Автор: Мясников В.С.
Теги: литература универсального содержания история россии история китая новое время
Год: 1987
Текст
в.с.мясников
ИМПЕРИЯ ЦИН
И РУССКОЕ
ГОСУДАРСТВО
В XVII в.
в. с. мясников
И РУССКОЕ
ГОСУДАРСТВО
ХАБАРОВСКОЕ
КНИЖНОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
1987
ГН-
ББК 9(М)3
М99
Рецензент
доктор исторических наук
В. А. Александров
Мясников В. С.
М 99 Империя Цин и Русское государство в XVII в.—
2-е изд., доп. — Хабаровск: Кн. изд-во, 1987. —
512 с. (Дальневосточная историческая библиотека).
В книге рассматривается история установления дипломатических
отношений цииского Китая с Русским государством. Во второй по-
ловине XVII в. в связи с вторжением маньчжуро-китайских войск
в русские земли в Приамурье в отношениях этих государств возник
кризис, который был урегулирован подписанием Нерчинского до-
говора 1689 г.
Большое внимание уделено изучению традиционной китайской
дипломатии, заимствованной маньчжурскими правителями, диплома-
тическим переговорам сторон во время русских посольств в Пекин,
а также на Нерчинской конференции.
0506000000-75
ММ160(03)-87 1
(^Главная редакция восточной литературы издательства «Наука*,
1980
(^Глава VI, оформление. Хабаровское книжное издательство, 1987
ОТ АВТОРА
300 лет тому назад маньчжурская империя Цин пред-
приняла попытку вытеснить русских с берегов Амура.
Судьба русского Приамурья решалась в ходе героиче-
ской обороны Албазинской крепости, в борьбе кресть-
ян и казаков за спасение хлебных запасов края, в ме-
роприятиях властей, направленных на защиту русских
подданных — «ясачных иноземцев». Но главным сред-
ством отражения маньчжурской угрозы была дипло-
матия. Русское правительство, не располагая достаточ-
ными вооруженными силами в Сибири и на Дальнем
Востоке, обратилось к дипломатии, чтобы не допустить
распространения вооруженного конфликта под Алба-
зином на смежные русские территории. Дипломатиче-
ская история амурской эпопеи XVII в. занимает вид-
ное место в развитии русской дипломатии. Но одновре-
менно она явилась определенным этапом и в развитии
маньчжуро-китайской дипломатии: последняя впервые
оформила договором отношения с государством, терри-
тория которого охватывала огромные пространства Ев-
ропы и Азии, но дипломатия которого основывалась на
европейской традиции.
В XVII в. взаимоотношения Цинской империи и Рус-
ского государства отличаются исключительной насыщен-
ностью различными дипломатическими акциями. Прак-
тически в то время отмечены всевозможные формы
дипломатических контактов, причем осуществлялись
5
они как в условиях мирного развития взаимоотноше-
ний, так и в период вооруженного столкновения двух
государств (единственного за всю историю их контак-
тов). Эта особенность периода дает возможность ис-
следовать весь спектр дипломатических отношений, ко-
торый в такой полноте уже ни разу не повторялся за
всю последующую историю связей двух держав вплоть
до крушения Цинской и Российской империй. При этом,
разумеется, необходимо учитывать развитие и обога-
щение дипломатии в XVIII—XIX вв. и смену внешне-
политических задач на различных этапах истории от-
ношений России с Китаем.
Документы и материалы второй половины XVII в.
дают возможность проследить формирование диплома-
тических стереотипов двух государств в отношении
друг друга и складывание особых дипломатических
приемов, составивших основу ведения межгосударст-
венных отношений в дальнейшем на протяжении почти
полутора столетий. В этом смысле история маньчжуро-
русской дипломатии XVII в. является ключом для по-
нимания дальнейших действий двух государств как в
отношении друг друга, так и во взаимосвязях с Монго-
лией и некоторыми другими государствами Централь-
ной Азии, с Кореей и Японией.
Рассмотрение дипломатической деятельности цин-
ского правительства в 50—90-х гг. XVII в. помогает
также найти ответы па ряд узловых вопросов между-
народных отношений на Дальнем Востоке в XVII—на-
чале XVIII в., в первую очередь вопросов, связанных
со становлением маньчжурской державы, превращением
ее в могущественную империю. В этом процессе маньч-
журской дипломатии принадлежит не меньшая роль,
чем таким политическим институтам Цинской империи,
как армия, административный и налоговый аппарат
и т. п.
Освещение истории русско-китайских отношений лю-
6
бого периода в советской историографии основывается
на научной концепции становления и развития связей
пашей страны с ее великим дальневосточным сосе-
дом — Китаем. Каковы основные положения этой кон-
цепции, т. е. нашего понимания процесса, его теорети-
ческого объяснения?
В XVII в. были установлены политические, экономи-
ческие и культурные контакты между двумя равными
по основным «параметрам» феодальными государства-
ми — Россией и Китаем. На начальной стадии этого
процесса их владения не соприкасались, между ними
пролегала обширная (от нескольких сот до нескольких
тысяч километров в глубину и многие тысячи километ-
ров протяженностью) зона, населенная народами, на-
ходившимися на стадии разложения общинно-родового
строя (Южная Сибирь, Забайкалье, Северная Маньч-
журия, Приамурье и Приморье) или на различных ста-
диях развития кочевого феодализма (Халха-Монголия,
Джунгарское ханство, казахские ханства).
Развитие Русского абсолютистского государства со-
провождалось вхождением в его состав Сибири, Даль-
него Востока, а затем Казахстана и Средней Азии. В
то же время расширяли свою новую империю и маньч-
журы, завоевавшие Китай. Их дальнейшая экспансия
привела к захвату Кореи, Северной Маньчжурии, части
русского Приамурья, Монголии (Восточной, Южной,
а затем и Северной, Джунгарского ханства), Восточ-
ного Туркестана. Все это не могло не сблизить пределы
двух государств. Постепенно начала формироваться их
общая граница. Оба государства складывались как
многонациональные.
Формирование русско-китайской границы — это
длительный исторический процесс, охватывающий бо-
лее двух столетий. Для него характерны следующие
черты: а) нынешняя граничная линия была выработана
в результате дипломатических усилий сторон и не яв-
7
ляется итогом войн; б) отдельные этапы этого процес-
са взаимосвязаны, хотя иногда и падают на различные
исторические эпохи (например, нерчинское разграни-
чение конца XVII в. и окончательное установление даль-
невосточного сектора границы в середине XIX в.);
в) граница была проведена в основном по естествен-
ным рубежам, по и с учетом этнических факторов;
г) ни одна из территорий, отошедших к России, не при-
надлежала Китаю в историческом прошлом; д) процесс
территориального размежевания двух государств за-
вершился до вступления России в стадию империализма.
Социально-экономическое развитие России шло бо-
лее быстрыми темпами, чем развитие аналогичных про-
цессов в цинском Китае, где оно искусственно тормо-
зилось господствовавшим классом маньчжуро-китайских
феодалов. Это накладывало отпечаток на политику дер-
жав в отношении друг друга и иных сопредельных
стран Дальнего Востока и Центральной Азии: Россия
руководствовалась главным образом торгово-экономи-
ческими интересами, тогда как Цинская империя во
главу угла ставила военно-политические цели и задачи.
На характер отношений двух государств накладыва-
ло отпечаток и различие в подходе к международным
отношениям, обусловленное политическими традициями
и уже сложившимися к моменту вступления их во вза-
имные связи идеологическими, правовыми и диплома-
тическими нормами. Россия руководствовалась евро-
пейскими понятиями о равенстве всех суверенных госу-
дарств. Цинская империя вступала в связи лишь на
основе китаецентристской модели (Китай—«сюзерен»,
соседи — «вассалы»). Европейское дипломатическое
искусство в процессе развития русско-китайских отно-
шений впервые столкнулось с традиционной стратагем-
ной дипломатией.
На протяжении XVII в. Цинская империя стреми-
лась навязать Русскому государству статус «вассала»,
8
по эти попытки были отвергнуты русской дипломатией.
11ериод от Нерчинского договора до середины XIX в.
явился этапом, на котором регулярные политические,
экономические и культурные контакты с русской сторо-
ны рассматривались как взаимоотношения двух равных
государств, а с цинской — как отношения с одним из
«подчинившихся» соседей. Такой интерпретации спо-
собствовали внешнеполитические успехи империи Цин
в ее борьбе с другими соседями (Монголия, Джунгар-
ское ханство, Тибет) в XVIII в. Институционально дип-
ломатия «от высшего к. низшему» оформлялась путем
ведения дел с Россией через Лифаньюань (Департамент
колоний), пограничных амбаней, а также соответствую-
щим оформлением дипломатических документов.
Фактически равенство в сношениях было признано
с цинской стороны (и то относительно) после поражения
империи в борьбе с западными колониальными держа-
вами: Англией, Францией, США. Этот этап — от Куль-
джинского договора 1851 г. до союзного договора
1896 г. — можно считать периодом равносторонних от-
ношений двух феодальных империй.
Вмешательство России в китайские дела в период
подавления «боксерского восстания» ознаменовало, по
ленинскому определению, присоединение России к им-
периалистической политике в Китае. Этот этап длился
до Великой Октябрьской революции.
Попытки современной китайской историографии ут-
верждать, что в историческом прошлом огромные тер-
ритории Дальнего Востока, Восточной Сибири, Цент-
ральной и Средней Азии якобы были политически свя-
заны с Китаем, находились под той или иной формой
его управления — несостоятельны. Народы указанных
территорий начиная с глубокой древности развивались
независимо от Китая, создавали собственные государ-
ства — хунну (сюнну), тюрки, чжурчжэни, монголы.
На территории СССР и сопредельной Маньчжурии, на-
9
пример, существовали государства Бохай и Алтун
(Цзинь), созданные далекими предками нынешних ко-
ренных насельников советского Дальнего Востока. Ис-
тория этих народов и государств является частью ис-
тории СССР.
Анализ взаимосвязи внешнеполитических курсов
Цинской империи и Русского государства с их внутрен-
ней жизнью помогает, с одной стороны, глубже понять
дипломатические акции, оценить их стратегическое и
тактическое назначение, а с другой — понять характер
внутриполитических мероприятий цинского правитель-
ства и русских властей не только в зонах соприкосно-
вения — Сибири и Маньчжурии, но и в масштабах го-
сударств в целом.
В рассматриваемый период происходили первые в
истории дипломатических связей двух государств пере-
говоры об определении границы между ними на Даль-
нем Востоке. Выяснение характера действий диплома-
тии цинского Китая представляет несомненную важ-
ность, так как в результате этого становится очевидной
необоснованность имеющих довольно широкое распро-
странение концепций китайской националистической и
западной буржуазной историографии, пытающейся в
своекорыстных целях извращать историю и результаты
первого размежевания владений маньчжуро-китайской
империи Цин и Русского государства.
Изучение истории дипломатии любой страны ведется
советскими историками с позиций марксистско-ленин-
ской методологии. В первую очередь решается задача
осмысления тех социально-экономических условий, в ко-
торых развивалась дипломатическая школа или направ-
ление, а также определяется классовая сущность кон-
кретных дипломатических акций. Однако при изучении
дипломатического искусства прошлого большое значе-
ние имеет учет и субъективных факторов, оказавших
существенное влияние на развитие дипломатии и ее эф-
10
фиктивность. При исследовании истории китайской дип-
ломатии учет этого субъективного фактора особенно
важен, так как длительность существования высокораз-
витого китайского феодально-бюрократического государ-
ства в социально-экономическом плайе как бы вырав-
нивает действие объективных факторов. Различия при-
вносились теми, кто пытался по-своему решать конкрет-’
ные задачи в рамках по существу адекватных общест-
венных условий. Характеристика китайской дипломатии)
как стратагемной, выявляющая именно способности
личности к действию в сфере международных отноше-
ний, позволяет с достаточной полнотой осветить эту
сторону дипломатии Цинской империи, разумеется, не
в ущерб другим.
Говоря о сущности китайской дипломатии периода
феодализма и адаптировавшей ее цинской внешней поли-
тики, следует исходить из определения, данного Ф. Эн-
гельсом дипломатии эксплуататорских государств: «На-
травливать народы друг на друга, использовать один
парод для угнетения другого, чтобы таким образом про-
длить существование абсолютной власти, — вот к чему
сводилось искусство и деятельность всех существовав-
ших доселе правителей и их дипломатов»1. В связи с
этим раскрытие подлинных мотивов и образа действий
цинских дипломатов в отношении Русского государства
неотделимо от выдвинутого В. И. Лениным требования
«разоблачать проделки дипломатов»2. - 4
Основатель социалистической дипломатии имел при
этом в виду, что в буржуазном обществе, пытающемся
порой кичиться своей парламентарной демократией, на
деле «самые важные вопросы: война, мир, дипломати-
ческие вопросы решаются ничтожной горсткой капита-
листов, которые обманывают не только массы, но даже
часто обманывают и парламент»3. В феодальном обще-
стве принятие лично монархом решений по диплома-
тическим вопросам имело не менее антинародный и
11
еще более скрытый характер. Трудность исследования
цинской дипломатии заключается в крайней сложности
определения ее истинных планов, что обусловлено при-
сущей ей исключительной изощренностью в искусстве
политической дезинформации всех и вся, включая даже
ближайшее окружение императора. Император, как
правило, выступал в качестве творца официальной вер-
сии событий.
Характерной чертой цинской дипломатии являлась
ее враждебность всему западному, иностранному. Сущ-
ность этого явления была вскрыта К. Марксом, пока-
завшим, что в основе его лежат глубокие внутренние
процессы, протекавшие в Цинской империи. «Не под-
лежит ни малейшему сомнению, — писал К. Маркс, —
что бурные раздоры между европейскими нациями, ко-
торые с конца XVII века стали соперничать друг с дру-
гом из-за торговли с Китаем, послужили мощным толч-
ком для проведения принятой маньчжурами политики
недопущения иностранцев. Но еще сильнее побуждали
к этому новую династию опасения, что иностранцы бу-
дут поддерживать недовольство, которым была охва-
чена значительная часть китайцев в течение первых
пятидесяти лет или около этого, после покорения Китая
татарами»4.
Наряду с этим К- Маркс отмечал тот факт, что от-
ношения Цинской империи с Россией носили особый
характер, отличавший их от связей с капиталистиче-
скими державами Запада. «У России совершенно осо-
бые отношения с Китайской империей... Поскольку рус-
ские не вели морской торговли с Китаем, они никогда
не были заинтересованы в спорах по этому вопросу,
никогда не вмешивались в них в прошлом и не вмеши-
ваются теперь; на русских не распространяется поэтому
та антипатия, с какой китайцы с незапамятных времен
относились ко всем иностранцам, вторгавшимся в их
страну с моря... русские ведут специфическую для них
12
внутреннюю сухопутную торговлю»5.
Наконец, при анализе Нерчинского договора 1689 г.
как политического итога многолетней дипломатической
деятельности двух государств и прямого результата
маньчжурской агрессии в Приамурье необходимо ру-
ководствоваться ленинским указанием о том, что «как
всякая война есть лишь продолжение средствами наси-
лия той политики, которую вели воюющие государства
и господствующие классы в них долгие годы, иногда
десятилетия, до войны, так и мир, заканчивающий лю-
бую войну, может быть лишь учетом и записью дейст-
вительных изменений в силе, достигнутых в ходе и в
результате данной войны»6.
Глава I
ЦИНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ
0 XVII в.
К тому времени, когда маньчжуры захватили Ки-
тай, они уже имели хорошо развитую дипломатию, на
протяжении более полувека успешно решавшую многие
внешнеполитические задачи маньчжурского государст-
ва. Причем за этот период вместе с ростом и станов-
лением маньчжурской державы, превращением ее в
Цинскую империю маньчжурская дипломатия проделала
быструю эволюцию и из оборонительной, защитной
дипломатии слабого и сравнительно небольшого госу-
дарственного образования превратилась в орудие внеш-
ней политики империи, сокрушившей не только ряд со-
седних феодальных владений, но и политического ге-
гемона дальневосточного региона — минский Китай.
Эти успехи маньчжурской дипломатии в значитель-
ной степени объясняются тем, что она сумела полностью
перенять и использовать опыт традиционной китайской
дипломатии. Освоение этого опыта происходило отнюдь
не чисто теоретически, а в борьбе с дипломатией Мин-
ской империи. На начальном этапе развития маньчжур-
ского государства, и особенно в 20—40-е гг. XVII сто-
летия, маньчжурская дипломатия преодолевала китае-
14
центристскую концепцию традиционной китайской дип-
ломатии, боролась за признание Минами факта суще-
ствования независимого маньчжурского государства,
отстаивала его суверенные права.
Большое внешнеполитическое значение имело созда-
ние маньчжурами государства Цзинь при Нурхаци и
последовавший за этим официальный отказ маньчжур-
ского хана признавать зависимость от Минской империи
(1618), а затем и принятие в 1636 г. Абахаем титула
императора империи Цин.
Ведя борьбу с Минской! империей, маньчжурское
государство одновременно выступало в качестве весьма
динамичной агрессивной силы по отношению к сосед-
ним маньчжуро-тунгусским племенам Северо-Востока,
монгольским ханствам и Корее1. Уже в этот период фор-
мируется маньчжуроцентристская концепция внешних
сношений, скопированная с китайского образца, а дип-
ломатические средства и приемы также заимствуются
у китайской дипломатической школы2.
Одним из главных факторов, определивших разви-
тие маньчжурской дипломатии по китайскому типу, яви-
лось широкое использование маньчжурами на службе
при дворе китайских сановников и военачальников,
плененных ими или переходивших на их сторону. Лишь
во время похода в Китай в 1638 г. маньчжуры захвати-
ли 460 тыс. пленных. Стремясь перейти в 1633 г. на
сторону маньчжуров, генералы Кун Юдэ и Гэн Чжун-
мин писали Абахаю: «Мы давно с надеждой следим
за тем, как премудрый хан привлекает к себе выдаю-
щихся людей Китая. Достойные мужи, исполненные бла-
городных чувств Яо, Шуня, Тана и У-вана, но совсем
безоружные, горят желанием отдаться под покрови-
тельство хана... Что же тогда говорить о нас, имеющих
сейчас несколько десятков тысяч бойцов, больше сотни
легких кораблей и артиллерию е полным комплектом
боеприпасов... Это идет от чистого сердца, истинно так.
15
Дворец Абахая в Шэньяне (Мукдене)
Если хан послушается, свершится великое дело, и Под-
небесная Минской династии в мгновение ока станет
Поднебесной хана. Какую должность предложит нам
в этом случае премудрый хан? Какими землями наде-
лит нас?»3
Роль этого китайского элемента во внешней поли-
тике маньчжуров предельно четко охарактеризовал сам
хан Абахай. Когда маньчжурская знать выразила не-
довольство тем, что хан придал исключительно важное
значение капитуляции видного минского сановника Хун
Чэнчоу, Абахай спросил: «К чему стремимся мы, тру-
дясь не щадя живота?» Сановники ответили: «Стре-
мимся овладеть Китаем — вот и все». Абахай, рассме-
явшись, заметил: «Так вот, к примеру, идем мы по доро-
ге, и все слепые, а теперь мы нашли поводыря, как же
нам не радоваться»4. Роль такого «поводыря» сыграл
китайский феодал-предатель У Саньгуй, в 1644 г. про-
16
пустивший цинскую армию через заставу Шаньхайгу-
ань, чем было положено начало завоевания Китая маньч-
журами.
Таким образом, маньчжуры-по примеру своих пред-
шественников — завоевателей Китая чжурчжэней, ки-
даней, монголов — привлекали к себе на службу ки-
тайскую знать, причем делали это в достаточно широ-
ких масштабах. Процесс сращивания маньчжурской и
китайской феодальной верхушки, обусловленный ис-
пользованием маньчжурами господствующего класса
Китая в своих интересах, начался еще до захвата
маньчжурами пекинского престола5. Этот процесс на-
ложил отпечаток на все институты маньчжурского го-
сударства, привел к его четко выраженной китаизации.
Дальнейшее углубление этого процесса и убыстре-
ние его темпов происходило уже после захвата Цинами
власти в Китае6. Поэтому к середине XVII в. цинская
дипломатия являлась по существу маньчжуро-китайской
дипломатией: маньчжурской по целям и задачам, ки-
тайской в основном по формам, методам, средствам.
Чтобы понять мотивы и образ действий цинской дипло-
матии по отношению к Русскому государству, необхо-
димо предварительно остановиться на характерных чер-
тах традиционной дипломатии императорского Китая.
Традиционная китайская дипломатия —
основа цинской дипломатической практики
Безусловно, средневековой китайской дипломатии
были присущи все черты внешнеполитической деятель-
ности феодального государства. Ведение дипломатиче-
ских дел являлось прерогативой главы государства.
Дипломатия активно отстаивала интересы правящей
феодальной верхушки, которая в борьбе за сохранение
своего господства зачастую ставила их выше интере-
сов народа и государства. Ярким примером этого явил-
jv “бИБЛ1-!ОТЕКА | 17
ся союз китайских и маньчжурских феодалов во время
крестьянской войны под руководством Ли Цзычэна,
союз, приведший к порабощению Китая маньчжурами.
Внешнеполитическая стратегия и тактика являлись тай-
ною тайн, в которую посвящались лишь высшие пред-
ставители феодальной и чиновничьей знати. Им и по-
ручалось выполнение дипломатических миссий и веде-
ние дел с иностранцами.
Дипломатии феодального Китая были свойственны
многие атрибуты, общие для внешнеполитической дея-
тельности государств Азии и Европы и выработанные
еще в древнем мире. Например, важным считалось при
объявлении войны показать' своему окружению и со-
седним государствам вынужденный характер начала
военных действий, к которым прибегали якобы ввиду
того, что уже исчерпаны все иные средства разрешения
конфликта. Поэтому исключительно важное значение
придавалось дипломатическому оформлению притяза-
ний ссылками на «исторические» права, соображения
«гуманности» и т. п. Подобная тактика была известна
еще в эллинистическом мире7.
Насколько успешно цинская дипломатия овладела
этими приемами, можно судить по известному манифе-
сту, изданному регентом Доргонем от имени малолет-
него императора Фу Линя при занятии маньчжурскими
войсками Пекина в 1644 г. В манифесте подчеркива-
лось, что маньчжуры якобы вообще не имели стремле-
ний вмешиваться во внутренние события Минской им-
перии, «однако вскоре выступления разбойников (пов-
станческих китайских крестьянских армий Ли Цзычэ-
на. — В. М.) достигли огромных размеров, ввергнув
Китай в пучину бедствий. Вследствие этого мы пору-
чили близким и достойным спасти народ от страданий.
Быстро выступив, они сразу же продвинулись вперед,
внесли успокоение. Нашей целью было ликвидировать
критическое положение, а не обогатиться за счет Ки-
18
тая». Маньчжурский же император вступил на пекин-
ский трон лишь потому, что «ваны и гуны, высшие
гражданские и высшие военные чиновники, а также
командный состав войск в один голос просили нас
(цинского императора. — В. М) вступить на престол,
неоднократно умоляя об этом»8.
Широко практиковалось установление союзнических
отношений путем заключения браков китайских прин-
цесс с главами соседних государств, которые станови-
лись для императорского двора «племянниками» им-
ператора Китая9. Договорные обязательства скрепля-
лись клятвами, после заключения их тексты нередко
вырезались на каменных стелах. Подобный же обычай
был еще в Древней Греции, где такие стелы хранились
в Афинах в храме Афины Паллады на Акрополе.
Можно было бы привести еще немало примеров
того, что основные принципы феодальной китайской
дипломатии были таковыми же, как и в остальном сред-
невековом мире. Но все же не они определяли лицо,
а те особенности, которые были присущи лишь ей од-
ной.
Теоретические основы ведения межгосударственных
дел в древнем и средневековом Китае формировались
под влиянием различных философских школ. Ученые —
советники царей (ши) — оснастили «практическую»
дипломатию идеологической концепцией взаимоотно-
шений Китая — Срединного государства, центра Под-
небесной, с остальным миром — варварской перифери-
ей. Главенствующая роль в выработке этой концепции
принадлежала конфуцианству. Но немалый вклад был
сделан и представителями легизма и ряда других школ.
Еще в глубокой древности зародилась моноцентрист-
ская концепция управления Поднебесной, связанная с
представлениями о небе (тянь) и верховном владыке
(шанди). Управление страной рассматривалось как свое-
образное трансформирование воли неба, в связи с чем
19
правитель назывался сыном неба (тяньцзы), а к его
имени добавлялось слово владыка (ди), взаимосвязую-
щее земного сына неба с верховным владыкой10. Отсю-
да вытекало и представление о верховенстве правителя
над всем известным земным кругом, а также о его мес-
сианской роли, в соответствии с которой он упорядочи-
вает земные стихии и отношения между людьми., «В
древности мудрые правители владели Поднебесной, —
сообщает источник. — [Они] определили границы на
тысячи ли, занимались управлением и совершали жерт-
воприношения верховному владыке и всем духам гор
и потоков»11.
Более высокий по отношению к соседним странам
уровень древнекитайской цивилизации способствовал
тому, что из этих представлений о «небесном мандате»
на правление и о функциях китайских правителей вы-
кристаллизовалась китаецентристская идея подвласт-
ности им всего земного. Она достаточно четко просле-
живается уже в одном из древнейших письменных па-
мятников Китая — «Шицзине», когда один из военачаль-
ников на далекой заставе восклицает:
Широко кругом простирается небо вдали,
Но нету под небом нн пяди нецарской земли.
На всем берегу, что кругом омывают моря,
Повсюду на этой земле только слугн царя!12
Эпохой систематизации и оформления философских,
правовых, этических и иных концепций в Китае по пра-
ву можно назвать периоды, которые в традиционной
китайской историографии называются Чуньцю («Весна
и осень» — VIII—V вв. до н. э.) и Чжаньго («Борю-
щиеся царства» — V—III вв. до и. э.). В те времена
страна распалась па множество самостоятельных вла-
дений, а власть правившей династии Чжоу (XI—III вв.
до и. э.) была лишь номинальной. Однако постепенно
к периоду Чжаньго доминирующее положение заняли
20
семь царств: Чу, Ципь, Чжао, Ци, Вэй, Янь и Хань.
Их население составляло примерно 20 млн человек13.
В эту эпоху китайская дипломатия получила мощный
фундамент философской мысли, на котором она строи-
лась в последующие тысячелетия.
Отличительной чертой китайской философии того
периода являлась ее особая роль в острейшей социаль-
но-политической борьбе, которая имела место в госу-
дарствах древнего Китая периодов Чуньцю и Чжаньго.
Разделение функций между философами и политиками
не было четко выражено, что привело к прямой, непо-
средственной подчиненности философии политической
практике. Философы, основатели разных школ, пропо-
ведовавшие свои учения, представляли весьма влия-
тельную общественную силу, они нередко становились
министрами, сановниками, послами. Управление обще-
ством, отношения между различными его слоями и груп-
пами, между царствами — вот основной круг вопросов,
интересующих этих философов14.
Политическая мысль Китая, вырабатывая доктрины
внешних сношений и методы их осуществления, исходи-
ла не только из опыта борьбы китайского мира с вар-
варской периферией, но и из не менее богатой прак-
тики дипломатического общения между самими китай-
скими царствами. Влияние системы «Китай — варвары»
на формирование внешнеполитической доктрины изу-
чено достаточно хорошо, так же как и прямой результат
этого влияния — традиционная данническая система15.
На межгосударственные отношения китайских царств
обращалось гораздо меньше внимания. Между тем имен-
но здесь ковалось и оттачивалось дипломатическое ору-
жие, которое затем обращалось против внешнего мира.
Не случайно поэтому появление в последние годы ря-
да ценных исследований, на основании которых можно
сделать выводы и об этой области китайской внешней
политики16.
21
правитель назывался сыном неба (тяньцзы), а к его
имени добавлялось слово владыка (ди), взаимосвязую-
щее земного сына неба с верховным владыкой10. Отсю-
да вытекало и представление о верховенстве правителя
над всем известным земным кругом, а также о его мес-
сианской роли, в соответствии с которой он упорядочи-
вает земные стихии и отношения между людьми, «В
древности мудрые правители владели Поднебесной, —
сообщает источник. — [Они] определили границы на
тысячи ли, занимались управлением и совершали жерт-
воприношения верховному владыке и всем духам гор
и потоков»11.
Более высокий по отношению к соседним странам
уровень древнекитайской цивилизации способствовал
тому, что из этих представлений о «небесном мандате»
на правление и о функциях китайских правителей вы-
кристаллизовалась китаецентристская идея подвласт-
ности им всего земного. Она достаточно четко просле-
живается уже в одном из древнейших письменных па-
мятников Китая — «Шицзине», когда одни из военачаль-
ников на далекой заставе восклицает:
Широко кругом простирается небо вдали,
Но нету под небом ни пядн нецарской земли.
На всем берегу, что кругом омывают моря,
Повсюду на этой земле только слуги царя!12
Эпохой систематизации и оформления философских,
правовых, этических и иных концепций в Китае по пра-
ву можно назвать периоды, которые в традиционной
китайской историографии называются Чуньцю («Весна
и осень» — VIII—V вв. до н. э.) и Чжаньго («Борю-
щиеся царства» — V—III вв. до и. э.). В те времена
страна распалась па множество самостоятельных вла-
дений, а власть правившей династии Чжоу (XI—III вв.
до н. э.) была лишь номинальной. Однако постепенно
к периоду Чжаньго доминирующее положение заняли
20
семь царств: Чу, Цинь, Чжао, Ци, Вэй, Янь и Хань.
Их население составляло примерно 20 млн человек13.
В эту эпоху китайская дипломатия получила мощный
фундамент философской мысли, на котором она строи-
лась в последующие тысячелетия.
Отличительной чертой китайской философии того
периода являлась ее особая роль в острейшей социаль-
но-политической борьбе, которая имела место в госу-
дарствах древнего Китая периодов Чуньцю и Чжаньго.
Разделение функций между философами и политиками
не было четко выражено, что привело к прямой, непо-
средственной подчиненности философии политической
практике. Философы, основатели разных школ, пропо-
ведовавшие свои учения, представляли весьма влия-
тельную общественную силу, они нередко становились
министрами, сановниками, послами. Управление обще-
ством, отношения между различными его слоями и груп-
пами, между царствами — вот основной круг вопросов,
интересующих этих философов14.
Политическая мысль Китая, вырабатывая доктрины
внешних сношений и методы их осуществления, исходи-
ла не только из опыта борьбы китайского мира с вар-
варской периферией, но и из не менее богатой прак-
тики дипломатического общения между самими китай-
скими царствами. Влияние системы «Китай — варвары»
на формирование внешнеполитической доктрины изу-
чено достаточно хорошо, так же как и прямой результат
этого влияния — традиционная данническая система15.
На межгосударственные отношения китайских царств
обращалось гораздо меньше внимания. Между тем имен-
но здесь ковалось и оттачивалось дипломатическое ору-
жие, которое затем обращалось против внешнего мира.
Не случайно поэтому появление в последние годы ря-
да ценных исследовании, на основании которых можно
сделать выводы и об этой области китайской внешней
политики16.
2]
В период феодальных междоусобиц вопросы войны,
ее справедливость и целесообразность в первую очередь
занимали умы философов-политиков. Конфуций, не от-
вергая саму идею войны, предлагал ее альтернативой
сделать распространение социальных и этических прин-
ципов своего учения, которые привели бы к бесконф-
ликтной гармонии в Поднебесной, разумеется, под эги-
дой того из китайских царей, который наиболее актив-
но и последовательно эти принципы осуществит. В кон-
фуцианском каноне «Луньюй» («Беседы и суждения»)
отмечается, что, когда правитель Цзи-ши хотел пойти
в поход против владения Чжуанъюй, «Конфуций усом-
нился в целесообразности этого». К тому же он сфор-
мулировал и свое понимание связи между внутренней
и внешней политикой и ту генеральную идею, которая
впоследствии стала основополагающей для внешнепо-
литической доктрины императорского Китая. «Когда
богатства распределяются равномерно, то не будет бед-
ности; когда в стране царит гармония, то народ не бу-
дет малочислен; когда царит мир [в отношениях между
верхами и низами], не будет опасности свержения [пра-
вителя]», — подчеркнул Конфуций. «Если бы было
так, — делает он вывод, —• тогда людей, живущих да-
леко и не подчинившихся, можно было бы завоевать
с помощью образованности и морали. Если бы удалось
их завоевать, среди них воцарился бы мир»17. «Усми-
рение» «не подчинившихся», распространение на них
китайских институтов и норм, приобщение их к «циви-
лизации» всеми средствами, вплоть до ассимиляции —
это составляло основное содержание внешней политики
Китая на протяжении последующих веков.
Заслуживающий внимания обзор идеологических
постулатов и основывавшихся на них практических дей-
ствий древней и средневековой китайской дипломатии
сделан советским исследователем С. Н. Гончаровым в
его книге о взаимоотношениях империй Цзинь и Сун.
22
С. Н. Гончаров отмечает, что «история китайской дип-
ломатии дает целый ряд примеров того, как мироустро-
ительные «концепции» уживались с «равноправными
межгосударственными отношениями». При этом «рав-
ноправная» традиция всегда (с точки зрения китайцев)
подчинялась «мироустроительной»18.
Конфуцианство заложило и еще одну идею внешней
политики: внешнеполитические задачи могут и должны
решаться в интересах будущих поколений. «Трудность
не в том, чтобы победить, — подчеркивает, по словам
Чжуан-цзы, Конфуций, •— а в том, чтобы победу удер-
жать. Умный правитель удерживает победу, и потому
его счастье переходит к последующим поколениям»19.
Обосновывая необходимость войны, ученик Конфуция
Жань Ю утверждает, что если не нанести поражения
противнику в настоящий, удобный для этого момент,
то «впоследствии наши внуки непременно натерпятся
от него беды»20.
Идеи Конфуция продолжали развиваться и в учении
его последователя Мэн-цзы. Например, «Мэн-цзы ска-
зал Сюань-вану: «[Вы] желаете расширить свою тер-
риторию, [принудить] Чу и Цинь посылать к [Вашему]
двору [своих представителей], управлять Срединным го-
сударством и умиротворить всех варваров. Но добиться
исполнения подобного желания такими действиями —
все равно что ловить рыбу на дереве».
[Сюань]-ван спросил: «Разве это так плохо?»
Мэн-цзы ответил: «Пожалуй, еще хуже! Ловить ры-
бу на дереве, хотя и не поймаешь ее, [все же] не будет
никакой беды. Но когда такими действиями добиваешь-
ся исполнения подобных желаний, напрягая все свои
силы, непременно накличешь беду!..
[Вам] стоило бы вернуться к основам [правильного
правления]. Если вы будете человеколюбивы в управ-
лении, все чиновники Поднебесной пожелают служить
при Вашем дворе; все землепашцы пожелают возделы-
23
вать Ваши поля; все купцы пожелают торговать на Ва-
ших рынках; все путешественники пожелают странст-
вовать по дорогам Вашего [царства], а те в Поднебес-
ной, кто ненавидит своих повелителей, пожелают от-
правиться с жалобой к Вам. И тогда кто сможет про-
тивостоять Вам?»21
Но политическая и философская мысль древнего
Китая породила и другие представления о войне и ми-
ре, которые в свою очередь не могли не повлиять на
взгляды тех, кто формировал внешнюю политику. Так,
основоположник даосизма Лао-цзы решительно осуждал
войну и использование силы для покорения соседних
стран и народов. «Кто служит главе народа посредст-
вом дао, — утверждал он, — не покоряет другие стра-
ны при помощи войск, ибо это может обратиться про-
тив него. Где побывали войска, там растут терновник
и колючки. После больших войн наступают голодные
годы»22. Таким образом, подчеркивает Лао-цзы, «вой-
ско — орудие несчастья, поэтому благородный [пра-
витель] не стремится использовать его, он применяет
его только когда его к этому вынуждают»23.
Не менее активно выступали против войны и пред-
ставители философского учения моистов, возникшего
в конце периода Чжаньго24. В трактате «Мо-цзы» отри-
цание войны интерпретируется как воля неба: «Небо
не хочет, чтобы большое царство нападало на малое»,
ибо это несправедливо. «Пытаться с помощью войны
решать политические споры между государствами, —
учил Мо-цзы, — пытаться добиться мощи и славы —
это все равно что заставить всех людей в Поднебесной
пить одно лекарство для лечения разных болезней, ибо
пользы от этого, может быть, будет лишь четырем-пяти
человекам...»25 Мо-цзы отрицает войну, так как видит
в ней лишь разорение и бедствия для народа. «Армия
нападающей стороны вторгается на землю другого го-
сударства, топчет его хлеба, рубит его леса, разрушает
24
города и поселения, загрязняет и разрушает его пруды
и водоемы, угоняет и убивает его скот, сжигает и ос-
корбляет его родовые кумирни, принуждает работать
на себя и убивает его население, измывается над ино-
племенными старцами и женщинами, вывозит из захва-
ченного царства его богатства», — так рисует реаль-
ную картину жизни Китая того времени трактат «Мо-
цзы»26.
Но война не меньшее несчастье и для стороны, на-
чавшей ее, ибо «многочисленные армии уходят в поход
и не возвращаются обратно. Тысячи семей остаются без
опоры, жены становятся вдовами, а дети сиротами,
полностью растрачиваются все богатства народа... слу-
жилые не занимаются государственными делами, зем-
ледельцы не засевают поля, женщины не ткут полотно,
государство теряет своих слуг, простолюдины забрасы-
вают свои дела»27.
Военные стратеги древнего Китая выступали и за
«рациональный» характер войны, не допускавший бес-
смысленных разрушений материальных ценностей про-
тивника, направленный на привлечение населения захва-
ченных местностей на сторону победителя. «Пусть там,
куда пришли ваши войска, не рубят у населения деревь-
ев, не разрушают их жилищ, не отбирают у них зерно,
не убивают домашних животных, не жгут запасы и сбе-
режения. Покажи народу противника, что у тебя в серд-
це нет жестокости», — подчеркивает У-цзы28.
В период Чжаньго развивается и концепция преодо-
ления войн путем усовершенствования внутренних по-
рядков в царствах. В трактате «Мо-цзы» в главе «Воля
неба» подчеркивается, что «если верхи усердны в уп-
равлении, то в стране царит порядок; если низы усерд-
ны в делах, то в стране достаток предметов и пищи.
Если в стране царят и порядок и достаток, то для внут-
ренних дел имеются чистое вино и ритуальная посуда,
чтобы совершить жертвоприношения небу и демонам.
25
Для внешних дел имеются яшмовые круги, жемчуг, неф-
рит для подарков соседям с четырех сторон, поэтому не
появляется озлобления между правителями, нет воен-
ных столкновений на границах»29.
Эта же идея развивается и в той части трактата,
где Мо-цзы говорит о связи внутренней и внешней по-
литики: «Если казенные склады полны, то люди богаты,
верхи имеют чистое душистое вино и отборный рис, что-
бы делать жертвоприношения. Для внешних дел име-
ются [в достатке] шкуры и кони для обмена с соседни-
ми правителями и для подарков им. Для внутренних
дел имеются пища для голодных и покой уставшим,
[имеются средства], чтобы кормить всех людей, забо-
титься о мудрых людях Поднебесной.
Таким образом, вверху небо и духи делают вана
богатым, новые правители царств стремятся поддер-
живать отношения с ним, внутри страны все люди стре-
мятся приблизиться к нему, мудрые люди собираются
вокруг него.
Благодаря этому замыслы вана получают [поддерж-
ку], если [ван] начинает какое-либо дело, оно сверша-
ется. Оборона его страны крепка. Если [ван] выходит
в карательный поход, его войско имеет могучую силу»30.
В годы раздробленности Китая и непрерывных войн
рождается и концепция позитивного нейтралитета. Ав-
тором ее был Ле-цзы, который изложил свое теорети-
ческое построение в виде ответа вэйского царя полко-
водцу, предложившему служить ему своим военным ис-
кусством: «Мое царство слабое, а должно держаться
среди сильных. Стремясь к миру, я служу великим цар-
ствам и помогаю малым. Стоит опереться на военную
силу, и [нас] встретит лишь гибель»31.
Такая постановка проблемы войны и мира в древ-
некитайской политической науке отнюдь не равнознач-
на отрицанию внешних функций рабовладельческого
или феодального государства, направленных на осуще-
26
ствление захватов территории, материальных ценностей
и людской силы противника32. Альтернативой войны все-
гда является активная дипломатическая деятельность.
Негативное отношение к войне ряда философов-полити-
ков древнего Китая подразумевало усиление посольской
и иной активности государства.
Что же касается «варваров четырех сторон света»,
окружавших китайскую ойкумену, то уже на заре ки-
тайской дипломатии применительно к ним культивиру-
ются взгляды, преисполненные великодержавного пре-
зрения к «живущим среди полыни»33. «Я слышал, что
варвары изменялись [под влиянием] Китая, но я еще
не слышал, чтобы варвары изменяли [что-либо] в Ки-
тае», — заявлял Мэн-цзы34. Эта идея, имевшая свои
основания в реальном положении вещей, но затем ис-
кусственно гипертрофированная, приводила к тому, что
к иноплеменникам относились с иной меркой и в пра-
вовом отношении. «Принципы морали применяются для
заботливого управления Срединным государством. Стро-
гие наказания применяются для устрашения варварских
племен», — таким образом характеризует древнекитай-
ский источник эти воззрения35. Конфуцианство вырабо-
тало мессианскую идею перевоспитания «варваров»,
перехода их под воздействием китайской цивилизации
на «китайскую ступень» развития. Это положение со-
вершенно четко сформулировано в «Луньюе»: «Учитель
хотел поселиться среди варваров. Кто-то сказал: «Там
грубые нравы. Как вы можете так поступать?» Учитель
ответил: «Если благородный муж поселится там, будут
ли там грубые нравы?»38 Но до тех пор, пока эти «кан-
дидаты в китайцы» остаются иноземцами, их нужно
«усмирять» вооруженной рукой. Мэн-цзы недвусмыслен-
но подчеркивал: «С древних времен повелось строить за-
ставы для защиты от насилий [чужеземцев], а ныне
возводят заставы, чтобы чинить насилия [над чужезем-
цами] »37.
27
Но политико-философская мысль древнего Китая
обогатила китайскую дипломатию не только магист-
ральными идеями внешней политики. Не меньший вклад
классической китайской философией был сделан и в со-
здание арсенала дипломатических приемов. При этом,
рассматривая дипломатию как одно из проявлений вне-
шних функций государства, политики древнего Китая
считали ее таким же искусством ведения межгосудар-
ственной борьбы, как, например, войну. Более- того,
именно приемы ведения войны во многом повлияли ина
дипломатическую тактику.
Большое влияние на изучение дипломатической стра-
тегии и тактики оказала философская школа диплома-
тов (цзунхэнцзя)38, наиболее известными представите-
лями которой были Су Цинь и Чжан И.
Су Цинь обобщил методы построения союзов по вер-
тикали (цзун) и горизонтали (хэн) в трактате «Гуйгу-
цзы» («Философ из долины демонов»). Хотя считалось,
что Гуйгу-цзы был учителем Су Циня59, но в западной
синологии утвердилась точка зрения на Су Циня как
на автора этого произведения40. Чжан И в 311 г. до н. э.
осуществил объединение шести царств в коалицию по
горизонтали (т. е. поперек всей страны, с востока на
запад, тогда как по вертикали означало вдоль всей
страны с юга на север), склонив их «обратиться на за-
пад» и служить царству Цинь. Но через год эта коа-
лиция распалась41.
Искусство ведения переговоров, система аргументи-
рования послом тех или иных позиций основывались на
разработанной философами теории ведения спора, бесе-
ды, полемики, т. е. методах объяснения, раскрытия со-
держания и доказательства тех или иных тезисов42.
Наибольшее значение применению дискуссии для вы-
яснения истины придавали Мо-цзы и его последователи,
утверждавшие, что из «спорящих один говорит истину,
другой — неистину; чье мнение соответствует истине,
28
тот побеждает в споре»'13. Для достижения цели монеты
предлагали пользоваться методом «фа» (образец), под-
разумевавшим соответствие цели, средств и определен-
ных результатов44.
Во все времена китайские государственные деятели
изучали и использовали «Ицзин» («Книгу перемен»).
Сложные положения этого трактата заключали в себе
идеи поведения в определенных ситуациях. Поэтому
«Ицзин» использовался двояко: как пособие для трени-
ровки политического деятеля и как своеобразный ора-
кул, по которому пытались определить результаты или
последствия политических акций. Этот трактат широко
применялся дипломатами и разведчиками45.
Подобно тому как в Древней Греции выполнение по-
сольских функций часто поручалось выдающимся ора-
торам, в Китае сложнейшие проблемы отношений между
государствами также решали философы, владевшие
методом спора и убеждения.
Вообще личности дипломата придавалось исключи-
тельное значение. Безусловно, дипломат должен был
быть образованным человеком, но этого было еще не-
достаточно. «Хотя он и прочитал триста стихотворений
«Шицзин», — говорил Конфуций об одном из сановни-
ков, — если ему передать [дела] управления государ-
ством, он не справится с ними. Если его послать в со-
седние страны, он не сможет самостоятельно отвечать
на вопросы»46. В самом деле, отправляясь с посольским
поручением, древнекитайский дипломат (как и любой
другой в ту эпоху) практически не имел связи с по-
славшим его правителем да плюс к тому же еще, в от-
личие от послов Древней Греции и Рима, не пользо-
вался правом личной неприкосновенности47. В этих ус-
ловиях от дипломата требовались незаурядные способ-
ности для самостоятельного осуществления поставлен-
ной перед ним задачи.
Конфуций, по словам Чжуаи-цзы, сам ходил послом
29
в царство Чу. Ему приписывают любопытный образец
наставлений дипломату, направляющемуся с миссией.
Главное, о чем должен был помнить дипломат, — это
долг перед правителем. «Долг велит слуге служить го-
сударю. Государь всюду, куда бы [ты] ни пришел; нигде
в Поднебесной [от него] не укроешься», — подчерки-
вает Конфуций. «Полная преданность государю, — по
мнению философа, — в том, чтобы служить ему и по-
коить его при любых условиях. Служить всеми помыс-
лами, не изменяясь, радость ли перед [тобой] или горе,
и даже в безвыходном положении принимать [все] спо-
койно как судьбу — это высшая добродетель»48. Вы-
полняя поручение, посол должен забыть о самом себе,
у него «не найдется досуга для наслаждения жизнью
или для страха перед смертью»49.
Помимо высокого сознания исполняемого долга ки-
тайскому дипломату необходимо хорошо разбираться
в основных принципах ведения межгосударственных дел,
т. е. иметь достаточную профессиональную подготовку.
Конфуций обрисовывает эти принципы следующим об-
разом: «С соседними [царствами] следует поддерживать
взаимную дружбу, основанную на верности [в делах];
далеким [царствам] следует [высказывать] предан-
ность в речах»50. Функция дипломата в том и заключа-
ется, чтобы умело устанавливать на основе этих прин-
ципов связи между государствами. «Речи должен кто-то
передавать, — говорит философ будущему послу, — а
самое трудное на свете — передавать слова радости
или гнева одной стороны другой стороне». Исполнение
дипломатической миссии требует особого такта. «В ра-
дости изливают друг другу слишком много приятных
слов, в гневе обрушивают друг на друга слишком много
злых слов. [Но] все чрезмерное безрассудно, безрассуд-
ное же не внушает доверия», — предостерегает Кон-
фуций. Эти предостережения не излишни, ибо малей-
шая неосторожность могла стоить послу жизни или
30
обернуться его пленением, в таком случае под угрозой
оказалась бы миссия, порученная ему. «Подозрения и
губят того, кто передает речь», — поучает мудрец. По-
этому «передавай неизменной сущность [дела], опуская
лишние слова». Соблюдай это правило, «и, возможно,
останешься цел»51.
Посол должен был наизусть знать данный ему на-
каз («речь») и неукоснительно следовать ему. Срав-
нивая дипломатический спор с поединком искусных
борцов, которые «начинают мериться силами открыто,
а кончают тайным [приемом] — в напряженный [мо-
мент] прибегают ко многим хитростям», Конфуций
строго предупреждал о том, что посол должен соблю-
дать меру в своих речах и поступках. Уже в этих его
наставлениях можно проследить известную фетишиза-
цию слова, присущую китайской дипломатии. «В сло-
вах — и ветер и волны [буря], — подчеркивал он, —
в делах — победы или поражения. Ветер и волны вы-
звать нетрудно, но к опасности легко приводят и побе-
ды и поражения. Поэтому без [особых] оснований [и
высказываются] гневные суждения, [полные] резких,
пристрастных слов. Рычат, не выбирая выражений,
словно дикие звери с клокочущим дыханием в предсмерт-
ной агонии. И злоба растет. [Когда] злоба доходит
до высшего предела, [с другой стороны] в ответ поче-
му-то также непременно появляется негодование. [Если
никто] пе сознает, отчего [все] началось, то кто может
знать, чем [все] кончится?» Ссылаясь на авторитет
древних царей, Конфуций заключает: «Не отклоняйся
от порученного, не настаивай на решении, превысишь
меру — [доведешь] до крайностей». Торопить сторону-
контрагента с принятием решения опасно, считает фи-
лософ, ибо «благоприятное решение приходит не скоро,
а неблагоприятного уже не исправить»52. Эта нетороп-
ливость в действиях и решениях стала с веками одной
из отличительных черт китайской дипломатии.
31
Образец дипломата вырисовывается и в характери-
стике того сподвижника, которого Конфуций, по его
словам, взял бы с собой, идя в сражение. «Я не возьму
с собой того, — говорит он, — кто с [голыми рука-
ми] бросается на тигра, переправляется через реку, [не
используя лодку], гибнет, не испытывая сожаления. Я
обязательно возьму с собой того, кто в делах проявля-
ет осторожность, тщательно все продумывает и доби-
вается успеха»53. Даже война — это не только и не
столько сражения. «Страна управляется справедливо-
стью, война ведется хитростью», — провозгласил еще
Лао-цзы54. Что же говорить тогда о дипломатии. Дцп-
ломат, побеждающий противника словом, должен по-
добно полководцу произвести предварительные расче-
ты, составить четкий план действий, использовать при-
емы, которые ввели бы противника в заблуждение. Мно-
гие философские школы внесли вклад в развитие дип-
ломатии, но главные заслуги 'в этом принадлежат вы-
дающемуся военному мыслителю древнего Китая Сунь-
цзы.
Учение о стратагемах — военных хитростях — яви-
лось одной из наиболее жизненных сторон произведений
Сунь-цзы — блестящего полководца, диалектика и тео-"
ретика военного искусства. Вклад Сунь-цзы в китай-
скую дипломатию, которая использовала его трактат
в качестве своеобразного учебного пособия, не менее
значителен, чем роль Конфуция, оснастившего ее идео-
логическими постулатами. На это в свое время обра-
щал внимание академик Н. И. Конрад, подчеркнувший,
что многие из общих положений трактата «Сунь-цзы»
«всегда легко переносились из области войны в область
политики и дипломатии»55.
Более того, именно Сунь-цзы заложил в китайской
военной доктрине основополагающую идею: диплома-
тические методы борьбы не только должны предшест-
вовать военным, но они вообще предпочтительнее, вы-
32
годнее государству. В центральной главе своего трак-
тата «Стратегическое нападение» Сунь-цзы указывает:
«По правилам ведения войны наилучшее — сохранить
государство противника в целости, на втором месте —
сокрушить это государство. Наилучшее — сохранить ар-
мию противника в целости, на втором месте разбить ее...
Поэтому самая лучшая война — разбить замыслы
противника; на следующем месте — разбить его союзы;
па следующем месте — разбить его войска...
Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую
армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаж-
дая; сокрушает чужое государство, не держа свое вой-
ско долго. Он обязательно сохраняет все в целости и
этим сохраняет власть в Поднебесной. Поэтому и мож-
но, не притупляя оружия, иметь выгоду — это и есть
правило стратегического нападения»56.
Исследователи трактата «Сунь-цзы» иллюстрирова-
ли это положение многочисленными примерами из ис-
тории дипломатических отношений древнекитайских го-
сударств. Ведь Сунь-цзы не только показывает, почему
дипломатическая победа выгоднее военной (она сохра-
няет материальные ценности побежденного государства,
а также военную силу государства-победителя, его
власть в Поднебесной), но ставит для дипломатии не-
посредственные задачи по подготовке такой победы:
разбить замыслы противника, разбить его союзы и т. д.
Анализируя этот раздел трактата, Н. И. Конрад при-
ходит к выводу, что, по представлениям китайских по-
литиков, орудиями такого рода бескровной дипломати-
ческой победы служили «культурный и политический
престиж страны, умная и благожелательная по отноше-
нию к противнику политика и стратегическое обесси-
ление его»57. В любом из этих вариантов дипломатиче-
скими средствами достигалось такое стратегическое
превосходство над противником, что оп вынужден был
капитулировать58.
2 В. С. Мясников
33
Но если в разделе «Стратегическое нападение» трак-
тата «Сунь-цзы» китайский полководец или государст-
венный деятель находил для себя эти ценнейшие ука-
зания по дипломатическому обеспечению победы, то в
других его частях те, кому приходилось эту диплома-
тию осуществлять, обретали множество не менее цен-
ных и полезных мыслей практического характера. То,
рто война и дипломатия — это разновидности одной
и той же политики, им не приходилось даже додумы-
вать, это уже было объяснено Сунь-цзы, равно как и
взаимосвязь этих явлений. Это, несомненно, облегчало
применение правил и приемов одной категории к дру-
гой. Разумеется, не могло быть и речи о механической
замене понятия «война» на понятие «дипломатия», что-
бы получать готовые рецепты из стратагем Сунь-цзы.
Для того чтобы практически исключить это, философы-
политики, в том числе Сунь-цзы, придавали исключи-
тельное значение личным качествам и полководца и
дипломата, в первую очередь его уму, способности са-
мостоятельно выбрать, развить и применить тот или
иной метод, маневр, схему. Главное — умение действо-
вать сообразно обстановке; наперед преподать ничего
нельзя, это было непреложным правилом.
При рассмотрении трактата «Сунь-цзы» в качестве
пособия для дипломатов следует учитывать и то, что
в древнем и в средневековом Китае функции военачаль-
ника и дипломата зачастую выполняло одно и то же
лицо. Ведя боевые действия за тысячи ли от столицы, пол-
ководец должен был сам путем переговоров либо закреп-
лять военные успехи, либо использовать дипломатию
в качестве защитного средства. Сражения и переговоры
с противником чередовались достаточно часто. Так, на-
пример, когда У-цзы назначили оборонять район Сихэ,
то он выиграл 64 из 76 больших сражений, а осталь-
ные завершились мирными переговорами. В результате
он расширил границы царства и увеличил площадь об-
34
рабатываемых полей на тысячи ли59. Многочисленные
примеры единства дипломатии и военного искусства
приводятся и в комментариях Н. И. Конрада к трактату
«Сунь-цзы». Но главная заслуга Сунь-цзы в том, что
он доказал, что военно-теоретическая мысль «сильнее
пороха», что искусной дипломатией можно победить
превосходящую военную и политическую силу.
Основное, что черпал дипломат из сочинения Сунь-
цзы, это методы воздействия на противника (в дипло-
матии — на партнера или контрагента), обеспечиваю-
щие выигрыш в борьбе с ним. Чтобы вести дипломати-
ческий поединок, необходимо быть к нему всесторонне
подготовленным, тогда партнер, если он не обеспечивал
себе такую же подготовку, может быть побежден. «Не-
победимость заключена в себе самом, возможность по-
беды заключена в противнике», — поучает Сунь-цзы60.
Конечно, дипломату легче вести дела, если за его спи-
ной стоит сильное государство-гегемон61. Уже сама мощь
гегемона определяет характер его взаимоотношений с
окружающими государствами. «Если мощь гегемона об-
ратится на противника, тот не сможет заключить сою-
зы, — утверждает одно из правил стратегии Сунь-
цзы. — По этой причине гегемон не гонится за союзами
в Поднебесной... Он распространяет только свою соб-
ственную волю и воздействует на противника своею
мощью»62. Утверждая политику силы, Сунь-цзы вместе
с тем не преувеличивает значения мощи государства,
он подчеркивает, что необходимо расчетливо ею поль-
зоваться, только тогда можно достигнуть цели. «Мощь —
•то как бы натягивание лука, — говорит он, — рас-
ечитаппость удара — это как бы пуск стрелы»63. Пус-
кает стрелу политик.
Дипломат должен продумать и рассчитать дипло-
матический маневр, провести его как военную операцию.
Сунь-цзы формулирует пять условий для достижения
победы, на основании которых должен строиться пред-
35
варительный расчет. Успех придет непременно, «если
знают, когда можно сражаться и когда нельзя; побеж-
дают, когда умеют пользоваться и большими и малыми
силами; побеждают там, где высшие и низшие имеют
одни и те же желания; побеждают тогда, когда сами
осторожны и выжидают неосторожности противника;
побеждают те, у кого полководец талантлив, а госу-
дарь не руководит им. Эти пять положений и есть зна-
ния победы»64. Безусловно, выбор времени для осуще-
ствления замысла, умение пользоваться соответствую-
щими задуманному силами, единодушие исполнителей
плана, осторожность в его осуществлении и, наконец,
талант и самостоятельность в действиях руководителя
внешнеполитической акции — характерные черты не
только воинского искусства, но и успешной дипломатии
любого государства. Но в древнем Китае эти непремен-
ные правила реализации внешнеполитических шагов
были четко сформулированы уже в конце VI—начале
V в. до н. э.
Не менее важным, чем предварительный расчет, яв-
ляется умение заставить партнера проявить именно ту
реакцию, которая нужна для успеха внешнеполитиче-
ской акции, т. е., как бы мы теперь сказали, запрограм-
мировать его действия. И здесь Сунь-цзы предлагает
действовать кнутом и пряником, умело играя на стрем-
лении партнера к выгоде и его опасениях причинить себе
вред. «Уметь заставить противника самого прийти, —
говорит он, — это значит заманить его выгодой; уметь
не дать противнику прийти •— это значит сдержать его
вредом. Поэтому можно утомить противника, даже ис-
полненного сил; можно заставить голодать даже сыто-
го; можно сдвинуть с места даже прочно засевше-
го»65.
Но партнер может попытаться уклониться от пред-
лагаемой ему дипломатической игры, несмотря на воз-
можные выгоды или вред. Как же преодолеть политику
36
самоизоляции или игнорирования контрагента? Как
навязать ему свою волю? «Если я хочу дать бой, — от-
вечает Сунь-цзы, — пусть противник и понастроит вы-
сокие редуты, нароет глубокие рвы, все равно он не
сможет не вступить со мною в бой. Это потому, что я
нападаю на место, которое он непременно должен спа-
сать»66. И, наоборот, если нужно защищаться от опас-
ной инициативы противника, то отвращай его всеми
доступными средствами «от того пути, куда он идет»67.
Эту способность воздействовать на поведение про-
тивника Сунь-цзы оценивает как тончайшее, божествен-
ное искусство, для которого он не находит даже слов,
чтобы его выразить. Тот, кто овладел этим искусством,
«может стать властителем судеб противника»68. В этой
связи китайская дипломатия придавала исключитель-
ное значение не только личности собственного предста-
вителя, но в не меньшей мере и качествам политическо-
ю деятеля противной стороны. Сунь-цзы требует сна-
чала выяснить, кто полководец или советник царя, а
затем уже в зависимости от этого строить стратегиче-
<кин план. Если противник «неудобен», силен, то его
следует отвлечь или устранить от дипломатической де-
>нел|.ностп любыми способами, вплоть до убийства.
Суш,-цзы принадлежит и обоснование необходимо-
I I в в возможности действий дипломата в качестве по-
ли гического разведчика. Со свойственным ему практи-
цизмом Сунь-цзы составил и наиболее древнее руко-
водство но шпионажу. В специальной главе своего трак-
гага он приводит пять категорий шпионов: «местные
шпионы» — вербуемые из местных жителей страны про-
тивника, «внутренние шпионы» — чиновники из враже-
ского стана, «обратные шпионы» — перевербованные
лазутчики неприятеля, «шпионы смерти» — те, кто,
жертвуя жизнью, осуществляют дезинформацию про-
тивника09, «шпионы жизни» — разведчики, приносящие
ценные сведения из вражеской страны70. В роли двух
37
последних выступали наиболее способные и искусные
послы71, об этом же писали и древнеиндийские авторы72.
Что же касается непосредственного контакта посла
с представителем противной стороны, то и в этой сфе-
ре Сунь-цзы не оставлял его безоружным, подсказывая
ему поведение на «пути обмана». «Если ты и можешь
что-нибудь, — узнавал будущий посол из трактата, —
показывай противнику, будто не можешь; если ты и
пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим
не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай,
будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай,
будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его
в расстройство и бери его; если у него все полно, будь
наготове; если он силен, уклоняйся от него, вызвав в
нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв
смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы
свежи, утоми его; если его ряды дружны, разъедини;
нападай на него, когда он не готов, выступай, когда он
не ожидает»73. Эти тринадцать способов поведения под-
робно проанализированы Н. И. Конрадом.
Трактат Сунь-цзы был написан за тысячу лет до
того, как дипломатическая практика феодальной Ита-
лии придала европейской дипломатии тот оттенок, при
котором посол считался «почетным шпионом» или «че-
стным человеком, которого посылают за границу лгать
для блага своей родины»74. В своих «Записках о лон-
донских злоключениях» Сунь Ятсен так характеризует
цинского дипломата, секретаря посольства: «...китайский
дипломат не был бы дипломатом, если бы он не был
прежде всего лгуном, а случай, представившийся те-
перь для лганья, должен был удовлетворить даже вос-
точное предрасположение Тана к его роли». «Искрен-
ней» и «прямой» ложью, продолжает далее Сунь Ятсен,
Тану «удалось пошатнуть уверенность даже доктора
Мэнсона, человека, который жил в Китае двадцать два
года, свободно говорил на сямыньском наречии и, та-
38
ким образом, знал китайцев и их характер лучше, чем
девять десятых всех когда-либо бывавших на Дальнем
Востоке»75.
Китайские послы со времен Сунь-цзы действовали
согласно девизу: «Сначала будь как невинная девуш-
ка — и противник откроет свою дверь. Потом же будь
как вырвавшийся заяц — и противник не успеет при-
нять мер к защите»76. Благодаря трактату Сунь-цзы
китайская политическая мысль и дипломатическое ис-
кусство оказали существенное влияние на дипломатию
ряда сопредельных стран, в первую очередь Японии
и Кореи. «Поэтому, — справедливо подчеркивает
II. И. Конрад, — трактат Сунь-цзы имеет известное
шаненис для понимания поступков не только военных
деятелей, но и политиков упомянутых стран Дальнего
Востока, и притом отнюдь не только в отдаленные ис-
торические времена»77.
Таким образом, по своим идеологическим предпосыл-
кам и практической школе китайская дипломатия еще
на заре нашей эры сформировалась как универсальное
оружие внешней политики. Ее мощь была тогда же
проверена как в борьбе за формирование единой ки-
тайской империи, так и в защите ее от периодически
усиливавшихся кочевых племен. Но представление о
китайской дипломатии было бы неполным, если бы мы
не коснулись той ее стороны, которая производила не-
изгладимое впечатление на неханьский мир и которая
много столетий спустя в Европе получила ироническое
название «китайские церемонии».
Назначение дипломатического церемониала вообще
имеет различные оценки даже у признанных специали-
стов в этой области. Так, например, Ж. Камбон утверж-
дает, что «нет людей более склонных к церемониям,
чем дикари», и что родившийся скорее из страха, чем
па вежливости, протокол — «это своего рода религия,
своеобразными обрядами и таинствами» направленная
39
на то, чтобы «придавать видимость чего-то реального
суетным вещам и не задевать ничьего самолюбия»78.
Ж. Серре более краток, он определяет протокол как
«правила взаимоотношений между нациями». При этом
он берет эпиграфом китайскую пословицу: «Церемо-
ниал — это фимиам дружбы»79. Все эти дефиниции,
в том числе и китайские, не имеют никакого отношения
к существу китайского дипломатического церемониала.
Основой китайского дипломатического церемониала
явились выработанные Конфуцием и его учениками
взгляды на ритуал. «Ли» (церемониал, ритуал, почти-
тельность, благопристойность) стал одним из главных
компонентов конфуцианства, изложению его были по-
священы специальные каноны («Чжоу ли», «Ли цзи»,
«И ли»), а его соблюдением ведали специальные пра-
вительственные учреждения древнего и средневекового
Китая вплоть до периода Цинской империи. Следую-
щий монолог Конфуция, приводимый в «Ли цзи», ха-
рактеризует понятие ритуал, на наш взгляд, наиболее
полно: «Благодаря ритуалу прежние государи преем-
ствовали небесный путь, управляли человеческими чув-
ствами. Потому-то утративший его умирал, обретавший
его — жил. В «Шицзин» сказано: «Когда у человека
нет ритуала, он подобен крысе, у которой [одно только]
тело; если у человека нет ритуала, лучше ему скорее
умереть!» Поэтому ритуал должен исходить от неба,
но подражать земному, распространяться [даже] на
духов и души [умерших] и касаться траура, жертво-
приношений, стрельбы из лука, управления колесница-
ми, инициации, брака, аудиенций и приглашения на
службу»80.
Конфуцианство требовало строжайшей регламентации
всех сторон жизни, неукоснительного соответствия их
ритуалу. «На то, что не соответствует ритуалу, нельзя
смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слу-
шать; то, что не соответствует ритуалу, нельзя гово-
40
рить; то, что Не соответствует ритуалу, нельзя де-
лать», — подчеркивал Конфуций81. Повелительность
этих указаний не менее сурова, чем соответствующие
рекомендации католицизма или установления фанати-
ков-мусульман.
Ритуал был направлен на укрепление верховной вла-
сти повелителя, поддержание его культа. Поэтому все,
что касалось самого правителя, его общения со стоя-
вшими ниже на иерархической лестнице военно-теокра-
тического государства, оформлялось особыми церемони-
ями, соблюдавшимися очень строго. С учетом этого
придворного этикета и сформировался церемониал при-
ема послов китайскими властелинами. Конфуцианская
идея о превосходстве цивилизации Срединного государ-
ства (Китая) над всем миром также наложила отпеча-
ток на церемониал, который должен был отразить его
превосходство. В задачу настоящей работы не входит
раскрытие всей процедуры ритуала «коутоу» и других
церемоний приема иностранцев при дворе китайских
царей82. Нам представляется существенным подчеркнуть,
что под воздействием ритуала сформировались особый
тип дипломата, для которого условности значили не
менее, чем существо дела, и специфическая диплома-
тия, крайне затрудняющая взаимопонимание при кон-
тактах, поскольку представитель другой ст&роны исхо-
дил обычно из иной системы представлений. На дипло-
матического партнера смотрели лишь как на потенци-
ального исполнителя непреложной воли повелителя Под-
небесной. Если такой «неусмиренный» варвар не был
готов исполнять эти предначертания, его наказывали,
а когда не было возможностей наказать — презирали.
«Китайский придворный и дипломатический этикет
до такой степени тонок и изыскан, — отмечал Сунь
Ятсен, — что достаточно видоизменения одного слога,
чтобы превратить сообщение, обращенное к иностранцу,
из комплимента в обиду. К этому и направлены стара-
41
ния во всех сношениях с иностранцами, и нужно очень
основательное знание китайской литературы и культу-
ры, чтобы быть вполне уверенным, что то или иное об-
ращение к иностранцу не доставило китайскому дип-
ломату высочайшее наслаждение сознавать, что он ос-
корбил какого-нибудь высокопоставленного иноземца
без ведома последнего. Этим способом китайский офи-
циал показывает в глазах окружающих свое превосход-
ство и, наоборот, насколько ниже его «чужеземные чер-
ти» — ян гуйцзы»83. Интересна в этом плане характери-
стика, данная Сунь Ятсеном процедуре его освобожде-
ния из китайского посольства в Лондоне представите-
лями министерства иностранных дел Англии, Скотленд-
Ярда и другими.
«Едва ли кто обратил внимание на то, что нас вы-
пустили через заднюю дврь, — пишет он. — Факт осво-
бождения сосредоточивал на себе всепоглощающее вни-
мание участвовавшей в деле небольшой группы англичан;
для них это была мера первейшей важности. Не то с мои-
ми хитроумными соотечественниками, а в особенности —
сэром Макартнеем, этим воплощением восточного рет-
роградства.
То обстоятельство, что представители британского
правительства были удалены через черный ход, словно
падаль, немало послужит к поднятию посла и его со-
трудников во мнении высших кругов Китая. Ибо при
этом имелось в виду выразить пренебрежение, унизить,
и выполнено все это было так, что только человек, хо-
рошо знающий китайскую манеру обращения с иност-
ранцами, может вполне оценить внутреннее значение
факта. Предлогом послужило, конечно, то, что передняя
комната была полна репортерами, что снаружи здания
собралась значительная толпа народу, что министер-
ство иностранных дел очень желало окончить весь ин-
цидент тихонько, без всяких демонстраций. Таковы, нет
сомнения, были доводы, готовые к употреблению, кото-
42
рыми полны были головы этих маньчжурских плутов
и их надсмотрщика Макартнея, Согласно английскому
взгляду на вещи, факт моего освобождения был единст-
венным, на который стоило обратить внимание; но для
китайцев формы, в которые оно было облечено, совер-
шенно уничтожили победу английской дипломатии в
этом деле. Обе стороны, таким образом, имели каждая
свое торжество, и, несомненно, обе остались одинаково
довольны»84.
Итак, китайская средневековая дипломатия своей
идейной основой имела философско-политические воззре-
ния древнего Китая, по преимуществу конфуцианские,
ибо конфуцианство явилось господствующим учением
в идеологической и политической жизни Китая на про-
тяжении средневековья и нового времени. Стратегиче-
ские идеи и тактические методы она черпала из тради-
ционной внешнеполитической доктрины, сформировав-
шейся в древнем и средневековом Китае на почве пред-
ставлений об императорской власти, свойственных ки-
тайской культуре в целом. Военное искусство древнего
Китая, главным образом его важнейший канон — трак-
тат Сунь-цзы, оказало большое влияние на дипломати-
ческую стратегию и тактику. Был разработан исключи-
тельно развитый дипломатический церемониал, направ-
ленный на утверждение превосходства Китая над всеми,
кто на протяжении веков вступал с ним в контакты.
Эти три компонента и определяли специфику китай-
ской дипломатии при сравнении с феодальной дипло-
матией любой другой страны. Вместе с тем, уделяя
внимание особенностям дипломатии Китая в новое вре-
мя, следует иметь в виду, что ее характер как части
политической надстройки феодального общества не име-
ет принципиальных отличий от дипломатии аналогич-
ных феодальных государств Востока и Запада. Их клас-
совая сущность однородна — активная защита интере-
сов господствующего класса, которому они служат.
43
Стремясь охарактеризовать внешнюю политику Мин-
ской империи и цинского Китая в XVII в., мы не слу-
чайно говорим о традиционной китайской дипломатии.
Ведь именно сложившиеся еще к началу нашей эры
приемы и методы дипломатии были донесены до XVII в.
и продолжали действовать позже. Многие факторы оп-
ределили устойчивость китайской цивилизации и жи-
вучесть в ней традиционных институтов. Главными из
них были: социально-исторические — замкнутость кре-
стьянской общины и известная застойность феодальных
отношений; географические — изолированность китай-
ской цивилизации; этнопсихологические — культиви-
руемая конфуцианством идея о превосходстве всего
китайского над некитайским. Обусловленный этими
факторами этноцентризм вел, с одной стороны, к про-
грессирующей разобщенности с остальным — «варвар-
ским» — миром, а с другой — через представление о
собственной этнокультурной исключительности усиливал
эффективность национальных традиций85.
Устойчивость дипломатической традиции обеспечи-
валась практикой назначения на высшие должности в
стране. К святая святых государственной политики до-
пускались лишь изысканные мастера своего дела. Про-
фессионалы-полководцы, дипломаты, сановники либо
были видными представителями феодальной знати, ли-
бо происходили из ученого сословия —• шэныпи. При
этом главным и по существу единственно обязательным
условием для занятия государственных должностей бы-
ло умение «управлять страной в духе сложившихся по-
рядков, оберегать их и быть хорошо знакомым с идео-
логическим оправданием этих порядков»86.
Китайская традиция возводила все просвещение и
культуру, государственную мудрость и практическое
умение вести государственные дела к знанию древних
трактатов. Большинство из них либо было написано
великими мужами древности, либо передавало их уче-
44
ния. Канонизация такого рода трудов обязывала каж-
дого, кто вел государственные дела, придерживаться
и духа и буквы классического наследия. В области дип-
ломатии, например, эта традиция обеспечивала неиз-
менность идеологических основ внешней политики, а
также передавала из поколения в поколение средства
и методы, испытанные в веках.
Большую роль в традиционной дипломатии играли
исторические прецеденты. Исторические хроники забот-
ливо систематизировали весь накапливавшийся опыт,
делали его доступным потомкам. Дипломатические акты
отражались в двух разделах традиционных династий-
ных историй: «Бэнь цзи» («Основные записи», или «За-
писи о деяниях императоров») и «Ле чжуань» («Жизне-
описания») — биографии выдающихся деятелей эпохи.
Официальность историографии, утверждение историче-
ской версии событий, происшедших при одной династии,
лишь в годы правления следующей — все это наклады-
вало особый отпечаток и на дипломатию. Придворные
историографы интерпретировали события прошлого по
прямому указанию правящей династии, с учетом и тех
внешнеполитических задач, которые она пыталась ре-
шать. В таких случаях «законность» для многих дип-
ломатических и военных мероприятий выводилась из
исторических «реестров», определенных иногда много
веков назад. Так появились «традиционные» объекты
экспансии, исторически «обоснованные» притязания на
территории сопредельных стран и т. п. Следуя за тра-
диционной историографией, китайская дипломатия рас-
сматривала взаимоотношения с тем или иным соседом
в историческом разрезе иногда за тысячу и более лет,
отыскивая в старинных династийных историях нужные
ей прецеденты и правовую обоснованность своих дейст-
вий. Долгосрочность в осуществлении поставленных це-
лей (ндея, которая была заложена еще Конфуцием) явля-
лась отличительной чертой китайской дипломатии. Прак-
45
тическое осуществление ею долгосрочных планов ока-
залось фатальным для многих государств и народов,
бывших на протяжении истории соседями Китая.
И наконец, как ни в одной другой стране, в Китае
на формирование традиционной дипломатии влияла ли-
тературная традиция. Дипломат-философ, дипломат-
эрудит, дипломат-стратег, одним словом, дипломат,
верно и успешно служащий своему государю и благо-
даря образованности и природному уму побеждающий
противника, — один из популярных персонажей китай-
ского романа, стиха, драмы. Именно через литературу
имена Чжан Цяня, Чжугэ Ляна, Сюань Цзана, Чжэн
Хэ попадают в пантеон национальных героев. Одним из
наиболее популярных и чтимых дипломатов-героев был
ханьский посол к сюнну Су У (100 г. до н. э.). Выпол-
няя поручение императора У-ди, Су У попал в плен
к сюнну. Он был посажен в темницу, где подвергся
пыткам, но не изменил своей стране. Когда же сюн-
нский шаиъюй понял, что ему не склонить Су У на свою
сторону, он распорядился навечно сослать его далеко
на север. Лишь много лет спустя китайской дипломатии
удалось добиться освобождения Су У, которого сюнну
даже объявили давно умершим. При этом китайцы за-
явили, что Су У якобы прислал им весть, привязав
письмо к лапке гуся из перелетной стаи.
