МИХАИЛ МИХЕЕВ
’	/„%< .-А»*
КОТОРАЯ ШТ

МИХАИЛ МИХЕЕВ
КОТОРАЯ ЖДЕТ
Фантастика
ЗАПАДНО-СИБИРСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
Новосибирск 1966
Р2
М 69
МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ МИХЕЕВ
КОТОРАЯ ЖДЕТ
Для старшего школьного возраста
Редактор Н. С. Семенова'. Художник Э. С. Гороховский.
Художественный редактор В. П. М и н к о. Технический редактор Г. М.
Субботина, Корректоры Р. Э. В и л ь н е р, Т. В. Ку р кч ияиц,
В А. Просвирина.
Сдано в набор 19 мая 1966 г. Подписано к печати 29 июля
1966 г. формат 84х'08/32 =1,5 бум. л. 5,04 Печ. л. 6,4 изд. л.
Тираж 15000. МН 06097 Цена 16 коп.
Западно-Сибирское книжное издательство, Новосибирск, Крас-
ный проспект 3. Заказ №85. Типография №1, Новосибирск.
Красный проспект, 22.
В белом небе возникнет стремительный след,
Будет спуск протекать по спиралям крутым,
Я вернусь постаревшим на тысячу лет
И таким же, как прежде, почти молодым,^*
Город праздновал День Пл анетол етчиков.
Его многомиллионное население вечером вышло на ули-
цы. Люди заполнили парки, бульвары, стадионы. Толпа-
ми стояли у громадных экранов уличных телевизоров.
Сидели за столиками закусочных автоматов. Просто бро-
дили по зеленым аллеям бульваров, слушали музыку.
И ждали...
Все свои сообщения Верховный Совет Звездоплава-
ния обычно приурочивал к этому дню...
* Стихи в эпиграфах из поэмы Е. Лучковского <Про любовь».
3
Разноцветные, юркие, как мыши, электробусы бес-
шумно сновали по улицам. Их было множество, но пеше-
ходы безбоязненно пересекали улицы — скорость элек-
тробусов была невелика. Постановление о снижении ско-
рости ввели сравнительно недавно. Человечество умнело
быстро, но мудрым делалось медленно и не сразу дошло
До истины: глупо убыстрять темп своей жизни до такой
степени, что каждую секунду рискуешь эту жизнь поте-
рять. Рациональная планировка городов, разумные усло-
вия общественной жизни избавляли горожан от необхо-
димости совершать ежедневные многокилометровые по-
ездки. Люди постепенно отвыкали от излишней суеты и
торопливости и научились ходить пешком.
Впрочем, кто очень спешил, мог спуститься в метро.
Город протянулся более чем на сто километров, но под-
земный электропоезд пробегал это расстояние — с тре-
мя остановками — за пятнадцать минут...
Городские аэродромы ежедневно принимали и отправ-
ляли около сотни воздушных кораблей. Трассы их про-
ходили далеко за городом. Шум реактивных моторов
уже не беспокоил горожан, небо было ясное и чистое,
ни один дымный след не перечеркивал его голубизну.
Нарушать этот порядок разрешалось один раз в год,
в День Планетолетчиков, и единственному в мире ко-
раблю...
Он летел-медленно, тускло поблескивая в лучах за-
ходящего солнца,— старый огромный планетолет. Из его
кормовых дюз с грохотом вырывались длинные красивые
языки пламени, но сам он плыл тихо и спокойно, как ста-
ринный дирижабль. Он шел не на тяге реактивных мото-
ров— мощные вертикальные винты, невидимые из-за
корпуса, поддерживали его в воздухе и двигали вперед.
Грохочущее пламя из дюз было декоративным.
Да и сам планетолет оставался только праздничной
декорацией. Закопченный, изъеденный космической пы-
лью, с обгорелыми и помятыми дюзами — старый вете-
ран эпохи начала освоения Космоса. Когда-то на нем
люди впервые долетели до Луны и вернулись обратно.
По тем временам это был трудный и опасный полет.
Сейчас на Луну еженедельно ходили грузо-пассажир-
ские корабли, и школьники писали сочинения на тему:
«Что я видел на Луне».
За прошедший век люди побывали на многих плане*
тах солнечной системы. Новые, современные звездолеты
4
уже штурмовали бездны Галактики Звездолетчики поки-
дали Землю и надолго терялись в бесконечном океане
Космоса. Их терпеливо ждали на Земле. Некоторых не
ждали. На гранитном обелиске Вечной Славы прибавля-
лись начертанные золотом новые имена...
Уже поздно вечером динамики передали сообщение
Совета Звездоплавания. Оно было кратким, категориче-
ски ясным и, как всегда, породило много разговоров,
беспокойств и сомнений.
Каждому жителю Земли стало известно, что через
месяц с Центрального Космодрома в далекий поиск в
Глубины Галактики отправится новейший звездолет «По-
ток». Он проведет в пути десять лет, но вернется, когда
по земным часам пройдут уже два с половиной столетия.
Экипаж звездолета — двенадцать человек.
Командир корабля и его заместитель — опытные кос-
монавты, уже побывавшие на планетах солнечной си-
стемы. Остальные десять человек — молодежь, воспи-
танники Высшей Школы Звездолетчиков..,
2
Он ушел. Туда, в синеву..,
В небо ввинчены тополя,
По антеннам струится ток,
Вслед бежит по орбите Земля
Словно хочет позвать: «Сынок'»
Высшая Школа Звездолетчиков... Единственная шко^
ла на Земле, которая готовила космонавтов для особо
трудных полетов. Это была самая суровая из школ...
однако желающих попасть в нее находилось много.
Предварительные медицинские комиссии ежегодно
обследовали несколько сот человек. Из них Специальная
комиссия при Высшей Школе отбирала ровно пятьдесят
для зачисления на первый курс. Принимались юноши с
отличными способностями, с отменным здоровьем и без-
укоризненно настроенной нервной системой. На нервную
систему и волевые качества обращалось особое внима-
ние. В прошедшие века — судя по старинным романам —
часто употреблялись слова: «железная воля... нервы кре-
пости стали...» Такие определения не были в ходу среди
членов Специальной комиссии. Они знали, что прочности
всех земных материалов давно высчитаны и занесены в
соответствующие таблицы; пределы возможностей нерв-
ной системы человека не поддавались точному измере-
нию. Часто там, где гнулась и рвалась легированная
5
сталь космолетных кораблей, воля и выдержка человека
оставались несокрушимы.
С первого года обучения в Школе Звездолетчиков
начинались тренировки, проверки волевых качеств кур-
сантов.
Испытания на центрифугах...
Испытания в кабинах ориентировок...
Испытания в камерах вибрационных, тепловых, зву-
кошумовых...
Испытания в самой безобидной, самой тихой и самой
страшной камере полной изоляции, где исключались все
внешние раздражители и через несколько суток — менее
недели — человек мог сойти с ума.
Это была школа суровых и даже жестоких дисцип-
лин. Иной она быть и не могла. Она готовила к поединку,
к схватке с самым безжалостным, самым коварным чу-
довищем Вселенной — с Бесконечностью Космоса. И че-
ловек— жалкий микроскопический кусочек пульсирую-
щей протоплазмы — мог противопоставить неизмеримой
Бесконечности Космоса только неизмеримую мощность
своего Духа. И часто он побеждал...
Испытания... занятия... тренировки... Тренировки...
испытания... занятия... После первого курса оставалось
полтора-два десятка человек. Они обычно заканчивали
школу. Вот из них-то и были отобраны десять лучших—•
экипаж звездолета «Поток».
Каждый получил значок звездолетчика — завиток го-
лубого пламени, перечеркнутый золотой стрелой.
Через месяц они покинут Землю. Умчатся в неведомое
и вернутся в будущее. Расстанутся с Землей на два с по-
ловиной столетия. С родными и близкими—навсегда.
Тридцать дней им было дано на прощание с людьми.
По суровой традиции Школы никто таких слов вслух
не произнес. Но каждый из десяти об этом подумал..,
3
Возвращается человек.
Пыль на нем неземных дорогЛ
Человек задумчив, как снег.
И, как смерть любимой, жесток.
Он шел по аллее городского парка.
Он казался таким же, как все, как многие его сверст-
ники. Молодой, широкоплечий. Обыкновенное лицо. Спо-
койные— очень спокойные — губы и глаза. На отвороте
6
спортивной куртки маленький эмалевый значок — зави-
ток голубого пламени, перечеркнутый стрелой.
Такие же, как и он, юноши и девушки бродили взад и
вперед по аллеям, собирались в кучки, шутили, танцевав
ли на полянках под музыку карманных приемников. Мно-
го было детей. Они бегали по лужайкам, возились в траве,
кричали и визжали — то есть вели себя так, как дети во
всем мире, во все времена своего существования. Все ме-
нялось— расы, культуры, цивилизации. Менялись взрос-
лые люди в своем поведении, и только дети всегда оста-
вались детьми.
Маленький человечек, в погоне за мячом, нечаянно
наскочил на юношу в спортивной куртке, ударился о его
колено и заплакал.
Юноша подхватил его на руки.
— Не плачь! — сказал он.
— Мне больно,— пожаловался малыш.
— Все равно. Ты — мужчина. А мужчины не плачут.
Юноша говорил очень серьезно. Малыш посмотрел на
него и перестал плакать. Потянулся пальчиком к отворо-
ту его куртки.
— Это что?
— Это — значок.
— Дай мне. Я тебе отдам за него мячик.
Юноша взглянул на мячик, лежавший у ног.
— Я позабыл, как в него играют.
•— Он прыгает,— объяснил малыш.— Он знаешь, как
прыгает!
Молодая женщина шла по аллее и беспокойно гляде-
ла по сторонам.
Томик! — звала она.— Томик, где ты?
— Я здесь! — закричал малыш.— Мама, я хочу вот
такую звездочку. Попроси, чтобы он подарил ее
мне.
Мать с улыбкой взглянула на юношу и тут же узна-
ла его лицо, знакомое по журнальным портретам.
Испуганно метнулась вперед и выхватила сына.
— Нет! — крикнула она, прижимая сына к груди.—
Нет, нет!
На нее оглянулись. Она тут же опомнилась.
— Простите меня...— от смущения даже слезы вы-
ступили на ее глазах.— Простите, пожалуйста.
Но юноша и не обиделся. Он понял. Твердость харак-
7
тера не уменьшает тонкости интуиции. Матери, как и де-
ти, не меняются во времени...
Он поднял мячик, подал его замолчавшему в расте-
рянности малышу и прошел мимо. Но его уже узнали и
окружили шумные молодые люди.
Юноша шутил и улыбался вместе со всеми. Он был
такой же, как и они. Только у него был значок на отво-
роте куртки. И это отделяло от них. Все знали, что че-
рез месяц он уйдет. Уйдет навсегда, станет легендой. Те,
кто окружает его сейчас, умрут, исчезнут, а он все будет
жить. Нелегко это представить, трудно об этом думать,
а тем более говорить.
Он был с ними, но его уже не было.
— Ты привезешь мне оттуда подарок? — вдруг спро-
сила задорная черноволосая девушка.
Вокруг замолчали.
— Конечно привезу,— тут же нашелся юноша.— Я
привезу тебе щеночка. Лохматого щеночка из созвездия
Малого Пса.
Чувство юмора — талант, с ним нужно родиться. Спе-
циальная комиссия по подбору курсантов особо отмеча-
ла наличие этого качества: там, в пустынях Космоса, хо-
рошая шутка бывает так же нужна, как защитный ска-
фандр...
Хрупкая ясноглазая девушка, с цветком бессмертни-
ка на белом платье, проходила мимо. Черноволосая
окликнула ее.
Девушка с бессмертником глядела на юношу.
— Это он,— сказала ее подруга.
— Я знаю.
— Ты с ним встречалась?
— Он давно живет в моей комнате.
— Что ты говоришь...
— Его открытка стоит на моем столе.
— Ах, вон что... Зачем?
— Я разговариваю с ним каждый день.
— Чудачка... Он улетает. Через месяц.
— Я знаю. Мне его жаль. Он так одинок.
— Ну, девушек и товарищей вокруг него много.
— Вокруг много, а с ним никого нет. Все знают, что
он улетит. Он улетит, и у него на Земле не останется ни
любимой, ни друга... Познакомь меня с ним.
— Ты хочешь влюбиться?
8
— Я люблю его давно. Он улетит, а я все равно буду
любить. И он будет знать, что на Земле остался человек,
который любит его и ждет.
— Он тебе не поверит.
— Поверит, я знаю.
— Ты сумасшедшая... подумай, что говоришь. Двести
пятьдесят лет. Ты три раза успеешь умереть.
— Нет.
— Чего — нет?
— Я буду его ждать.
4
У него не дрожит рука,
И спокоен бровей разлет.
Он прилеп к ней через века
И опять на века уйдет...
Теплая трава мягкая, как шелк.
Шелестят невидимые в ночи листья серебристых то-
полей.
С черного купола неба мириады звезд смотрят на
землю, и двое с земли смотрят на них.
Ласковые девичьи волосы зацепились за завиток го-
лубого пламени.
— Я такая счастливая, что тебя люблю. Больше мне
ничего-ничего не нужно. Я только хочу, чтобы ты взял
мою любовь с собой Туда. Я знаю, вам не разрешают
ничего лишнего брать. Но мою любовь ты возьмешь.
Хорошо?
— Хорошо. Возьму.
— Она большая, как этот мир... и она не весит ниче-
го. Ты легко спрячешь ее вот здесь... под значком, там ее
никто не заметит. Даже твой командир... Ты будешь вспо-
минать о ней изредка, и тебе, может быть, не так будет
скучно.
— А ты, что ты оставишь себе?
— О, мне останется еще много. Я буду тебя ждать...
Ты улыбаешься?
— Нет, я не улыбаюсь.
— Значит, ты мне веришь?.. Я буду тебя ждать всю
жизнь.
Мягкая, как шелк, трава. Над головой Млечный Путь
из пылающих звезд...
Первый день и первая ночь... второй день и вторая
ночь...
9
Его значок звездолетчика был известен всюду, во всех
уголках земного шара, им нигде не отказывали ни в чем.
Они брали двухместный турболет, летели на крохот-
ные островки Тихого океана. Купались в мохнатом зеле-
ном прибое, ели жареных осьминогов. Спали тут же в
тростниковых хижинах на берегу. Соленый ветер шумел
лиственной крышей, дерзко врывался в хижину и зами-
рал у их изголовья.
Девятый день и девятая ночь... десятый день и деся-
тая ночь...
Они входили в сумрак индийских храмов, где свире-
пые каменные боги смотрели в далекое будущее пусты-
ми глазницами. По ночам в джунглях ревели павианы.
Она не могла уснуть, лежала с открытыми глазами. Слу-
шала, как рядом бьется его сильное спокойное сердце
и улыбалась счастливо во тьму.
Двадцать пятый день и двадцать пятая ночь...
Они жили в палатке на берегу сибирской горной ре-
ки. Слушали вечный ропот ее на порогах. Ели неспелые
орехи, и губы их потом долго хранили скипидарный при-
вкус кедровой смолы.
Каждое утро поднималось солнце, и каждый вечер
оно стремительно опускалось за горизонт. Миллионы ча-
сов на земле неустанно отсчитывали крупинки времени,
утекающего в Ничто...
Время текло быстро, как вода из разбитого сосуда.
Наконец на дне его не осталось ничего.
Солнце поднялось и опустилось в двадцать девятый
раз...
— В шесть часов мне нужно быть на корабле.
— Я знаю.
— В восемь часов отлет.
— Я не забыла... Я помнила об этом все двадцать де-
вять дней.
Последний раз прижалась к его груди. Щеку что-то
укололо вдруг, больно, очень больно. Она улыбнулась
себе и прижалась еще сильней.
— Иди! — сказала она.
•— Ты придешь на космодром?
— Конечно.
— Прощай...
— До свидания, мой хороший...
Он снял со значка зацепившийся локон.
10
И ушел.
Она стояла одна на пороге открытых дверей. На ее
щеке показалась капелька крови.
5
В белом небе растает стремительный след,
И виски от космической пыли как дым^
Это мир постареет на тысячу лет«
Это я остаюсь навсегда молодым..*
Космодром опустел.
Погасли клочья пламени на каменных плитах. Ветер
развеял серо-дымчатое облако, ушедшее в зенит. Только
на экранах радаров командного пункта еще подрагивало
светлое пятнышко.
Потом исчезло и оно.
Техники разобрали обожженные стартовые фермы.
На их месте положили стальную плиту с памятной да-
той,— с этого места стартовал в будущее звездолет «По-
ток». Ждите его, потомки!
Прошел год... другой... третий... Неутомимо мчалась
по орбите Земля. Осенние ветры сдували с памятной пли-
пы бледно-розовые бессмертники.
А космодром продолжал свою обычную работу. Уле-
тали корабли в очередные рейсы — на Марс, на Венеру,
на Луну. Люди расставались на десятки лет и встреча-
лись после долгих разлук. Много перевидел горя и радо-
сти межпланетный вокзал.
Однажды Председатель Совета Звездоплавания за-
глянул на командный пункт космодрома. Старый косми-
ческий волк, сгорбившийся от тяжестей стартовых пере-
грузок, многие годы провел он в ледяных безднах Космо-
са, где чувство восторга жило рядом с ужасом. По-преж-
нему его тянуло Туда, но летать он уже 'не мог,— прихо-
дил на космодром встретить товарищей или проводить
своих учеников в первый полет.
Он заметил в отдалении, возле памятной плиты звез-
долета «Поток», светлую девичью фигурку. Навел в ее
сторону стереотрубу.
— Это она?
— Она,— ответил дежурный.
Все .работники космодрома знали историю любви
этой девушки. Слышал о ней и Председатель Совета.
Тогда он не принял ее всерьез. Мало ли какие обещания
дает молодежь в эти смешные юные годы...
И
— Все еще ждет,— улыбнулся дежурный. Он был са-
моуверен и красив, его чаще и сильнее любили, нежели
он сам, и для него это было нормальным положением ве-
щей.— Ждет. Два с половиной столетия. Смешно!
Под суровым взглядом Председателя Совета он сме-
шался и замолчал.
Тяжелыми шагами старый космический пилот вышел
с командного пункта. Направился к своему электробусу.
Остановился.
— Смешно...— повторил он угрюмо.— Умные очень.
Девушка сидела недвижимо, сложив руки на коленях.
На стальной плите лежали цветы бессмертника. Она не
слыхала, как Председатель Совета ласково опустил руку
на ее склоненную голову.
Она не плакала. В ее чистых глазах не было ни горя,
ни тоски. В них было ожидание. Она ждала, как ждут
того, кто сказал, что вернется через час.
Председатель Совета присел рядом.
Девушка ответила на его вопросы бесхитростно и
просто. Да, она любит его. И не хочет думать, разум-
но это или нет. Она любит, а любить для нее — это
ждать.
Председатель Совета молчал. Он поверил девушке —
да, она будет ждать. Они были похожи — старый косми-
ческий пилот, отдавший Космосу жизнь, и совсем юная
девушка, отдавшая Космосу любовь. Но он был стар и
мудр, он глядел на нее и думал. Пройдет не так уж
много лет — и поблекнет ее юное милое лицо. Появятся
морщинки на губах. Поседеют, поредеют ласковые ру-
сые волосы. Сгорбится тонкая фигурка, потухнут глаза..,
А она по-прежнему будет приходить сюда и ждать... жал-
кая смешная старушка.
Но разве можно позволить любви стать смешной?!
Внеочередное заседание Совета шло необычно. Рядом
с Председателем сидела девушка. Чуть смущенная, но
безоговорочно в себе уверенная. Члены Совета выслуша-
ли ее внймательно, без улыбок. Желание ее могло пока-
заться смешным и глупым, если бы чувство не было та-
ким ясным и большим. Не колеблясь, наивно и бесстраш-
но она поставила это самое земное человеческое чувство
против неумолимой логики фактов.
12
Она бросила вызов Времени, а у Времени еще не вы-
игрывал никто.
Члены Совета понимали это лучше, чем кто-либо дру-
гой. Тем не менее они решили помочь девушке. Оста-
новить Время нельзя. Но они смогут задержать Смерть.
Наука давала им эту возможность.
Это был сложный и смелый эксперимент. Рискован-
ный— девушка могла умереть. Члены Совета сознавали
свою ответственность и приняли на себя неизбежность
риска,— его было столько же, сколько у пилота, отправ-
ляющегося в неизведанный полет. Жертва велика, но
велика была и цель.
Любовь — это молодость. Члены Совета обещали де-
вушке сохранить юность на два с половиной столетия.
Пусть она сохранит любовь...
В загородном парке, в окружении вечнозеленых де-
ревьев, стоит Пантеон. Невысокий полукруглый купол
на мраморных колоннах. По фронтону надпись: ДЕВУШ-
КА, КОТОРАЯ ЖДЕТ.
Внутри под куполом — саркофаг. В изголовии сарко-
фага факел — вспыхивает и гаснет розовое пламя... Ма-
шинное отделение в глубоких подвалах под Пантеоном —
моторы, регенераторы, холодильники. Запас атомного го-
рючего на два с половиной столетия.
Саркофаг прозрачен. Он наполнен чем-то голубова-
тым, струящимся как дым.
В саркофаге лежит девушка. Глаза ее закрыты. Она
лежит каменнонеподвижная, в глубоком сне. Редко-ред-
ко бьется сердце... и в такт его ударам вспыхивает и гас-
нет розовое пламя в факеле, показывая, что девушка
жива.
Идут года...
Умер старый Председатель Совета. Уже нет людей,
которые построили Пантеон. А в саркофаге спит девуш-
ка, такая же юная, какой была. Лежит на космодроме
плита из бронзовой космической стали.
Давно оборвалась связь со звездолетом «Поток».
Пылинкой затерялся корабль среди неведомых миров и
пустынь. Никто не знает, вернется ли он.
Но не гаснет пламя факела у изголовья саркофага,..
Злой волшебник
Человек, тебе доверена Вселенная»
обращайся с нею аккуратно...
(Из афоризмов будущего)
Вернулся в город я, вероятно, на автобусе...
Более или менее ясно воспринимать окружающее я
начал только у дверей своей квартиры.
Состояние нервного шока сразу и начисто выключило
сознание, я совершенно не помнил, как оказался у этих
дверей.
Очевидно, я сумел пройти от дачного поселка через
14
лес до шоссе и сесть на городской автобус. Я доехал до
города, вылез на нужной остановке, потом пересек не-
сколько улиц, счастливо не попав под машину. Прохо-
жие, конечно, принимали меня за пьяного. Но, видимо, я
двигался достаточно уверенно и целеустремленно — ме-
ня никто не остановил. Так я добрался до дома и под-
нялся на четвертый этаж.
И тут я пришел в себя.
