронзовые
стволы уже погасли, и только стеариновое отражение нависшей над водой
березы едва шевелится на ее глади.
Со стороны мы, наверное, похожи на заговорщиков, когда шепотом и
знаками выясняем^ с чего начать. Мне хочется половить немного окуней
на червя — наверняка ведь три-четыре клюнут! А сын советует сразу ловить
на пескарика. До недавнего времени я не догадывался, что можно на
живого пескарика выловить рыбу покрупнее. Это он, сын, мне и подсказал,
а сам вычитал совет из толстого справочника, в который я ленюсь
заглядывать. Третьего дня я приходил сюда вечером, поймал несколько окуней,
( олотиха
61
увидел, что черви кончаются, и уже собрался было .домой, но вспомнил
его совет, благо только что у меня в ладони затрепыхался пескаришко
(он так лихо потянул поплавок ко дну, что я ожидал окуня). Отпустить
пескарика обратно в вдзду или все же попробовать? Была не была. Проверю,
достаточно ли прочно сидит у него крючок в верхней губе, и бросаю
живца наискось, ближе к берегу, почти в траву: здесь вода еще бронзовеет,
отражая закатную плавь. Не успевает поплавок занять отвесное положение,
как я теряю его из виду. Что за блажь? Не может быть, чтобы так вот
сразу это и произошло... Но я все же делаю резкую подсечку. Тяжесть,
живая, упругая тяжесть!.. Сердце во мне ходит ходуном, упираясь, как это
мое невиданное рыбацкое счастье, которое я вот-вот вырву на поверхность.
И вырвал уже! Но почти тут же удилище распрямилось, и
освобожденный пескарик вяло мазнул меня по щеке. Я чуть не задохнулся от
огорчения.
Она успела его порядочно изжевать, но, должно быть, не заглотнула
глубоко, поэтому и сорвалась. Нужно немедленно закинуть живца —если его
еще можно назвать живцом, ну да все равно, — туда же.
Наверняка это был голавлище! Ни здесь на Нерли, ни на Шахе, ни на
Нее —нигде и никогда я еще не вырывал такого из воды. В его черный
tee я вполне мог бы засунуть свой кулак. А лбище, а толстые
сизо-серебристые бока! Точно, это был голавль. Он безоглядно ринулся на вечернюю
охоту, и ему здорово повезло, хотя он, пожалуй, только взъярился, когда
добыча с такой неожиданной стремительностью вылетела из его пасти...
Не испугался, а только взъярился.
И вот он опять хватает!
Ну нет, баста. Из меня никогда не выйдет мало-мальски умного
удильщика. Ведь надо было ждать. Надо было позволить ему заглотить
поглубже. Ну что это, право, за дурная повадка: не успел поплавок исчезнуть,
а ты уже весь набычился, выпучил глаза, трясущимися лапищами прижимаешь
удилище к животу, как будто там, в воде, не рыба, одна из миллиарда
рыб, а сама твоя жизнь норовит от тебя освободиться!..
Не помню, забрасывал ли я еще раз в воду несчастного, обгрызанного
пескарика. Но помню только, что когда шел домой, то уже не досаду
нес в себе, а всегдашнюю солотихинскую легкую радость, помноженную
на только что совершенное открытие. Они ловятся. Нужно только вести себя
умнее, хладнокровнее.
Дома младший сын сказал мне:
— Там написано, что нужно, когда он утянет поплавок, отсчитать пять
секунд. Потому что у голавля зубы не во рту, а за жабрами, почти
в животе.
... И вот мы с ним снова здесь. Сыну сегодня не везло. Он даже
ни одного пескарика не поймал. Это у нас часто так бывает, когда ловим
вместе,— то ему не везет, то мне. В таких случаях невезучий в конце
концов смиряется: или уходит раньше, или больше начинает наблюдать
»а поплавком соседа, чем за своим.
— Может быть, попробуешь ты на пескарика? — предлагаю я ему.
— Нет, давай ты,— шепчет он. Я смотрю ему в глаза и вижу: в них
совсем нет зависти, он только немного устал от сегодняшнего невезения,
но неизменно радуется, если везет отцу.
Нет, не буду пока на пескарика.
Мне кажется, что если я для начала выловлю на червя одного-двух
окуней, то лишь подзадорю более хитрого подводного охотника. Червь
наживлен, можно забрасывать.
У рыбацкою костра
62
— Стоит, стоит... — шепчет сын.
— Кто?.. Где?
— Щука... У самого берега.
Трясущимися пальцами он протягивает мне вы повисший о in бидона
пескаря. Пескарик выскальзывает, копошится в траве.
-- Ну что ты так волнуешься?..
Но я и сам долго вожусь, никак не продену крючок в иескариный рот
— Уходит... Она уходит.
Удивительно, как это он различает рыбу в водной iсмени!
Живец плюхнулся в воду, поплавок становится о тесно, его сноси \
слабым течением. Безвольный и унылый дрейф, {акидымаю еще раз,
подальше, в направлении щучьей ретирады. Чу, кажется, чем-ю обеспокоился
пескарик — мелкой дрожью задрожал поплавок. Осчановился. Погружается
Но не рывком, как в те разы: белый тонкий хвоешк все еще над по
верхностью воды. Может, зацеп за траву? Нет, задергался, мелко задергался
из стороны в сторону, как будто собачонка, играя, тормошиi цианину.
— Проглотила ему голову, — шепчет сын. — Еще подожди.
Сегодня я буду ждать сколько положено.
— Целиком сожрала... Тяни!
— Нет, пусть еще подержит.
Поплавок ушел полностью под воду и замер.
— Папа, тяни, а то она перекусит леску!..
Я не рву удилище на себя — подсечка должна быть упругой, чуть
ленивой. Хищница со всхлипом выныривает. И на вес, и на вид она совсем
невелика, но все же я тяну ее под углом, чтобы брюхом не отрывалась
от воды. С разгону щучка запарывается в траву, сын прыгает на нее,
прижимает грудью. Мы смеемся, опускаем ее в металлическую сетку, она
извивается, шлепается с боку на бок, как на сковороде.
Теперь можно идти домой, с нас хватит и этой удачи, к тому же
солнце уже ушло за лес, воздух заметно отяжелел, над водой воскуряется
первый робкий туман. Но сын вспоминает, что в бидоне у нас есть еще
некрупная плотвица. Она живая, и он хочет поставить тут же, на этом же
месте жерлицу.
( олотнха
63
Завтра утром мы придем проверять снасть, он осторожно потянет из
|равы набрякшую леску; тяжелая, матерая, не в пример нынешней, щука
1кнется раззявленной мордой в корневища камыша, выпустит из пасти
ночную добычу вместе с жалами двойника.
Мы спешим по луговой тропе. Приречные кусты и ели проплывают
мимо подобием смутных, неразборчивых сновидений. Излучину Солотихи у нас
ш спиной оглашает хрипловатый басовитый лай большой черной собаки.
Я как-то видел ее несколько дней назад. Ее привезла с собой семья
|уристов, живущих в палатке на противоположном берегу, метрах в двухстах
ныше нашего ловища.
Мне нравится этот вечерний речитатив пса, такую глотку сейчас, должно
пыть, хорошо слышат и остеевские, и пречистовские собаки. Мне нравится,
чго сами туристы, в отличие от четвероногого стража, живут неслышно. Они
приплыли сюда на байдарке с детьми и устроились добротно, — может быть,
шей на десять, а то и на весь отпуск. Такие обычно не оставляют после
себя гору жести, бумаги, стекла и головешек. Возможно, они поселяются
па Солотихе уже не первое лето. Интересно, знают ли они, как называется
облюбованное ими пристанище. Лучше, если бы знали. Я уважаю таких
путешественников. Родителям-горожанам нужно быть достаточно храбрыми,
чтобы брать с собой ребятишек, иногда и совсем маленьких, не боясь
неожиданных болезней, полыхания ночных гроз, да мало ли еще чего...
Пожалуй, не осознавая этого сами, мы в последнее время не ходили удить
ныше по Солотихе еще и потому, чтобы не маячить перед этими людьми.
Им ведь так хочется, хотя бы ненадолго, почувствовать себя одинокими!
Они вернутся в большой город, будут с воодушевлением рассказывать своим
такомым, что жили среди дикой природы, не видели ни единого человека —
сразу за палаткой начинался сосняк, а чуть в стороне, на горе, стоял
парый бор, внизу же двумя дугами, образуя великие луговые излуки, из-
| ибалась Нерль с обрывистым, поросшим елями противоположным берегом,
и дальше, на той стороне, тоже были леса, лишь иногда где-то стучал
тпор, а за лесом слышен был трактор, а еще дальше, особенно после
юждя, можно было расслышать вскрик тепловоза.
Но у них было совсем тихо, только они и вокруг дикая природа...
Владимир Макеев Встреча С ДОбрЫМ
человеком
Рис. М. JIucoaopcKOio
С этим красивым человеком мы случайно встретились на берегу
Красивой Мечи. Медленно, часто останавливаясь, чтобы испытать новые места
рыбной ловли, я шел по берегу реки и на ее изгибе, у какого-то
впадающего в Мечу безымянного ручейка, увидел маленького, худенького, даже,
пожалуй, тщедушного человека в очках с белыми проволочными дужками.
Внешне он казался простым, очень обыкновенным. Встречи с такими людьми
обычно не оставляют следа ни в памяти, ни в сердце. Иным оказался
Сергей Васильевич.
Я поздоровался. С легким поклоном он ответил на приветствие, и его
глаза засветились искренней добротой и располагающей к себе
доброжелательностью. А мое тогдашнее настроение не назовешь бодрым. Разговор
я начал с упреков по адресу рыбы.
— Который час здесь хожу. На червя пробовал удить, на мотыля, на
кашу... Ни одна закуска не произвела на рыбу никакого впечатления, словно
выловлена она подчистую еще в тургеневские времена.
— А вот главное вы не попробовали, — медленно, растягивая слова,
ответил мой новый знакомый.
— И что же я не попробовал? — едва дав закончить фразу, спросил я.
— Не узнали, чем сегодня рыба питается, что нравится ей в такой
летний день. Ведь черви обычно по весне хороши, когда рыба голодная.
Кашей да другими хлебопродуктами тоже рыбка по горло сыта. Сколько
за неделю людей с удочками пройдет! Многие зря только добрые 'продукты
губят.
— Все это истинная правда, — согласился я. — Догадываюсь, чего не сделал:
не узнал, чем именно сегодня рыба питается. У меня-то так получается:
когда рыба клюет, нечего и узнавать ее рацион, ясно же, на что клюет...
— А когда не клюет, так и не узнаешь, — закончил мысль Сергей
Васильевич. — Ни одного хвоста не поймаешь, желудок не вскроешь, не
посмотришь, что рыбе нужно.
— Точно так у меня, — закивал я.— Да и поймаю, не любитель живых
резать. Пару-тройку рыбешек выловлю — такой улов домой не несу, отпускаю
их. Зачем же резать!
— Я вас понимаю, очень даже понимаю, сам часто так делаю. Но ради,
знаете ли, науки...
Сергей Васильевич посмотрел на меня поверх очков, видимо ожидая
того вопроса, который я и задал ему:
— Что же сегодня открыла наука?
Мой новый знакомый подошел к кромке берега, опустил руки в воду
и вырвал небольшой пучок растительности. На корнях он нашел каких-то
незнакомых мне червячков, взял мою до этого времени бесполезную удочку,
нацепил насадку и вернул мне снасть.
Легкий поплавок дважды чуть погрузился, словно трусоватый купальщик,
пробующий, не слишком ли холодна водичка, и пошел в сторону, ближе
к середине реки. Я приподнял удилище и сразу почувствовал, как на крючке
забилась сильная рыба.
Плотва была довольно крупной; переваливаясь с боку на бок, она
забилась в сырой траве.
— Что сегодня у рыбы на завтрак? — спросил Сергей Васильевич, такой
довольный, будто не было для него большей радости, чем видеть пойманную
мною рыбу.
Ht греча с добрым человеком
65
У рыбацкого костра
66
Он снова наклонился к водной растительности, и тут его руки
наткнулись на рваный целлофановый мешок.
— Смотрите, бросил кто-то. В прошлый раз осколки "бутылки из реки
вытаскивал. Должна же оставаться красивой Красивая Меча!
— О, должна, да не обязана!
— Да, строгости никакой нет. Родители с ребят не спрашивают,
общества—со своих рыболовов. А надо бы. Вот полюбопытствуйте, будьте ласковы.
Сергей Васильевич протянул мне исписанный крупными буквами тетрадный
листок, и я стал вслух читать указ Петра I по российскому флоту об
охране чистоты вод Невы: «Во время чищения кораблей и починки всякий
мусор должно вывозить, чтобы ничего на дно не упало. А кто из своих
то учинит, сам, ежели офицер, за всякую лопату (имеется в виду лопата
мусора) первый раз лишается месяц жалования, за второй раз —полгода,
за третий —будет оштрафован отнятием чина и записан в рядовые. А
рядовым за третий —в Сибирь на каторжную работу».
— Документ впечатляющий, — заметил я. —На все реки охрану бы такую
положить...
• — То-то на все бы. А то я пока никого не знаю, кого бы за зверское
отношение к рекам и рыбе в рядовые разжаловали или в пустыню, где
и рек-то нет, сослали,— с горечью сказал Сергей Васильевич и, в сердцах
махнув рукой, торопливо пошел от реки, забыв о своих удочках.
И тут я заметил, что при быстрой ходьбе —а шаг у него для такого
маленького роста оказался широким— он хромает.
— Тоже какое-то зверское отношение?
— Нет, доброе, еще какое доброе! Раньше такого доброго человека не
встречал, такого, как врач, который операцию делал. Это зимой сорок
второго.
Я предложил Сергею Васильевичу присесть позавтракать, рассказать, что же
случилось тогда, в годы жестокой войны. Он долго отказывался, но ласковая
природа, располагающая к искренней, откровенной беседе, кофе из термоса
помогли ему настроиться на разговорный лад.
Еще я фразу бросил:
— Вы же такой добрый! Пожалуйста, расскажите.
— Добрый,— повторил он.— Да я добротой у одного человека заразился.
У врача-хирурга, которого грозил даже убить.
— Вы — и вдруг!..
— Разбередили вы душу. От начала все расскажу... А начало самое —
в штыковой. Вел я свой поредевший в боях батальон в контратаку. Когда
бежали в цепи, ногу осколок мне прошил. Терпел и бежал. Сошлись две
нестройные цепи —наша и фашистская — решать, куда дальше война пойдет,
кто живым будет. Двое врагов на меня бросились. Я одного штыком в грудь
заколол, но застрял он, никак не вытащу.
Навалился тут на меня здоровенный немец. А я чистый скелет по
масштабам. Обхватил враг ручищами горло, душит —«мама» не выговоришь.
Но помощь в самый раз подоспела. Почувствовал кровь мне на лицо
потекла—это адъютант прикладом размозжил фашисту голову.
Так вот с ним всю войну прошли, оба живы остались. В прошлом
году в гости приезжал, здесь же вместе рыбачили. А тогда он мне лицо
снегом протер, ногу перевязал. Да, видать, от грязных портянок что-то
в рану попало. Когда с передовой до госпиталя везли, загноилась рана.
Лекари посмотрели — чую, не одобряют ее. Ноги-то у меня будто спички,
а тут увидел свою мосолыгу — так ее жаль стало, что подумал: если помрем,
так вместе.
Встреча с добрым человеком
67
За такими мыслями меня главный среди медицинской братии хирург
и застал. Начал про ампутацию говорить, а я ему трофейный пистоль
показал. Сказал при сем:
— Ты у галки мигалку видел?
— Не видел, — ответствует.
— И не увидишь. Отбреешь ногу, я тебе — голову.
Я-то как рассуждал про его медицинские соображения: «Какой-то
сумасшедший сумасброд попался (это про меня). От раны совсем задурел. Пусть
по нему будет. Не стану ногу отнимать. Умрет — не убьет, не умрет — не
убьет. Так и так мне польза. Может, еще и справится природа, организм
молодой, сильный, а худущие, они и поживучее будут...
Только такими думами зря я доброго пожилого человека снабдил. До
сих пор за них стыдно. Он совсем про другое соображал: как меня,
бедолагу, спасти и ногу мою. Меня ничуть не испугался, даже не приказал
пистолет с патронами отобрать. Я его при выписке сам врачу подарил.
А может, зря, потому что хирург, когда под Орлом в окружение попал,
из него и застрелился, Об этом я позже узнал от госпитальной санитарки,
что от врагов спрятаться успела. Малышка совсем, жена теперь моя.
Я на миг представил себе эту пару, людей, которым война принесла
не только безмерное горе, но и радость любви, но ничего не сказал Сергею
Васильевичу, а он продолжал:
— Добро, оно добро и порождает. Прознал я о судьбе этого
чудеснейшего человека — места себе не находил. Все слова со словом «добро» одно
к другому пристраивал: добродушие, добропорядочность, добросовестность,
добросердечность, добродеятельность.
Таким хирург был, все больные на него равнялись. Слова всякие
красивые у солдат появлялись: спасибо, пожалуйста, голубчик, соблаговолите,
еще, это самое... не будете ли вы так любезны.
А вы не будете ли так любезны соблаговолить простить меня за
длинный рассказ, коим отвлек от рыбалки?
— Наоборот, премного вам благодарен.
— Пожалуйста, и давайте продолжим не разговор, а рыбалку.
Из продолговатой стеклянной баночки Сергей Васильевич достал
трубочника, разломил домик, вытащил червячка и наживил крючок. Удочку
он забросил за водную растительность, потом подвел к ней и уставился
на поплавок своими серыми внимательными глазами.
Я не заметил, сколько времени прошло от момента заброса до поклевки,
но ждал ее с нетерпением: кто же клюнет на этот раз? Когда поплавок,
быстро погружаясь, пошел в сторону, понял — это окунь.
Так и оказалось. Упористый, крупный, он никак не хотел вылезать из
воды, упрямо ходил кругами на тонкой леске, сопротивляясь, словно это
не рыба, а молодой рысак на первой выездке.
Окуня удалось достать подсачком. Быстро опустив рыбу в садок, Сергей
Васильевич протянул мне баночку с трубочником:
— Половите, а я еще на зелень попробую.
Оторвав от камня кусочек тины, он обмотал ею крючок — на плотву.
На летние насадки рыба брала лучше, и наш с Сергеем Васильевичем
улов оказался довольно приличным. И все же не ему я радовался, а
знакомству с интересным, чутким человеком, который умеет так легко, от души
дарить доброту, искренне, как ребенок, радоваться успеху другого.
Теперь, после знакомства с Сергеем Васильевичем, когда я прихожу
на водоем, то начинаю рыбалку словами: «А что сегодня у рыбы на
завтрак?»
5*
Владимир Зиманенко Свет НОЧНОГО
костра
Рис. А. Семенова
Нам повезло. Солнце еще не скрылось за горами, когда мы подошли
к месту, где для ночлега было все, что надо: и лес, и множество сухих,
отживших деревьев, и небольшая уютная площадка, будто специально
приготовленная для нашей палатки. Да и река впечатляла.
— Как думаешь, есть здесь рыба? — спросил я своего напарника Леню
Захаркова.
— Хариус должен быть. А насчет ленка — запалим костер и узнаем.
Я подумал, что Леня шутит.
— Конечно! Костер нам всю рыбу высветит! — сказал я с иронией.
— Не верите? — обернулся Леня. — Вот увидите. Костер — великое дело!
В силе костра я никогда не сомневался. Поход без костра что свадьба
без музыки. Нелегок путь рыболова по горной таежной реке к местам, где
можно побороться с крупной рыбой. Масса перекатов, по которым ворона
вброд перейдет, а лодку надо протаскивать. Нередки и пороги, на которых
беснующаяся вода так и норовит опрокинуть суденышко.
Посевы валунов по всему руслу и заломы с двухэтажный дом столь же
обычны, как тихие омуты на равнинных реках. За день так вымотаешься,
так наломаешься, что к вечеру не остается сил. Хочется бухнуться в мягкую,
прохладную траву, зеленой щеткой покрывшую берега, и лежать неподвижно.
Но расслабляться нельзя. Надо обязательно разжечь костер, сварить пищу,
просушить одежду, да и душой отойти. Без костра никак не обойтись.
Значит, нужно идти в лес и рубить, рубить сухостой, чтобы хватило его
если не до утра, то на большую часть ночи. Костер —это действительно
жизнь. Но какое отношение имеет он к ленкам? V
И вот наконец дрова нарублены. Потускнел ярко-красный лоскуток зари
над лесом. Темень незаметно поглотила тайгу, реку. Но берег ожил.
Набирая силу, полоскалось пламя в остывающем воздухе. Заплясали оранжевые
зайчики на плесе. Весело, бодро пылал костер, беспечно постреливая
пучками рубиновых искр в низкое хмурое небо. Скрыла ночь и рябящий
шумливо-мелководный перекат. Тысячи струй, пробившись через него, рождали
мощный поток. А ближе к тому месту, где горел костер, пробив себе
глубокое ложе, поток успокаивался, раздавался вширь и сплошной лавиной,
неторопливо катился вниз. На плес ложились блики ночного костра. Огонь
усиливал, как бы сгущал темноту безлунной ночи, лишь над черной стеной
тайги светлело серое небо, выделяя островерхие вершины пихт и елей,
словно пики средневекового войска.
— Смотрите, что такое костер! — с задором сказал Леня и послал
спиннингом в темноту «мышку», замерев в ожидании волшебства. Пролетели
мгновения, и из темноты донесся желанный всплеск рыбы.
— Шлепатится! — радостно проговорил Леня. Он уже начал крутить барабан,
однако рыба не взяла на обманку.
— Это как понимать — шлепатится? — спросил я.
— Это когда рыба ударяет по «мышу» хвостом, — снисходительно пояснил
Захарков мне, городскому человеку, тонкости ночной охоты.
Я стоял рядом и наблюдал за действиями рыболова. Вот он снова
уверенным, уже отработанным махом бросил «мышь» с острым тройником
туда, где «шлепатится» рыба. И вновь все повторилось: плюхнулась «мышь»,
и тотчас донесся звучный всплеск.
— Опять шлепатится! — довольный обнаружением стоянки рыбы, сказал
Леня, подматывая леску. Но хватки опять не было.
Свет ночнего костра
69
Ифл. я.
— Что, не помогает огонь?
«Преувеличивает Леня роль костра, — подум£ \ я. — Рыба-то должна уходить
от света в темноту, в свою привычную ночную обстановку, а не наоборот».
— Обождите! Вы еще увидите, что такое костер! — на полном серьезе
проговорил Леня. — Надо дать передышку, — заключил он, подсаживаясь к
огню...
Ночную охоту на ленка я уже однажды наблюдал. Тогда костра не было.
Леня тоже кидал «мышь», но с первых бросков рыбу не обнаружил, а потом
запуталась жилка.
— А зачем костер? Может, без него лучше бы ловился ленок? —
подзадорил я.
— Он выходит на блики Kocipa. Вероятно, они как-то действуют. Прошлый
год я пробовал ловить ночью 6efe костра и ничётб~не гшймал.*,*^Г*с*и1состром
грех взял за ночь. У костра тебе и светлее, и веселее, a vb темноте
жутковжсмС *t
Почему жутковато, я не стал спрашивать — знал, что мы забрались в такую
глухомань, где медведи, по рассказам охлхников, хозяйничали как хотели.
— Может, в освещенной костром воде «мышь>> отчетливее 1
сказал я предположение.
— Может, и так!
— И что, так всю ночь и не будешь спать?
— Пока не поймаю — не буду! — твердо заявил Ле
— Ну а если «борода» получится?
— А у меня еще один спиннинг в запасе.
Во время паузы Леонид делился своим опыточ ft днем
и ночью.
— В лунную ночь тоже хорошо берет. Ну а ближе к осень пунные
ночи бывают редко, вот я и жгу костер. Все спят, а мйе свобода. Куда
хочу, туда и брошу. Никто не мешает...
Захаркову сорок пять лет, но выглядит он моложаво, потому, вероятно,
его все звали не Леонидом Сергеевичем, а Леней. Крепкий, сухощавый,
точно сплетенный из одних мускулов, чуть ниже среднего роста, с
обветренным загорелым лицом, он удивлял меня своей жизнерадостной
хозяйственностью.
У рыбацкого костра
70
— Пойду подразню еще,—сказал он, вставая.
— Давай!
Не верил я, что Леня что-то поймает, но одному ложиться спать счел
неудобным и потому продолжал сидеть на бревне, глядя на огонь. Перекат
успокаивающе урчал, приятно обнимало тепло костра, и казалось, кроме
этого костра и темного плеса, ничего в мире нет. Незаметно отключившись
от дум, уснул.
Вдруг до моего обострённого слуха донеслись звуки барахтающейся в
воде крупной рыбы. Открыл глаза и вначале не понял, где нахожусь.
— Попался! —донесся торжественный возглас Захаркова.
Быстрым шагом направился к нему, досадуя, что уснул.
— Вот он какой красавец! — восхищался Леня, наклоняясь к бьющейся
на камнях рыбе, чем-то напоминающей черную головешку, смоченную водой.
Леня зажал рыбу между колен и осторожно освободил тройник. «Ленок», —
отметил я про себя. В темноте он выглядел жутковато. Захарков бережно
опустил ленка в садок.
— Утром взвесим. Кило на два потянет! — уверенно сказал рыболов,
ободренный удачей.— Вот что значит костер!
— Слушай! Дай мне спиннинг! Все же я думаю, что в темноте ленок
будет брать лучше. Ведь пишут же люди, что по ночам ловили ленков
и тайменей...
— А про луну они не писали?
— Про луну не скажу, да и про костер не читал. А вообще, я
сомневаюсь, что огонь приманивает ленков. Рыба всегда ищет, где потемнее.
— Ладно! Берите спиннинг. Только с «бородой» не приходите!
Отошел я пониже метров на сто и окунулся в прохладную темень.
Аж жутко стало. Лишь только Ленин костер подбадривал немного.
Приладился. Размахнулся. Полетела «мышь» в темноту. Выдержал
небольшую паузу. Слух напряжен до крайности. Вот сейчас «шлепатнет». Но
с реки—никакого звука, кроме тихого воркотанья течения, набегавшего на
камни. Начал крутить катушку — ничего нет. Снова и снова посылал «мышь»
к другому берегу. Перешел еще ниже, и опять тот же результат.
Вдруг тишину ночи прорвал бурный всплеск и бултыханье рыбы—это
у Лени что-то попалось. «Еще разок брошу и пойду посмотрю, что там»,—
решил я.
Все же я ожидал поклевку, потому что лучшего места для стоянки
ленков трудно найти—это я еще с вечера отметил. И глубина хорошая,
и огромные камни по реке, и дно чистое, без тины. В последний бросок
вложил все свое старание. Прислушался: тихо. Подмотал несколько метров
лески. И вдруг—хватка! Ну что, Леня? Вот и без костра взяла рыба!
Однако леска не поддавалась. «Так это не рыба, а самый настоящий зацеп! —
с досадой понял я.— Только этого не хватало!»
Подергал, постучал по удилищу, пробежал вправо, влево —все впустую.
«Мышь» захлестнулась намертво. Хотел приложить силу, но вовремя
одумался—крючки обломаются или обманка оборвется, а у Лени всего их
было две. Тогда лучше не показываться ему на глаза. Положил спиннинг
на берег, чтобы утром подплыть на лодке к зацепу.
Возвратился к Захаркову,расстроенный.
— Вот, говорил я, что рыбачить без костра — пустое дело, а вы не
верили. А я-то еще одного вытянул! похвалился Леня, поправляя дрова
в костре.— Вот что значит костер!
Обрадованный удачей, Леня не стал упрекать меня за спиннинг, и у
меня полегчало на душе.
Свет ночного костра
71
Не теряя времени, Захарков отошел шагов на десять вниз и вновь
твердой рукой бросил «мышь» в темноту. Раздался слабый шлепок о воду,
и тотчас всплеснулась рыба, будто она знала, что рядом упадет что-то
интересное.
— Есть! — торжествующе вскрикнул рыболов. — Вот это силища!
Леня застыл. Треск тормоза нарушил тишину. Рыба так натянула жилку,
что невозможно провернуть барабан.
Рыболов, стоя на месте, сдал часть лески и вновь стал крутить катушку.
— Только б не сошел! — взволнованно сказал Леня.— Или крупнущий
ленок, или таймень.
Вдруг на середине плеса взметнулся бурун. В лучах костра он вспыхивал
золотом. Леня с трудом накручивал леску. И снова взорвалась вода от
прыжков исступленно мечущейся рыбы. Леску повело влево. «Вниз пошла»,—
отметил я.
— Вот зараза! Не хочет идти к берегу, — с восхищением произнес Леня.
Пронзительный треск тормоза несся в черную глубь тайги. Леска
стремительно сбегала с катушки. Но рыболову удалось сдержать улепетывающего
хищника. По напряженной серьезности Захаркова, по натяжению лески
догадался, что борьба идет с очень крупной рыбой. Я забеспокоился —
чрезмерное приложение силы к хорошему никогда не приводило.
— Чего так крутишь? Крючки обломаются, и рыба уйдет! — заметил я.
Ничего не ответил Леня, но крутить перестал. Вдруг леска провисла.
— Крути быстрей! — встревожился я.
Леня торопливо стал подматывать леску. Рыба, как видно, устала и не
сопротивлялась.
— Выдохлась голубушка! — зафиксировал Леня.— Все, сейчас увидим, что
это за штука!
Леня опять с силой принялся крутить барабан, — должно быть, ему
надоела возня с этой непокорной рыбой. Что-то солидное, бултыхаясь,
приближалось к нам. Я хорошо видел бурунящуюся воду, все ярче
вспыхивающую в оранжевых лучах костра. Рыба стихла.
— Вот она, голубушка! — торжественно провозгласил Леня, подтянув рыбину
к берегу, чтобы отцепить «мышь», на которую польстилась рыба.— Вот что
значит костер!
Рыба лежала на прибрежных камнях. «Ленок!»—определил я, с
восхищением и некоторой завистью глядя на большую рыбину. В ленке было
килограммов восемь, а может, и все десять. Он лежал озаряемый розовым
сиянием костра. Лежал неподвижно, словно уснувший, безразличный ко всему,
вымотанный борьбой за жизнь. Лишь по жаберным крышкам, двигавшимся
как кузнечные меха, можно было определить, что ленок жив.
Захарков присел на корточки и только поднес руку, чтобы схватить
ленка за жабры, как тот изогнулся, резким взмахом хвоста со всей силы
хлестнул рыболова по лицу, взметнулся, пропрыгав по камням, коснулся
воды и, забившись на мелководье, покатился в глубину.
Леня и я, ошеломленные от неожиданности, застыли на мгновение,
затем одновременно кинулись вдогонку.
— Забегай вперед! —кричал Леня.— Хватай его! Хватай!
Но разве поймаешь рыбу в воде!..
— Вот зараза! Надо же так. Мало того, что утек, так еще и отломил
на память! —расстроился Леня.
— Не горюй! На следующую ночь ты его поймаешь.
^ Жалко! Видали, какой был ленок?.. Килограммов на шестнадцать,
наверно, потянул бы... Вот что значит костер!
Станислав Романовский ЧерТОВ КОТвЛ
В разных местах Прикамья есть озера под одинаковым названием —
Чертов котел. А развалины древних прикамских селищ или крепостей
называются «Чертово городище». Старинные эти названия — не ругательные,
а уважительные. Они хранят тайну или легенду и как бы оберегают озеро
или крепость от осквернения и разрушения.
Летнюю ночь я ночевал на берегу лесного озера Чертов котел. Я спал
на боку, телом, как полумесяц, огибая тихий костерок, и слышал его тепло.
Костерок остывал, уменьшался, а я непроизвольно приближался к нему и
во сне соблюдал границу между огнем и собой, чтобы не спалить одежду
и не зябнуть. Ребенком я не раз нарушал эту границу, а с годами
научился ладить с огнем и понимать его, как человека, с которым можно
и поговорить, и помолчать, и отогреть душу и тело.
Проснулся оттого, что все затекло во мне — ни сесть, ни встать, и не
шевелился в неслыханной неправдоподобной тишине, чтобы не нарушить ее.
Над ухом прокричала ночная птица, я вздрогнул и легко, без стонов,
встал. Над лесом висела луна, и все озеро беззвучно пылало огнем.
Смотреть на него было больно глазам, я отвернулся и у сосен увидел голубой
камень, сияющий в лунном свете. Я подошел к нему. В мокрой траве
лежала глыба соли-лизунца; на ней было несколько желобов; их, наверное,
пролизали коровы или овцы, а может, дикие животные, для которых
выложил эту соль лесник или пастух.
Недалеко от себя я услышал слабое чмоканье. По высокой, выше колен,
осоке пошел на него и увидел рыжую лужу-болотце. Из нее вытекал ручей,
точился по траве и впадал в Чертов котел с частым чмоканьем, будто
малый ребенок во сне. От этого звука слезы подступали к глазам, и я
помотал головой, чтобы они ушли.
«Старею,—подумал я.— Да у меня и с молодости слеза близко лежит,
когда слышу песню в поле, вятский говор или детские голоса...»
Что это? Над озером клубом клубилась белая метелица из бабочек-
поденок, и, право, было странно сознавать, что сейчас не зима, а красное
лето. Бабочки касались моего лица, щекотали его и легко давались в руки,
безвольные и, думалось, равнодушные к краткой жизни своей. Там, где они
падали на воду, расходились рыбьи всплески. Поденки, чтобы оставить
потомство, вылетели на волю — на день, на сутки, не дольше, и рыбы
кормятся ими.
Да какие рыбы! Все озеро кипит от них, как крутой кипяток.
Чего я стою-то? Все равно ничего не выстою. Я взял удилище, снял
с лески поплавок, поймал у себя на щеке поденку, насадил на крючок
и опустил на воду. Леску сердито дернуло и сразу отпустило. Сорвалась
рыба. Э-э-эх!
Пальцы плохо слушались меня, когда я насаживал насадку. Едва она
коснулась воды, леску рвануло сильнее сильного и опять отпустило.
Походил по берегу, успокоился, в третий раз закинул удочку—не на
чистоплеск, а в ручей. Поденка, трепеща крылышками, вздрагивала на
бегучей воде, попала в озеро, в водоворот и закружилась. Она остановилась
на миг и утонула. Я плавно подсек, на конце лески заходила тяжелая
рыба. Рябиновое удилище кланялось озеру в пояс, а рыба ходила на кругах,
и жили в ее движениях ярость и удивление:
«Кто посмел? — удивлялась рыба.— Разве может крошечная бабочка быть
сильнее меня? Меня, старожила Чертова котла?.. Не-е-ет! Не поверю!..»
Чертов котел
73
Толчки удилища отдавались в ладони; я боялся, что рыба уйдет, и нет-нет
да и жалел ее. Из глубины рыба поднялась к поверхности, как
окруженная сиянием планета, и, не давая опомниться, я выволок ее на берег,
где она тяжко заворочалась в осоке и замерла.
Передо мной лежал широкий лещ, облитый лунным светом, и забирал
воздух сборчатыми губами, словно целовал его...
Мне стало жалко пленника. Я взял его на руки и отнес в рыжую
калужину-болотце, откуда брался ручей. Там лещ лег на бок, как отражение
луны, отлежался, отдышался и принялся обследовать калужину — нет ли в ней
выхода на волю? Из воды торчала его горбатая, как у бизона, спина
и казалась выкованной из красного золота
Я вернулся к озеру и без азарта закинул удочку. Насадку взяла
некрупная рыба, сошла, а крючок зацепился за корягу. Удачливый крючок,
кованый, уловистый!.. Я разделся, перебирая руками леску, зашел в озеро,
под водой нащупал корягу, отцепил крючок и огляделся.
Что делается, а?..
Я стоял по плечи в парной воде, как гость во дворце — званый или
незваный? А вокруг луны клубились белые бабочки и, шелестя крыльями,
уговаривали ее светить дольше, потому что нынешняя ночь у них
последняя, другой ночи не будет...
Я попытался вытащить из воды корягу, чтобы в этом месте не было
зацепов. Коряга упиралась, выскальзывала из рук, ^и вокруг меня вместе
с рыбьими всплесками лопались пузыри и пахли болотом. Прикосновения
коряги были по-лягушечьи скользкими, и, пугаясь их, я отпустил ее.
«Наверное, от коряги есть какая-нибудь польза, — подумал я.— На ней
оседает корм, она дает приют окуням... Да мало ли что! Озеро до поры
до времени само знает, как жить, и сейчас зачем учить его?»
Я несколько раз окунулся с головой, озяб, оделся на берегу, на
поденку сразу поймал фунтового окуня-горбача, и рыбачить мне расхотелось.
У окуня был слюдяной колючий гребень парусом, алые плавники, семь
гинно-зеленых полос поперек толстого тела, глаза в золотых ободках,..
Он выскользнул у меня из рук в осоку и как в воду канул.
Нет его нигде!..
Я присел, послушал и уловил шуршание в осоке у самой воды, куда
окунь-горбач пробрался непостижимым образом. Сквозь жабры, чтобы не
убежал, я продел ему таловый прутик, понес к кострищу и у голубой
глыбы соли-лизунца увидел лося.
Лось смотрел на меня выпуклыми, злато-коричневыми глазами. С шеи
животного ожерельем свисала зеленая водоросль. По-видимому, лось недавно
вышел из озера, где он спасался от насекомых и духоты, пока ему не
захотелось посолиться. Лось фыркнул—не на меня, а на комаров и поденок,
которые забивались ему в ноздри, и пока я шел к месту ночевки, он все
выфыркивал их из ноздрей. А мне казалось, что лось приглашает меня
в собеседники и хочет сказать нечто не очень приятное.
Когда солнышко зажглось над лесом, луна не спешила уходить, а только
притаяла, и оба светила смотрели друг на друга—играли в переглядушки.
А здесь у лесного озера пахло окуневой ухой с ягодами можжевельника,
и как мне хотелось, чтобы кто-нибудь заглянул сюда — лесник, пастух или
косарь!.. Я угостил бы его на славу. За доброй беседой мы хлебали бы
деревянными ложками уху в частых звездах жира, с белой легкой рыбой,
тающей во рту, как лесная ягода-земляника, что не приедается никогда,
с чайным дымом костра и целебными соками природы.
Что может быть вкуснее окуневой ухи?
У рыбацкого костра
74
Я не знаю.
Я ждал, а никто не шел на мою уху. Часть ее из котелка перелил
в большую кружку, остудил в озере и, не торопясь, пил нежную, слегка
студенистую жидкость. Вареного окуня я выложил на холстину и пока не
трогал. Вдруг я услышал негромкую песенку: «Ти-та-та. Ти-та-та...»
Так поют птицы или малые дети, пока они не научились говорить,
а говорить и петь им ой как охота!..
По тропинке вдоль озера шла девочка лет шести в длинном платье,
которое взрослило ее, и несла плетеную корзину. Время от времени она
ставила корзину на землю, срывала щавель («кислятку» по-местному), не
морщась съедала его, шла дальше и тихонько пела: «Ти-та-та. Ти-та-та...»
Девочка вышла из травы, увидела меня и остановилась. Я поздоровался:
— Здравствуй!
— Здравствуй, — прошептала она.
— Ты, как птица, поешь, — похвалил я. — Ти-та-та... Да звонко так! Я
сначала так и подумал — птица. А потом смотрю — девочка. Ти-та-та! А словами
умеешь?
— Умею, — прошептала она.
Тоже шепотом я спросил:
— Отцу завтрак на сенокос несешь?
Она ответила полным голосом:
— Брату.
— Большой брат-то?
— Не больно большой, — сказала девочка. — Он пока еще не косит сено,
а гребет.
— Хорошее дело! — похвалил я. — Отнесем-как мы ему заодно вот этого
окуня.
— Ты его знаешь, что ли? — обрадовалась девочка. — Брата моего Ваню?..
— Может быть, и знаю, — ответил я. — В лицо-то я тут всех знаю, а по
имени не всех. Вот тебя как зовут?
— Софья...
— Хорошее имя!
— У нас плохих-то не дают, — с удовольствием сказала девочка.
Я положил ей в корзину вареного окуня. А девочка насыпала мне в
ладонь земляники — не очень красной, зато душистой.
Девочка ушла по тропинке, и трава, колеблясь, сомкнулась над ней.
«Та-та-та! Ти-та-та...» —удалялась от меня тихая песенка.
В заливчике под тальником я обнаружил лодку-плоскодонку, выплыл
в ней на средину Чертова котла и поперек бортов положил весло-кормо-
вик. Вода была неестественно прозрачной. Я вспомнил рассказ старика
удмурта о том, как на руках у Небесной Царицы сын играл с ее перстнем
и уронил его. Перстень упал в вятские леса, с громом ушел в землю,
отчего забили чистые ключи, и собралось это озеро.
Вот такой ширины, вот такой глубины—неизмеренной!..
Подводные стены озера местами покрылись илом и водорослями, а
местами в отвес меловыми складками уходили в зеленое провалище и
светились. Свет этих стен переливался и дрожал пушистыми тенями, словно
там, в самой глубине, до поры до времени отдыхало лесное вятское
Солнышко—родня большому древнему Солнцу, что с высоты грело мою Землю.
Борис Петров Верх падения
Рис. А. Скотаренко
Ах, какие были летние рассветы на лесной речке Комарице! И какие
водились в ней лини златочешуйные... В середине лета они клевали на
удочку задолго до восхода, на самом темнозорье. Правда, при обязательном
условии—если с вечера в омут бросить горсть распаренного овса.
Я приезжал туда по лугам на велосипеде. В сумерках трава обдавалась
полноводной росой, дергачи в кустах наперебой драли глотки. Я спускался
с берега к самой воде, от которой тянуло парным туманом, и бросал в
дымящийся омут теплые разбухшие зерна. Зарницы начинали молча
вспыхивать за лесом.
Душистую летнюю ночь приходилось коротать тут же на берегу. Сперва
я палил небольшой костерок-теплинку и пил чай, настоянный на
смородиновом листе. Потом завертывался в старый брезентовый плащ и ложился
возле меркнувшего огня тут же на берегу, прямо на траве. А название
речке мудрые предки дали, надо признать, поделом.
Плотно укутываешься плащом, но Сначала все-таки пытаешься оставить
дырочку для дыхания. Очень скоро в нее врывался свирепый долгонос и
начинал грозно ныть в темноте над ухом. Приходилось вскакивать,
разбрасывая плащ по сторонам, размахивая им, разгонять невидимое звенящее
облако комарья и быстро завертываться снова. Улегся, закутался как можно
плотнее. Дышать под брезентом душно, от росы плащ отсырел. Поверху
снуют и тычут острыми пиками бесчисленные насекомины, зудят, ноют
совсем рядом, злятся, что не могут проткнуть плотный брезент. Все-таки
молодой сон берет свое. Но только задремал, снова внутрь каким-то
образом пробирается отчаянный копьеносец и с лихим кличем расправляет
крылья. И я снова вскакиваю как ужаленный, снова размахиваю над
головой плащом.
Зато какие наступали зори!..
Перед самым рассветом выбираешься на свежий воздух, в голове смутно,
но несколько глубоких вздохов и приседаний снимают тяжесть и разгоняют
ознобную дрожь. Разматываю удочки. Бульк! По сонной воде разошелся круг от
упавшего грузила, поплавок побежал, побежал—поплыл и успокоился на
дымящейся глади. И какие ловились лини!.. А утром иволги свистели мне в светлой
березовой листве, били перепела в лугах, травы пахли душисто, как парное
молоко.
И так становилось обидно, что я всю эту радость пряного утра должен вдохнуть
один! Ведь мне ее слишком много на одного, хочется поделиться с дорогими
людьми. А жена и сын мучаются в душных городских спальнях и ничего этого
не видят, такой радости не испытывают... И я стал уговаривать жену поехать
на речку с ночевкой. ч
— Нет-нет-нет! Ты что? Там комары, сыро, холодно...
— Летом холодно?!
— Нет-нет!.. Мне и одеться не во что.
Не знаю, какой змий-искуситель внутренним голосом шепнул мне, —я купил
ей прекрасную туристскую куртку. Ах, какая куртка! Какие-то золотые (совершенно
ненужные) пуговицы, на карманах молнии, и вся обшита цветным кантом,
и общий тон оказался как раз ей к лицу. Красавица куртка, просто невозможно
не надеть! Но по городу в ней ходить не с руки... Пришлось жене ехать со мной
на рыбалку.
Понятное дело, на Комарицу я их не повез, выбрал речку открытую, с
песчаными берегами. Интересной ловли на ней не ждал, зато днем можно было купаться
Hfpx иадения
77
и тгорать — чтобы только им понравилось. Подумав, на всякий случай попросил
v приятеля палатку. Самодельная была, примитивный шалашик без дна.
В общем, все обошлось прекрасно. Купались, загорали, собирали цветы,
слушали свист иволги. Но ведь не бывает таких речек, на которых нет ни единого
комарика! Крутилось их там штук пять-десять, ну,., полсотни.
— Поедем еще? — спросил я дома.
— Нет уж, с меня хватит. Пока спала, все губы искусали, — неожиданно
услышал £ ответ.
