Российская академия наук Институт всеобщей истории Институт российской истории
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА
В ДРЕВНОСТИ
И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
X Чтения к 80-летию члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто
Москва, 15-17 апреля 1998 г.
Материалы к конференции
Москва 1998
042(02)1
#(5усканирование, соорка, дизаин^*^ -г » ▼
Редакционная коллегия:
д.и.н. Е.А.Мельникова (ответственный редактор) к.и.н. Г.В.Глазырина
к.и.н. Т.М.Калинина (ответственный секретарь) к.и.н. И.Г.Коновалова (ответственный секретарь) д.и.н. А.В.Назаренко
к.и.н. А.В.Подосинов
д.и.н. И.С.Чичуров
член-корреспондент РАН Я.Н.Щапов
© Институт российской истории РАН, 1998 г.'
В.А.Арутюнова-Фиданян
ТЕРМИН “КОНТАКТНАЯ ЗОНА” ИЛИ “ЗЕМЛЯ” - ”ХОРА”*
Признание общих путей развития человечества живет в таких часто употребляемых понятиях, как “Христианский Восток”, “Мусульманский Восток”, “страны византийского культурного крута” и т.п. Но даже и такие глобальные понятия не всегда могут удовлетворить исследователей, так как оставляют в стороне проблемы пересечения культур в лимитрофных территориях (например, эффективное взаимодействие культур христианского и мусульманского Востока на Кавказе). Преодоление исследовательского партикуляризма, вызванного не только обилием разноязычной и гетерогенной информации, но и формальными причинами (организация изучения истории по узко ориентированным центрам и институтам) привело ученых к необходимости изучения процессов в зонах встречи цивилизаций. Введение понятия “контактная зона” способствует не только и не столько обретению новых знаний, сколько позволяет распорядиться уже накопленными данными, позволяет адекватно объяснить факты, необъяснимые в рамках истории отдельных стран, и вносит тем самым существенный вклад в создание теории развития человечества.
Словосочетание “контактная зона” нуждается в специальных разъяснениях, поскольку не только в разных дисциплинах (балканистике, славяноведении, скандинавистике и т.п.) это понятие наполняется специфическим содержанием, но даже и в пределах одной дисциплины “контактная зона” далеко не всегда
* Работа выполнена в рамках проекта “Свод древнейших источников по истории Восточной Европы” (РГНФ № 96-01-00321).
может считаться термином с определенным (хотя бы и многозначным) содержанием.
Я хотела бы прежде всего четко определить содержание словосочетания “контактная зона”, обозначить его границы и, тем самым, ввести его в научный оборот как строгий термин.
Контактная зона - это не просто лимитрофы, не местности с полиэтничным населением, не земли, захваченные в результате военных или дипломатических мероприятий с последующей ассимиляцией населения и с навязанными или добровольно воспринятыми социально-экономическими и политическими институтами (так почти всегда толкуется это понятие). Вместе с тем очевидно, что все вышеуказанные условия непременно должны присутствовать, то есть лимитрофность, полиэт-ничность, военные или мирные взаимопроникновения, взаимодействие этносов и культур - все это необходимые для возникновения, но недостаточные для существования, а точнее для осуществления бытия контактной зоны условия. Я понимаю под термином “контактная зона” не просто территории, где существуют, не смешиваясь, этносы и их культурные системы, не анклавы с автономным развитием, а органичную и жизнеспособную структуру’ со своими законами и своеобразием культурного облика. Возникновение такого рода структур, как правило, тесно связано с существованием и деятельностью на их территориях носителей открытых культур, обеспечивающих равновесие эволюционного развития.
Иными словами, “контактная зона” - это не зона контакта, но место возникновения феноменов, являющихся результатом не просто сосуществования, но взаимовлияния культур.
В византийских и армянских источниках отражено существование двух этапов армяно-византийской контактной зоны: V - VI вв. и X - XI вв. На последнем этапе развития эта структура нашла отражение в такой традиционно консервативной области, как византийская терминология, получив наименование “хора”.
М.В.Бибков
АФОНСКИЕ НАХОДКИ
Собрание рукописей Русского монастыря св. Пантелеймона привлекает к себе особое внимание. Еще в известной, сохранившейся в оригинале, Описи монастыря Ксилурга 1142 г. среди сокровищ обители неоднократно упоминаются ’’русские книги”. Однако современный состав библиотеки формировался уже в новое время. Среди двадцати с лишним афонских коллекций собрание Пантелеймонова монастыря является четвертым по числу книг, насчитывая 1300 единиц, триста из которых не описаны в известных каталогах.
Специальный интерес во время занятий в святогорских древлехранилищах вызвали рукописи, сохранившие списки греческого прототипа "Изборника Святослава 1073 г.”: это - компендиум "Ответов на вопросы" (Псевдо-)Анастасия Синаи-та с флорилегиями и дополнительными статьями в начале и конце сводов.
Бумажный кодекс афонского Русского монастыря Cod. Athos. Panteleim. gr. 1187 не был известен по каталогу Сп.Ламброса. Большую часть сборника (247 л.) занимает интересующий нас в связи с "Изборником" текст, лишь последние десять листов - Апофтегмы древних философов по алфавиту7 и Житие Сильвестра Евсевия Памфила. Знакомство с текстом было облегчено наличием микрофильма кодекса в Патриаршем институте патристических исследований при Влатадоне в Салониках. Рукопись датируется по едва ныне различимой записи писца 1347/1348 г.
Текст Пантелеймонова списка "Вопросоответов" сопоставим с аналогичной редакцией (так наз. редакция "88 вопросов - ответов с флорилегиями"), сохраненной одним из Ватиканских списков XIV в. (Vatic, gr. 2216), а также тремя списками Про
странной (в 154 главах) редакции, в которых свод озаглавлен в соответствии с другим сочинением Анастасия Синаита - "Предводитель" ("Путеводотель"). Это - списки XV - XVI вв. Vatic. Pii. II. 11, Neapolitan, gr. 17, Roman. Vallicell. D 32. Пантелеймонов кодекс содержит многочисленные славянские (русские и сербские) маргинальные пометы, переводы лемм и оглавлений.
Наличием значительного числа также иноязычных помет, на этот раз арабских, интересен другой сборник подобного типа - Ватопедский Cod. Athos. Vatoped. 38 X в. Пергаменный кодекс (342 л.) содержит фрагмент компендиума Анастасия на л. 1-32 и 39-52 об. Кодикологическое изучение арабских помет, пусть более поздних, судя по почерку и цвету' чернил, дополнит известные материалы о судьбе исследуемого памятника в арабском христианском мире (см.: Бибиков М.В. Византийский прототип древнейшей славянской книги // Изборник Святослава 1073 г. М., 1996. С. 337-341).
Разнообразие редакций памятника демонстрируют два других изученных Ватиканских списка XIV в. на бумаге -Athos. Vatoped. 10 и Athos. Vatoped. 11. Первый из них представляет собой редакцию, близкую к славянской, ставшей основой "Изборника Святослава", второй же, датируемый по колофону' 1389 г., представляет собой вариант Пространной редакции в 285 "главах".
С точки зрения истории книги самым интересным из афонских манускриптов является Иверский список Cod. Athos. Iber. gr. 382 на бумаге XV в. (216 х 154, текст 175 х 105). Книга содержит в настоящее время 996 лл. Текст на л. 972-985 переписан писцом XVI/XVII в., а лл. 986-996 об. занимает старопечатная книга.
Основной рукописный текст кодекса делится на несколько частей. Свод Анастасия начинается на л. 460 с 25-го вопроса, хотя отдельные его главы можно встретить и выше. Эта часть книги заканчивается на л. 466 об. Следующая же, включающая в себя такие важные для текстологии памятника тексты, как "Имена некоторых мест", "О морях", "Имена великих рек" и
’’Имена великих гор”, доходит до л. 528 об., после чего следует Часослов (Орологий). Наконец, имеющие первостепенное значение для датировок эволюции греческого памятника и истории возникновения его редакций Списки царей, императоров, патриархов и пап, помещены в следующей части, на л. 754-757. На л. 964 содержатся также хронологические заметки, известные как одна из так называемых малых хроник (№ 34/2).
Новые находки вносят существенные дополнения к известным ранее материалам.
С.В.Белецкий
К ВОПРОСУ О ПРАВОВОМ СТАТУСЕ СВЯТОПОЛКА ЯРОПОЛЧИЧА
В ГОДЫ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕНИЯ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО
Важнейшим источником по истории взаимоотношений между князьями Рюрикова дома в XI в. являются лично-родовые знаки, зафиксированные на древнейших русских монетах, печатях, граффити и проч. Выявленное существование строгих правил наследования тамги при переходе от отца к сыну дает основание рассматривать систему тамгообразных знаков князей-Рюриковичей как своеобразную геральдическую систему7. При этом установлено, что в годы великого княжения Владимира Святого в геральдике Руси произошло важнейшее событие - переход от наследования единственным (старшим) сыном тамги отца к системе лично-родовых знаков, при которой знаки всех сыновей отличались не только между собой, но и от знака отца. Владимир Святой уже при жизни отца был вынужден пользоваться не родовым двузубцем, а трезубцем, и трезубцы же унаследовали от Владимира его сыновья, менявшие форму7 ножки
(старший сын) или же форму центрального зубца (младшие сыновья); Святополк Ярополчич, посмертный сын Ярополка Святославича, сохранил право пользоваться родовым трезубцем, но не унаследовал простой двузубец Игоря-Святослава-Ярополка, а был вынужден (?) изменить форму одного из зубцов.
Право Святополка Ярополчича пользоваться тамгой старшего типа по сравнению с дядей, занимавшим великокняжеский стол и пользовавшимся тамгой младшего типа, никогда, кажется, всерьез не комментировалось: исследователи ограничивались обычно констатацией того, что Святополк, родившийся “от двоих отец”, осознавал себя Ярополчичем, а не Владимировичем. Между тем факт использования Святополком двузубца (хотя бы и с изменениями формы зубца) представляется чрезвычайно важным: узурпировавший великокняжеский стол Владимир признавал за усыновленным племянником право на двузубец, то есть то право, которым сам Владимир не располагал.
Сказанное представляется особенно существенным в связи с особенностями оформления одной из монет Святополка, включенной в Корпус М.П.Сотниковой и И.Г.Спасского (1980) под № 203. На аверсе этой монеты помещено изображение трезубца, на реверсе - изображение князя, подобное изображениям на монетах с именем Петрос. “Штемпель 203... интересен ошибкой в изображении княжеского знака”, ~ отмечали исследователи (Сотникова, Спасский, 1983: 85, 190; Сотникова, 1995: 107-108, 194). Действительно, монета № 203 принципиально отличается от всех остальных монет, атрибутируемых Святополку Ярополчичу: вместо двузубца с крестообразным оформлением (завершением) левого зубца здесь помещено изображение трезубца Владимира Святого.
Более того, монета № 203 отличается от всех известных в настоящее время древнейших монет России: в то время как на монетах Владимира Святославича, Ярослава Владимировича и большинстве монет Святополка Ярополчича на аверсе помещено изображение лично-родового знака самого эмитента, на аверсе
монеты № 203 помещено изображение тамги не самого эмитента, а другого лица.
Разумеется, теоретически можно предполагать ошибку резчика штемпельной пары. Ничего невероятного в этом предположении нет: среди монет, атрибутируемых Святополку Яро-полчичу, имеются “оригинальные уроды”, к числу которых М.П.Сотникова и И.Г.Спасский отнесли и № 203, так что гипотеза об ошибке резчика, изготовившего штемпельную пару для № 203, имеет право на существование. Однако прокламативный характер первых русских чеканок и большая вероятность преимущественно репрезентативного использования монет делает эту7 гипотезу, на наш взгляд, не единственно возможной.
Суверенный характер эмиссий Владимира Святославича сомнений не вызывает. На монетах Ярослава Владимировича и большинстве монет Святополка Ярополчича аверс занят, как и на сребренниках Владимира групп II—IV, лично-родовым знаком эмитента. В то же время монета № 203 несет изображение лично-родового знака не Святополка Ярополчича,а Владимира Святого. Если не считать штемпель ошибкой резчика, то монета № 203 должна быть отнесена к разряду вассальных чеканок: юридическим символом, гарантирующим достоверность монеты, является лично-родовая тамга не самого эмитента, а современного ему7 великого князя, вассалом которого выступал эмитент.
После сказанного становится очевидным, что монета № 203 была отчеканена при жизни Владимира Святого, так как после смерти князя его тамга автоматически теряла юридический статус. Иными словами, оказывается, что монета № 203 Корпуса уникальна еще и тем, что она была отчеканена с ведома и согласия (?) великого киевского князя. Таким образом, речь, по-видимому, может идти о вассальной эмиссии, право на которую Святополк Ярополчич получил от дяди-сюзерена, находясь на туровском столе. Свидетельств того, что кто-либо из сидевших по городам сыновей Владимира располагал правом эмиссионной деятельности, оставаясь вассально зависимым от великого киевского князя, в настоящее время, кажется, нет. И, следовательно, правовое положение Святополка в структуре власти на
Руси в какой-то момент принципиально отличалось от правового положения сыновей Владимира. Рискнем предположить, что чеканка монеты № 203 материализовала собой юридическое признание Владимиром Святославичем прав Святополка Ярополчича - сына старшего из Святославичей - быть первым вассалом, а фактически - престолонаследником и правопреемником великого князя.
Е.В.Белякова
МАЗУРИНСКАЯ РЕДАКЦИЯ КОРМЧЕЙ -ПАМЯТНИК МЕЖСЛАВЯНСКИХ
КУЛЬТУРНЫХ СВЯЗЕЙ XIV-XVI вв/
XIV в. занимает особое место в истории культуры славян. Это время последнего наивысшего подъема византийско-славянского мира. Только для этого периода характерна ориентация на современные переводные памятники.
Среди переведенных памятников - произведения патриарха Филофея, Григория Синаита, Матфея Властаря, известные уже в славянских рукописях XIV - XV вв.
Большинство “кирилло-мефодиевских” памятников известно также в списках XIV - XV вв. Проблема перевода на новые языки была не только вновь поставлена, но и решена в связи с созданием пермской азбуки. В памятниках, связанных со Стефаном Пермским, его деятельность сопоставляется с деятельностью Кирилла и Мефодия.
В XIV в. были созданы новые канонические своды в Византии, получившие широкое распространение в поствизантий-
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 97-01-00259а).
ский период: Алфавитная Синтагма Матфея Властаря и Эпито-ми Константина Арменопула. Это сокращенные собрания церковного права скорее справочного характера с новым тематическим делением. Алфавитная Синтагма Матфея Властаря была переведена на славянский, однако расположение канонов в порядке греческого алфавита затрудняло распространение этого памятника у славян.
Попытки создания сокращенных тематических сводов церковных канонов имели место и у славян. Примером такого свода является Мазуринская редакция. Правила в ней расположены в порядке XIV титулов, количество правил сокращено почти втрое. Еще одна особенность, отличающая ее от византийских памятников, - отсутствие указаний на то, какое именно правило включает данная редакция.
Мазуринская редакция известна в 4 списках: наиболее ранний список третьей четверти XIV в. К.Илиевская предполагает македонское происхождение памятника, О.А.Князевская -болгарское. Особенности языка памятника говорят в пользу его болгарского происхождения. Перевод канонов соответствует переводу Сербской редакции Кормчей, но имеются синонимические замены на протяжении всего текста.
Три других списка - русские. Чудовский список датируется началом XV в. Текстологическое изучение рукописей дает возможность предполагать существование не менее двух списков между* южнославянским оригиналом и Чудовским списком. Новая редакция Кормчей, возникнув у южных славян, через четверть века уже неоднократно воспроизводится на Руси.
Это исключительный случай в истории Кормчих.
Вопрос о месте возникновения Мазуринской редакции пока не может быть решен однозначно. Одна из причин - не-изученность Сербской редакции. Болгарские списки сербской редакции не известны, хотя на Русь Сербская редакция пришла из Болгарии. Мазуринский список подтверждает распространение Сербской редакции в Болгарии, так как данное сокращение сделано на основе этой редакции.
Типологически Мазуринская редакция ближе всего к Номоканону Мефодия. Их сближает общий принцип тематического расположения канонов и состав помещенных правил. Обе редакции особо выделяют правила Василия Великого. Мазуринская редакция может рассматриваться как продолжение кирил-ло-мефодиевской канонической традиции.
Целью сокращения Мазуринской редакции было, по-видимому, создание компактного свода, пропуск второстепенных правил и правил, утративших значение. Пропущенными оказались правила, относящиеся к церковному устройству, что соответствовало отмеченным Д. Богдановичем тенденциям Кормчей св. Саввы. Сохранены были в полном составе статьи о ересях и еретиках, что, возможно, было актуально в связи с борьбой с богомилами. Вероятно, борьбой с богомилами объясняется и полное сохранение правил Гангрского собора. Максимально оказались представлены оказались статьи, относящиеся к церковной дисциплине. По-видимому, составитель решал задачу составления епитимийного номоканона.
Анонимность правил Мазуринской редакции сближает ее с друтими славянскими епитимийниками, имеющими либо апокрифический, либо псевдонимный характер. В отличие от этих памятников, подлинные правила в данной редакции приобретают анонимный характер, что вело к слиянию канонического и апокрифического материала. Это слияние стало очевидным в русских канонических памятниках XVI в.
Если два ранних русских списка содержат лишь отдельные черты, свидетельствующие об их происхождении от южнославянского памятника, то наиболее близким к южнославянскому оригиналу оказался самый отдаленный по времени список -Уваровский список 1510 г. (ГИМ, Ув. 81/557). Он происходит из Пермской епархии и содержит наиболее ранний датированный список пермской азбуки. За этим стоят либо новые нормы, появившиеся как результат второго южнославянского влияния, которое в рукописях Новгородской и Псковской епархий прослеживается в начале XVI в., либо, что более вероятно, наличие южнославянского оригинала в Перми.
Епифаний Премудрый сравнивал расстояние от Москвы до Перми с расстоянием от Москвы до Царьграда. Подъем славянской культуры сделал возможным проникновение южнославянской книжности и в Пермские земли. Стефан Пермский принимал участие в деятельности митрополита Киприана по упорядочению канонических памятников; возможно, что Уваровский список Мазуринской Кормчей - отражение этой деятельности.
Другой список - Кормчая Ивана Волка Курицына. Он объединяет в своем составе Мерило Праведное и Чины поставления в церковные должности. В этом списке отразились идейные искания русского общества конца XV в. Это попытка нового объединения византийских и русских правовых норм в переломный для русского общества период.
И.В.Ведюшкина
“НАРЦЫ ЕЖЕ СУТЬ СЛОВЕНЕ”
Содержащееся в Повести временных лет (ПВЛ) и Толковой Палее (ТП) отождествление нориков со славянами традиционно пользуется повышенным вниманием как комментаторов ПВЛ и специалистов по кирилло-мефодиевской проблематике, так и исследователей, изучающих проблемы этногенеза славян и руси. Наиболее продуманной, источниковедчески обоснованной, вобравшей в себя лучшие достижения предшествующей историографии от Шлёцера и Шафарика до Шахматова и Истрина, до сих пор остается гипотеза Н.К.Никольского (Н.К.Никольский, 1930).
Вместе с тем, текстологические наблюдения над вводной часть ПВЛ и некоторые соображения чисто логического (вследствие недостатка источников) характера позволяют выска
зать ряд предположений в продолжение и развитие взглядов Н.К.Никольского.
И в ПВЛ, и в ТП отождествление нориков и славян так или иначе контекстуально связано с экскурсом о разделении земли сыновьями Ноя. В ТП эта связь, на первый взгляд, более непосредственная: фраза “норица иже суть словени” оказалась попросту включенной под тринадцатым номером в перечень народов, живущих в наследственной части Иафета, войдя таким образом в состав экскурса. Но и в ПВЛ контекст данной фразы несет на себе отпечаток экскурса: после рассказа о столпотворении повторены общие обозначения сторон света, заселенных потомками Сима, Хама и Иафета (такие повторы характерны для наиболее обширных экскурсов в западноевропейской и византийской книжности; как правило, они разделяют разные тематические части экскурсов), следует фраза: “От сих же .70. и .2. языку бысть язык Словенеск. От племени Афетова. Нарцы еже суть Словене.” (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 5). Наиболее симптоматичным в свете традиции экскурсов о разделении земли представляется упоминание рядом с нориками о 72-х языках. Дело в том, что в тех редких случаях, когда в экскурсах о разделении земли упоминаются норики, они упоминаются не в перечнях народов, произошедших от потомков Иафета или живущих в иафетовой части, а именно в списке 72-х народов, рассеянных в дни Нектана и Фалека, причем всегда на строго фиксированном 56-м месте, между7 паннонцами и далматами.
Список 72-х народов - редкая составная часть, встречающаяся только в самых пространных из известных нам экскурсов о разделении земли: у Ипполита Римского, в Пасхальной хронике и в так называемой “Книге поколений” (Liber genera-tionis I) - латинской переработке Хроники Ипполита. Другие, также достаточно обширные экскурсы Епифания, Анастасия, Георгия Синкелла, ТП этой составляющей не содержат. Список 72-х народов у Ипполита и его компиляторов не является суммой предшествующих ему- в экскурсах перечней семитов, хамитов и яфетитов, а составлен специально и обладает большой ус
тойчивостью текста в рукописной традиции. Он включает и ряд отождествлений народов: “евреи, они же иудеи”, “киликийцы, они же тарсийцы”, “эллины, они же ахейцы”, “паннонцы, они же пеоны”, “римляне, они же латины и китии”, “галлы, они же кельты”, “испаны, они же тирренцы”
Вышесказанное позволяет предположить, что в основе данного фрагмента ПВЛ мог лежать список семидесяти двух народов, содержавший отождествление нориков со славянами. В результате творческой переработки и сокращения от списка остались лишь упоминание о числе народов и интересующее нас отождествление. Все это вполне согласуется с высказанным нами ранее, сделанным на другом, хотя и близком, материале предположением, что вводная часть ПВЛ носит следы знакомства ее составителя с общими принципами построения более пространных экскурсов о разделении земли, чем те экскурсы славянских переводов Хронографии Иоанна Малалы и Хроники Георгия Амартола, фрагменты которых представлены в ПВЛ текстологически (И.В.Ведюшкина, 1993).
Данное предположение, разумеется, не снимает вопросов о причинах, времени, месте составления памятника, включающего такой предполагаемый экскурс с отождествлением нориков и славян, и о возможных путях его проникновения в древнерусскую книжность. Гипотеза Н.К.Никольского, что это отождествление возникло в кругах, близких к св. Мефодию, в период столкновений Мораво-Паннонской кафедры с Зальцбургским архиепископством и пришло на Русь через Чехию вместе с другим кирилло-мефодиевским наследием, чрезвычайно заманчива, но, на наш взгляд, она не вполне объясняет, чем такое отождествление могло помочь в борьбе за само существование Мораво-Паннонской кафедры и славянской литургии. Не претендуя на решение этого весьма сложного вопроса, позволим себе высказать в качестве логического допущения следующую версию: отождествление нориков со славянами могло возникнуть в до-кирилломефодиевский период на рубеже VIII - IX вв., когда в борьбе за сферы миссионерского влияния в славянском Каран-танском княжестве столкнулись интересы Зальцбургского архи
епископства и Аквилейского патриархата. В полемике с Зальцбургом Аквилея апеллировала к актам соборов VI в., подчинявшим Норик церковной юрисдикции Аквилеи (В.К.Ронин, 1988. С. 117). Таким образом, конфликтная ситуация вокруг бывшего римского Норика, сулившая одной из сторон определенные преимущества в случае отождествления нориков со славянами, сложилась почти за сто лет до миссии Кирилла и Мефодия. Раздел Норика по Драве Карлом Великим в 811 г. не только зафиксировал границы диоцезов и положил конец первому этапу конфликта, но и создал весьма авторитетную традицию, согласно которой по крайней мере часть Норика была выведена из-под юрисдикции Зальцбурга. На такую традицию могли в дальнейшем опираться и ученики и последователи св. Мефодия, что могло привести к частичному воспроизведению аргументов из полемики Аквилеи с Зальцбургом в памятниках кирилло-мефодиевского круга.
Приведенные соображения, при всей их умозрительности, на наш взгляд, полезны уже тем, что расширяют возможную зону поиска при решении спорной и сложной проблемы.
Г.В.Глазырина
О РУССКО-ШВЕДСКОМ БРАЧНОМ СОЮЗЕ КОНЦА X в/
Древнеисландская Сага об Ингваре Путешественнике (Yngvars saga vidfQrla jtimte ett bihang от Ingvarsinskrifterna. Utg.
* Работа выполнена в рамках проекта Института Открытое общество “Правители Руси в памятниках древнескандинавской письменности” (грант RSS№ 121/1997).
av Emil Olson. Kobenhavn, 1912. - Далее: YS) в своем окончательном виде создана, как полагают исследователи, в начале или первой половине XIII в. Известная нам на древнеисландском языке, она считается выполненным в XIII в. переводом с латыни с утерянного оригинала, созданного около 1180 г. исландским клириком, монахом-бенедиктинцем Оддом Сноррасо-ном, жившем в монастыре Тингэйрар. Одд известен, главным образом, как автор другого труда, написанного также на латыни и также не дошедшего до нас, *Vita Olavi, посвященного жизнеописанию конунга Олава Трюггвасона.
Сюжет саги структурно делится на три части: 1) описание некоторых событий истории Швеции и обстоятельств, побудивших Ингвара отправиться с дружиной в Восточную Европу (YS. В1. 1-11); условно обозначим эту часть 'Прологом’; 2) рассказ о походе Ингвара с дружиной по реке, берущей начало в Гардарики (Древней Руси),который заканчивается смертью Ингвара (YS. В1. 11-32); 3) описание путешествия Свейна, сына Ингвара, по тем же местам, где прошел его отец (YS. В1. 32-49). Неясно, существовали ли все три части в латинском оригинале. Исследователи, однако, полагают, что Одду в YS принадлежат Пролог и описание похода Ингвара, а третья часть, также как и отдельные незначительные вставки, сделаны анонимным автором XIII в. при переводе текста с латыни.
В генеалогической справке, которая традиционно входит в пролог исландских саг как один из его составляющих элементов, династия главного героя произведения возводится к конунгу свеев Эйрику Победоносному’ (? - 994 гг ), известному как последний шведский языческий конунг, супругой которого была Сигрид Гордая. Их общим сыном был знаменитый конунг Олав Шведский (995-1020). Конунг Эйрик, согласно YS, имел еще и дочь, по-видимому, от другого брака, имя которой не названо. В связи с этой героиней в сагу введен рассказ, являющийся стержневым для последующих событий, описанных в тексте. На дочери Эйрика хотел жениться хёвдинг Свитьода по имени Аки, однако ’’конунгу показалось неподобающим выдать
свою дочь замуж за человека незнатного происхождения. Немного позже к ней посватался конунг фюлька с востока из Гардарики, и она уехала с ним на восток в Гардарики", а через некоторое время "Аки неожиданно пришел туда, убил того конунга, увез с собой дочь Эйрика домой в Свитьод и женился на ней" (YS Bl. 1). Их сын Эймунд представлен в YS, таким образом, наряду с детьми Олава Шведского Ингигерд и Анундом, внуком Эйрика Победоносного, а родившийся через много лет у Эймун-да сын Ингвар - правнуком этого конунга свеев. Конфликт, возникший между Эймундом и Аки из-за нежеланного для конунга брака, привел к тому5, что конунг убил Аки и восьмерых хёвдингов, бывших свидетелями заключения брачного договора уже после того, как Аки взял силой дочь Эйрика и у них родился сын, в результате чего конунг взял себе земли, принадлежавшие зятю и свидетелям, лишив, таким образом, своего внука и правнука своей доли.
Пропуская друтие детали этого эпизода, остановимся сейчас только на сообщении о браке между "конунгом фюлька с востока из Гардарики" и дочерью Эйрика Победоносного. Структура текста позволяет установить хронологические рамки для этой информации, поскольку в этом произведении, посвященном шведской истории, автором использован хорошо знакомый по другим сагам прием соотнесения события, происходившего не в Норвегии, с фактами норвежской истории. В YS вслед за упоминанием Эйрика Победоносного, Сигрид Гордой и их сына Олава Шведского следует фраза: "В то время Норвегией правил ярл Хакон...", и непосредственно за ней следует рассказ о браке дочери Эйрика и русского конунга. Речь идет о хладир-ском ярле Хаконе Сигурдарсоне, последнем языческом правителе Норвегии, правившем в Трёндалаге с 974 или 975 по 995 г. Именно эти даты правления ярла ограничивают период, во время которого, согласно саге, был заключен брак.
На Руси 970-е годы - конец правления Святослава, (умер в 972 г.), и последовавшее за его смертью разделение страны между его тремя сыновьями - Ярополком, Олегом и Владими
ром, вражда между старшими братьями, завершившаяся гибелью Олега. Владимир, как свидетельствуют поздние летописи, а В.Н.Татищев помещает это сообщение под 977 г., услышав в Новгороде о судьбе брата, "убоялся и ушел за море к варягом" (В.Н.Татищев. История Российская. 4.2. М., 1995. С. 54). Комментируя это, Татищев, ссылаясь на Иоакимовскую летопись, замечает, что Владимир, "будучи в варягах, женился, но на чьей дочери и как ея звали, не показано, токмо от нея сына старшаго Вышеслава сказал, а Нестор онаго от Рогнеды полоцкой рож-деннаго". Высказывая сомнения о дате заключения брака с Рогнедою, Татищев считал, что "по Иоакимову же сказанию яснее и лета Владимира согласуют, что ему' прежде Рогнеды жену иметь было можно, ибо брак с Рогнедою в 33 лето его возраста приходит; еще же и то уверяет, что он в Полоцке не Вышеслава, но Изяслава, яко старейшего наследника его матери, определил" (Татищев. Указ. Соч. С. 225-226).
С большой осторожностью предположим, что между' сообщением саги о браке между' русским конунгом и дочерью Эйрика и свидетельством Татищева действительно существует связь. В пользу этого, несомненно, говорит совпадение дат: время предполагаемого бегства Владимира к варягам около 977 г. приходится на тот узкий период (974/975 - 995 гг.), о котором рассказывается в начале пролога YS.
Другим аргументом является характеристика русского конунга как "конунга фюлька". Использование слова ‘фюльк’ (др-исл.^/h) свидетельствует о том, что автор текста пользуется норвежской системой терминов для обозначения административных округов (в Швеции фюльку соответствует htirad). Фюльк представлял собой крупную административную единицу', в которую входило несколько более мелких округов, оформленных на основе территорий, тяготевших к одному тингу. Фюльк управлялся хёвдингом, избиравшимся на альтинге всего фюлька. Термин "правитель фюлька" как нельзя лучше соответствует статусу Владимира в рассматриваемый период, поскольку' в это время он не был единоличным правителем Руси, разделенной
между тремя сыновьями Святославом, а управлял только Новгородской землей. Обстоятельства приглашения Владимира на правление в Новгород, описанные в ПВЛ, когда новгородцы просят Святослава дать им князя и угрожают, что иначе они его "добудут” сами, то есть пригласят со стороны, также хорошо согласуются с принципами выборности (т.е. добровольного признания) правителя фюлька в Норвегии. Таким образом, с точки зрения скандинавского автора, приход Владимира на управление частью страны, не вызвавший при этом конфликта с местным тингом, мог дать основания для поименования его "конунгом фюлька".