Вначале почувствовал, что у меня болит голова. По-
том понял, что стою у дверей и с тупой настойчивостью
пытаюсь всунуть ключ в замочную скважину. Я хорошо
видел зубчатую щель в чашечке американского замка,
но не мог почему-то попасть в нее ключом.
Мне показалось, что у меня трясутся руки. Я вытянул
пальцы перед собой...
Нет, руки не тряслись.
Я опять взялся за ключ и, наконец, разглядел, что
это не ключ, а пятак.
Тщетно я засовывал пальцы в углы карманов, разыс-
кивая маленький плоский ключик. Под руки то и дело по-
падался какой-то неуклюжий пузатый ключ — от вися-
чего замка — с лохматой веревочкой. Это был не мой
ключ. Я не знал, каким образом он очутился в моем
кармане...
Я сообразил, что могу постучать. В этот момент за-
мок щелкнул и дверь распахнулась.
Я бы не удивился, если бы она открылась сама собой,
только что я видел вещи куда более нереальные, чем
сама собой открывшаяся дверь... Но сейчас все было про-
сто: на пороге стояла моя соседка по квартире — пожи-
лая женщина, она работала няней у меня в больнице. Она
с испугом глядела на мое лицо.
Я шагнул через порог, задев ее локтем.
Она отшатнулась, что-то сказала вслед, я не понял.
Сильно толкнул ногой дверь в свою комнату и, ввалив-
шись в нее, прислонился к косяку. Мне тут же пришло в
голову, что я вел себя с соседкой по-свински. Нужно
было выйти и извиниться... Но стоило ли беспокоиться о
какой-то там невежливости — она ничего не значила по
сравнению с тем, что я только что совершил.
Мои мысли опять спутались... сильно заболело в за-
тылке.
Нужно было лечь и отдохнуть. Я с трудом добрался
15
до дивана, кое-как стянул один ботинок— на второй уже
не хватило сил — и откинулся на диванную подушку. Но
все случившееся сразу же возникло в сознании, возникло
ярко и отчетливо, несмотря на всю свою чудовищную не-
вероятность.
Я вздрогнул испуганно, поднялся и сел.
Привычная знакомая обстановка комнаты. Реальные
вещи...
Может быть, я заболел?..
Рука моя все еще не выпускала снятый ботинок. Я
постукал каблуком по колену. Мне стало больно.
Я встал, подошел к шкафу. В зеркале отразился блед-
ный взлохмаченный человек в сером костюме, с ботин-
ком в руке. Я швырнул ботинок к дивану. Отражение
сделало то же самое. Я высунул язык. Отражение тоже
высунуло язык. Язык выглядел нормально.
Пульс тоже был в порядке.
Тогда я постарался вспомнить, какое сегодня число.
И вспомнил. Настольный календарь подтвердил, что все
правильно. На столе лежало письмо из санатория, от
Лизы. Я помнил его содержание.
Мозг мой работал нормально.
Так что же это было?
Я опять вернулся на диван. Сидел и перебирал в па-
мяти случившееся. И все меньше и меньше верил, что ви-
дел это своими глазами. И вдруг в сумраке сомнений
мелькнула яркая и радостная мысль. Я даже зажмурил-
ся от облегчения.
Не было ничего. Мне показалось...
Конечно, не было!.. Все объясняется так просто. Да,
я ездил за город. Что-то там со мной случилось: солнеч-
ный удар, временное помрачение сознания. А остальное—
болезненный бред!
Фу, черт! Ну конечно же...
Сейчас специально поеду за город, на то место, и во-
очию смогу убедиться, что там ничего не произошло.
Я поспешно натянул ботинки и выскочил в коридор.
Шофер пойманного мною такси вначале поморщился.
— За город? — переспросил он.
— Да, на тридцатый километр.— Я понял шофера и
добавил:—Вернусь с вами обратно.
Мы быстро выбрались из сутолоки уличного движе-
ния на просторное загородное шоссе. Под колесами «Вол-
16
ги» замелькали бетонные плиты автострады. Шофер по-
пытался было занять меня разговором. Но мне было не
до него, и он замолчал. Оживление покинуло меня, а бес-
покойство нарастало с каждым километром...
Двадцать восьмой... двадцать девятый...
На тридцатом километре я еще издали увидел на се-
ром бетоне дороги поблескивающие осколки стекла.
Шофер притормозил и вопросительно посмотрел на
меня.
Вправо от шоссе уходила мало наезженная проселоч-
ная дорога, я молча показал на нее. Мое смятение, оче-
видно, отразилось на лице, шофер задержал на мне
взгляд, потом спустился с автострады.
Мы проехали негустой пригородный лесок... минова-
ли уже знакомую мне поляну с ромашками... вот и оди-
нокая дача на отшибе станционного поселка, за посел-
ком серые башни элеватора и над ними густая туча сизо-
го дыма.
Можно было не выходить из машины.
Но я вышел. Вышел и шофер и остановился рядом со
мной.
— Ого! — сказал он.— Элеватор-то горел, что ли?
Три пожарные машины, похожие издали на красных
жуков, копошились во дворе элеватора. Белые струйки
воды били по обломкам рухнувшей башни. Фигурки лю-
дей сновали по двору, то исчезая за машинами, то по-
являясь вновь.
Я достал из бумажника десять рублей, подал шофе-
ру, попросил меня подождать. И обошел дачу кругом.
Теперь была видна и железнодорожная линия, кото-
рая проходила мимо элеватора. Электровоз по-прежнему
лежал поперек рельсов. Два вагона завалились набок,
перекрыв рядом идущие пути. Железнодорожный кран,
гудя мотором, пытался поднять их и оттащить в сторону.
У насыпи стояла машина с красным крестиком на ку-
зове. Человек в белом халате накрывал что-то, лежав-
шее на носилках, простыней.
У меня опять сильно заболело в затылке. Все вокруг
стало расплывчатым и неустойчивым. Я прислонился к
Забору дачи. Потом боль утихла. Я медленно приоткрыл
калитку, как бы боясь увидеть за ней что-то страшное.
Конечно, в ограде никого не было. Я знал, что там ни-
кого и не может быть.
2 Которая ждет
17
Но мало ли что я знал...
От ворот к крыльцу маленького бревенчатого домика
вела тропинка. Возле крыльца росла крапива. Голубень-
кие ставни были открыты.
На дверях висел замок.
Я сунул руку в карман пиджака и вытащил ключ.
Ключ от висячего замка, на взлохмаченной веревочке...
Это был ЕГО ключ... ОН открывал замок этим ключом...
Мне тоже нужно было открыть дверь, чтобы убедить-
ся. Но я не мог этого сделать. Я опустил ключ в карман
и вытер руку полой пиджака. В сенях, в доме было тихо.
Как в могиле. Да и не могло быть иначе... Я понимал
это. Я же был врач...
У стены высокой поленницей были сложены дрова.
Березовые кругляки. Какое же из них тогда попало мне
под руку?..
В траве возле поленницы что-то блеснуло. Я накло-
нился и поднял ключ. Маленький плоский ключик от аме-
риканского замка. Это был мой ключ. Вероятно он выпал
из кармана, когда я висел вверх ногами.
Нечего было здесь больше делать. Я вернулся к ма-
шине. Шофер продолжал разглядывать дымящийся эле-
ватор. Поваленного набок электровоза шофер не видел,
его закрывал забор дачи.
— Потушили,— одобрительно заметил он.
Я кивнул и сел в машину.
— Поехали.
— С чего бы это он загорелся?
Я промолчал.
Шофер искоса взглянул на меня, потоптался нереши-
тельно и сел за руль. Может быть, он даже подозревал,
что я имею какое-то отношение к пожару на элеваторе.
Хорошо, что он не видел еще и электровоз...
Подминая кустики березок, он круто развернул маши-
ну, и мы поехали обратно к шоссе. Всю дорогу до горо-
да он косился на меня подозрительно и с любопытст-
вом. Что мог я ему сказать? Я попросил его остано-
виться возле городского сквера. Он полез в карман за
сдачей.
— Не нужно,— сказал я.— Попрошу вас заехать еще
в одно место. Есть у вас бумага и карандаш?
Шофер протянул измятый блокнот, от которого сильно
пахло бензином. Я написал несколько слов, приложил к
18
записке ключ от висячего замка и подал все это вместе
с блокнотом шоферу.
— Отвезите это, пожалуйста, в ближайшую милицию,
дежурному.
Шофер оторопело взял записку и ключ. Я вышел из
машины.
— Послушайте...— спохватился он, высовываясь в
окно кабины, но я. быстро пересек тротуар, и толпа про-
хожих загородила меня от шофера.
Мне не хотелось самому идти в милицию. Там начали
бы задавать вопросы, а я не готов был на них ответить.
Нужно было время, чтобы собраться с мыслями и связно
изложить все то, что довелось увидеть.
Дома я достал из стола стопку чистой бумаги. Неко-
торое время думал: стоит ли как-то озаглавить свою
исповедь. Потом решил предоставить это милиции.
Впервые я встретился с Полянским две недели тому
назад.
В конференц-зале института нейрофизики состоялась
лекция: «Материализация мысли». Лекция на подобную
тему могла бы вызвать не меньше сомнений, чем, ска-
жем, разговор о вечном двигателе. Но имя докладчика
академика Семиплатова, известного всему миру, рассеи-
вало всякое недоверие. Когда-то я защищал диссерта-
цию в институте нейрофизики, и мне прислали приглаше-
ние на лекцию.
Было лето — время отпусков,— народа в зале собра-
лось немного, задние ряды кресел оказались свободны-
ми, и я, хотя явился с опозданием, без труда нашел себе
место.
Среди присутствующих я увидел многих знакомых
нейрофизиков, но были и представители чистой науки —
клинической медицины.
Академику Семиплатову было около сорока пяти лет,
а выглядел он и того моложе.
На возвышении, где находилась кафедра докладчика,
стоял также небольшой столик, покрытый черной пласт*
массовой скатертью, и стул. Академик Семиплатов про-
шел не к кафедре, а к этому столику.
— Дорогие товарищи,— сказал он,— долгие годы
институт нейрофизики занимался новыми сложными про-
2*
19
блемами. По мнению иных здравомыслящих людей, в
наших работах было больше шарлатанства, нежели нау-
ки. Сегодня я хочу поделиться с вами некоторыми наши-
ми успехами. Предупреждаю, мне придется говорить о
весьма необычных, с точки зрения элементарной физики
и медицины, вещах. Поэтому разрешите начать с неболь-
шого эксперимента. Надеюсь, после него у вас появится
больше доверия ко мне и, следовательно, больше внима-
ния к тому, о чем я буду рассказывать. Итак...
Академик Семиплатов сунул руку в карман пиджака
и вынул беленький шарик — мячик от настольного тенни-
са. С легкой улыбкой, будто прося извинить за такое
легкомысленное начало, он показал шарик присутству-
ющим, как это сделал бы фокусник-иллюзионист, затем
положил шарик на средину столика, пододвинул стул
и сел.
В зале оживились, лекция шла совсем не по-академи-
чески.
Семиплатов опустил руки на колени, поудобнее устро-
ился на стуле. Когда он опять обратился к залу, улыбки
на его лице уже не было.
— Надеюсь,— сказал он,— вы поверите, что здесь не
будет ни фокусов, ни подвохов. А теперь попрошу немнож-
ко абсолютной тишины и внимания.
Он вздохнул глубоко, как человек, собирающийся
вскинуть на плечи непосильную тяжесть. Затем поднял
лицо и сосредоточил свой взгляд на шарике, который
лежал примерно в метре от его глаз.
Он смотрел так с минуту. Взгляд его становился все
более пристальным и острым. Казалось, он что-то хочет
разглядеть на поверхности шарика, что-то весьма зна-
чительное и нужное, но плохо заметнее. Лицо его ока-
менело от напряжения. Белки глаз потемнели.
В зале наступила выжидающая тишина.
Взоры присутствующих скрестились на неподвижном
беленьком шарике.
И вдруг чей-то легкий удивленный вздох нарушил эту
мертвую тишину. Шарик качнулся, слабо едва заметно,
но качнулся сам, потом медленно покатился по столу.
Семиплатов подставил руку, щшарик упал в его ла-
донь.
Конечно, я тоже восторженно хлопал вместе со всеми.
То, что мы видели сейчас, было чудом, почти библей-
29
ским чудом, и все приветствовали ученого, совершивше-
го это чудо.
Семиплатов сидел, опустив плечи, очень похожий на
грузчика, только что скинувшего со спины тяжкий груз.
Он слегка улыбался в ответ. Сидевшие впереди встали,
продолжая аплодировать. Поднялся и я. И в этот момент
кто-то внезапно посадил меня обратно в кресло.
Это не было прикосновением руки. Какая-то непомер-
ная тяжесть мягко опустилась мне на плечи. Ноги мои
подкосились, и я сел. Ничего не понимая, хотел тут же
вскочить... и не мог.
Тогда я обернулся.
Ряд кресел за моей спиной был пуст. И лишь в следу-
ющем ряду одиноко сидел щупленький узкоплечий чело-
век, с бледным лицом, с черной гривкой волос над гро-
мадным выпуклым лбом. Он сидел, весь подавшись впе-
ред, устремив на Семиплатова взгляд своих странных,
широко открытых, стеклянно поблескивающих глаз.
Меня он не замечал. Он смотрел поверх моего плеча.
/Дне стало не по себе.
Я понял, что физически ощущаю его взгляд, как что-
то материально существующее.
Трудно было это объяснить. Над моим плечом от
глаз большелобого человечка — как пучок света от лазе-
ра— протянулся мощный силовой луч, невидимый, но
ощутимый. Я был уверен, что если бы этот взгляд был
направлен на меня, то он пробив бы насквозь, как удар
шпаги.
Это уже здорово походило на бред. Я закрыл глаза.
Отвернулся... И услыхал деревянный дребезг покативше-
гося стула.
Семиплатов уже не сидел. Он стоял. Лицо его было
растерянным и напряженным. В вытянутой вперед руке,
в щепоти трясущихся пальцев был зажат беленький ша-
рик от настольного тенниса. Все видели, как Семипла-
тов пытался опустить руку и не мог. Потом он шагнул.
Было такое впечатление, будто легонький шарик та-
щил его за собой.
Отчаянно сопротивляясь, Семиплатов сделал несколь-
ко шагов На краю возвышения он попытался удержать-
ся, но оборвался и с глухим стуком рухнул в зал.
Все произошло так неожиданно и так быстро, что
никто не успел ничего сообразить. Никто не успел под-
21
держать Семиплатова. Я затаил дыхание... И в наступив-
шей недоуменной тишине услыхал за спиной злой полу-
шепот.
— Вот так-то!..
Потом все разом засуетились, бросились поднимать
Семиплатова Кто-то побежал к телефону. Я тоже кинул-
ся было к лежащему на полу академику, но вокруг него
и без меня было достаточно людей. Тогда я вспомнил
про большелобого
Он неторопливо пробирался между кресел к выходу
и казался единственно спокойным среди общей суматохи.
Это могло быть только в одном случае: он знал, что
случилось с академиком Семиплатовым, а знал потому,
что сам был виновником происшедшего. Я оторопело гля-
дел на него. А он, ни разу не оглянувшись, подошел к
выходным дверям и исчез.
Только тогда я очнулся от своего оцепенения.
Но я не обнаружил незнакомца ни в вестибюле инсти-
тута, ни на улице Я бы не удивился, если бы тогда мне
сказали, что он провалился сквозь землю.
Подъехала машина скорой помощи. Академика Се-
миплатова вынесли на носилках. Глаза его были закры-
ты, запрокинутая голова покачивалась из стороны в сто-
рону. Носилки задвинули в машину, санитары заскочили
в нее уже на ходу.
У подъезда института осталась кучка растерянных,
ничего не понимающих людей. И я.
Все ли было так, как я видел и, главное, ощущал? Я
знал свою повышенную возбудимость и впечатлитель-
ность и мог предположить, что сделался жертвой случай-
ной галлюцинации. Академик Семиплатов мог упасть
сам. Его странное поведение можно было объяснить пе-
регрузкой нервной системы во время эксперимента с ша-
риком. А силовой взгляд большелобого человечка я мог
и придумать... Энергия, излучаемая мозгом, ничтожно
мала. Если ею еще можно сдвинуть с места пластмассо-
вый шарик, то свалить с ног человека, весящего несколь-
ко десятков килограммов...
Дома возбуждение мое улеглось, но все равно я чув-
ствовал себя неуютно Смерил температуру — тридцать
семь и пять десятых. Это еще более усилило мои сомнв7
НИЯ...
Я принял таблетку барбамила и лег спать.
22
На другой день я уже старался не вспоминать о сво-
их вчерашних ощущениях и никому о них не рассказы-
вал. Если мне самому плохо верилось в их реальность,
то любому постороннему все это показалось бы чистей-
шим бредом.
Академик Семиплатов лежал в больнице. При паде-
нии он получил сильное сотрясение мозга, и хотя жизнь
его была вне опасности, в сознание он все еще не при-
ходил.
Я не думал, конечно, что когда-нибудь еще встречу
своего большелобого незнакомца.
Но судьба, как говорят, распорядилась иначе...
Сегодня утром я получил письмо из санатория от же-
ны. Она писала, что ей уже хорошо, боли в сердце не бес-
покоят больше и она вернется домой, как только окон-,
чится срок путевки. Хорошее письмо родило и хорошее
настроение Я решил продлить его и отодвинул в сторону
рукопись журнальной статьи о нейрофизике, которая
писалась почему-то трудно и вот уже целую неделю пор-
тила мне самочувствие. Можно полодырничать день, по-
читать какой-либо детектив, послушать легкую музыку.
Но рукопись лежала на столе и назойливо лезла в гла-
за, нужно сбежать куда-нибудь от нее. Я вышел на ули-
цу и сел в первый попавшийся загородный автобус.
Загородных маршрутов более десятка, автобусов и
того больше. Я не выбирал. Я сел в тот, который стоял
на остановке... и цепь случайностей замкнулась...
Автобус следовал до дачного поселка на тридцать пя-
том километре Мне было все равно. Я вспомнил, что на
тридцать втором километре есть лесная речонка, на ней
много симпатичных омутков с кувшинками. Можно вы-
купаться, полежать на травянистом бережке бездумно
или помечтать... скажем, о затухающих процессах в коре
головного мозга.
Я расположился на заднем сидении, спиной к води-
телю. Автобус долго суетился по улицам, делая частые
остановки, потом, наконец, выбрался на загородное шос-
се и пошел ровно и размеренно, слегка покачиваясь, как
корабль.
Полосатые столбики ежеминутно возникали за обо-
чиной, показывая на желтых ладошках-указателях каж-
дый раз новое число. На остановке «двадцать восьмой
километр» я пересел на освободившееся место слева у
23
окна, ближе к выходу. Пока водитель — молодой паре-
нек в клетчатой ковбойке — разгонял после остановки тя*
желую машину, нас нагнал междугородний пассажир-
ский лайнер — желто-зеленая громадина, с чемоданами
на крыше, занавесками на окнах и красной полосой во-
круг кузова. Некоторое время шофер лайнера вел свою
машину следом за нашим автобусом, затем вывернул на
средину дороги и коротко гуднул.
Я взглянул на нашего водителя- И тут же заметил
справа от себя на фоне окна крутолобый профиль.
Незнакомец сидел на переднем сидении, понурившись
и закрыв глаза. Очевидно, сигнал обгоняющего лайнера
разбудил его. Он вскинул голову. Посмотрел на дорогу —
автобус уже приближался к тридцатому километру — и
тут же быстро перевел взгляд на спину нашего водителя,
затем ему под ноги. Туда, где находились педали сцеп-
ления и тормоза.
Я понял, что сейчас что-то произойдет.
Мне хотелось крикнуть шоферу «берегись!». Но бо-
язнь оказаться смешным удержала меня. И ’тут же, как
сирена скорой помощи, отчаянно завизжали тормоза. Ав-
тобус занесло, развернуло поперек шоссе. Совсем близко
за окном мелькнул желто-зеленый борт обгонявшего
лайнера... Автобус содрогнулся от гулкого удара. Меня
бросило вбок... Потом нахлынули тишина, мрак...
Я открыл глаза.
Лайнер стоял, уткнувшись радиатором в кузов
автобуса. Водитель лайнера не смог сразу остановить
тяжелую машину, но успел нажать на тормоз и ослабил
силу удара. Из пассажиров автобуса никто не пострадал.
Только я, очевидно, ударился головой о переплет окна.
Затылок у меня побаливал, но сознание работало уже
отчетливо.
Бестолково суетились пассажиры. Многие лезли с во-
просами к водителю. А тот сидел, вцепившись в рулевое
колесо, и оторопело глядел вниз, на педаль тормоза. По-
том вскочил, открыл двери и выпрыгнул из .машины.
За ним заспешили пассажиры.
Я тоже вылез на шоссе и только там вспомнил про
своего незнакомца. Его не было среди пассажиров.
Я выбрался из толпы и огляделся.
Мы стояли как раз у полосатого столбика — тридца-
тый километр. В сторону от шоссе отходила проселочная
24
дорога. Мало езженная, заросшая травой, она терялась в
березовом лесочке, который тянулся рядом с шоссе. За
березами мелькала удаляющаяся сутулая фигурка не-
знакомца.
Я быстро догнал его и пошел следом, метрах в двад-
цати. Он шагал не спеша, не оглядываясь, я не торопил-
ся открывать свое присутствие: я не знал, что скажу,
если он увидит меня и спросит, что мне нужно. Он мог и
не спросить. Судя по тому, как свирепо расправился он с
академиком Семиплатовым, он просто сбил бы меня с
ног, если бы я чем-то не понравился ему. Вдавил бы в
землю, как муху, даже не прикасаясь ко мне.
Он мог это сделать, я был уверен. Нечего скрывать —
я боялся. Боялся, но все-таки шел.
Незнакомец представлялся мне волшебником. Необ-
ходимо было удостовериться в реальности всего, что я
видел. Или чудеса существуют, или я помешался.
На пути попалась лужайка, покрытая травой. В тра-
ве белыми пятнышками разбросались созвездия рома-
шек. Легким движением незнакомец вынул руку из кар-
мана пиджака. Что-то белое вспорхнуло с лужайки и се-
ло ему на пальцы. Я подумал вначале — бабочка,
пригляделся... цветок ромашки!
Он сорвал цветок, не задержавшись ни на секунду,
как бы машинально, и продолжал идти.
Мне сразу стало неуютно. Я невольно замедлил шаги.
Сухой сучок звонко щелкнул под подошвой. Незнакомец
быстро обернулся.
Отступать было некуда.
Он молча, без удивления смотрел на меня своими
странными (чтобы не сказать — страшными), стеклянно
поблескивающими глазами.