Действительно, один провокатор ухитрился проникнуть в палатку и, конечно,
отыскал самое сочное место.
— И я всю ночь мерзла...
— Как можно мерзнуть в такую душную ночь?
— Не знаю как. А я всю ночь дрожала.
Вопрос, как говорится, встал на принцип. Пришлось мне купить настоящую
палатку с полом и двойными застежками. Еще подумав, я поднатужился и приобрел
иатный спальный мешок.
Поехали с ночевкой. Вечером плотно закрыли двери, сын светил по углам
шектрическим фонарем, а мы яростно набрасывались на попадавших в. луч
комариков. Всех кровопийцев уничтожили, не спали, а царствовали, царили —
как дома!
— Только под боками жестко, все косточки болят, — пожаловалась она
наутро.
И еще оказалось, что в брезентовой палатке невозможно читать днем. На солнце
налит, в тени под деревьями мухи и слепни, а у нашего парусинового домика
шк накаляет лучами крышу, что внутри будто в духовке. Через некоторое
нремя у нас появились: новая импортная палатка с двойным тентом, в которой
не жарко на солнце; надувные матрацы и насос к ним; электрический фонарь
с аккумулятором; канистра для воды, чтобы не бегать всякий раз с котелком
к реке; по три комплекта одежды — в дорогу, для рыбалки и запасной на случай
дождя. И многое всякое разное. Даже по две ложки на каждого стали возить:
деревянные для экзотики и металлические на случай, если ненароком наступишь
па ритуальную деревянную.
Сами понимаете, если все это тащить на себе, то получились бы неприподъем-
ные рюкзаки—не отдых, а мучительный, каторжный труд. Но к тому времени
мы уже приобрели мотоцикл с коляской. А механические колеса предоставляют
1акие возможности! Стало не обязательно думать: тяжела ли вещь, много ли места
ишимает в рюкзаке, можно ли обойтись без нее? Одно дело носимый вариант
оборудования, другое — возимый.
Довольно мучиться в низкой палаточке, —сгорбившись в темноте, словно
первобытные люди в пещере! Долой пещерный образ жизни! Теперь у нас не
палатка—дом с прихожей и гостиной, в. которой размещаются дорожный
столик и стулья, в которой жить можно в полный рост. Правда, у нового
синтетического жилища вызывающе оранжевый цвет, и раньше я, скромный
рыболов, с презрением прошел бы мимо таких туристов-горожан. Ватный спальник
перешел к подросшему сыну, а жене я раздобыл дефицит из верблюжьей
шерсти. Не спальник — космический скафандр, который не понимает, что такое
наружная температура. Будь за бортом минус тридцать или плюс пятьдесят — внутри
нсегда свой ровный микроклимат. Чудо!
И туристский примус „шмель" — чудо. Керосиновый ревет с такой силой,
будто живешь не в палатке, а в аэропорту. „Шмель" же тихонько фырчит
тлубым спиртовым пламенем двух конфорок, мгновенно варит и верно греет
и непогоду. Вершина туристской техники. И копоти от него не видно, только что
ест глаза и во рту горько, но можно перетерпеть.
У рыбацкого костра
78
Конечно, груза теперь куда больше набирается. За три ходки ношу из квартиры
в машину (сами - понимаете, мотоцикл нас уже устроить не мог). Но тоже
не беда: хоть какая-то физическая нагрузка, а то все за рулем. А на реплики соседей
(„Сразу видно — настоящие таежники!") можно отшучиваться: мол, эвенкам для
кочевки требуется по пятнадцати оленей на семью, а мы все впихиваем в один
„Запорожец" с багажником на крыше.
Если глянуть на наш стан выходного дня со стороны, то увидишь уютненько
расположившееся на берегу реки небольшое поместье, по крайней мере усадьбу
однодворца-единоличника. В тени под деревьями стоит укрытый тентом
автомобиль. Рядом расчищена площадка для хоромов — этакого небольшого дворца
из ярко-оранжевой синтетики, обнесенного неглубоким рвом (с противопожарной
целью). Между стволами раскинуты антенны и веревки с развешенной одеждой.
Кострище оборудовано прочным металлическим таганом, на котором можно
зажарить целого быка. Рядом—чурка, в нее воткнут топор; тут же одноручная
пила, куча дров. Чуть дальше стол и стулья вокруг — летняя трапезная. На случай
непогоды есть столовая под крышей. У берега на волне покачивается резиновая
шхуна. Всюду канистры, ведра, лопаты, домкраты, насосы. Я же сказал: целое
хозяйство. И мне надо помнить, куда что положить, что достать или убрать.
Свертывание и развертывание лагеря занимает полдня — многовато, конечно.
Но настоящая беда в другом: линей я давно уже не ловлю. Есть у меня самые
изысканные снасти, верный прикорм и нужные насадки. Да только привередливая
рыба клюет лишь на темной заре, задолго до восхода. С вечера я все готовлю
и раскладываю на берегу, как положено. А самую зорьку... почти всегда просыпаю-
разнежишься в теплом спальнике на мягком матраце. Всю ночь, кажется, думаю.
Верх падения
79
как бы не проспать зорьку! И просыпаю. В понедельник друзья расспрашивают:
как порыбачил? „А —махнешь рукой.— Рыбы-то все меньше становится, сами
шаете..." Не станешь ведь признаваться, что самое темнозорье прохрапел и вылез,
когда солнце припекло.
— Ты, папуля, и ухой нас кормить перестал, — смеясь, упрекнула жена. —
Опять проспал. Раз не можешь, брал бы будильник.
А ведь идея! Я про себя усмехнулся, представив, как бы раньше отнесся
к сообщению, что некий рыболов берет на речку будильник (а заодно пижаму
с тапочками)... Помер бы со смеху! Но то было раньше, а теперь времена другие —
век научно-технического прогресса. У каждого школьника в ранце ЭВМ. А
будильник всего-то примитивный механизм на уровне первого железного плуга—
чего же смущаться!
И вот я лежу в палатке, под ухом постукивает прибор времени. Жена и сын
рядом дышат глубоко и размеренно, а я не могу уснуть. Тик-так, тик-так —
гак-то вот... И случилось мне в тот час откровение.
Каким я когда-то был! Как молодой лось! Здоровый, сильный, вольный.
Где лег, тут и лежка Ел впроголодь (горбушка за пазухой), спал впрохолодь.
Перед рассветом задрог— вскочил: здравствуй, зорька! А как же? Не промокнешь —
не поймаешь, не продрогнешь — не видать тебе линя златочешуйного!
Ведь было, было! Вспоминалось, как отец когда-то мечтательно говорил:
— Эх, скорее бы на речку да чаю с дымком попить!
Чай с душистым таловым романтическим дымком—какая прелесть! Зачем
же я сюда приехал из душной городской квартиры?! Приехал отдохнуть, подышать
чистым воздухом, поработать увядающими мышцами, поймать золотистого линя —
золотую мечту желаний. И ведь было, было! А теперь как я низко пал! Была
молодая трава под боком или душистое сено —теперь едкая резина. Было
шездное небо над головой — стало два слоя капрона. Была заповедная тишина
вокруг—теперь часовой механизм всю ночь долбит в ухо. Дышу бензиновым
чадом, ем до пресыщения (на вольном воздухе такой аппетит!). Бог ты мой! Ну зудел
один комарик под плащом—как прекрасно! Забыл, какое оно, ядреное чувство
голода в здоровом поработавшем организме.
И как же я докатился до жизни подобной? Ах, женщины, женщины, что
вы с нами делаете! Обволакиваете ласками, мягкостью, удобствами... Где теперь
тот молодой лось! От чего уехал из города, к тому же и приехал. Тот же коварный
комфорт, лишающий необходимости проявлять собственную силу, волю
и выносливость...
Нет! Не дамся, не поддамся. Назад—к топору и костру, к пешему ходу
и святым зорям! Не сдамся, пока еще есть силы сопротивляться. Примусу
проклятому, теплому спальнику, изобилию, мягкой резине, да и машине, всей коварно
окружающей меня технике — не пойду в плен! Пока еще могу.
Но как быть с женой?
Владимир Комиссаров Информация
Солнечным воскресным днем мы всей семьей выехали на лоно природы —
отдохнуть. Лесопарк, куда доставил нас маршрутный автобус, привольно
раскинулся по берегам озера, образуя в сочетании с водным зеркалом живописный
уголок, словно специально созданный природой для того, чтобы уставшие от
повседневной сутолоки люди обретали здесь душевный покой и умиротворение.
Хорошо в парке! Вековые сосны, березы и ели, то вплотную подступая к воде,
то удаляясь и уступая место зеленым лужайкам, призывно манят под тенистую
сень, а ярко-сочная зелень еще не успевшей поблекнуть травы радует глаз
золотом цветущих одуванчиков. Выбирая место по душе, ты не спеша идешь по
тропинке среди могучих деревьев, слушаешь перезвон птичьих голосов и, жадно
вдыхая напоенный лесными запахами воздух, чувствуешь, как вместе с ним
вливается в твое тело сила и бодрость, а на душе становится светло и спокойно.
В какой-то момент с веселым удивлением вдруг замечаешь за собой, что
хочется без удержу говорить своим близким милые глупости, шутить, смеяться
и беззаботно радоваться жизни.
Погуляв по лесу, мы выбрали укромное место на небольшой лужайке среди
густого подлеска, недалеко от воды, намереваясь со временем развести
портативный рыбацкий примус, чтобы сварить уху. Дело в том, что только накануне
приятель прислал мне с оказией волжского судака Не очень крупного. На
килограмм, не больше. Вот и решил я своих домашних на отдыхе ухой побаловать,
которой давненько не пробовали. Все необходимое, чтобы сварить уху, мы с собой
взяли, а я еще и удочки прихватил. Так, на всякий случай. Может, рыбка какая
и клюнет... А нет, так все равно леску в воде помочу, душу порадую.
Народу в парке прибывает. Кто лодку берет, кто с удочками занимается,
кто купаться пробует, а большинство просто так — ничего не делает.
Расположились и мы на отдых. Жена загорать устроилась, детишки в траве
бабочек ловят, а я с удочками. Малявок таскаю и одну даже в качестве
живца использовал. Может, щука клюнет. На отдыхе время быстро летит.
Чую, желудок о себе напоминать начал, значит, пора обед готовить. Детишкам
говорю — картошку, лук чистите, жене — примус разводи, а сам на берегу
расположился судака потрошить. Откуда ни возьмись стайка пацанов с удочками.
На мою рыбину смотрят.
— Дядя, разве здесь судаки есть?
— Как видите.
— А на что клюнул?
— На малявку.
О чем-то еще меж собой переговорили и скрылись.
Только эти убежали, другие подошли — те же вопросы. И этим неправду
сказал. Специально, чтобы рыбацкий азарт подогреть. Смотрю, взрослые, что
по берегу прогуливаются, около меня притормаживают и на судака смотрят.
Очистил я его, сварил уху. Пообедали. По парку погуляли и домой поехали.
Хорошо отдохнули.
И забыл бы я про все это, только в начале следующей недели встречаю
знакомого. Тоже рыбалкой увлекается. То да се. Разговорились.
— Слыхал ли, на Харинке судак ловится?—он меня спрашивает.
— Да ну, — говорю. — Вот так новость. От кого узнал?
— У моего соседа сынишка в парк рыбачить ездил и видел, как один мужик
большого судака, килограмма на три, поймал.
— Возможно, — говорю, — и такое. Только как же судак этот в Харинку попал?
Это же рыба волжская.
Информация
81
— Очень просто, — говорит. — Птицы икру затащили, вот он и развелся. В общем,
надо в воскресенье там побывать, попробовать на живца половить. Пойдешь ли?
— Там видно будет, — говорю. — В конце недели созвонимся.
Видя, как горит мой знакомый желанием судака поймать, не стал я разубеждать
его в приятном заблуждении. Пусть, мол, пока считает, что и в Харинке судаки
сеть, а потом скажу—посмеемся.
Через несколько часов телефонный звонок раздается. Федор Иванович,
инженер по профессии и рыболов по увлечению, звонит.
— Здравствуй. Знаешь новость? В Харинке судак появился.
— Вот тебе и ну! В прошлое воскресенье один мужик килограммов на шесть
судачину вытащил. В руках несет, а хвост по земле тащится.
— Откуда информация? — спрашиваю.
— Из достоверных источников. У подруги моей жены сноха там отдыхала,
I ак у нее сынишка сам все видел. В общем, готовься, в выходной поедем,
попробуем. Живцов я на себя беру, не беспокойся.
И его не стал я разубеждать, разочаровывать. Пусть хоть несколько дней
поживет в приятном ожидании рыбалки на судака!
А до конца недели я еще от троих рыбаков получил информацию о том,
что в Харинке судак появился. Что на живца берет—спасу нет, даже лески рвет,
и что один мужик в прошлое воскресенье килограммов на восемь судачину
иi)iудил. Сам вытащить не смог — помогали. Одним словом, наслушался столько,
чю к выходному и сам поверил, что в Харинке судак развелся.
А когда в воскресенье с удочками туда чуть свет прибыл, глазам своим не
поверил: по берегам водоема стояли, сидели, лежали удильщики. Лес удочек —
п длинных и покороче, и простых и бамбуковых — красноречивее всяких слов
говорил о том, что для рыболова далеко не последнее дело информация.
-Да ну!
Владимир Трепетцов
«РЫБАЛКА»
В ЛИВЕНЬ
(ироническое)
Под заветною ивой
Снова рыбу ужу...
Ну и шпарит ливень небывалый!..
Мы с собакой спрятались под ель.
У меня собака спаниель:
Рыжий коккер — добродушный малый.
Я наивно счастливый:
11 и о чем не тужу.
Как же тихо и ясно!..
И загадочно как...
Слышу голос: «Напрасно
Время тратишь, чудак...
Говорю ему: «Держись, Джунгар!..
Не скули!.. Закончится стихия —
Будет снова солнца щедрый жар,
Напишу хорошие стихи я: у-
Здесь поля протравили:
Живность всю — как метлой.
Все кругом отравили
Агрохимией злой...
Как с тобою весело рыбачим,
Как прекрасно этот дождик льет...»
Но читаю я в глазах собачьих:
«Помолчал бы лучше, рифмоплет!..»
Зря сюда ты приехал —
Место гиблым слывет,
вели крикнуть, то эхо
Кверху пузом всплывет...»
6-1403
С удочкой
и рюкзаком
Олег Скуратов
ПОИСК ПРЕКРАСНОГО
В. Надашневич
СЕРЕМО
Альберт Гурулев
СКАЗОЧНЫЙ ОСТРОВ
ВАРГАЛИК
Олег Скуратов ПОИСК ПрекрЭСНОГО
ЗЕРЕНДИНСКИЕ ЗОРИ
В середине лета я проводил отпуск
на Зерендинском озере. Ехал туда
впервые, довольно смутно представляя
тамошнюю рыбалку. Но в июле в Кок-
четавской области было не очень жарко
(всего плюс тридцать!), а на ближай-
щих к Алма-Ате водоемах—на Или
и Капчагае — температура поднималась
до сорока-сорока пяти градусов в тени.
А там., где хорошо ловится рыба, не
всегда можно отыскать эту самую тень...
В Зеренде берег в великолепных
соснах, а в большинстве заливов —
высокий камыш, так что некоторое
неудобство представляют не жаркие
солнечные лучи, а комары. Наблюдал
я такую сцену... Приехавший из
Харькова рыболов встал на лодке в
пятидесяти метрах от камышей. Через
полчаса он не мог даже червя нацепить
на крючок —так его доняли комары.
Он не запасся „Тайгой" или другими
средствами от этих агрессивных
насекомых и теперь только и делал, что
Рис. А. Семенова
отмахивался от гудящего облака. Как
потом уверял харьковчанин, зерендин
ские комары кусали даже через
ботинки...
Однако те, кто смазывал лицо и руки
популярной „Тайгой", чувствовали себя
на этом озере довольно спокойно.
Была, правда, еще одна
неожиданность—сильные ветры, но и к ним
удалось приспособиться.
Многочисленные заливы открывали возможность
маневра.
Как обычно, на рыбалку мы прибыли
в боевом составе: жена, сын и я. Но
на этот раз жили не в палатке, а уютном
туристском домике на Зеленом мысу.
Места отличные! Природа напоминает
Карельский перешеек —сосны, скалы,
озера. Но даже в Карелии на встретишь
такого причудливого нагромождения
камней. Иной раз возникала мысль, что
многоэтажные каменные пирамиды, ело
женные словно из нарезанных ножом
округлых блинов,— дело рук разумных
существ. Небольшие сосны умудряются
расти даже на верхних блинах, вцепля
Поиск прекрасного
83
нсь крабьими корнями в поросшие мхом
меновые камни. Само озеро сплошь
окружено лесом, а естественными
пристанями для лодок служат огромные
плиты, уходящие с берега в глубину
мод...
Кстати, озеро не очень глубокое,
хотя до противоположного берега
несколько километров. По словам води-
геля, который вез нас из Кокчетава на
Зеленый мыс, в водоеме была пропасть
рыбы, и мы, беспокойно проведя пер-
ную ночь, с утра двинулись к озеру
полные радужных надежд. На косе
встретили двух рыболовов, и я прежде
всего подошел к ним, чтобы узнать
особенности местной рыбалки. Меня
интересовал рипус—рыба, которую
ранее не видывал, но о которой столь
восторженно рассказывал водитель.
Он уверял, что эта вкуснейшая рыба
(весом до килограмма) ловится здесь
в изобилии. Но когда я увидел в садке
у рыболова лишь пять небольших окуш-
ков и осторожно осведомился о
таинственном рипусе, то выяснилось, что
эта рыба клюет только поздней осенью
и зимой...
— А что же здесь ловится?
Человек с удочками помолчал и
нехотя произнес:
— А все, что поймаете. Сегодня вот
ветер с севера, так что ничего не
клюет...
Слова его несколько встревожили,
но наша бригада, взяв на базе
просторную лодку, отправилась в ближайший
залив, где виднелись многочисленные
острова стройного камыша. Там просто
не могло не клевать! Встав с
подветренной стороны, мы закинули удочки
и замерли в ожидании хорошей поклевки.
Прошло десять минут, потом сорок —
поплавки не сдвинулись с места! Мы
начали перемерять глубину, менять спуск,
крючки и наживку, но до обеда
поймали лишь двух плотвичек и столько
же окушков, причем рыбки были
размером с ладонь.
Вконец раздосадованные, мы
вернулись на берег. Лодочник, скептически
оглядевший улов, объяснил нашу неудачу
так:
— Три дня была дождливая, ветреная
погода. Сегодня наконец солнечный
день, но давление еще растет, а наша
рыба этих перепадов не любит. Вот
к вечеру, пожалуй, начнется клев...
Перед сумерками ветер утих, и на
озере установилась диковинная тишина.
Только сейчас мы заметили, что смолк
надоедливый шум сосен. Отправились
на то же место. Разогнали лодку и метров
за сорок до камышей перестали грести,
чтобы не распугать рыбу. Затем
привязались к зарослям и закинули
„телескопы". Должен сказать, что с червями
в Зеренде— проблема. Известно, где
песок и камни—ползают одни муравьи.
Пришлось ловить на мякиш белого хлеба.
Поначалу клев был вялый, а потом стала
одолевать плотва. В Казахстане ее
называют чабак и водится она практически
во всех водоемах. Мы уже решили,
что, кроме плотвы, в этом заливе ничего
нет, как вдруг увидели необычную
картину...
Метрах в тридцати, у соседнего
островка камышей, вынырнул и снова ушел
под воду здоровенный сазан. Вскоре
он снова повторил свой странный трюк.
Первый раз я видел сазана в роли
дельфина. Застоялся, что ли, в ненастье
или охотился за мальками? Так или
иначе, но нам этот эпизод явно улучшил
настроение. Выходит, здесь не только
плотва!
И верно... Поплавок на удилище сына
резко ушел под воду, затем вынырнул
возле моего и вместе с моей снастью
двинулся к камышам... Артур удил на
носу лодки, а я —у левого борта, но,
видимо, рыба запутала наши лески,
и теперь катушки трещали на обеих
удочках! Был момент, когда рыба ушла
за выступ зеленого островка, и попытки
вытянуть ее оттуда грозили завершится
обрывом лески. Пришлось отвязывать
лодку и плыть следом. Наша
неопытность и легкая паника, возникшая на
борту, привели к тому, что не видимая
нам рыба оказалась в глубокой яме,
из которой к поверхности поднимались
красноватые водоросли. А наши лески,
многократно переплетенные этими
растениями, словно стали на якорь.
Жена смерила удилищем глубину —
дна не достала. А ведь там могла
оказаться коряга и „наш сазан", возможно,
спрятался под нее! Больше часа мы с
разных позиций тащили леску, но
безрезультатно. Подъехали еще двое
рыболовов, поплевали на руки (мол, дело
тут плевое), но отъехали ни с чем,
высказав обидное для нас предположение,
что никого мы не поймали, а
обыкновенно зацепились за корягу...
И все-таки леску мы высвободили.
Правда, без рыбы. Лишь обломок крючка
свидетельствовал, что хорошая поклевка
6*
С удочкой и рюкзаком
84
нам не приснилась. Кто это был? Сазан,
карп?.. Трудно сказать, тем более что
местные рыболовы утверждали, будто
в озере водятся и те, и другие, а
экземпляры до пуда попадались еще в
прошлом году...
Не знаю... За месяц, проведенный
на Зерендинском озере, мы таких
рекордсменов не видели. Но удовольствие
от рыбалки получили огромное. Удача
наметилась в тот же вечер, когда мы
упустили рыбу, о размерах которой
можно было только догадываться. Поменяв
место, подогнали лодку к дальним
зарослям, рядом с которыми чернел
порядочный плес темной воды. Поставили
сазаньи крючки, насадили распаренную
перловку, и буквально с первого заброса
я вытащил килограммового карпа. Через
мгновение жена подсекла еще более
увесистого и, в отличие от первого, не
серебристого, а зеркального. Это был
настоящий красавец!
Солнце уже заходило за лесистую
гору, когда мы смотали удочки и налегли
на весла. За кормой в садке плескались
семь карпов и один линь, а плотву
мы отпустили. И так хороший улов.
А большего — и не надо. Кстати,
установленная норма вылова на Зерендин
ском озере соблюдается всеми удиль
щиками. Исчерпав лимит, рыболовы
немедленно сворачивают снасти.
Открою еще один секрет этого бога
того озера. В первый же вечер мы
обратили внимание на огоньки, блуждаю
щие вдоль берега. Выяснилось, что это
люди с фонариками. Они ходили по
колено в воде и ловили раков. Их здесь
великое множество.
С ПЕРВОЙ ПОКЛЕВКИ
О рыбалке на Сырдарье я не раз
слышал много интересного и поехал
туда при первой возможности, — кан
обычно, всей семьей. Ну что проку
ловить одному? В рыбалке, как и в спор
те, необходим дух соревнования. А у
меня любят ловить рыбу и сын, и жена.
Кто больше поймает, тот и герой дня
Бывает, что Артур несколько дней под
ряд облавливает родителей, причем
матери все неудачи он, конечно, про
щает, а я становлюсь мишенью для
шуток. К примеру, мне советуют заняться
лучше сбором хвороста и зря не рас
пугивать своей удочкой обитателей во
Поиск прекрасного
85
доема. Или выловленную мной рыбешку
начинают без удержу расхваливать,
нкобы для того, чтобы я мог преодолеть
некий психологический барьер.
Как бы там ни было, но уже в пути
к Сырдарье мы с Артуром заключили
пари: кто выловит самый интересный
экземпляр? ,
К нашему пари присоединился и
Виктор Николаевич, у которого мы
гостили в Чимкенте и на чьей машине
теперь мчались к загадочной для нас
реке. Виктор Николаевич без; устали
рассказывал о выловленных им лично
пятипудовых сомах, в желудке у которых
находил проглоченных чаек. А когда
заходил разговор о рыбалке под Алма-
Атой, он обычно перебивал и тоном
бывалого рыболова говорил: „Это вы
делали абсолютно не так, я потом
покажу".
От Чимкента до великой реки —
двести километров! Но поглядеть вокруг
есть на что, потому дорога и не
показалась долгой. Подъехав к реке Арысь,
мы для разминки забросили удочки.
Место выбрали немного ниже ресторана
для туристов, куда река сносит пищевые
отходы, которыми кормится местная
рыбешка. Мальчишки на наших глазах
таскали довольно толстую маринку.
Когда-то ее было много во всех речках
Южного Казахстана. Но с тех пор, как
в Балхаш и Или запустили судака,
маринка стала исчезать. Но в Арыси ее пока
достаточно. Поудив минут двадцать и
отдав мальчишкам наш скудный улов,
двинулись в дальнейший путь.
Вдоль шоссе стали попадаться
курганы. Как объяснил наш водитель, это —
сторожевые холмы. Возникли они в
незапамятные времена, когда Средняя
Азия полыхала огнем нашествий и
междоусобных войн... На один такой холм
мы поднялись. Видимость—отличная!
Да, жившие здесь когда-то люди умели
выбирать господствующую точку. За
пятьдесят, а то и семьдесят
километров узнавали они приближение
вражеской конницы и по столбу пыли судили
о ее численности...
Перед Туркестаном нас окружили
хлопковые поля,, а впереди виднелся
голубой купол мавзолея Хаджи Ясави,
что выстроен девятьсот лет назад
Тимуром. Осмотрев мавзолей и проехав
по тенистым улочкам Туркестана, мы
почти сорок километров пылили по
чуть приметной степной дороге. Но вот
за зарослями джиды блеснула вода.
Въезжаем на территорию пансионата.
Едва разгрузившись, рванулись к реке.
Но оказалось, что до нее более
километра, а здесь —только огромный затон,
соединенный с Сырдарьей узкой
протокой.
Администратор пансионата показал
лодки и посоветовал не ходить сегодня
к реке:
— До заката чуть более часа,
половите пока в затоне. Сейчас как раз
клев!
Наскоро собрав удочки, мы выплыли
из высокого тростника на плес. Солнце
уж садилось за макушки лохматых
деревьев, и у противоположного берега,
у стены камышей, вода потемнела.
Когда там. раздался сильный всплеск,
мы перестали грести и повернули головы,
но заметили только длинную тень,
мелькнувшую над плавучими водорослями.
Вот это да! Жена уверяла, что видела
метровую рыбину, мне же она
показалась еще большей. На другой лодке,
где сидели Артур и Виктор Николаевич,
тоже заметили этот кульбит, и водитель
восхищенно развел руки, видимо
показывая нам, каких размеров был этот
таинственный экземпляр. Кстати говоря,
всплески воды и расходящиеся по ней
круги слышались и виделись во многих
местах. Чувствовалось, что залив
буквально кишит рыбой!
Но где удить?! На глубине или у
берега? Кто здесь водится и на что
ловится? В спешке мы не расспросили
хозяина, а ведь у каждого водоема
свои странности. К чему приводит
торопливость у неопытных рыболовов, мы
ощутили сразу... Наладив удочки, с
ужасом обнаружили, что забыли наживку.
С досады я уже хотел повернуть назад,
но положение спасла супруга. Она
достала из целлофанового пакета пару
бутербродов, уцелевших во время пути.
Смочив белый мякиш и хорошенько
отжав его, я сделал первый заброс...
Поклевка последовала раньше, чем
я уселся на носовую скамью. И какая
поклевка! Удочку чуть не вырвало,
а когда я сжал ее крепче, согнуло дугой.
Подсек и почувствовал совсем не
податливую тяжесть. Признаюсь, такой
сильной рыбы я еще не вытаскивал...
Хорошо, что, готовясь ловить на
Сырдарье сазанов, поставил темно-зеленую
леску ноль шесть. Леска вела себя
отлично, а вот за удилище я опасался.
Подплыл Виктор Николаевич с
Артуром. Они еще не развернули снасти,
С удочкой и рюкзаком
86
но, видя мои муки, поспешили на помощь.
Впрочем, „муки" доставляли мне
несравненное удовольствие! Иногда удавалось
поднять рыбу на поверхность, и тогда
я видел длинный плавник, который
странно сливался с хвостом. Но рыба тут
же уходила на глубину, и не было
никакой возможности ее разглядеть,
определить, так сказать, какого она вида...
Виктор Николаевич метался вдоль
лодки, размахивая сачком. „Ну разве
так выводят!" — кричал он, когда
опаздывал подхватить проходящую у борта
рыбу. А затем его непререкаемый
авторитет упал еще больше. Неловко
сманеврировав снастью, он позволил
рыбине сильно ударить хвостом по
обручу, и сачок упал в воду. Какой позор
для рыболова! Но мне было не до смеха.
Страшная серая голова, покрытая
чешуей, показалась в метре от моей лодки.
С размаху это чудище ткнулось в весло
и тут же, открыв огромную пасть,
схватило его зубами...
Будь это не весло, а, скажем,
бамбуковое удилище, оно вполне могло бы
треснуть под напором таких челюстей.
Но яростное нападение заставило рыбу
остановиться, и жена ловко поддела ее
снизу нашим самым крупным сачком.
Страшновато было даже наклоняться
к запутанной в сетке рыбе. Длинное,
до метра, тело напоминало огромного
налима. Круглое в передней части, оно
было словно сплющено к середине и к
хвосту. Цвет грязно-зеленый, на боках —
темная слизь. Крупные, немигающие
глаза глядели с выразительной угрозой.
— 3 мееголов! — уверенно сказал
Виктор Николаевич, снова обретая тон
бывалого рыболова. — Я таких ловил по
нескольку штук в день...
Сын с иронией взглянул на него
и предложил поискать утонувший сачок.
Между тем заметно стемнело, и мы
с великолепным трофеем вернулись в
пансионат. Надо ли говорить, что мы
с женой были подлинными героями
вечера.
Наутро — впрочем, еще было темно —
мы направились к Сырдарье. Шли по
тропинке между колючих кустов с белыми,
почти ватными цветами. Шли, поглядывая
под ноги, опасаясь змей. И вот за
крутым берегом — великая река!
Взглянули с обрыва и увидели, как два
змееголова медленно отошли от берега.
Двигались они степенно, не шевеля
плавниками, и словно не испугались
нашего появления.
Найдя песчаную отмель, мы закинули
донки, а сами стали удить в небольшом
заливчике. Попадались карпы, средний
сазан, на спиннинг ловился жерех, но
за те несколько дней, что мы отдыхали
на Сырдарье, более удивительной рыбы,
чем змееголов, мы так и не добыли.
Так что пари выиграл я, поймав мет
ровое чудище. Причем с первой по
клевки!
ОХОТА НА ЖЕРЕХА
Своенравностью характера река Или
способна сбить с толку любого начи
нающего рыболова. И даже опытного,
но приехавшего в первый раз. Посидев
день-другой у реки и не выловив ни
единой рыбы, он может уехать, твердо
решив больше сюда не показываться
А между тем в водах Или живет самая
разнообразная рыба: осетр, севрюга,
сазан, усач, жерех. Немало здесь судака
и леща, сома и плотвы.
Но с тех пор, как верховье Или
перегородила плотина и возникло рукот
ворное Капчагайское море, режим жиз
ни крупнейшей реки Казахстана изменил
ся. С началом сброса воды из водо
хранилища рыба перестает клевать кан
по команде!
Поиск прекрасного
87
Есть и другие причины капризов
речных обитателей. Например, северный
ветер, называемый здесь балхашец.
Неблагоприятен для клева и курдай,
дующий с запада, и вообще резкие
перемены погоды. А они здесь нередки.
К тому же еще. бывают пыльные бури
и штормовой ветер. Зато дни затишья —
праздник для рыболова!
От Алма-Аты до реки Или многие
добираются автобусом в том случае,
если собираются ловить наКапчагайском
водохранилище. В реке у плотины удить,
естественно, запрещено. Поэтому надо
ехать еще километров пятьдесят в
сторону Баканаса. Обычно рыболовы
отправляются на Или на автомашинах
в пятницу вечером, а возвращаются
в ночь на понедельник. Тогда больше
шансов дождаться хорошего клева.
Извилистая река тянется на сотни
километров до Балхаша. Говорят, что чем
ближе к знаменитому казахстанскому
озеру, тем богаче река рыбой.
Появляются новые рукава, протоки и заводи,
да и сама стремительная Или становится
шире и степенней. Но мое излюбленное
место — сто двадцать пятый километр
Баканасского шоссе. В апреле и мае,
когда устанавливаются теплые дни
(нередко и жаркие!), мы с женой
отправляемся на знакомый берег. Степь в эти
дни — загляденье! Сочная зелень тонет
в море красных тюльпанов и маков.
Впечатление такое, что дорога
проложена по бескрайнему красочному ковру.
Весной на Или, как рыбнадзор
снимает запрет на ловлю, особенно хорошо.
Нет изнуряющей жары, а вода в
протоках еще не заросла водорослями.
У крутого берега (песчаный обрыв
здесь более двух метров) останавливаем
машину и сразу же устремляем взоры
на реку. Хорошей приметой считается
проходящая в воде крупная рыба —
жерех или сазан.
Обычно вокруг полное безлюдье.
Но нам как раз это и нужно. Работы
в первый час—хоть отбавляй! Ставим
палатку, лопатой поправляем ступеньки,
ведущие к реке, очищаем ямку для
костра, прикрепляем сверху чугунную
решетку. Такой род костра здесь самый
подходящий. Ветер не задувает огонь,
а лишь способствует горению. На
решетку же с удобствами умещаются и
кастрюля и чайник.
Нередко я не выдерживаю
организационной суеты и принимаюсь за снасти.
Первым делом забираю донки и ухожу
метров за сто к изгибу реки, где
медленно крутится огромный водоворот.
Здесь яма глубиной до двенадцати
метров... Устанавливаю донки и принимаюсь
за удочки. Сын имеет свой взгляд на
рыбалку и оснащает раздвижную удочку
сам. Я снаряжаю орудия лова себе
и жене, которая в эти вопросы не
вмешивается и полностью доверяет мне
черновую работу с лесками, грузилами
и крючками. Получив готовую удочку,
она первой и начинает охоту на жереха.
Почему именно на жереха? Да
потому, что жерех — главная на Или рыба.
Его здесь поразительно много, и можно,
притаившись на обрыве, часами
наблюдать, как он гуляет вдоль берега. Когда
нет сброса воды и поднятой этим
сбросом мути, всю рыбу на несколько
метров от берега можно рассматривать,
как в аквариуме. Вот длинной
торпедой скользит вдоль камней судак, вот
один за другим чутко и неторопливо
проплывают жерехи. Малейший шум на
берегу, и они рывком устремляются
в глубину реки...
Свой участок мы постоянно
прикармливаем остатками съестного. На
крючки идет даже распаренная перловка,
иногда кукуруза. Удочка оснащается
грузом на конце лески, а повыше
ставим два поводка. Поклевку
определяем по сгибу кивка удилища. Жерех
хоть, и хищник, но хорошую кашу
хватает не хуже малька!
Запомнился один выезд4 в середине
лета. С утра дул северный ветер, и клев
как ножом обрезало. Уныло сидели мы
на парусиновых стульчиках и глядели,
как мимо равнодушно проплывают
большие рыбины. И вдруг... Резкий треск
катушки сорвал нас с места, и мы
побежали вдоль обрыва к донке. Леска
сходила сильными рывками. Я снял
с подставки изогнувшийся спиннинг,
и его чуть не вырвало из моих рук.
Начал отходить от обрыва и потихоньку
зажимать катушку, пока не обожгло
ладонь. Но вот рыбина, которую еще
не было видно, изменила направление —
пошла вправо, и леска на миг ослабла.
Мне удалось взять барабан катушки
удобнее и даже накрутить несколько
витков. Но не больше... Далеко на
середине реки сазан с шумом выскочил
из воды, а затем устремился по течению.
Повернуть его к берегу просто не
хватало сил, да и леска могла лопнуть.
Пришлось быстрым шагом идти вдоль
берега вместе с моими домочадцами,
С удочкой и рюкзаком
90
причем каждый из них подавал десятки
„великолепных" советов, которые, может,
могли бы принести пользу более
опытному рыболову, но не мне, впервые
схватившемуся с такой крупной рыбиной.
„Килограмм на десять!—восхищенно
произнес сын.— Но тебе не вытащить,
дай лучше мне спиннинг".
„Нет,— думал я, —здесь главное —
масса. А я тяжелее тебя на две такие
рыбины". Прошагав вправо метров
триста, а то и больше, я все-таки развернул
сазана поперек течения. В какой-то
момент, когда рыба ослабила
сопротивление, начал отчаянно крутить барабан
и вывел сазана на поверхность. Тяну
к берегу и вдруг замечаю, что на мели
сплошные коряги. Надо же нарваться
на такой участок! Делать нечего,
отпускаю катушку и даю рыбе уйти к
стремнине. И снова вместе с ней иду по
течению. Наконец отмель. Кручу катушку
что есть сил, но сазан уже стал
податливей—только рыскает влево и вправо,
так, что леска зигзагами бороздит воду.
Сын и жена опускаются к отмели,
а я усиливаю нажим на выступы
барабана. И вот уставший сазан режет
плавниками воду у самого берега. Со второй
или третьей попытки сын поддевает его
сачком и выволакивает на берег.
— Килограмм двенадцать, — говорит
жена.
— Восемь,—определяет юный
скептик.
Но сколько бы ни было, такого сазана
мы еще не вытаскивали. Что же с ним
делать: посадить на кукан или... Решили
приготовить блюдо, которое на наших
глазах готовил один старик на Капчагае.
Зовется оно коктал. Это по-казахски,
а по-русски — просто объедение!
Между тем супруга обратила
внимание, что ветер давно переменился и
воздух стал сухим и горячим. Чилик!
Этого ветра с верховьев Или, а точнее,
с юго-востока всегда с нетерпением
ждут местные рыболовы. Отложив
разделку сазана, мы переключились на
жереха. Сын ушел к устью протоки
ловить на кузнечика, а мы с женой
действовали более консервативно —
удили на распаренную перловку.
Может быть, я не прав, но каюсь —
люблю поудить с удобствами. Когда
печет солнце, сажусь на парусиновый
стул под развесистой джидой и держу
удочку так, чтобы она серединой
касалась края обрыва. Рыба на меня
внимания не обращает, а я просматриваю
прибрежную воду насквозь. Даже
приманку на концах поводков вижу. Какое-
то время грузило перемещается по
течению, но вот оно останавливается, и
поводки начинают играть. Тенью
проходят в глубине жерехи, редко рядом
друг с другом, чаще кильватерным
строем. Если леска не лежит на дне,
а попадается на их пути, жерехи
шарахаются в сторону. Один испугается —
другие метнутся за ним. Из своей
засады вижу, как небольшой жерех, явно
заметив наживку, прошел над ней и встал
у камня, словно задумавшись.
Мысленно умоляю его идти своей дорогой —
уж больно мал. А сзади подходят два
красавца, оба килограмма по два...
Теперь малыш не осмелится отведать
каши под носом у взрослых. А те
проходят мимо, потом возвращаются.
Когда метнулся один из них на наживку,
я прозевал. Но кивок на удочке чуть-
чуть не обломился —так хватанул этот
жерех!
Немного поводив для удовольствия,
даю жене подержать удочку, а сам
сбегаю с сачком по песчаным
ступеням. Пока спускался, вижу, жена поймала
еще одну рыбину и подвела к берегу
сразу двух жерехов, которых я с
триумфом пересадил в садок.
Здесь, на Или, садок должен быть
как можно просторнее. Лучше сделать
его самому, натянув сетку на пять
или шесть широких колец. Обычно
в дно реки я вбиваю два здоровых
кола и между ними притапливаю садок —
только горловина торчит над
поверхностью. В таком роскошном доме, да
еще в проточной воде, рыбы живут по
три-четыре дня.
Вбиваю рядом бамбуковый колышек
и прикрепляю небольшую катушку с
леской ноль три. Ставлю колокольчик,
а на крючок сажаю хорошего червя.
Буквально через минуту снасть
сработала. Зазвенел колокольчик, и я прямо
за леску подсек широкоспинного леща.
Ночь на Или наступает внезапно,
почти без сумерек. Стоит солнцу зайти
за холмы, как на небе зажигаются
звезды. Они здесь усыпают все небо
и торят ярко, словно в планетарии. А на
берег спускается мрак—хоть глаз
выколи. Только в темной Или продолжается
таинственная ночная жизнь. Тут и там
раздаются сильные всплески —это
жирует судак. Полюбовавшись звездами,
мы уходим в палатку, чтобы с первыми
признаками рассвета продолжить охоту.
В. Надашкевич
Серемо
Высокая изгородь вокруг деревни —
как крепостная стена вокруг
средневекового поселения. Кажется, что из ворот
выйдет стражник, учинит допрос: кто,
что, откуда — и потребует мыто за право
на въезд. Но стражника нет, высокая
изгородь — это всего-навсего загородка
для скота, чтобы коровы, овцы и
лошади не выходили за пределы деревни
и не забредали в окрестные леса,
а ворота—несколько толстых
поперечных жердин. Мы их сами открыл
и-закрыли и оказались на территории деревни
Хриплы.
Раннее утро, что-то никого еще не
видно, тихо. Неподалеку пасутся лошади.
Расположенная на холмах в стороне
от хороших дорог деревня поначалу
вызывает чувство чего-то неведомого
и загадочного, чувство, которое почти
всегда испытываешь в незнакомых
местах. А незнакомое хочется познать.
Сюда, на дальние окраины Калининской
области, почти на границу с Псковщиной
мы забрались с определенной целью —
увидеть озеро Серемо и поохотиться
на судаков. Другая рыба нас мало
интересовала. Нам рассказывали о
поистине гигантских, чуть ли не
пятнадцатикилограммовых, рыбинах, о тишине этих
мест, лесах, богатых зверем, ягодами,
грибами. И вот мы здесь. Позади ночь
за рулем, московская суета,
многочисленные населенные пункты, среди
которых Калинин, Вышний Волочок, Фирово.
Впереди —отпуск, рыбалка. Нас,
отпускников, четверо —дружный и
проверенный в деле коллектив. Брат Виктор
из Киева, Евгений и Александр—мои
старые друзья-товарищи по постоянным
рыбацким вылазкам. Поездка
планировалась давно, были согласованы отпуска,
решены оргвопросы.
Первым делом решаем
познакомиться с жителями деревни, узнать, как
работают почта и магазин, если они
есть. Жить, конечно, будем в палатке
на берегу озера, но в деревне всегда
нужно иметь друзей, которые при случае
помогли бы в чем-то, ответили на разные
вопросы, продали бы немного картошки,
яиц, лука, молока. Ведь все из города
не возьмешь!
Нам повезло: в то же утро мы
познакомились с очень симпатичным
человеком, лесником Василием. Он-то и
рассказал немного об озере, посоветовал,
где остановиться.
— Вон видите просвет между
деревьями? Туда и идите, устраивайтесь. Никто
вам и мешать не будет. Тропинка через
поле, ручей и кустарник приведет прямо
туда. Я буду к вам наведываться —
у меня лодка с мотором в том месте.
Когда она мне не нужна, можете
брать.
Озеро — менее чем в полукилометре
от деревни и хорошо видно с
возвышенности, на которой расположены
Хриплы. Оно кажется большим, и мы
рады, что сможем воспользоваться
моторной лодкой, потому что на больших
водоемах, да еще в волну, добираться
до дальних мест и гонять кружки на
резиновой лодке совсем не просто.
Если смотреть на географическую
карту, то озеро Серемо — это всего лишь
маленькая голубая капелька, упавшая
чуть севернее Селигера. Паутина
Селигерских плесов одной из своих нитей,
мелкой и заросшей протокой, дотянулась
до Серемо. Для лодок протока почти
непроходима, хотя здесь я встречал
энтузиастов-байдарочников, которые из
Селигера пробивались на Серемо, а
затем и в другую, смежную систему
озер, первое из которых—озеро
Граничное. От него Серемо отделяется
плотиной старой мельницы.
Я спрашивал, почему Серемо?
Откуда такое красивое слово? Кто-то
высказал догадку, что Серемо—это
кольцо. Но озеро не круглое, ширина
и длина разные—четыре с половиной
на шесть километров. В общем, никто
мне ответить не смог, все лишь
пожимали плечами. А жаль. Ведь так хочется
услышать историю мест, где бываешь,
деревень, рек, озер. А какие красивые
и загадочные названия встречаются!
Вслушайтесь: Селигер, Валдай, Волга,
Серемо.,
Оставив машину в деревне у дома
Василия, мы за несколько ходок
перетащили к озеру все наше имущество.
День ушел на устройство: палатка, стол,
лавки, полки из жердей, навес...
Старались, чтобы получилось уютно —жить
долго, почти весь отпуск. К вечеру все
основное как будто сделали. Мелочи
потом сами утрясутся.
Как часто бывает, ночь на новом
С удочкой и рюкзаком
92
месте провели неспокойно: ворочались,
ждали рассвета. И когда стало сереть
и послышались голоса птиц и другие
звуки наступающего дня, мы встали,
вскипятили чай и, наскоро приготовив
тесто на насадку, дружно принялись
удочками ловить живцов^ Попадалась
мелкая плотвичка, густерка. Поймав штук
по пятнадцать, мы с Женей и Сашей
накачали лодки, побросали туда кружки,
устроили бадейки для живцов и отчалили
от берега.
