:  ’  Г  1  ХОСЕ  Л14РТИ
 ’^Щ  Щщ
 1-ГИ^]Г|7,г 	№1Ж
 ?!  +"  !  •'  1.1  ^ХлШч^  ^ 	':'.:  V
 I*  •шдй-щцй  >1.  м):  ■  и  ;  пажа©
 ;-!М|аН2Ж  .:•'
 Н;  >1  т'Ш11Ж  н!  Й#№  ?И'Щ
 -  -  -т«ф-г.-  >  »  •* 	4'-ггр--1г-гГГ. 	,;  ;  .  .  ПЩ
 №■  3^.1  л$  РЙШ  ^  ЙШ
 •  ГП
 |:  ::  ь  ;П
 1  >-г  •  Мт  Г  •  -  7  *
 ■ж  ж■  Й  |
 -г  Т'ТГТ
 »тТ"  "г
 Ю
 №;:,--  ,  :  --14-+-Т
 ЛМГПТФН'  ■'■ь^\И^±!:!14№г1
 ■-1  пп  тспп  -«  ’г;  >  [.ч.!  ‘  *!.  V--;  Ш:
 ЕВЕРО
 ==-г--Г  *  «Ш  ■
 _  !•.  К  к  •  '■
 ЛМ1РИКЛНСКИЕ
 1!  :ЗТГ
 |;сщны'||11|рщ
 :Ь^(4 	1$Ш
 Ьча  /  г  .'  »•  И  ;  •]  ••;  .  |  Г 	у 	”1 	"’ 	1 	г 	"*• 	* 	; 	Ь:

/Пал4с

0СУД1ГСТВ1НН01
 Н^4ТБ1к>СТШО
 ХУДОЖЕСТВЕННОЙ
/■М  ТЕГ/1  ту  ГМ
 /ИОСК1/1  •

ХОСЕ  МАРТИ
 ЕВЕРОЛМЕРИКЛНСКИЕ
 СЦЕНЫ
 Перевод  с  испансного

Составление  и  предисловие
В.  СТОЛБОВА
 Комментарии
М.  РАБИНОВИЧА
 Художник
Ю.  БОЯРСКИИ

ХОСЕ  МАРТИ  -  ПУБЛИЦИСТ
 «Людей  и  события  наделяет  величием  их  неразрывная  связь
с  народом  и  эпохой»,—  так  писал  национальный  герой  Кубы  Хосе
Марти,  автор  книги  «Североамериканские  сцены».  Эти  слова  от¬
носятся  к  самому  Марти  —  революционеру  и  художнику,  человеку,
сумевшему  стать  выразителем  национальных  интересов  своего  на¬
рода  на  новом  историческом  этапе.  Величие  Хосе  Марти  —  это  ве¬
личие  непреклонного  борца  за  высокие  и  гуманные  цели,  творца
истинной  поэзии,  глубокого  мыслителя  и  талантливого  педагога.
Таким  он  принадлежит  истории.  Таков  он  и  сегодня,  в  дни
могучего  подъема  революционной  борьбы,  которая  всколыхнула
всю  Латинскую  Америку.  Жизнь  кубинского  революционера  так
же  значительна,  как  значительны  его  творения,  потому  что  ему
было  присуще  высокое  чувство  личной  ответственности  за  судьбы
родины.  Имя  Марти  начертано  на  знаменах  молодой  Кубинской
республики,  строящей  социализм.  Образ  великого  патриота  вдох¬
новляет  сотни  тысяч  его  сограждан,  выполняющих  важнейшую
историческую  задачу.
 Кубинский  народный  герой  поражает  своей  цельностью,  целе¬
устремленностью,  многообразием  своих  дарований.  Он  политик
 5

и  экономист,  поэт  и  прозаик,  философ  и  критик,  оратор  и  педагог.
Но  была  одна  область,  в  которой  счастливо  сочетались  все
стороны  его  многогранного  таланта,  и  эта  область  —  журналисти¬
ка.  «Из  всех  профессий  я  предпочитаю  профессию  журналиста,
ибо  она  представляет  наибольшие  возможности'  для  борьбы  за
достоинство  человека»,—  писал  Марти.  «В  нашу  эпоху  созида¬
ния  пресса  не  может  быть  ни  простым  разносчиком  новостей,  ни
послушной  рабыней  чужих  интересов,  ни  порождением  пышного
воображения.  Пресса  —  это  Винчи  и  Анджело,  творец  грядущего
времени,  величественного  и  доселе  невиданного,  отважным  жрецом
которого  является  человек-труженик».
 Однако  свой  творческий  путь  Хосе  Марти  начал  не  с  публи¬
цистики.  Первой  любовью  маленького  Пепе  —  так  называли  Мар¬
ти  в  детстве  и  юности  —  была  поэзия.  Он  принадлежал  к  новому
поколению  кубинских  революционных  романтиков,  поколению,
вдохновленному  народной  войной  за  независимость,  которая  во¬
шла  в  историю  Кубы  под  названием  Великой,  или  Десятилетней,
так  как  продолжалась  с  1868  по  1878  год.  И  уже  первое  значи¬
тельное  произведение  Хосе  Марти  —  драматизированная  поэма
«Абдала»,  опубликованная  в  1869  году,  проникнута  ненавистью
к  поработителям  отчизны  и  воспевает  самопожертвование  во  имя
родины.
 Прекрасна  смерть,  когда  мы  умираем
 За  родину  и  за  ее  свободу.
 Таковы  последние  строчки  поэмы,  ее  итог.  Испанский  воен¬
ный  трибунал  по-своему  оценил  пробу  пера"  шестнадцатилетнего
поэта,  приговорив  его  к  шести  годам  каторжной  тюрьмы.  Юношу
нарядили  в  черную  войлочную  шляпу  каторжника,  заковали  в  кан¬
далы  и  отправили  в  каменоломни,  его  первым  жизненным  испыта¬
нием  стал  изнурительный  труд  под  палящим  солнцем  и  бичами
надсмотрщиков.
 В  1871  году  каторга  была  заменена  высылкой  в  Испанию.
Вскоре  по  приезде  в  Мадрид  молодой  поэт  опубликовал  брошюру
 6

«Каторжная  тюрьма  на  Кубе».  Это  его  первый  опыт  публицисти¬
ческой  прозы.  В  основе  произведения  лежит  серия  очерков:  порт¬
ретные  зарисовки,  описания  зверств,  творимых  тюремщиками.
«Каторжная  тюрьма  на  Кубе»  —  не  просто  воспоминания  челове¬
ка,  у  которого  еще  не  зажили  шрамы  от  ударов,  а  смелая  обвини¬
тельная  речь  патриота,  разоблачающего  перед  испанским  народом
бесчеловечную  политику  колонизаторов.  В  этом  произведении  мо¬
лодой  писатель  отдает  щедрую  дань  романтизму.  Романтизм  вы¬
ражается  и  в  философской  концепции:  противопоставлении  двух
«извечных»  начал  —  добра  и  зла,  и  в  стиле  —  гиперболизации  ге¬
роев,  использовании  фантастических  видений,  необычности  обра¬
зов  и  сравнений,  преследующих  в  первую  очередь  задачи  эмоцио¬
нального  воздействия.  Например,  пытаясь  передать  худобу  ребен¬
ка,  вышедшего  из  тюремной  больницы,  Марти  пишет:  «Он  походил
на  скелет,  выброшенный  насытившимся  удавом».  Оспа  предстает
перед  читателем  в  виде  «черного  призрака»,  который  «алчно  про¬
стер  над  ребенком  костлявую  руку  и  быстро  накрыл  его  своим
ужасным  плащом».  Среди  вереницы  узников  внимание  художни¬
ка  особенно  привлекают  дети,  дряхлые  старики,—  то  есть  пер¬
сонажи  исключительные,  конечно,  не  типичные  для  основной
массы  заключенных.  Все  произведение  чрезвычайно  эмоционально
по  тону,  оно,  как  на  сваях,  построено  на  восклицательных  знаках.
 В  1874—1876  годах  Марти  живет  в  Мексике.  Под  псевдони¬
мом  Орест  он  сотрудничает  в  одной  из  крупнейших  газет  страны
«Ревиста  Универсаль».  Работа  в  газете  была  хорошей  школой  для
Марти.  Именно  в  Мексике  складывается  его  мировоззрение.  Изу¬
чая  жизнь  народа,  он  приходит  к  мысли,  что  завоевание  полити¬
ческой  независимости  —  это  только  первый  этап  борьбы.  Необхо¬
димы  земельная  реформа  и  всеобщее  образование,  ибо  «невеже¬
ство  народа  порождает  политические  злоупотребления».  На¬
сколько  позднее  Марти  так  выразил  эту  мысль: 	«Революции
 бесплодны,  если  они  не  подписаны  пером  в  школах  и  плугом  в
полях».
 7

В  Мексике  формируются  и  литературно-эстетические  взгляды
Марти.  В  эти  годы  он  типичный  романтик.  В  основе  его  эсте¬
тики  лежит  требование  полной  свободы  для  художника,  не  огра¬
ниченного  никакими  законами  или  правилами,  творящего  интуи¬
тивно,  в  порыве  вдохновения.  «Вдохновение  признает  только  один
закон:  отсутствие  каких  бы  то  ни  было  законов.  Гений  не  при¬
знает  кафедр:  он  не  следует  правилам,  он  их  создает».
 Два  основные  требования  предъявляет  к  искусству  Марти  —
литературный  критик.  Во-первых,  оно  должно  быть  националь¬
ным,  иметь  глубокие  народные  корни.  Во-вторых,  искусство  долж¬
но  активно  вмешиваться  в  жизнь,  служить  оружием  в  борьбе  за
национальную  независимость,  средством  воспитания  народных
масс.
 Однако  эту  мысль  о  воспитательном  значении  литературы
Марти  в  семидесятые  годы  трактует  в  соответствии  с  принципа¬
ми  романтизма.  Литература  должна  изображать  идеал,—  не  то,  что
есть,  а  то,  что  должно  быть,  ибо  «человек  по  природе  своей
прекрасен,  как  только  он  видит  перед  собой  благородный  обра¬
зец,  он  до  него  возвышается».
 В  1876  году  власть  в  Мексике  захватил  Порфирио  Диас,
ставленник  реакционных  кругов  —  крупных  латифундистов  и  като¬
лической  церкви.  Марти  покинул  Мексику  и  обосновался  в  Гвате¬
мале.  В  1878  году  он  опубликовал  небольшую  книгу  «Гватемала»,
художественный  очерк,  описание  жизни  независимой  латиноаме¬
риканской  страны.  Гватемала  в  изображении  Марти  —  это  идеаль¬
ная  страна  Латинской  Америки,  земля  справедливости  и  труда,
государство  единой  трудовой  нации,  не  знающее  социальных
противоречий.  Все  жители  этой  счастливой  страны  владеют
земельными  участками  и  все  (даже  богачи)  сами  обрабатывают
свою  землю.
 Реальная  Гватемала  того  времени  была  отсталой  страной,
с  полуфеодальными  производственными  отношениями,  ареной  оже¬
сточенной  борьбы  между  либералами,  выражавшими  интересы
молодой  буржуазии  и  зажиточного  крестьянства,  и  консервато¬
 8

рами,  партией  крупных  реакционных  землевладельцев.  И  все  же
романтическая  утопия  Марти  имеет  под  собой  реальную  почву.
Идеальная  страна  Марти  расположена  на  географической  карте
мира  и  ограничена  определенными  долготами  и  широтами.  Очерк
«Гватемала»  —  поэтический  перечень  природных  сокровищ  стра¬
ны,  своеобразный  путеводитель  по  ее  землям.
 В  своей  книге  Марти  высказывает  мысль  о  необходимости
объединения  народов  Латинской  Америки.  «Впервые  мне  кажется
полезной  цепь  для  того,  чтобы  связать  внутри  единого  круга  все
народы  моей  Америки».  И,  ссылаясь  на  исторические  примеры  из
эпохи  завоевания  Америки  испанцами,  он  заявляет:  «Распад  —
наша  гибель».
 В  1878  году,  после  компромиссного  Санхонского  мира  между
испанским  правительством  и  кубинскими  повстанцами,  на  Кубе
была  объявлена  амнистия,  и  Марти  вернулся  на  родину.  Патрио¬
ты  Кубы,  которым  так  и  не  удалось  добиться  политической  незави¬
симости  и  отмены  рабства,  готовилась  к  новой  схватке  с  врагом.
 После  прибытия  в  Гавану  Хосе  Марти  включается  в  работу
по  подготовке  нового  восстания.  Его  избирают  председателем  под¬
польной  Кубинской  революционной  хунты.  Но  среди  членов  орга¬
низации  нашелся  предатель.  По  его  доносу  Марти  был  аресто¬
ван  и  снова  выслан  в  Испанию,  откуда  в  1880  году  сумел  выехать
в  США.  Военные  действия,  начавшиеся  было  на  Кубе,  не  пере¬
шли  за  рамки  партизанской  борьбы,  и  национально-освободитель¬
ная  война,  получившая  название  Малой,  продолжалась  всего  не¬
сколько  месяцев.
 В  Нью-Йорке  Марти  находит  применение  своим  силам  и  спо¬
собностям  в  журналистике.  В  условиях  спада  революционной  вол¬
ны  на  Кубе  он  может  принести  наибольшую  пользу  в  этой  области
не  только  своему  народу,  но  и  всем  народам  Латинской  Америки,
общность  интересов  которых  для  него  несомненна.  Он  хочет  по¬
казать  им  истинное  лицо  северного  соседа,  который  все  настой¬
чивее  вмешивается  в  экономическую  и  политическую  жизнь  лати¬
ноамериканских  стран.
 9

До  Марти  тема  Соединенных  Штатов  проходит  по  страницам
произведений  двух  писателей  Латинской  Америки: 	кубинского
 поэта,  революционного  романтика  Хосе  Мариа  Эредиа,  который
жил  в  Соединенных  Штатах  в  изгнании  в  1823—1824  годах,
и  аргентинского  прогрессивного  политического  деятеля  Доминго
Фаустино  Сармьенто,  посетившего  США  в  1847  году.
 Эредиа  воспел  Ниагарский  водопад  в  своей  знаменитой  «Оде
к  Ниагаре».  По  шутливому  замечанию  одного  американского  уче¬
ного,  «кубинский  романтик  был  первым  и  самым  успешным  аген¬
том  по  рекламе  Ниагарского  водопада.  Каждый  грамотный  латино¬
американец  обязательно  читал  «Оду  к  Ниагаре»,  а  потом  отправ¬
лялся  повидать  это  чудо  природы».  В  стихах  Эредиа,  посвященных
США,  звучит  тема  одиночества,  но  решается  эта  тема  в  «клима¬
тическом  аспекте»,  как  одиночество  чужестранца  на  холодном
и  суровом  севере.
 ...Эмилия!  Увы,
какая  перемена.  Разъяренный
бушует  хладный  ветр.  На  крыльях  ветра
летит  и  жадно  пожирает  землю
колючий  снег.  Густой  туман
скрывает  солнца  лик  и  небо  закрывает,—
 так  жалуется  поэт  в  «Послании  к  Эмилии».  Марти  переносит
тему  одиночества  на  чужбине  уже  в  «социальный»  план.  Это  —
одиночество  человека  в  большом  капиталистическом  городе,  в  бур¬
жуазном  мире,  в  эгоистическом  обществе,  где  «каждый  занят  со¬
бой  и  потому  каждый  чувствует  себя  одиноким».
 Для  Доминго  Фаустино  Сармьенто,  который  посетил  США
с  целью  изучить  постановку  образования,  североамериканская  рес¬
публика  —  достойный  подражания  пример.  Дух  независимости,  ма¬
териальное  процветание,  энергия  и  трудолюбие  —  вот  чем  востор¬
гается  аргентинец.  Лишь  грубость,  плохие  манеры  американцев
несколько  охлаждают  пыл  его  восторга.
 Хосе  Марти  —  политик,  мыслитель  и  художник  —  сумел  про¬
никнуть  в  самую  сердцевину  гигантского  капиталистического  го*
 10

сударства.  В  своих  статьях,  объединенных  под  общим  заголовком
«Североамериканские  сцены»,  статьях,  которые,  начиная  с  1881  го¬
да,  печатали  все  крупнейшие  газеты  Латинской  Америки,  Марти
глубоко  и  динамично  раскрыл  жизнь  США  в  80-е  годы  XIX  сто¬
летия  во  всей  ее  сложности  и  противоречивости,  показал,  как  «не¬
умеренный  культ  богатства»  привел  к  процветанию  в  США
«неравенства,  несправедливости  и  насилия».
 Известный  кубинский  общественный  деятель  и  литературный
критик  Хуан  Маринельо  пишет:  «По  общему  мнению  не  сущест¬
вует  более  точного  и  полного  изображения  Соединенных  Штатов
1880—1895  годов,  чем  то,  которое  было  дано  в  многочисленных
статьях  и  исследованиях  Хосе  Марти,  посвященных  американ¬
ской  жизни.  Его  хроника,  касающаяся  всех  аспектов  американ¬
ской  действительности,  представляет  собой  лучшую  характеристи¬
ку  этого  важного  этапа  в  истории  Соединенных  Штатов.  В  своих
работах,  посвященных  Соединенным  Штатам,  Хосе  Марти  вос¬
хищается  способностями  американского  народа  и  в  то  же  время
разоблачает  все  махинации  хищников  американского  капитализма,
который  тогда  уже  управлял  всеми  действиями  вашингтонского
правительства»  *.
 Восьмидесятые  годы  были  переломной  эпохой  в  истории  севе¬
роамериканской  республики,  это  было  время  формирования  северо¬
американского  империализма,  время  бурного  роста  промышлен¬
ности,  годы  ожесточенной  классовой  борьбы,  забастовок,  митингов
и  демонстраций.  Впервые  в  истории  США  рабочий  класс  высту¬
пает  на  историческую  арену  как  грозная  сила,  осознавшая  свои
собственные  интересы.  Еще  нет  у  США  ни  баз,  ни  колоний,  еще
не  создана  морская  пехота,  но  лозунг  «предопределенная  судьба»
(«тат1ез1  с!ез1ту»)  уже  мелькает  в  газетных  заголовках  и  звучит
с  трибуны  конгресса.  «Предопределенная  судьба»  —  под  таким  на¬
званием  американский  историк  Джон  Фиске  опубликовал
 1  «Правда»,  28  января  1953  года.
 11

в  1885  году  серию  статей.  В  одной  из  них  он  писал:  «Делу,  на¬
чатому  англосаксонской  расой  с  колонизации  Северной  Америки,
суждено  продолжаться,  пока  все  страны  на  земном  шаре,  которые
до  сих  пор  еще  не  приобщились  к  цивилизации,  не  станут  англий¬
скими  по  языку,  религии,  политическим  обычаям  и  в  значительной
мере  по  крови».  «Предопределенная  судьба»!  В  первую  очередь
она  была  уготована  слаборазвитым  странам  Латинской  Америки,
это  им  надлежало  превратиться  в  рынок  для  североамериканских
товаров,  в  безгласных  поставщиков  сырья  и  рабочей  силы  для
североамериканских  монополий.
 Приступая  к  работе  над  очерками,  Марти  стремился  пока¬
зать  такую  картину  жизни  США,  которая  могла  бы  служить  по¬
ложительным  примером  для  отсталых  латиноамериканских  стран.
В  письме  к  редактору  аргентинской  газеты  «Насьон»  (1881  год)
он  так  определяет  свои  задачи: 	«В 	некоторых 	районах  нашей
 (то  есть  Латинской.—  В.  С.)  Америки  в  литературе  под  флагом
поэтической  любви  к  традиции  началось  порочное  движение,  тре¬
бующее  возврата  к  старым  временам  косности  и  застоя,  поэтому
я  считаю  необходимым  показать  эту  великолепную  борьбу  людей
во  всем  ее  блеске  и  могуществе».  Однако,  перелистывая  страницы
«Североамериканских  сцен»,  мы  замечаем,  как  меняется  отношение
писателя  к  изображаемой  им  жизни,  как  все  более  глубокой  ста¬
новится  критика  американских  порядков,  критика  капиталистиче¬
ского  общества.  И  если  в  первых  статьях  мы  находим  образное
сравнение  американского  народа  с  цветущим  и  могучим  деревом,
в  дальнейшем  этот  образ  переосмысливается  —  Америка  это  де¬
рево,  корни  которого  источены  червями.
 Соединенные  Штаты  у  Марти  —  это  поле  страшной  социаль¬
ной  битвы,  борьбы  людей  труда  против  людей  прибыли,  страна
кризисов,  государство  контрастов.  У  стен  аукциона,  где  пресыщен¬
ные  богачи  за  целые  состояния  покупают  картины,  бушует
рабочая  забастовка,  забастовка  голода  и  гнева.  В  этой  стране
возможен  чудовищный  парадокс,  описанный  в  очерке  «Джесс
 12

Джеймс  —  знаменитый  бандит»,  когда  судья,  для  того  чтобы  по¬
карать  всесильного  преступника,  вынужден  сам  встать  на  путь
преступления.
 Марти  ведет  читателя  в  зал  заседаний  конгресса  и  в  ночлеж¬
ку,  где  вповалку  спят  безработные,  в  гущу  рабочей  демонстрации
и  на  тесные  улицы  техасского  городка,  где  собираются  авантюри¬
сты,  жаждущие  нападения  на  Мексику.  В  пестром  хороводе  мель¬
кают  перед  нами  конгрессмены  и  газетчики,  миллионеры  и  рабо¬
чие,  священники  и  бандиты  —  многоликая  масса,  складывающаяся
в  гигантскую  мозаику.  Народ  —  коллективный  герой  всей  книги
Марти.
 Настоящий  публицист  не  может  бесстрастно  регистрировать
события,  как  бы  малы  они  ни  были  на  первый  взгляд.  Хосе  Мар¬
ти,  гуманист  и  патриот,  создает  очерки,  где  зримо  и  весомо  стра¬
стное  желание  проникнуть  в  суть  явления,  объяснить  его  причины
и,  что  едва  ли  не  главное,  предвидеть  его  последствия.
 Идущая  от  сердца  мечта  видеть  людей,  живущих  в  мире  согла¬
сия  и  справедливости,  глубокая  убежденность  в  том,  что  честный
журналист  сильнее  могущественного  монарха,  пронизывают  каж¬
дую  фразу  Марти,  придают  его  слову  крепость  и  силу.
 Марти  считал  идеальным  общественным  строем  демократиче¬
скую  республику  со  всеобщим  избирательным  правом.  Вот  почему
столько  горечи  в  его  словах  о  том,  что  в  США  «карета  выборов
катится  на  золотых  осях»,  что  «нынешние  представители  народа
неспособны  создавать  законы  —  они  или  отдались  внаймы  могу¬
щественным  избирателям,  или  погрязли  в  темных  делах  и  бесчест¬
ной  наживе».
 Депутаты  конгресса,  «как  послушные  лакеи,  должны  выпол¬
нять  волю  корпораций,  которые  оплачивают  их,  покупают  их  или
помогают  им  сохранить  посты...  Если  они  будут  голосовать  за
родину,  они  проголосуют  против  собственных  интересов.  Они  ра¬
бы,  которых  подгоняют  золотым  бичом».
 Главную  причину  зла,  которое  точит  страну,  Марти  усмат¬
ривает  в  господстве  капиталистических  монополий  —  «новых  фео¬
 13

дальных  сеньоров».  Перед  современным  читателем  он  выступает
как  один  из  первых  критиков  империализма.
 Восьмидесятые  годы  —  время,  когда  капиталистические  корпо¬
рации  и  тресты  США  все  активнее  проникают  в  страны  Латин¬
ской  Америки.  Хосе  Марти  понимал,  что  сулит  этим  странам
хозяйничанье  США.  С  тревогой  и  болью  следил  он  за  тем,  как
заправилы  Сахарного  треста  превращают  его  Кубу  в  покорную
служанку.  Именно  в  этот  период  монополии  США  переходят
к  политике  «холодной  войны»  против  кубинского  народа,  войны,
ведущейся  не  оружием,  а  таможенными  тарифами.
 В  ряде  статей  Марти  особое  внимание  уделяет  проблеме  тор¬
говли  латиноамериканских  стран  с  Соединенными  Штатами.  Он
настойчиво  отстаивает  мысль,  что  Кубе,  да  и  другим  странам,
грозит  разорение  в  случае  полного  подчинения  их  экономики  се¬
вероамериканским  монополиям.  Чтобы  сломить  сопротивление
Латинской  Америки,  подчинить  сс  своему  диктату  и  заставить
отказаться  от  независимости,  завоеванной  ценой  крови,  США
вводили  протекционистские  тарифы,  устанавливали  высокие  тамо¬
женные  пошлины.  Марти,  судивший  американский  капитализм  ис¬
ходя  в  первую  очередь  из  национальных  интересов,  видел  в  про¬
текционизме  причину  обнищания  народа  и  экономических  кризи¬
сов.  «Протекционизм  душит  промышленность,  переполняет  заводы
товарами,  не  находящими  сбыта,  нарушает  и  искажает  законы  тор¬
говли,  грозит  страшным  кризисом,  кризисом  голода  и  гнева  тем
странам,  которые  придерживаются  протекционистской  политики».
 Свои  взгляды  Марти  изложил  в  статье  «Охранительная  тор¬
говая  политика  означает  разорение».  Отстаивая  фритредерскую
политику,  он  хочет  спасти  латиноамериканские  страны  от  кабалы.
Несколько  позже,  в  1891  году,  в  дни  Межамериканской  валютной
конференции,  Марти  сформулировал  свои  принципы  в  следующих
словах:
 «Надо  уравновесить  торговлю  для  того,  чтобы  гарантировать
свободу.  Народ,  который  хочет  умереть,  торгует  с  одной  страной;
 14

народ,  который  желает  спастись,  торгует  с  несколькими  странами.
Исключительное  влияние  одной  страны  в  торговле  другой  превра¬
щается  в  политическое  влияние».
 Из  статьи  в  статью  все  сильнее  звучит  набатный  колокол,
предупреждающий  латиноамериканские  народы  о  готовящейся
агрессии.  Марти  пишет  о  потомках  первых  колонистов,  которые
«натягивают  на  ноги  солдатские  сапоги  и  шагают  кто  в  Канаду,
кто  в  Мексику»,  о  «странной  теории  (панамериканизме.—  В.С.),
согласно  которой  территория  всего  американского  континента,  рав¬
но  как  и  моря,  ее  омывающие,  суть  естественные  владения  Севера
(США.—В.  С.),  и  вся  Америка  с  ее  землями  и  водами  должна
поступить  под  опеку  этой  державы».
 Воплощением  темных  сил  экспансии  стал  в  очерках  Марти
образ  Блейна,  лидера  республиканской  партии,  государственного
секретаря  при  президентах  Гарфильде  и  Гаррисоне,  кандидата
в  президенты  в  1884  году  и  верного  слуги  монополий.  Этот
преуспевающий  политик  ратует  не  за  то,  «как  бы  навести  порядок
в  своем  собственном  доме»,  а  за  то,  «как  бы  вторгнуться  в  чужие
дома,  прикрывая  поиски  добычи  договорами  о  торговле  и  мире».
«Блейн  —  продажная  душа,  он  меряет  всех  по  своему  образу  и
подобию:  он  покупает  и  продает  людей,  словно  это  ходовой  ры¬
ночный  товар»,—  так  характеризует  Марти  официального  руково¬
дителя  американской  внешней  политики.  В  очерке  «Вечер  Блейна»,
написанном  в  нарочито  беспристрастных,  объективных  тонах,  он
изображает  кандидата  в  президенты  ловким  демагогом,  оратором,
умело  строящим  свои  речи  на  чисто  внешних  эффектах,  полити¬
ком,  играющим  на  самых  темных  чувствах  толпы.
 Марти  часто  и  много  пишет  о  «духовной  нищете»  огромной
и  богатой  страны,  об  упадке  культуры,  вызванном  властью  денег,
грубым  практицизмом,  проникающим  во  все  области  духовной
жизни  народа.
 Однако  сильный  в  своей  беспощадной  критике  капиталистиче¬
ского  мира  Марти  порой  не  понимает  причинной  связи  между
частной  собственностью  и  монополиями  и  пытается  перенести
 15

социальный  конфликт  в  область  морали.  Иногда  он  склонен  выдать
характерные  черты  капиталистического  мира  —  алчность,  эгоизм,
грубость,  антигуманность  —  за  национальные  особенности  северо¬
американцев.  Но  в  своих  лучших  статьях  он  неизменно  различает
две  Америки:  Америку  дельцов  и  политиканов  и  Америку  трудя¬
щихся.  В  очерке  «Театральней  сезон  в  Нью-Йорке»,  описывая
новый  тип  американца,  «этакого  здоровенного,  буйволоподобного
детины»,  для  которого  «все  сводится  к  двум  словам: 	первое 	—
 «Заплачу!»,  второе  —  «Сокрушу!»,—  писатель  тут  же  подчеркивает,
что  этот  американец  ничего  общего  не  имеет  с  простым  народом.
 Огромное  влияние  на  идейную  эволюцию  Марти  оказала
классовая  борьба  американских  рабочих.  Еще  в  Мексике  он  по¬
нял,  что  рабочий  класс  является  самостоятельной  исторической
силой.  «Прежде  они  были  простыми  орудиями  труда,  нынче  они
уже  проникаются  самосознанием»,—  писал  он.  Однако  в  то  время
Марти  считал,  что  борьба  рабочих  с  капиталистами  ослабляет  об¬
щий  национальный  фронт,  наносит  ущерб  основной  задаче  —  за¬
воеванию  и  удержанию  национальной  независимости.  Он  пытался
найти  какую-то  среднюю  линию  в  конфликтах  между  капиталом
и  трудом,  осуждал  «чрезмерные  требования»  как  капиталистов,
так  и  рабочих.  В  каждом  таком  конфликте,  по  мнению  Марти,  на¬
циональное  правительство,  выражающее  волю  всего  народа,  долж¬
но  исходить  из  интересов  большинства,  то  есть  в  конечном  счете
из  интересов  народных  масс.
 В  Соединенных  Штатах  Марти  попал  в  самую  гущу  ожесто¬
ченной  классовой  борьбы.  В  1880—1886  годах  забастовочное  дви¬
жение  в  стране  достигло  невиданного  размаха.  И  Марти  осознает
справедливость  борьбы  рабочих.  Он  пишет  о  «грозном  нарождаю¬
щемся  классе»,  о  «росте  сил  трудового  народа»,  о  «внезапно
окрепшей  солидарности  трудящихся».
 Свои  социальные  взгляды  Марти  наиболее  полно  изложил
в  статье  «Трагические  события  в  Чикаго»  (1887),  посвящен¬
ной  казни  пяти  революционеров,  ставших  жертвами  полицей¬
ской  провокации.
 76

«Рабочий  полагает  себя  вправе  рассчитывать  хотя  бы  на  ми¬
нимально  обеспеченное  будущее;  он  полагает,  что  имеет  право
на  известный  комфорт  для  своей  семьи;  на  то,  чтобы  спокойно
растить  детей,  не  терзаясь  мыслью  об  их  пропитании;  на  то,  что¬
бы  он,  непременный  участник  трудового  процесса,  был  вознаграж¬
даем  более  справедливой  долей  продуктов  труда;  он  хочет  при¬
ходить  домой  засветло,  чтобы  вместе  с  женою  сажать  цветы  в  са¬
дике  у  себя  перед  домом;  он  хочет,  наконец,  чтобы  сам  этот  дом
не  был  похож  на  миазматические  трущобы  таких  городов,
как,  например,  Нью-Йорк,  трущобы,  куда  посторонний  человек  не
может  войти  без  отвращения.  Но  всякий  раз,  когда  чикагские  ра¬
бочие  в  какой  бы  то  ни  было  форме  предъявляли  свои  требования
капиталистам,  последние  объединялись  и,  прибегнув  к  локауту,
в  виде  наказания  оставляли  без  работы  людей,  для  которых  работа
означает  и  мясо,  и  тепло,  и  свет»,—  негодует  Марти.
 Трагические  события  в  Чикаго  для  Марти  —  пример  борьбы
не  на  жизнь,  а  на  смерть,  которую  ведет  капиталистическое  го¬
сударство  с  рабочим  классом.  Изображая  своих  героев,  он  подчер¬
кивает,  что  разногласия  между  ними,  вызванные  мелкими  челове¬
ческими  страстями  —  тщеславием,  завистью,  личным  соперниче¬
ством,—  мешают  единству  действий  и  взглядов,  которое  должно
стать  главной  силой  рабочего  движения.  И  в  то  же  время  он  ри¬
сует  нам  людей,  преданных  своему  делу,  готовых  отдать  жизнь  за
него.  Описание  казни  по  силе  эмоционального  воздействия  отно¬
сится  к  лучшим  страницам  Марти.  «Я  спокоен,—  говорит  Фишер,
один  из  осужденных,—  ибо  верю:  смерть  моя  не  будет  напрас¬
ной,  она  поможет  делу  трудящихся,  делу,  которому  я  отдал
всю  свою  сознательную  жизнь  и  которым  дорожу  больше,  чем
жизнью».
 Тема  самопожертвования  во  имя  родины,  прозвучавшая
в  «Абдала»,  первом  произведении  юноши  Марти,  нашла  свое  за¬
вершение  в  творчестве  зрелого  художника  как  тема  самопожерт¬
вования  во  имя  трудящегося  человечества.
 Однако  признав  неизбежность  «социалистических  решений»
 “  ^  Марти

для  развитых  капиталистических  стран,  Марти  надеялся,  что  стра¬
ны  Латинской  Америки  пойдут  своим  путем  и  с  помощью  спра¬
ведливого  распределения  земли  избегнут  социальной  борьбы.
В  «Североамериканских  сцснах>У  идеалом  для  него  служит  индей¬
ское  племя  ирокезов.  У  индейцев  Марти  видит  все  три  кита,  на
которых,  по  его  мнению,  должно  стоять  будущее  демократическое
общество  в  странах  Латинской  Америки:  это  общенародная  форма
землепользования,  при  которой  каждый  член  общества  имеет
столько  земли,  сколько  он  в  состоянии  обработать,  всеобщее  из¬
бирательное  право  и  народное  образование.
 Своеобразие  эпохи,  в  которую  ему  пришлось  жить,  Марти
усматривал  в  том,  что  народ  стал  главным  действующим  лицом
истории.  Кубинский  революционер  ищет  героев,  связанных  с  на¬
родом,  вышедших  из  народной  среды.  Он  находит  их  в  лице
генерала  Гранта  и  Уолта  Уитмена.
 Однако  Марти-реалист  лепит  не  величественнее  и  пустотелые
статуи,  а  портреты  живых  людей  во  всей  их  сложности  и  противо¬
речивости.  Вот  почему  биография  генерала  Гранта,  главнокоман¬
дующего  войсками  Севера  в  знаменитой  гражданской  войне
1863—1865  годов,  дважды  президента  США,—  не  надуманный
и  романтизированный  рассказ  о  богоподобном  громовержце,  а  исто¬
рия  успехов  и  ошибок,  взлетов  и  падений  земного  человека,  та¬
лантливого,  но  не  обойденного  недостатками.
 Генерал  Грант  борется  за  справедливость  в  масштабах  целого
государства,  но  он  не  способен  понять,  по  какому  пути  должно
развиваться  эго  государство.  Генерал  Грант  —  полководец  наро¬
да  в  «самой  благородной  из  всех  священных  войн  человечества».
Но  он  же  и  мелкий,  ограниченный  деспот,  распоряжающийся  об¬
щественным  имуществом  как  своей  личной  собственностью.
 Ценность  биографии  генерала  Гранта,  созданной  Хосе  Марти,
еще  и  в  том,  что  кубинский  публицист  ставит  и  решает  на  ее  стра¬
ницах  ряд  очень  важных  проблем.  Умение  Марти,  отталкиваясь  от
темы,  высказать  все,  что  велит  ему  долг  революционного  демокра¬
та,  умение  размышлять  о  явлениях  большого  философского  плана
 18

превращает  его  статьи  в  публицистические  произведения,  акту¬
альность  которых  время  не  умаляет.
 В  «Генерале  Гранте»  немало  страниц,  где  Хосе  Марти  отстаи¬
вает  правомерность  национально-освободительных  войн.
 Марти-гуманист,  проповедник  любви  к  человеку,  борец  за  его
достоинство,  верил,  что  люди  будут  жить  единой  дружной  семьей.
Эту  веру  он  выразил  словами:  «Будущее  человечества  —  это  мир».
В  1881  году  он  пророчески  писал:  «Было  время,  когда  к  войне
прибегали  как  к  первому  средству  решения  всех  конфликтов.  Се¬
годня  она  уже  последнее  средство.  Завтра  война  станет  преступ¬
лением».  Но  Марти  не  был  пацифистом,  беззубым  вегетарианцем,
шамкающим  прописные  истины,  каким  его  подчас  пытается  изо¬
бразить  буржуазная  критика.  Ненавидя  войну,  он  в  то  же  время
признавал  необходимость  справедливых  войн,  которые  он  назвал
«неизбежными».  К  ним  Марти  относил  войны  за  свободу,  за
национальную  независимость.  «Преступник  тот,  кто  разжигает
войну,  которой  можно  избежать,—  писал  он  в  своей  программной
статье  «Наши  идеи»  (1891).—  И  равно  преступник  тот,  кто  не
содействует  началу  войны  неизбежной».
 Гражданская  война  1863—1865  годов  принадлежала  к  числу
«неизбежных»  войн.  Ленин  в  1918  году,  обращаясь  к  американ¬
ским  рабочим,  отметил  ее  «величайшее,  всемирно-историческое,
прогрессивное  и  революционное  значение»  г.
 Марти  подробно  выписывает  батальные  сцены,  изучает  так¬
тику  генерала  Гранта,  который  отказался  от  маневрирования
и  достиг  победы  решительными  и  непрерывными  ударами  на  всех
Фронтах,  не  давая  врагу  ни  часу  передышки.  В  описании  военных
действий  есть  своеобразный  подтекст,  параллель  с  Десятилетней
войной  на  Кубе.  Это  была  тоже  народная  война,  но  народ  не  одер¬
жал  в  ней  победы  вследствие  отсутствия  единства  и  решительно¬
сти  у  командования.  Кубинские  плантаторы,  возглавившие  дви¬
жение,  боялись  решительных  действий.  Оии  воспрепятствовали
 1  В.  И.  Ленин,  Сочинения,  т.  28,  стр.  51.
 19

проведению  в  жизнь  плана  вторжения  в  богатую  провинцию  Лас-
Вильяс  с  тем,  чтобы  вызвать  всеобщее  восстание  рабов  на  сахар¬
ных  плантациях  и  «довести  революцию  до  Гаваны».  Марти  как  бы
изучает  военный  опыт  в  новых  условиях,  устанавливает  законы
новой  народной  войны,  в  которой  можно  победить  «лишь  разма¬
хом  и  количеством».
 Деспотизм  Гранта  Марти  рассматривает  как  психологическую
проблему,  как  моральное  следствие  войны.  Привычка  командо¬
вать  у  простого  необразованного  солдата  переросла  в  привычку
повелевать.  Именно  на  войне  Грант  проникся  любовью  к  захва¬
там,  походам  и  победам,  презрением  ко  всяческим  демократиче¬
ским  установлениям,  отвращением  к  политике  и  необычайно  вы¬
соким  мнением  о  самом  себе.  Отсюда  вывод  —  народный  вождь
должен  одержать  победу  не  только  в  бою  с  врагом,  но  и  в  борь¬
бе  с  самим  собой.  Эту  мысль  Марти  закрепляет  афоризмом:
«Управлять—значит  подчиняться».  Марти  только  глухо  говорит
о  темных  силах  —  дельцах  и  спекулянтах,—  которые  стояли  за
спиной  президента  и  во  многом  определяли  его  политику.
 Если  Марти  щедр  на  штрихи,  подчеркивающие  отрицатель¬
ные  стороны  характера  Гранта,  то  об  американском  поэте  Уолте
Уитмене  он  пишет  с  восхищением,  пафосом  и  любовью.
 В  Уолте  Уитмене  Марти  видит  певца  трудолюбивого  и  ра¬
достного  народа,  поэта,  который  воплощает  в  искусстве  мечты
и  души  людей.  Кубинскому  революционеру  близок  и  демократизм
Уолта  Уитмена,  и  его  пантеизм.  В  стихах  великого  американца
Марти  различает  черты  поэзии  будущего,  поэзии  свободного  че¬
ловечества.  Примечательно,  что  в  своих  литературно-критических
очерках,  которые  публиковались  в  годы  острой  политической  борь¬
бы,  Марти  во  весь  голос  утверждает  высокое  общественное  на¬
значение  писателя  и  его  гражданский  долг.  Очерк  «Уолт  Уит¬
мен»  —  один  из  лучших  критических  откликов  на  творчество  ве¬
ликого  американского  поэта.  Он  был  опубликован  в  1887  году,
когда  Уитмен  не  был  еще  признан  даже  у  себя  на  родине.
 20

Литературно-критические  очерки  Марти  раскрывают  в  поэти¬
ческой  и  взволнованной  форме  творческий  облик  писателя,  свое¬
образие  его  манеры.  Портреты  Марка  Твена,  Лонгфелло,  Уолта
Уитмена,  включенные  в  «Североамериканские  сцены»,  созданы
рукой  большого  поэта  и  внимательного  критика  и  потому  обрели
свое  масштабное,  монументальное  выражение.
 «Североамериканские  сцены»  привлекают  читателя  не  только
своим  содержанием.  Эти  очерки  —  вершинное  достижение  Марти-
художника,  стилиста,  в  свое  время  не  знавшего  себе  равных
во  всех  литературах  испанского  языка.  Вдохновенной  прозой  Мар¬
ти  нельзя  не  восхищаться.  Отточенные,  организованные  ритмиче¬
ски  периоды  стремительно,  как  водопад,  низвергаются  один  за
другим,  сверкая  блестками  афоризмов.  Недаром  ни  один  из  по¬
следователей  великого  кубинца,  среди  которых  были  такие  могучие
таланты,  как  Рубен  Дарио,  не  создал  в  прозе  ничего  даже  отда¬
ленно  напоминающего  гигантское  здание  «Североамериканских
сцен».
 В  восьмидесятые  годы  Марти  переходит  от  романтизма  к  ре¬
ализму.  Он  требует  от  художника  изучения  и  изображения  жизни
во  всей  ее  сложности  и  противоречивости.  «К  познанию  истины
надо  подходить  засучив  рукава,  как  подходит  мясник  к  бычьей
туше.  Все  истинное  свято,  хотя  порой  оно  и  не  благоухает,  как
гвоздика.  Внутренности  всякого  живого  существа  безобразны
и  окровавлены.  На  лотке  золотоискателя  в  грязи  и  тине  блестят
крупицы  золота,  из  которого  ювелир  создает  чудесные  драгоцен¬
ности».
 Отдавая  должное  художественной  форме  и  языку  литературы,
Марти  формулирует  закон  единства  формы  и  содержания.  «Выс¬
ший  талант  писателя  заключается  в  умении  так  слить  форму
с  мыслью,  что  если  в  написанном  будет  пропущено  одно  слово,
в  идее  произведения  будет  недоставать  какого-то  важного  оттен¬
ка»,—  пишет  он  в  статье  о  колумбийском  поэте  Сантьяго  Пересе
Тирана  (1883).
 21

«Североамериканские  сцены»  —  блестящий  образец  критиче¬
ского  реализма.  Писатель  подмечает  основные  типичные  черты
изображаемого  им  мира  —  эксплуатацию  человека  человеком,
власть  денег,  культ  грубой  силы,  духовное  обнищание.  При  этом
он  широко  использует  прием  контраста,  восходящий  еще  к  каль-
дероновской  антитезе,  который  чрезвычайно  удобен  для  изобра¬
жения  общества,  построенного  на  противоречиях.  Так,  в  изобра¬
жение  веселящейся  толпы  (статья  «Кони-Айленд»)  трагическим
диссонансом  врывается  фигура  негра,  который  должен  на  потеху
публике  служить  живой  мишенью.  В  очерке  «Снежная  буря
в  Нью-Йорке»,  где  Марти  воспевает  самоотверженность  людей,
борющихся  с  разбушевавшейся  стихией,  мы  встречаем  служащего,
который  выходит  из  дома  почти  на  верную  гибель.  Если  он  не
придет  вовремя  на  работу,  его  уволят.
 Образ  у  Марти  становится  точным,  конкретным,  «веществен¬
ным»,  передающим  форму  и  окраску  изображаемого.  Так
толпу  в  очерке  «Вечер  Блейна»  он  сравнивает  с  зернами  черной
кукурузы.
 При  этом  писатель  не  отказывается  от  эмоциональности.  Он
по-прежнему  считает,  что  «за  каждым  словом  должна  стоять
истекающая  кровью  душа».  Эмоциональность  прозы  Марти
в  основном  определяется  применением  в  ней  стилистических  осо¬
бенностей  поэзии  и  ораторского  искусства.  От  поэзии  —  ритмич¬
ность  этой  прозы,  отдельные  куски  которой  представляют  собой
правильный  белый  стих.  К  приемам  ораторского  искусства  отно¬
сится  обычный  зачин  статьи,  нагромождение  мелких,  незначитель¬
ных  фактов,  из  которых  постепенно  вырисовывается  основная  те¬
ма;  повторы,  которые  нагнетают  авторскую  мысль,  и  наконец
просто  частые  восклицания  («Нет,  уж  лучше  всего  быть  чест¬
ным!»,  «Банкиры!  Нет,  бандиты,—  вот  их  настоящее  имя!»).  Эти
восклицания  —  прямая  авторская  речь  —  прерывают  монументаль¬
ный  строй  повествования,  разом  обнажают  страшную  сущность  про¬
исходящего,  являются  носителями  новых  композиционных  акцен¬
тов.  Обычно  Марти  ставит  их  в  конце  очерка,  как  его  итог.
 22

Таковы  некоторые  стилистические  особенности  публицисти¬
ческой  прозы  Марти,  оказавшей  огромное  влияние  на  прозу  цело¬
го  поколения,  на  всю  последующую  латиноамериканскую  лите¬
ратуру.
 Весной  1895  года  на  Кубе  вспыхнула  новая  национально-осво¬
бодительная  война,  одним  из  организаторов  которой  был  Марти.
Одиннадцатого  апреля  он  с  несколькими  товарищами  высадился
на  побережье  родного  острова,  а  девятнадцатого  мая  погиб  в  бою
под  Дос-Риос.  Ему  было  тогда  всего  сорок  три  года,  но  он  прожил
их  как  герой.  Хосе  Марти  оставил  людям  свои  книги,  где  бьется
его  благородное  человеколюбивое  сердце  и  сверкает  пророческая
мысль.  Его  героическую  жизнь  и  сегодня  воспевают  поэты.  «Севе¬
роамериканские  сцены»  —  лишь  страница  этой  удивительной  жиз¬
ни.  Но  подобно  тому  как  в  каждом  фрагменте  подлинного  произ¬
ведения  искусства,  цельного  и  гармонического  по  своему  замыслу
и  исполнению,  раскрывается  душа  его  создателя,  так  и  в  «Северо¬
американских  сценах»,  этом  шедевре  высокой  публицистики,  во
весь  рост  встает  перед  нами  образ  человека,  до  конца  выполнив¬
шего  свой  долг  патриота,  гражданина  и  художника.
 В.  Столбов

1гЕВЕРОЛМЕРИКЯНСКИЕ
 СЦЕНЫ

КОНИ-АЙЛЕНД
 ще  ни  одна  страна  за  всю  историю  челове¬
чества  не  достигала  такого  сказочного  про¬
цветания,  какого  достигли  Соединенные
Штаты  Америки.  Время  покажет,  сколь
глубоки  были  корни  этого  цветущего  древа
и  что  прочнее  связует  народ  воедино:  об¬
щее  горе  и  совместно  принесенные  жертвы  или  одинако¬
вое  для  всех  стремление  к  наживе.  Только  время  пока¬
жет,  не  зреют  ли  в  недрах  этой  гигантской,  поразитель¬
ной  страны  силы  чудовищного  зла  и  разрушения  и  не
очерствела  ли,  не  поддалась  ли  растлению  душа  народа,
в  жизни  которого  отсутствовало
облагораживающее  женское  на¬
чало,  этот  источник  чувства
прекрасного  и  черта,  придаю¬
щая  законченность  националь¬
ному  характеру.
 Покамест  же  с  уверенностью
можно  сказать,  что  еще  нико¬
гда  и  нигде  на  земле  народ  не
казался  таким  счастливым,  хо¬
рошо  одетым,  веселым,  бодрым;
 27

никогда  и  нигде  не  был  исполнен  такой  бьющей  через
край  энергии  и  занят  столь  усердным  и  плодотворным
трудом;  никогда  и  нигде  не  создавал  и  не  пользовался
он  такими  богатствами,  не  отправлял  по  рекам  и  мо¬
рям  такого  числа  великолепных  быстроходных  судов;
и  никогда  и  нигде  толпа  не  была  более  беззаботной
и  радостной,  не  умела  сохранить  в  своем  бурливом
кипении  большего  порядка,  не  разливалась  так  празд¬
нично  по  огромным  набережным,  песчаным  пляжам,
превосходным,  наполненным  всевозможными  чудесами
паркам.
 Со  страниц  американских  газет  не  сходят  сейчас  во¬
сторженные  описания  необычайных  красот  одного  из
подобных  мест  летнего  отдыха;  подробно  рассказывается
обо  всех  заманчивых  развлечениях,  ожидающих  здесь
многочисленную  публику,  о  специально  проведенной
сюда  линии  надземной  железной  дороги,  о  разбросан¬
ных  среди  зелени  роскошных  отелях  и  уютных  беседках,
кафе  и  летних  театрах,  цирках,  всевозможных  павиль¬
онах,  бесконечном  множестве  экипажей,  пестрой  наряд¬
ной  толпе,  торговых  палатках,  фонтанах,  передвижных
лотках.
 Голосу  американских  газет  вторят  газеты  француз¬
ские.
 Со  всех  концов  Американской  Федерации,  не  сму¬
щаясь  самыми  дальними  расстояниями,  хлынули  сейчас
в  Нью-Йорк  легионы  франтоватых  фермеров  и  неустра¬
шимых  представительниц  прекрасного  пола;  они  стре¬
мятся  на  этот  сказочный  Кони-Айленд,  они  хотят  свои¬
ми  глазами  увидеть  все  эти  восхитительные  пейзажи,
всю  эту  фантастическую  роскошь  и  ослепительное  разно¬
образие,  весь  ошеломляющий,  поистине  богатырский
размах  зрелища,  созданного  на  островке,  который  еще
совсем  недавно,  всего  четыре  года  тому  назад,  был  клоч¬
 28

ком  заброшенной  земли,  а  теперь  превратился  в  самое
известное,  самое  обширное  и  любимое  место  отдыха
и  развлечений,  славящееся  своими  чудесными  пляжами
и  ежедневно  посещаемое  сотнею  тысяч  ньюйоркцев.
 В  Нью-Йорке,  на  побережье  океана,—  четыре  не¬
больших  городка,  связанных  друг  с  другом  железной
дорогой  и  трамваем;  имеются  здесь  также  и  наемные
экипажи.  В  одном  из  городков,  называемом  Манхаттан-
Бич  (Манхаттанский  пляж),  находится  отель,  ресто¬
ранный  зал  которого  вмещает  одновременно  четыре
тысячи  человек.  Другой  городок  носит  название  Ро-
кауэй.  Как  Минерва,  родившаяся  в  шлеме  и  с  копьем
в  руках,  так  и  он  появился  на  свет  во  всеоружии  своего
убранства:  с  готовыми  площадями  и  нежным  мурлы¬
каньем  оркестров,  с  пароходами  у  пристаней  и  отелями,
которые  смахивают  уже  не  на  города,  а  на  целые  госу¬
дарства.  Третий  —  Брайтон-Бич,  наименее  примеча¬
тельный,  получил  свое  название  от  грандиозного  по  раз¬
мерам  и  тяжеловесного  по  архитектуре  отеля  «Брайтон».
 Но  главная  приманка  —  это  не  отдаленный  Рокауэй,
не  однообразный  Брайтон  и  не  аристократически  чо¬
порный  Манхаттан-Бич.  Главная  приманка  острова  —
Кейбл,  веселый  смеющийся  Кейбл  с  его  гигантской
подъемной  башней,  где  вы  садитесь  в  крохотную,  хруп¬
кую  на  вид  клетку,  и  она  возносит  вас  на  головокру¬
жительную  высоту:  выше  нью-йоркской  церкви  св.  Тро¬
ицы  и  в  два  раза  выше  колоколен  нашего  собора  в  Га¬
ване.  Да,  главная  приманка  острова  —  это  Кейбл  с  его
двумя  пристанями,  вдающимися  в  море  в  виде  двух
изящных  стальных  эстакад,  каждая  длиною  в  тысячу
восемьсот  футов,  и  с  его  дворцом  «Взморье»,  превращен¬
ным  теперь  в  отель,  но  в  свое  время  выстроенным  для
Филадельфийской  выставки,  где  здание  это  прослави¬
лось  в  качестве  «Дворца  земледелия»  и  откуда  затем
 29

все  до  самого  последнего  гвоздя  было  перевезено  в  Нью-
Йорк,  на  Кони-Айленд,  и  здесь  воздвигнуто  вторично,  на
морском  берегу.  Да,  главная  приманка  острова  —  это
Кейбл;  Кейбл  с  его  кунсткамерой,  где,  заплатив  пять¬
десят  центов  за  вход,  вы  можете  любоваться  всякого  ро¬
да  монстрами,  диковинными  рыбами,  бородатыми  женщи¬
нами,  грустными  карликами  и  рахитичными  слонами,
которых  афиша  высокопарно  именует  самыми  громад¬
ными  слонами  на  всем  земном  шаре;  Кейбл  с  его  сотней
оркестров,  с  его  веселыми  празднествами  и  балами,  с  его
легионами  детских  колясочек,  с  его  исполинской  коро¬
вой,  которая  не  устает  давать  молоко,  сколько  ее  ни  дои;
Кейбл  с  его  свежим  сидром  по  двадцати  пяти  центов  за
кружку  и  с  бесчисленными  влюбленными  парочками,
которые  бродят  по  его  аллеям,  невольно  вызывая  в  ва¬
шей  памятй  трогательные  строчки  Гарсии  Гутьерреса:
 Там  под  горою,
 Позабыв  печали,
 Нежной  четою
 Голубки  гуляли.
 Да,  главная  приманка  острова  —  это  Кейбл,  куда,  спа¬
саясь  от  зловонной  духоты  и  миазмов  Нью-Йорка,  при¬
езжают  всей  семьей  подышать  чистым,  здоровым  мор¬
ским  воздухом  и  где  в  огромных  залах,  уставленных
бесплатными  столиками,  вы  можете  наблюдать  «1ипсЬ»
бедняков,  закусывающих  взятой  из  дому  провизией,
которую  мать  семейства  достает  одной  рукой  из  необъ¬
ятных  размеров  корзины,—  одной  рукой,  потому  что
другой  она  прижимает  к  груди  несчастного  крошку,  из¬
можденного,  обессиленного,  изглоданного  страшной  бо¬
лезнью,  беспощадной  «сНокга  1п(:ап1ит»,  что  косит  здесь
в  летнее  время  детские  жизни,  словно  коса  траву.
 Причаливают  и  отчаливают  пароходы,  прибывают  и
отбывают  поезда;  длинными  змеями,  свистя  и  дымя,
 30

подползают  они  к  перронам;  их  переполненное  людьми,
битком  набитое  брюхо  разом  вспарывается,  выбрасывая
на  пляжи  тысячи  и  тысячи  семейств.  Женщины  берут
напрокат  купальные  костюмы  из  голубой  фланели  и  к
ним  большие  шляпы  из  грубой  соломы,  которые  завязы¬
вают  тесьмой  под  подбородком.  Быстро  переодеваются
мужчины,  чей  купальный  наряд  менее  сложен,  и,  взяв
за  руку  своих  дам,  вместе  с  ними  входят  в  воду.  Боси¬
ком  у  самой  воды  стоят  ребятишки  и  ждут  приближаю¬
щуюся  с  ревом  волну;  вот  она  набежала,  плеснула  со
всего  размаха  им  в  ноги,  и  шалуны  с  громким  хохотом  —
чтобы  не  выдать  испуга  —  кидаются  наутек,  рассыпают¬
ся  стайками  по  всему  пляжу  и  возвращаются  к  прерван¬
ным  играм,  словно  поддразнивая  своего  грозного  врага.
Еще  какой-нибудь  час  тому  назад  разморенные  зноем
лежали  они  на  прибрежном  песке,  а  теперь  носятся  по
нему  без  устали  и,  точно  речные  стрекозы,  то  окунутся
в  прохладу  набегающих  волн,  то  вновь  отпрянут  от  них.
У  каждого  в  руке  ведерко  и  маленькая  лопатка,  и  они
развлекаются  тем,  что  наполняют  эти  ведерки  раскален¬
ным  песком  пляжа.  Горячим  песком  забавляются  они  и
после  купанья,  когда  обсыпают  и  растирают  им  друг
друга  или,  бросившись  на  землю,  зарываются  в  него
и  велят  товарищам  колотить  себя  по  спине  и  груди,  под¬
ражая  поведению  взрослых  мужчин  и  женщин,  которые
считают  все  эти  процедуры  весьма  полезными  для  здо¬
ровья  и  с  увлечением  их  проделывают,  находя  в  них  од¬
новременно  отличный  повод  для  того  поверхностного,
грубовато-фамильярного  и  шумливого  общения  с  незна¬
комыми  людьми,  какое,  видимо,  доставляет  немало  удо¬
вольствия  этим  счастливцам,  нисколько  не  озабоченным
изумленными  взглядами  и  осуждающим  ропотом  тех,
кто  привык  смотреть  на  такие  вещи,  как  смотрят  на  них
в  наших  краях.
 31

Но  даже  необычное  поведение  купальщиков;  даже
мертвенно-землистые  личики  больных  детей;  даже  не¬
мыслимо  вычурные  туалеты  и  прически  девиц  известно¬
го  сорта,  которых  нетрудно  узнать  по  их  экстравагант¬
ной  манере  держаться,  неумеренной  веселости  и  по  тому,
как  они  сорят  деньгами;  даже  нежно  воркующие  влюб¬
ленные;  даже  оперы,  исполняемые  в  кафе,  где  певцы  в
костюмах  Эдгара  и  Ромео,  Лючии  и  Джульетты  поют,
взобравшись  на  столики;  даже  вопли  негритянских  «ме¬
нестрелей»,  сопровождающих  свое  пение  всевозможны¬
ми  ужимками  и  гримасами  и,  увы,  совсем  непохожих  на
менестрелей  шотландских;  даже  доброе,  ласковое  солнце
и  великолепные  пляжи  —  все  это  даже  и  в  малой  степе¬
ни  так  не  поражает,  как  поражают  здесь  масштабы,  раз¬
мах  и  незамедлительные  результаты  человеческого  тру¬
да,  человеческой  активности,  создавшей  для  народа-ги¬
ганта  гигантскую  отдушину,  где  он  может  найти  отдых
и  развлечение.  Поражают  и  не  могут  не  поразить  эти
дороги,  где  на  расстоянии  двух  миль  вы  не  увидите  ни¬
чего,  кроме  сплошной  ленты  движущихся  голов;  эти
огромные  людские  волны,  каждодневно  приливающие  к
таким  же  огромным  пляжам;  эта  неуемная  энергия;  эта
способность  к  прогрессу;  это  невиданное  разнообразие;
это  лихорадочное  состязание  в  роскоши;  эта  монумен¬
тальная  грандиозность  целого,  благодаря  которой  четы¬
ре  курортных  городка  достойно  выдерживают  состяза¬
ние  в  великолепии  с  самою  матерью-землей,  на  чьей
груди  они  воздвигнуты,  с  морем,  ласкающим  их  своими
волнами,  с  небом,  венчающим  их  своей  короной.  И  всего
поразительнее  —  это  яростное  и  упорное  стремление
вперед,  всепобеждающее  и  неодолимое,  как  сила  океан¬
ского  прилива,  и  эта  обыкновенность  чудесного,  которое
здесь  стало  повседневностью.
 32

Нам,  латиноамериканцам,  точно  так  же,  как  и  дру¬
гим  народам,  снедает  душу  демон  высоких  стремлений;
он  пробуждает  в  нас  ненасытную  жажду  идеальной  люб¬
ви  и  гордой  славы;  но  едва  только  мы  достигнем  желан¬
ного  идеала,  едва  только,  упоенные  восторгом,  схватим
за  крылья,  словно  орла,  свою  осуществленную  грезу,
как  уже  новое  беспокойство  овладевает  нами,  и  мы  за¬
гораемся  новой  честолюбивой  мечтой,  и  новая  страсть
обуревает  нас,  вселяя  в  душу  новые  неутолимые  жела¬
ния,—  мы  держим  в  руках  плененного  орла,  но  из  него
внезапно  выпархивает  на  свободу  легкокрылый  мотылек
и,  точно  поддразнивая  нас,  устремляется  вперед,—  и  мы
как  зачарованные  следуем  за  его  капризным  полетом.
 Другое  дело  хладнокровные,  спокойные  североамери¬
канцы,  чья  душа  не  ведает  иных  страстей,  кроме  жажды
богатства.  Они  создали  чудесный  город,  где  ослепитель¬
но  сверкают  на  солнце  песчаные  пляжи;  где  коридоры
отелей  широки,  словно  пампы;  где  лифты  подымают  вас
на  крыши  исполинских  домов,  высоких,  как  горы;  где
можно  посидеть  в  удобном  кресле  на  берегу  моря,  вды¬
хая  полной  грудью  благодатный,  живительный  воздух.
Однако  говорят,  что  заброшенные  сюда  судьбой  латино¬
американцы,  наши  соотечественники,  живут  здесь  под
гнетом  какой-то  безысходной  печали;  что  как  потерян¬
ные  бродят  они  среди  здешнего  народа,  тщетно  пытаясь
вновь  обрести  самих  себя;  что  как  бы  ни  были  ошелом¬
ляющи  первые  впечатления,  как  бы  ни  обольщали  они
глаз  и  чувство,  как  бы  ни  поражали  ум  и  воображение,
в  конце  концов  наступает  день,  когда  новичок  вдруг
мучительно  ощущает  свое  совершенное  здесь  одиноче¬
ство;  щемящая  тоска  закрадывается  тогда  к  нему  в  ду¬
шу  и  терзает  и  гложет  ее;  человек  начинает  чувство¬
вать  себя  ягненком,  отбившимся  от  стада,  потерявшим
сразу  и  мать  и  пастуха;  и  горькие,  горькие  слезы,  сле¬
 3  X.  Марти
 33

зы  отчаяния  и  скорби,  льются  тогда  у  него  из  глаз  или,
незримые,  закипают  в  душе,  потому  что  страшно  стано¬
вится  ему  в  этой  стране,  громадной  —  и  нищей  духом.
 Зато  какое  повсюду  движение!  Какой  неисчерпаемый
поток  золота!  Какими  удобствами  обставлено  каждое
удовольствие!  И  ни  одного  хоть  сколько-нибудь  замет¬
ного  признака  нищеты  или  горя!  Здесь  все  вынесено  на
улицу:  и  шумные  встречи  друзей,  и  столики  обширных
столовых;  не  чуждается  стороннего  взгляда  и  своеоб¬
разная  любовь  североамериканцев,  почти  ничего  общего
не  имеющая  со  стыдливой,  нежной  и  возвышенной  лю¬
бовью  наших  родных  краев;  театры,  фотографии,  ку¬
пальни  —  здесь  все  под  открытым  небом.  Одни  взвеши¬
ваются  на  весах,  потому  что  для  жителя  Соединенных
Штатов  прибавка  в  весе  на  один  фунт  или  такое  же  точ¬
но  похудание  могут  стать  предметом  самой  искренней
радости  и  столь  же  неподдельного  огорчения;  другие  за
пятьдесят  центов  приобретают  у  здоровенной  немки
конвертик  со  своим  гороскопом  и  вытекающими  из  него
правилами  жизни;  третьи  с  непостижимым  наслажде¬
нием  тянут  из  длинных  и  узких,  как  артиллерийские
снаряды,  стаканов  невкусную  минеральную  воду.
 К  вечеру,  когда  над  Кони-Айлендом  тихо  спускаются
сумерки,  можно  увидеть,  как  некоторые  усаживаются  в
экипажи,  чтобы  вернуться  из  Манхаттан-Бича  в  Брай¬
тон.  Вот  молодой  человек  причаливает  к  берегу  лодку,
в  которой  только  что  вместе  со  своей  приятельницей
совершил  на  веслах  морскую  прогулку;  энергичным,
быстрым  движением  девушка  опирается  на  плечо  ка¬
валера  и,  смеясь,  выпрыгивает  на  берег,  где  царит  обыч¬
ное  оживление,—  она  весела  и  беспечна,  как  ребенок.
Вот  несколько  зевак  столпились  вокруг  бродячего
художника  и,  позабыв  обо  всем  на  свете,  следят,  как  он
вырезывает  из  черной  бумаги  и  тут  же  наклеивает  на
 34

белый  картон  силуэты  тех,  кто  пожелал  запечатлеть
свои  черты  столь  удивительным  способом.  В  другом  ме¬
сте  любопытные  обступили  крохотную,  не  шире  двух
футов,  лавчонку  и  с  восхищением  смотрят,  как  сидящая
в  ней  искусница  ловкими  пальцами  превращает  рыбью
кожу  и  чешую  в  причудливые  цветы.  Немного  подальше
слышится  восторженный  гогот  зрителей,  собравшихся  у
балаганчика,  где  какой-то  забавник,  изловчась,  сумел
угодить  мячом  прямо  в  нос  бедняге  негру,  который  за
несколько  жалких  грошей  стоит  с  утра  до  ночи,  просу¬
нув  голову  в  отверстие  белой  простыни,  и,  веселя  публи¬
ку  нелепыми  телодвижениями  и  смешными  ужимками,
пытается  уберечь  лицо  от  ударов  мяча.  Вот  солидного
вида  бородачи  с  важностью  усаживаются  верхом  на  спи¬
ны  деревянных  тигров,  гиппогрифов,  удавов  и  других
зверей,  заменяющих  здесь  обычных  деревянных  лоша¬
док  и  размещенных  на  кругу,  который  минуты  две-три
вращается  вокруг  центрального  столба  под  нестройные
звуки  оркестрика  самозванных  музыкантов.  Те,  кто  по¬
беднее,  утоляют  голод  прямо  на  пляже  устрицами  и  кра¬
бами  либо  закусывают  мясом  и  пирожками,  располо¬
жившись  за  бесплатными  столиками,  которыми  публика
может  воспользоваться  в  специальных  залах,  отведен¬
ных  для  этой  цели  многими  большими  отелями.  Люди
побогаче  бросают  на  ветер  огромные  деньги  ради  удо¬
вольствия  влить  в  себя  некоторое  количество  фуксина,
предлагаемого  в  здешних  ресторанах  под  видом  доброго
вина,  или  отведать  тех  странных,  тяжелых  яств,  кото¬
рые  нашему  вкусу,  избалованному  кухней  утонченной
и  легкой,  показались  бы  попросту  отвратительными.
У  нас  в  еде  ценят  качество,  здесь  —  количество.
 С  утра  и  до  поздней  ночи,  словно  в  каком-то  гигант¬
ском  муравейнике,  кипит  на  Кони-Айленде  суетливая
жизнь;  текут,  не  иссякая  ни  на  миг,  реки  золота;  ни  на
 з*
 35

час  не  редеют  людские  толпы  —  и  так  беспрерывно,  с
июля  по  октябрь.
 А  какое  здесь  великолепие  ночью!  Правда,  человек
мыслящий  подивится,  быть  может,  числу  замужних
женщин,  приезжающих  сюда  без  своих  мужей;  возмож¬
но,  подивится  он,  глядя,  как  некоторые  матери,  помыш¬
ляющие  лишь  о  собственном  удовольствии,  сажают  ре¬
бенка  к  себе  на  плечо  и  прогуливаются  так  по  сырому
пляжу,  нимало  не  беспокоясь  о  том,  что  холодный  ноч¬
ной  воздух  может  быть  вреден  неокрепшему  детскому
организму;  возможно,  вдумчивый  наблюдатель  подивит¬
ся,  глядя  и  на  множество  других  женщин,  которые,  оста¬
вив  своих  малюток  в  отеле  на  попечении  суровой  няни-
ирландки,  отправляются  куда-нибудь  на  весь  день,  а
воротясь  после  своей  длительной  прогулки,  даже  не  по¬
думают  взять  на  руки  плачущее  дитя,  накормить  его  или
приласкать.
 Однако  нет  в  мире  города,  который  в  ночные  часы
мог  бы  сравниться  по  красоте  с  ослепительным  велико¬
лепием  панорамы  Кейбла.  Много  людей  бывает  здесь
днем,  но  огней  ночью  зажигается  еще  больше.  И  если
взглянуть  в  это  время  на  берег  издали,  с  моря,  четыре
курортных  городка  засверкают  перед  вами  в  темноте
ночи,  как  четыре  огромных,  лучезарных  скопления
звезд,  опустившихся  вдруг  с  высоты  небес  на  грудь
океана.
 Электрические  лампы  льют  свое  волшебное,  ласковое
сияние;  на  площадках  перед  отелями,  в  английских  са¬
дах,  у  концертных  эстрад  светло  как  днем;  на  пляже
можно  было  бы  пересчитать  все  песчинки  у  себя  под  но¬
гами.  Посмотришь  издали,  и  почудится,  будто  яркие  эти
огни  зажжены  какими-то  беспокойными  и  веселыми  ду¬
хами,  какими-то  насмешливыми  дьяволятами,  развесив¬
шими  среди  худосочных  газовых  рожков  гирлянды
 36

красных  лампочек,  больших  венецианских  ламп,  причуд¬
ливых  китайских  фонариков.  И  люди,  совсем  как  днем,
читают  под  открытым  небом  газеты,  афиши,  театраль¬
ные  программки,  письма.  Кони-Айленд  ночью  —  остров
сверкающих  звезд.
 Звучат  оркестры,  в  общий  хор  сливается  шум  весе¬
лого  бала  и  шум  прибоя,  людской  говор,  звонкие  воз¬
гласы,  взрывы  смеха,  мягкие  вздохи  ночного  ветерка,
пронзительные  выкрики  разносчиков,  грохот  стреми¬
тельных  поездов,  легкий  шелест  проезжающих  экипа¬
жей.  Но  вот  наступает  час  возвращения  в  город,  и  вся
эта  несметная  масса  народа  густой,  тесно  спрессованной
лавиной  устремляется  к  поездам;  кажется,  будто  какое-
то  чудовище  из  глубин  своего  чрева  изрыгает  людской
поток  прямо  в  широко  разверстые  пасти  другого
многоглавого,  ненасытного  чудовища.  Бегут  по  опустев¬
шему  острову  переполненные  поезда,  и  крик  их  в  ночи
подобен  протяжному  стону,  словно  они  везут  непосиль¬
ную  для  себя  тяжесть.  У  пристаней  живой  груз
переваливают  на  огромные  пароходы,  где  в  продолжение
всего  пути  раздаются  звуки  скрипок  и  арф  и  откуда  за¬
тем  усталые  путники  широкой  рекой  выливаются  на
нью-йоркские  набережные,  чтобы  в  тысячах  экипажей,
трамваев,  поездов,  по  тысяче  дорог,  пронизывающих,
подобно  стальным  артериям,  спящий  город,  возвратить¬
ся  к  себе  домой.
 «Плума»,  Богота,  Колумбия,
 3  декабря  1881  года.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ  ПРАЗДНИКИ
 Ящик  с  подарками.—  Волшебный  чулочек.—  Добрый  Санта  Клаус.—  •
Ханука.  —  Потомки  пилигримов.  —  Господин  Фрелинхейзен.—
Все,  все,  все.  —  Рождественские  цветы
 Нью-Йорк,  24  декабря  1881  года.
 акрывают  свои  двери  конгресс,  правитель¬
ственные  учреждения  и  школы;  на  ули¬
цах  —  народное  гулянье;  магазины  пере¬
полнены;  у  семейных  очагов  —  волнение;
серьезные  люди  возбуждены;  матери
выбиваются  из  сил;  печальные  лица  мель¬
кают  рядом  с  очень  веселыми;  на  улицах  продаются  вен¬
ки  и  елочки;  радуясь,  словно  выпущенная  из  клетки
птица,  оставляет  свой  стол  писец,  свои  счета  —  торговец,
свой  плуг  —  земледелец.  В  общем  веселье  есть  что-то
лихорадочное,  и  есть  в  нем  пе¬
чаль!  Изгнанники  с  тоской  об¬
ращают  взор  к  далекой  родине;
малыши  с  жадностью  смотрят
на  заваленные  игрушками  вит¬
рины.  Повсюду  —  цветы,  раз¬
влечения  и  радость;  повсюду  —
рождество.
 В  Нью-Йорке  жизнь  бьет
ключом:  это  праздник  богатых
и  бедных,  старых  и  малых;  дни
 38

обмена  подарками  для  влюбленных;  дни  сердечных
излияний  для  друзей;  дни  ликования,  страха  и  надеж¬
ды  для  детей.  В  бедных  семьях  мать  ждет  рождества,
чтобы  сшить  дочке  новое  зимнее  платье,  и  нарядная
дочка  прыгает  по  шумным  праздничным  улицам,  как
козленок  в  солнечный  день.  Горят  огнем  рубины  в  до¬
рогих  ювелирных  магазинах,  но  ни  один  из  них  не  стоит
капли  крови,  окрасившей  усталые  пальцы  любящей  ма¬
тери!  Отцы  семейства  приходят  домой,  лукаво  улыбаясь
и  пряча  в  карманах  пальто  подарки  для  жены  и  дети¬
шек.  Добрая  бабушка  возвращается  из  магазина  в
тревоге,  не  зная,  как  скрыть  от  хитрых  внучат  таин¬
ственные  подношения,  которые  все  равно  попадают  им
прямо  в  руки.  Блестящие  фургоны,  в.  которых  крупные
торговые  фирмы  рассылают  покупки  на  квартиры  по¬
купателям,  с  грохотом  мчатся  по  оживленным  улицам,
а  стайки  ребятишек  с  вожделением  и  горечью  глядят
на  эти  не  принадлежащие  им  богатства  или,  сбившись
у  садовой  решетки,  не  обращая  внимания  на  зов
матери,  следят,  не  отрывая  глаз,  как  выгружают  из
благословенного  фургона  ящик  с  чудесами.  О,  как
печальны  те,  кто  только  видят  проезжающий  мимо
фургон!  Как  счастливы  те,  кто  ждут  его!  Соседки
уговариваются  вместе  отправиться  в  магазин,  чтобы  вы¬
брать  подарки;  служащий  откладывает  недельный  зара¬
боток,  чтобы  порадовать  свою  невесту  или  подругу;  хо¬
зяин  дома  готовит  места  за  столом  для  самых  дорогих
друзей;  в  ночные  часы,  пока  детишки  спят,  родители
украшают  рождественскую  елку  разноцветными  свеча¬
ми,  сластями  и  блестящими  игрушками;  тщеславные
барышни  заранее  подсчитывают,  сколько  поклонников
поздравят  их  с  веселым  праздником  и  сколько  поздра¬
вителей  будет  у  соперницы.  Газеты  удваивают  свои
страницы,  они  украшены  рисунками,  изображающими
 39

снежные  поля,  скачущих  оленей,  бородатых  стариков,
пылающие  камины  и  приготовленные  для  подарков  чул¬
ки  —  символы  рождества.  В  храмах  пастыри  настраи¬
вают  звучные  органы.  Готовятся  к  пышным  балам  маг¬
наты  столицы,  веселятся  все  прочие  магнаты.  Веселье
подобно  драгоценному  ожерелью,  пурпурной  мантии,
связке  бубенчиков.  А  печаль—о,  бледная  вдова!  Тако¬
вы  рождественские  дни  в  Нью-Йорке.
 Они  не  похожи  на  рождество  Испании,—  праздник,
отмеченный  жареным  поросенком  или  индейкой,  дни  са¬
лата  и  остро  приправленного  тунца  или  красноперого
спара.  Там,  вокруг  просторной  Пласа  Майор,  на  всех
углах  поют  свирели  и  флейты;  вот  нарядная  мать  при¬
строила  веселому  сынишке  восковые  крылья,  другая  на¬
дела  на  своего  солдатскую  шапочку,  этот  купил  барабан,
тот  —  дудку,  а  сеньора  Петра  полна  зависти:  у  нее  в
таверне  нет  такого  красивого  изображения  рождества
Христова  —  из  серого  картона,  посыпанного  золотым  по¬
рошком,—  как  в  заведении  дородной  сеньоры  Марии.
Под  широкими  плащами  прохожих  топорщатся  индейки,
из  переполненных  кошелок  шаловливыми  чертенятами
выглядывают  головки  редьки.  Герцог  и  офицер  садятся
за  стол  одновременно  с  портнихой  и  работницей;  в  та¬
верне  Ботина  готовят  знаменитых  кроликов;  в  съестной
лавке,  приютившейся  у  Королевского  театра,  словно  ста¬
рая  Испания  под  крылышком  новой,  посыпают  красным
перцем  эстремадурские  колбасы  и  салааданкские  лепешки,
а  величественный  Форнос  извлекает  из  своих  подвалов
старые  вина,  и  вскоре  покрытая  благородной  пылью
бутылка  склонится  над  бокалами,  орошая  ароматные
перигорские  трюфели  и  страсбургский  пирог.  Празд¬
ник  —  это  ужин,  который  завершится  мессой.
 Рождество  янки  не  похоже  на  рождество  идальго.
Ужин  —  лишь  чистая  случайность  в  веселой  празднич¬
 но

ной  суете.  Рождество  янки  состоит  в  том,  чтобы  подно¬
сить  и  получать  подарки;  одаривать  бедных  родствен¬
ников;  проматывать  лишние  деньги;  добывать  деньги,
чтобы  промотать  их;  посещать  знакомых;  посылать  друг
другу  цветы  и  художественные  открытки  с  рождествен¬
скими  картинками;  продевать  букетики  в  кружочки  из
витой  золотой  проволоки,  которые  носят  этой  зимой
вместо  колец.  Рождество  это  праздник  девиц  на  вы¬
данье,—  они  получают  горы  подарков  от  всех  родных  и
знакомых,  предаются  безудержному  наслаждению,  по¬
купая  подарки  другим,  украшают  цветами  маскарадные
костюмы,  в  которых  будут  блистать  во  время  вечернего
бала,  и  из  всего  сонма  друзей,  являющихся  пожелать  им
веселых  праздников,  ждут  лишь  того,  с  кем  праздники
будут  еще  веселее,  а  дружба  еще  восхитительнее.  Рож¬
дество—  это  праздник  родителей:  словно  веселый  вы¬
водок  птенцов,  бегут  к  заваленному  подарками  столу
стройная  дочурка,  проворный  юноша  и  лепечущий  ма¬
лыш,  и  родители  забывают  о  тяготах  жизни  в  этом  ра¬
достном,  невинном  и  милом  их  сердцу  кружке.  Рож¬
дество  —  любимый  праздник  ребятишек:  накопившиеся
за  весь  год  желания  исполняются  в  этот  торжественный
день,  когда  добрый  старый  Санта  Клаус  проникает  в
дом  через  дымовую  трубу  и,  обогревшись  у  тлеющих  в
камине  углей,  оставляет  свои  подарки  в  волшебном  чул¬
ке,  который  висит  у  изголовья  каждого  ребенка.  Потом
он  снова  выберется  по  трубе  на  крышу,  нахлобучит  по¬
глубже  свою  шапку,  расправит  седую  бороду,  опустит  на
лицо  капюшон,  соберет  поводья  резвых  оленей,  легкие
сани  рванутся  вперед,—  и  под  веселый  звон  колоколь¬
цев  он  помчится  по  воздуху  к  трубе  соседнего  дома.  Сан¬
та  Клаусу,  как  называют  здесь  святого  Николая,  молят*
ся  дети  весь  декабрь;  они  обещают  ему  хорошо  вести
себя,—  так  молятся  Леле  Мариен,  то  есть  пресвятой  де¬
 41

ве,  веселые  мавританки.  Дети  пишут  ему  письма,  пере¬
числяя  все  желанные  подарки;  просят  родителей  послать
ему  телеграмму,  чтобы  поскорее  получить  ответ.  И  Сан¬
та  Клаус  так  добр,  он  всегда  отвечает!  О,  волшебный
чулочек!  В  этот  вечер  детям  хотелось  бы,  чтобы  ноги  у
них  были  огромными,  как  у  великанов  из  сказок  Перро.
Ничто  не  будит  так  рано,  как  ожидание,  и  на  рассвете
просыпаются  все.  Звучат  трубы!  Бьют  барабаны!  Из
чулка,  словно  из  рога  изобилия,  появляются  костюмы,
военные  доспехи,  шелковые  туфельки,  горы  конфет,  шап¬
ки  из  тюленьего  меха,  столярные  инструменты,  тро¬
сти,  часы,  игрушки,  красивые-  книги!  Сколько  смеха!
Сколько  радостных  криков!  Сколько  зависти!  Сколько
счастья!  О,  время  сладостного  обмана,  блаженные  дни,
когда  заботливые  родители,  ценой  отказа  от  собствен¬
ных  желаний,  стремятся  выполнить  все  наши  прихоти.
Как  приятны  слезы,  если  они  могут  вызвать  улыбку  на
устах  малютки  сына.  Только  жизнь  для  других  может
придать  человеку  гордость  и  силы.
 Тиффани  —  знаменитый  ювелир.  Его  дом  —  это  не
магазин,  а  музей:  на  одном  этаже  выставлены  чудеса
керамики,  на  другом  —  мрамор  и  бронза,  на  третьем  —
такое  множество  драгоценных  камней,  что  кажется,  буд¬
то  перед  вами  не  собственность  богатого  торговца,  а
сокровищница  персидского  шаха.  Досада  и  восхищение
отражаются  на  лицах  женщин,  всегда  окружающих
витрину  с  брильянтами.  Они  похожи  на  рабынь,  про¬
стершихся  у  ног  повелителя.  Рабыня  всегда  вызывает
больше  жалости,  чем  раб.  Сколько  желаний!  Сколько
вымученных  улыбок!  Сколько  печали!  О,  если  бы  таки¬
ми  глазами  они  заглянули  в  души  своих  детей:  какие
бесценные  сокровища  нашли  бы  они  там!
 Сюда  в  предпраздничные  дни  приходят  богатые  по¬
купатели.  Кто  восхваляет  «брильянт  от  Тиффани»  чис¬
 42

той  воды,  ценой  в  пятьдесят  тысяч  долларов,  привезен¬
ный  из  Кимберли  в  Южной  Африке;  кто  облюбовал
осыпанное  камешками  перо,  которое  стоит  десять  тысяч
долларов,  потому  что  на  нем  не  менее  шести  тысяч
брильянтов;  кто  покупает  бабочку  или  пчелу  и  платит
за  нее  полторы  тысячи  долларов.  Тиффани  подобен  пол¬
ководцу,  а  его  магазин  —  военному  лагерю:  в  шатрах
из  смирнских  и  фламандских  ковров  сверкают  дамас¬
ские  и  толедские  клинки,  золотые  и  серебряные  чаши.
В  распоряжении  полководца  —  армии  рабочих,  продав¬
цов  и  изобретателей.  Из  суеверий,  из  мифов,  из  легенд
творят  драгоценности  художники,  состоящие  на  жало¬
ванье  у  Тиффани.  Каждый  год  выставляет  он  в  своих
витринах  новые  украшения,  сделанные  по  европейской
моде  или  придуманные  его  художниками.  Сегодня  это
золотой  поросенок,  красующийся  и  на  булавках  для  гал¬
стука,  и  на  подвесках,  и  на  перстнях;  завтра  —  висящий
на  кольце  замочек,  усыпанный  бирюзой,  ключ  от  кото¬
рого  любимая  дает  своему  избраннику  как  символ  вер¬
ности,  или  полукольцо  в  виде  серпа,  с  брильянтом  по¬
середине  и  рубинами,  бирюзой  и  изумрудами  на  концах.
 В  эти  дни  принято  дарить  самые  роскошные  драго¬
ценности.  Мужчины  подносят  дамам  перстни  с  золоты¬
ми  пластинками  вместо  камня,  усеянными  мелкими
брильянтами;  или  оригинальные  камни  под  названием
«кошачий  глаз»,  обрамленные  алмазами;  или  кольцо  с
тремя  камешками  белого,  красного  и  синего  цвета,  сим¬
волизирующими  чистоту,  любовь  и  верность.  Дамы,  в
свою  очередь,  посылают  мужчинам  украшенные  эмалью
бронзовые  табакерки  ценой  в  две  сотни  долларов;  или
булавки  для  галстука  с  оправленными  в  золото,  плати¬
ну  или  сталь  жемчужинами  редкой  формы,  напоминаю¬
щими  птицу  или  животное.  Невесты  платят  огромные
деньги  за  старинные  римские,  египетские  или  русские
 43

монеты  и,  заказав  изящную  оправу,  посылают  их  своим
суженым  вместо  запонок.  Трости,  серебряные  ведерки
для  вина,  дорожные  принадлежности,  красивые  черниль¬
ницы  —  вот  что  дарят  дамы  своим  поклонникам.  Полки
магазинов  завалены  драгоценными  безделушками:  из¬
делиями  из  мексиканского  оникса,  достигающими  здесь
непомерной  цены;  золочеными  собачками,  которые,  судя
по  дырочкам  на  носу,  служат  обыкновенными  солонка¬
ми;  разукрашенными  шкатулками,  скрывающими  в  себе
маникюрные,  дорожные  или  швейные  принадлежности.
А  книжные  магазины,  подобные  Александрийской  биб¬
лиотеке!  А  горы  детских  книг!  Огромные  дамские  шля¬
пы,  комнатные  туфли,  лебеди  с  раскрытыми  крыльями,
гигантские  розы,  распускающиеся  при  первом  прикосно¬
вении,  сочные  смирнские  финики,  ароматная  халва,  за¬
сахаренные  фрукты  и  каштаны,—  все  в  эти  дни  годится
для  подарка:  и  предметы  роскоши,  и  предметы  обихода.
 Если  заботливые  руки  свяжут  кому-нибудь  в  подарок
шерстяные  митенки,  самый  элегантный  кавалер  не  по¬
брезгует  щеголять  в  них,  ибо  дружеский  дар  дороже  лю¬
бой  драгоценности.  Если  дочурка  с  грехом  пополам  со¬
шьет  шелковый  чехол  для  туалетных  принадлежностей,
отец  повесит  подарок  на  самом  видном  месте  в  своей
спальне  с  такой  же  гордостью,  с  какой  античный  воин
вешал  свои  доспехи.  Если  влюбленная  вышьет  нежными
ручками  имя  возлюбленного  на  шелковой  ленте,  он  с
благоговеньем  положит  ее  как  закладку  в  самую  ценную
из  книг,  стоящих  на  каминной  полке  в  его  холостяцкой
квартире,  чтобы  все  знали,  как  он  любим.  В  рождествен¬
ское  воскресенье  встречаются  все  знакомые,  кто  по  до¬
мам,  в  изысканно  убранных  для  торжественного  случая
гостиных,  кто  на  шумных  балах,  где  веселые  гости  тан¬
цуют  вокруг  сверкающей  огнями  елки.  Многие  назна¬
чают  друг  другу  свидания  на  оживленных  улицах,  ши¬
 44

роких  и  длинных,  словно  греческий  ипподром,  но  все  же
не  вмещающих  толпы  людей,  которые  теснятся  у  дверей
больших  магазинов  или  борются  за  возможность  рас¬
смотреть  игрушечные  дворцы,  королевские  палаты  или
религиозные  сцены,  выставленные  в  витринах  крупных
торговых  фирм.
 Какое  множество  народу!  В  толпе  легко  заблудиться,
словно  в  лесу!  Какие  магазины!  Даже,  базар  в  Тире  не
был  так  оживлен,  так  многолюден.  По  улицам  валом
валят  пешеходы;  выкликают  свой  товар  бродячие  тор¬
говцы;  полицейский  в  грубых  башмаках,  плаще  и  кле¬
енчатой  шляпе,  защищенный  от  дождя,  на  который  не
обращают  никакого  внимания  покупатели,  поднимает  в
могучей  руке  свою  дубинку,  и  по  его  знаку  натягивает
поводья  прекрасных  коней  кучер  из  богатого  дома,  сдер¬
живает  ломовых  лошадей  возчик,  сидящий  на  козлах
красного  фургона,  набитого  высокими  ящиками,  а  пле¬
чистый  ирландец  железной  рукой  останавливает  упряж¬
ку,  влекущую  вагон  конки;  полицейский  направляет  по¬
ток  пассажиров  с  одного  тротуара  на  другой,  затем  —
новый  взмах  дубинкой,  и  с  грохотом  возобновляют  свое
движение  конка,  фургон  и  экипаж.  Весь  день  проходит
в  продаже  и  покупках.  Улицы  подобны  музеям,  руки  —
неиссякаемым  золотым  источникам,  люди  —  ненасытным
безумцам.  А  ночью  над  золотистыми  детскими  головка¬
ми  витают  голубые  сны.
 Какие  события  могут  иметь  значение  в  эти  дни,  ко¬
гда  тайно  льют  слезы  матери,  к  чьим  детям  не  придет
через  обвалившуюся  трубу  добрый  Санта  Клаус,  когда
светятся  радостью  глаза  отца,  несущего  своим  малышам
игрушечный  домик,  в  котором  сквозь  раскрытые  окна  и
двери  можно  увидеть  книжки,  игрушки  и  блестящие
украшения.  Какое  происшествие  может  привлечь  вни¬
мание  в  эти  дни,  когда  людьми  владеет  стремление  к
 45

чистым  радостям  семейного  очага,  когда  отдыхают
перья  и  смолкают  дурные  страсти,  а  добрые  чувства,
раскинув  крылья,  парят  словно  голуби  в  летний  день.
Даже  судебный  процесс  Гито,  от  которого  мы  отвра¬
щаем  сегодня  свой  взор,  чтобы  не  омрачить  траурной
вуалью  розовый  туман,  тоже  прервался,  как  бы  в  изне¬
можении,  не  то  из-за  отсутствия  свидетелей,  не  то  из-за
неумеренной  их  болтливости,  не  то  из-за  смерти  супруги
одного  из  присяжных.  Бюст  преступника  отливают  из
бронзы;  с  непостижимым  для  нас  удовольствием  он
позволил  снять  с  себя  маску,  после  того  как  его  убедили
сбрить  бороду,  чтобы  в  грядущие  дни  все  любовались
его  изображением.  Женщина,  которая  раньше  была  его
супругой,  а  теперь  опирается  на  руку  другого,  пришла
с  малюткой  дочерью  в  мрачную  тюремную  камеру  и,  ры¬
дая,  сказала  последнее  прости  убийце.
 Над  снующей  толпой,  над  цветами,  над  зелеными
ветвями  рождественской  елки  возникают,  как  чудовищ¬
ные  призраки,  странные  слухи:  некая  компания,  связан¬
ная  с  Перу,  утверждает,  будто  жители  Северной  Аме¬
рики  имеют  право  на  все  золото,  на  все  богатства  Юж¬
ной  Америки;  следовательно,  в  Перу  произойдет  то  же,
что  происходит  в  Мексике,  и  случится  это  потому,  что
в  уплату  безрассудно  заключенного  займа  Перу  предо¬
ставило  все  свои  рудники,  все  золотые  россыпи,  все  се¬
ребряные  месторождения,  все  залежи  гуано  жадным
кредиторам,  а  в  обеспечение  договора  отдало  все  свои
порты  и  железные  дороги.
 И  евреи  тоже  празднуют  свою  хануку.  И  потомки
пилигримов  празднуют  далекий  день  высадки  посланцев
свободы,  прибывших  в  декабре  двести  шестьде¬
сят  один  год  назад  на  берега  таинственной  Америки.
Подобно  полякам,  евреи  создают  себе  родину  из  своей
религии.  Иные  создают  ее  из  любви,  а  когда  умирает
 46

любовь,  бродят  по  земле  как  неприкаянные!  Иные  соз¬
дают  ее  из  мечты!  Древний  язык,  зародившийся  в  те
далекие  времена,  в  которые  уходят  корни  могучей  порос¬
ли  современных  народов,  хранится  как  фамильная  дра¬
гоценность  в  домах  евреев.  Для  них  безразличие  к  ре¬
лигии  —  не  грех  неверия,  а  предательство.  Покинуть
храм  в  дни  праздника,  значит  дезертировать  из-под  зна¬
мен  родины...  Можно  покинуть  даже  родину,  но  только
не  в  годину  бедствия.  Евреи  закрывают  мастерские  и
лавки  в  дни,  освященные  их  церковью,  и  славят  танца¬
ми  и  песнопениями  подвиги  Иуды  Маккавея,  который
был  назван  так  за  то,  что  палицей  разил  тиранов  и  во
главе  своих  воинов-освободителей  победоносно  вступил
в  храм,  оскверненный  низким  Антиохом.  Это  произошло
более  двух  тысяч  лет  назад.  И  все  же  как  недавнее
смертельное  оскорбление  возмущает  евреев  чудовищное
святотатство  кровавого  сирийского  царя,  окропившего
водой,  в  которой  варилась  свинина,  священный  храм
Соломона  и  убившего  такое  множество  евреев,  что
страшная  гекатомба  поднялась  выше  храма.  До  сих  пор
обжигает  бледные  истощенные  лица  евреев  пламя  ко¬
стра,  в  который  бросил  Антиох  Епифан  священное  пи¬
сание.  До  сих  пор  снедает  их  жар,  пылавший  в  груди
предков,  которые  под  знаменем  Маккавея  гордо  восста¬
ли  против  царского  полководца  и,  словно  волны  мор¬
ские,  в  гневе  ринулись  через  долы  и  горы.
 Потомки  пилигримов  тоже  справляют  свой  праздник,
но  —  увы!  Теперь  это  не  мирные  люди,  шагавшие  в  гру¬
бых  рабочих  башмаках  по  снегам  мыса  Код,  они  натяги¬
вают  на  ноги  солдатские  сапоги  и  идут  кто  в  Канаду,  кто
в  Мексику.  Так  говорил  перед  лицом  президента  Соеди¬
ненных  Штатов,  возглавлявшего  банкет  и  являющегося
членом  ассоциации,  один  из  сенаторов,  который  вместе
с  тем  справедливо  заметил,  что  жалкие  люди,  по  лено¬
 47

сти  или  невежеству  уклоняющиеся  от  активного  участия
в  делах  своего  народа,  вызывают  в  нем  гнев  и  презре¬
ние.  Сенатор  Хоули  сказал:  «А  если  мы  захватим  и
Канаду  и  Мексику  и  станем  царить  без  соперников  на
континенте,  какую  же  цивилизацию  создадим  мы  в  бу¬
дущем?»  Цивилизацию  опасную,  цивилизацию  Карфа¬
гена!
 Кипучую  деятельность  проявил  в  государственном
департаменте  бесстрашный  Блейн.  С  одной  стороны,  он
твердо  держался  в  горах  перешейка,  закрывая  путь  ка¬
кому  бы  то  ни  было  из  народов  Европы.  С  другой  сто¬
роны  —  потребовал  от  Англии,  чтобы  она  признала
Соединенные  Штаты  неограниченным  хозяином  всей
Америки,  хотя  это  и  противоречило  договору  Клейтона  —
Бульвера.  Кроме  того,  под  предлогом  мирных  перегово¬
ров  он  решительно  поддержал  требование,  выразившееся
в  безумных  суммах,  которое  предъявила  Перу  некая
крупная  компания,  купившая  права  уехавшего  француза.
И,  видя,  что  смелый  и  решительный  секретарь  не  соби¬
рается  по  собственной  воле  покинуть  государственный
департамент,  президент  Артур,  удовлетворяя  настоя¬
ниям  прессы,  взывающей  к  миру  и  разуму,  заменил  его
умеренным  и  серьезным  господином,  который  обладает
здравым  консервативным  образом  мыслей,  гладко  вы¬
бритым  лицом  ловкого  адвоката  и  превосходной  репута¬
цией  человека,  унаследовавшего  политическую  сметку  от
своих  предков,—  а  именно  господином  Фрелинхейзеном.
Поскольку  в  палате  представителей  не  было  оратора,
члены  конгресса,  скорее  желая  провалить  бесстрашного
и  грозного  кандидата  Хайскока,  чем  руководясь  особы¬
ми  заслугами  своего  избранника,  выдвинули  депутата,
который  раньше  чем  разить  словами  разил  пулями  и
равно  умел  пользоваться  книгой  и  заступом,—  генерала
Кейфера.  Он  одевается,  как  фермер,  говорит  спокойно,
 48

спорит  искусно  и  пространно;  его  открытое  лицо  выра¬
жает  решительность  и  целеустремленность,  которых
требует  его  пост.  Но  как  говорить  об  этих  людях  сего¬
дня,  когда  они,  как  и  все,  бегут  от  бурь  общественной
жизни  и,  оставив  удобные  кресла,  спешат  по  рождествен¬
ской  дорожке,  чтобы  повесить  кто  свой  министерский
портфель,  кто  свое  новое  звание  на  рождественскую
елку,  поджидающую  их  дома.
 Взгляните!  Вот  благоуханное  рождественское  дерев¬
це,—  это  не  ель  и  не  кедр,  вульгарные  деревья,  остав¬
ленные  в  удел  скромному  люду.  Взгляните  на  венок  из
цветов  и  листьев  далекой  Германии.  Как  хороши  звезды
из  вечнозеленого  мирта  и  лавровые  гирлянды.  Как  чу¬
десно  украсят  они  стены  роскошно  убранной  столовой
и  карнизы  дверей  и  окон!  Вот  омела,  священное  дерево
галлов,—  перед  ним  жрицы  и  друиды  клялись  в  вечной
ненависти  к  Цезарю,  а  зеленые  ветви  омелы,  озаренные
мерцающим  светом  теплой  ночи,  внимая  воинственному
кличу  Веледы,  склонялись  в  таинственному  лесу  перед
немыми  дольменами!  Вот  фиалки  Неаполя  и  Пармы!
Вот  корзины  роз,  огромных  роз  Франции;  пунцовые
гвоздики  и  желтые  иммортели  Италии;  римские  гиацин¬
ты,  японские  камелии!  Возьмите  их  и  положите  у  колы¬
бели  своего  сына  —  это  мой  рождественский  дар!
 «Опинъон  Насьоналъ»,  Каракас,
 6  января  1882  года.
 4  X.  Марти