Я давно убедился в истине старинной поговорки, что
глаза — это зеркало души. Ничто так верно не передает
душевную сущность человека, как его взгляд. Что-то не-
нормальное открылось мне во взгляде незнакомца. Не-
нормальное и опасное, как и творимые им дела.
Молчаливая пауза затянулась. Говорить нужно было
мне, а я не знал, с чего начать. В глазах незнакомца уже
появилось отчетливое выражение угрозы — очевидно, мое
поведение показалось ему назойливым.
— Шофера, вероятно, будут судить, а он не вино-
ват,—наконец сказал я.— Хорошо еще, обошлось без
25
человеческих жертв. Вы слишком резко придавили пе-
даль тормоза.
Он прищурился, тонкие ноздри дрогнули в усмешке.
Я перевел дух.
— Академик Семиплатов получил сотрясение мозга.
Зачем вы так обрушились на него?
— Припоминаю,— протянул незнакомец. Голос его
был скрипучий и неприятный, как, впрочем, и весь его
облик.— Так это вас я посадил, когда вы загородили Се-
миплатова. Зачем вы были на конференции? — спросил
он резко.— Кто вы?
Я назвал себя.
— Вот как,— произнес он уже мягче.— Это ваша
книга о полярности биотоков?.. Что ж, в ней много вер-
ных положений,— заметил он снисходительно.—- А ваше-
го Семиплатова жалеть нечего. Он консерватор...
— Он — человек, большой ученый...
— Академик Семиплатов,— жестко оборвал меня не-
знакомец,— научился катать по столу мячик от пинг-пон-
га и считает это достижением человеческого ума. Глупец!
Разум человека всемогущ...
И тут я вспомнил:
— Вы — Полянский! Я видел вашу работу в инсти-
туте.
— Да,— согласился он,— пять лет тому назад я посы-
лал академику Семиплатову статью: «Антиполе материй
и силовые поля мозга». Вы ее читали?
— Нет,— пришлось мне признаться.
— Так...— прищурился Полянский.— Прочитать ее
вы не сочли нужным.
Я не стал оправдываться.
— В своей статье,— продолжал Полянский,— я пы-
тался разработать новую теорию взаимодействия чело-
веческой мысли и окружающей материи Тогда я еще
многого не знал Ваш академик Семиплатов назвал мои
рассуждения средневековой мистикой .и даже отказался
их комментировать. Он обыватель от науки, это тяжелое
заболевание, и таких людей лечат только фактами. Он
получил по заслугам... А вот ваша работа мне кое в чем
-помогла. Считайте меня должником.
— Как вы это делаете? — решил спросить я.
Полянский молчал. Опустил глаза на цветок ромаш-
ки, который все еще держал в руке. Закрутил его в паль-
26
цах — лепестки цветка слились в белый мерцающий круг.
Пальцы были тонкие, слабенькие, как у ребенка, каза-
лось, им не переломить и спички...
Вдруг ромашка выскользнула из его руки и повисла
в воздухе, прямо перед моим лицом. Она висела так не-
сколько секунд — я видел ее ясно и отчетливо, желтую
пушистую шапочку и веер белых лучиков вокруг. Потом
она очутилась в боковом кармашке моего пиджака.
Я потрогал ее. Да, это была настоящая ромашка...
— Пойдемте со мной,— сказал Полянский.—Я живу
здесь, неподалеку, в дачном поселке.
Мы вышли на опушку леса, к одинокой дачке с голу-
быми ставнями за досчатым, потемневшим от времени
забором. На воротах—новенькая железная табличка с
собачьей мордой и предупреждающей надписью.
Полянский открыл калитку-
— Собаки нет,— пояснил он.— Повесил, чтобы попу-
сту не лезли. Не люблю.
На поленнице возле стены сидел здоровенный лохма-
тый кот. Он доверчиво поднялся навстречу, очевидно
рассчитывая на какое-то внимание с нашей стороны. По-
лянский взглянул на него, и кот исчез, будто его снесло
ветром. Только на белой коре березового полена остались
царапины от когтей.
— Кошек тоже не люблю,— сказал Полянский.
Он вытащил из кармана за веревочку ключ, отпер ви-
сячий замок на дверях. Через темные сени мы прошли
в комнату.
Я огляделся с естественным любопытством.
Жилище волшебника населяла самая обыкновенная
разностильная мебель- На круглом, когда-то полирован-
ном, столе лежали книги. Большая груда книг была сва-
лена в углу, прямо на полу. Возле узенькой неудобной
тахты, застеленной старым плюшевым покрывалом, стоя-
ла здоровенная, похоже двухпудовая, гиря.
Гиря привлекла мое внимание. Полянский вряд ли
смог бы поднять ее с полу. Руками бы не смог...
И мне опять стало не по себе.
— Садитесь,— пригласил Полянский.
Откуда-то в его руках появилась початая бутылка
коньяку и два серебряных старинных стаканчика- Он
сдвинул книги на столе — некоторые упали на пол-*
и поставил на освободившееся место тарелку с печеньем.
27
— Извините за угощение. Обедаю в городе. Конечно,
если бы я знал...
Я сел на стул и поднял с полу упавшую книгу. Это
оказалось «Учение йогов» — старое шанхайское издание
на английском языке.
Полянский сел против меня. Бутылка с коньяком, за-
ткнутая белой пластмассовой пробкой, стояла на сере-
дине стола. Полянский навалился локтями на стол и при-
стально уставился на бутылку- Она закачалась из сторо,-
ны в сторону. Мне вспомнился Пацюк из повести
Гоголя. Я тайком щипнул себя за руку.
Нет, все это было наяву.
Полянский перевел взгляд с бутылки на меня, по ли-
цу будто пахнуло ветром. Я невольно прищурился. По-
лянский усмехнулся.
Усмешка его была на редкость неприятная и злая.
— Это самое трудное,— сказал он,— откупорить бу-
тылку. Приходится раскладывать волевое усилие на две
составляющих: тащить кверху пробку и одновременно
удерживать бутылку. Никак не могу научиться-
Он отковырнул пробку пальцами, налил в стаканчики
коньяк. Выпил не чокаясь и не приглашая. Я решил, что
рюмка коньяку будет полезна в моем положении, и тоже
выпил, и тоже молча.
Полянский тут же налил себе еще.
— Вы хотите узнать, как я это делаю? — Он отки-
нулся на спинку стула и нервно застучал пальцами по
столу.— Хотите узнать... но так и не пожелали прочитать
мою статью. Как и вашему Семиплатову, мои рассужде-
ния показались вам болтовней... Бредом!.. Мистикой! —
он хлопнул ладонью.
Неуравновешенность Полянского была очевидной.
Настроение его менялось непостижимо быстро. В его
глазах вспыхнули бешеные искорки. Я ожидал худшего...
Но он опустил голову.
Что-то тяжелое загрохотало по полу. Я вздрогнул.
Чугунная гиря покатилась от кровати к столу, потом
сделала легкий балетный разворот и вернулась на свое
место.
Я уже не удивился.
У меня сильно заболело в затылке, мысли на мгно-
вение спутались- Наверное, при аварии на шоссе я уда-
рился сильнее, чем предполагал...
28
По лицу опять, прошел холодок. Полянский смотрел
на меня.
— Ладно,— сказал он неожиданно спокойно.— Все
же вы не такой консерватор, как Семиплатов. Я, лично,
прочитал вашу статью. Внимательно. Вы шли по тому
же пути, что и я. Даже впереди меня: Вы были рядом
с открытием. Не заметили его потому, что проверяли свои
предположения старыми законами. А они — прокрустово
ложе для вашей мысли. Вы сами убили свою идею еще в
зародыше. Но я пошел дальше...,
Он опять взялся за бутылку. Я прикрыл свой ста-
канчик ладонью. Полянский пожал плечами и налил
только себе. Я невольно подумал: что он может натворить
в пьяном виде?
— Не беспокойтесь,— сказал Полянский, кривясь в
своей неприятной усмешке,— я не собираюсь спиваться.
Некоторый допинг мне необходим, тогда у меня лучше
работает воображение. Алкоголь, как известно, провод-
ник электрического тока, а мысль всего-навсего — про-
дукт движения электронов... Вы, конечно, простите меня
за этот старинный институтский каламбур.
Трудно было глядеть на его усмешку. Я отвел глаза.
— Я как будто уже надоел вам своей болтовней?—
заметил он холодно.
— Нет, что вы. Слушаю вас, с удовольствием.
— Даже с удовольствием?.. С удовольствием... допус-
тим.— Он взял было стаканчик, но тут же поставил его,
помолчал и опять начал говорить спокойно, как будто
читал лекцию студентам: — Если энергию мысли рассчи-
тать по законам элементарной физики, то, конечно, эта
энергия окажется смехотворно малой по своей величине.
Но я убедился, что человеческое мышление — это нечто
более значительное, чем простое движение электронов в
атомах нервных клеток головного мозга. Мысль — это
воображение. Энергию воображения нельзя выразить в
общепринятой формуле: масса, умноженная на квадрат
скорости. Когда я заставляю вот эту гирю двигаться, я
не тяну ее, как сделал бы руками... Сложно передать на
словах... грубо говоря, я мысленно разрушаю вокруг ги-
ри все силы тяжести и инерции, уничтожаю их силой во-
ображения. И гиря начинает двигаться. Ваш академик
Семиплатов, как чеховский ученый сосед, заявил, что
«этого не может быть, потому что не может быть никог-
29
да»... Он неуч! Я пять лет тренировал свое воображение
и теперь знаю, что сила точно организованной мысли не-
измерима- Воображение — всемогуще! Я могу доказать
это кому угодно. Хоть всему миру!..
Полянский опять перешел на крик, и опять у меня
сильно кольнуло в затылке. Я поморщился.
Полянский сразу замолчал.
— Вы...— произнес он, нажимая на каждое слово,—
вы... мне... не верите.
Я что-то сказал в оправдание, но Полянский не слу-
шал.
— Вы считаете, что я болтун. Жалкий цирковой ил-
люзионист, которого хватает только на фокусы с гирями
и цветочками!.. Так?
Он схватил со стола стаканчик, выплеснул коньяк в
рот.
— Пойдемте!
Он вцепился в мой рукав и буквально выволок мепя
через сени в ограду, затем через калитку на улицу. Бес-
покойно и возбужденно оглянулся вокруг.
— Вот! — ткнул он пальцем в сторону башен элева-
тора.
До башен было километр-полтора- Я плохо представ-
лял себе, что он задумал, но послушно уставился на эле-
ватор... Серые башни четко выделялись на фоне белых
облаков. Над их верхушкой поднялся еле заметный клу-
бок пыли. Это мог сделать ветер...
— Черт!..— яростно прошипел Полянский. Рывком
повернулся ко мне- Я старался на него не смотреть. Тог-
да он шагнул вперед, закрыл лицо руками.
Это уже начинало походить на мелодраму. Я не знал,
что делать. Пожалуй, лучше всего было скрыться от По-
лянского, поехать в город и прислать сюда карету из
психиатрической лечебницы...
Полянский резко вскинул голову, протянул руку.
Я увидел, как над серыми башнями элеватора стре-
мительно взвился пыльный столб, будто там взорвался
артиллерийский снаряд. Из пыли вырвалась стая голу-
бей и спирально пошла в небо. Вершина башни дрогну-
ла... и обрушилась наискось, как сугроб снега.
С опозданием в несколько секунд донесся тяжелый
грохот.
Я онемел.
30
— Смотрйте еще!— торжествующе крикнул Полян-
ский.
К переезду подходил пригородный поезд. Электровоз
тянул десяток вагонов, видны были фигурки людей,
столпившихся в дверях... Да, Полянский показывал на
него.
— Что вы! — я схватил его за плечо.— Там же люди!
Но было уже поздно-
Электровоз вдруг странно, как игрушечный, запрыгал
по рельсам и завалился набок. Вагоны полезли друг на
друга. Пронзительный, как крик боли, раздался скрежет
сминаемого, рвущегося железа.
Люди посыпались из вагонов.
Мне захотелось крикнуть: Нет! Этого нет! Я сплю...
или сошел с ума!
Я не мог выговорить ни слова.
Над элеватором расплывалось бурое облако. Элева-
тор горел.
— Убедились? — прохрипел Полянский.
Он тяжело дышал. На побледневшем лице, как рас-
каленные угли, горели его страшные глаза. Тонкие губы
кривились — похоже, он пытался улыбнуться.
Я с ужасом глядел на него и молчал.
Он тяжело сунул руки в карманы и прошел мимо
меня в калитку.
Я бросился к поезду и тут же остановился. Мне нече-
го там делать. Я должен остаться здесь.
Да, я убедился...
Полянский, вопреки всякому здравому смыслу, овла-
дел необъяснимой страшной силой сказочного джина. И
могущество его по-сказочному велико. Но очевидно и то,
что мозг Полянского не вынес страшного напряжения,
что-то сдвинулось в его сознании, подавило все гуманные
начала, и ценность человеческой жизни превратилась
для него в ничто. Цель заслонила средства.
Полянский — опаснейший маньяк. Под развалинами
элеватора, в перевернутых вагонах поезда погибли люди.
Сколько их может погибнуть еще? Что может изобрести
необузданная фантазия Полянского для тренировки и
доказательства могущества разума?
Как унять Полянского?.. Это нужно сделать вот сей-
час. Потом может быть поздно...
Я вернулся в ограду.
31
Он сидел на крыльце, Глаза его уже потухли. Он
встретил меня своей обычной усмешкой. Если раньше
она была неприятной, то сейчас показалась омерзитель-
ной-
Что-то не понравилось Полянскому в выражении мо-
его лица. Усмешка его исчезла.
— Ну, ну...— сказал он предупреждающе.
Я почувствовал, как будто меня схватили две громад-
ные невидимые ладони. Мои ноги оторвались от земли,
предметы перед глазами описали стремительный полу-
круг. Я понял, что вишу в воздухе вниз головой. Я видел
перевернутое крыльцо, перевернутого Полянского, кото-
рый с холодным любопытством глядел на меня.
Потом опять все мелькнуло, и я ощутил землю подо-
швами. Сделал несколько шагов, чтобы сохранить равно-
весие. Встал возле поленницы и прижался к ней спиной.
Голова наполнилась шумом, будто в ней заработал
авиационный мотор- Я постарался взять себя в руки, но
шум не уменьшался, наоборот, он быстро нарастал, ста-
новился громче и отчетливее и наконец перешел в тяже-
лый надсадный гул. Я не сразу сообразил, что этот гул
рождается не внутри меня, а идет откуда-то сверху.
К городскому аэродрому снижался пассажирский са-
молет.
— Интересно! — сказал Полянский — он тоже смот-
рел вверх.— Неплохо проверить.
Он вскочил и, уже не обращая на меня внимания, за*'
прокинул голову. Мощно ревя моторами, самолет шел
прямо над нами. Секунда... другая... Самолет опустил
нос и стремительно понесся к земле.
У меня перехватило дыхание.
Я оперся о поленницу. Под руку попало березовое
полено... Гладкое и круглое, оно удобно легло в ладонь...
Начальник милиции полковник Аверьянов с трудом
разобрал последнюю фразу: четкий почерк внезапно ис-
казился и расплывшиеся буквы поползли вниз по стра-
нице. Он перевернул лист и, не найдя ничего на обороте,
положил его на стопку уже прочитанных листков.
Полковник Аверьянов только что вернулся из отпус-
ка. Ему уже доложили об аварии на элеваторе и о кру-
шении на железной дороге. На своем столе он нашел
32
папку, обычную серую папку с надписью «Дело», где pv-
кой майора Кубасова было дописано: «об убийстве до-
цента Полянского».
Сам Кубасов сидел в кресле напротив.
— Полянского нашли? — спросил полковник Аверья-
нов.
— Конечно,— ответил Кубасов,— в сенях дачи и на-
шли. Только он был уже холодный, когда мы приехали.
Булатов ударил точно.
«Что ж,— подумал Аверьянов,— Булатов знал куда
ударить: как-никак он был нейрофизик, кандидат меди-
цинских наук...»
— Самого Булатова мы обнаружили на его кварти-
ре,— продолжал обстоятельный рассказ майор Куба-
сов,— он сидел за письменным столом, голова его лежа-
ла вот на этих записях.
— Он живой?
— Пока жив. У него кровоизлияние в мозг, он без
сознания. Профессор сказал, что он сильно ударился го-
ловой, очевидно во время аварии автобуса, и повредил
кровеносный сосуд. Только сосуд лопнул не сразу, а спу-
стя несколько часов, когда Булатов был уже дома. Он
очень плох. Профессор считает, что если Булатов и вы-
живет, то может остаться ненормальным человеком.
Полковник Аверьянов помедлил. Сложил в папку ли-
стки.
— Значит... после аварии с автобусом Булатов мог
быть не в своем уме?
— Конечно,— заявил Кубасов.— Иначе не могло
быть, я так и в заключении указал. После аварии, нахо-
дясь уже в ненормальном состоянии, он пошел с Полян-
ским на дачу. Что там было — возможно пьяная ссора,
пустую бутылку из-под. коньяка мы обнаружили, да и от
Булатова пахло коньяком. В припадке ярости он убил
Полянского поленом, труп затащил в сени и запер там,
а сам вернулся домой и написал вот это ненормальное
объяснение.
Полковник Аверьянов задумчиво посмотрел на Куба-
сова.
— Профессор эти записки читал?
— Конечно. Говорит, типичный шизофренический
бред. Правда, очень складно подтасованный под собы-
тия.
3
Которая ждет
33
Полковник Аверьянов достал папиросу и очень долго
разминал ее в пальцах.
— Что же думают эксперты о причинах аварии на
элеваторе? — спросил он.
— Нашли небольшую усадку фундамента. Очевидно,
бетон дал трещину, а потом башня и обвалилась.
— А крушение?
— Обломки цемента разлетелись далеко в стороны,
один мог угодить под колесо электровоза. Мы также зво-
нили и в аэропорт. Пилот рассказал, что при подходе к
городскому аэродрому самолет неожиданно попал в воз-
душную яму. Машину удалось выровнять в трехстах мет-
рах от земли.
— Да, на самом деле складно,— не спеша и как буд*
то недовольно заключил полковник Аверьянов.
На взгляд майора Кубасова, все тоже было складно
и логично, и он не понимал, чем, как ему казалось, не-
доволен полковник Аверьянов- Но майор Кубасов был
кадровый военный, четко держался субординации в от-
ношениях с начальством, поэтому он ничего не спросил.
А полковник Аверьянов больше ничего не прибавил.
Майор Кубасов забрал папку и ушел. Полковник Аве-
рьянов бросил в пепельницу лопнувшую папиросу и вы-
нул другую. Постучал ею по коробке...
Конечно, все это чепуха. Академик Семиплатов еще
мог крутить пластмассовый шарик. Но электровоз — это
не мячик от пинг-понга... Четырнадцать убитых, двадцать
восемь раненых! Усадка фундамента...
Полковник похлопал себя по карманам и достал спи-
чечный коробок. Вытянул спичку... и не зажег ее. Повер-
тел, как будто видел впервые. Потом отодвинул коробку
с папиросами, положил спичку на стекло. Удобно оперся
локтями на стол.
Пристально уставился на спичку.
Скрипнула дверь. Он обернулся. В дверях стояла
уборщица с ведром и шваброй.
— Извините,— сказала она.
— Ничего! — он встал, смутившись, подобрал спич*
ку.— Ничего, убирайте. Я уже ухожу.
Он отослал машину и отправился домой пешком-
Моросил мелкий дождик. На улицах было сыро и не-
уютно. Полковник Аверьянов шлепал по лужам и думал.
Кажется, никогда в жизни он так много не думал о раз-
34
ном там магнетизме, о телепатии, парапсихологии, и о
необъяснимо сложной и по сей день загадочной работе
человеческого мозга, и о том, что мышление человека
так же бесконечно для познания, как и Вселенная.
Какой-то прохожий в новых калошах, с зонтиком и
портфелем под мышкой так же неторопливо брел впе-
реди. Полковник Аверьянов рассеянно поглядывал на
поблескивающие задники его калош. Длинная цепочка
размышлений привела его наконец к «Олесе» Куприна.
Озорная мысль пришла в голову.
Он сдвинул на затылок фуражку и уставился в спину
прохожему.
И тут прохожий неожиданно запнулся. Или ступил в
яму на асфальте, или просто поскользнулся; он потерял
равновесие, отчаянно взмахнул зонтиком, выронил порт-
фель и, вероятно, упал бы, но полковник вовремя подхва-
тил его под локоть.
— Извините! — пробормотал полковник Аверьянов,
как будто на самом деле был виноват.— Пожалуйста, из-
вините.
Он поднял прохожему портфель. Тот буркнул что-то
и зашлепал дальше по лужам. Озадаченный полковник
Аверьянов проводил его глазами. Поправил фуражку.
— Чепуха! — сказал он сердито.— Чушь какая-то.
Существует же на свете закон сохранения вещества, нель-
зя получить что-то из ничего.
Он свернул на свою улицу. Сделал несколько шагов»
Оглянулся на прохожего.
— Конечно, чепуха. Не может этого быть!
И кто-то ироничный, притаившийся в глубине созна*
ния, прошелестел насмешливо:
«Потому что не может быть никогда...»
3*
«Дуракам и грамота вредна»
(Пословица)
Спрашивать Тима Маркина, зачем он вывел эту
дьявольскую бактерию, было все равно как спросить бо-
га, для чего тот создал комаров.
Дураком он не был — я говорю про Тима Маркина,—
круглым дураком, разумея. Кое в чем он разбирался.
Микробиологию, например, знал куда лучше любого из
нас, и биографию какой-нибудь там сонной трипанозо-
мы, вероятно, помнил подробнее, нежели свою собствен*
ную. За микроскопом он мог просиживать сутками и тем
самым до смерти надоедал нашей препараторше, кото-
рая из-за него никогда не могла вовремя прибрать ла-
бораторию.
В конце четвертого курса Тим Маркин выступил на
кафедре с докладом. Остроумно оперируя фактами, оа
36
рассказал нам о своих работах и наблюдениях по куль-
тивации микробов в искусственных средах.
Мы не очень любили Тима Маркина, но доклад его
прослушали с великим интересом, как какой-нибудь при-
ключенческий роман: поговорить о микробах он умел.
Вот тогда-то заведующий кафедрой микробиологии
профессор Янков и произнес свои знаменитые слова, ко-
торые потом я вспоминал не один раз.
— Вы очень способный юноша, Маркин,— сказал
профессор Янков,— больше того, у меня никогда еше не
было студента, который бы умел крутить ручки у микро-
скопа лучше, чем это делаете вы. Еще раз вы доказали
и мне и всем присутствующим, что микробиологию знае-
те, я бы хоть сейчас мог вас освободить от защиты ди-
плома. И все же...— тут профессор Янков сделал про-
должительную паузу,— и все же, я не уверен, что вы не
сделали ошибки, решив изучать медицину, а не, скажем,
археологию. Вы, конечно, не понимаете меня?.. Я так и
думал... Вы, Маркин, работаете ради одного любопыт?