Виктор, натянув длинные
прорезиненные брюки, залез в тростник, где в одной
из прогалин будет выполнять заказ —
ловить „воблу". Конечно, ловить плотву
и подлещиков для вяления можно
повсюду—в том же Днепре под Киевом их
много, и незачем уезжать в такую даль
от родных мест. Но в том-то и дело,
что какая-то неведомая сила тащит черт
знает куда для того, чтобы ловить ту же
плотву, заставляет терпеть неудобства
и лишения, лишь бы увидеть новые
места. С братом же мы давно
уговорились побыть вместе —ведь живем-то
не рядом и видимся не часто!
Мы с Женей и Сашей думаем,
в каком направлении плыть, где
разбросать кружки. Решили держать к центру.
Особых надежд на сегодня нет—об
озере ничего не знаем и рассчитываем
лишь на удачу. Все же на первый раз
отъехали с километр. Дальше плыть не
стали — промеряя глубину, обнаружили,
что везде два метра. Ровно два. Сто
метров от берега —два метра и в
километре—два метра. Лишь через
несколько дней мы нашли четырехметровые
глубины на длинной и узкой впадине,
где постоянно стоит судак. А пока —
два метра. Ветра нет, кружки стоят
на месте, изредка их пошевеливает
насаженная на тройник плотва. Противно
крича, летают чайки в надежде чем-нибудь
поживиться. За утро у меня было всего
несколько переверток, да и то пустых —
хватала, видимо, мелочь, а может,
некрупный окунь. Был один сход
небольшого судачка. Плохие дела, и у моих
друзей, и всем нам ясно, что
сказывается незнание водоема, что ловля наугад
редко приносит успех.
Ну да ладно. Впереди еще много
времени, чтобы узнать, что и где. А пока
возвращаемся на берег. У Виктора дела
тоже неважны, но он времени зря не
терял и приготовил отличный обед:
борщ почти по-украински, картошку
с тушенкой, чай.
Из деревни пришел Василий, обозрел
наш лагерь, справился о делах,
неопределенно хмыкнул, всем своим видом
показывая, что не очень-то верит в наши
рыбацкие таланты. Но затем обнадежил:
— Поймаете еще. А судак и лещи
у нас особенные — вкусные. Лучше нигде
нет, это точно.
Остаток дня провели спокойно, в
небольших хлопотах. Поужинав, долго
сидели на берегу и наблюдали за
озером, за жизнью вокруг нас. Ветерок
неслышно перебирал листья ольхи, а на
воде его и вовсе не было заметно.
В тростнике, каймою опоясавшем озеро,
своя жизнь. Вот неподалеку ударил
окунь, бухнула щучка, всплескивают
плотвичка и уклейка. Истошным голосом
кричит утка, летают какие-то серенькие
пичужки, то и дело пригибая к воде
зеленые тростинки. Противоположный
берег кажется далеким-далеким. День
угасает, желтое солнце медленно тонет
за лесом. Вот и полные сумерки. Мы
еще посидели немного, слушая рассказы
Виктора о рыбалке на Днепре, о новых
ухищрениях украинских рыболовов.
Давным-давно я сам проходил
практику на берегах когда-то быстрого
Днепра, учился ловить уклейку на быстрине,
леща, подуста, язя. Ловля на течении
была трудной, требовала длительного
учения, зато навыки, приобретенные в
детстве, служат и поныне, помогают
чувствовать себя более или менее
уверенно на любом водоеме. Сейчас,
по словам Виктора, на Днепре все
изменилось, река перегорожена
плотинами. Киевское море, Каховское, Канев-
ское водохранилища... Течение стало
слабым, многие виды рыб куда-то
исчезли. Где, например, чуть ли не метровая
чехонь, любящая силу течения и
похожая на казацкую саблю? Куда делся
подуст? Где симпатичный носарь? Зато
с нижних искусственных морей к Киеву
и выше поднялся сазан, который
поначалу, пока не разобрались, рвал лески.
Постепенно у всех все наладилось,
особенно когда удавалось
воспользоваться моторной и отъехать километра
за три к впадине. Живца опускали к
самому дну. Я не сторонник ставить
кружки вполводы и поверху. Конечно,
судак ходит в разных слоях, а в период
цветения воды и кислородного
голодания он именно там и держится —
ведь здесь граница кислородного слоя,
здесь и плотва, которой, конечно, не
хочется нырять в бескислородные глу-
Серемо
93
бины. Но в целом, как я не раз
убеждался, постоянный слой воды, где
охотится и обитает судак, — придонный.
Там и камни, и свалы, из-за которых
можно скрытно подходить к мелкой
рыбешке.
На впадине переверток много, но
часто пустые. Судак клевал некрупный.
Двух-трехкилограммовые и крупнее
попадались нечасто, а тех, о которых мы
мечтали, так и не было. Но мы их видели
в сетях у Василия —у него есть
договор с промкооперацией, по которому
он может ставить сети, а уловы сдавать.
Раз в день, утром, Василий проверяет
сети, у него мы и видели семи-восьми-
килограммовых рыбин. Василий
вспоминает, что как-то попался судак на
пятнадцать килограммов.
Через неделю жизни на Серемо мы
уже считали себя знатоками озера.
Рыбы ловилось достаточно для ухи,
жарева. Виктор сушил „воблу", к которой я,
например, равнодушен. Готовить ее —
солить, сушить да еще следить, чтобы
на рыбу не садились мухи —дело
канительное. Решили закоптить судаков. За
два последних дня их, несъеденных,
накопилось с десяток. Коптильня у меня
большая, килограммов на шесть рыбы,
и „готовит" вкусно. Бывали случаи, когда
два-три друга за один присест
уничтожали почти все ее содержимое, а я лишь
наблюдал и радовался их аппетиту и тому,
что рыба удалась.
Про горячее копчение писалось
много, и я, может быть, повторюсь. Но
ведь всегда думаешь, что кто-то не знает
и сказанное пригодится. Так вот,
представьте себе ящик, сделанный из
нержавейки, в форме, скажем, спичечного
коробка. Можно и из жести, но такая
коптильня служит недолго, два-три
сезона. Размеры произвольные, главное
герметичность, но ни в коем случае
не полная. Одна сторона ящика служит
дверцей, которая может быть съемной
или на петельках. Внутри ящика— одна-
две решетки из стальной проволоки, на
которые укладывается рыба. Дно
устилается нарубленными чурочками ольхи.
Чем суше ольха, тем золотистее цвет
копченой рыбы. Чурочки сырой ольхи
дают темно-коричневый цвет.
Для копчения готовлю рыбу двумя
способами, оба они простые. Первым
способом пользуюсь тогда, когда есть
время, но улов невелик. Потрошеную
рыбу бросаю на ночь в ведро с
несильным соляным раствором. На второй
день рыбы добавляю столько, сколько
нужно, чтобы заполнить коптильню, но
новую партию рыбы, также потрошеную,
просаливаю другим способом
—ладонью втираю соль под чешую. Делать
это нужно достаточно сильными
движениями от хвоста, но чтобы не слетала
чешуя. Рыба получается малосольной,
но зато очень вкусной — ведь она, можно
сказать, прямо из воды.
Закладываю рыбу в коптильню,
развожу костер и, когда он разгорится,
подвешиваю над ним коптильню. При
достаточно сильном огне килограммовых
лещей, например, копчу минут двадцать,
при умеренном—минут тридцать. Но
лучше на умеренном. Имеет значение
и размер рыбы. Судаков или щук, чтобы
лучше прокоптить, разрезаю на куски.
Опыт горячего копчения приобретается
быстро, было бы что коптить и в чем...
Вскоре мы настолько освоились, что
могли толково рассуждать о судаках
Серемо, об особенностях их ловли,
узнали несколько удачливых мест.
Известно, что иногда судак—очень
привередливый хищник, хватающий лишь
живую рыбешку, да и то не всякую.
То он берет только плотву, уклейку и
пескаря, игнорируя ерша, окуня или густерку,
то, в частности на Серемо, охотно
расправляется с несколько широкой для
него густеркой и даже чужеродным для
этого водоема карасем. Не раз замечал,
что примерно с середины июля, когда
вода начинает цвести, а на глубине
ощущается нехватка кислорода, судака
можно соблазнить только мальком. Как
ни старайся, ни на что другое он не
реагирует. В это время на поводки
кружков приходится ставить тонкую леску
с небольшим одинарным крючком, и
тогда малек довольно долго сохраняет
подвижность. Словом, я не согласен
с теми, кто, как будто им нравится
рифмовать слова, говорит: судак-дурак.
Эта рыба зачастую очень разборчива,
с труднообъяснимым поведением.
Я знаю водоем, где судак, а также щука
с 25 июля и до конца августа совсем
не ловятся—ни на кружки, ни на
спиннинг, ни на блесну в отвес.
А вот на Серемо судаки даже
несколько огорчили нас тем, что
проявляют склонность поработать
чистильщиками водоема, подбирают со дна снулую
рыбешку, и совсем не первой
свежести. Местные рыболовы снимали
судаков, а заодно и налимов с
переметов, наживленных снулыми плотвичками,
С удочкой и рюкзаком
94
уклейкой или кусочками рыбы, причем
иногда не очень свежей. У нас были
перевертки на давно уснулую плотву,
и в безветрие кружки стояли без
движения— не всегда хотелось их собирать,
сматывать, терять время. Мы их
оставляли в воде, а сами купались и
загорали, изредка, впрочем, посматривая на
них в бинокль.
В чем же дело? Зачем судаку
„отходы", когда озеро кишит плотвой
и уклейкой? Охоться за любой
рыбешкой, конкурентов — щуки и
окуня—немного. А поди ж, судаку почему-то
брезговать не приходится. Может быть, на
Серемо трудна охота? На неглубоком
озере, на котором частенько гуляет
ветер, перемешивая нижние и верхние
слои, вода не прозрачная из-за
глинистого дна, и возможную жертву далеко
не заметишь, не подкрадешься скрытно.
Вот и приходится питаться чем бог
послал. Судак здесь голодный. В течение
всего времени, что мы были на озере,
ловились судаки, у которых, за редким
исключением, были пустые желудки.
А еще меня удивило то, что здешние
судаки, как и окуни, применяют
странный метод охоты. Судаковая стая, в
основном до двух килограммов,
непрерывно, как мне показалось, днем и ночью
преследует косяк плотвы. Хищники гонят
плотву по всему периметру озера, не
давая ей оторваться, иначе снова
придется искать, сгруппировываться и
начинать все сначала. Уверен, что все
происходит именно так или примерно
так, потому что в течение долгого
времени я гонял кружки в одних и тех же
местах и здесь же ловил на мормышку
живцов. Так вот, раз в три дня клев
плотвы был очень интенсивным — только
успевай вытаскивать. И тут же один за
другим со шлепками начинали
переворачиваться кружки. Клев продолжался
примерно час, постепенно ослабевал
и почти прекращался. Стая уходила.
Я наугад мчался вдогонку, с трудом
находил ее, и все начиналось сначала:
в течение часа клевала плотва и
переворачивались кружки. Зато два
последующих дня плотвы в том месте уже не
было, не было и переверток. На другой
день все повторялось. Я подсчитал,
что За двенадцать дней был свидетелем
четырех таких циклов.
На глубокой впадине все не так.
Судак там в основном стоит на своих
участках, за сутки смещаясь на очень
небольшое расстояние. Нашел удачное
место —с рыбой, нет—ищи, пока не
повезет.
Но постепенно клев судака
прекратился. Две недели стояла сильная жара,
и мелкий водоем так прогрелся, что,
казалось, рыбе в воде не то что плавать —
дышать невозможно. Нам
представлялось, что разомлевшие судаки в
изнеможении возлегали где-нибудь возле
камней и что в местах, где бьют
холодные ключи, выстраиваются очереди, как
в Москве за холодным квасом. Попри-
тихла и плотва. Она клевала только рано
утром, да и то короткий промежуток
времени. Лишь в тростнике по ночам
изредка били окунь и щука.
Для простого отдыхающего,
выехавшего на несколько дней на лоно природы,
жаркая, сухая и безветренная погода
считалась бы большой удачей. Купайся,
загорай, снова купайся. Благодать! Но
для нас это было невыносимо. Мы
считали себя видавшими виды рыболовами,
деятельными индивидумами, которые
оказывались в самых разных ситуациях,
и поэтому безделье, ниспосланное
природой, нам было в тягость. Мы тосковали.
Никто нас не беспокоил.
По-видимому, на озере никого, кроме нас,
не было. Лишь однажды мимо прошли
двое, навьюченные рюкзаками, в руках —
удочки, спиннинги. Поинтересовавшись
нашим житьем-бытьем, двинули дальше
по берегу чуть ли не на противоположную
сторону озера. Видимо, не первый раз
здесь и-знают, куда идти. Вечером мы
увидели костер, а на следующий день
их палатку. Пробыли они с неделю, и мы
изредка встречались на воде,
интересовались рыбацкими успехами друг
друга. Они в основном спиннинговали, но
не особенно успешно. Как и мы,
жаловались на жару, вспоминали свои
прошлые более успешные рыбалки на
Серемо, особенно в начале лета и осенью.
Я тоже пробовал ловить окуня на
спиннинг. Василий показал место
недалеко от берега, где он зимой ловит
неплохого окуня на мормышку. Прямо
за тростником неширокой полосой
проходит участок твердого дна с
небольшими валунами. Это место я два дня
подряд часа по полтора полосовал
спиннингом, менял блесны, но... ни одного
удара. То ли клева не было, то ли окунь
стоял где-то в другом месте.
На Серемо мы пробыли еще
несколько дней. Клев судака был слабым,
жара все еще стояла, и мы большую
часть времени тратили на ловлю плотвы
Серемо
95
да на игру в шахматы. Плотвы на озере
много. Не скажешь, что она крупная,
зато в отдельные часы клюет очень
хорошо. Сейчас я жалею, что мы не
удосужились заняться лещом — ведь
было время и снасти были, захватили
с собой и прикормку... Леща на Серемо
много. Гоняя рано утром кружки, мы
видели, как он плавился на обширных
участках водоема, а иногда верхний
плавник рыбы рассекал воду настолько
близко от лодки, что, казалось, успей
схватить сачок и лещ —твой. Интересно,
клюет ли он здесь на удочку и какую
предпочитает насадку? В следующий раз
надо будет попробовать. А еще хочу
попасть сюда зимой — поблеснить судака,
поставить жерлички. Не могу поверить,
что этого на Серемо еще никто не делал,
как утверждают местные рыболовы.
Я прошу Василия найти время зимой
и поблеснить на той впадине, которую
он очень хорошо знает. Описываю ему
блесны, объясняю, как их проще всего
сделать. Василий заинтересовался и
обещал выполнить просьбу.
... Ох, как не хочется завтра уезжать,
но всему рано или поздно наступает
конец. Время пролетело незаметно. Все
уже собрано, кроме рыбацких снастей,
палатки и лодок—утром порыбачим в
последний раз. Все попритихли и
собирались молча, представляли себе, что
уже через день-два вернемся к
прежней жизни. Ну что ж, это не последняя
поездка, а впечатления от интересной
рыбалки, от хорошего, здорового и
активного отпуска долго будут с нами.
Мы не прощаемся с Серемо, а говорим:
до нового свидания.
Альберт Гурулев
На рыбалку близ деревни, где живет
мой старый приятель Валентин, грех
жаловаться. Приходилось ловить и
окуней чуть ли не в килограмм, и щуки,
бывало, обламывали кованые крючки,
и с сигом знакомы не понаслышке,
но временами нет-нет да и подумыва-
лось—не то! А ходили среди местных
рыбаков туманные и прекрасные слухи
о далеком острове Варгалике, этаком
рыбном Эльдорадо, до которого плыть
за три голубых многокилометровых
плеса, за два скалистых сужения. Там не
щуки, а голодные крокодилы, там вода
кипит от рыбьих стай, там... Там так
хорошо, что лучше и не бывает. Но —
далеко. Так далеко, что при слабом
моторе нечего и помышлять об этом
сказочном острове.
Но когда деревенские рыболовы
стали обрастать солидной техникой,
Валентин не выдержал и привез из магазина
двадцатисильный „Вихрь".
— Зверь, а не мотор, — сказал
Валентин, оправдываясь перед Светланой за
незапланированную четырехсотрублевую
покупку. — Теперь хоть за сто верст плыть
можем.
Новая техника — новые возможности.
Далекое стало близким. И конечно же
первым делом решили отправиться на
Сказочный остров
Варгалик
Рис. Р. Клочкова
Варгалик самое малое на три дня.
К случаю приехал из Братска
родственник Валентина, по имени Виктор,
молодой толковый инженер, хорошо знающий
лодочные моторы, и можно было уже не
бояться, что „зверь-мотор" дорогой
закапризничает и придется добираться на
веслах.
Нашелся и еще один попутчик. Узнав
о сборах на Варгалик, забеспокоился,
затосковал и побежал по начальству
за разрешением на отгулы сосед
Валентина — Володя. Мужик он что надо.
И мастеровой, владеет чуть ли не
десятком добрых рабочих специальностей,
и безотказный трудяга, и заядлый
рыболов. Правда, рыболов несколько
своеобразный: полностью отрицает спиннинг
и признает только ловлю на мормышку.
Хотя это никакая не мормышка, а
обыкновенная блесна. Но Володя упорно
говорит — „на мормышку". Есть у Володи
и еще одна, необычная для рыболова,
странность: он совершенно не умеет
плавать, никогда не купается, да и
вообще панически боится воды. Его нельзя
заставить войти в воду даже по пояс.
И объяснение всему тоже более чем
странное: Володя считает, что от воды
у него по всему телу могут пойти прыщи.
Эта боязнь — удобная мишень для шуток.
С удочкой и рюкзаком
96
Который уже раз мы с неподдельным
изумлением обнаруживаем, что с
появлением большой лодки обросли
громадным количеством походных вещей.
Когда-то, собираясь на болото или в
тайгу с двумя-тремя ночевками, нам было
достаточно небольших рюкзаков, а
теперь, чтобы перенести в лодку все
необходимое, каждому пришлось делать
по две ходки с нелегким грузом. Один
мотор и канистра с бензином заставляли
человека гнуться в коленях. А этих
канистр „зверю" нужно далеко не одну.
Мотор прожорлив —десять литров го-
рючки на час работы. Груз возвышался
над дюралевыми бортами лодки.
Но вот и поехали. Втроем устроились
поудобнее среди канистр, рюкзаков,
спальных мешков и черт-те знает еще
каких вещей, оставив Виктора на корме
сражаться один на один с
малознакомым мотором. „Вихрь" угрожающе
ревел, рвался из рук и требовал к себе
излишнего внимания. Срывая от крика
голоса, вспоминали вежливую и
послушную „Москву", ругали новый мотор и...
восхищались скоростью. Уж на что лодка
перегружена, а такая скорость нам
дотоле не была знакома даже на
легонькой фанерной „Маринке". За каких-
нибудь тридцать-сорок минут добежали
до первого сужения, бывшего Бычков-
ского порога. К нему пробиваются среди
скал многочисленные ручьи; тысячи лет
вода точила камень и проточила
глубокие, с отвесными скалами ущелья.
Когда же образовалось море, вода
поднялась и затопила эти ущелья, образовав
одну из достопримечательностей
Братского водохранилища —фиорды.
Пожалуй, только на воде и в лесу
просыпается в душе давно погребенная
под ворохом забот детская
непосредственность и заставляет радоваться
самым необыкновенно-обыкновенным
чудесам. В одном из фиордов жило
двойное эхо. Как уж оно там
получалось, но эхо звонко и чутко откликалось
на голос и, несколько помедлив,
откликалось еще раз. Самозабвенно и
счастливо кричали мы, и каждый раз эхо
с дружеской готовностью дважды
повторяло наш крик.
— Кто украл хо-му-ты?
— Ты-ы!.. Ты-ы! — веселилось эхо.
После Бычковского сужения
начинались для нас неизвестные края: никогда
прежде не забирались мы дальше этих
мест. Скалистый и чуть мрачный коридор
вскоре кончился, разошлись берега,
а впереди, насколько хватало глаз,
отливала на солнце летней синью водная
гладь. И лишь далеко-далеко угадывался
размытый расстоянием лесистый
горизонт. А плыть куда? Где-то там, на
северо-востоке или на северо-западе,
а может быть, еще в какой другой стороне
должно быть новое сужение. Но как
угадать в него? Да к тому же любой
залив может нам показаться сужением,
а по иному заливу, как мы знали из
опыта, можно пробежать десяток-другой
километров, пока разберешься.
Благо, с собой захватили бинокль,
и теперь мы по очереди обшариваем
горизонт в надежде ухватиться хоть за
какой-то ориентир. И когда мы изрядно
помучились, вдруг кто-то разглядел в
бинокль бакены, указывающие дорогу.
И как мы сразу не разглядели, да
и вообще как не догадались, что здесь
непременно должны быть бакены,
створные знаки? Плохо же быть
неграмотным.
Но теперь-то мы знали, что нам
делать и куда плыть. Уверенно ревел
мотор, перед носом лодки вздымались
высокие водяные усы, летели навстречу
разделенные узкой полоской горизонта
голубое небо и голубая вода. Довольно
быстро мы вошли в следующее
сужение, прошли его и вылетели на просторы
нового многокилометрового
расширения, того самого, где и должен
находиться, по рассказам, остров Варгалик.
Только где он—не знали. Не помогал
и бинокль: низкие острова сливались
с берегом. Тут уж никак не обойтись
без расспросов. Только вот беда —
спросить некого. А хотя как некого?
Вон километрах в пяти-шести что-то
вроде движется. На ходу даже в бинокль
трудно разглядеть, но все-таки стало
понятно, что плывет что-то большое:
или катер, или баржа. Делать нечего,
надо гнаться за баржой, иначе как
узнаешь, где здесь дорога на Варгалик?
Мы еще не привыкли к скорости
мотора и потому были необычайно
удивлены, когда перед нами вдруг показалась
баржа. Хотя и никакая это не баржа,
а самый настоящий дом. Двухскатная
тесовая крыша, окна, на окнах белые
занавески. На крыше люди загорают. И только
подъехав совсем близко, разглядели
прилепившийся к дому крошечный катерок.
Видно было, что катерок напрягает все
свои силы, как говорится, из кожи лезет
вон, и хоть медленно, а тащит махину за
собой. Кто такие?
( казочный остров Варгалик
97
Ах вон оно что! Плавучая районная
поликлиника.
— Не скажете ли, — кричим мы
медикам,— где здесь остров Варгалик?!
У медиков, видно, хорошее
настроение.
— Мало того, показать даже можем.
Пристраивайтесь за нами—мы на этот
самый остров плывем.
Но нам, вкусившим сегодня на новом
моторе чуть ли не космические
скорости, ждать совсем не хочется. Тем
более там такая рыбалка!
— Ну если спешите, — прокричали
нам, —то плывите прямо по курсу,
и километра через четыре будет этот
самый Варгалик!
Люди в дороге обычно становятся
любопытными, и, видимо, потому мы не
удержались от вопроса.
— А вы зачем на остров плывете?
Ведь там некого лечить.
— Теперь, по всей видимости, будет
кого лечить, — многозначительно
ответили с крыши.— Все нормальные люди
знают, что завтра воскресенье и даже
поликлиники в воскресенье отдыхают.
— Мы в отпуске, — ответили мы
заносчиво.—И нам совсем нет нужды знать,
какой будет завтра день недели. И
оставьте, пожалуйста, свои намеки.
И мы снова помчались. Но уже
дорогой сообразили, что сегодня нас вместо
тишины, рыбацкого уюта, спокойного
ночного костра ожидает
времяпрепровождение в обществе людей,
приехавших на пикник. Но раздумывать и
огорчаться было уже некогда: по курсу лодки
во всем великолепии вырастала мечта
последних лет—сказочный остров
Варгалик.
Мы дали вокруг острова круг почета,
осмотрели его со всех сторон и лишь
потом приблизились к берегу.
А остров был действительно
прекрасным. Когда-то вокруг него росли
березовые рощи, и теперь, оказавшись в воде,
березы во многих местах образовали
трудно проходимые завалы — утайливые
и кормные места для окуней и щук.
Около острова — теплое мелководье
с травянистыми зарослями, крошечными
островками, а где-то в сотне метров
от берега начинались темные глубины.
Разве можно придумать что-нибудь
лучше!
И охватило вдруг великое нетерпение
испытать рыбацкую удачу. В спешке,
словно спасая тонущую лодку, выкинули
вещи на берег и, схватив рыболовные
снасти,, отчалили. Мы взялись за
спиннинги, а Володя приготовился ловить
на свою излюбленную мормышку.
Я сделал первый пробный заброс
и только начал проводку, как
почувствовал резкий толчок, и на леске
заметался крупный окунище. Тащил окуня
к лодке и видел, как целая стая
полосатых разбойников гонится за удачливым
собратом, первым изловчившимся
схватить блесну. Укалывая пальцы об острые
плавники, снимаю с тройника рыбу и
делаю новый, совсем короткий заброс.
Хорошо видно, как окуни стаей кидаются
на блесну, но возможность повиснуть
на крючке имеет всего лишь один.
Еще заброс и еще. Некоторые
смельчаки, увидев, что блесна уже занята,
пытались проглотить грузило, но всегда
неудачно и с высоты борта лодки
срывались в воду.
Вскоре под лодкой собрались сотни
окуней. Некоторые из них хищно
шныряли в поисках обманувшей их блесны,
другие, сбившись в плотные стаи, стояли
затаившись, приготовившись для броска.
День солнечный, безветренный, и тихая
вода просматривалась до самого дна.
Удивительно интересно смотреть, как
развиваются события под водой, но —
некогда. Азарт глушит все другие
помыслы.
Володя привязал на леску две
блесны, и не успевали они скрыться под
водой, как два горбача засекались на
острых крючках. Как обычно при
сильном волнении, Володя затих, чуть
побледнел и лишь изредка ухал.
Виктор, поймав несколько окуней
и убедившись, что улов сегодня
обеспечен, начал экспериментировать.
Прицепил к грузилу крючок —стал ловить по
два окуня. Начал менять блесны, брал
безнадежные, от которых в других
местах рыба шарахалась в сторону, — вар-
галикские окуни ничего не хотели
признавать и с восторгом заглатывали
самые бездарные приманки. Стал кидать
как можно дальше от окуневого скопища
и вдруг почувствовал тугой толчок,
будто бы блесна зацепилась за топляк.
Щука! Это уж определенно. Ее поклевка
во многом отличается от окуневой.
Онунь обычно рвет, мечется из стороны
в сторону, а щука упорно и со все
усиливающимся напряжением тащит
блесну в глубины.
Мы мгновенно забыли о своих
снастях и с затаенной радостью стали
смотреть на развернувшуюся борьбу.
С удочкой и рюкзаком
98
Тонкая леска, рассчитанная на окуня,
казалось, вот-вот лопнет. Но Виктор
рыболов опытный, выводит осторожно —
не тащит рыбину к лодке напролом,
выматывает. Вот щука уже совсем
близко, нужно чтобы кто-то пришел на
помощь, и Валентин взял сачок. Он ловко
подхватил им щуку, торжествующе
поднял над водой и... Ручка у самого
основания ломается, леска от резкого удара
рвется, и щука вместе с сачком начинает
медленно тонуть. Мы, еще не осознав
толком потери, ошарашенно свесились
за борт и следим, как добыча медленно
уходит под воду. Очнулись, как от толчка,
пытались достать щуку руками, потом
спиннингами, веслом, но каждый раз
не хватало каких-нибудь нескольких
сантиметров. Сбросив одежду, стали
нырять. Бесполезно. Лишь разогнали
всех окуней.
Не любит рыболов, когда добыча,
которая, можно сказать, уже побывала
в руках, теряется вот таким нелепым
образом. Если бы щука просто сошла
с блесны, то бог с ней, это ее удача.
А тут совсем другое дело. Не выбраться
ведь щуке, все равно пропадет.
Молча вернулись к прерванной
рыбалке, и долго еще смутное чувство
сожаления сосало душу, лишив
удачливую рыбалку многих прелестей. Прошло
не меньше часа, прежде чем
разморозились лица моих товарищей и в лодке
снова ожили шутки, смех, азартные
восклицания.
Пока мы возились с щукой, а потом
приходили в себя, к другой стороне
острова причалила плавучая
поликлиника. Рыбачий уют, по всему, должен
бы был нарушиться, но, занятые окунями,
мы этого пока не чувствовали. Окуни
отнимали у нас все силы.
А на берегу постепенно стали
собираться зрители. Вначале они стояли
молча, даже как бы затаившись, но когда
их стало больше и они почувствовали
свою силу, то стали довольно бойко
комментировать события и даже
подавать советы. А когда Виктор снова
поймал щуку, берег огласился
восторженными криками медиков. А еще какое-
то время спустя берег стал выражать
настойчивое желание принять участие
в рыбалке непосредственно.
Кончилась тишина, кончился уют —
пора прекращать рыбалку. Да и незачем
нам больше ловить: с радостью и
одновременно с огорчением увидели, что
довольно вместительная корзина пол-
ным-полна рыбой. Ах ты, как плохо!
А что же мы завтра будем делать?
А послезавтра?
Сегодня, можно сказать, в первый
день нашего летнего отдыха, нам не
хотелось оказываться среди толпы, и мы
с некоторой тоской посматривали на
излишне оживленный берег. Но не сидеть
же нам в лодке дотемна! Взялись за
весла и медленно поплыли к берегу,
надеясь лишь на то, что медики обратят
свое внимание главным образом не на
нас, а на улов. Действительность
превзошла все наши ожидания: мы
существовали только лишь как некое
приложение к рыбе. И потому, оставив
улов около самой воды, спокойно
занялись своими делами. А немного погодя
мы принимали делегацию, которая
пришла с желанием купить рыбу на уху.
Мы моментально прикинули, что в этом
предложении прекрасный для нас выход.
Рыбачить нам очень хотелось и завтра,
но рыбачить было нельзя: лишняя рыба
могла просто-напросто пропасть. А это
для рыболова большой грех. А теперь
рыбу у нас заберут, и мы завтра со
спокойной душой можем половить еще.
Продавать рыбу мы, конечно, не соби
рались, но и просто так отдать ее не
позволял застарелый собственнический
инстинкт, и потому мы произвели кое
какой товарный обмен без привлечения
денежных знаков. И медики и мы были
Сказочный остров Варгалик
99
очень довольны друг другом. Они,
подхватив тяжелую корзину, немедленно
ушли к костру, оставив нас в полном
покое, а мы поставили палатку и сели
дожидаться, когда поспеет щука.
На рассвете Виктор стал будить нас,
и если мы с Валентином хотя и нехотя,
но сумели подняться, то Володя
промычал что-то протестующее и лишь
глубже влез в спальный мешок. Мы забрали
Володину снасть, оставив ему столь
нелюбимый спиннинг, и уехали. Утро
стояло несколько прохладное, с легким
туманцем, а во всем остальном рыбалка
напоминала вчерашнюю: окуни были
многочисленны и по-прежнему
настроены самым решительным образом. Время
от времени мы поднимали голову,
посматривали на свой табор и видели,
как выбрался из палатки Володя, не
спеша пил чай, потом взял спиннинг и,
изредка бросая блесну, неспешно пошел
вдоль берега. Потом мы видели, что к
Володе присоединились две или три
болельщицы из плавучей поликлиники
и вскоре все они — рыболов и зрители —
скрылись за ближайшим мыском.
Занятые своим делом, мы было уже
совсем забыли про Володю, но вдруг
за мыском раздались всплески, шум
и истошные вопли. Какое-то мгновение
мы растерянно смотрели друг на друга,
но затем словно проснувшись, Валентин
прыгнул на весла и погнал лодку.
Володиных болельщиц мы увидели
стоящими по пояс в воде. Отчаянно
жестикулируя и срывая горло, они
пытались морально поддержать Володю,
который — о ужас! — стоял в воде еще
дальше— по.грудь. Правой рукой он пытался
удержать что-то огромное, мечущееся,
поднимающее каскады брызг. Володя
испуганно пятился к берегу, узловатым
сучком ловчился ударить свою добычу
и отчаянно блажил. Виктор бросился
на помощь приятелю, и вдвоем они
вытащили на берег громадную щуку.
Вскоре медики уплыли по своим
делам, и мы, наслаждаясь наступившей
тишиной, отправились обследовать
остров.
Вернулись мы часа через полтора
и застали свой табор разгромленным.
Котелки перевернуты, чашки разбросаны,
щучья голова, из которой собирались
изготовить сувенир,— в костре. И все
густо заляпано коровьими „печатями".
Пошли искать пастуха, чтобы объяснить
ему, как нужно относиться к своей
работе, и метров через сто увидели стадо
довольно крупных телят. Пастуха нигде
не было, и мы поняли, что телята летом,
скорее всего, живут здесь одни. Желая
обезопасить свой табор на будущее,
мы решили их прогнать подальше.
Испуганные телята, задрав хвосты, кинулись
вдоль берега.
Мы вернулись прибирать табор и
вдруг услышали какой-то стремительно
нарастающий шум. Он был настолько
непонятен и зловещ, что сердце замирало
в испуге. И вдруг из кустов прямо на
нас вылетело давешнее стадо телят,
о которых мы уже успели забыть.
Бедные телята с перепугу обежали весь
остров и чуть было не растоптали нас.
Мы опять их прогнали и, пока они не
вернулись к нам после второго круга,
поспешили перетащить вещи в лодку.
Покидали мы остров с уже
устоявшейся мыслью: „Шибко хорошо —это
тоже нехорошо". Собирались рыбачить
три дня, а тут приходится уезжать: еще
несколько часов лова — и рыбу некуда
будет девать. И не нужны были наши
отличные снасти, не нужны ни рыбацкая
хитрость Виктора, ни Володино
упорство.
А все же вспоминается та поездка
с удовольствием. Нет-нет да и придут
на память окуневые скопища, встреча
Володи с чудищем, те солнечные и
веселые часы. И даже „хулиганство" телят
вспоминается с удовольствием.
Мастерство
рыболова
О. Соболев
ОСОБЕННОСТИ
ЛОВЛИ НА КАНАЛЕ
В. Линнин,
Ю. Пономарев
ПАРАЗИТАРНЫЕ
БОЛЕЗНИ РЫБ
о. Соболев Особенности
ловли на канале
Участок канала имени Москвы,
прилегающий к Московскому морю, приобрел
популярность у рыболовов после
розыгрыша Кубка дружбы в 1975 году. До этого
времени считалось, что в канале рыбы мало.
Действительно, при первом взгляде на этот
водоем не скажешь, что он богат рыбой:
берега канала укреплены камнями,
совершенно нет жесткой водной растительности,
иловых отложений. Но на самом деле
корма в нем достаточно. Камни обросли
нитчатыми водорослями, которыми летом
кормятся плотва и язь. На глубине больше
1 м в расщелинах между камнями прячутся
пиявки, ручейники, ракушки, мальки
различных пород рыб, поэтому не
удивительно, что эту часть канала облюбовал окунь.
Камни на глубине 3—8 м покрыты
сплошным слоем пресноводных мидий. Это
основной корм леща и густеры, которые в канале
наиболее многочисленны и стали
постоянным объектом ловли.
На рис. 1 показано, как распределяется
рыба в зависимости от глубины и кормовой
Рис. М. Пятки на
базы. В прилегающей к берегу зоне
держится окунь. Он прячется в расщелинах камней,
поджидая добычу. Здесь же кормится
сдуваемыми с прибрежной растительности
насекомыми уклейка. Перед восходом
солнца, когда канал укрыт пеленой тумана,
близко к берегу подходят полакомиться
водорослями стайки плотвы. С восходом
солнца плотва отходит на глубину 2—3 м.
Участок дна на глубинах от 6 до 9 м
занят лещом и густерой; часто, особенно
весной, на этой же глубине ловится плотва,
иногда попадаются окунь и язь, но это не
правило, а скорее исключение.
За последнее десятилетие на канале
проводилось множество соревнований, и
каждый раз он преподносил спортсменам
сюрпризы. Можно без преувеличения
сказать, что это один из самых „хитрых"
водоемов Подмосковья. В зависимости от
работы шлюзов повышается или
понижается уровень воды, меняются скорость
и направление течения. Проплывающие то
и дело суда вызывают волны, которые
Особенности ловли на канале
101
Рис. 1. Рельеф дна канала
имени Москвы. 0, 1,2, 3, 4 —
условные зоны распределения
различных пород рыб
Рис. 2. Оснастка удилища
для дальнего заброса
насадки:
1 — стопорные узлы; 2 — бусинка;
3 — грузила; 4 — поплавок
создают дополнительные трудности не
очень внимательным рыболовам: из-за
неровного каменного дна происходят
бесконечные зацепы. Недаром считается, что
спортсмен, освоивший технику и тактику
ловли на канале, чувствует себя уверенно
на других водоемах, где условия ловли,
как правило, намного проще.
Эти обстоятельства и побудили меня
рассказать подробнее об особенностях
ловли на канале. Основная рыба, которая
делает здесь погоду, — подлещик. Его ловят
в зонах 1, 2 на глубине 5—7 м удилищем
длиной 8-9,5 м (см. рис. 1). Лещ держится
по всей бровке, но лучше всего ловится
в верхней части. Есть он и в русле канала
в нулевой зоне, на расстоянии примерно
15 м от берега, но ловить его там имеет
смысл только в то время, когда
прекращается течение, и если есть специальная
снасть для дальнего заброса (рис. 2). О грузку
надо ставить тяжелую, 7—10 г, чтобы
насадка быстро доходила до дна и ее
меньше сносило течением. Ведь ловля на
эту снасть длится всего несколько минут,
пока меняется направление течения.
Подготовку к ловле спортсмены
начинают с замеса прикормки — основной для леща
и дополнительной для окуня и уклейки.
Главным компонентом прикормки для леща
являются мелкий мотыль и мелкий опарыш.
Примерно 200—300 г мотыля и 100—200 г
опарыша замешивают с глиной, добавляют
жмых, пережаренное и пропущенное через
мясорубку или кофемолку льняное
(подсолнечное) семя. Прикормку удобнее всего
замешивать в широкой таре, поэтому
спортсмены специально шьют из клеенки или
плотного брезента емкость вроде складного
ведра диаметром 50—60 см и высотой 30—
40 см (рис. 3). За несколько минут до старта
прикормку тщательно перемешивают,
чтобы поднять опарыша, скопившегося на дне.
Для получения нужной консистенции
прикормки в нее добавляют в определенных
пропорциях глину, песок и воду.
К первому забросу следует приготовить
из прикормки 6—7 шаров размером с
теннисный мяч. После сигнала „Прикормка!**
выполняют заброс длинным удилищем в
намеченную для ловли точку (при условии,
что нет сильного течения) и когда поплавок
примет вертикальное положение, кидают
шары так, чтобы они упали рядом с
поплавком, но с некоторым недолетом, иначе
прикормка ляжет в нижней части ската
и окажется вне зоны ловли. Шары
должны быть настолько плотными, чтобы
они не разбивались при падении на воду,
а доходили до дна и только там
размывались течением.
Как правило, рыба ловится там, где
лежит прикормка, или чуть ниже по тече-
Мастерство рыболова
102
Рис. 3. Емкость для
прикормки
Рис. 4. Амортизатор из
авиамодельной резины:
1 — верхнее колено удилища;
2 — обмотка; 3 — отрезок резины
(около 5 см); 4 — узелок;
5 — леска
Рис. 5. Расположение
прикормки:
А — глубоководное;
Б — мелководное
нию. Если в процессе ловли выяснится,
что прикормка легла неудачно (например,
в точке ловли постоянные зацепы), надо
постараться постепенно передвинуть рыбу
в другую точку с помощью прикормочных
шаров. Некоторые участники сразу же
бросают в воду примерно треть всего запаса
прикормки. Практика показала, что этот
прием не всегда себя оправдывает. Рыба
подходит к обильному корму, насыщается
и потом клюет очень слабо, да и то лишь
на крючок № 2,5 с насадкой из 1—2 мотылей.
При этом по поплавку видно, что рыба лишь
трогает насадку и тут же, не заглатывая,
бросает. Поймать ее практически
невозможно.
Я считаю, что разумнее подбрасывать
прикормку понемногу, но почаще, лучше
всего в те минуты, когда течение очень
слабое или его нет совсем. В этом случае
можно быть уверенным, что прикормка
легла в намеченную точку.
Очень важно заставить себя не
реагировать на действия соседей справа и слева.
По себе знаю, как бывает трудно
удержаться, когда рядом сидящие соперники
начинают интенсивно бросать прикормку. Всегда
придерживайтесь собственной тактики,
диктуемой прежде всего распределением
рыбы в секторе. Начинающие спортсмены,
как правило, совершают одну и ту же
ошибку: они забывают методично подбрасывать
прикормку, а делают это как бы в отве1
на действия соседей. Конечно, ничего
хорошего такой прием не дает.
На канале, как показала практика, и для
ловли на глухую оснастку необходима
довольно тяжелая снасть: удилище длинои
8—10 м с огрузкой общим весом 5—7 г.
Поплавок надо немного перегрузить, иначе
при подтормаживании он будет приподни
маться над поверхностью. Во время ловли
постоянно играйте насадкой —
придерживайте и отпускайте; на слабом течении или
< )собенности ловли на канале
103
без него делайте короткие потяжки на себя.
Однако иногда рыба лучше ловится при
свободном проплыве насадки; тогда нужно
чередовать дрейф с проводкой „елочкой.".
Зону прикормки (на глубине и на
мелководье) располагайте так, как показано на
рис. 4, тогда при подтормаживании на
течении насадка будет постоянно находиться
в районе действия прикормки А.
Подлещика обычно ловят на
„бутерброд" — опарыша с мотылем. Если в
прикормке много мелкого мотыля, подлещик начи-
11ает клевать только на него (и нет нужды
подсаживать опарыша). Густера же как раз
предпочитает опарыша. Хотя в канале много
плотвы, в середине лета, т. е. в разгар
сезона соревнований, она ловится плохо.
Зато в мае она хорошо клюет на зелень —
нитчатые водоросли.
Все лето на канале активно берет окунь,
который держится в зоне 4 (см. рис. 1).
Как правило, участники соревнований
начинают именно с ловли окуня удилищами
длиной 2—3,5 м. При этом прикормку
бросают не в отдельную точку, а на участок,
намеченный для ужения после
обследования рельефа дна (см. рис. 4, Б). Прикормкой
при ловле окуня служит мотыль,
предварительно увлажненный или смешанный с
мокрым песком. Сухой мотыль всплывает,
и его сносит течением в соседний сектор.
Прикормку подбрасывайте мелкими
щепотками и только в те минуты, когда нет
течения или оно совсем слабое. Не
забывайте, что при интенсивной подкормке окунь
быстро насыщается и через 20—30 мин после
начала соревнований перестает ловиться.
Окуня ловят самой тонкой и легкой уклееч-
ной снастью: основная леска диаметром
0,1 мм, поводок—0,08 мм, крючок —№ 2—
2,5. Но нередко в береговой зоне
попадаются окуни до 150 г, крупная плотва
или подъязки, поэтому надо быть готовым
к вываживанию такой рыбы тонкой снастью.
Всякого рода неприятности может
предотвратить маленький амортизатор — нехитрое,
но очень удобное приспособление из
авиамодельной резины (рис. 5).
При ловле окуня на мотыля на крючок
насаживают одну крупную личинку, лучше
полуколечком, или 3—5 мелких. Приманка
должна находиться в постоянном
движении, для чего оснастку надо все время
подтаскивать и отпускать по течению. Окунь
клюет не только со дна. Жадно хватая
прикормку, он поднимается и к
поверхности. Поэтому, так же как при ловле
уклейки, надо время от времени изменять
глубину спуска и ловить окуней в
различных слоях воды. Этот прием нужно
совмещать с ловлей на медленно
погружающуюся насадку.
Если перед приваживанием окуней
спортсмен забросил плотные шары
прикормки в зоне 1 и 2, через 20—30 мин можно
ждать подхода к ней подлещика и густеры.
Уклейка, и довольно крупная, хорошо
ловится в канале только весной; в середине
лета клев непостоянен. Она почти не
останавливается на прикормке, перемещается
с места на место, нигде подолгу не
задерживаясь. И все же опытные спортсмены,
ориентируясь по всплескам, при очередном
подходе успевают выловить 2—3 уклеек.
В конце первого часа соревнований,
когда затихает клев окуня, большинство
участников переходят на ловлю подлещика.
В начале соревнований спортсмены обычно
сильно волнуются. Чтобы избежать
обрывов при подсечках первых подлещиков,
советую начинать ужение с поводком
0,12 мм. С более тонкими поводками могут
работать только хорошо тренированные
спортсмены, при условии, если их удилища
достаточно жесткие.
На соревнованиях мне приходится
наблюдать одну и ту же картину: стремясь
поскорее завести рыбу в сачок, участники
излишне высоко поднимают рыбу. При этом
она бешено колотит хвостом по воде,
кувыркается и в результате сходит с крючка.
Между тем на тренировках спортсмены все
приемы вываживания выполняют
прекрасно: как только рыба начинает кувыркаться,
опускают удилище вниз и вбок и
продолжают вываживание под водой; тихо, без
лишнего шума доводят рыбу до сачка или
умело берут ее в воде руками. На
соревнованиях же они словно преображаются
и допускают отмеченную выше ошибку.