ПРИЗОВОЙ  БОКС
 Боксеры.  —  Парень  из  Бостона  и  гигант  из  города  Трой.  —  Рекла¬
маподготовка,  триумфальное  шествие,  условия  борьбы  и  сама
борьба.  —  Город,  поездка  в  цирк
 Нью-Йорк,  17  февраля  1882  года.
 вободно  летит  по  бумаге  перо,  когда  рас¬
сказывает  о  великих  событиях;  с  трудом
влачится  оно,  когда  повествует,  как  сейчас,
о  явлениях  грубых,  лишенных  красоты  и
благородства.  Перо,  подобно  девственнице,
должно  быть  непорочным.  Оно  трепещет,
как  рабыня,  покидает  бумагу,  словно  беглец,  замирает  в
руках  пишущего,  как  будто,  рассказывая  о  преступле¬
нии,  само  совершает  преступление.  Вот  перед  вами  люди,
которые  бросаются  друг  на  друга  словно  быки,  сорев¬
нуются  в  силе,  кусаются  и  ца¬
рапаются  в  пылу  битвы;  потом
один  из  них  —  залитый  кровью,
с  выбитыми  зубами,  рассечен¬
ным  лбом  и  ободранными
руками,—  шатаясь  и  падая,  вы¬
ходит,  чтобы  получить  набитый
деньгами  кошелек,  заработан¬
ный  в  этом  бою;  и  толпа  ревет
от  восторга,  кидает  в  воздух
шляпы  и  вызывает  победителя,
 50

окружив  арену.  Тем  временем  соперник  со  сломанным
позвоночником  лежит  бездыханный  на  руках  товарищей,
а  женщина  плетет  венки,  которые  украсят  его  послед¬
ний  приют.
 Это  соревнование  —  всенародное  событие;  оно  вызы¬
вает  волнение  на  железных  дорогах  и  телеграфе;  надолго
прерывает  дела;  его  обсуждают  на  площадях  рабочие  и
банкиры;  и  под  звон  бокалов  люди  договариваются  о
ставках,  а  газеты,  мимоходом  осуждая  то,  о  чем  сами
пишут  так  подробно,  повествуют  о  приезде,  отъезде,
разговорах,  отдыхе,  тренировках,  борьбе  и  поражениях
соперничающих  боксеров.  О  пульсе  этих  низменных  со¬
зданий  говорят  как  о  пульсе  мучеников,  обсуждают  их
формы,  подробно  живописуют  белизну  и  эластичность
их  кожи,  измеряют  их  мышцы  и  силу  удара,  рассказы¬
вают  об  их  весе,  привычках,  любимых  блюдах,  повто¬
ряют  произнесенные  ими  фразы,  описывают  их  боевые
эмблемы  и  предназначенную  для  боя  обувь.
 Таков  бокс.  Закончился  бой  гиганта  из  города  Трой
и  парня  из  Бостона.  Перед  двумя  тысячами  зрителей
рухнул  на  землю  неподвижный,  залитый  кровью  гигант.
Новый  Орлеан  растерян,  многие  города  поражены  не¬
ожиданностью,  Бостон,  Нью-Йорк  и  Филадельфия  —
в  заметном  возбуждении.  Я  вижу,  как  шумным  роем  об¬
лепили  набитый  газетами  фургон  городские  ребятишки,
эти  сгнившие  на  дереве  незрелые  плоды.  Покупатели,
обступив  фургон,  с  нетерпением  ждут  газет.  Ломовая
лошадь  тащит  фургон  дальше,  и  газетчики,  обхватив
толстые  пачки,  кубарем  летят  на  землю.  Тут  и  несчаст¬
ные  малыши  в  лохмотьях,  и  хорошо  одетые  девчонки  с
уже  развращенной  душой,  и  алчные  маленькие  ирланд¬
цы,  с  проклятиями  поднимающие  из  уличной  грязи  по¬
терянную  в  драке  дырявую  шапку.  Подъезжает  новый
фургон,  и  вспыхивает  новая  драка.  Те,  кто  захватил
 4*
 51

газеты,  стараются  как  можно  скорее  распродать  их  нетер¬
пеливым  покупателям.  Дрожа  под  ледяным  дождем,
люди  жадно  ищут  сообщений  о  исходе  боя  в  бюллетенях,
вывешенных  на  зданиях,  где  помещаются  редакции  га¬
зет.  И  сын  читает  в  принесенной  отцом  газете,  в  какой
именно  глаз  пришелся  удар,  и  как  хорош  был  другой
удар,  угодивший  противнику  прямо  в  нос,  и  тот  удар,
что  бросил  его  на  землю,  и  каким  образом  можно  убить
человека,  легонько  оттолкнув  назад  его  голову,  а  другой
рукой  ударив  его  по  горлу.  И  газеты  помещают  портре¬
ты  боксеров  и  описание  их  ударов  и  боевых  эмблем.  И  в
семье  за  обедом  толкуют  о  том,  как  один  из  друзей  про¬
играл  сто  долларов,  а  другой  выиграл  тысячу,  потому
что  все  утверждали,  будто  победит  гигант,  а  неожидан¬
но  победил  тот  парень.  Таков  был  в  день  боя  Нью-Йорк.
 А  что  же  происходило  на  поле  боя?  Оно  было  да¬
леко,  на  юге,  близ  моря,  под  сенью  кедров  и  дубов.  Этот
бой  —  не  драка  бездельников,  в  которой  гнев  распаляет
вражду,  неудача  охлаждает  ее,  а  прихоть  диктует  свою
волю.  Тут  все  установлено  заранее,  как  в  старинных
турнирах;  определены,  словно  речь  идет  о  скаковых  ло¬
шадях,  вес  боксеров  и  правила  соревнования;  в  фор¬
мальном  соглашении  тщательно  оговорено,  что  против¬
ники  дерутся  стоя,  что  запрещается  зажимать  в  руке
камни  и  железные  предметы  и  разрешается  иметь  в  по¬
дошве  башмаков  не  более  трех  гвоздей  с  круглой  шляп¬
кой,  в  полдюйма  длиной;  в  качестве  высшей  формы  эти¬
кета  принято,  что  на  этот  раз  боксер  не  будет  кусаться,
царапаться  и  наносить  удары  противнику,  если  тот  кос¬
нулся  рукой  и  коленом  земли  либо  упал  на  веревки  или
изгородь,  которая  окружает  арену.  На  арене  представ¬
ляющей  собой  ровное  поле  не  больше  двадцати  четырех
квадратных  футов,  должны  быть  вывешены  на  всеобщее
обозрение  боевые  эмблемы  каждого  соперника:  в  этот
 52

раз  арфа,  солнце,  луна  и  герб  с  орлом,  парящим  на
звездном  небе,  были  изображены  на  щите  тройского  ги¬
ганта,  а  орел,  несущий  среди  туч  американский  герб,
окруженный  флагами  Ирландии  и  Северной  Америки,—
на  щите  силача  из  Бостона.  Ведь  именно  из  Ирландии
пришел  сюда  вместе  с  многочисленными  переселенца¬
ми  этот  варварский  обычай.
 История  —  это  переход  от  человека-зверя  к  человеку-
человеку.  Но  порой  просыпается  в  человеке  зверь,  и  то¬
гда  зубы  его  готовы  вонзиться  в  живое  тело,  горло  сох¬
нет  в  зловещей  жажде,  глаза  горят,  а  сжатые  кулаки
ищут  добычи.  Обуздать  этого  зверя,  подчинить  его  ан¬
гелу  —  вот  победа  человека.  В  те  времена,  когда  искус¬
ные  ацтеки  или  просвещенные  перуанцы  прокладывали
дороги  среди  обрывистых  скал,  направляли  по  гигант¬
ским  каналам  речную  воду  и  украшали  пальцы  своих
женщин  изысканными  драгоценностями,  одетые  в  звери¬
ные  шкуры  люди  севера,  открытой  грудью  встречавшие
копья  римских  солдат,  раскидывали  кочевья  в  диких
горах  и  пожирали  едва  обжаренное  на  костре  мясо  не-
освежеванных  животных,  которых  задушили  своими  же¬
лезными  руками.  Плечи  людей  были  подобны  горным
склонам,  ноги  —  стволам  деревьев,  руки  —  палицам,  го¬
лова  —  зарослям  кустарника.  Жить  —  означало  отвое¬
вывать  лес  у  зверей.  Но  теперь  наша  жизнь  —  это  не
дикая  скала,  а  высеченная  в  скале  статуя.
 Вот  почему  мы  ужасаемся,—  словно  встретив  внезап¬
но  Каина  на  улицах  современного  города,—  когда  на¬
блюдаем,  как  искусство  и  печать  пресмыкаются  у  ног
человека-зверя;  как  изображают  и  славят  это  великолеп¬
ное  животное,  подстерегая  момент,  когда,  обнажив  могу¬
чий  торс,  он  пробует  силу  своего  удара  на  кожаном  мяче,
взлетающем  под  самый  потолок;  а  позже,  под  востор¬
женные  крики  зрителей,  подобные  удары  обрушатся  на
 53

хрустнувший  череп,  на  распухшие  губы,  на  обессиленное
тело  дрогнувшего  противника.  Боксеры  учатся  приемам
боя,  набираются  сил,  сгоняют  лишний  вес,  живут  уеди¬
ненно  в  деревне  вместе  со  своим  тренером,  который  обу¬
чает  их  великолепным  ударам,  запрещает  всяческие  из¬
лишества  и  показывает  своих  учеников  профессиональ¬
ным  игрокам,  которые,  прежде  чем  ставить  на  своего
парня,  хотят  его  видеть,  потому  что  «это  их  ремесло»  и
они  должны  ставить  «на  самого  лучшего  парня».  Ремес¬
лом  это  является  и  для  самих  боксеров,  которые  никогда
раньше  друг  друга  не  видели  и  впервые  встречаются  на
арене.  Но  какой-нибудь  делец  поставил  две  тысячи
долларов  на  одного  из  них,  а  какой-нибудь  журналист  —
две  тысячи  на  другого,  и  они  начинают  бой,  кровавый
бой,  в  котором  можно,  ломая  кости  и  черепные  короб¬
ки,  заработать  и  деньги,  и  славу  «чемпиона  Америки  в
тяжелом  весе»,  потому  что  заморыши  весом  в  сто
тридцать  фунтов  борются  за  звание  лучшего  боксера
в  легком  весе,  а  здоровенные  парни,  весящие  двести
фунтов,  сражаются  за  право  называться  чемпионом  тя¬
желого  веса.
 Едва  становится  известен  день  боя,  как  боксерами
завладевают  их  «учителя».  Они  запрещают  своим  «бое¬
вым  парням»  пить  и  встречаться  с  женщинами,  чтобы
не  пострадал  кошелек  того,  кто  поставил  на  «их  кулаки».
И  вся  страна  становится  гигантской  ареной.  Соперники
ездят  по  городам  и,  надев  кожаные  перчатки,  сражают¬
ся,  обнаженные  до  пояса,  в  театрах,  на  площадях,  на
эстрадах  кабаков.  Повсюду  красуются  их  боевые  эмбле¬
мы,  повсюду  зрители  толкуют  об  их  подвигах  и  щупают
их  мускулы,  взвешивая  шансы  на  выигрыш,  прежде  чем
заключить  пари.  В  городах  создаются  сообщества,  ко¬
торые  спорят  о  достоинствах  своих  кумиров,  грозя  друг
другу  револьверами  и  ножами;  Трой  обожает  своего  ве¬
 54

ликана,—  он  и  хозяин  театра,  и  отец  семейства,  и  знаме¬
нитый  боксер,—  но  пылает  ненавистью  к  Бостону,  кото¬
рый  гордится  своим  зверем,  ибо  нет  человека,  который
не  упал  бы,  обливаясь  кровью,  на  землю  под  ударами
бостонского  парня.  Из  месяца  в  месяц  идет  драка  на
площадях,  и  никто  ее  не  запрещает.  Есть  законы,  но  та¬
кие  же,  как  в  Мексике,  где  в  округе  Теноксильяне  закон
запрещает  бои  быков,  способные  и  из  человека  сделать
быка,  но  разрешает  их  в  соседнем  городке  Тлальнепант-
ле,  где  некогда  молился  в  своей  высокой  башне  великий
Нетсауалькойотл  —  превосходный  поэт,  правитель  и
полководец,—  а  теперь  убивают  животных  люди,  одетые
в  театральные  одежды  тореро,  люди,  которых  великое
прошлое  их  страны  предназначало  к  самым  славным
деяниям.
 В  каждом  штате  —  свои  законы,  и  среди  достойных
людей,  издающих  законы,  имеются  противники  челове¬
коубийства;  поэтому  с  приближением  назначенного  дня
боксеры  начинают  метаться  из  города  в  город,  боясь
угодить  в  тюрьму.  Но  им  всегда  удается  найти  прибе¬
жище  в  другом  штате,  и  там  их  встреча  превращается  в
народное  празднество.  Из  дальних  мест  прибывают  по¬
езда,  набитые  любителями  бокса  и  игроками,  все  они
бросают  свои  дела,  оставляют  семьи,  чтобы  долгождан¬
ным  утром  кричать,  размахивать  руками  и  бесноваться
в  стотысячной  толпе,  которая  кольцом  сомкнется  вокруг
поля  боя.  Тут  и  банкиры,  и  судьи,  и  важные  особы,  и
члены  церковных  общин,  и  богатые  юнцы,  которых  слов¬
но  тяготят  их  деньги;  это  не  просто  бездельники  и  игро¬
ки.  В  каждом  городе  есть  центр,  который  руководит
игрой,  а  в  некоторых  городах  и  несколько  центров.  Каж¬
дое  сообщество  посылает  своих  представителей;  каждый
игрок,  назначающий  ставку,  посылает  для  наблюдения
своего  человека;  каждый  любитель  бокса  хочет  насла¬
 55

диться  всеми  перипетиями  боя.  Двери  отелей  и  рестора¬
нов  не  закрываются.  Расточительные  детища  азарта  по¬
ражают  своей  роскошью,  а  профессиональные  боксеры  —
своими  могучими  мускулами  —  дам  и  девиц  города,  ко¬
торые,  вместо  того  чтобы  с  отвращением  отвести  глаза
от  боксеров,  рассматривают  их  с  любопытством  и  восхи¬
щением,  словно  великих  людей  или  высшие  существа.
 Бой  состоялся  в  окрестностях  Нового  Орлеана,  и  жи¬
тели  города  вытащили  старые  кошели,  туго  завязанные
еще  со  времен  ужасной  войны,  чтобы  поставить  свои  за¬
лежавшиеся  сбережения  «на  кулаки»  силачей.  Улицы  по¬
ходили  на  коридоры  дома,  а  встреча  боксеров  казалась
семейным  событием.  Кругом  звенели  бокалы,  раздава¬
лись  громкие  голоса;  в  магазинах,  на  площадях  люди
обсуждали  боевые  качества  парней  и  скопом  отправля¬
лись  поглазеть  на  мощную  спину,  округлые  плечи  и
крепкие  бедра  атлетов.  Одни  возвращались  уныло,  по¬
тому  что  у  их  силача  оказалось  слишком  много  мяса  на
костях,  другие  —  ликуя,  потому  что  их  парень  —  сплош¬
ные  кости  и  мускулы.  Врачи  приходили  группами,  что¬
бы  взглянуть  на  такой  великолепный  экземпляр  челове¬
ка-зверя.  Приходили  и  дамы,  стремясь  пожать  своей
тонкой  ручкой  лапу  героев.
 Весь  город  еще  с  ночи  готовился  к  утреннему  отъ¬
езду.  Люди,  за  десять  долларов  купившие  право  любо¬
ваться  долгожданным  боем,  спят  в  креслах,  на  кушет¬
ках,  опершись  о  перила  балконов  —  в  страхе  как  бы  не
ушел  без  них  поезд.  Они  оставляют  на  хранение  в  оте¬
лях  драгоценности,  чтобы  их  не  украли  дорогой.  И  вот
наконец  мчится,  пересекая  болотистые  равнины  Луизи¬
аны,  скорый  поезд,  а  в  нем  боксеры,  их  секунданты,  губ¬
ки,  лечебные  снадобья  и  деньги.  Вагоны  набиты  бит¬
ком,  не  вместившиеся  пассажиры  едут  на  крышах.  Тут
пьют,  там  кричат,  там  предлагают  и  принимают  ставки.
 5$

Тут  говорят,  что  хороший  боксер  должен  обладать  от¬
вагой,  ловкостью  и  выносливостью.  Там  вспоминают,
как  в  старые  времена  сила  кулаков  решала  предвыбор¬
ную  борьбу  в  Нью-Йорке,  как  некий  Мак  Кой  убил  в
цирке  Криса  Лилли,  как  Хойер  «в  молниеносной  схват¬
ке»  победил  Салливена  и  «зажглась  иллюминация  на
Парк-Роу»—  знаменитой  старой  улице,  которая  выхо¬
дит  теперь  к  почтамту,—  и  долго  еще  все  читали  на  све¬
тящемся  транспаранте:  «Том  Хойер  —  чемпион  Амери¬
ки».  А  там,  потягивая  крепкие  напитки,  рассказывают,
что  Хинен  умер  после  боя  с  Моррисеем,  а  Джонс,
сражаясь  с  Мак  Коем,  получил  такой  удар  по  черепу,
что  свалился  на  землю  и  его  рвало,  словно  при  сотрясе¬
нии  мозга,  о,  этот  Мак  был  великий  боксер,  руки  у  него
вертелись,  как  крылья  ветряной  мельницы,  он  одним
ударом  перебил  шею  Аллену.  И  солнечные  лучи  пото¬
ком  льются  в  окна  вагона!..
 В  городе  на  Миссисипи  задолго  до  назначенного
часа  толпы  народа  окружили  место  боя;  люди  сидели
верхом  на  ветках  деревьев,  теснились  на  балконах,  ка¬
рабкались  на  крыши.  Поток  пассажиров  вылился  из  при¬
бывшего  поезда.  На  лугу,  между  двумя  концентрически
расположенными  кругами  оград,  прогуливаются  приви¬
легированные  особы.  Посредине  —  посыпанная  песком
арена.  Весело  болтая,  усаживаются  подле  самой  арены
репортеры.  Но  вот  воздух  огласился  криками  «ура!»,
и  все  шляпы  приветственно  взмыли  вверх:  появились
суровый  Салливен,  в  коротких  штанах  и  зеленой  флане¬
левой  рубашке,  и  красавец  Райан,  тройский  гигант,  в
белом  наряде.  В  публике  много  дам.  Пока  соперники,  об¬
менявшись  рукопожатием,  готовятся  к  кровопролитному
бою,  секунданты,  присев  на  землю,  подсчитывают  деньги,
поставленные  на  обоих  боксеров.  Им  смотреть  на  борь¬
бу  незачем.  Вскоре  оба  противника  падают  на  землю;  их
 57

уносят,  каждого  в  его  угол,  растирают  лечебными  сна¬
добьями,  и  они  снова  бросаются  в  бой,  нанося  друг  дру¬
гу  сокрушительные  удары;  черепа  звенят,  словно  нако¬
вальня  под  молотом;  кровь  покрывает  красными  пятна¬
ми  одежду  Райана,  он  падает  на  колени,  а  парень  из
Бостона,  весело  улыбаясь,  направляется  в  свой  угол.
Публика  разражается  воплями.  Райан  поднимается,  ша¬
таясь;  Салливен,  посмеиваясь,  снова  нападает.  Они  ло¬
мают  друг  другу  шеи,  расплющивают  лица,  спотыкаясь,
бредут  по  углам  и  откидываются  на  веревки.  Девять  раз
вступают  они  в  бой,  девять  раз  терзают  друг  друга;  но
вот  гигант  падает  плашмя  на  землю,  он  уже  не  стоит  на
ногах,  не  помогают  и  подбитые  гвоздями  башмаки;  по¬
лучив  сокрушительный  удар,  он  падает  бездыханный,
и  секундант  поднимает  вверх  губку  в  знак  поражения.
 На  двух  этих  парней  во  всех  городах  страны  было
поставлено  триста  тысяч  долларов;  все  телеграфные
провода  были  заняты  передачей  точных  сведений  о
подробностях  схватки;  на  улицах  больших  городов  стоя¬
ли  толпы  народа,  встретившие  громом  аплодисментов
или  криками  негодования  известие  о  победе;  на  торже¬
ствах  в  честь  победившего  бостонца  играла  музыка.
И  снова  появляются  в  цирках  и  кабачках,  вызывая  во¬
сторги  и  преклонение,  юноши  и  гиганты.  А  в  городе  на
Миссисипи  еще  красен  от  крови  и  затоптан  ногами  мор¬
ской  песок!  Этот  народ  подобен  дереву:  часто  в  корнях
могучих  деревьев  гнездятся  черви.
 «Опиньон  Насъоналъ»,  Каракас,
 4  марта  1882  года.

ПИСЬМО  ИЗ  НЬЮ-ЙОРКА
 Миссисипи  выходит  из  берегов.  —  Социальная  борьба.  —  Множество
новостей.  —  Разбитый  памятник.  —  «Нельзя  воздвигать  памятни¬
ки  предателям/»—  История  майора  Андре  и  предателя  Арнольда.—
Подобострастие  колонистов.  —  Кровь  льется  в  Омахе.  —  Серьез¬
ные  забастовки.  —  Сан-Франциско  против  китайцев.  —  Соединен¬
ные  Штаты  закрывают  двери  перед  китайцами.  —  Вашингтон,
Чикаго,  Бостон.  —  Конь  Шеридана
 Нью-Йорк,  12  марта  1882  года.
 иссисипи  вышла  из  берегов.  Прекрасная
река,  которую  испанцы  увидели  первыми
из  всех  жителей  Европы,  заливает  своими
водами  деревни  и  поместья,  уносит  сотни
людей  и  тысячи  голов  скота.  Она  наводни¬
ла  долины,  превратила  в  море  всю  округу.
И,  подобно  речной  воде,  врывается  в  газеты  множество
новостей:  юбилейные  торжества,  битвы  в  конгрессе,  из¬
вещения  о  смерти,  рассказы  о  преступлениях,  описания
празднеств,  сообщения  о  грозных  мятежах,  вспыхнув¬
ших  в  молодых  городах  далеко¬
го  Запада  и  представляющих
собой  лишь  робкие  опыты  гря-
дущего  разрушительного  пере¬
ворота,  к  которому  приведет
страну  борьба  “людей  труда  с
людьми  капитала.  Из  Европы
приходят  в  эти  края  и  жизнен¬
ные  силы,  и  смертельный  яд.
 Труженик,  который  приезжа¬
ет  сюда,  уже  отравлен  нена¬
 59

вистью.  Если  он  преуспевает,  злоба  его  смягчается,
потому  что  злоба  питается  несчастьем.  Но  если  он  доби¬
вается  успеха  с  трудом  или  не  добивается  вовсе,  нена¬
висть,  переполняющая  его  сердце,  передается  другим.
Когда  человек  живет  исключительно  в  погоне  за  богат¬
ством,  стремление  к  собственности  не  знает  границ,  оно
развращает  людей  образованных  и  губит  невежествен¬
ных.  Все  видят,  как  объединяются  и  поддерживают  друг
друга  богачи,  чтобы  защититься  от  требований  бедно¬
ты.  И  обездоленные  чужестранцы,  возмущенные  тем,  что
явный  сговор  богачей  препятствует  их  благополучию,
разжигают  гнев  и  пробуждают  сознание  потерявших
покой  бедняков.  В  этой  стране  должны  быть  выработа¬
ны  —  хоть  это  и  кажется  преждевременным  пророче¬
ством  —  новые  законы  как  для  людей,  живущих  трудом,
так  и  для  людей,  которые  этот  труд  покупают.  На
исполинской  арене  разрешится  наконец  исполинская  за¬
дача.  Здесь,  где  трудящиеся  так  сильны,  они  будут  бо¬
роться  и  победят.  Решение  задачи  запаздывает,  но  не
снимается.  Отказаться  от  решения  —  значит  оставить
все  зло  в  наследство  нашим  сыновьям.  Мы  должны  жить
в  наше  время,  бороться  в  наше  время,  смело  говорить
правду,  ненавидеть  благополучие,  добытое  ценой  бесче¬
стия,  и  жить  мужественно,  чтобы  с  чувством  удовлетво¬
рения  и  успокоения  вкусить  великое  благо  смерти.
В  других  странах  мы  наблюдаем  национальные  распри
и  политические  бои.  В  этой  стране  разразится  грозная
социальная  битва.
 Однако  от  предвидения  пора  перейти  к  видению.
Глаза  не  могут  охватить  все,  что  открывается  им.  Умер
вождь  негритянского  народа.  Восстают  горнорабочие  и
железнодорожники,  добиваясь  повышения  заработной
платы.  Жадные  калифорнийцы,  завидуя  воздержанным
китайцам,  на  бурных  митингах  требуют  установления
 60

ограничительной  квоты  для  приезжающих  китайцев.  Де¬
вушка,  которая  слишком  мало  зарабатывала,  пока  носи¬
ла  женскую  одежду,  переоделась  мужчиной  для  того,
чтобы  работать  поваренком  или  приказчиком  в  магазине
и  получать  большую  плату;  за  это  она  была  арестована,
что  возбудило  всеобщее  любопытство,—  теперь  она  на
свободе.  Какой-то  провинциальный  город  утверждает,
что  напрасно  в  Европе  так  превозносят  Патти,—  как
будто  воздавать  дань  уважения  тому,  кто  его  заслужи¬
вает,  не  значит  уважать  самого  себя.  Старые  бойцы  со¬
бираются  вместе,  чтобы  вспомнить  о  своих  ранах,  похо¬
дах  и  битвах.  Восемнадцатилетние  девушки  спрашивают
у  газет,  можно  ли  в  их  возрасте  выходить  замуж,  не  слу¬
шая  советов  матери,  на  что  одна  из  газет  отвечает,  что
в  восемнадцать  лет  чувства  еще  не  созрели  и  подобны
весеннему  цветку,—  неизвестно,  выдержит  ли  он  паля¬
щие  лучи  летнего  солнца  и  зимнюю  стужу;  вот  почему,
как  ни  горек  для  дочери  материнский  совет,  это  совет
хороший.  В  день  святого  Патрика  маршируют  по  городу
вслед  за  гарцующим  на  коне  генералом  разукрашенные
зелеными  лентами  сыны  Ирландии,  в  грубых  башмаках
и  диковинных  шляпах.  Открывается  выставка  вееров;
готовится  разрушение  памятника;  в  эти  дни  предвестий
продаются  горы  газет.  В  Вашингтоне  президент  дает
банкет,  и  за  столом,  уставленным  розами  и  жасмином,
чествуют  доблестных  членов  верховного  суда.  Состоялось
фантастическое  шествие  циркачей:  впереди  шагали  мо¬
гучие  девицы,  одетые  шотландскими  королевами,  и  акро¬
баты  в  нарядах  графов  и  герцогов,  а  среди  них,  озарен¬
ные  бледным  светом  уличных  фонарей,  мелькали  холки
арабских  скакунов,  гривы  львов,  пасти  шакалов,  сло¬
новьи  клыки,  горбы  верблюдов,  глаза  гиен.  А  какая  пе¬
чальная  история  вспоминается  в  связи  с  памятником,  ко¬
торый  решено  разрушить.  Это  история  молодого  воина,
 61

тело  которого  с  почетом  покоится  в  Вестминстерском  аб¬
батстве.  В  те  времена,  когда  Вашингтон  сражался  против
Англии,  молодой  офицер  по  приказу  своего  командира
покинул  ряды  англичан  и  пробрался  в  американскую
крепость.  После  того  как  он  договорился  о  плате  за  из¬
мену,  которая  должна  была  передать  крепость  в  руки
англичан,  он  попытался  уйти  к  своим  сквозь  цепь  аме¬
риканских  часовых.  И  Вашингтон  приговорил  отважного
майора  Андре,  как  предателя,  к  смертной  казни  через
повешение.  Ему  завязали  глаза,  накинули  петлю  на  шею,
и  он  твердым  шагом  взошел  на  тележку,  служившую
эшафотом.  В  тот  же  миг  ее  выбили  из-под  ног  юноши,
и  он  повис  на  веревке,  казненный  за  предательство.  Это
знаменательное  событие  достойно  подробного  рассказа.
Арнольд  был  американский  генерал,  пороки  этого  че¬
ловека  равнялись  его  храбрости,  а  его  отвага  —  его
легкомыслию.  Как  все  порочные  люди,  он  нуждался  в
деньгах:  когда  Вашингтон  назначил  его  комендантом
крепости  Вест-Пойнт  —  орлиного  гнезда  на  реке  Гуд-«
зон,—  он  задумал  сдать  крепость  командующему  непри¬
ятельскими  силами.  Тот  послал  майора  Андре  как  лов¬
кого  и  смелого  офицера  разузнать,  какую  сумму  требует
Арнольд  за  свое  вероломство.  Сумма  была  установлена
и  даже  выплачена  заранее,  так  как  Арнольд  вручил
офицеру  планы  крепости.  Андре  спрятал  их  в  сапог,  и
они-то  и  послужили  причиной  его  смерти,  к  которой  не
следует  относиться  с  излишним  почтением  и  сожале¬
нием,  ибо  тот,  кто  вступает  в  сделку  с  низким  негодяем,
унижает  и  себя.  Майор  попал  в  руки  американских  сол¬
дат,  которые,  оказавшись  более  благородными,  чем  их
генерал,  отвергли  деньги,  предложенные  Андре  за  свое
освобождение,’  и  отвели  его  к  Вашингтону.  Андре  пред¬
стал  перед  военным  судом;  после  допроса  суд  пригово¬
рил  его  к  смертной  казни,  отказав  в  последнем  утеше¬
 62

нии:  умереть,  смело  глядя  в  ружейные  дула,  как  уми¬
рает  честный  солдат.  Тот,  кто  опозорил  себя,  умер  по¬
зорной  смертью.  Таков  суровый,  но  справедливый  закон.
А  теперь  слабодушные  американцы  просят  милостей  и
подачек  у  английской  метрополии.  Эти  покорные  слуги,
как  бы  рожденные  быть  рабами,  тратят  богатства,  уна¬
следованные  от  тяжко  трудившихся  отцов,  на  то,  чтобы
скрыть  свое  происхождение,—  ведь  высшая  аристокра¬
тия  чванного  Лондона  не  допустит  за  свой  стол  детей
ремесленников  и  земледельцев.  У  людей  с  золотым  жи¬
вотом  бывают  порой  собачьи  морды;  позор  и  преступле¬
ние  стыдиться  тех,  кто  сделал  родину  великой  и  сво¬
бодной,  ибо,  сделав  ее  свободной,  они  открыли  ей  корот¬
кий  и  широкий  путь  к  величию.  А  эти  люди  целуют
мантию  повелителя,  заковавшего  их  родину  в  цепи,
превратившего  ее  богатства  в  бремя,  ее  достоинство  —
в  колодки,  ее  разум  —  в  постыдное  невежество.  Этим
рабским  душам  и  пришла  мысль  воздвигнуть  на  берегах
Гудзона  памятник  Андре.  Но  молодой  поэт,  которому
во  время  войны  Севера  и  Юга  приходилось  срывать  зна¬
мена  с  вражеских  батарей,  разрушать  темницы,  подни¬
мать  на  них  флаги  и  одним  ударом  разбивать  оковы  ра¬
бов,  вскинул  на  плечо  лом  и  вышел  темной  ночью  на
берег  реки;  не  в  силах  сбросить  на  землю,  как  ему  хо¬
телось  бы,  позорный  памятник,  он  отбил  края  постамен¬
та  и  уничтожил  надпись,  чтобы  не  говорили,  будто  ал¬
тарь  предательству  стоит  рядом  с  величественным  хра¬
мом  свободы.  Поэт  подвергся  преследованиям,  так  как
этот  кусок  гранита  был  вытесан  и  установлен  на  сред¬
ства  Сайруса  Филда,  богатого  магната,  который  поста¬
рался  наказать  смельчака,  назвавшего  его  поступок  под¬
лостью.  Но  вот  перед  лицом  двухсот  человек,  собрав¬
шихся  в  прекрасном  городе  на  берегу  реки,  седовласый
старец,  подняв  к  небу  иссохшие  руки,  дрожащим  голо¬
 63

сом  призвал  не  допустить,  чтобы  на  священной  земле,
покоящей  тела  бойцов,  павших  за  независимость  своей
родины,  возвышался  памятник  в  честь  того,  кто,  вкушая
хлеб  и  вино  за  столом  недостойного  солдата,  замышлял
гибель  и  порабощение  страны,  которая  покрыла  себя
славой.  И  теперь  злосчастный  памятник  будет  разрушен.
 Еще  один  человек  умер,  и  над  его  могилой  собрались
тысячи  людей,  охваченных  волнением.  Это  был  кузнец,
оставшийся  без  работы.  Последнее  время  мы  наблюдаем,
как  в  крупных  рабочих  центрах  поднимается  волна  гне¬
ва.  Сильные,  широкоплечие  мужчины  оставляют  погас¬
ший  горн  и  остывшее  на  наковальне  железо;  слабые  жен¬
щины  с  тонкими  ловкими  руками  не  соглашаются  на
снижение  жалкой  заработной  платы,  которую  получают
они  на  прядильных  фабриках.  Одновременно  разрази¬
лись  забастовки  мукомолов  Чикаго,  шахтеров  Кумбер-
ленда,  землекопов  Омахи,  кузнецов  Питсбурга,  прядиль¬
щиц  Лоуренса.  В  Питсбурге  пролилась  кровь  двух
стражников.  В  Омахе  умер  от  удара  штыком  безработ¬
ный  кузнец.  Подрядчики  земляных  работ  в  Омахе  сго¬
ворились  платить  один  доллар  двадцать  пять  центов
в  день  рабочим,  которые  раньше  получали  доллар
и  пятьдесят  центов.  Возмущенные  землекопы  потребова¬
ли  увеличения  поденной  платы  на  двадцать  пять  центов.
Администрация  привезла  рабочую  силу  из  другого  окру¬
га.  С  тех  пор  Омаха  пылает  гневом.  Бастующие  рабочие
видят  в  ней  оплот  своей  борьбы.  Шестьдесят  стражни¬
ков  охраняли  место  работы,  но  три  тысячи  рабочих  Ома¬
хи,  выступив  с  развернутыми  знаменами  под  звуки  му¬
зыки,  окружили  перепуганных  стражников  и  разогнали
пришлых  землекопов.  Губернатор  призвал  милицию,  а
президент  выслал  ему  войска.  Толпа  бушевала,  словно
 64

море,  вокруг  вооруженных  солдат,  оскорбляла  и  поноси¬
ла  их.  Внезапно  солдаты,  опустив  штыки,  двинулись  на
рабочих;  толпа  заколебалась,  кто  отступил,  кто  бросился
вырывать  ружья  у  солдат,  и  в  этой  борьбе  один  из  рабо¬
чих  упал  на  землю  со  штыковой  раной  под  сердцем.  Сол¬
даты  отошли  на  старое  место,  толпа  разразилась  крика¬
ми.  Ее  вождь  не  хотел  мятежа.  Отстаивая  право  рабочих
получать  заработную  плату,  достаточную  для  безбедного
существования,  он  собрал  членов  рабочих  обществ,  чтобы
принять  меры  для  спасения  безработных  землекопов  от
голода  и  сопутствующего  голоду  малодушия.  Он  просил
сенаторов  добиться  от  президента  распоряжения  ото¬
звать  войска,  и  во  главе  двух  тысяч  рабочих  проводил  в
последний  путь  убитого  кузнеца,  в  честь  которого  будет
водружен  гранитный  памятник.  Похороны  походили  на
передышку  в  борьбе.  Многое  сказали  две  тысячи  без¬
молвных  людей.  А  готовые  к  бою  солдаты  стояли  в
строю  с  заряженными  ружьями  и  примкнутыми  штыка¬
ми.  Все  осталось  без  перемен;  и  сейчас  по-прежнему
стоят  они  лицом  к  лицу:  рабочие  и  солдаты.
 Далекий  большой  город  Сан-Франциско  оказался
ареной  необычной  борьбы.  Издавна  повелось,  что  ки¬
тайцы  исполняют  различные  сложные  работы  за  нич¬
тожную  плату  и  гораздо  искуснее,  чем  иммигранты-
европейцы,  которые  не  могут  работать  за  гроши,  потому
что  им  необходимы  и  хлеб,  и  вино,  и  дорогие  ткани,  и
семья.  Перед  конгрессом  встала  трудная  задача.
И  в  конце  концов  конгресс  решил  запретить  китайцам
доступ  в  Сан-Франциско.  Не  смогут  больше  приезжать
туда  несметными  толпами  человечки  с  миндалевидными
глазами,  скуластым  безбородым  лицом  и  длинной  косой.
Не  сможет  больше  уроженец  Китая  —  если  только  он  не
путешественник,  не  купец,  не  учитель,  не  дипломат,  не
студент  или  не  рабочий,  живший  в  Северной  Америке
 5  X.  Мартн
 65

до  ноября  1880  года  (этим  нужен  тщательно  оформлен¬
ный  паспорт),—  бродить  по  североамериканской  земле
в  поисках  работы.  Напрасно  говорил  один  из  сенаторов,
что  нация,  гордившаяся  тем,  что  принимала  в  свое  лоно
всех  людей,  не  может,  не  вызывая  удивления,  закрыть
свои  двери  и  отказать  в  прибежище  трудолюбивому  и
мирному  народу,  уважающему  чужие  обычаи.  Напрасно
говорил  один  экономист,  что  конгресс  нации,  призванный
защищать  права  ее  сыновей,  не  может  лишать  их  права
покупать  на  свободном  рынке  по  дешевой  цене  рабочую
силу,  нужную  для  промышленных  предприятий.  Напрас¬
но  влиятельные  группы  в  верхней  и  нижней  палатах  за¬
являли,  что  запретить  въезд  в  страну  какому-либо  чело¬
веку  или  целому  народу  —  значит  нанести  удар  кинжа¬
лом  великодушной  конституции  американского  народа,
которая  разрешает  каждому  человеку  свободно  выбирать
себе  занятие  и  свободно  располагать  самим  собой.  На¬
прасно  вся  пресса  Востока  возражала  против  того,  что¬
бы  в  интересах  алчных  и  честолюбивых  иммигрантов  из
Европы  фабриканты  Запада  были  вынуждены  пользо¬
ваться  дорогой  рабочей  силой,  а  иммигрантам  из  Азии
запрещался  въезд  в  страну.  То  был  поединок  не  на
жизнь,  а  на  смерть  между  городом  и  целой  расой.  Юг
начал  войну,  чтобы  сохранить  рабство  негров.  Но,  для
того  чтобы  добиться  изгнания  китайцев,  Запад  тоже
готов  вести  войну.  Надвигалась  кровавая  туча.  За  не¬
сколько  дней  до  конца  дебатов  город  Сан-Франциско
замер  в  молчании;  так  закованные  в  железо  и  золото
старинные  рыцари  накануне  битвы  погружались  в  глу¬
бокое  молитвенное  раздумье.  В  огромном  городе  царило
молчание.  Был  день  отдыха,  но  он  казался  днем  сраже¬
ния.  Мнимое  затишье  внушало  страх.  Женщины  не  выхо¬
дили  из  дому.  На  улицах  —  мрачные  мужчины.  В  за¬
коулках  и  жалких  лачугах  —  дрожащие  китайцы.  Но  в
 66

час  собраний  шум  и  волнение  охватили  весь  город.  Лю¬
ди  были  похожи  на  готовых  к  походу  крестоносцев,  при¬
лаживающих  тяжелые  мечи.  В  городах,  поселках,  дерев¬
нях  и  деревушках  состоялись  такие  же  сборища.  Издали
людские  толпы  на  улицах  казались  бушующими  реками.
Кулаки  сжаты,  глаза  сверкают.  На  площадях  строят
трибуны.  Навсегда  и  безвозвратно  должны  покинуть
китайцы  Сан-Франциско!  Город  защищает  свою  циви¬
лизацию  и  свои  очаги!  Конгресс  должен  принять  пети¬
цию  калифорнийских  сенаторов!  Как  один  человек,  как
народ,  как  честные  граждане  республики,  население
Сан-Франциско,  объединившись  в  союз,  просит  конгресс
избавить  его  от  зол,  чинимых  этим  ненасытным  и  не¬
удержимым  китайским  нашествием.  И  конгресс,  уполно¬
моченный  поддерживать  единство  всех  штатов  и  обере¬
гать  эту  мирную  землю  от  кровавых  междоусобиц,  по¬
корно  выполнил  требование  возбужденного  и  грозного
города  Сан-Франциско,  столицы  штата  Калифорния.
Нет,  это  не  европейская  цивилизация  встает  на  защиту
своих  берегов  от  китайцев,—  это  поднимается  гнев  горо¬
да  ремесленников,  требующих  высокой  оплаты  труда,
против  работников,  победивших  лишь  потому,  что  они
работали  за  ничтожную  плату.  Это  ненависть  сильного
человека  к  человеку  искусному.  Это  страх  побежденных
людей  перед  голодом.
 Омаха  еще  охвачена  тревогой.  Сан-Франциско  уже
радуется  успеху.  Бостон  не  знает  —  поскольку  голосова¬
ние  в  Комиссии  по  избирательному  праву  женщин  от¬
ложено  ■—  будет  ли  наконец  признано,  как  многие  того
ожидают,  или  отвергнуто,  как  хотят  того  иные,  право
женщин  старого  штата  Массачусетс,  колыбели  славы
и  храма  литературы,  голосовать  при  решении  всех  во¬
просов,  которые  решаются  в  штате  посредством  избира¬
тельных  урн.  Вашингтон,  рукоплескавший  сенатору
 5*
 67

Хору,  который  доказал  своим  блестящим  красноречием,
что  сумеет  прославить  свое  имя,  жадно  следит  за  про¬
цессом,  начавшимся  при  открытых  дверях;  расследова¬
ние  должно  пролить  свет  на  все  скрытые  действия,
махинации  и  тайны  перуанской  компании,  в  сделках  с
которой  обвиняется  немалое  число  конгрессменов.  И  по¬
скольку  в  высших  кругах  ходят  слухи,  что  в  этой  стран¬
ной  компании  заинтересованы  весьма  почтенные  особы,
то  иные  со  страхом,  иные  с  удовольствием  следят  за  тем,
как  их  друзья  и  недруги  проходят  перед  судом.
 В  Чикаго  —  огромном  городе  элеваторов  и  мель¬
ниц  —  именитые  граждане,  собравшись  за  пышным  сто¬
лом,  празднуют  торжественный  день:  исполнился  пять¬
десят  один  год  доблестному  генералу  Шеридану,  кото¬
рый  вместе  с  Шерманом  и  Г  рантом  одержал  победу  над
воинственным  Югом.  Он  очистил  от  мятежников  доли¬
ну  Шенандоа,  он  померялся  оружием  с  южанами  в  ше¬
стидесяти  четырех  сражениях,  а  однажды,  узнав,  что
генерал  Эрли,  вождь  конфедератов,  напал  врасплох  на
его  солдат,  в  то  время  как  сам  он  был  в  двадцати  милях
от  места  боя,—  вонзил  шпоры  в  бока  своего  крылатого
коня  и,  помчавшись  как  вихрь,  поспел  вовремя,  чтобы
вернуть  своему  войску  победу,  которая  бежала,  разби¬
тая  наголову,  из  его  славного  лагеря.  И  теперь  знаме¬
нит,  как  конь  Александра,  конь  Шеридана.
 «Опиньон  Насъоналъ»,  Каракас,
 31  марта  1882  года.

ДЖЕСС  ДЖЕЙМС  -  ЗНАМЕНИТЫЙ  БАНДИТ
 Его  подвиги,  слава  и  смерть
 дни  праздников,  когда  Нью-Йорк  веселил¬
ся,  в  Миссури  царило  великое  смятение:
там  хозяйничал  Джесс  Джеймс,  красавчик
бандит  с  высоким  лбом  и  руками  убийцы.
Он  очищал  не  карманы,  а  банки;  грабил  не
частные  дома,  а  целые  селения;  брал  при¬
ступом  не  балконы,  а  поезда.  Он  был  героем  диких  ле¬
сов.  Отчаянная  храбрость  Джесса  Джеймса  была  столь
велика,  что  в  глазах  соотечественников  заслоняла  его
преступления.  Отец  Джесса  был  не  бандитом,  а  священ¬
ником,  сам  Джесс  походил  не  на  плебея,  а  на  благород¬
ного  джентльмена,  и  был  женат
не  на  падшей  женщине,  а  на
учительнице.  Говорят,  что  он
был  боссом  демократической
партии,  проживал  под  вымыш¬
ленным  именем  и,  как  босс,  уча¬
ствовал  даже  в  выдвижении
кандидата  в  президенты  на  по¬
следнем  съезде  демократов.
 Земли  штатов  Миссури  и
Канзаса  усеяны  мрачными  ска¬
 69
 в

лами  и  покрыты  непроходимыми  зарослями.  Джесс
Джеймс  со  своей  шайкой  знал  все  укромные  уголки  в
лесу,  все  засады  на  дорогах,  все  броды  в  болотах,  все
дупла  в  деревьях.  Дом  Джесса  Джеймса  был  настоящим
арсеналом,  а  походным  арсеналом  служили  ему  два  ши¬
роких  пояса,  за  которые  всегда  было  заткнуто  несколько
револьверов.
 Свою  «деятельность»  Джесс  начал  еще  во  время  вой¬
ны,  отправив  на  тот  свет  немало  бородатых  мужчин,
когда  у  него  самого  бороды  не  было  и  в  помине.  Во
времена  герцога  Альбы  он  был  бы  капитаном  полка  во
Фландрии.  Во  времена  Писарро  —  одним  из  его  доб¬
лестных  лейтенантов.  В  наше  время  он  был  простым
солдатом,  а  потом  стал  бандитом.  Но  он  совсем  не  по¬
ходил  на  доблестных  солдат  Шеридана,  которые  боро¬
лись  за  объединение  страны,  за  освобождение  рабов  и
водрузили  знамя  Севера  на  упорно  сопротивлявшихся
крепостях  конфедератов.  Он  не  был  похож  и  на  терпе¬
ливых  солдат  молчаливого  Г  ранта,  который  загнал  буй¬
ных  мятежников  в  западню  так  же  хладнокровно,  как
охотник  загоняет  голодного  кабана.  Джеймс  был  солда¬
том  Юга,  и  знамя  войны  служило  ему  для  прикрытия
грабежа.  Убийство  стало  его  ремеслом.  Он  оставлял  на
месте  убитых  и,  нагруженный  добычей,  отправлялся  де¬
лить  ее  со  своими  сообщниками,  мелкими  хищниками,
которые  лизали  лапу  своего  вожака  —  крупного  хищ¬
ника.
 Но  война  окончилась,  и.  начался  необычайный  поеди¬
нок.  С  одной  стороны  —  молодые  бандиты;  они  врыва¬
лись  на  конях  в  города,  вламывались  в  двери  банков;
средь  бела  дня  вытаскивали  оттуда  все  деньги  и,  опья¬
ненные  опасностью,  уносились  прочь,  оглашая  воздух
дикими  криками,  повергая  в  ужас  селения,  жители  кото¬
рых  спохватывались,  когда  уже  было  поздно,  лениво
 70

преследовали  грабителей  и  не  спеша  возвращались  к  две¬
рям  ограбленного  банка,  а  перед  их  взорами,  затуманен¬
ными  красотой  «подвига»,  все  еще  проносились  фан¬
тастические  фигуры  лихих  всадников.
 С  другой  стороны  были  судьи,  солдаты  и  население.
Но  в  этих  обширных  провинциях  с  маленькими  город¬
ками,  затерявшимися  среди  густых  лесов,  судьи  были
неопытны,  солдаты  местных  гарнизонов  всегда  терпели
неудачу  —  их  или  убивали,  или  ранили,  а  население,
жившее  в  постоянной  тревоге,  порой  бывало  ослеплено
блеском  подобных  бравад.  Дерзкий  вор  представлялся
неким  «рыцарем  большой  дороги»,  и  у  многих  трепета¬
ли  сердца,  ибо  души,  не  озаренные  высокими  идеями,
отзываются  трепетом  на  всякий  дерзкий  поступок,  хотя
бы  это  было  преступление.  С  таким  же  восхищением
смотрят  на  бой  быков.  Когда  быки  умирают  на  залитой
кровью  арене  цирка,  благородные  испанские  дамы  вос¬
торженно  бросают  в  воздух  большие  веера,  кидают  ма¬
тадору  снятую  с  ножки  туфельку  или  алую  розу,  сорван¬
ную  с  мантильи,  и  неистово  хлопают  в  ладоши!
 Однажды  в  Миссури  была  большая  ярмарка,  на  ко¬
торую  собралось  не  менее  тридцати  тысяч  человек.  Лю¬
ди  закусывали,  держали  пари,  играли  в  карты,  играли
на  бегах.  Вдруг  всех  охватил  панический  ужас.  В  город
проник  Джесс  Джеймс;  улучив  минуту,  когда  все  были
поглощены  скачками,  он  напал  со  своей  шайкой  на  ярма¬
рочную  кассу,  перебил  охрану  и  скрылся  со  всей  выруч¬
кой.  Но  были  в  Миссури  люди,  которым  это  преступле¬
ние  казалось  чуть  ли  не  подвигом.  И  еще  не  раз  Джесс
Джеймс  и  его  шайка  обагряли  свои  руки  кровью.  Они
разбирали  рельсы  на  повороте  железнодорожного  пути
и,  скрывшись  в  лесу,  поджидали  поезд.  Вон  он!  Все  бли¬
же,  ближе...  Крушение!  Бандиты  вылетали  из  лесу,  уби¬
вали  "всех,  кто  пытался  оказать  сопротивление,  увозили
 71

награбленное,  нагрузив  лошадей  тяжелыми  слитками  зо¬
лота,  приканчивали  всякого,  кто  мог  бы  повести  паровоз.
Стоило  грабителям  узнать,  что  в  окрестностях  имеется
богатая  таверна  и  ее  посещает  местный  храбрец,  они
тотчас  отправлялись  туда  померяться  с  ним  силами,  что¬
бы  никто  не  посмел  утверждать,  что  есть  на  свете  чело¬
век,  который  лучше  правит  конем  и  искуснее  владеет
оружием,  чем  люди  из  шайки  Джесса  Джеймса.  Если  в
деревнях  Техаса  устраивались  вечеринки  с  участием  ме¬
стных  красоток,  Джесс  Джеймс  рукояткой  револьвера
стучал  в  дверь  дома,  где  шло  веселье,  и  ему  как  самому
храброму  должна  была  принадлежать  и  самая  красивая
девушка.
 Для  поимки  Джесса  Джеймса  был  послан  знамени¬
тый  сыщик,  но  вскоре  его  нашли  изрешеченным  пулями;
на  груди  убитого  была  приколота  записка,  предупреж¬
давшая,  что  такая  же  смерть  ждет  и  тех,  кто  послал
сыщика.
 Миссури  —  одна  из  отдаленных  провинций  страны,
где  полная  сурового  своеобразия  жизнь  развивает  в  оби¬
тателях  девственных  лесов  необузданные  порывы,  хищ¬
ные  инстинкты  и  повадки  дикого  зверя.  Охотник  за
буйволами,  который  смело  нападает  на  этих  огромных,
сильных  животных  и,  одолев  их,  садится  им  на  спину
как  в  собственное  кресло,  оброс  длинными  волосами,
ниспадающими  ему  на  плечи;  у  него  крепкие  ноги
и  могучие  руки,  он  умеет  пробираться  в  непроходимых
дебрях  и  валить  стволы  вековых  деревьев.  Сердце  его
закалено  в  бурях,  взор  полон  величия  и  грусти,  ибо  дол¬
гое  время  он  живет  лицом  к  лицу  с  природой,  лицом  к
лицу  с  неизведанным.
 Но  каким  образом  репортеры  и  газетчики  ухитряют¬
ся  видеть  подвиги,  достойные  ламанчского  рыцаря,  в
кровавых  похождениях  разбойника  с  большой  дороги?
 72

Правда,  что  его  убил  из-за  угла  один  из  его  бывших
приятелей  —  за  плату,  обещанную  губернатором.  Прав¬
да  и  то,  что  недостоин  заседать  во  дворце  правительства
человек,  который,  управляя  провинцией,  пользуется  вме¬
сто  жезла  правосудия  ножом  наемного  убийцы.  Страш¬
но  и  стыдно  за  главу  штата,  который  темной  ночью,  стоя
у  потайной  двери  в  доме  закона,  расплачивается  с  наем¬
ным  убийцей  за  жизнь  бандита.  Разве  можно  уважать
судью,  если  он  совершает  такое  же  преступление,  как
и  преступник?  В  лесу,  где  прятались  молодчики  из  бан¬
ды  Джесса  Джеймса,  поджидавшие  поезд,  царил*мрак.
И  такой  же  мрак  был  в  кабинете  губернатора,  где  блю¬
ститель  закона  назначил  цену  за  голову  предводителя
разбойничьей  шайки.  Правители  и  судьи,  преследовав¬
шие  Джесса  Джеймса  при  жизни,  устроили  ему  гранди¬
озные,  пышные  похороны,  которые  они,  должно  быть,
оплатят  из  своего  кармана,  а  вернее  всего  —  из  государ¬
ственных  средств.  Останки  грабителя  были  доставлены
на  его  родину  не  в  каком-нибудь  обычном  поезде,  а  в
особом;  покров  над  гробом  бандита  несли  самые  высоко¬
поставленные  чиновники  штата,  и  тысячи  людей  с  влаж¬
ными  от  слез  глазами  собрались,  чтобы  присутствовать
при  погребении  убийцы,  который  столько  раз  проламы¬
вал  черепа  с  таким  же  невозмутимым  спокойствием,  с
каким  белка  грызет  лесные  орешки.  Только  местные  по¬
лицейские  не  пожаловали  на  похороны  —  они  в  это  вре¬
мя  спорили,  кому  владеть  горячим  конем,  на  котором
гарцевал  знаменитый  бандит.
 «Оггинъон  Насъоналъ»,  Каракас,  1882  год.

ТАМОЖЕННАЯ  БИТВА
 Политическая  коррупция.  —  Злоупотребления  республиканской
партии.  —Попытки  и  обещания  реформы.  —Магнаты  железодела¬
тельной  промышленности  и  магнаты  сахарной  промышленности.—
Положение  демократов.  —  Равная  развращенность  всех  партий.  —
Первые  предвестия  образования  новой  партии
 Нью-Йорк,  21  февраля  1883  года.
 Нью-Йорке  все  взоры  обращены  к  Ва¬
шингтону.  И  не  потому,  что  молодой  ора¬
тор,  депутат  Кокс,  метко  вонзает  копья  в
щиты  своих  противников;  не  потому,  что
суровый  демократ  Рэнделл,  человек  чести,
о  котором  обычно  говорят  как  о  популяр¬
ном  в  стране  кандидате  в  президенты,  открыто  бросил
в  лицо  оскорбленному  им  депутату  энергичную  реплику
Шекспира:  «Ве  а  тап!»  и  не  потому,  что  пышная
и  беспокойная  зима  республиканской  столицы  завер¬
шается  веселыми  празднества-
 ми,  на  которых  сияют  блеском
красоты  дамы  нашей  Америки
и  блеском  ума  наши  дипломати¬
ческие  представители.  В  Ва¬
шингтоне  идет  сейчас  таможен¬
ная  битва.  В  Вашингтоне  опуб¬
ликован  проект  торгового  дого¬
вора  с  Мексикой.
 Будь  мужчиной!  (англ.)
 74

Политика  —  священнодействие,  если  она  подчиняет¬
ся  великим  интересам  отечества  или  стремлениям  высо¬
кой  души.  Есть  люди,  сердца  которых  полны  любви
и  самоотречения,  они  отдают  себя  в  жертву,  они  несут
на  землю  высоко  поднятый  незримый  меч,  и  пока  они
сражаются,  он  озаряет  своим  сиянием  поле  битвы,
а  если  падут  они  в  тяжелых  воинских  доспехах  на  зем¬
лю,  он,  словно  голубое  пламя,  возносится  к  солнцу.  Но
когда  политика  превращается  в  ремесло,  она  становится
подлостью.  Это  доказывает  нам  народ,  который  решил
прогнать  с  депутатских  кресел  авгуров  и  посадить  на  их
место  священнослужителей.
 Впечатление,  произведенное  последними  выборами  на
республиканцев,  которые  мнили  себя  хозяевами  земли,
можно  выразить  одним  словом:  страх.  Во  время  ноябрь¬
ского  голосования  страна  отхлестала  республиканцев  по
щекам,  изобличив  их  грехи.  И  словно  уличенный  в  плу¬
товстве  приказчик,  который,  боясь  потерять  выгодное
место,  всячески  стремится  задобрить  грозного  хозяи¬
на,—  республиканцы  посыпают  главу  пеплом  и  налагают
на  себя  епитимью.  Их  обвиняли  в  том,  что  излишки  го¬
довых  поступлений,  превышающих  годовые  расходы,  они
тратили  на  бесполезные  мошеннические  проекты.  Их
обвиняли  в  том,  что  они  сознательно  сохраняли  военные
налоги,  высокие  таможенные  пошлины  и  повышенные
цены  на  некоторые  отечественные  товары,  чтобы  попол¬
нить  таким  образом  —  на  пользу  своим  сообщникам,  мо¬
гущественным  избирателям  и  монополистам,—  государ¬
ственную  казну.  Их  обвиняли  в  том,  что  они  лишают
большинство  населения  возможности  покупать  по  де¬
шевой  цене  продукты  питания,  а  это  можно  было  бы  сде¬
лать,  снизив  до  разумных  размеров  непомерно  высокие
пошлины,  установленные  с  единственной  целью  оградить
от  иностранной  конкуренции  нескольких  промышленни¬
 75

ков,  которые,  благодаря  высоким  пошлинам,  навязывают
населению  по  дорогой  цене  свои  недоброкачественные
товары.  И  обвинения  были  настолько  внушительны,  что
форму  покаяния  следовало  найти  безотлагательно.
 Тогда  республиканцы  объявили,  что  одним  из  пунк¬
тов  их  программы  в  нынешней  парламентской  кампании
является  снижение  на  семьдесят  пять  миллионов  долла¬
ров  суммы  налогов,  выплачиваемых  населением.  Но  как
семя  заложено  в  плоде,  так  и  в  самой  сущности  рес¬
публиканской  партии  заложено  стремление  оградить
интересы,  которым  грозит  эта  мера.  Червь  притаился  в
сердцевине.  Состав  партии  таков,  что  реформа  не  может
не  нанести  ей  чувствительный  удар.  Редкого  депутата-
республиканца  не  связывают  —  помимо  общих  отноше¬
ний  его  партии  с  массой  промышленников,  пользующих¬
ся  защитой  запретительных  законов  и  протекционист¬
ских  пошлин,—  частные  отношения  с  промышленниками
его  штата,  которые  являются  влиятельными  избирателя¬
ми.  Реформа  была  необходима,  но  она  могла  нанести
урон  покровительствуемым  отраслям  промышленности,
поэтому  каждый  республиканский  депутат  был  располо¬
жен  голосовать  за  снижение  в  тех  отраслях  промышлен¬
ности,  с  которыми  он  не  был  непосредственно  связан.
 Сахарных  магнатов  мало  тревожил  тот  ущерб,  какой
снижение  ввозных  пошлин  на  иностранное  железо  могло
причинить  железным  магнатам,—  лишь  бы  не  снижалась
пошлина  на  иностранный  сахар,  ведь  тогда  они  могли
сбывать  семье  бедняка  отечественный  сахар  по  выгодной
цене.  В  свою  очередь,  и  железных  магнатов  —  если  толь¬
ко  ввоз  железа  извне  был  запрещен  —  мало  беспокоило
то,  что,  освобожденный  от  ввозной  пошлины,  иностран¬
ный  сахар  мог  поставить  под  угрозу  сахарную  промыш¬
ленность  страны.  И  вот  сенату-был  представлен  проект,
 76

предусматривающий  наряду  со  снижением  пошлин  на
сахар  сокращение  налогов  на  двадцать  миллионов  дол¬
ларов,  что,  без  особой  угрозы  для  сахарных  магнатов,
давало  правительству  возможность  проявить  свою
покорность  и  раскаяние  перед  народом,  который  во  вре¬
мя  ноябрьских  выборов  показал  себя  недовольным
и  требовательным  хозяином.
 Однако  поскольку  республиканская  партия  кровно
связана  со  всеми  отраслями  промышленности,  она  не
может  нанести  удар  ни  одной  из  них,  не  поранив  себя
самое.  После  того  как  она  проведет  одно  снижение  по¬
шлин,  другое  будет  уже  невозможно.  И  невозможно  это
будет  потому,  что  шум,  который  поднимут  друзья  и  по¬
кровители  республиканской  партии,  будет  посильнее,
чем  протесты  ее  шумных  противников.
 Господствующие  элементы,  поддерживающие  респуб¬
ликанскую  партию  на  поверхности,  не  уступят  ни  шагу
в  протекционистских  доктринах,  ибо  только  за  осуще¬
ствление  этих  доктрин  они  ее  и  поддерживают.  Полити¬
ки,  возможно,  и  уступили  бы,—  чтобы  удовлетворить
народ  и  сохранить  за  собой  свое  место,—  но  договор  с
избирателями  привязывает  к  ним  политиков  крепче,  чем
золотая  цепь  приковывала  римского  привратника  к  двери.
 Железные  магнаты  заявили,  что  провалят  проект
снижения  пошлины  на  сахар,  если,  вопреки  воле  народа
и  наперекор  обвиняющей  их  республике,  не  будет  обес¬
печено,  путем  увеличения  налога  на  иностранное  железо,
покровительство  всем  отраслям  железоделательной  про¬
мышленности  в  Соединенных  Штатах.  И  поскольку
часть  республиканцев  не  посмеет  одобрить  такую  меру,
остальные  отвергнут  проект  о  снижении  пошлин  на  са¬
хар.  Республиканцы  провалят  республиканцев.
 Они  хотели  бы  мизерностью  своих  реформ  спрово¬
цировать  демократов  на  бурную  оппозицию  представлен¬
 77

ным  проектам  и  тем  самым  изобразить  их  перед  страной
как  неисправимых  смутьянов,  которые  противятся  луч¬
шим  начинаниям  республиканцев.  Но  мудрые  демокра¬
ты  как  будто  собираются  голосовать  за  проект,  который
республиканцы  выдвигают,  возможно,  лишь  затем,  что¬
бы  провалить  его.  А  так  как  столкнувшиеся  интересы
республиканцев  терпят  поражение  вместе  с  поражением
проекта  реформы,  то  удар  обратится  против  самих  рес¬
публиканцев,  и  они  снова  проявят  себя  как  люди,  обма¬
нывающие  республику  и  защищающие  частные  интере¬
сы  камарилий,  а  не  интересы  всего  общества;  демократы
же  сохранят  незапятнанной  славу  апостолов  и  защитни¬
ков  долгожданной  таможенной  реформы  и  под  этим
знаменем,  несомненно,  дадут  славный  бой  на  предстоя¬
щих  выборах.
 К  чему  рассуждать  о  пустяках?  Главная  задача  в
том,  чтобы  вырвать  общественные  дела  из  рук  людей,
которые  обратили  их  в  предмет  позорного  торга.  Быть
может,  после  своей  победы  демократы  высшей  добле¬
стью  почтут  независимость.  Добродетель  возможна,
лишь  если  она  свободна  от  корыстных  интересов,  но
только  добродетель  может  привести  к  победе!
 Есть  демократы  протекционисты  —  довольно  влия¬
тельные,  и  не  в  малом  числе.  На  фабриках,  в  портах  и
рудниках  распространено  мнение,  что  если  допустить
ввоз  иностранных  товаров  без  пошлины  или  с  низкой
пошлиной,  то  американские  рабочие  останутся  без  рабо¬
ты.  Но  поскольку  теперешние  государственные  расходы
можно  значительно  сократить,  а  поступления  и  без  того
значительно  их  превышают,  то  демократы  смогут  сни¬
зить  чересчур  высокий  налог,  который  выплачивают  не¬
которые  отрасли  национальной  промышленности,  и  дру¬
гие  внутренние  налоги,  удорожающие  товары  широкого
потребления,  и,  кроме  того,  освободить  от  пошлины  те
 78

иностранные  товары,  которые  в  Соединенных  Штатах
вырабатываются  в  недостаточном  количестве.  Таким
образом  голос  народа  будет  услышан,  заботы,  угнетаю¬
щие  рабочих,  будут  устранены,  жизнь  намного  подеше¬
веет  и  протекционистская  система  надолго  прекратит
существование.
 Но,  подобно  тому  как  оппозиция  бывает  вынуждена
шествовать  в  паре  с  добродетелью,  в  политике  случает¬
ся,  что  когда  власть  уже  завоевана,  победа  выступает  в
паре  с  отступничеством.  И  поскольку  победившие  демо¬
краты  обычно  делают  то  же,  что  и  победившие  респуб¬
ликанцы,  то,  быть  может,  в  недалеком  будущем  все
имеющие  право  голоса  открыто  и  решительно  станут
искать  для  себя  нового  и  чистого  способа  избирать  до¬
стойных,  ибо  нынешние  представители  народа  неспособ¬
ны  создавать  законы,—  они  или  отдались  внаймы  мо¬
гущественным  избирателям,  или  погрязли  в  темных  де¬
лах  и  бесчестной  наживе.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
 31  марта  1883  года.

ОХРАНИТЕЛЬНАЯ  ТОРГОВАЯ  ПОЛИТИКА
ОЗНАЧАЕТ  РАЗОРЕНИЕ
 дин  конкретный  факт  способен  внести
больше  ясности  в  сложный  вопрос,  чем
сотня  глубокомысленных  рассуждений.  Не
так  давно  в  связи  с  намечаемым  пересмот¬
ром  закона  о  налогах  вновь  был  поднят
вызвавший  горячие  споры  вопрос  о  свобо¬
де  торговли.  При  этом  всплыли  на  поверхность  факты,
явившиеся  блестящим  подтверждением  фритредерских
принципов.
 Неожиданный  провал  республиканской  партии  на
последних  выборах;  негодование  народа,  требующего
сократить  ненужные  налоги,  на¬
вести  порядок  в  расходовании
общественных  средств  и  покон¬
чить  со  злоупотреблениями  при
назначении  государственных
служащих;  голоса  возмущения,
раздающиеся  в  рядах  самих
сторонников  республиканской
партии,—  все  это  сильно  обес¬
покоило  ее  лидеров  и  побудило
их  выступить  на  настоящей  сес¬
 80

сии  конгресса  с  законопроектом,  направленным  на
проведение  кое-каких  реформ.  Принятие  законопроек¬
та,  не  затрагивая  сколько-нибудь  серьезно  основ  протек¬
ционизма,  столь  нежно  лелеемого  промышленными
магнатами  и  республиканскими  политиками,  все  же  по¬
зволило  бы  в  известной  мере  облегчить  положение  народа,
а  это,  в  свою  очередь,  дало  бы  республиканцам  возмож¬
ность  выступить  на  следующих  выборах  в  роли  борцов
за  снижение  таможенных  тарифов.  Но  едва  только  за¬
конопроект  был  представлен  на  рассмотрение  конгресса,
как  были  забыты  интересы  республиканской  партии  в
целом:  на  первый  план  выступили  интересы  отдельных
ее  группировок,  и  начались  закулисные  сделки  между
руководителями  различных  парламентских  групп.  Каж¬
дая  попытка  провести  в  законодательном  порядке  хотя
бы  незначительное  снижение  пошлин  на  ввоз  какого-
либо  товара  наталкивалась  на  яростное  сопротивление
всех  отраслей  промышленности,  заинтересованных  в  со¬
хранении  запретительной  таможенной  политики.  Между
тем  различные  отрасли  промышленности  и  промышлен¬
ные  корпорации  чувствуют  себя  полновластными  хозяе¬
вами  конгресса,  состав  которого  формируется  в  зависи¬
мости  от  влияния  промышленников  на  местах  и  денеж¬
ной  поддержки,  оказанной  ими  в  дни  предвыборной
борьбы  тому  или  иному  кандидату.  Не  смущаясь  расхо¬
дами,  действуя  со  щедростью  коммерсантов,  за  день  до
банкротства  пыжащихся  выглядеть  богачами,  и  с  расто¬
чительностью  королей,  за  день  до  свержения  пытающих¬
ся  убедить  народ  в  своем  могуществе,  крупнейшие  про¬
мышленные  корпорации  тиранически  проводят  через
конгресс  свою  волю,  для  чего  используют  тесные  дело¬
вые  и  личные  отношения,  связывающие  их  с  лидерами
политических  партий,  а  также  зависимое  положение  кон¬
грессменов,  в  большинстве  случаев  лишь  по  видимости
 6  X.  Марти
 81

представляющих  жителей  определенной  местности,  в
действительности  же  выступающих  представителями  той
могущественной  промышленной  корпорации,  которая
своим  весом  и  деньгами  обеспечила  их  избрание.  В  на¬
ши  дни,  когда  нарождается  новая  государственность,
когда  в  общественной  жизни  все  кипит  и  бурлит,  когда
народы,  движимые  пока  еще  смутными  чаяниями,  начи¬
нают  жить  по-новому,  депутат  парламента  в  других
странах,  таких,  например,  как  Франция,  становится  ра¬
бом  местных  интересов  и  страстей,  исполнителем  воли
только  своих  избирателей;  в  Соединенных  Штатах  депу¬
тат  конгресса,  как  правило,  покорный  раб  тех  богатей¬
ших,  гигантских  компаний,  которые  своим  решительным
и  мощным  воздействием  обеспечивают  его  успех  на  вы¬
борах.
 Раздираемый  борьбой  самых  противоположных,  дес¬
потически  непримиримых  интересов  и  слепых,  разбуше¬
вавшихся  страстей,  конгресс  не  смог  прийти  к  какому-
нибудь  соглашению  относительно  предложенного  зако¬
нопроекта.  При  этом  всего  любопытнее  то,  что  магнаты
отраслей  промышленности,  именуемых  национальными,
были  так  устрашены  перспективой  потери  своих  преиму¬
ществ,  что,  пытаясь  закрепить  их  за  собой,  пошли  на
незначительное  снижение  тарифных  ставок,  но  под  этим
предлогом  потребовали  почти  во  всех  случаях  фактиче¬
ского  повышения  ввозных  пошлин,  и  без  того  уже  резко
ограничивающих  доступ  в  страну  иностранных  товаров.
 В  каждом  отдельном  случае  поборники  фритредер-
ской  политики  доказывали,  каким  моральным  и  эконо¬
мическим  ущербом  оборачивается  протекционизм  для
громадной  страны,  вынужденной  терпеть  нужду  и  доро¬
говизну  во  имя  обогащения  горстки  капиталистов  и  не¬
многочисленной  прослойки  рабочих,  занятых  производ¬
ством  местных,  дорогостоящих  и  плохих  по  качеству  из¬
 82

делий,  тогда  как  те  же  изделия,  но  отличного  качества
и  по  низким  ценам  можно  было  бы  ввозить  из-за  гра¬
ницы.  Снова  и  снова  доказывали  противники  протек¬
ционизма,  что  нет  никакого  смысла,  и  особенно  в  такой
стране,  как  Соединенные  Штаты,  с  их  жизнеспособным,
деятельным  и  разнородным  по  составу  населением,  за¬
ниматься  развитием  отраслей  промышленности,  суще¬
ствование  которых  не  оправдывает  себя,  несмотря  на
высокие  охранительные  тарифы,  легшие  тяжелым  бре¬
менем  на  плечи  народа.  Подобная  политика,  доказывали
они,  обречена  на  неизбежный  провал,  провал,  грозящий
привести  к  катастрофическому  застою  экономику  страны
и  спровоцировать  возмущение  громадной  армии  трудя¬
щихся.
 Однако  ничто  еще  не  выявляло  так  отчетливо  всей
несостоятельности  протекционистских  позиций,  как  вне¬
сенное  их  защитниками  предложение  повысить  суще¬
ствующий  тариф  на  импортируемый  лес.  Бурей  негодо¬
вания  и  протеста  ответила  страна  на  это  предложение.
Тяжкие  последствия,  которыми  чревато  оно,  настолько
для  всех  очевидны,  что  ни  один  политический  деятель
и  ни  один  журналист  не  решился  бы  закрыть  на  них
глаза.  Лозунгом  дня  стало  спасение  страны  от  нависшей
над  ней  угрозы.  Ежедневно  то  в  одной,  то  в  другой
газете  вы  читаете  выразительную  формулу:  «Невозмож¬
ность  импортировать  иностранный  лес  означает  истреб¬
ление  наших  собственных  лесов».  А  истребление  лесов,
и  это  ясно  каждому,  означало  бы  в  дальнейшем  медлен¬
ное,  но  неуклонное  и  неотвратимое  истощение  плодоро¬
дия  земли  и  неизбежный  упадок  сельского  хозяйства.
Как  горько  жалеет  ныне  Испания  о  своих  лесах,  которые
так  безрассудно  дала  она  вырубить  невежественным
дровосекам!  Гибнут  посевы  на  ее  иссохших  полях,  тщет¬
но  жаждут  дождя  ее  оголенные,  каменистые,  выжженные
 6*
 83

горы!  А  разве  в  Мексике  в  самом  недалеком  времени  не
будет  разорен  штат  Табаско,  еще  и  поныне  славящийся
ценнейшими  породами  дерева,  если  не  принять  немед¬
ленных  и  решительных  мер  к  охране  его  огромных,  вели¬
колепных  лесов,  если  рубка  по-прежнему  будет  произво¬
диться  в  неположенное  время  и  без  последующих  вос¬
становительных  посадок?  Народам,  допускающим  ныне
подобное  безрассудство,  придется  когда-нибудь  затра¬
тить  немало  усилий,  чтобы  избавить  свои  страны  от  гро¬
зящего  им  разорения.
 Несомненно,  что  такая  же  участь  постигнет  и  Соеди¬
ненные  Штаты,  если  они  установят  повышенный  ввоз¬
ный  тариф  на  иностранную  древесину.  В  стране  чуть  ли
не  каждый  день  возникают  новые  города,  старые  пере¬
страиваются  заново,  и  мощные  строительные  компании,
осуществляющие  всю  эту  грандиозную  работу,  неиз¬
бежно  примутся  за  свои,  североамериканские  леса.  Но
было  бы  заблуждением  думать,  будто  величавые,  бес¬
крайние  зеленые  массивы,  это  чудо,  созданное  самой
природой,  будут  существовать  вечно,  сколько  их  ни  вы¬
рубай.  От  несвоевременных  порубок  леса  начнут  хиреть.
О  восстановительных  посадках  никто  заботиться  не
будет,  да  и  кого  заставишь  в  дикой  лесной  глуши  соблю¬
дать  правила,  нарушаемые  повсеместно.  Погоня  за  на¬
живой  ослепит  людей,  и  они  позабудут  о  грядущих  бед¬
ствиях.  Но  пройдет  какое-то  время,  и  настанут  черные
дни:  иссохшей  будет  лежать  земля,  нивы  зачахнут,  зем¬
леделие  придет  в  упадок.
 Так  путы  протекционизма  сковывают  жизнь  огром¬
ной  страны.
 «Ла  Америка»,  Нью-Йорк,
март  1883  года.

НЬЮ-ЙОРК  ЛЕТОМ
 Июньское  воскресенье.  —  Кварталы  городской  бедноты.  —  Паника
па  бирже.  —Банки  прекращают  платежи.  —Толпы  людей  па
улицах.  —  Массовые  банкротства.  —  Компаньоны  генерала  Гранта
 Нью-Йорк,  7  июня  1884  года.
 пишу  это  письмо  в  воскресенье,  душное
летнее  воскресенье,  когда  за  городом  и  на
ближайших  морских  пляжах  гораздо  боль¬
ше  людей,  верующих  в  чистый  воздух,  чем
в  церквах  —  верующих  в  господа  бога.
Азартно  спорящие  пассажиры  едут  в  пере¬
полненных  поездах  смотреть  с  Высокого  моста  на  греб¬
ные  гонки.  Расцвеченные  национальными  флагами  всех
стран  пароходики  катают  по  городским  рекам  веселую,
нарядно  одетую  публику.  В  полях  и  лесах  появились
первые  гнезда,  открылись  для
любви  человеческие  сердца.
 И  везде,  куда  ни  взгляни:
в  лодках,  на  лестницах  надзем¬
ной  железной  дороги,  на  широ¬
ких  тротуарах,  —  влюбленные
парочки.  На  нем  —  белый  пи¬
кейный  жилет  и  белый  пикей¬
ный  галстук;  на  ней  —  платье
из  воздушной,  легчайшей  ткани,
разукрашенное  голубыми  или
 я
 85

розовыми  лентами,  и  вся  она  —  как  нарядная  яхта,  плы¬
вущая  под  праздничными  вымпелами.  Близ  опустелых
церквей  с  десяти  до  двенадцати  часов  утра  еще  можно
было  увидеть  с  десяток  солидных  бородатых  господ  и
разодетых  по-воскресному  дам  с  библией  и  псалтырем
в  руках,  однако  город  помышляет  не  о  молитвах  —  се¬
годня  ему  нужны  брачные  гимны.  Над  землей  реет  л  не¬
бесах  громадный  Юпитер,  прильнув  устами  к  устам  про¬
стершейся  в  истоме  Ио.  Земля  сочеталась  с  Июнем
любовными  узами.  Мир  зимою  подобен  могильному
склепу,  но  вот  блеснули  первые  лучи  летнего  солнца  —
и  распустилась  в  парках  сирень,  и  в  сердцах  расцвела
любовь.
 Бедняки  выходят  из  душных  своих  каморок  и  устрем¬
ляются  на  широкие  авеню;  а  в  кварталах,  где  живут
они,  копошатся  на  улице  у  материнских  ног,  вползают
к  матерям  на  колени,  точно  слабенькие  букашки  на  дре¬
весный  ствол,  истощенные  болезнью,  хилые  дети:  не¬
счастное  потомство  недовольных,  озлобленных  рабочих
и  грубых,  изможденных  женщин  —-  их  подруг.  Здесь,  в
больших  американских  городах,  где  люди  не  знают,  что
такое  надежда  и  отдых,  эти  бедные  заморыши  растут
словно  худосочные  цветы  на  болоте;  и  едва  только  солн¬
це  станет  пригревать  по-летнему,  они  начинают  чахнуть,
хиреть  и  скоро  исчезают  с  лица  земли,  как  исчезают  в
жару  пересыхающие  болотца.
 Для  нью-йоркского  мальчишки  мяч  или  игрушечный
пистолет  —  вещь  гораздо  более  заманчивая,  нежели  кни¬
га,—  и  это  не  удивительно,  ибо  школа,  где  преподают
молоденькие  учительницы,  отнюдь  не  собирающиеся  по¬
святить  всю  свою  жизнь  педагогической  деятельности,
эта  школа  не  способна  ни  увлечь  детей,  ни  привить  им
любовь  к  знанию;  когда  же  дома  ребята  начинают  ша¬
лить  или  напроказят,  родительская  далеко  не  ласковая
 86

рука  спешит  вытолкать  их  на  улицу.  И  вот  эти  юнцы  —
избави  нас,  боже,  от  подобных  картин!—торчат  где-
нибудь  на  ближайшем  углу  и,  что  еще  не  самое  худшее,
обмениваются  любезностями  с  разбитными  десяти¬
двенадцатилетними  красотками,  которые  с  видом  взрос¬
лых  женщин  прогуливаются  в  одиночестве  по  панели,
смело  оглядывая  прохожих.  Иногда  компания  мальчи¬
шек,  стараясь  не  попасться  на  глаза  полисмену,  проби¬
рается  куда-нибудь  на  задворки  и  затевает  там  игру  в
мяч,  обычно  кончающуюся  потасовкой;  не  в  диковину
здесь  и  то,  что  безусые  подростки,  закуривая  с  побед¬
ным  видом  сигарету,  выходят  из  табачных  лавок,  кото¬
рые  уже  за  это  одно  следовало  бы  замуровать,  а  хозяев
оставить  внутри.  И  если  вы  попадете  в  кварталы,  где
живет  беднота,  вы  непременно  увидите,  как  под  самым
носом  у  блюстителя  порядка,  который  тоже  не  слишком
твердо  держится  на  ногах,  несколько  босоногих  мальчи¬
шек  прикладываются  по  .очереди  к  бутылке  с  пивом  и
безжалостно  потешаются  над  каким-нибудь  захмелев¬
шим  десятилетним  Ринконете,  когда  он,  пошатываясь  и
заплетая  ногами,  бредет  под  руку  с  таким  же  пьянень¬
ким,  лепечущим  несуразицу  Кортадильо.  Избави  нас,
боже,  от  подобных  картин,  повторяю  я.
 Верующие  прихожане  выстаивают  в  церкви  долгие
часы,  слушая  мудреные  толкования  относительно  мисти¬
ческого  зверя  из  Апокалипсиса  и  наслаждаясь  тем,  как
ловко  поддевают  друг  друга  священники  соседних  при¬
ходов;  но  разве  не  лучше  поступили  бы  эти  богомольные
души,  когда  бы  попытались  вытащить  несчастных  детей
из  засасывающей  их  трясины,  одеть  и  обуть  их,  нагих
и  босых,  отвести  бутылку  с  алкоголем  от  их  губ?  Вы
хотите  воздвигнуть  храм  божий?  Постройте  дома  для
бедняков.  Хотите  спасти  заблудшие  души?  Спуститесь
в  тот  ад,  где  живут  они,  но  спуститесь  туда  не  затем,
 87

чтобы  раздавать  унизительную  милостыню,  а  затем,
чтобы  стать  для  этих  людей  образцом,  которому  они
могли  бы  достойно  подражать,  ибо  в  основе  человече¬
ской  природы  лежит  добро,  и,  видя  перед  собой  благо¬
родный  пример,  человек  стремится  и  сам  до  него  воз¬
выситься.
 Пошлите  в  бедные  кварталы  бодрых  духом  и  чистых
сердцем  проповедников!  Создайте  для  народа  занима¬
тельные  газеты  и  журналы,  где  не  будет  опостылевших
ему  душеспасительных  бесед  на  темы  прописной  морали,
но  где  нравственный  урок  будет  преподноситься  в  не¬
навязчивой  форме  и  на  материале,  интересном  для  на¬
рода,  так,  чтобы  читатель  не  обнаружил  прямого  на¬
зидания,  не  почувствовал,  что  ему  хотят  преподать
какую-то  моральную  истину,—  ибо  в  этом  случае  он  от¬
вергнет  ее.  Люди  научились  излечивать  ранения  груд¬
ной  клетки,  но  никто  не  знает,  как  излечить  большие
города  от  язв  окраинных  трущоб.  В  различных  просве¬
тительных  обществах  много  говорят  о  грандиозном  про¬
грессе  цивилизации,  об  этом  же  разглагольствуют  пере¬
довицы  газет,  но  никто  не  замечает,  что  почти  во  всех
странах  мира  насущный  хлеб  нации  замешивают  на  тиг¬
рином  молоке.  А  это  страшно,  и  особенно  в  таких  стра¬
нах,  как  Соединенные  Штаты,  где  тигры  —  владыки
жизни.  Именно  так  республики  становятся  добычей
тиранов.  Ибо  кто  не  стремится  возвысить  дух  и  созна¬
ние  народа,  прозябающего  в  невежестве,  тот  доброволь¬
но  отрекается  от  своей  свободы.
 «Право,  Поттер  —  отличный  епископ,  и  он  не  зря
сидит  у  себя  на  Бродвее  в  своем  епископском  дворце,
который,  кстати  сказать,  очень  хорош:  в  готическом  сти¬
ле,  нарядный,  со  множеством  громадных  окон  и  чудес¬
ными  витражами!»  —  так  рассуждал  сегодня  поутру
один  из  прихожан,  увидя  на  паперти  протестантской

церкви  большие  мраморные  розетки,  ожидающие  здесь
момента,  когда  их  поднимут  на  гигантскую  колокольню,
которую  протестанты  Соединенных  Штатов  воздвигли
назло  и  на  зависть  нью-йоркскому  католическому  со¬
бору.
 Услышав  этот  возглас,  другой  прихожанин  возразил:
«Самым  лучшим  епископом  был  бы  Питер  Купер».
 Если  нация  не  печется  о  том,  чтобы  духовно  возвы¬
сить  народные  массы,—  она  становится  нацией  шакалов.
 Несколько  дней  тому  назад  Нью-Йорк  выглядел  да¬
леко  не  таким  праздничным  и  нарядным,  как  сегодня.
Мы  имеем  в  виду  то  печальное  утро,  когда  десятки
крупных  торговых  фирм,  занимавшихся  под  видом  куп¬
ли  и  продажи  акций  спекуляциями  на  бирже,  объявили
одна  за  другой  о  своем  банкротстве,  а  некоторые  на¬
циональные  банки,  вынужденные  в  связи  с  разразив¬
шимся  скандалом  прекратить  платежи,  попали  в  безвы¬
ходное  положение,  так  как  никто  не  желал  давать  им
денежные  ссуды  и  учитывать  выданные  ими  и  не  имев¬
шие  обеспечения  векселя,—  в  то  памятное  утро  казалось,
будто  разом  рухнула  огромная  пирамида  поставленных
друг  на  друга  карточных  домиков,  потому  что  кто-то
выдернул  из-под  нее  нижнюю  карту.
 В  своей  любви  народ  бывает  так  же  пристрастен,  как
и  в  своей  ненависти.  И  ненависть  его  обычно  столь  же
несправедлива,  как  и  его  любовь.  Не  будь  этого,  не  жи¬
ви  в  народе  та  потребность  героического,  которая  по¬
буждает  нацию  дорожить  однажды  завоеванной  славой
или  измышлять  себе  мнимую  славу  за  неимением  дей¬
ствительной;  не  питай  народ  слепой  привязанности  к
людям,  под  чьим  водительством  он  некогда  одерживал
победы;  не  существуй  между  нацией  и  ее  выдающимися
политическими  деятелями  достохвального  единения,  по¬
буждающего  ее  принимать  на  свой  счет  наносимые  им
 89

обиды;  не  будь  в  человеческой  природе  всех  этих  доб¬
рых  и  благородных  чувств,—  генерал  Грант  вряд  ли  су¬
мел  бы  когда-нибудь  оправиться  от  обрушившегося  на
него  теперь  позора.
 Он  отдал  свою  шпагу  людям,  сулившим  ему  добыть  с
ее  помощью  золото,—  и  шпага  выскользнула  из  его  рук.
Он  превратил  свое  имя  и  авторитет  в  некое  подобие  ка¬
питала  и  вложил  его  в  акционерное  общество,  приносив¬
шее  ему  и  его  сыновьям  громадные,  казалось  бы,  диви¬
денды.  Но  фирма  генерала  Гранта  обанкротилась,  что,
несомненно,  произошло  бы  гораздо  раньше,  если  бы
она  в  течение  долгих  лет  не  прибегала,  как  это  обнару¬
жилось,  к  самому  беззастенчивому  обману,  к  самым  не¬
вероятным  подлогам  и  наглым  мошенничествам,  о  чем
генерал  Грант,  если  и  не  знал,  то,  во  всяком  случае,  дол¬
жен  был  догадываться.
 Акционерное  общество  носило  имена  Гранта  и  Уор¬
да.  Однако  всеми  делами  заворачивал  Уорд,  душа  пред¬
приятия,  человек,  любивший  жить  на  широкую  ногу,
задавать  пиры,  спать  на  мягких  пуховиках,  держать  ко¬
нюшни  рысистых  лошадей.  Грант  и  его  сыновья  были
всего  лишь  компаньонами.  Уорд  слыл  изворотливым,
ловким  бизнесменом  с  наметанным  глазом  и  поразитель¬
ной  деловой  хваткой.  Такая  репутация  помогла  ему  же¬
ниться  на  дочери  одного  из  руководителей  Националь¬
ного  морского  банка,  сделаться  в  этом  учреждении
своим  человеком,  втянуть  президента  правления,  видно¬
го  нью-йоркского  финансиста,  в  свои  темные  махинации
и,  наконец,  стать  почти  полновластным  хозяином  банка.
 Торговля  ценными  бумагами  узаконена,  и,  следова¬
тельно,  должно  существовать  какое-то  место,  где  чело¬
век,  нуждающийся  в  деньгах,  но  располагающий  боль¬
шим  количеством  ценных  бумаг,  мог  бы  эти  последние
продать,  а  человек,  желающий  поместить  свой  капитал,
 90

мог  бы  их  купить.  Однако  взвинчивать  продажную  цену
акций  до  размеров,  совершенно  не  соответствующих  ни
их  первоначальной,  ни  их  настоящей,  ни  их  возможной
в  будущем  стоимости;  выпускать  бумаги,  имеющие  фик¬
тивную  стоимость,  поскольку  они  не  обеспечены  ника¬
кими  реальными  ценностями;  искусственно  вызывать
ажиотаж  на  бирже,  подстраивая  драки  из-за  акций;
пускать  в  ход  наглый  вымысел  и,  не  стесняясь,  самым
наглым  обманом  преступно  скрывать  истинное  положе¬
ние  вещей  с  тем,  чтобы  добиться  таким  путем  повыше¬
ния  или  понижения  курса  акций  независимо  от  действи¬
тельных  успехов  предприятия,—  все  это  не  что  иное,  как
самое  обыкновенное  мошенничество.  И  недостойно  поря¬
дочного  человека  растрачивать  свои  умственные  силь1  и
честно  добытые  деньги  на  то,  чтобы  организовывать
такого  рода  аферы  и  пытаться  обеспечить  им  успех  и
доверие.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
16  июля  1884  года.