Много столетий спустя образ Су У вдохновил вели-
кого китайского поэта Ли Бо на прекрасное стихотво-
рение, воспевавшее патриотизм китайского дипломата.
СУ У
Десять лет он у варваров
Прожил в жестоком плену,
Пас овец он — Су У —
В чужедальнем и диком краю.
Но сумел сохранить
Доверительный знак государев.
46
Белый гусь столько раз
Пролетал, возвещая весну,
Но письма не принес —
А скрывался, крылами ударив.
А когда, получивший свободу,
Он тронулся в путь,
Обернулся на север —
И вспомнил снега и морозы,
Там, в горах и степях,
Тосковал он о родине .милой.
Ел он снег, проклиная
И голод, и долю свою,
Пил он воду из ям,
Если летняя жажда томила.
Вспомнил нищенский мир,
Где склонялся он другу на грудь,
И заплакали оба .—
И в кровь превращалися слезы87.
Наряду с многочисленными романами и пьесами,
посвященными борьбе Китая с «варварами», особую
роль в развитии этой литературной традиции играл ро-
ман «Троецарствие», героический эпос которого был
известен даже неграмотному простому люду, так как
роман «тиражировался» в виде бесконечного ряда те-
атральных постановок отдельных его частей и сюже-
тов, распространялся народными сказителями — mo-
rn уды.
Конфуцианство как господствующая идеология, про-
возглашавшая своей целью совершенствование чело-
веческой природы через строгое соблюдение раз и на-
всегда установленных общественных и семейных взаи-
моотношений, через книжные знания, всячески поддер-
живало культ совершенных мужей прошлого в литера-
туре. По мнению ортодоксов конфуцианства, «углубля-
ясь в изучение древних откровений, следуя идеальным
людям древности, человек выпрямляет свою природу,
уничтожает все отклонения в себе самом, потом в своей
47
семье, становится пригодным к управлению народом,
руководит им и совершенствует государство»83.
Таким образом, и внешняя политика, и дипломатия
как ее средство, и дипломат — непосредственный тво-
рец и исполнитель международных акций — все это,
проходя через штамп традиций, принимало те формы,
которые определяли их как продукт исключительно ки-
тайский. К началу нового периода всемирной истории
они были столь же совершенны, сколь и архаичны. Если
говорить, например, об одной из основ китайской дип-
ломатии — военной доктрине Сунь-цзы, то о ее роли
в конце минской эпохи можно судить по высказыванию
видного китайского военачальника первой половины
XVII в. Мао Юаньи. Последний утверждал: трактат
Сунь-цзы вобрал в себя все, что имелось по военному
искусству до него, а ряд сочинений в этой области,
появившихся после Сунь-цзы, в конечном счете либо
прямо развивают те или иные его идеи,.либо находятся
под его влиянием. Поэтому, делал вывод Мао Юаньи,
строго говоря, вся военная наука в Китае целиком от-
ражена в трактате Сунь-цзы89.
Арсенал методов военно-дипломатической борьбы,
предлагавшийся Сунь-цзы, не был «секретным оружи-
ем»90 исключительно китайской стороны. В истории ки-
тайской дипломатии есть немало примеров того, как
«варвары» обращали против Китая его же оружие —
стратагемы Сунь-цзы. Так, когда ханьский император
Гао-цзу (Лю Бан) решил начать войну против сюнну,
он предварительно направил к ним послов, поручив им
разведать обстановку в стане противника. Сюнну до-
гадались об истинных целях посольства и решили вве-
сти его в заблуждение. Они спрятали свои лучшие вой-
ска, а показали только слабых воинов и истощенных
коней. Возвратившись, послы передали императору лож-
ную информацию и рекомендовали начать войну. Лишь
один из советников императора усомнился в истин-
48
ности привезенных сведений и категорически выступил
против войны. Но его мнение было оставлено без вни-
мания. Поход Гао-цзу против сюнну состоялся и закон-
чился неудачей. «Таким образом, — комментирует этот
эпизод Н. И. Конрад, — гунны (сюнну. — В. М.) по-
ступили по правилу Сунь-цзы: продемонстрировали свою
притворную слабость и заставили неосторожного про-
тивника столкнуться со всей своей силой»91.
Пользовались такими приемами и маньчжуры, о чем
свидетельствует, например, история устранения Абаха-
ем выдающегося китайского полководца Юань Чунхуа-
ня, который неоднократно наносил маньчжурам пора-
жения, а в 1629 г. спас от них Пекин. Абахай, исполь-
зуя продажность минских царедворцев и подозритель-
ность императора Сыцзуна, заслал к нему шпиона с
ложными доносами на Юань Чунхуаня. Военачальник
был арестован, брошен в тюрьму и вскоре умерщвлен92.
Это и был тот самый классический случай использова-
ния «внутреннего шпиона», который комментаторы
Сунь-цзы иллюстрируют эпизодом из борьбы между
княжествами Цинь и Чжао в период Чжаньго, когда
цинский полководец Ван Цзянь путем навета через
шпиона добился казни чжаоского полководца Ли Му93.
И в том и в другом случае тайная дипломатия способ-
ствовала успеху оружия. Использование приемов Сунь-
цзы против Китая свидетельствовало о том, что маньч-
журские императоры и полководцы оказались не толь-
ко прилежными, но и, пожалуй, весьма способными
учениками китайского стратега. Не менее успешно они
адаптировали и конфуцианские догматы управления
страной и ведения ее внешних дел.
Изучая отношения Цинской империи с соседними
государствами — Кореей, Русским государством, Мон-
голией, Тибетом, Джунгарским ханством, Бирмой, Вьет-
намом, — можно с полным основанием отметить, что
маньчжурские правители, «утвердившись на троне ки-
49
тайских императоров, унаследовали как основные по-
ложения внешнеполитической доктрины китайского го-
сударства, так и многие формы ее практического осу-
ществления»94.
Характерные черты
цинской дипломатии XVII в.
При оценке действий цинской дипломатии в равной
степени важны все особенности ее генезиса. Однако для
понимания направленности ее акций, их эффективно-
сти, сравнения позиций цинской дипломатии с установ-
ками противодействовавших ей дипломатических школ
следует в первую очередь обратить внимание на глав-
ную характерную черту дипломатии Цинов, восприня-
тую от традиционной китайской дипломатии, — с т р а -
тагемность.
Сам по себе термин стратагема означает военную
хитрость, действие, которое вводит в заблуждение про-
тивника. В китайском языке это понятие передается
биномами «моулюе» — план, стратагема; «цзимоу» —
план, замысел, расчет, стратагема; «цяоцзи» •— ловкий
план, хитроумный замысел; «цзяоцзи» — коварный
план, хитрый расчет. Дипломатическая стратагема —
по-китайски «цэ» или «цэлюе», «фанлюе»95 — это на-
целенный на решение крупной внешнеполитической за-
дачи план, рассчитанный на длительный период и от-
вечающий государственным или национальным инте-
ресам так, как они интерпретируются господствующим
классом. В таком значении стратагемность есть сумма
целенаправленных дипломатических и военных меро-
приятий, рассчитанных на реализацию долговременного
стратегического плана, обеспечивающего решение кар-
динальных задач внешней политики государств. Стра-
тагемная дипломатия — дипломатия, обеспечивающая
реализацию стратагемы и черпающая средства и ме-
50
тоды не в принципах, нормах и обычаях международ-
ного права, а в теории военного искусства, носящей
тотальный характер и утверждающей, что цель оправ-
дывает средства.
Искусство составления стратагем всегда высоко це-
нилось в Китае. Высшие сановники империи должны
были в совершенстве владеть им, излагая свои замыс-
лы в докладах императору. В императорских указах,
характеризовавших тех или иных государственных дея-
телей, способность к составлению стратагем отмечалась
особо96. Если Сунь-цзы был творцом военных стратагем,
то родоначальником дипломатии, основанной на страта-
гемах, считался великий стратег Тайгун (Цзян Шан),
соратник чжоуского Вэньвана, изложивший принципы
составления стратагем в сочинении «Иньфу». Главным
принципом составления стратагем Тайгун считал уме-
ние использовать сложившуюся обстановку.
История китайской дипломатии насчитывала сотни
случаев успешной реализации дипломатических стра-
тагем. Наиболее ярким примером, пожалуй, служит
борьба главы школы дипломатов-практиков Су Циня
в период Чжаньго за объединение шести царств по вер-
тикали в антицинский союз. Потерпев первоначально
неудачу в осуществлении своей идеи, Су Цинь принялся
штудировать трактат Тайгуна. «Склонившись над ним,
он заучивал его наизусть. Он отобрал в нем существен-
ное, усовершенствовался [в его истолковании], с тем
чтобы достигнуть [умения] применяться к сложившейся
обстановке... Через год, когда метод использования сло-
жившейся обстановки был выработан, [Су Цинь] ска-
зал: «Подлинно, это может убедить правителей наших
дней»97. И действительно, как повествует источник, через
год «и обширность Поднебесной, и обилие ее бесчислен-
ных жителей, и авторитет ванов и хоу, и влияние поли-
тических советников — все, казалось, слилось в еди-
ном стремлении осуществить планы Су Циня. Не было
51
израсходовано ни одного доу провианта, не было хло-
пот ни с одним панцирем, ни один воин не участвовал
в битве, не лопнула ни одна тетива, не изломалась ни
одна стрела, а владетели стали близки между собой
больше, чем братья»98. Такого рода прецеденты, безус-,
ловно, заставляли относиться к дипломатической стра-
тагеме как к необходимейшему средству достижения
желаемых внешнеполитических целей. Средству, дей-
ствительно, весьма эффективному.
Умение «использовать сложившуюся обстановку»
предполагало прежде всего хорошее знание ситуации
противника. Применительно к этой ситуации и состав-
лялась стратагема. Дипломатия и разведка играли в
этом главенствующую роль. Классическим считался слу-
чай, когда чжаоский правитель Цзяпь-цзы (518—458 гг.
до н. э.), решив нанести удар по царству Вэй, послал
своего сановника Ши Мо разведать обстановку в Вэй.
Ши Мо вместо месяца пробыл там полгода и, возвра-
тившись, привез сведения, что у вэйского царя много
умных помощников. Тогда правитель Чжао отказался
от нападения на Вэй99. Цинская дипломатия всегда
стремилась, следуя этому правилу, опираться на дан-
ные разведки. В одном из указов император Хуп Ли
подчеркивал: «Наша династия в течение нескольких
десятков лет разведывала обстановку у джунгаров... го-
товясь к войне, желая уничтожить джунгаров»100. Ил-
люстрацией принципа «использования сложившейся об-
становки» является и девиз цинской дипломатии: «При-
бегай к миру и дружбе, когда обстоятельства вынуж-
дают к этому, но считай войну и оборону своей основ-
ной политикой»10’.
Стратагемы являлись как бы синтезом результатов
оценки ситуации и специфического приема, выработан-
ного теорией для аналогичной обстановки. Содержание
стратагемы раскрывалось и осуществлялось на практике
через сумму специальных постановлений (император-
52
ских указов, распоряжений министерств, докладов от
исполнителей). В известной степени понятие стратаге-
мы сходно с понятием алгоритма в математике102. Стра-
тагема формулировала основной принцип действия дип-
ломатии на достаточно длительный срок. Многие из
этих принципов стали впоследствии широко известны,
среди них: «и-и чжи-и» — «управлять варварами с по-
мощью варваров» (в годы агрессии против Китая япон-
ские империалисты «перевернули» этот принцип в ло-
зунг «и-хуа чжи-хуа» — «устанавливать свое господ-
ство в Китае, используя самих китайцев»); «и-ду гун-
ду» — «применять яд в качестве противоядия»; «юань-
цзяо цзинь-гун» — «привлекать дальних, нападать на
ближних»; «жоу юань» — «мягкое отношение к даль-
ним»; «шэ-и бин-вэй» — «устрашение военной силой».
На протяжении веков вырабатывалось умение со-
четать дипломатические стратагемы с военными. Опыт
успешного решения стратагем фиксировался официаль-
ной историографией в специальном типе сочинений,
озаглавливавшихся «Стратегический план усмирения...»
(«Пиндин... фанлюе»), и далее указывался объект «ус-
мирения», т. е. захвата военно-дипломатическим путем
той или иной территории, государственного образования,
народности. Сильной стороной стратагемной диплома-
тии являлись ее целенаправленность, активность, пла-
новость, определенность акции во времени и простран-
стве. Однако известная стереотипность стратагем, сле-
дование определенным канонам облегчали выработку
коптртактики.
Методы стратагемной дипломатии, творцы которой
вставали над моралью, обычаями, правом, иногда ста-
новились даже объектом критики во внутриполитиче-
ской борьбе в Китае. Так, конфуцианцы, критикуя ле-
систа Цинь Ши-хуанди, подчеркивали, что его страте-
гия хотя и приносила на определенном этапе успех, но
в силу отсутствия в ней глубокого нравственного начала
53
привела в конце концов к поражению. «[Цинь] Ши-
хуанди использовал неприступность четырех застав, опи-
рался на теснины Сяо [шана] и Хань [гу], оседлал
плодородные области Лун и Шу, выслушивал планы,
предлагавшиеся множеством людей, применял дости-
жения шести поколений, благодаря чему как шелко-
вичный червь пожрал шесть царств, уничтожил мест-
ных владетелей, овладел Поднебесной. [Он] полагал-
ся на низость коварных планов, что привело к исчез-
новению искренности и доверия. [В его правлении] не
было ни нравственных наставлений, ни преобразующих
начал гуманности и справедливости, которые помогли
бы объединить сердца Поднебесной... и в Поднебесной
начался великий разброд, вызванный тем злом, кото-
рое таилось в коварстве и лжи правителя»103.
Изучение китайской дипломатии в плане стратагем-
ности позволяет во всей полноте понять теорию и прак-
тику китайского дипломатического искусства, расчле-
нить определенные этапы внешней политики Цинской
империи на хронологически завершенные периоды, по-
нять характер целенаправленности и активности маньч-
журо-китайской дипломатии в тех или иных районах,
увидеть взаимосвязь дипломатических акций, отстоя-
щих иногда одна от другой во времени на целые деся-
тилетия.
Стратагемность — это своего рода дипломатическое
каратэ: знающий правила, владеющий техникой может
победить даже более сильного противника, если умело
нанесены удары по его уязвимым местам. Но ни одна
даже самая изощренная дипломатия не может обеспе-
чить стратегический успех, если внешнеполитическая
акция не подкреплена экономической и политической
мощью государства. Цинская же империя в XVII—
XVIII вв. была наиболее могущественным государством
на Дальнем Востоке, ее дипломатия действовала с по-
зиции силы, реализация стратагем обеспечивалась всей
54
мощью империи. Все это приходится иметь в виду, что-
бы выработать метод анализа действий маньчжуро-ки-
тайской цинской дипломатии.
Взаимосвязь между внешней и внутренней полити-
кой, внешней политикой и экономикой очевидна. Но не
всегда она имеет непосредственный характер. Так, на-
пример, цинская внешняя политика и обслуживавшая
ее дипломатия формально исходили из принципа отде-
ления экономики от политики. Этот принцип активно
декларировался, проводился и утверждался на прак-
тике. Разумеется, отдавая на словах приоритет полити-
ческим и идеологическим мотивам для обоснования сво-
их действий, цинская дипломатия в конечном итоге вы-
ступала защитницей экономических интересов класса
феодалов. Заинтересованность маньчжуро-китайской фе-
одальной верхушки в эксплуатации ресурсов тех райо-
нов, которые становились объектами экспансии, была
на деле не менее важной, чем политические расчеты.
Но вместе с тем следует учитывать и то обстоятель-
ство, что уничтожение маньчжурами китайской нацио-
нальной государственности повлекло за собой и регресс
в экономическом развитии китайского общества, резко
затормозило развитие тех элементов капиталистического
способа производства, которые наблюдались в нем к
концу правления династии Мин. Это важно иметь в ви-
ду при сравнении внешнеполитических интересов
Цинской империи и Русского государства. Цинское
правительство практически не испытывало давления из-
нутри. В этом смысле внешняя политика была диффе-
ренцирована, например, от интересов китайского купе-
чества, для которого правительству не приходилось обе-
спечивать торговые пути и рынки сбыта.
Бесконтрольно распоряжаясь экономическим потен-
циалом империи, цинское правительство могло себе по-
зволить пойти на определенные экономические жертвы
во имя политических целей, обращаясь для компенсации
55
потерь к внутренним источникам, в первую очередь к
усилению эксплуатации китайского народа.
Как отмечает американский исследователь Дж.
Уиллс, в период династий Мин и Цин выгоды от внеш-
них сношений брались в расчет лишь от случая к слу-
чаю. Характеризуя традиционную китайскую диплома-
тию этого периода, он подчеркивает, что ценность вне-
шней торговли как источника доходов для жизни наро-
да признавалась только иногда. Обычно китайцы стре-
мились предотвратить контакты с иностранцами, а не
получить выгоду от них, они стремились держать ино-
странцев под контролем, а не сотрудничать с ними.
Благодаря этому китайская внешняя политика чаще
всего принимала форму одностороннего решения, кото-
рое приводилось в действие на уровне бюрократическо-
го регулирования, а не соглашений путем заключения
договора. Из-за огромных размеров империи основная
масса служителей бюрократического аппарата или чи-
новничества никогда не имела дел с проблемами внеш-
ней политики •— последние занимали довольно скромную
часть в китайском политическом мышлении. Эта тен-
денция к ограничению контактов с иностранцами за-
креплялась в дальнейшем географическим положением
Китая, представляшего своеобразную замкнутую систе-
му (и в экономическом, и в политическом, и в культур-
ном смысле). Для большинства китайских правителей вы-
годы от внешних захватов были не так важны в сравнении
с достижениями, которых они добивались внутри Китая.
Поскольку почти все нужды удовлетворялись посред-
ством внутренней торговли, внешняя торговля была от-
носительно не столь важной. Китай имел лишь спора-
дические контакты с государствами, сила которых мог-
ла сравниться с его собственной и связи с которыми
могли вызвать необходимость более вовлеченной в пе-
реговоры внешней политики и стимулировать интерес
к международным отношениям. Поскольку же размеры
56
Китая, его бюрократическое единство, т. е. мощь
государственной машины и военная оборонительная
мощь, были огромны, то очень редко возникала необхо-
димость во внешних союзах для того, чтобы защищать
собственно Китай; в культурном отношении ни китай-
цы, ни большинство из народов, с которыми он имел
регулярные связи, не знали другого центра цивилиза-
ции, сравнимого с китайским. Япония, Корея и Вьет-
нам были действительно глубоко подвержены китайско-
му культурному влиянию при минимальном стремле-
нии Китая к какой-то миссионерской роли104.
Независимость политических акций от внешнетор-
говых целей ставила цинских дипломатов XVII—XVIII
вв. в положение своеобразного антипода европейской
дипломатии нового времени. Объяснение этого феноме-
на впервые было дано К. Марксом, указывавшим, что
русская традиционная торговля с Цинской империей
«оставляет незатронутой экономическую основу азиат-
ского производства»105. Маньчжуры пользовались тради-
ционной замкнутостью и целостностью китайской фео-
дальной экономики для «освобождения» своих «высших»
политических целей от «презренных» интересов купе-
чества, ремесленников, крестьян. Поэтому они могли
почти без ущерба для себя периодически запрещать
внешнеторговые операции с монгольскими ханствами и
Россией для оказания на последних политического на-
жима. В ряде случаев огромные и богатые районы, за-
хватывавшиеся Цинской империей, практически не ос-
ваивались и на долгие годы превращались в запусте-
лые «буферные зоны».
И наконец, рассматривая принцип цинской диплома-
тии отделения политики от экономики, необходимо иметь
в виду и то, что первостепенность политических и идео-
логических целей во внешней политике маньчжурской
империи обусловливалась и традиционным приоритетом
социальной политики и этики в идеологической структуре
57
китайского общества. Это способствовало «созданию
иной иерархии ценностей по сравнению, например, с ев-
ропейской, складывавшейся под решающим воздейст-
вием христианства»106, и, добавим, не только христиан-
ства, а и новой морали, утверждавшейся бурно разви-
вавшимся капитализмом.
Принцип отделения политики от экономики просле-
живается и во взаимоотношениях Цинской империи с
т. н. «вассалами». Система «сюзерен (китайский импе-
ратор) — вассалы» (все остальные главы государств,
вступавших в контакты с империей), беря свои истоки
еще в ритуальных церемониях инвеституры чжоуского
Китая107, продолжала существовать и в канун нового
периода истории. «Факты свидетельствуют о том, что,
придя к власти, маньчжуры восприняли нормы и ин-
ституты предшествующей династии в вопросах, касаю-
щихся стран «вассалов», •— отмечает исследователь
вьетнамо-китайских отношений Г. Ф. Мурашева'08.
В современной американской историографии выдви-
нута идея дифференцированного подхода к даннической
системе в период Цин. «Следовало бы помнить, что
данническая система, как система, — замечает амери-
канский китаевед Дж. Уиллс, — не может быть про-
слежена в истории далее чем до периода Мин. Во вре-
мена династии Мин она охватывала все аспекты отно-
шений со всеми зарубежными странами, в теории и в
значительной степени на практике. В период правления
династии Цин она сохраняла свой всеобъемлющий ха-
рактер во взаимоотношениях с Кореей, королевством
Рюкю, Вьетнамом и Сиамом, но не с народами Цент-
ральной Азии (включая Россию) или европейцами, по-
являющимися из-за моря»109.
При этом экономическая сторона «дани» интересо-
вала цинские власти лишь в связи с соответствием при-
возимых даров тому, что было установлено ритуалом.
Мало того, ответные вознаграждения, как правило, во
58
много раз превышали по стоимости привезенную «дань»,
но даже если традиционные дары, привезенные каким-
либо посольством, не соответствовали установлениям,
то и на это закрывали глаза, лишь бы имел место сам
факт прибытия посольства от «даннического» государ-
ства. Показательна в этом отношении позиция цинского
правительства, которое в 1663 г. разъяснило чиновни-
кам Либу (Приказ церемоний), пожаловавшимся на
некоторое несоответствие «дани», привезенной из Дай-
вьета, что «иностранные государства, присылающие
дань из уважения к [китайской] культуре, не обяза-
тельно должны следовать правилам [о дани]»110.
Таким образом, лишь опосредованно базируясь на
экономических стимулах, внешняя политика Цинов в
XVII в. диктовалась в первую очередь интересами и по-
литическими устремлениями императора — главы Под-
небесной (как его традиционно называли в Китае) и его
ближайшего окружения.
Цинская дипломатия XVII в. была постоянно наце-
лена на обеспечение военных акций, будущих террито-
риальных захватов. Она выполняла две основные функ-
ции: подготовку военных действий и последующее офор-
мление их результатов. Китаецентристский догмат ве-
дения внешней политики исключал не только равенство
во взаимоотношениях с соседями, но и само существо-
вание на границах империи достаточно сильных госу-
дарственных образований. Опыт истории подсказывал,
сколь опасно такое соседство: каждое из усиливавших-
ся государств начинало претендовать сначала на равен-
ство в отношениях, а затем угрожало и самому суще-
ствованию китайского государства. Следовательно, пе-
ред дипломатией ставилась задача стратегического на-
ступления, т. е. ослабления и уничтожения сильных со-
седей.
Опыт истории собственно маньчжурского государства
также подсказывал, что именно в результате внешней
59
экспансии произошло его превращение в мощную дер-
жаву. На самом раннем этапе усиления маньчжуров
объектами экспансии стали районы, прилегавшие к их
родовым владениям с востока и с севера. Это объяс-
няется тем, что маньчжурская государственность нача-
ла создаваться близ границ сильных соседей, какими
были минский Китай, Корея, монгольские ханства. То-
лько в глухих таежных районах среднего и нижнего
течения Сунгари, Уссури и Амура не было в конце
XVI—начале XVII в. реальной силы, которая могла бы
противостоять агрессии. Превосходство в военной ор-
ганизации и вооружении маньчжурских войск, их чис-
ленный перевес обеспечивали здесь практически непре-
рывные победы, которые вели не только к усилению
племен маньчжоу, но и поднимали престиж руководя-
щей родо-племенной верхушки среди соплеменников,
сплачивали маньчжуров, позволяли путем раздела плен-
ных, имущества, трофеев создавать и воспитывать касту
военных, временно сглаживать классовые противоречия
в раннеманьчжурском государстве.
Кроме того, в этих районах жили племена, близкие
маньчжурам по социальному и хозяйственному укла-
ду, сходные с ними этнически. Это давало возможность
действовать не только военной силой, но и дипломати-
ческими средствами. Так, например, Абахай выпустил
даже специальное воззвание к племенам Северной
Маньчжурии, в котором призывал их не сопротивляться
маньчжурам и добровольно переходить на их сторону
потому, дескать, что у них с маньчжурами были общие
предки, жившие в одном государстве (подразумева-
лась чжурчжэньская держава Цзинь)111.
Начиная с этого самого раннего усиления маньчжу-
ров дипломатическая подготовка экспансии всегда осу-
ществлялась Цинами путем активной идеологической
обработки противника и своих войск, создания благо-
приятной политической ситуации, тщательного ведения
60
разведывательной деятельности. Все это являлось не-
пременной составной частью стратагемы. Вместе с тем
при всей своей «тайности» цинская дипломатия, как
никакая другая, широко оповещала о своих целях и на-
мерениях. Это делалось путем направления император-
ских указов предполагаемому противнику, издания мас-
сы делопроизводственных документов ведомствами, свя-
занными с военными и дипломатическими делами, по-
стоянного обращения императора к высшей чиновничьей
элите со специальными посланиями. Секрет этого фе-
номена заключается в том, что во всю эту документа-
цию сознательно и последовательно закладывалась
собственная, выгодная маньчжурам версия предстоящих
событий112. Иными словами, речь шла о широкой дезин-
формации, осуществлявшейся специфическими метода-
ми и рассчитанной на оправдание агрессии. Истинные
цели и мотивы действий Цинов при этом надежно со-
хранялись в тайне.
Маньчжурская верхушка строила широкие захват-
нические планы. Если в официальных документах они
дипломатично камуфлировались, то в литературных про-
изведениях о них говорилось с достаточной откровен-
ностью. Так, в одном из романов XVIII в., апологетизи-
ровавших маньчжурские военные походы, главный ге-
рой стремился «смыть всю грязь от Востока до Запада,
заставить Европу тоже поклоняться святому учению
(конфуцианству. — В. М.), но, к сожалению, сразу эти
помыслы не осуществить», поэтому в качестве первого
шага он приказывает «захватить три восточных острова
[Японию]»113.
Слишком категоричной и даже приукрашивающей
внешнюю политику Цинов выглядит выдвинутая аме-
риканским исследователем Дж. Уиллсом в его послед-
них работах концепция, гласящая, что сущность цин-
ского подхода к «заморской Европе» была мало под-
вержена китаецентристскнм догматам традиционной
61
дипломатии, от которых не отказывались, но и не про-
водили их активно в жизнь. Более того, Дж. Уиллс под-
черкивает, что «это отнюдь не мешало выработке реа-
листичной и эффективной политики, которая в такти-
ческих целях игнорировала китаецентристскую модель;
именно это произошло в китайско-русских отношениях,
несмотря на спорадическое участие русских в данниче-
ской системе»114. По крайней мере в топ части, которая
касается отношений Цинов с Русским государством, эта
концепция не подтверждается фактами. Более того, на
наш взгляд, не следует противопоставлять китаецент-
ристские догматы и данническую систему (хотя они и
являются символами консерватизма) возможностям
проводить реалистическую и эффективную политику.
Эти возможности обеспечивала активная стратагемная
дипломатия.
Для осуществления своих планов цинская диплома-
тия широко прибегала к игре на противоречиях между
соседними государствами. Эта линия действий Цинов
наиболее наглядно выступает в ходе борьбы с монголь-
скими ханствами. «В отношениях, установившихся меж-
ду Цинской империей и Северной Монголией, — за-
мечает И. С. Ермаченко, — к концу 50-х гг. XVII в.,
методы цинской дипломатии представляли собой сплав
тех норм и методов, которые практиковались маньч-
журской дипломатией до начала завоевания Китая в
отношениях с Южной Монголией (клятвы в союзе и
дружбе; разобщение монгольских феодалов и исполь-
зование в своих интересах одних против других), с нор-
мами и методами традиционной китайской дипломатии,
заимствованными маньчжурскими завоевателями (по-
жалование императором титулов иноземным властите-
лям, регулярная дань ко двору императора как знак
вассальной зависимости иноземного правителя)»115. Не-
маловажное значение придавалось и использованию
противоречий внутри государства, между отдельными
62
феодалами, между духовной и светской властью.
Существенным этапом деятельности дипломатии яв-
лялось оформление произведенного захвата или уста-
новленных союзнических отношений. Для этого исполь-
зовались клятвы или договоры. Скрепление политиче-
ских обязательств клятвами уходило корнями в обы-
чаи древнего Китая, где все политические акты обяза-
тельно сопровождались ритуальными обрядами и жерт-
воприношениями. «Клятве придавалось особо серьез-
ное значение в том случае, если она приносилась в по-
рядке ритуальной церемонии и сопровождалась обря-
дом жертвоприношения. При этом нередко заключав-
шие клятву смазывали губы или ритуальные предметы
жертвенной кровью животного. Считалось, что после
этого клятва становится нерушимой, а нарушение ее
равносильно святотатству. Такого рода тесная связь
религиозных ритуалов и политических актов всегда бы-
ла характерной чертой в древнем Китае»116. Маньчжур-
ская дипломатия, особенно на раннем этапе ее развития,
достаточно часто прибегала к использованию клятвы в
качестве гарантии политических актов. Практика скреп-
ления клятвой родовых союзов была затем перенесена
Цинами, как уже отмечалось, на взаимоотношения с
монгольскими ханствами, от владетелей которых дип-
ломаты империи настойчиво добивались клятвы на вер-
ность хану.
Дж. Уиллс даже считает, что маньчжуры якобы по-
шли дальше минской дипломатии в использовании до-
говорных отношений. «Столкнувшись с существенными
опасностями, исходившими от Халхи и от русских, —
говорит он о цинских правителях, —• они не пошли по
пути, движение по которому затруднялось прецедента-
ми и иллюзиями, оставшимися от династии Мин. Они
сохранили традиционные формы приема послов, но не
полагались на манипулирование престижем и подарка-
ми, чтобы отвести угрозу; они приступили к значитель-
63
ному увеличению цинской военной мощи в Центральной
Азии и даже провели переговоры о заключении дого-
вора с русскими в 1689 г.»117.
Договорное право было хорошо известно в древнем
и средневековом Китае. Договорам придавалось серь-
езное значение, они использовались в первую очередь
для фиксирования территориальных уступок или при-
обретений, так как именно в этих случаях письменный
текст был необходим для указания конкретных погра-
ничных ориентиров. Отношение к договору как к меж-
дународно-правовому акту, налагающему обязательства,
прекрасно выражено в одном из посланий сунского дво-
ра киданям, которое гласило: «Таким образом, если
наша сторона во всем показывает искренность, почему
ваша сторона испытывает подозрение? Когда мы ду-
мали, что договор о дружбе, доставляющей радость
обеим сторонам, будет соблюдаться вечно, вы неожи-
данно выдвинули просьбу о возвращении земель, что
никак не соответствует имеющемуся письменному до-
говору. Хорошо известный текст договора, освященный
светом всевидящих духов (подкрепленный клятвой. —
В. М.), говорит, что обе стороны не могут совершать
взаимных захватов, каждая из них должна охранять
пограничную линию по установленной границе и не име-
ет права требовать что-либо, помимо перечисленного
в двух договорах»118.
Воспринятию договорного права маньчжурами, не-
сомненно, способствовал и тот факт, что руководители
их основного внутреннего врага — антицинского дви-
жения на юго-востоке Китая — в своей дипломатиче-
ской практике применяли международные договоры.
Так, широко известен договор 1662 г. между Чжэн Чэн-
гуном и потерпевшими поражение па Тайване голланд-
скими властями о передаче власти над островом в руки
Чжэна и порядке эвакуации имущества и представите-
лей голландской Ост-Индской компании'19. В свою
64
очередь, год спустя, в 1663 г., Цины также заключили
договор с голландцами о совместных действиях против
государства Чжэнов120.
Известную роль в ознакомлении Цинов с европей-
ской дипломатией, основывавшейся на принципе соблю-
дения договоров, сыграли христианские миссионеры,
начавшие прибывать в Китай еще при Минах и удосто-
ившиеся благосклонного внимания цинского двора в
XVII в. Однако их роль не следует преувеличивать, в
этом плане весьма точную оценку их деятельности дал
В. П. Васильев: «Было время, когда с прибытием в Пе-
кин иезуитских миссионеров началась для китайцев
такая же реформа, как у нас в дни Петра Великого...
Если бы в Китай явились тогда не иезуиты, а люди,
чуждые духу пропаганды, истинные проповедники нау-
ки, не думаем, чтобы в эти два столетия... китайцы не
догнали бы Европу»121.
Маньчжуры же, заимствовав многое из китайской
культуры, сами не только не привнесли в нее сколько-
нибудь существенных элементов, но в целом остались
на более низкой ступени развития, чем китайцы.
Цинские дипломатические документы XVII в. содер-
жат многочисленные сообщения даже мистического ха-
рактера. Знамения в виде внезапно появляющихся ог-
ромных стад оленей, необычайных по величине стай
рыб в реках и т. п. зачастую предвещают успех маньч-
журской дипломатии и оружию. Сам характер этих
знамений связан с культовыми представлениями маньч-
журов — кочевых таежных охотников. Но любопытно
и то, что происходит это в глухих районах Маньчжурии,
Монголии или Приамурья, т. е. там, где действительно
были края непуганых зверей и птиц, так как население
почти отсутствовало. На пришельцев из Китая или юж-
ных, обжитых районов Маньчжурии обилие зверей и
рыб производило впечатление, которое порой маньчжур-
ские ханы пытались использовать для поднятия мораль-
3 В. С. Мясников
65
ного духа армии и населения.
Таким образом, цинская дипломатия сочетала в себе
многие достаточно разнородные элементы. Но все они
аккумулировались и структурно скреплялись высокораз-
витым бюрократическим аппаратом, который подчинял
их служению имперским интересам. В XVII в. дипло-
матия Цинов завершает свое развитие в качестве ин-
струмента имперской внешней политики. Важнейшую
роль в этом сыграли дипломатические отношения с Рус-
ским государством.
Глава II
ПЕРВЫЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ КОНТАКТЫ
ЦИНСКОЙ ИМПЕРИИ
О РУССКИМ ГОСУДАРСТВОМ
Исторические предпосылки
установления связей империи Цин
с Русским государством
В современном понимании установление дипломати-
ческих отношений двух государств означает, во-первых,
взаимное признание ими друг друга и, во-вторых, на-
лаживание достаточно регулярных взаимосвязей глав
юсударств по дипломатическим каналам — через пос-
лов или иных особо назначенных представителей либо
путем контактов государственных деятелей, направляе-
мых со специальными миссиями. В XVII в. не менее
важной проблемой1, чем признание или непризнание то-
К1 или иного государства, была задача узнать вообще
о ( io существовании: великие географические открытия
(чце не были завершены.
Необходимость же дипломатического общения госу-
дарств, как и во все эпохи, диктовалась экономическими
в политическими соображениями. Среди политических
вопросов важнейшими были проблемы приобретения и
p.’i щела территорий, установления военно-политических
। oio.ion, обеспечения безопасности границ. В экономике
П1ПЧНПЯИ торговля начинала играть все большую роль,
'но также вызывало к жизни политические проблемы,
67
связанные с обеспечением условий для ее развития.
Имевшиеся тогда средства транспорта и связи часто
не позволяли поддерживать регулярные дипломатиче-
ские контакты. Это вынуждало пользоваться любой ока-
зией, чаще всего торговыми караванами, а порой и по-
сольствами третьих стран, для передачи сведений дип-
ломатического характера. В свою очередь и дипломати-
ческие миссии, как правило, сопровождались большим
числом торговых людей, спешивших воспользоваться
распространявшейся на дипломатов сеныо государст-
венного покровительства для безопасности в пути и
успеха в совершении сделок.
Установление дипломатических отношений Цинской
империи с Русским государством в целом не выходило
за рамки этих общих для того времени норм. Однако
оно имело свои особенности, ему предшествовал доволь-
но длительный период дипломатических контактов, не
означавших официальных отношений глав государств.
Первый дипломатический контакт Китая с Русским
государством произошел еще в период правления дина-
стии Мин. Стремление к установлению дипломатиче-
ских отношений между Пекином и Москвой не было
обоюдным: инициатива принадлежала московскому пра-
вительству, оно же и осуществило практические шаги
в этом направлении в конце второго десятилетия XVII в.
В настоящее время историческая наука ответила на
вопрос, почему же русское правительство в тот период,
когда его страна, ослабленная продолжительным внут-
ренним кризисом и польско-шведской интервенцией, еще
не набрала достаточно сил и средств для расширения
связей, пришло к мысли отправить дипломатическую
миссию в далекий и неведомый Китай? Посылка первой
русской миссии в Китай была вызвана стремлением
московского правительства не допустить транзитной
торговли западноевропейских купцов со странами Вос-
тока, в частности с Китаем, через территорию Русского
68
государства. Нажим на царское правительство, оказан-
ный английской дипломатией, наиболее активно доби-
вавшейся права транзита для английских торговых ком-
паний, явился причиной, ускорившей организацию рус-
ской рекогносцировочной миссии1. Реальная возмож-
ность проезда русских через Западную Монголию до
границ Минской империи была обеспечена развитием
русско-монгольских дипломатических отношений2.
История поездки в Китай в 1618 г. первой русской
миссии, открытие ею путей в Пекин через Сибирь и
Монголию, имевшее огромное значение для мировой
географической науки, злоключения главы миссии Ива-
на Петлина, описанные в исторических сочинениях, и
восстановление его доброго имени — все это изучено
с достаточной полнотой3. Реконструкция архива миссии
позволяет воссоздать и первый опыт дипломатического
контакта русской и китайской сторон.
Подготовка миссии началась сразу же после завер-
шения в июле 1617 г. русско-английских переговоров,
па которых британский посол Дж. Мерик настойчиво
добивался разрешения на проезд через русские владе-
ния английской экспедиции для поисков пути в Китай
п Восточную Индию4. Русское правительство в ходе пе-
реговоров решило само организовать такого рода экспе-
дицию. В какой-то степени это решение являлось пере-
смотром известного приговора Боярской думы от 31 де-
кабря 1616 г., определявшего, что «с Алтыном-цареви-
чем и с Китайским государством ссылке не быти, а впе-
ред разведывать про них еще подлинно»5. Однако в то
/ке время из наказа об организации миссии, направлен-
ного тобольскому воеводе И. С. Куракину, явствует,
чго па экспедицию возлагались в первую очередь по-
та нательно-информационные функции: проведать и
описать новые пути, собрать сведения о Китае и сопре-
дельных странах, выяснить два частных вопроса — об
т юках р. Оби и о неизвестном корабле, потерпевшем
69
крушение где-то у берегов Восточной Азии0.
Дипломатические поручения практически не возла-
гались на эту миссию или имели самый общий характер:
объявить, откуда прибыла экспедиция, и выяснить воз-
можность установления дальнейших сношений. Безуслов-
но, такая крайне осторожная тактика русского прави-
тельства объясняется тем, что посылка миссии стиму-
лировалась в тот период скорее внешними факторами,
чем внутренней необходимостью.
Все это и определило полуофициальный характер
миссии. Положение ее главы не было высоким даже для
служебной иерархии сибирских городов — руководите-
лем был назначен казак И. Петлин. Правда, он к мо-
менту поездки в Китай прослужил уже немалый срок,
еще в 1609 г. ездил с поручением к телеутскому князю
Абаку. Размер же «государева жалованья», определен-
ного ему в Приказе Казанского дворца, ничем не отли-
чался от оклада большинства сибирских казаков: «де-
нежный оклад 7 рублей с четью, хлеба 6 чети, с ось-
миною муки ржаные, четь круп, четь толокна»7. Знание
местных языков позволяло И. Петлину исполнять обя-
занности толмача, а это в свою очередь выработало
определенные дипломатические навыки. Он был грамо-
тен и обладал достаточным представлением о своей
стране, служа в Томске, бывал не только в Тоболь-
ске — тогдашнем центре Сибири, •— но и в Москве8.
Кроме И. Петлина в состав миссии входило еще 11
человек. Среди них нам известны лишь трое: второе
по положению лицо в миссии — Андрей Мадов, также
томский казак, и рядовые участники Пятый Кизилов
и казак по имени Петр. Никакого дипломатического
ранга ни главе миссии, ни другим ее членам присвоено
не было9. Не было членам экспедиции выдано и ника-
ких средств на представительство, тобольские власти
ограничились лишь минимумом расходов для закупки
необходимого снаряжения и довольствия.
70
Успеху экспедиции в ее главном деле — достижении
столицы Китая — несомненно способствовала активная
поддержка этой акции русского правительства монголь-
ской дипломатией. Глава Западной Монголии Шолой
Убаши-хунтайджи не только пропустил миссию через
свои владения, но и дал ей в качестве сопровождающих
опытных дипломатов — буддийских лам Биликту и Тар-
хана. Это обеспечило безопасность проезда русским до
китайских пределов. Одновременно ламы были и про-
водниками в пути, и помощниками в сборе сведений, и
спутниками, сведущими в монгольском и китайском по-
сольском церемониале. Монгольский язык служил рус-
ским средством общения не только в Монголии, но и в
Китае10.
Посланцы прибыли в Пекин 1 сентября 1618 г. Все
путешествие от Томска до столицы Минской империи
заняло 3 месяца и 22 дня. Итак, контакт состоялся.
Какое же значение он имел для русской и для китай-
ской сторон?
Русские, преодолев гигантское пространство, засе-
ленное кочевыми и полукочевыми народами, главным
образом монголами, установили, что за этим номади-
ческим морем лежит огромный мир оседлой и весьма
высокой цивилизации. Вместо прежнего представления,
заключавшегося в том, что раз Китай обнесен «кирпич-
ной стеной», то «потому можно знать, что место неве-
ликое»11, теперь был получен целый комплекс знаний
о действительно великой стране.
При этом наблюдательный и точный ум сибирского
землепроходца все увиденное переводил в свою, рос-
сийскую, систему измерений. Так, он отметил, например,
что первый же китайский город Чжанцзякоу (Калган)
«высок и хорош и мудрен делом, а башни так же, что
московские, высоки»12. У этих документов, составленных
первыми русскими, побывавшими в Китае, есть одна
особенность — они не несут в себе никаких элементов
71
потрясения увиденным: порой кажется, что казаки бро-
дят не по Пекину, а по какому-то из соседних с Том-
ском городов, настолько у них практичны оценки и
обильны аналогии. Такое восприятие является, на наш
взгляд, одним из лучших доказательств того, что про-
изошел контакт равных цивилизаций, равных в первую
очередь по положению тех основных социальных сло-
ев — масс трудового народа, которые, собственно, и
вступили в контакт в этот момент. Прибывшие были
представителями сибирского служилого казачества, тех
пахарей и воинов, которые стояли на одной из низших
ступеней феодального Русского государства. В Китае
же они во время проездов по городам, остановок на
постоялых дворах, посещения базаров общались глав-
ным образом с самыми широкими массами городского
населения.
В Китае еще во времена минского императора Чжу
Ицзюня, правившего под девизом Ваньли, уже проис-
ходило знакомство с европейцами — купцами и море-
плавателями, пытавшимися закрепиться у южных бере-
гов страны, и миссионерами, в основном иезуитами,
появлявшимися в Пекине при дворе. Поэтому прибытие
русских в Пекин, конечно, не являлось, с точки зрения
минского двора, каким-то значительным событием, не
говоря уже ни о каком сенсационном «открытии» суще-
ствования Русского государства.
Бюрократический аппарат империи зафиксировал
приезд чужеземцев. Встречей иностранцев в Пекине ве-
дала Чжукэсы (Палата по приему иностранных гостей),
подведомственная Либу (Приказу церемоний), чинов-
ники которого, согласно правилам, отвели Петлину и
его спутникам специальное помещение — «поставили
их на большом на посольском дворе». Чтобы лучше
понять ту обстановку, в которой проходил прием рус-
ских посланцев при дворе Чжу Ицзюня, обратимся к
свидетельству тех, кто в это же время (но несравненно
7?
более долгий срок) там находился, — европейских мис-
сионеров. Когда в 1601 г. миссионеры-иезуиты во гла-
ве с Маттео Риччи прибыли в Пекин, «они обнаружили,
что попали в водоворот борьбы политических группи-
ровок. Согласно административным правилам, иност-
ранцы подпадали под юрисдикцию Палаты по приему
иностранных гостей, одного из четырех учреждений,
подведомственных министерству церемоний. В обязан-
ности этой палаты входило расспрашивать прибывших
о цели их миссии, представлять их подарки императору
и рекомендовать трону, какой прием им следует ока-
зать. Евнухи были полны решимости всячески помешать
этой процедуре. Это мотивировалось надеждой получить
свою долю щедрот, которыми, по их мнению, импера-
тор должен был одарить иностранцев, и, вне всякого
сомнения, злобной радостью по поводу расстроенных
планов чиновников министерства церемоний»13.
О ходе переговоров мы, к сожалению, можем судить
исключительно лишь по свидетельствам И. Петлина и
его спутников. В этой связи интерпретация фактов, из-
лагаемых в русских источниках, может корректировать-
ся лишь на основании общих представлений о диплома-
тическом церемониале при пекинском дворе14.
Итак, русские посланцы находились в отведенной
им резиденции, когда туда прибыл один из чиновников
Чжукэсы, «посольский дьяк», как его именуют русские
источники. Вероятно, это было достаточно высокопос-
тавленное лицо, судя по тому, что его сопровождало
«200 человек на ишеках, а люди нарядны». Беседа
И. Петлина с минским чиновником была обставлена
довольно пышно, гостей он «подчивал раманеею и вся-
кими заморскими питьями». Китайский чиновник за-
явил, что он прибыл по поручению императора («при-
слал де к вам царь Тайбун»), чтобы спросить русских,
для чего они «в Китайское государство пришли?»15.
За этим вопросом скрывалось многое. Безусловно,
73
Великая
сгепа
вступить в дипломатические контакты с Минской импе-
рией можно было лишь объявив себя привезшими
«дань» пекинскому двору. Петлина с товарищами здесь
и рассматривали как посольство, прибывшее с «данью».
Причем сама система церемоний принятия «данников»
при пекинском дворе проходила на высоком уровне, а
система отдаривания предусматривала «милости» импе-
ратора, во много раз по стоимости превышавшие те
дары, что привозились к его двору. Профессиональные
дипломаты из Либу пытались выяснить реальные цели
прибытия посланцев далекого государства, положение
которого в мире они вряд ли могли себе представить.
Разумеется, китайские дипломаты не могли вообразить,
что эти 12 европейцев, проделавшие путь более чем
в 6 тыс. ли, не имели конкретного дипломатического
поручения. Поэтому И. Петлина с товарищами и встре-
чали на весьма высоком посольском уровне.
Для пекинской дипломатии важным являлось на-
правление, по которому пришли в Китай чужестран-
цы, — с севера, из-за Великой стены, являвшейся гра-
ницей империи. Там, за стеной, на северо-востоке, в
минском Ляодуне, уже шла ожесточенная борьба с
маньчжурами; монголы, еще в начале правления Чжу
Ицзюня столь часто беспокоившие границы Китая, те-
перь сами были озабочены усилением маньчжурского
хана Нурхаци и рассматривались как возможные союз-
ники в борьбе с маньчжурами. Пекинский двор состав-
лял традиционные дипломатические комбинации, наце-
ленные на то, чтобы застенные «варвары» сами ослаб-
ляли друг друга. Появление в этот момент в Пекине
представителей Русского государства, практически до-
казавших, что Китай достижим для казачьих экспеди-
ций, ставило перед китайской дипломатией задачу
включить это новое государство в уже существовавшую
систему политического баланса в «застенном» мире.
В этом плане традиционная церемония представле-
76
пия послов императору, что само по себе рассматрива-
лось как великая милость, отдаривание и прочие эле-
менты «приобщения к цивилизации» нового «данника»
могли, с точки зрения китайских дипломатов, явиться
первым шагом к союзническим отношениям. Поэтому
когда русские посланцы на вопрос о цели прибытия
ответили, что «великий государь царь и великий князь
Михайло Федорович всеа Русии прислал их в Китай-
ское государство проведать и царя видеть»16, минские
дипломаты, естественно, стали планировать представ-
ление русских двору. Но в этот момент выяснилось,
что у приезжих нет даров далекой земли, которые мог-
ли бы быть поднесены императору в качестве «дани».
Разумеется, ни о каких исключениях и помыслить было
невозможно. Узнав, что И. Петлину и его спутникам
«итти ко царю не с чем», беседовавший с ними китай-
ский дипломат сразу же подчеркнул: «А у нас де в Ки-
тайском государстве чин таков: без поминков перед
царя нашево Тайбуна не ходят»17. Вопрос об аудиенции
отпал. Это раздосадовало чиновника из Чжукэсы, он
даже прочел русским представителям мораль, обнажив
при этом эфемерность той системы «сюзерен» —«вас-
сал», которая лежала в основе внешних сношений его
империи. «Хотя бы де с вами, — указал он, — с пер-
выми послами, царь Белой послал нашему царю Тай-
буну что невеликое; не то дорого, что поминки, то до-
рого, что Белой царь ко царю дары послал18, ино бы де
и наш царь и вашему царю [с] своими послами про-
тнво так же послал, да и вас бы де, послов, пожаловал
да отпустил и на очи бы де свои пустил»19.
Конечно, И. Петлину с товарищами и без этих упре-
ков было чрезвычайно досадно, что из-за скаредности
посылавших их властен они не могут использовать все
возможности своего пребывания в столице Китая и,
представившись китайскому императору как посланцы
московского царя, установить тем самым дипломатиче-
77
ские отношения в соответствии с обычаями своего вре-
мени. Они, разумеется, не подозревали, что будь у них
«поминки», эти дары из символа дипломатической веж-
ливости и уважения были бы превращены стараниями
китайских чиновников в знак унижения Русского го-
сударства, низведения его до положения «данника»
империи Мин.
Ответ русских представителей был достаточно дип-
ломатичен. Чтобы не уронить престиж своей страны,
И. Петлин и его спутники заявили, что они посланы
не непосредственно московским царем, а из «Сибир-
ского государства проведывать про великое Китайское
государство, и с ними грамот и поминков нет, а будет
великого государства нашего государя царя и великого
князя Михаила Федоровича всеа Русни к вашему ве-
ликому государю послы нарочно, и грамоты и дары с
ними будут»20. Удовлетворенный, по-видимому, этим
объяснением, представитель минской дипломатии по-
обещал: «Царь наш даст вам грамоту к вашему царю»21.
В ходе дальнейших переговоров стороны обменя-
лись взаимной информацией о своих государствах. Рус-
ским было сообщено и о местоположении Пекина, и о
торговле Китая с соседними странами, и о борьбе Мин-
ской империи с маньчжурами. Петлина и его спутников,
очевидно, сильно интересовал вопрос, почему же послы
или купцы такого огромного государства, как Китай,
ни разу не побывали в пределах Русского государства.
Ответ «посольского дьяка» на этот резонный вопрос
характерен для взглядов средневековой китайской дип-
ломатии: «А послов де царь наш к вашему царю не по-
сылает для того, что де у вашего царя вещи есть всякие,
а у нашего такоже есть»22. Здесь можно отметить, не-
которое противоречие: ведь, выражая недовольство от-
сутствием даров императору у русских, тот же чиновник
говорил и о возможности посылки китайским импера-
тором соответствующих подарков в Москву со своими
78
послами. Вообще этот аргумент был непонятен для рус-
ской дипломатии, ибо всего за два года до миссии
И. Петлина Т. Петров и И. Куницын, ездившие посла-
ми в «Калмыцкую землю», встретились там с китайским
посольством23.
Русские представители сообщили китайскому чинов-
нику о длительных поисках европейскими купцами се-
верного морского пути в Китай и попытках в связи с
этим подняться к истокам р. Оби. «Оби де мы большие
реки не слыхали и не знаем, — вынужден был признать
представитель китайской стороны, — а из-за моря де
к нам прибегают манцы24 на кораблях по всякой год,
как свет стал, со всякими товары, а того де я не знаю,
устья ли они Обского ищут или с торгом приезжают»25.
Вскоре после беседы И. Петлину была вручена гра-
мота от императора, разрешавшая русским вновь при-
ходить с посольствами и торговать в Китае. Дальней-
шие дипломатические сношения предлагалось вести пу-
тем переписки. Что же касается отправления китайских
послов или купцов в Русское государство, то в грамо-
те подчеркивалось: «И я по своей вере, царь, ни сам
из государства не выезжаю, и послов своих и торговых
людей не выпущаю»26.
В мае 1619 г. русская миссия возвратилась в Томск,
а затем глава ее был отправлен для отчета в Москву.
Конечно же, результаты экспедиции были более чем
блестящими. Но оценить это смогли лишь впоследст-
вии27. А в тот момент хотя казаков и наградили довольно
щедро, но от продолжения связей с Китаем фактически
решили отказаться28. Причина этого состояла в том, что
нестабильное положение на западных границах Рус-
ского государства, вызванное турецко-польской войной,
отвлекало внимание правительства от «китайских дел»;
настораживала его и позиция Алтын-хана Шолоя Уба-
ши-хунтайджи, подчеркивавшего в присланной грамоте
свою независимость и требовавшего ни больше ни мень-
79
ше как золота, оружия и военного союза против ойрат-
ского тайши Хара-Хулы; к тому же невозможность в
Москве перевести грамоту Чжу Ицзюня создавала от-
пугивающую неизвестность по отношению к Китаю.
Кроме того, правительство беспокоила и слишком ини-
циативная роль сибирских воевод в установлении свя-
зей с восточными соседями29.
Все эти настроения и нашли отражение в специаль-
ных грамотах из Посольского приказа вновь назначен-
ным тобольскому воеводе М. М. Годунову и томским
воеводам И. Ф. Шаховскому и М. И. Радилову. В этих
аналогичных по содержанию грамотах московское пра-
вительство делало упор на неизменность принципов
сношений с восточными соседями, определенных при-
говором Боярской думы от 31 декабря 1616 г. Возвра-
щение к этим принципам, запрещавшим сибирским вое-
водам самостоятельно поддерживать контакты с госу-
дарством Алтын-ханов в Западной Монголии и Китаем
и допускавшим лишь сбор сведений о них, фактически
перечеркивало замечательные результаты, уже достиг-
нутые в установлении дипломатических связей со стра-
нами Дальнего Востока30.
В грамотах, полученных воеводами двух крупней-
ших сибирских городов в августе 1620 г., строжайше
предписывалось: «А вперед бы есте с Алтын-царем и с
Китайским и с Мунгальским государством без нашего
указу ни о чем ссылки не держали, потому что те го-
сударства дальпые и торговым людей ходити от них
в наши государства далеко; а Алтын-царь кочевые орды
люди воинские, и нашим государствам прибыли от него,
кроме запросов, никакие нет и вперед не чаять. Вперед
с Алтыном-царем и с Китайским и Монгольским госу-
дарствы о послех ссылатца не велено»31. Если из Китая
или Монголии пришли бы послы в Русское государство,
то их предписывалось задерживать в Тобольске и без
указа из Москвы в столицу не допускать32.
80
Посольский приказ и Москве
Таким образом, миссия И. Петлина в Пекин заверши-
ла первый этап в развитии русско-китайских дипломати-
ческих связей. Ценнейшие сведения о Китае, содержав-
шиеся в отчете о поездке — «Росписи Китайскому госу-
дарству, и Лобинскому, и иным государствам, жилым и
кочевным, и улусам, и великой Оби, и рекам и дорогам»,
вскоре стали достоянием европейской науки. В течение
XVII—XVIII вв. «Роспись» выдержала семь иностран-
ных изданий33. Сложнее оказалась судьба первых дип-
ломатических документов об установлении связей с Ки-
таем во внешнеполитическом ведомстве Русского госу-
дарства — Посольском приказе. Грамота императора
Чжу Ицзюня оставалась непереведенной в течение 56
81
лет. Остальные документы также были похоронены в
бумагах Посольского приказа. К ним обратились лишь
в 1635 г., когда томский сын боярский Л. Васильев и
казак С. Щепеткин подали челобитную с просьбой раз-
решить им поездку в Китай. Но русское правительство
на сей раз не решилось направить экспедицию, подобную
экспедиции И. Петлина34.
А в начале 40-х гг. XVII в. вообще забыли о самом
факте посылки русской миссии в Китай. Произошло это
из-за несовершенства делопроизводства в Посольском
приказе, где с уходом того или иного дьяка, ведавшего
сношениями с определенным государством, его преем-
ник далеко не всегда мог ориентироваться в накоплен-
ном материале. При отправлении И. Петлина в 1618 г.
во главе Посольского приказа стоял П. А. Третьяков,
помощниками его были думный дьяк И. Грамотин и
дьяк С. Романчуков. С уходом в 1638 г. И. Грамотииа,
а вслед за ним в 1641 г. М. Матюшкина, в течение 20
лет бывшего его помощником, преемственность, осно-
ванная на долголетней совместной службе, прервалась35.
Таким образом, первый дипломатический контакт,
установленный с правительством Минской империи мис-
сией И. Петлина, практически не стал стимулом к даль-
нейшему развитию связей. Для последующих диплома-
тических отношений он даже не являлся прецедентом.
Драгоценный опыт первого непосредственного общения
пропал для русской дипломатии даром, его больше учли
в европейских столицах, чем в своем отечестве. В
50-х гг. XVII в. царской дипломатии пришлось совер-
шенно заново начинать отношения с Китаем. Но волею
истории случилось так, что и в Пекине «распалась связь
времен»: в 1644 г. власть перешла в руки чужеземной
маньчжурской династии. Обновленный дипломатический
аппарат, представлявший интересы теперь уже Цинской
империи, на первых порах заново повел отсчет дипло-
матических шагов. Поэтому и здесь не вспоминали о
82
первой русской миссии в Пекин и грамотах минских
императоров московским царям36.
* * *
Каковы же были в середине XVII в. географические,
экономические и политические условия для установления
связей цинского Китая и Русского государства? Прошло
-немногим более 30 лет со времени первой поездки рус-
ских в Китай, но вся совокупность условий полностью
изменилась.
После поражения минского Китая в борьбе с маньч-
журами в 1644 г., обусловленного целым комплексом
причин37, произошли крупные изменения в расстановке
политических сил на Дальнем Востоке. Начались они
с образования маньчжурами собственной империи, раз-
грома ими южномонгольского Лигдан-хаиа и подчинения
Кореи. Перед маньчжурским правительством во главе
с регентом Доргонем38, посадившим на пекинский пре-
стол своего малолетнего племянника Фу Линя (девиз
годов правления Шуньчжи, 1644—1662), встали много-
плановые проблемы в области внутренней и внешней
политики.
Спустя 267 лет, в период Синьхайскоп революции,
свергнувшей маньчжурское иго, революционно настроен-
ные китайские буржуазно-помещичьи националисты пи-
сали в «Обращении к стране»: «Маньчжуры — это дикие
пастушечьи племена чжурчжэней... Они понимали, что
варвары не могут править цивилизованным народом, что
дикие племена не могут установить свое господство над
Китаем, что немногочисленный народ не может управ-
лять большим народом. Поэтому, как только они вор-
вались в пределы Китая, они стали беспощадно уби-
вать и уничтожать всех на своем пути, надеясь устра-
шить народ и этим добиться утверждения своего гос-
подства»39. С. Л. Тихвинский справедливо отмечает, что
этот документ, как и многие подобные, имеет буржуаз-
83
но-националистическую и даже феодально-великодер-
жавную, презрительно-враждебную ко всему иностран-
ному, некитайскому, окраску40. Но в то же время в нем
довольно точно подмечена главная проблема, стоявшая
перед маньчжурами в момент захвата Китая: как вести
дела огромной державы? И надо сказать, что вожди
«диких пастушечьих племен», став императорами, спра-
вились с этой задачей.
Партнерство с китайскими феодалами, сохранение
уже отлаженного имперского аппарата государственной
власти, жесточайший идеологический и полицейский
контроль над населением, экономическая политика, на-
правленная на консервацию феодальных отношений, и,
наконец, осуществление экспансионистской внешнепо-
литической доктрины — все эти мероприятия Цинов
были подчинены одной центральной задаче: сохранить
и укрепить свое, маньчжурское, государство, удержать
в руках основу империи — захваченный Китай. На это
была направлена и их дипломатическая деятельность.
Причины экспансионизма Цинской империи в пер-
вую очередь определялись развитием феодальных отно-
шений, феодальной экономики того времени, дальнейшим
обострением классовых противоречий. Победоносные
походы были мерой, на определенном этапе решавшей
проблему относительного перенаселения, являвшегося
результатом концентрации земли в руках феодальной
бюрократии и крупных землевладельцев и обезземели-
вания широких масс крестьянства. Завоевания не толь-
ко давали военную добычу маньчжурской феодальной
верхушке, но и пополняли ресурсы империи за счет от-
чуждения прибавочного продукта, производимого насе-
лением захваченных территорий. Одновременно борь-
ба с внешними врагами переключала внимание китай-
ского народа с решения задач антифеодальной, анти-
маньчжурской борьбы на преодоление трудностей воен-
ного времени41.
84
Что касается середины XVII в., то на этом этапе
внутренние классовые противоречния были временно
приглушены; крестьянская война была потоплена в кро-
ви, наступил спад революционной волны; вместе с тем
па передний план выходят национальные противоре-
чия — под знамена антиманьчжурской борьбы встают
самые широкие слои населения Китая. Существенный
отпечаток на внешнюю политику накладывает тот эле-
мент неуверенности в завтрашнем дне, который был
присущ маньчжурам как узурпаторам власти в чужой
стране, несоизмеримо превосходившей их по всем по-
казателям, 'которые играли определяющую роль в по-
литике.
С первых же дней объявления себя новой правящей
династией Китая маньчжуры для доказательства леги-
тимности своего правления переводят вопросы борьбы
с остатками сил приверженцев Минов на юге страны из
области внешней политики в сферу внутренних дел их
государства. «Усмирение мятежников», «истребление
бандитов», «наведение порядка в Поднебесной» — имен-
но так они квалифицируют в официальных документах
свои военные действия против сил сопротивления. Таким
образом, один внешний враг нового государства был
«упразднен». Но этот политический прием, конечно, не
уменьшал реальной опасности маньчжурскому господ-
ству, и в Пекине это отчетливо представляли себе. По-
этому борьба на юге велась не на жизнь, а на смерть.
От западных до северных границ империи огром-
ной дугой ее охватывал тибетско-монгольский мир,
объединенный общностью ламаистской религии. Те же
тенденции к консолидации, что за полвека привели к
созданию маньчжурской державы, наблюдались и в
монгольских ханствах. И маньчжурские политики ви-
дели в этом для себя угрозу. Ценой многолетнего дип-
ломатического и военного противоборства маньчжурам
удалось уничтожить Чахарское ханство, но при цинском
85
дворе не забывали, что именно владетель этого ханст-
ва Лигдан-хан, стремившийся стать всемонгольским
правителем, бросил маньчжурскому хану Нурхаци вы-
зов в его притязаниях на китайские земли. Потомки
Чингисхана и Хубилая считали, что у них прав на Ки-
тай больше, нежели у «прибрежного государства с на-
родом в 3 десятка тысяч человек»42. Поэтому предот-
вращение любого объединения монголов стало одной
из главных забот цинской внешней политики. Дипло-
матия Цинской империи направляла все свои усилия на
внесение раскола в среду монгольских феодалов, на-
травливала одних на других с тем, чтобы маньчжур-
ский император, присвоив себе роль арбитра, имел воз-
можность вмешательства в монгольские дела в любой
форме, которая будет сочтена целесообразной43. Во вто-
рой половине 50-х гг. XVII в. цинская дипломатия до-
бивается от восточнохалхаских феодалов Тушету-хана
и Цецен-хана фактического признания ими цинского
императора своим сюзереном44.
Наиболее спокойными, с внешнеполитической точки
зрения, казались территории к северу и востоку от ру-
бежей маньчжурского домена в самой Маньчжурии.
Здесь не было никаких государственных образований.
Во время походов сюда при первых маньчжурских ха-
нах — Нурхаци и Абахае — местное население было
частично уничтожено, а его основная масса угнана на
территорию маньчжурского государства и включена в
состав восьмизнаменных войск. Оставшееся на свободе
население Северной Маньчжурии старалось пушниной,
женьшенем и другими продуктами своего скромного
промысла откупиться от наезжавших из Нингуты время
от времени маньчжурских купцов и военных отрядов45.
Неожиданно из этого, казалось, полностью «усмирен-
ного» района было получено известие о появлении там
чужеземцев, именовавших себя русскими.
Появление русских на берегах Амура, Зеи, Сунгари
86
и Уссури не было случайным. Тобольск, Мангазея п
Томск давно перестали быть восточными форпостами
Русского государства. В 20—30-х гг. XVII в. русские
через центральную часть Сибири продвинулись далее
на восток северным путем из Мангазеи и южным — из
Томска. С основания Енисейска в 1619 г. и Краснояр-
ска в 1628 г. бассейн Енисея послужил базой для даль-
нейшего перехода на Лену по Нижней Тунгуске и Ви-
люйскому волоку, с одной стороны, и по Ангаре, Или-
му и волоком до р. Куты — с другой. В 1632 г. был
основан Якутск, который после учреждения в нем вое-
водства стал административным центром обширной
территории Восточной Сибири. В результате морских
экспедиций И. Перфильева (1633), И. Петрова (1633),
Е. Бузы (1636) и открытия Ф. Поповым и С. Дежневым
пролива между Азией и Америкой (1648) русские по-
лучили представление о северных берегах восточной
части Азии.
В 1639 г. на побережье Охотского моря вышла эк-
спедиция И. Москвитина, а четыре года спустя по Аму-
ру и Охотскому побережью прошли землепроходцы во
главе с В. Поярковым. В 1649—-1652 гг. несколько ка-
зачьих партий под руководством Е. П. Хабарова окон-
чательно присоединили Приамурье к русским владе-
ниям, распространив на этот район власть русской ад-
министрации. Построив здесь остроги, казаки, заведя
пашни, положили начало крестьянской колонизации
края и собирали ясак с местных народов. Русская Дау-
рия превратилась и в место ссылки неугодных прави-
тельству людей. В Нерчинске воевода А. Ф. Пашков
«мытарил» протопопа Аввакума.
Изменилась обстановка и на западных и южных
границах Русского государства: здесь произошло вос-
соединение Украины с Россией.
Таким образом, Русское государство раскинулось от
берегов Днепра до берегов Тихого океана. Разумеется,
87
Аввакум в Даурии
это изменение географического положения страны по-
влекло за собой и возникновение новых внешнеполити-
ческих проблем, стало фактором, способствовавшим по-
явлению контакта с дальневосточными государствами.
В этот же период происходят серьезнейшие сдвиги
в экономике Русского государства. С ростом производи-
тельных сил ремесло достигло уровня мелкого товарно-
го производства, а в некоторых случаях появились
крупные предприятия мануфактурного типа. Рост товар-
ности сельского хозяйства способствовал образованию
и расширению рыночных связей. Начался процесс об-
разования всероссийского рынка. Этот процесс, по сло-
вам В. И. Ленина, «характеризуется действительно фа-
ктическим слиянием всех таких (разрозненных, фео-
88
дальних. — В. М.) областей, земель и княжеств в одно
целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся об-
меном между областями, постепенно растущим товар-
ным обращением, концентрированием небольших мест-
ных рынков в один всероссийский рынок»46.
Важную роль в этом процессе сыграло и присоеди-
нение Сибири к Русскому государству. Основная его
цель сводилась к экономическому освоению огромного
края, колонизации его как «хозяйственной территории»47,
общению трудящихся масс русского населения с мест-
ными племенами, развитию здесь русскими земледелия,
разведыванию природных богатств, строительству го-
родов. Мероприятия, проводившиеся для этого прави-
тельством и местной администрацией, отвечая главным
образом интересам феодального государства и его гос-
подствующей верхушки, в то же время способствовали
развитию производительных сил этих областей48.
Стабилизация внутреннего положения страны спо-
собствовала расширению ее внешних связей. Решая в
первую очередь главные внешнеполитические задачи
(укрепление западных границ, обеспечение выхода к
Балтийскому морю, защита южных рубежей от Крым-
ского ханства и Турции), царское правительство уделя-
ет большое внимание расширению старых и установле-
нию новых связей со странами Востока. Налаживаются
регулярные посольские и торговые отношения с госу-
дарствами Средней Азии и Индией. Среднеазиатские
купцы — «бухарцы» — играют существенную роль в
посреднической торговле со странами Востока, завозя
различные, в том числе и китайские, товары на рынки
сибирских городов49. Во второй четверти XVII в. в Аст-
рахани основывается постоянное поселение индийских
«гостей», ведущих широкие торговые операции в Рус-
ском государстве и Средней Азии. Дипломатические
и торговые отношения с Индией принимают регулярный
характер50.
89
Расширились связи и с монгольскими ханствами.
В 1636 и 1638 гг. в Западной Монголии побывало два
крупных русских посольства, возглавлявшихся С. Гре-
чаниным и В. Старковым51, в 1637 и 1639 гг. монголь-
ских послов принимали в Москве, а в 1645, 1647, 1648
и 1650 гг. — в Томске. Алтын-хан Омбо Эрдени-хун-
тайджи и другие феодальные владетели Западной Мон-
голии выражали готовность поддерживать добрососед-
ские отношения52. Не менее тесными были отношения и
с возникшим в этот период в Западной Монголии Джун-
гарским ханством: в 30-х—начале 50-х гг. только ставку
всеойратского хана Эрдени Батур-хунтайджи посетило
девять русских посольств53. Ответные посольства из
Джунгарии почти ежегодно появлялись и в Москве, и в
Тобольске54. В 1647 г. русские установили связи с одним
из трех наиболее могущественных феодалов Халхи —
Цецен-ханом Шолоем55.
Посольские отношения с монгольскими ханствами
давали русскому правительству непрерывный поток ин-
формации о Китае. Хотя в Москве, казалось, не реша-
лись направить посольство в Пекин, но царская дипло-
матия постоянно резервировала такую возможность, об-
суждая с монгольскими феодалами вопрос о пропуске
русских в Китай56. Через монголов в Москву дошли све-
дения и о крушении Минской империи и захвате Китая
маньчжурами57. В центральных учреждениях Русского
государства эта информация была получена одновре-
менно со сведениями о цинском Китае, которые достав-
лялись казачьими экспедициями с Амура. Правда, их
сведения первоначально отличались от тех, что посту-
пали через Монголию. Это объясняется тем, что вновь
осваивавшиеся районы русского Дальнего Востока не
граничили непосредственно ни с Китаем, ни с усилив-
шимся маньчжурским государством Цин. В ответ на
настойчивые расспросы русских землепроходцев корен-
ные жители Восточной Сибири, Забайкалья и Приамурья
90
могли сообщить лишь весьма противоречивые и туман-
ные сведения о владениях маньчжурских ханов53.
Таким образом, географические, экономические и по-
литические предпосылки в середине XVII в. создавали
для русского правительства возможность отправить в
Цинскую империю либо рекогносцировочную и торго-
вую миссию, либо посольство. Но для реализации такой
возможности должна была возникнуть настоятельная
необходимость.
Нельзя, однако, считать, что исторические условия
благоприятствовали исключительно русской стороне.
В самом деле, хотя Русское государство относительно
чаще проявляло инициативу в установлении посоль-
ских отношений с восточными странами, что объясняет-
ся и политической и экономической заинтересованно-
стью, и характером географического познания необъ-
ятных просторов Азии, но процесс этот не следует рас-
сматривать как односторонний. Во многих случаях до-
кументы фиксируют и первичное прибытие послов раз-
ных восточных правителей в русские пограничные
города. Они, как правило, искали у русских властей
защиты от своих более сильных соседей или желали
установить торговый обмен.
Если степная дипломатия имела немалый опыт по-
сольских сношений, то, как мы уже говорили, диплома-
тический опыт маньчжурского государства был несоиз-
меримо богаче. Поэтому не исключалась возможность
прибытия в пределы Русского государства и цинского
посольства. Ведь, например, в Халхе у Цецен-хана
маньчжурские послы побывали в 1636 г.59, т. е. на 11 лет
раньше русских установили регулярные дипломатиче-
ские отношения.
В первой половине XVII в. Монголия являлась свое-
образной зоной опосредованного дипломатического кон-
такта. После того как первые русские посланцы к ойра-
там в 1616 г. встретились там с «китайскими людьми»,
91
в монгольских ханствах параллельно появлялись и рус-
ские и китайские, а затем и маньчжурские посольства.
Мы уже отмечали, что через Монголию в Москву шел
основной поток информации о Китае. Но эта же «ин-
формационная служба» действовала и в другом направ-
лении — к маньчжурам. Источники отмечают, что еще
в середине 1638 г. послы Тушету-хана преподнесли в
качестве дара Абахаю русские пищали30.
К сожалению, маньчжуро-китайские документы да-
леко не полностью отражают ход переговоров маньч-
журских дипломатов в монгольских ханствах и мон-
гольских послов при цинском дворе, в них фиксирует-
ся, как правило, конечный результат переговоров. Но
можно с большой долей уверенности предположить,
что по крайней мере от монголов маньчжурам было
известно о Русском государстве. Нельзя исключать,
конечно, и того, что по дипломатическим соображени-
ям отдельные феодалы могли скрывать от каждой из
сторон свои контакты с третьим партнером. Только этим
можно объяснить, что Цецен-хан ничего не сообщил
первым русским посланцам о своих отношениях с ции-
ским двором, хотя русские прямо просили пропустить
их «до Богдоя-царя»61. Как бы то ни было, если дело
еще не дошло до столкновения государственных инте-
ресов, то возможности «столкнуться» в монгольских
улусах у русских и маньчжурских послов были весьма
значительные. Но все же первый контакт маньчжуров
с русскими произошел не в Монголии, а на Амуре.
Провал попыток цинской дипломатии
навязать Русскому государству
статус «вассала»
Русские власти в Восточной Сибири ждали контак-
та с Цинами, искали его и были к нему по-своему го-
товы. Еще со времени похода В. Пояркова сибирским
92
администраторам стало известно о существовании где-
то далеко за Амуром, па юге, владений «князя Богдоя».
Это «имя», которое, очевидно, было просто искажением
маньчжурского термина «богдохан» — «священный го-
сударь», «великий хан», в конце 40-х гг. стало чаще
встречаться при расспросах местных бурятских и да-
урских жителей, что само по себе свидетельствовало
об относительном приближении землепроходческих пар-
тий к территории маньчжурского государства.