В таких случаях тренер должен прежде
всего успокоить спортсмена. При ловле
на глубине спортсмен иной раз не в силах
побороть в себе не всегда оправданное
стремление поймать крупную рыбу и, как
говорят, засиживается на длинном удилище.
Не лучше ли своевременно сменить
удилище и переключиться на ловлю мелочи?
Последнее время спортсмены стали
пользоваться удлиненными садками с
длиной мотни около 2 м и диаметром 50—
60 см. Они довольно удобны. Перед ловлей
на дно садка кладут небольшой камень
(1—2 кг), чтобы волны от проходящих
судов не сносили его на берег.
Неприятности с садком во время соревнований —
трагедия не только для спортсменов, но
и для всей команды.
в. Линнж, Паразитарные
Ю. Пономарев болеЗНИ рыб
Личиночные стадии паразитов,
которыми могут заразиться человек и животное,
живут в организме рыбы в большинстве
случаев в мышечной ткани, но могут
встречаться и в икре, жабрах, стенках
кишечника и других органах. Эти личинки
незаметны невооруженным глазом и поэтому
представляют скрытую опасность. Человек
заражается, поедая сырую, недостаточно
проваренную или прожаренную рыбу,
содержащую личинок паразитических червей.
В организме эти личинки поселяются в
различных органах: печени, поджелудочной
железе, желчном пузыре, почках,
кишечнике, вызывая тяжелые, нередко трудно
излечимые заболевания.
Описторхоз — наиболее
распространенное гельминтозное заболевание человека
и рыбоядных животных, вызываемое
плоским гельминтом длиной до 1,5 см и
шириной до 2 мм. Заболевание характеризуется
поражением печени и желчного пузыря,
реже — поджелудочной железы. Паразиты
вызывают воспалительные процессы в
желчных ходах, в результате чего там
накапливается слизь, ходы утолщаются,
проходимость желчи затрудняется, а иногда
становится совершенно невозможной в
результате скопления большого количества
гельминтов. Возможны случаи, когда
единичные паразиты погибают и вокруг них
откладываются желчнокаменные соли, что
может привести к образованию камней.
Наблюдаются случаи появления рака
печени в результате постоянного механического
раздражения тканей при передвижении
гельминтов. Кроме того, паразиты
выделяют продукты жизнедеятельности,
которые оказывают губительное действие на
близлежащие клетки печени, что ведет к их
перерождению и нарушению функций.
У человека при сильном заражении
отмечаются приступообразные боли в
правом подреберье, не связанные с приемом
пищи, возможны тошнота,
головокружение. Позже отмечается желтушность
слизистых оболочек, расстройство органов
пищеварения.
Развитие гельминта происходит при
участии трех хозяев: окончательного —
человек, кошка, собака, лисица, волк, выдра;
дополнительного — рыбы из семейства
карповых: язь, елец, линь, плотва и другие
(всего 26 видов); промежуточных —
моллюск Битиния.
В организме человека и животных
половозрелые паразиты выделяют яйца, которые
с желчью попадают в кишечник, а оттуда
с испражнениями выходят наружу.
Дальнейшее развитие яиц происходит только
при попадании их в воду. В воде яйца
заглатывают моллюски, в организме
которых через 2,5—3 месяца из одного яйца
путем ряда превращений выходит до 30
живых личинок, так называемых церкарий,
свободно плавающих в воде. Личинки
незаметны невооруженным глазом.
Массовый их выход из моллюсков
наблюдается в весенне-летний период. В воде
они живут два-три дня. Личинки именл
на головном конце острый стилет, с
помощью которого проникают под кожу рыб;
для передвижения у них имеется хвост,
в два раза превышающий длину тела.
Личинки вонзаются в кожу рыбы, xboci
у них отпадает, и они проникают в мышцы,
где окружаются двумя оболочками.
При попадании личинок гельминтои
в желудок человека или животного их
оболочка растворяется, личинки, обладая
особой чувствительностью к желчи,
устремляются в желчный проток и через три часа
обнаруживаются в желчных ходах печени,
где через две недели вырастают в поло
возрелых паразитов и начинают продуди
ровать яйца. Наиболее часто личинками
этих паразитов поражаются язь, елец,
реже — линь, плотва, лещ.
Чтобы избежать заражения этими пара
зитами, необходимо употреблять в пищу
хорошо проваренную или прожаренную
рыбу. При приготовлении ухи мелкую рыбу
(толщиной в спине до 0,5—1,5 см) надо
варить 20—30 мин после закипания, более
крупную (толщиной 2 см и более) — 40
60 мин, Чтобы рыба лучше прожарилась,
ее следует разрезать на мелкие куски и
жарить соответственно 20—30 и 40—60 мин
Вяление и холодное копчение не убивае i
паразитов, их можно обезвредить только
при посоле. Поэтому мелкую рыбу, пори
женную личинками гельминтов, перед вя
лением или копчением необходимо выдер
живать в 12%-ном растворе поваренной соли
в течение 7—10 дней, а более крупную
14—20 дней. В хорошо высушенной рыОр
личинки погибают.
Следует помнить* что паразиты устои
чивы к замораживанию. При температуре
минус 8—12° они погибают только на чс i
вертые-пятые сутки, а в мясе крупны*
рыб —лишь через две-три недели. При
11аразитарвые болезни рыб
105
кулинарной обработке рыбы нельзя
пробовать сырой фарш: в мясе отдельных видов
рыб содержится до 20 тысяч личинок.
Чтобы лучше представить
эпизоотическую роль зараженных млекопитающих,
достаточно отметить, что один
половозрелый паразит в организме человека и
животных в течение суток способен выделить
во внешнюю среду до 1 тысячи яиц.
В печени и других органах млекопитающих
этих паразитов может накапливаться до
10—25 тысяч, причем паразиты живут до
10 лет. Животные, зараженные в слабой
степени, ежесуточно выделяют во внешнюю
среду до 20 тысяч яиц паразитов, при
сильном заражении — до 15 миллионов
и более.
Рыбу, выловленную из водоемов,
неблагополучных по гельминтозоонозам, можно
скармливать животным только в
проваренном виде/Животным, которые
периодически употребляют рыбу из
неблагополучных водоемов, необходимо не реже двух
раз в год давать хлоксил или гексахлорэтан.
Эти лекарственные вещества убивают и
изгоняют паразитов из печени.
К мерам профилактики описторхоза
относятся также уничтожение бродячих
собак и бездомных кошек, своевременная
обработка домашних животных против
этого заболевания.
Меторхоз — широко распространенное
заболевание рыбоядных животных,
вызываемое плоским гельминтом грушевидной
формы. Длина его 2,5—3,5 мм, ширина —
1,2—1,6 мм. Гельминт поражает желчные
ходы печени и желчного пузыря. Заражение
человека и животных возможно только
через рыбу.
Развитие паразита происходит с
участием трех хозяев: основного — кошка,
собака, лисица и другие животные;
дополнительного — рыбы из семейства карповых
(язь, плотва, красноперка, уклея);
промежуточного — моллюски. Сроки развития ме-
торхисов в организме хозяев близки к опи-
сторхисам. Меторхисы также вызывают
значительные изменения в печени. У кошек,
пораженных меторхисами, возможны
утолщения и воспаление желчных ходов и
увеличение желчного протока (до 1 см в
диаметре).
Меторхисы чаще встречаются у рыб
и животных, обитающих в озерах,
старицах, водохранилищах, бассейнах рек. Меры
борьбы и профилактики с этими
заболеваниями такие же, как и при описторхозе.
Псевдамфистомоз — гельминтное
заболевание рыбоядных животных, называемое
трематодой. Оно характеризуется
поражением желчных ходов печени и желчного
пузыря. Тело паразита конусовидной
формы, длиной до 2,5 мм и шириной 1 мм.
Развитие паразита происходит с участием
трех хозяев: основного — рыбоядные
животные; дополнительного — карповые
рыбы; промежуточного — моллюски.
Поражаются псевдамфистомами красноперка,
елец, уклея, плотва, язь.
Хотя пасевдамфистомы в три раза
меньше описторхисов, патологические
изменения в печени при поражении ими
животных выражены значительно. Поверхность
ее бугристая, желчные ходы утолщены,
выступают над поверхностью, желчный
пузырь переполнен желчью. Нередко
отмечается вспышка псевдамфистомоза и гибель
пушных зверей при скармливании им
пораженной рыбы. Меры борьбы и
профилактики такие же, как и при описторхозе.
Дифиллоботриоз — болезнь человека и
рыбоядных животных, вызываемая
ленточным червем (лентецом). Длина его
достигает 10 м, ширина—1,5 см. Это самый
крупный представитель паразитических
червей. Гельминт живет в тонком
кишечнике млекопитающих. Человек и
животные заражаются им только через рыбу.
Развивается паразит с участием трех
хозяев: основного — человек, собака, кошка,
свинья, лисица; дополнительного —
хищные рыбы (щука, налим, окунь, ерш, судак
и др.); промежуточного — рачки, циклопы
и диаптомусы. Зараженные дифиллоботрио-
зом человек и животные выделяют во
внешнюю среду яйца, которые попадают
в воду, дозревают и из них выходят
личинки. Они свободно плавают в воде, их
заглатывают рачки, которых, в свою
очередь, поедают рыбы. В кишечнике рыбы
рачки перевариваются, а личинки
проникают в стенку кишечника, мышцы, печень,
половые железы, где превращаются в
болезнетворных личинок размером от 0,3
до 0,6 см.
Человек и животные заражаются ди-
филлоботриозом при поедании зараженной
рыбы. В их кишечнике через 2—2,5 месяца
вырастают половозрелые гельминты и
начинают откладывать яйца. В одной рыбе
насчитывается до 250 личинок. В
кишечнике животного может быть от 1 до 100
и более гельминтов, которые оказывают
механическое и токсическое воздействие
на организм.
Заражение рыб личинками лентеца
происходит в основном весной и летом, когда
водоемы больше загрязняются яйцами
паразитов и когда происходит интенсив-
нор пячтттш» пачков. Человек и животное
Мастерство рыболова
106
заражаются через рыбу в любое время
года. Больных дифиллоботриозом людей
лечат, а больных животных дегельминти-
зируют.
Личинки дифиллоботрий заметны
невооруженным глазом и напоминают финок
(крупок) в мясе свинины. При температуре
минус 10—12° они погибают через две
недели. Соление и вяление рыбы убивает
личинок только через три недели; высокая
температура (кипячение) — через 20^40 мин.
Поэтому рыбу из неблагополучных
водоемов надо обезвреживать путем
проваривания, прожаривания, засаливания и
промораживания.
Эхииохазмоз — гельминтозное
заболевание рыбоядных животных, вызываемое
плоским червем длиной 1,6--4,8 мм,
шириной 0,7—1,2 мм. На головном конце его
имеется ротовая присоска, вооруженная
24 острыми крючьями.
Развитие паразита происходит с участием
трех хозяев: окончательного — кошка,
собака, домашняя свинья, кабан, лисица и др.;
дополнительного — пресноводные рыбы
пяти семейств (карповые, щуковые,
окуневые, сомовые, вьюнковые) и
промежуточного — моллюски. Личинки, вышедшие из
моллюсков в воду, прикрепляются в
основном к жабрам рыб, где окружаются двумя
оболочками. Окончательные хозяева
заражаются, поедая зараженную рыбу.
Диоктофимоз — заболевание,
вызываемое круглым червем длиной до 40 см,
шириной до 7 мм, который паразитирует
в почках млекопитающих. Развитие
паразита происходит с участием одного
промежуточного хозяина — олигохета. Олигохе-
тов, зараженных личинками диоктофим,
поедает рыба. В организме рыбы личинки
проникают в разные органы, но чаще
обнаруживаются в мышечной ткани в виде
цист — белых круглых образований. Чаще
личинки обнаруживаются в мышцах язя
и плотвы.
В целях профилактики заболевания
следует хорошо обезвреживать зараженных
диоктофимами рыб и не скармливать их
животным.
Клонорхоз — гельминтозное заболевание
человека и плотоядных животных,
вызываемое плоским червем длиной 13—20 мм,
шириной 3—4 мм. Половозрелые паразиты
живут в желчных ходах печени человека
и животных. Личиночная стадия
паразитирует более чем у 70 видов рыб,
преимущественно карповых. В развитии паразита
принимают участие также промежуточные
хозяева — моллюски из семейства Б итинидэ.
Этот гельминт распространен
преимущественно в странах Юго-Восточной Азии и на
Дальнем Востоке. Клиника заболеваний
и меры борьбы с этим заболеванием —
как и при описторхозе.
Метагонимоз вызывается трематодой
длиной 1,2—2 мм, шириной 0,4—0,8 мм,
которая живет в тонком отделе
кишечника. Заболевание распространено в
странах Восточной Азии. В развитии паразита
участвуют человек, животные, 27 видов рыб,
(карповые, сомовые, окуневые, сельдевые
и др.) и моллюск из рода Меланиа.
Нанофиетоз вызывается мелким
плоским червем грушевидной формы.
Заболевание распространено на Дальнем Востоке
и в странах Восточной Азии.
В развитии паразита участвуют
человек, животные, рыбы (хариус, сиг, ленок,
таймень, кета и др.) и моллюски из
семейства Плеуроцеридэ.
Гнатостомоз вызывается нематодой,
локализующейся у животных в стенках
желудка, пищевода, реже почках, у
человека — в подкожной клетчатке, легких.
Встречается в странах Юго-Восточной Азии.
Развитие нематоды происходит с
участием животных, человека, промежуточных
хозяев — циклопы и резервуарных хозяев —
рыбы, рептилии. Личинки гнатостом
локализуются в мышцах рыб и внутренних
органах.
Коринозомоз вызывается скребнями,
локализующимися в кишечнике пушных
зверей (песцы, лисицы, норки). Заболевание
появляется на зверофермах, где зверям
скармливают свежую морскую рыбу
(камбаловые, тресковые, сельдевые,
ставридовые и др.)- Развитие нематоды
происходит с участием промежуточных хозяев —
рачки-бокоплавы, упомянутые выше рыбы,
морские млекопитающие (тюлень, нерпа,
морж, морской котик) и пушные звери.
Животные выделяют яйца, которые
заглатывают рачки, последних поедают рыбы,
а личинки коринозом проникают из
кишечника в брюшную полость, брыжейку,
внутренние органы и мышцы рыб. Поедая
рыбу, животные заражаются коринозомами.
Головка у коринозом покрыта множеством
острых крючьев, с помощью которых они
раздражают слизистую оболочку
кишечника, вызывают кровоизлияния. Клиника
у животных проявляется кровавым поносом,
жаждой. Нередко отмечается истощение,
гибель животных. Шерсть у больных
животных взъерошивается, теряет блеск.
fPPf) Новички
шШЬ на водоеме
Н. Фетинов
КРАСНОПЕРАЯ МЕЧТА,
ДАЛЕКАЯ И БЛИЗКАЯ
А. Гусаков
СЕКРЕТЫ
ПРОЗРАЧНОЙ НИТИ
Ю. Калабухов
МОНОЛОГ
НА ВНУТРЕННИХ
ВОДАХ
н. Фетинов Красноперая
мечта, далекая
и близкая
Окунь (Регса fluviatilis) — одна из
самых распространенных рыб нашей
страны. Населяет пруды, озера, реки
(кроме горных), солоноватые заливы
бассейнов Балтийского, Азово-Черно-
морского, Каспийского, Аральского
морей, Северного Ледовитого океана
(от Колы до Колымы).
Акклиматизирован в верховьях Амура (озеро Кенон,
Арахлейские озера). В Балхаше
обитает родственный вид — балхашский
окунь.
В водохранилищах, обширных
озерах окунь представлен двумя
экологическими формами: травяником —
некрупным, тугорослым, который
придерживается мелководья и питается
в основном беспозвоночными, и
глубинным—быстрорастущим, ведущим
хищный образ жизни.
Тело окуня зеленовато-желтое,
покрыто мелкой ктеноидной (с шипиками
Рис. М. Пятки на
по краю) чешуей. На боках 5—9
темных вертикальных полос. Глаза
оранжевые. Брюшные, анальный и
хвостовой плавники — красные. Окраска от
светлой до почти сплошь черной (в
торфяных карьерах). С возрастом заметнее
становится горб. Рот усеян мелкими
зубами, клыки отсутствуют.
Максимальная длина превышает 50 см, вес —
3 кг. Самки крупнее самцов.
Нерестится весной, в средней
полосе вслед за щукой, когда
температура перевалит за 7—8 °С. Икра,
заключенная в студенистые трубки
различной длины (у крупных особей —
до метра), откладывается на
растительность, коряги, корни, залитые водой
ветви деревьев. Число икринок от
12 до 300 тысяч. Икра родителями не
охраняется. Личинки появляются через
2—3 недели. Мальки питаются
зоопланктоном.
Новички на водоеме
108
кое-что из биографии
Окунь не имеет в водоеме
обособленной экологической ниши. Вся его
жизнь — в реке ли, озере — связана с
повседневной, жестокой, не знающей
передышек борьбой за выживание.
Исключая, пожалуй, растительноядного
белого амура, все другие позвоночные
обитатели глубин, а также рыбоядные
птицы, водные насекомые и их
личинки в той или иной степени его
конкуренты и враги. Причем
соперничество идет не только между видами,
но и —вот где процветает
каннибализм!—внутри популяции.
Большой урон окуневому поголовью
наносит человек. Редкий рыболов
возвращается с водоема без этих
полосатых рыб, больших и малых. И если
пока неисчислима окуневая рать, то
лишь благодаря огромной плодовитости,
высокой приспособленности к условиям
обитания в равнинных водоемах.
Правда, вокруг крупных промышленных
центров, где пресс любительского
рыболовства особенно тяжел, в уловах
уже преобладают «матросики» —
окуньки-травяники. Очевидно, их доля в
общей окуневой популяции
увеличивается, поскольку быстрорастущий
глубинный окунь становится половозрелым
позже, а значит, имеет меньше шансов
дожить до первого нереста.
В водоемах, ихтиофауна которых не
успела ощутить заметного воздействия
человека — а таких озер в северных и
восточных краях многие тысячи, —
главным регулятором окуневого рода
выступает щука. Иногда ей удается
совсем выжить окуней из какого-то
водоема и стать единственным его
обитателем. Но, кажется, чаще бывает
наоборот: горбачи вытесняют из озера
своего извечного врага. Нередко такой
водоем кишмя кишит окунями, но
настолько мелкими, что они свободно
умещаются на ладони. Откалибровали
и сделали их недорослями
перепроизводство и отсутствие эффективного
выбраковщика, то есть щуки.
Решающее влияние на темп роста
окуня оказывает окружающая среда.
В обширном, кормном, с хорошим
кислородным режимом водоеме окунь
набирает вес и увеличивается в длину
довольно быстро (по отношению к
травянику, ибо окунь —рыба вообще
тугорослая). Например, окунь в
возрасте 6—7 лет из озера Ильмень
(Новгородская область) вдвое крупнее
своего одногодка из Печоры. Поэтому
рыболову — охотнику за горбачам
и-тяжеловесам и — следует взвесить первого же
выловленного окуня и соотнести с
возрастом. Если двухлетний окунь
потянет 20 г, трехлетний — 50—60 г, четы-
рехл етн ий- 90—100 г, п ятилетн ий-
150—200 г, то есть все основания
рассчитывать встретить здесь рекордные
экземпляры. А окунь, весящий вдвое-
втрое меньше против указанного,
развеет радужные иллюзии: тут поимка
крупного горбача весьма проблематична.
В большом водоеме нужные сведения
«получают» у рыбешки, взятой на
просторах плеса.
В поисках пищи окунь полагается
на три органа: обоняние, боковую
линию (цепочку чувствительных клеток,
расположенных вдоль тела, на верхней
и нижней челюстях, жаберных крышках,
вокруг глаз) и, главным образом, на
зрение. Поэтому он ведет активный
образ жизни в светлое время суток,
только в отличие от щуки,
действующей из засады, чаще предпочитает
преследовать свою жертву. Но хотя
окунь —рыба дневная, яркого
солнечного света он сторонится, предпочитая
ему затененные места. Полдневной
порой горбачи-тяжеловесы совсем не
случайно оказываются подчас под
лодкой ничего не подозревающего
удильщика. И если им предложить
подходящую приманку— живца или
малька, не отказываются от угощения,
лишь бы насадка попала в поле
зрения хищника.
Встреча с окунем возможна в любой
точке водоема. Он, как и плотва,
вездесущ. Попадается на участках с
дном твердым и заиленным, на
мелководье и глубине, в придонном слое
и у поверхности, среди подводной
растительности и коряжника, вдали от
укрытий. Но, исключая предосенний период,
когда окуни сбиваются в стаи и
преследуют мальков по всему плесу, для
целенаправленной охоты за
красноперым хищником нужно знать его
излюбленные стоянки, привычки,
«распорядок дня».
Без большой натяжки окуня можно
причислить к домоседам: вся его
беспокойная, полная драматизма жизнь
проходит на определенной территории.
Однако и на этом пространстве есть
места, где его можно застать почти
наверняка. Стайки полосатых рыб любят
Красноперая мечта, далекая и близкая
109
держаться на песчаных скатах в
глубину, у обреза водных зарослей и в
прогалах среди них, на удаленных от
берега подводных возвышенностях,
особенно каменистых, в коряжнике (оба
последних места наиболее
привлекательны для ужения), в протоках,
соединяющих озера. Бывает встреча с
окунями возле небольших куртин о к водных
растений на мелководье плеса, хотя
такой выгодный пункт чаще занимают
щуки. В водохранилищах, ложе которых
до заполнения не было расчищено,
окуни выбирают лежащие в прибрежных
участках деревья, находя в густом
переплетении сучьев надежную защиту
от врагов. Обычна их засидка у
подножия оставшихся на дне пней, вдоль
береговых кромок ушедших под воду
ручьев, речушек, оврагов с глубинами
1—3 м, на бывших тропинках, полянках
и тому подобных местах, ставших дном
рукотворного моря. Традиционные
стоянки в реках — заводи, заливы, затоны,
устья притоков, ямы, омуты, тиховодье
за мысами, островами, где течение
замедляет бег или вовсе сходит на нет.
И здесь окунь тяготеет к камням,
корягам, бугоркам и выбоинам на дне,
подмоинам у берегов. Матерые особи
предпочитают уединение, таятся в
глубине, разыскивают в подводных джунглях
добычу в одиночку.
пружины клева, явные и
скрытые
Почему окунь так смело, порой
бесцеремонно, хватает приманку? Чтобы
утолить голод? Слов нет, пищевой
рефлекс наряду с инстинктами
самосохранения и продолжения рода
управляет поведением рыбы. Немало, однако,
фактов, не укладывающихся в прокрустово
ложе такого объяснения. Приходилось
видеть полосатых разбойников, так
набитых молодью карповых, что хвост
последней жертвы торчал изо рта.
И все-таки они предпринимали попытки
хапнуть еще и еще. Видимо, имея в
виду такую непомерную жадность,
Л. П. Сабанеев называл окуня рыбой
глупой и неосторожной. На мой
взгляд, это всего лишь отражение духа
азартного соперничества, присущего
стайным хищным рыбам, биологической
агрессивностью окуня. Ему ведь проще
схватить и потом выплюнуть, если
добыча окажется несъедобной, нежели
упустить потенциальный корм и
позволить завладеть им другому сородичу!
Опередить — вот главный стимул многих
поклевок, вряд ли бы случившихся в
ситуации, если бы поблизости не было
конкурентов (поклевка голодной рыбы
не в счет). Особенно «распоясываются»
окуни в большой стае во время охоты
за мальком. На Череповецком
водохранилище и северных озерах мне
посчастливилось не единожды попадать на
большой косяк, и я всякий раз
поражался, в какое возбуждение, просто
ярость, неистовство — трудно подобрать
точное определение — впадали окуни при
виде опущенной в воду блесны или
мормышки. Как-то, зажав в руке метровый
отрезок толстенной лески (считай шнура)
с блесной на конце, я «макал» ее в
воду то с левого, то с правого борта,
без промедления ощущал удар и
выдергивал горбача в среднем на 300—500 г.
Окуни срывались с крючка,
выпрыгивали из одноместной резиновой лодчонки
(в азарте было не до садка, да и
зачем?!), а другие тут же, на глазах,
пренебрегая элементарной
осторожностью, вновь скопом набрасывались
на блесну, и самый «удачливый» из
них повисал на крючке. Казалось,
они сошли с ума. Вода кипела от
всплесков рыб. И от этого буйства,
честно сказать, становилось не по себе.
А ведь, по свидетельству местных
рыболовов и инспекторов рыбоохраны,
встречаются стаи окуней, состоящие из
вдвое-втрое больших по размеру рыб!
На пустынном плесе я бы не рискнул
на своем плавсредстве, принимая во
внимание острые, как иглы, колючки
плавников, заплыть в гущу таких
взбесившихся рыбин... Увы, наткнуться на
окуневый шабаш, подобный описанному,
теперь так же трудно, как выиграть по
лотерее автомобиль.
Упомяну некоторые другие, не
связанные с требованиями желудка
мотивы поклевок. Рыбам, и не в
последнюю очередь окуню, свойственно
любопытство. Нередко окуни не прочь
поиграть тем же мотылем, раз за разом
схватывая его и выбрасывая. И тогда
печальный финал повести о жизни
полосатого шалуна дописывает
удильщик.
В часто посещаемых рыболовами
водоемах мало-мальски увесистый окунь
становится очень осторожным. Для
его поимки требуется приложить немало
усилий, смекалки. Так, в карьере близ
Новички на водоеме
110
подмосковного города Люберцы
матерые горбачи игнорировали все мои (и
других удильщиков) попытки добиться
поклевки, в том числе на живца, словно
в водоеме их не было и в помине.
Успех пришел, когда кружки были
оснащены леской диаметром 0,25 мм, а
живец — пескарик — подцеплялся
небольшим крючком за ноздрю и
свободно, без грузила гулял у самого дна.
Стали попадаться окуни от 400 г до
1 кг. У многих пойманных рыбин
желудки были наполнены более мелкими
собратьями. Выходит, окунь жировал, но
воздерживался от хватки рыбешки на
стандартной оснастке, видимо хорошо
ему известной.
В реках, водохранилищах, обширных
озерах с изобилием родников окунь
ловится в течение всего года, за
исключением поры нереста. Правда,
его активность не всегда одинакова.
За вспышками незаурядного клева
обычно следует череда дней, когда вместо
тяжеловесных горбачей удильщику
приходится довольствоваться окунькам и-
травяниками, годными лишь для ухи или
для наживки при охоте за крупным
хищником. В глухозимье успех и вовсе
непредсказуем. Цикличность клева
объясняется прежде всего тем, что в
отличие от рыб мирных, быстро
переваривающих пищу и потому вынужденных
разыскивать ее ежедневно, окуню
требуется несколько суток для усвоения
крупногабаритного корма. Свои
коррективы вносит и погода: резкие перепа-
пады атмосферного давления, другие
неординарные явления, нарушающие
привычный ритм жизни обитателей
глубин (интенсивная прибыль или убыль
воды, ее цветение) вынуждают рыбу
затаиваться, временно отказываться от
пищи, перемещаться на более
благоприятные участки реки, озера. Кстати,
аномалии погоды не столь заметно
отражаются на клеве в девственных
водоемах, что указывает на избыток там
хищников и острую конкуренцию между
ними.
Какие периоды наиболее
благоприятны для охоты за окунем? Их
несколько: вторая половина лета, осень, две-
три недели после становления льда и
примерно столько же накануне его рас-
паления, едва зазвенят ручьи и
понесут под лед свежую талую воду с
живительным зарядом кислорода.
Жадный клев бывает и в предвесенье, когда
окунь, стронутый с зимовальных мест
большим сбросом воды, направляется
в речки, впадающие в водохранилище.
Поймать в такое время красноперого
красавца, как говорится, дело техники.
Хорошо берет окунь после нереста, на
финише весны, но его жор остается,
как правило, втуне для удильщика,
поскольку совпадает с существующими в
каждой местности вешними
ограничениями в выборе снасти, насадки, способа
и места лова.
Обычно поклевка окуня
замысловатостью не отличается: поплавок с той
или иной скоростью (в зависимости от
сиюминутного настроения хищника)
скрывается в глубине. Попадаются и
оригиналы. В урае (старице) реки Пелым
(Западная Сибирь) после заброса
поплавок долго вздрагивал, покачивался, чуть
притапливался, оставаясь тем не менее
на плаву. Было такое ощущение, будто
кто-то брезгливо притрагивается к
заезжему червяку (местных днем с огнем
не сыщещь— сплошь торф и песок)
и никак не решается его проглотить.
Не выдерживаю, подсекаю и становлюсь
обладателем горбача под 800 г! И, кан
выяснилось вскоре, не случайно.
Последующие забросы и рыбалка в
другие дни подтвердили крайнюю
нерешительность обитающих тут окуней.
Между тем в самой реке, отстоящей от
урая в каких-то ста шагах, эти хищники
бросаются сломя голову на любую
приманку, словно давным-давно ничего не
ели.
Там же, в Западной Сибири, на озере
Кульма посчастливилось мне помериться
силами с окунем-великаном, какого ни
до, ни после (но еще надеюсь!) видеть
не приходилось. Затерявшееся среди
бескрайней болотистой низменности,
очень глубокое озеро, изобилующее
родниками, не знает ни заморов, ни
практически нашего брата удильщика, ибо
туристам оно неведомо, а ближайшая
деревушка без малого в сотне
километров. Поклевка ждала при первом
же пробном забросе. Стоило
мормышке с кусочком щучьей кишки на
крючке чуть заглубиться, как тут же
всколыхнулась поверхность, в расступившейся
воде появилось огромное, как мне
показалось, темное тело с карминно-
красными плавниками и двинулось под
лодку. На миг оцепенев от
неожиданности, я не сразу связал появление
озерного чудища со своей мормышкой:
поплавок лежал на воде. Но тут он
заскользил ко мне, леска натянулась,
Красноперая мечта, далекая и близкая
111
изгибая легкий бамбуковый прут, рука
машинально выполнила движение
удилищем, и это, видимо, обеспокоило рыбу.
Она чуть изменила направление и
скользнула в глубину. Меня охватил озноб.
В памяти всплыли слова охотника-
промысловика Дмитрия Павловича Ман-
зуркова, в таежном зимовье которого
мы временно остановились. «А окуни
там — как вот эта чурка, — кивнул
тогда он на отрезок толстой сосны и
с сомнением посмотрел на мою
жиденькую удочку. — С такой былинкой и не
суйся — окромя конфуза ничего не будет...»
Я тогда еще в душе посмеялся, но,
не желая обидеть старика, не подал
виду, что не верю ему. И вот...
Лодку-малютку крутило,
разворачивало то в одну сторону, то в другую...
Неистово курсируя под лодкой и тем
самым неосознанно лишив меня
возможности использовать амортизационные
свойства удилища, окунь, по сути дела,
сразу обрек на неудачу все мои
попытки завершить поединок в свою
пользу. В какой-то момент удилище легло
поперек колена, раздался треск
бамбука, и тут же лопнула леска... Долго
я не мог прийти в себя. Потом,
наскоро вернув в строй удилище,
продолжил ловлю и всего за час
наполнил садок плотвой и окунями. И хотя
многие «хвосты» могли оттянуть
указатель безмена едва ли не до
килограммовой отметки, перед глазами все время
стояла «чурка», доставившая и
незабываемую радость и непреходящее
огорчение.
меню для горбача
Однажды мы рыбачили на
вологодской реке Уломке, где бойко клевал
на мормышку с мотылем окушок. Как
только насадка приближалась ко дну,
кивок сгибался в поклоне, и вскоре
очередная рыбешка, трепеща
расправленными плавниками, присоединялась
к куче своих плененных собратьев. Окуш-
ки шли ровные, один к одному. На
глаза попалась небольшая красновато-
бурая пиявка, затесавшаяся среди
мотыля. Решаю предложить ее окуням.
И сразу ощущаю довольно увесистый
удар — взял окунь рангом выше. За
ним другой, третий. Два десятка мерных
рыбин принесла пиявка, пока не была
размочалена без остатка! И опять
на мотыля стал брать окунь помельче.
Перетряхнув коробку с запасом мотыля,
обнаруживаю еще одну пиявку. Все
повторилось, с той лишь разницей, что
после ряда поклевок кто-то там, в
глубине, так резко дернул, что не
выдержала леска. Потом я не раз
использовал пиявку в качестве добавки на
крючок и в большинстве водоемов
успешно, особенно на закоряженных
участках. Это говорит о том, что к
выбору приманки надо подходить
обдуманно, стараться разнообразить
меню окуня, всякий раз изыскивая ту,
желанную окуню в данный момент,
которая вызовет радующий душу
бесшабашный клев.
Верной приманкой для крупного окуня,
бесспорно, является малек, лучше всего
верховна — серебристая рыбешка,
редко превышающая в длину 8 см.
Малька покупают в рыболовно-спортив-
ных магазинах или ловят
самостоятельно мелкоячеистым подъемником
в затишных местах водоемов. Зимой
малька удается наловить сачком с
длинной ручкой через прорубь. В
домашних усле^чях малька можно хранить
длительное время в холодной воде,
изредка с помощью сифона сливая
нижнюю часть воды и добавляя свежей
той же температуры, непременно
отстоявшейся в течение суток-двух.
Традиционная и в общем-то неплохая
насадка — черви всех разновидностей:
дождевые, подлистники, навозные и пр.
Технология их добычи известна,
наверное, каждому. А вот специально
готовят их к использованию на рыбалке
далеко не все. Нередко на крючке
удочки недостаточно искушенного или
ленивого удильщика висит нечто
малопривлекательное даже для такой жадной
рыбы, как окунь. Что же требуется
сделать, чтобы червяки,
предназначенные полосатому хищнику, выглядели
аппетитнее? За день, а лучше за два
до выезда на рыбалку их промывают
и помещают во влажный мох, траву
или, на худой конец, клочья бумаги.
За это время черви очистятся от шлаков,
окрепнут, станут шустрее и на крючке
выкажут большую живость, что намного
увеличит шансы на поклевку. Как видим,
хлопоты пустячные, а польза —
несомненная. И хотя еще Л. П. Сабанеев
не советовал пускать в ход свеже-
выкопанных червей, а вот, поди ж ты,
и сегодня приходится напоминать об
этом.
Широко применяют при охоте за
окунем личинок насекомых, прежде все-
Новички на водоеме
112
го мотыля. Добывают эту нежную, с
полспички длиной пунцовую личинку
комара-звонца (дергуна) в донном иле
тихих заводей рек и озер. Поднятый со
дна ил промывают в решете, мотыль
всплывает, его собирают во влажную
тряпицу и хранят до рыбалки в холодном
месте. Ткань не должна быть редкой и
ворсистой, иначе личинки зацепятся за
нити, и отделить их без повреждений
не удастся. Укладывая мотыля в
коробочку для ловли, предпочтительнее
пенопластовую или деревянную, его
пересыпают крахмалом, чтобы не слипался.
В дороге и на водоеме мотыля
оберегают от перегрева, равно как и от
замерзания.
К мотылю часто подсаживают на
крючок опарыша — личинку синей мухи. Такая
комбинация для окуня соблазнительнее,
чем каждая приманка в отдельности.
Особенно благоволит полосатый хищник
к крыске—тоже личинке мухи, только
желтой, ильной. Найти крыску можно
в сырых местах у животноводческих
помещений, возле сливов отходов
молокозаводов и т.д. Заметим попутно, что
личинки мух развиваются на
неблагополучных в санитарном отношении
субстратах, поэтому из гигиенических
соображений обязательно промываются в
растворах стирального порошка или мыльной
воде.
Другие личинки насекомых,
развивающиеся в воде, за исключением,
пожалуй, ручейника, применяются реже.
А он и-то, как свидетельствует практика,
лучшая приманка для ловли крупного
окуня. Речь идет о личинках стрекоз:
красотке, лютке, стрелке, дедке, бабке,
коромысле. Не уступают им по
значимости и личинки бабочек-поденок
и веснянок. Сохраняют этих «каракатиц»
во влажном мху или в воде с
добавлением водорослей, пучка мелких
корней.
Не откажется окунь от мяса
свежего рака, освобожденного от панциря,
а лучше линючего, рыбешки,
желательно с чешуйками и перышком плавника;
части двухстворчатого моллюска,
извлеченного йз раковины; уже
упоминавшейся пиявки герпобделлы (улитковая
пиявка—клепсина, серая, с прозеленью
и плоским, резко суживающимся телом —
менее пригодна); головастика и мелкого
лягушонка; пескоройки — личинки речной
миноги, встречающейся в песчано-илова-
том грунте прибрежного мелководья;
мормыша-бокоплава, особенно
многочисленного на Урале и в Сибири;
гольяна, пескарика и других мелких рыбешек.
В зимний период используется как
добавка на крючок личинка репейной
моли — так называют удильщики всех
крохотных, с рисовое зернышко, червячков
бело-кремового или желтоватого цвета,
проводящих зиму в семенах и стволах
репейника, татарника и других
травянистых растений, обычных на пустошах,
на обочинах дорог. Заготавливают
репейник с осени, но собирают его и зимой,
выбирая из головок слипшиеся вместе
семена, которые хранят на морозе.
На рыбалке разламывают комочек и
выпавшую из убежища личинку
отправляют на крючок. Труднее извлечь
личинку из татарника: сам он колюч,
а семенная шишечка столь прочна, что
без ножа не обойтись. С помощью ножа
достают личинок и из стволов полыни
(чернобыльника) и других растений.
Стволы расщепляют над разостланной
газетой и собирают выпавших личинок.
Насаживают репейника на тонкий
крючок. Не прочь полакомиться окунь
короедом, червячком из яблока, желудя
и другими подобными созданиями.
ужение окуня с поплавком
Для охоты за полосатым хищником
годится самая простая снасть:
заводской или самодельный прут, леска,
поплавок, грузило, поводок с крючком.
Большого успеха, однако, удастся
добиться, если специально подготовить
снасть. Не слишком жесткое удилище
длиной 3—6 м (с коротким
сподручнее управляться в лодке, длинное
будет кстати при ужении с берега)
позволяет облавливать достаточно
большую площадь акватории. Леску
ставят диаметром 0,2—0,25 мм,
поводок несколько тоньше, крючок
выбирают в зависимости от
предполагаемого трофея — № 5—8 и крупнее, с
удлиненным цевьем и прямым загибом.
В окуневой оснастке иногда
используют два крючка на своеобразном
коромысле (рис. 1). Оправдана ли такая
конструкция? Далеко не всегда. Пока
снимешь с крючка одну рыбину,
пока другую, потом поправишь
насадку—глядишь, стайки окуней уж и след
простыл. Выгоднее крючок заменить
мормышкой, а грузило снять совсем.
Снасть станет проще, маневреннее,
количество поклевок ощутимо возрастет,
особенно когда небольшой ветерок
Красноперая мечта, далекая и близкая
113
Рис. 1. Коромысло
морщит плес и приманка сама, без
участия рыболова, играет в воде, дразня
хищника. В штиль приманку оживляет
удильщик, раз за разом поддергивая
леску, отчего мормышка с насадкой
исполняет в глубине своеобразный
танец, так магически действующий на
окуня.
В ряде случаев мормышке стоит
предпочесть крючок, например при
ловле на мелкого малька сытого или
инертного по иной причине хищника.
Мормышка скует движения
слабосильной малявки, быстро выведет ее из
строя, и окунь вряд ли обратит на нее
внимание. Вообще надо взять за
правило: чем мельче на крючке малек,
тем дальше от него должно
находиться грузило. Мини-рыбешка в этом
случае получит большую свободу и
скорее вызовет хватку. Бояться, что
поклевка останется незамеченной,
нечего. Это плотва, бывает, чуть приутопит
поплавок и тут же отпустит. Прозевал
удильщик момент поклевки — остался без
рыбы и... насадки. А уж если
польстится на приманку окунь—торопиться с
подсечкой приходится подругой причине:
чтобы он не успел глубоко заглотать
приманку, иначе провозишься, прежде
чем освободишь крючок.
В поисках окуня обходят все
традиционные места стоянок полосатых
хищников, постепенно набирая дневную
норму улова (в ряде районов окунь
отнесен к сорным рыбам и его вылов
не лимитирован). Замечено, что у обреза
водных зарослей и в прогалах среди
них окунь чаще берет вполводы,
а на чистых местах — вблизи дна. На
обширном плесе труднее обнаружить
жирующую стаю окуней. Но удильщику
укажут место добровольные
помощники — чайки. И если в каком-то
районе водоема слышен пронзительный
галдеж птиц, то и дело пикирующих
к поверхности плеса, то это верный
признак: здесь много малька, а где
малек, там и крупный окунь промышляет.
Остается поближе подплыть к окуневому
пиршеству и предложить свои
деликатесы. Поклевки не заставят себя ждать.
Выдадут скопление малька, а значит
и окуня рябь на зеркальной поверхности
плеса, веером выскакивающие из воды
рыбки-крохи.
В свежий ветер, когда по плесу
гуляет хлесткая волна, малек
собирается у подветренного берега. Туда же
следует поспешить и рыболову. При
ловле окуня долго задерживаться на одном
месте нет смысла: прекратились
поклевки — ищите очередную окуневую засид-
ку. На участке, где окунь просто не
может не стоять, нужно половить
подольше, пробуя разные приманки, приемы
ловли, глубину спуска. И настойчивость
будет вознаграждена желанными
трофеями. Хорошие результаты дает
облавливание перспективного пятачка с
постепенно перемещающейся лодки.
Сообразуясь с направлением ветра, бросают
якорь на длинной веревке и, опуская
ее постепенно на метр-два, облавливают
подводные закоулки. Желательно, чтобы
трасса пролегла вдоль подводного
гребня, мимо крупных валунов,
колодника, куртинок водной растительности.
Обычно пользуются 2—3 удочками с
разной наживкой: червем или бабкой; на
мормышку подсаживают мотыля,
опарыша, пиявку и пр. Приманку опускают
на 0,5—1 м ниже бровки, где чащеч
случаются хватки окуня. Живца можно
опустить и поглубже. Поплавок годится
любой формы, лишь бы удерживал на
нужном уровне приманку, но обычно
ставят веретенообразный, огруженный по
«плечики».
Не имея плавсредства, удильщик
может удачно порыбачить в протоке,
связывающей озера, на реке, пуская
приманку по струе вдоль свала в глубину,
границы прибрежной водной
растительности, подмытого берега, особенно
низменного, лугового, напичканного
мелкими красными червяками. Попадая в
воду, они привлекают разную рыбу, в
первую очередь окуней. На озере
найти подходящее местечко для ужения
с берега труднее, а иногда к
открытой воде и вовсе на подступиться.
Рыболова может выручить только
универсальная снасть.
8-1403
Новички на водоеме
114
Универсальная снасть — это удилище,
оснащенное катушкой, проволочными
кольцами соответствующего диаметра и
скользящим поплавком. Поскольку
универсальная снасть еще недостаточно
широко распространена, стоит, наверное,
рассказать подробнее, как ее
смонтировать и применить при охоте за
колючеперыми хищниками. В качестве
аналога приведу снасть, которой
пользуюсь сам, хотя, оговорюсь сразу, она
далека от идеала. Удилище —
пластиковый спиннинг «Стандарт» производства
ГДР (бывает у нас в продаже по цене
10 руб.) с пропускными кольцами
большого диаметра. Его длина 210 см,
а надо бы хоть немного длиннее.
Катушка безынерционная, открытого
типа ЛЭМЗ-2, весом 225 г. Есть более
совершенная — «Орион-001». Леска
диаметром 0,3 мм, поводки длиной 40 см,
как принято, тоньше: 0,2, 0,22, 0,25 мм.
Их в коробке на широком мотовильце
из пенопласта две дюжины. Они
оснащены разных размеров крючками или
мормышками и подготовлены к ловле на
живца (малька), червя, мотыля. Четырех
типоразмеров и скользящие поплавки
грузоподъемностью от картечины до
скользящей заводской съемной «оливки»
(с лапками). Особенность поплавков в
том, что в любой момент, не трогая
оснастки, они без затруднений
снимаются с лески и на их место ставится
другой, большей или меньшей величины.
А если учесть и съемные самодельные
грузила из свинцовых полосок, то
станут очевидными плюсы такой оснасти:
компактность, возможность быстрой
переналадки, когда того потребуют условия
ловли. Без поплавка оснастка
свободно проходит через тюльпан и вместе
с катушкой перевозится в отдельном
футляре.
Промышленность скользящие, а тем
более съемные поплавки не выпускает,
и их приходится изготавливать самому.
Из плотного пенопласта выпиливают
несколько заготовок (с учетом запасных
поплавков) размером 8X8X100 мм,
12 X 12 X 100 мм, 16 X 16 X
X 100 мм и 20 X 20 X 100 мм.
