Автор: Суриков И.Е.
Теги: история античная философия история греции
ISBN: 978-5-91244-030-4
Год: 2011
Текст
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ РАН
УНИВЕРСИТЕТ ДМИТРИЯ ПОЖАРСКОГО
И. Е. Суриков
АНТИЧНАЯ ГРЕиИЯ!
ПОЛИТИКИ
В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ
ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
МОСКВА
Университет Дмитрия Пожарского
2011
Печатается по решению Ученого совета
Университета Дмитрия Пожарского
Утверждено к печати Ученым советом
Института всеобщей истории Российской Академии наук
Ответственный редактор -
доктор исторических наук |Л.П. Маринович]
Рецензенты:
доктор исторических наук С.Г. Карпюк,
доктор исторических наук Э.В. Рунг
Суриков И.Е.
С 90 Античная Греция: политики в контексте эпохи. Година междоусобиц. —
М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2011. — 328 с.
ISBN 978-5-91244-030-4
Книга представляет собой третью часть цикла биографий выдающихся полити-
ческих деятелей архаической и классической Греции. Опираясь на данные античных
источников и результаты работ современных исследователей, автор реконструирует
основные события их яркого, зачастую противоречивого и насыщенного разнообраз-
ными перипетиями жизненного пути этих политиков. Особое внимание уделяется
историческому контексту, выходу на ключевые проблемы, связанные с развитием
древнегреческой цивилизации. Прежде всего в данной книге освещаются вопросы
кризиса классического полиса, начавшегося в период Пелопоннесской войны, в кон-
це V в. до н. э., и охватившего также следующее столетие. Главными героями книги
являются именно видные деятели времен Пелопоннесской войны: Никий, Алкивиад,
Ферамен, Критий, Фрасибул.
Книга предназначена для историков-антиковедов, преподавателей и студентов
гуманитарных факультетов вузов и всех, кто интересуется историей Древней Греции.
© Суриков И. Е., текст. 2011
© Григоренко М. В., оформление. 2011
ISBN 978-5-91244-030-4 © Русский Фонд Содействия Образованию и Науке. 2011
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора 4
ГЛАВА I
Кризис классического греческого полиса: основные компоненты 9
ГЛАВА II
Никий: между демосом и богами 67
ГЛАВА III
Алкивиад: афинский денди или первый «сверхчеловек»? 160
ГЛАВА IV
Рубеж веков: Ферамен, Критий, Фрасибул 210
Послесловие 289
Библиография 292
Список сокращений 318
Посвящается сыну Всеволоду,
родившемуся во время работы
автора над этой книгой
ОТ АВТОРА
Вряд ли эта книга нуждается в каком-то развернутом предисловии.
Она представляет собой продолжение цикла биографий выдающих-
ся политических деятелей архаической и классической Греции; две
предыдущие монографии из этого цикла (в дальнейшем обозначаемые
как АГ-1 и АГ-2) уже увидели свет. Соответственно, мы сохраняем неиз-
менными те основные формы анализа и изложения, принципиальные
подходы к источниковому материалу, которые были приняты нами для
указанных монографий.
Что касается круга источников, который будет нами использоваться,
то в основе своей и он остается прежним, хотя, разумеется, без опреде-
ленных изменений не обойтись. Так, по понятным причинам, в данной
книге, в отличие от предшествующих, уже не будут фигурировать сви-
детельства Геродота. Зато гораздо большее место займут данные, по-
черпнутые у двух следующих великих историков Эллады — Фукидида
и Ксенофонта. Труд первого из них является абсолютно незаменимым
для изучения большей части Пелопоннесской войны1, произведения
второго (прежде всего «Греческая история») чрезвычайно важны для
завершающего периода этого многолетнего вооруженного конфликта, а
также и для последующих лет2.
1 К тому же Фукидид склонен к характеристикам ярких личностей (см.: Gribble D.
Individuals in Thucydides // ВСТ. Р. 439-468), что немаловажно для нашей работы, по-
скольку она имеет биографический характер.
2 Последняя по времени работа об освещении Ксенофонтом войн и военных дей-
ствий: Schmitz W. Die Opfer des Krieges. Xenophon und die Wahrnehmung des Krieges in der
griechischen Historiographie //SAG. S. 55-84. О месте сочинений Фукидида и Ксенофонта
в становлении жанра «военной монографии» см. также: Dewald C.J. Thucydides War Nar-
ОТ АВТОРА
Очень важное место в корпусе источников начинают занимать ко-
медии Аристофана, которые были созданы как раз на протяжении того
временного отрезка, который нас далее будет интересовать3. Появляет-
ся также возможность привлекать данные из речей знаменитых атти-
ческих ораторов — пока в основном самых ранних из них: Антифонта,
Андокида и Лисия, тем более что все трое приняли в рассматриваемых
событиях более или менее активное личное участие.
Поскольку предлагаемая вниманию читателей книга имеет биогра-
фический характер, то продолжают сохранять источниковое значение
«Сравнительные жизнеописания» Плутарха. Безусловно, будут привле-
каться и прочие античные тексты, в которых содержится оригиналь-
ная и релевантная информация, относящаяся к затрагиваемым нами
проблемам. Конкретный набор важнейших источников о жизни и дея-
тельности каждого из интересующих нас политиков будет подробнее
характеризоваться во вступительных частях соответствующих глав.
Хронологические рамки исследования поддаются весьма четкому
определению. Это 431-403 гг. до н. э., как обозначено в подзаголовке,
година междоусобиц4 как на уровне греческого мира, так и на уровне
отдельных полисов. Речь, разумеется, идет о Пелопоннесской войне5 и
сопутствовавших ей внутренних смутах, в частности, об олигархиче-
rative: A Structural Study. Berkeley, 2005; Rood T. The Development of the War Monograph //
A Companion to Greek and Roman Historiography. Oxf., 2007. Vol. 1. P. 147-158.
3 Важнейшие работы с анализом значения комедий Аристофана как исторического
источника: Ehrenberg V. The People of Aristophanes. N.Y., 1962; Konstan D. Greek Comedy
and Ideology. Oxf., 1995; MacDowell D.M. Aristophanes and Athens: An Introduction to the
Plays. Oxf., 1996; Spielvogel J. Wirtschaft und Geld bei Aristophanes: Untersuchungen zu den
ökonomischen Bedingungen in Athen im Übergang vom 5. zum 4. Jh. v.Chr. Frankfurt am Main,
2001. Впрочем, не можем не процитировать замечательных слов А.К. Гаврилова: «Трудно
выпрямить, не сломав, кривое зеркало комедии» (Гаврилов А.К. Ученая община сократи-
ков в «Облаках» Аристофана // Некоторые проблемы истории античной науки. Л., 1989.
С. 64).
4 К общей характеристике этой эпохи см. также: Мипп М. The School of History: Ath-
ens in the Age of Socrates. Berkeley, 2000.
5 В предыдущей книге данного цикла, в биографии Перикла, нам уже пришлось рас-
смотреть ряд относящихся к ней вопросов: причины и поводы начала войны, соотно-
шение сил враждующих сторон, первые годы военных действий. Это было неизбежно,
поскольку Перикл сыграл важнейшую роль как в развязывании Пелопоннесской войны,
так и в ее ведении на начальных этапах. Но в своей целостности, как исторический фе-
номен колоссального значения, этот вооруженный конфликт будет детально рассматри-
ваться в данной монографии.
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
ских переворотах в Афинах. Ни один из героев книги, кроме Фрасибу-
ла, не перешагнул за предел обозначенного временного отрезка. Гибель
последнего, правда, падает уже на начало IV в. до н. э., почему и при-
дется в самом конце уделить некоторое внимание также первому по-
слевоенному десятилетию.
Пелопоннесская война стала важнейшей вехой во всем бытии клас-
сической Греции6, воистину открыла новую страницу ее истории, и
нужно сказать, страницу достаточно мрачную, положившую начало
кризисным явлениям. Нам уже приходилось отмечать7, что именно
от этого внутриэллинского конфликта в действительности следует от-
считывать совокупность процессов, обозначаемую обычно в исследо-
вательской литературе как «кризис IV века» или кризис классического
греческого полиса. Данный кризис представляется нам настолько важ-
ным, настолько определившим на довольно длительный период общий
облик античной цивилизации (а в конечном счете в корне изменившим
этот облик), что именно ему мы посвящаем вводную главу обобщаю-
щего характера, которая по традиции открывает книгу. Далее следуют
собственно биографии.
Среди «героев» данной монографии — политические деятели раз-
личного характера: крупные полководцы (Никий, Алкивиад) и люди
более «штатские», насколько таковые вообще могли быть в греческом
полисе, да еще и в эпоху, когда почти непрерывно шла война (Ферамен),
фигуры огромного исторического значения и второстепенные персо-
нажи... Пожалуй, именно об этих последних стоит сказать несколько
слов. Имело ли смысл включать их жизнеописания в книгу? Пожалуй,
6 Наиболее фундаментальным исследованием о Пелопоннесской войне и по сей день
остается тетралогия Дональда Кэгена: Kagan D. The Outbreak of the Peloponnesian War.
Ithaca, 1981; idem. The Archidamian War. Ithaca, 1974; idem. The Peace of Nicias and the
Sicilian Expedition. Ithaca, 1981; idem. The Fall of the Athenian Empire. Ithaca, 1987. Впо-
следствии Кэген выпустил сокращенное издание своего труда — в одном томе: idem.
The Peloponnesian War. N.Y., 2003. В самое последнее время в западном антиковедении
монографические работы об этом вооруженном конфликте пошли просто-таки пото-
ком (Cawkwell G. Thucydides and the Peloponnesian War. L. — N.Y., 1997; Souza Ph. de. The
Peloponnesian War 431-404 ВС. Oxf., 2002; Lazenby J.F. The Peloponnesian War: A Military
Study. L. — N.Y., 2004; Bagnall N. The Peloponnesian War: Athens, Sparta and the Struggle for
Greece. L, 2004; Hanson V.D. A War Like No Other: How the Athenians and Spartans Fought
the Peloponnesian War. L, 2005).
7 Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания афинян во второй половине V в. до
н. э. М., 2002. С. 8.
ОТ АВТОРА
у нас не было другого выхода. Дело в том, что как раз в тот период,
который мы теперь рассматриваем, произошли существенные измене-
ния в составе и характере политической элиты8. Как мы писали в дру-
гом месте9 (просим прощения у читателя за самоцитирование), имея в
виду IV в. до н. э., «политический "космос" афинского полиса был те-
перь, если так можно выразиться, более населенным, чем прежде, но,
за редчайшими исключениями, каждая "звезда" в этом "космосе" све-
тила теперь более тускло, нежели в V в. до н. э.». Что уж говорить, даже
славный Демосфен не выдержит сравнения с Аристидом или Фемисто-
клом, Кимоном или Периклом... «Время титанов» постепенно минова-
ло, пришло «время обычных людей». И начался этот процесс как раз в
эпоху Пелопоннесской войны.
Причины подобного оборота событий нам еще предстоит разбирать
в дальнейшем, а пока упомянем лишь о том, что сразу бросается в глаза:
о нарастании «узкой специализации» среди государственных деятелей.
Стратег в IV в. до н. э. (во всяком случае, в Афинах) — это, как правило,
только стратег, не более того; если он и имеет политические амбиции,
то они обычно слабо проявляются. Известно немало действительно та-
лантливых, выдающихся военачальников этого времени: Конон, Ифи-
крат, Хабрий, Тимофей, Харет, Харидем... Многим из них посвящает
биографии Корнелий Непот, но, что характерно, ни одному — Плутарх.
И это вполне закономерно: чем перечисленные лица зарекомендовали
себя в политике? Да практически ничем или почти ничем. В истории
афинской политической жизни один Демосфен более значим, чем все
они вместе взятые. А в то же время, Демосфен абсолютно никак не от-
личился на полях сражений.
Может быть, сказанное поможет объяснить, почему мы в этой кни-
ге говорим, помимо прочих, и о таких, например, лицах, как Ферамен
или Фрасибул, известных только специалистам. Эти политические дея-
8 См. наиболее точную характеристику этих изменений: Mossé С. Citoyens "actifs" et ci-
toyens "passifs" à Athènes au IVème siècle av. J.-C. // Symposion 1977: Vorträge zur griechisch-
en und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1982. S. 157-160; eadem. De l'ostracisme aux
procès politiques: le fonctionnement de la vie politique à Athènes // Istituto universitario ori-
entale (Napoli). Annali. Sezione di archeologia e storia antica. 1985. Vol. 7. P. 9-18; eadem. La
classe politique à Athènes au IVème siècle // AD. S. 67-77. О зарождении указанных про-
цессов еще во второй половине V в. до н. э. см. в классическом исследовании: Connor W.R.
The New Politicians of Fifth-Century Athens. Princeton, 1971.
9 Суриков И.Е. Остракизм в Афинах. M., 2006. С. 398.
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
тели «второго эшелона» точно так же демонстрируют на своих судьбах
перипетии истории Греции в кризисную эпоху. Да и следует ли, стро-
го говоря, относить их обязательно к «второму эшелону»? Фрасибул, в
частности, пусть недолгое время, но все-таки был «первым человеком»
в Афинах. Ферамен еще для Аристотеля являлся фигурой одного по-
рядка с Никием (Arist. Ath. pol. 28. 5); мы его таковым уже не считаем,
но это не в последнюю очередь потому, что биографию Никия написал
Плутарх, а биографию Ферамена — нет. Можно сказать, что возникает
даже своеобразная аберрация: Плутарх как бы задал своеобразный ка-
нон «великих греков», и те, кто в этот канон не вошел, в современной
историографии по большей части тоже остаются на вторых-третьих
ролях. А между тем Плутарх в подборе героев своих жизнеописаний
руководствовался, естественно, субъективно-личностным критерием,
да не следует к тому же забывать, что не все из этих жизнеописаний
дошли до нас.
Одним словом, рассмотрение «политиков в контексте эпохи» дикту-
ет в некоторых случаях обращение не только к главным, но и к второ-
степенным деятелям; это позволит сделать общую картину более пол-
ной и многогранной.
* * *
Автор считает своим приятным долгом поблагодарить коллег — со-
трудников отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Ин-
ститута всеобщей истории РАН. Они взяли на себя труд прочесть книгу
в рукописи, на обсуждении высказали ряд ценных советов, предложе-
ний, замечаний. Многие из этих замечаний были нами учтены при даль-
нейшей работе над текстом; в то же время в каких-то случаях мы пред-
почли остаться при своем мнении. В любом случае, коллеги, разумеется,
не несут никакой ответственности за недостатки, которые могут обнару-
житься в книге: таковые следует относить всецело на счет автора.
К глубокому прискорбию, после того как книга была сдана в изда-
тельство, безвременно скончался один из самых активных участников
обсуждения рукописи — Аркадий Анатольевич Молчанов, замечатель-
ный специалист и верный друг. А вскоре покинула нас и Людмила Пе-
тровна Маринович, любезно согласившаяся стать ответственным ре-
дактором монографии. Увы, они уже не увидят книгу в изданном виде.
Светлая им память!
Глава I
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО
ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА:
ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
Два века, составляющие классическую эпоху истории Древней Греции,
лишь в очень малой степени напоминают друг друга. IV в. до н. э. резко
отличается от V в. до н. э., от «золотого века классики», от наивысшего
взлета эллинской цивилизации. Между двумя столетиями пролегла на-
стоящая пропасть; имел место принципиальный перелом, пришедший-
ся на годы Пелопоннесской войны.
По большому счету можно сказать, что в этой войне вообще не было
победителя: от нее не выиграла, а пострадала вся Эллада. Длительный
вооруженный конфликт сыграл огромную негативную роль в исто-
рии греческого мира, положил начало нарастанию кризисных явлений,
наверное, во всех без исключения полисах. В Греции практически не
было региона, который не понес бы ущерба от продолжавшихся из года
в год военных кампаний. Ведь они сопровождались гибелью людей,
разорением сельскохозяйственных угодий, разрывом торговых связей,
бессмысленными тратами огромных денежных средств1.
1 О судьбе греческой экономики во время Пелопоннесской войны см.: Diesner H.-J.
Wirtschaft und Gesellschaft bei Thukydides. Halle, 1956. S. 92 ff.; Spielvogel}. Wirtschaft und
Geld bei Aristophanes: Untersuchungen zu den ökonomischen Bedingungen in Athen im
Übergang vom 5. zum 4. Jh. v.Chr. Frankfurt am Main, 2001.
ГЛАВА I
Война отрицательно повлияла на внутриполитическую ситуацию в по-
лисах, которая стала более нестабильной: участились гражданские смуты
и перевороты. В межполисных отношениях нарастала раздробленность,
невозможность объединить силы даже перед лицом серьезных угроз. Од-
ним словом, Греция вышла из многолетнего испытания очень ослаблен-
ной, как бы надломленной; ее «золотой век», период высшего процвета-
ния остался позади. Полоса подъема сменилась полосой кризиса.
Итак, «кризис IV века» (впрочем, по причинам, обозначенным выше,
в предисловии, нам бы казалось более корректным называть его «кри-
зисом конца V — IV в. до н. э.»), по поводу которого немало было слома-
но копий в историографии, особенно отечественной: ведь для россий-
ского антиковедения советского периода он долгое время находился в
числе подчеркнуто приоритетных тем2. Выработать единую, «правиль-
ную» концепцию кризиса, насколько можно судить, все-таки не уда-
лось, но ряд весьма важных и точных наблюдений был сделан. Что же
касается западной науки об античности, которая и в целом отличалась
большей плюралистичностью и меньшим интересом к теоретическим
проблемам, то в ней прийти к такому единому взгляду на кризис даже
и не пытались вплоть до совсем недавнего времени, к тому же занима-
лись им более спорадически.
В результате на сегодняшний день существуют самые разные, порой
полярно противоположные трактовки интересующего нас историче-
ского явления. Это обусловлено и объективными причинами: кризис
классического полиса, который разразился в ходе Пелопоннесской вой-
ны, а в IV в. до н. э. стал самым главным, ключевым процессом, харак-
теризовавшим это столетие, пронизавшим собой все поры общества,
представляет собой феномен, чрезвычайно сложный для понимания,
интерпретации, да и просто для объективного, целостного и коррект-
ного описания. Он был многомерным, имел целый ряд более или менее
2 См. из важнейших отечественных работ о кризисе полиса: Глускина ЯМ. Проблемы
социально-экономической истории Афин IV в. до н. э. М„ 1975; Маринович ЯЛ. Грече-
ское наемничество IV в. до н. э. и кризис полиса. М., 1975; она же. Греки и Александр
Македонский (К проблеме кризиса полиса). М., 1993; Фролов Э.Д. Огни Диоскуров: Ан-
тичные теории переустройства общества и государства. Л., 1984; он же. Греция в эпоху
поздней классики: Общество. Личность. Власть. СПб., 2001 (эта книга представляет со-
бой сборник работ, в основном написанных значительно раньше, но автор подчеркивает,
что он и поныне по важнейшим вопросам остается на прежних позициях); Исаева В.И.
Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М., 1994.
10
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
важных аспектов. В зависимости от того, какие из этих аспектов мы
будем считать принципиальными, первичными, определяющими, а ка-
кие — второстепенными и производными, будет проистекать и общая
точка зрения на «кризис IV века». У любой из таких точек зрения, не-
сомненно, окажутся не только свои сильные, но и слабые стороны, что
сделает ее уязвимой для критики.
Следует подчеркнуть, что последующее изложение в данной главе
является именно лишь одной из точек зрения на кризис классическо-
го полиса — той, которая особенно близка автору этих строк, которая
представляется ему наиболее взвешенной. Мы не настолько самонаде-
янны, чтобы претендовать на окончательное и бесповоротное разреше-
ние комплекса сложнейших проблем. Вообще в настоящее время наука
лишь подходит к всесторонней характеристике кризиса, в изучении
многих его нюансов имеется еще немало «белых пятен».
Очевидно, будет не лишним прежде всего охарактеризовать, — без-
условно, в очень краткой, общей и, может быть, в чем-то упрощенной
форме, что неизбежно, — основные точки зрения на предмет, высказы-
вавшиеся ранее3. Тем более что при интерпретации кризисных явле-
ний, охвативших греческий полисный мир в IV в. до н. э., между раз-
личными исследователями, повторим, возникает большое количество
концептуальных расхождений; их мнения вступают в прямое противо-
речие друг с другом.
Традиционной, превалировавшей в историографии на протяжении
десятилетий можно назвать точку зрения, согласно которой в указан-
ном столетии в Греции наблюдались симптомы всестороннего кри-
зиса: в экономической сфере — концентрация земельной собственно-
сти в руках немногих богачей, упадок свободного крестьянства и, как
следствие, общий аграрный кризис или даже разруха в сельском хо-
зяйстве, снижение темпов развития ремесла и торговли, возрастание
роли рабовладельческих отношений, в социально-политической сфе-
ре — кризис и осложнение общественных отношений, подрыв равно-
весия между высшими и низшими слоями населения, концентрация
власти в руках состоятельной привилегированной элиты, вышедшей
из торгово-ремесленных кругов («буржуазии», по определению некото-
рых склонных к модернизации исследователей). Данная точка зрения
3 Полезный разбор этих точек зрения см. в работе: Davies J.K. The Fourth Century Cri-
sis: What Crisis? // AD. S. 29-36.
11
ГЛАВА I
отразилась, в частности, в ранних работах выдающейся французской
исследовательницы К. Моссе4, в фундаментальной многотомной кол-
лективной монографии «Эллинские полисы», вышедшей в 1974 г. в ГДР
под редакцией Э. Вельскопф5. Кстати, в написании этого труда приня-
ли заметное участие российские антиковеды. Отметим в связи со ска-
занным, что именно излагаемая здесь концепция — о кризисе IV в. до
н. э. как всестороннем упадке, в основе которого лежали экономиче-
ские факторы, — в целом утвердилась, с теми или иными вариациями,
в отечественной литературе (см. вышеупомянутые работы Л.М. Глу-
скиной, Э.Д. Фролова)6, хотя в последнее время наметились и попытки
более неоднозначной трактовки этого кризиса (Л.П. Маринович)7.
Существует также мнение, согласно которому кризис IV в. до н. э.
был в истории Греции не «кризисом упадка», а «кризисом роста», в ходе
которого экономическая и политическая эволюция древнегреческого
общества вышла за рамки полиса. В данной концепции акцент делает-
ся не столько на негативные, сколько на позитивные стороны развер-
тывавшихся процессов. Представитель этой точки зрения — чешский
ученый Я. Печирка8.
Наконец, в самое последнее время в западном антиковедении, ка-
жется, наметилась тенденция вообще в значительной мере затуше-
вывать кризисные явления в полисном мире IV в. до н. э. и даже — в
4 И прежде всего, в ее известной книге: Mossé С. La fin de la démocratie athénienne.
P., 1962. В дальнейшем Моссе во многом изменила точку зрения; ее более поздние рабо-
ты (например: Mossé С. La classe politique à Athènes au IVème siècle // AD. S. 67-77) напи-
саны с существенно иных позиций.
5 Hellenische Poleis: Krise — Wandlung — Wirkung / Hrsg. von Welskopf E.Ch. Bd. 1-4.
В., 1974.
6 Работы с подобной трактовкой кризиса IV в. до н. э. в российском антиковедении
появляются вплоть до самого последнего времени. См., например: Борухович В.Г. Кризис
греческого полиса в IV в. до н. э. (к постановке проблемы) // Проблемы антиковедения и
медиевистики. Нижний Новгород, 1999. С. 15-19. Кстати, вызывает удивление, что автор
пытается «поставить» проблему, которая на самом деле уже давным-давно поставлена
и для которой предлагались, как мы сейчас и видим, разнообразные варианты решения.
7 Из более ранних попыток оспорить «ортодоксию», безусловно, следует упомянуть
чрезвычайно интересные, опередившие свое время статьи В.Н. Андреева. См., в частно-
сти: Андреев В.Н. Структура частного богатства в Афинах V-IV вв. до н. э. // ВДИ. 1981.
№ 3. С. 21-47; он же. Аграрные отношения в Аттике в V-IV вв. до н. э. // Античная Греция:
Проблемы развития полиса. Т. 1. Становление и развитие полиса. М., 1983. С. 247-326.
8 Pecirka J. The Crisis of the Athenian Polis in the Fourth Century B.C. // Eirene. 1976.
Vol. 14. P. 5-29.
12
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
крайних проявлениях этой тенденции — попросту отрицать саму ре-
альность кризиса классического греческого полиса. Это прослеживает-
ся во все большем количестве работ9, становится своего рода «новой
ортодоксией». Едва ли не самым ярким проявлением такого подхода
стал вышедший в 1995 г. весьма объемистый сборник статей под редак-
цией В. Эдера «Афинская демократия в IV веке до н. э.: совершенство-
вание или упадок формы государственного устройства?»10. Среди ав-
торов книги — ряд ведущих антиковедов современности: П. Роде, Дж.
Дейвис, Э. Бадиан, М. Пьерар, К. Моссе и др.
Не будем углубляться здесь в детальный разбор положений, разви-
ваемых в сборнике, поскольку такой разбор был нами уже проделан в
другом месте11. Отметим лишь, что между перечисленными учеными
отнюдь нет полного единства во взглядах, существуют серьезные раз-
ногласия. Так, одни из них совсем не считают возможным признать
историческую реальность «кризиса IV века», другие утверждают, что
не было кризиса полиса как такового, а был лишь кризис системы меж-
полисных взаимоотношений, третьи полагают, что кризис, может быть,
и имел место в каких-то регионах греческого мира, но, во всяком слу-
чае, в Афинах он не наблюдается, и пр., и пр. Понятно, что все эти рас-
хождения в деталях отнюдь не придают стройности и убедительности
целому, мешают выработать единый взгляд на рассматриваемый ком-
плекс процессов и событий.
В сущности, единственное, что объединяет адептов характеризуе-
мого здесь направления, — попытка противопоставить традиционной
схеме нечто новое; но само это новое еще не выкристаллизовалось в
концептуально четкой форме, оставляет много неясностей, значитель-
но усложняет ответы на ряд принципиальных вопросов и, откровенно
говоря, больше ставит новых проблем, чем помогает решить уже суще-
ствующих. Перед нами — очередная схема, не менее спорная и уязви-
мая, чем предлагавшиеся ранее.
9 Из недавних примеров см., например: Ober J. The Athenian Revolution: Essays on An-
cient Greek Democracy and Political Theory. Princeton, 1999. P. 29-31.
10 Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr.: Vollendung oder Verfall einer
Verfassungsform? / Hrsg. von Eder W. Stuttgart, 1995. В системе сокращений, принятых в
нашей монографии, эта книга обозначается как AD.
11 Суриков И.Е. Новая концепция афинской истории IV в. до н. э. // ВДИ. 1996. № 4.
С. 235-245. К оценке сборника, о котором идет речь, см. также: Мариновин Л.П. Закон и
власть в классических Афинах // ВЧОАМ. С. 5-18.
13
ГЛАВА I
Несмотря на обилие метких, точных наблюдений авторов сборника
по конкретным вопросам — о значительном подъеме и процветании в
экономике Афин IV в. до н. э., об элементах стабильности и плодотвор-
ного континуитета в социально-политической сфере и т. п., — все-таки
в общем и целом приходится признать: концепция афинской и грече-
ской истории этого времени, в которой совершенно не остается места
для каких-либо проявлений кризиса, которая как бы отмахивается от
них как маловажных и несущественных реалий, на наш взгляд, вряд ли
может быть принята. Она слишком явно страдает односторонностью.
Из сказанного, наверное, уже ясно: автор этих строк не сомневается в
том, что кризис классического греческого полиса — реальный историче-
ский факт, а периодически предпринимающиеся попытки отрицать это,
доказывать, что Греция IV в. до н. э. не знала серьезных кризисных явле-
ний, развивалась, в принципе, по тем же закономерностям, что и в пред-
шествующем столетии, не имеют под собой убедительных оснований.
Непонятно, как согласовать отрицание кризиса полиса с фактом ко-
нечного исторического поражения полисного мира. Если внутренних
предпосылок этого поражения не было, то получается, что его при-
чиной стало лишь роковое вмешательство внешней силы (в данном
случае Македонии), а это создает впечатление некой злополучной слу-
чайности. Попытку выйти из положения предпринял У. Рансимен12,
предложив считать, что полис — это «эволюционный тупик», такой
тип общества и государства, который в принципе неспособен адапти-
роваться к существенным переменам, прежде всего из-за невозмож-
ности в полисных условиях реальной концентрации власти. Иными
словами, полис ушел в прошлое не потому, что в какой-то момент он
вступил в полосу кризиса, а потому, что он изначально был структурой,
обреченной на гибель. Ну что же, наверное, в каком-то смысле это так;
как говорится, «ничто не вечно под луной». Но если данная конкрет-
ная форма социально-политической организации не является вечной,
из этого никоим образом не вытекает, что ее следует признать «тупи-
ковой». Иначе как же быть с грандиозными успехами как внутреннего,
так и внешнего порядка, достигнутыми полисом в течение архаической
и раннеклассической эпох? И не оказываемся ли скорее мы сами в ту-
пике, приняв этот тезис?
12 Runciman W.G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolutionary Dead-end // GC.
P. 347-367.
14
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
Далее, в решительном противоречии с рассматриваемой концепци-
ей (или, скорее, тенденцией), отрицающей кризис, находятся сужде-
ния самих авторов IV в. до н. э. — публицистов, философов, поли-
тических идеологов — о своей эпохе. Невозможно не заметить, что
суждения эти были за редким исключением негативными, прони-
занными ностальгией по «великому прошлому», по времени Греко-
персидских войн и Пентеконтаэтии13. Граждане греческих государств,
жившие в эту эпоху, рассматривали ее как период кризиса, далеко не
лучшее время в истории Эллады, и с тоской оглядывались назад — на
славный век побед над персами, процветания Афин при Фемистокле,
Кимоне, Перикле, военных успехов простой и мужественной Спар-
ты14. Как могло получиться, что в общественном сознании периода,
будто бы не характеризовавшегося кризисными явлениями, сложи-
лось тем не менее тревожное ощущение всестороннего кризиса, упад-
ка? Ответа на этот вопрос, увы, не дается.
* * *
Итак, «кризис IV века» — отнюдь не историографический миф, а са-
мая что ни на есть суровая реальность. В то же время с его конкретны-
ми составляющими далеко не все ясно; как мы уже видели, изобилуют
самые разнообразные точки зрения. В подобной ситуации наиболее
уместным представляется не «изобретать велосипед», не придумывать
что-то совершенно новое (да это и вряд ли возможно), а взять наиболее
ценное из имеющихся теорий кризиса классического полиса и приве-
сти, насколько это возможно, в определенный синтез, постоянно учи-
тывая при этом неодинаковую значимость различных факторов, дей-
ствовавших в интересующую нас эпоху.
13 Как ни парадоксально, сами же авторы сборника, о котором здесь идет речь, не
устают подмечать эти ностальгические нотки едва ли не во всех сферах общественного
бытия афинского полиса IV в. до н. э. — от внешней политики (Badian E. The Ghost of
Empire. Reflection on Athenian Foreign Policy in the Fourth Century B.C. // AD. S. 79-106)
до литературы (Seidensticker В. Dichtung und Gesellschaft im 4. Jahrhundert. Versuch eines
Überblicks // AD. S. 175-198) и искусства (Borbein A.H. Die bildende Kunst Athens im 5. und
4. Jahrhundert v.Chr. // AD. S. 429-457).
14 Уже сразу после Пелопоннесской войны в творчестве Фукидида эти настроения
звучат с полной ясностью, что аргументированно показано в фундаментальной моно-
графии: Will W. Thukydides und Perikles: Der Historiker und sein Held. Bonn, 2003.
15
ГЛАВА I
Так, представляется не вполне правомерным считать (как это часто
делается), что корни кризиса классического полиса лежали в эконо-
мической сфере. Греческая экономика IV в. до н. э., безусловно, имела
отличительные черты по сравнению с предшествующей эпохой. Фак-
тором, оказывавшим на хозяйственное развитие крайне негативное
воздействие, стали постоянные военные конфликты между полисами.
Уже Пелопоннесская война подорвала благосостояние многих регионов
Эллады. Впоследствии вооруженные столкновения, приводившие к ра-
зорению сельскохозяйственных территорий, разрыву торговых связей
и т. п., стали едва ли не ежегодными.
Но к этому наблюдению необходимо дать несколько принципиаль-
ных оговорок. Прежде всего, частые межполисные войны — реалия,
отнюдь не появившаяся впервые в эпоху кризиса. Она, насколько мож-
но судить, была имманентно присуща греческому миру — даже в пери-
од архаики. Да, в IV в. до н. э. таких войн стало больше. Но ведь это —
количественное, а не качественное различие. Далее, в целом полисы по
большей части довольно быстро оправлялись от ущерба, наносимого
военными действиями, от разорения врагами сельской местности15.
А с другой стороны, войны оказывали стимулирующее воздействие на
развитие ряда отраслей ремесленного производства: оружейного дела,
судостроения, строительства фортификационных сооружений16.
В целом вряд ли можно говорить о том, что общее благосостояние
греческих полисов было в IV в. до н. э. существенно ниже, чем в пред-
шествующем столетии, характеризующемся как «золотой век Эллады».
Возникавшие экономические проблемы в большинстве случаев доста-
точно успешно разрешались. Так, Афины в ходе неудачной для них
Пелопоннесской войны утратили такой колоссальный источник до-
ходов, каким ранее являлся форос, эксплуатация союзников по Архэ.
Это было, конечно, чрезвычайно болезненно. Чтобы выжить в услож-
нившемся мире, сохранять авторитетное положение, поддерживать су-
ществование демократии — а эта политическая система, как известно,
требует больших расходов, — афинянам приходилось изыскивать вну-
тренние ресурсы; именно это они и предпринимали. Только теперь на-
15 Суриков И.Е. Попытка торговых санкций в классической Греции: мегарская псе-
фисма Перикла и ее последствия // Торговля и торговец в античном мире. М., 1997. С. 36.
16 Здесь следует отметить, что в античной Греции действительно интенсивно и прогрес-
сивно развивались только те области техники, которые были связаны с военным делом.
16
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
чала по-настоящему развиваться сельскохозяйственная инфрастуктура
аттической хоры; становилась более интенсивной разработка Лаврий-
ских серебряных рудников17. Афины в этот период установили дру-
жественные отношения с далеким Боспорским царством в Северном
Причерноморье18, и это тоже имело немаловажные экономические по-
следствия: правители Боспора по льготным ценам, а порой и просто в
дар поставляли в афинский полис крупные партии зерна.
В результате Афины IV в. до н. э. никак нельзя было назвать бед-
ным полисом. Конечно, такая ситуация, как при Перикле, когда в со-
кровищницах Акрополя хранился колоссальный «неприкосновенный
запас государства» — тысячи талантов серебра (Thuc. И. 13. 3) — уже
не могла повториться. Но тем не менее, как говорится, на жизнь хва-
тало. А между тем расходы не уменьшались, а только увеличивались.
Так, в начале IV в. до н. э. появилась новая, ранее не существовавшая
расходная статья — оплата гражданам посещения народных собраний
(Arist Ath. pol. 41. 3).
Разумеется, не всем полисам удавалось столь же успешно справ-
ляться с экономическими трудностями. Так, очень сильно пострадала
от нарастания кризисных явлений в экономике Спарта19. Она заплати-
ла особенно большую цену за свои притязания на гегемонию в Элладе
и к середине IV в. до н. э. находилась в чрезвычайно тяжелом положе-
нии. Имевшая место в ходе спартано-фиванских войн утрата Мессении
с ее плодородными землями, обрабатывавшимися даровым трудом
илотов, нанесла сильный удар по сельскому хозяйству, а ведь именно
оно являлось безусловной основой хозяйственной жизни спартанского
полиса. Гражданский коллектив спартиатов, который и раньше-то был
небольшим, еще больше поредел в результате военных потерь и других
факторов, что приводило к ослаблению обороноспособности.
17 Эти процессы хорошо продемонстрированы на археологических данных в работе:
Lohmann H. Die Chora Athens im 4. Jahrhundert v.Chr.: Festungswesen, Bergbau und Siedlun-
gen//AD. S. 515-548.
18 О дружественном характере этих отношений см.: Скржинская М.В. Ольвиополи-
ты и боспоряне в Афинах // ВДИ. 2002. № 2. С. 133-143; Braund D. The Bosporan Kings
and Classical Athens: Imagined Breaches in a Cordial Relationship (Aisch. 3.171-172; [Dem.]
34,36) // The Cauldron of Ariantas: Studies Presented to A.N. Sceglov on the Occasion of his
70th Birthday. Aarhus, 2003. P. 197-208.
19 Об упадке Спарты в IV в. до н. э. см.: Cartledge P. Sparta and Lakonia: A Regional His-
tory 1300-362 ВС. 2 ed. L, 2002. P. 228 ff.
17
ГЛАВА I
В бытие Спарты стали проникать такие дотоле чуждые ей явления,
как деньги, имущественное расслоение. Насколько можно судить, еще
в начале IV в. до н. э. был принят особый закон (так называемая ретра
Эпитадея, по имени предложившего его эфора), разрешавший спартиа-
там дарить и завещать другим лицам свои земельные участки, которые
ранее являлись неотчуждаемыми и передавались по наследству от отца
к сыну, а в случае отсутствия сыновей возвращались государству. Та-
ким образом, в Спарте начала формироваться настоящая частная соб-
ственность на землю. Это со временем повело к концентрации наделов в
руках наиболее богатых граждан, в то время как беднейшие спартиаты
лишались земли и, соответственно, выбывали из числа полноправных
членов гражданского коллектива, становились из гомеев гипомейона-
ми («опустившимися»). Трещала по швам и разваливалась прославлен-
ная спартанская «община равных»; социальное неравенство стало от-
ныне в Лакедемоне таким же фактом, как и в остальных частях Греции.
Необходимо отметить два, на наш взгляд, достаточно значимых об-
стоятельства. Во-первых, Л.П. Маринович и Г.А. Кошеленко в недавней
работе по спартанской проблематике этого времени20 авторитетно и, на
наш взгляд, аргументированно высказались в пользу того мнения, что
в Спарте «первопричиной кризиса стал слом традиционной морали и
традиционных норм поведения», принципиальные изменения в систе-
ме ценностей, появление нового типа политических лидеров, а не эко-
номические факторы.
Во-вторых, в любом случае ситуация в Спарте была, скорее, исклю-
чением, чем проявлением общего правила. Ведь Спарта и сама по основ-
ным параметрам своего устройства была уникальным исключением в
греческом мире. Искусственно законсервированный еще реформатора-
ми архаической эпохи жесткий социальный строй, «ликургов космос»,
не мог удержаться навеки, он был обречен на то, чтобы рано или поздно
рухнуть. Спарта должна была начать превращаться в «нормальный» по-
лис. Теперь именно это и происходило, принимая подчас весьма болез-
ненные для спартиатов формы. Что же касается большинства государств
Греции, греческого мира в целом, то в нем проблема обезземеливания
20 Маринович Л.П., Кошеленко Г.А. Причины и обстоятельства падения «Ликургова
строя» в Спарте // Проблемы истории, филологии, культуры. 2002. Вып. 13. С. 5-21; см.
также: Маринович Л.П. К проблеме кризиса спартанского полиса // Античность в совре-
менном измерении. Казань, 2001. С. 104-106.
18
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
беднейших граждан, концентрации богатств в руках небольшого круга
лиц, имущественного и социального расслоения если и существовала в
IV в. до н. э. (а есть основания полагать, что в современной историогра-
фии масштаб этой проблемы несколько преувеличен), то была далеко не
столь острой и, во всяком случае, не новой. Все эти процессы в эллин-
ских городах, не считая Спарты, в той или иной форме существовали
и ранее, что не препятствовало, однако, процветанию полисного строя.
Очевидно, в IV в. до н. э. появились какие-то принципиально новые
факторы, которые порождали системный кризис — ведь кризис класси-
ческого полиса был именно системным кризисом, а не кризисом, прояв-
лявшимся в каких-то отдельных аспектах общественной жизни.
Новые факторы, о которых идет речь, лежали, насколько можно су-
дить, все-таки прежде всего не в экономической сфере. Здесь следует
еще отметить, что, как неоднократно подчеркивалось крупнейшими
представителями современной западной историографии античности21,
экономика в Древней Греции и в целом не играла той определяющей,
«базисной» роли, как, скажем, при капитализме, что она вообще не
представляла собой отдельной сферы бытия, а была тесно, неразрывно
связана с остальными сторонами жизни общества и государства, уко-
ренена в них. Гораздо большую, ключевую роль играла политика, яв-
лявшаяся своеобразным «стержнем» полиса22; скорее уж, именно она
определяла экономику.
Нам представляется, что истоки «кризиса IV века» наиболее оправ-
данно искать как раз в политической сфере. Собственно, чем характе-
ризуется любой системный кризис? Элементы, имманентно присущие
системе, утрачивают прежнее содержание, перерождаются; системные
связи между ними распадаются, что приводит к нарастанию общей
энтропии. Поэтому для того, чтобы ответить на вопрос, в чем и как
проявлялся кризис, необходимо вначале вспомнить, что было харак-
терным для данной системы (классического полиса) в период ее устой-
чивого функционирования, в докризисную эпоху.
Ключевым элементом полисного типа общества и государственности,
было, как известно, наличие сплоченного, замкнутого гражданского кол-
21 См., например: Finley M.I. The Ancient Economy. Berkeley, 1973. Passim; Austin M.M.y
Vidal-Naquet P. Economic and Social History of Ancient Greece. Berkeley, 1977. P. 8 ff.; Snod-
grassA. Archaic Greece: The Age of Experiment. Berkeley, 1981. P. 123 if.
22 Murray O. Cities of Reason // GC. P. 19.
19
ГЛАВА I
лектива, противопоставленного своими привилегиями как прочим кате-
гориям населения, так и внешнему миру, гражданского коллектива, осу-
ществляющего в своей совокупности верховную власть в полисе. Именно
этот принцип в IV в. до н. э. начал серьезно подрываться. Если взять
пример Афин, история которых лучше всего известна из источников, то
оказывается, что отдельные лица, не являвшиеся гражданами, становят-
ся в этом столетии значительно более влиятельными, чем прежде.
Так, не гражданами, а метэками в своем подавляющем большинстве
являлись «банкиры»-трапезиты23, а между тем они принадлежали к
числу богатейших жителей Афин24. Самый состоятельный из афинских
трапезитов — Пасион — вообще был по происхождению вольноотпу-
щенником. Хотя сами эти люди не могли непосредственно участвовать в
политической жизни25, они тем не менее активно и небезуспешно «лоб-
бировали» свои интересы в народном собрании и других органах вла-
сти, используя материально зависимых от них политиков. Складывалась
парадоксальная ситуация: гражданин, причем, влиятельный гражданин,
служил своей деятельностью метэку26, иногда — бывшему рабу27.
В ходе кризиса IV в. до н. э. начинает распадаться такая важней-
шая для классического полиса категория, как единство гражданского
23 О них в целом см.: Р. Атетгуа Т. Economy and Economics of Ancient Greece. L. — N.Y.,
2007. 104 ff.
24 См. о семьях этих банкиров: Cohen E.E. Banking as a "Family Business": Legal Adapta-
tions Affecting Wives and Slaves // Symposion 1990. Vorträge zur griechischen und hellenist-
ischen Rechtsgeschichte. Köln, 1991. S. 239-265.
25 Впрочем, Пасион в конце концов, уже под старость, получил-таки права афинского
гражданства.
26 К. Моссе считает даже возможным говорить (на наш взгляд, чрезмерно категорич-
но) о стирании в этот период грани между гражданами и метэками: Mossé С. Métèques
et étrangers à Athènes aux IVe — Ille siècles avant notre ère // Symposion 1971. Vorträge zur
griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1975. S. 205-213.
27 О тесной связи (временами доходившей до зависимости) ведущих афинских по-
литиков IV в. до н. э. — Демосфена, Ликурга, Гиперида и др. — с трапезитами и крупны-
ми купцами см.: Mossé С. La classe politique... P. 75-76. Интересно, что К. Моссе считает
исключением из этого правила Эсхина (личность и деятельность которого, кстати, в
современной историографии подвергается переоценке по сравнению с более ранними
исследованиями, слишком сильно зависевшими от суждений неприкрытого личного и
политического врага Эсхина — Демосфена, — становится предметом более объективно-
го анализа; см., например: Harris Е.М. Aeschines and Athenian Politics. Oxf., 1995; Мари-
новин Л.П. Античная и современная демократия: новые подходы. М., 2001. С. 95 слл., со
ссылками на предшествующую литературу).
20
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
коллектива, полисная солидарность. Утрачивается чувство общности
гражданина со своим государством, возрастает аполитичность, без-
различие к судьбе родины. Нам именно этот процесс представляется
одним из важнейших элементов кризиса, и вот почему. В ряде предше-
ствующих работ28 мы трактовали цивилизационную историю античной
Греции как сосуществование и противостояние двух тенденций — кол-
лективистской и индивидуалистической. В течение архаической эпохи
эти тенденции постоянно боролись друг с другом, а в первый век эпо-
хи классической — пришли в определенное равновесие, что и обусло-
вило наступление «золотого века Эллады», расцвета полисной жизни,
высшего взлета греческой культуры. А затем, в век кризиса, одна из
названных тенденций — индивидуалистическая — стала слишком уж
явно преобладать над другой, и чем дальше, тем больше. В конце кон-
цов она восторжествовала над коллективистской до такой степени, что
это стало уже несовместимым с основными полисными принципами;
баланс, на котором они зиждились, был подорван. Возник и начал ра-
сти роковой зазор, разделивший индивида и общину; были осознаны и
стали предметом рефлексии противоречия между ними.
Появились люди (правда, пока их еще немного), которые демон-
стративно называли себя не гражданами того или иного конкретно-
го полиса, а «гражданами мира» — космополитами. Не случайно само
понятие космополитизма зародилось именно в Греции эпохи кризиса
классического полиса. Насколько известно, первым определял себя
как космополита известный философ-киник Диоген, что, кстати, за-
кономерно: киническая школа едва ли не первой отразила проявле-
ния кризиса в общественной мысли, став в известном отношении
предшественницей самых характерных философских течений элли-
низма: Стой, эпикурейства и др.
При этом если мыслителей, проповедовавших принципы космопо-
литизма в теории, были на протяжении большей части IV в. до н. э.
еще считанные единицы, то число греков, которые бессознательно сле-
довали этим принципам на практике, демонстративно пренебрегали
интересами родного полиса, возрастало и возрастало. А ведь космопо-
литизм («Где лучше нам — там наше и отечество», как сказано у Ари-
стофана в «Плутосе», комедии 388 г. до н. э.) всегда идет рука об руку с
28 Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания афинян во второй половине V в. до
н. э. М., 2002. С. 22 слл.; он же. Остракизм в Афинах. М., 2006. С. 213 слл; АГ-1. С. 48 слл.
21
ГЛАВА I
индивидуализмом — в той же мере, в какой патриотизм неотрывен от
коллективизма, от ощущения себя органичной частью некоего единого
целого. Это-то ощущение, лежавшее в основе традиционной полисной
этики, теперь и подрывалось.
Социум как бы «атомизировался», разрывался внутренними кон-
фликтами, распадался на отдельные группы со своими особыми, кор-
поративными интересами, которые начинали заслонять интересы
общие. Борьба между этими группами в ряде полисов приводила к
кровавым столкновениям. Характерный и даже хрестоматийный при-
мер: в Аргосе в 370 г. до н. э. беднейшие граждане устроили так назы-
ваемый скитализм — массовое избиение богачей дубинами, в ходе ко-
торого погибло более тысячи человек, а их имущество было поделено
между бедняками29. В IV в. до н. э. Платон писал в трактате «Государ-
ство» (422е — 423а) о том, что в каждом полисе как бы «заключены два
враждебных между собой государства: одно — бедняков, другое — бо-
гачей». Подчеркнем: перед нами не экономическая проблематика. Бога-
тые и бедные граждане существовали в подавляющем большинстве по-
лисов и ранее, но вплоть до эпохи кризиса между ними не ощущалось
противостояния, или, по крайней мере, оно не приводило к подобным
эксцессам, к борьбе «не на жизнь, а на смерть».
Состоятельные граждане афинского полиса в V в. до н. э., даже еще
в его последней части, охотно шли на траты в пользу государства, видя
в этом не в последнюю очередь укрепление собственного престижа.
Достаточно вспомнить, с какой демонстративной щедростью и пыш-
ностью исполняли литургии Никий30 или Алкивиад31. Теперь богачи
изменили свою позицию. Система литургий, естественно, осталась, но
29 Такова традиционная в историографии характеристика скитализма. Существует
также точка зрения, согласно которой аргосский скитализм представлял собой не мас-
совые революционные беспорядки, а организованный демосом против богачей судеб-
ный процесс (пусть и проведенный с нарушениями законности), в ходе которого под-
судимым был вынесен смертный приговор, а орудиями казни послужили дубины. См.:
Карпюк С.Г. Общество, политика и идеология классических Афин. М., 2003. С. 189-190.
Автор этих строк, не ощущая себя достаточно компетентным в данном вопросе, не бе-
рется категорично судить, какое из двух мнений ближе к истине.
30 Plut. Nie. 3: «Никий... принимал на себя хорегии, гимнасиархии и другие затраты,
всех своих предшественников и современников затмевая щедростью и тонким вкусом и
тем склоняя на свою сторону народ».
31 Суриков И.Е. Алкивиад: афинский денди или первый «сверхчеловек»? //ДВ. 5. Спе-
циальный выпуск: Историческая биография и персональная история. М., 2001. С. 207.
22
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
лица, на которых они возлагались, теперь уже без всякой готовности
принимали на себя эти назначаемые полисом повинности, зачастую
старались уклониться от них. Для этого они скрывали и занижали раз-
меры своего богатства, иногда переводили его из земельной собствен-
ности, которую трудно было спрятать от сограждан, в деньги и т. п.
Чтобы литургии все-таки исполнялись, властям приходилось прибегать
к разного рода ухищрениям. Так, самая обременительная и дорогосто-
ящая из литургий — триерархия — с 357 г. до н. э. осуществлялась не
отдельными лицами, как прежде, а посредством так называемых сим-
морий — специально созданных групп граждан32. Так было надежнее,
хотя и система симморий, случалось, давала сбои.
И опять-таки подчеркнем: перед нами не экономическая пробле-
ма, во всяком случае, не только экономическая. Безусловно, следу-
ет учитывать и то, что состояния даже самых богатых афинян после
Пелопоннесской войны стали меньше, чем были до нее (см. примеры:
Lys. XIX. 46-48). Но в этом ли единственная причина изменения от-
ношения к литургиям? Создается впечатление, что не менее важным
было другое: богачи уже не желали делиться с согражданами и госу-
дарством, не воспринимали более такие расходы как траты на «свое»
и «своих». «Свое» было теперь ограничено для них рамками частной
жизни и частного пространства. Перед нами — то же отчуждение ин-
дивида от полиса, которое выше нами было отмечено в других сферах
общественного бытия.
* * *
Это отчуждение проявилось и в военной области33. В период рас-
цвета классического полиса служба в рядах ополчения воспринима-
лась не только как обязанность, но и как священное право каждого
гражданина. Теперь, в эпоху кризиса, отношение к воинской служ-
бе тоже меняется. Внутри гражданского коллектива все меньше на-
ходилось желающих терпеть тяготы участия в походах, тем более в
32 Leppin H. Zur Entwicklung der Verwaltung öffentlicher Gelder im Athen des 4. Jahrhun-
dert v.Chr.//AD. S. 566 ff.
33 Об изменениях в приемах ведения войны в IV в. до н. э. по сравнению с предше-
ствующим столетием см.: Dayton J. 'The Athletes of War': An Evaluation of the Agonistic
Elements in Greek Warfare. Diss. Brown Univ., 2003. P. 102 if.; Lendon J.E. Soldiers & Ghosts:
A History of Battle in Classical Antiquity. New Haven — L, 2005. P. 91 if.
23
ГЛАВА I
условиях, когда войны стали почти постоянными — а об этой особен-
ности внешнеполитической истории IV в. до н. э. нам еще предсто-
ит сказать. Соответственно, роль общеполисного ополчения в войске
уменьшилась. Вместо воина-гражданина характерной фигурой стал
воин-наемник.
Развитие наемничества в военном деле стало одной из чрезвычай-
но ярких, выпуклых черт греческой истории IV в. до н. э.34 Отряды
наемников комплектовались из людей, по какой-либо причине, до-
бровольно или вынужденно, выпавших из полисных структур и за-
вербовавшихся на службу к тому или иному полководцу. Именно со
своим командиром, а не с государством они ощущали тесную связь.
Эти люди сделали войну своей профессией; служить родному полису
из патриотических соображений они не хотели или не могли, а вот за
жалованье воевали охотно.
Безусловно, наемники, будучи солдатами-профессионалами, по сво-
ей выучке и боевым качествам значительно превосходили граждан-
ополченцев, этих «воинов-любителей». Но в то же время их, как пра^-
вило, отличали жестокость, беспринципность, полное преобладание
своекорыстных мотиваций и, как следствие, готовность продать свои
услуги всякому, кто больше заплатит, — в том числе даже если потре-
буется сражаться против своих же бывших сограждан. Большое коли-
чество греков-наемников находилось не только в рядах армий практи-
чески всех полисов Эллады, но и на службе негреческих, «варварских»
правителей, особенно у персидского царя и его сатрапов: квалифика-
ция греческих воинов справедливо ценилась чрезвычайно высоко, и
спрос на них был весьма велик. Интересно, что даже прославленный
полководец, спартанский царь Агесилай Великий окончил свою жизнь
наемным военачальником в Египте. Кстати, вся жизнь наемника, пу-
тешествующего по разным концам эллинского мира и за его пределы,
вела к утрате полисных корней и, безусловно, способствовала выработ-
ке космополитического взгляда на вещи.
Недавно с ревизией общепринятых представлений о наемничестве
в IV в. до н. э. как одном из важных симптомов кризиса классического
34 Для изучения греческого наемничества IV в. до н. э. по-прежнему сохраняет боль-
шое значение монография: Мариновин Л.П. Греческое наемничество... Книга была пере-
ведена на французский язык (Marinovic L.P. Le mercenariat grec au IVe siècle avant notre ère
et la crise de la polis. P., 1988), что демонстрирует ее важное место не только в отечествен-
ной, но и в мировой историографии.
24
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
полиса выступил швейцарский исследователь Л. Буркхардт35. Изучив
отмеченные в источниках случаи использования наемников в воен-
ных действиях Афин рассматриваемой эпохи, он пришел к выводу, что
количество наемников было действительно значительным, но их при-
менение ограничивалось определенными сферами. Так, в военных дей-
ствиях на суше наемники использовались по большей части в качестве
пелтастов (об этом роде войск см. ниже), а также для службы в отда-
ленных гарнизонах; гоплитами же, составлявшими фалангу, — а она
по-прежнему оставалась основой армии, — были, как правило, члены
гражданского коллектива, ополченцы.
Ученый не считает, что наемничество было фактором, который се-
рьезно подрывал демократию и полисные институты: в Афинах IV в.
до н. э. использование наемников во внутриполитической борьбе не за-
фиксировано. К тому же народное собрание сохраняло контроль над
войском. В источниках нередки упоминания об определяющем уча-
стии ополчения в той или иной кампании; нередко специально указы-
вается, что поход осуществлялся πανδημβί, то есть, если трактовать эту
лексему буквально, всем гражданским коллективом36.
По мнению Л. Буркхардта, увеличение количества наемников
объясняется, вопреки авторам — современникам событий (Исократу,
Демосфену и др.), не ростом пассивности граждан, а иной причи-
ной — общим возрастанием масштабов военных действий в IV в. до
н. э., в ходе которого силы гражданского ополчения оказались недо-
статочными. Особенно ясно заметно это на примере флота. Огром-
ные эскадры, снаряжавшиеся Афинами в IV в. до н. э., требовали
количества гребцов, превышавшего общее количество афинских
фетов (гребцами традиционно служили именно лица, принадлежав-
шие именно к этому имущественному классу). Катастрофическая
нехватка живой силы и заставляла привлекать на флот чужаков —
наемников, метэков, рабов. В канун эллинизма один отдельно взя-
тый полис, как бы силен он ни был, уже не мог удовлетворять по-
требностям новых масштабов войн. В Ламийской войне 323-322 гг.
до н. э. с Македонией афиняне выставили 170 судов, дойдя факти-
35 Burckhardt L. Söldner und Bürger als Soldaten für Athen // AD. S. 107-133.
36 Впрочем, мы не стали бы обязательно придавать слову πανδημβί в контекстах
IV в. до н. э. строго-терминологического значения и делать на этой основе категоричные
выводы.
25
ГЛАВА I
чески до предела, возможного для полиса, — но македонский флот
насчитывал 240 кораблей!
Что можно сказать по поводу вышеизложенной концепции? Ряд ис-
ходных положений Л. Буркхардта не вызывает никаких сомнений. Од-
нако многие выводы, которые он делает из этих посылок, на самом деле
отнюдь не вытекают напрямую из них. Автор рассматриваемой работы
берет вопрос чрезмерно узко — как в географическом плане, так и в
содержательном, в частности, неоправданно изолируя военную сферу
человеческой деятельности от социально-политической и ментальной.
Да и некоторые его наблюдения, как нам представляется, не вполне
соответствуют фактам. В результате предлагаемые им построения по-
рождают ряд серьезных недоумений и возражений, ответов на которые
мы у Л. Буркхардта не находим.
Действительно, наемничество — исторический феномен37, который
отнюдь не рождается в Греции IV в. до н. э., и об этом необходимо пом-
нить всем, кто занимается данной проблематикой. Значительно рань-
ше, еще в архаическую эпоху, источники дают более чем достаточно
упоминаний о греческих воинах-наемниках38, в том числе и за преде-
лами эллинского мира — от Лидии до Египта39. Наемниками были поэт
Архилох, брат поэта Алкея, брат поэтессы Сапфо, и др., и др. В V в. до
н. э. этих «солдат удачи» вроде бы становится меньше (во всяком слу-
чае, в источниках), но они все равно встречаются, в том числе и в Афи-
нах (на флоте, см., например, Thuc. I. 143. 1-2). А вот в эпоху кризи-
са классического полиса их число возрастает прямо-таки в огромной
степени — в такой, на которой количественные изменения начинают
уже переходить в качественные. Этот резкий рост, по мнению Л. Бурк-
хардта, вызван исключительно повысившимся спросом на наемников
и ничем иным. Но на самом деле, конечно, тут не могло обойтись без
37 Одна из последних работ о феномене греческого наемничества в целом: Trundle M.
Greek Mercenaries: From the Late Archaic Period to Alexander. L. — N.Y., 2004.
38 См., например: Александров М.А. Наемники на службе у тиранов в архаическую
эпоху (VIII-VI вв. до н. э.) // Античный полис: Проблемы социально-политической ор-
ганизации и идеологии античного общества. СПб., 1995. С. 28-40.
39 Один из самых экзотических памятников, оставленных самими этими наемника-
ми, — знаменитая надпись 591 г. до н. э. (Meiggs R., Lewis D. A Selection of Greek Historical
Inscriptions to the End of the Fifth Century B.C. Revised ed. Oxf., 1989. P. 12. No. 7), сделан-
ная ими на ноге колоссальной статуи Рамсеса II в Абу-Симбеле; содержание надписи,
впрочем, сводится к банальному «здесь были такие-то и такие-то».
26
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
определенных внутренних причин; в первую очередь имеем в виду от-
меченный выше процесс отчуждения индивида от гражданского кол-
лектива, его выпадения из полисных структур.
В IV в. до н. э. наемник впервые превращается в типичную фигу-
ру, характеризующую эпоху, становящуюся ее воплощением. Подчер-
кнем: сказанное ни в коем случае не следует понимать в том смысле,
что наемники совершенно вытеснили граждан из военного дела. Никто
никогда не утверждал и не утверждает (да это было бы и нелепо), что
на полях сражений в это время действуют одни только наемники; по-
лемизировать против этого положения — значит сражаться с ветряны-
ми мельницами. Пока в Греции существовал полис, пока он был хотя
и в кризисе, но еще не погиб, — ополчение граждан, один из «китов»
полисных структур, естественно, оставалось основной силой в войнах.
Дело в другом: не только и не столько в том, какова была чисто коли-
чественная доля наемников, сколько в том, где, на каких местах мы их
обнаруживаем. И оказывается, что на таких местах, которые в наиболь-
шей степени «смотрели в будущее», являлись средоточием прогресса в
военном деле. Речь идет прежде всего об отрядах пелтастов.
Л. Буркхардт отмечает, что наемники не подрывали полисные прин-
ципы, поскольку они не использовались во внутриполитической борь-
бе. Допустим, в Афинах не использовались. А в других полисах? Во
многих местах в IV в. до н. э. именно «на штыках» наемников к власти
пришли тираны, и это обстоятельство никак не следовало бы забывать.
Да и в самих Афинах (правда, чуть позже, около 300 г. до н. э.) тираном
стал Лахар, беотийский наемник и командир отряда наемников40.
К тому же не только прямым участием в государственных перево-
ротах наемники подрывали полисные принципы. Сам образ их бытия,
«анти-полисный» по существу и при этом приносивший значительные
доходы, оказывался заманчивым для многих других греков, оказывал
соответствующее влияние на ментальные структуры.
С тем, что афинский флот в IV в. до н. э. был больше, чем в пред-
шествующем столетии, в эпоху Архэ, — никак не можем согласиться.
Уже в Саламинской битве эскадра, предоставленная афинянами, на-
считывала 180 кораблей (Herod. VIII. 44). Для периода Пентеконтаэтии
неоднократно отмечаются источниками направляемые для той иной
кампании флоты в 200 и больше судов — под командованием Кимона
40 Хабихт X. Афины. История города в эллинистическую эпоху. М., 1999. С. 86.
27
ГЛАВА I
в 460-х гг. до н. э. (Diod. XI. 60), в египетской экспедиции 460-454 гг.
до н. э. (Thuc. I. 104. 2) и др. На момент начала Пелопоннесской войны,
по указанию Фукидида, современника и свидетеля событий, «из числа
боевых кораблей на плаву было 300 триер» (Thuc. II. 13. 7). Естественно,
чтобы комплектовать столь крупные военно-морские силы гребцами, и
в V в. до н. э. приходилось отчасти прибегать к услугам наемников.
Наконец, в рамках концепции Л. Буркхардта остается так и не ре-
шенной проблема, связанная с отношением к наемничеству авторов
IV в. до н. э., на чьих глазах феномен обретал свою окончательную
форму. Эти авторы единодушно трактуют его распространение как
однозначно негативную характеристику эпохи, как фактор, серьезно
подрывающий устои подлинного бытия. Что же, перед нами некая кол-
лективная аберрация? Чем в таком случае она могла бы быть вызва-
на? И если все без исключения современники описываемых процессов
ошибались, то откуда у нас такая уверенность, что мы, в отличие от
них, адекватно постигаем историческую истину (опираясь, кстати ска-
зать, на данные тех самых «заблуждавшихся» авторов)?
Широкое внедрение наемничества породило, помимо прочего, пере-
мены в самой практике военного дела. Что ни говорить, а в новую эпо-
ху реже, чем в предыдущую, исход сражений определяло столкновение
гоплитских фаланг, набиравшихся из воинов-граждан41. Появился но-
вый род войск — пелтасты (средневооруженная пехота). Пелтаст отли-
чался как от гоплита, так и от традиционного легковооруженного воина
(гимнета). Его экипировка включала небольшой кожаный щит в форме
полумесяца (пелту), легкий полотняный панцирь, дротик, ударное ко-
пье и длинный меч. Начало широкого применения пелтастов связано с
деятельностью выдающегося афинского полководца начала IV в. до н. э.
Ификрата; это произошло в ходе Коринфской войны 395-387 гг. до н. э.
и практически немедленно принесло ощутимые результаты в столкно-
вениях со спартанцами. Пелтасты, отряды которых комплектовались в
основном из наемников, отличались значительно большей мобильно-
стью, маневренностью и управляемостью, нежели гоплиты (как раз не-
достаточное развитие этих качеств было слабым местом гоплитской фа-
ланги), и в ряде боевых ситуаций (действия на пересеченной местности,
штурм укреплений и т. п.) оттеснили фалангу на второй план.
41 Это верно уже для Пелопоннесской войны. Многие ли из ее ключевых сражений
велись фалангами?
28
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
Приход пелтаста на смену гоплиту42 — это тоже в известной степе-
ни символическое явление, отражавшее распад единства гражданского
коллектива полиса. Ведь это былое единство, этот коллективизм ни в
чем лучше не воплощались, чем в сомкнутом строе фаланги, где вся-
кий знал свое место, где господствовали равенство и взаимная под-
держка, где главными необходимыми качествами были дисциплина и
сплоченность43. Пелтаст в своих действиях имел, разумеется, несрав-
ненно больше индивидуальной свободы, возможности проявить ини-
циативу, нежели гоплит.
* * *
Во внешнеполитической сфере «кризис IV века» проявлялся в рас-
паде всей системы межполисных отношений. Ранее нам приходилось
писать44, что в мире греческих полисов боролись друг с другом две
тенденции в межгосударственной жизни: центробежная и центростре-
мительная, партикуляристская и объединительная («империалистиче-
ская»). Первая коренилась в характернейших для полиса принципах
автономии и автаркии (то есть политического и экономического су-
веренитета), вторая — в раннем осознании Эллады как этнокультур-
ного единства с общей историко-цивилизационной судьбой, а также
в стремлении некоторых наиболее сильных греческих государств по-
ставить более слабые под свой контроль, в борьбе со своими соперни-
ками добиться первенства, гегемонии. Тенденции партикуляризма и
«империализма» на уровне межполисных отношений можно, несколько
упрощая, соотнести соответственно с тенденциями индивидуализма и
коллективизма на уровне отдельного полиса.
В ходе IV в. до н. э. выявилась и к середине этого столетия стала
вполне ясной несостоятельность притязаний какого-нибудь одного
полиса (будь то Спарта, Фивы, Афины) на гегемонию во всей Греции.
«Монополярного мира» в Элладе не получилось; в лучшем случае речь
42 Разумеется, нельзя говорить о полном вытеснении пелтастами гоплитов, которых
и в IV в. до н. э. оставалось достаточно много. См.: Meißner В. Krieg und Strategie bei den
Griechen // Seminari Romani di cultura Greca. 2002. Vol. 5. Fase. 1. P. 107-135.
43 Хороший очерк способа сражаться, применяемого гоплитскими фалангами, см.:
Hanson V.D. Hoplite Technology in Phalanx Battle // Hoplites: The Classical Greek Battle Ex-
perience. L., 1993. P. 63-84.
44 AM. С 64-67.
29
ГЛАВА I
могла идти о статусе крупных региональных держав. Греческий мир
превратился в скопище больших и малых государств, почти постоян-
но воюющих друг с другом. Для внешнеполитической ситуации был
характерен нарастающий хаос; старинные, веками выработанные ин-
ституты урегулирования конфликтов в новых условиях оказывались
несостоятельными45.
Яркую картину этих новых условий рисует Ксенофонт в самом
конце «Греческой истории» (VII. 5. 26-27), описывая положение после
битвы при Мантинее 362 г. до н. э.: «Эти события привели, таким об-
разом, к последствиям, прямо противоположным тем, которые ожи-
дались всеми людьми. Здесь собралась вместе почти вся Греция и вы-
ступила с оружием в руках друг против друга; все ожидали, что если
произойдет сражение, то те, которые победят, получат в свои руки
власть над Грецией, а побежденные подчинятся им. Однако по воле
божества случилось так, что обе стороны, как победители, поставили
трофей, и ни те, ни другие не в силах были воспрепятствовать про-
тивникам сделать это; обе стороны, как победители, выдали против-
никам трупы, заключив для этого перемирие, и обе же стороны, как
побежденные, согласились на это. Далее, обе стороны утверждали, что
они победили, и тем не менее ни одна из сторон не приобрела после
этой битвы ни нового города, ни лишней территории или власти по
сравнению с тем, что она имела до этого боя. Это сражение внесло еще
большую путаницу и замешательство (ακρισία 8è καΐ ταραχή) в дела
Греции, чем было прежде».
Иными словами, из двух выше отмеченных тенденций межполис-
ной жизни, центростремительной и центробежной, всецело возобла-
дала последняя. Претензии крупнейших центров силы на полную и
безоговорочную победу друг над другом потерпели крах; в этой об-
становке практически каждый, даже самый незначительный полис
всеми силами держался за собственную независимость, и в результа-
те все эти государства из десятилетия в десятилетие истощали себя и
соседей непрерывными войнами. На руку такое положение было, без-
условно, только Персии. Особенно после Анталкидова мира 387 г. до
н. э. держава Ахеменидов имела колоссальный авторитет в кругу эл-
линских полисов, и, пожалуй, она не воспользовалась в полной мере
45 Это наметилось уже в период Пелопоннесской войны: Connor W.R. Thucydides.
Princeton, 1984. P. 98.
30
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
ослаблением греческого мира и не установила в нем свое господство
лишь потому, что сама в середине IV в. до н. э. переживала серьезные
внутренние трудности — череду дворцовых переворотов, сепаратист-
ские устремления наместников многих периферийных областей (осо-
бенно в Малой Азии, где даже вспыхнуло так называемое «Великое
восстание сатрапов») и т. д.
Давая общую характеристику кризиса IV в. до н. э., следует отме-
тить его комплексный характер: кризисные явления поразили саму
сущность классической полисной цивилизации, сказались буквально
на всех ее сторонах. Это, повторим, был воистину системный кри-
зис. Складывается полное впечатление, что теперь перед нами вме-
сто системы относительно уравновешенной, стабильной, как было до
Пелопоннесской войны, — система «разладившаяся», разбалансиро-
ванная и в силу этого крайне неустойчивая, уязвимая к любым по-
трясениям, внутренним и внешним. Имеем в виду и полис как систе-
му, и систему полисов.
Был ли рассматриваемый здесь кризис, как считает Я. Печирка, не
столько болезнью упадка, старения, сколько — при всей остроте и тя-
жести его проявлений — болезнью роста? Затруднимся дать однознач-
ный ответ на этот вопрос. Безусловно, любой кризис в потенции несет
в себе возможность не только негативной, но и позитивной динамики
(хотя эта последняя возможность не всегда реализуется). Собственно, в
том-то и особенности кризиса как процесса, что из него есть два альтер-
нативных выхода: гибель или «выздоровление», причем в социальных
организмах последнее обычно сопровождается выходом на новый ка-
чественный уровень. В конце концов, формирование греческого полиса
в эпоху архаики тоже имело кризисный характер46. Это было очень не-
простое время, перемены оказывались острыми и болезненными, даже
мучительными. Отнюдь не от хорошей жизни греки отправлялись в
колонии, требовали проведения законодательных реформ, приводили
к власти тиранов... Даже в мировоззрении архаических эллинов, начи-
ная с Гесиода, преобладал пессимизм. А результатом «первого кризиса
полиса» стало рождение этого полиса, как уникальной, способной на
беспрецедентные успехи формы социально-политической организации.
Что можно сказать под данным углом зрения о IV в. до н. э.? Во вся-
ком случае, ясно одно: греческое общество все в большей степени пере-
5 Ср.: АГ-1.С. 74.
31
ГЛАВА I
растало узкие полисные рамки, которые переставали соответствовать
новым историческим условиям. По всей видимости, мирок небольших
городов-государств, в основе которых лежали гражданские общины,
оказывался несостоятельным в обстановке развития межполисных
связей, прогрессирующего осознания этнокультурного единства Элла-
ды. Многое говорило о том, что классический полис в чистом виде из-
жил себя, что необходим переход к качественно новому, более крупно-
му и широкому типу социально-политического объединения. Назревал
«предэллинизм» — от этой категории47 мы пока не считаем резонным
отказываться, несмотря на то, что в последнее время по ее адресу было
выпущено немало критических стрел.
А в то же время в реальной жизни, как мы видим, почти каждый
полис противился объединительным тенденциям, отстаивая собствен-
ную самостоятельность48. Полис как феномен как бы стремился вы-
рваться за пределы себя самого — и не мог этого сделать. К тому же
были совершенно неясны, даже в самых общих контурах, формы по-
тенциального объединения. Будет ли оно равноправным или же геге-
мониальным, с ведущей ролью какой-то одной силы? Насколько глу-
боким оно окажется, приведет ли к созданию единого государства или
ограничится статусом союза полисов? Далее, каковы будут его кон-
кретные цели? Ведь объединяться просто ради объединения в Греции
никто бы не стал. Наконец, кто возглавит объединительное движение в
условиях, когда предыдущие попытки установить гегемонию потерпе-
ли фиаско и скомпрометировали себя? Все эти вопросы были в высшей
степени актуальными, животрепещущими, и на них предстояло отве-
тить начинающемуся этапу общественного развития.
47 Ее последний по времени анализ: Габелко О.Л. Еще раз о проблеме «предэллиниз-
ма» // Политика, идеология, историописание в римско-эллинистическом мире. Казань,
2009. С. 171-181.
48 Весьма вероятно, что такое поведение малых полисов в IV в. до н. э. было есте-
ственной реакцией на положение, существовавшее на протяжении большей части пред-
шествующего столетия, когда малому полису не находилось места в мире крупных геге-
мониальных симмахий, как Афинская архэ или Пелопоннесский союз, когда автономия
этого малого полиса последовательно урезалась и тем самым полисные принципы тоже
по-своему ущемлялись (ср. об этом: Eder W. Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert
v.Chr. Krise oder Vollendung? // AD. S. 18). «Пресытившись» чужим главенством, в форме
которого проявлялись объединительные тенденции, малые полисы теперь особенно бо-
лезненно относились к возможности его возобновления.
32
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
* * *
На волне кризиса, в обстановке нестабильности и смут в ряде грече-
ских государств IV в. до н. э. вновь появилось такое явление, как тира-
ния, казалось бы, окончательно отошедшая в прошлое уже на рубеже
архаической и классической эпох. Удачливые военачальники, «силь-
ные личности», зачастую — командиры наемников, опираясь на свои
отряды49, захватывали единоличную власть и в ходе своего правления
старались «железной рукой» навести порядок, сгладить внутренние
конфликты, по возможности разрешить или хотя бы смягчить суще-
ствующие противоречия между различными слоями населения.
Тиранические режимы этого периода в науке часто объединяют под
названием Младшей тирании, чтобы отличать их от внешне схожих, но
по сути своей глубоко иных режимов VII-VI вв. до н. э. (Старшей ти-
рании). Как последняя сопутствовала процессу складывания классиче-
ского полиса, так Младшая тирания стала одним из компонентов его
кризиса и в то же время попыткой найти выход из этого кризиса. Ска-
занное следует подчеркнуть и вообще подробнее раскрыть вопрос об
определении Младшей тирании как феномена (этот вопрос был крат-
ко и мимоходом затронут нами в другом месте50, а теперь самое время
рассмотреть его в деталях).
В антиковедении деление всех древнегреческих тиранических режи-
мов на Старшую тиранию и Младшую тиранию устоялось уже с дав-
них пор51. Это деление является вполне корректным, более того, весьма
продуктивным в научном плане: с его введением появилась возмож-
ность провести четкую грань между двумя явлениями, как мы уже го-
ворили, обманчиво похожими, нов действительности принципиально
разнящимися друг от друга. Чрезвычайно важный момент: нельзя го-
ворить о какой-то абстрактной греческой тирании, просто «полисной
тирании». Есть Старшая тирания и Младшая тирания; любой конкрет-
ный тиранический режим в эллинском мире может и должен быть от-
несен либо к той, либо к другой. Tertium non datur.
49 Ср.: Trundle M. Money and the Great Man in the Fourth Century ВС: Military Power,
Aristocratic Connections and Mercenary Service // AT. P. 65-76.
50АГ-1.С. 157. Прим. 9.
51 Как минимум со времен книги: Plass H.G. Die Tyrannis in ihren beiden Perioden bei
den alten Griechen. Bremen, 1852.
33
ГЛАВА I
Но вот как раз по вопросу об отнесении того или иного режима к
Старшей или Младшей тирании следует отметить: когда об этом за-
ходит речь в исследовательской литературе, подчас происходит неза-
метная подмена критерия, а это, в свою очередь, задает неверный ти-
пологический контекст. Поясним свою мысль. Единственно верным
критерием в данной ситуации может быть только критерий стадиаль-
ный. Акцентируем еще раз: тирании, появившиеся в Греции в период
складывания классического полиса, должны быть включены в кате-
горию Старшей тирании, а те, которые возникли в связи с кризисом
классического полиса, — в категорию Младшей.
В теории с этим, наверное, согласятся все. Однако на практике в исто-
риографии стадиальный критерий нередко уступает место чисто хро-
нологическому, в рамках которого под Старшей тиранией понимают
тиранические режимы архаической эпохи, под Младшей — все те ти-
ранические режимы, которые существовали в IV в. до н. э. (и позже)52.
Определенные психологические основания для такого подхода имеются.
При рассмотрении истории древнегреческой тирании в ее целостности и
в диахронном аспекте сразу бросается в глаза ее деление на два больших
этапа, разграниченных своего рода «антрактом» — периодом, когда тира-
нических режимов в Греции почти не было53. «Антракт», о котором идет
речь, приходится на «золотой век Эллады», на V в. до н. э., а если быть со-
всем точным — на вторую половину этого столетия. И в связи с данным
обстоятельством, действительно, возникает большой соблазн отнести все
тирании, имевшие место до «антракта», к Старшей тирании, а все, имев-
шие место после него, — к Младшей. Так обычно и делают. Но, не бу-
дем забывать, перед нами все-таки подмена критерия, сознательный или
бессознательный прием, порождающий в известной мере формальную,
упрощенную и поверхностную картину исторической действительности.
Если же строго и неуклонно придерживаться не хронологическо-
го, а стадиального критерия, обращая внимание не на датировки, а
на сущность явления, то тирании IV в. до н. э. предстают довольно-
таки сложным и неоднородным конгломератом. Некоторые из них
52 Нам представляется, что подобная тенденция характерна, в частности, для ис-
следований Э.Д. Фролова, которому принадлежат наиболее фундаментальные в отече-
ственной науке работы о Младшей тирании: Фролов Э.Д. Греческие тираны (IV в. до н. э.).
Л., 1972; он же. Сицилийская держава Дионисия. Л., 1979.
53 Берве Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997. С. 236.
34
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
действительно возникли в контексте кризиса классического полиса и
могут на основании этого смело, без каких-либо сомнений быть от-
несены по стадиальному критерию к Младшей тирании. Таковы, бес-
спорно, режимы Дионисиев в Сиракузах, Клеарха и его преемников в
Гераклее Понтийской и др.
Но в то же время есть в IV в. до н. э. и такие тиранические режимы,
которые, как это ни покажется парадоксальным, должны по стадиаль-
ному критерию быть отнесены все-таки к Старшей тирании. Они имели
место в тех регионах греческого мира, которые можно определить как
периферийные (разумеется, не в географическом, а в цивилизацион-
ном смысле) и относительно отсталые, в которых темпы политического
развития были замедленными по сравнению с передовыми областями
Эллады. Возьмем, например, фессалийских (знаменитого Ясона, Алек-
сандра Ферского и др.) или фокидских (Ономарха, Филомела) тиранов
этого времени. Возможно ли утверждать, что в Фессалии и Фокиде
в IV в. до н. э. шли процессы кризиса полиса? Думается, вряд ли кто-
нибудь возьмется отстаивать этот тезис. Если рассматривать положение
названных регионов с точки зрения истории полисной государственно-
сти, мы оказываемся перед достаточно очевидным фактом: в силу ряда
причин54 в то время как полисные структуры в ряде других мест всту-
пали в полосу кризиса, фессалийцы и фокидяне, скорее, находились на
этапе формирования классического полиса. Насколько можно судить,
у них это формирование так никогда и не завершилось в полной мере,
оказалось оборванным, но тут сыграли роль конкретно-исторические
обстоятельства, прежде всего установление македонской гегемонии
(Фессалия и Фокида как раз были в числе первых жертв Филиппа II)
и все последовавшие за этим события, повлекшие переход к эллинизму.
Выскажем мысль, которая может показаться спорной: нам представ-
ляется, что Младшая тирания могла появиться только в таких полисах,
которые до того уже пережили Старшую — как необходимое условие.
Дело в том, что (привлечем здесь внимание к одному фактору идей-
ной жизни IV в. до н. э., который представляется нам релевантным)
Младшая тирания являлась феноменом эксплицитно рефлектирован-
ным. Ее представители, судя по всему, вполне сознательно заботились
54 Которые сами по себе представляют значительный интерес, к тому же недостаточ-
но исследованы в науке, но здесь не могут быть рассмотрены: это увело бы нас слишком
далеко в сторону от основной тематики книги.
35
ГЛАВА I
об идеологическом, теоретическом обосновании своих режимов. Эти
тираны, как правило, были высокообразованными людьми. Оба Дио-
нисия постоянно общались с философами, занимались литературным
творчеством; Клеарх перед тем, как захватить власть в родном полисе,
учился у Платона и Исократа.
В противоположность этому, Старшая тирания — феномен «первич-
ный», еще не подверженный специальной рефлексии. Она, бесспорно,
имела свою идеологию. Но эта идеология, во-первых, была еще импли-
цитной, не становилась формой открытого дискурса и ныне подлежит
реконструкции, да и то во многих компонентах гипотетической55; во-
вторых, что еще более важно, в данном случае речь следует вести не о
какой-то идеологии, специфичной именно для архаических тиранов, а
об общеаристократическом идеологическом комплексе.
А идеология представителей Младшей тирании имела к этому ком-
плексу уже только довольно опосредованное отношение, поскольку они
сами были весьма сомнительными аристократами. А, с другой стороны,
нет никакого сомнения, что им была прекрасно известна деятельность
своих отдаленных предшественников — архаических тиранов, и они во
многом намеренно ориентировались на эти образцы, подражали им (или,
наоборот, отталкивались от этих образцов). Представителям же Старшей
тирании подражать было некому — разве что легендарным героям.
Этот экскурс потребовался нам для того, чтобы сформулировать
принципиальный тезис: не все тиранические режимы IV в. до н. э.
стадиально-типологически принадлежали обязательно к Младшей
тирании. Или, если выразить ту же мысль несколько иначе: режимы,
стадиально-типологически относящиеся к Старшей тирании, могли
возникать не только в эпоху архаики, но и позже, — все зависело от
темпов развития того или иного полиса или региона.
Далее речь пойдет о различных тиранах IV в. до н. э.: как «поздне-
классического», так и «архаического» типа. Впрочем, в живой реаль-
ности эпохи, в греческом мире, все более сплачивающемся общно-
стью исторической судьбы, в действиях и тех и других не могли не
проступать в значительном количестве схожие черты. Некоторые ти-
55 См. к этой реконструкции: Макаров ИЛ. Идеологические аспекты ранней грече-
ской тирании // ВДИ. 1997. № 2. С. 25-42; Андреев Ю.В. Тираны и герои. Историческая
стилизация в политической практике старшей тирании // ВДИ. 1999. № 1. С. 3-7; Ту-
мане X. Идеологические аспекты власти Писистрата // ВДИ. 2001. № 4. С. С. 12-45.
36
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
раны этого столетия достигали значительных успехов: судя по всему,
их субъективные намерения во многом совпадали с объективными
потребностями эпохи. Для их деятельности были характерны центра-
листские, объединительные тенденции, попытки распространить свою
власть за пределы одного полиса. Это ярко видно, в частности, на при-
мере династии тиранов города Феры в Фессалии.
Фессалия, отстававшая по темпам развития от передовых регионов
греческого мира, довольно поздно вышла на историческую арену и
стала играть видную политическую роль, несмотря на то, что размеры,
экономические ресурсы, военная сила названной области были весьма
значительными в масштабах Эллады. Типично фессалийскими реалия-
ми являлись всецелое преобладание в экономике сельского хозяйства, в
особенности высокоспециализированного скотоводства (здесь выращи-
вались лучшие в Греции кони), и малое значение торгово-ремесленных
отношений, широкое применение в сельскохозяйственном труде арха-
ичных форм зависимости (основной рабочей силой были пенесты, по-
томки завоеванного местного населения), в социально-политической
жизни — полное засилье аристократии. В государственном отношении
Фессалия представляла собой рыхлый союз полисов, да и то каких-то
«недоразвитых», недооформившихся56; одним из них и были Феры. Пе-
риодически (но далеко не всегда) фессалийскими аристократами изби-
рался из своей среды глава союза — таг, обладавший функциями вер-
ховного главнокомандующего.
Первым получившим широкую известность тираном Фер был Ясон,
пришедший к власти в 380-х гг. до н. э. Укрепляя собственное положение,
он постепенно подчинил своему влиянию всю Фессалию и в 374 г. до н. э.
стал тагом. Ясон даже претендовал на гегемонию в Греции, подумывал о
походе на персов, но в 370 г. до н. э. был убит в результате заговора, что,
впрочем, не привело к ликвидации тирании. Из преемников Ясона наи-
более известен его племянник Александр Ферский (правил в 369-358 гг.
до н. э.), который также претендовал на власть над Фессалией, держал
под своим контролем ряд фессалийских городов, но при этом вызывал
у аристократов неприязнь своей крайней жестокостью. Именно как во-
площение жесточайшего тирана-самодура он главным образом и вошел
в историю. В конце концов Александр тоже стал жертвой заговорщиков.
56 В сущности, государственное устройство Фессалии находилось на грани между по-
лисом и другой характерной для Греции формой — этносом.
37
ГЛАВА I
* * *
Еще более могущественным, чем правители Фер, был тиран Сира-
куз Дионисий Старший, которого по справедливости следует назвать
крупнейшим представителем как Младшей тирании, так и тирании
IV в. до н. э. (выше мы видели, что эти два понятия нельзя считать
вполне совпадающими, хотя в значительной степени они и «наклады-
ваются» друг на друга). Деятельность Дионисия хорошо освещена как в
источниках, так и в современной историографии, и потому мы остано-
вимся на ней лишь достаточно кратко.
Сиракузы еще с архаической эпохи были, бесспорно, крупнейшим
политическим центром греческой Сицилии. Значительный вклад в их
развитие и усиление внесла Старшая тирания, представленная здесь
династией Дейноменидов57. После свержения в 466 г. до н. э. Фрасибу-
ла, последнего монарха из этой династии, в Сиракузах установилось
демократическое правление58. Сиракузская демократия59, приобретшая
со временем весьма развитые формы, имела ряд черт несомненного
сходства с современной ей афинской. В частности, в 454 г. до н. э. для
предотвращения концентрации власти в руках наиболее влиятельных
политических лидеров, что могло повести к возрождению тирании,
была введена процедура петализма (временного изгнания из полиса),
напрямую скопированная с афинского остракизма (Diod. XL 86-87)60.
Правда, в отличие от последнего, который функционировал в Афинах
почти столетие, петализм вскоре после учреждения был сочтен неэф-
фективной и вредной мерой и законодательно отменен.
В эпоху демократии, продолжавшуюся до конца V в. до н. э., сира-
кузский полис, в котором вообще индивидуалистические тенденции
57 Подробное изложение правления Дейноменидов см.: Высокий М.Ф. История Сици-
лии в архаическую эпоху (Ранняя греческая тирания конца VII — середины V в. до н. э.)
СПб., 2004. С. 150-258.
58 Насколько можно судить, прямое перерастание Старшей тирании в Младшую в
греческом мире было невозможно, во всяком случае, такой процесс нигде не фиксирует-
ся. Между двумя этапами истории тирании обязательно имелась демократическая или
олигархическая «интерлюдия».
59 О ней см.: Rutter N.K. Syracusan Democracy: 'Most Like the Athenian?' //AltA. P. 137-
151; Robinson E.W. Democracy in Syracuse, 466-412 ВС // Ancient Greek Democracy: Read-
ings and Sources. Oxf., 2004. P. 140-151.
60 Подробнее о петализме см.: Суриков И.Е. Остракизм в Афинах... С. 443 слл.
38
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
всегда были очень сильны, почти постоянно разрывался ожесточенной
политической борьбой между соперничающими группировками граж-
дан. Впрочем, в годину внешней опасности, нависавшей над всем госу-
дарством, конкурирующим политикам порой удавалось, на время от-
ложив разногласия, сплотиться в интересах общего дела. Лучше всего
это показала, конечно же, оборона города в 415-413 гг. до н. э., когда
на одном из этапов Пелопоннесской войны Сиракузы стали объектом
крупномасштабной афинской экспансии (сицилийская экспедиция)61.
Сиракузяне успешно выдержали длительную осаду со стороны огром-
ного афинского флота и войска, а в конечном счете (пусть и со спар-
танской помощью) нанесли противнику сокрушительное поражение.
Это подтвердило положение Сиракуз как одной из ведущих в военно-
политическом отношении сил античного Средиземноморья, естествен-
ного лидера сицилийских греков.
Однако почти сразу после столь большого успеха вновь резко
обострилось внутриполитическое положение в полисе; борьба груп-
пировок приобретала все более ожесточенные формы. Сиракузская
демократия переживала кризис62, и это усугублялось серьезной кар-
фагенской угрозой. Карфаген в конце V в. до н. э. начал — уже не в
первый раз — активное наступление на греческие города Сицилии.
В 409 г. до н. э. в руки карфагенян попал Селинунт, фактически уже
давно оказавшийся под их влиянием; в 406 г. до н. э. ими был захва-
чен один из крупнейших политических и экономических центров
острова — Акрагант. Опасность становилась все более реальной и
для самих Сиракуз, которые к тому же в силу своего положения как
крупнейшего греческого полиса Сицилии не могли не ощущать мо-
ральный долг возглавить борьбу живущих в регионе эллинов про-
тив варварского нашествия. Однако сиракузское войско потерпело
в борьбе с карфагенским ряд поражений, что повело к новому витку
внутренней смуты.
61 Лучшее в мировой историографии изложение хода сицилийской экспедиции Афин:
Kagan D. The Peace of Nicias and the Sicilian Expedition. Ithaca, 1981.
62 Обратим внимание на весьма характерную деталь. Демократические Афины всту-
пили в полосу кризиса, потерпев поражение в Пелопоннесской войне; демократические
Сиракузы стали жертвой аналогичного кризиса, одержав громкую победу. Это лишний
раз демонстрирует, что кризис в том или ином полисе имел не случайный характер, а
являлся проявлением общей закономерности, обусловленной глубокими внутренними
причинами и не зависящей от внешних, конкретных обстоятельств.
39
ГЛАВА I
Нарастали автократические тенденции. Вначале их выразителем
стал влиятельнейший из сиракузских граждан, выдающийся полково-
дец и герой Пелопоннесской войны Гермократ (блистательная фигура,
типологически во многом напоминающая Алкивиада). А когда Гермо-
крат погиб в уличной стычке в 407 г. до н. э., «эстафету» у него пере-
нял один из его сподвижников — молодой Дионисий. Властолюбивый
и исключительно целеустремленный, пользовавшийся популярностью
в среде сиракузского демоса, он даже военные неудачи сумел обратить
в свою пользу. После падения Акраганта Дионисий добился отстра-
нения от власти в полном составе коллегии стратегов, возглавлявшей
полисное ополчение, и сам оказался в числе избранных на их место.
Впоследствии, укрепив свое влияние в армии, он получил полномочия
стратега-автократора, то есть единоличного верховного главнокоман-
дующего вооруженными силами. Вскоре после этого, в 405 г. до н. э.,
он, набрав отряд наемников, осуществил государственный переворот в
Сиракузах, ликвидировал демократию и сконцентрировал в своих ру-
ках единоличную власть, став тираном (впрочем, официально Диони-
сий, насколько известно, носил титул архонта).
В течение своего многолетнего правления (он удерживал власть
вплоть до своей кончины в 367 г. до н. э.) Дионисий четыре раза вел
войну против Карфагена. На первых порах тиран добился впечатля-
ющих успехов, почти полностью вытеснив карфагенян с Сицилии и
распространив собственный контроль на освобожденные от них зем-
ли. Правда, позже, после ряда неудач на полях сражений, часть от-
воеванных территорий пришлось вернуть, но и после этого под вла-
стью Дионисия осталось около половины острова. Создавая крупную
региональную державу надполисного типа63, сиракузский правитель
вел активную внешнюю политику не только на самой Сицилии, но
также и в других близлежащих областях. Так, он осуществлял актив-
ное проникновение в населенную греками Южную Италию, и ему уда-
лось включить ряд находившихся там городов (Кротон, Регий, Локры
Эпизефирские) в состав своих владений. Влияние Дионисия в период
его наибольшего усиления простиралось и на бассейн Адриатическо-
63 Государственные образования такого типа в западной историографии часто на-
зывают «территориальными державами»; в последнее время этот термин получил рас-
пространение и в отечественном антиковедении. Он представляется нам не оптималь-
ным (в самом деле, бывают ли не-территориальные державы?), но за неимением лучшего
приходится им пользоваться.
40
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
го моря, где тиран основал свои опорные пункты. Он был и в целом
одним из самых влиятельных участников межполисных отношений в
эллинском мире: поддерживал дружественные связи со Спартой, Афи-
нами и другими важнейшими государствами Балканской Греции.
Внутренняя политика Дионисия была типична для Младшей ти-
рании и связана с попытками найти выход из кризиса классического
полиса. Он при необходимости не чуждался откровенного насилия,
казнил и изгонял своих политических противников, конфискуя их
имущество. Свое могущество он основывал прежде всего на отря-
дах наемников, которые получали от него щедрые награды — права
гражданства, земельные наделы и т. п. С другой стороны, Дионисий
создавал, по крайней мере, видимость функционирования органов
полисного самоуправления в Сиракузах, улучшал положение рабов,
на время избавил государство от гражданских конфликтов. В резуль-
тате положение тирана стало весьма прочным и стабильным, с его
фактически единоличной властью мирились все слои гражданского
коллектива.
В правление Дионисия значительно укрепилась военная мощь Си-
ракуз. Он располагал самой многочисленной в тогдашнем греческом
мире армией, состоявшей как из наемных контингентов, так и из опол-
чения граждан. При нем в Сиракузах была сооружена грандиозная, не
имевшая себе равных система оборонительных укреплений; еще спустя
века после этого она оставалась, без преувеличения, лучшей в Среди-
земноморье. Сильным и прекрасно технически оснащенным был флот
Дионисия, в котором, кажется, впервые в истории античного военного
дела появились, наряду с традиционными триерами, пентеры — кораб-
ли с пятью рядами весел. При штурме вражеских городов стало приме-
няться метательное оружие — катапульта, изобретенная, по некоторым
сведениям, самим Дионисием.
Дионисий, насколько о его личности известно из источников, был
талантливым и прекрасно образованным человеком, понимавшим
роль культуры в жизни общества и стремившимся использовать ее для
упрочения своего престижа. Он превратил Сиракузы в крупный куль-
турный центр, активно приглашал к своему двору видных мыслителей
и поэтов, сам сочинял драмы64. В 389-387 гг. до н. э., как известно, Дио-
64 О его литературном творчестве см.: Suess W. Der ältere Dionys als Tragiker // RhM.
1966. Bd. 109. Ht. 4. S. 299-318.
41
ГЛАВА I
нисия посетил величайший из древнегреческих философов — Платон,
задавшийся целью превратить сицилийского владыку в «идеального
правителя», но его попытка вдохновить тирана своим политическим
учением оказалась безуспешной65. Не случайно в последующих сочине-
ниях Платона, а за ними — и во всей античной исторической традиции
Дионисий предстает как образец жестокого деспота, управляющего
государством с помощью террора и репрессий и живущего в вечном
страхе заговоров; в то же время ему воздается должное за освобожде-
ние греческих городов Сицилии от карфагенской угрозы.
Держава Дионисия являлась, безусловно, самым крупным и силь-
ным государством в греческом мире первой половины IV в. до н. э.
Она была неоднородной по своему составу, включая в себя как по-
лисы, так и территории, населенные местными племенами. Нередко
державу, созданную Дионисием Старшим, считают одной из пред-
шественниц монархий эпохи эллинизма, говорят в данной связи о
«предэллинизме на западе». Хотелось бы в связи с этим указать на не-
сколько нюансов. Во-первых, эта держава не была уникальной и бес-
прецедентной в истории Греции. В частности, на той же Сицилии ее
очень близким прообразом была существовавшая веком раньше дер-
жава Дейноменидов (роль этого прообраза и значительное сходство
двух тираний нечасто отмечаются в историографии, в результате чего
деятельность Дионисия выглядит более «новаторской», чем она была
на самом деле). Несомненную типологическую параллель сицилий-
ским державам едва ли не во всех отношениях являет также Боспор-
ское государство Спартокидов.
Во-вторых, «империя» Дионисия Старшего оказалась непрочной, и
это выяснилось уже вскоре после смерти ее основателя. В правление
его сына и преемника Дионисия Младшего, слабого и бездарного ин-
тригана, все успехи, достигнутые отцом, были утрачены. В греческом
мире эпохи классики с характерной для него борьбой центростреми-
тельных и партикуляристских тенденций всегда сохранялась тяга к
созданию надполисных объединений, но в то же время почти все такие
объединения были недолговечными, поскольку центробежные силы в
конечном счете вновь одерживали верх. Последнее в особенной степе-
ни относится к ситуации IV в. до н. э.
65 О поездке Платона ко двору Дионисия Старшего см.: Лосев А.Ф., Тахо-Годи A.A.
Платон. Аристотель. М., 1993. С. 38 слл.
42
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
* * *
Пожалуй, можно назвать лишь одно значимое исключение — уже
упомянутое Боспорское государство (для IV в. до н. э. его еще термино-
логически некорректно называть Боспорским царством, хотя это обыч-
но и делается). Установившийся здесь с 438/437 г. до н. э. режим дина-
стии Спартокидов, несомненно, представлял собой тиранию; с этим
согласны практически все занимавшиеся этим вопросом антиковеды66.
Другой вопрос — к какому типу тирании отнести его по стадиально-
типологическому критерию. В противовес общепринятому мнению, счи-
тающему Спартокидов представителями Младшей тирании, мы видим
здесь случай Старшей тирании, возникший очень поздно по меркам
греческого мира и к тому же оказавшийся беспрецедентно устойчивым
и долговечным. Как бы то ни было, в период поздней классики, когда
греческий мир в целом переживал кризис, Боспор стал одним из самых
сильных и богатых эллинских государств, которое, в отличие от державы
Дионисия, успешно выдержало проверку временем и вступило в эпоху
эллинизма, а затем просуществовало, несмотря на многочисленные внеш-
ние и внутренние трудности, еще много веков, вплоть до конца антично-
сти. Боспорская тирания со временем переросла в легитимную монархию.
Почему же этот «объединительный проект» оказался более успеш-
ным, чем где бы то ни было в Элладе? Этот вопрос, сам по себе слож-
ный, никак не может быть в деталях рассмотрен здесь. В самой общей
форме можно сказать, что немаловажную роль играло внешнее давле-
ние на боспорских греков. Им приходилось постоянно жить в услови-
ях «варварского» окружения, противостоять этому окружению, и это
диктовало определенную линию политической эволюции67. В любом
случае, Боспор IV в. до н. э. был уникальным, нетипичным явлением
для греческого мира этого времени.
66 См. из работ последних лет: Молев Е.А. Политическая история Боспора в VI-IV вв.
до н. э. Нижний Новгород, 1997. С. 51, 92-93; Завойкин A.A. «Боспорский феномен» или
псевдо-эллинизм на Боспоре // ДБ. 2001. Т. 4. С. 153 ел.; Сапрыкин СЮ. Боспорское цар-
ство на рубеже двух эпох. М., 2002. С. 260; он же. Боспорское царство: от тирании к
эллинистической монархии // ВДИ. 2003. № 1. С. 11-35.
67 Мы подробнее аргументируем этот тезис в специальной статье, в которой рас-
смотрен характер тирании на Боспоре Киммерийском. См.: Суриков И.Е. К вопросу о
характере тирании на Боспоре Киммерийском: стадиально-типологический контекст //
ИИАО. Вып. 9-10. 2007. С. 140-156.
43
ГЛАВА I
Можно назвать и другие значительные примеры Младшей тира-
нии. Одним из самых важных, бесспорно, окажется режим, установ-
ленный Клеархом в Гераклее Понтийской68. Но на нем, равно как и на
остальных, мы уже совсем не будем останавливаться, тем более что у
читателя, наверное, и без того назрел вопрос: почему мы вообще так
надолго задержались на этой проблематике? Ряд соображений заста-
вил нас это сделать.
Прежде всего, Младшая тирания явилась одним из типичнейших
порождений и проявлений кризиса классического полиса, коллапса по-
лисной демократии в IV в. до н. э. И в то же время она представляла
собой попытку найти выход из названного кризиса. Однако можно ли
считать эту попытку успешной? Не похоже. В отличие от Старшей ти-
рании, которая представляла собой весьма конструктивный, прогрес-
сивный исторический феномен, внесший значительный вклад в разви-
тие античной Греции69, Младшая тирания, по большому счету, не дала
ничего нового политическим практикам греческой цивилизации (кро-
ме разве что особо изощренного цинизма), ярко выраженных позитив-
ных черт практически не имела. Соответственно, эти режимы имели
тупиковый характер. То, что в подавляющем большинстве случаев они
оказывались непрочными, недолговечными и довольно быстро пре-
кращали существование, никак нельзя назвать случайным. Само слово
«тиран» звучало уже вполне одиозно. Младшая тирания в силу своих
однозначно негативных коннотаций не стала и не могла стать перспек-
тивным путем выхода из кризиса классического полиса. Ее, в общем-то,
нельзя даже назвать и по-настоящему типичным явлением, в отличие
опять же от Старшей тирании. Через последнюю прошли почти все
полисы, которые впоследствии достигли значительного процветания,
стали развиваться наиболее быстрыми темпами, будь то Афины или
Коринф, Милет или Аргос, Самос или Мегары...
68 Эта тирания, как и другие основные этапы развития Гераклеи, рассмотрены в рабо-
тах: Burstein S.M. Outpost of Hellenism: The Emergence of Heraclea on the Black Sea. Berkeley,
1976; Сапрыкин СЮ. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический: Взаимоотношения
метрополии и колонии в VI-I вв. до н. э. М., 1986.
69 О чем нам уже не раз приходилось писать: Суриков И.Е. Из истории греческой ари-
стократии позднеархаической и раннеклассической эпох. М., 2000. С. 151 ел.; АГ-1. С. 167
слл. Ср. также: Shear T.L Tyrants and Buildings in Archaic Athens // АСА. P. 1 f.; Тумане Х.
Рождение Афины. Афинский путь к демократии: от Гомера до Перикла (VIII-V вв. до
н. э.). СПб., 2002. С. 362 слл.
44
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
А Младшей тирании вполне можно было избежать без особенно-
го ущерба для исторического процесса. Так, избежали ее Афины, хотя
тенденции, ведущие к ней, в афинском полисе в период Пелопоннес-
ской войны присутствовали70. Поскольку афинский материал по по-
нятным причинам интересует нас больше всего и получит наиболее
детальное освещение в этой книге, не излишним будет поднять и во-
прос об альтернативах. Именно с этой целью мы особенно подробно
остановились на Младшей тирании в Сиракузах.
Место Афин в древнегреческой истории в целом уникально, со-
всем близких параллелей они не имеют. Но если был в греческом мире
какой-нибудь полис, который можно сопоставлять с Афинами, то та-
ковым являлись как раз Сиракузы. Сиракузская демократия в период
своего наибольшего расцвета в середине V в. до н. э. разительно напо-
минала афинскую и, насколько можно судить, в ряде отношений раз-
вивалась под прямым влиянием последней71. Тем более интересно, что
в конечном счете два полиса пошли совершенно разными путями: Си-
ракузы — по пути тиранической власти, который, в общем-то, ничего
хорошего им не дал, а Афины, преодолевшие «искушение тиранией», —
по пути восстановленной демократии, что оказалось значительно более
конструктивным, хотя никто, конечно, не скажет, что афиняне IV в. до
н. э. не сталкивались с проблемами.
Все более острые формы кризиса классического полиса вызывали
серьезную тревогу и греческих мыслителей, политических теоретиков,
которые предложили на протяжении IV в. до н. э. целый ряд проек-
тов общественного переустройства. Основой большинства таких про-
ектов было укрепление полисного единства и солидарности — именно
тех качеств, которые в первую очередь рушились в ходе кризиса. Так,
автором двух концепций «наилучшего государства» (в трактатах «Го-
сударство» и «Законы») стал Платон. Эти концепции, отличаясь друг
70 О тенденциях, которые могли породить в Афинах Младшую тиранию (деятель-
ность Алкивиада, корпоративные режимы Четырехсот и Тридцати) будет подробно го-
вориться в следующих главах.
71 См. об этом: Berger S. Democracy in the Greek West and the Athenian Example //
Hermes. 1989. Bd. 117. Ht. 3. S. 303-314; idem. Revolution and Society in Greek Sicily and
Southern Italy. Stuttgart, 1992.
45
ГЛАВА I
от друга72, при этом в равной мере предусматривали создание условий,
при которых будут невозможны внутренние распри, путем полного от-
каза от демократии и строжайшей регламентации всей жизни граж-
дан правителями и законами73. Ученик Платона — Аристотель — тоже
не избежал выхода на проблему «идеального государства» (в трактате
«Политика»). Его «рецепты» выглядят не столь жестко-тоталитарными,
как платоновские, но, впрочем, роль государственного принуждения
в них тоже очень велика74. Аристотель делал упор на всемерную под-
держку полисом своей главной опоры — «среднего» общественного
слоя, зажиточных земледельцев.