При отправлении на Амур отряда казаков во главе
с Е. П. Хабаровым якутский воевода Д. А. Францбе-
ков 9 июля 1650 г. в наказной памяти приказал «Еро-
фею и ко князю Богдаю посылать посланников». По-
слы должны были предложить Богдою, чтобы он «с ро-
дом своим и с племенем и со всеми улусными людьми
был под государевою нашего царя и великаго князя
Алексея Михайловича всеа Русии высокою рукою в
холопстве»62. Описав московского царя как государя,
который «страшен и велик, и многим государствам го-
сударь и обладатель, и от его государского ратного
бою никто не мог стоять», послы обязаны были сооб-
щить маньчжурскому владетелю, что ранее «про их
землю... было неизвестно», ныне же пришедшие казаки
посланы не для ратного боя, а для принятия Богдоя в
русское подданство. Богдою предлагалось платить рус-
ским дань «златом и серебром и драгим каменьем и
узорочными»63. В таком случае Богдой мог со всеми
своими улусными людьми продолжать «жить на преж-
них своих городах без боязни», ибо его будут оберегать
русские ратные люди. На этих условиях Богдоя со всем
его родом и племенем следовало привести к шерти,
чтобы он был под царскою рукой «навеки неотступно
в прямом холопстве»64.
Если же Богдой и его улусные люди окажутся «не-
послушны и непокорны», то Е. П. Хабаров должен был
«смирять их ратным боем». Ясак не должен был быть
93
слишком обременительным, «не в тягость и не в на-
лог», следовало «имать у них, что им вмочь платить».
В случае же категорического отказа быть в «вечном
холопстве» и платить ясак Д. А. Францбеков угрожал
«со многими ратными большими людьми» пойти вой-
ной п «всех побивать и вешать и разорять, и повоевав
до основанья, жен их и детей в полон возьмут»05.
Действуя по наказу, послы должны были вручить
Богдою специальную грамоту о принятии русского под-
данства. Содержание ее практически не отличалось от
приведенных статей наказа, в ней лишь не было упо-
мянуто о необременительности ясака (ибо это был на-
каз русским казакам не завышать требования, чтобы
не отпугнуть от русского подданства), но зато уточня-
лось, что в русской военной экспедиции примут участие
6 тыс. человек с пушками и «огненным многим боем»66.
Эти и наказ и грамота были подобны десяткам и
сотням других, с которыми казаки-землепроходцы от-
правлялись к князькам сибирских народов, владетелям
енисейских киргизов, монгольским ханам и тайшам67.
Вопрос о шерти играл существенную роль в восточной
дипломатии Русского государства. Стремясь к расши-
рению русского влияния в Сибири, Центральной Азии
и на Дальнем Востоке, центральные учреждения ста-
вили перед дипломатией задачу мирным путем добиться
от местных феодалов, к которым направлялись посоль-
ства, дачи шерти — совершения по их обычаю ритуала,
скрепляющего клятву на верность московскому царю.
При этом, как свидетельствуют документы, например
о русско-монгольских отношениях, «вопрос о шерти был
для Русского государства не средством внешнеполити-
ческой экспансии в Сибири и на Дальнем Востоке, для
чего Россия не имела ни сил, ни средств, а способом
обеспечения мира на границах вновь освоенных терри-
торий... Русское правительство не стремилось к насиль-
ственному увеличению своих территорий за счет мон-
94
польских владений. Ни в жалованных грамотах русских
царей монгольским ханам, ни в грамотах в Сибирь —
нигде нет ни одного слова о присоединении к Русскому
государству монгольских кочевий»68.
В этом плане следует рассматривать и анализируе-
мые документы. Безусловно, ни Д. А. Францбеков, ни
Е. П. Хабаров не представляли, что они пытаются всту-
пить в отношения с государством, политический вес
и могущество которого не уступали достоинству и силе
Русского государства. Они расценивали «князя Богдоя»
как одного из многих даурских или задаурских владе-
телей. В соответствии с этим представлением его и пы-
тались привести в русское подданство или установить
с ним какую-то форму союзных связей. В данном слу-
чае методы русской дипломатии имели не только рус-
ские аналоги, но и почти полностью совпадали с при-
емами цинской дипломатии в ханствах восточной части
Халхи69.
Однако ни посольство, ни грамота к «князю Бог-
дою» летом 1650 г. отправлены не были. Это произошло
потому, что Е. П. Хабаров от плененной им сестры да-
урского князя Лавкая — Моголчак, побывавшей в
плену и у «Богдоя», получил не только подробную ин-
формацию о Мукдене и его правителе, но и сведения
о существовании хана, «того князь Богдоя сильнее», —
богдойского «царя Шамшакана»70, которого именовали
также Алак Батурханом (маньчжурское «Алиха буту-
ру хань» — «Правящий храбрый и благородный госу-
дарь»). Об этом русский землепроходец и поспешил со-
общить Д. А. Францбекову71.
В то время как в Якутске заново оценивали обста-
новку и готовили новую грамоту, у Хабарова произо-
шла встреча с маньчжурскими представителями. В че-
тырех днях пути От Албазина вниз по Амуру, у селе-
ния племенного старшины Гуйгудара, 5 июня 1651 г.
произошла стычка казаков Хабарова с даурами. Перед
95
началом сражения в лагере Гуйгудара находилось
50 маньчжуров. Но они выехали из города в поле, объ-
явив Гуйгудару, что им их царь «Шамшакан не велел
с русскими людьми дратись». Действительно, во время
столкновения, кончившегося победой казаков, маньч-
журы сохраняли нейтралитет. Пленные дауры сказали
Хабарову, что эти маньчжуры якобы постоянно прожи-
вали в их улусе «для ясаку и с товары» до прибытия
новой партии72. Однако эти сведения не подтверждаются
другими русскими и маньчжуро-китайскими источника-
ми. Это была, вероятно, специальная разведывательная
миссия, посланная из Нингуты под предлогом сбора
ясака и торговли для уяснения обстановки на Амуре
в связи с известиями от местных жителей о походах
отряда Хабарова. Ведь еще во время первого его по-
хода по Амуру в 1649—1650 гг. «князь Лавкай з брать-
ями и с улусными людьми 5 городов своих покинули
пусты» и бежали к «царю Шамшакану»73.
Тогда становится понятным и поведение маньчжу-
ров: позиция наблюдателей во время боя и визит их
представителя на следующий день в ставку Хабарова.
Этот «богдойский мужик», очевидно, был отмечен ка-
ким-то чином («платье на нем камчатое все, и на го-
лове у него малахай соболей»). Он заявил казакам:
«Наш царь Шамшакан нам с вами дратись не велел,
наш царь Шамшакан [велел] нам с вами, с казаками,
свидеться чесно»74. Следовательно, у маньчжурского от-
ряда были какие-то инструкции по выполнению спе-
циальной миссии, предусматривавшие возможность
встречи с представителями Русского государства. Од-
нако эти первые прямые переговоры маньчжуров с рус-
скими были крайне затруднены отсутствием в том и
другом стане переводчиков. Хабаров отмечал, что ког-
да маньчжурский представитель, придя к ним, «стал
говорить своим языком китайским»75, то пленные даур-
ки смогли объяснить лишь мирный характер его визита,
96
«а про иное у него, мужика богдойского, у нас ростол-
мачпть некому, а тот мужик говорил с нами долго»76.
Как в свое время невозможность перевести грамоту
минского императора Чжу Ицзюня, привезенную
И. Петлиным, затруднила установление первого русско-
китайского контакта, так и первая русско-маньчжур-
ская встреча оставалась безрезультатной из-за языко-
вого барьера. Однако, следуя общему духу полученного
им наказа в отношениях с маньчжурами, Е. П. Хабаров
«тому богдойскому мужику честь воздал, и подарки
государевы давал, и отпустил его, богдойскова мужика,
честно в свою Богдойскую землю»77.
Итак, логика событий подсказывала, что необходи-
мость в посольском обмене вполне назрела. Решение
об этом должны были принять в столицах, а исполните-
лями могли стать местные администраторы Якутска и
Мукдена.
27 июля 1651 г. Д. А. Францбеков на основании цар-
ского указа прислал Е. П. Хабарову новую наказную
память, в которой содержалось распоряжение отпра-
вить посланником к «царю Шамшакану» служилого че-
ловека Т. Е. Чечигина. Вторым лицом в посольстве
назначался доверенный человек воеводы Д'. А. Франц-
бекова А. Русланов, подьячим посольства был назна-
чен служилый человек Б. Забышев. Сопровождать по-
сланников должны были пять служилых людей, кото-
рым «ратное дело за обычай». На время посольства
Чечигина пли в случае прибытия маньчжурских послов
Хабарову предписывалось «шамшакановых людей не
воевать»7’1.
Судя по тому наказу, который был дан послам, они
должны были ехать к Фу Линю с «любительною гра-
мотою»79. Грамоту предполагалось вручить после уст-
ной речи посла, изложенной в специальной росписи.
Смысл грамоты и посольских речей сводился к тому,
чтобы сделать «Шамшакана-царя» данником Русского
4 В. С. Мясников
97
государства. «И как грамоту примут и ответ учинят, и
в ответе учнут говорить, что он государю нашему дань
давать учнет, и его царя Шамшакановых людей не вое-
вать воевод без указу», — гласил текст наказной па-
мяти послам. Если же глава маньчжурского государст-
ва под высокою рукой московского царя «быть не похо-
чет», то все его ответы следовало занести в статейный
список и представить воеводе Д. А. Францбекоау80.
Если судить по тексту грамоты, в Якутске предпо-
лагали, что маньчжурский хан будет весьма решительно
сопротивляться предложению стать подданным москов-
ского царя. Видимо, поэтому в грамоте содержится и
угроза написать донос на «царя Шамшакана» в Моск-
ву, чтобы оттуда прислали многих ратных людей сми-
рить за «непослушанье» маньчжурского правителя. Вме-
сте с тем его пытались увещевать примером даурских
«князей» Лавкая, Шилгина, Албазы, Атея, Десаула,
Балбулая, Янорея и Исенала, которые русских «ратных
людей побить хотели и бои многие ставили. И от го-
сударя нашего ратного бою ваши люди стоять не мог-
ли». Любопытно также и указание на то, что о силе
русского ратного боя «тебе, царю Шамшакану, чаем,
ведомо», потому что русские «ясачные тунгусы с вами
в советах живут без боязни и с князь лавкаевыми улус-
ными людьми сходились с Олекмы на шильских и на
амурских вершинах»81.
Таким образом, и этот документ практически не от-
личался от предыдущего наказа о приведении в под-
данство «царя Богдоя». Русские власти все еще не пред-
ставляли себе реально, с каким государством они име-
ют дело, и рассматривали Цинскую империю как не-
большое феодальное владение.
Вместе с тем Русское государство решительно заяв-
ляло о готовности вооруженной рукой защищать свои
интересы в только что присоединенном Приамурье. При
известной наивности в оценке политической ситуации
98
русская дипломатия занимала активную наступатель-
ную позицию. Посольство Т. Е. Чечигина должно было
оценить обстановку в районах, лежащих к югу от Аму-
ра, прозондировать силу сопротивления, которое могли
бы там оказать русским экспедициям, донести до мест-
ных феодальных владетелей и племенных вождей при-
зыв встать под защиту Русского государства.
Следует также отметить, что основная цель посоль-
ства — приведение маньчжуров в подданство — была
нереальной. Цинская дипломатия несколько менее пря-
мыми методами сама стремилась превратить в поддан-
ных империи монгольских ханов, равно как и любые
государства и пароды, с которыми она вступала в кон-
•i;ikt. В этом смысле миссия Т. Е. Чечигина заранее
была обречена на неудачу. Но ни в Москве, ни в Пе-
кине еще пс представляли, что произошло соприкосно-
вение двух равных по политическим характеристикам
юсударств, двух сходных дипломатических концепций.
Но если русские администраторы Восточной Сиби-
ри, следуя общей политике Москвы, пытались устано-
вить отношения с маньчжурским государством дипло-
матическими методами, то цинские власти в Нингуте
рассудили иначе. Основываясь на той информации,
которая была предоставлена и бежавшими к ним дау-
рами1^, и, очевидно, разведывательной группой, провед-
шей «переговоры» с Е. П. Хабаровым у Гуйгударова
юродка, маньчжуры решили направить против русских
поенную экспедицию. Экспедиция была санкциониро-
вана по крайней мере властями Мукдена83. В ней при-
няло участие 600 человек из знаменных маньчжурских
|ц>Гк к, имевших па вооружении 2 пушки, 30 пищалей,
I'.’ петард для взрыва городских стен. Кроме этого ре-
гулирного войска в сводный отряд входило еще около
l.'iOO воинов дауров и дючеров, собранных маньчжура-
ми па Сунгари84. На лошадях (на двоих три лошади)
нряд двигался до Амура три месяца.
•I
99
24 марта 1652 г. Е. П. Хабаров у Ачанского острога,
где он зимовал, нанес маньчжурам жестокое пораже-
ние: несмотря на примерное равенство в вооружении и
десятикратный численный перевес врага, русские унич-
тожили 676 человек, захватили две пушки и все огне-
стрельное оружие («у которых у них, богдойских лю-
дей, у лутчих витинов, огнено оружие было, и тех лю-
дей мы побили и оружие у них взяли»), в том числе
17 скорострельных пищалей, имевших по три и четыре
ствола, восемь воинских знамен и весь обоз — «830 ло-
шадей с запасы хлебными»85.
Хабаровцы в этой стычке потеряли 18 человек уби-
тыми, 78 получили легкие ранения («и те от ран оздоро-
вили»), В первом военном столкновении с маньчжурами
был взят в плен китаец — служилый человек из Нин-
гуты Кабышейка (Ка Бишэ?)86. Он дал Хабарову но-
вую ценную информацию о Цинской империи. При до-
просе пленный подробно рассказал о подготовке экспе-
диции против русских, описал маньчжурские города
(Мукден, Нйнгуту и др.) и сообщил о завоевании Ки-
тая маньчжурами: «А бережемся мы от богдойского
царя, что де нас богдойский царь Шамшакан, иикан-
ских людей, в пределах воюет, а всей земли овладеть
ие может, потому что та Никанская земля несказано
велика»87. Указав, что Никанская земля88 «от Богдой-
ской земли стоит на востоке», пленный подчеркнул, -что
«никанский де царь ясаку никому не дает»89.
Маньчжурские военачальники были строго наказаны
за поражение под Ачанским острогом, командир нин-
гутинского гарнизона Хайсэ был приговорен к смерти,
а командовавший отрядом, действовавшим против Ха-
барова, Спфу — лишен всех чипов и бит кнутом90. Уже
в августе 1652 г. последовал императорский указ о на-
значении нового командира войсками Нингуты — Са-
рудая91.
Конечно, военное столкновение с маньчжурами ос-
100
ложнило ситуацию, но, следуя наказу, Е. П. Хабаров
решил все-таки направить посольство Т. Е. Чечигина.
Чечигин выбрал из отряда Хабарова 10 человек слу-
жилых, «хто ему люб». Однако возникла непредвиден-
ная трудность: местные «иноверцы» не решались сопро-
вождать посольство в цинские пределы. Находившиеся
в русском стане пленные так объяснили Хабарову это
нежелание: «Как де им взять, стала де земля с вами
топерь задралася, и вы де многих богдоёвых людей
нобили, да и нонече де к вам будет войско богдоево
большое, тысяч 10 и больше, и как де взять нашим
людей того Третьяка (Чечигина. — В. М.) с товарищи?
Их де к вам не отпустят, и вы де нас побьете»92. Опыт
грабительских набегов маньчжуров, совершавшихся ра-
псе, страшил местное население, вызывая боязнь ока-
зать какую-то услугу русским, ведь репрессии со сто-
роны Цинов были чрезвычайно жестоки. Тем более что
посла и сопровождающих его казаков могли в связи
с военными действиями не пропустить обратно на Амур,
расценив их как шпионов. Тогда под угрозой оказались
бы заложники. Прождав около поселения старшин Ту-
роичп п Толгп целый месяц, Хабаров двинулся по Аму-
ру, написав Францбекову, что, если «иноверцы того
Грегьяка на поруки возьмут и где годно будет, и яз его
с посланники отпущу»93. Но отпустить это посольство
он смог лишь год спустя.
Летом 1653 г. па Амур прибыл представитель мос-
ковского правительства Д. И. Зиновьев, санкциониро-'
11а1111п।и от имени царя включение Приамурья в состав
Русского государства. Он же и отправил посольство
I Е. Чечигина, несколько сократив его состав: с Т. Че-
'иннным пошли лишь четверо служилых: В. Панфилов,
II 111 пну нов, В. Иванов, Т. Васильев. Посольство было
Нино па поруки» даурами.
В Москве с нетерпением ожидали возвращения этого
нт ольстна до весны 1655 г. Наконец, в марте на Амур
101
была отправлена грамота, в которой подчеркивалось,
что Т. Е. Чечпгин должен по возвращении от «богдой-
ского царя» явиться в Сибирский приказ, доставив за-
одно собранный ясак и ясачные книги94. «А буде до
сей пашей грамоты даурские и дючерские люди, —
указывалось в этом документе, — Треньку Чечигина
[с] товарыщи к вам не привезли и не отдали, и вы б
даурских и дючерских туручиных и танчиных улусных
людей про то распросили: для чего в Богдойской зем-
ле у богдойского царя они задержаны?»95 Но ожида-
ние было напрасным. Дауры из улусов Тоенчи и Ки-
лана, грубо нарушив обычаи, убили у себя в юртах
русских послов, не пропустив их в пределы Цинской
империи96. Трудно судить о мотивах этого убийства.
Но это был не единственный случай в истории дальне-
восточной дипломатии Русского государства. Например,
в 1650 г. на берегу Байкала так же погибло посольство
Е. Заболоцкого, направлявшееся к Цецен-хану97. Пра-
вил о неприкосновенности послов не придерживались
ни маньчжурская, пи монгольская дипломатия98.
С гибелью посольства Т. Е. Чечигина по времени
совпадает и другой неприятный для русской диплома-
тии факт. Назначавшийся вторым лицом в посольстве,
по затем, очевидно, отстраненный А. Русланов перебе-
жал к маньчжурам. Новокрещенный из крымских та-
тар, он не был в такой степени, как сибирские служи-
лые люди, связан долгом или религиозными чувствами.
В то же время, служа в Якутске при воеводе, А. Рус-
ланов довольно много знал о русских владениях в Вос-
точной Сибири и на Дальнем Востоке и мог дать Ци-
нам весьма обширную информацию, поэтому его и от-
правили в Пекин, где он был зачислен на службу.
Вплоть до середины 70-х гг. А. Русланов находился
в Пекине. Документы характеризуют его как изменни-
ка, перешедшего на службу к цинским властям. «Один
из них изо всех (русских пленников. — В. М.), — от- 102
102
метил Н. Г. Спафарий, — Онашка, родом татарин, жи-
вет в чести, которой прежде всех в Китай побежал»99.
Одновременно с посольством Т. Е. Чечигина летом
1653 г. к «Богде-царю» енисейским воеводой А. Ф. Паш-
ковым было направлено посольство во главе с енисей-
ским сыном боярским П. Бекетовым100, которого сопро-
вождали 300 служилых людей. Из Забайкалья П. Бе-
кетов отправил в Северо-Восточную Монголию служи-
лых людей во главе с Ф. Афанасьевым известить мест-
ных феодалов о предстоящем посольстве. Ф. Афанасьев
и его спутники побывали в улусе царевича Лубсана,
выразившего готовность оказать содействие будуще-
му посольству. От Лубсана стало известно, что сереб-
ро и золото монголы получают «ис Китайсково [госу-
дарства], там де родитца у китайского царя у Бог-
ды»101. Эта информация особенно интересна потому,
что в ней впервые «царь Бсгда» назван «китайским ца-
рем», т. е. императором Китая102. Однако «хлебная ску-
дость» не дала возможности П. Бекетову попытаться
проехать в Китай через Северо-Восточную Монголию.
Ои вынужден был отправиться на Амур, где его отряд
слился с отрядом О. Степанова в те дни, когда послед-
нему стало известно о гибели Т. Е. Чечигина103.
Таким образом, попытки русских наладить на Аму-
ре первые дипломатические контакты с маньчжурами
окончились неудачей. В военном же столкновении, на-
вязанном маньчжурами, отряд Хабарова одержал пол-
ную победу. Следуя каждое своей линии, русское пра-
вительство начало готовить новое посольство в Пекин,
ii.inicKoe — новые войска для отправления на Амур.
* * *
В августе 1652 Т., когда Е. П. Хабаров описывал
Д Л. Францбекову свою стычку с маньчжурами у Ачан-
гкого острога и сообщал о затруднении с отправкой
103
посольства Т. Е. Чечигина, в Москве в Посольском
приказе пытались соотнести сведения о «Шемшакане-
царе», об «Алак Батур-кане» и о Даурской земле с ин-
формацией о Китае, получаемой от монголов. Кошучи
Енею, послу калмыцкой княгини Гунджи, были заданы
соответствующие вопросы. Однако он смог лишь «по
слухам» описать местоположение Маньчжурии, которая
находится, по его мнению, «за китайским государством
к востоку». Что же касается «Шемшакана» и «Алак
Батур-кана», под именами которых один в двух лицах
выступал Фу Линь, то они не вызывали у посла никаких
ассоциаций, и он заявил, что об этих царях «не ведает
и слухом де про них не слыхал»104. Для Посольского
приказа, казалось, напрашивался вывод, что в сообще-
ниях с Амура речь шла о незначительных феодальных
владениях, расположенных где-то далеко к югу от ве-
ликой реки.
Вместе с тем от имени княгини Гунджи посол гаран-
тировал проезд русского торгового каравана в Китай
через монгольские улусы105. Идея организации такого
каравана возникла в Москве в связи с известиями о вы-
годах торговли китайскими товарами на тобольском
рынке, куда привозят их посредники — купцы-«бухар-
цы»106. Китайские атласы, привезенные Кошучи Енеем
царю в качестве подарков, а также китайские товары,
доставленные сопровождавшими калмыцкого посла тор-
говыми бухарцами С. Аблиным и Е. Сеитовым и каза-
ком П. Малининым, побудили русское правительство
принять меры к организации государственной торговли
с Китаем. Центром такой торговли должен был стать
Тобольск, откуда следовало направлять в Китай тор-
говые караваны, одновременно ведя широкую закупку
китайских товаров на самом тобольском рынке. Веде-
ние всех этих торговых операций было поручено мос-
ковскому дворянину, бывшему воеводе на Валуйках и
в Мангазее Федору Исаковичу Байкову107. Предвидя
104
большие выгоды от русско-китайской торговли, царское
правительство вложило в это дело 50 тыс. руб.108
Летом 1653 г. Ф. И. Байков устраивал в Тобольске
хранилища для «государственной казны». Одновремен-
но в Китай он направил торговый караван, главой ко-
торого был назначен тобольский татарский голова
П. Ярыжкин, а «советником» по торговым делам то-
больский бухарец С. Аблин109, имевший уже опыт тор-
говли китайскими товарами.
Караван направился в калмыцкие кочевья вместе с
возвращавшимися послами и русским посланником
Г. Ушаковым, которому в наказе было вменено выяс-
нить «в калмыцких улусах накрепко про реку Амуру и
про Даурскую землю и про реку Нон и про Шемшака-
па-царя и про Аллака-Бутурукана-царя: сколь далече
те земли от Калмыцкой Гуижииа кочевья, и х Китай-
скому государству те земли сколь блиски, а в кото-
рую сторону подались — на восток ли или на запад
пли в ночь, и какие у них товары, и городы у них есть
ли, и хлеб сеют ли?»110
Тайджи Аблай, пришедший к власти после смерти
Гупджи, остался верен ее обещанию проводить русских
в пределы Цинской империи. Однако зиму 1653/54 г.
каравану пришлось провести в улусе Аблая, ибо в этот
сезон проехать через степь было невозможно111.
Весной 1654 г. русский торговый караван снова дви-
нулся в путь. Глава его считал, что он едет в Китай,
и не подозревал о политических переменах в Пекине,
совершившихся десять лет назад. Дипломатия, которая
должна была бы обеспечить русским властям достовер-
ную информацию, отставала от развития внешнетор-
|овых связей. Да и не только внешнеторговых связей,
ведь стороны фактически находились уже в состоянии
вооруженного конфликта в Амурском бассейне, но ре-
ально все еще не ведали о всех возможных последст-
виях его. Все эти политико-географические загадки рас-
105
шифровали в столице цинского Китая раньше, чем в
Москве,
Цины после поражения маньчжурских войск под
Ачанским острогом начали изыскивать средства «усми-
рения» русских, которых поначалу считали «особым
племенем, [обитающим] по соседству с Нингутой»112.
Следуя традиционной политике первых маньчжурских
ханов в отношении «местности Хэйлунцзян»113, прави-
тельство Фу Линя пыталось добиться своих целей в
первую очередь военными методами — направлением
на Амур «карательных» экспедиций. Поскольку основ-
ные части цинской армии вели боевые действия на юге
Китая и гарнизоны их были размещены в китайских
городах, дипломатия Цинской империи должна была
обратиться к своим союзникам, чтобы пополнить воен-
ные силы, способные вновь сразиться с русскими. Ведь
не взять реванша за столь сокрушительное поражение
означало признать русских фактическими хозяевами
Амурского бассейна, который маньчжурское государ-
ство уже около полувека пыталось обратить в некое
подобие «сферы влияния».
Специальное посольство во главе с Хань Цзюйюа-
нем в марте 1654 г. прибыло к корейскому вану, кото-
рый еще в 1636 г. признал себя вассалом цинского им-
ператора. Цинские дипломаты потребовали, чтобы ко-
рейский двор направил на помощь нингутинским вой-
скам отряд, вооруженный огнестрельным оружием114.
Что касается восточнохалхаских феодалов115, то хотя
территориально они и были близки к будущему театру
военных действий, но в начале 50-х гг. цинской дипло-
матии еще не удалось добиться подчинения их своей
политике116.
В разгар подготовки к военной кампании против
русских на Амуре к границам Цинской империи подо-
шел русский торговый караван. Вероятнее всего,
П. Ярыжкин и его спутники, перезимовавшие в кочевь-
106
ях Аблая, далее шли по пути, примерно совпадавшему
с маршрутом И. Петлина: через Западную Монголию,
вдоль Великой стены до заставы Чжанцзякоу (Калган).
Отсюда, согласно существовавшей практике, местные
власти должны были направить запрос в Пекин, про-
пустить ли в столицу империи прибывших или нет117.
С помощью А. Русланова цинские чиновники, вероятно,
смогли уяснить, что прибывшие из Тобольска с кара-
ваном и русские казаки на Амуре — это подданные
одного и того же «белого царя».
Тем не менее разрешение па въезд в столицу импе-
рии было получено, и вторая (после И. Петлина в
1618 г.) русская миссия в начале лета 1654 г. прибыла
в Пекин. К русским отнеслись настороженно. Цинская
дипломатия испытывала томительные ожидания и тре-
воги. Только что, 6 мая 1654 г., император издал указ,
в ультимативной форме потребовав от восточнохалхас-
ких феодалов подчиниться, угрожая в противном слу-
чае прекращением дипломатических и торговых отноше-
ний118. Месяц спустя в нижнем течении Сунгари произо-
шла стычка русского отряда под водительством О. Сте-
панова, сменившего Е. П. Хабарова на Амуре, с круп-
ным соединением маньчжурских войск. Сражение не
дало перевеса ни одной стороне, но у казаков кончились
боеприпасы, и они вынуждены были отступить119.
Торговые операции, которые предлагали произвести
прибывшие русские представители с китайскими куп-
цами,. были малопривлекательны для цинской админи-
страции, занятой решением военных и политических
проблем. Цинское правительство не сомневалось в том,
что русских необходимо привести к покорности, по край-
ней мере на первом' этапе добиться от них — как от
любого другого государства — признания верховенства
маньчжурского императора. Это была стратегическая
цель, вытекавшая из самой концепции внешней поли-
тики. Оставалось лишь выработать приемы для ее реа-
107
лизации. Судя по дальнейшему ходу событий, при дво-
ре решили, с одной стороны, рассматривать приехав-
ших русских как официальное посольство от данниче-
ского государства и добиться от них выполнения соот-
ветствующих церемоний, а с другой — продолжать во-
енный нажим на Амуре.
Разумеется, руководители русского каравана ничего
не подозревали о планах цинской дипломатии. Глава
этой русской торговой миссии в цинский Китай был
заметной фигурой среди сибирских служилых людей —
он являлся головой служилых татар в Тобольске. Еще
в Москве в ноябре 1652 г. он был включен в свиту
Ф. И. Байкова вместе с С. Аблиным и Е. Сеитовым120,
очевидно, он и находился в столице в связи с приездом
калмыцких послов и привозом китайских товаров. Ин-
тересно, что кандидатура П. Ярыжкина в качестве ру-
ководителя торгового каравана в Китай была названа
в Москве, а тобольский воевода В. И. Хилков и Ф. И.
Байков отправляли его лишь во исполнение царского
указа. При этом В. И. Хилков предупреждал в Москве,
что П. Ярыжкин обвиняется в «еретических письмах и
заговорах», но на данном этапе дело ограничилось
лишь тем, что Ф. И. Байков лично допросил П. Ярыж-
кина и «после распросу вскоре в 161 же году в Китай-
ское государство отпустил»121.
С. Аблин — тобольский торговый бухарец — к мо-
менту посылки в Китай, очевидно, бывал уже либо в
пограничных городах Цинской империи, либо в мон-
гольских улусах122. Как и все тобольские бухарцы, Аб-
лин имел земельные владения в окрестностях Тоболь-
ска. С Ярыжкиным он, вероятно, столкнулся в 1652—
1653 гг., когда в тобольской приказной избе разбира-
лось его судебное дело с тобольскими татарами в связи
с правами на землепользование123. С. Аблнна Ф. И. Бай-
кову рекомендовал для посылки в Китай крупный тор-
говец из тобольских бухарцев Сейдяш Кулмаметьев124.
108
Поскольку караван вез товары из «государевой каз-
ны», то его сопровождал довольно значительный эскорт
служилых людей. В Тобольске в состав сопровождаю-
щих были включены Д. Маннов, И. Мамыка, Г. Прок-
шин и Г. Ильин. Всем служилым людям125 для «китай-
ской службы» было выдано хлебное и денежное жало-
ванье на три года126.
Никаких дипломатических поручений главам этого
торгового каравана дано не было. Во всяком случае,
нам ничего неизвестно ни о наказной памяти П. Ярыж-
кину, ни о каких-либо отчетных документах о его по-
ездке127. Само пребывание каравана в Пекине и дея-
тельность его главы вырисовываются из скупых сооб-
щений, сделанных цинскими чиновниками в 1655' г.
Ф. И. Байкову, и не менее лаконичных записей в «Цин
шилу».
П. Ярыжкин и его спутники провели в Пекине око-
ло года. Вряд ли такой срок был необходим для веде-
ния торговых операций. Скорее всего длительность пре-
бывания первого русского казенного торгового карава-
на в Пекине определялась тем, что цинскпе власти обус-
ловили разрешение на торговлю предварительными пе-
реговорами в Лифапыоане, где глава каравана должен
был сообщить сведения о своей стране и выполнить
церемониал «коутоу», свидетельствуя тем самым, что
он является представителем «даннического» государ-
ства.
Но П. Ярыжкин не сразу решился пойти на такой
шаг. Если русский представитель руководствовался
лишь общими установлениями о ведении посольских
дел, принятыми в Русском государстве, то цинские дип-
ломаты, стремившиеся сломить его сопротивление, по-
мимо таких же общих соображений имели и конкрет-
ный план действий и располагали сведениями о борьбе
на Амуре, о которых П. Ярыжкин и не подозревал. Эта
неравная дипломатическая дуэль длилась в течение
109
второй половины 1654 г. и в начале 1655 г.
С января 1655 г. цинское правительство активизи-
ровало подготовку к очередному «карательному» похо-
ду против русских на Амур128. С 13 марта по 4 апреля
цинские войска, оснащенные артиллерией (15 пушек),
большим количеством огнестрельного оружия и различ-
ными осадными приспособлениями, пытались овладеть
Кумарским острогом, где зимовал отряд О. Степанова.
Русские успешно отбили все приступы, в маньчжурских
войсках (по показаниям пленных, цинская армия насчи-
тывала до 10 тыс. человек) подошло к концу продоволь-
ствие, и они вынуждены были отступить, понеся суще-
ственные потери129. Следует отметить, что на сей раз
эта военная акция была спланирована не в Нингуте
или Мукдене, а в Пекине, руководил ею направленный
из столицы известный маньчжурский полководец Мин-
гардари. Традиционная политика карательных походов,
столь успешно применявшаяся маньчжурами и против
соседних племен на Северо-Востоке, и против хансгв
Южной и Северо-Восточной Монголии, в борьбе с рус-
скими на Амуре закончилась поражением Цинов.
О провале очередной попытки «усмирения» русских
военными мерами в Пекине стало известно, очевидно,
не позже мая 1655 г. В сложившейся обстановке зада-
чи, стоявшие перед империей, могла выполнить только
дипломатия. Нажим на П. Ярыжкина был усилен. Труд-
но сказать, что сыграло большую роль: длительное
безрезультатное «сидение» в Пекине, стремление лю-
быми способами выполнить поручение и распродать
«государеву казну», соответствующие ли «советы» цин-
ских чиновников и перебежчика А. Русланова, который,
вероятно, был переводчиком при переговорах, или же
неведение относительно действительной сути совершае-
мого церемониала, однако, как бы то ни было, П. Ярыж-
кин уступил.
В Лифаньюане пренебрегли тем, что глава карава-
110
на не имел при себе царской грамоты, удостоверявшей
его посольские полномочия. П. Ярыжкин заявил, что
он «у своего великого государя первый человек» и что
он может рассматриваться как посол Русского госу-
дарства. Это было признано достаточным. После этого
«посол» совершил обряд «коутоу» — «на колено при-
падши, кланялся»130. Цинские чиновники доложили дво-
ру, что русский представитель «осведомился о здоровье
[императора]» и часть привезенных им казенных това-
ров «представил в качестве дани», выполнив при этом
правила этикета131. Как и для всех, прибывающих ко
двору с данью, для русских был устроен пир, «послам»
выдано вознаграждение132. Пока шла наконец-то разре-
шенная торговля, в Лифаньюане заготовили император-
ский указ русскому царю.
Цинская дипломатия торжествовала, и опа имела
основания для этого: еще в марте — апреле 1655 г.
часть восточнохалхаских феодалов признала себя под-
данными маньчжурского императора, начали склонять-
ся к этому и Тушету-хан и Цецен-хан. Стремясь раз-
вить и закрепить успех, маньчжурские дипломаты на-
правили им императорский указ с требованием прине-
сения дани и клятвы на верность цинскому императо-
ру133. «Только наша династия, — подчеркивалось в ука-
зе, — получила высочайшее повеление неба объединить
Поднебесную. Как же вы, имея крошечные владения,
можете действовать по своему усмотрению?»134 Теперь
же вассалом Цинов «признало» себя и Русское госу-
дарство, которое также «действовало по своему усмо-
трению» в Приамурье. Но прежде чем посылать мос-
ковскому царю указ с требованием, чтобы его люди
ушли с берегов Амура, Сунгари и Уссури, следовало
закрепить его статус вассала. В этом плане и был со-
ставлен императорский указ, который с П. Ярыжки-
ным направлялся в Москву.
«Ваша страна находится далеко на северо-западе;
111
от Вас никто никогда не приходил в Китай, — писал
Фу Линь царю Алексею Михайловичу. — Теперь Вы
обратились к нашей цивилизации и прислали посла,
представившего в качестве дани произведения Вашей
страны. Мы весьма одобряем это. Мы специально на-
граждаем Вас милостивыми подарками и поручаем не-
замедлительно отпустить с ними Вашего посла. [Эти
подарки] выражают наше возвышенное желание всегда
милостиво принимать чужестранцев. С благодарностью
получив дары, навечно будьте преданны и послушны,
чтобы ответить на милость и любовь, выраженные к
Вам»135. Этот указ был датирован 25 июня 1655 г., при
цинском дворе и не подозревали, что в этот день испол-
нился ровно год, как из Тобольска в Китай отправилось
первое официальное русское посольство во главе с
Ф. И. Байковым. В тот момент, когда караван П. Ярыж-
кина покидал Пекин, Ф. И. Байков и сопровождавшие
его спутники, также зимовавшие в улусах тайджи Аб-
лая, направились к границам Цинской империи.
* * *
В исторической литературе по-разному объяснялись
непосредственные причины организации и отправления
посольства Ф. И. Байкова. Чаще всего их связывали
со стремлением русского правительства урегулировать
столкновения на Амуре. Однако после стычки у Ачан-
ского острога ясность в амурский вопрос для царской
администрации должно было внести посольство Т. Е. Че-
чигина, о гибели которого в Москве не знали до весны
1655 г. До этого же времени царское правительство
не было осведомлено и о новых сражениях с маньчжур-
скими войсками на Сунгари, не говоря уж об осаде
Кумарского острога. Решение же об организации пер-
вого официального посольства в цинский Китай было
принято годом ранее, 2 февраля 1654 г.1зе Ни о какой
112
Фу Линь беседует с иезуитом А. Шал.тем
(сидит в китайской шапочке). Французская гравюра XV111 в.
связи с амурскими событиями не говорилось и в секрет-
ном наказе послу.
Н. Ф. Демидова и М. И. Сладковский связывают ре-
шение о направлении Ф. И. Байкова в качестве офици-
ального посла с усилением интереса царского прави-
тельства к торговле с Китаем137 и стремлением устано-
вить для обеспечения этой торговли нормальные дипло-
матические отношения138. Эта в целом, на наш взгляд,
совершенно верная точка зрения не объясняет лишь
одну существенную деталь: почему посольство Ф. И.
Байкова начали снаряжать именно в феврале 1654 г.,
113
не получив еще никаких известий о результатах реког-
носцировочно-торговой миссии П. Ярыжкина?
Ответ па поставленный вопрос мы находим в доку-
ментах, которые были составлены в московских прика-
зах при отправлении Ф. И. Байкова в Китай в качестве
посла. К ним относятся: память из Приказа Большой
казны о составлении наказа Ф. И. Байкову и сам на-
каз послу и, наконец, грамота царя Алексея Михай-
ловича цинскому императору Фу Линю о целях посоль-
ства Ф. И. Байкова.
Ознакомление с этими документами показывает, что
в них содержится иная, новая по сравнению со всеми
предыдущими известиями информация о Китае (исклю-
чая, конечно, документы И. Петлина, которые уже были
забыты). Если вплоть до осени 1653 г. в Москве и То-
больске пытаются как-то связать противоречивые све-
дения о «Богдо-кане царе», «Шамшакане-царе» и «Ки-
тайском царстве», то в конце января — начале февраля
1654 г. все становится на свои места. Появившаяся но-
вая информация освещала в первую очередь политико-
географическое положение Китая. Весь тон документов
свидетельствует: царское правительство узнало о том,
что Китай является одним из крупнейших восточных
государств. Для дипломатии того времени было иск-
лючительно важно не завысить политическое положе-
ние государства-контрагента, ибо это вело к умалению
собственного престижа. При московском дворе всякий
раз тщательно анализировали сведения о тех странах,
с которыми вступали в контакты, классифицируя их по
своеобразной «табели о рангах». В данном случае «Ки-
тайское царство» было соотнесено по форме обращения
к его главе с такими крупнейшими восточными госу-
дарствами, как Турция, Персия и Индия, с которыми
Русское государство уже давно поддерживало регуляр-
ные посольские и торговые отношения139.
В Москве уже знали, что столицей Китая является
114
Посольский двор в Москве
город Ханбалык (монгольское название Пекина), а пра-
вит страной «богдыхан-царь». Правда, еще не были
известны его полные титулы, но это в грамоте к нему
было специально оговорено140. А пока что ципский им-
ператор именовался как «богдыхан-царь, города Кан-
булука и всего китайского царства владетель»141. Обра-
щаясь к Фу Линю, царь Алексей Михайлович сообщал,
что в Москве стало известно, «что вы, бугдыхан-царь,
со окрестными своими соседи, которые х Китайскому
царству поблиску, держишь дружбу и ссылку, и послы
и посланники меж вами о дружбе и о любви по обе
стороны ходят»142.
115
Если побудительными причинами для посылки Ф. И.
Байкова в Тобольск и организации там «китайского
торга» были привоз китайских товаров в Москву и сооб-
щения о возможностях развития торговли с Китаем,
то импульсом направления Ф. И. Байкова в Пекиц в
качестве посла послужила эта новая информация о
Цинской империи. Каким же образом она попала в
Москву?
Мы уже говорили о двух потоках информации о Ки-
тае, аккумулировавшейся при московском дворе, —
амурском и монгольском. Амурский источник в данном
случае приходится исключить, ибо полученные там све-
дения о «Богде-царе» и «Китайском царстве» гораздо
менее достоверны, чем анализируемые нами. К тому
же Е. П. Хабаров и Д. И. Зиновьев явились в Москву
с подробным докладом об амурских событиях только
в декабре 1654 г. Что же касается отношений с монголь-
скими феодалами, то уже 22 января 1654 г. в Сибир-
ском приказе была получена отписка тобольского вое-
воды В. И. Хилкова о возвращении от хошоутского
тайджи Аблая русского посла Г. Ушакова143.
Посол сообщил, что княгиня Гунжа умерла и ее улус
перешел к Аблаю. Аблай, который впервые принимал
русских послов, не только подтвердил обещание Гунжи
пропустить русские торговые караваны и посольства в
Китай, но и, очевидно, сообщил новые для русских све-
дения о Цинской империи и своих связях с ней. Установ-
ление посольских отношений с крупными государства-
ми тем или иным феодальным владетелем или главой го-
сударства рассматривалось как очень важный для прес-
тижа фактор. Поэтому не случайно Аблай—опытный и ис-
кусный политик144, — стремясь к посольскому обмену
с Москвой, описывал, каким великим государством яв-
ляется Китай и своп отношения с ним. Прекрасную ос-
ведомленность относительно ситуации в Пекине Аблай
проявлял нс раз и впоследствии, насколько можно су-
116
дить по присылавшимся им царю Алексею Михайло-
вичу документам115. Сообщение Аблая попало на благо-
датную почву: Москва стремилась к расширению ста-
РЬ1Х1(Л Установлению новых связей с Востоком.
1653 год начало 1654 года — 'это период, когда
внешняя политика Русского государства, творцами ко-
торой, были ближайшие советники молодого Алексея
ихаиловича — патриарх Никон и князь А. Н. Тру-
бецкой, достигла наивысших успехов. В то время мно-
гие важнейшие государственные дела решались за цар-
ским обедом, к которому приглашались лишь самые
доверенные лица. Наиболее частыми гостями были Ни-
кон и А. Н. Трубецкой. Еще в январе — феврале 1653 г.,
когда обсуждалась идея о «китайском торге» в Тоболь-
ске, оба советника, очевидно, активно поддерживали ме-
ры по организации торговли с Китаем, видя в ней сред-
ство для пополнения казны. 19 января в Звенигороде
<<в „Савинском монастыре, на празднике обретения мо-
щей Савы чудотворца Сторожевского, ели у государя
царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Ру-
син святейший патриарх Никон... у стола велел быть:
боярину князь Алексею Никитичу Трубецкому, князь
Михайлу Михайловичу Темкину-Ростовскому, да околь-
ничему Ивану Андреевичу Милославскому»146. 2 фев-
раля царское застолье вновь разделили Никон и А. Н.
1рубецкой, и тут же последний получил царский указ
об отправлении Ф. И. Байкова в Сибирь, а в памяти
из Приказа Большой казны от 4 февраля, содержавшей
инструкции Ф. И. Байкову, подчеркивалось, что по цар-
скому указу ответственными исполнителями всего «го-
сударева дела» являются А. Н. Трубецкой и дьяки
1 . Протопопов и Т. Васильев117.
В это время в Посольском приказе быстро выдви-
гается дьяк А. Иванов. В конце апреля снаряжается
посольство к польскому королю Яну Казимиру, возглав-
ляемое Б. А. Реппным-Оболспскпм и Ф. Ф. Волкои-
117
ским, в состав которого включен и А. Иванов. 28 сентяб-
ря 1653 г. А. Иванов, успешно исполнивший посольские
обязанности, пожалован в думные дьяки148.
1 октября 1653 г. в Москву прибывает посольство
от Богдана Хмельницкого с просьбой от Украины к
московскому царю «с городами с землями принять под
свою государеву высокую руку». Воссоединение Украи-
ны с Россией должно было стать актом огромного ис-
торического значения, и при московском дворе сразу же
осознали это. В тот же день был издан указ В. В. Бу-
турлину и В. Васильеву отправиться послами для при-
нятия украинских земель в состав Русского государ-
ства, а 4 октября царский указ об этом был объявлен
А. Ивановым послам Богдана Хмельницкого.
В октябре 1653 г. царское правительство приняло
решение объявить войну Польше. Казна, разумеется,
должна была изыскивать все новые средства. В какой-
то мере возлагались, вероятно, надежды и на прибыли
от торговли с Китаем.
В самом конце декабря в Москву приехал грузин-
ский царевич Николай Давидович с матерью царицей
Еленой Леонтьевной. При московском дворе им была
оказана пышная встреча: 1 января 1654 г. грузинских
монархов принимали в Грановитой палате, причем в
числе присутствующих на третьей большой встрече и
на обеде был и А. Н. Трубецкой. После обеда он вмес-
те с А. Ивановым ездил потчевать грузинского царе-
вича. 6 января последовал новый большой прием, и
вновь А. Н. Трубецкой и А. Иванов играли в нем за-
метную роль. 17 января Алексей Михайлович вместе с
грузинским царевичем отправился в Звенигород, в свои
излюбленный Саво-Сторожевский монастырь, а па сле-
дующий день в селе Хорошеве праздничный царский
выезд догнали гонцы, привезшие от В. В. Бутурлина из-
вестие о том, что 167 городов Украины приняты в состав
Русского государства. Нетрудно представить себе то
118
ликование, которым был охвачен царский двор. И имен-
но в эти дни было получено сообщение, в котором, со
слов Аблая, Китай представлялся могущественным го-
сударством, имеющим широкие посольские связи с со-
седями.
У творцов русской внешней политики эта весть не
могла не вызвать соблазнительной мысли попытаться
самим вступить в дипломатический контакт с таким
государством. Превалирующую роль в этих планах
играли престижные и меркантильные соображения. С
одной стороны, установление посольских связей с да'-
леким Китаем поднимало престиж московского царя в
глазах и европейских и восточных политиков, с которы-
ми уже имелись дипломатические отношения, с дру-
гой — дипломатические связи с великой восточной дер-
жавой сулили и немалые материальные выгоды для
царского двора. В памяти еще не стерся приезд в Мо-
скву, например, персидского посла, преподнесшего в
январе 1650 г. Алексею Михайловичу в дар от шаха
1362 изделия восточных умельцев общей стоимостью
3605 руб. 25 коп.149 Ответное посольство во главе с кня-
зем Лобановым-Ростовским, отправившееся 14 мая
1653 г., везло в подарок шаху живых соболей в золоче-
ных клетках150. Что же касается китайских изделий, то
их образцы уже вызвали к жизни решение организо-
вать торговые операции на тобольском рынке. О пра-
вильности этого решения свидетельствовало то, что
осенью 1653 г. Ф. И. Байков прислал в Москву различ-
ных китайских тканей и ревеня на сумму более
347 руб.151
Те же лица, которые год назад приняли это решение,
теперь обсуждали и план посылки посольства ко двору
китайского императора. 25 января 1654 г. Никон при-
сутствует на обеде у царя, 29-го он совершает обряд
«хождения на осляти», при этом одним из водивших
«осла»152 был думный дьяк А. Иванов. 2 февраля на
119
царском обеде встретились Никои и А. Н. Трубецкой,
и в тот же день последовал указ Алексея Михайловича
думным дьякам А. Иванову и И. Патрикееву о подго-
товке наказа Ф. И. Байкову, отправляемому в Китай-
ское государство в качестве посла.
В Москве спешили; подготовку посольства начали,
не дожидаясь возвращения каравана П. Ярыжкина.
Вероятно, это было связано с русско-польской войной
и планами царя лично принять участие в походе, о
чем в Москве было официально объявлено уже 14 фев-
раля 1654 г.
Хотя составлением наказа было поручено занимать-
ся дьякам Посольского приказа, но так как организа-
цией отправления Ф. И. Байкова в Тобольск ведал
Приказ Большой казны, ему же было поручено руко-
водить и продолжением этой миссии в новом качестве.
Из Посольского и Сибирского приказов были затребо-
ваны необходимые документы. Например, из Посоль-
ского приказа получили образец царской грамоты, ко-
торая была послана в 1646 г. индийскому падишаху
Шах-Джахану153. В Сибирском приказе взяли, очевид-
но, не всю отписку В. И. Хилкова о посольстве Г. Уша-
кова к Аблаю, а лишь ту ее часть, в которой содер-
жалось сообщение о Китае. Эта часть документа так и
осталась в Приказе Большой казны; именно поэтому
в подлиннике отписки, хранящейся в делах Сибирского
приказа, оказались утраченными как раз те два лис-
та154, которые, судя по контексту, должны содержать
в себе информацию о Китае, отразившуюся в наказе
Ф. И. Байкову и царской грамоте китайскому импера-
тору155.
Таким образом, идея отправления официального по-
сольства в цинский Китай зародилась и была реализо-
вана ближайшим окружением царя. Придворные круги
исходили при этом прежде всего из престижных и фис-
кальных интересов, а объективные условия — разви-
120
тие производительных сил Русского государства, его
географическое сближение с Цинской империей благо-
даря освоению Сибири и Приамурья, развитие диплома-
тических отношений с Турцией, Персией и Индией,
расширение посольских связей с монгольскими ханства-
ми — создавали благоприятные возможности для уста-
новления прямых контактов Русского государства с цин-
ским Китаем. Особое значение в восточной политике
московского двора в этот период приобретает необхо-
димость поисков на Востоке новых рынков для русских
товаров, главным образом пушнины. Внешнеторговые
связи развивали как в интересах влиятельного слоя
богатого купечества, так и руководствуясь господство-
вавшими идеями меркантилизма156.
Цели посольства и вся деятельность посла опреде-
лялись, как обычно, царским наказом. Наказ, который
был дай первому официальному русскому послу в Ки-
тай, является замечательным памятником московской
дипломатии XVII в. Он был тщательно продуман во
всех деталях и четко выражал непреклонную волю рус-
ского правительства вести дипломатические отношения
с великими восточными империями на равных основа-
ниях. В наказе обобщен опыт русской дипломатии в
государствах Востока за многие десятилетия, что при-
давало этому документу универсальный характер. Дело
в том, что наказ был составлен в Посольском приказе...
еще в 1646 г., при отправлении к индийскому падишаху
Шах-Джахану послов Н. Сыроежкина и В. Тушканова.
Сопоставление текстов показывает, что наказ Ф. И. Бай-
кову почти полностью идентичен наказу 1646 г., отли-
чаясь от него лишь наименованием государства, имена-
ми послов и правителя, к которому они направляют-
ся157. Даже ответ на возможный вопрос о Сибири, вос-
принимаемый в байковском наказе как один из мотивов
направления посла, полностью содержался уже в на-
казе послам в Индию158. Вместе с тем в наказе Ф. И.
121
Байкову опущена та часть прежнего наказа, в которой
говорилось о сношениях Русского государства с Поль-
шей, Крымом и Персией и о конкретных посольствах,
направлявшихся в эти государства из Москвы.
Всего два с половиной года отделяют байковский
наказ от наказа, данного летом 1651 г. якутским вое-
водой Д. А. Францбековым первому русскому послу
Т. Е. Чечигипу, направлявшемуся в Цинскую империю,
но как эти два документа отличаются и по форме, и
по содержанию! Оба наказа являются полярными об-
разцами дифференцированной политики русского пра-
вительства по отношению к странам Востока, наметив-
шейся в первой половине XVII в. Претендуя на роль
сюзерена по отношению к разрозненным феодальным
владениям, Русское государство в то же время, исходя
из реального положения, стремилось к установлению
равноправных взаимоотношений с великими государст-
вами Азии. Условно можно сказать, что Москва была
в большей мере проводником этой второй линии, тогда
как местные администраторы в пограничных областях,
также в общем следуя государственной линии, чаще
выступали исполнителями первого направления, предла-
гая новым соседям своей страны признать ее верховен-
ство.
Сравнивая наказ Ф. И. Байкову с наказом Т. Е. Че-
чигину, мы видим, как царское правительство сумело
резко изменить задачи своей дипломатии при установ-
лении контакта с цинским Китаем и, исходя из этого,
применить иные средства к достижению цели. Именно
эта гибкость при реальной оценке отличала московскую
дипломатию от пекинской, для которой не было равных
партнеров ни среди малых, ни среди великих держав
и палитра красок которой сводилась к оттенкам и по-
лутонам одного и того же цвета: золотистого колера
цинских имперских штандартов, долженствующих по-
вергнуть ниц все страны и народы.
122
* ж *
Прибытие к границам империи посольства Ф. И. Бай-
кова было неожиданностью для цинской дипломатии.
Маньчжурские чиновники не были готовы к его приему159
и с первых же шагов встретили его более чем холодно.
Цинские эмиссары в Хух-Хото (Гуйхуачэне)160 вообще
заявили гонцам Байкова, что они не дадут послу ни
корма, ни подвод, так как у них нет императорского
распоряжения на этот счет. Они посоветовали русским
следовать на Калган (Чжанцзякоу). Байков все же по-
дошел к Хух-Хото и восемь дней стоял близ города,
ожидая положенной посольству встречи. В конце кон-
цов цинские власти отрядили двух человек для сопро-
вождения русской миссии к проходу через Великую
китайскую стену161.
Но и у ворот Калгана Ф. И. Байкову не было ока-
зано никакой «посольской чести». Десять дней русские
ожидали, пока из Пекина пришло распоряжение про-
пустить их в столицу, причем им вновь было отказано
в продовольствии и транспорте. Сопровождали посоль-
ство лишь два дзаргучея, направленные Лифаньюанем162.
Наконец, 3 марта 1656 г. Ф. И. Байков и его спутники
вступили в Пекин.
Цинские власти были, вероятно, несколько обеску-
ражены и встревожены тем, что новое посольство от
русских прибыло столь быстро (менее чем через девять
месяцев) после отъезда П. Ярыжкина, Вместе с тем за
этот период в политике пекинского двора произошли
важные события. Цинская империя укрепила свои по-
зиции в районе, простиравшемся севернее и северо-вос-
точнее от ее границ. В Восточной Халхе маньчжурская
дипломатия добилась значительного успеха, вынудив
крупнейших монгольских феодалов, чьи кочевья нахо-
дились в этом районе, принести клятву в дружбе и со-
юзе с Цинами. Фактически это был первый, но очень
123
существенный шаг на пути превращения этой части
Монголии во «внешнего вассала», а затем и во «внеш-
нюю провинцию» Цинской империи163.
На Амуре командовавший нингутинскими войсками
амбань-чжаньгинь (корпусной генерал) Сарудай в ши-
роких масштабах приступил к осуществлению нового
замысла Цинов, направленного на изгнание русских:
он стремился превратить Приамурье в зону «выжжен-
ной земли»164, где русские не смогли бы существовать
в связи с отсутствием провианта и не могли бы соби-
рать ясак, так как там не было бы населения. Маньч-
журские стратеги рассчитывали, что в таком случае ка-
заки-землепроходцы вынуждены будут вернуться в
Якутск или Забайкалье.
22 июля 1656 г. О. Степанов так описывал обстанов-
ку на Амуре: «И по Амуру-реке до Шингалы-реки дю-
черских людей не объявилось, а объявилось дючерских
людей на Амуре немного, а те остальцы дючерские лю-
ди объявились немногие люди, а сказывают, что де их,
иноземцев дючерских людей, богдойский царь велел
свести с великия реки Амура и снизу Шингалу-реки в
свою Богдойскую землю на Кургу-реку, вверх по Шин-
галу-реке житья их и юрты богдойского царя князец
Сергудай сожег и до конца разорил. А что в прошлом
во 163 году сбирал я, Онофрейко, с дючерских людей
государев ясак, и тех улусов по Шингалу не стало, и
ясаку имать стало не с кого, все иноземцы сведены в
Богдойскую землю, и по улусом, где были пашни, и те
все улусы пусты и выжжены, и севов нет, хлеба не сея-
но нигде нисколько»165. Русские на Амуре, безусловно,
были поставлены в крайне трудное положение.
Давая разрешение на въезд «очередного» русского
посольства в столицу, маньчжурское правительство, ка-
залось, могло бы рассчитывать на то, что прибывший
посол подтвердит и закрепит результаты, достигнутые
цинской дипломатией во время пребывания в Пекине
124
П. Ярыжкина. По форме это должно было выразиться
в точном соблюдении послом придворного церемониала,
а от этого зависело бы и дальнейшее содержание цин-
ско-русских отношений. «Рабочая» стратагема была на-
целена на удаление русских с Амура. «Чаган-хан» —
«белый царь», становясь «внешним вассалом», обязан
был бы выполнить политические требования своего «сю-
зерена» и, поступившись территориями и влиянием на
местные народы, отозвал бы своих подданных из При-
амурья.
В свою очередь этот план был составной частью об-
щей стратегии Цинов в отношении северного района,
примыкавшего к границам их империи. Политика даль-
него прицела должна была обеспечить выполнение гла-
вной задачи: уничтожение самостоятельности монголь-
ских ханств Северной и Западной Монголии, как это
уже произошло в южной и восточной ее частях.
Захватив еще при Абахае ханства Южной Монго-
лии, маньчжуры как бы вклинились между Монголией
и Китаем. Расширив затем экспансию и овладев тро-
ном, маньчжуры оказались между мощными этниче-
скими пластами — Монголией и Южным Китаем, —
политически оформленными в ряд самостоятельных го-
сударственных образований. Опыт собственной чжурч-
жэньской истории учил Цинов, что реальная опасность
может исходить только от этих политических противни-
ков. Опыт чжурчжэньской истории, помноженный на
знание судеб Китая, указывал, что Монголия — это
грозный потенциальный соперник в борьбе за полити-
ческую гегемонию на Дальнем Востоке. Монголия, свя-
занная духовными узами с Тибетом, являлась единст-
венной политической силой, противостоявшей маньчжу-
рам па гигантских просторах Центральной Азии. Мон-
гольский! театр внешней политики с момента создания
Цинской империи и до второй половины XVIII столетия
являлся для маньчжурского правительства главным166.
125
Отношения с Русским государством оценивались и рас-
сматривались в первую очередь в свете монгольских
проблем. На первых порах Цины считали необходимым
обеспечить невмешательство русских в борьбе за Халху.
Но этот «монгольский аспект» на данном этапе цинско-
русских взаимоотношений более или менее четко про-
сматривался лишь из Пекина, где была намечена ко-
нечная цель в отношении монголов.
Посол, прибывший из Русского государства, не мог
знать, что государство, им представляемое, уже вклю-
чено пекинскими стратегами в систему внешних сноше-
ний Цинской империи. Ф. И. Байков был единоличным
главой посольства. Его сопровождал отряд тобольских
и тарских служилых людей численностью более 20 че-
ловек. С посольством прибыл и торговый караван, в со-
ставе которого были даже индийские купцы из их аст-
раханской колонии167.
Являясь личным представителем главы Русского
государства, Ф. И. Байков доставил цинскому импера-
тору специальную грамоту от царя. В этом и заключа-
лась одна из основных функций послов и посланников
того периода — передавать личные обращения монар-
хов друг другу. Ссылка на то, что он везет грамоту от
своего государя к правителю принимающего его госу-
дарства, по понятиям европейской дипломатии, должна
была обеспечивать свободный проезд дипломату по тер-
ритории другого государства168. Но, упомянув о грамо-
те, посол не должен был отдавать ее никому, кроме
самого адресата169.
Обращаясь к маньчжурскому императору Фу Линю,
царь Алексей Михайлович подчеркивал, что Русское
государство исторически связано посольскими и торго-
выми отношениями с большим числом государств хри-
стианского и мусульманского миров и что бывали слу-
чаи, когда московские цари «многим великим государем
и их государствам способствовали и помощь подава-
126
ли»170. Что же касается Китайского государства, то с
его правителями и с «богдыханом-царем за дальним
разстоянием пути» никогда еще «ссылки и любви не
бывало и послы и посланники не посылываны»171.
Далее в грамоте объяснялись причины отправления
Ф. И. Байкова послом ко двору императора: «Для того,
что ваше Китайское царство подошло нашие... отчины
к украинным городом Сибирского царствия, хотим мы...
с вами, бугдыханом-царем, от нынешняго времени впе-
ред быти в приятной дружбе и в любви и в ссылке так
же, как... с турскими салтаны и с персидцкими шахи
и с-ыными окрестными великими государи, братьями
нашими»172.
Таким образом, московское правительство предлага-
ло Цинам установить обычные для того времени дипло-
матические отношения, взаимно признав наивысшим
ранг обоих государств. Пытаясь заинтересовать в свя-
зях с Русским государством лично маньчжурского импе-
ратора, царь Алексей Михайлович предлагал ему, что,
если что-либо «у нас... в наших великих и преславных
государствах российского царствия вам, бугдыхану-ца-
рю, будет годно и вам бы с нами... о том обослатися
послы или посланники и о всем с ними отписати, а мы...
вам, бугдыхану-царю, за то не постоим»173.
Значительное место в грамоте было отведено объяс-
нению того, почему титул императора в ней заменен
простым обращением «бугдыхану-царю, города Кан-
булука и всего Китайского царства владетелю». В Мос-
кве понимали, что любое умаление титула может при-
вести к дипломатическому осложнению и срыву посоль-
ства, поэтому, указав, что полный титул цинского им-
ператора еще неизвестен русским дипломатам, царь
брал на себя обязательство после получения в Москве
грамот от императора впредь писать его титул полно-
стью, «как вы сами себя в своих грамотах и титулах
описуете по вашему достоинству»174. В заключение вы-
127
ражалась просьба отпустить посла обратно в его стра-
ну, «не задержав».
Этот документ может рассматриваться как один из
немногих образцов открытой дипломатии того времени.
В нем нет никакого тайного подтекста, его дипломатич-
ность условна и традиционна, он прост, как жест, при-
глашающий к дружелюбному обмену мнениями.
Итак, по прибытии к маньчжурскому двору
Ф. И. Байкову необходимо было попасть на аудиенцию
к императору и вручить ему дружественное послание
царя. Но эта задача оказалась намного сложнее, чем
могли предположить и посол, и те, кто его направил.
После вступления каравана русских в застенный Ки-
тай цинская дипломатия продолжала оказывать посоль-
ству подчеркнуто холодный прием. При подъезде по-
сольства к Пекину два цинских чиновника — один из
Лифаньюаня, а другой, вероятно, из Чжукэсы — со-
провождаемые своей прислугой (всего около десяти
человек), встречали посла примерно в полуверсте от
города, в том месте, где был выстроен буддийский мо-
настырь в честь посещения цинской столицы далай-ла-
мой в 1653 г. Маньчжурские дипломаты предложили
русскому послу спешиться и «против тех кумирниц у
самых ворот велели, припадши на колено, кланятися:
поклонися де нашему царю»175. Это было сознательно
неуважительное отношение к послу и представляемому
им государству. Ведь, например, тот же император Фу
Линь в указе от 16 декабря 1652 г. высказывал раздра-
жение тем, что монгольские феодалы Тушету-хан, Це-
цен-хан и Даньцзин-лама в знак неуважения к маньч-
журским послам приказали им кланяться вначале су-
бургану (культовому сооружению), а затем явиться
на прием. Это послужило поводом для цинской дипло-
матии к временному прекращению посольских отноше-
ний с Халхой176.
В своих ответных поступках Ф. И. Байков обязан
128
был точно руководствоваться данным ему наказом, ко-
торый он должен был выучить наизусть, «чтоб ево пом-
нить весь для того, чтоб ему про все статьи, о которых
писано в сем государеве наказе, зделати и проведати
подлинно достаточно»177. В наказе было четко оговоре-
но, чтобы посол не совершал поклонов ни перед какими
строениями даже в императорском дворце: «Да однолично
Федору у богдыхана-царя на дворе полате и никакому
порогу не кланятца»178. Естественно, что Ф. И. Байков
отказался делать поклоны перед кумирнями загородно-
го монастыря. При этом он придал своему отказу по
возможности дипломатическую форму: в Русском го-
сударстве не кланяются царю, падая на колени (тем
более не видя царя), а кланяются стоя, без шапок.
Вместо ожидаемой «посольской чести», т. е. вопро-
сов о том, от кого и с каким поручением прислан посол
и кто правит в Московском государстве, на которые
Ф. И. Байков должен был отвечать по наказу, ему был
предложен чай (фэнча — поднесение чая), «варен с
маслом и с молоком коровьим». Но шла третья неделя
великого поста, и Байков не решился оскоромиться ра-
ди дипломатического приличия. По цинскому ритуалу
приема послов считалось, что этот чай жалуется при-
бывшему послу императором, поэтому маньчжуры уго-
варивали посла если уж не выпить, то хотя бы взять
в руку чашу с чаем, что и было исполнено. Лишь после
этого, пройдя городские ворота, посольство направилось
па отведенный ему двор.
Содержание посольству («корм») было выделено
ципскими властями обычное по тому времени: по край-
ней мере, оно было не намного больше того, которое
Байков и сопровождавшие его люди получали в улу-
сах Аблая-тайши.
Переговоры по поводу дипломатического церемониа-
ла начались на следующий день •— 4 марта 1656 г. На
посольский двор прибыли чиновники более высокого
5 В. С. Мясников
129
ранга («приказные царевы ближние люди») из того же
Лифаньюаня и Чжукэсы. Перевод с русского на маньч-
журский осуществлялся следующим образом: «Таких
людей с послом, которые б знали китайский язык, не
было, а говорил мугальским языком аблаев бухаретин
Ирки-мула179, которой отпущен был от Аблая-тайши в
послех в Китайское царство з государевым послом, а с
ним говорил татарским языком государев служилой че-
ловек Тобольского города конской казак Петрушка Ма-
линин»180.
Прибывшие чиновники заявили, что по приказанию
императора они должны взять у посла «любительные
поминки», присланные царем. Однако в наказе послу
было оговорено, что царские подарки императору он
должен был представить на личной аудиенции после
вручения грамоты. Ссылаясь на посольские обычаи сво-
ей страны и других «окрестных государств», Ф. И. Бай-
ков отказался отдать подарки до вручения грамоты.
Но цинские чиновники сразу же поставили русскому
послу жесткие условия: опи заявили, что если предста-
витель Русского государства прибыл с дипломатической
миссией, то он должен выполнять принятые при цинском
дворе обычаи приема чужестранцев, если же он приехал
не с посольскими целями, а для торговых операций, то
«и ты де теми поминками торгуй»181.
Ф. И. Байков твердо ответил, что он прислан с гра-
мотой «о дружбе и любви и о совете» и с «любитель-
ными» царскими «поминками», «а не для торгу».
Спор о передаче «поминков» принял весьма резкие
формы. В одном из вариантов своего статейного списка
Ф. И. Байков указывает, что царские подарки у него
были отняты насильно, в другом варианте — взяты про-
тив его воли, но по росписи. По крайней мере, Байков
заявил цинским дипломатам, что он прислан послом от
своего государя к цинскому императору «не для того,
что вам государева казну грабить»182.
130
Но маньчжуры ответили, что поскольку эти подарки
присланы от русского царя их императору, то, дейст-
вуя на основании императорского указа, они забирают
их по праву, а не грабят царскую казну. Конечно, в
этом была какая-то своя внутренняя логика, но дикто-
валась она в первую очередь соображениями заставить
посла беспрекословно выполнить церемониал, подтверж-
давший, что он всего-навсего представитель незначи-
тельного вассального государства, доставивший «дань
повелителю Поднебесной». Вместе с тем чиновники пре-
дупредили Ф. И. Байкова, что «с любительною де го-
сударевою грамотою наш царь возьмет тебя, посла, са-
мово»183. В какой-то мере для русского дипломата это
обещание было компенсацией за отнятые у него царские
подарки. Главная цель посольства казалась, пусть с
трудностями, но достижимой.
Но через два дня (6 марта) Ф. И. Байкову было
предложено прибыть с царской грамотой в Лифаньюань.
И вновь посол должен был строго сообразовать свои
действия с данным ему в Москве наказом. В наказе же
говорилось, что если, после того как посол будет при-
глашен на императорскую аудиенцию, его будут прини-
мать «богдыхановы ближние люди», а не сам «богды-
хан», то, поприветствовав цинских чиновников поклоном,
послу следовало «государевы грамоты им не отдавать
и никаких речей не говорить». Если же под каким-либо
предлогом маньчжуры все же пытались бы настаивать
па этом, Ф. И. Байков должен был категорически от-
казать им и добиваться личной аудиенции у импера-
тора184.
Однако на практике получалось, что цинские дипло-
маты пытались ознакомиться с царской грамотой в Ли-
фа пыоане еще в тот момент, когда посол вообще не
имел приглашения на императорский прием. В строгом
соответствии с имевшимися у него инструкциями
Ф. И. Байков «царевым приказным ближним людям
г>* 131
отказал», заявив, что он прибыл с грамотою к импера-
тору, а не к его приближенным185.
Цинская дипломатия не форсировала ход событий.
С одной стороны, так диктовала традиция, с другой —
подсказывал опыт «усмирения» П. Ярыжкина. Пример-
но месяц спустя (в начале апреля) посольство было
переведено на новый, более просторный двор. Если по
поводу первого помещения, явно считая его не соответ-
ствующим рангу посла, Ф. И. Байков писал: «А на дво-
ре, где поставили, только две полаты кирпишные, кир-
пич зженой, крыты черепицею, а в полатах подволока
и на полках постилка — ковры плетены травяные», —
то новое помещение не вызывало у него скептического
отношения, ибо включало «4 палаты каменные велики,
а связи в них деревянные, подзоры красками розными,
крыты черепицею мурамленою»186. Вряд ли маньчжур-
ская администрация в данном случае заботилась об
удобствах прибывших, скорее это был жест, рассчитан-
ный на то, чтобы «размягчить» посла и ускорить испол-
нение обряда «коутоу» при дворе. Представление по-
сольству нового, лучшего помещения могло рассматри-
ваться цинской дипломатией как своего рода «уступка»
престижным амбициям русской стороны, в ответ на ко-
торую должен был пойти на соответствующие уступки
и русский посол.
В обоих вариантах своего статейного списка
Ф. И. Байков подчеркивает, что «русских людей з дво-
ра ходить не спускали; заперты были, что в тюрьме»187.
Со слов цинских чиновников посол мотивировал свое
«сидение» на посольском дворе следующими двумя
причинами: «А заперты были за то: посол в приказ к
приказным царевым ближним людям не поехал и госу-
даревы любительные грамоты им не отдал; а се госу-
даревы люди их Китайскую землю Даурды воюют»188.
Насколько это соответствовало истине, судить трудно;
заметим лишь, что и голландское посольство, прибывшее
132
в Пекин 7 июля 1656 г.189, также не имело разрешения
передвигаться по столице Цинской империи. «А тех не-
мец з двора ходить никуды не спускали же, а русских
людей с ними не спускали же»'90, — отмечал далее
Ф. И. Байков. Следовательно, запрет касался не только
русского посольства, а под теми или иными предлогами
и другим иностранцам не велено было отлучаться из их
резиденций.
Вероятнее всего, это объясняется конкретной ситуа-
цией в стране пребывания. Антицинское движение на
Юге в этот период добилось существенных успехов.
Маньчжурские чиновники в мае 1656 г. доносили двору,
что Поднебесная неспокойна в связи с действиями отря-
дов Сунь Кэвана в Юньнани и Чжэн Чэнгуна на море.
На летние месяцы падает осада повстанцами Фучжоу,
в августе 1656 г. маньчжурские администраторы в Фуц-
зяни сообщали о многократных выступлениях «горных
разбойников» и «пиратов» в этой провинции191. Опаса-
ясь, что иностранцы получат сведения о нестабильности
внутреннего положения Цинов и смогут использовать
их в интересах своей дипломатии, маньчжурские власти
старательно изолировали чужестранцев, вкладывая в
объяснение своих действий выгодный для себя в каж-
дом конкретном случае смысл.
Итак, согласно сообщению Байкова, посольство было
полностью изолировано. Обращает на себя внимание
и то, что в статейном списке посла имеется четырехме-
сячный перерыв в хронологии событий. Казалось бы
естественным связать эти два факта — перерыв пере-
говоров й изоляцию посольства. Однако, как показы-
вает анализ, многие положения байковского отчета не
следует воспринимать буквально. В самом деле, несмот-
ря на то что и русское и голландское посольства были
под строгой охраной, русские представители все же по-
бывали на том подворье, где жили голландцы. Причем
эго была не мимолетная или случайная встреча. Хотя
133
среди русских и не оказалось никого, кто владел бы
голландским или латинским языком, а среди голланд-
цев — русским, но, встретившись, русские выяснили
и каким путем прибыли голландцы, и количество их
кораблей, и численный состав экспедиции. Более того,
русские представители получили у голландцев письма,
специально свидетельствовавшие об этой встрече в Пе-
кине192. Или, например, обратимся к описанию ворот
и площади Тяньаньмынь, данному в статейном списке
Ф. И. Байкова: «А против тех ворот 5 мостов зделапы
ис камени, камень дич белой, а забрала деланы у тех
мостов ис такого же камени, а деланы те мосты добре
затейливо, а связи в тех мостех железные. А против
тех мостов поставлен столп каменной, высота ево са-
жен 6, а зделан из одного из белого ж камени, а на
нем высечены слова по их китайскому языку и золочены
золотом»193. В этом описании поражает не только точ-
ность общей картины, но и отдельные ее атрибуты (же-
лезные связи в мостах, однородность камня во всех
сооружениях, зрительный образ надписи), несомненно
свидетельствующие, что писалось все это очевидцем
с натуры, а не по слухам. Таких примеров можно при-
вести более чем достаточно. Следовательно, хотя и сто-
яли у ворот посольского двора крепкие караулы, хотя
и встречи с цинскими чиновниками, и торги с китай-
скими купцами проходили на посольском дворе, изоля-
ция все же была относительной, и русские получили
возможность побывать в интересовавших их местах ки-
тайской столицы.
Отсюда следует вывод, что с апреля по август
Ф. И. Байков и его спутники в меру своих возможнос-
тей выполняли те пункты данного им наказа, которые
предписывали, говоря современным языком, составить
точное описание страны, дать характеристику ее поли-
тического и экономического положения, выяснить си-
туацию в правительственных кругах, определить рыноч-
134
ную конъюнктуру — одним словом, собрать максимум
информации о Цинской империи. Причем с этими за-
дачами посольство справилось блестяще. Информатив-
ность статейного списка Ф. И. Байкова сделала его цен-
ным источником знаний о тогдашнем Китае, надолго
определила интерес к нему в европейских государствах,
а со временем превратила его в замечательный памят-
ник истории русской дипломатии и отечественного ки-
таеведения.