В верхней части заготовок точно по
центру на глубину 20 мм вклеивают
бамбуковые антенны толщиной 2 мм
и длиной 120 мм, а в нижней части —
кили, которые вдвое короче. Острым
ножом заготовкам придают нужную
форму. Каждую серию поплавков
стараются делать одинаковой
грузоподъемности (различие в весе крючков и
приманок в расчет принимать не будем)
Из стальной нержавеющей проволоки
диаметром 1—1,5 мм изготавливают
пропускные колечки с внутренним
диаметром примерно 1,5 мм. На рис. 2
показан порядок изготовления и соеди
нения их с заготовками. Поплавки
готовы. Осталось раскрасить на свой
вкус, а антенны—для лучшей видимое
ти-увенчать цветными пенопластовыми
шариками размером с горошину. Чтобы
задействовать поплавок в снасть, доста
точно завести леску в пропускные
колечки.
Теперь приступим к сборке снасти
Барабан ЛЭМЗ вмещает 150 м лески
диаметром 0,3 мм. Столько нам не
потребуется, поэтому предварительно
намотаем на катушку суровую нитку
(резину, изоляционную ленту) примерно
на треть емкости, а уж потом леску,
но так, чтобы до края барабана оста
валось 2—3 мм. К леске прикрепляем
стопор из кусочка авиамодельной ре
зины или другого материала. Он должен
передвигаться по леске достаточно туго,
но не настолько, чтобы после его
смещения леска закручивалась спи
ралью. Затем ставим буферную скользя
щую бусинку, поплавок, опять бусинку,
скользящее грузило и привязываем верт
люжок, лучше двойной, а к нему
через застежку — поводок с крючком
или мормышкой. Универсальная снасть
подготовлена к действию (рис. 3).
Универсальной удочкой ловят практи
чески так же, как и обыкновенной,
с той лишь разницей, что подсечку
делают более размашисто.
Универсальная снасть значительно
расширяет возможности удильщика не
только при ловле с берега, но и лодки
С ее помощью облегчается поиск окуней
на обширных просторах плеса, да и
крупные горбачи далеко не всегда
Рис. 2. Поплавок с пропускными кольцами
Красноперая мечта, далекая и близкая 115
Рис. 3. Универсальная удочка:
<i - удилище; б — катушка; в — леска; г — бусинки;
<> - поплавок: е — скользящее грузило;
н< — вертлюжок; з — поводок с крючком;
и - стопор
подходят к лодке на расстояние
заброса обыкновенной удочкой. На реке
универсальная снасть позволит подкинуть
приманку к противоположному берегу,
опушенному кустарником, где любят
стоять горбачи и другая рыба, провести
крючок с наживкой вдоль крутояра и
выполнить другие приемы ужения.
ловля окуня без поплавка
Как-то я отправился за полосатыми
хищниками на озеро Сокольник (Хвой-
ненский район Новгородской области).
Расположенное среди мшистой
кочковатой низины, это не очень глубокое
озеро открыто всем ветрам и нередко
встречает удильщика хлесткой крутой
волной. Так случилось и в тот раз.
Пока дошел до озера, поднялась такая
волна, что о спуске на воду резиновой
лодчонки не могло быть и речи. А
чтобы зайти с другой, подветренной
стороны, надо было проделать по болоту
нелегкий путь. Попытка
воспользоваться поплавочной удочкой с берега не
увенчалась успехом: вода возле него,
перемешанная с торфяной крошкой
и пылью, превратилась в грязно-
черное месиво. Какая уж тут рыба!
А что, если?.. Привязав к леске тяжелую
мормышку и наживив; ее червяком,
исхитряюсь забросить ее рукой, как донку,
метров на пятнадцать за взмученную
полосу прибоя. Едва потянул — поклевка,
новый заброс — другая. С озера я ушел
вполне удовлетворенный.
Приведенный способ ловли
подтолкнул меня к освоению еще одного
приема ужения—донной проводки, не
раз потом выручавшей, когда по-
другому добиться поклевки или
обнаружить окуней не удавалось.
Данная проводка особенно
эффективна там, где практически не бывает
зацепов. Рыболов с помощью длинного,
оборудованного пропускными кольцами
удилища, а еще лучше универсальной
снасти (в обоих случаях без поплавка)
забрасывает на чистое место
подходящего размера мормышку с насадкой
и, подтягивая ее к себе, заставляет
как бы шагать по дну. Попробовать на
вкус такую живинку стараются не
только окуни.
Техника ловли проста. После заброса
приманки на максимальное расстояние
мормышку приподнимают со дна, а
затем возвращают удилище в прежнее
положение, одновременно выбирая
слабину лески. Мормышка вновь падает
на грунт, но уже в другой точке —
ближе к рыболову. Тут же следует
очередной подъем, и все начинается сначала,
если, конечно, не произойдет поклевка,
в первое мгновение схожая с зацепом.
Из-за отдаленности «места события»
подсечка требуется размашистая.
При глухой оснастке действуют
несколько иначе. Сдернув с грунта
мормышку, удилище не возвращают в
прежнее положение, а спустя секунду-
другую еще чуть-чуть приподнимают.
И так до тех пор, пока оно не примет
вертикального положения и дальнейший
подъем становится невозможным.
Приманку перезабрасывают и весь цикл
повторяют.
Можно пойти дальше — специально
переоборудовать универсальную снасть
для поиска и ловли окуней в
придонном слое. Для этого к концу лески
привязывают обтекаемой формы груз
весом 25—30 г. Выше него, примерно
в четверти метра, если хотят провести
приманку по-над самым дном, крепят
длиной 10—12 см поводок немного
тоньше основной лески. Второй
поводок (можно чуть длиннее) привязывают
в 30—40 см выше первого (рис. 4).
Вместо крючков иногда привязывают
мормышки. Наживляют крючки чаще всего
мальком. При этом для уменьшения числа
сходов крючки рекомендуется подвеши-
8*
Новички на водоеме
116
Рис. 4. Снасть для ловли окуней
вать жалом вверх. Цепляют мальков за
верхнюю губу — так они выглядят
естественнее. Успех приносят и другие
насадки, не обязательно животные. Здесь,
кстати, широкое поле для
экспериментов. Можно, к примеру, надеть на цевье
отрезок кембрика или несколько колечек
из него, разных по цвету и длине,
привязать маленькое птичье перышко,
кисточку из белой козьей шерсти,
метелку из тонких резиновых полосок
красного цвета, нарастить на цевье утолщение
со спичечную головку с черными или
оранжевыми усиками. Да мало ли чем
вздумает привлечь обитателей глубин
пытливый удильщик! Поводки с
искусственными приманками укорачивают
до 4—5 см (рис. 5). Придонную про-
Рис. 5. Поводки с искусственными
приманками
водку выполняют с берега, заякорен
ной или плывущей лодки. На течении
забросы делают по струе, под разными
углами к ней, в тиховодье — в любых
направлениях, лишь бы плес был
свободным от растительности и под
водного хлама.
Увлекательнее и результативнее при
донная проводка с лодки, которая
делает доступными все участки водоема
Снасть с приманками во время дви
жения постепенно стравливают в воду,
как дорожку, и стараются плыть с такой
скоростью, чтобы груз нет-нет да и
касался дна. Ускоряя либо замедляя
ход, прочесывают подводные закоулки
вдоль и поперек, отыскивая потайные
рыбьи стежки-дорожки. Чаще поклевни
случаются при скорости движения
лодки 0,5—1 м/сек. Закивает кончим
удилища—значит, на одном из крючком
находится кандидат на ' сковородку
Места поклевок стоит отмечать буйком,
чтобы еще и еще раз пройти нал
подарившим трофей пятачком. В случае
зацепа подтягиваются к коряжине и,
не делая пока попыток вызволить крю
чок, ибо здесь, в крепи, как раз и
держатся крупные хищники, пускаю?
в ход заранее подготовленные снасти
поплавочную удочку, короткую зимнюю
удочку с мормышкой, блесной. Сошли
на нет хватки — бросают буек, освобож
дают пленника и продолжают прочесы
вать плес в поисках горбачей. А спустя
какое-то время возвращаются к буйку
и нередко получают в награду увесис
тых рыбин.
Без поплавка можно охотиться з;\
окунем и с летним удилищем в отвес
Рис. 6. Боковой кивок
Красноперая мечт», далекая и близкая
117
Рис. 7. Донное грузило для тиховодья
(вверху) и бегучей воды
на блесну и мормышку. Рыболов с
берега либо с лодки вертикально опускает
приманку в оконце среди водных трав
или у обреза, рядом с колодником,
валуном, в других подобных местах и,
играя насадкой, старается
спровоцировать красноперого хищника на хватку.
Удилище предпочтительнее легкое,
средней жесткости, желательно с
небольшой проволочной катушкой.
Отличительная особенность снасти—леска почти
наполовину короче удилища, ее ходовой
диаметр 0,2—0,25 мм. На верхнем
колене крепится боковой кивок. Он
крупнее зимнего и для лучшей видимости
увенчивается небольшим цветным
шариком. Делают кивок обычно из
ниппельной резинки, стальной ленты,
пластиковой полоски, отрезка толстой
лески, сплетенной вдвое (рис. 6).
Рис. 9. Живец вполводы
Рис. 8. Донное грузило на отдельном
поводке
Мормышка должна своим весом сгибать
его на 35—40°.
Тихо приблизившись к стартовой
точке, рыболов расчетливым движением
переносит мормышку с насадкой ближе
к противоположному краю прогала в
водных зарослях и не слишком быстро
опускает ее, наблюдая за поведением
кивка. Хищник, бывает, ловит
опускающуюся приманку, и если кивок
неожиданно выпрямился, хотя вроде еще
рановато, значит, случилась поклевка.
Моментально должна последовать
короткая подсечка. Подсеченную рыбу
надежнее вести по поверхности, ни на
мгновение не ослабляя натяжения лески.
Увесистых окуней стараются направить
в заранее выдвинутый сачок, для чего
удильщики снабжают его поплавками-
присосками и удлиняют ручку.
Рис. 10. Удерживание живца вполводы
Новички на водоеме
118
ловля Ькуня донной
снастью
Любую донную удочку, крючки
которой наживлены животными насадками,
можно считать поставленной на окуня.
Полосатые хищники, большую часть
времени проводящие в нижнем горизонте
воды, чаще всего и первыми (не
считая ерша) отзываются на предложенное
рыболовом угощение. Их не смущает
ни толщина лески, ни величина груза,
ни размер крючка. Но специально
охотиться за окунем с донной снастью есть
смысл в том случае, когда можно
рассчитывать на поклевки крупных рыб.
Тогда и приманку выбирают пообъемистее:
мелкую рыбку, выползка, лягушонка и пр.
Для течения и тиховодья донки
оснащают по-разному (рис. 7). При ловле
на струе леска должна быть несколько
толще. Круглая скользящая «оливка»,
например, незаменима там, где вода
практически недвижима, то есть в озере,
заливе, затоне; она же станет причиной
неудачной рыбалки в реке: поток
покатит ее по дну и вместе с насадкой
вынесет на прибрежное мелководье.
Поэтому для реки приобретают или
изготавливают плоское грузило, которое
хорошо противостоит напору струи. И чем
быстрее течение, тем тяжелее должно
быть грузило. Впрочем, на стремнине
охотнику за окунями делать нечего:
горбачи, как мы уже отмечали, такие
участки избегают. При ловле с лодки
в реке применяют и круглое скользящее
грузило. Его забрасывают вниз по
течению на конце основной лески, а
поводки — один или два — привязывают
выше. Грузило крепят и на отдельном
поводке (рис. 8).
Если вы ловите на мелкую рыбку,
то для успеха желательно, чтобы она
не могла спрятаться .среди
растительности и в других укрытиях и остаться
не замеченной хищником. Для этого
посоветуем видоизменить оснастку
донки, взяв за основу один из предлагаемых
ниже вариантов.
На рис. 9 изображена донка, в
оснастке которой кусок пенопласта; отрезок
сухой лесины или другой плавучий
предмет удерживает живца вполводы.
Живцами в такой оснастке должны быть
рыбки, которые ведут придонный образ
жизни: пескарь, ерш, гольян, окунь-
травяник и др. Если на крючке
представители «бели» (уклейка, плотвичка),
то пресечь их попытки подняться вверх
и запутать снасть можно подвеской на
тонкой леске дополнительного грузила
(рис. 10).
Забросить донку, пусть даже с
помощью спиннингового удилища, всегда
проблема: как положить приманку в ту
же точку, где была поклевка, как
донести туда в сохранности насадку,
которая нередко слетает с крючка?
Перечисленные недостатки
автоматически снимаются, если рыболов возьмет
на вооружение донку с резинкой. Тогда,
забросив снасть один раз, можно менять
приманку и вываживать пойманную рыбу,
не сдвигая* грузила с места, то есть в
продолжение всей рыбалки. А всего-то
к традиционным компонентам донной
снасти: удильнику, леске, поводку с
крючком, грузилу, сигнализатору—
добавляется отрезок авиамодельной резины.
На каждый метр резины надо отмерить
примерно 5 м лески.
Монтируя донную снасть с резиновой
вставкой, важно правильно подобрать
вес грузила. Он должен быть таким,
чтобы в процессе ловли резина не
сдвигала грузило с места, но при
сильном натяжении вытаскивалось бы из
водоема. Так как речное дно часто
бывает вязким, то резина при
вытаскивании нередко рвется, и грузило остается
в водоеме. Рыболовы поступают так:
привязывают к грузилу шнур с буйком
и снасть заводят на лодке. После
ловли подплывают к буйку, за шнур
вынимают грузило и таким образом
спасают снасть от обрыва. Есть и
другой вариант: применять пикообразное
грузило с двумя петельками на
противоположных концах. Такая форма
обеспечивает хорошее сцепление с грунтом.
Донка с резинкой позволяет удачнее
охотиться за красноперыми хищниками.
Вместо крючков иногда стоит привязать
мормышки. На илистых участках — это
относится ко всем разновидностям
донок — поводки рекомендуется снабдить
крохотными поплавочками из неокрашен
ной пробки (она не насторожит хищника),
чтобы приманка не увязла в иле и была
заметнее. Для ловли на мелкую рыбку
вполводы пользуются и обычными по
плавками.
А. Гусаков
Секреты
прозрачной нити
Рис. М. Пяткина
В 1853 году привезли мне в подарок
из Гавра много чудесных лес, очень тонких
и полупрозрачных, имеющих в то же время
(покуда они сухи) какую-то упругость и
тонкость струны...
С. Т. Аксаков
— Чеховская? — спросил дед, смешав
в уважительном вопросе страну
Чехословакию и писателя Чехова.
— Шекспировская, — пробурчал я имя
классика столь же крупного
литературного калибра.
Ответ вышел вполне ироническим.
Я остался им доволен и почти простил
незнакомому деду медвежью услугу,
которую он мне любезно оказал, помогая
подсачивать здоровенного, дебелого
судака. За участие в этом деликатном
деле деду мог быть по-настоящему
благодарен разве что сам судак,
который с его легкой руки вновь обрел
свободу. Мне же этот добровольный
помощник, оказавшийся знатоком по
части лесок, устроил маленький
лингвистический праздник: что ни говори, а
«чеховская леска» — это находка даже
для самобытного рыболовного лексикона.
Когда после постигшей нас неудачи
дед принялся изучать мою спиннинговую
снасть, на него, практичного
деревенского жителя, не произвели впечатления
ни отливающее зеркальным глянцем
удилище, ни похожая на маленькую черную
мясорубку катушка. А вот лягушачьего
цвета темно-зеленая жилка (она и в
самом деле была сработана знаменитой
рыболовной фирмой «Шекспир») ему
приглянулась. Он даже захотел
попробовать ее на прочность. Но я не, допустил
кровопролития, потому что знал точно:
хорошую леску 0,35 мм голыми руками не
возьмешь.
Дед, наверное, подумал, что я просто
жадный...
Не подведет ли леска? — с этого
сакраментального вопроса обычно начинают
строиться все рыболовные планы. Мой
давний друг, московский инженер и
заядлый спиннингист, Олег Павлович
Горин поставил испытания лесок на
капитальную основу. Каждый попавший к
нему моток жилки он пропускает через
свой домашний ОТК Измеряет диаметр
лески с помощью микрометра, потом
торжественно и аккуратно привязывает
леску к чугунному утюгу, которым гладили,
наверное, еще сюртуки и салопы. На
одну руку, чтобы не порезаться, надевает
перчатку и осторожно пробует оторвать
антикварный груз от пола. Если это
удается, мой друг считает, что леска
выдержит любого жереха. И
действительно — выдерживает.
Однажды Олег Павлович загадал мне
настоящую загадку: показал моток
абсолютно плоской (как узкая лента или
ремешок) лески и предложил угадать, что
бы это значило. Но поскольку я не мог
придумать ничего подходящего, ему же
пришлось давать и отгадку. Оказалось,
что приобрести столь необычный вид
леске помог двадцатикилограммовыи
сом, неожиданно взявший блесну.
Сверхнагрузку эта западногерманская леска
«Ультра дамиль» диаметром 0,4 мм
выдержала, но, проходя через тюльпан и
кольца, а потом через ролик лесоуклады-
вателя катушки, расплющилась, будто ее
пропустили через хорошие вальцы...
Какие же опасности подстерегают
леску? Как продлить век прозрачной
нити? Какова положенная ей нагрузка?
Леска, безусловно, самая нежная и
капризная часть любой рыболовной
снасти. Хорошая катушка или удилище
прослужат и десять, и двадцать лет.
Крючки, блесны и те при счастливом
стечении рыболовных обстоятельств могут
попасть в долгожители. А самый
большой срок, отпущенный леске,—один
сезон работы. Эта неженка снижает свою
крепость от солнечного света и влаги,
которую поглощает не только из воды,
но и из воздуха. Изнашивается от трения
даже о самые гладкие керамические или
агатовые кольца. На ней оставляют
«ссадины» песок и камни, трава и
водоросли, свинцовые грузила, затонувшие
коряги и щучьи зубы, сколы и царапины
на бортике катушки. И это при всем том
Новнчкн на водоеме
120
Рис. 1. Специалисты довольно точно
подсчитали, какой процент прочности
сохраняет леска в тех или иных узлах
важном обстоятельстве, что 60%
крепости лески заключены в ее наружном слое,
который составляет всего 10% диаметра.
Само собой разумеется, что при ловле
спиннингом, когда леска находится в
постоянном движении, риск повредить
ее особенно велик.
Как-то раз я в один момент испортил
метров тридцать отличной жилки,
поставив ее на новую катушку «АБУ-505»,
в защитном кожухе которой оказался
небольшой заусенец. Этого хватило, чтобы
через несколько забросов блесны
идеально круглая и блестящая леска
«Платиль стронг» превратилась в
маловыразительный полуфабрикат для мочала.
Вообще, любая безынерционная катушка
неизбежно портит леску — приводит к ее
продольному скручиванию.
Перекручивают ее и вращающиеся блесны,
особенно девоны.
Но, пожалуй, главный враг прозрачной
нити — натяжение. Многократное
вытягивание без периода отдыха изнашивает
ее быстрее и вернее всего.
Что же^ касается рыбы, то урон, на
носимый с этой стороны, чаще
оказывается наименьшим. Да и современная
катушка оборудована хитрым устройст
вом, которое при сильных рывках сдает
леску, так сказать, в автоматическом
режиме. По крайней мере, я за многие
годы рыбной ловли припомню всего один
случай, в котором виновником обрыва
стала рыба. Это было на Истринском
водохранилище, где я с лодки ловил
поплавочной удочкой. Все произошло, когда
на леске 0,125 мм я подвел к борту
своей лодки полуторакилограммового
леща. А подсачек остался дома, в
Москве...
Полезные советы по поводу того, как
нужно обращаться с леской, дают специа
листы шведской фирмы «АБУ». Хранить
леску и катушки с заполненными шпуль
ками они рекомендуют если не в холо
дильнике, то хотя бы в темном прохладном
месте. Причем леска не должна быть
намотана туго: от этого она слабеет. Тем,
кто занимается морской ловлей или лов
лей крупной и сильной рыбы, к примеру
лосося, полезно менять леску от двух
до четырех раз за сезон, поскольку при
большой нагрузке она теряет до 25%
прочности. Надежность всей снасти, на
поминает «АБУ», зависит не только от
диаметра и качества лески, но и от того,
каким способом рыболов привязывает
ее к крючку или приманке. Ведь именно
в узлах обычно теряется прочность. Пе
ред тем как затянуть узел, полезно его
смочить, причем толстые жилки лучше сма
чивать горячей водой. Применять, особен
но при ловле крупной рыбы мощной
снастью, нужно только самые надежные
узлы. Есть и запрет: нельзя пользоваться
карабинами, изготовленными из проволо
ки более тонкой, чем леска.
Советы хорошие. Но кое-что к ним
( екреты прозрачной нити
121
все же стоит добавить. Нелишней
окажется такая процедура: 40—50 м лески со
спиннинговой катушки распускают на всю
длину на земле (а еще лучше на траве)
и, идя от катушки к свободному концу,
протирают жилку кусочком ваты,
смоченным в бензине и плотно зажатым
пальцами. Повторяют эту процедуру два-три
раза. Такая химчистка ликвидирует
матовый налет, который ухудшает скольжение
в пропускных кольцах и тем самым
снижает дальность заброса. Леска
приобретает почти первозданный блеск и
одновременно освобождается от
перекручивания.
Налет от мутной воды образуется и
на кольцах спиннинга. Его тоже нужно
удалять. Вообще, зеркальную
поверхность должны иметь все детали снасти,
с которыми соприкасается леска:
тюльпан, пропускные кольца, бортик
шпульки, ролик лесоукладывателя.
Самый верный способ безнадежно
загубить леску — пользоваться удилищем
с изношенными пропускными кольцами.
Здесь происходят взаимные разрушения:
сначала жилка протирает на кольцах
борозды и оставляет пропилы, а потом
эти пропилы своими острыми краями
начинают царапать и рвать жилку. Опаснее
всего в этом смысле кольца из металла
(на тех, что изготовлены из керамики или
фарфора, не остается острых, режущих
выступов). Поэтому неплохо
побеспокоиться о надежных, долговечных кольцах,
если не для всего удилища, то хотя бы
для его вершинки, нагрузка на которую
особенно велика.
Авторы многих книг, посвященных
спиннингу, рекомендуют перед каждой
рыбалкой обрезать 1,5—2 м на конце
лески. Эти метры бывают самыми
изношенными и ветхими.
Есть и другой способ омолаживания
лески. Обычно спиннингист наматывает
на безынерционную или мультипликатор-
ную катушку 100 м лески и даже
больше, из которых в забросе не участвует
и половина. Если со временем концы
лески поменять местами, снасть станет
надежнее.
Теперь о тонких и толстых лесках.
При выборе жилки того или иного
диаметра и грузоподъемности не стоит
впадать в крайности. Критерием здесь
должны быть гармония снасти и здравый
смысл рыболова. Часто приходится
слышать, ито, дескать, злоупотреблять
толщиной лески неспортивно. Возможно, что
так. Но и в том, чтобы полчаса выважи-
Рис. 2. Стопоры, которые применяют
при ловле со скользящим поплавком,
удобнее всего делать из лески: такие
ограничители довольно легко проходят
стопорный узел, которым рекомендует
пользоваться шведская фирма «ЛБУ».
Л западногерманская «Шекспир» предлагает
оригинальный вариант крепления поплавка
на основной леске с помощью небольшого
поводка
вать на леске 0,18 мм
двухкилограммовую щуку (когда на 0,3 мм это можно
сделать за считанные секунды), я ничего
спортивного не вижу. Скорее, наоборот.
Измученная и израненная рыба может
в конце концов сорваться и погибнуть
Ногачкл на водоеме
122
Рис. 3. Такой противозакручиватель,
запатентованный фирмой «ЛБУ», можно
снимать и ставить на жилку, не отвязывая
блесны. Изготавливают эту деталь
спиннинговой оснастки из тонкой
прозрачной пластмассы
Рис. 4. Финская фирма «Рапала»
рекомендует привязывать искусственную
рыбку с помощью такого, не затягивающегося
до конца, узла. Свободное соединение двух
петелек — лески и приманки — обеспечивает
нормальную игру воблера
понапрасну. Да и время (драгоценное
время жора!) теряется на сомнительные
хлопоты, на преодоление трудностей,
которые рыболов сам же себе и
создает, тот, кому приходилось ловить жереха,
знает, что его бой нередко длится всего
несколько минут. Тут приходится думать
о том, как быстрее вытащить севшую на
блесну рыбину, чтобы успеть сделать еще
заброс. И расчетливый спиннингист не
станет возиться в такой, исполненной
азарта, ситуации с тонкой леской. Но
главное ее неудобство даже не в этом,
а в том, что она многократно увеличивает
потери блесен при зацепах.
И все же не нужно забывать простой
истины: чем тоньше леска, тем дальше
полетит приманка. Важно только, чтобы она
совсем не улетела... Жилка должна
выдерживать нагрузку, которая возникает
в момент заброса приманки той или иной
весовой категории. Для лески 0,2 мм
максимальным можно считать вес
блесны 5—7 г, для 0,25 — 10—15, для 0,3-
20—25, для 0,35-40, для 0,4-50.
А вот воблер, даже крупный, требуется
буксировать на леске не толще 0,25 мм.
Иначе хорошей игры от него не
добиться. Да и при ловле на донки в
быстрых реках возникает немало хлопот
с толстой леской, поскольку ее сильнее
сносит течением. Современные
безынерционные катушки, миниатюрные юбочные
шпульки которых заметно поубавили в
диаметре и лесоемкости, также
ориентируют рыболова на более тонкие лески.
Если щуке или судаку безразлично, к
какой жилке —0,9 или 0,2 мм —
привязана блесна, то вегетарианцы — плотва
и подлещик — способны, кажется,
различать не только десятые, но и сотые доли
миллиметра. Мне не раз приходилось
замечать, что летом белая рыба хорошо
берет на поплавочную удочку,
оснащенную леской 0,12 мм, и очень плохо —
на ту, где стоит леска 0,15 мм. А в
середине зимы, когда обитатели скован
ных толстым, слоистым льдом рек и озер
становятся особенно капризными, всех
облавливает тот, у кого в запасе отыщет
ся тончайшая, всего 0,08 или даже
0,05 мм, леска.
Самые ходовые жилки для летней
поплавочной удочки—0,15—0,18 мм, для
спиннинга 0,3—0,35 мм. Хорошей леске
0,15 мм сегодня положено держать
1,4—1,9 кг. А прозрачная нить высшего
класса, к примеру шведская «Абулон
экстра», справляется с нагрузкой 2,2 кг.
Три-четыре десятилетия назад такой
вес был рекордным для лески 0,3, а то
и 0,35 мм. За это время леска 0,3 мм
повысила порог своей прочности до
5,5—7 кг, а 0,35—до 7—9. Леска,
изготавливаемая по современной
технологии из сырья высокого качества, стала
настолько крепкой, что многие
зарубежные предприятия отказались от выпуска
жилок, диаметр которых превышает
0,6 мм. Ббльшая толщина, считают они,
руководствуясь прежде всего запросами
покупателя, попросту не нужна. Ведь
леска 0,6 мм выдерживает ни много ни мало
пуд с гаком: 20 кг и больше. С такой
леской, если случится мертвый зацеп,
можно изрядно намучиться. В
Астраханской области подобных мучений было
хоть отбавляй.
( екреты прозрачной нити
123
Неистовый на удочке, сильный~и
осторожный сазан старался урегулировать все
вопросы своей жизнедеятельности в
спасительной близи огромных коряг.
И стоило ему, взяв ракушку,
почувствовать мясистыми губами гурмана укол
скрытого в ней крючка, как он срывался
с места и летел в свою крепость. После
этого начинались работы по спасению
лески.
Из меркантильных соображений рвать
ее требовалось около самого крючка.
Я наматывал на руку панаму, на нее —
несколько витков лески (это был мой
любимый «Абулон» диаметром 0,5 мм)
и тянул что было сил. Лодка медленно,
но верно сдвигалась с якоря, жилка
резала панаму и руки, звенела, но не рвалась.
На ней по пути с одного берега реки на
другой успевали отдохнуть стрекозы...
Потом я взваливал до предела натянутую
леску на плечо, вставал в лодке в
полный рост, и только тогда где-то в
речных коряжистых глубинах неслышно, точно
выстрел в немом кино, лопалась моя
леска.
Зато когда хорошо засекшийся, не
успевший удрать в коряги
десятикилограммовый сазан ходил на тугих кругах
и косил на меня золотым глазом, я был
спокоен. Почти спокоен...
Одним словом, для каждого случая
должна быть своя леска. Наверное,
поэтому в некоторых странах, например в
Японии и Франции, в ходу жилки такого
сверхточного сечения, как 0,225; 0,24;
0,275; 0,33 или 0,42 мм. В такой
педантичности, конечно, есть смысл.
Не стоит, однако, слишком доверчиво
относиться к тому, что написано на
пластмассовой фирменной бобине с
леской. Бывает, рыболов не нарадуется,
что ему попала крепкая жилка 0,3 мм.
А она на поверку оказывается крепкой
потому, что ее диаметр больше —
0,315 мм. На такие хитрости^пускались
изготовители широко рекламируемой в
конце 70-х годов лески «Супер ми-
микри».
Приблизительными можно считать и
данные о весе, который выдерживает
леска: они даются с поправкой на потерю
ею прочности при хранении и
эксплуатации. Здесь, правда, сюрпризы чаще
бывают приятными. Новая жилка, которой
положена, к примеру, нагрузка в 5,8 кг,
выдержит поначалу все 6 кг и даже
больше.
Как-то в рыболовных магазинах Москвы
продавалась японская леска «Глори».
Новая «Глори» диаметром 0,275 мм (на
этикетке значилось, что она рассчитана
на 3,6 кг) выдерживала груз до 5 кг,
зато после нескольких рыбалок едва
могла осилить 3 кг. В один прекрасный
момент я попросту не сумел привязать
к ней блесну: жилка рвалась в узлах,
словно перепревшая нитка.
И другой пример. Лет пятнадцать
пролежал у меня в письменном столе моток
старого, теперь уже снятого с
производства «Абулона» марки «Топ кнот».
Давным-давно эта леска 0,35 мм побывала
в работе, и я заменил ее новой. Но
когда за неимением лучшего пришлось
добраться и до этих запасов, оказалось,
что «Абулон» нисколько не снизил своих
качеств: ему полагалась максимальная
нагрузка в 6,1 кг, а он выдержал 7 кг!
Долговечность лески — больной
вопрос для рыболова. Но, как ни странным
может показаться, зачастую у самых
крепких жилок самый короткий век —
уж очень быстро они приходят в
негодность! Почти любая из лесок фирмы
«Д.А.М.» (ФРГ) теряет первоначальный
блеск и становится матовой даже после
короткой рыбалки.
Отечественные лески средней
«мощности» (от 0,3 мм и толще), выпускаемые
на комбинатах химволокна России и
Украины, по качеству мало чем
отличаются от импортных. Они достаточно хорошо
калиброваны, прозрачны, долговечны,
имеют правильное (круглое) сечение,
почти не теряют прочность в узлах. К тому же
продаются наши лески по самой
доступной цене. К сожалению, тонкими (0,1 —
0,2 мм) лесками отечественного произ-
водства\многие рыболовы пока
недовольны. Их йе устраивает прежде всего
ребристость этих жилок, что ведет в
конечном счете к потере прочности.
Лески бывают жесткие и мягкие.
Какие лучше?
Летние и зимние удочки, донки,
кружки есть смысл оснащать жетской,
упругой леской. Во-первых, она, как
правило, крепче; во-вторых, меньше путается,
а в-третьих, на ней лучше чувствуется
рыба. К наиболее жестким лескам
относятся «Тартю суперконтроль», «Мираку-
ликс найлон», «Старлон спринт»
(Франция), «Титан», «7000 моно», «Роял бониль»,
«Кортекс» (США), «Абулон экстра»
(Швеция), «Супер биколон-с», «Хамелион»
(ФРГ).
Средней жесткостью обладают почти
все японские жилки и хорошо известные
нашим рыболовам жилки, выпускаемые
Новички на водоеме
124
в ГДР. То же самое можно сказать и об
отечественной клинской леске.
Для спиннинга требуется мягкая
леска, позволяющая далеко забросить даже
легкую приманку. Мягкими считаются
«Гарди найлон» (Англия), «Абулон спин»
(Швеция), «Бауэр перлон», «Адмирал»,
«Платиль экстра старк» (ФРГ), «Сигма»,
«Стрен», «Бониль лин», «Гарсиа платиль»
(США). Однако чем мягче леска, тем
быстрее она изнашивается, тем вернее
из круглой превращается в ребристую.
Лесками каких только цветов не
пользуются сегодня рыболовы! Но
наиболее распространенные— голубой и
коричневый. И все-таки для поплавочной
удочки знатоки предпочитают самую
скромную — бесцветную жилку.
Кстати сказать, окраску леске
придают не только для маскировки —
красители и стабилизаторы повышают ее
долговечность, препятствуя
разрушающему воздействию солнечного света.
К тому же самому рыболову, прежде
всего спиннингисту, проще пользоваться
ярко окрашенной жилкой, которая лучше
видна в воде.
Нейлон, перлон, силон, старлон, де-
дерон, Милон... Сегодня рыболову
приходится иметь дело с добрым десятком
разных «лонов». Чтобы не запутаться в
них, нужно просто знать: все это —
разные торговые названия одного и того
же полиамидного волокна, формуемого
из расплавов или растворов полиамидов.
В ГДР его окрестили дедероном, в
ЧССР— силоном, в Японии — амиланом,
в ФРГ-^перлоном, в СССР —всем
хорошо известным капроном. Родились
даже названия волокна, в которых
слышатся имена выпускающих их фирм:
абулон («АБУ» — Швеция), нориль («Но-
рис» — ФРГ), дамиль («ДАМ.» — ФРГ).
...Вот и все самые главные секреты
прозрачной нити.
Ю. Калабухов МОНОЛОГ
на внутренних
водах
Информация к размышлению.
Любительским рыболовством в СССР
занимается более 20 миллионов
человек. В ряде районов любительский
вылов рыбы достиг масштабов
промышленной добычи. Под эгидой
обществ рыболовов и охотников
действует более 500 хозяйств. Силами
обществ охотников и рыболовов в
водоемы выпущены сотни миллионов
штук рыбьей молоди. По лицензиям
в последнее время разрешен вылов
лосося и сельди в дальневосточных
водоемах, гольца и осетра в Сибири,
семги на европейском Севере,
севрюги на реке Урал.
Так. Сапоги на мне, штормовка по
плечу, ремень затянут на последнюю
дырочку... Займемся рюкзаком. Проверить на
всякий случай по списку, чтобы не
ссылаться потом на склероз, уложить все по
науке, а не так, как недавно, когда будто
чугунные ядра тащил за спиной. Кстати,
рюкзак — мечта первопроходца
Пржевальского, с таким хоть на край света.
Я, правда, поближе направляюсь — на
край Московской области, зато все, что
надо, несу с собой, почти как древний
философ. Что касается моего хобби (без
которого для меня жизнь как уха без
лаврового листа), то мои
единомышленники по увлечению начали ловить рыбу
задолго до того, как философы стали
выражаться подобным образом. По крайней
мере, когда я закидываю удочку, меня
начинают навещать мысли далекие от
суетности мира. Впрочем, я сам увлекся...
Значит, на дно кладем продукты.
В самый низ консервы, гм... Что это?
Бычки в томате! Кто мне их подсунул?
Кажется, в нагрузку к икре дали... Вот
еще не хватало — на рыбалку филе
серебристого хека завернуть! В то же время
аппетит на воздухе акулий... Махнуть бы
на Шексну с лицензией—там, говорят,
семужку подцепить можно. Сосед летом
ездил, так вот уже полгода разводит руки
на ширину плеч. Что ему не
раскидывать, если у него «Романтика» с
мотором!
Информация н размышлению. Мо-
толодна разборная «Романтика-2».
В разобранном виде можно
перевозить на стандартном багажнике лег-
Монолог на внутренних водах
125
нового автомобиля (большой пакет)
и в багажнике (малый пакет).
Непотопляемость лодки в случае
полного заполнения водой одной или
двух секций обеспечивается
плавучестью других отсеков и
встроенными пенопластовыми блоками.
Грузоподъемность — 300 кг. Масса с
оборудованием и снаряжением — 61 кг.
Допустимая мощность мотора — 8л. с.
Скорость — до 32 км /час.
Такая лодка, можно сказать,
символизирует только светлые стороны
романтики, исключает обычные туристские тяготы
в виде огромной резиновой скатки за
спиной бородатого робинзона. В
надувной лодке ты не застрахован от
незапланированного купания — воздух из нее,
когда на коряжину наедешь, выходит еще
быстрее, чем при накачивании. А у
«Романтики» в корпусе несколько
отсеков, как у «Титаника», Даже если
пробьешь борт в одном или двух местах,
она останется на плаву, подгрести к
берегу всегда сумеешь. К тому же во
времена «Титаника» пенопласта не знали,
который в этом смысле надежнее
воздуха, да и айсбергов на наших речках
и озерах не наблюдается. Воистину, химия
на страже жизни и здоровья!
В «Казанке-5М2», двоюродной сестре
«Романтики», вообще чувствуешь себя
как дома. При желании из нее можно
в считанные минуты соорудить отдельную
однокомнатную квартиру, по площади
почти не уступающую нашим
малогабариткам. Сиденья можно быстренько
снять — и спальня готова, а то и
плавучая походная гостиная, если в какой-
нибудь глухой заводи придет фантазия
раут устроить. А роднит эти две лодки
то, что и «Романтику» и «Казанку» на
«Москвиче» или «Жигуленке» куда хочешь
повезти можно.
Вот к «Казанке» лодочный мотор
«Вихрь-30 электрон», как у моего соседа,
подошел бы. «Романтика» для его
лошадиных сил легковата^ а осанистость
«Казанки» как раз соответствует. С ним
лодка и нос слишком не задерет, и
скорость приличная. Электронное
зажигание по сравнению с обычным все равно
что газовая зажигалка супротив
допотопного кресала. Во-первых, повышает
надежность пуска; во-вторых, хоть и не
очень, но шум мотора все-таки
уменьшает. Тишина ведь для рыболова —
первейшее дело.
Прежняя модель «Казанки», правда,
поприземистее была, но по этой причине
на поворотах ее и заносило вверх
тормашками. Придумали было крылышки
ближе к корме приделывать — «були»
называются, — но и они себя не
оправдали, лихачи все равно опрокидывались.
Пришлось конструкторам ради
сохранения наших драгоценных жизней борта
поднять, пошире корпус вывести. Обводы
не столь стремительны стали, зато
тридцатисильный мотор на дыбы лодку уже
не поставит, да и трехбалльный ветер ей
теперь нипочем.
...Да, но что мне с бычками делать?
Ладно, положу сверху, рядом с заветной
фляжкой. Я вообще-то не пью, да на
воде всякое может случиться — руки
растереть, может быть, компресс сделать.
Сюда же кладем коробочку со снастями.
Незаменимая коробочка: мотыльница,
отцеп, набор в наборе — комплект для
начинающего рыболова (не помешает и
асу) — все может пригодиться, тем более
что и ребенку не в тяжесть. Сыну моему
Мишке под силу. На днях он из Яузы
выдернул окуня с палец. Подвиг, конечно,
не из арсенала Мюнхгаузена, однако
в Яузе окуня поймать — это все равно что
в навозной куче жемчужное зерно найти.
Придется Мишке удочку настоящую
подарить. Видел как-то очень хорошую на
выставке «Инрыбпром». У стенда, возле
которого я простоял часа полтора, меня
обнадежили: многое из того, что здесь
демонстрируется, скоро появится в
продаже. Посмотрим. Может быть, и правда
появится... А удочка — ну просто
загляденье! Ручка будто вылеплена, удилище
прочное, гибкое, сдвигается и
выдвигается, как подзорная труба.
Информация к размышлению.
Телескопическое стеклопластиковое
удилище УСТПК 6/4,0 для спортивной
и любительской рыбной ловли.
Длина в рабочем состоянии — 4000 мм.
Длина в собранном виде — 840 мм.
На выставке, конечно, было на что
посмотреть. Я говорю, почти два часа
протолкался у стенда «Любительское и
спортивное рыболовство» и еще бы
смотрел, да времени не было.
...Фу-у, жарко стало. Нетерпелось
примерить обмундирование. Штормовку хоть
снять. А штормовка, между прочим, что
надо!
Такие куртки делают, как я узнал, на
Салаватской фабрике охотничьего
снаряжения. Что ни говори, а в экипировке
рыболова всегда больше
самодеятельности, чем продуманной рациональности.
Всепогодные резиновые сапоги да ста-
Новички на водоеме
126
ринного образца телогреечка — вот
универсальный облик удильщика. Каждый
выбирает себе обувку и одежку методом
проб и ошибок или руководствуется
советами бывалых, поэтому стеганка в
принципе не самый худший вариант.
Особенно если выбор небогатый. А бывает
и так, что и выбор есть, да реклама
такая, что, как писал Николай Васильевич
Гоголь, плюнешь с досады, за шапку — и
вон. Нынешнему покупателю, особенно
опытному спортсмену-привереде,
который методом проб до радикулита до-
ошибался, мало показать лицо товара,
какое бы оно красивое ни было. Это
у юной, неокрепшей души разные там
заклепочки блестящие, фирменные
наклейки могут вызвать сладостные
видения, как он, будто на рекламном
проспекте, в Шапке «Адидас» и джинсах
«Монтана», вываживает среднерусского пескаря.
Серьезный покупатель требует не лица
товара, а товар лицом. Он не забывает,
что джинсы шьют, чтобы коров пасти, а
не в театр ходить. Ему не наклейка
нужна, а полная техническая характеристика:
вес, размер, прочность, непромокае-
мость... И никаких эмоций и
восторженных кликов, не подкрепленных деловыми
аргументами! И если мне с полной
ответственностью говорят, что
штормовка сохраняет килокалории не хуже
ватной телогрейки, но в то же время не
промокает и в два раза легче, я с такой
же ответственностью уплачу за нее свои
трудовые рубли...
С краю пристроим топорик. Можно,
конечно, подвесить его к рюкзаку, но я
не люблю, когда за спиной что-то
болтается. В сущности, это топор с лопатой и
пилой в одном лице. Каждому рыболову
на лоне природы всегда нужно и сухостоя
для костра нарубить, и червей накопать,
и что-нибудь выпилить. Понятно, для
всех операций и инструмент нужен
разный. Двуручной пилой землю ковырять
не станешь. Но общее у моего топора-
пилы-лопаты все же есть. У этих древних
работяг есть штучка, которая сама вроде
в копке, пилке, рубке не участвует, но
без которой не обойтись. Ручка!
Топорище, черенок, рукоятка. Сменные
полотна пилы, топора и лопатки закрепляются
в ручке специальным фиксатором — и
хочешь пили, хочешь руби или копай.
Лезвие топора из специальной стали,
а весит всего полкило.
Кстати, для заплечного мешка
универсальность тоже не помеха. Есть такие,
что можно сидеть на нем, как перед
телевизором. Тонкая, почти невесомая
стальная1 трубка в его каркасе
выдерживает центнер живого веса рыболова,
даже если у него на коленях миска с
кашей. И содержимое не мнется и
пенек за собой таскать не надо, чтобы
с комфортом на бережку устроиться.
Особенно удобно, когда место нравится,
а водится ли рыба — не знаешь. Походя
скинул рюкзак с плеч, уселся на него,
удочку расчехлил и — нога на ногу —
проверяй клев, пока не надоест.
Для нашего брата-рыболова универ
сальность стоит на первом месте. По
этому к каждому предмету экипировки
я подхожу с точки зрения малогабарит
ности, легкости и многофункциональности
применения. Можно, конечно, воспользо
ваться услугами общества, представляю
щего на базах снаряжение своим членам.
Но я лично напрокат беру лишь крупно-
габаритные вещи: лодку, палатку... Зачем
обременять себя благами цивилизации?
Информация к размышлению. В
целях дальнейшего развития
организованных форм любительского
рыболовства обществам охотнинов и
рыболовов предоставляются водоемы для
организации на них культурных
рыбных хозяйств. Такие хозяйства оназы-
вают рыболовам различные услуги:
ночлег в домиках-гостиницах, прокат
лодок и снаряжения.
Технизация проникла во все сферы
нашей жизни. Пользуемся машинами там,
где с пользой для здоровья можно обой
тись собственными руками-ногами. Я,
наверное, счастливый человек, поскольку
утром с радостью иду на работу, а ве
чером — домой. Работу свою люблю,
и не последняя причина этого — высокая
оснащенность нашей фабрики современ
ной техникой. А домой спешу оттого, что
на эти машины в конце смены глаза не
глядят. Дома, впрочем, тоже: телевизор,
пылесос, разные дрели-вентиляторы
Умиротворение наступает только на
природе. Давно замечено, что человек
со взбудораженной нервной системой
успокаивается, глядя на воду. В санато
риях даже изобрели способ засыпания
под шум морского прибоя...
Ну что ж, к выходу на природу я, ка
жется, готов. Надеваю штормовку, затя
гиваю ремень на последнюю дырочку.
В рюкзаке топор-пила-лопата, котелон,
соль, сухари, снаряжение для удочки
Бычки в томате и суетные мысли остав
ляю дома. Кажется, ничего не забыл
По
меридианам
В. Вареное
СО СНАСТЬЮ
ПО НОРВЕГИИ
Ю. Фельчуков
ОТ ВЕЛИКОГО
ДО СМЕШНОГО...