Выдвигались и более радикальные проекты75; некоторые из них
72 См. о них: Wallach J.R. The Platonic Political Art: A Study of Critical Reason and
Democracy. University Park, 2001. По вопросу о соотношении этих двух концепций и
их сравнительной оценке есть две основных точки зрения. Согласно одной, Платон
к моменту написания поздних «Законов» стал большим реалистом по сравнению с
утопическими прожектами «Государства». Другая точка зрения видит в «Законах»,
скорее, не больший реализм, а больший пессимизм, и расценивает их установки, с
мелочно-придирчивой регламентацией всего и вся, как подлинное проявление тота-
литаризма, уже лишенное исходной высоты мысли. Нам более импонирует именно
это последнее мнение.
73 Ср. интересное наблюдение Дж. Диллона: моделью идеального государства у Пла-
тона, скорее, являются не Спарта или Крит, как обычно считают (это общераспростра-
ненная точка зрения, см., например: SchütrumpfE. Politische Reformmodelle im vierten Jah-
rhundert. Grundsätzliche Annahmen politischer Theorie und Versuche konkreter Lösungen
// AD. S. 272-273), а те режимы, которые установили пифагорейцы в полисах Великой
Греции (например, Архит в Таренте): во главе стоят правители-философы, под началом
у них находится войско («стражи»), ниже следует простонародье. См.: Диллон Дж. На-
следники Платона: Исследования истории Древней Академии (347-274 гг. до н. э.). СПб.,
2005. С. 249. О правлении Архита в Таренте см.: Huffman CA. Archytas of Tarentum: Py-
thagorean, Philosopher and Mathematician King. Cambridge, 2005. P. 8 if.
74 Иногда считается, и не без оснований, что даже больше, чем у Платона (например:
Cohen D. The Rule of Law and Democratic Ideology in Classical Athens // AD. S. 227-244).
Отнюдь не случайно Карл Поппер в своей нашумевшей книге «Открытое общество и его
враги», подвергая уничтожающей критике любые тоталитарные концепции, начиная с
античности, по отношению к Аристотелю не менее (а, пожалуй, и более) суров, чем по
отношению к Платону. В целом в нашу задачу здесь, конечно, не входит подробная ха-
рактеристика политических учений Платона и Аристотеля; это отдельная большая тема,
неоднократно рассматривавшаяся в историографии. См. в частности, под утлом полити-
ческих реалий IV в. до н. э.: Piérart M. Du règne des philosophes à la souveraineté des lois //
AD. S. 249-268.
75 Некоторые из них мы знаем по пересказу в историографической части аристоте-
левой «Политики» (например, проекты известного архитектора Гипподама и некоего
46
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
предполагали даже полное обобществление имущества, ликвидацию
частной собственности, проведение в жизнь коммунистических начал76.
Пародия на подобного рода теории, несомненно, содержится в коме-
дии Аристофана «Женщины в народном собрании» (поставлена в 392 г.
до н. э.). Нечего и говорить, что все эти проекты — как радикальные,
так и относительно умеренные — были утопическими и невыполнимы-
ми. Главным их пороком было стремление к искусственной консерва-
ции, несмотря ни на что, полисных принципов, которые уже не соот-
ветствовали изменившимся историческим условиям.
Более реалистичную программу выхода из кризиса разработал вы-
дающийся ритор и политический публицист Исократ, лучше, чем кто-
либо, понимавший невозможность возвращения к замкнутому полис-
ному мирку и необходимость преодоления раздробленности. Исократ
выдвинул идею объединения всей Греции под эгидой какого-нибудь
сильного государства для осуществления высокой, священной цели —
совместного похода против Персии и ее сокрушения. Такой поход не
казался уже чем-то фантастическим: еще на рубеже V-IV вв. до н. э.
экспедиция отряда греческих наемников (в составе войска Кира Млад-
шего) в самое сердце Ахеменидской державы продемонстрировала, что
с персами можно успешно бороться на их территории.
Идея, развивавшаяся Исократом, получила в антиковедении на-
звание «панэллинизм»77. Войну, охватившую Грецию, считал ритор,
следует перенести в Азию, а богатства Азии — в Европу (Isoer. IV. 187);
это решит проблему бедности, вызовет отток незанятого населения
на новые земли, избавит Элладу от терзающих ее гражданских смут78.
Итак, цель для объединительного движения поставлена (как мы уже
говорили выше, объединяться просто ради объединения никто в гре-
ческом мире не стал бы). Но кто же возглавит это объединение эл-
линов? Исократа, прожившего почти столетнюю жизнь, ожидало
разочарование за разочарованием. Наиболее авторитетные центры
Фалея Халкедонского). Подробнее см.: Туторов В.А. Античная социальная утопия: Во-
просы истории и теории. Л., 1989. С. 126 слл.; Фрейденберг ОМ. Утопия // Вопросы фило-
софии. 1990. № 5. С 148-167.
76 См. наиболее подробно: Dawson D. Cities of the Gods: Communist Utopias in Greek
Thought. Oxf., 1992.
77 Последний по времени анализ концепции панэллинизма см.: Рунг Э.В. Греко-
персидские отношения: политика, идеология, пропаганда. Казань, 2009. С. 146 слл.
78 Подробный анализ этого круга идей у Исократа см.: Исаева В.И. Ук.соч. С. 157-162.
47
ГЛАВА I
силы — Афины, Спарта, Фивы — оказались неспособными претен-
довать на роль всеобщего и желанного гегемона. А когда появилась
новая, мощная сила, которая смогла добиться гегемонии, то ею оказа-
лась Македония, а ее большинство греков не готовы были даже при-
знать вполне соплеменным государством. Такого исхода событий не
ожидал и сам Исократ, согласно традиции, покончивший самоубий-
ством после битвы при Херонее.
Исократовская программа, порождение практического идеолога, ко-
нечно, была явлением не одного порядка с «великими проектами» об-
щего характера, которые были выдвинуты философами-теоретиками.
А, кстати, само уже рождение таких проектов в немалом количестве
именно в IV в. до н. э. является существенным доказательством кри-
зиса классических полисных структур. Дело в том, что не от хорошей
жизни пишутся утопии. Для политической мысли V в. до н. э., когда
кризисные явления еще не ощущались, было характерно совсем иное —
панегирики прогрессу и демократии.
Разумеется, говоря о «кризисе IV века», другой крайностью, наряду
с полным отрицанием такового, было бы чрезмерное сгущение кра-
сок. Представлять все происходившее в Греции в это время в одном
только черном цвете тоже некорректно. В IV в. до н. э., бесспорно,
можно отметить и определенные позитивные явления. Одним из них
стало дальнейшее развитие и совершенствование политической си-
стемы афинской демократии. Как раз этот момент очень хорошо осве-
щен авторами неоднократно упоминавшегося сборника об афинской
демократии указанного столетия79. Кризис полиса и кризис демокра-
тии отнюдь не тождественны; один процесс не обязательно должен
влечь за собой другой. Как раз о кризисе демократии в этот период,
похоже, говорить не приходится. Имели место, бесспорно, изменения,
порожденные как общей исторической ситуацией, так и внутренней
логикой развития системы. Но, во всяком случае, однозначный упа-
док в них не отражается.
В период Пелопоннесской войны афинская демократия переживала
тяжелые времена: дважды свергалась (411 и 404 гг. до н. э.) и снова вос-
станавливалась. Дело даже не столько в олигархических переворотах
как таковых, сколько в том, что они звучали грозным сигналом: с на-
79 См. также: Haßkamp D. Oligarchische Willkür — demokratische Ordnung: Zur
athenischen Verfassung im 4. Jahrhundert. Darmstadt, 2005.
48
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
родовластием что-то не в порядке, ситуация выходит из-под контро-
ля. Не удивительно, что афиняне после реставрации демократического
устройства в 403 г. до н. э. учились на собственном горьком опыте, на
собственных прежних ошибках80. В результате на протяжении большей
части IV в. до н. э. (вплоть до поражения в Ламийской войне) внутрен-
няя история Афин отличалась значительной стабильностью, отсут-
ствием жестоких междоусобных конфликтов, стремлением разрешать
возникающие противоречия мирным путем, с помощью компромисса81.
Специфика Афин IV в. до н. э. именно в том и заключалась, что они, в
отличие от многих других полисов, в этот период не знали стасиса. Да,
на трибуне для ораторов на Пниксе кипели страсти, бросались тяжкие
обвинения, раздавалась едва ли не площадная брань (достаточно почи-
тать направленные друг против друга речи Демосфена и Эсхина)82. Но,
думается, никто не будет спорить: лучше уж перебранки ораторов, чем
поножовщина на улицах. Одним словом, во внутриполитическом отно-
шении Афины на общем фоне кризиса полиса являли собой еще более
или менее отрадную картину.
* * *
Ментальные, идеологические аспекты «кризиса IV века» заслу-
живают специального внимания. Все основные элементы древнегре-
ческого менталитета, картины мира, системы ценностей и представ-
лений были обусловлены полисным типом социально-политической
системы83. И вполне закономерно, что, когда классический полис ока-
зался ввергнут в общий кризис, это неизбежно повело к кризису и в
духовной жизни общества.
Кризис полисной ментальности достиг всей полноты своих прояв-
лений в течение IV в. до н. э. Но начался он, да и приобрел уже весь-
ма острые формы, в конце предшествующего столетия, в период Пело-
80 См. об изменении правосознания афинян в этот период: Timmer J. Die Mehrheitsre-
gel und die Legitimität von Entscheidungen in der attischen Demokratie des späten 5. und 4.
Jhs. v.Chr. // SAG. S. 25-53.
81 Herman G. Honour, Revenge and the State in Fourth-Century Athens // AD. S. 43-60.
82 См. по этому сюжету: Yunis H. The Rhetoric of Law in Fourth-Century Athens //CCA-
GL. P. 191-208.
83 Подробнее см.: АГ-1. С. 48 слл.
49
ГЛАВА I
поннесской войны84. Многолетний и кровопролитный вооруженный
конфликт стал мощнейшим катализатором разложения традиционных
ценностей85. Уже на его первом этапе стало несомненным фактом ка-
тастрофическое падение нравов в греческом полисном мире, которое в
дальнейшем только усугублялось. Лучше, чем кто-либо, это описал со-
временник и очевидец происходящего — великий афинский историк
Фукидид. Некоторые страницы его труда просто-таки дышат гневом
и горечью по поводу этического состояния эллинских полисов86. Эти
пассажи (Thuc. II. 51-54; III. 81-84) стали знаменитыми, даже хрестома-
тийными, они постоянно цитируются в исследовательских работах87, и
вряд ли имеет смысл приводить их здесь еще раз. Кризисные явления в
идеологии со всей несомненностью проявились в произведениях и ряда
других авторов этого времени, прежде всего, драматурга Еврипида.
Еврипида с полным основанием называли «философом на сце-
не» — поэтом, подвергшимся наиболее значительному влиянию идей
современных ему мыслителей, прежде всего, софистов88. Упоминая
этих последних, никак нельзя не отметить, что в направлении подрыва
традиционного мировоззрения действовали не только реалии военного
84 Отмечено, что в это время наблюдается даже «лингвистический кризис», прояв-
ляющийся в аттических надписях: Lazzeroni R. Lingua е società in Atene antica. La crisi
linguistica del V secolo // SCO. 1984. Vol. 34. P. 13-25.
85 См. об этом: Murray G. Reactions to the Peloponnesian War in Greek Thought and Prac-
tice // JHS. 1944. Vol. 64. P. 1-9; North H.E A Period of Opposition to Sôphrosynê in Greek
Thought // TAPhA. 1947. Vol. 78. P. 1-17; Levy E. Athènes devant la défaite de 404: Histoire
d'une crise idéologique. P., 1976.
86 Ср.: Wassermann EM. Thukydides und die moralische Krise der Polis // Thukydides.
Darmstadt, 1968. S. 400-411; Thomas R. Thucydides' Intellectual Milieu and the Plague // BCT.
P. 87-108. О Фукидиде в контексте общественной и философской мысли его времени см.
наиболее подробно: Shanske D. Thucydides and the Philosophical Origins of History. Cam-
bridge, 2006.
87 В частности, и нам приходилось цитировать важнейшие места: Суриков U.E. Эво-
люция религиозного сознания... С. 17-18.
88 Разбор этих влияний см.: Nestle W. Untersuchungen ueber die philosophischen Quellen
des Euripides. Lpz., 1902; Verroll A.W. Euripides the Rationalist: A Study in the History of Art
and Religion. 2nd ed. N.Y., 1967; Bergson L. Die Relativität der Werte im Frühwerk des Eurip-
ides. Stockholm, 1971; Whitman C.H. Euripides and the Full Circle of Myth. Cambridge Mass.,
1974; Romilly J. de. La modernité d'Euripide. P., 1986; Shapiro H.A. Myth into Art: Poet and
Painter in Classical Greece. N.Y., 1997. P.160 if.; Egli Ε Euripides im Kontext zeitgenössischer
intellektueller Strömungen: Analyse der Funktion philosophischer Themen in der Tragödien
und Fragmenten. Lpz., 2003.
50
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
времени, но и чисто интеллектуальный процесс — софистическое дви-
жение89, начавшееся несколько раньше Пелопоннесской войны, а в ее
период достигшее апогея. Главное здесь то, что в большинстве своем
софисты проповедовали релятивизм и субъективизм, учили об отно-
сительности всего сущего, об отсутствии абсолютной, общей для всех
истины и объективных ценностей. Не приходится сомневаться в том,
что деятельность этих философов, имевших широкую популярность в
образованных слоях общества, разрушительным образом действовала
на общепринятую систему представлений. Под ее влиянием внедря-
лось скептическое отношение к религиозным верованиям, к законам и
обычаям полиса. Каждый становился сам себе законом...
Из правового нигилизма естественно вытекало признание «права
сильного», да и просто культ неприкрытой силы, не признающей ни-
каких моральных сдержек. Пожалуй, более ярко, чем где-либо, этот мо-
тив звучит в таком важном тексте, как «Мелосский диалог» Фукидида
(V. 85-1 И)90. Сильный должен господствовать просто потому, что он
сильный, а слабому суждено лишь безоговорочно подчиняться, — та-
ков лейтмотив всех заявлений афинян в этом диалоге.
Мелосцы отказывались признать правоту подобного подхода, и за
это их ждала жестокая участь: после взятия острова афинским флотом
все взрослые мужчины были перебиты, а женщины и дети обращены в
рабство. И это был далеко не единственный пример такой расправы с
жителями захваченных городов в ходе Пелопоннесской войны. К пого-
ловному истреблению жителей, случалось, прибегали как Афины, так
и Спарта. Моральные (строго говоря, аморальные) тенденции эпохи
вели к какому-то чудовищному нарастанию жестокости, причем про-
тив своих же соплеменников — эллинов. Подобных войн Греция еще не
знала: можно сказать, что даже борьба против персов в первой полови-
не V в. до н. э. велась на более гуманных началах.
89 Лучшие работы по этой теме: Kerferd G.B. The Sophistic Movement. Cambridge, 1984;
RomillyJ. de. The Great Sophists in Periclean Athens. Oxf., 2002.
90 Об этом тексте см. наиболее подробно в недавней книге: Will W. Der Untergang von
Melos: Machtpolitik im Urteil des Thukydides und einiger Zeitgenossen. Bonn, 2006. S. 95 ff.
Разумеется, «Мелосский диалог» — не пересказ Фукидидом действительно имевших ме-
сто переговоров, а сочинение самого историка, весьма отточенное с точки зрения как
литературного оформления, так и глубины мысли (см.: Bringmann К. Herodot und Thuky-
dides: Geschichte und Geschichtsschreibung im 5. Jahrhundert v.Chr. // Historie und Leben:
Der Historiker als Wissenschaftler und Zeitgenosse. München, 2006. S. 10 f.).
51
ГЛАВА I
Такое состояние не могло, конечно, сохраняться долго. Либо оно не-
минуемо, и уже в скором времени, повело бы к полному краху всего
греческого полисного мира, — либо должно было наступить «отрезвле-
ние». К счастью, имел место именно этот последний вариант. Добрым
знаком была уже афинская амнистия 403 г. до н. э., после свержения
режима «Тридцати тиранов»: как сторонники демократии, так и ее про-
тивники показали тем самым свою способность перейти от конфрон-
тации к компромиссу. Немедленной катастрофы удалось избежать.
Тем не менее кризисные процессы в менталитете, разумеется, и по-
сле Пелопоннесской войны не исчезли, да и не могли исчезнуть. Они
продолжали развиваться, пусть и в более латентной форме, и постепен-
но загоняли полисное мироощущение в тупик. Полис в свое время по-
казал свою стойкость, жизнеспособность, огромные потенции, одержав
победу над неизмеримо сильнейшим врагом — Персидской державой,
и эта победа долгое время служила для него «историческим оправда-
нием». Теперь аналогичных успехов больше не появлялось, и не мог не
возникнуть вопрос о целесообразности полисных форм бытия, коль
скоро они уже не оказывались столь эффективными, не давали надеж-
ной защиты ни от внешней угрозы, ни от внутренних потрясений.
Присовокупим к этому уже отмечавшийся выше кризис коллекти-
вистских элементов мировоззрения, утрату гражданской солидарно-
сти. На смену общеполисным интересам пришли групповые, гораздо
больше, чем раньше, стали значить интересы, а не ценности. Кстати,
означал ли упадок коллективизма, что больше простора появлялось
для роста индивидуального, личностного начала? На первый взгляд —
вроде бы так оно и есть, ввиду нараставших индивидуалистических
тенденций. Но опять же не все так просто. Стоит пристальнее всмо-
треться в греческий мир IV в. до н. э. — и становится заметно, что
развитие действительно яркой, творческой личности в политиче-
ской жизни тоже приостановилось. Достаточно сравнить видных по-
литиков эпохи расцвета полиса и эпохи его кризиса. Эллада V в. до
н. э. породила целую плеяду государственных деятелей не просто вы-
дающихся, но, так сказать, титанического масштаба — Мильтиада и
Фемистокла, Аристида и Кимона, Перикла и продолжавшего ту же
старую традицию Алкивиада. А что можно сказать в данной связи
о следующем столетии? Картина несравненно бледнее. Самый круп-
ный из политиков этого времени — несомненно, Демосфен. Но даже и
для него сравнение с любым из вышеперечисленных лиц оказывает-
52
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
ся довольно-таки невыгодным. A fortiori это относится к Эсхину или
Ликургу, Евбулу или Демаду... Несколько выделяется из ряда прочих
Фокион, да и тот — скорее, не по своему историческому значению (как
раз оно было довольно скромным), а по цельности и красоте своего
нравственного облика, качествам, в какой-то степени роднившим его
с «титанами» былых времен.
Правда, приходится отметить интересный парадокс. Отмеченное
«измельчание личности» фиксируется в Афинах, похоже, также в Спар-
те. А вот, например, в Фивах — ситуация прямо противоположная. Са-
мые яркие герои фиванской истории — Эпаминонд и Пелопид — дей-
ствовали как раз в IV в. до н. э. Несомненно, это следует связывать с
тем обстоятельством, что Фивы, отстававшие по темпам политическо-
го развития, в рассматриваемое время не вступили еще в полосу кри-
зиса полиса, напротив, находились на этапе наибольшего расцвета по-
лисных структур91.
Но нас здесь интересуют в первую очередь греческие государства,
переживавшие кризис. В них личность стала какой-то неполной. На-
ступила «эпоха профессионалов», возросла специализация, политик
перестал быть универсальным знатоком всех аспектов своего ремесла —
одновременно видным полководцем, выдающимся оратором, опытным
финансистом, каким был в одном лице еще Перикл. Усугублявшаяся
профессионализация тоже говорила о распаде некогда целостного ми-
ровосприятия. Очевидно, диалектика полисной цивилизации, в кото-
рой сосуществовали и противоборствовали коллективистское и ин-
дивидуалистическое начала, вела к тому, что подрыв первого из этих
начал, как ни парадоксально, ударял и по второму. Два «полюса» эл-
линского бытия не могли существовать один без другого.
В эпоху «кризиса IV века», когда идеальная норма и реальная
жизнь все сильнее отрывались друг от друга, появились разнообраз-
ные способы эскапизма, «бегства от действительности». Одним из та-
ких способов стал уход творческой личности из политики в своего
рода корпорацию утонченных интеллектуалов — философскую шко-
лу. Школы этого рода, действовавшие на постоянной основе, впервые
появились в Афинах именно в IV в. до н. э. Среди них — Академия
91 Фивы, насколько можно судить, отставали от Афин примерно на век. ВIV в. до н. э.
они находились на той стадии, на которой Афины были в предыдущем столетии, — на
стадии имперской экспансии и создания мощной гегемониальной симмахии.
53
ГЛАВА I
Платона92, Ликей Аристотеля и ряд второстепенных (киническая, ге-
донистическая школы и др.).
В некоторых из школ коллективистская, полисная проблемати-
ка уже начисто отбрасывалась; в их рамках разрабатывались толь-
ко вопросы, связанные с индивидом и формами его поведения. Так,
гедонисты-киренаики во главе с Аристиппом признавали высшим бла-
гом удовольствие, оправдывали и возводили в абсолют стремление лю-
дей к наслаждениям. Киники (Антисфен и затем знаменитый Диоген),
напротив, учили в чем только возможно ограничивать потребности,
во всех жизненных ситуациях обходиться минимумом возможного93.
Впрочем, при всей простоте своего обихода, они не менее, чем кире-
наики, любили эпатировать публику нарочито грубо-прагматичными
суждениями94. У киников с их подчеркнутым индивидуализмом и кос-
мополитизмом (напомним, что слово «космополит» придумано Диоге-
ном) ментальный аспект кризиса полиса нашел раннее и сразу очень
яркое выражение.
Бесспорно, были и такие философские школы, в которых
общественно-политические темы оставались в центре исследований.
Но изучали их, скорее, как самоцель, а не для применения к прак-
тическим ситуациям. Платон и Аристотель составляли утопические
проекты идеального государства95, которые не могли быть реализова-
92 См. фундаментальное исследование институционального аспекта возникновения
и существования этой школы: Шиналин Ю.А. История античного платонизма в инсти-
туциональном аспекте. М., 2000.
93 Никак не можем согласиться с принципиальным взглядом И.М. Нахова, который
в нашей историографии наиболее углубленно занимался кинизмом (Нахов И.М. Фило-
софия киников. М., 1982. С. 3-25). По мнению названного исследователя, эта философия
представляла собой передовую, демократическую идеологию свободной бедноты и ра-
бов. Нам подобная точка зрения представляется удручающе схематичной и редукцио-
нистской. В любом случае идеология кинизма — это идеология не людей, честным тру-
дом зарабатывающих на жизнь, а люмпенизированных элементов, античных «бомжей».
94 Например, Антисфен в передаче Ксенофонта (Symp. 4. 39): «...Когда тело мое по-
чувствует потребность в наслаждении любовью, я так бываю доволен тем, что есть, что
женщины, к которым я обращаюсь, принимают меня с восторгом, потому что никто
иной не хочет иметь с ними дела».
95 С.Г. Карпюк в отзыве на рукопись нашей монографии указал, что для Аристотеля
полис остается наилучшей и высшей формой человеческого общежития (это само по
себе совершенно верно, более того — в точно такой же мере относится и к Платону, да
даже и Исократ отнюдь не отрицал принцип полиса); очевидно, данное соображение
должно служить аргументом против разделяемого нами тезиса о кризисе классического
54
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
ны не только в тогдашних условиях. Пожалуй, эти проекты были и
в принципе нереализуемы, и, думается нам, их авторы, скорее всего,
это понимали. Теоретическая мысль отделилась от практической по-
литики. По отношению к реальной полисной демократии крупней-
шие мыслители IV в. до н. э. в большинстве своем занимали позицию
неприятия, причем неприятия полного и безоговорочного: отвергали
не какие-нибудь отдельные недостатки этой системы, предлагая их
исправить, а всю систему как целое, полагая ее в принципе порочной
и неисправимой96.
У философов Академии и Ликея была, таким образом, своя «башня
из слоновой кости», куда они спасались от ненавистной действитель-
ности так же, как киренаики искали спасения в наслаждении, а кини-
ки—в аскетизме. Человек, который в Греции IV в. до н. э. желал уча-
ствовать в общественной жизни, влиять на нее, должен был идти не в
философскую школу97, а в риторическую. Борьба и конкуренция фило-
софии и риторики за власть над умами, за право быть «властительни-
цей дум» — очень характерный феномен идейной жизни эпохи кризиса
полиса в IV в. до н. э. как реальном историческом процессе. Однако, заметим, в том-
то и заключалась кризисность момента, что теперь пресловутый принцип полиса его
сторонникам приходилось защищать и отстаивать. В предшествующем столетии мы не
найдем апологий полиса: в них просто не было нужды, никому и в голову не приходило
агитировать за то, что и так не подвергается сомнению.
96 Тумане X. Псевдо-Ксенофонт — «Старый олигарх» или демократ? // ВДИ. 2004. № 3.
С. 24. Об этой антидемократической тенденции в философской мысли см. также: Ober
J. Political Dissent in Democratic Athens: Intellectual Critics of Popular Rule. Princeton, 1998;
idem. The Athenian Revolution: Essays on Ancient Greek Democracy and Political Theory.
Princeton, 1999. Чисто тенденциозными (и даже, не побоимся этого слова, конъюнктур-
ными) выглядят попытки некоторых современных ученых объявить, скажем, Аристоте-
ля или тем более Платона сторонниками демократии (например: Варне Дж. Аристотель:
краткое введение. М., 2006. С. 162; Monoson S.S. Piatos Democratic Entanglements: Athe-
nian Politics and the Practice of Philosophy. Princeton, 2000. Passim). Критику подобного
подхода (применительно к Платону) см.: Rowe C.J. Killing Socrates: Plato's Later Thoughts
on Democracy // JHS. 2001. Vol. 121. P. 63-76.
97 Перипатетики однажды попытались-таки оказать прямое влияние на политику:
«ликейский след» вполне явственно прочитывается в олигархических переворотах 322
и 317 гг. до н. э. (см. об этом: Lehmann G. A. Überlegungen zu den oligarchischen Machter-
greifungen im Athen des 4. Jahrhunderts v.Chr. // AD. S. 139-150; idem. Oligarchische
Herrschaft im klassischen Athen: Zu den Krisen und Katastrophen der attischen Demokratie
im 5. und 4. Jahrhundert v.Chr. Opladen, 1997). Оба раза режимы «просвещенных оли-
гархов» продержались недолго, и в конечном счете это привело к краху перипатетиче-
ской школы в Афинах.
55
ГЛАВА I
классического полиса. Риторы в этой борьбе выступали своеобразны-
ми «оппортунистами», за что подвергались жесткой критике со сто-
роны ригористов-философов («Стыдно молчать и позволять говорить
Исократам», как выразился однажды Аристотель).
* * *
Еще одним способом «бегства от действительности», распростра-
нившимся уже не в образованных слоях, а в «низах» общества, стало
распространение нетрадиционных религиозных идей и культов. В этих
новых верованиях столь характерный для классического греческого
воззрения рационализм уступал место иррационализму и мистицизму,
порой достаточно грубому. Среди простонародья процветали магия,
колдовство. В греческий пантеон все чаще находили дорогу «варвар-
ские» божества (как Бендида, Сабазий, Адонис и др.)98, почитание кото-
рых отличалось экстатическим, исступленным характером:.
Голландский исследователь X. Ферснел, попытавшийся проследить
основные изменения, происшедшие в древнегреческой религии в IV в.
до н. э. по сравнению с предшествующим столетием, пришел к выво-
ду": главным из этих изменений стало появление новых, уже «эллини-
стических» черт. Религиозность утрачивала демократичный характер, в
ней нарастали элементы иерархичности. Так, начала формироваться бо-
лее авторитарная концепция божества: боги стали восприниматься как
существа более могущественные, величественные и при этом более ти-
раничные, чем их понимали раньше. Такая тенденция, по мнению уче-
ного, прослеживается уже в «Вакханках» Еврипида — одном из самых
поздних памятников литературы и религиозной мысли V в. до н. э. Ведь
изображенный в этом произведении Дионис, в сущности, несет зло: он
становится причиной страшной гибели главного героя Пенфея, безумия
его матери. Симпатии он не вызывает, но зато вызывает убеждение в
своей необоримой силе, противиться которой просто бессмысленно100.
Другое проявление «предэллинизма» в религиозной жизни —
впервые встречающиеся с конца V в. до н. э. факты прижизненного
98 Об этом процессе см.: Auffarth Chr. Aufnahme und Zurückweisung "Neuer Götter" im
spätklassischen Athen: Religion gegen die Krise, Religion in der Krise? // AD. S. 337-365.
99 Versnel H. Religion and Democracy // AD. S. 367-387.
100 Ср.: Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания... С. 194.
56
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
обожествления людей, видных правителей и полководцев101. Ничего
не могло быть более чуждого греческой религии предшествующего
периода. «Не тщись быть Зевсом: у тебя есть все. Смертному — смерт-
ное!» — говорил великий Пиндар. Стремление уподобиться богу и —
равным образом — уподобить кого-либо иного богу расценивалось
как одно из самых страшных проявлений такого однозначно осуж-
давшегося качества, как üßpic. Теперь и в этом отношении времена
изменились.
Первый случай обожествления — это «феномен Лисандра»102.
Спартанский наварх, главный герой последнего этапа Пелопоннес-
ской войны, победивший Афины и установивший гегемонию своего
полиса в Элладе, выступает здесь как переходная фигура. Сообщает-
ся, что «ему первому среди греков города стали воздвигать алтари и
приносить жертвы как богу (курсив наш — И.С.), и он был первым, в
честь кого стали петь пеаны» (Duris ар. Plut. Lys. 18). Некоторые эл-
линские государства учредили специальные празднества, посвящен-
ные Лисандру. В конце концов эти непомерные почести, воздаваемые
ему за пределами Спарты, пришли в настолько резкое несоответ-
ствие с его положением в самом спартанском полисе (он не мог пре-
тендовать на царский сан, оставаясь, несмотря ни на что, рядовым
гомеем), что энергичный Лисандр задумал государственный перево-
рот или, по меньшей мере, план радикальных реформ, который по-
зволил бы ему стать царем. Реализовать свои замыслы он не успел,
поскольку погиб в битве при Галиарте в 395 г. до н. э. Да и в целом
столь ранний случай (пожалуй, преждевременный) предоставления
божественных почестей смертному человеку на первых порах остал-
ся чем-то единичным, уникальным. Но через несколько десятиле-
тий почва для соответствующих изменений в религиозном сознании
окончательно сложилась.
Некоторые шаги по собственному обожествлению, насколько мож-
но судить, предпринимал Филипп II103. А со времен Александра Ма-
101 Суриков И.Е. Status versus charisma: сакрализация правителя в Греции и греческом
мире I тыс. до н, э. // Сакрализация власти в истории цивилизаций. Ч. 1-2. М.> 2005.
С. 7-34.
102 Richardson N.J. Innovazione poetica e mutamenti religiosi nellantica Grecia // SCO.
1983. Vol. 33. P. 26.
103 Зелинский Ф.Ф. Религия эллинизма. Томск, 1996. С. 103.
57
ГЛАВА I
кедонского обожествление правителя стало чуть ли не нормой. В выс-
шей степени характерен, например, прием, оказанный в 307 г. до н. э.
афинянами Деметрию Полиоркету, после того как тот изгнал маке-
донского ставленника Деметрия Фалерского и объявил о «восстанов-
лении» демократии. В награду за это афинский демос провозгласил
Полиоркета «богом-спасителем» и декретировал ему ряд положенных
в таком статусе почестей (проживание в храме, учреждение культа,
жречества, праздника, обращения к Деметрию за прорицаниями как
к оракулу и т. п.).
Невозможно даже и представить себе что-то подобное в эпоху рас-
цвета полиса. Но вот, правда, «другая сторона медали»: когда Деметрий
потерпел поражение в борьбе с врагами, афиняне закрыли перед ним
ворота и не пустили в город. «Проигравший бог», «бог-неудачник» был
им не нужен. Это означает, что античные, полисные принципы религи-
озности пока не ушли окончательно в прошлое. Полис был еще властен
над своими богами.
В целом на культе монархов эллинистической эпохи нам совершен-
но не хотелось бы останавливаться в контексте данной книги. Упомя-
нуть о нем нам все же приходится вот по какой причине. Чаще всего
считается, что эта новая тенденция была результатом влияния на гре-
ков древневосточной религиозно-политической идеологии104. Подоб-
ное суждение имеет свой резон; тем не менее нам оно представляется
не вполне точным и, во всяком случае, слишком категоричным. Бес-
спорно, что египтяне, например, обожествляли Александра в силу сво-
их традиционных представлений о божественном статусе фараона. Но
точно так же бесспорно и то, что греки обожествляли того же Алексан-
дра явно не по этой, а по какой-то другой причине. Иными словами,
наличествовал не только восточный, но и античный фон для формиро-
вания эллинистической идеи «человекобожества».
До нас дошел отрывок из гимна, составленного афинянами для про-
славления Деметрия Полиоркета (ар. Duris FGrffist. 76 F13), и следует в
интересующем нас контексте повнимательнее присмотреться к той мо-
тивации обожествления диадоха, которую мы находим в этом памят-
нике. Другие боги — говорится в гимне — либо где-то далеко и не внем-
104 Например: Зелинский Ф.Ф. Ук.соч. С. 104; Ладынин H.A. Египетские идеологиче-
ские представления в сообщениях Плутарха об Александре Македонском // Античность:
политика и культура. Казань, 1998. С. 34-40.
58
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
лют людям, либо их вообще нет; Деметрий же с нами, причем не в виде
каменного или деревянного изображения, а собственной персоной, так
кому же молиться, как не ему?
Данная мотивация самым непосредственным образом связана не
столько с постулируемым проникновением восточных идей в антич-
ный мир, сколько с религиозными проблемами, давно уже вставав-
шими перед самими греками. На протяжении классической эпохи,
особенно в ее вторую половину, в период кризиса, в произведениях фи-
лософов и поэтов становилась все более настойчивой критика тради-
ционных представлений о божестве. Начинало казаться, что «старые»
боги не выполняют своих функций; собственно, из-за этого-то и воз-
никало побуждение обзавестись «новыми». А кто мог лучше подойти
на эту роль, чем герой-полководец, для которого, казалось, нет ничего
невозможного? Священнодействия афинян по отношению к Деметрию,
обычно расцениваемые как низкопоклонство и признак моральной де-
градации «льстивых потомков Фемистокла и Аристида», в значитель-
ной степени явились просто манифестацией перемен в религиозном
сознании и в целом в менталитете — перемен, закономерно вызванных
внутренними причинами, а не навязанных кем-то «извне».
Основной вектор этих перемен в менталитете можно охарактери-
зовать как путь «от гражданина к подданному». Этот процесс хоро-
шо прослежен в исследовательской литературе на материале римской
истории, но, на наш взгляд, он, безусловно, имел место в греческом
мире, хотя и имел свою специфику105. Он проявился задолго до нача-
ла эпохи эллинизма, до Александра и даже до Филиппа П. Скорее уж
практическая деятельность Филиппа явилась долгожданным ответом
на животрепещущие запросы общественного сознания. В частности, на
протяжении IV в. до н. э. наблюдается постоянное нарастание монар-
хических элементов в идеологии106. Они прослеживаются у большин-
ства крупнейших мыслителей эпохи, будь то Ксенофонт или Исократ,
Платон или Аристотель. Об этом давно уже писалось в антиковедении
как о факте, вполне надежно установленном и не подверженном сомне-
105 На эту специфику обращается внимание в работе: Павловская А.И. «От гражда-
нина к подданному» — имел ли место этот процесс в Греции в IV в. до н. э.? // ВДИ. 1998.
№4. С. 15-29.
106 Ранее, в V в. до н. э., монархия воспринималась как прямая противоположность
демократии: Braund D. Friends and Foes: Monarchs and Monarchy in Fifth-century Athenian
Democracy // AltA. P. 118.
59
ГЛАВА I
нию107, каковым он и нам представляется108. Однако недавно появилась
работа В. Эдера109, в котором данный тезис оспаривается.
Аргументация исследователя такова. В IV в. до н. э. в Афинах воз-
ник новый литературный жанр — прозаический энкомий монарху,
в филологии обычно обозначаемый термином «княжеское зерцало»
(Fürstenspiegel). К данному жанру принадлежат, в частности, речи
Исократа «Евагор», «Никокл», «Филипп» и ряд сочинений Ксенофон-
та: «Гиерон»110, «Агесилай», но прежде всего, конечно, «Киропедия»111.
Традиционно появление таких энкомиев расценивается в историогра-
фии как один из симптомов кризиса полиса и демократии, как рас-
пространение в политической идеологии монархических концепций,
как подготовка эллинизма. Но, по мнению В. Эдера, влияние идеи
монархии в Греции рассматриваемой эпохи необоснованно преуве-
личено в исследовательской литературе. На деле панэллинские и мо-
нархические идеологемы не были в IV в. до н. э. весомой политиче-
ской силой; автаркия и автономия полисов не ставились под вопрос.
Единственная тенденция, явственно заметная в энкомиях, — крити-
ка демократии. Исходя из этих посылок, автор дает свое объяснение
политико-идеологической направленности интересующих его памят-
ников. По его мнению, реальным адресатом этих текстов была афин-
ская аристократия, которую таким путем ее идеологи пытались при-
влечь к более активному участию в государственной жизни. Образ
монарха, как он рисуется Ксенофонтом и Исократом, есть идеальная
совокупность сугубо аристократических доблестей. «Княжеское зер-
цало» — фактически «зерцало для аристократов», искусно замаски-
рованное под похвалу монарху. Причиной такой маскировки были
107 Например: Фролов Э.Д. Монархическая идея у Исократа // Проблемы отечествен-
ной и всеобщей истории. Л., 1969. С. С. 3-20; Исаева В.И. Греческая идеология IV в. до н. э.
и эллинизм // Acta antiqua Academiae Scientiarum Hungaricae. 1990-1992. T. 33. P. 267-271;
она же. Античная Греция... С. 113-124; BalotR.K. Greek Political Thought. Oxf., 2006. P. 184 ff.
108 Суриков И.Е. Новая концепция... С. 239.
109 Eder W. Monarchie und Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr.: Die Rolle des Fürstenspie-
gels in der athenischen Demokratie // AD. S. 153-173.
110 Классический анализ этого произведения Ксенофонта, осуществленный амери-
канским политическим философом Лео Штраусом, недавно был переведен на русский
язык. См.: Штраус Л. О тирании. СПб., 2006.
111 О последней см. совсем недавнюю работу: Harman R. Viewing, Power and Interpreta-
tion in Xenophons Cyropaedia //ChH. P. 69-91.
60
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
специфические условия афинской политической жизни IV в. до н. э.,
когда для противников демократии было безопаснее восхвалять мо-
нархию, не представлявшую актуальной опасности для Афин, нежели
прямо призывать к росту роли аристократов в политике.
Но подобная постановка вопроса представляется нам односторон-
ней и вызывает ряд принципиальных возражений. Не говорим уже
о том, что весь этот ход рассуждений уже a limine представляется
каким-то чрезмерно замысловатым. Есть и более важные вещи. Во-
первых, это как раз возрождение аристократического правления от-
нюдь не было актуальной опасностью в Афинах IV в. до н. э. Те жал-
кие остатки аристократии, которые к этому времени сохранялись в
афинском полисе после всех перипетий предыдущих десятилетий, не
имели ни способности, ни желания взять власть в свои руки. Перед
ними стояла совсем иная задача — хотя бы физически выжить, пере-
ждать крайне неблагоприятную для них эпоху (в конечном счете им
это удалось, и в эллинистических Афинах аристократия «воспряну-
ла»). В другом месте112 мы называем IV в. до н. э. едва ли не самой
«неаристократической» эпохой афинской истории. А вот угроза мо-
нархии (в форме тирании) как раз считалась вполне реальной. В этих
условиях опаснее-то как раз было именно агитировать за монархиче-
ское правление, показывать его преимущества.
В. Эдер замечает, что в энкомиях монархам, написанных в IV в.
до н. э., прослеживается аристократическая идеология. Это действи-
тельно так, но ее в данном контексте никак не следует противопостав-
лять идеологии монархической. Последняя на древнегреческой почве
являлась не какой-то отдельной системой взглядов, а являлась собой
именно аристократической идеологией κατ' εξοχήν, воплощением ари-
стократических ценностей, доведенных до превосходной степени, —
почитанием уже не «лучших», а «наилучшего».
Наконец, нельзя не вспомнить, что памятниками жанра Fürstenspie-
gel отнюдь не исчерпываются тексты IV в. до н. э., в которых просле-
живаются интерес и симпатия к единоличной власти. Допустим, мы
убираем с нашего пути Ксенофонта и Исократа как иррелевантных
112 Суриков И.Е. Просопографическая заметка об афинской аристократии эллини-
стической эпохи // ААе. 2005. Вып. 1. С. 122. Ср. также: он же. Демократический полис
и родословные аристократов: о некоторых особенностях генеалогической традиции в
классических Афинах // Древнейшие государства Восточной Европы. 2002 год. Генеало-
гия как форма исторической памяти. М., 2004. С. 187-188.
61
ГЛАВА I
авторов, но в любом случае остаются ведь Платон и Арр1стотель! Как
быть с ними? Они не писали «княжеских зерцал», но в политической
философии обоих монархия (как один из лучших возможных видов го-
сударственного устройства) занимает весьма важное место113. В. Эдер,
видимо, интуитивно ощущая, что анализ произведений этих мыслите-
лей с избранной им точки зрения не пойдет на пользу его концепции,
попросту не затрагивает их, оставляет и Платона, и Аристотеля полно-
стью за пределами своего исследования, и, безусловно, делает это со-
вершенно напрасно: картина получается нерепрезентативной.
Конечно, было бы явным преувеличением говорить, что в полисном
греческом мире IV в. до н. э. монархические настроения стали преобла-
дающими, задавали тон, вытеснили иные идеологии. Однако по срав-
нению с предшествующим столетием такие настроения явно получили
теперь гораздо более значительное развитие, и это представляется нам
неоспоримым.
Таким образом, на всех уровнях менталитета, от религии до поли-
тической мысли, в IV в. до н. э. проявлялись кризисные процессы. Они
говорили о том, что полисная ментальность исчерпала себя вместе с
полисной цивилизацией и теперь уступала место иной системе ценно-
стей и представлений, характерной для грядущего мира эллинистиче-
ских государств.
* * *
Настало время подвести некоторые итоги этой вводной главы. Кри-
зис, который переживала Эллада в конце классической эпохи, — не
фикция, а реальность. Фиксируются различные факторы этого кри-
зиса. Внутриполитический — распад гражданского коллектива в по-
лисах, утрата полисной солидарности. Внешнеполитический — дезор-
ганизация «греческого содружества»114 и нарастание в полисном мире
хаоса, постоянный конфликт между объединительными тенденция-
113 См., в частности: Carlier P. La notion de pambasileia dans la pensée politique d'Aristote
// AA. P. 103-118; Туторов B.A. Универсальная царская власть и «альтернативная модель
конституций» в «Политике» Аристотеля // ΜΟΥΣΕΙ ON: Профессору А.И. Зайцеву ко дню
семидесятилетия. СПб., 1997. С. 128-137; Шишко Е.П. Представления Платона о едино-
личной власти // АГ. С. 81-88.
114 Пользуемся словосочетанием, легшим в заглавие известной книги: Zimmern А.
The Greek Commonwealth. Oxf., 1924.
62
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
ми и партикуляристской ориентацией каждого полиса на автономию
и автаркию — конфликт, в котором центробежные силы одерживали
победу над центростремительными. Военный — резкая интенсифи-
кация применения наемников. Экономический — подрыв хозяйства
в результате Пелопоннесской войны и дальнейших, необычайно уча-
стившихся вооруженных конфликтов, общее обеднение страны. Иде-
ологический — торжество индивидуализма над коллективистскими
принципами этики, что парадоксально, но закономерно вело от «пси-
хологии гражданина» к «психологии подданного». В то же время на-
ряду с кризисом и крахом старых форм жизни в IV в. до н. э. стали
понемногу пробивать себе дорогу — постепенно, исподволь, начиная с
далеких окраин — новые политические формы и реалии. Имеем в виду
не столько сицилийскую державу Дионисия, сколько Боспор и прежде
всего Македонию. За этими новыми формами было будущее: потреб-
ность в объединении эллинов ощущалась все более насущно.
Следует ли признать конечное установление македонской гегемонии
в Элладе абсолютно неизбежным? Существовала ли альтернатива, воз-
можность иного развития событий? В IV в. до н. э., пожалуй, уже нет.
А вот в предыдущем столетии, в период наивысшего расцвета полисно-
го мира дела, в принципе, могли бы пойти во многом по-другому Так,
допустим, что не Спарта, а Афины одержали бы победу в Пелопоннес-
ской войне, да при этом еще овладели бы Сицилией115. И то и другое
было возможно, если бы несколько иначе сложились конкретные обсто-
ятельства. Но в таком случае афинский полис, став гегемоном греков,
сосредоточил бы в своих руках такие колоссальные силы и средства, ко-
торые позволили бы ему нанести решающий удар по Персии, воплотить
в жизнь программу панэллинизма задолго до Исократа, Филиппа II и
Александра Македонского. Вся история античности могла в результате
пойти альтернативным путем. Но, кстати, не переродились ли бы тогда
115 Нам могут возразить в том смысле, что «история не имеет сослагательного накло-
нения». Этот старый, позитивистский в своей основе тезис и по сей день господствует
в отечественной историографии. Нам же, напротив, представляется чрезвычайно пер-
спективным изучение разного рода альтернатив, вероятностей, модальностей в истории,
обращение особенно пристального внимания на так называемые «точки бифуркации», в
которых направление исторического процесса не детерминировано и может давать раз-
личные варианты при сравнительно незначительных отклонениях от исходных условий.
Именно такой «точкой бифуркации» (причем одной из важнейших в истории классиче-
ской Греции) была Пелопоннесская война.
63
ГЛАВА I
сами победоносные Афины из демократии в монархию, скажем, во гла-
ве с Алкивиадом? И такого варианта тоже нельзя исключить.
В любом случае, в IV в. до н. э. по такому пути история пойти уже
не могла. Классическая эпоха в конце концов закончилась установле-
нием македонской гегемонии. Началась эпоха эллинизма, для которой
были характерны совсем иные политические, социальные, идеологиче-
ские проблемы.
А если бы не Македония — внешний, привходящий фактор? К чему
привел бы кризис, если бы греки оказались предоставлены сами себе?
Создается впечатление, что «великий греческий эксперимент» и сам
собой уже заканчивался. Постоянные похвалы монархической фор-
ме правления в трудах политических теоретиков IV в. до н. э., если
вдуматься, просто не могут не поразить. Греки, пожалуй, не вынесли
бремени полисной свободы, устали от нее116 и от сопряженной с нею
ответственности, возжелали переложить эту ответственность и эту
свободу на чьи-нибудь чужие плечи. Соответственно, они вступили
на путь, ведущий «от гражданина к подданному». Не Филипп II — так
кто-нибудь другой рано или поздно явился бы, чтобы удовлетворить,
воплотить в жизнь эти чаяния. Да и победа объединительных тенден-
ций — неважно, привнесенных извне или вызревших изнутри — в лю-
бом случае приводила к отказу от ключевых элементов прямой демо-
кратии, характерной для полиса.
Классический полис был уникальной формой политической и со-
циокультурной организации общества; он внес колоссальный вклад в
историю античной и мировой цивилизации. Но, как говорится, «ни-
что не вечно под луной». Не был вечным и классический полис. И не-
жизнеспособным он становился не в последнюю очередь потому, что
внешние условия в IV в. до н. э. изменялись. Если бы весь окружающий
мир состоял из полисов, то, наверное, и греческому полису ничего бы
не угрожало, он продолжал бы, так сказать, «вариться в собственном
соку». Но в окружающем мире, и даже в непосредственной близости
от Эллады, появились новые мощные силы. Чтобы выжить, им нужно
было противостоять, а ни один отдельно взятый полис на такое проти-
востояние был не способен.
116 Ср. Андреев Ю.В. Цена свободы и гармонии: Несколько штрихов к портрету гре-
ческой цивилизации. СПб., 1998. С. 366: «Сказывалась усталость этноса от проделанной
им в минувшие столетия тяжелой работы преобразования общества и его культуры».
64
КРИЗИС КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА: ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
У. Рансимен, на наш взгляд, основательно замечает117, что в полис-
ных условиях была невозможна подлинная концентрация власти. Даже
олигархические полисы несли в себе значительные элементы демо-
кратии, поскольку и в них, хотя бы номинально, высшим источником
власти являлось народное собрание, коллектив граждан. Полномас-
штабной концентрации власти в руках некой властной элиты, распола-
гающей всеми ее рычагами, тем более в руках элиты наследственной
было невозможно достигнуть. Соответственно, никогда и нигде нель-
зя было избежать проявлявшихся в той или иной степени издержек
прямого народоправства, таких как неприязнь к «сильным», неком-
петентность и т. п. Это было одной из причин того, почему полисы,
как правило, оставались маленькими по размерам государствами, без
тенденций к дальнейшему росту. Сколько-нибудь крупными террито-
риями при сложившейся в полисных условиях политической системе
просто невозможно было управлять, удерживать их под своим контро-
лем118. Так, сколько Спарта ни пыталась сохранить в своей власти Мес-
сению, на какие меры ни шла ради этого, — все равно с этой плодород-
ной областью в конце концов пришлось расстаться.
В IV в. до н. э., когда новым возникшим на внешнеполитической аре-
не силам нужно было противостоять, ни один полис по отдельности,
повторим, был на это не способен, а объединяться они не хотели и не
могли. Необходимо было модифицироваться и даже, так сказать, «мо-
дернизироваться» (употребим модный ныне термин из политических
наук), а этого полисы тоже не хотели и не могли. Кстати, не смогли и
в дальнейшем: греческий полис не знал бюрократии вплоть до конца
античности, эта прослойка в эпоху эллинизма возникла, но не в полис-
ных рамках, а при царских дворах.
Таков взгляд У. Рансимена. Все нас в нем устраивает, кроме
фатально-пессимистического тона («Обреченный на вымирание» — так
назвал этот ученый свою статью о полисе). Для Рансимена (и в этом он,
кстати, выражает точку зрения, превалирующую в современной поли-
тологии) только такое государство является полноценным, в котором
117 Runciman W.G. Op.cit. P. 364 if.
118 Греческий полис, как известно, не создал прослойки бюрократии. А уже Рим на
переходе от Республики к Империи с необходимостью создания подобной прослойки
столкнулся — в связи с такими факторами, как разросшиеся размеры государства, на-
личие многочисленных провинций, которыми нужно было эффективно управлять.
65
ГЛАВА I
наличествует бюрократия. В греческом полисе таковой не было, и поэ-
тому он предстает каким-то «недоделанным» государством.
Но представим себе, что древнегреческая история I тыс. до н. э. по-
шла бы с самого начала по иному пути, и в Греции сложились бы не
полисы, а «нормальные» бюрократические государства — такие же, как
во всем тогдашнем цивилизованном мире. Наверное, они оказались бы
более долговечными... Но разве тогда Элладу ожидал бы тот могучий
всплеск творческой активности, который она пережила на протяжении
архаической и классической эпох? Разве были бы тогда в ней порож-
дены те принципиально новые, уникальные, беспрецедентные формы
культуры, мысли, мировоззрения, которые потом стали мощным фун-
даментом для духовного, интеллектуального развития Европы после-
дующих эпох? Иными словами, стала бы тогда Греция Грецией, имело
бы место «греческое чудо»? Думается, ответ вполне однозначен: ничего
этого бы не было. Было бы типичное древневосточное общество, и не
появился бы выход из этого «заколдованного круга».
Ахилл в «Илиаде» (IX. 410 sqq.) говорит:
Матерь моя среброногая мне возвестила Фетида:
Жребий двоякий меня ведет к роковому пределу:
Если останусь я здесь, перед градом троянским сражаться, —
Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет.
Если же в дом возвращусь я, в любезную землю родную,
Слава моя погибнет, но будет мой век долголетен,
И меня не безвременно Смерть роковая постигнет.
Выбор Ахилла известен. И, в сущности, это-то и есть выбор клас-
сического греческого полиса, гениально предвосхищенный Гомером:
краткая, но великая, героическая судьба.
Глава II
НИКИЙ:
МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
В первой главе предыдущей книги (АГ-2) мы дали достаточно под-
робный очерк классической афинской демократии V в. до н. э. как
политической системы. При этом мы старались в особенной степени
акцентировать не черты сходства этой системы с современными де-
мократиями, а, напротив, те нюансы, которые отличают их друг от
друга. Такой подход связан как с нашими общеметодологическими
установками, так и с тем фактом, что античные демократии на са-
мом деле весьма далеки от того, что понимается ныне под этим типом
государственного устройства. Афинская демократия была полисной
демократией, и в этом словосочетании первый компонент, пожалуй,
является более важным, более определяющим феномен, чем второй.
Иными словами, демократические Афины по целому ряду критери-
ев были ближе к Спарте, которой их постоянно1 противопоставляют,
чем, скажем, к современным США.
После Перикла, в период Пелопоннесской войны, Афины продол-
жали оставаться демократическим полисом. Хотя все основы этой по-
литической системы были к последней трети V в. до н. э. уже заложе-
ны, демократия все-таки не стояла на месте, продолжала претерпевать
определенную эволюцию. Это выражалось, в частности, в том, что от-
1 Уже с самой классической эпохи. Противопоставление Афин и Спарты — одна из
ключевых тем «Истории» Фукидида.
67
ГЛАВА II
дельные черты ее в военных, кризисных условиях все более выдвига-
лись на первый план.
Среди этих черт нам особенно выпуклыми представляются две, из
которых одна относится к сфере внешней политики, другая — к вну-
тренней. Во-первых, чем дальше, тем становилось яснее: в условиях
классической Греции существует тесная и даже неразрывная связь
между демократией и империалистическим экспансионизмом. Это
заметно на разных уровнях. Так, демократические Афины на про-
тяжении большей части V в. до н. э. вели значительно более агрес-
сивную внешнеполитическую линию, нежели не-демократическая
Спарта2, которая не без серьезных колебаний вступила в Пелопон-
несскую войну. У этого парадокса «демократического империализма»
есть, безусловно, немало объяснений различного порядка (достаточ-
но вспомнить, что и в наши дни демократия и империализм нередко
идут рука об руку). Нам хотелось бы особенно подчеркнуть вот ка-
кой момент. Демократия, как уже неоднократно доводилось замечать
автору этих строк, представляет собой весьма дорогое удовольствие,
которое могут позволить себе только богатые государства, — разуме-
ется, если вести речь о реальной, а не фиктивной демократии. Афины
классической эпохи были в высшей степени реальной демократией, со
всесторонним и интенсивным политическим участием широких масс
гражданского населения3. Конечно же, за это кто-то должен был пла-
тить, причем этим «кем-то» мог быть кто угодно, но только не сами
афинские граждане.
Вторая черта заключается в следующем. Именно в период Пелопон-
несской войны в афинском демократическом полисе впервые в полной
мере наметились черты охлократии. Власть демоса4, народа, возыме-
ла тенденцию к перерождению во власть охлоса, толпы5. Такая опас-
2 Andrewes A. Spartan Imperialism? // Imperialism in the Ancient World. Cambridge, 1978.
P. 91-102.
3 Этот аспект наиболее подробно разобран в монографии: Sinclair R.K. Democracy and
Participation in Athens. Cambridge, 1991.
4 К характеристике афинского демоса рассматриваемого периода см.: Meder A. Der
athenische Demos zur Zeit des Peloponnesischen Krieges im Lichte zeitgenössischer Quellen.
Diss. München, 1938.
5 Анализу категории охлоса в отечественной историографии посвящен ряд работ
С.Г. Карпюка. См.: Карпюк С.Г. Οχλος- от Эсхила до Аристотеля: история слова в кон-
тексте истории афинской демократии // ВДИ. 1995. № 4. С. 31-50; он же. Полибий и Тит
68
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ность, наверное, всегда в какой-то степени коренилась в античной пря-
мой демократии. Но в годы мирного развития опасность оставалась в
большей степени теоретической, не становилась актуальной угрозой.
Совсем другое дело — военное время: мирно дремавшие негативные
потенции пробудились и стали все активнее давать о себе знать.
Сыграло большую роль и то обстоятельство, что в афинской по-
литической жизни с 429 г. до н. э. больше не было фактора «первого
гражданина», фактора Перикла. Предсмертные невзгоды «афинского
олимпийца», надо полагать, усугублялись еще и тем обстоятельством,
что он не видел среди сограждан, современных ему государственных
деятелей никого, кто бы мог стать его достойным преемником. И дей-
ствительно, после его кончины политическая жизнь в «городе Палла-
ды» как бы «измельчала». Перикл, бесспорно, был человеком отнюдь
не без недостатков. И все же его выдающаяся личность накладывала
на все, что совершали Афины под его руководством, некий отпечаток
благородства и величия. Преемники же Перикла — ни один из них —
не пользовались столь же большим авторитетом, как он. Не блистало
большинство этих людей ни талантами, ни подлинно государственным
мышлением. Самое главное — они были не в состоянии подняться до
осмысления долговременных, стратегических общеполисных интере-
сов, думая в основном о решении сиюминутных задач, да еще о том,
как бы не потерять свою популярность в среде демоса. Точной и мет-
кой представляется их характеристика, данная Фукидидом: «Из пре-
емников Перикла ни один не выдавался как государственный деятель
среди других, но каждый стремился к первенству и поэтому был готов,
потакая народу, пожертвовать даже государственными интересами.
Отсюда проистекали многие ошибки (что и естественно в столь боль-
шом и могущественном городе)... Они... занимались мелкими дрязга-
ми в борьбе за руководство народом и первенство в городе, и не только
вяло вели войну, но привели в расстройство своими распрями государ-
ственные дела» (Thuc. IL 65. 10-11).
Ливии: όχλος- и его римские соответствия // ВДИ. 1996. № 3. С. 44-53; он же. Толпа в ар-
хаической и классической Греции // ВДИ. 2000. № 3. С. 3-15; он же. Общество, политика
и идеология классических Афин. М., 2003. С. 100-197; Karpyuk S. Crowd in Archaic and
Classical Greece // Hyperboreus. 2000. Vol. 6. Fasc. 1. P. 79-102. Необходимо отметить, что
именно в данной главе наш долг С.Г. Карпюку особенно велик; мы во многом опираемся
на результаты его исследований, что в первую очередь будет относиться собственно к
изложению биографии Никия.
69
ГЛАВА II
Следует сказать, что Фукидид, судя по всему, несколько преувели-
чил различие между Периклом и сменившими его политиками6: между
ними имелись и определенные черты сходства. Тем не менее можно
безоговорочно утверждать, что на рассматриваемый период в Афинах
падает кардинальная смена типа политической элиты. Имело место не-
сколько взаимосвязанных процессов. Один из них — поступательное
исчезновение с арены общественной жизни представителей старин-
ной аристократии, так называемых καλοί κάγαθοί, их отход от ведущей
роли в политике. Этот факт нам уже приходилось отмечать7, а здесь,
очевидно, нужно чуть подробнее остановиться на его причинах, как
мы их понимаем.
Знатнейшие аристократические роды долгое время, на протяжении
веков находились у «кормила» государства. Такая ситуация сохраня-
лась даже и после реформ Клисфена. На первом этапе развития афин-
ской демократии аристократы действовали, разумеется, уже под кон-
тролем демоса, но тем не менее продолжали из года в год по традиции
занимать важнейшие посты в полисе8. Сам демос еще не мог дать Афи-
нам лидеров, воспитав их из своей среды.
Ситуация изменилась при Перикле. Он — хотя и сам по происхож-
дению знатнейший аристократ, но порвавший со своим родственным
окружением9 — своими многочисленными реформами 450-х гг. до н. э.
довел развитие политической системы афинской демократии, по сути,
до логического предела; далее оставалось уже только совершенствовать
заложенные им фундаментальные начала. Эта система предполагала,
что демос сам распоряжается своей судьбой, без какой-либо оглядки
на «лучших». Места для знати в ней уже попросту не оставалось. Юри-
дически между евпатридом из самой «благородной» семьи и каким-
нибудь поденщиком-фетом не было теперь никакой разницы: оба яв-
6 На это неоднократно обращал свое внимание В. Вилль в своих работах последних
лет: Will W. Perikles. Reinbek bei Hamburg, 1995; idem. Thukydides und Perikles: Der Histor-
iker und sein Held. Bonn, 2003.
7 Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии позднеархаической и раннеклас-
сической эпох. М., 2000. С. 27 ел.
8 Stein-Hölkeskamp Ε. Adelskultur und Polisgesellschaft: Studien zum griechischen Adel in
archaischen und klassischen Zeit. Stuttgart, 1989; Фролов Э.Д. Политические лидеры афин-
ской демократии (опыт типологической характеристики) // ПДАСНВ. С. 6-22.
9 Суриков И.Е. Перикл и Алкмеониды // ВДИ. 1997. № 4. С. 14-35.
70
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
лялись полноправными афинскими гражданами10. И если первый в те-
чение какого-то времени продолжал пользоваться большим авторите-
том, то только в силу традиции, а традиции в интенсивно демократи-
зирующемся полисе быстро уходили в прошлое.
Впрочем, не только в Перикле все дело. Не оставляет впечатление,
что ближе к концу V в. до н. э. Афины попросту «оскудели» знатью. На-
сколько нам известно, характерной чертой аристократии самых раз-
личных эпох и цивилизаций является постепенное вырождение. Не
имея специальной медицинской компетенции, не возьмемся ответ-
ственно судить о причинах этого. Но, думается, не последнюю роль
здесь сыграла принятая среди наиболее знатных афинских семей си-
стема «эксклюзивных» брачных практик. Матримониальные связи эти
семьи поддерживали чуть ли не исключительно друг с другом, вероят-
но, стараясь хотя бы таким образом отгородить себя от рядового демо-
са. В результате с течением времени все они оказались в родстве друг
с другом, и практически каждый внутриаристократический брак ока-
зывался тем самым браком близкородственным, тем более что в Афи-
нах не существовало никаких запретов на браки между двоюродными
братом и сестрой, даже между дядей и племянницей. Притоку «свежей
крови», правда, способствовали брачные связи с аристократией других
полисов. Они были широко распространены, но только до определен-
ного момента, а именно до закона Перикла о гражданстве (451/450 г. до
н. э.). Этот закон запретил легитимные браки с лицами неафинского
происхождения.
Побочным эффектом близкородственных браков из поколения в
поколение рано или поздно просто не могли не стать черты вырож-
дения11. Характерно, что потомки Фемистокла, Аристида, Кимона,
10 Фетам, правда, было еще официально запрещено занимать некоторые полисные
должности, например, архонтские. Однако на практике этот запрет элементарно обхо-
дился. Когда кандидатам на жеребьевку задавали вопрос, членом какого имущественно-
го класса они являются, феты просто давали ложные сведения о своей принадлежности
(Arist. Ath. pol. 7. 4), и на это смотрели «сквозь пальцы».
11 Разумеется, мы сознаем, что данный тезис небезусловен и может быть оспорен.
Так, при обсуждении рукописи нашей монографии A.A. Молчанов высказал мнение,
что к вырождению могут приводить только браки между лицами более близких степе-
ней родства, чем практиковалось в классических Афинах (например, между родными
братом и сестрой). Думается, однако, что повторение достаточно близкородственных
браков из поколения в поколение все же постепенно могло давать, так сказать, куму-
лятивный эффект.
71
ГЛАВА II
да и самого Перикла не блистали ровно никакими достоинствами12
(специально оговорим, что здесь мы ведем речь именно о ближай-
ших потомках, а «аристократического возрождения», имевшего место
в Афинах эллинистической и римской эпох, совершенно не касаемся,
поскольку это выходит за хронологические рамки книги). Они либо
вообще не занимались государственной деятельностью, либо, если и
занимались, ничего выдающегося в ней не достигли. И это даже не
может не удивить. Например, семья Филаидов на протяжении дли-
тельного периода порождала целую череду энергичных, сильных и
талантливых личностей. Среди них — Мильтиад Старший, Мильтиад
Младший, Кимон, Фукидид, сын Мелесия13. А после них все как-то
очень резко закончилось. Один из сыновей Кимона, Лакедемоний, за-
нимал однажды должность стратега (Thuc. I. 45. 2; Plut. Pericl. 29), но
не более того: он ничем не отличился на этом посту и в целом не вхо-
дил в число влиятельных лидеров государства. А о его братьях нель-
зя сказать даже и этого, они были, судя по всему, полными ничтоже-
ствами, или, во всяком случае, людьми не слишком выдающимися; о
них очень мало что известно14.
Отмеченное нами здесь обстоятельство уже в античности не
ускользнуло от внимания наблюдательного Аристотеля: «В родах му-
жей, как и в произведениях земли, бывает как будто урожай, и иногда,
если род хорош, из него в продолжение некоторого времени происхо-
дят выдающиеся мужи, но затем они исчезают; прекрасно одаренные
роды вырождаются в сумасбродные характеры, как, например, потом-
ки Алкивиада15 и Дионисия Старшего, а роды солидные — в глупость и
12 Более или менее отличился в истории только самый молодой из сыновей Перикла —
Перикл Младший. В 406 г. до н. э. он был одним из стратегов, выигравших Аргинусское
сражение и затем казненных по приговору афинского народного собрания. Характерно
в данной связи, что его матерью была милетянка Аспасия, то есть приток «свежей кро-
ви» имел место.
13 И даже одна представительница «прекрасного пола» — Эльпиника. Именно ее, без
сомнения, следует назвать самой сильной женщиной в афинской истории (сильной, ко-
нечно, не в физическом, а в моральном смысле).
14 Фессал в 415 г. до н. э. обвинял в суде Алкивиада (Plut. Ale. 19; 22); Улий в 425 г. до
н. э. был ситофилаком (Aristoph. Equ. 407 cum schol.).
15 Кстати, у Алкивиада — человека, вне сомнения, гениально одаренного — был род-
ной брат Клиний, которого источники характеризуют как слабоумного или даже про-
сто сумасшедшего (Plat. Prot. 320a; Plat. Ale. I 118e; Athen. XI. 506d). Отметим в связи
с этим, что, по мнению некоторых специалистов-психиатров, не только умственная
72
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
вялость, как, например, потомки Кимона, Перикла и Сократа16» (Arist.
Rhet. IL 1390b25 sqq.). Метко подметив сам феномен, философ, однако,
не предложил ему удовлетворительного объяснения, поскольку в его
времена еще не существовало представления о негативных последстви-
ях близкородственных браков17.
Не исключаем, что высшая афинская аристократия с проявляющи-
мися симптомами вырождения уже к последней трети V в. до н. э. от-
личалась слабым здоровьем18 и поэтому особенно пострадала от эпиде-
мии, обрушившейся на полис в первые годы Пелопоннесской войны19.
И уж во всяком случае сама эта война, несомненно, очень сильно уда-
рила по аристократам. Как известно, на полях сражений всегда в пер-
вую очередь гибнут лучшие, война в первую очередь бьет по знати, ко-
торой ее кодекс чести запрещает в трудных обстоятельствах думать о
«спасении собственной шкуры».
отсталость, но и гениальность может быть симптомом вырождения; в связи с этим
говорят о «выродившихся субъектах высшего порядка». См., например: Нордау М. Вы-
рождение. М., 1995.
16 Лишний довод в пользу того, что Сократ — этот гениальный урод — тоже был, во-
преки распространенному мнению, представителем аристократии (аргументацию его
аристократического происхождения на других данных см.: Молчанов A.A. Антропони-
мия и генеалогия знати в древних Афинах // Ономастика в кругу гуманитарных наук.
Екатеринбург, 2005. С. 201-203).
17 С.Г. Карпюк в отзыве на рукопись нашей монографии предложил нам обратить
внимание на смешение аристократии с верхушкой демоса (случаи брачных альянсов
такого рода действительно известны для второй половины V в. до н. э.) как один из
факторов того же вырождения знати. Нам же, со своей стороны, представляется, что
этот фактор если и действовал, то как раз в противоположном направлении, давая
некоторым старинным аристократическим родам пресловутую подпитку «свежей
кровью».
18 Характерно, что как раз в это время происходит существенное изменение в со-
циальной базе атлетики. Занятия ею из прерогативы аристократов стали уделом
спортсменов-профессионалов, представителей демоса. См.: Зайцев A.M.. Культурный
переворот в Древней Греции VIII-V вв. до н. э. 2 изд. СПб., 2000. С. 144 слл.; Surikov LE.
Athenian Nobles and the Olympic Games // Mésogeios. 2004. Vol. 24. P. 204 ff.
19 Характерно, что от эпидемии умерли оба законных сына Перикла — молодые
еще люди. А вот историк Фукидид — тоже знатный аристократ из боковой ветви Фи-
лаидов — переболел, но остался жив, возможно, потому, что в его жилах, кроме гре-
ческой, текла фракийская кровь (один из его предков — Мильтиад — взял в жены дочь
фракийского царя; имя отца Фукидида — Олор, — таким образом, обязано своим про-
никновением в афинскую ономастику не ксеническим, а именно матримониальным
связям).
73
ГЛАВА II
«Уход аристократии»20 породил явный дефицит политических лиде-
ров. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. На лидирующие
позиции в афинском государстве тут же выдвинулась большая группа
деятелей, которых ныне принято — с легкой руки У.Р. Коннора, давшего
им такое определение в своей замечательной книге21, — называть «но-
выми политиками». Подчеркнем специально: речь идет действительно
о большой, даже очень большой группе, можно сказать, о новом слое
элиты, заменившем собой старый. Большинство этих людей оказалось
«политиками-однодневками»; они достигали высот власти и влияния,
но тут же вновь исчезали. Поэтому мы о них практически ничего не
знаем22. Другим — как Клеону, Гиперболу и Клеофонту — удавалось
дольше сохранить за собой авторитетное положение.
Появилось «поколение демагогов», не связанных с системой древ-
них аристократических родов. Впрочем, о соотношении понятий «но-
вые политики» и «демагоги» нам еще придется сказать ниже: оно не
столь однозначно, как может показаться на первый взгляд. А пока по-
пытаемся наметить важнейшие характеристики этой группы полити-
ческих лидеров.
В качестве наиболее заметной из этих характеристик, отличавшей
«новых политиков» от государственных деятелей предшествующего
времени, античные авторы единодушно называют их связь с миром
ремесленного производства, реже — торговли23. Источники постоянно
подчеркивают именно эту их особенность, делают акцент на том, что,
скажем, Клеон был владельцем кожевенной мастерской, Гипербол —
20 См. о нем также: MacKendrick R. The Athenian Aristocracy 399 to 31 B.C. Cambridge
Mass., 1969. P. 3 f.
21 Connor W.R. The New Politicians of Fifth-Century Athens. Princeton, 1971.
22 Взять, например, Лисикла, богатого торговца скотом. Плутарх (Pericl. 24) пишет
о нем: «Человек ничтожный сам по себе и низкого происхождения стал первым чело-
веком в Афинах, потому что жил с Аспасией после смерти Перикла». 71исикл (он погиб
в первые годы Пелопоннесской войны, будучи стратегом) больше нигде не фигурирует
в источниках как видный политический лидер; Фукидид лишь бегло упоминает о нем
(III. 19. 2). Однако, судя по всему, он на какой-то краткий период — между Периклом и
Клеоном — все-таки действительно выдвинулся на очень влиятельную позицию, коль
скоро Плутарх называет его «первым человеком в Афинах»; о том же говорит и сам факт
его сожительства с Аспасией.
23 Mossé С. La classe politique à Athènes au IVème siècle // AD. P. 70 iF. С торговлей в боль-
шей степени были связаны «новые политики» не первого, а последующих поколений,
действовавшие уже в IV в. до н. э.
74
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
владельцем мастерской ламп, Клеофонт — владельцем мастерской му-
зыкальных инструментов...
Клеона афиняне так и называли «кожевником», хотя вряд ли он за
всю жизнь выдубил своими руками хоть одну кожу. Этим занимались
его работники, а сам он всецело посвятил себя политической карьере.
Здесь необходимо подчеркнуть, что «новые политики» выдвинулись
как представители не демоса в целом, а верхушки демоса. Не рядовые
крестьяне становились новыми вождями полиса, а граждане весьма
состоятельные.
Да и их пресловутое «низкое происхождение», не исключаем, силь-
но преувеличено традицией. «Новые политики» в своем подавляющем
большинстве вышли отнюдь не из низов гражданского коллектива.
Стоит только вслушаться в имена многих из них: Клеон, сын Клеенета,
Клеофонт, сын Клеиппида... Постоянно появляется корень κλη-/κλε-,
обозначающий славу и слабо вяжущийся с миром простонародья. Из
надписей на остраконах стало известно, что отцом демагога Клеофон-
та был Клеиппид из Ахарн — довольно видный политический деятель
эпохи Перикла, занимавший, в числе прочего, пост стратега24.
Относительно социального происхождения «новых политиков» —
если не всех, то, по крайней мере, их части — у нас есть следующая до-
гадка. Недавно нам удалось установить25 наличие в афинском полисе
V в. до н. э. особого общественного слоя, который мы, опираясь на одно
граффито, предложили называть «демотевтами». Это — политическая
элита «второго эшелона», действовавшая не на общеполисном уровне, а
на уровне аттических демов, особенно сельских. Мы предполагаем, что
именно они во второй половине того же столетия выдвинулись на пер-
вое место в жизни государства, сменив собой старую городскую знать26.
Многие из «новых политиков» выдвинулись из семей этих демотев-
тов, но их политические амбиции значительно возросли по сравнению
24 Vanderpool Ε. Kleophon // Hesperia. 1952. Vol. 21. No. 2. P. 114-115; Raubitschek A.E.
Philinos // Hesperia. 1954. Vol. 23. No. 1. P. 68-71; Суриков И.Е. Острака и афинская просо-
пография // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия Исто-
рия. 2004. Вып. 1 (3). С. 59 ел.
25 Суриков И.Е. ΔΗΜΟΤΕΤΤΑΙ : Политическая элита аттических демов в период ран-
ней классики (к постановке проблемы) // ВДИ. 2005. № 1. С. 15-33.
26 Этот тезис ранее высказывался нами в краткой форме, без специальной аргумента-
ции (Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии... С. 27-28), и мы не оставляем
надежды когда-нибудь осветить данный процесс подробнее в специальной статье.
75
ГЛАВА II
с предшествующими десятилетиями. Мы считаем, в частности, что и
фигура Никия, которому посвящена данная глава, может быть успеш-
но интерпретирована в обозначенном контексте.
Во всяком случае, давно уже замечено27, что ближе к концу V в. до
н. э. главные действующие лица в общественной жизни афинского по-
лиса все реже происходят из городских демов, все чаще — из сельских.
Появляются на политической сцене люди без давних связей в кругу
древней аристократии28, без значительного опыта государственной дея-
тельности, но стремящиеся приобрести и такие связи, и такой опыт.
Вернемся к вопросу о том, можно ли ставить знак равенства между
понятиями «новые политики» и «демагоги». На наш взгляд — нет. Под
демагогами в последней трети V в. до н. э. понимали политических
деятелей радикально-демократической ориентации29. Прямой увязки с
происхождением человека этот термин не содержал. Демагогом впол-
не могли назвать и Перикла, и Фемистокла, особенно на первых порах,
когда слово не имело еще негативной окраски и означало, собственно,
«вождь народа».
А среди «новых политиков» далеко не все были радикальными де-
мократами. Встречаются в их числе и противники народовластия, в
том числе лидеры олигархического режима Четырехсот (Антифонт,
Фриних, Писандр), а также так называемые «умеренные» — лица, ко-
торые в целом не отрицали демократической политической системы
и работали в ее рамках, но при этом ни в коей мере не одобряли на-
растающих охлократических тенденций. Среди этих последних — пре-
жде всего, Никий, а также, например, Ферамен. Для некоторых из «но-
вых политиков» политическая позиция неясна, или они ее просто не
имели. Это, как правило, те люди, которые посвятили себя чисто во-
енной карьере, неоднократно занимая посты стратегов, но не вмеши-
27 Gomme A. W. The Population of Athens in the Fifth and Fourth Centuries B.C. Repr.ed.
Westport, 1986. P. 37-39.
28 Хотя и с сильным желанием установить такие связи, породниться со знатью, дабы
вписаться в традиционный аристократический «истеблишмент». Их попытки, направ-
ленные на это, отмечены Коннором: Connor W.R. The New Politicians... P. 161 f. Характер-
но, что подобным «облагораживанием» себя занимались, по наблюдению этого исследо-
вателя, как Клеон, так и Никий — антиподы в политической жизни.
29 О демагогах как интегральном структурном элементе политической системы афин-
ской демократии см.: Hammer D. Plebiscitary Politics in Archaic Greece // Historia. 2005.
Bd. 54. Ht. 2. S. 126.
76
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ваясь в борьбу группировок в общественной жизни: Лахет, Демосфен,
Формион, Конон и др. Судя по всему, именно в годы Пелопоннесской
войны впервые наметился данный феномен: появление специалистов-
военных, далеких от гражданской политики.
Даже некоторые из «новых политиков», несомненно, принадлежав-
ших к демократическому лагерю, не носили ярлыка демагога. Не при-
меняется этот эпитет, например, по отношению к Фрасибулу. Одним
словом, далеко не все политические деятели этой генерации являлись
выразителями деструктивных, охлократических тенденций, хотя были
среди них, безусловно, и такие.
* * *
Первый период Пелопоннесской войны (Архидамова война, 431-
421 гг. до н. э.)30 проходил с переменным успехом для враждующих
сторон. После смерти Перикла и спартанцы, и афиняне продолжали
придерживаться той же тактики, что и при его жизни. Первые поч-
ти ежегодно вторгались в Аттику, опустошали сельскохозяйственные
угодья, пытались навязать противнику генеральное сражение, но по-
прежнему безуспешно. Вторые на суше отсиживались в глухой обо-
роне, под надежной защитой великолепной афинской системы оборо-
нительных укреплений, а активные боевые действия осуществляли на
море — там, где они были особенно сильны, — проводя флотские опе-
рации против Пелопоннеса и союзных с ним регионов. Вооруженный
конфликт явным образом приобрел затяжной характер, превратился в
«войну на изматывание», «войну нервов».
Эпидемия, продолжавшаяся с меняющейся интенсивностью с 430
до 426 г. до н. э.31, бесспорно, ослабила Афины. Однако, судя по все-
му, полису удалось как-то очень быстро оправиться от этого бедствия,
восстановить силы: что ни говорить, ресурсы и средства афинян оста-
вались еще очень значительными. «Город Паллады» был по-прежнему
готов к борьбе со Спартой на равных. И это даже несмотря на то, что
30 Наиболее подробное в мировой историографии изложение ее событий см.: Kagan.D.
The Archidamian War. Ithaca, 1974.
31 Недавно появилась книга, специально посвященная этой эпидемии, ее последстви-
ям: Mitchell-Boysack R. Plague and the Athenian Imagination: Drama, History and the Cult of
Asclepius. Cambridge, 2008.
77
ГЛАВА II
у него, помимо спартанцев, был еще и такой враг, как нелояльные со-
юзники по Архэ, поднимавшие восстания, которые приходилось по-
давлять, насильственно возвращая отпавших. Едва-едва удалось после
длительной осады взять, наконец, Потидею и превратить ее в афин-
скую клерухию (это случилось в 429 г. до н. э.)> как уже на следующий
год восстал один из сильнейших, привилегированных членов морской
державы — остров Лесбос32. Большинство лесбосских городов во главе
с самым крупным — Митиленой — оказались в числе инсургентов. Нет
сомнения, что здесь имела место попытка воспользоваться проблемами,
вставшими перед полисом-гегемоном в связи с эпидемией. На подавле-
ние антиафинского мятежа был немедленно выслан флот: афиняне го-
товы были самыми жесткими и суровыми мерами доказать всем, что
мнение об их слабости не имеет ничего общего с действительностью.
Во внутриполитической жизни послеперикловские годы стали пе-
риодом своеобразного «полицентризма», понемногу преобразующе-
гося в биполярность. Из среды многочисленных политиков посте-
пенно выделились двое, вступившие между собою в соперничество
за лидерство, за положение «первого гражданина», «нового Перик-
ла». Одним из этих двоих был Клеон — первый и самый знамени-
тый из «новых политиков», воплощение этого феномена κατ' εξοχήν.
В древнегреческой нарративной традиции Клеон выступает как самый
ярко выраженный образчик демагога в худшем смысле слова.
Главный вклад в формирование этого негативного образа Клео-
на внес, бесспорно, Фукидид33. Клеон часто появляется в труде этого
историка, что вполне естественно, поскольку он сыграл весьма значи-
тельную роль на первом этапе Пелопоннесской войны, подробно опи-
санной Фукидидом. Но в каких тонах написан в «Истории» портрет
«первого демагога»? Без преувеличения можно сказать — в однозначно
черных, без каких-либо оттенков и нюансов. Вот некоторые из сужде-
ний Фукидида о Клеоне: «Этот человек вообще был самым неистовым
(βιαιότατο?) из граждан и в то время обладал наибольшим влиянием в
32 На тот момент уже только два афинских союзника — Лесбос и Хиос — сохраняли
в Архэ привилегированное положение, не платя форос, а внося причитающуюся с них
долю военной силой.
33 Об образе Клеона у Фукидида см. наиболее подробно: Woodheaâ A.G. Das Kleon-
porträt des Thukydides // Thukydides. Darmstadt, 1968. S. 557-593; Spenge LG. Thucydides,
Woodhead, and Cleon // Mnemosyne. 1995. Vol. 48. No. 4. P. 411-437; Will W. Thukydides und
Perikles...S. 67-88.
78
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
народном собрании» (III. 36. 6). Клеон «опасался, что с установлением
мира его злокозненность легче обнаружится, и его клеветническим на-
ветам уже не будут доверять» (V. 16. I)34.
Клеону Фукидид вообще отказывает в каких бы то ни было заслу-
гах и достоинствах, которые у этого политика, бесспорно, были. Даже
в тех случаях, когда Клеон проявляет несомненную решительность
и энергию, историк характеризует такое поведение как безумный
(μανιώδη?) авантюризм35. Оценка Клеона Фукидидом постоянна и не-
изменна, она не претерпевает каких-либо модификаций с течением
времени.
По мнению В. Билля, оттенить негативные качества Клеона автор
«Истории» старается для того, чтобы лучше аргументировать один из
основных тезисов своего труда: между Периклом и его преемниками
в афинской общественной жизни пролегла непроходимая грань, после
смерти «первого гражданина» все сразу изменилось в худшую сторо-
ну. Потому-то Клеон и изображен (во многом вопреки исторической
действительности) в резком контрасте с Периклом, как его антипод в
чистом виде, как своеобразный «анти-Перикл». В действительности же
у Перикла и Клеона, считает В. Билль, пожалуй, было больше общих,
чем отличительных черт36.
Этот взгляд немецкого антиковеда представляется нам вполне вер-
ным. Мы бы только добавили, что помимо концептуальных, рацио-
нальных соображений Фукидидом не могли не двигать и эмоции —
глубокая личная неприязнь к Клеону, которая чувствуется буквально
во всем. Не исключаем, что именно «с подачи» Клеона стратег Фуки-
34 Строго говоря, перевод этого места Г.А. Стратановским представляет собой, ско-
рее, пересказ — не по погрешности переводчика, а по объективным причинам: ори-
гинальный пассаж настолько концентрирован и сложен по синтаксису, что не подда-
ется дословному переводу. В оригинале Клеон характеризуется как «делающий зло»
(κακούργων) и «клевещущий» (διαβάλλων).
35 Даже рассказывая о доставке Клеоном в Афины пленных спартиатов после опе-
рации при Сфактерии — проведенной за двадцать дней, как он и обещал, — историк
не удерживается от комментария: «Обещание Клеона (сколь оно ни было безрассудно)
действительно было выполнено» (Thuc. IV. 39. 3).
36 С этим суждением В. Билля нельзя не согласиться. Сходство двух политиков осо-
бенно бросается в глаза, если взять правильный ракурс сравнения и сопоставить моло-
дого Перикла, атакующего Кимона в 460-х гг. до н. э., с молодым Клеоном, атакующим
самого Перикла лет тридцать спустя. Ср. Hornblower S. A Commentary on Thucydides.
Vol. 1. Oxf., 1992. P. 346.
79
ГЛАВА II
дид был изгнан из Афин, после того как он неудачно провел зимнюю
амфипольскую кампанию 424/423 г. до н. э.37
Точно такой же персональной неприязнью продиктовано и совер-
шенно аналогичное отношение к Клеону другого современного собы-
тиям автора — Аристофана38. «Кожевник» Клеон — один из самых ча-
стых «гостей» в аристофановских комедиях («Всадники», «Осы» и др.),
причем повсюду он выведен в абсолютно негативном свете. При этом
достоверно известно, что между политиком и комедиографом были
личные конфликты39.
И именно та точка зрения на Клеона, которая была задана Фукиди-
дом и Аристофаном, решительно возобладала и в последующей древ-
негреческой историографии. Вот как характеризует этого политика
Аристотель (Ath. pol. 28. 3): «Клеон, сын Клеенета,.. как кажется, более
всех развратил народ своей горячностью. Он первый стал кричать на
трибуне и ругаться, и говорить перед народом, подвязав гиматий, тог-
да как остальные говорили благопристойно». Аристотелю вторит Плу-
тарх (Nie. 8), еще более сгущая краски: «...Клеон раздулся от гордости,
наглость его стала беспредельной, и он принес городу множество бед-
ствий... Клеон перестал соблюдать всякие приличия на возвышении
для оратора: он был первым, кто, говоря перед народом, стал вопить,
скидывать с плеч плащ, бить себя по ляжкам, бегать во время речи; так
он заразил государственных деятелей распущенностью и презрением к
долгу, которые вскоре погубили все».
«Проклеоновских» взглядов в нарративной традиции мы, кажется,
вообще не находим. Это тот редкий случай, когда в оценке историческо-
го деятеля все античные авторы абсолютно солидарны — и при этом их
37 Об этой кампании см.: Карпюк СП Зима и зимние кампании в «Истории» Фуки-
дида» // ВДИ. 2006. № 3. С. 18 слл.; Canfora L. Biographical Obscurities and Problems of
Composition // BCT. P. 11 rT.
38 См.: Storey I. Poets, Politicians and Perverts: Personal Humour in Aristophanes // Classics
Ireland. 1998. Vol. 5. P. 85-134; Mann Chr. Aristophanes, Kleon und eine angebliche Zäsur in
der Geschichte Athens // Spoudaiogeloion: Form und Funktion der Verspottung in der aristo-
phanischen Komödie. Stuttgart — Weimar, 2002. S. 105-124. Об отражении в древней ат-
тической комедии феномена демагога как такового см.: Henderson J. Demos, Demagogue,
Tyrant in Attic Old Comedy // Popular Tyranny: Sovereignty and its Discontents in Ancient
Greece. Austin, 2003.
39 См.: Halliwell S. Comic Satire and Freedom of Speech in Classical Athens // JHS. 1991.
Vol. 111. P. 48-70; Wallace R.W. Law, Attic Comedy, and the Regulation of Comic Speech //
CCAGL. P. 359 f.
80
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
единодушная оценка просто не может быть безоговорочно верной уже
потому, что слишком она одностороння. Если Клеон был действитель-
но воплощением всех худших человеческих качеств, как его рисуют, то
пришлось бы только удивляться неразумию афинского демоса, который
на протяжении ряда лет доверял лицу без каких-либо позитивных черт,
позволял ему оставаться одним из лидеров государства. Не будем забы-
вать, в частности, что не кто-нибудь, а именно Клеон успешно завершил
операцию при Сфактерии, одну из самых удачных афинских кампаний
за весь период Пелопоннесской войны (подробнее об этих событиях см.
ниже). И это при том, что он, в общем-то, не был военным человеком, на
протяжении большей части своей карьеры оставаясь чисто «штатским»
политиком (насколько это вообще было возможно в полисных условиях).
Если не брать в расчет субъективных антипатий того или иного
древнегреческого писателя, всех их, как мы видим, шокировал прежде
всего стиль политического поведения Клеона, его пресловутая «неис-
товость». И вот здесь многое подмечено абсолютно верно. Действитель-
но, Клеон — и, вероятно, вполне сознательно — держал себя во всех си-
туациях политической жизни совершенно не так, как государственные
деятели предыдущих поколений, да и большинство его современников.
Выступая с трибуны, внося предложения, ведя полемику с оппонента-
ми, он допускал и даже утрировал элементы буффонады, шутовства.
Это особенно бросалось в глаза по контрасту с Периклом, чье полити-
ческое поведение — во всяком случае, в зрелые годы «афинского олим-
пийца» — отличалось демонстративной сдержанностью40.
Характерно свидетельство Плутарха (Nie. 8) об отношении сограж-
дан к клеоновской буффонаде: «Афиняне больше смеялись, чем верили,
ведь они вообще охотно шутили над его легкомыслием и сумасброд-
ством. Как-то раз, говорят, было созвано народное собрание, и народ
долгое время сидел на Пниксе в ожидании Клеона. Наконец тот при-
шел с венком на голове и предложил перенести собрание на завтра.
"Сегодня мне некогда, — сказал он, — я собираюсь потчевать гостей и
уже успел принести жертву богам". С хохотом афиняне встали со своих
мест и распустили собрание».
40 Plut. Pericl. 5: «...Серьезное выражение лица, недоступное смеху, спокойная поход-
ка, скромность в манере носить одежду, не нарушаемая ни при каком аффекте во время
речи, ровный голос и тому подобные свойства Перикла производили на всех удивитель-
но сильное впечатление». Здесь перед нами явно противопоставление Перикла Клеону
и подражателям последнего.
81
ГЛАВА II
Итак, афинские граждане, вместо того, чтобы дать решительный от-
пор выходкам Клеона, потешались над этими выходками и тем самым,
по сути, поощряли их. Более того, посмеявшись, они затем... дружно
голосовали за меры, которые предлагал «кожевник». Очевидно, чем-
то он был симпатичен демосу41. Наверное, он был просто ближе, по-
нятнее простому народу, чем Аристид, Кимон или Перикл. Те стояли
над толпой, пытались поднять ее до своего уровня. А Клеон был, что
называется, «своим в доску». Он, напротив, опускался до уровня тол-
пы, говорил на ее языке. Бесспорно, авторитет Клеона у низших слоев
гражданского коллектива был вызван еще и тем, что все инициативы
этого деятеля были пронизаны откровенным популизмом.
Невозможно усомниться в том, что Клеон, при всей деструктивно-
сти его действий, был весьма ярким явлением афинской истории по-
следней трети V в. до н. э. Интересно было бы написать его подроб-
ную биографию, но это, к сожалению, не представляется возможным
ввиду состояния источниковой базы. Более или менее освещены, да и
то фрагментарно, лишь несколько последних лет его жизни и деятель-
ности. Мы понятия не имеем даже, когда он родился, начал ли свою
общественную деятельность человеком молодым или уже не очень.
А ведь это тоже немаловажно — знать, выдвинулся ли после Перикла
на первый план начинающий, перспективный политик или гражданин
зрелых лет, но при «афинском олимпийце» не имевший возможности
полноценно проявить себя в полисе.
Впрочем, судя по всему, Клеон все-таки начал свою карьеру еще
при жизни Перикла, заняв по отношению к нему, очевидно, положение
своеобразного «оппозиционера слева», поборника более радикальной
демократии. Возможно, его след читается в известных судебных про-
цессах, развернувшихся в конце 430-х гг. до н. э. против лиц из окру-
жения Перикла42. Относительно одного из этих процессов — суда над
философом Анаксагором — сказанное вроде бы даже подтверждает-
ся источниковым материалом. Диоген Лаэртский (II. 12), ссылаясь на
41 Невольно напрашивается сравнение — позволим себе заметить в подстрочном
примечании — с «феноменом Жириновского». Последний вряд ли кем-нибудь воспри-
нимается иначе, как шут. А между тем у него есть — и с этим никто не будет спорить —
устойчивый электорат, который отнюдь не демонстрирует тенденции к уменьшению.
42 Об этих процессах см.: Prandi L. I processi contro Fidia, Aspasia, Anassagora e
lbpposizione a Pericle // Aevum. 1977. Vol. 51. Fasc. 1/2. P. 10-26; Raaflaub K. Den Olympier
herausfordern? Prozesse im Umkreis des Perikles // GPAA. S. 97-113.
82
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
автора II в. до н. э. Сотиона, указывает, что «обвинял его (Анаксаго-
ра — И.С.) Клеон, и обвинял в нечестии — за то, что он называл солн-
це глыбой, огненной насквозь». Но, с другой стороны, тут же Диоген
приводит и иную точку зрения, восходящую на этот раз к Сатиру —
еще одному эллинистическому писателю: «К суду его привлек Фукидид,
противник Перикла (т. е. Фукидид, сын Мелесия — И.С), и не только за
нечестие, но и за персидскую измену».
Как объяснить это расхождение — не вполне понятно. Например,
Ф. Шахермайр, специально занимавшийся данным вопросом43, считал,
что две версии можно примирить, если признать, что имел место не-
долговременный тактический союз между Фуки д и дом (только что вер-
нувшимся из изгнания остракизмом44) и набиравшим силу Клеоном,
союз, заключенный с одной целью — попытаться «свалить» Перикла.
Последнего, занимавшего позицию «центриста» в политике, можно
было ниспровергнуть только объединенными усилиями обоих «флан-
гов» — консервативных аристократов и радикальных демагогов. В по-
добной точке зрения есть много гипотетического, но, в принципе, она
может быть принята45. Во всяком случае, выступление Клеона против
видного философа и ученого, пользовавшегося репутацией «вольно-
думца», вполне согласуется с его мировоззрением, как он его излагает
(в передаче Фукидида, III. 37. 3-4): «...Необразованность при наличии
благонамеренности полезнее умственности, связанной с вольномыс-
лием. Действительно, более простые и немудрящие люди, как правило,
гораздо лучшие граждане, чем люди более образованные. Ведь те же-
лают казаться мудрее законов... а государству их умствование обычно
приносит вред».
Ну, а после смерти «афинского олимпийца» «кожевник» всерьез
вознамерился играть «первую скрипку» в общественной жизни поли-
са. Справедливости ради следует отметить, что во многих отношени-
ях Клеон являлся скорее не «анти-Периклом», а, как ни парадоксально,
«Периклом, доведенным до абсурда». У него, по известной пословице,
43 Schachermeyr Ε Religionspolitik und Religiosität bei Perikles. Wien, 1968. S. 55-56.
44 О судьбе Фукидида, сына Мелесия, после его остракизма см.: Borthwick E.K. Aris-
tophanes and the Trial of Thucydides Son of Melesias ("Acharnians" 717) // Phoenix. 2000.
Vol. 54. No. 3/4. P. 203-211.
45 Ср. Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания афинян во второй половине
V в. до н. э. М., 2002. С. 87 слл.
83
ГЛАВА II
часто было на языке то, что у Перикла оставалось на уме. Или, точнее,
он озвучивал те же идеи и лозунги, что и Перикл до него, но только де-
лал это настолько более откровенно и менее дипломатично, что слова
его начинали уже звучать одиозно.
Характерный пример. Взаимоотношения между столицей Архэ и
союзными городами не только недоброжелатели Афин, например ко-
ринфяне (Thuc. I. 124. 3), определяли как тиранию. В самом афинском
полисе те государственные деятели, которые мыслили трезво и смо-
трели на мир без розовых очков, понимали ситуацию не иначе. Среди
этих людей были и Перикл, и Клеон. Но посмотрим, как тот и другой
оформляют свои мысли. Перикл (Thuc. IL 63. 2): «Ведь ваше владыче-
ство подобно тирании, добиваться которой несправедливо, отказать-
ся же от нее — весьма опасно». Клеон (Thuc. III. 37. 2): «Не забывайте,
что ваше владычество над союзниками — это тирания, осуществляе-
мая против воли ваших подданных, которые злоумышляют против
вас. Они повинуются вам отнюдь не за то, что вы угождаете им себе
во вред. На их дружбу вы не можете рассчитывать: они подчиняются
лишь, уступая силе». Сказано, в сущности, одно и то же, но насколько
более однозначно, резко и жестко это сказано у Клеона!
Пожалуй, в области внешней политики Клеон может считаться наи-
более последовательным продолжателем «линии Перикла». Он имел
справедливую репутацию главного афинского «ястреба» — но ведь и в
Перикле нет ровно никаких оснований видеть «миротворца»46. Линии
обоих имели полное сходство в том, что они несли черты агрессивного
империализма, экспансионизма, доходившего порой до беспощадно-
сти. В качестве одной из самых жестоких мер Клеона обычно называ-
ют следующую. Когда в 427 г. до н. э. удалось подавить антиафинское
восстание на Лесбосе и взять остров под контроль, Клеон на заседании
народного собрания внес предложение подвергнуть лесбосцев суро-
вейшей каре: казнить всех взрослых мужчин, женщин и детей продать
в рабство (Thuc. III. 36. 2). Он произнес в защиту своей инициативы
горячую речь (Thuc. III. 37-40)47, и предложение было принято. Однако
46 Как видел, например, А. Раубичек (см. Raubitschek A.E. The School of Hellas: Essays on
Greek History, Archaeology, and Literature. Oxf., 1997. P. 16-22). Резкие и аргументирован-
ные возражения см.: Will W. Perikles... S. 54-59.
47 См. об этой речи: Thompson W.E. Kleorïs Peroration // Hermes. 1982. Bd. 110. Ht. 2.
S. 251-253.
84
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
уже на следующий день демос одумался, экклесия была созвана вновь
и приговор пересмотрен (редкий, почти уникальный случай)48. По-
головную расправу над островитянами отменили, но наказание оста-
лось все-таки тяжелым. Казни подверглись больше тысячи лесбосцев;
городские стены Митилены приказано было срыть; на Лесбос выво-
дилась афинская клерухия. Наконец, остров потерял статус привиле-
гированного союзника: он должен был выдать Афинам свои военные
корабли, а впредь платить форос на общих основаниях.
Такое решение «лесбосского вопроса» сочтено было весьма мяг-
ким. Как видим, «гуманистов» среди афинских граждан этого тяже-
лого времени вообще не было. В свое время и сам Перикл весьма
жестоко расправлялся с зачинщиками самосского восстания 440-
439 гг. до н. э. Клеон на этом фоне выделялся не в качественном, а
лишь в количественном отношении — той самой своей пресловутой
«неистовостью».
Знаменитого философа-киника Диогена, жившего в бочке, Платон
как-то назвал «спятившим Сократом» (Diog. Laert. VI. 54). Перефрази-
руя эту метафору, пожалуй, можно было бы назвать Клеона «спятив-
шим Периклом». Или, точнее, «отупевшим Периклом». Оба делали, в
сущности, одно дело, но Клеон — человек, безусловно, от природы ода-
ренный, но не имевший хорошего образования и высокой общей куль-
туры, а потому отличавшийся более узким взглядом на вещи, — делал
его очень уж прямолинейно. Там, где Перикл пользовался мудрым пра-
вилом «семь раз отмерь — один отрежь», тщательно продумывал лю-
бую подготовляемую им инициативу, старался предусмотреть все воз-
можные последствия, — Клеон считал гораздо более легким и быстрым
способом действий просто «идти напролом».
Он точно так же, как Перикл, был противником заключения мира
со Спартой, адептом «войны до победного конца», но, в отличие от
48 Большое влияние на отмену приговора оказала яркая речь некоего Диодота, оп-
понента Клеона. Ее скрупулезный анализ см.: Debnar P.A. Diodotus' Paradox and the Myt-
ilene Debate (Thucydides 3.37-49) // RhM. 2000. Bd. 143. Ht. 2. S. 161-178. В целом о деба-
тах между Клеоном и Диодотом, ярко описанных Фукидидом, см.: Wassermann RM. Die
mytilenaiische Debatte bei Thukydides: Bild der nachperikleische Demokratie // Thukydides.
Darmstadt, 1968. S. 477-497; Гущин В.Р. Клеон против Диодота. Митиленское восстание
и имперская политика Афин // Античный вестник. 1999. Вып. 4-5. С. 176-187; Строгец-
кий В.М. Природа дискуссий и обсуждений в народном собрании классического грече-
ского полиса // Мнемон. 2007. Вып. 6. С. 234 ел.
85
ГЛАВА II
«афинского олимпийца», не утруждал себя поиском аргументов для
своей позиции, воздействовал на эмоции. Никаких переговоров с про-
тивником! Ни малейших уступок! И пусть государство ослаблено эпи-
демией, пусть крестьяне, взирающие на разорение пелопоннесцами их
полей, страстно мечтают о мире, — нужно лишь еще немного поднату-
житься, и враг будет сломлен! У Клеона несравнимо возрос удельный
вес иррациональных мотиваций по сравнению с рационалистом Пери-
клом. Может быть, еще и поэтому он так понятен был демосу49.
Главным же отличием Клеона от Перикла (если говорить об отличи-
ях не количественных, а качественных, принципиальных) представля-
ется нам более решительная тактика военных действий. Оборонитель-
ная тактика Перикла, принятая им с самого начала Пелопоннесской
войны, в известной степени оправдала себя: она позволила не дать
Спарте сделать войну «блицкригом», закончить ее быстрой победой
над Афинами в генеральном сражении. Но это же тактическое реше-
ние заводило войну в тупик, оказывалось в конечном счете неэффек-
тивным50. После смерти Перикла какое-то время действия сторон в
основном оставались прежними. Однако постепенно как у спартанцев,
так и у афинян (особенно у последних) начали проявляться стремле-
ние к более активному ведению войны, поиск каких-то принципиаль-
но новых, нетривиальных ходов, которые позволили бы переломить
ситуацию. В 427 г. до н. э. афинская эскадра отправилась к берегам
Сицилии51. Целью этой «первой сицилийской экспедиции» было за-
крепиться на острове, приобрести там свои плацдармы. Казалось, что
афиняне имеют шансы на успех, поскольку греческие полисы Сици-
лии были разрознены, враждовали друг с другом. Однако, несмотря на
то, что из Афин и после этого отправлялись на запад подкрепления,
все мероприятие потерпело неудачу: сицилийские города по инициа-
тиве сиракузского лидера Гермократа смогли объединиться, вырабо-
тать единую позицию, и эта позиция отнюдь не была проафинской52.
49 Ср. Зайцев А.И. Перикл и его преемники (к вопросу о приемах политического ру-
ководства в древности) // ПДАСНВ. С. 23-28.
50 Buck R.J. The Sicilian Expedition // AHB. 1988. Vol. 2. No. 4. P. 75.
51 См.: Westlake H.D. Athenian Aims in Sicily, 427-424 B.C. // Historia. 1960. Bd. 9.
S. 385-402.
52 О Гермократе и его инициативе см.: Will W. Thukydides und Perikles... S. 149-158;
Остова O.B. Речи Гермократа в «Истории» Фукидида // SH. Т. 8. М., 2008. С. 96-103.
86
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
В 424 г. до н. э. афинская эскадра вернулась с Сицилии, ничего не до-
бившись; командовавшие ею стратеги были привлечены к суду и на-
казаны, — несомненно, по настоянию Клеона53. В целом представляет-
ся вполне очевидным, что именно Клеон (а кто еще?) был человеком,
стоявшим за изменениями, которые постепенно начали происходить в
афинской тактике.
* * *
Единоличным лидером полиса, однако, Клеону долгое время не
удавалось стать, поскольку у него был достойный соперник — второй
протагонист афинской политической жизни тех лет, человек не просто
иного, а, если судить по свидетельствам источников, прямо противо-
положного склада ума, характера, образа действий. Речь идет о Никии,
который и станет главным героем этой главы.
Нарративная традиция о Никии достаточно обильна. Прежде
всего, необходимо отметить, что его личность и деятельность весь-
ма подробно освещена в «Истории» Фукидида54. Без преувеличения
можно сказать: Никий выступает в качестве одного из главных дей-
ствующих лиц этого труда, что, разумеется, обусловлено его реаль-
но значительной ролью в Пелопоннесской войне. Историк повествует
об основных событиях, связанных с Никием на этапе Архидамовой
войны, о его усилиях по заключению мира со Спартой в 421 г. до н. э.,
но наиболее подробно останавливается на главном и в то же время
самом «злополучном» периоде жизни этого афинского полководца,
который наступил в период подготовки и проведения сицилийской
экспедиции 415-413 гг. до н. э.
Завершая рассказ о деятельности Никия его гибелью на Сицилии,
Фукидид дает ему общую характеристику — одну из самых известных
и самых парадоксальных во всей «Истории», неоднократно привлекав-
шую внимание исследователей и становившуюся предметом дискус-
сий: «Такие и подобные соображения и были причиной казни Никия,
меньше всех из эллинов моего времени заслуживавшего столь несчаст-
ной участи, ибо он в своем поведении всегда следовал добрым обыча-
53 Cataldi S. I processi agli strateghi ateniesi délia prima spedizione in Sicilia e la politica
cleoniana //PeP. P. 37-63.