Ф. И. Байков достаточно красочно и точно описал
Пекин. Перечислил товары, которые могла бы приоб-
ретать русская казна в китайской столице (бархат,
камки, драгоценные камни, жемчуг и т. п.), определил
спрос на русские товары (меха), привел данные о ки-
тайском сельском хозяйстве. Посол обратил внимание
на этнические особенности китайцев и маньчжуров, со-
общил об их верованиях, бытовом укладе. Особый ин-
терес для русского правительства имели сведения о сме-
не династий на пекинском престоле, завоевании Китая
маньчжурами, сопротивлении нашествию, которое испы-
тывал юг страны, положении маньчжуров как порабо-
тителей китайского народа. Отдельно посол сгруппиро-
вал сведения о посещениях Китая европейцами и му-
сульманскими купцами.
На сбор всех этих сведений ушел не один месяц.
Что касается упоминавшегося перерыва в изложении
событий, то он лишь кажущийся. Его имитирует редак-
ция статейного списка194, расположение в нем матери-
ала195. Перерыв был не вообще в деятельности посоль-
ства, а лишь в переговорах, касавшихся одного конкрет-
ного вопроса — представления посла императору и вру-
чения им царской грамоты. Этой проблемы цинская
дипломатия действительно не касалась до августа
1656 г. Но это не означает, что посольство прекращало
свою деятельность196.
В этот период маньчйсурские политики попытались
135
определить взаимосвязь прибывшего посольства с со-
бытиями в Приамурье. Как бы в ответ на высказанные
просьбы русского посла о допущении его на император-
скую аудиенцию пекинские дипломаты от имени импе-
ратора задали Ф. И. Байкову вопрос, как же он «при-
слан от великого государя в послех, а з другую де сто-
рону ево ж, китайского царя, земли [велико]го госу-
даря люди воюют?»197 Но Байков, выехавший из То-
больска за два года до этого, естественно, ничего не
знал ни об осаде маньчжурами Кумарского острога, ни
о столкновении отряда Степанова с войсками Сарудая.
Он, конечно, не представлял, как соотносится Приаму-
рье с владениями маньчжуров, зная лишь общие факты
и сведения о русском движении на восток, приобретен-
ные во время его воеводства в Мангаз’ее (1649 г.) и
службы в Тобольске в начале 50-х гг. В наказе же ему
было сказано, что если спросят его о Сибири, то он
должен ответить, что «в Сибири устроены городы мно-
гие и всякие служилые и жилец[кие] люди пожалованы
государевым многим жалованьем и пашни устр[о]ены
великие, и живут служилые и жилетцкие люди в тишине
и в по[кое]», давая дань московским царям «мягкой
рухлядью»198. Что же касается Приамурья, или, как его
иногда называли, Даурской земли, то в наказе об этом
районе ничего не говорилось. Да и не могло говорить-
ся, ведь, как мы установили, наказ составлялся еще
в 1646 г., а пользоваться им приходилось послу десять
лет спустя!
Поэтому Ф. И. Байков, будучи явно не готовым в
какой-либо форме обсуждать ситуацию в Приамурье,
смог ответить цинским чиновникам лишь, что «они (ка-
заки. — В. А4.) люди вольные»199 и что, возможно, они
действуют, не имея указа200. Для представителей столь
развитого бюрократического государства, каким стала
Цинская империя после завоевания маньчжурами Китая,
было невозможно вообразить, чтобы кто-либо посмел
136
без санкции высших властей предпринять такие шаги,
как походы казаков на Амур, и чтобы они не были увяза-
ны с отправлением посольства в Пекин. Собственная
практика маньчжурского государства на деле полностью
исключала такую ситуацию. Поэтому цинские дипломаты
отнеслись с недоверием к объяснениям Ф. И. Байкова:
«И китайской де царь тому не верит, а говорит: вели-
кий де государь к нему, китайскому царю, прислал сво-
его государева посла, а з другую де сторону посылает
воевать ево китайские земли»201.
Вместе с тем, связывая цели русского посольства с
положением в Приамурье, цинская дипломатия дейст-
вовала в русле своей стратегии. В совершенно катего-
ричной форме ею было выдвинуто утверждение, что
русские «воюют» земли, якобы принадлежащие маньч-
журской династии. Русская же дипломатия не сумела
сразу отмести эту версию. Цинская империя, таким
образом, получила желательный для нее дипломатиче-
ский прецедент «обсуждения» амурской проблемы, при
котором как бы признавалось право Цинов претендо-
вать на Амур. Это явилось самым крупным дипломати-
ческим проигрышем Ф. И. Байкова, о котором он пред-
почел вообще не упоминать в своем отчете.
Русский посол был как бы загипнотизирован стрем-
лением попасть на прием к императору для вручения
ему царской грамоты, остальные вопросы казались для
него второстепенными. Но нельзя судить царского вое-
воду, волею случая, ставшего дипломатом, слишком
строго: он действовал в точном соответствии с данными
ему в Москве инструкциями. В этом он видел исполне-
ние своего долга, за это с него был и спрос.
Между тем цинская дипломатия была не менее за-
интересована в том, чтобы прибывший посол побывал
«на утреннем приеме императора и представил в каче-
стве дани привезенные им произведения своей страны».
Эта стандартная формула цинских документов, отно-
137
сившаяся ко всем прибывшим ко двору миссиям, озна-
чала признание верховенства императора по отноше-
нию к остальным монархам и феодальным владетелям
окружающего мира. Следовательно, с их позиций маньч-
журам было выгодно предоставить Ф. И. Байкову воз-
можность нанести визит во дворец.
Но с апреля по июль осуществить это было невоз-
можно по той простой причине, что император уехал
от пекинской жары в свою летнюю резиденцию. Как
только он возвратился в начале августа, цинские дип-
ломаты вновь занялись «подготовкой» посла к пред-
ставлению юному Фу Линю. 12 августа из Лифаньюаня
многократно приезжали чиновники, настаивавшие, чтобы
русский посол прибыл в «приказ» посмотреть, как кла-
няются императору202. «И Федор Байков приказным ца-
ревым людям отказал: не быв де мне у царя, в приказ
ехать не уметь; а како де мы почитаем своего великого
государя, так де мне великий государь указал почитать
и вашего царя»203.
Непреклонность Ф. И. Байкова не следует расцени-
вать как его дипломатическую негибкость. Он был тверд,
так как ясно видел, что уровень, на котором пытаются
принимать русское посольство в Пекине, совершенно не
соответствует положению Русского государства. Ведь
все переговоры с ним вели только дзаргучеи (приста-
вы) Лифаньюаня. Посол отличал их, конечно, от встре-
чавшихся в столице представителей высшей маньчжур-
ской знати — князей («бояр», как он их называет),
приближенных императора и его родственников. Конеч-
но, Ф. И. Байков, московский дворянин, воевода, цар-
ский посол к одному из великих восточных монархов,
справедливо считал ниже своего достоинства обсуждать
посольские дела с мелкими цинскими чиновниками (не
выше подьячих московских приказов). Поднять же уро:
вень переговоров цинская дипломатия не посчитала
нужным. Она попыталась воздействовать на посла уг-
138
розами, что император может казнить его за непослу-
шание. Но никакие угрозы не возымели действия. «Хо-
тя де царь велит по составом меня рознять, — ответил
маньчжурам посол, — а царя вашего очей не видев,
к вам, приказным людей, в приказ не еду, и государевы
любительные грамоты вам не отдам»204.
Жесткая позиция русского посла где-то в конце ав-
густа обсуждалась чиновниками Либу, которые подали
императору донесение: «Поскольку посол не знает на-
шего церемониала, нельзя удостаивать его аудиенци-
ей»205. Император наложил резолюцию: «Поднесенную
дань отвергнуть, а послу приказать вернуться в его
страну»200.
31 августа207 цинские чиновники возвратили
Ф. И. Байкову «государевы любительные поминки»,
объяснив при этом' русскому послу, что возвращение
подарков происходит на основании распоряжения импе-
ратора, так как посол отказался исполнить принятый
ритуал. Таким образом, всю вину за неудачу посольства
цинская дипломатия возложила на посла. Более того,
перекладывая на него ответственность за срыв перего-
воров, маньчжуры постарались дискредитировать пер-
сонально посла как дипломата, чье поведение было от-
клонением от «общепринятой» нормы. В пример ему
они ставили П. Ярыжкина, который исполнил все пове-
ления императора, совершил обряд «коутоу» в Лифань-
юане; маньчжурские чиновники пошли даже на заве-
домый обман, утверждая, что будто бы вообще цинско-
го императора не дано видеть послам никаких госу-
дарств. А для убедительности добавили: «Мы де и са-
ми его не видаем, кроме ближних людей и уванов, по-
русски бояр»208.
Но это ведь свидетельствовало лишь о недостаточном
ранге чиновников, ведших дела с русским послом, и
лишний раз подтверждало его правоту в том, что он
отказывался передать им царскую грамоту.
139
Если уже при приезде Ф. И. Байкова ему не было
оказано соответствующей посольской «чести», то отъезд
его был обставлен цинскими чиновниками так, чтобы
подчеркнуть, что из Русского государства прислали «не
того человека» для посольских дел. «И Федора Исако-
вича Байкова отпустили из Канбалыка с государевою
грамотою и с казною 165 году (1656 г. — В. М.) сен-
тября в 4 день, — сообщается в статейном списке, —
и выслали не само его вежливо, и царскому величеству
чести никакой не учинили»209. Послу не дали даже под-
вод для царской казны, ему и его свите давали «корм»
гораздо меньший и худший, чем сопровождавшим его
торговым людям. Два мелких чиновника из Лифань-
юаня и приданные им 30 человек охраны не разрешали
послу закупать продовольствие в тех городах, через ко-
торые шел караван, не разрешали даже менять усталых
лошадей и верблюдов210.
В этот трудный для посольства момент Ф. И. Бай-
ков сумел проявить себя как искусный дипломат. Он
не поверил официальной версии цинских властей, что
причиной его изгнания из Пекина является отказ бес-
прекословно следовать навязывавшемуся ему диплома-
тическому протоколу. Русский посол знал даже на ос-
новании данного ему наказа, что посольства обычно
начинались со спора о протоколе, но затем в большинст-
ве случаев стороны, если они были обоюдно заинтере-
сованы в установлении дипломатических отношений,
приходили к какому-то компромиссу. Но ведь позиция
цинских властей была столь же неуступчивой, как и его,
хотя в распоряжении принимающей стороны всегда
больше средств и возможностей для поисков реше-
ния.
Чтобы разом снять все сомнения, Ф. И. Байков че-
рез девять дней после выезда из Пекина предпринял
интересный дипломатический маневр. Он тайно (его
действия могли быть неверно истолкованы даже его
140
свитой, а посвящать кого бы то ни было в тайну замыс-
ла было рискованно) из города Сюаньхуа направил в
Пекин гонца, выбрав для этой цели одного из индийцев,
находившихся в караване. Гонец должен был объявить
в Лифаньюане, что Байков признает себя виновным в
неисполнении указаний императора, и поскольку прото-
кол приема одинаков для всех послов, прибывающих ко
двору, то он готов его исполнить, лишь бы ему было
разрешено вернуться в Пекин. Пройдя затем Калган,
через три дня посол сделал остановку, дожидаясь от-
вета цинских властей211.
19 сентября в русский стан прибыл нарочный из Ли-
фаньюаня, специально откомандированный, чтобы про-
верить, действительно ли русский посол готов полностью
выполнить посольский церемониал, установленный
маньчжурами. Ф. И. Байков вновь подтвердил, что и
грамоту готов отдать в Лифаньюане, и исполнит обряд
«коутоу». Записав ответ посла, нарочный вернулся в
Пекин. Через семь дней цинское правительство со спе-
циальными гонцами дало ответ: «богдыхан» отказыва-
ется вернуть посольство будто бы потому... что посол
сошел с того места, откуда был послан первый его го-
нец, п прошел за заставу Чжапцзякоу! При этом цин-
ские чиновники вновь постарались очернить посла, воз-
ведя на него обвинения в том, что он якобы что-то на-
рушил, выбрав стоянку за калганской заставой, хотя
здесь была та же территория Цинской империи, что в
Сюаньхуа. Последнее, что услышал посол от цинских
дипломатов, было насмешливое замечание, что прислан
он от царя послом, «а царского де достояния ни в чем
править не умеет»212. Но именно в этом-то и несправед-
ливо было упрекнуть Ф. И. Байкова. Тем более сомне-
ния рассеялись после его демарша: дипломатический
протокол был не причиной, а лишь поводом для того,
чтобы отказать посольству из Русского государства в
дружественном приеме. Причины же отказа лежали в
141
ином, в том, чего посол не смог преодолеть, даже сделав
вид, что идет на полную капитуляцию.
Как уже говорилось, истинный смысл действий цип-
ской дипломатии в момент прибытия посольства заклю-
чался в том, чтобы добиться от русского правительства
дальнейшего и более официального подтверждения вас-
салитета Русского государства по отношению к Цинской
империи, начало чему было сделано в период «миссии»
П. Ярыжкина. Поскольку это не удалось и Ф. И. Бай-
ков, вполне вероятно, вообще мог в какой-то форме
попытаться дезавуировать действия своего гонца, само-
званно объявившегося послом, цинские чиновники, про-
делавшие весь трюк с Ярыжкиным, могли опасаться
разоблачения и наказания, если бы Байкову удалось
вступить в переговоры с кем-либо из высокопоставлен-
ных чинов империи. Поэтому русскому послу на уровне
контактировавших с ним представителей Лифаньюаня
всячески создавались искусственные препятствия в ис-
полнении его миссии213.
В правительственных же сферах, руководивших внеш-
неполитическими актами, привыкли более рассчитывать
на силу маньчжурского оружия, не стремились к уста-
новлению нормальных дипломатических отношений с
далекой Москвой не только потому, что это вообще не
соответствовало генеральным принципам и установле-
ниям внешней политики, но и потому, что, по их мне-
нию, развитие дипломатических отношений затруднит
возможности вытеснения русских из Приамурья воен-
ным путем. Именно на это были направлены действия
маньчжурских войск, применявших тактику «выжжен-
ной земли»214. Военное решение проблемы было для Ци-
пов предпочтительнее, потому что их позиции в дипло-
матическом поединке были бы слабее. По крайней ме-
ре, в Пекине знали, что маньчжурские войска опериру-
ют на территории, не входящей в состав империи. Ха-
рактерно, что в цинских документах, относящихся к
142
правлению Фу Линя, нет указаний даже на «вассали-
тет» народов Верхнего и Среднего Амура. И это в пер-
вых документах, связанных с отправкой войск в При-
амурье! «Усмирение» русских предполагалось в этот
период провести внезапными военными ударами, а за-
тем в дипломатической практике исходить из свершив-
шегося факта. Поэтому прибытие посла с предложения-
ми иметь мирные дипломатические и торговые связи
не отвечало намерениям цинского двора, тем более что
эти связи предлагалось вести на равной основе. В этом
плане посольство заранее обречено было на провал. За-
ключительный демарш Байкова обнажил это со всей оче-
видностью.
Хронисты цинской династии зафиксировали в анна-
лах внешних сношений периода правления под девизом
Шуньчжи, что «в 13-м году был прислан посол с гра-
мотой, чтобы преподнести ее на утреннем приеме госу-
даря и передать дань из предметов местного производ-
ства своей страны. Но так как прибывший посол не
уразумел дворцовый ритуал, привезенная им дань была
отвергнута, а он был высланюбратно»215.
На обратном пути посольство прошло по границе
между Монголией и Восточным Туркестаном, через Тур-
фан, а затем через улусы Аблая-тайши, по Иртышу на
Тару и Тобольск. В конце июля 1657 г. караван вошел
в Тобольск, где находился до марта 1658 г., а затем
по царскому указу в августе 1658 г. прибыл в Моск-
ву-
* * *
Имеющиеся в исторической литературе оценки ре-
зультатов посольства Ф. И. Байкова довольно разноре-
чивы в деталях, но сходны в том, что итоги этой мис-
сии были малоутешительны для русской дипломатии,
потерпевшей неудачу в установлении нормальных дип-
143
ломатических связей с Цинской империей. Этот наибо-
лее очевидный, лежащий на поверхности вывод не удов-
летворяет требованиям критической оценки действия не
только русской, но и цинской дипломатии.
В самом деле, попробуем рассмотреть результаты
посольства Ф. И. Байкова в том плане, что они означали
для каждого из государств.
В момент нахождения Ф. И. Байкова в столице Цин-
ской империи столкнулись две скорее сходные, чем про-
тивоположные концепции мирового порядка. Но в дан-
ном случае чем ближе было сходство, тем труднее была
совместимость. Маньчжуро-китайская внешнеполитиче-
ская доктрина исключала равенство в отношениях с ка-
ким бы то ни было другим, в том числе Русским, госу-
дарством; взгляды московских дипломатов на окружаю-
щий мир не менее строго исключали для Русского го-
сударства неравенство во взаимосвязях с какой-либо
иной державой, а в большинстве случаев установления
сношений с восточными феодалами отражали стремле-
ние русских царей к сюзеренитету над ними.
В Пекине от Ф. И. Байкова ожидали лишь подтверж-
дения уже «достигнутой договоренности», так как еще
в период подготовки посольства цинская -дипломатия
уже добилась от П. Ярыжкина признания возможности
вести отношения между двумя государствами на основе
китаецентрнстской схемы. Однако официальному пос-
лу был дан точный наказ, подчеркивающий, что Рус-
ское государство лишь на условиях полного равенства
сторон готово установить дипломатические отношения
с цинским Китаем, тем самым признавая его великой
восточной державой. Задача, стоящая перед Ф. И. Бан-
ковым, была практически неразрешимой, что и подтвер-
дилось в ходе его посольства. При оценке действий и
Байкова, и цинских дипломатов следует учитывать и
тот факт, что он в этот момент был единственным пос-
лом европейского государства, отказавшимся выполнить
144
маньчжурский придворный этикет. Голландское посоль-
ство Якоба де Кайзера и португальское Мануэля де
Салданья уступили требованиям маньчжуров. В этом
плане интересно замечание миссионера-иезуита Т. Пе-
рейры, длительное время служившего при цинском дво-
ре в XVII в. Он следующим образом характеризовал
действия Ф. И. Байкова: «Московитяне, которые все
более и более приближались к Татарии, отправили по-
сла к татарскому богдыхану для переговоров о мире
на началах равенства сторон. Татары, в то время очень
некультурный народ, находились целиком под влиянием
китайских свычаев и обычаев, а надо сказать, что ки-
тайцы спокон веку принимали чужеземных послов толь-
ко как данников. В своем полном невежественном вос-
приятии окружающего мира татары, отличавшиеся не
меньшей заносчивостью, чем китайцы, считали все дру-
гие народы такими же пастухами, как и окружавшие
их племена. Они были уверены, что все земли были
когда-то частью Китая, который с гордостью называли
Тянься, то есть Поднебесной вселенной, как будто ни-
чего другого не существовало. Естественно, что москов-
ский посол не пошел на уступки и был отослан обратно
за то, что смело объявил китайцам: «Ваша империя ве-
лика, но и наша немала»216.
Безрезультатность посольства Ф. И. Байкова в ус-
тановлении дипломатических отношений с Цинской им-
перией для русского правительства компенсировалась
в известной мере тем, что был сохранен престиж Рус-
ского государства в отношениях с дальневосточными со-
седями, была получена достоверная и обширная инфор-
мация о цинском Китае и, наконец, торговые операции,
проведенные Ф. И. Байковым и его людьми в Пекине
и в Сибири, утвердили в правительственных кругах
мнение о выгодности и перспективности торговли с Ки-
таем. Даже фактическая высылка русского посольства
из Пекина не закрывала возможностей послать к цин-
145
скому двору новую миссию. Хотя русская сторона и про-
явила инициативу в установлении нормальных торговых
и дипломатических связей с Цинской империей, однако
не продумала четко, в деталях, каким путем этого до-
биться, и следовала лишь самым общим принципам
внешнеполитической деятельности.
Цинское правительство увязывало свою политику
в отношении Русского государства с широкими планами
имперских завоеваний на северных рубежах Китая.
Предложение русского правительства об установлении
дипломатических отношений на равной основе проти-
воречило этим планам. Цинское правительство отвер-
гало русские предложения не только исходя из общей
внешнеполитической доктрины, но и потому, что в дан-
ном случае признание равенства Русского государства
в сношениях с пинским двором означало бы признание
равенства его интересов в зоне, где сталкивались устрем-
ления двух держав, — в Монголии и Приамурье.
Для цинской дипломатии неудача миссии Байкова
означала провал попыток официально закрепить за Рус-
ским государством статус вассала Цинской империи.
Цинское правительство не отказывалось полностью от
дальнейших дипломатических мероприятий в этом на-
правлении (чему, кстати, должны были послужить и
персональные обвинения, выдвинутые маньчжурами про-
тив Ф. И. Байкова: при замене его другим лицом мож-
но было продолжить переговоры), но решило на данном
этапе усилить в Приамурье военный нажим на Русское
государство.
Обширные территории к югу от великой реки, куда
параллельно проникали как русские казачьи экспеди-
ции, так и маньчжурские военные команды, станови-
лись ареной дальнейшего военно-политического противо-
борства двух государств. Русской политике хозяйствен-
ного освоения края маньчжуры противопоставили так-
тику превращения его в зону «выжженной земли».
146
Таким образом, посольство Ф. И. Байкова не при-
вело к взаимному признанию двух государств и установ-
лению между ними в какой-либо форме дипломатических
связей. Оно лишь создало прецедент, па основании ко-
торого стороны, оценивая этот дипломатический контакт,
должны были искать новые пути для утверждения при-
емлемой для них модели (каждая своей) дипломатиче-
ских отношений.
&
Глава III
УСТАНОВЛЕНИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ
ОТНОШЕНИЙ ЦИНСКОГО ДВОРА
С МОСКОВСКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ
Установление дипломатических связей
во время визита в Пекин
И. Перфильева и С. Аблина
Посольством Ф. И. Байкова завершился период под-
готовки к установлению дипломатических связей двух
государств, в течение которого только русская сторона
проявляла активность. Появление в Пекине официаль-
ного русского представителя, получение от него широ-
кой информации о Русском государстве, информации,
перепроверенной у европейских миссионеров-иезуитов,
русских перебежчиков и голландских послов, побывав-
ших при цинском дворе, настойчивость в хозяйственном
освоении Приамурья, проявленная русскими, — все это
делает Русское государство объектом внешнеполитиче-
ских планов и деятельности дипломатии Цинской им-
перии.
В конце 50-х—начале 60-х гг. XVII в. Цины продол-
жают попытки удалить русских из Приамурья путем
посылки туда военных отрядов. И эта тактика, казалось,
начала приносить успех. Летом 1657 г. превосходящим
силам маньчжуров под начальством Сарудая удалось
разгромить в низовье Сунгари отряд О. Степанова1. Цин-
ская дипломатия вновь пытается заставить Корею ока-
148
зать поддержку солдатами и продовольствием в прове-
дении «карательных» походов2. При этом для оправда-
ния своих действий Цины идут на прямой обман, заяв-
ляя, что будто бы русские нарушили границу империи3.
Однако эти маневры цинской дипломатии остались без-
успешными, корейские войска так и не были направле-
ны для сражения против русских4. Столкновения маньч-
журских воинских команд, делавших вылазки из райо-
на Нингуты в русское Приамурье, со сравнительно ма-
лочисленными русскими отрядами происходили и в
1659-—1660 гг.5 «Но во всех этих сражениях, — свиде-
тельствует цинский источник, — наши войска не могли
полностью уничтожить русских. Поэтому русские про-
должали появляться в этих местах»6.
Население Приамурья оставалось в русском поддан-
стве, а поступление ясака в казну не только не сокра-
тилось, по в начале 60-х гг. даже возросло7.
Между тем в Москве пытались оценить то, что про-
изошло с русскими представителями в Пекине. Первым
возвратился в отечество П. Ярыжкин. К сожалению, не
сохранились документы, извещавшие московские при-
казы о его прибытии, и нам неизвестна версия событий
в его изложении. Однако очевидно, что поведение его
было квалифицировано как требующее наказания. Из
Москвы была направлена царская грамота тобольскому
воеводе А. И. Буйносову-Ростовскому, в которой прика-
зывалось задержать Ярыжкина в Тобольске, а если он
уже отправлен в Москву — вернуть в Тобольск. Приве-
зенные же им «лист» от «китайского царя», подарки и
купленные товары доставил в столицу С. Аблин8.
Указ Фу Линя от 25 июня 1655 г., врученный П. Яры-
жкину, был прочитан творцами восточной политики Мос-
квы, в том числе А. Н. Трубецким и А. Ивановым9, но
он не произвел должного впечатления, так как выпол-
ненный, очевидно, еще в Пекине или на обратном пути
с помощью монгольских спутников перевод не переда-
149
вал его истинного содержания. «К великому государю
пишут, — излагал впоследствии смысл этого документа
выдающийся русский дипломат Н. Г. Спафарий, —
чтоб великий государь изволил к ним присылать поча-
сту послов своих и что он, великий государь, от них же-
лает, и они великому государю служить ради, что у них
сыщется»10. Разумеется, такая диаметрально противо-
положная истинному смыслу интерпретацияпозиции
цинской стороны да плюс довольно значительное коли-
чество китайских подарков и товаров, доставленных
С. Аблиным11, стимулировали отправление новых мис-
сий в Китай.
Беспокойство у царского правительства вызвали
лишь длительное отсутствие Ф. И. Байкова и те изве-
стия о нем, которые были получены от калмыцкого тай-
джи Аблая. Аблай сообщал, что Ф. И. Байков задер-
жан в Пекине, поскольку он пытается вручить царскую
грамоту непременно самому императору, а также в свя-
зи с тем, что цинская дипломатия не верит заявлению
посла, который отрицает связь между целями его визи-
та и событиями в Приамурье12. Случаи задержания и
даже заключения в тюрьму русских послов в странах
Востока, особенно в Турции и Крымском ханстве в
XVII в., были нередки. Обычно условием их освобожде-
ния ставились политические требования и значитель-
ный выкуп. Поэтому русское правительство начинает
предпринимать шаги для освобождения Ф. И. Байкова.
С. Аблин подает челобитную с просьбой отпустить
его снова в Китай «к Федору Байкову для твоей госу-
даревы казны и о своем государеве листу, как ты, госу-
дарь, укажешь»13. Сам Байков в момент подачи этой
челобитной уже прибыл в Тобольск, но в Москве об
этом пока что не было известно. Поэтому в сентябре —
начале октября 1657 г. московские приказы готовят к
отправлению в Пекин новую миссию. Во главе ее были
поставлены тарский сын боярский И. С. Перфильев и
150
С. Аблин. Эти гонцы должны были произвести торго-
вые операции и доставить императору подарки и гра-
моту от царя. На торговый оборот и «поминки» казна
отпустила всего-навсего 750 руб.14
Поведение гонцов при цинском дворе определялось
двумя наказными памятями. Согласно которой из них
действовать, И. С. Перфильев и С. Аблин должны были
решить на месте, сообразуясь с обстоятельствами15.
Важно то, что вторая память разрешала, если «в их
Китайском государстве и иных никоторых государств
послы и посланники у бугдыхана-царя не бывают и ево
царевых очей не видят... и им государеву грамоту и по-
минки отдати бугдыхана-царя ближним людем»16.
В грамоте на имя императора Фу Линя царское пра-
вительство выражало стремление быть «в дружбе и люб-
ви» с цинским двором. Вместе с тем царь Алексей Ми-
хайлович настаивал на том, чтобы его посол Ф. И. Бай-
ков с казенными товарами был отпущен без задержки17.
Что касается столкновения казаков с цинскими войска-
ми, то царское правительство объясняло походы каза-
ков по Сунгари тем, что их действия были ответом на
«ссору» с «Даурскою землею», т. е. с цинской админист-
рацией в Маньчжурии. Для урегулирования этих столк-
новений Цинам предлагалось «к подданным своим в
Даурскую землю послать свое повеленье, чтоб они с
нашими... ратными людьми жили в совете, а ссор между
себя никаких не чинили»18.
Однако эти предложения царского правительства так
и не были переданы цинской дипломатии: в разгар под-
готовки поездки И. С. Перфильева и С. Аблина пришло
известие из Тобольска о возвращении Ф. И. Байкова.
И. Перфильев и С. Аблин отправились в Циискую импе-
рию с новой грамотой, в которой уже не было упомина-
ния о событиях в Приамурье, а главное внимание было
уделено развитию посольских и торговых отношений
между двумя странами.
151
Русские гонцы прибыли в Пекин в начале июня
1660 г. К этому времени внутриполитическое положение
Цинов значительно укрепилось, они почувствовали себя
хозяевами положения в стране, оппозиционные силы
Северного и Юго-Западного Китая были разгромлены,
и Юго-Восток лишился поддержки антицинских сил
других регионов19. Значительных успехов цинская дип-
ломатия достигла в реализации своих планов относи-
тельно халхаских ханств. К концу 50-х гг. в резуль-
тате длительного нажима цинского двора отношения
северомонгольских феодалов с цинским двором приняли
форму номинальной зависимости. Цинский император
начал присваивать им титулы дзасака, в ответ крупней-
шие халхаские феодалы обязались подносить ежегодно
дань, скрепив свои обязательства клятвой в дружбе и
союзе с Цинами20.
В Приамурье цинские войска продолжали вылазки
против русских поселений, и имевшее большой опыт
многолетних боевых действий в Китае цинское коман-
дование считало применяемую им тактику способной
обеспечить в конечном итоге успех.
Все эти факторы повлияли па отношения к прибыв-
шей миссии. Русские документы о деятельности
И. С. Перфильева и С. Аблина в Пекине не сохрани-
лись. Но в «Цин шилу» имеется достаточно подробная
запись, характеризующая позицию цинской дипломатии.
«Через год (после отъезда из Пекина Байкова. — В. М.)
белый царь опять прислал посла поднести грамоту и
дань. Он находился в пути три года и только теперь
прибыл»21. Итак, очередной визит представителей Рус-
ского государства в столицу Цинской империи вновь
рассматривался здесь, согласно традиции, как привоз
«дани». Гонцы, очевидно, следуя второму варианту на-
каза, передали царскую грамоту в Лифаньюане.
Следует отметить, что тон этого документа был иным,
чем той грамоты, которую безуспешно пытался вручить
152
Ф. И. Байков22. Здесь отсутствовали, например, изви-
нения в связи с незнанием полного титула императора,
в более решительной форме было высказано предложе-
ние ему «для подкрепления дружбы и любви прислать
послов своих, наказав им о всем подлинно, как нам...
впредь с вами в дружбе и в ссылке быть»23.
Послание из Москвы было рассмотрено членами
Государственного совета и высшими сановниками импе-
рии. Однако цинская дипломатия полностью игнориро-
вала предложения об установлении дружественных по-
сольских и торговых отношений. Цинский двор обратил
в первую очередь внимание на такие формальные эле-
менты грамоты, как ее датировка, титул царя, манера
обращения к императору.
«В грамоте [белый царь] не соблюдает нашего ка-
лендаря...» — зафиксировали цинские чиновники24. В
данном случае смысл этого замечания заключался в том,
что все вассальные государства должны были принять
у себя китайский лунный календарь и вести отсчет хроно-
логии по периодам правлений династий и отдельных импе-
раторов, а Русское государство хотя и начало присылать
посольства с «данью», но посмело не пользоваться цин-
ским календарем. Перечисление титулов русского царя
и его родословной, то, чем один монарх отрекомендовал-
ся, представляясь другому, было расценено как некая
дерзость: «Сам называет себя (не получив на это ин-
веституры от цииского императора. — В. М.) великий
государь, многие высказывания непочтительны»25. Кня-
зья и сановники Государственного совета единодушно
высказались за то, чтобы привезенную «дань» отверг-
нуть, а посольство изгнать из столицы26.
Итак, миссии И. Перфильева и С. Аблина угрожала
та же участь, которая уже постигла посольство
Ф. И. Байкова. И это свидетельствовало не только о
полной незаинтересованности Цинов в установлении
дипломатических и торговых связей с Русским государ-
153
ством, по крайней мере в той форме, в которой этого
добивались русские, но и об убежденности цинского
двора в том, что ему удастся вынудить московское пра-
вительство признать верховенство маньчжурского им-
ператора. Ведь и монгольские ханы не сразу к этому
пришли, но постепенность достижения крупных внешне-
политических целей, умение разделить такого рода ак-
цию на этапы, занимавшие порой многие годы, — это
были аксиомы стратагемной дипломатии, взятой Цина-
ми на вооружение.
С этой точки зрения изгнание второго русского по-
сольства и отклонение по формальным мотивам приве-
зенных им грамот и даров могло привести к нежелатель-
ным для маньчжурской дипломатии перспективам, на-
пример к длительному перерыву в отправлении посольств
из Москвы. Следовательно, требовалось не только на-
казать, но в то же время и поощрить партнера. Эти
мотивы, по-видимому, и определили характер оконча-
тельного решения, принятого императором по докладу
Государственного совета.
«Белый царь, хотя и является старшим над племе-
нами, в грамоте хвастает, непочтителен. Однако, буду-
чи иноземцами, [они] хотят подчиняться нашему про-
свещению. [Мы] должны быть снисходительны к ним и
добрым отношением привлекать на свою сторону», —
писал Фу Линь в указе от 10 июня 1660 г.27 Он следую-
щим образом оценивал действия царского правительст-
ва: «Россия находится далеко на западных границах,
не просвещена. Но они смогли прислать посла с гра-
мотой, и поэтому, очевидно, они стремятся к дружествен-
ным отношениям»28. В связи с этим Либу было отдано
распоряжение устроить банкет в честь посланников и
принять от них «дань».
Ответные подарки русскому царю, а также его гон-
цам Либу должно было выдать по своему усмотрению.
Кстати, размеры этих отдариваний были довольно чет-
154
ко регламентированы и соответствовали положению го-
сударства, а также тем конкретным политическим це-
лям, которые ставились в отношении его цинским прави-
тельством. Сравнение ответных даров, полученных
П. Ярыжкиным и С. Аблиным29, И. Перфильевым и
С. Аблиным30, с номенклатурой вознаграждений, уста-
новленных для посольств ойратских и халхаских феода-
лов31, показывает, что Русское государство занимало су-
щественно более высокую ступень в этой цинской «та-
бели о рангах» для иностранных государств.
Вместе с тем император указал не посылать ответное
посольство в Москву и не отвечать на грамоту царя.
Отказ в императорской аудиенции русским посланникам
Либу должно было мотивировать содержащимися в
царской грамоте проявлениями «непочтительности и за-
знайства». Но тем не менее гонцов, доставивших этот
документ, предписывалось отправить обратно в соответ-
ствии с принятым этикетом32. 1 июня 1662 г. они воз-
вратились в Тару.
Таким образом, только в результате этого третьего
по счету визита русских представителей в Пекин цинско-
му правительству было передано официальное предло-
жение установить дружественные дипломатические и
торговые отношения с Русским государством. Однако
Цины, руководствуясь стремлением заставить москов-
ского царя признать верховенство цинского императора,
не поддержали эту инициативу и оставили ее без ответа.
Тем не менее именно этот дипломатический контакт
можно считать моментом установления отношений. Ведь
в отличие от П. Ярыжкина, не имевшего полномочий,
и Ф. И. Байкова, не имевшего возможности выполнить
возложенную на него функцию, И. С. Перфильев и
С. Аблин обладали и тем и другим, и с точки зрения
любой дипломатии они, вручив царское послание чи-
новникам специального правительственного органа Цин-
ской империи, полностью выполнили порученную им в
155
Москве задачу. То, что содержание этого дипломати-
ческого документа и связанные с ним проблемы приема
царских гонцов и дальнейшего ведения дел с Русским
государством анализировались высшими органами им-
перии — Государственным советом и затем лично импе-
ратором, само по себе явилось дипломатическим актом,
достаточным для того, чтобы свидетельствовать о на-
личии отношений.
Появившийся на свет в результате этой деятельности
цинской дипломатии императорский указ следует рас-
сматривать как ответ на царскую грамоту, сущность
которого была доведена Либу до сведения русских
представителей. И наконец, положенный при цинском
дворе ритуал приема посланцев других стран был в дан-
ном случае соблюден (прием гра,моты и «дани», а также
банкет, устроенный в Либу), хотя и без его кульмина-
ционной части — императорской аудиенции. Но ведь
и русские представители были не послами, т. е. личными
представителями главы государства, а лишь гонцами,
доставившими его грамоту и подарки. Говоря современ-
ным дипломатическим языком, отношения были уста-
новлены на уровне специальных представителей и пра-
вительственных органов двух государств.
Новая «русская политика»
императора Сюань Е
В то время как гонцы И. С. Перфильев и С. Аблин
находились на обратном пути, в Пекине зимой 1661 г.
произошло важное событие: в возрасте 23 лет скончал-
ся император Фу Линь. На престол был возведен в
1662 г. его восьмилетний сын Сюань Е, начавший пра-
вить под девизом Канси. Мать Сюань Е, императрица
Сяокан, также вскоре умерла, фактически власть нахо-
дилась в руках регентского совета, где главную роль
играл регент Обой. В 1669 г. Сюань Е удалось осво-
156
бодиться от опеки Обоя33.
Сюань Е правил Цинской империей в течение 61 го-
да. Несомненно, это был один из наиболее выдающих-
ся представителей маньчжурской феодальной знати,
последовательно отстаивавший ее интересы как во вну-
тренних делах империи, так и на внешнеполитической
арене. Хорошее знание истории и культуры Китая до-
полнялось у Сюань Е довольно широким знакомством
с достижениями европейской науки, наставниками в
которой для него были миссионеры-иезуиты, пользовав-
шиеся при дворе его покровительством34. Оценка лично-
сти Сюань Е и результатов его деятельности, как и
жизни и трудов любой другой крупной исторической
фигуры, зависит от того, насколько полно и четко дан-
ная личность выражала волю и интересы представляе-
мого ею класса. Не случайно идеологи китайского на-
ционализма апологетизируют фигуру Сюань Е, ставя
ему в заслугу в первую очередь расширение территори-
альных пределов Цинской империи.
Сюань Е обладал способностью к составлению и
реализации военных и дипломатических стратагем. Он
неизменно придерживался того мнения, что удачно вы-
бранный план действий, основанный на обстоятельном
знании противника, является важнейшей предпосылкой
достижения цели. Император требовал от своих при-
ближенных, чтобы они, прежде чем приступят к любому
государственному делу, составляли соответствующую
стратагему. «Всякий, кто получил назначение на служ-
бу, должен заблаговременно тщательно обдумать план
своих действий, с тем чтобы в своей деятельности до-
биться успеха», — писал он в одном из указов35.
Цинские документы того периода содержат много-
численные свидетельства того, что крупные военные и
внешнеполитические стратагемы после консультаций с
ближайшими советниками Сюань Е разрабатывал лич-
но. Составление планов должно отвечать законам воен-
157
кого искусства, указывал своим подчиненным Сюань
Е. «Военное искусство учит, что точный расчет прино-
сит победу, а рассчитавший недостаточно точно оказы-
вается побежденным. Разве можно это выпускать из
виду?» —• поучал император цинских вельмож. При
этом особое значение он придавал использованию фак-
тора внезапности и стремительности36.
Не менее важными Сюань Е считал детализацию
стратагемы и скрупулезное выполнение всех пунктов
плана. «Необходимо тщательно и подробно впикать гзо
все детали, и тогда только будут достигнуты хорошие
результаты», — подчеркивал он и ставил риторический
вопрос: «Какая польза будет от превосходных планов,
если к ним будут относиться с пренебрежением или во-
обще не выполнять их?»37
Сюань Е гордился многими стратагемами, принесши-
ми славу его оружию и дипломатии. Так, с помощью
стратагемы, включавшей в себя комбинацию военных
ударов по стратегически уязвимым пунктам, и «гени-
ального», по утверждению его советников, плана вну-
тренних перевозок38 ему удалось подавить антицинский
«мятеж трех князей-вассалов», охвативший Юго-Запад
Китая в 1673—1681 гг. А ведь здесь ему противостоял
весь опыт минского военного искусства, так как воз-
главляли мятеж бывшие полководцы Минской импе-
рии.
Или, например, вот как Сюань Е описывал дейст-
вия против ойратского хана Галдана в 1696 г. «В ко-
нечном счете я объединил три отдельных тактических
плана, предложенных Оя, Туню и Сонготу, и лазутчики
были отправлены к Галдану на р. Керулен, чтобы по-
сеять у него панику и заставить его спасаться бегством
на запад, что привело бы его прямо [под удар] армии
Фиянгу, двигавшейся из Нинся. Это казалось лучшим
планом, основанным на том, что я узнал о характере
Галдана. За 20 лет до этого генерал Чан Юн собрал
158
секретные сведения о Галдане и оценил его характер
как порывистый, но нерешительный, [учел] его возраст
и семейное положение, его трудности с мусульманским
населением и его любовь к вину и женщинам. С тех
пор я наблюдал в Галдане ловкость и получаемое им
удовольствие от притворства, его чрезмерную самона-
деянность, его коварство и неспособность продумывать
действия наперед... Галдан попался в нашу ловушку и
был встречен Фиянгу близ Яо Модо»39.
Для русской дипломатии в столице Цинской импе-
рии появился искусный и весьма опасный партнер, стре-
мившийся к активным действиям, умевший использо-
вать слабость противника и способный применять точ-
но рассчитанные планы. Но все это проявилось не
сразу.
В 60-х гг. цинское правительство продолжало реа-
лизацию прежних замыслов и применение старой так-
тики. Нингутинский цзянцзюнь (воевода) Бахай, сын
Сарудая, заменивший отца, вновь и вновь организовы-
вал нападения на русские опорные пункты в При-
амурье40. Одновременно маньчжуры продолжали уго-
нять в глубинные районы Маньчжурии местное насе-
ление41, что вызывало его стихийное сопротивление.
Своеобразным знаменем этого протеста стало имя эвен-
кийского князя Гантимура, влиятельного родового вож-
дя в Северной Маньчжурии, кочевавшего между Ар-
гунью и Нонни. С 1651 г. он платил ясак русским. Вме-
сте с тем, не желая ссориться с цинскими властями,
он некоторое время считал себя и их подданным. С 1667 г.
Гантимур полностью порвал связи с Цинами, «пришел
из Богдойские земли в Нерчинской острог под вашу ве-
ликих государей царьскую самодержавную высокую ру-
ку князец, родом тунгус Нелюдсково роду, Гантимур з
детьми и з братьями и с улусными своими людьми,
40 человек. И ныне тот Гантимур з детьми и з братьями
и с улусными людьми платит вам... ясак в Нерчинском
159
остроге по 3 соболя с человека»42.
Между тем позиция, занятая цинской дипломатией
по отношению к русским представителям И. С. Пер-
фильеву и С. Аблину, а главное, существенные выгоды
от торговых операций, проведенных С. Аблиным в Пе-
кине, породили в Москве новые замыслы отправления
торговых караванов в Китай. Если в Пекине отделяли
политику от экономики, опираясь на известную хозяй-
ственную автономность китайского феодального обще-
ства, то московские дипломаты решили развивать тор-
говлю на базе имеющихся ограниченных политических
контактов с Цинами, не связывая свои экономические
интересы политическими планами.
В марте 1666 г. последовал царский указ о подго-
товке торговли в Монголии и Китае традиционными
русскими товарами: сукнами, мехами и кожами. Казна
вложила в это предприятие 4,5 тыс. руб.43 Во главе
нового торгового каравана был поставлен С. Аблин как
наиболее опытный из купцов, уже дважды торговавший
в Пекине и, безусловно, хорошо осведомленный в про-
блемах русской дипломатии. При этом в Москве точно
подсчитали прибыли от «китайского торга»: Ф. И. Бай-
ков доставил товаров на 1969 руб. (М. Мэнколл оши-
бочно приписывает эту сумму И. С. Перфильеву и С. Аб-
лину)44, И. С. Перфильев и С. Аблин — на 1057 руб.45
Подготовка этого каравана заняла около двух с поло-
виной лет; лишь в начале октября 1668 г. С. Аблин и
его помощник С. Кулмаметьев, некогда сам рекомендо-
'вавший Аблина Ф. И. Байкову, сопровождаемые эскор-
том в 26 служилых людей, двинулись в путь46. Проехав
через улусы Аблая и других монгольских феодалов, год
спустя караван достиг Пекина.
Стояла осень 1669 г. В цинской столице только что
завершился период регентства, и Сюань Е начал пол-
новластно заниматься государственными делами. Надо
сказать, что это был уже достаточно, возмужавший пра-
160
витель. С детства он увлекался охотой (за свою жизнь
он убил 135 тигров, 20 медведей, 25 леопардов, 132 ка-
бана и т. д.), считая ее лучшей тренировкой для войны.
По обычаю маньчжурского двора его рано женили, и
к рассматриваемому нами времени у него уже было три
сына47. Непрерывная борьба придворных клик за влия-
ние на политику правительства, приняв участие в кото-
рой он в нужный момент удалил регента Обоя, приучи-
ла его к недоверчивости. Неограниченность император-
ской власти позволяла ему самоутверждаться, не согла-
шаясь с мнением сановников и приближенных. В тече-
ние двух предшествовавших лет он уже постоянно уча-
ствовал в принятии правительственных решений.
В конце августа — начале сентября при маньчжур-
ском дворе обсуждалась проблема дальнейшей полити-
ки в отношении Русского государства. Сюань Е принял
самое деятельное участие в выработке решения по «рус-
скому вопросу». «Мы начали править государством с
тринадцатилетнего возраста и постоянно уделяли это-
му вопросу серьезное внимание», — с гордостью заявит
он впоследствии48. Причем следует отдать должное юно-
му императору: он сразу же понял, что если проводи-
мая в течение полутора десятилетий политика не дает
желаемых результатов, значит, она нуждается если
не в коренном изменении, то, по крайней мере, в зна-
чительном усовершенствовании. Члены Государственно-
го совета, следуя старой тактике, предложили провести
очередную военную акцию против русских зимой, когда
Амур «замерзнет и они таким образом не смогут вер-
нуться домой»49. Однако Сюань Е отверг это предло-
жение «на том основании, — сообщает цинский источ-
ник, — что такая война может принести страдания
местным народам»50.
Что касается мотивировки решения, то она является
характерным для цинской дипломатии приемом мас-
кировки истинных причин путем использования фразео-
6 В. С. Мясников
161
логии о стремлении к благу народов, становящихся объ-
ектом политики империи. Но предложил ли император
какую-либо альтернативу в ведении дел с русскими?
Цинские источники не дают об этом никакой инфор-
мации. Однако из русских документов известно, что
в декабре 1669 г. «приезжали в Нерчинский острог бог-
дойские люди Шаралдай с товарищи в посланцах...»51.
Итак, в Пекине решили предпринять дипломатиче-
скую акцию, означавшую, что цинская дипломатия, при-
нимавшая как должное старания русских завязать с
ней отношения, перешла от пассивной политики к ак-
тивным встречным ходам. Осуществить этот дипломати-
ческий шаг было поручено крупному чиновнику Ли-
фаньюаня — Мала.
Мала являлся одним из наиболее доверенных лиц
в императорском окружении. Он был маньчжур, при-
надлежавший к белому с каймой знамени и происхо-
дивший из знатного рода Налаши. В период правления
Фу Линя Мала участвовал в подавлении антиманьч-
журского восстания в Шаньси, затем служил в Хубу
(Налоговом приказе). Его дядя — Никань — был зна-
током монгольской политики, он в течение многих лет
возглавлял Лифаньюань. Не случайно и Мала в начале
50-х гг. получает высокий пост в Лифаньюане, где ве-
дает приемом практически всех русских миссий, побы-
вавших в цинской столице. Специализируясь на «рус-
ских делах», Мала неоднократно излагал императору
стратегические планы карательного похода против рус-
ского Приамурья52.
На сей раз Мала во главе 6-тысячного войска отпра-
вился к Нерчинску. Оставшись на расстоянии двухднев-
ного перехода от русского острога, Мала направил к
Гантимуру лазутчика Шаралдая — старшину одного
из эвенкийских родов, живших у южных отрогов Боль-
шого Хингана. Этот «местный шпион» должен был раз-
ведать, кто принял Гантимура под свое покровитель-
162
ство и возможно ли отбить его силой53. Походы-погони
за местными князьками, пытавшимися избавиться от
маньчжурского подданства, происходили довольно ча-
сто еще при первых маньчжурских ханах.
Шаралдай, выбранный и проинструктированный Ма-
ла, действовал очень искусно. Он не только смог скрыть
истинный характер своего визита, но и поставил перед
русской администрацией вопросы, при решении кото-
рых цинская дипломатия могла попытаться определить
дальнейшие намерения и возможности царского пра-
вительства в этом районе. Цинский представитель по-
жаловался на албазинских казаков в связи с тем, что
те ходят в походы на дауров и дючеров и «промеж де
землями чинят ссору». Он просил московские власти,
чтобы «тех богдойских людей пожаловали, из Олба-
зинского острогу в походы ходить и воевать их не ве-
лели»54. Смысл этого заявления заключался в том, что,
во-первых, цинская дипломатия заранее возлагала всю
ответственность за возможную «ссору», т. е. за военный
конфликт, на русских казаков, во-вторых, под видом
мирной инициативы русской стороне на деле предлага-
лось локализовать русское влияние и хозяйственную де-
ятельность на Амуре районом Албазина. В случае же
отказа русской стороны принять такое предложение, а
в этом стратеги из Лифаньюаня могли не сомневаться,
империя получала бы благовидный предлог для реше-
ния проблемы военным путем, поскольку-де ее миролю-
бивые устремления отвергаются.
Таким образом, тот новый элемент, который был
привнесен Сюань Е в политику по отношению к Рус-
скому государству, представлял собой активные дейст-
вия дипломатии по обеспечению будущих военных за-
мыслов. Военные планы должны были постоянно ка-
муфлироваться декларациями о стремлении к миру.
Оценив обстановку в Нерчинске, Мала не решился не-
медленно предпринять военные действия, чтобы вернуть
6* 163
Гантимура. Он понимал, что для этого нужна более
тщательная и длительная подготовка. Миссия Шарал-
дая была успешной: он привез ценные сведения, и цель
его поездки осталась не разгаданной русской админи-
страцией в Нерчинске. Нерчинский воевода Д. Д. Ар-
шинский «тем богдойским торговым людям воздал
честь», «кормил их довольно, и торг велел им дать
повольной, и отпустил в Богдойскую землю»55. Теперь,
чтобы успеть отковать оружие для действий с пози-
ции всеподавляющей силы, маньчжурам нужно было
выиграть время и дальше продолжать усыплять бди-
тельность русских.
Именно в свете этого «мирного плана» цинской дип-
ломатии и следует оценивать тот прием, который был
оказан С. Аблину во время начавшегося в октябре
1669 г. его третьего визита в Пекин. Караван прибыл,
как и в предыдущие годы, неожиданно для цинских
властей, когда соответствующие распоряжения о на-
правлении миссии Мала к Нерчинску, вероятно, давно
были сделаны. После почти трехнедельного раздумья
и наведения справок прибытие торгового каравана бы-
ло квалифицировано цинской дипломатией как очеред-
ной привоз «дани» от московского царя. Следует отме-
тить, что, хотя С. Аблипу не было дано никаких дипло-
матических поручений, по крайней мере в письменной
форме, он, очевидно имея в виду, что возглавляет не
частный, а царский казенный караван, заявил, что при-
были «от великого государя послы и торговые люди»56.
У ворот Пекина Аблин и его спутники были встре-
чены «китайского царя боярином» (возможно, это был
не успевший отбыть из Пекина тот же Мала) со сви-
той в 30 человек, который, расспросив прибывших о
пути, потчевал их вином и чаем, а затем поставил на
«посольский двор каменный». В тот же день они были
приняты императором. Если хронисты империи зафик-
сировали в «Цин шилу» сообщение об этом визите в
164
весьма лаконичной форме («Белый царь Русского госу-
дарства прислал посла поднести дань. Посол был чест-
вован пиром и одарен подарками в соответствии с уста-
новлениями»57), то в отчете С. Аблина мы находим го-
раздо более подробную и интересную запись об импе-
раторском приеме.
Когда С. Аблин и еще четверо его спутников, взяв
с собой «государевы подарки» (кстати, очень неболь-
шие: два полотнища сукна и образцы других товаров),
прибыли в императорскую резиденцию, то их прини-
мали не в дворцовых помещениях, а «в роще», т. е.
где-то в парковой части. Цинские чиновники забрали
подарки и сами передали их императору, Аблин же и
его спутники не были пропущены далее ворот дворца.
Подарки были приняты в казну. Но Сюань Е, очевидно,
было любопытно самому взглянуть на представителей
Русского государства, поэтому через три часа последо-
вало указание пригласить Аблина и его товарищей «в
рощу».
«А как они перед царя пришли, — пишет далее в
своем отчете С. Аблин, — а китайской де царь сидит на
столе на коврах и на подушке, и против их не стал, а
собою он молод, лет в 20, и спрашивал про государь-
скос здоровье сидя же, а велел спрашивать ближним
своим людям. И они, Сеиткул с товарыщи, про госу-
дарьское здоровье сказывали стоя. А после того вели-
кому государю бил челом китайской царь на госуда-
рево жалованье, на подарках. А после того спрашивал
про ппх, Сеиткула с товарыщи, здоровье и велел их,
Сеиткула с товарыщи, поить вином и обедать перед
собою. А сам царь обедал на своем столе тут же в
роще и подачи им из перед себя подавал, и после сто-
ла корм и питье и торговать велел повольной, и отпус-
тил их на посольский двор, а корм и питье за ними
прислал вскоре»58.
Мы привели здесь довольно пространный отрывок
165
из документа, чтобы показать во всем колорите, как
произошло то, чего не удавалось достичь ни одной из
предыдущих русских миссий, — прием русских послан-
цев на императорской аудиенции. Обращает на себя
внимание в этом рассказе полное отсутствие каких-
либо упоминаний о выполнении русскими посольского
этикета, принятого при цинском дворе. Вряд ли Аблин
решился бы умолчать о ритуале «коутоу» в своем от-
чете, ведь его действия контролировались его спутни-
ками. Можно предположить, что прием «в роще», а не
во дворце не требовал соблюдения ритуала, который
предназначался как бы для другого случая. Не послед-
нюю роль для реализации этого обходного маневра
цинской дипломатии сыграла, очевидно, воля импера-
тора и то, что С. Аблин не являлся «настоящим» пос-
лом.
До отъезда из Пекина С. Аблин и его спутники
еще трижды побывали на императорских обедах «в са-
дах», правда, «царь за теми обедами не был». Зато
русские представители подчеркнули в своем отчете,
что «с ними ж де были за столом и Аблаевы бухарцы
и иных тайш калмыки человек сот с 5, а их де, Сеит-
кула с товарыщи, садил всех выше»59. Для русской
дипломатии, травмированной предыдущими неудачами
ее представителей в Пекине, это упоминание о подобаю-
щем месте для ее посланцев за императорским столом
было весьма кстати.
Однако С. Аблин, представляя отчет о столь бле-
стящих результатах своему правительству, не заметил
даже того, что правит Цинской империей новый импера-
тор, не тот, кто находился на троне в его прежние при-
езды. Такого рода сведения считались дипломатией
того периода исключительно важными, но они в дан-
ном случае не стали достоянием московских приказов.
Если С. Аблину и его спутникам явно пришелся по
душе императорский обед, то они в свою очередь не
166
произвели на Сюань Е особого впечатления. Вскоре
он утвердил новый порядок приема монгольских и рус-
ских послов, согласно которому в случае совместного
прибытия с «данью» (а русские неоднократно приезжа-
ли, например, вместе с посланцами Аблая) приказы-
валось «сажать джунгарских посланцев на наиболее
почетном месте, послам халхасцев — садиться вслед за
ними, а представителям Русского государства — за
халхаскими послами»60. Но и об этом Москва осталась
в неведении.
Весь состав русского каравана был приглашен в
Лпфаньюань, где было произведено ответное подноше-
ние подарков императора русскому царю. «А поднося,
[цинский чиновник] говорил им, что великого госуда-
ря царь их бойдой дары принял с честию и великий
государь пожаловал бы ево, велел н ево дары принять,
и вперед бы великий государь послов своих и для тор-
гу своих государевых людей присылал, а им де будет
корм и всякое береженье и торг повольной против
прежнего с прибылью»61. Таким образом, пинская дип-
ломатия, правильно определив, что главным мотивом
стремления царского правительства к посольским свя-
зям является развитие торговли с Китаем, решила по-
догреть эту заинтересованность русской стороны спе-
циальным приглашением наносить новые визиты в Пе-
кин и обещанием увеличить доходы от торговли.
Но это не было, конечно, жестом бескорыстным.
I (ины не забыли своей главной цели — вытеснить рус-
ских из Приамурья. К тому требованию, которое было
доведено до сведения русских властей в Нерчинске
Шаралдаем, теперь было добавлено новое — выдать
цппским властям Гантимура с его родом. «Да измени-
ли де царю бохдою ево ясашные люди 172 человек и
великим государем ясак платят в даурех, и великий го-
сударь пожаловал бы ево, велел тех людей отдать ему
назад», — записал С. Аблин в своем отчете62. Пока
167
данное требование было сформулировано устно («А лис-
та де им о том не дал»), то был пробный шар для про-
верки, как будет реагировать на это русская сторона.
С. Аблин, естественно, никак не реагировал.
Через некоторое время С. Аблин и его спутники
были одарены в Лифаньюане серебром и тканями, а
затем отпущены. Цинской дипломатии оставалось
ждать, что скажет Москва на ее требование о выдаче
Гантимура. Но произошло непредвиденное событие, за-
державшее отъезд С. Аблина почти на год. Не успел
караван отъехать от Чжанцзякоу на небольшое рас-
стояние, как пришла весть, что «Аблай-тайшу и улус-
ных ево людей калмыцкие люди разгромили все без
остатку и людей многих побили»63. Поскольку Аблай
был гарантом проезда через монгольские улусы, Аблин
решил не рисковать царской казной, тем более что во
время предыдущей поездки на обратном пути его и
И. С. Перфильева караван был частично разграблен.
До лета 1671 г. русский караван стоял близ Чжанцзя-
коу. Возвратиться в Тобольск Аблину удалось лишь
11 октября 1671 г.
Поэтому цинская дипломатия решила не дожидать-
ся, когда С. Аблин сможет передать в Москву ее запрос
о Гантимуре, а действовать параллельно, снова всту-
пив в контакт с нерчинской администрацией. В Лифань-
юане была составлена грамота от имени императора,
которую послали нерчинскому воеводе Д. Аршинскому.
Доставил грамоту в Нерчинск тот же Шаралдай в се-
редине апреля 1671 г.
Насколько важное значение цинская дипломатия
придавала этой акции, можно судить по тому, что до
цинских аванпостов в районе будущего Цицикара гра-
моту везла специальная миссия, возглавлявшаяся Мала.
На сей раз цинская дипломатия была так заинте-
ресована в реализации своего плана, что Мала даже
приказал Шаралдаю остаться со своими спутниками
168
в Нерчинске в качестве заложников, если необходимо64.
Сам Мала находился в Букве — резиденции фудутуна
(помощника корпусного командира) Монготу, — ожи-
дая результатов поездки Шаралдая.
Каково же было содержание первого документа, на-
правленного цинской дипломатией русским дальневос-
точным властям? Во-первых, была выражена благодар-
ность за хороший прием, оказанный Шаралдаю в про-
шлый раз. Затем цинская сторона попыталась в осто-
рожной форме объяснить свою позицию по отношению
к русским в Приамурье, против которых маньчжуры ве-
ли эпизодические военные действия и к которым ныне
прислали дипломатическую грамоту: «А мы не знали,
что казаки великого государя». Чтобы понять «искрен-
ность» этого заявления, достаточно вспомнить беседы
цинских дипломатов с Ф. И. Байковым, нахождение на
цинской службе перебежчика А. Русланова и то, что
даже Аблай-тайша не сомневался в том, что в При-
амурье действуют подданные московского царя. Но, что-
бы уверить нерчинского воеводу в мирном характере
своих намерений, пекинские чиновники подчеркнули,
что между Москвой и Пекином установлены дипломати-
ческие отношения: «А будет де впрямь великого госу-
даря казаки в Нерчинском остроге, и они де знают, что
ходят к ним степью ис Тобольска от великого государя
послы». Дальневосточным администраторам предлага-
лось присылать в Пекин «послов своих, чтобы нам пере-
говорить с очи на очи»65.
Это предложение было хитрой ловушкой, рассчи-
танной на то, чтобы в обход Москвы склонить местных
администраторов к самодеятельной дипломатии и вы-
манить Гантимура. Однако внешне цинские дипломаты
решили не показывать особой заинтересованности в
Гантимуре. В грамоте от имени цинского императора
сказано, будто бы он не знает, кому раньше платил
исак Гантимур: «Прежде ли де платил великому госу-
169
дарю ясак или мне? А про то де я допряма не знаю,
кому он платил прежде»66. Уход Гантимура из маньч-
журских пределов Цины объясняли всего-навсего лишь
несправедливостью судебного решения, вынесенного вла-
стями при его тяжбе со снохой. Весь этот исключитель-
но важный политический эпизод перехода столь влия-
тельного лица в русское подданство принижался до бы-
тового случая, чтобы русские власти не придали ему
слишком большого значения.
На это же было рассчитано и заявление цинских
чиновников о том, что «с которово де мужика имать
ясак соболи или два, и в том де нам с великим госуда-
рем остудитца не о чем, и вы де о том подумайте». При
этом маньчжуры тут же напоминали Д. Д. Аршинскому
о феодальном праве, по которому сюзерен не ограничи-
вался в сроке на право владения своим вассалом: «И
у вас де великого государя указ есть, хто платит вели-
кому государю ясак и збежит хотя в 10 или в 20 или
во 100 лет, и вы тех людей не сыскиваете ли?»67
И после этого выдвигалось уже главное предложе-
ние: «Хотя б де Гантимур приехал к нам с однем каза-
ком обо всем переговорить». Конечно же, его сумеют
принять в Пекине, гласила грамота, и даже, возможно,
вернут обратно, «и где де видно, что послов побивают
и задерживают, какая честь, что послов задержать или
побить? А послов де побить ни честь и хвала»63. По-
следняя ремарка, возможно, связана с тем, что маньч-
журские власти были осведомлены о гибели направлен-
ного к ним посольства Т. Е. Чечигина. Об этом мог на-
помнить при подготовке данного «листа» в Лифаныоане
и А. Русланов, находившийся в Пекине и сам некогда
бывший вторым лицом в этом посольстве.
Итак, цинский двор развивал дипломатические уси-
лия для возвращения Гантимура. Но означало ли это,
что Сюань Е вообще отдал предпочтение дипломати-
ческим методам перед военными? Анализ фактов и со-
170
бытий свидетельствует об обратном. Дипломатия слу-
жит для него лишь вспомогательным средством, а не
методом решения «проблемы русских на Амуре». При-
мерно за полгода до первого визита Шаралдая в Нер-
чинске стало известно от монголов о том, что в Халхе
побывало цинское посольство, сообщившее: «Пошла де
сила большая богдойская под 3 нерчинские остроги
войною нынешнею осенью (осень 1669 г., когда в Пе-
кине прошло обсуждение «русского вопроса». — В. М.),
а запасов де взяли с собой на 3 годы, и хотят де они,
богдойские люди, великих государей казну и острож-
ки взять и служилых людей побить»69. Это были, по
всей вероятности, сведения, касавшиеся первой экспеди-
ции Мала к Нерчинску.
Таким образом, дипломатические шаги цинского пра-
вительства были сразу же скоординированы с широки-
ми военными замыслами, направленными против рус-
ских на Амуре. Все дипломатические заверения о стрем-
лении к миру с. Русским государством произносились
в Пекине одновременно с приказами войскам двинуться
па русские владения. Если мы еще раз вспомним до-
вольно радужный отчет С. Аблина о его приеме в цин-
екой столице, то станет ясным, что маньчжурской ди-
пломатии удалось ввести представителей Москвы в за-
блуждение не только относительно своих истинных це-
лей и намерений, но и методов дальнейших действий.
Что же касается дальневосточных администраторов,
то они были крайне встревожены сведениями о воен-
ных приготовлениях Цинов. Д. Д. Аршинский сразу же
информировал об этом енисейского воеводу К. А. Яков-
лева и илимского воеводу С. О. Аничкова, прося у них
подмоги, так как в его распоряжении было всего 123
служилых, которым жалованье не платили уже четыре
|ода. Боевых припасов также не хватало. Д. Д. Аршин-
скпй просил «прислать в Нерчинские остроги служилым
людям в жалованье хлебных запасов, зелья и свинцу
171
и служилых людей, было б кем оборонитца от неприя-
телей»70.
Поэтому, когда Шаралдай приехал второй раз и
привез в Нерчинск «лист» от «богдойского царя», Д. Д.
Аршинскому пришлось принимать решения и действо-
вать, исходя из положения дел в пограничном районе
и зная о нависшей военной опасности. Нерчинский вое-
вода занимал сравнительно невысокое место в сослов-
ной иерархии Русского государства, он числился сыном
боярским по тобольскому списку. Но он, как и боль-
шинство сибирских служилых людей, имел определен-
ный дипломатический опыт, еще в 1646 г. ему приш-
лось возглавлять посольство к всеойратскому хану Эр-
дени Батур-хунтайджи71. «Богдойский царь» в его пред-
ставлении существенно отличался от монгольских фео-
далов, с которыми ему уже приходилось иметь дело.
Приняв его грамоту и ознакомившись через переводчи-
ка с ее содержанием («А подлинно ль тот лист переве-
ден или нет... про то подлинно неведомо, потому что
в Нерчинском остроге русских толмачей нет и подлинно
перевести лист было некем»), он направил ее в Моск-
ву, с честью отпустив цинского посланца72.
Д. Д. Аршинский, стремясь дипломатическими путя^
ми сдержать возможное вторжение маньчжуров в рус-
ские пределы, решил по-своему откликнуться на пред-
ложение Цинов. Нерчинский воевода еще во время
службы в Тобольске был свидетелем отправления в Цин-
скую империю миссии П. Ярыжкина и посольства Ф. И.
Байкова, при нем же они «от богдокана вышли здоро-
вы»73. К середине 60-х гг. XVII в. в Тобольске распола-
гали уже обширной и достоверной информацией о Цин-
ской империи, в основу которой были положены отче-
ты о поездках в Китай П. Ярыжкина, Ф. Байкова и
С. Аблина, сведения, полученные от монголов и с Аму-
ра. Тобольский воевода П. И. Годунов обобщил все
сведения в своей известной «Ведомости о Китайской
172
земле»74. Как один из заметных сибирских администра-
торов, Д. Д. Аршинский мог быть знаком и с этим тру-
дом. По крайней мере, ему могли быть известны многие
данные и факты, приводимые в «Ведомости» П. И. Го-
дунова.
Все это важно иметь в виду, чтобы правильно оце-
нить дипломатическую акцию, предпринятую Д. Д. Ар-
шинским, по поводу которой в исторической литературе
строилось довольно много догадок и высказывались са-
мые разноречивые суждения. Безусловно, Д. Аршинский
знал, что он не должен самостоятельно реагировать на
приглашение Цинов направить посла, а сначала ему
необходимо получить инструкции от центральных уч-
реждений. Но, действуя па свой страх и риск, он решил
опереться на общую установку царских властей сибир-
ским администраторам, предписывавшую призывать в
русское подданство властителей прилегающих к Русско-
му государству земель.
Конечно, ни о какой посылке Гантимура к Цинам
не могло быть и речи. Не стал Аршинский использовать
и такую, казалось бы, наиболее естественную форму
ответа Цинам, как уведомление их о том, что грамота
императора отправлена в Москву и следует дожидаться
решения царя. Зная, что Русское государство было по-
стоянно активной стороной в установлении связей с
Пекином, Аршинский в ответ на требование о присылке
Гантимура и военные демарши Цинов решил перехва-
тить дипломатическую инициативу, сделать шаг, кото-
рый в свою очередь заставил бы цинскую дипломатию
искать выход. Только это могло хотя бы временно снять
угрозу военного нападения.
Д. Д. Аршинский отправляет в Пекин дипломатиче-
скую миссию из шести человек во главе с казачьим
десятником И. Миловановым. Вторым лицом в миссии
назначается также казачий десятник В. Захаров, ко-
торый в свое время сообщил Аршинскому переданные
173
от монголов сведения о подходе цинских войск к нер-
чинским острогам. «Для письма» в состав миссии вклю-
чается подьячий В. Милованов, в ней находится также
толмач А. Федоров. В задачу миссии входило прибыть
к императору и сообщить ему содержание наказной па-
мяти, подготовленной Д. Д. Аршинским.
Эта наказная память была составлена в стиле по-
чти 20-летней давности. Такого типа наказ в свое время
давал якутский воевода Д. А. Францбеков Т. Е. Чечи-
гину, отправляя его к «Шамшакану-царю». В данном
же случае И. Милованов и его товарищи должны были
предложить Сюань Е ни более ни менее как вступить
в подданство московского царя. И царь «учнет богдо-
кана жаловать и держать в своем царьском милостивом
призрении и от недругов ево в оборони и в защище-
ние, — писал Д. Д. Аршипский, — и он бы, богдокан,
однолично у него, великого государя, был под его царь-
ского величества высокою рукою навеки неотступно,
и дань бы великому государю давал». Заканчивал же
нерчинский воевода свое дерзкое предложение совер-
шенно в духе тех царских грамот, которые давались
Ф. И. Байкову и И. С. Перфильеву: «И великого госу-
даря царя и великого князя Алексея Михайловича...
людем с их людьми в ево государстве и на обе стороны
торговать повольною торговлею»75.
Если же посланцев спросят в Пекине о Гантимуре,
то им следовало ответить, что Гантимур стар и немо-
щен и поэтому его нельзя было прислать без специаль-
ного указа царя, если же такой указ будет, то его, ра-
зумеется, исполнят. Аршипский счел необходимым под-
черкнуть, что он в курсе посольских связей двух столиц,
и передавал, что Ярыжкин и Байков благополучно воз-
вратились. Что касается действий албазинских казаков,
то Аршипский вину за столкновения возлагал на дау-
ров и дючеров, убивших 12 албазинцев и угнавших
скот из-под острога. За это па них и был совершен от-
174
ветный поход. Нерчинский воевода заверял, что об этом
доложено царю, а сам он вызвал часть казаков к себе
в Нерчинск, чтобы удержать от новых походов76.
Эти пункты о Гантимуре и албазинцах и были глав-
ными, они означали: Гантимура не отдадим, а албазин-
цев не затрагивайте сами, ибо это такие же подданные
царя, как и нерчинские казаки.
Д. Д. Аршинский сознавал всю степень ответствен-
ности за свой шаг перед правительственными властями.
Он дипломатично указал в грамоте, что поступил по
указу царя. Кроме того, своим посланцам нерчинский
воевода повелевал ехать «из Нерчинского острогу на
Шингал-реку к богдойскому кану»77. Эта уловка выгля-
дит несколько наивной для человека, знавшего о поезд-
ках П. Ярыжкина и Ф. И. Байкова в столицу Цинской
империи. Примечательно, что исполнители задуманного
и не отнеслись всерьез к указанному маршруту. Путь
на Сунгари (Шингал) по Амуру был хорошо знаком
казакам, однако они сразу же двинулись в другом на-
правлении — на Аргунь, а оттуда, переправившись в ее
среднем течении, — на Цицикар (тогдашний Букей).
Очевидно, это направление было подсказано нерчин-
ским служилым людям монголами.
На р. Нонни казаков встретил цинский форпост, где
их специально ожидали Мала и его люди. Мала и Мон-
готу в сопровождении 40 человек, следуя по почтовому
тракту на перекладных, за две недели доставили И. Ми-
лованова и его спутников в столицу империи. Эти ка-
заки были первыми европейцами, проехавшими в Китай
через Маньчжурию, затратив всего около месяца.
Весь прием, оказанный И. Милованову в Цинской
империи с самого момента вступления на ее террито-
рию, не шел ни в какое сравнение как с предыдущими,
так и с последующими подобными приемами; он был не
менее беспрецедентен, чем то предложение императору,
с которым прибыли казаки. Однако поведение цинских
175
властей, по крайней мере на первом этапе, не мотиви-
ровалось содержанием наказа Д. Д. Аршинского, ибо
в Пекине его пока что не знали.
Сразу же по прибытии в Пекин Мала и Монготу,
сопровождавшие русских представителей, направились
к императору, перепоручив кому-то устроить привезен-
ных казаков на посольском дворе. Через неделю состо-
ялся прием в Лифаныоане. И. Милованов и его спут-
ники зачитали наказ Д. Аршинского, который с их слов
был записан, а затем цинские чиновники забрали, не-
смотря на протесты русских дипломатов, и оригинал
этого документа «и пошли с тою памятью и с своим
письмом к богдойскому царю»78.
Как же был расценен демарш Д. Аршинского импе-
ратором и двором? Цинский источник гласит, что в мае
1670 г. «Русское государство прислало посла поднести
грамоту о подчинении (курсив наш. — В. М.)»7д. Та-
ким образом, Мала и другие чиновники доложили импе-
ратору как раз обратный смысл этого приезда русских
представителей (любопытно, что то же самое, вольно
или невольно, произошло и в Москве, при получении
царским правительством первой грамоты Фу Линя, вру-
ченной П. Ярыжкину). На всякий случай цинские дип-
ломаты указали, что они «не смогли понять полностью
язык этой грамоты», и даже сравнили его с «таинст-
венными письменами даосов». Они даже якобы «потре-
бовали» от русских представителей, чтобы в следующий
раз те представляли грамоты, заранее переведенные на
маньчжурский язык80. Однако это требование не нашло
отражения в исключительно полном и детализирован-
ном отчете И. Милованова в Сибирском приказе81.
Представляется маловероятным, чтобы казаки по ка-
ким-либо соображениям могли не включить именно этот
пункт в свои расспросные речи.
Приходится усомниться и в том, что в Лифаньюане
не смогли справиться с переводом, как это считают не-
176
Портрет Сюань Е из царского «Тптуляриика».
Вторая половина XVII в.
которые исследователи, в частности М. Мэнколл82. Во-
первых, при чтении наказа его переводил русский тол-
мач. Во-вторых, если даже цинские дипломаты смогли
бесстрастно выслушать столь опасные для престижа
империи речи, то, отняв оригинал документа (который
и доныне сохранился в китайских архивах), они имели
полную возможность и время для того, чтобы перевести
его смысл, не оставляя и тени сомнений. Ведь на их
службе находился А. Русланов, которому были извест-
ны образцы такого рода русской документации.
Поэтому остается констатировать, что смысл визита
И. Милованова в Пекин был умышленно искажен цин-
скими дипломатами. Русские же не привезли ничего,
что можно было бы интерпретировать как традицион-
ную дань. По логике дипломатии, исповедующей веру
в исключительность собственного государства, цинские
чиновники не рискнули предать гласности истинный
характер предложения нерчинского воеводы. Они, веро-
ятно, и вообразить себе такого не могли, поэтому и
решили представить трону его наказ в качестве «гра-
моты о подчинении». Имперская доктрина оказалась
тверже истины и дороже ее. Да и риск был меньше,
в крайнем случае можно было все списать на «варва-
ров». Мало ли их сначала подчинялось, а потом пыта-
лось отколоться от империи. Их приходилось «усми-
рять». Все было в порядке вещей.