А. Бони
СПОРТИВНОЕ
РЫБОЛОВСТВО
В НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ
И. Шабонеев
В ПОГОНЕ
ЗА ЗОЛОТИСТОЙ
МАКРЕЛЬЮ
Ф. Гоголев
АНГОЛЬСКИЕ КАРАСИ
В. Вареное Со СНаСТЬЮ
по Норвегии
НЕКОТОРЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ
Уже одного взгляда на карту достаточно,
чтобы убедиться, что Норвегия —
Эльдорадо для рыболовов. Не говоря уже о
многочисленных фиордах, здесь около
четырехсот рек, в которые заходит лосось и где
его ежегодно ловят на блесну или
искусственную мушку около трехсот тысяч
норвежцев. Но подавляющая часть рек
находится в частном пользовании, поэтому за
рыбалку приходится платить, и не мало.
Ловля лосося, введенная здесь некогда
английскими лордами-толстосумами, и
сейчас считается спортом снобов и по карману
далеко не каждому.
Своего первого полуторакилограммово-
го лосося я поймал в 1972 году в реке
Нидэльва, возле Тронхейма, на обычный
одноручный спиннинг и вращающуюся
блесну «Мэпс». Сработал принцип
«новичкам везет», хотя в данном случае можно бы
добавить: «и браконьерам тоже, до поры
Рис. Ю. Фролова
до времени». Проезжая по мосту и увидев
столпившихся возле реки рыболовов, я, не
долго думая, припарковал машину, тут же
возле моста забросил блесну и... результат
известен. Но тогда мне и в голову не
пришло, что я просто бесцеремонно
затесался между ловцами, заплатившими за это
удовольствие по тысяче крон в день. Моей
тогдашней месячной собкоровской зарплаты
хватило бы лишь на пару дней такой
рыбалки. Сейчас, уже зная местные порядки,
я с ужасом вспоминаю этот дерзкий и
необдуманный дебют, который мог бы
вызвать тогда весьма неприятные для меня
последствия.
Рыбацкая заповедь «не зная броду, не
суйся в воду» столь же действенна на
водоемах Норвегии, если не в еще большей
степени, что и на наших голубых стадионах.
Во всяком случае, прежде чем размотать
удочку, здесь необходимо ознакомиться с
правилами рыболовства, которые весьма
различны в разных районах, а норвежская
По меридианам
128
педантичность в этих вопросах вряд ли
уступит немецкой.
Каждый желающий заниматься
спортивной рыбалкой прежде всего должен
заплатить так называемый рыбный налог —
60 крон (6 руб.) и получить квитанцию в
любом почтовом отделении. Сама по себе
уплата налога (эти средства идут на
поддержание рыбных запасов) еще не дает
права на рыбалку. Уплативший налог
приобретает право на покупку рыболовной
карточки, соответствующей нашей путевке.
Стоимость годовой путевки на рыбалку в
окрестностях Осло составляет 30 крон, за
день рыбалки в лососевой реке Стьердаль,
в районе Тронхейма, я платил 80 крон, а
за сутки ловли в самой лучшей лососевой
реке Южной Норвегии Воссо пришлось
платить уже 1200 крон. Есть в Норвегии
реки или отдельные их участки,
принадлежащие частным лицам, где можно
попытаться половить форель или лосося за
20—30 крон. Но особых шансов на удачу
здесь нет, ибо, как правило, слишком
велика вероятность, что хозяин заблаговременно
и основательно поработал на своем участке
сетями, так же как и владельцы соседних
участков. В устье же реки, при выходе ее
в море, ведется, по сути, хищнический
промысловый лов лосося дрифтерными
(плавными) сетями. Использование дриф-
терных сетей — это одна из актуальнейших
тем многолетних дискуссий, ведущихся на
страницах рыболовно-спортивных журналов
и местных газет.
Весьма разнообразные природные
условия Страны фиордов, множество горных
рек, озер и водопадов, обилие в них рыбы
в известной степени, пожалуй, даже
избаловали норвежца с удочкой, самым
распространенным трофеем которого и сейчас
остаются рыбы из семейства лососевых. Еще до
недавнего времени здесь пренебрежительно
относились к белой рыбе: лещу, плотве,
язю, голавлю и щуке, относя их к разряду
сорной рыбы.
Я также со смешанным чувством
вспоминаю одну из моих первых рыбалок на
крупнейшей норвежской реке Глома в
1972 году. Незадолго до этого я ловил на
донку леща в Калининской области.
Применив ту же методу на Гломе, я уже через
полчаса сидел на берегу возле
внушительной кучи полуторакилограммовых лещей.
— А что вы будете с ними делать? —
спросил меня неизвестно откуда
появившийся пожилой норвежец с удочкой.
— Да так, ловлю для спортивного
удовольствия,— ответил я, покривив на всякий
случай душой.
Вскоре он тоже вытащил
двухкилограммового леща, заученным движением сломал
ему хребет и небрежным жестом бросил
за спину в ивовые заросли.
— Сорная рыба. Мы ее в войну наелись...
Но, увы, рыбные запасы заметно скудеют
и в Норвегии. Только за последние годы
абсолютно обезрыбели целые районы
высокогорных озер на юге страны, некогда
изобиловавших форелью. Основная
причина — увеличивающаяся концентрация
кислотных осадков, приносимых сюда из
Англии и из западногерманского Рура.
Сейчас даже на прилавках норвежских
магазинов появился обычный речной окунь,
кулинарные магазины рекламируют котлеты
из щуки, а спортивные секции стали в
последние годы организовывать
соревнования по ловле леща поплавочной удочкой.
Норвежские рыболовные снасти хорошо
зарекомендовали себя во всем мире. Только
всемирно известная небольшая фирма
«Мустад и сын» производит и экспортирует
во многие страны более тридцати тысяч
разновидностей рыболовных крючков.
Норвежские спортсмены успешно бьют мировые и
европейские рекорды по кастингу — забросу
на дальность и по метанию в мишень
«Скиш» рыболовной мушки нахлыстовым
удилищем. В долине Энгердаль проживае i
норвежец Эрлинг Санд, который с детства
занимается изготовлением искусственных
мушек, унаследовав это искусство от своего
отца и деда. В поселке его простовато
называют «Эрлинг с мушкой в голове»,
посвященные же в благороднейший спорт —
нахлыст считают его авторитетнейшим
экспертом. В домашней коллекции Санда
насчитывается более двадцати тысяч
разновидностей искусственных мушек. В
производстве спиннингов и особенно нахлысто-
вых удилищ в Норвегии в последнее время
модны высокомодульный графит, боррон
и другие особо прочные, легковесные и
замысловатые материалы. В моей
коллекции появилось недавно нахлыстовое
карбоновое удилище весом всего 90 г. Но
есть в Норвегии и те, кто считает, что нет
ничего лучшего для нахлыста, чем
старинное и проверенное, хорошо склеенное
удилище из бамбука.
«Я возьму в руки пластик лишь после
того, как в знаменитом «Карнеги холл»
музыканты начнут исполнять Бетховена на
пластмассовых скрипках», — невозмутимо
отмахиваются от новинок такие
«консерваторы», а главное, ловят рыбу...
Но вот такая простейшая и вседоступная
для нас снасть, как обычная поплавочная
удочка, в Норвегии — новинка, усиленно
Со снастью по Норвегии
129
внедряемая лишь в последнее время в
связи с возрастающим интересом к белой
рыбе. Лишь в 1984 году в Норвегии
появилась первая двухсотстраничная книга моего
друга норвежца Пьера Акера «Ловля на
поплавочную удочку».
В декабре 1976 года я ловил окуней на
мормышку в Тюрифьердене, неподалеку от
Осло. За мной долго наблюдал высокий,
стройный норвежец, более часа стоявший
на льду и монотонно дергавший короткое
зимнее удилище с багрилкой на конце лески.
Блестящая латунная или никелированная
болванка с тремя-четырьмя впаянными
крючками, или пилька, как ее здесь
называют, считается одной из наиболее уловистых
и распространенных «спортивных» снастей
среди рыболовов-зимников Норвегии.
Представившись корреспондентом крупнейшей
норвежской буржуазной газеты «Афтен-
постен», Эйвинд Фоссхейм долго и
пристально рассматривал мою технику с
необычной для норвежцев леской 0,1 мм и
крошечной мормышкой на конце, много
расспрашивал. Тут же на льду я прочитал ему
лекцию о зауральском происхождении
мормышки, о ее распространении среди
рыболовов нашей страны, а заодно на всякий
случай раскритиковал с наших позиций
негуманный метод лова на пильку.
Не знаю, удалось ли мне переубедить
его сразу, но лежащие вокруг меня на льду
не изуродованные багрилкой красноперые
окуни, вероятно, сделали свое дело. Во
всяком случае, на другой же день на первой
полосе норвежской центральной газеты
появилось сенсационное сообщение о
«русском секретном оружии» под названием
«мормишка». Звук «ы» норвежцы не
выговаривают до сих пор, а вот производство
наших мормышек наладили, заказав
предварительно их большую партию через наше
внешнеторговое объединение «Разноэкс-
порт». Сейчас в Норвегии проводят
соревнования по подледному лову на«мормишку»
и активно обсуждают вопрос о введении
запрета на негуманную и неспортивную
снасть... пильку.
В традиционно рыболовной Норвегии
распространенной у нас поговорки «рыбак
рыбака видит издалека» почему-то нет. Но
тем не менее с буржуазным корреспондентом
Эйвиндом Фоссхеймом мы подружились,
обмениваемся снастями и маленькими
хитростями и вот уже многие годы совместно
ловим рыбу в периоды как международных
оттепелей, так и похолоданий... После
истории с мормышкой он уже пять раз побывал
в нашей стране; ловил таинственного
снежного человека в предгорьях Тянь-Шаня,
ленка и тайменя на Байкале, неделю жил в чуме
с оленеводами Ямало-ненецкого
национального округа, изучал бобров под
Воронежем и снимал зубров в Беловежской пуще.
Совсем недавно по материалам этих поездок
он издал в Норвегии замечательную
книгу «Вот это жизнь!», где с большой
теплотой, симпатией и пониманием описал
богатство природы нашей страны и
гостеприимство простых советских людей —
лесников, рыбаков и охотников.
В реке его детства Ёльстере, в Западной
Норвегии, я поймал свою первую в жизни
форель на искусственную мушку «Питер
Росс», которую бережно храню в своей
коллекции по сей день. Недавно на льду
9-1403
По меридианам
130
Драмменсфиорда я, в свою очередь,
поделился с ним еще одним «секретным
русским оружием» — увесистыми
самодельными мормышками, которые переправил из
Москвы с оказией мой приятель и
страстный рыболов Михаил Павлович Пугачев.
Из одной и той же лунки мы ловили на
мормышку камбалу, тресочку, прогонистых
сигов и обитающую только здесь, в
смешанной солено-пресной воде,
разновидность килограммовых окуней.
Предприимчивого Эйвинда эта рыбалка вдохновила
на производство фильма для местного
телевидения.
Норвежцы пытаются копировать наши
короткие зимние удочки, изготавливая их
из пластмассы, не совсем подходящей для
местного климата, и снабжая их
грубоватыми кивками из пружинки. Но я держу пока
в секрете пересылаемые мне из Москвы в
почтовых конвертах непревзойденные
кивки из щетинок кабана. Кабаны в Норвегии
отродясь не водились, поэтому есть
опасение, что нашему «Разноэкспорту» придется
заниматься еще и экспортом кабаньей
щетины.
Только за один месяц — август 1984
года — в Норвегии было установлено десять
мировых рекордов в спортивном
рыболовстве, причем девять из них... иностранцами.
— Иностранцы приезжают сюда
специально, чтобы ставить мировые рекорды,
мы же ловим для отдыха и удовольствия,
не думая о таблицах, на толстую леску,—
говорят норвежцы. Зато единственный
мировой рекорд, установленный норвежцем
Эриком Нильсеном, самый весомый.
Пойманная им в Тронхеймсфиорде на удочку
полярная акула потянула 434 кг!
Спортивная рыбалка в соленых водах
Норвегии бесплатна для всех, а береговая
линия страны фиордов такова, что хватило
бы места всем рыболовам мира, если бы
им вдруг вздумалось порыбачить здесь
на многочисленных островах и прибрежных
шхерах; Длинных лагун и мелей, столь
типичных для других европейских стран,
в Норвегии практически нет, зато много
мест, где берега обрываются отвесными
уступами, уходящими глубоко в море. А
поэтому самым распространенным
спортивным трофеем при ловле с берега на блесну,
и причем круглый год, является треска.
На спортивную снасть попадаются
экземпляры в 10, 15, 20 и более
килограммов. Самая крупная треска была поймана
в Норвегии Хоконом Карлсеном в Люнге-
фиорде в 1978 году и весила 37,2 кг.
Рекордная же треска 1984 гОда потянула
«всего лишь» на 24 кг. Но все же самый
ходовой размер при ловле с норвежского
берега — от 1 до 5 кг; при этом
используется леска не тоньше 0,35 мм. Что касается
качества рыбы, то норвежцы считают
важным, чтобы она была выловлена в месяцы,
содержащие в своем названии букву «р»,
т. е. с сентября по апрель. К тому же в более
теплые месяцы крупная треска отходит от
берегов на глубину.
Второй по популярности из морских
трофеев считается сайда от 1 до 3 кг, изредка
на удочку попадаются экземпляры более
10 кг. Уступая треске в размерах, эта
более быстрая и более мощная рыба по
своим бойцовским качествам может
сравниться разве только с атлантическим лососем.
Однажды мне довелось ловить сайду с
берега, далеко врезающегося в Варанг.ерфиорд.
Пристроившись на небольшом уступе под
нависающими надо мной скалами птичьего
базара, я почти отвестно опустил блесну
на довольно большую глубину — и
началось... Каждый раз я вытаскивал красных
морских окуней с большими выпученными
и словно удивленными глазами. Хотя,
казалось бы, удивляться должен был больше я,
так как ловил эту рыбу впервые в жизни.
Утратив вскоре спортивный интерес к
морским окуням, я стал забрасывать блесну
подальше и уже через некоторое время
почувствовал усталость в плечах. С той же
последовательностью морских окуней
пошла трех-пятикилограммовая сайда. Присев
отдохнуть и отложив спиннинг, я включил
портативный приемник и под шелест волн
и несмолкаемый гомон птичьего базара
слушал советские песни, доносимые
волнами эфира с противоположного берега
Варангерфиорда: в Мурманске отмечали
День рыбака.
Неподалеку от меня, также
пристроившись на небольшом выступе, промышляли
еще двое, изредка поглядывая в мою
сторону. Женщина чистила рыбу, а мужчина,
всякий раз подтягивая добычу к берегу, в
самый последний момент поворачивался
спиной к морю, вскидывал удочку на плечо
и выбрасывал трепыхавшуюся рыбину на
камни. Я тут же перенял эту немудреную
технику, и вскоре мой зализанный морем
уступ напоминал натюрморт из ярко-
огненных окуней и черноспинных сайд.
Но до корпункта в Осло отсюда все равно
что до родной Москвы или далекого Рима,
а Мурманск хоть и вот он, рукой подать,
но увы... граница. Рыба все равно бы
пропала, и я отдал ее за «данке шён»
(большое спасибо — нем.) молодой супружеской
паре, оказавшейся западными немцами.
Морской залив Салтстраумен — одно из
Со снастью по Норвегии
131
уникальных мест в Норвегии и в мире. Во
время прилива вода устремляется в фиорд,
а при отливе течение меняет направление
в обратную сторону. Зашедшие в фиорд
косяки трески и сайды стремятся как
можно быстрее покинуть фиорд и
скапливаются в узком горле Салтстраумена. И тогда
вода кипит, рыба идет плавник в плавник,
вытесняя друг друга и часто выпрыгивая
над поверхностью воды.
Сотни, иногда тысячи рыболовов
заранее собираются на прибрежных скалах в
ожидании путины, продолжающейся не
более получаса. Оснастив заранее
спиннинги (здесь неважно, какая блесна на конце
снасти, была бы потяжелее да леска
потолще), терпеливо ждут, пьют кофе из
термосов, усыпляя бдительность друг друга.
Уже давно каждый до последнего прыжка
рассчитал кратчайший путь к «своему»
камню там внизу, у кромки моря.
Наконец кто-то не выдерживает, берет
в руки снасть и начинает медленно
сползать к морю. Тут-то и проявляется в
полной мере рыболовный азарт. Как всегда,
раздается истошный вопль «пошла!»
какого-нибудь новичка с полудетским
удилищем, и все, обгоняя друг друга,
устремляются вниз. Некоторые ломают снасти еще
не достигнув берега, так и не замочив
блесны.
Сделав несколько забросов с одного
места, надо, соблюдая очередность и
рыболовную этику, постоянно перебегать с
одного камня на другой, следуя за косяком
рыбы и рыболовов. Сколько забросов,
столько рыбин...
МОЕ САЛАО
Позвонил Эйвинд и сказал, что
необходимо срочно переговорить и что он уже
ждет меня в ресторане драдцатого этажа
гостиницы «Викинг». Журналист Эйвинд
Фоссхейм, много повидавший за свои
45 лет, когда-то был военным летчиком,
а однажды даже участвовал в автогонках
в Монте-Карло. Обычно спокойный и
уравновешенный, на сей раз он был явно чем-
то возбужден. Зная, что начинать сразу с
обсуждения каких-либо серьезных дел у
норвежцев не принято, я терпеливо ждал
кофе. С высоты двадцатого этажа
расположенной в центре Осло гостиницы
открывалась великолепная панорама восточной
части норвежской столицы и большая часть
выходящего в Скагеррак Ослофиорда.
Подали кофе. И тут-то он меня и
ошарашил своим вопросом:
— Тебе приходилось когда-нибудь
ловить акулу? —И тут же, не дожидаясь
ответа, сообщил: — Мне тоже не приходилось.
Короче. Я хотел бы пригласить тебя
участвовать в одном проекте. Все уже готово.
Если нам удастся поймать ее, даже не
зависимо от размера, будет зарегистрирован
мировой рекорд в спортивном
рыболовстве. Речь идет о полярной акуле, которая
наваждение для местных рыбаков, но
которую еще никому не удавалось поймать на
спортивную снасть в соответствии с
требованиями Международной федерации
спортивного рыболовства.
— А какая она из себя-то хоть, эта
акула?
Эйвинд потянул меня к окну и ткнул
пальцем куда-то вниз.
— Это твоя машина там у подъезда? —
Отсюда, с двадцатого этажа, моя одиноко
стоявшая громоздкая «Вольво» казалась
всего лишь маленьким зеленым квадратиком
на фоне серого асфальта. — Можешь
немного прибавить или убавить. Это вторая по
размерам среди ныне обитающих акул,
достигающая пяти метров в длину и до
двух тонн весом. Хохэрринг, как называют
эту арктическую акулу норвежцы, издавна
обитает вокруг Исландии, Гренландии и
вдоль побережья Норвегии от Бергена до
Лофотена. Практически она несъедобна
из-за большого содержания мочевины, что
и породило миф, что гренландские
эскимосы якобы, прежде чем употреблять мясо
акулы, закапывают его в землю, а затем
ходят в это место по малой нужде. Но
что действительно является деликатесом,
так это огромная печень акулы. Как у
большинства акул, у полярной нет
плавательного пузыря. Чтобы не опуститься на
дно и не утонуть, она должна постоянно
двигаться и поэтому всегда голодна.
Вот какого соперника предстояло нам
победить в районе норвежского города
Олесунда, и победить не любой ценой,
а в поединке спортивном, в соответствии
с правилами и при этом не повредить
животное, ибо туша еще не пойманной
акулы, как оказалось, моими
предприимчивыми коллегами уже была запродана за
30 тысяч крон зоологическому музею в
Тромсе.
На следующий день несколько
центральных и местных газет известили о том,
что в древний город викингов Олесунд
съезжается в эти майские дни мировая
«элита» акульевого лова, сообщались имена
мировой «элиты», включая автора, на
неспокойной в то время совести которого
насчитывалось лишь несколько сотен
лещей, окуней и пескарей подмосковной реки
9*
По меридианам
132
Сходни и Вышневолоцкого
водохранилища.
В гостинице «Сага» в Олесунде нас
осаждали журналисты, по просьбе которых
и под вспышками фотоаппаратов мы
многозначительно водили пальцами по карте
морских банок и фиордов в окрестностях
Олесунда. Когда мы прибыли к одной из
бухт, километрах в шестидесяти от
Олесунда, там уже покачивались на волнах
два арендованных нами шарка — наиболее
распространенных среди местных рыбаков
ботов для прибрежного лова.
«Рискуйте, потому что мы гарантируем
все! Кроме рыбы...» — сообщал наклеенный
на борту шарка плакат местной страховой
компании. Если бы не многочисленные
катушки и удочки, то, судя по
выгруженной нами на небольшую деревянную
пристань горе из ящиков, спальных
мешков и прочей амуниции, можно было
подумать, что мы, как минимум, собрались
на Северный полюс или Эверест. Одних
рыболовных снастей предоставила нам
на десятки тысяч крон известная в
Норвегии акционерная компания «Сёльвкрокен»
(«Серебряный крючок». — В.В.). Об этом
позаботился один из участников нашей
экспедиции, член морского рыболовного клуба
и шеф рекламного отдела предприятия
Бьёрн Ньюхус Американская фирма
снабдила нас яркими одинаковыми шапочками
с рекламой «нервущейся и невидимой
лески «Максима». Одним словом, реклама
была на высоте, а запроданная, но еще»
не пойманная нами акула, ничего не
подозревая, бродила где-то там, в морской
пучине. И еще мог спокойно спать у себя
в Австралии Алфред Дин, обладатель
абсолютного мирового рекорда,
поймавший в 1959 году на удочку белую акулу
весом 133,2 кг.
Пришедшие на пристань два местных
рыбака, бородатые, в зюйдвестках и с
неизменными для местных краев
короткими, изогнутыми трубками-носогрейками,
рассказали, что пару дней назад акула
заходила в залив и порвала сети. Ее
можно будет взять, если только подует
сённевинд — так называют здесь южный
ветер, предпочитаемый рыбаками всех
широт и всех рангов.
Сённевинд был все пять суток, в
течение которых два наших катера,
оснащенные эхолотами, бороздили фиорды и
шхеры. За кормой, метрах в пятидесяти
за каждым из .катеров, волочились по
волнам джутовые мешки с рыбными
отходами. А на глубине 500 м лежала
опущенная нами на дно железная клеть,
начиненная 300 кг мяса, купленного на
местной скотобойне для привлечения акул.
Мы дрейфовали на середине Стурфиор-
да, придерживаясь места, которое указал
местный рыбак Карлсен.
— Держитесь линии между моим
лодочным сараем и вон тем автоводопадом.
Там на прошлой неделе у меня запуталась
в сетях акула, правда небольшая,
килограммов на восемьсот...
Водопады тонкими серебряными
струйками стекали с сияющих на солнце
заснеженных горных вершин на далеком
противоположном берегу. Водопад же, в
который ткнул накануне трубкой Карлсен,
казался отсюда каким-то застывшим, но
отливал всеми цветами радуги. А когда
мы подошли ближе к другому берегу, то
оказалось, что двухсотметровый водопад
сплошь состоит из старых разноцветных
автомобилей. Сколько же их должно было
быть в фиорде, отслуживших свой срок
и спущенных под откос нерадивыми
хозяевами!
— Ловить акулу лучше не пытаться,
если сам весишь менее восьмидесяти
килограммов,— напутствовал меня,
усаживая в прочно привинченное к палубе
болтами кресло, Туре Мёльбак,
добродушный, за ПО кг весом богатырь из Арен-
даля. За широченными плечами бывшего
капитана стотысячетонного танкера не
одна акулья баталия у берегов Австралии,
Новой Зеландии, Аляски и
Ньюфаундленда. На груди Туре, будто амулет, огромный,
под стать хозяину, советский морской
бинокль, подарок друга, капитана из
Новороссийска.
— Если она возьмет, страви несколько
десятков метров лески, а главное, чтобы
при вываживании удочка не коснулась
борта шарка, — поучал Мёльбак, натягивая на
меня специальный жилет из грубой бычьей
кожи и пристегивая ремнями к креслу.
Удочка, нечто вроде короткого
лакированного шеста, массивным стальным
Наконечником упирается в металлический
шарнир на широком поясе. Закрепленная
на ней и весьма напоминающая средних
размеров эмалированную кастрюлю
пятикилограммовая американская катушка «Пен
Сенатор» двумя цепями и карабинами
цепляется за кольца широченных
наплечных ремней. На катушке 1200 м особо
прочного плетеного дакронового шнура
«Асавей» с полукилограммовым грузилом,
полутораметровым поводком из
металлической цепи и огромным крючком на
конце.
Наживку перед нашим выходом в море
Со снастью по Норвегии
133
заготовил, подкараулив и подстрелив
накануне в прибрежных шхерах
стокилограммового тюленя, председатель общества
рыболовов Олесунда Эйнар Хагала. Перец
первым забросом, если на борту нет
язвенников, отрезается и по ритуалу
каждому на пробу дается тоненькая полоска
тающего во рту тюленьего жира. Широкая
же полуметровая полоска тюленьего жира
насаживается на крючок для акулы.
— Осторожнее с жиром, — предупредил
неподвижно сидевший на корме 75-летний
шкипер Эйвинд Хонигсвог. — Особенно
если есть хотя бы малейшая царапина на
пальцах. В тридцатые годы мы вели
тюлений промысел у Ньюфаундленда. Если
жир при разделке туши попадал на
порезанный палец, то он распухал, становясь
с голову младенца. Даже самые крепкие
парни лезли на стену каюты и рычали от
боли, а затем, налив кружку спирту,
брались за нож... В то время у нас не было
пенициллина.
В руках он держал самодельную
удочку с Такой же самодельной повизгивающей
катушкой из двух потертых алюминиевых
тарелок с клеймом фирмы «Поларис».
Фирма когда-то производила легкую и
удобную алюминиевую посуду для полярных
экспедиций, но перед самой войной
обанкротилась.
— Тогда-то многие из нас и
обзавелись за бесценок этой легкой и
надежной снастью, — бормотал на корме старый
Эйвинд, вываживая к борту лосося.
Наверное, схожую картину приходилось некогда
наблюдать написавшему «Старик и море»
Эрнесту Хемингуэю. У нашего старого
Эйвинда недоставало большого пальца на
правой руке...
После каждого сорокаминутного
акульего сеанса, дождавшись смены, я незаметно
уползал в кубрик и засыпал мертвецким
сном под шелест морских волн за бортом
нашего дрейфовавшего со скоростью трех
узлов шарка. Время от времени,,
внезапно появляясь из-за заснеженных вершин,
над нами зависал оранжевый вертолет
местной телекомпании, ожидая мировой
сенсации, а она все заставляла себя ждать.
Но уже на третий день в перерывах между
дежурствами я стал одалживать у Эйвинда
его допотопную снасть и уходил на корму.
Попадалась только макрель, но берега уже
не качались в моих глазах, уже не
танцевали стекающие с отвесных круч
водопады, я видел* я уже чувствовал море...
«Салао» —так называл хемингуэевский
старик наихудшую форму невезения, какое
только может быть, когда сороковой
день подряд приходилось возвращаться без
улова.
Мое собственное салао продолжалось
всего пятеро суток. Мое счастливое салао!
Ю. Фельчуков
Наверное, каждый рыболов, даже не из
самых заядлых, в душе мечтает побывать
в южных морях, где можно подцепить на
крючок добычу на любой вкус. Если не
огромную акулу, то какую-нибудь
экзотическую рыбку радужной расцветки и
диковинной формы. Это желание сродни тому,
что возникает у охотника, которому
надоедает гоняться за прозаическими зайцами
и хочется помериться силами с более
свирепым зверем. Словом, у меня была
именно такая мечта, поскольку я вырос
на Волге, где, как говорится, только
ленивый не рыбачит.
Осуществиться моей детской фантазии
было суждено через много лет, когда я
попал в Индонезию на остров Ява. Я
работал в городе Сурабае и по делам службы
От великого
до смешного
Рис. С. Юкина
часто бывал в порту. Матросы стоявших
в бухте иностранных судов в свободное
время частенько развлекались рыбной
ловлей. Рыбачили с пирсов и прямо с палубы
самыми разными снастями: спиннингами,
удочками и просто крючками с леской,
намотанной на палец.
Клев, насколько я мог судить, был
отменный. Стоило хотя бы несколько
минут понаблюдать за кем-либо из
рыболовов, и можно было видеть, как на
палубу или на бетон пирса шлепалась
добыча, извлеченная из морских глубин. Как
мне объяснили старожилы,
многочисленную морскую живность в бухту
привлекали остатки пищи, выбрасываемой за борт
с многочисленных судов. Поэтому здесь
рыба шла на любую снасть и на любую
По меридианам
134
наживку. Правда, несколько настораживало,
что в большинстве случаев удачливый
рыболов, сняв добычу с крючка, тут же
оправлял ее обратно в море. Что ловили
и что выбрасывали — издалека рассмотреть
было невозможно.
Однажды, когда выдалась свободная
минута, я попросил знакомого капитана
ссудить меня удочкой, чтобы наконец
попробовать свои силы на рыбалке в
тропиках. Через каких-то полчаса я вполне мог
быть удовлетворен результатом в том, что
касалось количества добычи. А вот насчет
качества... Впрочем, судите сами. Из десятка
пойманных мною за это время
причудливых созданий рыбами в нашем понимании
я не мог назвать их даже с большой
натяжкой. Ни одна не вызывала
закономерного желания разжечь костер и приступить
к сооружению ухи.
Некоторые из этих созданий состояли,
казалось, из одной только огромной головы
и длинного крысиного хвостика без
намека на туловище. У других вообще трудно
было разобрать, где голова, а где хвост.
Даже одна вполне подходящая рыбеха,
которая и формой и размером походила
на вполне приличного подлещика, не
успел я оглянуться, превратилась в шар
размером с футбольный мяч да еще
усеянный шипами. Это рыба-луна подобным
образом выразила свое неудовольствие по
поводу того, что я извлек ее из родной
стихии. Короче, с рыбалкой в тот раз мне
не повезло.
А в том, что в окружающих Яву морях
и Индийском океане рыба есть, причем
отличная, легко можно было убедиться,
посетив самую захудалую харчевню, а уж
тем более рыбный рынок. Вот уж
действительно — чего там только не было! Правда,
вид у всех выставленных на продажу
рыбин был не очень респектабельный,
разительно отличавшийся от виденных:
мною на картинках или встречавшихся в
описаниях бывалых людей, побывавших
в тропиках. Преобладали тусклые,
сероватые и белесые тона. Оказалось, что
обитатели моря быстро теряют свою яркую
расцветку вскоре после того, как их вытащат
из воды...
Как-то мне и моим коллегам
предложили поехать на реку Соло, где, как говорил
наш знакомый, представитель местной
фирмы, господин Суросо можно вволю
порыбачить. «Что ж,—подумал я. — С
речными рыбами я, наверно, быстрее найду
общий язык, чем с незнакомой морской
живностью. Не могут же они очень уж
отличаться от наших!»
Действительно, поначалу все было так,
как обещал нам Суросо. Река Соло,
которую яванцы чтут и любят, как русские
Волгу, величаво несла к морю свои воды,
напоминавшие цветом «черный» кофе в
обычной столовой. Правда, ширина ее не
впечатляла, хотя в сезон дождей она порой
выходила из берегов, заливая окрестности
и неся много бед жителям прилегающих
деревень.
Пока мы разбирали снасти, делили
наживку и приманку, решали, кому в какую
лодку садиться, прошло довольно много
времени, и всем стало ясно, что посидеть
на утренней зорьке уже не удастся. Однако
Суросо успокоил нас, сказав, что знает
такое место вниз по течению, где рыба
берет в любое время суток. С тем мы и
отправились.
Я оказался в узкой долбленке,
подобную которой можно запросто увидеть на
наших реках и озерах. Я не знаю, из
какого дерева она была сделана, но вела она
себя точно так же, как и те, которые в
народе метко окрестили душегубками.
Поэтому я скрючился на узкой скамеечке в носу
лодки, подпирая подбородок коленями, и
старался не шевелиться, чтобы не
опрокинуть нашу посудину, борта которой едва
возвышались над стремительно текущей
водой.
Лодочник сначала лишь слегка орудовал
кормовым веслом, направляя лодку по
стрежню. Я же только поводил глазами
из стороны в сторону, пытаясь запечатлеть
в памяти проплывавшие по сторонам
пейзажи, потому что впопыхах ухитрился сесть
спиной против движения и не мог сменить
положение, не рискуя опрокинуть наше
утлое суденышко.
Вскоре я заметил, что мой кормчий все
чаще и чаще опускает весло в воду и его
гребки становятся все энергичней. Казалось
бы, судя по его прерывистому дыханию
и каплям пота, выступившим на лбу, лодка
должна была ускорить ход. Но на деле,
как это ни парадоксально, происходило
обратное. Движение долбленки
становилось все медленнее, а потом мы и вовсе
остановились.
— Что случилось? — спросил я у
лодочника, подумав, что мы сели на мель, хотя
неизбежного при этом толчка не
почувствовал.
— Течение сильное очень, — ответил
лодочник.
Течение сильное? Я никак не мог
сообразить что к чему. Ведь отправились мы
вниз по течению! Повернуть вспять
никакие могли — это-то я бы заметил!
От великого до смешного
135
— Какое течение? Откуда? — удивился я,
когда увидел, что из-за моей спины
появился обрубок дерева, который быстро
пронесся вдоль борта и остался далеко за
кормой.
— Прилив начался, туан, — сказал
яванец, стараясь удержать лодку на месте.
— Бросаем якорь! — решил я.
Лодку закрепили двумя якорями по
течению, и я рискнул повернуться. Мои
товарищи, видимо, приняли столь мудрое
решение одновременно со мной — их лодки
тоже стояли неподвижно. Оказалось, что
мы уже почти достигли места, в паре
километров от которого Соло впадает в
Яванское море.
Натянув покрепче широкополую шляпу,
укрывавшую от палящего солнца, я стал
налаживать донки. На Волге мне
доводилось рыбачить на стремнине, и, как
настроить снасть, я знал. Мне думалось, что с
выбором наживки тоже не будет хлопот.
Муха — это муха везде, а опарыш есть
опарыш, как и кузнечики, будь то в тропиках
или на берегах Оки. Тем более что
заботу о выборе рыбьих деликатесов взял на
себя Суросо, а он-то должен знать, на что
здесь лучше клюет... Правда, с привадой
было сложнее: мои познания в языке не
дали возможности понять, из каких
ингредиентов она состоит. Но это не имело
значения, так как на стремительном течении
использовать подкормку бессмысленно.
Сначала я решил попробовать ловить
на червя. Эта приманка меня еще нигде
не подводила.
Но время шло, солнце жгло все
сильнее — от жары не спасал даже слабый ве-|
терок, дувший с гор,—а клева не было.'
Я успел перепробовать все виды наживки,
но результат один — пусто, как в бочке.
Вглучшем случае я вытаскивал голый
крючок, а чаще — нетронутого опарыша или
кузнечика. Если раньше я думал, что не
замечаю поклевку из-за сильного течения,
то сейчас оно стало настолько слабым, что
поплавки лениво покачивались в спокойной
воде и не заметить хватку было просто
невозможно.
Судя по всему, в других лодках дела
обстояли не лучше. Я решил, что и здесь
рыба клевать не будет, поэтому нам стоит
пообедать. Приятели с энтузиазмом
поддержали идею. В конце концов,
удовольствие на рыбалке можно получить не
только от пойманной рыбы. Посидеть на
зеленом бережку в тени деревьев, подышать
свежим воздухом — короче говоря,
пообщаться с местной флорой и фауной, что
может быть лучше! На том мы и порешили.
Казалось, все будет так, как мы и
предполагали, — берега Соло манили к себе
изумрудной зеленью трав. Они были
достаточно пологими, чтобы можно было
высадиться без особых хлопот.
Однако чем ближе мы подплывали к
берегу, тем реже становилась трава,
казавшаяся издали сплошным ковром. Сквозь
нее явственно проступали проплешины
ярко-желтой глинистой почвы. Это несколько
охладило наш энтузиазм, а когда лодки
вплотную приблизились к берегу,, то
высаживаться на сушу и вовсе расхотелось.
Перед нами была глинистая ноздреватая
трясина, покрытая пучками неизвестной
травы с длинными побегами, которые издали
создавали иллюзию зеленого ковра, причем
стебли были почти сплошь усеяны
длинными острыми иголками, садиться на
которые не было ни малейшего желания.
Может быть, мы все-таки рискнули бы
высадиться, чтобы поискать более
привлекательное местечко подальше от воды, но,
приглядевшись, увидели такое, что
окончательно отбило охоту ступать на берег.
Среди побегов по ноздреватой глине
сновало множество шустрых паукообразных
существ, которые при нашем приближении
мгновенно скрывались в норках, делавших
берег похожим на кусок ноздреватого сыра.
Кроме того, то тут, то там глина
медленно вспучивалась и лопалась, а воздух
наполнялся запахом, который никак нельзя было
назвать приятным. Посоветовавшись, мы
решили позавтракать прямо на воде.
Отплыв от берега, чтобы не слышать зловония,
поднимавшегося над болотистой трясиной,
По меридианам
136
мы сцепили лодки бортами и стали на
якорь. Пока из подручных средств
сооружали подобие стола и раскладывали
захваченную из дома еду, я на всякий случай
снова закинул удочки.
За завтраком, который с полным
основанием можно было назвать обедом, мы
обменивались впечатлениями; как водится,
вспоминали, что, где и как прежде ловили.
Суросо удивлялся сегодняшнему
невезению, потому что они «всегда таскали здесь
в-о-о-т таких рыб». Оказывается, он привез
нас сюда специально, потому что здесь
можно ловить не только речную, но и
морскую рыбу, которая заходит в реку
вместе с приливом, и, следовательно, наши
шансы должны были удвоиться.
Мы так увлеклись разговорами, что
сначала не заметили, что лодочники стали
перешептываться и выражать свое
нетерпение. Первым спохватился Суросо и объявил,
что пора собираться домой. Нетерпение
лодочников можно было понять. Им вовсе
не улыбалось во время отлива всю дорогу
выгребать против течения, когда воды Соло
потекут опять туда, куда им положено, то
есть в море.
Собравшись смотать удочки, я
обернулся и замер, взглянув на поплавки. Два, как
и раньше, свободно болтались на
поверхности, а средний глубоко ушел под
воду, и леска натянулась как струна. Сразу
были забыты неудачи и разочарования
сегодняшнего дня. «Есть! — мелькнула
мысль. — Наконец-то повезло!»
— Тихо! — произнес я свистящим
шепотом. — Не качайте лодку.
Я осторожно освободил из зажима конец
удилища и на всякий случай сделал
подсечку, хотя по натяжению лески было
видно, что добыча сидит крепко. Удивляло ч
лишь, что леска неподвижна и уходит в
воду буквально под прямым углом. Когда
же я начал тянуть, то леска так и осталась
в прежнем положении, не сдвинувшись ни
на сантиметр, хотя удилище согнулось в
дугу.
«Неужели зацеп? — подумаля. — Вряд ли.
В такой быстрой воде ни одна коряга
на дне не удержится. Наверняка что-то
крупное попалось». Мне приходилось
подсекать сазанов, которые тянут так, что
удилище едва удерживаешь двумя руками.
И леску они водят из стороны в сторону.
Но здесь все. было иначе. Медленно, с
большим трудом, сантиметр за сантиметром
я стал наматывать леску на катушку.
— Не спеши! Трави потихоньку!
Старайся положить ее на воду! Пусть
кислорода глотнет! — слышал я возгласы друзей.
Как всегда в таких случаях, советов и
советчиков было предостаточно.
Пользуясь тем, что соединенные между
собой лодки обрели большую устойчивость,
чем каждая в отдельности, я рискнул встать
на ноги. Чудеса продолжались. Стоило мне
перестать наматывать леску, как ее
начинало водить. Мутно-коричневая вода не
позволяла ничего рассмотреть даже в
полуметре от поверхности, несмотря на яркое
солнце. Поэтому о характере добычи можно
было лишь строить предположения.
— Готовьте сачок! — крикнул я на всякий
случай. Поведение рыбы было
непривычным, и трудно было угадать, как она
поведет себя на поверхности, когда я ее
вытяну.
Наконец, когда, по моим расчетам, в
воде оставалось не больше метра лески, я
стал одновременно тянуть левой рукой
удилище вверх, а правой крутил катушку.
Внезапно сопротивление моей добычи резко
ослабло, я покачнулся, едва не потеряв
равновесия, а из воды, взметнув брызги,
выскочило нечто ярко-синего цвета,
раскоряченное во все стороны. Это нечто, описав
дугу в воздухе, к счастью, шлепнулось
в лодку.
Мы молча рассматривали мой трофей,
который шевелил конечностями на дне
лодки. Больше всего он походил на рака,
но таких ярко-синих раков мне видеть не
доводилось. Разве что у Каверина в «Двух
капитанах» я читал о таинственных
голубых раках, но и там они были неуловимы.
— Креветка! — подвел черту под нашими
размышлениями Суросо.
Даже известная поговорка, что на
безрыбье и рак —рыба, к месту сказанная
кем-то, не могла сгладить чувства
разочарования от не удавшейся во второй раз
рыбалки.
Словом, возвращались мы совсем не в
том радужном настроении, с каким ехали
на рыбалку, хотя Суросо пытался
расшевелить нас рыбацкими и охотничьими
байками, на которые он был великий мастер.
Когда мы высадились на пристани, он
предложил нам осмотреть местные
достопримечательности. Что имел в виду
представитель фирмы, — было неясно. За полосой
прибоя разбежались по песку на длинных
бамбуковых сваях несколько десятков
хижин-скворечников, которые мы уже видели,
как и похожую на длинный сарай мечеть,
прятавшуюся в тени кокосовых пальм.
Единственной, на наш взгляд,
достопримечательностью был огромный барабан у
входа в мечеть, звуки которого не только
созывают правоверных на молитву, но и
От великого до смешного,
137
служат ориентиром рыбакам, застигнутым
в море непогодой, а тропический ливень
мешает разжечь на берегу костер.
Но мы не црогадали, согласившись на
предложение Суросо. Он привел нас на
крохотный рынок, где на прилавках под
двухскатными навесами мы увидели такое,
что у нас глаза разбежались. На продажу
были выставлены груды кораллов всех форм
и расцветок: от снежно-белых до зеленых,
черных и ярко-красных; маленькие, почти
плоские ракушки-каури, которые кое-где на
островах до сих пор служат разменной
монетой, и огромные, причудливой формы
раковины, отливающие перламутром. А
рядом на потемневших досках лежали
засушенные морские коньки, искусно
изготовленные чучела рыб, акульи зубы, панцири
крабов, хвосты скатов и другие диковины.
Я, конечно, не удержался и купил чучело
рыбы-луны на память о своей первой
рыбалке в тропиках.
Пока мы выбирали сувениры,
приценивались, торговались, Суросо куда-то исчез.
Нагрузившись покупками, мы вернулись к
машине, где и нашли его сидящим рядом
с шофером. Когда мы подъехали к дому,
Суросо, не заезжая во двор, велел
остановить машину. Он открыл багажник и извлек
из него плетеную корзину, содержимое
которой было тщательно укрыто листьями
папай — дынного дерева. Широко улыбаясь,
он торжественно снял листья, и мы увидели
три связки отличнейшей рыбы. На каждом
А. Боны
На состояние флоры и фауны Новой
Зеландии решающее воздействие оказала не
только ее географическая уединенность,
но и целенаправленная деятельность
первых поколений поселенцев, осваивавших
новую территорию британской короны.
Несмотря на довольно мягкие климатические
условия, уникальный растительный мир
страны не богат видами. Еще скуднее мир
животных. Первые поселенцы обнаружили
в стране только 27 видов пресноводных
рыб, большинство которых были мелкими
и не представляли интереса с точки зрения
пропитания и любительской ловли.
Наиболее крупными, как мы сейчас сказали бы —
кукане были нанизаны дары моря, что
называется, от мала до велика.
— Рыба совсем свежая, — сказал он,
предваряя наши вопросы. — Если рыбу или
мясо завернуть в листья папай, то ее
можно хранить целые сутки, даже без
холодильника.
Мы от души поблагодарили нашего
предусмотрительного чичероне и,
довольные, что теперь избежим злых шуток со
стороны домашних, разошлись по
квартирам. Но, как оказалось, мы забыли о двух
очень важных обстоятельствах, когда
каждый, придя домой, стал хвастать
привезенным уловом. Во-первых, мы не учли
предупредительности Суросо, его желание
никого не обидеть. Во-вторых, мы не
приняли во внимание такой фактор, как женское
любопытство и естественное желание
каждой жены показать своего супруга в
наиболее выгодном свете.
Не прошло и часа, как на нас,
наслаждавшихся покоем и холодным чаем,
обрушился град насмешек. В осмеянии
приняли участие не только наши жены, но и дети,
которых мы так непредусмотрительно
отказались взять с собой. Секрет открылся
просто: каждый из нас, оказывается, не
только «поймал» абсолютно равное число
рыбин, но, более того, все виды рыб на
куканах, от самых маленьких до самых
больших, были представлены одним и тем же
числом. Наш недолгий триумф обернулся
великим позором.