54 Об образе Никия в труде Фукидида см.: Will W. Thukydides und Perikles... S. 88-100.
87
ГЛАВА II
ям (δια την πασαν ες άρβτήν νενομισμενην έπιτήδευσιν)»55 (Thuc.
VIL 86. 5).
Парадоксальность данного суждения заключается прежде всего в
том, что столь высокая оценка интересующего нас политика и полко-
водца вступает в довольно резкое несоответствие с фактами, которые
приводит сам же Фукидид и которые свидетельствуют о далеко не
всегда оптимальном образе действий, нередко проявлявшемся у Никия,
о его чрезмерной нерешительности, робости, вялости... Поднимался
даже вопрос: а что, собственно, дало право Фукидиду и ряду других
античных писателей называть его в числе выдающихся афинских госу-
дарственных деятелей?56 Да и нет ли тут, собственно, иронии со сторо-
ны автора истории Пелопоннесской войны?
Другой современник, у которого нередко встречаем упоминания о
Никии, — Аристофан, своими злободневными комедиями немедленно
откликавшийся на важные перипетии внутриполитической и внешне-
политической жизни. Уже в античности было отмечено, что в комедии
«Всадники» Никий выведен в маске одного из рабов старика Демоса,
хотя и не назван собственным именем57. Но имеются у Аристофана и
места, где о Никии говорится открытым текстом. В частности, в одном
месте (Aristoph. Av. 363) он характеризуется как видный полководец,
склонный к военным хитростям (μηχαναί), и звучит этот пассаж в
целом довольно уважительно — насколько уважительный тон вообще
возможен в комическом жанре.
То же уважение к Никию прослеживается и в более поздних источ-
никах. В частности, в высшей степени характерна оценка Аристотеля
(Ath. pol. 28. 5): «Самыми лучшими (βέλτιστοι) из политических дея-
телей в Афинах после деятелей старого времени, по-видимому, явля-
ются Никий, Фукидид58 и Ферамен. При этом относительно Никия и
55 Как видим, в оригинале скорее сказано «...следовал доблести (αρετή)», что не от-
ражено в переводе ГА. Стратановского.
56 Карпюк СП Никий: доблесть политика // ВДИ. 1994. № 3. С. 38.
57 Поэтому в современных изданиях Аристофана это действующее лицо обычно так
и помечается в ремарках: «Никий».
58 Сын Мелесия. Обратим внимание на интереснейшее обстоятельство: Фукидида,
сына Мелесия, Аристотель числит в ряду «наилучших» политиков, а его современни-
ка Перикла — не числит! Взгляд нашего времени диаметрально противоположен. Но
Аристотель (как и Платон) и в целом невысоко ставил Перикла (Will W. Thukydides und
Perikles... S. 250 ff.). Никия он, как видим, оценивает выше.
88
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Фукидида все согласно признают, что это были не только "прекрасные
и добрые" (καλούς· κάγαθούς·), но и опытные в государственных делах,
отечески (πατρικώς)59 относившиеся ко всему государству». Чуть выше
в том же трактате сказано (Ath. pol. 28. 3): «После смерти Перикла во
главе знатных (επιφανών) стоял Никий — тот самый, который погиб в
Сицилии; во главе народа (δήμου) — Клеон, сын Клеенета...».
Этот процитированный последним пассаж не должен вводить нас в
заблуждение. Если воспринимать его буквально, может показаться, что
Никий являлся прямым преемником Фукидида, сына Мелесия, лиде-
ром аристократической группировки в Афинах и чуть ли не «главным
олигархом». Но в таком суждении не будет верным ни первая часть, ни
вторая, ни третья. Между Фукидидом и Никием не прослеживается
никакой преемственности; эти два политика, судя по всему, не име-
ли друг к другу ни малейшего отношения. Аристократическое проис-
хождение Никия более чем сомнительно, о чем подробнее пойдет речь
ниже. И уж ни в какой мере нельзя назвать его сторонником олигар-
хии и врагом демоса. Об олигархах в Афинах в это время, пожалуй, го-
ворить, вообще не приходится60, во всяком случае, о явных олигархах.
Такую позицию никто не осмелился бы открыто заявить, и так было
вплоть до поражения в Сицилийской экспедиции. Иными словами,
когда афинские олигархи вышли на политическую сцену, Никий уже
был мертв. И ничто не говорит о том, что, останься он в живых, Никий
примкнул бы к ним61.
Аристотель здесь, по своему обыкновению, упрощает и схематизи-
рует ситуацию, рассматривая политическую жизнь в Афинах V в. до
н. э. сквозь призму дихотомии «демократы — олигархи». И мы совер-
59 Здесь явно звучат отголоски полемики об «отеческом государственном устройстве»
(πάτριο? πολιτεία). Об этом концепте см.: FuksA. The Ancestral Constitution: Four Studies
in Athenian Party Politics at the End of the Fifth Century B.C. Westport, 1971; Finley M.I The
Ancestral Constitution. Cambridge, 1971.
60 Ср.: Badian E. The Ghost of Empire. Reflection on Athenian Foreign Policy in the Fourth
Century B.C. // AD. S. 81. Даже неизвестный автор псевдо-ксенофонтовой «Афинской
политии», которого до недавнего времени было принято рассматривать как завзятого
олигарха, судя по всему, таковым не являлся (см. аргументированный разбор проблемы
в работе: Тумане X. Псевдо-Ксенофонт — «Старый олигарх» или демократ? // ВДИ. 2004.
№ 3. С. 14-27).
61 Во всяком случае, известно, что родственников Никия олигархический режим
«Тридцати тиранов» подверг жестокому преследованию. Информация подробно изло-
жена в XVIII речи Лисия.
89
ГЛАВА II
шенно не обязаны идти за ним в этом отношении. Если уж попытаться
определить политическую позицию Никия — пока в самом общем виде,
так сказать, в первом приближении, — то в западной историографии
его обычно относят к так называемым «умеренным», и это представля-
ется, в общем, оправданным. Иными словами, противником демокра-
тии он ни в коей мере не был, однако не одобрял ее радикализации в
послеперикловское время.
Создается впечатление, что Никий среди афинских политиков в
наибольшей мере претендовал быть преемником Перикла. Как ни па-
радоксально, в действительности таким преемником был в большей
мере Клеон, который как раз Периклу себя скорее противопоставлял.
Возвращаясь к источникам, отметим важнейшие относящиеся к
Никию тексты более позднего времени. Диодор, посвящающий значи-
тельную часть своей «Исторической библиотеки» (конец 12-й книги и
начало 13-й) подготовке и проведению Сицилийской экспедиции, разу-
меется, в связи с этим подробно рассказывает и о деятельности Никия.
Данные Диодора в основном совпадают с данными Фукидида, согласна
и оценка, даваемая ими Никию (так, обоими отмечается богобоязнен-
ность этого полководца). У Диодора в одном месте (XII. 83. 5) сказано,
что Никием сограждане восхищались за его доблесть (έττ' άρβττ)); здесь
прямая перекличка с Фукидидом, у которого, как мы видели, употре-
блена та же лексема62.
Наконец, невозможно не упомянуть и биографию Никия, состав-
ленную Плутархом, — один из главных наших источников63. Плутарх
опирается, безусловно, прежде всего на Фукидида, с выражения вос-
хищения которым начинается это жизнеописание. Но знакомы ему и
другие важные нарративные памятники; в одном месте, например, он
62 Кому-то из читателей может показаться, что в главах этой книги мы недостаточно
часто ссылаемся на Диодора. Дело в том, что его источниковая ценность для периода
Пелопоннесской войны на самом деле весьма невелика. См. об этом: Gray V.J. The Value of
Diodorus Siculus for the Years 411-386 B.C. // Hermes. 1987. Bd. 115. Ht. 1. P. 72-89; Hose M.
Peloponnesian War: Sources Other than Thucydides // BCT. P. 669-690. И действительно,
сохранились изложения событий, принадлежащие их современникам и участникам —
Фукидиду и Ксенофонту. Какое значение может иметь на этом фоне рассказ Диодора, за-
ведомо вторичный? Сицилиец либо опирается на них же (то есть не дает по сравнению с
ними ничего нового), либо черпает материал из источников более поздних (типа Эфора,
Феопомпа и т. п.), то есть менее достоверных.
63 См. об этом сочинении: Pelling С. Literary Texts and the Greek Historian. L. — N.Y.,
2000. P. 44 if.
90
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
приводит почти дословную цитату из «Афинской политии» Аристоте-
ля (Plut. Nie. 2) — именно то место о Никии, Фукидиде, сыне Мелесия,
и Ферамене, которое и мы цитировали чуть выше. Наиболее интересно,
что Плутарх опирается и на такие исторические произведения, кото-
рые до нас не дошли, в частности, на сицилийских историков Филиста
(современника и очевидца событий) и Тимея. Последнего Плутарх от-
кровенно порицает (Plut. Nie. 1), но уже это показывает, что он вни-
мательно работал с трудом Тимея. Свидетельства сицилийцев, особен-
но об экспедиции Никия на этот остров, где они представляют собой
взгляд «с противоположной стороны», бесспорно, важны и должны
быть учитываемы.
В целом на основе достаточно обильного и, безусловно, аутентично-
го источникового материала, сохраненного в нарративной традиции,
несомненно, биография Никия в контексте основных событий его эпо-
хи может быть реконструирована с очень большой степенью подроб-
ности, детальности, точности, последовательности и достоверности,
лучше, чем биография практически любого из предшествующих ему
политиков, будь то Фемистокл или Аристид, Кимон или даже Перикл.
Для тех мы имеем набор отдельных эпизодов, для Никия — прежде
всего благодаря Фукидиду — цельное и связное повествование о по-
следнем, главном этапе его жизни и деятельности — от 427 до 413 г. до
н. э. Справедливости ради следует сказать, что более ранние периоды
его биографии остаются в значительной степени в тени и могут быть
восстанавливаемы лишь гипотетично.
Что касается современной исследовательской литературы, следует
отметить, что Никий — не из числа тех деятелей, которые часто при-
влекают к себе интерес и внимание ученых. Если о его современниках
Перикле и Алкивиаде литература весьма обильна, то Никию, кажется,
не посвящено даже ни одной монографии в мировом антиковедении.
Есть ряд статей о нем или глав в книгах более общего характера64. Сре-
ди последних прежде всего необходимо упомянуть фундаментальные
труды Д. Кэгена о Пелопоннесской войне. В «Архидамовой войне» опи-
сывается деятельность Никия в ее первое десятилетие, до заключения
Никиева мира включительно. А в «Никиевом мире и Сицилийской
экспедиции» Никий вообще становится, без преувеличения, главным
64 Практически все эти работы исчерпывающе охарактеризованы в вышеупомянутой
статье С.Г. Карпюка о Никии.
91
ГЛАВА II
героем изложения Кэгена. В статьях же освещаются в основном те или
иные конкретные факты и события, связанные с Никием65.
В отечественной историографии Никием специально занимался
только С.Г. Карпюк66. Первый вариант его работы о нем носит назва-
ние «Никий: доблесть политика», а второй, дополненный, — «Никий:
боящийся толпы». Уже в этих заголовках видно отношение автора к
своему герою. В целом это отношение достаточно позитивное: «Для
значительной части, если не большинства афинян, он был политиком
традиционного (для Афин конца V в. до н. э.) типа, он служил как
бы противовесом политикам нового типа (которых античные авторы
обычно именуют демагогами). Никий стремился совместить консер-
ватизм с демократическими ценностями, пытался пойти по "среднему
пути", но в условиях Пелопоннесской войны ему трудно было повести
за собой демос... Никий был последним выдающимся государствен-
ным деятелем периода могущества Афин».
Со многим из сказанного здесь мы абсолютно солидарны. Вызывает
у нас сомнение только отнесение Никия к политикам традиционного
типа. На наш взгляд, он тоже принадлежал к когорте «новых полити-
ков», которые выдвинулись как раз на этом хронологическом отрезке.
И, если он и был последним выдающимся государственным деятелем
периода могущества Афин, нам об этом этапе его деятельности прак-
тически ничего не известно; в истории он остался, скорее, как первый
выдающийся государственный деятель периода крушения Афин.
Недавно появилась небольшая статья О.В. Осиповой67 об итоговой
оценке Никия, даваемой Фукидидом. Впрочем, автора этой филологи-
ческой статьи интересует, собственно, не Никий, а Фукидид и некото-
рые методы его работы, для исследования деятельности самого Никия
65 Например: Cohen R. Quelques mots sur Nicias // Mélanges Gustave Glotz. T. 1. P., 1932.
P. 227-239; Neumann H. Die Politik Athens nach dem Nikiasfrieden und die Datierung des
Ostrakismos des Hyperbolos // Klio. 1936. Bd. 29. S. 36-49; Huxley G. Nikias, Crete and the
Plague // GRBS. 1969. Vol. 10. No. 3. P. 235-239; Caiani G. Nicia e Alcibiade: il dibattito sulT
αρχή alle soglie della spedizione in Sicilia (analisi lessicale di Thuc. 6, 9-18) // SIFC. 1972. Vol.
44. P. 145-183; Herman G. Nikias, Epimenides and the Question of Omissions in Thucydides
// C1Q. 1989. Vol. 39. No. 1. P. 83-93; Kozak L. "Hope Is Not a Strategy": Homers Hector and
Thucydides' Nicias // ChH. P. 58-68.
66 Карпюк С.Г. Никий... Cp также: он же. Общество, политика и идеология... С. 40-74.
67 Осипова О.В. Фукидидовский «некролог» Никия (7.86.5) и греческие эпитафии //
ВДИ.2001.№2.С. 113-117.
92
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
она мало что дает. Приходилось писать о Никии и автору этих строк —
в контексте последнего афинского остракизма, в котором названный
политик сыграл одну из ключевых ролей68.
Когда наша работа была уже в целом завершена, нам довелось озна-
комиться с еще одной, совсем новой статьей о Никии69, но она нас
озадачила. Ее автор понятия не имеет — или делает вид, что не име-
ет? — что до него об этом полководце в России уже писали (имеем в
виду упомянутые исследования С.Г. Карпюка, О.В. Осиповой, которые
он даже не упоминает). Никак не можем приветствовать подобный
подход — замалчивание вклада предшественников, очевидно, с целью
преувеличить собственные заслуги.
* * *
Никий, сын Никерата, из дема Кидантиды родился, как считается,
примерно в середине 470-х гг. до н. э.70, но, строго говоря, установить
сколько-нибудь точную датировку его появления на свет нет никакой
возможности. Во всяком случае, он был моложе Перикла и намного
старше Алкивиада.
Семья, из которой происходил Никий, не отличалась знатностью
и давними политическими традициями. Строго говоря, ни один из
его предков никак не зарекомендовал себя в общественной жизни
афинского полиса. Имеется, правда, в нарративной традиции одно
сообщение, которое, казалось бы, свидетельствует о противополож-
ном и указывает, что, по крайней мере, один человек из этого рода
выдвинулся на влиятельные позиции уже в архаическую эпоху. Со-
общение принадлежит Диогену Лаэртскому (I. ПО) и заслуживает
того, чтобы мы привели его полностью. Речь здесь идет о времени
накануне реформ Солона, то есть о рубеже VII-VI вв. до н. э. «В это
время афинян постигла моровая болезнь, и пифия повелела им очи-
стить город; и они послали корабль с Никием, сыном Никерата, на
Крит за Эпименидом».
68 Суриков И.Е. К историко-хронологическому контексту последнего афинского
остракизма // Античность: эпоха и люди. Казань, 2000. С. 17-27.
69 Абаимов М.С. Личность Никия у Фукидида (на материале речей) // ИИАО. Вып. 12.
2009. С. 49-56.
70 Карпюк С.Г. Никий... С. 40.
93
ГЛАВА II
Критянин Эпименид был известной фигурой своего времени, про-
славленным прорицателем, жрецом и «чудотворцем». В историчности
его визита в Афины и осуществленного им ритуального очищения Ат-
тики нет никаких сомнений71. Но для нас наиболее интересен появля-
ющийся здесь в связи с Эпименидом афинянин Никий, сын Никерата.
Если относиться к данному свидетельству с полным доверием, придет-
ся признать, что это был отдаленный, но прямой предок Никия, полко-
водца эпохи Пелопоннесской войны: об этом недвусмысленно говорит
совпадение имени и патронимика. Вытекает ли из сказанного, что се-
мья Никия уже в то время была одной из виднейших в Афинах, коль
скоро ее представителю была поручена столь ответственная миссия?
Данный вопрос рассматривался в ряде работ72; соответственно,
было предложено несколько вариантов его решения. Вариант первый:
описанный эпизод был целиком вымышлен Никием, дабы «присочи-
нить» себе древнего и влиятельного в полисе предка. Заодно у нашего
героя еще и появлялась возможность подчеркнуть, что присущие ему
набожность и почтение к святыням (об этих чертах характера Никия
еще будет подробно сказано ниже) являются наследственными, родо-
выми. Античные греки были твердо убеждены в том, что важнейшие
качества передаются потомкам от отцов и дедов; Никий, утверждая,
что его отдаленный предок совершил для города благодеяние религи-
озного характера, тем самым демонстрировал, что его собственное бла-
гочестие — «исконное» и искреннее, а не показное.
Вариант второй. Диоген Лаэртский (что бы ни говорить, отде-
ленный от описываемых событий многими веками) перепутал два
очищения Аттики. И действительно, неизвестно, чтобы на рубеже
VII-VI вв. до н. э. эту область постигла какая-либо эпидемия. Эпи-
менид был приглашен с Крита в иных целях — для ликвидации по-
следствий культового осквернения Афин в ходе подавления заговора
Килона. С другой стороны, эпидемия 420-х гг. до н. э. зафиксирова-
на в источниках с абсолютной надежностью. Поэтому высказывалось
предположение, что для борьбы с «чумой» на сакральном уровне
было повторно организовано священное посольство афинян на Крит.
71 Подробнее см.: Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии... С. 36 слл.,
235 слл. (со ссылками на предшествующую литературу вопроса).
72 Huxley G. Op.cit; Connor W.R. The New Politicians... P. 161 f.; Herman G. Nikias, Epi-
menides...; Карпюк СП Общество, политика и идеология... С. 47.
94
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Это посольство возглавлял именно Никий, и им с острова в Аттику
были доставлены какие-то святыни, связанные с древним Эпимени-
дом, которые долженствовали оказать некое очистительное действие.
К данной точке зрения, на наш взгляд, следует отнестись со всем
возможным вниманием. Похоже, что именно так оно и было. Необхо-
димо, во всяком случае, учитывать, что если действительно Никий в
ходе своего посольства привез в Афины некие священные предметы,
имеющие отношение к Эпимениду (скажем, изображение этого герои-
зированного чудотворца73), то в древнегреческом религиозном лекси-
коне имелся, в сущности, только один способ сообщить об этом акте —
через выражение «привезти Эпименида»74.
Есть, однако, и третий вариант ответа на рассматриваемый здесь
вопрос. Он исходит из предположения, согласно которому исто-
рия рода Никия была все же древнее, чем обычно принято счи-
тать. В связи с этим приведем два весьма интересных ономастико-
просопографических свидетельства. Фукидид (П. 85. 5) упоминает о
некоем Никий из Гортины на Крите, который, что характерно, являл-
ся афинским проксеном75. Здесь важно отметить еще, что само имя
Никий, распространенное в Афинах, совершенно не зафиксировано в
Гортине — кроме этого единственного случая. Имена могли «перекоче-
вывать» из полиса в полис не произвольно, а только путем либо матри-
мониальных, либо ксенических и проксенических связей76. Здесь, судя
по всему, следует говорить именно о ксении, перешедшей в проксению.
73 Известно, что в античности существовали изображения Эпименида. Ср., напри-
мер: Diog. Laert. I. 109: «Родом он был критянин из Кносса, хотя с виду и не похож на
критянина из-за свисающих волос». Диоген явно имеет в виду какой-то портрет крит-
ского пророка.
74 Ср. эпизод, имевший место на рубеже VI-V вв. до н. э. и пересказанный Геродотом
(V. 80-81). Фиванцы попросили жителей Эгины о военной помощи. «На просьбу фиван-
цев эгинцы обещали прислать им помощниками Эакидов. Когда же фиванцы в союзе с
Эакидами пытались напасть на афинян и потерпели тяжкое поражение, то снова отпра-
вили послов на Эгину: они отказываются от помощи Эакидов и просят о помощи людь-
ми» (см. к этому эпизоду также: Crahay R. La littérature oraculaire chez Hérodote. P., 1956.
P. 80-81). Ясно, что выражение «прислать Эакидов» означает здесь отправку с Эгины
в Фивы культовых изображений этих героев. Однако изложение у Геродота построено
таким образом, как будто речь идет о неких живых существах.
75 См. о нем: Gerolymatos A. Nicias of Gortyn // Chiron. 1987. Bd. 17. S. 81-85.
76 Herman G. Patterns of Name Diffusion within the Greek World and Beyond // C1Q. 1990.
Vol. 40. No. 2. P. 349-363.
95
ГЛАВА II
Гражданином какого из критских полисов был Эпименид — в точ-
ности не известно. Источники указывают в данной связи то Кносс, то
Фест, а то как раз Гортину. Тем большее значение приобретает второе
свидетельство: в надписи из Оропа (городка между Аттикой и Беоти-
ей, постоянно являвшегося спорной между ними территорией), дати-
руемой III в. до н. э. (IG. VII. 774) фигурирует афинянин Никий, сын
Эпименида. Больше никаких сведений о нем нет, однако уже сочетания
имени с патронимиком достаточно для далеко идущих выводов. Эпи-
менид — совершенно не афинское имя, других случаев его появления в
Аттике не зафиксировано вплоть до римского времени, когда вся оно-
мастическая система претерпела принципиальные изменения.
На основе всего вышесказанного можно — хотя и гипотетически, но
со значительной долей уверенности — предложить следующую рекон-
струкцию77. Семья, к которой принадлежал Никий, уже издавна под-
держивала ксенические контакты с критской семьей из Гортины. Гово-
ря «издавна», мы отнюдь не имеем в виду, что начало этих контактов
следует действительно относить ко времени Солона, но к началу V в. до
н. э. они вполне могут восходить. Вероятным представляется, что это
была та самая гортинская семья, к которой принадлежал прорицатель
Эпименид. Именно в ознаменование ксенических связей с афинянами
критянин-гортинец, в начале Пелопоннесской войны являвшийся уже
взрослым человеком, получил при рождении совершенно не типичное
для своего полиса имя Никий. По причине тех же самых связей, ког-
да выбирали главу афинского посольства на Крит в 420-х гг. до н. э.,
поставили на этот пост Никия, как человека, находящегося в особых
отношениях с жителями обширного острова (кому еще, как не своему
ксену, отдали бы островитяне священные предметы, связанные с Эпи-
менидом?). Привезя оттуда эти святыни, Никий тем самым мог лиш-
ний раз показать свое благочестие. Не удивительно, что память о важ-
ной миссии религиозного характера сохранялась в его семействе еще
долгое время спустя и способствовала впоследствии включению имени
Эпименид в родовой ономастический фонд.
Предложенной реконструкции, предполагающей ксению героя дан-
ной главы с критянами, не противоречит тот факт, что семья Никия
не принадлежала к лидирующему в афинском полисе слою старинной
77 Мнение ранее высказывалось нами кратко и без аргументации: Суриков И.Е. Эво-
люция религиозного сознания... С. 107.
96
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
знати. Это так, но она, несомненно, входила в состав локальной атти-
ческой элиты, элиты демов. А «демотевты» точно так же, как и ари-
стократы более высокого положения, заключали ксенические союзы с
гражданами других государств78.
Итак, из трех перечисленных вариантов решения проблемы «Ни-
кия-Эпименида» второй и третий, как выясняется, не противоречат
друг другу, а скорее являются взаимодополняющими. А вот первый,
видимо, следует исключить. Трудно представить, что Никий стал бы
вдруг сочинять себе древнюю родословную; еще труднее представить,
что сограждане бы ему поверили. Да и с какой целью занялся бы этот
афинский государственный муж подобными генеалогическими мани-
пуляциями? Напомним, шла уже эпоха «новых политиков», знатность
перестала быть желательным условием участия в полисной жизни на
ведущих постах. Более того, живя в мире Клеонов и Гиперболов —
этих демонстративных парвеню, — играя с ними в одну игру (пусть и
на противоположной стороне), надеть на себя маску аристократа озна-
чало бы скорее оказаться на подозрении у демоса. Ведь, не будем забы-
вать, события развивались в полисе с нарастающими тенденциями все
более радикальной демократизации.
В политической борьбе тех лет участвовал один более чем полно-
ценный аристократ — Алкивиад (подробнее см. в следующей главе).
Но как раз его происхождение, его «голубая кровь» были для него в
целом ряде случаев, скорее, помехой, чем благоприятным фактором.
Создается впечатление, что Алкивиад, если бы такое было возможно,
с облегчением отказался бы от своих прославленных (и одновременно
«оскверненных») предков. А Никий стал бы ровно в той же ситуации
аналогичных предков себе придумывать? Весьма сомнительно. Поми-
мо прочего, тем самым он вызвал бы к себе нездоровый интерес массы
сограждан, что находилось и совсем уж в разительном противоречии с
его принципами, выражавшимися в стремлении не «высовываться» без
нужды, не привлекать повышенного внимания демоса.
Дем Кидантиды, к которому был приписан Никий, на сегодняшний
день не может быть локализован с полной точностью79. Однако извест-
78 Конкретные примеры см.: Суриков И.Е. ΔΗΜΟΤΕΥΤΑΙ... С. 31.
79 См. карту Аттики с делением на демы: Buitron-Oliver Ό., Camp J.M. Exhibition Cata-
logue // The Birth of Democracy. Athens, 1993. P. 65. Предполагаемое местоположение Ки-
дантид там помечено знаком вопроса.
97
ГЛАВА II
но главное: он относился к срединной триттии филы Эгеиды. Ины-
ми словами, Кидантиды были не городским, а сельским демом, рас-
положенным не столь уж и близко от «столицы» полиса. Разумеется, из
сказанного ни в коей мере не вытекает, что Никий лично жил в Ки-
дантидах. Просто его предки обитали там на момент административно-
территориальной реформы Клисфена, что и отразилось в демотике. А в
дальнейшем, как известно, демотик закреплялся за семьей вне зависи-
мости от ее миграций внутри территории Аттики.
Происхождение Никия из сельского дема — лишний аргумент в
пользу того, что изначально он принадлежал не к общеполисной, а к
локальной элите. Скорее всего, именно он лично предпринял усилия,
чтобы стать одной из ведущих фигур уже на уровне всего государ-
ства. Несомненно, едва ли не главной предпосылкой, позволившей ему
успешно действовать в этом направлении, было колоссальное по древ-
негреческим меркам богатство, которое Никий унаследовал от отца
Никерата, но и сам потом приумножил.
Античными авторами Никий единодушно и вполне обоснован-
но признается одним из самых состоятельных людей Афин. Наибо-
лее информативен пассаж Лисия (XIX. 46-48), который заслуживает
того, чтобы быть процитированным (с некоторыми сокращениями):
«Вот, например, Исхомах80: при его жизни все думали, что у него
больше семидесяти талантов... У Стефана, Фаллова сына, как гово-
рили, было больше пятидесяти талантов... Далее, у Никия имуще-
ства, как предполагали, было не меньше, чем на сто талантов, и боль-
шая часть его (τούτων τα πολλά) была будто бы в наличных деньгах...
Далее, Каллий, Гиппоников сын, с ближайшее время после смер-
ти отца считался самым богатым человеком в Элладе, и, как гово-
рят, дед81 оценил свое состояние в двести талантов...». Характерны,
кстати, постоянные оговорки «думали, что...», «как говорили», «как
предполагали», «считался» и т. п. Ясно, что никаких официальных
документов типа налоговых деклараций, с точной росписью доходов,
афинские богачи не подавали. Размеры их состояний определялись
с их собственных слов, а в V в. до н. э. (в отличие от последующего
80 Практически несомненно, что этот Исхомах тождествен с главным героем «Домо-
строя» Ксенофонта.
81 Каллий Старший (известный дипломат, подписавший Каллиев мир) — дед Каллия
Младшего, упомянутого чуть выше.
98
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
столетия) они склонны были скорее завышать, чем занижать разме-
ры своего имущества.
Учитывая все это, нельзя, однако, не заметить, что в приведенном
перечне состояние Никия занимает второе по размеру место после со-
всем уж баснословного состояния знатнейшей и влиятельнейшей се-
мьи Каллия-Гиппоника (ветвь рода Кериков), которая числилась самой
богатой во всем греческом мире. Судя по всему, данное свидетельство
в целом вполне соответствует действительности.
Каковы были источники столь значительных материальных средств?
Никий наверняка был достаточно крупным землевладельцем, но основ-
ной элемент его имущества источники характеризуют иначе. Наиболее
ценно сообщение Плутарха (Nie. 4): «У него было в Лавриотике много
копей, и весьма доходных... Там у него находилось множество рабов, и
большая часть (то πλείστον) его имущества заключалась в серебре», то
есть в наличных деньгах. Это свидетельство, как видим, коррелирует
с приведенным выше отрывком из Лисия, разве что у Плутарха при-
сутствует некоторое преувеличение: он говорит о большей части иму-
щества, в то время как Лисий — просто о большой. Но если отвлечься
от этих деталей, важен сам факт, что два независимо писавших автора
в целом подтверждают данные друг друга. Таким образом, можно уви-
деть, что Никий (точнее, вероятно, еще его отец) разбогател на разра-
ботке серебряных рудников Лаврия82.
Херонейский биограф упоминает еще и о большом количестве рабов,
принадлежавших Никию. Конкретных цифр он, правда, не называет,
но у других авторов (Xen. De vect. 4. 14; Athen. VI. 272с) в связи с этим
говорится о тысяче рабов. Названное число настолько фантастично по
эллинским меркам, что даже приводит в некоторое замешательство и
заставляет задуматься: нет ли тут какого-нибудь преувеличения? На-
личие тысячной рабской «армии» в наших глазах ассоциируется скорее
с каким-нибудь римским магнатом, нежели с гражданином древнегре-
ческого полиса.
Однако первым о данном факте сообщает Ксенофонт, которому вро-
де бы нельзя не верить: ведь он в юности еще мог видеть самого Ни-
кия. С другой стороны, известно, что античные писатели, говоря о той
или иной численности рабов, часто завышали его. В том же пассаже из
Афинея, который был указан чуть выше, фигурируют, например, такие
1 Карпюк СП Никий... С. 40.
99
ГЛАВА II
цифры, как 400 тысяч рабов в Афинах времен Деметрия Фалерского,
460 тысяч в Коринфе, 470 тысяч на Эгине... При этом даются ссылки
на авторов, имеющих весьма высокую репутацию, — Аристотеля, Ти-
мея. Но даже их авторитет не способен вселить доверие к столь колос-
сальным числам.
Как бы то ни было, с уверенностью можно утверждать об одном: по
сравнению с остальными афинянами Никий обладал очень большим
количеством подневольных работников. Вслед за Плутархом благо-
разумно воздержимся от дальнейшей конкретизации. Более интересен
вопрос о том, как Никий этих рабов использовал. Ведь с такой мас-
сой тружеников он, в принципе, мог бы организовать очень крупное
производство, стать настоящим «фабрикантом», еще больше увеличить
свое состояние.
Но что Никий делал вместо этого? Он... сдавал своих рабов в арен-
ду другим лицам (которые использовали их на тех же серебряных руд-
никах) и получал за это небольшую, но стабильную плату — по одному
оболу за человека в день, что давало в год сумму, приблизительно рав-
ную 10 талантам. Ему нужны были «чистые деньги» (вот снова факт,
встающий в один ряд с известными нам уже сообщениями о том, что
состояние Никия имело в значительной мере денежную форму). А тре-
бовались они ему опять же не для инвестиций в хозяйство, а для по-
литических целей. Тратя крупные суммы на литургии, щедро и безвоз-
мездно финансируя полис и сограждан, он укреплял тем самым свой
престиж. Ведь хорошо известно, что в период расцвета полиса, до по-
явления кризисных явлений богачи в большинстве своем относились
к литургиям ревностно, стараясь перещеголять друг друга блеском и
щедростью затрат83. На вторую половину деятельности Никия пришел-
ся уже кризис полисных ценностей, но сам политик вряд ли отдавал
себе в этом отчет.
Очевидно, дело обстояло следующим образом. Никерат, отец Никия,
не занимавшийся, насколько известно, государственной деятельностью,
посвятил всю свою жизнь созданию огромного состояния. Он разбо-
гател на разработке серебряных рудников и для труда в них накупил
83 Об этом аспекте функционирования аспекта литургий в Афинах см.: Бондарь Л.Д.
Общественные повинности (литургии) в Афинах 5-4 вв. до н. э. Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. СПб., 1997. С. 20 ел. Когда наша работа была уже завершена, вышла в свет мо-
нография Л.Д. Бондарь, в котором эти вопросы трактуются подробнее. См.: Бондарь Л.Д.
Афинские литургии V-IV вв. до н. э. СПб., 2009. С. 164 слл.
100
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
огромное количество рабов. Время, когда это происходило, совпало с
периодом наибольших успехов в Греко-персидских войнах; в результа-
те победоносных сражений в Афины поступало огромное количество
пленных, и рабская сила, соответственно, была особенно дешевой.
Сам Никий, однако, не пошел по стопам родителя, предпочтя поли-
тическую, а не экономическую стезю. И отцовский «бизнес» стал для
него, по сути, обузой. Активно заниматься рудниками у него не было
ни времени, ни желания. Вот он и прибег к иному методу: лично в дела
не вникал, рабов сдавал в аренду, а сам лишь расходовал получавшую-
ся прибыль.
Припоминается в чем-то похожая «экономическая стратегия» Пе-
рикла, которую мы ранее затронули в его биографии (в книге АГ-2).
Перикл, напомним, поручал управляющему продавать оптом весь го-
довой урожай со своих поместий, а потом необходимые продукты по-
купать на рынке в розницу. Такой способ ведения хозяйства на первый
взгляд может показаться рыночным, но при ближайшем рассмотрении
выясняется, что перед нами совершенно иная мотивация. В рамках
рыночной экономики основной и фактически единственный крите-
рий оценки эффективности того или иного действия — его доходность,
прибыльность. А то, что делал Перикл, выгодным быть никак не могло.
Да его и заботил не доход, а совершенно другое: чтобы домохозяйство
не обременяло его, оставляло как можно больше досуга для обществен-
ной деятельности. Несомненно, ровно тем же самым руководствовался
и Никий, во многом, как уже отмечалось, ориентировавшийся на ли-
нию поведения «афинского олимпийца».
* * *
Блистательные литургии Никия с полным основанием привлекали
повышенное внимание уже античных писателей; разумеется, не обхо-
дятся без упоминаний об этой стороне его деятельности и посвящен-
ные ему современные работы. Наиболее информативным источником
в данном случае, как и в целом ряде других, оказывается Плутарх
(Nie. 3-4):
«У Никия... было богатство, которое помогало ему вести за собой
народ. Афиняне привыкли находить удовольствие в легкомысленных
и пошлых выходках Клеона, и в этом Никий не мог с ним соперни-
чать, зато он принимал на себя хорегии, гимнасиархии и другие за-
101
ГЛАВА II
траты, всех своих предшественников и современников затмевая ще-
дростью и тонким вкусом и тем склоняя на свою сторону народ. Из
сделанных Никием приношений богам до наших дней продолжают
стоять статуя Паллады на Акрополе, с которой уже сползла позолота,
и поставленный на священном участке Диониса храм для треножни-
ков, которые получали в награду хореги-победители. Ведь победы он
одерживал часто, поражений же не терпел никогда... Также и Делос84
хранит память о честолюбии Никия, о его великолепных и достойных
бога дарах... Когда... священное посольство повел Никий, то он вме-
сте с хором, жертвенными животными и утварью высадился на Ре-
нии85, а неширокий пролив между Ренией и Делосом ночью перекрыл
мостом, который по заданному размеру был уже изготовлен в Афинах,
великолепно позолочен, раскрашен, убран венками и коврами. На рас-
свете он провел через мост торжественное шествие в честь бога при
звуках песен, исполнявшихся богато наряженным хором. После жерт-
воприношения, состязания и угощений он поставил в дар богу мед-
ную пальму и посвятил ему участок, за который уплатил десять тысяч
драхм (т. е. более полутора талантов — И.С.). Доходы с этой земли де-
лосцы должны были тратить на угощения, испрашивая при этом у бо-
гов многие блага для Никия. Это условие было записано на каменной
плите, которую Никий оставил как бы стражем своего дара на Делосе.
Пальма впоследствии сломалась от ветра, упала и опрокинула боль-
шую статую, воздвигнутую наксосцами. В этих поступках многое, на
первый взгляд, вызвано жаждой славы и показною щедростью, одна-
ко все остальное поведение Никия и его привычки позволяют верить,
что подобная широта и стремление угодить народу (δημαγωγία) были
плодами его благочестия».
Процитированный пассаж, великолепный в художественном отно-
шении, весь как бы проникнут ноткой некой безнадежности. Плутарх
уже в самом начале жизнеописания настраивает читателей на то, что
судьба его героя в конце концов окажется несчастной. Такая же участь
ждет и его роскошные приношения. Описывая их внешний блеск, био-
84 О месте Делоса в религиозной политике Афин в целом существует немало работ.
См. одну из последних по времени: Constantakopoulou С. The Dance of the Islands: Insular-
ity, Networks, the Athenian Empire and the Aegean World. Oxf., 2007. P. 38 ff.
85 Рения, или Ренея — соседний с Делосом остров, находившийся с VI в. до н. э. во
владении делосцев.
102
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
граф не упускает подметить, что с Никиева палладия сошла позолота,
что установленная им на Делосе медная пальма рухнула...
В любом случае картина получается впечатляющая, — а современ-
ников Никия, которые лицезрели ее своими глазами, она должна была
впечатлять еще больше. И это даже несмотря на то, что Плутарх не-
сколько преувеличивает. Так, он, перепутав, приписал нашему Никию
сооружение храма (собственно, небольшого храмика) для хранения
треножников; на самом же деле, как показали археологические рас-
копки, в ходе которых была открыта посвятительная надпись на этой
постройке, ее возвел примерно на век позже другой афинянин с тем
же именем (Никий, сын Никодема), — впрочем, выходец из той же се-
мьи, потомок героя данной главы. К этому же сюжету следует отнести
и свидетельство автора гораздо более раннего и близкого к событиям,
чем Плутарх, а именно Платона, который в первой половине IV в. до
н. э. писал в связи с Никием и его братьями (Gorg. 472а): «Это их тре-
ножники стоят один подле другого в святилище Диониса». Таким об-
разом, факт получения Никием треножников в награду за победы в
дионисийских состязаниях здесь подтверждается (да он, в общем-то,
ни у кого и не вызывает сомнений), однако ни о каком специальном
храме для хранения этих треножников речь не идет.
Впрочем, допуская подобные мелкие ошибки, Плутарх весьма про-
ницателен в главном. Он чрезвычайно точно подмечает, что для Ни-
кия пышное исполнение литургий было средством соперничества с
Клеоном — и при этом соперничества, так сказать, «асимметричного».
Прекрасно понимая, что играть с «кожевником» по одним и тем же
правилам, то есть заниматься демонстративной демагогией, означало
бы заведомый и позорный проигрыш (на этом поле Клеону просто не
было равных), Никий шел другим путем.
Совершенно неизвестно, чтобы Клеон как-то прославился своими
литургиями. Не приходится сомневаться в том, что он их исполнял, —
ведь он тоже принадлежал к слою зажиточных граждан. Но это было
для него отнюдь не главным86, а для Никия — главным или, во всяком
случае, находилось в числе самого главного (о другой важной стороне
его деятельности — военной — речь пойдет чуть ниже).
86 См. об уменьшении значения исполнения литургий в деятельности демагогов срав-
нительно с политиками традиционного толка: Rhodes PJ. Political Activity in Classical Ath-
ens // JHS. 1986. Vol. 106. P. 132-144.
103
ГЛАВА II
В первый период Пелопоннесской войны, когда политик-богач в
основном блистал на «литургическом» поприще, у него в наимень-
шей степени могли появиться достойные конкуренты. Шли военные
действия, и неизбежными были сопутствующие им беды. Разразилась
эпидемия; поля далеко не всем и не всегда удавалось полноценно об-
рабатывать из-за периодических спартанских нашествий на Аттику;
торговля в период жесткого межгосударственного вооруженного кон-
фликта тоже должна была переживать не лучшие времена. Одним сло-
вом, афиняне — как полис в целом, так и его конкретные жители — в
эти годы в большинстве своем беднели, а не богатели. И тут выступает
Никий со своей поистине царской щедростью...
Интересно, что когда чуть позже на политическую сцену выдвинулся
Алкивиад и сразу проявил свое стремление к полному и безоговорочно-
му лидерству, он в сфере механизмов достижения авторитета шел одно-
временно по стопам как Клеона, так и Никия. Иными словами, с одной
стороны, он активно занимался демагогией, с другой — столь же посто-
янно принимал на себя литургии87. Очевидно, Алкивиад хотел перенять
и сочетать наиболее эффективные приемы из арсенала двух ведущих
государственных деятелей более старшего, чем он сам, поколения.
Неприязнь Никия к демагогическим уловкам снискала ему репута-
цию человека, отрицательно относящегося к демосу, да и попросту боя-
щегося народной массы. В плутарховой биографии этот нюанс, пожалуй,
даже чрезмерно, преувеличенно акцентируется. Дело, очевидно, в том,
что херонеец в данной части своего сочинения (Nie. 4-5) слишком уж
прямо и некритически использует в качестве источника произведения
древней аттической комедии, а эта последняя изображала афинских по-
литиков (да и не только политиков, а и всех известных людей — Сокра-
та, Еврипида и др.) в заведомо гротескном, искаженном свете, доводя
реальные качества их личностей до абсурда. Для современной науки это
абсолютно ясно, но Плутарх мог еще не иметь столь же четкого пред-
ставления об особенностях творений аттических комедиографов.
Так, позволительно усомниться, что Никий действительно «ходил...
вечно съежившись», как его описывает один из комедиографов, ци-
тируемых Плутархом (Фриних). Если бы дело действительно обстояло
подобным образом, если бы Никий был таким запуганным и боязли-
вым, он ни за что не обрел бы себе авторитета в широких слоях граж-
87 О литургиях Алкивиада подробнее будет сказано в следующей главе.
104
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
дан. А такой авторитет он, несомненно, имел: ведь он не просто ак-
тивно занимался политической деятельностью, а на протяжении ряда
лет стоял на самых верхних ступенях правящей элиты, избирался на
высшие, ответственнейшие посты, был одним из нескольких самых
влиятельных афинян.
Да и сам Никий, если бы робость преобладала в нем над остальны-
ми чертами характера, вряд ли занялся бы государственными делами,
тем более вряд ли стал бы добиваться лавров выдающегося полководца.
Скорее, он повел бы жизнь обычного «тихого афинянина», в политику
не углублялся бы, поскольку это было и хлопотно, и затратно, и опас-
но, а, подобно своему отцу, сосредоточился бы на чисто хозяйственной
деятельности, на приумножении фамильных богатств. Получается, что
определенный заряд «пассионарное™» у Никия все-таки имелся.
Если уж наш герой кого-то и боялся всерьез, так это сикофантов.
Последние были подлинным бичом прежде всего именно для состоя-
тельных граждан88. Вот тут как раз выпады комедиографов, как пред-
ставляется, имеют весь резон и вряд ли сильно преувеличены.
...И четыре дал мне мины Никий, Никератов сын.
А за что я получил их, это знаем я да он;
Я ж молчу; он мне приятель и, как видно, не дурак.
Так говорит сикофант в какой-то комедии драматурга Телеклида,
тоже цитируемой Плутархом (Nie. 4). А сам биограф добавляет о Ни-
кий: «Немало людей... просило и получало у него деньги в долг. Он с
одинаковой готовностью давал как тем, кто мог причинить ему вред,
так и тем, кто заслуживал хорошего отношения к себе. Злодеям на руку
было его малодушие (δειλία), порядочным людям — его человечность
(φιλανθρωπία)».
Как нам представляется, можно с полным основанием сказать, что
Никию как по личным, так и по принципиальным причинам не мог-
ло быть симпатично нарастание охлократических тенденций в афин-
ской демократии постперикловского времени89. Наверное, именно по
этой причине, а не из-за пресловутой природной робости, он «избегал
88 См.: Кудрявцева Т.В. Сикофанты и афинская демократия // ВДИ. 2007. № 2. С. 174-184.
89 Об этих тенденциях см.: Строгецкий В.М. Охлократия как форма общественно-
политических отношений в Древней Греции // Социальные структуры и социальная
психология античного мира. М., 1993. С. 69-73.
105
ГЛАВА II
и общих трапез, и бесед с согражданами» (Plut. Nie. 5), в целом вел не-
общительный образ жизни, нечасто выступал в народном собрании, —
хотя, кстати говоря, хорошо умел это делать90. Его речи перед демосом
по различным поводам, переданные Фукидидом, который вряд ли су-
щественно что-то искажал в их содержании, производят впечатление
мастерски построенных, хорошо аргументированных и убедительных.
Плутарху принадлежит и еще одно меткое наблюдение: Никию
«присуща была какая-то осторожность, и эта видимость робости (τω
δβδιέναι. δοκοΰντι) привлекала к нему народ... Осмотрительность в го-
сударственных делах и страх перед доносчиками казались свойствами
демократическими и чрезвычайно усилили Никия, расположив в его
пользу народ, который боится презирающих его и возвышает боящих-
ся. Ведь для простого народа величайшая честь, если люди высокопо-
ставленные им не пренебрегают» (Plut. Nie. 2).
Обратим внимание на то, что здесь речь идет уже не о робости как
таковой, а о видимости робости, — о некоем имидже, вполне возможно,
сознательно созданном Никием для себя. Именно потому, что в условиях
афинской демократии этого периода, когда демос стал воистину всевла-
стен, подобный modus vivendi, демонстративно скромный и далекий от
какого бы то ни было высокомерия, как ни парадоксально, таил в себе
определенный политический потенциал. Слабость становилась источни-
ком силы — по причинам, исчерпывающе изложенным Плутархом.
Еще одна важнейшая черта характера Никия, настойчиво подчер-
киваемая источниками, — его благочестие (ευσέβεια), причем дове-
денное до такой степени, что оно оказывалось уже на грани суеверия
(δεισιδαιμονία). Если боязнь демоса, возможно, была у этого полити-
ка показной, то вот богов он, похоже, страшился вполне искренне. Он
ежедневно приносил жертвы, держал у себя дома прорицателя и ни-
чего не делал, не посоветовавшись с ним (Plut. Nie. 4). Никий прикла-
дывал все усилия к тому, чтобы не совершать никаких поступков, ко-
торые могли бы навлечь на него хотя бы малейшую тень подозрения в
неуважительном отношении к небожителям.
Весьма характерен эпизод, имевший место после одной из битв пер-
вого периода Пелопоннесской войны (на хоре Коринфа). Никий «выи-
грал сражение, убив многих коринфян и среди них военачальника Ли-
90 Ровно так же во всех отношениях поступал и Перикл! Лишнее свидетельство о том,
что Никий сознательно подражал своему великому предшественнику.
106
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
кофрона. Случилось так, что афиняне оставили там непогребенными
трупы двоих воинов. Как только Никий об этом узнал, он остановил
флот и послал к врагам договориться о перемирии. А между тем су-
ществовал закон и обычай91, по которому тот, кому по договоренно-
сти выдавали тела убитых, тем самым как бы отказывался от победы
и лишался права ставить трофей — ведь побеждает тот, кто сильнее, а
просители, которые иначе, чем просьбами, не могут достигнуть своего,
силой не обладают. И все же Никий предпочитал лишиться награды и
славы победителя, чем оставить непогребенными двух своих сограж-
дан» (Plut. Nie. 6).
Данный случай говорит сам за себя. Хотелось бы только отметить,
что в описанной ситуации полководец оказывался как бы в тисках
«между демосом и богами». Оставление тел воинов без подобающего
погребения считалось крайне нечестивым92 и могло быть даже расце-
нено как религиозное преступление. Вспомним хотя бы знаменитый
инцидент с казнью стратегов, выигравших битву при Аргинусских
островах в 406 г. до н. э. Впрочем, «процесс стратегов» стоит в афин-
ской истории несколько особняком, не может рассматриваться как ти-
пичный, поскольку он проходил в очень уж обострившейся обстанов-
ке, в условиях настоящей религиозно-политической истерии. Обычно
к таким строгостям не прибегали, тем более что военачальник всегда
мог представить в свою защиту смягчающие обстоятельства, которые
обычно принимались во внимание. Однако перед лицом богов смяг-
чающих обстоятельств не бывает...
Именно божественного гнева, судя по всему, боялся Никий, под-
страховываясь от того, чтобы олимпийцы в будущем перестали быть
к нему милостивыми. И он сделал выбор в пользу богов, а не в пользу
91 Этот обычай входил в неписанный кодекс правил гоплитских войн (см. об этом
кодексе: Ober J. The Athenian Revolution: Essays on Ancient Greek Democracy and Politi-
cal Theory. Princeton, 1999. P. 53-71; Dayton J. <rIhe Athletes of War': An Evaluation of the
Agonistic Elements in Greek Warfare. Diss. Brown Univ., 2003; критику представлений о на-
личии такого кодекса см.: Krentz P. Fighting by the Rules: The Invention of the Hoplite Agôn
// Hesperia. 2002. Vol. 71. P. 23-39).
92 Даже у Фукидида, который в целом достаточно скептически относится к религи-
озной обрядности, тематика должного обращения с телами погибших воинов занима-
ет немаловажное место. См. сводку соответствующих пассажей: Lateiner D. Heralds and
Corpses in Thucydides // C1W. 1977. Vol. 71. No. 2. P. 97-106. См. в связи с необходимостью
погребения погибших как обязательным для греков законом также: Harris E.M. Antigone
the Lawyer, or the Ambiguities of Nomos // LCAG. P. 19-56.
107
ГЛАВА II
демоса, рискуя навлечь на себя наказание со стороны последнего. Ведь
пожертвовать уже достигнутой победой и фактически признать свое
поражение — это неминуемо означало подвергнуться претензиям и на-
реканиям со стороны сограждан. Такие действия, в принципе, могли
даже повести к концу всей политической карьеры. Впрочем, ничего по-
добного не произошло; очевидно, Никий, незадолго до того проведший
ряд очень удачных кампаний, ощущал некоторый «запас прочности»,
на который он мог опереться.
В целом можно сказать, что в ситуациях альтернативы «угодить бо-
гам или демосу» для Никия несколько большую роль играли религиоз-
ные, чем политические соображения. Как увидим ближе к завершению
этой главы, в значительной мере именно гипертрофированное благо-
честие его в конце концов и погубило.
Когда примерно век спустя создавался небольшой, но очень инфор-
мативный этический трактат самого конца классической эпохи — «Ха-
рактеры» Феофраста, — его автор, преемник Аристотеля по руковод-
ству Ликеем, характер «суеверного» (δεισιδαίμων) как будто бы списал
с Никия; не исключено, что этот последний действительно стоял в тот
момент перед мысленным взором философа-перипатетика. Разумеется,
Феофраст, по своему обыкновению, придает ряду проявлений описы-
ваемого качества карикатурную форму.
«Суеверие — это, конечно, страх перед божественной силой, а суе-
верный вот какой человек... Если мышь прогрызет мучной мех, он
идет к толкователю знамений и снов за советом, как поступить. И если
тот велит отдать мех в починку кожевнику, то не слушает и по возвра-
щении совершает очистительный обряд. То и дело он совершает очи-
щения своего дома... И всякий раз, как увидит сон, отправляется к
снотолкователям, прорицателям и птицегадателям вопросить, какому
богу или богине ему молиться...» (Theophr. Char. 16. 1, 6-7, 11).
* * *
Многие выдающиеся деятели древнегреческой истории произво-
дят впечатление исключительно цельных личностей. Взять Аристида
и Кимона — они подобны неким монолитам, статуям, вытесанным из
единого куска мрамора93. В поведении, в системе ценностей — во всем
93 См. их подробную характеристику: АГ-2. С. 61-138, 187-258.
108
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
полная последовательность. Но есть и другие — такие, которые словно
бы сотканы из противоречий. Никий — как раз из их числа.
После всего, что сказано о нем выше, никому из читателей, впервые
знакомящихся с этим человеком, и в голову не придет, что он мог бы
подвизаться на стезе военачальника, тем более добиваться на этом по-
прище хоть каких-то успехов. Некоммуникабельный, нерешительный,
благочестивый до суеверия... Все это, казалось бы, заведомо исключало
военную карьеру. Командиру приходится постоянно общаться с солда-
тами, словом и делом вести их за собой. Часто необходимо оперативно,
без колебаний принимать ответственные решения в тяжелых ситуаци-
ях. Да и с религиозными традициями далеко не всегда удается считать-
ся: война — «учитель насилия», как метко выразился Фукидид (III. 82.
2), и ее ведение сопряжено с неизбежными нарушениями всех и всяче-
ских норм, в том числе сакральных.
Однако же факт остается фактом: Никий является одним из самых
видных эллинских полководцев второй половины V в. до н. э. Он зани-
мал должность стратега еще во времена Перикла и вместе с ним (Plut.
Nie. 2), но особенную славу как мастер военного дела получил на пер-
вом этапе Пелопоннесской войны. Нужно напомнить еще одну хоро-
шо известную вещь: в отличие от воинственного до пес plus ultra Клео-
на, Никий был сторонником скорейшего прекращения вооруженного
конфликта со Спартой, заключения мирного договора — естественно,
на достойных, не унизительных для Афин условиях, желательно на
условиях status quo ante bellum — и возвращения к нормальной жиз-
ни. Если Клеона обычно характеризуют как главу «партии войны», то
Никия — как главу «партии мира», и это их противопоставление впол-
не обосновано, подтверждается фактами. Впрочем, на многих приме-
рах из истории разных стран и эпох можно видеть, что часто плохой
полководец — больший «ястреб», чем хороший, человек же, вообще яв-
ляющийся не полководцем, а чистым политиканом, своей воинствен-
ностью затмевает их обоих, вместе взятых.
Но, коль скоро государство, гражданином которого являлся Ни-
кий, пока продолжало вести военные действия, — он тоже участвовал
в войне и служил родине на посту стратега. Эту магистратуру он в
420-х гг. до н. э. занимал шесть или семь лет подряд94, что само по себе
94 См. сводку источников с разбивкой по конкретным годам: Fornara Ox. W. The Athe-
nian Board of Generals from 501 to 404. Wiesbaden, 1971. P. 42 ff.
109
ГЛАВА II
о чем-то говорит. Главными чертами Никия как военачальника, были
те же умеренность и осторожность. Он не ввязывался в рискованные
операции, старался «бить наверняка» — давать сражение только тог-
да, когда был уверен в собственной победе, а на всякий случай еще и
иметь всегда путь для отступления. В результате поражения он тер-
пел очень редко, более характерными для него были пусть небольшие,
но частые победы.
Плутарх (Nie. 6) рассказывает об этом так: «Никий старательно
уклонялся от руководства длительными и тяжелыми походами, а когда
принимал на себя командование, то прежде всего думал о безопасно-
сти и, как и следовало ожидать, в большинстве случаев с успехом за-
вершал начатое, однако подвиги свои приписывал не собственной му-
дрости, силе или доблести, но все относил на счет судьбы и ссылался
на волю богов...».
Таким образом, наш герой был совершенно не честолюбив. Поэто-
му его считали везучим, «счастливчиком», любимым богами. Счаст-
ливое предзнаменование видели даже в его имени (Никий — от νίκη,
«победа»). Но то, что на первый взгляд представлялось чистой удачей,
на самом деле было плодом тонких расчетов, мудрого и продуманно-
го планирования...
Обратим внимание еще вот на что. Разбирая ранее95 основные черты
Перикла как полководца, мы могли убедиться, что тот придерживался
тех же самых принципов — действовать осторожно, заботиться о без-
опасности, «бить наверняка»! Несомненно, Никий прекрасно отдавал
себе отчет в том, что он и в военной сфере идет совершенно по стопам
«первого гражданина», и стремился делать это совершенно сознательно.
Перикл, конечно, был для него первым и главным образцом для под-
ражания, но вот только уподобиться «афинскому олимпийцу» у Никия
не получалось, поскольку не было у него такого же таланта и размаха,
не обладал он в должной мере и оригинальностью мышления. Он, по
сути дела, был обречен оставаться в роли «вечного эпигона», не пред-
лагающего принципиально новых, свежих решений, а в лучшем случае
успешно следующего по уже протоптанным путям.
Взять вопрос о стратегии ведения военных действий с противни-
ком в период Архидамовой войны. Стратегическая линия, которую с
самого начала предложил и неуклонно отстаивал Перикл, заключалась
95 АГ-2. С. 299.
ПО
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
в сочетании «глухой обороны» на суше с более активными действия-
ми на море. Но последние, кстати, тоже не поражали масштабностью, а
сводились в основном к рейдам афинских эскадр вокруг Пелопоннеса.
После смерти Перикла Клеон, как мы отмечали выше, стал замышлять
более далеко идущие военные акции: последние позволили бы вывести
ситуацию из тупика, в который она фактически зашла. Ведь при сохра-
нении тех методов, каких придерживались обе враждующие стороны,
конфликт становился на редкость затяжным и чуть ли не бесконечным,
поскольку чаша весов никак не могла склониться ни в пользу афинян,
ни в пользу спартанцев.
А Никий, в отличие от Клеона, был, насколько позволяют судить
факты, убежденным приверженцем перикловой стратегии. Нарочитое
избегание каких бы то ни было рискованных шагов, бесспорно, тоже
имело свои плюсы. Уклоняться от авантюр (или от того, что могло по-
казаться авантюрами), понемногу выигрывать некоторые преимуще-
ства за счет «малых дел» — такой путь был, во всяком случае, надежнее.
И Никий, который именно надежность ценил больше всего, просто не
мог мыслить иначе.
Мы не будем подробно описывать те военные кампании, которыми
с афинской стороны руководил Никий на протяжении 420-х гг. до н. э.
(они хорошо освещены Фукидидом)96, и скажем о них предельно крат-
ко, без детализации. Лишь те события Пелопоннесской войны, которые
имели ощутимый политический аспект, привлекут наше большее вни-
мание. Ведь основной предмет данной книги — политика и политики, а
не полководческое искусство.
В 427 г. до н. э. Никий, будучи стратегом, нанес поражение сосед-
ним Мегарам. У мегарского полиса был отторгнут принадлежавший
ему, находившийся у побережья островок Миноя97. В этом важном
стратегическом пункте Никием был помещен афинский гарнизон. В
следующем году военачальник возглавил морскую экспедицию на
остров Мелос в южной части Эгейского моря. Мелосцы занимали
в Пелопоннесской войне особую позицию, оставаясь одним из еди-
96 Мы даже не будем, во избежание перегрузки изложения справочным аппаратом,
давать при перечислении операций ссылки на то или иное место из Фукидида. Все соот-
ветствующие ссылки можно найти в работе: Карпюк С.Г. Никий...
97 Об этих событиях см.: Legon R.P. Megara: The Political History of a Greek City-State to
336 B.C. Ithaca, 1981. P. 236 ff.
Ill
ГЛАВА II
ничных в то время в греческом мире нейтральных государств98. Вой-
ти в состав Афинской архэ, как все остальные островитяне Эгеиды,
они не желали, поскольку по этнической принадлежности были до-
рийцами и, главное, традиционно поддерживали дружественные от-
ношения со спартанцами, считаясь их колонистами. Афинянам же
подобная самостоятельность Мелоса, отовсюду окруженного их со-
юзниками, не давала покоя. По сути, они воспринимали нейтрали-
тет острова как крайне досадный прецедент, которому при благо-
приятных условиях могли последовать какие-то другие члены Архэ.
Ведь в составе морской державы были и другие дорийские полисы.
Что мешало им поставить вопрос в такой форме: а чем, собственно,
мы хуже Мелоса, почему он не платит форос, а мы должны платить?
Кампания Никия против мелосцев не увенчалась громким успехом,
но и провальной тоже не стала. Взять их город «с ходу» не удалось, а к
длительной осаде стратег решил не прибегать. Однако полисную хору
он все-таки разграбил и, соответственно, позже вернулся на родину с
добычей. Уже это могло считаться позитивным результатом, да к тому
же, как-никак, Мелос несколько «припугнули». «Мелосский вопрос» не
был окончательно снят с повестки дня, и десятилетие спустя афиняне
решили его со всей брутальностью, какую только можно себе предста-
вить. Но пока этот вопрос был отложен.
Впрочем, Никий не поплыл от Мелоса немедленно в Афины. Все же
некоторая двусмысленность исхода операции им ощущалась, и он, оче-
видно, хотел во избежание упреков со стороны демоса добиться какой-
нибудь более значительной победы. Он отправился к беотийским бе-
регам. Там, высадившись в районе спорного Оропа, Никий получил
подкрепление под командованием других афинских стратегов, нанес
поражение ополчению Танагры и опять же разорил ее хору, а потом —
еще и прибрежные земли Локриды.
Иными словами, надо полагать, добыча, в итоге привезенная им,
была весьма значительной. Каких-то более весомых преимуществ,
стратегического или тактического плана, достигнуто не было. В сущ-
ности, именно такими были многие из побед Никия — мелкими, доста-
точно легковесными, но все-таки победами, а не поражениями; пора-
жений же в силу своей утрированной осторожности он не знал вовсе.
98 В связи с представлениями греков рассматриваемой эпохи о нейтралитете см.:
Bauslaugh R.A. The Concept of Neutrality in Classical Greece. Berkeley, 1991.
112
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Чрезвычайно интересный инцидент, связанный с Никием, разы-
грался в 425 г. до н. э. Афинский флот тогда провел одну из самых сво-
их успешных и стратегически результативных операций за все время
Пелопоннесской войны. Стратег Демосфен захватил городок Пилос на
юго-западном побережье Пелопоннеса, в Мессении". Произошло это
если и не случайно, то, во всяком случае, неожиданно, в том числе и
для самих афинян. Названная военная акция не планировалась, и Де-
мосфен такого задания не получал. Нападение на Пилос было в полной
мере экспромтом со стороны этого талантливого и энергичного воена-
чальника; он осуществил его «на свой страх и риск».
Пилос был укреплен и помещением гарнизона превращен в опор-
ный плацдарм Афин на территории противника. Теперь доставший-
ся им важнейший стратегический пункт нужно было удерживать.
А огромная польза от него была несомненна. В Пилос начали стекаться
из окрестных местностей мессенские илоты, издавна враждебные спар-
тиатам. Все это не могло не вызвать серьезнейшее беспокойство лаке -
демонских властей, тем более что враги-афиняне находились на терри-
тории спартанского государства, в каких-нибудь нескольких десятках
километров от самой Спарты.
К Пилосу срочно был выслан морем спартанский отряд; на первых
порах он занял длинный и узкий островок Сфактерию, запиравший
входы в Пилосскую бухту. Однако на помощь эскадре Демосфена тоже
прибыло подкрепление и состоявшееся вскоре морское сражение по-
казало то, что оно и должно было показать: что на море спартанцы еще
никоим образом не готовы на равных потягаться с афинянами. Победа
последних была безоговорочной; Пилос остался в их руках, а на Сфак-
терии оказался заперт отряд примерно из четырех сотен гоплитов Пе-
лопоннесского союза, в числе которых находились 120 спартиатов из
знатных родов.
Потянулась длительная блокада осажденных. Попытаться выса-
диться на остров и завладеть вражеским отрядом посредством откры-
того штурма афинские воины не решались — само имя спартиатов на-
водило трепет. В конце концов демос потребовал более решительных
действий. В экклесии разгорелась острая дискуссия, инициатором ко-
торой выступил Клеон. Он «дал совет афинянам... не мешкать, теряя
99 В связи с пилосским эпизодом см.: Herter H. Pylos und Melos. Ein Beitrag zur Thuky-
dides-Interpretation // Thukydides. Darmstadt, 1968. S. 369-399.
113
ГЛАВА II
благоприятное время... плыть на кораблях к Пилосу, чтобы покончить
с врагом. При этом Клеон указал на ненавистного ему Никия, сына Ни-
керата, бывшего тогда стратегом. Упрекая Никия, Клеон говорил, что...
будь он сам стратегом, он быстро справился бы с ними (со спартиата-
ми - И.С.)» (Thuc. IV. 27. 4-5).
В отличие от Клеона, не имевшего опыта командования100, Никий
хорошо представлял себе всю трудность задания, которое ему теперь
намерены были поручить. Как всегда, он не желал ввязываться в ри-
скованную ситуацию и ставить под угрозу свою репутацию никогда не
проигрывающего полководца. Народное собрание стало ареной самой
настоящей перепалки, живо описанной Фукидидом (IV. 28), который,
несомненно, сам был ее свидетелем.
Никий «объявил, что... Клеон может взять сколько угодно кораблей
и выступить в поход». Иными словами, речь шла о том, что он готов
передать «кожевнику» командование новой эскадрой, отправляющейся
под Пилос. Клеон вначале решил, что оппонент блефует, и согласился
принять командование на себя — полагая, очевидно, что Никий тут же
возьмет свои слова обратно. Однако вскоре демагог понял, что с ним не
шутят, что прозвучавшее предложение сделано вполне серьезно. Тогда
уж он стал было сам отнекиваться от собственных хвастливых заявле-
ний, но было поздно. Наконец Клеон, осознав, что отступать некуда и к
Пилосу плыть ему придется, сделал, как говорится, хорошую мину при
плохой игре и объявил, что «он в течение 20 дней привезет лакедемо-
нян в Афины живыми или же перебьет их на месте».
Как институционально было оформлено назначение Клеона — не
вполне ясно. Никия, во всяком случае, не сместили с поста стратега,
чтобы поставить на него Клеона; ниже мы увидим, что в том же году
Никий еще командовал в одном походе. Но тогда можно ли допустить,
что Клеон был назначен стратегом в дополнение к десяти уже имев-
шимся, то есть что коллегия стратегов была в данном конкретном
случае увеличена до 11 человек? С.Г. Карпюк не склонен допускать та-
кую возможность, считая, что скорее «речь идет о какой-то экстра-
ординарной магистратуре»101. Но о какой, и как такая магистратура
могла бы называться? Абсолютно ничуть не менее вероятен вариант,
100 Во всяком случае, в источниках не зафиксировано, чтобы он до 425 г. до н. э. за-
нимал пост стратега, а источники для этих лет довольно репрезентативны.
101 Карпюк СП Никий... С. 44.
114
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
при котором это была именно экстраординарная магистратура один-
надцатого стратега.
Вроде бы один прецедент такого рода известен — он имел место во
времена Перикла, в связи с самосской войной. Аттидограф Андроти-
он (FGrHist. 324 F38) перечисляет членов коллегии стратегов 441/440 г.
до н. э., и в некоторых манускриптах читается одиннадцать имен. Вер-
ность этой информации склонен признавать В. Эренберг102. Как бы то
ни было, всегда надлежит памятовать о том, что державный афинский
демос в V в. до н. э., вне сомнения, стоял выше любых законов, и никто
не мог бы насильно навязать ему соблюдение каких-либо формально-
юридических норм, если он считал необходимым в том или ином кон-
кретном случае от этих норм отступить.
Пожалуй, хотелось бы остановиться на еще одном незначительном
разногласии между автором этих строк и С.Г. Карпюком. Последний
полагает, что «Никий не выполнил свой гражданский долг, отказался
от командования в пользу худшего, по его мнению, кандидата — дея-
ние, которое явно не вписывалось в полисную этику»103. Нам эти слова
представляются несколько жесткими и категоричными, а оценка ситу-
ации — преувеличенной. Во всяком случае, сами афиняне явно не счи-
тали, что Никий совершил какое-то серьезное нарушение. Иначе они
подвергли бы его опале. А ничего подобного не только не случилось,
но наоборот, — как замечает чуть ниже сам же С.Г. Карпюк, «несмотря
на отказ от командования под Пилосом, Никий остался одним из веду-
щих афинских стратегов, причем возглавлял важные экспедиции...»104.
Бесспорно, на вышеописанном заседании экклесии Никий вел себя
не вполне традиционно. Но можно ли сказать, что он «ударил лицом в
грязь»? В сравнении с Клеоном — вряд ли. Ведь поведение того, как мы
видели, тоже было ничуть не лучше, он тоже, когда дошло до дела, пы-
тался «отвертеться» от командования. Если уж можно говорить о том,
что чей-то авторитет упал, то это был авторитет обоих протагонистов
тогдашней афинской политики. Они продемонстрировали, что один
другого стоит. Иными словами, данный раунд соперничества между
ними закончился «вничью», никто не усилился за счет своего конку-
102 Ehrenberg V. Pericles and his Colleagues between 441 and 429 B.C. // AJPh. 1945. Vol. 66.
No. 2. P. 113-134.
103 Карпюк С.Г. Никий... С. 43.
104 Там же. С. 45.
115
ГЛАВА II
рента. Да вряд ли это могло произойти уже потому, что и у Клеона, и
у Никия, насколько можно судить, сложился уже достаточно стабиль-
ный «электорат», симпатии которого вряд ли могли бы быть легко по-
колеблены такими частностями.
Да, Клеон, паче всякого чаяния, сумел сдержать свое слово и че-
рез двадцать дней привез пленными в Афины 292 вражеских воина, а
остальные были убиты в бою. Но все прекрасно понимали, что он вряд
ли сделал бы это, если бы не два помощника, — во-первых, Демосфен,
все это время остававшийся в Пилосе и, несомненно, внесший главный
вклад в конечную победу, а, во-вторых, Λιμό? Ευπατρίδης* — воспользу-
емся шутливой метафорой с одного афинского остракона105, — «благо-
родный Голод». Именно он настолько изнурил осажденных спартиатов,
что те при решающей афинской атаке не смогли оказать им достойного
сопротивления.
Как бы то ни было, триумф Афин был необычайно велик, важен
как в военно-стратегическом, так и в моральном отношении. Чуть ли
не впервые в истории с момента создания ликурговой общины гомеев,
гордящихся своим лозунгом «со щитом или на щите», большая группа
этих гомеев оказалась во вражеском плену. Был, таким образом, развеян
миф о непобедимости этого военного сословия. Для всего Лакедемона
это стало, конечно, тяжелым позором. К тому же афинские власти вос-
пользовались пленными как заложниками: Спарте было официально
заявлено, что они будут казнены в случае нового вторжения пелопон-
несской армии на территорию Аттики. И действительно вплоть до кон-
ца Архидамовой войны таких вторжений больше не предпринималось.
Обращает на себя внимание следующее: очевидно, что-то произошло
к тому времени в менталитете спартанцев, — по крайней мере, в их от-
ношении к своим людским ресурсам. Еще полвека назад на подобный
ультиматум со стороны врага эфоры и геронты, скорее всего, ответи-
ли бы демонстративным военным ударом. Их нисколько не смутило
бы, что из-за этого умрут пленные: ведь в традиционном спартанском
понимании пленный потому и стал пленным, что проявил трусость, а,
стало быть, лучшей участи, чем смерть, он все равно не заслуживает.
А теперь, похоже, Спарта начала уже ощущать демографические про-
блемы, заставлявшие более бережно относиться к своим гражданам —
даже и таким, которые проявили себя не с лучшей стороны.
105 Суриков И.Е. Остракизм в Афинах. М., 2006. С. 7S.
116
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
* * *
Никию, со своей стороны, тоже, конечно, хотелось в противовес
Клеону как-то проявить себя на полях сражений, — причем как можно
скорее, в том же году. И он возглавляет афинский поход на территорию
Коринфа. Интересной особенностью этой экспедиции было исполь-
зование специально оборудованных кораблей для транспортировки
кавалерийских отрядов. Это тактическое новшество не осталось не-
замеченным современниками; на него с интересом отреагировал уже
Аристофан в комедии «Всадники»106. В ходе кампании произошло не-
сколько сражений, в основном удачных для Афин, хотя победы были
не слишком впечатляющими, вполне в «Никиевом стиле».
А вот в следующем году Никию удалось добиться действительно
крупного, впечатляющего успеха, сопоставимого с делом Демосфена и
Клеона при Пилосе-Сфактерии. В летнюю кампанию 424 г. до н. э. был
захвачен у спартанцев входивший в состав их полиса и населенный пе-
риэками остров Кифера, лежащий у самого побережья Пелопоннеса.
Геостратегическое значение Киферы было не меньшим, чем у Пилоса.
«Это был лакедемонский порт, служивший пристанищем для грузовых
судов на пути из Египта и Ливии» (Thuc. IV. 53. 3).
Афинской эскадрой, отправленной к Кифере, командовали несколь-
ко стратегов, и Никий был лишь одним из них. Однако удачным ис-
ходом операция обязана именно Никию: с ним периэки Киферы всту-
пили в переговоры и сдали ему остров на том условии, что их оставят
в живых и не изгонят с родины (Thuc. III. 54). Условия были действи-
тельно довольно мягкими, учитывая, что вооруженный конфликт меж-
ду Афинской архэ и Пелопоннесским союзом постепенно приобретал
черты «тотальной войны», в которой не церемонились даже с мирным
населением. Однако Никий являлся военачальником старых, строгих
нравов, не склонным к ненужным жестокостям; очевидно, зная его
большее по сравнению с коллегами «милосердие», киферцы и выбра-
ли для переговоров именно его. На Кифере теперь также размещался
афинский гарнизон. Положение Спарты все более ухудшалось; владея
Пилосом и Киферой, противник как бы зажимал ее «в клещи».
В том же 424 г. до н. э. (но весной, а значит — раньше киферской опе-
рации) Никий был выведен в роли одного из рабов старика Демоса в
5 Карпюк С.Г. Никий... С. 44.
117
ГЛАВА II
комедии Аристофана «Всадники». Драма направлена в первую очередь
против Клеона, именно он — ее главный «антигерой», изображенный в
самом что ни на есть неприглядном виде. На этом фоне насмешки над
Никием более мягки и безобидны. Показано, как он, в принципе, не
прочь сделать для полиса что-нибудь хорошее, но в силу своей нере-
шительности никак не может противостоять наглой демагогии «кожев-
ника», вовсю издевающегося над своим выжившим из ума хозяином —
его величеством народом афинским.
Для Аристофана противостояние Клеона и Никия — путь в тупик.
Никий, которому драматург, несомненно, больше симпатизирует, не
дает своему сопернику безоговорочно завладеть первенством в госу-
дарстве, но и сам не способен на лидирующую роль, обречен на по-
ложение «вечно второго». Для спасения Афин Аристофан предлага-
ет парадоксальный способ «клин клином вышибают» — выдвинуть в
противовес Клеону человека, который демагогическими способностя-
ми превосходит его самого и побьет «кожевника» его же оружием, но
потом обратит эти свои способности не на разрушение полиса, а на его
возрождение. В какой-то степени это выглядело даже пророчеством
об Алкивиаде, которому только еще предстояло через несколько лет
вступить в большую политику. Впрочем, дело, наверное, не в каком-
то провидческом даре Аристофана, а в том, что Алкивиад, начав свою
государственную деятельность, занял ту самую политическую нишу
«благородного демагога»107, которая была для него как будто уготована,
а со времени смерти Перикла еще и пустовала.
Но вернемся к Никию и Клеону. Большие успехи на этом этапе
Пелопоннесской войны в целом «лили воду на мельницу» внешнепо-
литической линии последнего. Лозунг «войны до победного конца»
представлялся в тот момент более близким к реальному осущест-
влению, чем когда-либо. Миролюбивый Никий по иронии судьбы
тоже внес свой вклад в то, что теперь афиняне и слышать не хотели
о каких-либо переговорах с врагом. Характерно, что тот же Аристо-
фан, столь известный в качестве убежденного сторонника мира, как
раз в эти годы не писал антивоенных комедий: между весной 425 г. до
107 Ср. мысль УДж. Форреста (Forrest W.G. The Emergence of Greek Democracy: The
Character of Greek Politics, 800-400 B.C. L, 1966. P. 228): в конце V в. до н. э. молодые
политики-аристократы (самым видным представителем которых, добавим, был как раз
Алкивиад) стали методами политического поведения подражать демагогам (поскольку
были вынуждены к этому — опять же добавим мы).
118
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
н. э. («Ахарняне») и весной 421 г. до н. э. («Мир») его пьесы посвяще-
ны иным проблемам.
Афинские власти были ныне склонны, наоборот, к большей жест-
кости, к «закручиванию гаек». Безусловно, именно победами над
пелопоннесцами было обусловлено знаменитое постановление эк-
клесии — «декрет Фудиппа» 425/424 г. до н. э. (IG. I3. 71), в котором
резко — более чем в два раза — увеличивалась сумма фороса, взи-
маемого с союзных городов. Практически общепризнанно, что ис-
тинным инициатором этой меры являлся Клеон, но просто он, оче-
видно, попросил выступить в роли непосредственного инициатора
законопроекта некоего Фудиппа, члена его группировки. Как бы то
ни было, мера была абсолютно беспрецедентной; ранее крупные по-
вышения ставок фороса вообще никогда не предпринимались с са-
мого момента учреждения Делосского союза Аристидом. Вероятно,
Клеон счел, что в новых условиях ущемляемые союзники побоятся
как-нибудь проявить недовольство, поскольку флот Афин на рас-
сматриваемом хронологическом отрезке еще более безраздельно, чем
раньше, доминировал в Эгеиде108.
К громадному сожалению (и, кстати, по совершенно непонятным
причинам), о «декрете Фудиппа» ни полусловом не упоминает Фуки-
дид. Это значительно усложняет определение максимально конкрет-
ного внутри- и внешнеполитического контекста принятия псефисмы;
приходится ограничиваться общими соображениями, сформулиро-
ванными в предыдущем абзаце. Помимо прочего, мы из-за молчания
Фукидида не знаем ничего об отношении Никия к декрету о повыше-
нии фороса. Впрочем, можно догадываться, что это отношение никак
не могло быть положительным. Трезво мыслящий Никий, несомненно,
отдавал себе отчет, чем чревато подобное ужесточение эксплуатации
членов Архэ и каким взрывом недовольства оно отзовется, если ситуа-
ция на фронтах хоть чуть-чуть переменится не в пользу Афин...
Однако с подобным мнением в существовавшей на тот момент си-
туации он мог оставаться только в незначительном меньшинстве.
Идеи мира, повторим, стали крайне непопулярными, даже среди слоя
граждан, традиционно симпатизировавшего Никию. Думаем, что из-
108 ρ Мейггс и Д. Льюис резонно замечают, что главной целью декрета было увели-
чение военного бюджета: A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the Fifth
Century B.C. Revised ed. Oxf., 1989. P. 193.
119
ГЛАВА II
бежим упрека в вульгарном социологизаторстве, если в осторожной
форме, без абстрактных рассуждений о «социальной базе» констати-
руем, присоединяясь к весьма распространенному мнению, что Клео-
на и Никия поддерживали разные по своим занятиям жители Атти-
ки. «Умеренный» во всех отношениях — по политическим взглядам, по
полководческому поведению и пр. — Никий должен был привлекать в
первую очередь зажиточных крестьян, лишения которых от все более
затягивавшейся войны столь ярко изображены Аристофаном. Однако,
чувствуется, после впечатляющих удач на полях сражений, да еще и в
свете радужных надежд на резкий приток доходов от повышенного фо-
роса наступил период (пусть достаточно краткий), когда даже аристо-
фановские «ахарняне» более, чем когда-либо, склонны были солидари-
зироваться с «партией войны».
Нельзя сказать, чтобы все афинские кампании этих лет были только
победоносными. Так, в том же 424 г. до н. э. союзники Спарты — бео-
тийцы — нанесли сухопутному войску афинян тяжелое поражение при
местечке Делий (у границы между Аттикой и Беотией)109. Тем не ме-
нее перевес в войне явным образом оказывался на стороне Афин, по-
ложение Спарты ухудшалось. В этих условиях спартанская правящая
верхушка (или, по крайней мере, часть ее) пришла к мысли о необхо-
димости радикальной смены общей стратегии: рутинная практика
ежегодных вторжений в Аттику совершенно не оправдала себя. Было
решено нанести афинянам упреждающий удар, перехватив у них стра-
тегически важные позиции на северном побережье Эгейского моря.
Оттуда афинское государство получало строевой лес для постройки
триер, серебро и золото, добывавшееся в расположенных в регионе
рудниках, а также немалые суммы фороса от североэгейских полисов.
Эти места, соответственно, традиционно рассматривались Афинами
как одна из ключевых зон их интересов.
В 424 г. до н. э. отборный отряд пелопоннесцев под командованием
необычайно талантливого спартанского полководца Брасида совершил
дерзкий и стремительный бросок через всю Балканскую Грецию к полу-
острову Халкидике. Зная о недавнем «декрете Фудиппа», не приходится
удивляться, что, воспользовавшись прибытием лакедемонянина, мно-
гие расположенные там города, входившие в состав Афинской архэ, на-
109 Об этой битве см.: Lenâon J.E. Soldiers & Ghosts: A History of Battle in Classical Antiq-
uity. New Haven - L, 2005. P. 78 if.
120
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
чали добровольно переходить на сторону Спарты110; другие Брасид брал
силой. В частности, в его руках оказалась чрезвычайно важная афин-
ская колония Амфиполь неподалеку от фракийского берега Эгеиды.
Для афинян подобный ход противника оказался полной неожидан-
ностью. Он сам по себе привел к тому, что положение в войне сразу же
вновь уравновесилось. В экклесии опять заговорили о мире, и полити-
ческое влияние Никия в очередной раз стало возрастать. Для начала в
423 г. до н. э. было заключено перемирие, открывавшее путь к дальней-
шим переговорам. В число афинских представителей, подписавших до-
говор, естественно, входил Никий (Thuc. IV. 119. 2). Он явно был среди
инициаторов принятия соответствующего соглашения, принимал уча-
стие в подготовке его текста.
Однако перемирие фактически так и не вступило в силу, посколь-
ку Брасид продолжал успешные военные действия в Северной Эгеи-
де. Туда был направлен Никий с эскадрой кораблей — и, по обыкно-
вению, добился кое-каких результатов (отбил у противника Менду и
осадил Скиону), которые, однако, не были серьезными, решающими и
к перелому хода кампании привести не могли. Поэтому в 422 г. до н. э.
на смену ему был послан Клеон: после операции при Сфактерии вера
сограждан в его полководческие способности явно коренным обра-
зом возросла.
Однако на сей раз «кожевнику» не сопутствовала удача. Битва при
Амфиполе принесла победу спартанцам, а сам Клеон погиб111. Однако
пал на поле бое и Брасид, главная надежда Спарты и самый ярый лаке-
демонский «ястреб». Итак, обе враждующие стороны лишились очень
крупных, ярких деятелей, которые одновременно были в своих поли-
сах важнейшими приверженцами идеи «войны до победного конца». И
все острее стало ощущаться, что как афиняне, так и спартанцы нуж-
даются в мирной передышке: ведь вооруженный конфликт тянулся с
переменным успехом уже практически десятилетие. Нарастали мирные
настроения; и в том и в другом государстве возобладали группиров-
ки, склонные к ведению переговоров. В Афинах это была, разумеется,
110 Светилова ЕЖ Халкидский союз в Пелопоннесской войне // Вестник Московско-
го университета. Серия 8: История. 1996. № 2. С. 38-50.
111 См. о стратегии Клеона в этой кампании (с общей положительной оценкой): Bald-
win В. Cleons Strategy at Amphipolis // Acta classica. 1968. Vol. 11. P. 211-214. Менее по-
хвальное суждение: Marshall M.H.B. Cleon Awaits Reinforcements? // Mnemosyne. 1985.
Vol. 38. No. 1/2. P. 145-148.
121
ГЛАВА II
группировка Никия, увеличившего свое влияние со смертью своего
главного конкурента; в Спарте же аналогичные настроения выражали
царь Плистоанакт и его сторонники.
В 421 г. до н. э. в торжественной обстановке был заключен мирный
договор, который как в античной традиции, так и в современной исто-
риографии по справедливости получил название Никиева мира112. Ведь
Никий был главным его инициатором со стороны Афин и, разумеется,
входил в состав афинской делегации, прибывшей Спарту и подписав-
шей договор. Правда, и с этим тоже связан интересный нюанс, которо-
му трудно дать внятное объяснение.
Фукидид (V. 19) перечисляет представителей обоих полисов, поста-
вивших под документом свои подписи и принесших соответствующие
клятвы. С лакедемонским списком все понятно: на первом месте в нем
стоит царь Плистоанакт, сделавший в Спарте больше всего для восста-
новления мирных отношений, на втором месте — другой царь, Агид, на
третьем — эфор-эпоним этого года Плистол; далее следуют имена дру-
гих видных спартиатов, принадлежащих к правящей верхушке.
А вот афинский список (имеет смысл привести его полностью):
Лампон, Истмионик, Никий, Лахет, Евтидем, Прокл, Пифодор, Гагнон,
Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ла-
мах, Демосфен. В этом перечне появляются как известнейшие афин-
ские лидеры, так и лица вовсе ничем не примечательные, а то и просто
неизвестные из других источников. Но главное, что бросается в глаза,
что Никий стоит в нем не на первом месте, как ожидалось бы, раз уж
он сыграл в Афинах такую же роль для заключения мира, как Плисто-
анакт в Спарте, а всего лишь на третьем. То, что на первом появляется
Лампон, этот авторитетнейший жрец и прорицатель, сотрудничавший
еще с Периклом, участвовавший в качестве одного из ойкистов в осно-
вании Фурий двадцать с лишним лет назад, — это еще можно как-то
объяснить. Но почему на втором месте, тоже перед Никием, значится
какой-то никому не известный Истмионик? Вопрос неясен, и, призна-
емся честно, ответа на него у нас нет. Ведь не можем же мы предполо-
жить, что неверна источниковая традиция, начинающаяся уже с совре-
менника событий Фукидида, которая делает именно Никия главным
инициатором договора.
112 См., например: Andrewes Α., Lewis D.M. Notes on the Peace of Nikias // JHS. 1957.
Vol. 77. No. 2. P., 177-180; Adcock R, MosleyDJ. Diplomacy in Ancient Greece. L, 1975. P. 45 ff.
122
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Мир заключался на пятьдесят лет113, что воспринималось как очень
серьезное достижение: предыдущий афино-спартанский мирный до-
говор, подписанный в 446 г. до н. э. и завершивший Малую Пелопон-
несскую войну, был, как известно, тридцатилетним (хотя на самом деле
соблюдался не более 15 лет). А буквально сразу после этого, в ходе того
же пребывания афинских послов в Спарте, был сделан шаг, призван-
ный еще более упрочить отношения двух «сверхдержав» греческого
мира, а именно — к мирному договору был добавлен договор о союзе
(συμμαχία).
Его текст вместе с именами подписавших послов также сохранен
Фукидидом. Списки делегаций (Thuc. V. 24) по составу совпадают с
рассматривавшимися выше. Но в афинском списке есть одно неболь-
шое изменение. Он начинается на этот раз так: «Лампон, Истмионик,
Лахет, Никий...». Иными словами, Никий теперь переместился с тре-
тьего места еще дальше, на четвертое. Как это понимать и означает ли
это вообще что-нибудь? Ответа опять нет, но не думаем, что переста-
новка — результат чистой случайности. Ведь во всех остальных своих
деталях список не претерпел никаких перемен.
Может быть, Никий к идее союза со спартанцами относился более
прохладно, чем к идее мира с ними? Такое предположение, конечно,
можно выдвинуть разве что в форме самой осторожной гипотезы. Но
оно тем не менее имеет некоторые основания. Действительно, Никий
желал установления в Элладе прочных мирных отношений, при ко-
торых по возможности никто ни с кем не воевал бы. А союз между
Афинами и Спартой заключался в форме не эпимахии, а симмахии,
то есть подразумевал совместные военные действия. В данном слу-
чае, не важно, против кого именно (это в договоре не конкретизиро-
валось). Важнее другое — если Никиев мир отодвигал начало новой
войны (в идеале — на 50 лет), то союзный договор новую войну, на-
против, приближал.
Правда, по мнению Плутарха (Nie. 10), не кто иной, как сам Никий
«убедил афинян и лакедемонян дополнить мирное соглашение военным
союзом». Но в данном случае плутарховы слова не только не подтверж-
даются изложением Фукидида — современника событий, — но входят с
113 Сводку сообщений источников о Никиевом мире см.: Bengtson H. Die Staatsver-
träge des Altertums. Bd. 2. Die Verträge der griechisch-römischen Welt von 700 bis 338 v.Chr.
München, 1962. S. 115 ff.
123
ГЛАВА II
ним в прямое противоречие. Фукидид утверждает, что не от Никия, а
от спартанцев исходила инициатива союзного договора: «Лакедемоня-
не... решили одни заключить союз с афинянами... Поэтому лакедемо-
няне воспользовались пребыванием афинских послов в Спарте, чтобы
вступить с ними в переговоры о союзе» (Thuc. V. 22. 2-3). Доверять в
данном случае мы должны, конечно, историку Пелопоннесской войны,
а не херонейскому моралисту; последний явно ошибся.
* * *
Общая ситуация в Греции после договоров 421 г. до н. э. была весь-
ма двусмысленной. С одной стороны, по внешней видимости, Афины
и Спарта не сближались так тесно (не только мир, но и союз!) уже дав-
но — со времен окончания простасии Кимона114, с тех пор, как в 461 г.
до н. э. официально прекратила существование Эллинская лига, соз-
данная накануне вторжения Ксеркса.
С другой же стороны, никого, наверное, не оставляло впечатление,
что на этот раз дружественные отношения не блещут особой искренно-
стью. Никиев мир возвращал стороны к положению, имевшему место
до Пелопоннесской войны, и уже поэтому ни одно из противоречий,
имевшихся между афинянами и спартанцами и вызвавших саму войну,
не было устранено. Соответственно, мир, несмотря на ту помпу, с кото-
рой его заключали, несмотря на экстраординарный пятидесятилетний
срок, обозначенный в договоре, был все-таки непрочным, и нет ничего
удивительного в том, что он завершил собой лишь первый десятилет-
ний этап грандиозного вооруженного конфликта — Архидамову войну.
Кроме того, оба государства так и не выполнили некоторые условия,
обозначенные в договоре. В частности, спартанцы не сделали всего от
них зависящего, чтобы под афинский контроль опять вернулся Амфи-
поль. В результате этот полис сохранил свободу, что очень раздражало
афинян. Они мечтали о реванше, о возобновлении своей власти в Ам-
фиполе еще очень долго, даже после Пелопоннесской войны, в IV в. до
н. э., вплоть до тех пор, пока город не достался Филиппу II115. В свою
очередь афиняне не возвратили Спарте Пилос.
114 О дружественных отношениях Афин и Спарты при Кимоне см. подробнее: АГ-2.
С. 233 слл.
115 Badian Ε. Op.cit.; HeskelJ. The North Aegean Wars, 371-360 B.C. Stuttgart, 1997. P. 19 if.
124
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Следует отметить еще, что некоторые сильные союзники Спарты,
особенно Коринф и Фивы, резко отрицательно отнеслись к столь ра-
дикальному изменению ее внешнеполитической линии — переходу от
войны с Афинами чуть ли не к теплой дружбе. Союзников по-своему
можно понять: они просто находились в замешательстве, строя догад-
ки о том, какой же внешнеполитический порядок выстроится теперь
в Балканской Греции взамен привычного афино-спартанского про-
тивостояния, а главное — какое место в этом порядке уготовано для
них самих. Перспективы не казались радужными. Ведь, в принципе,
Афины и Спарта, объединив свои силы (которые к тому же очень уж
удачно дополняли друг друга — сухопутная мощь у спартанцев, флот
и деньги у афинян), могли бы низвести до состояния полного подчи-
нения все остальные полисы, даже весьма значительные. Коринф гор-
дился своим самостоятельным положением в Пелопоннесском союзе;
Фивы вообще стояли несколько особняком. Теперь их положение мог-
ло ухудшиться.
Чтобы избежать подобного развития событий, Коринф и Фивы нача-
ли принимать превентивные меры, а именно — сколачивать антиспар-
танскую (!) коалицию116. Они вступили для этой цели в переговоры с
входившими в Пелопоннесский союз Мантинеей и Элидой, а также
со злейшим врагом лакедемонян — Аргосом. Аргосцы некоторое вре-
мя вроде бы склонялись к вхождению в объединение, но затем пред-
почли заключить союз с Афинами; за ними последовали мантинейцы
и элидяне.. ,117 Одним словом, в Элладе в результате Никиева мира
(«странного мира», как его можно было бы назвать) творилось нечто
непредсказуемое. Одно из двух: либо этот мирный договор напрочь
расстроил бы всю систему межполисных отношений и привел бы к
каким-то новым, совершенно неожиданным констелляциям, либо он
продержался бы не более нескольких лет, а затем все возвратилось бы
«на круги своя». Как стало видно в дальнейшем, дела пошли именно по
этому последнему варианту.
116 Наиболее подробное изложение событий: Kagan D. The Peace of Nicias and the Sicil-
ian Expedition. Ithaca, 1981. P. 17 if. О мотивах, которые двигали коринфянами, см. так-
же: Жестоканов СМ. Коринф и Спарта: старые союзники на грани войны //ИМПСО.
С. 143-151.
117 В 420 г. до н. э.: Евдокимов П. А. Эли да и управление олимпийским святилищем в
VIII-V вв. до н. э. Дис..., канд. ист. наук. М., 2004. С. 228; Welwei K-W. Zur "Herrschaftster-
minologie" in der Quadrupelallianz von 420 v.Chr. // ZPE. 1996. Bd. 111. S. 88-92.
125
ГЛАВА II
Все это становилось ясным лишь со временем, а на первых порах
Никия как «миротворца» буквально боготворила значительная часть
населения афинского полиса. «Большинство граждан верило, что при-
шел конец несчастьям. Про Никия все твердили, что он муж, угодный
богам, и что по их воле в награду за благочестие его именем нарекли
величайшее и самое прекрасное из благ. И действительно, мир называ-
ли делом рук Никия, войну — Перикла. Ведь последний из-за ничтож-
ного повода вверг греков в великие бедствия, первый же сделал друзья-
ми, заставив забыть о величайших бедствиях» (Plut. Nie. 9).
Разумеется, в корне неверным было бы считать, что теперь в Афи-
нах у Никия оставались только приверженцы. Нет, определенные слои
гражданского коллектива продолжали жаждать возобновления войны.
Мы не имеем в виду приурочивания внешнеполитической позиции к
социальному положению того или иного лица. Иногда говорят, напри-
мер, что среди сторонников «военной группировки» были ремесленни-
ки оружейных специальностей118, но подобный подход представляется
нам схематизирующим. Он основывается на чрезмерно прямолиней-
ной трактовке некоторых пассажей комедии Аристофана «Мир» (осо-
бенно см.: Aristoph. Pax 543 sqq.), без учета специфики комедийного
жанра V в. до н. э. как насквозь гротескного, создающего гиперболизи-
рованный фантастический мир.
Как нам представляется, уж более резонным было бы говорить (да
и то без излишней категоричности) о противопоставлении не по при-
знаку профессии, а по признаку возраста. Зрелые и пожилые афиняне
жаждали покоя, потому-то Никий и был воплощением их чаяний, мо-
лодежь же, как бывает во все эпохи, стремилась к переменам и «рва-
лась в бой». После гибели Клеона у этой части граждан некоторое вре-
мя не было авторитетного вождя, «главного ястреба», но уже вскоре
такой вождь отыскался. Естественно, речь идет об Алкивиаде.
С Алкивиадом у нас складывается точно такая же ситуация, какая
сложилась с Фемистоклом в первых двух выпусках данного исследова-
ния о древнегреческих политиках. Еще задолго до того, как непосред-
ственно перейти к изложению жизни и деятельности саламинского
героя, мы вынуждены были касаться отдельных эпизодов этой дея-
тельности в предшествующих биографиях (Мильтиада, Аристида). Так
118 Фролов Э.Д. Огни Диоскуров: Античные теории переустройства общества и госу-
дарства. Л., 1984. С. 19 ел.
126
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
и тут: Алкивиаду будет специально посвящена следующая глава этой
книги. Но «ввести его в повествование» приходится уже сейчас, ибо
невозможно говорить о судьбе Никия в 410-е гг. до н. э., совершенно не
касаясь дел его главного тогдашнего антагониста. Постараемся делать
это по возможности кратко, в минимальном объеме, чтобы потом не
повторяться (хотя совершенно без повторов обойтись вряд ли удаст-
ся — они, видимо, неизбежны).
В 420 г. до н. э. Алкивиад добился заключения союза Афин с Арго-
сом, имевшего выраженно антиспартанскую направленность. Понятно,
что власти Лакедемона были крайне недовольны, а «разруливать ситуа-
цию» пришлось опять же Никию. Он отправился послом в Спарту и
не без труда добился того, что названный его именем мир не был разо-
рван. Спартанцы «по просьбе Никия... согласились подтвердить свои
прежние клятвы на верность договору» (Thuc. V. 46. 4). Однако про-
исшедшие события повели к тому, что демос отвернулся от Никия, и
в начале 410-х гг. до н. э. его несколько лет не избирали на должность
стратега119, в то время как Алкивиад год за годом занимал этот пост с
завидным постоянством: его агрессивная внешнеполитическая линия
находила все больше приверженцев, становилась преобладающей.
Уже вскоре после Никиева мира началось какое-то совсем уже стран-
ное время, со всей очевидностью демонстрирующее, что новый круп-
ный вооруженный конфликт отнюдь не за горами. При формальном
сохранении условий договора, который разорван не был, военные дей-
ствия все-таки периодически вспыхивали то там, то тут, под разными
предлогами. Правда, в целом они были куда более вялотекущими, чем в
период Архидамовой войны. Тем не менее именно на эти — номинально
мирные — годы пришлось, пожалуй, крупнейшее гоплитское сражение
всей Пелопоннесской войны, битва при Мантинее 418 г. до н. э. Подроб-
нее о нем будет сказано в биографии Алкивиада, поскольку Никий в
этой операции не участвовал и, несомненно, был ее противником.
Мантинейскую битву Спарта выиграла, несмотря на то, что ей про-
тивостояли объединенные силы Аргоса, Афин, Мантинеи и Элиды.
Впрочем, к сколько-нибудь существенному ухудшению стратегическо-
го положения афинского полиса это не повело. Тем не менее любое по-
ражение обидно, и тем паче оно было обидно для державного демоса
«города Паллады», уже понемногу поддававшегося «шапкозакидатель-
> Карпюк СТ. Никий... С. 49.
127
ГЛАВА II
ским» настроениям. В сущности, именно в те годы, о которых сейчас
идет речь, начинает проявляться — пока в относительно мягкой фор-
ме — «чехарда» военачальников, ближе к концу Пелопоннесской войны
достигшая апогея.
Алкивиад не вполне оправдал доверие — взгляды сограждан вновь
обращаются к Никию. Он, кстати сказать, все это время отчаянно пы-
тался улучшить свое политическое положение, прибегая к старому,
привычному для себя способу — пышному исполнению литургий. К
417 г. до н. э. относится эпизод, описанный выше, когда Никий возглав-
лял афинское посольство на Делос, и беспрецедентные затраты, сделан-
ные им в ходе выполнения этой миссии, надолго запомнились совре-
менникам. Впрочем, не отставал и Алкивиад, тоже стремясь блеснуть
на литургическом поприще. Все более явственно вырисовывалась кар-
тина дуалистического противостояния двух главных лидеров.
В 417 г. до н. э. Никий, вновь после перерыва ставший стратегом,
планировал морскую экспедицию к фракийскому побережью Эгейско-
го моря. Цель акции заключалась в возвращении под афинский кон-
троль Амфиполя и полисов Халкидики. Однако в последний момент
выяснилось, что нельзя быть уверенными в македонской помощи, на
которую рассчитывали, и поход пришлось отменить (Thuc. V. 83. 4).
Никий, как и прежде, был вполне «в своем духе»: не рисковать, коль
скоро нет абсолютной уверенности в успехе.
* * *
Антагонизм Никия и Алкивиада в конце концов привел к остракиз-
му — самому последнему в афинской истории. Этот эпизод весьма про-
блематичен и дискуссионен, особенно в отношении своей хронологии
и контекста (как внутриполитического, так и внешнеполитического).
Поэтому, думается, не будет лишним остановиться на нем довольно
подробно. Нам уже приходилось разбирать данный сюжет120, и, разуме-
ется, здесь мы будем опираться на ранее высказанные соображения.
Проведена эта остракофория была по инициативе демагога Гипер-
бола121, который намеревался «столкнуть лбами» двух «китов» тогдаш-
120 Суриков И.Е. К историко-хронологическому контексту...; он же. Остракизм в Афи-
нах... С. 141 слл.
121 Специально о Гиперболе см.: Сатоп F. Le cariche pubbliche di Iperbolo // GIF. 1963.
128
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ней афинской политики — Никия и Алкивиада. Расчет Гипербола ка-
зался безошибочным: и Никий, и Алкивиад как раз достигли в городе
настолько влиятельного положения, что оно уже вполне могло пока-
заться демосу опасным. Никий шел к этому долго, постепенно создавая
себе репутацию и не знающего поражений полководца, и осторожно-
го, благоразумного политика, и благодетеля-миротворца, и щедрого в
тратах на общественные нужды гражданина, и пользующегося особым
расположением богов человека, и в конце концов был (временами) не-
далек от того авторитета, который выпадал в свое время на долю Пе-
рикла. Алкивиад же ворвался на политическую сцену стремительно,
как метеор, поразил афинян демонстративной экстравагантностью и
одновременно эффективностью буквально каждого своего поступка и
привел в немалое замешательство всех конкурентов, в первую очередь
того же Никия. Если учитывать, что отношения между этими двумя
протагонистами тогдашней афинской политики были весьма натяну-
тыми — слишком уж разными они были людьми во всех отношени-
ях, — замысел Гипербола казался просто обреченным на успех: кто-то
из двоих непременно должен был быть изгнан.
Тем не менее в последний момент этот план дал сбой: как пишет Плу-
тарх, наиболее подробно сообщающий обо всем эпизоде (сразу в трех
биографиях — жизнеописаниях Аристида, Никия и Алкивиада — рас-
сказывается об интересующей нас остракофории), два вышеназванных
политика «сговорились»122, и в результате изгнанным из Афин оказал-
Vol. 16. Fase. 1. P. 46-59; idem. Ubstracismo di Iperbolo // GIF. 1963. Vol. 16. Fasc. 2. P. 143-162;
Fuqua C. Possible Implications of the Ostracism of Hyperbolus // TAPhA. 1965. Vol. 96. P. 165-
179; RoobaertA. L'apport des ostraka à l'étude de l'ostracisme d'Hyperbolos // AC. 1967. Vol. 36.
№ 2. P. 524-535; Bianchetti S. Ubstracismo di Iperbolo e la seconda redazione delle Nuvole di
Aristofane // SIFC. 1979. Vol. 51. P. 221-248; Hefiner H. Zur Datierung der Ostrakisierung des
Hyperbolos // RSA. 2000. Vol. 30. P. 27-45; idem. Der Ostrakisierung des Hyperbolos: Plutarch,
Pseudo-Andokides und die Ostraka // RhM. 2000. Bd. 145. S. 32-59; Карпюк С.Г. Гипербол,
«человек негодный» // ВДИ. 1998. № 4. С.142-156.
122 p|ut Aristid. 7: 'Αλκιβιάδης και Νικίας μέγιστον έν τη πόλει δυνάμενοι διεστασί
αζον. ώς οΰν ό δήμος έμελλε φέρειν το οστρακον και δήλος ην τον έτερον γράψων,
διαλεχθέντες άλλήλοις και τάς στάσεις έκατέρας εις ταύτό συναγαγόντες, τον
Ύπέρβολον έξοστρακισθήναι παρεσκεύασαν. Plut. Nie. 11: συνιδόντες οΰν την μοχθηρί
αν οί περί τον Νικίαν και τον Άλκιβιάδην, και λόγον δόντες άλλήλοις κρύφα, και τάς
στάσεις συναγαγόντες εις εν άμφοτέρας και άναμείξαντες, έκράτησαν ώστε μηδέτερον
αυτών, αλλά τον Ύπέρβολον έξοστρακισθήναι. Plut. Aie. 13: συνήγαγε τάς στάσεις εις
ταύτόν ό 'Αλκιβιάδης, και διαλεχθεις προς τον Νικίαν τω Ύπερβόλω περικάτω την
όστρακοφορίαν ετρεψεν.
129
ГЛАВА II
ся сам Гипербол123. По античной традиции, именно этот неожиданный
исход оказал решающее влияние на прекращение практики остракиз-
ма. Однако данная тема — о причинах выхода остракизма из употре-
бления — естественно, не может быть здесь затронута; мы коснемся
прежде всего проблем хронологии, попытавшись дать по возможности
максимально точную временную привязку рассматриваемого события.
Плутарх, наш основной источник по данному сюжету, как всем
прекрасно известно, не практиковал изложения деятельности своих
героев в строгой хронологической последовательности, и это была его
принципиальная позиция. Из сочинений херонейского биографа мож-
но почерпнуть лишь некую весьма приблизительную датировку по-
следней остракофории — между Мантинейской битвой (418 г. до н. э.)