Существенны, однако, разногласия между изложением истории в YS и фактами, приведенными у Татищева. Главное из них, несомненно, сообщение о том, что хёвдинг Аки совершает поход на Русь, убивает русского князя, отбирает княгиню и увозит ее домой в Свеаланд. Этому возможны два объяснения. Во-первых, недостаточно четкое представление о событиях русской истории у скандинавского автора, который мог легко контаминировать сведения об убийстве Ярополком Олега с историей сватовства и женитьбы Владимира. Во-вторых, убийство первого супруга Эйрика Победоносного могло быть необходимо автору YS для обоснования и дальнейшего развития сюжета, в частности, описания похода в Восточную Европу в Новгород, где Ингвар получил хороший прием.
Еще одним несоответствием между двумя историями является упоминание о сыне Эймунде, который родился у дочери конунга Эйрика. По Татищеву, он был сыном Владимира. В тексте саги по одной рукописи сообщается, что он был сыном хёв-динга Аки: "У них с Аки был сын, которого звали Эймунд". В другой же рукописи имя Аки пропущено: "У них был сын, которого звали Эймунд", и второй вариант фразы дает основание высказать одно предположение. Возможно, что дочь Эйрика Победоносного имела сына от русского конунга, которого вместе с собой привезла в Свеаланд после смерти мужа.
Высказанные выше замечания в связи с туманным сообщением YS о браке между "конунгом фюлька с востока из
Гардарики" и непоименованной дочерью шведского конунга Эйрика Победоносного - не больше, чем предположения. Однако факт включения этого материала в текст произведения и возможность интерпретации его в сопоставлении с русским материалом свидетельствуют о тесных связях между Древней Русью и Свеаландом в конце X в.
А. А. Горский
РУСЬ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ X ВЕКА: ГОСУДАРСТВО
ИЛИ КОНГЛОМЕРАТ КОНУНГОВ?
Исследование раннего периода русской истории всегда было затруднено недостатком сведений источников, возраставшим по мере удаления от времени составления первых отечественных летописных сводов (вторая половина XI - начало XII вв.). Так, для IX столетия имеется несколько упоминающих “Русь” известий иностранных авторов-современников, но в них не названо ни одного имеющего к ней отношения населенного пункта или личного имени. В силу этого достаточно поставить под сомнение сведения о Рюрике, Аскольде и Дире, приходе в Киев Олега и Игоря, что содержатся в Начальном своде конца XI в. и “Повести временных лет” начала XII в. (а основания для сомнений очень серьезные, поскольку эти известия явно записаны на основе устных преданий, а летописная хронология раннего периода несомненно сконструирована сводчиками с опорой на хронологию византийских хроник), как возникает широкое поле для суждений о том, где располагалась в это время Русь, кто и когда ее возглавлял. Иное дело, казалось бы, первая половина X столетия. Здесь в распоряжении исследователей имеются и иностранные свидетельства с указанием топонимов и имен, и
такие документальные источники, как договоры русских князей с Византией. Тем не менее в историографии существуют весьма серьезные расхождения по поводу того, что представляло собой в первой половине X в. этнополитическое образование под названием “Русь”. Так, одни авторы исходят из того, что речь следует вести о государстве (как бы не отличались определения его социальной сущности) с четко оформившейся центральной властью, включившем в себя большую часть территории, заселенной восточными славянами, и имеющем столицей Киев. Другие полагают, что сформировавшегося единого государственного образования еще не было, Киев не приобрел значения бесспорно главного центра, на территории Восточной Европы одновременно существовали разные варяжские группировки с независимыми предводителями. Выдвинуто, в частности, предположение, что Киев стал резиденцией русского князя только в ЗО-е гг. X в. (О.Прицак, Дж.Шепард).
Между тем при изучении первой половины X столетия имеется едва ли не уникальная возможность сопоставления четырех разноязычных источников, содержащих пространные, с упоминанием топонимов и антропонимов, сведения о Руси и при этом созданных практически одновременно, в течение одного десятилетия. Это трактат византийского императора Константина VII Багрянородного “Об управлении империей” (948 -952 гг.), сочинение арабского автора ал-Истахри “Книга путей и стран” (дошедшая до нас редакция - ок. 950 г.), договор Игоря с Византией, дошедший в древнерусском варианте (являющем собой перевод с греческого оригинала) в составе “Повести временных лет” (944 г.) и так называемый Кембриджский документ - письмо на древнееврейском языке, посланное из Хазарии (ок. 949 г.).
Рассмотрение данных, содержащихся в этих источниках, позволяет прийти к заключению, что в 40-е гг. X в. Восточноевропейскую равнину в меридиональном направлении “рассекала” территория, подвластная русским князьям, являвшим собой родственную группу, возглавляемую Игорем. “Главная” русская
область располагалась в Среднем Поднепровье с центром в Киеве (он же главный центр всей Руси), вторая по значению - в По-волховье (центр - Новгород), третья - в верхнем Поднепровье (Смоленск). В среднеднепровской области важную роль играли также Чернигов, Переяславль, Любеч, Вышгород, Витичев. В Новгороде и, вероятно, Смоленске существовали княжеские столы, занимаемые представителями киевской династии. Владения русских князей охватили к этому времени территории восточнославянских общностей полян, словен и части кривичей. Другие союзы племенных княжеств - древляне, дреговичи, кривичи, лензанины и уличи к западу от Днепра, север - к востоку, сохраняли свою внутреннюю структуру и собственных князей, будучи обязаны киевскому князю данью и союзом. Маловероятно, чтобы эта достаточно разветвленная, охватывающая огромную территорию и около десятка ныне существующих и бывших (поляне, словене) этнополитических общностей, структура сложилась накануне 40-х гг. - скорее всего, ее формирование заняло несколько десятилетий.
Завершение складывания государства Русь произошло только к концу X в., с ликвидацией местных княжений и переходом всех восточнославянских земель под непосредственную власть киевской династии путем посажения на территориях всех бывших союзов племенных княжеств (кроме вятичей) наместников киевского князя. Источники же 40-х гг. X в. фиксируют процесс государствообразования на том этапе, когда существовала основа государственной территории вдоль “пути из варяг в греки” и система зависимых от Руси восточнославянских союзов племенных княжеств. Но говорить для этого периода о неустоявшейся структуре властвования, о множестве независимых варяжских “конунгов”,об отсутствии у Киева статуса главного центра нет серьезных оснований. Киев уже был (и видимо, достаточно длительное время, по меньшей мере с начала X в.) признанным главным центром Руси, власть принадлежала княжескому роду, контролирующему огромную территорию непосред
ственно и по крайней мере такую же - через признающих верховенство киевского князя местных князей.
Т.Н.Джаксон, В.А.Кучкин
ГОД 1251, 1252 ИЛИ 1257?
(К ДАТИРОВКЕ РУССКО-НОРВЕЖСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ)*
1.	Рассказ о переговорах между русским князем Александром Невским и норвежским королем Хаконом, сохраненный ’’Сагой о Хаконе Хаконарсоне”, привлекает к себе внимание исследователей уже более трехсот лет. Отраженные в нем события традиционно датируются 1252 г. Исходя из этой даты, историки делают различные заключения о причинах, целях и следствиях обмена посольствами между Русью и Норвегией в указанное время. Однако сама сага определяет дату этого события несколько иначе.
2.	Напомним основные факты и хронологические вехи этого рассказа саги. Зимой, когда конунг Хакон пребывал в Тронхейме, к нему’ прибыло посольство от конунга Александра из Хольмгарда. Посольство возглавлял рыцарь Микьял. Посольство жаловалось на военные действия, которые вели наместники Хакона в Финнмарке с восточными карелами, данниками Хольмгарда. Кроме того, посольство сделало предложение о браке дочери Хакона Кристин и сына конунга Александра. Стороны условились о прекращении военных действий, и весной из Тронхейма в Хольмгард вместе с русским было от
* Исследование Т.Н.Джаксон выполнено в рамках проекта “Свод древнейших источников по истории Восточной Европы” (грант РГНФ № 96-01-00321).
правлено норвежское посольство. Послы отправились весной через Берген и далее по Восточному пути, а летом оказались в Хольмгарде. Там они были приняты конунгом Хольмгарда, договорились о мире, но о сватовстве речь уже не шла, поскольку на государство конунга Хольмгарда пришли татары и в Хольмгарде стало немирно. Норвежское посольство, выполнив данное ему7 поручение, было одарено конунгом Хольмгарда и с этими дарами вернулось зимой в Вик к Хакону.
3.	Сама “Сага о Хаконе Хаконарсоне”, написанная исландцем Стурлой Тордарсоном в 1264 - 1265 гг., не является типичным представителем жанра саги. Исследователи склонны видеть в ней важный исторический источник, поскольку7 в основе саги лежат материалы норвежской королевской канцелярии. Это - резюме официальных писем, отправленных и полуденных; списки участников официальных мероприятий; отчеты об этих мероприятиях; перечни назначений должностных лиц; дневники королевских путешествий; некрологи и многое другое, что цитируется или пересказывается в саге. Начиная изложение с сообщения о рождении Хакона, сына Хакона Свериссона, когда “от воплощения господа нашего Иисуса Христа прошло тысяча двести три года” (гл. 1), сага выстраивает свое изложение последовательно хронологически по годам жизни Хакона, а начиная с 1217 г. (гл. 17), - по годам его правления (1217-1263). События датируются не по абсолютным датам, а по относительным: временам года, большим, а иногда и малым церковным праздникам, годам властвования Хакона.
4.	Факты европейской истории, датировки которых известны по иным репрезентативным нарративным и актовым источникам, будучи вписаны в изложение саги, обнаруживают правильную хронологическую последовательность этого изложения. Так, убийство датским конунгом Абелем своего брата Эрика, имевшее место в 1250 г., правильно отнесено в саге к XXXIII году правления Хакона; к тому же XXXIII году7 отнесены торговый договор Норвегии с Любеком и смерть императора Фридриха II (1250 г.); свадьба в 1251 г. Хакона младшего и до
чери шведского ярда Биргера Рикизы - к XXXIV году; смерть нидаросского архиепископа Сигурда в 1252 г. и убийство тогда же конунга Абеля и приход к власти в Дании Кристофера Валь-дамарссона - к XXXV году; смерть нидаросского архиепископа Солли в 1254 г. - к XXXVII году и т.д.
5.	Рассказ о XXXIV зиме правления Хакона (= 1251 г.) начинается в гл. 270. Сага сообщает, что конунг встретил Ноль (Рождество, 25 декабря) в Тронхейме и остался там на зиму. Следующая глава (271) содержит интересующее нас известие о русско-норвежских переговорах. В следующих четырех главах (гл. 272-275) продолжается рассказ о событиях XXXIV года правления Хакона, пока не сообщается (гл. 276), что он приехал в Вик (именно там его и нашли вернувшиеся послы) и остался там на зиму; началась XXXV зима его правления. Таким образом, русско-норвежские и норвежско-русские переговоры отнесены в саге к 1251 г., хотя в саге наблюдается некоторое хронологическое несоответствие: норвежское посольство возвращается к Хакону в Вик, но далее рассказывается о событиях, предшествовавших появлению Хакона в Вике.
6.	Однако различные детали рассказа саги о русско-норвежских посольствах и переговорах не позволяют датировать их 1251 г. Этому противоречат показания русских источников, которые не знают такого существенного факта, как приход на русские земли татар в 1251 г. В свое время шведский историк XVIII века Олоф Далин дал иную дату' интересующих нас событий - 1252 г. Сложно сказать, какими соображениями руководствовался при этом Далин. Возможно, вся цепочка фактов, характеризующих русско-норвежские отношения, датирована им по заключительному событию - возвращению норвежского посольства к Хакону в Вик, а оно последовало после 25 декабря 1251 г. Но Далина поддержал Н.М.Карамзин, указавший, что именно в 1252 г. имело место вторжение татарских полков на Русь, о котором говорится в саге. Действительно, русские летописи упоминают о приходе в тот год на Русь из Орды т. н. "Неврюевой рати", опустошившей ряд городов и областей. Ото
ждествление с нею засвидетельствованного сагой факта появления татар во время пребывания посольства Хакона Старого в русских пределах и позволяет современным исследователям уверенно говорить о русско-норвежских контактах именно в 1252 г.
7.	Однако и датировка переговоров Александра Невского с норвежским королем 1252 годом не может быть признана корректной. Неврюева рать опустошила владения братьев Александра Невского Андрея и Ярослава в Низовской (т. е. Суздальской) земле, но не владения самого Александра. Новгород в 1252 г. от татар не пострадал, в раннем новгородском летописании даже не было известия о Неврюеве рати. Переговоры о браке сына Александра, а им мог быть только Василий, родившийся или около 1 января 1240 г., или около 1 января 1241 г., также едва ли могли иметь место в 1252 г. Василий к моменту отправления русского посольства в Норвегию был еще несовершеннолетним, не имел удела, его брак с 18-летней Кристин не приводил бы к созданию семьи. Поскольку в договорах XII -XV вв. Новгорода со своими западными соседями с новгородской стороны всегда фигурировали посадник или посадники, следует полагать, что возглавлявший русское посольство к норвежскому королю рыцарь Микьял был новгородским посадником, однако в начале 50-х гг. XIII в. в Новгороде не было посадника, имя которого начиналось бы на букву "М". Летом 1252 г. Александр Невский еще мог встречать норвежских послов, но провожать и одаривать не мог, поскольку с конца 1252 - начала 1253 г. находился уже не в Новгороде, а во Владимире. Конечно, норвежское посольство для прощальной аудиенции могло проехать ко князю Александру из Новгорода во Владимир, но тогда в Вике оно должно было появиться не зимой, а весной 1253 г.
8.	Единственным годом, события которого, описанные в русских источниках, находят соответствия в рассказе 271 главы "Саги о Хаконе Хаконарсоне", является 1257. В тот год в княжества Северо-Восточной Руси пришли татары-сборщики налогов,
и в Новгороде с тревогой ждали их появления ("смятошася люди чересъ все Л'Ьто"). Василий в 1256 г. получил из рук отца новгородский стол, стал владетельным князем, ему было или неполных 16, или около 15 лет, когда княжичи могли быть полноценными супругами. Поэтому сватовство к Кристин имело под собой реальную почву. Русский глава посольства рыцарь Микь-ял отождествляется с новгородским посадником Михаилом Степановичем, получившем посадничество в конце 1255 или начале 1256 г. и убитом "на зиму" 1257 г. Александр Невский мог присутствовать при отправке назад норвежского посольства зимой 1257/1258 г., хотя его не было в Новгороде летом 1257 г. Выясняется и причина расстройства сватовства русского княжича к норвежской принцессе. При появлении татар Василий выступил против своего отца, бежал в Псков, и Александр Невский вынужден был силой вывести сына из Пскова, отправить в Суздальскую землю и жестоко покарать окружение княжича, "кто Васи-лья на зло повелъ". Естественно, в таких обстоятельствах никакой речи о браке Василия и Кристин быть уже не могло.
9.	Отнесение указанных в "Саге о Хаконе Хаконарсоне" переговоров между Александром Невским и норвежским королем Хаконом к 1257 г. позволяет объяснить и причину военных столкновений, имевших место в Финнмарке. Их следует рассматривать как часть общих действий, предпринятых Швецией и ее союзниками против Новгорода в 1256 г. Как известно, новгородцы в ответ на происки своих западных соседей обратились за военной поддержкой к Александру Невскому. Узнав об этом, шведы, финны и фактический правитель датской Ви-ронии Дитрих фон Кивель прекратили строительство крепости на р. Нарове. Александр же Невский зимой 1256/1257 г. предпринял успешный поход на подчинявшуюся Швеции емь. Очевидно, параллельно с этим Невский послал дипломатическую миссию к норвежскому’ королю, чтобы нейтрализовать союзную со Швецией Норвегию. В принципе, миссия имела успех, военные действия в Финнмарке были прекращены, но сын русского князя и дочь норвежского короля так и не стали мужем и женой.
И. Г. Добродомов
К ВОПРОСУ О ГОТСКИХ СЛЕДАХ В СЕВЕРНОМ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ
Обильная литература по данной проблематике, выборочно учтенная в обзоре В.Н.Топорова под названием “Древние германцы в Причерноморье: результаты и перспективы” (Балтославянские исследования, 1982 г. М., 1983), заставляет, по мнению обозревателя, надеяться, “что тема древних германцев в Причерноморье не только не исчерпана, но и ждет новых исследований, осмыслений, гипотез, за которыми наступит пора синтетических обобщений всей проблемы”. Эти надежды уже постепенно начинают реализовываться в исследованиях по истории, обогатившихся капитальным разысканием В.П.Будановой “Готы в эпоху Великого переселения народов” (М., 1990), которое требует дополнений и уточнений по проблемам отыскания и интерпретации готских следов в более позднее время на террто-рии Северного Причерноморья.
Не касаясь проблем археологических, которые пока представляют собой самодовлеющую сферу и с большим трудом соотносятся с историческими данными, целесообразно разобраться с данными лингвистическими, где фигурируют слова, как и во всех текстовых источниках. Идентификация слов в разновременных источниках, связанных с разноязычными территориями, представляется довольно трудным делом.
1.	До сих пор в работах по готской проблематике (В.Н.Топоров, 1983; В.П.Буданова, 1990) фигурирует в качестве непреложного факта свидетельство XII в. из “Слова о полку Игореве”: “Се бо Готсюя красныя д1вы въсп*Ьша на брез^ синему морю. Звоня рускымъ златомъ, поють время Бусово, лел'Ьють месть Шароканю”, - на основании которого гадают об участии готов в половецких делах или о воспоминаниях русских по по
воду времен Винитария. Но безосновательность этих гаданий очевидна в свете указания С.Герберштейна: “Русские утверждают, будто половцы - это готы, но я не разделяю этого мнения” (С.Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988). Просто в поэтическом “Слове о полку Игореве” “половецкие девы” традиционно названы готскими: память о преемственности готов и более поздних кочевников Южнорусских степей была в XII в. еще более свежей, чем во времена С.Герберштейна в XVI в., когда не только готы, но и половцы уже ушли в далекое прошлое. Поэтическое отождествление хронологически удаленных насельников одной и той же территории (готов и половцев) имеет многочисленные аналогии, из которых можно назвать именование наполеоновских французов 1812 г. галлами. Преодоление тупика в изучении упоминания “готов” в “Слове о полку Игореве” лишает почвы и скептический подход к этому месту’ (И.Борщак, М.Ф.Мурьянов, А.Б.Страхов), согласно которому готы могли попасть в памятник только в XVIII в.
2.	При решении весьма сложного вопроса о третьем племени русов у ранних мусульманских (арабских и персидских) авторов обычно не обращают внимания на фонетический состав этого этнонима: ал-арсанийа при центре Арса (ал-Истахри, середина X в.); Аусани и Арта (в персоязычном сокращении труда ал-Истахри по рукописи Института востоковедения РАН); город Уртаб (“Худуд ал-‘алам”), что сохраняется в форме ал-арсанийа у ад-Димашки даже в XIV в. (см. сводку: Б.Н.Заходер. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. II. С. 101-ЮЗ), где присутствует межзубный согласный с, который не представлен в древних и новых языках Восточной Европы, кроме среднегреческого (византийского) и готского.
3.	В освещении проблемы готских следов в Северном Причерноморье небесполезно в свете новых данных вспомнить давний спор М.Р.Фасмера и Ф.Е.Корша о возможности выявления готского вклада в лексику условных языков русских торговцев и ремесленников (М.Р.Фасмер в Сб. ОРЯС. 1909. Т. 86. № 1; Ф.Е.Корш в Сб. ОРЯС. 1912).
4.	Эти возможные следы готского языка в офенских жаргонах можно будет соотнести со смелым тезисом А.С. Будило-вича о готском происхождении Руси в докладе “К вопросу о происхождении слова Русь” на VIII Археологическом съезде в Москве (1889).
5.	Значительные надежды приходится возлагать на пока еще плохо изученный топонимический материал Северного Причерноморья, где может быть скрыт какой-то германский пласт, элементы которого (весьма незначительные!) обнаруживаются при изучении речных названий (О.Н.Трубачев. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968). Этот первичный материал может быть увеличен, что демонстрируется в статье О.Н.Трубачева “Germanica и pseudogermaruca в древней ономастике Северного Причерноморья. Этимологический комментарий” (Сб. “Этимология 1986-1987”. М., 1989). Надо сказать, что те немногочисленные топонимы типа Готня в Ракитянском районе Белгородской области, готский характер которых просто бросается в глаза при самом поверхностном взгляде, до сих пор не получили серьезного анализа, что предстоит сделать в ближайшем будущем для обоснования доказательств их готского происхождения.
6.	Весьма существенной оказывается проблема готско-аланского симбиоза, которая проявляется не только в составном этнониме готаланы и в наличии значительного числа сепаратных скифо-германских изоглосс (см. о них: В.И.Абаев. Скифоевропейские изоглоссы. На стыке Востока и Запада. М., 1965), но и в интереснейшей возможности двоякой интерпретации некоторых топонимов Южнорусских степей как на аланской, так и на германской основе. В качестве примера можно привести топоним Харьков (река и стоящий на ней город), который (особенно применительно к гидрониму Харьков - мужского рода!) никак не может быть выведен из притяжательного прилагательного от личного имени Харько (Захар, Харитон), о чем читаем постоянно в популярной литературе.
Можно высказать предположение, что речное название Харьков первоначально относилось к местности, по которой протекала река. В таком случае название разлагается на два компонента Харьков, первый из которых соотносится с иранским хар “большой”; ср. осетинские слова с этим корнем харь “серый, мрачный”, хараг “осел”, хаарагсындз “осот полевой”, харгафс “мул”, харис “ива”, харбыз “арбуз”. Во второй части просматривается иранское слово *кав со значением “область, территория”; ср. осет. хъау “селение, деревня”. Оба компонента предполагаемого аланского топонима *Хар + кав могли бы обозначать “большое поселение” или “большая область”. Дело осложняется тем обстоятельством, что эти иранские слова типа осетинского хара “серый” и хъау “селение, аул” имеют хорошие германские параллели типа немецк. Herr “господин” (из “почтенный” < “седовласый” < “серый”) и Gau “область” (См. об этих параллелях у В.И.Абаева. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II, 299-301 и т. IV, 175).
И.Е. Ермолова
ГЕЛОНЫ В ПОСЛЕГЕРОДОТОВОЙ АНТИЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Традиция о гелонах, племени, наряду с другими народами Скифии, описанном Геродотом, стойко сохранялась до конца античности. Этот этноним из века в век появлялся в греческих и латинских произведениях. Можно выделить три типа сочинений, в которых его можно найти: прозаические и поэтические историко-этнографические описания ойкумены, художественная поэзия и рассказы о чудесах. Два первых направления передавали название данного племени от поколения к поколению, третье - почти не получило развития.
Прежде чем коснуться судьбы гелонов в античной литературе после Геродота, следует сказать о том, что важнейшие проблемы, связанные с их описанием в труде "отца истории", до сих пор остаются дискуссионными и далеки от разрешения. Среди исследователей существуют значительные разногласия по поводу локализации гелонов в V в. до н.э. и их этнической принадлежности (А.И.Доватур, Д.П.Каллистов и И.А.Шишова. С. 355-359).
Впоследствии представления об этом племени удивительным образом изменились. Если Геродот считал гелонов потомками эллинов, покинувших побережье Черного моря и переселившихся в область будинов, где был построен город Гелон, земледельцами, которые питаются хлебом и имеют сады (IV, 108-109), в отличие от тех, кто их принял, и ближайших соседей, то более поздние авторы включали гелонов в ставшую привычной этническую номенклатуру северо-восточных варваров, дикарей и кочевников. Вероятно, такая трансформация произошла не сразу. Характеристика, данная Геродотом, забывалась постепенно, так как в историко-этнографических и географических сочинениях IV - I вв. до н.э., сохранившихся до нашего времени, называется только имя гелонов среди этнонимов других племен (Scyl. Per. 80; Ps.-Scymn. Per.863), как и в работах времени Римской империи (Plin. Н. N. IV, 88; Dion. Per. 310; Ptol. Ill, 5, 10; Amm. Marc. XXII, 8, 31; Avien. Orb. Terr. 446; PPE. 75 (49); Cosmogr. 1, 13; Mart. Cap. VI, 663; Prise. Per. 302). Исключение составляют труд Помпония Мелы, в котором талоны из мирных земледельцев превратились в жестоких воителей, покрывающих кожами врагов коней и самих себя (11,14: Geloni hostium cutibus equos seque velant), и сочинение Солина, повторившего его (XV, 1). Ученые справедливо считают источником данного сообщения рассказ Геродота о скифах (IV, 64, 2-4), перенесенный на гелонов. Тем более, что сам Геродот привел в ’’Истории” легенду о родных братьях, сыновьях Геракла, Ага-фирсе, Гелоне и Скифе (IV, 10, 1), эпонимах соответствующих племен. Возможно, это обстоятельство способствовало стира
нию черт цивилизованности гелонов и их сближению с остальными далекими северными варварами не только в древней научной, но и в художественной литературе.
Гелонов начинают упоминать римские поэты начала принципата, Вергилий и Гораций, в творчестве которых есть гражданские мотивы и на которых оказала известное влияние ученая александрийская поэзия. Гелоны предстают в их стихах как неукротимые (Verg. Georg. Ill, 461: acerque Gelonos), стрелоносные (Verg. Aen. VIII, 725: sagittiferosque G.), кочевники, пьющие молоко с конской кровью (Verg. Georg. Ill, 463). Вергилий называет гелонов раскрашенными (Georg. II, 115: pictosque G.). Локализация этих племен поэтов не интересует. Только в одном месте, может быть, потому, что фракийцам приписывали обычай делать татуировки и носить пестрые одежды (Her. V, 6; VII, 75), а это вероятные толкования указанного эпитета (Schol. Bern. Verg. Georg. II, 115; Serv. Ib.; Prob. Ib.), Вергилий указывает гелонов в районе Родопских гор (Georg. Ill, 462).
Но доверять ему вряд ли возможно. Контексты произведений Вергилия и Горация убеждают в том, что гелоны попадали в них, наряду с другими экзотическими и едва знакомыми племенами, когда нужно было подчеркнуть необъятность и разнообразие ойкумены, влияние Рима на нее или силуг таланта поэта, которого узнают даже ultimi Geloni (Ног. Сапп. II, 20, 18-19). Считать гелонов реальным народом, противостоящим римлянам в Карпато-Дунайском регионе, на основании упоминания их рядом с даками (Ю. К. Ко досовская, 1982. С.50-51), по крайней мере, неосторожно, так как тут же названы колхи, жители берегов Ибера и Родона, гетулы и гиперборейские поля (Ног. Carm. II, 20, 15-20). На щите Энея скорее были изображены не просто некоторые покоренные народы (Ю.К.Колосовская, там же), а племена, символизирующие пределы земли (Verg. Aen. 724-728), которых достигла власть Рима. Еще один аргумент уважаемого исследователя заключается в том, что в оде Горация к Балтию Руфу нашли отражение конкретные события: дипломатические успехи Августа в Парфии, которым придавалось
большее значение, и, следовательно, тоже реальные победы над гелонами, которые кочуют теперь в определенных Римом границах (Сапп. II, 9, 21-24), Но возвращение римских знамен относится к 20 г. до н.э., а в сборник од вошли стихи 30-23 гг. до н.э. Вероятнее, что данные строки являются поэтическим прославлением мощи Римского государства при Августе, как и в отрывке из ’’Энеиды0, а не являются откликом на злободневные события. У Горация много од с подобным содержанием, где наряду с парфянами, даками и другими варварами вместо гелонов упоминаются дикие кочевники скифы (Carm. I, 19, 9-12; 35, 9-40; II, И, 1-4; III, 8, 17-24; 29, 25-28; IV, 5, 25-28; 14, 41-48; Carm. Saecul. 53-56), этноним которых к рубежу эр утратил реальное этнографическое и политическое содержание. Напрашивается вывод об их взаимозаменяемости в поэтической речи. Таким образом, представляется более правильным вернуться к традиционному7 пониманию употребления римскими авторами времени Августа названия гелонов как лишенного всякой конкретности поэтического образа отдаленных диких северных племен (М.В. Скржинская, 1977. С.55), не имеющего ничего общего с Геродотовым описанием.
В I - нач. II вв. популярность образа свирепых быстрых воителей-всадников не снижается (Gratt. 157; Lucan. Ill, 283; Sen. Oed. 478; Vai. Fl. VI, 512; VII, 236; Stat. Ach. II, 133). Еще более усиливается представление об отдаленности гелонов с помощью нового эпитета "бледные из-за удаляющегося солнца" (Stat. Theb. II, 421: refugo pallentes sole Gelonos), то есть живущие на севере (Schol. Stat. Theb. II, 421). Вновь гелоны были активно востребованы поэтами к IV - V вв., в стихах и панегириках которых воспевалась неустрашимость римских императоров и полководцев перед лицом множества варваров. В их длинных перечнях, содержащих этнонимы реальных для данного периода многочисленных германских племен, сарматов, аланов и гуннов, нашлось место как для давно устаревших имен гелонов и невров, так иногда и для вымышленных беллонотов и прокрустов (Claud. I, 119; III, 313; VII, 27; X, 221; XI, 3; XV, 245; XX,
103; XXI, 110; Sidon. Carm. V, 476-477; VII, 237; 321; XXIII, 243; Epist. IV, 1, 4; Ennod. Opusc. 6). Новым по сравнению c предшествующим периодом было еще большее подчеркивание дикости гелонов, которые вместе с другими варварами идут служить Гонорию, "отбросив звериную шкуру" (Claud. VIII, 486: projecta pelle Gelonus militat). Или их "кровавая дикость" (как и у других далеких народов Скифии, Кавказа и Фракии) укрощается благотворным влиянием евангельского слова (Prud. Apoth. 430) - обычный мотив для ранней христианской литературы.
Таким образом, гелоны прожили долгую литературную жизнь, продолжавшуюся и в средние века (Ven. Fort. Carm. VI, 5, 49), но совершенно отличную от их изображения в известном нам первоисточнике.
С. В. Завадская
О ТИПАХ ИЗДАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1.	Источниковая база исследований историков древнерусского общества раннего периода не только очень часто, но и, видимо, главным образом основана на публикациях письменных памятников. Поскольку ценнейшие документы этого периода уникальны и хранение их требует особых условий, доступ к оригиналам по вполне объективным причинам не всегда и не для каждого исследователя открыт. Всегда остается четкая связь между точностью выводов исследователя, опирающегося на публикации источников, и точностью передачи источников их публикатором. Степень этой зависимости и влияние качества публикации на научный уровень исследования столь высоки,
что заставляют обратиться к существующей практике издания с точки зрения пользователя последних, т.е. исследователя.