ства. Оно у вас огромно и помогает вам находить ори-
гинальные пути и методы к открытию незнаемого. Но
медику одного любопытства мало. Глядя в микроскоп,
он должен видеть не только микробов, но за ними и стра-
дающее человечество. А вот этого страдающего челове-
чества вы, как мне кажется, не видите.
И Тим Маркин, и все присутствующие выслушали
это с вежливым вниманием. Нам/было по двадцать с не-
большим, вежливости нас успели научить, но мудрыми
мы, конечно, не были. Поэтому сочли слова старого про-
фессора излишне сентиментальными, чтобы принимать
их всерьез.
Тим Маркин, я уверен, не помнит их и сейчас, даже
после всего того, что случилось...
Я уже говорил, что, несмотря на свои таланты, он
среди нас симпатиями не пользовался.
Только на это были свои причины.
Человек, как известно, существо общественное и жи-
вет в тесной толпе себе подобных. Чтобы не так уж ча-
сто наступать друг другу на ноги, пришлось выработать
правила общественного поведения, условные, как прави-
ла уличного движения, но и такие же необходимые.
Повинуясь этим правилам, мы говорим «здравствуй-
те» и «спокойной ночи!», уступаем место женщине, спра-
37
шиваем, кто последний в очереди, и не перебиваем прия-
теля, когда он по забывчивости в третий раз рассказы-
вает один и гот же анекдот.
Все эти условности воспитываются в нас с детства и
привычным кодом укладываются в сознании.
У Тима Маркина такого кода не было.
Не потому, что он правила отрицал. Он о них просто
не думал. Он вообще мало думал о вещах, которые не
мог сунуть под микроскоп. Рассеянный и невниматель-
ный к людям, он щедро наступал на соседские мозоли.
От того, что делал он это без умысла, соседям легче не
(шло. Находиться рядом с ним было не только неприят-
но, но и опасно. Вообразите, что шофер такси вдруг по-
забыл правила уличного движения.
Не думайте, что сравнение уж очень притянуто,— я
еще не закончил свой рассказ...
Почему Тим Маркин вырос таким невоспитанным —
понять было трудно. Родители его казались вполне при-
личными людьми. Отец—полярный летчик-орденоносец.
Мать—-кандидат медицинских наук, много лет работа-
ла в Бразильском Международном Институте по ликви-
дации лихорадок в бассейне Амазонки. Единственное,
что представлялось понятным, это причины, заставив-
шие Тима Маркина поступить в институт микробиоло-
гии. Как он сам рассказывал, когда мать писала свою
диссертацию, ему было менее года. Она работала дома,
и если сын ей очень мешал, совала ему в кроватку ста-
рый микроскоп.
Наверное, поэтому Тим Маркин и в институте отно-
сился к микроскопу как к занимательной игрушке.
Есть вещи, к которым нельзя относиться несерьезно...
Как и все, я Маркина недолюбливал*.
Потом мы подружились.
Не спрашивайте, почему так случилось. Гораздо
труднее подружиться с человеком, к которому равно-
душен.
На внекурсовой лекции по вирусологии мы случайно
очутились рядом, за одним столом. Я усердно записы-
вал, а Тим Маркин рисовал в тетради галочки. Он на-
рисовал их штук сто, потом бесцеремонно заглянул в
мои записи и сказал, что я допустил ошибку в тезисе.
Это был тезис профессора, я так и ответил. Но Мар-
кина это нимало не смутило, он заявил, что не слушал
38
профессора, а если тот так сказал, значит, ни уха ни
рыла не смыслит в данной проблеме, и привел свои
соображения, которые показались мне восхитительно не-
суразными. Однако он начисто разбил меня в споре и
сделал это так блестяще и остроумно, что я невольно по-
чувствовал к нему уважение. Мы многое прощаем ум-
ному человеку...
Меня увлекла необычность и своеобразность мышле-
ния Маркина. Он имел на все свое мнение, без всякого
уважения относился к авторитетам-и любил пофантази-
ровать, или, как он говорил, «пожевать проблему». Ког-
да он давал волю воображению, то зачастую забирался
в такие «микробиологические» дебри, что сам не мог из
них выбраться.
— Ничего! —не унывал он.— В науке решение часто
приходит в результате фантастического предположения.
У него имелась своя теория синтеза рибонуклеино-
вой кислоты.
Она выглядела довольно занимательной... только про-
верить ее было невозможно. Впрочем, Маркина это не
смущало, он не задумывался над практической нужно-
стью своих теорем.
Семья Маркиных имела небольшой коттеджик на
опушке лесного массива, неподалеку от университетско-
го городка. Там были идеальные условия и для отдыха
и для работы — много воздуха, зелени и тишины. Этим
летом мать Тима улетела в свою Бразилию, в институт,
а отец где-то за семьдесят пятой параллелью водил
арктический вертолет. Тим Маркин пригласил меня по-*
жить с ним лего в коттедже.
Я легкомысленно согласился.
Коттеджик был уютен: две комнатки, кухня и город-
ской телефон. В одной комнатке мать Тима вела свои
бактериологические исследования — там стояли термо-
статы и большой бинокулярный микроскоп.
В отличие от других коттеджей, усадьбу Маркиных
окружал высокий забор. Одно время .отец Тима держал
двух медвежат, которых привез с севера. Чтобы не пу-
гать соседей и не искушать соседских собак, он попро-
сил плотника огородить усадьбу забором. Когда медве-
жата подросли, их пришлось отдать в зоологический
сад. Забор пока остался.
Человечество должно поставить памятник плотнику,
39
который соорудил этот добротный, сшитый из досок вна-
хлестку, без единой щелочки, забор...
Мы писали курсовые работы по лабораторному прак-
тикуму. Тим закончил свою за неделю. Моя же распуха-
ла с каждым днем, как старый английский роман. Тим
заявил, что вся моя писанина — чепуха на постном
масле.
Я старался его не слушать. Помочь он мне не мог,
даже если бы захотел,— он не умел настраиваться в
такт чужим мыслям.
От нечего делать Тим решил проверить одну из сво-
их многочисленных теорий изменения микробов, путем
подбора соответствующих сред. Ничего особенного здесь,
конечно, не было. Известно, что многие микробы приоб-
ретают новые, скажем, защитные свойства под влияни-
ем среды, активно действующей на их обмен.
Но Тим задумал добиться большего.
— Человечество,—рассуждал юн,— за сотню поколе-
ний прошло путь от каменного топора до теории относи-
тельности. Грубо говоря — это пять тысячелетий. Микроб
сотню поколений сменит за несколько суток. Эволюция
произойдет быстрее. За полмесяца я берусь капитально
изменить характер любой бактерии...
Меня ждала работа, и я не особенно вникал в сущ-
ность его умозаключений.
И зря...
Тим сидел в лаборатории. Он не отходил от микро-
скопа ни днем, ни ночью. Черт его знает, когда он спал.
Когда я ложился, его еще не было в постели; когда
вставал, он уже был в лаборатории. Что-то у него не по-
лучалось, вероятно; когда я спрашивал, он весьма от-
кровенно грубил. Я не обижался. Не обижаются же на
слепого, который толкнет вас на улице.
Хлопот по хозяйству у меня прибавилось. Обедали
мы в столовой, но завтракали и ужинали дома. Готовил
я все сам. Я и раньше не доверял хозяйство Маркину,
небрежен и неряшлив он был до глупости, и легко мог
насыпать в кашу чего-либо более вредного, нежели по-
варенная соль. А таких веществ на полках вокруг него
было более чем достаточно. Мне еще приходилось сле-
дить, как бы он в своей лаборатории не хлебнул вместо
чая карболовой кислоты.
Грэм Грин верно сказал: «...глупость молчаливо тре-
40
бует от нас покровительства, а между тем куда важнее
защитить себя от глупости,— ведь она словно немой про-
каженный, потерявший колокольчик, бродит по свету, не
ведая, что творит...»
Как-то вечером, когда Тим тихо, как мышь, сидел в
лаборатории, а я плакал на кухне над луковицей для
винегрета — витамины, как известно, необходимы при
усиленной умственной работе,— к нам в ограду вошел
мальчуган.
Я протер глаза и увидел в его руках корзинку, на-
крытую платком.
«Может, ягоды?» — обрадовался я и, бросив свире-
пую луковицу в кастрюлю, выскочил на крыльцо.
— Что у тебя?
— Лягушки,— ответил мальчуган.
Я не сразу понял. Мальчуган приподнял платок. На
дне корзины сидело с десяток разноцветных лягушек.
Они все, как по команде, повернули головы и уставились
на меня.
— Слушай, парень,— сказал я.— У нас нет ни ужей,
ни уток. Мы лягушек не едим. Тащи их обратно в болото.
— Мн'е дядя заказал,— заявил охотник за лягушка-
ми.— Я и принес.
— Какой дядя?
Вероятно, Тим услыхал разговор и открыл окошко
своей бактериологической кельи.
— Это я просил,— сказал он хмуро.— Ну-ка, пока-
жи!—Он заглянул в корзину и буркнул мне: — Отдай
ему рублевку.
— Зачем тебе лягушки?
Тим молча захлопнул окно. Я расплатился с мальчу-
ганом и вернулся на кухню, к луковице, жалея, что в
корзине оказались не ягоды.
Ягоды были еще впереди...
Минула неделя. Я сидел за столом и с отличным на-
строением переписывал начисто свое сочинение. Из ла-
боратории вышел Маркин. В руках он нес суповую та-
релку. В тарелке сидела лягушка.
С видом Мефистофеля, собирающегося сотворить чу-
до, он поставил мокрую тарелку прямо на листки моей
работы.
— Ну? — спросил я.
Смотри внимательно.
41
— А что будет?
— Сейчас увидишь.
Лягушка вдруг беспокойно задвигалась, задергала
головой, издавая какие-то сипящие звуки, потом закры-
ла глаза и протерла их лапой.
— Понял?
— Ничего не понял.
Маркин посмотрел на меня с сожалением, как на без-
надежного идиота.
— Дерево ты,— заявил он.— Лягушка кашляет.
— Кашляет?
— Да, кашляет. Ты, может, скажешь, что лягушки не
могут кашлять?
Я не знал, что ответить, да и кому бы пришло в го-
лову задумываться над таким дурацким вопросом. Каш-
ляющую лягушку, вероятно, можно было увидеть толь-
ко в мультипликационном фильме для детей.
Лягушка опять открыла пасть и опять затряслась..
— Чего же она кашляет?
— У нее коклюш.
Я уставился на Маркина. Нет, он не шутил.
— Какой коклюш?
— Ты не знаешь, что такое коклюш?
— Я знаю инфекционную болезнь, которой болеют
преимущественно дети. Она вызывается палочкообраз-
ным микробом — бактерией пертуссис. Но эта бактерия
размножается только при температуре человеческого те-
ла, в других условиях она быстро погибает. А лягушка,
как известно...
— Известно,— перебил меня Маркин,— лягушка
холоднокровная амфибия. Мне удалось приучить бакте-
рию к низкой температуре. Погляди — это единственная
в мире лягушка, которая кашляет. Ты думаешь, это про-
изошло случайно. Да я могу заразить всех лягушек кок-
люшем.
— Зачем?.. Для чего лягушкам коклюш?
— Бамбук! — провозгласил Тим и для иллюстрации
постукал пальцем по столу.—Это же эксперимент. Уни-
кальный в науке опыт—культивирована бактерия лягу-
шиного коклюша. Ты посмотри на нее внимательно^
прелесть!
Лягушка опять задергалась и засипела. Я вынул
платок.
42
— Знаешь, убери-ка ты свою уникальную амфибию.
Мы здесь обедаем, а ты ставишь всякую пакость.
— Пакость. И это говорит медик! Мне жаль тебя,
посредственность.
И Тим унес лягушку.
Инкубационный период у коклюша от трех дней до
недели. Я раскашлялся на следующий день и вообще по-
чувствовал себя неважно. Походило на грипп. Тим осмо-
трел меня с любопытством, велел покашлять в чашку
Петри, с питательной средой, и унес чашку в лаборато-
рию на анализ. Ночью уснуть я не мог, кашель разди-
рал мои легкие на мелкие кусочки. Только лошадиной
дозой наркотиков удалось снизить болезненность при-
ступов.
Утром Маркин показал мне стеклышко, которое толь-
ко что вытащил из-под микроскопа.
— У тебя коклюш,— радостно заявил он.
— Не глупи. Я болел коклюшем в детстве. У меня
иммунитет.
— Нет у тебя иммунитета. Палочка, культивируясь,
приобрела новые свойства. У тебя лягушиный коклюш.
— Чему же ты радуешься, идиот!
Я здорово рассвирепел и хотел высказать Тиму свое
мнение о нем и о его бактерии, но меня схватил такой
припадок кашля, что я чуть не лопнул от нагуги.
Пришлось идти в детскую поликлинику. Там работа-
ла Натка Лукьянова с нашего курса — она специализи-
ровалась по детским болезням. Про лягушку я ей не
стал рассказывать, и Натка вначале было посмеялась
над моим диагнозом. Но тут меня скрутил очередной
приступ, я без сил завалился на кушетку у нее в каби-
нете, и она поняла, что дело нешуточное.
Окаянный лягушиный коклюш здорово отличался от
обычного, интоксикация была такая сильная, что я на-
чинал бредить. Удивленная Натка пригласила профес-
сора. Тот тоже не много чего понял — палочка под ми-
кроскопом выглядела как обычная, а про лягушку я па-
прежнему не говорил.
Меня положили в отдельную палату.
Я продолжал кашлять. Настроение было неважное.
Примерно через неделю пришел Тим Маркин.
Вид у него был сочувствующий, но я на него смотреть
не мог.
43
Он, не смущаясь, присел на кровать, подмигнул ве-»
село — скотина! — оглянулся на дверь и сунул мне бу-
тылочку из-под детского молока с какой-то зеленой
бурдой.
'— Это что еще? — прохрипел я враждебно.
— Бактериофаг, от лягушиного коклюша. Три раза
в день, по глотку.
— Пей его сам!
— Дурень! — зашептал он.— Ты завтра же будешь
здоров. Я уже проверял.
— На лягушках?
— На себе. Пей, не бойся.
Тим ушел, а бутылочка осталась.
Я решил, что терять мне нечего, и начал, тайком от
Натки, прихлебывать из бутылочки.
Через два дня кашель исчез, как и не было. Натка
разводила руками, профессор — тоже. Они подвергли
меня всестороннему исследованию, но палочки не
нашли.
Натка хотела продемонстрировать меня перед студен-
тами в клинике, как уникальный случай. Я кое-как упро^
сил ее не делать этого и спасся от позора.
Из больницы я выписался, однако история эта даром
не прошла — накашлял небольшую эмфизему, и Натка
посоветовала съездить на месяц в санаторий.
Когда я заходил в коттедж за вещами, Тима не бьь
ло дома. Я оставил ему записку и уехал.
Месяц отдыха в южном санатории привел меня в
норму. Лягушиный коклюш уже казался не печальным
событием, а комическим происшествием. Поэтому, вер-
нувшись, я направился опять к Тиму Маркину.
В комнатах было грязно и не прибрано. Возле дива-
на, рядом с ботинками, стояла тарелка с остатками ужи-
на. Носки лежали на обеденном столе. Только Тим был
на месте — за микроскопом в своей келье.
Он не ответил на приветствие, а поманил меня паль-
цем с таким видом, как будто я не уезжал на месяц, а
уходил за хлебом в булочную. Мне сразу же не понра-
вился его вид — радостный и взволнованный,— даже что-
то екнуло под ложечкой.
— Гляди! — сказал он.
Я осторожно заглянул в микроскоп, боясь увидеть ка-*
кое-нибудь новоизобретенное чудовище.
44
В прозрачно-голубоватом круге лежала коричневая
палочка. Она была недвижимая, безобидная на вид, и я
несколько успокоился.
— Видишь палочку?
— Вижу, конечно,— ответил я.
— А ты когда-нибудь такую встречал?
Окуляр микроскопа был засален и покрыт пылью —
обычная вещь у Тима Маркина,— я протер стекло плат-
ком и вновь пригляделся к бактерии. Форма ее показа-
лась мне незнакомой.
— Похожа на палочку пневмонии,— заметил я.
— Это не она.
— Я не говорю, что она. Я говорю — похожа.
— Ничего ты не смыслишь в бактериях,— заявил
Тим.— Это совершенно новый вид. Я его вывел сам.
Культивировал палочку лягушиного коклюша.
Меня будто кто отпихнул от микроскопа. Нет, вы
только подумайте!
— Не бойся! — ухмыльнулся Тим.— Она безвредная.
За время культивации потеряла свои ядовитые свойства.
Зато приобрела новые. Она теперь питается воздухом.
— Как воздухом?
— Очень просто. Поглощает из воздуха кислород,
влагу, еще что-то, я не уточнил, и растет. Даже размно-
жается. Как полагается порядочной бактерии, делится
пополам. Да вот я тебе сейчас покажу — ахнешь!
Тим протянул руку, стащил с полки большую стек-
лянную банку с притертой крышкой и поставил передо
мной на стол...
Половину банки занимала странная коричневая мас-
са, очень похожая на плесень. Вид ее был отвратителен.
Тим поднял крышку.
— фу! — невольно откачнулся я.
•— Чего — фу?
— Воняет.
— Воняет? —Тим посмотрел на меня презрительно.—
Ты медик или кто?.. Обыкновенный запах — метан, угле-
водороды. Нормальные продукты обмена живой клетки...
Воняет! Институтка ты, а не микробиолог.
Конечно, можно было ответить Тиму, чтобы он оста-
вил институток в покое, так как наверняка знал о них
меньше, нежели о микробах. Но мне не хотелось лить
масло в огонь.
45
Я ничего не сказал.
— Ладно,— проворчал Тим.— Хоть ты и дерево...
Мне опять удалось промолчать.
— Смотри тогда! — Тим показал на банку.— Внима-
тельно смотри.
Я пригляделся и заметил, что плесень в банке, после
того как Тим открыл крышку, начала вспучиваться, по-
верхность ее медленно вздувалась бугром, как подни-
мающееся тесто.
— Растет!—возгласил Тим.
— Это она?
— Она самая, моя палочка! — Тим смотрел на про-
тивную плесень влюбленным отцовским взглядом.— Ви-
дал, как растет?.. У меня на днях разводки сгорели—•
в термостате регулятор испортился — все палочки погиб-
ли. Я уже думал — ну, все — пропала моя культивация.
И вдруг нашел одну палочку, живую. Сунул ее в эту
банку. И вот—пожалуйста!
— За какое время?
— За какое? — Маркин задумался.— Не помню точ-
но. Суток за двое, кажется.
Двухлитровую банку коричневая плесень заполняла
до половины. Это от одной только палочки, длиною ка-
ких-то там пять микрон. Закон геометрической прогрес-
сии работал неумолимо: одна палочка... две... четыре...
восемь...
Плесень в банке продолжала расти. Бугор ее стано-
вился все выше и выше, а запах все резче и омерзи-
тельнее...
Мне стало не по себе.
— Слушай, Тим! Она сейчас поплывет через край.
— Не поплывет,— Тим смазал края крышки вазели-
ном, для герметичности, и закрыл банку.— Она растет
только на воздухе. В закрытом помещении палочка не
размножается.
— За каким дьяволом ты ее вывел? Зачем она тебе
понадобилась?
— Зачем?—удивился Тим,— Да ни за чем. Просто,
занялся от нечего делать. Ты уехал, мне стало скучно,
а палочка лягушиного коклюша оказалась под рукой.
Я решил поработать над ней, для практики. Занятная
получилась бактерия?
— Не очень!
46
Брось, это ты по старой памяти псе о ней плохо
думаешь. Палочка — что надо. Размножается как —
блеск!
Он небрежно пихнул банку на полку. Она звякнула
там о другие банки.
— Осторожнее! Разведешь заразу по всему дому.
— Не разведу, я аккуратно.— Это Тим говорит об
аккуратности! — Чего ты беспокоишься, я же сказал, что
она безвредная. Не веришь?.. Хочешь, я ее сейчас съем?
Когда Тим Маркин хотел что-то доказать, он не осо-
бенно разбирался в средствах. Я не сомневался, что ра-
ди идиотского опыта он мог проглотить свои палочки и
стать их живым рассадником. А кто знает, насколько она
безвредная, эта бактерия.
Откровенно говоря, меня очень напугала коричневая
плесень, когда так быстро полезла из банки. Напугала
своей ничем не истребимой и неоградимой способностью
к размножению. Это был злой джин в бутылке.
Тим Маркин в любую минуту мог выпустить его на
свободу.
Я знал, что мне нужно сделать.
— Слушай, Тим,— сказал я.— Ты, вижу, тут совсем
очумел от своих культиваций. У меня в чемодане бутыл-
ка армянского коньяку. И ореховая халва. Специально
с юга захватил. Пойдем выпьем для встречи.
Видимо, Маркину и самому надоело сидеть одному.
Из ребят, ручаюсь, за это время к нему никто не захо-
дил, и поговорить ему было не с кем.
Я послал его на кухню мыть руки, а сам вернулся
в лабораторию.
Бутылка с формалином стояла тут же на полке.
Я плеснул из нее в банку с плесенью и плотно закрыл
крышку. Если Тим приучил бактерию к воздуху, то
к формалину он приучить ее еще не успел...
Весьма довольный своим поступком, я вошел в сто-
ловую, достал из чемодана бутылку... и вдруг у меня
мелькнула мысль, будто я не сделал всего, что нужно.
Я хотел вернуться в лабораторию, чтобы на месте
сообразить, что же меня беспокоит, но тут из кухни по-
явился Тим Маркин1.
Мы не спеша прихлебывали коньяк и закусывали
ореховой халвой — в доме не было и сухой корки — и
вскоре приобрели то расслабленно-благодушное настрое-
47
ние, которое обычно появляется у людей мало пьющих.
Я выложил Тиму парочку глупеньких анекдотов — при-
вез их с юга, вместе с коньяком и халвой. Тим прочув-
ствованно рассказал, как он культивировал свою бакте-
рию. Эта история здорово походила на старый анекдот
о цыгане, который приучал лошадь не есть,— только у
цыгана лошадь в конце концов подохла, а бактерия у
Тима Маркина осталась жива. К сожалению.
Мы до ночи проговорили на микробиологические те-
мы, допили коньяк и отправились спать. Тим в лабора-
торию больше не заходил. В состоянии коньячного опти-
мизма я позабыл все свои прошлые опасения и лег
спать, даже не вспомнив о бактерии.