и началом Сицилийской экспедиции. Иными словами, остракизм Ги-
пербола состоялся весной 417, 416 или 415 г. до н. э. В целом расхожде-
ние в датах небольшое, и, казалось бы, дальнейшая детализация не
столь уж и насущна. Но слишком уж насыщен событиями, слишком
уж важен во многих отношениях интересующий нас период афинской
истории, и от установления правильной последовательности этих со-
бытий, от постановки их в непротиворечивый исторический контекст
зачастую зависит верное понимание всей политической жизни рас-
сматриваемых лет. Поэтому отнюдь не случайно, что вопрос о точной
датировке последнего остракизма стал предметом оживленных дис-
куссий в антиковедении; выходили, насколько нам известно, десятки
работ, в том или ином аспекте затрагивавших эту проблему. К едино-
му мнению и по сей день прийти не удалось; впрочем, достаточно се-
рьезные результаты все же имеются.
В частности, на сегодняшний день можно с очень большой до-
лей уверенности исключить 417 г. до н. э. как дату остракизма Гипер-
бола (хотя ранее именно эта датировка пользовалась наибольшей
популярностью)124. Еще несколько десятилетий назад А. Вудхед, рекон-
струировав один афинский декрет (IG. I3. 85), принятый по инициа-
123 Ср.: Cartledge R The Greeks: A Portrait of Self and Others. Oxf.,1993. P.99.
124 Основанием для датировки 417 г. служили слова Феопомпа (FGrHist. 115. F96):
έξωστράκισαν τον Ύπέρβολον εξ ετη. Принимая во внимание гибель Гипербола в 411 г.
до н. э., они, казалось бы, указывали на 417 г. как на время его остракизма. Не исключе-
но, однако, что Феопомп применял иной («инклюзивный») счет лет, более характерный
для греческой античности, и его шестилетний срок соответствует нашему пятилетнему
(подробнее см.: Суриков И.Е. Остракизм в Афинах... С. 277 ел.).
130
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
тиве Гипербола, сумел убедительно датировать его летом 417 г. до н. э.
(десятой пританией) и, таким образом, продемонстрировать, что в это
время демагог еще находился в Афинах125. С другой стороны, исследо-
вание проблемы дает повод говорить о том, что между оставшимися
двумя датировками — 416 или 415 г. до н. э. — нельзя сделать однознач-
ного и безоговорочного выбора на основании свидетельств нарратив-
ной традиции. В пользу и той, и другой даты имеются аргументы, в том
числе весьма весомые, но нет ни одного решающего. Так, сторонники
416 г. опираются на довод, согласно которому в 415 г. полным ходом шла
подготовка к Сицилийской экспедиции, и об этой подготовке подроб-
но рассказывает такой авторитетный историк, как Фукидид. Было бы
странным, если бы он не упомянул в данной связи о таком значитель-
ном событии, как остракизм, тем более что в это событие оказались во-
влечены Никий и Алкивиад, которые буквально не сходят с фукиди-
довских страниц, посвященных рассматриваемому хронологическому
отрезку. Таким образом, коль скоро Фукидид ни о чем подобном не упо-
минает, стало быть, остракизма весной 415 г. до н. э. быть не могло126.
У аргументации такого рода, при всех ее плюсах, есть слабое место:
Фукидид не упоминает о последнем остракизме также и в контексте
416 г. до н. э., да и вообще говорит о нем много позже, очень бегло и в
совсем другом контексте, рассказывая об убийстве Гипербола в 411 г. до
н. э. (Thuc. VIII. 73. З)127. К тому же следует всегда помнить о том, что
Фукидид — говорим об этом не в ущерб его многочисленным и огром-
ным достоинствам — нередко был склонен прибегать к фигуре умол-
чания. Фактов он, насколько можно судить, никогда не искажал, но
вполне мог в силу различных причин не упомянуть о том или ином со-
бытии. Реформа Эфиальта, Каллиев мир с Персией, основание Фурий,
понтийская экспедиция Перикла, колоссальное увеличение ставок фо-
роса по инициативе Клеона — вот лишь несколько взятых наугад важ-
нейших событий афинской истории, которые совсем не появляются в
тех местах повествования Фукидида, где им надлежало бы появить-
ся. Уже отмечалось, что молчание этого великого историка никогда не
125 WoodheadA.G. LG., I2, 95, and the Ostracism of Hyperbolus // Hesperia. 1949. Vol. 18.
No. 1. P. 78-83.
126 Gomme A. W., Andrewes Α., Dover K.J. A Historical Commentary on Thucydides. Vol. 5.
Oxf., 1981. P. 261.
127 Ср.: Cartledge P. Op.cit. P. 99.
131
ГЛАВА II
должно становиться для нас аргументом против историчности какого-
либо факта128.
Приверженцы наиболее поздней датировки остракизма Гипербола
(415 г. до н. э.) тоже имеют в своем активе довольно весомое свидетель-
ство — IV речь Андокидова корпуса. Можно долго говорить об этом в
высшей степени интересном тексте1 , но, если ограничиться кратким
суммированием фактов, необходимо указать на следующее. Речь была
произнесена якобы именно на интересующей нас остракофории, а про-
износившим ее (опять же якобы) лицом был Феак — один из политиков
«второго эшелона» в тогдашних Афинах. При этом в речи упоминаются
события лета 416 г. до н. э.: взятие афинянами Мелоса и олимпийская
победа Алкивиада130. Таким образом, в случае признания речи под-
линной не остается ничего иного, как отнести последний остракизм к
415 г. до н. э. Но как раз подлинности данной речи практически никто,
за редкими исключениями, не признает, да это, по сути, и невозмож-
но: обстоятельства ее произнесения совершенно немыслимы. Никаких
речей в день остракизма не произносилось, а детали этой процедуры
известны достаточно хорошо. Не говорим уже о том, что в речи встре-
чаются vaticinia post éventa, аллюзии на события, которые в 415 г. еще
никак не могли никому быть известны.
Однако, с другой стороны, почти все исследователи сходятся на том,
что поздней фальсификацией речь также не является. Она была со-
ставлена в первые годы IV в. до н. э. (кстати, мы не видим ничего не-
возможного в том, что ее автором действительно был Андокид, хотя
это обычно и отрицается) и являлась, скорее всего, не риторическим
упражнением, ни к чему не обязывавшим автора, а политическим пам-
флетом, имевшим своей целью дискредитацию Алкивиада Младшего —
сына знаменитого Алкивиада. Иными словами, аудиторией речи были
люди, у которых еще оставались в памяти события Пелопоннесской
войны, и грубых искажений фактов оратор не должен был допускать,
128 Herman G. Nikias, Epimenides... P. 83 ff.; Badian Ε. From Plataea to Potidaea: Studies
in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore, 1993. P. 27 f., 59; Суриков
И.Е. Историко-географические проблемы понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 1999.
№2. С. 101.
129 См. ее подробный анализ: Суриков И.Е. Остракизм в Афинах... С. 429 слл. (с ука-
заниями на предшествующую литературу).
130 О датировке олимпийской победы Алкивиада (91-я олимпиада) см.: Moretti L
Olympionikai, i vincitori negli antichi agoni Olimpici. R., 1957. P. 109.
132
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
поскольку это ослабило бы эффективность его выступления. Впрочем,
в целом можно признать, что аргументация, связанная с IV речью Ан-
докида, тоже ни в коей мере не может быть решающей для определе-
ния даты рассматриваемого нами события афинской истории.
Перед нами, в сущности, встает вопрос контекста. Какому контексту
лучше удовлетворяет последний остракизм — контексту 416 или 415 г.
до н. э.? Нам практически ничего неизвестно о событиях весны 416 г.,
но следующая весна, весна подготовки к Сицилийской экспедиции, и
ее многочисленные и противоречивые перипетии известны даже с не-
малой степенью детализации. Можно ли среди этих перипетий найти
момент, подходящий для остракофории? Попробуем сделать это в ка-
честве рабочей гипотезы.
Но предварительно вкратце остановимся на одной немаловажной
проблеме. Как же понимать вышеупомянутый таинственный «сговор»
Никия и Алкивиада перед остракизмом? Обычно над этим даже не за-
думываются. Очевидно, предполагается, что Алкивиад проинструкти-
ровал в нужном направлении своих сторонников, Никий — своих, они
проголосовали, как от них требовалось, и Гипербол набрал необходимое
число голосов для изгнания. Подобного рода допущения являются из-
держками модернизаторских подходов к античности и в пределе при-
водят попросту к абсурдным выводам о том, что и Никий, и Алкиви-
ад стояли во главе громадных по полисным масштабам политических
группировок, каждая из которых насчитывала по несколько тысяч че-
ловек, да еще и с абсолютной дисциплинированностью членов. Ины-
ми словами, речь идет о политических партиях. Но это решительно
противоречит всему, что мы знаем о политической борьбе в Афинах
вообще и в период Пелопоннесской войны в частности. Партий в на-
шем понимании, то есть группировок с массовым членством рядовых
граждан, в афинском полисе не было никогда: группировки охватывали
сравнительно немногочисленную среду политической элиты. Обычным
типом политической группировки в конце V в. до н. э. была гетерия131 —
131 Об афинских гетериях см.: Sartori F. Le eterie nella vita politica ateniese del VI e V
secolo a.C. R.,1957; Jones N.R The Associations of Classical Athens: The Response to Democ-
racy. N.Y.-Oxf., 1999; Welwei K.-W. Polis und Arche: Kleine Schriften zu Gesellschafts- und
Herrschaftsstrukturen in der griechischen Welt. Stuttgart, 2000. S.212 ff.; Суриков И.Е. Демо-
кратия и гетерии: некоторые аспекты политической жизни Афин V в. до н. э. // ВЧОАМ.
С.89-99; Фролов Э.Д. Сообщества друзей // АССАМ. С. 11-48; Никитюк Е.В. Политиче-
ские сообщества (гетерии) в классической Греции // АССАМ. С.49-107.
133
ГЛАВА II
объединение нескольких десятков граждан во главе с «харизматическим
лидером». Гетерии, конечно, могли временно объединяться для дости-
жения тех или иных конкретных целей. Так, в 415 г. до н. э., в разгар
следствия по делу о гермокопидах, в Совет Пятисот поступил донос
свидетеля, видевшего ночное объединенное собрание группы гетерий,
на котором присутствовало до 300 человек (Andoc. I. 37 sqq.), и это бук-
вально повергло городские власти в шок. Кстати, позже выяснилось, что
донос был ложным, сделанным в корыстных целях (Andoc. I. 65). Сле-
довательно, кулуарное собрание нескольких тысяч человек с целью со-
гласовать голосование на остракизме представить a fortiori невозможно:
даже если бы воедино сошлись не только гетерии Алкивиада и Никия, а
все афинские гетерии, такого количества людей никак бы не набралось.
Оригинальное решение проблемы предложил недавно С.Г. Кар-
пюк132. Он отметил, что, чем больше было «кандидатов» на остра-
кизм — а в данном случае их было как минимум полдюжины, а скорее
намного больше, — тем меньше голосов требовалось, чтобы отправить
кого-либо из них в изгнание, иными словами, что против Гипербола,
возможно, голосовало не столь уж и много афинян. При всей привле-
кательности этой точки зрения нельзя не указать, что она исходит из
посылки, согласно которой для проведения остракизма требовался
кворум в 6000 голосовавших, а в случае его наличия изгонялся поли-
тик, набравший больше всех голосов, независимо от их конкретного
количества (версия Плутарха). Однако саму эту посылку никак нельзя
считать безоговорочно доказанной. Ведь есть и другое мнение, по ко-
торому 6000 голосов — это именно тот минимум, который должен был
набрать изгоняемый, иначе остракофория считалась недействительной
(версия Филохора). Оба мнения имеют опору в источниках и сторон-
ников в исследовательской литературе. Не углубляясь здесь в вопрос
о том, какое из них ближе к истине133, заметим только, что гипотеза,
основанная на посылке, которая сама спорна и нуждается в доказа-
тельстве, значительно теряет в убедительности.
Сделав эту оговорку, следует по возможности детально рассмотреть
события весны 415 г. до н. э., ознаменовавшейся, как уже говорилось,
подготовкой к Сицилийской экспедиции, и попытаться определить,
132Карпюк С.Г. Гипербол... С.150.
133 Нашу точку зрения на проблему см.: Суриков И.Е. Остракизм в Афинах...
С. 243 слл.
134
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
не мог ли какой-то этап этого периода быть удобным контекстом для
остракофории. Зимой 416/415 г. до н. э. (Thuc. VI. 1. 1) в Афины прибы-
ли послы из сицилийского города Эгеста134 с целью подвигнуть афинян
на поход на Сицилию (Thuc. VI. 6). Афиняне, в принципе, позитивно
восприняв предложение, сочли необходимым направить ответное по-
сольство в Эгесту, дабы прозондировать ситуацию на месте. С насту-
плением весны (αμα ήρι, Thuc. VI. 8. I)135 посольство возвратилось в
Афины с благоприятным для эгестян мнением о возможности осу-
ществления задуманного предприятия. По мнению Д. Кэгена, наибо-
лее подробно разобравшего события этого времени в третьем томе сво-
ей истории Пелопонесской войны, возвращение послов имело место в
марте136, но с тем же успехом оно могло прийтись и на февраль.
Вскоре состоялось собрание экклесии. Фукидид (VI. 8. 2) говорит о
нем буквально в двух словах, и, судя по всему, ничего экстраординар-
ного на нем не произошло. Было принято постановление об отправке
эскадры и избраны три командующих в ранге стратегов-автократоров:
Алкивиад (душа всего предприятия), Никий и Ламах. Иными словами,
на упомянутом собрании состоялась архересия — выборы должност-
ных лиц, в данном случае стратегов. Как раз на это время года выборы
и должны были приходиться. По сообщению Аристотеля (Ath. pol. 44.
4), военных магистратов обычно избирали после шестой притании, как
только позволят знамения. Иными словами, нормальным сроком для
проведения этих выборов являлась седьмая притания, которая как раз
падала на февраль и отчасти на март.
До нас дошел интереснейший эпиграфический документ (IG. I3.
93) — постановление того самого народного собрания. Сохранился
лишь фрагмент начала декрета, но как раз он-то и приводил многих ис-
следователей в недоумение. Действительно, в этом фрагменте речь идет
об избрании одного стратега (ενα στρατηγόν ------- έλέσθαι)
для командования Сицилийской экспедицией, — очевидно, Алкивиа-
да. В конечном же итоге, как мы знаем, эта задача была поручена трем
полководцам. Впрочем, ничего прямо противоречащего нарративной
традиции в тексте надписи нет, если принять во внимание афинскую
134 О предыдущих отношениях Афин с Эгестой см.: Суриков И.Е. Два очерка об афин-
ской внешней политике классической эпохи // МГОДА. Ч. 1. С.95-100.
135 В переводе Г.А. Стратановского это словосочетание странным образом опущено.
136 Kagan D. The Peace of Nicias... P.166.
135
ГЛАВА II
практику принятия и фиксации псефисм137. Вначале на голосование
ставилась пробулевма — предварительный проект постановления, под-
готовленный в Совете Пятисот. Если он в целом принимался, то лю-
бой желающий мог внести поправки, которые также голосовались и в
случае принятия добавлялись при записи декрета ниже, под текстом
пробулевмы, который сам по себе оставался неизменным. До нас до-
шла только пробулевма, да и то лишь отчасти; поправки не сохрани-
лись, но они, несомненно, присутствовали в конце надписи, и одна из
них должна была иметь примерно следующий вид, если исходить из
стандартной формулы поправки: о δείνα είπε* τα μεν άλλα καθάπερ
τη βουλή* στρατηγούς δε τρεις έλέσθαι, причем конкретные имена
стратегов в псефисме могли быть, а могли и не быть названы. Иными
словами, когда основной текст декрета по инициативе Алкивиада был
принят, кто-то из афинян предложил ему в коллеги Никия, тут же, на-
верное, возникла компромиссная кандидатура Ламаха, и собрание за-
кончилось утверждением не одного, как рекомендовалось в пробулев-
ме, а трех командующих.
Вызывает удивление, что Никий, известный всем как противник
экспедиции, на этом собрании, кажется, никак не противился прохож-
дению проекта и даже позволил избрать себя стратегом в коллеги к не-
навистному ему Алкивиаду. Во всяком случае, сведений о каких-либо
возражениях Никия в этот день в источниках нет. Правда, Кэген138
утверждает, что Никий уже на этом первом народном собрании не мог
не выступать против сицилийской авантюры, но исходит в данном
случае не из позитивных фактов, а из собственных априорных предпо-
ложений о поведении этого афинского политика. Исследователь рекон-
струирует аргументы, которые можно было бы в тот момент противо-
поставить планам Алкивиада, и влагает эти доводы в уста Никия, что
выглядит, откровенно говоря, не вполне серьезно. Прибавим к сказан-
ному, что, как достаточно надежно известно, в тех случаях, когда Ни-
кий решительно не хотел участвовать в каком-то предприятии, он кор-
ректно, но твердо отказывался, не боясь ни насмешек, ни ущерба своей
репутации. Мы уже видели выше, что именно такая ситуация имела
137 См. об этой практике: Hansen М.Н. The Athenian Assembly: In the Age of Demos-
thenes. Oxf., 1987. P. 5-48; Rhodes P.J., Lewis D.M. The Decrees of the Greek States. Oxf., 1997.
P. 11-34.
138 Kagan D. The Peace of Nicias... P.168.
136
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
место, в частности, в 424 г. до н. э., когда Никий, несмотря ни на что,
так и не принял командования под Пилосом, уступив его Клеону Сле-
дует полагать, что и в рассматриваемой нами ситуации, если бы Ни-
кий всерьез воспротивился своему избранию в стратеги, он настоял бы
на своем и не дал бы избрать себя против воли. А следовательно, он и
не оказывал особого сопротивления, не критиковал экспедицию и без
возражений принял свое назначение.
Прошло пять дней. Собралось очередное народное собрание, чтобы
рассмотреть, в общем-то, частные вопросы, уточнить некоторые дета-
ли грядущей экспедиции (Thuc. VI. 8. 3). Однако на нем совершенно не-
ожиданно разразился скандал. Никий внезапно подверг готовящуюся
военную акцию яростной критике. Правда, его патетическая речь успе-
ха не имела и даже скорее произвела противоположный эффект: афи-
няне решили сделать силы вторжения еще более грандиозными (Thuc.
VI. 24. 2). Но, повторим, Никий со своей стороны сделал все возможное,
чтобы сорвать планы Алкивиада139.
Что же необыкновенного произошло за эти пять дней? Что столь ра-
дикальным образом повлияло на поведение Никия? Все становится на
свои места, если предположить, что как раз на этом промежутке вре-
мени состоялась остракофория. Во избежание возможных недоразуме-
ний сразу оговорим, что с точки зрения хронологии данная гипотеза
никак не противоречит свидетельствам традиции, более того, вполне
с ними согласуется. Остракизм проходил в течение седьмой притании,
примерно в то же время, что и выборы стратегов. А все описанные
выше события имели место, напомним, как раз в седьмую пританию.
Итак, если мы допустим, что в промежутке между двумя описанны-
ми Фукидидом народными собраниями была проведена остракофория,
из этого будет вытекать следующая интерпретация событий. В том, что
Никий изначально был принципиальным противником Сицилийской
экспедиции, сомневаться не приходится. Это закономерно вытекало из
всей системы его взглядов и пристрастий. Ничего не могло быть более
чуждого всему складу Никия как политика и полководца, чем крупно-
масштабный и дальний поход едва ли не в неизвестность, акция, неуда-
ча которой поставила бы под вопрос все то позитивное для Афин, что
было создано в предыдущие годы, не в последнюю очередь усилиями
самого же Никия.
139 О дебатах на этом народном собрании см.: Caiani G. Op.cit.
137
ГЛАВА II
В конце зимы 415 г. до н. э., когда ожидалось прибытие афинского
посольства из Эгесты, а сами афиняне чертили на песке близ своих до-
мов карты и планы Сицилии (Plut. Aie. 17), когда дебаты по вопросу
о предстоящем плавании кипели, насколько можно судить, в любом
общественном и частном месте, позиции и Никия, и Алкивиада, обоих
лиц, претендовавших на положение лидера государства, должны были
выявиться с полной ясностью как полярно противоположные друг
другу, что порождало острый политический кризис. Назревшее про-
тиворечие необходимо было как-то разрешать. А если учесть, что и у
того, и у другого из названных деятелей, помимо нескольких десятков
безусловно верных членов гетерии140, были сотни и тысячи, так сказать,
«факультативных» сторонников, просто симпатизировавших им, не
организованных партийной дисциплиной, но имевших определенные
предпочтения141, становится ясным, что предложение Гипербола об
остракизме показалось в высшей степени своевременным:. Остракофо-
рия должна была снизить нарастающую напряженность. Делая на ней
выбор, афинянам фактически пришлось бы голосовать «за» или «про-
тив» Сицилийской экспедиции. После остракизма в городе должен был
остаться либо глава ее сторонников, либо глава ее противников, и это
определило бы политику государства на обозримое будущее. Третьего
не дано — так, по крайней мере, могло тогда казаться. Вариант, при ко-
тором в Афинах и после остракофории остались бы оба антагониста,
представлялся немыслимым. Но Гипербол не учел дипломатического
таланта Алкивиада и чуткой осторожности Никия.
Сговор этих политиков между собою, безусловно, действительно
имел место. Не столь важно, по чьей инициативе он состоялся142, —
слишком уж очевидно шли навстречу друг другу их интересы: ни тот,
ни другой не был уверен в исходе остракофории. Но, возвращаясь к
140 О персональном составе гетерии Алкивиада см.: Aurenche О. Les groupes d'Alcibiade,
de Léogoras et de Teucros: Remarques sur la vie politique athénienne en 415 avant J.C. P.,
1974. P. 56-65. Гетерия Никия известна значительно хуже. Не приходится сомневаться,
что в нее, в частности, входили братья этого полководца — Евкрат и Диогнет (о них
см. Lys. XVIII).
141 Некоторые нюансы изложения Фукидида (VI. 13. 1; VI. 18. 6) дают основание го-
ворить, помимо прочего, о возрастной градации симпатий, когда за Алкивиада стояла
молодежь, за Никия же — граждане старшего поколения. Ср.: Видалъ-Накэ П. Черный
охотник: Формы мышления и формы общества в греческом мире. М., 2001. С. 37.
142 Плутарх (Ale. 13) называет инициатором Алкивиада.
138
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
вопросу, затронутому выше, в чем конкретно заключался сговор?
Его предметом, как мы видели, не могло быть обеспечение солидар-
ного голосования гетерий Никия и Алкивиада: это дало бы в сумме
сотню-полторы голосов и мало повлияло бы на исход народного во-
леизъявления. Поскольку на рассматриваемой остракофории афиняне
фактически должны были делать выбор даже не столько между двумя
конкретными личностями, сколько между двумя внешнеполитически-
ми линиями, чтобы избежать изгнания, Никию и Алкивиаду остава-
лось одно: на время отложить разногласия по поводу Сицилийской
экспедиции и заявить о своем единстве с помощью какого-нибудь де-
монстративного жеста, что, судя по всему, и было сделано.
Можно даже максимально точно датировать время сговора: он про-
изошел между заседанием Совета Пятисот, выработавшим пробулевму
по Сицилийской экспедиции, и собранием экклесии, на котором ре-
шался этот вопрос. Дело в том, что в пробулевме, как мы видели, зна-
чится лишь один стратег-командующий, т.е. Алкивиад. Эта пробулев-
ма была принята, а затем случилось неожиданное: кто-то из афинских
граждан в согласии с условиями сговора предложил в коллеги Алки-
виаду Никия. Это мог быть сторонник как того, так и другого: в любом
случае эффект был предсказуемо безошибочен. Разыгралось настоящее
театрализованное действо вполне в стиле Алкивиада. От Никия же,
собственно, требовалось одно — не возражать, хотя бы просто промол-
чать, чтобы это было воспринято как знак согласия. Вопрос был решен,
но в массе демоса наверняка наступило замешательство: как и против
кого голосовать на остракофории, если Алкивиад и Никий, как выяс-
нилось, с некоторых пор едины? Имело место состояние массового со-
знания, в социальной психологии именуемое фрустрацией. Остракизм
оказывался попросту ненужным и бесполезным, а отменить его было
уже невозможно. Жертвой этой фрустрации и пал инициатор акции
Гипербол. Афиняне были настолько раздражены на этого человека, что
изгнали его остракизмом, несмотря на то, что никогда ранее ни один
демагог из числа «новых политиков» не подвергался этой мере, в чем
сам Гипербол, бесспорно, видел главную гарантию своей безопасности
(Plut. Nie. 11).
Теперь Никий мог не ожидать для себя серьезной опасности в обо-
зримом будущем и, соответственно, с чистым сердцем на ближайшем
же народном собрании заявить свою истинную позицию, решительно
призвав сограждан совсем отказаться от сицилийской авантюры. Од-
139
ГЛАВА II
нако было уже поздно. Никий, доводя аргументы оппонентов до абсур-
да, говорил о том, что для запланированной цели потребуются гораз-
до большие флот и войско, — а аудитория только сильнее разжигалась
этим и с энтузиазмом голосовала за увеличение ранее зафиксирован-
ных сил143. Дальнейшие перипетии событий хорошо известны: Алки-
виада они привели к измене, Никия — к позору и гибели, а Афины в
целом — в конечном счете к поражению в войне. И все эти «ниточки»,
как ни парадоксально, тянулись от того самого остракизма, который
оба политика, казалось, благополучно преодолели. Гиперболу же, как
известно, никогда не суждено было возвратиться на родину. В 411 г. до
н. э. он был убит на Самосе тамошними олигархами при поддержке
афинских противников демократии (Thuc. VIII. 73. 3).
* * *
В связи с рассмотрением вопроса о последнем остракизме нам уже
пришлось упоминать Сицилийскую экспедицию. Волею судеб она ста-
ла не только последним, но и главным событием в жизни и карьере
Никия. Причем стала таковым вопреки желанию этого полководца, не-
смотря на его яростное сопротивление. В дальнейшем вплоть до конца
этой главы речь пойдет именно о злополучном походе афинского фло-
та на Сицилию. И представляется не лишним затронуть проблему: не-
избежен ли был ее провальный для Афин и Никия исход?
Казалось бы, здесь и проблемы-то никакой нет. Ведь в антиковеде-
нии давно уже сложилось разделяемое практически всеми специали-
стами communis opinio, согласно которому крупнейшая и самая зна-
менитая кампания Пелопоннесской войны, фактически ставшая ее
переломным моментом, представляла собой не что иное, как дерзкую,
непродуманную и рискованную авантюру афинян, заведомо обречен-
143 Об этих дебатах см.: Bloedow E.E Alcibiades: A Review Article // AHB. 1991. Vol. 5.
No. 1/2. P. 22. По мнению Дж. Маринколы, Фукидид при описании дебатов изображает
Никия в традиционном для греческой литературы амплуа «мудрого советчика» (Marin-
cola J. Greek Historians. Oxf., 2001. P. 95; в целом о мотиве «мудрого советчика», на мате-
риале Геродота, см.: Суриков И.Е. Квази-Солон, или Крез в персидском плену (К вопросу
о повествовательном мастерстве Геродота) // ИМПСО. С. 67-82), но это суждение пред-
ставляется преувеличенным; Никия скорее можно назвать советчиком-неудачником,
как геродотовского Креза. О коллективной истерии, имевшей место в это время в Афи-
нах и принявшей даже религиозный характер, см.: Powell С.A. Religion and the Sicilian
Expedition // Historia. 1979. Bd. 28. Ht. 1. S. 15-31.
140
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ную на неудачу и закономерно завершившуюся сокрушительным по-
ражением атакующей стороны144. Именно такая оценка экспедиции
характерна в целом и для уже известного нам наиболее фундамен-
тального на сегодняшний день исследования о Пелопоннесской вой-
не, принадлежащего перу Дональда Кэгена145; она является настолько
хрестоматийной, что фигурирует во всех общих трудах по истории
античности146. Нам известны лишь считанные исключения из этого
правила, и прежде всего одна относительно недавняя работа, автор
которой (Р. Бак) эксплицитно и даже демонстративно стоит на иных
позициях по этому вопросу147; к приводимым в ней аргументам нам
предстоит не раз обращаться впредь. Дело в том, что проблема от-
нюдь не представляется раз и навсегда решенной; существует ряд до-
статочно веских соображений, побуждающих к попытке пересмотра
традиционной точки зрения.
Сама эта точка зрения, как известно, не изобретена представителя-
ми современной историографии. Подлинным ее основоположником
является современник событий, великий афинский историк Фукидид.
На всем протяжении своего труда он придерживается вполне нега-
тивного мнения о Сицилийской экспедиции. Еще в первой половине
«Истории», давая очерк деградации афинского демократического по-
лиса, Фукидид называет это военное мероприятие ошибкой (αμάρτημα,
Thuc. П. 65. И)148. В другом месте, говоря о сицилийских делах (Thuc. IV.
65. 4), этот автор выражается не менее жестко: «...Ослепленные свои-
ми удачами, афиняне надеялись достичь не только возможного, но и
144 Приведем в качестве примеров лишь несколько взятых почти наугад работ, в ко-
торых высказывается именно эта точка зрения: Bengtson Η. Griechische Geschichte von
den Anfangen bis in die römische Kaiserzeit. 2 Aufl. München, 1960. S. 233; Hammond N.G.L
A History of Greece to 322 B.C. 2 ed. Oxf., 1967. P. 389-391; Ste Croix G.EM. de. The Origins
of the Peloponnesian War. Ithaca, 1972. P. 220-224; Sealey R. A History of the Greek City States
ca. 700-338 B.C. Berkeley, 1976. P. 353 f.; Bloedow E.E Op.cit. P. 22-23. Этот перечень можно
было бы еще долго продолжать.
145 Сицилийской экспедиции посвящена большая часть третьего тома его четырех-
томного труда. См.: Kagan D. The Peace of Nicias... P. 157-353.
146 См., в частности: Маринович ЯЛ. Греция в V в. до н. э. // ИЕ-1. С. 269; Фролов Э.Д.
Пелопоннесская война // История древнего мира / Под ред. Дьяконова И.М. и др. 3 изд.
Кн. 2. Расцвет древних обществ. М., 1989. С. 215-216.
147 Buck R.J. Op.cit. Ср. также: Ellis WM. Alcibiades. L. - N.Y., 1989. P. 53 ff.
148 О значении слов αμάρτημα и αμαρτία в классическую эпоху («ошибка» или даже
«преступление») см.: Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания... С. 38.
141
ГЛАВА II
недоступного». Наконец, в шестой и седьмой книгах сочинения Фуки-
дида, специально посвященных этому этапу Пелопоннесской войны,
подобная оценка становится постоянной. По словам историка, «о ве-
личине Сицилии и численности ее эллинского и варварского населе-
ния большинство афинян не имели никакого представления и даже
не подозревали, что предпринимают войну почти столь же тягостную,
как пелопоннесская» (Thuc. VI. 1. 1). Особенно подробно критикуется
экспедиция устами Никия, речь которого приведена Фукидидом (VI.
9-14). Причем, по сути дела, перед нами — доводы не столько Никия,
сколько самого историка, как обычно и бывает в составленных им ре-
чах. Это становится особенно ясным, если учесть, что на момент деба-
тов в афинской экклесии по поводу похода на Сицилию Фукидид уже
находился в изгнании и не мог быть непосредственным свидетелем
происходящего, знать во всей полноте, о чем говорил Никий.
Описание Сицилийской экспедиции можно назвать в полном смысле
слова кульминацией того грандиозного художественного полотна, ко-
торое представляет собой «История» Фукидида. На всем протяжении
этого обширного пассажа напряженность нагнетается, читатель нена-
вязчиво подводится к мысли, что поражение афинян было предопреде-
лено149. Конечно, если верить великому историку на слово, восприни-
мая его слова как истину в последней инстанции, то не остается ничего
иного, кроме автоматического принятия его точки зрения об априорно
авантюрном характере всей акции. Собственно, как мы видели выше,
именно так и делают ученые в своем подавляющем большинстве. Но
правомерно ли это? Ведь Фукидида менее всего следует считать беспри-
страстным и равнодушным хронистом, записывавшим события воен-
ных лет sine ira et studio. Он был политиком и полководцем, страстным
патриотом Афин, и, несомненно, конечная капитуляция этого поли-
са в 404 г. до н. э. отозвалась в нем страшной душевной болью. Имен-
но сквозь призму этой капитуляции, поставившей крест на попытках
афинской гегемонии в греческом мире, автор «Истории» должен был
смотреть на Сицилийскую экспедицию, то есть на то событие, которое
в большей мере, чем что-либо иное, предрешило исход войны. Понятно,
149 По своему трагическому духу рассказ Фукидида о Сицилийской экспедиции весь-
ма близок к драме Еврипида «Троянки», поставленной весной 415 г. до н. э. и проро-
чившей афинянам беды. О чертах жанра трагедии в труде Фукидида (именно в этой его
части) см.: Buck RJ. Op.cit. P. 78-79 (со ссылками на предшествующую литературу).
142
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
что «задним числом» ситуация должна была представляться ему следу-
ющим образом: коль скоро экспедиция окончилась для афинян чрезвы-
чайно скверно, значит, она и задумана была чрезвычайно скверно. Но
мы вовсе не обязаны бездумно следовать этой логике.
Вообще Фукидид, при всем своем громадном авторитете как источ-
ника, должен быть объектом исторической критики в точно такой же
мере, как и любой другой античный автор. Об этом, как ни странно, не-
редко забывают, превращая изложение событий Пелопоннесской войны
в пересказ его труда (с вкраплениями из Диодора, Плутарха и др.). Одна-
ко Эрнст Бадиан, разбирая освещение Фукидидом ряда важных сюже-
тов (история Пентеконтаэтии, проблема предпосылок Пелопоннесской
войны), приходит к принципиальным и в чем-то даже неожиданным
выводам150. Фукидид оказывается вполне тенденциозным писателем.
Кроме того, он — отнюдь не эмпирик, как обычно считают, а, если так
можно выразиться, концептуалист, и при формулировке того или ино-
го положения идет не столько от фактологического материала, сколько
от априорных установок. Именно эти установки определяют, кстати, не
только интерпретацию им фактов, но и сам их отбор. В серьезных ис-
кажениях исторической истины Фукидид вроде бы не уличен (и в этом
его безусловное преимущество, например, перед Ксенофонтом), но зато
весьма склонен прибегать к «фигуре умолчания», попросту не упоми-
ная о тех событиях, которые не укладываются в его концепцию.
Действительно ли афиняне в 415 г. до н. э. почти ничего не знали о
Сицилии? Этот фукидидовский тезис ни в коей мере не соответствует
действительности и легко опровергается совокупностью нарративных,
эпиграфических, нумизматических свидетельств о западной политике
Афин на протяжении V в. до н. э. Уже в начале этого столетия значи-
тельный интерес к Великой Греции проявлял Фемистокл (Herod. VIII.
62). Этот государственный деятель даже дал двум из своих многочис-
ленных дочерей ярко выраженные «геополитические» имена — Италия
и Сибарида (Plut. Them. 32)151. Приблизительно с середины V в. до н. э.
150 Badian Ε. From Plataea to Potidaea... Ср. нашу рецензию (ВДИ. 1996. № 3. С. 197-201).
О предпринимавшихся ранее попытках поиска в том же направлении см.: Зельин К.К. Из
иностранной литературы о Фукидиде // ВДИ. 1950. № 4. С. 114-122.
151 Суриков И.Е. Фемистокл: homo novus в кругу старой знати // ДВ. 8. Специальный
выпуск: Персональная история и интеллектуальная биография. М., 2002. С. 362-363;
Карпюк С.Г. Политическая ономастика классических Афин в надписях V-IV вв. до н. э.
// ВДИ. 2003. № 3. С. 8.
143
ГЛАВА II
попытки афинского проникновения в великогреческий регион приоб-
ретают систематический характер. Известны относящиеся к 450-м —
430-м гг. до н. э. союзные договоры Афин с рядом полисов Сицилии и
Южной Италии: Эгестой, Леонтинами, Регием, возможно, Метапонтом.
Зафиксирована экспедиция афинской эскадры под командованием Ди-
отима в далекий Неаполь, датируемая 440-ми гг. до н. э. Не исключено,
что даже молодая Римская республика оказалась в это время в орбите
афинской западной политики. Наконец, крупнейшей внешнеполитиче-
ской акцией стало основание под эгидой Афин «панэллинской» коло-
нии Фурии на месте бывшего Сибариса152. Характерно, кстати, что для
Фукидида всех этих событий как бы не существует. Рассказывая в пер-
вой книге своего труда о Пентеконтаэтии, он ни словом не упоминает
ни об одном из них (даже об основании Фурий!), поскольку это серьез-
но подрывало бы его основной тезис о случайном и авантюрном харак-
тере афинского интереса к Центральному Средиземноморью в период
Пелопоннесской войны.
Уже на первом этапе этого вооруженного конфликта, в период так
называемой Архидамовой войны логичным продолжением предыду-
щих усилий афинян на этом направлении стала экспедиция на Сици-
лию, осуществлявшаяся в 427-424 гг. до н. э.153 Военное мероприятие, о
котором идет речь, оказалось практически бесплодным, во всяком слу-
152 Из литературы о перечисленных внешнеполитических акциях Афин см.: Cloché P.
Périclès et la politique extérieure d'Athènes entre la paix de 446-445 et les préludes de la guerre
du Péloponnèse // AC. 1945. Vol. 14. P. 93-128; Wade-Gery H.T. Essays in Greek History. Oxf.,
1958. P. 255 ff.; Bengtson H. Die Staatsverträge... S. 41, 81 if.; Ehrenberg V. Polis und Imperium:
Beiträge zur alten Geschichte. Zürich — Stuttgart, 1965. S. 298-315; Meiggs R. The Athenian
Empire. Oxf., 1972. P. 100 ff., 138; Will E. Le monde grec et l'Orient. T. 1. P., 1972. P. 154-155;
Kraay CM. Archaic and Classical Greek Coins. Berkeley, 1976. P. 187, 219; Wick Т.Е. Athens'
Alliances with Rhegion and Leontinoi // Historia. 1976. Bd. 25. Ht. 3. S. 288-304; Kagan D.
The Outbreak of the Peloponnesian War. Ithaca, 1981. P. 154 if.; Meiggs R., Lewis D. Op.cit.
P. 80 if., 171 if.; Berger S. Great and Small Poleis in Sicily: Syracuse and Leontinoi // Historia.
1991. Bd. 40. Ht. 2. S. 129-142; Строгецкий В.М. Политика Афин в Западном Средизем-
номорье в середине V в. до н. э. и проблема основания колонии Фурии // Город и госу-
дарство в античном мире. Л., 1987. С. 55-79; он же. Политика Афин в Западном Сре-
диземноморье в середине V в. до н. э. ИИАО. Вып. 6. 1999. С. 135-146; Касаткина H.A.,
Антонов В.В. Внутриполитическая борьба в Афинах в середине 40-х гг. V в. до н. э. и
основание Фурий // ИИАО. Вып. 6. 1999. С. 55-63; Суриков И.Е. Два очерка... С. 95 слл.
153 См. о ней: Cataldi S. Op.cit; Самойлова M.П. Западная политика Афин во второй
половине V века до н. э. и первая сицилийская экспедиция афинян 427-424 гг. до н. э.
Автореф. дис.... канд. ист. наук. Саратов, 2001.
144
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
чае, не принесло ожидавшихся результатов (впрочем, сколько-нибудь
серьезных поражений тоже не было). Тем не менее у афинян должно
было сложиться впечатление, что в целом сицилийский театр военных
действий весьма перспективен и для достижения ставившихся целей
необходимы лишь еще два фактора: больший объем задействованных
сил (ведь уже в ходе экспедиции пришлось посылать подкрепление) и
более эффективное командование (судя по тому, что афинские страте-
ги, командовавшие на Сицилии, были по возвращении отданы под суд
и наказаны, их действия были признаны неэффективными).
Итак, экспедиция 415-413 гг. до н. э. явилась отнюдь не экспромтом,
внезапно зародившимся в воспаленном воображении Алкивиада, а, на-
против, закономерным итогом развивавшейся на протяжении длитель-
ного времени западной политики Афин. Афиняне имели в великогре-
ческом регионе немалое количество полисов-сторонников, связанных
с ними договорами о дружбе и союзе и готовых в случае необходимо-
сти оказать помощь. Кстати, сами упомянутые договоры могли сыграть
роль надежного, абсолютно легитимного международно-правового
обоснования афинского вмешательства в сицилийские дела154.
Рассмотрим теперь проблему под другим углом: была ли Сицилий-
ская экспедиция оправданной в контексте стратегии, применявшей-
ся афинским командованием в годы Пелопоннесской войны? Как нам
представляется, и на этот вопрос тоже может быть дан однозначно по-
ложительный ответ.
Архидамова война, принявшая в конечном счете вполне тупико-
вый характер (что подтверждается завершением ее Никиевым миром
на условиях status quo ante bellum), с полной ясностью показала как
стратегическую, так и тактическую неадекватность планов, изначаль-
но принятых на вооружение как спартанцами (ежегодные вторжения
в Аттику)155, так и афинянами (курс на «глухую оборону»). Такими
средствами ни одна из сторон не могла добиться решающего перевеса.
Не случайно уже на этом этапе и Афины, и Спарта постепенно начали
проявлять склонность к поиску каких-то новых, нетрадиционных хо-
154 Не будем забывать, в частности, о том, что непосредственным поводом к началу
Сицилийской экспедиции стало посольство в Афины с просьбой о помощи от жителей
Эгесты (Thuc. VI. 6. 2) — города, давно уже связанного союзными отношениями с афин-
ским полисом.
155 О бесперспективности этой спартанской тактики см.: KrentzP. The Strategic Culture
of Periclean Athens //PaP. P. 55-72.
145
ГЛАВА II
дов. В афинский актив следует записать операцию при Пилосе — Сфак-
терии, захват острова Киферы, вышеупомянутую первую экспедицию
на Сицилию; в спартанский же — действия Брасида на фракийском
побережье Эгеиды, основание колонии Гераклеи в Трахинии (область
на южных границах Фессалии, неподалеку от крайне важного в стра-
тегическом отношении Фермопильского прохода) и т. п.156 Однако, по
большому счету, все это были паллиативы, не приводившие к карди-
нальному изменению ситуации.
Поиск способов нанесения «решительного удара» продолжался.
Такой удар мог бы быть нанесен, если бы какая-нибудь из сторон до-
билась победы, «играя на поле противника». Иными словами, либо
афиняне должны были нанести спартанцам поражение на суше, либо
спартанцы афинянам на море. Последнее, как известно, в конце концов
и произошло. Но для этого было необходимо, чтобы Спарта, вступив в
сговор с Персидской державой, получила от нее субсидии на строитель-
ство сопоставимого с афинским флота157. В первой половине 410-х гг.
до н. э. такое развитие событий еще вряд ли кому-нибудь могло прийти
в голову. Афиняне, со своей стороны, почти сразу после Никиева мира,
как уже упоминалось выше, предприняли попытку сколотить сухопут-
ный антиспартанский альянс в Пелопоннесе (Аргос, Мантинея, Элида)
и его силами дали спартанцам в 418 г. до н. э. сражение при Мантинее,
но проиграли.
Р. Бак, справедливо привлекший внимание к очерченному выше ню-
ансу, полагает, в развитие своей идеи, что и главной причиной Сицилий-
ской экспедиции было стремление Афин резко увеличить размер своей
сухопутной армии за счет набора в Сицилии и Италии наемников из
числа представителей местных негреческих племен (сикулов, самнитов,
этрусков и др.)158. Но здесь, на наш взгляд, имеет место неоправданное
преувеличение, выдвижение на первый план одного фактора в ущерб
другим. Сицилийская экспедиция была сложным, комплексным стра-
тегическим мероприятием; весьма возможно, что в числе ее целей на-
156 Все эти события наиболее подробно освещены в работе: Kagan D. The Archidamian
War... Специально о спартанских военных акциях последних лет Архидамовой войны
см.: Синицын A.A. Два источника об основании Гераклеи Трахинской //ЖЧ-3. С. 69-74;
он же. О причинах фракийского похода Брасида // АГ. С. 49-70.
157 О соответствующих договорах Спарты и Персии см.: Рунг Э.В. Договор Беотия
// МГОДА. Ч. 1. С. 113 слл. (со ссылками на предшествующую литературу по вопросу).
158 Buck R.J. Op.cit. P. 76-77.
146
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ходилась и указанная Р. Баком. Но главной эту цель вряд ли можно на-
звать. Во всяком случае, если афиняне действительно желали пополнить
контингента воинов-наемников набором «варваров», для этого совсем
не обязательно было совершать опасное плавание в далекую Сицилию.
Гораздо доступнее в этом плане были, скажем, фракийцы или скифы159.
Думается, основным в Сицилийской экспедиции было все-таки
другое. Афиняне рассчитывали не больше и не меньше, как целиком
покорить огромный остров. Не видим основания не доверять в этом
отношении эксплицитным сообщениям античной традиции (Thuc. V.
1. 1; Diod. XII. 83. 6; Plut. Ale. 17). Сицилия была нужна Афинам не ради
людской силы, которую оттуда можно было почерпнуть, а сама по себе,
ввиду своего уникального геополитического положения. Обладание
ею значительно облегчало контроль над Средиземноморьем в целом160.
В русле же конкретных задач, стоявших перед афинским полисом в
период Пелопоннесской войны, успех экспедиции серьезно ослабил
бы Спарту и ее союзников (прежде всего Коринф), лишил бы их под-
воза хлеба с запада, доступа к морским путям, да и просто поставил
бы со всех сторон во враждебное окружение, то есть породил бы их
изоляцию, почти блокаду. В подобных условиях чаша весов могла до-
вольно быстро склониться на сторону афинян. Вообще войны нередко
выигрываются не только за счет беспрецедентного усиления одной из
воюющих сторон, но и за счет резкого ослабления другой.
Как бы то ни было, Сицилийская экспедиция не являлась аван-
тюрой и в этом своем аспекте. Она представляла собой именно тот
нестандартный и радикальный ход, который был столь необходим в
условиях затянувшихся и казавшихся бесперспективными военных
действий в Балканской Греции. Поход на Сицилию имел, помимо
прочих, еще и тот плюс, что не содержал в себе формального наруше-
ния мира со Спартой (сицилийские полисы не входили в Пелопоннес-
ский союз) и не давал последней бесспорного повода для возобновле-
ния войны. Как известно, спартанцы долго оставались пассивными
159 Р. Бак приводит несколько, мягко говоря, не очень убедительных соображений, ко-
торые, по его мнению, могли препятствовать афинянам задействовать в своих интересах
фракийцев или скифов (Buck RJ. Op.cit. P. 77).
160 Не случайно впоследствии так ожесточенно боролись за Сицилию Рим и Карфа-
ген. Можно было бы вспомнить и о том, что в послеантичное время она тоже неодно-
кратно была предметом конфликта между различными державами и переходила из рук
в руки, но это увело бы нас слишком далеко от основной нити изложения.
147
ГЛАВА II
наблюдателями на западе и лишь в 413 г. до н. э. перешли к решитель-
ным действиям.
Была ли Сицилийская экспедиция изначально обречена на неудачу?
Иными словами, действительно ли Афины переоценили собственные
силы, пытаясь подчинить столь обширные и густонаселенные террито-
рии? Ответ на этот вопрос дают сами факты, относящиеся к интере-
сующей нас кампании. Нетрудно заметить, что афиняне -ине один, а
несколько раз за время своего пребывания на Сицилии — были чрез-
вычайно близки к успеху, можно сказать, в двух шагах от него. Осаж-
денные и изнуренные голодом Сиракузы не пали буквально каким-то
чудом; лишь сочетание цепи факторов явно случайного характера и на
редкость неудачного руководства операцией со стороны афинских ко-
мандующих привело к конечной катастрофе. В принципе, если бы дела
пошли чуть-чуть иначе, экспедиция вполне могла привести, по мень-
шей мере, к закреплению афинян на острове, что давало перспективы
для дальнейшего продвижения.
И это несмотря на то, что буквально все в Сицилийской экспедиции
с самого начала пошло не так, как задумывалось. Уже ее подготовка со-
провождалась разного рода неблагоприятными знамениями161, которые
должны были подрывать боевой дух воинов. Особенно негативную
роль сыграл ажиотаж, вызванный случившимися чуть ли не накану-
не отплытия инцидентами с повреждением герм и профанированием
Элевсинских мистерий. С неспокойным сердцем отбывал на Сицилию
главный инициатор и организатор всего мероприятия — Алкивиад.
Его опасения оказались вполне обоснованными: не успев еще почти
ничего предпринять на Сицилии, он был решением народного собра-
ния смещен с должности стратега и отозван в Афины для суда по делу
о мистериях (Thuc. VI. 53 sqq.; Plut. Ale. 21-22). О сложных перипетиях
дальнейшей судьбы Алкивиада в этой главе вряд ли место распростра-
няться. Отметим лишь, что его отзыв фактически обезглавил экспеди-
цию, оставив флот и войско без самого талантливого, энергичного и
уверенного в победе военачальника.
Когда же в одном из сражений погиб стратег Ламах (Thuc. VL 101. 6;
Diod. XIII. 1; Plut. Nie. 18), чьи боевые качества и богатый опыт могли
161 См. о некоторых из них: Powell CA. Op.cit.; Furley W.D. Die Adonis — Feier in Athen,
415 v. Chr. // Ktema. 1988. Vol. 13. P. 13-19. Подробнее этот сюжет будет рассмотрен ниже,
в главе об Алкивиаде.
148
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
хотя бы отчасти восполнить потерю Алкивиада162, единоличное коман-
дование афинскими силами вторжения окончательно перешло к Ни-
кию, который с самого начала был решительным противником экспе-
диции, убежденным в ее неудаче, и не скрывал этого. Понятно, что он
осуществлял руководство крайне вяло, скорее «для очистки совести» и
из боязни наказания после неудачи, чем из искреннего энтузиазма. Ни-
кий как полководец и раньше не отличался решительностью, а такие
свойственные ему качества, как «умеренность и осторожность», были
полезны в операциях небольшого масштаба, но только вредили в усло-
виях грандиозного военного предприятия, в котором, по сути дела, ре-
шался сам исход афино-спартанского конфликта. В довершение всего,
в период пребывания на Сицилии Никий серьезно заболел.
Прибытие ему на помощь дополнительного афинского военно-
морского контингента во главе со стратегом Демосфеном не могло уже
исправить ситуацию. Дело в том, что Никий принял заведомо пороч-
ный план (кстати, автором этого плана был не он, а Ламах, см. Thuc. VI.
49), заключавшийся в концентрации всех усилий на борьбе с Сиракуза-
ми. Если бы он вместо того, чтобы тратить время, силы и средства на
длительную осаду этого сильного, хорошо укрепленного города, дей-
ствовал так, как предлагал еще в самом начале кампании Алкивиад
(Thuc. VI. 48), а именно постарался бы привлечь на афинскую сторону
162 Ср. характеристики Ламаха у Плутарха: «Ламах, несмотря на почтенные годы, вы-
казывал в бою ничуть не меньше пылкости и любви к опасностям, нежели сам Алкиви-
ад» (Plut. Aie. 18); «Ламах был человеком мужественным и справедливым, в сражениях
рука его рубила без устали» (Plut. Nie. 15). Судя по всему, на момент описываемых со-
бытий Ламах был самым опытным полководцем в Афинах: он участвовал еще в понтий-
ской экспедиции Перикла (ок. 437 г. до н. э.) и, в частности, изгнал из Синопы тирана
Тимесилея (Plut. Pericl. 20). См. об этом: Суриков И.Е. Историко-географические пробле-
мы... С. 105. Интересно, что в Синопе еще в IV-III вв. до н. э. зафиксировано несколько
граждан, носивших имя Ламах (Федосеев Н.Ф. Археологические свидетельства об афин-
ской клерухии в Синопе // ВДИ. 2003. № 3. С. 132-140), что, конечно, не случайно. Эти
лица, скорее всего, были потомками ксенов афинского стратега (а не его собственными
потомками). Об обычае давать детям имена ксенов, включая таким образом новые эле-
менты в семейный ономастикой, см.: Herman G. Patterns of Name Diffusion... Заметим
к слову, что аргументы, приводимые Н.Ф. Федосеевым в пользу существования афин-
ской клерухии в Синопе в IV в. до н. э. и позже, показались нам неубедительными, и мы
предпочтем остаться на своей старой точке зрения, согласно которой эта клерухия пре-
кратила свое существование примерно тогда же, когда и большинство остальных, — в
конце Пелопоннесской войны или сразу после нее (Суриков. Историко-географические
проблемы... С. 101-102).
149
ГЛАВА II
максимальное количество сицилийских полисов и местных сикуль-
ских племен (то есть создать что-то вроде западного варианта Афин-
ского морского союза) и только после этого напал бы на Сиракузы, ход
военных действий мог бы быть совершенно иным.
Конечно, мы можем только предполагать, как развивались бы
события, если бы во главе афинской армии стоял не Никий, а по-
прежнему Алкивиад. Тем не менее представляется небезынтересным
поразмыслить о возможных альтернативах163. Если бы план Алкивиа-
да был успешно реализован, греческая часть Сицилии оказалась бы
под контролем Афин. Это само по себе принесло бы им решительный
перевес в Пелопоннесской войне и поставило бы их в ту позицию
гегемона Балканской Греции, в какой реально оказалась Спарта по-
сле 404 г. до н. э. На западе же за подчинением сицилийских поли-
сов такая же судьба ожидала бы италийские (именно это имел в виду
Алкивиад, см. Thuc. VI. 90. 2). Такое возрастание афинского могуще-
ства в Центральном Средиземноморье неминуемо вызвало бы войну
с Карфагеном. Алкивиад это тоже предвидел и считал, что в такой
войне шансы усилившихся Афин на победу достаточно высоки. Его
«программой-минимум» было вытеснение карфагенян с Сицилии, а
«программой-максимум» — завоевание самого Карфагена (Thuc. VI.
15. 2; Plut. Ale. 17).
Став ведущей державой в Балканской и Великой Греции, полностью
контролируя Эгеиду, Афины встали бы перед необходимостью (кото-
рая, следует полагать, совпала бы и с их субъективными желаниями)
активных наступательных действий на персидском направлении. Мо-
жет быть, покажется слишком смелым то, что сейчас будет сказано, но
«Великий Восточный поход» под командованием Алкивиада — почти
за век до Александра — не выглядел бы невозможным в случае афин-
ской победы в Пелопоннесской войне. И такой поход не оказался бы
163 Нам могут возразить в том смысле, что «история не имеет сослагательного накло-
нения». Этот старый, позитивистский в своей основе тезис и по сей день господствует
в отечественной историографии. Нам же, напротив, представляется чрезвычайно пер-
спективным изучение разного рода альтернатив, вероятностей, модальностей в истории,
обращение особенно пристального внимания на так называемые «точки бифуркации», в
которых направление исторического процесса не детерминировано и может давать раз-
личные варианты при сравнительно незначительных отклонениях от исходных условий.
Именно такой «точкой бифуркации» (причем одной из важнейших в истории классиче-
ской Греции) была Сицилийская экспедиция.
150
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
бесплодным: как показал ряд инцидентов в начале IV в. до н. э. («по-
ход десяти тысяч», военные действия Агесилая в Малой Азии), с пер-
сами уже в это время можно было более чем успешно бороться на их
территории. Эпоха эллинизма в греческой истории могла наступить
значительно раньше, чем это случилось в действительности, и при со-
вершенно ином наборе конкретных обстоятельств164. С другой сторо-
ны, афинское доминирование в Италии могло фатальным образом от-
разиться на дальнейшей судьбе Рима. Вряд ли афиняне позволили бы
чрезмерно усилиться столь опасному сопернику.
Возвращаясь от возможного к действительному, коснемся того
аспекта проблемы, в оценке которого мы наиболее существенно расхо-
димся с Р. Баком. Этот исследователь, в целом справедливо полемизи-
руя с традиционной точкой зрения, в данном случае, как нам кажется,
уходит в другую крайность, утверждая, что Сицилийская экспедиция,
в общем-то, была не слишком рискованным для Афин мероприятием
и не привела к коренному перелому в раскладе сил. Он пишет: «Сици-
лийская экспедиция не стала роковой, когда она оказалась неудачной.
Афины продолжали бороться еще восемь лет, пока грубая ошибка при
Эгоспотамах не отдала победу в руки спартанцев»165.
Почему-то Р. Бак не хочет принимать во внимание того достаточ-
но очевидного факта, что весь ход Пелопоннесской войны после 413 г.
до н. э. (а этот ее последний период протекал в целом отнюдь не под
афинскую диктовку), в том числе и упомянутый им разгром афинско-
го флота при Эгоспотамах, стал прямым следствием Сицилийской экс-
педиции и ее итогов. В результате этой последней афинская сторона
претерпела именно такое военно-политическое ослабление, которое
позволило Спарте взять стратегическую инициативу в свои руки166.
Поражение на Сицилии и поражение при Эгоспотамах нельзя отры-
вать друг от друга и рассматривать изолированно: если бы не было
164 Интересно, что Алкивиада иногда характеризуют, — на наш взгляд, вполне право-
мерно — как «Александра, оказавшегося не на своем месте», то есть родившегося слиш-
ком рано. См.: BloedowE.E Op.cit. P. 17. Note 1.
165 Buck RJ. Op.cit. P. 78.
166 О последнем периоде Пелопоннесской войны см. наиболее подробно: Kagan D.
The Fall of the Athenian Empire. Ithaca, 1987; Bleckmann В. Athens Weg in die Niederlage:
Die letzten Jahre des Peloponnesischen Kriegs. Lpz., 1998. О плачевных итогах войны для
Афин: Strauss B.S. Athens after the Peloponnesian War: Class, Faction and Policy 403-386 B.C.
Croom Helm, 1986.
151
ГЛАВА II
первого из этих двух эпизодов, почти наверняка не было бы и второго.
Иными словами, Сицилийская экспедиция отнюдь не являлась какой-
то «легкой прогулкой без риска»; напротив, ставки были чрезвычайно
высоки, и проигравшая сторона теряла многое, если не все. Но зато в
случае победы можно было столь же многое и получить, а победа, как
мы видели выше, была вполне реальна.
Итак, какой же ответ можно дать на вопрос, поставленный выше:
была ли Сицилийская экспедиция авантюрой? Этот ответ, насколько
можно судить, не будет простым и однозначным. Необходимо по от-
дельности охарактеризовать два аспекта проблемы. С одной стороны,
по самому своему замыслу экспедиция была вполне жизнеспособ-
ным мероприятием, закономерно обусловленным предшествующи-
ми действиями Афин в великогреческом регионе, оправданным в
контексте Пелопоннесской войны, отнюдь не обреченным на неуда-
чу, а в случае успеха дававшим победителю колоссальные военно-
политические дивиденды. С другой стороны, по способам и методам
проведения поход на Сицилию обладает всеми признаками аван-
тюрной акции, с огромным количеством непростительных ошибок и
просчетов (чего стоит хотя бы одно отстранение Алкивиада!). Выра-
жаясь максимально кратко, в двух словах, Сицилийская экспедиция
не являлась авантюрой в стратегическом плане, но явно была тако-
вой в плане тактическом.
Мысли, которые мы здесь высказываем, нам уже приходилось раз-
вивать несколько лет назад в специальной статье167. Уже после того,
как упомянутая статья была написана, нам довелось ознакомиться с
работой крупнейшего специалиста по афинским военно-морским си-
лам Б. Джордана, характерно озаглавленной «Сицилийская экспедиция
была потемкинским флотом»168. Автор, таким образом, перифразирует
выражение «потемкинские деревни», которое, как выясняется, извест-
но также и на Западе.
Основная идея Б. Джордана заключается в том, что Сицилийская
экспедиция являлась образцом стратегической ошибки. Таким обра-
зом, создается впечатление, что позиция этого исследователя — прин-
167 Суриков И.Е. Была ли Сицилийская экспедиция авантюрой? // ААе. 2007. Вып. 2.
С. 30-39.
168 Jordan В. The Sicilian Expedition was a Potemkin Fleet // C1Q. 2000. Vol. 50. No. 1.
P. 63-79.
152
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
ципиально иная по сравнению с нашей, однако впечатление это по-
верхностно. Дело в следующем: по мнению Джордана, главный просчет
афинян заключался в том, что они бросали свои силы в бой по частям.
Как известно, вначале на Сицилию отбыла эскадра из 136 кораблей под
командованием Алкивиада, Никия и Ламаха, и лишь долгое время спу-
стя ей было направлено подкрепление из еще 65 судов, которые вел Де-
мосфен. Если бы оба военно-морских контингента были сразу объеди-
нены, они бы составили столь мощный «ударный кулак», что вполне
можно было бы достичь успеха.
С последней идеей мы вполне солидарны. Но в таком случае выхо-
дит, что Б. Джордан допускает терминологическую неточность и имеет
в виду не вполне то, что пишет эксплицитно. Вопрос о том, отправлять
ли флот на Сицилию сразу весь или постепенно, разумеется, относил-
ся к области не стратегии, но тактики. Стратегическим же было общее
решение осуществить это мероприятие, и главное — в том, было ли
данное решение ошибочным в принципе. А так не считает, кажется, и
сам Джордан; во всяком случае, он, как уже было отмечено чуть выше,
допускает, что победа была достижима. Иными словами, его выводы и
выводы автора этих строк не входят во взаимное противоречие, — на-
против, скорее, подкрепляют и дополняют друг друга.
* * *
Нам представилось необходимым затронуть ряд вопросов общего
характера, связанных с Сицилийской экспедицией, именно в главе, по-
священной Никию, а не Алкивиаду. Ибо, хотя Никий не был инициато-
ром этой акции или хотя бы ее сторонником, а, напротив, убежденным
противником, — получилось так, что руководить операцией пришлось
именно ему.
Здесь мы не будем подробно рассматривать военные аспекты дея-
тельности Никия во время афинского похода на Сицилию169 и огра-
ничимся рядом замечаний, имеющих отношение к политической и
личной характеристике «полководца-богача», к тем новым (или уже не
новым) чертам этой характеристики, которые наиболее выпукло проя-
вились в 415-413 гг. до н. э.
169 Отошлем, естественно, к тому же Кэгену, который излагает события наиболее под-
робно, на двух сотнях страниц (Kagan D. The Peace of Nicias... P. 157-353).
153
ГЛАВА II
Отметим сразу, что события этих лет стали самым разительным
контрастом ко всей предшествовавшей карьере Никия. Если раньше
ему всегда сопутствовали успехи, — пусть зачастую и не громкие, но
ценные уже самим своим постоянством, — то теперь на «благочести-
вейшего из афинян» обрушилась череда самых черных неудач, из кото-
рых он в конечном счете так и не смог выбраться.
После того как государственный корабль увез Алкивиада на суд в
Афины, а потом в одной из стычек погиб Ламах, Никий поневоле ока-
зался в роли единоличного командующего операцией, убежденным
противником которой он был и в успех которой он не верил изначаль-
но. Однако он честно принял на себя руководство афинскими силами,
стараясь сделать для победы все, что от него зависело. Впрочем, иного
выхода у Никия и не было: он прекрасно понимал, что на родину, в
«город Паллады» можно возвратиться только после достижения каких-
то позитивных результатов, а не «с пустыми руками», иначе держав-
ный демос будет беспощаден.
Главным мероприятием сицилийской экспедиции стала осада Сира-
куз, которую Никий вел около двух лет, безуспешно и, похоже, чрез-
мерно вяло. Впрочем, именно в это время у него как раз обострилась
старая болезнь почек, и ему было очень трудно осуществлять полно-
ценное командование. Однако довольно долго казалось, что полной
блокадой крупнейшего сицилийского города, окруженного афинскими
войсками с суши и моря, удастся в конце концов принудить его к сдаче.
Сиракузяне испытывали значительные трудности, в их среде появи-
лось немало сторонников пораженческой линии. Казалось, еще немно-
го—и сиракузские ворота откроются перед Никием.
Однако среди осажденных возобладала все-таки иная точка зре-
ния: нужно держаться как можно упорнее, а для увеличения шансов
на успех обратиться за военной помощью в Спарту. В 414 г. до н. э. си-
ракузское посольство, тайно ночью миновав на корабле афинские за-
граждения, направилось к Пелопоннесу. Лакедемонские власти пошли
навстречу мольбам послов и послали в Сиракузы спартиата Гилиппа170.
Отряд, приданный ему, был смехотворен по сравнению с афинскими
силами. Однако Гилипп, проявивший себя блестящим организатором,
укрепил обороноспособность Сиракуз, поднял боевой дух их жителей
170 О Гилиппе см.: Alessandri S. Le civette di Gilippo // Annali délia Scuola Nuova superiore
di Pisa. Classe di lettere. 1985. Vol. 15. P. 1091-1093.
154
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
и в кратчайший срок добился перелома в ходе военных действий, су-
мел нанести несколько чувствительных поражений Никию.
По просьбе последнего в 413 г. до н. э. из Афин на Сицилию при-
было подкрепление во главе с Демосфеном. Однако и оно уже не было
способно поправить дело. К тому же между двумя стратегами сразу на-
чались разногласия: Никий желал продолжать осаду, как он делал это
и раньше, а Демосфен настаивал на генеральном сражении. Он добился
своего, однако битва была афинянами проиграна. Было принято реше-
ние отплывать в Афины, чтобы хотя бы спасти флот и войско — о при-
обретениях на Сицилии речь уже не шла.
Дальнейшее, однако, было предопределено проявившимся в оче-
редной раз суеверием Никия. Фукидид (VII. 50. 4) повествует: «...ког-
да все было уже готово к отплытию, произошло лунное затмение, так
как в это время как раз было полнолуние. Большинство афинян по-
требовало от военачальников отсрочки отплытия. И Никий (кото-
рый вообще придавал слишком много значения предзнаменованиям
и тому подобному) также заявил, что не может быть и речи о том,
чтобы двинуться с места, пока не пройдут указанные прорицателя-
ми трижды девять дней. Вследствие этого отплытие было отложено, и
афиняне остались у Сиракуз».
Плутарх в своем рассказе в соответствующем месте (Nie. 23-24) опи-
рается на Фукидида, но, как всегда, более многословен: «Все приготов-
ления были окончены, а враги, ни о чем не подозревавшие, не выстави-
ли никакого караула, но вдруг случилось лунное затмение, вселившее
великий страх в Никия и в остальных, — во всех, кто по своему неве-
жеству и суеверию привык с трепетом взирать на подобные явления...
(Далее следует экскурс о рациональном толковании лунных затмений,
который мы опускаем — И.С.). По несчастливому стечению обстоя-
тельств подле Никия тогда не было толкового прорицателя, так как
незадолго до того умер его близкий товарищ Стилбид, избавлявший
Никия от многих суеверных страхов171... Никий уговорил афинян до-
ждаться конца следующего оборота луны, так как, по его наблюдениям,
она стала чистой не сразу после того, как прошла темное место, засло-
ненное землей. Отложив чуть ли не все дела, Никий приносил жертвы
171 Интересный нюанс, лишний раз свидетельствующий о наличии в классических
Афинах своего рода прорицателей-рационалистов, не поощрявших народные суеверия,
а, напротив, боровшихся с ними. Ср. в данной связи также: Theophr. Char. 16. 6.
155
ГЛАВА II
и гадал, а тем временем враги подступили вплотную, осадили стены и
лагерь афинян, заперли своими кораблями гавань...».
Между двумя приведенными свидетельствами имеются некоторые
разногласия, и в тех местах, где они встречаются, отдавать предпочте-
ние следует, несомненно, Фукидиду Трудно поверить в то, что в афин-
ском войске под Сиракузами действительно не было толкового прори-
цателя (μάντιν... βμπβιρον), как пишет Плутарх. Ни о каком Стилбиде
Фукидид ничего не сообщает. Это, конечно, можно списать на то, что
великий афинский историк, весьма рационалистически настроенный,
вообще не уделяет в своем труде сколько-нибудь значительного места
предсказаниям и их толкованиям172. Но даже если и был такой Стил-
бид, и он на самом деле скончался незадолго до описываемых событий,
то, конечно же, в лагере афинян присутствовали и другие прорицате-
ли. Собственно, о них-то как раз Фукидид упоминает, как мы видели
чуть выше. А по Плутарху получается, что Никий чуть ли не сам взял
на себя полномочия толкователя знамений, чего явно быть не могло.
Кроме того, херонеец затушевывает важный нюанс, который Фуки-
дидом, напротив, подчеркнут: Никий отложил отплытие не только из-
за собственного суеверия, но прежде всего потому, что отсрочки тре-
бовало большинство воинов! Полководец не мог куда-либо вести своих
солдат против их воли. К тому же эти последние были полноправны-
ми гражданами Афин, представителями державного демоса. И Никий
опять оказался в ситуации «между демосом и богами», а поскольку по-
баивался и небожителей, и народа афинского, то это в сумме своей и
повлияло на его решение.
Когда же по истечении положенного срока афиняне попытались-
таки уйти из гавани Сиракуз, она была уже блокирована силами про-
тивника. Афинский флот начал было прорыв, но в результате должен
был принять бой с сиракузским, в котором Никий и Демосфен потер-
пели полное, безоговорочное поражение. Пришлось вернуться на ме-
сто старого лагеря. В армии царила паника; казалось, что выхода из си-
туации вообще нет, и это было близко к истине.
172 Впрочем, подобное суждение явно будет преувеличенным. На самом деле Фу-
кидид нередко упоминает о предсказаниях, хотя, конечно, по большей части отвер-
гает их или предлагает рационалистические толкования. См.: Суриков И.Е. Лунный
лик Клио: Элементы иррационального в концепциях первых античных историков //
Μνήμα. Сборник научных трудов, посвященный памяти проф. В.Д. Жигунина. Казань,
2002. С. 408-409.
156
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
Единственное, что оставалось, — бросив уцелевшие корабли, отсту-
пать от Сиракуз сушей, дабы добраться до какого-нибудь из союзных
с Афинами сицилийских полисов. Никаких благ такой вариант не су-
лил, более того, он обещал лишь многочисленные трудности. Далеко не
факт, что даже союзники открыли бы свои ворота столь позорно прои-
гравшим афинянам. И в любом случае затем неизбежно встала бы про-
блема: как же все-таки выбираться с острова в далекую Грецию? Одна-
ко никаких альтернатив не имелось.
Никий мог бы увести войско немедля, в ночь после морского по-
ражения, пока победители отдыхали, ликуя. Но он снова промедлил,
поддавшись на военную хитрость знаменитого сиракузского предво-
дителя Гермократа (Thuc. VII. 73. 3; Plut. Nie. 26)173. А когда утром от-
ступление началось, то оно уже вскоре превратилось в настоящее бег-
ство, поскольку враги преследовали, нападали, отрезали от афинского
войска отряд за отрядом и разбивали их поодиночке. Так, в частности,
была отрезана и разбита часть армии, возглавлявшаяся Демосфеном, а
сам он попал в плен. Наконец, Гилипп со своими людьми обрушился
на остаток армии афинян, который вел сам Никий. Тот был вынужден
сдаться, чтобы прекратить резню, причем прямо-таки пал в ноги Ги-
липпу (Plut. Nie. 27).
Пленных привели в Сиракузы; там Никия и Демосфена приговори-
ли к казни, несмотря на возражения Гилиппа. Конечно, спартанец за-
щищал их не из гуманизма, а потому что хотел привезти на родину, в
Лакедемон, столь роскошную добычу — двух вражеских полководцев
(Thuc. VIL 86. 2). Рядовых же афинских воинов, как известно, обратили
в рабство и отправили трудиться на сиракузские каменоломни.
Поражение в Сицилии, констатируем снова и снова, стало страш-
ной катастрофой для Афин, подорвавшей их силы. Было потеряно
около 200 кораблей, 10 тысяч гоплитов (убитыми и пленными), то
есть треть всего афинского ополчения. Афинский полис потратил
на окончившуюся провалом авантюру огромные денежные средства.
Полностью оправиться от перенесенного потрясения Афины так и не
смогли. Сицилийская экспедиция стала переломным пунктом в ходе
Пелопоннесской войны, после которого стратегическая инициатива
перешла к Спарте.
173 Об этой хитрости Гермократа см.: Krentz P. Deception in Archaic and Classical Greek
Warfare // War and Violence in Ancient Greece. Duckworth, 2000. P. 190.
157
ГЛАВА II
* * *
Однако трудно обвинять в случившемся героя этой главы. Если уж
ставить вопрос о виновнике, то таковым в наибольшей степени был
сам державный демос. Противостоять же ему «на равных» не мог, разу-
меется, ни Никий, ни кто-либо другой174.
Никий же вначале сделал все, что мог, для предотвращения экспе-
диции, а затем сделал если не все, что мог, то, во всяком случае, многое
для того, чтобы избежать поражения. Наверное, не случайно Фуки-
дид, историк вообще-то сухой и не склонный к сантиментам, имен-
но в связи со смертью Никия позволяет себе эмоциональный пассаж
(цитировавшийся выше), где говорит об этом полководце скорбно-
сочувственно.
Впрочем, не приходится сомневаться в том, что участь Никия в сло-
жившейся ситуации была предречена при любом развитии событий.
Он был казнен в Сиракузах. Но допустим, что афинянам (точнее, их
остаткам) удалось бы вырваться из «сицилийской ловушки» и возвра-
титься на родину. Что там ожидало бы их командующего? Безусловно,
его отдали бы под суд, и, скорее всего, ему — после всех неудач — вы-
несли бы тот же смертный приговор. Который, добавим, был бы тем
тяжелее, что исходил бы от сограждан, а не от противников.
Надо сказать, что и после гибели Никия жестокая судьба как бы
продолжала «отыгрываться» на его родных и близких, демонстрируя
привычный эллинской религиозной мысли тезис о коллективной от-
ветственности и родовом проклятии. Семья, еще недавно являвшаяся
одной из самых благополучных в Афинах, стремительно «покатилась
под уклон». О ее дальнейшей участи мы узнаем наиболее подробно из
XVIII речи Лисия.
У Никия было два младших брата, Евкрат и Диогнет, как и он, по-
лучившие весьма крупное наследство от своего отца Никерата, вхо-
дившие в число богатейших афинян, также участвовавшие в поли-
тической жизни (особенно Евкрат, избиравшийся стратегом). Кроме
того, Никий имел сына, Никерата-младшего, унаследовавшего его
174 См. в данной связи: Суриков И.Е. Державный демос — правитель и подданный
(власть и социокультурная норма в демократических Афинах V в. до н. э.) // Правитель
и его подданные: социокультурная норма и ограничения единоличной власти. М., 2009.
С. 79-95.
158
НИКИЙ: МЕЖДУ ДЕМОСОМ И БОГАМИ
имущество. Впрочем, о таком огромном богатстве, которым Никий
славился когда-то, теперь речь уже не шла. По указанию того же
Лисия в другой речи (XIX. 47), в последние годы жизни Никерата-
младшего его имущество оценивалось не более чем в 14 талантов, а не
в 100, как было при отце.
Насколько можно судить, сын и братья Никия придерживались той
же «умеренной» политической позиции, что и он. При его жизни они
явно входили в возглавлявшуюся им группировку, а после его гибе-
ли стали в какой-то степени его преемниками на арене общественной
жизни. В результате в 404 г. до н. э., когда после поражения в Пелопон-
несской войне в Афинах установился режим «Тридцати тиранов», ре-
прессии этих олигархов обрушились в числе прочих и на Никиеву се-
мью. Никерат и Евкрат были арестованы и казнены; Диогнету удалось
бежать (он скончался вскоре после восстановления демократии в 403 г.
до н. э.). Даже еще следующее поколение этого семейства терпело раз-
личные мытарства. В первые годы IV в. до н. э. сыновьям Евкрата при-
шлось судебным путем бороться за то, чтобы у них не конфисковали
имущество (именно к этому делу относится написанная для молодых
людей XVIII речь Лисия). И исход процесса нам неизвестен...
Глава HI
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ЛЕНДИ
ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Последняя треть V в. до н. э. была для Афин, как и для всей Греции,
особым, очень сложным временем. Шла многолетняя и кровопролит-
ная Пелопоннесская война — крупнейший междоусобный конфликт в
истории эллинского мира, подорвавший силы афинского полиса, бук-
вально обескровивший его (достаточно сказать, что потери убиты-
ми и взятыми в плен в этой войне исчисляются для Афин десятками
тысяч1). Постоянно нависавшая над государством внешняя опасность
усугублялась резкой интенсификацией внутренних гражданских кон-
фликтов. За какой-нибудь десяток лет прославленная афинская демо-
кратия была дважды ликвидирована в результате олигархических пе-
реворотов и дважды вновь восстановлена2.
Именно в эпоху Пелопоннесской войны, как говорилось в нача-
ле этой книги, наметились первые симптомы кризиса классического
1 О потерях Афин в Пелопоннесской войне см.: Gomme A.W. The Population of Athens
in the Fifth and Fourth Centuries B.C. Repr. ed. Westport, 1986. P. 26; Strauss B.S. Athens after
the Peloponnesian War: Class, Faction and Policy 403-386 B.C. Croom Helm, 1986. P. 70 ff.;
Hansen M.H. Three Studies in Athenian Demography. Copenhagen, 1988. P. 14 ff. Следует ого-
ворить, что точные цифры потерь, приводимые в названных работах (в каждом случае
разные), основаны на более или менее субъективных калькуляциях авторов и не долж-
ны приниматься некритически. Тем не менее не приходится сомневаться, что в целом
военные потери были огромны.
2 Об олигархических переворотах конца V в. до н. э. подробнее пойдет речь в следую-
щей главе, где и будет указана важнейшая литература о них.
160
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
греческого полиса, пик которого пришелся уже на следующий, IV в.
до н. э. и привел в конечном итоге к потере Грецией независимости, к
установлению македонской гегемонии и к кардинальному изменению
всей социокультурной и геополитической ситуации в античном мире.
При этом речь следует вести не только и не столько о кризисе каждо-
го отдельно взятого полиса как социально-политической структуры с
определенным типом государственности, но, скорее, в первую очередь
о кризисе мира греческих полисов, системы полисных взаимоотноше-
ний. Война шла не только между Афинской морской державой и Пе-
лопоннесским союзом, но и внутри почти каждого из государств Эл-
лады. По наблюдению Фукидида, «весь эллинский мир был потрясаем
борьбой партий. В каждом городе вожди народной партии призывали
на помощь афинян, а главари олигархов — лакедемонян»3. Эти граж-
данские смуты протекали с крайней ожесточенностью и приводили к
массовым убийствам4. Сами воюющие стороны также не церемонились
друг с другом: зачастую подвергалось казни или продавалось в раб-
ство все население захваченного города или острова. Условия мирных
договоров зачастую не соблюдались, клятвы нарушались, заложники
уничтожались и т. п. Не знали снисхождения даже те полисы, которые
пытались остаться в стороне от афино-спартанского столкновения, со-
храняя нейтралитет: их или насильственно втягивали в войну, или,
если это не удавалось, попросту расправлялись с ними. Таких войн,
войн почти без правил, Греция еще не знала: греки воевали друг с дру-
гом с большим озлоблением, чем некогда с «варварами»-персами, со-
вершенно не щадя собственных соплеменников.
Таким образом, кризис эпохи Пелопоннесской войны имел ярко вы-
раженный ментальный, идейный аспект5. Рушилась традиционная си-
стема ценностей, а новая отнюдь не спешила приходить ей на смену,
3 Thuc. III. 82.1. Заметим, что нам представляется неудачным введение переводчиком
(Г.А. Стратановским) в текст слова «партии», отсутствующего у Фукидида и соответ-
ствующего, скорее, современным, нежели античным реалиям.
4 О внутренних конфликтах в греческих полисах эпохи Пелопоннесской войны см.:
Lintott A. Violence, Civil Strife and Revolution in the Classical City, 750-330 B.C. Baltimore,
1982. P. 103-120. В целом о гражданской смуте (стасисе) в классической Греции см.: Geh-
rke H.-J. Stasis. Untersuchungen zu den inneren Kriegen in den griechischen Staaten des 5.
und 4. Jahrhundert v.Chr. München, 1985.
5 Наиболее фундаментальная работа об этом аспекте кризиса: Levy E. Athènes devant
la défait de 404: Histoire d'une crise idéologique. P., 1976.
161
ГЛАВА III
оставляя ощущение пустоты, «оставленное™ богами». Это было время
метаний, время поисков, зачастую тщетных. Уже первое десятилетие во-
енных действий продемонстрировало катастрофическое падение нравов
в греческих государствах. По словам того же Фукидида (П. 52. 3), «слом-
ленные несчастьем, люди, не зная, что им делать, теряли уважение к бо-
жеским и человеческим законам». При этом, насколько можно судить,
ужасы войны стали лишь катализатором уже зревшего процесса, хотя,
вне сомнения, катализатором очень мощным. Предпосылки идейного
кризиса складывались постепенно, уже в довоенный период, на про-
тяжении блестящего «Периклова века». Действительно, именно на это
время падает начало интенсивной критической деятельности софистов,
внесших немалую лепту в подрыв традиционных представлений6.
При всех индивидуальных различиях в учениях отдельных софи-
стов можно говорить о ряде общих черт, свойственных если не всем, то
многим представителям этого философского движения. Такими черта-
ми были антропоцентризм, субъективизм и релятивизм. Знаменитый
тезис крупнейшего представителя старших софистов Протагора (fr. B1
DK) гласил: «Человек есть мера всех вещей»7. Это положение влекло за
собой, как минимум, два принципиальных новшества.
Тезис Протагора знаменовал два исключительно значимых новше-
ства. Во-первых, «поворот философии к человеку»8. Философы преды-
6 Одна из лучших (и относительно недавних) работ о греческих софистах V в. до
н. э.: Kerferd G.B. The Sophistic Movement. Cambridge, 1984. Эта монография построена
сознательно-полемично: в ней — в пику преобладающему в антиковедении подходу — под-
черкивается позитивный, конструктивный вклад софистов в развитие греческой мысли.
7 Известная мыслительница XX века Ханна Арендт смело пытается несколько при-
уменьшить релятивизм данного тезиса Протагора, считая, что общепринятый перевод
выражения πάντων χρημάτων μέτρον как «мера всех вещей» неточен. По ее мнению,
χρήματα — не все вещи, а лишь употребляемые человеком вещи; если бы Протагор имел
в виду, что человек — мера вообще всего во Вселенной, он сказал бы просто πάντων
μέτρον. См.: Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000. С. 203. С грам-
матической точки зрения приведенное соображение, пожалуй, и имеет право на суще-
ствование. Однако не следует забывать о том, что оппоненты Протагора, прежде всего
Платон, который неоднократно возмущенно цитирует интересующую нас фразу, пони-
мали ее все-таки как проявление именно всеобщего антропоцентрического релятивиз-
ма. Даже если сам Протагор и не вкладывал в свою идею такого смысла — его вкладыва-
ли в нее современники софиста; стало быть, наверное, имели для того основание.
8 Традиционно этот «поворот к человеку» связывается именно с софистами и их со-
временником Сократом. Впрочем, представляется глубоко верным наблюдение Т.В. Ва-
сильевой, что еще до них глубокая философская проблематика (причем не натурфи-
162
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
дущих эпох занимались в основном проблемами внешнего физиче-
ского мира, пытались открыть законы, по которым возникла и живет
Вселенная. Дела человеческие не интересовали их, поскольку казались
слишком «мелкими». Софисты же принципиально отказались от изу-
чения мира, считая его непознаваемым. Особенно откровенно в этом
смысле (может быть, с прямой целью шокировать публику) выразился
Горгий (fr. ВЗ DK), выдвинувший три положения: 1) Ничего не суще-
ствует; 2) Если что-то и существует, то оно непознаваемо; 3) Если что-
то и познаваемо, то невыразимо. Иными словами, изучать возможно
только человека, его внутренний мир, взаимоотношения людей, жизнь
общества. Да, собственно, только это и нужно для жизни.
Во-вторых, что еще вытекает из признания человека мерой всех ве-
щей? Нет какого-то одного человека; есть множество людей, и у каждо-
го — своя «мера», свои суждения, свое видение мира. А значит, все от-
носительно, все субъективно. Нет никакой абсолютной истины, общей
для всех; не существует объективных ценностей. Можно доказать или
опровергнуть все, что угодно — для этого следует лишь ловко подби-
рать аргументы («делать слабый довод сильным»)9.
Логично выводимыми импликациями разобранной релятивистской
посылки (впрочем, в полной мере осознанными и акцентированными
уже представителями младшего поколения софистов, такими, как Кри-
тий и Фрасимах) были прагматизм в этике, правовой нигилизм, а по-
рой — и откровенный культ силы.
В целом деятельность софистов, бесспорно, способствовала подрыву
устоявшихся ценностей, кризису общепринятых верований и морали,
росту индивидуалистических настроений, губительных для исконно
коллективистского духа классического полиса. В высшей степени ха-
рактерна нарисованная впоследствии Платоном в диалоге «Горгий» ка-
рикатура на поздних софистов — образ молодого афинянина Калликла,
проникшегося «модными» учениями до глубины души, не желающего
признавать никаких законов и нравственных норм и славящего не ве-
дающую ограничений волю «сильной личности».
лософская, а этическая и политическая, то есть относящаяся не к внешнему миру, а к
человеку и обществу) имплицитно содержалась в аттической трагедии, в шедеврах Эс-
хила и Софокла. См.: Васильева Т.В. Афинская школа философии: Философский язык
Платона и Аристотеля. М. ,1985. С. 33 слл.
9 Ср.: Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). М., 1998. С. 81.
163
ГЛАВА III
Для софистов было характерно критическое отношение к тради-
ционному мировоззрению, особенно к религии. Тот же Протагор
(fr. В4 DK) говорил: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли
их...»10. Подобное «вольнодумство» и «безбожие» софистов породи-
ло в конце концов неприязнь к ним в массе афинского демоса, при-
выкшего мыслить «по старинке». Это с особенной силой сказалось в
годину бедствий, вызванных Пелопоннесской войной. Несчастье за
несчастьем обрушивалось на «город Паллады»: страшная эпидемия,
неудачи на полях сражений, увенчавшиеся полным провалом сици-
лийской экспедиции... Казалось, сами боги гневаются на Афины за
то, что в них безнаказанно живут и учат такие люди, как Протагор.
Около 412 г. до н. э. этого софиста предали суду и приговорили к из-
гнанию из Афин.
Однако бороться судами и приговорами против идейных новшеств,
даже неприятных для массы народа, было бесполезно. Идее следова-
ло противопоставить идею. И как раз в это время в Афинах появился
мыслитель, который решительно выступил против софистов, — Сократ.
Сократ был непохож на софистов даже всем своим образом жизни.
Софисты были богатыми, процветающими и важными — Сократ, че-
ловек небольшого достатка, ходил по городу в простой одежде, часто
босиком, при этом никогда не брал денег с учеников. Софисты путе-
шествовали — Сократ, коренной афинянин, почти никогда не покидал
родного полиса. Софисты давали уроки в домах состоятельных мо-
лодых афинян — Сократ обычно вел свои беседы на улицах, в лавках,
палестрах. Софисты произносили перед слушателями вычурные речи,
не предполагающие возражений, — Сократ блестяще разработал метод
философского диалога: серией вопросов, на первый взгляд простых и
наивных, а в действительности сложнейших, он доводил своего оппо-
нента до признания неправоты его взглядов, а затем тем же путем до-
казывал справедливость собственной позиции. Софисты много писа-
ли — Сократ не оставил после себя никаких трудов, и с его учением мы
знакомы лишь в пересказе его учеников.
Правда, большинство современников, как ни странно, не замечали
принципиальной разницы между Сократом и софистами (вспомним
10 См. по проблеме также: Müller С. W. Protagoras über die Götter // Hermes. 1967. Bd. 95.
S. 140-159.
164
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
хотя бы «Облака» Аристофана11)· Это объясняется тем, что и тот и дру-
гие посвятили себя изучению одних и тех же проблем — человека и
общества12. Но вот решали эти проблемы они совершенно по-разному,
хотя афинский мудрец воспринял все действительно ценное, что со-
держалось в учениях софистов.
Софисты утверждали, что все в мире относительно, — Сократ в про-
тивовес им доказывал существование объективной истины, которую к
тому же можно, хотя и трудно, отыскать. Он учил, что есть обязатель-
ные для всех, неписаные моральные законы — законы добра и исти-
ны. Тот, кто их постигнет, не сможет уже совершать дурные поступки13.
Вот только дано это далеко не каждому: научиться нравственности мо-
гут лишь немногие, ибо это требует большой самоотдачи и искреннего
стремления.
Эти взгляды Сократа определяли его политическую позицию. В от-
личие от софистов, которые по большей части были сторонниками де-
мократии14, он находил немало недостатков в этой форме правления и не
боялся критиковать их. Особенное его неприятие вызывали непрофес-
сионализм и некомпетентность полисного народоправства. Он говорил:
«Глупо должностных лиц в государстве выбирать посредством бобов (то
есть с помощью жребия — И.С.), тогда как никто не хочет иметь выбран-
ного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую
подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда,
чем ошибки в государственной деятельности» (Xen. Mem. I. 2. 9).
11 Ср.: KopffE.C. Nubes 1493 if.: Was Socrates Murdered? // GRBS. 1977. Vol. 18. No. 2.
P. 113-122; Гаврилов A.K. Ученая община сократиков в «Облаках» Аристофана // Некото-
рые проблемы истории античной науки. Л., 1989. С. 62-77.
12 О месте софистов и Сократа в интеллектуальном движении их эпохи см.: Wal-
lace R. W. Plato's Sophists, Intellectual History after 450, and Sokrates // The Cambridge Com-
panion to the Age of Pericles. Cambridge, 2007. P. 215-237.
13 Winkel L. Das sokratische Paradoxon ουδείς εκών έξαμαρτάνβι und strafrechtliche Zu-
rechnung im Lichte neueren Literatur // Symposion 1985. Vorträge zur griechischen und hel-
lenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1989. S. 109-117.
14 В особенной степени это относится к Протагору. Синтия Фаррар, желая отыскать
идеологов демократии в классической Греции, называет три имени: Протагора, Демо-
крита и Фукидида (Farrar С. The Origins of Democratic Thinking: The Invention of Politics
in Classical Athens. Cambridge, 1989). Впрочем, последнего мы все-таки не стали бы за-
писывать в «убежденные демократы» (см. к проблеме также: Raaflaub К.А. Thucydides on
Democracy and Oligarchy // BCT. P. 189-222; Никитюк E.B. Фукидид и афинская демокра-
тия // Мнемон. 2008. Вып. 7. С. 119-134). Остаются два абдерита.
165
ГЛАВА III
Итак, столь характерная для античных демократий жеребьевка15, по
мнению Сократа, порочна по своей сути. Управлять полисом должен
не кто угодно, а специалисты, люди знающие и тем самым «избранные».
О массе же демоса это сказать никак нельзя. Не случайно афинский
философ с некоторым презрением относился к простонародью. Вот
как наставлял он одного из своих собеседников: «Неужели ты стесня-
ешься валяльщиков, башмачников, плотников, кузнецов, земледельцев,
купцов, рыночных торговцев, думающих только о том, чтоб им купить
что-нибудь подешевле и продать подороже? А ведь из всех их и состоит
народное собрание» (Xen. Mem. III. 7. 6).
Таким образом, в учении Сократа были налицо элитарные, даже
антидемократические элементы16. С симпатией относился он к спар-
танским порядкам. Поэтому не удивительно, что к «босоногому му-
дрецу» тянулись, казалось бы, столь непохожие на него представите-
ли аристократической молодежи. Алкивиад, как мы увидим, в юности
очень тесно общался с Сократом. Но Алкивиад, во всяком случае, на
15 См. об этом принципе: Mulgan R.G. Lot as a Democratic Device of Selection // The
Review of Politics. 1984. Vol. 46. No. 4. P. 539-560.
16 В западной историографии периодически повторяются попытки «обелить» Сокра-
та от этого антидемократизма. См., например: Vlastos G. Socrates, Ironist and Moral Phi-
losopher. Ithaca, 1991. P. 48. По мнению Г. Властоса, это-де Платон, причем только в своих
зрелых трудах, сделал из своего учителя элитистского философа, а на самом деле взгляды
того были вполне демократическими. В данном случае, конечно, априорные идеологиче-
ские установки торжествуют над научной акрибией. Наиболее фундаментальный анализ
политических взглядов Сократа содержится в монографии Р. Краута «Сократ и государ-
ство» (Kraut R. Socrates and the State. Princeton, 1984), и поэтому на взглядах ее автора
необходимо остановиться подробнее. Краут, стараясь взвешенно подходить к проблеме,
утверждает, что Сократ относился к афинской демократии отчасти позитивно, а отчасти
негативно, то есть что-то в ней принимал, а что-то не принимал. А именно: афинская де-
мократия характеризовалась двумя главными чертами: свободой и равенством. Из этих
двух принципиальных характеристик свобода была Сократу, естественно, симпатична
(поскольку она позволяла ему беспрепятственно высказывать свои идеи), а вот равен-
ства он не одобрял, ибо оно приводило к автоматическому господству большинства, то
есть к власти некомпетентной толпы, которую столь часто критиковал философ. Перед
нами весьма интересная точка зрения, имеющая право на существование. Однако если
мы ее примем, то окажемся перед противоречием. Краут и сам не может не признать,
что Сократ с большой похвалой отзывался о спартанском государственном устройстве.
Однако в Спарте-то как раз из двух вышеназванных черт свобода отсутствовала, а равен-
ство граждан всячески насаждалось. Должны ли мы видеть здесь непоследовательность
в сократовской мысли? Или же лаконофильство Сократа преувеличено? Вопрос, несо-
мненно, нуждается в дальнейшем изучении.
166
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
словах был сторонником демократии. А вот другой ученик Сокра-
та — Критий, тоже знатный аристократ, потомок древних афинских
царей, — выступал как более откровенный олигарх, решительный
противник демоса и горячий поклонник Спарты. Еще один близкий
к Сократу человек — политик Ферамен — придерживался более уме-
ренных взглядов, но радикальному народовластию тоже отнюдь не
сочувствовал.
* * *
Такова была интеллектуальная обстановка эпохи Пелопоннесской
войны. Афины, как и многие государства Греции, находились в ат-
мосфере нарастающей нестабильности, интенсивного идейного броже-
ния, может быть, даже разложения. Наиболее оригинальным, в чем-то
даже уникальным порождением этой эпохи был герой этого очерка —
афинский политический деятель и полководец Алкивиад. Вряд ли кто-
нибудь станет спорить с тем, что Алкивиад был, пожалуй, самой яркой
личностью не только в Афинах, но и во всей Греции конца V в. до н. э.
Карьера Алкивиада оказалась молниеносно короткой и ослепительной;
подобно метеору пронесся он по политическому небосводу Эллады,
оставив у современников впечатление чего-то небывалого, неповтори-
мого17. О нем говорили, что он превзошел всех в греческом мире как
доблестями, так и пороками (Nep. Ale. 1); говорили, что двух Алкивиа-
дов Греция бы не вынесла (Plut. Aie. 16)... Им восхищались и его нена-
видели, причем порой одни и те же люди.
Даже его ранняя гибель не остудила страстей: у Алкивиада оста-
вались враги и после смерти. И это несмотря на то, что греки, почти
всегда крайне пристрастные к тому или иному ведущему деятелю при
его жизни, как правило, ощущали раскаяние позже, когда ничего ис-
править уже было нельзя18. С Алкивиадом получилось не так. Еще в
17 Впрочем, Алкивиад оказывал чарующее воздействие отнюдь не только на своих со-
временников. Так, в XIX веке им восхищался выдающийся русский мыслитель К.Н. Ле-
онтьев. Об отношении Леонтьева к Алкивиаду см.: Бердяев H.A. Константин Леонтьев:
Очерк из истории русской религиозной мысли // H.A. Бердяев о русской философии.
Ч. 1. Свердловск, 1991. С. 171.
18 Об отношении греков, в частности, афинян, к своим политическим лидерам см.:
Knox R.A. "So Mischievous a Beaste"? The Athenian Demos and its Treatment of its Politicians
// G&R. 1985. Vol. 32. No. 2. P. 132-161.
167
ГЛАВА III
начале IV в. до н. э., когда вся политическая обстановка в корне изме-
нилась19 и, казалось бы, многочисленные неоднозначные перипетии
его бурной деятельности должны были мирно отойти в небытие, вид-
нейшие аттические ораторы — Лисий (речи XIV, XV) и Андокид (речь
IV)20 — составляют настоящие гневные филиппики по адресу этого
уже покойного афинского лидера, а, кстати заметим, другие выдаю-
щиеся мастера красноречия — Исократ (речь XVI) и позже Демосфен
(речь XXI) — его активно защищают21. Посмертная хула, повторим,
очень нечастая вещь в греческой истории, гораздо более редкая, не-
жели посмертная слава. В этом отношении с Алкивиадом можно со-
поставить разве что его философского alter ego — Сократа, другого
«овода», возмущавшего в то же самое время спокойствие афинян. Со-
крат, как и Алкивиад, в течение довольно значительного времени по-
сле своей трагической кончины оставался фигурой спорной. Еще для
Эсхина (I. 173) он — софист, казненный по заслугам (и это в годы, ког-
да уже были написаны платоновские диалоги, ставшие, по сути, раз-
вернутой агиограммой Сократа).
Жизнь и деятельность Алкивиада достаточно подробно освещены
античной нарративной традицией. Из источников, повествующих о
нем, прежде всего следует указать на «Историю» Фукидида и «Грече-
скую историю» Ксенофонта. В этих исторических трактатах Алкивиад
выступает как одно из главных действующих лиц войны между Афина-
ми и Спартой; Фукидид в соответствии с хронологическими рамками
своего труда рассказывает о начале его карьеры политика и военачаль-
ника, а Ксенофонт — о ее завершающем этапе. Сведения, сообщаемые
Фукидидом и Ксенофонтом, особенно ценны, поскольку исходят от со-
временников событий (зрелые годы первого из них и молодость вто-
19 Об изменении «политического климата» в Афинах после Пелопоннесской вой-
ны см.: Strauss B.S. Op.cit. Passim; Mossé G De l'ostracisme aux procès politiques: le fonc-
tionnement de la vie politique à Athènes // Istituto universitario orientale (Napoli). Annali.
Sezione di archeologia e storia antica. 1985. Vol.7. P. 9-18; eadem. La classe politique à Athènes
au IVème siècle // AD. S. 67-77.
20 Мы придерживаемся мнения, согласно которому автором данной речи, составлен-
ной в начале IV в. до н. э., вполне мог действительно быть Андокид. См. аргументацию:
Суриков И.Е. Остракизм в Афинах. М., 2006. С. 429 слл. Об этой речи как источнике для
биографии Алкивиада см.: Burn A.R. A Biographical Source on Phaiax and Alkibiades? ([An-
dokides] IV and Plutarch's Alkibiades) // C1Q. 1954. Vol. 4. No. 3/4. P. 138-142.
21 О посмертной актуальности образа Алкивиада см.: Bianco Ε. Lattualità di Alcibiade
nel dibattito politico ateniese alTinizio del IV secolo a.C. // RSA. 1992-1993. Vol. 22-23. P. 7-23.
168
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
рого пришлись именно на период Пелопоннесской войны), к тому же,
скорее всего, лично знавших Алкивиада22.
Нельзя не сказать и еще об одном авторе — современнике и зна-
комце героя нашего очерка, а именно о комедиографе Аристофане, в
произведениях которого неоднократно упоминается Алкивиад23. Чрез-
вычайно характерно, в частности, одно место из комедии «Лягушки»
(405 г. до н. э.), которое заслуживает того, чтобы быть приведенным
полностью (Aristoph. Ran. 1422 sqq.).
Дионис: Скажите же, какого мненья держитесь
Насчет Алкивиада. Город болен им.
Ε в ρ и π и д: Что ж город думает о нем?
Дионис: Что думает?
Желает, ненавидит, хочет все ж иметь.
А вы какого мненья, расскажите мне?
Ε в ρ и π и д: Мне ненавистен гражданин, что медленен
На помощь государству, на беду же скор.
Кто ловок для себя, ленив для города...
Эсхил: Не надо львенка в городе воспитывать.
А вырос он — себя заставит слушаться24.
В этом сочиненном драматургом разговоре, происходящем в Аиде
между богом Дионисом и тенями умерших поэтов Эсхила и Еврипи-
да25, наглядно отражена та борьба мнений, что кипела в Афинах вокруг
Алкивиада, та смесь преклонения и ужаса, что испытывали по отноше-
нию к нему сограждане.
Из авторов, современных Алкивиаду, о нем писал также оратор
Антифонт, принадлежавший к ярым недоброжелателям нашего ге-
22 С наибольшей уверенностью это можно говорить о Ксенофонте, поскольку он был
учеником Сократа примерно в те же годы, что и Алкивиад (или чуть позже). Кстати,
Ксенофонт пересказывает некоторые важные эпизоды из жизни Алкивиада не только в
«Греческой истории», но и в «Воспоминаниях о Сократе».
23 Отметим, что и другие комедиографы были к Алкивиаду «неравнодушны». Напри-
мер, о Евполиде и Алкивиаде см.: Milanezi S. Pratiques et censures du rire et de la comédie
en Grèce ancienne // European Review of History. 1995. Vol. 2. No. 1. P. 12.
24 О нередкой у греческих авторов метафоре льва применительно к политикам,
опасным для государства своей чрезмерной влиятельностью, см.: Dyson G.W. ΛΕΟΝΤΑ
ΤΕΚΕΙΝ // C1Q. 1929. Vol. 23. No. 3/4. P.186-195; Суриков И.Е. Antiphontea III: Друзья и
враги Антифонта (просопографический этюд) // SH. Т. 8. М., 2008. С. 90 ел.
25 Подробный анализ сюжета «Лягушек» Аристофана — нисхождения Диониса в под-
земное царство — см.: Edmonds R.G. Myths of the Underworld Journey: Plato, Aristophanes,
and the Orphic Gold Tablets. Cambridge, 2004. P. Ill if.
169
ГЛАВА III
роя26. Известно, что у Антифонта было произведение под названием
Άλκι,βιάδου λοιδορίαι — «Поношения Алкивиада» (Antiph. fr. 66-67
Blass — Thalheim). Оно, судя по всему, представляло собой не речь в
собственном смысле слова, а политический памфлет, содержавший
личные инвективы против Алкивиада27. Вопрос о датировке памфле-
та неясен28. Во всяком случае, ясно, что он был написан тогда, когда
вокруг деятельности Алкивиада уже велась острая полемика в афин-
ском общественном мнении — в 410-х гг. до н. э. Апогея полемика до-
стигла в 411 г. до н. э. в связи с готовящимся олигархическим перево-
ротом. Как мы увидим ниже, последний намечался как будто именно
ради примирения с Алкивиадом, но после установления олигархии
усилиями ряда лидеров влиятельных гетерий опальный полководец
не был-таки допущен в полис.
О содержании упомянутого памфлета можно судить по информа-
ции из него, приводимой Плутархом (Ale. 3). В передаче херонейско-
го биографа, Антифонт рассказывает об Алкивиаде довольно-таки
гнусные вещи: якобы тот еще мальчиком однажды убежал из дома к
одному из своих любовников, чем едва не опозорил собственных опе-
кунов — Перикла и Арифрона, а в другой раз в палестре ударом палки
убил кого-то из сопровождавших его афинян. Плутарх, впрочем, глу-
бокомысленно прибавляет: «Не следует, однако, верить всей этой хуле,
исходящей от врага, который нимало не скрывал своей ненависти (δι/
εχθραν ομολόγων) к Алкивиаду».
Часто говорят об Алкивиаде и греческие писатели следующего исто-
рического периода, IV в. до н. э. Мы уже называли в этой связи имена
представителей ораторского искусства — Лисия, Андокида, Исократа,
Демосфена. Алкивиад появляется в качестве одного из действующих
лиц в ряде диалогов Платона, еще одного его «коллеги» по ученичеству
у Сократа. Два диалога платоновского корпуса даже носят имя Алки-
виада («Алкивиад I» и «Алкивиад II»29). Особенно колоритен его образ
26 Суриков И.Е. Antiphontea III... С. 82 ел.
27 О традиции памфлета-инвективы в Афинах этой эпохи см.: Суриков И.Е. Остра-
кизм в Афинах... С. 437.
28 С.Я. Лурье считал, что это то же самое произведение, которое из других авторов
известно под названием «Политик» (Luria S. Eine politische Schrift des Redners Antiphon
aus Rhamnus // Hermes. 1926. Bd. 61. Ht. 3. S. 343 if.). Но это — лишь догадка, и у нас нет
уверенности, что она зиждется на достаточно надежных основаниях.
29 Впрочем, существуют сомнения в принадлежности второго из этих диалогов перу
170
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
в финальной части диалога «Пир»: Алкивиад, разгоряченный вином,
является на праздничное пиршество к поэту Агафону и произносит
энкомий (хвалебную речь) в честь Сократа, попутно рассказывая исто-
рию своих с ним взаимоотношений. Платон сообщает ценные сведения
по генеалогии Алкивиада.