2.	Российская академическая школа XIX - начала XX в. явила прекрасный пример историко-филологического образования и соответствующего подхода к изучению древнерусских письменных источников, которые рассматривались как единый феномен языка, литературы и истории. В этот период академическая наука стремилась к принципам критического научного издания - устоявшемуся типу публикации текстов во всей мировой практике. Публикаторы ’’Полного собрания русских летописей” (изд. Археографической комиссии) стремились максимально приблизить воспроизведение источника к оригиналу, передавая их лингвистические особенности, и в то же время подводя варианты из других списков. С развитием издательских возможностей требования к себе ученых, готовивших тексты к печати, становились все более бескомпромиссными, что было только на пользу изданиям. До сих пор издания А.А.Шахма-товым Ипатьевской летописи (ПСРЛ, Т.2, 1908) и Е.Ф.Карским Лаврентьевской летописи (ПСРЛ, T.I, 1926-1928) - образцы публикации летописных сводов ранней поры.
3.	В настоящее время в отечественной науке существует два типа публикации источников. Выходят в свет издания, которые готовятся к печати согласно ’’лингвистическим” правилам подготовки текстов, ставящие целью максимально воспроизвести все особенности языка рукописей. Эти издания по своим параметрам приближаются к традиционным критическим изданиям текстов.
Однако большая часть рукописного фонда предстает перед исследователями в виде изданий, учитывающих только условно признанные правила публикации "литературных” или "исторических” памятников. Введение подобных правил определено доминирующей в этом подходе идеей приближения смысла текста (литературного или исторического) к читателю (заметим, к любому читателю, а не к исследователю) и определяется интересами этого читателя. Поэтому происходит:
а.	упрощение орфографии или переход в основном на современную орфографию;
б.	унификация написания вариантов слов на протяжении всей рукописи;
в.	смысловое прочтение, а, вернее, обязательное современное понимание "неясных** слов, фраз и т.п. в самом тексте и введение в него этих редакторских прочтений.
Такой подход, как нам кажется, возможен, хотя и с большими оговорками, только в научно-популярной литературе массового характера. Для исследователей подобные публикации затрудняют, если не полностью скрывают многие источниковедческие нюансы, которые как раз и дают нередко верные критерии понимания и научной оценки памятника. Так, теряется возможность датировки сводных текстов по их лексически неоднородным частям, из-за унификации исчезает картина эволюции терминологии и, соответственно, хронологической закрепленности заключенных в ней социальных явлений и др.
4. Приведем конкретный пример. При изучении распространения термина "бояре" - "боляре" в древнерусской письменности XI-XIV вв. мы обратили внимание на статью в Лаврентьевской летописи под 1283 г. В ней уникальным образом соединились три варианта интересующего нас термина, встречающиеся в древнерусских источниках: "избили богар", "головы бодрские**, "головы и руки болдрские". Все эти варианты переданы в издании Е.Ф.Карского. В науке остается открытым вопрос о времени появления термина и о первичности той или иной его формы ("болдре" или "богаре"). Летописная запись позволяет увидеть момент появления переходной формы с малым юсом ("бодрские" от "болдрские"), что практически становится равнозначным (для писца?) с формой термина, употребляющей йотированное "а" ("богаре"). Равноправное употребление слов "болдрские" и "богарские" мы наблюдаем в записи той же летописи под 1177 г. Таким образом, источники фиксируют тенденцию перехода формы "боляре" в "бояре**, а не обратный процесс, Современные правила публикации не различают га и д, заменяя
их на “я0. Как видим, проведенные выше по критическому изданию ПСРЛ источниковедческие наблюдения становятся невозможными относительно других памятников, издающихся в настоящее время.
Очевидна актуальность устранения искусственно созданных в отечественной науке разных типов изданий и возврат при современных технических возможностях к критическому7 изданию источников.
Т.М.Калинина
НАПАДЕНИЕ НОРМАННОВ НА СЕВИЛЬЮ В 844 г. ПО ДАННЫМ АРАБСКИХ УЧЕНЫХ*
В августе 844 г. корабли норманнов появились на западном побережье Андалусии. Правителям прибрежных городов было разослано послание с предупреждением о грозящем нападении морских разбойников, где говорилось о 54 судах, двигающихся к Кордове. Через две недели суда вошли в Кадис, затем в Сидон. В конце сентября флот норманнов появился в устье Гвадалквивира. У норманнов были серьезные, приведшие к большим потерям, битвы с местными военачальниками, однако в начале октября 844 г. грозную армаду увидели близ Севильи. Разграбив и взяв в плен жителей, пришельцы сначала свезли добычу7 в лагерь, в устье Гвадалквивира, затем вернулись в Севилью. Там они сожгли соборную мечеть, куда собрались не сумевшие бежать жители; эта мечеть потом называлась “масджид аш-шуххада” (“мечеть мертвых”). Под предводительством местных военачальников было собрано весьма значительное войско;
* Работа выполнена в рамках проекта “Свод древнейших источников по истории Восточной Европы” (грант РГНФ № 96-01-00321).
была разработана и осуществлена стратегия заманивания в ловушку- авангарда войска норманнов. Только в этих сражениях погибло около 500 человек и было сожжено 4 корабля. А в ноябре 844 г. мусульманскими силами было потоплено еще около 30 кораблей. Оставшиеся в живых норманны собрались в местечке близ Севильи и просили пощады за выкуп. Им была оставлена одежда и пища для возвращения домой. Уйдя в Леблу (Niebla), оставшиеся норманны разграбили и ее, прошли к Лиссабону и погрузились на свои корабли.
История этого нападения давно детально воспроизведена исследователями по восточным источникам XI - XVII вв., которые, пересказывая друг друга, добавляя недошедшие до нашего времени сообщения из первоисточников, иной раз искажая, в силу своих представлений, какие-то черты, сохранили конкретные данные о событиях: это - ал-‘Узри, Ибн ал-Асир, Ибн Са‘ид ал-Магриби, Ибн ‘Ида-ри, ан-Нувайри, Ибн Халдун, Ибн Кутийа, ал-Маккари.
Как эти авторы, так и многие другие именовали пришельцев “ал-маджус”, что означает “огнепоклонники”. Этот термин употреблялся арабскими учеными по отношению к тем народам, что поклонялись огню или применяли огонь при похоронном обряде: части индийцев, иранцев (зороастрийцев), славян и друтих народов, следовавших обряду огне- или солнцепо-клонения. Однако термин “маджус” принял значение этнонима в отношении нападавших на Испанию или живших на севере норманнов.
Нет данных о том, какие именно норманны совершили это нападение, хотя о следующем походе 859 г. известно все -вплоть до имен их предводителей. Одни историки приписывают поход 844 г. норвежцам (Э.Леви-Провансаль, А.Я.Гуревич), другие (Ж.Ле Гофф, Абдуррахман Али Эль-Хаджжи) доказывают, что он был совершен датчанами. В целом это обстоятельство не играло бы никакой роли, поскольку7 участвовали в вылазках многие, вне зависимости от этнического происхождения, если бы не одно обстоятельство.
Об этом походе существуют более ранние известия, давно известные в науке, хотя и содержащие мало реалий. Ахмед ибн ал-Катиб ал-Йа‘куби, живший в первой половине IX в., упомянул, что в 844 г. на Севилью напали маджусы, которых он назвал “ар-рус”. Отождествление русов и маджусов вызвало в XIX в. бурную полемику между сторонниками и противниками норманской теории, отголоски которой встречаются и поныне. Подтверждением сведений ал-Йа‘куби считались фрагменты из сочинения энциклопедиста X в. ал-Мас‘уди, который упомянул о набеге русов (sic !) на Севилью “до 200 г. х.” (т.е. до 912 г.): “Жители Андалуса думали, что это были маджусы, которые приходят в это море каждые 200 лет через пролив, вытекающий из моря Океан, но не через тот пролив, на котором стоит маяк”.
Представление о море “Океан” или просто Океане (‘Укийанус) было воспринято арабскими учеными из древнегреческой географии, где так называлось окружающее населенную часть суши всемирное водное пространство, ответвлениями которого считались Атлантика, Индийский и Тихий океаны. Но именно Океаном в арабской географии чаще всего именовалась Атлантика (Тихий океан чаще назывался Зеленым, хотя Атлантику тоже иногда так называли; Индийский - по прибрежным странам: морем ал-Хинда и т.д.). Как и первый арабский географ Мухаммад ибн Муса ал-Хорезми, многие арабские авторы, в том числе и ал-Йа‘куби, и ал-Мас‘уди, представляли себе цепь морей от Атлантики через Гибралтар, Средиземное и прочие моря до Черного единым водным пространством. Гибралтар был хорошо известен арабским авторам, как и ал-Мас‘уди, вплоть до подробного описания стоявшего там маяка. Поэтому замечание ал-Мас‘уди о том, что нападавшие на Севилью русы пришли не через Гибралтар, вызывало сомнение в достоверности отождествления нападавших с норманнами.
Тем не менее другие источники, как было сказано выше, однозначно подтверждали норманнское вторжение в Севилью в 844 г. через Гибралтар и подробно описывали их маршрут: Лиссабон, Кадис, Сидон, устье Гвадалквивира, Корио дель Рио, Тейада (Tejada), Севилья.
Следовательно, причины отождествления норманнов и русов в ранних источниках остаются неясными.
Одним из источников книги ал-Мас‘уди было сочинение ал-Йа‘куби, откуда, по-видимому, и была взята информация о набеге русов на Севилью. Сохранилась лишь небольшая часть труда ал-Йа‘куби, поэтому полное представление о его географических воззрениях составить трудно, однако есть упоминания о соленом Окружающем море, омывающем западное побережье Испании, “которое течет к морю Хазар”. Ряд арабских ученых (кроме ал-Йа‘куби - Ибн Хордадбех, Ибн ал-Факих, Кудама ибн Джа‘фар) так называли Черное море, хотя позднее другие авторы именовали морем Хазар только Каспий. Сведений о русах в сочинении ал-Йа‘куби более не имеется, или они не сохранились. Ал-Мас ‘уди же приводит разнообразные свидетельства о русах, из которых для разрешения вопроса существенны следующие: русы сжигают умерших (следовательно, мог\т быть причислены к “маджусам”); русы живут по берегам Понта и только они плавают по этому морю, названному их именем -“морем Русов”. Понт, по мнению ал-Мас‘уди, соединяется с Океаном посредством цепи морей, берущих начало в Атлантике от пролива, где стоит маяк, т.е. Гибралтар. Помимо соединения с морями на юго-востоке, Понт, по данным ал-Мас‘уди, имеет на севере связь с морем (или озером) Майотис ( античной Мео-тидой). В более ранней книге “Рудники драгоценностей и про-мывальни золота” ученый рассказывал, что Понт и Майотис находятся рядом, отделены друг от друга узким проливом, и даже что имена Бунтус и Майотис можно относить как к первому, так и ко второму морям - они равнозначны. В этой же книге есть сведения о безымянном озере далеко на севере, близ Полярного крута и острова Туле. Из этого озера берет начало река Та-наис, которая, в свою очередь, впадает в море Понт. В последней своей книге, однако, ал-Мас‘уди называет это озеро на севере Майотисом и отмечает, что именно из него берет начало Константинопольский пролив, впадающий в Средиземное море (“море Рума”). Подобное представление о Константинопольском
проливе, соединяющем Океан на севере и море Рума на юге, имеется в сочинениях ал-Истахри (20-30-е гг. X в.) и его ученика Ибн Хаукаля (80-е годы); впрочем, им были неизвестны Черное и Азовское моря - вместо них и фигурировал Константинопольский пролив. Не исключено, что подобные представления скорректировали взгляды ал-Мас‘уди на положение Меоти-са. Исходя из своих представлений, ал-Мас‘уди предположил, что те, кого ал-Иа‘куби назвал маджусами-русами, явились в Севилью не из Гибралтара, а из Константинопольского пролива, соединявшегося с Понтом - “морем Русов”. Вполне очевидно, однако, и то обстоятельство, что ученый считал положение Понта гораздо более северным, чем в действительности.
В XI в. жил и работал кабинетный ученый, араб по происхождению, Мухаммад ал-Бакри, один из учеников ал-‘Узри, уже упоминавшегося выше. Произведение ал-Бакри - весьма типичный пример средневекового сочинения, в основу которого легло множество первоисточников; среди них были труды и ал-Мас‘уди и многих других. Из большой массы переработанной информации, ал-Бакри составляет свой блок известий о русах: это - народ “маджус”, “островной и корабельный”, появлявшийся в Андалусе в 200 г. х. из пролива, соединявшего Понт и Меотис с Окружающим морем. Информация о народе “корабельном”, появляющемся в Андалусии, является отголоском сведений ал-Мас‘уди, в то время как детализация сведений о русах как народе островном является реминисценцией сведений так называемой “Анонимной записки о народах Восточной Европы”, восходящей ко второй половине IX в., первоисточником которой ученые считают несохранившийся труд Ибн Хордадбе-ха или ал-Джайхани (IX в.). Она была передана целым рядом арабо-персидских ученых X - XVII вв. (наиболее известны Ибн Русте, ал-Гардизи, ал-Мукаддаси, ал-Марвази и т.д. Записка содержит достаточно хорошо известный ряд сведений о народах Восточной Европы, в том числе о русах - отдельный блок, анализировавшийся исследователями уже более 200 лет и вкратце рассказывавший о внешнем виде, обычаях, погребальном обря
де и набегах на славян русов, живших на некоем сыром острове. Следует отметить, что никаких данных о тождестве этих русов с маджусами, как и никаких упоминаний о маджусах, в этом блоке информации не содержится). Однако ал-Бакри, объединяя сведения разных источников, сам придерживается версии о русах как народе, идентичном с маджусами, хотя достаточно очевидно, что сведения собраны из разных источников и имеют книжный характер: ал-Бакри, следуя за ал-‘Узри, упоминает и о других набегах маджусов на Испанию (в 218/833 и 244/858 -859 гг.), не отождествляя, однако, этих маджусов с русами.
Далекий отголосок воззрений ранних арабских ученых сохранился в анонимном описании Испании XTV - XV вв. При описании деяний правителя Испании IX в. ‘Абд ар-Рахмана бен ал-Хакама бен Хишама II (822 - 852), анонимный автор указал, что Севилья была отстроена в 230 г.х. (844 - 845 гг.) из-за прихода в нее маджу-сов по морю ар-Руми (т.е. Средиземному). Указанный труд анонимного автора достаточно позднего времени, видимо, сохраняет следы ранних географических воззрений, поскольку' другие сочинения не подтверждает реальность появления напавших в 844 г. на Севилью норманнов из бассейна Средиземноморья.
С.М.Каштанов
ВИЗАНТИЙСКИЕ ДЕКРЕТА И РУССКИЕ ПРИКАЗЫ. (К постановке вопроса)
Ф.Дэльгер указывает, что в период между царствованиями Константина Великого (306 - 337) и Льва VI (886 - 912), примерно к 900 г., в Византии сложилась система уп-равления,
состоявшая из 11 открета (Dolger F. Die byzantinische und die mittelalterliche serbische Herrscherkanzlei // XII-е Congres International des etudes byzantines. Ochride 1961. Belgrade; Ochride, 1961. Rapports. IV. P. 83). Византийские секрета и по названию, и по функциям кажутся близкими к русским “приказам” XVI -XVII вв.
Термин сёкретоу связан с понятием сг|крг|Т(хр1О1 (секретари), который впервые встречается в актах Халкидонско-го собора в 451 г. В VI в. возникает термин а си]крт)тц (= а OT|KpfjTig ifjg aulfjg) для обозначения личного секретаря императора. Затем появляется термин TcpcoToacrriKpfjTtq. Он начинает систематически употребляться с 756 г.
Дюканж переводит сёкретоу как “secretarium, forum, tribunal juridicum: vel locus aut aedes in qua de rebus seriis agebatur” (секретариат, присутственное место, суд - иначе говоря, место или здание, где занимались рассмотрением важных дел). Словом сёкретоу в особом смысле обозначалась палата, куда поступали государственные налоги и которую возглавлял “секретный логофет”. Софоклес указывает несколько значений термина, в том числе “secretarium, privy’ chamber” (секретариат, палата тайных дел). Учреждения под названием сёкрета имелись не только у василевса, но и у патриарха.
Дэльгер и Караяннопулос приводят примеры регистрации документов в трех финансовых приказах: оёкретоу той yeviKov, оёкретоу той peydXou Хоуаргастоъ и сгёкретоу тйу огкегакйу.
Дюканж считал то yevtKov преемником римского “aerarum publicum”, государственной казны, куда стекались налоги и дани. Согласно Дэльгеру, Хоуобёаюу той yevtKon возник из yeviKTi тралена, находившегося в ведении префекта претория. Звание Хоуобётт|д той yevtKou впервые встречается при Юстиниане II в 692 г. Ведомство этого логофета занималось оценкой и учетом налогов, обновлением земельного кадастра, сбором налогов и пошлин. При Комнинах в XII в. функция логофета топ yeviKon временно перешла к ётп тсоу о’гкегакйу, но в
80-х гг. того же столетия прежняя должность возродилась, хотя после латинского завоевания 1204 г. от нее остался лишь титул (Dolger F. Beitrage zur Geschichte der byzantinischen Finanzverwaltung besonders des 10. und 11. Jahrhunderts. 2. Aufl. Hildesheim, 1960. S. 19-20).
Мёуад Хоуарихсттцд или “великий счетовод”, являлся главным казначеем империи. Дэльгер определил его как “eine Art Budgetmeister” и “hochste Kontrollinstanz”. Иначе говоря, он был как бы министром финансов, ответственным за составление бюджета и осуществляющим контроль за поступлением и расходованием средств. Ведомство великого логариаста возникло из ведомства сакеллария (оаккеХХарю^ или цёуа<; оаккеХХа-рюд), который перестает упоминаться после 1088 г. Латинское завоевание 1204 г. положило конец существованию бюро великого логариаста, хотя титул peyaq Хоуарьастт^д иногда упот-ребляляся и в более позднее время.
Если оёкретоу той yevtKov допустимо сравнить с приказом Большого Прихода, то оёкретоу той цвуаХои Xoyapiao-той - с приказом Большой Казны, французской Счетной палатой - Chambre des Comptes (Camera Compotoram) или английской Палатой шахматной доски - Exchequer (Echiquier).
Происхождение стёкретоу тйу огквкхкйу связано с выделением из общегосударственной сферы собственно дворцового хозяйства, императорского дома. Слово огког (или Qeioi oiKOt) означало собственность, являвшуюся личным имуществом императора. По Дюканжу', oiKsiaKa - это “privata imperatorum patrimonia”, по Дэльгеру - “Hausgut”. Ведомство “находящегося при царском имуществе” (ётп т<ву огкегакйу) впервые упоминается в 1044 г. При Мануиле I (1143 - 1180) О1кеихк6<; заменяет собой ХоуоОёсяоу той увугкой, но при Исааке II Ангеле (1185 -1195) последнее возрождается, и вместе с тем прекращается функционирование ётй тгоу оккегакйу. В XIII в. сохраняется только титул Хоуо0ётг|<; тюу опсёкхкйу.
Ведомство тйу огкегаксйу можно было бы сравнить с приказом Большого Дворца, хотя прямой аналогии тут нет, и
более правильно считать oeKpsrov tcdv огкеюскйу просто дворцовым приказом. Для Руси такое определение звучит скорее как общее понятие, приложимое к нескольким приказам, а не как название конкретного учреждения.
Типологическое сходство политических институтов Русского централизованного государства конца XV - XVII вв. с византийскими институтами X - XII вв. проявилось также и в других сферах: писцовые книги конца XV - XVII вв. аналогичны византийским практиконам XI и более поздних веков; обряд венчания Дмитрия-внука в 1498 г., Ивана IV в 1547 г. и последующих царей в XVI - XVII вв. строился в значительной мере по византийским канонам IX - XI вв.; обычай выбирать “царскую невесту” из большого числа девушек, собранных из разных уголков страны, был характерен для Византии X в. и для Руси XVI - XVII вв. На эту' параллель недавно обратила внимание французская исследовательница И.Сорлин (ее доклад на моем семинаре в “Ecole Pratique des Hautes Etudes, IV-e Section, 1995). Речь должна идти, по-видимому, не о внешних заимствованиях Руси из Византии (хотя и они имели место), а об органической близости социальной и политической структур двух государств на хронологически не совпадающих стадиях исторического развития. (Ср.: Medlin W.K. Moscow and East Rome. A Political Study of the Relations of Church and State in Moscovite Russia. Geneva, 1952. P.64). Наша критика концепции этого автора была, по-видимому, не во всем справедливой (Каштанов С.М. Об идеалистической трактовке некоторых вопросов истории русской политической мысли в зарубежной историографии // ВВ, 1956. Т. 11. С. 317). В этом смысле особенно показательно соотношение хронологии появления собственно “дворцовых” земель в России (XVI в.) и ведомства “находящегося при царском имуществе” в Византии (XI в ).
И.О.Князъкий
ЗЕМЛЯ БРОДНИКОВ
Письменные источники второй половины XII - первой половины XIII вв., русские, византийские, венгерские, документы римской курии, сообщают рад сведений о бродниках, группе населения южно-русских степей, игравших определенную роль и в истории земель Днестровско-Карпатского региона в пред-монгольский период. Известия о бродниках русской летописи восходит к середине XII в. Так, во время войны черниговского князя Святослава Ольговича в союзе с ростово-суздальским князем Юрием Владимировичем Долгоруким против киевского князя Изяслава Мстиславича в 1147 г., бродники упоминаются в качестве союзников Святослава. В 1190 г. бродники упоминаются византийскими историками в Нижнем Подунавье как союзники болгар. По свидетельству византийского историка Никиты Хониата, бывшего современником описываемых событий, в болгарско-византийской войне на Балканах на стороне болгар сражались половцы и уроженцы местности, именуемой Бордона, которых Хониат относил к "ветви тавроскифов" (русских). Бордона - это страна бродников, следовательно, "те... из Бордоны" - бродники.
В первой половине XIII в. бродники и "земля бродников" неоднократно упоминаются в письменных источниках. Рад письменных свидетельств позволяет историкам говорить о постоянном пребывании бродников в этот период на землях Днестровско-Карпатского региона. Впервые бродники на этих территориях упоминаются в 1222 г. В этом году венгерский король Андрей II расширил свой домен на востоке и юго-востоке Трансильвании за счет прилегающих к земле Бырса незаселенных земель. Эти земли Андрей II предоставил во владение рыцарям-
тевтонам. Тогда-то бродники и были упомянуты как восточные соседи тевтонов.
Поскольку земли бродников располагались к востоку от земли Бырса, являвшейся юго-восточной окраиной Трансильвании, постольку, следовательно, эти земли находились на территории Днестровско-Карпатских земель. Южными соседями бродников здесь были половцы, кочевавшие в степях Нижнедунайской низменности. Бродники, так же как и половцы, оказались в сфере внимания римской курии, настойчиво стремившейся распространить католицизм в Восточной Европе. Организованная по инициативе папы Григория IX в конце 20-х гг. XIII в. так называемая Половецкая епископия должна была стать центром распространения католицизма не только среди половцев, но и среди их соседей - бродников. Об этом недвусмысленно говорят документы римской курии. В письме папы Григория IX от августа 1227 г. дается предписание епископу Эстергома обращать в католическую веру население земель Ку-мании и соседней с ней земли бродников: "In Cumania et Brodinia terra illis vicina, de cuius gentis conuersionis officium tibi commitere dignaremur, per quod potestatem eisdem terris vice nostra praedi-candi, aedificandi Ecclesias, ordinandi clericos... etc." ("мы удостаиваем дать тебе наше полномочие в землях Кумании и Бродинии, соседней с ней, на обращение которых есть надежда, по которому ты имеешь власть от нашего имени проповедовать, возводить церкви, крестить, назначать священников..."). В документе римской курии, датируемом мартом 1231 г., вновь говорится о Кумании и земле Бродников как о соседних провинциях: "Cumanorum et Brodnicorum provinciis sibi vicinis".
О географическом положении земли бродников сообщает письмо венгерского короля Белы IV римскому папе Иннокентию IV от 11 ноября 1250 г. В письме говорится, что татары заставили платить себе дань страны, "que ex parte Orientis cum regno nostro conterminantur, sicut Ruscia, Cumania, Brodnici, Bulgaria" ("которые с востока граничат с нашим королевством, именно Русь, Куманику Бродников и Болгарию").
Приведенные свидетельства письменных источников убедительно показывают, что бродники проживали на территориях Днестровско-Карпатских земель по соседству с половцами, Придунайской Куманией, близ восточных рубежей Венгерского королевства.
Что представляла собой земля бродников в Днестровско-Карпатском регионе? На этот вопрос письменные источники определенного ответа не дают. Была ли это просто территория на стыке русских поселений с половецкими кочевьями, или же она представляла собой некое подобие политического объединения? Последнее мнение получило распространение в историографии, хотя сколько-нибудь удовлетворительных известий об этом вся совокупность письменных источников не дает. Днестровско-Карпатские земли не были единственным регионом обитания бродников. Они проживали по соседству с половцами на всем пространстве южнорусских степей вплоть до Приазовья. Факт перехода части бродников во главе с воеводой Плоскыней на сторону7 монголов в битве при Калке в 1223 г. говорит о неоднозначности взаимоотношений бродников с русскими княжествами и половцами. Союзнические отношения порой сменялись враждебными. Ипатьевская летопись так описывает переход бродников во главе с воеводой Плоскыней на сторону монголов: "Ту же и бродницы быша старые, и воевода их Плоскыня, и той окаянный целовав крест ко князю Мстиславу и обрема княземы, яко их избити и пустити их искуре, и солгав окаянный предасть их связав татарам".
Летописное сообщение свидетельствует о многочисленности бродников, о наличии у них своих воевод. Тот факт, что бродники занимали обширную территорию подтверждает и венгерский документ 1250 г., где земля бродников упоминается в одном ряду с Русью, Куманией и Болгарией.
По вопросу о происхождении и этнической принадлежности бродников в историографии существует ряд различных мнений. Л.Н.Гумилев полагал, что бродники были народом русско-хазарского происхождения, наследниками древних хазар. Мнение это, однако, носит гипотетический характер и не под
крепляется какими-либо конкретными данными тех или иных источников. В.Т.Пашуто, исходя из их названия - "брод", "бродить", - полагал., что бродники были кочевым народом, связанным с половцами и обитавшим в Половецкой степи. Оговаривая неясность их происхождения, В.Т.Пашуто, тем не менее, не подвергал сомнению славянское происхождение бродников и распространение среди них христианства.
Мнение о бродниках как о кочевом народе не поддержал Н.Ф.Котляр. Согласно его представлениям, бродники были предшественниками казачества в южнорусских степях и являлись не кочевым народом, а обитателем поселений у "бродов", речных переправ. Основной областью их расселения, согласно Н.Ф.Котляру, было Подунавье. Мысль о бродниках как о кочевом народе вызвала серьезные возражения и у В.В.Мавродина, Р.М.Мавродиной, И.Я.Фроянова. По их мнению, славянское происхождение бродников едва ли делает возможным определение бродников как особого кочевого народа.
В румынской историографии утвердилось мнение о бродниках как о населении, принадлежащем румынскому этносу. По справедливому' утверждению В.П.Шушарина, это мнение является бездоказательным, и в настоящее время не имеется никаких данных, которые позволяли бы предполагать румынскую этническую принадлежность бродников. В.П.Шушарин присоединился к мнению о славянской этнической принадлежности бродников.
Наиболее четкий ответ об этническом происхождении бродников дает анализ сообщения о них Никиты Хониата. Никита Хониат совершенно определенно пишет о бродниках как о ветви "тавроскифов" - русских. Шесть раз упоминая тавроски-фов, Хониат имеет в виду только русских. В "Истории" Никиты Хониата бродники как ветвь тавроскифов-русских совершенно четко отличаются от тюрок - половцев и восточных романцев -влахов.
На сегодняшний день наиболее основательным остается мнение о бродниках как по преимуществу русских, высказанное
еще в прошлом веке выдающимся русским историком Ф.И.Успенским. Итак, бродники, проживавшие на территории Днестровско-Карпатских земель по соседству с половцами в конце XII - первой половине XIII вв,, были частью древнерусского населения региона.
И.Г.Коновалова
К ВОПРОСУ О ДАТИРОВКЕ СООБЩЕНИЯ ИБН ХОРДАДБЕХА О ПУТЯХ КУПЦОВ-РУСОВ
Первое дошедшее до нас упоминание о русах в арабских источниках содержится в сохранившейся в двух списках “Книге путей и стран” Ибн Хордадбеха, который работал над своим сочинением с 40-х по 80-е гг. IX в. Важный вопрос о времени составления произведения, дебатируемый в науке еще с прошлого века, остается и по сей день дискуссионным. Большинство исследователей сочинений Ибн Хордадбеха придерживаются точки зрения о существовании двух редакций его труда - 40-х и 80-х гг. IX в., - другие же полагают, что была всего одна редакция 80-х гг. Что касается сообщения о русских купцах, то ученые давно уже обратили внимание на то, что в обоих списках книги Ибн Хордадбеха рассказ о купцах-русах производит впечатление вставки: перед ним и после него говорится о путях еврейских купцов из Европы в мусульманские страны и Китай. На этом основании некоторые исследователи вообще ставят под сомнение достоверность сообщения Ибн Хордадбеха о русах и рассматривают его как вставку, принадлежавшую позднейшим переписчикам.
Не касаясь вопроса о двух гипотетических редакциях книги Ибн Хордадбеха (который должен решаться на материале
всего произведения), приведем некоторые доводы в пользу датировки сообщения о купцах-русах 40-ми гг. IX в.
1.	Попытки рассматривать рассказ о купцах-русах как позднюю вставку^ несостоятельны, поскольку7 опираются на анализ лишь ближайшего контекста сообщения о купцах-русах. Если же посмотреть и на его место в композиции всей книги, то станет ясно, насколько на самом деле органично вписывается в структуру сочинения интересующий нас фрагмент. Книга Ибн Хордадбеха почти целиком сводится к характеристике известных автору путей, соединявших различные города и страны. Труд Ибн Хордадбеха открывается небольшим посвящением, за которым следуют общие сведения о Земле, указание киблы жителей различных стран, описание административного деления Ирака, а также сведения о титулах владык Земли. Основную часть описания занимает перечисление дорожников, относящихся к территории халифата. Изложению этих сведений отведены четыре больших раздела, соответствующие четырем сторонам света (ал-Машрик, ал-Магриб, ал-Джарби, ат-Тайман\ где Ибн Хордадбех последовательно рассказывает о путях, которые вели из Багдада - являющегося пространственным центром повествования, - в Среднюю Азию, Индию и Китай, Северную Африку7 и Испанию, Византию и Закавказье, Аравию. После характеристики маршрутов по Аравийскому7 полуострову, завершающей описание южных областей Земли, говорится, сколько всего почтовых дорог имеется на территории халифата. Эта цифра как бы подводит итог всему7 предшествующему7 изложению, после чего Ибн Хордадбех обращается к новому7 сюжету - характеристике путей еврейских купцов ар-разанийа и купцов-русов, а затем переходит к заключительному разделу7 своей книги - описанию всяких чудес и диковинок Земли.