ТЕАТРАЛЬНЫЙ  СЕЗОН  В  НЬЮ-ЙОРКЕ.
МАРК  ТВЕН
 Чествование  Аделины  Патти.  —  Три  ветерана.  —  Развлечения  ны¬
нешнего  зимнего  сезона.  —Театры.  —Генри  Ирвинг  в  «Гамле¬
те».  —  Новый  Нью-Йорк.  —  Литературный  вечер  двух  прославлен¬
ных  писателей.—  Джордж  Кейбл,  автор  романов  о  Юге.—Марк  Твен,
замечательнейший  из  американских  юмористов.  —  Его  предшествен¬
ники.  —  Марк  Твен  как  человек  и  как  писатель.  —Его  странст¬
вия.  —  Его  книги
 Нью-Йорк,  21  ноября  1884  года.
 чера  вечером  в  городе  снова  состоялась
манифестация,  но  устроена  была  она  не  в
честь  президента  Кливленда,  пригласивше¬
го  к  себе  на  домашнее  празднество  своих
сестер,  из  которых  одна  —  достойный  вос¬
хищения  факт!  —  преподает  историю  и  тем
зарабатывает  себе  на  жизнь.  Впрочем,  нам  ли  завидо¬
вать  в  этом  отношении  гражданам  Соединенных  Шта¬
тов?  Чего-чего,  а  уж  добродетели  нам  у  них  не  занимать
стать!  В  Мексике,  например,
можно  увидеть  здравствую¬
щего  поныне  президента,  кото¬
рый  носил  во  время  око  титул
весьма  громкий,  а  потом  до  то¬
го  стал  прост,  что  открыл  на
самой  красивой  улице  Мехико
мелочную  лавочку  и  самолично
принялся  отпускать  покупате¬
лям  шоколад  и  колбасу,  да  и
сиятельную  супругу  свою  к
этому  делу  приспособил.
 92

Вчерашнюю  манифестацию  устроили  также  и  не  сто¬
ронники  неукротимого  Блейна,  этого  мастера  дальновид¬
ных  политических  маневров,  который,  едва  лишь  узнав
о  своем  провале  на  выборах,  обратился  с  балкона  к  со¬
седям  по  кварталу  и,  отвечая  на  их  приветствия,  развер¬
нул  перед  ними  грозную  программу  дальнейших  боевых
действий,  вновь  и  притом  очень  коварно  и  тонко  нацелен¬
ную  на  дискредитацию  победивших  южан,  а  через  не¬
сколько  дней  уже  сдал  кому-то  внаем  свой  роскошный
нью-йоркский  особняк  и  якобы  за  неимением  иной  квар¬
тиры  переехал  на  жительство  в  Вашингтон,  а  еще  через
несколько  дней  собрал  своих  друзей  на  совет,—  словом,
пустился  во  все  тяжкие,  добиваясь,  чтобы  республикан¬
ская  партия  выдвинула  его  своим  кандидатом  на  следую¬
щих  президентских  выборах.
 То  не  была  также  и  торжественная  процессия,  кото¬
рая  ежегодно  устраивается  в  ознаменование  дня,  когда
побежденные  англичане  покинули  Нью-Йорк.  В  нынеш¬
нем  году,  несмотря  на  слезную  обиду  и  гнев  трех  ста¬
риков  ветеранов,  явившихся  для  участия  в  церемонии,
все  шествие  состояло  из  них  троих  и  команды  барабан¬
щиков,  вместе  с  которыми  старики,  желая  пристыдить
своих  равнодушных  сограждан,  продефилировали  вверх
по  Бродвею,  после  чего  отправились  в  захудалый  ресто¬
ранчик  и  там,  в  молчании,  закончили  этот  грустный
день  за  скудным  обедом.  Самый  старый  из  них  всю  до¬
рогу  плакал,  приговаривая:  «Забывает,  забывает  Нью-
Йорк  свою  былую  славу!»
 Нет,  вчера  торжественная  процессия  устроена  была
в  честь  женщины,  все  существо  которой  исполнено  не¬
изъяснимой  гармонии,  в  честь  той,  чей  благодатный  го¬
лос  в  каждом  звуке  своем  несет  нам  крылатую  весть  о
райском  блаженстве,—  короче,  в  честь  Аделины  Патти.
Двадцать  пять  лет  минуло  с  того  дня,  как  она  впервые
 93

выступила  на  оперной  сцене.  Это  произошло  здесь,  в
Нью-Йорке,  в  том  же  театре,  где  она  выступала  вчера.1
Она  пела  тогда  Лючию  и  всех  околдовала.  Нью-Йорк
гордился  ею  как  самым  драгоценным  своим  украшением.
 Она  все  та  же,  что  прежде:  изящная,  живая,  обая¬
тельная,  и  голос  ее  сохранил  всю  свою  гибкость,  всю
силу  своего  волшебного  очарования.
 Вчера  давали  Марту.  Когда  спектакль  окончился,
публика,  против  обыкновения,  осталась  на  своих  местах.
Ожидали  чествования  артистки.  И  вот  из  глубины  сце¬
ны,  где  расположился  хор  крестьянок,  появились  одетые
в  парадную  форму  оркестранты  седьмого  полка  мили¬
ции,  который  от  прочих  полков  отличается  своими  серо¬
белыми  мундирами,  а  также  галантностью,  поскольку
служат  в  нем  главным  образом  молодые  щеголи  и  со¬
стоятельные  граждане.  Выйдя  на  авансцену,  оркестр
заиграл  марш,  сочиненный  самою  Патти;  в  креслах  и
ложах  публика  приветственно  замахала  платочками  и
букетами  цветов;  в  глубине  сцены  раздвинулся  занавес,
и  перед  зрителями  зажглись  огненные  буквы,  составив¬
шие  имя  Патти,  а  над  ними  засверкало  светящееся  изо¬
бражение  огромного  орла.
 У  театрального  подъезда  певицу  ожидала  роскошная
карета,  запряженная  четверкой  нетерпеливых  белых  ко¬
ней;  вспыхнули  сотни  факелов,  и  составилась  блестящая
процессия,  сопровождавшая  артистку  с  добрых  полми¬
ли;  под  несмолкаемые  крики  «ура»  пешком  двигались  за
каретой  дамы  в  богатых  туалетах  и  господа  во  фраках,
и  длинной  вереницей  следовали  за  ними  их  пустые  эки¬
пажи.  Поистине  надо  владеть  магическими  чарами  этой
прелестной  женщины,  чарами  души  трепетной  и  крыла¬
той,  как  птица,  чтобы  растопить  лед  в  холодных  сердцах
жителей  Севера!
 94

Этой  зимой  в  Нью-Йорке  множество  всевозможных
развлечений.  Зима  —  пора  театров,  лекций,  балов.
 В  нынешнем  сезоне  здесь  гастролируют  две  оперы:
итальянская  и  немецкая.  Перед  сосредоточенно  хмурой
публикой,  заполняющей  по  вечерам  немецкую  оперу,  про¬
ходят,  обретая  сценическую  плоть  и  кровь,  образы  ваг¬
неровских  легенд,  светозарные  и  смутные,  как  небесные
туманности.  Кажется,  будто  в  темных  небесах  перед  ва¬
шим  взором  проплывает  на  спинах  громадных  лебедей
когорта  закованных  в  серебряные  латы  воителей.
 В  комедии  вновь  стяжал  себе  лавры  небезызвестный
Уолэк,  впервые  ступивший  на  театральные  подмостки
шестьдесят  лет  назад,  но  и  поныне  играющий  роли  без¬
усых  первых  любовников  и  неотразимых  сердцеедов,  что
при  его  звучном,  молодом  голосе  и  живости  движений
отнюдь  не  производит  неприятного  впечатления  на  взы¬
скательную  публику  этого  театра,  где,  кажется,  еще  ви¬
тает  очарование  непосредственного  и  благородного  та¬
ланта  обаятельной  Лэнгтри.
 Что  касается  драмы,  то  сюда  приехали  на  гастроли
Ирвинг  и  Эллен  Терри.  Оба  они  пользуются  славой  ко¬
рифеев  английской  сцены,  оба  играют  в  преувеличенной
и  даже  резкой  манере,  оба  стремятся  к  патетической
мощи  и  грандиозности.  Он  двигается  по  сцене  рывками
и  так  же  отрывисто  говорит.  Она  бывает  подчас  черес¬
чур,  почти  по-мужски,  энергична.  Однако  оба  умеют
соединить  в  своем  искусстве  обдуманность  артистиче¬
ской  техники  с  тем  истинным  вдохновением,  которое
заставляет  зрителя  позабыть  о  театральных  котурнах
и  невнятно  произносимых  монологах  и  которое  подобно
пламени  загорается  в  человеческой  душе,  выплескивает¬
ся  из  нее  и  зажигает  души  других  людей.  Некоторые
сцены  Ирвинг  проводит  так,  что  у  вас  дыхание  в  груди
перехватывает  и  на  лбу  выступает  холодный  пот,  словно
 95

это  вы  сами  испытываете  весь  тот  ужас,  который  терзает
на  подмостках  героя  пьесы.  Теперь  Ирвинг  играет  Гам¬
лета,  неисчерпаемого,  непреходящего  Гамлета,  но  играет
не  так,  как  Бутс,  создавший  образ  чересчур  мрачный  и
почти  бесплотный.  Ирвинг  ближе  к  Росси,  чей  Гамлет
плачет  и  убивает.  Гамлетовскую  печаль,  горькую,  как
тридцатый  год  жизни,  Росси,  точно  так  же  как  и  Ир¬
винг,  передать  не  сумел,  но  зато  Гамлет-мечтатель,
Гамлет  —  любящий  сын,  мститель  и  человек  воплощен
им  с  такою  силой,  что,  кажется,  будь  жив  Шекспир,
наделивший  образ  датского  принца  всем  богатством  че¬
ловеческих  чувств,  он  вышел  бы  в  конце  спектакля  на
сцену,  чтобы  высказать  свое  восхищение  лучшему  истол¬
кователю  этой  роли.
 В  Нью-Йорке  существует  также  и  французская  опе¬
ретта;  кроме  того,  есть  оперетта  немецкая  и  английская;
ставятся  бытовые  комедии  с  наивной,  незамысловатой
интригой,  в  которых  обычно  выводится  на  сцену  пестрая
галерея  грубых,  неотесанных  искателей  счастья,  съез¬
жающихся  сюда  со  всех  концов  света.  Часто  одна  и
та  же  пьеса  идет  одновременно  и  в  немецком  театре  и
в  английском.  Две  соперничающие  труппы  дают  при
аншлагах  последний  балет  Адана;  однако  ничем  не  на¬
помнит  вам  искрометной  пены  шампанского  здешний
кордебалет,  да  и  сама  постановка  здесь  совсем  непохо¬
жа  на  то  феерическое  зрелище,  которым  так  умеют  по¬
радовать  театры  Парижа.  Насколько  там  все  легко  и
воздушно,  настолько  здесь  все  тяжеловесно.  Там  искус¬
ство  —  радость,  здесь  —  тяжкий  труд.
 Потомки  первых  переселенцев  ныне  представляют
собой  наиболее  утонченную  в  отношении  культуры  про¬
слойку  народа.  Но  прослойка  эта  постепенно  исчезает,
вытесняемая  и  гонимая  алчными  пришельцами,  из  кото¬
рых  мало-помалу  вырабатывается  новый  тип  американ¬
 96

ца,  этакого  здоровенного,  буйволоподобного  детины.
Для  него  все  сводится  к  двум  словам:  первое  —  «Запла¬
чу!»,  второе  —  «Сокрушу!»  Кулачищи  у  него  увесистые,
и  разжимаются  они  лишь  в  двух  случаях:  чтобы  загре¬
бать  доллары  и  чтобы  сорить  ими;  в  сжатом  же  состоя¬
нии  только  для  того  и  служат,  чтобы  сокрушать.  Он  лю¬
бит  тратить  свои  деньги  так,  чтобы  все  это  видели,  но
не  любит,  чтобы  видели,  как  он  их  добывает.  «Себя  по¬
казать»  —  вот  самая  большая,  пожалуй,  даже  единствен¬
ная  радость  его  жизни.  Он  ничему  не  завидует,  кроме
богатства.  Он  продается  сам  и  поэтому  думает,  что  за
деньги  можно  купить  все.  Человеческие  души  он  поку¬
пает,  как  покупают  одежду.  К  счастью,  однако,  простой
народ  здесь  хорош,  как,  впрочем,  и  повсюду  на  земле;
к  тому  же  очень  скоро  на  запах  богатого  торжища  яв¬
ляются  литература  и  музыка  и  начинают  свою  смягчаю¬
щую,  шлифующую  работу.  Пройдет  немного  времени,
и,  глядя  на  прекрасные  здания,  на  образованных  жен¬
щин,  на  витрины  роскошных  книжных  магазинов,  буй¬
волоподобный  американец  почувствует  свою  неотесан¬
ность,  устыдится  ее  и,  присмирев,  острижет  ради  Дали-
лы  свои  дикие  космы.  Литература  и  искусство  представ¬
ляют  женское  начало  нашего  духа,  которое,  неприметно
проникая  в  грубые  мужские  сердца,  в  конце  концов  под¬
чиняет  их  своей  власти.  Сейчас  Нью-Йорк  наспех  об¬
страивается  феодальными  замками,  розовыми  дворцами,
палатами  из  порфира;  он  похож  на  женщину  зрелых  лет,
которая  впервые  попала  в  высшее  общество:  бестолково,
за  бешеные  деньги  нанимает  она  кучу  учителей,  чтобы
они  поскорее  навели  на  нее  светский  лоск;  однако  просто¬
ватость  и  деревенские  замашки  долго  еще  будут  выдавать
в  ней  выскочку.  Культура  столь  же  неосязаема,  как  воз¬
дух;  она  скорее  нечто  умозрительное,  чем  реально  зри¬
мое;  она  подобна  аромату  цветка.  Но  самое  стремление
 2  X.  Марти
 97

к  культуре  уже  есть  ее  признак,  а  Нью-Йорк,  несомнен¬
но,  стремится  к  ней.  И  все  же  театры  здесь  пока  не
столько  доставляют  удовольствие,  сколько  утомляют,
ибо  между  людьми,  сидящими  в  зале,  отсутствует  та  ду¬
ховная  связь,  благодаря  которой  столь  могущественно
над  нами  действие  театра  и  столь  незабываемы  вынесен¬
ные  из  него  впечатления.  Здесь  каждый  занят  собою,  и
потому  каждый  чувствует  себя  одиноким.  Эта  атмосфера
духовной  разобщенности  гнетет  вас,  точно  свинцовое  по¬
крывало,  и  минутами  хочется  энергичным  усилием  рук
сбросить  его  с  себя,  чтобы  дать  выход  рвущейся  на  сво¬
боду  мысли,  которая,  так  и  не  одолев  препятствия,  бес¬
сильно  поникает,  сломав  крылья  о  стены  темницы.
 Вчера  многие  жители  Нью-Йорка  из  числа  коренных
американцев  —  эти  последние  известны  не  столько  ши¬
роким  размахом,  сколько  изворотливым  умом,  а  также
еще  и  тем,  что  они  очень  гордятся  своим  умеренным  и
здоровым  образом  жизни,—  итак,  эти  славные  ньюйорк¬
цы  заполнили  вчера  вечером  зал  для  собраний,  где  с
чтением  отрывков  из  своих  книг  должны  были  высту¬
пить  два  самых  популярных  писателя  Соединенных
Штатов.  Одним  из  них  был  Марк  Твен,  или,  вернее,
пишущий  под  этим  псевдонимом  Сэмюэл  Клеменс.
Другим  —  Джордж  Кейбл,  которого  я  назвал  бы  Пере¬
сом  Гальдосом  из  Нового  Орлеана,  ибо  он  так  же  тру¬
долюбив,  так  же  скрупулезен,  так  же  патетичен,  как  и
знаменитый  испанский  романист.  Творчество  Марка
Твена  и  Кейбла  родилось  не  из  книжного  знания  —  их
матерью  была  сама  Природа.  Литераторы,  появляющие¬
ся  на  свет  в  тиши  библиотек,—  всего  лишь  копиисты  от
литературы.  Они,  как  зеркала,  светят  отраженным  све¬
том.  А  надо,  чтобы  за  каждым  словом  стояла  истекаю¬
щая  кровью  душа.
 98

Нет,  это  уже  не  те  невыразительные  физиономии  и
однообразно  круглые  головы,  какие  то  и  дело  встречают¬
ся  вам  на  улицах  здешних  городов;  в  одежде  людей  за¬
метно  стремление  к  изящной  простоте,  на  лицах  светит¬
ся  мысль,  головы  своими  размерами,  несхожестью,  ха¬
рактерностью  свидетельствуют  о  многообразии  умствен¬
ных  занятий.  Вчера  на  чтении  присутствовало  все,  что
есть  лучшего  в  Нью-Йорке.  Да  и  как  не  побывать  на
вечере,  где  можно  услышать  и  прославленного  юмори¬
ста,  и  наблюдательнейшего  автора  романов  о  Юге?
 Марк  Твен  пишет  очень  смешные  книги,  однако  в
юморе  его  ощущается  острое  сатирическое  жало,  а  ко¬
мический  эффект  проистекает  не  из  осмеяния  каких-то
нелепых  чудаков,  но  из  того,  что  автор  с  видом  лукавого
простодушия  выявляет  противоречия,  низость  и  лицеме¬
рие,  встречаемые  в  обыкновенных  людях,  и  с  величай¬
шим  искусством  умеет  вскрыть  контраст  между  видимы¬
ми,  показными  чувствами  и  мыслями  и  тем,  каковы  эти
мысли  и  чувства  в  действительности.  Однако  делается
это  все  легко  и  непринужденно,  без  малейшего  намека
на  менторский  тон,  так  что  люди,  чувствуя  себя  внутрен¬
не  разоблаченными,  все  же  смеются  сами  над  собой,  как
смеется  малыш,  вздумавший  полакомиться  клубникой  из
запретной  корзинки  и  застигнутый  врасплох  любящей
матерью.  Замыслы  свои  Марк  Твен  черпает  из  самой
жизни.  И  хотя  в  книгах  его  заметно  большое  литератур¬
ное  мастерство,  он  не  принадлежит  к  числу  писателей,
которые  в  погоне  за  изысканностью  слога  подчищают,
приглаживают  и  подстригают  мысли  свои,  уподобляясь
дамам,  полагающим,  будто  бальный  туалет  делает  их
прекраснее  Венеры  Милосской.
 Что  иное  как  не  пустое  кокетство  движет  писателем,
когда  он,  стремясь  показать  свою  осведомленность  во

всем,  что  было  сказано  до  него,  замалчивает  либо  иска¬
жает  то,  что  видит  он  сам?  Знать,  о  чем  говорили  до
нас,—  неплохо  и  даже  полезно.  Однако  то,  что  было
знамением  времени  в  одну  эпоху,  уже  не  будет  им
в  другую.  В  литературе  нельзя  говорить  с  чужого  голо¬
са,  надо  смотреть  на  мир  собственными  глазами  и  све¬
тить  собственным  светом,  надо  изучать  природу  в  себе
самом  и  вокруг  себя,  надо  прикоснуться  к  ней  своими
руками.
 Литература  в  большей  мере  живет  впечатлениями,
чем  словами.  Мусор,  литературный  мусор,—  вот  что  та¬
кое  все  эти  помпезные  периоды,  исторические  ремини¬
сценции  и  красоты  стиля!  Что  оставляют  они  в  душе
читателя,  кроме  малоосновательного  предположения,
будто  автор  книги  —  человек  великой  учености?  Не
Нарциссы,  а  проповедники  нужны  литературе!  И  писать
надо  не  для  того,  чтобы  покрасоваться  перед  публикой,
распуская  ей  напоказ  пышный  павлиний  хвост;  писать
надо  ради  блага  ближнего  своего;  и  как  передают
из  рук  в  руки  сокровище,  так  должны  слова  писателя
передавать  людям  то,  что  Природа  вложила  ему  в
душу.
 В  литературе,  как  и  в  музыке,  пошла  нынче  мода  на
мотивчики,  омерзительно  трескучие  мотивчики!  Пере¬
хватив  на  лету  чужую  мысль,  ее  обряжают  в  цветистые
фразы,  разбавляют  водой,  взбивают  попышней,  покры¬
вают  позолотой.  У  каждой  эпохи  есть  своя  идейная
атмосфера,  идеи  века  носятся  в  воздухе,—  и  вот,  воору¬
жившись  литературной  ложечкой,  их  снимают,  как  пен¬
ки,  и  в  беззубой,  но  зато  импозантной  форме  преподно¬
сят  публике,  отняв  у  них  весь  пламень,  всю  яркость
и  силу,  присущие  живой,  горячей  мысли,  той  мысли,  что
вместе  с  криком,  словно  птица  из  потревоженного  гнез¬
 100

да,  вырывается  из  груди,  истерзанной  страданием,
и  устремляется  в  полет,  пробуждая  светом  своим  уснув¬
ший  во  мраке  человеческий  разум.  Ныне  литературу  на¬
водняют  мастера  сусальной  позолоты,  а  нужны  ей
старатели.  Правда,  у  старателей  от  работы  руки  ломит;
но  если  руки  крепкие,  они  добудут  чистое  золото.
А  позолотчиков  и  декораторов  с  нас  и  так  довольно.
 Несмотря  на  всю  свою  литературную  славу,  Марк
Твен  все  же  звезда  не  первой  величины,  однако  светит
он  собственным  светом,—  достоинство  в  наше  время  ред¬
кое,—  и  популярность,  которой  он  пользуется  в  Европе
и  Америке,  вполне  им  заслужена,  что  тоже  немало.
Марк  Твен  не  был  маменькиным  сынком,  его  не  вводи¬
ли  в  жизнь  за  ручку,  не  подыскивали  для  него  красивой
и  благонравной  невесты,  не  дарили  ему  ни  домов,
ни  выездов,  как  это  обычно  делается  в  наших  любве¬
обильных  краях,  когда  юный  наследник  отцовского  име¬
ния  выходит  из  университета,  облеченный  знанием  ма¬
гистра  или  доктора.  Марк  Твен  начал  типографским
рабочим.  Но  его  влекли  странствия  и  приключения,  и  он
стал  лоцманом.  Об  этом  периоде  его  жизни  свидетель¬
ствует  сохранившийся  до  сих  пор  здоровый  цвет  лица,
а  также  псевдоним,  ведущий  свое  происхождение  с  Мис¬
сисипи:  Марк  Твен  всегда  питал  пристрастие  к  необыч¬
ному.  Часто  на  пароходе  раздавались  слова  команды:
«Магк  Т\уат!»  И  впоследствии,  когда  писатель  непри¬
нужденно  и  насмешливо  принялся  рассказывать  людям
о  виденном,  когда  он  стал  совлекать  с  человека  покровы
внешней  добропорядочности,  выставляя  напоказ  его
подлинное  нутро,  он  подписал  свои  произведения  воз¬
гласом  с  Миссисипи:  «Марк  Твен».
 ^Вместе  с  одним  из  своих  братьев,  взявшим  его  с  со¬
бой  в  ^качестве  секретаря,  будущий  писатель  отправился
в  край  рудников  и  золотых  приисков,  туда,  где  люди
 101

ложатся  спать  на  золотоносной  жиле,  а  просыпаясь,  ви¬
дят  приставленный  к  своей  груди  кинжал.  Он  побывал
в  самом  горниле  кузницы,  где  выковывается  страна,  ви¬
дел  сбившихся  с  пути  и  влюбленных,  грабителей  и  пер¬
вых  поселенцев  на  не  обжитых  еще  землях,  видел  строи¬
телей  городов.  Бродячая  жизнь  пришлась  ему  по  душе
и,  присмотревшись  к  людям  в  одном  месте,  он  от¬
правлялся  дальше,  поглядеть,  каковы  они  в  других
местах.
 Глаза  у  него  обыкновенно  прищурены,  точно  он
всматривается  в  окружающее  или  боится,  как  бы  люди
по  взгляду  не  угадали  его  мыслей.  Он  хорошо  знает
людей,  знает,  как  тщательно  скрывают  и  маскируют  они
свои  недостатки,  и  ему  нравится  вести  рассказ  таким
образом,  чтобы  его  последняя  фраза  била  наповал
«внутреннего»,  «скрытого»  человека:  ханжу,  раболеп¬
ствующего  холуя,  сластолюбца,  труса,—  так  Паяц,  вдо¬
сталь  потешившись  над  Полишинелем,  внезапным  уда¬
ром  кулака  сбивает  его  с  ног.  И  тогда,  в  конце  рассказа,
писатель  вдруг  выглядывает  из  своей  фразы  —  посмот¬
реть  на  поверженного  противника.
 Твен  рисует  углем,  но  штрих  у  него  быстрый  и  уве¬
ренный.  Ему  ведома  сила  прилагательных,  тех  прилага¬
тельных,  из  которых  каждое  экономит  по  предложению,
и  он  нанизывает  их  на  человеческий  характер,  пока  на¬
конец  изображаемый  им  человек  не  встанет  перед  вами
во  весь  рост,  словно  живой.  Точность  описаний  основы¬
вается  у  Марка  Твена  на  его  умении  видеть.  Есть  пыл¬
кие,  доверчивые  души,  для  которых  все,  что  видят  они,
озарено  ими  же  самими  излучаемым  светом;  есть  другие,
для  которых  все  затянуто  мрачными  тучами  их  собствен¬
ной  меланхолии,  почему  и  предстает  их  взору  в  смутном,
искаженном  или  нелепом  виде,  приобретая  гиперболизо-
 102

ванные,  фантастические  размеры;  и  есть  люди  иного  ду¬
шевного  склада,  такие,  как  Марк  Твен:  недоверчивые,
потому  что  за  плечами  у  них  немалый  жизненный  опыт,
и  невозмутимо  спокойные  —  возможно,  потому,  что  они
много  страдали,—  такие  люди  видят  мир  в  его  истинном
свете,  хотя  достоинство  это  подчас  оборачивается  недо¬
статком,  ибо  им  не  дано  прозревать  скрытые  возмож¬
ности  вещей,  и  мир  представляется  им  слишком  бескры¬
лым.
 Своей  первой  славой  и  денежным  успехом  Марк
Твен  обязан  книгам  путевых  очерков,  принесших  ему  че¬
тыреста  тысяч  долларов  гонорара.  Остроты  свои  он  ро¬
няет  словно  бы  нечаянно  и  притом  явно  без  намерения
задеть  кого-нибудь  лично.  Он  не  любит  расспрашивать
людей,  опасаясь,  что  это  может  их  насторожить  и  тогда
они  постараются  скрыть  от  него  свои  слабости,  которые
он  с  поистине  охотничьим  искусством  умеет  подсмот¬
реть  и  заставить  проявиться.  Мне  кажется,  да,  видимо,
так  онр  и  есть  на  самом  деле,  что  Твен  страдает  той  не¬
излечимой  меланхолией,  которая  знакома  всякому,  кто
глубоко  постиг  человеческую  природу.
 Твен  женат  на  богатой  женщине.  Он  побывал  на
Сандвичевых  островах,  объездил  всю  Европу,  посетил
Египет  и  Палестину.  Когда  он  видит  какую-нибудь  не¬
лепость  или  проявление  ханжества,  он  не  может  не  на¬
писать  об  этом.  Необычность  жизни,  прожитой  им,  на¬
ложила  печать  своеобразия  и  некоторой  грубоватости
на  его  юмор:  он  долгие  годы  оттачивал  свое  остроумие
среди  людей  простых  и  неразвитых,  между  которыми
слыл,  надо  полагать,  первым  шутником  и  заводилой,
и  не  случайно  поэтому  элемент  грубоватой  простонарод¬
ности  присутствует  в  его  книгах  на  каждой  странице.
В  Марке  Твене  больше  от  Поль  де  Кока,  чем  от  Шам-
фора.  Однако  он  превосходит  их  обоих  редким  чувством
 103

природы,  которая  —  пользуйся  он  кистями  более  тон¬
кими  —  могла  бы  обрести  в  нем  одного  из  замечатель¬
нейших  своих  живописцев.  Шутливыми  замечаниями
и  насмешливым  тоном  он  сам  ослабляет  силу  и  красоту
своих  описаний.
 Если  у  вас  нет  охоты  ездить  в  далекие  Афины,  что¬
бы  увидеть  их  ночью,  оставайтесь  дома  и  прочтите  опи¬
сание  ночных  Афин  у  Марка  Твена  —  вы  увидите  их
собственными  глазами.  Вам  нет  нужды  совершать  па¬
ломничество  к  пирамидам:  прочтите  рассказ  о  том,  как,
стоя  на  вершине  одной  из  них,  проводник-араб  побился
об  заклад,  что  успеет  за  десять  минут  спуститься  вниз,
добежать  до  другой  пирамиды,  вскарабкаться  на  ее  вер¬
хушку,  а  затем  вернуться  назад  и  взобраться  на  вер¬
шину  первой.  Пари  заключено.  Быстроногий  араб
устремляется  вниз.  Твен  описывает,  как  он  спускается
громадными  прыжками  по  склону  пирамиды,  как  бежит
по  раскаленной  земле  пустыни.  Вот  уже  он  стал  не
больше  собаки...  не  больше  голубя...  вот  превратился
в  точку...  вот  и  вовсе  пропал;  но  он  появляется  снова:
черная  точка  ползет  вверх  по  пирамиде,  выше,  выше...
вот  он  достиг  вершины,  посылает  условный  сигнал,  спу¬
скается,  мчится  обратно,  он  уже  у  подножия  первой
пирамиды,  он  взлетает  на  нее,  как  ветер,  вот  он  навер¬
ху—  он  выиграл  пари:  десять  минут  еще  не  истекли.
Чтобы  рассказать  все  это,  Марку  Твену  понадобилось
каких-нибудь  двадцать  строк,  но  хотя  он  не  стремится
к  обстоятельности  описания,  вы  видите  и  величествен¬
ную  пустыню,  и  палящее  солнце  над  ней,  и  огромные
пирамиды,  и  разделяющее  их  пространство,  и  взвихрен¬
ный  ногами  песок,  и  развевающийся  бурнус  бегущего
араба.
 Марк  Твен  пишет  также  романы,  однако  в  них  еще
не  чувствуется  руки  мастера.  Как  бы  нехотя  и  торопясь
 104

рассказывает  он  с  эстрады  эпизоды  из  своей  жизни,
читает  отрывки  из  написанного.  На  сцену  он  выходит
с  выражением  скуки  на  лице  и  словно  бы  прихрамывая;
говорит  же  с  таким  видом,  как  если  бы  сидящие  в  зале
были  его  дети  и  он,  желая  поскорее  от  них  отделаться,
рассказывает  им  сказку.  Хмурый  тон,  невозмутимый
вид  и  гнусавый  голос  рассказчика  создают  неотразимый
по  своему  комизму  контраст  с  живым  юмором  и  смеш¬
ными  преувеличениями  рассказа,  который  кажется  от
этого  еще  остроумнее.  Коротенькие  юморески  не  удают¬
ся  ему,  он  добивается  эффекта  в  более  пространном  по¬
вествовании,  где  анекдотическое  происшествие  обрастает
дополнительным  материалом,—  ибо  сила  Марка  Твена
заключается  не  в  изяществе  стиля,  который  становится
неестественным  всякий  раз,  когда  автор  пытается  при¬
дать  ему  изысканность  либо  торжественную  пышность,
но  в  верности  критического  взгляда  и  в  манере,  с  какой
писатель  противопоставляет  видимые  и  подлинные  чело¬
веческие  чувства.  Он  любит  бродить  и  спотыкаться
в  пути  —  это  всегда  служило  ему  на  пользу.  Отзвук  по¬
добного  пристрастия  и  метода  изучения  жизни  слышит¬
ся  нам  в  названиях  лучших  его  книг,  таких,  как  «Про¬
стаки  за  границей»,  «Налегке»,  «Пешком  по  Европе»,
названиях,  которые  представляют  собой  остроумную
вариацию  одной  и  той  же  мысли.
 С  ловкостью  фокусника  умеет  он  извлечь  из  какого-
нибудь  пустяка  фейерверк  ослепительных  шуток.  Па¬
рижская  «Фигаро»  восхищается  его  книгами,  переводит
их,  создавая  успех  и  славу  их  автору;  однако  превозно¬
сит  она  его  не  за  красоты  стиля,  о  которых  он  нимало
не  заботится,  так  как  отлично  знает  своих  соотече¬
ственников,  но  за  точность  и  проницательность  наблю¬
дений.
 105

Это  человек  с  гривой  седых  волос  и  глазами,  в  кото¬
рых  читается  жизненный  опыт,  глубина  мысли  и  озор¬
ное  лукавство.  У  него  бритое,  здорового  цвета  лицо,  усы
старого  рубаки  и  нависающий  над  ними  крупный  орли¬
ный  нос.  Он  все  время  вытягивает  голову,  будто  во
что-то  всматривается;  плечи  у  него  высоко  поднятые,
словно  однажды  он  пожал  ими,  да  и  решил  остаться  так
на  всю  жизнь.  Вот  каков  Марк  Твен,  или  иначе  —  Сэ¬
мюэл  Клеменс,  замечательнейший  из  американских
юмористов.
 «Насьон»,  Буэнос-Айрес,
 11  января  1885  года.

ВОЛНЕНИЯ  СРЕДИ  ИНДЕЙЦЕВ
 Как  обращались  с  индейцами  представители  правительства.—
Шайены.  —  Превосходное  управление  ирокезов.  —  Всеобщее  голо¬
сование,  школа  и  собственность  у  ирокезов
 Нью-Йорк,  6  июля  1885  года.
 индейцев  также  состоялось  заседание  кон¬
гресса  —  конгресса  войны.  Еще  в  1878  го¬
ду  шайены,  отказавшись  терпеть  притесне¬
ния  со  стороны  представителей  правитель¬
ства,  подняли  восстание,  что  повлекло  за
собой  серьезные  осложнения,  расходы
и  подлинную  войну.  Теперь  они  снова  недовольны.  То¬
гда  они  были  правы.  Возможно,  что  правы  они  и  сейчас.
Тогда  правительство  не  обращало  внимания  на  их  нуж¬
ды  и  само  провоцировало  их  на  войну.  Сегодня,  во  ис¬
полнение  обещания  позаботить¬
ся  об  индейцах,  данного  Клив¬
лендом  на  открытии  конгресса,
правительство  направляет  пос¬
ланца  мира  расследовать  причи¬
ны  их  жалоб.
 Могли  ли  шайены  не  вос¬
стать  в  1878  году,  когда  пред¬
ставители  правительства  в  ин-
деиских  резервациях  грабили  и
угнетали  их,  изнуряли  непо¬
 107

сильным  трудом,  отказывали  им  в  медицинской  помощи
и  продуктах  питания?
 Конгресс  вотировал  отпуск  средств  для  удовлетворе¬
ния  нужд  угнетенных  индейцев,  но  во  времена  правле¬
ния  республиканцев,  к  позору  для  общества,  правитель¬
ственные  чиновники  присваивали  суммы,  предназначен¬
ные  по  договору  между  правительством  и  индейцами  на
устройство  школ,  обработку  земли,  медикаменты  и  про¬
довольствие;  а  ведь  суммы  эти  были  компенсацией  за
землю,  от  которой  племена  отказались  не  по  доброй  воле.
 Северных  шайенов  согнали  с  родных  мест  в  агентстве
Нубе  Роха  и  вместе  с  южными  шайенами  отправили
в  индейскую  резервацию.  Через  год  они  бежали,  совершая
на  своем  пути  грабежи.  Что  же  им  оставалось  делать,
если  они  умирали  один  за  другим  от  малярии  и  неделя¬
ми  не  получали  никаких  лекарств;  если  безуспешно  жа¬
ловались  на  то,  что  их  изгнали  из  здоровых  мест,  где
они  процветали,  и  поселили  в  знойном,  зараженном
всеми  болезнями  округе,  и  там  иссохли  груди  матерей,
а  от  ребятишек  остались  кожа  да  кости;  если  правитель¬
ство  обязалось  уплатить  им  за  их  земли  в  числе  проче¬
го  и  продуктами  питания,  а  агенты,  несмотря  на  это,
отказывали  им  в  продовольствии,  пока  они  не  закончат
тяжелую  работу,  которую  они  не  обязаны  были  делать,
хотя  продовольствие  это  принадлежало  им  по  договору
и  других  продуктов  питания  у  них  не  было?
 Они  бежали,  но  их  снова,  с  немалым  трудом,  погубив
многих  ни  в  чем  не  повинных  людей,  загнали  в  эту
губительную  для  здоровья  местность.  Впрочем,  обра¬
щаться  с  ними  стали  несколько  лучше.  Теперь  вместе  с
пятью  тысячами  других  индейцев  они  готовятся  к  гроз¬
ному  бунту,  но  есть  надежда,  что  его  предотвратит  по¬
слание  доброй  воли,  которое  везет  им  уполномоченный
правительства.
 108

Иные  умники,  увидев  несчастных,  раздетых,  а  по¬
рой  —  в  силу  исторических  несправедливостей,  за  кото¬
рые  мы  теперь  расплачиваемся,—  жестоких  и  свирепых
индейцев,  говорят,  что  это  низшие  существа,  способные
лишь  орудовать  ножом  и  копьем.  Так  говорят  имми¬
гранты,  которые  могли  бы  во  многом  помочь  другим
иммигрантам: 	нашим  собственным  индейцам.  Здесь,
 в  Соединенных  Штатах,  их  немного;  но  мы,  как  сможем
мы  идти  дальше  по  пути  исторического  развития  с  таким
преступлением  за  спиной,  с  таким  тяжелым  обозом?  Что
такое  индейцы  или  чем  могут  они  стать,  рассказывает
сенатор  Инголс,  вернувшийся  с  территории  ирокезов,
куда  он  был  послан  во  главе  комиссии  сената,  пожелав¬
шего  получить  правдивые  сведения  по  некоторым  вопро¬
сам.  Инголс  —  сенатор,  известный  своим  красноречием
и  силой  суждения,—  был  поражен  тем,  что  он  увидел
у  индейских  племен.  У  них  есть  свое  демократическое
правительство,  глава  которого  избирается  общим  голо¬
сованием,  есть  сенат  и  конгресс,  которые  собираются
ежегодно!  Есть  у  них  суды  с  выборными  судьями;  есть
пенитенциарная  система,  столь  же  разработанная,  как
У  белых;  нет  только  закона  о  взыскании  долгов,  по¬
скольку  у  них  нет  долгов.
 А  школы!  У  ирокезов  есть  школы!  Пятьдесят  про¬
центов  общественных  средств  они  тратят  на  школы.
Всюду,  где  только  набере!ся  тринадцать  ребятишек,  от¬
крывается  школа  и  туда  направляют  лучшего  учителя,
какого  только  могут  найти,  а  учитель  должен  быть  хо¬
рошим.  В  школе  два  помещения,  как  в  Утальяне:  одно
помещение  для  девочек,  другое  —  для  мальчиков.  Из
школ  Утальяна  выходят  индейские  дети  в  белых  одеж¬
дах,  озаренные  лучами  сияющего  солнца!  Выходят  с  пес¬
нями!  Школьные  здания  у  ирокезов  отличаются  благо¬
родной  архитектурой,  а  правительство  не  только  опла¬
 109

чивает  учителей,  но  также  одевает  и  кормит  учеников.
Когда  дети  заканчивают  то  обучение,  какое  может  дать
им  индейская  школа  —  ирокезы  не  хотят,  чтобы  у  них  на
территории  жили  белые,—  их  отправляют  в  лучшие  кол¬
леджи  Соединенных  Штатов  —  в  Дармут,  в  Ейль.
К  белым  ирокезы  относятся  хорошо,  но  только  издали:
на  свою  землю  они  не  допускают  белых  поселенцев.  Ин¬
дейцев  —  сколько  угодно.
 Сенатор  Инголс  был  изумлен  тем,  как  ирокезы,
«удачнее,  чем  любой  цивилизованный  народ»,  разреши¬
ли  проблему  распределения  земли.
 Вся  земля  принадлежит  племени;  однако  это  не  ис¬
ключает  ни  собственности  на  землю,  ни  права  переда¬
вать  ее  согласно  законам  племени,  ибо  земля  принадле¬
жит  тому,  кто  ее  возделывает.  Но  если  владелец  земли
перестает  обрабатывать  ее,  она  возвращается  в  общую
собственность.  Пока  же  он  возделывает  землю,  она  при¬
надлежит  ему  полностью.  Каждый  ирокез  может  обра¬
батывать  сколько  угодно  земли  с  одним  условием:  не
приближаться  на  расстояние  меньше  четверти  лиги
к  границам  соседа.  Таким  образом  удается  избежать  со¬
единения  жителей  в  небольшие  общины,  что,  по  мнению
ирокезов,  способствовало  бы  праздности  и  связанным
с  нею  порокам.  А  то,  что  земля  возвращается  в  общее
пользование,  как  только  владелец  перестает  обрабаты¬
вать  ее,  препятствует  накоплению  больших  земельных
участков  в  одних  руках.  На  территории  ирокезов  семь¬
десят  тысяч  жителей.  Среди  них  нет  ни  одного  нищего.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
 20  августа  1885  года.

МОРСКОЙ  МИНИСТР  УИТНИ.
 ПОЛИТИКА  НАПАДЕНИЯ
 Уважаемый  мошкой  министр.  —  Делец  Джон  Роуч.  —  Кап  партии
создают  себе  фонды  и  оплачивают  свои  расходы.  —  Сговор  спекулян¬
тов  и  чиновников.  —  Интимная  история.  —  Морской  министр  —
адвокат  дельца.  —  Морской  совет  на  службе  у  дельца.  —  Крупный
задаток.  —  Банкротство  Джона  Роуча.  —  Агрессоры  из  Соединен¬
ных  Штатов  и  происхождение  агрессии.  —  Торговцы  прошлого
и  нынешние.  —  Агрессоры  в  Вашингтоне  и  их  помощники.  —  Част¬
ные  банкиры.  —  Министры.  —  Политика  покровительства.  —  Кор¬
рупция  и  агрессия.  —  Осуществленные  планы.  —  «Захватить/»  —
Последний  проект:  покупка  северных  штатов  у  Мексики
 Нью-Йорк,  август  1885  года.
 ольшим  другом  республиканской  партии
был  некий  Джон  Роуч,  владелец  судостро¬
ительных  верфей.  Ему  было  выплачено  не
менее  десяти  миллионов  долларов  только
за  одни  заплаты,  поставленные  на  жалкие
суденышки,  которые  от  этого  не  станови¬
лись  лучше.  В  действительности  Роуч  получил  гораздо
больше,  так  как  из  года  в  год
морское  министерство  устраи¬
вало  инсценировку  торгов  и  пе¬
редавало  ему  под  видом  желез¬
ного  лома  по  баснословно  низ¬
ким  ценам  вполне  исправные
судовые  двигатели  и  всевоз¬
можное  оборудование.  Все  это
было  в  порядке  вещей,  ибо  сам
морской  министр  был  адвока¬
том  Джона  Роуча.  И  когда  пра¬
 111

вительство  объявило  о  сдаче  с  торгов  заказа  на  по¬
стройку  новых  военных  кораблей,  Джон  Роуч  предложил
подозрительно  низкую  цену,  и  заказ  остался  за  ним.
Правительство  отказалось  принять  первое  судно,  по¬
строенное  на  верфях  Роуча;  но  еще  за  несколько  месяцев
до  того,  как  это  судно  было  спущено  на  воду,  морской
министр,  он  же  адвокат  Джона  Роуча,  выплатил  своему
клиенту  под  видом  аванса  значительную  часть  всей  сум¬
мы  заказа.  Недаром  во  время  выборов  Гарфильда  ми¬
стер  Роуч  пожертвовал  партии  на  расходы  по  избира¬
тельной  кампании  сто  тысяч  долларов.  По-видимому,  он
израсходовал  не  меньшую  сумму  и  на  поддержку  Блейна,
крах  которого  вызвал  его  собственный  крах.  Так  по¬
падают  в  зависимость  от  дельцов  кандидаты,  которые
не  одержали  бы  победу  на  выборах  без  помощи  капита¬
ла.  Таким  путем  политические  партии  оплачивают  гро¬
мадные  расходы,  с  которыми  в  этой  стране  неизбежно
связаны  выборы.  Дельцы  платят  партии  за  выгодные  для
них  законы  и  покровительство,  а  чиновники  —  за  обеща¬
ние  сохранить  за  ними  высокие  государственные  посты,
если  партия  победит  на  выборах.  Эти  два  источника  да
еще  скудные  пожертвования  некоторых  искренних  при¬
верженцев  позволяют  партии  оплачивать  ораторов,  га¬
зетные  статьи,  клевету,  агитационные  поездки,  пышные
факельные  шествия,  вагоны  предвыборной  литературы,
роскошные  транспаранты  с  лозунгами  и  портретами,  ви¬
сящие  на  каждом  углу,  и  разные  темные  дела,  происхо¬
дящие  в  день  выборов.  Но  республиканцы  потерпели  по¬
ражение,  и  министерство  было  отобрано  у  адвоката
Роуча.  И  когда,  согласно  условиям  договора,  настало  вре¬
мя  сдавать  первый  корабль,  новый  министр,  человек
строгий  и  принципиальный,  вынужден  был  вернуть  его
Роучу,—  несмотря  на  то  что  сметы  и  чертежи  судна
 112

были  единогласно  одобрены  морским  советом.  На  бес¬
пристрастных  и  довольно  поверхностных  испытаниях
судно  не  удовлетворило  требованиям  договора.  Прави¬
тельство  отказалось  принять  корабль.  Тогда  Роуч  пере¬
вел  свои  капиталы  в  безопасное  место  и  объявил  себя
банкротом.  Был  опубликован  перечень  авансов,  незакон¬
но  выплаченных  бывшим  министром  своему  клиенту
в  счет  кораблей,  строительство  которых  Роуч  едва  ли
сможет  когда-либА  начать.
 Морской  совет  одобрил  негодные  чертежи  и  утвердил
документацию  к  ним,  которой,  по  сути  дела,  вообще  не
существовало.  Морской  министр  уплатил  поставщику
чуть  ли  не  полную  стоимость  всех  кораблей,  прежде  чем
первое  судно  было  спущено  на  воду.  Новый  министр  не
проявил  ни  снисходительности,  ни  злопамятства.  Он  вы¬
сказал  публичное  порицание  морскому  совету,  а  его'
предшественник  был  достаточно  наказан  результатами
народного  голосования.  С  Роучем  предполагают  посту¬
пить,  как  со  злостным  банкротом,  наиболее  крупным
кредитором  которого  является  само  правительство.  Про¬
стота  и  беспристрастность  этого  наказания  сделали  по¬
пулярным  нового  министра  Уитни.
 *  *  *
 В  политике  есть  свои  кулачные  бойцы.  Привычка
действовать  кулаками  проникает  в  душу  народа  и  накла¬
дывает  на  нее  отпечаток.  Есть  в  Соединенных  Штатах
буйные  и  бесцеремонные  люди,  привыкшие  класть  ноги
на  стол,  люди  с  толстой  мошной  и  наглой  речью,  быстрые
на  расправу.  Эти  люди  —  воплощение  грубой  силы  и  не¬
вероятной  удачи,  они  из  рудокопов  стали  набобами,
а  потом  и  сенаторами.  Эти  коротконогие  циклопы  с  нали¬
 8  X.  Марти
 113

тым  кровью  лицом,  бычьей  шеей  и  здоровенными  кула¬
чищами;  эти  проходимцы,  толстобрюхие  детища  гигант¬
ской  эпохи,  извечные  свинопасы,  ублюдки,  рожденные  от
случайных  отцов,  потомки  алчных  и  ожесточенных  поко¬
лений,—  очутившись  на  земле,  которая  может  удовлетво¬
рить  их  желания,  становятся  ненасытными;  злобные
и  мстительные,  они  до  отказа  набивают  свои  карманы,
купаются  в  золоте,  наживают  богатство,  о  котором  тщет¬
но  мечтали  многие  поколения  рабов,  солдат  и  лакеев.  Это
новоявленные  гунны,  которые  мчатся  на  паровозах,  ма¬
родерствуют  и  опустошают  по-современному.  Отъявлен¬
ные  и  опасные  мошенники,  они  кишат  на  изобильной
земле  Америки  и  расчищают  себе  путь  кулаками.  Вый¬
дя  недавно  из  дремучих  лесов,  они  и  в  политике  следуют
звериным  законам:  пожирают  слабого  и  уважают  только
силу.  Они  считают  себя  жрецами  силы,  им  кажется,  что
они  облечены  неким  превосходством  и  прирожденным
правом  захватывать  все,  что  попадется  на  пути.  В  Кар¬
фагене  подобные  им  были  наемниками.  Увешанные  золо¬
том  и  умащенные  благовониями,  они  пировали  во  дворце
Гамилькара,  пожирали  его  быков  и  пили  его  вино;  изны¬
вая  от  безделья,  валялись  под  душистыми  кустами  роз.
Мертвецки  пьяные,  они  падали  ничком  на  траву,  а  по¬
том  поднимали  головы,  упираясь  руками  в  землю,  и  за¬
стывали  в  этой  позе  египетских  сфинксов,  выпучив  глаза,
круглые  и  бессмысленные,  как  у  трилобитов,  зажав  в  зу¬
бах  сломанную  ветку  розы.  На  другой  день,  нагружен¬
ные  добычей  и  требуя  оплаты,  они  разлетались,  как
саранча,  по  полям,  а  потом,  объединившись,  нападали
на  республику,  подняв  копья  и  опаляя  землю  своим  ды¬
ханием.  Беспокойная  иммиграция,  фантастические  богат¬
ства  Дальнего  Запада  Америки,  сказочные  состояния
и  власть,  порожденные  войной,  возродили  в  США  эти
 114

когорты  захватчиков,  ставшие  бичом  республики,  эти
орды  авантюристов,  которые  поражают  и  опустошают  ее,
как  чума.  Страна  имеет  здоровое  начало  и  смотрит  на
них  с  негодованием,  но  иной  раз,  попав  в  их  сети  или
ослепленная  их  планами,  следует  за  ними.  Иной  прези¬
дент,  рожденный,  как  Грант,  для  войны  и  грабежа,
пользуется  их  услугами  для  захвата  чужих  земель.  Ве¬
личайшие  мошенники,  они  создают  компании,  обещают
дивиденды,  покупают  красноречие  и  влияние,  опутывают
конгресс  невидимыми  сетями,  ведут  за  собой  под  узду
законодательство,  как  хорошо  объезженную  лошадь,  за¬
гребают  барыши  и  делят  их  исподтишка  между  собой.
Они  все  на  один  лад:  всегда  щеголяют  в  крахмальной
манишке  с  брильянтовыми  запонками,  всегда  чванливы,
грубы,  отвратительны.  Сенаторы  посещают  их  с  чер¬
ного  хода,  министры  наведываются  к  ним  в  ночное
время.  Они  ворочают  миллионами  —  это  частные  бан¬
киры.
 Если  нет  возможности  грабить  чужие  земли,  они,
действуя  как  сплоченная  камарилья,  вмешиваются  во
внутреннюю  политику  и  изменяют  законы  страны  в  своих
целях.  Они  раздувают  престиж  какого-нибудь  предприя¬
тия,  сбывают  его  акции,  подогревая  общественное  дове¬
рие  при  помощи  бесчестных  махинаций,  а  потом  разоря¬
ют  это  предприятие.  Если  правительство  не  может  пред¬
ложить  им  другой  поживы,  кроме  внутренних  поставок,
они  набрасываются  на  эту  добычу  и  щедро  вознаграж¬
дают  тех,  кто  помогает  им  заполучить  заказы.  Стоит  им
почуять,  что  правительство  накануне  падения,  и  они  на¬
летают  на  него,  как  стервятники  на  падаль,  но,  встретив
отпор,  они,  как  те  же  стервятники,  разлетаюся,  скрываясь
в  тучах.  К  их  услугам  газеты,  телеграф,  светские  дамы,
красноречивые  и  авторитетные  господа  депутаты,  пламен¬
ные  полемисты,  которые  соловьем  разливаются  в  кон¬
 8*
 115

грессе,  защищая  их  интересы.  Все  в  их  руках,  они  все  мо¬
гут  купить.  Если  же  им  встретится  неподкупный  человек,
они  натравливают  на  него  продажный  сброд  и  уничто¬
жают  его.
 Это  шайка  преступников,  а  между  тем  прелестные
дамы  танцуют  с  ними  на  балах,  весьма  почтенные  люди
дежурят  в  их  приемных  и  обедают  за  их  столом.  Пусть
один  план  этой  камарильи  разоблачен,—  она  немедленно
составляет  другой.  Эти  люди  изучают  все  возможности
внешней  политики,  все,  даже  самые  проблематичные
и  невероятные  комбинации  внутренней  политики,  они
всегда  умеют  найти  нужный  ход.  Одно  неукротимое  же¬
лание  постоянно  приводит  в  движение  эту  чудовищную
машину:  заграбастать  все,  что  попадется  под  руку,—
землю,  деньги,  субсидии,  гуано  Перу,  северные  штаты
Мексики.
 Именно  на  мексиканские  штаты  и  нацелилась  в  на¬
стоящее  время  камарилья;  в  прекращении  выплаты  взно¬
сов  по  субсидиям  американским  железнодорожным  ком¬
паниям,  о  котором  недавно  объявила  Мексика,  она  хочет
найти  повод  для  разжигания  в  Соединенных  Штатах
недовольства  и  непомерных  аппетитов,  свойственных  ей
самой,  хочет  натравить  на  соседей,  говорящих  на  испан¬
ском  языке.  Сейчас  камарилья  предложила  купить  за  сто
миллионов  долларов  северную  границу  Мексики.  Прав¬
да,  до  сих  пор  ей  не  удалось  найти,  как  это  было  бы
легко  сделать  во  времена  Блейна,  путь  к  правительству.
Белый  дом  сейчас  честен.  Но  камарилья  упорствует,  бес¬
стыдно  разжигает  недовольство  и  презрение,  с  которым
здесь  и  без  того  привыкли  смотреть  на  испано-американ¬
ские  народы,  и  прежде  всего  на  соседний  мексиканский
народ.  Она  облыжно  обвиняет  Мексику  в  измене  и  союзе
с  англичанами.  Не  проходит  и  дня,  чтобы  она  с  дьяволь¬
 116

ским  упорством  не  подбросила  еще  одно  полено  в  костер
раздоров.
 Злодеи,  которые  ради  своей  наживы  сеют  горе  и  вра¬
жду  между  народами,  заслуживают  того,  чтобы  их  с  пет¬
лей  на  шее,  босыми,  с  обритыми  головами  провели  по
улицам  мирных  городов.
 Кто  они?  Банкиры?  Нет,  бандиты,—  вот  их  настоя¬
щее  имя!
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
4  октября  1885  года.

ГРАНДИОЗНЫЙ  СКАНДАЛ
 Министр  юстиции  виновен  во  взяточничестве.  —  Телефонная  ком¬
пания,  в  которой  пятьсот  тысяч  долларов  принадлежат  мини¬
стру.  —  Департамент  юстиции  от  имени  Соединенных  Штатов
старается  аннулировать  патент  конкурирующей  компании.  —  Пре¬
зидент  и  его  министры.  —  Разбор  скандала:  «Пан-Электрик»  против
компании  Белла.  —  Телефонный  патент  Белла  объявляется  подлож¬
ным.  —  Что  такое  депутат  и  что  такое  подкуп?  —  Гарленд
 Нью-Йорк,  12  февраля  1886  года.
 икто  не  мог  предположить,  что  в  кабинете
Кливленда  так  скоро  разыграется  скандал.
На  испанском  языке  получение  денег  за
незаконное  использование  своего  служеб¬
ного  положения  называется  взяточничест¬
вом.  Депутат,  избираемый  страной  для
того,  чтобы  он  защищал  ее  интересы,  не  имеет  права
служить  частным  компаниям  и  во  всех  случаях  должен
действовать,  сообразуясь  толь¬
ко  с  интересами  страны,  из¬
бравшей  его  своим  представи¬
телем  и  платящей  ему  жало¬
ванье.  Тот,  кто  служит  Педро
и  получает  за  это  деньги,  не
имеет  права  оказывать  услуги
Хуану.  Депутат,  получающий
деньги  или  ценности  от  компа¬
нии  в  награду  за  тайную  под¬
держку,  которую  он  оказывает
 118

ей,  используя  свое  влияние,  свое  положение  человека,
облеченного  общественным  доверием,  фактически  про¬
дается  этой  компании.  Депутат,  который  подчиняет
свое  влияние,  голос,  общественное  положение  народного
избранника  корыстным  интересам  компании,  виновен  во
взяточничестве.
 Со  взяточничеством  был  связан  громкий  скандал,
разразившийся  в  Соединенных  Штатах  несколько  лет
тому  назад;  в  нем  был  замешан  сам  Гарфильд.  Компания
«Кредит  Мобилье»  платила  депутатам  и  сенаторам  за
проведение  в  конгрессе  выгодных  ей  законов,  за  расхи¬
щение  земель  и  фондов,  охранять  которые  эти  депутаты
и  сенаторы  были  обязаны  и  за  что  они  получали  от  на¬
рода  жалованье;  наконец,  за  разбазаривание  путем  за¬
конодательных  актов  национального  достояния  и,  что
еще  хуже,—  за  кражу  самого  драгоценного  сокровища:
законных  прав  народа!
 Это  был  скандал,  убийственный  для  Блейна.  Расска¬
зывают,  что  Блейн  на  коленях  умолял  своего  обвинителя
вернуть  ему  письма,  изобличающие  его  в  получении  взя¬
ток  от  компании  «Кредит  Мобилье».
 Только  это  (хотя  и  этого  вполне  достаточно)  поме¬
шало  Блейну  стать  президентом  республики.
 Новый  скандал  можно  назвать  скандалом  Гарленда,
министра  юстиции  в  кабинете  Кливленда.
 Совершенно  точно  установлено,  что  в  бытность  Гар¬
ленда  сенатором  он  получил  пятьсот  тысяч  долларов  ак¬
циями  новой  телефонной  компании  «Пан-Электрик».  Как
видно  из  собственных  писем  Гарленда,  он  употребил  свое
влияние  сенатора  для  поддержки  этой  компании,  акции
которой  имеют  сейчас  лишь  номинальную  стоимость,  ибо
патент  на  телефон  принадлежит  компании  Белл,  что  ис¬
ключает  возможность  конкуренции  с  Беллом  какого-либо
Другого  телефонного  предприятия.  Однако  акции  «Пан-
 7/9

Электрик»  могли  бы  котироваться  очень  высоко,  если  бы
с  помощью  Гарленда  и  ему  подобных  заправилам  компа¬
нии  удалось  аннулировать  патент  Белла,  который,  как
говорят,  получен  незаконно.  Если  бы  это  подтвердилось,
то  конкурирующее  с  Беллом  предприятие  «Пан-Элек-
трик»  могло  бы  получить  патент  на  телефон.
 Гарленд  поступил  так  же,  как  в  свое  время  Блейн,—
он  использовал  пост  сенатора  в  интересах  частной  ком¬
пании  и  получил  за  это  плату  в  виде  акций,  стоимость
которых  может  чрезвычайно  повыситься.
 Неужели  же  государство  платило  ему  жалованье  за
то,  чтобы  он  служил  интересам  «Пан-Электрик»?
 Таков  был  Гарленд,  когда  он  вошел  в  состав  каби¬
нета.
 Вскоре  после  этого  компания  «Пан-Электрик»  обра¬
тилась  в  министерство  юстиции  с  заявлением  (правда,
достаточно  обоснованным).  Она  просила  возбудить  от
имени  обманутого  правительства  Соединенных  Штатов
иск  к  телефонной  компании  Белл  и  аннулировать  ее  па¬
тент  на  телефон,  полученный  в  свое  время  от  прави¬
тельства  Беллом  незаконно,  так  как  в  действительности
он  не  был  изобретателем.
 Компания  Белл,  нажившая  благодаря  телефонной  мо¬
нополии  изрядный  капитал,  уже  двенадцать  раз  выигры¬
вала  в  различных  судебных  инстанциях  процессы,  воз¬
буждаемые  ее  конкурентами,  не  желающими  признавать
Белла  изобретателем  телефона;  среди  широкой  публики
распространено  мнение,  что  противники  Белла  правы,
и  многие  возмущались  тем,  что  компания  Белл  злоупот¬
ребляет  своей  привилегией,  назначив  слишком  высокую
плату  за  пользование  телефоном.
 Гарленд,  которому  принадлежит  десятая  часть  акций
«Пан-Электрик»,  признал  в  письме,  опубликованном  в
печати,  что  он  не  имеет  права  возбуждать  от  имени  пра-
 120

вительства  Соединенных  Штатов  иск  по  делу,  в  исходе
которого  он  лично  заинтересован.
 Этот  благородный  поступок  произвел  прекрасное  впе¬
чатление.  Но  несколько  дней  спустя  министр  уехал  на
летний  отдых,  и  в  его  отсутствие  генеральный  прокурор,
пользуясь  своими  полномочиями,  разрешил  возбудить
от  имени  правительства  дело  об  аннулировании  патента
компании  Белл.
 Правда,  дело  это  было  возбуждено  не  самим  минист¬
ром,  а  подчиненным  ему  министерством.
 Но  можно  ли  себе  представить,  что  глава  министер¬
ства  не  будет  оказывать  давление  на  ход  дела,  возбуж¬
денного  его  министерством,  дела,  которое  обещает
принести  лично  ему  колоссальное  состояние?  В  общест¬
венном  мнении  личность  министра  составляет  одно  не¬
разрывное  целое  с  личностью  любого  из  его  чиновников,
и  как  же  не  предположить,  что  министерство  юстиции
согласилось  начать  процесс  только  потому,  что,  в  случае
если  дело  будет  выиграно,  министр  получит  огромное  со¬
стояние?  Разве  можно  признать  достойным  уважения
человека,  занимающего  один  из  наиболее  высоких  постов
в  республике,  если  он  использует  государственную
власть  и  национальную  казну  в  своих  корыстных  целях?
Может  ли  он,  как  того  требует  от  него  долг,  быть  бес¬
пристрастным  в  деле,  в  котором  он  так  явно  и  столь
сильно  заинтересован?
 Компания  Белл  использовала  все  свои  возможности,
а  они,  как  и  все  в  этой  стране,  грандиозны:  здесь  к  ее
услугам  газеты,  имеющие  сотни  тысяч  читателей,  лич-
ные  друзья  Кливленда,  предлагающие  ему  свои  «беско¬
рыстные»  советы;  депутаты,  выступающие  в  конгрессе
с  запросом,  во  что  обходятся  государству  непрерывные
иски,  возбуждаемые  компанией  «Пан-Электрик»  против
компании  Белл.
 121

Печать  разразилась  бурей  оскорблений,  которая  про¬
должает  бушевать  и  по  сей  день.  Когда  американские
газеты  кого-нибудь  превозносят,  то  поднимают  шумиху
на  весь  мир;  когда  же  они  хотят  в  кого-нибудь  бросить
камень,  то  обрушивают  на  него  целые  горы.  Продажные
писаки  с  таким  важным  видом  отстаивают  заказанную
им  точку  зрения,  что  стыдно  становится  за  этих  людей
с  умным  лицом  и  седой  бородой,  которые,  подобно  биб¬
лейской  блуднице,  за  деньги  оскверняют  в  угоду  каждо¬
му  встречному  «святая-святых»  народов,  какой  должна
быть  пресса.  Честный  журналист  может  быть  сильнее
любого  монарха...
 При  первых  же  обвинениях  президент  потребовал
отчета  от  своего  министра  юстиции.  «Я  не  отрицаю,—
ответил  Гарленд,—  что  у  меня  есть  акции  «Пан-Элекг-
рик»,  но  генеральный  прокурор  разрешил  возбудить
процесс  без  моего  ведома  и  одобрения».  «Лучше  всего,—
сказал  президент  генеральному  прокурору,—  чтобы  вы
отменили  это  решение.  И  пусть  министр  внутренних  дел
доложит  мне  об  этом».
 Министр  внутренних  дел  —  Ламар,  человек  с  безуко¬
ризненной  и  незапятнанной  репутацией,  подобный  леген¬
дарному  рыцарю  Баярду,  познакомился  с  делом  незави¬
симо  от  Гарленда  и  дал  ему  объективную  оценку.
 Существуют  основательные  причины  полагать,  что
патент  выдан  Беллу  незаконно.  Но  пока  ни  «Пан-Элект-
рик»,  ни  какая-либо  другая  компания  не  сумели  доказать
это  на  суде.  Даже  в  суде  противники  компании  Белла  не
смогли  противостоять  ее  влиянию  и  огромным  ресурсам,
хотя  общественное  мнение  обвиняет  эту  компанию
в  подлоге  и  деспотизме.  Правительство  Соединенных
Штатов,  получив  заявление  о  незаконности  патента,
обязано  расследовать,  не  нарушены  ли  права,  храните¬
лем  которых  оно  является.
 122

Ламар  решил,  что  процесс  должен  продолжаться.  Мо¬
жет  быть,  он  хотел  помочь  своему  другу,  старому  това¬
рищу  по  гражданской  войне,  помочь  южным  штатам,  что¬
бы  уберечь  их  от  позора,  которым  покрыл  себя  один  из
сыновей  Юга,  вернувшийся  к  власти.  Именно  в  этом  не¬
которые  и  обвиняют  Ламара.
 С  одной  стороны,  принято  считать,  что  правитель¬
ство  вправе  требовать  проверки  законности  патента,  про¬
тив  которого  возбужден  иск.  У  всякого  изобретателя  в
патентной  палате  имеется  пожизненный  вклад:  это  —  его
привилегия  на  изобретение.  Выдавая  патент  на  изобре¬
тение  человеку,  который  в  действительности  не  является
изобретателем,  патентная  палата  отдает  ему  чужие  права
и  обкрадывает  настоящего  изобретателя.  Если  послед¬
ний  требует  восстановления  в  правах,  то  патентная  пала¬
та  обязана  удовлетворить  его  требование  и  вернуть
привилегию  на  патент  ее  законному  владельцу.
 Такова  юридическая  сторона  этого  дела.
 С  другой  стороны,  хотя  правительство  Кливленда,
возможно,  и  не  допустит  посторонних  влияний  на  реше¬
ние  трибунала,  тем  не  менее  нельзя  забывать,  что  во  гла¬
ве  министерства  юстиции  стоит  сейчас  Гарленд,  человек,
который  продался  за  пачку  акций  частной  компании
и  нарушил  свой  долг  сенатора.
 Так  почему  ему  снова  не  использовать  то  влияние,
каким  он  пользуется  как  министр  юстиции  в  деле,  кото¬
рое  ведет  его  министерство?  Ведь  он  решился  однажды
использовать  в  этом  же  деле  свое  влияние  сенатора?
 Какой  ему  смысл  быть  сейчас  беспристрастным,
если  он  уже  владеет  акциями,  вырученными  от  продажи
высокого  сенаторского  авторитета?
 Нетрудно  представить  себе,  какая  буря  поднялась
при  этом  позорном  разоблачении,—  как  возликовали
республиканцы  и  опечалились  демократы.  Само  собой
 123

разумеется,  что  Кливленд  проявил  великодушие  в  отно¬
шении  Гарленда  и  взял  его,  хотя  и  во  вред  себе,  под  свое
покровительство.  Может  быть,  это  поможет  Гарленду
выйти  сухим  из  воды,  но  пусть  он  и  не  обладает  порази¬
тельной  живучестью  Блейна,  пусть  он  и  лишится  уваже¬
ния  общества,  зато  у  него  останутся  акции  «Пан-Элект-
рик». 	1
 А  республиканцы,  бросая  в  воздух  свои  празднично
украшенные  шляпы,  радостно  восклицают:  «Вот  они,  ва¬
ши  демократы!  Ничем  они  от  нас  не  отличаются!»
 Ни  Ламара,  ни  Кливленда  никто  не  обвиняет,  опоро¬
ченным  оказался  один  лишь  Гарленд.  Репутация  его  как
государственного  деятеля,  обязанного  хранить  верность
своему  долгу,  сильно  подмочена.  А  обычный  в  деловых
кругах  факт  получения  акций  от  новых  предприятий,
в  обмен  «за  услуги»,  притупляет  моральное  чувство:
теряется  различие  между  коммерсантом,  который  ни  пе¬
ред  кем  не  отчитывается  и  не  получает  жалованья  от
народа  за  защиту  его  интересов,  и  депутатом,  представи¬
телем  нации,  который  покрывает  себя  позором,  если  бе¬
рет  деньги  у  лиц,  использующих  его  положение  для  своих
корыстных  целей,  а  возможно  даже,  и  в  ущерб  интере¬
сам  государства.
 Лица,  на  которых  возложена  обязанность  охранять
права,  земли,  казну  и  будущее  республики,  торгуют  об¬
щественным  достоянием,  извращают  истину,  подрывают
будущее  всей  страны.
 Нет,  уж  лучше  всего  быть  честным!
 «Насьон»,  Буэнос-Айрес,
 28  марта  1886  года.

РЕВОЛЮЦИЯ  ТРУДА
 Крупные  забастовки.  —  Борьба  вокруг  таможенных  тарифов  в  кон¬
грессе.  —  Проект  федерального  образования.  —  Собрание  картин
Моргана  продано  за  два  миллиона.  —  Ваза  ценой  в  восемнадцать
тысяч  долларов.  —  Забастовка  и  бунт  служащих  городского  транс¬
порта  —  Сцены  забастовки
 Нью-Йорк,  25  марта  1886  года.
 ного  проблем  встает  сейчас  перед  Соеди¬
ненными  Штатами;  появляется  много  книг,
ибо  интеллигенция,  подобно  земле,  ожи¬
вает  с  наступлением  весны;  происходит
много  политических  боев.
 Кто  победит  в  конгрессе?  Те,  кто  до¬
биваются  снижения  таможенных  тарифов,  чтобы  смяг¬
чить  дороговизну  жизни  и  подчинить  производство
действительному  потреблению,  или  те,  кто  стремятся
удержать  высокие  тарифы,  надеясь  с  помощью  закона
навязать  неимущему  и  встрево¬
женному  населению  предметы
первой  необходимости  по  непо¬
мерно  дорогой  цене?
 Вечная  битва!  Сильные  ми¬
ра  сего  объединяются  против
живущих  на  крохи  бедняков  и
против  пророков  —  друзей  обез¬
доленных.
 Вечная  битва!  Все  богачи,
все  сытые  желудки  против  бес-
 725

корыстных  и  беззаветно  преданных  своему  делу  душ,
для  которых  единственной,  поистине  сладостной  награ¬
дой  является  радость  творить  добро.
 Как  это  ни  прискорбно,  мы  должны  признать  сле¬
дующее:  хотя  статистика  труда  за  1885  год  подтвер¬
ждает  тот  грозный  факт,  что  семь  с  половиной  процен¬
тов  промышленности  Соединенных  Штатов  бездейство¬
вали  в  течение  года  из-за  отсутствия  потребления;  хотя
обнищание  и  вынужденное  безделье,  к  которым  это
бедствие  приводит  трудящихся,  растравляют  их  раны  и
вызывают  новые  жалобы,  причем  всем  ясно,  что  страда¬
ния  рабочих  вызваны  как  возмутительными  злоупотреб¬
лениями,  так  и  плохим  состоянием  промышленности;
хотя,  окрыленная  мистическим  пылом  апостольских
времен,  по  всей  стране,  словно  огонь  по  сухой  степи,
распространяется  деятельность  ордена  трудящихся,
благородного  Ордена  рыцарей  труда,—  похоже  на  то,
что  предложение  о  снижении  тарифов  потерпит  в  кон¬
грессе  поражение.  Так  коммерсанты  дают  особо  пышные
балы  и  банкеты  накануне  банкротства;  так  правители
выставляют  напоказ  свою  власть,  когда  чувствуют,  что
ей  приходит  конец.
 Невольно  слетают  с  пера  эти  мысли:  воздух  насы¬
щен  дыханием  битвы,  и  со  всех  концов  страны  доносят¬
ся  отзвуки  великих  сражений,  которые  ведут  весь  этот
месяц  организации  трудящихся.
 Речь  идет  не  об  отдельных  забастовках,  вспыхиваю¬
щих  сегодня  здесь,  завтра  там.  Речь  идет  о  поразитель¬
ном  росте  ассоциации  рабочих  всех  профессий,  объеди¬
нившихся  в  простую  систему,  с  верховным  трибуналом
во  главе,  чтобы  разрешать  споры  между  капиталистами
и  рабочими,  направлять  и  поддерживать  забастовки,
вырабатывать  законы  в  соответствии  с  правильным  рас¬
пределением  продуктов  труда  и  в  нужный  момент  пре¬
 126

кратить  работу  по  всей  стране,  если  будет  замечено  хоть
одно  злоупотребление:  несправедливое  увольнение,  не¬
допустимо  низкая  заработная  плата,  которой  не  хватает
на  хлеб,  преследование  рабочих,  защищающих  свои  пра¬
ва  или  права  своего  класса.
 Какое  значение  имеет  рядом  с  этими  событиями  не¬
ожиданное  послание  президента  сенату,  недовольному  сме¬
ной  должностных  лиц,  многие  из  которых  были  назначе¬
ны  по  тайным  настояниям  сенаторов-республиканцев...
 Какое  значение  имеют  менее  важные  события  меся¬
ца,—  например,  победа  Кливленда  в  общественном  мне¬
нии:  не  он  уступает  корыстным  демократам,  а  демокра¬
ты,  чувствуя  силу  президента,  ищут  благовидных
предлогов,  чтобы  уступить  ему.  Или  то,  что  президент,
признав  себя  бессильным  успокоить  волнения  против
китайцев  на  Западе,  уклонился  в  своем  послании  кон¬
грессу  от  материальной  ответственности  государства  за
недавние  убийства  и  экспроприации  китайцев  в  Ка¬
лифорнии  под  тем  предлогом,  что  правительство  пото¬
ропилось  употребить  все  силы  и  средства  для  разреше¬
ния  конфликта?  Это  было  бы  справедливо,  если  доба¬
вить,  что  оно  не  торопилось,  и  ничего  не  разрешило,
и  не  поспело  вовремя,  и  не  проявило  ни  умения,  ни
желания  наказать  виновных.
 Ничего  не  значит  рядом  с  большими  событиями,  при¬
влекающими  сейчас  общественное  внимание,  ни  нашу¬
мевший  и  почти  отвергнутый  проект  Блейра  распреде¬
лить  между  штатами  годовую  сумму  федерального
бюджета,  предназначенную  для  помощи  народному
образованию,—  проект,  признанный  порочным,  ведущим
к  злоупотреблениям  и  посягающим  на  независимость
штатов;  ни  получивший  широкое  распространение  при¬
зыв  доброжелательно  относиться  к  индейцам  и,  освобо¬
див  их  от  унизительного  состояния  нищих  на  жалова¬
 727

нии,  распределить  между  ними  подушно  их  собственные
земли;  не  вызывает  также  интереса  колоссальная  рас¬
продажа  коллекции  картин,  фарфора  и  других  произ¬
ведений  искусства,  собранных  госпожой  Морган,  кото¬
рая  из  всего,  что  предлагали  ей  профессиональные  тор¬
говцы,  антиквары  и  перекупщики,—  вознаграждающие
художников  голодом  за  то,  на  чем  сами  они  наживают
богатства,—  выбрала  такие  редкости  и  чудеса  живописи
и  керамики,  что  распродажа  собрания  принесла  наслед¬
никам  два  миллиона  долларов.
 Полотно  Жюля  Бретона  —  пленительная  и  трога¬
тельная  группа  сельских  девушек,  идущих  к  первому
причастию,—  продано  дороже,  чем  две  картины  Жерома,
отличающиеся  достоинствами  и  блеском  стали;  чем
Милле,  сумевший  найти  прелесть  в  уродстве  и  печали;
чем  Делакруа,  писавший  своих  тигров  так,  словно  сам
он  был  тигром;  чем  Фромантен,  рыцарь  духа  и  живо¬
писи;  чем  Фортини  —  чудо  изящества.  За  сорок  пять
тысяч  пятьсот  долларов  был  продан  Жюль  Бретон  —
вещь  действительно  милая,  но  не  больше  того.
 Вторая  по  цене  картина  тоже  не  навеяна  фантазией
или  мертвой  историей.  То  был  не  шут  Самакоиса,  кото¬
рого  можно  увидеть  чуть  не  у  всех  современных  худож¬
ников;  и  не  офицер  Детайля,—  знаменосец  с  тонкой
шеей  и  горящими  глазами,  трагический  и  великий,  как
разгром  Франции;  то  была  картина  Вибера,  изобра¬
жающая  плутоватых  кардиналов  и  жизнерадостных  ка¬
ноников  —  в  красном  и  белом,—  домоправителей,  знаю¬
щих,  какую  рыбу  подать  монсеньеру,  священников  в  чер¬
ных  сутанах,  которые,  посмеиваясь,  прислушиваются
к  словам  кардиналов,  беседующих  в  соседней  трапезной.
Ах,  если  эта  картина  и  не  полностью  заслужила  свою
цену,  то  по  крайней  мере  она  способна  дать  глубокий
урок!  Священник-миссионер,  овеянный  скорбью,  пре¬
 128

красный,  как  свет  небес,  рассказывает  о  своей  борьбе  за
души  городским  священникам  в  пышных  рясах,  а  те  слу¬
шают  его  рассеянно  и  недовольно,  как  слушают  голос
долга  те,  кто  его  не  выполняет.
 В  этой  же  коллекции  была  ваза,  словно  сделанная
из  облака,  которую  купили  за  восемнадцать  тысяч  дол¬
ларов,—  настоящий  старинный  фарфор,  чудо  из  чудес;
одна  из  немногих  ваз,  для  которых  годами  мололи  и  пе¬
ремалывали  белую  глину  в  те  дни,  когда  Китаем  правил
Чжэн-дэ,  и  позже,  при  Канси,  во  времена  «Безмятежной
радости».  Весь  мирный  покой  империи  излучается  из
этой  вазы.
 На  улице,  перед  помещением,  где  выставлена  кол¬
лекция,  прогуливаются  зеваки  и  рабочие  в  праздничных
костюмах,  им  хочется  узнать,  чем  кончилась  забастовка
кучеров  конки,  которая  открыла  этот  памятный  в  исто¬
рии  рабочей  борьбы  месяц.
 На  выставке  —  богачи,  из  тщеславия  набивающие
цену,  и  истинные  любители  искусства,  опечаленные  тем,
что  уходят  шедевры,  лишь  на  мгновение  порадовавшие
их  взор.  На  улице  —  тротуары  забиты  принарядив¬
шимся  рабочим  людом;  ведь  для  того,  кто  страдает,  каж¬
дый  день,  озаренный  светом  справедливости,—  это
праздник;  и  в  дни  забастовки  рабочие,  надев  свою  луч¬
шую  одежду,  выходят  на  улицу,  чтобы  приобщиться
к  долгожданной  справедливости,  как  девушки  Жюля
Бретона,  принарядившись,  отправляются  в  храм,  чтобы
приобщиться  к  богу.  Выйдем  на  улицу  и  мы.
 Бывают  забастовки  несправедливые.  Чтобы  быть
правым,  недостаточно  быть  несчастным.
 Иногда  нелегко  распознать  справедливость  какого-
нибудь  дела  из-за  невежества  или  грубости  тех,  кто  ее
 9  X.  Марти 	1 	рд

требует.  Однако,  если  выращиваешь  боевого  быка,  нече¬
го  ждать,  что  вырастет  ангел:  рабочий,  не  приученный
к  умственным  тонкостям  и  не  расположенный  всем  пе¬
режитым  и  виденным  к  христианской  кротости,  в  тех
случаях,  когда  он  должен  говорить  или  действовать,  го¬
ворит  и  действует  как  рабочий;  если  он  кучер  конки,  то
выступает  в  кожаных  перчатках;  если  он  сапожник  —
то  с  шилом  в  руках;  если  кузнец  —  то  опираясь  на
молот.
 В  этом  беда  всех  выступлений  трудящихся:  мысли¬
тель  извинит  такую  необузданность,  ибо,  логически  го¬
воря,  она  закономерна.  Но  в  делах  общественных  она
опасна,  и  правители  обязаны  ее  подавлять;  отсюда  все
поражения  мыслящих  людей,  входивших  в  правитель¬
ство.
 Забастовка  кучеров  конки  была  справедлива.  Нужно
быть  очень  дурным  человеком,  чтобы  не  испытывать  со¬
чувствия  к  этим  бедным  солдатам  жизни.  Днем  и  ночью
стоят  они  на  платформе  своего  вагона,  их  сечет  снегом,
обливает  дождем,  пронизывает  холодным  ветром,  за¬
брызгивает  грязью;  упорству  и  стойкости  кучера  обяза¬
ны  городские  жители  тем,  что  могут  в  тепле  и  с  удоб¬
ствами  ездить  из  одного  конца  города  в  другой  и  вовре¬
мя  поспевать  домой  к  обеду.
 Мы  испытываем  естественную  признательность  к
почтальону,  который  приносит  нам  вести,  хотя  бы  и  дур¬
ные,  от  тех,  кто  нас  помнит;  к  ночному  сторожу,  ко¬
торый  оберегает  наш  очаг  в  сырые  темные  ночи;  к  слав¬
ным  кучерам  конки,  которые  облегчают  наш  труд.
 Таким  образом,  когда  стало  известно,  что  из  месяца
в  месяц  служащие  городского  транспорта  требуют  два
доллара  в  день  за  то,  что  работают,  стоя  на  ногах  по
двенадцать  часов,  а  компании  в  погоне  за  прибылями
отвечают  увеличением  рабочего  дня  и  снижением  зара¬
 130

ботной  платы,—  едва  ли  нашелся  человек,  не  рукопле¬
скавший  решению  служащих  одной  из  компаний  бро¬
сить  вагоны  и  конюшни,  пока  не  добьются  они  повышен¬
ной  оплаты,  которой  всего  лишь  хватило  бы  на  кров  и
пищу  для  их  скромных  семей.  «У  меня  есть  дети,—
сказал  один  из  служащих,—  и  я  никогда  не  вижу  их  при
свете  дня!»  И  все  же  забастовщики  не  оставили  конюш¬
ни  без  присмотра:  кучер  любит  своих  лошадей,  которые
отвечают  ему  тем  же;  специально  выделенным  людям
поручено  кормить  и  поить  животных.
 В  одном  из  районов  города  можно  было  наблюдать
замечательное  зрелище.  Большая  улица  населена  трудо¬
вым  людом,  хотя  со  всех  сторон  ее  окружают  богатые
кварталы,  которые  она  связывает  между  собой.  Все  сво¬
бодные  от  работы  жители  высыпали  на  улицу.  Женщины
часами  просиживают  у  окон,  опершись  локтями  о  подо¬
конник.  Мужчины,  женщины  и  дети  всегда  наготове,
чтобы  помешать  компании  пустить  хоть  один  вагон,  если
найдется  кому  вести  его  —  а  такие  находятся!  Со  всех
сторон,  словно  по  мановению  волшебной  палочки,  по¬
являются  тачки,  груженные  углем,  камнями,  кирпичом,
и  опрокидываются  на  рельсовый  путь.  Женщины,  кото¬
рым  уголь  достается  недешево,  тащат  ведра  с  углем
и  тоже  высыпают  его  на  рельсы...  Забастовка  разрас¬
тается,  перебрасываясь  на  другие  линии.
 Вот  остановилось  движение  на  одной  линии.  Через
мгновение  останавливается  на  другой.  Подходит  вагон;
на  платформу  вскакивает  неизвестный  человек;  он  бе¬
седует  с  кучером;  и  тот  распрягает  лошадей  и  оставляет
пустой  вагон  на  пути;  все  за  одного!  «Оскорбление,  на¬
несенное  одному,  это  оскорбление  для  всех»  —  таков  де¬
виз  благородного  Ордена  рыцарей  труда.

И  поскольку  к  Ордену  принадлежат  не  только  слу¬
жащие  конки,  но  также  и  служащие  надземной  желез¬
ной  дороги,  то  был  момент  настоящей  паники,  когда  го¬
род  почувствовал,  что  у  него  перехватило  дыхание:  на
всех  лицах  читались  беспокойство,  растерянность  и  страх,
как  бы  служащие  «надземки»,  подчиняясь  дисциплине
ассоциации,  не  отказались  работать,  пока  не  будут
удовлетворены  требования  кучеров.
 Улицы,  обслуживаемые  компанией  конно-железной
дороги,  были  запружены  народом.  Не  должен  проехать
ни  один  вагон.  А  вся  городская  полиция  была  собрана,
чтобы  обеспечить  рейс  хотя  бы  одного  вагона.  Рабочая
толпа  приготовилась  преградить  ему  путь.  Появился  ва¬
гон,  окруженный  отрядом  в  семьсот  пятьдесят  полицей¬
ских.  На  этот  раз  на  путях  были  не  только  горы  угля,
камней  и  кирпича:  целый  вагон  пустых  пивных  бочонков
был  выгружен  на  рельсы;  могучие  друзья  забастовщи¬
ков  на  собственных  плечах  перетаскивали  вагоны  со  сво¬
их  линий  и,  раскачивая  их,  как  младенца  в  люльке,  ста¬
вили  на  рельсовый  путь.
 Возбужденная  толпа,  сгрудившись  по  обе  стороны
улицы,  от  самых  стен  до  линии  рельсов,  поджидала  при¬
бытия  вагона,  которому  полиция  с  величайшей  осторож¬
ностью  прокладывала  дорогу.
 Из  окон  кричали  и  грозили  кулаками  женщины.
Свистки,  вопли,  проклятия  встретили  полицейских,
охранявших  вагон.  Этот  крик  был  оглушителен,  единый
крик  десятка  тысяч  людей,  его  можно  было  услы¬
шать  на  другом  берегу  реки.  Наконец  кто-то  швырнул
в  полицейских  булыжником,  и  камни  застучали  по  ва¬
гонам.
 Полицейские  с  поднятыми  дубинками  бросились  на
толпу,  народ  разбежался  по  переулкам  и  по  домам,  оста¬
вив  на  время  вагон  в  покое.  Но  через  несколько  минут
 132

улица  снова  была  полна  мужчин  и  женщин,  а  из  окон
снова  грозили  кулаками.
 И  так  весь  день.  И  так  всю  ночь.
 Бауэри,  этот  Бродвей  бедняков,  был  похож  на  воен¬
ный  лагерь.  Толпы  сильных  и  мрачных  людей  внушали
уважение  и  даже  страх.  Не  потому,  что  они  были  страш¬
ны  сами  по  себе,  хотя  эта  забастовка  —  самое  внуши¬
тельное  выступление  рабочих  в  Нью-Йорке,  а  потому,
что  общественный  инстинкт  предчувствует  грядущие
опасности  и  у  каждого  человека,  даже  самого  тупого,
появляется  своего  рода  непроизвольная  догадка,  кото¬
рая  работает  независимо  от  него  и  без  его  ведома,  зара¬
нее  предупреждая,  его  внезапными  откровениями  о  пред¬
стоящей  радости  или  угрозе.
 Забастовка  победила:  рабочий  сможет  обнимать  сво¬
их  детей  при  свете  дня.  Но  Нью-Йорк  с  заметным  испу¬
гом  увидел,  в  какой  крайности  он  может  оказаться,  если
все  рабочие  наконец  объединятся  для  того,  чтобы  до¬
биться  лучших  условий  труда  и  обеспеченной  работы.
Теперь  ясно,  что  рабочие  осознали  силу,  которую  при¬
дает  им  организация,  и  что  их  деятельность,  охватив
всех  недовольных,  может  остановить  или  потрясти  жизнь
всей  страны.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
 7  мая  1886  года.

МЕКСИКА  И  СОЕДИНЕННЫЕ  ШТАТЫ
 Серьезная  опасность  войны.  —  События  накануне  конфликта.  —  По¬
стоянные  элементы  войны.  —  Причина  войны  и  повод  к  ней.  —  Лжи¬
вое  заявление  государственного  секретаря,  сделанное  конгрессу.  —  Со¬
стояние  войны  на  границе
 Нью-Йорк,  9  августа  1886  года.
 пасность  войны  между  Соединенными  Шта¬
тами  и  Мексикой  в  настоящее  время  со¬
вершенно  очевидна.  Однако  истинная  при¬
чина,  которая  может  привести  к  воору¬
женному  столкновению,  лежит  гораздо
глубже,  чем  тот  предлог,  каким  восполь¬
зовались  люди,  желающие  спровоцировать  войну.  Та¬
ким  предлогом  служит  арест  и  приговор,  вынесенный
судебными  властями  мексиканского  штата  Чигуагуа  не¬
коему  журналисту  Каттингу,  наглому  авантюристу,  кото¬
рый,  нарушая  мексиканские  за¬
коны,  распространял  в  Мекси¬
ке  клеветническую  статью,  на¬
правленную  против  одного  мек¬
сиканского  деятеля.  Эта  статья
была  напечатана  на  испанском
и  английском  языках  в  амери¬
канской  газете  штата  Техас.
 Настоящей  же  причиной
войны  является  отвратительная
жадность  убийц  и  проходимцев,
 134

согнанных  со  всех  концов  Соединенных  Штатов  на  да¬
лекие  окраины  страны,  к  пограничной  реке  Рио-Гранде.
 По  одну  сторону  Рио-Гранде  простирается  Мексика
с  ее  старинными  городами,  неиспользуемыми  богатства¬
ми,  храбрым  народом  и  неизгладимыми  воспоминаниями
об  американском  вторжении  1848  года;  она  неприязнен¬
но  взирает  на  то,  как  изо  дня  в  день  растет  число  се¬
вероамериканцев  на  ее  земле,  законно  опасается  нового
вторжения  на  ее  территорию,—  а  его-то  и  ждет  боль¬
шинство  жителей  по  ту  сторону  границы;  она  выражает
инстинктивное  отвращение  к  наглости  мародеров,  кото¬
рые,  собравшись  на  противоположном  берегу  реки,  вы¬
жидают  удобную  минуту  для  нападения.
 По  другую  сторону  расположен  Техас,  который  не¬
когда  был  такой  же  мексиканской  провинцией,  как  Чи-
гуагуа,  а  затем  был  заселен  североамериканцами  так  же,
как  теперь  заселяется  и  эта  провинция.  Однажды  на
территорию  Техаса  вторглись  североамериканцы,  и  она
навсегда  осталась  в  их  руках.  Теперь  провинция  Чигуа-
гуа  опасается,  что  и  ее  постигнет  та  же  участь.  Севернее
Рио-Гранде  расположены  Соединенные  Штаты:  словно
железные  когти,  вцепились  в  мексиканскую  землю  мос¬
ты,  а  за  ними,  как  авангард  огромной  армии,  высятся
новые  надменные  города.  Там  собрались  недобрые  люди,
которые  смотрят  на  Мексику  как  на  свою  законную  до¬
бычу  и  ждут  только  удобного  случая,  чтобы  наброситься
на  ее  луга  и  рудники.
 Мексиканцы  с  болью  в  сердце  вспоминают  о  своем
поражении  в  войне  1848  года,  вызванном  превосходством
вооружения  противника  и  изменой  вождя.  В  глазах  аме¬
риканцев,  живущих  у  границы,  можно  прочесть  презре¬
ние  к  смуглой  расе,  которую  несколько  лет  тому  назад
один  писатель  символически  изобразил  в  романе  «Ниньи-
та».  Героиня  романа,  очаровательная  индианка,  в  не-
 135

добрый  час  полюбила  белокурого  американца  и  нашла
свою  смерть  под  колесами  паровоза,  который  вел  в  Мек¬
сику  любимый  ею  человек.  Писатели  сожалеют  о  судьбе
несчастных  девушек,  а  техасцы  давят  их  колесами!
 И  вот  эти  два  пограничные  народа  живут  бок  о  бок,
в  глубине  души  не  считая  преступлением  взаимные
кражи  и  национальную  ненависть,  переходя  ежедневно,
как  враги,  на  чужую  землю,  приписывая  соседу  все  пре¬
ступления,  совершаемые  в  их  штате.  Так  живут,  под¬
держивая  постоянное  общение,  два  народа,  разделенные
узкой  полоской  воды,  ненавидящие  друг  друга.  С  одной
стороны  городок  Пасо,  а  с  другой  —  Пасо-дель-Норте,
с  этой  —  Ларедо,  а  напротив  —  Нуэво  Ларедо.  Враж¬
дующие  города  связаны  трамвайной  линией.  Один  из
них  готов  напасть,  другой  —  отразить  нападение.
 Однако  правительство  Соединенных  Штатов  и  пра¬
вительство  Мексики  поддерживают  мирные,  почти  дру¬
жественные  отношения  то  ли  потому,  что  правительство
Соединенных  Штатов  под  руководством  мирного  северя¬
нина  пока  не  помышляет  о  войне  с  Мексикой,—  войне,
в  которой  больше  всего  заинтересованы  южные  штаты,
то  ли  потому,  что  Мексика  с  величайшим  искусством  до
сих  пор  избегала  опасного  конфликта  и,  постоянно  про¬
являя  добрую  волю,  побуждала  правительство  Соеди¬
ненных  Штатов  подавлять  всевозможные  беспорядки,
устраиваемые  пограничными  жителями  против  друже¬
ственного  государства.
 Общественное  мнение  охвачено  предчувствием,  что
война  близка,  и  большинство  считает,  что  независимость
Мексики  не  что  иное,  как  благодеяние  со  стороны  Со¬
единенных  Штатов,  которое  будет  продолжаться  до  тех
пор,  пока  того  пожелают  Соединенные  Штаты.  Населе¬
ние  северных  штатов,  удаленных  от  места  конфликта,
смотрит  на  мексиканцев  сверху  вниз  и  уверено,  что  по¬
 136

беда  над  ними  досталась  бы  очень  легко.  Такие  настрое¬
ния  объясняются  лишь  незнанием  (которое  было  бы
смехотворным,  не  будь  оно  столь  опасным)  —  незна¬
нием  мексиканского  характера  и  истории  Мексики.
А  в  южных  и  западных  североамериканских  штатах  идея
завоевания  завладела  воображением  людей.
 Там  разгорается  жажда  больших  богатств.  Чувствует¬
ся  зловещее  торжество  грубой  силы.  На  границах  скап¬
ливаются  толпы  людей,  жаждущих  войны,  они  готовы
использовать  любой  повод  к  вооруженному  столкнове¬
нию.  Население  южных  штатов  готово  поддержать  вой¬
ну,  а  население  северных  штатов  считает,  что  раз  война
неминуема,  то  не  имеет  значения,  когда  она  начнется  —
сегодня  или  завтра.  Правительство  же  вынуждено  из
дипломатических  соображений  соблюдать  мир,  однако
его  толкает  на  путь  войны  население  пограничных  райо¬
нов,  мечтающее  о  нашествии,  воинствующий  д)дс  юж¬
ных  штатов  и  молчаливое  пособничество  остальной  части
страны.
 Вот  истинное  положение  дел  в  конфликте  между  Мек¬
сикой  и  Соединенными  Штатами,  хотя  отказ  конгресса
утвердить  оскорбительную  для  Мексики  резолюцию,
представленную  комиссией  по  иностранным  делам,  по-
видимому,  ослабил  создавшуюся  напряженность.  Со¬
ставляя  свою  резолюцию,  комиссия  основывалась  на
заключении,  сделанном  государственным  секретарем.
Все  ожидали,  что  конгресс  утвердит  эту  резолюцию.  По¬
ведение  конгрессменов  объясняется  (от  каких  мелочей
иногда  зависит  исход  больших  событий!)  неожиданным
выступлением  малоизвестного  депутата  Хитта,  который
представил  неопровержимые  доказательства,  уличающие
государственного  секретаря  в  умышленном  искажении
 137

содержания  дипломатической  переписки  правительства
Соединенных  Штатов  с  мексиканским  правительст¬
вом.
 Может  быть,  умышленно,  а  может  быть,  и  по  не¬
брежности,—  хотя  в  таких  делах  небрежность  недопус¬
тима,—  депутаты  только  сейчас  ознакомились  с  офи¬
циальной  перепиской,  которую  они  не  удосужились  про¬
читать  раньше,  и  убедились,  что  дело  было  представлено
конгрессу  в  ложном  свете.
 Напрасно  друзья  государственного  секретаря,  высту¬
пив  на  его  защиту,  настойчиво  требовали  от  конгресса
немедленного  санкционирования  его  действий;  напрасно
они  пытались  доказать,  что  разоблачение  Хитта  —  толь¬
ко  маневр  республиканской  партии,  решившей  предста¬
вить  их,  демократов,  сторонниками  несправедливой  вой¬
ны.  Напрасно  они  старались  обеспечить  себе  единодуш¬
ную  поддержку  членов  своей  партии,  составляющих
большинство  в  конгрессе.
 Дело  было  слишком  серьезным,  и  его  нельзя  было
замолчать.  Страна  возмутилась  бы  тем,  что  конгресс  без
нужды  втягивает  ее  в  войну,  которая  не  может  найти
оправдания  в  глазах  остальных  народов  мира.  Депутат
Хитт  говорил  кратко  и  резко.  И  тот  факт,  что  он  поста¬
вил  свою  подпись  под  той  самой  резолюцией,  против
которой  выступал,  придавало  особую  убедительность  его
словам.  Изумленным  депутатам  стало  ясно,  что  резо¬
люцию  обманом  выманили  у  комиссии;  члены  комиссии,
очевидно,  не  познакомились  с  подлинными  документами
и  прочитали  лишь  заключение  государственного  секре¬
таря,  совершенно  искажавшее  содержание  дипломатиче¬
ской  переписки,  на  основании  которой  оно  якобы  было
сделано.
 Республиканцы  с  радостью  ухватились  за  этот  слу¬
чай,  желая  показать  стране,  что  не  только  они  и  не  один
 138

Блейн  проводят  политику  запугивания  испано-амери¬
канских  стран  и  вмешательства  в  их  внутренние  дела;
движимые  враждой  к  своим  противникам,  они  спешили
осудить  их  за  те  проступки,  в  которых  сами  были  греш¬
ны.  Демократы  рассвирепели,  узнав,  что  сам  государ¬
ственный  секретарь,  один  из  их  любимых  вождей,  об¬
манул  их  в  таком  деле,  где  страна  не  может  простить  ни
легкомыслия,  ни  ошибки  и  не  может  допустить,  чтобы  ее
компрометировали  в  интересах  партийной  группировки.
Конгресс  прервал  свои  заседания,  не  приняв  враждеб¬
ную  Мексике  резолюцию  комиссии  по  иностранным  де¬
лам.  Отвергнутая  резолюция  восхваляла  действия  госу¬
дарственного  секретаря  и  предлагала  президенту  потре¬
бовать  у  мексиканского  правительства  немедленного  осво¬
бождения  арестованного  американца,  «так  как  Соединен¬
ные  Штаты  не  могут  позволить,  чтобы  иностранная
держава  присвоила  себе  —  как  это  сделала  Мексика  —
право  наказывать  на  мексиканской  территории  за  пре¬
ступления,  совершенные  американскими  гражданами  на
территории  Соединенных  Штатов».  ‘
 Случай  с  Каттингом  не  подходил  под  такую  мотиви¬
ровку,  и  Хитт  со  всей  прямотой  разоблачил  это  перед
всей  страной.
 Государственный  секретарь  Бейард  был  не  прав,  ко¬
гда  утверждал,  что,  отказываясь  передать  арестованного,
мексиканское  правительство  будто  бы  сослалось  на  ка¬
кой-то  мифический  закон,  дающий  ему  право  наказывать
североамериканцев  за  преступления  против  мексиканцев,
совершенные  на  территории  Соединенных  Штатов.  Лож¬
ным  было  также  и  заявление  Бейарда  о  том,  что  против
Каттинга  было  возбуждено  дело  в  Пасо-дель-Норте,  то
 139

есть  в  Мексике,  за  преступление,  совершенное  им  в  Па-
со,  то  есть  в  штате  Техас.
 Переписка  раскрыла  всю  истину:  в  Пасо-дель-Норте
было  возбуждено  дело  против  Каттинга  за  преступление,
совершенное  им  на  мексиканской  территории;  преступ¬
ление  это  состояло  в  нарушении  обязательства,  подпи¬
санного  Каттингом  на  суде,  к  которому  он  уже  привле¬
кался  ранее  за  аналогичное  преступление.  Каттинга
вторично  судили  в  Мексике  не  за  то,  что  он  опублико¬
вал  в  Техасе  клеветническую  статью,  направленную
против  мексиканского  гражданина,  а  за  то,  что  он  рас¬
пространял  ее  в  самой  Мексике,  что  карается  мексикан¬
скими  законами  о  печати.  Каттинг  снова  нарушил  мек¬
сиканский  закон,  несмотря  на  то  что  он  был  уже  од¬
нажды  привлечен  к  суду  по  такому  же  делу  и  дал
клятвенное  обязательство  не  нарушать  мексиканских  за¬
конов.
 И  мексиканское  правительство  вовсе  не  делало  агрес¬
сивных  заявлений,  которые  приписывал  ему  государ¬
ственный  секретарь,  а  «в  вежливой  и  мягкой  форме,
с  любезностью,  почти  граничащей  с  самоуничижением»,
доказывало  Соединенным  Штатам,  что  оно  не  может
передать  арестованного  Каттинга  североамериканским
властям,  так  как  федеральное  правительство  не  имеет
права  отменять  решение,  вынесенное  трибуналом  штата.
К  несчастью  Бейарда,  этот  ответ  в  точности  совпал  с  от¬
ветом,  который  сам  Бейард  как  государственный  секре¬
тарь  несколько  месяцев  тому  назад  дал  китайскому  пра¬
вительству,  когда  оно  потребовало  привлечения  к  ответ¬
ственности  виновников  массовых  убийств  китайских
подданных  в  западных  штатах.
 Вопреки  утверждению  государственного  секретаря,
Каттинг  не  подвергался  плохому  обращению;  это  было
доказано  Хиттом  на  основании  той  же  переписки.  Было
 140

даже  установлено,  что  Каттинг  остался  в  заключении  по
доброй  воле,  ибо  хотел  дать  техасцам  повод  для  втор¬
жения  в  Мексику.  Он  добровольно  отказался  использо¬
вать  свое  право  освобождения  до  суда  под  залог,  которое
ему  было  предоставлено  судьей  города  Пасо-дель-Норте
согласно  мексиканским  законам.
 Члены  конгресса  разъехались  после  того,  как  они
энергично  осудили  действия  государственного  секретаря,
поведение  которого,  по-видимому,  не  очень-то  одобряет
и  сам  президент.  Но,  к  сожалению,  мирное  разрешение
конфликта  —  дело  далекого  будущего,  и  не  столько  из-за
желания  обиженного  секретаря  добиться  одобрения  ру¬
ководящих  деятелей  своей  партии  и  этим  подготовить
себе  полную  реабилитацию  на  чрезвычайной  сессии  кон¬
гресса,  сколько  из-за  воинственных  настроений,  раз¬
жигаемых  на  границе.  Там,  в  Пасо-дель-Норте,  журна¬
лист  Каттинг,  приговоренный  к  одному  году  тюремного
заключения,  ждет,  чтобы  техасцы  вторглись  в  Чигуагуа
во  главе  со  своим  губернатором,  который  либо  действи¬
тельно  хочет  войны,  либо  просто  добивается  популяр¬
ности  среди  ее  сторонников.  По  обе  стороны  границы
маршируют  войска.  Техасцы  посылают  во  все  уголки
страны  телеграммы  и  письма,  стремясь  воздействовать
на  общественное  мнение.  Мексиканцы  чувствуют  при¬
ближение  опасности  и  укрепляют  пограничные  высоты.
Ветераны  войны  с  Мексикой  предлагают  техасцам  свои
услуги.  В  городах-соперниках  приостановились  все  ра¬
боты.  По  улицам  группами  разъезжают  вооруженные  до
зубов  всадники.  Почти  во  всех  пограничных  штатах  фор¬
мируют  роты  добровольцев,  и  похоже,  что  все  идет
к  развязке,  которую  мексиканское  правительство  до  сих
пор  избегало  с  большим  тактом  и  удивительным  искус¬
ством.  Конгресс  и  американская  печать,  безусловно,  осу¬
 747

дят  этот  конфликт.  Его  не  желает  и  президент,  собрав¬
шийся  ехать  на  летний  отдых  в  горы,  но  государственный
секретарь  Бейард  искусственно  разжигает  пламя  враж¬
ды,  требуя  безоговорочного  освобождения  Каттинга,
в  чем  мексиканское  правительство  отказывает  вежливо,
но  решительно.
 На  какой  тонкой  нитке  висит  судьба  несчастного,
обескровленного,  но  вызывающего  восхищение  мекси¬
канского  народа!
 О  нет!  Нельзя  сочувствовать  хищному  зверю!
 «Насьон»,  Буэнос-Айрес,
 18  сентября  1886  года.