В отличие от Платона, Аристотель в своих этических и политиче-
ских трактатах не уделяет Алкивиаду никакого внимания, — факт ин-
тересный, но не удивительный, если учитывать, что стагирского мыс-
лителя привлекали преимущественно институциональные аспекты
эволюции государственных устройств, а не роль отдельных личностей
в их истории30. Во всех дошедших произведениях аристотелевского кор-
пуса Алкивиад упоминается лишь несколько раз (Anal. IL 37bl8; Hist,
anim. 578b28; Poet. 1451Ы1; Rhet. 1390b28; fr. 443 Rose), да и то мимоходом.
Особенно характерен пассаж из «Поэтики», даваемый в ходе известного
сравнения Стагиритом поэзии с историей (не в пользу последней): «...
Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой
прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его
все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), — нет, различа-
ются они тем, что один говорит о том, что было, а другой — о том, что
могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо
поэзия больше говорит об общем, история — о единичном. Общее есть
то, что по необходимости или вероятности такому-то характеру подо-
бает говорить и делать то-то; это и стремится показать поэзия, давая
героям вымышленные имена. А единичное — это, например, что сделал
или претерпел Алкивиад». В подобном контексте отношение философа
к Алкивиаду рисуется даже каким-то пренебрежительным.
Из античных авторов позднейшего времени говорят о деятельности
Алкивиада Диодор (I в. до н. э.) и Юстин (II—III вв. н.э.) в своих истори-
ческих повествованиях, но они дают мало нового по сравнению с Фуки-
дидом и Ксенофонтом. Для нас несравненно более важно то, что именно
к позднеэллинистическому и римскому периодам относятся дошедшие
до нас произведения биографического жанра, специально посвященные
Алкивиаду. В распоряжении ученых имеются две таких биографии.
самого Платона. Возможно, он был составлен кем-то из его учеников. Подлинность «Ал-
кивиада I», или «Алкивиада Большего», не оспаривается. Об этом произведении см.:
Friedländer Р. Der grosse Alkibiades: Ein Weg zu Plato. Teil 1-2. Bonn, 1921-1923.
30 Ср.: Berve H. Fürstliche Herren zur Zeit der Perserkriege // Die Antike. 1936. Bd. 12. S. 1.
171
ГЛАВА III
Более ранняя из них написана римским историком I в. до н. э. Кор-
нелием Непотом; она очень кратка, почти конспективна, к тому же в
ней встречаются фактические ошибки. По-настоящему ценным следует
назвать жизнеописание Алкивиада, принадлежащее Плутарху, очень
подробное и богатое материалом. Пожалуй, именно этот источник сле-
дует назвать наиболее информативным из всех привлекаемых нами,
хотя, безусловно, работая с ним, следует помнить о том, что Плутарх
был отделен от эпохи Пелопоннесской войны более чем полутысяче-
летним хронологическим промежутком и отнюдь не застрахован от не-
критического воспроизведения неточных или субъективных сведений.
Что же касается исследовательской литературы об Алкивиаде, следу-
ет отметить, что в западном антиковедении его фигура достаточно по-
пулярна31. Он, наряду с некоторыми другими (Периклом, Фемистоклом,
Демосфеном), принадлежит к числу тех немногочисленных политиче-
ских деятелей классических Афин, жизни которых посвящено по ряду
монографий. Именно на монографиях об Алкивиаде мы и остановим-
ся в рамках данного краткого историографического очерка, а довольно
многочисленные статьи, трактующие различные конкретные проблемы
и нюансы его карьеры, будут упомянуты в соответствующих местах
далее по ходу главы.
Сразу необходимо оговорить, что существуют два основных (и проти-
востоящих друг другу) подхода к общей оценке деятельности Алкивиа-
да. Эти подходы можно определить как «апологетический» и «скептиче-
ский». К первому принадлежат, например (если говорить пока о работах
достаточно давних), книги француза Ж. Бабелона32, а в особенной сте-
пени — немецкого ученого Ф. Тегера33, который, описывая биографию
знаменитого афинянина, просто-таки не скрывает свои симпатии к ха-
ризматическим лидерам. С противоположных позиций рассматривает
нашего героя другой французский исследователь — Ж. Атцфельд34, весь-
ма критично характеризующий его вклад в историю Эллады. Небезын-
тересно то обстоятельство, что все названные монографии появились на
коротком хронологическом отрезке — накануне и в период Второй ми-
31 Ср. наблюдения над историографией вопроса: Prandi L. Il P.Lit.Lond. 123 е la fortuna
storiografica di Alcibiade // Aegyptus. 1992. Vol. 72. No. 1/2. P. 3-21.
32 Babelon f. Alcibiade, 450-404 avant J.-C. P., 1935.
33 TaegerR Alkibiades. München, 1943.
34 HatzfeldJ. Alcibiade. Étude sur l'histoire d'Athènes à la fin du Ve siècle. P., 1940.
172
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
ровой войны. Несомненно, это не случайное совпадение. В годы Гитлера,
Сталина, Муссолини, Франко закономерным было резкое возрастание
актуальности темы яркой, тоталитарной личности. А уже политически-
ми взглядами того или иного специалиста диктовалось его отношение
к подобным личностям — позитивное или негативное, — которое авто-
матически переносилось и на аналогичных деятелей предшествующих
эпох, таких, как Алкивиад. Иными словами, похоже, что «спокойное»,
беспристрастное, чисто научное отношение к этому политику и полко-
водцу не могло выработаться не только в античности, но и в XX веке.
Из авторов же послевоенного периода «апологетических» взглядов
на Алкивиада (в умеренной форме) придерживался, например, У. Эл-
лис35. А самым крупным представителем «скептического» подхода яв-
лялся, безусловно, Э. Бледоу, который в монографии с характерным
названием «Алкивиад, рассмотренный заново»36 и в серии статей37 под-
вергает всю деятельность интересующего нас афинянина более жест-
кой критике, чем кто-либо ранее, весьма низко оценивает его полко-
водческие и государственные способности.
Существуют на Западе также монографические исследования по от-
дельным вопросам, связанным с Алкивиадом, таким, как его место в
системе афинских гетерий середины 410-х гг. до н. э.38 или освещение
его деяний в труде Фукидида39.
Что же касается отечественной историографии, то в ней Алкивиад,
кажется, не привлекал почти ничьего внимания. Наиболее подробно
на русском языке его деятельность (но лишь в единственном аспек-
те — как предшественника Младшей тирании IV в. до н. э.) освещена в
35 Ellis WM. Alcibiades. L. - Ν.Υ., 1989.
36 Bloedow E.E Alcibiades Reexamined. Wiesbaden, 1973.
37 Bloedow E.E "Not the Son of Achilles, but Achilles Himself". Alcibiades' Entry on the
Political Stage at Athens // Historia. 1990. Bd. 39. Ht. 1. S. 1-19; idem. On 'Nurturing Lions in
the State : Alcibiades' Entry on the Political Stage in Athens // Klio. 199. Bd. 73. Ht. 1. S. 49-65;
idem. Alcibiades: A Review Article // AHB. 1991. Vol. 5. No. 1/2. P. 22; idem. Alcibiades 'bril-
liant' or 'intelligent'? // Historia. 1992. Bd. 4L Ht. 2. P. 139-157.
38 Aurenche O. Les groupes d'Alcibiade, de Léogoras et de Teucros: Remarques sur la vie
politique athénienne en 415 avant J.C. P., 1974.
39 Delebecque É. Thucydide et Alcibiade. Aix-en-Provence, 1965; Forde S. The Ambition to
Rule: Alcibiades and the Politics of Imperialism in Thucydides. Ithaca, 1989. На ту же тему
см.: Stewart DJ. Thucydides, Pausanias, and Alcibiades // C1J. 1966. Vol. 61. No. 4. P. 145-152;
Westlake H.D. Studies in Thucydides and Greek History. Bristol, 1989. P. 154-165; Brunt P.A.
Studies in Greek History and Thought. Oxf., 1997. P. 17-46.
173
ГЛАВА III
одной из книг Э.Д. Фролова40. Автору этих строк в свое время довелось
посвятить Алкивиаду две статьи41; первая из названных работ пред-
ставляет собой целостную биографию данного политика, и именно она
легла в основу настоящей главы (но здесь, естественно, изложение сде-
лано более подробным, с привлечением нового материала).
* * *
Алкивиад, сын Клиния, из Скамбонидов42, родился около 450 г. до
н. э. По своему происхождению он принадлежал к кругу высшей афин-
ской аристократии43, был выходцем из семьи с давними и богатыми
политическими традициями, в которой из поколения в поколение че-
редовались имена Алкивиад и Клиний44. К сожалению, точное назва-
40 Фролов Э.Д. Греческие тираны (IV в. до н. э.). Л., 1972.
41 Суриков И.Е. Алкивиад: афинский денди или первый «сверхчеловек»? // ДВ. 5. Спе-
циальный выпуск: Историческая биография и персональная история. М., 2001. С. 198-
225; он же. Ксенические связи в дипломатии Алкивиада // Античный мир и археология.
Вып. 11. Саратов, 2002. С. 4-13.
42 Полное имя Алкивиада сообщает Плутарх (Ale. 22) со ссылкой на документальный
источник — обвинительное заявление Фессала, сына Кимона, поданное против Алки-
виада в связи с судебным процессом о профанации мистерий (см. ниже). Официаль-
ное имя афинского гражданина в V в. до н. э. включало три компонента: личное имя,
патронимик («отчество») и демотик (обозначение принадлежности к дему). Скамбони-
ды — аттический дем, из которого происходил Алкивиад, — входил в состав городской
триттии филы Леонтиды и находился почти в центре Афин.
43 Различные аспекты генеалогии Алкивиада в течение длительного времени были
предметом достаточно острых дискуссий в антиковедении. См.: Dittenberger W. Die Fami-
lie des Alkibiades // Hermes. 1902. Bd. 37. Ht. 1. S. 1-13; HatzfeldJ. Op.cit. P. 5; TaegerR Alkibi-
ades... S. 12; Vanderpool E. The Ostracism of the Elder Alkibiades // Hesperia. 1952. Vol. 21.
No. 1. P. 1-8; RaubitschekA.E. Zur attischen Genealogie // RhM. 1955. Bd. 98. Ht. 3. S. 258-262;
Thompson W.E. The Kinship of Pericles and Alkibiades // GRBS. 1970. Vol. IL. No. 1. P. 27-33;
idem. Attic Kinship Terminology // JHS. 1971. Vol. 71. P. 110-113; Bicknell P.]. Studies in Athe-
nian Politics and Genealogy. Wiesbaden, 1972. P. 96-100; Kagan D. The Peace of Nicias and the
Sicilian Expedition. Ithaca, 1981. P. 63; Stanley P.V. The Family Connection of Alcibiades and
Axiochus // GRBS. 1986. Vol. 27. No. 2. P. 173-181; Ellis W.M. Op.cit. P. 1-9. Поступавшие в
XX веке новые данные на этот счет, особенно эпиграфические (острака — черепки для
голосования при остракизме), заставляли вносить коррективы, порой серьезные. Нако-
нец в ходе этих корректировок родословное древо Алкивиада, кажется, удалось восста-
новить с достаточной определенностью (см. это древо в работе: Суриков И.Е. Из истории
греческой аристократии позднеархаической и раннеклассической эпох. М., 2000. С. 251).
44 Фукидид (VIII. 6. 2) утверждает, что имя Алкивиад было спартанским по проис-
хождению и попало в Афины благодаря ксеническим связям этой семьи со спартанской
174
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
ние рода, из которого происходил Алкивиад по отцовской линии, из
нарративной традиции с полной уверенностью не восстанавливается.
Известно только, что этот род возводил свои истоки к прославленно-
му мифологическому герою Аяксу Саламинскому и его сыну Евриса-
ку, переселившемуся с Саламина в Афины (Plat. Ale. I. 121а; Plut. Ale. 1).
Определенную путаницу в вопрос о роде Алкивиада вносят аттические
ораторы IV в. до н. э. (Isoer. XVI. 25; Demosth. XXI. 144), которым, судя
по всему, уже не были исчерпывающе известны конкретные детали его
родословной. В результате в современной историографии предлагались
различные варианты названия этого рода (Евпатриды, Еврисакиды и
др.); уже не столь давно, опираясь на эпиграфические данные, удалось
с некоторой долей уверенности установить, что интересующий нас род
назывался Саламиниями45. Впрочем, пожалуй, наиболее осторожным
будет воздержаться от категоричных суждений, тем более, что в самом
определении сущности афинского рода между различными исследова-
телями нет единства46, равно как и в вопросе о том, носили ли все без
исключения роды какие-то строго определенные наименования47.
знатью. О ксении — обычае сакрального наследственного гостеприимства между ари-
стократами различных греческих полисов, напоминавшем кавказское куначество, — см.
наиболее подробно в работе: Herman G. Ritualized Friendship and the Greek City. Cam-
bridge, 1987. Специально о влиянии ксенических связей на ономастику аристократиче-
ских родов см.: idem. Patterns of Name Diffusion within the Greek World and Beyond // C1Q.
1990. Vol. 40. No. 2. P. 349-363. Такого рода связи распространялись даже и за пределы
греческого мира: Суриков И.Е. Гостеприимство Креза и афиняне // Закон и обычай госте-
приимства в античном мире. М., 1999. С. 72-79.
45 Ferguson W.S. The Salaminioi of Heptaphylai and Sounion // Hesperia. 1938. Vol. 7. No. 1.
P. 1-74; Ellis W.M. Op.cit. P. 99-102.
46 О нашем понимании афинского рода (γένος1) см.: Суриков И.Е. Из истории грече-
ской аристократии... С. 29 ел л. Там же приведена относящаяся к вопросу литература.
47 Так, в литературе принято говорить о знатном роде Филаидов. Однако интересно,
что античными авторами это наименование не прилагается ни к одному из известных
представителей рода архаического и классического времени (Мильтиаду, Кимону и др.)
См.: Schachermeyr F. Philaidai // RE. Hlbd. 38. Stuttgart, 1938. Sp. 2113-2121. To, что данный
род существовал как некое единство и возводил себя к герою Филею, сыну Аякса Сала-
минского (Herod. VI. 35), не вызывает сомнений. Но назывался ли он в VI-V вв. до н. э.
Филаидами — утверждать со стопроцентной уверенностью вряд ли возможно. Поэтому
в литературе предлагалось и другое (конечно, условное) наименование этого рода или
его ветви — Кимониды (например: Davies J.K. Athenian Propertied Families, 600-300 B.C.
Oxf., 1971). He могло ли аналогичным образом обстоять дело и с родом Алкивиада? Са-
ламинии, Еврисакиды, Евпатриды, — может быть, все это в равной мере допустимые и в
равной мере условные варианты его названия?
175
ГЛАВА III
Ближайшие предки Алкивиада играли весьма значительную роль
в политической жизни Афин. Его прадед, носивший одинаковое с
ним имя, был соратником основателя афинской демократии Клисфе-
на48. Другой прадед Алкивиада, Клиний, в 480 г. до н. э. отличился в
морском сражении с персами при Артемисии49. Сын этого последнего
Алкивиад (в литературе его обычно называют Алкивиадом Старшим,
чтобы отличать от его знаменитого внука) был подвергнут остракиз-
му — изгнанию из Афин на десять лет, а эта мера применялась лишь к
наиболее влиятельным политикам, как правило, аристократического
статуса50. Наконец, отец Алкивиада Клиний принадлежал к ближай-
шему окружению Перикла. До нас дошел эпиграфический документ —
принятый афинским народным собранием в начале 440-х гг. по ини-
циативе Клиния декрет, направленный на упорядочение финансового
управления Афинской морской державой51. В 447 г. до н. э. Клиний,
участвуя в так называемой Первой (или Малой) Пелопоннесской вой-
не, погиб в битве при Коронее52.
Что же касается матери Алкивиада Диномахи, то она происходила
из рода Алкмеонидов, едва ли не самого знаменитого и влиятельного
в Афинах53. Отцом Диномахи был Мегакл, видный аристократический
лидер эпохи Греко-персидских войн (кстати, тоже в свое время под-
48 Isoer. XVI. 26. Кстати, и сам Клисфен был прадедом Алкивиада по одной из женских
линий.
49 Herod. VIII. 17. Плутарх (Ale. 1), введенный в заблуждение совпадением имени,
отождествил этого Клиния с отцом Алкивиада. Однако такое отождествление является
ошибочным, поскольку невозможно по хронологическим соображениям.
50 Остракизм Алкивиада Старшего датируется в современной историографии по-
разному — от 480-х до 460-х гг. до н. э. (см.: Carcopino J. Üostracisme athénien. 2 ed. P., 1935.
P. 111-112; CalderiniA. Ubstracismo. Milano, 1945. P. 46-48; VanderpoolE. The Ostracism...;
Phillips DJ. Athenian Ostracism // Hellenika: Essays on Greek Politics and History. North Ryde,
1982. P. 28; LangM. Ostraka. Princeton, 1990. P. 31-32). Иногда высказывается мнение, что
этот политик изгонялся остракизмом дважды, но оно основано, на наш взгляд, на не-
верном понимании одного пассажа из оратора Лисия (XIV. 39).
51 IG. I3. 34. О декрете и его авторе см.: Meiggs R., Lewis D. A Selection of Greek Histori-
cal Inscriptions to the End of the Fifth Century B.C. Revised ed. Oxf., 1989. P. 117 if. (No. 46).
52 Plut. Ale. 1. О датировке и историческом контексте битвы при Коронее см.: Стро-
гецкий В.М. Полис и империя в классической Греции. Нижний Новгород, 1991. С. 151-
152; Баклер Дж. Спарта, Фивы, Афины и равновесие сил в Греции (457-359 гг. до н. э.) //
МГОДА. Ч. 1 С. 82-83.
53 Истории рода Алкмеонидов специально посвящена наша монография: Суриков И.Е.
Из истории греческой аристократии...
176
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
вергшийся остракизму), а ее матерью — Кесира, дочь Клисфена54. Таким
образом, она являлась двоюродной сестрой Перикла и родной сестрой
его первой жены55. Иными словами, жизнь и деятельность Алкивиада в
известной степени может рассматриваться как часть богатой события-
ми истории Алкмеонидов. Современные исследователи нередко прямо
называют Алкивиада представителем рода Алкмеонидов56 и, в принци-
пе, имеют на это основания. Для нашего изложения особенно важно то
обстоятельство, что он оказывался ближайшим родственником Перик-
ла — «афинского олимпийца», самого влиятельного гражданина в поли-
се. Алкивиад был родным племянником жены Перикла и двоюродным
племянником его самого57. Поэтому не случайно, что, когда наш герой
трех лет от роду остался без отца, его опекуном стал именно Перикл58.
Уже с детства и ранней юности Алкивиад зарекомендовал себя бле-
стяще одаренной личностью. Он отличался необыкновенной красотой;
от него как бы исходило какое-то непреодолимое очарование, перед
которым не могли устоять даже враги и недоброжелатели молодого
афинского аристократа. Алкивиад рос в обстановке всеобщего почи-
тания и восхищения, о нем знали все Афины. «Целая толпа знатных
афинян окружала Алкивиада, ходила за ним по пятам, предупрежда-
ла все его желания», — пишет Плутарх (Ale. 4). Комедиограф Аристо-
фан уже в своих ранних произведениях, созданных в 420-е гг. до н. э.
54 О Кесире см.: Shear T.L Koisyra: Three Women of Athens // Phoenix. 1963. Vol. 17. No. 2.
P. 99-112.
55 О Диномахе см.: Cromey R.D. On Deinomache // Historia. 1984. Bd. 33. Ht. 4. S. 385-
401. Однако автор этой статьи выдвигает не основанную на фактах гипотезу, согласно
которой Диномаха и была первой женой Перикла. Полемику с этой точкой зрения см.:
Суриков И.Е. Женщины в политической жизни позднеархаических и раннеклассических
Афин // Античный мир и его судьбы в последующие века. М., 1996. С. 47-48.
56 Например: Meyer Ed. Geschichte des Altertums. 9 Aufl. Essen, 1984. Bd. 6. S. 482;
Burn A.R. Pericles and Athens. L., 1948. P. 239; Ellis WM. Op.cit. P. 2. Есть, впрочем, и мнение,
согласно которому между Алкивиадом и Алкмеонидами были враждебные отношения:
Williams G. W. The Curse of the Alkmaionidai. III. Themistokles, Perikles, and Alkibiades //
Hermathena. 1952. Vol. 80. P. 58-71.
57 Схему родственных отношений Перикла и Алкивиада см.: Суриков И.Е. Перикл и
Алкмеониды // ВДИ. 1997. № 4. С. 24.
58 Суриков И.Е. К интерпретации имени Арифрона на острака // ВДИ. 2000. № 4. С. 74
(там же указаны источники). Подопечным Перикла и его брата Арифрона оказался так-
же младший брат Алкивиада Клиний, которого античные авторы (Plat. Prot. 320a; Ale. I.
118е; Athen. XI. 506d) называют слабоумным.
177
ГЛАВА III
(«Пирующие», «Ахарняне», «Осы»), изображает Алкивиада как яркого
представителя афинской «золотой молодежи». Естественно, что в та-
ких условиях будущий герой Пелопоннесской войны вырос человеком
до крайности избалованным и даже развращенным. Он вел исключи-
тельно экстравагантную жизнь, переполненную пьяными кутежами и
беспорядочными любовными связями. Плутарх передает целый ряд
связанных с этим анекдотов59, которые вряд ли имеет смысл здесь под-
робно пересказывать, но о самых характерных из них, пожалуй, стоит
упомянуть. «Алкивиад явился однажды к учителю грамматики и по-
просил сочинения Гомера. Тот ответил, что Гомера у него нет, тогда
Алкивиад ударил его кулаком и ушел» (Plut. Aie. 7). В другой раз он в
пьяном виде и с компанией друзей пришел на пир к одному из афи-
нян, забрал со столов половину стоявшей там золотой и серебряной
посуды и удалился. Обескураженный хозяин заметил, однако, что его
эксцентричный гость «обнаружил сдержанность и снисходительность:
ведь он оставил нам эту половину, меж тем как мог забрать все»60. Ал-
кивиад — таково создающееся впечатление — считал, что для него нет
ничего недозволенного, а сограждане только укрепляли в нем эту уве-
ренность, прощая ему все выходки за его обаяние61.
Как-то юный Алкивиад поспорил с друзьями, что без всякой вины
публично ударит Гиппоника, сына Каллия из рода Кериков — богатей-
шего из афинян, кроме того, занимавшего одну из важнейших в полисе
жреческих должностей62, человека уже немолодого, — и действительно
сделал это. Однако на следующий день он «пришел к дому Гиппоника,
постучался, предстал перед хозяином и, сбросив с плеч гиматий, пре-
дал себя в его руки, чтобы самому претерпеть побои и понести заслу-
женную кару» (Plut. Aie. 8). Гиппоник, конечно, был растроган таким
59 О них см.: Duff Т. Plutarch on the Childhood of Alkibiades (Ale. 2-3) // Proceedings of
the Cambridge Philological Society. 2003. Vol. 49. P. 89-113.
60 Plut. Ale. 4. Интересно, что этим обиженным хозяином был не кто иной, как Анит,
будущий обвинитель Сократа.
61 Ср. Plut. Ale. 16 (о более позднем периоде деятельности Алкивиада): «Доброволь-
ные пожертвования, щедрость хорега, дары городу, в пышности которых он не знал себе
равных, слава предков, сила слова, красота и крепость тела в соединении с воинским
опытом и отвагой заставляли афинян прощать Алкивиаду все остальное, относиться к
нему терпимо и всякий раз подбирать для его выходок самые мягкие названия, именуя
их то шутками, то даже добрыми делами».
62 Гиппоник был дадухом (факелоносцем) в элевсинском культе Деметры.
178
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
поведением Алкивиада, простил ему обиду, а позже даже выдал за него
замуж свою дочь Гиппарету.
Впрочем, этот брак не был счастливым. Уже после смерти Гиппоника
Гиппарета, удрученная полным невниманием со стороны супруга, его
постоянными изменами, ушла от него к своему брату Каллию и реши-
ла подать на развод. Бракоразводный процесс63, если он осуществлялся
по инициативе женщины, был в Афинах достаточно долгой и слож-
ной процедурой; от добивавшейся развода гражданки требовалось, в
частности, собственноручно подать жалобу архонту на городской пло-
щади — Агоре. «Когда, повинуясь закону, она (Гиппарета — И.С.) уже
подавала требование, явился Алкивиад, внезапно схватил ее и понес
через всю площадь домой, причем никто не посмел вступиться и вы-
рвать женщину из его рук», — рассказывает Плутарх (Ale. 8) и затем
поучительным тоном добавляет: «...Примененное им насилие никто не
счел ни противозаконным, ни бесчеловечным: по-видимому, закон для
того и приводит в общественное место женщину, покидающую своего
супруга, чтобы предоставить последнему возможность вступить с ней
в переговоры и попытаться удержать ее».
Разумеется, Алкивиад боролся не за саму Гиппарету, а за огромное
приданое, которое он с нею получил и которое в случае развода должно
было вернуться обратно в семью женщины. Несчастная жена Алкивиада
довольно скоро умерла; известно о двух детях от их брака — сыне, кото-
рый тоже был назван Алкивиадом, и дочери (ее имя не сохранилось).
Вполне справедливо пишет об Алкивиаде римский биограф Непот:
«Был он щедрым, блистательным в обиходе и во всем образе жизни,
обходительным, обаятельным и умеющим ловко приноровиться к слу-
чаю; и он же в свободное время, когда дела не требовали душевного
напряжения, оказывался изнеженным, беспутным, сластолюбивым и
разнузданным, так что все дивились, как в одном человеке уживают-
ся такие противоречия и такие разные природные свойства»64. Больше
всего бросалось в глаза непомерное честолюбие и тщеславие Алкивиа-
да, его стремление любыми способами выделиться из массы сограждан,
63 См. об афинских бракоразводных процедурах: Jones J. W. The Law and Legal Theory
of the Greeks: An Introduction. Oxf., 1956. P. 181 ft; Cohn-HafiL Divorce in Classical Athens
//JHS. 1995. Vol. 115. P. 1-14.
64 Nep. Ale. 1. Многие античные авторы говорят в связи с Алкивиадом о таком высоко
ценившемся качестве, как μεγαλοψυχία («величие души»).
179
ГЛАВА III
«быть не как все». Это проявлялось даже в мелочах. Так, на своем бое-
вом щите он приказал изобразить не родовую эмблему, как было при-
нято65, а Эрота с молнией в руке, сам же щит сделать позолоченным.
Для завоевания славы и престижа Алкивиад не останавливался ни
перед какими денежными тратами, тем более что он был очень богат
и, кроме того, как упоминалось, получил большое приданое за Гиппа-
ретой. Он неоднократно добровольно принимал на себя разного рода
литургии — общественные повинности, налагавшиеся на наиболее со-
стоятельных граждан в пользу государства: триерархии (Thuc. VI. 61.
5), хорегии (Andoc. IV. 20-21; Thuc. VI. 16. 3; Plut. Ale. 16), эпидосисы,
т. е. денежные пожертвования (Plut. Aie. 10). Алкивиад чрезвычайно
активно участвовал в панэллинских спортивных состязаниях, причем
в той дисциплине, которая считалась самой почетной, — в колеснич-
ных бегах. Он стал победителем в Немейских, Пифийских, Панафиней-
ских играх (Plut. Ale. 16; Paus. I. 22. 7; Athen. XII. 534d ); ниже у нас еще
пойдет речь о его триумфальном выступлении на Олимпийских играх
416 г. до н. э. Тому же престижу служил и весь стиль жизни Алкивиада,
необычайно пышный и роскошный.
Еще Эдуард Мейер высказывал предположение, что Перикл прочил
Алкивиада в свои политические преемники, поскольку его собствен-
ные сыновья Ксантипп и Парал никакими талантами не блистали66.
Так или не так (каких-либо позитивных аргументов в защиту этой точ-
ки зрения вроде бы нет), несомненно, во всяком случае, что отношение
самого Алкивиада к своему опекуну осложнялось некоторыми нюанса-
ми. Имела место, в частности, ревность молодого аристократа к лиде-
ру афинского полиса; поклонники Алкивиада нашептывали ему, «что
стоит ему взяться за государственные дела, как он разом не только зат-
мит всех прочих военачальников и народных любимцев, но и самого
Перикла превзойдет могуществом и славою среди греков» (Plut. Aie. 6).
65 Об эмблемах (επίσημα) афинских аристократических родов, иногда не вполне верно
называемых в историографии «гербами», см.: Seltman CT. Athens, its History and Coinage
before the Persian Invasion. Cambridge, 1924. P. 33 ff.; Hopper R.J. A Note on Aristophanes,
Lysistrata 665-70 // C1Q. 1960. Vol. 10. No. 2. P. 242-247.
66 Третий сын Перикла — Перикл Младший — со временем стал способным полко-
водцем. Однако во время, о котором идет речь, он не мог приниматься в расчет, посколь-
ку считался незаконнорожденным (он родился от второй жены Перикла — неафинянки
Аспасии и получил гражданские права по предсмертному ходатайству отца лишь в пер-
вые годы Пелопоннесской войны).
180
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Да и в целом Перикл и Алкивиад были слишком уж разными
людьми; по отношению к ним можно даже в известной мере гово-
рить о конфликте поколений. Алкивиад решительно не желал при-
нимать тех правил политической жизни в демократических Афинах,
которым неукоснительно следовал Перикл. Широко известным ста-
ло заявление Алкивиада по поводу тщательной подготовки Перикла
к отчетам перед народным собранием: «А не лучше ли было бы ему
подумать о том, как вообще не давать отчетов?» (Plut. Ale. 7). Ксе-
нофонт (Mem. I. 2. 40-46) передает чрезвычайно интересную беседу
между Периклом и Алкивиадом, не достигшим еще двадцатилетнего
возраста. В ходе этого разговора, предметом которого было опреде-
ление закона, юноша, пользуясь различными ухищрениями софисти-
ческой эристики, буквально загоняет «афинского олимпийца» в угол,
заставляя того признать, что закон и беззаконие — одно и то же. Не
приходится сомневаться в том, что данный эпизод, описанный со-
временником, не выдуман67.
Таким образом, Алкивиад уже с молодых лет блестяще владел искус-
ством спора, да и в целом был наделен редким даром красноречия (Plut.
Ale. 10), что, безусловно, имело большое значение в условиях афинской
демократии, когда все вопросы государственной жизни решались пу-
тем открытого обсуждения и дискуссии68. В дополнение к природной
одаренности, он, естественно, получил прекрасное образование, как и
подобало отпрыску знатного рода, готовящемуся к политической дея-
тельности. Юный Алкивиад много общался с подвизавшимися в Афи-
нах софистами. Особенное же значение имели его отношения с Со-
кратом — мыслителем, которого, как отмечалось выше, современники
воспринимали всецело в контексте софистического движения69, но ко-
торый в действительности был непримиримым идейным противником
софистов, отстаивая существование объективной истины и возмож-
ность ее отыскания.
Дружба Сократа и Алкивиада вошла в легенду. Талантливого юно-
шу привлекало в «босоногом мудреце» то, что он, в отличие от прочих
67 См. об этой сцене: Harris EM. Antigone the Lawyer, or the Ambiguities of Nomos //
LCAG. P. 25.
68 Hansen M.H The Athenian Assembly: In the Age of Demosthenes. Oxf., 1987. P. 49 ff.
69 Так, в комедии Аристофана «Облака» Сократ выведен именно как злонамеренный
софист, достойный всяческого порицания.
181
ГЛАВА III
многочисленных поклонников, не потакал его порочным наклонно-
стям, а, напротив, старался их приглушать, воспитывая в нем стремле-
ние к истинной доблести (Plut. Aie. 4-6). Далеко не всегда и не во всем
это удавалось; зачастую дурные влияния брали верх. Тем не менее в
течение определенного, довольно значительного времени философ и
молодой аристократ были почти неразлучны.
С Сократом напрямую связаны первые эпизоды военной карьеры
Алкивиада (Plut. Ale. 7). В 432 г. до н. э. Алкивиад в восемнадцатилет-
нем возрасте отправился в свой первый поход и участвовал в осаде
города Потидеи на Халкидике (северное побережье Эгейского моря)70.
В этом военном мероприятии принимал участие и Сократ, даже жив-
ший с Алкивиадом в одной палатке. В одной из битв с осажденными
Сократ спас Алкивиада от гибели. Следует сказать, что последний от-
платил добром за добро и несколько лет спустя (в 424 г. до н. э., уже в
ходе Пелопоннесской войны) в неудачном для афинян сражении при
Делии (в Беотии) сам, служа уже в коннице, пришел на выручку Со-
крату, отступавшему в рядах гоплитов и подвергавшемуся опасности.
Отношения Сократа и Алкивиада71 прекрасно укладываются в
чрезвычайно характерную для древнегреческой цивилизации модель
дружбы-ученичества зрелого мужа и юноши, дружбы, не свободной
от эротических оттенков72. Характерно, что и впоследствии Алкиви-
ад всегда сохранял теплые и даже восторженные чувства к Сократу. В
отличие от другого известного сократовского ученика — своего свер-
стника Крития, будущего главы «Тридцати тиранов» — он отнюдь не
порвал с учителем73. При этом следует помнить, что Алкивиада при-
70 Осада афинянами Потидеи стала, как известно, одним из главных непосредствен-
ных предлогов для начала Пелопоннесской войны. Об этом событии см..: Badian E. From
Plataea to Potidaea: Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore,
1993. P. 138 if.
71 См. о них подробно: Farenga V. Citizen and Self in Ancient Greece: Individuals Perform-
ing Justice and the Law. Cambridge, 2006. P. 471-535.
72 Об отношениях такого рода см.: Bremmer J.N. Adolescents, Symposion and Pederasty
// Sympotica: A Symposium on the Symposion. Oxf., 1990. P. 138-148. Об истоках таких от-
ношений (инициационные ритуалы) и древнеиндийских параллелях см.: Семенцов B.C.
Проблема трансляции традиционной культуры на примере судьбы Бхагавадгиты // Вос-
ток — Запад: Исследования. Переводы. Публикации. М., 1988. С. 5-32.
73 О разрыве Крития с Сократом см.: Xen. Hell. I. 2. 30-31. Впоследствии Критий от-
крыто перешел в лагерь софистов, став одним из крупнейших их представителей. Под-
робнее о нем будет говориться в следующей главе.
182
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
влекали в учении Сократа прежде всего его элитарные, аристократи-
ческие и даже антидемократические стороны74, в частности, настояние
философа на том, что управление государством должно принадлежать
не «совершенно невежественным» представителям демоса, а «знаю-
щим», «лучшим» людям. Нет надобности говорить, что к этим «луч-
шим» Алкивиад в первую очередь причислял себя, прекрасно осозна-
вая (и даже, пожалуй, переоценивая) свои многочисленные таланты.
Как ни парадоксально, учение Сократа с его проповедью «умеренно-
сти» и «самопознания» для Алкивиада оказывалось, наоборот, катали-
затором властных амбиций. Его огромное властолюбие закономерно
влекло за собой подчеркнутую беспринципность, уверенность в том,
что для достижения цели подходят любые средства. Подобно «тита-
нам Возрождения» или ницшеанскому «сверхчеловеку», Алкивиад, по-
хоже, искренне считал себя стоящим «по ту сторону добра и зла». Его
намерения просто не могли рано или поздно не вступить в острый
конфликт с основными принципами афинской демократии, поскольку
пределом желаний для Алкивиада могла стать лишь единоличная, ти-
раническая власть в полисе75.
* * *
Естественно, будучи осторожным, Алкивиад вовсе не торопил-
ся раскрывать демосу свои истинные планы. Напротив, выступив на
поприще публичной политики, он стремился заслужить репутацию
влиятельного защитника народных интересов, и в большинстве случа-
ев это ему удавалось. Главным инструментом политической борьбы в
Афинах второй половины V в. до н. э. были гетерии76 — объединения
нескольких десятков граждан во главе с «харизматическим лидером»,
чаще всего аристократического происхождения. Вождем одной из та-
ких гетерий и стал Алкивиад77.
74 Об элитаризме и антидемократизме политических взглядов Сократа см., в част-
ности: Фролов Э.Д. Огни Диоскуров: Античные теории переустройства общества и госу-
дарства. Л., 1984. С. 83 слл.
75 Ср.: Берве Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997. С. 258 слл.
76 Об афинских гетериях см.: Суриков И.Е. Демократия и гетерии: некоторые аспекты
политической жизни Афин V в. до н. э. // ВЧОАМ. С. 89-99. Там же приведена более
ранняя литература об этих объединениях.
77 О персональном составе гетерии Алкивиада см.: Aurenche О. Op.cit. P. 56-65.
183
ГЛАВА III
Активная политическая деятельность Алкивиада началась в 420 г.
до н. э.78 при следующих обстоятельствах. Незадолго до того по ини-
циативе видного афинского полководца Никия был заключен мир со
Спартой, завершивший первый период Пелопоннесской войны. Алки-
виад выступил решительным противником этого мира и привержен-
цем возобновления военных действий. Античные авторы (Thuc. V. 43;
Plut. Ale. 14) сообщают, что руководили им при этом чисто личные
причины. Алкивиад был недоволен тем, что спартанские послы, при-
бывшие для заключения мира, предпочли вести переговоры не через
него (хотя он считался спартанским проксеном в Афинах и в предыду-
щие годы оказал спартанцам некоторые услуги79), а через Никия, счи-
тая его более опытным и влиятельным. Это был удар по самолюбию
молодого политика; несомненно, завидовал Алкивиад и самому Никию,
вполне основательно считая его своим главным соперником. Под зна-
ком вражды Никия и Алкивиада проходила вся афинская политиче-
ская жизнь последующих нескольких лет.
В 420 г. до н. э. Алкивиад впервые стал одним из десяти стратегов80
и затем избирался на эту должность еще пять лет подряд. Должность
стратега давала занимавшему ее гражданину ряд важных прерогатив,
в том числе право законодательной инициативы и прямой апелля-
ции к народному собранию. Воспользовавшись этим, Алкивиад уже в
первый год своего пребывания в должности круто изменил внешнюю
политику Афин81, добившись заключения союзного договора с Арго-
сом — сильнейшим после Спарты полисом Пелопоннеса, никогда не
входившим в Пелопоннесский союз и неизменно сохранявшим враж-
78 О первых годах политической деятельности Алкивиада подробно см.: Kagan D. The
Peace on Nicias... P. 17 if.
79 При поддержании дипломатических отношений друг с другом греческие полисы
опирались на институт проксении — общественного гостеприимства, в чем-то напоми-
навший нынешние консульства. Алкивиад был потомственным спартанским проксеном
в Афинах.
80 Fornara Ox. W. The Athenian Board of Generals from 501 to 404. Wiesbaden, 1971. P. 42 if.
Стратеги избирались в Афинах сроком на один год и были не только командующими
войском, но и играли важнейшую роль в гражданской жизни полиса. Возрастной ценз
для занятия должности стратега составлял 30 лет. Таким образом, Алкивиад был избран
на эту должность сразу же, как только это позволил сделать его возраст.
81 О военно-политических взглядах Алкивиада см.: Bengtson H. Zu den strategischen
Konzeptionen des Alkibiades. München, 1979; Welwei K.-W. Polis und Arche: Kleine Schriften
zu Gesellschafts- und Herrschaftsstrukturen in der griechischen Welt. Stuttgart, 2000. S. 212 ff.
184
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
дебность к нему82. К афино-аргосскому альянсу присоединились, так-
же по инициативе Алкивиада, еще два важных пелопоннесских поли-
са — Мантинея и Элида, разорвавшие ради этого союзные отношения
со Спартой83.
Создание новой коалиции было первым известным нам проявле-
нием дипломатического таланта Алкивиада. Здесь следует сказать, что
этого политического деятеля по справедливости можно назвать круп-
нейшим дипломатом не только Афин, но и всей Греции конца V в.
до н. э. На этом поприще он в течение всей своей сознательной жизни
осуществлял чрезвычайно интенсивную деятельность, в ходе которой
буквально покрыл греческие полисы и сопредельные государства гран-
диозной сетью союзов личного характера, замыкавшихся непосред-
ственно на его персоне. Все эти союзы служили не только и, вероятно,
даже не столько Афинам, сколько самому Алкивиаду, какую бы пози-
цию он в тот или иной конкретный момент ни занимал, где бы ни на-
ходился, на чьей бы стороне ни стоял84.
Было совершенно очевидно, что сколоченный Алкивиадом союз
направлялся своим острием против Спарты и Пелопоннесской лиги;
он позволял Афинам создать плацдарм на самом Пелопоннесе и прак-
тически сразу начать развивать там дальнейшие успехи, подчиняя
своему влиянию некоторые другие города полуострова, например,
Патры в Ахайе (Thuc. V. 52 sqq.). Учитывая, что Никиев мир со Спар-
той de hire оставался в силе, ситуация оказывалась в высшей степе-
ни двусмысленной. Для выяснения отношений и предъявления пре-
тензий в Афины прибыло спартанское посольство. Однако Алкивиад,
проведя ловкую интригу, дискредитировал послов перед афинским
народным собранием и сорвал их миссию (Plut. Aie. 14). Никию после
этого стоило огромного труда отговорить спартанцев от немедленно-
го разрыва мирного договора.
82 О враждебных отношениях Аргоса со Спартой см.: Lambrinoudakis V.K. Argolida:
Archaeological Sites and Museums. Athens, s.a. P. 13.
83 О создании союза Афин с Аргосом, Мантинеей и Элидой см.: Thuc. V. 40-48; Plut.
Ale. 15.
84 Дипломатической деятельности Алкивиада специально посвящена наша работа:
Суриков И.Е. Ксенические связи... См. также: Luppino Ε. La laieizzazione délia prossenia.
Il caso di Alcibiade // Religione e politica nel mondo antico. Milano, 1981. P.73-79; Herman G.
Ritualized Friendship...; Mitchell LG. Greek Bearing Gifts: The Public Use of Private Relation-
ships in the Greek World, 435-323 B.C. Cambridge, 1997. P. 101 f.
185
ГЛАВА III
Как мы видели еще в предыдущей главе, в Греции сложилась чрез-
вычайно тревожная и напряженная ситуация: формально между
Афинской архэ и Пелопоннесским союзом сохранялись мирные отно-
шения, фактически же то тут, то там начинали происходить локальные
вооруженные столкновения. Разумеется, в обострении обстановки от-
нюдь не следует винить только Алкивиада. Да, он желал этого, но глав-
ное заключалось в другом — его субъективные чаяния находились в
соответствии с объективными тенденциями эпохи. Недаром его попу-
лярность в среде афинских граждан на протяжении первой половины
410-х гг. до н. э. росла и росла. Стало быть, экспансионистские замыслы
молодого политика находили отклик в душах соотечественников. Ведь
Никиев мир не разрешил никаких противоречий, существовавших
между Афинами и Спартой, и явился, можно сказать, «эрзац-миром».
Возобновление военных действий было неизбежно. И в этом плане Ал-
кивиад более трезво и реально оценивал ситуацию, чем тот же Никий,
который продолжал тешиться иллюзиями о прочности установивше-
гося в Элладе спокойствия.
В 419 г. до н. э. афиняне с подачи Алкивиада обвинили лакедемо-
нян в нарушении условий Никиева мира и объявили их агрессорами
(Thuc. V. 56. 3), хотя в действительности дело обстояло скорее проти-
воположным образом. В следующем году, опираясь на силы создан-
ной Алкивиадом коалиции, афинский полис даже решился — чуть ли
не единственный раз за все время Пелопоннесской войны! — бросить
открытый вызов Спарте в сухопутном сражении. Эта битва, прохо-
дившая почти на подступах к Лаконике (при Мантинее, в Аркадии)
закончилась, конечно, победой Спарты (спартанская фаланга к тому
времени еще не имела себе равных в греческом мире и не знала по-
ражений), но победой далеко не разгромной; сражение шло почти на
равных85. К тому же данная военная неудача почти никак не ухудшила
общих позиций Афин, поскольку, заручившись поддержкой достаточно
могущественного Аргоса, отвлекавшего на себя силы спартанцев, они
могли чувствовать себя вне непосредственной опасности.
Аргос вообще занимал особое место в стратегических планах Ал-
кивиада на рассматриваемом сейчас хронологическом отрезке. Без
сомнения, не случайно блистательный афинянин в 417 г. до н. э. при-
85 О битве при Мантинее наиболее подробно см.: Kagan D. The Peace of Nicias...
P. 107-137.
186
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
ложил усилия к тому, чтобы Аргос, находившийся довольно далеко от
моря, приступил к строительству собственных «длинных стен». Ал-
кивиад даже для этой цели «привез из Афин каменотесов и мастеров-
строителей» (Plut. Ale. 15). А в следующем году он еще раз прибыл в
аргосский полис — на этот раз с тем, чтобы очистить его от потенци-
ально нелояльных, лаконофильских элементов; 300 аргосцев были аре-
стованы и отправлены в заключение на острова (Thuc. V. 84. 1).
Все эти крайне важные для Афин отношения с Аргосом Алкивиад
поддерживал, опираясь на свои личные ксенические связи в назван-
ном пелопоннесском городе. Фукидид (VI. 61. 3) говорит о «друзьях
Алкивиада в Аргосе» (οι те £ενοι του Άλκιβιάδου ol èv "Αργεί). По
некоторым сведениям (Isoer. XVI. 9; Plut. Ale. 23), именно в Аргосе,
у своих гостеприимцев, Алкивиад скрывался первое время после
своего заочного осуждения на смерть в Афинах и лишь потом, когда
афинские послы потребовали у аргивян выдать его, вынужден был
бежать в Спарту. Впрочем, не исключено, что в данном случае про-
изошло наложение друг на друга историй Алкивиада и Фемистокла,
которого полувеком ранее афиняне подобным образом пытались вы-
требовать из Аргоса86. Во всяком случае, более надежный источник —
Фукидид (VI. 88. 9) — ничего не говорит о пребывании Алкивиада в
Аргосе в этот период. Согласно его изложению, Алкивиад, бежав из
Великой Греции в Пелопоннес, сразу через элидскую Киллену при-
был в Спарту.
Кстати, Фукидид (VI. 29. 3; VI. 61. 5) сообщает, что в сицилийской
экспедиции афинян принял участие аргосский контингент, причем
этого добился именно Алкивиад. Размер отряда не указан, и вряд ли он
был большим, но дело не в численности, а в принципе: самим фактом
присутствия аргосцев в афинском войске демонстрировалась друже-
ственность двух государств. Насколько был прав Алкивиад, крепя свя-
зи между Афинами и Аргосом, — можно судить хотя бы по следующе-
му обстоятельству. В последующие годы афино-аргосские отношения
расстроились, и каков результат? Если бы на финальном этапе Пело-
поннесской войны Аргос оказал бы хоть какую-нибудь помощь Афи-
нам, если бы он продолжал отвлекать на себя часть спартанских сил, —
не приходится сомневаться в том, что победа далась бы лакедемонянам
значительно труднее, если вообще далась бы.
> Forrest W.G. Themistokles and Argos // C1Q. 1960. Vol. 10. No. 2. P. 221-241.
187
ГЛАВА III
В 416 г. до н. э. афиняне попытались принудить к подчинению им
нейтральный дорийский остров Мелос (Южные Киклады), а когда это
не удалось, начали военную операцию против него. Мелосцы не мог-
ли, конечно, долго сопротивляться значительно превосходящим силам
противника; не выдержав длительной осады, они сдались. Афинское
народное собрание решило судьбу побежденных островитян с ужасаю-
щей жестокостью: было поставлено перебить всех взрослых мужчин и
обратить в рабство женщин и детей, а на острове поселить афинских
колонистов87 (Thuc. V. 116. 4). Инициатором этой бесчеловечной (хотя,
впрочем, не столь уж и уникальной в годы Пелопоннесской войны)
меры88 был, по сведениям некоторых источников, не кто иной, как Ал-
кивиад (Andoc. IV. 22; Plut. Ale. 16).
Тот же год ознаменовался еще одной блистательной победой в жиз-
ни героя нашего очерка, однако на этот раз победой не военной, а атле-
тической. На Олимпийских играх 416 г. до н. э. он добился такого три-
умфа в колесничных бегах, какой ни до того, ни после того не выпадал
на долю ни одного из греков. Выставив на состязаниях семь колесниц89,
87 См.: Касаткина H.A. Афинские колонии времен Пелопоннесской войны // ИИАО.
1991. С. 26-27.
88 Оценка покорения Мелоса как совершенно чудовищной по жестокости акции в
современной историографии почти единодушна. См. отражение этого общего мнения
в монографии, специально посвященной событию: Will W. Der Untergang von Melos:
Machtpolitik im Urteil des Thukydides und einiger Zeitgenossen. Bonn, 2006. Особняком
стоит мнение Э. Босуорта. Этот исследователь фактически возлагает вину за проис-
шедшее на самих мелосцев: если бы те сразу приняли условия, предлагаемые против-
ником, то вошли бы в число афинских союзников и стали бы платить форос, как сотни
других полисов, то есть с ними не случилось бы ничего экстраординарно ужасного.
При имевшем место полном неравенстве в силах, не оставлявшем Мелосу никаких
шансов, решение граждан острова (точнее, находившегося у власти олигархическо-
го правительства) все-таки оказать сопротивление было, можно сказать, вполне осо-
знанным коллективным самоубийством. См.: Bosworth A.B. The Humanitarian Aspect of
the Melian Dialogue // JHS. 1993. Vol. 113. P. 30-44. Воздержимся от комментирования
подобной позиции, на наш взгляд, отдающей цинизмом. Заметим только, что, если
уж искать оправдания для действий афинян, то оно будет заключаться в другом: ис-
требление ими мелосцев отнюдь не было чем-то экстраординарным в контексте Пело-
поннесской войны, когда взаимное ожесточение достигло предела. Еще в 427 г. до н. э.
спартанцы и их союзники точно так же поступили с жителями Платей, когда этот го-
род был после длительной осады взят.
89 Победителем в колесничных бегах считался не возница, а владелец упряжки (хотя
владелец нередко выступал и в качестве возницы). Поэтому одно лицо могло занять на
состязаниях сразу несколько первых мест. Впоследствии возникло подозрение, что одна
188
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Алкивиад занял сразу первое, второе и третье места90. Эта невиданная
победа стоила ему, конечно, весьма изрядных трат, но зато после нее он
мог с полным основанием считать себя самым знаменитым человеком
не только в Афинах, но и во всем греческом мире.
Вот как описывает оратор Андокид (IV. 30) поведение Алкивиада во
время рассматриваемых Олимпийских игр: «Обратите внимание на то,
как вообще он обставил свое пребывание в Олимпии. Персидский ша-
тер, превосходящий вдвое палатку официальной делегации, ему при-
везли эфесцы; жертвенных животных и корм для лощадей доставили
хиосцы; поставку вина и прочие расходы он возложил на лесбосцев».
Перед нами просто-таки парадоксальная картина; даже трудно пред-
ставить, чтобы в Греции V в. до н. э. афинский политический деятель,
пусть даже и крупный, был окружен подобным почитанием, побуждав-
шим оказывать ему едва ли не сверхчеловеческие, героические поче-
сти. Вероятно, не случайно так отличились в лести именно те полисы
Афинской архэ, которые находились в Малой Азии и на близлежащих
островах. Можно вспомнить, что довольно-таки скоро после описывае-
мых здесь событий именно в том же регионе имел место факт, исклю-
чительно значимый и для религиозной, и для политической эволюции
греческого мира: спартанский наварх Лисандр был провозглашен бо^
гом. Похоже, чуть ранее Лисандра что-то аналогичное готовилось Ал-
кивиаду. Через несколько лет процесс мог бы дойти до своего логиче-
ского завершения, но он был прерван первой опалой Алкивиада в 415 г.
до н. э., о которой речь пойдет чуть ниже.
Хотели ли малоазийские союзники, воздавая экстраординарные по-
чести этому харизматическому лидеру, продемонстрировать тем самым
верноподданнические чувства к центру Архэ, к Афинам (отождествляя
таким образом полис и его виднейшего представителя)? В принципе,
исключать этого нельзя, но впечатление у очевидцев складывалось в
из упряжек, выставленных Алкивиадом (едва ли не победившая, которой правил он
сам), была обманно записана им на свое имя, а на деле принадлежала другому афиняни-
ну. Уже после смерти Алкивиада этот инцидент дал повод к судебному процессу против
его сына. От этого процесса до наших дней дошла XVI речь Исократа.
90 Об этом говорится в победной песне (эпиникии) в честь Алкивиада, написанной
поэтом Еврипидом (Eur. Epinic. fr. 1 Page). Фукидид (VI. 16. 2) говорит о первом, втором
и четвертом местах, но, на наш взгляд, песнь Еврипида, написанная непосредственно
по следам событий, точнее передает факты. См. об описываемых событиях: Bowra CM.
Euripides' Epinician for Alcibiades // Historia. 1960. Bd. 9. Ht. 1. S. 68-79.
189
ГЛАВА III
значительной мере иное, даже противоположное: «город Паллады» как
бы отступал в тень, а на первый план выдвигалась одна блистательная
личность, которой все были готовы служить.
* * *
С 415 г. до н. э. следует начать отсчет наиболее бурного, богатого
событиями и неоднозначного (к тому же лучше всего освещенного в
источниках) периода жизни и деятельности Алкивиада. Весной этого
года он выступил главным инициатором самого грандиозного и самого
неоднозначного военного предприятия афинян — морской экспедиции
на Сицилию91. В народном собрании кипели острые дебаты между Ал-
кивиадом и основным противником его плана — осторожным Никием.
В конце концов афинский демос принял решение, неожиданное и не
слишком дальновидное, но вполне в своем духе: назначить командую-
щими силами вторжения в ранге стратегов-автократоров92 Алкивиада
и Никия, а также третьего полководца — Ламаха, который, очевидно,
должен был играть роль компромиссной фигуры, сглаживать неизбеж-
ные противоречия между двумя своими коллегами.
Как мы попытались доказать в предыдущей главе, именно той же
самой весной состоялся остракизм (кстати, последний в афинской
истории), в ходе которого опасности десятилетнего изгнания из по-
лиса подвергались как Никий, так и Алкивиад. Однако по итогам
голосования оба они остались в Афинах, а изгнанным оказался де-
магог Гипербол, сам же и предложивший согражданам прибегнуть к
этой мере93.
91 О подготовке и осуществлении Сицилийской экспедиции наиболее подробно рас-
сказывает Фукидид, почти целиком посвятивший этой странице греческой истории ше-
стую и седьмую книги своего труда. В современной литературе самый детальный разбор
этой страницы греческой истории см. опять же в книге: Kagan D. The Peace of Nicias...
P. 157-353.
92 Стратеги-автократоры в Афинах назначались крайне редко, поскольку эта долж-
ность предусматривала наделение своего носителя чрезвычайными полномочиями.
В частности, стратег-автократор, в отличие от обычного стратега, не был обязан согла-
совывать свои действия с народным собранием или каким-либо другим органом власти.
93 Последняя специальная зарубежная работа об упомянутом событии: Rhodes P.J. The
Ostracism of Hyperbolus // Ritual, Finance, Politics: Athenian Democratic Accounts Presented
to D. Lewis. Oxf., 1994. P. 85-98. О Гиперболе см.: Карпюк С.Г. Гипербол, «человек негод-
ный» // ВДИ. 1998. № 4. С. 142-156.
190
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Буквально за считанные дни до отплытия флота на Сицилию (се-
редина лета 415 г. до н. э.94) в Афинах случился потрясший всех инци-
дент. Ночью некие злоумышленники кощунственно изуродовали гер-
мы — чтимые изображения бога Гермеса, во множестве стоявшие на
городских улицах. «Афиняне, — пишет Фукидид (VI. 27. 3), — приняли
повреждение герм весьма близко к сердцу, считая это происшествие зло-
вещим предзнаменованием для исхода экспедиции, и приписывали его
заговорщикам, замышлявшим переворот и свержение демократии». На-
чалось следствие; были назначены награды доносчикам. Политические
противники Алкивиада заявляли, что совершенное святотатство — дело
рук его самого и его гетерии. Более абсурдного обвинения нельзя было
придумать: Алкивиаду в описываемый момент меньше всего было нуж-
но предпринимать какие бы то ни было действия, которые могли по-
вести к публичному скандалу с религиозным оттенком и, возможно, в
конечном счете даже к срыву взлелеянного им военного предприятия95.
Скорее можно считать, что повреждение герм было организовано, нао-
борот, его недоброжелателями, стремившимися максимально осложнить
ему жизнь. Однако афинский демос, находившийся в состоянии крайне-
го нервного возбуждения, готов был верить любым наветам96.
Между тем, в числе прочих поступил донос, согласно которому Ал-
кивиад был причастен к другому кощунству: он со своими друзьями
изображал на своих пирушках священнейший религиозный ритуал —
Элевсинские мистерии в честь Деметры97. Вне сомнения, это обвинение
94 Датировка начала Сицилийской экспедиции: Thuc. VI. 30. 1; Plut. Ale. 18. Около того
же времени в Афинах проходил ежегодный праздник в честь Адониса, сопровождавшийся
траурными ритуалами, и это совпадение было воспринято афинянами как дурной знак.
См.: Furley W.D. Die Adonis-Feier in Athen, 415 v.Chr. // Ktema. 1988. № 13. P. 13-19.
95 Ehrenberg V. From Solon to Socrates: Greek History and Civilization during the 6th and 5th
Centuries B.C. L, 1968. P. 291-292.
96 В связи с мотивами одного из доносов см.: Wallace R.W. Charmides, Agariste and
Damon: Andokides 1. 16 // C1Q. 1992. Vol. 42. No. 2. P. 328-335.
97 О религиозном и политическом значении Элевсинских мистерий в V в. до н. э. см.:
Clinton К. The Eleusinian Mysteries and Panhellenism in Democratic Athens // The Archaeol-
ogy of Athens and Attica under the Democracy. Oxf., 1994. Ρ 161-172; Parker R. Polytheism
and Society at Athens. Oxf., 2005. P. 327 ff. Из литературы по тесно связанным между со-
бой судебным процессам о повреждении герм и о профанации мистерий см.: Фролов Э.Д.
Социально-политическая борьба в Афинах в конце V века до н. э. Л., 1964; Суриков И.Е.
Демократия и гетерии...; Никитюк Е.В. Процессы по обвинению в нечестии (асебейе)
в Афинах во второй половине V в. до н. э. //AM. С. 132-133; Lewis D.M. After the Profa-
191
ГЛАВА III
выглядело более основательным, чем первое: выходки подобного рода
были вполне в духе Алкивиада, известного своим экстравагантным об-
разом жизни и пренебрегавшего общепринятыми нормами поведения.
Однако, если профанация мистерий с его стороны и имела место, вряд
ли у нее была какая-то политическая подоплека.
Как бы то ни было, Алкивиад требовал немедленного суда, надеясь
опровергнуть все обвинения. Однако его враги, понимая, что при-
сутствие в Афинах преданного своему командующему войска может
привести к благоприятному для него исходу процесса, убедили на-
родное собрание отложить его проведение: «Пусть плывет в добрый
час, а после окончания войны пусть возвратится и держит ответ пе-
ред теми же самыми законами» (Plut. Aie. 19). С неспокойной душой,
с тяготеющей над ним угрозой осуждения отправился Алкивиад на
запад Средиземноморья.
Тем не менее, прибыв к берегам Южной Италии и Сицилии, он уже
начал успешные военные действия (хотя постоянные разногласия с
Никием давали о себе знать)98, когда за ним внезапно прибыл из Афин
государственный корабль «Саламиния» с вызовом на суд: все время
его отсутствия следствие по делу о кощунствах продолжалось, и, нако-
нец, обвинители Алкивиада решили, что «компромата» на него собра-
но достаточно и что подходящий момент наступил. Резонно полагая,
что ничего хорошего в Афинах его не ожидает, Алкивиад предпочел не
искушать судьбу и спастись бегством. Он «на своем корабле вместе с
другими взятыми под подозрение людьми отплыл из Сицилии, сопро-
вождаемый "Саламинией", якобы в Афины. Однако, прибыв в Фурий-
скую область, Алкивиад и его друзья не поплыли дальше и скрылись,
боясь возвратиться и предстать перед судом из-за клеветнических об-
винений против них. Люди с "Саламинии" бросились за ними, но no-
nation of the Mysteries // Ancient Society and Institutions. Oxf., 1966. P. 177-191; Wedel W.
von. Die politischen Prozesse im Athen des fünften Jahrhundert. Ein Beitrag zur Entwicklung
der attischen Demokratie zum Rechtsstaat // Bullettino delllstituto di diritto romano "Vittorio
Scialoja". 1971. Vol. 13. P. 143 f.; Aurenche O. Op.cit. Passim; Powell CA. Religion and the Sicil-
ian Expedition // Historia. 1979. Bd. 28. Ht. 1. S. 15-31; Murray O. The Affair of the Mysteries:
Democracy and the Drinking Group // Sympotica: A Symposium on the Symposion. Oxf., 1990.
P. 149-161; Prandi L. II caso di Alcibiade. Profanazione dei Misteri e ripristino della proces-
sione eleusina // IUP. P. 41-50; eadem. I 'tempi' del processo di Alcibiade nel 415 a.C. // PeP.
P. 65-70; GrafF. Die Mysterienprozeß // GPAA. S. 114-127. Источник, наиболее обстоятель-
но повествующий об этих процессах, — I речь Андокида.
98 О действиях Алкивиада в Южной Италии и Сицилии см.: Thuc. VI. 44-52; Plut. Ale. 20.
192
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
еле безуспешных поисков через некоторое время отплыли на родину»
(Thuc. VI. 61. 6-7; ср. Plut. Aie. 22).
Кстати говоря, все эти события фактически обезглавили сицилий-
скую экспедицию, оставив флот без наиболее талантливого военачаль-
ника. Верховное командование перешло к Никию (Ламах вскоре погиб),
а он, напомним уже не в первый раз, совершенно не верил в успех этой
акции и изначально был ее решительным противником. Как известно,
экспедиция завершилась катастрофическим разгромом афинского вой-
ска при Сиракузах в 413 г. до н. э. и стала переломным эпизодом Пе-
лопоннесской войны, после которого стратегическая инициатива пере-
шла на сторону Спарты. Ничего удивительного в этом не было; тем не
менее временами афиняне на Сицилии находились буквально в двух
шагах от победы. Остается только гадать, как развивались бы события,
если бы их силами руководил не нерешительный и к тому же серьез-
но заболевший Никий, а энергичный и уверенный в успехе Алкивиад.
Приходится констатировать, что, не будь нескольких роковых случай-
ностей, вся дальнейшая судьба греческого мира могла бы сложиться во
многом иначе, нежели она сложилась в действительности. Подробнее
об этом шла речь в предыдущей главе.
Суд над Алкивиадом в Афинах состоялся in absentia. Он имел
форму исангелии; интересно, что обвинителем являлся сын Кимо-
на Фессал, ничем другим за всю свою жизнь не прославившийся".
Плутарх (Ale. 22) полностью приводит текст обвинения: «Фессал,
сын Кимона, из дема Лакиады, обвиняет Алкивиада, сына Клиния,
99 Белох в связи с этим отмечает, что против Алкивиада объединились представи-
тели старинной знати (такие, как Фессал) и радикальные демократы (во главе с Андро-
клом). См.: Белох Ю. Греческая история в двух томах. 3 изд. М., 2009. Т. 2. С. 33. Однако,
здесь нам видится некоторая схематизация. Говоря о классических Афинах, ни в коем
случае нельзя противопоставлять друг другу демократов и аристократов (тем самым
имплицитно предполагая, что последние были обязательно олигархами и противни-
ками народовластия). В действительности все гораздо сложнее, как нам уже неодно-
кратно приходилось писать (например: АГ-2. С. 224 ел.; Суриков И.Е. Солнце Эллады:
История афинской демократии. СПб., 2008. С. 66 слл.); сплошь и рядом представители
аристократии придерживались вполне демократических воззрений, а весьма многие
из приверженцев олигархии отнюдь не могли похвастаться знатным происхождением.
Помимо прочего, мы показываем в отдельной работе, что тогдашний «главный дема-
гог» Андрокл, возможно, принадлежал к боковой ветви рода Филаидов, иными слова-
ми, был родственником того же Фессала. См.: Суриков И.Е. Новые наблюдения в связи с
ономастико-просопографическим материалом афинских остраконов // Вопросы эпигра-
фики. 2009. Вып. 3. С. 102-127.
193
ГЛАВА III
из дема Скамбониды, в том, что он нанес оскорбление богиням
Деметре и Коре: в своем доме на глазах у товарищей он подражал
(άπομιμοΰμβνον) тайным священнодействиям, облаченный в столу,
в какую облекается верховный жрец, когда являет святыни, и себя
именовал верховным жрецом, Политиона — факелоносцем, Феодора
из дема Фегея — глашатаем, остальных же приятелей называл ми-
стами и эпоптами — вопреки законам и установлениям Евмолпидов,
Кериков и элевсинских жрецов».
Возможно, не лишним будет оговорить следующее обстоятельство:
напрасно зачастую в литературе Алкивиаду приписывают издеватель-
ское пародирование Элевсинских мистерий. Как видим, в этом его не
уличает даже обвинитель. В данном случае имело место не пародиро-
вание, а профанирование сакрального ритуала, то есть проведение его
в неподобающее время, в неподобающем месте, а главное — лицами, не
имевшими на то никаких полномочий. Источники не дают повода го-
ворить об элементе насмешки или издевательства в действиях Алки-
виада. Нам представляется, что, организовав мистерии «в домашних
условиях», последний поступал, напротив, вполне серьезно и намере-
вался таким своеобразным способом лишний раз заручиться поддерж-
кой богов перед началом возложенного на него крупномасштабного и
небезопасного военного мероприятия.
Поскольку подсудимый бежал, результат процесса нетрудно было
предугадать. Обвиняемый был заочно приговорен к смертной казни с
конфискацией имущества100; кроме того, всем афинским жрецам было
поручено предать его проклятию101. Как сообщает Плутарх (Ale. 22),
Алкивиад, узнав о смертном приговоре, воскликнул: «А я докажу им,
что я еще жив!». К зиме того же года он появился в Спарте и предло-
жил свои услуги тамошним властям102.
100 Имеется интересная группа эпиграфических документов, так называемые «Атти-
ческие стелы» (IG. I3.421 sqq.) — опись конфискованного имущества Алкивиада и других
членов его гетерии, осужденных по делу о кощунствах.
101 Schmidt G. Fluch und Frevel als Elemente politischer Propaganda irn Vor- und Umfeld
des Peloponnesischen Krieges // RSA. 1990. Vol. 20. P. 29.
102 О «спартанском» периоде деятельности Алкивиада, кроме соответствующих раз-
делов в посвященных ему биографических работах, см.: Kebric R.B. Implications of Alcibia-
des' Relationship with the Ephor Endius // Historia. 1976. Bd. 25. Ht. 2. S. 249-252; idem. Impli-
cations of Alcibiades' Relationship with Endius // Mnemosyne. 1976. Vol. 29. Fasc. 1. P. 72-78;
Vickers M. Alcibiades at Sparta // C1Q. 1995. Vol. 45. No. 2. P. 339 if.
194
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Лакедемоняне не могли и мечтать о таком подарке судьбы: их со-
ветником оказался лучший из вражеских полководцев, прекрасно
осведомленный обо всех сильных и слабых сторонах афинской воен-
ной организации. Его рекомендации могли оказаться незаменимыми.
И действительно, Алкивиад дал спартанскому командованию ряд цен-
ных советов, которые в совокупности представляли собой принципи-
ально новый план военных действий.
Прежде всего, он настоятельно убеждал их оказать помощь осаж-
денным афинским войском и флотом Сиракузам, по поводу чего Спар-
та долгое время колебалась (Thuc. VI. 91. 1; Plut. Ale. 23). Когда же на-
конец на подмогу сиракузянам был послан спартанский полководец
Гилипп, это в конечном счете и повело к плачевному для афинян итогу
их сицилийской экспедиции. Далее, Алкивиад предложил возобновить
вооруженный натиск непосредственно на Афины, прекращенный со
времени Никиева мира, причем сменить тактику (Thuc. VI. 91. 6; Plut.
Ale. 23). Если в первое десятилетие Пелопоннесской войны спартанцы
ограничивались ежегодными летними вторжениями в Аттику и опу-
стошением сельскохозяйственных угодий, то теперь (в 413 г. до н. э.)
они по совету Алкивиада захватили крепость Декелею на севере обла-
сти и превратили ее в свой постоянный плацдарм на территории про-
тивника. Отныне и до конца войны в Декелее круглый год находился
спартанский гарнизон, являвшийся источником перманентной опасно-
сти для афинян. Укрепление войском Пелопоннесского союза Декелей
стало очередным тяжелым ударом по афинскому полису.
Оказавшись в Спарте, Алкивиад резко изменил весь свой образ жиз-
ни. Казалось, не осталось и следа от прежнего изнеженного щеголя,
который еще недавно, командуя флотом, приказывал делать для себя
«особые вырезы в палубе на триерах, чтобы спать помягче — в посте-
ли, уложенной на ремни, а не брошенной на голые доски» (Plut. Aie. 16).
Восхищая самих суровых лаконян, афинский беглец с легкостью пере-
нимал все их обычаи — носил простую одежду, купался в холодной воде,
ел знаменитую спартанскую черную похлебку. Кстати, и впоследствии,
где бы ни оказывался Алкивиад, он тут же, подобно хамелеону, приспо-
сабливался к новым условиям. По словам Плутарха (Ale. 23), «в Спарте
он не выходил из гимнасия, был непритязателен и угрюм, в Ионии —
изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии беспробудно пьянствовал,
в Фессалии не слезал с коня, при дворе сатрапа Тиссаферна в роскоши,
спеси и пышности не уступал даже персам». Непот (Ale. 11) добавля-
195
ГЛАВА III
ет, что, находясь в Беотии, Алкивиад превзошел всех «в трудолюбии и
телесных упражнениях». Однако под всеми этими личинами скрывал-
ся прежний Алкивиад. Воспользовавшись отсутствием спартанского
царя Агида II, командовавшего гарнизоном в Декелее, он вступил в лю-
бовную связь с его женой Тимеей, которая даже родила от Алкивиада
сына103. Агид, заподозрив неладное, стал с тех пор врагом Алкивиада.
* * *
Последний период Пелопоннесской войны (Декелейская, или Ио-
нийская война) явно начинался под знаком преимущества Спарты. От
Афин, почувствовав их ослабление, один за другим стали отпадать, пе-
реходя на сторону пелопоннесцев, союзники — члены Афинской архэ,
полисы Ионии, островов Эгейского моря, зоны Черноморских про-
ливов. Это, помимо прочего, серьезно ослабляло финансовую мощь
Афин, основывавшуюся в весьма значительной мере на ежегодной по-
дати (форосе), собиравшейся с союзных городов: теперь от этого источ-
ника доходов пришлось отказаться. Однако афиняне отнюдь не опу-
стили руки; они собирались с силами, настраивались на продолжение
борьбы и в сжатые сроки построили новый флот взамен потерянного
на Сицилии. Было ясно, что окончательного поражения Афин не до-
биться, пока они господствуют на море, где и должен был решаться ис-
ход афино-спартанского противостояния104.
Спарта приходила к пониманию необходимости для победы создания
военно-морских сил, сопоставимых по мощи с афинскими. Но для этого
она не имела ни традиций, ни, самое главное, денежных средств. Про-
блема финансирования строительства флота была решена путем ряда
договоренностей с персидским царем Дарием II и его малоазийскими
сатрапами105. По условиям этих соглашений персы начали субсидиро-
юз Этот сын, названный Леотихидом, впоследствии, после смерти Агида, даже пре-
тендовал на его престол, но проиграл борьбу младшему брату Агида — Агесилаю, кото-
рого поддерживал Лисандр.
104 Афины, соединенные коридором «Длинных стен» со своим портом Пиреем, не
могли быть доведены до капитуляции осадой, поскольку всегда имели возможность
получать продовольствие морем; искусство же брать крепости штурмом у греков V в.
до н. э. еще практически отсутствовало.
105 О спартано-персидских дипломатических контактах и договорах этих лет см.:
Рунг Э.В. Договор Беотия // МГОДА. Ч. 1. С. 113-134. В связи с причинами фактиче-
196
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
вать спартанцев, которые в ответ обязывались после окончания Пело-
поннесской войны возвратить под их владычество греческие города Ма-
лой Азии, отвоеванные у Ахеменидов еще в ходе Греко-персидских войн.
Естественно, Дария в высшей степени устраивал такой поворот событий:
ведь теперь он мог, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй»,
изнурять Грецию междоусобной войной и тем самым упрочивать свое
влияние в ней. На персидские деньги Спарта построила флот; приобре-
тать же навыки морского дела предстояло при помощи Алкивиада.
В 412 г. до н. э. спартанский флот вышел в Эгеиду и направился к бе-
регам Ионии с целью помощи отпавшим от Афин полисам. Алкивиад
находился при флоте (официальный статус его не вполне ясен) и дей-
ствовал очень удачно; пользуясь своими старыми связями, он перема-
нил на спартанскую сторону целый ряд членов Афинской архэ, в том
числе таких влиятельных, как Хиос и Милет (Thuc. VIII. 6. 3; VIII. 17. 3).
Однако очередными успехами Алкивиад опять нажил себе завистни-
ков, на этот раз в кругу спартанских властей, в конце концов отдавших
тайное распоряжение умертвить афинянина. Узнав об этих происках,
тот в очередной раз вынужден был спасаться бегством.
На этот раз он нашел убежище и покровительство в Сардах, при
дворе персидского сатрапа Лидии Тиссаферна106. Тиссаферн, насколь-
ко о нем известно из античных источников, отличался неприязнью к
грекам и греческому образу жизни. Тем не менее афинскому изгнанни-
ку за короткий срок удалось буквально очаровать сурового перса. Тис-
саферн следовал большинству советов Алкивиада, называл его своим
другом и даже переименовал в его честь лучший из своих садов. Ал-
кивиад же давал сатрапу разного рода стратегические рекомендации. В
частности, по его предложению Тиссаферн значительно урезал финан-
совую помощь спартанцам.
ского вступления Персии в Пелопоннесскую войну на стороне Спарты см. также: Рунг
Э.В. Афины и мятеж Аморга // SH. T.5. М., 2005. С. 23 слл. Свои исследования по греко-
персидским отношениям в целом (в том числе и на интересующем нас хронологическом
отрезке) этот ученый недавно обобщил в фундаментальной монографии: Рунг Э.В. Гре-
ция и Ахеменидская держава: История дипломатических отношений в VI-IV вв. до н. э.
СПб., 2008.
106 Thuc. VIII. 45 sqq.; Plut. Ale. 24 sqq. О колоритной фигуре Тиссаферна, который на
протяжении длительного хронологического отрезка играл весьма значительную роль в
Греко-персидских отношениях, см.: Рунг Э.В. Античные историки о происхождении и
родственных связях Тиссаферна // Античность: события и исследователи. Казань, 1999.
С. 60-67; Westlake H.D. Tissaphernes in Thucydides // C1Q. 1985. Vol. 35. Ht. 1. P. 43-54.
197
ГЛАВА III
Естественно, узы дружбы с Тиссаферном Алкивиад активнейшим
образом использовал при своих тайных переговорах с афинянами,
имевших целью его возвращение на родину, о котором он, ставший из-
гнанником не по своей воле, постоянно помышлял. Теперь же для его
примирения с согражданами наступил удобный момент. В афинском
флоте, стоявшем в это время на острове Самос, возникло движение в
пользу Алкивиада. Тот дал знать, что готов вновь перейти на сторону
Афин и даже склонить персов к помощи им, но ставил условием этого
ликвидацию афинской демократии, вынесшей ему смертный приговор
(Thuc. VIII. 47. 2; Plut. Ale. 25).
В 411 г. до н. э. уполномоченные от флота прибыли в Афины. Там
их усилиями демократия была действительно свергнута, но это приве-
ло к достаточно неожиданным результатам: на несколько месяцев в го-
роде утвердился жесткий олигархический, симпатизирующий Спарте
режим («правительство Четырехсот»). Об упомянутых здесь событиях
будет подробно говориться в следующей главе, поэтому здесь мы за-
трагиваем их только в минимальном объеме — постольку, поскольку
они связаны с судьбой Алкивиада.
В планы олигархов на самом деле отнюдь не входила забота о возвра-
щении опального полководца, поскольку они не желали продолжать вой-
ну; напротив, новые афинские власти тут же начали переговоры о мире
с Пелопоннесским союзом. В этих условиях афинский флот на Самосе
отказался признать олигархический переворот и подчиняться Четырем-
стам107. Моряки сместили командовавших флотом стратегов, избрали на
их место новых из своей среды — граждан, имевших репутацию убеж-
денных сторонников демократии, — и... опять-таки пригласили Алкиви-
ада (Thuc. VIII. 81-82; Plut. Ale. 26), поскольку иного выхода из ситуации
не предвиделось. Так Алкивиад оказался на Самосе и вновь принял на
себя командование афинскими морскими силами108. Воины призывали
его немедленно вести флот на Афины, чтобы уничтожить проспартан-
107 Афинский флот, комплектовавшийся из беднейших граждан, как правило, был
главной опорой демократии.
юз Интересно, что Алкивиад и в свое недолговременное пребывание на Самосе ухи-
трился прижить детей, причем отнюдь не с гетерами. Впоследствии некоторые самос-
ские аристократы возводили свое происхождение к Алкивиаду. Среди них, в частно-
сти, был Дурид — тиран острова и видный историк раннеэллинистической эпохи (Duris
FGrHist. 76 ¥70). Ср.: Shipley G. A History of Samos 800-188 B.C. Oxf., 1987. P. 124. Известно,
что Дурид писал об Алкивиаде, но, впрочем, с риторическими прикрасами (Plut. Aie. 32).
198
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
ское правительство. Однако новый командующий не поддался эмоциям
и убедил своих подчиненных не отвлекаться от основной задачи — веде-
ния военных действий против спартанского флота. Следует сказать, что
Алкивиад, памятуя о тяготеющем над ним смертном приговоре, пока не
спешил в родной город, надеясь предварительно зарекомендовать себя
новыми военными подвигами. В самих же Афинах режим Четырехсот
в том же году рухнул и был заменен более умеренной олигархией («пра-
вительство Пяти тысяч»), которая приняла официальное решение воз-
вратить Алкивиада из изгнания (Thuc. VIII. 97. 3; Plut. Ale. 27)109. Спустя
некоторое время афинская демократия была полностью восстановлена.
С 411 г. до н. э. начинается грандиозный триумф Алкивиада, длив-
шийся без перерывов около четырех лет, серия громких побед над
спартанцами, достигнутых прежде всего благодаря его полководче-
скому таланту110. В результате этих побед Пелопоннесская война вновь
оказалась на грани стратегического перелома; перед Афинами в оче-
редной раз забрезжил луч победы, во всяком случае, перевес оказался
на их стороне. Поведя флот с Самоса в район Черноморских проливов,
Алкивиад сразу же нанес спартанским силам поражение при Абидо-
се. После этого успеха он не отказал себе в удовольствии похвастаться
успехами перед своим высокопоставленным персидским другом — Тис-
саферном — и отправился к нему на единственной триере, везя с собой
подарки (Xen. Hell. I. 1. 9; Plut. Ale. 27). Но на этот раз сатрап Лидии,
опасаясь гнева царя за нарушение соглашений со Спартой, встретил
Алкивиада более чем холодно и даже заточил его в темницу в Сардах,
из которой, впрочем, тому месяц спустя удалось бежать, вернувшись
на театр военных действий.
В ближайшее же время Алкивиад одержал новую победу над спар-
танцами, одновременно на суше и на море, в сражении при Кизике.
109 Вопрос о возвращении Алкивиада был в эти годы в Афинах настолько популярен,
что в имплицитной форме отразился в трагедиях Софокла и Еврипида, комедиях Ари-
стофана. См.: Vickers M. Alcibiades on Stage: Philoctetes and Cyclops // Historia. 1987. Bd. 36.
Ht. 2. S. 171-197; idem. Alcibiades on Stage: Thesmophoriazusae and Helen // Historia. 1989.
Bd. 38. Ht. 1. S. 41-65; idem. Alcibiades on Stage: Aristophanes' Birds // Historia. 1989. Bd. 38.
Ht. 3. S. 267-299.
110 Наиболее подробно об этом периоде деятельности Алкивиада рассказывает Ксе-
нофонт (Hell. I. 1-4). В сражениях со спартанцами этих лет сыграли свою роль и другие
афинские полководцы: Фрасибул, Фрасилл, Ферамен. Однако их вклад в победы был
значительно меньшим.
199
ГЛАВА III
Спартанцы подверглись просто-таки сокрушительному разгрому; их
флот был частью уничтожен, частью захвачен, а его главнокомандую-
щий (наварх) Миндар погиб111. И в дальнейшем афиняне под главен-
ством Алкивиада продолжали развивать достигнутый успех. Черно-
морские проливы были полностью очищены от спартанских и союзных
с ними вооруженных сил; афиняне восстановили свой контроль над
этим исключительно важным в стратегическом отношении регионом.
В конце концов, в их руках оказался крупнейший греческий полис на
Боспоре Фракийском — Византии112. Афинская архэ возрождалась, но о
возобновлении регулярных сборов фороса думать теперь уже не при-
ходилось. В этой ситуации Алкивиад изобрел новый способ пополне-
ния государственной казны. В местечке Хрисополь (также на Боспоре
Фракийском) он учредил таможню для взимания десятипроцентной
пошлины с кораблей, идущих в Эгейское море из Понта Эвксинского113.
В ходе своих действий Алкивиаду, в числе прочего, удалось установить
дружественные отношения с еще одним знатным персом — Фарнаба-
зом, сатрапом Геллеспонтской (или Даскилейской) Фригии, ранее так-
же поддерживавшим спартанцев114.
111 Вскоре после битвы афиняне перехватили письмо оставшихся в живых спартан-
цев властям на родине. Письмо в кратком лаконическом стиле гласило: «Корыта погиб-
ли. Миндар преставился. Экипаж голодает. Как быть, не знаем» (Xen. Hell. 1.1.23; письмо
приведено историком на лаконском варианте дорийского диалекта и в целом в тексте
создает довольно-таки комический эффект, что попытался передать и переводчик —
С.Я. Лурье). «Корытами» (пожалуй, даже «дровами» — καλά) лакедемоняне, привычные
к войне на суше, презрительно называли военные суда.
112 О взятии Византия см.: Xen. Hell. I. 3. 14-22; Diod. XIII. 66-67; Plut. Ale. 31.
113 Xen. Hell. I. 1. 22. Морская торговля между греческими полисами Причерноморья
и Балканской Грецией уже в V в. до н. э. была весьма интенсивной. Особенно активно
экспортировали понтийские греки в метрополию зерно. См.: Суриков И.Е. Историко-
географические проблемы понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 1999. № 2. С. 98-114.
114 Фарнабаз, управлявший Даскилейской сатрапией около 40 лет, точно так же, как
и Тиссаферн, занимал весьма значимое место в греко-персидских отношениях. Но он,
очевидно, был настроен более эллинофильски, нежели Тиссаферн, и подобное отно-
шение к грекам передал своим потомкам. Так, сын Фарнабаза Артабаз породнился со
знаменитой семьей родосских полководцев Ментора и Мемнона. В связи с Фарнабазом
см. экзотическую гипотезу, выдвинутую в работе: Lebedev A. Pharnabazos, the Diviner of
Hermes. Two Ostraka with Curse Letters from Olbia // ZPE. 1996. Bd. 112. S. 268-278. По
мнению A.B. Лебедева, Фарнабаз, отстраненный от управления сатрапией, на старости
лет оказался в Ольвии, где подвизался в качестве нищенствующего мага-прорицателя.
Представить высокородного персидского вельможу в подобной роли крайне трудно,
чтобы не сказать — невозможно (особенно если учитывать, что сын Фарнабаза оставал-
200
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
Лишь в 407 г. до н. э., в ореоле победителя и, можно сказать, спа-
сителя отечества, бывший изгнанник и беглец115 решился-таки отпра-
виться в Афины. Тем не менее его гнели некоторые опасения, когда он
со всем блеском, во главе победоносного флота входил в пирейскую га-
вань. Однако эти опасения оказались безосновательными: весь город,
ликуя, вышел встречать героя. Как рассказывает Плутарх (Ale. 32), «все
бежали к нему, выкрикивали его имя, приветствовали его, шли за ним
следом, увенчивали венками, если удавалось протиснуться поближе, те
же, кому этого не удавалось, старались разглядеть его издали; люди по-
старше показывали его молодым». Торжество и ликование было полное.
Естественно, смертный приговор Алкивиаду был отменен, кон-
фискованное имущество возвращено, наложенные проклятия тор-
жественно сняты. Алкивиад получил целый ряд наград и в конце
концов вопреки всем афинским обычаям был провозглашен стратегом-
автократором, единственным главнокомандующим всеми сухопутны-
ми и морскими силами116. Эта была высшая точка его карьеры. Оста-
валось сделать какой-нибудь последний шаг, чтобы объявить себя
единоличным правителем государства, то есть захватить тираниче-
скую власть; граждане, измученные войной и внутриполитической
нестабильностью, могли и не оказать значительного сопротивления.
Однако этого последнего шага Алкивиад так и не сделал, в отличие от
сиракузского аристократа Дионисия, который буквально два года спу-
стя при очень похожих обстоятельствах стал тираном в своем городе,
крупнейшим представителем позднеклассической тирании117.
О причинах этого можно долго спорить. Во всяком случае, ясно,
что дело не в личной нерешительности или пассивности Алкивиа-
да. Согласно всем имеющимся о нем сведениям, он был человеком в
высшей степени деятельным, отважным, склонным к риску. Скорее
можно говорить о том, что в его сознании были еще достаточно силь-
ся сатрапом и, надо думать, не допустил бы, чтобы отец жил подаяниями в периферий-
ном греческом полисе). Жесткую, но справедливую критику пересказанной здесь гипо-
тезы см.: Vinogradov J.G., RusjaevaA.S. Phantasmomagica Olbiopolitana // ZPE. 1998. Bd. 121.
S. 153-164.
115 Уже за некоторое время до этого афинское народное собрание официально утвер-
дило Алкивиада в должности стратега (Xen. Hell. I. 4. 10).
116 Xen. Hell. I. 4. 20; Plut. Ale. 33.
117 О Дионисии см.: Фролов Э.Д. Сицилийская держава Дионисия. Л., 1979; Берве Г.
Ук.соч. С. 273-322.
201
ГЛАВА III
ны элементы полисного менталитета. При всем своем властолюбии и
пренебрежении общепринятыми нормами, при всех монархических
замашках, он вырос и сформировался как личность в обстановке
афинской демократии, в принципе однозначно отвергавшей любые
проявления единовластия, и порвать с ее традициями было для него
не так-то и просто118.
Могут заметить, правда, что сыграло свою роль и другое обстоя-
тельство: Алкивиад, в отличие от Дионисия, не располагал гвардией
наемников, на которую он мог бы опереться при установлении тира-
нии. Но нужны ли ему были и наемники в обстановке столь полного
почитания, когда его едва ли не боготворили?
Стоит упомянуть об одном эпизоде из времени пребывания Алки-
виада в Афинах, эпизоде, может быть, не столь уж и значительном,
но, на наш взгляд, характерном. Уже несколько лет, с тех пор, как
спартанцы укрепили Декелею и стали контролировать многие доро-
ги в Аттике, афиняне не могли полноценно проводить одно из самых
дорогих их сердцу празднеств — упоминавшиеся выше Элевсинские
мистерии в честь Деметры и Персефоны. Одним из главных ритуа-
лов Мистерий была торжественная процессия из Афин в Элевсин,
в святилище «Двух богинь»119. Теперь от этой процессии пришлось
отказаться из-за постоянной угрозы спартанского нападения на ее
участников. Афиняне были вынуждены добираться до Элевсина мо-
рем, и соответственно, по словам Плутарха (Ale. 34), «жертвоприно-
шения, хороводы и многие другие обряды, которыми сопровождается
шествие с изображением Иакха (элевсинский эпитет Диониса — И.С.),
пришлось по необходимости опустить». Алкивиад в положенный
срок сумел организовать мистериальную процессию в полном соот-
ветствии с древними обычаями, снабдив ее сильной вооруженной
охраной. Вспомним, что в 415 г. до н. э. смертный приговор ему был
вынесен именно за кощунственную профанацию Элевсинских мисте-
118 Подробнее по вопросу см.: Seager R. Alcibiades and the Charge of Aiming at Tyranny
// Historia. 1967. Bd. 16. No. 1. P. 6-18; Munn M. The Mother of the Gods, Athens, and the
Tyranny of Asia: A Study of Sovereignty in Ancient Religion. Berkeley, 2006. P. 319 if.
119 Городок Элевсин (к северо-западу от Афин, на побережье Саронического залива)
был рано включен в состав афинского полиса и являлся одним из пограничных демов
Аттики. Об Элевсине см.: Сергеева С.Н. Элевсин и Афины (с нач. II тыс. до VII в. до н. э.)
//AM. С. 84-108.
202
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
рий. Следует полагать120, что теперь он стремился стереть у сограж-
дан память об этом неприятном инциденте, выставив себя, напротив,
защитником и покровителем некогда поруганных им святынь121.
* * *
Через несколько месяцев после своего возвращения в Афины Алки-
виад вновь во главе флота вышел в Эгейское море, намереваясь про-
должать возвращение под власть Афин отпавших союзных полисов и
борьбу со спартанскими силами. Действовал он в целом успешно, но
афинский демос чем дальше, тем меньше был удовлетворен своим во-
ждем, ожидая от него каких-то сверхъестественных свершений. «Если
бывали люди, которых губила собственная слава, — замечает глубоко-
мысленный Плутарх (Ale. 35), — то, пожалуй, яснее всего это видно на
примере Алкивиада... Любая неудача вызывала подозрение — ее спеши-
ли приписать нерадивости, никто и верить не желал, будто для Алки-
виада существует что-либо недосягаемое: да, да, если только он поста-
рается, ему все удается!». Алкивиад, однако, при всех своих талантах
был только человеком, не свободным от ошибок и просчетов; при этом
ему приходилось действовать в условиях крайней финансовой стеснен-
ности122. Не удивительно, что победы достигались не с той легкостью и
быстротой, с какой хотелось бы афинянам.
120 Ср. Prandi L. Il caso di Alcibiade...
121 Высказывалось также предположение, что во время своего пребывания в Афи-
нах Алкивиад выступил инициатором чеканки первых в истории афинского полиса
золотых монет, для чего пришлось переплавить статуи Ники из сокровищницы Пар-
фенона. См.: Стрелков A.B. К вопросу об уточнении времени принятия решения об
эмиссии афинских золотых монет конца V в. до н. э. // Десятая Всероссийская нумиз-
матическая конференция: Тезисы докладов и сообщений. М., 2002. С. 10-12; он же.
Аристофан, «Лягушки», строки 718-730: нумизматический комментарий к литератур-
ному тексту и литературный комментарий к нумизматическому материалу // Пятнад-
цатая Всероссийская нумизматическая конференция: Тезисы докладов и сообщений.
М., 2009. С. 9-11. Эта интересная гипотеза нуждается во всестороннем осмыслении.
Не должна ли была переплавка статуй богини восприниматься (во всяком случае,
какой-то частью граждан) как святотатство? А если это так, то подобная инициатива
пристала кому угодно, но не Алкивиаду, только что прощенному и освобожденному от
обвинения в предыдущем кощунстве. Стал ли бы он, как говорится, «наступать второй
раз на одни и те же грабли»?
122 Из-за этого Алкивиад должен был нередко, покидая флот, отправляться по союз-
ным с Афинами городам для добывания денег на жалованье гребцам.
203
ГЛАВА III
Как обычно бывает в таких случаях, каплей, переполнившей чашу,
стала, в сущности, мелочь. В 406 г. до н. э., отлучившись на время от
флота, Алкивиад запретил оставленному им за себя Антиоху вступать
в военные действия со спартанцами. Тот нарушил приказ и был разбит
новым спартанским навархом Лисандром в сражении при Нотии (Хеп.
Hell. I. 5. 10-15). Это-то поражение, не столь уж и серьезное, к тому же
случившееся без какой бы то ни было вины со стороны Алкивиада, и
стало причиной его отстранения от должности стратега. В очередной
раз оказавшись в опале, он не вернулся в Афины и ушел в добровольное
изгнание. Какой-то злой рок, казалось, тяготел над нашим героем: во-
преки всем своим стараниям, он всюду приобретал себе только врагов.
Алкивиад удалился на Херсонес Фракийский123 и поселился в на-
ходившемся там замке, принадлежавшем ему лично (Хеп. Hell. I. 5. 17;
Nep. Ale. 7). Набрав отряд наемников и завязав дружественные отно-
шения с фракийскими царями Севтом и Медоком124, он начал на свой
страх и риск помогать им в различных военных мероприятиях; «в то
же время и греки, жившие по соседству с этими варварами, чувство-
вали себя в безопасности под его защитой», — пишет Плутарх (Ale. 36).
В 405 г. до н. э. Алкивиаду едва не довелось опять сыграть важную
роль в истории Пелопоннесской войны. Это случилось незадолго до ро-
ковой для афинян битвы при Эгоспотамах (на побережье Херсонеса Фра-
кийского, неподалеку от резиденции Алкивиада). Стоянка спартанского
флота располагалась на азиатском берегу Геллеспонта, стоянка афинско-
го — на европейском, буквально напротив. Афиняне неоднократно пы-
тались выманить противника на сражение, совершая у него на глазах
маневры в водах пролива. Однако спартанский наварх Лисандр не под-
давался на провокации и сохранял демонстративное бездействие, но при
этом зорко наблюдал за действиями врагов: видимостью пассивности он
хотел добиться, чтобы те «расслабились», утратили бдительность.
В этой обстановке Алкивиад, прибыв к командовавшим афинским
войском стратегам (Тидею, Менандру и др.), предложил им свою помощь
123 Интересно, что этот полуостров (известный в истории Нового времени как Галли-
поли) на северо-востоке Эгеиды, у входа в пролив Геллеспонт, уже давно был облюбован
афинскими аристократами. Еще в VI в. до н. э. там проживали и даже правили в качестве
тиранов представители рода Филаидов Мильтиад Старший и Мильтиад Младший (бу-
дущий марафонский победитель).
124 Diod. XIII. 105. 3. Об этих царях см.: Виноградов Ю.Г. Западное и Северное При-
черноморье в классическую эпоху // ИЕ-1. С. 382-383.
204
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
и дал несколько в высшей степени полезных советов, указав, в частно-
сти, на то, что место, выбранное ими для стоянки флота, исключитель-
но неудачно и уязвимо. Однако стратеги, опасаясь нового возрастания
влияния Алкивиада (а, может быть, и подозревая подвох с его стороны),
попросту прогнали его и не приняли во внимание ни один из его сове-
тов (Xen. Hell. П. 1. 25-26)125. Несколько дней спустя спартанский наварх
Лисандр, хитростью застигнув афинян врасплох, наголову разгромил их.
Из двухсот афинских кораблей удалось спастись лишь восьми. Спартан-
цы захватили около 3000 пленных (в том числе почти полную коллегию
стратегов); все они были казнены по приказанию Лисандра.
Исход афино-спартанского военного столкновения был решен, по-
скольку на море, как и на суше, теперь безраздельно господствовал
Пелопоннесский союз. Афины подверглись полной блокаде и в 404 г.
до н. э. капитулировали. Узнав о сдаче родного города и понимая, что
оставаться в пределах мира греческих полисов для него становится
опасным, Алкивиад не нашел ничего лучшего, как отдаться под по-
кровительство благоволившего к нему Фарнабаза. Сатрап принял его
гостеприимно и поселил в своих владениях, в селении Гриний (в Ви-
финии). По некоторым сведениям, Алкивиад намеревался даже от-
правиться ко двору персидского царя (к тому времени Ахеменидской
державой правил уже Артаксеркс II)126. Хотел ли он просто спастись от
125 Рассказ об этом событии Ксенофонта, его современника, наиболее краток и ней-
трален; очевидно, именно это сообщение следует признать достоверно и точно отражаю-
щим события. Более поздние авторы добавляют следующую деталь: по словам Плутарха
(Ale. 37), Алкивиад говорил, что «он в ближайшие дни заставил бы лакедемонян принять
бой вопреки собственному желанию, в противном же случае они лишились бы своих су-
дов. .. Стоит ему только собрать побольше фракийских копейщиков и всадников и, ударив
с суши, посеять смятение в лагере спартанцев». Похоже — у Непота (Ale. 8): «он (Алкиви-
ад — И.С.) ручается, что если они захотят, то он принудит Лисандра или вступить в сра-
жение, или просить мира... Он же, Алкивиад, легко может уговорить фракийского князя
Севта прогнать Лисандра с берега, после чего тому придется либо сразиться на море, либо
кончить войну». В цитированных свидетельствах явно отразились преувеличенные пред-
ставления о возможностях Алкивиада. Каким образом его фракийцы могли бы напасть на
силы Лисандра, стоявшие на противоположном берегу Геллеспонта?
126 Nep. Ale. 9; Plut. Ale. 37. Персидские владыки, как прекрасно известно, охотно
принимали греческих политиков и полководцев, изгнанных или бежавших с родины, и
оказывали им различные знаки внимания. Так, в период Греко-персидских войн при их
дворе оказался спартанский царь Демарат, а затем — даже Фемистокл, знаменитый по-
бедитель персов при Саламине. Оба они получили от персов в управление территории
в Малой Азии.
205
ГЛАВА III
возможных преследований или же, как утверждают Непот и Плутарх,
планировал с персидской помощью освободить Афины от лакедемон-
ского владычества — однозначно судить трудно.
Тем временем в самих Афинах по требованию Спарты демократия
была вновь ликвидирована. У власти почти на год оказалось прави-
тельство из тридцати крайних олигархов и лаконофилов («Тридцать
тиранов», как очень скоро прозвали их афиняне). Главой режима
Тридцати, почти сразу запятнавшего себя террором и репрессиями
по отношению к сторонникам демократии, был старый знакомец Ал-
кивиада Критий. Еще не столь давно отношения между этими дву-
мя людьми были вполне мирными, даже дружелюбными. Именно
Критий в 411 г. до н. э. был инициатором принятия постановления о
возвращении Алкивиада из его первого изгнания (Plut. Aie. 33). Одна-
ко теперь новый афинский лидер видел в старом лишь самого опас-
ного конкурента. Одним из первых действий «Тридцати тиранов»
было лишение Алкивиада гражданских прав127, что отнимало у него
возможность легального возвращения на родину. Но и это казалось
Критию недостаточным. Он прекрасно сознавал, что, пока Алкиви-
ад жив, он останется центром притяжения для всех демократически
настроенных сил, так сказать, «знаменем движения». Только на него
могли возлагать свои упования бежавшие из города противники оли-
гархии и Спарты; пока он находится хоть где-то, хоть далеко, но еще
не убит — не все потеряно128.
Критий внушил всесильному спартанскому наварху Лисандру
мысль о том, что Алкивиад не должен оставаться в живых. Того же
мнения придерживались и спартанские власти во главе с царем Аги-
дом — давним недоброжелателем Алкивиада. В конце концов Лисандр
направил Фарнабазу письмо с просьбой умертвить своего афинского
гостя. Вероломный перс, не желая портить отношений с победителями-
спартанцами, подослал к Алкивиаду отряд убийц. Здесь, пожалуй, сто-
ит дословно привести дополняющие друг друга рассказы Непота и
Плутарха о последних минутах Алкивиада.
127 Xen. Hell. И. 3.42. Впоследствии вождь умеренного крыла Тридцати Ферамен (тоже,
кстати, бывший соратник Алкивиада) осуждал эту меру.
128 Впрочем, в конечном счете, как известно, «Тридцать тиранов» были свергнуты и
демократия в Афинах восстановлена уже после гибели Алкивиада (в 403 г. до н. э.) втор-
гнувшимся в Аттику отрядом изгнанников во главе с Фрасибулом.
206
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
«Те (убийцы — И.С.) не посмели напасть на него с оружием в руках,
но, обложив ночью хворостом домишко, в котором он спал, разожгли
пожар, дабы огнем уничтожить того, кого не надеялись одолеть силой.
Алкивиад проснулся от треска пламени, а поскольку меч у него похи-
тили заранее, выхватил из-за пояса у друга кинжал; так случилось, что
рядом с ним был один гостеприимен; его из Аркадии, который не по-
кидал его ни при каких обстоятельствах. Приказав ему следовать за
собой, Алкивиад сгреб всю бывшую под рукой одежду и, набросив ее
на огонь, прорвался через его жар. Увидев, что он выскочил из пожара,
варвары забросали его издали копьями и убили, а голову его отправи-
ли Фарнабазу» (Nep. Ale. 10).
«Войти в дом убийцы не решились, но окружили его и подожгли.
Заметив начавшийся пожар, Алкивиад собрал все, какие удалось, пла-
щи и покрывала и набросил их сверху на огонь, потом, обмотав левую
руку хламидой, а в правой сжимая обнаженный меч, благополучно
проскочил сквозь пламя, прежде чем успели вспыхнуть брошенные им
плащи, и, появившись перед варварами, рассеял их одним своим ви-
дом. Никто не посмел преградить ему путь или вступить с ним в ру-
копашную, — отбежав подальше, они метали копья и пускали стрелы.
Наконец Алкивиад пал, и варвары удалились» (Plut. Aie. 39).
Несмотря на некоторые (впрочем, незначительные) расхождения в де-
талях129, эти рассказы в своей совокупности дают достаточно четкое и де-
тальное представление о гибели Алкивиада. Так в возрасте около 46 лет
оборвалась жизнь человека, который, пожалуй, и сам не смог бы отве-
тить на вопрос, чего он больше принес Афинам и всей Греции — пользы
или вреда. Гетера Тимандра — очередная любовница Алкивиада, делив-
шая с ним изгнание, — предала его тело погребению. Наверное, в чем-то
символично, что политик и полководец, не раз в своей жизни бросав-
ший родные края, и похороненным оказался на чужбине. Полтысячеле-
тия спустя, во II в. н.э., когда все Средиземноморье находилось уже под
владычеством Рима, император Адриан — филэллин на римском троне —
распорядился поставить на могиле Алкивиада его мраморную статую130.
129 Среди этих расхождений есть и мнимые. Так, в повествовании Плутарха, как и у
Непота, оружием Алкивиада назван кинжал (то έγχβιρ'ιδιον), а не меч, вопреки цитиро-
вавшемуся здесь переводу СП. Маркиша.
130 Athen. XIII. 574ef. Римляне и ранее относились к Алкивиаду с пиететом. Как сооб-
щает Плутарх (Num. 8), когда оракул повелел им воздвигнуть на форуме статую самого
доблестного из греков, они установили именно изображение Алкивиада.
207
ГЛАВА III
* * *
Относительно общей оценки личности и деятельности Алкивиада в
историографии существуют крайне противоречивые суждения. В нем
видят то «тип эллина классической эпохи со всеми его достоинства-
ми и недостатками»131, то «гениального вождя в слишком маленьком
мире», предтечу эллинистических сверхчеловеков132, то талантливого
неудачника, оказавшегося злым гением родины133, то последователя
афинских политиков в традициях Фемистокла и Перикла134. На наш
взгляд, в каждой из этих точек зрения есть определенная доля истины,
но для того, чтобы характеристика героя нашего очерка была наиболее
полной, следует акцентировать внимание еще на одном аспекте, обыч-
но упускаемом из виду.
Алкивиад был последним (и даже анахронистическим) аристократи-
ческим лидером в духе доперикловского и даже доклисфеновского вре-
мени. В кардинально изменившейся обстановке, в условиях демократи-
ческого полиса он пытался «играть по старым правилам», использовать
традиционные механизмы влияния, характерные для афинской знати
архаической эпохи, VII-VI вв. до н. э. Так, он стремился добиться вла-
сти посредством богатства и его демонстративных трат, через межро-
довые матримониальные связи, путем громадного увеличения своего
престижа (этому служило многое — неоднократно исполнявшиеся им
литургии, чрезвычайно активное участие в панэллинских играх, да и
весь стиль жизни Алкивиада, пышный до экстравагантности). В тра-
диции архаической аристократии укладывалась и внешнеполитиче-
ская, дипломатическая деятельность Алкивиада. Блестящие аристокра-
ты времени архаики (Алкмеон, Мегакл, Писистрат, Мильтиад Старший
и др.) во многом основывали свое влияние и внутри полиса, и за его
пределами на разветвленной сети внешних (ксенических и матримо-
ниальных) контактов. Именно это делал и Алкивиад, хотя он, как и в
131 Babelon J. Op.cit. P. 7.
132 Taeger F. Alkibiades... S. 235-236; ср.: idem. Charisma: Studien zur Geschichte des an-
tiken Herrscherkultes. Bd. 1. Stuttgart, 1957. S. 162. Ср. также весьма высокую оценку Ал-
кивиада в работе: McGregor M.F. The Genius of Alkibiades // Phoenix. 1965. Vol. 19. No. 1.
P. 27-46.
133 HatzfeldJ. Op.cit. P. 355; ср.: BloedowΕ. Alcibiades 'brilliant'... P. 139 ff.
134 Ellis W.M. Op.cit. P. XIX.
208
АЛКИВИАД: АФИНСКИЙ ДЕНДИ ИЛИ ПЕРВЫЙ «СВЕРХЧЕЛОВЕК»?