В таком случае понятен и тот сказочный прием, ко-
торый через две недели был оказан императором И. Ми-
лованову и его товарищам. Император восседал в Тан-
хэдяне (Зале великого спокойствия) в присутствии боль-
шого собрания высших чиновников и маньчжурской
знати. Во двориках дворцового ансамбля парадно вы-
строили знаменные войска, были приведены даже сло-
ны с золочеными беседками на спинах.
Русским посланцам не пришлось выполнять ритуал
«коутоу», по приказу цинских чиновников они поклони-
178
лись императору стоя, земным поклоном, не снимая
шапок. Эта странная процедура, смысл которой не был
ясен И. Милованову и его спутникам, не нарушала
престижа и Русского государства. Сюань Е угощал их
чаем, целый час молча и неотрывно смотрел на них,
словно о чем-то раздумывал. Казаки также успели его
хорошо рассмотреть. «Ростом он середпей, волосом рус,
молод, бороды нет», — доложили потом нерчинские
дипломаты. Император спросил каждого из них, сколь-
ко кому лет. Его же собственный возраст цинские чи-
новники, вероятно опять-таки из престижных сообра-
жений, завысили почти на десять лет, сказав русским,
что ему 25. По окончании аудиенции была объявлена
в честь русского царя амнистия толпе колодников, при-
веденных к стенам Цзыцзиньчэна (Запретного импе-
раторского города)83.
Две недели после этого И. Милованов и его спут-
ники свободно разгуливали по Пекину, приценивались
к китайским товарам, зашли в православную часовню,
сооруженную потерпевшими кораблекрушение греками,
виделись с русскими перебежчиками А. Руслановым
и П. Пущиным. Затем им был вручен императорский
«лист»; Мала и фудутун Монготу в сопровождении
66 человек доставили их до Наунских сел, а затем Мон-
готу поехал с ними прямо в Нерчинск. Причем все эти
события происходили, пока предыдущее русское посоль-
ство — караван С. Аблина — еще находилось в пре-
делах Цинской империи, немногим более чем в 100 км
от Пекина.
Итак, второй раз на протяжении 15 лет цинская дип-
ломатия устраивала фарс по поводу мнимого принятия
Русского государства в «данники» Цинской империи.
Первый из них был разоблачен действиями в Пекине
Ф. И. Байкова. Та же инсценировка, которую продела-
ли с И. Миловановым, по мнению цинских диплома-
тов, была логичным звеном в цепи: двукратное подно-
179
шение «дани» «послами» Русского государства (мис-
сия И. Перфильева и третий визит С. Аблина), направ-
ление «грамоты о подчинении». Следует отметить, что
по крайней мере на первых порах двор и император
поверили или сделали вид, что поверили в это. Этот
период «иллюзорной» дипломатии, однако, не исклю-
чал реализацию вполне конкретных планов цинского
правительства в отношении русского Приамурья.
В этом свете демарш Д. Д. Аршинского не удался
бы, ибо он был построен не на учете реального харак-
тера противника и обстановки в его лагере, а на аван-
тюрном расчете. Если самолюбию Сюань Е и польстило
первое в его правлении «подчинение» иноземного го-
сударства, то будучи достаточно проницательным и
дальновидным политиком, он не мог не видеть, что,
во-первых, то, что он принимал за действия русского
правительства, имеет несколько поспешный и странный
характер (не успело одно «посольство» покинуть пре-
делы империи, а уже в столице находится следующая
миссия, даже не подозревающая о существовании ее
предшественников), во-вторых, решение вопроса о Ган-
тимуре было отложено русскими властями, в-третьих,
в любом случае предстояло решить главную задачу
империи — удалить русских из Приамурья, размеже-
вать владения империи с ними, приобрести для империи
новые земли за счет Русского государства.
Поэтому цинское правительство не сделало никаких
распоряжений о прекращении военного нажима на рус-
ских в Приамурье. Наоборот, расширение зоны влия-
ния империи являлось задачей, которую должны были
в этой необъявленной войне выполнить знаменные вой-
ска, с тем чтобы подготовить почву для действий дипло-
матии по закреплению захвата. Крайняя малочислен-
ность русских вооруженных отрядов, охранявших вла-
дения Русского государства на Дальнем Востоке, об-
легчала цинской армии выполнение этой задачи. Во
180
второй половине 1670 — начале 1671 года маньчжур-
ские войска заметно активизируют свои действия.
Якутский воевода И. П. Барятинский доносил в Си-
бирский приказ в феврале 1671 г. о том, что Н. Черни-
говский со своими людьми в Албазине «обсажен на-
крепко от богдойских людей, а на реке де Амуре под
тем острожком стоят многие бусы с людьми, а после де
пришли конные многие ж люди, и около де того ост-
рожку сделали вал земляной»84. Кроме того, маньчжуры
попытались перерезать пути, соединявшие Приамурье с
Якутским воеводством, для чего «под Тугирским во-
локом поставили городок, и в тот де городок многие за-
пасы привели». Цель этих действий заключалась в том,
«чтобы им перейти на Олекму-реку и тою рекою итти
под твои великого государя городы, и которые [люди]
тебе... ясак платят, и они де с них хотят ясак сбирать
на богдойского...»85
Одновременно цинские войска пытались либо сма-
нивать на свою территорию русских подданных подар-
ками, либо всячески притеснять местные народы, что-
бы вынудить их покинуть русские пределы. «Богдойские
люди с твоими великого государя ясачными людьми
торгуют, — писал царю И. П. Барятинский, — и дают
им в подарках за соболи кольца серебрянныя, и луки,
и азямы, и камки, и иные товары, и призывают к себе
в Дауры на Зийские сторонние речки и за Зию-реку и
якуты мест проведывают, где бы им откочевать»86.
Эвенки же, жившие на Уди, жаловались, что «богдой-
ского царя люди» к ним «приезжают и их всякими тес-
нотами теснят и ясак емлют». Они просили русского
царя, чтобы он «пожаловал их, тунгусов, велел от бог-
дойских людей оборонить»87.
Сюань Е лично следил за этими действиями цинских
войск и направлял их. Осенью 1671 г. в Пекин был
вызван нингутинскнй цзянцзюнь Бахай. Выслушав его
доклад, император писал в своем указе: «Хотя русские
181
искренне заявили, что переходят на нашу сторону, но
следует обратить внимание на то, чтобы принимать ме-
ры предосторожности [при сношениях с ними]. Для
этого тебе [Бахай] нужно обучать солдат и готовить
лошадей, иметь наготове военное снаряжение, чтобы
они не воспользовались внезапностью при осуществле-
нии ими своих замыслов»88. Одновременно Сюань Е рас-
порядился, чтобы обо всех мероприятиях, осуществляе-
мых в «местности Хэйлунцзян», Бахай докладывал не-
посредственно императору «без колебаний и боязни».
«На тебе лежит большая ответственность за погранич-
ные земли, — подчеркнул Сюань Е, — и ты обязан
приложить все силы, чтобы делами отблагодарить нас
за внимание и милости»89.
А в это время в Москве появилась возможность
оценить результаты очередного тура дипломатических
связей с Цинской империей. Правительственные круги,
разумеется, были встревожены самодеятельной инициа-
тивой нерчинского воеводы. Эта тревога усилилась теми
известиями, которые содержались в донесении И. П. Ба-
рятинского о положении дел на дальневосточной окраи-
не Русского государства, где во всех острогах была «ве-
ликая скудость» в воинских припасах и продовольст-
вии, крайне не хватало людей, а маньчжурские войска
безнаказанно вторгались в русские владения.
Грамота Сюань Е, привезенная И. Миловановым,
не могла успокоить эти тревоги. Она была получена
уж слишком быстро после присылки первой грамоты,
где содержалось предложение прислать Гантимура. От
уехавшего в Китай Аблина, который должен был бы
уже возвратиться, не было никаких известий. Не было
сведений о нем и в этой новой грамоте. Перевод ее был
выполнен в Нерчинске.
Следует заметить, что Д. Д. Аршинский в свое вре-
мя не решился довести до сведения Москвы, что он
посылал в Пекин казаков для приведения «богдойского
182
царя» в русское подданство. Сообщая об их посылке,
он туманно намекнул: «А как те посланцы Игнашка и
Васька с товарыщи от богдойского царя в Нерчинские
остроги будут, и на чем он, богдойский царь, вам, ве-
ликим государем, у вашего царьсково величества учи-
нитца, и я... о том буду писать к вам... к Москве и по-
шлю гонцов наскоро»90. Не сообщил он об этом и в
своих отписках тобольскому воеводе П. И. Годунову и
в Сибирский приказ, направленных в связи с возвра-
щением миссии И. Милованова91.
В переводе грамоты императора Сюань Е, получен-
ной в Москве92, цели поездки русских, разумеется, были
изложены существенно отлично от тех, что были в на-
казе Д. Д. Аршинского, но они не соответствовали и
тому, как их интерпретировали в Пекине. В своем
«листе» «богдойский царь» указывал, что И. Милова-
нов с товарищами приезжал с посольством, «чтобы нам
с тобою, великим государем, посольство сводить, и с
торгами к вам и к нам ездили безо всякие помешки
беспрестанно», т. е. здесь была применена формула тех
грамот об установлении посольских и торговых отноше-
ний между двумя государствами, которые направлялись
царем в столицу Цинской империи. Это не могло не
импонировать московским дипломатам. Второй задачей
миссии И. Милованова было указано предложение
маньчжурам... военного союза против третьих госу-
дарств: «Буде с коих земель сторонних под нерчинские
остроги и к нам каких воинских людей, и нам друг дру-
гу помогать». Объяснялось также, что о Гантимуре
Д. Д. Аршинский информировал царя в специальной
отписке93.
Маньчжурский император сообщал, что албазинские
казаки во главе с Н. Черниговским «воюют де наших
украинных людей даур и чючар». В связи с этим цин-
ское правительство хотело, мол, предпринять ответные
боевые действия, но, выяснив, что и в Албазине и в
183
Нерчинске «воевода и служилые люди живут по твоему
великому указу», император «воевать не велел». За-
канчивалась грамота предложением: «И впредь бы на-
ших украинных земель людей не воевали и худа б ни-
какого не чинили. А что на этом слове положено, ста-
нем жить в миру и в радосте»94.
Грамота насторожила русское правительство, она
в первую очередь не увязывалась с действиями маньч-
журов в Приамурье. Чтобы прояснить ситуацию, в Мо-
скву были затребованы И. Милованов, а затем и Д. Д.
Аршинский. В августе 1671 г. И. Милованов отчиты-
вался в Сибирском приказе. Как мы уже упоминали,
его отчет отличается массой интересных подробностей
о деятельности казаков в Пекине и о самом Китае. Но
в нем совершенно не отражено содержание наказа, с
которым ездили казаки ко двору Сюань Е. Основное,
что из расспроса могли выяснить московские диплома-
ты, это сведения о богатстве Китайского государства,
безусловных выгодах торговли с ним, о хорошем прие-
ме при дворе русских представителей и (это было важ-
но для царского правительства) что христианская ре-
лигия не преследуется в цинской столице.
Ровно через месяц после расспросов И. Милованова
в Сибирском приказе караван С. Аблина вышел к
Ямыш-озеру. В Москве информация об этом была полу-
чена еще два месяца спустя. Сам же он прибыл в сто-
лицу в феврале 1672 г. Результаты его торговых опе-
раций в Пекине были впечатляющи, они дали казне ог-
ромную прибыль — 14 212 руб.95 Все участники этой
поездки были вознаграждены96, в московских приказах
начали подготовку к новой посылке в Китай торгового
каравана97. Любопытно, что широкая торговля пуш-
ниной в Монголии и Китае, которую развернули не толь-
ко казенные караваны, но и приграничное население,
давая выгоду, одновременно принесла казне и заметный
урон: по данным сибирских таможен, только в 1672 г.
184
беспошлинно было продано в Цинскую империю более
13 тыс. соболей, отчего, как доносил царю енисейский
воевода К. А. Яковлев, «збору чинитца немалая пору-
ха и соболи отчасу почали быть дороже»98.
Прошел год с тех пор, как Шаралдай доставил в
Нерчинск запрос о Гантимуре, давно уже покинул пре-
делы империи и караван С. Аблина, но в Пекине не
получили никакого ответа ни по поводу Гантимура, ни
в связи с требованиями ограничить деятельность алба-
зинцев. Цинская дипломатия решила напомнить рус-
ским властям о том, что возможности торговли в сто-
лице империи для «подчинившегося» государства обус-
ловлены поведением его подданных в зоне соприкосно-
вения интересов империи с его владениями. Сделано
это было в нарочито резкой форме, со свойственным
для маньчжурских властей расчетом на превосходство
в военной силе.
В апреле 1672 г. Монготу вновь появился под стена-
ми Нерчинска в сопровождении воинской команды в
100 человек. На сей раз он не вступил в дипломатиче-
ские переговоры с Д. Д. Аршинским, а «ис под Нерчин-
ского острогу государевых ясачных людей иноземцов
отзывал к себе и угрожал, будет де они, ясачные ино-
земцы, к ним добром не пойдут, и они де под Нерчин-
ской острог сево лета по траве придут большим вой-
ском и Нерчинский де острог разорят, а их де, ясачных
иноземцов, возьмут к себе неволею»99. Готовя военные
действия в широких масштабах, цинская дипломатия
попыталась вовлечь в них и союзников империи — вос-
точнохалхаских феодалов. «И мунгальские де люди
угрожают же войною», — писал в своих донесениях
Д. Д. Аршинский100.
Русские власти в Восточной Сибири предпринимают
экстренные меры по укреплению Нерчинска, исходя из
тех скудных возможностей, которыми они располагали
(якутский воевода Я. П. Волконский соглашался «одол-
185
жить» Д. Аршинскому на год десять служилых людей,
и то лишь в случае, если будут посланы в Нерчинск
служилые из Енисейского и Илимского острогов!)101.
Разумеется, маньчжуры могли создать перевес сил,
достаточный для того, чтобы нанести большой урон рус-
ским форпостам на Дальнем Востоке. Но осуществле-
нию военных планов цинского правительства на данном
этапе помешали события, развернувшиеся в самой им-
перии, и новая крупная дипломатическая акция Рус-
ского государства.
Первый ультиматум Сюань Е
и односторонний разрыв Цинами
дипломатических отношений
с Русским государством
После увода из своего домена в Южной и Централь-
ной Маньчжурии практически всего боеспособного на-
селения в поход на Китай цинское правительство дол-
жно было как-то решать проблему борьбы с хозяйст-
венным запустением этих областей. Цинские знамен-
ные войска, составлявшие основу не только военной, но
и хозяйственной структуры маньчжурского государства
на раннем этапе его развития, вели боевые действия
в Юго-Восточном Китае и были размещены гарнизо-
нами в основных стратегических центрах страны. По-
этому оживить заброшенные родовые земли силами
маньчжуров не представлялось возможным. Цинское
правительство, специальным указом от 1668 г. запре-
тившее китайскому населению империи колонизацию
Северной и Центральной Маньчжурии, в то же время
в глухие районы этого края ссылало бывших минских
чиновников, а на наиболее тяжелых работах применя-
ло рабочий труд каторжников-китайцев.
После «подчинения» Русского государства, строя
дальнейшие военно-дипломатические планы захвата
186
Приамурья, Сюань Е попытался усилить колонизацию
Маньчжурии китайцами. Одновременно он стремился
покончить с самостоятельностью крупных китайских
феодалов Юго-Западного Китая, получивших там от
маньчжурского правительства за помощь при вторже-
нии цинских войск в Китай огромные уделы. Несмотря
на сопротивление Государственного совета и высшей
маньчжурской знати, Сюань Е принял в 1673 г. решение
переселить в Маньчжурию китайских феодалов У Сань-
гуя, Гэн Цзинчжуна и Шан Чжисиня.
Однако результат оказался неожиданным для Сю-
ань Е: «три князя-вассала» отказались явиться в Пе-
кин и подняли восстание, охватившее несколько провин-
ций, главным образом Юньнань, Гуйчжоу, Гуаней, Сы-
чуань. Восставшие, главой которых стал У Саньгуй,
установили связи с антицинским государством Чжэнов
на Тайване. В самой столице в это время группа заго-
ворщиков, возглавляемая Ян Чжилуном, попыталась
организовать мятеж, в который были вовлечены широ-
кие слои городского населения. При подавлении мятежа
в Пекине маньчжурские войска проявили такую жесто-
кость, что население в панике пыталось бежать за го-
родские стены. Тогда Сюань Е распорядился закрыть
городские ворота, чтобы столица не опустела102.
Восстание на Юге было разгромлено только в
1681 г., но на Тайване война против антицинских сил
продолжалась. Цинская империя пережила самый серь-
езный кризис с момента ее создания, показавший глу-
бокие социальные и национальные противоречия уста-
новленного маньчжурами деспотического режима. В сло-
жившихся условиях в первой половине 70-х гг. XVII в.
развернуть агрессию против русских в Приамурье цин-
ское правительство не решилось, тем более что в Пе-
кине в начале февраля 1675 г. было получено известие
о прибытии к границам империи нового русского по-
сольства.
187
Формирование этого посольства в Москве началось
двумя годами ранее: 4 февраля 1673 г. последовал цар-
ский указ о посылке в Китай переводчика Посольского
приказа Николая Гавриловича Спафария. Москва бы-
ла удовлетворена: после некоторого шока в результате
выдворения из Пекина Ф. И. Байкова казалось, что
удается наладить с далекой империей дипломатические
и торговые связи. Хотя цинские послы не бывали далее
Нерчинска, по С. Аблин привез приглашение присылать
в столицу Китая новые посольства и торговые карава-
ны. Пожелание развивать посольские и торговые связи
содержалось и в грамоте Сюань Е, доставленной И. Ми-
ловановым. Торговля дала бы русским несомненные вы-
годы, а проблемы, возникшие в связи с действиями цин-
ских войск против русских в Приамурье и требованиями
выдать Гантимура, вызывали необходимость вновь всту-
пить в дипломатические переговоры.
Учитывая опыт предшествовавших дипломатических
контактов, царское правительство решило поставить во
главе нового посольства человека, хорошо осведомлен-
ного в дипломатической практике Европы и Востока.
Именно таким человеком был Н. Г. Спафарий. Сравни-
тельно недавно поступивший на русскую службу, он
до этого выполнял дипломатические миссии валашско-
го господаря в Париже и Стокгольме, знал несколько
европейских языков, в том числе латынь. Будучи чело-
веком широко образованным, он являлся автором ряда
трудов на богословские и космогонические темы. Но,
что самое главное, он был знатоком восточных обычаев
и дипломатии, с которыми познакомился во время пре-
бывания в столице оттоманской Турции — Константи-
нополе103.
Будущий посол изучил дела всех предыдущих по-
сольств и поездок в Китай, а затем собрал всю имев-
шуюся в Москве, а также в Тобольске и других сибир-
ских городах информацию о Цинской империи и путях
188
в ее столицу. О том, какой качественный сдвиг в позна-
нии нового дальневосточного соседа Русского государ-
ства произошел в московской дипломатии за два деся-
тилетия, миновавших со времен подготовки банковско-
го посольства, можно судить хотя бы по специальной
выписке о соседях Цинской империи, подготовленной
для Н. Г. Спафария в Посольском приказе, материала-
ми для которой послужили сочинения европейских мис-
сионеров-иезуитов104.
В этом документе указывалось, что на востоке от
Китая находится «остров зело велик имянем Иапония»,
на юго-востоке «лежит остров имянем Формоза», на
юге соседом Китая является Индия, «а на западе пору-
бежный с Китайским государством суть степи пустые,
в которых кочуют многие народов калмыцких и татар-
ских. А на северную страну живут татары мугальские,
которые и прошлого году присылали послов своих и
ныне к великому государю... посылают, а с тем Муган-
ским есть порубежное царство Сибирское»105. Так гото-
вились материалы для составления наказа послу.
Если о собственно Цинской империи и о ее соседях
в Москве были вполне подробные сведения, достовер-
ность которых все равно надлежало перепроверить, то
о намерениях цинского правительства в отношении Рус-
ского государства сведения были довольно противоре-
чивы (то приглашают посольства, то воюют в При-
амурье). Поэтому в первом пункте новой царской гра-
моты, направляемой в Пекин, причина отправления по-
сольства объяснялась тем, что «которые до нашего цар-
ского величества ваши бугдыхана грамоты и доходят,
и нам, великому государю... за неведомостыо китайсково
языка, о чем вы, бугдыхан, от нашего царского вели-
чества имеете требование, не известно»106. Кстати, в Мо-
скве не прореагировали на переданное еще И. Перфиль-
еву и С. Аблину замечание, что причиной отказа в им-
ператорской аудиенции является пышное титулование
189
московского царя, несовместимое, по мнению цинской
дипломатии, с его реальным положением в мире. Гра-
мота вновь начиналась с такого же изложения царско-
го титула, что потенциально таило возможность ее от-
клонения цинским двором.
Царское правительство сочло за лучшее вообще не
вспоминать о посольстве Ф. И. Байкова, но в таком
случае было неудобно останавливать внимание и на
остальных миссиях в столицу Цинской империи. На-
правляя посла «для выразумения, о чем ваше ханово
требование», московские дипломаты предлагали начать
отношения как бы заново, уверяя цинский двор в стрем-
лении с «велеможиейшим ханом, яко с наилюбезпейшим
соседом, быти в приятной дружбе и любви и в безурыв-
ных ссылках»107.
Понимая, что правильное написание полного титу-
ла — это не пустая формальность, а признание опреде-
ленных прав монарха, к которому направляется мис-
сия, в Посольском приказе большое внимание уделяли
объяснению цинской стороне того, почему титул импе-
ратора до сих пор неизвестен в Москве. Как только в
Москву прибудет посольство с грамотой от императо-
ра, ему будет оказан соответствующий прием «со вся-
ким удовольствованием», и тогда, выяснив титул импе-
ратора, впредь его будут именовать, «как вы сами себя
в своих грамотах и титулах описуете по вашему досто-
инству»108. В наказе же послу было дано разрешение,
обращаясь к императору во время аудиенции, имено-
вать его подлинным титулом, если удастся его узнать
во время пребывания в Китае, но при том условии, что
он «в той своей титле не имянуется всего света госу-
дарем, также и иных окрестных великих государей имя-
нованьем и титлами»109.
Наказ предписывал Н. Г. Спафарию двигаться в Ки-
тай тем маршрутом, который был проложен Ф. И. Бай-
ковым и С. Аблиным, а ойратскому Галдан Бошокту-
190
хану была направлена специальная царская грамота,
содержавшая просьбу обеспечить проезд посольства че-
рез Джунгарию и Западную Монголию110. В Москве
предполагали даже сместить еще западнее основной по-
сольский и торговый путь из Москвы в Цинскую импе-
рию, так чтобы он пролегал через Астрахань111. Одна-
ко после приезда в Тобольск и расспроса сибирских
служилых людей Н. Г. Спафарий, узнав о постоянных
столкновениях ойратских и халхаских феодалов, принял
решение идти на .Нерчинск и оттуда следовать по пути
И. Милованова112.
В начале июля 1675 г. посольство прибыло в Ени-
сейск. Здесь Н. Г. Спафарий встречался с приказчиком
крупного московского купца Е. Филатьева Г. Романо-
вым, который возвращался с торговым караваном из
Пекина. Эта поездка была предпринята на собственные
средства московскими гостями, которых привлекли вы-
годы китайского торга. Чтобы обойти конкурентов —
бухарцев и татар, монополизировавших торговлю с Ки-
таем через Тобольск, — караван направили из Селен-
гинска.
Русским купцам, заявившим, что они торгуют от
себя и царской грамоты и подарков с ними нет, цинские
власти все же оказали благожелательный прием. В
Чжанцзякоу прибыл чиновник Лифаньюаня и расспра-
шивал их о судьбе грамоты Сюань Е, направленной
царю через Д. Д. Аршинского, а также о численности
русских воинских сил в даурских острогах. Поинтере-
совались цинские дипломаты и судьбой Гантимура. И
хотя купцы не могли дать никакого ответа, им разре-
шили торговать в Пекине в течение семи недель113. Но
все же торговые сделки не дали желаемой выгоды, так
как в Пекине уже находился и бухарский караван, во
много раз по размерам превосходивший караван Г. Ро-
манова (300 человек против 40) и кроме мехов сбывав-
ший даже запрещенное к вывозу оружие (пищали).
191
Визит каравана Г. Романова усилил при цинском
дворе иллюзии о «подчиненности» Русского государст-
ва, так как случайно по времени он совпал с праздновав
нием 8—9 февраля нового, 1675 года в Пекине. По тради-
ции в праздничные дни послы «вассальных» государств
прибывали в столицу империи на аудиенцию к импе-
ратору. В этом плане цинской дипломатией был интер-
претирован и приход русских торговцев, которых объ-
явили «посланниками Русского государства», одарили
наряду с монгольскими феодалами и вместе с послами
Кореи и халхаских ханов представили императору во
дворце Тайхэдянь, когда проходил прием цинских воен-
ных и гражданских чиновников, получавших новые чи-
ны и звания114.
Г. Романов сообщил Н. Г. Спафарию ценные сведе-
ния о внутриполитическом положении Цинской импе-
рии. Главными из них были известия о тяжелой войне,
которую цинское правительство вело с восставшими
«никанцами» — китайцами. Две цинские армии, насчи-
тывавшие по 40 тыс. человек, были разгромлены. Импе-
ратор, на приеме у которого побывали русские купцы,
находился «в великом бессилии». Маньчжуры опасались
военных мероприятий русских властей в Приамурье,
которые могли бы быть ответом на их прошлые напа-
дения на русскую территорию. Даже торговый караван
Г. Романова они держали пять недель у заставы в Ве-
ликой китайской стене, так как разведывали, ие идет
ли следом за ними русское войско. Находившиеся на
цинской службе русские перебежчики сообщили по се-
крету, что Цины даже готовили посольство к русскому
царю, чтобы договориться о помощи военными силами
в борьбе против «Никанского царства», но затем отме-
нили эту дипломатическую акцию. Те же перебежчики
утверждали, что, имея в Приамурье 2 тыс. человек «рат-
ных людей», можно бы отдать под власть царя «не
токмо всю Даурскую землю, но и все, что есть до самых
192
высоких китайских стен»115. Вся эта информация под-
тверждалась и монгольскими послами, прибывшими в
Енисейск и представлявшими хутухту и Тушету-хана.
Одновременно послу стало известно и о походе алба-
зинских казаков в район р. Нонни, где обитали цинские
подданные. И те «китайские подданные призвали алба-
зинских казаков сами, чтоб они свободили их от поддан-
ства китайского»115. Приезжал в Албазин и «сотник
Лопсодейко с родом своим», который был угнан маньч-
журами на р. Ган и готов был откочевать обратно под
Албазин, так как «им де от китайских людей налоги и
обиды великие и утесненье, а жить де им под Китай-
скою областью не в мочь». Дауры просились в русское
подданство, чтобы служилые люди «их от погонщиков
от китайских людей оборонили»117.
Хотя посол и опасался, что действия албазинцев
могут повредить успешному ходу его миссии, так как
вызовут подозрительность цинских властей, но все же
эта информация помогла ему занять твердую позицию
по вопросу о Гантимуре. Здесь же в Енисейске Н. Г.
Спафарий встретился с И. Миловановым и направил его
через Нерчинск в Албазин па р. Нонни к цинским адми-
нистраторам для извещения о прибытии русского по-
сольства.
В Нерчинске же Н. Г. Спафарий выяснил, что поход
албазинцев на р. Ган не дал результатов, ибо призы-
вавший их даурский «сотник» бежал «со всеми своими
людьми», так что никаких новых претензий со стороны
маньчжурских властей можно было не ожидать. Не до-
жидаясь вестей от И. Милованова, посол двинулся в
район Букея (позже Цицикар), сообщив в Москву,
что, по сведениям иноземцев, «китайской хан от тебя,
великого государя, посольства великим желанием ожи-
дает»118.
Цинская дипломатия, конечно, ожидала ответа на
свои запросы о Гантимуре, но в какую форму выльет-
7 В. С. Мясников 193
ся этот ответ, она не предполагала. Поэтому И. Мило-
ванова, приехавшего в Букей 14 декабря 1675 г., задер-
жали на неделю и лишь затем разрешили ехать в Пе-
кин. В столице у него, как и в прошлый раз, силой
отняли наказную память, которую русские перебежчики
сразу же перевели самому Сюань Е. В течение месяца
в Пекине не могли принять решение, как отнестись к
прибывшему посольству, опасались, что его может со-
провождать сильный вооруженный отряд, о чем ходили
слухи среди монголов приграничной зоны. И. Милова-
нова держали взаперти, не разрешая ему вести никаких
торговых дел119.
Тем временем посольский караван достиг рубежа
Цинской империи, проходившего в южной части Боль-
шого Хинганского хребта. Здесь Н. Г. Спафарий был
встречен посланными от «наунских китайских воевод»
шестью таргачипокими сотниками, сопровождаемыми
воинской командой. Направленных заранее за подво-
дами русских квартирьеров первоначально, так же как
И. Милованова, держали за караулом «потому, что они
испужались и чаяли, что на них идем войною с вой-
ском». Выяснив же у Н. Г. Спафария, что русское по-
сольство прибыло для установления «соседственной
дружбы», цинские представители «о том зело радова-
лись и по своему до земли поклонилися»120.
Они подчеркнули также, что ожидали русское по-
сольство не ранее весны, как о том якобы сообщил
И. Милованов.
В двадцатых числах января посольство подошло
к Букею, где его встречали «с честью» цинские чинов-
ники во главе -со «старым воеводой», интересовавшие-
ся целями посольства, подарками царя императору,
царской грамотой. Однако посол не стал обсуждать го-
сударственные дела с чиновниками довольно низкого
ранга, но, чтобы обеспечить дальнейший проезд посоль-
ства и успех миссии, продемонстрировал циноким адми-
194
ппстраторам одну из грамот, присланных из Пекина в
Москву. Этот дипломатический ход возымел действие:
в столицу немедленно были направлены гонцы с изве-
щением о приезде посла'. К этому времени цинская дип-
ломатия определила свою тактику в отношении посоль-
ства: И. Милованову было объявлено о том, что он
возвращается на Нонни вместе с чиновником высшего
ранга, который будет встречать посла. Этим чиновни-
ком и на сей раз оказался не кто иной, как Мала.
Решение, принятое при цинском дворе, сводилось к
тому, чтобы, прежде чем русское посольство вступит
в столицу империи, провести с послом предварительные
переговоры и выяснить цели посольства121. В секретном
докладе глава Лифаньюаня Амухулан писал: «Когда
посол прибудет к нашим границам, то в то время, рас-
смотревши смысл слов того прибывшего посла и гра-
моты, представляемой в ответ на указ (указ Сюань Е
о Гантимуре, направленный в Москву. — В. М.), мож-
но будет узнать, ласково или холодно должно обра-
щаться [с этим послом]»122. Цинская дипломатия из-
влекла урок из афронта, который она потерпела при
первом визите в Пекин И. Милованова. Теперь Мала
был лично заинтересован в том, чтобы сохранить прес-
тиж Либу и Лифаньюаня перед двором и императором.
Следует отметить, что хотя в Пекине и стремились
все русские миссии унифицировать как «посольства,
прибывающие с данью» к маньчжурскому императору,
однако, разумеется, цинская дипломатия четко различа-
ла ранг дипломата, прибывающего ко двору. Она пом-
нила и урок, преподнесенный официальным послом ца-
ря Ф. И. Байковым, фактически дезавуировавшим дей-
ствия П. Ярыжкина. Теперь, после длительного пере-
рыва, вновь прибывал официальный посол царя, кото-
рый также спокойно мог разрушить это странное соору-
жение из эфемерных «подношений дани», иллюзорных
«грамот о подчинении» и обращенных’как бы в холод-
7
195
ную бесконечность императорских указов русскому ца-
рю, — все то, что являло собою остов выстроенных
Лифаньюанем дипломатических связей империи Цин с
Русским государством.
Сугубая осторожность, с которой цинские власти
принимали русское посольство, была вызвана и тем, что
по первому сообщению, переданному И. Миловановым,
посольство должно было двигаться из Албазина. Со-
средоточение в Албазине значительного числа русских
во главе с царским послом, по цин<жим стандартам,
должно было означать и прибытие в этот русский по-
граничный город большого воинского контингента. Уж
слишком удобный, с точки зрения цинской дипломатии,
момент был выбран русскими для того, чтобы их по-
сольство могло стоять на сильных позициях в Пекине.
Ведь помимо восстания «трех князей-вассалов» в самый
момент движения посольства Н. Г. Спафария близ мон-
гольских и цинских рубежей восстал один из феодалов
чахарских монголов. В конце 1675 и начале 1676 г.
Мала как раз был занят «усмирением» этого мятежа
в Южной Монголии123.
Не успел Мала возвратиться в Пекин, как был на-
правлен на переговоры с Н. Г. Спафарием. Одновре-
менно, чтобы поднять уровень переговоров в Букее,
Мала назначался на пост юйшилана (младшего вице-
президента) в Либу. Назначение состоялось 17 февраля
1676 г., а 26 февраля асканьи амбань Мала уже был
на Нонни, в резиденции букейского фудутуна.
Как ни поспешны были сборы, однако Мала захва-
тил с собой имевшуюся в Лифаньюане документацию
о сношениях с Русским государством, и в первую оче-
редь все, что относилось к посольству Ф. И. Байкова124.
Переговоры в Букее проходили в течение более по-
лутора месяцев. Следуя утвержденной императором ин-
струкции, в качестве которой был принят доклад Аму-
хулана трону, Мала должен был «посредством вопро-
196
сов» внимательно исследовать содержание царской гра-
моты и «слова прибывшего посла»; если он прибыл в
связи с грамотой Сюань Е царю, отосланной через
И. Милованова, то его разрешалось отправить в Пекин.
В противном случае Мала был обязан представить до-
клад в Лифаньюань и ожидать дальнейших указаний125.
Мала проявил большую настойчивость и достаточное
искусство. Он и помогавшие ему цинские чиновники
многократно задавали русскому послу одни и те же во-
просы, записывали его ответы и затем сличали их, ища
противоречия126. Главное, что волновало, маньчжурских
дипломатов, это общая позиция царского правитель-
ства по отношению к Цинской империи: не собирается
ли посол объявить войну, не идет ли за ним войско.
Любопытна и оброненная Мала вскользь фраза, кото-
рую Н. Г. Спафарий зафиксировал, но не смог оценить
по достоинству: не прибыл ли посол «ясак от бугдыха-
па просить»127. Значит, по крайней мере в Лифаньюане
помнили, с чем- приезжал И. Милованов.
Прежде чем начать переговоры, стороны долго спо-
рили о месте их проведения: Мала настаивал, чтобы
посол пришел к нему, Н. Г. Спафарий упорно требо-
вал вести беседы в шатре. Наконец, остановились на
одном из вариантов, предложенных Мала: Спафарий
поставил отдельную юрту, в которую он пришел пер-
вым, а затем туда прибыл и Мала.
Он сразу же потребовал у русского посла царскую
грамоту, пригрозив ему, что если он не пожелает от-
дать на прочтение грамоту, то «учинитца» над ним
«как над Федором Байковым». В ответ Н. Г. Спафа-
рий спокойно затребовал у Мала письменные полномо-
чия на ведение переговоров. У Мала не было веритель-
ных грамот, уполномочивающих его вести переговоры
в качестве личного представителя императора, как на
то был уполномочен царем Н. Г. Спафарий. Требованию,
московского дипломата Мала не смог противопоставить
197
ничего, кроме уверений, что он является чиновником
внешнеполитического ведомства империи, это, мол, об-
щеизвестно: его знали в лицо русские, ранее бывавшие
в Пекине (И. Милованов и другие), а действует он в
соответствии с устными указаниями императора126.
Перехватив дипломатическую инициативу, Н. Г. Спа-
фарий изложил в общих чертах основные принципы
взаимоотношений Русского государства с соседними
странами, подчеркнув, что московский царь стремится
к тому, чтобы с цинским императором, как с «пору-
бежным соседом, жить в миру, в дружбе и любви».
Затем русский посол остановился на хорошо знакомых
Мала эпизодах из истории связей Русского государст-
ва с Цинской империей в предшествовавшие годы. В
частности, он отметил, что первый посол Ф. И. Байков,
направленный для установления дружественных отно-
шений между двумя государствами, «возвратился назад,
ничего не исправя» лишь потому, что «богдыханово
величество оказалось к тому послу нелюбовью». Рус-
ский царь «от того времени перестал искать дружбу бог-
дыханова величества». Нынешнее же посольство на-
правлено в связи с получением грамоты от цинского
императора, переправленной через нерчинского воеводу
при поездке в Пекин И. Милованова. И хотя в Москве
«для неведомости вашего языка» содержание грамоты
Сюань Е «выразумети не могли», однако решили, что
«такой славный государь невозможно что иное писать
кроме дружбы и любви». Поэтому и было направлено
посольство в ответ «известить всякую дружбу и лю-
бовь»129.
Действуя в соответствии с обычаями дипломатии то-
го времени и на основании данного ему наказа, Н. Г.
Спафарий категорически отказался показать или рас-
печатать царскую грамоту, указав, что он направлен
«посольство править перед бугдыхановым величеством»,
а не перед Мала в Наунских селах. Если же грамоту
198
у него попытаются забрать насильно (как это было сде-
лано с И. Миловановым), то посол и служилые будут
«до смерти оборонять государские грамоты»130.
Мала продолжал настаивать на том, чтобы посол
ознакомил его с царской грамотой, разъяснив, что и по
приезде в столицу Н. Г. Спафарий не сможет передать
грамоту лично императору, а в соответствии с установ-
ленным церемониалом должен будет передать ее в Ли-
фаньюань, где будет сделан перевод текста, который
и доложат императору. В общем Мала понимал мотивы,
которыми руководствовался русский посол. Он отдавал
себе отчет и в том, что слишком жесткая позиция с
его стороны могла действительно перерасти в конфликт
и привести к срыву посольства. Это было не в интере-
сах империи, находившейся в трудном положении и не
имевшей в этот момент реальных сил и возможностей,
чтобы силой доказать свое превосходство над Русским
государством. Поэтому он отказался от той бескомпро-
миссной линии, которая в свое время привела к изгна-
нию посольства Ф. И. Байкова из Пекина, и решил
дружественным обращением расположить к себе посла,
«размягчить» его и добиться от него желаемых резуль-
татов.
Мала попросил показать хотя бы печать на цар-
ской грамоте, а когда Н. Г. Спафарий отказал и в этом,
предложил ему устно изложить основную идею грамо-
ты. Русский посол, выяснив, что императорский указ
предписывает пропустить его в столицу Китая, сооб-
щил, что и в грамоте и в устном наказе ему «иного не
приказано, опричь дружбу и любовь соседственную по-
становить». А затем, подчеркнув, что он действует в на-
рушение законов своего государства, посол изложил
цинским дипломатам содержание грамоты царя131. Но
когда Мала предложил Н. Г. Спафарию изложить все
это по-русски в специальном письме, которое маньчжу-
ры переведут и направят императору, русский дипломат
199
отказался сделать это, мотивируя тем, что к переводу
в Пекине могут быть привлечены русские перебежчики
«и они, по природе изменников и воров, переведут не
по правде, для того что меж обоих государей желают
они ссоры и недружбы»132.
Доводы Н. Г. Спафария не показались Мала доста-
точно убедительными. Хотя ему действительно приходи-
лось в Лифаньюане прибегать к услугам перебежчиков
для перевода русских документов, однако в данном
случае он предлагал сделать перевод здесь, на месте.
Правда, во время этих переговоров ни у Мала, ни у
Н. Г. Спафария не было переводчика, свободно владев-
шего маньчжурским или русским языком: оба дипломата
более понимали друг друга, основываясь на сути пору-
ченного им дела, чем на искусстве толмачей, а для вер-
ности повторяли каждую свою мысль как минимум три-
жды133. Мала все же вновь попросил показать ему гра-
моту или письменно изложить ее содержание. Он сно-
ва вернулся и к тому, что послу в любом случае придет-
ся передать грамоту в 'Лифаиьюань, прежде чем она
будет представлена императору.
Тогда русский посол задал Мала вопрос: что, по
мнению цинской дипломатии, «честнее» — грамота или
посол? Мала ответил, что, конечно, грамота, ибо без
нее послу вообще не верят. Но Н. Г. Спафарий тут же
спросил, почему же императору представляют посла,
а грамоту, которая «честнее», отдают в Лифаньюань?
Действительно, это противоречило логике, но не той ло-
гике, которой руководствовался маньчжурский двор, при-
няв традиционный китайский церемониал представле-
ния иностранных послов императору. Мала в ответ су-
мел сослаться лишь на древность таких обычаев, но не
стал подробно объяснять послу ту процедуру, которая
ожидала его в Пекине, опасаясь, что русский дипломат
может вообще не поехать в столицу империи.
И его опасения оказались не напрасны, так как
200
Н. Г. Спафарий предложил закончить словопрения и
либо двинуться к столице, либо разъехаться: пусть
ему разрешат вернуться в пределы Русского государ-
ства, где он будет ожидать дальнейших указаний из
Москвы и решений Пекина. В самом деле, было уже
7 марта, а посол, ехавший «с великим поспешением»,
как ему предписывал царский указ, и рискнувший да-
же на зимний путь, когда трудно было найти корм для
лошадей и верблюдов, все еще не продвинулся далее
цинского рубежа. Посол обвинил Мала в «непостоян-
стве», указав, что тот неоднократно обещал направить к
императору доверенное лицо с известием о возможнос-
ти приема посольства в столице, но не сделал этого134.
Не слишком много Мала удалось выяснить и при
обмене мнениями по другим вопросам, интересовавшим
цинскую дипломатию. Относительно запроса о Ганти-
муре Н. Г. Спафарий вообще заявил, что поскольку
«лист» Сюань Е, полученный через Д. Д. Аршинского,
не был прочитан в Москве, то по этому требованию Ци-
нов никаких решений царским правительством принято
не было. Мала не мог представить себе, что вся столь
тщательно спланированная Цинами дипломатическая
акция, рассчитанная иа возвращение Гантимура, окон-
чилась безрезультатно. Он указал, что не только в тек-
сте грамоты было отражено требование о передаче Ци-
пам эвенкийского князя, но и И. Милованову и его
спутникам об этом говорили на императорской аудиен-
ции, а затем и в Лифаньюане. Кроме того, Монготу в
Нерчинске вместе с Д. Д. Аршинским дважды перево-
дил и сверял грамоту Сюань Е.
Н. Г. Спафарий разъяснил, что Д. Д. Аршинский
находится в опале, так как принял «лист» императора
п начал с ним дипломатические отношения без царско-
го указа. Поэтому, чтобы не усугубить свою вину, он
п казаки, исполнявшие его волю, скрыли от московских
властей запрос о Гаитимуре135. Надо сказать, что Н. Г.
201
Спафарий, встречавшийся с Гантимуром в Нерчинске
и обещавший ему не выдавать его и сородичей цинским
властям, применил интересный прием — он дезавуиро-
вал действия уже находящегося в отставке нерчинского
воеводы. В известном смысле это импонировало цин-
скому дипломату, так как в таком случае то невероят-
ное предложение о вступлении императора в русское
подданство, которое последовало от Д. Аршинского,
также утрачивало значение. В то же время русский по-
сол подчеркнул, как это было в свое время сделано и
цинской дипломатией, малозначительность «проблемы
Гантимура» для взаимоотношений двух великих госу-
дарств.
Он заявил, что если бы русский царь действительно
знал о требовании выдать Гантимура, то он, как и цин-
ский император в своей грамоте, написал бы об этом
без боязни, потому что эвенкийский князь «прямой ево
подданный, и правда ево». В Сибири таких, как Ганти-
мур, заметил Н. Г. Спафарий, несчетное множество, они
платят ясак воеводам, «а великий государь таких име-
на и не ведает»136. Мала пришлось согласиться, что и
Цины, обращаясь к царскому правительству, не столь-
ко стремились получить Гантимура («про такого му-
жика только таких великих государей ссылатись непри-
стойно»), сколько будто бы выясняли статус нерчинских
и албазинских казаков, ибо не могли увязать их с те-
ми русскими, которые прибывали в Пекин из Тоболь-
ска. В такой ситуации ставить «проблему Гантимура»
в центр переговоров цинская дипломатия уже не могла,
тем более что русский посол сделал как бы мимоходом
встречный запрос насчет 20 ясачных якутов, бывших
подданных русского царя, в тот момент обитавших в
Наунских селах. Мала даже поначалу обещал их вы-
дать русским властям, но без распоряжения из Пекина
не решился сделать это. Это тоже было поставлено
ему в вину Н. Г. Спафарием как «непостоянство» —
202
несоответствие слова и дела.
Что касается албазинских казаков, то Мала упомя-
нул о их походе на Ган, пытаясь обвинить русскую
сторону в том, что боевой рейд был предпринят в тот
момент, когда посольство уже направлялось в Цинскую
империю, т. е. поставить русского посла в тупик, как
некогда поставили Ф. И. Байкова. Но Н. Г. Спафарий
был готов к такому вопросу, он объяснил, что казаки
«гонялись» за откочевавшими русскими подданными.
Если же цинское правительство на деле заинтересо-
вано, чтобы в порубежных районах были мир и спокой-
ствие, то после успешного завершения посольства и ус-
тановления нормальных отношений между двумя госу-
дарствами русская сторона может послать на Амур вое-
воду, который «никаких обид впредь вашим людей чи-
нить не будет», в свою очередь и император мог бы
направить на рубеж такого же начальника, «которой
ваших людей будет унимать от ссоры»137. Таким обра-
зом, по мысли посла, центральные власти при желании
могли без труда поддерживать в пограничной зоне
совершенно нормальную обстановку. Никаких спорных
проблем, связанных с притязаниями на территорию или
какие-либо группы населения, между государствами по
сути дела не существовало. Меж их реальными рубе-
жами еще пролегала ничейная зона.
И наконец, Мала не удалось связать русского посла
определенным обязательством выполнить по приезде в
Пекин посольский церемониал в соответствии с пин-
скими требованиями. Его многократные упоминания о
Ф. И. Байкове Н. Г. Спафарий парировал вполне ре-
зонным замечанием, что «то дело старое и поминать и
споритись о том не надобно». Намек Мала на перспек-
тивы русской торговли в Цинской империи в случае
«правильного» ведения посольства не произвел на пос-
ла желаемого впечатления, он ответил, что посольство
носит более политический характер, «а торговые смот-
203
рят торг и прибыль свою, а в государские дела и ме-
шатись не смеют»138.
Таким образом, в результате этих предварительных
переговоров цинская дипломатия уяснила, что Русское
государство стремится не к войне с Цинской империей,
а обращается с предложением развивать нормальные
дипломатические связи, которые снимут и известную
напряженность в зонах, прилегающих к границам мань-
чжурского государства. Это отвечало интересам Цинов
в данный момент, но не совпадало с их планами, наце-
ленными на будущий захват Приамурья.
Характерно, что искушенный в дипломатии, под-
крепляемой силой оружия, как это было в отношениях
с монгольскими ханствами или при его первых вояжах
к русским рубежам, Мала явно не мог противостоять
послу, который твердо и последовательно добивался
мира, основываясь на логике приводимых им доводов,
аргументируя правоту своих требований и веря в бла-
готворность своей миссии для обоих государств. В дип-
ломатическом поединке Мала проигрывал Н. Г. Спафа-
рию тур за туром; ои чувствовал это; восточная невоз-
мутимость и «великая гордость», с которыми ои при-
ступил к своей миссии, под конец покинули его, усту-
пив место истерическим вспышкам. Не в силах объяс-
нить причины задержки посла на Науне Мала заявил,
что он виноват перед Н. Г. Спафарием, и предложил
тому даже... ударить его или «бесчестить», как посол
захочет. «И то говорил не по однижды»139. Это было ре-
зультатом своеобразного «кризиса веры» в превосходст-
во и непогрешимость цинской дипломатии по сравнению
с любой другой.
Наконец, 9 марта Мала направил императору под-
робную запись своих переговоров с русским послом. В
заключение своего доклада он высказывал подозрение,
что изложенная послом версия о самовольных дейст-
виях Д. Д. Аршинского и объяснение им отсутствия в
204
русском правительственном документе ответа о Ган-
тимуре незнанием текста грамоты Сюань Е являются
дипломатической уловкой. В этом документе говори-
лось, что «хотя, по словам прибывшего посла,-в докладе
белого царя и выражается желание быть в хороших
отношениях, [но этому] нельзя верить. Так как таким
образом возможность подозрения весьма ясна, то [мы]
пока задержали Николая и его товарищей у солонов и
отправили [доклад], прося указа»140. Оба дипломата
с нетерпением ожидали ответа из Пекина. Между ними
установились, казалось, вполне дружественные отноше-
ния. Н. Г. Спафарий в своих донесениях царю подчер-
кивал, что Мала с ним «живет в дружбе», что он «че-
ловек искусной и разумной и по своему учен и многих
восточных языков умеет»’41 и, кроме того, он «искусный
во всех делах и разеудительный»142.
Цинский дипломат подтвердил эту характеристику
довольно смелым и решительным поступком, когда по-
мог Н. Г. Спафарию раскрыть двойную игру, которую
повел находившийся в свите русского посла толмач-
китаец, переводивший с маньчжурского и китайского
языков. Этот толмач перешел на русскую службу еще
во время походов Е. П. Хабарова по Амуру. Накануне
посольства Н. Г. Спафария он с караваном Г. Романова
побывал в Пекине, где узнал о восстании «трех князей-
вассалов» и широком антиманьчжурском движении в
стране. Цинская дипломатия в свою очередь была встре-
вожена тем, что у русских имеется столь осведомлен-
ный перебежчик. На пути из Пекина в Букей Мала
спрашивал у И. Милованова, включен ли этот толмач
в состав посольства. Это также насторожило русского
посла, который даже хотел отправить толмача обратно
в Нерчинск, но оставил его, чтобы не вызывать лиш-
них подозрений маньчжурской стороны.
Развязку ускорил сам толмач. Очевидно, считая не-
выгодным для антицинских сил установление мирных
205
отношений между Русским государством и маньчжур-
ской империей, он решил вообще сорвать посольство,
спровоцировать столкновение сторон. Для этого в один
и тот же день он под большим секретом сообщил и Ма-
ла и Н. Г. Спафарию о том, что якобы каждая из
сторон ведет переговоры лишь для прикрытия готовя-
щейся крупной акции: за русским послом следует 100-
тысячное войско, а Мала отдал приказание монголь-
ским войскам уничтожить русское посольство143. Надо
сказать, что толмач пытался сыграть на подозритель-
ности маньчжуров.
Однако оба дипломата проявили выдержку и не по-
верили полностью этому ложному доносу. Чтобы про-
демонстрировать, что русское посольство не опасается
каких-либо враждебных действий, Н. Г. Спафарий уст-
роил пышное празднование пасхи. Мала, наблюдая
это, попросил у посла конфиденциального свидания, на
котором и сообщил ему об интригах толмача. Разобла-
ченный тут же на очной ставке толмач был отправлен
под конвоем группы казаков во главе с И. Миловано-
вым в русские остроги и понес суровую кару.
После получения известий от Мала чиновники Ли-
фаньюаня представили императору предложение при-
нять русского посла в столице. Поскольку из Москвы
его «отправили разузнать о деле (изложенном в гра-
моте Сюань Е. — В. М.), доставить местные произве-
дения и спросить о высочайшем здоровье, — писал
Амухулан, — то пусть им покажут высокие намерения
[нашего] государя, ласкающего отдаленные царства,
и пусть Мала и прочие доставят по станциям в Пекин
русского посла. Когда же [он] прибудет, то [мы], рас-
смотревши доклад русского царя и расспросивши при-
бывшего посла, снова переговорим и представим док-
лад»144.
Наконец, 17 апреля 1676 г. русское посольство дви-
нулось от границ империи к Пекину.
206
* * *
Почти месяц спустя, 15 мая 1676 г., посольский ка-
раван вступил в столицу цинского Китая. Империя пе-
реживала трудные дни — ожесточенные сражения на
юге продолжались, не давая решающего перевеса ни
одной из сторон145. Ойратский хан Галдан развернул
боевые действия против западномонгольских и халхас-
ких ханов, находившихся в союзнических и вассальных
отношениях с Цинами. По сведениям цинской дипло-
матии, Галдан имел регулярные посольские отношения
с Москвой. Первоочередной задачей дипломатии явля-
лось не допустить, чтобы русские смогли использовать
ситуацию в своих интересах, применив параллельно дип-
ломатические и военные средства. Однако в ходе пе-
реговоров в Букее удалось установить, что, кроме от-
правления представительного посольства с мирными
предложениями, русское правительство не предприни-
мало никаких иных шагов.
В таком случае цинская дипломатия могла не изы-
скивать защитные варианты, а продолжать основную
линию в отношениях с Русским государством, наметив-
шуюся в предшествовавший период: закреплять его в
качестве «подчинившегося», «даннического» государ-
ства, создавая одновременно предлог для вооружен-
ного вмешательства в Приамурье.
Сюань Е лично руководил действиями своих дипло-
матов, хотя по тактическим соображениям старался
держаться в тени. Исполнителями его воли и предначер-
таний были советники, высшая знать и чиновничество,
заседавшие в Государственном совете, канцлеры Нэйгэ
(Государственной канцелярии), чиновники Либу и Ли-
фаньюаня. Непосредственно отвечали за эту диплома-
тическую операцию Фу Цюань — один из братьев им-
ператора; Сонготу — канцлер Нэйгэ, выполнявший фак-
тически роль премьер-министра; Амухулан — глава
207
Лифаньюаня; Мала — представитель от Либу; иезуит
Фердинанд Вербист — переводчик с китайского и мань-
чжурского на латинский.
К этому времени цинский двор располагал достаточ-
но обширной и достоверной информацией о Русском го-
сударстве. Иезуиты-ми,осионеры показали местополо-
жение и размеры Русского государства на карте, обри-
совав Сибирь и воздвигнутые вдоль ее южных рубежей
остроги. Перебежчики с Амура, зачисленные цинскими
властями на службу, сообщили об укреплениях остро-
гов и численности их гарнизонов. А. Русланов передал
Цинам сведения о борьбе Русского государства против
Крымского ханства, обратив внимание, что царю при-
ходится уплачивать дань хану. Цины узнали о превос-
ходстве европейского огнестрельного оружия и воин-
ской выучки, и теперь не только миссионеры-исзуиты
отливали им пушки, но и казаки-перебежчики обучали
знаменных стрельбе из пищалей с коня и в пешем
строю146.
Опыт приема посольств, направленных голландцами
и португальцами, утверждал маньчжурскую диплома-
тию во мнении, что, используя заинтересованность ев-
ропейцев в установлении связей с Китаем, они могут
заставлять их выполнять необходимые церемонии, кото-
рые свидетельствовали бы о верховенстве императора
над этими странами147. В истории связей с Русским го-
сударством необходимо было обратить особое внима-
ние на пребывание в Пекине Ф. И. Байкова, единствен-
ного, кто оказал граничившее с самопожертвованием
сопротивление домогательствам цинских властей. Пе-
реговоры в Букее между Мала и Н. Г. Спафарием сви-
детельствовали, что новый русский официальный посол,
так же как и Ф. И. Байков, считает главной задачей
своей миссии вручение царской грамоты императору.
Следовательно, добиться от него необходимых цинской
дипломатии шагов можно было лишь используя этот
208
главный «интерес» посла.
Прежде чем приступить к переговорам, посла реши-
ли максимально изолировать. Посольский двор, где ра-
нее пребывали голландские, португальские и другие
посольства, представлял собою «место самое кручин-
ное, бутто тюрьма», здесь и разместили русских, при-
ставив к воротам «караул крепкой»148. Помимо того что
такая изоляция ограничивала получение сведений о со-
стоянии дел в Цинской империи, русское посольство
лишилось и возможности вести торговые операции. Для
цинской дипломатии такое обращение с прибывшими
было испытанным приемом психологического давления
на иноземных послов.
Первоначально было решено склонить посла к то-
му, чтобы он передал привезенную им царскую грамоту
в Либу. Причем, зная позицию русской дипломатии в
этом вопросе, цинские чиновники решили несколько
видоизменить процедуру по сравнению с приемом Ф. И.
Байкова: грамоту приняли бы два члена Нэйгэ. Обос-
новывалась такая процедура издавна установленной
традицией, которую при желании не может отменить
даже император. Н. Г. Спафарий категорически отверг
это предложение, указав, что поскольку цинский импе-
ратор сделал первые шаги к установлению связей с
царским двором, то маньчжурская дипломатия, прини-
мающая послов «не с честию, как ведетца, супротив
права все народов», должна «для великие дружбы и
любви, которая от страны царского величества являет-
ца», устроить прием грамоты и посла императором. «И
не просим мы иное, — подчеркнул русский посол, —
опричь того, что изначала света у всех государей чи-
нитца»149.
Однако Мала, ведший переговоры, только в Букее
был, пользуясь выражением Сунь-цзы, «подобен невин-
ной девушке», а теперь, когда посол оказался зависим
от воли и решений цинской дипломатии, он стал «подо-
209
бен вырвавшемуся зайцу». Все его показное дружелю-
бие оказалось сплошным лицемерием и обманом. Пе-
рейдя к прямым угрозам, он заявил, что еще в Науне
у него будто бы был императорский указ, гласивший,
что если грамота царя содержит какие-либо «грозы или
непристойные речи» (как мы знаем, даже титул царя
в предыдущей грамоте был сочтен непристойным), то
посла «прогнать назад тотчас», а самому Мала «соби-
рати войско, сколько мочно, великое, и итить под Нер-
чинской и под Албазинской остроги и их до основания
разорить, потому что ведаем по сколько человек живет
в них»150. Если же посол не согласен идти с грамотой
в Либу, то он будет изгнан из Пекина, как Ф. И. Байков.
Н. Г. Спафарий отвел эти угрозы, напомнив, что
русские остроги не так просто разорить, в чем маньч-
журы убедились при осаде Кумарского острога. Одна-
ко если бы требование отдать грамоту в «приказе» было
в категоричной форме выдвинуто перед ним на границе,
то он и в Пекин не поехал бы. Теперь же все равно
он царскую грамоту «добровольно не отдаст в приказе».
Посол подчеркивал, что при ответном посольстве цар-
ское правительство будет воздавать цинским послам
равную «честь».
Но это не произвело на цинских дипломатов ни ма-
лейшего впечатления. Позиция фактического отказа от
двусторонних связей с Русским государством осво-
бождала маньчжуров от забот о паритетности при по-
сольском обмене. Они не собирались направлять послов
в Москву, хотя и пытались убедить Н. Г. Спафария,
что цинские правители в будущем исполнят перед ца-
рем любой церемониал, только бы он сейчас согласил-
ся с их требованиями.
Сюань Е не терпелось получить официальное под-
тверждение версии о «подчиненности» Русского госу-
дарства его империи, а также узнать ответ Москвы
относительно дальнейшей судьбы Гантимура. Фу Цюань
210
даже приезжал инкогнито на посольский двор спра-
виться, как быстро может быть достигнута договорен-
ность с послом теперь, когда переводчиком назначили
Ф. Вербиста.
22 мая заседал Государственный совет, на котором
наиболее консервативное крыло придворных не только
ие было склонно идти на какие-либо нововведения в
посольском церемониале, заявляя, что посол прибыл
специально нарушить установленные традиции, но и
высказало предположение, что любые уступки могут
быть истолкованы другими соседними государствами
как проявление слабости Цинов. Хотя Н. Г. Спафарий
уже пошел на уступки, письменно изложив содержание
грамоты на латинском языке и передав его цинским
дипломатам, но они не доверяли ему, опасаясь, что в
грамоте все же может содержаться достойная отпо-
ведь на предыдущее послание Сюань Е, составленное по
обычаю от высшего к низшему151. Но Государственному
совету приходилось считаться с позицией императора,
который был склонен принять посла и даже поручил
своим приближенным найти в хрониках подходящий
прецедент152. Поэтому цинская дипломатия, видя стой-
кость посла и отнюдь не будучи заинтересованной в пол-
ном срыве посольства, решила пойти на некоторые ус-
тупки, которые позволили бы привести в исполнение
ее планы.
После почти двухнедельных споров, на которых
речь шла фактически не о процедуре, а о признании
статуса Русского государства как равного по положе-
нию империи Цин («они от своего предложения не хо-
тят отступать, для того чтоб не учинилась равность меж
обоих великих государей», — говорил о цинских дип-
ломатах русский посол), цинская дипломатия прояви-
ла гибкость и изобретательность. 27 мая Мала привез
Н. Г. Спафарию «свой» план передачи послом царской
грамоты.
211
План этот заключался в том, чтобы посол вручил
царскую грамоту не в Либу, а в одном из помещений
Императорского города. Посол должен был положить
грамоту и «поминки» на определенном месте, где их
приняли бы канцлеры Нэйгэ. Император, уверяли
маньчжуры, при этом будет находиться поблизости, и
грамота тотчас будет передана ему.
Наказ Н. Г. Спафарию предусматривал вариант,
когда он мог передать царскую грамоту «хановым
ближним людям» при условии, что таков непреложный
обычай в Цинской империи и что при этом не будет
послов других государств, но в таком случае посол
должен был впредь снизить уровень своего дипломати-
ческого представительства и именоваться не послом, а
посланником. Действуя в соответствии с этой статьей
наказа, Н. Г. Спафарий и сам уже узнавал у Мала,
не может ли вместо императора принять посла и грамо-
ту, например, его брат. Но цинские дипломаты уверя-
ли его, что чиновная бюрократия (канцлеры Нэйгэ) в
иерархии их государства стоит выше князей импера-
торской крови да к тому же обладает реальной испол-
нительной властью. Чтобы продвинуть ход посольства,
русский посол дал согласие на исполнение «плана Ма-
ла».
Но при этом посол не учитывал одной детали —
Мала постоянно дезинформировал его. На это послу
неоднократно и открыто и в завуалированной форме
указывал Ф. Вербист. Руководствуясь интересами орде-
на иезуитов, для которого он старался открыть путь
в Москву, Ф. Вербист, пользовавшийся большим дове-
рием Сюань Е и бывший в курсе действий цинской ди-
пломатии, рискуя собственным положением, пытался
сориентировать русского представителя в пекинской
действительности. Он объяснил ему систему внешнепо-
литических взглядов цинского двора, ситуацию в стра-
не и при дворе. Ф. Вербист открыл Н. Г. Спафарию гла-
212
за на то, что чиновники вводят его в заблуждение,
утверждая, будто бы они даже не решаются доложить
императору о просьбе посла принять его на аудиенции
и преподнести царскую грамоту. На деле Сюань Е по-
стоянно сам осведомлялся у советников о делах русско-
го посольства. Информацию, сообщенную Ф. Вербис-
том русской дипломатии, нельзя недооценивать.
В том, что Мала действительно постоянно дезинфор-
мировал посла, нетрудно убедиться, сравнивая его бе-
седы с Н. Г. Спафарием, зафиксированные в статейном
списке последнего, и секретные цинские документы того
периода. Например, 24, 25 и 26 июня у посла не было
встреч с цинскими дипломатами. Приехавший 27-го чис-
ла Мала объяснил свое отсутствие похоронами импера-
торского племянника, в связи с чем императору нс до-
кладывали о просьбах русского посла153. Между тем
в журнале, который велся в Лифаньюане в связи с при-
ездом Н. Г. Спафария, указано, что именно 26 июня
был завершен анализ просьб посла к цинскому прави-
тельству, сформулированных в наказе из Москвы, и в
тот же день этот документ докладывали Сюань Е, ко-
торый издал соответствующий указ154. Тот же резуль-
тат мы получили при сравнении документов за 26 июля
и за многие другие дни.
Однако Н. Г. Спафарий значительно позже осознал,
что Мала лжет на каждом шагу, «ему, асканьяме, что
говорит, ни в чем не верят...»155, «а воровал он, асканья-
ма, с толмачами вместе»156, а что касается «плана Ма-
ла», то, хотя его и обсуждали почти неделю, основная
суть того плана — разбивка приема посла на отдельные
этапы — ускользнула от внимания русского предста-
вителя. Мала все время убеждал Н. Г. Спафария в том,
что его «план» — большая уступка цинской диплома-
тии русской стороне, что таким образом не принималось
еще ни одно посольство, побывавшее до сих пор в Пе-
кине. Посол был главным образом озабочен тем, чтобы
213
император во время этой процедуры находился побли-
зости и он мог бы в этом убедиться, а также 4to6j?i
император по обычаю европейской дипломатии спросил
о «здравии» русского царя.
Но что касается императорской аудиенции, ради ко-
торой посол и пошел на уступки, то Н. Г. Спафарию
было обещано, что Сюань Е, вероятно, тут же после
такой передачи грамоты пригласит его к себе на бесе-
ду. Но это будет зависеть от воли императора, которой
никто не может предугадать. Иными словами, цинская
дипломатия, расставив послу хитроумную ловушку, ис-
пользовала императора как сильную приманку. Но она
не собиралась лишать себя такого средства воздействия
на посла, пока он не выполнит и ряд других ее требо-
ваний. Поэтому цинские дипломаты хотя и намекали
на возможность аудиенции, однако па деле заранее раз-
делили во времени процедуру передачи грамоты и сви-
дания императора с Н. Г. Спафарием.
А чтобы не сосредоточивать внимания на этой сто-
роне проблемы, цинские дипломаты одновременно вы-
двинули требование передать в Лифаньюань царские
подарки императору до вручения грамоты. Именно в
этом русский посол и увидел для себя опасность. Он
тут же заявил: «А про поминки —• отнюдь наперед не
дам, только вместе с его великого государя грамотою,
как ведется, и то честь будет обоим великим госуда-
рем, а что взять наперед поминки, слышали мы, что
и дорогою и здесь ваш народ именует дань, а мы тем
людей, что говорят поругаемся, потому что наш вели-
кий государь ото многих государств дань берет, а сам
никому не дает»157.
Где бы и когда бы ни были вручены царские «по-
минки», цинская сторона в любом случае рассматрива-
ла их как «дань», поэтому маньчжурские дипломаты,
подталкивая посла к передаче грамоты чиновникам,
сделали ему «уступку» в вопросе о вручении подарков.
214
Наконец, 5 июня состоялась торжественная переда-
ча Н. Г. Спафарием царской грамоты цинскому прави-
тельству. Все произошло так, как и планировала мань-
чжурская дипломатия. Прибыв на площадь Тяньань-
мынь, посол спешился у каменной стелы, на которой
были высечены иероглифы, обозначавшие девиз годов
правления Канси. Затем Н. Г. Спафарий и его свита
«шли до двора и на двор пеши во многие разные вра-
та и пришли в полату и тут поставлено место четверо-
угольное под желтым цветом, которого иной нихто у
себя иметь цвета не смеет, а по левую сторону стояли
ближние люди. И посланник, взяв у подьячих царско-
го величества грамоты, и стал с ними, и у него взял
правитель и положил на четвероугольном месте и по-
минки по иным местам. И Николай, ничего не говоря,
также и ему ближние люди пошел назад и от столба
поехал на подворье»158.
Итак, прибывший посол выполнил первое требова-
ние цинской дипломатии — он отдал царскую грамоту
и «поминки» до императорской аудиенции. Сюань Е
затребовал грамоту и, выслушав ее перевод, заметил
приближенным, что до сих пор подобных грамот от
московского царя не получали в Цинской империи и
что документ необходимо хранить «как некакое самое
доброе дело»159. Сам по себе перевод царской грамоты
на маньчжурский и китайский языки представляет лю-
бопытный образец деятельности цинской дипломатии.
Во-первых, в делах Лифаныоаня эти документы были
помечены 15 июня, т. е. датой императорской аудиен-
ции послу. Во-вторых, перевод был выполнен так, что
весь документ звучал как набор извинений и просьб
от низшего к высшему160.
Цины не могли представить, что эта грамота царя
не была прямо связана с предшествовавшим посланием
Сюань Е, они восприняли ее как непосредственный от-
вет. В этом свете миролюбивый тон и содержание рус-
215
ского документа, по мнению цинской дипломатии, сви-
детельствовали о том, что у Русского государства нет
иного пути решения поставленных маньчжурами проб-
лем, связанных с Приамурьем, кроме поисков мира с
Цинской империей. И само посольство, и дипломатиче-
ские тонкости посла были истолкованы в Пекине как
искусное прикрытие обнаружившейся слабости нового
соседа империи.
Получив от посла грамоту, цинская дипломатия
должна была выяснить, какие еще поручения Н. Г. Спа-
фарий должен был исполнить в Пекине. 8 июня Н. Г.
Спафарий передал в Лифаныоань выписку из наказа,
состоявшую из 12 пунктов: 1) о переводе предыдущих
китайских документов, направленных в Москву; 2) об
определении основного языка для дипломатической пе-
реписки; 3) о точном взаимном титуловании царя и им-
ператора в грамотах; 4) о направлении цинского по-
сольства в Москву; 5) о свободной торговле подданных
обоих государств; 6) о выдаче или выкупе русских
пленников; 7) о присылке в обмен на русские товары
серебра; 8) об обмене русских товаров на драгоценные
камни; 9) о посылке в Москву мастеров, умеющих стро-
ить каменные мосты; 10) о разрешении продать с упла-
той пошлины привезенные посольством товары; 11) об
установлении наиболее удобного пути из Русского госу-
дарства в Цинскую империю, желательно водного, и об
отпуске его этим путем; 12) о благоприятствовании в
выполнении этих поручений161.
Кульминационным пунктом принятия посольства
была устроенная 15 июня императорская аудиенция.
Следует заметить, что это не был прием, специально
организованный для русского посольства. По придвор-
ному этикету 5, 15 и 25-го числа каждого месяца Сю-
ань Е принимал имперских чиновников. В указанный
день во дворце Тайхэдянь также состоялось пожалова-
ние очередных степеней гражданским и военным чинов-
216
Павильон Тайхэдянь
никам, которые принесли императору свою благодар-
ность, а затем «его величеству засвидетельствовало свое
почтение прибывшее из Русского государства и пред-
ставившее дань посольство белого царя»162.
На площадь к дворцу Тайхэдянь были допущены
лишь Н. Г. Спафарий и 20 человек из его свиты. Здесь
они выполнили этикет «коутоу», правда, посол, до это-
го много споривший и отказывавшийся кланяться не
по русскому обычаю, прибег к небольшой уловке: он
«с своими людьми на три статьи поклонился, только
не очень до земли и скоро»163. После этого русского
посла пригласили в Тайхэдянь, где он увидел сидев-
шего Сюань Е и его приближенных. Однако император
не справился о царском здоровье, как на это рассчи-
тывал Н. Г. Спафарий, аудиенция прошла в молчании
при традиционном чаепитии.
На следующий день Мала, посетивший посла, вы-
217
слушал от него гневную речь, в которой Н. Г. Спафа-
рий указал, что даже по сравнению с церемонией пере-
дачи им грамоты вчера «честь» ему «меньши гораздо
учинилась»1164. Но Мала оставался невозмутим, ибо
все шло по разработанному им плану •— посол выпол-
нил почти весь церемониал «даннического посольства»,
а от обсуждения интересовавших его вопросов цинская
дипломатия пока что уклонялась. Имперские докумен-
ты по-своему отразили суть происшедшего: «Русский
белый царь прислал своего сановника Николая Гаври-
ловича представить местные произведения в качестве
дани и поднести грамоту. [В грамоте пишет:] «Русское
захолустье находится очень далеко, с древности никог-
да не имели связей с Китаем, не знаем китайского язы-
ка, не знаем, в какой форме подносить грамоты. Ныне
специально обращаемся к цивилизации с искренним же-
ланием иметь сношения, направляя посольства с
данью»165.
В день представления ему русского посла166 Сюань
Е издал Специальный указ: «Местоположение Русского
государства весьма отдалено. [Тем не менее, они] иск-
ренне обратились к цивилизации, специально направили
своего сановника поднести в качестве дани местные
произведения. Это достойно всяческой похвалы. Доло-
жившим об этом членам Государственного совета
[вновь] обсудить и донести»167.
Итак, дела посольства шли, с точки зрения евро-
пейской дипломатии, весьма странным образом. Гра-
моту посланник вручил, не получив ответа от того, ко-
му она была адресована; он побывал на аудиенции, но
фактически не был принят лично императором; члены
посольства по-прежнему находились как бы в заточе-
нии; торговые операции под разными предлогами не
допускались цинскими властями. Пока что удалось с
помощью цинских чиновников перевести два старых
китайских «листа», хранившихся в Посольском прика-
218
Троп во дворце Тайхэдянь
зе, но неизвестно когда и от 'кого полученных. Сняв
с них копию и выполнив в своем ведомстве перевод,
Мала сообщил, что это якобы грамоты минского импе-
ратора Чжу Ди, правившего под девизом Юнлэ, пожа-
лованные неким «боярам» на Амуре168.
Это утверждение можно объяснить двояко: либо
цинская дипломатия не могла поверить (даже имея
документальное подтверждение), что связи Русского
государства с Китаем начались еще при Минах, либо,
более вероятно, в Пекине решили воспользоваться не-
знанием русскими китайского языка и умышленно ис-
казили текст грамоты Чжу Ди и одного из его преем-
ников, превратив их в документы, «подтверждающие»
будто бы обоснование экспансионистских поползнове-
ний маньчжуров в Приамурье.
К концу июня в Лифаныоане завершили перевод
12 пунктов, которые Н. Г. Спафарий на основании дан-
ного ему наказа представил цинским чиновникам в ка-
честве основы для обсуждения и решения межгосудар-
ственных дел. Ознакомившись с ними, Сюань Е 26 ию-
ня фактически повторил свой предыдущий указ, отдав
распоряжение чиновникам и князьям обсудить предло-
жения посла и доложить трону дальнейший план дей-
ствий169.
Рассматривая пункты переданного русским послом
документа, цинские дипломаты решили особое внима-
ние обратить на пункт о выдаче пленных и перебеж-
чиков. Именно основываясь на нем, они в ходе даль-
нейших переговоров попытались нащупать почву для
возвращения Гантимура. Император дал согласие на
это170. Одновременно Н. Г. Спафарию стало известно
подлинное содержание грамоты Сюань Е, пересланной
с И. Миловановым, текст которой ему тайно перевел на
латинский Ф. Вербист. «И ныне, буде ты хочешь в ми-
ру жить, — обращался император к русскому царю,—
посылай к нам беглеца Гантимура. Также и впредь,
220
чтоб отнюдь в рубежах наших не учинилось ссоры.
И будет так зделаетца, и тогда мир будет, и для того
нарочно послал сей лист»171.
6 июля Амухулан и Мала выяснили у русского пос-
ла, что если император согласится отдать русских плен-
ных и перебежчиков за откуп или без откупа, то, «буде
какие ваши люди сыщутца в Российском царстве», царь
«будет потому ж учинить, буде они прямые никанские
или богдойские, царское величество обещает отдать
противо того же»172. В ходе беседы Н. Г. Спафарий из-
ложил четкую позицию своего правительства по вопро-
су о перебежчиках, гарантировав возврат действитель-
ных цинских подданных во имя дружбы и мира между
обоими государствами. Казалось, стороны пришли к
соглашению по одному из наиболее щепетильных вопро-
сов. Имя Гантимура при этом, разумеется, не было
названо, ибо согласовывались общие принципы подхо-
да сторон к перебежчикам.