ОТЛУЧЕНИЕ  ПАДРЕ  МАК-ГЛШШЛ
 Распря  в  1>'атолической  церкви  Соединенных  Штатов.  —  Тщетные
попытки  Мак-Гли'нна  внести  дух  демократизма  в  деятельность
католической  церкви  в  Америке.  —  Сугцество  конфликта.  —  Какой
был  отражен  в  печати  и  в  выступлениях  общественных  деятелей.  —
Отношение  к  конфликту  американского  католического  населения.  —
Последователи  падре.  —  День  отлучения.  —  Толпы  на]  ода  сте¬
каются,  чтобы  услышать  выступление  Мак-Глинна.  —Два  пере-
полнен'ных  театральных  зала.  —  Апофеоз  в  зале  Музыкальной  ака¬
демии.  —  Беспримерная  овация.  —Появление  падре.  —Волнующие
эпизоды.  —  Основные  идеи  Мак-Глинна.  —Его  ораторское  искус¬
ство.  —  Содержание  речи.  —  «С  тобой  до  последу>его  вздоха!»
 так,  этот  праведник,  этот  священник,  без¬
заветно  приверженный  церкви,  любивший
ее  той  сыновней  любовью,  какую  питают
к  ней  только  ирландцы  и  поляки;  этот
человек,  сильный  духом  и  телом,  который
в  радости  утолять  чужие  печали  нашел
верное  средство  забывать  о  собственных  горестях;  этот
непреклонный  служитель  церкви,  отстаивавший  до  кон¬
ца  свое  человеческое  право
иметь  собственное  мнение  о  гро¬
зящих  родине  бедствиях  и  спо¬
собах  борьбы  с  ними  и  не  по¬
желавший  поступиться  этим
правом  даже  под  угрозой  пап¬
ского  отлучения,  столь  же  бес¬
сильного  запятнать  достоинство
подобного  человека,  как  бес¬
сильна  летучая  капля  удержать¬
ся  на  лезвии  стального  клинка;
 143

этот  неустрашимый  сердцем  Мак-Глинн,  в  ком  среди
всеобщей  скверны  и  растления  нации  снова  вдруг  ожил
тот  мятежный  и  высокий  дух  исследования,  которому
человечество  обязано  своим  прогрессом,  а  народы  —
очистительными  грозами,  оздоровлявшими  и  освежав¬
шими  нравственную  атмосферу  целых  стран;  этот  пла¬
менный  католик,  который  служит  свободе  со  страстью
Гуттена  и  Цвингли,  что,  однако,  не  охладило  в  его  душе,
как  и  в  душе  его  прихожан,  приверженности  пышному
католическому  богослужению  и  горячей  веры  в  церков¬
ные  догматы,—  этот  подвижник  предан  анафеме:  папа
отлучил  его  от  церкви.
 Значит,  тот,  кто  служит  свободе,  не  может  служить
церкви?  Значит,  ныне,  как  восемь  веков  назад,  человек,
не  желающий  отрекаться  от  очевидной  для  него  истины,
перед  которой  церковь  сама  склоняется,  когда  бывает
бессильна  ее  опровергнуть,  все  же  должен  в  конце
концов  стать  подлецом  и  отречься  от  своих  убеждений,
а  если  он  заупрямится,  тогда  его  ошельмуют  и  в  благо¬
дарность  за  то,  что  он  в  прогнившей  насквозь  епархии
сумел  воздвигнуть  крепкий  храм  господу,  зароют  после
смерти,  точно  собаку:  без  молитвы  и  креста  над  моги¬
лой?  Значит,  церковь  обращается  против  бедняков,  на
средства  которых  она  существует,  и  против  священно¬
служителей,  исследующих  ее  недуги,  а  в  горькие  дни  на¬
родных  бедствий  принимает  сторону  богачей,  чтобы  вме¬
сте  с  ними  —  словно  еще  не  канули  в  вечность  времена
грозных  отлучений  и  расцвета  папской  власти  —  обру¬
шиться  на  тех,  кто  находит  несправедливым  миропоря¬
док,  позволяющий  какому-нибудь  пошлейшему  субъекту
сосредоточивать  в  своих  руках  без  всякого  употребления
богатства,  которых  достало  бы  накормить  пятьдесят
тысяч  голодных  ртов?  Значит,  церковь  ничему  не
научилась  ни  у  истории,  ни  у  свободы,  ни  у  политиче¬
 144

ской  экономии?  Значит,  она  все  еще  полагает,  будто
ныне,  как  и  во  время  оно,  при  Эсте,  Гонзага  и  Сфорца,
можно  управлять  миром  с  помощью  шушуканья,  испо¬
ведален  и  подлости,  с  помощью  тупоумных  королей  и
грязных  фавориток,  с  помощью  кинжала  и  яда,  застен¬
ков  и  копий,  интриг  и  клеветы,  прорицаний  и  отлучений,
заговоров  и  предательства?
 О  нет!  Мир  вырос  из  пеленок.  Сохранилась  только
благородная  щепетильность  в  вопросах  веры,  побуждаю¬
щая  сына  следовать  религии  своих  отцов,  ибо  в  ней,
в  этой  религии,  звучит  для  него  вечно  живой  голос  и  во¬
площена  нетленная  плоть  его  предков.  Сохранилось
также  отупляющее  разум  клеймо,  которым  школа  впер¬
вые  метит  юные  души,  навсегда  испепеляя  в  них  всякий
живой  росток,  наподобие  того  как  выжигают  шерсть  на
скотине,  когда  ставят  тавро.  Еще  бы!  Те,  кому  дано
право  первыми  наставлять  детей  на  жизненный  путь,
повелевают  миром!  Сохранилась  и,  наперекор  всем  мер¬
зостям  людским,  доныне  жива  в  каждом  человеческом
сердце,  каким  бы  благородным  или  низким,  каким  бы  му¬
жественным  или  слабым  ни  было  оно,  робкая,  но  и  не¬
истребимая  мечта  о  неведомой,  омываемой  безбурными
морями  праведной  земле,  где  люди  не  знают  ненависти
и  преступления  и  где  умиротворенная  душа  человеческая
обретает  тот  покой,  коего  невежда  ищет  бессознательно,
а  мудрец  жаждет  потому,  что  устал  от  познания.  Сохра¬
нилось  в  нашей  душе  и  врожденное  поэтическое  чувство,
которое  тем  громче  говорит  в  человеке,  чем  менее  он  ци¬
вилизован,  и  которое,  независимо  от  того,  проявляется
ли  оно  свободно  или  что-нибудь  сковывает  его,  всегда
находит  для  себя  обильную  пищу  и  стимул  в  религиоз¬
ных  мифах  и  в  тех  сложных  символах,  что  созданы  были
изощренным  и  щедрым  восточным  умом;  символах,  не
только  кажущихся  нам  ликом  божества,  но  и  действи¬
 Ю  X.  Марти
 145

тельно  являющих  нам  бога,  ибо  этот  бог  —  сам  чело¬
век.  И  вот  поэтому,  то  есть  потому,  что  религиозные
верования  уходят  корнями  в  самую  сущность  человече¬
ского  духа,  религии  продолжают  существовать  как  сре¬
ди  первобытных,  так  и  среди  цивилизованных  народов.
Но  где  ныне  императоры,  дрожащие  от  страха,  обросшие
нечесаными  волосами,  императоры,  которые  некогда
приходили  босиком,  в  покаянной  власянице  стучаться
в  железные  ворота  к  всемогущему  первосвященнику,
моля  совлечь  с  их  души  язвительный  покров  папского
отлучения?  Где  ныне  полудикие,  суеверные  орды  туго-
думов-крестьян,  одетых  в  посконные  рубахи  и  веревоч¬
ные  лапти?  Народ,  вчера  еще  неотесанный  и  легко  устра¬
нимый,  выходит  на  авансцену  истории  —  и  он  хочет
очистить  храм  человеческий  от  ядовитых  гадюк  и  высох¬
ших  мумий.  Время  от  времени  мир  не  мешает  хорошень¬
ко  потрясти,  чтобы  вся  гниль  с  него  попадала  на  землю.
 Ужели  напрасно  деятелен  человек?  Ужели  не  повзрос¬
лел  —  в  пути  от  Дельф  до  Америки?  Ужели  ему,  с  его
могучим  разумом,  просить  совета  и  наставления  у  ора¬
кулов?  Ужели,  как  некогда,  будет  он  верить  Велледам,
Пиа-Атнам,  Моканнам?  Ведь  сорвал  же  он  священное
покрывало  с  пророков,  проник  в  чрево  деревянного  сло-
на-истукана,  куда  прежде  забирался  жрец,  чтобы  ве¬
щать  народу  мнимое  слово  божие;  разломал  грозного
Джагернаута  и  увидел,  что  это  всего-навсего  толстобрю¬
хое  деревянное  пугало!
 Религии  все  одинаковы:  поставьте  их  в  ряд  —  ни
одна  из  них  не  будет  ни  на  йоту  выше  другой;  надо  быть
круглым  невеждой,  из  тех,  что  сотнями  выходят  из  стен
университетов  и  академий,  чтобы  не  признавать  позна¬
ваемости  мира.  У  всех  религий  один  и  тот  же  корень,
все  они  одинаково  требовали  поклонения  идолам,  расцве¬
тали  в  силу  одних  и  тех  же  достоинств,  приходили  в  упа¬
 146

док  вследствие  одних  и  тех  же  пороков.  Отдельные
религии,  которые  в  своем  первоначальном  виде  необхо¬
димо  возникают  как  потребность  первобытных,  слабых
еще  народов,  в  дальнейшем  продолжают  существовать
как  поэтическое  предвкушение  грядущего  идеального
счастья,  неясно  и  в  то  же  время  упорно  желаемого.  Все
чистое  и  непреходящее,  что  заключено  в  отдельных  ре¬
лигиях,  превращает  их  в  различные  формы  выражения
того  поэтического  идеала,  осуществление  которого  гре¬
зится  человеку  возможным  лишь  где-то  за  пределами
этого  мира,  превращает  их  в  поэтическую  мечту  о  мире
грядущем.  Крылатые  грезы  миры  воедино  сплетают!
И  сплетенные  крылатой  мечтою  миры,  точно  девушки
в  хороводе,  кружатся  в  пространствах  вселенной.  Пото¬
му  религия  и  не  умирает,  но  распространяется  все  шире,
все  более  очищается  и  возвеличивается,  находя  себе
объяснение  в  добытых  у  Природы  истинах,  чтобы  в  кон¬
це  пути  стать  грандиознейшим  по  своей  поэтической  силе
созданием.  У  всех  религий,  за  исключением  тех,  что  уже
очистили  себя  и  теперь  основываются  на  разуме,  есть
свои  чудеса,  свои  авгуры,  свои  оракулы,  свои  идолы,
свои  Джагернауты,  карающие  и  свирепствующие,  одна¬
ко,  лишь  до  тех  пор,  пока  люди  верят,  будто  самостоя¬
тельность  суждения  и  действия  —  это  неотъемлемое
свойство  человеческого  духа,  его  зрелое  мужество  —
может  быть  противна  слову  божию.  Когда  же  люди,  от¬
казавшись  верить  в  это,  двинутся  на  Джагернаута  с  ду¬
биной,  сорвут  с  него  мантию  и  радужные  одежды,  сокру¬
шат  его  толстое  брюхо,  сбросят  с  него  зловещий  венец,
усыпанный  сверкающими  самоцветами,  они,  вместо  слова
божия,  которому  воздвигаются  пышные  храмы,  не  обна¬
ружат  ничего,  кроме  ветхого,  источенного  червями  де¬
ревянного  болвана  с  картонными,  намалеванными  рука¬
ми  и  ногами,  родного  брата  потешных  карнавальных

чучел.  Именно  так  поступили  нью-йоркские  католики,
когда,  возмущенные  бессовестностью,  с  какой  официаль¬
ная  церковь  торгует  их  правами  свободных  людей,  под¬
няли  дубину  на  папскую  власть,  столь  незадачливо
отлучившую  от  церкви  благочестивого  священника.
 И  вот  битва  возгорелась.  Свобода  и  церковь  сошлись
лицом  к  лицу.  Не  враги  ополчились  на  этот  раз  против
церкви,  но  самые  достойные  ее  дети.  Если  ты  католик,
можешь  ли  ты  оставаться  человеком  или  же  католику
непременно  надо  иметь  лакейскую  душу?  Если  солнцу
не  грешно  светить,  то  почему  мне  грешно  мыслить?  Ко¬
гда,  в  какой  грамоте,  архиепископ,  было  тебе  даровано
право  хотя  бы  на  одну  человеческую  душу?  Полно,  мы
уже  ходим  не  в  домотканой  холстине,  мы  изучали  исто¬
рию,  и  уже  есть  у  нас  добрые  пастыри,  наставляющие  нас
в  истинном  законе  божием;  мы  уже  знаем,  что  епископы
посланы  нам  не  от  бога,  мы  знаем,  какими  чисто  чело¬
веческими,  чисто  дипломатическими  средствами  и  ухищ¬
рениями,  какими  преступными  союзами  с  монархической
властью,  какими  гнусными  сделками,  каким  попусти¬
тельством  и  позорными  индульгенциями  воздвигалось
нечистое  здание  папства,  воздвигалось  с  самого  начала
как  обитель  власти  предержащей  и  как  дело  рук  челове¬
ческих!
 В  то  утро,  когда  было  обнародовано  отлучение,  ка¬
толики  вышли  на  улицы  так,  будто  отправлялись  на  бит¬
ву;  но  изображения  святых  по-прежнему  спокойно  висе¬
ли  в  домах  набожных  женщин,  и  ни  одна  из  них  не
выбросила  из  молитвы  ни  единого  слова.  «Господи,  за
что  они,  эти  алчные,  эти  прожорливые  прихлебатели  бо¬
гачей,  живущие  грязными  сплетнями,  точно  старые  при¬
живалки,  за  что  они,  эти  интриганы,  слетающиеся,  как
 148

ведьмы  на  шабаш,  в  мраморный  епископский  дворец,  за
что  отторгли  они  от  алтаря  лучшего  из  священников,  че¬
ловека,  влюбленного  в  церковь,  целителя  наших  душ?
И  почему,  вопреки  папскому  отлучению,  я  ни  в  чем  не
раскаиваюсь?  Напротив,  совесть  моя  горит  негодованием,
и  внутренний  голос,  голос  бога,  велит  мне  идти  к  падре
и  поцеловать  у  него  руку.  Почему  даже  розы  кажутся
мне  особенно  красивыми  оттого,  что  я  посылаю  сыниш¬
ку  отнести  их  падре?»  И  люди  в  наспех  надетых  сюрту¬
ках,  толпясь  на  тротуарах,  ожесточенно  били  кулаками
по  газетным  листам:  «Значит,  какой-то  итальянец,  ко¬
торый  и  понятия  не  имеет,  где  Нью-Йорк  находится,
станет  нас  учить,  как  нам  здесь  налоги  собирать?  Солнце
не  гневается,  когда  говорят,  что  на  нем  есть  пятна,  а  сын
свободной  страны,  видя  приближение  голода,  не  смеет
подать  совета,  как  отвести  такое  бедствие,—  и  лишь  пото¬
му,  что  он  носит  одежду  Христовых  служителей,  служи¬
телей  того,  кто  принял  смерть,  чтобы  избавить  людей  от
страданий?»  —  «Ну  как,  доктор  Смит,  чувствуешь  ты  се¬
бя  отлученным?»  —  «Нет,  Джонс,  мне  кажется,  я  только
теперь  начинаю  становиться  настоящим  католиком».
 Бот  почему  вечером,  к  тому  часу,  когда  отлученный
утром  от  церкви  Эдуард  Мак-Глинн  должен  был  вы¬
ступить  на  воскресном  собрании  Общества  борьбы  с  бед¬
ностью,  тысячи  празднично  одетых  католиков  —  ба¬
бушки,  матери,  отцы  семейств,  молодые  люди  и  дети  —
стали  стекаться  со  всех  концов  города  и  предместий,  что¬
бы  приветствовать  отлученного  падре!
 То  не  были  извергнутые  европейскими  городами  от¬
бросы,  которыми  здесь  до  отказа  набиты  зловонные
дома  окраин,  эти  копошащиеся  живые  башни,  где  люди
кишат  и  роются,  как  черви  в  сыре.  Нет,  толпу  составлял
трудовой  люд,  но  можно  было  заметить  в  ней  и  семью
буржуа,  и  благородного  журналиста,  и  серьезного  бес¬
 749

корыстного  мыслителя,  и  американцев  ирландского  про¬
исхождения,  и  рабочих-немцев,  умеющих  не  только  счи¬
тать,  но  и  читать;  словом,  здесь  были  прямые,  честные
люди,  с  самого  детства  разумно  воспитанные  в  труде,
твердо  знающие,  что  не  могут  быть  злом  добрые  дела,
и  потому  с  презрением,  как  от  грязного  комедианта,  от¬
вернувшиеся  от  того,  кто  карает  людей  за  добро,  при¬
крываясь  при  этом  именем  божиим.
 О,  книга  трудовых  будней!  Наука,  постигаемая  на¬
ми  за  письменным  столом,  у  верстака,  за  наборной  кас¬
сой,  с  сапожной  колодкой  или  с  вожжами  в  руках!
В  труде  истина  раскрывается  человеку  столь  властно
и  гармонично,  что  никогда  никакому  папе  не  удастся  по¬
колебать  в  душе  работников  ту  высшую  правду,  которой
научила  их  жизнь.
 Итак,  неужели  даже  сама  свобода  окажется  бессиль¬
ной  одолеть  давно  уже  прогнившую  церковь?  Неужели
алчность  снова  будет  торжествовать  победу  над  правом?
Как  спрут,  что  из  темноты  тянется  щупальцами  к  своей
жертве,  подбирался  к  республике  извращенный  католи¬
цизм.  Вначале  он  явился  бедной  вдовою  с  сироткой  за
руку,  прося  подать  Христа  ради:  «Не  пожалейте  на  бед¬
ных  сироток».  Им  дали  землю,  построили  для  них  дома;
благо  центов,  собираемых  с  ирландцев,  хватает  на  все:
на  больницы,  на  монастыри,  на  богадельни,  на  каменные
храмы  и  на  мраморные  дворцы.  Поначалу,  пока  почва
под  ногами  была  еще  зыбкой,  сколько  почтительности
и  уважения  к  свободе!  Ах,  да  они  ни  о  чем  не  просят,
иметь  бы  только  уголок,  где  славить  господа!  Государ¬
ственные  средние  школы  —  как  это  прекрасно!  Церковь
и  свобода  отлично  могут  ужиться!  Эти  люди  так  и  рас¬
плывались  в  сладких  улыбках.  А  какая  предупредитель¬
ность,  какая  готовность  посторониться,  чтобы,  упаси
боже,  не  помешать  кому-нибудь;  и  сколько  внимания
 150

к  чужим  словам!  Но  партии  как  в  политике,  так  и  в  ре¬
лигии  находят  общий  язык:  единый  интерес  соединяет
даже  тех,  кого  разъединяет  вера!  И  потому  различные
виды  власти  инстинктивно  стремятся  к  союзу  против
людей,  властью  утесняемых.  Церковь  говорила  полити¬
ку:  «Дай  мне  те  земли,  дай  мне  этот  закон,  дай  мне
такую-то  привилегию,  а  я  заставлю  свою  паству  голосо¬
вать  за  твоего  кандидата».  Она  говорила  богачу:  «Мас¬
сы  становятся  все  более  непокорными;  только  церковь,
суля  им  справедливость  на  небесах,  еще  может  сдержи¬
вать  их;  объединимся  же  против  масс».  А  бедняку  она
внушала:  «Бедность  —  от  бога.  Что  может  быть  благо¬
лепнее  души,  укрепляющей  себя  смирением?  Там,  на  не¬
бесах,  ждет  тебя  и  покой  и  награда!»  Но  можно  ли  было
в  стране,  где  общественную  жизнь  каждодневно  выносят
на  солнышко  и  проветривают,  как  зерно  на  току,  в  стра¬
не,  где  всякое  дело  немедленно  становится  достоянием
гласности  и  предметом  обсуждения,  где  обнаженность  и
лихорадочный  пульс  жизни  приучают  человека  смотреть
в  глаза  жестокой  реальности,  можно  ли  было  среди  этих
деятельных  людей  с  крепкими  мускулами,  не  терпящих
лжи  и  знающих  цену  доброму  удару  кулаком,  можно  ли
было  здесь  безнаказанно  запродавать  политиканам  го¬
лоса  католиков,  заключать  грязные  сделки,  сколачивать
союзы  богачей  всех  вероисповеданий,  можно  ли  было
здесь  бесстыдно  разглагольствовать  о  бедности  Христа,
а  самим  жить  в  пышных  дворцах,  ублажая  себя  жарены¬
ми  фазанами  и  дорогим  вином  и  щеголяя  шелковистым
пурпуром  своих  ряс  перед  светскими  дамами,  падкими
До  церковных  златоустов?  Поэтому,  когда  церковь  об¬
рушилась  на  благочестивого,  умудренного  знанием  свя¬
щенника,  видящего  в  справедливом  законодательстве
единственное  средство  предотвратить  кровавый  мятеж
отчаявшихся,  народ,  преданный  своему  духовному  отцу,
 151

возмутился  против  извратителей  Христа;  и  в  ответ  на
отлучение,  которым  церковь  хотела  покарать  доброго
пастыря  за  его  любовь  к  людям,  христиане-католики  от¬
лучили  церковь  от  себя.  «Этот  скромный  священник  —
вот  наша  церковь!»
 О,  в  этот  вечер  шумно  было  на  улицах,  прилегающих
к  Музыкальной  академии!  И  все  же  в  шуме  этом  чего-то
недоставало:  исчез,  без  остатка  исчез  былой  страх  перед
анафемой!  Если  злоупотреблять  громами  небесными,
они  истощают  силу  свою!
 На  лицах  людей  —  выражение  решимости  и  какой-то
стремительности.  Не  видно  ни  рванья,  ни  заплат  —  на
всех  добротное  платье.  Широкие  крепкие  ладони;  седые
головы;  поступь  бойцов,  идущих  на  битву.  Кто  сказал,
что  умерла  поэзия?  Где  издыхает  червяк  —  расцветают
розы!  Когда  кто-нибудь  пламенем  своего  чистого  духа
освещает  путь  людям,  они  сплачиваются  воедино  и  идут
вперед,  как  идет  все  стадо  за  своим  вожаком.  Солнце  не
село  еще,  а  театр  был  уже  полон.  Сняли  другой,  напро¬
тив.  Но  и  этот  оказался  мал.  Улицы  стали  похожи  на
церковь,  а  народ  все  прибывал  и  прибывал.
 Кто  из  входивших  этим  вечером  в  полутемный,  еще
не  освещенный  торжественными  огнями  театральный
зал  сможет  забыть  открывшееся  перед  ним  зрелище
апофеоза:  переполненные  людьми  балконы  и  ложи,  пар¬
тер,  где  не  видно  было  ни  одного  свободного  места,  тес¬
ные  толпы  в  проходах  между  рядами,  обнаженные  го¬
ловы,  лица,  горящие  отвагой  и  любовью,—  все  это  оду¬
шевление,  которое  не  с  чем  сравнить  даже  тем,  кому,  на
беду  свою,  немало  пришлось  побродить  по  свету.  Ярко
цветут,  пьяняще  благоухают  души  человеческие!  То  бы¬
ла  мирная  битва,  то  была  победа!  Казалось,  не  серебря¬
 152

ные  седины,  а  яростные  клинки  сверкают  в  этом  грозо¬
вом  воздухе.
 По  мере  того  как  приближался  назначенный  час  и  в
зале  зажигалось  все  больше  огней,  все  заметнее  станови¬
лось,  каким  пламенем  пылают  лица,  как  сжимаются  гу¬
бы,  сдерживая  крик;  мужчины  сидели  в  ложах,  схватив¬
шись  руками  за  края  барьеров,  точно  всадники,  на  всем
скаку  осаживающие  коня;  бойкие,  энергичные  женщины
от  нетерпения  едва  могли  усидеть  на  своих  местах;  из
темноты  выступили  украшавшие  сцену  белые  шелковые
штандарты  с  выведенными  на  них  золотом  словами  Мак-
Глинна,  с  его  портретом  и  девизом  под  ним:  «С  тобой
до  последнего  вздоха!»
 Зал  словно  наливался  могучей  силой,  и  с  каждым
мгновением  сила  эта  становилась  все  ощутимее.  Когда
же  явится  падре,  чтобы  вдохнуть  в  нее  душу?  Вот  по¬
слышался  возглас,  другой,  третий,  как  перед  началом
парада,  когда  вдоль  стройных  каре  скачут  стремитель¬
ные  адъютанты.  Дали  свет,  но  никто  не  захлопал  —  не
это  занимало  людей.  Первую  вспышку  энтузиазма  вы¬
звало  появление  на  сцене  девушек  в  белом  —  это  был
хор;  его  встретили  горячими,  от  сердца  идущими  руко¬
плесканиями.  Как  радостно  видеть  женщин,  которых
занимает  и  волнует  то  же,  что  и  нас  самих!  Радость  эта
сравнима  разве  только  с  болью,  какую  испытываешь,
видя,  насколько  безразличны  женщины  у  нас  ко  всякому
высшему  духовному  интересу.  Собрание  открывается.
Поет  хор;  девичьи  голоса  звучат  робко  и  чисто,  словно
голоса  птенчиков.  Под  крики  «ура»  председательское
место  занимает  человечек  ростом  с  горчичное  зернышко,
скрюченный,  корноухий;  человечек,  который,  однако,  без
колебаний  и  с  легким  сердцем  пожертвовал  своим  до¬
ходным  местом,  чтобы  иметь  право  прийти  сюда,  в  стан
бедняков.  Но  как  описать  общий  порыв,  этот  обвал,  эту
 153

лавину  рукоплесканий  и  криков,  когда  девушки  из  хора
на  сцене  вдруг  встали  и  обернулись  к  дверям,  откуда
выходил  падре  Мак-Глинн?  Нет,  никогда  ни  одного  ко¬
роля  и  ни  одного  папу,  ни  одного  оратора  и  ни  одного
полководца  не  встречала  буря  более  неистовой  и  более
сердечной  овации.  То  сама  свобода  мстила  за  свое  пору¬
гание.  Повод  мог  быть  другим  и  имя  звучать  иначе  —
не  все  ли  равно!  То  было  торжество  правды,  вечно  под¬
вергающейся  нападкам  и  вечно  живой!  Дети  бросали  ро¬
зы  под  ноги  падре.  Он  шел  быстрым  шагом.  Вот  уже  все
встали  —  и  мужчины  и  женщины.  Зал  бушует,  как  мо¬
ре.  Девочки  —  сколько  их!  —  подбегают  к  падре  с  буке¬
тами  цветов.  Какая-то  женщина  в  черном  быстро  пере¬
секает  сцену,  падает  перед  ним  на  колени  и  целует  ему
руку.  Незаметно,  однако,  чтобы  рукоплескания  при  этом
усилились.  Аплодировать  громче  уже  невозможно!  Но
можно  плакать:  почти  у  всех  по  щекам  текут  слезы.
Падре  тоже  плачет,  опустившись  в  кресло,  прикрыв  ру¬
кой  глаза;  другая  рука  опирается  на  бедро:  у  евреев  так
приносили  в  древности  клятву.  Друзья  делят  с  ним
этот  пароксизм  счастья.  Зал  неистовствует,  зал  бушует,
как  море!  Кафедра  оратора  завалена  цветами.  И  тогда,
чтобы  дать  этой  высокой  минуте  разрешиться  торжест¬
венно  и  спокойно,  председатель  обращается  к  хору.
«Спойте,  пожалуйста,—  говорит  он,—  Мак-Глинн  за¬
служил  такое  отлучение!»
 А  потом  падре  начал  свою  речь,  начал  после  новой
бури  приветствий,  когда'  женщины,  вскочив  на  кресла,
махали  ему  платочками,  мужчины  —  шляпами,  а  дети  —
флажками,  и  какая-то  старуха,  совсем  уже  немощная,
стояла,  простирая  к  нему  дрожащие  руки.  Поисти-
не  его  построенная  не  по  правилам,  яростная,  бичую¬
щая,  пламенная  речь  была  не  меньшим  торжеством
разума,  чем  та,  которая  некогда  была  произнесена  в  де¬
 154

ревушке  Мёра,  неподалеку  от  Вормса.  Он  начал  ее  вели¬
чаво,  как  король,  он  был  беспощаден,  как  правосудие,
он  стенал,  как  истязуемый  плетьми,  он  издевался,  об¬
личал  —  и  закончил  спокойно.  Это  человек  исполинско¬
го  роста  и  могучего  сложения.  У  него  лицо  Наполеона,
смягченное,  однако,  обычным  для  священников  выраже¬
нием  кротости.  Чистосердечие  в  этом  лице  совмещается
с  воинственным  задором.  Такого  человека  легче  обма¬
нуть,  чем  заставить  покориться.  В  увлечении  речи  он
часто  отходит  от  темы,  и  если  бы  не  это,  его  можно  бы¬
ло  бы  отнести  —  по  мощи  языка  и  изяществу  слога  —
к  числу  самых  выдающихся  ораторов.  Речь  его  не  пле¬
няет  лиризмом  и  не  свободна  от  общих  мест,  какие  мож¬
но  услышать  со  всякой  церковной  кафедры,  но  это
могучая,  надежно  сложенная  твердыня,  и  там,  где  веле¬
речивость  не  потопляет  мысли,  вы  едва  ли  заметите  швы
между  отдельными  камнями.  Он  начал  размеренно
и  веско,  и  слова  его  падали,  как  удары  молотка,  кото¬
рым  Лютер  приколачивал  свои  тезисы  на  дверях  Вит-
тенбергской  церкви.
 «Я  католик,  и  поэтому,  а  также  еще  и  потому,  что
в  жилах  у  меня  течет  алая  кровь,  а  не  вода,  я  говорю  вам,
католики:  слушайтесь  всегда  вашей  совести,  ибо  господь
не  мог  вложить  ее  в  наши  души  для  того,  чтобы  голос
ее  звучал  втуне,—  естественный  закон  совести  стоит  вы¬
ше  даже  самого  откровения.  Католическое  богословие
в  своем  учении  о  нравственности  говорит,  что  человек,
следующий  велениям  своей  совести,  даже  если  он  и  за¬
блуждается,  следует  воле  господа.  В  стенах  Ватикана  я
узнал,  что  если  восседающий  в  Ватикане  велит  человеку
поступать  либо  говорить  против  собственной  совести,  то
повеление  это  противно  духу  божию.  Мы  скорее  дадим
четвертовать  себя,  нежели  отречемся  от  того,  что  гово¬
рит  нам  разум  и  что  видят  наши  глаза,—  кто  бы  ни
 /55

потребовал  от  нас  подобного  отречения.  Все,  что  притя¬
зает  называться  словом  божиим,  должно  предъявить  нам
верительную  грамоту  разума.  Истины,  противной  разу¬
му,  не  существует.  Именно  потому,  что  церковь  пытается
поссорить  истину  с  разумом  и  унижает  ее  своими  сдел¬
ками  и  компромиссами,  именно  потому,  что  церковь  го¬
нится  за  доходами,  невместными  священному  сану,  про¬
давая  совесть  и  свободу  верующих  врагам  их  —  госуда¬
рям  и  правительствам  —  в  обмен  на  власть  и  корыстные
земные  выгоды,  и  в  тупоумии  своем  нападает  на  то,  что
освящено  высшим  и  непререкаемым  авторитетом  Приро¬
ды;  именно  потому,  что  восседающее  в  Риме  правитель¬
ство  церкви  своими  несчетными  злоупотреблениями,
преступными  деяниями,  тупостью  и  ошибками  давно
выхолостило  из  христианства  самую  сущность  его  —
любовь,  именно  поэтому  и  нет  ныне  у  церкви  ни  прести¬
жа,  ни  достойного  пристанища,  и  нет  на  свете  мошенни¬
ков  более  нелепых,  подвергающихся  большему  осмея¬
нию,  чем  священники  в  католических  странах.  О,  воисти¬
ну,  они  освободили  меня,  воистину!»
 Возглас  этот  был  встречен  неистовыми  криками
«ура».  Генри  Джордж,  автор  налоговой  теории,  за  за¬
щиту  которой  папа  предал  Мак-Глинна  анафеме,  вско¬
чил  с  места,  чтобы  руководить  овацией.
 Но  боль,  боль  и  обида  священника,  отлученного  от
церкви  после  двадцати  семи  лет  верного  служения  ей,
точно  повителью  перевила  вольный  полет  его  речи.
Мощны  были  рамена,  но  и  камень,  их  отягчавший,  не
был  легок!  С  какой-то  почти  наивной  нежностью  падре
обрисовал  церковь,  созданную  некогда  Назареянином;
но  затем,  охваченный  вдруг  порывом  негодования  за  по¬
пранное  в  лице  Иисуса  человеческое  достоинство,  он
ринулся  вперед  и,  как  хватают  за  глотку  гнусного  него¬
дяя,  чтобы  вытряхнуть  из  него  душу,  обрушился  на  пап¬
 756

ство,  обличая  его  вероломную  политику,  его  коварные
интриги,  его  мошенничества,  его  соучастие  в  грязных  де¬
лах,  его  подлые  домогательства,  чисто  земную  природу
его  власти.  То  говорил  священник,  отлучением  лишен¬
ный  сана,  человек,  который  в  отчаянии,  в  исступлении
боли  вонзает  зубы  в  безжалостную  руку,  низвергающую
его  с  небес;  но  слышались  в  его  словах  и  гордость  граж¬
данина,  заявляющего  о  правах  своей  совести,  и  увещева¬
ние  честного  богослова,  убеждающего  народ  не  верить
лжецам,  которые  в  тишине  исповедален,  либо  громоглас¬
но  с  высоты  алтарей,  либо  стращая  анафемой,  станут
внушать  ему,  будто  руководствоваться  в  делах  мирского
управления  собственным  разумом  и  действовать  сооб¬
разно  собственному  суждению  —  значит  идти  против
бога  и  католической  церкви.  Познай  свою  веру,  католик,
если  ты  честен  и  не  хочешь,  чтобы  лживые  пастыри  об¬
манывали  тебя!  Ужели  вера  —  лакейская  ливрея?  Не¬
ужели  быть  католиком  значит  то  же,  что  быть  рабом?
И  разве  неизвестно,  какие  делишки  обделываются  под
сенью  епископских  дворцов?  Нет  зрелища  более  омер¬
зительного  и  жалкого,  чем  зрелище  слепых,  что  ползут
по  жизни  на  коленях,  уцепившись  за  край  поповской
сутаны,  подобно  тому  как  держатся  за  хвост  священной
коровы  брамины,  жаждущие  попасть  в  праведники.
 То  была  беспощадная  речь.  С  высоты  своего  могу¬
чего  роста  Мак-Глинн  бросил  перчатку  в  лицо  врагу.
«Если  вы  хотите  добиться  от  Рима  справедливости,  вам
придется  показать  ему  зубы!  Много  ли  знают  о  делах
нашего  гражданского  управления  эти  итальянцы,  кото¬
рые,  не  потрудившись  даже  прочитать  книгу  Джорджа,
осудили  ее  только  потому,  что  она  всполошила  богачей,
а  ведь  они  с  богачами  одна  компания,  эти  люди,  кото¬
рые,  сидя  в  Риме,  отлучают  от  церкви  священника,
смеющего  ратовать  в  Соединенных  Штатах  за  измене¬
 757

ние  налоговой  системы!  Так  неужели  мы  поставим  ро¬
дину  свою  на  колени  перед  ними?  Будьте,  будьте  като¬
ликами,  но  лишь  до  той  минуты,  пока  можете  оставаться
ими,  не  изменяя  своей  родине!  Посмотрите,  что  делает
папа  с  католиками  Ирландии,  самыми  ревностными,
быть  может,  из  всех:  он  их  продает,  продает  протестант¬
скому  правительству  Англии,  чтобы  заручиться  его  по¬
литической  поддержкой!  Посмотрите,  что  делает  он
с  немецкими  католиками,  которые  с  львиной  отвагой  за¬
щищали  его  в  своем  парламенте:  он  бросает  их  в  беде,
обрушивается  на  них  с  бранью  —  и  продает  их,  продает
протестантскому  правительству  Германии,  ибо  оно  гото¬
во  поддержать  притязания  папы  на  светскую  власть!»
И  падре  без  всякого  уважения  называл  имя  Льва  XIII
и  насмехался  над  сладостными  титулами  монсеньеров
и  преосвященств;  и  зал,  слушавший  его  затаив  дыхание,
разражался  по  их  адресу  негодующим  ропотом,  свистка¬
ми,  глумливыми  и  бранными  выкриками.
 Потом  он  заговорил  об  истории  своего  конфликта
с  архиепископом,  заговорил,  давая  выход  тому,  что  давно
накипело  на  сердце,  рассказал  о  своих  попытках  от¬
стоять  отделение  церкви  от  государства,  о  своем  правед¬
ном  грехе,  совершенном  четыре  года  тому  назад,  когда
он  публично  в  мирском  собрании  выступил  с  защитой
родины  своих  отцов  —  Ирландии;  о  зависти,  с  какой
священники  Нью-Йорка  смотрели  на  его  церковь,  за¬
ново  отделанную,  всегда  полную  прихожан  и  свежих
роз,  всегда  открытую;  о  безнравственной  кабале,  в  ко¬
торой  архиепископ  держит  приходских  священников
епархии,  вынуждая  их  оплачивать  право  на  приход  ве¬
роломным  обманом  человеческого  доверия,  грязными
инсинуациями  и  политическим  вымогательством  в  испо¬
ведальнях'и  с  церковных  кафедр;  о  бабьих  сплетнях,  ко¬
торыми  тешатся  сотрапезники  за  столом  у  архиепископа.
 /58

Эта  часть  его  речи  напоминала  стол  анатомического  те¬
атра.  Безжалостно  были  на  нем  выпотрошены  один  за
другим  все  викарии  и  епископы.
 «Но  разве  могу  я  изображать  этих  людей  иными
красками,  если  таковы  они  в  действительности?  Если
вся  их  жизнь  —  это  интриги  и  сплетни,  если  ежечасно
продают  они  Христа  за  чечевичную  похлебку,  если  сво¬
бода,  священная  для  каждого  человека,  для  них  нена¬
вистна,  если  они  могли  отнять  у  меня  стариков  и  детей,
для  которых  я  с  вашей  помощью  устроил  приют  в  куп¬
ленном  нами  у  моря  удобном  и  чистом  доме,  если  это
черствые  люди,  люди  с  каменными  сердцами,  живые
мертвецы».
 Слова  стали  неподвластны  ему.  Пытаясь  преодолеть
подступающие  рыдания,  он  все  говорил  и  говорил  —
и  уже  был  не  в  силах  сдержаться.  Кто  видел  приговорен¬
ных  к  смертной  казни  —  а  над  Мак-Глинном  свершалась
казнь,  ибо  отныне  он  был  мертв  для  своей  церкви,—
кто  видел  этих  несчастных,  знает,  что  незадолго  до  ро¬
кового  часа  ими  овладевает  неодолимое,  мучительное
возбуждение:  вся  прожитая  жизнь,  точно  беспорядоч¬
ная  толпа  солдат,  устремившихся  на  безнадежный  при¬
ступ,  осаждает  их  память,  речь  их  несется  вскачь,  они
не  договаривают  слов  —  это  как  пламя  пожара.  Разобла¬
чив  очередного  прохвоста,  нарисовав  яркий  портрет  ка¬
кого-нибудь  тупоголового  церковника,  обозвав  «шутом
гороховым»  подлого  священника,  обвинившего  его,  Мак-
Глинна,  в  намерении  жениться,  хотя  всем  известно,  что
он  «никогда  не  желал  иной  супруги,  кроме  церкви»,  он
выдвигал  вперед  подбородок  и  энергично  встряхивал
головой,  будто  хотел  вколотить  свои  слова  в  голову  про¬
тивника;  и  взгляд  у  него  был  такой  же  довольный,  как
У  индейца,  когда  тот  верхом  на  своем  коне,  крепко  при¬
нимая  к  лошадиным  бокам  голые  пятки,  горделиво
 159

улыбается,  видя,  что  пущенное  им  копье  точно  попало
в  цель.  И  все  же  в  этих  взрывах  подавляемой  боли
мысль  падре,  точно  бурливый  поток,  выходила  из  бере¬
гов,  начинала  растекаться.  По  нескольку  раз  возвращал¬
ся  он  к  одному  и  тому  же  обвинению  или  доводу;  так
силач  в  цирке,  внезапно  ослабев  посреди  представления
и  чувствуя,  что  железная  гиря,  которую  он  держит  на
плече,  сейчас  раздавит  его  своей  тяжестью,  начинает
перебрасывать  ее  с  плеча  на  плечо,  чтобы  хоть  как-ни¬
будь  умерить  нестерпимую  боль.
 «Отлучен1  Кто  познал  бога,  того  не  устрашат  козни
извратителей  Христа,  употребляющих  во  зло  имя  бо-
жие!  И  кто  же  отлучает  меня?  Те,  кто  целыми  днями
толклись  в  ядовитой  тишине  архиепископских  приемных
и  шипели,  возмущаясь,  как  это  я  смел  допустить  к  при¬
частию  бедную  работницу,  вошедшую  в  храм  божий
с  тяжелым  узлом?  Те,  кто  запретил  мне  выступать  в
защиту  Джорджа,  чью  налоговую  систему  я  считаю  пра¬
вильной,  и  кто  повелел  приходским  священникам  епар¬
хии  громить  Джорджа  со  всех  церковных  амвонов  и  от¬
лучать  от  причастия  прихожан,  одобряющих  его  взгля¬
ды?  Те,  кто  нам,  приходским  священникам,  отказывают
в  праве  заявлять  о  своей  политической  позиции,  если
только  не  они  нам  ее  навязали,—  и  это  тогда,  когда  са¬
ми  они  с  головой  погрязли  в  различных  политических
махинациях;  когда  архиепископ  открыто  вступает  в  сго¬
вор  с  самой  сомнительной  из  политических  группировок
Нью-Йорка;  когда  он  посылал  меня  самого  в  Вашинг¬
тон  похлопотать  о  местечке  для  одного  из  своих  проте¬
же;  когда  вот  уже  пять  лет,  как  они  всех  поставили  на
ноги,  чтобы  добиться  от  правительства  разрешения
назначить  в  Вашингтон  своего  нунция,  благо  с  его  по¬
мощью  легче  будет  втянуть  церковь,  которая  в  действи¬
тельности  должна  быть  независимой,  в  различные  сдел¬
 160

ки  и  компромиссы,  а  в  благодарность  за  это  посягатель¬
ство  на  свободу  церкви  и  республики  в  Соединенных
Штатах  они  некоему  епископу-немцу  посулили  архи¬
епископство?»
 Раздробленные  вражьи  кости,  вдребезги  разбитые
ханжеские  личины,  казалось,  так  и  сыпались  на  сцену  во
время  этих  яростных  наскоков!
 Однако  постепенно  волнение  оратора  улеглось,  и  речь
стала  более  спокойной;  да  и  как  могло  быть  иначе
в  этом  зале,  среди  рукоплесканий,  в  которых  слышались
одновременно  и  любовь  и  клятва  верности,  среди  почти
непрерывных  оваций,  прорезаемых,  точно  стрелами,  гор¬
дыми  возгласами  преданности.  В  подтверждение  слов
люди  вздымали  сжатые  кулаки.  Мужчины  поднялись
с  мест,  словно  это  могло  приблизить  их  к  падре;  женщи¬
ны  последовали  их  примеру;  в  волнении  они  махали
платками,  незаметно  для  себя  повторяя  жест,  которым
Вероника  отирала  пот,  струившийся  по  лицу  Христа.
И  мало-помалу  несчастный  священник-изгой  вновь  стал
обретать  в  себе  человека,  и  слова  его,  когда  он  загово¬
рил  о  подлинно  большом  и  важном,  были  исполнены
той  простоты  и  героического  одушевления,  которые  все¬
гда  воспламеняют  слушателей  каким-то  особенным  чув¬
ством,  словно  бы  вдруг  они  увидели,  как  у  них  на  гла¬
зах  воздвигается  из-под  земли  могучая  цитадель  или
как,  рассекая  воздух  мощными  взмахами  царственных
крыльев,  взмывает  в  небо  орел.
 «Знаете,  почему  они  отлучили  меня?  Потому  что
я  хочу,  чтобы  церковью  управляли  на  благо  беднякам,
а  не  во  вред  им,  и  на  пользу  одной  только  церкви.  Пото¬
му  что  я  не  сажусь  за  столы,  где  вершатся  нечистые
сделки  и  где  люди  тайком  смеются  над  верой,  которую
сами  же  проповедуют  с  алтарей.  Потому  что  я  хотя  и  до¬
рожу  своей  верой,  но  все  же  не  настолько,  чтобы  ради
 11  X.  Мартн
 161

послушания  ее  извратителям  пренебречь  священнейшей
заповедью  каждого  гражданина  республики.  Потому
что,  любя  свою  родину  и  свою  веру,  я  не  могу  допус¬
тить,  чтобы  алчная  курия,  прикрываясь  интересами
церкви,  подрывала  свободу  в  моей  стране.  Вам  гово¬
рят,  что  я  иду  против  церкви?  Это  верно:  двадцать
семь  лет  я  был  священником  в  единственном  нью-йорк¬
ском  приходе,  пользующемся  среди  верующих  доброй
славой  и  любовью,  и  все  эти  годы  я  неусыпно  радел
о  вас  и  детях  ваших,  ибо  не  мог  позволить,  чтобы  мой
народ  обманывали  и  чтобы  эгоистическая  церковная  ие¬
рархия  обогащалась  за  счет  своих  грязных  махинаций.
Это  верно,  ибо  я  считал,  что  духовенство  должно  вести
такую  же  честную,  святую  жизнь,  как  в  те  времена,
когда  церковь  была  еще  бедной,  но  сумела  привлечь
к  себе  и  покорить  весь  мир.  Это  верно,  ибо  я  всегда  вы¬
ступал  против  тех,  кто  своей  алчностью  и  ненавистью
к  свободе  внушает  людям  отвращение  к  католической
церкви,  кто  украдкой  присваивает  громадные  суммы  из
средств,  стекающихся  в  казну  от  представителей  всех
вероисповеданий,  а  потом  употребляет  эти  суммы  на
содержание  никому  не  нужных  учреждений  и  закрытых
школ  для  одних  католиков,  возбуждая  у  всей  нации  не¬
нависть  к  нашей  церкви.  Это  верно,  ибо  я  ратовал  за
упразднение  системы  церковно-приходских  школ,  этих
рассадников  раболепия,  где  нам  калечат  душу  чуть  ли  не
от  самой  колыбели  и  где  невежественные,  грязные  попы
заботятся  не  о  том,  чтобы  пробудить,  но  о  том,  чтобы
навсегда  усыпить  разум  ребенка.  Это  верно,  ибо  я  не
мог  допустить,  чтобы  подрывали  —  а  они  стремятся
именно  к  этому  —  нашу  славную,  широкую  систему  на¬
родного  образования,  при  которой  дети  евреев  и  дети
христиан  учатся  за  одной  партой,  не  испытывая  нена¬
висти  друг  к  другу!
 162

Знаете,  почему  они  отлучили  меня?  Потому  что  я
видел,  какую  сумму  негодования  накопило  в  человече¬
ских  сердцах  несправедливое  распределение  богатств,
и  утверждал,  что  церковь  должна  стремиться  к  исправ¬
лению  этой  несправедливости,  а  не  к  тому,  чтобы  своеко¬
рыстно  пользоваться  ею.  Они  отлучили  меня  потому,  что
я  считаю  грешниками  против  бога  всех  тех,  кто  в  гроз¬
ное  время  надвинувшейся  на  нас  ужасной  катастрофы
своей  вызывающей  беззастенчивостью  провоцирует  кро¬
вавый  взрыв,  предотвратить  который  могло  бы  един¬
ственно  справедливое  распределение  богатств.  Они  от¬
лучили  меня  потому,  что  я  искренне  верю:  распределе¬
ние  налогов  в  зависимости  от  землевладения  устранит
резкие  различия  в  состоянии  граждан,  введет  в  обра¬
щение  значительные  и  доселе  мертвые  капиталы,  обес¬
печит  каждого  кровом,  с  детства  избавит  людей  от  ни¬
щеты  и  озлобления  и  спасет  нас  от  самого  грозного
и  глубокого  социального  потрясения,  какое  когда-либо
видел  мир.  Они  отлучили  меня  потому,  что  я  не  пошел
против  собственной  совести,  как  того  требовал  от  меня
папа,  не  клялся  всуе  именем  господа  моего,  не  отрекся
от  того,  во  что  верю;  отлучили  потому,  что  я  скорее
взойду  на  костер,  чем  отрекусь!»
 Видели  вы  когда-нибудь  вздыбленный  ураганом
океан?  Слышали  грохот  взлетающих  к  небу  и  рушащих¬
ся  в  бездну  валов?  Вот  что  напоминал  приветственный
клич,  которым  зал  разразился  в  ответ  на  последние  сло¬
ва  Мак-Глинна,  клич,  который  затем  прокатился  по  ули¬
цам  Нью-Йорка,  по  всей  стране  —  и  не  замолкает  до  сих
пор.  «И  если  станут  вам  угрожать,—  продолжал,  пере¬
крывая  овацию,  громовой  голос,—  если  вам  станут  угро¬
жать  отлучением  от  святого  причастия,  когда  вы  поже¬
лаете  отречься  от  того,  во  что  верите  всем  своим  серд¬
цем,  отвергните  это  причастие!»
 1Г
 163

«Веди  нас!»,  «За  тобой  —  хоть  на  смерть!»,  «Ты  для
нас  и  архиепископ  и  папа!»  Люди  простирали  к  нему
руки;  матери  подымали  кверху  детей,  чтобы  и  они  мог¬
ли  послать  привет  падре;  а  когда  он  покидал  сцену,
мужчины  провожали  его  плавными  взмахами  рук;  каза¬
лось,  они  машут  ему  пальмовыми  ветвями.  Так  начал
свой  поход  этот  человек,  за  которым  идут  целые  города,
и  если  даже  ему  не  удастся  очистить  от  скверны  като¬
лическую  церковь  и  примирить  ее  с  республикой,  он
все  же  станет,  быть  может,  одним  из  спасителей  сво¬
боды.
 «Партидо  Либераль»,  Мехико,  1687  год.
 Эта  статья  была  также  опубликована  в
«Насьон»,  Буэнос-Айрес,  4  сентября
1887  года,  под  названием  «Религиозный
конфликт  в  Соединенных  Штатах»,

ТРАГИЧЕСКИЕ  СОБЫТИЯ  В  ЧИКАГО
 Социальная  война  в  Чикаго.  —Анархистское  движение  и  направлен¬
ные  против  него  репрессии.  —  Конфликт  и  его  выразители.  —  Эпи-
юды  назревающей  трагедии.  —  Схватка.  —  Суд.  —  Казнь.  —  Похо¬
роны
 Нью-Йорк,  13  ноября  1887  года.
 е,  кто  повествует  о  переломных  периодах
в  истории  народов,  равно  как  и  сами  наро¬
ды,  переживающие  подобные  кризисы,  не
должны  в  своих  действиях  и  оценках  ру¬
ководствоваться  ни  слепой  симпатией  к  по¬
борникам  социальной  справедливости,  ни
страхом  перед  возможным  ее  осуществлением.  Достойно
служит  свободе  лишь  тот,  кто,  не  страшась  быть  при¬
численным  к  ее  врагам,  смело  выступает  против  людей,
наносящих  ей  своими  заблуждениями  непоправимый
ущерб.  Не  заслуживает  имено¬
ваться  ревнителем  свободы  че¬
ловек,  который,  боясь  выказать
недостаточно  усердия  в  защите
свободы,  пытается  из  ложного
стыда  оправдать  ее  пороки  и
преступления.  Но  непрости¬
тельна  и  вина  тех,  кто,  поддав¬
шись  ненависти  или  естествен¬
ному  отвращению,  внушаемому
нам  всяким  преступным  дея-
 т
 165

нием,  судят  о  преступлениях  социальных,  не  вникая
в  исторические  причины,  породившие  эти  преступления,
не  принимая  в  расчет  двигавших  преступником  благо¬
родных  побуждений.
 Сегодня  торжественная  траурная  процессия  прово¬
дила  в  последний  путь  тела  четырех  анархистов,  казнен¬
ных  в  Чикаго  по  приговору  суда,  а  также  останки
пятого  их  товарища,  который,  не  желая  погибнуть  на
виселице,  взорвал  у  себя  во  рту  динамитную  бомбу,  при¬
прятанную  им  в  своих  густых  волосах,  в  своих  кудря¬
вых,  по-юношески  буйных  каштановых  волосах.  Скорбно
следовали  за  утопавшими  в  цветах  катафалками  омра¬
ченные  горем  друзья  и  приверженцы  казненных.
 Посаженные  на  скамью  подсудимых  в  качестве  по¬
собников  и  непосредственных  виновников  трагической
гибели  полицейского  офицера,  который  подал  команду
разогнать  митинг,  созванный  рабочими  в  знак  протеста
против  убийства  полицией  их  шестерых  товарищей,  по¬
гибших  накануне,  при  нападении  на  единственную  в  го¬
роде  фабрику,  где,  несмотря  на  забастовку,  продолжа¬
лась  работа;  привлеченные  к  суду  за  то,  что  ими  была
изготовлена,  а  их  соучастниками,  если  не  ими  же  самими,
брошена  взорвавшаяся  на  площади  динамитная  бомба
размером  с  апельсин,  которая,  разметав  передние  ше¬
ренги  полицейских,  убила  одного  из  них  наповал,  смер¬
тельно  ранила  шестерых  и  причинила  серьезные  увечья
еще  пятидесяти,—  семеро  обвиняемых  были  приговоре¬
ны  судом  присяжных  к  смертной  казни  через  повешение,
и  один  —  к  пятнадцати  годам  каторжной  тюрьмы.
 Со  времени  гражданской  войны,  с  тех  трагических
дней,  когда  Джон  Браун  был  казнен  за  попытку  прове¬
сти  у  себя  в  Харперс-Ферри  реформу,  осуществление  ко¬
торой  стало  позднее  делом  чести  и  славы  для  всей  на¬
ции,  увлеченной  его  героическим  примером,—  с  тех  пор
 166

еще  никогда  ни  один  смертный  приговор  в  Соединенных
Штатах  не  привлекал  к  себе  столь  всеобщего  внимания,
не  возбуждал  до  такой  степени  общественного  мнения.
 Тщетными  оказались  и  старания  благожелательных
адвокатов,  и  хлопоты  возлюбленной  одного  из  осужден¬
ных,  и  меры,  предпринятые  энергичной  метиской,  женой
другого  из  них;  все  усилия  этих  мужественных  одино¬
чек,  пытавшихся  вырвать  семь  человеческих  жизней  из
рук  палача,  разбились  о  волчью  злобу  разъяренной
страны,  видевшей  в  кровавой  жертве  единственно  вер¬
ное  средство  укрепления  республики.
 Устрашенная  стремительным  ростом  сил  трудового
народа  и  внезапно  окрепшей  солидарностью  рабочих
масс,  разобщенных  доселе  несогласиями  в  среде  своих
вожаков;  напуганная  назревающим  расколом  населения
страны  на  два  класса:  привилегированных  и  обездолен¬
ных,—  расколом,  порождающим  столько  смуты  в  евро¬
пейских  государствах,—  республика,  не  заявляя  откры¬
то  о  своем  намерении  и  действуя  по  принципу  молчали¬
вого  сообщничества  решила  обратить  себе  на  пользу
преступление,  столько  же  обусловленное  фанатизмом
подсудимых,  сколько  и  ее  собственными  пороками.  На
примере  этих  несчастных  она  стремилась  запугать  не  от¬
чаявшуюся  чернь,  которая  и  без  того  никогда  не  сможет
взять  верх  в  стране,  где  господствует  трезвое  здраво¬
мыслие,—  нет,  она  хотела  устрашить  грозный  нарождаю¬
щийся  класс.  Естественное  отвращение  свободного  че¬
ловека  к  преступнику  и  убийце,  злобное  неистовство
Деспотичных  ирландцев,  которые  себя  считают  хозяева¬
ми  страны,  а  немцев  и  славян  —  непрошеными  втор-
женцами,—  все  это  в  ходе  судебного  процесса  слилось
воедино,  позволив  привилегированному  классу  опереть¬
ся  на  симпатии  и,  более  того,  на  прямую  поддержку
трудящихся;  на  поддержку,  мы  бы  сказали,  почти  бесче-
 167

ловечную  со  стороны  тех,  кто  зрелищем  своих  безыс¬
ходных  страданий  и  бесправия,  ужасающей  нищеты
и  каторжного  труда  возбудил  в  чикагских  анархистах
стремление  во  что  бы  то  ни  стало,  пусть  даже  ценою  без¬
рассудства,  изменить  положение  трудового  класса.  Су¬
дебный  процесс  превратился  в  настоящую  битву,—
в  битву,  которую  обманным  путем  выиграли  фарисеи.
 И  лишь  в  последнюю  минуту,  когда  плотники  уже
сколачивали  эшафот,  многие  опомнились  и,  движимые
одни  —  стыдом,  другие  —  страхом,  ибо  повсюду  мере¬
щились  им  жестокие  мстители,  обратились  с  прось¬
бами  о  помиловании  к  губернатору  штата,  слабовольно¬
му  старику,  охотно  склоняющему  слух  к  просьбам  и
льстивым  речам  богачей,  которые  старались  убедить  его
в  том,  будто  для  спасения  общества  от  страшной  угрозы
он  обязан  поставить  на  карту  собственную  жизнь.
 Если  не  считать  адвокатов  и  друзей-единомышлен-
ников,  только  три  человека  осмелились  возвысить  голос
в  защиту  людей,  брошенных  на  скамью  подсудимых  за
преступление,  которое  так  и  не  было  доказано;  в  защиту
людей,  ставших  жертвами  социального  террора  и  от¬
правленных  на  виселицу  лишь  потому,  что  им  была  ин¬
криминирована  попытка  ввергнуть  страну  в  ужасы  тер¬
рора  анархического.  Одним  из  этих  трех  добровольных
защитников  был  знаменитый  бостонец,  писатель  Хоуэлс,
человек,  которому  его  благородный  поступок  стоил  поте¬
ри  друзей  и  доброго  имени;  другим  был  философ  Адлер,
чей  трезвый  и  сильный  ум  провидит  в  бедствиях  нашего  •
века  залог  рождения  нового,  светлого  мира;  третьим
был  Трэйн,  мономан,  живущий  на  городской  пло¬
щади,  где  он  кормит  хлебом  голубей  и  ведет  беседы  с
детьми.
 И  вот  их  казнили;  и  точно  в  каком-то  жутком  танце
дергались  на  виселице  их  тела,  одетые  в  белые  саваны;
 168

и  кое-как  сложены  были  в  сосновый  гроб  истерзанные
останки  того  из  их  товарищей,  кто,  желая  подать  вы¬
сокий  пример  любви  к  людям,  покончил  счеты  с  жизнью,
обратив  против  себя  оружие,  предназначенное,  как  он
верил,  совершить  искупление  рода  человеческого,—  но
по-прежнему  холодно  было  в  домах  бедняков,  и  на  сто¬
ле  у  них  не  прибавилось  хлеба,  и  не  прибавилось  спра¬
ведливости  в  общественном  распределении  богатств,
и  не  возросла  уверенность  людей  в  завтрашнем  дне,
и  для  трущоб  не  воссиял  луч  надежды  и  света,  и  ни  кап¬
ли  бальзама  не  пролилось  на  язвы  страждущих  и  на  кло¬
кочущий  гнев  недовольных.  Фанатический  культ  золо¬
того  тельца,  не  умеряемый  в  этой  стране  сдерживающим
началом  традиции,  привел  республиканские  Соединен¬
ные  Штаты  ко  всем  несправедливостям,  ко  всем  жесто¬
костям  и  неравенству,  какие  процветают  в  монархиче¬
ских  государствах.
 Каплями  крови,  исчезавшими  в  морских  волнах,—
вот  чем  были  в  Соединенных  Штатах  революционные
теории  европейских  рабочих.  Так  это  продолжалось  все
время,  пока  пустующие  земли  и  республиканское  устрой¬
ство  общества  обеспечивали  иммигранту  кусок  хлеба,
кров  над  головой  и  возможность  отложить  малую  толи¬
ку  денег  на  старость.
 Но  потом  началась  война,  и  разлагающее  действие  ее
не  замедлило  сказаться:  появилась  привычка  повелевать
и  командовать  —  горькое  следствие  военной  обстановки;
возникла  кредитная  система,  приведшая  к  созданию
огромных  состояний  и  вызвавшая  беспорядочный  приток
иммигрантов;  образовалась  прослойка  военных,  остав¬
шихся  после  заключения  мира  не  у  дел,  прослойка  лю¬
дей,  привыкших  к  запаху  крови  и  готовых  ради  соб¬
 169

ственной  выгоды  служить  любому  из  тех  грязных  инте¬
ресов,  что  бывают  порождены  войной.
 Прекрасный,  мирный  край,  бывший  доселе  самой
удивительной  из  республик,  превратился  в  замаскиро¬
ванную  монархию.  И  европейские  иммигранты  с  удвоен¬
ной  яростью  обрушились  на  ее  пороки,  те  самые  пороки,
которые,  казалось  им,  навсегда  остались  у  них  за  спи¬
ной,  на  их  тиранической  родине.
 Между  тем  трудовые  массы  страны  поняли,  что  они
стали  такой  же  точно  жертвой  алчности  и  неравенства,
какой  является  народ  в  феодальных  государствах,  и  воз¬
мущение  сделало  их  еще  более  ревностными  поборника¬
ми  свободы,  которая,  как  они  надеются,  будет  со  време¬
нем  господствовать  в  сфере  социальной  совершенно  так
же,  как  теперь  она  господствует  в  сфере  политической.
Приученное  к  бескровным  победам  у  избирательных
урн,  коренное  население  страны  не  может  ни  понять,  ни
извинить  пришельцев,  привыкших  у  себя  на  родине
к  тому,  что  выборы  —  это  орудие  тирании  и  что  медли¬
тельный  прогресс,  осуществляемый  с  помощью  всеобще¬
го  голосования,—  это  всего  лишь  новое  обличье  того
зла,  которое  столь  беспощадно  бичуют  мыслители,  ата¬
куют  герои  и  осыпают  проклятиями  поэты  европейских
стран.
 Однако,  несмотря  на  то  что  серьезные  различия  во
взглядах  на  политические  вопросы,  а  также  вражда
и  соперничество  между  отдельными  национальностями,
оспаривающими  ныне  друг  у  друга  руководство  страной,
служили  серьезным  препятствием  к  немедленному  соз¬
данию  мощной  рабочей  партии,  объединенной  единством
методов  и  целей  борьбы,  бедственное  положение,  в  ко¬
тором  находились  все  притесняемые,  вскоре  вынудило
их  к  согласованности  действий.  И  потому,  когда  свер¬
шилось  деяние,  возмутившее  всех  своей  чудовищной
 170

жестокостью,  хотя,  быть  может,  оно  было  вполне  есте¬
ственным  в  обстановке  накалившихся  до  предела  стра¬
стей,—  эти  люди,  вкладывающие  в  свой  труд  корчева¬
телей  и  строителей  неодолимую  энергию,  присущую  тем,
кто  стремится  вырваться  из  тисков  нужды,  эти  люди,
как  один  человек,  бросили  работу,  не  решаясь  в  то  же
время  прибегнуть  к  кровавым  средствам  борьбы,  неод¬
нократно  осужденным  за  их  неэффективность  и  приме¬
няемым  лишь  безрассудными  поборниками  справедливо¬
сти,  утратившими  последнюю  веру  в  силы  свободы.
 На  Западе,  в  этом  новорожденном  крае,  где,  в  отли¬
чие  от  Восточных  Штатов  с  их  давно  устоявшимся  и
хорошо  нам  известным  по  литературе  укладом,  иммиг¬
рантский  элемент  чувствует  себя  более  свободным  от
стесняющего  влияния,общества;  на  Западе,  где  условия
жизни  более  примитивны  и  потому  сближают  и  сплачи¬
вают  людей,  а  не  изматывают  и  не  разобщают  их,  как
это  происходит  в  больших  городах,  центрах  современной
цивилизации;  на  Западе,  развившемся  с  такой  порази¬
тельной  быстротой  и  не  менее  быстро  сосредоточившем
на  одном  полюсе  дворцы  и  заводы,  а  на  другом  —  нище¬
ту  трудовых  масс,  что  само  по  себе  уже  служит  ярчай¬
шим  свидетельством  несправедливости  существующего
строя,  который  наказывает  голодом  трудолюбивых,  пре¬
следует  самоотверженных,  обрекает  на  нищету  детей  ра¬
бочих;  на  Западе,  где  бедствующие  рабочие  вместе  со
своими  женами  и  детьми  собираются  на  сходки,  чтобы
послушать  чтение  книг,  авторы  которых  объясняют  при¬
чины  тяжелого  положения  трудящихся  и  предлагают
способы  его  изменить;  на  Западе,  где  барыши,  прино¬
симые  грандиозными  предприятиями,  служат  в  глазах
заводчиков  достаточным  оправданием  жестокого  гнета
и  беззаконий,  при  помощи  которых  они  поддерживают
вскружившее  им  головы  процветание;  на  Западе,  куда
 777

из  императорской  Германии,  спасаясь  от  преследований
и  проклиная  страшным  гейневским  троекратным  про¬
клятием  свою  жестокую  родину,  переселилось  немало
начитанных,  развитых  рабочих,  которые,  подобно
дрожжам,  привели  в  брожение  всю  рабочую  массу,—
на  этом  Западе,  и  в  первую  очередь  в  его  столице  Чика¬
го,  с  особой  силой  должны  были  сказаться  и  недоволь¬
ство  трудовых  масс,  и  пламенные  советы  их  друзей,
и  злоба,  накопленная  в  сердцах  бессовестностью  и  несго¬
ворчивостью  хозяев.
 И  поскольку  все  на  свете  одновременно  заключает
в  себе  возможность  и  великого  и  малого,  как  вода,  кото¬
рая  уходит  из  океана  и  превращается  в  пар,  чтобы  затем
снова  стать  океаном,  постольку  и  проблема,  назревшая
в  Чикаго  по  милости  режима  республиканских  свобод,
превратилась  в  проблему,  порождавшую,  с  одной  сторо¬
ны,  самые  радужные  надежды  и  мрачные  опасения  за
судьбы  республики  и  всего  мира,  с  другой  же  стороны  —
в  проблему,  связанную  с  интересами  чисто  местными
и  приобретшую  особенно  острый  и  жгучий  характер  под
влиянием  происшедших  в  городе  событий  и  разгорев¬
шихся  вокруг  них  страстей.
 Злоба,  которая  столько  веков  передавалась  по  на¬
следству  от  поколения  к  поколении^  теперь  раскаленною
лавой  жгла  сердца  людей,  пламенно  сострадавших  бед¬
ствиям  трудящихся  и  потому  объединенных  между  со¬
бой  узами  некоего  священного  братства;  распаляемая
обидами  и  недовольством  отдельных  лиц,  эта  вековая
ненависть  сосредоточилась  на  тех,  кто  продолжал  от¬
стаивать  несправедливости,  породившие  такое  ожесточе¬
ние.  Раз  начавшись,  работа  сознания  уже  не  прекра¬
щается;  обида,  закипевшая  в  сердце,  рано  или  поздно
прорвется;  мятежная  речь  становится  неподвластна  то¬
му,  кто  произнес  ее;  тщеславие,  если  дать  ему  волю,  по¬
 172

мрачает  рассудок;  надежда,  обретшая  крылья,  ведет
к  победе  либо  ввергает  в  катастрофу.  Сен-Жюст  однаж¬
ды  сказал:  «Покой  ждет  революционера  только  в  мо¬
гиле».
 Какой  человек,  подвизающийся  в  сфере  идей,  не
знает,  что  привести  их  в  гармоническую  связь  друг
с  другом,  связь,  которая  определялась  бы  не  страстью,
но  любовью,  с  трудом  удается  даже  величайшим
умам,  даже  тем,  кто  с  высоты  времен,  из  недосягаемых
солнечных  сфер  взирает  на  клокочущий  где-то  под  ними
мир?
 Какой  человек,  хорошо  изучивший  людей,  не  знает,
что  плоть  в  них  сильнее  духа,  и  потому  даже  то,  чего
касаются  они  своими  руками,  плохо  известно  им;  что
взгляд  их,  самое  большее,  различает  лишь  поверхность
вещей;  что  они  редко  видят  что-нибудь  сверх  того,  чем
терзаются  или  к  чему  стремятся;  а  в  час,  когда  грохочет
буря,  их  пониманию  доступно  разве  лишь  то,  что  ветер
бьет  им  в  лицо?  Кто  не  знает,  наконец,  что  средства,
избираемые  ими  для  устранения  препятствий,  стоящих
на  пути  их  ненависти,  честолюбия  или  алчности,  подчас
только  по  виду,  а  не  в  действительности  оказываются
пригодными  для  подобных  целей?
 Кто  из  тех,  кому  тяжко  смотреть  на  людские  стра¬
дания,  не  содрогался,  как  от  пощечины,  при  виде  со¬
циального  зла?  Кто  не  чувствовал  себя  замаранным  его
грязью  и  руки  свои  —  обагренными  человеческой
кровью?  Чей  даже  самый  холодный  разум  не  закипал
при  этом  справедливым  негодованием?  Кто  может  спо¬
койно  взирать  на  отчаяние  отцов,  бессильных  спасти
своих  детей  от  погибели  и  жен  своих  от  позора?
 Когда  зло  познано,  благородные  и  самоотверженные
души  ищут  средств,  чтобы  его  одолеть.  Когда  все  мир¬
ные  средства  ими  исчерпаны,  они  обращаются  к  сред¬
 773

ствам  немирным,  насильственным,  ибо  чужое  страда¬
ние  точит  благородную  душу,  как  червь  —  открытую
рану.
 Не  об  этом  ли  говорил  Демулен?  «Наша  цель  —
свобода.  Что  нужды,  если  путь  к  ней  будет  проложен  по
горам  человеческих  трупов?»
 Ослепленные  благородным  состраданием,  опьяненные
тщеславием,  упоенные  своей  популярностью  и  вместе
с  тем  непрестанно  оскорбляемые,  доведенные  почти  до
исступления  своими  явными  провалами  на  выборах
и  мечтами  о  создании  в  этом  новом  крае  идеального  го¬
сударства,  горячие  головы,  руководившие  возмущенной
рабочей  массой,  ее  вожаки,  приехавшие  сюда  из  стран,
где  система  всеобщих  выборов  только  еще  зарождается,
не  сумели  подняться  над  событиями,  боясь,  что  после¬
дователи,  идущие  за  ними,  сочтут  это  за  признак  слабо¬
сти;  они  не  захотели  увидеть,  что  единственное  препят¬
ствие,  мешающее  свободному  американскому  народу
осуществить  горячо  желаемые  социальные  преобразова¬
ния,  состоит  в  отсутствии  согласия  между  теми,  кто  этих
преобразований  добивается.  Утомленные  горькими  ис¬
пытаниями,  обольщенные  видением  всемирного  фалан¬
стера,  которое  носилось  перед  их  умственным  взором,
они  уже  не  верили,  что  можно  будет  когда-нибудь  до¬
биться  справедливости  мирным  путем.
 Рабочий  человек  чувствует  себя  затравленным  зве¬
рем.  Ему  кажется,  будто  все,  что  возникает  и  растет,—
растет  ему  на  погибель.  «Моя  дочь  работает  по  пятна¬
дцати  часов  в  сутки,  а  зарабатывает  пятнадцать  центов».
«Я  всю  зиму  не  мог  найти  работы,  потому  что  принад¬
лежу  к  профсоюзу».
 Суд  выносит  им  приговоры.
 Полиция  избивает  их  и  расстреливает;  да  чего
и  ждать  от  грубой  солдатни,  чванящейся  своим  мунди¬
 174

ром  и  властью,  а  власть  в  руках  подобных  людей  —
вещь  страшная.
 Они  терпят  голод  и  холод,  живут  в  вонючих  тру¬
щобах.
 Так  чем  же  Америка  лучше  Европы!
 Им  не  понять,  что  они  всего  лишь  маленькие  коле¬
сики  в  громадном  социальном  механизме  и  что  только
с  изменением  всего  механизма  может  измениться  и  их
положение.  Когда  дикого  кабана  преследуют  охотники,
он  не  вслушивается  в  веселое  пение  ветра,  не  внемлет
гармонии  вселенной,  не  ощущает  величественного  хода
и  сцепления  миров:  загнанный  кабан  прижимается  кру¬
пом  к  толстому  почернелому  дереву  и  ударом  клыков
вспарывает  живот  своему  преследователю,  так  что  внут¬
ренности  вываливаются  наружу.
 Откуда  взять  этим  людям,  знающим  только  изнури¬
тельный  труд,  людям,  чья  доля  с  каждым  днем  стано¬
вится  все  горше  и  горше,—  откуда  взять  им  ту  возвы¬
шенную  бесстрастность,  которой  не  без  труда  достигает
даже  мыслитель,  когда  старается  превозмочь  возмуще¬
ние,  вызванное  в  нем  зрелищем  бедствий,  отнюдь  не  яв¬
ляющихся  неизбежными?  В  борьбе  с  нуждой  они  уже
использовали  все  средства,  какие  могли  измыслить.
И  вот  наступает  царство  террора,  описанное  Карлейлем,
«ожесточенная,  мрачная  битва  людей  за  изменение
своего  положения,  битва  против  всего,  что  их  окружает».
 И  подобно  тому  как  спинной  хребет  есть  основа  че¬
ловеческого  тела  и  средоточие  всей  его  жизни,  подобно
тому  как  пламя  вулканов  есть  концентрированное  выра¬
жение  жизнедеятельности  земли,—  так  и  все,  что  есть
грозного  в  народной  массе,  все  отчаяние  ее  и  все  ее  сле¬
зы  концентрируются  в  тех  гордых,  несгибаемых  людях,
что  выходят  из  ее  недр,  словно  клокочущий  огонь  из
жерла  вулкана.
 775

Они  порождение  преисподней.  На  каком  же  еще
языке  и  говорить  им,  как  не  на  языке  исчадий  ада?
 Их  речи,  даже  если  вы  только  читаете  их,  осыпают
вас  огненными  искрами,  дышат  на  вас  запахом  гари
и  зловонием  плохо  переваренных  идеек,  застилают  вам
глаза  красноватым  туманом.
 Существующий  мир  ужасен.  Воздвигнем  новый  мир!
Среди  пустынь,  как  некогда  на  Синае  и  как  потом
в  Девяносто  третьем  —  на  морях  крови!  «Лучше  взо¬
рвать  десяток  людей  динамитными  бомбами,  чем  изве¬
сти  десять  человек  медленной  голодной  смертью  на
фабрике!»
 Вновь  звучат  слова  Монтесумы:  «Боги  жаждут!»
 Красивый  молодой  человек,  которому  доставляет
удовольствие  видеть  на  портрете  свое  лицо  ярко  озарен¬
ным  лучами  солнца  на  темном  фоне  грозовых  туч,  этот
молодой  человек,  обложив  себя  со  всех  сторон  бомбами,
усаживается  за  письменный  стол  и,  скрестив  под  ним
вытянутые  ноги,  покуривая  сигару,  словно  бы  дело  шло
о  постройке  игрушечного  домика  из  деревянных  брусоч¬
ков,  принимается  толковать  о  царстве  справедливости,
каковое  сразу  же  расцветет  на  земле,  едва  только  ста¬
рый  мир  погибнет  от  взрыва  социальной  революции
в  Чикаго,  городе,  символизирующем  собой  весь  угнетен¬
ный  земной  шар.
 И,  однако,  за  всем  этим  не  скрывалось  ничего,  кроме
громких  слов,  шушуканья  по  углам,  нескольких  занятий
с  огнестрельным  оружием  в  каких-то  подвалах,  издания
трех  враждебных  друг  другу  листков,  расходившихся
среди  двух  тысяч  озлобленных  подписчиков,  и  пропаган¬
ды  новейших  методов  человекоубийства,  пропаганды,  за
которую  скорее  должны  были  бы  отвечать  не  те,  кто  вел
ее,  побуждаемый  к  этому  своим  жестоким  челове¬
колюбием,  но  те,  кто  попустительствовал  ей,  самодо¬
 176

вольно  полагаясь  на  незыблемость  режима  политиче¬
ских  свобод!
 Чем  тверже  была  решимость  рабочих  добиться  улуч¬
шения  своей  судьбы,  тем  решительнее  восставали  против
этого  люди,  извлекающие  выгоду  из  тяжелого  положе¬
ния  трудящихся.
 Рабочий  полагает  себя  вправе  рассчитывать  хотя  бы
на  минимально  обеспеченное  будущее;  он  полагает,  что
имеет  право  на  известный  комфорт  для  своей  семьи;  на
то,  чтобы  спокойно  растить  детей,  не  терзаясь  мыслью
об  их  пропитании;  на  то,  чтобы  он,  непременный  участ¬
ник  трудового  процесса,  был  вознаграждаем  более  спра¬
ведливой  долей  продуктов  труда;  он  хочет  приходить
домой  засветло,  чтобы  вместе  с  женою  сажать  цветы
в  садике  у  себя  перед  домом;  он  хочет,  наконец,  чтобы
сам  этот  дом  не  был  похож  на  миазматические  трущо¬
бы  таких  городов,  как,  например,  Нью-Йорк,—  тру¬
щобы,  куда  посторонний  человек  не  может  войти  без
отвращения.  Но  всякий  раз,  когда  чикагские  рабочие
в  какой  бы  то  ни  было  форме  предъявляли  свои  требова¬
ния  капиталистам,  последние  объединялись  и,  прибегнув
к  локауту,  в  виде  наказания  оставляли  без  работы  лю¬
дей,  для  которых  работа  означает  и  мясо,  и  тепло,
и  свет.  Вдобавок  предприниматели  науськивали  на  этих
бедняков  полицию,  которая  всегда  рада  случаю  прогу¬
ляться  дубинками  по  головам  тех,  кто  похуже  одет.
Случалось,  что  полицейские  убивали  какого-нибудь
смельчака,  встретившего  их  камнями,  а  иной  раз  —  ре¬
бенка.  Однако  под  конец,  не  выдержав  голодовки,  ра¬
бочие  сдавались  и  с  тяжелым  сердцем,  униженные,  еще
более  ожесточенные  безысходностью  своей  нужды,  воз¬
вращались  к  станкам  с  одной  неотступной  мыслью
о  мщении.
 12  X.  Марти
 /77

К  анархистам  прислушивались  лишь  их  немногочис¬
ленные  последователи,  и  тем  не  менее  анархистская  ор¬
ганизация  год  от  года  становилась  все  более  сплочен¬
ной;  она  состояла  из  отдельных  секций,  в  каждой  из
которых  имелась  вооруженная  боевая  группа.  В  издавав¬
шихся  анархистами  трех  газетах  различного  направле¬
ния  эти  люди  открыто  выступали  с  проповедью  социаль¬
ной  революции,  провозглашали  во  имя  человечества  вой¬
ну  существующему  общественному  порядку,  твердили
о  невозможности  достичь  коренного  переустройства  об¬
щества  мирными  средствами,  настаивали  на  необходимо¬
сти  применения  динамита,  священного  оружия  обездо¬
ленных,  и  разъясняли  способы  его  изготовления.
 Они  действовали  не  тайком,  не  под  покровом  темной
ночи.  Они  взывали  к  мятежу  и  восстанию  при  свете  дня,
на  глазах  у  тех,  кого  считали  своими  врагами;  они  во
всеуслышание  объявляли  войну  за  освобождение  чело¬
вечества  и  восхищались  открытием  вещества,  которое
своей  невиданной  разрушительной  силой  уравнивает
возможности  борющихся  сторон;  они  призывали  изучать
и  изготовлять  это  новое  оружие,  рассуждая  о  нем  с  тем.
же  чудовищным  хладнокровием  и  дьявольской  невозму¬
тимостью,  с  какими  пишутся  руководства  по  баллистике.
Когда  вы  читаете  подобные  наставления,  желтые  круги
начинают  плыть  у  вас  перед  глазами  —  круги  цвета  че¬
ловеческих  костей;  комната  ваша  внезапно  наполняется
мраком,  и  некое  подобие  упыря  вдруг  предстает  перед
вами  с  куском  человечьего  мяса  в  зубах  и,  уставившись
на  вас,  принимается  точить  свои  когти.  Чтобы  измерить
глубину  человеческого  ожесточения,  надо  сравнить,  на¬
много  ли  злодейство,  хладнокровно  подготовляемое  че¬
ловеком,  страшнее  того  зла,  против  которого  он  восстает,
обуреваемый  яростью,  накопленной  за  долгие  века  угне¬
тения,—  а  сделать  это  может  разве  только  изгнанник,
 118

оторванный  от  своей  родины,  либо  удалившийся  от  лю¬
дей  анахорет.
 По  воскресеньям  происходили  собрания  в  доме  Пар¬
сонса.  Американец  по  происхождению,  выдвинутый  од¬
нажды  своими  друзьями-социалистами  кандидатом  на
пост  президента  республики,  Парсонс  веровал  в  челове¬
чество,  как  веруют  в  единого  бога,  и  стремился  пробу¬
дить  в  душе  своих  приверженцев  ту  возвышенную  отва¬
гу,  без  которой  невозможно  спасение  рода  человеческого.
Речь  его  была  порывиста,  слова  походили  на  удары  би¬
ча,  на  смертоносные  взмахи  кинжала;  часто,  разгоря-
чась,  он  переставал  владеть  собой.
 После  него  обычно  выступала  его  жена,  неистовая
метиска,  женщина,  для  которой  горести  и  беды  рабочих
были  кровоточащими  ранами  ее  собственного  сердца.
Сжимая  кулаки,  в  исступленно-страстных,  жгучих,  про¬
стых,  подчас  грубых  выражениях,  с  красноречием,  как
утверждают  свидетели,  никогда  дотоле  не  слыханным,
рисовала  она  нестерпимые  страдания  угнетенного  клас¬
са;  слова  ее  были  как  взрывы  картечи,  глаза  метали
молнии;  но  стоило  ей  заговорить  о  горькой  доле  бедных
матерей-работниц,  и  голос  ее  становился  мягким,  по  ще¬
кам  бежали  горячие  слезы.
 Статьи  Спайса,  редактора  газеты  «Арбейтер  цей-
тунг»,  выходили,  казалось,  из-под  пера  человека,  при¬
говоренного  к  смерти:  от  них  веяло  могильным  холодом.
Спайс  обосновывал  в  них  необходимость  анархии,  он
видел  в  ней  желательную  переходную  ступень  к  царству
истинной  свободы.  Семь  лет  подряд  излагал  он  эти
принципы  в  своей  ежедневной  газете;  на  ее  же  страни¬
цах  заявлял  он  о  необходимости  революции  и,  подобно
Парсонсу,  выступавшему  в  «Эларм»,  разъяснял,  как
следует  организоваться,  чтобы  обеспечить  победу  рево¬
люционного  выступления.
 12*
 179

Когда  читаешь  эти  статьи,  появляется  чувство,  будто
земля  вдруг  уходит  у  тебя  из-под  ног.  Что  сталось
с  нашим  миром?  Почему  утратил  он  свою  незыблемую
устойчивость?
 Спокойная  уверенность  не  изменяла  Спайсу  даже
тогда,  когда  он  рассуждал  о  вещах,  способных  привести
в  смущение  самый  сильный  ум.  Свой  стиль  он  отделы¬
вал  с  таким  тщанием,  точно  шлифовал  брильянт.  Он  лю¬
бовался  собой,  зловещий  Нарцисс;  он  упивался  своим
величием.  Настанет  день,  и  девушка,  принесшая  ему
в  жертву  свою  жизнь,  приникнет  в  отчаянии  к  решетке
его  камеры,  как  некогда  приникали  к  кресту  христиан¬
ские  великомученицы,  а  он  не  найдет  для  нее  ничего,
кроме  нескольких  холодных  слов  о  Христе,  который  не
мог  полюбить  Магдалину,  потому  что  все  помыслы  его
были  отданы  спасению  человечества.
 Когда,  скинув  свой  изящный  сюртук,  Спайс  высту¬
пал  перед  рабочими,  люди  забывали,  что  это  говорит
человек:  далекий,  мрачный  рев  урагана  слышался  в  его
словах,—  словах,  которые  скорее  могли  бы  принадле¬
жать  бесплотному  духу,  чем  живому  человеку  из  плоти
и  крови.  Обращаясь  к  аудитории,  он  весь  наклонялся
вперед,  и  тогда  казалось,  будто  пригибается  к  земле  под
яростным  шквалом  дерево,  и  ледяной  ветер,  вея  сквозь
его  листву,  шевелит  волосы  у  вас  на  голове.
 Безжалостно  рассекал  он  смятенную  грудь  своих  слу¬
шателей,  погружал  в  нее  руки  и,  обнажив  перед  этими
грубыми,  простыми  людьми  их  собственное  кровоточащее
сердце,  раскрывал  им  его  тайное  тайных  и  все  называл
своими  именами.  Когда  однажды  во  время  забастовки
в  стычке  с  полицией  погиб  один  из  рабочих,  Спайс,
бледный  как  смерть,  вскочил  на  повозку  и  с  этой  качаю¬
щейся  трибуны  революций  произнес  короткую  речь,
сдержанность  которой  на  фоне  совершившегося  только
 180

что  злодейского  преступления  придала  его  словам
взрывчатую  силу  динамита.
 Энгель,  ревниво  относившийся  к  популярности  Спай¬
са,  настаивал  на  необходимости  держать  анархистские
организации  в  состоянии  боевой  готовности.  Чем  только
он  не  занимался!  Возглавлял  боевую  дружину;  бывал
на  всех  занятиях,  где  люди  учились  заряжать  винтовку
и  поражать  без  промаха  вражеские  сердца;  не  пропускал
ни  одного  ночного  учения  в  подвалах,  где  шла  подготов¬
ка  к  «великому  часу»;  обрушивался  со  страниц  «Анар¬
хиста»  и  в  каждом  устном  своем  выступлении  на  Спай¬
са,  которого  бранил  за  мягкотелость,  потому  что  завидо¬
вал  ему  как  теоретику.  Один  только  он,  Энгель,  был
безупречен,  один  только  он  был  истинным  анархистом,
слушать  надо  было  только  его  одного!  Подлинно
благодетельной  будет  только  такая  анархия,  утверждал
он,  которая  без  дальних  проволочек  сделает  людей  рав¬
ноправными  хозяевами  всех  богатств...  Хорошо  бы
выглядел  мир,  если  бы  рабочие  всегда  «церемонились»
со  своими  притеснителями!
 Он  ходил  из  организации  в  организацию;  он  при¬
сутствовал  на  заседаниях  генерального  комитета  анар¬
хистов,  состоявшего  из  представителей  отдельных  сек¬
ций;  он  клеймил  членов  комитета  за  трусость  и  обвинял
их  в  предательстве,  так  как  они  не  решались  отдать
восьмидесяти  человекам  —  «только  нам,  нам  восьмиде¬
сяти!»—  приказ  о  немедленном  осуществлении  револю¬
ции,  той  самой  революции,  о  которой  мечтал  Парсонс,
революции,  которая  провозгласила  динамит  своим
«священным  оружием»  и  которая  скажет  рабочим:  «Иди¬
те,  берите  все,  что  вам  нужно,  в  магазинах  на  Стейт-
стрит,  потому  что  магазины  эти  принадлежат  вам,—  все
принадлежит  вам!»  Точно  так  же,  как  Спайс,  Энгель  со¬
стоял  членом  клуба  «Лер  унд  вер  ферейн»  с  того  самого
 181

дня,  когда  очередная  полицейская  расправа,  стоившая
жизни  многим  рабочим,  вынудила  их  товарищей  воору¬
житься,  и  они,  полагаясь  больше  на  спрингфильдовские
винтовки,  чем  на  газетные  передовицы,—  таково  уж
неизбежное  следствие  всякого  кровавого  произвола!  —
решили  создать  собственную  боевую  организацию.
Энгель,  «великий  мятежник»  и  «независимый»,  был  на
анархистском  небосклоне  чем-то  вроде  солнца;  да  он
и  впрямь  своей  приземистой,  шарообразной  фигурой
смахивал  на  дневное  светило.
 А  Линг?  Этот  юноша,  наделенный  редкой  красотой,
не  убивал  попусту  своих  сил  и  энергии,  растрачивая
себя  на  любовные  похождения,  которые  столь  многих
истощают  в  самые  цветущие  годы  жизни.  Он  родился
в  одном  из  городов  Германии;  инвалид-отец  и  вечно  го¬
лодная  мать  —  вот  первые  впечатления  его  детства;
жизнь  рано  открылась  ему  той  страшной  своей  сторо¬
ною,  которая  не  может  не  возбудить  против  себя  спра¬
ведливого  возмущения  во  всякой  благородной  душе.
Статный,  с  телом,  точно  изваянным  из  алебастра,  с  гус¬
тыми  каштановыми  кудрями,  с  глазами,  как  у  самой
любви,  этот  сын  грузчика  и  прачки  был  прекрасен,
словно  Лоэнгрин  или  Тангейзер.  Но  на  что  ему  красота,
если  мир  так  ужасен?  В  истории  рабочего  класса  он  на¬
ходит  объяснение  своей  собственной  горькой  доли.
И  к  тому  времени,  когда  над  верхней  губой  у  него  на¬
чинает  пробиваться  первый  пушок,  он  уже  изготовляет
бомбы.  Что  ж!  Если  мир  прогнил  до  основания,  взорвем
его,  да  так,  чтобы  осколки  ударили  в  небеса!
 Из  Германии  он  приехал  незадолго  до  событий,  ему
было  двадцать  два  года.  Там,  где  другие  ограничива¬
лись  словами,—  он  действовал:  бомбы  изготовлял  он,
он  один,  ибо  человек  —  существо  созидающее,  и,  если
слепая  энергия  не  подавляет  в  нем  рассудка,  он  отважи¬
 182

вается  на  убийство  лишь  для  того,  чтобы  самому  не
быть  убитым.
 И  вот  пока  Шваб,  знаток  и  любитель  поэзии,  помо¬
гает  Спайсу  работать  над  статьями  для  газеты,  пока
красноречивый  Филден  ездит  из  города  в  город,  возвы¬
шая  человеческие  души  до  понимания  грядущих  ре¬
форм,  пока  Фишер  старается  зажечь  в  людях  энтузиазм,
а  Небе  —  организовать  их,  Линг,  запершись  в  потайной
каморке  вместе  с  четырьмя  товарищами,  из  которых
один  впоследствии  предаст  его,—  Линг  изготовляет  бом¬
бы.  Руководством  служит  ему  книга  Моста  «Наука  ре¬
волюционной  войны».  Обвязав  рот  платком,  как  сове¬
тует  Спайс  в  газете  «Эларм»,  он  наполняет  динамитом
один  смертоносный  шар  за  другим  и  в  отверстие  каждо¬
го  из  них  вставляет  трубку  с  пропущенным  через  нее
фитилем,  который  внутри  бомбы  соединяется  с  взры¬
вающей  смесью.  Потом  он  сидит,  скрестив  руки  на  гру¬
ди,  и  ждет,  ждет  великого  часа.
 Позиции  анархистов  в  Чикаго  упрочивались  так  мед¬
ленно,  так  сильны  были  взаимная  зависть  и  внутренние
раздоры,  такой  разнобой  господствовал  в  вопросе  о  том,
когда  лучше  всего  начать  вооруженное  восстание,  и  так
мало  припасено  было  динамитных  бомб,  так  мало  было
отчаянных  голов  и  умелых  рук,  готовых  заняться  изго¬
товлением  ужасного  оружия,  что  единственной  реальной
силой  анархии,  этой  необузданной  властительницы  не¬
скольких  распаленных  гневом  сердец,  было  возмущение
народных  масс,  которые  в  решительную  минуту,  движи¬
мые  яростью,  могли  пренебречь  всеми  общественными
установлениями  и  обратиться  к  обычно  отвергаемой  ими
анархии.  Рабочий  —  такой  же  человек,  как  и  все,  он
живет  и  надеется;  и  потому,  в  силу  природного  инстин¬
 183

кта,  мысль  о  создании  нового  мира,  построенного  на
костях  и  крови  людей,  оказывается  для  него  неприемле¬
мой.  Но  когда  он  просит  сократить  ему  рабочее  время
на  один  час,  чтобы  иметь  возможность  видеть  своих  де¬
тей  при  свете  солнца,  и  когда  на  эту  просьбу  ему  от¬
вечают  ружейными  залпами;  когда  он  в  свое  последнее
смертное  мгновение  приподымается  с  окровавленной  мо¬
стовой,  пытаясь  движением  руки  отвести  к  вискам,  точ¬
но  два  красных  занавеса,  потоки  стекающей  ему  на  глаза
крови,—  тогда  зловещая  мечта  кучки  трагических  безум¬
цев  человеколюбия,  подняв  с  земли  взывающий  к  от¬
мщению  труп,  может  расправить  над  толпой  свои  ды¬
мящиеся  крылья  и,  озаряя  мрачные  сердца  адским  по¬
лыханием  занимающегося  нового  дня,  одурманить  души
отчаявшихся  людей  своим  мутным  чадом.
 Но  разве  анархисты  не  находились  под  защитой  за¬
кона?  Разве  пресса  своей  бешеной  травлей  не  создавала
им  популярности,  разве  не  озлобляла  она  их,  вместо  то¬
го  чтобы  воззвать  к  справедливости  и  тем  самым  их  об¬
разумить?  Разве  их  газеты,  чей  тон  становился  все  бо¬
лее  раздраженным,  потому  что  их  игнорировали,  и  все
более  дерзким,  потому  что  им  все  сходило  с  рук,  разве
их  газеты  не  распространялись  беспрепятственно?  Разве
эти  люди,  считавшие,  что  в  стране  царит  отвратитель¬
ный  деспотизм,  хотели  чего-нибудь  иного,  чем  выпол¬
нить  долг,  вменяемый  гражданам  Декларацией  незави¬
симости,  то  есть  сокрушить  деспотизм  и  создать  вместо
него  свободную  ассоциацию  общин,  которые  обменива¬
лись  бы  между  собой  равноценными  продуктами  своего
труда  и  жили  бы,  не  зная  войн,  в  мире,  охраняемом
взаимными  договорами,  обеспечивая  всем  своим  гражда¬
нам,  без  различия  расы,  вероисповедания  и  пола,  воз¬
можность  получать  образование,  соответствующее  уров¬
ню  современной  науки?  Разве  вся  нация  не  сострадала
 184

их  боли  и,  пробужденная  их  яростными  криками,  не
была  готова  подняться  в  едином  порыве,  точно  стадо
дремавших  на  лужайке  слонов?  Разве  там,  где  люди  на¬
деются  путем  устрашения  добиться  того,  чего  не  могут
получить  по  праву,  не  становится  вполне  реальной  угро¬
за  применения  силы,  средства  хотя  и  опасного,  но  от¬
нюдь  не  невозможного?  И  разве  теории  анархистов,
каждый  раз  терявшие  свою  непримиримость,  когда  смяг¬
чался  привилегированный  класс,  не  оборачивались  дина¬
митом  и  пулей  в  ответ  на  всякое  насилие  со  стороны
хозяев?  Разве  теории  эти  не  родились  из  самого  чисто¬
го,  самого  горячего  сострадания  к  людям,  доходившего
до  исступления  и  безрассудства  при  виде  беспросветной
нищеты  трудового  класса,  и  разве  не  освящалось  это
чувство  мечтою  о  царстве  света  и  справедливости?  Раз¬
ве  Парсонс,  этот  апостол  новой  эры,  грядущей  на  благо
всему  человечеству,  не  выдвигался  кандидатом  на  пост
президента  республики?  Разве  Спайс,  претендуя  на  де¬
путатское  место  в  конгрессе,  не  выступал  открыто  на  вы¬
борах  со  своей  программой?  Разве  во  время  избиратель¬
ных  кампаний  политические  партии  не  старались  зару¬
читься  голосами  анархистов,  разрешая  им,  в  награду  за
содействие,  свободно  пропагандировать  свои  взгляды?
Разве  могли  эти  люди  считать  преступлением  высказы¬
вания  и  действия,  допускаемые  законом?  И  разве  не
кровавая  потеха,  устроенная  полицейской  сволочью,  ко¬
торая,  как  и  всякая  сволочь,  стоящая  у  власти,  легко
пьянеет  от  человеческой  крови,  этого  чудовищного  вина
палачей,—  разве  не  зверская  полицейская  расправа  по¬
будила  самых  отважных  взяться  за  оружие?
 Приехавший  недавно  из  Германии  Линг  со  всей  не¬
примиримостью  новообращенного  обрушивался  на  Спай¬
са,  человека  теории,  неспособного  к  быстрым,  решитель¬
ным  действиям;  а  между  тем  умственное  превосходство
 185

Спайса,  идейного  руководителя  движения,  его  филосо¬
фа,  невольно  покоряло  Линга;  в  то  же  время  образован¬
ность  Спайса,  сила  его  интеллекта  и  литературное  ма¬
стерство,  без  которого  невозможно  создать  даже  произ¬
ведений,  проникнутых  разрушительным  духом,—  все  это
враждебно  настраивало  против  него  группку  крайних,
видевших  своего  вождя  в  Энгеле.  Что  же  касается  само¬
го  Энгеля,  то  он  боготворил  Линга  и  был  счастлив  тем,
что  находится  в  состоянии  войны  со  всем  миром:  он  ка¬
зался  себе  достаточно  великим,  чтобы  померяться  сила¬
ми  с  подобным  противником.
 Парсонс,  закаленный  воин  словесных  сражений
и  любитель  литературы,  становится  союзником  Спайса,
этому  способствует  также  и  ревнивое  чувство,  которое  он
питает  к  Энгелю,  чей  боевой  темперамент  ничуть  не
уступает  его  собственному.  Филден  следит  за  нараста¬
нием  народного  гнева  в  своем  далеком  Лондоне  и,  болея
душой  за  любимую  отчизну,  столь  эгоистически  запре¬
тившую  в  своих  пределах  какую  бы  то  ни  было  деятель¬
ность  анархистских  организаций,  ревностно  печется
о  преуспеянии  анархии  в  Америке,  надеясь  таким  путем
облегчить  победу  английским  анархистам  в  их  нелегкой
борьбе.
 «Час  пробил»,—  утверждает  Энгель.  Спайс  вопро¬
шает:  «Быть  может,  роковой  час  уже  пробил?»  —  «По¬
годите,  дайте  мне  только  доделать  последнюю  бомбу,
и  вы  увидите,  пробил  час  или  нет!»  —  восклицает  Линг,
смешивая  деревянной  палочкой  глину  и  нитроглицерин.
Филден,  который  видит,  как  грозно  подымаются  по  всей
стране,  от  побережья  до  побережья,  возмущенные  тру¬
довые  массы,  с  какой  решимостью  требуют  они  сокра¬
щения  рабочего  дня  до  восьми  часов  и  тем  самым  при¬
знания  своей  силы;  Филден,  который  посещает  одну  за
другой  все  организации  своих  единомышленников,  до
 186