Спортивное
рыболовство
в Новой Зеландии
Рис. Ю. Фролова
товарными, считались два вида угря, минога
и крайне редко встречающаяся рыба
трейдинг.
Ограниченность природных источников
питания на первых порах привела к
неконтролируемому массовому завозу в страну
растение животных и рыб. Как и следовало
ожидать, многие виды были заведомо
обречены. Так, из 29 видов завезенных
пресноводных рыб смогли акклиматизироваться
только 18. Причем многие из них,
прижившись в новозеландских водоемах,
практически не размножались, что исключило их
из сферы промышленного или
любительского лова. В последующем введение жесткого
По меридианам
138
законодательства, запрещающего ввоз в
страну каких-либо новых видов растений и
живых организмов, в конечном счете
вынудило авантюристов уступить место
специалистам.
В Новой-Зеландии прижились ранее не
известные там несколько видов лососевых,
окунь, форель. Эти рыбы встречаются
практически во всех пресноводных водоемах
страны. Некоторые виды, несмотря на
успешную, казалось бы, акклиматизацию в ря-
Де мест, пока не поддаются расселению в
другие водоемы и встречаются в строго
определенных регионах. Например,
разновидность лосося сок-ай встречается только
в озерах и притоках верховьев реки Вайтаки;
атлантический лосось — только в озерах
Фергус и Танн; еще не так давно
интересная в спортивном отношении рыба маки-
нау ныне водится исключительно в озере
Пиерсон в субальпийской зоне средней
части Южного острова.
Ввиду столь деликатного положения в
Новой Зеландии в настоящее время в
принципе не практикуется промышленный лов
пресноводной рыбы. И в первую очередь это
распространяется на «иностранцев».
Пожалуй, исключением является местный угорь,
которого разрешено ловить в
промышленных масштабах и который является
существенной статьей
новозеландского экспорта (угорь приносит в казну
до 2,5 млн. новозеландских долларов в
год). Угря в стране действительно много, и
лов его не представляет собой каких-либо
технических трудностей: в любом открытом
для рыбалки водоеме в вечерние часы и
зачастую до рассвета угорь весьма охотно
идет на какую-нибудь животную наживку:
кусочки мяса, рыбы или кальмара. Снасть
при этом может быть самой элементарной.
Другим разрешенным способом ловли
является острога. С помощью остроги и фонаря
ночью на мелководье рек и озер разрешен
лов любой рыбы — от угря до подвижной и
сильной форели.. Трудность здесь
заключается в том, что у новозеландской остроги
обычно 4 редких зуба и в случае
неудачного удара бьющуюся добычу приходится
выводить на берег плотно прижимая ко дну,
что требует много времени и усилий.
Коренное же население Новой Зеландии —
маори — предпочитает ловить угря
прозаическим способом—днем руками из-под коряг,
камней и других укромных мест.
В реки, впадающие в море, часто
заходят некоторые морские рыбы, которые,
однако, с точки зрения спортивного рыболо-
ловства не представляют интереса.
Под термином «спортивная рыбалка» в
Новой Зеландии в первую очередь
подразумевается лов форели, широко расселенной
по всей стране. Лов форели ныне
превратился в массовый спорт, в чрезвычайно
популярный и привлекательный аттракцион
для приезжих туристов. В этой связи
хотелось бы кратко остановиться на
действующем в Новой Зеландии писаном и неписаном
законодательстве, регулирующем
практически все аспекты рыбной ловли.
Во-первых, самым детальным образом
регламентируются орудия лова: размер
крючка, грузила, тип блесны и количество
крючков, виды обманок и наживки. Так,
форель запрещается ловить на наживленный
крючок или на блесну с двойником или
тройником. Круглый год запрещен лов сетями
любого типа и размера во всех
пресноводных водоемах. Для каждого района
определены запретные сезоны. Любое, даже самое,
казалось бы, незначительное, нарушение
установленных правил карается
многотысячным штрафом или тюремным
заключением. Каждый рыболов-спортсмен в
обязательном порядке должен
зарегистрироваться и приобрести специальную лицензию
(разового или годового пользования), в
которой перечислены конкретные районы
лова.
Характерно, что в Новой Зеландии
практически полностью отсутствует
браконьерство. Более того, сами новозеландские
рыболовы активно содействуют органам
рыбнадзора, выявляя и пресекая
нарушителей.' Кстати, самым частым нарушением,
распространенным преимущественно среди
иностранных рыболовов-любителей,
является применение двойного или тройного
крючка на блесне или лов форели на
наживку.
Относительная ограниченность видовых
объектов лова и строгое законодательство
в конечном счете привели к тому, что в
Новой Зеландии местные рыболовы до
виртуозности отработали два основных способа
ловли: с помощью спиннинга на блесну и
на обманку нахлыстом. Поскольку в Новой
Зеландии особенно широко распространена
форель, представляется наиболее типичным
пример знаменитого даже за пределами
страны озера Таупо и впадающих в него
рек.
Таупо является, пожалуй, самым
крупным районом лова форели. Особенно
привлекает оно рыболовов тем, что его берега,
так же как и берега большинства
впадающих в него рек, не принадлежат частным
владельцам, и для рыбалки требуются лишь
лицензия и снасть. В других местах берега
рек почти сплошь представляют собой част-
Спортивное рыболовство в Новой Зеландии
139
ные пастбища, что практически полностью
закрывает желающим доступ к воде. В
результате сложилась практика заключения
единоличного или коллективного
джентльменского соглашения с владельцем участка
о проходе к воде через его владения.
Единственное условие при этом — не пугать скот
и не вытаптывать без нужды траву. В Таупо
наиболее распространена радужная и
коричневая форель (средний вес — 1,5—2 кг).
Интересно, что, по подсчетам специалистов,
Преобладает коричневая форель,
составляющая примерно 70% численности форели в
озере и его притоках; однако на ее долю в
уловах приходится всего 2%. Коричневая
форель достигает и более крупных
размеров — до 5—6 кг.
Наиболее сложный и соответственно
престижный способ — лов форели на
обманку нахлыстом. Для этого берут примерно
двухметровое хлесткое удилище, обычную
проволочную катушку с плетеным
капроновым шнуром диаметром 2 мм, обычно сине-
зеленого маскировочного оттенка. В
качестве поводка используется кусок прочной
цветной лески с обманкой на конце. В
зависимости от сезона и особенностей реки
пользуются одним из трех типов обманок:
пластиковой имитацией некоторых водяных
личинок насекомых, имитацией мушек, па-ч
дающих в воду, и крючком с обычным
пестрым оперением.
Практика показала, что лов проходящей в
верховья рек на нерест форели наиболее
эффективен на «личинку». В этот период
рыба крайне неохотно берет другие типы
обманок. При ловле на «личинку» в
излучинах рек предпочтение отдается
плавающим шнуру и поводку. В отдельных
случаях поводок смазывают маслом или жиром,
за исключением последних 15 см перед
обманкой, которая сплавляется по течению
непосредственно под поверхностью воды над
местами наиболее вероятной кормежки
форели. В омутах на излучинах рек применяют
утяжеленную с головы «личинку»,
плавающий шнур и в зависимости от глубины
необходимой длины тонущий цветной поводок.
Обманка забрасывается выше омута с таким
расчетом, чтобы «личинка» успела
опуститься на длину поводка и принять
естественное положение непосредственно перед
предполагаемым скоплением рыбы.
Рекомендуется применять особый
флюоресцирующий или просто хорошо заметный
шнур, так как важно вовремя уловить момент
поклевки и немедленно подсечь: форель,
взяв подделку, может раскусить вашу
хитрость и тут же выплюнуть «личинку». В
первую очередь это касается рек с медленным
течением. Гораздо проще с этой точки зрения
обстоит дело на быстрой воде.
Традиционным для района Таупо всегда
считался способ ловли на мокрую мушку,
заимствованный у английских рыболовов.
Мокрая мушка рассчитана в основном на
глубокую воду и на радужную форель, которая
в период нереста держится у дна. Для
глубокой или быстрой воды применяют шнур
повышенного удельного веса, что позволяет
ему быстро затонуть. «Мокрая мушка» —
собирательный термин, которым
определяют довольно большое число разнообразных
обманок, с помощью которых ловят
исключительно на глубине. В быстрой воде рыба
особенно не церемонится с проносящейся
мимо обманкой, а сразу же сильно и
неожиданно клюет.
В устьях рек, впадающих в Таупо,
интерес представляет также лов кормящейся
у поверхности форели. В этом случае
желательно забросить обманку ближе к рыбам
и начать быстро подматывать снасть:
форель, обладающая хорошим зрением,
никогда не упустит мушку во время кормежки.
Одинаково популярен на всех пресно-
По меридианам
140
водных водоемах лов на так называемую
сухую мушку. Этот метод наиболее
эффективен в последние несколько месяцев года,
когда над водоемом в изобилии появляются
насекомые зеленого и коричневого цвета.
Как только над поверхностью воды
усиливается их деятельность, форель неизбежно
пользуется этим, периодически поднимаясь
к поверхности на жировку. Лов начинается
с определения места всплесков кормящейся
форели и подбора наиболее подходящей в
данный момент обманки. Заброс
производится вверх по течению с расчетом, чтобы
обманка находилась между форелью й
рыболовом. Лучшее время для лова — вечер,
когда активность форели у поверхности
достигает предела.
На озерах, и на Таупо в частности,
нередко ловят форель с лодок, катеров и
яхт. С идущего на малой скорости
плавсредства сматывается не менее 30 м шнура.
Чаще всего в этом случае используют
блесну. Такой лов может применяться круглый
год, однако он наиболее эффективен с
октября по март.
Если по каким-то причинам наступает
полоса невезения, многие прибегают к
блеснению на глубине опять-таки с моторной
лодки или катера. Для контроля за глубиг
ной погружения блесны применяют шнур,
каждые 10 м которого окрашены в разные
цвета. Замечено, например, что при 100-
метровой длине шнура и скорости 2 мили
в час блесна идет на глубине около 12 м.
Что же касается форели, то, будучи
пойманной любым из перечисленных способов
или их вариаций, она, пожалуй, как
никакая другая местная рыба, благодаря своим
бойцовским качествам способна доставить
массу удовольствия: борется очень
энергично и до конца, может делать
эффектные свечки, вертикально выбрасываясь из
воды, неожиданно уходит вглубь и даже
«ходит» на мощном хвосте. Короче, когда
форель, да еще приятных размеров, у вас на
крючке — скучать не приходится.
Менее популярен в районе Таупо и, если
так можно сказать, случаен лов других
видов рыбы. Немалую роль в этом, видимо,
сыграла изолированность от моря всей этой
озерно-речной системы.
В плане охранительных мер интересно
отметить, что все перечисленные выше
ограничения практически не затрагивают
количества и размера пойманной рыбы;
Правда, по неписаной рыбацкой этике
мелкую рыбу выпускают обратно. И чтобы
совсем исключить форель из сферы корыстч
ных интересов, существует запрет на1 ее
коммерческую продажу: вне зависимости от
размеров улова ни одна рыба не поступает
на рынок. Форель можно подарить, отдать
за ненадобностью, в конце концов,
обменять, но продавать, тем более на регулярной
основе, категорически запрещено.
И в заключение несколько слов о
морской рыбалке. В Новой Зеландии она не
столь популярна, как озерно-речная, и к
тому же требует более солидного
оснащения: набора прочных океанских удилищ,
массивных блесен для проводки или
искусно изготовленных обманок в виде пестрых
рыб, всевозможных морских червей или
сочных молодых кальмаров. Обязательно
должен быть катер или по крайней мере
надежная моторная лодка, поскольку
серьезная добыча у берега не ловится. Те же, кто
впервые пробует силы на поприще
морской рыбалки, обычно начинают с берега.
Снасть — спиннинг, груз и крючки с любой
мясной наживкой. Особых премудростей
здесь не требуется, так как повсеместно
клюет так называемая зеленушка —
невзрачная, размером с ладонь рыбешка с зубастой
пастью. Такая ловля не представляет
труда, но и не содержит никакого интереса.
Следующий этап — ловля со старых пирсов и
молов. Техника та же, но добыча
посолидней — скумбрия, хек, окунь и другие
породы этой весовой категории. Наибольшей
популярностью пользуется, естественно,
ловля крупной рыбы в открытом море.
Регулярно проводятся местные и
национальные чемпионаты по морской рыбалке, на
которых призовые места и национальную
известность обретают обладатели крупных
акул, губанов и прочих крупных
представителей морской экзотики. Следует также
упомянуть, что морская рыбалка в целом не
ограничивается никакими запретами и
правилами, кроме, пожалуй, одного
исключения. Дело в том, что коренные жители
Новой Зеландии издавна вели примитивный
промысел и традиционно занимались
добыванием всевозможной прибрежной
живности. Важное место в их меню занимали
различные моллюски. Наиболее широко
распространены устрицы, мидии и
одностворчатые ракушки пауа, особенно характерные
для этого района Тихого океана. Местное
законодательство, отдавая дань традиции,
признает до сего времени приоритет в
добыче пауа за маорийцами, которые пользуются
преимущественным правом на добычу
практически любым способом. Лицам же
европейского происхождения разрешается
добывать их только голыми руками, без
помощи технических средств: маски,
акваланга и пр.
И. Шабонеев
В погоне
за золотистой
макрелью
Рис. С. Юкина
Кого из нас с детства не манил
таинственный и загадочный мир тропического
океана с коралловыми рифами и
мангровыми зарослями, гигантскими кальмарами,
обитающими в океанских глубинах, и пери-
Офтальмусами, или илистыми прыгунами,
рыбками, способными выбираться из
водной стихии, и, конечно, все мы хотели
поймать золотистую макрель, или, как ее еще^а-
зывают, корифену — грозу летучих рыб.
Мне повезло. Мечта осуществилась
много лет спустя, когда я, будучи
специалистом-ихтиологом, принял участие в
первом рейсе тунцеловной базы «Красный луч»
в Индийский океан.
Остались далеко позади заснеженные
сопки Приморья, холодное в ноябрьскую
пору Японское море, проплыли за бортом
в безбрежной дали океана зеленые островки
Филиппинского архипелага, и вот на
горизонте, залитый морем неоновых огней,
всемирно известный Сингапур. На внешнем
рейде в ожидании лоцмана встали на якорь.
Включили палубное освещение, и вот оно,
под ногами, тропическое море.
Лениво перебирая лапками, проплывают
крабы. Есть в тропиках такой вид
пелагических, плавающих крабов. Привлеченные
светом, появляются мелкие рыбешки, и
сразу же вслед за ними в зоне света
красновато-бурыми стрелами проносятся
кальмары. Можно часами наблюдать и не
переставать удивляться той легкости и
плавности, с которой движется кальмар. Природа
наделила его подобием самого настоящего
реактивного двигателя. Кальмар набирает
воду под мантию и с силой выталкивает
ее из подвижной воронки, получая
движение в обратном направлении. Кажется
невероятной та скорость и легкость, с которой он
меняет направление своего движения.
Следующая остановка была уже в
Индийском океане, неподалеку от Кокосовых
островов. Спустили один тунцеловный бот
и сделали пробную постановку яруса — в то
время еще нового для меня орудия лова,
представляющего собой тот же перемет,
только огромных размеров. Собирается он
из отдельных секций, так называемых
корзин. Каждая корзина состоит из хребтины —
упругой веревки длиной порядка 300 метров,
к которой с интервалом примерно метров в
пятьдесят привязаны 20-метровые поводцы,
оканчивающиеся металлическим тросиком с
крючком на конце. Глубина погружения
секций регулируется буйрепами, длину
которых можно менять в зависимости от
обстановки. К каждому буйрепу прикреплен буй
с вешкой.
На первый раз улов был невелик, и,
подняв тунцеловный бот, мы двинулись
вдоль экватора дальше на запад. По пути то
и дело наблюдали стремительно
взлетающие стайки летучих рыб. Нижняя лопасть
хвостового плавника у них удлинена, и
когда рыбешка уже полностью выскакивает
на поверхность и, расправив огромные
грудные плавники, готова взлететь, нижняя
лопасть хвоста еще находится в воде и
сообщает ей дополнительное ускорение.
Наконец прибыли в район промысла.
Тунцеловные боты по ночам, загрузившись
льдом для сохранения улова, стали уходить
на лов, чтобы к утренней зорьке закончить
постановку яруса, а к вечеру успеть
выбрать его и вернуться. На палубу базы с
подходящих тунноботов начали поступать
желтоперые, большеглазые тунцы, марли-
ны и парусники с носами, заостренными,
как круглый рашпиль, меч-рыба. Много
акул, и среди них голубые, мако, акулы-
людоеды, или кархародоны, акулы-молоты.
Чего только не увидишь! Вот с одного тун-
нобота на базу выгрузили лунную рыбу, на
мой взгляд одну из красивейших рыб
океана. А вот и настоящая рыба-луна —
одинокая скиталица. Из-за небольшой
численности она довольно редко попадает в руки
рыбаков, хотя и считается самой
плодовитой рыбой в мире. 300 миллионов
выметываемых икринок — такова дань хищникам,
чтобы хоть считанные единицы смогли
выбить и продолжить существование вида.
Экипажи тунноботов преподносят
сюрпризы довольно часто. Один из них—
гигантский скат манта. Когда его с помощью
лебедки подняли на палубу и взвесили,
стрелка весов остановилась на отметке
1000 килограммов. А клюнул такой гигант
на маленькую сардинку, которой был
наживлен крючок. Манта опутала себя
несколькими секциями яруса и на буксире была
доставлена к борту базы. Можно представить,
сколько хлопот доставила такая «рыбка»
экипажу туннобота... Вообще, работа
экипажей этих маленьких суденышек всегда вы-
По меридианам
142
зывает восхищение. Требуется большая
слаженность, внимание, чувство
ответственности как при постановке яруса, так и при
его выборке. Не нужно богатой фантазии
для оценки той ситуации, которая
складывается на крохотной палубе бота, когда
туда затаскивают только что попавшуюся на
крючок разъяренную от бесплодных
попыток обрести свободу трехметровую акулу
весом далеко за 100 килограммов. Нужны
большая сноровка и отвага, чтобы
освободить ее от крючка и упрятать побыстрее
в охлажденный трюм. Причем все это чаще
всего происходит при сильной качке, на
скользкой палубе, когда стоять и то трудно.
Экипажи тунноботов ближе всех к морю.
Всего 30-^40 сантиметров отделяют их от
поверхности воды. Поэтому они больше
других осведомлены о жизни океана.
Работая на тунцеловном боте, можно увидеть,
как при выборке яруса с хребтины и по-
водцов свисают длинные слизистые
нитевидные отростки красно-бурого цвета. Это
щупальцы физалий. Прикосновение к ним
вызывает сильные ожоги. Часто можно
наблюдать драматические сцены охоты акул за
крупной рыбой. Страшно смотреть на
объеденных акулами тунцов или марлинов, тела
которых в обхвате как у взрослого человека,
могут быть в доли секунды перекушены
ими почти пополам. Но самый злейший
враг экипажей тунноботов — кит гринда,
встречающийся в открытых водах
Индийского океана. Это умное животное, встретив
на пути ярус, следует вдоль него и объедает
всех попавшихся на крючки тунцов. При
этом действует так ловко, что на крючке
остаются только одни головы. За все
время работы мне известен лишь один случай,
когда гринда сам попался на крюнок.
На тунноботе можно познакомиться и со
змеевидной макрелью, о встрече с которой
упоминал Тур Хейердал в своей книге
«Путешествие на Кон-Тики». Для меня эта
встреча чуть не кончилась плачевно.
Однажды, при выборке яруса, уже в темное
время суток, змеевидная макрель,
испугавшись то ли света прожектора, то ли шума
работающего винта, выскочила стрелой из
ночной мглы и угодила мне прямо в грудь.
Ошеломил не столько удар
двухкилограммовой рыбы, сколько неожиданность.
В погоне за золотистой макрелью
143
На протяжении всего перехода через
Индийский океан и в первые дни работы
меня не покидала мысль поскорее увидеть
настоящую, живую корифену, но ни одна из
них не появлялась вблизи судна. Потом я
их видел десятки, сотни. И в Индийском
океане, работая на других экспедиционных
судах, и в тропической Атлантике. Но те
первые недели и, наконец, дни ожидания
были самыми томительными. Но вот как-то
в солнечный день у борта базы появилась
небольшая стайка корифен и начала
спокойно кружить вокруг судна. Крупные, метр
й более в длину, лобастые, зеленовато-
голубые со спины, с желтоватыми
плавниками. Никакие ухищрения поймать их не
привели ни к чему. С борта
многочисленные любители забрасывали десятки ярусных
поводцов с крючками, наживленными
сардиной, сайрой, кусочками другой рыбы и
даже мясом с камбуза, однако все было
отвергнуто. Работать спиннингом с высоты
6 метров, когда рыба прямо под тобой,
очень неудобно, но блесны они тоже
игнорировали. Основной пищей для корифены
служат летучие рыбы. Корифена преследует
их в воде и даже тогда, когда онд взлетают
в воздух. Спастись от нее очень трудно.
Пролетев десятки, а то и сотни метров по
воздуху, летучая рыба, чувствуя себя в
безопасности, опускается в воду и неожиданно
попадает в пасть корифены, которая,
оказывается, внимательно следила за ее полетом и
неотступно следовала за ней, иногда
стараясь схватить рыбешку еще в воздухе.
Единственный способ поймать корифену —
это вести приманку наподобие убегающей
от преследования летучей рыбы. В то время
наша промышленность еще выпускала де-
воны —тяжелые приманки,
предназначенные для ловли жереха. Большое
сопротивление, оказываемое девоном при движении
в воде, позволяло вести его близко к
поверхности и даже имитировать выскакивающую
из воды и спасающуюся от погони рыбку.
И вот настал момент, когда ночью в свете
прожекторов метрах в тридцати от борта
базы показалась стая корифен. Быстрый
заброс далеко перёд идущей стаей и очень
быстрая подмотка лески. Девон двигался по
поверхности, совершая большие прыжки и
пересекая путь движения рыб. Вдруг одна из
корифен метнулась вперед наперерез
приманке. Последовал резкий удар, удилище
чуть не выбило из рук. Зажав катушку и уже
в следующий момент поняв, что или
миллиметровая леска, или удилище не
выдержат напряжения, поставил барабан катушки
на тормоз. С трудом удалось остановить
рыбу и начать подмотку лески. Следует
сказать, что мне приходилось вываживать
крупных щук, судаков и жерехов, ловить
семгу на реках европейского Севера, а на
Шантарских островах в Охотском море —
ленка и горбушу. Но с таким жестким и
упорным сопротивлением, какое оказывает
корифена, пришлось столкнуться впервые.
Самое захватывающее — открытая схватка с
ней. Золотистая макрель не пытается уйти
на глубину, уйти как бы в глухую защиту,
используя вес и силу сопротивления своего
высокого, плоского и длинного тела. Она
борется на поверхности, на виду,
совершая стремительные броски из стороны в
сторону, до предела натягивая леску, и вдруг
совершенно неожиданно бросается в
направлении рыболова. После этого, как
правило, следует мощный рывок в обратном
направлении, заставляющий вновь
прибегать к помощи тормоза. Но самое серьезное
испытание для рыболова начинается тогда,
когда корифена, пытаясь освободиться от
крючка, применяет свой излюбленный
прием — прыжки. Причем делает это
мастерски, как ни одна другая рыба. Одиночные
прыжки сменяются сериями из 3—5 и более
прыжков подряд, когда рыба, только
касаясь воды, вновь взлетает на несколько
метров над поверхностью моря,
Ту, первую корифену после долгой и
напряженной борьбы мне удалось
благополучно вытащить на палубу, и Собравшиеся
вокруг моряки были поражены
разнообразием цветовых волн, пробегавших по телу
засыпающей рыбы. Сначала преобладали
голубые и красные тона, затем зеленовато-
золотистые, и так до тех пор, пока рыба не
приобрела блеклую окраску.
Ловить корифену сложно и по той
причине, что поведение ее трудно поддается
.объяснению. Бывают моменты, когда вокруг
дрейфующего судна собираются громадные
стаи этих хищников, но все ухищрения
поймать хоть одну из них не приводят к
желаемому результату. Можно долгими часами
хлестать спиннингом поверхность моря,
подбрасывать рыбе прямо в пасть любую,
наживку, но поклевки не дождаться. Вдруг
в какой-то миг одна из рыбин хватает
приманку, и сразу же вся стая начинает дружно
вырывать друг у друга крючки с наживкой.
В других случаях появляется или одиночная
корифена, или небольшая стайка их и
моментально начинает охоту, заглатывая
практически все, что насажено на крючки.
Все же ловить корифену очень
интересно, а впечатления даже от поимки одной
рыбы с лихвой компенсируют все неудачи.
На Волге, ниже Калинина,
у берега водохранилища
мелководно, и чтобы
достать до рыбы, нужно
длинное удилище. Фото
О. Соболева
10-1403
Ф. Гоголев
Ангольские караси
Ровно через месяц после командировки
в Тикси, на берег моря Лаптевых, на
семьдесят вторую параллель, судьба забросила
меня по другую сторону экватора — в
Народную Республику Ангола. Случаются
же такие метаморфозы! Вчера ты удил
хариусов в мелкой полярной речушке, сегодня —
золотистых карасей в пруду под Москвой, а
завтра сама Атлантика наградила тебя малой
толикой своего рыбного богатства. Итак,
все это уместилось в коротком временном
интервале — месяце. Оттого, верно,
воспоминания о самой южной рыбалке свежи
и время не успело спутать или стереть
детали. Да и все, что связано с той
поездкой, особенно памятно — во-первых, своей
неожиданностью, неординарностью и, во-
вторых, чисто африканским колоритом.
...В нашем Ил-62, что совершил
восьмичасовой прыжок из Будапешта в Луанду —
столицу республики, было всего несколько
свободных мест. Вместе со мной в Анголу
летела большая группа клайпедских
рыбаков, переработчиков, разделочниц. Молодая
независимая страна, избравшая
социалистический путь развития, нуждается в
помощи. Ее активно оказывает Советский
Союз.
...Синий «Жигуленок» советских
тренеров по легкой атлетике и гимнастике
спокойно катил по луандской набережной. За
рулем сидел Николай Шкарников,
Константин Крутиев разместился сзади. Оба в
шортах, спортивных майках, кроссовках.
Шкарников — известный в прошлом спринтер,
рекордсмен СССР и Европы в беге на
400 м с барьерами — долгое время работал в
Киеве. Затем был направлен в Чад тренером-
координатором сборной этой страны, и вот
новая встреча с африканскими
спортсменами, в Анголе. Жаркое южное солнце
покрыло его рано полысевшую голову ровным
коричневым загаром, осветлило рыжую
бороду. Крутиев, сибиряк, большую часть
жизни прожил в Ленинграде, где последние
годы работал гостренером Спорткомитета
СССР по гимнастике. Он черен, как южанин,
на чуть близоруких глазах — темные очки, в
которых он похож на прожившего всю
жизнь в Африке португальца или бразильца.
Мы едем на рыбалку. Несколько минут
назад мы еще сидели в квартире Шкарнико-
ва и вместе с Крутиевым любовались
складным океанским спиннингом. Спиннинг —
японский, с набором хромированных колец,
легкий, из пластмассы коричневого цвета.
— Хорошее орудие, — сказал
Шкарников. — Да вот беда — обычную катушку на
него не поставишь: специальная лебедка
нужна. Такой вот штукой здесь тунца, акул
и марлин ловят. Уходя в океан, нацепляют
кусок мяса или полрыбины с нашего карпа,
а то и целую крысу и идут на катере с
подвесным мощным мотором на малых
оборотах.
Я повертел спиннинг в руках, сидя в
кресле посреди огромной
комнаты-гостиной, достал до рамы окна. И верно: обычную
катушку на это удилище приладить было
нельзя — слишком далеко друг от друга
находились широкие латунные
кольца-захваты...
За окном мелькают, будто выточенные
на станке, стволы пальм. Легкий ветер с
океана шевелит желтоватый веер широких
резных листьев. В нескольких метрах от
дороги — берег бухты. С самолета она
похожа на эллипс. От океана луандскую бухту
отделяет длинная, как сабля, песчаная коса,
на которой стоят домишки рыбаков, отель
«Панорама» и Дом спортсмена, тянутся
пляжи. Днем я видел, как от косы отдели-
лились черные черточки — едва заметные на
солнце лодчонки рыбаков. Возле каждой
рыбацкой деревеньки есть эти суденышки,
сработанные из цельного куска дерева. Есть
у рыбаков и современные лодки — из
крепкого бруса, более надежные, на которых
ходят в море с мотором.
Проскочив мост, соединяющий
набережную с косой, «Жигули» подъехали к
домиками рыбаков возле парусного центра.
Послеобеденная жара спала, женщины с
детьми, довольные и серьезные, сидели под
огромными акациями. А мальчишки, громко
крича и улыбаясь, босоногие, в одних
трусах, со здоровенными холщовыми
мешками на поясе, мигом подскочили к нашей
машине и за небольшую сумму насыпали
нам десятка три каракол — небольших,
размером с металлический рубль, моллюсков в
буро-черной раковине. Теперь можно было
ехать дальше: самая лучшая наживка для
рыбной ловли лежала в багажнике вместе
с двумя спиннингами.
Солнце медленно сползало к
горизонту, темнело быстро. Слева от нас был океан.
О косу, надежно защищенную грудой
каменных глыб, разбивались волны, оставляя
след на асфальте дороги в виде мокрых
рваных языков. Остались позади отель,
рыбацкая деревушка, детский городок с
Ангольские караси
147
обезьяньим питомником, крокодилами и
попугаями в клетках.
И вот машина въехала в тропический
лес, заметно вытоптанный до песка
десятками босых ног. Асфальт сменился
песчаной колеей, которая, поплутав между
пальмами, вывела нас к длинному пляжу,
почему-то прозванному местными жителями
Грязным. Вероятно, потому, что пляж
опоясывает берег и в этом месте обращен к
рыбному порту, с его десятками траулеров,
нефтеналивными судами, стоящими и
посреди бухты, и у причалов порта.
Возможно, и радужные пятна масла или нефти
появляются у кромки воды. Пятен я не видел
ни разу, а вот пустые банки из-под пива,
соков, пепси-колы, скорлупа кокосовых
орехов, окурки и прочий мусор попадались
тут на каждом шагу.
Шкарников извлек из багажника оба
спиннинга, мешочек с караколами, Другой
мешочек поменьше с самодельным ножом
на деревянной ручке, наждачным
брусочком, двумя пластмассовыми бобинами с
толстой леской, свинцовыми доночными
грузилами и крючками. Мы выбрали место
под одинокой пальмой, каким-то чудом
уцелевшей прямо на пляже, сложили возле
нее рыболовные запчасти.
Пока Крутиев ножом раскрывал створки
каракол и извлекал на свет
розово-красное, похожее на щучьи жабры тельце
моллюска, я внимательно осмотрел спиннинги.
Шкарниковский был метра два с половиной,
импортный, легкий и довольно надежный.
А вот катушку он приладил к нему нашу,
отечественную, инерционную. Удилище и
катушка служили для заброса донки с
тяжелым грузилом в виде конуса. Перед ним
были привязаны четыре поводка сантиметров
по двадцать пять, которые венчали сильно
поржавевшие крючки № 4.
Ржавчина на Африканском побережье —
для рыболовных снастей — главный враг. Не
проходит и часа, как не защищенный
антикоррозийным покрытием металл после
купания в соленом океане становится ярко-
желтым, шершавым. Каждый раз перед тем,
как насадить на крючки наживку, их
затачивают наждаком и полностью очищают от
ржавчины. Этой процедурой и занимался
Николай Шкарников.
Мои знакомые поочередно нарезали себе
моллюсков — из каждого получалось 3—4
наживки, — нацепили их на крючки так, чтобы
сам крючок был спрятан в мягком
скользком мясе. Плавный замах, и тяжелое
грузило, увлекая за собой леску, приводнилось
метрах в двадцати от берега.
Константин, вращая ручку, выбрал
слабину на леске и, чуть подтягивая леску,
вышел на мокрый плотный песок и замер.
Его взгляд из-под темных очков и забавной
панамки теперь был сосредоточен на конце
спиннинга.
— О, клюет. Видишь, клюет?.. — тихо
сказал он.
Я ничего не видел, вернее, не замечал
поклевки. О ней можно было судить лишь
по тому, как Крутиев поддергивал
спиннинг, одновременно вращая ручку катушки.
Леска несколько раз дернулась, Крутиев
резко подсек и вытащил на берег... три
голых крючка и маленький остаток наживки
на четвертом.
Солнце зашло, и все вокруг разом
окрасилось в бледно-коричневый цвет —будто
к глазам прижали темный солнцезащитный
фильтр. Рыба клевала. Но вот вытащить ее
пока мои друзья не могли.
Раза три вместо рыбы Крутиев извлекал
белого, похожего на огромного дождевого
червя моллюска, который, как заправский
хищник, всасывал в себя всю наживку.
Мы осторожно снимали моллюска, будто из
мягкой резиновой трубки извлекая крючок с
приманкой.
Рыбалка не удалась. Крутиев поймал
пару рыбешек, похожих на наших
плотвичек, которые вечером были отданы двум
маленьким африканским кошкам, живущим в
семьях наших тренеров.
Но наступил день новый. Воскресенье.
Светлый, голубой, солнечный, жаркий с
утра. Мы опять расположились у пальмы.
Снова Крутиев принялся за привычную
разделку каракола, купленного все у тех же
мальчишек при въезде на косу.
— Сегодня поступим так, —
улыбнувшись, сказал Шкарников. — Я буду
забрасывать спиннинг, а ты — ловить. Идет?
Я кивнул. Шкарников неторопливо
подошел к воде и ловко послал снасть метров
на сорок пять. Он чуть поднялся по берегу
и вручил мне спиннинг.
В руках я почувствовал приятную
тяжесть. Конец спиннинга упруго выгнулся,
когда я стал подматывать леску. Искрящаяся
на солнце, она убегала вглубь и чуть
провисала, покачиваясь от наката
изумрудных волн. Прошло всего несколько секунд,
как спиннинг мой слегка рвануло вперед.
Леска настойчиво и упрямо рванулась в
сторону, и я что есть мочи стал крутить
ручку катушки.
— Ну как, подсек? — спросил
Шкарников.
— Кажется, — тихо, словно боясь
спугнуть рыбу, ответил я.
— Тогда тащи, не давай слабины!
10*
По меридианам
148
Наш разговор привлек внимание Крутие-
ва и нескольких рыболовов из числа
советских специалистов, которые только что
приехали и готовили свои спиннинги.
Повернули головы в нашу сторону и
отдыхающие — группа загорелых иностранцев.
Я по-прежнему крутил ручку катушки и
теперь хорошо чувствовал, как что-то там,
в воде, упирается, тормозит. Чем ближе
была добыча, казавшаяся мне размером с
сома, тем труднее было наматывать леску.
— Дальше на берег отходи, — крикнул
мне Крутиев. — Выволакивай ее на песок!
Буквально в метре-полутора от самой
кромки воды я наконец увидел то, что
металось из стороны в сторону. Вслед за
леской на берегу оказалась серебристая
рыбина с поперечными золотисто-серыми
полосками на боках, на первый взгляд
сантиметров тридцати в длину. Рыбина
билась о мокрый песок, то и дело
подбрасывая прямо-таки ласточкин хвост —широко
раздвинутый,, с тонкими длинными
стрелками на концах.
— С почином тебя! — весело сказал
Шкарников. — Я знал, что наш тандем будет
сегодня действовать отлично. Между
прочим, крупного ты карася выудил!
Воодушевленный первой удачей, я
кинулся к розовой клеенке, на которой лежали
кусочки нарезанных каракол, быстро
насадил их на пустые крючки, ловко
объеденные карасями, и передал спиннинг Шкарни-
кову.
Николай снова забросил его далеко
перед собой.; Когда грузило увлекло снасть
на дно, я натянул леску и снова замер
в ожидании клева. Так простоял минуты
три, но знакомого ощущения поклевки не
было. Подергивая, вытянул снасть на берег.
Все караколы на крючках были целы.
Неужели десятка два рыболовов, которые
теперь ловили также на спиннинги слева и
справа от нас, распугали косяк или
переловили его весь?
Но вот спиннинг снова заброшен, и
снова я жду удачи. И она не заставила себя
ждать. Удилище вдруг выгнулось дугой и
задрожало часто-часто. Не давая рыбе
опомниться, я рванул спиннинг вверх и назад,
леска провисла, но потом снова
натянулась и пошла сначала в одну, а затем в
другую сторону. На крючке билась рыба!
Я стал быстро крутить ручку катушки,
ожидая, что вот-вот на берегу появится еще
один пойманный мною карась. Но что это?
Удилище напряглось и стало выгибаться.
Что-то мешало леске наматываться на
бобину. Дергал и так и сяк — ни с места. Снасть
вместе с рыбой, похоже, зацепилась там,
на дне. Но где, в скольких метрах от
берега? Можно было, конечно, оборвать леску,
а вместе с ней и поводки с крючками,
грузилом и, самое обидное, с рыбой. Но
вдруг в голову пришла идея: а что, если
надеть ласты и маску, сунуть в рот трубку и,
перебирая руками по леске, попробовать
вытащить снасть, спасти от обрыва?
Я позвал Шкарникова и поделился с ним
своими соображениями.
— Давай. Только осторожно. Метрах в
ста от берега вчера мурены объявились.
Смотри в оба.
— Ладно, — бросил я на ходу, передав
спиннинг Николаю.
Лучи солнца, преломляясь в воде,
играли на рифленом песке дна. Мелькали
стайки мальков. На дне кое-где белели
небольшие отполированные прибоем и песком
ракушки. Впереди, на глубине
изумрудно-голубая вода бухты начинала темнеть. Леска
послушно шла по ладони, уходя вниз.
Я глубоко вздохнул и нырнул.
Несколько секунд, и я у цели. Сразу за плоскими
округлыми по краям камнями поднималась
взмывами муть и песок. Карась,
ярко-серый, с блестящими полосами на боках,
бился о камни и месил песчаное дно
хвостом и плавниками. Я схватил рыбу
правой рукой, приподнял ее над камнями
и аккуратно высвободил леску.
Теперь — скорее наверх. Я стремительно
заработал ногами и поднялся на
поверхность. Потом выдохнул остаток воздуха из
легких в трубку и задышал часто и глубоко.
В этот день в нашем мешке было
килограммов пять рыбы, в основном караси.
Татьяна, жена Крутиева, сделала уху по-
ангольски, из одних голов, а туловища
поджарила. Ангольские караси были не
хуже наших, только чуть сладковатые. Спустя
несколько дней я отведал котлеты из рыбы
гарупы, а в посольстве меня угостили
рыбой-капитаном. К сожалению, этих
затейливых экзотических рыб поймать мне не
удалось. А вот мои друзья, Шкарников и
Крутиев, однажды, выйдя в море на понтоне
из больших камер от автомашины «Урал»,
за два часа наловили целую ванну. Были
там и каменный окунь, и рыба-язык, и
десятка два попугаев — симпатичных рыбешек
радужной окраски. И даже рыба-хирург
попалась — черная, плоская, с желтым
пятном на животе и ядовитым крючком на
хвосте. А на вкус была она как палтус.
Но ангольские караси показались мне все
равно вкуснее всех. Наверно, потому, что
поймал я их сам — за экватором, в
Атлантическом океане.
Рыболов-
библиофил
А. Брандт
ИСТОРИЯ
ЛЮБИТЕЛЬСКОГО
РЫБОЛОВСТВА
И. Федотеннов
КАЙГОРОДОВ
ДМИТРИЙ
НИКИФОРОВИЧ
Д. Кайгородов
ПУСТОЕ ЛИ ЗАНЯТИЕ
УЖЕНИЕ РЫБЫ
А. Брандт ИСТОРИЯ
любительского
рыболовства
Предлагаем вниманию читателей
перевод главы из книги «Рыбная ловля
во всем мире», написанной
западногерманским специалистом по вопросам
промышленного и спортивного рыболовства
профессором Андреасом фон Брандтом.
Его труд можно рассматривать как
первую попытку детально осветить все этапы
развития рыболовства — одного из
древнейших занятий человечества,
сохранившего всю значимость и в наши дни.
В книге А. Брандта история рыбной
ловли прослеживается от периода
собирательства и ловли голыми руками до
наших дней, когда удовлетворение
запросов любительсного рыболовства
требует и новых технических решений, и
нового подхода с учетом задач охраны
окружающей среды.
Тысячи и сотни тысяч лет прошли с той
поры, когда там, где ныне расположены
индустриально развитые страны, первобытные
собиратели, охотники и рыболовы каждый день
с трудом и риском вынуждены были добывать
себе скудное пропитание. Сейчас же только
в немногих труднодоступных районах
сохранились древние примитивные Формы добычи
животных и ловли рыбы, но и там уже
повышается продуктивность охоты и
совершенствуются орудия лова. И хотя времена
первобытных охотников давно миновали, ни за одну
из древних форм хозяйствования люди не
держались так упорно, как за охоту и рыбную
ловлю. Самое поразительное, что движущим
стимулом при этом часто является не столько
добыча пропитания, сколько почти
необъяснимое стремление помериться силами с
существами, живущими в воде и на суше,
еще раз проверить, кто хитрее, кто быстрее,
кто терпеливее.
Эта ностальгия по временам
первобытных охотников и рыболовов, это стремление
заниматься охотой и рыбной ловлей
независимо от практических результатов
существовали еще во времена земледелия и
скотоводства. Древние предания и сохранившиеся
изображения из ранней истории человечества
Рыболов-библиофил
150
свидетельствуют об охоте месопотамских
властителей на китов, о рыбной ловле с
острогой и охоте на бегемотов в эпоху
египетских фараонов, о ловле на удочку, которой
занимались китайские императоры и философы
или же влюбленные Антоний и Клеопатра.
Не брезговали рыбной ловлей и олимпийские
боги. На фреске одного из домов Помпеи
изображены Венера и Амур с удочками в
руках. Император Максимилиан (1459—
1519 гг.) и его рыцари также отдавали дань
этому увлечению. Однако из сказанного не
следует, что рыбной ловлей занимались только
избранные. И в нынешние времена наши
газеты пишут об увлечении рыбной ловлей, только
когда речь идет о государственных деятелях
или выдающихся личностях, и ничего не
сообщают об обычных гражданах, рядовых
многомиллионной армии рыболовов.
С ростом индустрии тяга к природе,
подсознательная тоска по временам наших
предков — охотников и рыболовов —
проявились, как никогда прежде. Интерес к
любительскому рыболовству резко вырос в
последние десятилетия и приобрел экономиче-
ческое и социальное значение после того,
как число любителей рыбной ловли стало
измеряться миллионами, а рыболовство
превратилось в излюбленный вид отдыха.
Считается, что первый трактат по
спортивному рыболовству появился в Англии в
1496 г., когда вышло второе издание «Книги
святого Элбанса», содержавшей раздел
«Руководство по ловле рыбы удочкой»,
написанный Юлианой Барнес. В первом издании
этого раздела не было, причем, похоже, из
опасения склонить простолюдинов к
праздному времяпрепровождению, как тогда
считалось. Но любительское рыболовство
значительно древнее и своими корнями уходит
далеко в глубь истории. Раньше, как кое-где и
сейчас, в это понятие включалась ловля не только
удочкой, но и другими снастями, в том числе
во многих местах запрещенными (ставные
сети, вентери, «морды» и др.). Не подлежит
сомнению, что на первом месте среди методов
любительской ловли стоят различные формы
ловли удочками, т. е. такие методы, которые
относятся преимущественно к спортивному
рыболовству, в особенности ловля на
поплавочную или донную удочки, ловля спиннингом или
нахлыстом. Однако и другие методы ловли
могут быть использованы или используются в
любительском рыболовстве, когда речь идет о
ловле кальмаров, крабов, моллюсков.
Ловля рыбы гарпуном, острогой была
развлечением не только египетских фараонов.
Она широко практиковалась и в последующие
времена. Трезубец, применявшийся древними
греками для ловли тунцов, являлся символом-
атрибутом бога морей Посейдона (у римлян —
Нептуна). Острога была важнейшим
рыболовным снарядом и в эпоху европейского
средневековья.
В наше время подводная охота с
гарпуном получила настолько широкое
распространение во всем мире, что настоятельно
требуются регулирующие установления в области
производства, продажи и применения
оружия для подводной охоты. Ловля рыбы
различными ловушками и вершами ныне запрещена.
Она существует кое-где, но не может
относиться к любительскому рыболовству. В то же
время при ловле раков без специальной
снасти-рачевни едва ли удастся обойтись.
В старых книгах по рыболовству (см.,
например, Эренкрейц. «Все о ловле рыбы на
удочку», 1845) даются подробные наставления по
установке и наживке снастей для ловли раков.
Уже с XVI в. небольшой сачок используется
в рыболовном реквизите скорее для
подсачивания, а не как средство для
непосредственной ловли рыбы.