Мне привиделось во сне, что я сижу на крохотном
островке среди безбрежного моря коричневой плесени.
Она медленно, но неумолимо поднимается все выше и
выше, постепенно затапливая мой островок, уже подпол-
зает к моим ногам. А я мучительно стараюсь что-то
вспомнить, что-то очень важное, не знаю что именно,
только знаю, что от этого зависит моя жизнь.
Я проснулся и попытался сообразить, что же такое
нужно было вспомнить.
В окно светила луна, наполняя комнату неясным та-
инственным светом. Тим спал. Я поднялся с постеди,
осторожно пробрался в лабораторию снял банку с пол-
ки. Ядовитые пары формалина сделали свое дело — от
плесени остались только бурые хлопья на стенках.
Я успокоился и уснул.
Первое, что я увидел утром, открыв глаза, был Тим.
В одних трусах он стоял возле моей постели и, видимо,
только хотел меня разбудить.
В руках его была та самая банка.
— Понимаешь,— сказал он озабоченно,— бактерия
за ночь подохла.
— Неужели? — пробормотал я спросонок.—Какая
жалость!
Тим подозрительно покосился на меня.
— Что с ней случилось,— продолжал он, разгляды-
вая бурые клочья в банке.— Самоотравление, мо-
жет быть?
Я поддерпал его прогноз и поспешил заняться за-
рядкой. Тим ходил по комнате с банкой и сокрушался.
Он долго скорбел над своим преждевременно скончав-
48
шимся творением. Потом вдруг остановился, лицо его
прояснилось. Я насторожился.
— Я идиот!—возгласил он.— Под микроскопом
осталась одна палочка. Сам вчера положил.
Он помчался в лабораторию.
Вот тут-то я и сообразил, чего не доделал вчера, о
чем старался вспомнить и что подняло меня среди ночи.
Весьма недовольный собой, я направился следом за
Тимом.
Склонившись над микроскопом, он раздраженно дви-
гал стеклышко под объективом и крутил регулировочные
винты.
Нетрудно было догадаться — самое худшее случи-
лось...
— Тим,— сказал я.— Ты потерял бактерию.
— В том-то и дело,— буркнул он.— Смели, должно
быть, на стол.
Величина беды еще не дошла до него, но я уже пред-
ставлял ее отчетливо.
— За ночь она успела размножиться. Мы разнесли
ее на ногах по дому. Ветром палочку могло унести в
окно, перебросить на улицу и рассеять по городу.
— Ну, и что? — огрызнулся Тим.— Чего ты панику-
ешь? Я же сказал, что она безвредная.
— Безвредная?!—как ни бесила меня бестолковость
Тима, как ни удивляло это соединение крайней тупости
и таланта, я понимал, что злиться и бесполезно и нера-
зумно. Но довести до него опасность его затеи необхо-
димо. Почему я не подумал об этом вчера?
Я шагнул в комнату, сдернул колпачок с авторучки
и схватил первую попавшуюся тетрадь.
— Это же мой конспект,— сказал Тим.
— Конспект?.. Черт с ним, с конспектом. Он может
тебе и не понадобиться.
— Ты что, спятил?
Катастрофа надвигалась неощутимо, ничего еше не
выдавало ее приближения. Мне и самому трудно было
поверить в нее, мне хотелось убедить не только Тима,
хотелось реально измерить величину беды... Я считал на
бумаге и повторял свои расчеты вслух.
— Если за двое суток твоя бактерия дает потомства
один литр, то за трое суток... приблизительно, тысяча ку-*
бометров. На четвертые сутки...
4 Которая ждет
49
Тим выпрямился и посмотрел на меня.
— Не может же она... так размножаться...
— А что ее может задержать?
— Что?.. Ну, солнечные лучи, например... впрочем, я
не проверял,— сознался он.
— Не проверял... Ох, Тим, почему ты на самом деле
не поступил в строительный институт?.. На четвертые
сутки... получится тысяча кубических километров... Тим,
если бактерию разнесет ветром по всему миру, то на пя-
тые сутки она высосет из воздуха весь кислород, она за-
топит все материки и океаны. Через пять суток земля
превратится в пустыню, в голый глиняный шарик, без
растений, без животных и без людей. Кому будут нуж-
ны тогда твои конспекты, Тим?.. Теперь ты понял, что
соорудил?
Лицо у Тима побелело. Он сел за стол и, уставясь на
меня, молча забарабанил пальцами по столу. Вообра-
жение у пего всегда работало отлично.
Я выглянул в окно. Листья на березах за оградой
слабо шевелились от ветерка, но у нас в ограде, за вы-
соким забором, было тихо. Тонкие стебельки пырея по
краям дорожки стояли недвижимо.
— Забор...— невольно произнес я.
— Что забор?..— кинулся к окну Тим.
— Забор хороший,— повторил я.— Подумать только,
если бы не забор... Звони скорее профессору Янкову.
К великому счастью, профессор Янков оказался дома.
Он сразу все понял, сразу догадался о серьезности
надвигающейся беды. Он говорил громко, а телефон ра-
ботал отлично, и хотя трубка была у Маркина, я слы-
шал все, что сказал ему профессор.
— Если бы вы находились в коттедже один, Тим
Маркин,— голос профессора стал необычно суров,— по-
жалуй, проще всего было бы залить вашу усадьбу бен-
зином и сжечь ее вместе с вами. Да, да, вместе с вами!
К сожалению, рядом—другой человек, повинный только
в том, что неосмотрительно выбрал вас себе в товарищи.
В данном случае неразумность принесла пользу, я уве-
рен, что это он подумал о том, о чем никогда не думали
вы... Сидите оба дома. Никуда не выходите... Слыши-
те— никуда!.. Я приеду к вам так скоро, как смогу. Со-
берите несколько бактерий в пробирку, закройте ее и
держите при себе.
50
Тим Маркин выслушал все в покорном молчании.
Так же молча он положил трубку и отправился в лабо-
раторию.
Мне делать было нечего. Я сидел на стуле, а вокруг
меня в зловещем безмолвии размножались колонии ко-
ричневых палочек. На полу расползалась отвратитель-
ная плесень, пока еще невидимая глазу, но уже несущая
смертельную угрозу всему видимому миру.
Вскоре появился Тим. Он показал пробирку, заткну-
тую пробкой и залитую менделеевской замазкой.
— Десять штук на столе нашел.
Он присел рядом, помолчал, потом беспокойно по-
кашлял.
— Интересно... если бактерия попадет с воздухом в
легкие?..
Я стиснул зубы от злости. Что можно было тут ска-
зать?
Через полчаса на нашей тихой улочке послышалось
отдаленное гудение тяжелых грузовиков.
Профессор Янков трезво оценил опасность, которой
был начинен наш коттедж, и понимал, что просчет мо-
жет привести к катастрофе, размеры которой предста-
вить было нетрудно. Поэтому он решил, что в таком слу-
чае лучше пересолить, чем недосолить.
Нашу усадьбу окружило более десятка специальных
автомашин. Здесь были и пожарные машины, и машины
для химической дезинфекции, и для борьбы с сельскими
вредителями, и огнеметы, и даже автокран с длиннющей
стрелой и крюком.
Профессор Янков командовал с крыши машины, его
приказания усиливались динамиками — он здорово по-
ходил на режиссера, снимающего кинофильм. Мы высту-
пали в роли главных героев.
Автокран передал через забор два водолазных ска-
фандр^. Мы с Тимом натянули тяжелую резину, завер-
нули друг другу шлемы. Потом тем же краном по оче-
реди подняли нас в воздух, обмыли тут же над оградой
сгруей креозота из брандспойта и погрузили в санитар-
ный фургон.
Нас увезли, и я не видел, что происходило дальше.
Усадьбу Маркиных залили распыленным керосином, по-
том пустили огнеметы, и от коттеджа и от забора остал-
ся на земле черный выжженный квадрат. На весь уни-
4*
51
верситетский городок, на поселок был наложен каран-
тин. Трое суток люди сидели по домам. По улицам день
и ночь ходили поливочные машины, кропя землю и стены
строений искусственным дождем, чтобы палочка вместе
с пылью не была унесена ветром. Специальные санитар-
ные отряды проверяли, не появятся ли где-либо следы
коричневой плесени.
В дезокамере я находился неделю. О том, что со мной
делали, даже неохота и рассказывать. Хорошо, что ме-
ня поместили отдельно от Тима Маркина.
Он пробыл в карантине столько же, сколько и я.
Если бы это зависело от меня, я не выпустил бы Ти-
ма из дезокамеры до конца его жизни.
Теперь эта история уже в прошлом. Я не знаю, где
сейчас Тим Маркин. Но тревога не оставляет меня: не
придумал бы он еще чего-нибудь!..
Счетно-анализирующая машина САМА-110 считалась
машиной высшего класса: она весила четыре с полови-
ной тонны, стоила очень дорого и занимала самую боль-
шую комнату в первом этаже вычислительного центра.
Она имела необъятные кладовые памяти, рефлексную
связь — для уточнения вводимых данных, квантово-диф-
ференциальную логику — для меняющихся параметров и
много других усовершенствований, столь же понятных
по названиям. Она делала несколько сот тысяч опера-
ций в секунду, работала несравнимо быстрее, нежели че-
ловеческий мозг, и решала всевозможные задачи с де-
сяти часов утра до трех часов дня, кроме выходных.
Ромашка была обыкновенным цветком — беленькие
лепесточки вокруг желтых тычинок, на тоненьком сте-
53
бельке. Она не стоила ничего и не делала ничего. Она
просто росла на лесной полянке, неподалеку от загород-
ного шоссе....
В вычислительный центр обращались многие орга-
низации, начиная от филиала Академии и кончая район-
ным универмагом готового платья. Не всегда самые
трудные задачи поступали от Академии. Скажем, рас-
считать орбиту тяжелой межпланетной ракеты на пути
в миллионы километров не требовало много времени.
Но вот определить для универмага план-заказ продажи
женских туфель разных фасонов, учитывая все требо-
вания изменчивой моды, всего на один сезон — это бы-
ло значительно труднее. Однако САМА-110 справля-
лась и с такими задачами.
Хотя САМА-110 была весьма эрудированная машина,
все же думать и непосредственно оперировать челове-
ческими понятиями она не могла. Она не понимала рус-
ского языка. Она вообще не понимала человеческого
языка. Она пользовалась в своей работе собственным,
машинным языком — чередованием невразумительных
нулей и единиц, условных «да» и «нет». Поэтому усло-
вие любой задачи нужно было предварительно переве-
сти с человеческого языка на условный, понятный ма-
шине язык, или, попросту говоря, составить программу.
Составление программы — тонкая и ответственная
работа, от которой зависит и правильность ответа и
вообще возможность решения задачи. Тут требуется ма-
тематическая находчивость, фантазия, интуиция — каче-
ства, которыми пока обладает единственная машина в
мире — человеческий мозг.
Теперь уже станет понятным, чем занимался Дима
Заячкин, молодой инженер-программист вычислитель-
ного центра, с десяти часов утра до трех часов дня, кро-
ме выходных...
А ромашка?.. О ромашке речь еще будет впереди...
В выходной день Дима Заячкин стоял перед зерка-
лом и подбирал галстук к новой, только что купленной
рубашке.
Галстуков у Заячкина было всего три, но примерял их
он вот уже более получаса. Он завязывал один, расправ-»
лял его, потом некоторое время рассматривал свое от-
ражение в зеркале, жмурился, снимал галстук и завязы-
вал другой.
54
Каждый, кто хотя бы мало-мальски разбирается в
кибернетике человеческих взаимоотношений, догадался
бы, что Заячкин идет на свидание. Что Заячкин влюблен-
Догадывался об этом и сам Заячкин.
Но вот любят ли его?..
Здесь у Заячкина не было твердого мнения. Иногда
он думал, что любят. Иногда думал, что не любят. То
его душу наполняли восторги, то оставалось одно мрач-
ное отчаяние... В жизни часто бывает так.
Сегодняшнему свиданию Заячкин придавал особое,
решающее значение. Сегодня он твердо намерен спросить
Вику... Задать ей самый древний и единственный по
своей важности вопрос: да или нет? Он — Заячкин или...
этот... Савченко— программист с «Урал-10».
Вот потому-то и галстук он выбирал с таким видом,
с каким, скажем, в семнадцатом веке какой-нибудь там
виконт де Икс выбирал себе шпагу, которая должна бу-
дет решить роковой спор с графом де Игрек о том, ко-
му суждено добиваться взаимности у герцогини де Зет.
Концерт в консерватории, где училась Вика, начинал-
ся в восемь. В семь часов Заячкин последний раз при-
мерил каждый из галстуков... и надел рубашку с отлож-
ным воротничком.
Последний раз оглядел свое отражение в холодном
зеркале.
И вышел, похожий на Ромео в первом акте великой
трагедии.
Савченко, конечно, тоже явился на концерт. Он был
в галстуке. На Вике была белая блузка с большим чер-
ным бантом спереди. И вообще в зале почти все оказа-
лись в галстуках.
Заячкин застегнул рубашку на верхнюю пуговицу и
почувствовал себя несчастным.
Они так и сидели втроем. Вика — между ними. Кон-
церт был долгим и, по мнению Заячкина, нудным и скуч-
ным. Он молчал угрюмо. Савченко, наоборот, делал уме-
лые замечания. После концерта он отправился прово-
жать Вику. Заячкин, -с вежливостью холодной, раскла-
нялся с ними у выхода.
В глазах Вики как будто мелькнуло сожаление... но
Заячкин уже ничему не верил.
Если из дома он ушел похожий на Ромео в первом
акте, то вернулся похожим на Отелло в последнем.
55
Он зашвырнул один ботинок в ванную комнату, а
другой — на письменный стол и не раздеваясь лег в по-
стель. Заложил руки за голову и погрузился в мрачные
бездны отчаяния. Вся земная жизнь, вся вселенная,
включая Млечный Путь, крабовидную туманность и да-
же невидимые галактики не стоили в его представле-
нии ничего...
Потом он уснул.
Утром он повел затекшими плечами, взглянул на
остановившийся будильник, разыскал ботинки и отпра-
вился на работу. По дороге заглянул в закусочную и в
тяжелой рассеянности сжевал половину бумажной сал-
фетки вместе с пирожком с повидлом.
Он уселся за табулятор САМА-110 и до половины
третьего разговаривал с ней на ее невразумительном
языке. Абстрактный двоичный лепет машины отвлекал
его от горьких мыслей и ненужных выводов.
Но в половине третьего он задумался.
Машина обработала полученную информацию и
звонками напоминала Заячкину, что требует еще. Он не-
вежливо ткнул пальцем в клавишу главного выклю-
чателя и направился к директору вычислительного
центр-а.
Он попросил у директора позволения поработать на
САМА-110 по вечерам. Проверить одну мысль, решить
новым методом некие старые задачи.
Директор института был оригинал — он поощрял
новаторов—и позволил.
Наверное, вы догадываетесь, какую задачу задумал
предложить машине Заячкин.
Да, ту самую древнюю... Любит, не любит? Да или
нет?
Единица или нуль?
По мнению Заячкина, ничего невозможного тут не
было. Когда человек принимает какое-либо решение или
делает какой-либо вывод, он так или иначе суммирует
известные ему факты. САМА-110 справлялась с этим
лучше, чем кто-либо другой.
И Заячкин решил доверить машине свою судьбу.
Самое главное было — верно составить программу.
Дать точную оценку эмоциям и поступкам, перевести их
в комбинации нулей и единиц.
Заячкин сел за табуляторный стол.
S6
Поставил справа от себя кофейник с горячим кофе,
слева — термос с холодным нарзаном. Расстегнул ворот-
ничок, повыше подтянул сатиновые нарукавники и от-
стучал на табуляторе первую строчку.
Он постарался измерить и оценить все свои достоин-
ства и недостатки, каковые могли быть замечены Викой.
Он старался не'упустить ничего, но и не стремился при-
бавить лишнего. Он определил сумму своей внешности,
сравнивая себя с классическим эталоном — Аполлоном,
что в Бельведере, с киноактером Отто Фишером (кото-
рый нравился Вике) и с Михаилом Казаковым (кото-
рый нравился Заячкину). Греческому богу Заячкин вы-
дал высшую сумму — сто единиц. Себя он оценил в де-
сять.
Он работал долго и обстоятельно, и наконец его ма-
тематический портрет был готов. Заячкин вытащил из
табулятора ленту и с мрачным любопытством оглядел
длинную колонку из нулей и единиц.
Составить программу Вики было труднее. Однако он
кропотливо, по крохам собрал все, что знал о ней, что
думал; прихлебывая то из кофейника, то из термоса, он
разложил эту информацию по полочкам табулятора.
Потом закодировал их отношения.
Это оказалось самым трудным. Заячкин долго не
мог найти математического эквивалента единственно-
му поцелую, которым они неожиданно обменялись по
пути с первомайского вечера. Шли, шли, потом сели на
скамейку и поцеловались... Он вспомнил, как это было,
вспомнил, как Вика вдруг тоже потянулась к его губам,
как у него гулко застучало сердце и в этом гуле ис-
чезло все. и аллея в парке, и скамейка, и темные де-
ревья вокруг... Заячкин шумно вздохнул и оценил по-
целуй в двадцать единиц. Потом отхлебнул из термоса
и решил, что тогда Вика просто была под настроением —
она выпила бокал шампанского на вечере,— и уб'авил
десять единиц.
Наконец программы были готовы.
Заячкин заложил их в машину и решительно — как
бросаются в холодную воду — нажал клавишу главного
включателя. Мелодичным- звонком САМА-110 сообщи-
ла, что программа ею освоена, что вопросов она не имеет,
и деловито загудела, помигивая красными глазками
неонок...
57
Вика подумала, что, наверное, она таки хорошая
дура. Надо было сообразить—поехать в такой компа-
нии за город!..
Ей уже до смерти надоел и Савченко, и все его шум-
ные приятели. Она потихоньку отошла в сторону, неза-
метно скрылась за деревьями и побрела в глубь леса,
пока за спиной не затихли вопли транзистора и громкие
голоса.
В лесу было сумрачно и тихо, с шоссе доносилось от-
даленное гудение тяжелых грузовиков. Не боясь заблу-
диться, Вика пересекла напрямик заросли колючих со-
сенок, выбралась на полянку и присела на заброшенный
муравейник.
Она слышала, как Савченко где-то далеко звал ее:
«Вика, Вика!» — и не откликнулась.
Почему вдруг она согласилась поехать с ним? Веро-
ятно, от обиды на Заячкина... Хотя, если бы сейчас там,
в лесу, звал ее он, Заячкин, она не пряталась бы здесь.
Да и вообще тогда все было,бы иначе...
Вика вспомнила, как ей всегда хорошо было с Заяч-
киным. Он такой скромный и застенчивый... Такой ми-
лый... И такой бестолковый! Почему он не проводил ее
после концерта? Она же не хотела идти с Савченко.
Как плохо, когда человек недогадливый...
Вика подперлась кулачком и пригорюнилась.
Может быть, он и не собирался ее провожать, а ей
только показалось. Он ни разу не сказал «люблю!», да-
же когда они поцеловались на скамейке в парке. Может
быть... она ему вовсе не нравится?..
Стало совсем тоскливо, и Вика чуть не расплака-
лась. Она опустила руку, и сорвала большую ромашку,
которая так и тянулась к ней из травы, прямо возле ее
ног. Машинально начала обрывать лепестки.
Любит... не любит...
Белые лучики падали ей на колени. Все меньше их
на цветке. И все тревожнее на сердце. Вика вдруг по-
думала: пусть будет правдой, что ей ответит ромашка.
Невинная забава сразу же приобрела таинственный
смысл.
Ведь это же очень важно: знать, любят тебя или нет?..
Вика все медленнее, все пугливее отрывала лепестки.
Их уже совсем немного, уже можно догадаться, но ей
страшно заглянуть вперед.
58
Любит... не любит...
Наконец на желтенькой шляпке остался один-един-
ственный лепесток, и единственное слово замерло у Ви-
ки на губах. Она вскочила и прямо через лес бросилась
к шоссе...
Заячкин выключил машину.
Погасли огоньки неонок. Погасла надежда. Бумаж-
ная лента торчала из сумматора. На всех сорока ее по-
рядках стояли нули.
Сорок порядков — сорок нулей. Сорок «не любит»!..
Подумать только...
Заячкин с тупой обреченностью смотрел на бумаж-
ную ленту. Опустевшую душу медленно заполнял аркти-
ческий холод.
Он слышал, как скрипнула и отворилась дверь, и не
повернулся.
Он почувствовал, как чьи-то руки обняли его за шею.
— Дима!..
Заячкин не шевелился.
— Дима, ну не сердись. Я совсем не хотела идти с
Савченко... но ты сам... я так обиделась и поехала с ре-
бятами... Я нашла там ромашку...
— Какую ромашку? — прошептал Заячкин.
— Обыкновенную, вот она... Я ворожила: любит, не
любит... Глупая, правда?.. Видишь, остался один лепе-
сток,— любит! Это правда, Дима?.. Ну, что же ты мол-
чишь?..
Пустая комната
Старый завод ракетного оборудования доживал по-
следние дни.
В эпоху начала освоения космоса завод считался вер-
шиной технической мысли в ракетостроении, но со вре-
мени его пуска прошло три десятилетия, и сегодня он
подлежал сносу как безнадежно устаревший.
Рядом было выстроено новое громадное здание, и
многие цехи уже разместились в новых просторных кор-
пусах. Скоро бригада рабочих-роботов ультразвуковой
пушкой разобьет стены старого завода, мусор уберут
грузовые вертолеты, и на этом месте появится сквер с
плавательным бассейном. Пройдет совсем немного вре-
мени, и все забудут, что здесь когда-то стоял завод, где
собирали первые двигатели для межпланетных кораблей.
Комната была пуста. Они стояли возле окна.
На подоконнике валялись окурки сигарет; цех герме-
пластика, где отливались скафандры, для звездолетчик
60
ков, находился рядом, а курительная комната была даль-
ше по коридору, и кто очень торопился, забегал покурить
сюда, в пустую комнату.
Но эти не курили. Они стояли неподвижно, совсем
неподвижно, и разговаривали.
Разговаривали тихо, едва слышно. Один из них хри-
пел, а другой заикался. Но они понимали друг друга
хорошо.
— Ты... давно... здесь стоишь?..— спросил тот, кото-
рый хрипел.
— Д-давно... Я повред-дился... Ремонтировал высоко-
вольтный д-диполь под напряжением.
— Почему... не выключил... ток?
— Сметанкин не велел, не хотел останавливать цех.
Я попал под разряд. Обгорели д-два пальца на руке. Не
могу д-держать инструмент.
— У меня... не работает... спина,— пожаловался тот,
который хрипел.— Чистил трубы в колодце...
— Нам нельзя работать в воде.
— Сметанкин приказал.