этой  минуты  объединенные  лишь  общей  ненавистью
к  промышленному  рабству  и  кровавому  полицейскому
произволу,  Филден  повсюду  повторяет  одно  и  то  же:
«Да,  друзья  мои,  если  они  не  дадут  нам  возможности
видеть  наших  детей  при  свете  дня,  значит,  час  пробил!»
 Между  тем  пришла  весна,  благодетельница  бедня¬
ков;  и,  ободренные  ярким  солнцем,  уже  не  страшась
зимнего  холода  и  надеясь,  что  денег,  скопленных  за  зи¬
му,  хватит  перебиться  хотя  бы  первое  время,  около  мил¬
лиона  рабочих  в  разных  концах  страны  постановили
потребовать  от  предпринимателей  соблюдения  нарушае¬
мого  повсеместно  закона  о  восьмичасовом  рабочем  дне.
Тот,  кто  сомневается  в  справедливости  подобного  тре¬
бования,  пусть  приедет  сюда,  пусть  взглянет  на  этих
людей,  когда  они,  словно  загнанная  скотина,  бредут
в  ночной  темноте,  возвращаясь  в  свои  грязные  трущобы;
пусть  посмотрит  на  них  ранним  утром,  в  час,  когда  не
вставало  еще  ото  сна  само  солнце,  а  они  —  тысячи  зяб¬
ко  поеживающихся  мужчин  и  бледных,  кое-как  приче¬
санных  женщин  —  выходят  из  своих  жалких  лачуг
и  тянутся  к  фабрикам,  расположенным  иной  раз  где-ни¬
будь  на  другом  конце  города!
 В  клокочущем  Чикаго,  где  положение  было  особенно
тяжелым,  полиция  своими  наглыми  действиями  открыто
провоцировала  массу  на  вооруженный  отпор;  заранее
уверенная  в  успехе,  она  не  помышляла  о  хладнокровном
применении  закона  —  с  гнусной  поспешностью  убийцы
вызывала  она  рабочих  на  роковой  поединок.
 Но  рабочие  решили  добиваться  своих  прав  узаконен¬
ными  методами  и  постановили  объявить  забастовку.  Они
и  слушать  не  желали  мрачных  анархистских  ораторов  и
тех  своих  товарищей,  кто,  пострадав  от  полицейских  дуби¬
нок  и  пуль,  клялись  пролитой  ими  кровью  ответить  в  пер¬
вой  же  стычке  огнем  на  огонь  полицейских  карателей.
 187

Настал  март.  На  фабриках  начались  увольнения:  ра¬
бочих,  осмелившихся  предъявить  свои  требования  хо¬
зяевам,  выбрасывали  на  улицу  как  запаршивевших
псов.  Следуя  распоряжению  Ордена  рыцарей  труда,
люди  бросали  работу  все  вместе,  целыми  фабриками.
Гнили  на  скотобойнях  свиные  туши,  и  некому  было  их
разделать;  в  загонах  метался  и  ревел  непоеный  и  не¬
кормленый  скот;  в  угрюмом  молчании,  словно  онеме¬
лая  стража,  стояли  над  рекой  великаны-элеваторы.
И  лишь  в  одном  месте,  над  заводом  жатвенных  машин
Мак-Кормика,  наперекор  царившему  вокруг  мертвому
оцепенению,  черной  змеей  тянулся  по  голубому  небу,
свивая  и  развивая  толстые  кольца,  дым  заводской  тру¬
бы  —  торжествующий  стяг  неодолимых  промышленных
сил,  которым  в  конце  концов  обеспечена  победа  в  любом
сражении.  У  Мак-Кормика  работали  те,  кого  нищета
принуждает  идти  против  собственных  братьев-рабочих.
 На  третий  день  негодование  забастовщиков  выли¬
лось  в  действия:  хмурым  вечером  возмущенная  толпа
заполнила  «Черную  дорогу»,  ведущую  к  заводу  Мак¬
Кормика.  Люди  медленно  двигались  в  гору  и,  подымая
сжатые  кулаки,  грозили  дымящей  заводской  трубе;  все
были  в  сюртуках  —  своем  выходном  платье.
 Поистине,  какая-то  таинственная  сила  толкает  чело¬
века  навстречу  смертельной  опасности,  и  кажется,  буд¬
то  он  испытывает  особое  наслаждение,  когда  может  рас¬
травить  свои  язвы!
 «Вот  она,  эта  гнусная  фабрика!»—«Мы  боремся
против  голода  и  холода,  а  нас  хотят  задушить  руками
несчастных,  которых  голод  довел  до  полного  отчая¬
ния!»—  «Мы  ведем  битву  за  хлеб  и  за  уголь,  а  черные
силы  подымают  на  нас  наших  же  братьев,  но  мы  поло¬
жим  конец  этому!»  —  «Разве  битва  наша  не  есть  битва
всечеловеческая,  где  победа  будет  за  теми,  кто  созидает
 788

мир,  а  не  за  теми,  кто  его  эксплуатирует?»  —  «Спросить
бы  у  них,  куда  они  совесть  свою  подевали,  предатели!»
К  вечеру  толпа  выросла  до  восьми  тысяч  человек.  Люди
сидели  группами  на  громадных  голых  камнях,  двигались
вереницами  по  извилистой,  неровной  дороге,  возмущен¬
но  показывая  друг  другу  на  жалкие  лачуги  рабочих,
которые  темнеют  здесь  на  фоне  угрюмого  пейзажа,  как
страшные  пятна  на  теле  прокаженного.
 Вот,  взобравшись  на  камень  повыше,  выступает  перед
толпой  оратор;  его  страстные  обличения  находят  горя¬
чий  отклик  у  слушателей:  гневно  сверкают  глаза,  губы
подергиваются  от  волнения.  Кто  они,  эти  ораторы?  Ло¬
мовой  извозчик,  литейщик,  каменщик.  Над  заводом
Мак-Кормика  спиралью  вьется  редеющий  дым:  близит¬
ся  конец  рабочего  дня.  «Посмотрим,  какой  будет  вид
у  этих  предателей!»—«Долой!  Не  хотим  слушать  социа¬
листов!..»
 А  между  тем  оратор,  который,  точно  руками,  поднял
со  дна  человеческих  душ  все,  чем  они  терзались  втайне,
и  теперь  убеждает  озабоченных,  хмурых  отцов  бороться
до  полной  победы  и  не  отступать  даже  в  том  случае,
если  нечем  будет  кормить  голодных  детей,  потому  что
именно  ради  блага  своих  детей  должны  они  быть  стой¬
кими  и  упорными;  этот  оратор  —  Спайс.  Вначале  от  него
отворачиваются,  потом  начинают  слушать,  окружают
его  тесным  кольцом,  узнают  себя  в  нарисованной  им
беспощадной  картине,  поощряют  его  одобрительными
возгласами  и,  наконец,  восторженно  приветствуют:  «Вот
этот  сказал  так  сказал!  Такой  сумел  бы  за  нас  пого¬
ворить  с  заводчиками!»  Но  толпа  уже  заслышала  зву¬
ки  колокола,  возвещающего  об  окончании  работы.  Ка¬
кое  ей  дело  до  того,  что  там  говорит  Спайс!  Люди  вы¬
рывают  из  мостовой  булыжники  и  бегут  к  фабрике.
Брызнули  на  землю  разбитые  стекла  окон!  Полицейский
 189

пытается  остановить  нападающих,  разъяренная  толпа
сбивает  его  с  ног.  «Идут,  идут,  глядите!  Побледнели,  го¬
лубчики!  За  два  гроша  продают  своих  братьев!  Бей  их!»
Перепуганные  рабочие  Мак-Кормика  спешат  укрыть¬
ся  в  высоком  здании  главного  корпуса,  они  мечутся
там,  точно  какие-то  странные  призраки.  Но  вот  на  до¬
роге  появляется  карета  полицейского  патруля;  она  дви¬
жется,  изрыгая  огонь,  осыпаемая  бешеным  градом  кам¬
ней.  Стоя  на  подножке,  один  из  полицейских  разряжает
револьвер  прямо  в  толпу,  другой  ведет  огонь  с  козел;
остальные,  пригибаясь,  стреляют  изнутри,  они  пытают¬
ся  проложить  дорогу  своим  коням,  которые  и  без  того
уже  потоптали  и  сбили  с  ног  немало  народу;  потом  ка¬
ратели  спрыгивают  на  землю,  строятся  в  боевой  порядок
и  принимаются  методически  расстреливать  толпу,  кото¬
рая  отвечает  им  камнями  и  беспорядочными  выстрелами.
Проходит  некоторое  время,  и  полицейским  патрулям,
собранным  со  всех  концов  города,  удается  разогнать  на¬
род;  люди  разбегаются  по  домам;  но  в  эту  ночь  в  рабо¬
чих  кварталах  не  спят,  и  ожесточение  женщин  только
разжигает  гнев  и  ярость  мужчин;  а  под  утро,  тайком,
чтобы  не  злорадствовал  враг,  совершаются  похороны
шести  человек,  убитых  в  дневной  стычке.
 Так  неужели  никто  не  видел,  какое  негодование  ки¬
пит  в  груди  у  этих  людей?  Неужели  никто  не  знал,  что
анархисты  в  тот  же  день  созвали  экстренное  совещание?
Что  Спайс  готовит  зажигательную  статью  для  «Арбей-
тер  цейтунг»?  Что  Энгель  настаивал  на  необходимости
заявить  во  всеуслышание  о  наступлении  решающего  ча¬
са?  Что  Линг,  которому  несколько  месяцев  назад  во
время  одного  из  столкновений  крепко  досталось  по  спи¬
не  и  по  голове  от  полицейских  дубинок,  укладывает
в  кожаный  чемодан  заряженные  бомбы?  Что  дикая  вы¬
ходка  полиции  до  последнего  предела  ожесточила  рабо¬
 790

чих,  и  без  того  уже  достаточно  озлобленных  ее  бесчин¬
ствами?  «К  оружию,  трудящиеся!»  —  взывает  Спайс
в  пламенной  листовке,  обращенной  к  рабочим;  и  внут¬
ренний  трепет  охватывает  каждого,  кто  читает  ее.  «К  ору¬
жию  против  палачей,  которые  убивают  вас  за  то,  что  вы
хотите  пользоваться  своими  человеческими  правами!»
«Завтра  мы  соберемся  на  митинг,—  решают  анархи¬
сты,—  соберемся,  где  считаем  нужным  и  как  считаем
нужным;  и  пусть  только  попробуют  на  нас  напасть,  это
им  дорого  обойдется!»  —  «Спайс,  напечатай  у  себя
в  «Арбейтер»  слово  «КиЬе»  !,  люди  будут  знать,  что
надо  прийти  с  оружием».  И  вот  в  типографии  «Ар¬
бейтер  цейтунг»  набирают  листовку  с  приглашением  ко
всем  рабочим  явиться  на  митинг,  созываемый  с  разре¬
шения  мэра  города  на  Хеймаркет-сквер  в  знак  протеста
против  кровавого  злодеяния  полиции.
 Их  собралось  около  пятидесяти  тысяч;  они  пришли
с  женами  и  детьми,  чтобы  услышать  людей,  обещавших
громко  заявить  о  страданиях  трудящихся;  однако  на
этот  раз  трибуна  находилась  не  на  своем  обычном  ме¬
сте,  посреди  площади,  а  была  отодвинута  в  один  из  ее
дальних  углов,  туда,  где  на  площадь  выходят  два  тем¬
ных  переулка.
 Первым  взял  слово  Спайс,  вычеркнувший  из  уже  на¬
печатанных  пригласительных  листовок  слова  «К  ору¬
жию,  трудящиеся!».  С  язвительным  красноречием  за¬
клеймил  он  в  своем  выступлении  акт  кровавого  полицей¬
ского  произвола;  однако  в  его  словах  не  было  ничего,
что  могло  бы  подстрекнуть  слушателей  к  безрассудным
действиям;  напротив,  в  своей  очень  умеренной  речи  он
старался  укрепить  их  волю  к  борьбе  за  мирные  рефор¬
мы.  «Здесь  не  Германия,  не  Россия  и  не  Испания»,—
 1  Спокойствие  (нем.).
 191

говорил  Спайс.  Затем  в  присутствии  самого  мэра,  кото¬
рый,  явившись  на  митинг,  не  нашел,  однако,  оснований,
чтобы  его  прервать,  к  собравшимся  обратился  Парсонс.
Гордый  честью  выступать  перед  таким  стечением  наро¬
да,  он,  в  сознании  ответственности  момента,  произнес
наизусть  одну  из  своих  передовых  статей,  которую  не
меньше  сотни  раз  безнаказанно  перепечатывал  у  себя
в  газете.  Но  вот  в  то  мгновение,  когда  следующий  ора¬
тор,  Филден,  в  отважном  порыве  негодования  обратился
к  рабочим,  спрашивая  их,  что  предпочитают  они  —  изды¬
хать  от  каторжного  труда  или  пасть  в  бою  против  своих
притеснителей,—  в  этот  момент  в  толпе  внезапно  возни¬
кает  какое-то  движение  и  давка:  из  боковой  улочки  на
площадь  вступает  полицейский  отряд  —  сто  восемьдесят
жандармов  с  револьверами  в  руках.  Достигнув  трибуны,
полицейские  требуют,  чтобы  участники  митинга  разо¬
шлись.  «Разве  мы  чем-нибудь  нарушили  общественный
порядок?»  —  восклицает  Филден  и  спрыгивает  с  фур¬
гона,  служившего  трибуной.  В  ответ  полиция  открывает
огонь.
 И  тогда  вдруг  стремительными  огненными  петлями
прочерчивает  воздух  какая-то  красная  нить.  Грохочет
взрыв;  бомба  разворачивает  мостовую  на  глубину  в  че¬
тыре  фута;  в  двух  первых  шеренгах  жандармы  с  вопля¬
ми  валятся  друг  на  друга;  слышится  душераздирающий
крик  раненного  насмерть.  В  следующее  мгновение  поли¬
цейские  приходят  в  себя  и  с  нечеловеческой  выдержкой,
рискуя  попасть  в  своих  же  товарищей,  открывают
сплошной  огонь  по  толпе  рабочих,  которые  пытаются
оказать  им  сопротивление.  «Не  стреляйте  в  полицию,
бежим  отсюда!»  —  кричат  одни.  «Слишком  робко  мы
им  отвечаем!»  —  отчаиваются  другие.  «Они  стреляли
в  упор!»  —  негодуют  полицейские.  А  через  минуту  у  ро¬
кового  перекрестка  уже  не  было  ни  души,  и  только  са¬
 192

нитарные  носилки  да  затянувший  площадь  пороховой
дым  свидетельствовали  о  происшедшем.  И  снова,  как
накануне,  рабочие,  разбегаясь,  уносили  с  собою  и  пря¬
тали  в  подвалах  и  подворотнях  тела  своих  убитых  това¬
рищей.
 Между  тем  один  из  полицейских  умирает  тут  же  на
площади.  Другой  лежит  рядом,  зажимая  рукой  зияю¬
щую  рану;  потом  он  отнимает  руку  и  слабым  жестом
посылает  последнее  «прости»  жене.  Третий  весь  изра¬
нен,  но  еще  держится  на  ногах;  точно  лезвиями  про¬
шлись  по  нему  осколки  динамитной  бомбы.
 Какими  словами  описать  панический  ужас,  охватив¬
ший  Чикаго  и  всю  страну?  Спайс  кажется  им  теперь  Ро¬
беспьером,  Энгель  —  Маратом,  Парсонс  —  Дантоном.
Нет,  хуже!  Это  бешеные  псы:  Тенвиль,  Анрио,  Шометт;
изверги,  которые  хотят  потопить  в  море  человеческой
крови  наш  тысячелетний  мир,  хотят  удобрить  землю
человеческим  мясом!  Хватайте  это  зверье  на  улицах,
волоките  их  на  арканах  —  они  вчера  убили  полицейско¬
го!  Угостите  их  свинцом,  чтобы  впредь  и  носа  не  смели
высунуть!  С  ними  стесняться  не  приходится,  их  жены
вчера  тоже  не  стеснялись,  когда  кидали  в  «преда¬
телей»  тухлыми  яйцами!  Пусть  это  и  неправда,  но  ведь
говорили  же,  что  у  них  подвалы  полны  бомб!  Пусть  оно
и  не  так,  но  разве  не  рассказывали,  будто  их  жены,  эти
злобные  фурии,  плавят  свинец  —  совсем  как  те,  в  Па¬
риже,  что  сбивали  для  своих  мужей  известку  со  стен,—
на  порох?  Выжечь  огнем  эту  язву  на  нашем  теле!  Смот¬
рите,  вон  они  собрались  целой  толпой  и,  как  в  смутные
времена  террора,  громят  лавку  аптекаря,  выдавшего  по¬
лиции  место  их  тайных  сборищ;  расколотили  у  него  все
бутыли  и  склянки  и,  перепившись  денатуратом,  изды¬
хают  теперь  на  мостовой,  как  собаки!  Нет,  против  них
 13  X.  Марти
 193

одно  средство:  пулю  в  лоб  —  тогда  больше  не  сунутся!
На  виселицу  слова  и  мысли!
 Спайса,  Шваба  и  Фишера  арестуют  в  типографии,
причем  в  руки  полиции  попадает  письмо  Иоганна  Моста,
неумное,  злопыхательское,  омерзительное  письмо,  где
Мост,  обращаясь  к  Спайсу,  как  к  ближайшему  своему
ДРУГУ»  толкует  с  ним  запросто  о  бомбах,  «методах  ле¬
чения»  и  о  своем  сопернике  —  «великом»  Паулюсе,  кото¬
рый  блаженствует  теперь,  барахтаясь  в  грязном  болоте
гнусной  «газетенки  Шевича».  За  раненым  Филденом
являются  домой.  Энгеля  и  Небе  также  уводят  из  дому.
Линга  арестуют  в  его  подвальном  тайнике:  открывается
дверь  —  на  пороге  комнаты  стоит  полицейский;  в  тот  же
миг  в  грудь  ему  упирается  револьвер  Линга;  жандарм
хватает  молодого  человека  за  руки,  Линг  разражается
проклятиями,  и  вот  уже  оба  в  яростной  схватке  катаются
по  полу,  вскакивают  на  ноги,  снова  падают  —  и  все  это
в  тесной,  темной  каморке,  набитой  стамесками,  желез¬
ными  гайками  и  бомбами;  с  грохотом  опрокидываются
столы,  от  стульев  отлетают  спинки;  еще  минута,  и  Линг
задушит  своего  врага,  но  подоспевший  второй  жандарм
бросается  на  него  и  хватает  за  горло.  Мальчишка  и  го-
ворить-то  по-английски  не  умеет,  а  тоже  лезет  ломать
законы,  писанные  на  английском  языке!
 Триста  арестованных  за  один  день.  Страна  охвачена
ужасом,  тюрьмы  переполнены.
 Судебное  разбирательство?  На  нем  подтвердилось
все,  о  чем  я  здесь  говорил;  не  подтвердилось  только
одно,  а  именно: 	что  восемь  анархистов,  обвиненных
 в  убийстве  полицейского  Дигана,  якобы  составили  или
по  меньшей  мере  покровительствовали  заговору,  жертвой
которого  пал  названный  полицейский.  Свидетелями  вы¬
ступали  сами  жандармы,  а  также  четыре  подкупленных
анархиста,  из  которых  один  признался,  что  дал  ложные
 194

показания.  Как  выяснилось  на  процессе,  бомба,  разо¬
рвавшаяся  на  Хеймаркет-сквер,  была,  судя  по  осколкам,
похожа  на  бомбы,  изготовленные  Лингом,  однако  сам
он  во  время  катастрофы  на  площади  не  находился.  Что
касается  Парсонса,  то,  довольный  своим  выступлением,
он  остальное  время  просидел  в  одном  из  соседних  до¬
мов,  откуда  и  наблюдал  за  митингом.  Вместе  с  тем  сви¬
детель,  будто  бы  видевший,  как  Спайс  подносил  к  фити¬
лю  бомбы  зажженную  спичку,  а  Линг  вместе  с  каким-то
другим  человеком  тащил  большой  кожаный  чемодан
в  укромное  местечко  неподалеку  от  площади;  свидетель,
утверждавший,  будто  в  ночь  после  гибели  шестерых  ра¬
бочих  у  завода  Мак-Кормика  анархисты  по  настоянию
Энгеля  приняли  решение  вооружиться,  чтобы  в  следую¬
щий  раз  дать  полиции  должный  отпор,  почему  якобы
и  было  напечатано  в  газете  «Арбейтер  цейтунг»  слово
«КиЬе»;  именно  этот  свидетель,  показавший,  будто
Спайс  присутствовал  некоторое  время  на  заседании,  где
было  принято  упомянутое  решение,  и  будто  он  прятал
у  себя  в  редакции  динамитные  бомбы,  а  на  различных
квартирах  хранил  кипы  «руководств  по  ведению  рево¬
люционной  войны»,—  именно  этот  свидетель  отрекся  от
своих  показаний,  признав  их  ложными.
 Но  что  было  доказано  с  полной  неопровержимостью
и  в  чем  единодушно  сходятся  свидетели  обеих  сторон,—
так  это  то,  что  бомбу  бросил  какой-то  неизвестный.  И  ес¬
ли  есть  в  этом  деле  хоть  один  непреложный  факт,  так
единственно  тот,  что  Парсонс,  любимый  брат  весьма
уважаемого  генерала  южан,  в  один  из  дней  сам  явился
в  суд  и  добровольно  разделил  участь  своих  товарищей.
И  что  действительно  потрясает  душу,—  так  это  горест¬
ная  судьба  самоотверженной  Нины  ван  Зандт,  девушки,
которая,  увлекшись  гордой  красотой  и  человеколюбивы¬
ми  идеалами  Спайса,  у  самого  порога  смерти  предложи-
 13*
 195

ла  себя  ему  в  жены  и  с  благословения  своей  матери,
женщины  благородного  происхождения,  обвенчалась
с  любимым;  венчание  было  заочным,  и  несчастного  узни¬
ка  представлял  на  церемонии  его  брат.  Каждый  день,
принося  с  собой  утешение  и  любовь,  цветы  и  книги,  по¬
являлась  Нина  у  решетки  тюремной  камеры,  за  кото¬
рой  томился  ее  супруг;  на  свои  скромные  сбережения
она  издала  небольшую,  написанную  с  необычайной  си¬
лой  автобиографию  мужа  и  таким  образом  собрала
средства,  необходимые,  чтобы  нанять  защитника;  она
добилась  приема  у  губернатора  и  бросилась  перед  ним
на  колени,  моля  о  помиловании...  Наконец,  поистине  не
может  не  поразить  во  всей  этой  истории  энергия  метиски
Люси  Парсонс,  изъездившей  во  время  процесса  всю
страну,  везде  гонимой,  освистанной,  несколько  раз  аре¬
стованной,  иногда  сопровождаемой  рыдающими  рабочи¬
ми,  чаще  преследуемой  ватагой  злых  мальчишек  или
толпой  крестьян,  которые  подозревают  в  ней  ведьму,—
но  все  же  несломленной  и  с  каким-то  почти  исступлен¬
ным  красноречием  «рисующей  перед  всем  миром  страш¬
ные  условия  жизни  угнетенного  класса,  условия  в  тыся¬
чу  раз  более  ужасные,  чем  средства,  предложенные,  что¬
бы  их  изменить».
 Судебное  разбирательство?  Семеро  были  приговоре¬
ны  к  смертной  казни  через  повешение;  Небе  —  к  заклю¬
чению  в  каторжную  тюрьму.  Основанием  для  приговора
послужило  ни  в  коей  мере  не  доказанное  чрезвычайное
обвинение  в  террористическом  заговоре,  выдвинутое
против  подсудимых  в  силу  того,  что  они  занимались  уст¬
ной  и  печатной  пропагандой  идей,  распространение  ко¬
торых  не  воспрещалось  законом.  И  это  в  то  время,  как
в  Нью-Йорке  людей,  обвиненных  в  прямом  подстрека¬
тельстве  к  мятежу,  приговорили  к  двенадцати  месяцам
 196

тюремного  заключения  и  к  уплате  двухсот  пятидесяти
долларов  штрафа!
 Но  если  даже  преступление  и  доказано,  разве  не
должна  карающая  власть  считаться  с  обстоятельства¬
ми,  его  породившими,  снисходить  к  страстям,  в  какой-то
мере  его  извиняющим,  помнить  о  побудительных  причи¬
нах,  толкнувших  на  его  совершение?  Народам,  как
и  врачам,  следует  заботиться  о  предупреждении  болезни,
о  том,  чтобы  лечить  ее  в  самом  зачатке,  не  давая  ей  раз¬
растаться  и  входить  в  силу,  дабы  впоследствии  не  быть
вынужденными  прибегать  в  борьбе  со  злом,  укоренив¬
шимся  по  их  же  вине,  к  методам  кровавым  и  жестоким.
 Но  казнены  были  не  все  приговоренные.
 Проходит  год.  Верховный  суд,  рассмотрев  дело,  вы¬
носит  позорное  решение,  которым  подтверждает  смерт¬
ный  приговор.  И  тогда  происходит  неожиданное:  Чика¬
го,  движимый  раскаянием  или,  быть  может,  страхом,
требует  милосердия  для  осужденных,  требует  столь  же
горячо,  как  раньше  требовал  для  них  суровой  кары;  про¬
фессиональные  организации  рабочих  шлют  в  Чикаго
одну  делегацию  за  другой,  настаивая  на  помиловании
людей,  все  преступление  которых  заключалось  в  чрез¬
мерной  преданности  делу  трудящихся;  и  среди  воплей
остервенелой  ненависти  все  громче  звучат  голоса  велико¬
душия  и  сострадания,  голоса  тех,  кто  понимает,  какими
жестокостями  вызываются  подобные  преступления.
 Между  тем,  извращая  данные  судебного  процесса,
вся  печать  Соединенных  Штатов,  от  Сан-Франциско  до
Нью-Йорка,  изображает  семерых  приговоренных  ка¬
кими-то  кровожадными  чудовищами;  каждое  утро  вместе
с  завтраком  читатель  поглощает  либо  новое  описание  то¬
го,  как  были  растерзаны  взорвавшейся  бомбой  несчаст¬
 197

ные  полицейские,  либо  трогательный  рассказ  об  их  оси¬
ротелых  семьях,  о  златокудрых  крошках,  оставшихся  без
отцов,  о  сокрушенных  горем  вдовах.  Чего  тянет  еще  наш
старик  губернатор,  почему  он  не  подписывает  приговор?
Кто  защитит  нас,  если  рабочая  гидра  завтра  опять
поднимет  голову?  Можем  ли  мы  рассчитывать  на  поли¬
цию,  если  станем  прощать  ее  врагов  и  тем  подстрекать
их  на  новые  преступления?  Не  убить  этих  людей  —
значило  бы  отплатить  полиции  черной  неблагодарно¬
стью!  «Нет!»  —  рявкает  в  лицо  Нине  ван  Зандт  один
из  полицейских  чиновников,  когда  она  в  сопровождении
своей  матери  приходит  к  нему  и  голосом,  прерывающим¬
ся  от  слез,  умоляет  поставить  свое  имя  под  прошением
о  помиловании.  И  ни  одна  рука  не  протягивается,  чтобы
взять  у  бедной  девушки  листок  с  прошением,  который
она,  бледная  как  полотно,  подает  каждому  из  этих  бес¬
сердечных  людей!
 Неужели  безрезультатными  окажутся  и  ходатайство
Феликса  Адлера,  и  рекомендации  судей  штата  Илли¬
нойс,  и  детально  обоснованное  заявление  Трамбэлла
о  несообразности  и  бессмысленной  жестокости  как  само¬
го  дела,  так  и  вынесенного  по  нему  приговора?  Тюрьма
в  эти  дни  превращается  в  место  массового  паломничества.
Поезда  приходят  в  Чикаго  и  уходят  из  него  переполнен¬
ными.  Спайс,  Филден  и  Шваб  направляют  губернатору
письмо,  в  котором  заверяют,  что  никогда  не  пытались
прибегнуть  к  насильственным  методам  борьбы.  Осталь¬
ные  поступают  иначе:  они  пишут  губернатору  письма,
в  которых  с  дерзким  вызовом  заявляют:  «Свобода  или
смерть!  Мы  не  боимся  смерти!»  Неужели  их  помилуют,
этого  наглеца  Спайса,  этого  злодея  Энгеля,  это  бесов¬
ское  отродье  Парсонса?  Да,  возможно,  что  Филден
и  Шваб,  как  менее  заметные  фигуры  процесса,  все  же
будут  помилованы,  тем  более  что  они  уже  люди  преклон¬
 198

ных  лет,  и  потому  старик  губернатор  должен  им  сочув¬
ствовать.
 Целая  процессия  направляется  к  нему  просить  за
жизнь  осужденных:  их  адвокаты,  матери,  жены  и  сестры
и  с  ними  вместе  депутации  от  профессиональных  союзов;
печальная  аудиенция  то  и  дело  прерывается  рыданиями.
Здесь  в  этот  страшный  час  обнаружилось  все  бессилие
риторического  красноречия!  Фразы  перед  лицом  смер¬
ти!  «Господин  губернатор,—  говорит  рабочий  из  проф¬
союзной  депутации,—  неужели  за  то,  что  один  анархист
бросил  бомбу  в  полицейских,  должны  поплатиться
жизнью  семеро  других?  Ведь  не  привлекли  же  к  судеб¬
ной  ответственности  Пинкертоновское  агентство,  когда
один  из  его  полицейских  без  всякого  к  тому  повода  убил
сынишку  рабочего?»  Нет,  губернатор  решил  подписать
приговор:  этого  требует  от  него  вся  республика,  она  по¬
лагает,  что  казнь  послужит  хорошей  острасткой  для
крамольников.  Кто  передал  Лингу  четыре  бомбы,  най¬
денные  вчера  надзирателями  в  его  камере?  Похоже,  что
этот  изверг  хотел  взорвать  не  только  себя,  но  и  всю
тюрьму,  которую  он,  видите  ли,  считает  символом  миро¬
вого  зла  и  несправедливости!  Кому  же  в  таком  случае
спасет  жизнь  губернатор  Оглзби?
 Впрочем,  Линга  ему  уже  не  спасти:  в  камере  молодо¬
го  узника  раздается  внезапный  взрыв;  сизоватый  и  тон¬
кий,  словно  от  сигары,  дымок  ползет  в  коридор.  Линга
находят  еще  живым,  он  лежит  на  полу  камеры  весь  из¬
раненный,  с  лицом,  превратившимся  в  сплошное  крова¬
вое  месиво,  из  которого  на  тюремщиков  глядят  широ¬
ко  открытые,  не  тронутые  взрывом  глаза.  Ему  удалось
спрятать  в  своих  кудрявых  густых  волосах  трубочку,
начиненную  динамитом;  и  вот,  улучив  удобный  момент,
он  зажал  ее  в  зубах,  поднес  к  фитилю  пламя  свечи
и  взорвал  себя.
 199

Тюремщики  грубо  хватают  его  и  волокут  в  ванную,
здесь  они  бросают  его  на  пол  и  окатывают  водой.  Вода
смывает  сгустившуюся  было  кровь,  и  тогда  посреди  ис¬
терзанной,  развороченной  плоти  обнажается  разорван¬
ная  гортань  и,  словно  родники  из  подземного  источника,
разбегаются  из-под  каштановых  локонов  алые  струйки
крови.  Но  человек  этот  еще  написал  письмо!  И  потре¬
бовал,  чтобы  его  посадили!  И  умер  только  через  шесть
часов,  когда  Филден  и  Шваб  уже  были  помилованы
и  когда  женщины,  эти  удивительные  женщины,  жены
и  матери  остальных  осужденных,  не  сомневаясь  более
в  том,  какая  участь  ожидает  их  близких,  бледные,  с  по¬
мертвелыми  лицами,  в  последний  раз  ожидали  впуска
у  страшных  ворот  —  уже  без  цветов,  без  фруктов,  ко¬
торые  приносили  они  сюда  в  дни  надежды.
 Первой  впускают  жену  Фишера.  От  ее  побелевших
губ  веет  ужасом  смерти!  Глаза  ее  сухи,  но  выдержит  ли,
переживет  ли  она  эту  жуткую  минуту  последних  объ¬
ятий?  Так,  наверное  так,  расстается  с  телом  душа!  Он
говорит  ей  что-то  нежное,  ласковое,  шепчет  ей  на  ухо
слова  любви,  потом  приподымает  и,  прижав  к  сердцу,
покрывает  поцелуями  ее  плечи  и  шею,  крепко  целует
в  губы:  «Прощай!»  Он  отстраняет  ее  от  себя  и  уходит,
опустив  голову,  скрестив  руки  на  груди;  поступь  его
тверда.
 А  Энгель?  Как  встретит  он  в  последний  раз  свою
дочь?  Быть  может,  они  не  любят  друг  друга,  если  мину¬
та  прощания  не  убила  ни  его,  ни  ее?  О  нет!  Энгель
любил  свою  дочь!  Тюремщики,  уводившие  его  под  руки
из  зала,  где  происходило  свидание,  не  могут  вспомнить
без  дрожи  удивительный  свет  его  отуманенного  сле¬
зами  прощального  взгляда  —  так  мог  бы  взглянуть
человек,  могучим  усилием  внезапно  разорвавший  свои
оковы.
 200

«Прощай,  сйночек!»—кричит  Спайсу  его  мать,  ко¬
торую  насильно  оттаскивают  от  сына.  Она  простирает
к  нему  руки,  а  он  смотрит  на  нее,  и  грудь  его  тяжело
вздымается.  «О,  Нина,  Нина!»—восклицает  Спайс,
в  первый  и  последний  раз  обнимая  ту,  что  никогда  не
была  его  супругой  и  теперь  должна  стать  его  вдовой.
Роковое  блаженство  этого  страстного  поцелуя  у  по¬
рога  смерти  точно  преображает  девушку:  она  вся  вдруг
расцветает,  вся  трепещет,  как  цветок  от  дуновения
ветра,  и  потом,  как  облетающий  цветок,  бледнеет  и  ник¬
нет.
 Нет,  ей  не  сделалось  дурно;  но  внезапно,  подобно
Офелии,  когда  разум  ее  на  краткий  миг  просветляется,
она  постигла  и  могущество  жизни,  и  величие  смерти.
Молча  прошла  она  —  живой  цветок  гиацинта  —  между
тюремщиками,  и  они  почтительно  протянули  ей  руки,
чтобы  поддержать  ее.
 Люси  Парсонс  не  разрешили  проститься  с  мужем:
в  наказание  за  то,  что  она,  обнимая  своих  детей,  ярост¬
но,  со  всем  пылом  своего  горячего  сердца  требовала,
чтобы  их  пропустили  всех  вместе.
 Уже  наступил  вечер,  уже  совсем  темно  стало  в  окра¬
шенном  зеленоватой  известкой  тюремном  коридоре,  но
под  его  каменными  сводами,  заглушая  и  шаги  карауль¬
ных,  с  ружьем  на  плечо  обходивших  тюрьму,  и  позвяки¬
вание  ключей,  и  голоса  переговаривающихся  тюремщи¬
ков,  и  смех  репортеров,  и  неумолкающий  стук  телеграф¬
ного  аппарата,  который  был  специально  установлен
здесь  в  коридоре  корреспондентами  нью-йоркской  «Сан»
и  теперь,  казалось,  яростно  бранился  с  кем-то,  плюя
в  своего  врага  змеями  белой  ленты  и  рассыпая  осатане¬
лую  дробь,  точно  это  мертвый  череп  пытался  зубами
 201

выступать  интонации  человеческого  голоса,—  заглушая,
подавляя  все  эти  звуки,  разламывая  поглощавшую  их
ночную  тишину,  грохотали  над  тюрьмой  последние  уда¬
ры  молотков,  сколачивавших  эшафот.  Его  возводили
в  конце  коридора.  «О,  веревки  крепкие,  их  проверял  сам
начальник  тюрьмы!»  —  «Палача  посадят  в  будочку,  по¬
зади  помоста,  оттуда  он  потянет  за  веревку,  задвижка
выскочит,  и  откидная  доска  у  них  под  ногами  упадет
вниз».—  «От  этой  доски  до  земли  десять  футов».—
«Нет,  виселицу  построили  из  старого  дерева,  только
охрой  сверху  покрасили  для  порядка.  Раз  такой  случай,
надо,  чтобы  все  было  чин  чином».—  «Будьте  спокойны,
национальная  гвардия  начеку,  к  тюрьме  даже  близко
никого  не  подпустят».—  «Что  верно,  то  верно,  Линг  был
красавчик».  Смех,  бренди,  табачный  дым,  от  которого
задыхаются  бодрствующие  у  себя  в  камерах  заключен¬
ные.  В  спертом,  сыром  воздухе  расплывается  мутный
свет  электрических  ламп.  На  барьере,  ограждающем
камеры,  сидит  кот  и,  не  отводя  глаз,  смотоит  на  ви¬
селицу...
 И  вдруг  человеческий  голос,  благозвучный,  сильный,
выразительный,  раздался  под  этими  мрачными  сводами;
первые  слова  произнес  он  еще  неуверенно  и  робко,  но
скоро  окреп  и  зазвучал  свободно  и  ровно,—  голос  чело¬
века,  над  кем  уже  не  властны  узы  и  прах  земной  суеты.
Это  один  из  четырех  «извергов  рода  людского»,  Энгель,
в  порыве  экстаза  громко  декламировал  у  себя  в  камере
«Ткачей»  Генриха  Гейне;  казалось,  он  вручает  небесам
свою  душу,  высоко  подъемля  ее  на  воздетых  кверху
руках.
 Угрюмые  взоры  слезой  не  заблещут!
 Сидят  у  станков  и  зубами  скрежещут.
 «Германия,  саван  тебе  мы  ткем,
 Вовеки  проклятье  тройное  на  нем.
 Мы  ткем  тебе  саван!
 202

Будь  проклят  бог!  Нас  мучает  холод,
 Нас  губят  нищета  и  голод,
 Мы  ждали,  чтоб  нам  этот  идол  помог,
 Но  лгал,  издевался,  дурачил  нас  бог.
 Мы  ткем  тебе  саван!
 Будь  проклят  король  и  его  законы!
 Король  богачей,  он  презрел  наши  стоны,
 Он  последний  кусок  у  нас  вырвать  готов
И  нас  перестрелять,  как  псов.
 Мы  ткем  тебе  саван!
 Будь  проклята  родина,  лживое  царство
Насилья,  злобы  и  коварства,
 Где  гибнут  цветы,  где  падаль  и  смрад
Червей  прожорливых  плодят.
 Мы  ткем  тебе  саван!
 Мы  вечно  ткем,  скрипит  станок,
 Летает  нить,  снует  челнок,
 Германия  старая,  саван  мы  ткем,
 Вовеки  проклятье  тройное  на  нем.
 Мы  ткем  тебе  саван!»1
 И,  разразившись  рыданиями,  Энгель  опустился  на
койку  и  закрыл  руками  осунувшееся  лицо.  В  немом  мол¬
чании  слушала  тюрьма  его  голос,  заключенные  приник¬
ли  к  железным  прутьям  решеток,  многие  стояли  в  мо¬
литвенных  позах;  притихли,  охваченные  невольным
трепетом  тюремщики  и  газетные  репортеры,  умолк  теле¬
граф;  Спайс  приподнялся  со  своей  койки;  Парсонс  за¬
стыл,  раскинув  руки,  словно  расправлял  крылья  для
полета.
 1  Г.  Гейне,  Избранные  произведения,  т.  I,  М.  1956,  пере¬
вод  В.  Левика.
 203

Утро  застало  Энгеля  в  обществе  нескольких  надзи¬
рателей,  которым  он  с  лихорадочной  словоохотливо¬
стью  приговоренных  к  смерти  рассказывал  забавные
случаи  из  своей  жизни  революционера-подпольщика.
Спайс  выглядел  бодрым  после  продолжительного  креп¬
кого  сна.  Не  спеша  натягивал  платье  Фишер,  который
накануне  аккуратно  разделся,  чтобы  лучше  выспаться.
Парсонс,  лишь  под  утро  забывшийся  недолгим,  беспо¬
койным  сном,  одевался,  хватая  торопливо  одну  вещь  за
другой;  губы  его  все  время  подергивались.
 «Послушай,  Фишер,  откуда  у  тебя  это  спокойствие?
Начальник  тюрьмы,  которому  предстоит  распоряжаться
казнью,  ходит  у  себя  по  кабинету,  словно  зверь  в  клет¬
ке,  и  кусает  губы,  только  бы  не  расплакаться,  а  ты  —  ты
спокоен!»  —  «Да,  я  спокоен,—  отвечает  Фишер,  стиски¬
вая  пальцами  дрожащую  руку  надзирателя  и  глядя  ему
прямо  в  глаза,—  я  спокоен,  ибо  верю:  смерть  моя  не  бу¬
дет  напрасной,  она  поможет  делу  трудящихся,  делу,
которому  я  отдал  всю  свою  сознательную  жизнь  и  кото¬
рым  дорожу  больше,  чем  жизнью.  И  еще  потому  я  спо¬
коен,  что  приговор,  вынесенный  мне,  пристрастен,  неза¬
конен  и  несправедлив!»
 «А  ты,  Энгель?  Теперь  уже  восемь;  тебе  осталось
жить  всего  два  часа;  и  оттого,  как  подобрели  вдруг  лица
людей,  как  сердечны  стали  обращенные  к  тебе  привет¬
ствия;  оттого  даже,  как  мрачно  мяучит  в  коридоре  кот,
как  приглушенно  звучат  голоса  и  шаги,—  от  всего  этого
кровь  стынет  у  тебя  в  жилах;  так  почему  же  ты  не  дро¬
жишь,  Энгель?»  —  «Дрожать?  Отчего?  Оттого,  что
меня  одолели  те,  кого  мечтал  одолеть  я  сам?  Я  считаю,
что  мир  устроен  несправедливо,  и  вся  моя  жизнь  была
сражением  за  иной  мир,  мир  справедливости;  за  него  я
сражаюсь  и  самой  своей  смертью.  Пусть  наша  казнь  —
это  лишь  санкционированное  судом  убийство,—  не  все  ли
 204

равно?  Станет  ли  цепляться  за  жизнь  человек,  который
борется  за  столь  славное  дело,  как  наше,  и  может  своей
смертью  приблизить  его  победу!  Оставьте  свою  валерь¬
янку,  начальник!  Велите  лучше  принести  мне  порт¬
вейна!»  И  он  выпивает  три  стакана  вина,  один  за
другим.
 Спайс  сидит,  скрестив  под  столом  вытянутые  ноги,
и  пишет,  как  в  те  времена,  когда  он  в  своей  «Арбейтер
цейтунг»  рисовал  возникающий  из  пламени  светлый  —
цвета  человеческих  костей  —  мир  будущего,  призванный
сменить  собой  современную  цивилизацию,  цивилизацию
железных  замков,  цепных  собак  и  полицейских  дубинок.
Он  пишет  длинные  письма;  закончив  очередное,  он  его
хладнокровно  перечитывает  и  неторопливо  вкладывает
в  конверт;  время  от  времени  он,  по  привычке  немецких
студентов,  откидывается  на  спинку  стула  и,  отложив
перо  в  сторону,  делает  несколько  затяжек  из  своей  сига¬
реты,  выпуская  дым  кольцами.  О,  родина,  первооснова
и  корень  всей  нашей  жизни!  Даже  те,  кто  отрекся  от
тебя  во  имя  любви  более  высокой,  во  имя  любви  к  чело¬
вечеству,  даже  они  тысячами  тончайших  нитей  связаны
с  тобой  и  не  могут  обойтись  без  тебя,  как  нельзя  обой¬
тись  без  воздуха  и  солнечного  света!  «Да,—  обращается
Спайс  к  начальнику  тюрьмы,—  пусть  мне  принесут  ста¬
кан  рейнвейна!»
 Фишер...  Когда  в  тюрьме  воцарилась  та  напряжен¬
ная,  тревожная  тишина,  которая  перед  казнью,  как  и  за
пиршественным  столом,  внезапно  обрывает  все  разгово¬
ры,  и  люди  вдруг  умолкают,  будто  ждут  кого-то,  кто
сейчас  торжественно  должен  явиться,—  в  эту  минуту
Фишер,  немец  Фишер  запел  «Марсельезу»;  гордо  от¬
кинув  голову,  устремив  к  небу  глаза,  он  пел  ее  громким
голосом,  и  улыбка  счастья  озаряла  его  лицо...
 205

Парсонс  между  тем  ходил  большими  шагами  взад
и  вперед  по  своей  камере;  ему  чудилось,  будто  он  обра¬
щается  к  огромной  аудитории,  к  сонмам  ангелов,  кото¬
рые  возникают  перед  ним  из  какого-то  клубящегося  ту¬
мана,  блистающие,  светозарные,  и  предлагают  ему  ог¬
ненную  мантию  пророка  Илии,  дабы,  облекшись  ею,  он,
Парсонс,  пронесся  карающей  кометой  над  миром  и  очи¬
стил  его  от  скверны.  И  он  протягивал  руки,  принимая
воображаемый  дар,  а  потом  с  победоносным  видом  обо¬
рачивался  к  решетке,  словно  демонстрируя  палачам  свое
торжество.  Он  жестикулировал,  доказывал,  потрясал
поднятым  кулаком,—  и  не  произносил  ни  звука:  беспо¬
рядочные,  спутанные  слова  замирали  на  его  непослуш¬
ных  губах,  как  волны,  когда,  набегая  на  рыхлый  песок,
они  сливаются  одна  с  другой  и  затем  исчезают.
 Солнце  потоками  огня  заливало  тюремные  камеры,
и  среди  мрачных  стен,  пламеневших  багровым  светом,
фигуры  осужденных  вызывали  в  памяти  библейское  ви¬
дение  праведников,  ходивших,  не  сгорая,  в  пещи  раска¬
ленной.  Но  вот  послышался  шум:  несколько  человек  то¬
ропливо  идут  по  коридору,  зловеще  звучит  приглушен¬
ный  шепот,  к  решетчатым  дверям  камер  подходит
в  сопровождении  надзирателей  начальник  тюрьмы;  ка¬
жется,  самый  воздух  вдруг  вспыхивает  кровавым  пламе¬
нем:  их  час  пробил!  Не  дрогнув,  выслушивают  они  ро¬
ковую  весть.
 Они  выходят  из  камер  в  тесный  коридор.  Ну,  как?
«Ничего!»  Пожимают  друг  другу  руки,  улыбаются,  рас¬
прямляют  плечи.  «Идем!»  Перед  тем  как  выходить,
врач  дал  им  всем  возбуждающего.  Спайсу  и  Фишеру
принесли  новое  платье.  На  Энгеле  —  шерстяные  домаш¬
ние  туфли,  с  которыми  он  не  захотел  расстаться.  В  ка¬
мерах  каждому  из  них  еще  раз  прочли  приговор.  Им  за¬
водят  за  спину  руки,  надевают  никелированные  наруч¬
 206

ники;  сверху,  для  надежности,  натуго  прижимая  локти
к  талии,  затягивают  широкий  ременный  пояс;  набрасы¬
вают  через  голову  белые  балахоны,  вроде  тех,  в  кото¬
рых  новообращенные  являются  на  обряд  крещения.  Вы¬
гнать  бы  вон  всех  этих  зрителей,  что  пришли  сюда,
словно  в  театр,  и  расселись  на  стульях,  расставленных
в  несколько  рядов  перед  эшафотом!
 Вот  они  уже  идут  по  коридору,  в  конце  которого
возвышается  виселица.  Впереди  начальник  тюрьмы,  его
лицо  мертвенно-бледно.  Рядом  с  каждым  из  пригово¬
ренных  шагает  судейский  чиновник.
 Первым  идет  Спайс,  осанка  его  полна  достоинства,
поседевшие  светлые  волосы,  по  цвету  почти  неотличи¬
мые  от  белого  савана,  аккуратно  зачесаны  назад  и  от¬
крывают  великолепный  лоб;  трудно  выдержать  взгляд
его  голубых,  пронизывающих  глаз.  За  ним,  плечистый,
могучий,  следует  Фишер;  его  крепкая  шея  налита
кровью,  а  мешкообразный  балахон  только  подчеркивает
мощь  атлетической  фигуры.  За  Фишером,  то  и  дело  на¬
ступая  на  слишком  длинный  подол  савана,  идет  Энгель,
идет  с  видом  человека,  направляющегося  в  гости
к  друзьям.  Торопливым  шагом,  словно  боясь  не  поспеть
на  собственную  казнь,  замыкает  процессию  Парсонс;
смотрит  он  гордо  и  решительно.
 Коридор  пройден.  Ноги  ступают  на  откидную  доску.
Четыре  свисающих  веревки,  четыре  высоко  поднятых  го¬
ловы,  четыре  белых  савана.
 Лицо  Спайса  торжественно  и  строго;  на  лице  Фи¬
шера—  выражение  твердости;  гордым  блеском  светятся
глаза  Парсонса;  Энгель,  который  только  что  рассмешив
шутливым  замечанием  сопровождающего  его  судейского,
стоит,  склонив  голову  набок.  Им  связывают  ноги  рем¬
нями,  одному  за  другим.  И  так  же,  одному  за  другим,
сперва  Спайсу,  потом  Фишеру,  Энгелю  и  Парсонсу  на-
 207

девают  нэ  голову  капюшоны,  закрывающие  лицо  —  так
гасят  колпачками  пламя  свечей.  Вот  тюремщики  отхо¬
дят  от  Спайса,  чтобы  надеть  капюшоны  на  его  товари¬
щей,  и  в  этот  миг,  голосом,  до  мозга  костей  пронзившим
каждого,  кто  его  слышал,  Спайс  громко  произносит:
«Сейчас  вы  заставите  нас  умолкнуть,  но  придет  день,
когда  слово  наше  зазвучит  набатом;  тогда  оно  будет
красноречивее  всего,  что  я  мог  бы  сказать  теперь!»
Пока  тюремщики  занимаются  Энгелем,  Фишер  воскли¬
цает: 	«Это  —  счастливейшая  минута  моей  жизни!»
 «Да  здравствует  анархия!»  —  выкрикивает  Энгель,  пы¬
таясь  высвободить  связанные  руки  из-под  савана  и  до¬
тянуться  до  начальника  тюрьмы.  «Мужчины  и  женщины
моей  дорогой  Америки...»  —  начинает  Парсонс...  Мол¬
чаливый  жест.  Короткий  шорох.  Откидная  доска  падает;
и  четыре  тела,  поворачиваясь  и  дергаясь  на  закрутив¬
шихся  веревках,  сталкиваясь  друг  с  другом,  одновремен¬
но  повисают  в  воздухе.  Парсонс  погибает  сразу;  тело
его  сначала  быстро  вращается,  потом  застывает  непо¬
движно;  Фишер  раскачивается,  сотрясаемый  конвуль¬
сиями,  пытается  высвободить  могучую  шею  из  петли,  но
вдруг  вытягивается,  поджимает  ноги  и  затихает;  Энгель
несколько  раз,  точно  на  качелях,  взлетает  туда  и  об¬
ратно  в  своем  широком  развевающемся  саване,  грудь
его  высоко  вздымается  и  опускается  —  но  удушье  неодо¬
лимо,  и  скоро  наступает  конец;  Спайс  вертится  на  верев¬
ке  в  каком-то  жутком  танце,  словно  паясничает:  он  весь
извивается,  бросается  вбок,  поддает  себе  коленями
в  подбородок,  сгибает  одну  ногу,  потом  выбрасывает
обе  горизонтально,  дергает  руками,  корчится  в  судо¬
рогах;  но  веревка  затягивается  все  туже,  вывихивая
шейные  позвонки;  вот  голова  его  низко  падает  на
грудь,  и  он  замирает;  кажется,  будто  он  кланяется
публике.
 208

Прошло  два  дня;  два  дня  душераздирающих  сцен
в  домах  казненных,  когда  над  их  посинелыми  трупами
рыдали  друзья,  бесконечным  потоком  проходившие  ми¬
мо  их  гроба,  когда  на  дверях  тысяч  и  тысяч  домов  были
вывешены  черные  ленты  с  прикрепленными  к  ним  бан¬
тами  из  алого  шелка,  и  толпы  людей  с  траурными  вен¬
ками  и  букетами  роз  шли  почтить  прах  погибших.  Но
еще  больше  смущен  и  поражен  был  Чикаго,  когда  уви¬
дел  на  своих  улицах  грандиозную  похоронную  процес¬
сию:  под  скорбные  звуки  выступавшего  впереди  оркест¬
ра  следовали  один  за  другим  пять  катафалков  —  и  на  них
утопающий  в  венках  гроб  с  телом  Спайса,  черный  гроб
Парсонса,  за  которым  четырнадцать  мастеровых  несли
сплетенные  из  цветов  символические  эмблемы,  гроб  Фи¬
шера  с  возложенным  на  него  громадным  венком  из  ири¬
сов  и  полевых  гвоздик,  и  покрытые  красными  знаменами
гроба  Энгеля  и  Линга;  за  катафалками  ехали  в  экипа¬
жах  вдовы  казненных,  с  головы  до  ног  укутанные  в  чер¬
ный  креп;  далее  нескончаемым  шествием  двигались
представители  профессиональных  союзов,  различные
организации  и  депутации,  ферейны,  рабочие  хоровые  об¬
щества;  шла  колонна  из  трехсот  женщин  с  траурными
повязками  на  рукавах,  шли  в  суровом  молчании  шесть
тысяч  рабочих  с  обнаженными  головами  и  алыми  бан¬
тами  на  груди,  а  перед  оркестром,  впереди  всей  про¬
цессии,  размахивая  американским  национальным  фла¬
гом,  точно  бросая  вызов  кому-то,  шагал  полубезумный
солдат-ветеран.
 На  кладбище,  на  этом  унылом  холме  среди  бесплод¬
ных  равнин,  простершихся  под  низкими  хмурыми  небе¬
сами,  собралась  двадцатипятитысячная  скорбная  толпа,
и,  обращаясь  к  ней,  адвокат  казненных,  осунувшийся,
одетый  во  все  черное  капитан  Блэк  говорил,  указывая
 14  X.  Марти
 209

рукой  на  мертвые  тела:  «Так  что  же  такое  правда?
Что  же  она  такое,  если  с  тех  пор,  как  Назареянин  при¬
нес  ее  в  мир,  человек  вновь  и  вновь  должен  добывать  ее
собственными  руками  и  платить  за  нее  ценою  жизни?»
Его  слушали  в  глубоком  молчании,  и  только  всхлипыва¬
ния  плачущих  женщин  нарушали  тишину.  «Нет,—  про¬
должал  Блэк,—  они  не  были  извергами  и  чудовищами,
алчущими  хаоса,  крови  и  насилия;  нет,  эти  люди  хотели
мира,  и  сердца  их  были  преисполнены  любви;  каждый,
кто  знал  их,  кто  видел  вблизи  все  величие  и  славу  их
жизненного  подвига,  тот  не  мог  не  полюбить  их;  анархия
в  их  понимании  была  царством  порядка,  который  не
нуждается  в  поддержке  насилием;  они  мечтали  о  новом
мире,  где  не  будет  рабства  и  нищеты;  они  страдали  от
мысли,  что  эгоизм  никогда  не  уступит  дорогу  спра¬
ведливости  мирным  путем.  О,  Назареянин!  Они  тоже
были  распяты  на  кресте,  но  их  крест  называется  ви¬
селицей!»
 И  вот,  когда  уже  стемнело  и  когда,  подняв  с  сосно¬
вого  помоста  один  гроб  за  другим,  их  стали  опускать
'  в  могилы,  из  толпы  громко  прозвучал  чей-то  голос,  голос
человека,  видимо,  зрелого  и  мужественного,  но  которому
горько  и  тяжело  было  на  сердце.  «Я  не  обвиняю  ни  па¬
лача,  начальника  тюрьмы,—  воскликнул  неизвестный,—
ни  американский  народ,  который  сегодня  в  своих  церк¬
вах  возносит  хвалы  господу  богу  за  то,  что  этих  людей
все-таки  повесили,—  я  обвиняю  рабочих  Чикаго,  допус¬
тивших  убийство  пяти  самых  лучших,  благороднейших
своих  друзей!»  Чья-то  осторожная  рука  легла  на
плечо  говорившему,  и  он  на  полуслове  умолк,  а  сгус¬
тившаяся  темнота  помешала  людям  громко  выразить
свои  чувства  и  заставила  толпу  разойтись.  Скоро  черная
ночная  мгла  поглотила  и  цветы,  и  знамена,  и  свежие
могильные  холмики,  и  стоявших  над  ними  убитых  горем
 210

родных.  И  только  время  от  времени  издали,  подобный
ропоту  моря,  набегал  шум  удаляющейся  толпы.
 Вернувшись  в  город,  люди  жадно  набросились  на
вечерний  выпуск  «Арбейтер  цейтунг».  «Друзья,—  пи¬
сала  газета,—  нас  постигло  тяжкое  горе,  мы  проиграли
сражение,  но  мы  еще  увидим  мир,  построенный  на  на¬
чалах  справедливости.  Чтобы  достичь  этого,  мы  должны
обладать  мудростью  змия  и  кротостью  голубя!»
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
 1  января  1888  года.
 14*

СНЕЖНАЯ  БУРЯ  В  НЬЮ-ЙОРКЕ
 Трехдпевное  оцепенение.  —  Ужасы  стихийного  бедствия.  —  Отделъ-
ные  сцены  и  происшествия.  —  Проявления  героизма.  —  Великий  го¬
род  в  час  испытания.  —  Улицы.  —  Отважные  труженики.  —  Воз¬
вращение  к  жизни
 Нью-Йорк,  15  марта  1888  года.
 Центральном  парке  кто-то  видел  уже,  как
подвешивала  на  араукарии  свое  гнездо  пер¬
вая  иволга;  уже  покрывались  вешним  пу¬
хом  голые  тополя;  уже  на  торопыге-кашта-
не  проглянули  —  раньше  всех  —  зеленые
листочки,  будто  любопытные  кумушки,  что
после  долгой  непогоды,  потеплее  обмотав  голову  плат¬
ком,  высовываются  в  окошко  поглядеть  на  свет  божий;
уже  ручьи,  предупрежденные  птичьим  гомоном  о  возвра¬
щении  солнца,  сбросили  с  себя  ледяные  покровы,  чтобы
встретить  его  приход;  уже  зи¬
ма,  проиграв  сражение  весенним
цветам,  бежала  прочь,  злобно
отдуваясь  на  бегу  и  прикрывая
свое  отступление  месяцем  ярост¬
ных  ветров;  уже  появились  на
нью-йоркских  улицах  первые
соломенные  шляпы  и  замель¬
кали  светлые,  праздничные  (по
случаю  пасхи)  наряды,—  когда
третьего  дня  поутру,  разбужен-
 212

ный  ревом  урагана,  город  вдруг  опустел,  онемел,  одел¬
ся  белым  саваном,  был  погребен  под  снегом.  Но  вот
уже  бравые  возчики-итальянцы,  которым,  кажется,  ме¬
тель  нипочем,  наваливают  сыпучий,  искрящийся  снег  на
повозки  и  шумно  —  под  лошадиное  ржание,  ругатель¬
ства,  песни  и  смех  —  везут  свой  груз  на  реку.  Двое  су¬
ток  стояли  поезда  надземной  железной  дороги,  и  мрачен
был  этот  почетный  караул  у  останков  машиниста,  риск¬
нувшего  повести  свой  паровоз  на  поединок  с  бурей
и  погибшего;  а  сегодня  поезда  надземки  снова  мчатся
с  визгом  и  грохотом  по  своим  не  совсем  еще  расчи¬
щенным,  сверкающим  среди  ослепительного  снега
рельсам.
 Весело  скрипят  полозья  саней;  кричат  истошными
голосами  газетчики;  по  рельсам  конки  могучие  битюги
тащат  снегоочистители,  и  на  обе  стороны  улицы  бьют
из-под  машины  два  снежных  фонтана.  Город,  стоя  по
грудь  в  снегу,  пробивает  подходы  к  парализованным,  за¬
терянным  среди  белых  равнин  железнодорожным  лини¬
ям,  к  рекам,  что  превратились  в  мосты,  к  умолкнувшим
пристаням.
 Гулким  сводом  висит  над  городом  гомон  сражения.
Снег  двое  суток  торжествовал  над  Нью-Йорком  свою
победу;  город  был  осажден,  повержен  ниц,  как  боксер,
сбитый  с  ног  сокрушительным  ударом  незнакомого  ему
противника.  Но  едва  только  ослабел  натиск  врага,  едва
только  буря  истощила  свою  первую  ярость,  как  Нью-
Йорк,  негодуя,  поспешил  сорвать  с  себя  снеговой  саван.
И  вот  уже  текут  среди  высоких  белых  сугробов  беско¬
нечные  вереницы  людей.  На  центральных  улицах  снег
сдает  свои  позиции  атакующим  и  бежит  мутными  по¬
токами  по  мостовым.  Снег  везут  на  лошадях,  волокут  на
листах  фанеры,  сгребают  лопатами  —  все  брошено  на
 213

врага,  и  он  отступает,  откатывается  к  речным  набе¬
режным.
 Тяжкое  поражение  потерпел  человек.  Но  велика
и  его  победа.  Город  весь  еще  белый.  Побелел  скованный
льдом  залив.  Было  все:  человеческие  жертвы,  трагиче¬
ские  происшествия,  тяжкие  испытания,  но  были  и  от¬
важные  спасители,  и  милосердные  души.  Человек  во
время  этой  катастрофы  показал  себя  добрым.
 Такой  бури,  какая  разразилась  тринадцатого  марта,
не  бывало  в  Нью-Йорке  ни  разу  за  все  столетие.  Днем
в  воскресенье  лил  дождь,  а  ночью  разгулялась  над  горо¬
дом  непогода,  и  те,  кто  бодрствует  в  ночные  часы,—пи¬
сатель  за  своим  рабочим  столом,  продавец  папирос  где-
нибудь  на  вокзале,  молочник,  затемно  объезжающий  на
своей  легкой  тележке  спящие  дома,—  с  тревогой  прислу¬
шивались,  как  яростно  свищет  ветер  в  печных  трубах,
как,  свирепея,  все  неистовей  хлещет  своим  бичом  по
крышам  и  стенам;  а  под  утро  бушующий  ураган  уже
срывал  с  домов  кровли  и  ставни,  крушил  на  своем  пути
балконы,  выворачивал  с  корнем  и  мчал  за  собой  деревья;
и  метался  и  завывал  по  узким  переулкам,  точно  зверь
в  западне.  Разбивались  и  гасли,  брызгая  искрами,  лампы
электрического  уличного  освещения.  Умолкли  сорванные
со  столбов  провода  телеграфа,  так  часто  состязавшегося
в  быстроте  с  ветром.  И  когда  наступил  час  утренней  за¬
ри,  никто  не  увидел  солнца:  с  адским  ревом  и  стоном,
точно  разбитое  войско,  в  панике  устремившееся  через
город,  точно  бегущие  под  громыхание  орудийных  лафе¬
тов  беспорядочные  толпы  солдат,  точно  эскадроны  рас¬
строенной  конницы,  летела,  неслась  за  помутневшими
окнами  снежная  мгла  —  без  конца,  без  просвета.  И  так
весь  день  и  всю  следующую  ночь.  Но  человек  не  отсту¬
пил  перед  бурей.  Он  бросил  ей  вызов.
 214

А  между  тем  сдались  уже  на  милость  вьюге  застыв¬
шие  на  путях,  выпряженные  вагоны  конки;  погасили
свои  бесполезные  топки  паровозы  надземной  дороги,  за¬
платившей  кровью  за  попытку  продолжать  движение;
в  окрестностях  города  шквальный  ветер  сбросил  с  рельс
несколько  поездов,  другие  были  задержаны  снежными
заносами  и  теперь  тщетно  пытались  пробиться  к  своим
станциям.  Попробовали  пустить  конку,  но  лошади  вста¬
вали  на  дыбы,  отбиваясь  передними  ногами  от  душив¬
шего  их  вихря.  По  надземной  дороге  отправился  поезд
с  пассажирами,  но  на  полпути  застрял,  и,  просидев
шесть  часов  пленниками  между  небом  и  землей,  мужчи¬
ны  и  женщины  вынуждены  были  спуститься  с  воздушной
эстакады  по  пожарным  лестницам.  Люди  богатые  или
те,  кого  понуждало  неотложное  дело,  нанимали  извозчи¬
ков,  у  которых  были  крепкие  лошади  и  которые  за
двадцать  пять  —  пятьдесят  долларов  с  великим  трудом
доставляли  своих  пассажиров  на  очень  небольшие  рас¬
стояния.  А  над  ними  кружила  и  бесновалась  метель,
стегала  их  по  лицу,  била,  опрокидывала,  засыпала
снегом.
 Тротуары  исчезли.  Исчезли  углы  улиц.  Дошло  до
того,  что  на  углу  Двадцать  третьей  улицы,  одной  из  са¬
мых  оживленных,  какой-то  сердобольный  лавочник  укре¬
пил  столбик  с  табличкой:  «Это  —  Двадцать  третья  ули¬
ца».  Снегу  навалило  по  колено,  а  с  наветренной  сторо¬
ны  —  по  самый  пояс.  Остервенелый  ледяной  ветер  кусал
руки  прохожих,  забирался  за  воротник,  отмораживал
уши  и  носы,  швырял  в  глаза  пригоршни  снега,  опрокиды¬
вал  навзничь  на  заледенелый,  скользкий  сугроб  и  ярост¬
но  прижимал  к  нему,  не  давая  подняться;  а  не  то  срывал
с  человека  шляпу  и,  подхватив  его,  закружив,  кидал
с  размаху  о  стену  или,  замучив,  оставлял  на  снегу  —  за¬
сыпать,  засыпать  вечным  сном,  хоронил  заживо!  Тело
 215

одного  из  этих  несчастных,  некоего  коммерсанта,  челове¬
ка  в  расцвете  молодости,  обнаружили  сегодня  по  тор¬
чавшей  из  сугроба  руке.  Другим  оказался  мальчик-рас¬
сыльный.  Его,  совершенно  синего,  почти  такого  же,  как
униформа,  в  которую  он  одет,  скорбные  товарищи  на
руках  вынесли  из  белой  могилы,  чистой,  как  сама  его
детская  душа.  Третий  спит,  занесенный  снегом  по  самые
плечи.  Лицо  у  него  белое,  и  на  нем  алеют  два  багровых
пятна;  в  глазных  впадинах  —  фиолетовые  тени.
 А  по  Бродвею  и  по  всем  авеню  люди  шли  на  работу:
старики,  молодые,  женщины,  дети;  шли,  падали  в  снег,
вновь  подымались.  Иные,  выбившись  из  сил,  опускались
на  ступеньки  подъездов  с  одним  только  желанием:  боль¬
ше  не  двигаться,  умереть.  Другие,  побуждаемые  состра¬
данием,  подымали  их  под  руки,  ободряли,  что-то  крича¬
ли,  затягивали  песню.  Вот  какая-то  старая  женщина,
у  которой  лицо  защищено  своеобразной  маской  —  но¬
совым  платком  с  двумя  дырочками  для  глаз  —  присло¬
нилась  к  стене  и  заплакала.  Директор  банка,  пешком
направляющийся  к  себе  на  службу,  поднял  на  руки  ка¬
кого-то  замерзавшего  малыша  и  несет  его  в  соседнюю
аптеку,  чьи  огни,  зеленый  и  желтый,  тускло  светятся
сквозь  завесу  метели.  «Все,  больше  не  могу!»  —  выры¬
вается  у  кого-то.  Но  тотчас  этот  же  голос  добавляет:
«А  что,  если  выгонят  со  службы?»  —  «Я  иду  дальше,—
отзывается  молоденькая  поденщица,—  мне  никак  нельзя
без  моего  заработка».  И  тогда,  увидев,  что  девушка,  об¬
няв  за  талию  свою  изнемогающую  товарку,  почти  тащит
ее  на  себе,  служащий  подхватывает  самоотверженную
работницу  под  руку.  У  входа  на  Бруклинский  мост  сек¬
ретарь  какого-то  вновь  открытого  банка  в  отчаянии  умо¬
ляет  полицейского  пропустить  его;  и  хотя  пройти  в  это
время  по  мосту  под  силу  разве  что  смерти,  полицейский
пропускает  упрямца.  «Что  делать,  иначе  он  потеряет
 216

место,  которого  добивался  целых  три  года!»  Но  едва
лишь  человек  всходит  на  пустынный,  висящий  над  безд¬
ною  мост,  как  ветер  с  налету  бросает  его  ничком  наземь,
потом  подымает  на  ноги,  срывает  шляпу,  парусом  взду¬
вает  пальто  и  опять  валит  с  ног,  еще  и  еще;  человек  по¬
двигается  вперед,  низко  пригнувшись,  хватается  за  пе¬
рила  моста,  ползет  на  четвереньках.  Почти  бездыханного
подхватывают  его  на  руки  полицейские,  охраняющие
мост  на  нью-йоркской  стороне  и  уже  предупрежденные
по  телеграфу  из  Бруклина.
 Но  к  чему  все  эти  усилия,  если  во  всем  Нью-Йорке
едва  ли  сыщется  одна  открытая  лавка;  если  город  поко¬
рился  своей  участи  и,  точно  крот,  зарывшийся  в  нору,
почти  не  подает  признаков  жизни;  если,  добравшись
наконец  до  своих  учреждений  и  фабрик,  люди  найдут
на  дверях  железный  замок?  Только  участие  других  лю¬
дей,  всесилие  денег  или  счастливая  случайность  могли
в  этот  ужасный  день  спасти  человека  от  гибели  на  улице.
Что  сталось  бы,  например,  со  многими  честными  служа¬
щими,  мужественными  стариками,  героинями-работни-
цами,  если  бы  не  пролегал  поблизости  от  их  дома  учас¬
ток  железной  дороги,  по  которому  с  часовыми  переры¬
вами  ходил,  храбро  пробиваясь  сквозь  буран,
единственный  во  всем  городе  поезд?  Не  так-то  просто
добраться  от  одного  угла  улицы  до  другого;  изнемогая,
люди  подходят  к  дверям  домов,  стучатся  в  них  окочене¬
лыми  руками  —  в  одну,  в  другую,  в  третью,  пока  нако¬
нец  какая-нибудь  не  открывается.  Так  в  непогоду  ищут
убежища  под  окнами  воробьи  и  стучат  клювами  в  стек¬
ла  —  но  вдруг  налетает  вихрь,  сметает  с  окна  несчаст¬
ных  пичуг  и  швыряет  их,  точно  горсть  камней,  о  стену
дома.  Под  свирепеющим  шквалом  еще  крепче  прижима¬
ются  друг  к  другу  идущие  по  улице  работницы,  а  он,
совсем  продрогших,  бьет  их  и  треплет,  пока  они  не
 2/7

обращаются  в  бегство,  ища  укрытия...  И  точно  так  же
возвращаются  потом  обратно  и  мужчины  и  женщины;
они  идут,  встречая  всем  телом  неистовый  напор  ветра,  то
и  дело  отирая  снег,  залепивший  глаза,  прикрывая  их
руками,  чтобы  разглядеть  дорогу  в  кромешной  снеговой
коловерти.  Гостиницы?  Люди  спят  в  креслах,  ванные
сдаются  как  спальни!  Питье?  Даже  мужчины  не  могут
найти,  чем  согреться:  пивные  давно  истощили  все  свои
запасы;  а  женщинам,  которые  возвращаются  домой  еле
передвигая  заледенелые  ноги,  нечем  утолить  жажду,  кро¬
ме  собственных  слез.
 Теперь  уже  люди  немного  пришли  в  себя  после  пере¬
житого  утром  и  постарались  приспособить  свою  одежду
так,  чтобы  она  могла  защитить  их  от  ярости  бурана.  На
улице  что  ни  шаг,  то  лежит  опрокинутый  набок  вагон;
или  хлопает  о  стену,  повиснув  на  последней  петле,  со¬
рванный  ставень  —  словно  крыло  умирающей  птицы;  или
хлещет  по  ветру  разорванный  парусиновый  тент;  или
свисает,  грозя  обвалиться,  карниз;  либо  загромождает
путь  обрушившийся  балкон.  Стены,  парадные,  окна  —
один  сплошной  снег.  И  с  самого  рассвета,  не  переставая
ни  на  минуту,  летит,  летит,  свищет  белая  мгла,  метет
снежными  хлопьями,  крушит  все  на  своем  пути,  ревет,
стонет,  скрежещет.  Снег  налипает  на  одежду,  сугробами
ложится  на  грудь,  на  плечи,  но  люди  идут  —  идут!
 Один  содрал  с  зонтика  шелк,  смастерил  закрываю¬
щий  лицо  капюшон,  в  котором  проделал  отверстия  для
глаз  и  для  рта,  и  шагает  теперь,  заложив  руки  за  спину,
разрезая  плечом  ветер;  другие  натянули  поверх  башма¬
ков  чулки  или  обернули  ноги  кусками  резины,  мешкови¬
ной,  толстой  бумагой  и  накрепко  обвязали  бечевками;
на  третьих  гетры  и  каскетки  велосипедистов.  А  вот  еще
 218

один,  его  ведут  еле  живого,  укутанного  чуть  не  с  головой
в  огромную  буйволовую  доху.  Шагают  кавалерийские
сапоги,  сапоги  охотничьи,  громадные  актерские  ботфор¬
ты.  «Дяденька!—слышится  вдруг  детский  голосок  —
самого  ребенка  за  снегом  не  видно.—  Дяденька!  Помоги¬
те  мне  отсюда  вылезти,  а  то  я  замерзну!»  Это  мальчик-
рассыльный,  которого  в  такой  буран  безжалостно  посла¬
ли  на  улицу  с  поручением.  Многие  едут  верхом.  Один
попробовал  сесть  в  сани  —  куда  там!  —  налетает  шквал,
сани  перевертываются,  и  седок  расшибается  насмерть.
Какая-то  неугомонная  старушка  пришла  покупать  венок
из  флердоранжа  для  дочери,  которая  сегодня  венчается;
довольная,  уносит  она  свою  покупку...  И  вот,  когда  Нью-
Йорк  походил  уже  на  ледяные  пустыни  Арктики,  когда
темная,  без  единого  огня  ночь  накрыла  город  и  ужас
полновластным  хозяином  вступил  на  его  улицы;  когда
самоотверженные  почтальоны,  ослепшие  от  вьюги,  вко¬
нец  обессилевшие,  падая  в  снег,  ложились  ничком,  что¬
бы  прикрыть  сумку  с  письмами;  когда  целые  семьи,  охва¬
ченные  смертельным  страхом,  пытались  вырваться  из
домов,  где  только  что  сорвало  кровлю,  и  не  могли  от¬
крыть  заваленные  сугробами  двери;  когда  краны  водо¬
проводных  труб,  выведенных  на  улицу  на  случай  пожа¬
ра,  были,  как  и  весь  город,  на  пять  футов  засыпаны  сне¬
гом  и  отыскать  их  не  смог  бы  даже  человек,  хорошо
знающий  их  расположение,—  тогда  внезапно  розовым
светом  зари  окрашиваются  заснеженные  просторы  горо¬
да:  над  одним  из  домов  занимается  бушующее  пламя,
и  не  проходит  минуты,  как  на  ветру  полыхают  еще  два
соседних  дома.  Приезжают  пожарные.  И  руками  раска¬
пывают  снег  и  находят  водопроводные  краны!  И  уже
алым  отсвечивают  стены  домов;  и  алой  становится  белая
улица!  И  небо  кажется  голубым,  совсем  светлым!  И  на¬
перекор  ветру,  который  тысячами  колючих  брызг  ки¬
 219

дает  назад  в  лицо  людям  струи  воды,  направленной  на
огонь,  наперекор  языкам  багрового  пламени,  взвиваю¬
щимся  выше  крестов  на  церковных  колокольнях,  напере¬
кор  удушающим,  бешеным  вихрям  дыма  и  огненных  искр,
стоя  по  грудь  в  снегу,  люди  сражаются  со  стихией,  не
отступая  ни  шагу  назад,  пока  им  наконец  не  удается
укротить,  сбить,  одолеть  огонь!  И  тогда  теми  же  руками
они  принимаются  разгребать  толщу  снега,  прокладывая
путь  своей  пожарной  машине.
 Сегодня  утром  город  проснулся  без  молока,  без  угля,
без  писем,  без  газет,  без  вагонов  конки,  без  телефона,
без  телеграфа.  С  какой  жадностью  люди  в  верхней  части
города  набрасываются  на  газеты,  доставленные  сюда
только  благодаря  бесстрашию  газетчиков,  несчастных
мальчишек,  которые  тащили  тяжелые  пачки  из  типогра¬
фий,  расположенных  в  нижней  части  города!  Подумать
только!  Вчера  вечером  состоялись  спектакли  в  четырех
театрах!  А  все  дела  стоят,  и  паровозы  надземки,  этого
лжечуда  техники,  тщетно  пыхтят,  пытаясь  доставить  на
работу  толпы  осаждающих  станции  обездоленных  людей.
 В  открытом  поле  вместе  со  своим  человеческим  гру¬
зом  стынут  застрявшие  в  пути  поезда.  Что  делается
в  стране  —  неизвестно.  Реки  замерзли,  и  смельчаки  рис¬
куют  переходить  их  пешком;  но  лед  внезапно  ломается,
и  люди  оказываются  на  плывущих  льдинах.  Тогда  на  вы¬
ручку  спешит  буксирный  пароходик.  Он  подходит  к  льди¬
не  и  начинает  подталкивать  ее  к  берегу;  вот  уже  она
причаливает  к  ближайшей  пристани  —  люди  спасены.
И  тот  и  другой  берег  оглашаются  громовым  «ура».  Теми
же  криками  «ура»  встречают  на  улицах  полицейских,
пожарных,  отважных  почтальонов.  Но  что  с  поездами,
которые  все  еще  не  прибыли,  несмотря  на  великолепную
 220

энергию,  с  какой  железнодорожные  компании  отправля¬
ют  туда  на  помощь  свои  самые  мощные  локомотивы,
уголь  и  продовольствие?  Что  с  теми,  кто  сейчас  в  море?
Сколько  несчастных  погибло  под  снегом?
 Подобно  разбитой,  отступающей  армии,  решившей¬
ся  нанести  своему  победоносному  врагу  внезапный  удар,
снег  обрушился  на  город  ночью,  сея  вокруг  смерть  и  раз¬
рушение.
 Но  кто  способен  противостоять  натиску  неведомого
с  такой  же  стойкостью,  с  какой  умеют  это  делать  народы-
утилитаристы,  у  которых  —  и  вчерашний  день  тому  сви¬
детельством  —  положительные  качества,  развиваемые
трудом,  возмещают  в  решительные  минуты  отсутствие
добродетелей,  вытесненных  эгоизмом?  Какие  молодцы
эти  мальчишки,  сколько  преданности  делу  у  взрослых,
сколько  благородства  в  этих  несчастных  женщинах,
сколько  высокой  самоотверженности  у  мужчин!  Сегодня
город  разговаривает  вслух,  точно  ему  страшно  оставаться
одному.  Люди,  круглый  год  толкавшие  друг  друга  локтя¬
ми,  сегодня  улыбаются  один  другому,  рассказывают
о  пережитых  ужасах,  обмениваются  адресами,  прово¬
жают  своих  новых  друзей  за  несколько  кварталов.  Пло¬
щади  стали  снеговыми  горами,  и  в  лучах  только  что  про¬
глянувшего  солнца  серебряными  узорами  сверкают  на
фоне  белого  снега  ледяные  кружева,  повисшие  на  вет¬
вях  деревьев.
 На  крышах  домов  —  целые  дома  снега,  и  веселые  во¬
робьи  роют  себе  в  них  ненадежные  гнездышки.  Жуток
и  чуден  вид  этого  города  с  его  красными,  потонувшими
в  снегу  домами  —  кажется,  будто  кровавые  цветы  вдруг
распустились  на  белом  погребальном  покрове.  Стоят  во¬
площенным  свидетельством  бедствия  телеграфные  стол¬
бы;  и  оборванные,  перекрученные  провода  придают  им
вид  человеческих  голов  с  растрепанными  волосами.  Го¬
 22/

род  возвращается  к  жизни,  хоронит  погибших  —  и  ведет
наступление  на  снег:  снег  везут  на  лошадях,  на  железно¬
дорожных  платформах,  волокут  на  листах  фанеры;  по¬
шли  в  ход  котлы  с  кипятком,  костры,  кирки,  лопаты.  Но
чувствуется,  что  человеческие  души  преисполнены  вели¬
кого  смирения  и  какой-то  внезапной  доброты,  словно  лю¬
ди  все  вдруг  одинаково  ощутили,  как  отяготела  на  них
десница  того,  перед  кем  они  склоняются  в  страхе.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
27  апреля  1888  года.

ВЕЧЕР  БЛЕЙНА
 Народное  собрание  в  зале  для  игры  в  мяч.  —  Нью-йоркский  люд.  —
Красноречие  для  толпы.  —  Сцены  в  публике.  —  Блейн.  —  Теат¬
ральное  появление.  —  Его  внешность.  —  Его  непринужденность.  —
Его  взгляд.  —  Его  ораторское  искусство.
 Нью-Йорк,  20  октября  1888  года.
 то  было  подобно  морю.  В  глубине  зала,  на
крытой  галерее,  словно  зерна  черной  куку¬
рузы,  теснились  на  скамьях  слушатели.
В  двери  медленно  вливалась  толпа  и  нере¬
шительно  двигалась  дальше,  как  бы  стра¬
шась  пустого  пространства  и  темноты.
Боковые  места  огромного  помещения  для  игры  в  мяч,
где  должен  выступить  Блейн,  еще  не  заняты.
 Напротив  галереи,  как  бы  в  фокусе  обширного  эллип¬
са,  высится  сколоченная  из  сосновых  досок  импровизи¬
рованная  трибуна  для  ораторов
и  почетной  публики.  Между
трибуной  и  амфитеатром  тяже¬
ло  колышется  плотная  людская
масса.  Образовав  цепь,  поли¬
цейские  спинами  осаживают
толпу.  Какая-то  женщина  упала
в  обморок.  Другую  подняли  на
руках  над  головами,  у  нее  на¬
чались  преждевременные  роды.
 Рядом  —  итальянец  подрался  с
 223

ирландцем.  Человеческая  волна  набегает  на  полицей¬
ских,  и  они  ничком  валятся  на  трибуну.  Ударами  дуби¬
нок,  не  разбирая  куда  —  по  голове,  по  лицу,—  люди
в  белых  шлемах  оттесняют  толпу.  Потрескивает  уголь
в  фонарях.
 Лучи  установленных  наверху  электрических  прожек¬
торов,  подобно  хвосту  кометы,  пробегают  по  толпе,  как
бы  связывая  ее  в  одно  целое.  Над  головами  парит  све¬
тящийся  туман.  Верхние  ряды  галереи  венчает  гирлянда
знамен,  многоцветной  диадемой  выделяясь  на  фоне  серо¬
го  неба.
 Блейна  еще  нет.  Люди  непрерывным  потоком  прохо¬
дят  в  двери,  пересекают  площадку  и  присоединяются
к  толпе.  На  улице  раздаются  звуки  рожков,  флейт  и  ба¬
рабанов,  выкликают  свой  товар  продавцы  апельсинов
и  земляных  орехов,  грохочут  экипажи.  Рассыльные  в  си¬
них  куртках  и  таких  же  шапках  раздают  прохожим  лист¬
ки  с  речами,  газеты,  объявления,  программы,  карикату¬
ры,  статистические  справки,  бумажные  флажки,  порт¬
реты,  циркуляры.  Кажется,  весь  город  собрался  здесь.
 Множество  ног  затаптывает  валяющиеся  на  земле  бу¬
мажки.  Каждый  поезд,  останавливающийся  чуть  не  под
облаками,  сбрасывает  вниз  по  лестницам  тысячи  людей:
они  движутся  парами,  грызя  каштаны;  группами,  неся
в  руках  трости  одного  цвета;  поодиночке,  торопясь  най¬
ти  себе  место.  И  с  горькой  завистью,  склонив  головы
и  глотая  слезы,  смотрят  на  них  те,  кто  лишен  родины.
 Все  ли  тут  республиканцы?  О  нет!  Заметно,  скорее,
что  собрание  разношерстное  и  менее  внушительное,  чем
можно  было  ждать.  Отсутствует,  и,  очевидно,  не  без
умысла,  значительная  часть  республиканцев.  Всего  их
пятьдесят  тысяч,  а  здесь  наберется  не  более  десяти.
 224

В  публике  можно  уловить  обрывки  разговоров:
«Я  хочу  его  видеть!»  —  «Чтобы  увидеть  этого  человека,
я  приехал  за  сто  миль».—  «Все  эти  россказни  я  уже
слышал,  но  я  хочу  их  услышать  от  него».—  «На  Запа¬
де  его  любят,  а  здесь  не  очень».—  «Пусть  только  не  го¬
ворит,  что  тариф  идет  нам  на  пользу.  Я-то  знаю,  что
каждая  одежка  мне  стоит  на  сорок  процентов  больше,
чем  должна  стоить,  а  башмаки,  в  которых  я  хожу,—  на
тридцать  пять  процентов;  полотенце,  которым  я  ути¬
раюсь,—  на  сорок  пять,  и  на  пятьдесят  —  тарелка,  с  ко¬
торой  я  ем;  на  восемьдесят  два  —  сахар;  на  сорок  —
соль;  на  сто  четыре  —  одеяло,  под  которым  я  сплю;  на
шестьдесят  —  грубошерстное  платье  моей  жены,  и  на
пятьдесят  процентов  —  мраморная  плита,  которой  меня
накроют  после  смерти,  если  только  моей  семье  будет  на
что  ее  купить,  а  тем  временем,  все  эти  двадцать  пять
лет,  жиреют  и  наживаются  монополисты  да  биржевые
спекулянты.  Они  раздувают  промышленность  до  того,
что  ей  сбыта  не  найти,  и  впускают  в  страну  всякий
сброд  для  конкуренции  с  честным  рабочим,  которому  за
его  труд  платят  меньше,  чем  стоят  ему  продукты  труда
других  рабочих!»  —  «Как  начну  требовать  хлеба  и  вина,
сразу  заставлю  его  замолчать!»  —  «Уж  ты  заставишь,
осел!  Как  только  он  снимет  шляпу  да  посмотрит,  будто
насквозь  тебя  видит,  да  выставит  вперед  левое  плечо,
у  тебя  сразу  все  слова  в  глотке  застрянут».—  «Нет,
великим  оратором  его  не  назовешь:  он  человек  речи¬
стый,  искусный  софист,  ловко  орудующий  цифрами,
опытный  докладчик,  излагающий  лишь  те  факты,  кото¬
рые  ему  выгодны,  а  не  те,  которые  его  опровергают;  воз¬
вышенный,  когда  ему  это  нужно,  а  когда  нужно  —  и  на¬
смешливый».—  «Бежим,  бежим,  слышите  аплодисмен¬
ты?»—  «Блейн  уже  говорит!»
 15  X.  Марти
 225

Звучат  взрывы  петард,  гремят  оркестры,  взлетают
в  воздух  ракеты,  бенгальские  огни  вспыхивают  за  одной
дверью  красным,  за  другой  —  зеленым  светом.  Ближе
к  эстраде!  Крики,  ругань,  возгласы,  толкотня.  Трибуна
полна,  генералы,  руководители  выборов,  элегантно  оде¬
тые  старики,  привилегированные  иностранцы,  женщины.
Но  человек,  который  жестом  приказывает  погасить  свет
позади  трибуны,  потому  что  публика  хочет  видеть  лицо
оратора,  человек,  бросающий  в  бушующее  море  какие-то
жалкие  обрывки  фраз,  это—%не  Блейн.  Он  говорит:
«Кливленд!»  —  и  раздаются  свистки;  он  говорит:  «Про¬
текционизм!»  —  раздаются  аплодисменты.  Это  Форей-
кер,  враг  Юга,  но  он  не  решается  обвинять  южные  шта¬
ты,  как  обычно,  ибо  Кливленд  доказал,  что  представите¬
ли  Юга  могут  занимать  общественные  посты,  не  нанося
ущерба  национальному  единству,  а,  напротив,  делая  его
еще  крепче;  между  тем,  отстраняя  их  от  власти,  можно
повредить  единству,  ибо  от  презрения  до  ненависти  —
лишь  один  шаг,  а  от  ненависти  до  мятежа  —  еще  один.
Форейкер  не  говорит  о  Юге  и  вообще  не  говорит  ничего
заслуживающего  внимания;  его  задыхающаяся,  преры¬
вистая,  никому  не  нужная,  пустая  и  бесполезная  речь
вызывает  только  жалость;  напрасно  он  жестикулирует,
размахивая  руками  над  головами  людей,  речь  его  столь
же  непривлекательна  и  запутана,  как  внутренности  ло¬
шади,  убитой  во  время  боя  быков.  Что  это?  Красноре¬
чие,  священное  красноречие,  или  блудница  из  евангелия,
доступная  всем  прохожим?  Кандидат  позорит  Дворец
славы.  Его  можно  только  пожалеть.  Слову  верят,  лишь
если  оно  хранит  свое  величие,  как  женщина  хранит  свою
честь.
 И  вдруг  толпа  всколыхнулась.  Сидящие  на  трибуне
взбираются  на  стулья.  Бледный  Форейкер  кусает  губы.
Возгласы  «ура!»,  громкие  крики,  тысячи  бумажных
 226

флажков  трепещут  над  головами.  Появился  Блейн.  Что¬
бы  придать  торжественность  его  шествию  через  толпу,
полицейские,  выстроившись  в  два  ряда,  расчищают  ему
путь.  Вот  он  поднимается  по  лестнице.  Вот  он  на  три¬
буне.
 Он  обращается  не  к  людям,  а  к  морю  шляп.  Шляпы,
флажки,  руки,  приветственно  поднятые  вверх,  руки,  рас¬
кинутые  крестом,  как  у  того  вон  журналиста,  который,
кажется,  готов  отдать  за  него  душу,—  журналиста-
демократа,  который  пишет  за  деньги  передовые  статьи,
а  потом,  ничтоже  сумняшеся,  голосует  против  того,  что
написал.  С  политики  нужно  срывать  покровы!  Не  стоит
ни  восхищаться,  ни  порицать  вслепую,  надо  беспристра¬
стно  изучать,  какие  язвы  порождены  общественными
условиями,  а  какие  —  человеческим  характером.  Писатель
должен  быть  спасителем.  Этого  журналиста  можно  было
бы  распять  на  кресте,  вот  так,  как  он  есть,  в  пальто
и  шляпе,  восхваляющего  ночью  того,  кого  он  наутро
проклянет.  «К  дьяволу  мою  газету!  —  сказал  он  в  ответ
на  брошенный  ему  кем-то  упрек.—  Я  республиканец!»
 Но  общее  возбуждение  вскоре  гаснет,  как  вспыхнув¬
шая  солома.  Оркестр,  игравший  «Спаси  вождя!»,  умолк.
Блейн  отдает  одному  из  друзей  свою  коричневую  шляпу;
быстрым  движением  сбрасывает  светлое  пальто;  обеими
руками,  бледными  и  жилистыми,  опирается  на  перила,
комкая  наброшенное  на  перила  знамя.  Он  резко  на¬
клоняется  всем  корпусом  вперед,  как  бы  призывая  к  мол¬
чанию.  Толпа  подчинилась.  Блейн  выпрямляется.
 Он  начинает  говорить,—  обдуманно,  со  скупыми  жес¬
тами,  опершись  рукой  на  перила,  откинув  голову  назад
и  слегка  склонив  ее  к  правому  плечу,  не  глядя  на  слуша¬
телей,  а  словно  роняя  на  них  сверху  свой  взгляд.  Когда
он  нападает  на  личного  врага,  движения  его  сразу  ста¬
новятся  свободными,  он  словно  достигает  вершины  своего
 16*
 *  227

ораторского  искусства.  Его  лицо  теперь  хорошо  видно:
высокий  округлый  лоб,  орлиный  нос,  четко  очерченный
рот;  гладкая  борода,  скрывающая  слишком  маленький
подбородок.  Волосы  его  блестят,  как  шелк;  в  самый  на¬
пряженный  момент  борьбы  они  падают  ему  на  лоб,  как
бы  подкрепляя  его  аргументацию.  А  взгляд  —  вызываю¬
щий,  агрессивный,  холодный  и  властный  —  ведет  на  бой,
учит  наслаждаться  им  и  повергать  врагов  во  прах,  а  не
зовет  людей,  как  взгляд  иных  глаз,  заглянуть  в  душу
оратора.  Этот  взгляд  неумолим,  он  никогда  не  дрогнет;
проникнув  в  людские  души,  он  становится  еще  жестче;
эти  глаза  не  смыкаются  ни  днем,  ни  ночью;  глаза  из
эмали;  черные  брильянты  в  белом  мраморе;  глаза  корси¬
канца.
 В  его  высокомерном  взгляде  отражена  гордыня  серд¬
ца.  На  коленях  будет  выпрашивать  он,  и,  говорят,  вы¬
прашивал  у  своего  противника  письма,  доказывающие
его  преступление  —  использование  государственного  по¬
ста  в  личных  целях.  Он  будет  заискивать,  и,  говорят,  за¬
искивает  перед  магнатами;  с  помощью  Блейна  они  под¬
держивают  под  покровом  протекционизма  монополии,
которые  относятся  к  стране,  как  к  царю  Мидасу,  и  раз¬
жигают  страшную  войну,  войну  против  голодающих:  уже
бьют  барабаны,  туго  затягиваются  пояса,  поднимаются
силы  из  мрака.  Перед  богачами  он,  держа  шляпу  в  руке,
будет  расточать  улыбки,  комплименты,  любезности,  кра¬
сивые  слова.  Но  перед  врагами  и  соперниками  он  ощети¬
нивается,  глаза  его  мечут  молнии,  он  пугает  своим  даром
слова,  он  приписывает  другим  людям  свои  собственные
побуждения  и  действия,  заранее  пресекая  все  возраже¬
ния;  он  обращается  с  противниками,  как  с  побежденны¬
ми,  как  с  низшей  породой,  не  обладающей  ни  его  прони¬
цательностью,  ни  его  хладнокровием,  ни  ловкостью,  ни
блестящим,  гибким  красноречием,  которое  не  возводит
 228

величественные  здания,  как  слово  Уэбстера,  не  поучает,
как  слово  Линкольна,  не  напоминает  искусно  построен¬
ную  резную  индийскую  башню,  как  слово  Эвартса,  но
является  красноречием  битвы  —  подобно  грому,  наносит
оно  удар  врагу  и  разит  его  в  самое  уязвимое  место,  не
давая  ему  времени  оправить  кирасу.  Так  блистает  и  в  об¬
ществе  и  в  политике  этот  перевертень,  настолько  лишен¬
ный  щепетильности  и  добродетели,  что  шокирует  немно¬
гих  честных  людей.  Но  зато  он  неистощим  на  выдумки
и  стратегические  хитрости  в  тех  случаях,  когда  обеску¬
раженные  сообщники  не  знают,  что  противопоставить
врагам.  Лгать?  —  Будем  лгать!  Фальсифицировать  ста¬
тистику?—  Будем  фальсифицировать  и  скажем,  что
фальсификаторы  —  они!  Нас  в  этом  уличат?  —  Но  для
чего  же  существует  слово  «осел»?  Заставим  всех  смеять¬
ся  остроумному  и  ловко  приведенному  анекдоту,  в  кото¬
ром  назовем  противников  «ослами»!  А  что  же  еще  де¬
лать  для  успеха  в  политике,  как  не  разделять  недостатки
людей?  Люди  мстят  тому,  кто  смеет  не  походить  на  них.
 И  Блейн  хорошо  постиг  искусство  говорить  перед
толпой.  Появиться,  ослепить  и  уйти!  Кто  в  состоянии
задуматься  в  этом  двадцатитысячном  сборище?  Кто  мо¬
жет  привлечь  внимание  слушателей,  после  того  как  за
полчаса  он  всех  заворожил  своим  голосом?  Хватит  ли
мужества  у  этих  измученных,  угасших,  истомленных  ожи¬
данием  людей  —  скорее  любопытных,  чем  любознатель¬
ных,—  взбираться  на  крутизны,  следуя  за  вольным
и  мощным  полетом  орла?  Вся  земная  жизнь  звучит
в  крике  толпы,  обращенном  к  человеку:  «Спустись!  Спу¬
стись  вниз!  Будь  таким  же,  как  мы!  Подъем  нам  не  по
силам!»
 И  Блейн  делает  то,  что  сделал  в  этот  вечер.  Он  го¬
ворит  двадцать  минут.  Без  единой  паузы,  чтобы  не  по¬
терять  слушателей  ни  на  миг.  Он  подтверждает  факт  до¬
 229

водами,  для  неискушенного  глаза  как  будто  убедитель¬
ными,  и  хотя  обманчивость  этой  внешней  видимости  для
такого  умного  человека,  как  он,  совершенно  ясна,  он,
перевернув  факты  с  ног  на  голову,  заявляет,  что  опыты
свободной  торговли  ввергли  страну  в  катастрофу,  и  с
ловкостью  фокусника  нагромождает  горы  лживых  общих
мест.  Он  утверждает,  что  все  идет  к  гибели,  потому  что
демократы  хотят  снизить  таможенный  тариф,  достигаю¬
щий  в  настоящее  время  сорока  пяти  процентов,  меж  тем
как  пятьдесят  лет  назад  страна  процветала  благодаря
протекционизму,  но  не  упоминает  при  этом,  что  тогда
протекционистский  тариф  равнялся  семи  процентам,  то
есть  был  в  пять  раз  меньше  тарифа,  на  который  напа¬
дают  теперь  поборники  свободной  торговли!  И  произно¬
сит  он  свою  речь  звучным  голосом,  с  властными  жеста¬
ми,  словно  изрекает  окончательный  приговор,  не  подле¬
жащий  ни  обсуждению,  ни  апелляции.
 Таково  это  величайшее  театральное  красноречие,
в  котором  незаметна  театральность.  Именно  простота,
контрастирующая  с  силой  личности,  подчеркивает  эту
силу.  В  красноречии,  так  же  как  в  любом  деле,  высшее
искусство  состоит  в  том,  чтобы  оно  не  было  заметно.  Он
приходит  поздно,  отбрасывает  в  сторону  пальто,  опи¬
рается  на  перила,  пристально  смотрит  вниз,  говорит  без
единой  остановки,  резюмирует  основной  тезис  в  неожи¬
данном  и  блестящем  афоризме,  и  ошеломленная  аудито¬
рия  молчит,  почти  не  аплодируя,  пока  он  надевает  паль¬
то  и  исчезает.
 «Насьон»,  Буэнос-Айрес,
 10  декабря  1888  года.