других областях, превзошел здесь всех своих предшественников мас-
штабами и размахом своих предприятий.
Однако эпоха была уже совсем другой. Нам кажется, что крах всех
начинаний Алкивиада (порой действительно гениальных) напрямую
связан с тем обстоятельством, что он был своеобразным живым анах-
ронизмом, что он жил как бы в ином историческом времени, нежели
вся окружавшая его обстановка. Подчеркнем, что сказанное нами ни в
коей мере не опровергает и другого: Алкивиад основными чертами сво-
ей личности и деятельности действительно предвосхищал представите-
лей Младшей тирании, а в более отдаленной перспективе — правителей
эпохи эллинизма135. Прошлое и будущее сошлись в его фигуре, но не
было в ней места демократическому настоящему. Алкивиаду следовало
бы родиться или на полтора века раньше, или на полтора века позже:
классическая Греция места для таких, как он, не предусматривала.
135 Интересно, что некоторые из диадохов, деливших на рубеже IV—III вв. до н. э. на-
следство Александра Македонского, имели несомненные черты сходства с Алкивиадом.
Речь идет в первую очередь о Деметрии Полиоркете, напоминавшем Алкивиада бук-
вально всеми сторонами своей блестящей и беспутной натуры (и, кстати, претерпевшем
такое же, как Алкивиад, изменчивое — от обожания до ненависти — отношение афин-
ского демоса).
209
Глава IV
РУБЕЖ ВЕКОВ:
ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Последний период Пелопоннесской войны — Декелейская, или Ионий-
ская, война (413-404 гг. до н. э.) — стал очень тяжелым для Афин, и
отнюдь не только на полях сражений. Как мы отчасти видели уже из
предыдущей главы, во внутриполитической истории афинского полиса
это тоже было чрезвычайно неспокойное время. В городе сложилась в
полном смысле слова кризисная ситуация, что обусловливалось тремя
тесно связанными друг с другом факторами.
Во-первых, военные поражения и в целом, как правило, негативно
сказываются на внутренней обстановке в проигрывающем государстве1.
А в данном случае поражения следовали буквально одно за другим.
В 413 г. до н. э. пришла весть о разгроме афинского флота и войска на Си-
цилии. Известие оказалось настолько ошеломляющим, что вначале ему
не хотели верить. Плутарх, как всегда, сочно и ярко повествует об этом:
1 О влиянии внешних, военных факторов на внутриполитическое развитие грече-
ских полисов в целом см.: Scheidet W. Military Commitments and Political Bargaining in
Ancient Greece // Princeton/Stanford Working Papers in Classics. November 2005 (http://www.
princeton.edu/-pswpc/pdfs/scheidel/110501.pdf). Иную точку зрения — о том, что война
не играла столь большой роли в полисном бытии, как обычно считается, и оказыва-
ла меньшее воздействие на политическую жизнь, чем внутренний стасис, см.: Manicas
Р.Т. War, Stasis, and Greek Political Thought // Comparative Studies in Society and History.
1982. Vol. 24. P. 673-688. См. к вопросу также: Eich A. Die politische Ökonomie des antiken
Griechenlands (6. - 3. Jahrhundert v.Chr.). Köln, 2006. S. 508 ff.
210
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
«По-видимому, какой-то чужеземец сошел на берег в Пирее и, сидя
у цирюльника, заговорил о случившемся, как о чем-то для афинян хо-
рошо известном. Выслушав его, цирюльник, пока еще никто ничего не
узнал, помчался в город и, прибежав к архонтам, прямо на площади
пересказал им слова чужеземца. Как и следовало ожидать, все были ис-
пуганы и смущены, архонты созвали народное собрание и пригласили
цирюльника. Он не смог ответить вразумительно на вопрос, кто сооб-
щил ему эту новость. Его сочли выдумщиком и смутьяном и долго пы-
тали, привязав к колесу2, пока не прибыли люди, во всех подробностях
поведавшие о несчастье» (Plut. Nie. 30).
Фукидид (VIII. 1) не сообщает подобных деталей и вообще, по обык-
новению, более сух и сдержан, но и из строк его труда прекрасно вы-
рисовывается гнетущая атмосфера, нависшая над Афинами. Казалось,
что это конец; но это, увы, был далеко не конец — «городу Паллады»
предстояло испить еще не одну чашу унижения.
Как мы знаем, в том же году спартанцы укрепили Декелею в Аттике,
и поставленный там их гарнизон теперь, как дамоклов меч, постоянно
нависал над афинянами. Тем временем, почувствовав слабость Афин,
от них стали один за другим отпадать и переходить на сторону Спар-
ты полисы, входившие в Афинскую архэ. Вышли из союза с афинянами
Хиос, Милет, полисы Эвбеи и др. Ситуация для Афин усугублялась как
общей дезорганизацией и растерянностью, имевшими место после си-
цилийской катастрофы, так и появление нового существенного факто-
ра — построенного и финансировавшегося на персидские деньги спар-
танского флота, который действовал в Эгеиде и поддерживал бывших
афинских союзников.
К 411 г. до н. э. Архэ почти полностью распалась, поступления фо-
роса прекратились, что серьезно ударило по финансам афинян, а воз-
местить эту утрату было нечем. Кроме того, был утрачен контроль над
Черноморскими проливами, по которым в Афины поступал хлеб. Одна-
ко афинский полис был еще достаточно силен, чтобы снарядить новый
флот взамен погибшего при Сиракузах и направить его на усмирение
2 Полагаем, что цирюльник, о котором идет речь, не был рабом (хотя вполне мог не
являться и гражданином, имея статус метэка). В таком случае к нему была применена
беспрецедентная, даже чудовищная мера. Обычно пытке с целью установления исти-
ны подвергали лишь рабов. См. об этом: Mirhady D.C. Torture and Rhetoric in Athens //
JHS. 1996. Vol. 116. P. 119-131; Кудрявцева T.B. Народный суд в демократических Афинах.
СПб., 2008. С. 219 слл.
211
ГЛАВА IV
непокорных союзных городов. Афины настраивались на продолжение
борьбы, отнюдь не собирались капитулировать (Thuc. VIII. 1. 3). Но с
каким трудом теперь давался каждый шаг, позволявший уйти от по-
ражения или хотя бы отсрочить его!
Во-вторых, фактором, осложнявшим ситуацию, бесспорно являлся
нараставший дефицит способных военных и политических лидеров.
Начался этот процесс в первые годы Пелопоннесской войны, с кончи-
ной Перикла. Далее, Клеон, какими бы недостатками он ни обладал,
все же не может не быть признан талантливым и энергичным деяте-
лем, — но теперь не было в живых и Клеона. В 413 г. до н. э. на Сицилии
погибли Никий и Демосфен, неоднократно отличавшиеся на предыду-
щих этапах военных действий. Наконец, Алкивиад, приговоренный к
смерти, находился на стороне врага, — ему еще предстояло вернуться
на родину, но сразу после сицилийского поражения этого, естественно,
никто и предполагать не мог. На арене общественной жизни тон теперь
задавали абсолютно бездарные демагоги.
Третьим фактором стало возрастание недовольства гражданского
населения политической линией радикальной демократии. Можно с
полным основанием говорить о кризисе демократической системы в
этот период3. Но с той же безусловностью мы должны констатировать,
что в этом процессе нет ничьей иной вины, кроме как вины самого
державного демоса. Несомненно поступательное нарастание элементов
самой настоящей охлократии, радикализации строя уже за пределы
каких-либо разумных норм. Засилье демагогов, — а они после Клеона
буквально ничего значимого, обладающего хоть малейшим государ-
ственным смыслом собой не представляли (Гипербол, Андрокл, Клео-
фонт и прочие — не сливаются ли они в нашем восприятии, равно как
и в восприятии современников, в какую-то бесформенную массу?) —
вело к тому, что по их инициативе принимались зачастую откровенно
вредные, в сколько-нибудь долгосрочной перспективе, для полиса ре-
шения. Внешняя политика вождей демоса была удручающе авантюри-
стической.
Все это не могло не вести к тому, что достаточно широкие массы
гражданского коллектива — особенно средние, гоплитские слои — от-
3 См. об этом кризисе: Lehmann G.A. Überlegungen zur Krise der athenischen Demokra-
tie im Peloponnesischen Krieg: vom Ostrakismos des Hyperbolos zum Thargelion 411 v.Chr. //
ZPE. 1987. Bd. 69. S. 33-73.
212
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
шатывались от базовых принципов развитого народовластия, вы-
ражали нескрываемое недовольство господством безответственной
«корабельной черни». В городе усиливались олигархические настрое-
ния (тесно связанные, кстати, с идеей необходимости примирения со
Спартой, вражда с которой довела до тупика), и настроения эти дохо-
дили до того редкостно высокого накала, что сам институт демокра-
тии начинал ставиться под вопрос, — а ведь такого не случалось уже
чуть ли не сто лет!
Возрастала ностальгия по «старому доброму времени», по πάτριος·
πολιτεία («отеческому государственному устройству»)4. Как понимать
это последнее, — естественно, каждый представлял себе по-разному;
однако в любом случае ясно, что оно никак не мыслилось сопряжен-
ным с традиционной уже для Афин демократией «перикловой» и
«постперикловой» чеканки. С точки зрения этой последней, «отече-
ское государственное устройство» не могло представать ничем иным,
кроме как олигархией. Соответственно, именно в качестве олигар-
хов — умеренных или крайних — предстают и в современной истори-
ографии лидеры известных афинских переворотов конца V в. до н. э.
На самом деле, как мы увидим, картина значительно сложнее5: наряду
с действительно имевшимися олигархами, в этом лагере присутство-
вали также и представители иных частей политического спектра — от
харизматических личностей, чьим идеалом была, скорее, тирания,
нежели олигархия в собственном смысле слова, до, в сущности, не
слишком радикальных демократов.
В частности, можно ли считать олигархами (хотя бы и умеренными)
лиц, убежденных, что вожделеемое ими «отеческое государственное
устройство» есть не что иное, как строй, введенный Клисфеном, то есть
первая форма народоправства, которая (до нововведений Фемистокла,
Эфиальта, Перикла) не допускала еще излишнего разгула пресловутой
4 Об этом лозунге см.: Ruschenbusch Ε. ΠΑΤΡΙΟΣ ΠΟΛΙΤΕΙΑ. Theseus, Drakon, Solon
und Kleisthenes in Publizistik und Geschichtsschreibung des 5. und 4. Jahrhunderts v.Chr. //
Historia. 1958. Bd. 7. Ht. 4. S. 398-424; Fuks A. The Ancestral Constitution: Four Studies in
Athenian Party Politics at the End of the Fifth Century B.C. Westport, 1971; Finley M.I. The
Ancestral Constitution. Cambridge, 1971. Применительно к IV в. до н. э. см.: Исаева В.И.
Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М., 1994. С. 82 слл.
5 О сложности этой картины см.: Rhodes PJ. Oligarchs in Athens // AltA. P. 119-136;
Hefiner H. Oligarchen, Mesoi, Autokraten: Bemerkungen zur antidemokratischen Bewegung
des späten 5. Jh. v.Chr. in Athen // Chiron. 2003. Bd. 33. S. 1-41.
213
ГЛАВА IV
«черни»? Этак и самого Клисфена, основателя афинской демократии,
пришлось бы записать в «олигархи».
Совсем другое дело, конечно, — представители неприкрыто олигар-
хической ориентации, идеалом которых были Афины Солона6, а еще
лучше — Афины до Солона (разумеется, в той мере, в какой об этих
последних вообще могло быть что-то известно). Ясно, во всяком случае,
что в представлениях этих деятелей рисовалась картина господства
«лучших» при отсутствии сколько-нибудь сильной власти у демоса.
Но все перечисленные группировки, повторим, сходились в том,
что демократия в том ее виде, в каком она реально существовала на
описываемый момент, является безусловным злом, а для его ликвида-
ции необходимо прежде всего отрезать от управления «корабельную
чернь», неимущих. Иными словами, речь шла об ограничении количе-
ства полноправных граждан, которое позволило бы оставить в составе
гражданского коллектива только их средние и высшие слои, а низшие —
исключить. Если позже, в IV в. до н. э. такое исключение мыслилось
достижимым путем введения имущественного ценза (2000 драхм при
Демаде и Фокионе, 1000 драхм при Деметрии Фалерском)7, то в конце
V в. до н. э. олигархические и союзные с ними силы предлагали идти по
другому пути: установить конкретный лимит численности гражданской
общины (обычно выдвигалась какая-нибудь «круглая» цифра -— 5000 в
411 г. до н. э., 3000 в 404 г. до н. э.), что опять-таки оставляло за ее преде-
лами беднейших афинян. Но эта мера, впрочем, давала властям больше
возможностей для произвола, поскольку включение или невключение
лица в число граждан не увязывалось напрямую с размером его матери-
ального достатка. Несомненно, случалось, что достаточно зажиточные
граждане подпадали под «секвестр» по чисто политическим причинам;
с другой стороны, характерно, что, например, Сократ, который, судя по
всему, что мы о нем знаем, был очень небогат, тем не менее в правление
«Тридцати тиранов» оставался в Афинах и пользовался всей полнотой
гражданских прав. Впрочем, Сократ и «Тридцать» — отдельная, чрезвы-
чайно интересная тема, которой мы надеемся еще коснуться ниже.
6 Слишком категорично утверждение К. Хенна, что афинские олигархи боролись про-
тив солоновских порядков (Hönn К. Solon: Staatsmann und Weiser. Wien, 1948. S. 160 ff.).
7 В частности, для Аристотеля одна из главных черт олигархии как политической
системы — именно наличие имущественного ценза (Schmitz W. Reiche und Gleiche:
Timokratische Gliederung und demokratische Gleichheit der athenischen Bürger im 4. Jahr-
hundert v.Chr. // AD. S. 575.
214
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
В любом случае, провести конституционным путем любую сколько-
нибудь серьезную реформу политического устройства (даже если ста-
рое уже и не устраивало большинство населения) было в классических
Афинах если не невозможно, то, во всяком случае, весьма затрудни-
тельно. На пути всех подобных нововведений стоял мощным заслоном
институт γραφή παρανόμων, «обвинения в противозаконии»8. В случае
внесения каким-либо политиком предложения, входящего в противо-
речие с существующим законодательством и государственным строем,
инициатора могли по жалобе любого другого гражданина предать суду
гелиеи. Наказания за подобные «противозаконные» инициативы были
суровыми (не исключалась даже смертная казнь), а само предложение,
естественно, отменялось — даже если оно уже было принято народным
собранием и вступило в силу.
В результате никакой проект, предусматривающий ограничение де-
мократии, не мог даже и поступить на рассмотрение демоса. Ведь, если
его и удалось бы провести через экклесию, он был бы все равно анну-
лирован гелиеей как мера, не соответствующая афинской «конститу-
ции», а автор проекта только пострадал бы.
Поэтому деятельность противников радикальной демократии, ко-
торых становилось все больше, развертывалась пока не в открытых, а
в завуалированных формах, «полулегальными» методами. Главными
очагами этой деятельности стали объединения, известные под назва-
нием гетерий. О них, соответственно, совершенно необходимо сказать
хотя бы несколько слов.
* * *
Отправным пунктом для наших дальнейших соображений по-
служило интересное замечание о сущности античной (в частности,
афинской) демократии, высказанное не столь давно немецким анти-
коведом В. Эдером9. По мнению Эдера, не считающего демократию
закономерным итогом эволюции полисных институтов, демократиче-
ское устройство полиса предполагает в качестве обязательной предпо-
8 О нем см.: Hansen M.H. The Sovereignty of the Peoples Court in Athens in the Fourth
Century B.C. and the Public Action against Unconstitutional Proposals. Odense,1974.
9 Eder W. Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr. Krise oder Vollendung? //
AD. S. 16-17.
215
ГЛАВА IV
сылки разрушение внутриполисных вертикальных и горизонталь-
ных «зависимостей», «атомизацию» общества, его превращение в со-
вокупность отдельных, не связанных друг с другом индивидов. При
отсутствии этой предпосылки полисная демократия в своей наиболее
развитой форме не может сложиться, даже если налицо другие усло-
вия, такие, как расширение политического участия на широкие массы
гражданства. В качестве аргумента a contrario приводится Рим, в кото-
ром формированию развитой демократии воспрепятствовала большая
прочность традиционных «вертикальных» связей внутри социума (от-
ношения патроната-клиентелы).
Данная характеристика феномена афинской демократии представля-
ется в основе своей глубоко верной. Действительно, даже беглый взгляд
на политические процессы, происходившие в Афинах VI в. до н. э. и по-
влекшие в качестве результата «рождение» афинской демократии, по-
зволяет заметить однозначную тенденцию именно к ликвидации вну-
триполисных «зависимостей», особенно вертикальных, составлявших
аналогию римской клиентелы (ряд авторитетных исследователей счи-
тает возможным говорить о «клиентеле» в архаических Афинах10). Дея-
тельность Солона, Писистрата, Клисфена, независимо от их конкретно-
политических целей, объективно вела к подрыву традиционных связей,
подготавливая «атомизированный» социум, способный к восприятию
демократического устройства11. Эта деятельность увенчалась безуслов-
ным успехом: к началу V в. до н. э. в афинском полисе не осталось «вер-
тикальных» объединений, игравших сколько-нибудь значительную по-
литическую роль. В частности, клисфеновские реформы покончили с
крупными региональными группировками (наличие которых еще в се-
редине VI в. до н. э. убедительно показал Р. Сили12), представлявшими
собой едва ли не «государства в государстве».
Однако для обеспечения окончательной победы демократии, для ее
упрочения и стабилизации необходимо было ликвидировать и «гори-
зонтальные» типы связей-зависимостей. Именно борьбу с этими свя-
10 Bicknell RJ. Studies in Athenian Politics and Genealogy. Wiesbaden, 1972. P. VIII-IX;
Littman RJ. Kinship in Athens // Ancient Society. 1979. Vol. 10. P. 10; Finley M.I Politics in
the Ancient World. Cambridge, 1984. P. 44-47; Ober J. Mass and Elite in Democratic Athens.
Princeton, 1989. P. 55-60.
11 Этот процесс подробно рассмотрен в книге: Littman RJ. Kinship and Politics in Ath-
ens 600-400 B.C. N.Y., 1990. P. 49-164.
12 Sealey R. A History of the Greek City States ca. 700-338 B.C. Berkeley, 1976.
216
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
зями мы и наблюдаем в течение V в. до н. э. — борьбу, завершившуюся
лишь к началу следующего столетия. В результате победы демократиче-
ского принципа над «горизонтальными» группировками в IV в. до н. э.
афинская демократия становится действительно «демократией атомов»,
индивидов, для которых существенна лишь одна политическая связь —
связь с полисом как целым. Кстати, это повело к редкостной стабиль-
ности афинской политической жизни IV в. до н. э., к полному отсут-
ствию вооруженных гражданских конфликтов13.
В свете изложенных общих положений (отчасти и для их подкре-
пления дальнейшими аргументами) ниже будет предпринята попытка
анализа деятельности афинских гетерий как ведущего типа «горизон-
тальных» политических формирований внутри демократического по-
лиса. Мы не ставим перед собой задачу детально осветить все сторо-
ны бытия гетерий, тем более что этому феномену уже посвящен ряд
серьезных работ14. Наша цель ^же и конкретнее — определить, в ка-
ком отношении гетерии находились к демократическим структурам в
Афинах V в. до н. э. Это побуждает нас остановиться на трех аспектах
проблемы — времени возникновения афинских гетерий, принципах их
формирования, направленности их деятельности.
При предельной прозрачности этимологии термина εταιρεία (от
етсирос) следует отметить определенную методологическую слож-
ность, возникающую при его трактовке. Эта сложность проистекает из
необходимости различать в источниках употребление слова «гетерия»
в широком смысле, как вообще всякое «товарищество» (в этом смыс-
13 Ср.: Herman G. Honour, Revenge and the State in Fourth-Century Athens // AD. S. 44.
14 См., например: Sartori F. Le eterie nella vita politica ateniese del VI e V secolo a.C.
R.,1957; Calhoun G.M. Athenian Clubs in Politics and Litigation. N.Y., 1970; Aurenche O. Les
groupes d'Alcibiade, de Léogoras et de Teucros: Remarques sur la vie politique athénienne en
415 avant J.C. P., 1974; Rhodes PJ. Political Activity in Classical Athens // JHS. 1986. Vol. 106.
P. 138 f.; Mitchell LG., Rhodes P.J. Friends and Enemies in Athenian Politics // G&R. 1996.
Vol. 43. No. 1. P. 11-30; Jones N.F. The Associations of Classical Athens: The Response to De-
mocracy. N.Y.-Oxf., 1999; Bearzot C. Gruppi di opposizione organizzate e manipolazione del
voto nellAtene democratica // Fazioni e congiure nel mondo antico. Milano, 1999. P. 265-307;
Welwei K.-W. Polis und Arche: Kleine Schriften zu Gesellschafts- und Herrschaftsstrukturen
in der griechischen Welt. Stuttgart, 2000. S.212 ff.; Суриков И.Е. Демократия и гетерии: не-
которые аспекты политической жизни Афин V в. до н. э. // ВЧОАМ. С.89-99; Фролов Э.Д.
Сообщества друзей // АССАМ. С. 11-48; Никитюк Е.В. Политические сообщества (гете-
рии) в классической Греции // АССАМ. С.49-107; она же. Гетерия Эвфилета: К истории
олигархического движения в Афинах в конце V в. до н. э. // АГ. С. 71-80.
217
ГЛАВА IV
ле в разных регионах греческого мира гетериями могли называться и
внутриполисные подразделения гражданства, аналогичные афинским
фратриям, как на Крите, и культовые союзы, как на Делосе, и философ-
ские сообщества, как у пифагорейцев15), и в узком смысле, как terminus
technicus для вполне определенного типа объединений, а именно по-
литических «клубов» или кружков. Нас, естественно, интересуют здесь
гетерии именно в этом втором смысле.
Фукидид (III. 82. 6) фиксирует подобные сообщества как распро-
страненное явление в греческих полисах эпохи Пелопоннесской войны.
Существуют упоминания источников о гетериях в отдельных горо-
дах - Фивах (Xen. Hell. V. 2. 35; Hell. Oxy. 12. 2), Абидосе (Arist. Pol.
1306аЗ) и др. Но наиболее известны гетерии в Афинах.
Возникновение афинских гетерий в узком смысле слова, на наш
взгляд, с наибольшим основанием следует отнести к первой половине
440-х гг. до н. э., связав их оформление с личностью Фукидида, сына Ме-
лесия (ср. Plut. Pericl. И). Такой датировке, казалось бы, противоречит
ряд упоминаний гетерий в связи с более ранними временами (Herod.
V. 71; Arist. Ath. pol. 20. 1; Plut. Aristid. 2). Однако в другом месте16 мы
показываем, что наличие античной традиции, которая достоверно сви-
детельствовала бы о существовании гетерий в узком, «техническом»
смысле слова, вплоть до середины V в. до н. э. не прослеживается.
Естественно, не приходится сомневаться в том, что в Афинах бо-
лее ранней эпохи имелись политические группировки. Однако к ним
вряд ли правомерно применять термин «гетерия» в том его конкрет-
ном употреблении, которое отмечается для 2-й половины V в. до н. э.;
вернее будет называть их более общим словом στάσις* (Herod. I. 59-60;
Arist. Ath. pol. 13-14)17. Безусловно и то, что слово етаГрос и его компо-
зиты употреблялись в эпоху архаики в политическом контексте. Так, в
сколии конца VI в. до н. э., приводимом Аристотелем (Ath. pol. 19. 3),
местечко Липсидрий, при котором мятежные аттические аристократы
были разбиты тираном Гиппием, названо προδωσέτοαρον. Однако пря-
15 Ziebarth Ε. Hetairia // RE. Bd. 8. Sp. 1373-1374.
16 Суриков И.Е. Демократия и гетерии... С. 91-92.
17 В современной историографии чаще учитывается другое значение слова στάσις —
«внутриполитическая борьба, гражданская смута». Однако не следует забывать, что оно
могло означать и политическую группировку. И еще неизвестно, какое из двух значений
первично.
218
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
мого отношения к деятельности интересующих нас здесь классических
гетерий это тоже не имеет.
Итак, гетерии как политические «клубы» бесспорно засвидетель-
ствованы для второй половины V в. до н. э.; максимальное же их рас-
пространение относится к периоду Пелопоннесской войны. Что же ка-
сается IV в. до н. э., то для этого столетия достаточно проблематично
если не существование гетерий, то, во всяком случае, их политическое
влияние. Несколько упоминаний у Демосфена (например, XXI. 139 —
μαρτύρων εταιρεία) говорят только о взаимопомощи членов гетерий в
судебных процессах, если слово «гетерия» вообще не употреблено здесь
в расширительном или переносном смысле.
Состав и структура гетерий — вопрос, на который пока нет предель-
но ясного ответа. Не следует считать, что членами гетерий были ис-
ключительно аристократы. Характерно и, думается, не случайно, что
период наивысшего расцвета гетерий — это одновременно и период,
когда в Афинах пресекается политическая традиция аристократиче-
ского лидерства. Важной (да и то не думаем, чтобы абсолютно необхо-
димой) предпосылкой для членства в гетерии являлась скорее не знат-
ность, а богатство18. Мнение некоторых исследователей (П. Бикнелла,
Р. Литтмана19), согласно которому в гетерии входили также «клиенты»
аристократов, не кажется убедительным: говорить о клиентах в постпе-
рикловых Афинах в какой-то степени означает впадать в анахронизм.
В каждой отдельно взятой гетерии определяющую роль играли
связи родства и «политической дружбы» (определение У.Р. Коннора).
Родственники и друзья в данном контексте, в сущности, даже не от-
делялись друг от друга; те и другие обозначались термином φίλοι20.
Причем родство, учитывавшееся при формировании гетерий, — это
αγχιστεία, то есть не патрилинейное, а когнатное родство21, «горизон-
тальное» родство, если так можно выразиться, что вполне согласуется
с нашей характеристикой гетерий как «горизонтальных» политиче-
ских объединений.
То немногое, что известно о гетериях, позволяет заключить, что
объединялись они обычно вокруг отдельных политиков, причем не
18 Connor W.R. The New Politicians of Fifth-Century Athens. Princeton, 1971. P. 25-29.
19 См. их работы, упомянутые в прим. 4 и 5.
20 Connor W.R. The New Polticians... P. 30-32.
21 Littman RJ. Kinship and Politics... P. 193-223.
219
ГЛАВА IV
только принадлежавших к «первому эшелону», как Алкивиад или Кри-
тий, но и куда менее известных — какого-нибудь Леогора22 или даже
поэта Кинесия (Lys. Fr. 143 Sauppe). Такой лидер гетерии мог называть-
ся, например, αρχηγό? (как в Фивах, ср. Xen. Hell. V. 2. 25). Сама гете-
рия обычно обозначалась по имени своего руководителя.
Что касается структуры гетерий, можно согласиться с предположе-
нием23, что они стремились имитировать организационные принципы,
характерные для «официальных» объединений, например, для демов;
при этом не исключено, что в отдельных случаях принятая практика
подвергалась сознательному искажению ввиду «подрывного» характера
деятельности этих групп. Стремление гетерий институционализиро-
вать свою деятельность по традиционным полисным образцам замет-
но в событиях, предшествовавших олигархическому перевороту 404 г.
до н. э. Гетерии сформировали коллегию из пяти эфоров (своего рода
квази-магистратов, причем явно по «лаконскому лекалу»), а затем даже
поставили своих уполномоченных во все филы (Lys. XII. 43-44).
Наконец, рассмотрим вопрос о формах и направленности дея-
тельности гетерий. Эту деятельность, бесспорно, следует харак-
теризовать как политическую; шире того — гетерии участвовали
в коллективной деятельности (κοινόν) полиса, лишь одним из ви-
дов которой была деятельность политическая24. Говоря более кон-
кретно, в периоды стабильности и относительно мирной поли-
тической жизни главными функциями гетерий (Thuc. VIII. 54. 4)
были взаимопомощь членов на выборах и взаимная защита в суде
(έπί δίκοας* καΐ άρχαΐς·) — последнее, очевидно, через институт сине-
горов. Недавно О. Меррей справедливо отметил ранее остававший-
ся несколько в тени, но тем не менее очень важный аспект деятель-
ности гетерий — организацию и проведение симпосиев, которые в
эту эпоху имели в значительной степени политическую окраску25.
В кризисной же обстановке гетерии открыто выходили на политиче-
скую арену, прямо влияя на ход событий. Они играли видную роль в пе-
риод подготовки Сицилийской экспедиции, в олигархическом переворо-
22 Aurenche О. Op.cit.
23 Osborne R. The Demos and its Divisions in Classical Times // GC. P. 277.
24 Scmitt-Pantel P. Collective Activities and the Political in Greek City // GC. P. 205.
25 Murray O. The Affair of the Mysteries: Democracy and the Drinking Group // Sympotica:
A Symposium on the Symposion. Oxf, 1990. P. 149-161.
220
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
те Четырехсот, наконец, в установлении тирании Тридцати. На практике
усиление их роли выражалось в следующем. Во-первых, происходила
резкая интенсификация их деятельности. Во-вторых, гетерии объединя-
лись, чтобы создать весомый политический альянс. В 411 г. до н. э. Пи-
сандр «обошел» гетерии, убедив их действовать совместно (ТТшс. VIII. 54.
4); в 404 г. до н. э. объединяющей силой послужила коллегия эфоров, до-
бившаяся примирения ради «общего дела» даже враждующих гетерий
(как гетерии Крития и Фидона, см. Lys. XII. 54-55). В-третьих, осущест-
влялся переход к «неконституционным» методам, порой — к прямому
насилию (Thuc. III. 82. 8). Так, перед переворотом 411 г. до н. э. был убит
демагог Андрокл, а затем ряд других лиц (Thuc. VIII. 65). Конечная цель
всех этих действий очевидна — прямо взять власть в свои руки.
Были ли гетерии «тайными» обществами, как их обычно характе-
ризуют? На этот вопрос нельзя дать однозначно положительный ответ.
Безусловно, они не афишировали свою деятельность; однако следов
какой-то особой конспирации в их действиях тоже не обнаруживается.
Гетерии можно было законодательно запретить или распустить (Thuc.
VIII. 81. 2; Aristoph. Equ. 862), чего в принципе нельзя проделать с тай-
ными организациями. Скорее, гетерии являлись просто неофициаль-
ными, то есть не санкционированными полисом объединениями.
Рассмотрев вышеперечисленные аспекты деятельности гетерий, мы
можем предпринять попытку ответа на вопрос, какое место они за-
нимали в политической жизни демократического полиса. Распростра-
нено мнение, что гетерии были группировками олигархическими по
преимуществу (хотя характерно, что выражений типа «олигархическая
гетерия» или «демократическая гетерия» в источниках обнаружить не
удается). В связи с данным утверждением необходимо сделать две су-
щественные оговорки.
Во-первых, дихотомия «демократы-олигархи», как нам не раз уже
доводилось писать, для рассматриваемой эпохи, судя по всему, явля-
ется издержкой модернизации в историографии. Политическая жизнь
Афин V в. до н. э. была не биполярной, а полицентричной. Существо-
вало большое количество малых политических групп, из которых фор-
мировались коалиции в связи с конкретной ситуацией. Во-вторых,
принципиальная политическая ориентация (в том числе олигархиче-
ская) была, видимо, скорее исключением, чем правилом. Из видных
политиков, ассоциирующихся с гетериями, по-настоящему «идейны-
ми борцами» можно назвать, пожалуй, лишь двух — софистов Анти-
221
ГЛАВА IV
фонта и Крития. Что касается остальных, — трудно сказать, имели ли
они вообще какие-то «убеждения» в привычном для нас смысле слова.
Ферамен даже от своих соратников получил прозвище «Котурна» (Хеп.
Hell. II. 3. 30) — именно за переменчивость позиции, хотя, впрочем, как
увидим ниже, применительно как раз к этому политику такая характе-
ристика, пожалуй, не вполне корректна. Писандр и Фриних в течение
своей политической карьеры успели побывать и в демократическом, и
в олигархическом «лагерях». Алкивиад — об этом говорилось в преды-
дущей главе — выступал то как инициатор антидемократического
переворота 411 г. до н. э. (Thuc. VIII. 48. 2), то как противник режима,
установившегося в результате названного переворота (Thuc. VIII. 81. 2).
Список аналогичных примеров можно было бы и продолжать.
Дело, думается, не в принципиальном «олигархизме» гетерий, а в
несколько ином факторе. Скорее, следует говорить об их принципи-
альной оппозиционности по отношению к существующему политиче-
скому устройству, которым являлась демократия. Вне зависимости от
политической позиции полная, убежденная лояльность по отношению
к демократии и членство в гетерии были вещами, плохо совмещавши-
мися друг с другом.
Характерен в этом отношении интересный эпизод биографии Пе-
рикла, пересказанный Плутархом (Pericl. 7). Связав свою деятельность
с афинской демократией, Перикл «переменил весь свой образ жиз-
ни», едва ли не демонстративно порвав с друзьями и родственниками,
иными словами, отказался от услуг гетерии. Мы относим этот раз-
рыв «афинского олимпийца» с ближайшим политическим окружени-
ем (в том числе с Алкмеонидами) к середине 440-х гг. до н. э.26, то есть
к тому периоду, когда он, заняв исключительное положение в полисе,
уже не нуждался в существенной поддержке какой-либо группировки
и мог опираться на собственные силы, выступая от имени всего демоса.
Традиция сохранила ряд заявлений Перикла, сводящихся к тому, что
он не поступится ради дружбы законностью и общественной пользой
(Plut. Мог. 186Ь; 531с; 808а).
Именно в этот период главный политический противник Перик-
ла — Фукидид, сын Мелесия, — опирался в своей деятельности именно
на созданные им гетерии. Перикловскую стратегию можно определить
как демонстративную антитезу действиям конкурента. Эта антитеза
26 Суриков КЕ. Перикл и Алкмеониды // ВДИ. 1997. № 4. С. 14-35.
222
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
(скорее, именно «демократия-гетерии», чем «демократия-олигархия»
или тем более «демократия-аристократия») прослеживается и в даль-
нейшем (Plut. Lysandr. 13).
Итак, гетерии ipso facto противоречили принципам античной демо-
кратии. В чем причина такого положения вещей? Ответ на этот вопрос
помогает дать наиболее интересный пассаж о гетериях, принадлежа-
щий Фукидиду (III. 82. 6-8). Историк отмечает, что целью этих объе-
динений было не «благо общества», а «распространение собственного
влияния в своекорыстных целях».
Здесь, как нам представляется, и лежит ключ к решению проблемы.
Гетерии противоречили интересам целого самим своим существованием.
О. Меррей27, анализируя особенности политической жизни в полисном
мире, подчеркивает, что главной целью политики было единство, а не
компромисс; политическая жизнь была основана не на балансе противо-
борствующих сил и интересов, как в наши дни, а на формировании еди-
ной, целостной воли к действию и выражении этой общей воли в упо-
рядоченном ритуале. В современных государствах политическая борьба,
политическое противостояние партий и группировок является нормаль-
ным, естественным состоянием, а в греческом полисе такая борьба (ста-
сис) всегда признавалась чем-то весьма опасным, губительным, угрожа-
ющим стабильности государства, да и самому его существованию, едва
ли не несовместимым с самой возможностью гражданской жизни.
С наибольшей ясностью эта особенность видна в демократическом
полисе, что во многом объясняется приведенными чуть выше сообра-
жениями В. Эдера. В V в. до н. э. окончательная «атомизация» афин-
ского общества еще не произошла, а значит — внутренняя стабиль-
ность демократического устройства не была окончательно достигнута.
На пути унифицирующей, интегративной тенденции, выражавшейся
в демократизации, стояли гетерии — несанкционированные (хотя и не
запрещенные) внутриполисные объединения «горизонтального» типа,
возникновение которых, по сути, явилось стихийной реакцией сил де-
зинтеграции. Трудно сказать, насколько сами члены гетерий осознава-
ли эту свою роль; сознательные кощунства по отношению к граждан-
скому ритуалу, практиковавшиеся ими на симпосиях28, не позволяют
исключать такую возможность.
27 Murray О. Cities of Reason // GC. P. 21.
28 Murray O. The Affair of the Mysteries... Passim.
223
ГЛАВА IV
Противостояние демократии, а не приверженность олигархии было
основой политической позиции гетерий. «Олигархическими» их можно
назвать лишь в упрощенной дуальной модели. Кстати, режим, устанав-
ливавшийся гетериями в случае их прихода к власти, имел черты, ско-
рее, не олигархии и тем более не «гоплитской политии», а корпоратив-
ной тирании. Так характеризует власть Тридцати Э.Д. Фролов29; судя
по всему, аналогичные тенденции проявлял и режим Четырехсот — во
всяком случае, в лице своих наиболее радикальных лидеров.
В свете всего вышесказанного поддаются объяснению и хронологи-
ческие рамки наиболее интенсивного функционирования гетерий. Сло-
жились они в окончательной форме именно тогда, когда афинская демо-
кратия делала решающие шаги по своему оформлению (имеются в виду
реформы Перикла середины V в. до н. э.). В период Пелопоннесской
войны, на волне внутренней нестабильности, они дали демократии «ре-
шительный бой», закончившийся их поражением в 403 г. до н. э. и фак-
тическим уходом с политической арены. Только после этого демократи-
ческое устройство Афин обрело внутреннюю прочность и стабильность.
* * *
Подытожим сказанное о гетериях. В конечном счете «сверхзадачей»
этих довольно многочисленных сообществ являлась ликвидация, за-
мена существующего государственного строя. Особенный всплеск их
активности происходит с 413 г. до н. э. Подобного нарастания анти-
демократического движения Афины давно уже не знали (если знали
когда-либо вообще). Во времена Перикла, да даже еще и Клеона каза-
лось, что победа демократии стала необратимой, что она утвердилась
максимально прочно и никакие «происки врагов» ей не грозят30. А вот
теперь ее позиции резко пошатнулись, а противники ее усилились.
Главной причиной перемен, как представляется, стал сдвиг в поли-
тических взглядах среднего, гоплитского слоя гражданского населе-
ния. Этот слой, в обычных условиях поддерживавший народовластие
и являвшийся его опорой, ныне был разочарован засильем демагогов,
охлократическими тенденциями «господства черни» и стал склоняться
29 Фролов Э.Д. Греческие тираны. Л., 1972.
30 Ср.: Prestel G. Die antidemokratische Strömung im Athen des 5. Jahrhunderts bis zum
Tod des Perikles. Breslau, 1939. S. 1.
224
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
к более олигархической ориентации. Так вырождавшаяся демократия
сама плодила себе врагов из своих же бывших сторонников.
Здесь, наверное, уместно подчеркнуть нашу принципиальную убеж-
денность в том, что ни в коем случае не следует ставить знак равен-
ства между понятиями «олигархи» и «аристократы». Нельзя считать,
что недоброжелателями демократии были представители старой знати
(каковых, кстати говоря, и вообще-то оставалось уже совсем немного).
Нет, в антидемократических кружках мы встречаем лиц из самых раз-
ных категорий граждан. Кстати, то же можно сказать и о людях, кото-
рые по-прежнему оставались приверженцами власти демоса: их состав
характеризуется аналогичной разнородностью.
Практически сразу после поражения на Сицилии в Афинах была
учреждена совершенно новая экстраординарная коллегия, состояв-
шая из десяти магистратов, которые именовались пробулами («пред-
варительными советниками», если попытаться максимально адекватно
передать значение термина по-русски). В компетенцию пробулов как
раз и входило предварительное рассмотрение всех вопросов перед их
представлением в Совете Пятисот и далее в народное собрание. Про-
булы имели право созыва этих органов, а также занимались рядом во-
просов текущего управления полисом.
В число пробулов были избраны весьма влиятельные политики по-
жилого возраста (такие, например, как Гагнон, который играл вид-
ную роль еще при Перикле31, а в начале 430-х гг. до н. э. стал ойкистом
афинской колонии Амфиполь)32. Да и не только политики; есть осно-
вания утверждать, что пробулами были сделаны и некоторые из про-
сто авторитетных людей. Достаточно упомянуть драматурга Софокла33,
которому в тот момент шел уже девятый десяток. В какой-то степени
коллегию пробулов можно назвать едва ли не высшим органом власти.
О каком-либо лимите срока их полномочий неизвестно, — очевидно,
такой лимит вообще не был установлен. Фактически демократия на-
31 Причем скорее всего был политическим противником Перикла, а не сторонником,
как чаще считают. См. подробнее: Braund D. Pericles, Cleon and the Pontus: The Black Sea
in Athens с 440-421 // Scythians and Greeks: Cultural Interactions in Scythia, Athens and the
Early Roman Empire (Sixth Century ВС — First Century AD). Exeter, 2005. P. 82 f.
32 О тождестве Гагнона-ойкиста и Гагнона-пробула см.: Hornblower S. A Commentary
on Thucydides. Vol. 2. Oxf., 1996. P. 454-455.
33 Karavites P. Tradition, Skeptisism, and Sophocles' Political Career // Klio. 1976. Bd. 58.
Ht. 2. S. 352-365.
225
ГЛАВА IV
кладывала на самое себя определенное ограничение — пусть пока и
не фатальное. Причем ограничение было, несомненно, осуществлено
вполне добровольно, решением большинства демоса. Вполне очевидны
и цели данной меры: консолидация граждан в условиях военного пора-
жения, нейтрализация издержек радикальной демократии.
Некоторое время пробулы удерживали ситуацию под контролем.
Однако, будучи раз запущен, процесс антидемократических политиче-
ских изменений начинал уже развиваться по закону «цепной реакции».
Олигархические настроения нарастали чем дальше, тем больше. Даже
некоторые популярные демократические лидеры, слывшие демагогами,
перешли (пусть пока и не афишируя это) в противоположный лагерь.
Это свидетельствовало не в последнюю очередь и об увеличивавшей-
ся беспринципности в общественной жизни. Готовность «поступиться
принципами» становилась нормой в условиях разложения нравов, ха-
рактерного для периода большей части Пелопоннесской войны.
Роковым стал 411 г. до н. э. Кстати, в высшей степени символично, что
именно в этом году впервые появляются на политической арене (во вся-
ком случае, впервые начинают встречаться на страницах источников) те
три политика, жизнь и деяния которых станут предметом данной главы
и которые, соответственно, названы в ее заголовке. Читатель может заме-
тить, что здесь мы изменяем принципу, которого вообще-то последова-
тельно придерживаемся на протяжении вот уже третьей книги из цикла
о «политиках в контексте эпохи»: одна глава — одна биография. У этой
главы три героя. На то есть несколько причин. И главная — даже не в том,
что политические деятели, так сказать, «измельчали», в результате чего нет
смысла уделять каждому отдельную главу. Да, скажем, Плутарх не счел
нужным посвятить никому из троих специального жизнеописания. Но
«крупный государственный деятель», «второстепенный государственный
деятель» — все это относительные величины. Для нас, например, Перикл
велик, он — символ эпохи, предстает в некоем «олимпийском» ореоле, и
что такое по сравнению с ним тот же Ферамен? Но совсем другой вопрос —
так ли соотносили их друг с другом сами эллины классической эпохи. Тут
можно напомнить, например, что в единственном дошедшем до нас со-
чинении, специально излагающем историю Афин — «Афинской политии»
Аристотеля — Ферамену уделено значительно больше места, чем Пери-
клу34 (которого Стагирит в названном трактате и вообще-то «не жалует»).
34 Ср.: АГ-2. С. 273.
226
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Пожалуй, нам представляется уместным рассказать о деятельно-
сти Ферамена, Крития и Фрасибула вместе, в рамках одной главы, по
несколько иным мотивам. Во-первых, все трое в афинской политике
конца V в. до н. э. тесно связаны между собой, и их судьбы постоянно
пересекаются; собственно, по отдельности их просто невозможно рас-
сматривать, иначе пришлось бы три раза подробно излагать одни и те
же события, в которых и Ферамен, и Критий, и Фрасибул принимали
активное участие.
Во-вторых, небезынтересно будет рассмотреть именно в сопоставле-
нии трех политиков, которые, являясь современниками, при этом сто-
яли на разных политических позициях: крайнего, бескомпромиссного
олигарха (Критий), умеренного олигарха, взгляды которого балансиро-
вали на грани с приверженностью к (отнюдь не крайней) демократии
и который стремился занять «срединную» позицию, нейтрализующую
негативные стороны двух форм правления (Ферамен), радикального
демократа (но не демагога) в традиционном духе (Фрасибул).
Прежде всего, конечно, нужно кратко представить всех трех пере-
численных персонажей, тем более что, думается, в этом многие чита-
тели нуждаются. Если Солону или Фемистоклу, Алкивиаду или Де-
мосфену вряд ли нужны какие-то специальные «рекомендации» — их
имена знакомы отнюдь не только специалистам, — то с той «троицей»,
о которой теперь пойдет речь, дела обстоят существенно иначе.
Ферамен. Основными источниками сведений о нем являются по-
следняя книга труда Фукидида, первые две книги «Греческой исто-
рии» Ксенофонта, некоторые речи оратора Лисия и, как было упо-
мянуто выше, «Афинская полития» Аристотеля. В современной
зарубежной историографии периодически появляются специальные
исследования о Ферамене, порой достаточно интересные35, но вот в
35 Например: Ferguson WS. The Constitution of Theramenes // CIPh. 1926. Vol. 21. No. 1.
P. 72-75; Stevenson G.H. The Constitution of Theramenes // JHS. 1936. Vol. 56. P. 49 if.; HatzfeldJ.
La fin du régime de Théramene // REA. 1938. Vol. 40. P. 113-124; Munro J. Theramenes against
Lysander // C1Q. 1938. Vol. 32. No. 1. P. 18 if.; Usher S. Xenophon, Critias and Theramenes //
JHS. 1968. Vol. 88. P. 128-135; Andrewes A. Lysias and the Theramenes Papyrus // ZPE. 1970.
Bd. 6. S. 35-38; Razzano G., Caria M. Teramene di Stiria // Parola del passato. 1973. Vol. 28.
P. 397-425; Harding Ph. The Theramenes Myth // Phoenix. 1974. Vol. 28. No. 1. P. 101-111;
Bearzot С Teramene tra storia e propaganda // RIL. 1979. Vol. 113. P. 195-219; eadem. Per una
nuova immagine di Teramene // IUP. P. 65-87; McCoy WJ. The Political Debut of Theramenes
// PaP. P. 171-192; Ungern-Sternberg J. von. 'Die Revolution frißt ihre eignen Kinder': Kritias vs.
Theramenes // GPAA. S. 144-156.
227
ГЛАВА IV
отечественном антиковедении, насколько нам известно, о нем до сих
пор нет ни одной работы.
Приведем некоторые высказывания античных авторов об этом по-
литике. Фукидид (VIII. 68. 4): «...одним из главных участников олигар-
хического переворота (411 г. до н. э. — И.С.) был Ферамен, сын Гагнона,
человек выдающегося ума и ораторского дарования». Ксенофонт, —
возможно, сознательно — избегает общих суждений «от первого лица»
о Ферамене как политике и только однажды позволяет себе оценку, да
и то не его деятельности в целом, а только того, как достойно он встре-
тил свою насильственную кончину: «В человеке достойно уважения то,
что, стоя лицом к лицу со смертью, он не теряет ни ясности ума, ни
весело-игривого настроения духа» (Xen. Hell. II. 3. 56).
Более чем негативны характеристики, даваемые Ферамену Лиси-
ем, например, следующая (Lys. XII. 78): этот политик погиб «не за вас
(афинян — И.С), а за свою собственную подлость, ...справедливо по-
нес кару при олигархии, — он раз уже ее уничтожил, — и справедливо
понес бы ее и при демократии, — он дважды вас предавал в рабство,
потому что не дорожил тем, что есть, а гнался за тем, чего нет, и, при-
крываясь самым благородным именем, сделался учителем самых воз-
мутительных деяний».
В данном случае нужно, конечно, помнить, что перед нами хула-
псогос — жанр, в котором бесполезно искать взвешенную, аргумен-
тированную оценку, попытку сколько-нибудь глубоко проникнуть
в суть описываемого характера; все это подменяется односторонней
и одномерной, гротескно-карикатурной зарисовкой. Обратим вни-
мание на то, что у Лисия Ферамен предстает неким прожектером-
утопистом — одним из тех, от чьих «благих» начинаний всем стано-
вится только хуже. Но это, как мы увидим ниже, применимо скорее
уж к Критию; с Фераменом все значительно сложнее, в действитель-
ности его образ во многом даже противоположен тому, что сказано в
только что приведенной цитате.
Контрастом мнению Лисия звучит отзыв Аристотеля о Ферамене —
один из самых благоприятных (а также, пожалуй, самый развернутый)
в античной нарративной традиции: «Самыми лучшим из политиче-
ских деятелей в Афинах после деятелей старого времени, по-видимому,
являются Никий, Фукидид (сын Мелесия — И.С.) и Ферамен... Что
же касается Ферамена, то вследствие смут, наступивших в его время
в государственной жизни, в оценке его существует разногласие. Но
228
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
все-таки люди, серьезно судящие о деле, находят, что он не только не
ниспровергал, как его обвиняют, все виды государственного строя, а
наоборот, направлял всякий строй, пока в нем соблюдалась законность.
Этим он показывал, что может трудиться на пользу государства при
всяком устройстве, как и подобает доброму гражданину, но если этот
строй допускает противозаконие, он не потворствует ему, а готов на-
влечь на себя ненависть» (Arist. Ath. pol. 28. 5).
Как видим, автор «Афинской политии» прекрасно отдает себе от-
чет в том, что Ферамен — фигура сложная, неоднозначная, вызываю-
щая у разных людей далеко не одинаковое, противоречивое отношение.
В частности, хорошо известны Стагириту оценки в духе лисиевской. Од-
нако он не считает их объективными и, полемизируя с ними, отстаива-
ет собственное видение Ферамена как вполне конструктивного лидера.
Ферамен, сын Гагнона, из дема Стирия (ок. 455 — 404 г. до н. э.) был
выходцем из семьи, хоть и не относившейся к верхушке старинной знати,
но имевшей и богатство, и известность, и традицию участия в политиче-
ской жизни. Выше уже упоминалось, что Гагнон, его отец, — заметная
фигура в афинской истории; Гагнон начал свою карьеру еще, как мини-
мум, при Перикле36, а уже на склоне лет стал членом коллегии пробулов.
В молодости Ферамен, получив прекрасное образование, был, как
отмечается в некоторых источниках, близок к софистам, особенно к
Продику Кеосскому (Athen. V. 220b; Schol. Aristoph. Nub. 361; Suid. s.v.
Θηραμένης*). Впрочем, можно с достаточной степенью уверенности го-
ворить также и о дружественных связях этого политика с Сократом
(ср. Diod. XIV. 5). Пожалуй, учеником «босоногого мудреца» в строгом
смысле слова Ферамен не являлся, однако все же примыкал к его круж-
ку. Сократические идеи, насколько можно судить, оказали влияние на
некоторые его взгляды (Xen. Hell. И. 3. 19; Arist. Ath. pol. 28. 3). Если го-
ворить об этих последних, прежде всего, в их политическом аспекте, то
идеалом для Ферамена представал строй, который в равной мере мо-
жет быть назван очень умеренной олигархией или несколько ограни-
ченной демократией: в качестве главного критерия для причастности
лица к власти выдвигался невысокий имущественный ценз.
36 О некоторых перипетиях основания Гагноном Амфиполя см.: Malkin I. What's in
a Name? The Eponymous Founders of Greek Colonies // Athenaeum. 1985. Vol. 63. P. 125 ff.;
Asheri D. Studio sulla storia della colonizzazione di Anfipoli sino alia conquista macedone //
Rivista di filologia e di istruzione classica. 1967. Vol. 95. P. 19 ss.
229
ГЛАВА IV
В изложении Ксенофонта (Hell. II. 3. 48) Ферамен так, — нужно ска-
зать, с предельной ясностью — излагает свое кредо: «Я же, Критий, все
время неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми де-
мократами, которые считают, что настоящая демократия — только тог-
да, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в
драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми оли-
гархами, которые считают, что настоящая олигархия — только тогда,
когда государством управляют по своему произволу несколько неогра-
ниченных владык. Я всегда — и прежде, и теперь — был сторонником
такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в со-
стоянии защитить государство от врага, сражаясь на коне или в тяже-
лом вооружении».
Перед нами, — безусловно, изложение программы именно «гоплит-
ской политии». Ферамена, таким образом, можно наиболее корректно
охарактеризовать как «умеренного» или «центриста», ищущего «золо-
той середины» врага любых крайностей. Но, как известно, в услови-
ях острой политической борьбы в античных греческих полисах цен-
тристов особенно недолюбливали, видя в них людей беспринципных,
стремящихся усидеть «между двумя стульями». Ниже нам предстоит
увидеть, что как раз центристские убеждения Ферамена и погубили его.
Интересующий сейчас нас деятель пользовался также популярно-
стью и как мастер красноречия (Cic. De or. II. 93; Cic. Brut. 29). По не-
которым сведениям (Dion. Hal. De Isoer. 1; Schol. Aristoph. Ran. 541), в
области риторики он был даже одним из учителей (наряду с Горгием,
Тисием, тем же Продиком) знаменитого Исократа. В целом мы бы взя-
ли на себя смелость назвать Ферамена едва ли не первым в истории
Афин политиком, чья практическая деятельность основывалась на
достаточно глубоких теоретических познаниях и была тесно связана
с ними. В спектре афинской общественной жизни он с 413 г. до н. э.
занимал примерно ту «нишу», которая ранее принадлежала Никию.
Не случайно Аристотель в «Афинской политии» неоднократно ставит
эти два имени рядом, а в одном месте (Ath. pol. 28. 3) прямо указы-
вает, что Ферамен был преемником Никия, хотя, строго говоря, это
суждение в столь категоричной форме все же представляет собой не-
которую схематизацию. Однако отметим другое: у Никия и Ферамена
могло быть много общего, но совершенно ничего не известно о каких-
либо теоретических интересах Никия, а для Ферамена они в высшей
степени характерны.
230
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Критий. Фукидид его имя не упоминает, а вот у Ксенофонта в на-
чале «Греческой истории», особенно во второй книге, этот политик и
мыслитель выступает в качестве одного из главных героев, — если уж
быть точным, скорее «антигероев». Появляется Критий и в другом со-
чинении Ксенофонта — «Воспоминаниях о Сократе». Разумеется, захо-
дит речь о его деяниях и в речах Лисия, а вот в «Афинской политии»
Аристотеля Критий парадоксальным образом вообще не появляется,
в том числе даже в рассказе о злодеяниях «Тридцати тиранов». Не-
обходимо специально оговорить, что Платон, приходившийся Кри-
тию племянником, сделал его действующим лицом нескольких своих
диалогов. Причем, судя по тому, что в числе этих диалогов с участием
Крития — как ранний, сократический «Хармид», так и очень поздний,
пифагорейский «Тимей», интерес к личности своего дяди не покидал
великого философа на протяжении всей жизни. Одному из своих диа-
логов Платон даже дал название «Критий». К сожалению, это то самое
платоновское сочинение, которое по какой-то причине осталось неза-
вершенным и до сих пор является одной из наиболее интригующих за-
гадок древнегреческой литературы (тем более что «Критий» — знаме-
нитая «книга об Атлантиде»37).
Отметим еще, что существует античная биография Крития. Но ее не
приходится ставить во главу угла при реконструировании жизненного
пути этого нашего героя. Дело в том, что принадлежит она позднему и
далеко не самому достоверному автору — плодовитому писателю рубе-
жа П-Ш вв. до н. э. Флавию Филострату, — в числе трактатов которого
есть «Жизнеописания софистов». Одна из глав названного сочинения
как раз и посвящена Критию (Flav. Philostr. Vitae soph. I. 16). Эта био-
графия невелика по объему, а главное — полностью скомпилирована
из свидетельств более ранних авторов, причем таких свидетельств, ко-
торые в подавляющем большинстве дошли до нас и напрямую, без по-
средства Филострата. А каких-либо новых данных, присутствующих
только у него, Филострат практически не дает. И, естественно, резон-
нее обращаться к первоисточникам, а не к их поздней сокращенной (да
и спутанной) переработке. Вообще следует подчеркнуть, что биогра-
фическая информация о Критий (в том числе вполне аутентичная, ибо
она исходит от современников и свидетелей событий) весьма обильна.
37 См. вдумчивый анализ этого сюжета у Платона: Видалъ-Накэ П. Черный охотник:
Формы мышления и формы общества в греческом мире. М., 2001. С. 281 слл., 366 слл.
231
ГЛАВА IV
Исследовательская литература о Критии также имеется38. При-
чем если на Западе о нем писали, пожалуй, меньше, чем о Ферамене
(наверняка потому, что Критий представлялся более однозначной и
менее дискуссионной фигурой), то в нашей стране — наоборот, боль-
ше. Так, много и подробно о нем говорится в книге Д.В. Панченко, в
целом написанной по иной проблематике39; тот же исследователь по-
святил и специальную статью одной спорной проблеме, связанной с
Критием40. А относительно недавно появилась работа о Критии, при-
надлежащая перу одного из патриархов отечественного антиковеде-
ния — Э.Д. Фролова41.
Крития, безусловно, нужно считать одной из самых ярких фигур в
афинской политической и интеллектуальной жизни конца V в. до н. э.
Из античной традиции он предстает в весьма колоритных, но при этом,
безусловно, негативных тонах: как олигарх и лаконофил, человек ис-
ключительно последовательных взглядов, практически фанатик идеи,
и именно этим-то фанатизмом и страшный — ввиду своей твердой
уверенности в том, что «цель оправдывает средства», что в случае
необходимости можно пойти и на массовое пролитие крови и т. п.
Принципиальность, таким образом, незаметно превращалась в свою
противоположность — беспринципность, что, вообще говоря, нередко
случается в политике.
По обыкновению, проиллюстрируем характеризуемую нами тенден-
цию конкретными примерами. Ксенофонт (Mem. I. 2. 12): «Критий при
олигархии превосходил всех корыстолюбием, склонностью к насилию,
кровожадностью». Правда, нужно учитывать, что Ксенофонт говорит
здесь не от своего лица, а пересказывает обвинительную речь против
Сократа, принадлежащую то ли Мелету, то ли Аниту (а, может быть,
38 Например: Nestle W. Kritias // Neue Jahrbücher für das klassische Altertum, Geschichte
und deutsche Literatur. 19O3.Bd. ILS. 81-107,178-199; Wade-Gery H.N. Kritias and Herodes
// C1Q. 1945. Vol. 39. No. 19-33; Fuks A. Kritias, Pseudo-Herodes, and Thessaly // Eos. 1956.
Vol. 48. Fase. 2. P. 47-50; Usher S. Op.cit.; Momigliano A. Lebensideale in der Sophistik: Hippias
und Kritias // Sophistik. Darmstadt, 1976. S. 465-477; Rosenmeyer T.G. The Family of Critias //
AJPh. 1949. Vol. 70. No. 4. P. 404-410; Sutton D. Critias and Atheism // C1Q. 1981. Vol. 31. No. 1.
P. 33-38; Ungern-Sternberg J. von. Op.cit.
39 Панченко Д.В. Платон и Атлантида. Л., 1990.
40 Панченко Д.В. Еврипид или Критий? // ВДИ. 1980. № 1. С. 144-162.
41 Фролов Э.Д. Критий, сын Каллесхра, афинянин, — софист и тиран // ВДИ. 2003. № 4.
С. 67-89.
232
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
антисократовский памфлет софиста Поликрата), а сам выражается зна-
чительно мягче: «Если они (Критий и Алкивиад — И.С.) причинили
какое зло отечеству, я не стану оправдывать их... Оба они по натуре
своей были самыми честолюбивыми людьми в Афинах; они хотели,
чтобы все делалось через них и чтобы им достигнуть громкой славы»
(Mem. I. 2. 13-14). Следует обратить внимание на то, что имена Крития
и Алкивиада поставлены здесь рядом, и это не случайно. Как увидим
далее, двух афинян связывали тесные, но очень неровные отношения,
колебавшиеся от дружбы и политической близости до непримиримой
вражды, вне сомнения, вызванной отчасти завистью и соперничеством
со стороны Крития.
Характерно, что Лисий, много старающийся, чтобы представить в
отрицательном свете Ферамена, Критию вообще не дает никакой спе-
циальной характеристики. Очевидно, в глазах оратора с ним — в от-
личие от Ферамена — было «все ясно», так что уже и не приходилось
собирать на него дополнительный «компромат»: вполне хватало суще-
ствующего.
Особый случай — Платон. Его позиция обусловливалась обстоя-
тельствами, о которых сам философ на склоне лет подробно рассказал
в своем известном VII письме. Когда Тридцать пришли к власти (а, как
оговаривает автор, «некоторые из них были моими родственниками и
хорошими знакомыми», явно имея в виду прежде всего Крития), Пла-
тон, отнюдь не симпатизировавший демократии, вначале видел в них
своих единомышленников. Он, пожалуй, даже несколько смягчая свою
тогдашнюю истинную позицию, пишет: «...Я был убежден, что они
отвратят государство от несправедливости и, обратив его к справед-
ливому образу жизни, сумеют его упорядочить, и потому с большим
интересом наблюдал за ними: что они будут делать? И вот я убедился,
что за короткое время эти люди заставили нас увидеть в прежнем го-
сударственном строе (то есть в демократии!! — И.С.) золотой век» (Plat.
Epist. VIL 324d). Нелегко, должно быть, дались основателю Академии
эти строки — учитывая его политические убеждения.
Итак, для Платона Критий и его соратники — это такие деятели,
которые своими чудовищными преступлениями полностью скомпро-
метировали безусловно благую в целом идею «правильного» государ-
ственного устройства. Мог ли он после этого относиться к своему дяде
иначе, чем отрицательно? Впрочем, отношение это все-таки менялось. В
«Хармиде» Критий представлен высокомерным человеком, привыкшим
233
ГЛАВА IV
«к постоянному почету» (Plat. Charm. 69с), при этом завзятым спорщи-
ком, который на протяжении всего диалога колеблется между желани-
ем безапелляционно отстоять собственную точку зрения и остатками
уважения к своему учителю Сократу. Но совсем иначе выглядит тот же
афинянин в «Тимее» и «Критии»: перед нами — умудренный собесед-
ник, носитель древнего знания, о котором «все в Афинах знают, что он
не невежда ни в одном из изучаемых нами предметов» (Plat. Tim. 20a).
Критий, сын Каллесхра42 (ок. 450 — 403 г. до н. э.)43, был одним из
знатнейших аристократов в Афинах. Он принадлежал к древнему роду
Кодридов, то есть являлся отдаленным потомком афинских царей.
В числе своих предков (правда, не прямых) Критий числил и великого
законодателя Солона.
Об образовании Крития можно сказать примерно то же самое, что
и об образовании Ферамена, а также и Алкивиада: все они были в той
или иной степени близки как к софистам, так и к Сократу. Платон в
еще одном диалоге — «Протагоре» (316а; 317de) — не без юмора изо-
бражает, как Алкивиад и Критий чуть ли не рука об руку ходят вслед
за «заезжими знаменитостями», крупнейшими представителями со-
фистического движения — Протагором, Продиком. С Сократом же у
Крития, похоже, не было столь близких и дружеских отношений, как
у Алкивиада, но все-таки Критий тоже считался его учеником44. Впро-
чем, лишь до определенного момента: по сообщениям источников (Хеп.
Mem. I. 2. 12-16:1. 2. 29-31), позже он порвал с Сократом, очевидно, по-
лучив у него все, что хотел. А хотел он, естественно, прежде всего праг-
матической, утилитарной мудрости, которая могла бы пригодиться в
политической деятельности, при достижении власти.
Поэтому его общение с софистами, насколько можно судить, было
более продолжительным. Не случайно Крития и самого включают в
42 Демотик Крития в точности не известен. Есть предположение, что он происходил
из дема Фегунт, но с уверенностью это утверждать нельзя.
43 Часто в исследовательской и справочной литературе можно встретить указание на
время около 460 г. до н. э. как дату рождения Крития. Строго говоря, все датировки по-
добного рода даются вполне гадательно. Нам представляется, что Критий, скорее, был
примерно ровесником Алкивиада: вместе они учились у Сократа, да и вообще в источ-
никах нередко встречаются в связи друг с другом, как мы уже отмечали и как нам еще
предстоит увидеть.
44 О Критии как ученике Сократа см.: Nails D. The People of Plato: The Prosopography of
Plato and Other Socratics. Indianapolis, 2002. P. 108 ff.
234
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
число младших софистов, считая его представителем наиболее ради-
кального, при этом практически направленного крыла этого движе-
ния45. Он, как и Ферамен, имел репутацию известного оратора (Cic. De
or. II. 93; III. 139; Cic. Brut. 29; Dion. Hal. Lys. 2), а также являлся весьма
плодовитым, разносторонним писателем и мыслителем. Его сочинения,
к сожалению, дошли до нас лишь в кратких и немногочисленных фраг-
ментах. А между тем среди них имелись как прозаические трактаты (о
государственном устройстве Спарты, Фессалии)46, так и стихотворные
произведения (гекзаметры, элегии). Сочинял Критий и драмы; наибо-
лее известна его тетралогия, в которую, судя по наиболее достоверным
данным, входили трагедии «Тенн», «Радамант», «Пирифой» и сатирова
драма «Сизиф». Последняя, от которой сохранился большой фрагмент,
монолог кого-то из действующих лиц, возможно, самого заглавного
героя (Crit. DK 81 В25), особенно прославилась, поскольку в ней, как
считается, содержалась одна из наиболее радикальных атеистических
теорий древности47. Богов, согласно изложенному в пьесе воззрению,
изобрел в древности некий мудрец-законодатель, озабоченный строгим
соблюдением законности и придумавший с этой целью некие сверхъ-
естественные существа, всемогущие и всеведущие, от взора которых
не может ускользнуть никакой человеческий проступок, даже совер-
шаемый тайно. Естественно, боги были помещены своим создателем на
небо, поскольку именно небо является источником разного рода устра-
шающих природных явлений. Во фрагменте эта культуртрегерская де-
ятельность расценивается как заслуживающая всяческой похвалы.
Соответственно, Критий и в древности иногда (впрочем, реже, чем
можно было бы ожидать) включался в «каноны» знаменитых безбож-
ников (например: Sext. Emp. Adv. math. IX. 54), и ныне зачастую при-
знается одним из крупнейших представителей древнегреческого ате-
45 Из характеристики Крития как софиста, кстати, вытекает занятный парадокс. В пе-
риодизации греческой философии софистов принято относить к досократикам, к их
последнему поколению. Соответственно, отрывки произведений Крития включены, на-
пример, в классический свод «Фрагменты досократиков» Дильса-Кранца. А между тем
этот «досократик», как мы видели, был учеником Сократа!
46 Кстати, Критий — один из наиболее реальных «кандидатов» на авторство псевдо-
ксенофонтоновой «Афинской политии».
47 См. сводку свидетельств: Winiarczyk M. Wer galt im Altertum als Atheist? // Philologus.
1984. Bd. 128. Ht. 2. S. 162-163; Hesk J. Deception and Democracy in Classical Athens. Cam-
bridge, 2000. P. 179 ff.
235
ГЛАВА IV
изма классической эпохи48. Проблема, однако, состоит в том, что, как
нам приходилось уже писать49, ничто, кроме упомянутого фрагмента
из сатировой драмы, не дает повода считать Крития атеистом. Более
того, все, что известно об этом человеке, противоречит такому пред-
ставлению о нем50. Этот выходец из древнего рода Кодридов был ярко
выраженным консерватором, олигархом, лаконофилом, при этом не оп-
портунистом, склонным «поступиться принципами», а в полном смыс-
ле слова человеком идеи, готовым пойти (и в конце концов пошедшим)
на смерть за свои убеждения. Есть даже точка зрения, согласно кото-
рой автором драмы «Сизиф» являлся не Критий, а Еврипид51. Впрочем,
кому бы ни принадлежало это произведение, совершенно не обязатель-
но считать мнение одного из его персонажей, к тому же вырванное из
контекста, выражением личной позиции автора52, тем более, что речь
идет о таком специфическом, гротескном жанре, как сатирова драма.
С нашими доводами не согласился Э.Д. Фролов, который пишет в
данной связи: «Для доказательства его (Крития — И.С.) цинизма и без-
божия вполне хватило бы его поведения в зале суда над Фераменом:
когда тот искал прибежища при алтаре, Критий без колебаний распо-
рядился оторвать его от святыни и отвести на казнь». В этом поступке
Крития выдающийся санкт-петербургский исследователь видит «безу-
словное подтверждение его религиозного скепсиса»53.
На это, однако, можно возразить следующее. В древнегреческой
истории классического, да даже еще и архаического периодов мы на-
считаем десятки, если не сотни случаев, когда лиц, прибегнувших к
защите алтаря, отрывали от него. Нет сомнения, что еще больше та-
ких случаев имели место, но остались нам неизвестными. Особенно
частыми они становились, само собой, в годы войн и политических
48 Например: Nestle W. Kritias... S. 97 ff.; Борухович В.Г., Фролов Э.Д. Античное свобо-
домыслие и атеизм // Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Воз-
рождения. М., 1986. С. 120-123.
49 Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания афинян во второй половине V в.
до н. э. М., 2002. С. 263. См. также: Sutton D. Op.cit.
50 Drachmann A.B. Atheism in Pagan Antiquity. L, 1922. P. 44.
51 Kerferd G.B. The Sophistic Movement. Cambridge. 1984. P. 171.
52 Разъяснение нашей общей негативной позиции в вопросе о возможности выяв-
ления мировоззренческой позиции античного автора по сильно фрагментированным
сочинениям см.: Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания... С. 29 ел.
53 Фролов Э.Д. Критий, сын Каллесхра... С. 87. Прим. 32.
236
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
кризисов. Следует ли полагать, что во всех подобных ситуациях люди,
решавшиеся на святотатство, были религиозными скептиками и атеи-
стами? Мы в этом глубоко сомневаемся. В 636 г. до н. э. Алкмеониды
во главе с архонтом Мегаклом нарушили неприкосновенность алтарей,
перебив участников заговора Килона. Получается, вот к какому ранне-
му времени — к VII в. до н. э.! — придется относить начало античного
атеизма... Но это совершенно невероятно54.
Дело, думается, совсем в другом. Мы совершим серьезную методо-
логическую ошибку, если будем считать всех святотатцев атеистами,
«свободомыслящими» и т. п. Стары, как мир, и совершались в самых
древних цивилизациях такие преступления, как кражи из храмов,
разграбление могил. Эти воры и грабители тоже были атеистами, не
верили в богов? Конечно же, сказанное не соответствует действитель-
ности. Да и в современных условиях разве преступник, нарушающий
закон, не верит в существование этого закона, согласно которому его
ждет наказание? Разумеется, верит, но просто надеется, что все «как-
нибудь обойдется». Именно такова психология преступников и свя-
тотатцев во все времена. Кощунства, совершаемые на практике, за
редкими исключениями не следует принимать за «вольнодумство».
Наивным было бы думать, что Критий приказал оторвать Ферамена
от алтаря для того, чтобы продемонстрировать присутствующим со-
гражданам отсутствие богов. Задача, которую он перед собой в тот
момент ставил, была значительно конкретнее: любой ценой избавить-
ся от очень опасного противника. А наказание со стороны небожите-
лей... Глава «Тридцати тиранов» к тому времени совершил уже более
чем достаточно разнообразных злодеяний, и еще одно ничего прин-
ципиально нового к ним не прибавляло. Известно, что даже вполне
благочестивые эллины (такие, как Солон, например), нимало не со-
мневаясь в существовании богов, признавали, что те далеко не всегда
наказывают людей за дурные поступки.
Вернемся к общей характеристике Крития. Не приходится сомне-
ваться в его многочисленных талантах политика, литератора, мысли-
теля, но столь же бросаются в глаза негативные стороны его личности
и деятельности: жестокость, необузданный нрав, высокомерие, непри-
54 Никому, кажется, еще не приходило в голову датировать начало греческого атеизма
временем более ранним, чем V в. до н. э. См. специальное исследование: Fahr W. ΘΕΟΥΣ
NOMIZEIN. Zur Problem der Anfange des Atheismus bei den Griechen. Hildesheim, 1969,
237
ГЛАВА IV
миримая ненависть к демосу. Критий с полным основанием может
быть назван именно крайним олигархом. Его решительное неприятие
вызывала любая форма демократии или приближающегося к ней го-
сударственного устройства. Не удивительно, что он являлся горячим
поклонником Спарты, считая ее едва ли не идеальным государством.
Вот несколько цитат из приводимой Ксенофонтом речи Крития, вы-
держанной как раз в подобном духе: «Для таких людей, как мы с вами,
демократический строй, конечно, крайне тягостен и невыносим...»
(Xen. Hell. П. 3. 25). «Если до нашего сведения доходит, что кто-либо
враждебно относится к олигархическому правлению, мы принимаем
все возможные меры для устранения таких лиц» (Ibid. II. 3. 26). «Не-
сомненно, наилучший государственный строй — это лакедемонский»
(Ibid. П. 3. 34). Ксенофонт, очевидно, присутствовал при произнесении
этой речи Критием, и сомневаться в том, что он верно передал ее со-
держание, нет оснований.
О деятельности Крития до 411 г. до н. э. почти ничего не известно.
Он явно был членом (но — по молодости — еще не лидером) одной из
антидемократических гетерий и в 415 г. до н. э. оказался (впрочем, как
и очень многие) замешан в скандальную серию судебных процессов о
повреждении герм и профанации мистерий. В ходе следствия он был по
одному из доносов взят под арест, но затем освобожден (Andoc. I. 47; I.
68).
Фрасибул. О нем и его деятельности мы узнаем из тех же самых
источников, то есть из Фукидида, Ксенофонта, Лисия, Аристоте-
ля. Вдобавок существует небольшое жизнеописание этого политика
и полководца, принадлежащее перу Корнелия Непота. В зарубежной
историографии Фрасибулу посвящено некоторое (очень небольшое) ко-
личество работ55, в отечественной, кажется, таковых не имеется вовсе.
" Специальные характеристики Фрасибула античными авторами ред-
ки и не слишком выразительны. Ксенофонт (Hell. IV. 8. 31) в связи с
его гибелью называет его человеком, «стяжавшим славу доблестно-
го мужа». Более многословен Непот (Thras. 1): «Если бы мы воздава-
ли должное одной добродетели, не принимая в расчет удачу, как знать,
55 Например: Dorjahn A.R On Pausanias' Battle with Thrasybulus // C1J. 1925. Vol. 20.
P. 368-369; Schwann W. Thrasybulos // RE. Reihe 2. Hlbd. 11. Stuttgart, 1936. Sp. 568-574;
Alfieri T. Sulla proposta di Trasibulo per la concessione della cittadinanza ateniese // RIL. 1970.
Vol. 104. P. 154-162; Ciarfera E. Lealtà democratica e pietà eleusina in Trasibulo di Stiria // IUP.
P. 51-63.
238
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
может быть, я оказал бы этому человеку предпочтение перед всеми
остальными великими мужами. Несомненно одно: никого не ценю я
так, как его, за честь, верность, великодушие и любовь к родине». Но и
здесь, как мы видим, все довольно стандартно и наполнено риториче-
скими шаблонами. Схожий пассаж — у Павсания (I. 29. 3), упоминаю-
щего могилу Фрасибула — «человека, по сравнению с позднейшими, а
также теми людьми, которые жили до него и были славны у афинян, во
всех отношениях самого лучшего». Создается впечатление, что многие
античные авторы, испытывая большую симпатию к Фрасибулу, хоте-
ли как-то выделить его из числа других знаменитых афинских полити-
ков, но затруднялись, когда требовалось привести конкретные данные,
оправдывающие столь похвальную характеристику. В сущности, всеми
называется только один общеизвестный факт — освобождение Фраси-
булом Афин от гнета «Тридцати тиранов».
Фрасибул, сын Лика (ок. 450 — 389 г. до н. э.)56 происходил из окра-
инного афинского дема Стирия, так же, как и Ферамен. О социаль-
ном статусе его семьи ничего не известно; вряд ли она принадлежала
к кругу аристократии, но состоятельной, безусловно, была. По своим
убеждениям, как показывает вся его деятельность, Фрасибул был не-
преклонным приверженцем демократии (но демократии «Периклова
стандарта», а не в ее извращенной, охлократической форме) и тесно
сопряженного с этим строем морского могущества Афин. «Демократ,
но не демагог» — так можно было бы его охарактеризовать. Соответ-
ственно, и начал он свою карьеру не в рядах «записных политиков», а
на военном поприще. Никаких биографических фактов из жизни Фра-
сибула вплоть до 411 г. до н. э. в нашем распоряжении не имеется. Не
похоже, что он занимал сколько-нибудь высокие посты в полисе. На
момент олигархического переворота Четырехсот он находился в афин-
ском флоте на Самосе в качестве триерарха (Thuc. VIII. 73. 4), то есть
всего лишь командира одного военного корабля, однако все-таки поль-
зовался авторитетом в среде сослуживцев. Тому, следует полагать, спо-
собствовали личные качества Фрасибула; известно, в частности, что он
отличался необычайно громким голосом и вроде бы даже превосходил
в этом отношении всех остальных афинян (Plut. Aie. 26).
56 Год гибели Фрасибула известен точно, а вот дата его рождения может быть указана
лишь предположительно. Исходим из того, что он, судя по всему, должен был быть при-
мерно ровесником Алкивиада и Крития.
239
ГЛАВА IV
* * *
Итак, теперь мы обращаемся непосредственно к тому году, когда
афинская демократия, просуществовав почти век (если брать за точ-
ку отсчета реформы Клисфена), деградировала до такой степени, что
впервые в своей истории была временно ликвидирована57. Афинский
флот в то время, как упоминалось, находился на своей базе на Самосе.
Эта деталь, на первый взгляд имеющая отношение только к военной
истории, в действительности влекла за собой немаловажное социально-
политическое последствие. Как известно, во флоте служили преиму-
щественно беднейшие граждане — феты, главная опора радикальной
демократии. Их отсутствие в городе, естественно, способствовало не-
коему смещению «чаши весов» в общественном мнении в пользу анти-
демократических настроений.
Началось все с событий, описанных в предыдущей главе и связан-
ных с именем Алкивиада. Когда последний, находясь при дворе пер-
сидского сатрапа Тиссаферна, повел переговоры о своем возможном
возвращении в Афины, сопряженном с ахеменидской финансовой по-
мощью, одним из главных условий выдвигалась ликвидация демокра-
тии, — во всяком случае, в том ее виде, в каком она существовала на
тот момент. Когда эта весть достигла Афин, движение, направленное на
свержение власти демоса, достигло высшего накала. Гетерии открыто
вышли на политическую арену; некоторые влиятельные демагоги были
физически устранены. Пробулы фактически встали на сторону нарож-
дающейся олигархии58. Ее сторонники прежде всего добились отмены
γραφή παρανόμων; это означало, что отныне на рассмотрение народ-
ного собрания можно было выносить любые проекты, в том числе и
антиконституционные.
57 Общие исследования об олигархических переворотах в Афинах: Whibley L. Greek
Oligarchies: Their Character and Organisation. N.Y. — L, 1896; Bonner R.J. Administration
of Justice under Athenian Oligarchies // CIPh. 1926. Vol. 21. No. 3. P. 208-217; Hackl U. Die
oligarchische Bewegung in Athen am Ausgang des 5. Jahrhunderts v.Chr. Diss. München, 1960;
Lintott A. Violence, Civil Strife and Revolution in the Classical City, 750-330 B.C. Baltimore,
1982. P. 135-180; Brock R. Athenian Oligarchs: The Number Game // JHS.. 1989. Vol. 109.
P. 160-164; Lehmann G.A. Oligarchische Herrschaft im klassischen Athen: Zu den Krisen und
Katastrophen der attischen Demokratie im 5. und 4. Jahrhundert v.Chr. Opladen, 1997; Ost-
wald M. Oligarchia: The Development of a Constitutional Form in Ancient Greece. Stuttgart,
2000; Mitchell L Tyrannical Oligarchs at Athens // AT. P. 178-187.
58 Jameson МЛ. Sophocles and the Four Hundred // Historia. 1971. Bd. 2. Ht. 5/6. S. 541-568.
240
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
После этого и свершился государственный переворот 411 г.
до н. э.59, причем абсолютно мирным путем, без какого-либо про-
лития крови. На специально созванном заседании экклесии60 лиде-
ры гетерий сумели провести ряд принципиально важных решений.
Во-первых, коллектив полноправных граждан сокращался до пяти
тысяч; только они теперь имели право участвовать в народном со-
брании. «Отсекались», лишались гражданских прав, естественно, те
афиняне, которые принадлежали к числу бедноты. Во-вторых, отме-
нялась плата за исполнение большинства полисных магистратур, что
было, само собой, тоже ударом по политическому участию лиц, не
имевших крупного состояния.
В-третьих, — и это было наиболее фатально — на время некоего пе-
реходного периода вся полнота власти передавалась в руки специально
создаваемого Совета из четырехсот человек. Персональный совет этого
нового органа был фактически сформирован антидемократическими
гетериями. Сама его численность, как бы демонстративно противо-
поставленная традиционному Совету Пятисот, на наш взгляд, долж-
59 Из общих работ о нем см.: Flach D. Der oligarchische Staatsstreich in Athen vom
Jahr 411 // Chiron. 1977. Bd. 7. S. 11-33; Heftner H. Der oligarchische Umsturz des Jahres
411 v.Chr. und die Herrschaft der Vierhundert in Athen: Quellenkritische und historische Un-
tersuchungen. Frankfurt am Main, 2001 (это наиболее фундаментальное на сегодняшний
день исследование событий 411 г. до н. э.); Buckley Т. Aspects of Greek History 750-323 ВС:
A Source-based Approach. L. — N.Y., 1996. P. 303-315; Юделевич A.M. Хронология важней-
ших событий социально-политической борьбы в Афинах в 411 г. до н. э. // ИИАО. 1991.
С. 29-38; Никитюк Е.В. Олигархический переворот в Афинах в 411 г. до н. э. и конститу-
ция Пяти тысяч // Мнемон. 2007. Вып. 6. С. 219-226.
60 Кстати, оно проходило, вопреки обыкновению, не на Пниксе и даже вообще не в
городской черте Афин, а «в Колоне (на замкнутом священном участке Посейдона, стади-
ях в 10 от города)» (Thuc. VIII. 67. 2). Причины выбора именно данного места для народ-
ного собрания, которому надлежало принять столь далеко идущие решения, неясны (см.
сводку различных точек зрения в работе: Taylor M.C. Implicating the Demos: A Reading of
Thucydides on the Rise of the Four Hundred // JHS. 2002. Vol. 122. P. 91-108). Преобладает
мнение, что это было частью предпринятой олигархами стратегии террора и запугива-
ния: оказавшись в непривычном месте, к тому же замкнутом со всех сторон, где их легко
было окружить, дезориентированные и устрашенные афиняне проголосовали за отмену
демократии. Однако как раз М. Тэйлор аргументированно опровергает данное мнение,
но, впрочем, не предлагает взамен какой-либо более убедительной альтернативы. Нам
же, со своей стороны, представляется совершенно ясным, что созыв экклесии на свя-
щенном участке должен был придать мероприятию сакральный и особенно торжествен-
ный характер. Решения, принимавшиеся в подобной обстановке, как бы ставились под
гарантию самого божества.
241
ГЛАВА IV
на была продемонстрировать, что происходит возврат к временам до
Клисфена, временам до демократии...
Два основных свидетельства о перевороте, принадлежащие Фуки-
диду (VIII. 67-69) и Аристотелю (Ath. pol. 29-32), довольно существен-
но различаются в деталях. Мы предпочитаем версию Фукидида (как
автора, современного описываемым событиям, который, хоть и не при-
сутствовал в тот момент в Афинах, но мог узнать о происшедшем от
очевидцев) и следуем именно ей.
«Народное собрание без возражений (курсив наш — И.С.) утверди-
ло эти предложения» (Thuc. VIII. 69. 1). Поражает легкость, с которой
рухнула афинская демократия, отменив самое себя. И, как совершенно
справедливо показывает М. Тэйлор61, нельзя списывать все на террор
олигархических гетерий. Как бы они ни старались, запугать весь демос,
всех граждан без исключения они, конечно, не смогли бы. А ведь на засе-
дании экклесии не прозвучало ни одного голоса против! Не приходится
сомневаться, что афиняне были уже по горло сыты чрезмерно радикали-
зировавшимся народовластием, которым манипулировали демагоги.
О том же свидетельствует следующая акция Совета Четырехсот: его
члены явились в булевтерий, чтобы досрочно распустить и сменить
заседавший там Совет Пятисот. Олигархи ожидали сопротивления и
явились в сопровождении вооруженной охраны, однако не возник-
ло никакой надобности в ее применении. Гораздо более эффективным
оказался другой прием: Четыреста принесли с собой плату булевтам за
оставшуюся часть года, и те, получив незаработанные деньги, охотно
разошлись62 (Thuc. VIII. 69-70).
В чем же причина странного спокойствия народа, почему демокра-
тия оказалась неспособной постоять за себя? Вне сомнения, сыграл
свою роль очень весомый аргумент, выдвинутый перед афинскими
гражданами Писандром — одним из лидеров переворота (Thuc. VIII.
53. 3): если новая форма правления покажется неприемлемой, то ведь
демос всегда может ее изменить и вновь взять власть в свои руки, так
почему бы не попробовать?
61 Taylor M. С. Op.cit.
62 Так что не совсем точно выражение В.М. Строгецкого: члены Совета покинули
помещение, «уступая силе» (Строгецкий В.М. Секретные обсуждения и принятие ре-
шений в классическом греческом полисе и отношение к этому демоса // Материалы Все-
российской научной конференции «X Чтения памяти проф. Н.П. Соколова». Нижний
Новгород, 2007. С. 38). Скорее уж — уступая собственному корыстолюбию...
242
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
В этом доводе крылась очень тонкая демагогия (тут стоить напомнить,
что Писандр еще недавно был одним из виднейших демагогов, едва ли не
главным организатором религиозно-политических судебных процессов
415 г. до н. э.) — настолько тонкая, что сразу раскусить ее было невозмож-
но. Ведь, действительно, суверенитет демоса, экклесии в древнегреческих
полисных демократиях V в. до н. э. был настолько велик, что в принципе
не знал никаких границ63. Демократия могла ликвидировать себя, но мог-
ла потом и вновь восстановить себя — вполне конституционным путем.
И если бы реально установилась умеренная олигархия «Пяти тысяч», то
шанс подобным образом «отыграть назад» и вправду не был бы утрачен.
Что и говорить, большинство предложений лидеров переворота вы-
глядели довольно мягкими64. В частности, уменьшение количества по-
тенциальных членов народного собрания до пяти тысяч человек не
очень сильно меняло существовавшее положение дел: и без того только
на самые важные заседания экклесии изредка собиралось шесть ты-
сяч афинян и больше. Однако ловушка, повторим, крылась в той части
программы олигархов, которая предусматривала создание Совета Че-
тырехсот. Этот орган, мыслившийся большинством граждан как вре-
менный и, вероятно, чисто технический, на деле сразу же фактически
стал полномочным правительством; его члены отнюдь не торопились
проводить в жизнь решение о власти «Пяти тысяч».
Голосуя за внесенные предложения, демос голосовал, как ему каза-
лось, за умеренную олигархию, близкую к демократии. Если бы ему
прямо разъяснили, что будет установлена олигархия крайняя, вряд
ли смена режима прошла бы так просто и быстро. Ведь, помимо всего
прочего, от крайней олигархии вернуться обратно к правлению народа
было уже значительно сложнее, а мирным путем, без нового переворо-
та, — пожалуй, и невозможно.
63 Уже не так было в IV в. до н. э., когда, в частности, в Афинах демократия на-
ложила на себя определенные ограничения, перейдя от идеи «власти народа» к идее
«власти закона» (этот процесс освещался в многочисленных работах, но наиболее де-
тально — в фундаментальных монографиях: Ostwald M. From Popular Sovereignty to
the Sovereignty of Law. Law, Society, and Politics in Fifth-Century Athens. Berkeley, 1986;
Harris EM. Democracy and the Rule of Law in Classical Athens. Cambridge, 2006). Впро-
чем, строго говоря, принципиальных изменений не произошло даже и тогда: демос
ограничил свои полномочия — но тот же демос был волен в любой момент снять с себя
эти ограничения.
64 См. о конституционных предложениях олигархов 411 г. до н. э.: Ruzé F. Les oligarques
et leurs "constitutions" dans l'Athènaiôn Politeia // AA. P. 185-201.
243
ГЛАВА IV
Как бы то ни было, Четыреста взяли бразды правления в свои руки.
Фукидид (VIII. 68) перечисляет главных вождей свершившейся олигар-
хической «контрреволюции», которые, соответственно, стали и лидера-
ми нового режима. «...Вдохновителем всего этого переворота, разрабо-
тавшим план его осуществления уже с давних пор (άπαν то πράγμα
ξυνθεϊς δτω τρόπω κατέστη ες τούτο και εκ πλείστου επιμεληθείς*),
был афинянин Антифонт. Это был человек, талантом и нравственны-
ми качествами не уступавший никому из своих современников, чело-
век глубокого ума и выдающийся оратор (των καθ' εαυτόν άρετη τε
ούδενός* ύστερο? και κράτιστος* ένθυμηθηναι γενόμενο? και α γνοίη
ειπείν). В народном собрании и в суде он выступал неохотно (ες μεν
δήμον ου παριών ούδ' ες άλλον αγώνα εκούσιο? ουδέ να), ибо в
народе его репутация красноречивого оратора вызывала подозрение.
Тем же, кому приходилось вести дело в суде или в народном собрании,
прибегая к его советам, он мог лучше всякого другого оказать помощь
(πλείστα ει? άνηρ, δστι? ξυμβουλεύσαιτό τι, δυνάμενο? ωφελεί ν).
Позднее, после свержения олигархии (когда правительство «Четырех-
сот» оказалось в опасности и его сторонники подверглись народному
мщению) Антифонт должен был защищаться по обвинению в государ-
ственной измене как участник заговора, и его защитительная речь на
процессе, угрожавшем ему казнью, представляется мне лучшей из всех
вплоть до нашего времени».
Об ораторе и софисте Антифонте, одном из образованнейших людей
своего времени, нам неоднократно приходилось писать65. Не приходит-
ся сомневаться в том, что он был яркой, колоритной фигурой, видным
участником рассматриваемых событий. Однако, пожалуй, изображая
его как безусловно первенствующего в числе Четырехсот, Фукидид
впадает в некоторое преувеличение. Аберрация, возможно, вызвана
тем, что историк Пелопоннесской войны являлся учеником Антифонта
и теперь хотел выказать уважение к своему наставнику.
Антифонта с большей вероятностью можно назвать «главным иде-
ологом», «мозговым центром» переворота и олигархического режи-
65 Суриков И.Е. Antiphontea I: Нарративная традиция о жизни и деятельности ора-
тора Антифонта // SH. Т. 6. М., 2006. С. 40-68; он же. Antiphontea II: Антифонт-оратор и
Антифонт-софист — два лица или все-таки одно? // SH. Т. 7. М., 2007. С. 28-43; он же. An-
tiphontea III: Друзья и враги Антифонта (просопографический этюд) // SH. Т. 8. М., 2008.
С. 67-95. Наиболее подробно о нем см. в монографии: Gagarin M. Antiphon the Athenian:
Oratory, Law, and Justice in the Age of Sophists. Austin, 2002.
244
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
ма66, но не его реальным организатором и руководителем. На эту по-
следнюю роль могут претендовать скорее Фриних67 и упоминавшийся
выше Писандр, которых Фукидид также упоминает и характеризует в
рассматриваемом пассаже. Наконец, появляется и четвертое действую-
щее лицо, и это — один из героев данной главы: «Далее, одним из глав-
ных участников олигархического переворота был Ферамен, сын Гагно-
на, человек выдающегося ума и ораторского дарования». Аристотель
(Ath. pol. 32. 2), в целом согласный с данными Фукидида, пишет: «Ру-
ководящая роль в этом деле принадлежала главным образом Писандру,
Антифонту и Ферамену...». Из перечня выпал Фриних, — очевидно, по
какому-то недосмотру.
Итак, Ферамен стал одним из ведущих лиц в событиях 411 г. до н. э.
Помимо того, что он состоял в правящем Совете Четырехсот, он был еще
и членом коллегии стратегов (Thuc. VIII. 92. 9; Lys. XII. 65). Ферамен воз-
главлял умеренное «крыло» режима — в отличие, скажем, от Фриниха и
Антифонта, занимавших более крайне-олигархические позиции.
Возможно, входил в состав Совета Четырехсот (хотя и занимая в
нем куда менее влиятельную позицию) также Критий. Однако в этом
нет твердой уверенности, тем более что персональный состав Четырех-
сот известен далеко не в полном объеме (в отличие от состава коллегии
Тридцати). В связи с правлением Четырехсот Критий упоминается, ка-
жется, лишь в одном источнике, причем не современном событиям —
одной из речей демосфеновского корпуса (Demosth. LVIII. 67; не углу-
бляемся здесь в вопрос об авторстве речей, приписанных в античности
Демосфену). Да и из этого свидетельства можно заключить только то,
что Критий командовал одним из вооруженных отрядов, на которые
опиралось правительство Четырехсот. Более того, нет даже полной
уверенности, что эти данные верны; остается некоторое впечатление,
что автор речи из-за немалой временной дистанции мог допустить пу-
таницу, контаминировать два режима, близких по времени, основным
66 О соотношении риторики, философии и политики в деятельности Антифонта см.:
Bringmann К. Rhetorik, Philosophie und Politik um 400 v.Chr.: Gorgias, Antiphon und die
Dissoi Logoi // Chiron. 2000. Dd. 30. S. 489-503.
67 О нем см.: Westlake H.D. Phrynichos and Astyochos (Thucydides VIII 50-51) // JHS.
1956. Vol. 76. P. 99-104; Schindel U. Phrynichos und die Rückberufung des Alkibiades // RhM.
1970. Bd. 113. S. 281-297; Hammond N.G.L The Meaning and Significance of the Reported
Speech of Phrynichus in Thucydides 8,48 // Greece and the Eastern Mediterranean in Ancient
History and Prehistory. В., 1977. P. 147-157.
245
ГЛАВА IV
чертам и участникам — режим 411 г. до н. э. и режим 404 г. до н. э., в
число лидеров которого действительно входил (и даже возглавлял его)
Критий. Что же касается Четырехсот, достоверно известно, что среди
них был отец Крития — Каллесхр.
Олигархия 411 г. до н. э., впрочем, оказалась крайне непрочной и
продержалась всего лишь несколько месяцев. Тому были две основ-
ные причины. Во-первых, переворот сразу же не был принят афинским
флотом, базировавшимся на Самосе. Как только туда дошла весть о
смене формы государственного устройства на родине, среди демокра-
тически настроенных моряков (а таких, как мы знаем, было большин-
ство) началось сильнейшее брожение. Правда, во главе его стояли лица,
принадлежавшие отнюдь не к бедной части гражданского населения.
Самый известный из этих лидеров — Фрасибул, — напомним, входил
в тот момент в число триерархов, а они традиционно рекрутировались
из числа наиболее состоятельных граждан; второй, Фрасилл, хотя и
был простым воином, но, как специально оговаривает Фукидид (VIII.
73. 4), не гребцом, а гоплитом, иными словами, тоже вряд ли фетом68.
Позиция же стратегов, командовавших флотом, не была единой:
одни поддержали переворот, другие оставались сторонниками демо-
кратии. В обстановке этих неурядиц Фрасибул и Фрасилл, популярные
в среде соратников, фактически взяли дела в свои руки. Войско из-
брало их в коллегию стратегов, в то время как те члены этой колле-
гии, которые проявили себя приверженцами олигархии, были из нее
исключены (Thuc. VIII. 76. 2). Подобного рода действия со стороны сол-
дат являлись, разумеется, самочинными, то есть, прибегая к ним, флот,
можно сказать, отделялся от Афин и конституировался как отдельный
полис, «полис на кораблях», считающий себя вправе самостоятельно
проводить выборы, создавать собственные органы власти и т. п. Или
же можно выразиться иначе: в Афинском государстве образовалось
два центра власти — сами Афины, где правили Четыреста, и флот на
Самосе, сохранивший верность демократии.
По инициативе Фрасибула во флот был приглашен опальный Алки-
виад (Thuc. VIII. 81. 1); его также избрали стратегом. Как мы знаем из
предыдущей главы, моряки вначале настаивали на том, что нужно не-
медленно плыть в Пирей и освобождать родину от олигархов, однако
68 О небезынтересной фигуре Фрасилла см.: McCoy WJ. Thrasyllus // AJPh. 1977. Vol. 98.
P. 264-289.
246
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Алкивиад удержал их от этого намерения, поскольку считал, что борь-
ба с внешним врагом — более насущная задача. Алкивиада поддержал
Фрасибул, разделявший его позицию (Plut. Aie. 26). И впоследствии,
когда флот повел чрезвычайно удачные действия против спартанцев в
регионе Черноморских проливов (об этом также рассказывалось в био-
графии Алкивиада, что позволяет нам не останавливаться еще раз на
названном эпизоде Пелопоннесской войны69), Фрасибул все время вы-
ступал верным и надежным помощником Алкивиада.
Корнелий Непот (Thras. 1) даже делает следующее замечание о Фра-
сибуле: «...в Пелопоннесскую войну неоднократно отличался он без
Алкивиада, а тот без него не совершил ничего примечательного, но бла-
годаря какому-то природному дару все общие успехи обратил в свою
пользу». Если верить суждению римского биографа, получается, что
Фрасибул был даже более крупным полководцем, нежели Алкивиад, и
внес больший вклад в победы. Но это явное преувеличение, с которым,
думается, не согласился бы и сам Фрасибул: ведь ратовал же он за то,
чтобы флот возглавил именно Алкивиад, а, стало быть, отдавал ему
«пальму первенства». Дело здесь в риторической схеме энкомия, кото-
рой придерживается Непот на протяжении большинства глав своего
сборника. Ему важнее всего восхвалить каждого нового описываемого
им героя, пусть даже в ущерб остальным. Соответственно, при изложе-
нии одних и тех же событий он в жизнеописании Алкивиада отводит
главную роль Алкивиаду, а в жизнеописании Фрасибула — Фрасибулу.
* * *
Второй же причиной непрочности олигархии Четырехсот в Афинах
были скоро наметившиеся разногласия в кругу самих вождей режима.
Линии Фриниха, Антифонта и Писандра решительно противостал Фе-
рамен. Ему, с его умеренными взглядами, конечно, не могло быть сим-
патичным, что в Афинах установился крайне-олигархический режим,
причем без реальных перспектив смягчения. Совет Четырехсот, держа
всю власть в своих руках, похоже, не имел планов самороспуска.
69 См. также: Andrewes A. The Generals in the Hellespont, 410-407 B.C. // JHS. 1953.
Vol. 73. P. 2-9; Robertson N. The Sequence of Events in the Aegean in 408 and 407 B.C. // His-
toria. 1980. Bd. 29. Ht. 3. S. 282-301 (разбираются хронологические сложности, имеющие
место применительно к истории военных действий в эти годы).
247
ГЛАВА IV
Неодинаковым было и отношение к войне. Олигархи-экстремисты
были поголовно лаконофилами, что вполне естественно, и практически
сразу повели со Спартой переговоры о скорейшем заключении мира,
причем изъявляли готовность идти на весьма серьезные уступки.
«Умеренные» же, оставаясь афинскими патриотами, считали, что
еще не все потеряно и что военные действия следует продолжать.
Учтем и то, что пять тысяч оставшихся полноправных граждан, разу-
меется, были недовольны тем, что Четыреста не допускают их к власти.
Неспокойная обстановка в городе проявилась, в частности, в том, что
при весьма неясных обстоятельствах был убит Фриних (впоследствии,
после восстановления демократии, целый ряд лиц пытался приписать
себе это деяние).
Оппозиционно настроенных афинян возглавил именно Ферамен,
выступив против своих же бывших соратников по установлению оли-
гархии70. По его инициативе был совершен новый государственный
переворот, в ходе которого Четыреста были низложены, крайняя оли-
гархия ликвидирована и объявлено об официальном переходе вла-
сти в руки Пяти тысяч (Thuc. VIII. 89-93; Xen. Hell. II. 3. 30; Arist. Ath.
pol. 33; Diod. XIII. 38. 1). Именно этот строй (фактически — «гоплит-
ская полития») заслужил сугубую похвалу со стороны ряда автори-
тетнейших античных авторов. Фукидид (VIII. 97. 2) характеризует его
так: «Этот государственный строй (по крайней мере в ранний период)
представляется самым лучшим у афинян (во всяком случае на моей
памяти). Действительно, это было благоразумное смешение олигархии
и демократии. Таким образом, это государственное устройство впер-
вые вывело афинское государство из того тяжелого состояния, в ко-
тором оно находилось». С Фукидидом согласен и Аристотель (Ath. pol.
33. 2): «В эту пору, по-видимому, у афинян было действительно хорошее
управление: шла непрерывно война, и руководство государством при-
надлежало тем, кто обладал тяжелым вооружением»71.
Антифонт был схвачен, отдан под суд по обвинению в измене
и приговорен к смертной казни. Инициатива в данном случае ис-
70 Наверняка именно этот поступок ему потом припоминали в первую очередь, когда
называли «Котурном».
71 Нужно памятовать еще о том, что характер «гоплитской политии», судя по все-
му, имело государственное устройство, учрежденное Клисфеном (см., например: Lehm-
ann G.A. Perikles: Staatsmann und Stratege im klassischen Athen. München, 2008. S. 42). Ве-
роятно, именно на клисфеновские порядки Ферамен сознательно ориентировался.
248
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
ходила опять-таки от Ферамена. Большинство других радикально-
олигархических лидеров Четырехсот бежали. Ферамен же на некоторое
время стал просто наиболее влиятельным государственным деятелем
в Афинах. Под его руководством развернулась активная законотворче-
ская деятельность. «Во многих... народных собраниях афиняне учре-
дили законодательные комиссии и выносили дальнейшие постановле-
ния о будущем государственном устройстве» (Thuc. VIII. 97. 2).
Здесь следует отметить, что как раз в рассматриваемый нами мо-
мент началась известная афинская законодательная реформа, шедшая
на всем протяжении последнего десятилетия V в. до н. э. В ее ходе весь
свод существующих законов был пересмотрен, в необходимых случаях
исправлен и в целом обновлен, так что с этого времени можно факти-
чески говорить о новом corpus iuris Atheniensium, хотя он и продолжал
по традиции называться «законами Солона»72. Трудно переоценить
значение этой важнейшей реформы, в результате которой во многом
изменился политико-правовой менталитет афинян, демократия стала
восприниматься не как «власть народа», а как «власть закона». Упо-
минаемому здесь процессу посвящена обильная литература73, но она
(во всяком случае, если иметь в виду западное антиковедение) тенден-
циозна в одном отношении. Начало пересмотра законов, как правило,
связывают с полным восстановлением демократического правления в
410 г. до н. э. Однако в действительности процесс начался годом рань-
ше, еще тогда, когда у власти находились «Пять тысяч»74, и главным
72 И это не случайно: в период законодательной реформы Ферамена как раз очень по-
высился интерес к деятельности Солона. См.: Masamcchia A. Solone. Firenze, 1958. P. 25 sgg.
73 Harrison A.R. W. Law-making at Athens at the End of the Fifth Century B.C. // JHS. 1955.
Vol. 75. P. 26-35; Stroud R.S. State Documents in Archaic Athens // АСА. Р. 24 ff.; Ostwald M.
From Popular Sovereignty...; Piérart M. Athènes et ses lois: discours politiques et pratiques
institutionelles // REA. 1987. Vol. 89. No. 1/2. P. 21-37; idem. Du règne des philosophes à la
souveraineté des lois // AD. S. 249-268; Rhodes P.]. The Athenian Code of Laws, 410-399 B.C. //
JHS. 1991. Vol. 111. P. 87-100; idem. Judicial Procedures in Fourth-Century Athens: Improve-
ment or Simply Change? // AD. P. 303-319; Carawan E. The Athenian Amnesty and the 'Scru-
tiny of the Laws' // JHS. 2002. Vol. 122. P. 1-23; Whitehead D. Athenian Laws and Lawsuits in
the Late Fifth Century B.C. // Museum Helveticum. 2002. Vol. 59. Fasc. 2. P. 71-96; Никитюк
E.B. Стелы Никомаха: к вопросу о религиозном законодательстве V в. до н. э. // ЖЧ-3.
С. 78-83. Неортодоксальную точку зрения, согласно которой пересмотр законов так и
не состоялся, см.: Sickinger ]. The Laws of Athens: Publication, Preservation, Consultation //
LCAG. P. 93-109.
74 Что справедливо подчеркивается в работе: Finley M.I. The Ancestral Constitution...
P. 10.
249
ГЛАВА IV
инициатором решений, имевших далеко идущие последствия, стал не
кто иной, как Ферамен. Может быть, в этом и состоит его самая значи-
тельная заслуга перед родным полисом, и в ней заключается главное, с
чем Ферамен вошел в афинскую историю.