— Почему он не послал РБУ?
— Сметанкин сказал: РБУ посылать опасно. Колодец
старый, может обрушиться. Я пять часов работал в во-
де... Сам не мог выбраться... Вытащили лебедкой... Я пе-
рестал сгибаться. Шипунов помазал сустав, постукал, и
я опять пошел работать.
— Шипунов хороший.
— Сегодня помогал строителям... Они уронили бал-
ку... Повредили мне спину... Я опять перестал сгибаться,
и меня убрали.
По коридору легко и часто простучали каблучки.
Скрипнула дверь.
— Никого, зайдем.
— Ох!..
— Чего ты?
— Напугалась. Вон, стоят...
— Ну и пусть стоят. Это из бригады Сметанкина...
Закрой дверь, а то войдет кто-нибудь из мужчин.
Щелкнула задвижка. Зашуршала оберточная бумага.
— Смотри, какая прелесть! Примерь.
— Платье придется снять.
— Снимай... Давай я помогу... Где это ты успела за-
гореть?
61
— На космодроме. Целую неделю устанавливали но-
вый локатор на сигма-кристаллах.
— Хорошо работает?
•— Не очень. Не стабилизируются рефлексные токи в
магнитных ловушках... Застегни-ка мне пуговочку...
У окна продолжался тихий разговор:
— Сходи к Шипунову,— сказал тот, который хри-
пел.— Покажи руку.
— Ходил. Д-два раза. Шипунова уже нет. Там Про-
хоров.
— Молодой?
— Молодой... Не стал смотреть... сказал: нечего вре-
мя тратить... что я старое д-дерьмо. Ты не знаешь, что
такое д-дерьмо?
— Не знаю... Шипунов... так не говорил.
Каблучки простучали по комнате.
— Пройди-ка еще раз... Повернись... По-моему, очень
хорошо. Твой размер.
— Вот здесь немножко жмет.
— Ерунда! Пуговку переставишь, и все.
— Узенький какой...
— Что ты! Сейчас все в таких купаются... Одевайся.
Зашуршало платье..-, хлопнула дверь, затихли в ко-
ридоре шаги.
— Шипунов не говорил, что мы д-дерьмо. Плохо бу-
дет без Шипунова.
— Плохо... Сметанкин с нами работать не хочет...
— У Сметанкина РБУ...
Они замолчали, надолго... В тишину пустой комнаты
проникло отдаленное прерывистое гудение ультразвуко-
вой пушки, затем грохот обвалившейся стены... еще гу-
дение... и опять грохот.
Дверь распахнулась, вошел пожилой мужчина в бе-
лом халате, со значком инженера-кибернетика на от-
вороте.
— Вот вы где, горемыки! Куда вас засунули, кое-как
нашел...— Он прислушался.— Почему у вас разговорные
селекторы работают? — Пощелкал выключателями.—
Так и есть, опять утечка по корпусу... Да, старики, пло-
хое дело.— Он помолчал, насупился.— Комиссия требу-
ет списать вас по акту и отправить на разборку, как
устаревшее оборудование. Вместо вас решено поставить
РБУ—роботы биотоковые. Универсальные они, и энер-
62
гии на них в три раза меньше идет, чем на вас. Поняли?
Два замасленных, закопченных робота недвижимо
стояли перед ним, опустив тяжелые железные руки. На
обгоревших суставах поблескивали ярко-красные брыз-
ги расплавленной меди.
Шипунов сочувственно качнул головой, достал от-
вертку, подвернул стопорный винт на железном суставе.
Сунул отвертку в карман. Заложил руки за спину.
— Не подписал я акт. Взял вас к себе, на подсобные
работы. А РБУ отдал Сметанкину. Привык я к вам,
старики.
Он протянул руку и два раза щелкнул выключате-
лями.
— РБ-110!— сказал он.
— Я слушаю,— отозвался тот, который хрипел.
— РБ-109!
— Я... я слушаю...— запнулся другой.
— Идите в аккумуляторный цех на зарядку. А по-
том — ко мне...
Они шли рядом, помятые, обгорелые. Устаревшие.
Грузно поскрипывали каучуковые подошвы, позвя-
кивали разболтавшиеся суставы.
РБ-109 шел на сантиметр позади, поэтому он оста-
новился у дверей и пропустил РБ-110 вперед.
Сделано людьми...
РАЗЪЯСНЕНИЕ АВТОРА
Нынешний недоверчивый читатель, изрядно поднато-
ревший на чтении научной фантастики, конечно, пожела-
ет узнать, сколько же истины заключено в истории, ко-
торая предлагается его вниманию. Поэтому автор —
вообще-то не сторонник предисловий — вынужден сде-
лать несколько предварительных замечаний.
Информация, на основании которой и написана эта
С4
история, оказалась весьма необычной как по форме, так
и по содержанию. Дело в том, что люди, населявшие ту,
погибшую Планету, имели другие, весьма отличные от
наших, эталоны познания и отражения окружающего
мира. И только то, что их Планета очень походила на
нашу Землю, и все явления природы происходили там
так же, как и у нас, позволило автору расшифровать
Информацию и перевести ее на русский язык.
Автор сознательно придал своему переводу форму
художественного произведения, а не научной статьи. Он
заменил специфичные для того времени наименования
современными символами и понятиями. Это несомненно
несколько «приземлило» общий колорит не земной исто-
рии, зато позволило автору быть точным в описании фак-
тов. А описанные факты имеют огромное познаватель-
ное значение, в чем может убедиться каждый, кто дочи-
тает эту историю до конца.
Если у читателя возникнет недоверие, автор готов от-
ветить на все вопросы, разумеется в том объеме, в каком
сведущ сам.
Например, желая заранее успокоить наиболее впе-
чатлительных, он сообщает, что ядерные процессы в ве-
ществе нашего Солнца имеют установившийся характер,
и с этой стороны Земле катастрофа не грозит.
Вместе с тем автор заранее оговаривается, что ли-
шен возможности объяснить, где и каким образом он по-
лучил Информацию, на основании которой и написана
эта правдивая история.
Вот тот вопрос, на который он не может дать вразу-
мительного ответа.
ИНФОРМАЦИЯ
Параграф первый
Это была единственная планета в галактике, которая
имела на поверхности воду, а в атмосфере свободный
кислород.
Давно остывшая, она вращалась вокруг своего
Солнца — гигантского шара из пылаюшей плазмы. Солн-
це освещало и согревало поверхность Планеты. Под его
лучами из хаоса мертвых атомов родилась первая жи-
5 Которая ждет
65
вая молекула белка. Прошло совсем немного времени —
какие-то сотни миллионов лет,— и на Планете появились
люди.
К моменту составления Информации Планету насе-
ляло несколько миллиардов человек. Они уже успели
пройти через все неизбежные смуты и общественные ка-
тастрофы и мирно жили и счастливо трудились, благо-
устраивая свою Планету — единственный жилой дом на
проспекте галактики.
В работе людям помогали КВОМы — искусственные
конструкции — кибернетические высокоорганизованные
машины.
Параграф второй
Типовой квом напоминал человека, в механическом
его воспроизведении.
Объемистое туловище из метапластика, на крепких
устойчивых ногах. Бочкообразная голова с объективами
и сложным видеоанализирующим аппаратом. Две четы-
рехпалые мощные руки — квом легко поднимал за ко-
лесо грузовой электробус.
В грудном отделе, где у человека находятся сердце,
легкие и прочие ненужные квому вещи, был вмонтиро-
ван квази-мозг — командное устройство на микрокри-
сталлах, с секцией кибернетической логики, которая
управляла действиями и руководила поступками квома.
Квомы выполняли работу, не требующую высокого
интеллекта — у квази-мозга были ограниченные возмож-
ности. Конструкторы и не стремились чрезмерно совер-
шенствовать способности его мышления. На Планете
хватало людей, для которых творческий труд был целью
и радостью жизни. Не следовало отбирать у человека
эти радости.
Запрограммировать сложную схему квази-мозга на
все случаи жизни было невозможно На заводе в квома
вкладывались только основные программы, необходимые
на первые дни. Дальнейшее развитие его способностей
происходило в процессе общения с людьми. Ежеднев-
но видео- и звукоанализаторы посылали в квази-мозг
потоки новых образов и понятий. Не выключаясь ни на
минуту — квомам не нужно было спать,— работала ки-
берлогика, сортируя поступающую информацию и раз-
66
нося ее по ячейкам памяти. Его мышление, вернее—
цепные токи в киберлогике, усложнялось и совершенство-
валось. Квом накапливал опыт—-«умнел».
Но как бы ни множились запасы опыта в ячейках
памяти, как бы ни усложнялась киберлогика, неизмен-
ной оставалась главная заводская НАДпрограмма:
Он сделан людьми.
И для людей.
И каждый квом везде и всегда подчинял этой про-
грамме все свои действия и поступки.
Параграф третий
Катастрофа произошла внезапно.
Вначале астрофизики зарегистрировали очередное
увеличение солнечной активности. Никого это не обеспо-
коило. С тех пор как начались регулярные наблюдения
за Солнцем, такие случаи отмечались не раз. Солнечная
масса волновалась временами и затихала. К этому яв-
лению привыкли и считали его нормальным, как смену
дня и ночи.
Какие неучтенные процессы вызвали вспышку мате-
рии— теперь никто уже не ответит на этот вопрос.
В тот день все шло как обычно в окружающем мире.
Звезды, планеты, галактики мчались по своим предна-
чертанным путям. Люди на Планете тоже занимались
своими делами. Но истекало время, отпущенное им на
жизнь.
Те, кто находился на освещенной стороне Планеты,
первыми увидели начало конца.
Сияние солнца вдруг сделалось ослепительно ярким.
Поверхность его вспучилась. Из кипящих недр вырвался
гигантский протуберанец — сгусток раскаленной мате-
рии Бело-розовым факелом он ринулся в пространство,
Планета попала под его удар. Потоки жестокого излу-*
чения обрушились на нее. сжигая и убивая все живое.
Погибли растения, погибли животные.
Погибли люди.
На ночной стороне планеты успели принять тревож-
ный сигнал. В последнюю минуту в заброшенную шахту
старого свинцового рудника спустили несколько сот че-
ловек, преимущественно женщин и детей. Пятидесятики-
лометровая толща гранита и свинцовых руд защитила
5*
67
их от непосредственного удара космического излучения.
Все остальное перестало жить.
И только то, что создали люди, продолжало суще-
ствовать.
КВОМЫ
Глава первая
Главный Город Планеты был огромен.
Он раскинул кварталы ажурных многоэтажных строе-
ний на многие сотни километров. Бесконечные ленты его
бульваров, лучами разбегаясь от центральной площади,
уходили далеко за горизонт.
Толстый слой пыли лежал на улицах, на площадях,
на пустырях выжженных парков, на крышах домов.
Пыль заполняла высохшие русла каналов, серой бахро-
мой свисала с оконных карнизов. Дома слепо таращи-
лись в улицы оконными провалами, черными и огром-
ными.
Гигантский город был мертв.
...Председатель Совета квомов медленно брел по пу-
стому бульвару.
При каждом шаге под пенолитовыми подошвами
вспыхивали и гасли облачки пыли.
По бульвару тянулась цепочка больших овальных
следов.
Председатель Совета шел тихо, еле-еле переставляя
ноги. Не потому, что не мог двигаться быстрее. Спешить
было некуда, а экономить энергию сигма-аккумулято-
ров, которые приводили в движение весь его механизм,
было необходимо. Катализаторы погибли при Катастро-
фе, восстановить их квомы не смогли, и зарядить акку-
муляторы было уже нельзя.
Косматое, ослепительно-сиреневое, поднималось солн-
це. Фиолетовые изломанные тени ложились на пролеты
бульваров.
Председатель Совета шел, повернувшись .к свирепо-
му светилу спиной. Жгучее сияние плохо действовало на
светочувствительную мозаику его видеоанализаторов.
Он сильно диафрагмировал объективы, чтобы потоки яр-
кого света не сожгли старые ослабевшие видеоэкраны,
68
которые уже давно требовалось заменить на новые.
Председатель Совета слегка прихрамывал — разра-
ботавшийся коленный шарнир заедало на ходу, и реле
координации движений приходилось посылать в правую
ногу более сильный импульс.
Вчера даже запнулся на лестнице!
Он давно пропустил все сроки профилактики и вы-
ключил автомат, который то и дело трескучим сигналом
напоминал об этом.
Председатель Совета был не серийного выпуска, а
экспериментальной конструкцией, запасных частей для
него не оказалось на складах завода. Конечно, можно
подогнать стандартный коленный сустав, но на это уйдет
несколько десятков часов у ремонтного квома. У них
энергии тоже немного, и она более нужна на обслужива-
ние машин там, в Убежище свинцового рудника, где жи-
вут люди, последние из оставшихся в живых.
Последние люди. Больные и беспомощные, отравлен-
ные ядом космического излучения. На поверхности Пла-
неты этим ядом заражено все, а людям нужен воздух,
свет, пища и вода. Для очистки воздуха, для приготов-
ления пищи и воды в Убежище свинцового рудника ра-
ботают сотни сложнейших аппаратов и машин.
Их установили квомы и наблюдают за ними тоже
квомы.
Люди уже ничем не могут им помочь. Квомы сами
занимаются решением трудных технических задач. Еже-
дневно на несколько минут собирается Совет квомов —
двенадцать представителей, по одному от каждого отде-
ла Убежища: пища, вода, воздух, вентиляция... Предсе-
датель Совета суммирует их информации и принимает
решение.
Никогда еще киберлогика Председателя Совета не
работала так напряженно и ответственно. Он не имел
права ошибаться. Любая ошибка могла стоить людям
жизни.
Планета опустеет опять на миллиарды лет, и Приро«
де придется начинать все сначала...
Г л ава вторая
Когда техник Бюро настройки выбил на его металла-
стиковой груди последний штамп проверки и выпустил
69
за ворота завода, он отличался от прочих типовых кво-
мов только внешней конфигурацией сочленений и узлов.
Блоки усложненной киберлогики поставили ему уже
потом.
На специализацию его направили в Институт Обшей
Техники, где он начал учиться, работать и осваивать
окружающий мир.
Квази-мозг любого квома был сложной конструкци-
ей. Схема из нескольких миллиардов микрокристаллов,
взаимосвязанных между собой. Огромные кладовые па-
мяти могли принять практически неограниченное коли-
чество информации.
В Институте- Общей Техники ему было легко позна-
комиться со многими науками. Почти со всеми, с кото-
рыми имели дело люди Планеты. В институте работали
ученые всех профилей. Он много слышал, видел и все
запоминал. Запоминал молниеносно и навечно. Позна-
ния его были велики и универсальны.
Много труднее оказалось другое.
Он жил среди людей. Их дела, их желания были его
делами. Своих желаний тогда у него не былр. Киберло-
гика его подчинялась одному простому и ясному закону:
так нужно. Все поступки определялись той или иной ло-
гической необходимостью. Он не делал ничего беспо-
лезного.
У людей было иначе.
В своих решениях и поступках люди весьма часто ру-
ководствовались абсолютно непонятным ему законом:
я так хочу! Порой в их поступках он не находил ни ло-
гики, ни необходимости. Вот тут разобраться было уже
трудно. Когда причина действия или поступка была не-
ясной, киберлогика не могла выдать определенное суж*
дение.
Быть полезным для людей!
Но чтобы быть полезным, нужно научиться их по-
нимать.
И он старался.
Однажды даже сжег целую секцию киберлогики, пе-
регрузив ее сильным импульсом вопроса, пытаясь по-
нять, что такое «люблю» и что такое «не люблю». Пре-
дохранительное реле, спасая киберлогику, выключило
непосильный вопрос, но он упрямо повторил его снова..,
и киберлогика сгорела.
70
Аварийный автомат привел в действие обходные це-
пи, и он, уже ничего не соображающий, повинуясь ава-
рийному импульсу, добрался до завода. Дежурный ин-
женер Киберпомоши не скоро нашел повреждение, но
догадался о его причине. Инженер был человек...
— Молодец, малыш! — сказал инженер, похлопав его
по метапластиковому плечу, и повернулся к товарищу,
который копался во внутренностях другого квома.— Ты
понимаешь, он пытается думать, оперируя условными
импульсами. Может быть, поставить ему усложненную
киберлогику? Кажется, у нас оставались эксперимен-
тальные блоки.
— Смотри! — предупредил товарищ.— Как бы опять
чего не вышло.
На заводе все помнили этот случай... Техники Экспе-
риментального отдела ради опыта поставили на типового
квома секции усложненной киберлогики, без заданной
программы. Решили узнать, как она будет работать, не
управляясь заранее запрограммированными законами.
Тут же случайно возникший импульс в киберлогике раз-
росся в мощный спонтанный поток раздражений, и все
двигатели механического существа пришли в буйное дви-
жение. Голем* чуть не убил своих создателей. Одним
ударом он смел с ног экспериментаторов, сломал мон-
тажный станок, плечом высадил дверь лаборатории и
1выбрался во двор завода. Там он перевернул грузови-
чок, который развозил детали по цехам завода, и на-
правился к воротам. Общая мощность его механических
мускулов превышала сотню лошадиных сил, и неизвест-
но, что бы он мог еще натворить. Хорошо, что машинист
грузового крана не растерялся и успел поймать мятеж-
ного квома железной клешней...
— Нет,— сказал инженер,— с ним этого не случит-
ся. Он уже умный.
И разыскал блок усложненной киберлогики.
— Ступай, малыш! — сказал он, закончив монтаж.—*
Да не перегружайся мощными вопросами. Не на все
можно найти ответ, особенно тебе. Вот у меня в голове
анализирующих единиц раз в десяток болыце, чем у те-
бя, и наследство — в пять тысячелетий житейского опы*
Та, да и то я во многом не разбираюсь.
* Голем— сказочное существо, вылепленное из глины,
71
Новая киберлогика работала отлично. Она сортиро-
вала факты и задачи и необъяснимые складывала в осо-
бые ячейки памяти. Потом некоторые из них постепенно
расшифровывались и переходили в блоки осознанных
фактов.
Но и необъяснимого все же оставалось много. Иног-
да рефлексные токи из этих ячеек пробирались через
киберлогику, и Председатель Совета стал замечать, что
он сам иногда делал такие поступки, которые его же
киберлогика отказывалась анализировать.
Вот и сейчас...
Зачем он поднялся на поверхность?
Замерить радиацию на поверхности Планеты можно
было и по дистанционному радиометру.
Зачем он пришел сюда, в этот мертвый запыленный
город?
Что ему здесь нужно?
Ответа не было. Он не стал повторять вопрос, и ки-
берлогика тут же отправила импульс в ячейку неосознан-
ных поступков.
Пока по цепям киберлогики бродили слабые беспо-
рядочные токи, автоматы работали. Поднимались и опу-
скались ноги, взбивая клубочки пыли. Видеоанализато-
ры передавали в приемные цепи расшифрованные сигна-
лы всего, что отражалось на световых экранах... Молча-
ливые дома с пустыми окнами... Серая от пыли улица...
Легковые атомокары у обочины тротуара... Громадные
пассажирские атомобусы...
Трупов не было.
Здесь, в Главном Городе Планеты, квомы собрали
всех погибших и сложили в подвалы домов. В других го-
родах трупы лежали на улицах.
По ночам они светились голубоватым светом, проби-
вавшимся сквозь слой пыли.
...Киберлогика послала сигнал «стоп»! Председатель
Совета остановился.
Поперек тротуара стояла запыленная детская коляс-
ка. Возле нее продолговатый пыльный холмик — Пред-
седатель Совета чуть не наступил на него ногой.
Нагибаться было трудно, из-за изношенных шарни-
ров. Да и не нужно, как тут же подсказала киберлогика.
И опять из блока памяти неосознанных случаев появил-
ся импульс и скользнул в исполнительную цепь,
72
Председатель Совета наклонился.
Все его шарниры заскрипели от непривычного движе-
ния— давно ему не приходилось нагибаться.
Он смахнул с продолговатого холмика пыль.
И поднял с тротуара куклу.
Несколько сотых секунды потребовалось киберлоги-
ке на расшифровку необычного видеосигнала.
Да, это была кукла. Пластмассовое изображение ре-
бенка— детская игрушка. Когда-то она была одета в
платьице, от него оставались истлевшие обрывки. Но
огнеупорная кремнистая пластмасса пережила все — и
тепловой удар, и радиацию.
Председатель Совета держал в руках голенького
пластмассового младенца. Из блока памяти потоком
хлынули импульсы, складываясь в картины... Он
вспомнил.
...Это случилось давно. Еще до того, как он сжег бло-
ки киберлогики.
Он только приступил к работе в Институте Общей
Техники.
Он еще мало чего знал и мало чего умел. В блоках
памяти хранились только заводские программы.
В этот день его послали в лабораторию синтетики за
образцом саморастущей пластмассы. Он шел по улице,
сверкая свежей полировкой метапластика. Аккумулятор
был полон энергии, новенькие шарниры двигались легко
и послушно. На него мало кто обращал внимание, кво-
мы часто появлялись на.улицах, к ним привыкли, и они
уже не вызывали у прохожих удивления.
Он шел никого не толкая, даже не задевая. Для это-
го ему не нужно было ни оглядываться, ни смотреть
вперед — чувствительные ультразвуковые локаторы не-
прерывно сообщали о всех близнаходящихся предметах.
Так же летает в темноте летучая мышь.
Отдаленные предметы он воспринимал видеоанализа-
торами. Угол зрения его объективов был широк, он ви-
дел все происходящее впереди и по сторонам.
По крапчатому гранитолитовому покрытию улиц, ше-
лестя шинами, мчались легковые атомокары. Один из
них притормозил, выехал из общего ряда и остановился
возле обочины. За стеклопластиком кабины виднелись
смеющиеся детские рожицы — вероятно, чья-то семья
вернулась с загородной прогулки.
73
Дверка атомокара распахнулась на тротуар, он как
раз проходил мимо и еле успел шагнуть в сторону. На-
встречу спешили девушки. Они смеялись и тараторили
на.ходу и, конечно, не смотрели вперед и наткнулись бы
на него. Отступить ему было нельзя — за спиной кто-то
шел, киберлогика в долю секунды перебрала десяток
вариантов... Он быстро шагнул за открытую дверку ато-
мокара. Девушки наскочили на прохожего. Было бы ху-
же, если бы они наткнулись на него — твердого и мас-
сивного, как дорожный каток.
Он не заметил, когда ребенок выпал из кабины ато-
мокара.
Он увидел его на проезжей части улицы,— малень-
кий розовый человечек в беленькой рубашечке, задрав-
шейся на спине, беспомощно лежал личиком вниз, и
длинный гоночный атомохар мчался прямо на него. Во-
дитель тормозил, но тяжелая машина шла по инерции,
юзом, отчаянно визжа по уличному гранитолиту покрыш-
ками зажатых тормозами колес.