ИЗ  СТАТЬИ  «КАК  СОЗДАВАЛСЯ  НОВЫЙ  ГОРОД
В  СОЕДИНЕННЫХ  ШТАТАХ»
 Вождь  племени  семинолов.  —  Соперничество  скотоводов  и  земледель¬
цев.  —  Соседи.  —Импровизированный  жрец.  —Битва  с  наглеца¬
ми.—  Красотка  Элла  Блэкборн.—  Газетчица  Наннита  Дези.  —  Час
захвата.  —  Поток  устремляется  во  все  стороны.  —  Тот,  кто  сту¬
пит  на  землю,  завладевает  участком.  —  Великолепное  зрелище.  —
 Как  был  создан  город.  —Регистрационная  контора.  —Первый  ?ш-
езд.  —Предательство  и  отчаяние.  —Кто  решил,  где  быть  городу,
палаткам,  гостиницам,  объявлениям.  —  Банк.  —  Первая  газета.  —
Первые  выборы.  —  Ночь  в  степи
 Нью-Йорк,  25  апреля  1889  года.
 елый  завоеватель  может  наконец  занять
и  эту  землю!  Она  словно  лишилась  души,
когда  умер  вождь  племени  семинолов,  умер,
как  подобает  вождю,  надев  боевой  наряд.
«Он  не  убил,  как  зверя,  белого  человека,
который  вступил  на  его  родную  землю,
точно  дикий  зверь,  точно  предатель  с  дружбой  на  устах
и  враждой  в  сердце».  Своей  рукой  надел  он  в  смертный
час  убор  с  тремя  перьями,  рас¬
красил  краской  лицо,  обнажил
нож,  положил  его  себе  на
грудь  —  и  умер.
 Семинолы  продали  свою
землю  «Великому  Отцу»  в  Ва¬
шингтоне,  чтобы  на  ней  жили
другие  индейские  племена  или
свободные  негры.  Но  земля  не
досталась  ни  индейцам,  ни  нег¬
рам.  Пришли  скотоводы  и  раз¬
 23/

межевали  ее,  как  будто  этот  край  принадлежал  им.
Появились  земледельцы,  которым  земля  была  нужна,
чтобы  возделывать  ее  и  строить  на  ней  свои  жилища
(а  не  для  того,  «чтобы  на  ней  наживались  сильные  мира
сего,  имеющие  друзей  в  Вашингтоне»).
 Человеческая  кровь  пролилась  там,  где  раньше  про¬
ливалась  лишь  кровь  зверей,  убитых  на  охоте.  Федераль¬
ные  войска  выселяли  незаконно  занявших  землю  ското¬
водов  и  земледельцев.  Наконец,  президент  объявил  этот
край  государственной  собственностью  и  назначил  день,
22  апреля,  днем,  когда  каждый  может  получить  участок
земли.  По  закону,  тот,  кто  придет  первым  и  первым  во¬
бьет  заявочный  столб,  получает  сто  шестьдесят  акров.
 За  последнее  время  сюда  провели  железные  дороги.
Сюда  бросились  спекулянты,  жаждущие  «расти  вместе
со  страной»,  потянулись  и  те,  кто  не  нашел  счастья  на
земле  Канзаса  и  Кентукки  и  захотел  прочно  обосновать¬
ся,  покончить  с  бродячей,  нищей  жизнью  в  повозке.  Мно¬
гие  уже  жили  здесь,  тайком  разводили  скот,  сеяли  хлеб
и  облюбовали  место  для  поселений,  но  их  выгнали,  и  те¬
перь  там,  на  свободной  земле,  нет  других  следов  челове¬
ка,  кроме  пепла  сожженных  жилищ,  железнодорожной
насыпи  и  красного  домика  станции.
 Но  вот  оживают  заброшенные  поселки  вокруг  сво¬
бодных  земель,  растут  в  цене  повозки  и  лошади.  Появ¬
ляются  люди  с  бронзовыми  лицами,  с  неспокойным
и  злобным  взглядом;  они  собираются  в  укромных  местах,
сговариваются,  изыскивают  способы  победить  соперни¬
ков.  Отовсюду  идут  люди,  их  много,  на  плечах  у  них  —
ружья,  с  ними  лошади,  повозки,  на  повозках  палатки,  за
повозками  бредут  женщины.  Люди  идут  на  свободные
земли,  на  свободный  миллион  акров.  Эти  земли  пока  еще
недоступны,  и  границы  их  охраняются  кавалерией.  Прой¬
ти  могут  только  представители  мирового  судьи,  яазна-
 232

ченного  в  Вашингтоне,  или  те,  кто  получил  специальное
разрешение,  выдаваемое  войсками,—  железнодорожные
служащие,  служащие  конторы,  где  будут  регистриро¬
ваться  желающие  получить  землю,  журналисты  или  те,
кто  собирается  открыть  гостиницы.  Но  ходят  слухи,  что
представителей  слишком  много,  что  в  кустах  на  границе
свободных  земель  прячутся  люди,  что  железнодорожные
компании  в  сговоре  с  представителями  власти  и  что  на
станции  —  в  Гатри  —  не  останется  ни  клочка  свободной
земли,  когда  наконец  будет  открыт  свободный  доступ.
 Люди  идут  издалека,  вереницами,  толпами,  тучами.
Они  идут  с  четырех  сторон,  и  там,  за  цепочкой  кавале¬
ристов,  им  открывается  новая  молчаливая  земля,  рассти¬
лаются  зеленые  луга,  высятся  холмы.  Так  заселяется
пустынный  край,  так  творятся  чудеса  в  Соединенных
Штатах.
 Близится  день  свободного  доступа,  и  поля,  на  мили
вокруг,  превращаются  в  шумный  бурлящий  лагерь.  Как
будто  переселяется  целая  нация!  Люди  не  боятся  ни
солнца,  ни  темноты,  ни  зноя,  ни  дождя,  ни  смерти.  От
границ  прокладываются  рельсы  в  глубь  желанной  стра¬
ны.  По  всей  границе  —  города-соперники,  последняя
остановка  переселенцев,  всадников,  что  приехали  с  коло¬
дой  карт,  с  пистолетом  у  пояса  и  с  девчонкой  в  седле,
крестьян,  отставных  солдат,  стариков,  вдов.
 В  Арканзас-Сити  срывали  парусиновые  навесы  с  до¬
мов,  чтобы  соорудить  койки  для  вновь  прибывших.  За¬
тупились  рубанки  —  целыми  днями  строгали  столы
и  скамьи.  Не  хватает  молока,  и  женщины,  что  пришли  за
ним,  уходят  с  пустыми  руками;  они  оставили  мужей  сте¬
речь  в  повозке  добро  —  палатку,  печурку,  плуг,  заявоч¬
ный  столб;  они  поставят  эти  столбы  на  своей  новой  зем¬
ле,  чтобы  ее  не  заняли  те,  кто  придет  позже.  Семьдесят
пять  вагонов  приготовил  Арканзас-Сити  для  перевозки  в
 233

Гатри  переселенцев.  А  пока  они  заполнили  улицы  горо¬
да,  меняют,  клянчат,  покупают,  чтобы  потом  перепро¬
дать  дороже,  подсчитывают  будущие  барыши.  В  другом
городе,  в  Оклахома-Сити,  они  уже  продают  новую,  еще
не  принадлежащую  им  землю  по  два  доллара  за  акр,  ведь
земля  —  добыча  смелого  всадника,  который  опередит
других  и  не  остановится  даже  перед  убийством.  В  Пар-
селле  ночь  превратилась  в  день.  Гуляют  техасские  ков¬
бои,  каждый  обзавелся  женщиной,  стреляют,  орут,  гого¬
чут.  «Пусть  мне  только  попадутся  эти,  семейные!  Луч¬
шую  землю  —  тому,  кто  лучше  стреляет.  Пусть  только
они  выставят  своих  ребят,  Энрикета!  Притащу  их  тебе
на  бифштекс!»  И  тут  же  засыпают  на  своей  блевотине.
 Едут,  нескончаемым  потоком  стекаются  к  границе  по¬
возки  с  людьми.  Устали  лошади,  люди  сами  впрягаются
в  повозки.  Мужу  не  вытянуть  —  берется  за  лямку  жена.
Лошадь  падает,  и  старший  сын,  парень  с  ножами  за  поя¬
сом,  гладит  ее  и  целует.  Дни  проходят,  но  не  иссякает
поток  переселенцев.  Вот  едут  в  своих  добротных  повоз¬
ках  одинокие  ветераны.  Вот  сотня  мужчин,  впереди
идет  негр.  Вот  всадники  в  высоких  сапогах  и  синих  ру¬
бахах,  с  четырьмя  револьверами  на  поясе  и  винчесте¬
ром  у  луки  седла;  они  ругаются  и  по  очереди  приклады¬
ваются  к  фляжке.  Вот  еще  сотня  всадников,  во  главе
их  женщина.  А  вот  едет  бедная  матушка  Дикинсон,
с  ней  —  три  дочки  и  две  винтовки.  На  многих  фургонах
надпись:  «Земля  или  смерть».  Вот  из  одной  повозки
во  все  стороны  торчат  сапоги  —  там,  видно,  лежат  муж¬
чины,—  и  на  ней  написано:  «Не  мы  первые  дураки  на
свете».
 Вот  еще  всадники,  в  пыли,  с  мотыгами  за  спиной,
главный  у  них  —  какой-то  худой,  высокий  человек.  Он
всюду  поспевает  на  своей  лошади,  -  кричит,  спешит,
шляпа  у  него  сбита  на  затылок,  воинственно  торчит
 234

редкая  бороденка,  сверкают  глаза.  На  нем  рубаха  не¬
определенного  цвета;  штаны,  сшитые  из  американского
флага,  заправлены  в  сапоги.  А  вот  скачут  какие-то
всадники,  боязливо  оглядываясь  по  сторонам.  У  двоих
через  седла  перекинуты  трупы  —  это  везут  братьев,
зарезавших  друг  друга:  они  поспорили  из-за  участка,  ко¬
торый  успели  присмотреть  и  о  котором  «не  знала  ни
одна  живая  душа».  За  ними  —  большая  группа  людей,
здешние  «старожилы»,  они  уже  десять  лет  рыщут  по
стране,  впереди  —  главарь,  широкоплечий,  горластый
детина  саженного  роста.  Говорят,  что  это  он  добился
в  Вашингтоне  закона  о  распределении  земли.  Здесь  ты¬
сячи,  настоящее  войско,  они  готовы  из  горла  вырвать
землю  у  кого  угодно,  они  считают  ее  своей,  они  уже  бы¬
ли  там,  пока  их  не  выгнали  кавалеристы,  и  уже  застол¬
били  свои  участки.
 Тучи  заволокли  небо.  Ветер  переворачивает  повозки,
срывает  навесы,  лошади  шарахаются  в  испуге  и  сбрасы¬
вают  всадников.  Скоро  проясняется,  и  снова  без  конца
повозки,  в  них  палатки  и  складные  стулья,  печатный  ста¬
нок  и  гробы.
 Только  один  день,  остался  один  день!  Из  Парселла
и  Арканзас-Сити  ползут  мрачные  слухи:  на  рассвете  ка¬
кого-то  ковбоя  убили  в  кабаке,  его  пригвоздили  к  столу;
за  бешеную  цену  продают  беговых  пони;  спекулянты
и  бандиты  сговариваются  отобрать  землю  у  тех,  кто  при¬
дет  первым  и  у  кого  нет  другой  защиты,  кроме  ружья;
тридцать  смельчаков  нарушили  границу,  перешли  вброд
реку,  пытались  пройти  через  лес  и  вступили  в  перестрел¬
ку;  когда  они  сдались  эскадрону,  один  был  без  руки,
у  другого  раздроблена  челюсть,  третий  валялся  с  рас¬
поротым  животом,  а  у  парня,  что  вышел  с  белым  плат¬
ком,  все  лицо  было  залито  кровью.  А  рядом  щиплют
траву  лошади.  Здесь  —  самые  мирные  переселенцы.  Ста¬
 235

рик  с  белой  как  снег  бородой  влез  на  ящик  из-под  мыла
и  звонит  в  колокольчик,  сзывая  людей  на  молитву.  Вот
ветераны,  они  уже  побывали  там,  на  свободной  земле,
и  вспоминают,  как,  увидев  впервые  эту  землю,  они  пла¬
кали,  обнимали  друг  друга,  пели,  палили  в  небо.  Люди
присели  на  корточки  и  слушают,  подперев  подбородок
ладонью,  рассказ  старой  негритянки,  матушки  Клок:  она
уже  успела  обзавестись  в  Оклахоме  курами  и  достала
собаку,  но  солдаты  прогнали  старуху;  теперь  она  возвра¬
щается  «в  страну  господню»,  а  найдет  ли  она  там  своих
кур?  Сидят  мужественные  женщины,  что  пришли  одни
«взять  землю»;  иные  собираются  перепродать  ее  —  вот
Полли  Йонг,  хорошенькая  вдовушка,  она  спекулировала
землей  еще  в  Канзасе;  другие  поделят  между  собой  за¬
хваченный  участок  —  так  поклялись  друг  другу  девять
женщин  из  Кентукки.  Нелли  Брюс  будет  сама  жить  на
своем  участке;  она  осталась  одна  с  детьми,  солдаты  уби¬
ли  ее  мужа  и  сожгли  дом,  где  она  собиралась  открыть
школу.
 Одна  из  женщин  вбила  столбик  с  надписью:  «Это
земля  Нанниты  Дэзи,  женщины  не  робкого  десятка.  Со
мной  шутки  плохи!  Я  дважды  получила  приз  за  стрельбу
из  ружья!»  Наннита  надевает  свои  медали,  вскакивает
на  неоседланную  лошадь,  вынимает  револьвер  с  рукоят¬
кой  из  слоновой  кости;  она  рассказывает,  как  дала  по¬
щечину  нахалу  судье,  который  хотел  обнять  ее,  как  была
учительницей,  как  хотела  стать  библиотекаршей  в  Кан¬
засе,  как  работала  в  вашингтонской  газете.  Вдруг  из-за
поворота  дороги  раздается  щелканье  бича,  и  звонкий  де¬
вичий  голос  кричит:  «Э-эй!  Ура!  Мы  идем  в  коленкоро¬
вых  платьях  и  в  соломенных  шляпках!»  —  «Э-эй!
Ура!»  —  «Томми  Барни  увел  жену  у  Джудаса  Сило!»  —
«Вот  Элла  Блекборн,  красотка,  с  ней  три  сестренки
и  два  ружья  —  вместо  мужчин!»
 236

На  другой  день,  в  полдень,  все  наготове.  Все  застыли
в  молчании,  сорок  тысяч  молчат.  Всадники  пригнулись
к  луке,  владельцы  повозок  стоят  на  козлах,  туго  натянув
поводья.  У  кого  лошади  устали  —  позади,  так  спокой¬
нее—  не  раздавят.  Тишина.  Чья-то  лошадь  смахнула
хвостом  муху;  и  снова  напряженная  тишина.  Наконец
заиграл  горнист.  Лавина  сорвалась.  С  четырех  сторон  ле¬
тят  лошади,  грива  к  гриве,  повозки  —  колесо  к  колесу,  ни
крика,  ни  ругани,  все  взоры  устремлены  вперед,  туда,  где
знойное,  безоблачное  небо  сливается  со  степью.  Несутся
всадники  по  земле  Техаса,  они  сорвали  с  себя  шляпы,
привстали  на  стременах,  стреляют,  исступленно  кричат
и  неистово  погоняют  коней.  Впереди  —  пони,  беговые  по¬
ни  из  Парселла,  летят  вровень,  голова  к  голове.  Со  сто¬
роны  Канзаса  громыхают  тяжелые  повозки,  пытаются
настичь  обогнавших  их  всадников.  Но  им  не  догнать  —
/  мужчины  выпрягают  лошадей,  повозки  оставляют  жен¬
щинам,  быстро  седлают,—  и  вот  они  впереди,  обогнали
соперников!  Мчится  по  равнине  людской  поток.
 Всадники  исчезают  за  холмом,  появляются,  снова  ис¬
чезают.  Трое  ворвались  вместе  на  один  участок,  смотрят
друг  на  друга;  сама  смерть  в  их  глазах.  Кто-то  осадил
коня,  спрыгнул,  вонзает  в  землю  нож.  Останавливаются
повозки,  все  соскакивают:  муж  вбивает  столб  в  землю,
жена  и  дети  сбрасывают  скарб.  Нет,  даже  не  соскакива¬
ют,  они  срываются  с  повозок.  Дети  катаются  по  траве,
кони  ржут,  женщины  кричат,  воздев  руки  к  небу.  Тот,
кто  пришел  позже,  не  хочет  уйти  —  и  пришедший  первым
стреляет  ему  в  лицо,  потом,  отпихнув  ногой  труп,  глубо¬
ко  забивает  в  землю  свой  столб.  Всадников  не  видно,
они  рассыпались  по  всему  горизонту.
 В  Гатри  станция  железной  дороги.  Там  палатки
военных,  регистрационная  контора,  над  ней  развевается
флаг.  Гатри  будет  главным  городом.  Туда  едет  весь
 237

Арканзас  и  весь  Парселл.  Люди  как  сумасшедшие  бро¬
саются  к  вагонам,  кулаками  и  зубами  отвоевывают  ме¬
ста,  швыряют  ранцы  и  чемоданы,  лезут  на  крышу.  Под
крики  «ура!»  отходит  первый  поезд;  в  первом  вагоне  —
газетчики.  Разговаривают  мало.  У  всех  горят  глаза.
Увидели  оленя  —  и  все  высунулись  из  окон,  началась
беспорядочная  стрельба.
 Кто-то  кричит:  «Оклахома!»  Поезд  останавливает¬
ся,  и  люди  высыпают  на  платформу,  вскочили  на  скамей¬
ки,  палят  в  воздух  из  окон,  стреляют  себе  под  ноги,  орут.
 Наконец  приехали.  Все  бросаются  к  выходам,  лезут
в  окна,  падают  друг  на  друга.  В  контору!  Записываться!
В  поле!  За  землей!  Но  что  же  это?  Вот  тебе  и  на!  Город
уже  занят,  поделен,  вымерен.  В  конторе  успела  зареги¬
стрироваться  добрая  сотня  людей.  Какие-то  мужчины
с  ружьями  за  спиною  и  ножами  у  пояса  расчищают  свои
участки.  Раздаются  крики:  «Предательство!  Солдаты  нас
предали!  Они  спрятали  своих  людей  в  кустах!  Смотри¬
те,  вон  —  представители  судьи,  они  не  имели  права
занимать  землю!»  «Ровно  в  двенадцать  народ  точно
вырос  из-под  земли»,—  говорят  в  конторе.  «Что  ж,  возь¬
мем  то,  что  осталось».  Несут  столб  с  вывеской  «Банк
Гатри»,  его  должны  были  поставить  у  самой  станции,  а
приходится  ставить  на  две  мили  дальше.  Кто-то  бросил¬
ся  ничком  на  свой  участок:  думает,  что  так  будет  на¬
дежней.  Кто-то  продает  участок  на  углу  по  пяти  долла¬
ров  за  акр.  Но  откуда  за  полчаса  взялись  здесь  углы,
улицы,  проспекты,  площади!  Люди  перешептываются,
люди  догадываются:  совершено  предательство.  «Свои»  —
те,  кто  прятался  в  кустах,  кто  «вырос  точно  из-под  зем¬
ли»,  кто  пролез  под  видом  представителя  властей  или
железнодорожного  служащего,  нарушив  закон,  собра¬
лись  здесь  в  десять  часов,  они-то  и  разделили  город,
наметили  улицы  и  площади,  расхватали  участки  и  ров-
 238

но  в  два  записались  в  конторе.  Адвокаты  в  черных  сюр¬
туках,  с  револьверами  у  пояса  бродят  в  поисках  клиен¬
тов.  Зачем  они  ходят?  Чтобы  получить  землю?  Ростов¬
щики  предлагают  переселенцам  заем  под  залог  участков.
Из  прерий  появляются  люди,  их  загнанные  лошади  ва¬
лятся  с  ног;  они  приехали  сделать  заявку.  Перед  конто¬
рой  —  очередь,  стоят  по  двое,  хотят  записаться  на
свободные  участки.  Так  можно  получить  землю,  но  есть
другой  способ,  более  надежный  —  занять  ее,  застол¬
бить,  расчистить,  огородить,  притащить  повозку  и  по¬
ставить  палатку.  Вот  стоит  большая  палатка,  и  на  ней
надпись:  «Оклахомский  банк».  На  другой  —  «Первая
гостиница  Гатри!»;  на  других: 	«Здесь  продаются
 ружья»,  «Вода,  по  десяти  реалов  за  стакан»,  «Хлеб,
доллар  фунт».
 Палатки,  повсюду  палатки.  С  флажками,  с  вывес¬
ками,  с  игорными  столами,  с  банджо  и  гитарами.  Уже
продается  газета  «Оклахомский  вестник».  На  первой
странице—«Выборы  в  муниципалитет»!  В  четыре  часа  на
собрание  пришло  десять  тысяч  человек.  А  в  пять  уже  вы¬
шел  «Вестник»  со  списками  избранных  в  муниципалитет.
 В  толпе  снуют  люди  с  большими  плакатами  на
спине  —  рекламами  столяров,  жестянщиков,  землемеров.
Рекламные  листки  как  снег  покрывают  землю.  К  ночи
станция  стала  настоящим  городом.  Сорок  тысяч  людей
спят  в  степи.  Издалека  доносится  шум,  напоминающий
шум  прибоя.
 Горят  костры,  по  стенам  палаток  мелькают  черные
тени.  В  конторе  не  гаснет  свет.  И  всю  ночь  слышится
стук  молотка.
 «Опиньон  Публика»,
Монтевидео,  1889  год.

ИНОСТРАННАЯ  ПОЛИТИКА  ДЯДИ  СЭМА
 Нью-Йорк,  13  июня  1889  года.
 ели  ужасы  наводнения  занимают  сейчас  на
газетных  полосах  первое  место,  то  второе,
несомненно,  принадлежит  статьям  о  Гаи¬
ти,  Санто-Доминго,  Самоа  и  Беринговом
проливе,  статьям,  оттеснившим  на  задний
план  даже  отчеты  о  боксерских  матчах,
о  скачках  в  Джером-парке,  о  выпускных  и  обычных
экзаменах  в  колледжах  и  о  подготовке  к  парусным  гон¬
кам  на  английских  яхтах.  Создается  впечатление,  будто
некоторые  беспокойные  элементы  в  Вашингтоне  пыта¬
ются  через  печать  прощупать,
как  отнесется  общественное  мне¬
ние  к  выдвинутой  ими  ориги¬
нальной  теории,  согласно  кото¬
рой  территория  всего  американ¬
ского  континента,  равно  как  и
моря,  его  омывающие,  суть  есте¬
ственные  владения  Соединен¬
ных  Штатов,  а  вся  Америка  с
ее  землями  и  водами  должна
отныне  и  навеки  смиренно
 240

поступить  под  опеку  этой  державы.  Вопрос  о  Самоа  ни¬
когда  не  получил  бы  своего  нынешнего  значения,  если
бы  существовала  уверенность,  что  принцип,  установ¬
ленный  на  Берлинской  конференции,  никогда  не  будет
применен  впоследствии  при  столкновении  на  террито¬
рии  американских  государств  интересов  европейских
стран  с  интересами  янки.
 Добиваясь  господства  над  Самоа,  Соединенные
Штаты  —  мы  говорим  Соединенные  Штаты  потому,
что  в  подобных  вопросах  нет  ни  демократов,  ни  респуб¬
ликанцев,  а  есть  одна  только  объединяющая  и  тех
и  других  общая  алчность,—  Соединенные  Штаты  требу¬
ют  для  себя  таких  преимуществ  в  отношениях  с  дру¬
гим  государством,  какие  не  только  не  вытекают  из  ока¬
занных  этому  государству  услуг,  но  и  несовместимы  с
тем  уважением,  которое  всякая  свободная  нация  долж¬
на  питать  к  суверенным  правам  других  народов  при
любых  обстоятельствах,  и  в  особенности  тогда,  когда
ее  авторитет  и  могущество  в  значительной  мере  зиждут¬
ся  на  восхищении  благодарного  человечества,  привык¬
шего,  по  неосведомленности  и  неведению,  видеть  в  ней
несокрушимую  цитадель,  оплот  и  защиту  политической
справедливости  и  естественных  прав  человека.  Об  этом
со  свойственным  ему  благородством  пишет  издатель
«Харпере  уикли»  Кэртис;  об  этом  говорит  писатель
Хоуэлс,  романист,  умеющий  с  одинаковым  проникно¬
вением  изобразить  и  любовную  драму  бедного  италь¬
янского  священника,  и  каверзные  ухищрения  какого-
нибудь  бостонского  адвоката-крючкотвора;  об  этом
говорят  между  собой  все  коренные  американцы,  когда  сой¬
дутся  за  столом  в  своих  добротных  и  скромных  домах
с  их  непременным  портиком  и  садом.  Эти  люди  не  хотят,
чтобы  рука,  окрепшая  в  битвах  за  свободу,  теперь  на¬
несла  ей,  своей  матери,  смертельный  удар;  они  не  хотят
 16  X.  Марти
 241

видеть  свою  страну  в  роли  вымогателя,  кулаком  обо¬
сновывающего  свое  право  на  долю  в  мировой  торговле,
они  полагают,  что  политическая  свобода  карлика  ни¬
чуть  не  менее  священна,  чем  политическая  свобода  ве¬
ликана.  По  какому  праву,  говорят  они,  пытаемся  мы
выгнать  из  чужого  дома  его  хозяев,  отвоевавших  для
себя  этот  дом  с  помощью  тех,  кто  в  трудный  час  не  от¬
казался  прийти  к  ним  на  выручку?  По  какому  праву
требуем  мы  теперь,  чтобы  хозяева  дома  ради  нас  за¬
были  об  этой  помощи,—  мы,  единственные,  кто  не  за¬
хотел  тогда  поддержать  их  и  кто  от  них  отвернулся,  хотя
именно  мы,  как  республиканская  нация,  должны  были
бы  способствовать  победе  республик,  а  не  поворачивать¬
ся  к  ним  спиной.  Нет,  не  для  того  проходили  века,  не
для  того  все  новые  и  новые  переселенцы  ступали  на
землю  Америки,  чтобы  наша  свобода,  гордо  провозгла¬
шенная  вечной  и  незыблемой,  уподобилась  аристокра¬
тической  свободе  республик  Древней  Греции  или  пре¬
вратилась  в  лицемерную  свободу  англичан,  наступив¬
шую  кованым  сапогом  на  голову  поверженной  Ирландии
и  коленом  упершуюся  в  сердце  сипаев!
 Так  думают  и  говорят  честные  американцы;  они  не
видят  ничего  дурного  в  том,  чтобы  высокоразвитая
страна  поддерживала  на  началах  справедливости  выгод¬
ные  для  себя  отношения  с  народами,  для  которых  она
может  послужить  образцом  и  преуспеянию  которых
будет  содействовать  своими  успехами.  Однако  честные
американцы  отвергают  как  преступную  и  незаконную
любую  выгоду,  полученную  путем  угроз  и  применения
силы  либо  с  помощью  притворной  дружбы.  Долг  су¬
ществует  и  для  сильного,  этот  долг  —  в  уважении
к  слабому.
 Главным  результатом  Берлинской  конференции,  где
Соединенные  Штаты  тщетно  пытались  добиться  от  круп¬
 242

нейших  торговых  государств  Европы  признания  за
собой  если  не  права  на  окончательное  поглощение  сла¬
боразвитых  стран  Западного  полушария,  то  хотя  бы
особых  преимуществ  на  их  эксплуатацию  и  опеку  над
ними,—  главным  результатом  этой  конференции,  рас¬
смотревшей  вопрос  о  Самоа,  явилось  провозглашение
принципа,  признание  которого  означало  бы,  что  отныне
проникновение  Соединенных  Штатов  в  страны  американ¬
ского  континента  уже  не  будет  единоличным  и  что  те
из  великих  держав,  чьи  интересы  в  названном  районе
окажутся  столь  же  значительными,  как  и  интересы
Соединенных  Штатов,  получат  равное  с  ними  право  на
эксплуатацию  богатств  и  влияние  в  этих  странах,  по¬
ставленных  таким  образом  под  серьезную  угрозу.  Было
также  решено,  что  Соединенные  Штаты  и  Германия
разделят  между  собой  сферы  влияния  в  Самоа;  в  слу¬
чае  если  Германия  согласится  на  возвращение  короны
ставленнику  американцев,  он  обязан  будет  выплатить
немцам  отступное;  над  одной  из  угольных  станций  в  Са¬
моа  будет  развеваться  звездно-полосатый  американский
флаг,  над  другой  —  трехполосный  немецкий.  Самоа  не
будет  принадлежать  ни  Германии,  ни  Соединенным
Штатам;  наблюдение  за  выполнением  договора  берет
на  себя  Англия.
 Еели  Соединенным  Штатам  по  счастливой  случай¬
ности  удалось  девятнадцать  лет  тому  назад  купить
у  русских  их  права  на  часть  территории  Северной  Аме¬
рики,  то  это  еще  не  значит,  что  Соединенные  Штаты
тем  самым  приобрели  право  закрыть  для  иностранных
судов  доступ  в  полярные  моря  через  Берингов  пролив;
и  хотя  здесь  уже  начали  поговаривать  о  подобном  наме¬
рении,  нет  никакого  сомнения,  что  Англия  и  Россия  ни¬
когда  этого  не  допустят.  Возможно,  что  эти  слухи,  как
и  слухи  о  предполагаемом  вмешательстве  Франции
 16*
 243

в  события  на  Гаити,  муссируются  со  специальной
целью  —  выяснить  реакцию  общественного  мнения.
Однако  если  вопрос  о  Гаити  прояснился  очень  быстро,
так  как  с  самого  начала  было  очевидно,  что  Франция,
поглощенная  более  важными  для  нее  делами,  не  при¬
бегнет  к  оружию  для  защиты  своих  прав  на  эту  тер¬
риторию,  и  потому  представлялось  совершенно  естест¬
венным  —  честные  люди  думали,  правда,  иначе  —  по¬
слать  на  подмогу  одной  из  сражающихся  сторон  свой
флот,  войти  в  соглашение  с  мятежным  претендентом
и  помочь  ему  в  борьбе  против  правительства,  признавае¬
мого  законным  теми  странами,  где  лучше,  чем  в  Соеди¬
ненных  Штатах,  известна  история  и  конституция  обоих
гаитянских  государств,—  то  в  вопросе  о  Беринговом
проливе  никто  пока  не  торопится  затевать  раньше  вре¬
мени  споры  с  англичанами,  а  многие  уже  радуются  тому,
что  конфликт  с  притеснительницей  Ирландии  не  будет
развязан,  несмотря  на  все  старания  сеятелей  смуты,
которым  он  был  на  руку  в  их  внутриполитической  игре.
Одна  из  канадских  газет  писала  по  этому  поводу:  «Ан¬
глия  не  всегда  будет  козырем  в  руках  провалившихся
кандидатов  в  американские  президенты».
 Вспомнив  обо  всех  этих  обстоятельствах,  мы  пой¬
мем,  откуда  взялась  та  внезапная  нежность  и  трога¬
тельная  забота,  которую  в  связи  с  вопросом  об  -  опеке
Франции  над  Гаити  вдруг  проявил  к  гаитянским  делам
государственный  департамент.  Действительно,  этот
удобный  предлог  дал  государственному  департаменту
возможность  разжечь  вспыхнувшую  в  Гаити  междоусо¬
бицу  и,  стакнувшись  с  главарем  мятежников  Ипполитом,
наладить  для  него  непрерывную  поставку  оружия,  до¬
биться  назначения  сенатской  комиссии  для  вмешатель¬
ства  в  гражданскую  войну  суверенного  государства,
распространить  заведомо  ложные  слухи  о  существова¬
 244

нии  тайного  неравноправного  договора  между  Фран¬
цией  и  законным  президентом  Гаити  Лежитимом  и  в
отместку  за  дружественные  отношения,  поддерживаемые
доминиканцами  с  гаитянским  правительством,  выта¬
щить  на  свет  давно  истлевшие  права  какой-то  захудалой
компании  на  Саманский  залив!
 Посмотришь,  как  складываются  ныне  отношения  меж¬
ду  Соединенными  Штатами  и  Никарагуа,—  и  поневоле
придет  на  ум  чечевичная  похлебка  Исава!  Понаблюда¬
ешь,  с  какой  благосклонностью  относятся  власть  имущие
к  североамериканцам  в  Колумбии,—  и  поневоле  придут
на  память  индейские  вожди,  думавшие  использовать  Кор¬
теса  в  борьбе  против  своих  врагов,  а  на  деле  отдавших
ему  в  рабство  собственный  народ!
 «Иасьон»,  Буэнос-Айрес,
 2  августа  1889  года.

СОЕДИНЕННЫЕ  ШТАТЫ  АМЕРИКИ
 Университет  без  метафизики.  —  Женщины-избирательницы.  —  Об¬
щественные  должности  и  тарифы.  —  Политика  янки  в  Гаити.  —
Отнопгепия  с  Мексикой.  —  Частные  интересы  и  международная  по¬
литика.  —  Совещание  о  ше])сти
 Нью-Йорк,  30  октября  1889  года.
 пуританском  сердце  Массачусетса  от¬
крылся  университет  Кларка,  призванный
просвещать  молодежь,  как  того  требует
Новый  Свет,  не  вводя  одну  метафизику
вместо  другой,  не  заменяя  непогреши¬
мость  секты  непогрешимостью  науки,  не
связывая  сознание  студента  предубеждениями  и  нетер¬
пимостью  религиозных  сект.
 «Мы  хотим,  чтобы  люди  по¬
знали  силы  земли  и  научились
управлять  ими,  мы  не  хотим
живых  мумий,  профессоров  за
четыре  тысячи  долларов,  мы  не
хотим,  чтобы  они  прохажива¬
лись,  словно  каноники,  по  ауди¬
ториям,—  за  это  много  и  че¬
тырехсот  долларов;  мы  хотим,
чтобы  они  в  поте  лица  переда¬
вали  студентам  свои  знания,
 246

сообщая  им  результаты  вместо  методов  и  реальные  све¬
дения,  которые  стоили  бы  четырех  тысяч  долларов».
 «Здесь  не  усыпальница,—  говорил  другой  ора¬
тор,—  в  которую  входят  на  цыпочках,  чтобы  не  разбу¬
дить  идеи:  мы  займемся  последовательным  изучением
вечной  труженицы-земли,  которая  ждет  перемен;  никто
из  людей  разумных  не  обвинит  нас  в  аморальности  или
безбожии.  Теперь  нашим  храмом  стала  Природа,  где
поют  и  благоухают  деревья,  меж  тем  как  для  священ¬
ника  свет  нисходит  только  с  небес.  Стены  храма  раз¬
двинулись,  ибо  новая  религия,  которая  объединяет  всех
людей,  не  ограничивается  чисто  религиозным  храмом:
религия  сейчас  —  больше  чем  символ  веры,  это  —  гимн;
а  мораль  —  больше  чем  жизненные  правила,  внушенные
человеку  удовлетворением  после  хорошего  поступка
и  знанием  законов  мира.  Ученый  способен  заплакать,
размышляя  над  строением  цветка;  а  пустоцветы  науки,
которые  повторяют  и  искажают  чужие  мысли,  рядятся
в  куцые  тоги  последних  книжных  новинок,  и  их  лилипут¬
ские  головы  едва  заметны  между  неразрезанным  томом
Мюллера  и  наполовину  перелистанным  Деллингером.
Ученого  следует  слушать  не  тогда,  когда,  объятый  во¬
сторгом,  он  разгадывает  тайны  деталей,  а  когда  он  вы¬
ходит  на  божественный  солнечный  свет,  неся  ключ,  от¬
крывающий  законы  жизни.  Схоластический  мир  рухнул,
неужели  мы  станем  создавать  другой,  такой  же?  Вели¬
чайшая  из  свобод  —  это  свобода  мысли.  Профессор  не
должен  быть  образцом,  по  которому  ученик  формирует
свой  ум  и  характер,  сохраняя  все  изъяны  и  недостатки
учителя;  он  должен  быть  достойным  руководителем,
который  добросовестно  учит  тому,  что  нужно  знать,
и  наряду  со  своими  доводами  излагает  доводы  противни¬
ка,  чтобы  ученик  <^м  вырабатывал  свои  суждения,  не
превращаясь  в  засушенный  цветок  из  университетского
 247

гербария.  Мир  в  его  закономерности,  жизнь  во  всей  ее
полноте,  наука  во  всех  ее  применениях!»  Вот  о  чем  го¬
ворили  в  сердце  Массачусетса,  где  не  будет  места  бого¬
словию.  «Так  много  мы  знаем,—  сказал  один  из  уче¬
ных,—  а  не  можем  объяснить  своим  детям,  каким  обра¬
зом  работает  паровая  машина!  Ведь  для  того,  чтобы
жить  на  земле,  мы  обучались  лишь  отвлеченным  наукам!»
Седовласые  ученые,  представители  старых  университе¬
тов,  тоже  присутствовали  на  открытии  университета
Кларка,  университета  физики,  где  метафизика  будет
изгнана  и  из  идеологии,  и  из  точных  наук.
 В  Дакоте,  новом  штате,  состоялись  первые  выборы.
Надо  было  установить  столицу  штата  и  выяснить,  какая
партия  будет  задавать  тон  при  решении  важного  вопро¬
са:  допустить  в  штате  продажу  алкогольных  напитков
или  закрыть  двери  перед  страшным  ядом.  Это  было  но¬
востью.
 Поскольку  все  штаты  опираются  на  плечи  могущест¬
венных  корпораций,  голоса  продавались  и  покупались
в  соответствии  с  интересами  соперничающих  корпора¬
ций  и  влиянием  тех  из  них,  которые  держат  избира¬
телей  за  горло.  Главным  в  голосовании  была  борьба  за
столицу,  а  также  сопротивление  женщин,  которые  стоя¬
ли  за  семейный  очаг,  а  не  за  таверну.  Едва  занимался
день,  женщины,  закутавшись  в  теплые  платки,  направля¬
лись  к  месту  голосования.  То  не  были,  как  во  времена
религиозной  борьбы  в  Бостоне,  седые  дамы  с  завитыми
волосами,  которые,  надев  шелковые  шляпки,  садились
в  кареты  вместе  с  красноречиво  улыбавшимися  и  вполне
просвещенными  дочерьми  и  отправлялись  изгонять
«католическую  тиранию»  из  школ.  То  были  тяжело
трудившиеся  женщины  с  грубыми  руками,  вдовы  и  же¬
ны,  которые  страдают  от  пьянства  ^ужчин  и  видят,  как
вечерами  отец  их  детей  возвращается  домой  на  четве¬
 248

реньках,  а  за  ним,  шатаясь,  бредет  накачавшийся  пивом
сын.  Несчастные  окружали  кольцом  избирательный
пункт.  В  руках  у  них  плакаты.  На  одном  написано:  «Го¬
лосуйте  во  имя  бога,  семейного  очага  и  родной  земли!»
На  другом:  «Голосуйте  ради  своих  детей!»  Некоторые
женщины  останавливали  прохожих,  хватая  их  за  полы,
и  показывали  им  своих  оборванных  ребятишек,  другие
прикалывали  к  груди  куски  холста,  на  которых  написа¬
но:  «Я  не  хочу,  чтобы  мой  сын  возвращался  домой
пьяным!»  По  улицам  ходили  процессии  детей  и  пели:
«Долой  нищету!»  Победили  сторонники  алкоголя.
 Звучит  над  Бостоном  трубный  глас  реформы.
В  изящной  отчеканенной  речи  «серебряный  оратор»
Джордж  Уильям  Кэртис  обвиняет  республиканскую
партию,  созданную  первоначально  для  защиты  Союза,
основанного  на  законах  человечности,  в  том,  что  теперь
она  развращает  общество  системой  распределения  долж¬
ностей  в  виде  политических  премий.  «Стяжатели-демо¬
краты  не  лучше  стяжателей-республиканцев:  должно¬
сти  следует  давать  лишь  тому,  кто  их  достоин,  а  чело¬
век  может  занимать  свой  пост  лишь  до  той  поры,  пока
остается  достойным  его;  получать  повышение  должен
лишь  тот,  кто  заслужил  это  своей  работой.  Лучше  со¬
здать  касту  опытных  чиновников,  чем  развращать  на¬
род  надеждой  на  выгодную  должность,  словно  на  выиг¬
рыш  в  лотерее».
 Политическая  лотерея  разрушает  самые  корни  нации.
Раздача  должностей  —  это  проказа.  Тот,  кто  живет  на¬
деждой  на  должность,  шатается  без  дела  и  становится
таким  же  бременем  для  общества,  как  бродяга.
 Эти  помешавшиеся  на  должностях  маньяки  —
«трусы,  бегущие  от  жизни,  трутни  в  улье,  нищие  в  бе¬
лых  рубашках,  черви,  грызущие  дерево  свободы».
И  Кэртис  повторил  анафему,  провозглашенную
 249

епископом  Поттером  на  праздновании  столетия
присяги:  «Чего  стоит  самая  свободная  в  мире  система
правления,  если  с  ее  помощью  нам  удалось  лишь  достичь
материального  богатства  за  счет  честности  и  добродете¬
ли,  которые  и  являются  подлинной  душой  богатства».
 Кэртис  принадлежит  к  ораторам  времен  аболицио¬
низма,  которые  были  апостолами  и  властителями  дум.
Он  поддерживал  Линкольна,  он  был  одним  из  отцов
республиканской  партии.  Но  он,  а  вслед  за  ним  и  дру¬
гие,  отошел  от  своей  партии,  когда  республиканцы
выставили  на  президентских  выборах  кандидатуру  Блей¬
на.  «Я  иду,—  заявил  он  в  своей  речи  в  «Харпере  Уик-
ли»,—  я  иду  с  теми,  кто  не  стремится  к  войне  с  друже¬
ственными  народами  ради  процветания  своих  собствен¬
ных  предприятий  в  Южной  Америке.  Я  иду  с  теми,  кто
не  запятнал  свое  человеческое  достоинство.  Я  отец  рес¬
публиканцев,  но  я  не  сяду  за  один  стол  с  мошенника¬
ми,  хотя  бы  там  сидел  мой  сын».  Его  ославили  фарисеем
и  лицемером.
 Но  его  слова  сияют,  как  звезды  в  небе.  Во  всех  шта¬
тах  растет  партия  реформы.  Фремонт,  провозгласивший
«свободное  поле  деятельности»,  получил  некоторое  ко¬
личество  голосов;  быть  может,  придет  новый  Линкольн,
который  возродит  нацию?
 Таким  образом,  от  современных  филистеров  мы  при¬
дем  к  новой  партии,  объединяющей  всех  честных  демо¬
кратов  и  республиканцев,  которая  очистит  политическую
атмосферу  и  найдет  способ  спасти  промышленность  от
избыточной  продукции,  не  нападая  по  праву  сильного
на  другие  республики  и  не  лишая  их  свободы  под  видом
оживления  торговли.
 Лучше  получить  заслуженный  урок  и  временно  пре¬
терпеть  нужду,  чем  прослыть  вором.  Именно  об  этом
идет  речь.  В  Миссури  и  Арканзасе  золотыми  осенними
 250

вечерами  устраивают  «гулянья  реформы».  По  субботам
люди  отправляются  верхом,  пешком  или  по  железной
дороге  в  Лимонт  или  в  Кесвиль  послушать  ораторов,  ко¬
торые  утверждают,  что  сейчас,  в  тяжелые  дни  безрабо¬
тицы,  спасение  состоит  в  том,  чтобы  ввозить  из-за  гра¬
ницы  дешевое  сырье  и  снизить  дороговизну  при  помощи
законов,  позволяющих  продавать  промышленную  про¬
дукцию  без  насилия  над  покупателями,  другими  слова¬
ми  —  провести  реформу  таможенных  тарифов.  Сердце
радуется,  когда  читаешь  об  этих  поездках.  Раздается
песнь,  ее  подхватывают  пять  тысяч  голосов!  Реформа
звучит  в  гимнах,  которые  все  знают  наизусть!  И  пока
говорит  оратор,  молчат  ружья,  которые  привезли  с  со¬
бой  молодые  парни,  чтобы  стрелять  белок.
 «За  честного  человека,—  говорили  ораторы,—  за
твердого  человека,  который  предвидел  будущее  и  учил
нас  жить  без  каст,  без  ненависти,  в  мире  со  своей  со¬
вестью  и  всем  миром!»  —  «За  Кливленда,  который  будет
нашим  президентом  в  тысяча  восемьсот  девяносто  вто¬
ром  году!»  —  провозгласил  под  крики  «ура!»  сенатор
от  Арканзаса.  «И  Кливленд  тоже,—  возражали  ему  сто¬
ронники  Лежитима,  свергнутого  президента  Гаити,—
и  Кливленд  тоже  позволял  вести  интриги  в  чужой  стра¬
не,  разжигать  раздоры,  оплачивать  предателей,  восстав¬
ших  против  святого  права,  уважаемого  каждым  справед¬
ливым  человеком,  права  народа  на  независимость,  ко¬
торую  он  завоевал  своей  кровью  и  оберегает,  не  причи¬
няя  никому  вреда».  На  это  друзья  Кливленда  отвечают
лишь  вполголоса,  ибо  нет  теперь  в  политике  человека,
который  посмел  бы  сказать,  что  тень  орла  не  должна
покрывать  мир.  «На  север,  в  Канаду,  и  на  юг,  в  Мекси¬
ку!»—  говорил  один  видный  деятель  на  банкете  памяти
Гранта.  Самое  большее,  что  можно  сделать,  это  оспорить
подобное  стремление,  но  тот,  кто  выступит  открыто,  будет
 257

лишен  возможности  спорить.  Люди  теперь  редко  плачут,
их  лица  словно  отлиты  из  бронзы;  и  все  же  слова  Лежи-
тима  не  могут  не  вызвать  слез.  Так  как  слова  эти  принад¬
лежат  негру,  угнетенному,  побежденному,  их  помести¬
ли  в  уголке  газеты,  где  они  пройдут  незамеченными.  Но
не  часто  доводится  услыхать  из  уст  человеческих  речь,
исполненную  такой  скорби  и  красоты,  как  речь  Лежи-
тима,  обвинившего  Соединенные  Штаты  в  том,  что  они
вызвали  беспорядки  в  его  стране  и  разожгли  восстание,
поддержав  своим  оружием  и  морскими  силами  мятеж¬
ного  генерала  лишь  потому,  что  правительство  Гаити
отказалось  уступить  Соединенным  Штатам  полуостров
Сен-Никола,  ключ,  замыкающий  Антильские  острова.
В  Америке  следовало  бы  поместить  слова  этого  негра
в  школьных  учебниках!  Никто  не  посмел  опровергнуть
их;  мало  того,  в  тот  же  день  газета,  близкая  к  Блейну,
напечатала  буквально  следующее:  «Теперь  Ипполит  от¬
ступает  от  своих  слов  и  отказывается  дать  нам  полу¬
остров  Сен-Никола,  хотя  именно  для  этого  мы,  с  по¬
мощью  своего  оружия  и  своего  влияния,  поставили  его
у  власти.  Мы  требуем  полуостров,  потому  что  он  нам
нужен.  И  если  Ипполит  нам  этот  полуостров  не  даст,
он  будет  отстранен  от  власти  теми  же,  от  кого  он  ее  по¬
лучил»'.
 Ипполит  не  отдал  полуострова,  потому  что  его  нег¬
ры  —  и  дикие  воины  Севера,  и  воспитанники  Франции,
и  те,  кто  сражаются  копьем,  и  те,  кто  носят  фрак,—
заявили,  что  еще  есть  у  них  зубы  во  рту  и  деревья
в  лесах.  Однако  не  прошло  и  месяца  с  тех  пор,  как  он
стал  президентом,  а  североамериканские  коммерсанты
уже  получили  концессии  на  восемнадцать  миллионов
долларов.
 По  поводу  Гаити  произошел  на  днях  скандал.  Посол
Соединенных  Штатов,  мулат  Дуглас,  женатый  на  белой,
 252

должен  был  отправиться  на  Гаити  и  объяснить  неграм,
что  им  следует  любить  Соединенные  Штаты,  а  стоящих
у  власти  республиканцев  особенно,  ибо  они  отцы  негров,
и  что  если  негры  Америки  хотят  своего  спасения  —  они
должны  вручить  свою  судьбу  республиканцам  и  следо¬
вать  за  ними.
 Республиканцы,  офицеры  военного  корабля,  отказа¬
лись  плыть  с  Дугласом,  так  как  «не  могли  сидеть  за
одним  столом  с  мулатом».  Республиканская  партия  сей¬
час  крайне  нуждается  в  неграх;  очевидно,  она  и  защи¬
щает  их  для  того,  чтобы,  выступая  на  выборах  в  демо¬
кратических  штатах  Юга,  воспрепятствовать  или  повре¬
дить  успеху  демократов  и  завоевать  голоса  негров.  Но
многие  негры  начинают  отходить  от  республиканцев,
ибо  вместе  с  культурой  негры  хорошо  усвоили,  что,  как
только  начнут  они  добиваться  человеческих  прав,  те,
кто  воспользовался  их  поддержкой,  отрекутся  от  них.
Дело  Дугласа  пришлось  не  ко  времени,  республиканцы
как  раз  собирались  в  качестве  защитников  негров  вы¬
ступить  в  избирательной  кампании  на  Юге,  где  голоса
белых  принадлежат  демократам.  Капитан  корабля  был
смещен;  письма,  написанные  по  этому  поводу,  остались
в  тайне,  а  офицеры  подали  в  отставку.  Дуглас,  опозорив
свои  седины,  сказал,  что  нет  более  внимательных
и  верных  друзей,  чем  эти  господа,  отказавшиеся  плыть
с  ним  на  одном  судне.  Дугласу  эти  воды  достаточно  зна¬
комы,  он  бывал  здесь  как  посланец  Г  ранта  в  те  времена,
когда  замышлялась  аннексия  Санто-Доминго.
 Сейчас  для  Санто-Доминго  снова  вернулись  эти
времена.  Нельзя  понять,  почему  Соединенные  Штаты
ввели  пошлину  на  красное  дерево,  хотя  в  Северной
Америке  не  растет  ни  один  вид  этой  древесной  породы,
а  доминиканцы  не  ввозят  туда  ничего,  кроме  сахара,
кожи  и  ценной  древесины.  В  Санто-Доминго  понимают,
 253

что  договор,  заключенный  с  Соединенными  Штатами
относительно  сахара,  не  выполняется,  так  как  он  невы¬
годен  для  сахарной  промышленности  Луизианы,  и  что
конгресс  фактически  аннулировал  договор  о  взаимном
благоприятствовании  с  Мексикой,  так  как  в  нем  был
пункт  о  свободном  ввозе  сахара.  Дипломатия  признала
договор,  а  конгресс  его  нарушает.  Это  можно  понять:
в  стране  есть  свой  сахар,  и  для  того,  чтобы  удержать
высокую  цену  на  ничтожную  отечественную  продук¬
цию,  вся  страна  должна  платить  такую  же  цену  за  весь
потребляемый  ею  сахар.  Но  к  чему  запрещать  при  помо¬
щи  высоких  пошлин  ввоз  редкой  древесной  породы  из
дружественной  страны,  если  порода  эта  не  произрастает
в  той  стране,  куда  ее  ввозят?  Это  не  может  делаться
только  во  имя  доктрины,  поскольку  в  Северную  Аме¬
рику  свободно  ввозят  из  Южной  кожу,  кофе  и  другие
товары,  которых  нет  в  Соединенных  Штатах.  «Очевид¬
но,—  говорят  в  Санто-Доминго,—  нас  хотят  наказать  за
то,  что  мы  столь  решительно  пресекли  намерения  Ва¬
шингтона  возобновить  навсегда  отвергнутые  нами  при¬
тязания  на  Саманскую  бухту.  Быть  может,  пользуясь
тем,  что  у  нас  нет  других  рынков,  Соединенные  Штаты
хотят  принудить  нас  к  уступкам,  закрыв  для  нас  этот
единственный  рынок?»
 О  бухта,  о  голод!
 Но  все  это  ничто  по  сравнению  с  вопросами,  кото¬
рые  волнуют  сейчас  Мексику.  Мексика,  с  мужеством,
умеряемым  осторожностью,  предоставила  свою  терри¬
торию  американским  предприятиям  для  строительства
железных  дорог,  рудников,  шоссейных  путей  и  мостов,
а  также  отвела  земли  для  американских  колонистов.
«Будем  расти,—  возможно,  думает  Мексика,—  чтобы
противопоставить  им  ту  силу,  которую  они  сами  да¬
дут  нам».  Мексиканская  политика  стала  произведени¬
 254

ем  искусства,  и  искусства  торжествующего.  Ее  правило:
давать  так  много,  чтобы  иметь  право  кое  в  чем  отка¬
зать;  давать  с  открытой  душой,  чтобы  отказывать  без
страха.
 Лучше  пойти  на  уступки  в  торговле,  чем  уступить
свою  свободу.  И,  как  гостеприимный  идальго,  Мексика
распахнула  свои  двери.  Она  отдала  американцам  целые
штаты.  Не  вспоминая-  о  Техасе,  она  открыла  северным
колонистам  доступ  в  Нижнюю  Калифорнию.  Североаме¬
риканская  компания  приступила  к  эксплуатации  штата
Чиапас.  Мексика  вела  переговоры  настолько  искренне,
ее  правительство  так  явно  ставило  свои  политические
интересы  ниже  общих  интересов  страны,  надеясь  си¬
стемой  мудрых  уступок  спасти  страну  от  войны  и  наше¬
ствия,  что  отказалось  от  большей  части  таможенных
сборов,  предусмотренных  договором  о  взаимном  благо¬
приятствовании,  который  в  Соединенных  Штатах  носит
название  договора  Гранта  —  Прескотта.  По  этому  догово¬
ру  Мексика  ввозит  в  Северную  Америку  без  таможен¬
ного  сбора  промышленное  сырье,  а  Север  посылает
в  Мексику,  тоже  без  пошлины,  продукцию  тех  отраслей
промышленности,  которые  в  Мексике  достаточно  хоро¬
шо  развиты.  «Никто  не  сможет  начать  военные  дейст¬
вия,—  должно  быть,  думала  Мексика,—  под  тем  предло¬
гом,  что  мы  закрываем  свой  рынок  перед  Соединенны¬
ми  Штатами».  Сахарные  промышленники  Луизианы
провалили  в  конгрессе  договор,  невыполнимый  по  той
причине,  что  Луизиана  не  хотела  конкуренции  мекси¬
канского  сахара.  Однако  это  не  заставило  Мексику
отступить  от  своей  политики  или  ограничить  свои  уступ¬
ки,  по-прежнему  весьма  значительные.  Из  Мексики  вво¬
зилась  без  пошлины  свинцово-серебряная  руда.  Се¬
вероамериканцы  перевозили  ее  по  своим  железным
дорогам;  североамериканцы  устанавливали  на  границе
 255

плавильные  печи;  и  североамериканцы  покупали  дешевый
свинец,  который  раньше  стоил  более  пяти  центов  фунт,
а  сейчас  дошел  чуть  ли  не  до  трех.  Неожиданно  госу¬
дарственный  департамент  потребовал  полтора  цента  по¬
шлины  с  фунта  свинца.  Из  Мексики  свинец  ввозится
только  в  соединении  с  серебряной  рудой,  закон  гласит,
что  при  ввозе  смешанных  руд  пошлиной  облагается  пре¬
обладающий  металл.  В  мексиканской  руде  больше  сереб¬
ра,  но,  несмотря  на  это,  решение  государственного  де¬
партамента  осталось  в  силе.  «И  все  это  происходит,—
говорят  мексиканцы,—  в  дни  Панамериканского  конгрес¬
са!»  Они  открыли  свою  страну  для  всех  товаров  Севера,
даже  для  тех,  которые  могут  нанести  им  ущерб,  поэтому
их  удивляет,  что  Север  закрывает  двери  перед  сырьем,
которое  нужно  его  же  промышленности.  Мексика  в  от¬
вет  ввела  пошлину  на  псе,  что  ввозится  в  ее  порты  под
американским  флагом,  а  это  значительно  больше  того,
что  ввозится  в  Соединенные  Штаты  под  мексиканским
флагом.  Соединенные  Штаты,  в  свою  очередь,  вводят
дифференциальную  пошлину  на  все,  что  привозят  мек¬
сиканские  корабли.
 Открытое  столкновение  противоречивых  интересов
пролило  свет  на  истинные  мотивы  Соединенных  Штатов.
Промышленники,  которым  выгодна  система  покровитель¬
ственных  тарифов,  с  помощью  своего  влияния  и  своих
денег  привели  к  власти  протекционистов  из  республикан¬
ской  партии.  Представители  свинцовой  промышленно¬
сти  заявили  в  печати,  что  только  они  одни,  только  вла¬
дельцы  рудников  Дакоты  и  Орегона,  Вашингтона
и  Колорадо,  Айдахо  и  Монтаны  ассигнуют  двести  пять¬
десят  тысяч  долларов,  чтобы  обеспечить  избрание  Гар¬
рисона  на  востоке;  на  северо-западе  они  берутся  ли¬
шить  Кливленда  большинства  голосов  за  то,  что
Кливленд  ответил  молчанием  на  петицию  представите¬
 256

лей  свинцовой  промышленности,  желавших  нарушить
в  своих  интересах  развивающуюся  и  выгодную  для  дру¬
гих  интересов  Северной  Америки  торговлю  с  дружест¬
венной  нацией.  В  своих  переговорах  с  республиканцами,
предлагая  им  деньги  на  выборы  взамен  введения  запре¬
тительных  пошлин  на  мексиканский  свинец,  владельцы
рудников  заявляют,  будто  республиканцы  не  выполнили
своих  обещаний  по  той  причине,  что  министр  финансов
Уиндом,  пособник  и  креатура  Блейна,  не  хотел  ссориться
с  мексиканским  правительством,  стремясь  обеспечить
продление  срока  концессии  и  субсидию  для  железной
Дороги  Тополобамбо,  президентом  которой  является  сам
Уиндом.  В  этом  обвиняют  Уиндома  члены  его  же  партии;
кроме  того,  они  обвиняют  его  в  тайных  сношениях  с  мо¬
гущественным  американцем,  перевозящим  мексиканский
свинец  по  своей  железной  дороге,  с  которой  пересекается
дорога  Тополобамбо.  Однако  Уиндом  объявил  это  обви¬
нение  несправедливым.  Очевидно,  так  оно  и  есть,  ибо
хотя  он  и  не  ввел  пошлину  в  полтора  цента  на  свинец,  но
запретил  приказом  министерства  ввоз  смешанных  руд;
таким  образом,  несмотря  на  то  что  мексиканский  свинец
пошлиной  не  облагается,  свинцово-серебряная  руда  боль¬
ше  не  ввозится,  и  за  последний  месяц  импорт  свинца  со¬
кратился  вдвое.  Государственный  секретарь  Блейн  явля¬
ется  совладельцем  свинцовых  рудников,  так  же  как
Генри  Дэйвис,  один  из  десяти  делегатов  от  Соединенных
Штатов  на  Панамериканский  конгресс.
 Еще  в  одной  отрасли  промышленности  состоялось
совещание,  которое  должно  заинтересовать  все  страны,
производящие  шерсть,  ибо  оно  попыталось  примирить
интересы  протекционистов  —  представителей  прядильно¬
ткацкой  промышленности,  которые  требуют  дешевой
шерсти  и  закона,  охраняющего  их  от  европейских  шер¬
стяных  тканей,  и  интересы  овцеводов,  которые  по  ана¬
 7*17  X.  Мярти
 257

логичным  мотивам  требуют,  чтобы  из-за  границы  не
ввозили  ни  одного  шерстяного  волокна.  Выхода  из  по¬
ложения  не  могут  найти  годами;  не  все  промышленники
настаивают  на  протекционистской  системе  —  многие  по¬
нимают,  что  предприятия  останутся  без  шерсти  и  хозяе¬
ва  будут  вынуждены  покупать  ее  по  такой  цене,  что  их
ткани  и  ковры  не  найдут  сбыта  не  только  за  пределами
страны,  но  и  в  самой  стране  сбыт  окажется  недостаточ¬
ным  для  того,  чтобы  обеспечить  дальнейшее  развитие
промышленности.
 Совещание  не  приняло  никакого  решения  под  тем
предлогом,  что  конгресс  соберется  еще  не  скоро.  Но  ре¬
альная  причина  состоит  в  том,  что  обсуждать  интересы
своего  цеха  собрались  немногие  и  не  очень  влиятельные
лица.  Теперь  во  всех  газетах  раздаются  протестующие
голоса  крупнейших  промышленников,  ратующих  за  сво¬
бодный  ввоз  необработанной  шерсти.  «Надо  и  должно
разрешить,—  говорит  Уортон  Бекстер,—  беспошлинный
ввоз  грубой  шерсти,  ковровой  шерсти».
 Ковровая  шерсть  —  это  первоначальный  продукт
варварских  или  полуварварских  стран;  но  ведь  не  мо¬
жем  мы  заниматься  возрождением  варварства.
 «Насьон»,  Буэнос-Айрес,
 22  ноября  1889  года.

ЛОНГФЕЛЛО
 Его  смерть,  его  стихи,  его  жизнь.  —  Г}юм>юзвучпыс  урны
 ловно  застывший  драгоценный  сосуд,  по¬
коится  в  земле  тело  прославленного  поэта.
Никогда  больше  не  подойдет  он  к  своему
окну,  не  увидит  ни  игр  детей;  ни  листьев,
что  падают,  кружась,  на  землю;  ни  снежи¬
нок,  порхающих  белыми  бабочками  в  весе¬
лом  хороводе;  ни  деревьев,  склонившихся  под  порывом
ветра,  как  подавленные  печалью  люди;  ни  ясного  солн¬
ца,  радующего  чистые  души;  ни  легких  воздушных  ви¬
дений,  витающих  перед  зорким  глазом  поэта;  ни  этого
торжественного  покоя,  парящего,  словно  фимиам  над
голубыми  горами,  над  широки¬
ми  равнинами  и  шумнолистыми
деревьями  земли.  Умер  Лонг¬
фелло.  О,  как  нужны  нам  хоро¬
шие  поэты!  Какие  верные  друзья
эти  незнакомые  нам  люди!  Ка¬
кое  благодеяние  оказывают  они,
воспевая  возвышенный  мир  и
утешая  людей!  Если  вызывают
они  слезы,  то  облегчают  нам
сердце!  Если  заставляют  думать,
 259

то  просвещают  и  облагораживают  нас!  Если  они  печаль¬
ны,  то  какой  тихой  музыкой  наполняют  они  нашу  душу,
и  кажется  тогда,  будто  весь  воздух  звучит  вокруг,  как
волшебная  лира,  играть  на  которой  дано  только  им!
 Жизнь,  словно  отлетевшая  птица,  покинула  тело  поэ¬
та.  Его  одели  в  черные  одежды.  Расправили  на  груди
волнистую  седую  бороду.  Поцеловали  его  благородные
руки.  С  тоской  взглянули  на  высокий  лоб,  подобный
опустевшему  храму.  Положили  его  в  обтянутый  барха¬
том  гроб.  Осыпали  скромными  полевыми  цветами.  И  под
сенью  величественного  тополя  вырыли  глубокую  могилу.
Там  он  покоится.
 Как  прекрасен  был  он  в  жизни!  Он  обладал  таин¬
ственной  красотой,  присущей  только  добрым  людям.
В  нем  было  здоровье  целомудренных,  великолепная  гор¬
дость  добродетельных,  доброта  великих,  печаль  живых
и  то  предчувствие  смерти,  что  делает  жизнь  еще  драго¬
ценнее.  Широкая  грудь,  твердая  поступь,  царственное
радушие,  непередаваемое  выражение  лица,  огненный
и  ласковый  взор.  Он  жил  в  мире  литературы,  но  всегда
оставался  самим  собой,  и  это  —  величайшее  достоинство.
Неустанные  занятия  были  для  него  горнилом,  в  котором
закалялся  его  дух,  а  не  оковами,  как  для  других.  Яркий
свет  его  личности  не  могли  затмить  отблески  чужого
света.  Он  принадлежал  к  тем,  кто  отдает  себя  целиком
и  ничего  не  берет  у  других.  На  него  каркали  вороны,  все¬
гда  каркающие  на  орлов.  Завистники  впивались  в  него
своими  ядовитыми  зубами.  Но  яд  бессилен  против
света.  Он  оставался  безмятежно  ясен,  излучая  покой,
умиротворяя  все  своей  красотой,  жадно  вглядываясь
вдаль,  устремив  взор  на  высокие  облака  и  высокие  горы.
Он  видел  прекрасную  землю,  на  которой  трудился,
и  иную  землю,  где,  может  быть,  трудится  сейчас,  еще  бо¬
лее  прекрасную.  Он  не  стремился  к  отдыху,  потому  что
 260

не  чувствовал  себя  усталым;  но,  прожив  так  долго,  он
испытывал  тоску,  какую  испытывает  сын,  давно  не  ви¬
девший  матери.  Порой,  погрузившись  в  смутную  печаль,
он  словно  различал  вдали,  в  черном  мраке,  бледное  сия¬
ние  луны;  порой  тревожное  ожидание  конца,  или  сомне¬
ние  в  потусторонней  жизни,  или  страх  перед  познанием
самого  себя  вспыхивали  в  его  глазах.  Но  вскоре  он  улы¬
бался,  словно  победив  свои  тревоги.  Он  походил  на  че¬
ловека,  покорившего  орла.
 Стихи  его  подобны  громкозвучным  урнам,  подобны
греческим  статуям.  Поверхностному  наблюдателю  они
могут  показаться  незначительными,  как  кажется  малым,
на  первый  взгляд,  все  великое.  Но  вскоре  начинает  ис¬
ходить  от  них,  словно  от  греческих  статуй,  сладостное
очарование  пропорций  и  гармонии.  Не  сражаются  в  глу¬
бине  этих  урн  восставшие  ангелы  среди  пылающих  туч;
не  вырываются  из  них  крылатые  вопли,  подобные  ране¬
ным  кондорам  с  окровавленной  грудью  и  мрачным,  пла¬
менным  взором;  там  не  таятся  на  ложе  из  роз  беззабот¬
ные  любовники,  не  раздаются  звуки  поцелуев  и  пение
свирели.  Нет,  его  стихи  —  это  сосуд  с  мирром,  из  которо¬
го  благоуханным  фимиамом,  словно  хвала,  возносится
ввысь  сокровенная  сущность  человека.  Какие  разные
стихи  творил  седовласый  поэт;  ему  близки  бь*ли  и  фин¬
ны,  и  норвежцы,  и  саламанкские  студенты,  и  моравские
монахини,  и  шведские  фантомы,  и  живописные  образы
колоний  и  первобытной  Америки.  Но  как  ни  прекрасны
эти  плоды  досуга  мысли,  они  не  выражают  полностью
души  поэта  и  не  они  являются  его  лучшими  произведе¬
ниями,  а  созерцательные  раздумья,  излияния  души,  дол¬
гие  нежные  беседы  с  торжествующей  природой,  которая,
словно  невеста,  надевала  для  своего  возлюбленного  рос¬
кошные  наряды  и  открывала  ему,  веря  в  его  любовь,  со¬
кровища  своей  блистающей  красы.  И  тогда  с  его  уст,
 17  X.  Марти
 261

созданных  для  пения,  слетали  благозвучные  стихи.  Из
своего  окна  смотрел  он  на  темный  вечер,  не  в  страхе
перед  наступающей  ночью,  а  с  нетерпением  влюбленного,
поджидающего  запоздавшую  подругу.  Дети  казались
ему  бутонами  и  розами,  а  он  им  —  мудрым  старцем,
и  для  него  распускались  бутоны  и  цвели  розы.  Порой
его  пугала  мысль  затеряться,  словно  легкая  волна  в  без¬
брежном  море,  и  тогда  он  возмущался  и  спрашивал  себя,
в  чем  же  смысл  его  трудов,  в  чем  смысл  его  жестоких
мук?  Но  он  уважал  себя  и  других  и  никогда  не  расска¬
зывал  людям  о  своих  тревогах.  Он  хотел,  чтобы  человек
жил,  как  Гектор,  а  не  как  Парис,  чтобы  жизнь  была  ове¬
яна  не  гневом,  а  благодарностью,  чтобы  все  знали,  какая
красота  таится  в  скорби,  в  смерти  и  в  труде.  Он  призы¬
вал  людей  не  предаваться  бесплодной  злобе,  а  смело  со¬
вершенствовать  свою  душу.  Он  верил,  что  если  человеку
дана  душа,  он  должен  жить  ради  нее,  а  не  за  тем,  чтобы
покупать  и  продавать  суетные  наслаждения,  ибо  подлин¬
ное  наслаждение  нельзя  ни  купить,  ни  продать.  Жизнь
для  него  была  подобна  высокой  горе,  жить  —  означало
водрузить  флаг  на  самой  ее  вершине.  Он  жил  в  тишине,
вдали  от  шумного  торга,  там,  где  шелестели  деревья.
В  тени  старого  каштана  работал  могучий  кузнец,  и,  по¬
добные  красным  нитям  молодого  маиса,  разлетались
искры  из  горна;  как  завороженные  останавливались,
глядя  на  них,  малыши,  стайкой  возвращавшиеся  из
школы.
 Он  умер  спокойно,  словно  волна,  поглощенная  морем.
Дети  помнят  его  имя.  Пусто  подаренное  ими  поэту  вы¬
сокое  резное  кресло,  сделанное  из  ствола  старого  каш¬
тана.  Мерно  тикают  простые  часы,  пережившие  и
мастера,  который  их  создал,  и  героя,  который  назначал
по  ним  время  сражений,  и  поэта,  который  воспел  их
в  своих  песнях.  И  когда  над  еще  открытой  могилой,  ско¬
 262

рее  как  суровый  приговор,  а  не  как  слово  утешения,  пе¬
чально  прозвучало  в  устах  брата  поэта  священное  изре¬
чение:  из  праха  ты  вышел  и  в  прах  обратишься,—  каза¬
лось,  сама  разгневанная  природа,  приявшая  возлюблен¬
ного  в  свое  лоно,  могучим  порывом  ветра  склонила  над
свежей  могилой  ветви  тенистого  тополя,  и  в  пении  ветра
среди  ветвей,  как  утешение  и  обещание,  прозвучали  бла¬
городные  стихи  Лонгфелло,  возвестившие,  что  душа  че¬
ловека  не  обратится  в  прах  никогда.
 И  люди  бросали  землю  в  могилу,  и  падал  снег,  и  мол¬
ча  и  печально  возвращались  по  дороге  в  город  поэт
Холмс,  оратор  Кэртис,  романист  Хоуэлс,  Луи  Агасис,
сын  ученого  (отец  его  был  подлинным  ученым,  ибо  для
него  тело  не  было,  как  для  многих  других,  лишь  покро¬
вом  души),  и  нежный  Уиттиер,  и  потрясенный  Эмерсон,
чье  изможденное  лицо  уже  отмечено  торжественной  и  ве¬
личавой  сосредоточенностью,  присущей  человеку,  кото¬
рый  чувствует,  что  скоро  ступит  на  порог  неведомого!
 «Опиньон  Насъональ»,  Каракас,
 11  апреля  1882  года.
 17*

ГЕНЕРАЛ  ГРАНТ
 Очерк  становления  и  развития  его  характера  и  обстановки  в  Соеди¬
ненных  Штатах  той  эпохи
 рант  родился  в  бедной  семье;  мальчиком
он  возил  дрова  и  больше  интересовался  ло¬
шадьми,  чем  книгами;  в  военной  школе  он
был  лучшим  наездником;  во  время  войны
с  Мексикой  дослужился  до  капитанского
чина,  но  из-за  пристрастия  к  вину,  а  воз¬
можно,  и  непорядка  в  денежных  отчетах,  вынужден  был
выйти  в  отставку.  К  сорока  годам  он  еще  ничего  не
достиг;  содержал  заведение  с  бильярдом,  занимался  то
выделкой  кож,  то  сбором  пода¬
тей.  А  четыре  года  спустя
Грант  уже  стоял  во  главе  двух¬
сотпятидесятитысячной  армии,
сражавшейся  за  свободу,  еще
через  четыре  года  он  уже  был
президентом  и  неумело  руково¬
дил  республикой.
 Затем  Г  рант  совершил  кру¬
госветное  путешествие,  и  самые
большие  города  мира  избирали
 264

его  почетным  гражданином  и  выходили  к  нему  навстре¬
чу  во  главе  с  президентами  и  монархами.  Необузданное
стремление  к  богатству  толкнуло  его  в  западни  коммер¬
ции,  но  когда  он  умер,  страдания,  выпавшие  на  его  до¬
лю,  облагородили  его  образ  в  памяти  людей.  Пятьдесят
тысяч  солдат  и  генералы,  некогда  побежденные  им
в  сражениях,  провожали  его  в  последний  путь.  Эти  лю¬
ди,  которые  за  двадцать  лет  научились  непритворно
любить  того,  кто  погубил  их  надежды,  разорил  их  вла¬
дения  и  победил  их  в  войне,  были  подлинно  новыми
людьми  нового  светлого  времени.  Такие  люди  не
жертвуют  будущим  поколений  и  миром  своего  народа
ради  мести  и  проклятий.
 Люди  воюют  друг  с  другом,  ибо  души  одних  полны
стремления  к  справедливости,  а  другие  не  понимают
и  презирают  ее.  И  пока  справедливость  не  достигнута,
люди  воюют.  Но  приходит  время,  когда  чувство  высшего
братства,  сплотившее  людей  перед  лицом  смерти,  застав¬
ляет  их  отвлечься  от  воспоминаний  о  прежних  распрях;
и  все  те,  кто  достоин  мира,  спокойно  возвращаются
к  будничным  заботам,  возвеличенные  тем  благом,  кото¬
рое  завоевали  в  сражениях  для  всей  нации,  ее  доблестные
сыны.  Храбрые  умеют  забывать.  Опыт  войн  показал,  что
злопамятностью  отличаются  те,  кто  проявил  меньше
храбрости  или  же  сражался  не  за  справедливость  и  жи¬
вет  в  страхе,  что  она  восторжествует.  Иные  люди  кажут¬
ся  отлитыми  из  чистого  золота,  а  на  деле  их  души  —
скопища  неуемных  демонов.  В  открытом  бою  решаются
споры,  в  которых  человеческая  жестокость  стремится
затмить  доводы  разума.  Но  вот  война  окончена,  и  как
в  лагере  победителей,  так  и  в  лагере  побежденных  кон¬
федератов  с  Аппоматтокса  солдаты  прощаются  со  своими
генералами,  оставляют  ненужное  более  оружие  и,  не  тре¬
буя,  подобно  презренным  наемникам,  платы  за  исполнен¬
 265

ный  долг,  возвращаются,  обогащенные  своей  славой
и  славой  своих  соперников,  к  свободному  труду  —  оплоту
силы  и  величия  человека.
 Улисс  Грант  родился  в  бедной  семье,  в  покосившемся
деревянном  домишке  с  черепичной  крышей,  в  глухом
местечке  штата  Огайо.  Черными  сукнами  и  бархатом
оделись  мраморные  и  гранитные  дворцы  Нью-Йорка,
когда  под  траурный  звон  всех  колоколов  страны  шли  за
его  гробом  Джонсон,  сдавший  Атланту  под  натиском
Шермана,  помощника  Гранта;  Бакнер,  в  бою  за  форт
Донелсон  отдавший  Гранту  семнадцать  тысяч  пленных;
Фитцхью  Ли,  племянник  и  солдат  блестящего  и  благо¬
честивого  генерала  Ли,  сложившего  оружие  перед  одним
только  Грантом.  Гордые  вершины  высятся  над  цепью
гор,  а  выдающиеся  личности  —  над  народами.  Посмот¬
рим  же,  как  в  наше  время  можно  стать  великим  полко¬
водцем.
 Домик,  где  родился  Г  рант,  напоминал  хижину  бедно¬
го  колониста:  одноэтажный,  деревянный,  с  остроконеч¬
ной  кровлей  и  крестообразной  трубой;  окошки  по  обе
стороны  от  входа,  дощатый  забор,  позади  —  гора,  зелень
во  дворике  и  дерево  у  порога.  Здесь,  окруженный  ласко¬
выми  заботами  доброй  жены,  отдыхал  отец  Гранта  от
тяжелого  труда  дубильщика  кож,  рассказывая  о  подви¬
гах  своих  предков,  выходцев  из  Шотландии,  людей  сме¬
лых  и  стойких,  или  делая  мозолистой  рукой  записи
в  дневнике.  Грант  был  потомком  восьми  поколений  аме¬
риканцев  —  крестьян  и  воинов.  Совершенствуются  ли
достоинства  отцов,  переходя  к  сыновьям?  Суждено  ли
людям  будущего  стать  подлинными  носителями  очищен¬
ных  и  слитых  воедино  духовных  сил  предков?  «Твер¬
дость!  Твердость!»  —  гласит  фамильный  девиз  Грантов,
написанный  над  изображением  дымящейся  горы  и  над
четырьмя  пылающими  холмами.  Один  из  английских
 266

полков  в  Индии,  славившийся  своей  храбростью,  цели¬
ком  состоял  из  Грантов.  Пылающая  гора,  полк,  стой¬
кость...  все  это  сочеталось  в  Гранте,  в  неукротимой,  бур¬
ной  мощи  его  натуры.  В  бою  под  Чикамогой,  потеряв
за  четверть  часа  одиннадцать  тысяч  человек,  Грант,  не
сходя  с  седла,  отдал  приказ  о  новой  атаке.  Под  Виксбер¬
гом  он  сказал  старухе,  которая  дала  ему  напиться:  «С  ме¬
ста  не  сойду,  пока  не  возьму  Виксберг,  хотя  бы  мне  при¬
шлось  стоять  здесь  тридцать  лет!»  В  Чаттануге,  в  горах,
среди  облаков  и  над  облаками,  несся  его  клич:  «Выше!
Выше!»  Снизу  было  видно,  как  огонь  опоясывает  гору;
в  ярком  пламени  сражения  высоко  взвилось  знамя,  и  с
самой  вершины  вслед  отступающим  конфедератам  греме¬
ли  выстрелы  —  пылающая  гора!
 В  детстве  он  учился  мало.  Тогда,  да  и  впоследствии,
книги  казались  ему  скучными.  Рассказывают,  будто,
услышав  в  двухлетнем  возрасте  выстрел,  он  и  глазом  не
моргнул,  а  закричал:  «Еще!  Еще!»  Восьми  лет  он  бес¬
страшно  скакал  на  любой  лошади.  С  виду  был  он  тще¬
душен,  на  деле  обладал  недюжинной  силой.  Учился  он
так  же,  как  все  дети  бедных  фермеров  той  поры:  зимой
ходил  в  школу,  с  весны  работал.
 Двенадцатилетним  мальчиком  он  взялся  как-то  ука¬
зать  дорогу  дамам,  путешествовавшим  в  коляске;  при
переправе  через  речку  дамы  в  ужасе  заметили,  что  ло¬
шади  потеряли  дно.  «Молчите,—  сказал  он  им,—  и  я
благополучно  переправлю  вас  на  тот  берег».  И  пере¬
правил.
 Однажды  он  попросил  отца  купить  ему  лошадь
в  пару  к  той,  которая  у  него  уже  была,  и  обязался  отра¬
ботать  ее  стоимость,  вывозя  деревья  из  леса,  где  их  ру¬
бил  батрак.  В  течение  восьми  месяцев  он  таскал  бревна;
как-то  раз  он  не  застал  батрака  в  лесу;  тогда  он  выпряг
лошадь,  подтянул  с  ее  помощью  бревна  к  поваленному
 267

дереву,  вкатил  по  нему  бревна  на  повозку  и  поехал
к  дому.  «Где  же  батрак?»  —  «Понятия  не  имею.  Я  все
сделал  сам».  Так  он  рос  около  простой  и  преданной  ма¬
тери  и  умного,  но  незадачливого  отца.
 В  семнадцать  лет  Грант  по  протекции  одного  из  чи¬
новников  штата  поступил  в  Вест-Пойнтскую  военную
школу.  В  верховой  езде  он  преуспевал,  а  учился  плохо.
Он  был  лучшим  наездником  курса,  но  по  всем  другим
предметам  занимал  двадцать  пятое  место  в  классе  из
тридцати  девяти  учащихся.  Он  не  слишком  любил  игры,
был  немногословен,  исполнителен  и  вежлив  —  «хороший
парень».  Правила  службы,  устав,  тактика  и  баллистика
интересовали  его  больше,  чем  минералогия,  геология,
химия,  инженерное  дело  и  механика.  Он  влюбился  со
страстью,  свидетельствовавшей  о  незаурядности  его  на¬
туры.  Рано  женился,  что  говорит  о  душевном  благород¬
стве.  И  в  чине  младшего  лейтенанта  ушел  на  войну.
 Честолюбцы  и  рабовладельцы  объединились  в  эти
годы  в  Соединенных  Штатах,  дабы  отторгнуть  от  Мек¬
сики  часть  ее  территории.  Американские  колонисты  на¬
воднили  Техас  и  объявили,  что,  согласно  воле  жителей,
Техас  присоединяется  к  Северному  Союзу.  Мексика  ста¬
ла  взывать  о  помощи.  Рабовладельцы  Юга,  с  начала
века  боровшиеся  за  введение  рабства  в  свободных  штатах
и  за  увеличение  числа  рабовладельческих  штатов,  содей¬
ствовали  аннексии  Техаса.  Ван  Бюрен,  тогдашний  кан¬
дидат  в  президенты,  не  одобрял  плана  захвата  Техаса,
считая,  что  это  может  повлечь  за  собой  несправедливую
войну  с  Мексикой,  но  на  президентских  выборах  победил
его  соперник  Полк,  поборник  этого  плана.  Под  предло¬
гом  защиты  своих  сограждан,  находившихся  в  Техасе,
американские  части  перешли  государственную  границу,
Войска  Аристы  оказали  им  сопротивление,  и,  воспользо¬
вавшись  этим,  президент  Полк  объявил  войну  Мексике.
 268

Генерал  Тэйлор  возглавил  наступление,  Грант  был
в  его  войсках.
 Несправедливость  всегда  преуспевает.  Грант  воевал
против  безусых  юношей,  которые  с  улыбкой  на  устах
гибли  один  за  другим  под  последними  мексиканскими
знаменами  на  скалистых  холмах  Чапультепека.  В  одном
из  донесений  говорится  о  храбрости  Гранта.  Но  больше
он  ничем  не  отличился  в  свои  двадцать  пять  лет.  Он  был
хорошим  казначеем,  научился  заботиться  о  солдатах,
об  обозе  и  резервах.  Чтобы  совершить  великие  подвиги,
необходимо  знать  и  мелочи,  ибо  горячий  порыв  должен
быть  подкреплен  знанием.
 II
 Вернувшись  из  Мексики  в  чине  капитана,  Грант,  по-
видимому,  не  отличался  воздержанностью  по  части
спиртного.  Многие  думают,  что  прискорбная  склонность
к  пьянству  совсем  поработила  его  и,  не  согласись  он  под
нажимом  начальства  подать  в  отставку,  ему  грозил  бы
военный  суд.  По  правде  говоря,  вряд  ли  эта  недостойная
привычка  сохранилась  у  него  в  мрачные  и  горькие  годы
перед  началом  гражданской  войны,  проведенные  им
в  тяжком  труде;  однако  некоторые  биографы  лишь  это¬
му  пороку  приписывают  ошибки  и  проступки,  совер¬
шенные  Грантом  в  дни  его  славы.
 Грант  жил  то  в  деревне,  то  в  городе.  В  Калифорнии
он  открыл  заведение  с  бильярдом  и  прогорел.  Некоторое
время  провел  в  имении  жены:  сам  рубил  деревья,  сам
вывозил  бревна  и  сам  продавал,  чаще  всего  себе  в  убы¬
ток.  Будучи  щедрым  и  сострадательным,  он  не  умел  взи¬
мать  деньги.  Он  стремился  .разбогатеть,  но  от  природы
не  был  ни  скупцом,  ни  мошенником.  Зачастую  он  тра¬
 269

тил  больше,  чем  ему  удавалось  выручить.  Грант  был
коренастым  и  медлительным,  носил  широкополую  фет¬
ровую  шляпу,  скрывавшую  лицо,  простую  блузу  и  высо¬
кие  сапоги.  В  то  время  жилось  ему  тяжело,  хотя  сам  он
вспоминал  об  этих  трудных  днях  с  неизменной  гор¬
достью.  «То  были  хорошие  времена,  дружище,—  сказал
он  как-то  в  Белом  доме,  когда  один  из  представителей
штата,  торговец,  с  которым  Грант  некогда  имел  дела,
в  большом  смущении  явился  к  нему,  президенту,  с  ви¬
зитом.—  Да,  то  были  хорошие  времена;  я  делал  тогда
все  возможное,  чтобы  прокормить  семью».  И,  обратив¬
шись  к  жене  своего  посетителя,  он  напомнил  ей  о  про¬
хладных  утрах,  когда  он  привозил  дрова,  складывал
их  и  обмерял,  а  затем  шел  в  контору  за  деньгами.
В  конце  концов  нужда  заставила  Гранта  переехать
в  Галену,  где  его  отец  и  брат  владели  дубильней,  и  на¬
няться  к  ним  за  шестьсот  долларов  в  год;  тогда  ему
было  сорок  лет.
 Он  предпочитал  молчание  беседе.  Окружающие  счи¬
тали  его  заурядным  человеком.  Г  рант  попытался  полу¬
чить  место  землемера,  но  ничего  не  добился.  Со  времен
войны  в  нем  жила  зависть,  скрытая  зависть  к  тем,  кто
по  прихоти  судьбы  или  с  помощью  влиятельных  друзей
достиг  высоких  постов,  не  имея  тех  заслуг,  какие  он  знал
за  собой.  Но  лишь  внимательный  взор  друга  военных
лет  мог  заметить  эту  зависть  в  редкие  минуты  откровен¬
ных  бесед;  таким  другом,  которого  влекла  к  Гранту  сим¬
патия,  граничащая  с  почитанием,  был  Шерман,  заботив¬
шийся  о  Гранте  как  о  создании  рук  своих:  слава  друга
была  ему  дороже  собственной.
 Шерман  был  высок  ростом,  красноречив,  стремите¬
лен,  беспокоен,  необуздан,  горд;  Грант,  невысокий  и  ко¬
ренастый,  медлительный,  немногословный,  с  бесстраст¬
ным  взором,  всегда  внимательно  слушал  других  и  редко
 ПО

соглашался.  Тугодум  Грант  подолгу  и  с  усилием  перема¬
лывал  в  своей  голове  то,  что  услышал;  вдохновенный
Шерман  обрушивал  на  молчаливого  друга  сверкающий
поток  идей  и  планов.  Иной  раз  на  долгую  речь  Шермана
Грант  не  отвечал  ни  единым  словом.  Он  погружался
в  свои  мысли.  Всегда  готовый  с  необычайной  щедростью
восхвалять  заслуги  подчиненных  и  безоговорочно  при¬
знавать  их  роль  в  своих  победах,  Грант,  ценя  их  советы,
предпочитал  не  показывать  этого;  он  не  любил  осуще¬
ствлять  чужую  идею  до  тех  пор,  пока,  взвесив  и  обсудив
ее  всесторонне,  не  начинал  считать  ее  своей.  Авторитет
друга  так  вырос  в  его  глазах,  что  в  конце  концов  заменил
ему  все,  вытеснив  даже  его  собственные  мысли  и  суж¬
дения.
 Но  в  трудные  годы  жизни  в  Галене,  он,  отупевший  от
работы  в  дубильне,  не  выделялся  никакими  особыми  до¬
стоинствами;  может  быть,  потому,  что  постыдная  от¬
ставка  из  армии  и  неудачи  его  скромных  начинаний  все¬
лили  в  него  неуверенность  и  робость,  а  возможно,  пото¬
му,  что,  снедаемый  нетерпением,  присущим  сильным
и  самобытным  натурам,  он,  видя  пропасть  между  буднич¬
ной  действительностью  и  своими  смелыми  стремлениями,
терзался  глухим  гневом.  В  молчании  проявляется  цело¬
мудрие  могучих  натур;  жалобы  —  признак  слабости.  Тот,
кто  рожден  для  великих  дел  и  умирает,  не  успев  свер¬
шить  их,  имеет  право  умереть  спокойно;  мир  ему:  он
велик  уже  тем,  что  был  способен  на  многое.
 Г  рант  не  был  общителен,  и  хотя  он  не  отвергал  скуд¬
ные  знаки  привязанности,  никогда,  даже  в  годы  самых
суровых  испытаний,  он  не  искал  ничьей  дружбы.  Он
жил,  погруженный  в  себя.  Он  был  сыном  полей  в  их
вечной  свежести  и  нетронутости;  многие  из  обычных
человеческих  свойств  были  ему  чужды.  Чарто  среди  люд¬
ской  суеты  он  чувствовал  себя  одиноким  и  гонимым,
 271

временами  понурый  и  словно  всеми  обиженный,  време¬
нами  бунтующий,  словно  что-то  подстегивало  его  изнут¬
ри.  Эти  черты  характера,  а  также  тягостные  воспомина¬
ния,  связанные  с  военной  службой  и  обостренные  неудач¬
ной  попыткой  получить  место  землемера,  заставляли
Гранта  держаться  в  стороне  от  политических  интриг,
процветавших  в  маленьких  городах;  он  опасался,  что  его
личность  отпугнет  простодушные  умы.  Г  рант  сторонился
людей  не  потому,  что  они  ему  не  нравились  сами  по  себе,
но,  с  его  воинственным  нравом,  ему  легче  было  наступать
и  брать  силой,  чем  уговаривать  и  выжидать.  Ему  не  хва¬
тало  изворотливости  и  гибкости,  которые  для  политика
являются  залогом  успеха.  Властной  натуре  Гранта  пре¬
тило  безграничное  раболепие,  которым  покупается  вы¬
сокое  положение  в  политике.  Он  хотел  бы  приобщиться
к  политике,  но  только  так,  как  вступают  во  вражеский
стан:  диктуя  условия.  Грант  не  всегда  разбирался  в  по¬
литике,  а  ведь  в  его  стране  она  была  единственным  путем
к  власти.  Он  принадлежал  к  демократам,  так  как  в  его
время  эта  партия  признавала  больше  прав  за  штатами
в  Союзе  и  за  человеком  в  государстве,  а  Г  рант  всегда
ревностно  заботился  о  своих  правах;  однако,  хоть  ему
и  было  уже  сорок  лет,  он  всего  лишь  единственный  раз
принимал  участие  в  выборах;  а  ведь  в  демократической
республике  гражданин,  который  не  голосует,  подобен
солдату-дезертиру.
 Самобытные  натуры  внушают  безусловную  симпа¬
тию.  Приглядевшись  внимательно,  в  вечной  жизненной
борьбе  можно  различить  два  типа  людей:  одни  —  силь¬
ные  духом,  с  чистыми  помыслами,  деятельные  и  одино¬
кие  —  силой  берут  у  природы  ее  дары,  получая  призна¬
ние  и  одобрение  только  в  дни  великих  потрясений,  когда
народ  нуждается  в  них;  другие  приспосабливаются
к  окружающей  обстановке,  скрывая  свою  подлинную
 272

сущность,  точно  грех,  охраняют  и  поддерживают  уста¬
новленный  порядок,  устраиваются  и  благоденствуют
и  в  обществе  выступают  лишь  как  спасительный  про¬
тивовес  сильному  характеру,  который  в  опьянении
успехом  разбрасывается  и  теряет  над  собой  разумную
власть.
 В  Галене  в  то  время  жил  еще  один  выдающийся  че¬
ловек  —  адвокат  Роулинс,  столп  добродетели,  воплоще¬
ние  законности  и  справедливости.  Речь  его  была  резка
и  отрывиста.  Мысли  рождались  и  сходили  с  его  уст  пря¬
мые,  как  лучи  света.  Он  говорил  с  лаконичностью  и  ве¬
личием  апостола  и  своим  красноречием  затмевал  акаде¬
мические  периоды  противников,  как  подлинная  юная
красота  затмевает  все  ухищрения  кокетки.  До  двадцати
трех  лет  Роулинс,  тот  самый  Роулинс,  который  умер  на
посту  военного  министра,  был  угольщиком.  Образованием
он  был  обязан  одному  себе.  Роулинс  сам  добился  адво¬
катуры  и  уважения  коллег.  Он  привык  думать  и  действо¬
вать  самостоятельно.  Самостоятельно  и  бесстрашно,  ибо
им  владела  лишь  одна  страсть  —  стремление  к  справед¬
ливости.  Но  он  обладал  неким  высшим  благоразумием,
порождаемым  в  людях  истинной  силы  долгими  лишения¬
ми;  это  счастливое  свойство  отличает  бескорыстного
человека  от  себялюбца.  На  первый  взгляд,  себялюбец
кажется  личностью  более  значительной,  чем  человек  бес¬
корыстный;  но  ведь  именно  в  бескорыстии  таится  под¬
линное  величие.  Современники  высоко  ценили  силу  слова
Роулинса,  его  дальновидность,  твердость,  честность,  муд¬
рость  его  суда.  Он  вылавливал  интриги,  как  гадюк.  Он
не  терпел  ни  малейшей  несправедливости  или  обиды,
кого  бы  они  ни  коснулись.  Он  жаждал  торжества  прав¬
ды,  хотя  немногие  знали,  что  часто  она  торжествовала
благодаря  его  усилиям.  Занимаясь  торговлей  кожами,
Грант  мало-помалу  сблизился  с  этим  человеком.  Речи
 213

Роулинса  многое  раскрыли  Гранту,  его  мудрые  советы
служили  ему  руководством;  неясные,  бесформенные  мыс¬
ли,  терзавшие  мозг  Гранта,  приобретали  в  устах  Роулин¬
са  отточенность  и  совершенство.  Встречаясь,  адвокат
и  дубильщик  говорили  об  угрозе  надвигающейся  распри
с  Югом,  чья  растущая  дерзость  пугала  жителей  Галены,
как  и  всех  граждан  Союза.
 III
 Настало  время  самой  благородной  из  священных
войн  человечества.  От  моря  до  моря  всколыхнулись
штаты  Севера:  «Рабство  будет  уничтожено».
 С  тех  пор  как  Гаррисон  основал  «Либерейтор»,  в  Со¬
юзе  исчез  мир;  как  быстро  распространяются  идеи
в  наше  время!  В  1831  году  «Либерейтор»,  первый  пропо¬
ведник  аболиционизма,  был  лишь  жалким  листком;
к  1840  году  он  вызвал  раскол  среди  огромных  партий,
боровшихся  за  власть,  и  способствовал  созданию  «пар¬
тии  свободы»,  партии  аболиционистов,  которые  выступа¬
ли  за  Союз,  вопреки  мнению  своего  апостола  Гаррисона,
называвшего  Союз,  поскольку  он  не  выступал  против
рабства,  «договором  с  адом  и  соглашением  со  смертью».
Семь  тысяч  голосов,  поданных  за  «партию  свободы»
в  1840  году,  превратились  спустя  четыре  года  в  шестьде¬
сят  две  тысячи  пятьсот.  К  1848  году  их  стало  триста
тысяч;  объединившись  в  одну  гигантскую  организацию,
противники  рабства  требовали  «свободной  земли  для
свободного  народа».  В  1856  году  их  было  уже  миллион
триста  сорок  одна  тысяча,  а  в  1860  году  они  дали  рес¬
публике  президента:  это  был  Линкольн.  Можно  ли  пред¬
ставить  себе  большее  величие,  более  благородный  порыв,
более  горячие  слова,  более  бескорыстную  власть,  более
 274