Новое правительство, будучи почти демократическим, примирилось
с флотом, и моряки сделали ответные шаги навстречу; таким образом,
была ликвидирована «раздвоенность» в государстве, когда отсутство-
вала ясность — где же находится реальный центр власти. Алкивиада в
Афинах официально признали стратегом. От кого именно исходила эта
инициатива — от самого Ферамена или от Крития — полной ясности
нет. Приведем соответствующие свидетельства источников.
Diod. XIII. 38. 2: «...Ибо один он (Ферамен — И.С.) посоветовал воз-
вратить и Алкивиада, благодаря которому афиняне восстановили свое
положение».
Diod. XIII. 42. 2: «Ибо первенствовавший тогда в государстве Фера-
мен, муж, считавшийся разумным, как вряд ли кто-либо другой, посо-
ветовал народу возвратить Алкивиада».
Nep. Ale. 5: «Потом, по предложению Ферамена, народ проголосовал
за восстановление его (Алкивиада — И.С.) в правах и заочно назначил
его командующим на равных правах с Фрасибулом и Фераменом».
Plut. Ale. 33: «Постановление, разрешающее ему (Алкивиаду — И.С.)
вернуться, было уже принято... по предложению Крития, сына Каллес-
хра, как он сам о том написал в элегических стихах, напоминая Алки-
виаду об оказанной услуге:
О возвращенье твоем говорил я открыто, пред всеми,
Речь произнес, записал75, дело твое завершил...».
Итак, Диодор и Непот считают, что предложение о восстановлении
Алкивиада в правах было внесено Фераменом, Плутарх — что Крити-
ем. Кому из них верить? Диодор и Непот — авторы, чья деятельность
приходится на несколько более раннее время, но вряд ли это имеет
принципиальное значение: в любом случае все трое отделены от опи-
сываемых событий несколькими столетиями, и важно в данном случае
то, кто на какие источники опирался. В этом свете принципиально, что
из перечисленных писателей Плутарх заведомо имеет репутацию наи-
75 На самом деле в оригинале — γράψας-, технический термин, означающий проведе-
ние псефисмы через народное сознание.
250
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
более добросовестного и достоверного. К тому же, в то время как Дио-
дор и Непот не указывают, откуда они взяли свои сведения, Плутарх
ссылается на стихотворение самого Крития: лучший источник просто
и представить невозможно.
С другой стороны, не похоже, что и имя Ферамена появилось в рас-
сматриваемом эпизоде без каких-либо оснований. Тут нужно учиты-
вать, что в конце 411 г. до н. э. Ферамен занимал в афинском полисе
такую позицию, что ни одно сколько-нибудь важное решение не могло
миновать его, быть принятым помимо его воли. Нам представляется,
что конкретным лицом, внесшим проект псефисмы об Алкивиаде, был
Критий, а Ферамен, со своей стороны, дал «добро», то есть тоже ока-
зался причастен к данной инициативе.
Кстати, что касается Крития, в это время он, похоже, находился в
рядах сторонников именно умеренной олигархии, стоял на стороне
Ферамена. Приходилось ли ему «маскироваться», дабы не подвергнуть-
ся репрессиям, или еще не сформировалась с полной определенностью
его позиция как крайнего олигарха — опять же трудно сказать. Во вся-
ком случае известно (Lycurg. Leoer. 113), что именно по инициативе бу-
дущего главы «Тридцати тиранов» экклесия приняла решение о том,
чтобы выкопать останки Фриниха (последний, как мы помним, был
убит еще в правление Четырехсот и, соответственно, получил погребе-
ние с почестями) и удалить их за пределы Аттики.
Итак, в течение одного бурного года произошел целый ряд важных
событий в истории Афин: два переворота, установление крайней оли-
гархии и переход от нее к умеренной, ссора города с флотом и их при-
мирение, возвращение на афинскую сторону Алкивиада... В конце того
же года Ферамен, поскольку он являлся стратегом, был послан с эска-
дрой кораблей в северо-восточный регион Эгеиды и там соединился
с основным флотом, находившимся под командованием Алкивиада и
Фрасибула. На протяжении нескольких лет три флотоводца вели весь-
ма успешные военные действия против спартанских сил. Не сообща-
ется о каких-либо разногласиях или конфликтах между ними; очевид-
но, им удавалось осуществлять руководство в полной согласованности,
чему должно было способствовать признание Фераменом и Фрасибу-
лом приоритета Алкивиада как «первого среди равных».
В 407 г. до н. э. все трое в ореоле победителей возвратились в Афины.
К тому времени режим «Пяти тысяч» уже не существовал; судя по все-
му, еще в 410 г. до н. э., вскоре после отбытия Ферамена, главного твор-
251
ГЛАВА IV
ца этого государственного устройства, он был ликвидирован и восста-
новилась прежняя демократия в полном объеме. Этот новый переворот
крайне скудно отражен в источниках, и остается только гадать, как
именно он произошел. Наиболее вероятным будет предположение, что
экклесия попросту решила вернуться к демократическому образу прав-
ления и официально приняла соответствующее постановление76. Фера-
мен, несомненно, не был доволен таким оборотом событий, в то время
как Фрасибула он должен был, напротив, вполне устраивать; Алкивиад
же вообще вряд ли придавал большое значение подобным вещам.
После триумфа Алкивиада он отбыл вновь на восток Эгеиды для ве-
дения дальнейших военных действий в качестве стратега-автократора.
Фрасибул тоже продолжал оставаться стратегом (разумеется, обычным),
а вот Ферамена на сей раз не избрали на эту должность. Причины, дума-
ется, понятны: его политические позиции пошатнулись с восстановле-
нием демократии, он уже отнюдь не имел прежнего огромного влияния.
Впрочем, уже вскоре Алкивиад вновь оказался в опале. Да и Фрасибул
при выборах новой коллегии стратегов после поражения при Нотии не
попал в ее состав77 и тоже оказался не у дел. Поведение, вполне типич-
ное для крайне нервно действовавшего афинского демоса времен конца
Пелопоннесской войны: отвернуться от своих же вчерашних кумиров...
Демократия очень быстро радикализировалась до уровня, имевшего
место перед событиями 411 г. до н. э. и даже едва ли не сильнее этого
уровня. Увы, из олигархического переворота не было извлечено ника-
ких уроков. Опять проступили прежние «родимые пятна»: охлократи-
ческие тенденции, обилие непродуманных политических решений, за-
силье демагогов, которые, ободренные одержанными (отнюдь не при
их участии) успехами, с новым пылом настаивали на войне «до побед-
ного конца», с порога отвергали любые мирные предложения Спарты.
«Главным демагогом», лидером радикально-демократической груп-
пировки был в тот момент скандально известный Клеофонт, для изо-
бражения которого античная нарративная традиция не жалеет черных
красок, изображая его едва ли не каким-то полубезумцем. Кажется,
76 Как раз в это время в Афины от флота на некоторое время прибыл Фрасилл. Впол-
не вероятным будет допущение, что именно он сыграл главную роль в событиях, ини-
циировав восстановление демократии.
77 См. перечень членов этой коллегии (будущих злополучных победителей при Арги-
нусских островах): Xen. Hell. I. 5. 16.
252
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
мы не найдем в источниках почти ни одного положительного отзыва о
нем; с некоторым сочувствием (да и то не безусловным) говорит о Кле-
офонте разве что Лисий78.
А вот пассаж из «Афинской политии» Аристотеля (34. 1): «Когда за-
тем лакедемоняне хотели уйти из Декелей и предлагали заключить мир
на условии сохранения обеими сторонами своих тогдашних владений,
некоторые энергично поддерживали это предложение, но народ не по-
слушался, обманутый Клеофонтом, который явился в народное собра-
ние пьяный и одетый в панцирь (вообще-то приходить в экклесию при
доспехе и оружии строго запрещалось — И.С.) и помешал заключению
мира, говоря, что не допустит этого иначе как при условии, чтобы ла-
кедемоняне вернули все города».
К настоящему времени приходится отказаться от господствовавше-
го ранее предположения о совершенно незнатном, «безвестном» проис-
хождении Клеофонта (как и некоторых других знаменитых демагогов).
Если в современных им памятниках аттической комедии они изобра-
жены чуть ли не беглыми рабами, то это всего лишь распространен-
ный топос; а более поздние авторы, такие, как Аристотель и Плутарх,
некритически восприняли характеристики, взятые у комедиографов.
На деле отцом Клеофонта, как стало известно из информации, сохра-
нившейся на остраконах, был достаточно видный политический дея-
тель третьей четверти V в. до н. э. Клеиппид, который и стратегом из-
бирался, и даже был в числе «кандидатов» на остракизм во времена
Перикла. А остракизм, как известно, не применялся к ничтожествам.
Характерно в данном свете, что имеются остраконы и с именем самого
Клеофонта (они, безусловно, относятся к последней в афинской исто-
рии остракофории 415 г. до н. э.), в то время, как, например, с именем
Клеона — ни одного (что, впрочем, тоже объяснимо: в 420-е гг. до н. э.,
когда действовал Клеон, не было ни одного голосования черепками).
В любом случае Клеофонт обладал значительным состоянием, по-
скольку являлся владельцем крупной мастерской по производству му-
зыкальных инструментов. В 407 г. до н. э. он, насколько можно судить,
добился проведения своеобразной «чистки» в афинском гражданском
коллективе, изгнания некоторых лиц, слывших наиболее одиозными
противниками демократии. Известно, что в числе изгнанных по ини-
циативе Клеофонта был Критий (Arist. Rhet. 1375b32), который после
78 О Клеофонте см.: VanderpoolE. Kleophon // Hesperia. 1952. Vol. 21. No. 2. P. 114-115.
253
ГЛАВА IV
этого на несколько лет удалился в Фессалию. В целом можно сказать,
что деятельность Клеофонта и ему подобных была направлена не на
консолидацию сил, в которой столь нуждалось государство, измучен-
ное войной и смутами, а, напротив, на раскол по идеологическому
признаку, на поиски внутренних врагов, виновников и т. п. В услови-
ях продолжающихся вооруженных действий такая позиция, конечно,
никак не должна быть названа конструктивной; она могла привести
(и в конечном счете действительно привела) только к самым негатив-
ным последствиям.
В высшей степени характерны главные события 406 г. до н. э., свя-
занные с морской битвой между афинским и спартанским флотами
при Аргинусах. Морскими силами Афин командовали стратеги, из-
бранные после отстранения Алкивиада. Состав коллегии показывает,
что полис, даже после всех потерь, располагал еще неплохими полко-
водческими кадрами: в нее входили, в частности, опытный Фрасилл,
впоследствии столь прославленный Конон, чья звезда еще только начи-
нала восходить, а также талантливый Перикл Младший, сын Перикла
и Аспасии. Двое из героев данной главы — Ферамен и Фрасибул — так-
же участвовали в сражении, но в качестве триерархов.
Битва, завершившаяся безоговорочной победой афинян, стала их
последним крупным успехом в Пелопоннесской войне. Спартанцы по-
теряли более половины своих кораблей; погиб их тогдашний наварх —
выдающийся военачальник Калликратид. После боя стратеги, с основ-
ными силами приступив к новой операции (необходимо было спасти
Конона, осажденного в Митилене), поручили Ферамену и Фрасибулу
выполнить важный, считавшийся совершенно обязательным религиоз-
ный долг: собрать плававшие в воде трупы убитых сограждан, дабы до-
ставить их на родину для положенного погребения с почестями. Одна-
ко вскоре разразившаяся буря помешала триерархам сделать это, и они,
зная неласковый нрав державного демоса, были в состоянии, близком
к панике, — особенно Ферамен, который и без того находился на по-
дозрении. Чтобы спасти свою жизнь, они решились на опережающий
ход: то ли возвратились в Афины раньше командующих, то ли каким-
то образом дали туда знать, и таким образом развернули — сами или
через своих сторонников — деятельность по обвинению стратегов в до-
пущенном упущении. Демагоги охотно подхватили наветы, и решени-
ем экклесии почти все члены командовавшей коллегии были досрочно
отстранены от занимаемых должностей (Xen. Hell. I. 7. 1).
254
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Тем не менее шесть стратегов, хоть и понимая, какая новая буря (на
сей раз политическая) зреет над их головами, все-таки возвратились в
Афины, надеясь оправдаться. В каких-то иных условиях, пожалуй, это
бы им удалось, поскольку они действительно ни в чем не провинились,
но в последние годы Пелопоннесской войны страсти были слишком уж
накалены. О процессе стратегов-победителей, многократно рассматри-
вавшемся в исследовательской литературе79, наиболее подробно рас-
сказывает Ксенофонт (этому полностью посвящена седьмая глава пер-
вой книги «Греческой истории»), который, судя по всему, лично был
свидетелем происшедшего.
Суд происходил не в коллегии гелиеи, а в самом народном собра-
нии, что, естественно, должно было подчеркнуть его важность. «Стра-
тегов обвинял целый ряд лиц, в особенности же Ферамен» (Xen. Hell. I.
7. 4). Полководцы вели себя в высшей степени благородно, подчеркивая,
что они сами с гораздо большим основанием могли бы при желании
предъявить подобные же обвинения Ферамену и Фрасибулу, которым
было непосредственно дано поручение, но не делают этого, поскольку
понимают, что в случившемся никто не виновен, а причиной всему —
внезапно начавшийся сильнейший шторм (Xen. Hell. I. 7. 6).
Экклесия начала было склоняться на сторону обвиняемых, но во-
прос не удалось окончательно решить на этом заседании: оно, очевид-
но, затянулось допоздна, и, когда хотели переходить к голосованию,
невозможно уже было из-за наступающей темноты пересчитать коли-
чество поднятых рук (Xen. Hell. I. 7. 7). Завершение дела отложили до
следующего народного собрания.
79 См., например: HatzfeldJ. Socrate au procès des Arginuses // REA. 1940. Vol. 42. P. 165-
171; Wedel W. von. Die politischen Prozesse im Athen des fünften Jahrhundert. Ein Beitrag
zur Entwicklung der attischen Demokratie zum Rechtsstaat // Bullettino dell'Istituto di diritto
romano "Vittorio Scialoja". 1971. Vol. 13. P. 159 ff.; Andrewes A. The Arginousai Trial // Phoe-
nix. 1974. Vol. 28. No. 1. P. 112-122; Roberts J.T. Arginusae Once Again // C1W. 1977. Vol. 71.
NO.2.P. 107-111; MacDowell D.M. The Law in Classical Athens. L, 1978. P. 186-189; LintottA.
Op.cit. P. 156-158; MehlA. Für eine neue Bewertung eines Justizskandals. Der Arginusenproz-
ess und seine Überlieferung vor dem Hintergrund von Recht und Weltanschauung im Athen
des ausgehenden 5. Jh. v.Chr. // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Roman-
istische Abteilung. 1982. Bd. 99. S. 32-80; Németh G. Der Arginusen-Prozess: Die Geschichte
eines politischen Justizmordes // Klio. 1984. Bd. 66. Ht. 1. S. 51-57; Ostwald M. From Popular
Sovereignty... P. 431-445; Lavelle B.M. Adikia, the Decree of Kannonos and the Trial of Gener-
als // Classica et mediaevalia. 1988. Vol. 39. P. 19-41; Worthington I. Aristophanes' Trogs' and
Arginusae // Hermes. 1989. Bd. 117. Ht. 3. S. 359-363; Burckhardt L. Eine Demokratie wohl,
aber kein Rechtsstaat? Der Arginusenprozeß des Jahres 406 v.Chr. // GPAA. S. 128-143.
255
ГЛАВА IV
«Затем наступил праздник Апатурий, — продолжает Ксенофонт
(Hell. I. 7. 8), — в который отцы и сородичи семейств сходятся вместе.
На этом празднике пособники Ферамена80 убедили большую массу
людей, одетых в траурную одежду и остриженных в знак траура на-
голо, чтобы они предстали пред народным собранием как сородичи
убитых». Таким образом, если верить историку, имела место крупная
пропагандистская акция, включавшая прямые инсинуации, этакое
театрализованное действо.
Так или не так, но следующее заседание экклесии было чрезвы-
чайно бурным и нервозным. Некоторые из сограждан пытались было
говорить в защиту стратегов — и даже не то чтобы настаивая на их
оправдании, а просто указывая, что суд проходит с грубейшими про-
цессуальными нарушениями. Но и эти совершенно справедливые за-
мечания встречались демосом в штыки, и людям, вносившим их, не
давали говорить. «Толпа же кричала и возмущалась тем, что суверен-
ному народу не дают возможности поступать, как ему угодно. Вслед
за тем Ликиск предложил, чтобы приговор относительно стратегов
распространялся и на тех, которые подняли вопрос о законности
предложения Калликсена (обвинителя — И.С.), если они не примут
назад своих протестов; толпа подняла сочувственный шум, и проте-
стовавшие должны были отказаться от своих возражений. Когда же и
80 На самом деле — οι ουν περί τον Θεραμένην, то есть сам Ферамен и его сторон-
ники. С сожалением приходится отметить, что в принадлежащем С.Я. Лурье переводе
«Греческой истории» Ксенофонта, в целом отличающемся большими достоинствами,
именно в связи с процессом стратегов допущен ряд досадных ошибок. Так, сказано,
что в защиту обвиняемых выступили «Евриптолем, Писианакт и несколько других
лиц». Это сразу же не может не озадачить. Упомянутый здесь Евриптолем — это, несо-
мненно, Евриптолем, сын Писианакта, из рода Алкмеонидов (см. о нем: Bicknell PJ. The
Euryptolemos at Xenophon Hell. I 3, 12-13 // Mnemosyne. 1971. Vol. 24. Fasc. 4. P. 390-391;
Суриков И.Ε. Из истории греческой аристократии позднеархаической и раннекласси-
ческой эпох. М., 2000. С. 209 ел.), достаточно видная фигура в афинской политической
жизни конца V в. до н. э. и, кстати, доверенное лицо Алкивиада. Но как же рядом с ним
мог появиться его отец Писианакт, которого на этот момент давно уже не было в жи-
вых (он еще в 460-х гг. до н. э. сотрудничал с Кимоном в обустройстве афинской Аго-
ры)? Проверяем оригинальный текст и там, естественно, обнаруживаем Εύρυπτόλεμός-
те ό ΠΕίσιάνακτος*, то есть «и Евриптолем, [сын] Писианакта», а отнюдь не «Еврипто-
лем, Писианакт...». Переводчика ввел в заблуждение артикль о, из-за которого он счел,
что и имя Писианакта стоит в именительном падеже (но тогда было бы ΤΙεισιάναξΙ).
В действительности же оно стоит в родительном, поскольку перед нами весьма типич-
ный случай субстантивации.
256
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
некоторые из пританов заявили, что они не могут предлагать народу
противозаконное голосование, Калликсен, взойдя на кафедру, пред-
ложил включить и их в число обвиняемых. Народ громко закричал,
чтобы отказывающиеся ставить на голосование были тоже привлече-
ны к суду...» (Xen. Hell. I. 7. 12-15). Весь описанный позорный эпизод
нельзя охарактеризовать иначе как разгул охлоса и полный триумф
беззакония81.
В конце концов стратеги скопом, единым приговором были осужде-
ны на смертную казнь. И это несмотря на то, что они одержали побе-
ду! Сами афиняне как будто бы задались целью систематически обез-
главливать собственные вооруженные силы. К тому же с юридической
точки зрения перед нами — самое настоящее убийство под ширмой
правосудия. И, естественно, роль Ферамена, ни за что погубившего со-
ратников, в изложенных Ксенофонтом событиях настолько непригляд-
на, что данный эпизод, пожалуй, становится самой «черной» страни-
цей во всей его биографии.
Однако не все так просто. В изложении историка-сократика82 есть
немало нюансов, которые вызывают серьезные вопросы. Почему де-
мос с такой яростью обрушился именно на стратегов, хотя, казалось
бы, было достаточно ясно, что есть непосредственные виновники слу-
чившегося — Ферамен и Фрасибул? Эти последние, однако, вообще
никак не пострадали, против них даже не выдвигалось обвинений.
Далее, в описании Ксенофонта подлецом, строящим козни, оказы-
вается почему-то исключительно Ферамен, а Фрасибул с какого-то
момента просто исчезает из повествования, хотя вначале они вроде
бы действуют вместе и солидарно. Объяснение, впрочем, напраши-
вается само собой: Фрасибул впоследствии стал знаменитым героем-
освободителем, и как-то неудобно было чернить его светлый образ,
а вот на Ферамена можно было смело списывать весь негатив (что
обычно и делали).
Итак, можно с уверенностью утверждать, что свидетельство Ксено-
фонта не объективно, а тенденциозно, что не позволяет принимать его
безоговорочно и некритически. Некоторые коррективы удается сде-
81 Ср.: Кудрявцева ТЛ Ук.соч. С. 297-313.
82 Кстати, Ксенофонт и в данном эпизоде не упускает возможности воздать хвалу
своему учителю, указывая, что Сократ был единственным из пританов, до конца про-
тивившимся принятию незаконных решений (Xen. Hell. I. 7. 15-16).
257
ГЛАВА IV
лать, привлекая данные Диодора (XIII. 97 sqq.), который, как обычно
предполагается, взял информацию о том же процессе у Эфора.
В частности, у Диодора сказано, что это стратеги после Аргинус-
ской битвы первыми написали в Афины письма, в которых обвиняли
Ферамена и Фрасибула, а те, следовательно, лишь прибегли к само-
обороне. И похоже, что именно эта версия верна; Ксенофонт в рас-
сказе о процессе ни о чем подобном не упоминает (наоборот, страте-
ги у него — верх благородства), но в другом месте (Hell. II. 3. 35) он
все-таки случайно проговаривается, что такие обвинения со стороны
военачальников имели место. Другой пример: появление людей в тра-
уре, по Диодору, произошло спонтанно, а по Ксенофонту — это была
инсценировка, организованная Фераменом. И опять же мнение бо-
лее раннего из авторов не представляется оправданным: такого рода
трюк с фальшивыми родственниками уж слишком легко мог бы рас-
крыться в условиях полиса, где многие граждане были знакомы друг
с другом и знали, кто состоит, а кто не состоит в родстве с погибши-
ми моряками.
Итак, нельзя исключать возможность того, что роль Ферамена в со-
бытиях, связанных с Аргинусской битвой и последовавшим судебным
процессом, представлена в источниках в более негативном свете по
сравнению с реальным положением дел.
* * *
В 405 г. до н. э., как известно, Лисандр уже окончательно и наго-
лову разбил афинский флот при Эгоспотамах83. Ясно было, что война
подходит к концу. Поскольку в Эгеиде теперь всецело господствова-
ла Спарта, у нее впервые появилась возможность осадить Афины не
только с суши, но и с моря, полностью блокировать их и отрезать до-
ступ продовольствия84. Именно это и было сделано Лисандром и ца-
рем Агидом. В афинское народное собрание вновь прибыли послы от
лакедемонян с предложениями о мире на еще довольно мягких усло-
83 Об этой битве см.: Ehrhart С. Xenophon and Diodorus on Aegospotami // Phoenix.
1970. Vol. 24. P. 225-228; Strauss B.S. Aegospotami Reexamined // AJPh. 1983. Vol. 104; idem.
A Note on the Topography and Tactics of the Battle of Aegospotami // AJPh. 1987. Vol. 108. P.
741-745.
84 Garnsey P. Famine and Food Supply in the Graeco-Roman World. Responses to Risk and
Crisis. Cambridge, 1989.
258
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
виях, однако и эта инициатива была сорвана Клеофонтом. Потяну-
лись месяцы осады; постепенно подступал голод. Приходило понима-
ние того, что сопротивление бессмысленно, а с ним вновь возрастало
и порядком пошатнувшееся влияние Ферамена — врага радикальных
демагогов и сторонника «умеренной» линии. Еще недавно он, хоть и
был избран стратегом, но не прошел докимасию (Lys. XIII. 10), что,
бесспорно, свидетельствовало об отрицательном отношении к нему
со стороны сограждан. А теперь он был отправлен послом к Лисандру
для мирных переговоров.
Эта миссия Ферамена освещена в источниках весьма противоречиво.
Явственно различаются две существовавших в античной историогра-
фии версии трактовки события. Одна, восходящая к демократическим
авторам, предполагает, что Ферамен умышленно затянул переговоры,
дабы афиняне, еще какое-то время поголодав, были готовы идти на лю-
бые уступки. Но эта версия представляется достаточно тенденциозной.
Не так излагаются факты у писателей менее радикального толка. По их
мнению, затягивание переговоров имело место по вине не Ферамена,
а противоположной стороны: Лисандр, несколько месяцев продержав
афинского посла в своем лагере, в полной неизвестности, затем заявил,
что он не уполномочен решать подобные вопросы и отослал Ферамена
в Спарту, к эфорам.
Те продиктовали крайне суровые условия мира, закреплявшие
полную победу Спарты в Пелопоннесской войне, а для афинян — от-
кровенно капитуляционные. Афинская морская держава распуска-
лась. Афинский флот (точнее, то, что от него еще оставалось) подле-
жал уничтожению. Должна была быть срыта наиболее важная часть
оборонительных укреплений, в частности, Длинные стены. Афины
обязывались признавать гегемонию Спарты в Греции, вступали в
Пелопоннесский союз в качестве обычного, непривилегированного
члена85. Город, который еще недавно блистал как «школа Эллады», ее
85 Bolmarcich S. Thucydides 1. 19. 1 and the Peloponnesian League // GRBS. 2005. Vol. 45.
P. 17 ff. В этой весьма ценной работе впервые в историографии убедительно показано,
что в Пелопоннесском союзе было две категории членов: привилегированные (такие, как
Коринф и Фивы), ставшие союзниками Спарты добровольно и поэтому сохранившие
значительную степень самостоятельности, а также непривилегированные; последние
включались в союз, потерпев поражение от Спарты, и были вынуждены подписать с
ней договор, в котором с их стороны содержалось обязательство помогать спартанцам
в любой войне.
259
ГЛАВА IV
крупнейший политический центр, столица обширной симмахии, пре-
вратился в рядовой полис86.
Говоря о главных причинах столь сокрушительного конечного по-
ражения Афин (в 404 г. до н. э.) в войне, которая по большей части шла,
в общем-то, на равных, следует в первую очередь назвать внутреннюю
непрочность созданного ими объединения полисов — Афинской архэ.
Непомерная эксплуатация афинянами своих союзников порождала в
среде последних сепаратистские устремления, которые не замедлили
открыто проявиться при первых признаках ослабления Афин. Пело-
поннесский союз, построенный на более мягких и добровольных на-
чалах, оказался значительно прочнее. Далее, афинский демос, вдох-
новленный большими успехами, достигнутыми в предвоенный период,
явным образом переоценил собственные силы; в ходе войны Афинами
был допущен ряд серьезнейших стратегических и тактических ошибок,
зачастую давали о себе знать авантюризм и излишняя нервозность.
Внутриполитический раскол в полисе, интенсифицирующаяся смута,
перевороты — все это, понятно, тоже отнюдь не способствовало успе-
хам на полях сражений. Известную роль в победе Спарты сыграла и
финансовая помощь, оказанная ей Персией.
Согласно одному из условий мирного договора, в Афины были долж-
ны вернуться политические изгнанники, то есть, разумеется, противни-
ки демократии. Вернулся, в числе прочих, такой крупный представитель
этого лагеря, как известный нам Критий. О его предыдущем пребывании
в Фессалии Ксенофонт говорит следующее: «он находился в Фессалии и
был занят тем, что помогал Прометею устраивать демократический пере-
ворот и вооружал пенестов для борьбы со своими господами» (Xen. Hell.
И. 3. 36). Оговорим, впрочем, что эти слова вложены в уста Ферамена,
входят в его речь, направленную против Крития; когда же о последнем
Ксенофонт говорит от первого лица, то выражается менее определенно:
«Критий бежал в Фессалию и там вращался в обществе людей, склонных
скорее к беззаконию, чем к справедливости» (Xen. Mem. I. 2. 24).
«Фессалийский» эпизод биографии Крития выглядит несколько за-
гадочным. Должны ли мы безоговорочно доверять обвинению Фера-
86 Об общих условиях в Афинах после Пелопоннесской войны см.: Strauss B.S. Athens
after the Peloponnesian War: Class, Faction and Policy 403-386 B.C. Croom Helm, 1986; Spiel-
vogel J. Wirtschaft und Geld bei Aristophanes: Untersuchungen zu den ökonomischen Bedin-
gungen in Athen im Übergang vom 5. zum 4. Jh. v.Chr. Frankfurt am Main, 2001.
260
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
мена, переданному Ксенофонтом и, таким образом, предполагать, что
Критий внезапно «перекрасился» из убежденного олигарха и лаконо-
фила в одного из организаторов демократического переворота — при-
чем в области, которая по традиции обладала едва ли не наименьши-
ми в греческом мире предпосылками для установления демократии?87
Речь идет о вооружении пенестов; это сопоставимо с тем, как если бы
кто-нибудь начал вооружать спартанских илотов и натравливать их
на спартиатов. Мог ли пойти на нечто подобное Критий, для которого
Спарта со всеми ее специфическими чертами (включая, разумеется, и
илотию) была идеалом?
Нельзя не помнить о том, что в речах, произносившихся в пылу
острой политической борьбы, — а особенно в таких ситуациях, как
конфликт между Критием и Фераменом, где ставкой было не что иное,
как жизнь и смерть, — противники могли выдвигать друг против друга
самые очерняющие обвинения, в том числе нимало не соответствую-
щие действительности (да, собственно, подобные абсолютно ложные
обвинения были вполне в ходу даже и в менее критических ситуаци-
ях88). В кругу правящей олигархической верхушки, где звучали эти
слова, упрек в приверженности к демократии звучал, разумеется, очень
сильно и в исключительно негативном ключе.
Итак, если оставаться на почве сугубой объективности, прихо-
дится ограничиться констатацией того факта, что Критий несколько
лет проживал в Фессалии и был там политически активен, — судя по
всему, участвовал в подготовке какого-то переворота. Целью такого
переворота могла быть скорее не демократия, а тирания или край-
няя форма олигархии («династия», по типологии Аристотеля), при
которой власть попала бы в руки максимально узкой группы лю-
дей — какого-нибудь одного знатного рода и его окружения — и удер-
живалась бы этой группой на пожизненной и наследственной основе.
Прийти же к власти подобная группировка с наибольшим успехом
могла вооруженным путем, — в том числе, не исключено, и с исполь-
зованием части пенестов как военной силы (использование илотов в
87 Характерно, что в подготовленном Э. Робинсоном своде материала о раннегрече-
ских демократиях (Robinson Ε. W. The First Democracies: Early Popular Government outside
Athens. Stuttgart, 1997) не фигурирует ни один фессалийский полис.
88 См. примеры: Суриков И.Е. Кое-что о родственниках Эсхина и Демосфена («Раб
Тромет», «предатель Гилон» и другие, или: а был ли «нимфейский след»?) // ДБ. 2009.
Т. 13. С. 393-413.
261
ГЛАВА IV
политической борьбе, причем отнюдь не с целями демократизации,
неоднократно зафиксировано в Спарте).
Как бы то ни было, в результате амнистии Критий возвратился в
Афины, а с ним — и ряд его единомышленников. Вновь резко активи-
зировалась деятельность гетерий, причем на сей раз они имели мощ-
ную поддержку извне в лице Спарты. Лидер радикальной демокра-
тии — Клеофонт — был привлечен к суду и казнен. Не сомневаемся в
том, что, услышав известие об этом, многие афиняне вздохнули спо-
койнее. Одним словом, явно шла подготовка почвы для нового олигар-
хического переворота89.
Этот последний произошел тем быстрее, что успеху афинских ла-
конофилов всячески способствовал всесильный Лисандр. Вскоре по-
сле заключения мира, в том же 404 г. до н. э., он прибыл в Афины и
созвал народное собрание, на котором гневно и резко упрекал граж-
дан в том, что условия договора выполняются недостаточно быстро
(в частности, «Длинные стены» еще не были срыты). Тут-то он и вы-
двинул требование новой ликвидации демократии. Экклесия volens
nolens вынуждена была подчиниться. Выступивший затем Ферамен
предложил учредить новый чрезвычайный орган — коллегию из
тридцати человек, которой и была бы передана вся полнота власти.
Тогда же был сформирован персональный состав коллегии: десять
членов были предложены лично Фераменом, десять были «назначен-
цами» антидемократических гетерий, остальных десять народное со-
брание избрало голосованием. Только после этого спартанское войско
покинуло территорию Аттики.
Известны все члены коллегии Тридцати, поскольку ее полный пе-
речень сохранил современник, свидетель и даже участник событий —
Ксенофонт (Hell. П. 3. 2). Последующая работа исследователей с этим
весьма интересным в ряде отношений документом позволила структу-
рировать список, определить, что в новом правительстве были, — оче-
видно, намеренно — на равноправных началах представлены все десять
аттических фил. Приводим соответствующую таблицу90, в которой
курсивом выделяем наиболее влиятельных членов Тридцати.
89 Юделевич А.И. Подготовка олигархии 404 г. (Устранение оппозиции умеренных) //
ИИАО. 1988. С. 25-36.
90 По: Lenschau Т. Οι τριάκοντα // RE. Reihe 2. Hbd. 12. Stuttgart, 1937. Sp. 2355-
2377.
262
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Фила
Эрехтеида
Эгеида
Пандионида
Леонтида
Акамантида
Энеида
Кекропида
Гиппофонтида
Эантида
Антиохида
Предложены
Фераменом
Мелобий
Гиерон
Ферамен
Федрий
Писон
Харикл
Эсхин
Эрасистрат
Евмаф
Мнесифид
Назначены
гетериями
Критий
Евклид
Хремон
Диокл
Анетий
Эратосфен
Феогнид
Клеомед
Драконтид
Гиппомах
Избраны
экклесией
Полихар
Ги π по л ох
Мнесилох
Аресий
Херелей
Софокл
Ономакл
Феоген
Фидон
Аристотель
Так произошел — опять мирным путем — новый олигархический
переворот. Но теперь у власти оказалась самая жесткая олигархия во
всей афинской истории, и ее лидеры не случайно снискали в последу-
ющей античной традиции эпитет «Тридцати тиранов»91. Опираясь на
спартанский гарнизон, который был по их просьбе поставлен на Акро-
поле, а также на кавалерию, в которой в Афинах по традиции служи-
ли далеко не самые демократически настроенные граждане, Тридцать
начали свое правление. Они назначили новый состав Совета Пятисот
и должностных лиц, включая архонтов. Характер режима был ближе
даже не столько к олигархии (даже в ее самой крайней и узкой форме),
сколько к настоящей корпоративной тирании. Впрочем, эта последняя
тенденция в деятельности властвующей коллегии проявилась не сразу,
а по мере того, как на первую роль в ней выдвинулся Критий — внача-
ле лишь один из ее влиятельных членов, — а с ним получили преобла-
дание наиболее убежденные олигархи-лаконофилы.
Вначале же тон в новом правительстве задавал его фактический
«отец» — Ферамен. Несомненно, именно с этим связан тот факт, что
91 Из специальных работ о правлении Тридцати см.: Жебелев С. А. О «тирании трид-
цати» в Афинах // ВДИ. 1940. № 1. С. 27-33; Глускина U.M. Афинские метеки в борьбе за
восстановление демократии в конце V в. до н. э. // ВДИ. 1958. № 2. С. 70-89; Никитюк Е.В.
Свержение Тридцати тиранов в Афинах в 403 г. до н. э. и деятельность коллегии полетов
// Мавродинские чтения. 2008. Петербургская историческая школа и российская исто-
рическая наука: дискуссионные вопросы истории, историографии, источниковедения.
СПб., 2009. С. 352-357; Roos A.G. Chronologisches zur Geschichte der Dreißig // Klio. 1920.
Bd. 17. Ht. 1/2. S. 1-15; Lewis D.M. The Epigraphical Evidence for the End of the Thirty // AA.
P. 223-229; Stem R. The Thirty at Athens in the Summer of 404 // Phoenix. 2003. Vol. 57. No. 1/2.
P. 18-34; WolpertA. The Violence of the Thirty Tyrants // AT. P. 213-223. Наиболее подробно
этот сюжет рассмотрен в монографии: KrentzP. The Thirty at Athens. Ithaca, 1982.
263
ГЛАВА IV
на первых порах Тридцать, взяв курс на «отеческое государствен-
ное устройство», провели ряд мер, которые были встречены многими
гражданами сочувственно. «...Они первым делом арестовали и казни-
ли тех, о которых при демократическом строе было известно, что они
сикофанты и тягостны добрым гражданам. Совет осудил их на смерть
с чувством удовлетворения, да и все прочие граждане ничего не име-
ли против их осуждения, поскольку они сами не были повинны в том
же грехе» (Xen. Hell. И. 3. 12). Ксенофонту вторит Аристотель (Ath. pol.
35. 2-3), который даже более подробен: «Первое время они проявляли
умеренность по отношению к гражданам и делали вид, что стремятся к
восстановлению отеческого строя. Они велели убрать... из законов Со-
лона те, которые возбуждали спорные толкования, а также отменили
предоставленное судьям право окончательного разрешения спорных
вопросов. Этим самым они как будто восстановили государственный
строй и делали его свободным от всяких споров... чтобы не было по-
вода для придирок со стороны сикофантов... Так вот с самого начала
они держались такого образа действий, устраняли сикофантов и людей,
подлаживавшихся в речах своих к народу вопреки его настоящим ин-
тересам, аферистов и негодяев, и государство радовалось этому, думая,
что они делают это во имя высших интересов».
Но с укреплением позиций Крития и его группировки становилось
все яснее, что радикальным олигархам — точно так же, как и радикаль-
ным демагогам — нужны отнюдь не стабильность в обществе, не восста-
новление мира и порядка в полисе, только что с тяжелейшими потеря-
ми вышедшем из затяжного вооруженного конфликта, который к тому
же закончился его поражением. Из самого этого поражения Критий и
такие, как он, похоже, вынесли только один-единственный урок: демо-
кратия вообще никуда не годится, единственный приемлемый строй —
лакедемонский, поскольку живя по его законам, Спарта выиграла войну,
и стало быть, нужно копировать этот строй так близко, как только воз-
можно. Конечно, крайне нелегко (и, по сути, утопично) было в кратчай-
ший срок превратить Афины в Спарту, поскольку два государства уже
много веков шли совершенно разными историческими путями; однако
афинские лаконофилы постарались сделать в этом направлении все, что
только могли92. Они даже пытались ввести в Аттике подобие илотии!
92 В частности, экклесиастерий на Пниксе был перестроен так, что с него теперь от-
крывался вид не на море, а на сушу, — в высокой степени символичный жест. См. об этой
264
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Последний тезис может прозвучать парадоксально, поэтому нужда-
ется в подкреплении свидетельствами источников. Ксенофонт (Hell. IL
3. 18) указывает, что Тридцатью был составлен список трех тысяч афи-
нян; только они отныне и должны были составить коллектив полноправ-
ных граждан. Новая олигархия, таким образом, пошла по пути сокра-
щения гражданского коллектива даже дальше, чем режим 411 г. до н. э.,
при котором соответствующая цифра была определена в пять тысяч.
Что особенно интересно, не похоже, что гражданская община «трех
тысяч»93 была сформирована на основе имущественного ценза, как в
«нормальных» олигархиях. Очень небогатый Сократ в этот список во-
шел94 (об отношениях Сократа и «Тридцати тиранов» подробнее бу-
дет сказано ниже), а вполне состоятельные люди, такие, как Алкивиад,
Фрасибул, Анит, не вошли. Очевидно, исходили не из социальных, а из
чисто политико-идеологических соображений; за единственный кри-
терий принадлежности к гражданам принималась лояльность режи-
му. В их число не должны были попасть лица, от которых можно было
ожидать актуального или потенциального недовольства, противодей-
ствия. Во всем подобном подходе чувствуется твердая рука Крития...
Чрезвычайно важно то, что произошло дальше. «Правители по-
слали лакедемонских солдат и своих приверженцев из числа граждан
отобрать оружие у всех афинян, кроме трех тысяч, попавших в список,
снести его на Акрополь и сложить в храм» (Xen. Hell. II. 3. 20). «Они
(Тридцать — И.С.) закрыли для лиц, не вошедших в список, доступ в
город; кроме того, они арестовывали и сгоняли этих людей с усадеб вне
города, желая завладеть их землею, а также раздать ее своим друзьям.
Изгнанники бежали в Пирей, но и там они подвергались той же уча-
перестройке: Krentz P. The Pnyx in 404/3 B.C. // American Journal of Archaeology. 1984.
Vol. 88. No. 2. P. 230-231. Если иногда реконструкцию относят не к периоду правления
Тридцати, а ко времени на несколько лет позже, т.е. около 400 г. до н. э. (например: Han-
sen М.Н. The Athenian Assembly: In the Age of Demosthenes. Oxf., 1987. P. 12-13; idem. The
Athenian Ecclesia II: A Collection of Articles 1983-1989. Copenhagen, 1989. P. 143-153), то
это не более чем проявление распространенной тенденции отказывать олигархам во-
обще в какой-либо позитивной деятельности. Тридцатью были также отменены поста-
новления Эфиальта об Ареопаге: Hall L.G.H. Ephialtes, the Areopagus and the Thirty // C1Q.
1990. Vol. 40. No. 2. P. 319-329.
93 Рассуждения (впрочем, вполне гипотетические) о том, почему было выбрано имен-
но это число, см.: Brock R. Op.cit.
94 Scholz P. Der Prozeß gegen Sokrates: Ein 'Sünderfair der athenischen Demokratie? //
GPAA. S. 160.
265
ГЛАВА IV
сти...» (Xen. Hell. И. 4. 1). Но, с другой стороны, им запрещалось также
и удаляться за пределы государства, там их разыскивали, чтобы вер-
нуть (Lys. XII. 95; Demosth. XV. 22; lustin. V. 9. 4). Спартанцы с подачи
Лисандра издали специальный указ: «беглецы из Афин должны быть
отовсюду возвращены назад, а кто этому воспрепятствует, исключается
из союза» (Plut. Lysandr. 27). Справедливости ради нужно сказать, что
некоторые полисы, даже издавна дружественные Спарте (прежде всего
Фивы95), демонстративно отказались выполнять это постановление.
Но что означает вся эта совокупность мер? Планировалось создание
специального сословия жителей Аттики, которое имело бы следующие
характеристики: а) составляло большинство населения (ведь ясно, что
«три тысячи» были лишь незначительным меньшинством); б) не поль-
зовалось гражданскими и политическими правами, обезоруживалось;
в) при этом не имело право покинуть полис (то есть оказывалось в по-
ложении худшем, чем, например, метэки, которым всегда был открыт
путь на родину); г) лишалось своих наделов, то есть теряло собствен-
ность на землю; д) не допускалось в город, что отрезало ему пути и для
торгово-ремесленной активности.
Просто невозможно видеть в этой массе людей что-либо иное, кро-
ме как «заготовку», из которой предстояло делать самых настоящих
илотов. Им надлежало жить на хоре, не имея ни прав, ни земли, и
под давлением вооруженной силы, очевидно, на кабальных условиях
обрабатывать поля «трех тысяч» — этаких доморощенных спартиа-
тов. Ситуация, что и говорить, разительно напоминающая лакедемон-
скую — за тем принципиальным исключением, что в отличие от древ-
них дорийцев, покоривших юг Пелопоннеса и превративших местных
жителей в илотов, «Тридцать» всерьез вознамерились завоевать соб-
ственных сограждан.
Могли ли приветствовать такую программу не только демокра-
ты (будь то радикальные или умеренные), но даже не самые ревност-
ные сторонники невиданной по крайности олигархии? Происходящее
должно было произвести ошеломляющий эффект. Впрочем, проте-
стовать оставалось мало кому — во всяком случае, из числа афинян,
оставшихся на родине. Сторонники демократического устройства, та-
кие, как Фрасибул или близкий к нему Анит (будущий обвинитель
95 В целом об афино-фиванских отношениях этих лет см.: Buckler J., Beck H. Central
Greece and the Politics of Power in the Fourth Century ВС. Cambridge, 2008. P. 33 ff.
266
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Сократа)96 были подвергнуты изгнанию, их имущество конфисковано.
Изгнанником был объявлен и Алкивиад, который уже не находился на
тот момент в Аттике, а впоследствии, как нам известно, его старания-
ми Крития и Лисандра просто устранили.
А засевшие в городе «три тысячи», судя по всему, и пикнуть не сме-
ли. Они, с одной стороны, дорожили уже тем, что сохранили граждан-
ский статус, который в новых условиях стал привилегированным, и
боялись его утратить, поскольку он давал относительную безопасность.
С другой стороны, они побаивались и восстановления демократии, по-
скольку не без оснований полагали, что в таком случае будут сочтены
коллаборационистами и разделят ответственность за преступления ре-
жима. Поэтому афиняне молчаливо санкционировали все новые зло-
действа со стороны правителей.
Злодейств же этих становилось все больше. Казни, конфискации
следовали одна за другой. Над городом нависла атмосфера террора и
репрессий. По оценке Аристотеля (Ath. pol. 35. 3), «за короткое время
они (Тридцать — И.С.) погубили не менее полутора тысяч человек».
Ксенофонт не приводит конкретных цифр, но его общая характеристи-
ка еще более впечатляет: Тридцать «ради собственной прибыли убили
за восемь месяцев чуть ли не больше афинян, чем все пелопоннесское
войско за десять лет войны» (Xen. Hell. II. 4. 21). Подобные суждения —
особенно последнее из них — не могут, разумеется, не содержать в себе
сильное риторическое преувеличение97. Ясно, что режиму, впослед-
ствии признанному самым одиозным в афинской истории, «задним
числом» могли приписывать большее количество жертв, чем было в
действительности. Однако в целом не приходится сомневаться, что
ради достижения своих утопических целей Критий и его сподвижни-
ки готовы были идти на сколь угодно большую кровь. В этом смыс-
ле именно Критий, идеократ в чистом виде, может быть в наибольшей
96 Строго говоря, с Анитом ситуация несколько сложнее. Аристотель (Ath. pol. 34. 3)
относит его (а также Архина, о котором см. ниже) к «умеренным» приверженцам «отече-
ского государственного устройства», соратникам Ферамена. Однако же Ферамен вошел
в состав коллегии Тридцати, а Анит с Архином стали изгнанниками, так что вряд ли
правомерно относить их к одной и той же политической группировке.
97 Количество жертв афинян в Пелопоннесской войне М. Хансен определяет как
43 тысячи человек (Hansen M.H. Three Studies in Athenian Demography. Copenhagen, 1988.
P. 19), автор этих строк — как 33-35 тысяч человек (Суриков И.Е. Остракизм в Афинах.
М., 2006. С. 484).
267
ГЛАВА IV
степени из всех деятелей античной истории признан предтечей вели-
ких идеократов-преступников XX века — Ленина, Гитлера, Мао... Он
и только он, а, скажем, не Писистрат или какой-нибудь другой тиран
архаического периода.
Впрочем, идеи идеями, но не приходилось забывать и о «хлебе насущ-
ном». Казна была пуста после разорительной войны; новых больших до-
ходов в духе фороса не имелось и не ожидалось. А ведь приходилось, по-
мимо прочего, оплачивать услуги спартанского гарнизона на Акрополе.
В связи с этим последовала известная акция против богатых метэ-
ков. В источниках она описывается опять же с некоторыми разногла-
сиями. Ксенофонт пишет: «Они (Тридцать — И.С.) постановили, что
каждый из правителей может арестовать одного метэка, убить его и
конфисковать его имущество» (Xen. Hell. II. 3. 21). Соответственно, по-
лучается, что погибших также было 30 (точнее, 29, поскольку Ферамен
от подобной прерогативы отказался).
Несколько иначе излагается дело у Лисия (XII. 7): «они решили аре-
стовать десять человек (речь идет о метэках — И.С), в том числе двоих
небогатых, для того чтобы иметь возможность остальным восьми ска-
зать в оправдание этой меры, что не из корыстных мотивов произве-
дены эти аресты...». Согласно данному свидетельству, во-первых, число
подвергшихся преследованию метэков оказывается втрое меньше. Во-
вторых, не говорится о том, что все они обязательно должны были быть
казнены; речь идет только об аресте. В третьих, предполагается некий
хитрый ход, который в глазах общественного мнения мог несколько
смягчить откровенно аморальный характер этой репрессивной акции.
Сообщение Лисия во всех отношениях вызывает больше доверия.
И прежде всего — потому, что он, будучи метэком, тоже стал жертвой
в данном инциденте. Был схвачен и казнен его брат Полемарх, а сам
будущий оратор сумел в последний момент бежать. Так кому же, как не
ему, лучше всех знать обстоятельства дела?
* * *
Протест в конце концов раздался изнутри самой правящей колле-
гии, и возмутителем спокойствия выступил, разумеется, снова Фе-
рамен. Он прекрасно видел, что в городе творится совсем не то, что
хоть в малейшей мере могло бы соответствовать идеалу умеренного
«отеческого государственного устройства». Раздражал его, несомненно,
268
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
и тот факт, что ведущее положение в среде Тридцати как-то незамет-
но ускользнуло от него и перешло к Критию. Но вряд ли этот личный
мотив был ведущим, когда Ферамен начал свои открыто оппозици-
онные выступления. Хоть враги и дразнили его «Котурном» (то есть,
если перевести современным поговорочным выражением, «и вашим, и
нашим»), на самом деле его действия никак не напоминали поведение
оппортуниста-приспособленца. Совсем наоборот: речь следует вести
о нонконформизме. Верный своим «центристским» принципам, Фера-
мен принимал активное, решающее участие и в антидемократических,
и в антиолигархических переворотах, если видел, что существующий
строй не удовлетворяет его.
Возможно, Ферамен надеялся, что и на этот раз, как и в 411 г.
до н. э., у него довольно легко получится дать делу «обратный ход».
Но теперь он роковым образом просчитался, что в конечном счете
стоило ему жизни. Опытный политик недооценил своего главного
оппонента — мертвой хваткой вцепившегося во власть Крития — и
вступил с ним в открытый конфликт98. Вначале они вели споры еще
как друзья и единомышленники (Xen. Hell. П. 3. 16), — очевидно, Фе-
рамен считал Крития искренне заблуждающимся относительно целей,
которые должно преследовать новое правительство. Но затем их от-
ношения радикально обострились.
Наиболее подробный рассказ о столкновении двух лидеров Тридца-
ти, уснащенный многочисленными деталями, с приведением доволь-
но длинных речей враждующих политиков, содержится у Ксенофон-
та (Hell. И. 3. 15-56). Аристотель в «Афинской политии» (36-37), как
обычно, более краток, что в каком-то отношении и лучше, поскольку
изложение события не тонет в мелочах. Удивительной чертой переда-
чи эпизода Аристотелем является то, что он, повествуя о гибели Фе-
рамена, умудряется ни разу не назвать имя Крития (который, как мы
уже отмечали, и вообще не упоминается в трактате о государственном
устройстве афинян). На фоне двух столь ценных источников уже толь-
ко гораздо меньшее значение может иметь свидетельство Диодора, в
котором есть только одна по-настоящему интересная новая деталь, на
которой мы специально остановимся ниже.
Комбинируя информацию, содержащуюся у античных авторов, ход
инцидента можно описать следующим образом. Очевидно, сразу после
i Об этом конфликте см.: Ungern-Sternberg J. von. Op.cit.
269
ГЛАВА IV
урезания гражданского коллектива до трех тысяч человек был принят
закон, согласно которому любой афинянин, не вошедший в это число,
может быть казнен по усмотрению коллегии Тридцати, без суда и след-
ствия (Xen. Hell. II. 3. 51; Arist. Ath. pol. 37. 1). Аристотель считает, что
это был фактически закон ad hominem, изданный специально для того,
чтобы погубить Ферамена, но он явно ошибается.
Ферамен, как член Тридцати, входил, естественно, и в состав «не-
прикосновенных» трех тысяч, и для расправы над ним его нужно было
вначале исключить оттуда, что и сделал Критий. Посредством какой
юридической процедуры это было осуществлено — в данном вопро-
се Ксенофонт и Аристотель расходятся. У первого (Xen. Hell. II. 3. 51)
Критий попросту публично, на заседании Совета, вычеркивает Фера-
мена из списка («согласно желанию всех тридцати правителей», как он
оговаривает) и тут же обрекает его на смерть. А булевтерий при этом
окружен вооруженными молодыми людьми, дабы пресечь любое про-
явление недовольства: ведь не приходится сомневаться, что у Фераме-
на было немало сторонников.
Согласно же Аристотелю (Ath. pol. 37. 1), все происходит более ле-
гитимным образом. Одновременно с законом о возможности внесу-
дебной казни афинян, не входящих в число трех тысяч, принимается
второй закон: не могут состоять в этом числе лица, участвовавшие в
свержении олигархии 411 г. до н. э. Ферамен, как мы знаем, не только
принимал участие в этом перевороте, но и возглавлял его. Два закона
в совокупности давали полную «правовую» почву для устранения Фе-
рамена. Как тут не вспомнить известную дискуссию между Периклом
и Алкивиадом о сути закона (Xen. Mem. I. 2. 40-46), в ходе которой сам
«афинский олимпиец» запутывается, вынужденный признать, что по-
становления, принимаемые олигархами или жестоким тираном, могут
одновременно быть законом и беззаконием.
Картина, нарисованная в «Афинской политии», впрочем, выглядит
слишком «гладкой», чтобы быть истинной. Скорее, правдоподобное
впечатление производит более «непричесанный» рассказ Ксенофонта, в
котором все колеблется и неясно до последнего момента, победа Кри-
тия долго «висит на волоске», и только благодаря выходу на сцену лю-
дей с оружием вопрос оказывается решен. К тому же Ксенофонт явно
лично был свидетелем событий.
Так погиб Ферамен. По приказу Крития он был схвачен коллегией
Одиннадцати, хотя и пытался искать спасения на алтаре Гестии, нахо-
270
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
дившемся в булевтерии" (Xen. Hell. И. 3. 52). Вряд ли он не понимал,
что это ему не поможет, но уже с алтаря произнес новую обличающую
Крития речь. Очевидно, Ферамен хотел воспользоваться последней
возможностью пропагандистской борьбы. Вообще, ощущая свою обре-
ченность, он вел себя весьма хладнокровно и даже шутил. «Передают
такую, будто бы сказанную им, остроту. Сатир (глава коллегии Один-
надцати — И.С.) велел ему замолчать, говоря, что в противном случае
ему будет худо. На это Ферамен возразил: "А если я замолчу, разве мне
не будет худо?" Когда же Ферамена, осужденного на смерть, заставили
выпить кубок цикуты, он выплеснул оставшееся на дне и проговорил
при этом, как это делается при игре в коттаб: "Дарю это моему нена-
глядному Критию"» (Xen. Hell. И. 3. 56).
Так — не без своеобразного блеска — закончился сложный жизнен-
ный путь политика, к которому и впоследствии, как мы видели, отно-
шение было чрезвычайно неоднозначным. Защищать Ферамена, хотя
и безуспешно, пытался Сократ. Правда, этот факт обычно ставят под
сомнение, поскольку он отражен только у одного античного автора, к
тому же довольно позднего — Диодора (XIV. 5). Соответственно, вопрос
ставят так: почему современники событий, ученики Сократа — Платон
и Ксенофонт, — когда они рассказывают о мужественных, независи-
мых поступках философа в правление «Тридцати тиранов», ни словом
не упоминают о данном эпизоде? Ведь, казалось бы, защита Ферамена
прекрасно ложилась в подобный контекст.
Однако, как нам представляется, дело в следующем. Сократики,
стремясь в своих сочинениях сделать из Сократа едва ли не святого,
тщательно отмежевывали его от любых проявлений «зла» и его носи-
телей. А Ферамен в представлениях большинства афинян первой по-
ловины IV в. до н. э. был все-таки воплощением зла, пусть и не в такой
степени, как Критий. Как-никак, он участвовал в двух олигархических
переворотах, свергал демократию... Сторонники радикального наро-
довластия никак не могли признать его своим. Соответственно, попыт-
ка Сократа уберечь Ферамена от произвола Крития никак не рисовала
философа в позитивном свете в глазах демократов, для которых распря
между лидерами Тридцати выглядела попросту как «разборка» в среде
правящей олигархии и не более того, — конфликт, ни один из участ-
99 О значении алтарей Гестии см.: Vernant J.-R Myth and Thought among the Greeks. L,
1983. P. 127 ff.
271
ГЛАВА IV
ников которого не вызывал к себе симпатии. Подчеркивать близость
Сократа и Ферамена в то время, когда последнему давались такие уни-
чижительные характеристики, как, например, цитировавшаяся выше
филиппика Лисия, было небезопасно для посмертной репутации «бо-
соногого мудреца». Ведь только по прошествии многих десятилетий,
когда страсти улеглись, Аристотель мог позволить себе дать Ферамену
объективную характеристику.
Итак, мы не видим действительно серьезных оснований для того,
чтобы отрицать попытку Сократа вступиться за Ферамена. Кстати,
здесь мы выходим на интересную тему, которой нельзя не коснуться
хотя бы вкратце: Сократ и «Тридцать тиранов». Обычно этот вопрос
представляется не содержащим в себе каких-либо противоречий: Со-
крат выступает как бесстрашный враг кровавого террора, критик экс-
тремистского режима, не боящийся в связи с этим и сам подвергнуть-
ся опасности100. На самом же деле, как мы попробуем показать, дела
обстояли несколько сложнее.
...Однажды Тридцать вызвали в Толос на Агоре, где они заседали,
пятерых афинян из числа включенных в привилегированный список
трех тысяч и дали им поручение: отправиться на Саламин, арестовать
проживавшего там некоего Леонта, очевидно, заподозренного в нело-
яльности, и привезти его в город. Четверо из пяти двинулись выпол-
нять приказ, а пятый развернулся и пошел домой. Это был, естествен-
но, Сократ (Plat. Apol. 32d). Данный поступок обычно рассматривается
и в источниках, и в современной исследовательской литературе, как
заслуживающий подражания образец гражданского неповиновения
антигуманному режиму101. Однако посмотрим на происшедшее с не-
сколько другой стороны.
Если бы столь демонстративное непослушание всесильным правите-
лям проявил любой другой афинянин, какая судьба ждала бы его? Во-
прос представляется риторическим: он сам был бы немедленно схвачен
и казнен. Уж перед этим Тридцать не остановились бы: расправляться
с людьми им было не впервой, и одно лишнее убийство их бы никоим
образом не смутило. Сократу же, тем не менее, все «сошло с рук», он
не подвергся никаким преследованиям. Видимо, осознавая некоторую
100 Например: Кессиди Ф.Х. Сократ. 2 изд. М, 1988. С. 32-33.
101 Например: Kraut R. Socrates and the State. Princeton, 1984. P. 17 if.; Harris EM. Anti-
gone the Lawyer, or the Ambiguities of Nomos // LCAG. P. 33.
272
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
двусмысленность ситуации, он впоследствии оговаривает (в переска-
зе Платона): «И по всей вероятности, мне пришлось бы за это умереть,
если бы правительство не распалось в самом скором времени» (Plat.
Apol. 32d). Как правило, этому заявлению верят и считают, что Сократа
спасло лишь восстановление демократии. Однако нельзя не отметить,
что философ здесь несколько кривит душой. Казнь Леонта отнюдь не
принадлежит к событиям самых последних дней правления Тридца-
ти. Известно, что она имела место даже до конфликта между Критием
и Фераменом (Xen. Hell. II. 3. 39). Когда последний был ликвидирован,
Критий еще несколько месяцев держал полисные дела полностью под
своим контролям; нет сомнения, что он изыскал бы за это время воз-
можность уничтожить и Сократа, если бы действительно хотел.
Бесспорно, независимая позиция философа при режиме Тридца-
ти — налицо. Ксенофонт, находившийся в то время в Афинах и также
входивший в число трех тысяч, сохранил следующее изречение учителя:
«Странным было бы, мне кажется, если бы человек, ставши пастухом ста-
да коров и уменьшая число и качество коров, не признавал себя плохим
пастухом; но еще страннее, что человек, ставши правителем государства
и уменьшая число и качество граждан, не стыдится этого и не считает
себя плохим правителем государства» (Xen. Mem. I. 2. 32). Эта сентенция
производит впечатление вполне аутентичной. Она очень хорошо согла-
суется с тем, что мы из самых разных источников знаем о политических
взглядах Сократа. В частности, рассуждения о «качестве граждан» —
вполне в духе элитистских представлений «босоногого мудреца», отнюдь
не выступавшего адептом всеобщего равенства102. Собственно, осуждает-
то он здесь Крития со товарищи не за то, что они установили «правление
немногих», а за то, что это — не те «немногие», которым надлежало бы
стоять у руля, люди, не являющиеся реально лучшими.
Тем не менее сократовская критика, как видим, была достаточно
строгой и жесткой (Критий открыто назван плохим правителем) — и
это в условиях, когда казнь следовала за казнью, когда за куда более
безобидные высказывания можно было лишиться жизни. Ну, и как же
реагировали Тридцать на подобное свободомыслие?
102 Об антидемократических взглядах Сократа см. в недавней работе: Зберовский A.B.
Сократ и афинская демократия (социально-философское исследование). Красноярск,
2007. Книга страдает некоторой долей дилетантизма, но сделанные в ней выводы следу-
ет признать в целом верными.
273
ГЛАВА IV
По словам Ксенофонта (Mem. I. 2. 31), Критий «внес в законы ста-
тью, воспрещающую преподавать искусство слова (λόγων τέχνην)»,
причем якобы имея в виду именно Сократа. Но здесь в лучшем случае
ошибка, в худшем — сознательное искажение мотиващш. Имеется в
виду явным образом преподавание риторического искусства, а им Со-
крат никогда не занимался. Само введение нового закона отрицать нет
оснований, но направлен он был, скорее всего, против риторов демо-
кратической ориентации.
Далее, Критий и бывший в то время его ближайшим сподвижни-
ком Харикл вызвали Сократа к себе для «беседы». Последняя известна
опять же в пересказе Ксенофонта (Mem. I. 2. 33-38), но он никак не мог
быть ее свидетелем (разговор происходил с глазу на глаз) и знал ее со-
держание, естественно, опять же только со слов своего учителя. В его
версии Сократ, выслушивая упреки лидеров Тридцати, ведет себя, как
обычно, — очень мягко, иронично, даже несколько «юродствуя», делая
вид, что не понимает, чего от него хотят, — одним словом, фактически
издевается над властителями. И в результате в конце концов он слы-
шит из уст Харикла всего лишь не очень конкретную угрозу: «смотри,
как бы и тебе не пришлось уменьшить числа коров». Подчеркнем еще
раз: с такой «беседы» и при таком поведении ни один другой афиня-
нин живым бы не вышел.
Сократ, безусловно, не боялся тогда смерти — как не боялся он ее
и несколько лет спустя, на судебном процессе в демократической ге-
лиее. В обоих случаях, как и всегда, он ставил истину выше жизни
и смело говорил то, что думал. Но следует задуматься о том, почему
кровавые олигархи как бы боялись тронуть именно этого своего об-
личителя — и только его?
Насколько нам представляется, лидеры Тридцати очень желали бы
сделать такого известного в Афинах и за их пределами человека, как
Сократ, «знаменем» своего движения. Не будем забывать о том, что
многие из руководителей олигархического правительства 404 г. до
н. э. в молодости слушали Сократа, да, собственно, и стали врагами
демократии и лаконофилами во многом именно под его влиянием. Те-
перь им казалось, что они претворяют в жизнь сократовские заветы,
и однозначно представлялось, что Сократ должен быть на их сторо-
не. За философом, похоже, резервировалась роль идеологического во-
ждя нового режима, то есть примерно такая роль, какую в олигархии
411 г. до н. э. играл Антифонт.
274
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Можно себе представить, какое разочарование и растерянность
постигли Крития и прочих, когда выяснилось, что «босоногий му-
дрец» — отнюдь не сторонник, а, напротив, критик их деятельности.
Им было действительно непонятно, как же с ним в таком случае по-
ступать. Казнить своего наставника? На это они, конечно, пойти не
могли и поэтому не прекращали попыток все-таки найти с ним об-
щий язык, каким-то образом связать его с собой. Включение Сократа
в число лиц, посланных арестовывать Леонта Саламинского, скорее
всего, служило этой цели, — но Сократ и тут воспротивился. Впрочем,
обратим внимание, воспротивился довольно пассивно: не попытался
предотвратить казнь, не стал убеждать Крития оставить в покое ав-
торитетного гражданина, а просто не поплыл на Саламин, а пошел
домой. Иными словами, сделал все для того, чтобы его собственные
руки остались чистыми, — и только.
В связи со сделанными выше наблюдениями уже не кажется удиви-
тельным, что восстановленная после свержения Тридцати демократия
видела в Сократе одного из своих главных врагов103 и довольно скоро
нашла способ расправиться с ним — хотя бы в обход объявленной в
403 г. до н. э. амнистии. В общественном мнении он все-таки косвен-
но ассоциировался с беспощадными «тиранами». Необходимо ого-
ворить и то, что идеализированный образ Сократа как человека едва
ли не святого — несколько более позднее создание сократиков (Плато-
на, Ксенофонта и др.), именно таким изобразивших учителя в своих
литературно-философских сочинениях. А между тем, например, при-
мерно тогда же, в начале IV в. до н. э„ софист Поликрат написал спе-
циальную речь «Против Сократа» — против уже казненного человека!
Приходится сожалеть, что речь эта не сохранилась, — из нее мы, навер-
ное, имели бы целостное представление об аргументации тех авторов,
которые были противниками Сократа. А при имеющемся состоянии
источниковой базы возможно изучать только мнение одной стороны.
Впрочем, дискуссии по поводу оценки личности и деятельности Со-
крата кипели в афинском обществе еще долго, в течение ряда десяти-
летий. Уже после того, как были написаны прославляющие его про-
изведения Ксенофонта и Платона, оратор Эсхин (I. 173) отзывается о
Сократе как о софисте, воспитавшем Крития и казненном по заслугам.
103 Ср.: Pectrka J. Athenische Demokratie und Fortschrittsdenken gegen Ende des 5. Jahr-
hunderts v.u.Z.: eine falsche Analogie // Klio. 1990. Bd. 72. Ht. 1. S. 198.
275
ГЛАВА IV
* * *
Фрасибул в правление Тридцати бежал из родного полиса в Фивы,
где в это время укрылось довольно много афинских изгнанников. Там
он фактически возглавил демократическую оппозицию, собирал под
свою эгиду людей, которые были готовы попытаться вооруженным
путем свергнуть засевших в Афинах тиранов. Впрочем, первоначаль-
но численность его отряда была невелика — всего-то около семидесяти
человек (Xen. Hell. II. 4. 2). Однако нужно принимать во внимание не
только количество, но и качество: несомненно, в отряд вступили самые
решительные и мужественные борцы за восстановление демократии.
Зимой 404/403 г. до н. э. Фрасибул приступил к решительным дей-
ствиям и вторгся из Беотии в Аттику со своими сторонниками104. От-
носительно хронологии начала похода существует разногласие между
двумя важными источниками — «Греческой историей» Ксенофонта и
«Афинской политией» Аристотеля. Согласно Ксенофонту (Hell. П. 4.
1-2), это произошло уже после казни Ферамена, согласно Аристотелю
(Ath. pol. 37. 1) — еще до нее. Данные Ксенофонта заслуживают во всех
отношениях большего доверия. В «Афинской политии» вообще немало
хронологической путаницы105, а в ее главах о правленир! Тридцати —
особенно. Так, у Аристотеля получается, что якобы спартанский гар-
низон был запрошен и получен афинскими олигархами лишь под са-
мый конец их правления (Ath. pol. 37. 2), в то время как из Ксенофонта
(Hell. И. 3. 13-14) явствует, что это произошло вскоре после того, как
они пришли к власти.
Рассказ Ксенофонта о походе Фрасибула и гибели олигархии при-
надлежит к лучшим страницам его наследия. Это одно из тех немногих
мест, где Ксенофонт, вообще-то несравнимо уступающий Фукидиду,
почти поднимается до уровня своего великого предшественника. Не
можем удержаться от того, чтобы процитировать хотя бы начало этого
яркого, запоминающегося рассказа (Xen. Hell. II. 4. 2 sqq.):
«Сейчас вслед за этими событиями Фрасибул, совершив из Фив
вылазку с отрядом приблизительно из семидесяти человек, захватил
104 Об этой операции см.: Raubitschek A.E. The School of Hellas: Essays on Greek History,
Archaeology, and Literature. Oxf., 1997. P. 35-44.
105 См., в частности: Heidbüchel F. Die Chronologie der Peisistratiden in der Atthis //
Philologus. 1957. Bd. 101. Ht. 1/2. S. 70-89.
276
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
укрепленный пункт Фила. Тридцать правителей вышли ему навстречу
из города с отрядом из трех тысяч вошедших в список граждан и всад-
ников. Была чудная ясная погода. Тотчас же по прибытии этого отря-
да группа самонадеянной молодежи пошла приступом на крепость; но
они получили лишь раны и, не достигнув никакого результата, вынуж-
дены были отступить. Тогда тридцать правителей решили обнести кре-
пость со всех сторон стеною, чтобы повести правильную осаду и от-
резать подвоз съестных припасов. Но ночью выпал густой снег и шел
весь следующий день. Окоченевшие от снега, они вернулись в Афины,
причем обоз потерпел жестокий урон от стрел защитников Филы. Тог-
да правители поняли, что если не будет надлежащей охраны, непри-
ятель примется грабить поля Аттики, и отправили к границе почти
весь лакедемонский гарнизон и две филы всадников. Этот караул был
размещен стадиях в пятнадцати от Филы. Здесь он расположился ла-
герем в кустах и был настороже. После того как собравшийся в Филе
отряд достиг почти семисот человек, Фрасибул с этим отрядом ночью
спустился в равнину, занял пост приблизительно в трех или четырех
стадиях от вражеского гарнизона и выжидал. На рассвете, когда гарни-
зонные солдаты разошлись из лагеря по своим надобностям и конюхи
с громким шумом чистили скребницей лошадей, солдаты Фрасибулова
отряда, вооружившись, бегом устремились на гарнизон...».
Не без сожаления прерываем цитирование. Даже несмотря на ме-
стами несколько неуклюжий перевод С.Я. Лурье, именно из таких-то
пассажей чувствуется, почему Ксенофонта называли «аттической пче-
лой». Живость изложения доведена до того, что создает полный эф-
фект присутствия. Чего стоит хотя бы эпизод с внезапной переменой
погоды, сильным снегопадом, в результате которого афиняне, пытав-
шиеся отбить Филу, не достигли успеха, а только сильно замерзли. Не
возникает никакого сомнения в том, что автор выступает здесь как
очевидец и участник событий. Да и по независимым данным известно,
что Ксенофонт в это время служил в коннице106, а сам он, как мы виде-
ли в приведенном отрывке, сообщает об участии всадников в операции
против занятой Фрасибулом крепостцы.
Обращает на себя внимание еще один замечательный факт. Фра-
сибул начинал свой поход с семьюдесятью соратниками, но уже через
106 Фролов Э.Д. Огни Диоскуров: Античные теории переустройства общества и госу-
дарства. Л., 1984. С. 137.
277
ГЛАВА IV
считанные дни численность его отряда возросла в десять (!!) раз. Люди
стекались отовсюду... Совершенно ясно уже из этого, насколько «попу-
лярной» была в Аттике власть Тридцати. Те ощущали, что их положе-
ние становится все более непрочным, и решили повести с Фрасибулом
переговоры. По сведениям (правда, неясно, насколько достоверным)
такого достаточно позднего автора, как Диодор (XIV. 32. 5-6; ср. lustin.
V. 9. 13), ему предложили место в самой правящей коллегии взамен каз-
ненного Ферамена, но лидер демократической оппозиции, естествен-
но, решительно отказался. Удивляться этому не приходится, и даже не
обязательно предполагать какую-то особенную стойкость в убеждени-
ях: просто в условиях столь стремительного разрастания армии про-
тивников Тридцати только уж очень недальновидный человек мог не
понять, что судьба этой крайней олигархии предрешена и связать себя
с нею — значило обречь себя вместе с нею на гибель.
Что-то подобное ощущали, очевидно, и сами «Тридцать тиранов».
После того, как из Филы, ставшей первым плацдармом сторонников
демократии107, Фрасибул нанес афинским олигархам ряд поражений, те
задумались о потенциальном пути для отступления, даже об убежи-
ще. Проблема такого убежища была, впрочем, решена в присущем им
107 Не можем не отметить здесь, что свою тактику — захват одной из пограничных
аттических крепостей как плацдарма для дальнейших действий — Фрасибул построил,
опираясь уже на имевшие место прецеденты. Еще в конце VI в. до н. э. афинские изгнан-
ники во главе с Алкмеонидами, боровшиеся против тирании Гиппия, заняли и укрепили
в качестве опорного пункта (впрочем, как показало время, безуспешно) местечко Лип-
сидрий на границе с Беотией (Herod. V. 62; Arist. Ath. pol. 19. 3; из этого в исследованиях
прошлых лет, кстати, делался превратный не подтвердившийся фактами вывод, якобы
в регионе Липсидрия располагались владения Алкмеонидов; см., например: Wright J.H.
The Date of Cylon // Harvard Studies in Classical Philology. 1892. Vol. 3. P. 54; Toepffer J. Alk-
maionidai // RE. Bd. 1. Stuttgart, 1894. Sp. 1558; Зельин К.К. Борьба политических группи-
ровок в Аттике в VI веке до н. э. М., 1964. С. 123, 139). Далее, буквально за несколько лет
до описываемых событий спартанцы укрепили Декелею и благодаря этому некоторое
время безраздельно господствовали над изрядной частью аттической хоры. Подобные
сторожевые крепостцы не раз показали, таким образом, свои уязвимые стороны, стано-
вясь, так сказать, «палкой о двух концах». Не случайно после Пелопоннесской войны, на
рубеже V-IV вв. до н. э., афиняне в корне пересмотрели подходы к обороне своей стра-
ны. Оборонительные сооружения стали гораздо более дифференцированными (наряду
с крепостями на границах появились сигнальные башни, изолированные укрепления
внутри хоры, укрепления в крупных демах и городках Аттики — Рамнунте, Торике, Су-
нии и др., — укрепленные убежища в демах, не располагавших оборонительными по-
стройками, мощная стена на Фриасийской равнине). См. об этом: Lohmann H. Die Chora
Athens im 4. Jahrhundert v.Chr.: Festungswesen, Bergbau und Siedlungen // AD. S .516-523.
278
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
духе — более чем брутально. Тридцать прибыли в Элевсин, обманом
арестовали всех тамошних жителей, привели в Афины и казнили. Ксе-
нофонт (Hell. II. 4. 8-9), правда, оговаривает что казнь была совершена
правящей коллегией не самочинно, но с соблюдением видимости за-
конности — для этого специально было созвано собрание оставшихся
в составе гражданского коллектива трех тысяч человек и проведено го-
лосование (правда, с открытой подачей голосов). «Все это, — резюмиру-
ет историк (Hell. П. 4. 10), — было по душе не только правителям, но и
тем гражданам, которыми руководила только жажда власти и наживы».
Последний намек не очень понятен. Речь, в общем-то, должна идти о
всех трех тысячах, которые в данном случае уж точно должны были —
вольно или невольно — серьезно запятнать руки одним из самых бес-
человечных преступлений режима.
А силы Фрасибула продолжали расти, достигнув уже тысячи (Хеп.
Hell. П. 4. 10). С ними он в мае 403 г. до н. э. совершил рейд на юг Ат-
тики, в Пирей, и занял его. Это можно было считать уже очень серьез-
ной удачей: Пирей — не какая-нибудь периферийная Фила, а второй
по значению центр государства, по сути, «нижний город» Афин. Есте-
ственно, Критий с войском немедленно двинулся против Фрасибула,
но в битве потерпел поражение и погиб сам. Сражался он доблестно,
до последнего, поскольку был, как мы помним, фанатиком идеи. Пере-
мирие, объявленное после боя для сбора трупов, солдаты Фрасибула
использовали как возможность вступать в контакты с неприятелями и
убеждать их в тщетности и бессмысленности внутриполисной распри.
Назавтра «правители (т. е. Тридцать — И.С.108) сидели в заседании
совета, всеми покинутые и глубоко удрученные» (Хеп. Hell. П. 4. 22).
Предчувствия их не обманули: в тот же день они были низложены тре-
мя тысячами и вынуждены удалиться в заблаговременно «расчищен-
ный» ими Элевсин. Однако в Афинах и речи не шло о немедленном
восстановлении народовластия. Граждане, остававшиеся в городе, не-
сомненно, боялись мести со стороны изгнанников-демократов, когда те
вернутся, а потому взамен ушедших олигархов тут же передали бразды
правления новым — коллегии Десяти.
108 Собственно, в источнике и сказано oi τριάκοντα. Кстати, на тот момент подобное
наименование могло быть только условным; в лучшем случае правящая коллегия на-
считывала 27 человек (без Ферамена, Крития и Гиппомаха, также павшего в сражении
при Пирее).
279
ГЛАВА IV
Последняя отнюдь не спешила мириться с демократическим Пире-
ем109, Аттика по-прежнему оставалась расколотой, и стасис угрожал
затянуться на неопределенное время. Штурмовать Афины Фрасибулу
даже и смысла не имело: это не пытались делать и сами спартанцы за
все 27 лет войны. Да к тому же — брать штурмом свой собственный
город... Времена Мария и Суллы еще не настали.
Стабилизации ситуации в афинском полисе косвенным образом по-
могли события в Спарте. Там все более ощущалось противостояние
между Лисандром, после победы в Пелопоннесской войне обретшим
колоссальное влияние, и законной властью110, интересы которой в тот
момент наиболее активно отстаивал Павсаний — царь из династии
Агиадов111. Последнему (как и эфорам, и геронтам), конечно, не по душе
было «чрезмерное» возвышение бывшего наварха; тот, кстати, задумы-
вал уже планы государственного переворота, который и официально
привел бы его на престол. Замыслы свои Лисандр держал в тайне, но
вряд ли у окружающих не появлялось совсем уж никаких подозрений
относительно его намерений.
Получилось так112, что Тридцать с самого начала сделали ставку на
Лисандра (что и не удивительно, поскольку именно он и привел их к
власти) и все сношения вели непосредственно с ним. Так и на сей раз, —
109 Мы не хотели бы здесь подробно рассматривать вопрос (поскольку он не имеет
прямого отношения к содержанию данной главы), прав ли Аристотель, утверждающий
(Ath. pol. 38), что было две коллегии Десяти — первая, настроенная так же антидемо-
кратически, как и Тридцать, но впоследствии тоже низложенная, и сменившая ее вто-
рая, более мягко расположенная, пошедшая на примирение с обосновавшимися в Пирее
сторонниками демократии. Отметим только, что мы придерживаемся преобладающей
в науке точки зрения, согласно которой в «Афинской политии» имеет место путаница
или опора на недостоверный, тенденциозный источник (какой-то политический пам-
флет рубежа V-IV вв. до н. э.?). Остальные античные авторы, в том числе современники
событий Ксенофонт и Лисий, пишут только об одной коллегии Десяти.
110 Ср.: Печатнова Л.Г. Лисандр и спартанский полис // ИИАО. 1988. С. 12.
111 Интересно, что в описываемых далее событиях не принял прямого участия его
соправитель — Агид II из династии Еврипонтидов. Вообще-то он являлся более весо-
мой политической фигурой, чем Павсаний, и сыграл очень важную роль на послед-
нем этапе Пелопоннесской войны (почти сопоставимую с ролью Лисандра), а теперь
вдруг почему-то самоустранился. Известно, что через несколько лет после того Агид
скончался. Может быть, к рассматриваемому моменту он был уже болен и фактически
отошел от дел?
112 Подробное изложение описываемых далее событий см.: Печатнова Л.Г. Спартан-
ские цари. М., 2007. С. 264 слл.
280
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
найдя убежище в Элевсине, они обратились к нему же за помощью. Тот
немедленно откликнулся и пришел с войском в Аттику. Однако в тот
же самый момент в Спарту прибыло и другое посольство — от правив-
шей в Афинах коллегии Десяти. Им на выручку повел другую спартан-
скую армию заручившийся поддержкой большинства эфоров Павса-
ний113. Он, для вида осуществив нападение на пирейских демократов,
раскрыл затем свои истинные намерения, выступив в роли миротвор-
ца. По его инициативе начались переговоры между пирейцами во гла-
ве с Фрасибулом и умеренными олигархами в городе, увенчавшиеся
успехом: стороны пришли к соглашению о примирении на условиях
обоюдной амнистии.
В сентябре 403 г. до н. э. Фрасибул со своими сторонниками торже-
ственно вступил в Афины. Тут же был принят ряд законов, главным
из которых гражданам воспрещалось предъявлять друг другу какие-
либо судебные претензии за то, что произошло в период олигархиче-
ского правления, то есть забыть о недавней борьбе, не мстить быв-
шим противникам. Это было глубоко верное, дальновидное решение,
поскольку оно позволяло в корне пресечь возможное дальнейшее раз-
витие стасиса.
Особенно настаивал на неукоснительном соблюдении скрепленных
присягой договоренностей видный государственный деятель Архин,
стоявший на несколько более умеренно-консервативных позициях, чем
Фрасибул. Как рассказывает Аристотель (Ath.pol. 40. 2), «когда кто-то
из возвратившихся начал искать возмездия за прошлое, он (Архин —
И.С.) велел арестовать его и, приведя в Совет, убедил казнить без суда.
Он объяснял, что теперь членам Совета предстоит показать, хотят ли
они спасать демократию и соблюдать присягу: если отпустят этого че-
ловека, то это будет поощрением и для остальных, если же казнят, это
будет примером для всех. Так и случилось. После его казни уже никто
никогда потом не искал возмездия за прошлое». Последнее суждение,
пожалуй, несколько преувеличенно: попытки такие в несколько после-
113 Возможно, тут сыграл некоторую роль и следующий нюанс. Обычно спартанские
власти после Пелопоннесской войны передавали бразды правления в подчинившихся
городах именно декархиям — коллегиям из десяти человек. Лишь для Афин было сдела-
но исключение: поставлено тридцать правителей. Это очевидным образом выбивалось
из колеи. А коллегия Десяти, утвердившаяся теперь в афинском полисе, гораздо больше
напоминала обычную декархию. Это не могло не симпатизировать спартанцам, в массе
своей консервативно настроенным.
281
ГЛАВА IV
дующих лет случались114 (хотя в основном не напрямую, а «обходным
путем», как в случае с Сократом). Но все же: бывает, что и незаконная
по форме мера способствует укреплению законности...
Амнистия не распространялась только на самих членов колле-
гии Тридцати115, но даже и любому из них дозволялось дать отчет в
суде, попытаться доказать свою невиновность и в случае успеха быть
полностью оправданным. Известно, что этой возможностью восполь-
зовался Эратосфен. Для его судебного процесса обвинительную речь
написал Лисий (речь XII, одна из самых ярких в наследии оратора),
а исход дела нам неизвестен. Вполне возможно, что Эратосфену уда-
лось оправдаться116.
Весь описываемый эпизод, — бесспорно, к чести обеих сторон117. Пе-
рипетии предыдущего десятилетия, включавшие и охлократический
разгул, и олигархический террор, явно многому научили афинян. Ни-
кому не хотелось повторения чего-либо подобного, и все вели себя де-
монстративно гуманно. Гражданам, которые не готовы были принять
восстановление демократии, предоставлялось переселиться в Элевсин,
к остаткам Тридцати. Ряд лиц так и поступил, в результате Элевсин на
114 О политических процессах этих лет см., в частности: Поздеева И.В. Политические
судебные процессы в Афинах в 403-400 гг. до н. э. (по речам Лисия) // ВДИ. 1961. № 4.
С. 68-84.
115 А также коллегии Десяти, управлявшей в период олигархии Пиреем (не путать
с коллегией Десяти, сменившей коллегию Тридцати после гибели Крития), и печально
прославившейся активным участием в репрессиях коллегии Одиннадцати (афинские
«палачи»). См. об этой коллегии: Burgess S.J. The Athenian Eleven: Why Eleven? // Hermes.
2005. Bd. 133. Ht. 3. S. 328-335.
116 Во всяком случае, есть вероятность того, что тот самый Эратосфен несколько лет
спустя залез ночью в спальню к своей любовнице, но был пойман и убит ее разгневан-
ным мужем. Защитительную речь для этого последнего писал тоже Лисий (речь I).
117 Амнистия 403 г. до н. э. была, разумеется, далеко не первой и не единственной в
афинской истории; акты аналогичного рода неоднократно принимались на протяжении
как архаической, так и классической эпох (Grasmück E.L. Exilium. Untersuchungen zur
Verbannung in der Antike. Paderborn, 1978. S. 25). Однако именно та амнистия, о которой
идет речь, является самой известной и лучше всего изученной. См. специально о ней:
Dorjahn А.Р. Political Forgiveness in Old Athens: The Amnesty of 403 B.C. Evanston, 1946;
Kuehn J.H. Die Amnestie von 403 v.Chr. im Reflex der 18. Isokrates-Rede // Wiener Studien.
1967. Bd. 80. S. 31-73; Natalicchio Α. "Μη μνησικακειν": l'amnistia //1 Greci: Storia, cultura,
arte, società. Vol. 2. II. Torino, 1997. P. 1305-1322; Carawan E. The Athenian Amnesty...; idem.
Amnesty and Accountings for the Thirty // C1Q. 2006. Vol. 56. No. 1. P. 57-76; Ншитюк Е.В.
Афины после свержения тирании Тридцати в 403 г. до н. э. // ИМПСО. С. 152-165.
282
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
какое-то время стал фактически независимым полисом, управлявшим-
ся олигархически. Такая ситуация сохранялась около двух лет, а в 401 г.
до н. э. дуализм был ликвидирован.
Об этом событии Аристотель (Ath. pol. 40. 3) говорит только: «При-
мирились они (афиняне — И.С.) и с теми, которые поселились в Элев-
сине, на третий год после выселения». Звучит достаточно идилличе-
ски, но детали, приводимые Ксенофонтом (Hell. П. 4. 43), показывают,
что на деле все было несколько сложнее: «Через некоторое время, од-
нако, пришло известие (всего лишь известие, достоверность которо-
го вряд ли досконально проверяли, — И.С), что засевшие в Элевсине
приглашают к себе на службу наемников. Тогда составилось всена-
родное ополчение, отправившиеся против них. Стратеги элевсинцев,
вышедшие для переговоров (! — И.С), были убиты, а к остальным
были подосланы друзья и родственники, которые убедили их заклю-
чить мир с афинянами».
Таким образом, речь должна идти о заранее спланированной акции,
которую язык не поворачивается назвать провокацией только потому,
что в нашем современном понимании провокации — дело авторитар-
ных режимов, а не демократий. Было, видимо, решено воссоединить
Элевсин с Афинами, и ради достижения этой цели не остановились
даже перед тем, чтобы перебить послов, прибывших вести переговоры,
хотя подобные поступки всегда считались тяжелейшим нарушением
сакрального права. Так и закончилась история Тридцати: несомнен-
но, что в число погибших элевсинских стратегов входила часть членов
этой коллегии, а остальные, следует полагать, нашли спасение в бег-
стве, и больше об их судьбе ничего не известно.
* * *
Итак, и вторая попытка установления олигархии в Афинах оказа-
лась столь же безуспешной, как и первая; была восстановлена преж-
няя демократия. К глубокому сожалению приходится констатировать,
что отмеченный ранее высокий дух примирения и гуманности недолго
продержался после договоренностей об амнистии (как, кстати, показы-
вает и только что рассмотренный эпизод с возвращением Элевсина в
состав афинского полиса).
Очень быстро начались разногласия даже и в верхушке самой новой
элиты. Фрасибул уже довольно скоро не мог не ощутить, что его влия-
283
ГЛАВА IV
ние падает. На первых порах его начал теснить с лидирующей позиции
Архин. Этот уже упоминавшийся деятель тоже активно участвовал в
свержении Тридцати, но все-таки вряд ли его роль может быть сопо-
ставлена с ролью Фрасибула, благодаря которому, собственно, прежде
всего и произошло освобождение родины. Но уже вскоре возникли
ситуации, в которых Фрасибулу, «спасителю отечества», довелось ощу-
тить себя фигурой менее влиятельной, нежели Архин.
В частности, последний «подал жалобу на противозаконие118 в про-
екте Фрасибула, в котором тот предлагал дать гражданские права всем
участникам возвращения из Пирея» (Arist. Ath. pol. 40. 2). Здесь имеет-
ся в виду следующее: среди лиц, доблестно сражавшихся за восстанов-
ление демократии и в конце концов добившихся ликвидации олигар-
хического режима, было немалое число метэков и, похоже, даже рабов.
Фрасибул считал, что эти люди должны быть по достоинству возна-
граждены за мужество и стойкость, а какая награда могла быть более
ценной, чем включение в состав граждан? Архин, однако, считал иначе,
и, судя по всему, именно с ним солидаризировался демос. Мы сталки-
ваемся с извечной проблемой античных полисов, дававшей о себе знать
снова и снова, в самых разных обстоятельствах: с упорным нежелани-
ем гражданского коллектива делиться своими привилегиями с кем бы
то ни было, тем более в массовом порядке119. Из-за неудачи инициати-
вы Фрасибула, кстати, так и остался метэком знаменитый Лисий.
В связи с упомянутым конфликтом между Фрасибулом и Архином,
наверное, не лишним будет напомнить, что Аристотель, характеризуя
внутреннюю обстановку в Афинах накануне переворота Тридцати и
говоря о взглядах ряда конкретных политиков, относит Архина (но не
Фрасибула) к числу сторонников Ферамена (Ath. pol. 34. 2). В столь ка-
тегоричной форме это высказывание, бесспорно, является упрощением.
Если бы Архин принадлежал к группировке Ферамена, одного из ру-
ководителей установившейся олигархии, он, нужно полагать, остался
бы в Афинах, а не вошел бы вместе с Фрасибулом в число эмигрантов-
оппозиционеров. Но трения между двумя вождями восстановленной
демократии, как видим, давали о себе знать.
118 Речь идет, естественно, о возбуждении иска γραφή παρανόμων.
119 У. Рансимен справедливо считает эту черту одной из интегральных для характери-
стики греческого полиса: Runcimart W.G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolution-
ary Dead-end // GC. P. 348.
284
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
Впрочем, пока это были еще непринципиальные расхождения в кру-
гу людей все-таки примерно одинаковой политической ориентации —
«демократов, но не демагогов», как бы мы позволили себе их назвать.
Но вскоре вновь начали появляться на политической арене и настоя-
щие демагоги. Они вступили в борьбу за влияние на массы, прибегая
ровно к тем же средствам, как и до кризисов конца V в. до н. э. — ста-
раясь перещеголять друг друга в заискивании перед демосом, во внесе-
нии угодных для него предложений.
Агиррий провел псефисму о введении оплаты в один обол за посе-
щение народных собраний. Другой демагог — натурализованный афи-
нянин Гераклид, уроженец Клазомен, — предложил повысить эту сум-
му до двух оболов. Агиррий отреагировал незамедлительно: согласно
его новому проекту, плата возрастала до трех оболов (Arist. Ath. pol. 4L
З)120. Все это произошло на протяжении каких-нибудь нескольких лет!
Демос, разумеется, реагировал на подобного рода поблажки с огром-
ным энтузиазмом и принимал их не колеблясь. Даже не ставился во-
прос, откуда изыскать средства для новых выплат в условиях, когда
государство было разорено войной и переворотами, а ожидать фороса
больше не приходилось.
С новым увеличением популярности демагогов стали чаще про-
являться и эксцессы мстительности по отношению к политическим
противникам — вопреки духу амнистии 403 г. до н. э. Ярким про-
явлением несколько изменившейся общественной атмосферы стал
знаменитый процесс Сократа 399 г. до н. э. Об этом суде, о котором
знает, наверное, каждый, мы именно поэтому практически ничего
говорить не будем. Напомним только общеизвестную вещь: он, безу-
словно, имел политическую подоплеку121, но просто, поскольку закон
об амнистии открыто нарушать было нельзя, Сократа не обвинили
напрямую в связях с Критием и Тридцатью, а в поданном иске фи-
гурировали преступления религиозно-этического характера. Но, как
говорится, «все все понимали»; бросалось в глаза уже то, что одним
из обвинителей философа являлся Анит, который вместе с Фрасибу-
120 См. об этих событиях: Gauthier P. Sur l'institution du misthos de rassemblée à Athènes
(Ath. pol. 41, 3) // AA. P. 231-250.
121 Havelock E.A. Why was Socrates Tried? // Studies in Honour of G. Norwood. Toronto,
1952. P. 95-109; Nails D. The Trial and Death of Socrates // A Companion to Greek and Roman
Political Thought. Oxf., 2009. P. 323-338.
285
ГЛАВА IV
лом и Архином составлял тройку самых влиятельных афинских го-
сударственных деятелей первых послевоенных лет122. Привлечение к
процессу фигуры такого масштаба, конечно, было не чем иным, как
использованием «тяжелой артиллерии» для борьбы против опасного
противника.
Кстати, в новых политических условиях Фрасибул, насколько мож-
но судить, довольно быстро стал в определенной мере утрачивать свое
влияние. Его слава как «освободителя Афин» понемногу забывалась,
а притом он был человеком все-таки в первую очередь военным, по-
военному простым и грубоватым; вполне естественно, что на фоне чи-
сто «штатских» политиканов, поднаторевших, как мы видели, в самых
различных средствах достижения популярности, он проигрывал, не
мог состязаться с ними на равных.
Впрочем, через несколько лет началась новая война, Коринфская, и
у Фрасибула появилась возможность вновь заявить о себе. О Коринф-
ской войне (395-387 гг. до н. э.) подробнее будет говориться в следую-
щей книге этого цикла, в связи с деятельностью Агесилая, а здесь мы
лишь напомним о ней некоторые общеизвестные вещи123. Конфликт
разразился между гегемонами Эллады — спартанцами — и сплотив-
шейся против них мощной коалицией, включившей как давних про-
тивников Спарты (Афины, Аргос), так и ее бывших прочных союзников
(Фивы, Коринф). Иными словами, следует говорить о действительно
большой силе: из пяти ведущих полисов Балканской Греции четыре
выступили против пятого. Кроме того, на сей раз именно антиспартан-
ский альянс поддерживала Персия — как финансовыми вливаниями,
так и непосредственными военными действиями.
Война шла с переменным успехом, а Фрасибул принял в ней самое
активное участие, неоднократно в эти годы избирался стратегом. Из-
122 Анит еще в 409 г. до н. э. был стратегом, но действовал крайне неудачно: отдал
спартанцам Пилос, который должен был удерживать. В Афинах его судили, но ему уда-
лось избежать наказания, дав взятки дикастам. В античной традиции есть упоминания
о том, что это якобы был вообще первый случай судебного подкупа в демократическом
афинском полисе, но мы не стали бы безоговорочно доверять подобным суждениям (как
доверяет, например, автор работы: Монева С. Подкупничество и наказания в условията
на Атинската демокрация // Laurea: К 80-летию проф. В.И. Кадеева. Харьков, 2007. С. 79).
123 Отошлем читателя также к подробному освещению событий этой войны в отно-
сительно новой монографии: Buckler J. Aegean Greece in the Fourth Century B.C. Leiden,
2003. P. 75 ff.
286
РУБЕЖ ВЕКОВ: ФЕРАМЕН, КРИТИЙ, ФРАСИБУЛ
вестно (Xen. Hell. III. 5. 16), что в Афинах именно он был главным ини-
циатором заключения союза с Фивами, из которого и выросла Коринф-
ская лига. Фрасибул возглавлял афинский отряд в битвах при Галиарте
395 г. до н. э. (Plut. Lysandr. 29) и при Немее 394 г. до н. э. (Lys. XVI. 13).
Еще два года спустя по его настоянию были отвергнуты мирные пред-
ложения Спарты (Aristoph. Eccl. 202, 356). Позиция вполне закономер-
ная — как для Фрасибула лично, так и для афинского полиса в целом,
который ощущал себя вновь на подъеме. Афиняне, воспользовавшись
ослаблением противника, ревизовали условия мира, завершившего Пе-
лопоннесскую войну: восстановили Длинные стены, начали возрож-
дать свою морскую мощь. Оставалось сделать последний шаг — по-
пытаться воссоздать симмахию под своим главенством, наследницу
Афинской архэ, — и тогда, казалось, до прежнего могущества рукой по-
дать. Именно к этому приступил теперь Фрасибул.
В 390-389 гг. до н. э. он, будучи стратегом, возглавил экспедицию
афинской эскадры, которая, несмотря на свой не слишком большой
размер (по разным сведениям, то ли 40, то ли вообще 17 кораблей), про-
шлась чуть ли не по всей Эгеиде, восстанавливая, насколько возмож-
но, контроль Афин в этом обширном регионе. Вновь стали афинскими
союзниками Фасос, Самофракия, Византии, где был вновь восстанов-
лен таможенный сбор (Xen. Hell. IV. 8. 25-28; Lys. XXVIII. 4-5)124. Далее
Фрасибул двигался со своими моряками на юг; подчинились Лесбос,
Галикарнасс (Xen. Hell. IV. 8. 28-30; Lys. XXVIII. 4, 12, 17)...
С островных и малоазийских полисов взыскивалась подать, и они
безропотно платили, практически не пытаясь дать отпор столь незна-
чительным силам. Ситуация показывала, таким образом, что многие
из бывших членов Афинской морской державы уже не рады были сво-
ему выбору в пользу Спарты, сделанному в конце Пелопоннесской вой-
ны: лаконское владычество оказывалось для них, как минимум, не ме-
нее тяжелым. Даже несмотря на то, что Фрасибул явно злоупотреблял
чрезмерно жесткими, насильственными действиями, ему сопутствовал
почти постоянный успех. Мог ли этот успех оказаться прочным? Суж-
дена ли была Фрасибулу еще и слава восстановителя Архэ?
124 Вероятно, тогда же был восстановлен контроль Афин над Херсонесом Фракий-
ским, куда вскоре были посланы клерухи (см.: Антонов В.В. Афиняне и Херсонес Фра-
кийский в период от окончания Пелопоннесской войны до заключения Царского мира
// Материалы IX Чтений памяти проф. Н.П. Соколова. Нижний Новгород, 2004. С. 8).
287
ГЛАВА IV
Вряд ли. Наш герой, по воспитанию еще всецело человек V в. до н. э.,
мысливший его категориями125, не понимал и не мог понимать, что вре-
мена изменились, что насилием не создашь крупную симмахию в реги-
оне: подобные методы уже раз продемонстрировали свою порочность,
и возвращаться к ним не следовало. Этот опыт потом учли создатели
Второго Афинского морского союза; в результате их предприятие име-
ло успех, пусть хотя бы и временный, а у Фрасибула в конечном счете
ровно ничего не получилось.
Впрочем, в провале его акции сыграли роль не только внешнеполи-
тические, но и внутренние афинские обстоятельства. В результате сбо-
ра подати в руках Фрасибула сконцентрировались крупные денежные
средства, что заставило активизироваться его недоброжелателей на
родине. Пошли слухи, что он расходует попавшие в его распоряжении
суммы незаконно, использует их для личного обогащения. Нельзя ис-
ключать, что так оно и было на самом деле.
Во всяком случае, Фрасибул был отозван в Афины для сдачи от-
чета (Lys. XXVIII. 5). Однако этому решению он не подчинился и про-
должал двигаться вдоль малоазийского побережья. В конце концов
полководец оказался в Памфилии и там попытался взыскать подать
с Аспенда. Однако жители города воспротивились, ночью напали
на палатку афинского стратега и убили его (Xen. Hell. IV. 8. 30; Lys.
XXVIII. 8)126. Так завершил свои дни человек, которого можно назвать
последним крупным деятелем V в. до н. э.127, и символично, что он
лишь ненадолго пережил этот век, застав только самое начало новой
эпохи эллинской истории.
125 Отмечается, в частности, что Фрасибул был религиозным, благочестивым чело-
веком {darfera Ε. Op.cit). В таком случае можно даже сказать, что Фрасибул по своему
менталитету был еще человеком дософистической эпохи.
126 Эргокл, друг Фрасибула, участвовавший в описанной здесь экспедиции, был по
возвращении в Афины судим и приговорен к смерти. См.: Кудрявцева Т.В. Процессы
стратегов по исангелии в IV в. до н. э. и афинская демократия // ИМПСО С. 167-168.
127 Непосредственно идущий за ним во времени Конон уже не может быть в полной
мере назван «человеком V века»; хотя его военная карьера и началась на исходе этого
столетия, но вершины своей славы он достиг уже в следующем.
288
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Предыдущую книгу данного цикла мы завершили следующим утверж-
дением1: после того, как в Афинах в середине V в. до н. э. из двух аль-
тернативных моделей демократии — кимоновской, патерналистской,
и перикловской, эгалитарной, — победу одержала вторая, демократия
со временем обрела потенции чрезмерного радикализма2, что должно
было повести к эвентуальному выходу ситуации из-под контроля, к на-
растанию деструктивных тенденций.
И вот, на протяжении этой, третьей книги мы имели полную воз-
можность видеть, как означенные потенции и тенденции реализова-
лись, как возрос урожай, посеянный в «Периклов век». Хаос, смятение,
сочетание межгосударственных кровопролитий и внутренних смут,
жестокий разлад в духовно-этической сфере...
Хотелось бы привлечь внимание читателей вот к какому пора-
зительному обстоятельству. У этой книги было пять «главных ге-
роев» — Никий, Алкивиад, Ферамен, Критий и Фрасибул, — а также
более или менее подробно заходила речь о ряде других деятелей этой
эпохи, среди которых Клеон, Гипербол, Клеофонт, Антифонт, Фриних,
Демосфен-стратег, Сократ, спартанцы Брасид и Лисандр. И ни одно из
перечисленных лиц не умсрло своей смертью; жизнь их всех (!) оборва-
лась насильственно. Причем только часть этих людей погибла в войнах
с внешними врагами, а остальные приняли кончину от рук своих же
1 АГ-2. С. 354-356.
2 Что еще более века назад понимал такой проницательный и вдумчивый исследо-
ватель, как Белох. См. его не слишком лестную характеристику деятельности Перикла:
Белох Ю. Греческая история в двух томах. 3 изд. М., 2009. Т. 1. С. 372 слл.
289
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
сограждан. Да, это была воистину година междоусобиц. Остро ощу-
щался разлад между личностью и коллективом, пришедший на смену
их относительному равновесию, характерному для периода расцвета
полиса. Здесь перед нами, несомненно, один из симптомов тотального,
комплексного кризиса, поразившего с какого-то момента эллинскую
цивилизацию.
Что же касается персонального состава тех политиков, жизни кото-
рых описаны в монографии, то специфика нового времени опять же
лучше всего оттеняется при сравнении их с теми государственными
деятелями, биографии которых мы писали ранее. Если герои первой
книги принадлежали во всех отношениях (по происхождению, мента-
литету, формам политического мышления и поведения) к старинному
типу аристократических вождей; если герои второй книги тоже были
аристократами, но уже «аристократами в демократическом полисе»,
действовавшими в иных условиях и вынужденными применяться к
ним, — то теперь следует вести речь о конце этапа аристократического
лидерства3.
Никий, Ферамен, Фрасибул не входили в число евпатридской зна-
ти; правда, Алкивиад и Критий к ней относились, но создается впечат-
ление, что чаще это им вредило, чем помогало. Алкивиад, этот «бли-
стательный анахронизм», хотел действовать в традициях архаических
аристократов, а в результате явил собой (во всяком случае, в глазах со-
временников) некий не очень обычный образец демагога. Критий, со
своей стороны, ни в малейшей мере не принимал новых, радикально-
демократических правил игры, занял по отношению к народовластию
положение недвусмысленной и жесткой оппозиции, непримиримой
борьбы. Он желал переделать существующую политическую систему
во что-то более для него приемлемое и даже попытался сделать это, -
но был, естественно, обречен на неудачу; более того, поплатился и жиз-
нью, и всей своей посмертной репутацией.
Дальнейшая политическая жизнь в IV в. до н. э. развивалась уже в
тех направлениях, которые в полной мере означились в период, опи-
санный в этой книге, и ничего принципиально нового впоследствии не
появлялось, вплоть до начала эпохи эллинизма.
3 Ср. также краткое изложение этого процесса в работе: Фролов Э.Д. Политические
лидеры афинской демократии (опыт типологической характеристики) // ПДАСНВ.
С. 6-22.
290
ПОСЛЕСЛОВИЕ
* * *
Приступая к работе над этой монографией, мы предполагали, что
она станет последней в цикле о «политиках в контексте эпохи». После
жизнеописаний деятелей эпохи Пелопоннесской войны она должна
была еще включить в себя биографии нескольких их «коллег» из IV в.
до н. э., а также достаточно объемное общее заключение ко всему ци-
клу. Именно таким первоначальным планом объясняется, помимо про-
чего, и тот факт (могущий вызвать удивление читателей), что вводная
глава книги посвящена кризису классического греческого полиса в
целом, в то время как в остальных главах речь идет только о первой
стадии этого кризиса.
Дело в следующем. Когда четыре главы были закончены, выясни-
лось, что рукопись по своему размеру уже приблизительно уравнялась
с книгами АГ-1 и АГ-2. В таких условиях продолжать писать и в конеч-
ном счете увеличить текст еще примерно вдвое, как нам представилось,
означало бы создать слишком уж сильный дисбаланс. После некоторых
раздумий автор решил на этом месте поставить точку, с тем чтобы в
дальнейшем вернуться к теме в очередной, четвертой книге, которая
уже точно будет последней в цикле.