Через день состоялся прием посла в Либу. Это был
традиционный банкет, которым чествовались все инозем-
ные послы, поднесшие подарки и побывавшие на импе-
раторской аудиенции. От Н. Г. Спафария и здесь по-
требовали выполнить церемонию «коутоу», но он после
долгих споров согласился лишь на троекратное покло-
нение вместо девятикратного, сославшись в качестве
прецедента на прием голландского посольства. ‘Для
цинской дипломатии это уже не играло существенной
роли, ибо главные процедуры посланником были испол-
нены173.
В этот период Н. Г. Спафарий усиленно старался
добиться разрешения на проведение торговли и свобод-
ный выход членов посольства с территории «двора»,
где они были размещены. Стояло исключительно жар-
кое лето, среди спутников посла участились болезни,
были даже смертные случаи. Товары, привезенные для
продажи, портились, и их пришлось бы отдавать за бес-
221
ценок. В Пекин прибыл очередной бухарский караван,
что также ухудшало торговую конъюнктуру. Но цин-
ская дипломатия не намеревалась ни в чем пойти на-
встречу пожеланиям посла. Когда Н. Г. Спафарий в
очередной раз обратился к Амухулану и Мала с прось-
бой позволить свободный торг, «алихамба говорил, что
де то дело у асканьямы, а асканьяма говорил, что де
у алихамбы»174. Цинские дипломаты разрешили себе
даже насмешки над представителем русской стороны,
но они не выпускали из рук орудие воздействия иа
посла, то искусственно созданное ими препятствие, пре-
одоление которого отвлекало его от главной проблемы
и для избавления от которого он был готов пойти на
уступки в нужных для Цинов вопросах. На сетования
же Н. Г. Спафария Мала вообще заявил, что, возвра-
тившись в Москву, посол может «объявить» царю: «Бу-
де изволит впредь посылать послов — добро, а буде не
изволит, и то на ево воли»175.
Сюань Е внимательно изучал прибывших в его сто-
лицу русских. Он ознакомился с образцами русских де-
нег, оружия, неоднократно по нескольку человек рус-
ских служилых людей вывозили за город, и они демон-
стрировали императору свое искусство плавать. 19 ию-
ля Сюань Е внезапно пригласил Н. Г. Спафария на
обед. Иезуиты объяснили русскому посланнику, что ни-
когда прежде ни у китайских, ни у маньчжурских им-
ператоров не было в обычае такое приглашение чуже-
странцев. Аудиенция состоялась в павильоне Чжуихэ-
дянь Запретного города. Н. Г. Спафарий вновь выпол-
нил полностью церемонию «коутоу». Затем его поме-
стили на почетном месте близ императора. Сюань Е
спросил о здоровье царя, что было одним из важней-
ших требований русского дипломатического этикета.
Во время этой аудиенции Спафарию была оказана наи-
высшая «честь» по цинскому придворному церемониалу.
Никакие государственные дела, разумеется, не обсуж-
222
дались. Сюань Е лишь спросил о возрасте царя и посла,
поинтересовался познаниями Н. Г. Спафария в филосо-
фии и математике176.
В конце июля — начале августа цинская сторона
фактически прервала переговоры с русским послом.
Мала не появлялся на посольском дворе, ссылаясь на
нездоровье, возможно, это была дипломатическая улов-
ка. Ибо именно в эти дни шло обсуждение хода пере-
говоров и предложений русского правительства о раз-
витии связей с империей Цин177. Амухулан и другие чи-
новники Лифаньюаня в докладе императору от 28 ию-
ля подчеркнули, что хотя по заявлениям русского посла
царь не знает о деле Гантимура, но этому весьма труд-
но поверить, в связи с чем не следует готовить ответ-
ное посольство в Москву, а достаточно ограничиться
вручением послу императорского указа, в котором мож-
но похвалить «белого царя» за представление «дани»
и присылку грамоты со специальным послом178. Члены
Государственного совета согласились с мнением Ли-
фаньюаня и просили поручить составление указа Нэй-
гэ179.
Таким образом, по сути дела итог посольства был
заранее предопределен. Цинская дипломатия, добив-
шись от русского посла исполнения придворного цере-
мониала, выполняемого послами «даннических госу-
дарств», фактически отказывалась от развития нормаль-
ных дипломатических отношений, так как это противо-
речило бы ее планам военного решения создаваемой в
отношениях с Русским государством «амурской про-
блемы».
Но на сей раз русская дипломатия узнала об истин-
ных стремлениях Цинов. Ф. Вербист «говорил втайне
посланнику под клятвою, что у богдыхана такое есть
намерение, буде царское величество не даст мужика то-
го Гайтимура, а он станет сыскать ево войною, также
хочет воевать порубежные крепости Албазинской и Нер-
223
чинской, потому что ныне от царского величества зело
опасны, наипаче как ныне видели через нас, что под-
линно тут по указу великого государя живут, а прежде
сего чаели, что они живут самоволием, как прежде жи-
вали по Амуру, и когда хотят, тогда и разорят, да и
ныне знают они, что в тех крепостях малолюдство, а от
Москвы далеко, а от них блиско, и хотят упреждать,
покамест ратные люди при их рубеже не умножатся»130.
Ф. Вербист подчеркнул, что само требование о вы-
даче Гантимура является не более чем дипломатиче-
ской уловкой. «И не так им нужно Гайтимура взять,—
убеждал он Н. Г. Спафария, — как видеть намерение
царского величества какое, и они люди лукавые и зна-
ют, что те крепости строены для есачных мужиков; и
буде царское величество отдаст Гайтимура, которой на-
чальник всех иноземцов, тогда и иноземцы или за ним
пойдут, или порозну разбегутца, и так царскому вели-
честву не по что будет проторитись и держать служи-
лых людей, как не будет при рубеже их есачные»181.
Зная дальнейший ход событий, мы видим, насколько
точна была эта информация о планах Цинской импе-
рии. Все трудности, издержки и неудачи посольства
Н. Г. Спафария окупались получением столь ценных
сведений об истинных намерениях императора. Причем
Ф. Вербист даже указал на то, что у русского прави-
тельства еще есть время укрепить свою дальневосточ-
ную окраину, так как маньчжуры, вероятно, будут ожи-
дать ответной реакции Москвы на посольство Н. Г. Спа-
фария.
Н. Г. Спафарий постоянно справлялся у цинских
дипломатов относительно мнения их правительства по
поводу представленных им предложений из 12 пунктов
о развитии 'связей между двумя государствами. Одна-
ко и Амухулан и Мала уклонялись от ответа. Напри-
мер, когда 9 августа посол просил Амухулана приехать
к нему «и о делах обоих великих государей перегово-
224
рить», то глава Лифаньюаня переадресовал его в Либу
к Мала, «потому что он у посланника приставлен»182.
Наконец приехал Ф. Вербист и передал от имени Ма-
ла, что дня через два-три послу будут вручены импера-
торские подарки для царя, а затем состоится отпуск
посольства. Что же касается «12-ти пунктов русского
посланника», то решение по ним, как свидетельствуют
цинские документы, было вынесено Государственным
советом империи и утверждено императором как раз
в указанный день183.
Цинское правительство заняло следующую позицию
по каждому из представленных Н. Г. Спафарием пред-
ложений. Просьба о переводе предыдущих китайских и
маньчжурских «листов» была удовлетворена, равно как
и предложение об установлении основного языка для
дипломатического общения, коим был назначен латин-
ский. Приглашение прислать цинского посла в Москву
было отклонено. «Хотя белый царь прислал посла и
доставил дань, — заявили цинские чиновники, .— но
[в этом] нет [еще] весьма определенного поступка
[действия]. Когда же отселе впредь белый царь без
перерыва ежегодно будет доставлять нам дань, то тог-
да подлежащее министерство (ведомство) представит
доклад, переговоривши [о том], следует или нет отпра-
вить [к нему] нашего посла»184.
В течение многих месяцев, как известно, Н. Г. Спа-
фарий добивался для прибывших с ним служилых и
торговых людей разрешения на проведение торговли.
В соответствии с наказом он предложил пошлину, взи-
маемую с привезенных русских товаров, передать в им-
ператорскую казну. Но цинские власти запретили
торг, используя это как средство давления на посла.
В свете этого исключительно лицемерным было поста-
новление Государственного совета по данному пункту.
«Все внешние государства, — указывалось в нем, —
в случае прибытия [их послов] для спрошения о здо-
3 В. С. Мясников
225
ровье высокого государя и доставления дани берут
местные произведения и продают по обыкновенному, и
нет закона иметь надзор [над ними] и брать пошли-
ны. Поэтому [об этом] нечего и говорить»185.
По вопросу о выборе наиболее удобного и безопас-
ного пути для посольских и торговых караванов из
Русского государства в Китай цинские дипломаты ре-
шили предоставить отыскание такого маршрута самим
русским. «Вследствие того, что мы не знаем, с какой
стороны дороги к нам близки или далеки, — подчерк-
нули маньчжурские сановники, — то если белый царь
желает спрашивать о здоровий [богдыхана] и достав-
лять дань, так пусть, когда он представит доклад, про-
ся [назначить] дорогу с какой-либо стороны, подле-
жащее министерство представит доклад, вместе пе-
реговоривши и об запрещении обижать [их купцов]
знаменам монгольским, [расположенным] вдоль откры-
ваемой для движения дороги»186.
Наиболее острый момент переговоров, касавшийся
выдачи Гантимура, нашел отражение и в данном доку-
менте в связи с проблемой размена перебежчиков. «Об
этом не должно теперь рассуждать, — заявляли творцы
внешней политики маньчжурского государства, — вслед-
ствие того, что белый царь вовсе не представил ясного
доклада на указ, посланный нами. Когда же русский
белый царь выдаст наших беглецов Гэньтэмура и пр.,
то опять [об этом] поговорим»187. Любопытна реакция
цинского двора на просьбу московского царя обмени-
вать русские товары на драгоценные камни, а также
на предложение прислать императору что-либо ему
особенно интересное. В этом маньчжурская знать усмо-
трела нарушение приличий и регламента отдаривания
иноземных послов. «Когда от внешних государств при-
ходят спросить о здоровье [богдыхана] и доставить
дань, то их только щедро награждают, оказывая ми-
лость, и нет закона получать [подарки], поименно ука-
226
зывая: «не дадут ли той или другой вещи», — [об
этом] не должно рассуждать», — писали возмущенные
конфуцианцы. «Затем белый царь говорит: «Если ве-
ликий царь особенно дорожит какими-либо вещами, то
я доставлю их в ответ», — об этом также не должно
говорить, так как в нашем государстве вовсе нет осо-
бенно любимых [ценимых] вещей», — заключали они
свое нравоучение188. Если бы Н. Г. Спафарий познако-
мился с этим документом, он немедленно напомнил бы
Мала, как тот выторговывал у него прекрасную саб-
лю — личное оружие посла189, а император после под-
несения ему подарков от царя (часов с боем и зер-
кал), ими «тешился» и присылал Ф. Вербиста узнать,
нет ли у русского посла еще каких-либо затейливых
предметов ему в подарок190. Но ведь чем ниже мораль,
тем возвышеннее ее проповедь, маньчжурские феодалы
в данном случае не были исключением из этого пра-
вила. Большее понимание со стороны придворной знати
встретило предложение обменяться образцами титулов
царя и императора. Неизвестно, правда, соглашались
ли в Пекине употреблять полный титул царя, но Нэйгэ
поручалось составить образец обращения к императо-
ру и вместе с соответствующим указом направить в
Москву.
Неудачей закончилась попытка русского правитель-
ства получить из Китая определенное количество се-
ребра в обмен на русские товары. Ответ по этому по-
воду был аналогичен тому, который касался приобрете-
ния драгоценных камней. Вообще цинское правитель-
ство полностью игнорировало все пункты о развитии
свободной торговли, сведя их лишь к разрешению под-
несения «дани» императору. Поэтому Цины отказали
н в разрешении китайским купцам посещать русские
рынки, заявив, что «нет закона, позволяющего отправ-
лять людей нашего государства во внешние государ-
с । н.т и дозволять [им] производить [там] торговлю, об
н*
227
этом нельзя рассуждать»191. Запрещение же направить
в Москву каменщиков для постройки мостов было мо-
тивировано тем, что «белый царь еще не выяснил дела
беглецов» и только после ответа о Гантимуре можно
было бы переговорить, следует ли отправлять масте-
ров.
Вообще же дальнейшие связи с Русским государ-
ством советники императора представляли себе исклю-
чительно как одностороннее принятие в качестве ми-
лости послов из Москвы, но при заранее определенных
условиях. «Если русский белый царь доставит наших
беглецов, — докладывали они Сюань Е, — и ежегодно
без перерыва, отправивши посла, будет спрашивать о
здоровье и доставлять дань, то в случае, если тогда он
представит императору доклад, прося чего-либо, пусть
подлежащее министерство переговорит о том, следует
ли его наградить или нет»192.
Все вышеперечисленные резолюции чиновники Либу
и Лифаньюаня должны были подробно разъяснить рус-
скому посланнику, исходя из содержания соответству-
ющего императорского указа.
Заключительный период пребывания посольства
Н. Г. Спафария в столице Цинской империи был испол-
нен драматической борьбы посланника за спасение
престижа Русского государства. 12 августа Мала объ-
явил Н. Г. Спафарию, что на следующий день состоит-
ся процедура вручения ответных подарков императо-
ра русскому царю. Смысл ответного отдаривания сво-
дился к тому, что каждый правитель, представляющий
дань пекинскому трону, имеет право на ответное жало-
вание. В Лифаньюане справились с уложениями импе-
рии и приравняли московского царя к одному из вас-
сальных ханов. Строго регламентированы были и подар-
ки послам и их свите193.
Хотя Мала и подчеркнул, что из «особого» уважения
к русскому царю отдаривание будет производиться не
228
в Лифаньюане, а в Цзыцзиньчэне (Пурпуровом запрет-
ном городе), на том же месте, где принимали грамоту
и поминки от царя, однако Н. Г. Спафарий верно раз-
гадал смысл предстоящей церемонии. Когда после трех-
часового ожидания под дождем принесли император-
ские дары, то Амухулан, вручавший их, потребовал, что-
бы посланник «припал на колени (на том месте были
и грязи) и принел бы поминки, которые посылает бог-
дыхан к великому государю, потому что у них обычай
таков, что всех государей послы припадают на колени
и так принимают поминки к своим государем». Но рус-
ский посол категорически отказался уронить престиж
своей страны, он ответил, что «от того учинитца позор
великому государю, а принимают так поминки поддан-
ные от государей своих, а которые равны, принимают,
как ведетца во всем свете друг от друга и сосед от со-
седа как отдал и от страны царского величества по-
минки ему, алихамбе, а не велел никому пасти на ко-
лени и принять»194.
Глава Лифаньюаня Амухулан не ожидал такого по-
ворота событий, не нашелся что ответить русскому по-
сланнику и молча передал ему по росписи «поминки»
императора. С точки зрения цинской дипломатии, он
совершил серьезную ошибку: ведь рушилась вся версия
о «данническом» характере посольства Н. Г. Спафария,
столь тщательно оформлявшаяся ею с помощью много-
численных процедур. Поэтому, когда дошла очередь до
вручения подарков послу и его свите, Н. Г. Спафарию
был задан вопрос, как он будет принимать эти подарки?
11осол разъяснил, что «свои поминки» он готов прини-
мать как угодно, указав на разницу в отдаривании ца-
ря и его. Амухулан направился в императорские покои
для доклада. Сюань Е срочно послал за Мала, чтобы
попытаться уговорить посла выполнить положенный ри-
|уал. Но Н. Г. Спафарий остался тверд. Тогда цинские
дипломаты, забрав уже врученные поминки, попытались
229
отнять у посла и их роспись, но это не удалось. Цин-
ская дипломатия явно «потеряла лицо».
Чтобы как-то оправдать свои действия, послу разъяс-
нили, что подарки были взяты обратно, так как не все
они были готовы и к ним добавят еще новые. Однако
Н. Г. Спафарий, сохранивший роспись, смог проверить
эту версию и убедился в ее несостоятельности. 16 ав-
густа ему были переданы те же предметы, что и в
прошлый раз, и в том же количестве. Посол принял по-
минки стоя, и хотя он был готов выполнить церемониал
при вручении поминков ему лично, однако цинские ди-
пломаты и в этом случае разрешили ему получить их
по русскому обычаю. В докладе императору, датирован-
ном этим днем, чиновники Лифаньюаня, оправдывая
свои действия, указали, что они якобы внесли изменение
в номенклатуру и количество жалования русскому ца-
рю195. Но инцидент на этом не был исчерпан и забыт
цинской дипломатией. Более того, он осложнился новы-
ми событиями. ।
Государственный совет доложил императору, что
русский посланник не усвоил цинский церемониал и
поэтому ему не следует жаловать императорский указ.
Предлагалось через Лифаньюань сообщить послу, что
если русский царь действительно желает быть в дру-
жественных отношениях с империей Цин, то он должен
выполнить два условия: во-первых, возвратить Ганти-
мура и других беглецов, а во-вторых, прислать такого
посла, который будет беспрекословно соблюдать прави-
ла цинского церемониала. Лишь в таком случае прось-
бы, связанные е торговыми делами, могут быть рас-
смотрены196. Итак, ситуация сложилась такая же, как
и при изгнании из Пекина посольства Ф. И. Байкова,
с той лишь разницей, что теперь обвинения выдвигались
против посла, выполнившего церемониал настолько, что
первоначально цинская дипломатия уже стала рассмат-
ривать его миссию как данническое посольство, но за-
230
тем сорвавшего ее планы. К этому добавлялось и бо-
лее определенное, чем 20 лет назад, требование в отно-
шении амурских дел.
29 августа Н. Г. Спафария пригласили якобы для
того, чтобы вручить ему императорский указ, в котором
давались ответы на предложения русского правитель-
ства. Указ будто бы собирались вручить опять в поме-
щениях императорского дворца, но лишь при условии,
что посол примет его, стоя на коленях. Посол отказал-
ся, но его позицию не поддержали остальные члены по-
сольства, они потребовали, чтобы он «пал на колени и
учинил бы по их воли, как они хотят». Послу ничего
не оставалось другого, как подчиниться. Цинские ди-
пломаты учли несогласие в рядах русского посольства.
Но уступка посла была напрасной. Один из канцле-
ров Нэйгэ, главенствовавший на этой церемонии, объя-
вил лишь, что император не будет посылать русскому
царю никакого ответного документа в связи с тем, что
русский посланник «учинился непослушен, не принел
поминки к своему государю, пав на колени», а также
потому, что однажды уже посылали грамоту о Ганти-
муре, и пока Гантимур не будет возвращен, «не по что
и писать»197. В заключение маньчжурский сановник про-
диктовал Н. Г. Спафарию три условия, на которых воз-
можно было бы сохранение дипломатических и торговых
отношений Русского государства с Цинской империей:
прислать в Пекин с царским послом Гантимура, «чтоб
тот посол был самой разумной и чтоб он делал все, что
прикажем по нашему обычаю и ни в чем не противил-
ся», «чтоб все порубежные места, где живут вашего ве-
ликого государя порубежные люди, жили всегда смир-
но»198. Такой поворот событий явился неожиданностью
для русского посла.
Цинская дипломатия перешла в наступление, пы-
таясь сломить волю посла и закрепить-за Русским го-
сударством статус «представляющего дань». Для этого
231
маньчжуры воспользовались заявлением Н. Г. Спафа-
рия о том, что он согласен принять императорский указ
(«грамоту» или «лист») по правилам маньчжурского
придворного этикета, «а без листа и без отповеди как
назад ехать и с чем царскому величеству объявитись,
как станет спрашивать, кому его великого государя гра-
моту и поминки отдал, и для того без листа отнюдь
мне ехать нельзя», — посетовал посол199. При этом он
попросил лишь, чтобы предварительно его ознакомили
с латинским переводом будущей «грамоты» Сюань Е.
Н. Г. Спафарий был исключительно «трудным» по-
слом для цинских чиновников, ведших переговоры. Его
остроумная находчивость, основанная па обширном зна-
нии дипломатической практики и направленная на за-
щиту интересов Русского государства,вызывала ярость
у внешне учтивых пекинских придворных. И в данном
случае, отказав послу в предварительном ознакомлении
с латинским переводом «грамоты», которую он должен
был бы принять, они закричали: «Не тебе нас учити,
как писать, а мы, сами ведаем и знаем, что и как пи-
сать»200. Императорские дипломаты «потеряли лицо»,
гнев же их был вызван тем, что условие Н. Г. Спафа-
рия означало провал попыток сделать его вольным или
невольным соучастником исполнения планов цинского
двора.
А этот поставленный собственными же сподвижни-
ками на колени посол московского царя еще и заявлял
цинским сановникам, что «богдыханово величество и ко-
лай яростию и с сердцем говорят, и то против права
всех народов они делают, потому что на послов и на
посланников нигде не кричат и не сердятся о том, что
стоит крепко за честь государя своего»201. Свое же усло-
вие он объяснил тем, что, во-первых, маньчжурский
язык, как и в прошлый раз, может быть не понят в
Москве, а употребление латинского в переписке изба-
вило бы обе стороны от недоразумений (посол не знал,
232
что уже состоялось так и не приведенное в действие ре-
шение Государственного совета, в котором как раз раз-
решалось использовать латынь для ответа русскому ца-
рю) , и, во-вторых, чтобы в тексте «не было какое же-
стокое слово или непристойно» и «честь бы обоих вели-
ких государей хранилась равная», «потому что ваш обы-
чай от нашего далеко рознитца, потому что у нас идет
к чести, а у вас к бесчестию»202. В качестве дополни-
тельного аргумента он сослался на то, как цинские
дипломаты в свое время и на переговорах в Букее и в
Пекине требовали текст царской грамоты императору.
Цинские дипломаты в ответ стали оправдывать свою
позицию тем, что Н. Г. Спафарий может попытаться
принять императорский указ не в соответствии с ритуа-
лом, так же как это было при отдаривании царя. Но
русский посланник подчеркнул, что он примет «лист»
так, как от него потребуют, лишь бы в нем не было
«вредительства чести» царя. Тогда маньчжурские чи-
новники решили дискредитировать персону посла, что-
бы в Москве списали все неудачи посольства именно на
его личные качества. Они использовали выявившиеся
разногласия в составе русского посольства и пошли на
беспрецедентный шаг — противопоставили посланнику
его свиту. Один из чиновников Лифаньюаня начал «кри-
чать и говорить дворянам московским и детем бояр-
ским и служилым: как бугдыхан будет к царскому ве-
личеству писать лист, будете ли принимать с такою че-
стью, как мы прикажем? И они закричали все, что бу-
дем»203. Так повторялось несколько раз.
Причем этот «удар в спину» был нанесен цинскими
дипломатами только для очернения позиции Н. Г. Спа-
фария. На деле они, руководствуясь уже состоявшими-
ся решениями своего правительства, и не собирались
вручать русскому посольству «лист». Переговоры в этот
и последующие дни велись лишь для того, чтобы найти
в поведении или позиции посла такие черты, которые
233
можно было бы использовать против него, и для оп-
равдания отказа со стороны Цинов иметь обычные дип-
ломатические и торговые связи с Русским государст-
вом.
Посол нес ответственность за ход переговоров и ре-
зультаты посольства, он заявил, обернувшись к своим
спутникам, что не примет «лист», если в нем будет со-
держаться «к царскому величеству какое бесчестное
слово». Но вспыхнувший бунт ему подавить не уда-
лось, так как в ответ он услышал: «мы примем, буде
ты не примешь»204. Безуспешной была и попытка посла
узнать у маньчжурских чиновников ответ на свои «12
статей» о государственных делах. Ему вновь повторили,
что обсуждать их можно будет только после выполнения
Русским государством трех упоминавшихся условий цин-
ского двора.
Так закончились эти «переговоры на коленях». Воз-
вращаясь из дворца, посланник встретил Ф. Вербиста,
который в дополнение ко всем огорчениям Н. Г. Спафа-
рия сообщил ему, что кто-то из состава русского по-
сольства «оболгал ево», заявив Амухулану и Мала,
«что он ему, посланнику, про всякие их дела китайские
сказывает»205.
Пока русский посланник еще и еще раз сверял свои
действия со статьями данного ему наказа, черпая в них
веру в свою правоту, состоялось заседание Государст-
венного совета империи, на котором присутствовал и
Сюань Е. Согласившись с существом позиции своих под-
чиненных, император не одобрил их действия по фор-
ме. Он распорядился провести еще один тур перегово-
ров, с тем чтобы, подтвердив в корректной форме пози-
цию цинского правительства, закрепить за Русским го-
сударством статус «подчинившегося» и «даннического»,
если его представители капитулируют, либо предъявить
московскому царю ультиматум.
Сонготу, руководивший Нэйгэ, 30 августа лично при-
234
был к послу и объявил ему решение Государственного
совета, смысл которого сводился к тому, что, если
Н. Г. Спафарий согласится, он должен будет принять
«лист» по установленной форме и независимо от его со-
держания. Чтобы не оставлять и тени сомнений в наме-
рениях своего правительства, он разъяснил, что любое
прибывающее в Пекин посольство рассматривается Ци-
нами как обращение низшего к высшему, что все при-
возимое Послами является, по их понятия'м, данью, а от-
ветное отдаривание — жалованьем. Именно в связи с
этими представлениями и может быть подготовлена
«грамота» Сюаиь Е русскому царю, содержанием кото-
рой может быть лишь требование выдать Гантимура206.
Цинская дипломатия продолжала политику дискре-
дитации посла. Для этого она умело использовала тот
пункт грамоты царя императору, где говорилось о не-
знании в Москве подлинной титулатуры цинского им-
ператора и содержалось обещание после выяснения ти-
тула императора употребить его «по достоинству, как
сам себя описует». Отсюда пекинские дипломаты дела-
ли вывод, что царь в принципе согласен принять.цин-
ский дипломатический этикет, а посланник не соглаша-
ется, действуя «от себя». Н. Г. Спафарий попросил дать
ему время на размышления и отложить «отповедь» до
утра207.
Ф. Вербист прислал русскому посланнику записку,
в которой объяснял жесткость позиции цинского прави-
тельства тем, что «наипаче то делают для неприятелей
никанцов, чтоб они видели, что хотя с ними война, од-
нако ж де такого славного великого государя не боятца
и обычая своего не переменяют»208.
На следующий день посла посетил Амухулан, кото-
рый услышал от Н. Г. Спафария тот ответ, который
он, очевидно, втайне и надеялся услышать. Русский
посланник заявил, что предложенный Цинами вариант
«не токмо принять, но и подумать нельзе, потому что
235
буде примем мы такой лист и такие статьи, не токмо
нашего... государя и государства ево, но и нас самих в
подданство подаем, и то дело не токмо позорно всем
нам, но и казнены будем от нашего великого госуда-
ря»209. Он вновь подчеркнул, что все великие государ-
ства равны в общении друг с другом и поэтому уста-
новление такого рода отношений между Цинской им-
перией и Русским государством не наносит ущерб ни
престижу, ни государственным интересам страны импе-
ратора. Пока Амухулан отправился докладывать Сюань
Е ответ Н. Г. Спафария, посла посетил Ф. Вербист, ко-
торый! вновь пояснил, что требование о выдаче Ганти-
мура выдвигается цинской дипломатией столь упорно
лишь потому, «что они ведают, что вы не отдадите ево,
и тогда они сыщут причину, бутто правдою воюют, и
станут разорять ближние места Нерчинской и Албазин-
ской»210.
1 сентября Амухулан подтвердил отказ цинского
правительства дать посланнику ответ на грамоту царя
и содержавшиеся в ней предложения о развитии отно-
шений между двумя государствами. Возвращение Ган-
тимура, беспрекословное подчинение цинскому дипло-
матическому этикету (т. с. признание своей зависимо-
сти от Цинов) и свертывание хозяйственного и админи-
стративного освоения Приамурья являлись непрелож-
ными требованиями, исполнение которых могло бы из-
менить позицию императорского правительства. А до
тех пор, подчеркнул глава внешнеполитического ведом-
ства цинского Китая, «чтоб отнюдь никакие люди от вас
ис Росии и ис порубежных ни с какими делами1 и с
торгом не приходили, потому что указ бугдыханов так
постановлен»211. Таким образом, для оказания нажима
на русское правительство Цинская империя в односто-
роннем рорядке объявила о фактическом разрыве ди-
пломатических и торговых связей с Русским государст-
вом.
236
Через несколько дней посольство Н. Г. Спафария
покинуло Пекин и, преодолев большие трудности, зи-
мой 1676 г. возвратилось в Нерчинск.
* * *
Итак, первая фаза активной дипломатии в отноше-
ниях с Русским государством не принесла Цинской им-
перии желаемых результатов. Московское правительст-
во отказывалось строить связи иначе как на равноправ-
ной основе. Сама идея равенства была вызовом импе-
рии. Этот вызов казался тем более опасным, что рус-
ская дипломатия не смогла дать удовлетворительного
объяснения действиям нерчинского воеводы, предложив-
шего цинскому императору подчиниться русскому царю.
Не менее дерзким являлось и укрывательство Ганти-
мура, продолжавшееся после направления русской сто-
роне императорского указа о возвращении этого пере-
бежчика. Имперские интересы требовали проявления
силы, но внутреннее положение страны лишало прави-
тельство Сюань Е возможности использовать армию в
качестве решающего аргумента при диалоге с русскими.
Для русской стороны результаты посольства
Н. Г. Спафария были еще менее утешительны, чем ито-
ги посещения Пекина Ф. И. Байковым. Русскому госу-
дарству было отказано в праве иметь какие-либо от-
ношения с цинским Китаем до тех пор, пока не будут
исполнены требования предъявленного Цинами ульти-
матума. Поездка Н. Г. Спафария не дала и прибылей
казне, так как торговля на сей раз была крайне не-
удачной.
Безуспешность посольства удручала и в связи с тем,
что один из самых опытных и талантливых европейских
дипломатов не сумел преодолеть воздвигнутый Цинами
барьер чванливого превосходства их империи над окру-
жающим миром. Обе стороны проявили большое ис-
237
кусство ведения переговоров и пошли на известные
уступки друг другу. Но уступки русского посла были
направлены на достижение главной цели — развитие
нормальных дипломатических и торговых отношений
между двумя государствами на основах равенства.
Уступки Цинов имели более ограниченный характер и
были рассчитаны лишь на то, чтобы заставить Н. Г. Спа-
фария выполнить придворный посольский церемониал,
пусть даже в несколько «искаженном» виде, который
свидетельствовал бы о «данническом» характере отно-
шений. Цинское правительство, безусловно, сознавало в
тот момент слабость империи, но оно исходило из оцен-
ки русских сил на Дальнем Востоке как абсолютно не-
значительных и неспособных причинить ущерб мань-
чжурскому государству. Миролюбивые устремления рус-
ского правительства, с точки зрения цинской диплома-
тии, также свидетельствовали не о чем ином, как о его
слабости, отсутствии возможностей подкрепить дипло-
матию хотя бы вооруженной демонстрацией. Привыкнув
диктовать другим, цинская дипломатия могла уступить
только силе.
Цинская дипломатия для оправдания своей позиции
постаралась дискредитировать действия посла и его лич-
ность. В этом плане весьма примечательным представ-
ляется свидетельство Т. Перейры, современника со-
бытий, сумевшего по достоинству оценить и фигуру
Н. Г. Спафария, и занятую им позицию. «Несколько лет
тому назад, когда я уже был при дворе, москвитяне при-
слали другого посла, — отмечает в своих записках пор-
тугальский миссионер, — для того, чтобы добиться
нужного им мира. Посол был хорошо принят, так как
в то время происходило восстание У Сань-гуя, кото-
рый... взбунтовался и захватил половину империи. Мос-
ковский посол, однако, исходил из презумпции равно-
правия сторон в переговорах п не хотел принять точ-
ку зрения неопытных в этих делах китайцев. И он был
238
отослан обратно, хотя ему и удалось поколебать высо-
комерие китайцев, восхищавшихся бесстрашием его от-
ветов. Человек он был очень решительный и всегда це-
нил себя ие ниже китайцев. Ои был очень образован-
ным человеком, и хотя был еретиком, прекрасно знал
философию и диалектику. Однако же он отказался
вступать в какие-либо дискуссии о католицизме и даже
не хотел об этом слушать»212.
Объективно оценивая результаты посольства
Н. Г. Спафария, следует отметить, что посол отстоял
престиж Русского государства и не подчинился дикта-
ту Цинов. Была сорвана очередная попытка цинской
дипломатии навязать Русскому государству статус «под-
чинившегося» и «даннического». Русскому посольству
удалось раскрыть цинскую внешнеполитическую докт-
рину и образ действий основанной на ней диплома-
тии. Исключительную ценность представляли обширные
сведения о Цинской империи, собранные послом и из-
ложенные им в статейном списке и ряде сочинений о
Китае. То, что послу стали известны дальнейшие пла-
ны цинского правительства относительно русских вла-
дений в Приамурье, представляло интерес особой госу-
дарственной важности.
Правда, царское правительство так и не восполь-
зовалось этими сведениями и практически не приняло
мер для изменения ситуации на дальневосточной! ок-
раине Русского государства. Это было связано и с по-
следовавшей в 1676 г., когда посол еще находился на
обратном пути, смертью Алексея Михайловича, покро-
вительствовавшего Н. Г. Спафарию, и с судебным де-
лом, возбужденным некоторыми членами свиты посла
против него в связи с якобы имевшей место уступкой
цинским властям «ясачных иноземцев» в районе Зеи.
В 1677 г. в Албазин был направлен царский указ о
том, чтобы продолжать сбор ясака в районе Зеи, со-
держание этого указа предписывалось довести и до све-
239
дения «наунских воевод». В августе 1677 г. Сонготу
доложил императору этот первый отзвук Москвы на воз-
вращение посольства Н. Г. Спафария213.
Н. Г. Спафарий был оправдан и продолжал службу
при московском дворе. Его действия в Пекине также
были оправданы и в глазах современников. В его ад-
рес не могла быть брошена саркастическая фраза, по-
добная той, которой иезуит-миссионер охарактеризовал
действия побывавших в Пекине голландцев: «Как бы
то ни было, я думаю, что никакие европейцы не будут
допущены [ко двору], если они не признают свою вас-
сальную зависимость, как это, по дошедшим до меня
слухам, сделали и обесчестили себя этим голландцы.
Они дошли до того, что позорно предложили платить
ежегодно дань, лишь бы получить разрешение торго-
вать»214.
Глава IV
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН СЮАНЬ Е
И ВТОРЖЕНИЕ МАНЬЧЖУРОВ
В ПРИАМУРЬЕ
Военный и дипломатический аспекты
«русской» стратагемы Сюань Е
«Я правлю 40 лет, и только во время мятежа У Сань-
гуя мне приходилось решать по 500 дел в день. И хотя
я лично не брал в руки кисти и ие составлял докумен-
тов, даже при этом я не ложился спать ранее полуно-
чи»1. Эту фразу Сюань Е не случайно изречет более
чем через 20 лет после подавления восстания «трех
князей-вассалов». В течение всей жизни он не мог пре-
дать забвению события тех дней, когда минские гене-
ралы, если бы они действовали более решительно и
сплоченно, могли прекратить само существование ди-
настии Ции. Ведь не случайно одним из первых шагов
У Саньгуя было его послание к императору, в котором
он предлагал Сюань Е вывести маньчжуров из Китая,
обещая ему в качестве компенсации и награды... Ко-
рею2. !
Но, провозгласив себя 23 марта 1678 г. императором
династии Чжоу, У Саньгуй спустя немногим менее по-
лугода скончался от дизентерии, оставив в наследство
своему внуку провинции Юньнань, Гуйчжоу, часть Ху-
нани, Сычуань и Гуаней. Уже в конце 1679 г. Гуаней
перешла к Цинам, а в начале следующего года цинский
241
генерал Чао Лянтуп захватил Сычуань. В 1681 г. была
«умиротворена» Гуйчжоу, а 7 декабря 1681 г. последо-
вала полная капитуляция повстанцев. Многие сподвиж-
ники У Саньгуя были казнены, те же, кто ранее пере-
шел на сторону правительства, получили щедрые воз-
награждения. Покончив с мятежным Югом,' империя
смогла обратить свои взоры на Север.
Все эти тревожные годы Цины не забывали о суще-
ствовании близ своих северных рубежей огромного го-
сударства, правитель которого считал себя равным им-
ператору, а его послы отказывались подчиниться дипло-
матическому этикету пекинского двора. И хотя на Тай-
ване еще существовало государство Чжэнов, а ойрат-
ский хан Галдан стремился объединить под своей ру-
кой монгольские земли, Сюань Е утверждал, что глав-
ной политической задачей империи является решение
«проблемы русских на Амуре».
Наступал 1682 год, приближалось 20-летие правле-
ния Сюань Е. Императора вдохновляли военные успе-
хи, достигнутые цинской армией в борьбе против «ге-
нерала— усмирителя Запада», как именовали У Саньгуя
еще с минских времен. С 1680 г. император начал под
руководством придворных китайских ученых овладевать
конфуцианской диалектикой «Ицзина» («Книги пере-
мен»), которая становится для него руководством в по-
литике и повседневной жизни3. Он никогда не уставал
от чтения этой книги и использовал ее как для пред-
сказания судьбы, так и для обоснования моральных
принципов. Вскоре он сам уже поучал придворных,
советуя им не представлять эту книгу слишком простой,
«так как смысл в пей заложен между строк»4.
Вызывающее упорство, с которым русские послы от-
вергали настояния цинской дипломатии признать вер-
ховенство империи Цин над их государством, казалось
Сюань Е тем более опасным, что представители других
европейских стран были более покладистыми. Через
242
два года после отбытия из столицы империи Н. Г. Спа-
фария при дворе появился португальский посол Бенто
Перейра де Фариа, добивавшийся для своей страны ис-
ключения из запрета на морскую торговлю в Гуандуне.
Ему был пожалован соответствующий императорский
указ, ибо он исполнил церемониал представления дво-
ру по всем правилам. Как доносили провинциальные
власти, португальцы пытались использовать этот указ,
чтобы воспрепятствовать голландской торговле у юж-
ного побережья Китая5. Русские также стремились к
торговле, но не шли ради нее на уступки.
В марте 1682 г. Сюань Е принимает решение посе-
тить Маньчжурию — родовой домен Цинов. Он хотел
лично побывать в тех местах, которым предстояло в
недалеком будущем стать плацдармом для применения
системы мероприятий, которые изменили бы ситуацию
на северо-восточных рубежах империи. Официально
придворному окружению было объявлено, что импера-
тор намерен совершить жертвоприношения у могил пер-
вых трех маньчжурских ханов близ Мукдена (Шэнья-
на). Одновременно соответствующий указ был направ-
лен в «оставленную столицу», а также в Гирин (Цзи-
линь) Бахаю, который должен был подготовиться к ви-
зиту Сюань Е и его свиты в район Ула6.
В качестве ближайшего спутника в этом путешест-
вии Сюань Е выбрал Ф. Вербиста. В общении с этим
высокообразованным европейцем, хорошо знавшим рус-
ских, ему хотелось проверить детали своей идеи. Офи-
циально Ф. Вербисту поручалось определить астроно-
мические координаты важнейших городов Маньчжурии.
Император и сам любил наблюдать ночное небо в об-
ществе руководителя Астрономической палаты и де-
монстрировать приближенным, что в узнавании созвез-
дий и вычислении времени суток по расположению звезд
он не менее искусен, чем европейский ученый7. Никто
и не подозревал, что в эти часы он шлифует свой замы-
243
сел относительно захвата Приамурья. Одновременно он
демонстрировал свите, что «даже если некоторые запад-
ные методы отличаются от наших и даже могут быть
более совершенными, в них мало чего нового. П])инципы
математики выводятся из «Книги перемен», и запад-
ные методы являются китайскими по происхождению»8.
По возвращении из поездки Ф. Вербист получил но-
вое назначение: он стал одним из руководителей Гунбу
(Министерства общественных работ), где ему было по-
ручено осуществить программу оснащения цинской ар-
мии европейским оружием. Увлечение математикой мо-
лодого императора привело его к пониманию роли ар-
тиллерии в войне. А именно к войне с Русским госу-
дарством готовился Сюаиь Е.
Сюань Е принял решение использовать все силы и
возможности Цинской империи для захвата русского
Приамурья. Он проанализировал причины провала пре-
дыдущих кампаний: отдельные вооруженные рейды на
Амуре не приносили решающей победы цинскому ору-
жию, так как русские либо разбивали даже значитель-
но превосходящие- их по численности отряды маньчжу-
ров, как было под Ачанским и Кумарским острогами,
либо, сами потерпев поражение, быстро восстанавлива-
ли свои относительно небольшие силы; угон в глубин-
ные районы Маньчжурии местного населения с целью
лишить русских опоры в Приамурье не только не дал
желаемых результатов, но и привел к обратному эффек-
ту — местные племена начали активно переходить на
сторону русских, ища у них защиты от цинских войск;
попытка дипломатическими мерами выманить Ганти-
мура и тем самым повлиять на обитателей Приамурья,
очевидно, была разгадана русской дипломатией, так
как приблизительно через год после отъезда Н. Г. Спа-
фария русские прислали грамоту, передав ее через со-
лонских старшин, в которой, не упоминая вовсе о Ган-
тимуре, утверждали свое право собирать ясак па Зее9.
244
Поездка Сюань Е с инспекцией по стране
Ныне, избирая путь войны, Сюань Е должен был не
только подготовить армию, но и предпринять широкие
дипломатические акции. Особая миссия дипломатии обу-
словливалась тем, что империя начинала войну против
государства, которое на протяжении почти 30 лет пе-
риодически добивалось мирных отношений с Китаем,
направляя для этого специальных послов. Все это было
хорошо известно в Китае и фиксировалось в династий-
ных хрониках. Поэтому необходимо было выработать
такую версию событий, которая оправдывала бы эту
захватническую войну в глазах и современников и по-
томков. Цинской дипломатии, таким образом, предстоя-
245
ло найти благовидный и «справедливый» повод для
войны, обеспечить успех военных действий во время их
проведения и, наконец, обосновать «право» на приобре-
тение новых земель в случае победы и закрепить захват
специальным дипломатическим актом.
Учитывая все это, Сюань Е разработал стратагему,
в которой военным и дипломатическим мероприятиям
отводилось приблизительно равное по важности и объе-
му место. В общих чертах стратагема была готова к
сентябрю 1682 г. Ее конкретизация требовала, по пра-
вилам составления стратегических планов, максималь-
ного использования ситуации, сложившейся в лагере
предполагавшегося противника. Сведения эти должны
были передать надежные шпионы. Сюань Е в указе от
5 июня 1685 г.10 следующим образом раскрывал этапы
составления этой стратагемы: «Мы тщательно разве-
дывали географическое положение русских земель, про-
тяженность дорог, [ведущих к ним], характер и нравы
людей. В результате точного расчета было принято ре-
шение о сроках, отмечены преимущества знания мест-
ности, подвезен провиант, подготовлены к походу вой-
ска и использована благоприятная обстановка»11.
Итак, первой стадией была разведка. Разумеется,
для принятия столь важных решений император не мог
положиться на информацию «местных шпионов» вроде
Шаралдая. Эта задача была по плечу лишь опытным
«шпионам жизни». Сюань Е выбирает для осуществле-
ния стратегической разведки двух маньчжурских гене-
ралов— Лантаня и Пэнчуня. Лантань долго служил в
отряде императорских телохранителей. Он был храбрым
и способным военным разведчиком, еще в юношеские
годы отличился в боях против мятежника Мао Лушаня,
когда в 1663 г. (2-й год правления под девизом Канси)
во главе авангарда отборных восьмизнаменных войск
переправился через р. Гупинхэ, проник в глубину тер-
ритории, занятой мятежником, и захватил в плен 11 чи-
246
повников противника, а также распоряжения и прика-
зы мятежников.
10 лет спустя он, действуя по секретному заданию
Сюань Е, в одну ночь на основании заранее составлен-
ных списков провел в Пекине и его окрестностях аресты
членов тайного общества «Хун ян дао» («Учение вели-
кого солнца»). Ему приходилось действовать и за пре-
делами империи. Так, в 1674 г. (13-й год правления
под девизом Канси) он, получив императорский указ
«обследовать границы страны» в районе Баньчэня, нео-
жиданно напал на «логово» приходивших из-за грани-
цы «мятежников» и перебил их. А в 1678 г. Лантань
отвозил императорский указ корейскому вану12. Таким
образом, император направлял в русские владения од-
ного из лучших разведчиков империи.
16 сентября 1682 г. Лантаню и Пэнчуню был дан
императорский указ, предписывавший следовать во гла-
ве отряда в несколько сот человек к Албазину. По пути
к ним должен был присоединиться и нингутинский фу-
дутун Сабсу с 80 солдатами. Сабсу уже много лет слу-
жил в пограничном районе и хорошо ориентировался в
этой местности. Еще в 1677 г. он был участником изве-
стной экспедиции Умуна, которая была направлена из
Гирина на границу с Кореей на поиски прародины
маньчжуров в районе Чанбошаня. После этого он был
назначен фудутуном Нингуты13.
Маршрут разведчиков сначала пролегал там же, где
12 лет назад прошел отряд во главе с Мала. Подойдя
к Нерчинску, Лантань и Пэнчунь должны были уведо-
мить местного воеводу, что они прибыли якобы для
охоты на оленей. Затем им следовало двигаться вдоль
Амура к Албазину. «Тщательно разведайте положение
его и обстановку», — указал Сюань Е14. От Албазина
специальная команда из нескольких полковников и лич-
ных телохранителей императора, возглавляемая Сабсу,
должна была отыскать водный путь к Нингуте.
247
Император понимал, что значительная часть пути
этой разведывательной экспедиции пролегает через рус-
ские владения. Поэтому, чтобы обосновать «право» на
фактическое вторжение на чужую территорию, Сюань
Е выдвигает против подданных Русского государства
два обвинения: во-первых, будто бы они «вторглись в
пределы... Хэйлунцзяна», а во-вторых, творят насилие
по отношению к местному населению, «защитником» ко-
торого хотел бы себя выставить император. Заметим,
что ни о какой «исторической» принадлежности указан-
ного района Китаю или маньчжурам в этом документе,
как и в более ранних, нет пи слова. И, несмотря на то
что император не пожалел красок, чтобы выставить рус-
ских в качестве опасных врагов империи, он, зная дей-
ствительное стремление русских властей к мирным от-
ношениям с его державой, почти не сомневался в том,
что никакая реальная опасность с их стороны не угро-
жает его шпионам. «Думаю, что русские ни в коем слу-
чае не решатся напасть на вас, — сказал он им на про-
щальной аудиенции. — В случае если они захотят пре-
поднести вам продовольствие, вы примите его и со сво-
ей стороны тоже отдарите их. Если же, паче чаяния,
русские нападут на вас, вы ни в коем случае с ними в
бой не вступайте, а отведите своих людей назад. Ибо у
меня есть особый план»15.
Император не ошибся: когда отряд Лантаня и Пэн-
чуня, насчитывавший около 1000 человек, подошел в
декабре 1682 г. к Албазину под предлогом испросить о
выдаче двух перебежчиков, он был встречен без каких-
либо проявлений вражды. Между тем приказчик Алба-
зинского острога И. Семенов разгадал цель визита
маньчжурских военачальников, он сразу же донес в
Нерчинск: «И то де знатное дело, что они приезжали в
Албазинской острог не для тех беглых мужиков, для
осмотру Албазинского острогу и каковы крепости и мно-
го ли де в Албазинском есть русских людей»16.
248
В январе 1683 г. генералы доложили императору, что
«захватить русских крайне легко», для этого требуется
лишь экспедиционный корпус в 3 тыс. солдат при 20 ору-
диях. Они составили описание местности от Албазина
до устья Сунгари и расчет движения на судах и по су-
ше. Учитывая труднопроходимые места, Лантань и Пэи-
чунь предлагали обоз и артиллерию транспортировать
по воде. Они подчеркнули, что после нанесенных маньч-
журам поражений у Ачинского и Кумарского острогов
русские придают «большое значение деревянным горо-
дам и считают, что могут в них ничего не опасаться.
Полагаем, что без использования пушек хунъипао раз-
рушить Албазин невозможно». В заключение они пред-
ложили дополнительно к имеющимся судам построить
еще 56, чтобы всего их было 8017.
Отчет об этой разведывательной операции и послу-
жил основой для решения вопроса о захвате Албазина
военным путем. Решение императора, как и во многих
предыдущих случаях, было принято вопреки мнению
многих членов Государственного совета. «Хотя и были
разногласия по этому вопросу, — признавался импера-
тор, — войскам было приказано выступить». Придвор-
ные также подчеркивали: «Искоренение русских мы счи-
тали делом чрезвычайно трудным. Вы же, ваше вели-
чество, действовали по детально разработанному плану
и единовластно подняли войска в поход»18. Император
был одержим своим замыслом, он пока не раскрывал его
полностью никому, но то, что было выношено, позволяло
ему действовать даже тогда, когда другие были склон-
ны отступать. «Мы опасались только, — выдаст он по-
том сокровенные мысли, — что полководцы в точности
не последуют нашим императорским указаниям и ока-
жутся упущенными благоприятные возможности»19.
Хотя разведчики и сулили легкую победу, Сюань Е
проявил большую осторожность. Он помнил, что в
«прошлом шаншу Минъаньдали выступил [против рус-
249
ских] налегке, в результате стал испытывать нужду в
провианте. Цзянцзюни Шархуда и Бахай тоже допусти-
ли просчеты и вынуждены были возвратиться с полпу-
ти. Вследствие этого русские возгордились, а наши со-
лоны, цилэр, элэчунь и прочие народы затаили сомне-
ние и недоверие. Мы тщательно продумали причины этих
неудач и детально разработали план»20. «Нападение
нужно до времени отложить», •—• приказал император21.
В чем же заключался его собственный план, вернее,
военная часть его стратагемы? Прежде всего в том, что-
бы тщательно подготовить будущий театр военных дей-
ствий. Для этого он приказал выдвинуть в район Сред-
него Амура авангард численностью 1500 воинов;” они
должны были построить в районе Айгуня и Кумары по
примеру русских две деревянные крепости, которые бу-
дут противостоять казачьим отрядам. Здесь же следова-
ло начать концентрацию артиллерии и огнестрельного
оружия. Выходя за пределы рубежей империи, проле-
гавших по Ивовому палисаду, армия должна была иметь
запас продовольствия на три года, взятый из Гирина и
казенных поселений сибо; достигнув же захватываемо-
го плацдарма, солдаты обязаны были заняться земле-
делием (русские ведь имели на Амуре развитое земле-
делие!) для обеспечения себя продовольствием. Пол-
ностью включался в стратагему Сюань Е и план строи-
тельства военных судов, предложенный Лантанем и
Пэнчунем22.
Эта тщательная подготовка должна была гарантиро-
вать успех военной акции. План кампании заклю-
чался в том, чтобы внезапным и стремительным ударом
овладеть русской крепостью Албазин. Поражение под
Албазином должно было, по мнению императора, про-
демонстрировать русскому правительству полную бес-
перспективность дальнейшей вооруженной борьбы с
Цинской империей. Именно тогда дипломатия сможет с
позиции силы продиктовать ему условия дальнейших
250
отношений между двумя государствами. «Вследствие
того что мы используем отборное и сильное войско, ору-
жие и снаряжение у нас в отличном состоянии, — рас-
считывал Сюань Е, — русские не смогут противостоять
нам и вынуждены будут отдать нам земли и явиться с
изъявлением покорности»23. Захват части русских зе-
мель был главной целью войны. Цель эта ставилась им-
ператором в чисто династических интересах, так как,
по его убеждению, места, «захваченные» русскими, на-
ходились «в чрезвычайной близости от мест возникно-
вения нашей династии»24.
Таким образом, начинавшаяся война не вызывалась
ни экономическими, ни глубокими политическими при-
чинами, связанными с взаимоотношениями двух госу-
дарств. Напротив, наперекор той тенденции развития мир-
ных связей, которую осуществляла русская диплома-
тия и которая, возможно, в той или иной форме преодо-
лела бы препятствия, обусловленные несовместимостью
генеральных внешнеполитических концепций, Сюань Е
привнес во взаимоотношения с Русским государством
субъективный элемент, приводивший к военному конф-
ликту. Поэтому и было отвергнуто предложенное рус-
ской стороной дипломатическое решение всех накопив-
шихся во взаимоотношениях двух стран вопросов.
Территориальная экспансия в районе Приамурья
была рассчитана на то, чтобы создать здесь некую про-
странственную зону, которая отделила бы дальние под-
ступы к маньчжурскому домену от русских владений.
Идея создания такого рода зон, носивших название зем-
ли «цзими», появилась еще в древнекитайской страте-
гии «обуздания варваров». Она была составной частью
сформулированной в период Хань дипломатом Бань Гу
доктрины «цзими буцзюэ» («ослабив поводья, не пре-
рывать отношений»)25. В период Тан были созданы «цзи-
ми фучжоу» («военные и гражданские префектуры под
ослабленным контролем»), а при династии Мин «цзи-
251
ми вэйсо» («гарнизоны под ослабленным контролем»).
Главная идея заключалась в том, что в этих районах
старшины местных племен служили в качестве чинов-
ников; «эти префектуры и округа под ослабленным
контролем образовывали пограничную префектураль-
ную систему лишь по названию, тогда как на деле она
являлась феодальной пограничной системой»25. Полити-
ка правителей Мии и Цин, направленная на то, чтобы
превратить их в обычные административные единицы,
дала лишь очень ограниченные результаты. Политика
«цзими» применялась как внутри, так и вне имперских
рубежей, в зависимости от того, насколько силен был
Китай в тот или иной период. Она была тесно связана
со стратегическими планами «и-и чжи-и («управлять
варварами с помощью варваров») и «и-и гун-и», или «и-и
фа-и» («атаковать варваров с помощью варваров»)27.
Таким образом, в случае успеха цинского оружия Приа-
мурье лишалось на долгие годы каких-либо перспектив
хозяйственного и административного развития, ибо оно
превращалось бы в пустынный буфер для сдерживания
русских.
Албазип становился объектом главного удара, так
как занимал ключевую позицию в этом огромном крае.
Захват его расчленял русские владения и затруднял
оказание помощи русским поселениям па Зее и близ
Охотского побережья. Сюань Е использовал в данном
случае главную идею тон стратагемы, которая была раз-
работана им для разгрома мятежных войск в ходе борь-
бы с восстанием «трех князей-вассалов». Он не слу-
чайно, говоря об Албазине, вспоминал об этой своей
стратегической удаче: «Ранее во время смуты, подня-
той мятежником У Сань-гуем, мы решили, что город
Юечжоу — это ворота, открывающие путь в Хугуан, и
послали гонца с указанием развернуть военные дейст-
вия и захватить его. Вслед за этим, для того чтобы
разъединить силы мятежников, была захвачена провин-
252
ция Сычуань. Одновременно мы отдали тайный приказ
дацзянцзюню (главнокомандующему) Дайта поспешно
направиться из Гуаней в Юньнань. В результате этого
маневра все провинции были усмирены и военные дей-
ствия прекратились»28.
Эту стратагему, принесшую победу, придворные ис-
ториографы уже начали излагать в виде специального
сочинения «Пиндин саньни фанлюэ» («Стратегический
план усмирения трех мятежников»)29. Теперь импера-
тор выбирал лучшее из накопленного опыта, он стре-
мился утвердить непререкаемость своих стратегических
идей, преодолеть ту тайную оппозицию им в Государ-
ственном совете, которую он уже. не раз чувствовал.
Чтобы исключить случайность в объяснении первого
успеха, необходим был следующий. А перед ним лежал
огромный край, практически незащищенный. «Возмож-
ность победы заключена в противнике», — учил Сунь-
цзы. В данном случае малочисленность русских сил на
берегах Амура и в Забайкалье и известная императо-
ру удаленность дальневосточных русских владений от
центральных районов страны были тем уязвимым мес-
том «обстановки в стане противника», которым решил
воспользоваться Сюань Е и которое по всем признакам
обещало ему победу.
Но казавшийся Сюань Е столь замечательным план
военных действий в Приамурье не вызвал восторга у
его полководцев, они весьма критически отнеслись к
нему. Первым высказался Бахай, который доказывал
ошибочность дислокации сил, предложенной императо-
ром. «Айгунь и Кумара расположены далеко от Албази-
на, — донес он двору, — если наши войска будут раз-
мещены в двух местах, наши силы будут раздроблены.
Сообщение же в этих местах нелегкое, и это создаст
трудности для обороны. К тому же за Албазином на-
ходятся город Нерчинск и другие. Если русские водою
и по суше неожиданно подвезут продовольствие и под-
253
крепление для того, чтобы оказать помощь своим, то
это еще более затруднит осуществление наших пла-
нов»30. Бахай предлагал летом подойти с армией к Ал-
базину, но не начинать военных действий, а лишь объя-
вить русским указ императора о их «привлечении» на
сторону Цинов. В случае же успеха этого шага он счи-
тал необходимым «еще раз взвесить обстановку — сле-
дует ли начать наступление или подождать»31.
Государственный совет поддержал Бахая. Сюань Е
был крайне раздражен. Он тут же выместил свою оби-
ду на Бахае, отстранив его от командования хэйлун-
цзянским авангардом. Назвав соображения Бахая «весь-
ма легкомысленными», император назначил вместо не-
го Сабсу и предложил ускорить штурм Албазина. «На-
ше войско сможет добиться успеха, — подчеркнул он,—
если оно прибудет и совершит нападение на город зи-
мой. Если нынешней зимой нам не удастся взять горо-
да, то это можно будет сделать летом следующего го-
да»32. Члены Государственного совета нашли компро-
мисс: полностью одобряя распоряжение императора, ка-
савшееся передислокации войск, они в то же время в
главном пункте своего решения отразили идею Бахая
о том, что следует воздержаться от наступления, но об-
лекли ее в приемлемую форму, сославшись на январский
указ Сюань Е в связи с докладом Лантаня и Пэнчуня.
Хотя новые приказы должны неукоснительно выпол-
няться, провозгласили князья и сановники, вместе с
тем «выраженная ранее высочайшая воля относительно
необходимости временно отложить штурм города и осу-
ществить его, когда наступит удобный момент, тоже
полностью соответствует обстановке»33.
Со своей стороны Сабсу, как и Бахай, показал прак-
тическую неосуществимость нового указа Сюань Е, при-
слав донесение, где говорилось, что, «если выступить в
поход зимой, пушки и провиант для войск,трудно под-
возить; при глубоком снеге трудно будет действовать
254
и войскам». Он предлагал, чтобы войска перезимовали
в местечке Эсули, расположенном между Айгунем и
Кумарой, там можно было укрыть флот, который после
вскрытия Амура и двинулся бы к Албазину34. Государ-
ственный совет рекомендовал удовлетворить предложе-
ние Сабсу, вновь сославшись на ранее высказанное
Сюань Е «намерение временно отложить наступление
и ждать благоприятного момента». Императору при-
шлось согласиться35.
Но он не отступил совсем от своей идеи. Сабсу пока
не был отстранен, но Сюань Е направил к нему Лан-
таня, этого испытанного исполнителя императорской во-
ли, который должен был на месте проверить действия и
замыслы Сабсу. Затем император вновь издал указ, в
котором распорядился строить крепости в Айгуне и Ку-
маре, сделав Айгунскую главной. На строительство кре-
пости направлялись воины из Мукдена, а Сабсу назна-
чался цзянцзюнем «Айхуня и других мест». Если все
будет тщательно рассчитано и выполнено, настаивал
император, «то русские окажутся в бедственном поло-
жении и вынуждены будут покориться»36.
Это утверждение военной части стратегического пла-
на Сюань Е в спорах с Государственным советом и во-
еначальниками заняло почти весь 1683 г. Цинская ди-
пломатия в этот период была занята прикрытием го-
товящейся военной акции. Поскольку войска выходили
за рубежи империи и занимали опорные пункты в той
зоне правобережья Амура, которая до того времени яв-
лялась нейтральной, представляла сферу совместного
проникновения, то русские власти могли насторожиться.
В связи с этим Амухулану, продолжавшему руководить
Лифаньюанем, было приказано с небольшим отрядом
выехать на рубежи империи, имитируя охоту на оле-
ней, «чтобы рассеять подозрения русских». Не был за-
быт и другой цинский «эксперт» по русским делам —
Мала, который был направлен в солонские селения, рас-
255
полагавшиеся близ границ Нерчинского уезда, откуда
он мог вести разведку и на всякий случай готовить там
военное снаряжение37.
Но не эти задачи были главными для цинской дипло-
матии. Ей в первую очередь необходимо было оправдать
начало войны против соседнего государства, так сфор-
мулировать ее причины, цели и методы, чтобы в глазах
современников и потомков империя выглядела правой,
а император справедливым. Сюань Е хорошо сознавал,
что каждое его распоряжение, решение Государствен-
ного совета, донесения военачальников, дипломатов, чи-
новников различных ведомств аккумулируются при-
дворными историографами и лягут в основу «Шилу» о
его царствовании. В 1672 г. была закончена работа по
составлению анналов периода правления его отца Фу
Линя; Сюань Е знал, сколь деликатная роль падает на
главу комиссии, занимающейся подбором и редакти-
рованием исторических документов, и назначил на этот
пост своего родственника Сонготу. Император следил
также за деятельностью историографической комиссии, с
1679 г. подготавливавшей «Минши» — историю предше-
ствовавшей династии Мин, свергнутой его предками.
«История может писаться специально назначенными чи-
новниками, — утверждал Сюань Е, — но только импе-
ратор, в правление которого написана история, несет
окончательную ответственность, и именно он будет об-
винен впоследствии, если будут иметь место искаже-
ния и ошибки, как это было в «Сунши» и «Юаньши»38.
Беря на себя ответственность за интерпретацию фактов
и событий, декларируя показной объективизм, импера-
тор на деле активно вмешивался в творчество истори-
ков, заставляя их принимать его концепции. «Состав-
ление «Минши» было трудным из-за неупорядоченно-
сти источников... — признавал он. — Я читал в черно-
виках каждую биографию и хронологический раздел,
как только они составлялись, и предостерегал редакто-
256
ров, чтобы они не критиковали слишком мягко прави-
телей прошлого, •— будучи сам правителем, я хотел
знать их сильные стороны и недостатки. И я предупреж-
дал их, чтобы они не чувствовали себя как писатели
выше критики, так как нет слова или фразы, которые
не могли бы быть исправлены, невзирая на то, что дик-
тует гордость ученых академии Ханьлинь»39. Тех же,
кто не внимал предостережениям и советам императо-
ра, ожидала прискорбная участь. Когда Дай Минши —
известный историк и литератор, член академии Хань-
линь — попытался воссоздать историю последних Ми-
нов, обвинив Цинов в захвате Китая, он был казнен40.
Теперь же, предпринимая довольно рискованную во-
енную авантюру, Сюань Е решил сразу же вложить во
все правительственные документы выгодную ему вер-
сию событий. Поэтому, начиная войну, он в конфуциан-
ском стиле осуждает войну, как таковую, вообще. «По-
сылать войска — не доброе дело», — заявляет он, от-
давая приказ о выдвижении авангарда армии на Амур41.
«Применение военной силы, разящего оружия — все
это опасные средства. Древние не любили пользоваться
ими, — лицемерил император перед своей свитой. —
Мы управляем Поднебесной при помощи гуманности и
изначально не одобряем убийства»42. Правда, послан-
ному на Амур Сабсу был отдан приказ убивать захва-
ченных русских43, но это лишь потому, объясняет им-
ператор Амухулану, что русские, оказывается, страшные
«злодеи», которые много лет не хотят внять император-
ским указам и подчиниться44.
Чтобы показать «вынужденный» характер своих дей-
ствий, Сюань Е заявляет, что они якобы являются от-
ветом на различные преступления, совершенные русски-
ми. Сам он, конечно, является «гуманным» правите-
лем. «Мы, управляя вселенной, не делаем различия меж-
ду Китаем и иноземными странами, — твердил он Аму-
хулану. — Все народы являются нашими детьми, ко
9 и. с. Мясников 257
всем им испытываем сострадание. Хотелось бы, чтобы
каждый жил на своем месте и спокойно занимался сво-
им делом». В чем же причина войны? Русские «совер-
шали нашествия на границы солонов (заметим, границы
не империи, а одного из племен, живших за ее рубежа-
ми и приносивших «дань». — В. М.), где губили мест-
ное население», затем они «неоднократно принимали к
себе наших перебежчиков, Гантимура и других»45.
Императору так понравилась его благородная поза,
что он даже сделал вид, что не помнит о былых вылаз-
ках маньчжурских войск в Приамурье и их попытках
захватить русские остроги и угонять с мест обитания
амурские племена. «Мы не хотели сразу же посылать
на них войска и их уничтожать, — развивал Сюань Е
в специально подготовленном для Лифаньюаня указе
свою версию цинско-русских отношений, — мы ограни-
чивались тем, что многократно уговаривали их, объяс-
няли, чтобы они, осознав свою вину, немедленно бы вер-
нулись в свои земли и возвратили бы нам укрывшихся
у них перебежчиков». Желание Цинов было объявлено
Н. Г. Спафарию во время его пребывания в Пекине, но
«русские не осознали» увещеваний46. Несмотря на то,
что «им посылались указы, они нисколько не боялись
закона». Все это и явилось «причиной» того, что импе-
рия решила взять Амур под свою «охрану»47.
Лифаньюаню указывалось подготовить специальное
письмо-ультиматум для того, чтобы направить его в
Нерчинск и Албазин. Требования цинского правитель-
ства заключались в следующем: если русские из Алба-
зина и Нерчинска «исправят прошлые ошибки, вернут
нам перебежчиков и сами возвратятся в свои земли», то
никаких вооруженных акций против них предпринято
не будет, в противном же случае они «непременно под-
вергнутся небесной каре и не избегнут казни»48.
Делая этот шаг, Сюань Е пытался одновременно до-
стичь нескольких целей: возложить вину за конфликт на
258
русскую сторону, подбросить идею, что русские-де во-
обще живут здесь не на «своей» земле, а также раз-
личными посулами подорвать моральный дух русских
защитников Приамурья. В письмо был включен особый
пункт, гарантировавший всем, кто перейдет на сторону
Цинов, полное обеспечение и службу в цинской адми-
нистрации.
Итак, по версии Сюань Е, причиной войны было
поведение русских, а целью — защита от них амурских
племен. Разрабатывая дипломатическую часть своей
стратагемы, император предусматривал широкую дезин-
формацию даже своего ближайшего окружения. Разу-
меется, для всего бюрократического аппарата империи,
а также при сношениях с другими государствами эта
версия, выдвинутая императором, носила официально
утвержденный характер.
Стремясь придать своей дезинформации большую
убедительность, Сюань Е оснастил ее несколькими при-
мерами, якобы свидетельствовавшими об отдельных же-
стоких эпизодах, имевших место во время контактов
казаков с местным населением. Но были ли эти эпизоды
достаточной причиной для того, чтобы начать войну?
Этот вопрос мог возникнуть у многих высших чиновни-
ков империи, знавших реальное положение в Приамурье
п стремление Русского государства к мирным диплома-
тическим и торговым связям с империей. Возможно, поэ-
тому Государственный совет пытался как-то оттянуть
начало военных действий. Ведь однажды, когда импе-
ратор настоял на своем вопреки мнению князей и са-
новников, империя была втянута в восьмилетнюю внут-
реннюю войну, чуть было не стоившую маньчжурам Ки-
тая.
Против версии императора о положении в русском
Приамурье свидетельствовали те цинские документы,
которые по своему характеру должны были иметь мак-
симально объективный характер. Речь идет о донесени-
•)*
259
ях имперской разведки. Мала, направленный в солон-
ские селения, организовал здесь центр, из которого по-
сылались шпионы в Нерчинск и Албазин. В этом центре
допрашивали захваченных в плен русских и оттуда в
Пекин регулярно шли отчеты о ситуации в русских вла-
дениях. Именно эти документы и не оставляют сомне-
ния в абсолютно искусственном и надуманном харак-
тере версии Сюань Е, ибо хотя он и читал их одним из
первых, но, основываясь па них, он пе смог бы ни в
чем упрекнуть русскую сторону и тем более найти по-
вод к войне.
Мала сообщал, что он и его люди «неоднократно
тайно приезжали к солонам и разведывали положение
русских. Все утверждают, что в Албазине и Нерчинске
имеется по 500—600 русских. Многие годы им удава-
лось продержаться тут благодаря тому, что они пост-
роили от устья р. Аргунь до Албазина более десятка
селений. Между Албазином и устьем р. Буэрмафу име-
ется также более десяти населенных пунктов. Русские
здесь построили избы, пашут и сеют для поддержания
своего существования, а также занимаются охотой на
соболей»49. В Нерчинском уезде обстановка отличалась
лишь тем, что «полей здесь не возделывают, и русские
добывают средства к существованию, обкладывая яса-
ком все роды намияр. Халхасцы и баргуты времена-
ми приезжают к Нерчинску торговать скотом и другими
предметами. Жители Нерчинска также занимаются охо-
той на соболей и торговлей, добывая таким путем сред-
ства к своему существованию»50. По Аргуни, ее прито-
ку Гэньхэ и другим рекам, как доложил вернувшийся
из-под Нерчинска лазутчик Бухэдэ, кочуют, занимаясь
отгонным скотоводством, эвенки различных родов, в
том числе и люди Гантимура. Итак, русские совместно
с коренным населением Приамурья осуществляли мир-
ное освоение края. Из-за нескольких десятков или со-
тен перебежчиков великие империи не начинали войн.
260
Албазппская печать с гербом города.
Серебряный подлинник хранится в Эрмитаже
Но Сюань Е готовил территориальный захват части
русских владений, поэтому для обоснования своих дей-
ствий ему пришлось внести существенные коррективы в
позицию цинской дипломатии. Дело в том, что на про-
тяжении всего периода цинско-русских контактов и Го-
сударственный совет и Лифаньюань рассматривали зем-
ли Нерчинского и Албазинского уездов как русскую тер-
риторию. Это совершенно четко можно было проследить
по их документам периода переговбров с Н. Спафарием.
Донесения Амухулана и Мала продолжали сохранять
тот же характер и к началу реализации военного за-
мысла Сюань Е. Это подрывало стратегический план
императора в еще большей степени, чем критика от-
261
дельных его пунктов военачальниками. Сюань Е, так же
как и его сподвижники, знал, что район, куда направ-
лялась армия, никогда не входил в состав ни китайско-
го государства, пи маньчжурской империи. Тогда он
решил воспользоваться тем фактом, что и в состав Рус-
ского государства эти земли вошли относительно недав-
но — менее полувека назад. Не предъявляя пока «прав»
на эту территорию, он выдвигает требование, чтобы рус-
ские покинули ее и «вернулись на свои земли», имея в
виду Иркутское и Якутское воеводства.
Именно этим пунктом в первую очередь и отличал-
ся ультиматум, подготовленный зимой 1683 г. Амуху-
ланом для русских администраторов в Нерчинске и Ал-
базине, от того, что объявили в свое время Н. Г. Спа-
фарию. Новый ультиматум и понадобилось составить
для того, чтобы ввести в политический оборот это новое
требование.
И наконец, стратагему Сюань Е невозможно понять,
не оценив монгольского аспекта внешней политики Цин-
ской империи в этот период. К началу 80-х гг. XVII в.
в монгольских улусах произошли значительные полити-
ческие изменения, которые вызвали возрастание актив-
ности цинской дипломатии. Северохалхаские феодалы
Тушету-хан и его брат Богдо-геген хутухта, правитель
Западной Халхи Дзасакту-хан и крупнейший из восточ-
нохалхаских владетелей Цецен-хан еще в конце 50-х гг.,
связав себя союзнической клятвой с Цинами, стали по-
лучать от пекинского правительства титулы дзасаков,
то есть стали номинально зависимы от маньчжурского
императора51.
Что касается западных монголов — ойратов, то, по-
скольку большая часть Центральной Азии, где они оби-
тали, была отрезана от цинского Китая горами, пусты-
нями и значительным расстоянием, они, казалось бы, не
представляли непосредственной угрозы для Цинской
империи, и с 1646 г., когда-Турфан установил «данни-
262
ческие» отношения с новой династией, до 1696 г., когда
княжество Хами формально подчинилось императору
Сюань Е, отношения Цинов с Центральной Азией име-
ли в основном торговый характер. «Однако по мере рос-
та Ойратской (или калмыцкой) империи в Джунгарии
цинский двор постепенно стал считать Центральную
Азию источником потенциальной опасности, особенно
после того, как ойратский правитель Галдан вторгся в
Восточный Туркестан в конце 1670 г. и присоединил его
к Ойратской державе»52.
Сонготу и Амухулан сообщили в 1677 г., что Очирту
Цецен-хан подвергся нападению Галдана и не в состоя-
нии представить обычные подношения двору53.
Генерал Чжан Юн, охранявший границы Ганьсу,
также информировал императора об усилении ойрат-
ского хана, его панмонгольских устремлениях и о его
войнах с соседями, вызвавших откочевку хошоутов к
рубежам империи и вторжения их на территорию вве-
ренной ему провинции. Действия Галдана нарушали
сложившиеся торговые и посольские связи империи с
монгольскими ханствами. Однако гражданская, война,
вызванная восстанием «трех кпязей-вассалов», не позво-
ляла цинскому правительству предпринимать более или
менее крупные внешнеполитические акции. Император
в своем указе, который Лифаньюань должен был дове-
сти до сведения и ойратов и халхасцев, объявлял о том,
что он в равной степени заботится обо всех народах и
желает, чтобы их дипломатические и торговые связи с
цинским Китаем не прерывались. Иными словами, им-
перия заявила о своем нейтралитете54. Чжан Юн полу-
чил распоряжение усилить охрану границ, но не вмеши-
ваться в дела Галдана55.
Однако после подавления восстания «трех князей-
вассалов» ни о каком нейтралитете Цинов в монголь-.
ских делах не могло быть и речи. К тем стратегическим
целям — поэтапному уничтожению самостоятельности
263
монгольских ханств и «приращиванию» их к империи,
которые были намечены еще при первых маньчжурских
правителях, теперь добавилась новая — обеспечение
военно-политического союза с халхаскими ханами в
борьбе против Русского государства. В то время как
цинские войска готовились к нанесению удара по При-
амурью, Тушету-хан и Цецен-хан могли быть исполь-
зованы для развертывания операций против тыловых
баз русских — Нерчинского, Селенгинского, Удского и
Иркутского острогов. В дипломатическом плане не ме-
нее важным было и стремление Цинов нарушить всю
систему русско-монгольских связе-й, чтобы в дальней-
шем лишить монгольских правителей поддержки со сто-
роны Русского государства при «окончательном» реше-
нии империей «монгольской проблемы».
Поэтому, готовя свою стратагему, Сюань Е одновре-
менно со своим отъездом в Маньчжурию направляет в
августе 1682 г. в монгольские улусы огромное посоль-
ство. Послы должны были посетить Галдана, который
еще в 1679 г. потребовал от императора признать его
титул бошокту (благословенный), Тушету-хана и Джебд-
зун Дамба-хутухту, Цецен-хана, Эрдени Дайчин-нойо-
на, Мэргэн-нойона, Дзасакту-хана, Пунчук-тайджи,
Эрдэни-джинонга, Дармашири-нойона, Лубсан-тайджи,
Арабтана и Сэлин Ахай-тайджи. Это посольство «по од-
новременному охвату столь большого числа северомон-
гольских владетелей было уникальным в истории маньч-
журо-халхаских отношений»56.