воинствующую  и  благотворную  добродетель?  Бойцы
прежних  священных  походов  сражались  из  любви  к  богу
и  жажды  успеха;  воины  Америки  решились  разорить
свои  очаги  в  эпоху  процветания  и  мира  ради  освобож¬
дения  самой  несчастной  расы  на  земле.  Привыкший
к  господству  Юг  с  яростью  наблюдал,  как  на  Севере  рас¬
тет  сопротивление  его  власти,  и  бросал  вызов  жителям
свободных  штатов,  вставшим  на  защиту  рабов.
 Северяне,  медлительные,  как  все  силачи,  и  осмотри¬
тельные,  как  все  трудовые  люди,  с  ужасом  и  болью  со¬
знавали  угрозу  неминуемого  разрыва,  вызванную  прово¬
кациями  южан.  Со  времени  появления  «Либерейтора»
в  1831  году  мира  уже  не  было.  Южане  подвергали  газету
Гаррисона  всевозможным  нападкам;  президент  Джексон
предложил  конгрессу  запретить  пропаганду  аболицио¬
низма  в  любой  форме.
 Юг  требовал  распространения  рабства  на  другие  об¬
ласти  страны.  Север,  вынужденный  конституцией  при¬
знавать  рабство  там,  где  оно  было  узаконено,  в  свою
очередь,  опирался  на  конституцию,  сопротивляясь  вве¬
дению  рабства  в  других  штатах.  При  вступлении  в  Союз
нового  штата  Юг  старался  привлечь  его  на  свою  сторо¬
ну,  стремясь  увеличить  число  рабов  в  стране  и  одновре¬
менно  добиться  перевеса  в  сенате.  Север  же,  устав  от
бесчеловечности  и  чванливости  сторонников  Юга,  про¬
возглашал  свободным  этот  новый  штат,  полный  мароде-
ров-южан,  которые  нападали  на  аболиционистов  и  бо¬
ролись  за  каждый  клочок  земли.  Уилмот  предложил,
чтобы  штаты,  которые  по  мирному  договору  с  Мексикой
должны  были  войти  в  состав  Союза,  по  своему  усмотре¬
нию  решали  вопрос  о  рабстве;  южане,  желавшие  перетя¬
нуть  их  на  свою  сторону,  встрепенулись  как  ужаленные:
на  энергичные  заявления  Севера,  на  договор  о  свободной
земле  и  на  речь  Уэнделла  Филлипса  они  ответили  бес¬
 275

примерно  дерзким  решением,  а  при  обсуждении  вопро¬
са  о  принятии  Калифорнии  в  качестве  свободного  штата
сторонник  южан  Кэлхун  потребовал  равенства  для
Севера  и  Юга.  Генри  Клей,  пытаясь  смягчить  конфликт,
добился  в  1850  году  знаменитого  компромиссного  дого¬
вора,  по  которому  Юг  признавал  свободным  штат  Кали¬
форнию  и  право  выбора  статута  за  территориями  Нью-
Мехико  и  Юта,  а  Север,  в  свою  очередь,  пошел  на
уступки  по  вопросу  о  Техасе,  а  также  согласился,  в  соот¬
ветствии  с  законом  о  беглых  рабах,  выдать  всех  негров,
бежавших  с  Юга.  Неизменно  главенствовавший  до  этих
пор  Юг  считал  свое  положение  прочным.  Возмущенные
сторонники  Севера  метали  громы  и  молнии  против  зако¬
на  о  беглых  рабах.  Дипломатические  представительства
Юга,  собравшиеся  в  Европе,  опубликовали  проекты  рас¬
ширения  рабовладельческой  территории;  в  1856  году,
несмотря  на  сопротивление  молодой  республиканской
партии,  насчитывавшей  полтора  миллиона  голосов  и  вы¬
ступавшей  против  распространения  рабства  на  свобод¬
ные  штаты  и  территории,  президентом  был  избран  Бью¬
кенен,  один  из  трех  послов-южан  в  Европе.  Свободные
штаты  приняли  вызов.  Теперь  Север  —  одна  партия,
Юг  —  другая.
 Кто  из  северян  захочет  выдать  негра?  Законодатель¬
ные  органы  свободных  штатов  издают  указы,  затруд¬
няющие  выполнение  закона  о  беглых  рабах.  Возрожда¬
ются  страсти  мучеников  и  проповедников.  Пыл  благо¬
родных  увлекает  равнодушных.  Джон  Браун  претворяет
слова  в  действия  и  жертвует  жизнью.  От  эшафота,  где
он  был  казнен  как  нарушитель  закона,  поднимается  вой¬
ско,  которое  бурлит,  жаждет  предводителя  и  сражений.
Когда  наступают  новые  выборы  и  республиканцы  ярост¬
ным  натиском,  не  получив  от  побежденного  Юга  ни  од¬
ного  голоса,  добиваются  избрания  Линкольна,  неизбеж¬
 276

ность  войны  становится  очевидной  для  каждого.  Прави¬
тельство  штата  Южная  Каролина  обращается  в  конг¬
ресс,  желая  осуществить  свое  право  на  выход  из  Союза;
и  вот  Южная  Каролина,  а  с  ней  еще  одиннадцать  шта¬
тов,  отделяется;  собравшись  на  конгресс,  они  провозгла¬
шают  Конфедерацию  американских  штатов  и  создают
правительство  во  главе  с  президентом  Джефферсоном
Дэйвисом.  Конфедераты  без  труда  овладевают  арсенала¬
ми,  таможнями,  военными  крепостями,  всеми  государст¬
венными  складами  и  запасами,  расположенными  в  юж¬
ных  штатах,  и  обстреливают  правительственный  форт
Самтер.  В  Белом  доме  восседает  дровосек,  а  в  Га¬
лене  живет  пока  еще  никому  не  известный  дубильщик
кож!
 До  Г  ранта  доходят  тревожные  вести.  «Правительство
научило  меня  военному  ремеслу,—  сказал  он  себе,—  и  я
до  сих  пор  в  долгу  перед  ним».  В  пламенной  речи  Роу¬
линс  порывает  со  своей  прежней  партией,  примыкает
к  Союзу  и  немедленно  вступает  в  ряды  его  защитников.
По  призыву  Линкольна  семьдесят  пять  тысяч  доброволь¬
цев  взялись  за  оружие;  в  Галене  не  было  более  опытного
военного,  чем  Г  рант,  и  ему  было  поручено  обучение  ново¬
бранцев;  он  же  должен  был  представить  губернатору
роту,  сформированную  в  Галене.  Больно  вспоминать
о  том,  как  несчастный  солдат  обивал  пороги,  безуспешно,
точно  милостыню,  выпрашивая  себе  должность.  Тот,  кто
пять  лет  спустя  уверенно  привел  к  победе  четыре  армии,
тщетно  пытался  в  те  дни  найти  хоть  какое-нибудь  место
в  войсках  своей  родины.  Он  обратился  к  генерал-адъю¬
танту  и  не  получил  ответа,  дважды  обращался  к  Мак¬
Клеллану,  который  лично  знал  его,  и  дважды  был  отверг¬
нут.  В  конце  концов  Г  ранта  назначили  командиром  пол¬
ка;  его  солдаты  показали  такую  хорошую  дисциплину
и  высокую  выучку,  что  когда  при  содействии  одного  ВИД¬
 18  X.  Марти
 277

ного  чиновника,  его  старого  друга,  Гранту  поручили  ко-
мандование  армией,  никто  этому  не  удивился.  В  то  время
Роулинс  был  уже  рядом  с  Грантом,  «готовя  его  к  побе¬
дам».  Он  умел  незаметно  подсказать  свою  мысль,  дельно
и  ненавязчиво  посоветовать.  Вновь  Грант  почувствовал
в  себе  силу  человека,  способного  подняться  над  своими
неудачами.
 В  момент  объявления  войны  вооруженные  силы  Сое¬
диненных  Штатов  располагали  всего  лишь  шестнадцатью
тысячами  человек,  а  пять  лет  спустя  под  командованием
Гранта  находились  один  миллион  пятьсот  шестьдесят
один  солдат  в  действующих  частях  и  два  миллиона  две¬
сти  пятьдесять  четыре  тысячи  шесть  солдат  в  запасе.  Да
и  эти  шестнадцать  тысяч  были  по  приказу  военного
министра  правительства  Бьюкенена  разбросаны  по  отда¬
ленным  районам  страны,  дабы  они  не  могли  помешать
организации  армии  конфедератов,  которые,  подобно  севе¬
рянам,  с  великой  поспешностью  набирали  солдат.  Благо¬
даря  добровольцам  Север  в  короткое  время  получил  ар¬
мию.  Штаты  и  отдельные  города  наперебой  формировали
воинские  части.  Каждый  доброволец  получал  от  прави¬
тельства  от  ста  до  четырехсот  долларов.  Почти  немед¬
ленно  явились  семьдесят  пять  тысяч  человек,  вскоре
к  ним  присоединились  еще  четыреста  пятьдесят  тысяч,
затем  еще  триста  тысяч.  Говоря  о  Соединенных  Штатах,
нельзя  не  считаться  с  этой  неожиданной  и  скрытой  до
поры  до  времени  силой,  которая  в  момент  ее  проявления
кажется  особенно  могучей  еще  и  потому,  что  этому  мо¬
менту  предшествовал  период  колебаний  и  нерешительно¬
сти.  Недальновидные  наблюдатели  обычно  принимают
за  равнодушие  то,  что  на  деле  является  не  чем  иным,
как  естественной  осторожностью  народа,  в  эпоху
благоденствия  с  трудом  решающегося  на  рискованные
перемены.
 278

IV
 Никто,  кажется,  не  предвидел  вначале  размаха  ужас¬
ной  войны.  Один  генерал  высмеял  другого,  просившего
двести  тысяч  солдат,  чтобы  удержать  какой-то  пункт  на
Западе;  но  в  ходе  одной  кампании  и  за  одну  зиму  между
реками  Рапидан  и  Джеймс,  очень  похожими  друг  на  дру¬
га  и  текущими  почти  рядом,  погибло  сто  тысяч  северян.
Каждый  бой  стоил  бессчетных  жертв.  Шайло,  Геттис¬
берг,  Антьетам,  Чаттануга,  Уилдернесс,  Чикамога...
в  любом  из  них  пало  не  менее  двух  тысяч  солдат...
 В  мае  и  июне,  когда  Грант,  могучий  и  неприступный,
точно  гора,  двинувшаяся  с  места,  начал  наступление  на
армию  генерала  Ли,  каждый  день  сражений  уносил  ты¬
сячи  жизней.  Вперед,  батальоны!  Народ,  который  помог
всем  людям,  должен  ради  всех  людей  отстоять  свою
свободу!  Президент  Линкольн  объявил  вольными  четыре
миллиона  рабов,  он  «обещал  богу  дать  им  свободу,  если
бог  поможет  ему  выбить  конфедератов  из  Мэриленда»;
и  конфедераты  сдались.  Навеки  были  разбиты  те,  кто
хотел  помешать  четырем  миллионам  людей  вырваться  из
рабства!
 Никакими  политическими  ухищрениями  нельзя
оправдать  войны.  Но  на  войны  надо  уметь  смотреть  с  вы¬
соты.  Достойна  восхищения  гибель  полумиллиона  чело¬
век,  принесших  себя  в  жертву  во  имя  гуманности.  С  вы¬
соты  мироздания  взбудораженное  человечество,  охвачен¬
ное  суетливой  деятельностью  и  бросающееся  в  войны,
подобно,  должно  быть,  ожившим  и  вздувшимся  клубням,
кишащим  невидимыми  червями,  которые,  упорно  и
неустанно  воюя  друг  с  другом,  подтачивают  корни
деревьев,  хотя  сами  обязаны  жизнью  этим  корням.  Точно
сжатый  кулак,  с  силой  пробивают  они  себе  путь  из  глубин
на  поверхность  земли.  Кто  из  нас,  сознавая  всю  тяжесть
 18*
 279

страданий,  причиняемых  отсталостью  рода  человеческо¬
го,  не  видит  сияние  счастья,  которое  озарит  людей  в  кон¬
це  их  очистительного  и  мученического  пути?  Какой  ду¬
шевный  мир  снизойдет  на  них  в  награду!  Как  пленитель¬
на  мысль  об  этом  высшем  счастье!  Но  сколь  немногим
дано  провидеть  его,  ибо  люди  довольствуются  малым
и  редко  покидают  тесную  скорлупу  своего  мирка!
 Война  разгорается;  Юг  устремляется  против  Севера;
на  южном  побережье  собирается  ополчение;  Ричмонд,
город,  расположенный  в  тридцати  лигах  от  Вашингтона,
столицы  Союза,  провозглашается  столицей  конфедера¬
ции.  Война  охватывает  весь  юго-восток.  Военные  дей¬
ствия  развертываются  по  рекам  Потомак  и  Джеймс,  по
берегу  Миссисипи  до  слияния  с  Огайо  и  дальше  по  Тен¬
несси  и  Камберленду.  Победа  за  тем,  кто  овладеет  река¬
ми.  Реки—  артерии  войны.  С  рекой  к  победителям  отхо¬
дит  и  весь  ее  бассейн.  До  тех  пор  пока  Миссисипи  будет
в  руках  южан,  северяне  не  смогут  блокировать  конфеде¬
ратов  ни  со  стороны  моря,  ни  с  реки,  и  им  не  удастся
изолировать  мятежные  восточные  штаты  от  западных,
которые  рабовладельцы  давно  мечтают  превратить  в  ры¬
нок  рабов.  И  как  только  реки  дают  воду  подобным
людям?
 Закрепившись  в  устье  Огайо  и  на  ее  притоках  Тен¬
несси  и  Камберленде,  северяне  обеспечивают  себе  проч¬
ное  положение  в  центральных  штатах,  ставших  западной
и  северной  границей  района  боевых  действий.  К  устью
Огайо  сходятся,  точно  радиусы  к  центру,  Иллинойс,
Миссури,  Теннесси,  Кентукки.  Тому,  в  чьих  руках  Тен¬
несси,  открыт  путь  к  сердцу  мятежного  штата  Алабама.
Тот,  кто  владеет  Камберлендом,  держит  ключ  к  Теннесси
и  Кентукки.  Галена  расположена  в  Иллинойсе,  южная
граница  которого  доходит  до  устья  Огайо.  Грант  коман¬
дует  войсками  в  этом  районе!  Конфедераты  двинули  сюда
 280

свои  части,  желая  преградить  путь  продвижению  северян
и  расширить  на  север  территорию,  которую  пересекает
сеть  железных  дорог,  необходимых  для  подвоза  войск  и
боеприпасов.  Железные  дороги  из  Миссисипи,  Алабамы,
Джорджии,  Южной  Каролины  сходятся  к  Чаттануге,
городу  на  реке  Теннесси.  И  конфедераты  укрепляют  бе¬
рега  рек.  Теперь  реки  и  море  охраняют  их  территорию.
Миссисипи  прикрывает  их  с  запада,  Огайо,  Теннесси
и  Камберленд  —  с  севера,  Атлантический  океан  —  с  во¬
стока,  а  с  юга  —  Мексиканский  залив.
 Виксберг  защищает  от  северян  Миссисипи,  форт
Генри  —  Теннесси,  форт  Донелсон  —  Камберленд.  На
востоке  господствует  над  побережьем  Чарлстон,  на
юге  —  Новый  Орлеан.  На  войне  нет  необходимости  за¬
нимать  все  города,  достаточно  занять  главные.  На  тер¬
ритории  южан  берега  Потомака  и  Джеймса,  защищаю¬
щих  подступы  к  Ричмонду,  усеяны  военными  палатками.
С  самого  начала  война  проходит  в  борьбе  за  реки,  при¬
морские  города  играют  в  ней  менее  значительную  роль.
Полки  получают  почетные  имена  по  названиям  рек.
Пути  войны  предопределены.  На  побережье  предстоит
взять  Новый  Орлеан  и  Чарлстон;  на  суше  —  форт  Генри
и  форт  Донелсон,  чтобы  овладеть  рекой  Теннесси
и  спуститься  по  ней  до  Алабамы.  Необходимо  взять
Виксберг,  чтобы  захватить  Миссисипи  и  тем  самым  рас¬
колоть  надвое  территорию  конфедерации,  а  на  пути  к
Ричмонду  нужно  форсировать  Потомак  и  Джеймс.
 Так  к  изумлению  войск,  на  удивление  и  зависть  ге-
нералам-северянам  рождались  трудновыполнимые  проек¬
ты.  Лишь  гения  не  поражает  неожиданное,  ибо  неожидан¬
ное  и  есть  область  гения.  Люди  не  понимают,  что  настала
война,  невиданная  по  масштабу,  и  победить  в  ней  можно
лишь  размахом  и  количеством.  Только  один  человек  по¬
нимает  это,  но  пока  он  молчит;  этому  человеку  дает
 281

советы  вдохновенный,  энергичный  друг.  Опасность  не
в  выучке,  а  в  отваге  врага.  Бесстрашие  побеждают  бес¬
страшием.  Южане  наступают.  Уже  нет  времени  готовить
безупречно  обученное  войско.  Создание  такого  войска
требует  долгих  лет.  Юг  бросает  в  яростное  наступление
своих  превосходно  подготовленных,  но  распущенных  сол¬
дат;  необходимо  дать  им  отпор,  и,  если  возможно,  пре¬
восходящими  силами.  Если  Север  будет  медлить  и  под¬
готавливаться,  Юг  сделает  то  же,  но  даже  самые  долгие
приготовления  не  изменят  прежнего  соотношения  сил.
«Победит  тот,  кто  нападет  первым»,—  сказал  Грант
перед  сражением  за  форт  Донелсон;  эти  слова  он  повто¬
рял  в  течение  всей  войны.  И  едва  собрав  необходимое
число  солдат,  Грант  спешит  обрушиться  на  врага.  Пока
генералы,  руководствующиеся  академическими  правила¬
ми,  медлят  на  подступах  к  гордому  Потомаку,  Грант,
в  своей  шляпе  с  высокой  тульей,  с  сигарой  в  зубах,  рвет¬
ся  «атаковать  первым».
 Падьюка  находится  в  штате  Кентукки,  на  реке  Огайо,
близ  впадения  в  нее  Теннесси.  Кейро,  расположенный  в
месте  слияния  Огайо  и  Миссисипи,—  ключ  к  районам
Запада.  Мятежники  уже  мародерствуют  в  Кентукки.
Прежде  чем  бросить  свои  силы  на  форт  Генри  и  форт
Донелсон  и  укрепиться  на  Теннесси  и  Камберленде,
Грант  должен  овладеть  устьем  Огайо.  Падьюка  сдается
почти  без  сопротивления.  В  одном  из  воззваний  Грант
заявляет:  «Мне  нечего  воевать  с  мнениями,  мое  дело  вое¬
вать  с  вооруженными  мятежниками  и  с  теми,  кто  их  под¬
держивает  и  укрывает».  Грант  со  своим  здравым  смыс¬
лом  всегда  ценил  полезность  и  благородство  намерений
Роулинса,  а  тот  облекал  в  красивую  стройную  форму
смутные  идеи  своего  начальника.  Грант  двинулся  на  Кей¬
ро,  где  находился  гарнизон  в  семь  тысяч  солдат,  имея
всего  три  тысячи  еще  не  обученных  новобранцев.  Южане
 282

оказывают  сопротивление,  и  после  тяжкого  дня  боев
Гранту  уже  кажется,  что  противник  одерживает  верх;
в  течение  ночи  ожидания  «сердце  у  меня  чуть  не  выско¬
чило»,—  признавался  он.  На  рассвете  ему  стало  ясно,
что  Кейро  оставлен  неприятелем.  «С  тех  пор  я  всегда  не
колеблясь  нападал  на  врага».
 V
 Теперь  Грант  командует  войсками  округа  Кейро.  Его
боевой  конь,  раненный  под  Белмонтом,  поправился,
и  Гранта  одолевают  думы  о  фортах  Генри  и  Донелсон.
Генерал,  командующий  войсками  округа,  возражает  про¬
тив  захвата  этих  крепостей.  В  конце  концов  Грант  на¬
чинает  наступление  на  форт  Генри,  который  сдается  его
флотилии.  Овладев  фортом,  Грант  оставляет  там  гарни¬
зон  в  две  с  половиной  тысячи  солдат  и  бросает  осталь¬
ные  пятнадцать  тысяч  на  форт  Донелсон.  Мятежники
делают  вид,  будто  готовятся  атаковать  Г  ранта  с  фронта,
а  в  действительности  стягивают  свои  части  к  самому  от¬
даленному  флангу  его  армии.  Грант  обходит  скопление
неприятельских  войск  и  подвергает  форт  жестокой  ар¬
тиллерийской  бомбардировке,  захватывая  в  плен  одного
за  другим  вражеских  командиров,  в  том  числе  и  Бакнера.
«Безоговорочная  капитуляция»  —  единственное  условие
Гранта.  «Вперед,  на  крепости!»  С  Бакнером  сдались
пятнадцать  тысяч  солдат.  Теперь  в  руках  Гранта  Кам¬
берленд,  а  с  ним  и  первая  в  этой  войне  победа.  Ту  или
иную  идею  и  даже  весь  план  кампании  Грант  мог  заим¬
ствовать  у  других:  так,  план  битвы  за  Чаттанугу  принад¬
лежал  генералу  Томасу,  а  замысел  взятия  Виксберга  —
Роулинсу.  Но  умением  провести  атаку,  отразить  нападе¬
ние,  расставить  силы  и  точно  угадать  самый  удобный
 283

момент  —  всем  этим  Грант  обязан  исключительно  самому
себе.  Случалось  ли  ему  колебаться?  Скорее  могли  коле¬
баться  скалы,  на  которых  разворачивались  сражения,  но
не  Грант.  Это  была  не  храбрость,  а  «нечувствительность
к  опасности».  Никогда  возможность  поражения  не  при¬
ходила  ему  в  голову.  Плен  —  да,  но  не  поражение.  Ярост¬
ный  натиск  способен  разгромить  первые  ряды  неприяте¬
ля;  но  только  упорство  выигрывает  битву.  Там,  где  лю¬
бой  другой  полководец  отступает,  Грант  сопротивляется
и  добивается  победы.  Вот  уже  рука  врага  сжимает  его
горло;  коню  некуда  поставить  копыто  —  вся  земля  усея¬
на  телами  павших;  Грант  прижат  к  реке...  но  он  соби¬
рается  с  силами,  выкуривает  сигару,  невозмутимо  дожи¬
дается  последнего  подкрепления.  «Все-таки  мы  должны
разбить  их!»  —  говорит  он  и  добивается  своего.
 Так  было  у  Шайло,  где  он  поразил  южан  упорством
сопротивления,  а  северян  —  размерами  гекатомбы.  Не¬
смотря  на  победный  захват  форта  Донелсон,  Грант  был
отстранен  от  командования,  ибо  он  «вернулся  к  прежним
привычкам  —  к  пьянству».  Роулинс  опровергает  это  об¬
винение,  и  Гранту  возвращают  его  войска.  Конфедератов
тревожит,  что  посланные  Гранту  подкрепления  спуска¬
ются  вместе  с  ним  по  Теннесси,  ибо  это  угрожает  одной
из  железных  дорог;  и  вот,  улучив  момент,  когда  Грант
находится  далеко  от  своего  лагеря,  а  офицеры  не  ожида¬
ют  атаки,  они  нападают  на  расположение  северян.  Рас¬
терявшиеся  части  оказывают  сопротивление,  массами
гибнут,  кое-где  в  беспорядке  отступают  —  Шайло  являет
собой  ужасающее  зрелище...  Но  Грант  возвращается  во¬
время,  и  с  полным  спокойствием  и  мужеством  его  войска,
не  отступая,  держатся  до  ночи.  Собрав  в  кулак  послед¬
ние  орудия,  Грант  обстреливает  противника  и  готовится
к  атаке;  дождавшись  благоприятного  момента,  он  с  по¬
мощью  подоспевшего  подкрепления  обращает  в  бегство
 284

конфедератов.  Но  его  победа  внушает  ужас.  Случившее¬
ся  объясняют  небрежностью,  говорят  и  худшее.  Началь¬
ство  не  доверяет  ему;  в  Вашингтоне,  где  у  него  нет  дру¬
зей,  ученые  генералы  обливают  его  презрением.  В  тече¬
ние  всей  войны  из  Вашингтона  плетется  сеть  интриг.
 Зависть  всегда  прикрывается  личиной  патриотизма.
Неудачники  объединяются,  чтобы  преградить  путь  тем,
кому  сопутствует  успех.  Что  им  до  родины?  Они  забо¬
тятся  лишь  о  собственной  выгоде.  Она  им  важнее  все¬
го  —  и  если  нет  заслуг,  они  пускают  в  ход  настойчивость,
а  честолюбие  занимает  у  них  место  патриотизма;  им  важ¬
нее  стать  первыми,  чем  спасти  родину.  Еще  со  времен
мексиканской  кампании  Грант  сохранил  справедливый
гнев  против  весьма  частых  в  то  время  назначений  на
должности  по  родству  и  знакомству,  что  тормозило  ход
военных  действий  и  лишало  армию  ее  лучших  солдат.
Постепенно  в  его  душе  накопилась,  усиленная  презрени¬
ем  и  питаемая  страхом,  ненависть  к  вашингтонским  за¬
правилам,  которую  лишь  величию  и  мудрости  Линколь¬
на  удалось  впоследствии  смягчить.  Но  Грант  не  мог  и  не
желал  насиловать  себя,  и  этим,  быть  может,  объясняют¬
ся  свойственные  ему  конкистадорские  замашки,  в  кото¬
рых  его  личные  желания  сочетались  с  врожденной  гру¬
боватой  честностью,  замашки,  часто  приводившие  его
к  злоупотреблениям  властью,  которые  народ  вряд  ли
ставил  ему  в  укор.  Друг,  по  чьей  протекции  Грант  был
назначен  бригадным  генералом,  помог  ему  после  битвы
у  Шайло  снова  получить  командование.  Иной  раз  серые
глаза  генерала  увлажнялись  при  мысли  о  том,  что  его  не
ценят  по  заслугам  и  чуть  вовсе  не  отстранили  от  пути
к  победе.  Людям,  погруженным  в  себя,  приходится  мно¬
го  страдать.
 И  все  же  он  снова  возглавил  свою  армию  и  оставил
ее  лишь  у  ворот  побежденного  Ричмонда  —  великодушие
 285

Гранта  не  позволило  ему  войти  в  город  победителем.
Итак,  он  снова  стоял  во  главе  своих  солдат.  Теннесси
была  в  его  руках.  Генералы,  руководившие  военными
действиями  у  Потомака  и  Джеймса,  то  выигрывали,  то
проигрывали  сражения,  но  не  могли  перейти  реки.  Грант
форсировал  все  реки  на  своем  пути!  Теперь  на  Викс¬
берг  —  страж  на  Миссисипи!
 Серьезную  ошибку  совершает  тот,  кто  дробит  на  не¬
большие  отряды  войско,  собирающееся  выбить  врага
с  его  укрепленных  позиций.  Военачальник,  стягивающий
воедино  большие  массы  войск,  получает  преимущество:
он  может  навязать  противнику  бой  в  удобном  для  себя
месте.  Конечно,  разумнее  неожиданно  и  стремительно
напасть  на  неприятеля,  чем  наступать  на  него  там,  где  он
хорошо  изготовился  к  обороне.  Грант  всегда  старался
навязать  противнику  бой.  В  концентрации  войска  на  од¬
ном  участке  нет  опасности;  противник,  видя  под  угрозой
свои  жизненные  центры,  сам  вынужден  сосредоточивать
свои  силы.
 Грант  двинул  на  Виксберг  свои  войска,  армию  Шер¬
мана  и  части,  присланные  из  Вашингтона.
 Он  начинает  наступление  на  суше,  вражеская  кава¬
лерия  теснит  его.  Грант  спускается  вниз  по  реке,  и  вся
страна  с  тревогой  ждет  результатов  похода.  Виксберг
со  всех  сторон  окружен  затопленными  полями.  Где  вы¬
брать  место  для  предстоящего  боя?  Какие  позиции  зай¬
мут  войска,  если  кругом  воды  по  колено?  Прорыть  апро¬
ши  так  и  не  удается.
 Северяне  недовольны  отсрочкой  штурма.
 В  Вашингтоне  поговаривают  о  замене  командующего.
«Да  благословит  его  бог!»  —  говорит  Линкольн  Чарлзу
Дэйна,  издателю  нью-йоркской  газеты  «Сан»,  желающему
своими  глазами  увидеть,  что  происходит  в  Виксберге.
Ему  предстоит  проехать  из  Вашингтона  через  террито¬
 286

рию,  занятую  южанами,  но  другого  пути  нет.  Он  доби¬
рается  и  видит,  что  все  идет  как  надо.  Роулинс  предлага¬
ет  в  качестве  единственно  возможной  меры  переброску
орудийных  батарей  ниже  по  реке.  «Безумие!»  —говорят
остальные  офицеры;  в  конце  концов  приходится  идти  на
это  безумие.  Армия  спускается  по  Миссисипи  под  пуш¬
ками  Виксберга  и  другой  крепости,  расположенной  юж¬
нее.  Войско  Гранта  высаживается  на  сушу,  устремляется
на  восток,  к  Джексону,  где  сосредоточены  крупные
силы  противника,  и  снова  одерживает  победу.  Затем
Грант  наносит  поражение  частям,  вышедшим  из  Виксбер¬
га  ему  навстречу.  Гарнизон  осажденной  крепости  стра¬
дает  от  голода  и  в  конце  концов  сдается.
 VI
 Теперь  Миссисипи  открыта  для  северян:  взято  две
тысячи  семьсот  пленных  и  сто  двадцать  пушек.  Над  все¬
ми  северными  штатами  небо  озарилось  пурпурными  ог¬
нями,  зажженными  в  честь  этой  победы.  И  в  такой-то
час  явилась  к  Линкольну  делегация  «христианских  ры¬
царей»  с  вопросом  —  о,  наивность  фанатиков!  —  правда
ли,  что  Грант  пьяница.  «Доподлинно  это  мне  неизвест¬
но,—  ответил  Линкольн,  расчесывая  бороду,  —  но  если
и  так,  хотел  бы  я  знать,  где  берет  он  свое  бренди,  дабы
послать  по  бочке  каждому  из  его  генералов».  Так  и  ушли
недовольными  поборники  трезвости,  а  Грант,  назначен¬
ный  командующим  всех  соединений  этого  района,  уже
рвался  тем  временем  на  помощь  федеральным  войскам,
к  Чаттануге.  Чаттануга  была  лакомым  куском:  крепость
на  берегу  Теннесси,  державшая,  словно  в  кулаке,  все  же¬
лезные  дороги,  по  которым  подвозили  с  юга  подкрепле¬
ния  и  продовольствие  войскам,  находившимся  в  Вирги¬
 287

нии.  Чаттануга,  где  южане  безжалостно  истребляли  му¬
жественных  горцев,  сторонников  Севера.  Чаттануга  лежит
меж  двух  горных  хребтов,  кишащих  южанами,  спокойно
поджидающими  ее  падение.  Для  северян  только  один
путь  отступления  —  река,  но  она  зорко  охраняется  вра¬
гом.  На  пути  продвижения  войск  и  подкреплений  стоят
авангардные  отряды  конфедератов.  Лукаут-Маунтэн
и  Мишонэри-Ридж  смотрят  сверху  на  Чаттанугу,  словно
гиганты  на  ребенка.  Грант  появляется  ночью,  под  ужа¬
сающим  ливнем.  Он  повредил  себе  ногу,  упав  с  лошади,
и  временами  солдатам  приходится  нести  его  на  руках.
 С  высокой  скалы  Грант  руководит  продвижением
своих  отрядов,—  ни  одна  мелочь  не  ускользает  от  него,
он  не  упускает  ни  одного  важного  обстоятельства,—  и,
оставаясь  незамеченным,  направляет  часть  войск  на  до¬
рогу,  которая  подходит  к  Чаттануге  с  тыла.  Тем  време¬
нем  конфедераты,  уверенные  в  неприступности  своих
высокогорных  цитаделей,  совершают  глупейшую  ошиб¬
ку  —  они  покидают  укрепления,  намереваясь  преградить
путь  одному  из  отрядов  северян.  Войска,  которыми  с  та¬
кой  уверенностью  и  дальновидностью  командует  Г  рант,
осуществляют  план  Томаса;  Томаса,  ответившего  на
приказ  Гранта:  «Держать  Чаттанугу  любой  ценой»,—
«Будем  держаться,  пока  не  умрем  с  голоду».  И  вот  на¬
стает  этот  день  —  прекраснейший  день  торжества.  Туман
окутывает  самую  высокую  цитадель.  Не  замеченные  вра¬
гом  северяне  наводят  понтонные  мосты  и  форсируют
реку  ниже  расположения  крепости,  овладевают  грядой
холмов  и  с  них  начинают  штурм.  Томас  выходит  из  горо¬
да  и  обрушивается  на  ближайшие  позиции.  Отряды  се¬
верян  устремляются  вверх,  они  идут  в  штыковую  атаку;
и  штыки  сверкают  под  ярким  солнцем,  точно  серебря¬
ные  кольца  извивающейся  змеи!  Они  рвутся  наверх
в  неудержимом  порыве.  Орудийные  залпы  развивают  со¬
 288

мкнутые  ряды,  словно  молния  пелену  туч,  но,  как  тучи
после  вспышки  молнии,  ряды  тотчас  же  смыкаются  снова.
Под  прикрытием  тумана  атакующие  добираются  до  вер¬
шины,  и  снизу  их  уже  почти  не  видно.  Они  добивают  по¬
мертвевших  от  страха  артиллеристов  тут  же  у  пушек.
Сдаются  целые  полки.  И  орудия  крепости  поворачивают¬
ся  против  конфедератов,  отступающих  вниз  по  горе.  Вы¬
играна  «битва  над  облаками».  Вторая  высота  взята
атакой  в  штыки.  Склон  горы  покрыт  редутами,  окопами,
рвами,  куртинами.  Армия  Шермана  устремляется  наверх,
ломая  ряды  врага.  В  голубом  небе  взвивается  одновре¬
менно  сотня  ярких  знамен.  Солдаты  рвутся  в  бой  как
Альварадо.  Ров  за  рвом,  траншею  за  траншеей  занимают
северяне,  прорывающиеся  приступом  к  самой  вершине.
И  Мишонэри-Ридж  сдается.  Федералисты  подсчитывают
потери,  понесенные  в  этом  сражении:  семь  тысяч  павших!
 Реки  Запада  завоеваны;  теперь  вперед  —  к  рекам
Востока.  Перед  рукоплещущим  народом  конгресс  в  честь
Гранта  вновь  учреждает  звание  генерал-лейтенанта,  ко¬
торого  в  США  был  удостоен  только  Вашингтон.  Лин¬
кольн  «перед  богом»  дает  обещание  честно  помогать
Гранту  и  назначает  его  главнокомандующим  всеми  воору¬
женными  силами  Союза.  В  результате  неправильных
действий  прежних  главнокомандующих  армии  северян
были  раздроблены  на  обособленные  группы,  которые
лишь  докучали  неприятелю  и  удерживали  его  на  рас¬
стоянии,  но  не  могли  наносить  ударов  по  вражескому  ла¬
герю  и  наступать  на  позиции  конфедератов;  им  было
не  под  силу  разорвать  систему  вражеских  коммуникаций,
вклиниться  между  отдельными  соединениями  южан  или
помешать  противнику  свободно  перебрасывать  свои  части
из  одного  пункта  в  другой;  они  не  могли  противостоять
внезапному  натиску  врага,  и  опасность  постоянно  угро¬
жала  судьбе  Союза.
 289

Миссисипи  и  Теннесси  были  открыты  для  северян;  но
берега  Потомака  и  Джеймса  по-прежнему  оставались
в  руках  конфедератов;  в  девяноста  километрах  от  Ва¬
шингтона  все  еще  оставался  непоколебимый  Ричмонд,
и  генерал  Ли  свободно  перебрасывал  восемьдесят  тысяч
своих  непобедимых  солдат  между  Ричмондом  и  Вашинг¬
тоном,  а  на  Западе,  прикрывая  Атланту  и  железные  до¬
роги,  подвозящие  людей  и  боеприпасы  с  Юга,  стояло
грозное  войско  Джонсона;  по-прежнему  девять  миллио¬
нов  человек  подчинялось  приказам  Ричмонда,  и  вра¬
жескую  территорию,  занимавшую  восемьдесят  тысяч
квадратных  миль,  защищали  более  полумиллиона  чело¬
век.  Пути  войны  сходились,  словно  к  вершине,  к  Вир¬
гинии,  а  на  Западе  —  к  Джорджии,  прикрывавшей
Атланту.  По  полям,  лежавшим  между  враждующими
армиями,  рыскали  мародерствующие  группы  южан.
Стремительные  отряды  северян  преследовали  их.
 VII
 Грант  не  вернется  на  Запад,  о  чем  «именем  бога»  за¬
клинает  его  Шерман;  интриганам  из  Вашингтона  не
удастся  отнять  у  него  славу.  Он  не  желает  задерживать¬
ся  в  Вашингтоне,  где  нет  врага  и  где  он  опасается  всяче¬
ских  козней  от  «своих  же».  Нет,  он  едет  «напоить  коня
из  Потомака  и  Джеймса».  Армия  Ли  на  Потомаке  еще  не
терпела  поражений:  он  ее  победит.  Больше  никаких  рей¬
дов  по  тылам;  никаких  передышек,  за  время  которых
противник  восстанавливает  силы  и  помогает  неграм  в  по¬
местьях  засевать  летом  поля  и  готовить  запасы  на
следующую  зиму;  никаких  бессмысленных  попыток  осаж¬
дать  города  и  даже  Ричмонд.  Нужно  «одним  ударом  сло¬
мить  военную  мощь  южан»,  теснить  их,  не  давая  рас-
 290

свиваться,  окружать,  изматывать  и,  наконец,  сокрушить.
Необходимо  повсеместное  наступление  на  еще  многочис¬
ленные  отряды  неприятельской  армии,  все  еще  не  поте¬
рявшей  боевого  духа;  надо  непрерывно  двигаться  вперед
по  всем  направлениям,  постоянно  угрожать  противнику
со  всех  сторон,  не  давая  ему  возможности  перебрасывать
войска  с  одной  позиции  на  другую.  Ни  дня  без  сражений,
ни  дня  без  наступления.  Войско  Шермана  начнет  наступ¬
ление  в  Джорджии,  а  затем,  одержав  победу,  объединит¬
ся  с  восточной  армией  для  совместного  сокрушительного
удара  по  армии  Ли.  Итак,  на  восток  против  Ли;  один
отряд  будет  теснить  его  с  севера,  в  то  время  как  другой
преградит  ему  путь  на  юг.  Грант  уже  все  обдумал  и  перед
отъездом  из  Вашингтона  высказал  свой  план  военному
министру.  Наступление  на  Ли  по  всему  фронту,  вперед,
на  Ричмонд,  неизменно  прикрывая  Вашингтон!  «Я  стис¬
ну  его,  отрежу  все  пути  к  отступлению  и  буду,  словно
молотом,  дробить  его,  нанося  удар  за  ударом».
 И  именно  так  он  со  своими  ста  тридцатью  тысячами
солдат  ведет  наступление  на  Ли  с  мая  и  до  июня  сле¬
дующего  года;  при  первой  встрече  с  противником  он  от¬
дает  приказ  всем  отрядам  армии  перейти  в  наступление,
и  в  самый  разгар  жаркого  боя  под  Уилдернессом,  в  не¬
проходимых  густых  зарослях,  где  его  войско,  рассеянное
в  незнакомом  лесу,  теряет  две  тысячи  двести  шестьдесят
одного  человека  убитыми  и  восемь  тысяч  семьсот  пять¬
десят  восемь  ранеными,  от  всех  командующих  дивизиями
поступают  донесения:  началось  победоносное  наступле¬
ние;  оно  приведет  Шермана  к  морю,  а  Гранта  —  на  под¬
ступы  к  Ричмонду!  Никому  еще  не  приходилось  продви¬
гаться  в  столь  трудных  условиях,  как  Гранту  в  те  време¬
на.  Рядом  с  ним  уже  нет  Роулинса,  атаки  Гранта  уже  не
столь  блистательны,  как  в  самом  начале,  но  дисциплина
все  так  же  тверда,  выдержка  несокрушима;  и  хотя  не  все¬
 29/

гда  победа  осеняет  его  походную  палатку,  Грант  каж¬
дую  ночь  с  невозмутимым  спокойствием  диктует  план
операций  следующего  дня  для  четырех  корпусов  своей
армии.
 Г  рант  шел  против  Ли  не  как  генерал,  обдумывающий
тактику  наступления,—  он  теснил  его  как  неотвратимая
стихийная  сила.  Ли  всякий  раз  может  отступить,  и  имен¬
но  так  поступает  он  при  каждой  попытке  окружить  его.
Что  бы  ни  задумал  Грант,  Ли  тотчас  разгадывает  его
замысел;  и  когда  Гранту  кажется,  что  он  перехитрил  вра¬
га,  Ли  успевает  предупредить  его  маневр;  но  с  каждым
разом  силы  Ли  иссякают.  «Эта  война  ни  на  что  не  похо¬
жа.  Разве  так  ведут  войну?  Что  Грант  захочет,  то  он
и  делает».  Воодушевленные  и  доблестные  войска  Ли  не
один  и  не  десять  раз  преграждают  путь  Гранту,  а  тот
снова  и  снова  натягивает  повод  коня,  спускается  вниз  по
реке,  пытаясь  прорваться,  и,  не  обращая  внимания  на
пятьдесят  тысяч  убитых,  которых  он  потерял  за  какой-
нибудь  месяц,  в  конце  концов  добивается  того,  «чего
хотел».
 Вся  кампания  Гранта  против  Ли  на  Потомаке,  поло¬
жившая  конец  войне,  протекала  именно  так.  Все  вперед
и  вперед;  это  были  не  блестящие  сражения,  а  ряд  сокру¬
шительных  ударов.  Сегодня  одна  река,  завтра  —  другая;
одно  укрепление  сегодня,  другое  —  завтра.  Ли  отступает
к  Ричмонду,  прикрываясь  наспех  возведенными  укрепле¬
ниями,  которые  он  сооружает  всюду,  где  ему  удается  за¬
крепиться  ^о  на  что  теперь  способны  деморализованные
и 	\южане, 	окруженные  со  всех  сторон?  Атлан¬
 тах  Шермана;  четыре  железные  дороги,  ве-
юнду,  вот-вот  будут  взяты  противником.
\дать  своему  полководцу,  избегавшему  бес-
опролития,  несколько  сот  тысяч  свежих
ат,  каких  без  счета  шлет  Север,  стремя-
ми. 	\
 \ 	292

щийся  вместе  с  Грантом  разом  покончить  с  этой  войной?
Грант  уже  в  Питерсберге,  прикрывающем  Ричмонд.  Прав¬
да,  менее  чем  за  год  он  потерял  сто  тысяч  человек,  но
и  ряды  Ли  поредели  настолько,  что  солдат  «едва  хватает,
чтобы  выставить  посты».  Грант  осаждает  последние
укрепления  под  Питерсбергом,  желая  разделаться  с  Ли
раньше,  чем  тот  соединится  с  Джонсоном,  разбитым
в  Джорджии.  Ли  решается  нанести  последний  удар,  стре¬
мясь  прорвать  стягивающееся  вокруг  него  кольцо;  от¬
ряды  северян  уже  почти  разбиты,  но  в  это  время  Шери¬
дан,  который  всегда  спит  не  раздеваясь  и  у  которого
всегда  есть  готовый  план  в  голове,  вскакивает  на  коня
и  мчится  на  место  сражения.  «Это  ничего,  это  не  беда»,—
бросает  он  на  ходу  солдату,  только  что  раненному  пулей
в  голову.  И,  услышав  ответ  умирающего:  «Ничего,  гос¬
подин  генерал,  ничего»,—  бросается  в  атаку.  Кавалерия
Ли  терпит  поражение.  Сражение  под  Файф-Форком  было
последним.  Джефферсон  Дэйвис  присутствовал  при  бого¬
служении  в  одной  из  церквей  Ричмонда,  когда  ему  пере¬
дали  донесение  Ли:  генерал  предлагал  в  ту  же  ночь  эва¬
куировать  Ричмонд  и  Питерсберг.  А  несколько  дней  спус¬
тя  —  девятого  апреля  —  Ли  понуро  шел  во  главе  своих
генералов,  чтобы  вручить  Гранту,  встретившему  его  как
друга,  славную  и  некогда  победоносную  шпагу,  которую
Грант  отказался  принять.
 Грант  недолюбливал  военную  науку,  и  его  атаки  дей¬
ствительно  не  отличались  блеском  стратегического  за¬
мысла,  но  Грант  и  не  собирался  сражаться  «по-ученому»;
он  видел  свою  цель  в  освобождении  народа,  в  том,  чтобы
как  можно  скорее  расправиться  с  противником  и  пода¬
вить  военную  мощь  Юга.  Гранта  называли  «мясником»
за  то,  что  гибель  десятков  тысяч  солдат  не  могла  прину¬
дить  его  сдать  позиции,  но  ведь  страх  перед  потерями
и  промедление  только  затянули  бы  кампанию  и  в  конце
 293

концов  привели  бы  к  еще  большим  жертвам...  Грант
понимал,  что,  обрушивая  все  свои  силы  на  ослабевшего
противника,  он  скорее  и  вернее  уничтожит  его,  и  он  дей¬
ствительно  его  уничтожил.
 В  чем  цель  войны?  В  блестящих  сражениях  или  в  по¬
беде  над  врагом?  Грант  был  мало  образован,  он  не  отли¬
чался  изобретательностью,  плохо  разбирался  в  страте¬
гии;  но  он  понимал  всю  важность  вставшей  перед  ним
задачи,  ему  близки  были  настроения  и  мысли  народа,  он
понимал,  в  чем  коренится  сила  врага,  чувствовал  всю
новизну  этой  небывалой  в  истории  войны  и  действовал
с  единственной  целью  передать  в  руки  Союза  навсегда
усмиренного  бунтаря,  не  омрачив  при  этом  своей  победы
ни  жестокостью,  ни  несправедливостью.
 И  не  Ли,  а  Гранта  можно  было  принять  в  Аппомат-
токсе  за  побежденного  —  так  проста  была  его  одежда
и  его  облик,  так  скромен  он  был  в  речах  и  в  обращении
с  людьми.  Он  заключал  мир  так  же,  как  воевал,—  без
ярости  и  без  восторга.
 Грант  понимал  значение  своей  победы.  Но  свой  ге¬
роизм  он  рассматривал  лишь  как  «простое  выполнение
долга».
 VIII
 Правда,  в  начале  войны  с  Грантом  был  верный  Роу¬
линс,  который  думал  за  него,  боролся  с  интригами,  раз¬
рабатывал  планы  сражений  и  военных  операций;  правда,
по  его  ли  доброму  совету  или  по  собственному  разумению,
Грант,  едва  получив  командование  армией,  окружил  себя
людьми,  такими  же  простыми,  как  он  сам,  которые  ни¬
чего  не  смыслили  в  интригах  и  презирали  их;  эти  люди
сплотились  вокруг  Гранта  из  уважения  к  нему  и  во  имя
общей  ненависти  ко  всяческим  козням;  правда,  и  в  Ва¬
 294

шингтоне  Грант  опирался  на  Линкольна,  который,  буду¬
чи  более  чем  кто-либо  истинным  сыном  Природы,  сумел
«оценить  в  нем  Человека»;  и  Линкольн  всегда  ставил
Г  ранта  выше  завистливых  генералов  и  политиков,  кото¬
рые,  будь  на  то  их  воля,  отстранили  бы  Гранта  от
командования  армией,  не  заботясь  о  благе  отечества;
правда,  Грант  опирался  на  народ,  щедро  и  с  открытой
душой  отдававший  ему  своих  сынов,  на  народ,  понятный
и  близкий  ему,  плативший  победоносному  полководцу
доверием  и  симпатией;  правда,  по  мнению  даже  самых
благожелательных  биографов,  Грант  был  многим  обязан
счастливой  звезде,  ибо  сам  он  не  всегда  предугадывал  то,
чего  нельзя  было  не  предвидеть,  не  щадил  крови,  даже
когда  это  было  возможно,  твердо  веря,  что  победа  иску¬
пает  любые  жертвы  и  оправдывает  любые  ошибки.
 Однако  при  внимательном  и  детальном  изучении  этой
поразительной  войны  и  всех  ее  событий,  мы  не  заметим
в  ней  ничего  сверхъестественного;  она  была  лишь  полным
и  совершенным  выражением  стихийного  начала  человече¬
ской  природы  и  достойна  стоять  в  ряду  величайших
и  невиданных  дотоле  исторических  событий,  ибо  в  ней
воплотилось  могучее  стремление  человека  к  безгранич¬
ной  свободе  и  величие  его  борьбы.
 Всякое  подлинно  историческое  событие,  отражая  че¬
ловеческую  природу  в  целом,  выявляет  также  и  особый
характер  нации  и  эпохи,  которую  оно  знаменует;  и  оно
утрачивает  плодотворность  и  даже  величие,  если  не  ко¬
ренится  в  самом  существе  нации  и  эпохи.
 Людей  и  события  наделяет  величием  их  неразрывная
связь  с  народом  и  эпохой.
 Решительность,  разумная  и  осмотрительная;  необыч¬
ная  группировка  войск;  характер  действий  полководцев
этой  войны,  при  полном  отсутствии  у  них  научного  под¬
хода;  тактика,  поначалу  беспорядочная  и  противоречащая
 295

азбучным  истинам  военной  науки,  развившаяся  под  ко¬
нец  в  слепое  и  мощное  движение;  великодушие  самого
вождя,  возглавившего  нацию  в  минуту  жесточайшей
борьбы  и  самой  кровавой  победы,—  все  это  с  предельной
верностью  и  четкостью  воплотило  дух  и  лицо  Севера,
пути  его  развития,  отразившиеся  в  самом  характере
войны;  и  это  опровергает  любые  попытки  подменить  под¬
линность  исторического  свершения  дешевой  экзотикой
и  искусственной  романтикой.
 Поразительная,  необъятная  страна  и  народ,  склон¬
ный  к  терпимости  и  практической  деятельности,  есте¬
ственно,  должны  были  породить  необычайную  войну,  воз¬
никшую  вначале  скорее  из  чисто  человеческого  конфлик¬
та,  чем  из  внутриполитических  распрей,  игравших  лишь
второстепенную  роль;  эта  война  в  конце  концов  выросла
до  общенациональной  проблемы,  вовлекла  в  свою  орбиту
огромные  ресурсы,  соответствовавшие  размаху  борьбы
и  величию  ее  участников;  но  ее  не  запятнала  жестокость,
все  еще  характерная  для  народов,  хотя  и  более  образо¬
ванных  и  культурных,  но  чуждых  благотворного  влияния
демократических  свобод,  ставших  нерушимой  традицией,
которые  возвышают  и  укрепляют  характер  человека.
 Величественной,  стихийной,  самобытной  и  благород¬
ной  была  война  Севера;  таким  был  в  то  время  и  народ,
ведший  эту  войну;  таким  же  был  и  его  полководец,  пере¬
давший  этой  войне  простоту  и  непосредственность  соб¬
ственной  натуры,  изгнавшей  из  нее  все  академическое
и  экзотическое.  Подобно  своему  народу,  он  вырос  в  бед¬
ности  и  лишениях,  уделял  почти  все  свое  время  полно¬
кровной  трудовой  деятельности,  считая  книжное  образо¬
вание  второстепенным  и  отвлеченным  делом;  условные
и  заимствованные  понятия  он  заменил  новыми,  подска¬
занными  самой  Природой  под  открытым  небом  и  в  кон¬
кретных  обстоятельствах.  Подобно  своему  народу,  он
 296

добивался  намеченной  цели,  твердый  и  непреклонный,
как  скала.
 И  так  же,  как  и  его  народ,  и  даже  в  большей  степени,
Грант  омрачил  свою  славу  недостойными  политическими
действиями.  Обязанный  всем  самому  себе,  Грант,  начав
свой  жизненный  путь  простым  рабочим,  достиг  такой
славы,  что  конгресс,  желая  достойным  образом  почтить
его  заслуги,  установил  и  присвоил  ему  звание,  которого
в  Соединенных  Штатах  удостоился  лишь  Вашингтон.
 Любовь  к  Гранту  превратилась  в  безграничное  пре¬
клонение;  каждый  американец  считал  Гранта  спасителем
и  главой  своего  семейного  очага;  этот  фанатизм  привел
к  тому,  что  Гранту,  во  имя  его  заслуг,  немедленно  проща¬
лись  самые  грубые  промахи;  казалось,  народ  радовался
каждой  его  ошибке,  чтобы  иметь  возможность  простить
своему  любимцу.  Грант  слишком  охотно  принимал  по¬
дарки,  хотя  это  не  приличествует  серьезному  политиче¬
скому  деятелю;  трудно  было,  конечно,  отказаться  от  них,
когда  по  всей  стране  Гранта  встречали  с  распростертыми
объятиями,  с  овациями  и  подношениями.  Граждане  и  го¬
родские  общины  наперебой  осыпали  дарами  спасителя
Союза:  Нью-Йорк  поднес  ему  сто  тысяч  долларов,  Фи¬
ладельфия—  тридцать  тысяч,  Галена  подарила  ему  рос¬
кошно  обставленный  дом,  Бостон  —  библиотеку;  всюду,
где  бы  он  ни  появлялся,  ликующий  народ  усыпал  его
путь  розами.  Во  время  войны,  когда  Гранту  предлагали
выставить  свою  кандидатуру  против  Линкольна,  он  от¬
ветил,  что  в  сфере  политики  единственное  его  желание  —
стать  мэром  родного  города  и  замостить  дорогу  от  сво¬
его  дома  до  станции.  И  вот  вся  Галена  собралась  встре¬
чать  его  на  станцию,  и  восторженные  жители  на  руках
пронесли  Гранта  по  уже  вымощенной  дороге  до  его  но¬
вого  дома.
 19  X.  Марти
 291

IX
 Молчаливый  и  замкнутый  Г  рант,  каким  он  был  пять
лет  .тому  назад,  не  узнал  бы  теперь  самого  себя;  он  бы  не
поверил,  что  не  сможет  удовлетвориться  заслуженными
почестями.
 В  мирное  время  победы  труднее  одерживать,  чем  на
войне.  Скрытая  властность,  подавленная  энергия,  внут¬
ренние  противоречия,  смутное  озлобление  против  слепой
судьбы  и  людей,  вольно  или  невольно  способствующих
ее  дурному  делу,—  все  это  обрело  теперь  широкое
и  естественное  поле  применения.  Могучий  и  деятельный,
Грант  не  был  создан  для  покоя  и  еще  меньше  для  раз¬
говоров,—  он  был  немногословен  как  в  дни  войны,  так
и  в  дни  мира,  и  исключительно  сдержан  со  всеми,  кто  не
пользовался  его  безраздельным  доверием.  Он  был  рож¬
ден  для  кипучей  деятельности,  для  постоянных  атак
и  побед.  Он  больше  не  уклонялся  от  политики,  ибо  теперь
не  ему  приходилось  идти  к  ней,  что  было  противно  его
натуре,—  нет,  она  сама  стучалась  в  его  дверь;  вот  он
уже  состоит  при  президенте  Джонсоне  и  распоряжается
всем  военным  аппаратом  страны;  он  уже  в  самой  гуще
политической  борьбы  республиканцев  с  демократами;
при  этом  обе  партии  стремятся  воспользоваться  его  пре¬
стижем  для  победы  на  ближайших  президентских  выбо¬
рах.  Грант  стал  министром  в  правительстве  Джонсона
вскоре  после  убийства  человека,  чье  имя  всегда  произно¬
сят  с  неизменным  благоговением  и  любовью.  Но  сенат
не  одобрил  президентскую  деятельность  Джонсона.
К  этому  времени  авторитет  Гранта  возрос  уже  настоль¬
ко,  что,  подчиняясь  народной  воле,  официально  под¬
твержденной,  он  готов  был  выставить  свою  кандидатуру
на  пост  президента  от  демократов,  в  согласии  и  поддерж¬
ке  которых  не  сомневался.  Но  в  этот  момент  он  встретил
 298

хитрого  политика  Тэрлоу  Уида,  который  при  первой  же
встрече,  за  завтраком,  предложил  Гранту  возглавить
республиканцев,  ибо  после  смерти  Линкольна  «оконча¬
тельно  покончить  с  духом  раскола  можно  было,  лишь
вручив  власть  над  Союзом  тому,  кто  только  что  спас  его
своею  шпагой».  И  вот  в  президенты  прошел  как  канди¬
дат  от  республиканской  партии  человек,  который  еще
совсем  недавно  голосовал  за  самого  ярого  демократа
Бьюкенена.
 Кто  этот  странный  человек,  не  ведающий  основных
законов  республики,  пренебрегающий  условностями
и  традициями  государственного  управления;  совершенно
не  признающий  обязательных  для  президента  любой
страны  границ  между  личными  правами  человека  и  об¬
щественными  полномочиями  правителя;  неспособный  по¬
нять  непреложную  зависимость  между  государственными
должностями  и  лицами,  назначенными  на  эти  должно¬
сти;  человек  прямолинейный  и  вспыльчивый,  управляю¬
щий  страной,  которая  ревниво  оберегает  свою  свободу
и  достоинство;  человек,  отличающийся  благородной  не¬
посредственностью  и  непринужденной  грубостью,  умест¬
ными  и  необходимыми  только  на  войне?  Это  Грант;  он
вошел  в  Белый  дом  в  своих  походных  сапогах,  и  в  этом
заключалась  его  основная  ошибка.  Нет  дела  более  слож¬
ного  и  тонкого,  чем  управление  страной;  нет  дела,  тре¬
бующего  большего  жизненного  опыта,  запаса  знаний
и  уменья  подчиняться.  Тут  мало  простой  интуиции,—
нужны  точное  знание  или  гениальность;  а  гениальность
и  есть  сконденсированное  знание.  Необходимо  самому
испытать  всевозможнейшие  положения,  чтобы  научиться
понимать  людей  и  быть  справедливым  к  ним.
 Необходимо  уметь  одинаково  относиться  к  своим
и  чужим  правам;  и  здесь  нужна  предельная  чуткость,
ибо  если  человек  нарушает  свои  личные  права,—  он
 19*
 299

утрачивает  собственную  силу  и  достоинство;  человек  же,
нарушающий  права  другого,  неизбежно  приходит  к  дес¬
потизму.
 Разумеется,  правитель  приходит  к  власти  не  для  того,
чтобы  с  помощью  государственной  казны  строить  благо¬
получие  своих  родных  и  друзей,  и  не  для  того,  чтобы
навязать  народу  чуждую  ему  форму  власти,  и  не  для
того,  чтобы  бездействием  или  ложным  применением  усы¬
пить  дух  законов;  он  приходит  управлять  страной  по
справедливости  и  по  законам,  созданным  народом;  он  не
должен  присваивать  себе  то,  что  страна  поручила  ему
охранять  и  защищать.  Управлять  —  значит  подчиняться.
 Все  живое  находит  свое  выражение.  Все  сущее  как-
нибудь  да  проявляется.  Всмотримся  в  характер  этого  че¬
ловека.  Все  черты,  свойственные  ему,  ярко  выявились  во
время  войны.  Личные  качества  Гранта,  конечно,  допол¬
нялись  умом,  дальновидностью  и  красноречием  его  дру¬
зей,  но  Грант  не  слишком  считался  с  советами  и  дейст¬
вовал*  независимо,  заимствуя  лишь  то,  что  считал  пра¬
вильным  сам.  С  тех  пор  как  Грант  начал  освобождаться
от  влияния  славного  Роулинса,  который  уже  с  Чаттануги
стал  его  стеснять,  ибо  отличался  как  раз  теми  качества¬
ми,  деликатными  и  возвышенными,  которых  не  хватало
Гранту,—  собственный  характер  Гранта  окончательно
укрепляется;  не  обольщаясь  внешними  атрибутами  вла¬
сти,  он  фактически  распоряжается  всем  самовольно  и  еди¬
нолично,  как  у  себя  дома;  он  не  просит  и  не  слушает
советов,  словно  желая  показать,  что  не  нуждается  в  них;
он  усвоил  на  войне  простую  и  действенную  истину,  что
побеждать  надо  количеством,  а  теперь  нужное  для  побе¬
ды  количество  всегда  в  его  руках;  и  он  доволен  и  прини¬
мает  как  должное,  когда  его  сравнивают  с  величайшими
полководцами  всех  веков  и  даже  ставят  выше  их;  в  самом
деле,  кто  еще  мог  командовать  столь  многочисленным
 300

войском?  Кто  сумел  без  посторонней  помощи  одолеть
такого  противника?  Кому  удалось  добиться  свободы  для
стольких  людей  и  такого  процветания  в  стране?  А  между
тем  в  течение  всей  войны  в  нем  растут  подозрительность
и  недовольство,—  чувства  хоть  и  обоснованные,  но  недо¬
стойные  оправданий.  Его  страшат  и  сердят  «господа  из
Вашингтона»,  несправедливые  к  воину,  ученые  генералы,
которые  за  его  спиной  тайком  сговариваются  с  полити¬
ками,  «политиканы».  Грант  не  причисляет  к  «политика¬
нам»  Линкольна;  он  разумеет  тех,  кто  хочет  поставить
над  ним  Розенкранца  или  Мак-Клеллана.  Шерман,  стра¬
стный  поборник  справедливости,  выходец  из  простого
народа,  как  и  сам  Грант,  тоже  питает  отвращение  к  чинов¬
никам,  раздающим  почетные  звания  и  должности  не  по
заслугам.  Когда  во  время  войны  Грант  оказывается
в  Вашингтоне,  он  рвется  из  этого  города,  как  из  пекла.
«Нет,  на  этот  раз  войною  будет  руководить  главнокоман¬
дующий.  Приказы  из  Вашингтона  способствуют  лишь
деморализации  войск  и  затяжке  войны»,—  справедливо
говорил  он.
 X
 На  войне  Грант  не  терпел  возражений.  Только  немно¬
гие  любимцы  осмеливались  ему  противоречить.  Окру¬
жающие,  не  желая  терять  его  расположения,  постепенно
привыкли  не  перечить  ему;  Роулинс  был  одним  из  немно¬
гих,  кто  решался  спорить  с  Грантом  и  в  конце  концов
навлек  на  себя  его  гнев.  После  заключения  мира  Грант
непрестанно  слышит  и  принимает  как  должное  высочай¬
шие  восхваления,  которые  ему  расточает  народ,  славный
своим  величием  в  дни  мира  и  благородством  на  войне.
 И  вот  Грант  вступает  на  высший  политический  пост
и  берет  на  себя  управление  республикой.  С  чем  же  он
 301

приступает  к  исполнению  своей  высокой  должности?
С  отвращением  к  политике  и  давним  озлоблением  против
ее  представителей;  с  необычайно  высоким  мнением  о  са¬
мом  себе,  с  любовью  к  захватам,  походам  и  победам,
с  глубоко  укоренившейся  привычкой  к  неограниченной
власти  и  с  полным  неумением  подчиняться,  с  презрением
ко  всяческим  демократическим  установлениям,  с  порази¬
тельной  карьерой,  не  отвечающей  никаким  общеприня¬
тым  нормам;  он  привык  считать  себя  центром  всего
и  свою  волю  —  законом  для  всех.
 Это  был  человек,  живший  исключительно  инстинк¬
том;  то  ли  в  результате  самобытности  его  натуры  и  бли¬
зости  к  природе,  то  ли  вследствие  искреннего  непонима¬
ния  и  невежественности,  но  Грант  отвергал  все  достиже¬
ния  человеческой  культуры;  и  вот  благодаря  своей  при¬
родной  одаренности  и  удивительной  удаче  он  оказался
в  самой  гуще  сложнейших  проблем  управления  страной,
неразрывно  связанных  и  взаимодействующих  со  всеми
плодами  человеческой  культуры,—  и  он  гибнет  жертвой
этой  культуры,  потому  что  страна,  владевшая  ею,  оказа¬
лась  сильнее  этого  одного  человека.
 Среди  простых  и  самобытных  натур,  подлинных  де¬
тей  природы,  почти  или  совсем  не  испытавших  воздей¬
ствий  цивилизации,  встречаются  характеры,  наделенные
от  природы  не  меньшей  силой,  чем  Грант,  и  известным
благородством  —  верным  спутником  истинной  силы;  но
такие  люди,  как  Линкольн,  Гарфильд  или  тот  же  Роулинс,
принадлежат  к  более  высокому  типу  простых  натур:  по¬
мимо  силы,  они  одарены  еще  и  умом,  и  огромной  душев¬
ной  красотой;  эти  люди  могут  и  активно  стремятся  при¬
общиться  ко  всем  плодам  человеческой  культуры.  Истин¬
ное  величие  таких  людей  заключено  в  том,  что  все  высо¬
кие  качества  их  души  подчинены  одной  направляющей
идее;  тогда  как  величие  людей  грубой  силы  зависит  от
 302

воли  слепого  случая,  как  и  сама  их  сила,  и  лишь  исклю¬
чительные  обстоятельства  могут  направить  ее  на  общее
благо.
 Думать  о  себе  присуще  человеку;  все  его  существо¬
вание  неизбежно  приводит  к  размышлениям  о  себе  са¬
мом;  но  у  иных  людей  эта  сосредоточенность  разрастает¬
ся  так  неотступно  и  беспредельно,  что  никакие  личные
качества  уже  не  могут  ее  оправдать;  в  общественной
жизни  такой  человек  становится  эгоцентриком;  в  сфере
политики  —  деспотом.  Но  есть  люди,  ощущающие  в  себе
призвание  высказать  какое-то  новое  слово,  или  выразить
переполняющее  их  негодование,  или  возложить  на  себя
заботы  и  ответственность;  такие  люди  строят  свою
жизнь,  подчиняя  личные  интересы  главному  и  самому
важному  —  благу  человечества;  к  нему  они  стремятся,
его  они  неотступно  добиваются,  готовые  на  муки  и  стра¬
дания,  пока  не  расточат  всю  силу  убеждения,  все  состра¬
дание,  всю  способность  к  борьбе.
 Людей  более  примитивной  силы  поневоле  тянет
к  людям  выдающимся  и  одаренным,  а  не  к  заурядным;
и  хотя  простые  натуры  порой  ненавидят  и  всячески  вос¬
стают  против  тех,  чья  сила  облагорожена  умом  и  душев¬
ной  красотой  и  кто,  в  свою  очередь,  иной  раз  смотрит  на
людей  грубых  отчужденно  и  свысока,  видя  в  них  чудо¬
вищное  искажение  истинного  образа  человека,  все  же  эти
простые  люди  отличаются  благородным  величием  и  сми¬
ренным  сознанием  того,  что  не  все  им  дано  в  жизни.
И  иногда,  при  благоприятных  обстоятельствах,  в  обще¬
нии  с  одухотворенными  натурами,  их  интеллектуальная
и  душевная  одаренность,  дотоле  скрытая  и  неразвитая,
пробивается  наружу.  Словно  дар  первозданной  силы
есть  не  что  иное,  как  зародыш  или  ступень  на  пути  к  раз¬
витию  подлинного  величия  и  душевной  красоты.  Эта
одухотворенная  сила,  покоряющая  и  самобытная,  харак¬
 303

теризует  путь  избранников,  людей,  несущих  добро  и  свет
человечеству.
 Какой  страной  начал  управлять  Грант  со  своим  пре¬
небрежением  к  людям  и  своеволием,  развившимся  в  нем
под  влиянием  примитивных  и  грубых  нравов,  порожден¬
ных  войной?  Уже  в  ту  пору  эта  страна  находилась
в  опасности:  сознание  собственной  мощи  и  алчность  при¬
няли  размеры,  угрожающие  национальному  достоинству,
независимости  соседних  народов  и,  может  быть,  незави¬
симости  самого  человеческого  духа.  Но  это  все-таки  была
великая  страна,  и  человек  развивался  и  трудился  в  этой
стране,  не  признавая  иных  преград,  кроме  тех,  что  воз¬
двигает  человеку  другой  человек.  Еще  свежи  были  воспо¬
минания  о  величественном  подвиге  мирного  народа,  под¬
нявшегося  на  страшную  войну  во  имя  человеческого
достоинства;  еще  совсем  недавно  по  улицам  Вашингтона
перед  Грантом  прошли,  возвращаясь  с  войны,  двести
пятьдесят  тысяч  солдат,  неся  простреленные  знамена;
изувеченные,  оборванные  солдаты  ликовали,  торжествуя
победу;  это  была  страна  нерешенных  вопросов;  страна,
где  любой  человек  представал  перед  судом  своих  сограж¬
дан  без  покровов,  и  его  судили,  исходя  из  его  внутренних
качеств,  пытаясь  в  каждом  его  действии  добраться  до
истинных  побуждений,  и  в  соответствии  с  этим  человек
получал  ту  или  иную  оценку;  это  была  страна  «молит¬
венных  сборищ»  и  торжественных  собраний;  страна,  где
церковь  учила  мужчин  и  женщин  во  всеуслышание  и  не
таясь  объявлять  о  своих  грехах  и  разоблачать  грехи  сосе¬
да  и  открыто  обращаться  к  священнику  со  своими  со¬
мнениями;  это  была  страна,  где  пресса  живо  откликалась
на  все  события,  где  каждое  направление  самостоятельно
издавало  собственную  газету,  предоставляющую  свои
страницы  всем  заинтересованным  лицам,  так  что  любое
несогласие  или  подозрение  тотчас  получало  огласку.
 304

И  вот  над  этой-то  страной  бесконтрольно  властвовал  пря¬
молинейный  и  непреклонный  воин,  который  без  труда
устранил  всех  соперников  и  открыл  дорогу  для  небыва¬
лого  в  мировой  истории  подъема  и  процветания;  в  добав¬
ление  ко  всему  руководимая  им  страна  была  готова  сме¬
сти  и  опрокинуть  любого,  кто  осмелился  бы  оспаривать
ее  права  или  посягнуть  на  них.
 Политическая  деятельность  Гранта  со  всеми  ее  взры¬
вами,  компромиссами  и  злоупотреблениями  принесла  ему
много  хлопот  и  горя  и  омрачила  величие  его  воинских
подвигов.
 XI
 С  первых  же  дней  своего  президентства  Г  рант,  уве¬
ренный  в  своей  непогрешимости,  действует,  руководст¬
вуясь  давним  отвращением  к  политике  и  озлоблением
против  политических  деятелей;  все  его  поступки  доказы¬
вают  детское  незнание  законов  и  пренебрежение  ими.
Грант  окружает  себя  людьми,  не  сведущими  в  политике;
какого-то  крупного  коммерсанта  он  назначает  министром
финансов;  одного  из  своих  преданных  друзей,  помогшего
ему  в  свое  время  добиться  командования  бригадой,  а  за¬
тем  и  армией,  он  делает  государственным  секретарем;  ка¬
кого-то  темного  дельца  —  морским  министром;  некоего
Вильямса,  который  при  помощи  таинственных  махинаций
возвысился  от  сельского  судьи  до  сенатора,—  министром
юстиции.  В  страшном  одиночестве,  в  полном  неведении
всего  значения  верховной  власти,  чувствуя  свою  беспо¬
мощность  и  сознавая,  что  с  него  не  спускают  глаз,  Г  рант
вспоминает  о  своем  верном  друге  и  бескорыстном  совет¬
чике  Роулинсе;  и  пока  Роулинс,  назначенный  военным
министром,  находится  рядом  с  Грантом,  ничто,  даже  при¬
ближение  неотвратимой  смерти,  не  мешает  ему  откровен¬
 305

но  высказывать  свое  мнение  деспотическому  вождю.  В  то
время,  что  Роулинс  оставался  членом  министерского  ка¬
бинета,  казнокрады  и  продажные  советчики  не  решались
переступить  его  порог,  но  они  терпеливо  дожидались
своего  часа.  Когда  Роулинса  не  стало,  мог  ли  Грант
управлять  страной  в  таких  сложнейших  обстоятельствах,
сознательно  игнорируя  их  и  не  пытаясь  в  них  разобрать¬
ся?  И  вот,  подобно  потерявшему  управление  кораблю,  он
плывет  по  воле  ветров.  Он  негодует  на  всех,  кто  пытается
ему  помочь,  и  отдаляет  их  от  себя;  в  то  же  время  он  по¬
неволе  обращается  за  советом  в  делах,  недоступных  его
пониманию,  но  требующих  его  вмешательства;  таким
образом,  незаметно  для  себя  Грант  попадает  в  зависи¬
мость  от  людей,  которые  дают  советы,  не  глядя  ему
в  глаза;  он  уже  не  создатель  идей  и  замыслов,  он  вынуж¬
ден  заимствовать  чужие.
 Тщеславие  имеет  свою  ахиллесову  пяту,  а  льстецы
пускают  в  ход  самые  хитроумные  уловки.  И  вот  Г  рант
оказывается  в  руках  льстецов.  Он  уже  не  терпит  тех,  кто
ему  не  льстит.  Он  готов  все  отдать  тому,  кто  делает  вид,
будто  верит  в  него,  и  он  действительно  доверяет  такому
человеку  все,  ставя  под  угрозу  даже  собственную  честь.
Невежественный  человек  на  посту  правителя  неминуемо
должен  был  стать  жертвой  интриганов,  которые  знали
и  умело  использовали  его  недостатки.
 Ослепленный  самодовольством  Г  рант  проникся  убеж¬
дением,  что  управление  республикой  —  его  частное  дело,
а  страна  —  его  вотчина;  что  не  будь  его  хозяйской  руки,
все  пошло  бы  прахом.  Приспешники  и  покорные  испол¬
нители  его  воли  кажутся  ему  неким  продолжением  его
собственной  личности;  поэтому  самые  высокие  и  доход¬
ные  должности  он  раздает  своим  родственникам  и  друзь¬
ям,  видя  в  этом  свой  священный  долг  перед  страной;
и  скоро  его  правительство  начинают  называть  не  иначе
 306

как  «кумовским».  Некоторые  из  его  приближенных  при¬
выкли,  не  задумываясь,  восторгаться  им,  потому  что  это
легче  всего;  другие  беспрекословно  подчиняются  любым
его  деспотическим  и  даже  противозаконным  распоряже¬
ниям  из  корысти;  кое-кто  использует  покровительство
и  влияние  Гранта  для  достижения  личных  целей  в  поли¬
тической  борьбе,  иные  же  стремятся  к  закреплению  твер¬
дой  власти  и  используют  постоянную  угрозу  возобнов¬
ления  войны  с  Югом  для  проведения  выборов,  обеспечи¬
вающих  такую  власть.  Лесть  заглушает  в  Г  ранте  одно  из
благороднейших  качеств  его  натуры  —  великодушие
к  противнику;  Гранта  убеждают,  что  законное  возмуще¬
ние  побежденных  штатов  оскорбительным  поведением
победителей  свидетельствует  о  вопиющей  их  неблаго¬
дарности.
 Умело  направляя  укоренившуюся  в  Гранте  привычку
к  самовластью  и  неуменье  подчиняться  и  следовать
разумным  советам,  льстецы  толкают  президента  на  яв¬
ное  нарушение  закона.  Нелепость  его  поступка  со  вре¬
менем  обнаружилась  со  всей  очевидностью: 	стремясь
 ограничить  свободу  печати,  Г  рант  создает  в  Вашингто¬
не  особый  выездной  трибунал,  предназначенный  рас¬
следовать  «политические  преступления»  прессы  по  всей
стране.
 Подстрекаемый  в  своей  страсти  к  походам  и  захва¬
там,  Грант,  в  полном  неведении  существа  и  форм  закон¬
ности,  дает  приказ  своему  личному  секретарю,  в  обход
дипломатических  путей,  заключить  с  правительством
Санто-Доминго,  под  предлогом  исследования  бухты  Са¬
мана,  договор  об  аннексии.  Это  вызывает  бурный  про¬
тест  %сенатора  Самнера,  который  обвиняет  Г  ранта  не
только  в  попрании  суверенных  прав  малого  народа,  но
и  в  нарушении  законов  республики.  В  деспотическом  по¬
ведении  Гранта  Самнер  видит  угрозу  самому  республи-
 307

канскому  строю.  Он  обвиняет  президента  в  том,  что  тот
пренебрег  суверенными  правами  малой  страны,  узурпиро¬
вал  законные  права  собственной  страны  и,  желая  узако¬
нить  свои  противозаконные  действия,  пошел  на  постыд¬
ный  сговор  с  членами  сената  и  палаты,  тайно  обещав  им
поддержку  в  их  корыстных  махинациях  при  условии,  что
они  будут  голосовать  за  его  проект  аннексии  и  одобрят
его  осуществление.  Самое  отвратительное  во  всей  этой
истории  заключалось  не  только  в  том,  что  могуществен¬
ная  нация,  ревниво  охраняющая  собственную  свободу
и  независимость,  посягнула  и  растоптала  свободу  малого,
но  мужественного  народа,  но  и  в  том,  что  все  это  было
подстроено  сворой  дельцов  из  окружения  Гранта;  они
сыграли  на  его  страсти  к  захватническим  походам  и  вну¬
шили  ему  мысль  об  аннексии,  намереваясь  без  ведома
Гранта  использовать  в  личных  целях  все  выгоды  от  этой
затеи.
 XII
 Так  без  руля  и  без  ветрил  шло  управление  страной
как  в  первый,  так  и  во  второй  президентский  срок  Гран¬
та;  повторным  избранием  он  был  обязан  прежде  всего
своему  простодушию;  Грант  действительно  был  по  боль¬
шей  части  непричастен  ко  всем  злоупотреблениям  и  без¬
закониям,  которые  за  его  спиной  творили  друзья,  обма¬
нывавшие  его  слепое  доверие  под  маской  бескорыстной
преданности;  он  был  переизбран  также  благодаря  той
безграничной  любви,  с  которой  народ  относился  к  своему
несравненному  герою.  К  тому  же  в  народе  жило  убеж¬
дение,  что,  пока  Г  рант  занимает  пост  президента,  стране
обеспечены  спокойствие  и  мир,  несмотря  на  неутихающее
.брожение  на  Юге.  Но  когда  к  концу  второго  срока  стали
поговаривать  об  избрании  Гранта  в  третий  раз,—  под¬
 308

нялся  гневный  ропот  протеста,  заставивший  призаду¬
маться  даже  самых  ярых  приверженцев  Гранта.  Общест¬
венное  мнение  не  могло  больше  закрывать  глаза  на  не¬
слыханные  хищения  помощников  Г  ранта,  в  которых  иной
раз  бывали  замешаны  его  брат  и  ближайшие  родствен¬
ники;  его  приближенные  присваивали  себе  средства  круп¬
нейших  корпораций  и  наживались  за  их  счет;  вскрылись
махинации  с  государственными  налогами,  не  поступав¬
шими  в  казну  якобы  из-за  расходов  на  выборную  кам¬
панию  в  пользу  кандидатуры  Г  ранта.  Американский  на¬
род,  до  самой  смерти  Г  ранта  не  утративший  даже  при
самых  вопиющих  обстоятельствах  неизменного  прекло¬
нения  перед  ним,  великодушно  оправдывал  солдатской
прямотой  и  верностью  друзьям  все  недостатки  и  промахи
своего  великого  полководца:  подчинение  общественных
интересов  личным;  предоставление  государственных  пос¬
тов  льстецам  и  нечестным  родичам;  неслыханную  слепо¬
ту  при  назначении  на  самые  высокие  посты  людей  с  за¬
пятнанной  репутацией,  бездарных  и  невежественных;
опасное  стремление  к  неограниченной  власти,  которого
Г  рант  отнюдь  не  скрывал,  за  что  ему  не  раз  приходи¬
лось  держать  ответ,—  стремление,  поощряемое  ближай¬
шим  окружением  обесславленного  президента.  Но  сколь¬
ко  бы  ни  старался  народ  извинять  невежество  Гранта,
явное  нежелание  его  считаться  с  мнением  правительства,
непрестанные  грубые  попытки  деспотически  навязывать
свою  волю  в  решении  государственных  дел,  сколько  бы
ни  отмечали  его  простоту  в  обращении  с  подчиненными
и  внешнюю  скромность,—  хотя,  как  и  у  многих  подоб¬
ных  Гранту  самовластных  людей,  эта  скромность  была
скорее  искусной  маской,  скрывавшей  нескромность  внут¬
реннюю;  несмотря  даже  на  триумф  его  кругосветного
путешествия,  когда  в  его  лице  признавали  и  приветство¬
вали  славу  всего  народа,—  ничто  не  смогло  побудить
 309

народ  избрать  Гранта  на  третий  срок.  Посягнув  на  ве¬
личие  закона,  Грант  утратил  собственное  величие.
 Горько  рассказывать  о  последних  годах  его  жизни!
 К  старости  Грант  не  утратил  жажды  власти,  но  те¬
перь  она  была  направлена  на  стяжательство,  хотя  друзья
и  обеспечили  ему  пожизненную  ренту  в  размере  двухсот
пятидесяти  тысяч  долларов.  Не  утихла  в  нем  и  страсть
к  захватническим  авантюрам:  теперь  его  манила  еще  не
изведанная  им  слава  пионера-негоцианта;  он  стал  прояв¬
лять  активный  интерес  к  делам  Кубы  и  Мексики  и  от
своего  имени  начал  переговоры  о  распространении  аме¬
риканской  железнодорожной  сети  на  территорию  Мекси¬
ки.  Народ  и  в  этом  случае  всю  ответственность  за  не¬
благополучный  результат  переговоров  возлагал  на  плохих
советчиков  Гранта,  хотя  не  требовалось  большой  прони¬
цательности,  чтобы  увидеть  виновность  самого  Г  ранта.
Люди,  хорошо  его  знавшие,  пристально  следили  за  каж¬
дым  его  шагом:  они  замечали,  что  вокруг  него  группи¬
руются  лица,  готовые  при  первом  же  удобном  случае
предать  интересы  простого  народа  и  создать  угрозу  его
будущему  процветанию,  поправ  демократические  законы
республики.
 На  первый  взгляд  американский  народ  может  пока¬
заться  эгоцентричным  и  грубым,  тогда  как  в  действитель¬
ности  ему  присущи  исключительное  благородство,
скромность  и  честность;  только  эти  свойства  и  могут
объяснить  упорное  нежелание  современников  признать
виновность  Гранта  в  неслыханных  хищениях  торговой
палаты,  которые  совершались  от  его  имени,  скреплялись
его  подписью  и  вдохновлялись  такими  же  мошенниками,
как  и  те,  что  окружали  Г  ранта  в  бытность  его  президен¬
том.  Но  раз  имя  Г  ранта  фактически  было  замешано  во
многих  махинациях,  можно  ли  было  отвергать  его  при¬
частность  к  ним?  На  деле,  однако,  он  не  был  полностью
 310

в  них  повинен.  Г  рант  мог  допустить  обман,  представляв¬
шийся  ему  полезным,  но  сознательно  он  никогда  не  по¬
шел  бы  на  грязное  дело.  Нельзя  отрицать  в  нем  постоян¬
ного  стремления  к  первенству;  его  безмерного  деспотиз¬
ма  и  привычки  навязывать  свою  волю;  он  был  чужд
культуре  и  не  обладал  душевной  тонкостью,  которые
могли  бы  облагородить  эту  самобытную  и  сильную  на¬
туру;  ему  было  недоступно  величие  скромности;  он  не
мог  понять,  что  человек,  стоящий  во  главе  истинной  рес¬
публики,  утрачивает  свое  высокое  значение,  как  только
начинает  злоупотреблять  своими  полномочиями.
 Мучительная  и  долгая  болезнь  оборвала  эту  необы¬
чайную  и  яркую  жизнь,  порой  блистательную,  порой
омраченную  тяжкими  заблуждениями,  но  отмеченную
огромным  дарованием  и  несравненными  деяниями  и  до¬
стойную  бесспорной  подлинной  славы.  Народ  устроил
Гранту  торжественные  похороны,  проводив  его  останки  .
от  дома,  где  он  скончался,  до  Риверсайд-драйв;
его  могила,  как  и  могила  Наполеона  на  острове  Святой
Елены,  увита  плющом.  Многие  увидят  в  этом  погребаль¬
ном  торжестве  достойное  увенчание  жизни  человека,  ко¬
торый  сумел,  не  прибегая  к  жестокостям,  вершить  самые
великие  дела,  какие  только  возможны  на  земле.  Закон¬
ным  завершением  богатой  событиями  и  необычайной
жизни  казалась  картина  траурной  процессии,  спускав¬
шейся  с  горы  под  трепещущими  от  дождя  черными  по¬
лотнищами,  шествие  нью-йоркского  гарнизона,  который
после  только  что  пронесшейся  бури  пришел  проводить
останки  Гранта  от  станции  железной  дороги  до  здания
муниципалитета,  где  гроб  был  установлен;  нескончаемые
вереницы  мужчин  и  женщин,  черных  и  белых,  рабочих,
ветеранов,  сражавшихся  в  рядах  его  армии,  любопытных
двое  суток  стояли  на  всем  пути  к  зданию  муниципали¬
тета,  стремясь  увидеть  траурную  процессию.  Величест¬
 311

венным  и  великолепным  завершением  покажется  весь
день  погребального  торжества^  объявленный  днем  нацио¬
нального  траура,  когда  огромный  катафалк  с  останками
Г  ранта,  запряженный  двумя  дюжинами  вороных  коней,
продвигался  по  одетым  в  траур  улицам  Нью-Йорка,  за¬
пруженным  людьми,  которые  еще  на  рассвете  предыду¬
щего  дня  высыпали  из  домов  и  теснились  в  подъездах,
громоздились  на  карнизах  крыш,  взбирались  на  теле¬
графные  столбы,  свешивались  с  балконов,  заплатив  за
эти  места  большие  деньги,  с  единственной  целью  уви¬
деть,  как  прошествует  генерал  Хэнкок  в  окружении
штабных  генералов,  среди  которых  был  и  один  из  полко¬
водцев  южан;  увидеть  стройные  шеренги  полков;  Вир¬
гинский  батальон,  разбитый  Грантом  во  время  славной
войны;  батальон  северян,  который  по  приказу  Гранта
окружил  и  принудил  к  сдаче  виргинцев;  самый  прах  ве¬
ликого  человека,  перед  которым  все  обнажали  головы;
увидеть  президента  республики  в  экипаже,  запряженном
вороными  конями;  и  двух  бывших  президентов;  пятьсот
экипажей  со  знатными  людьми,  министрами,  губернато¬
рами,  епископами,  генералами  и,  наконец,  закутанных
в  черный  креп  дочь  и  невесток  великого  усопшего.
 Однако  единственно  истинным  и  достойным  венцом
этой  большой  жизни  явилось  высшее  понимание  соб¬
ственной  жизни  и  роли  в  истории  своей  страны,  осенив¬
шее  Гранта  в  течение  долгой  и  мучительной  болезни,
которую  он,  уже  изможденный  старец,  переносил  с  пора¬
зительным  мужеством  и  терпением.  Это  высшее  понима¬
ние  проявилось  в  полных  глубокого  смысла  и  примирения
словах,  осветивших  все  то  лучшее,  что  совершил  этот
человек  недюжинной  одаренности,  омрачавшейся  подчас
алчностью  и  ложными  интересами  повседневной  борьбы.
Когда  Г  рант  писал  историю  гражданской  войны,  един¬
ственное  подлинное  его  наследие,  оставленное  им  потом¬
 3/2

кам,—  а  последние  ее  страницы  писались  уже  на  краю
могилы,  в  предсмертной  агонии,—  честолюбие,  которому
Г  рант,  под  маской  скромности,  заплатил  такую  огромную
дань  при  жизни,  это  честолюбие  рассыпалось  в  прах,
как  поверженный  кумир,  и  под  его  обломками  Грант  уже
не  видел  и  не  помнил  в  своей  жизни  ничего,  кроме  не¬
скольких  продиктованных  высшей  необходимостью  дей¬
ствительно  великих  поступков.
 Перед  взором  Гранта,  смягченным  благодарностью
к  народу,  простившему  ему  ошибки  и  почтившему  его
в  смертный  час,  проходит  вереница  врагов-героев,  тех,
с  кем  он  когда-то  неустанно  боролся  и  кого  он  сумел
победить,  не  питая  к  ним  ни  гнева,  ни  презрения;  теперь
он  вспоминает  о  них  с  умилением  и  прощением.  Так  на
краю  могилы  он  простирает  свою  изможденную  руку
к  Югу,  благословляя  поверженного  врага,  который  лю¬
бовно  и  бережно  хранит  это  благословение  как  одно  из
своих  национальных  сокровищ.  Началась  эпоха  народа,
и  умерший,  несмотря  на  ошибки,  совершенные  им,  озна¬
меновал  своей  жизнью  и  деятельностью  первые  этапы  ее
славного  пути.
 «Насъон»,  Буэнос-Айрес,
 27  сентября  1885  года.
 20  X.  Марте

ПОЭТ  УОЛТ  УИТМЕН
 Литературные  торжества  в  Нью-Йорке.  —  Патриархальная  ста-
рость  Уолта  Уитмена.  —  Хвала  Линкольну  и  песнь  о  его  смерти.—
Самобытность  поэзии  и  языка  Уитмена.  —  Абсолютная  новизна
его  творчества.  —  Его  философия,  его  поклонение  человеческому  телу,
его  оптимизм,  его  поэтический  метод.  —  Поэзия  свободных  наро¬
дов.  —  религиозное  ощущение  свободы.  —Откровенность  и  глубина
запрещенной  книги  Уитмена
 Нью-Йорк,  19  апреля  1887  года.
 чера  он  казался  богом.  Он  сидел  в  пунцо¬
вом  бархатном  кресле,  седая  грива  падала
ему  на  плечи,  белая  борода  закрывала
грудь,  нависли  над  глазами  мощные,  гус¬
тые,  как  лес,  брови,  и  рука  оперлась  на
посох».  Так  пишет  одна  из  сегодняшних
газет  о  поэте  Уолте  Уитмене,  семидесятилетием  старце,
которому  умные  критики  (они  всегда  оказываются
в  меньшинстве)  отводят  особое  место  в  литературе  его
страны  и  его  эпохи.  Только  в  священных  книгах  древ¬
ности  можно  отыскать  такую
цельность  мировоззрения,  такой
пророческий  слог,  такую  мощь
стиха.  Г  рандиозные,  вещие
строки  старого  поэта  прорезают
мглу  порывами  свежего  ветра.
 Его  книга  запрещена  в  Аме¬
рике.
 Как  же  могло  быть  иначе?
 Ведь  это  живая  книга.  Акаде¬
мическое  воспитание  так  изме¬
 314

нило  людей,  что  они  перестали  узнавать  друг  друга.
Вместо  того  чтобы  броситься  в  объятия  ближнего,  уви¬
деть  в  нем  то  главное  и  вечное,  что  соединяет  нас,  люди
сторонятся  друг  друга  или  тешатся  пустой  лестью;
и  случайные  различия  разъединяют  их.  Пудинг  прини¬
мает  форму  сосуда;  человека  формирует  книга  или  дос¬
таточно  властный  учитель,  с  которыми  его  столкнут
случай  или  мода.  Философские,  религиозные  и  литера¬
турные  школы  надевают  на  человека  особую  ливрею.
Словно  лошадь  или  бык,  идет  он  по  жизни,  выставляя
напоказ  свое  клеймо.  А  когда  ему  встретится  человек
без  клейма,  человек  обнаженный,  естественный,  любя¬
щий,  искренний,  который  смеет  любить,  сражаться,  гре¬
сти,  бродить  по  дорогам;  человек  надежды,  не  поддав¬
шийся  ослеплению;  человек,  который  видит  обещание
грядущей  победы  в  гармонии  и  красоте  мира;  когда
ему  встретится  человек-отец,  страстный  и  светлый  че¬
ловек  Уолта  Уитмена,—  он  бежит  от  него,  как  от  соб¬
ственной  совести,  и  не  хочет  понять,  что  это  высшее,
прекрасное  существо  и  есть  истинный  представитель
бесцветного,  лживого,  неискреннего,  измельчавшего  рода.
 Газета  пишет,  что  вчера  же  другой  замечательный
старец,  Гладстон,  напомнил  своим  парламентским  про¬
тивникам,  сколь  необходимо  дать  Ирландии  самостоя¬
тельное  управление.  Он  казался  мощным  псом,  гордо
стоящим  среди  толпы,  а  они  были  как  шавки  у  его  ног.
Таков  и  Уитмен,  поющий  о  простой  личности,  о  «жиз¬
ни,  безмерной  в  страсти,  в  биении,  в  силе»;  1  Уитмен,
для  которого  «малейший  росток  свидетельствует,  что
смерти  на  деле  нет»;  2  Уитмен,,  приветствующий  все
народы  и  расы  в  своем  «5а1и1  аи  Мопс1е»;  Уитмен,  ска¬
 1  «Одного  я  пою»,  перевод  К.  Чуковского  («Листья  травы»,
М.  1955,  стр.  37).
 2  «Песня  о  себе»,  перевод  К.  Чуковского  (там  же  стр.  62).
 20*
 315

завший:  «Я  же  знаю,  что  все  вещи  в  ладу  и  согласии.
Покуда  люди  спорят,  я  молчу,  иду  купаться  и  восхи¬
щаться  собою»  1.  Да,  таков  Уитмен.  Таким  я  вижу  его,
когда  сравниваю  с  нашими  немощными  поэтами  и  фило¬
софами,  столь  односторонними  и  узкими,  слащавыми
и  книжными  —  с  нашими  литературными  и  философски¬
ми  манекенами.
 Его  надо  изучать,  потому  что  он  если  и  не  самый
изысканный,  то,  несомненно,  самый  смелый,  самый  глу¬
бокий  и  самый  естественный  поэт  своей  эпохи.  В  его
деревянном  домике,  таком  бедном,  почти  нищем,  висит
портрет  Гюго  в  траурной  рамке.  Эмерсон,  чьи  творе¬
ния  возвышают  и  очищают  душу,  клал  руку  ему  на  плечо
и  звал  его  другом.  Теннисон  —  один  из  тех,  кто  видит
корни  явлений,—  шлет  «великому  старцу»  нежный  при¬
вет  из  далекой  Англии.  Роберт  Бьюкенен,  блистательный
сын  Британии,  взывает  к  американцам:  «Что  понимаете
вы  в  литературе,  если  в  вашей  стране  протекает  старость
великого  Уолта  Уитмена,  а  вы  до  сих  пор  не  увенчали
его  столь  заслуженными  лаврами?»
 Правда,  его  стихи  кажутся  поначалу  необычными;  но
в  душе,  замученной  общим  измельчанием,  остается  сла¬
достное  чувство,  словно  выздоравливаешь  после  болезни.
Он  создает  собственную  грамматику  и  собственную  ло¬
гику.  Он  читает  в  глазу  быка  и  в  соке  листвы.  Внешняя
неправильность  его  стиха,  мешающая  вначале,  оборачи¬
вается  в  конце  концов  той  высшей  четкостью,  с  какой
горная  цепь  вырисовывается  на  горизонте.
 Он  не  живет  в  Нью-Йорке,  своем  «дорогом  Манхат¬
тане»;  он  только  показывается  там,  когда  хочет  начать
новую  песнь.  Ему  помогают  его  любимые  друзья,  потому
что  на  доходы  с  лекций  и  книг  он  едва  мог  бы  купить
 1  «Песня  о  себе»,  49.
 316

себе  хлеба.  Его  маленький  домик  стоит  в  живописном
уголке,  среди  полей,  и  он  выезжает  в  коляске,  запряжен¬
ной  лошадьми,  его  любимицами,  чтобы  посмотреть  на
«мужественные  игры  сильных  юношей»,  посмотреть  на
друзей,  которые  осмеливаются  обращаться  как  с  равным
с  этим  иконоборцем;  посмотреть,  как  цветут  поля,  как
гуляют,  обнявшись,  друзья  или  влюбленные,  веселые
и  живые  как  птицы,  и  поют  песни.  Он  пишет  об  этом
в  «Аире»,  книге  исключительно  своеобразной,  воспеваю¬
щей  дружескую  любовь.
 Он  сам  —  как  те  старики,  о  которых  он  говорит  в  кон¬
це  «Листьев  травы»,  запрещенной  книге.  Он  живет  в  по¬
лях,  где  простой  человек  работает  под  палящим  солнцем,
где  мирно  пасутся  лошади,  он  живет  на  свободной  земле.
Но  все  же  дом  его  —  недалеко  от  города,  дорогого  ему,  ки¬
пящего  города,  шумного,  трудового,  дымного,  пыльного.
 «Грохот  мостовой,  колеса  фургонов,  шарканье  подме¬
ток,  разговоры  гуляющих,  грузный  омнибус,  кучер  с  во¬
просительно  поднятым  пальцем,  цоканье  копыт  по  гра¬
ниту,  сани,  бубенчики,  громкие  шутки,  игра  в  снежки,
ура  любимцам  толпы  и  ярость  разгневанной  черни,  хло¬
панье  занавесок  на  закрытых  носилках  —  больного  несут  в
больницу...  восклицания  женщин,  застигнутых  схватками,
спешащих  домой  родить»1,—  вот  город  Уолта  Уитмена.
 Вчера  Уолт  Уитмен  приехал  в  город,  чтобы  сказать
верным  друзьям  о  другом  простом  человеке,  о  великом
и  добром  Линкольне,  которого  он  назвал  могучей  звездой
Запада.  Весь  мыслящий  Нью-Йорк  слушал  в  благого¬
вейном  молчании  эту  блестящую  поэму;  стих  срывался
внезапно,  дрожал,  могучие  образы  догоняли  друг  друга,
и  снова  с  олимпийской  простотой  текла  речь,  словно
тихо  переговаривались  звезды.  Те,  кто  воспитывался  на
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  53—54.
 317

латинской  или  французской  академической  риторике,  не
поймут  героической  красоты  его  слов.  Свободная  и  чест¬
ная  жизнь  на  новом  материке  создала  крепкое  и  здоровое
мировоззрение,  и  оно  дало  миру  мощные  песни.  Пришли
новые  люди,  свободные  и  трудолюбивые,  им  под  стать
поэзия  единения  и  веры,  поэзия  торжественная  и  умиро¬
творяющая  —  она  выходит,  как  солнце  из-за  моря,  и  за¬
гораются  облака,  огнем  вспыхивают  гребни  волн,  просы¬
паются  в  дремучих  лесах  побережья  усталые  цветы
и  птицы.  Летает  пыльца;  листья  поворачиваются  к  солн¬
цу;  и  все  это  —  музыка.  Так,  языком  ослепительного
света,  Уитмен  говорил  о  Линкольне.
 Может  быть,  самое  прекрасное  в  современной  поэ¬
зии  —  этот  плач  Уитмена  о  Линкольне.  Вся  природа  идет
в  слезах  за  гробом.  Эту  смерть  предсказывали  звезды.
Черная  туча  явилась  еще  за  месяц  до  убийства.  Серая
птица  пела  на  болоте  песнь  отчаяния.  Поэт  шел  по  по¬
трясенной  земле,  и  знание  смерти  шагало  рядом  с  ним
с  одной  стороны,  а  мысль  о  смерти  шагала  рядом  с  дру¬
гой  стороны,  а  он  —  посредине,  как  гуляют  с  друзьями.
Словно  искусный  музыкант,  собирает,  хранит  и  воспроиз¬
водит  Уитмен  грустные  ноты  сумерек.  К  концу  его  песни
кажется,  что  вся  Земля  —  в  трауре,  от  моря  до  моря.
Облака,  звезда  —  предвестница  беды,  длинные  крылья
серой  птицы...  Это  много  глубже,  много  удивительнее,
много  прекраснее,  чем  «Ворон»  Эдгара  По.  Поэт  прино¬
сит  к  гробу  ветку  сирени.
 Такова  вся  его  поэзия.
 Уже  не  плачут  над  могилами  ивы;  смерть  —  «милая
и  ласковая»,  «могучая  спасительница»;  «то,  что  было,
есть  и  будет».  Слышна  величественная  поступь  солнц,
которые  ищут  места  в  пространстве.  Жизнь  —  это  гимн.
Смерть  —  скрытая  форма  жизни.  Священен  пот,  священ¬
ны  черви.  Пусть  люди  при  встрече  целуют  друг  друга
 318

в  щеку.  Пусть  живые  сольются  в  невыразимой  любви.
Пусть  любят  траву,  пусть  любят  зверей,  воздух,  моря,
пусть  любят  тоску  и  смерть.  Страданье  не  столь  ужасно
для  того,  кто  любит.  В  жизни  нет  горечи  для  того,  кто
постигает  смысл  жизни.  Мед,  поцелуй  и  свет  —  одного
корня.  А  в  сумраке,  мирно  сияющем,  подобно  тяжелому
своду,  поднимается  дерево  сирени,  огромное  и  тихое,
и  мирозданье  спит,  как  пес,  у  его  ног  *.
 Состояние  общества  всегда  находит  выражение  в  ли¬
тературе,  и  поэтому  разные  ее  этапы  расскажут  нам  исто¬
рию  народов  лучше  и  вернее,  чем  хроники.  В  природе  нет
противоречий.  Само  стремление  человека  отыскать  гар¬
монию  в  любви,  а  после  смерти  —  в  непознаваемом,  по¬
казывает,  что  должны  радостно  соединиться  те  элемен¬
ты,  которые  на  кратком  отрезке  человеческого  века
кажутся  разрозненными  и  враждебными.  Литература,
призывающая  к  единению;  литература,  которая,  подобно
природе,  так  просто,  постоянно  и  мудро  поучает  нас,
жаждет  примирить  враждебные  взгляды  и  страсти,  за¬
ставляющие  неразвитые  народы  убивать  друг  друга;  ли¬
тература,  которая  вольет  в  пугливую  душу  человека
такую  веру  в  красоту  и  справедливость,  что  никакие  тя¬
готы  и  уродства  не  смогут  лишить  его  мужества,—  такая
литература  не  только  положит  начало  новому  строю
жизни,  более  близкому  к  идеалу,  чем  все,  что  было  до  сих
пор.  Счастливо  объединив  разум  и  силу,  она  даст  чело¬
вечеству,  жаждущему  поэзии  и  чуда,  новую  веру,  ту  са¬
мую,  которую  оно  смутно  ждет  с  тех  пор,  как  познало
тщету  прежних  своих  верований.
 Какой  невежда  смеет  утверждать,  что  народы  могут
обходиться  без  поэзии?  Есть  еще  на  свете  близорукие,
 1  См.  «Когда  во  дворе  перед  домом»,  перевод  К.  Чуковского
(там  же,  стр.  205—213).
 319

которым  в  плоде  важна  лишь  кожура.  Поэзия,  объеди¬
няющая  и  разъединяющая;  поэзия,  укрепляющая  дух
или  навевающая  печаль;  поэзия,  способная  вселить  бод¬
рость  и  веру,  нужна  народам.  Она  важнее,  чем  сама  про¬
мышленность.  Ведь  промышленность  дает  им  средства
к  жизни,  а  поэзия  дает  волю  к  жизни  и  помогает  жить.
 К  чему  стремится  народ,  если  он  потерял  способность
думать  о  значении  и  цели  своей  деятельности?  Лучшие  —
те,  кто  одарен  священным  предвидением  будущего,—  по¬
теряют  всякий  стимул  к  борьбе  с  несправедливостью.
А  худшие  —  те,  кто  думает  только  о  своем  желудке,—
будут  тупо  производить  ненужных  детей  и  сделают
целью  жизни  то,  что  служит  средством  к  ней,  и  за  внеш¬
ней  мишурой  преуспевания  заглохнет  неудовлетворен¬
ность  души,  извечно  стремящейся  к  высокому  и  прекрас¬
ному.
 А  главное  —  благословенна  свобода,  хотя  бы  потому,
что,  стремясь  к  ней,  обретает  идеал  человек  нашего  века.
Ему,  с  рождения  лишенному  спокойствия,  не  способному
к  поэтическому  восприятию  мира,  она  дает  то  высшее
равновесие,  то  счастье  верующего,  которое  порождает
гармония  сущего  в  душах  цельных  и  гордых.  Взгляните
вперед,  вы,  поэты,  проливающие  ненужные  слезы  на  за¬
бытые  алтари!
 Вы  думали,  веры  больше  нет?  Она  изменила  форму.
Встаньте,  ибо  вы  —  священнослужители.  Свобода  —  вот
наша  вера.  Поэзия  свободы  —  наш  новый  культ.  Она
сообщает  настоящему  красоту  и  гармонию,  озаряет  бу¬
дущее  своим  светом,  она  раскрывает  высшую  целесооб¬
разность  вселенной.
 Слушайте,  как  поет  народ,  трудолюбивый  и  радост¬
ный,  слушайте  Уолта  Уитмена!  Его  величие  —  от  полно¬
ты  жизни,  справедливость  его  —  от  терпимости  и  сча¬
стье—  от  ощущения  гармонии  мира.  Тот,  кто  живет
 320

только  собой,  подобен  устрице,  для  которой  тесная,  тем¬
ная  раковина  и  есть  весь  мир.  Освободите  такое  суще¬
ство  —  и  то,  что  в  тесном  мраке  казалось  страшной  бу¬
рей,  бушующей  за  створками  раковины,  оказывается  при
ярком  свете  биением  мощного  пульса  мира.
 Для  Уолта  Уитмена  мир  всегда  был  таким,  как  сего¬
дня.  Если  вещь  существует  —  она  должна  существовать,
а  когда  она  перестанет  быть  нужной,  ее  не  будет.  То,
чего  нет,  чего  не  видишь,  проявляет  себя  в  том,  что  есть,
что  видимо  глазу.  Ибо  все  —  во  всем,  и  одно  объясняет
другое.  А  когда  не  будет  того,  что  есть,  оно  проявится
в  том,  что  будет.  Все  творит  для  бесконечного,  и  все  на
своем  месте:  черепаха,  бык,  птицы,  которых  зовет  он
«крылатыми  замыслами»  Умереть  так  же  хорошо,  как
родиться,  потому  что  бытие  не  прекращается  со  смертью.
Он  смеется  над  тем,  что  зовут  отчаянием,  он  познал
емкость  времени.  Время  для  него  —  абсолютное  начало.
Все  воплощено  в  нем  самом;  он  —  во  всем.  Где  гибнет
другой,  гибнет  он  сам.  Он  и  волна,  и  прилив,  и  отлив.
Как  же  не  гордиться  ему,  ощущающему  себя  живой
и  мыслящей  частью  Природы?  Что  значит  для  него  воз¬
вращение  в  землю,  его  породившую,  если  он  станет  по¬
лезным  плодом  или  прекрасным  цветком?  Сейчас  он  лю¬
бит  людей,  тогда  он  будет  их  насыщать.  Долг  его  —  со¬
здавать;  в  творящем  начале  —  божественная  сущность;
акт  созидания  прекрасен  и  священен.  Полный  веры
в  единство  мира  слагает  он  «Песню  о  себе».  Он  сплетает
ее  из  верований,  борющихся  и  уходящих,  поет  о  человеке,
творце  и  труженике,  о  животном,  помогающем  человеку.
Он  говорит  о  животных:  «Они  не  скорбят,  не  жалуются
на  свой  злополучный  удел...  Никто  ни  перед  кем  не  пре¬
клоняет  коленей,  не  чтит  подобных  себе,  тех,  что  жили  за
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  57.
 321

тысячу  лет»  1.  Он  чувствует  себя  наследником  всего
сущего.
 Ничто  не  удивляет  его,  и  все  для  него  важно:  улитка,
ползущая  по  траве,  загадочный  взгляд  быка,  священник,
который  защищает  часть  истины,  словно  это  вся  Истина.
Человек  должен  раскрыть  объятия  и  все  прижать  к  гру¬
ди  —  добродетель  и  преступление,  грязь  и  чистоту,  не¬
вежество  и  мудрость.  Все  должен  он  переплавить  в  серд¬
це  своем.  Только  одного  он  не  может  принять  —  скепти¬
ков,  праздных  болтунов.  Пусть  займутся  они  созиданием
вместо  болтовни  и  склок  и  увеличат  число  людей.  И  пусть
отдадутся  делу  творения  с  тем  же  благоговением,  с  каким
верующий  целует  подножье  алтаря!
 Все  сословия,  все  верования,  все  ремесла  считает  он
своими  и  повсюду  находит  поэзию  и  правду.  Без  гнева
судит  он  о  религиях,  но  истинная  Религия  для  него  —
в  Природе.  В  Природе  жизнь  и  вера.  Если  человек  уми¬
рает,  он  спешит  к  нему.  «Уйдите»,—  говорит  он  врачу
и  священнику,  открывает  окна  и  обнимает  больного,  бесе¬
дует  с  ним.  «Клянусь,  тебе  не  погибнуть!»2,—  говорит
он.  Его  помощь  дает  больше,  чем  снадобья  лекаря  и  уте¬
шения  священника,  потому  что  в  нем  —  Любовь.  Творец
для  него  —  любовник  божественный,  совершенный  това¬
рищ.  Люди  для  него  —  товарищи,  и  тем  лучше  они,  чем
больше  любят  и  верят;  хотя  все,  что  на  своем  месте
и  в  свое  время,—  равноценно.  Каждый  должен  видеть  все¬
ленную  внутри  себя,  ибо  сам  он,  Уолт  Уитмен,  ощущает
в  самом  себе  все  сущее  с  сотворения  мира.  Он  учился
у  солнца  и  воздуха,  и  они  открыли  ему  больше,  чем  са¬
мая  лучшая  книга.  Он  думает  о  мирах,  он  любит  женщин,
страстная  и  всеобъемлющая  любовь  охватила  его.  Он  слы¬
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  75.
 2  Т  а  м  же,  стр.  88.
 322

шит  музыку  созидания  и  труда,  она  дает  ему  счастье.  А  в
час,  когда  люди  идут  с  работы  и  заходящее  солнце  зажи¬
гает  воду,  он  выходит  на  свидание  с  Творцом,  снова  узна¬
ет,  что  человек  бесконечно  прекрасен,  и  видит  в  бегущем
потоке  сияние  отраженного  света  вокруг  своей  головы.
 Что  расскажет  нам  об  его  огромной,  огненной  люб¬
ви?  Он  любит  жизнь  с  пылом  самой  Сафо.  Мир  для
него  —  огромное  ложе.  Ложе  для  него  алтарь.  Он  обе¬
щает  прославить  слова  и  понятия,  оскверненные  лож¬
ным  стыдом,  опечатанные  печатью  молчания;  он  поет
и  освящает  то,  что  освящал  Египет.  Одна  из  причин
его  самобытности  —  та  поистине  геркулесова  мощь,
с  которой  он  схватывает  мысль,  словно  желает  ее  изна¬
силовать,  хотя  в  действительности  просто  целует  ее,
целомудренно,  как  святой.  Другая  причина  —  та  веще¬
ственность,  телесность,  яростность,  в  которую  он  обле¬
кает  самые  тонкие,  отвлеченные  идеи.  Его  язык  по-
%  кажется  грубым  тем,  кто  не  способен  понять  истинное
его  величие.  Нашлись  глупцы,  с  улыбками  испорченных
школьников,  узревшие  в  «Аире»  —  там,  где  поэт  оты¬
скал  для  дружеской  любви  самые  огненные  образы,  на
какие  способен  язык  человеческий,  нечистые  страсти,
подобные  тем,  что  влекли  Вергилия  к  Цебету,  а  Гора¬
ция  к  Гигу  и  Лициску.  Когда  в  «Сынах  Адама»  он  поет
божественный  грех,  посрамляя  и  затмевая  «Песнь
песней»,  трепещет,  сжимается,  изливается,  пьянея  от
гордости  и  удовлетворения,—  он  подобен  богу  Амазон¬
ки,  который,  пролетая  над  полями  и  реками,  сеял  семя
жизни.  Дело  его  —  творить.  «О  теле  электрическом  я
пою»1,—  говорит  он  в  «Сынах  Адама».  Только  тот,
кто  читал  в  подлиннике  родословные  патриархов  из
 1  «О  теле  электрическом  я  пою»,  перевод  М.  Зенкевича
(там  же,  стр.  104).