Выбор автором места для сообщения о путях купцов ар-разанийа и купцов-русов кажется очень логичным: сначала он описывает со всеми известными ему7 подробностями дороги стран халифата, а затем отдельно характеризует трансконтинентальные международные торговые пути, которые держали в сво
их руках купцы ар-разанийа и русы. Ибн Хордадбех в сущности вторично излагает тот же самый материал, но взятый в другом измерении, как бы “с птичьего полета”, без детализации. Не случайно в описании путей купцов ар-разанийа и русов, за двумя исключениями, нет указаний на расстояния. Если нанести на карту маршруты тех и других купцов, то окажется, что они пересекаются только в одной точке - в Хамлидже, - а в совокупности обнимают чуть ли не всю ойкумену. Поэтому мы убеждены в том, что данные о путях купцов-русов - никакая не инородная вставка в текст, а его неотъемлемая часть.
2.	Отсутствие каких-либо упоминаний о хакане русов в разделе о тип лах владык Земли можно удовлетворительно объяснить только тем, что Ибн Хордадбех получил сведения о куп-цах-русах в то время, когда этот титул русами еще не употреблялся. В самом деле, такой крупный чиновник, каким был Ибн Хордадбех (начальник почтового ведомства), обязанный по дол-гуслужбы свободно ориентироваться в международной титула-туре правителей разных рангов - и имевший для этого все возможности! - почти наверняка не преминул бы зафиксировать в специальном разделе своего сочинения титул главы русов, если бы он был ему известен. А о том, что титул хакан применительно к правителю русов употреблялся в международной практике IX в., по крайней мере, с 839 г., мы знаем из латинских источников (Вертинские анналы).
3.	Функционирование описанного Ибн Хордадбехом пути кутщов-русов подтверждается нумизматическими свидетельствами, которые позволяют относить данные Ибн Хордадбеха к первой трети IX в. и связывать их с монетным потоком из западных областей халифата, попадавшим в Восточную Европу через Северную Африку - Сирию - Закавказье - Хазарию. Полагают, что рассматриваемое сообщение Ибн Хордадбеха отражало уже регулярные поездки русов в Багдад, а первое появление купцов-русов в халифате следует относить к началу IX в.
Строго говоря, по нумизматическим материалам нельзя сказать, какие именно купцы держали в своих руках этот путь -
русские или какие-то еще. Но это можно предполагать по иным источникам. Известно, что в начале 70-х гг. IX в. один из отрезков пути, описанного Ибн Хордадбехом как путь купцов-русов, стал ареной крупных политических событий. Отпавшие в 867 г. от халифата горцы Табаристана, бывшие крайними приверженцами шиитов, в 872 г. захватили крупные торговые города Джурджан, Казвин и Рей, которые, согласно Ибн Хордадбеху и писавшему позднее Ибн ал-Факиху, являлись важными перевалочными пунктами на пути купцов-русов и купцов-славян. Именно к этому периоду’ времени персидский историк начала XIII в. Ибн Исфендийар относит набег русов на табаристанский город Абаскун, принадлежавший Алиду ал-Хасану ибн Зайду (864-884). Как нам кажется, эту первую военную экспедицию русов на Каспий можно связывать с упомянутыми выше политическими событиями, грозившими дестабилизацией торговли по пути из Джурджана в Багдад, к тому времени уже хорошо освоенному русами.
4.	Рассказ Ибн Хордадбеха о путях купцов-русов отражает самый ранний этап проникновения информации о русах в страны халифата, когда арабские авторы только еще начинали выделять русов из массы славянских народов.
Со славянами арабы впервые познакомились еще в VII в., когда славянские поселения появились в малоазийских провинциях Византии, которые после завоевания арабами Сирии в 635 - 636 гг. оказались ареной длительной арабо-византийской войны. Тогда же в арабскую литературу вошел этноним “ас-саклаб” (мн.ч.“ас-сакалиба”)? связанный с греческим названием славян - SicXaPot, ЕкХаРцуог
В пределах же Восточной Европы особая роль в распространении информации о славянах принадлежала, по всей вероятности, Хазарии, южные пределы которой у Дербента граничили с владениями халифата. Об этом говорит тот факт, что все данные Ибн Хордадбеха о славянах, помещенные в разделе ал-Джарби. приводятся лишь в связи с упоминанием хазарского города Хамлиджа. Показательно, что первым собственно араб
ским наименованием Черного моря было распространенное в IX и отчасти в X вв. название “Хазарское море”, а современные арабам IX в. сведения о реках региона касались только Нижней Волги и Нижнего Дона, протекавших по территории Хазарии. Гидроним “Славянская река” арабские ученые также узнали, по-видимому, от хазар, которым, скорее всего, и принадлежит это наименование реки. У других арабских авторов, сообщения которых о славянах в Восточной Европе относятся к более раннему времени, чем сведения Ибн Хордадбеха, о славянах также говорится в связи с событиями в Хазарском каганате. Так, историки ал-Балазури (IX в.) и ал-Куфи (первая четверть X в.) упоминают о славянах (последний говорит также о “Славянской реке”) в контексте рассказа о походе арабского полководца Мар-вана ибн Мухаммада в глубь Хазарии в 737 г. Хазары располагали, несомненно, богатой информацией о славянских землях, часть которых в IX - X вв. находилась в зависимости от каганата. По утверждению испано-арабского путешественника второй половины X в. Ибрахима ибн Иа'куба, хазары даже говорили по-славянски, так как смешались со славянами.
Если внимательно посмотреть на этнонимы, хоронимы и гидронимы, сопровождающие рассказ Ибн Хордадбеха о купцах-русах, то “славянский” контекст упоминания русов будет совершенно очевиден. В самом деле, купцы-русы заготавливают товары в “стране славян”, плывут по “реке славян”, пользуются услугами переводчиков-славян, да и сами являются, по определению Ибн Хордадбеха, “одной из разновидностей (джинс) славян”. Учитывая то, что термином “джинс^ Ибн Хордадбех обозначает также индийские касты, можно рассматривать русов как социальную группу, занимавшую особое место в славянском обществе, но вместе с тем достаточно в нем укорененную.
О том, что первоначально купцы-русы воспринимались на арабском Востоке как часть славянского мира, говорит и параллельный вариант рассматриваемого сообщения, имеющийся в сочинении друтого арабского ученого, писавшего в самом начале X в., - Ибн ал-Факиха.
Сопоставление книг Ибн Хордадбеха и Ибн ал-Факиха показало, что оба автора использовали какие-то общие источники, содержащие данные о международных торговых путях. Описание Ибн ал-Факихом маршрута движения купцов из Восточной Европы в страны халифата почти не отличается от пути купцов-русов у Ибн Хордадбеха (Ибн ал-Факих конечным пунктом путешествия назвает не Багдад, а иранский город Рей), но при этом Ибн ал-Факих говорит о славянских купцах, не выделяя из их массы купцов-русов, как это сделал Ибн Хордадбех.
Н.Ф.Котляр
СОПРАВИТЕЛЬСТВО В ДРЕВНЕЙ РУСИ (XI - НАЧАЛО XII в.)
Историки не раз высказывали мнение, что во второй половине IX - X вв. на Руси преобладала совместная форма правления, которую в литературе прошлого называли диархией, а ныне дуумвиратом. Однако источники, прежде всего Повесть временных лет (далее - ПВЛ), не подтверждают фактов отправления ни Аскольда с Диром, ни Олега с Игорем, ни Ольги со Святославом.
Подлинные дуумвираты, а также триумвираты в восточнославянском обществе возникают в эпоху существования раннефеодального государства, создание которого обычно связывают с именем Ярослава Мудрого. Первый дуумвират с его участием возник в 1026 г. и был закреплен соответствующим договором: "И разделиста по Днепр Русьскую землю. Ярослав прия сю сторон}', а Мстислав ону" (ПВЛ. Ч. I. М.; Л., 1950. С. 100. Далее в скобках даются ссылки на это издание). В этом дуумвирате, даже учитывая крайне благоприятный в отношении Ярослава тон летописца, братья были равны. В 1029 г. Ярослав спо
собствовал Мстиславу в войне на Северном Кавказе против ясов, а в 1031 г. Мстислав помог Ярославу отвоевать у Польши Червенские грады. Лишь когда Мстислав в 1036 г. умер, "перея власть его всю Ярослав, и бысть самовластець Русьстей земли" (С. 101).
Не стану останавливаться на первом триумвирате старших Ярославичей Изяслава, Святослава и Всеволода, хорошо изученном историками. Он образовался после смерти Ярослава в 1054 г. и существовал до начала 1073 г. При том, что триумвиры так и не выработали общей внутренней и внешней политики, и каждый из них пекся о собственных интересах, эта форма правления в определенной мере способствовала стабилизации политической и социальной жизни государства.
После изгнания Изяслава братьями из Киева в начале 1073 г. на Руси правил образовавшийся, скорее всего, de facto дуумвират Святослав-Всеволод. Однако равенства между братьями не было. Лишь преждевременная смерть Святослава в декабре 1076 г. воспрепятствовала удалению им от общерусской власти Всеволода и восстановлению единоличной монархии.
Черты дуумвирата проглядывают в фактическом сопра-вительстве вернувшегося из эмиграции летом 1077 г. и севшего вновь в Киеве Изяслава Ярославича и его брата Всеволода, еще в 1073 г. вокняжившегося в Чернигове. Но этому соправитель-ству была суждена короткая жизнь. 3 октября 1078 г. Изяслав погиб в битве с князьями-изгоями Борисом Вячеславичем и Олегом Святославичем, а в Киеве вокняжился Всеволод.
До сей поры большинство ученых считает правление Всеволода временем реставрации единовластной монархии. Однако она представляется сугубо формальной. Всеволод не обладал ни всей полнотой власти в государстве, ни решительным характером и упорством, дабы ее завоевать. Тем не менее, в годы его киевского княжения внутриполитическая жизнь на Руси отличалась стабильностью. Младшие князья не смели выступать против верховного сюзерена.
Полагаю, Всеволод смог этого добиться благодаря своему сыну Владимиру Мономаху, с которым он образовал семейный дуумвират с начала своего пребывания на киевском столе.
О действительном существовании этого дуумвирата в 1078 - 1093 гг. неоднократно свидетельствует Повесть временных лет. На ее страницах Владимир, действуя от имени Всеволода, выполняет по существу главные функции киевского князя: ходит вместо него в походы, смещает и сажает князей на столы. Он даже заключает договоры с другими князьями как один из соправителей государства. Повесть временных лет под 1086 г. рассказывает: "Приде Ярополк из Ляхов и створи мир с Воло-димером" (С. 136) - Всеволод в этой статье даже не упоминается. Владимир писал в "Поучении", что он около ста раз ездил из Чернигова в Киев, - несомненно, это вызывалось необходимостью совместно решать государственные дела.
После смерти Всеволода киевский престол занял старший в роде Ярославичей Святополк Изяславич, сразу же начавший стремиться к дуумвирату- с Мономахом. Но последний задумал организацию триумвирата с привлечением брата Ростислава, что дало бы Всеволодичам перевес над киевским князем. Повесть временных лет свидетельствует, что весной 1093 г. триумвират стал реальностью. Намереваясь выработать общую стратегию в отношении половецких ханов, "поиде Святополк и Володимерь, и Ростислав к Треполю", где "созваша дружину свою на совет... и начаста думати" (С. 143-144). Однако триумвират внуков Ярослава прожил недолго. Вскоре после съезда у Треполя русские проиграли битву половцам. Спасаясь бегством, Ростислав утонул в Стутне. Триумвират превратился в дуумвират Святополк-Владимир, действовавший вплоть до смерти первого в 1113г. Его прочности способствовали постоянная половецкая угроза и необходимость держать в узде буйных черниговских Святославичей во главе с Олегом "Гориславичем".
Таким образом, государственную структуру Руси второй половины X - начала XII вв. определяло соправление старших Ярославичей в форме дуумвиратов и триумвиратов. Оно в об
щем способствовало защите страны от кочевников, прекращению княжеских усобиц и тем самым - определенной консолидации государства.
Ю.Кяупене
ПРОБЛЕМА КРЕВСКОГО АКТА ОТ 14 АВГУСТА 1385 ГОДА В ИСТОРИИ И ИСТОРИОГРАФИИ ПОЛЬСКО-ЛИТОВСКИХ УНИЙ
В историографии, посвященной проблемам политической истории Центрально-Восточной Европы, так называемый Кревский акт от 14 августа 1385 г. широко известен как документ, на основе которого в конце XIV в. была заключена первая польско-литовская уния, положившая начало сближению, а в XVI в. и соединению двух государств.
Куда менее известна история самого документа, однако она также достойна внимания исследователей как средневековой дипломатики, так и истории государственно-политических отношений Великого Княжества Литовского и Польского Королевства. Раскрытию обстоятельств, указывающих на потребность дальнейшего изучения Кревского акта 1385 г. и посвящается наш доклад.
О существовании документа, составленного 14 августа 1385 г. в Креве, исследователи впервые узнали лишь в 1837 г., когда историк старопольской литературы Михаил Вишневский нашел и опубликовал текст Кревского акта (Pomniki historii i lit-eratury polskiej, 4 wyd. M. Wiszniewski, Krakow, 1837, 92-94). Таким образом, документ, на котором более ста лет основывается историографическая концепция, утверждающая, что в конце
XIV в. Великое Княжество Литовское вследствие заключения унии было инкорпорировано в состав Польского государства, 452 года пролежал в архиве капитула Кракова в полной безызвестности.
Уже первые исследователи документа обратили внимание на тот факт, что о встрече в Креве (на территории Великого Княжества) представителей трех заинтересованных в браке великого князя Литовского Ягайло Гедиминовича с наследницей Польского престола Ядвигой из династии Анжу сторон (Литвы, Польши и венгерской королевы) не вспоминают другие источники как конца XIV в., так и более поздние. Упоминаний о Кревском съезде и договоре 1385 г. не находим и в исторической традиции как литовской, так и польской. Историческая традиция связывает начало истории польско-литовских уний с браком Ягайлы и Ядвиги и Городельскими актами 1413 г. Указаний на Кревский документ исследователи не находят и в ’’Истории Польши” историка XV в. Яна Длугоша, писавшего свой труд на основе документов архива Краковского капитула.
Кревский акт не был использован и в острой политической борьбе правящих слоев Польши и Великого Княжества Литовского на протяжении нескольких столетий, вплоть до заключения Люблинской унии в 1569 г. Возникает безответный вопрос - почему польская сторона, с конца XIV в. стремившаяся к заключению унии, не воспользовалась в этой полемике Крев-ским актом и изложенным в нем обязательством Ягайлы соединить (лат. applicare) земли Великого Княжества Литовского с Короной Польской как важнейшим, практически неотразимым аргументом.
Первые и на протяжении долгих лет в силу ряда объективных причин единственные исследователи Кревского документа польские историки обратили внимание и на некоторые существенные отклонения от норм средневековой дипломатики, присущие данном}’ акту’. Однако никто из исследователей документа не усомнился в аутентичности Кревского акта 1385 г. Наоборот, все упорно старались каким-то образом объяснить возникающие сомнения.
Ситуация существенно изменилась, когда в 1976 г. литовский историк Юонас Дайнаускас, работающий в США, опубликовал статью (J.Dainauskas. Kriavo akto autentiskumas // Lituanistikos institute 1975 metu suvaziavimo darbai. Chicago, Illinois, 1976, 51-71), в которой утверждает и старается доказать, что Кревский акт 1385 г. - сравнительно поздний фальсификат, составленный польской стороной. Лишь спустя более, чем десять лет началась дискуссия по вопросу об аутентичности Крев-ского документа: в Польше были опубликованы первые статьи, посвященные данной проблеме [L. Korczak. О akeie krewskim raz jeszcze (na marginesie rozprawy Jonasa Dainauskasa) И Studia Histo-ryezne, 34/3, 1991; M. Koczerska Autentycznosc dokumentu unii krewskiej 1385 roku // Kwartalnik Historyczny, XCIX/1, 1992]. Авторы данных статей стоят на позиции аутентичности Кревского акта.
Дискуссия только началась, стороны пока что не предоставили достаточно веских новых аргументов и доказательств состоятельности своих утверждений. Вопрос, если его рассматривать с позиций дипломатики, остается открытым, требующим новых поисков и трудоемких исследований. Однако уже сегодня многие исследователи склонны отказаться от бытующих в историографии интерпретаций. Авторы новейших исторических трудов уже не называют прямолинейно Кревский акт 1385 г. документом, на основе которого в 1385 г. была провозглашена инкорпорация Великого Княжества Литовского в состав Польского Королевства, а документом вступительным, который не завершил, а лишь дал начало переговорам об условиях заключения династического брака Ягайлы с Ядвигой.
Ю.МЛесман
ФОРМИРОВАНИЕ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЫ НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ XIII в. (КУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ)
Культурная близость погребальных памятников XI -XIV вв. на территории Ижорского плато, северо-западного и северо-восточного Причудья неоднократно отмечалась исследователями, однако рассматривалась преимущественно в аспекте единства оставившего их населения, идентифицируемого с древней водью (В.В.Седов, Е.А.Рябинин, П.Лиги и др.). Не считая перспективной, в данном случае, дискуссию об этнической трактовке археологических памятников, отмечу лишь, что культурная атрибуция курганных и жальничных могильников северо-запада Новгородской земли и северо-востока Эстонии несомненно указывает на принадлежность к древнерусской культуре (и в инвентаре погребений, и в погребальном обряде, и в структуре сельского расселения, насколько оно поддается реконструкции) в ее характерном для сельских районов Северо-Запада региональном варианте. Локальные различия несомненно улавливаются, но они не идут в сравнение с отличиями от друтих соседних культур - корельской, эстской, могильников южного побережья Финского залива (Е.А.Рябинин, О.И.Конькова). В формировании древнерусских (по культурной принадлежности) памятников северо-западного Причудья решающую роль сыграло расселение конца XI - XII вв. из северо-восточного Причудья (П.Лиги 1986. С. 162-163; Ю.К Лесман 1988. С. 56-57).
Если перейти в административно-политическую плоскость, это с весьма большой долей вероятности говорит о включении территории северо-восточной Эстонии в зону контроля со
стороны Новгорода, причем не только в сфере периодического сбора дани, или захвата Юрьева, но и в сфере сельской колонизации. Существенно, что иные типы памятников (автохтонные по происхождению или аналогичные более западным) в северо-западном Причудье не известны. Таким образом, фактически, речь идет о том, что в XII в. северо-западная культурная и, возможно, государственная граница (при всей условности этого термина применительно к границе раннесредневекового государства с неохваченной четкой государственной организацией территорией) проходила к северо-западу от Чудского озера.
С начала XIII в. территорию Эстонии постепенно завоевывают крестоносцы (Орден и Дания). Однако северо-западное Причудье далеко не сразу становится зоной военных действий. Динамика происходящих на этом фоне изменений в материальной культуре может быть реконструирована по материалам могильников. На территории северо-западного Причудья, наряду с другими древнерусскими украшениями, есть и весьма диагно-стичные находки: в могильниках Иыуге и Кузмаа найдены ка-шинные бусы, попавшие в западные районы Новгородской земли из Орды не позже 1260-х гг. (скорее всего в 1257-59 гг. См.: Ю.М.Лесман 1994: 187-193), причем находка из Йыуге относится к числу' самых ранних. Из жальничных погребений могильника Иыуге происходят браслеты, восходящие к ордынским прототипам и изготовлявшиеся сельским ювелиром (ювелирами) с середины XIII в. (по-видимому, после 1257-59 гг.) до начала XIV в. Эти находки фиксируют динамизм связей и единство культурного пространства, в рамках которого и импорты, и инновации распространялись достаточно быстро. Первые расхождения между северо-западным Причудьем и более восточными районами в динамике развития украшений фиксируются в последние два десятилетия XIII в. Модные в сельских районах Новгородской земли пластинчатые браслеты с выпукло-вогнутыми валиками достигают пика сложности формы и декора в 1260-е - 1280-е гг. (условно синхронно 13 ярусу Неревского раскопа в Новгороде), после чего преобладает тенденция к ул-
рощению. Так в массовой культуре сельских районов Северо-Запада с запаздыванием на 30-45 лет отразилась катастрофа монгольского разгрома большинства основных ремесленных центров Руси (Ю.М.Лесман 1995. С. 42). Однако за Нарвой процесс усложнения браслетов продолжался и позже. Перелом, отразившийся в древнерусской культуре, местных ремесленников уже не затронул. Конечно, разрыв не был полным. В северо-западном Причудье в последние десятилетия XIII в. входят в моду такие же, как и на Руси, многобусинные серьги (впрочем, типологически близкие серьги были в это время популярны и более широко - ср. близкие находки в кладе начала XIV в. из Pritzwalk/Ostprigniz в Германии и др.). Находки же несколько позже (примерно со второго десятилетия XIV в.) распространившихся на Руси под монгольским влиянием серег в виде знака ? к востоку' от Нарвы и Чудского озера единичны. Облик культуры здесь все сильнее расходится с древнерусской. Начало этого расхождения можно условно (по синхронизации вещевых находок из могильников с дендродатами Неревского раскопа и принимая предложенную дату' попадания в Новгородскую землю первых ордынских импортов) датировать временем между' 1257-59 и 1281-99 гг. С этого времени культурная граница Руси сдвигается на восток к линии Нарва-Чудское озеро. Исторически это соответствует Новгородско-Орденскому и Новгород-ско-Ревельскому мирным договорам 1269 г., последовавшим за Раковорской битвой 1268 г. и неудачной осадой Пскова орденскими войсками 1269 г. Можно предполагать, что эти договоры определили государственную границу' Новгорода с Орденом и датчанами-ревельцами, ту границу', которая почти без территориальных изменений функционирует ныне в качестве государственной границы Российской Федерации с Республикой Эстония.
В.И.Матузова
ДРЕВНИЕ ПРУССЫ ГЛАЗАМИ ХРОНИСТА НЕМЕЦКОГО ОРДЕНА
(ОБ ОДНОМ ФРАГМЕНТЕ “ХРОНИКИ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ”
ПЕТРА ИЗ ДУСБУРГА)*
Наиболее часто цитируемым фрагментом “Хроники” Петра из Дусбурга является глава “Об идопоклонстве и обрядах и нравах пруссов” (ч. III, гл.5). Обычно содержащиеся в ней сведения используются как достоверные этнографические данные, нередко служащие подтверждением правомерности выводов археологических изысканий. Авторы этих работ, не без основания доверяя Петру из Дусбурга как очевидцу событий в Пруссии, в то же время зачастую не учитывают места и роли данного фрагмента в контексте “Хроники”.
Конечно, ни у кого не вызывает сомнений тенденциозность памятника, которая не только не скрывается, но, напротив, пронизывает собою каждую страницу7 книги. Описывая крестовый поход Немецкого ордена в Пруссию, Петр из Дусбурга нарочито создает контрастное изображение сил, участвующих в этой войне: христиан и язычников. Первые выступают воплощением добра, вторые - зла. И если 8 и 9 главы второй части “Хроники” - это развернутая апология Немецкого ордена и его нашествия на Пруссию, то 5 глава третьей части оказывается дополнением к ним, а в целом они образуют идеологическую программу Ордена.
Первый хронист Немецкого ордена выступает выразителем его идеологии и идеалов. Он ясно осознает свое предназна
* Работа выполнена в рамках проекта “Древнейшие источники по истории Восточной Европы” (грант РГНФ № 96-01-00321).
чение и задачу и строго подходит к отбору фактов в освещении военных событий в Пруссии. Поэтому и описание нравов и обычаев пруссов в “Хронике” невозможно приравнивать к описанию путешественником поразившей его экзотики. Это описание есть видение крестоносцем чуждого ему жизненного пространства и уклада, которые он оценивает, исходя из близкой ему системы ценностей феодального мира, носителем которой он является: ценностей религиозных, этических и даже куртуазных. Именно эти уровни оценок вырисовываются в данном фрагменте.
На первый план выступает характеристика пруссов как идопоклонников, язычников. Уже одного этого достаточно для оправдания начатой против них войны. Но хронист обращает внимание и на иные, казалось бы, вполне бытовые детали жизни пруссов: что они едят и пьют, во что одеваются, как ведут себя в застолье, какова их семейная жизнь и положение женщины, как они поступают в трудных ситуациях и т.д. Все эти стороны жизни пруссов представляют интерес для хрониста не сами по себе, но потому, что каждую из них он может оценить по знакомым ему7 нравственным установкам, диктуемым либо христианскими заповедями, либо орденским уставом, либо нормами кур-туазии, пусть даже эти оценки не высказываются открыто, а угадываются в подтексте, который, надо полагать, был вполне ясен рыцарям Немецкого ордена. Особое, и неожиданное, место на этом фоне занимает информация о верховном жреце пруссов Криве, принимающая форму нравоучения рыцарям Немецкого ордена.
Создаваемый Петром из Дусбурга “образ врага” дает веское основание и оправдание начатой в Пруссии войны. Разбросанные по всему тексту "Хроники" этнографические характеристики пруссов возвращают читателя к образу, представленному в 5 главе, вновь и вновь напоминая о правомерности любых военных действий против пруссов. Идеологические (“теоретические”) установки Ордена закрепляли его практику7 не только в период создания “Хроники”, но и на протяжении всего XIV столетия, вплоть до Грюнвальда.
Е. А. Мельникова
ЗАГЛАВИЕ ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ И ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ЛЕТОПИСЦА*
В отличие от Начального свода 1090-х гг., который, согласно реконструкции А.А.Шахматова, начинался непосредственно рассказом о Кие, Щеке и Хориве (ср., однако, В.Я.Пет-рухин, 1995. С. 69 и сл., В.Я.Петрухин 1998; А.Гиппиус 1997. С. 52 и сл.), составитель Повести временных лет (далее - ПВЛ) радикально изменил начальную часть своего сочинения. Истории собственно Русской земли, излагаемой на основе Начального свода и начинавшейся, по его представлениями, с выхода Руси на международную арену нападением на Константинополь, которое он - ошибочно - датирует 6360 (852) г., он предпосылает обширное введение, состоящее из ряда повествований. Они восходят к византийской хронографии и агиографии, к памятникам западнославянской литературы, к учетным преданиям и другим источникам. В своей совокупности эти повествования освещают различные аспекты предыстории восточного славянства и Русской земли.
Разнохарактерные повествования, включенные в вводную часть, посвящены нескольким сюжетам. Первый из них -место восточных славян в мире в соотнесении с друтими народами, населяющими ойкумену. Он раскрывается составителем ПВЛ в этногеографическом вступлении о разделении земли между сыновьями Ноя. Второй - их исконная включенность во всемирно-исторический контекст - обосновывается рассказом о
* Работа выполнена в рамках проекта Института Открытое общество «Устная традиция в раннем историописании» (грант RSS № 128/1997).
Вавилонской башне и разделении языков. Третий сюжет, особенно важный для летописца, связан с общностью славянских народов, одним из которых являются восточные славяне. Ему посвящено несколько повествований различного содержания: об общей славянской прародине на Дунае, о расселении и размещении восточнославянских племен, характеристика их “обычаев”, наконец географическое описание восточнославянских земель (в форме описания “пути из грек в варяги”). Наконец, причастность восточных славян к христианской семье народов, восходящая к апостолической проповеди, обосновывается апокрифическим рассказом о посещении апостолом Андреем Киевских гор и Новгорода. Наконец, в состав вводной части включено и имевшееся в Начальном своде предание о первых Полянских князьях - Кие, Щеке и Хориве. Таким образом, вводная часть освещает три основные проблемы. Это происхождение восточных славян, происхождение первых восточнославянских князей и происхождение христианской веры у восточных славян.
Кроме общего введения, составитель ПВЛ снабдил свой труд “заглавием”, которое имеет традиционную форму вопросов: “Се повести времяньных л^ть, откуду есть пошла руская земля, кто въ Киев4 нача первое княжити, и откуду руская земля стала есть”. В этих вопросах он сформулировал основные задачи своего труда.
Заглавные вопросы летописца привлекали мало внимание историков, поскольку представлялось достаточно очевидным, что в них “речь идет о начале Русского государства или о начале русского народа, как государственного целого. Это понимание заглавия “Повести временных лет” поддерживается и дельнейшими словами, в которых ставится вопрос о начале центральной киевской общерусской династии этого Русского государства: “кто в Киеве нача первее княжить” (Лихачев Д.С. Комментарий // ПВЛ. 4.2. С.204). Третий вопрос рассматривается как повторение (уточнение) первого. Таким образом, вопросы, поставленные летописцем как бы самоочевидны и не требуют
специальных разъяснений. Думается, однако, что написанные одновременно с введением и, видимо, соотнесенные с ним, эти вопросы имеют принципиально важное значение для установления его содержания.
Составление в начале XII в. Повести временных лет -первой национальной истории восточных славян - знаменовало переломный момент в развитии национального самосознания. Его становление требовало в первую очередь самоопределения народа как этнополитического и этнокультурного целого в единстве собственной и в противопоставлении ее другим общностям. Важнейшими критериями самоидентификации в средневековье были единство генетическое (происхождения), единство государственное, единство конфессиональное и единство культурное (в первую очередь, языка).
Именно первые три аспекта самоидентификации, осмысляемые в их исторической перспективе, и составляют основные темы введения. Они же, как представляется, сформулированы и в заглавии. Вопросом “откуду есть пошла руская земля” летописец формулирует задачу обоснования единства происхождения восточного славянства, т.е. этногенетический аспект самоидентификации. Ответом на него являются рассказы о месте славян среди потомков Иафета, о “дунайской прародине”, о расселении восточных славян. Показательно при этом восприятие летописцем восточных славян как части славянского этноса в целом (что неоднократно подчеркивается авторскими замечаниями), стремление не выделить их как самостоятельную общность, но, напротив, подчеркнуть их включенность в более широкий этнокультурный контекст.
Второй вопрос, “кто в Киеве нача первее княжити”, давно и справедливо интерпретируется как обозначение интереса летописца к происхождению “государственного” начала у восточных славян. Это одновременно и второй важнейший аспект самоидентификации - определение государственно-политического единства народа. Он осмысляется летописцем как происхождение государства, которое в средние века понимается как
происхождение династии правителей. Ответом на него служит изложение предания о Кие, Щеке и Хориве, а в "исторической” (датированной) части - сказание о призвании варяжских князей. Именно в этой сфере лежит разграничение восточнославянской и славянской в целом общностей, поскольку они принадлежат к различным политическим образованиям.
Наконец, третий вопрос, “откуду руская земля стала есть”, предполагает, как представляется, отнюдь не повторение первого вопроса, а дальнейшее развитие мысли летописца. Если первый вопрос "откуду есть... пошла” предполагает происхождение Русской земли в чисто генетическом аспекте, то формулировка третьего, "откуду... стала есть”, указывает на состояние в настоящем, отличное от состояния в прошлом, т.е. на какую-то характеристику7 Русской земли, претерпевшую изменения в историческом прошлом. Очевидно, ответом на него является рассказы, объединенные третьей основной темой введения: распространением христианства у славян вообще и у восточных славян в частности. Это рассказ о хождении апостола Андрея и его предсказании, а также - в последующей "исторической” части -повествования о приходе христианства на Русь. Тем самым за третьим вопросом, вероятно, стоит еще один важнейший аспект этнокультурной самоидентификации - конфессиональный.