Формально целью посольства являлось извещение о
победе над «тремя князьями-вассалами». На деле эта
миссия должна была собрать максимум информации о
положении в монгольских землях, разобраться во взаи-
моотношениях между Дзасакту-ханом и Тушету-ханом,
а также определить перспективы ойратско-халхаских
торговых и посольских связей, посеять антирусские
настроения среди монгольской знати. Цинское прави-
264
тельство в этот момент .попыталось начать отграниче-
ние монгольских кочевий и установить правила пересе-
чения кочевниками границ империи в случае необхо-
димости57. Император опасался также усиления мощи
Галдана за счет Халхи в случае междоусобицы в айма-
ках Тушету-хана и Дзасакту-хана. Поэтому ои взял на
себя роль верховного арбитра во внутримонгольских
делах, заручившись для этого поддержкой далай-ламы.
В это время Цины открыто вмешиваются в монголо-
русские отношения, направив в 1684 г. указ Цецен-хану,
содержавший требование отозвать его людей из-под
Нерчинска, где они вели традиционную торговлю ско-
том с русскими58, что лишило бы русских возможности
закупать мясо. Но этот шаг был лишь частью задуман-
ной Мала акции по уничтожению продовольственных
ресурсов русских защитников Приамурья, Мала пред-
ложил также совершить военную экспедицию для захва-
та хлебов на полях в районе Албазина59.
Летом 1684 г. Сюань Е продолжает развивать дета-
ли и военной и дипломатической частей своей страта-
гемы. Так, например, в этот период он объявляет в спе-
циальном послании к русским, что и Албазин и Нер-
чинск будто бы «захвачены» у Цинской империи, поэ-
тому император неоднократно приказывал и приказы-
вает ныне всем русским покинуть указанные места. «Ны-
не наши войска водою и по суше выступили для того,
чтобы истребить всех вас. Поскорее уходите, чтобы со-
хранить ваши жизни», — недвусмысленно угрожал Сю-
ань Е60.
Но имперские военачальники, знавшие реальную си-
лу русского оружия, не спешили с наступлением на Ал-
базин. В феврале 1685 г. Сабсу донес, что он не успел
подготовиться к «походу за русским хлебом», и экспе-
диция была отложена до следующего года. Сюань Е
был разгневан. «Сабсу и другие, — пишет он в специ-
альном указе, — просидев сложа руки и упустив мо-
265
мент, в донесении указывают какие-то причины, что
весьма недостойно с их стороны». Через некоторое вре-
мя император изложил членам Государственного со-
вета свой взгляд на состояние дел в армии: «Сабсу и
другие во всех своих донесениях ссылаются на различ-
ные необоснованные причины и всячески затягивают
дело. Что же касается мнения некоторых, будто продви-
жение войск в четвертой луне с целью захвата хлебов
на полях у русских не сможет завершиться успехом, то
это мнение невежд, отосланных в хэйлунцзянское вой-
ско в качестве наказания и вмешивающихся с целью
испортить дело»61.
Участь Сабсу, который давно уже критически отно-
сился к стратегическим планам императора, была ре-
шена. «Сабсу родом из бедной семьи, — продолжал из-
ливать свой гнев Сюань Е, — и высоко ценит мнение
этих тупиц, не осмеливается ничего возразить против их
доводов. Для того чтобы можно было добиться непре-
менного успеха, военные планы должны быть детально
разработаны. Если кампания будет осуществляться не-
обдуманно или войско будет отведено назад, как в свое
время поступил Минъаньдали, то русские станут дей-
ствовать еще более смело». В результате последовала
смена командования хэйлунцзянской армии. Несколь-
ко ранее на Амур был направлен Вашань, известный
цинский военачальник, отличившийся в 1676—1680 гг.
в боях против войск У Саньгуя в Хунани. Ему поруча-
лось совместно с Сабсу обсудить вопрос, «нужно ли
осуществлять нападение [на Албазин] и что следует
предпринять»62. Теперь же Вашань был назначен ко-
мандующим в этой районе. Однако его деятельность
была очень кратковременной, так как вскоре он умер63.
Сабсу временно оставался в армии, но после окончания
кампании над ним должен был состояться суд.
Стремясь обеспечить успех своего плана, император
производит ряд новых назначений. Командование пору-
266
чается Пэнчуню, уже знакомому с ареной будущих ба-
талий, в его штаб входят опытные военачальники Дун-
бао, Баньдарша и назначенный фудутуном Мала. Лан-
тань находится при штабе как доверенное лицо импе-
ратора. Сюань Е решил использовать не только воен-
ный опыт, накопленный маньчжурами в сражениях с
У Саньгуем, но и китайское военное искусство. В ка-
честве командующего авангардом при штурме Албази-
на был назначен генерал Линь Сипчжу, служивший ра-
нее в армии У Саньгуя, но сдавшийся еще в 1678 г. и
поэтому не только сохранивший жизнь и звание, но и
получивший от Цинов титул хоу (маркиз). В помощ-
ники ему придавался Хэ Ю, один из бывших воена-
чальников в армии Чжэн Чэнгуна. Хэ Ю имел большой
опыт в сражениях на воде, а Албазин, как известно,
стоял на берегу великой реки, и здесь этот опыт мог
оказаться весьма кстати.
Кроме того, император приказал при штурме рус-
ской. крепости использовать особую ударную группу,
составленную из пленных китайцев, служивших под на-
чалом Чжэн Чэнгуна на Тайване, а затем после их сда-
чи в 1683 г. переведенных в провинции Шаньдун, Шань-
си, Фуцзянь и Хунань. Из них набрали 400 человек, об-
ладавших опытом преодоления водных преград, вла-
деющих холодным оружием и специальными - щитами.
Сюань Е лично осмотрел это снаряжение перед отправ-
кой в армию и даже отдал распоряжение об усилении
щитов дополнительными слоями ваты. Китайские вое-
начальники Линь Синчжу и Хэ Ю под командованием
Пэнчуня как раз и должны были вести в бой этот штур-
мовой отряд64. К весне 1685 г. армия была готова вы-
ступить в поход.
Продолжалась и эволюция дипломатических меро-
приятий, связанных с кампанией. Ни императору, ни
военачальникам не было ясно, что делать в случае, если
война затянется. Сюань Е вновь в духе конфуцианской
267
традиции, перед тем как отдать приказ о наступлении,
осуждает войну. «Война — недоброе деяние, — обра-
щается он к членам Государственного совета, — и при-
бегать к ней следует, только когда к этому вынужда-
ют». Он признает, что не видит перспектив урегулиро-
вания конфликта, если русские не поддадутся силе и
угрозам и решат защищать свои земли. В таком случае,
подчеркивает он, «нашему войску следует обдумать
свои последующие действия — наступать ли ему или
отступать... Может получиться так, что сегодня мы за-
хватим Албазин; при нашем наступлении русские от-
ведут свои силы. Когда же мы отступим, они снова про-
двинутся вперед. В таком случае военные действия бу-
дут длиться бесконечно, пограничное население не бу-
дет жить спокойно. Можно ли действовать таким об-
разом?»65
Конечно, Сюань Е беспокоила отнюдь не судьба
пограничного населения, вопрос касался возможностей
победы в затяжной войне против Русского государства.
Ведь весь план императора и был рассчитан на то, что-
бы отнять часть единого целого, каким являлись земли
Албазинского уезда в составе Русского государства. Но
ведь еще Бахай .в свое время указывал на возможность
того, что русские развернут ответные боевые действия,
опираясь на Нерчинск. То, что удастся заблокировать
их в Забайкалье, организуя вторжение туда отрядов
халхаских феодалов, выглядело весьма проблематично,
хотя дипломатия и разведка империи работали над
этим.
Поэтому для закрепления успеха единовременной
военной акции в Приамурье, своего варианта «молние-
носной войны», император предлагает предъявить рус-
ским новый, уже третий по счету ультиматум, который
содержал бы дополнительные требования Цинов. В этом
документе он решил «усугубить» вину русских перед
империей. «Вы углублялись в наши внутренние земли
268
(курсив наш. — В. М.), захватывали у населения де-
тей, постоянно творили беспорядки», — заявляет им-
ператор.
Тезис о том, что русские якобы углублялись на
«внутреннюю территорию» империи, был заранее вве-
ден в дипломатический оборот императором для того,
чтобы при последующих переговорах, отталкиваясь от
него, попытаться предъявить русским территориальные
требования. На деле Цины четко различали внутренние
территории империи от внешних, неподвластных им зе-
мель. То, что Приамурье лежало далеко к северу от
границ империи и никогда не являлось «внутренними
землями», подтверждается многочисленными прави-
тельственными документами, утвержденными, кстати,
императором.
Так, отдавая 25 марта 1683 г. приказ канцлеру Нэй-
гэ Цзиоло Лэдэхуну, сменившему Сонготу, о транспор-
тировке провианта для армии из Гирина к устью Сун-
гари, Сюань Е подчеркнул: «На нашей территории со-
провождать суда должны наши войска; за пределами
наших границ (курсив наш. — В. ЛЕ) конвоировать их
должны монгольские воины»66. 18 октября того же года,
распорядившись о строительстве крепости в Лйгуне,_ он
заметил: «К тому же земли Айхуня чрезвычайно об-
ширны, и на них, как и на внутренней территории (кур-
сив наш. — В. М.), следует устроить 10 почтовых стан-
ций»67.
В декабре Налоговый приказ в своем докладе так
охарактеризовал местность к северу от Гирина: «От
Айхуня до Гирина необходимо учредить 10 почтовых
станций. Но местность, где следует построить эти стан-
ции, еще не изучена, поэтому трудно остановиться на
выборе места. Необходимо в будущем году, когда в
третьей луне стают снега, откомандировать сюда из
Налогового приказа, Военного приказа и Лифаныоаня
по одному чиновнику, а нингутаский цзянцзюнь должен
269
послать сюда людей, знакомых с географическими ус-
ловиями местности. Кроме того, нужно послать по два
проводника из двух горлосских знамен и одного дур-
ботского. Посланные должны тщательно измерить рас-
стояния»08. Но, может быть, после того как местность
была изучена и на ней построен почтовый тракт с со-
ответствующим количеством станций, она стала счи-
таться «внутренней территорией»? Нет, уже после со-
ставления нового ультиматума 28 апреля 1685 г. в ука-
зе Государственному совету о строительстве дополни-
тельного тракта от Айгуня к Албазину для армейских
коммуникаций Сюань Е потребовал «на каждой стан-
ции тракта на пути от Айхуня на внутреннюю террито-
рию (курсив наш. — В. М.)» сократить персонал на-
половину и заменить его монголами69.
Где же была «внутренняя территория» империи? До-
кументы, относящиеся к строительству почтовых стан-
ций от Гирина до Айгуня, свидетельствуют, что смотри-
тели станций назначались «с земель внутри Ив,ового
палисада и с почтовых станций, подведомственных Мук-
дену и Нингуте»70. Именно Нингута была в этом райо-
не форпостом цинских владений, выдвинутым за ли-
нию Ивового палисада, внутри которого и находилась
территория империи. Другим таким форпостом был
Букей. Айгуиь в начале 80-х гг. становился следующим
после Нингуты аванпостом для экспансии на земли
Южного Приамурья.
Таким образом, дипломатическая уловка Сюань Е
заключалась в том, чтобы выдвинуть версию, диамет-
рально противоположную фактам. Только тогда новый
ультиматум мог приобрести нужный ему оттенок. Но
и объявить вопреки очевидным фактам Приамурье
«внутренней землей» Цинской империи показалось ему
тоже недостаточным, он еще мотивирует направление,
своей армии в русские пределы... стремлением «пре-
сечь ваше вторжение». «Вы же по-прежнему остаетесь
270
в Албазине, — обращается Сюань Е к русским, — и
теперь мы специально отправили в поход сильное вой-
ско. Разве трудно будет вас уничтожить такой военной
силой?»71
Одновременно Сюань Е решил обеспечить возмож-
ности дипломатического обсуждения проблемы. Для
этого в новый ультиматум было вставлено заявление
о том, что цинское правительство не применило сразу
же военную силу лишь потому, что будто бы оно про-
никнуто стремлением, «чтобы обе стороны жили спо-
койно и мирно». Миролюбивая фразеология была рас-
считана и на внутренних оппонентов. А чем еще мог
император оправдать себя, если бы кто-нибудь всерьез
поверил его заявлению, что русские якобы в течение
десятилетий «захватывали» его земли, «углубились во
внутренние земли» империи и плюс еще не подчиня-
лись цинскому правительству. Ведь такое событие бы-
ло бы беспрецедентным не только для правления Сю-
ань Е, но и вообще для более или менее сильного им-
перского правительства за всю историю Китая. Между
прочим, не далее как в декабре 1682 г. тот же Сюань Е,
например, подчеркивал в указе, обращенном к мон-
гольским феодалам: «Если же не испросите разреше-
ния, самовольно войдете во внутренние земли, то мы
прикажем нашим пограничным войскам изгнать вас»72.
Так и поступали со всеми, кто действительно вторгался
во внутренние районы империи.
Заговорив о стремлении к миру, император выдви-
гал главное условие Цинов: «Вам, русским, следовало
бы побыстрее вернуться в Якутск, который и должен
служить границей. Ловите там соболей и собирайте
ясак и не вторгайтесь более в наши внутренние земли,
верните нам перебежчиков. С нашей стороны мы то-
же возвратим вам русских, перешедших на нашу сто-
рону». Последняя фраза была вставлена в ультиматум,
чтобы заинтересовать русские власти в его обсуждении.
271
Ведь столь не совместимое ни с реальной обстановкой
в Приамурье, пи с реальным соотношением сил двух
государств требование могло быть сразу же отвергнуто.
Оно могло вызвать и расширение военного конфликта.
Тогда Сюань Е, вспомнив о многолетних усилиях рус-
ской дипломатии в его столице, добавил: «При таких
условиях на границе мы сможем вести торговлю, и ва-
ше и наше пограничное население сможет жить спо-
койно; не будет возникать военных столкновений»73.
Членам Государственного совета Сюань Е разъяс-
нил смысл своего запроса насчет размежевания по зем-
лям Якутского воеводства тем, что «если после объяв-
ления данного указа русские повинуются ему и вер-
нутся в Якутск, сделав его земли границей, то мы сра-
зу же разместим войска в Айхуне, а в Албазине поста-
вим караулы с тем, чтобы на границе царило полное
спокойствие»74. Иными словами, принятие русскими
этих условий и обеспечило бы успех захвата Албазина
без дальнейших последствий для империи, в противном
же случае вырисовывалась перспектива длительной
войны с Русским государством. Но к этому империя
явно не была готова ни в связи с внутренней ситуаци-
ей, ни исходя из международной обстановки, склады-
вавшейся на ее центральноазиатских рубежах. Безу-
словно, выдвижение этого произвольного требования
было связано с таким риском, решиться на который мог
только ничем не ограниченный в своей власти и дейст-
виях повелитель. Поэтому такая идея (равно как и вер-
сия о «вторжении» русских на земли Цинов), основан-
ная не на реальности, а на субъективном стремлении
к обеспечению успеха затеянной авантюры, и могла ро-
диться лишь у императора.
Но он не был уверен в том, что его ультиматум про-
изведет желаемое действие. В связи с этим, чтобы ис-
ключить возможность длительной войны с Русским го-
сударством, Сюань Е предпринимает еще один дипло-
272
магический маневр, рассчитанный на локализацию
конфликта. Отдавая армии приказ о выступлении на
Албазин в мае 1685 г., он направляет к Пэнчуню свое-
го адъютанта Гуапьбао с распоряжением строго про-
инструктировать солдат и офицеров, чтобы они оста-
вили в живых защитников русской крепости. В проти-
вовес всем прежним приказаниям об уничтожении лю-
бого, кто будет захвачен с оружием в руках, новая ин-
струкция гласила: «Вы никого из них (русских. —
В. М.) не убивайте и дайте им возможность вернуться
на их прежние земли, чтобы они прославили наше бес-
предельное великодушие»75.
Этот жест был сам по себе необычен. Маньчжуры,
как правило, не щадили противника. Когда, например,
армия цинского полководца Додо в мае 1645 г. после
семидневной осады захватила Яичжоу, то там вообще
были перебиты не только солдаты минского генерала
Ши Кэфа, но и более 800 тысяч жителей, вставших на
защиту родных очагов715. Освобождая защитников Ал-
базина, Сюань Е заранее пытался смягчить ответную
реакцию русского правительства на сам факт агрес-
сии в Приамурье, оставляя возможности для выгодного
ему дипломатического урегулирования. Его расчет был
весьма тонок: зная о постоянном стремлении Русского
государства к миру с Цинской империей, он справед-
ливо полагал, что вряд ли русские власти поведут во-
енные действия в том случае, если людские потери под
Албазином с их стороны будут исключены или сведены
к минимуму.
Это «взятие крепости с сохранением противника»
имело и еще одну сторону. Император стремился по-
дорвать моральный дух защитников русского Дальне-
го Востока, переманивая их на свою сторону «гуман-
ным» обращением. Идея пограничного умиротворения
путем привлечения «варваров» на сторону империи бы-
ла заложена еще ханьским мыслителем и политическим
273
деятелем Цзя И, который сформулировал ее как «сань
бяо у эр» («три нормы и пять прельщений»). Согласно
его теории, император должен был поддерживать до-
верие вождей сюнну дружественными словами, внушать
им убеждение, что он действительно любит их «вар-
варские» лица и восхищается «варварской» техникой.
Если поведение Сюань Е при приеме им во дворце
И. Милованова и Н. Г. Спафария в ряде случаев моти-
вировалось этими «тремя нормами», то теперь он пустил
в ход «пять прельщений», которые должны были обес-
печить капитуляцию «варваров». Сюда входили: ода-
ривание «варваров» одеждами и обеспечение их достав-
ки на территорию империи; снабжение хорошей пищей;
организация специальных представлений с музыкой,
танцами, играми и женским вниманием; предоставле-
ние им жилых зданий с кухней, хранилищами зерна,
конюшнями и слугами; оказание им всяческих знаков
императорского расположения и личного внимания, с
тем чтобы, воздействуя на их чувства, победить их
сердца77.
В течение всего периода подготовки кампании им-
ператор уделял особое внимание тому, чтобы с плен-
ными русскими хорошо обращались, доставляли их в
столицу, обеспечивали одеждой, пищей и жильем, да-
вали им должности в цинской администрации78. На его
тактику влияли не только конфуцианские идеи «привле-
чения варваров», но и здравый расчет, вытекавший из
опыта, полученного в ходе борьбы с повстанцами «трех
князей-вассалов». Вынашивая в своем сердце жесто-
кое отмщение им, он не спешил до поры до времени с
применением наказаний.
Когда весной 1680 г., уже после капитуляции Гэп
Цзинчжуна (ноябрь 1676 г.) и Шан Чжисиня (январь
1677 г.) и смерти У Саньгуя (октябрь 1678 г.), принц
Гайешу, командовавший армиями в Фуцзяни, предло-
жил императору убить Гэн Цзинчжуна, сдавшегося при
274
условии сохранения жизни повстанцам, Сюань Е от-
ветил ему: «По моему убеждению, когда затеваешь ка-
кое-либо дело, последствия должны быть тщательно
рассчитаны; любую акцию следует предпринимать тог-
да, когда это будет выгодно для страны. Легко выби-
раемый опасный курс неизбежно ведет к затруднениям.
Гуаней, Хунань, Ханьчжун и Син-ань уже умиротво-
рены.
Остающиеся группы мятежников жадно тянутся [к
нам], желая вернуться к былому подчиненному состоя-
нию, — и их ведь не сотня или тысяча. Если мы сейчас
убьем Гэн Цзин-чжуна, то не только те, кто уже сдался
нам, будут ожидать позднее такого же наказания, но
и те, кто еще не сдался, заметят этот пример и охла-
деют сердцами — последствия чего неизвестны»79.
И действительно, жестокие наказания последовали для
всех повстанцев лишь после декабря 1681 г., когда бы-
ло получено последнее победное донесение от Янтая,
командовавшего юго-западными армиями. Такого же
рода соображениями Сюань Е руководствовался и те-
перь.
Итак, казалось, все было рассчитано до мелочей —
и военные и дипломатические мероприятия. Выступив
в мае из Айгуня, цинская армия в июне подошла к Ал-
базину. Русские отвергли предложение о капитуляции.
Первые приступы не дали победы цинским войскам.
Тогда, по предложению Линь Синчжу, город был по-
дожжен80. 16 июня 1685 г. русская крепость капитули-
ровала. В соответствии с императорским эдиктом ее
защитникам была сохранена жизнь. Основная часть из
них — 300 человек — во главе с воеводой А. Л. Тол-
бузиным направилась в Нерчинск, небольшая группа
ушла в Якутск, 40 человек во главе с В. Захаровым,
спутником И. Милованова во время его первого визита
в Пекин, перешли на сторону Цинов. Разрушив город,
цинские войска возвратились в Мэргень, оставив в Ай-
275
гуне флот и гарнизон81. Согласно китайским источни-
кам, в цинской армии практически не было потерь82, по
русским данным, во время штурма было убито около
150 «всяких людей»83.
Известие о победе Сюань Е встретил на пути в Юж-
ную Монголию, за заставой Губэйкоу. Араии, сменив-
ший Амухулана на посту главы Лифаньюаня, доложил
императору о событиях под Албазином. Император от-
ветил, что «искоренение русских всегда было трудным
делом из-за дальности расстояния. Мы единолично при-
няли решение о выступлении войска в поход с целью
покарать их. Ныне мы удостоились любви Неба, и поэ-
тому над ними одержана победа. У пас на сердце ра-
достно. Оповести всех о нашей победе»81. Эта первая
импульсивная реакция Сюань Е па обрадовавшее его
известие примечательна тем, что он на мгновение забыл
обо всех дипломатических уловках, к которым прибегал
в ходе подготовки похода против русских владений. Он
не упоминает ни о каких «вторжениях» русских па
«территорию империи» во «внутренние» или «погранич-
ные» земли. Наоборот, русские находились слишком
далеко от его владений, и поэтому их трудно было «по-
карать». И вся военная кампания была его, императора,
личным изобретением и теперь стала его достижением
и заслугой.
Наконец-то он доказал своему окружению собст-
венные стратегические способности. Совет князей и са-
новников, свита и придворные — все подобострастно
выражали восторг. «Русские покорились, Албазин воз-
вращен. Все до мелочей произошло так, как было про-
зорливо предусмотрено. Разве возможно было бы этого
добиться, если бы планы составляли такие недалекие
люди, как мы, ваши подданные!» — вторили они, вы-
слушивая указ за указом, в которых император излагал
свои стратегические идеи и собственную версию собы-
тий85. Вспомнили даже чудесные знамения, случившие-
276
ся накануне баталии: то в Айгуне появилось огромное
стадо оленей, убив 5000 из них, солдаты обеспечили ар-
мию мясом, то внезапно попутный ветер наполнил па-
руса судов, и они так ходко пошли против течения, что
даже кавалерия не успевала за ними, чем и был обес-
печен эффект внезапности нападения. Придворные тут
же засвидетельствовали: «Гуманное правление вашего
величества соответствует велениям Неба, поэтому вы и
удостаиваетесь его помощи. Благоденствие государст-
ва будет продолжаться вечно, беспредельно будет его
счастье в течение десяти тысяч лет — все это можно
предсказать на основании указанных [знамений] »8А
Никто не пытался предсказать только одно — ка-
кой будет реакция русского правительства на вторже-
ние в его владения и причинение значительного мате-
риального ущерба. Хотя вместо термина «конфликт»
применяли словосочетание «умиротворение демонов»,
но суть дела не менялась. Не только дальнейшие отно-
шения с Русским государством, но и то, как события
на Амуре отразятся на планах в отношении Монголии,
разработанных и принятых к осуществлению еще до
появления первых сведений о русских, — вот что ста-
новилось предметом особых забот высших кругов им-
перии.
Цинская дипломатия
в период военных действий в Приамурье
Русское правительство давно уже с напряженным
вниманием следило за военными приготовлениями и
дипломатическими маневрами Цинской империи. В на-
чале 1681 г. маньчжуры попытались заявить о претен-
зиях на сбор ясака в низовье Зеи. Направленный в
Букей из Нерчинска казачий десятник Ю. Лаба около
двух месяцев вел с цинскими представителями перего-
воры, в ходе которых подчеркнул, что территориальное
277
размежевание в указанном районе может быть прове-
дено лишь при условии, если рубежом будет считаться
Амур87. В 1682 г. И. Л^илованов составил описание рус-
ских земель в районе Зеи, предложив в дополнение к
существовавшим острогам заложить в ее устье город88.
Тревожная обстановка складывалась в Забайкалье,
где подстрекаемый цинским правительством Тушету-
хан начал нападения на русские остроги89. К началу
1682 г. в А^оскве было принято решение об укреплении
обороны дальневосточных владений путем строитель-
ства новых острогов и направления на Амур воинских
сил. Но это решение не было осуществлено. Однако
«визит» в Албазин Лантаня и Пэнчуня во главе круп-
ного воинского отряда и последовавшее затем выдви-
жение на Амур авангарда цинской армии заставляли
русское правительство в срочном порядке готовиться
к обороне этого края.
И хотя мероприятия русских властей запоздали, так
как они начали осуществляться не после получения из-
вестий Н. Г. Спафария о готовящейся войне, а лишь
после того как маньчжуры фактически вторглись в рус-
ские пределы, однако действия русской администрации
сыграли определенную роль не только в отражении ар-
мии Пэнчуня, но и в сдерживании более широкого на-
ступления цинских армий. Сюань Е регулярно получал
от своей разведки информацию обо всех оборонитель-
ных шагах русской администрации, начиная от усиле-
ния укреплений Албазинского острога до направления
на Амур вооружения и людских сил из других районов
Сибири.
Затруднения, которые испытывало русское прави-
тельство в оказании помощи Забайкалью и Приамурью,
объяснялись тем, что на начало 80-х гг. падает ослож-
нение ситуации на южных и западных рубежах Рус-
ского государства. Борьба с Турцией и Крымским хан-
ством, поиски союзников в Западной и Восточной Ев-
278
pone являлись, с точки зрения Москвы, более важными
и первоочередными задачами ее внешней политики.
Вместе с тем можно согласиться с мнением В. А. Алек-
сандрова, что, предпринимая военные усилия и адми-
нистративные реформы в Приамурье (в 1683 г. был
образован Ллбазинский уезд), русское правительство не
желало «поступаться Восточной Сибирью как состав-
ной частью России»90.
Дипломатия оставалась единственным реальным
средством, которое могло предотвратить начало войны
или усилить эффективность оружия. В Москве просто
опоздали с принятием дипломатических мер, так как
вместе со сменой руководства в Посольском приказе
проблемы дальневосточной политики отошли на второй
план. Известную роль сыграло то, что А. С. Матвеев,
ведавший посольством Н. Г. Спафария, и В. В. Голи-
цын, взявший в свои руки руководство внешней поли-
тикой, принадлежали к разным придворным группиров-
кам. Обширная информация о Цинской империи, кото-
рую доставил посол, превратилась в дипломатический
памятник, но не была принята как руководство к дей-
ствию. Но тем не менее в конце 1683 г., когда в пра-
вительственных кругах вынуждены были заняться проб-
лемами взаимоотношений с маньчжурским государст-
вом, материалы посольства Н. Г. Спафария были тща-
тельно проанализированы91. То, что посол получил пусть
запоздалую, но заслуженную награду92, свидетельствова-
ло об одобрении его позиции на переговорах и признании
ценности привезенных им сведений.
Однако полученный послом ультиматум93, который
не мог, разумеется, быть принят, блокировал для рус-
ской дипломатии возможности отправления в Пекин
нового посольства. Ответом на требование о выдаче
Гантимура было крещение его вместе с сыном и пожа-
лование дворянством по московскому списку94. Требова-
ние признать цинский дипломатический этикет, т. е.
279
верховенство маньчжурского императора, привело К
фактическому прекращению посольских связей. Таким
образом, даже если русское правительство и не отказа-
лось от мысли о переговорах с цинскими представите-
лями, оно не нашло подходящей формы, в какой мож-
но было бы осуществить дипломатический контакт.
Только исключительность ситуации могла заставить его
преодолеть то препятствие, которое воздвигла цинская
дипломатия на пути осуществления равносторонних
связей между двумя государствами.
Захват и разрушение цинскими войсками Албазина
и создавали такую ситуацию, в которой бездеятельность
дипломатии и любое промедление нанесло бы государ-
ству непоправимый ущерб. В. А. Александров указы-
вает, что в Москве о событиях в Албазине стало из-
вестно лишь 13 марта 1686 г., но это, вероятно, спра-
ведливо лишь по отношению к судьбе донесения, по-
сланного Толбузиным, вообще же о падении Албазина
в Москве узнали гораздо раньше. Однако новое посоль-
ство, которое начали готовить в декабре 1685 г., как
бы не было связано вначале непосредственно с алба-
зинской эпопеей: поводом для него послужило полу-
чение 15 ноября того же года текста последнего ульти-
матума цинского правительства, который был направ-
лен маньчжурами в русские остроги еще до падения
Албазина95. Безусловно, предложение Сюань Е о раз-
граничении по землям Якутска являлось тем вызовом,
который нельзя было не парировать. Однако докумен-
ты, относящиеся к подготовке посольства в Москве, сви-
детельствуют о том, что русское правительство уже в
конце 1685 — начале 1686 г. располагало подробными
сведениями относительно нападения маньчжуров на
Албазин. «И во 193 году в Петров пост китайские во-
инские люди Албазинский острог взяли и жителей ал-
базинских побили, а иных в полон поймали», — изве-
щал Посольский приказ в декабре 1685 г.96 Исходя из
280
Портрет Ф. А. Головина из Эрмитажного собрания
этого, можно полагать, что русская дипломатия в дан-
ном случае реагировала на прямое вторжение пинских
войск в русские пределы и на удар по административ-
ному центру Албазинского уезда.
Чтобы обойти трудности, возникавшие перед рус-
скими представителями в Пекине в связи с посольским
церемониалом, а также подчеркнуть права Русского
государства на амурские земли, московская диплома-
тия планировала провести посольскую конференцию на
русской территории, в Селенгинске. Главой русской де-
легации был назначен стольник Федор Алексеевич Го-
ловин, получивший ранг великого и полномочного пос-
281
ла и указание отстоять русские рубежи в Восточной
Сибири не только дипломатическим путем, но и «воин-
ским промыслом». Для организации обороны ему пере-
давалась власть над огромной территорией Иркутско-
го, Нерчинского и Албазинского уездов97. Чтобы из-
вестить Цинов о предлагаемой конференции, в Пекин
направляли гонцов Н. Венюкова и И. Фаворова —•
подьячих Посольского приказа, участвовавших в по-
сольстве Н. Г. Спафария.
Новому туру деятельности русской и цинской дипло-
матии предшествовали весьма знаменательные собы-
тия в Приамурье. После ухода маньчжурских войск, не
тронувших даже хлеба вокруг Албазина, А. Л. Толбу-
зин и направленный ему на помощь с воинской коман-
дой А. И. Бсйтон, опытный офицер, восстановили Ал-
базин, значительно усовершенствовав его фортифика-
цию. В течение осени 1685 г. и зимы 1(585/86 г. цинские
отряды продолжали эпизодическими рейдами трево-
жить территорию Албазинского уезда, нанося ущерб
отдельным деревням и заимкам. Летом же 1686 г. пин-
ская армия вновь осадила русскую крепость, но взять
ее не смогла, несмотря на то что имела огромный чис-
ленный перевес в живой силе и вооружении. Умелая и
исключительная по своему героизму оборона Албазина
сорвала дальнейшее продвижение цинских войск, ско-
вала их силы вокруг крепости и заставила понести
большие потери98. История борьбы с маньчжурским
вторжением в Приамурье и Забайкалье достаточно под-
робно воссоздана в исторической литературе, мы не
останавливаемся на ней, рассматривая ее лишь как
один из факторов, определявших ход дипломатической
деятельности сторон.
Итак, оценив всю серьезность нависшей над рус-
скими дальневосточными владениями угрозы, в Москве
наряду с оборонительными мероприятиями решили по-
пытаться дипломатическими шагами остановить даль-
282
нейшее развертывание маньчжурской агрессии и ухуд-
шение политической ситуации на Дальнем Востоке.
Задача, которая ставилась перед гонцами в Пекин, чет-
ко отражает общую позицию русского правительства по
поводу событий на Амуре. Русские дипломаты направ-
лялись для того, чтобы цинский император, получив
царскую грамоту, «повелел воинским своим людям
уступить в свои край и больши до ссоры и кровопроли-
тия не допустил, и подданным своим рубежей пере-
ходить и никоих задоров чинить не велел, и пленных
освободил, и к их царского величества послам на съезд
выслал послов своих и наказал им, чтоб и они потому
же все ссоры успокоили и умирили и изобиженных на-
градили, и по стародавнему владению довольство учи-
нил, а что вновь заехано, и то к их царского величества
стороне возвратил и уступил, и тем, которые ту ссору
сотворили, учинил казнь, и о всем к великим госуда-
рем... с вышепомянутыми гонцы писал»99. Н. Д. Веню-
ков и И. Фаворов должны были доставить в цинский
Китай две грамоты: одна адресовалась от имени царей
Ивана и Петра маньчжурскому императору, другая бы-
ла посланием В. В. Голицына «богдыханова величест-
ва полковому воеводе Пунхену».
В царской грамоте в первую очередь подчеркива-
лась пеоправданность попыток маньчжурского прави-
тельства использовать военные методы для разрешения
спорных вопросов между двумя государствами. Рус-
ская сторона считала, что конфликт мог быть улажен
«без разлития крови и опустошения государств», если
бы Цины направили не армию на Амур, а посольство
в Москву. В обращении к Сюань Е выражалось стрем-
ление Русского государства к мирным отношениям с
Цинской империей, русская дипломатия сочла возмож-
ным подтвердить, что от Н. Г. Спафария ей известно
требование о выдаче Гантимура, а также о сложностях
с выполнением в Пекине посольского церемониала. Од-
283
нако все Эти проблемы могли быть разрешены дипло-
матическим путем. Русское правительство извещало о
направлении посла для переговоров и настаивало на
том, чтобы осада Албазина была прекращена100. «Дру-
желюбный лист» В. В. Голицына Пэнчуню, свидетель-
ствовавший о том, что в Москве знали даже командую-
щего цинскими войсками, также содержал требование
не причинять вред русскому острогу.
В наказной памяти Н. Д. Венюкову и И. Фаворову
предписывалось ехать на Селенгинск и далее через
Монголию до цинских рубежей. Это был самый
кратчайший путь в Пекин, выявленный посольством
Н. Г. Спафария. На границе империи русские гонцы
должны были передать письмо В. В. Голицына Пэнчу-
ню и, получив от него письменную «отповедь», напра-
вить ее немедленно с гонцом в Тобольск101. Этой мерой
русская дипломатия пыталась как можно быстрее об-
легчить положение защитников Приамурья, предвидя
возможные проволочки в Пекине.
Царскую грамоту гонцы должны были вручить само-
му императору, причем она была составлена на рус-
ском й латинском языках «для подлинного выразумле-
ния», так как «в Китайском государстве езуитов, кото-
рые по латыне умеют, есть многое число и перевесть то
могут»102. Если же цинская дипломатия вновь не позво-
лит передать грамоту непосредственно императору, то
гонцам разрешалось «по самой последней нужде» объя-
вить ее текст «ближним людям» пекинского монарха103.
Никакого устного наказа для передачи цинским вла-
стям Н. Д. Венюкову и И. Фаворову не было дано, в
случае расспросов в Лифаньюане они должны были
«ответ держать, смотря по делу, и говорити остерега-
тельно». Особенно московская дипломатия опасалась
разглашения сведений о ситуации при царском дворе;
гонцам было наказано, что, если их «учнут спрашивать
о великих делах, и им о том отговариватца, что про
284
те дела слышать не случилось, потому что были в отъ-
езде в дальних городах»104.
Ответ на вопрос о Сибири полностью повторял со-
ответствующие положения из наказов Ф. И. Байкову
и Н. Г. Спафарию: «В Сибири устроены городы многие,
и всякие служилые и жилецкие люди пожалованы го-
сударевым многим жалованьем, и пашни устроены ве-
ликие, и живут служилые и жилецкие люди в тишине
и покое, а великим государем... служат и дань да-
ют»105. Однако в условиях развернувшейся агрессии
Цинской империи против русских дальневосточных вла-
дений это заявление приобретало особый смысл. В це-
лом же можно заключить, что русская дипломатия
попыталась максимально учесть опыт посольства
II. Г. Спафария для обеспечения успеха миссии
Н. Д. Вешокова и И. Фаворова.
Лишь 1 августа 1686 г., когда Албазин был уже
вновь осажден цинскими войсками, гонцы добрались
до Селенгипска. Направленный ими в монгольские улу-
сы к Джебдзун Дамба-хутухте и Тушету-хану селен-
гинский толмач Т. Афанасьев по возвращении сооб-
щил, что проезд через Монголию возможен и хутухта
будет способствовать царским гонцам, но в настоящее
время и хутухта и хан «поехали на совет, на котором
совете все будут ханы и тайши, а китайского хана на
тот совет прислан алихамба»106.
По дороге в ставку Ундур-гегена русские гонцы по-
лучили исключительно ценную информацию о направ-
ленной против Русского государства деятельности цин-
ской дипломатии в Монголии. Цинский император «при-
сылал к кутухте и к хану послов своих многижды, и
через тех послов своих просил у кутухты и у хана про-
тив войск царсково величества помочи и с своей бы сто-
роны на порубежные острожки пошли войною для то-
го, есть ли де войска московские будут в присылке мно-
гие, то им, китайцам, стоять против них будет труд-
285
но». Свое требование маньчжуры сопровождали запу-
гиванием халхаских феодалов «русской угрозой» в слу-
чае провала цинской авантюры в Приамурье. Они ут-
верждали, что если русские «какую победу над госу-
дарством их или хотя над Наунскими селами получа-
ют, то де им, мунгалам, от тех царского величества
войск не без опасения будет»107.
Однако хутухта был против участия в военных ме-
роприятиях на стороне Цинской империи, он «хановым
послам в том отказал», сославшись на то, что с таким
великим государством, как Русское, ему «войны всчать
или войсками своими помочь учинить невозможно», ибо
в случае неудачи монгольские феодалы могут оказать-
ся «в разорении и кочевья своего отбыть». Он верно рас-
судил, что если Цины ведут военные действия за пре-
делами империи и рискуют в этой авантюре лишь утра-
тить претензии на территории в Приамурье, не принад-
лежащие им, то для халхаских феодалов война нача-
лась бы у порога их владений. Поэтому он старался
удержать от столь рискованного шага и Тушету-хана,
который совместно с некоторыми тайшами «войсками
своими хану китайскому учинить помочь зело склон-
ны». Эта группировка халхаских феодалов рассчитыва-
ла, что если они пошлют войска «под остроги Селен-
гинский, Братцкой, Балаганской и есть ли де те остро-
ги они разорят, то де впредь Даурским острогам вой-
скам царского величества помочи учинить будет не
мочно»108.
Таким образом, готовившийся с начала 1684 г. объе-
динительный съезд халхаских феодалов, идея которого
принадлежала цинской дипломатии, планировался в
Пекине не только как средство укрепления Халхи пе-
ред лицом усилившихся стремлений со стороны Галда-
на к созданию единого монгольского государства, но
и для реализации планов нанесения удара по русским
владениям в Забайкалье, т. е. по глубокому тылу опе-
286
ративного театра военных действий. Но эта часть стра-
тагемы Сюань Е содержалась в глубочайшей тайне да-
же от ближайшего его окружения (точно так же импе-
ратор лишь задним числом раскрыл двору секретное
распоряжение сохранить жизнь защитникам Албази-
на), поэтому она не нашла отражения в имперских до-
кументах, относящихся к подготовке и проведению Ала-
хэшаньского съезда монгольских владетелей109.
Глава Лифаньюаня Арани, представлявший импера-
тора на этом съезде, очевидно, имел устные инструк-
ции Сюань Е.
Если съезд внешне имел успех и привел к времен-
ной стабилизации положения в Монголии, то появле-
ние в дни его созыва в ставке Ундур-гегена и Тушету-
хана русских посланцев, направлявшихся с мирным
предложением к цинскому императору, наносило за-
метный удар по антирусским планам маньчжурской
дипломатии. Конечно, это была такая же случайность,
как и прибытие Н. Г. Спафария в момент восстания
«трех князей-вассалов» и пахарского мятежа, но руко-
водители имперской внешней политики могли за цепью
случайностей заподозрить закономерность. Русская же
дипломатия не извлекла выгод из этих благоприятство-
вавших ей совпадений. С Н. Д. Венюковым и И. Фа-
воровым не были даже посланы подарки халхаским
феодалам, так как в Москве посчитали, что гонцам не-
обходимы лишь проезжие грамоты. Это крайне ослож-
нило положение русских посланцев, когда им пришлось
вручать царские грамоты Тушету-хану и хутухте. Ода-
ривание гонцы произвели за собственный счет. Хал-
хаские феодалы встретили гонцов довольно холодно
(сказывалась деятельность цинской дипломатии), они
требовали отдать' царскую грамоту не им, а их прибли-
женным, выдвигали претензии по поводу перебежчи-
ков и даже попытались получить для переправления в
Пекин царскую грамоту цинскому императору110.
287
Наконец, 13 октября 1686 г. гонцы прибыли на гра-
ницу Цинской империи, проходившую в горах Кара-
Обот по р. Обот. Здесь их уже ожидали прибывшие из
Пекина чиновники Лифаньюаня111. После обычных во-
просов о том, имеются ли у них царская грамота и
«поминки»112, цинские представители попытались выяс-
нить численность албазинского гарнизона и по указу
ли царя «те войска сидят». Они сообщили также рус-
ским гонцам, что маньчжурские войска вновь осадили
острог, который, может быть, уже пал.
В трех днях пути от Калгана русских гонцов встре-
тили также специально высланные дзаргучеи из Ли-
фаньюаня, объявившие им императорский указ о пре-
провождении их в столицу. Попытка выяснить у цин-
ских дипломатов местонахождение Пэнчуня для пере-
дачи ему письма В. В. Голицына успеха не имела, так
же как и желание Н. Д. Венюкова и И. Фаворова от-
пустить в Селенгинск сопровождавших их служилых
людей. Цинские представители вновь попытались об-
судить проблему Албазина. Они спросили «собою, а
не по ханскому и ближних людей приказу», пишет ли
московский царь в своей грамоте об Албазине. «И буде
в той царского величества грамоте об отдаче Албазина
и о высылке ратных людей писано и то они, конечно,
чают, что с царским величеством у государя их мир
учинитца. А что де выше Албазинского есть Нерчин-
ской, также и Селенгинской и до тех де острогов им де-
ла нет», — подчеркнули они113.
Не раскрывая содержания грамоты царя, Н. Д. Ве-
нюков и И. Фаворов ответили, что ни о какой «отдаче»
Албазина речи быть не может «и говорить было им о
том, хотя они говорят будто от себя, не годилось, пото-
му что город Албазин изстари под владением госуда-
рей наших, а под их ханом никогда не бывал также и
впредь не будет»114. На пути к Пекину цинская дипло-
матия все же пыталась различными средставами по-
288
влиять на русских представителей. В Сюаньхуа им бы-
ла устроена беспрецедентная встреча «воеводой», вы-
ехавшим для этого далеко за городскую заставу. После
традиционного вопроса о том, как прошло путешествие,
он поинтересовался, желает ли русский царь быть «в
дружбе и любви» с маньчжурским императором, «и
война, которая ныне чинитца, приездом их кончитца
ль». При этом цинский чиновник подчеркнул, что «преж-
де до сего у китайских ханов с великими государи не-
дружбы не бывало и чтоб и ныне меж царским вели-
чеством и богдыхановым высочеством недружба успокои-
лась»115.
Узнав, что гонцы доставили грамоту о государст-
венных делах, «которые настоят ко всякому добру»,
«воевода» и его свита «радовались» и говорили: «Дай
боже, чтоб та война междо ими, великими государи,
успокоилась и подданные б жили по всякой тишине и
благоденствии, а от войны де никакова подданным лю-
дей пожитка кроме разорения не бывает»116. Такая же
встреча была повторена и в следующем городе, а в
Чанпине, куда они прибыли 29 октября, их встретил
посыльный из Пекина, выяснивший, на одном ли «лис-
те» написаны грамоты царя императору и письмо
В. В. Голицына Пэнчуню, а также везет ли миссия «по-
минки» их государю. Эта активность цинской дипло-
матии свидетельствовала о том, что она была заинте-
ресована в урегулировании конфликта на Амуре и го-
товится к приему гонцов в качестве очередного «данни-
ческого» посольства.
На рассвете 31 октября миссия вступила в Пекин,
у въезда в город чиновники Лифаныоаня потчевали
русских гонцов от имени императора чаем, вновь под-
черкивая, что император желает быть с царем «в друж-
бе и любви», но при этом потребовали исполнить це-
ремониал «коутоу». Когда же русские посланцы от-
казались совершать этот ритуал, заявив, что «непри-
Ю В. С. Мясников
289
стойно на степи кланятца и неведомо чему», цинские
дипломаты стали выяснять, как они думают вручать
грамоту, напомнив, что если гонцы будут «упорствовать»
и не исполнят требования, принятые в цинской столи-
це, то их отпустят «без дела», как Н. Г. Спафария117.
Не добившись успеха, дзаргучей, «осердясь», на-
правился в Лифаньюань, а Н. Д. Венюкова и И. Фаво-
рова поставили на столь хорошо им знакомом по пре-
дыдущему визиту посольском дворе, все строения ко-
торого были возведены заново, «для того как де было
в Китайском государстве трясение земли и те полаты
развалило». В тот же день прибывшие потребовали,
чтобы императору было доложено об их намерении вру-
чить ему царскую грамоту. Дальнейший ход перегово-
ров относительно процедуры передачи послания царя,
которые гонцы вели с асханьи амбанем Либу, в точно-
сти повторяет действия сторон во время посольства
Н. Г. Спафария. Хотя ныне, как и десять лет назад,
империя находилась в затруднительном положении, но
это не способствовало тому, чтобы цинская дипломатия
стала более гибкой или более уступчивой.
Конечно, кризис, который переживала внешняя по-
литика империи на ее северных рубежах в связи с амур-
ской авантюрой Сюань Е, по масштабам и влиянию на
положение Цинов в Китае несравним с тем, который
был вызван восстанием «трех князей-вассалов». Но про-
вал военной части стратагемы императора мог повлечь
за собой еще далеко не ясные политические последст-
вия в Северной Маньчжурии, Монголии и на северо-
западных рубежах страны. Осознали это в Пекине лишь
в начале 1686 г.
Сабсу, прощенный после взятия Албазина летом
1685 г., отвел цинские войска на их исходные базы в
Нингуте и Гирине, на смену им в Айгунь был прислан
гарнизон в 500 человек из Мукдена. Китаец-перебежчик,
обнаруженный русскими на пепелище Албазина, ут-
290
верждал, что маньчжуры спешно ушли из Приамурья и
не возвратится потому, что они отозваны во внутренние
районы страны в связи с тем, что «никанские люди на
китайского царя идут войной»118. Но эта информация,
связанная, очевидно, с какими-то реминисценциями о
восстании У Саньгуя, не соответствовала действитель-
ности. Никаких боевых действий антицинских сил в
стране не было, а уход армии Пэнчуня был запланиро-
ван заранее, еще на стадии подготовки операции119.
Но из Айгуня в район Албазина высылались кавале-
рийские отряды, производившие нападения на русские
деревни. А. Бентон, также сформировавший кавалерий-
ский отряд, 2 октября имел стычку с маньчжурами.
14 октября цинские войска напали на Покровскую сло-
боду, затем на деревню Вяткину. После одного из таких
набегов отряд А. Бейтона настиг их и нанес им пора-
жение. В конце ноября казаки вновь двое суток пресле-
довали маньчжурскую кавалерию. А в декабре 1685 г.
захваченный лазутчик сообщил о намерении цинской
армии летом будущего года вновь идти на Албазин120.
Мы специально обращаемся к хронике этих собы-
тий, так как в цинских документах о них не упомина-
ется. Сабсу, однажды уже попавший в немилость, не
решался долгое время сообщить в Пекин о возвраще-
нии русских и восстановлении ими Албазина. Ведь
именно на середину октября приходится указ Сюань Е,
в котором отмечалось: «Русские, в течение 40 лет за-
нимавшие эти земли (территорию Верхнего и Средне-
го Амура. — В. М.), были в течение нескольких дней
разбиты, а город Албазин возвращен. Ныне уже объяв-
лено о военных заслугах Сабсу, все прежние же его
проступки, например промедление с выступлением войск
в поход и прочие, были прощены»121. В Пекине плани-
ровали дальнейшее усиление маньчжурского влияния
в Южном Приамурье, ставя задачу строительства кре-
пости в районе Мэргэня. Лантань, Мала и Исана долж-
10*
291
ны были представить императору свои соображения по
этому поводу. В этой обстановке у Сабсу не хватило
смелости известить Сюань Е о том, что его план фак-
тически провалился.
1 февраля 1686 г. маньчжурский отряд в 500 чело-
век подошел к Албазину и разорил в 10 верстах от не-
го Большую заимку. Лишь после этого Сабсу решился
послать доклад в столицу о действительном положении
дел на Амуре. Его донесение было составлено настоль-
ко туманно, что император даже сначала не поверил
ему, решив, «что доклад основан на слухах и Сабсу не
посылал людей для разведки положения в Албазине и
получения достоверных сведений». Просьба Сабсу раз-
решить ему весной «направить построенные корабли и
лично повести воинов и офицеров па искоренение не-
приятеля» была отклонена Сюань Е, который заметил:
«мы не можем без достаточных основании посылать
войска»122.
Когда же положение прояснилось, император принял
срочные меры для спасения собственного престижа.
Ничего нового в свою стратагему он не смог внести.
В действующую армию вновь были откомандированы
Лантань, Баньдарша, Мала и Линь Синчжу с солдата-
ми-щитниками; огневая мощь нападающих усилена
вновь отлитыми Ф. Вербистом пушками123. Но уже к
середине августа стало очевидно, что цинским войскам
не удастся повторить прошлогодний успех. «Наше вой-
ско осадило Албазин, — писал Сюань Е в одном из ука-
зов Бинбу (Военное министерство) и Лифапьюаню, —
но русские, хотя и оказались в чрезвычайно тяжелом
положении, продолжают стоять насмерть»124. Перед им-
перией вновь вырисовалась перспектива затяжной вой-
ны с Русским государством. Спасительными могли ока-
заться лишь дипломатические средства.
Но и эта часть стратегического плана Сюань Е бы-
ла исчерпана. Русские не реагировали на его ультима-
292
тумы, а в Халхе Арани не смог добиться решительных
военных действий объединенных сил монгольских фео-
далов. Рейды, которые все же были предприняты людь-
ми Тушету-хана и некоторых примкнувших к нему тайд-
жи, успеха не принесли. Монголы не сумели овладеть
русскими пограничными острогами и были вынуждены
отступить. Цинское правительство начинает искать
способ каким-то образом вызвать реакцию русских на
его дипломатические шаги. Русские «снова возвратились
в Албазин, где возвели стены и обосновались на жи-
тельство, — обращается император к Государственно-
му совету. — Наш двор неоднократно посылал [рус-
скому царю] грамоты, но ни разу не получил ответа, а
между тем русские, находящиеся в Албазине, стоят
здесь насмерть и не соглашаются уходить. Вероятно,
это произошло потому, что прежние наши грамоты за-
держались в Нерчинске и других местах и не дошли до
места назначения или же оттого, что русские, прожи-
вающие в Албазине, все осужденные преступники и не
могут возвратиться на родину. Все это трудно точно
выяснить»125.
Казалось, единственным логически ясным и давно
известным цинской дипломатии путем выхода из такой
ситуации было направление посольства в Москву. Но
это означало бы в целом перемену внешнеполитическо-
го курса в отношении Русского государства. Одно де-
ло — заставлять русских послов выполнять церемонию
«коутоу» в Пекине и пытаться диктовать им волю им-
ператора, другое — вести переговоры в русской столи-
це, когда цинские войска не смогли добиться успеха в
военных действиях. От идеи «подчинения» Русского го-
сударства, рассмотрения его в качестве «даннического»
пришлось бы отказаться. В принципе истории Китая
были известны периоды, когда имперская дипломатия
признавала равенство в отношениях с сильными сосе-
дями, отказываясь от китаецентристского догмата внеш-
293
них сношений. Так было во взаимоотношениях между
Хань и сюнну, Тан и туцзюе, а позже туфань, Сун с
Ляо, Цзинь и Юань126.
Но во всех указанных случаях у границ империи
стояли могущественные армии соседних государств или,
более того, они уже заняли часть имперской террито-
рии. Теперь же цинская армия была на чужой терри-
тории, где не могла лишь сломить сопротивление осаж-
денного противника. Русское же государство постоян-
но и последовательно стремилось к мирным и друже-
ственным отношениям, ничем не угрожая империи. Поэ-
тому цинская дипломатия считала, что у нее еще име-
ются ресурсы для продолжения давления с целью до-
биться от русских признания верховенства цинского им-
ператора.
Исходя из сложившейся ситуации, Сюань Е выбира-
ет путь опосредованных контактов с русской стороной.
Можно предположить, что этот путь был подсказан им-
ператору его «советником по европейским делам»
Ф. Вербистом. Посредником между Сюань Е и русским
царем оказался голландский посол В. Паетс. Голланд-
цы, вернее их Ост-Индская компания, имевшая центр в
Батавии (ныне Джакарта), давно уже признав себя
«данниками» пекинского двора, вели ожесточенную кон-
курентную борьбу с португальцами, англичанами и
французами за привилегии в торговле у берегов Ки-
тая. Когда в 1684 г. их очередное судно прибыло в Амой
(Сямынь), об этом было доложено Сюань Е. Хотя Ци-
ны уже вводили новые правила иностранной морской
торговли, назначив в портовые города сборщиков по-
шлины, Либу предложило запретить голландцам тор-
говые операции, пока они не пришлют посольство ко
двору. Но император вынес решение, что торговля
должна быть разрешена всем иностранцам, специаль-
но указав, что прибывшие могут совершить торг, но в
следующий раз они не получат на него разрешение,
294
пока их посольство не побывает в Пекине. Между тем
власти Батавии уже готовили такое посольство. Во гла-
ве его был поставлен юный В. Паетс, недавно прибыв-
ший из Нидерландов, но занявший высокий пост бла-
годаря родственным связям127.
Голландское посольство прибыло в столицу империи-
в конце июля 1686 г. 3 августа оно побывало на импе-
раторской аудиенции, выполнив все требования посоль-
ского церемониала Цинов. Своей главной целью гол-
ландцы ставили получение разрешения на цраво иметь
постоянное представительство в Фучжоу. Паетс щедро
одаривал имперских чиновников, приставленных к по-
сольству, но их обещания склонить императора к же-
лаемому решению не были выполнены. Пробыв в Пе-
кине до 14 сентября, посольство отправилось в Бата-
вию, не достигнув успеха. За четыре дня до отъезда
Паетса Сюань Е издал указ, в котором говорилось:
«Ныне из беседы с послом Голландского государства,
привезшим дань, мы узнали, что его страна находится
по соседству с Русским государством и они понимают
язык друг друга. Следует составить указ, скрепив его
печатью Военного приказа, и отдать этот указ голланд-
скому послу для пересылки русскому белому царю. В
указе уведомить его, что мы посылали к нему грамоты
неоднократно, потребовать, чтобы он отозвал русских
из Албазина и Нерчинска, установить в определенном
месте границу, которую ни одна из сторон не должна
нарушать. Тогда население, живущее по обеим сторо-
нам этой границы, сможет спокойно жить и никогда не
нарушать дружественные отношения. Когда русский
царь будет посылать нам ответное донесение, пусть его
посланник едет к нам прямо сухопутной дорогой. Если
же сухопутной дорогой приехать трудно, то он может
отправить свой ответ для передачи нам через Голлан-
дию»128.
Этот .документ является любопытным образцом ди-
295
пломатии Сюань Е. Император впоследствии будет на
него неоднократно ссылаться как на решительный шаг
в установлении мира с Русским государством. Поэтому
текст его заслуживает внимательного рассмотрения.
Сюань Е, как видно из этого указа, ни на шаг не отсту-
пает от своей стратагемы, как будто устанавливается
обратная связь, и уже не император является хозяином
своих действий, а его план диктует ему и манеру и по-
ведение.
Во-первых, он направляет в Москву не дипломати-
ческое послание, а военный приказ, отнюдь не случайно
скрепленный печатью Бинбу. Если сличить текст этого
письма с распоряжениями, направлявшимися коман-
дующим цинскими армиями, то за исключением адре-
сата и отдельных географических названий эти доку-
менты будут идентичны. Для цинской дипломатии та-
кая форма выражения являлась совершенно понятным
способом унизить партнера.
Во-вторых, император постарался замаскировать
вынужденный характер своих действий объяснением,
что он использует благоприятную случайность. Но если
юный голландский посол мог поверить в то, что лишь
из беседы с ним император узнал о соотносительном
местоположении Нидерландов и Русского государства,
то, по крайней мере, Ф. Вербист, выступавший в каче-
стве переводчика, имел все основания в этом усомнить-
ся. Ведь именно под его руководством Сюань Е изучал
и географию и астрономию, и он давно уже указал
императору на карте полушарий местонахождение го-
сударств, послы которых прибывают ко двору.
В-третьих, если вынужденный характер этого обра-
щения был замаскирован нарочито недипломатической
формой и весьма наивными уловками, то его содержа-
ние свидетельствовало об определенном отступлении от
требований ультиматума 1685 г. Никаких упоминаний
о землях Якутского воеводства здесь уже не было. Од-
296
нако, предлагая установить границу между владения-
ми двух государств, император делал иной территори-
альный запрос: выдвигал требование, чтобы русские
покинули и Албазин и Нерчинск, которые он объявлял
«захваченными» в результате «вторжения». Причем ку-
да «вторглись» и у кого «захватили», Сюань Е предпо-
чел не уточнять. Эта постоянная эволюция и модифи-
кация территориальных притязаний, выдвигаемых Сю-
ань Е (сначала «русские тревожили границы солонов»,
затем «вторглись во внутренние земли», «захватили» то
Албазин, то и Албазин и Нерчинск, то им следует «воз-
вратиться» в Якутск), свидетельствует об их полностью
произвольном характере. В качестве географических
ориентиров выступали выясненные у русских же назва-
ния населенных пунктов.
Таким образом, предвидя опасности затяжной вой-
ны с Русским государством, Сюань Е стремился как
можно быстрее придать конфликту дипломатическую
форму, чтобы вести переговоры, пока маньчжуры не
растеряли тех преимуществ, которых они достигли бла-
годаря вероломству и внезапности нападения на рус-
ские земли. Только пока Русское государство не раз-
вернуло силы, которые были бы эквивалентны напа-
дающей армии, цинская дипломатия могла рассчиты-
вать на закрепление произведенного имперской армией
захвата.
Поэтому, когда через полтора месяца после отправ-
ления с голландцами императорского эдикта москов-
скому царю в Пекин прибыли русские гонцы, доставив-
шие грамоту с предложением вступить в мирные пере-
говоры, это было таким поворотом ситуации для цин-
ской дипломатии, о котором она не могла и мечтать.
Противник просил мира, даже не попытавшись изме-
нить в свою пользу ход военной кампании. Ничто так
не могло свидетельствовать, по мнению Цинов, о его
слабости.
297
Это и определило характер приема, оказанного
Н. Д. Венюкову и И. Фаворову в цинской столице. Цин-
ская сторона была представлена на достаточно высоком
уровне. После того как русские гонцы отказались вы-
полнять требования чиновников среднего ранга, 1 но-
ября на посольский двор прибыл один из канцлеров
Нэйгэ, вероятно, Цзиоло (Гиоро)129 Лэдэхун, которого
сопровождали два алиха амбаня (главы приказов),
т. е., очевидно, глава Приказа церемоний (Либу шан-
шу) и тот, кто замещал в Лифаньюане находившегося
в Монголии Арани. Н. Д. Венюков и И. Фаворов по
первому визиту были знакомы лишь с Ф. Вербистом.
Ф. Вербист был единственным, кто мог оказать ка-
кое-либо содействие русским представителям, ведь его
челобитная о зачислении на русскую службу находи-
лась в Москве. Но царская дипломатия не предусмот-
рела такую возможность. Никто из прибывших не знал
латыни130.
Лэдэхун разъяснил русским представителям, что про-
цедура представления грамоты императору путем пе-
редачи «ближним людям» основана на древних обыча-
ях, то есть аргументация была та же, что и Н. Г. Спа-
фарию, но с одним лишь существенным добавлением,
что, если бы император сам принял грамоту, а в ней
оказалось бы «писано что хана их к бесчестью, и им за
то будет учинено великое наказание и из царства от-
пуску не будет для того, что ныне меж царским вели-
чеством и богдыхановым высочеством чинитца война
и если б у них хотя такого старого обычая и не было,
однако ж бы их царского величества з грамотою перед
хана за нынешнюю войну взять невозможно»131.
Переговоры о процедуре продолжались несколько
дней, при одной из бесед Лэдэхун передал Н. Д. Веню-
кову и И. Фаворову мнение императора, сводившееся
к тому, что Н. Г. Спафарию был уже объявлен указ о
порядке приема царских грамот при цинском дворе, ес-
298
ли же гонцы не знакомы с ним, то пусть вернутся в
Москву, а цинская дипломатия будет их ожидать. Вы-
езжать предлагалось на следующее утро. Русские гон-
цы, видя, что им «чинят жестокие ответы и хотят вы-
слать назад безо всякого дела», дали согласие передать
царскую грамоту на «ханском дворе», как это сделал
Н. Г. Спафарий. Но когда Лэдэхун в момент передачи
грамоты потребовал от них еще и выполнить церемо-
ниал «коутоу», они категорически отказались даже под
угрозой, что грамота не будет принята132.
После перевода Сюань Е текста грамоты он издал
указ, в котором подчеркнул, что «белый царь Русского
государства, соблюдая этикет, говорит о мире и спешно
прислал гонцов с просьбой снять осаду Албазина. Мы
изначально не имели намерения уничтожить город и
[теперь] должны проявить великодушие. Следует при-
казать Сабсу и другим, чтобы они отвели войско, стоя-
щее под Албазином, в одно место... и зачитали русским,
находящимся внутри города, мудрый указ [императо-
ра], [на основании которого] им разрешается передви-
жение из города и обратно, но не допускаются произ-
вол и захваты. Об остальном принять решение после
прибытия следующего русского посла»133. Это произо-
шло 3 ноября 1686 г. Ф. А. Головин в это время оста-
новился на зимовку в Рыбинском остроге на Ангаре.
Хотя русские гонцы специально подчеркнули, что им
не дано поручения вести переговоры, а существо их мис-
сии изложено в грамоте царя, но цинская дипломатия
решила воспользоваться случаем и закрепить на сов-
местной встрече представителей обеих сторон свою вер-
сию событий в Приамурье, ранее излагавшуюся в од-
ностороннем порядке в указах Сюань Е. Это создавало
бы своего рода прецедент при последующих перегово-
рах с Ф. А. Головиным. Вместе с тем это позволяло за-
ранее определить систему аргументации русской дипло-
матии, если Н. Венюков и И. Фаворов все же попы-
299
таются отстаивать свои позиции.
По указанию императора Лэдэхун изложил русским
дипломатам причины конфликта, обвинив в нем алба-
зинских казаков, которые «по Амуру городы поставили
и ясачных их людей многих побивали и ясак многой с
их ясачных брали»134. Нетрудно заметить, что это объ-
яснение существенно отличалось от версии о «вторже-
нии» во «внутренние» земли империи и о «захватах»
Албазина и Нерчинска. Прежде чем послать войска,
цинское правительство требовало, заявил Лэдэхун, что-
бы русские ушли из Албазина «в свою землю, в Нер-
чинской, и промыслы соболиные и иные чинили в своих
местах около Нерчинского, а по Амуру вниз не ходили»
(т. е. фактически маньчжуры снимали свои притя-
зания на Нерчинск). Отказ русских подчиниться этим
требованиям и вызвал, по версии Цинов, наступление
маньчжурской армии на Албазин. Цинская дипломатия
попыталась использовать и то, что, по замыслу Сюань
Е, должно было амортизировать реакцию русских —
факт сохранения жизнй защитникам русской крепости.
Но теперь маньчжуры предлагали разменять этих рус-
ских пленных на Гантимура и его людей135.
Особый упор цинским правительством был сделан
на тезис о том, что русские на Амуре будто бы дейст-
вовали без санкции московских властей. Конечно, ут-
верждать это, после того как Н. Г. Спафарий дал ис-
черпывающие разъяснения давно уже известным цин-
ским представителям фактам, означало полностью иг-
норировать реальную обстановку. Но за этим у цинской
дипломатии скрывался расчет: попытаться во избежа-
ние ответных мер со стороны центральных русских
властей и угрозы затяжной войны локализовать конф-
ликт, отделив его от взаимоотношений с Русским госу-
дарством в целом. На это же было направлено и заявле-
ние цинских дипломатов о том, что, узнав из царской
грамоты о мирных предложениях Москвы, «хан их та-
3Q0
кож и они, хановы ближние люди, чтоб кровопролитие
на обе стороны перестало, радуютца для того, что ха-
на их никоторым пограничным государем войны не бы-
ло и ныне войны с царским величеством потому не
желают»136.
Но за миролюбивыми декларациями Цинов скрыва-
лись захватнические замыслы. Заявив, что император
дал указание цинской делегации объявить русским гон-
цам о его стремлении «быти в дружбе и любви» с рус-
ским царем, Лэдэхун в качестве изъявления такой
«дружбы» преподнес Н. Д. Вепюкову и И. Фаворову
предложение направить в Албазин письмо («жалея тех
людей, которые сидят в Албазине, чтоб с голоду не по-
мерли»), в котором они дали бы указание, «чтоб те
служилые люди из Олбазина вышли в свои край, в
Нерчинской, да в Якуцкой, а то место оставили в пусте
и жили и промыслы чинили в своих местах»137. Иными
словами, маньчжуры пытались «мирными средствами»
захватить то, что не смогла принести им военная сила.
Замысел вызвать русских представителей па пере-
говоры удался. Хотя Вешоков и Фаворов и заявили, что,
«слыша от них, что им с ними от царского величества ни
о каких делах говорить не наказано», цинским дипло-
матам «не годилось» начинать беседы об условиях бу-
дущего мира, но игнорировать предложение цинской
стороны русские дипломаты не могли. Отказавшись не
только в письменной форме, но и устно обсуждать от-
дачу Цинам Албазина, Н. Д. Венюков и И. Фаворов
указали Лэдэхуну, что если император на деле, а не на
словах стремится к миру, то он мог бы дать указание
своим «полковым воеводам, чтоб от Албазина отступили
и возвратились в домы свои»138. Следует отметить, что
это предложение отвести цинские войска иа исходные
рубежи основывалось на знании русскими дипломатами
еще со времен посольства Н. Г. Спафария реальных
пределов распространения цинской власти в. Северной
30 k
Маньчжурии. Безусловно, принятие этой меры ставило
бы стороны на будущих пограничных переговорах в рав-
ное положение. Это был существенный удар по всей
стратагеме Сюань Е.
Несмотря на то что Лэдэхун перешел к прямым угро-
зам развернуть военные действия в еще больших мас-
штабах и уничтожить всех защитников русской крепо-
сти, русские дипломаты не поддались шантажу, они твер-
до заявили, что только в том случае, если император
прикажет «войскам своим в домы свои отступить и ни-
какова промыслу над Албазином чинить не велит», они
направят защитникам крепости на Амуре письмо с ука-
занием, чтобы и русские «до приходу великих же и пол-
номочных послов никаких задоров не чинили»139. По-
зиция русской дипломатии, впервые сформулированная
в ходе этих инспирированных цинской стороной перего-
воров, не оставляла сомнений в том, что появление цин-
ских войск под Албазином расценивается как акт втор-
жения на русскую территорию, причем русские не со-
бирались ее уступать, выдвигая справедливое требова-
ние отвода цинских войск как условие для проведения
переговоров о мире.
Конечно, справедливость не считалась аргументом
там, где торжествовала сила. Но Сюань Е не распола-
гал в этот момент никакими сведениями о состоянии
боевых сил Русского государства, которые могли быть
использованы в Приамурье. Поэтому опасения возмож-
ного возмездия за начатую им авантюру заставили его
пойти на компромисс. Мотивируя невозможность отво-
да цинских войск тем, что их боевые суда вмерзли в
речной лед, а оставить их русским означало бы потен-
ционально усилить царские войска, которые прибудут
К Албазину, он согласился осуществить отвод своей ар-
мии на несколько километров от Албазина, «а к пол-
ковому воеводе хаи пошлет указы свои жестокие, чтоб
никакова задору с албазинскими казаками не чинили»
302
при условии, чтобы и-«по приказу великих послов ни-
какова задору покамест'совершенный мир учнитца ал-
базинские казаки потому не чинили и на Амур в судах
не выходили и ясачных людей их не побивали и ясаку
с них не брали б»140. Н. Д. Венюкову и И. Фаворову
было предложено сообщить об этом со специальным на-
рочным Ф. А. Головину.
В условиях этого соглашения о перемирии обраща-
ет на себя внимание то, что цинское правительство, учи-
тывая возможность прибытия на Амур вместе с послом
крупного воинского контингента, фактически сняло зна-
чительную часть территориальных притязаний, уступив
русским и Албазин, если русские не будут выходить на
Средний и Нижний Амур. Эти условия соответствовали
приблизительно тому предложению, которое было еще
в 1669 г. направлено Мала в Нерчинск через Шарал-
дая. Уступка эта была сделана за счет произвольно
выдвинутых требований. Цины и в этом случае приоб-
ретали бы огромные территории в Северной Маньчжу-
рии, лежавшие между линией их фактического контро-
ля и Амуром. Ведь исходя из реального распростране-
ния власти двух государств, что являлось по междуна-
родному праву того времени основой территориального
размежевания, разделу должна была подлежать та зо-
на взаимного проникновения к югу от Амура, куда в
течение предшествовавших десятилетий выходили и рус-
ские и цинские отряды и которая осваивалась сторона-
ми в хозяйственном отношении.
Со своей стороны русские представители внесли
предложение, чтобы упомянутые условия были отраже-
ны в ответной грамоте императора царю, а они доло-
жат их Ф. А. Головину и передадут в Албазин. Однако
при этом они обратили внимание цинских дипломатов
па то, что отвод цинских войск должен быть осуществ-
лен «в домы свои», в противном же случае, если они
останутся близ Албазина, «то меж войсками их також и
303
царского величества служилыми людьми будет не без
ссоры». Но на дальнейшие уступки цинская дипломатия
не пошла, и гонцы направили в Албазин селенгинских
казаков И. Шарапова и П. Бушкова с письмом, в ко-
тором, изложив существо достигнутого соглашения, со-
ветовали албазинцам не доверять «китайским воево-
дам, чтобы они о тех войсках обнадежа мирным поста-
новлением над городом какова дурна не учинили», ибо
сами русские дипломаты «тому их предложению пи во
все верили, чтоб какими мерами за обнадеживанием
мира какова у них вымыслу не было»141.
Недоверие русских гонцов142 усугублялось еще и тем,
что цинские дипломаты отказались принять письмо
В. В. Голицына Пэнчуню. Этот документ уже мало ин-
тересовал цинские власти после того, как они добились
соглашения, по которому оккупация части русской тер-
ритории продолжалась. Вместе с тем они не хотели при-
нимать, кроме неизбежного минимума, документы, про-
тиворечившие их версии событий. Цинские власти мо-
тивировали свой отказ тем, что поскольку В. В. Голи-
цын пишет Пэнчуню «о той же начинающей войне, от-
чего та война попалась», то русские гонцы могут везти
это послание «назад с собою», так как они уже вы-
слушали от цинских дипломатов объяснение причин
конфликта.
Маньчжурская дипломатия ни в чем не хотела от-
ступать от разработанной ею схемы приема иностран-
ных представителей при цинском дворе. Хотя прибыв-
шие русские гонцы заранее объявили, что у них нет
«поминков», т. е. с точки зрения Цинов «дани» импера-
тору, все же было решено от них таковую получить лю-
бым способом. Н. Д. Венюков и И. Фаворов из своих
личных запасов вынуждены были предложить «подар-
ки» императору по выбору цинских чиновников. Здесь
были часы, сделанные европейскими мастерами, под-
зорные трубы, меха, моржовая кость, турецкий ковер
304
и две хрустальные «перспективки» французской рабо-
ты. Всю эту процедуру с «поминками» гонцы рассмат-
ривали как ненужную задержку в возвращении домой.
Поэтому, когда цинские власти разрешили им провести
торговые операции, они ответили, что у них практически
нет товаров для продажи и они «в путь свой готовы
хотя утре»143.
Но русским гонцам еще предстоял прием на тради-
ционной утренней императорской аудиенции. В спорах
о выполнении церемониала «коутоу» и прочих приго-
товлениях прошло еще несколько дней.
10 ноября они были приняты во дворце, где испол-
нили этикет «коутоу» и были пожалованы император-
ским чаем. В тот же день русских пригласили на импе-
раторский обед, где они вновь наряду с цинскими чи-
новниками исполнили церемониал «коутоу». Сюань Е
потчевал их рейнским вином, но о царском здоровье не
спрашивал, он лишь поинтересовался, за сколько меся-
цев они доехали от Москвы до Пекина и где зима хо-
лоднее: в Русском государстве или в Китае. Гонцы ди-
пломатично ответили, что в Китае им зимовать не при-
ходилось,^поэтому они не знают. Император был в хо-
рошем расположении духа, после обеда он приказал
вынести охотничьих кречетов и продемонстрировать их
русским дипломатам. Но и в этом жесте был скрытый
смысл: цинские чиновники объяснили, что кречеты, ко-
торых в подарок от царя привез Н. Г. Спафарий, были
хороши, но «от великих жаров померли», этих же теперь
в Пекин доставляют с Амура.
После традиционного приема в Лифаньюане, кото-
рый цинская дипломатия квалифицировала как банкет
для «даннического» посольства, русским гонцам было
сообщено, что император распорядился в будущем цар-
ские грамоты ему присылать не только с латинским, но
и с монгольским переводом, для чего Н. Д. Венюкову и
И. Фаворову будет дано «образцовое письмо». Этот ход
305
цинской дипломатии можно оценить по-разному: с од-
ной стороны, Цины стремились причислить Русское го-
сударство к такому же разряду, как и монгольские хан-
ства, а с другой, — отказываясь от латыни в качестве
единственного языка-посредника, Сюань Е как бы хо-
тел контролировать причастных к его дипломатии иезуи-
тов, в первую очередь Ф. Вербиста.