Мы не будем останавливаться на
различных формах сетей в виде большого сачка
типа драги, протаскиваемого у дна или в
толще воды. Упомянем только о тралах,
имеющих форму сетчатого мешка, устье
которого поддерживается в раскрытом состоянии с
помощью жесткой рамы, снабженной в
нижней части полозьями. Небольшие тралы с
прошлого столетия до наших дней
используются в Англии на парусных лодках как орудие
любительского рыболовства. Это же
относилось и к тралам с распорными досками,
прежде чем они стали основным и
исключительным орудием лова в промысловом
рыболовстве.
В 1875 г. вышло в свет третье издание
книги «Морской рыболов» Д. К. Уилкока, в
которой говорится, что тралы с распорными
досками особенно охотно используются
яхтсменами, поскольку они удобны в
транспортировке и при удалении распорок хорошо
укладываются на борту.
Другим орудием лова, которое
продолжает играть некоторую роль в любительском
рыболовстве для ловли наживки, является
подвесная сеть (подъемник). Ловля
подъемными сетями рыбы и крабов существует в
некоторых странах как совершенно
самостоятельная форма любительского, или, выражаясь
осторожнее, полупромыслового, рыболовства.
Это относится прежде всего к ловле большими
подъемными сетями в некоторых районах
Швейцарии и в устьях рек на итальянском
побережье Средиземного моря.
Подъемная сеть с жесткой контурной
рамкой поднимается и опускается с помощью
столба с консолью, на которой размещается
блок. Итальянцы применяют большие
подъемные сети без жестких рам, которые сильно
утяжеляют снасть. И в других странах
подъемники используются как средство любительской
ловли с берега, лодки или выступающих в море
молов, но главным образом для ловли мелкой
рыбы для наживки.
В конце перечня снастей для
любительской ловли скажем еще о наметках,
набрасываемых сетях. В Германии
рыболовы-спортсмены охотно применяли эту снасть вплоть
до конца прошлого века. В США и сейчас
История любительского рыболовства
151
наметка является излюбленной любительской
снастью, тем более что применение ее требует
известной ловкости и умения. Там даже
способствуют ее распространению путем издания
простых инструкций по изготовлению и
применению.
Этот перечень снастей, используемых в
любительском рыболовстве, возможно,
вызовет у некоторых протест, поскольку многие из
названных орудий лова по современной
оценке считаются неспортивными. Конечно,
взгляды на эту проблему в последнем столетии
очень изменились. Некоторые были бы очень
дополнительных орудий профессионального
лова практически недостижимо. Даже
сверхортодоксальный спортсмен-удильщик едва ли с
удовольствием позволит удрать из своего
водоема отъевшимся и не берущим на удочку
жирным угрям, собравшимся в свое дальнее
путешествие. Он скорее попытается поймать
их совсем не спортивными ловушками и
сачками. И все-таки, несмотря на ссылки,
особенно в старой литературе, на различные снасти
для любительской ловли, основной снастью все
же является удочка. При этом отметим, что
если первоначально удочки применялись той
удивлены, узнав, что весьма солидный автор
Исаак Уолтон (-1593—1683 гг.) в своей
известной книге «Совершенный рыболов, или Отдых
задумчивого человека», изданной в 1653 г.,
рекомендует для ловли рыбы приручать гадюк.
Сведения об изготовлении и применении
различных снастей для ловли рыбы ранее были
необходимы прежде всего потому, что
рыболов-спортсмен еще недавно вынужден был не
только изготовлять все снасти и
приспособления своими руками, но и заботиться о
наживке, включая поимку живцов для ловли хищной
рыбы. Частично такое положение сохраняется
и в нынешнее время, в особенности в
отношении к начавшему развиваться морскому
любительскому рыболовству. Как в появившейся в
1865 г. в Англии книге Д. К. Уилкока «Морской
рыболов», так и в изданной в 1905 г. книге
П. Л. Хальслопа «Справочник морского
рыболова» наряду с различными видами удочек и
принадлежностей к ним называются трехстен-
ные сети, невода, а также ловушки, сачки и
подъемные сети для ловли моллюсков и
гарпуны для ловли камбалы. Резкое
разграничение между удочкой как чисто спортивной
снастью и всеми другими снастями произошло
несколько позднее, когда стало известно, что,
по крайней мере, во внутренних пресноводных
водоемах оптимальное регулирование рыбных
запасов путем ловли на удочку без применения
же формы и того же типа, что и в
профессиональном лове, то позднее были
разработаны такие формы удочек, которые отвечали
требованиям спортивного рыболовства.
Идея привлечения добычи наживкой с
последующей поимкой не ограничивается только
ее практическим воплощением при ловле на
удочку. Предшественником такой тактики
может считаться способ, применяемый
рыболовами Крайнего Севера. Шнур с наживкой
забрасывают на мелководье и, если рыба
начинает интересоваться ею, медленно
подтягивают поближе, пока добыча не окажется в
пределах досягаемости остроги рыболова. Эта
техника требует весьма большой ловкости и
терпения, поскольку рыба в любой момент
может бросить приманку и остаться на
свободе. Вероятно, при этом было замечено, что
некоторые виды рыб с трудом освобождаются
от захваченной наживки, так как их загнутые
назад зубы застревают в наживке, имеющей
волокнистую структуру. На этом принципе
основана ловля удочкой сарган на островах
Океании, где в качестве приманки
используется спутанный клубок ниток или ловля сарган
на шелковую кисточку в Босфорском проливе
и в особенности ловля угря на северо-востоке
Европы на клубок конопляных или
хлопчатобумажных ниток с подмотанными к нему
дождевыми червями.
Рыболов-библиофил
152
Рыба, естественно, пытается
освободиться, когде ее извлекают удочкой из воды.
В этом случае рыболов должен оперативно
подхватить ее сачком. Другие виды водных
животных могут быть пойманы гораздо легче,
чем рыба, с помощью лески с грузилом и
наживкой. К их числу относятся каракатицы,
крабы и моллюски, которые прочно
захватывают наживку или присасываются к ней и
легко извлекаются из воды. Конечно, и раньше
задумывались, как затруднить сход рыбе. При
ловле птиц, например, наживку привязывали
к нити, и здесь возникала та же проблема.
Птица полностью заглатывала наживку, однако
пыталась выбросить ее, если чувствовала
какое-то сопротивление. Решение для ловли рыб
и птиц было найдено путем применения иглы-
распорки с заостренными концами с
бородками или без них. Игла-распорка закреплялась
в наживке параллельно леске. Когда добыча
захватывала наживку и пыталась от нее
освободиться, натяжение лески устанавливало
распорку поперек горла или пасти рыбы, и
добыча прочно удерживалась. Этот принцип
использовался и для ловли других животных.
Некоторые эскимосские племена
использовали иглу-распорку для ловли волков, а жители
тропиков—для ловли крокодилов. В общем
же, кажется, это устройство наиболее
эффективно для ловли угрей. Исаак Уолтон говорит
об этом, когда пишет как раз о ловле угрей.
В первом номере «Журнала рыболовства»
за 1854 г. уже упоминавшийся барон фон
Эренкрейц дает детальные указания, как изго
готовить такую снасть на основе
обыкновенной швейной иглы. Ее следует нагреть на
свече и изогнуть посередине под тупым углом,
равным примерно 175°. Затем леска
привязывается к игольному ушку и на месте сгиба
привязывается так плотно, чтобы узелок
нельзя было сдвинуть. Снасть готова.
Иглы-распорки оставались в
употреблении в течение долгого времени. Во Франции
и сейчас имеются в продаже прямые
стальные иглы-распорки, применяемые для ловли
угрей. В тропических районах иглы-распорки
применялись до распространения там
современных крючков с загибом для ловли
летучих рыб; сейчас же они используются только
в некоторых местах. Особой формой является
так называемая распрямляющаяся распорка,
которая представляет собой бамбуковый
стерженек длиной 3—4 см с заостренными
концами, который сгибается в форме подковы,
а ее концы непрочно связываются. Когда рыба
забирает в рот насадку со спрятанной в ней
распоркой, слабо скрепленные концы
освобождаются, стержень распрямляется и встает
поперек пасти рыбы. По всей вероятности,
эта форма иглы-распорки имеет китайское
происхождение. В то же время можно
утверждать, что игла-распорка как устройство для
удержания рыб является одним из древнейших
рыболовных приспособлений и известна на
всех континентах.
Ныне, если не считать французских
рыболовов, игла-распорка в спортивном
рыболовстве больше не применяется. Ее заменили
крючки с загибом, принцип работы которых
отличен от действия иглы-распорки и
заключается в том, что рыбу после подсечки
удерживает изогнутая часть крючка
(поддев). Развилась ли современная форма
крючка в результате постепенной трансформации
иглы-распорки или же их развитие шло
независимо, выяснить сейчас трудно. Возможно,
вначале возникли двухподдевные нрючки-
двойники, имевшие вид перегнутой
посередине иглы с загнутыми заостренными концами.
В некоторых районах земного шара
крючки изготовляют из таких материалов, как
дерево, древесные шипы, хитин, рог,
пластина панциря черепахи. Деревянные крючки
и сейчас применяют для ловли хищных рыб.
Известно, что еще в 1895 г. крючки,
изготовленные из твердых древесных шипов,
были распространены среди лондонских
рыбаков. Значительно лучше сохранились
древние образцы игл-распорок и крючков,
изготовленных из камня, перламутра и, начиная с
бронзового века, крючки из меди, бронзы,
латуни, золота и, наконец, железа. Интересно
отметить, что некоторые из этих
материалов используются для изготовления крючков и
в нашу индустриальную эпоху. Крючки для
ловли в морской воде, изготовленные не
из нержавеющей стали, должны защищаться
покрытиями путем бронзирования,
никелирования, оцинковки и даже.золочения. Секрет
изготовления лучших рыболовных крючков
заключается в выборе марки стали с
оптимальным содержанием углерода. Крючок не
должен быть ни мягким, ни хрупким. Жало
хорошего крючка способно выдержать отгиб
минимум на 30°.
Первоначально в спортивном
рыболовстве для изготовления крючков использовали
не столько бронзовую или стальную проволоку,
сколько обыкновенные швейные иголки. В
записках китайского императора Цзиньгу
(170—269 гг.) детально рассказывается, как
из иглы согнуть рыболовный крючок и как
применять его с наживкой из рисовых зерен.
В дошедших до нас старинных источниках
указывается, что мелкие крючки следует
изготавливать из небольших тонких игл, крючки
средней величины — из портновских игл и
самые крупные — из игл, применяющихся в
сапожном деле. «Нагрейте иглу на углях до
красного каления, зубилом сделайте бородку
и заострите жало. Затем нагрейте еще раз и
согните в крючок желаемой формы.». После
этого даются рекомендации, как точить жало
и закалить изделие в холодной воде.
Начиная с XVII в. изготовители швейных
игл в Англии, как правило,
специализировались и на производстве рыболовных крючков.
Одним из первых таких производителей стал
лондонский промышленник Чарльз Кирби,
разработавший свою форму крючков, широко
известных и теперь под фирменным названием
«кирби». После большого лондонского пожара
История любительского рыболовства
153
1666 г. ремесленники, изготовлявшие
швейные иглы и рыболовные крючки, вынуждены
были покинуть свое излюбленное место в
районе старого лондонского моста. Примерно
в 1730 г. они возвратились в район Реддиг
Уорстершир, который и поныне славится как
место, где можно приобрести отличные
крючки и другие снасти. Конечно, это был не
единственный центр изготовления
рыболовных крючков. В других странах также
налаживалось их производство, в том числе и в
Германии. Однако значительных успехов в этой
специфической области производства
добились весьма немногие страны. Примерно с
1877 г. для самых различных областей
рыболовства во всем мире основным поставщиком
крючков стала Норвегия. После второй
мировой войны на первый план выдвинулась
японская продукция.
У обычного современного крючка из
металла различают несколько частей. В
соответствии с немецкой и английской
терминологией крючок имеет следующие части: головку,
цевье, поддев, жало и бородку. Головка
служит для прикрепления крючка к
леске. Она выполняется в виде ушка или
лопаточки и даже может иметь прямую форму
с зазубринками на цевье. Цевье, как
правило, прямолинейное, хотя в некоторых странах
производятся крючки с изогнутым цевьем.
Поддев крючка бывает самым разнообразным,
и в зависимости от этого крючки называют «ли-
мерик», «кирби» и т. п. Не во всех случаях поддев
крючка выполняется в форме плавной
кривой — японцы производят крючки с
прямоугольным загибом. Круговой загиб также не
является единственно возможным. Поддев
часто изгибается по линии овала, эллипса или
другой, более сложной кривой. Жало крючка
иногда отгибается от плоскости крючка, точно
так же, как и сам изгиб. Габарит поддева
определяет так называемую биологическую
величину крючка. От этого размера в
значительной степени зависит величина рыбы, для
ловли которой предназначен данный крючок.
Размер важнее, чем, скажем, длина цевья или
жала. Часто применяемое в качестве
основного параметра (номера) крючка расстояние от
жала до внутренней поверхности цевья также
не представляет большого интереса с точки
зрения техники ловли по той причине, что не
у всех форм крючков жало параллельно
цевью; часто оно отгибается наружу, внутрь или
в сторону. У некоторых старых типов морских
крючков, а также у современных японских
крючков жало параллельно цевью. В
большинстве случаев жало оснащается бородкой,
располагаемой почти исключительно на
внутренней стороне поддева. С наружной стороны
крючка бородка встречается крайне редко.
Нужда в бородке имеется лишь тогда, когда
леска получает слабину, в результате чего рыба
может сойти с крючка. В некоторых случаях,
в частности в промысловом рыболовстве, это
даже желательно, когда нужно быстро снять с
крючков большое количество рыбы.
Бородка на жале, вообще говоря,
является «новейшим открытием», сделанным на
исходе позднего каменного века. Ее
функция заключается в надежном удержании
зацепившейся за крючок добычи. Полезную роль
она играет и для закрепления насадки.
Старые тихоокеанские крючки имели одну
бородку на жале для удержания рыбы, а другую —
ниже, на загибе крючка, для удержания
насадки. В некоторых случаях бородка
располагается и на цевье крючка. Бородки на цевье,
направленные внутрь или наружу, служат также
для надежного закрепления насадки, в
частности икры лосося.
Все типы крючков, имеющихся в продаже,
различаются по величине. Как правило,
величина крючка характеризуется его
номером, однако используемые системы нумерации
различны. У немецких крючков,
выпускавшихся промышленностью в прошлом
столетии, номером О обозначался наименьший по
размеру крючок, номером 10— наибольший.
Крючки № 10 применялись при ловле угрей
на перемет, выставляемый на ночь. Англичане
обозначали размеры своих крючков
противоположным способом: крючки наибольшего
размера имели обозначение № 0, а
наименьшие — № 8. Этот ряд в дальнейшем был
расширен в сторону уменьшения сначала до
№ 13, так же как и в сторону увеличения
до № 1/0, 2/0 т.д. Английская система
обозначения крючков получила широкое
распространение.
Сказанное, однако, не означает, что те
или иные изготовители в силу традиции не
могут применять другую систему обозначения.
Кроме того, одинаковые номера крючков
различных типов совпадают по размерам
только приблизительно. С точки зрения
техники ловли решающее значение имеет
ширина крючка (расстояние от жала до цевья),
но эта величина, выраженная в миллиметрах,
не совпадает для одинаковых номеров
крючков разных типов. У некоторых типов
крючков, например, № 1 по ширине может быть
больше, чем крючок № 10/0, но другой
формы. Однако в большинстве случаев № 10/0
больше, чем № 1/0; № 1/0 больше,
чем № 1, а № 1 больше, чем № 10.
Резюмируя, можно сказать, что на сегодняшний
день не существует единой системы
обозначения размеров крючков различных типов.
Несмотря на это, нет принципиальных
трудностей для создания унифицированной
системы измерения крючков, в которой кроме
линейных размеров частей крючков
определялся бы и угол, под которым расположены
отдельные части крючка по отношению друг
к другу. Этому не мешает и наличие в
производстве двойников, тройников или
спаренных крючков, располагаемых тандемом.
Основным препятствием является чрезвычайное
разнообразие типов и форм крючков,
изготовляемых мелкими производителями, а также
непосредственно самими
рыболовами-любителями.
Рыболов-библиофил
154
Простейшая рыболовная снасть состоит
из лески с крючком, часто дополняемой
грузилом, способствующим быстрому опусканию
насадки. Для используемых в спортивном
рыболовстве лесок используются различные
материалы. Ранее широко применялись лески
из волос конского хвоста, шелка, пеньки.
Наилучшими считались волоски белого,
рыжего или коричневого цвета из хвостов
жеребцов, поскольку у кобыл они сильно
ослаблены из-за воздействия мочи. Леску
приходилось сплетать из отдельных волосков в звенья,
которые связывали между собой. Авторы книг
по рыболовству вплоть до конца прошлого
века давали детальные советы по
изготовлению лесок из конского волоса.
Шелк для спортивных рыболовных
снастей в Азии стал применяться значительно
раньше, чем в Европе. Здесь первое
упоминание о шелковой леске относится к 1682 г.
В наше время до конца 50-х гг. обычными
были льняные лески (ирландский лен), лески
из пеньки, хлопчатобумажной пряжи и
искусственного шелка. Полный переворот в области
рыболовных лесок произвело создание
синтетических волокон, в особенности из
полиамидов (нейлон, перлон) и полиэфиров
(дакрон, терилен).
Современные рыболовные лески пред-,
ставляют собой моноволокно круглого или
овального поперечного сечения из
высокопрочных и гибких полимеров. Основной
характеристикой синтетической лески является так
называемая узловая прочность (прочность на
разрыв связанной узлом лески), отнесенная к
диаметру (или площади) поперечного сечения.
Раньше крючок привязывали
непосредственно к леске. Однако уже в начале эпохи
железа по той причине, что крупные хищные
рыбы часто перекусывали леску, стали
помещать между ней и крючком отрезок
металлической проволоки, так называемый поводок.
Позднее вместо него стали применять
цепочку*, так же как это делают и сегодня при
ловле акул. Уже упоминавшаяся Юлиана Бар-
нес в своей книге приводит рисунок удочки
с поводком в виде цепочки. В рыболовно-
охотничьем словаре 1 772 г. говорится по
этому поводу следующее: «Леска не должна
доходить непосредственно до крючка; между
ними должна быть привязана железная или
латунная проволока или подходящая цепочка,
которую рыба не могла бы перекусить своими
острыми зубами».
Английские рыболовы-спортсмены уже с
1700 г. применяли для этих целей другой
материал, который они называли индийской
травой. Что это такое, до определенного
* Тонкая цепочка в качестве поводка при
ловле щук предпочтительнее обычного поводка из
стальной или иной металлической проволоки.
В силу высокой подвижности звеньев такой поводок
не стесняет движений живца, не мешает хищнику
при его заглатывании и как результат — обеспечивает
большее количество поклевок.
времени оставалось тайной. Предполагали, что
она изготавливается из кишок крота, прежде
чем стало известно, что речь идет о
волокнистом продукте, выделяемом гусеницей
шелкопряда. Вероятнее всего, эти поводки
были созданы североитальянскими или
швейцарскими ловцами форели. В рыболовной
литературе поводки такого типа упоминаются
начиная с 1724 г., однако и сто лет спустя
уже упоминавшийся барон фон Эренкрейц
рекомендует поводки из 4, 6, 8 и 10 белых
конских волос и только мельком упоминает
об индийской траве и о том, что она собой
представляет. Сегодня волокно шелковичного
червя практически полностью вытеснили
полиамидные монофильные нити, хотя
некоторые рыболовные издания в Англии и Франции
до середины 60-х гг. включали в проспекты
сведения и об индийской траве.
Первое применение удилища (хлыста) для
рыболовной снасти четыре или несколько
более тысяч лет назад ознаменовало большой
прогресс в рыболовной технике. С помощью
удилища стало возможным забрасывать
крючок с наживкой на значительное расстояние.
Удилище могло применяться и без лески:
крючок привязывался непосредственно к
вершине удилища. Японцы использовали
четырехметровое удилище с привязанным на конце
счетверенным крючком для ловли лягушки-
быка.
Древний перуанский рисунок (до
испанского завоевания) изображает ловца на лодке
с гибким удилищем, на конце которого висит
попавшаяся на крючок рыба.
Старинное удилище, если не говорить о
бамбуковых удочках в азиатских странах,
представляло собой гибкий и прочный хлыст,
который рыбак сам срезал и обрабатывал.
Для удилищ применялся чаще всего орешник,
а также ива, серебристый тополь, липа,
лиственница, терновник, можжевельник, бук, ясень
и ель. Две последние породы применялись
дольше всего. В XVII в. для вершинки удилище
стали применять китовый ус. Бамбуковое
удилище в английской литературе впервые
упоминается в 1613 г. Римляне уже знали удилища,
составлявшиеся из нескольких частей. Рыбо-
ловно-охотничий словарь 1772 г. приводит
сведения о составных удилищах и, что
удивительно, даже о телескопических удилищах и
отзывается о них пренебрежительно. В книге
X. фон Дозе и Г. Леонардо «Новый всеобщий
практический словарь по рыболрвству» 1811 г.
упоминаются оба (телескопическое и
составное на трубках) типа удилища из прямослойной
молодой сосны или ели. В вершине такое
удилище должно было быть тоньше мизинца.
При желании его удлиняли с помощью
гибкого прута из орешника или можжевельника,
на конце которого крепилась петля из
латунной проволоки или волоса для
привязывания лески. Содержались детальные указания
о том, как высушить заготовку для удилища,
История любительского рыболовства
155
проолифить ее, разделить на части и
изготовить соединительные трубки. Те же, кто считал
изготовление составного удилища слишком
трудоемким, предпочитали спокойно
обходиться цельным удилищем из ивого прута или
орешника. Так обстояло дело примерно до
50-х гг. нашего века. Составное удилище
долгое время представляло собой предмет
роскоши. В Англии широкое производство и
применение составных удилищ в XVIII в. объясняется
тем, что любительское рыболовство там
приобрело массовый характер у горожан,
которым было неудобно иметь дело с длинными
цельными удилищами. Важно, что хорошее
цельное бамбуковое удилище в те времена
стоило дороже, чем также недешевое
английское составное удилище. Для «подрастающего
же юношества» по-прежнему лучшим видом
удочки оставался гибкий прут из орешника.
В начале XX в. для изготовления удилищ
стали применяться дорогие, заокеанские
породы деревьев. К их числу относятся такие
твердые, прочные, но и тяжелые породы, как
гикори, североамериканский орех, гринхарт,
некоторые виды лавра из Вест-Индии и Южной
Америки и железное дерево, под которым
понимают твердые породы тропических или
североамериканских деревьев. Давно были
известны и бамбуковые удилища. Термин
«бамбук» служит собирательным названием
для большого семейства похожих растений, но
с весьма различными свойствами. Наряду с
гибкими, прочными видами бамбука
существуют и такие, которые ломаются даже при
легком ветре. В Юго-Восточной и Южной
Азии бамбук для удилищ применяется с
незапамятных времен. Вероятно, в Азии был найден
способ существенного улучшения качества
удилищ путем изготовления их из
расщепленного бамбука. Для их изготовления
использовались элементы в форме секторов из
твердой оболочки трубчатого ствола бамбука.
Четыре, пять, шесть а иногда восемь таких
секторов соединялись вместе, образую граненое
удилище повышенной прочности. Похоже, что
такие удилища были известны в Китае уже три
тысячи лет назад. Во всяком случае, в книге
«Чуанг Цзе», написанной в 950 г. до нашей эры,
уже описывается способ изготовления таких
удилищ. В Англии первые удилища подобного
типа выпускались в начале прошлого века,
причем не только из бамбука, но и из других
пород древесины, в том числе из бузины и
розового дерева. Они были известны уже в
1801 г., по другим же источникам упоминаются
впервые в 1835 г. В Северной Америке
шестигранные клееные удилища начал изготавливать
в 60-х гг. прошлого века жестянщик из
Пенсильвании Сэм Филипп. В Германии
производство удилищ из колотой древесины началось
в 80-х гг.
Во второй половине XIX в. наметилась
тенденция перехода от одного универсального
удилища на все случаи ловли к
специализированным удилищам различной длины, толщины,
веса и жесткости — для поплавочных и донных
удочек, спиннинга и нахлыста. В конце XIX в.
появились удилища из стали сплошного
сечения и трубчатые, причем в некоторых случаях
леска пропускалась внутри трубки. Стальные
удилища пришли, по всей вероятности, из
Америки, где они были очень популярны,
в то время как в Англии они появились лишь
в 1937 г. В Германии удилища из стали
вошли в употребление перед первой мировой
войной и вначале рассматривались только как
замена дефицитного бамбука.
Значительный шаг вперед в изготовлении
рыболовных удилищ был сделан после второй
мировой войны, с появлением новых
материалов. Стеклопластик — материал с высокой
прочностью и гибкостью, представляющий
собой композицию из полимера и
стекловолокна, применялся первоначально в
самолетостроении. Опыт применения этого
материала был использован доктором Артуром
Ховалдом, техническим директором одной из
американских фирм по изготовлению
рыболовных снастей, при создании стеклопластиковых
удилищ для спортивного рыболовства.
Вначале стеклопластиковая оболочка
наносилась на деревянный стержень, причем при
изготовлении таких удилищ использовались
стекломаты, пропитываемые смолой.
Впоследствии стекломаты были заменены
стеклянными волокнами. Эти новые чудо-удилища по
своим свойствам значительно превосходят
удилища из древесины и получают в
настоящее время всемирное распространение.
Следует добавить, что французы считают идею
стеклопластиковых удилищ своим
приоритетом.
Первоначально леска крепилась
непосредственно к концу удилища. Вследствие
малой прочности вершинки удилища из
натуральной древесины такое крепление часто
приводило к поломке. Леску стали доводить до
середины и даже до рукояти удилища,
обвивая ее вокруг ствола. Этот способ
крепления лески был известен еще в
античные времена и применяется сейчас у
профессиональных ловцов при ловле тунца. Однако
свободная длина лески из соображений
удобства обращения со снастью не могла быть
больше длины удилища, что, естественно,
ограничивало длину заброса.
Вызывает удивление, что в стремлении
использовать длинную леску с самого начала
не была сделана попытка использовать
принцип ворота, катушки. Правда, имеются
примеры решения проблемы применения длинной
лески вне зависимости от длины удилища.
В Древнем Египте применялась катушка,
закрепленная на оси в подковообразной
деревянной рукоятке, которую приходилось
держать в руке. Шнур, привязанный к гарпуну,
с помощью этой катушки можно было удлинять
или укорачивать. Но непосредственно для
удочек такое устройство, по всей видимости,
не применялось. В Китае катушка для намотки
лески известна уже по крайней мере больше
тысячи лет. На картине художника Ма Юаня
Рыболов-библиофил
156
(1190—1227 гг.) изображен рыбак с удочкой,
оснащенной катушкой.
Удочка с такой катушкой могла
использоваться и при фиксированной длине лески, и
как бегучая снасть, т. е. по желанию можно
было отпускать и подматывать шнур, проводить
и протягивать наживку, хотя, по-видимому,
заброс с вращающейся катушки вначале не
предусматривался. Естественно, такая техника
предполагает устанбвку на удилище
пропускных колец, включая и тюльпан. Кольца для
пропуска лески впервые упоминаются в
английской литературе в 1706 г.
Первые образцы европейских катушек
представляли собой не более как простое
устройство для подмотки лески, которое, в
частности, описывает один из старейших
немецких мастеров рыболовного спорта Макс
Пипер, умерший в 1960 г. Катушка Макса
Пипера носит название «Пиперолле», или
сокращенно «Пироль». Катушки в начале своего
развития были довольно грубоваты по исполь-
нению и отличались большими размерами
(до 30 см в диаметре), как это можно видеть
по старым образцам удочек для ловли форели,
представленным в музее норвежского города
Элверум. Когда они получили распространение
в европейском спортивном рыболовстве,
однозначно сказать нельзя, поскольку в
материалах тех лет трудно установить, идет ли речь о
катушке в современном понимании этого
слова или же просто об устройстве для намотни
шнура для его просушки. Можно сказать
только, что действительно устанавливаемые на
удилище катушки могли появиться в период с
1496 по 1651 г. К началу XVIII в. они широко
применялись в Англии и США при ловле
лосося и форели.
Первые европейские катушки
изготавливались из дерева и были известны под
названием ноттингемских. Понятно, что для их
изготовления старались применять хорошую,
прочную и плотную древесину, способную
противостоять воздействию влаги. Наиболее
предпочтительной считалась древесина грецкого
ореха, применялись и другие материалы, тание,
как рог и металлы, например латунь, сталь,
никель, серебро, нейзильбер*, а позже
алюминий. Примечательно, что уже в конце
прошлого века для изготовления рыболовных катушем
применялась пластмасса, в частности только
что созданный эбонит. По всей вероятности,
это была первая пластмасса, получившая
применение в производстве рыболовных
снастей. Правда, нелишне вспомнить, что весьма
критически настроенный писатель Сковронек
писал по поводу пластмассовых катушек того
времени: «При высокой цене они весьма
неуклюжи и легко ломаются». Только в начале
30-х гг. для изготовления катушек стала
применяться другая пластмасса — изобретенный
Бакеландом в 1909 г. бакелит (резол).
Пер. с нем. А. Гогешвили
* Сплав меди с никелем и цинком. — Прим. ред.
И. Федотенков
Дмитрий Никифорович Кайгородов
(1846—1924) — известный
ученый-естествоиспытатель и популяризатор
естествознания, всю свою жизнь посвятил
познанию природы. Он окончил
Петербургский земледельческий
(впоследствии лесной) институт (ныне
Лесотехническая академия). С 1875 г. в течение
30 лет работал в Лесном институте:
сначала заведовал кафедрой лесной
технологии, а затем лесного инженерного
искусства. На протяжении 50 лет
проводил фенологические наблюдения.
Материалы организованной им в 1885 г.
Русской фенологической сети
послужили основой для биоклиматического
районирования европейской части СССР.
Он же составил серию фенологических
карт весеннего прилета птиц.
Кайгородов
Дмитрий
Никифорович
Дмитрию Никифоровичу Кайгородову
принадлежат известные
научно-популярные труды: «Беседы о русском лесе»,
«Из зеленого царства», «Из царства
пернатых» и другие, представляющие, по
сути дела, сборники очерков из жизни
растительного мира. Эти книги
выдерживали по 7—8 изданий. Уже будучи
профессором, составил первый в России «Лесо-
товарный словарь», который, по отзывам
современников, стал настольной книгой
не только лесничего, но и всякого
образованного человека. Написанный им
«Краткий обзор растительного царства по
климатическим поясам» многие годы
являлся учебным пособием для всех
средних и высших учебных заведений России.
Фенологические наблюдения,
которые ученый вел из года в год, дали
Кайгородов Дмитрий Никифорович
157
возможность сделать ряд интересных для
практики обобщений. Так, прилет белых
трясогузок предвещает скорое
наступление вскрытия рек; массовый прилет
кукушек указывает на то, что пора
весенних заморозков миновала и наступило
прочное тепло; с прилетом ласточек
можно смело начинать сев яровых; крик
лягушки-древесницы, или квакши, как
показатель предстоящей перемены погоды.
Свыше 30 лет Кайгородов выступал с
новой тогда для России идеей о
замене в школах преподавания
естественной истории на изучение живой
природы, для чего предлагал широко
использовать экскурсионный метод
преподавания естествознания. «Будем экскурси-
ровать возможно больше, в особенности
весной, — писал ученый,—будем водить
детей весной в природу как можно чаще,
настолько часто, насколько только это
можно будет «выторговать» у школы».
Он верил, что в будущем в школах
России все занятия по естествознанию
перенесутся «в ту великую аудиторию под
открытым небом, на кафедре которой
восседает самый великий в мире
профессор — сама Природа».
Видное место в научной
деятельности Д. Н. Кайгородова занимали
вопросы, связанные с изучением жизни в
водоемах. Увлеченный рыболов, он все свое
свободное время проводил за ужением
рыбы в озерах Карельского перешейка
в районе Выборга, в реках Вуоксе
и Луге и их притоках. Свои наблюдения
ученый обобщил в обстоятельной статье
«Пустое ли занятие — ужение рыбы»,
которая была опубликована в труде «На
разные темы, преимущественно
педагогические». В первоначальном варианте
рукописи эта статья называлась
«Образовательное значение ужения рыбы».
В само название статьи автор хотел
вложить следующий смысл: занятие
людей любительским рыболовством
помогает им глубже познать природу
водоемов и жизнь рыб.
Многие выводы и практические пред-
Д. Кайгородов
«Едва ли на какую-нибудь
человеческую охоту так много и с таким
презрением нападают, как на тихое, невинное
ложения, содержащиеся в статье «Пустое
ли занятие—ужение рыбы»,
представляют немалый интерес для рыболовов-
любителей, они актуальны и е наше
время.
Ряд статей Д. Н. Кайгородова
посвящен непосредственно способам ловли
отдельных видов рыб. Эти статьи были
опубликованы в журнале «Природа и
охота», «Охотничья газета», в «Вестнике
русского союза рыболовов-удильщиков»,
созданного П. Г. Черкасовым. Дмитрий
Никифорович состоял членом этого
союза с первого года его создания. Он
превосходно знал, как ловить язя, леща,
судака, щуку, форель, хариуса, плотву,
красноперку, окуня, налима. Ужением
рыбы начал заниматься с детства, удил
много и страстно—так он писал о себе
в биографической анкете. Из его статей
следует назвать три: «Ловля язей нахлыс-
том на реке Оредеже», «Ловля щук
нахлыстом на искусственную рыбку» и
«Ловля язей нахлыстом с грузилом».
Пользовался он только снастью,
оборудованной катушкой с пропускными
кольцами. Высоко ценил катушечкую
снасть, поддерживал и благодарил
П. Г. Черкасова за то, что тот на
страницах «Вестника русского союза
рыболовов-удильщиков» широко
пропагандировал удочку с катушкой. В письме на
имя редактора «Вестника» Кайгородов
писал: «Я бы сказал, что катушка дает
ужению артистичность и развязывает
удильщику руки; сказал бы —вызывает
творчество». И далее: «Всегда катушка
меня только радовала. Тонкая, спортив-,
ная ловля (например, форели и хариуса
на мушку, голавля и язя на скачка и др.)
без катушки немыслима».
Содержание этих статей поучительно
и для рыболовов-любителей нашего
времени. Их автор пропагандирует
совершенную, правильно оборудованную
снасть, рассказывает, насколько важно
выбрать тот способ, который больше
подходит для ловли как хищных, так и мирных
рыб в определенное время года.
Пустое ли
занятие—ужение
рыбы
ужение. Один называет его охотою
празднолюбцев и лентяев; другой —
забавою стариков и детей; третий —
Рыболов-библиофил
158
занятием слабоумных»—так писал
С. Т. Аксаков во вступлении к своим
классическим «Запискам об уженьи
рыбы». Подобные же суждения
приходится нередко слышать и в настоящее
время.
Существование и
распространенность подобных суждений
свидетельствуют о совершенном незнакомстве
большинства публики с серьезной
рыболовной охотой. Обыкновенно представляют
себе уженье рыбы следующим образом:
нужно накопать червей, взять удочку и,
усевшись на берегу, ждать, пока какой-
нибудь рыбке вздумается схватить
червяка и попасться на крючок.
Действительно, значительное
большинство «публики», забавляющейся
уженьем рыбы, удят именно таким образом.
Но между таким примитивным, так
сказать, бессознательным уженьем и
современным рыболовным спортом —
спортом весьма тонким и
разнообразным разница по крайней мере такая
же, если не больше, как между игрою в
«дурачки» и в шахматы.
В мою задачу не входит перечисление
здесь всех многочисленных способов
ужения различных пород рыб, способов,
существующих в современном
рыболовном спорте; желающие могут
познакомиться с ними в любой из новейших
рыболовных книжек. Также я не стану
приводить здесь различные доводы в
защиту уженья рыбы как охоты,
большинство которых так красноречиво и
убедительно изложено в том же упомянутом
выше вступлении к «Запискам об уженьи
рыбы». Цель настоящей статьи — показать
читателю, незнакомому с правильным
ужением рыбы, в чем именно
заключается главный интерес такого ужения и
что может дать образованному,
любознательному и наблюдательному человеку
рыболовная охота с удочкой.
Главный интерес рыболовной охоты с
удочкой для образованного рыболова
заключается в том, что эта охота задает
целый ряд задач и загадок, от
правильного и своевременного решениях
которых зависит иногда весь успех охоты.
Приступая к уженью рыбы в каких-
нибудь водах, прежде всего необходимо
ознакомиться с этими водами, их
характером и рыбным населением. От местных
рыболовов, большею частию людей
малообразованных, не много можно
узнать толкового: они сплошь да рядом не
знают многих, подчас самых интересных
для рыболова-спортсмена, рыб,
водящихся в местных водах; не знают же
они потому, что не умеют ловить.
Различные воды имеют различный
характер, в особенности реки.
Различного характера реки имеют и различный
состав рыбного населения. Даже в одной
и той же реке, меняющей на пути своего
течения свой характер, вместе с тем
изменяется и характер ее рыбной фауны.
Опытный рыболов, много уже
рыбачивший на своем веку в различных реках,
нередко при первом же взгляде на
данную' реку довольно верно определяет
вероятный состав ее рыбного населения.
Так, в речках горного характера можно
надеяться найти форель, хариуса,
голавля. В более незначительных реках, быстро
текущих в песчаном pyctoe, можно
рассчитывать на голавля, шереспера, ельца,
пескаря, ерша, а в защищенных местах
(в заводях и близ берегов, поросших
кустами и водяными травами) — щуку,
плотву, сазана, сома, язя, красноперку,
ерша, налима. Характер же (т. е. состав
рыбного населения) данных вод нужно
знать для того, чтобы, не теряя
понапрасну подчас весьма дорогого времени,
тотчас же с успехом приняться за ловлю.
Далее, для успеха ловли необходимо
также определить, в каких именно местах
данной реки (или озера) с наибольшею
вероятностью можно рассчитывать найти
тот или другой вид рыбы. Для этого
нужно быть знакомым с характером и
образом жизни рыб, которых желают
ловить, что достигается, с одной стороны,
чтением соответствующих книг, а с
другой — рыболовной практикой. Для той же
цели необходимо при помощи лота и
заостренного шеста хорошо
ознакомиться с топографией дна реки (озера),
исследовать направление русла, места
нахождения ям, омутов, отмелей, а также
коряжистых, илистых и каменистых мест
и т. п. Подобные исследования очень
интересны и поучительны.
Немалую также задачу представляет
вопрос о том, на какую наживку
(насадку) можно вернее поймать в данное
время и в данном месте данную рыбу.
Далеко не всякая рыба идет во всякое
время на червяка. Только весной
земляной червь представляет собой довольно
хорошую универсальную насадку, с
наступлением же лета на червя сносно
берется разве только некрупный окунь,
ерш да, пожалуй, еще плотва и
красноперка; все же прочие рыбы почти вовсе
не берутся на эту, столь излюбленную
«машинальными» удильщиками, наживку.
Пустое ли занятие — ужение рыбы
159
Этим главным образом и объясняется
малоуспешность летней рыбной ловли
подобными рыболовами. Большинство
рыбы в разное время требует и разной
наживки. Так, например, язь в начале
весны недурно берется на червя со дна
реки; в мае месяце, когда начинается
лет майского жука, крупного язя
приходится ловить почти исключительно на это
насекомое, и уже не со дна, а с
поверхности воды, так как майские жуки
нередко попадают в воду, с поверхности
которой и схватываются крупной рыбой
(язем, голавлем и даже щукой и окунем).
В конце июня, когда подрастут полевые
скачки (кузнечики) и по речным долинам
начнется покос, крупный язь (также и
голавль) ловится почти исключительно
на крупных скачков. Образованный,
«сознательный» рыболов должен
соображать и следить, чем преимущественно
может кормиться в данное время
данная рыба, и сообразно с этим изменять
наживку. Приходится также заглядывать
и в желудок пойманной рыбы: содер-
мое желудка нередко может дать
хорошее указание, какую в данное
время следует употреблять наживку.
Вообще, здесь опять-таки широкое поле для
• наблюдений и исследований, весьма
интересных и поучительных. Подводное
царство ведь не на ладони лежит, оно
скрыто. Приходится проникать в его
тайны умственным глазом, а это-то и
увлекательно для интеллигентного рыболова.
Например, вопрос о клеве рыбы.
Сколько в нем таинственного и еще не
разъясненного! Отчего, например,
превосходнейший клев вдруг без всякой
видимой причины, словно по чьей-то
таинственной команде, обрывается; и
обрывается не в одном только месте,
например там, где я ловлю, но и у моих
соседей, сидящих в лодках вправо и
влево от меня в нескольких десятках
саженей расстояния; да и не только у
ближайших соседей, а, как потом
оказывается, и у других рыбаков, на большом
протяжении реки. До тех пор все
«возились» на своих лодках, беспрерывно
подсекая, вываживая и подсачивая рыбу,
и вдруг все сидят спокойно: тут
закурили и там. закурили, а там развалились
в лодках в удобных позах. Рыба,
незадолго пред тем повсюду плескавшаяся
по заводям, дававшая круги,
выскакивавшая то здесь, то там над поверхностью
воды, вдруг куда-то вся исчезла, и река
стала мертвою. Прошло полчаса, час,
и снова, будто опять по чьей-то команде,
река ожила: заплескалась рыба,
заходили круги, папироски брошены, и снова
началась «возня» на лодках с удочками.
Иной раз погода превосходная,
насадки на удочках самые достодолжные,
место прекрасное — не берет рыба, нет
клева! Другой же раз погода
отвратительная, дождь, ветер, холод — рыба ловится
на славу, успевай только вытаскивать.
Бывает и наоборот: в хорошую погоду —
хороший клев, в худую — плохой или
никакого. Иной раз клев прекрасный, но
только на известную насадку, а на всякие
другие — ничего. Одним словом, на
каждом шагу — задача, на каждом шагу —
загадка, и решать их завлекательно.
Интеллигентный рыболов должен
обязательно вести рыболовный журнал, в
который должны вноситься: 1) количество
и качество (по сортам и величине)
пойманной в данный день рыбы; 2)
показания барометра; 3) показания
термометра; 4) направление и сила ветра; 5)
облачность неба; 6) примечания.
Форма для такого журнала, конечно,
может быть самая разнообразная —
какая кому заблагорассудится.
Ведение такого журнала придает
большой интерес ловле и служит
накоплением рыболовного опыта. А как
приятно иногда заглянуть в него зимой и
восстановить в своей памяти какую-
нибудь особенно интересную или
приятную, по сопровождавшим
обстоятельствам, ловлю! Не говоря уже про то,
что такой журнал, веденный толково и
аккуратно, в течение более или менее
продолжительного времени, может
послужить прекрасным материалом для
выводов, интересных не только с
рыболовной, но и с научной точки зрения.
Так, например, мне удалось при помощи
моего рыболовного журнала подметить
зависимость клева некоторых пород рыб
от высоты барометра, а именно — что с
повышением барометра клев большею
частью понижается (ухудшается), с
понижением же барометра — повышается
(улучшается).
Итак, повторяю, уженье рыбы как
спорт, сопровождаемое толковым
ведением обстоятельного рыболовного
журнала, не есть пустое, глупое занятие,
как это думают весьма многие, а
напротив—серьезное и прекрасное
удовольствие, вполне достойное
интеллигентного образованного человека.
Публикация И. Федотеннова
Содержание
У рыбацкого костра
Анатолий Онегов. Хищники . . 3
Николай Старшинов. Рыбалка —это чудесно! ■ . 14
Борис Петров. Было начало августа 18
Анатолий Никольский. Разломная заводь 27
Юрий Чернов. Прекрасная ненастная погода. Жадная рыба —таймень... 39
Александр Пискунов. Речка детства . 52
Юрий Лощиц. Солотиха 59
Владимир Макеев. Встреча с добрым человеком 64
Владимир Зиманенко. Свет ночного костра 68
Станислав Романовский. Чертов котел ............. 72
Улыбка на крючке 75
Борис Петров. Верх падения . 76
Владимир Комиссаров. Информация 80
Владимир Трепетцов. «Рыбалка» 81
С удочкой и рюкзаком
Олег Скуратов. Поиск прекрасного 82
В. Надашкевич. Серемо 91
Альберт Гурулев. Сказочный остров Варгалик 95
Мастерство рыболова
О. Соболев. Особенности ловли на канале 10()
В. Линник, Ю. Пономарев. Паразитарные болезни рыб ...... 104
Новички на водоеме
Н. Фетинов. Красноперая мечта, далекая и близкая 107
A. Гусаков. Секреты прозрачной нити 119
Ю. Калабухов. Монолог на внутренних водах 124
По меридианам
B. Вареное. Со снастью по Норвегии 127
Ю. Фельчуков. От великого до смешного 133
А. Бони. Спортивное рыболовство в Новой Зеландии ...... 137
И. Шабонеев. В погоне за золотистой макрелью 141
Ф. Гоголев. Ангольские караси 145
Рыболов-библиофил
А. Брандт. История любительского рыболовства 149
Щ. Федотенков. \ Кайгородов Дмитрий Никифорович 156
Д. Кайгородов. Пустое ли занятие — ужение рыбы 157