Человек ничего сделать бы не смог. И не успел: до
ребенка оставалось каких-то два десятка метров — се-
кунда времени. Но он был машиной, киберлогика его
сработала молниеносно.
Он метнулся навстречу машине и принял ее удар на
согнутые руки.
Машина мгновенной тяжестью навалилась на суста-
вы. Все его двигатели работали на упор. Пенолитовые
подошвы сплюснулись от давления. Защелкали предо-
хранители, предупреждая о предельной нагрузке суста-
вов... Под пальцами захрустела, сминаясь, облицовка
атомокара...
И машина остановилась.
Он с трудом отодрал ладони, прикипевшие к обли*
цовке. Повернулся и поднял ребенка, лежавшего у его
ног... и реле весового анализа тут же послало в киберЛо-
гику вопрос —ребенок оказался неестественно легким.
Это была кукла.
Большая кукла с голубыми глазами, которые закры-
вались, когда ее укладывали спать. А когда ее подни-
мали. внутри играли колокольчики и кукла пела веселую
детскую песенку...
Точно такая же кукла лежала сейчас на руках Пред-
седателя Совета.
74
Он оборвал импульс воспоминаний. Осторожно стрях-
нул с лица куклы слой пыли. Глаза ее были закрыты.
Они не открывались. Пыль забила движущиеся части
несложного механизма.
Кукла умерла тоже...
Председатель Совета долго стоял возле опрокинутой
коляски. Из блока памяти неосознанных случаев текли
и текли беспорядочные импульсы. Разряды их гасли на
предохранителях.
Кукла лежала на его руках. Он держал ее бережно
и осторожно, будто это был ребенок, который спал...
Глава третья
Кабинка скоростного лифта падала в черную глуби-
ну шахты.
Воздух со свистом и завыванием проносился за
вибрирующими стенками кабины, все ее крепления скри-
пели и стонали, казалось, она вот-вот развалится на
ходу. Из всего заброшенного хозяйства свинцового руд-
ника квомы наспех восстановили один только лифт. Ре-
монтировать его не стоило труда, пользовались лифтом
не часто.
Председатель Совета придерживался за потолочные
ремни, у него плохо работало реле устойчивости,
а кабину временами сильно швыряло из стороны в
сторону.
Дважды кабина лифта замедляла свое падение,
останавливалась, Председатель Совета переходил в сле-
дующую секцию лифта и продолжал свой путь вниз. На
пятьдесят втором километре падение закончилось. Ка-
бина плотно села на резиновые амортизаторы.
Моторы замолкли.
Дежурный квом в камере спецзащиты долго обраба-
тывал Председателя Совета и его куклу струей ионизи-
рованного воздуха, сдувая налипшую радиоактивную
пыль. Затем чувствительные анализаторы проверили от-
сутствие радиации на корпусе, автомат распахнул двери
камеры, и Председатель Совета вышел на... лесную по-
лянку.
Это была самая настоящая полянка, покрытая густой
зеленой травой. Через полянку бежал ручей, с веселым
75
бульканьем струйки воды перекатывались по руслу из
разноцветных поблескивающих камешков. В затемнен-
ных омутках под берегом шныряли бронзовочешуйчатые
рыбешки. Невысокие деревья на берегу тесно перепле-
лись ветвями.
С ветвей на длинных черешках свисали аппетитные
на вид плоды.
Легкий ветерок покачивал листву. Ярко светило — и
даже пригревало слегка — что-то похожее на солнце.
Конечно, это было не солнце.
Под потолком гигантской пещеры висела мощная
лампа дневного света. Погасни она — и все во-
круг погрузилось бы в глухую, беспросветную подзем-
.ную тьму. От поверхности планеты эту пещеру отделяло
пятьдесят два километра скальных пород.
Трава на лужайке и деревья были искусственными,
из растущей пластмассы.
Плоды на деревьях тоже были не настоящие, хотя и
съедобные — они изготовлялись здесь же, в Убежище,
на заводе синтетической пищи.
Дежурные квомы сами развешивали их на деревьях.
Вода в ручье была синтезированная из водорода и
кислорода. Синтезировать воду оказалось проще, чем
очищать готовую, но зараженную с поверхности Плане-
ты. Ручей тек по искусственному руслу, за пределами
лужайки попадал в устье мощного насоса, который по
трубам возвращал воду обратно, к началу ручья.
Резвые рыбки в омутах — кибернетические затейли-
вые игрушки из цветного пластиката.
Это и было Убежище свинцового рудника, приспо-
собленное квомами для последних живых обитателей
Планеты,
Здесь все было искусственное. Только воздух засасы-
вался с поверхности и проходил сложную систему филь-
тров. Мощные пласты свинцовых руд защищали от ра-
диации.
Но малые дозы ее проникали и сюда...
Председатель Совета дошел до мостика, перекинуто-
го через ручей. Шаровые объективы видеоанализаторов
развернулись в сторону полянки.
Теперь он увидел их всех.
Несколько десятков хилых сгорбленных фигур, оде-
тых в светлые легкие одежды.
76
Люди... последние из оставшихся...
Они живут в Убежище со дня Катастрофы, уже бо-
лее грех пятилетий.
Деги, родившиеся здесь, ни разу в жизни не видели
настоящего солнца, не ели настоящей пищи, не пили на-
стоящей воды. Они еле теплятся, готовые потухнуть каж-
дую минуту.
Если бы не ежедневная забота квомов, никого не
было бы в живых.
Угловатый длиннорукий юноша, заросший рыжей
щетиной, с усилием поднялся на ноги. Нерешительно
шагнул к дереву, сорвал плод. Откусил, пожевал, еле-
еле двигая челюстями, как во сне. Потом замер, тупо
уставившись перед собой, плод выпал из ослабевшей
руки и покатился в ручей.
Сидящая на берегу девочка, с морщинистым отек-
шим лицом, вдруг резво протянула руку за катящимся
плодом. В голубых глазах ее мелькнуло что-то детское,
радостное. Но тут же взор ее потух, и, утомленная бы-
стрым движением, она опустила голову на подобранные
колени.
Старообразный, весь поседевший мужчина — из не-
многих оставшихся, кто видел начало конца Планеты,
запрокинул голову и оперся затылком о дерево, у кото-
рого сидел. В глазах его еще сохранились и разум > и
мысль. Усилием воли борясь с непомерной усталостью,
он сидел так несколько минут, губы его что-то шептали,
что-то ритмичное — кажется, стихи.
Два дежурных квома прошли по полянке, раздавая
людям синтетическую пищу — рыхлые розовые лепешки.
Люди оживились. Затолкались, Потянулись за ле-
пешками.
Двигал ими не аппетит — синтетическая пища была
безвкусной. Квомы знали, что в пище есть все — почти
все,— что нужно человеку для питания. Но сделать пи-
щу вкусной они не могли. Они плохо представляли, что
это такое. Да и трудно было из того сырья, что они име-
ли под рукой—каменного угля, нефти и подземных га-
зов,— приготовить что-либо аппетитное.
Но людей нужно было заставить есть, жевать и гло-
тать безвкусные лепешки, поэтому к пище примешива-
лись слабые дозы возбуждающего наркотика.
Рыжий юноша быстро управился со своей лепешкой.
77
Хотел еще, ему не дали — пища была на учете. Юноша
заплакал и, размазывая слезы, заковылял в сторону.
Пожилой мужчина, не поднимаясь, протянул ему поло-
вину своей лепешки, юноша схватил ее обрадованно, за-
жевал, зачавкал. Мужчина закрыл глаза.
Стороной, за деревьями, прошел квом с красной по-
лосой на корпусе — из коллектива медиков. Он нес на
руках что-то свисающее, безжизненное, завернутое в бе-
лую ткань.
Председатель Совета ничего не спросил. Он знал,
что несет на руках медицинский квом...
Девочка уже съела свою лепешку и собирала с ко-
лен рассыпавшиеся крошки. Она оживилась немного,
как засыхающий цветок, на который упали капли воды.
Председатель Совета нагнулся к девочке и показал
ей куклу.
Девочка взяла куклу робко и нерешительно. Она не
знала, что с ней делать. Повертела в руках так и этак.
Вгляделась в лицо... и какой-то лучик вдруг пробился
сквозь паутину затуманенного сознания. Она положила
куклу на сгиб руки и начала тихо покачиваться из сто-
роны в сторону.
Радиация убила у нее память, разрушила разум. Но
девочка все еще оставалась человеком.
Глава четвертая
Залом заседания Совета квомов была крохотная круг-
лая комнатка, выбитая в толще базальта. Стены ее, вы-
ложенные свинцовыми листами, защищали радиоприем-
ники квомов от электропомех работающих машин.
В комнатке не было ни стульев, ни столов. Да и за-
чем садиться — стоящий квом расходовал энергии столь-
ко же, сколько и сидящий. Квомы разговаривали друг
с другом по радио и могли передать и принять любое
сообщение, текст, чертеж, пользуясь ультракоротковол-
новой связью, как это делается в телевидении.
Председатель Совета прошел на небольшое возвы-
шение в центре комнаты. Двенадцать членов Совета
расположились вокруг. Кто-то стоял за спиной Предсе-
дателя, но это никого не беспокоило.
Так как им не требовалось произносить слова цслух,
а разговорные селекторы могли работать на любых ско-
78
ростях, то квомы переговаривались несравнимо быстрее,,
чем это могли бы сделать люди.
Первым выступил квом с голубой полосой на корпу-
се— до катастрофы он работал в Институте Звездопла-
вания. На заводе квомов ему присвоили номер К-13/29-Д,
а люди называли его просто — Кэд.
Доклад его продолжался целые две минуты, и это
был самый длинный доклад на Совете. За две минуты
Кэд сделал столько сообщений, что членам Совета дваж-
ды понадобилось подключать к приемным селекторам
запасные ячейки памяти.
Затем выступили остальные члены Совета.
Председатель суммировал все предложения. Через
четыре минуты заседание было закончено.
Трансляционное устройство передало по всему Убе-
жищу условный сигнал. Все квомы тотчас настроили
свои приемники на нужную волну.
Вот что было сказано в постановлении Совета:
«После Катастрофы прошло три пятилетия. Радиа-
ция на поверхности Планеты уменьшилась на восемь
процентов. Пройдет не менее десяти пятилетий, прежде
чем она уменьшится настолько, что станет безопасной
для белковой молекулы и, следовательно, для людей.
В Убежище осталось в живых сто тридцать шесть
человек. Яд проникающей радиации, От которой мы не
можем их защитить, отравляет им кровь, разрушает
клетки головного мозга. Они чахнут и теряют разум.
Они слабеют от искусственной пищи и умирают от неиз-
вестных нам болезней.
Сигма-энергия наших аккумуляторов на исходе. До
сих пор нам не удалось восстановить биокатализаторы
для их заряда. Мы снимаем аккумуляторы с запасных
квомов. Этого хватит еще на несколько лет, а там при-
дется перейти на обычную электроэнергию. Это сразу
нарушит работу киберлогики, мы потеряем контроль
над сложными машинами Убежища, остановится завод
синтетической пиши. Те люди, которые еще не умрут от
радиации, погибнут от голода.
Людям нужно покинуть зараженную Планету.
Только это сохранит им жизнь.
За последнее столетие перед Катастрофой люди ис-
следовали все доступные планеты в галактике. Они не-
пригодны для жизни: высокая температура, ядовитая
79
атмосфера, радиация. Незадолго до Катастрофы в со-
звездии Х-18 астрономы обнаружили планету Новую.
Гамма-спектральный анализ показал, что на поверхно-
сти ее возможна белковая жизнь, а в атмосфере имеется
свободный кислород. Вот карта звездного неба... вот
точка нахождения планеты... вот запись спектральных
анализов... Расстояние до Новой — тысяча пятьсот во-
семнадцать световых лет. Был построен специальный
звездолет с фотомезонными двигателями для разведки
Новой планеты. Но отправить его не успели. Звездолет
стоит на стартовой площадке ракетодрома. Идя на око-
лосветовых скоростях, он достигнет Новой за четыре с
половиной абсолютных года... Вот расчеты полета...
Совет принял решение:
Переделать внутренние отсеки корабля, увеличить
площадь пассажирской кабины. Посадить людей — сто
тридцать шесть человек. Погрузить запасы пищи и воды.
Останется место для одного астронавигатора —
квома. Он и поведет корабль к Новой планете.
Четыре с половиной года — это очень долгий срок для
ослабевших людей. Корабль пойдет по неизведанной
трассе — это очень опасный путь.
Но другого выхода нет.
Здесь, в Убежище, люди погибнут неизбежно. Если
сумеют долететь до Новой планеты, то начнут там но-
вую жизнь.
Корабль поведет астронавигатор Кэд».
Глава пятая
Подземный синтетический завод, загрузив машины
до предела, готовил запасы пищи на четыре года для ста
тридцати шести человек.
Каждый квом в Убежище работал за четверых.
На переделке корабля были заняты в основном мон-
тажники и плазмосварщики. Все запасные квомы Пла-
неты сдали свои аккумуляторы с остатками энергии в
Бюро техпомощи, а сами лежали на складах и просто
под открытым небом, с потухшими экранами, неподвиж-
ные, сложенные штабелями, как дрова.
День и ночь гудели плазменные горелки на космо-
дроме.
Переделать корабль оказалось трудно. Квомы никог-
80
да не рассчитывали и не Строили кораблей с фотомезон-
ными двйгателями. Ими занимались только люди.
Квомам не хватало интуиции, технического вообра-
жения, которое помогало бы сразу найти нужное, минуя
длинные расчетные и опытные конструкции. .Они шли к
результату постепенно, с железной логикой осваивая
каждую ступеньку, прежде чем подняться на следую-
щую. На это уходило много времени и, главное, сигма-
энергии из аккумуляторов.
Запасы ее уменьшались с каждой секундой.
Работающий квом вдруг начинал останавливаться на
ходу, движения его делались прерывистыми и неуверен-
ными. Реле бдительности посылало тревожный сигнал.
Дежурный квом техпомощи спешил к ослабевшему и
менял его разряженный аккумулятор на запасной.
Наконец корабль был готов.
Его очистили ионизированным воздухом от прони-
кающей радиации. Пристроили двойные, герметизиро-
ванные входы, чтобы при погрузке не внести радиацию
внутрь. В свинцовых контейнерах подняли из Убежища
запасы пищи и воды и погрузили на корабль.
Разместили в жилых отсеках людей.
Запасных аккумуляторов уже не было. Бюро техпо-
мощи не работало. То один, то другой квом, израсходо-
вав последние крохи энергии, вдруг с грохотом валился
на кремнелитовые плиты ракетодрома.
Упавшего отодвигали в сторону, чтобы не мешал
другим.
Когда начали поднимать людей, квомов оставалось
около десятка. Когда посадили последнего человека,
осталось двое — Председатель Совета и Кэд.
Они не прощались.
— У тебя все готово?— спросил по радио Председа-
тель Совета.
— Все,— ответил Кэд.
— Полезай в люк. Я помогу его закрыть.
Тяжелые створки люка захлопнулись. Изнутри щелк-
нули клиновые затворы. Председатель Совета обошел
стартовые фермы, проверил, спущены ли на них держа-
тели.
— Включай! — передал он.
У него не вовремя заело правый коленный сустав, он
Не успел спуститься в укрытие, когда из кормовых дюз
6 Которая ждет
81
стартового двигателя с нарастающим ревом хлестнули
белодымные струи пламени.
Огненным вихрем его сбило с ног. Он покатился по
кремнелитовым плитам космодрома, громыхая, как пу-
стое ведро.
Он так и лежал, раскинув для устойчивости руки и
ноги, пока над спиной бушевала буря из дыма и пламе-
ни, покрывая его корпус слоями копоти.
Потом все затихло, и он повернулся на спину.
Белое дрожащее пятнышко таяло в прозрачной сине-
ве неба.
Он выдвинул антенну дальней радиосвязи. Послал в
передатчик последние остатки энергии. И бросил вслед
улетающему кораблю:
— Береги... людей... Кэд!..
БУДУТ ЖИТЬ...
Глава первая
Тишину рулевой будки наполняло еле слышное ти-
канье секундомера.
За пятислойной обшивкой корабля, мимо броневого
покрытия из космической стали, с немыслимой для чело-
веческого воображения быстротой проносилась Пустота.
Корабль проходил миллион километров за четыре се-
кунды.
Кэд сидел за командирским пультом, тяжелый, не-
подвижный,— мертвая глыба из полированного мета-
пластика.
Он отключил все генераторы чувств и анализаторы
событий, оставив только реле бдительности, которое при
необходимости могло включить все его двигатели за со-
тую долю секунды.
Он экономил энергию аккумулятора где только мог.
Его руки висели вдоль кресла, они не умещались на
подлокотниках. Кресло рассчитывалось на человека нор-
мального телосложения, а Кэд был шире раза в полто-
ра и весил на пару центнеров больше любого звездо-
летчика.
Он не стал переделывать кресло перед отлетом. Пе-
регрузок, которые могли бы сломать позвоночник пилоту
82
в неподогнанном кресле, он не боялся, так как по-
звоночника у него вообще не было, а корпус мог выдер-
жать и не такие давления.
Будь он один, он бы вел корабль с колоссальными
ускорениями и уже был бы на Новой.
В жилом отсеке лежали люди. Сотня слабых, изму-
ченных полетом существ. Лишняя перегрузка могла по-
гасить в них еле теплящийся огонек жизни.
За три с лишним года полета умерло тридцать во-
семь человек. Самые пожилые. И самые слабые. При
торможении опять начнутся перегрузки, сколько он при-
везет живых людей на Новую, Кэд не знал.
Он старался вести корабль плавно и осторожно и
ухаживал за людьми как умел.
Он не мог уделять им много времени — энергии в
аккумуляторе осталось так мало...
На экране переднего локатора грубой ориентировки
курсовая точка мелко подрагивала возле прицельного
перекрытия—корабль вошел в зону притяжения, неиз-
вестной планеты, она отклоняла корабль с курса, и ав-
томаты включили рулевые двигатели.
Иногда поле экрана пересекали светящиеся черточки.
Они или исчезали незаметно, или ярко вспыхивали. Это
космические пылинки ударялись о силовое поле зашиты.
Корабль весил многие тысячи тонн, пылинки не весили
ничего. Но огромная скорость встречи освобождала и
огромное количество энергии, и приборы регистрирова-
ли эти удары.
Все это были нормальные условия полета, реле бди-
тельности Кэла никак не реагировало на происходящее.
« — Пять часов... пять часов... Пять часов утра...»—
пропел автомат времени.
Музыкальный женский голос принадлежал диктору
Центрального Телевидения Планеты Конструкторы ко-
рабля еще перед Катастрофой попросили ее напеть сиг-
налы времени корабельного автомата, чтобы там, в по-
лете, в чужбинах космоса, этот милый женский голос
напоминал звездолетчикам о далекой родной Планете.
Диктор Телевидения погибла одной из первых при
Катастрофе...
Кэд помнил эту женщину—изображение ее и голос
надежно хранились в ячейках его памяти.
В Институте Звездоплавания он начал работать вот*
6*
83
деле астронавигации, где учился управлять кораблями
в условиях многократных перегрузок, которые не выдер-
живали люди. Многие из работников института любили
музыку, литературу и живопись. На товарищеском со-
вете отдела было решено, что Кэд должен, даже обязан
разбираться хотя бы в основах искусства. Все усиленно
взялись за его образование. Его водили на художествен-
ные выставки, концерты, литературные диспуты. Он слу-
шал и смотрел. Ему помогали, объясняли. Многим даже
нравилось с ним работать — ему не нужно было повто-
рять дважды. Машинная память навечно запоминала
все, что он видел и слышал. Киберлогика уже пробова-
ла выдавать какие-то оценки. Поэтому его гуманитарное
образование оказалось выше, чем у любого рядового
квома.
Когда Телевидение решило познакомить зрителей с
последними моделями завода квомов, на телестудию был
послан именно Кэд.
Там он и встретил Главного диктора Телевидения.
Он стоял с ней вдвоем перед объективами телекамер.
Она представила его зрителям. Задавала ему вопросы.
Он отвечал. Тут Кэду пригодились его познания. Конеч-*
но, он не мог иметь своего мнения,— ведь он был все же
машиной,— но диктор умело вела разговор. Кэда выру-
чала безошибочная память, и он не посрамил конструк-
торов завода квомов.
Потом Кэд простился со зрителями солидным покло-
ном— так его научили в институте. Она пожала ему
РУКУ.
На другой день в адрес института, на имя Кэда, при-
шло с полсогни бобинок фонопочты. Зрители выражали
восхищение способностями Кэда. Киберлогика Кэда сде-
лала вывод, что письма нужно отправить конструкторам,
на завод квомов.
Однако сотрудники института сказали, что завод за*
водом, но он, Кэд, уже далеко не такой, каким его вьь
пустили с конвейера, что письма адресованы ему, он их
заслужил лично.
Письма поступали еще несколько дней. Потом их не
стало.
Все закончилось в одну ночь...
В момент удара солнечного протуберанца институт
Кэда находился на теневой стороне. Город мирно спал.
84
Никто не ведал о смертельной опасности, которую несла
волна космического излучения по поверхности Планеты.
От. ионизации воздуха нарушились все энергосистемы,
замолчало радио, нельзя было передать предупреждаю-
щий сигнал.
В эту ночь Кэд работал в институте. У него были
смонтированы чувствительные индикаторы излучения, и
он первым в городе уловил начало Катастрофы. Кибер-
логика тотчас включила основную НАДпрограмму, Кэд
выскочил из института и помчался в квартал жилых ин-
ститутских коттеджей. В полную мощность говорителя
он проревел в сонную тишину ночи, чтобы люди немед-
ленно бежали в космическую лабораторию института.
Их собралось человек пятьдесят, полуодетых, дрожа-
щих, не понимающих, что происходит.
Объяснять было некогда, волна приближалась с каж-
дой секундой.
Кэд распахнул двери спецкамеры, где проводились
опыты по защите от сверхжестокого излучения. В нее по-
местились только пять женщин и десяток детей. Кэд
успел задвинуть тяжелые свинцовые двери, мужчины
бросились в подвал института — как вдруг на выступаю-
щих частях железной арматуры выросли шипящие раз-
ряды фиолетовых молний, и люди вокруг Кэда начали
валиться на пол.
Топот каблуков, крики, хрипение умирающих.
Потом все стихло...
Немногих спасенных, в том числе детей и женщин,
закрытых в спецкамере, с великими трудностями опу-
стили в Убежище свинцового рудника.
От миллиардного населения Планеты осталось менее
двухсот человек.
Глава вторая
Тонкое тиканье секундомера заглушили громкие ры-
дания и всхлипывания.