Таким образом, представляется, что вопросы, поставленные составителем ПВЛ в заглавии сочинения, формулируют кардинальные аспекты этнокультурной самоидентификации восточных славян в момент становления национального самосознания: этногенетический, государственно-политический и конфессиональный. Эти вопросы теснейшим образом связаны с введением и ранней "исторической” (датированной) частью ПВЛ, где в последовательном ряде повествований на них даются ответы в форме этиологических сказаний - сказаний о происхождения: народа, государства/династии и конфессии.
А.А.Молчанов
УСАДЬБОВЛАДЕЛЬЦЫ НОВГОРОДСКОГО ЛЮДИНА КОНЦА: ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ СВЯЗИ И
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XI -
ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIH в.)
Работы Новгородской археологической экспедиции на территории древнего Людина конца (Троицкий раскоп) выявили комплекс средневековых усадеб. Найденные здесь берестяные грамоты позволили познакомиться со многими усадьбовладель-цами данного городского района последней трети XI - начала XIII в. Сопоставление имен, встречающихся в посланиях на бересте, с упоминаемыми в иных письменных источниках дало возможность исследователям реконструировать частично стем-мы ряда семей, из поколения в поколение владевших дворами в Людине конце и игравших заметную роль в истории Новгородской феодальной республики. Дополнительный текстологический анализ некоторых грамот, а также дальнейшее сравнение извлекаемых из них просопографических данных с ономастическим материалом из летописей и граффити Софийского собора в Новгороде способны, на наш взгляд, расширить сложившиеся уже представления о родственных отношениях между известными историческими персонажами, устойчивости их территориально-клановых связей в указанный период.
Грамоты №№ 586, 633, 635, 644, 736, 742 и 745 составляют, по наблюдениям опубликовавших их В.Л.Янина и А.А.Зализняка, единый комплекс. Прочтение и интерпретация этих берестяных писем привели названных исследователей к предпо
ложению, что две группы лиц из числа упомянутых в текстах связаны друг с другом родством. В первую группу входят Павел и Иван. Они отождествляются с известными историческими персонажами: Павлом, бывшим посадником в Ладоге и заложившим там в 1116 г. каменную крепость, и его сыном Иванкой Павловичем, получившим в 1134 г. посадничество в Новгороде и павшим 26 января следующего года в битве с суздальцами при Ждане горе. Вторую группу составляют родные братья Завид и Нежата, сестра их Нежка (степень родства этих трех лиц прямо указывается в грамоте № 644), а также некий Братонежко.
Однако последнее имя исключается из ряда реально фигурирующих антропонимов, если принять новое прочтение начала грамоты № 745: "От Павла из Ростова к брату' Нежку..." (вместо "...к Братонежку..."). Зато проясняются родственные связи внутри одной большой боярской семьи, глава которой Иван жил во второй половине XI в., а умер не позднее начала XII в. (о части его наследства упоминается в грамоте № 586). Реконструируемая при этом стемма выглядит следующим образом: Иван Павел	Нежата Завид	Нежка
посадник в	(Нежко)	(сестра)
Ладоге	Иванич
Иванко (Иван) Павлович посадник в Новгороде 1134-1135, убит 1135 Судило Иванович посадник в Новгороде 1141-1144 и 1147-1156, умер 1156
В качестве ближайшего сподвижника Судилы Иванко-вича с конца 1130-х годов выступает Нежата Твердятич, тоже людинский боярин (ср. имя его отца в грамоте № 672), позднее посадничавший в Новгороде (1144-1146 и 1160-1161 гг.) и Ладоге (1164 г.). Судя по имени, он мог приходиться Судиле родственником, например, двоюродным или троюродным братом. К тому же роду мог принадлежать также Владислав Завидич, упоминаемый как один из самых видных бояр Людина конца в 1208 и 1216 гг. И он связан с Ладогой, где посадничал в 1228 г.
Самой же влиятельной боярской семьей Людина конца на рубеже XII-XIII вв. являлась та, которую возглавляли посадники новгородские Мирошка Нездинич (на степени с 1189 г., умер в 1203 г.) и его сын Дмитр Мирошкинич (посадничал с 1203 г., погиб в 1207 г.). В феврале 1208 г. произошло изгнание клана Мирошкиничей из Новгорода. В летописном рассказе об этом событии дети Владислава Завидича при перечислении изгнанников упоминаются сразу после детей Дмитра Мирошкини-ча и непосредственно перед детьми его брата Бориса Мирошки-нича, т.е. в контексте, подразумевающем не только соседские и политические связи, но и тесное родство.
Как уже отмечалось В.Л.Яниным, изгнание возглавлявшегося Мирошкиничами клана усадьбовладельцев Людина конца в 1208 г. не стало окончательным. Его члены - родственники и ближайшие соседи сыновей Мирошки Нездинича - продолжали участвовать в политической борьбе и в середине 10-х годов XIII в.: в 1215 г. погибли от руж врагов Овстрат Домажирович и его сын Лутота, в 1216 г. бежали из Новгорода от гнева сторонников противной партии Владислав Завидич и трое других бояр-людинцев вместе с женами и детьми. Потомки по крайней мере некоторых из них жйли в Новгороде и значительно позднее. Так, среди павших в Невской битве 1240 г. новгородцев оказался Костянтин Луготинич. Его редкое отчество позволяет видеть в нем внука уже упомянутого выше Овстрата До-мажировича, который в 1207 - 1208 гг. был одним из ближай
ших к Мирошкиничам людей, а в 1215 г. пал жертвой своих политических противников.
А.В. Назаренко
О ЯЗЫКЕ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКИХ ВАРЯГОВ IX-X вв.
(*ROD(S)- (?) - РУСЬ - RQS-RUZZI)
1.	Не подлежит сомнению, что та часть социальной верхушки древнерусского общества IX - X вв., которую составляли выходцы из Скандинавии, в течение известного времени сохраняла свой язык и свою этническую идентичность среди преимущественно восточнославянского окружения. Здесь достаточно напомнить о параллельных славянских и "русских" названиях Днепровских порогов, засвидетельствованных в трактате Константина Багрянородного "Об управлении империей". Но как долго длился период славянизации? В каких формах она проходила и как отражалась на этническом и государственном самосознании восточноевропейских варягов? Все это вопросы, столь же важные для понимания существа социально-политических и этнокультурных процессов, происходивших в IX - X вв. в Восточной Европе, сколь и сложные для ответа. Говоря на эту' тему, в науке обычно ограничиваются указанием на время окончательной славянизации княжеского ономастикона в середине X в. (имена Олега и Игоря еще скандинавские, имя Святослава уже славянское). Между тем, именно к середине X в. относятся и упомянутые данные Константина Багрянородного, хотя, конечно, они могут отражать и существенно более древнюю этноязыковую ситуацию.
2.	В связи с этой общей проблемой было бы небесполезно поставить и частный вопрос о том, на каком языке изъяснялись в IX - X вв. этнические скандинавы - представители Древнерусского государства. В качестве пробного камня для этой цели как нельзя лучше подошло бы этническое самоназвание восточноевропейских варягов - иными словами, ранние формы имени ‘Тусь”. По вполне понятным причинам самоназвание должно было бы отличаться максимальной устойчивостью -причем именно в случаях контактов с представителями иных народов и государств, особенно же в “протокольных” ситуациях вроде дипломатических переговоров, как, например, при заключении русско-византийских договоров первой половины X в. При том, что большинство суждений о Руси IX -X вв. обречены оставаться гипотетическими, ответ на поставленный вопрос, как ни странно, возможен вполне определенный. Для этого достаточно повнимательнее присмотреться к древнейшим упоминаниям этнонима русъ в разноязычных традициях. Несмотря на то, что проблематика так или иначе связанная с дискуссией “норманистов” и “антинорманистов”, казалось бы, уже многократно исхожена вдоль и поперек, сформулированная нами тема затронута в ней лишь частично и совсем недавно. Причина тому очевидна: в распоряжении исследователей до самого последнего времени находились, по сути дела, только византийские данные, тогда как древнейшие немецкие упоминания имени “Русь” еще не были введены в наужу7. В византийских же свидетельствах IX - X вв. безусловно доминирует форма ’Pcog. Наличие -о- в этой форме дало повод трактовать Pcog ранних византийских упоминаний как отражение гипотетического древнескандинавского оригинала этнонима *ro5(s)-(от корня со значением “грести, ходить на гребных судах”), тогда как в фиксируемых несколько позднее (по крайней мере с середины X в.) греческих формах с -u- (Povcoi, Pougioi и т.п.) в таком случае естественно видеть рефлекс славяноязычного варианта - др.-русск. русъ (Е. А.Мельникова; М.В.Бибиков).
Такая точка зрения вполне имела бы право на существование, если ограничить анализ только греческими формами. Хотя и тогда она была бы лишь одной из двух возможных. Дело в том, что при относительно открытой артикуляции ср.-греч. -и-(оо) и сильно лабиализованном произношении ср.-греч. -б- (со) именно последний служил для передачи слав, -и- в заимствованиях из славянских языков. На это обстоятельство со всей определенностью указывал еще в 1941 г. М.Фасмер. Преодолеть эту принципиальную двойственность можно только путем привлечения сведений какой-либо дополнительной языковой традиции, сравнимой по древности с византийской. Таких традиций две: арабская и немецкая. Однако арабская форма ar-Rus в данном случае непоказательна, поскольку в арабском языке, как известно, гласный -о- вообще отсутствует. Зато древневерхненемецкие варианты имени “Русь”, по нашему мнению, дают все основания для однозначного ответа на поставленный выше вопрос.
3.	В распоряжении науки сейчас имеются по меньшей мере четыре относящихся к делу лингвистических факта, на которые нам уже приходилось обращать внимание: а) общеизвестное упоминание о народе Rhos в Вертинских анналах под 839 г.; б) Ruzara (имен. пад. множ ч. от незасвидетельствованного Ru-zari “русин”) - форма, фиксируемая сохранившимся в оригинале (!) документом 863 г. - грамотой короля Людовика Немецкого Альтайхскому монастырю в Баварии; в) Ruzzi в так называемом Баварском географе. До недавнего времени единственный список этого памятника по недоразумению датировался XI - XII вв. Как кодикологический анализ сборника, в котором дошла рукопись, так и палеографическая оценка последней убеждают, что список относится ко второй половине IX в.; г) господствующая в средневерхненемецких диалектах форма Riuze > Reuze “русин” с умлаутом долгого -0- заставляет относить заимствование формы с -П- в древневерхненемецкий ко времени не позднее рубежа IX - X вв. (иначе в ней успел бы развиться умлаут).
Из четырех приведенных случаев, относящихся к IX в., только в одном корне стоит -о-. Но именно Rhos Вертинских ан
налов можно не придавать особого значения, потому что перед нами, вполне вероятно, просто латинская транскрипция греч. ’Рох; из сопроводительного письма византийского императора Феофила, о котором (письме) прямо сообщает анналист. Поскольку, далее, в древневерхненемецком был в наличии закрытый долгий -о-, то из сказанного возможны только два вывода: либо традиционная этимология имени “Русь” от др.-сканд. *rod(s)- неверна, либо не позднее середины IX в. в древнебаварский была заимствована славяноязычная форма русъ. Так как предложить какую-либо иную убедительную скандинавскую этимологию трудно (иначе она давно была бы предложена), остается думать, что те носители самоназвания “Русь”, с которыми с IX в. имели дело в Баварской восточной марке, говорили по-славянски.
Это заключение подтверждается еще одним фактом начала X в. В Раффельштеттенском таможенном уставе (Восточная Бавария) встречаем название местной денежно-весовой единицы - scoti, заимствованное из лексикона древнерусских купцов. Однако др.-русск. скотпъ в значении “монета -> деньги” является, в свою очередь, заимствованием из языка восточноевропейских варягов: ср. древнескандинавское название серебряной монеты - *skattR (с характерным для славянских языков переходом а > б). Ввиду7 этого выглядит многозначительным, что в древнебаварский не позднее рубежа IX - X вв. слово попадает не в скандинавской, а именно уже в славянской огласовке.
4.	Было бы странным предполагать, что восточноевропейские варяги на Западе, как и в Багдаде (Ибн Хордадбех), почему-то предпочитали говорить по-славянски, тогда как, общаясь с греками, они оставались при своем наречии. Вероятно, и в том, и в друтом случае язык их был все-таки одним и тем же. Исходя из предположения о скандинавоязычной исходной форме, западноевропейские данные объяснить нельзя, тогда как греческие, исходя из славяноязычной формы, можно. Следовательно, надо признать, что оригиналом заимствования как в древневерхненемецкий, так и в греческий послужила форма с -и-, т.е.
славянская. Иными словами, языком международного, а, стало быть, очевидно, и межплеменного (внутри страны) общения для скандинавской социальной верхушки уже в IX в. был восточнославянский. Нам представляется, что это наблюдение немаловажно для понимания характера этносоциальных процессов, сопровождавших образование Древнерусского государства.
5.	Закончим двумя замечаниями. Во-первых, считаем нелишним подчеркнуть, что такой вывод сам по себе вовсе не подрывает гипотезы о скандинавском происхождении имени “Русь” (у нее и без того хватает трудностей, обсуждать которые здесь не место): древнескандинавский или древнефинский долгий -о- в заимствованиях закономерно давал славянский -и-; древнефинскому7 этнониму *Somi (соврем. Suomi) в древнерусском языке соответствует летописное сумъ. Во-вторых, для лингвистов (которым всегда бывает важна, но далеко не всегда ясна хронология тех или иных историко-фонетических процессов) существенно знать, что образование в восточнославянских диалектах вторичного -й- (так называемого -й2-) из дифтонгов -ап-, -ои- (исконный праславянский -и- во всех славянских языках превратился в звук типа русского "ы") никак нельзя датировать позднее середины IX в.
ЕЛ. Назарова
ЭСТЫ И "ЧУДЬ" В РУССКИХ ЛЕТОПИСЯХ*
Коренное население нынешней Эстонии обозначается в русских летописях этнонимом ”чудь”. Помимо эстов данный топоним употребляется при описании событий древнерусской
* Работа выполнена в рамках проекта “Свод древнейших источников по истории Восточной Европы” (грант РГНФ № 96-01-00321).
истории и применительно к другим народам прибалтийско-финской языковой группы. Вместе с тем, некоторые исследователи XIX - XX вв. (С.М.Соловьев, М.Таубе, Я.Зутис, В.Т.Па-шуто, А.Вассар) отождествляли летописную “чудь” (кроме заво-лочской чуди) только с эстами. Это явилось основанием для заключения о складывании политического союза новгородских словен и эстов уже ко времени образования Древнерусского государства и о вхождении представителей эстонской социальной верхушки в состав древнерусской знати. Кроме того отдельные факты политической истории Эстонии в начале II тыс. н.э. рассматривались в связи с событиями, происходившими на Руси. Например, восстание 1060 г. в эстонской земле Сакала ("сосолы" в русской летописи) против уплаты дани русскому князю ставилось в один ряд с народными восстаниями на Руси 60-70-х гг. XI в. и т.п.
Однако конкретное изучение письменных и археологических источников позволяет усомниться в обоснованности такого заключения. В Предисловии к Повести временных лет при перечислении народов “Афетовъ части” “чудь” упоминается дважды, первый раз как ближайший сосед руси, второй - среди народов, которые пресъдять к морю Варяжьскому”. Логично предположить, что эсты подразумеваются только во втором случае. В первом же случае имелся в виду7 какой-то финноязычный народ, территориально располагавшийся ближе к Новгороду и более тесно связанный с ним исторически. Та же чудь участвовала, согласно легенде, в призвании варягов, а также в походах первых русских князей.
Вполне возможным представляется предположение (А.В.Куза, А.Н.Кирпичников и др.), по которому эту чудь следует отождествлять с финноязычным населением Приладожья. Но не исключено, что чудь в названных рассказах летописи - не одна конкретная группа, а разные финноязычные племена: помимо жителей Приладожья - ещё народ ’’весь”, живший вокруг Белого озера, и население восточного побережья Чудского и Псковского озер и окрестностей Пскова. Белоозеро - один из
трех центров, где, по словам летописи, начали править варяги, но среди народов, приглашавших их на Русь, фигурирует не весь, а чудь. Памятники же прибалтийских финнов вокруг Пскова, сохранявшиеся там ещё в XI - XII вв., относились к культуре, распространенной в Юго-Восточной Эстонии. Но, в отличие от жителей Эстонии, здешнее население уже с конца I тыс. н.э. находилось под влиянием кривичей и новгородских словен.
Эти три группы прибалтийских финнов, постепенно ассимилируясь и внося элементы своей культуры, приняли участие в образовании русской народности. Логично также предположить, что представители их социальной верхушки вошли в состав древнерусского господствующего класса.
Первый летописный рассказ, достоверно относящийся к эстам, -- то есть, к "чудским" племенам в примерных границах нынешней Эстонии, имеющим объединяющие их черты археологических культур, - датируется 1030 г. В XI - ХШ вв. упоминания о чуди в летописи действительно чаще всего связаны с эстами, что обусловлено сложным характером новгородско-эстонских отношений: стремлением эстов противостоять установлению даннической зависимости от Руси. По мере продвижения новгородских войск вглубь эстонских территорий и обложения их русской данью, летописец приводит более точные определения для эстов - "чуди" разных земель, а также называет некоторые их укрепленные пункты. Только эти дополнительные указания позволяют говорить, что летописи сообщают именно об эстонской чуди.
Помимо эстов, этноним "чудь" в летописных рассказах XI - XIII вв. употребляется по отношению к финноязычному7 населению по р. Плюссе, а также к води, племенное название которой встречается в летописи члишь с середины XII в. Еще позже - с конца XIII в., появляется название ’’Ижорская земля” (впервые в "Житие Александра Невского"). Причем, этнонимом "чудь" этот народ обозначается в русских источниках как в
предшествующее (середина XIII в.), так и в последующее (XV в.) время.
В некоторых летописных статьях этноним "чудь" применяется параллельно как в отношении эстов, так и их восточных соседей. При этом определить, о ком конкретно идет речь, можно лишь из анализа текста летописи.
Таким образом, нет оснований удревнять установление политических отношений между Новгородом и эстами и считать их причастными к событиям древнерусской истории IX - X вв.
С.Л.Никольский
«МУЖИ ЦЕСАРСТВА НАШЕГО»
В СВЕТЕ СТАТЬИ 12 РУССКО-ВИЗАНТИЙСКОГО ДОГОВОРА 944 ГОДА
В русско-византийских соглашениях X в. присутствуют ссылки на «закон русский», под которым в историографии подразумевается правовая система Древнерусского государства. В соответствии с его нормами в ряде статей договоров [статья 5 (911 г.); статьи 6, 9, 14 (944 г.)] определялся порядок наказания преступников. При этом большая часть статей уголовного характера оговаривает случаи преступлений как с русской, так и с византийской стороны («Хрестьянин» или «Грьчин» противопоставляется «Русину»), Таким образом, греки, вступавшие в конфликт с русскими «гостями», попадали в сферу действия «закона руского».
В договоре 944 г. появляется норма (статья 12), которую многие исследователи (А.В.Лонгинов, В.И.Сергеевич, А.А.Зи-мин и др.) считают основополагающей при характеристике уголовного права соглашения: «Ци аще ключится проказа некака от
Грек, сущих под властью цесарьства нашего, да не имать власти казнити я, но повеленьем цесарьства нашего да приимет, якоже будеть створил».
Несмотря на то, что большинство уголовных статей соглашения 944 г., по-прежнему, предусматривают порядок наказания преступников с обоих сторон, в то время как в ст. 14 присутствует ссылка лишь на «закон Руский», норму статьи 12 принято рассматривать как указание на полное подчинение византийских под данных суду императора, что теоретически исключало греков из числа субъектов права «закона руского».
Подобная расширительная интерпретация противоречит расположению вышеуказанной нормы в тексте договора (не в начале комплекса уголовных норм, как ст. 3 (911 г.), фиксирующая общий порядок судопроизводства, а среди разнохарактерных положений). Поэтому7 предпринимались попытки иначе трактовать смысл данной статьи (С.В.Юшков, А.Н.Сахаров и др.). И.Д.Беляев выдвигал предположение, что под словами «проказа некака» имеются в виду не все уголовные преступления, а какой-то более узкий круг конфликтов. Однако термином «проказа» в договоре 911 г. (ст. 3) обозначен весь комплекс возможных правонарушений: «А о главах, иже ся ключить проказа, урядим[ся] сице...».
Ключевой для понимания смысла статьи 12 (944 г.), по-видимому, является фраза «от грек, сущих под властью цесарьства нашего» - определение, не употреблявшееся для обозначения византийских подданных в договоре 911 г. Формула «це-сарство наше» относится к личности императора, как видно из нескольких других статей того же договора (ст.2, 3, 5, 15, 16). Тот же термин встречается в норме, регламентирующей пребывание русов в Византии: «да витають у святого Мамы, да поспеть цесарьство наше, да испишють имена их...».
Перепись прибывавших в Константинополь «гостей» и закупаемого ими товара велась императорским чиновником, что отражено в «Книге Эпарха» (XX, 1). Договор 944 г. отличается от предыдущего обилием норм, регламентирующих торговую деятельность русов на территории Византии, где, по-видимому,
им постоянно приходилось контактировать с чиновниками императора. Именно эти должностные лица, в отличие от прежнего соглашения, не раз упоминаются в договоре 944 г. Русские «гости» входили в Константинополь «со цесаревым мужемь» и в городе находились под его наблюдением: «...и мужь цесарства нашего да хранить я»; «...да аще кто от Руси или от Грек створись] криво, да оправляеть то [и]».
Одновременно в договоре 944 года обращает на себя внимание отдельная норма, устанавливающая порядок возвращения беглого греческого «челядина»: «Аще ли кто от людии цесарства нашего, [и]ли от града нашего, или от инех град уско-чить челядин нашь к вам...» (ст.4).
Рабы людей «цесарства нашего» упоминаются наряду с рабами жителей Константинополя («града нашего») и иных византийских городов. И хотя норма устанавливает единый порядок их возвращения, однако из общей массы подданных византийского императора выделяются «люди цесарства нашего» (ср.«мужь цесарства нашего») - возможно, те самые чиновники.
Термин «люди цесарьства нашего» присутствует и в статье 5 договора 944 г., по сложившемуся мнению, разбирающей порядок наказания за грабеж: «Аще ли кто покусится от Руси взяти что от людии цесарьства нашего...». При этом в отличие от основной массы уголовных статей соглашений 911 и 944 гг. здесь сперва оговаривается случай правонарушения со стороны русских «гостей», а об ответственности грека упоминается лишь в конце. Ст. 6 (944 г.), обычно рассматриваемая в комплексе с предыдущей, устанавливает порядок наказания за совершение кражи (в ней противопоставление «Грьчин» - «Русин» традиционно помещено в самом начале; здесь же присутствует и ссылка на «закон руский»).
Смысл статьи 5 (944 г.) интерпретируется в основном по аналогии с нормами договора 911 года, где статьи о краже и грабеже расположены рядом (ст. 6, 7). Однако то, что в статье 7 договора 911 г. речь идет о насильственном присвоение чужой вещи (грабеже), выводится из не вполне ясной формулы «муче-
ньа образом искус творити и насилие яве возметь что либо дружне». Такой смысл статье придает не фраза «искус творити», а вся формулировка в целом, и «покусится» из соглашения 944 г. само по себе не означает насилие (сравним, например, с термином «искушеньа» в статье 12 договора 911 г.: «...Аще ли кто искушеньа сего не даст створити местник, да погубит правду свою»). Требует критического подхода и трактовка выражения «покусится взяти» [ст.5 (944 г.)] как насильственного присвоения чужого имущества. Еще В.И.Сергеевич не усматривал в этой норме понятия грабежа. Впоследствии Д.С.Лихачев высказывал недоумение по поводу данной точки зрения, указывая, что если данная статья говорит о простой краже, непонятно в чем ее отличие от следующей статьи. Однако отличие данных норм может заключаться как раз в том, что в первом случае отдельно рассматривался порядок наказания за кражу (или покушения на кражу) у императорских чиновников (то есть не просто «Грек» или «христиан», а «грек, сущих под властью цесарьства нашего»).
Таким образом, можно предположить, что статья 12 договора 944 г. являлась принципиальным новшеством, поскольку^ освобождала от русских правовых санкций определенную социальную группу - а именно императорское чиновничество. Такая необходимость, в свою очередь, возникала из-за введения норм, регулировавших торговую деятельность русов на территории Византии в соответствии с положениями «Книги Эпарха». Очевидно, что контроль за коммерческой деятельностью русов требовал активного привлечения чиновников, которые пользовались особым покровительством византийского императора, и их конфликты с «гостями» подлежали исключительно императорскому суду.
В.Б.Перхавко
ЗАРОЖДЕНИЕ КУПЕЧЕСТВА НА РУСИ*
Несмотря на обилие литературы по истории Древней Руси, вопрос о происхождении и социально-психологическом облике первых русских купцов относится к числу наименее изученных. Внимание ученых уделялось прежде всего характеристике торговой деятельности средневекового русского купечества, а не его формированию. Процесс же выделения купцов в период возникновения и становления древнерусского государства до сих пор недостаточно исследован и археологами, и историками. В частности, не совсем ясны его хронологические рамки, движущие силы и особенности, источники пополнения и этническая принадлежность купечества Руси в IX - XI вв.
Наиболее ценные данные о выделявшихся из дружинной среды воинах-купцах можно получить с помощью анализа инвентаря погребений X - XI вв., раскопанных на территории Древней Руси и содержащих миниатюрные складные весы для взвешивания монетного серебра или гирьки (а иногда и то, и другое). К настоящему времени мною выявлены и обощены данные о 206 погребениях с торговым инвентарем из 48 памятников. Территориально они располагаются следующим образом. Северо-Западная Русь - 20 погребений из 15 пунктов; Северо-Восточная Русь - 99 из 19; Западная Русь - 75 из 10; Южная Русь - 15 из 4. Произведенные подсчеты дают весьма интересную и показательную картину. Свыше 57% (119) всех погребений с находками весов и гирек и свыше 70% (34) погребальных памятников концентрируются в северных районах Древней Руси, причем преимущественно в дружинных могильниках
* Работа выполнена в рамках проекта “Книга исторических открытий” (грант РГНФ № 98-01-00).
(Тимерево - 33 погребения, Михайловское - 13, Веськово - 10, Городище - 7, Петровское - 5 и др.). 64 из 75 таких же по составу инвентаря погребений в западных районах Древней Руси происходят из Гнездово, в Южной Руси они встречаются гораздо реже: Шестовица - 10 погребальных комплексов, Киев - 3, Чернигов - 2, Пересопница - 1. 154 погребения (около 75%) совершены по обряду кремации, 54. (25%) - по обряду ингумации. Весы и гирьки открыты в 168 (свыше 81 %) мужских захоронениях, в 20 (около 10%) женских (в том числе в 24 парных), а также в 5 (около 2%) детских погребениях (часть комплексов точно идентифицировать по половому и возрастному принципу' невозможно).
Причем 34% (71) погребений с торговым инвентарем сопровождались предметами вооружения, включая 17 (8%) богатых мужских захоронений с мечом; 14 % (29) - привозными серебряными монетами, 7% (15) - привесными замками, 26% (54) - различными украшениями. В 15 (7%) - привесными замками, 26% (54) - различными украшениями. В 15 (7%) случаях торговый инвентарь встречается в захоронениях с конем, 3 (1,5%) погребения были совершены в ладье, о чем свидетельствуют находки железных ладейных заклепок.
В Гнездове, например, в 64 из 920 раскопанных курганов, что составляет 6-7% от общего числа, обнаружены бронзовые весы либо их фрагменты, а также гирьки преимущественно боченковидной и 14-гранной формы. Примечательно, что инструментарий для взвешивания монетного серебра присутствовал в 18 наиболее богатых погребениях, отличающихся пышностью ритуала и разнообразием инвентаря, в том числе в самом знаменитом из гнездовских курганов (№ 13), датируемом первой половиной X в.
Весы и гирьки также представлены в 33 (около 7%) из исследованных 466 захоронений Тимеревского некрополя X в. на Верхней Волге, в 12 км к юго-западу от Ярославля. Примечательно, что в 13 случаях вместе с ними под земляной насыпью было оружие, в 16 - части поясного набора, в 6 - бронзовые и
деревянные сосуды, в 9 - различные инструменты. Такой инвентарь свидетельствует о высоком социальном статусе части погребенных. Особый интерес представляет курган № 100 конца X в. с богатым трупоположением, сопровождавшимся мечом и другим оружием, украшениями, кожаным кошельком с 7 серебряными дирхемами, бронзовым замком, одной гирькой и весами с двумя чашками, на каждой из которых арабская надпись, обозначающая “налог, подать, таможенные сборы”.
Такое же, как в Гнездове и Тимереве, соотношение между количеством раскопанных курганов и числом погребений с торговым инвентарем налицо в еще одном дружинном некрополе X в. у с. Шестовица под Черниговом, что свидетельствует об устойчивой закономерности. Итак, как выясняется, 6-7% обитателей поселений в ключевых пунках важнейших торговых коммуникаций в той или иной степени были причастны к операциям со взвешиванием монетного серебра (арабских дирхемов или реже западноевропейских денариев и византийских монет).
Кому же принадлежали погребения с весами и гирьками? Многие археологи (например, В.Я.Конецкий, А.П.Моця, А.В.Успенская и др.) дают на поставленный вопрос однозначный ответ: представители зарождавшегося тогда на Руси купеческого сословия. По мнению других ученых (М.Х.Алешков-ского, Н.Г.Недошивиной, Т.А.Пушкиной, М.В.Фехнер), с таким набором вещей отправлялись сородичами в мир иной не купцы-профессионалы, а сборщики княжеской дани - полюдья из числа древнерусской дружинной верхушки. Но ведь именно эта группа людей обычно участвовала и в полюдье, и в дальних военно-торговых экспедициях, совмещая несколько взаимосвязанных занятий, впоследствии трансформировавшихся в самостоятельные общественные функции. Тем же скандинавским наемникам древнерусские князья за службу выделяли области для сбора дани, часть которой затем предстояло реализовать на внешних рынках. Поскольку’ дань в те времена собиралась преимущественно натурой, инструментами для определения веса серебряных монет чаще пользовались в сфере торговли. Вместе
с тем, вряд ли правомерно буквально всех погребенных с весами и гирьками причислять к профессиональному купечеству. В X -XI вв. процесс его формирования, как и других классов и социальных групп древнерусского общества, еще только начинался. Ту переходную эпоху, с довольно подвижной социальной структурой и неустойчивостью общественного положения, и отражают материалы раскопок курганов с торговым инвентарем.
Судя по встречаемости оружия и богатству прочего инвентаря, лишь треть из них содержит погребения знатных дружинников, часть из которых занималась в той или иной мере торговлей. По отношению к ним вполне пригодно двойное наименование: “воины-купцы”. Позднее, в XI в., представители дружинной верхушки, получив земельные владения и влившись в класс феодалов, отошли от непосредственной торговой деятельности. Весы и гирьки из нескольких отдельных женских захоронений из Гнездова, Тимерева, Шестовиц, очевидно, принадлежали женам таких воинов-купцов. Из сочинения Ибн Фад-лана и “Саги о Греттире” известно об участии скандинавских женщин вместе с мужьями в дальних торговых поездках. Наряду с ними с X в. на Руси уже выделяется и прослойка людей, для которых сфера обмена становится единственным занятием. В их погребениях можно встретить инструменты для взвешивания серебра и монеты, но не предметы вооружения и снаряжения дружинника. Археологические материалы позволяют проследить с самого начала имущественное и социальное расслоение среди лиц, причастных к торговле. Ведь гирьки и весы происходят как из богатых (около 30%), так и бедных (свыше 60%) погребальных комплексов.