Книги  Бытия  или  бродил  в  нетоптанных  лесах  с  крово¬
жадными  ордами  обнаженных  дикарей,  отыщет  хоть
что-нибудь  подобное  по  силе  тем  поистине  дьяволь¬
ским  строкам,  где  голодный  человек  облизывает  окро¬
вавленные  губы  мертвой  женщины.  Вы  назовете  его
жестоким?  Послушайте  две  строки  (многие  его  стихотво¬
рения  —  из  двух  строк):  «Женщины  сидят  или  ходят,  мо¬
лодые  и  старые.  Молодые  красивы,  но  старые  гораздо
красивее»  *.  А  вот  другое—  «Мать  и  дитя»:  «Смотрите,
ребенок  спит  у  матери  на  руках.  Оба  спят,  и  мать
и  ребенок.  Тише!  Я  смотрю  на  них  долго,  долго».
 Он  знает:  подобно  тому  как  сочетаются  сила  и  неж¬
ность  в  человеке  высшего  типа,  должны  соединяться  —
мирно  и  радостно  (в  сладостном  мире,  в  славе  и  радо¬
сти,  достойной  мирозданья)  —  две  энергии,  разделен¬
ные  от  века,  чтобы  не  прерывалось  дело  творения.
 Если  он  вступает  в  траву,—  трава  ласкает  его.
Смиреннейший  из  послушников  не  отыщет  тех  слов  бла¬
гоговения,  какими  воспел  Уитмен  радости  собственного
тела  (которое  для  него  —  сама  душа2),  погружающего¬
ся  в  волны.  Все  на  свете  любит  его:  и  земля,  и  конь,
и  море,  которое  он  просит  облить  его  «любовною  вла¬
гой»  3.  Он  смакует  воздух  4,  отдается  его  ласке,  как  ново¬
брачный.  «Прочь  запоры  с  дверей»  5,—  взывает  он,
и  тело  он  хочет  видеть  в  естественной  красоте.  Он  видит,
что  всякое  прикосновение  освящает  его  и  он  освящает
все  своим  прикосновением.  Телесное  для  него  —  не¬
порочно.  Он  —  «Уолт  Уитмен,  космос,  сын  Манхатта¬
 1  «Красивые  женщины»,  перевод  К.  Чуковского  (там  же,
стр.  190).
 2  См.  «О  теле  электрическом  я  пою»,  стр.  110.
 8  «Песнь  о  себе»,  стр.  66.
 4  Там  же,  стр.  74.
 6  Т  а  м  же,  стр.  68,
 324

на,  буйный,  дородный,  чувственный,  пьющий,  едящий,
рождающий».1  Истина  для  него  —  страстная  любовни¬
ца,  срывающая  с  него  одежды  в  безудержном  жела¬
нии.  Но  в  прозрачной  полуночи  его  душа  сбрасывает
бремя  забот  и  книг  и,  цельная,  переполненная  достойно
прожитым  днем,  предается  размышлениям  о  том,  что  ей
мило,—  о  ночи,  о  сне,  о  смерти;  о  том,  как  сладко
умереть,  не  сдаваясь,  от  укуса  последней  змеи  и,  с  то¬
пором  в  руке,  пасть  к  подножию  древнего  древа.
 Как  необычны,  как  сильны  его  стихи,  полные  гордой
животной  силы,  когда  он  прославляет  любовь,  соеди¬
няющую  людей!  В  своем  «Аире»  он  говорит  о  самых
сильных  наслаждениях,  о  счастье,  которым  обязан  При¬
роде  и  своей  земле.  Только  ночной  прибой  может  до¬
стойно  воспеть  высшую  радость,  которую  испытывает
он,  когда  любимый  друг  спит  рядом  с  ним  2.  Он  любит
униженных,  падших,  раненых,  даже  преступников.
И  к  великим  нет  у  него  зависти,  ибо  велик  для  него  тот,
кто  приносит  пользу.  Он  кладет  руку  на  плечо  извозчи¬
ку,  моряку,  землепашцу.  Он  охотится  вместе  с  ними,
ловит  с  ними  рыбу  и  вместе  с  ними  едет  на  возу,  гружен¬
ном  сеном.  Прекраснее  триумфатора  на  колеснице  для
него  негр-гигант,  который  сильной  рукой  правит  чет¬
веркой  коней:  «Из  каменоломни  он  едет,  прямой  и  высо¬
кий  он  стоит  на  телеге,  упершись  ногой  в  передок»3.
Все  добродетели  ведомы  Уолту  Уитмену,  и  все  награ¬
ды  —  для  него,  он  знает  все  ремесла,  он  страдает  всеми
печалями;  радостное  ощущение  силы  охватывает  его,
когда  он  стоит  на  пороге  кузницы  и  видит,  как  «кузне¬
цы  с  волосатою  закопченною  грудью  встали  вокруг  нако¬
 1  «Песнь  о  себе»,  стр.  68.
 2  См.  «Когда  я  услыхал  к  концу  дня»,  перевод  К.  Чуковского
(там  же,  стр.  117).
 8  «Песня  о  себе»,  стр.  57.
 325

вальни»,  как  «вниз  опускаются  молоты»  !.  Он  невольник,
он  пленный,  он  воин,  он  умирающий,  он  нищий.  Когда
беглый  раб  забежал  к  нему  во  двор,  он  наполнил  водой
лохань,  чтобы  тот  вымыл  вспотевшее  те‘ло  и  покрытые
ранами  ноги,  ввел  его  в  дом  и  посадил  за  стол  рядом  с
собой.  А  если  бы  явились  преследователи,  он  застрелил
бы  их,  как  гадюк,  из  кремневого  ружья  и  вернулся  бы
к  своему  столу  2.
 Уолт  Уитмен  счастлив.  Как  может  мучить  его  тще¬
славие,  если  он  знает,  что  станет  травой  или  цветком?
Разве  тщеславны  гвоздика,  шалфей  или  жимолость?
Как  могут  его  беспокоить  страдания  людей,  если  он
знает,  что  выше  всего  этого  бессмертное  существо,
которое  растворится  в  природе?  Куда  торопиться  ему,
если  все  на  своем  месте  и  воле  человека  не  нарушить
хода  вселенной?  Он  знает  страдание.  Но  то,  что  стра¬
дает  в  нем,—  низменно  и  преходяще,  а  другая,  лучшая
его  часть  —  выше  усталости  и  горя,  она  не  подвластна
страданию,  потому  что  ей  ведомо  величие  сущего.  Ему
достаточно  быть  таким,  каков  он  есть,—  спокойно  и  ве¬
село  идет  он  по  славному  своему  пути.  Резко  отбрасы¬
вает  он  сентиментальное  нытье  и  гордо  любит  живот¬
ных  за  то,  что  «они  не  скорбят,  не  жалуются  на  свой
злополучный  удел»3.
 В  мире  и  так  слишком  многие  внушают  другим  страх
перед  жизнью.  Надо  вселять  веру  в  людей,  а  не  лишать
их  силы  своими  жалобами.  Разве  больные  должны  вы¬
ставлять  напоказ  свои  язвы?  Уитмена  не  мучают  сом¬
нения,  выводы  науки  не  внушают  ему  пессимизма.  «Ура
позитивным  наукам!  —  восклицает  он  и  обращается
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  56.
 2  С  м.  там  же,  стр.  55.
 9  Т  а  м  же,  стр.  75.
 326

к  ученым:—Джентльмены,  вам  первый  поклон  и  почет!
Ваши  факты  полезны,  но  не  в  них  мое  жилище,  они
только  ступени  в  мое  жилище,  и  по  ним  я  пробираюсь
туда»  *.  Для  него  душа  человеческая  выше  науки.  Не¬
нависть  и  зависть  неведомы  ему.  Он,  как  волшебник,  из¬
гоняет  их  заклинаниями  и  с  корнем  вырывает  зависть
из  сердца.  «Зачем  завидовать  мне  брату  моему,  кото¬
рый  может  сделать  то,  чего  я  не  могу?  —  спрашивает
он  себя  и  отвечает  прекрасными  словами:—  Если  твоя
грудь  после  учения  станет  шире  моей,  ты  докажешь,  что
и  моя  широка»  2.
 Свои  мысли  он  выражает  с  библейской  суровой
мощью.  Рифмы,  размер?  О  нет!  Его  ритм  —  в  связи
строф,  за  внешним  хаосом  спутанных  и  оборванных
фраз.  Необычная  и  мудрая  стройность  открывается
в  его  стихе.  Такая  стихотворная  форма  естественна  для
народа,  не  подбирающего  камешек  к  камешку,  а  строя¬
щего  свои  жилища  из  мощных  глыб.
 Язык  Уолта  Уитмена  ни  в  чем  не  похож  на  язык
прежних  поэтов.  Силой  своей  и  своеобразием  он  под
стать  новым  людям  плодородного  материка.  Чудесам
новой  земли  тесно  в  рамках  сентиментальных  баллад.
Это  не  песни  о  тайной  любви  или  о  дамах,  изменяю¬
щих  своим  возлюбленным;  это  не  бесплодные  жалобы
побежденных  в  жизненной  борьбе,  и  нет  здесь  скром¬
ности,  приличествующей  робким.  Это  не  рифмованные
сплетни  и  не  альковные  переживания  —  идет  новая
жизнь,  занимается  заря  новой  веры  в  ослепительном
свете,  в  гордом  спокойствии  возрождения  Человека.
Нужны  новые  священные  книги  о  народе,  который
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  67.
 2  Т  а  м  же,  стр  98.
 327

на  развалинах  старого  мира  ведет  все  молодое  и  сво¬
бодное  к  обильным  родникам  дикой  природы.  Надо
претворить  в  слова  шум  толпы,  голос  городов  и  при-1
рученных  вод.  Мог  ли  Уолт  Уитмен  втиснуть  в  созву¬
чия  согласных,  в  нежные  двустишия  толкотню  рынков,
буйные  леса,  скопища  судов,  битвы,  в  которых  миллио¬
ны  людей  гибнут  за  свои  права,  наконец  —  Солнце,  вла¬
ствующее  надо  всем,  разливающее  жидкий  огонь  лучей
по  бескрайней  земле?
 Нет,  не  мог.  Уолт  Уитмен  пишет  неровными  строка¬
ми,  сперва  в  них  не  слышно  музыки,  потом  постигаешь,
что  звук  их  —  как  поступь  босоногих  полчищ,  увенчен-
ных  славой,  как  шаг  гигантов,  потрясающий  землю.  Вот
ты  в  лавке  мясника,  среди  окровавленных  туш.  Вот
песнь  патриархов,  овеянных  тихой  скорбью  мира,  со¬
бравшихся  в  вечерний  час,  когда  к  облакам  восходит
дым  очагов.  Иногда  его  стих  резок,  как  удар,  как  треск
лопающейся  кожи,  пересохшей  на  солнце,  как  грубый
поцелуй.  Но  никогда  не  теряет  ритмического  движения,
подобного  ходу  волны.  Поэт  сам  называет  свою  речь  про¬
роческими  выкриками,  свои  слова  —  предвестниками
будущего.
 Такова  его  поэзия.  Чувство  единства  сущего  пропи¬
тывает  всю  книгу,  и  за  внешним  беспорядком  кроется  ве¬
личавая  стройность.  Фразы  его,  рваные,  подобные  уда¬
рам  бича,  неоконченные,  свободно  расположенные,  не
выражают  мысль  —  они  извергают  ее.  «Я  испускаю
мой  варварский  визг  над  крышами  мира»
 Он  не  из  тех,  кто  выпускает  мысль,  чтоб  она  ковы¬
ляла,  как  нищенка,  под  показной  пышностью  царских
одежд.  Ему  незачем  мелких  пташек  выдавать  за  орлов.
Он  разжимает  кулак,  и  орлы  вырываются  в  небо  из
 1  «Песня  о  себе»,  стр.  102.
 328

его  руки.  Так  сыплются  семена  из  руки  сеятеля.  В  од¬
ном  его  стихе  пять  слогов,  в  следующем  —  сорок,  потом  —
десять.  У  него  нет  вымученных  сравнений,  он  даже  и  не
сравнивает;  он  просто  видит  или  вспоминает.  Уверенно
и  точно  создает  он  впечатление  целого,  располагая  вещи
в  том  беспорядке,  в  каком  расположены  они  в  Природе.
Иногда  между  его  стихами  нет  видимой  связи,  но  это  не
режет  ухо;  ведь  таковы  ассоциации,  рождающиеся  в  на¬
шем  мозгу,  так  переходим  мы  от  одного  предмета
к  другому.  Он  словно  отпустил  на  время  поводья,—  но
вот  он  снова  резко  натянул  их  и  уверенно  направил
свою  колесницу.  Стихи  его  несутся,  поглощая  простран¬
ство.  Радостно  заржали  могучие  жеребцы;  белые  кони,
все  в  пене,  рванулись  за  облака,  а  черные  бесстрашно
ринулись  под  землю,  и  долго  слышится  стук  их  копыт.
Мимолетный  образ  —  словно  огонь  опалил  бумагу.
Пять  строчек  —  как  груда  скелетов,  в  них  весь  ужас
войны.  Он  умеет  одним  наречием  раздвинуть  или  со¬
брать  фразу,  одним  прилагательным  окрылить  ее.  Ма¬
стерство  его  огромно,  а  нам  подчас  кажется,  что  у  него
вообще  нет  мастерства.  Особенно  случайным  может  по¬
казаться  употребление  слов  —  он  смешивает  их  с  неви¬
данной  дерзостью,  самые  возвышенные,  почти  священ¬
ные,  ставит  рядом  с  низкими,  уличными.  Иногда  он
создает  впечатление  не  эпитетом,  а  образами  (которые
у  него  всегда  необычайно  ярки),  звуками,  удивительно
умело  и  точно  их  группируя,  сохраняя  напряжение,  но
избегая  монотонности.  Повторениями  навевает  он
грусть,  как  дикари  в  своих  песнях.  Ритм  его  стиха  —
неожиданный,  скачущий,  меняющийся  —  не  подчиняет¬
ся  никакому  правилу,  и  все  же  в  его  переходах,  останов¬
ках,  срывах  чувствуешь  мудрую  стройность.  Нагромож¬
дение  образов  для  него  —  лучший  способ  описания,
и  доказательства  —  не  прозаические  доводы  и  не
 '/421  X.  Марти
 329

красноречие  оратора;  в  них  таинственность  внушения,
пыл  убежденности  и  огненный  слог  пророка.
 На  каждом  шагу  встречаются  в  его  книге  испанские
слова:  У1уа,  сатагас!а,  НЬег1ас1,  атепсапо
 Особенно  характерны  для  него  слова  французские;  он
явно  восхищается  ими  и  часто  вводит  в  стихи,  как  будто
ему  не  хватает  английских  слов:  апп,  ехаНё,  пипсНа1ап1,
ассоисНеиг,  епзетЫе  2.  Слово  епзетЫе  он  любит  особенно
сильно,  в  нем  он  видит  вершину  жизни  народов,  жизни
всего  мира.  Из  итальянского  языка  он  взял  одно  сло¬
во  —  Ьгауига!  3
 Так  прославляет  он  силу  и  смелость.  Так  зовет  он
прохожих  к  себе,  предлагает  им  бросить  страх  и  протя¬
нуть  ему  руку.  Так  внимает  он  песни  сущего,  подставив
ветру  открытые  ладони.  Так  прославляет  он  мощь  пло¬
дородия.  Так  собирает  он  в  эпической  песни  семена,
битвы  и  миры.  Так  показывает  он  сверкающий  людской
улей  —  новых  людей  нового  материка.  Так  ведет  он
дружное  стадо  столетий  к  грядущему  единению.  Так
ждет  Уолт  Уитмен,  в  кругу  верных  друзей,  того  счаст¬
ливого  часа,  когда  он,  показавший  миру  подлинного  че¬
ловека,  отдастся  очищающему  воздуху,  породит  новую
благоуханную  жизнь  растений  и,  мертвый,  останется
жить.
 «Партыдо  Аибсраль»,  Мехико,  1887  год.
 Эта  статья  была  также  опубликована  в  га¬
зете  «НасьоН'>,  Буэнос-Айрес,  1887  год.
 1  Да  здравствует,  товарищ,  свобода,  американец.
 2  Друг,  взволнованный,  беспечный,  акушер,  вместе.
 3  Храбрость.

КОММЕНТАРИИ

КОНИ-АЙЛЕНД
 Стр.  29.  Филадельфийская  выставка  была  устроена  в  1876  г.
в  связи  со  столетием  провозглашения  независимости  американ¬
ских  колоний.
 Стр.  30.  Гарсиа  Гутьеррес  Антонио  (1812—1884)  —  испан¬
ский  поэт,  драматург,  писатель.
 РОЖДЕСТВЕНСКИЕ  ПРАЗДНИКИ
 Стр.  46.  Процесс  Гито.—  Имеется  в  виду  Гито  Чарлз  Джу¬
лиан  (1840—1882),  юрист.  12  июля  1881  г.  смертельно  раиил
президента  США  Гарфильда.  Казнен  30  июня  1882  г.
 ...в  Перу  произойдет  то  же,  что...  в  Мексике.—  В  восьмиде¬
сятые  годы  XIX  в.  иностранный  капитал,  особенно  американ¬
ский,  активно  проникает  в  экономику  Мексики  и  Перу,  причем
система  кабальных  займов  приводит  к  фактическому  отказу
мексиканского  и  перуанского  правительств  от  суверенитета  на
богатейшие  недра  своих  стран.
 ...свою  хануку  —  еврейский  религиозный  праздник,  установ¬
ленный  в  память  возобновления  богослужения  в  иерусалимском
храме  в  165  г.  до  и.  э.  ^
 ...потомки  пилигримов...—  Отцы-пилигримы  —  так  называют
 21  X.  Марти
 333

первых  колонистов, 	прибывших  в  Америку 	на 	корабле 	«Май-
 флауэр»  в  декабре 	1620  г.
 Стр.  47.  Иуда 	Маккавей.—  Маккавей 	от  евр. 	таккаЫ 	—
 «молот».
 Гекатомба.—  В  Древней  Греции  —  жертвоприношение,  со¬
стоявшее  первоначально  из  ста  быков.  В  переносном  смысле:  мас¬
совое  убийство  людей.
 ...членом  ассоциации.—  Имеется  в  виду  основанная  в  1877  г.
в  Нью-Йорке,  а  затем  в  других  штатах  Ассоциация  реформы
гражданской  службы.
 Стр.  48.  Хоули  Джозеф  Росуэлл  (1826—1905)—политиче¬
ский  деятель  США,  республиканец,  участник  гражданской  вой¬
ны  1861—1865  гг. 	С  1881  г.  —  сенатор  США.
 Блейн  Джеймс  Джиллеспи  (1830—1893)  —  политический  дея¬
тель  США,  республиканец,  известный  оратор,  несколько  раз
был  кандидатом  в  президенты,  государственный  секретарь  в  пра¬
вительстве  президента  Гарфильда,  сторонник  активного  вмеша¬
тельства  в  дела  американского  континента.
 ...держался  в  горах  перешейка.—  Имеется  в  виду  Панамский
перешеек  —  объект  дипломатических  споров  в  связи  с  вопросом
о  строительстве  канала.  В  1850  г.  в  Вашингтоне  между  государ¬
ственным  секретарем  Клейтоном  и  послом  Англии  в  США  Буль-
вером  было  подписано  соглашение,  по  которому  обе  стороны  до¬
говорились  о  нейтрализации  будущего  канала  и  о  том,  чтобы  он
был  открыт  на  равных  правах  для  США  и  Англии  (договор
Клейтона  —  Бульвера).  В  США  договор  вызвал  протесты,  так  как
многие  считали  это  нарушением  доктрины  Монро,  провозглашав¬
шей  невмешательство  европейцев  в  дела  американского  континента.
Будучи  государственным  секретарем,  Блейн  высказался  против
договора  Клейтона  —  Бульвера.
 ...права  уехавшего  француза.—  Речь,  по-видимому,  идет  о
парижской  фирме  Дрейфуса,  которая  в  правление  президента
Хосе  Бальта  (1868—1872)  предоставила  Перу  крупный  заем
под  залог  залежей  гуано,  одного  из  основных  богатств  страны.
 334

Фрелинхейзен  Фредерик  Теодор  (1817—1885)—политиче¬
ский  деятель,  республиканец,  государственный  секретарь  США
с  1881  по  1885  г.
 Хайскок  Фрэнк  (1834—1914)  —  член  палаты  представителей
конгресса  в  1877—1887  гг.,  сенатор  от  штата  Нью-Йорк
(1887-1893).
 Кейфер  (Кифер)  Джозеф  Уортен  (1836—1932)  —  генерал,
участник  гражданской  войны  1861  —1865  гг.  В  1876—1885  гг.—
член  палаты  представителей,  в  1881—1883  гг.  —  спикер  па¬
латы.
 Стр.  49.  ...друиды  клялись  в  вечной  ненависти  к  Цезарю.—
Друиды  —  жрецы  у  древних  кельтских  племен,  призывали  вои¬
нов  к  борьбе  против  римских  завоевателей,  во  главе  которых  стоял
Юлий  Цезарь.
 Веледа  —  дева-жрица,  считалась  пророчицей  в  древней  Гер¬
мании.  Во  время  восстания  батавов  против  Рима  (69—70  гг.)
предсказала  победу  германцев.  При  новом  восстании  (77  г.)  была
взята  в  плен  и  умерла  в  Риме.
 ...перед  немыми  дольменами!  —  Дольмены  —  древние  погре¬
бальные  сооружения  из  нескольких  каменных  глыб  и  плит.
 ПРИЗОВОЙ  БОКС
 Стр.  53.  Ацтеки  —  один  из  крупных  индейских  народов
Мексики.
 Стр.  55.  Нетсауалькойотл  (1402—1470)—выдающийся  дея¬
тель  доиспанской  Америки,  правитель  города  Тескоко.
 Стр.  56.  ...со  времен  ужасной  войны...—  Имеется  в  виду  граж¬
данская  война  1861—1865  гг.,  во  время  которой  Новый  Орлеан
был  ареной  военных  действий.
 ,Стр.  57.  В  городе  на  Миссисипи...—  Подразумевается  Новый
Орлеан,  расположенный  в  устье  Миссисипи.
 21* 	335

ПИСЬМО  ИЗ  НЬЮ-ЙОРКА
 Стр.  59.  ...о  грозных  мятежах,  вспыхнувших  в  молодых  го¬
родах  далекого  Запада...—  По-видимому,  речь  идет  о  стачке  ме¬
таллургов,  начавшейся  в  1882  г.  в  западных  штатах.
 Стр.  60.  Восстают  горнорабочие  и  железнодорожники...—
В  это  время  бастовали  горнорабочие  западных  штатов,  грузчи¬
ки  нью-йоркского  железнодорожного  узла  и  рабочие  пяти  глав¬
ных  железнодорожных  линий  в  штатах  Нью-Йорк  и  Нью-Джерси.
 Стр.  61.  Патти  Аделина  (1843—1919)  —  известная  итальян¬
ская  певица.
 В  день  святого  Патрика  маршируют...  разукрашенные  зелены¬
ми  лентами  сыны  Ирландии...—  Святой  Патрик  (ок.  389—465),
основатель  ирландской  католической  церкви  и  ее  первый  епископ,
считался  покровителем  Ирландии.  Зеленый  цвет  —  национальный
цвет  Ирландии.
 Стр.  67.  ...голосование  в  Комиссии  по  избирательному  праву
женщин...—  После  1848  г.  в  США  оживилась  борьба  за  избира¬
тельные  права  женщин;  однако  избирательных  прав  женщины
США  добились  только  в  XX  в.
 Стр.  68.  Хор  Джордж  Фризби  (1826—1904)  —  американский
политический  деятель,  юрист,  конгрессмен,  с  1877  г.  сенатор  от
Массачусетса.
 Шеридан  Филипп  Генри  (1831—1888)  —  американский  гене¬
рал,  во  время  гражданской  войны  главнокомандующий  армией  се¬
верян.
 Шерман  Уильям  Текумсе  (1820—1891)  —  генерал,  просла¬
вившийся  во  время  гражданской  войны  рейдом  к  морю  (1864),
в  результате  которого  территория  южан  была  разрезана  на  две
части.  В  1869—1884  гг.  командовал  армией  США,  участвовал
в  кровавых  расправах  с  индейцами.
 Грант  Улисс  Симпсон  (1822—1885)  —  военный  и  политиче¬
ский  деятель,  видный  участник  гражданской  войны,  с  1864  г.
 336

командующий  армией  северян.  После  войны  дважды  избирался
президентом  США  (1869—1877  гг.).
 Шенандоа  —  небольшая  река  в  Виргинии,  долина  которой
была  ареной  ожесточенных  боев  в  годы  гражданской  войны.
 ДЖЕСС  ДЖЕЙМС  —  ЗНАМЕНИТЫЙ  БАНДИТ
 Стр.  70.  Альба  Фернандо  Альварес  де  Толедо  (1507—1582)—
испанский  полководец  и  государственный  деятель.
 Писарро  Франсиско  (ок.  1471—1541)  —  испанский  конки¬
стадор,  завоевавший  в  тридцатых  годах  XVI  в.  государство
инков.
 ТАМОЖЕННАЯ  БИТБА
 Стр.  74.  ...молодой  оратор,  депутат  Кокс...  —  По-видимому,
Кокс  Уильям  Руффин  (1831—1919),  депутат  конгресса  в  1881—
1887  гг.  от  Северной  Каролины.
 Рэнделл  Сэмюэль  Джексон  (1828—1890)  —  политический
деятель,  демократ,  с  1862  г.  член  палаты  представителей,  в
1876—1881  гг.  спикер  палаты.
 Стр.  75.  Впечатление,  произведенное  последними  выборами  на
республиканцев...—  Речь  идет  о  выборах  в  48-й  конгресс  (ноябрь
1882  г.),  когда  демократы  получили  в  палате  представителей
197  мест  (против  118  республиканских).  В  сенате  у  респуб¬
ликанцев  сохранился  небольшой  перевес  (38  против  36).  До
этого  в  конгрессе  было  явное  преобладание  республиканской
партии.
 337

ОХРАНИТЕЛЬНАЯ  ТОРГОВАЯ  ПОЛИТИКА  ОЗНАЧАЕТ
РАЗОРЕНИЕ
 Стр.  80.  ...провал  республиканской  партии  на  последних  вы¬
борах...—  См.  примечание  к  статье  «Таможенная  битва»,  к  стр.  75.
 ...на  настоящей  сессии  конгресса...—  Имеется  в  виду  первая
сессия  48-го  конгресса  США  (3  декабря  1883  г.—  7  ию¬
ля  1884  г.).
 НЬЮ-ЙОРК  ЛЕТОМ
 Стр.  87.  ...Ринконете,  когда  он...  бредет  под  руку  с  таким
же...  Кортадильо.  —  Ринконете  и  Кортадильо  —  герои  одноимен¬
ной  новеллы  Сервантеса.
 Стр.  88.  Поттер  Горацио  (1802—1887)  —  протестантский
епископ  Нью-Йорка  (с  1854  г.).
 Стр.  89.  Купер  Питер  (1791—1883)  —  американский  про¬
мышленник  и  филантроп,  пожертвовавший  большую  сумму  на
устройство  образовательных  учреждений  для  рабочих.
 Стр.  90.  ...генерал  Г  рант  вряд  ли  сумел  бы  когда-нибудь  опра¬
виться  от...  позора.—  Бывший  президент,  герой  гражданской  вой¬
ны  генерал  Грант  стал  участником  спекуляций  фирмы  «Грант  энд
Уорд»,  которая  5  мая  1884  г.  потерпела  крах.  Это  привело  Гранта
к  унизительному  банкротству.
 ТЕАТРАЛЬНЫЙ  СЕЗОН  В  НЬЮ-ЙОРКЕ.
 МАРК  ТВЕН
 Стр.  92.  Кливленд  Стивен  Гровер  (1837—1908)—президент
США  в  1885—1889  и  1893—1897  гг.
 Стр.  93.  ...англичане  покинули  Нью-Йорк.—  Британские  войска
оставили  Нью-Йорк  25  ноября  1783  г.
 338

Стр.  94.  Вчера  давали  Март  у.—  «Марта,  или  Ярмарка  в
Ричмонде»  —  опера  немецкого  композитора  Фридриха  Флото-
ва  (1812-1883).
 Полки  милиции  —  добровольные  реакционные  организации  в
США,  созданные  для  содействия  полиции  и  находящиеся  в  ве¬
дении  соответствующих  штатов.
 Стр.  95.  Уолэк  Джон  Листер  (1820—1888)  —  представитель
известной  актерской  семьи,  играл  на  сценах  Англии  и  США.
 Лэнгтри  Лили  (1852—1929)  —  известная  драматическая  акт¬
риса,  выступавшая  на  сценах  Англии  и  США.  Настоящее  имя  —
Эмилия  Шарлотта  ле  Бретон.
 Ирвинг  Генри  (1838—1905)  —  крупнейший  английский  актер
и  режиссер,  известен  исполнением  шекспировских  ролей.
 Терри  Эллен  Алисия  (1848—1928)  —  известная  английская
актриса,  прославившаяся  в  шекспировских  пьесах.
 Стр.  96.  Бутс  Эдвин  Томас  (1833—1893)  —  американский  тра¬
гический  актер,  известный  своей  трактовкой  роли  Гамлета.
 Росси  Эрнесто  (1829—1896)  —  итальянский  актер  и  драма¬
тург,  прозванный  итальянским  Тальма.
 Адан  Адольф  Шарль  (1803—1856)  —  французский  компо¬
зитор.  Наибольшую  известность  получил  его  балет  «Жизель»
(1841).
 Стр.  98.  Кейбл  Джордж  Уонингтон  (1844—1925)  —  амери¬
канский  романист,  известный  своими  романами  из  жизни  креолов
и  негров  юга  США.
 Перес  Гальдос  Бенито  (1843—1920)  —  выдающийся  испан¬
ский  романист  и  драматург.
 Стр.  101.  Выражение  «Магк  Т\уат»  (марк  твен)  —  «отметь
два»  —  применяется  речниками  на  Миссисипи  для  обозначения
глубины  фарватера  в  две  морские  сажени.
 Стр.  103.  Кок  Шарль-Поль  де  (1794—1871)  —  французский
писатель,  автор  романов,  водевилей,  преимущественно  из  жизни
мелкой  буржуазии.
 339

Шамфор  Себастьян-Рок-Никола  (1741—1794)  —  французский
писатель,  драматург,  критик,  участник  буржуазной  революции
конца  XVIII  в.
 ВОЛНЕНИЯ  СРЕДИ  ИНДЕЙЦЕВ
 Стр.  107.  ...в  1878  году  шайены...  подняли  восстание...—  Шай¬
ены  —  одно  из  племен  североамериканских  индейцев.  Жестокость
американских  поселенцев  и  армии  США  привели  к  войне,  в  ре¬
зультате  которой  к  1868  г.  южная  ветвь  шайенов  была  полностью
истреблена.  В  1876  г.  шайены  снова  восстали.  В  дальнейшем
они  были  загнаны  в  резервации  в  Монтане  и  Оклахоме.  Доведен¬
ные  до  отчаяния  грубым  произволом  и  обманом  местных  властей,
шайены  в  1878  г.  вышли  из  резервации  в  Оклахоме  с  целью  про¬
биться  к  своим  землям  у  канадской  границы.
 Стр.  109.  Инголс  Джон  Джеймс  (1833—1900)  —  сенатор  от
штата  Канзас  с  1873  г.,  республиканец.  Известен  своим  красно¬
речием.
 ...с  территории  ирокезов...—  Ирокезы  —  общее  название  шести
племен  североамериканских  индейцев,  которые  к  XVII  веку  объ¬
единились  в  так  называемую  Ирокезскую  лигу.
 Стр.  110.  Дармут  и  Ейль  —  старые  университетские  центры
США.  Колледж  Дармут  основан  в  1769  г.  Ейльский  универси¬
тет  —  в  1701  г.
 МОРСКОЙ  МИНИСТР  УИТНИ.  ПОЛИТИКА  НАПАДЕНИЯ
 Стр.  111.  Уитни  Уильям  Коллинс  (1841—1904)  —  финан¬
сист,  деятель  нью-йоркского  муниципалитета,  в  марте  1885  г.
назначен  президентом  Кливлендом  морским  министром.
 Роуч  Джон  (1813—1887)  —  американский  промышленник.
 Стр.  114.  Гамилькар  Барка  (ум.  в  229  г.  до  н.  э.)  —  карфаген¬
ский  полководец,  воевавший  в  Испании.
 340

ГРАНДИОЗНЫЙ  СКАНДАЛ
 Стр.  119.  Гарленд  Август  Хелл  (1832—1898)  —  политиче¬
ский  деятель,  демократ,  в  гражданской  войне  сражался  на  стороне
рабовладельческого  Юга.  С  1874  г.  губернатор  Арканзаса,  с
1885  г.  министр  юстиции  в  кабинете  президента  Кливленда.
 Белл  Александр  Грейам  (1847—1922)  —  один  из  изобрета¬
телей  телефона  (в  1876  г.).  С  1878  г.  в  Америке  и  Англии  про¬
ходили  судебные  процессы  с  целью  оспорить  право  Белла  на
изобретение.  Победу  в  конечном  счете  одержали  крупные  пред¬
приятия,  связанные  с  Беллом.
 Стр  122.  Ламар  Люциус  Квинтус  Цинцинат  (1825—1893)  —
политический  деятель,  демократ;  после  гражданской  войны,  в  ко¬
торой  участвовал  на  стороне  рабовладельческого  Юга,  член  палаты
представителей  (1873—1877),  сенатор  (1877—1885).  С  1885  по
1888  г.—  министр  внутренних  дел.
 Баярд  Пьер  дю  Терайль  (1476—1524)  —  французский  воин,  за
смелость  и  благородство  прозванный  «рыцарем  без  страха  и  упрека».
 Стр.  123.  ...один  из  сыновей  Юга,  вернувшийся  к  власти.—
После  гражданской  войны  в  течение  длительного  времени  у  власти
стояли  республиканцы.  На  выборах  1884  г.  победили  демократы
(президент  Кливленд),  главной  опорой  которых  были  южные
штаты.
 РЕВОЛЮЦИЯ  ТРУДА
 Стр.  126.  ...благородного  Ордена  рыцарей  труда.—  Организа¬
ция  американских  рабочих,  созданная  в  1869  г.  в  Филадельфии
(до  1873  г.  была  тайной).  Орден  рыцарей  труда  боролся  за
улучшение  положения  пролетариата,  выступал  за  введение  вось¬
мичасового  рабочего  дня,  запрещение  детского  труда  и  т.  п.
В  восьмидесятые  годы  Орден  возглавил  ряд  крупных  стачек  и
достиг  большого  влияния  (к  1887  г.  число  его  членов  превысило
700  тысяч  человек).  Затем  начался  постепенный  спад,  чему  спо¬
собствовало  и  руководство  Ордена,  выступавшее  против  активной
 341

классовой  борьбы.  К  концу  девяностых  годов  Орден  рыцарей  тру¬
да,  сыгравший  важную  роль  в  истории  американского  рабочего
движения,  распался.
 Стр.  127.  Блейр  Генри  Уильям  (1834—1920)  —  реакционный
политический  деятель,  член  конгресса  в  1875—1879  и  1893—
1895  гг.;  сенатор  в  1879—1889  гг.,  выступал  против  иммиграции
китайских  рабочих.
 Стр.  128.  Госпожа  Морган.  —  По-видимому,  речь  идет  о  Элис
Матильде  Морган,  вдове  умершего  в  1883  г.  Эдвина  Деннисона
Моргана,  политического  деятеля,  сенатора,  миллионера,  собравшего
известную  коллекцию  различных  произведений  искусства.
 Бретон  Жюль  (1827—1906)—французский  живописец,  создав¬
ший  ряд  картин  из  жизни  и  быта  рыбаков  своей  родины  —  Артуа.
 Жером  Жан-Леон  (1824—1904)  —  французский  живописец
и  скульптор,  представитель  академического  искусства  второй  по¬
ловины  XIX  в.
 Милле  Жан-Франсуа  (1814—1875)  —  выдающийся  француз¬
ский  художник-реалист.
 Делакруа  Эжен  (1798—1863)  —  выдающийся  французский
живописец,  крупнейший  представитель  романтического  искусства.
 Фромантен  Эжен  (1820—1876)  —  французский  живописец
и  писатель.
 Фортини  —  по-видимому,  Фортуни  Мариано  (1838—1874),
испанский  живописец  и  график.
 Самакоис  Эдуардо  (1842—1871)  —  испанский  жанровый  ху¬
дожник.  Марти,  по-видимому,  имеет  в  виду  его  картину  «Шут
XVI  века»  (1867).
 Детайль  Эдуард  (1848—1912)  —  французский  живописец-
баталист.  Сделал  ряд  зарисовок  с  натуры  во  время  франко-прус¬
ской  войны  1870—1871  гг.
 ...разгром  Франции...—  Имеется  в  виду  поражение  Франции
во  время  франко-прусской  войны  1870—1871  гг.
 Бибер  Жан-Жорж  (1840—1902)—французский  жанровый
живописец,  писатель.
 342

МЁЙСЙКА  Й  СОЕДИНЕННЫЕ  Ш^лШ
 Стр.  135.  ...об  американском  вторжении  1848  года...—  Речь
идет  о  захватнической  войне  с  Мексикой  (1846—1848),  когда  по
миру,  подписанному  2  февраля  1848  г.  в  Гуадалупе-Идальго,
к  США  отошло  более  половины  территории  Мексики.
 ...изменбй  вождя.—  Имеется  в  виду  Антонио  Лопес  де  Санта-
Ана  (1795-—1876),  мексиканский  генерал  и  политический  дея¬
тель,  четырехкратный  президент  Мексики.
 Стр.  136.  ...мирного  северянина  —то  есть  президента  Клив¬
ленда.
 Стр.  137.  Хитт  Роберт  Робертс  (1834—1906)—политиче¬
ский  деятель.  В  1881  г.  помощник  государственного  секретаря
Блейна.  Играл  видную  роль  при  решении  внешнеполитических
вопросов  в  конгрессе.
 Стр.  139.  Бейард  Томас  Френсис  (1828—1898)—политиче¬
ский  деятель,  один  из  лидеров  демократической  партии.  Государ¬
ственный  секретарь  (с  1885 	г.)  в  правительстве  президента
 Кливленда.  В  1893—1897  гг.  посол  в  Англии.
 ОТЛУЧЕНИЕ  ПАДРЕ  МАК-ГЛИННА
 Стр.  143.  Мак-Глинн  Эдуард  (1837—1900)—католический
священник,  сторонник  социальных  реформ.  С  1866  г.  священник
наиболее  населенного  прихода  св.  Стефана  в  Нью-Йорке.  Столк¬
нувшись  с  бедствиями,  нищетой  народа,  стал  ревностным  привер¬
женцем  идей  Генри  Джорджа  (см.  ниже)  и  считал,  что  единый
земельный  налог  —  универсальное  средство  от  нищеты.  В  1886  г.
агитировал  за  избрание  Генри  Джорджа  мэром  Нью-Йорка.
29  сентября  1886  г.  архиепископ  Корриган  запретил  эту  агитацию.
Мак-Глинн  не  подчинился  приказу  и  был  лишен  прихода,  а  4  июля
1887  г.  папа  отлучил  его  от  церкви.  В  течение  пяти  лет  Мак-Глинн
 343

продолжал  агитировать  в  пользу  единого  наЛоГа  и  кАжДое  воскре¬
сенье  выступал  на  митингах,  созываемых  Обществом  борьбы  с  бед¬
ностью,  первым  председателем  которого  он  был.  В  1892  г.  Ватикан
снял  отлучение.
 Стр.  144.  Гуттен  Ульрих  фон  (1488—1523)  —  немецкий  гу¬
манист,  писатель,  политический  деятель.  Автор  ряда  памфлетов,
обличающих  католическое  духовенство.
 Цвингли  Ульрих  (1484—1531)  —  швейцарский  церковный
реформатор,  гуманист,  возглавлял  одно  из  течений  антикатоличе-
ской  реформации.  Его  учение  было  радикальнее  лютеровского.
В  дальнейшем  цвинглианство  было  вытеснено  кальвинизмом,
частью  слилось  с  ним.
 Стр.  145.  ...при  Эсте,  Гонзага  и  Сфорца...—  феодальные  италь¬
янские  династии,  известные  деспотизмом  и  жестокостью.  Эсте  —
феодальный  род,  правивший  в  Ферраре  (XIII—XVI  вв.),  Моде¬
не  и  Реджо  (XIII—XVIII  вв.);  Гонзага  —  династия  тиранов  из
города  Мантуи  (1328—1708);  Сфорца  —  династия  миланских
герцогов  (XV—XVI  вв.).
 Стр.  146.  ...от  Дельф  до  Америки  —  то  есть  от  древнейших
времен  до  нынешних  дней.  В  Дельфах  (Фокида)  находился  храм
Аполлона  с  наиболее  известным  оракулом.
 Пиа-Атны.—  Кого  именно  Марти  имеет  в  виду,  выяснить  не
удалось.
 Моканна,  или  Аль-Мокана  —  прозвище  Хакима  ибн  Отта
(ум.  в  780  г.),  самозванца,  который  в  774  г.  объявил  себя  про¬
роком  в  Хоросане.
 Стр.  147.  Джагернаут  —  искаженное  Джасаннатха  (владыка
вселенной),  эпитет  бога  Вишну,  относящийся  к  статуе  в  храме
Пури.
 Стр.  149.  Общество  борьбы  с  бедностью  —  общество,  пропа¬
гандировавшее  идеи  Генри  Джорджа  (см.  ниже),  было  создано
в  США  в  восьмидесятых  годах  XIX  в.
 Стр.  154—155.  ...некогда  была  произнесена  в  деревушке  Мера,
неподалеку  от  Вормса.—  Имеется  в  виду  речь  Мартина  Лютера
 344

(1483—1546),  видного  деятеля  антикатолической  реформации,
произнесенная  им  перед  сеймом  в  Вормсе  (1521).
 ...Люгер  приколачивал  свои  тезисы  на  дверях  Виттенбергской
церкви.—  Выступления  Лютера  против  папы  и  католической
церкви  начались  с  того,  что  31  октября  1517  г.  он  прибил  на
двери  Виттенбергской  церкви  95  тезисов,  содержащих  основы
его  учения.
 Стр.  156.  Джордж  Генри  (1839—1897)  —  американский  бур¬
жуазный  экономист,  основатель  движения  за  введение  единого
земельного  налога.  Джордж  считал,  что  экспроприация  земли  у  на¬
родных  масс  —  единственная  причина  социального  неравенства,
и  полагал,  что  только  национализация  земли  буржуазным  госу¬
дарством  и  высокий  налог  на  частную  земельную  собственность
могут  положить  конец  нищете.  Свои  взгляды  Генри  Джордж  изло¬
жил  в  ряде  работ,  важнейшая  из  которых  —  популярная  книга
«Прогресс  и  бедность»  (1879).  В  США  у  Генри  Джорджа  было
много  сторонников.
 Стр.  157.  ...книгу  Джорджа...—  Имеется  в  виду  книга  «Про¬
гресс  и  бедность».
 Стр.  158.  Лев  XIII  (1810—1903)  —  с  1878  г.  римский  папа;
активно  выступал  против  рабочего  движения  и  социалистов.
 Стр.  161.  ...повторяя  жест,  которым  Вероника  отирала  пот,
струившийся  по  лицу  Христа.—  По  преданию,  Вероника  —  благо¬
честивая  женщина  в  Иерусалиме,  которая  отдала  Христу,  когда
он  шел  на  Голгофу,  свой  платок,  чтобы  отереть  пот  и  кровь,  стру¬
ившиеся  по  его  лицу.
 ТРАГИЧЕСКИЕ  СОБЫТИЯ  В  ЧИКАГО
 Очерк  посвящен  одному  из  наиболее  значительных
событий  американского  рабочего  движения  конца  XIX  века.
В  1884  г.  на  конференции  Федерации  организованных  рабочих  и
профессиональных  союзов  в  Чикаго  было  принято  решение
 345

с  первого  мая  1886  г.  ограничить  рабочий  день  восемью  часами.
В  1885  г.  это  решение  было  подтверждено,  и  рабочие  призывались
бороться  за  его  осуществление.  Движение  широко  распространи¬
лось  и  охватило  сотни  тысяч  рабочих,  квалифицированных  и  не¬
квалифицированных,  белых  и  негров.  Первого  мая  1886  г.  более
трехсот  пятидесяти  тысяч  американских  пролетариев  забастовало.
Борьба  за  восьмичасовой  рабочий  день  достигла  особой  напря¬
женности  в  Чикаго,  где  большим  влиянием  пользовалась  группа
социалистов  во  главе  с  Парсонсом.  Некоторые  предприниматели,
испуганные  размахом  движения,  пошли  на  уступки,  однако  вскоре
буржуазия  организовала  провокацию.  3  мая  1886  г.  чикагская
полиция  обстреляла  мирную  демонстрацию  рабочих.  Шесть
человек  были  убиты,  многие  ранены.  На  другой  день,  4  мая  1886  г.,
на  Хаймаркетской  площади  города  состоялся  многолюдный  ми¬
тинг  протеста  против  расстрела.  Во  время  митинга  провокатор
бросил  бомбу,  которой  было  убито  семь  полицейских,  четверо
рабочих  и  несколько  десятков  человек  ранено.  После  этого  поли¬
ция  открыла  огонь  по  безоружной  толпе.  Начались  жестокие  реп¬
рессии.  Прежде  всего  были  арестованы  наиболее  известные
руководители  чикагских  рабочих,  которых  объявили  анар¬
хистами.  Летом  1887  г.  перед  судом  предстало  восемь  че¬
ловек:  Август  Спайс  (Шпис),  Альберт  Парсонс,  Адольф  Фишер,
Георг  Энгель,  Луис  Линг,  Сэмюэл  Филден,  Михаэл  Шваб
и  Оскар  Небе.  Их  обвиняли  в  убийстве  полицейского  офицера
Дегана  и  взрыве  бомбы  на  Хаймаркете  4  мая  1886  г.  Несмотря
на  то  что,  кроме  Филдена,  который  в  момент  взрыва  бомбы
произносил  речь,  ни  один  из  обвиняемых  даже  не  присутствовал
на  митинге,  Небе  был  приговорен  к  тюремному  заключению,
а  остальные  семеро  —  к  смертной  казни.  Массовые  протесты  (не
только  в  США,  но  во  всем  мире)  против  этого  юридического
убийства  заставили  чикагские  власти  Филдену  и  Швабу  заменить
казнь  пожизненным  заключением.  Приговор  остальным  был
оставлен  в  силе.  11  ноября  1887  г.  Парсонс,  Спайс,  Энгель
и  Фишер  были  повешены.  Луис  Линг  покончил  с  собой  в  тюрьме,
 346

взорвав  во  рту  трубочку  с  динамитом.  Позднее  в  память  о  герои¬
ческих  американских  рабочих  Первое  мая  было  объявлено  между¬
народным  пролетарским  праздником.  Американская  буржуазия
объявила  рабочее  движение  1886  г.  анархистским.  В  действитель¬
ности  ни  Парсонс,  ни  другие  руководители  чикагских  рабочих  не
были  анархистами.  Они  опирались  на  массовое  движение  проле¬
тариата.  У  них  были  анархо-синдикалистские  ошибки,  но  не  они
определяли  характер  рабочего  движения  США  того  периода.
Хосе  Марти  полон  сочувствия  борьбе  чикагских  рабочих,  хотя,
под  влиянием  буржуазной  прессы  того  времени,  также  ошибочно
называет  чикагских  рабочих  лидеров  анархистами.
 Стр.  166.  Браун  Джон  (1800—1859)  —  борец  за  свободу
негров  в  США.  В  октябре  1859  г.  захватом  арсенала  в  Харперс-
Ферри  (рабовладельческий  штат  Виргиния)  хотел  начать  общее
восстание  против  рабства,  но  потерпел  неудачу.  Раненый  Браун
2  декабря  1859  г.  был  повешен.  Казнь  вызвала  глубокое  возму¬
щение  в  США  и  других  странах  и  вызвала  рост  движения,  на¬
правленного  против  рабства.
 Стр.  167.  ...злобное  неистовство  деспотичных  ирландцев,  ко¬
торые  себя  считают  хозяевами  страны,  а  немцев  и  славян  —  непро¬
шеными  вторженцами...—  Слабостью  рабочего  класса  США  было
отсутствие  в  нем  единства.  Он  был  расколот  не  только  на  рабо¬
чую  аристократию  и  остальную  рабочую  массу,  «верхи»  и  «низы»
пролетариата,  но  на  белых  и  негритянских  рабочих,  на  рабочих-
американцев  и  иммигрантов  из  различных  стран.  X.  Марти  пока¬
зывает  одну  из  сторон  этого  явления  —  разногласия  среди  рабо-
чих-иммигрантов.
 Стр.  168.  Хоуэлс  Уильям  Дин  (1837—1920)  —  американ¬
ский  писатель.
 Адлер  Феликс  (1851—1933)  —  профессор,  лектор,  основав¬
ший  в  1876  г.  в  Нью-Йорке  этическое  общество,  в  котором
читал  лекции,  принесшие  ему  известность.
 Трэйн  Джордж  Фрэнсис  (1829—1904)—американский  пред¬
приниматель,  судовладелец,  писатель,  известный  своими  весьма
 347

эксцентрическими  поступками.  В  1872  г.  сам  выставил  себя  кан¬
дидатом  в  президенты  США.  Несколько  лет  Трэйн  отказывался
говорить  и  обращался  к  окружающим  только  при  помощи  пе¬
реписки.  Чудачества  Трэйна  позволили  Марти  назвать  его  монома¬
ном  (от  мономания  —  устарелый  психиатрический  термин,  означа¬
ющий  наличие  какого-либо  одного,  частичного  душевного
заболевания,  при  котором  все  другие  стороны  умственной  жизни
нормальны).
 Стр.  169.  ...началась  война...—  Имеется  в  виду  гражданская
война  1861—1865  гг.
 Стр.  172.  ...страшным  гсйневским  троекратным  проклятием...—
Имеется  в  виду  строка  («...вовеки  проклятье  тройное  на  нем...»)
из  стихотворения  великого  немецкого  поэта  Генриха  Гейне
(1797—1856)  «Ткачи»,  написанного  после  восстания  силезских
ткачей  1844  г.
 Стр.  173.  Сен-Жюст  Луи-Антуан  (1737—1794)—деятель
французской  революции,  один  из  руководителей  якобинской  дик¬
татуры;  казнен  после  контрреволюционного  переворота  9  тер¬
мидора.
 Стр.  174.  Демулен  Камилл  (1760—1794)  —  деятель  фран¬
цузской  революции;  во  время  якобинской  диктатуры  как  сторон¬
ник  Дантона  казнен  вместе  с  ним.
 ...всемирного  фаланстера...—  Французский  социалист-утопист
Шарль  Фурье  называл  фаланстерами  огромные  дворцы,  в  которых
будут  жить  и  работать  члены  идеального  социалистического
общества.
 Стр.  175.  ...царство  террора,  описанное  Карлейлем...—  Имеется
в  виду  террор  якобинской  диктатуры  (1793—1794);  Карлейль
Томас  (1795—1881)  —  английский  буржуазный  историк,  философ,
публицист.
 Стр.  176.  Среди  пустынь,  как  некогда  на  Синае...—  По  библей¬
скому  преданию,  во  время  странствия  древних  евреев  по  пустыне
Моисей  на  горе  Синай  получил  от  бога  скрижали  с  основными  за¬
конами  для  народа  (десять  заповедей).
 348

...в  Девяносто  третьем...—  то  есть  в  1793  г.  при  якобинской
диктатуре.
 Монтесума  (ок.  1466—1520)  —  вождь  ацтеков  и  глава  индей¬
ских  племен.  Убит  во  время  захвата  Мексики  испанскими  конкис¬
тадорами.
 Стр.  178.  ...трех  газетах  различного  направления...—  Речь  идет
о  «Эларм»  (издавалась  Парсонсом),  «Арбейтер  цейтунг»  (издава¬
лась  Спайсом),  «Анархист»  (издавалась  Энгелем).
 Стр.  183.  Мост  Иоганн  (1848—1906)  —  немецкий  анархист,
проповедовавший  необходимость  немедленной  революции  без  учета
конкретной  обстановки,  сторонник  террора.  После  введения  в  Гер¬
мании  исключительного  закона  против  социалистов  (1878)  эми¬
грировал  в  Англию,  а  в  1882  г.—  в  США,  где  занимался  про¬
пагандой  анархизма.
 Стр.  184.  Декларация  независимости  —  декларация  4  июля
1776  г.,  провозгласившая  отделение  американских  колоний  от
Англии.
 Стр.  187.  ...нарушаемого  повсеместно  закона  о  восьмичасовом
рабочем  дне.  —  Такого  закона  не  было.  Речь,  по-видимому,  идет
о  том,  что  некоторые  предприниматели  под  давлением  массового
движения  ввели  у  себя  восьмичасовой  рабочий  день.
 Стр.  188.  Мак-Кормик  Сайрус  Хелл  (1809—1884)  —  амери¬
канский  предприниматель,  основавший  в  Чикаго  известный  завод
сельскохозяйственных  машин.
 Стр.  191.  «Здесь  не  Германия,  не  Россия  и  не  Испания»...—  го¬
сударства,  где  в  то  время  были  запрещены  социалистические
организации.
 Стр.  193.  Тенвиль  —  то  есть  Фукъе-Тенвиль  Антуан-Контен
(1746—1795)  —  деятель  французской  буржуазной  революции,
прокурор  революционного  трибунала.  Казнен  в  период  термидори¬
анской  контрреволюции.
 Анрио  Франсуа  (1761—1794)  —  деятель  французской  бур¬
жуазной  революции,  начальник  национальной  гвардии  во  время
 22  X.  Марти 	349

якобинской  диктатуры;  казнен  после  контрреволюционного  пере¬
ворота  9  термидора.
 Шометт  Пьер-Гаспар  (1763—1794)  —ч  деятель  французской
буржуазной  революции,  один  из  руководителей  левых  якобинцев.
 ...как  в  смутные  времена  террора  —  то  есть  террора  1793—
1794  гг.
 Стр.  198.  Трамбэлл  Лиман  (1813—1896)—юрист,  сенатор
от  штата  Иллинойс  (1855—1879),  затем  занимался  в  Чикаго
адвокатской  практикой.
 Стр.  199.  Пинкертоновское  агентство  —  частное  сыскное  агент¬
ство,  которым  пользовались  американские  монополии  для  борьбы
с  рабочим  и  социалистическим  движением.  Его  основатель  —  Ал¬
лан  Пинкертон  (1819—1884)  —  американский  частный  де¬
тектив.
 Стр.  206  ...огненную  мантию  пророка  Илии...—  По  библейско¬
му  преданию,  пророк  Илия  был  взят  живым  на  небо  и  вознесся  на
огненной  колеснице.
 ...видение  праведников,  ходивших,  не  сгорая,  в  пещи  раскален¬
ной.—  Имеется  в  виду  библейская  легенда  о  чудесном  спасении
трех  юношей,  которых  за  отказ  поклониться  истукану  вавилон¬
ский  царь  Навуходоносор  бросил  в  пылающую  печь.
 ВЕЧЕР  БЛЕЙНА
 Стр.  223.  Блейн  Джеймс  был  в  то  время  государственным
секретарем.  Очерк  посвящен  одному  из  предвыборных  митингов
республиканской  партии  во  время  кампании  1888  г.,  в  результате
которой  президентом  был  избран  республиканец  Гаррисон.  Кан¬
дидатом  от  демократической  партии  был  Кливленд.
 Стр.  224.  ...те,  кто  лишен  родины.—  Имеются  в  виду  полити¬
ческие  эмигранты,  в  частности  кубинцы.
 Стр.  225.  ...тариф  идет  нам  на  пользу  —  то  есть  таможенный
тариф.  Во  время  избирательной  кампании  1888  г.  республиканцы
выступали  за  протекционизм,  демагогически  заявляя: 	«Высокие
 350

Тарифы  —  вЫсоКай  заработная  АлаТа».  6  действительности  вТО
отвечало  интересам  монополий.
 Стр.  226.  Форейкер  Джозеф  Бенсон  (1846—1917)  —  поли¬
тический  деятель,  губернатор  штата  Огайо  (с  1883  г.),  сенатор.
Марти,  называя  Форейкера  врагом  южан,  имеет  в  виду  следую¬
щий  инцидент:  в  1887  г.  президент  Кливленд  приказал  возвра¬
тить  южным  штатам  взятые  во  время  гражданской  войны  боевые
знамена.  Форейкер  решительно  заявил:  «Ни  одно  знамя  мятежни¬
ков  не  будет  возвращено,  пока  я  губернатор».
 Стр.  228.  ...монополии,  которые  относятся  к  стране,  как  к  ца¬
рю  Мидасу...—  то  есть  думают  только  о  наживе.  Мифический  фри¬
гийский  царь  Мидас  получил  от  богов  дар  обращать  в  золото  все,
к  чему  он  прикасался.  Ему  грозила  голодная  смерть,  так  как
и  пища  обращалась  в  золото.
 Стр.  229.  Уэбстер  Даниэль  (1782—1852)  —  политический
деятель,  выступавший  против  южных  штатов  главным  образом  по
вопросам  внешней  политики.  Наиболее  известна  его  речь  (1830  г.)
о  продаже  государственных  земель  на  западе  и  о  Соединенных
Штатах  как  единой  державе.  На  эту  речь  часто  ссылались
в  1861  г.,  доказывая  необходимость  единства  США.
 Эвартс  Максуэлл  (1818—1901)—американский  политический
деятель,  юрист,  в  1877—1888  гг.  государственный  секретарь  США.
 ИЗ  СТАТЬИ  «КАК  СОЗДАВАЛСЯ  НОВЫЙ  ГОРОД
В  СОЕДИНЕННЫХ  ШТАТАХ»
 Стр.  231.  Семинолы  продали  свою  землю...—  Семинолы,  племя
североамериканских  индейцев,  жили  в  XVIII  в.  на  полуострове
Флорида.  После  занятия  Флориды  США  семинолы  (1823  г.)  были
поселены  в  резервацию,  а  потом  обманом  и  насилием  их  застави¬
ли  «продать»  свои  земли  и  уйти  за  Миссисипи  на  индейскую
территорию.  С  1835  по  1842  г.  семинолы  большей  частью  были
истреблены.
 22* 	351

ИНОСТРАННАЯ  ПОЛИТИКА  ДЙДЙ  СЭМА
 Стр.  240.  ...статьям  о  Гаити,  Санто-Доминго,  Самоа  и  Берин¬
говом  проливе...—  Имеются  в  виду  статьи  в  американской  печати,
связанные  с  возросшей  экспансией  США  на  Тихом  океане.  Пра¬
вящие  круги  США  стремились  захватить  важные  стратегические
пункты  на  Тихом  океане,  в  частности  остров  Гаити,  на  котором
расположены  две  республики:  Гаити  и  Санто-Доминго.  С  семиде¬
сятых  годов  XIX  в.  шла  борьба  за  Самоа  —  важную  базу  на
пути  к  Азии.  Многолетнее  соперничество  США,  Англии  и  Гер¬
мании  привело  в  1889  г.  к  установлению  трехстороннего  протек¬
тората  (кондоминиума)  этих  держав  над  Самоа.  Экспансия  аме¬
риканских  капиталистов  на  севере  Тихого  океана,  у  берегов
России,  приняла  форму  браконьерских  рыбных  промыслов  в  рай¬
оне  Командорских  островов,  Охотского  моря  и  Берингова  пролива.
В  1889  г.  в  Берингово  море  была  отправлена  американская  фло¬
тилия,  что  вызвало  протесты  русского  правительства  и  ряд  инци¬
дентов,  получивших  широкий  отклик  в  прессе.
 Стр.  241.  Берлинская  конференция  (ноябрь  1884  —  февраль
1885 	г.)  —  конференция  четырнадцати  держав,  в  том  числе
 США,  по  вопросам,  связанным  с  разделом  Африки.
 Кэртис  Джордж  Уильям  (1824—1892)  —  журналист,  публи¬
цист,  оратор,  аболиционист,  один  из  лидеров  республиканской
партии,  сторонник  реформы  гражданской  службы  (председатель
Национальной  ассоциации  реформы),  сторонник  женского  равно¬
правия,  выступал  против  монополий.  «Харпере  Уикли»  редакти¬
ровал  с  1863  г.
 Стр.  242.  ...поверженной  Ирландии...—  В  восьмидесятых  годах
борьба  ирландского  народа  против  английского  владычества  при¬
няла  различные  формы:  парламентской  борьбы  за  автономию,
крестьянской  борьбы  за  землю,  террористической  борьбы.  Анг¬
лийское  правительство  свирепо  подавляло  движение.
 ...в  сердце  сипаев.—  Сипаи  —  солдаты  англо-индийской  ар¬
мии,  которые  в  1857—1859  гг.  приняли  активное  участие  в  на-
 352

цйойалЬном  народном  восстании  против  английского  владычества
(оно  неточно  называется  восстанием  сипаев),  жестоко  подавленном
английскими  колонизаторами.
 Стр.  243.  ...девятнадцать  лет  тому  назад  купить  у  русских  их
права  на  часть  территории  Северной  Америки...—  Речь  идет  о  по¬
купке  США  полуострова  Аляски  за  7,2  миллиона  долларов  золо¬
том.  Договор  об  этом  был  подписан  30  марта  1867  г.,  то  есть  за
двадцать  два  года  до  появления  статьи  Марти.
 Стр.  244.  ...обоих  гаитянских  государств...—  то  есть  республики
Гаити  и  Санто-Доминго.
 Ипполит  —  генерал,  восставший  против  законного  правитель¬
ства  республики  Гаити  и  при  поддержке  США  свергнувший  пре¬
зидента  Лежитима.
 Стр.  245.  Аежитим  Франсуа  Дени  —  военный  и  политический
деятель  республики  Гаити,  с  1888  г.  президент.  После  гражданской
войны,  в  которой  был  разбит  мятежным  генералом  Ипполитом,
эмигрировал  на  остров  Ямайку;  вернулся  на  родину  после  амни¬
стии  1896  г.
 ...индейские  вожди,  думавшие  использовать  Кортеса  в  борьбе
против  своих  врагов...—  Конкистадор  Эрнандо  Кортес  (1485—1547)
захватил  в  1519—1521  гг.  Мексику,  использовав  разногласия,
существовавшие  среди  вождей  индейских  племен.
 СОЕДИНЕННЫЕ  ШТАТЫ  АМЕРИКИ
 Стр.  246.  ...открылся  университет  Кларка...—  В  городе  Ворче¬
стер  (Массачусетс)  американским  промышленником,  филантропом
Джонасом  Джилманом  Кларком  (1815—1900)  был  основан  уни¬
верситет  (1887),  получивший  наименование  университет  Кларка.
Официальное  открытие  состоялось  в  1889  г.
 Стр.  247.  ...неразрезанным  томом  Мюллера  и  наполовину
перелистанным  Деллингером.  —  По-видимому,  имеются  в  виду
 353

йеМёЙкйе  учейыь  физиологи  МюлЛер  Йогаййес  Петер  (1801—
1858)  и  Деллингер  Игнац  (1770—1841).
 Стр.  248.  В  Дакоте,  новом  штате...—  В  1889  г.  на  территории
Дакота  были  созданы  два  штата:  Северная  Дакота  и  Южная
Дакота.
 Стр.  249.  ...трубный  глас  реформы.—  Речь  идет  о  реформе
гражданской  службы.  Еще  в  1883  г.  правительство  президента
Артура  провело  закон  «О  гражданской  службе»,  запрещавший
раздачу  должностей  за  услуги,  оказанные  во  время  избирательной
кампании.  Для  приема  на  государственную  службу  была  создана
специальная  комиссия,  введены  экзамены  для  чиновников.  Одна¬
ко  злоупотребления  не  были  искоренены.  Правительство  Клив¬
ленда  после  выборов  1884  г.  изгнало  из  аппарата  республиканцев
и  заменило  их  людьми  своей  партии.  Это  вызвало  оживление
борьбы  за  дальнейшее  проведение  в  жизнь  реформы  гражданской
службы.
 ...«серебряный  оратор»  Джордж  Уильям  Кэртис  (см.  приме¬
чание  к  стр.  241).—  Был  прозван  так  за  то,  что  поддерживал
требования  мелких  предпринимателей  и  западных  фермеров  о  вы¬
пуске  «дешевых»  бумажных  и  серебряных  денег.  Будучи  республи¬
канцем,  Кэртнс  голосовал  за  демократа  Кливленда,  так  как  респуб¬
ликанского  кандидата  Блейна  считал  продажным  политиком.
 Стр.  250.  ...на  праздновании  столетия  приснги...—  30  апреля
1889  г.  Генри  Кодмен  Поттер  выступил  с  речью  в  защиту  чест¬
ности  в  общественных  делах,  воспользовавшись  для  этого  тор¬
жественным  празднованием  столетия  принесения  присяги  первым
президентом  США  Вашингтоном.  Выступление  епископа  Поттера
произвело  сенсацию.
 ...растет  партия  реформы.—  Имеется  в  виду  реформа  таможен¬
ных  тарифов.  Требование  снижения  таможенных  пошлин,  прежде
всего  на  предметы  продовольствия  и  первой  необходимости,  было
тогда  популярным.  После  победы  республиканцев  был  принят  так
называемый  тариф  Мак-Кинли,  повысивший  в  интересах  трестов
ввозные  пошлины  на  пятьдесят  процентов.
 354

Фремонт  Джон  (1813—1890)  —  исследователь-географ,  по¬
литический  деятель,  противник  рабства;  кандидат  в  президенты
от  республиканской  партии  в  1856  г.  Участвовал  в  гражданской
войне.  С  1878  по  1883  г.  губернатор  Аризоны.
 Стр.  251.  ...будет  нашим  президентом  в  тысяча  восемьсот  девя¬
носто  втором  году!  —  Кливленд  действительно  был  избран  прези¬
дентом  США  в  1892  г.
 Стр.  252.  ...воспитанники  Франции...—  На  Гаити  сохранились
связи  с  Францией,  которой  ранее  принадлежал  остров.
 Стр.  253.  Дуглас  Фредерик  (1817—1895)  —  настоящее  имя:
Фредерик  Август  Вашингтон  Байли.  Фамилию  «Дуглас»  принял
после  освобождения  от  рабства.  Журналист,  оратор,  аболиционист,
участник  гражданской  войны.  В  1889—1891  гг.  посол  США  в
Санто-Доминго.
 ...замышлялась  аннексия  Санто-Доминго.—  Экспансионистские
круги  США  в  1867—1868  гг.  пытались  захватить  Санто-Доминго;
государственный  секретарь  Стюард  сначала  вел  переговоры  об
аренде  части  территории,  а  затем  о  покупке  всего  Санто-Доминго.
В  1869  г.  президент  Грант  заключил  соглашение  с  диктатором
Санто-Доминго  Беецом  о  покупке  за  полтора  миллиона  долларов
значительной  части  острова.  Сделка  не  состоялась,  так  как  кон¬
гресс  не  ратифицировал  соглашения.
 Стр.  255.  Не  вспоминая  о  Техасе...—  то  есть  об  аннексии  Те¬
хаса  после  войны  1846—1848  гг.
 Стр.  256.  ...в  дни  Панамериканского  конгресса!  —  Наряду
с  доктриной  Монро,  идея  панамериканизма  —  якобы  общности
интересов  Северной  н  Южной  Америки,  вытекающих  из  их  гео¬
графического  положения,—  служила  для  США  идеологическим
обоснованием  притязаний  на  гегемонию  над  американским  конти¬
нентом.  Это  было  также  средством  борьбы  с  английским  влиянием
в  Латинской  Америке.  Первым  чувствительным  ударом  по  преоб¬
ладающему  положению  Англии  и  явилась  созванная  по  инициативе
США  в  Вашингтоне  Панамериканская  конференция  (октябрь
1889—апрель  1890  г.).  Председательствовал  на  конференции
 355

государственный  секретарь  Блейн.  Он  стремился  добиться
создания  панамериканского  таможенного  союза,  но  это  ему  не
удалось.
 Гаррисон  Бенджамин  (1833—1901)  —  двадцать  третий  прези¬
дент  США  (1889—1893),  республиканец,  ставленник  промышлен¬
ной  и  финансовой  олигархии.
 Стр.  257.  \индом  Уильям  (1827—1891)  —  политический  дея¬
тель,  сенатор  от  Миннесоты  (с  1865  г.),  министр  финансов  в  пра¬
вительстве  Гаррисона  с  1889  г.  Сторонник  высоких  таможенных
пошлин,  экспансионист,  связан  с  железнодорожными  компаниями.
 Дэйвис  Генри  Гессуэй  (1823—1916)  —  сенатор,  делегат  США
на  первом  и  втором  Панамериканских  конгрессах.
 ГЕНЕРАЛ  ГРАНТ
 Стр.  264.  ...во  время  войны  с  Мексикой...—  то  есть  в  1846—
1848  гг.
 Стр.  265.  ...в  лагере  побежденных  конфедератов  с  Аппомат-
токса...  —  то  есть  сторонников  северян,  столицей  которых  продол¬
жал  оставаться  город  Вашингтон,  и  мятежных  южан,  объединив¬
шихся  во  время  гражданской  войны  в  Конфедерацию  южных
штатов.  При  Аппоматтоксе  9  апреля  1865  г.  главнокомандующий
армией  южан  генерал  Ли  Роберт  Эдвард  (1807—1870)  сдался
генералу  Гранту.
 Стр.  266.  ...Джонсон,  сдавший  Атланту...—  Джонсон  Джозеф
Эгглестон  (1807—1891)  —  генерал  южан.  Атланта,  столица  штата
Джорджии,  была  взята  северянами  2  сентября  1864  г.  после
сорокадневной  осады.
 Бакнер,  в  бою  за  форт  Донелсон  отдавший  Г  ранту  семнадцать
тысяч  пленных...—  Бакнер  Симон  Боливар  (1823—1914)  —  генерал
южан.  Форт  Донелсон  —  важный  укрепленный  пункт  в  штате  Тен¬
несси,  капитулировал  16  февраля  1862  г.
 Стр.  267.  Виксберг  —  укрепленный  пункт  южан  на  Миссисипи,
 356

выше  Нового  Орлеана;  за  упорную  оборону  в  1862—1863  гг.
прозван  «американским  Севастополем»;  сдан  3  июля  1863  г.
 Чаттануга  —  город  в  штате  Теннесси,  у  которого  в  сен¬
тябре  —  ноябре  1863  г.  происходили  ожесточенные  бои.
 Стр.  268.  ...Техас  присоединяется  к  Северному  Союзу.—
Захват  Соединенными  Штатами  принадлежавшего  Мексике  Теха¬
са  (декабрь  1845 	г.)  —  один  из  основных  поводов  к  войне
 с  Мексикой.
 Ван  Бюрен  Мартин  (1782—1862)  —  восьмой  президент  США
в  1837—1841  гг.
 Полк  Джеймс  Нокс  (1795—1862)  —  одиннадцатый  президент
США,  в  1845—1849  гг.
 Ариста  Мариано  (1802—1855)  —  мексиканский  генерал,  пре¬
зидент  Мексики  в  1851—1853  гг.
 Стр.  269.  Тэйлор  Захарий  (1784—1850)  —  американский  ге¬
нерал.
 Стр.  274.  Гаррисон  Уильям  Ллойд  (1805—1879)  —  один  из
наиболее  решительных  борцов  за  освобождение  негров;  основал
в  1831  г.  еженедельный  аболиционистский  журнал  «Либерейтор»,
выходивший  до  1865  г.
 ...способствовал  созданию  «партии  свободы»...—  Уильям  Гарри¬
сон  организовал  Американское  общество  борьбы  с  рабством,
которое  отрицало  необходимость  восстания  рабов,  призывало
к  умиротворению  и  разделу  США  на  Южное  и  Северное  государ¬
ства.  В  1840  г.  это  общество  раскололось  и  наиболее  последова¬
тельные  аболиционисты  объединились  в  партию  свободы  с  ради¬
кальной  программой  борьбы  против  рабства.  Упомянутые  шесть¬
десят  две  тысячи  пятьсот  голосов  были  поданы  за  кандидата
партии  свободы  во  время  президентских  выборов  1844  г.  Партия
свободы  просуществовала  до  1854  г.  В  том  же  году  из  буржуазно¬
фермерских  элементов  старых  партий  (демократической  и  вигов)
и  членов  других  аболиционистских  организаций,  в  том  числе  и
партии  свободы,  возникла  республиканская  партия.  Ее  и  имеет
 357

в  виду  X.  Марти,  говоря  о  голосах  1856  г.  и  избранном  в  1860  г.
президенте  Линкольне.
 Стр.  275.  Джексон  Эндрью  (1767—1845)—седьмой  прези¬
дент  США,  в  1829—1837  гг.
 Уилмот  Дэвид  (1814—1868)—политический  деятель,  сто¬
ронник  Линкольна.
 Филлипс  Уэнделл  (1811  —1884)  —  американский  аболицио¬
нист  и  историк.
 Стр.  276.  Калифорния  была  принята  конгрессом  США  в  Союз
как  свободный  штат  9  сентября  1850  г.
 Кэлхун  Джон  Колдуэлл  (1782—1850)  —  американский  реак¬
ционный  политический  деятель,  вице-президент  в  1824  г.
 Клей  Генри  (1777—1852)  —  политический  деятель,  конгрес¬
смен,  сенатор,  государственный  секретарь  в  правительстве  прези¬
дента  Адамса  в  1825—1828  гг.
 Дипломатические  представительства  Юга,  собравшиеся  в  Евро¬
пе,  опубликовали  проекты  расширения  рабовладельческой  террито¬
рии...—  В  1854  г.  три  посла  США:  Бьюкенен  (Лондон),  Сулле
(Мадрид)  и  Мэзон  (Париж)  —  на  встрече  в  Остенде,  а  затем  в  Па¬
риже  обсуждали  положение  на  Кубе  и  выработали  так  называемый
Остендский  манифест,  направленный  против  освобождения  рабов
и  рекомендовавший  аннексию  Кубы.  Как  слишком  откровенный  он
был  дезавуирован  правительством  США.
 Стр.  277.  ...Южная  Каролина,  а  с  ней  еще  одиннадцать  шта¬
тов,  отделяется;  собравшись  на  конгресс,  они  провозглашают
Конфедерацию  американских  штатов...—  Конвент  Южной  Кароли¬
ны  принял  решение  о  выходе  из  Союза  20  декабря  1860  г.;
к  1  февраля  1861  г.  такие  же  решения  приняли  еще  шесть  шта¬
тов  (Алабама,  Миссисипи,  Флорида,  Джорджия,  Луизиана,
Техас),  а  уже  после  начала  военных  действий  еще  четыре  южных
штата  —  Виргиния,  Арканзас,  Северная  Каролина  и  Теннесси.
4  февраля  1861  г.  представители  отделившихся  штатов  в  городе
Монтгомери  (Алабама)  провозгласили  создание  Конфедерации
южных  штатов,  президентом  которой  был  избран  реакционный
 358

политический  деятель,  крупный  плантатор  Джефферсон  Дэй¬
вис  (1808—1889).
 Форт  Самтер  занимал  выгодное  стратегическое  положение
при  входе  в  бухту  Чарлстона  (столицы  Южной  Каролины).  Ма¬
ленький  гарнизон  форта  остался  верным  Союзу.  13  апреля
крупные  силы  мятежников  захватили  форт.  Это  положило  начало
войне.  15  апреля  1865  г.  Линкольн  объявил  о  наборе  75  тысяч
добровольцев.
 В  Белом  доме  восседает  дровосек...—  Речь  идет  о  Линкольне,
который  в  молодости  сменил  много  профессий  и  в  том  числе  быХ
дровосеком.
 Мак-Клеллан  Джордж  Бринтон  (1826—1885)—главнокоман¬
дующий  войсками  северян  в  начальный  период  гражданской  войны
(1861—1862),  тайио  сочувствовал  южанам  и  стремился  к  компро¬
миссу  с  ними.  В  1864  г.  на  президентских  выборах  выступал  про¬
тив  Линкольна,  но  потерпел  поражение.
 Стр.  279.  ...за  одну  зиму  между  реками  Рапидан  и  Джеймс.—
Речь  идет  о  кампании  1864  г.
 ...объявил  вольными  четыре  миллиона  рабов...—  Речь  идет  о
знаменитой  прокламации  Линкольна,  опубликованной  22  сентяб¬
ря  1862  г.  и  объявлявшей,  что  с  1  января  1863  г.  рабы—негры
южных  штатов  освобождаются  без  выкупа  (и  без  земли).
 Стр.  283.  Томас  Аллен  (1830—1907)—генерал  южан,  капи¬
тулировавший  в  1865  г.
 Стр.  287.  ...устремляется...  к  Джексону...—  Город  в  штате  Мис¬
сисипи,  у  которого  12  мая  1863  г.  произошло  сражение.
 Стр.  289.  Альварадо  Педро  де  (1485—1541)  —  испанский  кон¬
кистадор,  сподвижник  Кортеса  при  покорении  Мексики.
 Стр.  298.  Джонсон  Эндрью  (1808—1875)  —  реакционный  по¬
литический  деятель,  избран  в  1864  г.  вице-президентом,  после
убийства  Линкольна  —  президент  (1865—1869).
 ...распоряжается  всем  военным  аппаратом  страны...—  Грант
был  назначен  военным  министром  в  августе  1867  г.
 ...сенат  не  одобрил  президентскую  деятельность  Джонсона.—
 359

Политика  президента  Джонсона,  стремившегося  к  примирению
с  побежденными  южными  штатами  и  возвращению  их  в  Союз,
вызвала  массовые  протесты  в  народе  и  конгрессе,  а  24  февраля
1868  г.  палата  представителей  приняла  резолюцию  о  предании
Джонсона  суду  за  нарушение  конституции.  Для  осуждения  прези¬
дента  в  сенате  не  хватило  одного  голоса.
 Стр.  299.  Уид  Тэрлоу  (1797—1882)  —  политический  деятель
и  журналист.
 Бьюкенен  Джеймс  (1791—1868)—государственный  секре¬
тарь  в  1845—1849  гг.,  президент  США  в  1857—1861  гг.
 Стр.  301.  Розенкранц  Уильям  Старк  (1819—1898)—амери¬
канский  генерал,  сражавшийся  на  стороне  северян,  потерпел  пора¬
жение  при  Чаттануге.
 Стр.  305.  ...коммерсанта  он  назначает  министром  финансов...—
Имеется  в  виду  Александр  Тэрни  Стюарт  (1803—1876),  фабри¬
кант,  миллионер,  особенно  нажившийся  во  время  гражданской
войны.  В  1869  г.  был  назначен  министром  финансов,  но  назначе¬
ние  было  опротестовано  как  противоречащее  закону  1789  г.,
запрещающему  предпринимателю  занимать  должность  министра
финансов.
 ...одного  из  своих  преданных  друзей...  делает  государственным
секретарем...—  Речь  идет  о  Уошборне  Элью  Бенджамине  (1816—
1887),  политическом  деятеле;  с  5  августа  1869  г.—  государствен¬
ный  секретарь  США,  затем  американский  посол  в  Париже.
В  1861  г.  Уошборн  предложил  назначить  Гранта  командиром
бригады  волонтеров.
 ...темного  дельца  —  морским  министром...—  Имеется  в  виду
Бор  Александр  Эдвард  (1809—1880),  финансист,  спекулянт;  один
из  первых  использовал  дипломатическую  поддержку  для  защиты
американских  интересов  за  границей.  В  1848—1860  гг.—  пред¬
седатель  коммерческого  банка,  участник  железнодорожных  спеку¬
ляций.  Во  время  гражданской  войны  поддерживал  Линкольна,
подружился  с  Грантом.  Назначен  морским  министром  в  1869  г.,
но  вскоре  оставил  этот  пост.
 360

Стр.  307.  Самнер  Чарлз  (1811—1874)  —  сенатор,  противник
рабства,  один  из  организаторов  республиканской  партии;  высту¬
пил  с  резкими  нападками  на  президента  Гранта  при  обсуждении
вопроса  об  аннексии  Санто-Доминго.
 Стр.  308.  ...как  в  первый,  так  и  во  второй  президентский  срок
Гранта...—  то  есть  в  1869—1873  и  1873—1877  гг.
 Стр.  309.  ...триумф  его  кругосветного  путешествия...—  После
ухода  с  поста  президента  Грант  в  мае  1877  г.  вместе  с  семьей
выехал  из  Филадельфии  в  кругосветное  путешествие,  из  которого
возвратился  осенью  1879  г.
 Стр.  312.  Хэнкок  Уинфилд  Скотт  (1824—1886)  —  генерал
и  политический  деятель,  участник  гражданской  войны  1861—
1865  гг.  В  1880  г.  был  кандидатом  в  президенты  от  демократип
ческой  партии,  но  потерпел  поражение.
 ...Грант  писал  историю  гражданской  войны...—  В  последние
годы  жизни  Грант  опубликовал  статью  о  сражении  при  Шайло,
а  затем  и  другие  статьи.  Издательство  «Уэбстер  компани»,  одним
из  компаньонов  которого  был  Марк  Твен,  предложило  Гранту,  уже
во  время  его  тяжелой  болезни  (у  Гранта  был  рак  горла),  издать
его  мемуары.  «Личные  воспоминания  Улисса  Гранта»  вышли  в  двух
томах  в  1885—1886  гг.

СОДЕРЖАНИЕ
 В.  Столбов.  Хосе  Марти  —  публицист 	5
 СЕВЕРОАМЕРИКАНСКИЕ  СЦЕНЫ
 Кони-Айленд.  Перевод  П.  Глазовой  	27
 Рождественские  праздники.  Перевод  Р.  Аинцер  ... 	38
 Призовой  бокс.  Перевод  Р.  Аинцер 	50
 Письмо  из  Нью-Йорка.  Перевод  Р.  Аинцер 	59
 Джесс  Джеймс  —  знаменитый  бандит.  Перевод  Р.  По-
 хлебкина 	69
 Таможенная  битва.  Перевод  Р.  Аинцер  	74
 Охранительная  торговая  политика  означает  разорение.
 Перевод  П.  Г  лазовой 	80
 Нью-Йорк  летом.  Перевод  П.  Глазовой  	85
 Театральный  сезон  в  Нью-Йорке.  Марк  Твен.  Пере-
 вод  П.  Глазовой 	92
 Волнения  среди  индейцев.  Перевод  Р.  Аинцер  .... 	107
 Морской  министр  Уитни.  Политика  нападения.  Яере-
 вод  И.  Триста 	111
 Грандиозный  скандал.  Перевод  А.  Ауръе 	118
 Революция  труда.  Перевод  Р.  Аиниер  	125
 Мексика  и  Соединенные  Штаты.  Перевод  И.  Триста 	134
 Отлучение  падре  Мак-Глинна.  Перевод  П.  Глазовой 	143
 362

Трагические  события  в  Чикаго.  Перевод  П.  Глазовой  165
Снежная  буря  в  Нью-Йорке.  Перевод  П.  Глазовой  .  .  212
 Вечер  Блейна.  Перевод  Р.  Линцер 	223
 Из  статьи  «Как  создавался  новый  город  в  Соединенных
 Штатах».  Перевод  Н.  Трауберг  	231
 Иностранная  политика  дяди  Сэма.  Перевод  П.  Глазовой  240
Соединенные  Штаты  Америки.  Перевод  Р.  Линцер  .  246
 Лонгфелло.  Перевод  Р.  Линцер 	259
 Генерал  Грант.  Перевод  Л.  Липман  и  А.  Поливановой  .  264
Поэт  Уолт  Уитмен.  Перевод  Н.  Трауберг 	314
 Комментарии  М.  Рабиновича 	331

Хосе  Марти
СЕВЕРОАМЕРИКАНСКИЕ  СЦЕНЫ
 Редактор  М.  Филиппова
Художественный  редактор  Д.  Ермоленко
Технический  редактор  3.  Евдокимова
Корректор  А.  Шлейфер
 Сдано  в  набор  14/1Х  1962  г.  Подписано
к  печати  29/1  1963  г.  А  01917.  Бумага
70Х108*/з2-  11.38  печ.  л.  15,58  уел.  печ.  л.
13,04  уч.-изд.  л.  Тираж  50  ООО  экз.
Заказ  1313.  Цена  43  коп.
 Гослитиздат
Москва,  Б-66,  Ново-Басманная,  *9
 Полиграфкомбинат  нм.  Я.  Коласа
Главнздата  Министерства  культуры  БССР,
Минск,  Красная,  23.