К работе над этой четвертой книгой нужно будет еще и морально
подготовиться. IV в. до н. э. не относится к приоритетным сферам на-
ших интересов (тем более что эти интересы за последние годы смести-
лись как раз в противоположную сторону — к истории архаической
Греции) и, что не менее важно, не вызывает наших больших симпатий.
Нелегко писать о том, чем не можешь искренне увлечься. Однако обе-
щания нужно выполнять, и мы заверяем читателя, что следующая мо-
нография о «политиках в контексте эпохи» будет нами подготовлена.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Абаимов М.С. Личность Никия у Фукидида (на материале речей) // ИИ АО.
Вып. 12. 2009. С. 49-56.
2. Александров М.А. Наемники на службе у тиранов в архаическую эпоху (VIII—
VI вв. до н. э.) // Античный полис: Проблемы социально-политической орга-
низации и идеологии античного общества. СПб., 1995. С. 28-40.
3. Андреев В.Н. Структура частного богатства в Афинах V-IV вв. до н. э. // ВДИ.
1981. № 3. С. 21-47.
4. Андреев В.Н. Аграрные отношения в Аттике в V-IV вв. до н. э. // Античная
Греция: Проблемы развития полиса. Т. 1. Становление и развитие полиса. М.,
1983. С. 247-326.
5. Андреев Ю.В. Цена свободы и гармонии: Несколько штрихов к портрету гре-
ческой цивилизации. СПб., 1998.
6. Андреев Ю.В. Тираны и герои. Историческая стилизация в политической
практике старшей тирании // ВДИ. 1999. № 1. С. 3-7.
7. Антонов В.В. Афиняне и Херсонес Фракийский в период от окончания Пе-
лопоннесской войны до заключения Царского мира // Материалы IX Чтений
памяти проф. Н.П. Соколова. Нижний Новгород, 2004. С. 7-9.
8. Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000.
9. Баклер Дж. Спарта, Фивы, Афины и равновесие сил в Греции (457-359 гг.
до н. э.) // МГОДА. Ч. 1. С. 75-94.
10. Варне Дж. Аристотель: краткое введение. М., 2006.
11. Белох Ю. Греческая история в двух томах. 3 изд. М., 2009. Т. 1-2.
12. Верее Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997.
13. Бердяев H.A. Константин Леонтьев: Очерк из истории русской религиоз-
ной мысли // Н.А.Бердяев о русской философии. Ч. 1. Свердловск, 1991.
С. 149-286.
14. Бондарь Л.Д. Общественные повинности (литургии) в Афинах 5-4 вв. до н. э.
Автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб., 1997.
292
БИБЛИОГРАФИЯ
15. Бондарь Л.Д. Афинские литургии V-IV вв. до н. э. СПб., 2009.
16. Борухович В.Г. Кризис греческого полиса в IV в. до н. э. (к постановке про-
блемы) // Проблемы антиковедения и медиевистики. Нижний Новгород,
1999. С. 15-19.
17. Борухович В.Г., Фролов Э.Д. Античное свободомыслие и атеизм // Свободо-
мыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения. М., 1986.
С. 104-150.
18. Васильева Т.В. Афинская школа философии: Философский язык Платона и
Аристотеля. М., 1985.
19. Видалъ-Накэ П. Черный охотник: Формы мышления и формы общества в
греческом мире. М., 2001.
20. Виноградов Ю.Г. Западное и Северное Причерноморье в классическую эпоху
// ИЕ-1. С. 373-388.
21. Высокий М.Ф. История Сицилии в архаическую эпоху (Ранняя греческая ти-
рания конца VII - середины V в. до н. э.) СПб., 2004.
22. Габелко О.Л. Еще раз о проблеме «предэллинизма» // Политика, идеология,
историописание в римско-эллинистическом мире. Казань, 2009. С. 171-181.
23. Гаврилов А.К. Учсная община сократиков в «Облаках» Аристофана // Неко-
торые проблемы истории античной науки. Л., 1989. С. 62-77.
24. Глускина JIM. Афинские метеки в борьбе за восстановление демократии в
конце V в. до н. э. // ВДИ. 1958. № 2. С. 70-89/
25. Глускина JIM. Проблемы социально-экономической истории Афин IV в. до
н. э. М., 1975.
26. Туторов В.А. Античная социальная утопия: Вопросы истории и теории. Л.,
1989.
27. Туторов В.А. Универсальная царская власть и «альтернативная модель кон-
ституций» в «Политике» Аристотеля // ΜΟΥΣΕΙΟΝ: Профессору А.И. Зайце-
ву ко дню семидесятилетия. СПб., 1997. С. 128-137.
28. Гущин В.Р. Клеон против Диодота. Митиленское восстание и имперская по-
литика Афин // Античный вестник. 1999. Вып. 4-5. С. 176-187.
29. Диллон Дж. Наследники Платона: Исследования истории Древней Академии
(347-274 гг. до н. э.). СПб., 2005.
30. Евдокимов П.А. Элида и управление олимпийским святилищем в VIII-V вв.
до н. э. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2004.
31. Жебелев С.А. О «тирании тридцати» в Афинах // ВДИ. 1940. № 1. С. 27-33.
32. Жестоканов СМ. Коринф и Спарта: старые союзники на грани войны //
ИМПСО. С. 143-151.
33. Завойкин A.A. «Боспорский феномен» или псевдо-эллинизм на Боспоре // ДБ.
2001. Т. 4. С. 150-181.
34. Зайцев А.И. Перикл и его преемники (к вопросу о приемах политического
руководства в древности) // ПДАСНВ. С. 23-28.
293
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
35. Зайцев А.И. Культурный переворот в Древней Греции VIII-V вв. до н. э. 2
изд. СПб., 2000.
36. Зберовский A.B. Сократ и афинская демократия (социально-философское ис-
следование). Красноярск, 2007.
37. Зелинский Ф.Ф. Религия эллинизма. Томск, 1996.
38. Зельин К.К. Из иностранной литературы о Фукидиде // ВДИ. 1950. № 4.
С. 114-122.
39. Зельин К.К. Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э.
М., 1964.
40. Исаева В.И. Греческая идеология IV в. до н. э. и эллинизм // Acta antiqua Aca-
demiae Scientiarum Hungaricae. 1990-1992. T. 33. P. 267-271.
4L Исаева В.И. Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М., 1994.
42. Карпюк С.Г. Никий: доблесть политика // ВДИ. 1994. № 3. С. 38-57.
43. Карпюк С.Г Όχλο? от Эсхила до Аристотеля: история слова в контексте
истории афинской демократии // ВДИ. 1995. № 4. С. 31-50.
44. Карпюк С.Г Полибий и Тит Ливии: όχλος- и его римские соответствия // ВДИ.
1996. № 3. С. 44-53.
45. Карпюк С.Г. Гипербол, «человек негодный» // ВДИ. 1998. № 4. С.142-156.
46. Карпюк С.Г. Толпа в архаической и классической Греции // ВДИ. 2000. № 3.
С. 3-15.
47. Карпюк С.Г. Политическая ономастика классических Афин в надписях V-
IV вв. до н. э. // ВДИ. 2003. № 3. С. 4-34.
48. Карпюк С.Г Общество, политика и идеология классических Афин. М., 2003.
49. Карпюк С.Г. Зима и зимние кампании в «Истории» Фукидида // ВДИ. 2006. №
3. С. 14-22.
50. Касаткина H.A. Афинские колонии времен Пелопоннесской войны // ИИАО.
1991. С. 14-28.
51. Касаткина H.A., Антонов В.В. Внутриполитическая борьба в Афинах в сере-
дине 40-х гг. V в. до н. э. и основание Фурий // ИИАО. Вып. 6. 1999. С. 55-63.
52. Кессиди Ф.Х. Сократ. 2 изд. М., 1988.
53. Кудрявцева Т.В. Сикофанты и афинская демократия // ВДИ. 2007. № 2.
С. 174-184.
54. Кудрявцева Т.В. Процессы стратегов по исангелии в IV в. до н. э. и афинская
демократия // ИМПСО. С. 166-182.
55. Кудрявцева Т.В. Народный суд в демократических Афинах. СПб., 2008.
56. Ладынин И.А. Египетские идеологические представления в сообщениях
Плутарха об Александре Македонском // Античность: политика и культура.
Казань, 1998. С. 34-40.
57. Лосев А.Ф., Тахо-Годи A.A. Платон. Аристотель. М., 1993. С. 38 слл.
58. Макаров И.А. Идеологические аспекты ранней греческой тирании // ВДИ.
1997. № 2. С. 25-42.
294
БИБЛИОГРАФИЯ
59. Маринович Л.П. Греческое наемничество IV в. до н. э. и кризис полиса. М., 1975.
60. Маринович Л.П. Греция в V в. до н. э. // ИЕ-1. С. 259-311.
61. Маринович Л.П. Греки и Александр Македонский (К проблеме кризиса по-
лиса). М., 1993.
62. Маринович Л.П. Закон и власть в классических Афинах // ВЧОАМ. С. 5-18.
63. Маринович Л.П. К проблеме кризиса спартанского полиса // Античность в
современном измерении. Казань, 2001. С. 104-106.
64. Маринович Л.П. Античная и современная демократия: новые подходы. М.,
2001.
65. Маринович Л.П.у Кошеленко Г.А. Причины и обстоятельства падения «Ли-
кургова строя» в Спарте // Проблемы истории, филологии, культуры. 2002.
Вып. 13. С. 5-21.
66. Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). М., 1998.
67. Молев Е.А. Политическая история Боспора в VI-IV вв. до н. э. Нижний Нов-
город, 1997.
68. Молчанов A.A. Антропонимия и генеалогия знати в древних Афинах // Оно-
мастика в кругу гуманитарных наук. Екатеринбург, 2005. С. 201-203.
69. Монева С. Подкупничество и наказания в условията на Атинската демокра-
ция // Laurea: К 80-летию проф. В.И. Кадеева. Харьков, 2007. С. 77-82.
70. Нахов ИМ. Философия киников. М., 1982.
71. Никитюк Е.В. Процессы по обвинению в нечестии (асебейе) в Афинах во
второй половине V в. до н. э. // AM. С. 117-138.
72. Никитюк Е.В. Стелы Никомаха: к вопросу о религиозном законодательстве
V в. до н. э. // ЖЧ-3. С. 78-83.
73. Никитюк Е.В. Гетерия Эвфилета: К истории олигархического движения в
Афинах в конце V в. до н. э. // АГ. С. 71-80.
74. Никитюк Е.В. Политические сообщества (гетерии) в классической Греции //
АССАМ. С.49-107.
75. Никитюк Е.В. Олигархический переворот в Афинах в 411 г. до н. э. и консти-
туция Пяти тысяч // Мнемон. 2007. Вып. 6. С. 219-226.
76. Никитюк Е.В. Афины после свержения тирании Тридцати в 403 г. до н. э. //
ИМПСО. С. 152-165.
77. Никитюк Е.В. Фукидид и афинская демократия // Мнемон. 2008. Вып. 7.
С. 119-134.
78. Никитюк Е.В. Свержение Тридцати тиранов в Афинах в 403 г. до н. э. и дея-
тельность коллегии полетов // Мавродинские чтения. 2008. Петербургская
историческая школа и российская историческая наука: дискуссионные во-
просы истории, историографии, источниковедения. СПб., 2009. С. 352-357.
79. Нордау М. Вырождение. М., 1995.
80. Ocunoea O.B. Фукидидовский «некролог» Никия (7.86.5) и греческие эпита-
фии // ВДИ. 2001. № 2. С. 113-117.
295
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
82. Осипова О.В. Речи Гермократа в «Истории» Фукидида // SH. Т. 8. М., 2008.
С. 96-103.
82. Павловская AM. «От гражданина к подданному» - имел ли место этот про-
цесс в Греции в IV в. до н. э.? // ВДИ. 1998. № 4. С. 15-29.
83. Панченко Д.В. Еврипид или Критий? // ВДИ. 1980. № 1. С. 144-162.
84. Панченко Д.В. Платон и Атлантида. Л., 1990.
85. Печатнова Л.Г. Лисандр и спартанский полис // ИИ АО. 1988. С. 11-25.
86. Печатнова Л.Г Спартанские цари. М., 2007.
87. Поздеева И.В. Политические судебные процессы в Афинах в 403-400 гг. до
н. э. (по речам Лисия) // ВДИ. 1961. № 4. С. 68-84.
88. Рунг Э.В. Античные историки о происхождении и родственных связях Тис-
саферна // Античность: события и исследователи. Казань, 1999. С. 60-67.
89. Рунг Э.В. Договор Беотия // МГОДА. Ч. 1. С. 113-135.
90. Рунг Э.В. Афины и мятеж Аморга // SH. Т. 5. М., 2005. С. 23-36.
91. Рунг Э.В. Греция и Ахеменидская держава: История дипломатических отно-
шений в VI-IV вв. до н. э. СПб., 2008.
92. Рунг Э.В. Греко-персидские отношения: политика, идеология, пропаганда.
Казань, 2009.
93. Самойлова М.П. Западная политика Афин во второй половине V века до н. э.
и первая сицилийская экспедиция афинян 427-424 гг. до н. э. Автореф. дис.
... канд. ист. наук. Саратов, 2001.
94. Сапрыкин СЮ. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический: Взаимоотно-
шения метрополии и колонии в VI-I вв. до н. э. М., 1986.
95. Сапрыкин СЮ. Боспорское царство на рубеже двух эпох. М., 2002.
96. Сапрыкин СЮ. Боспорское царство: от тирании к эллинистической монар-
хии // ВДИ. 2003. № 1. С. 11-35.
97. Светилова ЕМ. Халкидский союз в Пелопоннесской войне // Вестник Мо-
сковского университета. Серия 8: История. 1996. № 2. С. 38-50.
98. Семенцов B.C. Проблема трансляции традиционной культуры на примере
судьбы Бхагавадгиты // Восток - Запад: Исследования. Переводы. Публика-
ции. М., 1988. С. 5-32.
99. Сергеева С.Н. Элевсин и Афины (с нач. II тыс. до VII в. до н. э.) // AM. С. 84-108.
100. Синицын A.A. Два источника об основании Гераклеи Трахинской // ЖЧ-3.
С. 69-74.
101. Синицын A.A. О причинах фракийского похода Брасида // АГ. С. 49-70.
102. Скржинская М.В. Ольвиополиты и боспоряне в Афинах // ВДИ. 2002. № 2.
С. 133-143.
103. Стрелков A.B. К вопросу об уточнении времени принятия решения об эмис-
сии афинских золотых монет конца V в. до н. э. // Десятая Всероссийская
нумизматическая конференция: Тезисы докладов и сообщений. М., 2002.
С. 10-12.
296
БИБЛИОГРАФИЯ
104. Стрелков A.B. Аристофан, «Лягушки», строки 718-730: нумизматический
комментарий к литературному тексту и литературный комментарий к ну-
мизматическому материалу // Пятнадцатая Всероссийская нумизматическая
конференция: Тезисы докладов и сообщений. М., 2009. С. 9-11.
105. Строгецкий В.М. Политика Афин в Западном Средиземноморье в середине
V в. до н. э. и проблема основания колонии Фурии // Город и государство в
античном мире. Л., 1987. С. 55-79.
106. Строгецкий В.М. Полис и империя в классической Греции. Н. Новгород, 1991.
107. Строгецкий В.М. Охлократия как форма общественно-политических отно-
шений в Древней Греции // Социальные структуры и социальная психоло-
гия античного мира. М., 1993. С. 69-73.
108. Строгецкий В.М. Политика Афин в Западном Средиземноморье в середине
V в. до н. э. ИИАО. Вып. 6. 1999. С. 135-146.
109. Строгецкий В.М. Природа дискуссий и обсуждений в народном собрании
классического греческого полиса // Мнемон. 2007. Вып. 6. С. 227-236.
ПО. Строгецкий В.М. Секретные обсуждения и принятие решений в классиче-
ском греческом полисе и отношение к этому демоса // Материалы Всерос-
сийской научной конференции «X Чтения памяти проф. Н.П. Соколова».
Нижний Новгород, 2007. С. 32-38.
111. Суриков И.Е. Женщины в политической жизни позднеархаических и ранне-
классических Афин // Античный мир и его судьбы в последующие века. М.,
1996. С. 47-48.
112. Суриков И.Е. Новая концепция афинской истории IV в. до н. э. // ВДИ. 1996.
№ 4. С. 235-245.
113. Суриков И.Е. Рецензия: Badian Ε. From Plataea to Potidaea: Studies in the His-
tory and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore, 1993 // ВДИ. 1996. № 3.
С 197-201.
114. Суриков И.Е. Демократия и гетерии: некоторые аспекты политической жиз-
ни Афин V в. до н. э. // ВЧОАМ. С.89-99.
115. Суриков И.Е. Перикл и Алкмеониды // ВДИ. 1997. № 4. С.14-35.
116. Суриков И.Е. Попытка торговых санкций в классической Греции: мегарская
псефисма Перикла и ее последствия // Торговля и торговец в античном мире.
М., 1997. С. 29-41.
117. Суриков И.Е. Гостеприимство Креза и афиняне // Закон и обычай гостепри-
имства в античном мире. М., 1999. С. 72-79.
118. Суриков И.Е. Историко-географические проблемы понтийской экспедиции
Перикла // ВДИ. 1999. № 2. С. 98-114.
119. Суриков И.Е. Два очерка об афинской внешней политике классической эпохи
// МГОДА. Ч. 1. С.95-112.
120. Суриков И.Е. К интерпретации имени Арифрона на острака // ВДИ. 2000.
№ 4. С. 73-79.
297
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
121. Суриков И.Е. К историко-хронологическому контексту последнего афинского
остракизма // Античность: эпоха и люди. Казань, 2000. С. 17-27.
122. Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии позднеархаической и ран-
неклассической эпох. М., 2000.
123. Суриков И.Е. Алкивиад: афинский денди или первый «сверхчеловек»? // ДВ. 5.
Специальный выпуск: Историческая биография и персональная история. М.,
2001. С. 198-225.
124. Суриков И.Е. Ксенические связи в дипломатии Алкивиада // Античный мир
и археология. Вып. 11. Саратов, 2002. С. 4-13.
125. Суриков И.Е. Лунный лик Клио: Элементы иррационального в концепциях
первых античных историков // Μνήμα. Сборник научных трудов, посвящен-
ный памяти проф. В.Д. Жигунина. Казань, 2002. С. 402-412.
126. Суриков И.Е. Фемистокл: homo novus в кругу старой знати // ДВ. 8. Специ-
альный выпуск: Персональная история и интеллектуальная биография. М.,
2002. С. 342-364.
127. Суриков И.Е. Эволюция религиозного сознания афинян во второй половине
V в. до н. э. М., 2002.
128. Суриков И.Е. Демократический полис и родословные аристократов: о неко-
торых особенностях генеалогической традиции в классических Афинах //
Древнейшие государства Восточной Европы. 2002 год. Генеалогия как форма
исторической памяти. М., 2004. С. 175-188.
129. Суриков И.Е. Острака и афинская просопография // Вестник Нижегородского
университета им. Н.И. Лобачевского. Серия История. 2004. Вып. 1 (3). С. 51-65.
130. Суриков И.Е. Status versus charisma: сакрализация правителя в Греции и гре-
ческом мире I тыс. до н. э. // Сакрализация власти в истории цивилизаций.
Ч. 1-2. М., 2005. С. 7-34.
131. Суриков И.Е. Просопографическая заметка об афинской аристократии элли-
нистической эпохи // ААе. 2005. Вып. 1. С. 122-130.
132. Суриков И.Е. ΔΗΜΟΤΕΥΤΑΙ : Политическая элита аттических демов в период
ранней классики (к постановке проблемы) // ВДИ. 2005. № 1. С. 15-33.
133. Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаика и ран-
няя классика. М., 2005.
134. Суриков И.Е. Antiphontea I: Нарративная традиция о жизни и деятельности
оратора Антифонта // SH. Т. 6. М., 2006. С. 40-68.
135. Суриков И.Е. Остракизм в Афинах. М., 2006.
136. Суриков И.Е. Antiphontea II: Антифонт-оратор и Антифонт-софист - два
лица или все-таки одно? // SH. Т. 7. М., 2007. С. 28-43.
137. Суриков И.Е. Была ли Сицилийская экспедиция авантюрой? // ААе. 2007.
Вып. 2. С. 30-39.
138. Суриков И.Е. К вопросу о характере тирании на Боспоре Киммерийском:
стадиально-типологический контекст // ИИАО. Вып. 9-10. 2007. С. 140-156.
298
БИБЛИОГРАФИЯ
139. Суриков И.Е. Antiphontea III: Друзья и враги Антифонта (просопографиче-
ский этюд) // SH. Т. 8. М., 2008. С. 67-95.
140. Суриков И.Е. Квази-Солон, или Крез в персидском плену (К вопросу о пове-
ствовательном мастерстве Геродота) // ИМПСО. С. 67-82.
141. Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Время расцвета
демократии. М., 2008.
142. Суриков И.Е. Солнце Эллады: История афинской демократии. СПб., 2008.
143. Суриков И.Е. Державный демос - правитель и подданный (власть и социо-
культурная норма в демократических Афинах V в. до н. э.) // Правитель и его
подданные: социокультурная норма и ограничения единоличной власти. М.,
2009. С. 79-95.
144. Суриков И.Е. Кое-что о родственниках Эсхина и Демосфена («Раб Тромет»,
«предатель Гилон» и другие, или: а был ли «нимфейский след»?) // ДБ. 2009.
Т. 13. С. 393-413.
145. Суриков И.Е. Новые наблюдения в связи с ономастико-просопографическим
материалом афинских остраконов // Вопросы эпиграфики. 2009. Вып. 3.
С. 102-127.
146. Тумане X. Идеологические аспекты власти Писистрата // ВДИ. 2001. № 4.
С. 12-45.
147. Тумане X. Рождение Афины. Афинский путь к демократии: от Гомера до Пе-
рикла (VIII-V вв. до н. э.). СПб., 2002.
148. Тумане X. Псевдо-Ксенофонт - «Старый олигарх» или демократ? // ВДИ.
2004. № 3. С. 14-27.
149. Федосеев Н.Ф. Археологические свидетельства об афинской клерухии в Сино-
пе // ВДИ. 2003. № 3. С. 132-140.
150. Фрейденберг О.М. Утопия // Вопросы философии. 1990. № 5. С. 148-167.
151. Фролов Э.Д. Социально-политическая борьба в Афинах в конце V века до
н. э. Л., 1964.
152. Фролов Э.Д. Монархическая идея у Исократа // Проблемы отечественной и
всеобщей истории. Л., 1969. С. С. 3-20.
153. Фролов Э.Д. Греческие тираны (IV в. до н. э.). Л., 1972.
154. Фролов Э.Д. Сицилийская держава Дионисия. Л., 1979.
155. Фролов Э.Д. Политические лидеры афинской демократии (опыт типологиче-
ской характеристики) // ПДАСНВ. С. 6-22.
156. Фролов Э.Д. Огни Диоскуров: Античные теории переустройства общества и
государства. Л., 1984.
157. Фролов Э.Д. Пелопоннесская война // История древнего мира / Под ред. Дья-
конова И.М. и др. 3 изд. Кн. 2. Расцвет древних обществ. М., 1989. С. 198-217.
158. Фролов Э.Д. Греция в эпоху поздней классики: Общество. Личность. Власть.
СПб., 2001.
159. Фролов Э.Д. Сообщества друзей // АССАМ. С.11-48.
299
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
160. Фролов Э.Д. Критий, сын Каллесхра, афинянин, — софист и тиран // ВДИ.
2003. № 4. С. 67-89.
161. Хабихт X. Афины. История города в эллинистическую эпоху. М., 1999.
162. Шиналин Ю.А. История античного платонизма в институциональном аспек-
те. М., 2000.
163. Шишко Е.П. Представления Платона о единоличной власти // АГ. С. 81-88.
164. Штраус Л. О тирании. СПб., 2006.
165. Юделевич А.И. Подготовка олигархии 404 г. (Устранение оппозиции умерен-
ных) // ИИАО. 1988. С. 25-36.
166. Юделевич А.И. Хронология важнейших событий социально-политической
борьбы в Афинах в 411 г. до н. э. // ИИАО. 1991. С. 29-38.
167. Adcock F., Mosley DJ. Diplomacy in Ancient Greece. L., 1975.
168. Alessandri S. Le civette di Gilippo // Annali della Scuola Nuova superiore di Pisa.
Classe di lettere. 1985. Vol. 15. P. 1091-1093.
169. Alfieri T. Sulla proposta di Trasibulo per la concessione della cittadinanza ateniese
// RIL. 1970. Vol. 104. P. 154-162.
170. Amemiya T. Economy and Economics of Ancient Greece. L. - N.Y., 2007.
171. Andrewes A. The Generals in the Hellespont, 410-407 B.C. // JHS. 1953. Vol. 73.
P. 2-9.
172. Andrewes A. Lysias and the Theramenes Papyrus // ZPE. 1970. Bd. 6. S. 35-38.
173. Andrewes A. The Arginousai Trial // Phoenix. 1974. Vol. 28. No. 1. P. 112-122.
174. Andrewes A. Spartan Imperialism? // Imperialism in the Ancient World. Cam-
bridge, 1978. P. 91-102.
175. Andrewes Α., Lewis D.M. Notes on the Peace of Nikias // JHS. 1957. Vol. 77. No. 2.
P. 177-180.
176. Asheri D. Studio sulla storia della colonizzazione di Anfipoli sino alia conquista
macedone // Rivista di filologia e di istruzione classica. 1967. Vol. 95. P. 5-30.
177. Auffarth Chr. Aufnahme und Zurückweisung "Neuer Götter" im spätklassischen
Athen: Religion gegen die Krise, Religion in der Krise? // AD. S. 337-365.
178. Aurenche O. Les groupes d'Alcibiade, de Léogoras et de Teucros: Remarques sur la
vie politique athénienne en 415 avant J.C. P., 1974. P. 56-65.
179. Austin M.M.y Vidal-Naquet P. Economie and Social History of Ancient Greece.
Berkeley, 1977.
180. Babelon J. Alcibiade, 450-404 avant J.-C. P.,1935.
181. Badian E. From Plataea to Potidaea: Studies in the History and Historiography of
the Pentecontaetia. Baltimore, 1993.
182. Badian E. The Ghost of Empire. Reflection on Athenian Foreign Policy in the
Fourth Century B.C. // AD. S. 79-106.
183. Bagnall N. The Peloponnesian War: Athens, Sparta and the Struggle for Greece. L.,
2004.
184. Baldwin B. Cleon s Strategy at Amphipolis // Acta classica. 1968. Vol. 11. P. 211-214.
300
БИБЛИОГРАФИЯ
185. Balot R.K. Greek Political Thought. Oxf., 2006.
186. Bauslaugh R.A. The Concept of Neutrality in Classical Greece. Berkeley, 1991.
187. Bearzot C. Teramene tra storia e propaganda // RIL. 1979. Vol. 113. P. 195-219.
188. Bearzot C. Per una nuova immagine di Teramene // IUP. P. 65-87.
189. Bearzot C. Gruppi di opposizione organizzate e manipolazione del voto nell'Atene
democratica // Fazioni e congiure nel mondo antico. Milano, 1999. P. 265-307.
190. Bengtson H. Griechische Geschichte von den Anfängen bis in die römische Kaiser-
zeit. 2 Aufl. München, 1960.
191. Bengtson H. Die Staatsverträge des Altertums. Bd. 2. Die Verträge der griechisch-
römischen Welt von 700 bis 338 v.Chr. München, 1962.
192. Bengtson H. Zu den strategischen Konzeptionen des Alkibiades. München, 1979.
193. Berger S. Democracy in the Greek West and the Athenian Example // Hermes.
1989. Bd. 117. Ht. 3. S. 303-314.
194. Berger S. Great and Small Poleis in Sicily: Syracuse and Leontinoi // Historia. 1991.
Bd. 40. Ht. 2. S. 129-142.
195. Berger S. Revolution and Society in Greek Sicily and Southern Italy. Stuttgart,
1992.
196. Bergson L. Die Relativität der Werte im Frühwerk des Euripides. Stockholm, 1971.
197. Berve H. Fürstliche Herren zur Zeit der Perserkriege // Die Antike. 1936. Bd. 12.
S. 1-28.
198. Bianchetti S. L'ostracismo di Iperbolo e la seconda redazione delle Nuvole di Aris-
tofane // SIFC. 1979. Vol. 51. P. 221-248.
199. Bianco E. L'attualità di Alcibiade nel dibattito politico ateniese all'inizio del IV
secolo a.C. // RSA. 1992-1993. Vol. 22-23. P. 7-23.
200. Bicknell P.]. The Euryptolemos at Xenophon Hell. I 3, 12-13 // Mnemosyne. 1971.
Vol. 24. Fase. 4. P. 390-391.
201. Bicknell P.J. Studies in Athenian Politics and Genealogy. Wiesbaden, 1972.
202. Bleckmann В. Athens Weg in die Niederlage: Die letzten Jahre des Peloponnesisch-
en Kriegs. Lpz., 1998.
203. Bloedow E.F. Alcibiades Reexamined. Wiesbaden, 1973.
204. Bloedow E.F. "Not the Son of Achilles, but Achilles Himself". Alcibiades' Entry on
the Political Stage at Athens // Historia. 1990. Bd. 39. Ht. 1. S. 1-19.
205. Bloedow E.F. Alcibiades: A Review Article // AHB. 1991. Vol. 5. No. 1/2. P. 17-29.
206. Bloedow E.F. On 'Nurturing Lions in the State': Alcibiades' Entry on the Political
Stage in Athens // Klio. 1991. Bd. 73. Ht. 1. S. 49-65.
207. Bloedow E.F. Alcibiades 'brilliant' or 'intelligent'? // Historia. 1992. Bd. 41. Ht. 2.
P. 139-157.
208. Bolmarcich S. Thucydides 1. 19. 1 and the Peloponnesian League // GRBS. 2005.
Vol. 45. P. 5-34.
209. Bonner R.J. Administration of Justice under Athenian Oligarchies // ClPh. 1926.
Vol. 21. No. 3. P. 208-217.
301
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
210. Borbein А.Н. Die bildende Kunst Athens im 5. und 4. Jahrhundert v.Chr. // AD.
S. 429-457.
211. Borthwick E.K. Aristophanes and the Trial of Thucydides Son of Melesias ("Achar-
nians" 717) // Phoenix. 2000. Vol. 54. No. 3/4. P. 203-211.
212. Bosworth A.B. The Humanitarian Aspect of the Melian Dialogue // JHS. 1993.
Vol. 113. P. 30-44.
213. Bowra CM. Euripides' Epinician for Alcibiades // Historia. 1960. Bd. 9. Ht. 1. S. 68-79.
214. Braund D. Friends and Foes: Monarchs and Monarchy in Fifth-century Athenian
Democracy // AltA. P. 103-118.
215. Braund D. The Bosporan Kings and Classical Athens: Imagined Breaches in a Cor-
dial Relationship (Aisch. 3.171-172; [Dem.] 34,36) // The Cauldron of Ariantas:
Studies Presented to A.N. Sceglov on the Occasion of his 70th Birthday. Aarhus,
2003. P. 197-208.
216. Braund D. Pericles, Cleon and the Pontus: The Black Sea in Athens с 440-421 //
Scythians and Greeks: Cultural Interactions in Scythia, Athens and the Early Ro-
man Empire (Sixth Century ВС - First Century AD). Exeter, 2005. P. 80-99.
217. Bremmer J.N. Adolescents, Symposion and Pederasty // Sympotica: A Symposium
on the Symposion. Oxf., 1990. P. 138-148.
218. Bringmann К. Rhetorik, Philosophie und Politik um 400 v.Chr.: Gorgias, Anti-
phon und die Dissoi Logoi // Chiron. 2000. Dd. 30. S. 489-503.
219. Bringmann K. Herodot und Thukydides: Geschichte und Geschichtsschreibung
im 5. Jahrhundert v.Chr. // Historie und Leben: Der Historiker als Wissenschaftler
und Zeitgenosse. München, 2006. S. 3-14.
220. Brock R. Athenian Oligarchs: The Number Game // JHS. 1989. Vol. 109. P. 160-164.
221. Brunt P.A. Studies in Greek History and Thought. Oxf., 1997.
222. Buck RJ. The Sicilian Expedition // AHB. 1988. Vol. 2. No. 4. P. 73-79.
223. Buckler J. Aegean Greece in the Fourth Century B.C. Leiden, 2003.
224. Buckler /., Beck H. Central Greece and the Politics of Power in the Fourth Century
ВС. Cambridge, 2008.
225. Buckley T. Aspects of Greek History 750-323 ВС: A Source-based Approach. L. -
N.Y., 1996.
226. Buitron-Oliver D., Camp J.M. Exhibition Catalogue // The Birth of Democracy.
Athens, 1993. P. 28-148.
227. Burckhardt L. Söldner und Bürger als Soldaten für Athen // AD. S. 107-133.
228. Burckhardt L. Eine Demokratie wohl, aber kein Rechtsstaat? Der Arginusenprozeß
des Jahres 406 v.Chr. // GPAA. S. 128-143.
229. Burgess S.J. The Athenian Eleven: Why Eleven? // Hermes. 2005. Bd. 133. Ht. 3.
S. 328-335.
230. Burn A.R. Pericles and Athens. L., 1948.
231. Burn A.R. A Biographical Source on Phaiax and Alkibiades? ([Andokides] IV and
Plutarch's Alkibiades) // C1Q. 1954. Vol. 4. No. 3/4. P. 138-142.
302
БИБЛИОГРАФИЯ
232. Burstein S.M. Outpost of Hellenism: The Emergence of Heraclea on the Black Sea.
Berkeley, 1976.
233. Caiani G. Nicia e Alcibiade: il dibattito sull' αρχή alle soglie della spedizione in
Sicilia (analisi lessicale di Thuc. 6, 9-18) // SIFC. 1972. Vol. 44. P. 145-183.
234. Calderini A. L'ostracismo. Milano, 1945.
235. Calhoun G.M. Athenian Clubs in Politics and Litigation. N.Y., 1970.
236. Camon F. Le cariche pubbliche di Iperbolo // GIF. 1963. Vol. 16. Fasc. 1. P. 46-59.
237. Camon F. Lostracismo di Iperbolo // GIF. 1963. Vol. 16. Fasc. 2. P. 143-162.
238. Canfora L. Biographical Obscurities and Problems of Composition // BCT. P. 3-31.
239. Carawan E. The Athenian Amnesty and the 'Scrutiny of the Laws' // JHS. 2002.
Vol. 122. P. 1-23.
240. Carawan E. Amnesty and Accountings for the Thirty // C1Q. 2006. Vol. 56. No. 1.
P. 57-76.
241. Carcopino J. L'ostracisme athénien. 2 ed. P., 1935.
242. Carlier P. La notion de pambasileia dans la pensée politique d'Aristote // AA.
P. 103-118.
243. Cartledge P. The Greeks: A Portrait of Self and Others. Oxf.,1993.
244. Cartledge P. Sparta and Lakonia: A Regional History 1300-362 ВС. 2 ed. L., 2002.
245. Cataldi S. I processi agli strateghi ateniesi della prima spedizione in Sicilia e la
politica cleoniana // PeP. P. 37-63.
246. Cawkwell G. Thucydides and the Peloponnesian War. L. - N.Y., 1997.
247. Ciarfera E. Lealtà democratica e pietà eleusina in Trasibulo di Stiria // IUP.
P. 51-63.
248. Clinton K. The Eleusinian Mysteries and Panhellenism in Democratic Athens //
The Archaeology of Athens and Attica under the Democracy. Oxf., 1994. Ρ 161-172.
249. Cloché P. Périclès et la politique extérieure d'Athènes entre la paix de 446-445 et
les préludes de la guerre du Péloponnèse // AC. 1945. Vol. 14. P. 93-128.
250. Cohen D. The Rule of Law and Democratic Ideology in Classical Athens // AD.
S. 227-244.
251. Cohen E.E. Banking as a "Family Business": Legal Adaptations Affecting Wives
and Slaves // Symposion 1990. Vorträge zur griechischen und hellenistischen Re-
chtsgeschichte. Köln, 1991. S. 239-265.
252. Cohen R. Quelques mots sur Nicias // Mélanges Gustave Glotz. T. 1. P., 1932.
P.227-239.
253. Cohn-Hafi L. Divorce in Classical Athens // JHS. 1995. Vol. 115. P. 1-14.
254. Connor W.R. The New Politicians of Fifth-Century Athens. Princeton, 1971.
255. Connor W.R. Thucydides. Princeton, 1984.
256. Constantakopoulou С. The Dance of the Islands: Insularity, Networks, the Athe-
nian Empire and the Aegean World. Oxf., 2007.
257. Crahay R. La littérature oraculaire chez Hérodote. P., 1956.
258. Cromey R.D. On Deinomache // Historia. 1984. Bd. 33. Ht. 4. S. 385-401.
303
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
259. DaviesJ.K. Athenian Propertied Families, 600-300 B.C. Oxf., 1971.
260. Davies J.K. The Fourth Century Crisis: What Crisis? // AD. S. 29-36.
261. Dayton J. 'The Athletes of War': An Evaluation of the Agonistic Elements in Greek
Warfare. Diss. Brown Univ., 2003.
262. Dawson D. Cities of the Gods: Communist Utopias in Greek Thought. Oxf., 1992.
263. Debnar P.A. Diodotus' Paradox and the Mytilene Debate (Thucydides 3.37-49) //
RhM. 2000. Bd. 143. Ht. 2. S. 161-178.
264. Delebecque É. Thucydide et Alcibiade. Aix-en-Provence, 1965.
265. Dewald C.J. Thucydides War Narrative: A Structural Study. Berkeley, 2005.
266. Diesner H.-J. Wirtschaft und Gesellschaft bei Thukydides. Halle, 1956.
267. Dittenberger W. Die Familie des Alkibiades // Hermes. 1902. Bd. 37. Ht. 1. S. 1-13.
268. Dorjahn A.P. On Pausanias' Battle with Thrasybulus // C1J. 1925. Vol. 20. P. 368-369.
269. Dorjahn A.P. Political Forgiveness in Old Athens: The Amnesty of 403 B.C. Evan-
ston, 1946.
270. Drachmann A.B. Atheism in Pagan Antiquity. L., 1922.
271. Duff T. Plutarch on the Childhood of Alkibiades (Ale. 2-3) // Proceedings of the
Cambridge Philological Society. 2003. Vol. 49. P. 89-113.
272. Dyson G.W. ΛΕΟΝΤΑ TEKEIN // C1Q. 1929. Vol. 23. No. 3/4. P.186-195.
273. Eder W. Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr. Krise oder Vollend-
ung? // AD. S. 11-28.
274. Eder W. Monarchie und Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr.: Die Rolle des
Fürstenspiegels in der athenischen Demokratie // AD. S. 153-173.
275. Edmonds R.G. Myths of the Underworld Journey: Plato, Aristophanes, and the
Orphic* Gold Tablets. Cambridge, 2004.
276. Egli F. Euripides im Kontext zeitgenössischer intellektueller Strömungen: Analyse
der Funktion philosophischer Themen in der Tragödien und Fragmenten. Lpz.,
2003.
277. Ehrenberg V. Pericles and his Colleagues between 441 and 429 B.C. // AJPh. 1945.
Vol. 66. No. 2. P. 113-134.
278. Ehrenberg V. The People of Aristophanes. N.Y., 1962.
279. Ehrenberg V. Polis und Imperium: Beiträge zur alten Geschichte. Zürich - Stutt-
gart, 1965.
280. Ehrenberg V. From Solon to Socrates: Greek History and Civilization during the 6th
and 5th Centuries B.C. L., 1968.
281. Ehrhart С. Xenophon and Diodorus on Aegospotami // Phoenix. 1970. Vol. 24.
P. 225-228.
282. Eich A. Die politische Ökonomie des antiken Griechenlands (6. - 3. Jahrhundert
v.Chr.). Köln, 2006.
283. Ellis WM. Alcibiades. L. - N.Y., 1989.
284. Fahr W. ΘΕΟΥΣ ΝΟΜΙΖΕΙΝ. Zur Problem der Anfänge des Atheismus bei den
Griechen. Hildesheim, 1969.
304
БИБЛИОГРАФИЯ
285. Farenga V. Citizen and Self in Ancient Greece: Individuals Performing Justice and
the Law. Cambridge, 2006.
286. Farrar C. The Origins of Democratic Thinking: The Invention of Politics in Classi-
cal Athens. Cambridge, 1989.
287. Ferguson W.S. The Constitution of Theramenes // CIPh. 1926. Vol. 21. No. 1. P. 72-75.
288. Ferguson W.S. The Salaminioi of Heptaphylai and Sounion // Hesperia. 1938. Vol. 7.
No. 1. P. 1-74.
289. Finley M.I. The Ancestral Constitution. Cambridge, 1971.
290. Finley M.I. The Ancient Economy. Berkeley, 1973.
291. Finley M.I. Politics in the Ancient World. Cambridge, 1984.
292. Flach D. Der oligarchische Staatsstreich in Athen vom Jahr 411 // Chiron. 1977.
Bd. 7. S. 11-33.
293. Forde S. The Ambition to Rule: Alcibiades and the Politics of Imperialism in
Thucydides. Ithaca, 1989.
294. Fornara Ch.W. The Athenian Board of Generals from 501 to 404. Wiesbaden, 1971.
295. Forrest W.G. Themistokles and Argos // C1Q. 1960. Vol. 10. No. 2. P. 221-241.
296. Forrest W.G. The Emergence of Greek Democracy: The Character of Greek Politics,
800-400 B.C. L, 1966.
297. Friedländer P. Der grosse Alkibiades: Ein Weg zu Plato. Teil 1-2. Bonn, 1921-1923.
298. Fuks A. Kritias, Pseudo-Herodes, and Thessaly // Eos. 1956. Vol. 48. Fase. 2.
P. 47-50.
299. Fuks A. The Ancestral Constitution: Four Studies in Athenian Party Politics at the
End of the Fifth Century B.C. Westport, 1971.
300. Fuqua С Possible Implications of the Ostracism of Hyperbolus // TAPhA. 1965.
Vol. 96. P. 165-179.
301. Furley W.D. Die Adonis - Feier in Athen, 415 ν. Chr. // Ktema. 1988. Vol. 13.
P. 13-19.
302. Gagarin M. Antiphon the Athenian: Oratory, Law, and Justice in the Age of Soph-
ists. Austin, 2002.
303. Garnsey P. Famine and Food Supply in the Graeco-Roman World. Responses to
Risk and Crisis. Cambridge, 1989.
304. Gauthier P. Sur l'institution du misthos de rassemblée à Athènes (Ath. pol. 41, 3)
// AA. P. 231-250.
305. Gehrke H.-J. Stasis. Untersuchungen zu den inneren Kriegen in den griechischen
Staaten des 5. und 4. Jahrhundert v.Chr. München, 1985.
306. Gerolymatos A. Nicias of Gortyn // Chiron. 1987. Bd. 17. S. 81-85.
307. Gomme A.W. The Population of Athens in the Fifth and Fourth Centuries B.C.
Repr.ed. Westport, 1986.
308. Gomme A.W., Andrewes Α., Dover K.J. A Historical Commentary on Thucydides.
Vol. 5. Oxf., 1981.
309. Graf F. Die Mysterienprozeß // GPAA. S. 114-127.
305
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
310. Grasmück E.L. Exilium. Untersuchungen zur Verbannung in der Antike. Pader-
born, 1978.
311. Gray V.J. The Value of Diodorus Siculus for the Years 411-386 B.C. // Hermes. 1987.
Bd. 115. Ht. 1. P. 72-89.
312. Gribble D. Individuais in Thucydides // BCT. P. 439-468.
313. Hackl U. Die oligarchische Bewegung in Athen am Ausgang des 5. Jahrhunderts
v.Chr. Diss. München, 1960.
314. Hall L.G.H. Ephialtes, the Areopagus and the Thirty // C1Q. 1990. Vol. 40. No. 2.
P. 319-329.
315. Halliwell S. Comic Satire and Freedom of Speech in Classical Athens // JHS. 1991.
Vol. 111. P. 48-70.
316. Hammer D. Plebiscitary Politics in Archaic Greece // Historia. 2005. Bd. 54. Ht. 2.
S. 107-131.
317. Hammond N.G.L. A History of Greece to 322 B.C. 2 ed. Oxf., 1967.
318. Hammond N.G.L. The Meaning and Significance of the Reported Speech of Phry-
nichus in Thucydides 8, 48 // Greece and the Eastern Mediterranean in Ancient
History and Prehistory. В., 1977. P. 147-157.
319. Hansen M.H. The Sovereignty of the People's Court in Athens in the Fourth
Century B.C. and the Public Action against Unconstitutional Proposals. Odense,
1974.
320. Hansen M.H. The Athenian Assembly: In the Age of Demosthenes. Oxf., 1987.
321. Hansen M.H. Three Studies in Athenian Demography. Copenhagen, 1988.
322. Hansen M.H. The Athenian Ecdesia II: A Collection of Articles 1983-1989. Co-
penhagen, 1989.
323. Hanson V.D. Hoplite Technology in Phalanx Battle // Hoplites: The Classical Greek
Battle Experience. L., 1993. P. 63-84.
324. Hanson V.D. A War Like No Other: How the Athenians and Spartans Fought the
Peloponnesian War. L., 2005.
325. Harding Ph. The Theramenes Myth // Phoenix. 1974. Vol. 28. No. 1. P. 101-111.
326. Harman R. Viewing, Power and Interpretation in Xenophons Cyropaedia II ChH.
P. 69-91.
327. Harris E.M. Aeschines and Athenian Politics. Oxf., 1995.
328. Harris E.M. Antigone the Lawyer, or the Ambiguities of Nomos // LCAG. P. 19-56.
329. Harris E.M. Democracy and the Rule of Law in Classical Athens. Cambridge, 2006.
330. Harrison A.R.W. Law-making at Athens at the End of the Fifth Century B.C. //
JHS. 1955. Vol. 75. P. 26-35.
331. Haßkamp D. Oligarchische Willkür - demokratische Ordnung: Zur athenischen
Verfassung im 4. Jahrhundert. Darmstadt, 2005.
332. Hatzfeld J. La fin du régime de Théramene // REA. 1938. Vol. 40. P. 113-124.
333. Hatzfeld}. Socrate au procès des Arginuses // REA. 1940. Vol. 42. P. 165-171.
334. Hatzfeld }. Alcibiade. Étude sur l'histoire d'Athènes à la fin du Ve siècle. P.,1940.
306
БИБЛИОГРАФИЯ
335. Havelock Е.А. Why was Socrates Tried? // Studies in Honour of G. Norwood. To-
ronto, 1952. P. 95-109.
336. Hefiner H. Der Ostrakisierung des Hyperbolos: Plutarch, Pseudo-Andokides und
die Ostraka // RhM. 2000. Bd. 145. S. 32-59.
337. Heftner H Zur Datierung der Ostrakisierung des Hyperbolos // RSA. 2000. Vol. 30.
P. 27-45.
338. Heftner H. Der oligarchische Umsturz des Jahres 411 v.Chr. und die Herrschaft der
Vierhundert in Athen: Quellenkritische und historische Untersuchungen. Frank-
furt am Main, 2001.
339. Heftner H. Oligarchen, Mesoi, Autokraten: Bemerkungen zur antidemokratischen
Bewegung des späten 5. Jh. v.Chr. in Athen // Chiron. 2003. Bd. 33. S. 1-41.
340. Heidbüchel F. Die Chronologie der Peisistratiden in der Atthis // Philologus. 1957.
Bd. 101. Ht. 1/2. S. 70-89.
341. Hellenische Poleis: Krise - Wandlung - Wirkung / Hrsg. von Welskopf E.Ch.
Bd. 1-4. В., 1974.
342. Henderson J. Demos, Demagogue, Tyrant in Attic Old Comedy // Popular Tyran-
ny: Sovereignty and its Discontents in Ancient Greece. Austin, 2003. С 155-179.
343. Herman G. Honour, Revenge and the State in Fourth-Century Athens // AD.
S. 43-60.
344. Herman G. Ritualized Friendship and the Greek City. Cambridge, 1987.
345. Herman G. Nikias, Epimenides and the Question of Omissions in Thucydides //
C1Q. 1989. Vol. 39. No. 1. P. 83-93.
346. Herman G. Patterns of Name Diffusion within the Greek World and Beyond //
C1Q. 1990. Vol. 40. No. 2. P. 349-363.
347. Herter H Pylos und Melos. Ein Beitrag zur Thukydides-Interpretation // Thuky-
dides. Darmstadt, 1968. S. 369-399.
348. Hesk J. Deception and Democracy in Classical Athens. Cambridge, 2000.
349. Heskel J. The North Aegean Wars, 371-360 B.C. Stuttgart, 1997.
350. Hönn K. Solon: Staatsmann und Weiser. Wien, 1948.
351. Hopper RJ. A Note on Aristophanes, Lysistrata 665-70 // C1Q. 1960. Vol. 10. No. 2.
P. 242-247.
352. Hornblower S. A Commentary on Thucydides. Vol. 1-2. Oxf., 1992-1996.
353. Hose M. Peloponnesian War: Sources Other than Thucydides // BCT. P. 669-690.
354. Huffman C.A. Archytas of Tarentum: Pythagorean, Philosopher and Mathemati-
cian King. Cambridge, 2005.
355. Huxley G. Nikias, Crete and the Plague // GRBS. 1969. Vol. 10. No. 3. P. 235-239.
356. Jameson M.H. Sophocles and the Four Hundred // Historia. 1971. Bd. 2. Ht. 5/6.
S. 541-568.
357. Jones J.W. The Law and Legal Theory of the Greeks: An Introduction. Oxf., 1956.
358. Jones N.F. The Associations of Classical Athens: The Response to Democracy. N.Y. -
Oxf., 1999.
307
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
359. Jordan В. The Sicilian Expedition was a Potemkin Fleet // C1Q. 2000. Vol. 50. No. 1.
P. 63-79.
360. Kagan D. The Archidamian War. Ithaca, 1974.
361. Kagan D. The Outbreak of the Peloponnesian War. Ithaca, 1981.
362. Kagan D. The Peace of Nicias and the Sicilian Expedition. Ithaca, 1981.
363. Kagan D. The Fall of the Athenian Empire. Ithaca, 1987.
364. Kagan D. The Peloponnesian War. N.Y., 2003.
365. Karavites P. Tradition, Skeptisism, and Sophocles' Political Career // Klio. 1976.
Bd. 58. Ht. 2. S. 352-365.
366. Karpyuk S. Crowd in Archaic and Classical Greece // Hyperboreus. 2000. Vol. 6.
Fasc. 1. P. 79-102.
367. Kebric R.B. Implications of Alcibiades' Relationship with Endius // Mnemosyne.
1976. Vol. 29. Fasc. 1. P. 72-78.
368. Kebric R.B. Implications of Alcibiades' Relationship with the Ephor Endius // His-
toria. 1976. Bd. 25. Ht. 2. S. 249-252.
369. Kerferd G.B. The Sophistic Movement. Cambridge. 1984.
370. Knox R.A. "So Mischievous a Beaste"? The Athenian Demos and its Treatment of
its Politicians // G&R. 1985. Vol. 32. No. 2. P. 132-161.
371. Konstan D. Greek Comedy and Ideology. Oxf, 1995.
372. KopffE.C. Nubes 1493 if.: Was Socrates Murdered? // GRBS. 1977. Vol. 18. No. 2.
P. 113-122.
373. Kozak L. "Hope Is Not a Strategy": Homer's Hector and Thucydides' Nicias // ChH.
P. 58-68.
374. Kraay CM. Archaic and Classical Greek Coins. Berkeley, 1976.
375. Kraut R. Socrates and the State. Princeton, 1984.
376. Krentz P. The Thirty at Athens. Ithaca, 1982.
377. Krentz P. The Pnyx in 404/3 B.C. // American Journal of Archaeology. 1984. Vol.
88. No. 2. P. 230-231.
378. Krentz P. The Strategic Culture of Periclean Athens // PaP. P. 55-72.
379. Krentz P. Deception in Archaic and Classical Greek Warfare // War and Violence
in Ancient Greece. Duckworth, 2000. P. 167-200.
380. Krentz P. Fighting by the Rules: The Invention of the Hoplite Agôn // Hesperia.
2002. Vol. 71. P. 23-39.
381. Kuehn J.H. Die Amnestie von 403 v.Chr. im Reflex der 18. Isokrates-Rede // Wiener
Studien. 1967. Bd. 80. S. 31-73.
382. Lambrinoudakis V.K. Argolida: Archaeological Sites and Museums. Athens, s.a.
383. Lang M. Ostraka. Princeton, 1990.
384. Lateiner D. Heralds and Corpses in Thucydides // C1W. 1977. Vol. 71. No. 2.
P. 97-106.
385. Lavelle B.M. Adikia, the Decree of Kannonos and the Trial of Generals // Classica
et mediaevalia. 1988. Vol. 39. P. 19-41;.
308
БИБЛИОГРАФИЯ
386. Lazenby J.F. The Peloponnesian War: A Military Study. L. - N.Y., 2004.
387. Lazzeroni R. Lingua e società in Atene antica. La crisi linguistica del V secolo //
SCO. 1984. Vol. 34. P. 13-25.
388. Lebedev A. Pharnabazos, the Diviner of Hermes. Two Ostraka with Curse Letters
from Olbia // ZPE. 1996. Bd. 112. S. 268-278.
389. Legon R.P. Megara: The Political History of a Greek City-State to 336 B.C. Ithaca,
1981.
390. Lehmann G.A. Überlegungen zur Krise der athenischen Demokratie im
Peloponnesischen Krieg: vom Ostrakismos des Hyperbolos zum Thargelion 411
v.Chr. // ZPE. 1987. Bd. 69. S. 33-73.
391. Lehmann G.A. Überlegungen zu den oligarchischen Machtergreifungen im Athen
des 4. Jahrhunderts v.Chr. // AD. S. 139-150.
392. Lehmann G.A. Oligarchische Herrschaft im klassischen Athen: Zu den Krisen und
Katastrophen der attischen Demokratie im 5. und 4. Jahrhundert v.Chr. Opladen,
1997.
393. Lehmann G.A. Perikles: Staatsmann und Stratege im klassischen Athen. München,
2008.
394. Lendon J.E. Soldiers & Ghosts: A History of Battle in Classical Antiquity. New
Haven - L., 2005.
395. Lenschau Τ. ΟΙ τριάκοντα // RE. Reihe 2. Hbd. 12. Stuttgart, 1937. Sp. 2355-2377.
396. Leppin H. Zur Entwicklung der Verwaltung öffentlicher Gelder im Athen des 4.
Jahrhundert v.Chr. // AD. S. 557-571.
397. Lévy E. Athènes devant la défaite de 404: Histoire d'une crise idéologique. P.,1976.
398. Lewis D.M. After the Profanation of the Mysteries // Ancient Society and
Institutions. Oxf., 1966. P. 177-191.
399. Lewis D.M. The Epigraphical Evidence for the End of the Thirty // AA. P. 223-229.
400. Lintott A. Violence, Civil Strife and Revolution in the Classical City, 750-330 B.C.
Baltimore, 1982.
401. Littman R.J. Kinship in Athens // Ancient Society. 1979. Vol. 10. P. 5-31.
402. Littman R.J. Kinship and Politics in Athens 600-400 B.C. N.Y., 1990.
403. Lohmann H. Die Chora Athens im 4. Jahrhundert v.Chr.: Festungswesen, Bergbau
und Siedlungen // AD. S. 515-548.
404. Luppino E. La laicizzazione della prossenia. II caso di Alcibiade // Religione e
politica nel mondo antico. Milano, 1981. P. 73-79.
405. Luria S. Eine politische Schrift des Redners Antiphon aus Rhamnus // Hermes.
1926. Bd. 61. Ht. 3. S. 343-348.
406. McCoy WJ. Thrasyllus // AJPh. 1977. Vol. 98. P. 264-289.
407. McCoy WJ. The Political Debut of Theramenes // PaP. P. 171-192.
408. MacDowell D.M. The Law in Classical Athens. L., 1978.
409. MacDowell D.M. Aristophanes and Athens: An Introduction to the Plays. Oxf.,
1996.
309
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
410. McGregor M.F. The Genius of Alkibiades // Phoenix. 1965. Vol. 19. No. 1. P. 27-46.
411. MacKendrick R. The Athenian Aristocracy 399 to 31 B.C. Cambridge Mass., 1969.
412. Malkin I. What's in a Name? The Eponymous Founders of Greek Colonies //
Athenaeum. 1985. Vol. 63. P. 114-130
413. Manicas P.T. War, Stasis, and Greek Political Thought // Comparative Studies in
Society and History. 1982. Vol. 24. P. 673-688.
414. Mann Chr. Aristophanes, Kleon und eine angebliche Zäsur in der Geschichte
Athens // Spoudaiogeloion: Form und Funktion der Verspottung in der aristopha-
nischen Komödie. Stuttgart - Weimar, 2002. S. 105-124.
415. Marincola J. Greek Historians. Oxf., 2001.
416. Marinovic L.P. Le mercenariat grec au IVe siècle avant notre ère et la crise de la
polis. P., 1988.
417. Marshall M.H.B. Cleon Awaits Reinforcements? // Mnemosyne. 1985. Vol. 38. No.
1/2. P. 145-148.
418. Masaracchia A. Solone. Firenze, 1958.
419. Meder A. Der athenische Demos zur Zeit des Peloponnesischen Krieges im Lichte
zeitgenössischer Quellen. Diss. München, 1938.
420. Mehl A. Für eine neue Bewertung eines Justizskandals. Der Arginusenprozess
und seine Überlieferung vor dem Hintergrund von Recht und Weltanschauung
im Athen des ausgehenden 5. Jh. v.Chr. // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für
Rechtsgeschichte. Romanistische Abteilung. 1982. Bd. 99. S. 32-80.
421. Meiggs R. The Athenian Empire. Oxf., 1972.
422. Meiggs R.y Lewis D. A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the
Fifth Century B.C. Revised ed. Oxf., 1989.
423. Meißner В. Krieg und Strategie bei den Griechen // Seminari Romani di cultura
Greca. 2002. Vol. 5. Fase. 1. P. 107-135.
424. Meyer Ed. Geschichte des Altertums. 9 Aufl. Essen, 1984. Bd. 6.
425. Milanezi S. Pratiques et censures du rire et de la comédie en Grèce ancienne //
European Review of History. 1995. Vol. 2. No. 1. P. 7-18.
426. Mirhady B.C. Torture and Rhetoric in Athens // JHS. 1996. Vol. 116. P. 119-131.
427. Mitchell L.G. Greek Bearing Gifts: The Public Use of Private Relationships in the
Greek World, 435-323 B.C. Cambridge, 1997.
428. Mitchell L.G. Tyrannical Oligarchs at Athens // AT. P. 178-187.
429. Mitchell L.G., Rhodes P.J. Friends and Enemies in Athenian Politics // G&R. 1996.
Vol. 43. No. 1. P. 11-30.
430. Mitchell-Boysack R. Plague and the Athenian Imagination: Drama, History and
the Cult of Asclepius. Cambridge, 2008.
431. Momigliano A. Lebensideale in der Sophistik: Hippias und Kritias // Sophistik.
Darmstadt, 1976. S. 465-477.
432. Monoson S.S. Plato's Democratic Entanglements: Athenian Politics and the
Practice of Philosophy. Princeton, 2000.
310
БИБЛИОГРАФИЯ
433. Moretti L. Olympionikai, i vincitori negli antichi agoni Olimpici. R., 1957.
434. Mossé С. La fin de la démocratie athénienne. P., 1962.
435. Mossé C. Métèques et étrangers à Athènes aux IVe - Ille siècles avant notre ère //
Symposion 1971. Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte.
Köln, 1975. S. 205-213.
436. Mossé С. Citoyens "actifs" et citoyens "passifs" à Athènes au IVème siècle av. J.-C. //
Symposion 1977: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte.
Köln, 1982. S. 157-160.
437. Mossé C. De l'ostracisme aux procès politiques: le fonctionnement de la vie
politique à Athènes // Istituto universitario orientale (Napoli). Annali. Sezione di
archeologia e storia antica. 1985. Vol. 7. P. 9-18.
438. Mossé C. La classe politique à Athènes au IVème siècle // AD. S. 67-77.
439. Mulgan R.G. Lot as a Democratic Device of Selection // The Review of Politics.
1984. Vol. 46. No. 4. P. 539-560.
440. Müller C.W. Protagoras über die Götter // Hermes. 1967. Bd. 95. S. 140-159.
441. Munn M. The School of History: Athens in the Age of Socrates. Berkeley, 2000.
442. Munn M. The Mother of the Gods, Athens, and the Tyranny of Asia: A Study of
Sovereignty in Ancient Religion. Berkeley, 2006.
443. Munro J. Theramenes against Lysander // C1Q. 1938. Vol. 32. No. 1. P. 18-26.
444. Murray G. Reactions to the Peloponnesian War in Greek Thought and Practice //
JHS. 1944. Vol. 64. P. 1-9.
445. Murray O. The Affair of the Mysteries: Democracy and the Drinking Group //
Sympotica: A Symposium on the Symposion. Oxf., 1990. P. 149-161.
446. Murray O. Cities of Reason // GC. P. 1-25
447. Nails D. The People of Plato: The Prosopography of Plato and Other Socratics. In-
dianapolis, 2002.
448. Nails D. The Trial and Death of Socrates // A Companion to Greek and Roman
Political Thought. Oxf., 2009. P. 323-338.
449. Natalicchio Α. "Μη μνησικακειν": l'amnistia //1 Greci: Storia, cultura, arte, soci-
età. Vol. 2. II. Torino, 1997. P. 1305-1322.
450. Németh G. Der Arginusen-Prozess: Die Geschichte eines politischen Justizmordes
// Klio. 1984. Bd. 66. Ht. 1. S. 51-57.
451. Nestle W. Untersuchungen ueber die philosophischen Quellen des Euripides. Lpz.,
1902.
452. Nestle W. Kritias // Neue Jahrbücher für das klassische Altertum, Geschichte und
deutsche Literatur. 1903. Bd. 11. S. 81-107, 178-199.
453. Neumann H. Die Politik Athens nach dem Nikiasfrieden und die Datierung des
Ostrakismos des Hyperbolos // Klio. 1936. Bd. 29. S. 36-49.
454. North H.F. A Period of Opposition to Sôphrosynê in Greek Thought // TAPhA.
1947. Vol. 78. P. 1-17.
455. Ober J. Mass and Elite in Democratic Athens. Princeton, 1989.
311
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
456. Ober ]. Political Dissent in Democratic Athens: Intellectual Critics of Popular Rule.
Princeton, 1998.
457. Ober J. The Athenian Revolution: Essays on Ancient Greek Democracy and Politi-
cal Theory. Princeton, 1999.
458. Osborne R. The Demos and its Divisions in Classical Times // GC P. 265-293.
459. Ostwald M. From Popular Sovereignty to the Sovereignty of Law. Law, Society, and
Politics in Fifth-Century Athens. Berkeley, 1986.
460. Ostwald M. Oligarchia: The Development of a Constitutional Form in Ancient
Greece. Stuttgart, 2000.
461. Parker R. Polytheism and Society at Athens. Oxf., 2005.
462. Pecirka J. The Crisis of the Athenian Polis in the Fourth Century B.C. // Eirene.
1976. Vol. 14. P. 5-29.
463. Pecirka J. Athenische Demokratie und Fortschrittsdenken gegen Ende des 5.
Jahrhunderts v.u.Z.: eine falsche Analogie // Klio. 1990. Bd. 72. Ht. 1. S. 195-198.
464. Pelling С. Literary Texts and the Greek Historian. L. - N.Y., 2000.
465. Phillips D.J. Athenian Ostracism // Hellenika: Essays on Greek Politics and History.
North Ryde, 1982. P. 21-43.
466. Piérart M. Athènes et ses lois: discours politiques et pratiques institutionelles //
REA. 1987. Vol. 89. No. 1/2. P. 21-37.
467. Piérart M. Du règne des philosophes à la souveraineté des lois // AD. S. 249-268.
468. Plass H.G. Die Tyrannis in ihren beiden Perioden bei den alten Griechen. Bremen,
1852.
469. Powell C.A. Religion and the Sicilian Expedition // Historia. 1979. Bd. 28. Ht. 1.
S. 15-31.
470. Prandi L. I processi contro Fidia, Aspasia, Anassagora e l'opposizione a Pericle //
Aevum. 1977. Vol. 51. Fase. 1/2. P. 10-26.
471. Prandi L. II caso di Alcibiade. Profanazione dei Misteri e ripristino della
processione eleusina // IUP. P. 41-50.
472. Prandi L. II P.Lit.Lond. 123 e la fortuna storiografica di Alcibiade // Aegyptus.
1992. Vol. 72. No. 1/2. P. 3-21.
473. Prandi L. I 'tempi' del processo di Alcibiade nel 415 a.C. // PeP. P. 65-70.
474. Prestel G. Die antidemokratische Strömung im Athen des 5. Jahrhunderts bis zum
Tod des Perikles. Breslau, 1939.
475. Raaflaub K. Den Olympier herausfordern? Prozesse im Umkreis des Perikles //
GPAA. S. 97-113.
476. Raaflaub K.A. Thucydides on Democracy and Oligarchy // ВСТ. Р. 189-222.
477 Raubitschek A.E. Philinos // Hesperia. 1954. Vol. 23. No. 1. P. 68-71.
478. Raubitschek A.E. Zur attischen Genealogie // RhM. 1955. Bd. 98. Ht. 3. S. 258-262.
479. Raubitschek A.E. The School of Hellas: Essays on Greek History, Archaeology, and
Literature. Oxf., 1997.
480. Razzano G., Caria M. Teramene di Stiria // Parola del passato. 1973. Vol. 28. P. 397-425.
312
БИБЛИОГРАФИЯ
481. Rhodes PJ. Political Activity in Classical Athens // JHS. 1986. Vol. 106. P. 132-144.
482. Rhodes PJ. The Athenian Code of Laws, 410-399 B.C. // JHS. 1991. Vol. 111.
P. 87-100.
483. Rhodes PJ. The Ostracism of Hyperbolus // Ritual, Finance, Politics: Athenian
Democratic Accounts Presented to D. Lewis. Oxf., 1994. P. 85-98.
484. Rhodes PJ. Judicial Procedures in Fourth-Century Athens: Improvement or Sim-
ply Change? // AD. P. 303-319.
485. Rhodes PJ. Oligarchs in Athens // Alt A. P. 119-136.
486. Rhodes PJ., Lewis D.M. The Decrees of the Greek States. Oxf., 1997.
487. Richardson N.J. Innovazione poetica e mutamenti religiosi nell'antica Grecia //
SCO. 1983. Vol. 33. P. 13-27.
488. Roberts J.T. Arginusae Once Again // C1W. 1977. Vol. 71. No. 2. P. 107-111.
489. Robertson N. The Sequence of Events in the Aegean in 408 and 407 B.C. // Historia.
1980. Bd. 29. Ht. 3. S. 282-301.
490. Robinson E.W. The First Democracies: Early Popular Government outside Athens.
Stuttgart, 1997.
491. Robinson E.W. Democracy in Syracuse, 466-412 ВС // Ancient Greek Democracy:
Readings and Sources. Oxf., 2004. P. 140-151.
492. Romilly J. de. La modernité d'Euripide. P., 1986.
493. Romilly J. de. The Great Sophists in Periclean Athens. Oxf., 2002.
494. Roobaert A. L'apport des ostraka à l'étude de l'ostracisme d'Hyperbolos // AC.
1967. Vol. 36. № 2. P. 524-535.
495. Rood T. The Development of the War Monograph // A Companion to Greek and
Roman Historiography. Oxf., 2007. Vol. 1. P. 147-158.
496. Roos A.G. Chronologisches zur Geschichte der Dreißig // Klio. 1920. Bd. 17. Ht. 1/2.
S. 1-15.
497. Rosenmeyer T.G. The Family of Critias // AJPh. 1949. Vol. 70. No. 4. P. 404-410.
498. Rowe CJ. Killing Socrates: Plato's Later Thoughts on Democracy // JHS. 2001.
Vol. 121. P. 63-76.
499. Runciman W.G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolutionary Dead-end //
GC. P. 347-367.
500. Ruschenbusch Ε. ΠΑΤΡΙΟΣ ΠΟΛΙΤΕΙΑ. Theseus, Drakon, Solon und Kleisthenes
in Publizistik und Geschichtsschreibung des 5. und 4. Jahrhunderts v.Chr. //
Historia. 1958. Bd. 7. Ht. 4. S. 398-424.
501. RutterNK. Syracusan Democracy: 'Most Like the Athenian?' // AltA. P. 137-151.
502. Ruzé F. Les oligarques et leurs "constitutions" dans l'Athènaiôn Politeia // AA.
P. 185-201.
503. Ste Croix G.E.M. de. The Origins of the Peloponnesian War. Ithaca, 1972.
504. Sartori F. Le eterie nella vita politica ateniese del VI e V secolo a.C. R.,1957.
505. Schachermeyr F. Philaidai // RE. Hlbd. 38. Stuttgart, 1938. Sp. 2113-2121.
506. Schachermeyr F. Religionspolitik und Religiosität bei Perikles. Wien, 1968.
313
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
507. Scheidel W. Military Commitments and Political Bargaining in Ancient Greece
// Princeton/Stanford Working Papers in Classics. November 2005 (http://www.
princeton.edu/~pswpc/pdfs/scheidel/110501.pdf).
508. Schindel U. Phrynichos und die Rückberufung des Alkibiades // RhM. 1970.
Bd. 113. S. 281-297.
509. Schmidt G. Fluch und Frevel als Elemente politischer Propaganda im Vor- und
Umfeld des Peloponnesischen Krieges // RSA. 1990. Vol. 20. P. 7-30.
510. Schmitz W. Reiche und Gleiche: Timokratische Gliederung und demokratische
Gleichheit der athenischen Bürger im 4. Jahrhundert v.Chr. // AD., S. 573-597.
511. Schmitz W. Die Opfer des Krieges. Xenophon und die Wahrnehmung des Krieges
in der griechischen Historiographie // SAG. S. 55-84.
512. Scholz P. Der Prozeß gegen Sokrates: Ein 'Sünderfair der athenischen Demokratie?
// GPAA. S. 157-173.
513. Schütrumpf E. Politische Reformmodelle im vierten Jahrhundert. Grundsätzliche
Annahmen politischer Theorie und Versuche konkreter Lösungen // AD. S. 271-300.
514. Schwann W. Thrasybulos // RE. Reihe 2. Hlbd. 11. Stuttgart, 1936. Sp. 568-574.
515. Scmitt-Pantel P. Collective Activities and the Political in Greek City // GC.
P. 199-213.
516. SeagerR. Alcibiades and the Charge of Aiming at Tyranny // Historia. 1967. Bd. 16.
No. 1. P. 6-18.
517. Sealey R. A History of the Greek City States ca. 700-338 B.C. Berkeley, 1976.
518. Seidensticker B. Dichtung und Gesellschaft im 4. Jahrhundert. Versuch eines
Überblicks // AD. S. 175-198.
519. Seltman CT. Athens, its History and Coinage before the Persian Invasion. Cam-
bridge, 1924.
520. Shanske D. Thucydides and the Philosophical Origins of History. Cambridge, 2006.
521. Shapiro H.A. Myth into Art: Poet and Painter in Classical Greece. N.Y., 1997.
522. Shear T.L. Koisyra: Three Women of Athens // Phoenix. 1963. Vol. 17. No. 2.
P. 99-112.
523. Shear T.L. Tyrants and Buildings in Archaic Athens // АСА. Р. 1-19.
524. Shipley G. A History of Samos 800-188 B.C. Oxf., 1987.
525. Sickinger J. The Laws of Athens: Publication, Preservation, Consultation // LCAG.
P. 93-109.
526. Sinclair R.K. Democracy and Participation in Athens. Cambridge, 1991.
527. Snodgrass A. Archaic Greece: The Age of Experiment. Berkeley, 1981.
528. Souza Ph. de. The Peloponnesian War 431-404 ВС. Oxf., 2002.
529. Spenge I.G. Thucydides, Woodhead, and Cleon // Mnemosyne. 1995. Vol. 48. No. 4.
P. 411-437.
530. Spielvogel J. Wirtschaft und Geld bei Aristophanes: Untersuchungen zu den ökon-
omischen Bedingungen in Athen im Übergang vom 5. zum 4. Jh. v.Chr. Frankfurt
am Main, 2001.
314
БИБЛИОГРАФИЯ
531. Stanley P.V. The Family Connection of Alcibiades and Axiochus // GRBS. 1986.
Vol. 27. No. 2. P. 173-181.
532. Stein-Hölkeskamp Ε. Adelskultur und Polisgesellschaft: Studien zum griechischen
Adel in archaischen und klassischen Zeit. Stuttgart, 1989.
533. Stern R. The Thirty at Athens in the Summer of 404 // Phoenix. 2003. Vol. 57.
No. 1/2. P. 18-34.
534. Stevenson G.H. The Constitution of Theramenes // JHS. 1936. Vol. 56. P. 48-57.
535. Stewart DJ. Thucydides, Pausanias, and Alcibiades // C1J. 1966. Vol. 61. No. 4.
P. 145-152.
536. Storey I. Poets, Politicians and Perverts: Personal Humour in Aristophanes // Clas-
sics Ireland. 1998. Vol. 5. P. 85-134.
537. Strauss B.S. Aegospotami Reexamined // AJPh. 1983. Vol. 104. P. 24-35.
538. Strauss B.S. Athens after the Peloponnesian War: Class, Faction and Policy 403-
386 B.C. Croom Helm, 1986.
539. Strauss B.S. A Note on the Topography and Tactics of the Battle of Aegospotami //
AJPh. 1987. Vol. 108. P. 741-745.
540. Stroud R.S. State Documents in Archaic Athens // АСА. Р. 20-42.
541. Suess W. Der ältere Dionys als Tragiker // RhM. 1966. Bd. 109. Ht. 4. S. 299-318.
542. Surikov I.E. Athenian Nobles and the Olympic Games // Mésogeios. 2004. Vol. 24.
P. 185-208.
543. Sutton D. Critias and Atheism // C1Q. 1981. Vol. 31. No. 1. P. 33-38.
544. Taeger F. Alkibiades. München, 1943.
545. Taeger F. Charisma: Studien zur Geschichte des antiken Herrscherkultes. Bd. 1.
Stuttgart, 1957.
546. Taylor M.C. Implicating the Demos: A Reading of Thucydides on the Rise of the
Four Hundred // JHS. 2002. Vol. 122. P. 91-108.
547. Thomas R. Thucydides' Intellectual Milieu and the Plague // BCT. P. 87-108.
548. Thompson W.E. The Kinship of Pericles and Alkibiades // GRBS. 1970. Vol. 11.
No. 1. P. 27-33.
549. Thompson W.E. Attic Kinship Terminology // JHS. 1971. Vol. 71. P. 110-113.
550. Thompson W.E. Kleon's Peroration // Hermes. 1982. Bd. 110. Ht. 2. S. 251-253.
551. Timmer J. Die Mehrheitsregel und die Legitimität von Entscheidungen in der
attischen Demokratie des späten 5. und 4. Jhs. v.Chr. // SAG. S. 25-53.
552. ToepfferJ. Alkmaionidai // RE. Bd. 1. Stuttgart, 1894. Sp. 1555-1562.
553. Trundle M. Greek Mercenaries: From the Late Archaic Period to Alexander. L. -
N.Y., 2004.
554. Trundle M. Money and the Great Man in the Fourth Century ВС: Military Power,
Aristocratic Connections and Mercenary Service // AT. P. 65-76.
555. Ungern-Sternberg J. von. Oie Revolution frißt ihre eignen Kinder': Kritias vs.
Theramenes // GPAA. S. 144-156.
556. Usher S. Xenophon, Critias and Theramenes // JHS. 1968. Vol. 88. P. 128-135.
315
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ: ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ. ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
557. Vanderpool Ε. Kleophon // Hesperia. 1952. Vol. 21. No. 2. P. 114-115.
558. Vanderpool E. The Ostracism of the Elder Alkibiades // Hesperia. 1952. Vol. 21.
No. 1. P. 1-8.
559. Vernant J.-P. Myth and Thought among the Greeks. L., 1983.
560. Verrait A.W. Euripides the Rationalist: A Study in the History of Art and Religion.
2nd ed. N.Y., 1967.
561. Versnel H. Religion and Democracy // AD. S. 367-387.
562. Vickers M. Alcibiades on Stage: Philoctetes and Cyclops // Historia. 1987. Bd. 36.
Ht. 2. S. 171-197.
563. Vickers M. Alcibiades on Stage: Aristophanes' Birds // Historia. 1989. Bd. 38. Ht. 3.
S. 267-299.
564. Vickers M. Alcibiades on Stage: Thesmophoriazusae and Helen // Historia. 1989.
Bd. 38. Ht. 1. S. 41-65.
565. Vickers M. Alcibiades at Sparta // C1Q. 1995. Vol. 45. No. 2. P. 339-364.
566. Vinogradov J.G., Rusjaeva A.S. Phantasmomagica Olbiopolitana // ZPE. 1998.
Bd. 121. S. 153-164.
567. Vlastos G. Socrates, Ironist and Moral Philosopher. Ithaca, 1991.
568. Wade-Gery H.N. Kritias and Herodes // C1Q. 1945. Vol. 39. No. 19-33.
569. Wade-Gery H.T. Essays in Greek History. Oxf., 1958.
570. Wallace R.W. Charmides, Agariste and Damon: Andokides 1. 16 // C1Q. 1992.
Vol. 42. No. 2. P. 328-335.
571. Wallace R.W. Law, Attic Comedy, and the Regulation of Comic Speech // CCAGL.
P. 357-373.
572. Wallace R.W. Plato's Sophists, Intellectual History after 450, and Sokrates // The
Cambridge Companion to the Age of Pericles. Cambridge, 2007. P. 215-237.
573. Wallach J.R. The Platonic Political Art: A Study of Critical Reason and Democracy.
University Park, 2001.
574. Wassermann FM. Die mytilenaiische Debatte bei Thukydides: Bild der
nachperikleische Demokratie // Thukydides. Darmstadt, 1968. S. 477-497.
575. Wassermann FM. Thukydides und die moralische Krise der Polis // Thukydides.
Darmstadt, 1968. S. 400-411.
576. Wedel W. von. Die politischen Prozesse im Athen des fünften Jahrhundert.
Ein Beitrag zur Entwicklung der attischen Demokratie zum Rechtsstaat //
Bullettino deiristituto di diritto romano "Vittorio Scialoja". 1971. Vol. 13.
P. 107-188.
577. Welwei K-W. Zur "Herrschaftsterminologie" in der Quadrupelallianz von 420
v.Chr. // ZPE. 1996. Bd. 111. S. 88-92.
578. Welwei K.-W. Polis und Arche: Kleine Schriften zu Gesellschafts- und
Herrschaftsstrukturen in der griechischen Welt. Stuttgart, 2000.
579. Westlake H.D. Phrynichos and Astyochos (Thucydides VIII 50-51) // JHS. 1956.
Vol. 76. P. 99-104.
316
БИБЛИОГРАФИЯ
580. Westlake H.D. Athenian Aims in Sicily, 427-424 B.C. // Historia. 1960. Bd. 9.
S. 385-402.
581. Westlake H.D. Tissaphernes in Thucydides // C1Q. 1985. Vol. 35. Ht. 1. P. 43-54.
582. Westlake H.D. Studies in Thucydides and Greek History. Bristol, 1989.
583. Whibley L. Greek Oligarchies: Their Character and Organisation. N.Y. - L., 1896.
584. Whitehead D. Athenian Laws and Lawsuits in the Late Fifth Century B.C. // Mu-
seum Helveticum. 2002. Vol. 59. Fasc. 2. P. 71-96.
585. Whitman C.H. Euripides and the Full Circle of Myth. Cambridge Mass., 1974.
586. Wick Т.Е. Athens' Alliances with Rhegion and Leontinoi // Historia. 1976. Bd. 25.
Ht. 3. S. 288-304.
587. Will Ε. Le monde grec et lOrient. T. 1. P., 1972.
588. Will W. Perikles. Reinbek bei Hamburg, 1995.
589. Will W. Thukydides und Perikles: Der Historiker und sein Held. Bonn, 2003.
590. Will W. Der Untergang von Melos: Machtpolitik im Urteil des Thukydides und
einiger Zeitgenossen. Bonn, 2006.
591. Williams G.W. The Curse of the Alkmaionidai. III. Themistokles, Perikles, and Al-
kibiades // Hermathena. 1952. Vol. 80. P. 58-71.
592. Winiarczyk M. Wer galt im Altertum als Atheist? // Philologus. 1984. Bd. 128.
Ht. 2. S. 157-173.
593. Winkel L. Das sokratische Paradoxon ούδβΐ? εκών έξαμαρτάνβι und strafrechtli-
che Zurechnung im Lichte neueren Literatur // Symposion 1985. Vorträge zur grie-
chischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1989. S. 109-117.
594. WolpertA. The Violence of the Thirty Tyrants // AT. P. 213-223.
595. Woodhead A.G. LG., I2, 95, and the Ostracism of Hyperbolus // Hesperia. 1949.
Vol. 18. No. 1. P. 78-83.
596. Woodhead A.G. Das Kleonporträt des Thukydides // Thukydides. Darmstadt, 1968.
S. 557-593.
597. Worthington I. Aristophanes' Trogs' and Arginusae // Hermes. 1989. Bd. 117. Ht. 3.
S. 359-363.
598. Wright J.H. The Date of Cylon // Harvard Studies in Classical Philology. 1892.
Vol. 3. P. 1-74.
599. Yunis H. The Rhetoric of Law in Fourth-Century Athens //CCAGL. P. 191-208.
600. Ziebarth E. Hetairia // RE. Bd. 8. Sp. 1373-1374.
601. Zimmern A. The Greek Commonwealth. Oxf., 1924.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АГ Античное государство: Политические отношения и государственные
формы в античном мире. СПб., 2002.
АГ-1 Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаи-
ка и ранняя классика. М., 2005.
АГ-2 Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Время
расцвета демократии. М., 2008.
AM Античный мир: Проблемы истории и культуры. СПб., 1998.
АССАМ Альтернативные социальные сообщества в античном мире. СПб.,
2002.
ВДИ Вестник древней истории.
ВЧОАМ Власть, человек, общество в античном мире. М.,1997.
ДБ Древности Боспора.
ДВ Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории.
ЖЧ-3 Жебелевские чтения - 3: Тезисы докладов научной конференции.
СПб., 2001.
ИЕ-1 История Европы. Т. 1. Древняя Европа. М., 1988.
ИИАО Из истории античного общества (Нижний Новгород).
ИМПСО История: мир прошлого в современном освещении. Сборник научных
статей к 75-летию со дня рождения проф. Э.Д. Фролова. СПб., 2008.
МГОДА Межгосударственные отношения и дипломатия в античности. Ч. 1-2.
Казань, 2000-2002.
ПДАСНВ Политические деятели античности, средневековья и Нового времени.
Л., 1983.
АА Aristote et Athènes. P., 1993.
AAe Antiquitas aeterna.
AC LAntiquité classique.
АСА Athens Come of Age: From Solon to Salamis. Princeton, 1978.
318
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
AD Die athenische Demokratie im 4. Jahrhundert v.Chr. Stuttgart, 1995.
AHB Ancient History Bulletin.
AJPh American Journal of Philology.
Alt A Alternatives to Athens: Varieties of Political Organization and Community
in Ancient Greece. Oxf., 2000.
AT Ancient Tyranny. Edinburgh, 2006.
BCT Brills Companion to Thucydides. Leiden, 2006.
CCAGL The Cambridge Companion to Ancient Greek Law. Cambridge, 2005.
ChH The Children of Herodotus: Greek and Roman Historiography and Related
Genres. Newcastle upon Tyne, 2008.
C1J Classical Journal.
CIPh Classical Philology.
C1Q Classical Quarterly.
C1W Classical World.
DK Diels K, Kranz W. Die Fragmente der Vorsokratiker.
FGrHist Jacoby F. Die Fragmente der griechischen Historiker.
G&R Greece & Rome.
GC The Greek City: From Homer to Alexander. Oxf., 1991.
GPAA Große Prozesse im antiken Athen. München, 2000.
GIF Giornale italiano di filologia.
GRBS Greek, Roman and Byzantine Studies.
IG Inscriptiones Graecae
IUP L'immagine deH'uomo politico: vita pubblica e morale nell'antichità.
Milano, 1991.
JHS Journal of Hellenic Studies.
LCAG The Law and the Courts in Ancient Greece. L., 2004
PaP Polis and Polemos: Essays on Politics, War and History in Ancient Greece
in Honor of D. Kagan. Claremont, 1997.
PeP Processi e politica nel mondo antico. Milano, 1996.
RE Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft.
REA Revue des études anciennes.
RhM Rheinisches Museum für Philologie.
RIL Istituto lombardo. Accademia di scienze e lettere. Rendiconti. Classe di
lettere e scienze morali e storiche.
RSA Rivista storica deirantichità.
SAG Studien zur antiken Geschichtsschreibung. Bonn, 2009.
SCO Studi classici e orientali.
SH Studia historica.
SIFC Studi italiani di filologia classica.
TAPhA Transactions of the American Philological Association.
ZPE Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik.
319
КНИГИ, ИЗДАННЫЕ РУССКИМ ФОНДОМ
СОДЕЙСТВИЯ ОБРАЗОВАНИЮ И НАУКЕ
Более подробную информацию о наших книгах
(аннотации, оглавления, отдельные главы)
Вы можете найти на сайте: www.s-and-e.ru
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ:
1. Назаренко A.B.: «Древняя Русь и славяне». Из серии: Древнейшие государства
Восточной Европы
2. «Древняя Русь в свете зарубежных источников: Античные источники. Том I».
Подосинов A.B. (составитель). Под редакцией Джаксон Т.Н., Коноваловой И.Г.
3. «Древняя Русь в свете зарубежных источников: Византийские источники. Том
II». Бибиков М.В. (составитель). Под редакцией Джаксон Т.Н., Коноваловой И.Г.
4. «Древняя Русь в свете зарубежных источников: Восточные источники. Том III».
Коновалова И.Г. (составитель). Под редакцией Джаксон Т.Н., Коноваловой И.Г.
5. «Древняя Русь в свете зарубежных источников: Западноевропейские источни-
ки. Том IV». Составитель A.B. Назаренко. Под редакцией Джаксон Т.Н., Коно-
валовой И.Г.
6. «Древняя Русь в свете зарубежных источников: Древнескандинавские источни-
ки. Том V». Глазырина Г.В., Джаксон Т.Н.,. Мельникова Е.А
7. Столярова Л.В., Каштанов СМ.: «Книга в Древней Руси (XI—XVI вв.)»
8. «Древнейшие государства Восточной Европы. Пространство и время в средне-
вековых текстах». Ответственный редактор Глазырина Г.В.
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ И ТЕХНИКИ:
9. Котельников В.Р.: «Отечественные авиационные поршневые моторы 1910—
2009»
10. Степанов A.C.: «Развитие Советской Авиации в Предвоенный Период (1938 —
первая половина 1941 года)»
ЭТНОГРАФИЯ, АРХЕОЛОГИЯ И ФОЛЬКЛОРИСТИКА:
11. Логинов К.К.: «Обряды, обычаи и конфликты традиционного жизненного цик-
ла русских Водлозерья»
АНТИЧНОСТЬ И ВИЗАНТИНИСТИКА:
12. Люттвак Эдвард Н.: «Стратегия Византийской империи». Edward N. Luttwak:
"The Grand Strategy of the Byzantine Empire". Перевод с английского А.Н. Коваль
13. Позднев М.М.: «Психология искусства. Учение Аристотеля»
14. Суриков И.Е.: «Аристократия и демос: политическая элита архаических и клас-
сических Афин»
15. Суриков И.Е.: «Античный полис»
16. «Gaudeamus Igitur: Сборник статей к 60-летию A.B. Подосинова». Под редакци-
ей Джаксон Т.Н., Коноваловой И.Г., Цецхаладзе Г.Р.
17. Ревзин Григорий: «Путешествие в Античность»
18. Смышляев А.Л.: «История Древнего Рима от Ромула до Гракхов», учебное по-
собие
19. Виноградов А.Ю.: «Миновала уже зима языческого безумия. Церковь и церкви
Херсона в IV веке по данным литературных источников и эпиграфики».
20. Аристей. Классическая филология и античная история. Журнал, выпуск №1
21. Файер В.В.: Александрийская филология и гомеровский гекзаметр.
СПЕЦИАЛЬНЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ:
22. Антонец Е.В.: «Введение в Римскую Палеографию»
23. «Вопросы эпиграфики. Выпуск 1». Под редакцией Авдеева А.Г.
24. «Вопросы эпиграфики. Выпуск 2». Под редакцией Авдеева А.Г.
25. «Вопросы эпиграфики. Выпуск 3». Ответственный редактор Авдеев А.Г.
26. «Вопросы эпиграфики. Выпуск 4», сборник статей, ответственный редактор Ав-
деев А.Г.
БЕЗ СЕРИИ:
27. Евсеева Л.М., Лидов A.M., Чугреева H.H.: «Спас Нерукотворный в русской
иконе».
28. Ахмед Рашид: «Талибан». Перевод с английского Поваляев М.В.
29. Бибихин В.В.: «Слово и событие. Писатель и литература». Собрание сочинений.
TomI.
30. Фомин A.M.: «Война с продолжением. Великобритания и Франция в борьбе за
«Османское наследство», 1918-1923»
31. Юлиана Нориджская: Откровения Божественной Любви / Пер.,вступ. ст., при-
меч., подгот. среднеангл. текста Ю. Дресвиной. Julian of Norwich. Revelations of
Divine love / Edition, introduction, translation and commentaries by Juliana Dresvina
32. Исэров А. А. США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830 гг.
33. Седакова O.A. «Четырехтомное издание избранных произведений: Стихи
(1-й том)
34. Седакова O.A. «Четырехтомное издание избранных произведений: Переводы
(2-й том)
35. Седакова O.A. «Четырехтомное издание избранных произведений: Poetica
(3-й том)
36. Седакова O.A. «Четырехтомное издание избранных произведений: Moralia
(4-й том)
КНИГИ, ПЛАНИРУЮЩИЕСЯ К ИЗДАНИЮ
В 2011 ГОДУ
(книги, уже готовые к изданию
или находящиеся на стадии редактуры и верстки):
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ:
1. Каштанов СМ.: «Исследование о молдавской грамоте XV века»
2. Мереминский С.Г.: «История Англов. Генрих Хантингдонский»
3. Баранова СИ.: "Керамическая «летопись» колокольни храма Святых Адриана и
Наталии (Святых Апостолов Петра и Павла) в Москве»
4. «Каталог нательных крестов, обнаруженных в ходе археологических исследо-
ваний в Москве в 1989—2009 гг.». Под руководством Главного археолога города
Москвы, академика РААСН и ААН, профессора Александра Григорьевича Век-
слера
5. Каталог «Скандинавские древности на территории Руси. VIII—XIII вв.». Руко-
водители проекта: д.и.н. Мельникова Е.А., д.и.н. Петрухин В.Я., к.и.н. Пушкина
Т.А., д-р И. Янссон
6. Аржанов Ю.Н.: «Сирийские ветхозаветные псевдоэпиграфы»
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ:
7. Столярова Л.В.: «Детектив 16-го века: расследование причин смерти царевича
Дмитрия на базе сохранившихся исторических источников»
8. Ткаченко В.А.: «Некрополь Свято-Троицкой Сергиевой лавры конца XIV — на-
чала XXIb.»
9. Евсеева Л.М.: «Аналойные иконы в Византии и Древней Руси. Образ и литургия»
10. «Древнейшие государства на территории Восточной Европы». Ежегодный
сборник статей, за 2008 год — посвящен юбилею Пашуты. Ответственный ре-
дактор Мельникова Е.А., Институт Всеобщей Истории
11. Монография: «Древняя Русь в свете зарубежных источников». Под редакцией
Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой, Е.А. Мельниковой, A.B. Подосинова, Г.В. Гла-
зыриной. Данная монография издается в комплекте с пятитомником одноимен-
ной хрестоматии: «Античные источники», «Византийские источники», «Древ-
нескандинавские источники», «Восточные источники», «Западноевропейские
источники».
ЭТНОГРАФИЯ, АРХЕОЛОГИЯ И ФОЛЬКЛОРИСТИКА:
12. Криничная H.A.: «Крестьянин и природная среда в свете мифологии. Былички,
бывальщины, поверья Карелии и сопредельных областей».
13. Лобанова Н.В., В.Ф. Филатова: «Археологические памятники в районе Онеж-
ских петроглифов»
14. Лобанова Н.В.: «Петроглифы Онежского озера»
15. Кривощапова Ю.Α.: «Русская народная энтомология: этнолингвистический аспект»
ЕВРОПЕЙСКАЯ МЕДИЕВИСТИКА:
16. Мереминский СТ.: «Формирование традиции: английское историописание вто-
рая половина 11 - первая половина 12 веков»
17. Виноградов П.Г.: «Средневековое поместье в Англии». Подготовка книги к пе-
реизданию, комментарии и вступительная статья Гладков А.К.
18. Виноградов П.Г.: «Римское право в средневековой Европе». Подготовка книги к
переизданию, комментарии и вступительная статья Гладков А.К.
19. Виноградов П.Г.: «Исследования по социальной истории Англии в Средние
века». Подготовка книги к переизданию, комментарии и вступительная статья
Гладков А.К.
20. Виноградов П.Г.: «Исследование по истории феодального строя Лангобардской
Италии». Подготовка книги к переизданию, комментарии и вступительная ста-
тья Гладков А.К.
21. Гимон Т.В.: «Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси:
Сравнительное исследование»
22. Перевод книги: «Stender-Petersen A. Die Varägersage als Quelle der altrussischen
Chronik. Aarhus, 1934». Редактура и подготовка вступительной статьи Ε. А. Мель-
никова
23. Перевод книги: «Goetz L.K. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters.
Lübeck, 1922». Редактура и подготовка вступительной статьи Е.А. Мельникова
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ:
24. Платошкин H.H. Трехтомное издание книги: «История Мексиканской револю-
ции»: 1-й том: «Предпосылки и ход революции: 1910—1917 года»;
25. Платошкин H.H. Трехтомное издание книги: «История Мексиканской револю-
ции»: 2-й том: «Революция у власти: 1917—1928 года»;
26. Платошкин H.H. Трехтомное издание книги: «История Мексиканской револю-
ции»: 3-й том: «Коренные реформы: 1928—1940 года».
27. Платошкин H.H.: «Чили 1970—1973 годов. Прерванная модернизация»
28. Платошкин H.H.: «Интервенция США в Доминиканской республике 1965
года»
АНТИЧНОСТЬ И ВИЗАНТИНИСТИКА:
29. Домановский А.Н.: «Государственный контроль и регулирование торговли в
Византии IV—IX вв.»
30. Сорочан СБ.: «Византийский Херсон (вторая половина VI — первая половина
X вв.). Очерки истории и культуры»
31. Гай Юлий Цезарь (книга 1): «Записки о войне с галлами». Введение и коммента-
рии Соболевский СИ.
32. Гай Юлий Цезарь (книга 2): «Записки о войне с галлами». Введение и коммента-
рии Соболевский СИ.
33. Лидов A.M.: «Росписи Ахталы»
34. «Латинские Панегирики — XII — PANEGYRICI LATINI». Перевод с латинско-
го языка, статья, комментарии и приложение И.Ю. Шабага
35. Помпоний Мела, «Описание Земли». Перевод с латыни, комментарии и подго-
товка текста — коллектив авторов под редакцией A.B. Подосинова
ИСТОРИЯ 20-ГО ВЕКА:
36. «Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отноше-
ний» (отв. ред. Н.И. Егорова).
37. «Сборник статей в честь Виктора Леонидовича Малькова». (Отв. ред. Н.И. Его-
рова).
38. Куликов В.П.: «История Русского Военного Воздушного Флота 1885—1917»
39. Сборник статей по материалам семинара «Холодная война». Составитель Сте-
панов A.C.
МЕТОДОЛОГИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК, ГЕОПОЛИТИКА
И ГЕОЭКОНОМИКА И ДР.:
40. Люттвак Э.: «Стратегия: логика войны и мира». Перевод с английского: Edward
N. Luttwak «The Strategy: Logic of War and Peace»
41. Люттвак Э.: «Политические перевороты: практическое пособие»: Edward N.
Luttwak «Coup d'Etat: Practical Handbook»
42. Рахаев Д.Я.: «Политика России на Северном Кавказе в первой четверти XVIII
века»
УЧЕБНИКИ И УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ:
43. Рязановский А.Р.: Пособие по математике для поступающих в «математические
вузы»: «500 способов и методов решения задач по математике»
44. Абрамсон Я.И.: «Учебное пособие по математике для учащихся начальных клас-
сов»
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ БИБИХИНА В.В.:
45. Бибихин В.В: «Введение в философию права». Том II
46. Бибихин В.В: «Новый Ренессанс». Том III
КНИГИ НАШЕГО ИЗДАТЕЛЬСТВА
МОЖНО ПРИОБРЕСТИ В МАГАЗИНАХ:
В офисе нашего издательства (Москва, ул. Малая Пироговская,
дом 13. Тел: +7 (495) 708-34-90, +7 (499) 766-46-19.
1. Интернет-магазины:
wwwMblion.ru и www.urss.ru
2. Книжные магазины:
РОССИЯ
Москва
• «Книжная галерея «НИНА» (м. «Павелецкая», ул. Бахрушина, д. 28).
www.kniginina.ru.
• «ФАЛАНСТЕР» (м. «Пушкинская», Малый Гнездниковский пер., д. 12).
www.falanster.su.
• «ГНОЗИС» (м. «Парк Культуры», Зубовский пр., д. 2; 1-й гуманитарный
корпус МГУ).
• «АКАДЕМКНИГА» (м. «Академическая», ул. Вавилова, д. 55/7),
• «АКАДЕМКНИГА» (м. «Цветной бульвар», Цветной бульвар, д. 21).
• «У КЕНТАВРА» (м. «Новослободская», ул. Чаянова, д. 15: здание РГГУ).
• РОССПЭН: «Книжный киоск РОССПЭН» (ул. Дм.Ульянова, д. 19.
м. «Академическая»).
• РОССПЭН: «Книжный киоск в библиотеке ИНИОН» (Нахимовский
проспект 51/21, здание ИНИОН, 2-й этаж, [м. Профсоюзная]).
• «ГИЛЕЯ» (123104, Москва, Тверской бульвар, д. 9).
Тел: +7-495-925-81-66. http://gileia.org/contacs
Санкт-Петербург
. «КНИЖНЫЙ ОКОП» (Тучков пер., д. 11/5, лит. А, пом. 15-Н.,
Васильевский Остров).
• «ИСТОРИЧЕСКАЯ КНИГА» (ул. Чайковского, д. 55) www.aletheia.spb.ru.
• «ДМИТРИЙ БУЛАНИН» (ул. Петрозаводская, д. 9;
рядом со зданием исторического института) www.dbulanin.ru
• «АКАДЕМКНИГА» (Литейный проспект, дом 57). Тел.: 272-36-65.
• «АКАДЕМКНИГА» (ул. Петрозаводская, д. 7 б). Тел.: 235-40-64.
• «АКАДЕМКНИГА» (Менделеевская линия, д. 1. Васильевский Остров).
Тел.: 328-38-12.
• «АКАДЕМИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
(Васильевский Остров, 6-я линия, д. 11).
• «ПОРЯДОК СЛОВ» (Набережная реки Фонтанка, д. 15).
www.wordorder.ru
Тверь
• «БИБЛИОТЕКА ИМ. ГОРЬКОГО» (Свободный пер., д. 28)
Великий Новгород
• «НОВГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО» (ул. Студенческая, Парковая:
здание Гуманитарного института, книжный киоск)
Ярославль
. «КНИЖНАЯ ЛАВКА ГУМАНИТАРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»
(ул. Свердлова, д. 9: бывший кинотеатр «АРС»).
Республика Карелия
. «ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»,
(г. Петрозаводск, пр. Ленина, д. 33: книжный киоск).
Вологда
• «ДЕЛОВАЯ КНИГА» (г. Вологда, ул. Предтеченская д. 31).
Тел: +7, 8-8172-72-61-28, d.book@visp.ru
Красноярск
• «АКАДЕМКНИГА» (66049, Красноярск, ул. Сурикова, дом 45).
Тел: 8 (391) 227-03-90
Томск
• «АКАДЕМКНИГА» (634050, Томск, Набережная реки Ушайки,
дом 18 а). Тел: 8 (3822) 51-60-36
• «ПОЗИТИВ» (634050, Томск, Проспект Ленина, дом 24 а).
Тел: 8 (3822) 53-40-74
Новосибирск
• «АКАДЕМКНИГА» (г. Новосибирск, Красный проспект, 51).
Тел: +7 (383) 2211560
• «АКАДЕМКНИГА» (630090 Новосибирск, Морской проспект, 22).
Тел. +7 (3832) 35-09-22
УКРАИНА
• Официальный представитель в Украине Филюк Олег Васильевич*.
тел. CDMA: +38 (044) 221-97-44, GSM: +38 (063) 487-27-84
E-mail: Helgll@yandex.ru; RUSfondUKR@yandex.ua
Киев
• «БУКИНИСТ-ЦЕНТР» (ул. Лютеранская, д. 4: рядом с Крещатиком).
Тел: +380-44-279-57-31
• «АКАДЕМКНИГА» (01030, ул. Богдана Хмельницкого, д. 42,
тел.: +380-44-234-51-42
• «АКАДЕМКНИГА №7» (01025, ул. Сретенская, 17).
Тел.: +380-272-34-72, 272-35-82
• «МОГИЛЯНСЬКА КНИГАРНЯ» (центральный вход: 04070, пл. Кон-
трактова, д. 4). Тел: +380-44-581-52-23, E-mail: mogilyanka@bigmir.net
• Интернет-магазин www.artlover.com.ua, E-mail: info@artlover.com.ua
• «ЗНАНИЯ» (01001, ул. Крещатик, д. 44). Тел.: +380-279-10-45, 234-22-91
. «НАУКОВА ДУМКА» (01001, ул. Грушевского, 4).
Тел.: +380-278-06-96, 279-12-01
• «КИЕВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. ШЕВЧЕНКО»
(книжный магазин в корпусе Института филологии: 01030, бульвар
Шевченка, д. 14).
• «КИЕВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. ШЕВЧЕНКО»
(книжный магазин в главном корпусе: 01034, ул. Владимирская, д. 60).
. «КИЕВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. ШЕВЧЕНКО» (книжный магазин в корпусе Института междуна-
родных отношений: 04119, ул. Мельникова, д. 36/1).
Харьков
• «УНИВЕРСИТЕТСКАЯ КНИГА» (площадь Свободы, 4: книжный мага-
зин в главном корпусе Харьковского Национального Университета
им. Каразина). Тел.: +380-44-456-84-63
• «ЛИТЕРА НОВА» («Litera Nova») (ст. м. Советская, ул. Квитки-
Основьяненко 4/6: рядом с Органным залом). Тел.: (057) 731-40-59,
719-52-40; www.iap.kharkov.ua, http://litera-book.com.ua/
. ДОМ КНИГИ «BOOKS» (ул. Сумская, 21). Тел. +38-057-714-04-71
• АВИОНИКА (61022, г. Харьков, ул. Сумская, 51).
Тернополь
• «ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ» (ул. Руська, 19). Тел. +38-0352-43-10-21
Винница
• «КОБЗАРЬ» (ул. Привокзальная, 2/1). Тел. +38-043-261-77-44
ГЕРМАНИЯ
Франкфурт-на-Майне
• "KNIZHNIK Internationale Buchhandlung" (Inhaber Dmitrij Anzupow.
Verkehrsnummer 29582. Danziger Platz 2-4, 60314, Frankfurt am Main,
+49(0) 69 40 80 78 70) www.knizhnik.de/ru
При оптовых закупках возможны скидки, с вопросами обращайтесь
к директору издательства Андрею Гореву: andrey.gorev@bk.ru или к заме-
стителю директора Любови Горевой: L.izdat@bk.ru
Научное издание
Суриков Игорь Евгеньевич
АНТИЧНАЯ ГРЕЦИЯ:
ПОЛИТИКИ В КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ.
ГОДИНА МЕЖДОУСОБИЦ
Печатается по решению Ученого совета
Университета Дмитрия Пожарского
Дизайн обложки
Е. А. Горева
Редактор
О. В. Рачкулик
Дизайн макета и верстка
М. В. Гршоренко
Подписано в печать 10.03.11. формат 70х100716.
Бумага офсетная. Гарнитура Minion. Печать офсетная
Тираж 2000 экз. Заказ № 3564.
Русский Фонд Содействия Образованию и Науке.
119435, Москва, Малая Пироговская, 13.
www.s-and-e.ru
Типография «Наука»
121099, Москва, Шубинский пер., д. 6