Вопрос об этнической атрибуции каждого конкретного погребения с весами и гирьками однозначно решить далеко не всегда возможно. Тем не менее при всей его дискуссионное™ можно с уверенностью утверждать, что они принадлежали и скандинавам (в том числе славянизировавшимся), и восточным славянам, и представителям финно-уторских народов. Впрочем, не столь уж важна этническая принадлежность первых пред
ставителей купечества Руси, зародившегося в IX - X вв. Главным и определяющим является то, что они успешно осуществляли внешнеторговые связи молодого Древнерусского государства со странами Востока и Запада, с Византией и Скандинавией.
Схожие по характеру процессы зарождения купечества происходили в эпоху раннего средневековья у германцев, западных славян, других народов. У германцев также выделялись воины-торговцы, купцы-авантюристы (abenteuemde Kaufleute), люди, умевшие за себя постоять и готовые к самым рискован
ным предприятиям ради получения выгоды.
В “Саге об Олаве Святом” из “Крута земного” (“Хеймс-крингла”, ок. 1230 г.) Снорри Стурлусона описан состав дружины норвежского короля Олава Святого (1015 - 1028). В нее входили 60 собственно воинов-дружинников (hirdmenn), 30 купцов (gestir) и 30 слуг (huskarlar). Сага подтверждает выделение к началу’ XI в. из дружинной среды прослойки профессиональных торговцев в Скандинавии.
На Руси к середине XI в. купечество превратилось в окончательно оформившуюся профессиональную и социальную группу населения. Торговые экспедиции утрачивают характер военных мероприятий общегосударственного масштаба. Хотя дальние поездки в заморские страны и тогда продолжали оставаться небезопасными и рискованными, древнерусские купцы с этого времени приобретают более мирный облик. Их состав пополняется за счет выходцев из других слоев - городских и сельских ременсленников, оторвавшихся от общины свободных крестьян и даже холопов, выполнявших торговые поручения князей и боярства.
В.Я.Петрухин
К ПРОБЛЕМЕ КОМПОЗИЦИИ НАЧАЛЬНОЙ РУССКОЙ ЛЕТОПИСИ
Ставшие традиционными (со времен А.А.Шахматова) представления о композиции Начальной летописи основывались на практическом отождествлении ее с т.наз. Начальным сводом, надежно реконструируемым на основе сравнительного анализа сходных текстов Повести временных лет (ПВЛ) и Новгородской первой летописи (НПЛ). При этом введение к НПЛ, не читавшееся в ПВЛ, считалось все же введением к Начальному' своду'; соответственно, в предлагаемой реконструкции оно было посвящено происхождению Киева, а начало истории Русской земли отождествлялось с историей киевских полян. Эта реконструкция не только не устраняла внутренних противоречий реконструируемого текста, ибо ни поляне, ни их земля не отождествлялись в НПЛ с Русью, но и не учитывала композиции самой НПЛ.
Между тем концовка введения к НПЛ прямо отсылает к правлению Алексея и Исаака Ангелов, которыми должно кончиться повествование. Эта концовка неслучайна, ибо НПЛ включает “Повесть о взятии Царьграда фрягами”, и падение “богохранимого” града Константина в правление упомянутых кесарей воспринималось в православном мире как предвестие грядущего конца света. Существенно, что “Повести” в НПЛ предшествует (под 1203 г.) рассказ о разорении Киева и его святынь русскими князьями и погаными половцами. В этом контексте понятным становится пафос введения к НПЛ, обличение “несытства” русских князей, из-за которого Русскую землю постигают “Божьи казни” - нашествия поганых. Речь здесь идет о
мон-голотатарском нашествии, ниже описанном в НПЛ эсхатологическими красками “Откровения Мефодия Патарского”.
Видимо, это событие заставило составителя НПЛ в середине XIII в. заменить раннее введение. Следы этой замены очевидны в тексте НПЛ: повествование о начале Русской земли начинается там цитатой из библейской Таблицы народов: “Живяху кождо с родом своим на своих местех и странах, вла-деюща кождо родом своим”. В ПВЛ этот текст действительно вводит повествование о поселении полян на Днепре, завершающее рассказ о расселении славян среди потомков Иафета. Стало быть, Начальный свод имел космографическое введение, сходное с ПВЛ (ср. полемику по этому вопросу: Петрухин 1995. С. 69 и сл., Петрухин 1998; Гиппиус 1997. С. 52 и сл.). Само по себе это введение представляется естественным для средневековой хронографии, рассматривающей историю собственного народа (или мира) как продолжение священной истории, - так начинались и греческие хроники Малалы и Амартола, известные русским летописцам.
ПВЛ в отличие от этих хронографов, опускает космогонию - сотворение мира (“Шестоднев”) - и начинает “повесть сию” с разделения земли сыновьями Ноя по потопе. Логика такой композиции вобщем понятна: летописец стремится сразу найти ответ на заглавный вопрос своей “повести” - “откуду есть пошла Руская земля” - и начинает прямо с описания стран, разделенных сыновьями Ноя, и “языков” - народов - от них произошедших.
Вместе с тем, сюжет сотворения мира - “шестоднев” -присутствует в ПВЛ, но в другом месте - в “датированной” части, под 986 г., в т.наз. Речи Философа, обращенной к князю Владимиру. Князь “выбирает” веру, и греческий Философ выступает перед ним с катехизисом - кратким изложением библейской истории, ветхозаветных провозвестий пришествия мессии и символа веры. Один сюжет библейской - “ветхозаветной” - истории естественным образом повторяется в космографическом введении и Речи Философа: это упоминание тех
же трех сыновей Ноя, умножения их потомства, строительства Вавилонской башни и разделения языков. Сами тексты, однако, не повторяют друг друга: в космографическом введении подробно дается мотив столпотворения и расселения языков, в первую очередь - славян, в Речи - история евреев.
Существенно, что при взаимной дополнительности двух летописных текстов оба они восходят к единому источнику. Для Речи Философа А.А.Шахматов (1940) считал этим источником не дошедший о нас в полном виде т.наз. Хронограф по великому изложению, древнерусский хронографический свод конца XI в., использовавший византийские хронографические (в том числе упомянутые Хроники Амартола и Малалы) и апокрифические сочинения. Среди апокрифических источников летописных текстов, трактующих ветхозаветную историю, Г.М.Барац указал иудейский псевдоэпиграф - “Книгу' юбилеев” или “Малое Бытие”. Этот псевдоэпиграф был составлен в Иудее, по современным датировкам, во II в. до н.э., широко использовался в византийской хронографии, но в полном виде дошел до нас лишь в эфиопском переводе (ср. последнее издание - Вандер-кам 1989). В “Книге” пространно излагались сюжеты, связанные с библейской книгой Бытия (отсюда вариант названия). Текст приписывается самому пророку Моисею, услышавшему слова Всевышнего на горе Синай.
В недавней специальной работе С.Франклин (1985) указал на параллели между древнерусскими, в том числе летописными, текстами и их византийскими источниками, восходящими к Книге Юбилеев. Среди них знаменитая и чрезвычайно актуальная для раннего летописания и ранней русской истории заповедь, данная в Книге трем братьям Симу, Хаму и Иафету -“не преступати никому' же в жребий братень”: об исторической актуальности этой заповеди немало говорилось в историографии (ср. Петрухин 1995. С. 52 и сл.; Гиппиус 1994) - она была повторена летописцем в связи с распрями трех сыновей Ярослава Мудрого, так же преступивших в 1072 г. завет отца, разделившего между ними Русскую землю.
Влияние “Книги” не сводится к цитированию ее фрагментов: обращает на себя внимание сам сюжет расселения славянских племен ( в космографическом введении ПВЛ), который продолжает сюжет расселения 72 языков и воспроизводит не лапидарную структуру библейской Таблицы народов, представляющую собой простые перечни потомков Ноя, но пространный способ географического описания. В частности, для сюжета расселения народов в Книге Юбилеев характерен один мотив, значимый для ПВЛ. Расселяющиеся по своим “жребиям” потомки Ноя основывают города: также ПВЛ специально отмечает города, как племенные центры расселившихся в Восточной Европе славян. При этом мотив основания трех поселков Кием, Щеком и Хоривом соответствует мотиву основания трех городов на горе сыновьями Ноя.
Завершающий Книгу Юбилеев сюжет “Исхода” в летописи связан с мотивом “хазарской дани”с земли полян. Хазарские старцы предрекают, что Руси суждено брать дань на хазарах и на “инех странах”. “Яко [...] погибоша еюптяне от Моисея, а первое быша работающе им. Тако и си владеша, а послеже самеми владеють; яко же и бысть: володеють бо козары русьскии князи и до днешнего дня” (ПВЛ. С. 12). Эта фраза заключает космографическое введение к ПВЛ - далее следует собственно летопись, погодная история Русской земли. Таким образом, космографическое введение “продолжает” священную историю историей расселения славян в “жребии” Иафета, а центральным эпизодом оказывается грядущее избавление полян от хазарского плена и одновременно обретение ими Русской земли как земли обетованной. Киеву была уготована роль “второго Иерусалима”: эту' роль он обрел после крещения Руси Владимиром, который сравнивается в летописи с Соломоном, и возведения им Храма - Десятинной церкви. И это - уже сюжет “исторических” книг Библии, 3-ей книги Царств, и, соответственно, “исторической” части летописи.
К “исторической” - датированной части летописи относится повествование о начале Русской земли - походе руси на
Царьград в царствование Михаила III и призвании варяжских князей. Еще Барац обнаружил библейские мотивы в варяжской легенде: усобицы, предшествовавшие призванию, напоминают о неурядицах в Израиле эпохи судей, когда сыновья Самуила “не ходили путями его”, и старейшины Израиля просили Самуила поставить над ними царя (1-я Царств. 8). Последовательность сюжетов расселения славян, обретения ими своей земли и призвания правителя повторяет композицию Библии. В итоге композиция Повести временных лет воспроизводила традиционное деление библейских книг на Пятикнижие Моисеево (в частности, сюжеты Бытия и Исхода) и “исторические” книги (Иисуса Навина, Судей, Руфь, 1-4 Царств). Пафос “пророческих” книг передается летописцем в поучениях о “казнях Божиих” и т.п.
Возвращаясь к проблеме композиции Начального свода, напомним, что и НПЛ, и ПВЛ содержат Речь Философа и повествование о сыновьях Ярослава, использующие цитаты из Книги Юбилеев: но те же цитаты, относящиеся к “жребиям” сыновей Ноя, обнаруживаются в космографическом введении к ПВЛ. Это должно означать, что Начальный свод, как и большая часть средневековых хронографов, содержал космографическое введение. Нестора, однако, не могло удовлетворить то космографическое ведение, которое читалось в Книге Юбилеев (в Хронографе по великому изложению?), ибо в этногеографической части оно касалось лишь Ближнего Востока; летописец использовал Хронику Амартола с ее экуменическим кругозором и дополнил сведениями по этногеографии Восточной Европы. От Книги Юбилеев во введении к ПВЛ сохранилось лишь повествование о вавилонском столпотворении (с характерной для Нестора любовью к реалиям - подробным описанием размеров башни и т.п.), но повествовательная модель “Книги” повлияла на ход изложения в ПВЛ, прежде всего, на описание событий, связанных с начальной славянской и русской историей.
А.В. Подосинов
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА В ’’КОСМОГРАФИИ” ЮЛИЯ ГОНОРИЯ (IV - V вв.)*
От позднеримского времени (IV - V вв.) сохранилось небольшое географическое сочинение, в послесловии к которому упоминается имя его автора Юлия Гонория - "опытного учителя и человека ученейшего" (Julius Honorius magister peritus atque sine aliqua dubitatione doctissimus). Больше ничего об авторе мы не знаем. Предполагают, что он мог жить в Риме (Riese), в Испании (Miillenhoff, Kubitschek), или в Северной Африке (Miller). Гонория упоминают (или с ним знакомы) Кассиодор и Иордан (VI в.).
"Космография", как называется труд, дошла до нас в рукописях VI - XII вв. в трех редакциях, различно озаглавленных и несколько различающихся по композиции и полноте материала. Во второй редакции текст начинается со знаменитого сообщения об измерении Римской империи и всего мира при Цезаре и Августе. Это сообщение затем повторил в IX в. Дикуил, а в Новое время оно послужило основой для широкой дискуссии о достоверности известия о широкомасштабном географическом измерении мира в I в. до н.э.
"Космография" построена по каталогическому принципу: после упоминания всего числа морей, островов, гор, провинций, городов, рек и племен мира, автор делит ойкумену' на четыре части, соответственно странам света, и затем подробно перечисляет все эти географические объекты в каждой из частей (называя эти части по океанам: например, "горы восточного океа-
Исследование А.В.Подосинова выполнено в рамках проекта "Свод древнейших источников по истории Восточной Европы" (грант РГНФ № 96-01-00321).
на" или "племена северного океана"). Почти все перечисления -сухой список имен, и только о реках дается более подробная информация.
Из заголовка I редакции ("Excerpta eius sphaerae vel conti-nentia") и из послесловия ("hie liber exceptorum ab sphaera ne separetur") следует, что сочинение Гонория представляло собой описание карты или, вернее, выписку из ее номенклатуры.
Причиной написания такого труда была плохая сохранность карты, на которой с трудом можно было разобрать надписи; они могли быть изогнуты в соответствии с наличием свободного места на карте или написаны вертикально как акростихи, что также затрудняло их считывание с карты (так объясняется цель труда в гл. 1; "Космография" далее цитируется по изданию: A.Riese. Geographi Latini Minores. Heilbronnae, 1878. S. 21-55).
Вопрос о том, как должна была выглядеть эта карта и каковы ее источники, остается нерешенным. Мнение, что ее основой была карта Агриппы (I в. до н.э.; так думали Ritschl и Kubi-tschek), было оспорено другими исследователями (Mullenhoff, Partsch). Есть также предположение, что "Космография" списана с "дорожной карты" (itinerarium) типа Певтингеровой карты (Schweder). Возможно, что карта была овальной формы, ориентирована на восток, и на ней уже находились две перпендикулярно или диагонально перекрещивающиеся в центре карты линии, членящие весь мир на четыре части (= океан). Тем не менее ни одна реконструкция карты (их было три) не оказалась в состоянии разместить на своих "правильных" местах всю расчлененную этими линиями массу названий, что может быть вызвано или плохой рукописной традицией, или же тем, что линии на самой карте отсутствовали и были лишь умозрительно и потому' приблизительно проведены учителем в процессе изучения или списывания с карты.
Что касается полноты и логичности препарированного в "Космографии" ономастического материала, то он, по мнению исследователей, представлен в совершенно неудовлетворитель
ном виде, отражающем упадок античной культуры в последние столетия существования Римской империи: часто приводятся малоизвестные названия, при этом пропущены важные местности (почти совершенно не упоминаются италийские реалии), течение рек и их протяженность иногда настолько фантастичны, что не поддаются никакой актуализации, имена племен зачастую оказываются названиями городов и т.д. и т.п. Многие такие ошибки и неточности следует объяснять не только плохой сохранностью карты - объекта эксцерптов, но и малой осведомленностью автора труда в вопросах географии.
Интересующая нас территория Восточной Европы почти вся входит в раздел ’’северного океана” (гл. 27-38). Ниже следует сокращенный перевод этого раздела (знак / показывает разделение текста на строки, знак + означает испорченность рукописного чтения, курсивом выделен текст от переводчика).
"27. Заканчивается содержание западного океана, начинается содержание северного океана.
28.	Моря, которые он имеет: море Меотида / море Босфор / море Киммерийское / море Понт / море Босфор Фракийский / море Пропонтида / море Геллеспонт / море Эгейское / море Каспийское / море Ионийское.
29.	Сколько и каковы острова северного океана: острова Киклады, их 24 / остров Гиппоподы / остров Родос / остров Кипр / + другой остров Кипр.
30.	Северный океан имеет следующие горы: гора Гипербореи Рипеи / гора Гипанис / гора Кавказ с другой стороны / гора Гем / гора Тавр / снова гора Кавказ / гора Аман / -I- гора Малая Германия / гора Бодуя / гора Родопа.
31.	Северный океан имеет следующие провинции (далее следует перечисление 16 провинций, расположенных в Малой Азии и на Балканах).
32.	Города, которые имеет в своих провинциях северный океан: (далее следует перечисление 49 городов Малой Азии, Закавказья и Балкан, и среди них назван город в Северном Причерноморье) / город Синды Таврика /.
33.	Истоки и устья рек северного океана.
Река Танаис рождается на горе Гипербореи Рипеи; впадает в море Меотиду; проходит расстояние в 654 мили.
Река Борисфен рождается на горе Гипербореи Рипеи; впадает в Понтийское море; проходит расстояние в 210 миль.
Река Меоты рождается на горе Гипанис; впадает в море Меотиду; проходит расстояние в 204 мили {далее, в гл. 34-37 рассказывается еще о 16 реках, протекающих в Малой Азии, Закавказье и на Балканах).
38. Племена северного океана суть следующие: племя скифы / племя борисфены / племя номады / племя савроматы / племя керкеты / племя гениохи / племя колхи / племя фасис / племя ’’варвары и другие неизвестные” / племя термон / племя риндак / племя ксантии / племя моссиники / племя левкосиры / племя аримаспы / племя футтуи / племя даги / племя скифы антропофаги / племя дербики / племя пасики / племя серы / племя те-риодес / племя анартаки / племя хорасмии / племя массагеты / племя бактрианы / племя паропанисиды / племя +траумеда / племя сиготаны.
39. Закончилось содержание северного океана; начинается содержание южного океана”.
В порядке предварительного комментария (полная публикация “Космографии” готовится для очередного тома свода “Древнейшие источники по истории Восточной Европы”) отметим, что информация о Восточной Европы не выходит у Гонория за рамки расхожих представлений об этом регионе, сложившихся у римлян к началу нашей эры.
На карте были обозначены Азовское (Меотида) и Черное (Понт) моря, связанные Керченским проливом (Босфором Киммерийским; эти два названия ошибочно даются раздельно). В моря впадали реки (указания их протяженности лишены реальной почвы) Кубань (Гипанис; здесь ошибочно “Меоты” - название племени, жившего на Гипанисе), Танаис (Дон) и Днепр (Борисфен),берущие начало в легендарных северных горах (Гиперборейские, Рипейские, Гипанис - ошибочно вместо назва
ния реки). Загадочный остров Гиппоподы (Hippopodes insula), вероятно, был расположен в Северном океане. О гиппоподах (букв, людях "с лошадиными ногами”), живущих на безымянных островах Северного океана против сарматского побережья в Европе, рассказывал еще Помпоний Мела в I в. н.э. (III, 56; ср. Plin. IV, 95; Solin. 19). Вполне возможно, что написанное на карте или внутри острова имя этого фантастического народа было понято Гонорием как название самого острова. Кстати, в последующей традиции это имя выступает уже только как название острова (см., например, lord. 1; Anon. Rav. V, 29 etc.).
Имен городов (oppida) или каких-то политических образований (provinciae) Северного Причерноморья карта не содержит (пропущены такие значительные города, как Тира, Ольвия, Херсонес, Пантикапей). Обозначенное в разделе ’’городов” название ’’город Синды Таврика” (Sindi Taurica oppidum) представляет собой название Крыма (Taurica) и народа на азиатской стороне Керченского пролива (Sindi); очевидно, эти названия были надписаны по обеим сторонам пролива.
Названия племен отражают обычную, идущую еще от Геродота этническую топографию Восточной Европы.Порядок их перечисления в целом - с запада на восток. Таким образом, скифы мыслятся расположенными на северо-западе Восточной Европы, за ними идут племена Нижнего Приднепровья (Борис-фен - город или река; здесь ошибочно как племя; номады), Придо-нья и Северного Кавказа (савроматы), кавказские и колхские племена (керкеты, гениохи, колхи, Фасис ошибочно указан как племя, а не река), племена Юго-Восточного и Южного Причерноморья (термон - левкосиры). С аримаспов перечисление снова начинается на севере, затем через прикаспийские (футгуи) и закаспийские (даги, скифы-антропофаги) племена переходит в Среднюю Азию (дербики - сиготаны-согдианы).
Таким образом, хотя ’’Космография” Юлия Гонория и не содержит уникальной информации о Северном Причерноморье, ее данные показывают, как представления о ее территории отразились в позднеантичной картографии.
Т.В. Рождественская
ДОГОВОРЫ РУСИ С ВИЗАНТИЕЙ X в.
В СТРУКТУРЕ
ЛЕТОПИСНОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ
1.	Договоры Руси с Византией 911 г., 944 г., 971 г., включенные в состав Повести временных лет, сохранились в списках не ранее последней трети XIV в. (Лаврентьевский список 1377 г.). Источниковдческое изучение этих текстов, проблемы датировки древнейших славянских версий договоров, как и более общие вопросы юридической практики и внешнеполитической истории Древней Руси опираются на давнюю и плодотворную историографическую традицию.
2.	Важную роль в изучении этих памятников письменности играет лингво-текстологический подход, при котором договоры, в отличие от других сохранившихся юридических документов древнейшей поры (Русская Правда, Мстиславова грамота, грамота Варлаама Хутынского), должны рассматриваться с точки зрения структуры летописного повествования, в состав которого они включены.
3.	По мнению большинства исследователей, начиная с А.А.Шахматова, тексты договоров вошли в состав летописей на раннем этапе ее создания, когда начал формироваться жанр летописного повествования (Д.С.Лихачев, И.П.Еремин, О.В.Тво-рогов). Своеобразие принципов поэтики летописи состоит в соединении разнонаправленных традиций: византийской и библейской хронографии, с одной стороны, и княжеских родовых преданий, с другой. При этом мифопоэтическая основа родовых преданий не игнорируется составителем летописи, но включается в новый контекст.
4.	Этот контекст требовал соединения в единое целое, уравнивания “в правах” родового предания, бытовавшего в кон
це XI в. в устной дружинной традиции, и письменного документа (свидетельства). Родовое предание, насколько можно судить по тем фргментам, которые отразились в летописи, строились на мифопоэтической “биографической” основе, от констатации рождения “культурного героя” до его смерти, в каждом случае (Олег, Игорь, Святослав) внезапной и насильственной - от укуса змеи, от расправы, учиненной древлянами, от печенегов. Каждый из князей совершает, как того требуют законы жанра, ряд деяний, необходимых для благополучия рода и страны. Это, во-первых, присоединение к своим владениям земель других славянских племен: Олег покоряет Смоленск и Киев и “беъ обладая... поляны, и деревляны, и съверяны, и радимичи, и съ уличи и тьверци имяше рать”; Игорь воюет с древлянами; Святослав идет походом на вятичей. Во-вторых, следующий этап в развитии “биографии” героя - войны и покорение иноязычных и ино-этничных соседей - печенегов, хазар, болгар. Кульминацией родовых преданий о первых русских князьях являются рассказы о походах на Царьград, мифологизированный источник царственной силы, постоянный локус славянских притязаний. Не покорение Царьграда, не гибель его, а достижение мира с могущественной Византийской державой, определявшей пространственно-культурные и военно-политические координаты “русского” пути из варяг в греки - сюжетный узел родового дружиннокняжеского предания. Эти предания, представленные, согласно устно-поэтической традиции, разными вариантами в разных списках летописи, обладали самодостаточной структурой.
5.	Включение в эту- структуру документальных источников - в данном случае договоров Руси с Византией - становится жанрообразующим фактором. Этот акт положил начало контаминации в древнерусском летописании устной и письменной традиций. Использование летописцем письменных источников -документов повлекло за собой соединение разных типов тестовых структур, определило своеобразие языка летописи, сопряжение языковых формул книжного (переводного, церковнославянского) происхождения и формул, опирающихся на речевую
практику и эпическую традицию. Введение документа в повествование в восприятии средневекового книжника аргументировало достоверность устного предания. Сказанное справедливо не только в отношении русско-византийских договоров, но и в отношении других свидетельств, в частности, “Речи философа”, опирающейся на библейские тексты. Включение “Речи философа” в летописный рассказ о крещении Владимира должно было, по мнению составителя летописи; подтвердить и документировать княжескую религиозную реформу. Христианизация Руси в этом аспекте способствовала установлению “вечного” постоянного мира с Византийской империей. Языческое прошлое в родовом предании могло восприниматься летописцем как прообраз актов христианского государства.Таким образом, включение текстов договоров Руси с греками X в. в состав летописи лежит в основе формирования летописного жанрового и, следовательно, языкового синкретизма, что необходимо учитывать при анализе древнейших древнерусских документов.
М.Б. Свердлов
СИСТЕМНО-СТРУКТУРНЫЙ МЕТОД И ПРОБЛЕМА
СТАНОВЛЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ
1.	Все предшествующие научные направления исторической науки XVII - XX вв. раскрывали определенные элементы исторической действительности. Но абсолютизация значения этих открытий при объяснении исторических процессов приводила к деформации научного анализа. Последовательное применение гегелевского закона - от явления к сущности - и систем
но-структурного метода позволяет объединить коллективный накопленный опыт в изучении проблемы генезиса феодализма в Восточной Европе.
2.	Научные дефиниции - изменяющиеся и расширяющиеся в исследовательском процессе категории. Накопленный в XVIII - XX вв. коллективный опыт позволяет определить феодализм как общественный строй, основанный на неземельных и земельных феодах-рентах как форме материального обеспечения за вассальную службу и на взимании разных видов ренты в господском хозяйстве. Гомогенность феодального строя заключалась в определяющем значении рентных отношений.
3.	Системно-структурный и генетический методы позволяют раскрыть конкретно-историческое содержание становления феодального строя в Восточной Европе как составной части европейского исторического процесса.
4.	Индоевропейцы расселились в Европе в III - II тыс. до н.э. в эпоху позднего бронзового и раннего железного века на стадии родо-племенного строя. В последний период существования для него были характерны три подсистемы: 1) свободные полноправные и равноправные соплеменники при наличии племенной знати и племенного народного собрания как верховного органа самоуправления, 2) избираемый князь (гех) и его дружина на принципах дружбы-службы, 3) господское хозяйство, включающее патриархальных рабов, подвергающихся мягким формам эксплуатации. Но историческое развитие индоевропейцев в разных зонах Европы пошло различающимися путями.
5.	В средиземноморской зоне у греческих и италийских племен развился античный рабовладельческий строй, характеризуемый превращением патриархального раба в орудие производства и объект вещного прайа, а свободных соплеменников в сообщество свободных граждан с формами политической организации от полиса до империи. Распад рабовладельческого строя приводил к появлению начальных форм феодальных отношений, развивавшихся, как следует из исторического опыта
Византийской империи, замедленными темпами (лучше других институтов изучен колонат).
6.	В условно называемой лесной зоне Европы, к северу от средиземноморской, более медленными темпами в условиях железного века происходил этногенез германцев, славян, балтов и других индоевропейских народов, у которых закономерно развивался феодальный строй. Зона романо-германского синтеза является особой темой исследований. В условно называемой бессинтезной зоне Восточной Европы (реально там постоянно происходил синтез этнических и общественных отношений), вне распространения античного рабовладельческого строя, родоплеменные подсистемы эволюционировали в раннефеодальные. Князь и его дружина стали сеньориально-вассальной государственной структурой с неземельными и земельными феодами как формой материального обеспечения за службу. Свободные соплеменники стали лично свободным податным сословием непосредственных производителей. Свободные люди вследствие разных социальных и экономических причин попадали в различные формы феодальной зависимости в господские хозяйства, в которых с них взималась денежная, отработочная или продуктовая рента. Вследствие получения феодальной ренты - дохода, не требующего предпринимательской деятельности, феодалами становились на княжеской (королевской) службе без господских владений и владельцы хозяйств, не находившиеся на службе князя (короля), который являлся для них сюзереном. Патриархальное рабство развивалось в системе феодальных отношений в холопство, соединявшее правовой статус личной зависимости - рабства и феодальные формы эксплуатации, наделение орудиями труда, службу, добровольное, но социальноэкономически детерминированное поступление в холопы с правом освобождения, самостоятельного выкупа без последующего статуса вольноотпущенника.
В. В. Седое
ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИЕ ПЛЕМЕННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ И ЗЕМЛИ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Большинство историков XIX - начала XX в. придерживалось мнения об эволюции земель-волостей домонгольской Руси из племенных образований восточного славянства предшествовавшего времени.
Согласно представлениям С.М.Соловьева, восточнославянские племена, зафиксированные Повестью временных лет, в условиях выхода из родового строя пригласили правителей извне, и в итоге племенной строй к XII в. трансмформировался в областной. М.Н.Погодин утверждал, что земли-волости Руси были продолжатели племенных княжений, и их границы в XII в. совпадали с племенными IX в. Об этом же писали М.Ф.Владимирский-Буданов, В.И.Сергеевич и другие исследователи. Подобных взглядов в середине XX в. придерживался С.В.Юш-ков, полагавший, что племенные княжения восточных славян в условиях развития производительных сил эволюционировали в феодальные сеньораты - земли-волости. Эту точку7 зрения развивал Б.А.Рыбаков, отмечавший, что Киевская Русь в XII в. распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, более или менее сопоставимых с прежними племенными союзами. Столицами феодальных княжеств стали города, бывшие в свое время центрами союзов племен.
По-иному этот вопрос разрешался В.О.Ключевским. Успехи торговли и обмена, по мнению этого историка, создавали предпосылки для становления крупных центров внешней и внутренней торговли, которые объединяли и стягивали в свои орбиты окрестные территории, образуя “промышленные округа”, которыми и были земли-волости Древней Руси. Основой их,
таким образом, стали области, сложившиеся в условиях развития рынка.
Согласно С.М.Середонину, древнерусские земли сложились в результате взаимодействия трех факторов - расселения славян, развития торговли и установления норманских княжеств. А.Е.Пресняков полагал, что становление древнерусских земель было следствием создания государственности при оседании варяжских элементов в различных регионах восточнославянского ареала.
А.Н.Насонов придавал большое занчение становлению крупных городов, которые в процессе социально-экономического развития и сложения феодальных отношений стали центрами формирования территориальных единиц Древней Руси.
Все эти построения покоятся исключительно на исторических данных, которые, как очевидно, позволяют трактовать рассматриваемую проблему весьма неоднозначно. К настоящему времени собраны значительные археологические материалы, которые дают возможность осветить ее весьма отчетливо и достоверно.
Восточнославянские племена, названные в летописях, не были однозначными образованиями. Одни из них восходили к праславянскому периоду и были этнодиалектными группами, другие сложились в результате относительно позднего расселения и были территориальными образованиями. Поэтому для решения вопроса о связи древнерусских земель с племенными группами восточного славянства целесообразно рассмотреть условия формирования каждой земли индивидуально.
Одно из крупных праславянских этнообразований, представленное в начале средневековья пражско-корчакской культурой, занимало пространство между верхним течением Буга и Киевским Поднепровьем. Племенным названием этой группы славян, по-видимому, были дулебы. В результате их территориального размежевания сложились во всех отношениях близкие друг к другу известные по летописям волыняне, поляне, древляне и дреговичи. Ядром населения Киевской земли стали не эти новообразования, а праславянские дулебы.