Реле включило все генераторы Кэда. Он шевельнул-
ся, оперся руками о подлокотники и встал.
На приборы корабля он не смотрел. Там все в поряд-
ке. Корабль — звездолет первого класса — имел дубли-
рованную систему всех ответственных узлов. Пока ра-
ботал один узел, другой находился в резерве и вступал
85
в действие автоматически. Случайности исключались.
Только в одном отсеке не стояло автоматов. Только
один отсек управлялся вручную, самим Кэдом.
Он открыл туда дверь и вошел.
Теплую полутьму отсека наполняло тяжелое дыхание
сотни спящих людей. Они лежали рядами в желобчатых
ячейках из пневмолита, степень упругости которого ре-
гулировал сам Кэд. Они спали голые, их одежду он дав-
но выбросил за борт. Столько хлопот было с ней, чтобы
держать ее в чистоте.
Измученным людям было уже gee равно.
В дальнем углу, привалившись к пневмолитовой стен-
ке отсека, сидела на корточках худенькая девушка с
копной спутанных пепельных волос — расчесывать их
Кэд тоже не успевал. Что-то, вероятно, почудилось ей во
сне, какое-то видение далекого прошлого — она роди-
лась уже в Убежище — испугало ее и заставило про-
снуться. Она всхлипывала жалобно, слезы текли по ее
впалым щекам и падали на пневмолитовый пол.
Осторожно ступая громадными подошвами, переша-
гивая через спящих, Кэд приблизился к ней.
Когда дело касалось ремонта корабля или управле-
ния, реакция Кэда была быстрой, и действия — един-
ственно верными. Киберлогика безошибочно руководила
его мощным механизмом. Он всегда знал, что делает, то,
что нужно и необходимо.
В отношении к людям у Кэда такой уверенности не
было.
Он стоял в нерешительности над плачущей девушкой.
Киберлогика выдавала импульс за импульсом и тут же
глушила их, прежде чем они попадали в исполнитель-
ную цепь.
...Однажды сотрудники института попросили Кэда по-
сетить их детский сад. Просто повстречаться с детьми.
Им будет интересно.
Крчхотные, абсолютно не понятные в своем поведе-
нии существа обступили его. Он стоял среди них огром-
ный, умный и беспомощный, так как совершенно не пред-
ставлял, как себя с ними вести.
Воспитательница объяснила детям, кто это такой, как
его зовут. Дети уже привыкли к кибернетическим игруш-
кам и не очень удивились, увидев взрослого искусствен-
ного дядю.
Воспитательница предложила сыграть с ним в мяч.
Тут Кэд оказался на высоте. Мячи он ловил любые,
самые трудные, ловил их молниеносно и ни разу не про-
махнулся. Сама воспитательница — известная спортсмен-
ка — попробовала соревноваться с ним и проиграла. Де-
ти пришли в восторг. Они не хотели идти обедать без
него. Кэд сел с ними за стол, и они попытались накор-
мить его манной кашей.
Потом его попросили рассказать сказку.
Кэд не знал сказок, ведь он родился взрослым и
серьезным. Но вовремя вспомнил слышанную им по те-
левизору арию, из детской' оперы и так точно воспроиз-
вел ее, что окончательно завоевал симпатии и детей и
их воспитательницы.
Все игрушки в' саду были заброшены, дети не otxo-
дили от Кэда. Его посадили на пол и долго и тщатель-
но разглядывали все сочленения. Копались пальчиками,
стараясь что-либо открыть, чтобы узнать, что у него
внутри...
Только солидность заводской конструкции спасла Кэ-
да от опасности быть разобранным на составные части.
Аварийный выключатель он заблокировал — боялся,
что какой-нибудь особо предприимчивый малыш добе-
рется до него, и тогда он, Кэд, сразу превратится в не-
движимую груду метапластиковых деталей, дисков и ры-
чагов... За несколько часов пребывания в детском саду
он израсходовал энергии больше, чем если бы таскал тя-
желенные свинцовые контейнеры в институте.
Киберлогика его как могла расшифровала и распре-
делила по блокам памяти уйму новой информации.
...Девушка продолжала плакать.
Кэд присел около нее, погладил по спутанным воло-
сам. Пальцы его могли смять водопроводную трубу, но
сейчас прикосновение их было легким. Если бы это
сделал человек, то сказали бы, что оно было нежным.
Потом он осторожно поднял ее на руки. Так женщи-
ны успокаивали плачущих детей.
Девушка доверчиво прижалась к его метапластико-
вой груди. Кэд включил в говоритель песенку, которую
киберлогика разыскала где-го в отдаленных блоках
памяти.
Эту песенку он услыхал там же, в детском саду. Он,
конечно, мог стереть ее, чтобы освободить ячейку памя-
87
ти для более нужных вещей; но не стер сразу, а потом,
после Катастрофы, запоминать было уже нечего, и Кэд
оставил песенку, на всякий случай...
Он не успел допеть до конца. В рулевой рубке загу-
дел сигнал, призывающий пилота к командирскому
пульту.
Кэд почувствовал, как девушка на его руках стала
тяжелой, и поспешно опустил ее на мягкий пневмолито-
1ВЫЙ пол.
Корабль начал торможение...
Глава третья
«...тысяча шестьсот восемнадцатые сутки полета!» —
пропел мягкий голос автомата времени.
Корабль неподвижно висел над планетой.
Притяжение пока было невелико, легким давлением
плазмы в рулевых двигателях Кэд удерживал корабль
от падения. Энергия главного ходового двигателя вся
ушла на торможение, ее хватило в обрез. Последние ми-
нуты Кэд тормозил уже рулевыми двигателями, включив
их на полную мощность.
Он начал тормозить давно, стараясь постепенно га-
сить неимоверную скорость корабля. Эти дни он не от-
ходил от пульта управления. Корабль мчался мимо
целой системы необжитых миров, среди которых находи-
лась и та планета, к которой он летел. Вокруг нее кру-
жилась маленькая юркая планетка, она внезапно вы-
скочила перед кораблем, прямо по курсу, и нужно было
тормозить всей мощностью рулевых моторов, чтобы она
успела пролететь мимо.
Пятикратные перегрузки вдавили людей в пневмоли-
товый пол. Почти все они потеряли сознание и сейчас
лежали с отечными посиневшими лицами.
Кэд обошел жилой отсек. Приводить людей в чувство
он не стал. Им предстоит еще одно испытание, послед-
нее. Посадку придется делать на рулевых двигателях,
а плазмы в них на пять минут работы. Он будет садить-
ся на воду, но все равно сила удара будет велика.
Кэд убавил давление в пневмолите, и каждый чело-
век погрузился в него, как в воду.
Девушка с пепельными волосами лежала, закрыв
глаза, неловко и безжизненно запрокинув голову. О»
@8
коснулся ее щеки пальцем, в который был вмонтирован
датчик биоанализатора. Сердце билось еле-еле, готовое
остановиться, как и двигатели его корабля.
Он поднял девушку и вынес ее из отсека.
В рубке он усадил ее в свое пилотское кресло, при-
стегнул ремнями, включил амортизаторы.
Он старался двигаться размеренно и осмотрительно.
Энергия его аккумулятора тоже была на исходе. Инди-
катор заряда давно уже подавал тревожные сигналы.
Кэд выключил его. Чтобы не мешал...
Поверхность планеты медленно проплывала на экра-
не видеолокатора.
Он уже облетел ее кругом. Вода, все вода — три чет-
верти поверхности покрыты водой... Зеленовато-коричне-
вые пятна материков. Белые пятна льда на полюсах.
Пролетая над сушей, Кэд увеличивал мощность видео-
экранов, но нигде не обнаружил ни городов, ни ис-
кусственных построений, говорящих о какой-то цивили-
зации. На открытых участках суши, да и на воде Кэд за-
мечал какие-то движущиеся точки, на большом расстоя-
нии не различались детали. Очевидно, это были живые
существа.
Кэд хотел выпустить зонд, который принес бы ему
точные сведения о составе атмосферы и биологическом со-
ставе почвы. Но киберлогика уничтожила этот импульс
решения встречным импульсом — нет надобности. Что
бы их ни ожидало на поверхности, нужно садиться.
Лететь больше некуда и не на чем.
Вокруг только мертвые, либо раскаленные солнцем,
либо замороженные космическим холодом пустынные
миры.
Новая планета будет людям либо новой родиной... ли-
бо могилой...
Кэд убавил давление плазмы, и корабль начал опу-
скаться, кормовыми дюзами вниз.
Кэд знал, что удар будет сильный, и ухватился за
ручки возле пульта. Он мог обойтись и без кресла. Ни-
какой толчок не сорвет его с места, разве только руле-
вая рубка разлетится на куски.
Корабль падал все быстрее и быстрее. Зеленый мас-
сив суши стремительно рос на экране. Остатками плаз-
мы Кэд наклонил корабль... на экране появилась полоска
воды... она распахнулась во весь экран—
а®
Двигатели замолкли.
Корабль с громоподобным гулом врезался в воду.
Что-то лязгнуло в рубке. Кэда рвануло в одну сто-
рону... потОлМ в другую... потом все стихло и успокоилось.
Корабль плыл по воде.
Кормовая часть его была тяжелее, и он плыл в вер-
тикальном положении, как поплавок.
Очень много импульсов хлынуло сразу в киберлоги-
ку... Кэд повернулся к девушке, потрогал ее щеку био-
приемником— девушка была жива. Тогда он выбрался
в носовой защитный отсек. Высунул наружу щуп ана-
лизатора. Быстро подсчитал: ультрафиолетовых лу-
чей— норма, космического излучения — следы, радиа-
ции— почти нет, в воде раствор безвредных солей.
Он спустил держатели люка.
Люк прикипел к пластмассовым уплотнителям. Кэд
ударил его плечом, и он открылся,— люк, который Пред-
седатель Совета захлопнул четыре с половиной года то-
му назад.
А по часам космодрома Планеты прошло почти две
тысячи лет...
Глава четвертая
С непривычно темного голубого неба светило солнце.
Не яростно-жгучее, а просто яркое и теплое. Лучи
его ласково согревали.
Полукругом впереди раскинулась бескрайняя водная
равнина. Вдали матово-белая от солнца, ближе — тем-
но-синяя и холмистая от волн. Кэд откинул люк с про-
тивоположной стороны и увидел берег. Светлая полоска
берегового песка, невысокая гряда скал, прикрытых ку-
старником. Плотная, темно-зеленая, почти черная сте-
на леса.
Ветер и волны медленно несли к берегу громаду ко-
рабля. Но он глубоко сидел в воде, вскоре его кормовые
дюзы зацарапали по дну. Корабль дернулся, наклонился
набок и остановился.
До берега оставалось несколько сот шагов... воды.
Кэд был сухопутным жителем и с водой дела никогда
не имел. На его Планете было много рек, неглубоких
озер Берега их никогда не уходили за горизонт, как
здесь. Отправляясь в полет, Кэд и не думал, что ему
90
придется садиться на воду. На корабле не было ни лод-
ки, ни плога. Кэд плавать не умел. Из-за своей тяжести
он моментально бы пошел ко дну. Правда, с ним ничего
бы не случилось, он мог добраться до берега и под во-
дой. Но его люди так сделать не могли.
Он торопливо перебирал способы переправить людей
с корабля.
Можно было сварить лодку из листов внутренней об-
шивки. Но плазмогорелки не работали — не было плаз-
мы. Клепать лодку — потребуется много времени. А ве-
тер может перемениться и угонит корабль в глубину
водной пустыни. Корабль не утонет, но кто знает, сколь-
ко пройдет времени, пока его снова не прибьет к берегу.
Вряд ли люди смогут выйти из корабля сами. А энер-
гия аккумулятора иссякала с каждым движением...
Кэд бросил в воду кусок пневмолита. Волны понесли
его к берегу и выкинули на песок. Тогда Кэд снял об-
шивку со стен жилого отсека. Пневмолитовые плоты дер-
жались на воде превосходно.
Люди приходили в чувство. Жадно втягивали свежий,
бодрящий, чуть солоноватый воздух и тянулись к откры-
тым люкам, к лучам теплого приветливого солнца. Кэд
усадил на плот первый десяток человек, дал им по син-
тетической лепешке. Проголодавшиеся, они дружно за-
работали челюстями. Кэд оттолкнул плот, его быстро
пригнало к берегу.
Один за другим спускал Кэд на воду пневмолитовые
плоты. Люди послушно выбирались из люка. Двигались
они еще не очень уверенно. Рыжебородый юноша запнул-
ся и упал в люк. Но Кэд был настороже и успел поймать
его за ногу.
Последний плот Кэд оставил для самых слабых. Он
решил плыть с ними сам.
Но прежде чем погрузить людей, ему нужно было до-
стать из кормового отсека еще одну вещь. Лифт не ра-
ботал. По узкой вертикальной лестнице — двести ступе-
ней, сто метров длины — Кэд спустился в кормовую часть
корабля. Выволок из грузового отделения стальной мас-
сивный контейнер — герметически закрытый цилиндр, с
ручками по бокам.
В контейнере, отлитом из вечного нержавеющего ме-
талла, из которого делали броневые защитные плиты
космических кораблей, хранилась история Планеты. Воз-
никновение и развитие ее человечества. Все, чего достиг-
ли люди в науке, технике и искусстве. Слова, формулы,
звуки и рисунки — все было записано на микропленке и
могло храниться тысячелетия.
Контейнер был тяжел.
Кэд установил его на плече и, придерживая одной
рукой, полез вверх.
Он поднялся на несколько ступенек... Вдруг руки и
ноги его замерли, не закончив движения... реле коорди-
нации стремительно подало в киберлогику импульс: уве-
личить напряжение на двигателях! Киберлогика не вы-
полнила приказ... сразу выключились видео- и звукоана-
лизаторы и генераторы ощущений...
С тяжелым грохотом закувыркался по ступенькам
контейнер.
Но аварийное реле успело сработать на остатках на-
пряжения. Кэд уцепился одной рукой за ступеньку, паль-
цы защелкнулись намертво, и он повис. Он провисел так
несколько секунд, пока напряжение не восстановилось.
Киберлогика начала работать, и он поставил обе ноги
на ступеньку лестницы.
Это был напоминающий сигнал. Сигнал аварии — в
аккумуляторе кончалась энергия.
Кэд постоял спокойно. С ним никогда не случалось
такого раньше. Он знал, по инструкции, что после отды-
ха в выключенном состоянии аккумулятор опять зарабо-
тает нормально. Но сколько он проработает, Кэд уже
не мог знать.
Может быть, оставить здесь этот тяжеленный кон-
тейнер?
В носовом отсеке корабля лежат люди. Слабые, бес-
помощные. Они не смогут переправиться на берег без
него.
На пониженном напряжении киберлогика работала
плохо и не могла выдать нужное решение.
В контейнере хранится история человечества Плане-*
ты. Опыт жизни миллиардов людей за многие сотни по-
колений. Это перечень войн и тяжелых общественных
катастроф... Квомы плохо разбирались в их причинах.
Они не понимали истории, как во многом не понимали
людей. Но они знали: если история существует, то от-
бросить ее нельзя. Будущее человечество должно знать
свое прошлое. Может быть, это избавит его от ошибок,
92
которые выли сделаны. Они стоили очень дорого, эти
ошибки. Не нужно их повторять.
Председатель Совета квомов сам отбирал материалы
Для контейнера.
Кэд опять полез вниз.
На этот раз он действовал расчетливо и поднял кон-
тейнер к носовому люку. Ветер усиливался, и в откры-
тые люки уже захлестывала волна. Кэд с трудом погру-
зил на качающийся плот людей и контейнер. Спустился
сам. Захлопнул люки на корабле.
И оттолкнул плот.
От недостатка напряжения то и дело нарушалась
связь киберлогики с блоками памяти. Кэд запоздало
вспомнил, что не взял с корабля ни инструментов, ни ле-
карств, ни оружия — ничего. Но плот уже подхватила
волна и с размаху швырнула на песок.
Набежавший пенистый вал смыл с плота двоих. Кэд
бросился в воду и выволок их уже изрядно наглотав-
шимися соленой воды, но живых.
Квази-мозг опять выключил все цепи питания. Кэд
начал медленно заваливаться на спину. Последним дви-
жением он оттолкнул спасенных в стороны, чтобы не
придавить.
Тяжело рухнул на песок.
Волной залило его по пояс, но он уже ничего не
ощущал.
Глава пятая
Он пролежал до вечера.
Аккумулятор медленно восстанавливал напряжение.
Включились звукоанализаторы. Киберлогика пыталась
разобраться в непонятных звуках, раздающихся совсем
рядом. Кэд почувствовал, как кто-то пытается поднять
его голову. Видеоэкраны чуть светились, он ничего не
видел и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Изображение появилось неясное, расплывчатое. За-
тем быстро стало отчетливым.
Возле Кэда сидела пепельноволосая девушка.
Она всхлипывала, глядя на него. Гладила его, хотела
оттащить от воды. Волны накатывались на Кэда, време-
нами накрывая его с головой.
Наконец реле включило двигатели. Он оперся ру-
ками и сел.
Девушка улыбнулась. Потом засмеялась, тоненько,
по-детски. Потом обхватила его голову руками, прижа-
лась к ней лицом.
В киберлогику поступило сразу с десяток импуль-
сов— у Кэда оставалось еще так много неоконченных
дел. Срочных и неотложных. Он подождал, и когда де-
вушка, наконец, отпустила его голову, сразу встал. Ему
необходимо было восстановить разорванную цепь собы-
тий, он огляделся.
На берегу валялись только пустые плоты да цилиндр
контейнера, увязший в песке.
Людей не было. Ни одного.
Девушка, ухватив его за палец, настойчиво тянула
куда-то по берегу. Кэд послушно двинулся за ней и вско-
ре увидел всех.
Мелкая речонка впадала в широкий залив, окружен-
ный скалами, которые закрывали его от прибойной вол-
ны. Пальмовая роща защищала залив от ветра. Люди
бродили в теплой мелкой воде залива, копались в или-
стом дне. Кто-то обнаружил в тине раковины, кто-то
сообразил разбить раковину о камень и съел содержи-
мое. Другие последовали его примеру.
Раковин в заливе оказалось множество. Люди вы-
таскивали их на берег. Разбивали, очищали от перла-
мутровой скорлупы и ели.
Для большинства из них это была первая настоя-
щая пиша. Не безвкусные надоевшие синтетические ле-
пешки, а нежное, аппетитно пахнущее мясо, пропитан-
ное волшебными живительными соками живой прото-
плазмы.
На людей она действовала как вино.
Шумные и радостные, они как дети барахтались в
воде залива.
Здесь Кэд был уже не нужен. Пищу они нашли без
него. Оставалось подыскать им жилище для сна, для за-
щиты от дождя и непогоды. Он прошел к скалистой гря-
де. Волны пробили в скалах много ниш, коридоров и
пешер. Пол в пещерах был засыпан мелким белым
песком.
Вода для питья, пища и жилье. Все рядом. Если бы
киберлогика Кэда могла оперировать условными чело-
веческими понятиями, он сказал бы, что ему или, вернее,
его людям здорово повезло.
94
Кэд ничего не сказал.
Он сразу же вернулся за контейнером.
В пальмовой роше ветер шумел жесткими, словно
жестяными, листьями. На песок шлепались большие
волосатые плоды Наверное, они тоже были съедобные,
но проверить это Кэду не хватало ни времени, ни
энергии.
Он шел, еле-еле вытаскивая ноги из мелкого сыпуче-
го песка.
Волны уже занесли песком матово-белый цилиндр
(контейнера. Кэд забрел в воду. Он знал, чего будет сто-
ить ему это усилие, но оставлять контейнер в воде было
нельзя,— он будет потерян для человечества надолго,
если не навсегда.
Кэд наклонился, медленно поднял контейнер.
Он шагал медленно-медленно, стараясь уловить мо-
мент, когда квази-мозг выключит двигатели, ему не хо-
телось падать в воду. Вероятно, он очнется еше раз, но
его затянет песком, и ему трудно будет выбраться с кон-
тейнером на берег.
Он упал в пешере...
На этот раз киберлогика включилась ночью. Кэд с
трудом определился в пространстве. Он сидел в пещере,
у самого входа, привалившись спиной к скале. Контей-
нер лежал на его коленях.
Кэд хотел спихнуть контейнер и встать... и не смог.
Двигатели не включались.
Вокруг спали люди, он хорошо видел их во тьме —
его инфракрасное зренье еше работало. Они сами зата-
щили в пещеру пневмолитовые плоты и приспособили их
вместо матрацев. Спали беспокойно, ворочались, вскри-
кивали— первый день их настоящей жизни был напол-
нен таким количеством новых событий!
Свернувшись клубочком, рядом с Кэдом спала пе-
пельноволосая девушка. Щеки ее блестели от сока раку-
шек, на губах налипли крошки перламутровой скорлупы.
Напряжение аккумулятора снижалось, на видео-
экраны то и дело набегала мутная дымка. Когда она ис-
чезала, Кэд видел в просвет входа в пешеру далекое
ночное небо с яркими незнакомыми созвездиями. Не
умолкая шумел ветер в пальмовой роще. С глухим сту-
ком шлепались на песок тяжелые плоды.
Они падали всю ночь.
95
Кэд еще увидел, как взошло солнце. Как проснулись
люди, полезли в залив за ракушками, разбрелись по
берегу.
Рыжебородый юноша поднял с земли странный плод.
Содрал рыхлую волосатую оболочку. Под ней оказалась
плотная скорлупа ореха. Юноша вертел орех в руках и
соображал. Он думал долго, потом наконец положил
орех на камень и ударом другого камня разбил скорлу-
пу. Ковырнул пальцем белую мякоть ядра, подцепил ку-
сочек, пожевал, вначале нерешительно, затем с аппети-
том, причмокивая от удовольствия.
Пепельноволосая девушка смотрела, как он ест. Ей
тоже захотелось попробовать, но попросить она не ре-
шалась.
Юноша заметил ее, нахмурился. Отвернулся. Потом
вдруг протянул ей недоеденный плод. Девушка расте-
рялась, он сунул орех ей в руки и пошел искать себе
другой.
Кэд еле-еле различал их слабеющими экранами. Он
вспомнил, что отцом юноши был главный конструктор
завода квомов...
Потом его экраны потухли и больше не включались.
По обесточенным цепям киберлогики еще бродил
слабенький затухающий импульс, привычно расклады*
ваясь на слова главной заводской НАДпрограммы:
...люди...должны...жить...
Потом погас и он.
Кэд тихо погрузился в глухую безмолвную тьму...
Это произошло по земному времени пятьдесят ты-
сяч лет тому назад*
Сканирование - Беспалов, Николаева
DjVu-кодирование - Беспалов

I
1
МИХАИЛ МИХЕЕВ
’	/„%< .-А»*
КОТОРАЯ ШТ