Черниговская земля также сформировалась на основе праславянского племенного образования. Это было население волынцевской культуры, расселившееся в лесной зоне Днепровского левобережья, на среднем Дону и в верховьях Оки. Ареал волынцевской культуры соответствует Черниговской земле XI в. Можно предполагать, что этнонимом волынцевской группы славян была русь. Северяне, по-видимому, были одним из племенных подразделений руси, а радимичи и вятичи - образованиями древнерусской поры.
Не подлежит сомнению, что основой Новгородской земли были словене ильменские. Археологические памятники последних свидетельствуют о непосредственной зависимости становления Новгородской земли и племенного ареала словен. Псковская земля - отдельный регион Древней Руси, в основе которого лежит племенная территория кривичей псковских. Первоначальное вхождение ее в состав Новгородской земли, по всей вероятности, объясняется расселением среди кривичей в нижнем течении р. Великой ильменских словен.
Основой становления Полоцкой и Смоленской земель стали племенные ареалы смоленско-полоцких кривичей. Это отчетливо прослеживается по данным археологии Смоленского Поднепровья: границы Смоленской земли формировались в полной зависимости от изменений племенной территории кривичей.
Ядром населения Ростово-Суздальской земли стала пра-славянская племенная группировка, этноопределяющим маркером которой были браслетообразные незавязанные височные кольца. Выявляется она и по данным диалектологии и акцентологии. Этноним этого племени не известен, но не исключено, что оно скрывается под именем меря.
Наконец, можно вполне надежно утверждать, что Галицкая земля сложилась на основе племенной территории восточнославянских хорватов. Формирование этой племенной группы восходит к праславянской эпохе.
Я.Г.Солодкин
О ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ ИСТОЧНИКАХ ПИСКАРЕВСКОГО ЛЕТОПИСЦА
Пискаревский летописец (далее - ПЛ), являющийся крупнейшим памятником неофициального летописания середины XVII в., как установил М.Н. Тихомиров, имеет компилятивный характер. Далеко не все источники определены исследователями. Попытаемся выявить документальные материалы, использованные компилятором.
Сообщение ПЛ об издании Царского судебника повторяет заглавие этого кодекса (А.И.Копанев считал, что не в одном летописце, кроме Пинежского, известия о появлении Судебника 1550 г. нет). Документы, разоблачающие Лжедмитрия I (большинство из них помещено в приложениях ко второй “окружной” грамоте Шуйского) и “крестоцеловальная запись” царя Василия, по-видимому, попали в компиляцию в составе ее летописного источника. Названная “запись” сопровождается комментариями, по стилю и идейной направленности не отличающимися от непосредственно предшествующего им текста. Документы 1606 г., сопутствующие “окружной” грамоте царя Василия, не воспроизведены целиком, а пересказаны.
После сообщений о смерти Федора Ивановича и его жены Ирины в ПЛ перечислены великие князья и цари, заканчивая “последним светилом Русской земле” Федором, а затем приведен “подлинник о Рюрике”. В нем, как и в предыдущем кратком родословце, пропущены великие князья Андрей Боголюбский, Михаил Юрьевич, Юрий Данилович, Семен Гордый (хотя последний назван сыном Ивана Калиты), сын Грозного Василий; сказано, что Даниил Александрович “лежит в Данилове монастыре”, а Иван IV был первым царем. Поэтому можно думать, что “подлинник” лег в основу предшествующего ему' перечня
русских государей. В “подлиннике о Рюрике” не упомянут младший брат Грозного Юрий Васильевич; ранее в летописце он фигурирует неоднократно. Данное обстоятельство наряду с тем, что родословцы во многом дублируют друг друга, позволяет приписать их составителю ПЛ, который тем самым заключал повествование о “государствовании” Рюриковичей.
По мнению Р.Г.Скрынникова, “сведения о походах, строительстве крепостей” времени опричнины попали в летописец из Разрядных книг. Но в ПЛ не говорится о возведении крепостей в опричную пору, нет в нем и бесспорных совпадений с “разрядами” за этот период. Лишь статьи за 7087 - 7089 гг. (о походе под Кесь, воеводах в Полоцке и Пскове) близки к разрядным записям. По-видимому, к ним восходят летописные известия про назначение в Сибирь воевод сразу после ее “взятия” (одно из таких известий - о П.Новосильцеве - уникально), бояр, оставленных в Москве во время нашествия Казы-Гирея, награждение тогда за победу7 над крымцами “больших бояр и воевод”, русско-шведскую войну’ конца XVI в., основание Царева-Борисова, пожалование М.Г.Салтыкову боярства “для... посольства” в “Литву”, “посылку” в 7112 г. войска в Грузию (аналогичные данные встречаются в независимом от ПЛ Новом летописце), пожалование М.И.Татищева в ясельничие, борьбу московского правительства с И. Болотниковым (например, о сражении на Восме) и Лжедмитрием II (в частности, о поражении войска И.И.Шуйского у “Здвиженского”). Вероятно, однако, что компилятор обращался не непосредственно к разрядным записям, а к включающему7 их летописцу. Создателю ПЛ могла быть доступна и иная документация разрядного приказа. Так, под 7107 г. читаем об “изведении” боярских родов Глинских, Ногте-вых-Суздальских и Ноготковых-Оболенских, причем указано на то, что “Глинского не стало на Москве во 111-м году”, Д.Ног-тева - в Новгороде Великом, а Ф.Ноготкова - в Астрахани. Любопытно, что в данной записи Борис Годунов единственный раз назван “благоверным”. По-видимому, документальные сведения использованы и в рассказах о ссылке Романовых и “племени” их
при царе Борисе (с упоминанием о смерти Шестунова еще в период следствия, а Сидского - в “чернецах”), о представителях знати, убитых по распоряжению самозванца “Петрушки” (перечислены пять человек).
Согласно С.П.Мордовиной, ПЛ испытал влияние “Ут-верженной грамоты” о воцарении Бориса Годунова. Но в летописце сказано, что после кончины Федора Ивановича Ирина “прияша” власть “на малое время”, пока Бог “царя даст”, и “вся земля” ей присягнула, тогда как по “Утверженной грамоте”, овдовевшая государыня “не изволила” быть на престоле, отклонила челобитную всего народа и приняла постриг в Новодевичьем моностыре. В грамоте пространно описываются многодневные “моления” Бориса Годунова и иноки Александры; в летописце указана только дата наречения на царство Бориса, получившего благословление сестры после крестного хода в Новодевичий монастырь. Если в “Утверженной грамоте” инициатива ее составления приписана земским “чинам”, то в ПЛ с явным осуждением сообщается, что царь Борис велел всем написать и скрепить подписями “излюбленную запись”, и это было немедленно сделано. Итак, грамоту7 об избрании Годунова на трон едва ли следует включать в число источников рассмативаемого летописца.
Составитель ПЛ отдавал безусловное предпочтение нарративным источникам, круг которых очерчен в литературе весьма полно. Тем не менее, обращение компилятора к документальным материалам - примечательное явление, довольно характерное для позднего русского летописания.
И. П. Старостина
ИВАН ГРОЗНЫЙ В ИЗОБРАЖЕНИИ ШЛИХТИНГА-СТРЫЙКОВСКОГО*
Опричный террор и личность Ивана Грозного с давних пор притягивают внимание историков. Этой теме посвящена обширная литература, включающая монографии, статьи, публикации источников. Но споры о введении опричнины, ее сущности, личности Ивана IV не утихают. Противоречивость крайних оценок царя Ивана Васильевича как злодея и полубезумного маньяка или мудрого правителя-самодержца указывают на неадекватность сложившегося в историческом сознании образа. Многие интерпретации определяются некоей заданностью, стереотипом, сформированном давней историографической традицией. Оценочные характеристики порой зависят от точки зрения, с которой расматривает исследователь этот исторический феномен, не всегда в согласии со свидетельствами исторических источников. Нынешнее столетие добавило новую сложность проблеме. Параллели со сталинизмом (при том, что И В.Сталин явно сочувствовал апологетике Ивана Грозного), усиленно обсуждающиеся в последние десятилетия в средствах массовой информации и более осторожно рассматриваемые профессиональными историками, подняли новые вопросы, порой коренящиеся в явных пробелах Источниковой изученности даже давно известных важнейших памятников, на основе которых судят об опричнине и Иване Грозном.
В литературе предмета широко используется “Сказание” Альберта Шлихтинга, ярчайшее свидетельство очевидца многих событий периода опричнины, жестоких казней и тиран
* Часть проекта выполнена при поддержке фонда “Культурная инициатива” (1994 г).
ства Ивана IV. Оно было введено в научный оборот в 1934 г. А. Малеиным. Несмотря на перестеленную общепризнанную значимость, этот памятник до последнего времени оставался недостаточно изученным. В историографии давно отмечена связь между сказанием и знаменитым памфлетом “О тирании Великого князя Московии Иоанна Васильевича”, опубликованном А. Гваньини в трактате "Описание Европейской Сарматии”. Сочинение Гваньини было переведено на несколько европейских языков, но в России имело распространение только в рукописной традиции XVII - XIX вв. Современные исследователи в основном согласно считают Гваньини плагиатором. Они полагают, что автором известного сочинения является на самом деле поэт-историк М. Стрыйковский, но не решаются поставить последнюю точку в этом вопросе за отсутствием рукописей. В издании Малеина имеется также выполненный А.А. Гельдом перевод с немецкого языка другого источника, небольшого по объему7 (4 печ. стр.) "Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтинг о жизни и тирании государя Ивана”. Этот документ стилистически отличается от "Сказания”, явно уступая ему в художественной выразительности, но дополняя содержание.
Мне удалось в 1988 г. атрибутировать мало известный до последнего времени анонимный рассказ "Дело Великого князя Московского. 1571 г.” на польском языке в рукописи из Национальной библиотеки в Варшаве как польскую редакцию "Сказания” Альберта Шлихтинга. Тогда же было высказано предположение о возможном участии в ее составлении М.Стрыйковского. Гипотезу поддержали Ю.А.Лимонов и польский историк И.Граля, который обнаружил новые архивные документы, относящиеся к биографии А. Шлихтинга. Дальнейшая работа подтвердила правильность предварительных результатов. Художественные особенности "дела” очень близки творческому почерку М.Стрыйковского, их роднят яркая образность, эмоциональная насыщенность, гуманистический настрой, стилистика и многое другое.
Текстологическое сопоставление трех источников (“Сказания” А. Шлихтинга, памфлета “О тирании”, “Дела”) выявило первичность польской редакции, ее большую источнико-вую значимость. Вероятно, запись Шлихтинга (или со слов Шлихтинга ?) была сделана сначала на немецком языке. Затем Стрыйковский художественно обработал эту запись, которая представлена “Делом” на польском языке. Польскую версию Стрыйковского перевели на латинский язык и отправили папе Пию V с целью срыва планов привлечения Московского царя к антитурецкой коалиции. Задача была выполнена, поскольку после прочтения документов папа Пий V отказался вести переговоры с Иваном IV. При переводе сочинение Стрыйковского подверглось редактированию. Текстуальные расхождения свидетельствуют о том, что скорее всего не Стрыйковский переводил текст на латинский язык. Впоследствии Стрыйковский переработал “Дело” в памфлет “О тирании... Великого князя Московского” на латинском языке, о котором он сообщил, что оно пропало вместе с некоторыми другими его произведениями. Расхождения между “Делом” и опубликованном Гваньини памфлетом “О тирании” могут быть следствием авторской работы Стрыйковского. Не исключено, однако, возможное участие Гваньини, если вспомнить сетования Стрыйковского на то, что итальянец издал труд не так, как хотелось автору.
Не имея возможности в тезисах дать полное представление о характере правки и расхождениях между редакциями, ограничусь лишь одной иллюстрацией. В описании казни князя Ростовского в “Деле” есть указание на его измену7, в “Сказании” говорится лишь о подозрении, в памфлете Гваньини мотив измены вовсе опущен, акцент сделан на уничтожении последнего наследника нижегородских князей, владения которых еще ранее были присвоены великим князем Василием.
“Дело” л. 186 об.
Также и князя Ростовского, который был воеводой в Нижнем Новгороде, который к нашим пленным и людям его
“Сказание” с.54 Приблизительно таким же образом он повелел умертвить князя Ростовского, который жил в Нижнем Новгоро-
королевской милости был очень милостив и каждый день бывал у нас в тюрьме. Он почти уже хотел отъехать к королю нашому, господарю, но только для него полоцкий воевода не скоро получил охранную грамоту от короля его милости. И из-за этого тогда послал за ним опричнину...
де. Так как этот князь обычно обращался с пленными слишком милостиво и не слыл в отношении их свирепым и жестоким, то в силу этого был заподозрен в желании якобы перебежать к королю польскому, и воевода полоцкий обещал ему озаботиться о доставке его невредимым. К этому князю тиран послал 30 воинов из опричнины...
(Выделено И.С.)
После драматического описания гибели князя в мрачных красках обрисована сцена с привезенной Ивану головой его врага. В латинской версии усилено описание жестокости царя: в “Деле” после произнесения стихотворной сентенции Иван оттолкнул голову ногой и приказал бросить в воду, в “Сказании” он наступил на голову, а затем уже оттолкнул ее. Вообще в “Деле” более явно, чем в “Сказании”, выступает измена как причина казней, выражено сочувствие к тем проявившим “склонность” к польскому королю, на кого обрушился из-за этого царский гнев. В “Сказании” больше подчеркнута подозрительность тирана, “жаждущего человеческой крови”. Недавно Д.М. Володихин обратил внимание на то, что рассказ о жестокостях и массовых казнях, допущенных при взятии Полоцка в 1563 г. войсками Ивана IV, донесенный Стрыйковским, Штаде-ном и некоторыми друтими источниками, носил явно выраженный антимосковский, пропагандистский характер. Показательно, что все три версии сообщений Шлихтинга выделяют взятие Полоцка как начало тирании Ивана IV.
“Сказание” с. 49, 50 Деяния его стали известными только с тех пор, как он взял Полоцк... После взятия Полоцка, как это обычно бывает
“Дело” л. 185
Вскоре после взятия Полоцка. Не мог успокоиться, как пес, возжаждал пролития крови христианской, начал замыш-
лять, как бы уничтожить свои древние боярские дома, семьи и знатные роды и к этому прилагал все усилия.
в счастливую пору, тиран обнаглел от удач судьбы и начал замышлять, как ему уничтожить своих приближенных, а особенно тех из них, кто отличался знатностью и древностью рода.
Все три редакции, запечатлевшие рассказы Шлихтинга, несут на себе явный отпечаток тенденциозности. Они должны были убедить читателя в том, что давним противником Литвы, Московией, правит неслыханный тиран, превзошедший злодеев всех времен и народов. В предисловии к “Сказанию” говорится, что московский тиран считал врагами тех, кто, кроме прочего, советовал ему7 “воздерживаться от несправедливых и недозволенных войн (шла Ливонская война. - 7£С.).., если же он хотел быть благородным и великодушным и стремился к войне, то должен был обратить свои замыслы и оружие против врагов креста Христова - татар и турок... ” (С. 49). Мрачные картины правления Ивана IV периода опричнины, талантливо изображенные Стрыйковским, оказывали и прдолжают оказывать на читателей гнетущее впечатление. По сравнению со свидетельствами Таубе и Крузе, рассказы Шлихтинга в интерпретации Стрыйковского не казались “преднамеренной клеветой”. Однако внимательное прочтение всех трех версий заставляет внести некоторые поправки в это впечатление. Кроме других искажений, отмеченных в литературе, нужно принять во внимание и заказной характер источников, и стилистику7 Стрыйковского. В других его сочинениях чаще всего автором вдохновеннных речей своих героев был сам писатель. Художественные средства (метафоры, прямая речь, восклицания и др.), оживляющие повествование, создавали доверительный настрой, но не всегда отражали действительность. Отмеченные особенности вовсе не умаляют источниковой значимости рассмотренных произведений, содержащих много верных фактов и психологических наблюдений.
Все сказанное, кажется, достаточно убедительно подтверждает необходимость издания всех трех версий Шлихтинга-Стрый-ковского с подробными комментариями.
Конечно же, даже самая хорошая публикация этих сочинений не разрешит всех сложностей, о которых говорилось вначале. Но вероятно, это поможет понять и почувствовать какие-то особенности эпохи и ее героев, особенно если они будут рассмотрены на более широком фоне событий современной им европейской истории. Варфоломеевскую ночь иногда называют незаживающей раной французской истории. Сколько болезненных отпечатков несет в себе история каждой страны? Катаклизмы современности заставляют каждое новое поколение усомниться в том, что история может хоть чему-нибудь научить. И все же, может быть, не столь уж бесполезен и никчемен, как это представляется торжествующей современности, труд историка, который, вопреку всему7, продолжает, “копаясь в мелочах”, сохранять и углублять исторические знания? Ведь настоящее, со всеми победами и отчаянием, темными и светлыми пятнами, прорастает из прошлого, в свою очередь становится исторической памятью, связывающей вчера, сегодня и завтра.
Л.В. Столярова
О ПОДГОТОВКЕ К ИЗДАНИЮ СВОДА ЗАПИСЕЙ ПИСЦОВ НА ДРЕВНЕРУССКИХ ПЕРГАМЕННЫХ КОДЕКСАХ XI - XIV вв.
Записи писцов древнерусских пергаменных кодексов -важнейший источник по истории отечественной письменной и книжной культуры, содержащий уникальные сведения об орга
низации скрипториев, деятельности отдельных писцов и книго-писных центров, миграции рукописей, а также данные общеисторического характера. В автографах книжников XI - XIV вв. сохранился бесценный материал по социально-экономической и политической истории Древней Руси, исторической географии, генеалогии, социальной психологии, истории древнерусского языка и т.д. Несмотря на то, что идея создания единого Свода записей на книгах в отечественной историографии впервые была высказана еще в первой половине XIX в. (К.Ф.Калайдович, Н.М.Карамзин, А.С.Петрушевич), такой труд до сих пор создан не был. Подготавливаемый Свод восполняет существующий пробел. Созданию свода записей писцов предшествовала многолетняя работа автора по выявлению и систематическому изучению всего комплекса источников этой разновидности.
В Своде в хронологической последовательности воспроизводятся все известные в настоящее время записи писцов древнерусских пергаменных кодексов XI - XIV вв., сохранившиеся как в подлиннике, так и в позднейших списках. Приводятся и те записи, которые известны только по публикациям XVIII -XIX вв., воспроизводящим их полностью или частично, либо лишь пересказывающим или упоминающим их текст. Кроме того, издаются 6 подложных записей. Это важнейший источник по истории исторической мысли и фальсификаций древнерусских памятников письменности в России в конце XVIII - первой четверти XIX в. Воспроизводятся кириллические и глаголические древнерусские надписи, а также тексты, написанные на греческом и латинском языках. Особый интерес представляют глаголические надписи, из которых не все расшифрованы в существующей литературе. В Своде дается их новое прочтение и интерпретация. Всего в Своде публикуются 504 записи писцов на 192 пергаменных кодексах XI - XIV вв.
Каждая запись издается как самостоятельный литературный памятник в сопровождении разветвленного научносправочного аппарата. Внутри Свода надписи помечены порядковыми номерами. Текст записи помещается под заголовком, в
состав которого входят фактическая, палеографическая или реконструируемая дата; определение разновидности надписи (выходная, вкладная, именная, молитвенная и т.п.); указание писца (если оно возможно); краткое содержание записи.
Порядок расположения текстов внутри Свода таков. Сначала в хронологической последовательности помещаются все точно датированные записи. Надписи без точной даты расположены в Своде по старшей из двух крайних дат. Когда в записи писца содержится указание месяца без числа, такой текст помещается в Своде после надписей, датированных определенным числом того же месяца. Если к начальной из двух предполагаемых дат можно добавить месяц, а реконструкция числа невозможна, такая надпись помещается после надписей, датированных определенным числом того же месяца. Дата записи, данная по летосчислению от СМ, переводится в летосчисление от РХ. Вопрос о начале года, употребленном в каждой датированной записи (мартовский, ультрамартовский или сентябрьский), решается в каждом случае особо и обосновывается в комментариях. Любой элемент даты, отсутствующий в источнике, но подлежащий реконструкции, заключается в квадратные скобки. Записи, датировка которых возможна только по палеографическим признакам, помещаются в Своде после записей, имеющих фактическую или предполагаемую дату7.
Записи писцов, не сохранившиеся в подлиннике, а известные только по позднейшим спискам, публикациям, упоминаниям или в пересказе, помещаются в соответствии с указанной в них датой. Утраченные надписи также получают свой порядковый номер и заголовок. Они помечаются звездочкой, которая проставляется перед датой.
Подложные записи помещаются в конце Свода в разделе “Фальсификации”. Внутри этого раздела они расположены под той датой, которая имеется в их тексте, а их порядковый номер сопровожден звездочкой.
Текст записи передается в орфографии подлинника. Устаревшие буквы (к, $, i, оу, га, а, »а, ж, кк, & Цг, v, t) на со
временные не заменяются. Вместо буквы “в” пишется “е” Буквы “ъ” и “ь” сохраняются как в середине, так и в конце слова. Общие принципы воспроизведения устаревших букв распространяются как на записи, передаваемые по подлиннику, так и на записи, сохранившиеся в списках.
Буквенная цифирь в тексте надписей заменяется арабскими цифрами. Титла раскрываются, а буквы, восстановленные при раскрытии аббревиатур, помещаются в круглых скобках. Выносные булевы вносятся в строку и обозначаются подчеркиванием волнистой линией. Титла не воспроизводятся. Опускаются также диакретические и другие надстрочные знаки, а также знаки препинания, имеющиеся в надписи. При передаче текста употребляется современная пунктуация.
Инициалы, имеющиеся в тексте записи, передаются полужирным шрифтом и кратко характеризуются в палеографических примечаниях. Указывается их орнаментальный стиль (старовизантийский, тератологический), тип (двойного контура, чернильного контура, с киноварным наполнением), материал, которым они сделаны (чернила, киноварь, цветная краска).
Текст записи делится на абзацы, а внутри них на слова и предложения в соответствии со смыслом текста, нашей его интерпретацией и правилами современной грамматики и синтаксиса. Конец строки в записи отмечается одинарной вертикальной чертой. Окончание столбца или листа обозначается двойной вертикальной чертой.
Имена собственные (личные имена, прозвища, топонимы, гидронимы, названия рукописей и духовных корпораций) пишутся с прописной буквы. Наименования кодексов воспроизводятся без кавычек. Обрыв текста в Своде обозначается многоточием, наличие которого объясняется в палеографических примечаниях и (или) комментариях.
Все физические или химические повреждения текста, повлекшие за собой его полную или частичную утрату7, сопровождаются знаком сноски и оговариваются в примечаниях. Если утраты текста подлежат восстановлению по списку, смыслу или типическому формуляру, реконструируемая часть помещается в
квадратных скобках. Если несохранившийся текст не поддается реконструкции, в квадратных скобках помещается такое число точек, которое примерно соответствует числу утраченных букв. Если утрачено несколько строк текста, весь пропуск помещается в квадратных скобках, внутри которых вертикальной чертой помечаются примерные окончания строк. В примечаниях специально оговариваются причины утраты текста.
Изменение почерка записи, чернил, а также исправления, зачеркивания и подчеркивания текста оговариваются в примечаниях. В тех случаях, когда изменения (исправления) текста, а также зачеркивания, подчеркивания и т.п. были сделаны тем же почерком и теми же чернилами, что и весь основной текст записи, т.е. одним лицом, в Своде принимается исправленное чтение, а к слову делается примечание. В примечаниях оговариваются также все случаи исправления текста, сделанные позднее. Специально отмечается, из какой буквы или букв исправлена та или иная буква.
Если отдельные буквы, слово или несколько слов записи написаны над строкой или помещены на поле, это отмечается в примечаниях. Специально оговариваются изменения почерка или чернил напольных или надстрочных вставок по сравнению со всем текстом надписи. Ошибки или описки писца, а также все необычные написания не исправляются, хотя и сопровождаются примечанием “Так в рукописи”, которое дополняется предположением о верном прочтении этого слова. Ошибочное двойное написание одного и того же слова в Своде сохраняется и отмечается в примечании.
В примечаниях оговариваются также очевидные пропуски текста.
Разночтения (варианты) к тексту публикуемой записи даются по другим рукописям, сохранившим его списки. Литерный номер списка вводится в круглых скобках после шифра кодекса со списком записи.
Текст записи сопровождается легендой, в которой помещаются следующие сведения: 1) указание подлинника (обозначение места хранения и шифра рукописи с номером листа, со
держащим запись); 2) указание списков; 3) указание публикаций и исследований надписи; 4) указание упоминаний записи в литературе; 5) указание публикации записи, по кото-рой ее текст приводится в Своде (для записей, с которыми мы не смогли познакомиться de visu). Несмотря на то, что мы стремились к наиболее полному отражению сведений о той или иной надписи в литературе, какие-то издания и исследования могли остаться нам неизвестными. Поэтому эти сведения еще могут дополняться. Библиография по каждой из записей приводится в хронологической последовательности изданий, упоминающих или воспроизводящих ее текст. Подавляющее число записей древнерусских писцов XI - XIV вв. известно в литературе под разными датами. Расхождения в датировке связаны с особенностями перевода древнерусских дат на современное летосчисление, условностью палеографических/датировок, различиями в обосновании предполагаемых дат и пр. Поэтому7 мы сочли необходимым после указания на исследование или публикацию текста записи проводить данные о принятых его датировках, которые вводятся обозначением “(с датой...)”.
Вслед за легендой следуют историко-географические комментарии, составленные к тексту7 каждой конкретной записи и содержащие: 1) обоснование датировки для записей, не имеющих точную дату7; 2) краткие сведения об упоминаемых лицах и событиях; 3) определение упоминаемых духовных корпораций; 4) локализация упоминаемых географических объектов; 5) сведения о расположении записи относительно основного текста кодекса (на левом поле, в углу нижнего поля, под основным текстом и т.д.); 6) сведения о соотношении почерков основного текста и записи; 7) сведения о материале для письма, каким сделана запись. В комментариях уточняются обстоятельства происхождения и бытования ряда древнейших пергаменных кодексов русского извода XI - XIV вв.
За комментариями помещаются палеографические примечания, в которых отмечается наличие материальных повреждений текста записи, описок писца, исправлений и дописок, со
мнительных чтений, зачеркиваний, подчеркиваний, изменений почерка и чернил, а также украшений (обведена в рамочку, помещена в держателе-чаше и т.п.). Нумерация примечаний вводится арабскими цифрами.
Далее указываются варианты (разночтения). Разночтения приводятся, если оригинал записи утрачен, и она публикуется по позднейшим спискам. Разночтения к подлиннику в Своде не даются. При подведении разночтений нумерация производится строчными буквами современного русского алфавита от “а” до “я”. Литерное обозначение списка помещается перед словом или группой слов, составляющих разночтение по сравнению с текстом публикуемой надписи.
К Своду прилагаются: 1) таблица использованных архивных фондов; 2) список сокращений; 3) указатель личных имен; 4) указатель географических названий; 5) предметнотерминологический указатель.
Подготовленный Свод не имеет аналогов в отечественной и западной историографии и представляет интерес для российских и зарубежных славистов и византинистов.
А. С. Хорошев
К ВОПРОСУ О ГОРОДСКОМ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИИ НОВГОРОДА
Широкомасштабные работы, проведенные новгородскими археологами на Неревском, Ильинском, Троицком и Федоровском раскопах, дали исследователям не только возможность ввести в научный оборот категорию “городская усадьба”, но и необходимый аналитический материал для выявления социально-владельческой принадлежности усадеб и, в конечном
счете, для определения характера землевладения в средневековом Новгороде.
В настоящее время существуют два взгляда на проблему. Один был обоснован В.Л.Яниным на материалах Неревского раскопа и подкреплен тонким источниковедческим анализом исторических данных, благодаря чему ученый пришел к выводу, что в основе городского землевладения лежат две системы: боярская и сотенная. Концепция Янйна, по нашему убеждению, подтверждается материалами последующих археологических работ, систематизация которых позволяет выделить участки преимущественно боярского землевладения (неревские усадьбы), выявить микрорайоны постоянного усадьбовладения (те же Не-ревский и Федоровский раскопы) либо переменного (Ильинский и Троицкий раскопы).
Против концепции Янина выступил В.А.Буров, склонный трактовать археологические данные как свидетельство существования единой системы землевладения - общинно-уличан-ской и отвергать личное землевладение в Новгороде. Основной аргумент Бурова следующий: усадебное членение возникает одновременно с прокладкой уличных магистралей, при которой все межуличное пространство делится почти поровну7 между параллельными магистралями. Доказательство этому исследователь видит в существовании постоянных фронтальных линий частоколов при переменных боковых границах усадеб. Аргумент Бурова отклоняется материалами нижнего горизонта Троицкого раскопа, где архаичная усадьба занимает все пространство между7 Черницыной и Ярышевой улицами, появлением доуличного членения территорий на Буяном раскопе и аналогичными наблюдениями при довоенных работах в южной части Кремля, где улицы были проложены по уже освоенной территории и существенно изменили местоположение усадебных ограждений.
Столь же несостоятельным выглядит второй аргумент Бурова - участие уличан в коллективных работах. В доказательство автор привлекает возведение Окольного вала, участки которого были поделены между улицами. Однако это мероприятие
разовое, а обращение к постоянным строительным работам -обновлению полотен мостовых - свидетельствует об индивидуальном их ремонте, четко в пределах фасадного длинника усадьбы.
Концепции Бурова противоречит целый ряд исторических свидетельств: владельческий характер городской княжеской резиденции, персонофикация летописцем городских боярских владений, данные городского церковного строительства и другие факты. Привлекаемые же Буровым свидетельства о наличии уличных межей относятся к позднейшему' времени, когда мы допускаем преобразование сотенного землевладения в ули-чанское, однако не общинное в своей подоснове.
Таким образом, у нас нет никаких сомнений в том, что усадьбовладение в Новгороде базировалось на двух системах землевладения: боярской патронимии и сотенной организации.
Л. С. Чекин
КРАЯ ЗЕМЛИ В ОКРУЖНОМ ПОСЛАНИИ СВ. ПАТРИАРХА ФОТИЯ 867 г.
Эсхатологический контекст восприятия Руси византийцами привлекал внимание исследователей в связи с вопросом о происхождении греческой формы слова “русь” якобы под влиянием “Рос”, имени, связанного с Гогом в Септуагинте, Иез. 38.2 и 39.1 (работы В.Пархоменко. 1924; М.Я.Сюзюмова, 1940; Х.Станга, 1996; неустаревающую критику таких построений дал А.В.Флоровский, 1925). Ссылки или хотя бы намеки на данное место Септуагинты пытались найти и в сообщениях о Руси патриарха Фотия. Однако ничто в самих текстах Фотия не говорит о том, что патриарх видел в нападении руси на Константинополь именно войско антихриста. Главная тема его проповедей
860 г. о нападении варваров подсказана вовсе не Иезекиилем, а книгой пророка Иеремии. Тема эта - “казни Божии”, которые постигают Константинополь за непослушание.
Символическое истолкование имени руси, согласно Иезекиилю, было, конечно, возможно, но актуализируется оно в памятниках либо с кругом Фотия не связанных (Житие Георгия Амастридского, определяющее рос как “губительное имя”), либо поздних (Лев Диакон). И, конечно, нельзя равнять Фотия с константинопольскими гадателями конца X в., разбиравшими неясные древние барельефы, которые свидетельствовали о гибели города от руки народа рос. Пафос его проповедей - не пассивное ожидание неизбежного конца света, но призыв к искреннему покаянию, которое и спасло город от нашествия варваров (имя народа рос в них и не упоминается - оно появляется лишь в более поздних заголовках).
В Окружном послании восточным патриархам 867 г. Фотий сообщает, что рос, народ, семь лет до того осаждавший Константинополь, теперь крестился и принял епископа, и таким образом евангельское слово достигло края ойкумены. Края, или “концы” ойкумены (та яерата тцд oiKovpevrig в послании Фотия) - образ, в котором сплавляются воедино пространственный и временной смысл (см. работы А.-Д. фон ден Бринкен, 1968, 1992). Распространение христианства оказывается непосредственно связано с ожиданием Страшного Суда. Основные евангельские стихи, на которых основано такое понимание христианской миссии - предсказание о “конце”, который придет, когда все народы услышат Евангелие (Матв. 24, 14), и повеление апостолам свидетельствовать о Иисусе Христе до “конца Земли” (Деян. 1,8). Евангельские стихи говорят именно о проповеди, а не обращении. Это важно, поскольку проповедь среди язычников приобретает в эсхатологическом плане гораздо большее значение, чем, например, освобождение христианских земель из-под власти ислама.
Именно такое понимание апостольской миссии, подошедшей к ее пределам на краю Земли, характерно для латинской
церкви второй половины IX в. Ксантенские анналы, писавшиеся в районе Нижнего Рейна, в статье 868 г. представляют крещение болгар как достойное исполнение миссии св. Петра, которая должна продолжаться вплоть до “конца мира”. В той же связи Христиан из Ставло ок. 870 г., в комментарии к Матв. 24, 14, извещает, что уже и народы Гог и Магог услышали евангельское слово. В “Житии Ансгария” (между 865 и 876 гг.) гамбургско-бременский архиепископ Римберт передает видение своего предшественника, св. Ансгара, явившееся тому в 851/852 г. перед очередной поездкой в Швецию. Согласно этому видению, слова пророка Исайи (49, 1- 7) об островах, дальних народах и концах Земли относятся к “Свеонии” (вероятно, район озера Меларен), поскольку вся Свеония состоит из островов и поскольку- там находится “северная оконечность мира”.
Подобная эсхатологическая география в конечном итоге - это проявление имперской идеологии Каролингов. Вспомним историю христианской миссии после св. Патрика, кто, по-видимому, последний из христианских миссионеров осознавал себя “работником одиннадцатого часа”. При всех ее успехах и значении, миссия св. Колумбана и его последователей, ирландцев, а затем и англо-саксов, была дополнением к основной цели, каковой являлось аскетическое странствие ради Христа. Согласно знаменитому5 картографическому видению св. Колумбана в Брегенце в 611 г., весь мир - пустыня, и нет большой разницы, где именно свершать свой подвиг. Видение это убедило святого отказаться от миссии среди не готовых еще к ней славян. Но возрождение империи во времена Каролингов и ее быстрое пространственное расширение создали основу для эсхатологического оптимизма, характерного для св. Ансгара и св. Римберта.
Как показал В.Онзорге (1947), имперская идея у Каролингов развивалась в постоянном взаимодействии с близкой, хотя и не тождественной ей византийской идеей империи. С середины IX в. в Византии, после двух столетий иконоборческих споров и территориальных потерь, также начался период подъема имперской экспансии. Возродилась и миссионерская дея-
тельность, сразу же пересекшаяся, в Моравии и Болгарии, с миссией латинской, что способствовало не только противоборству, но и взаимопроникновению идей и знаний. Эсхатологические надежды, связанные с возрождением как Западной, так и Восточной империй, проявились в крещении свеонов и народа рос (представлявшихся, как мы знаем из статьи Вертинских анналов 839 г. и, по-видимому, также из письма Людовика П к Василию в 871 г., одним и тем же народом). Таким образом, крещение народа рос, упомянутое в Окружном послании 867 г. сразу вслед за рассуждением о болгарах, выявляет новый аспект соперничества между’ Константинополем и Римом во время патриархата Фотия и понтификата Николая I.
Е.А.Шинаков
“ДРУЖИННОЕ ГОСУДАРСТВО” В ПОЛЬШЕ И НА РУСИ
Вопросы русско-польских отношений занимали значительное место в творчестве В.Т. Пашуто, но типологического сравнения государственных структур Руси и Польши в процессе их становления не проводилось.
Дружина существовала почти везде в мире, но “дружинное государство” - понятие гораздо более локальное территориально и стадиально. В наиболее полном виде оно представлено в Чехии и Польше, отчасти и на короткий период - в Венгрии. Его суть - полное сосредоточение власти в руках дружины и князя как ее “вождя”, предводителя, четкое разграничение общества на “воинов” и рядовое население, выплачивающее подати (в разных формах, в том числе так называемой “служебной организации”), представление о территории государства как собственности князя или его рода, а через их по
средство - и верной лично им дружины; комплектование госаппарата исключительно из состава последней; формирование в обществе двух полярных ментальностей, иногда оформленных религиозно-идеологически.
Было ли такого типа государство (или этап полигенеза) на Руси? Сравним с Польшей, особенно эпохи Болеслава Храброго. Ранее мы постулировали, что державы Олега и Игоря имели иной (“двухуровневый”) характер (Шинаков, 1993) этапа “сложных вождеств”, при Святославе “дружинное государство” зарождается, при Ярославе Мудром трансформируется в “раннее государство”. Сравнительному анализу подвергается правление Владимира Святого в Киеве, особенно первые его 20 лет.
1)	Предположительная чи елейность дружины. Только в главных городах политического ядра государства Болеслава, Великой Польше, можно предполагать наличие 16900 воинов, в том числе 3900 “рыцарей” (Галл Аноним, 1996. С. 338), сравнимых с гридями “Русской Правды” и летописей. Добавим гарнизоны пограничных крепостей, дружины во временных владениях Болеслава, т.е. никак не меньше 20000 человек.
Реконструируемая по размерам дани, по системе оплаты и иным данным (Шинаков, 1995. С.93) численность “большой дружины” Владимира Святого и гарнизонов “степной линии” вряд ли превышала 5-7 тысяч человек. Правда, дружины имели (в отличие от Польши) и некоторые сыновья Владимира, в частности, Ярослав, но они вряд ли превышали несколько сот воинов.
2.	Состав русской дружины и иерархия внутри нее подробно рассмотрены А.А.Горским (1989); что же касается польской, то она включала “князей” не из рода Пястов, образовывавших отдельный полк (Галл Аноним, 1996. С. 335), “ко-митов”, выполнявших одновременно управленческие функции, “рыцарей” и “щитников” Они могли примерно соответствовать боярам, гридям и отрокам русской дружины. Князья местных династий при Владимире уже отсутствовали (политически или физически), “смердов” (по Б.А.Рыбакову, 1979) не было в
Польше, где дружина имела в целом более аристократический характер.
3.	Этнический состав польской дружины однороден, как было этнически однородно и само польское государство (Ловмяньский, 1985. С. 36-56), русский же - весьма пестр; в нее входили славяне, скандинавы, финно-угры, пруссы (Кулаков, 1993), хазары (Петрухин, 1995) и “кочевники” (Моця, 1987. С. 14).
4.	Цель создания дружин в обоих государствах одна - консолидация государства на заключительный фазе переходного периода от “сложных вождеств” к “ранней государственности”. Пути достижения этой цели и функции дружин - различны. В Польше - примирить местных князей и знать с утратой суверенитета в пользу Пястов путем получения доли в общегосударственном управлении, налогов, участия во внешних завоевательных войнах. На Руси - с помощью надплеменной разноэтничной дружины сломить племенной сепаратизм и заменить его территоиальной структурой, в 90-е же годы X в. - создать прочную защиту7 от печенегов. Управленческие функции в Польше выполнялись исключительно знатью из состава дружины, позднее - и церковью, на Руси дополнялись местным самоуправлением и тиунами из числа рабов (?) князя в его селах и градах.
5.	Источники содержания (главные) - постоянный денежный налог и внешняя добыча в Польше, а также централизованное снабжение питанием, однородной одеждой и вооружением за счет “служебной организации”, зарождавшейся в Восточной Европе. На Руси, в общем, источники были те же самые, но объем дани был незначителен, а военный добычи (до походов Ярослава в Прибалтику и Мазовию в 30 - 40-е гг. XI в.) не имелось (войны внутренние и оборонительные). Доходы от внешней торговли - одни из главных для “корпорации русь” в конце IX - первой половине X в. - также резко сокращаются. В итоге дружина в случае необходимости дополняется временны
ми контингентами - варяжскими наемниками, киевским, чаще “словенским” ополчением, чуть позднее - “своими погаными”.
6.	Отношения дружинников к князю примерно одинаковое - как к “вождю”, первому среди равных, но вот положение Рюриковичей как единственно обладающих высшим суверенитетом, правом на княжеский титул и власть, -более устойчивое, чем у Пястов. Поэтому в Польше возникает “крестьянская” легенда о богоизбранности рода Пястов, “отделившая” его от дружины. Больший аристократизм польской дружины вызвал ее антагонизм, в том числе религиозный, с народом, чего не было на Руси (в ходе восстания 1068 г. были разорены в основном княжеские дворы и села).
7.	Идеологическому обоснованию необходимости военной знати гораздо больше внимания уделяет польская историография (Галл Аноним, Винценций Кадлубек, автор “Великой хроники...”), чем русская, иногда (ПВЛ под 1093 г.) даже осуждающая существование дружины за счет своего народа и совещания князя с ее “младшей” частью.
8.	В территориально-типологическом плане “дружинное государство” Великой Польши и Силезии -господствующее ядро сложносоставной временной державы Болеслава, существовавшее во многом за счет “окраин”. Отпадение их привело к “перегрузке” налогоплательщиков ядра государства и опустошительному’ восстанию. На Руси давние дружинные традиции были лишь на Юго-Западе (“Валинана”, Хордаб), находившемся в сфере великоморавско-чешского влияния (Новосельцев, 1991), а также возобладавшие дружинные функции общегосударственной “корпорации русь”. Северо-Запад имел совершенно иную политическую культуру, близкую к Швеции и особенно Поморью, где дружина никогда не была господствующей силой.
9.	В стадиально - хронологическом аспекте этот фактор дал большую устойчивость Древнерусскому государству, сделал менее болезненным и постепенным переход от “дружинного” государства к “раннему”, проходивший в ос
новном при Ярославе Мудром. При консолидации некоторых великих княжеств дружинный элемент, полностью на Руси никогда, собственно, не исчезавший (хотя и значительно сократившийся численно в конце К - середине X в.), заново возродился, но уже на иных основах в виде “княжьего двора”. Возродившаяся с помощью иностранных войск княжеская власть Польши резко сократила размер дружины, а затем стала развивать ее по феодально-рыцарскому пути.
Сравнительно-типологический анализ решающих этапов в становлении польской и древнерусской государственности вряд ли позволяет согласиться с Б.Н.Флорей в его утверждении о появлении “типологических различий” в государственном развитии Польши и Руси лишь со второй половины XIII в., с появлением в первой из них (кроме Мазовии) “судебного иммунитета” (1974. С. 308).
Синхростадиальные, территориально и этнически близкие, династически культурно связанные Польша и Русь конца X - начала XI в., при внешней схожести, дают нам доказательство известному высказыванию В.Т.Пашуто о “поразительной близости общественно-политических институтов” очень далеко (“территориально, и этнически, и хронологически”) друг от друга отстоящих обществ (1973. С. 16).
Н.И. Щавелева
КНЯЗЬ ЯРОПОЛК ИЗЯСЛАВИЧ И ХРИСТИАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ XI в.
В.Т.Пашуто, замыслив собрать иностранные свидетельства о Древней Руси, имел целью показать значение Древнерусского государства в средневековом мире X - XIII вв. Особенно отчетливо проявилась роль молодой христианской державы во
второй половине XI в., когда в большую политику Европы вошли потомки Ярослава Мудрого. Наиболее яркие примеры тому обнаруживаются в источниках, хранящих известия о внуке Ярослава, князе владимирском и туровском, Ярополке. Ему суждено было оставить след в памятниках как латинской, так и греческой церквей.
Ярополк был, по нашему мнению, младшим сыном князя Изяслава Ярославича, занявшего- Киевский стол после смерти отца в 1054 г. Мать его - княгиня Гертруда, дочь польского князя Мешко II, по материнской линии приходилась правнучкой германскому императору Оттону’ II. За ней стояла католическая Польша и латинский Запад. Отец Ярополка был продолжателем дела Ярослава Мудрого - ревнителя христианизации Руси по греческому- обряду. Недавно обратившиеся к христианству и Русь и Польша вынуждены были считаться с противоречиями, существовавшими между7 папским Римом и православным Востоком. Однако интересы внутренней и внешней политики нередко преобладали над религиозными пристрастиями.
Ярополк, полупивший в крещении имя Гавриил, воспитывался как будущий держатель русских земель. Впервые летопись упоминает его как победителя в битве с противником отца Всеславом (ПВЛ. СПб, 1996. С. 75, 213). Спустя несколько лет, когда Изяслав вторично был изгнан из Киева, Ярополк вместе с отцом и матерью покинул страну. В Польше Болеслав Смелый, племянник Гертруды и кузен Изяслава (его мать Добронега приходилась сестрой Ярославу Мудрому) был не в силах помочь русским изгнанникам. Не торопился прийти на выручку и родственник Гертруды германский император Генрих IV. Изяслав, “скитаясь по чужим землям, лишенный именья” (ПВЛ. С. 85, 223), оказался в маловыгодном положении.
Но кроме светской власти, в мире есть другая могущественная власть - духовная. Повиноваться ей - долг каждого христианина как в Риме, так и в Киеве. И Гертруда решает испросить защиты у папы римского. Исполнителем этого замысла должен стать ее возлюбленный сын Ярополк. Он переходит в
католическую веру матери. Первый среди русских князей XI в. получает второе христианское имя - имя самого “латинского” из всех христианских святых - апостола Петра, ставшего символом папской идеи господства римской церкви в христианском мире. Много свидетельств тому обнаруживается в написанном самой Гертрудой латинском молитвеннике, который по заказу русской княжеской четы был изукрашен пятью роскошными цветными миниатюрами. Две из них имеют изображение Петра-Ярополка, его матери Гертруды и жены Ирины (тюрингской принцессы Кунегунды). И здесь пересекаются Восток и Запад. В католическом молитвеннике имя Петра обозначено греческими буквами: 1АРОПОЛК (V.Meysztowicz, 1955. Р.123, 124). О сыне Петре молится Гертруда, обращаясь к Иисусу Христу, к св. Деве Марии, к св. Елене и, конечно, к его святому покровителю св. апостолу7 Петру. Последовательно мы узнаем, что он немало грешил и нуждается в отпущении грехов. Мать обращается к св. Деве Марии с мольбой защитить войско Петра, его семью и его самого “во имя мира и ЕДИНСТВА Святой Церкви” (Н.И.Щавелева, 1997. С. 30-32). Гертруда лелеет надежду7 на единство церкви. Это во многом объясняет поступки ее сына Ярополка, прибегающего к покровительству7 как Римской курии, так и впоследствии к защите благочестивых деятелей православной церкви. Киевская княгиня просит Господа окружить в битве Петра “необоримой (нерушимой) стеной - muro inexpugnabili”. Невольно приходят на память буллы, идентифицированные В.Л.Яниным как печати Изяслава и Ярополка. На них вычеканены святые покровители князей: св. Дмитрий и св. Петр, на обратной стороне той и другой печати поясное изображение Оранты, прозванной киевлянами Нерушимая стена. По мнению Янина, этими буллами пользовались князья в изгнании (В.Л.Янин, 1970. Т.1.С.150).
Для аудиенции у папы римского подготовлена почва. И сын киевского князя - преданный католик - отправляется в Рим. Об этом известно из письма папы Григория VII от 17.IV. 1075 г., адресованного не только Изяславу, но и его супру
ге Гертруде (папские обращения к женщинам крайне редки). Это говорит о признании особых заслуг русской княгини перед папским престолом. В письме глава Римской курии передавал Яро-полку власть в Киевском государстве, обязуясь взять его под свою опеку. Однако это была лишь декларация папской идеи. Вернуться в Киев с семьей позволили Изяславу польская помощь и мир с братом Всеволодом.
Далее Ярополк Изяславич действует на Руси. Княжение во Владимире Волынском сталкивает его с претендующими на западнорусские земли Ростиславичами. От рук подосланного ими убийцы он погибает в 1086 г. (ПСРЛ. Т.1. Стб. 207; Т. 2. Стб. 198; I.Dlugossii Chronica... L. III. Anno 1086). Несмотря на “бурное латинское прошлое”, католическое имя, несмотря на обращение к папе, Ярополк заслужил похвалу русского летописца. В некрологе 1086 г. особо отмечена набожность князя, который “был тих, кроток, смирен и братолюбив.., десятину7 давал святой Богородице от всего своего достояния ежегодно” (ПВЛ. С. 88, 226).
Сквозь агиографическую пелену надгробного похвального слова проступает историческая канва. Тело убитого князя встречает сам митрополит Иоанн “с черноризцами и пресвитерами”. Следовательно, Ярополк сумел внушить к себе почтение верховным деятелям православной церкви (М.Ю.Приселков, 1913. С. 149-150). Погребли князя “в церкви святого апостола Петра, которую он сам когда-то начал воздвигать” (ПСРЛ. Т.2. Стб. 198) при Дмитриевском монастыре, заложенном его отцом. Весьма вероятно, что Ярополк-Петр был инициатором развития культа св. апостола Петра на Руси. К XIII в. в русских церковных календарях четырежды отмечался день апостола Петра (В. Wlodarski, 1957. S. 279; Митрополит Макарий, 1995. Кн. 2. Т. 3. С. 588). Заслужил почести Ярополк и от монахов Печерской обители, прежде всего потому, что “вда всю жизнь свою: Не-бльскую волость и Деревськую и Лучьскую и около Киева Печерскому монастырю (ПСРЛ. Т.2. Стб. 492; Я.Н. Щапов, 1989. С. 152). Врочем, пиитет по отношению к Печерскому монастырю, как и к христианской церкви, ему мог быть внушен мате
рью. В конце 60-х годов Ярополк был достаточно разумен, чтобы усвоить предостережения Гертруды, с которыми она обращалась к Изяславу, вступившему в конфликт с благоверным Антонием Печерским. Патерик сохранил речи “ляховицы”, напоминавшей мужу о бедах, обрушившихся на Польшу вслед за гонениями на черноризцев (Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб, 1911. С. 105-106).
“Ревнующе отцу своему”, завещала богатые дары Печерской обители и дочь Ярополка Анастасия. Она передала туда, вероятно, и княжеский Дмитриевский монастырь с церковью св. Петра и гробницей Ярополка. После ее смерти оборвалась генеалогическая линия Ярополка на Руси. Продолжили род Ярополка дочери, выехавшие после его смерти вместе с матерью в Германию (MGH SS. Т. VI. Р. 693, 737; В.Т.Пашуго, 1968. С. 125, 327).
Будучи верным сыном христианской церкви, свободно ориентируясь в политике европейских стран, на равных общаясь с правителями Европы не только благодаря родственным связям и всесторонней образованности, но прежде всего благодаря высокому' авторитету' Древнерусской державы, князь Ярополк-Петр оставил о себе добрую славу в светских и церковных памятниках католического Запада и православной Руси.
Я.Н. Щапов
К ИСТОРИИ ПОДГОТОВКИ АКАДЕМИЧЕСКОГО ИЗДАНИЯ ДОГОВОРОВ РУСИ С ВИЗАНТИЕЙ
Среди юридических памятников Древней Руси, которым должны были быть посвящены новые издания в серии "Древнейшие источники истории народов СССР", по планам Инсти
тута истории СССР 1970-х годов, договоры Руси с Византией занимали одно из первых мест. Издание текстов договоров по всей археографической традиции Повести временных лет, в составе которой они дошли до нас, должно было дать новый импульс для их исследований. Сами исследования этих источников в последние десятилетия принесли уже много новых наблюдений, которые нужно было систематизировать и критически представить в этом издании.
Вновь вопрос о таком издании, как "Международные договоры Руси X - XFV вв.", включающем также договоры Новгорода и Смоленска, встал недавно, уже в Институте российской истории, как о первом томе новой серии древнейших русских источников по отечественной истории. Эта работа объединила академических историков Руси, Византии и Прибалтики. Тексты договоров с Византией заинтересовали и итальянских коллег - историков права Восточного Средиземноморья, готовых посвятить им историко-правовое исследование и издание.
В процессе подготовки этих работ привлек внимание ранний академический проект, связанный с такого рода работой. В Российской Академии наук существовала система поощрения научных исследований в форме премий за выполненные задания или задачи, как они назывались. Положение графа Уварова предусматривало такого рода поощрительные премии за выполненные задачи. В частности, в 1896 г. среди пяти таких задач была объявлена тема "Комментарии на договоры великих князей киевских с Византийской империей" (Сборник сведений о премиях и наградах, раздаваемых Императорской Академией наук. СПб., 1896. С. 52-53). Эта программа была повторена и в 1903 г. Поскольку задания, сформулированные в этом документе, все еще остаются нереализованными и они представляют интерес для подготовки современной работы о договорах, считаю полезным привести здесь основные его положения.
"...Договоры 907, 911, 944 и 972 гг., дошедшие до нас в славяно-русском переводе, ...представляют для исследователей много затруднений и даже совершенно темных мест. Одна из
главных тому’ причин... - та, что переводчики слишком заботились о дословной передаче содержания византийского источника”.
”... Академия полагает не лишним указать на некоторые условия, которые необходимо иметь в виду будущему комментатору договоров.
Прежде всего текст договоров должен быть восстановлен по всем дошедшим до нас спискам, заслуживающим внимания, и разделен на статьи. Само собой разумеется, что при разбросанности трудов, касающихся языка и содержания договоров, необходимо сколь возможно полное исчисление этих предварительных разысканий в связи с критическим разбором тех из них, которые способствовали научному пониманию договоров. Комментарий же должен представлять краткий свод всего того, что до сих пор сделано для объяснения заключающихся в договорах статей и особенно важных терминов. Это критическое сравнение, без сомнения, поведет комментатора к новым соображениям; но весьма желательно, чтобы он при этом не пренебрегал другими памятниками славяно-русской и византийской письменности, могущими служить новым подспорьем предмету, тем более, что в последние двадцать лет число византийских договорных и друтих грамот значительно увеличилось. Исчерпать этот запас источников - дело времени, но приращение параллельных мест в договорах и подобных памятниках значительно облегчит задачу7 будущих историков - воспроизвести перевод договоров на официально-литературном языке, бывшем в употреблении в Византии.
В конце комментария следует приложить алфавитный указатель слов и имен, заключающихся в договорах, с указанием на место, где то или другое из них объяснено” (То же. СПб., 1903. С. 67-68).
Представляет интерес, кому принадлежат эти ценные инструкции - М.И.Сухомлинову5В.Г.Васильевскому,А.А.Шах-матову или кому-то еще?
В.Л. Янин
НАХОДКА ДРЕВНЕРУССКИХ ВИСЛЫХ ПЕЧАТЕЙ В СИГТУНЕ (ШВЕЦИЯ)
В 1996 г. при археологических раскопках в Сигтуне были найдены две свинцовые печати. Культурный слой, из которого они извлечены, характеризуется как отложившийся на дне древней гавани Сигтуны на границе городских напластований и стратиграфически датируются XI в.
Первая печать диаметром 32-36 мм сильно коррозирована, отчего одна из ее сторон неразличима. На уцелевшей стороне помещено погрудное изображение святого в короне и нимбе, в богато украшенной одежде, подобно императорской. По сторонам изображенного - колончатые надписи, которые хорошо читаются.
д	в
А	Ы
д ъ
Иконографический тип полностью соответствует каноническому типу- св. царя Давида, а присутствие в надписи русских начер-ков буквы Д и наличие в ней букв Ъ и Ы определяют буллу принадлежащей к кругу не византийской, а древнерусской сфрагистики.
Большой размер печати соответствует техническим признакам XI в. К сфрагистическим типам ранней поры она относится и по своему оформлению. Как показало обнаружение печатей Ярослава Мудрого и Святополка Окаянного, оформление типа княжеской печати основывалось на подражании византий
скому монетному типу; заимствование у него изображения императора, однако, имело тенденцию трансформировать это изображение в фигуру русского князя. Такая фигура, помещаемая на лицевой стороне буллы, сочеталась с изображением святого патрона князя на ее обороте, что было иконографическим способом передачи имени владельца печати. Наконец, наличие несомненных архаических признаков определяет время буллы с изображением св. Давида первой половиной XI в.
В хронологических рамках первой половины XI в. только один русский князь носил крестильное имя Давид - сын Владимира Святославича Глеб Владимирович.
Вторая печать диаметром 32-34 мм содержит на одной стороне поясное изображение святого с благословляющей правой рукой и с крестом у правого плеча. Сохранившиеся по сторонам изображения колончатые надписи достаточно хорошо читаются:
О	А
A	N
Г1 ДР О	Е
С	I
а иконографический тип соответствует каноническом}’ образу св. апостола Андрея Первозванного.
Ближайшую аналогию этой печати составляют известные уже в 13 экземплярах печати русского князя Всеволода Ярославина, носившего крестильное имя Андрей. На его буллах, демонстрирующих постепенное искажение безупречного исходного образца, на одной стороне помещалось поясное изображение апостола св. Андрея, а на обороте надпись:
+КЕ HOEITW CW ДОУЛУ/ AN ДРЕАТО С В ЛАДО +КЕВО
т.е. “Господи, помоги рабу своему Андрею Всеволоду”. В вариантах, наиболее далеко отстоящих от образца, последнее слово воспроизводилось как СПЛАДО. Именно такая форма присутствует на рассматриваемой печати, надпись котрой транскрибируется следующим образом:
+КЕ ВО TWCWB УЛО, СРЛА DW
т.е. “Господи, помоги рабу своему7 Всеволоду”. В ряду7 ныне известных печатей Всеволода Ярославича найденный в Сигтуне вариант занимает финальное место, коль скоро в его надписи не только имеется отмеченное искажение, но и утрачено второе имя князя - Андрей. Всеволод Ярославич (сын Ярослава Мудрого и отец Владимира Мономаха) княжил в Переяславле в 1054 -1076 гг., в Чернигове в 1076 - 1078 гг., в Киеве в 1078 - 1093 гг.
Таким образом, комментируемые находки не принадлежат к одному7 документу или единому7 комплексу документов, будучи разделены почти столетним промежутком, но они свидетельствуют об устойчивости сношений Сипуны с Русью на протяжении всего XI столетия.
Оглавление
Арутюнова-Фиданян В. А. Термин “контактная зона”
или “земля” - “хора”	3
Бибиков М.В. Афонские находки	5
Белецкий С.В. К вопросу о правовом статусе Свято-
полка Ярополчича в годы великого княжения
Владимира Святого	7
Белякова Е.В. Мазуринская редакция кормчей - памят-
ник межславянских культурных связей XIV-XVI вв.	Ю
Ведюшкина И.В. “Нарцы еже суть словене”	13
Глазырина Г.В. О русско-шведском брачном союзе
концаХ в.	16
Горский А.А. Русь в первой половине X века:
государство или конгломерат конунгов?	21
Джексон Т.Н., Кучкин В.А. Год 1251, 1252 или 1257?
(К датировке русско-норвежских переговоров)	24
Добродомов И.Г К вопросу о готских следах в
Северном Причерноморье	29
Ермолова И.Е. Гелоны в послегеродотовой античной литературе	32
Завадская С.В. О типах издания древнерусских письменных источников	36
Калинина Т.М. Нападение норманнов на Севилью в
844 г. по данным арабских ученых	39
Каштанов С.М. Византийские секрета и русские
приказы.(К постановке вопроса)	44
Князький И. О. Земля бродников	48
Коновалова И.Г. К вопросу о датировке сообщения
ибн Хордадбеха о путях купцов-русов	52
Котляр Н.Ф. Соправительство в Древней Руси
(XI - начало XII в.)	57
Кяупене Ю. Проблема Кревского акта от 14 августа
1385 года в истории и историографии польско-
литовских уний	60
Лесман Ю.М. Формирование северо-западной границы Новгородской земли XIII в. (культурный аспект)	63
Матузова В. И. Древние пруссы глазами хрониста Немецкого ордена (об одном фрагменте “Хроники земли Прусской” Петра из Дусбурга)	66
Мельникова Е.А. Заглавие Повести временных лет и этнокультурная самоидентификация древнерусского летописца	68
Молчанов А.А. Усадьбовладельцы новгородского Людина конца: генеалогические связи и политическая преемственность (вторая половина XI - первая половина XIII в.)	72
Назаренко А.В. О языке восточноевропейских варягов
ГХ-Х вв. [*Ro3.s- (?) - Русь - ’Ршд-Ruzzi]	75
Назарова Е.Л. Эсты и “чудь" в русских летописях	79
Никольский СЛ. “Мх’жи цесарства нашего” в свете статьи 12 русско-византийского договора 944 года 82
Перхавко В.Б. Зарождение купечества на Руси	86
Петрухин В.Я. К проблеме композиции начальной русской летописи	91
Подосинов А.В. Восточная Европа в “Космографии” Юлия Гонория (IV-V вв.)	96
Рождественская Т.В. Договоры Руси с Византией X в. в структуре летописного повествования	101
Свердлов М.Б. Системно-структурный метод и проблема становления феодализма в Восточной Европе	103
Седов В.В. Восточнославянские племенные образования и земли Древней Руси	106
Солодкин Я.Г. О документальных источниках Пискаревского летописца	109
Старостина Н.П. Иван Грозный в изображении Шлихтинга-Стрыйковского	112
Столярова Л.В. О подготовке к изданию свода записей писцов на древнерусских пергаменных кодекса XI -XIV вв.	117
Хорошев А. С. К вопросу о городском землевладении Новгорода
Чекин Л.С. Края земли в Окружном послании
св. патриарха Фотия 867 г.
Шинаков Е.А. “Дружинное государство” в Польше и на Руси
Щавелева Н.И. Князь Ярополк Изяславич и христианская церковь XI в.
Щапов Я.Н. К истории подготовки академического издания договоров Руси с Византией
Янин ВЛ. Находка древнерусских вислых печатей в Сигтуне (Швеция)
123
125
128
132
136
139
Утверждено к печати Институтом российской истории РАН
Подписано в печать 26.02.98. Формат 60х84/16 Заказ №
Тираж 250 экз. 9 п.л. 7,16 уч.-изд.л. Цена договорная.
ЛР № 020768 от 15.04.93.
Издательский центр Института российской истории РАН 117036, Москва, ул. Дм. Ульянова, 19