Ответная грамота Сюань Е была сопровождена ла-
тинским переводом. Между прочим, когда русские гон-
цы поинтересовались, каким будет именование русско-
го царя в этой грамоте, им был дан ответ, что этот
вопрос решен еще во время пребывания Н. Г. Спафа-
рия, — цинский император пишет всем от высшего к
низшему, и если русские не согласны с этим, то они не
присылали бы своих представителей в столицу импе-
рии. Лэдэхун был непреклонен, попытка русских дипло
матов подарками повлиять на асханьи амбаня, чтобы он
добился полного титулования царя в грамоте импера-
тора, к успеху не привела.
Послание Сюань Е в Москву существенно отлича-
лось от того^что было передано с В. Паетсом. Акцент
в нем был сделан на историю цинско-русских отноше-
ний, а точнее, на ту версию, в которой их излагала и
ранее маньчжурская сторона. Основными вехами здесь
0ыли отправление цинских грамот через Д. Д. Ар-
шинского, требование выдать Гантимура, посольство
Н. Г. Спафария. Русские администраторы обвинялись
в невыполнении требований Цинов вернуть перебежчи-
ков и прекратить «чинить задоры», а Н. Г. Спафарий •—
в том, что он не подчинился цинским обычаям и «зело
грубо поступал». Грамота не содержала никаких тер-
риториальных требований, в ней сообщалось об отводе
цинских войск от Албазина до прибытия посла144. Та-
ким образом, этот документ отражал содержание согла-
шения, достигнутого Н. Д. Венюковым и И. Фаворо-
вым, о перемирии на Амуре.
306
Что касается продолжавшихся нападок цинской сто-
роны на И. Г. Спрфария, то в канун предстоящих пере-
говоров они звучали весьма прозрачным намеком на
то, что новый посол должен быть более покладистым и
устраивать цинское правительство. Ведь еще во время
пребывания Н. Г. Спафария в Пекине и Амухулан, и
Мала, и Сонготу проигрывали ему в искусстве вести
переговоры. Мала прямо говорил послу, что царь вы-
брал «тебя нарочно и говорить с нами послал, потому
что мы говорим все встречею и нам в-ыных делах от-
поведь дать не мочно, потому что мы в таких делех
непривычны и не учены»145. Этот прием персоцифика-
ции политического курса в личности государственного
деятеля или дипломата, имевший целью дискредитиро-
вать политику путем нападок на определенное лицо,
подсказывался еще Сунь-цзы, который рекомендовал
применять любые методы (вплоть до убийства), чтобы
устранять слишком опасных полководцев и дипломатов
в стане противника.
Н. Д. Венюков и И. Фаворов должны были принять
грамоту Сюань Е, стоя на коленях. Они, конечно, не
забыли, что Н. Г. Спафарий отказался сделать это. Пос-
ле первого чтения грамоты они поступили так же и
ушли из дворца, оставив Лэдэхуна в трудном положе-
нии. Но в тот же день угрозами изгнать их без ответ-
ного «листа» цинская дипломатия заставила русских
гонцов «для самых нужных дел» подчиниться ее требо-
ванию. Таким образом, эти гонцы были первыми офи-
циальными представителями Москвы, которые выпол-
нили полностью весь ритуал пребывания в цинской сто-
лице послов «подчинившегося» государства. Для цин-
ской дипломатии это было обнадеживающим успехом в
период подготовки предстоящей посольской конферен-
ции. При отправлении русских дипломатов с ними было
передано приглашение Ф. А. Головину, чтобы «и он для
успокоения войны в царство ехал с поспешением же».
307
Разумеется, Цинам было гораздо выгоднее вести пере-
говоры в своей столице, чем в Албазине, куда, по их
мнению, должен был направиться русский посол.
В течение всего пребывания Н. Д. Венюкова и
И. Фаворова в Пекине Ф. Вербист был крайне осторо-
жен. Он сумел лишь объяснить русским представите-
лям, что при цинских чиновниках «ни о чем говорить
было невозможно для того, сстьли б они о чем говори-
ли, и они будут в подозрении». Он обещал послать «гра-
мотку» Н. Г. Спафарию и обо всем написать. При его
положении он не мог довериться никому, в том числе
и русским представителям, тем более что они не знали
латыни. Но все же он прислал к ним своего ученика
чеха Франциска, который прибыл в Пекин (вместе с
голландским посольством) для изучения китайского
языка. На расспросы гонцов о планах цинского прави-
тельства Франциск ответил, что император стремится
«успокоить» войну, но при условии, что Албазин отой-
дет к Цинской империи. Исключительную ценность
представляла переданная им информация о маньчжур-
ской армии. Он сообщил, что военных специалистов,
сведущих в современных науках, «инженеров де в Ки-
тайском государстве нет», но производство пушек и гра-
нат к ним налажено Ф. Вербистом. К изготовлению гра-
нат были привлечены и двое русских перебежчиков.
Причем Сюань Е был на испытательных пусках и «строе-
ние гранатное зело хвалил», распорядившись отправить
гранаты под Албазин. Всего было выпущено 30 новых
орудий и столько же гранат, но отправить их на Амур
не успели в связи с приездом гонцов и установлением
перемирия. По сведениям иезуитов-миссионеров, под
Албазин было послано 12 тыс. конных и пехотинцев, не
считая «работных людей» и экипажей судов. Но при
этом иезуиты отмечали, что у «хана китайского пехот-
ных полков малое число и к воинскому строю не за
обычны»'46.
308
В какой-то мере «утешительными» для русских гон-
цов были известия о пребывании в Пекине голландско-
го посольства В. Паетса. Голландцы просили «для тор-
говых промыслов» и «впредь приезжать», но импера-
тор отказал. Послу была навязана унизительная про-
цедура «коутоу» («а приезд де и отпуск учинили про-
тив обычаев всех государств»), когда же голландские
послы не захотели выехать в срок, указанный Либу,
«хан де велел их выслать нечесно». В поисках путей
восстановления дипломатических контактов с Русским
государством император был склонен направить к рус-
ским посольство, но Государственный совет, выступил
против. Тогда и отправили грамоту в Москву «с езуи-
том именем Перейрою»147.
В письме Н. Г. Спафарию Ф. Вербист также сооб-
щил об отсылке императором грамоты русскому царю
с голландским послом и иезуитом Ф. П. Гримальди148.
В источниках отсутствуют какие-либо дополнительные
сведения, поэтому остается лишь предположить, что од-
новременно из Пекина направлялись две идентичные
по содержанию грамоты, чтобы, учитывая превратности
морского путешествия, увеличить вероятность доставки
в Москву этого дипломатического документа.
Американский китаевед Дж. Уиллс, описывая визит
в Пекин голландского посольства, отмечает, что гол-
ландцы, покидая столицу Цинской империи, захватили
с собой императорский указ русскому царю. Император
не получил ответа на свои предыдущие послания, в ко-
торых он призывал царя удерживать его подданных от
нарушений границ Цинской империи и очень хотел най-
ти новый путь, которым такие указы могли бы направ-
ляться. Цинские власти просили голландцев доставить
любой ответ, который царь мог бьГ послать, или хоть
как-то сообщить, если он откажется отвечать149. Кто из
иезуитов вез послание Сюань Е — Т. Перейра или
ф. Гримальди, — не является вопросом, так как Т. Пе-
309
рейра присутствовал при визите Ф. Вербиста к рус-
ским гонцам150.
14 ноября 1686 г. миссия Н. Венюкова и И. Фаво-
рова покинула Пекин. В конце декабря русские гонцы
уже были в Халхе, где узнали об окончании Алахэшань-
ского съезда монгольских феодалов, а также о том, что
Тушету-хан и Джэбдзун Дамба-хутухта направили в
Пекин вместе с отбывшим Арани свои представитель-
ные посольства. Правда, результаты съезда и цели по-
сольств остались русской дипломатии неизвестны.
12 марта 1687 г. гонцы встретились с Ф. А. Головиным,
который выслушал их отчет и приказал сделать для
себя перевод текста грамоты Сюань Е. 17 июля возвра-
тившиеся из Китая дипломаты прибыли в Москву151.
Таким образом, дипломатические отношения Цип-
ской империи с Русским государством, прерванные Ни-
нами в одностороннем порядке во время посольства
Н. Г. Спафария, были восстановлены. Заинтересованные
в мирном урегулировании военного конфликта на Аму-
ре, вызванного вторжением цинской армии в русские
пределы, оба государства одновременно и независимо
друг от друга выступили с инициативой возобновления
дипломатических связей. Их подход к мирному урегу-
лированию был столь же различен, сколь несходны бы-
ли и мотивы, которыми они руководствовались. Для
Цинов дипломатический финал должен был увенчать
военные достижения, воспрепятствовать ответным воен-
ным мерам Русского государства и закрепить произве-
денные захваты. Русская дипломатия защищала даль-
невосточные земли своего государства от вторгшегося
врага. Она являлась по существу единственным средст-
вом, которым располагало правительство. Мирное раз-
решение всех имеющихся вопросов в отношениях с Цин-
ской империей соответствовало общему направлению
политики царского правительства на дальневосточных
рубежах в рассматриваемый период. Истолковывая это
310
как проявление слабости, цинская дипломатия прибе-
гала к давлению, стремясь заставить русских предста-
вителей признать верховенство империи. Действия цин-
ской дипломатии являлись составной частью общего
стратегического плана, разработанного императором
Сюань Е для достижения политического превосходства
над Русским государством. Героическая защита рус-
скими Албазина и неудача цинской дипломатии в по-
пытках заставить монгольских феодалов предпринять
на стороне Цинов широкие военные действия против
Русского государства затруднили реализацию страта-
гемы маньчжурского императора.
Глава V
ЦИНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ
И НЕРЧИНСКИЙ ДОГОВОР 1689 г.
Подготовка цинской дипломатией
посольского съезда
в Селенгинске в 1688 г.
Сюань Е отнюдь не из праздного любопытства за-
дал Н. Д. Вешокову и И. Фаворову вопрос о том, сколь-
ко времени они потратили на дорогу от Москвы до Пе-
кина. Император пытался определить, как скоро сможет
прибыть к месту переговоров русский посол. Маньчжур-
ское правительство считало, что посольская конферен-
ция состоится в Албазине, как в ключевом, со страте-
гической точки зрения, пункте, являвшемся объектом
спора. Но цинская дипломатия не располагала сведе-
ниями о том, какие ответные военные мероприятия пред-
приняло русское правительство. Поэтому, опасаясь пе-
рерастания локального конфликта в широкие и затяж-
ные военные действия, Ципы временно сняли практи-
чески все территориальные притязания, отложив их об-
суждение до посольского съезда.
Для того чтобы выдвижение и реализация притя-
заний стали возможны, необходимо было создание мак-
симально выгодной ситуации в момент переговоров. На
выполнение этой задачи и были направлены усилия
цинской дипломатии в период подготовки дипломати-
ческой конференции. Фактор времени играл в этом не
312
последнюю роль. Главной целью было не допустить
выхода посольства и сопровождавшего его военного от-
ряда в Приамурье. Сюань Е уже предложил через гон-
цов Ф. А. Головину прибыть в Пекин. Но шансы полу-
чить на это согласие русских были невелики: слишком
уж очевидны были выгоды для маньчжуров в этом
предложении. Существовала еще и возможность попы-
таться задержать направлявшиеся на Амур посольст-
во и военные силы в Забайкалье, на границе монголь-
ских владений. Тушету-хану был направлен император-
ский указ «разузнавать и доносить известия о русском
после, который должен прибыть для размежевания гра-
ниц»1.
Но ситуация в Монголии оставалась сложной. Гал-
дан решил воспрепятствовать укреплению направлен-
ного против него союза халхаских ханов. Он поставил
под сомнение результаты примирительного съезда
1686 г., воспользовавшись тем, что Джебдзун Дамба-
хутухта был на нем как бы приравнен к представителю
далай-ламы, что было истолковано ойратским ханом
как вызов интересам желтошапочной ламаистской церк-
ви, ущемление авторитета далай-ламы и нарушение за-
конов Дзонхавы. Одновременно Галдан склонил на свою
сторону Дзасакту-хана и начал подготовку к военным
действиям против Халхи2. Это'было нарушением того
равновесия, которое на данном этапе пыталась уста-
новить цинская дипломатия в отношениях между Хал-
хой и Джунгарией. Халхаских ханов ничто не должно
было отвлекать от выступления против русского Забай-
калья.
В сентябре 1687 г. в Пекин прибыл посол Тушету-
хана Дайчин Мэргэнь; он привез грамоту, подробно из-
лагавшую ситуацию в Халхе, действия Галдана, кото-
рый «по двум дорогам двинулся походом на правое кры-
ло халхаского народа», и сообщавшую о позиции Дза-
сакту-хаиа. Сюань Е, отдав распоряжение Государст-
ва
венному совету проанализировать положение в Монго-
лии, издал указ, в котором в традиционном стиле зая-
вил, что он в равной мере заботится о всех народах и
желает, чтобы между ойратами и халхасцами были
сохранены мирные отношения3. Империя вынуждена
была декларировать нейтралитет в монгольских делах,
так как месяцем ранее Тушету-хан сообщил о прибытии
русского посла к границам его владений4.
Для цинской дипломатии наступил момент, когда
она могла еще раз попытаться наиболее эффективно
использовать посеянные ею антирусские настроения Ту-
шету-хана и его окружения. Вероятнее всего, цинские
дипломаты в качестве «сильного средства» давления на
халхаских феодалов использовали обещание принять их
сторону в предстоящем столкновении с Галданом. Но
на пути тайной дипломатии, осуществлявшейся в Халхе
Арани, оказалось непредвиденное препятствие — глу-
бокий снег," выпавший зимой 1687 г., помешал движе-
нию монгольских отрядов к русским острогам. Русские
администраторы в забайкальских острогах и решивший
зимовать в Селенгинске Ф. А. Головин были хорошо ин-
формированы о маньчжуро-монгольском альянсе. По-
сол предпринимал активные дипломатические меры,
чтобы отвести необоснованные претензии Тушету-хана
по поводу возвращения ясачных бурят, а также не до-
пустить столкновения с халхаскими феодалами5.
Учитывая возможность того, что русскому послу все
же удастся достичь Албазина и посольская конферен-
ция может состояться в русской крепости на Амуре,
Сюань Е решил заранее нейтрализовать претензии рус-
ских по поводу вторжения маньчжуров в Приамурье и
не допустить ответных военных мер. С этой целью он
еще в феврале 1687 г., направив в свою армию двух
медиков из Императорского медицинского управления
(Тайиюань), приказал им оказывать врачебную помощь
защитникам Албазина, чтобы те, «возвратившись в их
314
государство, сообщили о благодеяниях [императора]»6.
А в августе, когда была получена депеша от Тушету-
хана о прибытии Ф. А. Головина в Удинск, император
приказал Сабсу отвести цинские войска в АГнунь и
Мэргэнь7. Тем самым было восстановлено, хотя и да-
леко не полностью, положение, существовавшее до на-
чала маньчжурской агрессии в Приамурье.
Однако Ф. А. Головин и не собирался вести свое по-
сольство и сопровождавший его военный отряд в Ллба-
зин. Дело в том, что наказ Посольского приказа пред-
писывал послу ехать «в Селенгинский острог для дого-
вору и успокоения ссор китайского бугдыхапа с началь-
ным воеводою, который в китайские порубежные горо-
ды для того будет выслан»8. Таким образом, руковод-
ствуясь тем соображением, которое было высказано
еще Н. Г. Спафарием, что от Селенгинска пролегает
кратчайший путь до границ Цинской империи, в Москве
избрали этот забайкальский острог местом посольского
съезда, допустив тем самым серьезный просчет в оцен-
ке стратегической ситуации на дальневосточных рубе-
жах Русского государства. Это решение облегчало цин-
ской дипломатии реализацию ее стремления не до-
пустить выхода на Амур русских воинских сил.
Избранию Селенгинска местом посольской конфе-
ренции способствовала и имевшая место у московского
правительства совершенно ошибочная оценка ситуации
в Халхе. Ф. А. Головину предписывалось использовать
Тушету-хана в качестве потенциального союзника. «А
известно великим государем... — гласил приказ, — что
тот Ачирой Саин-хан имеет владения своего земель не-
малое пространство, и ратных людей во владении ево
многое число. А с китайским ханом пребывает в несо-
гласии из давных лет»9. Установив с Тушету-ханом ре-
гулярные посольские связи, Ф. А. Головин должен был
разъяснить монгольскому феодалу, что еще предки Ал-
тын-хана, направляя своих представителей в Москву,
315
обещали «чинить промысел» над врагами Русского го-
сударства. Поскольку ныне китайский император «не
обослався послами, за малые пограничные ссоры всчал
войну, чего по обыкновению окрестных всех христиан-
ских и мусульманских государей чинить было не дове-
лось»10, то в случае, если цинские послы не проявят же-
лания заключить мирный договор на предстоящих пе-
реговорах, Тушету-хан, «видя такое ево бугдыханово к
мирному постановлению несходство, велел собрать все
свои войска и теми своими войсками вспоможение в
воинском на его бугдыханово государство наступление
великих государей... ратным людям учинил»11. Итак,
военно-политический союз предполагали установить с
тем из монгольских феодалов, антирусские настроения
которого в наибольшей мере проявлялись в указанный
период. В то же время такие вполне реальные союзни-
ки, как Джебдзун Дамба-хутухта или Галдан, на кото-
рых можно было бы рассчитывать в дипломатическом
давлении на Цинов или, по крайней мере, в нейтрали-
зации Халхи при маньчжуро-русском конфликте, совер-
шенно не учитывались.
Позиция Тушету-хана стала достаточно ясна уже
во время проезда через Монголию Н. Д. Венюкова и
И. Фаворова, а также в ходе последующих дипломати-
ческих пересылок Ф. А. Головина с монгольскими вла-
детелями. И хотя посол попытался установить контак-
ты с хутухтой, направив к нему специальную миссию
И. Качанова12, однако он не сумел изменить ситуацию,
в которой оказалось посольство, и вместо союза с Ту-
шету-ханом ему предстояло оборонять от него русские
остроги.
19 ноября 1687 г. в пограничные китайские города
был направлен гонец С. Коровин, который должен был
сообщить о прибытии русского посла в Забайкалье, а
также условиться о месте проведения посольского съез-
да и величине эскорта, сопровождающего послов13.
316
В декабре 1687 г. в Пекин прибыл один из чиновни-
ков Лифаньюаня (дзаргучеп). Он в течение всего лета
и осени находился в ставке хутухты, чтобы выяснить,
какие действия предпримет русский посол. Он доложил,
что от русских направлен гонец с грамотами. Цинская
дипломатия решила принять представителя Ф. А. Го-
ловина в столице империи, соответствующие указания
были направлены в ставку хутухты с императорским
курьером Кайсайдаем14. До получения этого распоря-
жения С. Коровина два месяца продержали в монголь-
ских улусах. В этой задержке сыграла роль и деятель-
ность цинской дипломатии, сеявшей слухи о возможном
походе русских на Наунские села и владения союзных
Цинам халхаских феодалов. «А опасения де им есть та-
кое, — узнал С. Коровин в ставке хутухты, —• будто он,
Степан, послан от великого и полномочного посла не
для посольских дел, токмо для проведывания их Мун-
гальской земли, а за ним де, Степаном, послано будет
от великого и полномочного посла на их Мунгальскую
землю ратные люди войною»15.
Несмотря на сложную военную обстановку в самой
Халхе, когда Тушету-хан уже выступил против Галда-
на16, цинской дипломатии все же удалось толкнуть его
на вооруженные действия против русских острогов. В
декабре, отряд под водительством брата Тушету-хана
Шидишири Багатур-хунтайджи сосредоточился на при-
токе Селенги Джиде и в конце января 1688 г. повел
наступление на русскую территорию. «Если дипломатия
богдыхана Сюань Е могла торжествовать победу, до-
бившись выступления Очирой Саин-хана против Рос-
сии, то столкновение Северной Монголии с Джунгари-
ей именно в этот момент ее никак пе устраивало», —
отмечает В. А. Александров17. При этом сам по себе
успех цинской дипломатии был чреват поражением для
халхаского феодала, доверившегося ей. Выступление на
два фронта против таких могущественных соседей не
317
могло сулить ему победу; это достаточно очевидное не-
совершенство его стратегии не замедлило сказаться:
он потерпел жестокое поражение под русскими остро-
гами, а затем был наголову разбит и Галданом18.
В те дни, когда отряды монгольских тайшей безу-
спешно штурмовали Селенгинск, С. Коровин и его спут-
ники подошли к Калгану. Встретившие его представи-
тели Лифаньюаня настояли на том, что русскому гон-
цу необходимо прибыть в Пекин. Поскольку С. Коро-
вин был лишь гонцом от посла, то его не заставляли
исполнять церемониал «коутоу». Вручив грамоту
Ф. А. Головина в Лифаньюане, С. Коровин провел пе-
реговоры с чиновниками, занимавшимися русскими де-
лами. Цинскую сторону представлял Лантань, что сви-
детельствовало о важности, которую придавали в Пе-
кине этим переговорам.
Переговоры проходили с 15 по 19 марта. Цинская
дипломатия все еще не оставляла надежды вынудить
русского посла прибыть в Пекин. То приглашение, ко-
торое как бы вскользь было сделано во время визита
Н. Д. Венюкова и И. Фаворова и могло расцениваться
не более чем жест вежливости, теперь маньчжурское
правительство пыталось истолковать как некое обяза-
тельство русской стороны. С. Коровину было заявлено,
что будто бы в царской грамоте, доставленной преды-
дущими гонцами, содержалось обещание, что Ф. А. Го-
ловин «прибудет к нам в царство вскоре». Предъявить
еще до начала переговоров как можно больше претен-
зий партнеру, обвинить его пусть даже в несуществую-
щих нарушениях предварительной договоренности озна-
чало для цинской дипломатии обеспечить себе свободу
действий и возможность не считаться с ранее достигну-
тыми соглашениями. Кроме того, опровергая искусст-
венные обвинения, противная сторона, как правило, рас-
крывала свою истинную позицию либо вынуждена бы-
ла брать на себя какие-то желательные для цинской
318
стороны обязательства. «А для каких- способов великий
и полномочный посол в Китайское государство не по-
шел, — ставили вопрос в Лифаныоане, — и остановил-
ся в пограничных царского величества городех, и о
том, к ним, ближним бугдыханова высочества людям,
в листу своем ничего не писал?»19
Русская дипломатия предвидела, что цинское пра-
вительство будет пытаться провести посольскую кон-
ференцию в столице империи. В наказной памяти
Ф. А. Головину содержался соответствующий пункт, ко-
торый показывает полностью надуманный характер пре-
тензий, выдвинутых маньчжурами во время переговоров
с С. Коровиным. Если Н. Венюкову и И. Фаворову
объявят, что император не пошлет своих послов на
съезд и потребует, чтобы русские дипломаты прибыли
в Пекин, говорилось в этой инструкции, то Ф. А. Голо-
вин в специальном письме должен будет разъяснить
цинским властям: «Междо всеми християнскими и му-
сульманскими государи, которые чинятца порубежные
ссоры, и для умирения тех порубежных ссор посылают
с обоих сторон послов своих на съезд на те порубежные
места, в которых ссоры учинены, и о тех ссорах они,
послы, съехався, чинят розыск, по которому розыску с
обоих сторон договор и мирное постановление быть име-
ет, для того и их, царского величества великих послов
изволили... послать на съезд, и в грамоте... к бугдыха-
нову высочеству з гонцы с Никифором Венюковым да
с-Ываном Фаворовым писано, чтоб и его ханово высо-
чество для договору и умирению порубежных ссор слал
послов своих к ним, царского величества послам, на
съезд же, где те ссоры учинены. И быти им, царского
величества послам, у ханова величества не для чего»20.
С. Коровин, выражая эту позицию русского прави-
тельства в ответ на вопросы цинских чиновников, зая-
вил: «А в царство к ним для посольских договоров ему,
великому и полномочному послу, быть не указано»21.
319
Поскольку маньчжурские дипломаты явно передергива-
ли факты и дальнейшая дискуссия могла привести
лишь к их разоблачению, они не стали настаивать и
удовлетворились сообщением русского гонца, что ему
неизвестно, имеются ли еще какие-либо документы, ко-
торые посол намеревался бы передать императору от
имени царя, и «пойдет ли» Ф. А. Головин в связи с
этим «в Китайское государство после договоров»22.
В ходе переговоров цинское правительство было ин-
формировано, что посол имеет полномочия войну «пре-
кратить посольскими договоры, а винным учинить казнь,
естли кто чему виноват будет», и что русская сторона
предлагает количество сопровождающих послов лиц
«на обе стороны учинить равенственное число пяти-
стам»23. Эта информация еще раз свидетельствовала о
стремлении русского правительства ликвидировать
конфликт мирными средствами. Сюань Е мог оставить
свои опасения относительно выхода па Амур русской
армии, способной отбросить маньчжуров с захваченных
ими плацдармов.
Но цинская дипломатия была информирована о том,
чего не знал С. Коровин, — об осаде Селенгинска отря-
дами Батур-хунтайджи. Поэтому император решил по-
дождать с принятием решения. Осада острога, в кото-
ром находился Ф. А. Головин, была снята 21 марта,
но для цинского правительства уже до этого стало яс-
но, что если монголы пе смогли овладеть острогом с
ходу, то, судя по албазинскому опыту цинской армии,
их дальнейшие попытки обречены на неудачу. Это было
лишь вопросом времени. Поэтому 19 марта переговоры
с С. Коровиным были прерваны на месяц с оговоркой,
что он будет отпущен 17 апреля и «отповедь будет ему
на отпуске»24.
И действительно, 16 апреля С. Коровин был пригла-
шен в Лифаньюань, где ему было вручено письмо к
Ф. А. Головину и объявлено, что император указал про-
320
вести посольский съезд в Селенгинске. Цинское пра-
вительство направляло туда пять своих представителей
в сопровождении 500 человек. О времени выступления
цинского посольства будет сообщено позже через спе-
циальных гонцов. С. Коровину и его спутникам были
пожалованы богатые подарки, и на следующий день они
покинули Пекин25. На обратном пути от сопровождаю-
щих они узнали и имена цинских послов: Сонготу, Саб-
су, Арани, Маци, Мала26.
В ставке хутухты С. Коровин получил информацию
о нападении «мунгальских владельцев» на русские ост-
роги и о войне между Галданом и халхаскими ханами.
При этом Галдан распространял слухи, что он ведет
наступление, «соединяся царского величества с людь-
ми», и Ф. А. Головин, поддерживая его, послал на «мун-
гальские улусы ратных людей тремя дорогами»27.
28 июня С. Коровин встретился с Ф. А. Головиным, пе-
ренесшим свою резиденцию в Удинск. Привезенные гон-
цом сведения открывали, казалось, благоприятные пер-
спективы для проведения посольской конференции и
свободного маневрирования русской дипломатии, полу-
чившей от Галдана своеобразное приглашение к союз-
ным действиям.
Между тем цинская дипломатия активно готовилась
к заключительной стадии реализации стратагемы Сю-
ань Е, которой должны были стать переговоры послов
в Селенгинске. Главный расчет был сделан на внезап-
ность демонстрации силы, а если необходимо, то и ее
применения, что заставило бы русского посла капиту-
лировать и принять маньчжурские требования. Догово-
ренность, достигнутая с С. Коровиным, должна была
усыпить бдительность Ф. А. Головина, следовать же ей
цинская дипломатия не собиралась. Главное, что уже
было достигнуто на данном этапе подготовки посоль-
ской конференции, заключалось в задержке посольст-
ва в Забайкалье; Таким образом, империи удалось вое-
11 В. С. Мясников
321
препятствовать выходу русских сил в Приамурье; ни-
какого изменения соотношения сил в зоне будущих ру-
бежей владений Сюань Е с Русским государством фак-
тически не наступило. Переговоры же о размежевании
должны были состояться за тысячу с лишним километ-
ров от Албазина, там, где русские земли граничили с
землями союзных Цинам халхаских феодалов.
Сюань Е решил взять Селенгинск в своеобразные
«клещи»: направить вместе с посольством сильный во-
инский отряд и одновременно двинуть к Нерчинску
амурскую армию, командование которой во время этой
операции он поручил Лантаню и Баньдарша.
Не менее важным являлось и комплектование со-
става посольства. Цинское правительство произвело
первые назначения еще во время пребывания в Пекине
С. Коровина. Но окончательный список послов и сопро-
вождающих их лиц был утвержден лишь в мае 1688 г.
Безусловно, наиболее трудным и ответственным делом
являлся выбор главы цинской делегации. Императору
для завершения его плана необходим был человек, об-
ладавший достаточным государственным опытом и спо-
собный проявить максимум стремления и воли, чтобы
отстаивать захватнические притязания Цинов на чужие
территории. Выбор Сюань Е пал на Сонготу.
Сонготу принадлежал к маньчжурской элите, он был
дядей императрицы и главным воспитателем наследни-
ка престола, в свое время он утверждал на троне Сю-
ань Е и после смещения Обоя занял главное место в
Нэйгэ и являлся фактическим правителем Государст-
венного совета. Он был потомственным бюрократом и,
занимая высшие государственные посты, знал историю
связей империи с Русским государством; во время по-
сольства Н. Г. Спафария он приобрел опыт переговоров
с одним из опытнейших европейских дипломатов. Но
уже в течение почти десяти лет Сонготу находился в
опале. Император всегда побаивался этого влиятель-
322
кого родственника своей жены, в решимости и искусст-
ве которого вести дворцовые интриги он не сомневался.
Поэтому, когда в 1679 г. после страшного землетрясе-
ния, разрушившего Пекин, старый враг Сонготу, глава
Цензората (Юйшитай) Вэй Сяншу, подал императору
меморандум, в котором объяснял стихийное бедствие
падением нравов и коррупцией чиновничества, Сюань Е
на следующий же день издал указ, направленный про-
тив пороков бюрократии, но подразумевавший главным
их виновником Сонготу. Всесильный канцлер был от-
странен от всех главных постов28.
Теперь, получив первое ответственное назначение,
Сонготу, конечно же, постарался бы реабилитироваться.
Император учитывал действие такого стимула, но в
то же время он считал, что в случае малейшей неудачи
он сможет списать вину за провал своей авантюры на
того, чья репутация и без того уже существенно постра-
дала и у кого было много соперников при дворе.
Действия Сонготу должен был контролировать вто-
рой посол — Дун Гоган, дядя императора по материн-
ской линии. Он был боевым генералом, в 1675 г. участ-
вовал в подавлении мятежа чахарских монголов, а с
1683 г. командовал теми частями цинских войск, кото-
рые были вооружены европейским огнестрельным ору-
жием29.
Но если Дун Гоган был фигурой, уравновешивав-
шей Сонготу по знатности, то в дипломатии он был не
искушен и в этом смысле мог и не уследить должным
образом за действиями такого опытного бюрократа, ка-
ким был Сонготу. Поэтому в посольство был включен
глава Цензората Маци. Маци также принадлежал к
высшей маньчжурской знати — роду Фуца и желтому с
каймой знамени. Карьеру он сделал в Гунбу (Приказе
общественных работ), а с 1684 г. стал провозглашаю-
щим указы в Нэйгэ, затем отвечал за финансы в про-
винции Шаньси, а в начале 1688 г. проявил себя в
И
323
качестве борца с коррупцией в провинции Хубэй, за-
воевав славу неподкупного, после чего и стал генераль-
ным цензором империи. В посольство он был назначен
«для представления докладов двору», а точнее, инфор-
мации императору.
Глава Лифаньюаня Арани и фудутун Мала вошли
в посольство в качестве специалистов по дипломатии,
разведке и истории связей! с Русским государством.
Первоначально в посольство были назначены толь-
ко маньчжуры, но, после того как Маци предложил
Сюань Е включить в состав цинской миссии и китайцев,
император наметил командировать для переговоров гла-
ву. Бинбу Чжан Юя, одного из руководителей Либу
Чжан Цзи и других, всего пять чиновников, т. е. столько,
сколько и маньчжуров30. Но упомянутые китайские чи-
новники постарались всячески уклониться от участия
в миссии; тогда разгневанный Сюань Е назначил спе-
циальным указом в качестве секретарей посольства,
которые должны были описать его деятельность, Чжан
Пэнгэ и Чэнь Шианя. Чжан Пэнгэ был членом Акаде-
мии Ханьлинь, имел опыт службы в Яньчжоускоп та-
можне в Шаньдуне, который он описал в 1686 г. в гео-
графическом труде «Япьчжоу чжи»31. Император хоро-
шо знал его лично, что и сыграло роль в его назначе-
нии на должность историографа посольства.
Оставалось решить вопрос о переводчиках на пред-
стоящих переговорах. Ни в Москве, ни в Пекине все еще
не было дипломатов, знавших язык государства-контр-
агента. Поэтому латынь и монгольский язык остава-
лись языками-посредниками. Опыт переговоров с
Н. Г. Спафарием свидетельствовал о том, что латынь
была наиболее совершенным средством общения. Не-
сомненно, Ф. Вербист явился бы и наилучшей кандида-
турой для включения его в делегацию, направлявшую-
ся в Селенгинск. Но накануне событий, связанных с
назначением в эту далекую и трудную поездку, знаток
324
астрономии и артиллерии, наставник Сюань Е в евро-
пейских науках и его спутник во время императорских
охот, фактически глава «иезуитского корпуса» в Пеки-
не, пользовавшийся расположением императора, Ф. Вер-
бист неожиданно погиб, упав с лошади. Трудно ска-
зать, для кого эта утрата была большей — для цин-
ской или для русской дипломатии. Но если смерть
Ф. Вербиста и была случайной, то она предоставила
другому иезуиту, португальцу Т. Перейре (Сюн Жи-
шэпу), возможность стать главным советником цинского
правительства в дипломатических отношениях с Рус-
ским государством.
«Поскольку я убедился в том, — обратился Сюань
Е к своим послам, — что европейцы, которые служат
мне, лояльны, заслуживают доверия и на них можно
положиться, пусть Сюй Жишэн отправится с вами на
встречу с московскими людьми»32. Своим спутником
Т. Перейра выбрал молодого француза Ф. Жербийона.
Эскорт посольства значительно превышал 500 че-
ловек, обусловленных во время переговоров с С. Коро-
виным. 800 отборных солдат, значительное число офи-
церов и большое число слуг и сопровождающих соста-
вили посольский караваи в 6 тыс. человек, поклажу
которых везли 20 тыс. вьючных животных33. Хотя импе-
раторский указ предписывал командовать всей этой
армией Лантаню34 и Баньдарше35, однако они (очевид-
но, в связи с дальнейшими указаниями) были оставле-
ны в Приамурье и в мае 1688 г. одновременно с вы-
ступлением посольства из Пекина двинулись во главе
полуторатысячного отряда к Албазину и Нерчинску36.
Итак, впервые за всю историю отношений империи
Цин с Русским государством маньчжурское посольство
направилось в русские пределы. «Вразумляйте [отда-
ленные народы], — сказал Сюань Е своим послам на
прощальной аудиенции 29 мая 1688 г., — всюду под-
робно растолковывайте, [если нужно], не скупясь на
325
подарки, цели этого посольства. Обо всем подробно до-
кладывайте [мне] во дворец, продумайте план дейст-
вий, чтобы целиком посвятить себя делам [посольст-
ва]»37.
Какие же цели ставились императором перед посла-
ми? Стратагемпая дипломатия отличалась от обычной,
основанной на международно-правовых нормах, не
только тем, что в ней цель определяла и оправдывала
выбор средств, но и самим характером цели. При со-
ставлении стратагемы цель определялась на основании
субъективного стремления навязать противнику свой
вариант решения проблемы, используя давление на об-
наруженные у него уязвимые места. Поэтому цель име-
ла скрытый и опосредованный характер, зачастую не
связанный с очевидной ситуацией, правовыми или мо-
ральными нормами решения аналогичных проблем в
обычной дипломатической практике.
Эти различия принципов постановки дипломатиче-
ских целей проистекали от разницы в подходе к дипло-
матии как к средству осуществления внешней политики
феодальных государств. В этом смысле к Сюань Е в
полной мере могут быть отнесены слова Макиавелли о
том, что «опыт наших дней показывает, что вершите-
лями великих дел были те государи, которые мало об-
ращали внимания на обещания и своим коварством
вносили замешательство в умы людей: они в конце
концов побеждали тех, кто держался принципа лояль-
ности»38.
Инструкции, данные цинскому и русскому посольст-
вам, при сравнении обнаруживают такие различия, ко-
торые становятся понятны лишь при учете того, что
одна из дипломатий действовала исключительно в це-
лях реализации своей стратагемы, а другая пыталась
основываться на международных обычаях своего вре-
мени. Цинские послы должны были в своей деятельно-
сти руководствоваться указом Сюань Е от 30 мая
326
1688 г.39 Хотя ситуация существенно изменилась по
сравнению с той, которая складывалась в момент со-
ставления его стратагемы, причем изменилась в худ-
шую для Цинов сторону (военная часть стратагемы не
была реализована; действия Галдана на границах Хал-
хи превращали надежный «монгольский тыл», на ко-
торый цинская дипломатия пыталась опереться в борь-
бе против русских, в один из фронтов, где империи,
очевидно, предстояло менять дипломатические методы
на военные), император решил вновь выдвинуть притя-
зания на русское Приамурье. Указ Сюань Е был подо-
бен указам трех-четырехлетней давности: «Русские
вторглись в наши границы и, начав военные действия
на реках Амур, Сунгари и Кумаре, заняли принадле-
жавшие нам места у Нерчинска и Албазина»40.
Русская дипломатия при составлении наказа
Ф. А. Головину, изучив опыт посольства Н. Г. Спафа-
рия и последующие «листы», направлявшиеся цинской
стороной41, предусматривала возможные притязания
маньчжуров на русские земли. Если бы маньчжурские
представители заявили нечто подобное тому, о чем пи-
сал Сюань Е в своем указе, то посол должен был бы
твердо раъяснить, что «те места, на которых царского
величества подданные построили Нерчинской и Алба-
зииской остроги и иные острошки, никогда во владении
ханова высочества не бывали, а жили на той земле
ясачные люди и платили ясак в сторону царского ве-
личества. А естли когда в древних летех те даурские
жители и в сторону ханова высочества ясак платили, и
то чинили они по неволе, что те места царского вели-
чества от городов были тогда в дальнем разстоянии;
а когда царского величества подданные построили в
тех местах Нерчинской и Албазинской остроги и иные
острошки, тогда те даурские жители по прежнему ясак
платить учали в сторону царского величества»42.
При этом русская дипломатия указывала на два мо-
327
мента, свидетельствовавшие о неправомерности выдви-
жения маньчжурами притязаний на русское Приамурье.
Во-первых, цинская дипломатия даже не упоминала о
каких-либо своих «видах» на русские территории в мо-
мент нахождения в Пекине Н. Г. Спафария (это и есте-
ственно, ибо тогда стратегический план Сюань Е был
еще в проекте). «А тогда Албазинский и иные остроги
были в целости, и строены те острошки до того за мно-
гое время», — подчеркивалось в наказе послу43. Во-
вторых, реальные границы Цинской империи пролега-
ли далеко к югу от Амура по линии Ивового палисада,
севернее которого были выдвинуты лишь крепости Ци-
цикар, Айгунь, Нингута. Подданные Русского государ-
ства, указывало русское правительство, «имеют рубеж
по реку Амур, а Китайского государства граница за
рекою Амуром, что к стороне ханова высочества от На-
унских сел»41. Русские дипломаты должны были настаи-
вать на прекращении вторжений цинских войск в рус-
ские пределы, потребовать, чтобы «хамово б высочест-
во в те места, что по сю сторону реки Амура, которы-
ми из древних лет царского величества подданные вла-
дели, и ныне вступатца не велел»45.
Сюань Е пытался возложить ответственность за на-
чало военных действий на русскую сторону. Русские,
утверждал он, «начали военные действия», и лишь «тог-
да наши войска, построив Айгунь46, дважды ходили по-
ходом на Албазин и осаждали этот город. Таковы об-
стоятельства наших дел с русскими»47.
Русская дипломатия, стремясь к мирному урегули-
рованию конфликта, подчеркивала, что для него нет
объективных причин, а нарушение сложившихся отно-
шений между двумя государствами маньчжурским пра-
вительством противоречит международным обычаям. В
наказе Ф. А. Головину отмечалось, что цинский импе-
ратор «нарушил дружбу, которая даже до времен сих
благополучно пребывала и которой дружбы и предки
328
ево ханова высочества ниже разрушить, ниже иным ка-
ким образом разрывать дерзали, но крепко всегда хра-
нили и с их царского величества подданными тамо жи-
вущими народы... никаких ссор и задоров не чинили».
Столкновение произошло лшйь потому, что «восхотел»
император «учинить и войною притти». Обычаи же, су-
ществовавшие между всеми народами, подчеркивали
дипломаты Посольского приказа, требовали прежде
«обослатися послы и своими грамотами, и тогда или
войну весть, или мир паче утвердить»48.
Царское правительство считало, что Цинская импе-
рия должна возместить убытки, причиненные вторжени-
ем маньчжурских войск па русскую территорию. «Раз-
литие крови», сожжение острогов, разорение ясачных
подданных — за все это император по справедливости
должен был бы заплатить49. Но, требуя компенсации,
посол мог во имя восстановления «дружбы и любви»
не настаивать на непосредственном возмещении ущер-
ба, а договориться, чтобы впредь «ни за какие погра-
ничные ссоры, не обослався послами, войны не всчинать,
и беглецов на обе стороны не принимать50, и для ясаку
за границу за реку Амур ни с которые стороны не хо-
дить, и тот Албазинской и иные острошки, которые бы-
ли построены по сю сторону реки Амура, велел бы буг-
дыханово высочество в сторону царского величества
уступить и о том в договорных письмах напнсати с под-
креплением»51.
Однако если русское правительство считало Амур
справедливой границей своих владений, то Сюань Е,
стремясь произвести захват русского Приамурья, пы-
тался убедить в целесообразности экспансии Цинов в
Приамурье прежде всего своих приближенных и послов,
направляющихся на конференцию. Ведь после визита в
Пекин Н. Д. Венюкова и И. Фаворова и отвода цин-
ских войск от Албазина император более года хранил
молчание о своих дальнейших планах. Спасать ли по-
329
зиции империи в Монголии или продолжать авантюру
на Амуре — так стоял вопрос для цинской дипломатии.
И надо отдать должное Сюань Е: он проявил завид-
ную последовательность в проведении своего прежнего
плана.
«Эти амурские места являются самым важным стра-
тегическим пунктом», — заявляет император. В чем же
он видит важность этих удаленных районов, хозяевами
которых давно уже являются русские? Амур и его при-
токи образуют ту транспортную сеть, следуя по кото-
рой можно свободно оперировать на территории огром-
ного района, выходить в море, достигнуть Нингуты, Ги-
рина, Цицикара. Население Южного Приамурья уже
частично подчинено маньчжурами. «Если мы не при-
соединим к себе все эти местности», то, утверждает Сю-
ань Е, приграничное население «никогда не обретет
спокойствия»52. Итак, цинский правитель не говорит ни
о каких правах империи (первооткрытие, давность вла-
дения, этнический состав) па «амурские места», он ука-
зывает на часть соседнего государства, а также на тер-
ритории к югу от Амура, еще не ставшие землями им-
перии, как на стратегическую позицию, которой необ-
ходимо овладеть. Для этого и посылались армии, строи-
лись коммуникации, велась сложная дипломатическая
игра. Во имя этого много лет Русскому государству от-
казывали в установлении нормальных дипломатических
и торговых отношений. Теперь же настала пора пожи-
нать плоды этих усилий. Он должен выиграть этот
поединок с соседним царем, с самим собой и со своим
скептически настроенным окружением.
Императорское слово должно было выжечь в серд-
цах послов и тень сомнений в правоте их будущих дей-
ствий. «Я считаю, — подчеркивает Сюань Е, — что
Нерчинск и Албазин, верхнее и нижнее течение Амура,
а также каждая речка и ручеек, впадающие в него, —
все принадлежит к моим землям»53. Отдай мне то, чем
330
ты владеешь, ибо я считаю это своим, — эта древней-
шая формула любых притязаний не так уж часто пред-
ставала в дипломатических документах с такой обна-
женностью, как это произошло в указе Сюань Е, кото-
рым он наставлял своих послов. Сонготу и его спутни-
ки практически не имели никаких запасных компромис-
сных вариантов — основного резерва для действий лю-
бой дипломатии. Малейшее отступление с их стороны
от этой крайне жесткой захватнической позиции ин-
терпретировалось бы как уступка имперской террито-
рии. Император недвусмысленно подчеркнул это: «нель-
зя и от малейшей части этих [земель] отказаться в
пользу русских»54.
Позицию русской дипломатии по вопросу размеже-
вания земель можно охарактеризовать как диаметраль-
но противоположную. Понимая, что возможности раз-
дела между государствами той «ничейной» зоны взаим-
ного проникновения их подданных, которая простира-
лась к югу от Амура, в связи с неравенством сил утра-
чены, в Москве решили, молчаливо делая эту уступку,
отстаивать вариант границы по Амуру как самый спра-
ведливый. Аргументировать это предложение посол дол-
жен был давностью владения территорией на левом бе-
регу и удобством проведения границы по реке как по
естественному рубежу. На требование уступки Цинам
тех мест, «которые нынешним воинским наступлением
они полками своими завоевали», Ф. А. Головину пред-
писывалось ответить, что русские настаивают па сохра-
нении Амура в качестве границы, «потому что та река
Амур имеет разширение немалое и граничит междо го-
сударствы царского величества и ханова высочества го-
сударством из древних лет»55. Посол мог при этом ука-
зать, что «не только по реку Амур подданные царского
величества до сего времени владели, но и за реку Амур
переходили почасту»56.
Отсутствие договора о границе порождало, по мне-
331
нию русской дипломатии, «ссоры», которые могут быть
прекращены, если будет «учинена границею междо те-
ми государствы помянутая славная Амур-река... а кро-
ме реки Амура ни в которых местах границе быть не-
возможно, потому что с обоих сторон подданные учнут
ту границу переходить и чинить всякие ссоры по-преж-
нему; и тот мир, естьли кроме реки Амура, иная гра-
ница учинить, будет некрепок»57.
Таким образом, этот спор о государственном рубе-
же имел принципиальный характер не только в плане
подхода сторон к проблеме, методам ее решения, це-
лям, ставившимся каждой из Дипломатий, но и в свя-
зи с долговременной внешнеполитической стратегией
двух государств. Идее ослабления и отбрасывания со-
седнего государства путем захвата ключевой страте-
гической позиции на его территории, которую цинская
дипломатия заимствовала из военного искусства, рус-
ская дипломатия пыталась противопоставить обоюдо-
приемлемый и справедливый компромисс как основу
для длительного мира и добрососедских отношений.
Заметим также, что реализация указаний Сюань Е
не могла быть обеспечена путем обычных дипломатиче-
ских переговоров. Столь огромные территориальные
уступки могло делать лишь государство, потерпевшее
полное военное поражение. А русские отстояли Албазин
во время второй осады. Расчет цинской дипломатии был
основан на том, чтобы создать в районе переговоров по-
давляющее военное превосходство, одновременно вновь
вторгнуться в Приамурье и фактически оккупировать
его, предприняв попытку прорваться к Нерчинску. Воз-
вращение императора к выдвижению прежних терри-
ториальных притязаний на русские земли было связа-
но и с тем, что русская сторона не произвела сущест-
венного увеличения численности сил, противостоящих
маньчжурской агрессии в Приамурье и Забайкалье.
Цинским послам предписывалось потребовать воз-
3.32
вращения Гантимура и других аборигенов Северной
Маньчжурии, перешедших в русское подданство58.
Ф. А. Головин на это требование должен был дать объ-
яснение, что сам Гантимур умер, но и он и его род
«крестились в православную христианскую веру, того
ради отдать их, яко единоверных, со стороны царского
величества невозможно»59. Остальных же перебежчиков
царское правительство было согласно разменять, обу-
словив это стремлением быть с Цинами «в дружбе и в
любви и в пересылках». Но установление нормальных
отношении между двумя государствами не должно бы-
ло ущемлять престиж Русского государства при дипло-
матических контактах. «А какое непочитание в сторо-
не китайского хана послом и посланникам чинитца» —
об этом Ф. А. Головину следовало заявить цинским
послам, «выбирая из статейного списка Николая Спа-
фария»; копия этого документа предоставлялась в рас-
поряжение посла60.
Ставя максимально жесткие и бескомпромиссные
условия, Сюань Е лишь в случае их безоговорочного
принятия русской стороной соглашался на дальнейшие
дипломатические -и торговые отношения с Русским го-
сударством. «Если русские повинуются нашему воле-
изъявлению, — обращался он к своим дипломатам, —
мы возвратим им их перебежчиков, а также пленных,
захваченных нашим великим войском, и тех, кого оно
привлекло [на нашу сторону], установим границы, раз-
решим им приходить с посольствами и торговать»61.
В Москве залогом дальнейших дружественных от-
ношений с соседней империей видели установление гра-
ницы по Амуру. В случае принятия цинской стороной
этого предложения русские послы могли провести пе-
реговоры о том, чтобы император, «оказуя соседствен-
ную дружбу и любовь», направил в Москву своих по-
слов, выбрав для этого «природных государства своего
людей, а не иноземных стран», т. е. не миссионеров-ие-
333
зуитов. При этом царская дипломатия даже оговари-
вала ассортимент «любительных поминков» от Сю-
ань Е к царю: «каменье драгое, серебро, бархаты, кам-
ки китайские и пряные зелья»62.
Относительно покупки царской казной китайского
серебра посол должен был договориться особо. Эта
идея, не реализованная при посольстве Н. Г. Спафария,
не была забыта. И цинские послы и отдельно торговые
люди могли бы доставлять в Москву более 3 тыс. пу-
дов серебра, которое казна обязывалась принимать «по
настоящей цене». Кроме того, посол должен был разу-
знать, «есть ли у китайского хана в казне каменья узо-
рочные и иные какие товары, которые в Российском
государстве наперед сего' по бывали?» Если бы такие
товары обнаружились, то следовало договариваться об
их приобретении на паритетных началах63.
В ходе переговоров русским послам предстояло вы-
яснить наиболее удобный речной путь из Сибири в Ки-
тай, возможности доставки в Россию китайского шел-
ка, характер взаимоотношений Цинской империи с Вос-
точной Индией, а также систему взаимоотношений цин-
ского Китая с соседями: «Имеет ли с посторонними го-
судари договоры о миру или о иных каких делех, и ка-
кими мерами те договоры содержат — миром ли или
воинскими промыслами, каково обыкновение воинских
походов их — во многом ли числе людей и каких чи-
нов, и с какими запасы воинскими наступлением ходят,
или имеют противление только от наступления на Ки-
тайское государство и каково имеют опасения в полкех
во время ополчившихся над ними»64.
Таким образом, русская дипломатия в случае нор-
мального, с ее точки зрения, хода переговоров стреми-
лась не ограничивать их лишь разрешением албазинско-
го конфликта, а перевести в плоскость общего улучше-
ния взаимоотношений двух государств путем развития
дипломатических и торговых связей. Примечательно и
334
то,'что впервые подвергаются изучению дипломатиче-
ские отношения Цинов с соседями не только в зоне со-
прикосновения русских и маньчжурских интересов, но
и вплоть до Индии. Осознав агрессивный характер но-
вого соседа Русского государства на Дальнем Востоке,
московские дипломаты пытаются проанализировать
опыт военных столкновений Цинской империи с други-
ми сопредельными государствами.
Эта озабоченность была совершенно обоснованной,
ибо Сюань Е прямо указывал, что если русские послы
не подчинятся цинскому диктату, то Сонготу и его
спутники «должны немедленно возвратиться и ие стоит
более вести с ними мирные переговоры»05.
Русская дипломатия занимала гораздо более гибкую
позицию. Ф. А. Головин в случае отказа маньчжуров
признать Амур границей должен был «по самой по-
следней мере» согласиться «учинить границу рекою
Амуром по реку Быструю или Зею, которые в Амур
впадают». И уж если цинская дипломатия не примет
и этот вариант, то посол имел возможность «по самому
последнему договору» установить границу в Албазине,
а по Бурее и Зее иметь совместные промыслы, т. е. не
разграничивать среднее и нижнее течение Амура, а соз-
дать там некое подобие кондоминиума. При этом ва-
рианте, поскольку договор был бы несправедливым, по-
сол, не вступая в переговоры по другим вопросам, обя-
зан был незамедлительно возвратиться в Москву66.
На дальнейшие уступки царское правительство не
соглашалось пойти, и «буде китайцы от намерения свое-
го не отступят, и миру на том, как писано выше сего,
учинить не похотят», Ф. А. Головин обязан был в со-
ответствии с отдельным наказом, данным ему из Си-
бирского приказа, защищать русские владения военны-
ми методами67.
В отличие от практики русской дипломатии, при ко-
торой посол должен был действовать в соответствии с
335
наказом и исходя из обстоятельств, цинская диплома-
тия заранее вырабатывала тактику, которая развивала
установки, полученные от императора. Сюань Е распо-
рядился, чтобы, получив от Мала подробнейший отчет о
всей предшествовавшей истории дипломатических от-
ношений с Русским государством, послы обсудили план
своих действий и доложили его императору68. Сонготу
и другие члены посольства «в искусно составленном
ими докладе императору изложили [замысел] ведения
посольских дел»69.
Как бывший куратор составления официальных ис-
торий, Сонготу предложил оформить «исторической ар-
гументацией» территориальные притязания, выдвигав-
шиеся императором в неприкрытом виде. Доклад по-
слов открывался утверждением, что будто бы «на зем-
лях Нерчинска, ныне занятых Русским государством,
были пастбища нашего племени маоминъань, на зем-
лях Албазина жил даурский цзунгуань Бэйлэр, эти мес-
та первоначально не являлись владениями русских, а
также не являются нейтральной территорией между гра-
ницами обеих сторон»70.
Таким образом, первой задачей на переговорах цин-
ские послы считали «опровержение» с помощью ссылок
на историю того факта, что районы, на которые притя-
зает Цинская империя, являются русской территорией, и
что между владениями Цинов и Русским государством
вообще существовали «ничейные» земли. Этот прием сме-
шения понятий, подмены одних понятий другими, за-
путывания партнера в произвольно выбиравшихся «ис-
торических» прецедентах являлся излюбленным для
цинской дипломатии. Отрицать, например, факт суще-
ствования между рубежами двух стран огромной «ни-
чейной» зоны, которую империя захватывала попутно с
выдвижением притязаний на русские земли, «удобнее»
всего было, заявив, что примыкающие к «ничейной» зо-
не русские земли не являются не только «ничейными»,
336
но, более того, они не являются и русскими землями, а
принадлежат Ципам. Реальные факты нс играли при
этом роли, они могли лишь помешать этой «диплома-
тии натиска», основанной на шантаже силой.
В остальном доклад послов полностью повторил текст
обращенного к ним инструктивного указа Сюань Е.
После утверждения доклада Государственным советом
император выразил свое согласие с ним71. 30 мая 1688 г.
цинское посольство отправилось в путь, одновременно
Лантань во главе авангарда амурской армии двинулся
к Албазину.
Как ни старался Сюань Е поднять дух своих дипло-
матов, то давая им строжайшие инструкции, то осыпая
их наградами на прощальной аудиенции, однако им не
хватало главного — убежденности в правоте своих по-
зиций. Не случайно Чжан Пэнгэ, первоначально бод-
рившийся при выезде из столицы, через несколько дней
во время разговора о военной науке заметил Чэнь
Шианю: «Чиновники, охраняющие границы, находясь
в удалении [от столицы], действуют самостоятельно,
получая от императора специальные послания. Каждый
стыдится, [если] не может доложить [о готовности]
встретить во всеоружии дурной оборот событий. Еду-
щим послами на край света надлежит напрягать все
силы не щадя живота своего, чтобы не опозориться,
[выполняя] наказ государя. [Либо] удостоишься люб-
ви и заботы императора, [либо тебе] специально при-
шлют шелковый шнурок, [чтобы ты покончил с собой].
Такие взлеты до небес или падения на грешную землю
[не редкость]. Поэтому дорого обходятся милости го-
сударя!»72
Вести о движении цинского посольства и воинских
сил распространялись с поразительной быстротой. Уже
8 июня в Селенгинск прибыл посол Ундур-гегена хутух-
ты Удзин Балдан-гичюл, сообщивший, что цинское по-
сольство движется отдельно от возвращающегося С. Ко-
337
ровина, причем маньчжуры идут с войсками, «для того
что ежели не будет миру, то бою просить. А под Лл-
базин де потому ж ис Китай пошли войска»73. Во время
беседы с Ф. А. Головиным в Удинске посланец хутух-
ты предположительно сообщил, что численность каждой
из двух цинских армий составляет 50—60 тыс. человек,
одна из них шла к Селепгинску, другая — к Нерчин-
ску74. 31 июля в Нерчинск прибыли албазинские казаки
А. Буторин и Н. Ушаков, сообщившие, что албазинские
служилые люди, направленные «в подъезд» А. Бейто-
ном «для проведывания приходу неприятельских лю-
дей», обнаружили в 15 верстах от русского острога боль-
шую цинскую армию, двигавшуюся вверх по Амуру.
Лантань, прибывший к Албазину, фактически вновь
блокировал русскую крепость. Маньчжуры, используя
превосходство в военной силе, вели себя как наглые ок-
купанты, травили посевы и убивали людей75.
Но стратагеме Сюань Е пришлось пережить еще од-
но крушение. Галдан Бошокту, одержав полную воен-
ную победу над силами северохалхаских феодалов, од-
ним ударом разрушил и план императора, направленный
против русских, и всю монгольскую политику империи.
Вступление ойратских армий в Халху коренным обра-
зом изменило расстановку сил во всем огромном райо-
не, пролегавшем между Цинской империей й Русским
государством. В этих условиях цинская дипломатия
уже не смогла бы вести с русскими переговоры, опи-
раясь на военное превосходство и требуя неимоверных
уступок. Сонготу встретил первых халхаских беженцев,
устремлявшихся на юг, 5 июля (после восьми дней пу-
ти по Халхе). Еще день посольство продолжало про-
двигаться к северу, пока послы не осознали значения
происшедшей катастрофы. Они остановились и до
22 июля ждали указаний из Пекина. Наконец, к об-
легчению Сонготу, императорские адъютанты Гуаньбао
и Куасай доставили приказ76 о возвращении77.
338
Члены посольства еще некоторое время оставались
на границе империи, анализируя обстановку в Монго-
лии. Одиако о новой попытке добраться до Селенгин-
ска не могло быть и речи. Не только присутствие ойра-
тов в Халхе препятствовало этому, но и то, что за вре-
мя первого похода эскорт и обоз посольства понесли
ощутимые потери от непривычного климата и дорож-
ных трудностей. Секретарь Сонготу Цянь Лянцзэ от-
метил в своем дневнике, что во время экспедиции по-
гибло более 900 человек, 1 тыс. верблюдов и 27 тыс.
лошадей78.
Русские тоже потерпели ущерб — Лантань, вынуж-
денный вернуться из-под Албазина, приказал уничто-
жить вокруг города все посевы79.
К Ф. А. Головину был направлен специальный курь-
ер — полковник Солоси, оповестивший его о причинах
неявки на съезд цинских дипломатов. Возвратившись,
он сообщил, что русский посол вышлет в Пекин своего
представителя для достижения новой договоренности.
Сонготу и его свита вернулись в Пекин, где их вообще
уже не ожидали увидеть живыми, так как прибывший
ранее посол хутухты, для того чтобы вызвать гнев Сю-
ань Е против Галдана, распустил слух о том, что мань-
чжурские послы уничтожены ойратами. Вскоре после
появления Сонготу и его спутников при дворе импера-
тор издал указ, обязывавший их в будущем году вновь
«отправиться в такое же «полезное для здоровья» пу-
тешествие, но через другие, хотя и похожие, земли»80.
Изменение стратегической обстановки
на северных рубежах империи
и маневры цинской дипломатии
Итак, хотя, казалось, обстоятельства были против
осуществления плана Сюань Е, но он все же не отсту-
пал от него. Если на предыдущем этапе для цинского
339
правительства главным препятствием было опасение за-
тяжной войны с Русским государством, то теперь воз-
никла реальная угроза ойрато-русского союза, с одной
стороны, и опасность прорусской ориентации халхаских
феодалов, искавших опоры и защиты в борьбе против
ойратов, — с другой. Настал момент, когда империи
пришлось прекратить прикрывать свою деятельность в
Монголии фразами о нейтралитете.
К осени 1688 г. стало ясно, что Тушету-хан и Джебд-
зун Дамба-хутухта проиграли в борьбе с Галданом.
Они в течение лета несколько раз обращались к Сю-
ань Е с просьбой выполнить обязательства по халхаско-
цинскому союзу и направить войска им на помощь. Но
император не спешил. Взаимное ослабление монголь-
ских феодалов входило в его расчет, а военную помощь
он склонен был оказать не бывшим союзникам, а но-
вым подданным. Цинская дипломатия во главе с Ара-
ни, осуществляя волю императора, настойчиво внуша-
ла халхаским владетелям мысль о том, что единствен-
ным спасением для них является полное подчинение
Цинам81. Кризис наступил в августе 1688 г., когда после
сражения у оз. Олохуй-нор Тушету-хан и хутухта, по-
теряв свои армии, вынуждены были спасаться бегст-
вом и просить цинского императора принять их с людь-
ми в подданство.
Государственный совет и император дали «согласие»
на то, чего они сами фактически добивались в течение
многих лет, — на принятие Тушету-хана и хутухты в
число подданных империи. В октябре 1688 г. Арани на-
правляется на переговоры о порядке оформления но-
вого статуса халхаских феодалов82. Галдан в специаль-
ном послании .требовал от Сюань Е выдать ему хутух-
ту и Тушету-хана. Задача дипломатии заключалась в
том, чтобы не дать возникнуть русско-ойратскому аль-
янсу. Для этого, временно нейтрализовав Галдана, сле-
довало ускорить завершение акции против русских.
340
Незаконченность выполнения «русской стратагемы»
мешала Сюань Е сосредоточить усилия в борьбе про-
тив Галдана. Ойратский хан стал объектом особой не-
приязни императора: он бросил вызов могуществу и
влиянию империи в монгольских степях, разрушил ди-
пломатические планы Цинов в Халхе, сорвал посоль-
скую конференцию с русскими в Селенгинске. Без ма-
лого десять лет спустя, когда Галдана не стало, Сю-
ань Е в частном письме к своему приближенному евну-
ху обронил: «Теперь Галдан мертв, а его сторонники
возвращаются под наше покровительство. Мой величай-
ший долг исполнен»83. Но пока в борьбе с Галданом не
был сделан и первый шаг. Этим шагом должен был
стать договор с русскими.
Как опытный охотник, Сюань Е знал: чтобы не про-
махнуться, главное — отчетливо видеть цель. Если же
одновременно возникало несколько целей, то самым важ-
ным было мгновенно определить очередность нанесения
ударов по ним. То, что Галдан спутал все его карты,
только казалось. На самом деле ойратский хан лишь
ускорил развитие событий, которые просматривались
цинской дипломатией в дальней перспективе. Теперь
цели приблизились, необходимо было действовать быст-
ро и четко. Русское Приамурье, Халха и Джунгария
были целями цинской дипломатии в этой «большой им-
ператорской охоте».
Монгольский аспект всегда присутствовал в «рус-
ской стратагеме» Сюань Е. Нанесение удара по При-
амурью настолько ослабило бы позиции Русского го-
сударства на Дальнем Востоке, что практически предо-
ставило бы империи свободу действий в Северной Мон-
голии. Теперь имперская разведка донесла о колебаниях
халхаских феодалов в выборе пути — часть из них бы-
ла склонна перейти в русское подданство, и русскому
послу удалось заключить с группой табунгутских вла-
детелей нечто вроде союзного договора. Значит, сле-
341
довало ускорить завершение приамурской кампании.
Что касалось собственно Халхи, то она по праву
войны должна была стать добычей Галдана, по в по-
следний момент трофей ускользнул от собирателя мон-
гольских земель. Однако империи необходимо было
оформить захват Халхи. Сюань Е считал, что правиль-
ное оформление захвата являлось своего рода гаранти-
ей неотъемлемости имперских приобретений. Именно
поэтому он весной направил на съезд с русским послом
иезуитов, чтобы будущий договор о рубежах в Приа-
мурье отвечал нормам европейского права, обязатель-
ного для противной стороны. Просьбы хутухты и Ту-
шету-хана было явно недостаточно, чтобы узаконить
вхождение Халхи в состав империи в любой форме. По
нормам степного права такой вопрос был полномочен
решить только съезд монгольских феодалов. При подго-
товке и проведении такого съезда важнейшим момен-
том являлась изоляция Галдана, отстранение его от уча-
стия в решении судеб Халхи. Эту задачу можно было
выполнить только военным путем.
Но военный конфликт с Галданом, до тех пор пока
не заключен договор с русскими, мог повести к ойрато-
русскому сближению. Предотвратить возможность та-
кого сближения можно было будущим договором с Рус-
ским государством. Значит, следовало пока блокировать
действия Галдана дипломатическими мерами, подпи-
сать договор с русскими, а затем, продемонстрировав
Джунгарскому ханству военную мощь империи, отбро-
сив ойратов от северо-западных границ, решить окон-
чательно участь Халхи. После этого Галдан оставался
один на один с Цинской империей в Центральной Азии,
союзником его были только определенные круги в Ти-
бете. Итак, первоочередной целью являлся договор с
русскими.
После того как от русского посла было получено
известие, что он направит своего представителя для вы-
342
работки новой договоренности о посольском съезде, в
пограничные пункты империи па цинско-халхаской гра-
нице, а также в цинские форпосты в Северной Маньч-
журии были посланы чиновники Лифаньюаня для встре-
чи и сопровождения нового гонца от Ф. А. Головина.
Император приказал Сонготу и его спутникам гото-
виться к повторному путешествию через иную мест-
ность: он понимал, что место посольской конференции
придется перенести. Пожалуй, наиболее приемлемым,
с точки зрения Сюань Е, рубежом для этого диплома-
тического отступления являлся Нерчинск. Проведение
переговоров здесь' отвечало прежней идее не допустить
русского посла в Приамурье и оставляло известный ре-
зерв для выдвижения территориальных притязаний. Но
как ни торопили события цинскую дипломатию, пред-
ставителя русского посла пришлось ждать свыше вось-
ми месяцев.
Длительность этой паузы в дипломатических кон-
тактах объясняется тем, что в период подготовки се-
лепгинской встречи послов в политике русского прави-
тельства произошли существенные изменения. Борьба
регентши Софьи за престол привела к активному вме-
шательству ее сторонников во внешнеполитические ак-
ции, которые они пытались использовать в престижных
интересах. Н. Ф. Демидовой удалось доказать прямую
причастность главы Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакло-
витого к выработке новых инструкций Ф. А. Головину
в 1687 г. и объяснить включенные в них без ведома По-
сольского приказа уступки цинской стороне конъюнктур-
ными, сиюминутными соображениями, противоречивши-
ми интересам государства, но выгодными для группи-
ровки, пытавшейся укрепить свою власть во дворце84.
По указу от 23 ноября 1687 г. Ф. А. Головин в случае
неявки маньчжурских послов на границу должен был
отправить в Пекин уполномоченного с образцами дого-
ворных писем, который подписал бы с Цинами соответ-
343
ствующий акт, причем послу предписывалось пойти на
уступки, исходя из конкретных обстоятельств85.
Образцы договорных писем были доставлены послу
в июле 1688 г., как раз одновременно с прибытием Со-
лоси, известившего Ф. А. Головина о возвращении цин-
ского посольства в Пекин из-за ойрато-халхаской вой-
ны. Уполномоченным, которого предписывалось отпра-
вить в цинскую столицу с этими документами, был до-
ставивший их подьячий Посольского приказа И. Логи-
нов. Главы русского посольства не были согласны с
уступчивой позицией, занятой правительственными кру-
гами: Ф. А. Головин не стал составлять дополнитель-
ного письма с новыми уступками, а И. Е. Власов отка-
зался подписать третий вариант договорного письма, по
которому Албазин отходил бы к цинской стороне83.
Между тем в Забайкалье сохранялась напряженная
обстановка. Ф. А. Головину постоянно поступали из-
вестия о готовящемся в следующем году новом походе
цинских и монгольских войск в русские пределы, поэто-
му после обдумывания ситуации 11 января 1689 г. он
принял решение направить в Цинскую империю И. Ло-
гинова, «чтобы мунгалы согласись с китайцы и пришед
со многими ратьми не учинили совершенного разорения
байкаловским и даурским острогам»87. При этом
Ф. А. Головин решил все же добиться встречи послов
на рубежах Русского государства. В соответствии с рас-
поряжением Москвы он вручил И. Логинову образцы
договорных писем, но в данном ему наказе подчеркнул
в качестве главной задачи передать приглашение
маньчжурским послам прибыть «к посольским съез-
дом» к Нерчинску или 'к Албазину и договориться о
равном количестве сопровождающего послов эскорта.
Образцы же договорных писем И. Логинов должен был
сохранить в глубокой тайне88.
Покинув в феврале 1689 г. Нерчинск, И. Логинов
5 апреля прибыл в Цицикар, где его уже давно ожидали
344
присланные из Пекина дзаргучеи. Действуя по указа-
нию Арани, цинские чиновники стремились определить
местопребывание русского посла и узнать, когда он на-
мерен двигаться в Нерчинск. И. Логинов отвечал им,
что Ф. А. Головин прибудет в Нерчинск «по траве»,
т. е. весной89. Эти сведения тут же были переданы в
столицу90.
Сюань Е немедленно после получения этого сообще-
ния издал указ о повторном направлении на переговоры
Сонготу и его спутников91. Но император решил, во-
первых, еще более усилить состав посольства военны-
ми и, во-вторых, отказаться от включения в делегацию
китайских чиновников. По сравнению, с предыдущим ра-
зом эскорт посольства удваивался, т. е. в общей слож-
ности составлял около 12 тыс. человек. Сонготу и Дун
Гоган должны были двигаться со свитой и войском по
суше, мимо оз. Далайнор к Нерчинску. Лантань, Сабсу
и Баньдарша были включены в посольство, чтобы при-
вести под стены Нерчинска хэйлунцзянскую армию. Ма-
ци, который в связи с указом должен был вновь ехать
на переговоры, остался все же в Пекине, сославшись
на многочисленные обязанности главы Цензората им-
перии92. Вместо Арани в посольство вошел Уньда, дол-
гое время бывший фактическим наместником в Южной
Монголии и хорошо знавший обстоятельства джунгаро-
халхаского столкновения и перехода северомонгольских
феодалов в подданство Цинской империи.
Что касается самого главы Лифаныоаня Арани, то
он был направлен во главе большого и пышного по-
сольства в Джунгарию к Галдану. Официально его мис-
сия заключалась в попытке восстановить мирные от-
ношения между ойратами и Халхой93, на деле он дол-
жен был провести глубокую стратегическую разведку
в связи с предстоящими военными акциями против Гал-
дана, удержать ойратского хана от сближения с рус-
скими в момент переговоров в Нерчинске и вообще бло-
345
кировать его активность. Арани 7 августа 1689 г. при-
был в ставку Галдана в районе р. Кобдо и провел с
ним переговоры94. Сам факт продвижения большого
цинского посольства во главе с «начальником над семью
знаменами Халхи» возымел желательное для цинской
дипломатии действие: ойратского хана удалось времен-
но удержать в Джунгарии. Галдан, поинтересовавшись
цинско-русскими отношениями и получив от Арани ин-
формацию и о поездке в Селенгинск, и о повторном
направлении маньчжурских послов на съезд, уже не мог
воспользоваться этим в собственных целях.
Цинская дипломатия действовала стремительно. Опа
спешила опередить Ф. А. Головина и раньше его обес-
печить прибытие своих представителей в Нерчинск.
Лантань немедленно выехал в Приамурье. В одном дне
пути от Чжаицзякоу за Великой стеной он встретился
4 мая 1689 г. с И. Логиновым, следовавшим в Пекин.
Русский гонец ошибочно принял отряд Лантаня, насчи-
тывавший 200 человек, за специально высланных для
его приема представителей. Лантань учитывал, что эф-
фект появления на посольском съезде большого пинско-
го войска в значительной мере может быть утрачен из-
за того, что прошлогодняя акция в отношении Селен-
гинска и выход хэйлунцзянской армии под его коман-
дованием на Амур стали известны русским.
Чтобы повторно попытаться использовать фактор вне-
запности, нарушая посольские обычаи, маньчжурский
дипломат решил дезинформировать русского посла. От
имени цинских послов он предъявил гонцу Ф. А. Голо-
вина претензию в связи с тем, что, как якобы стало из-
вестно в Пекине, русский посол «збирал многие воин-
ские люди» и ныне при нем находятся «многочислен-
ные войска»95. И. Логинов, разумеется, опроверг эти
сведения. Цинские дипломаты еще раз удостоверились,
что им нечего опасаться военной акции со стороны рус-
ских. Одновременно они заверили И. Логинова, что при
346
цинском посольстве будет «ратных людей для их по-
сольские чести небольшое число». Лантань сообщил,
что он будет обеспечивать основной состав посольства
припасами и поэтому пойдет по Амуру на судах. На
прямой вопрос русского представителя: «Сколько с ним,
амбаном, бус и на них ратных людей?» — цинский
дипломат ответил, что «с ним де будут бусы з запасы
посольскими и для людей, которые будут при послех,
а ратных де людей на тех бусах не будет, кроме тех,
которые ныне при нем, амбане с товарыщи»96.
У русского гонца были все основания усомниться в
правдивости слов маньчжурского вельможи. Ведь еще
в пути сопровождающие сообщили ему, что хэйлунцзян-
ская армия зимовала в районе Айгуня, «а ныне де и
опять все в готовности, и под Албазин пойдут»97. И дей-
ствительно, прибыв на Амур через 13 дней после встречи
с И. Логиновым, Лантань взял «сто судов и, кончив по-
грузку на них пушек лунпао (дракон-пушка, посольский
запас цинского дипломата! — В. М.), военного снаря-
жения и прочих вещей», отправился в путь. Он помнил
слова императора, сказанные послам на прощальной
аудиенции: «Если представится удобный момент, дей-
ствуйте в соответствии с обстановкой»98. Лантань по-
нимал, что это приказ, имевший только одно значение:
под Нерчинском договор с русскими должен быть за-
ключен, даже если для этого придется применить силу.
Между тем И. Логинов прибыл в Пекин и, не по-
дозревая, что цинское правительство уже приняло ре-
шение и о месте посольского съезда, и о методах его
ведения, приступил к переговорам по этим вопросам.
Собственно для Цинов эти переговоры имели чисто
формальный характер, поэтому они завершились через
два дня. Гонцу был объявлен указ императора, гласив-
ший, что место посольского съезда назначается близ
Нерчинска, чтобы Ф. А. Головину «было не столь труд-
но, что итти из Нерчинска на съезд к Албазину»99.
347
В указе Сюань Е определялось количество посоль-
ского эскорта: «Чиновных люден, кроме слуг и коше-
варов и работников, 1000 человек». Но цинская дипло-
матия, заранее зная, что под стены Нерчинска придет
большая армия, сделала оговорку, что «всех де людей
сколько числом будет, того не ведомо, потому что де
ис тех чиновных людей с собою сколько хто возьмет
слуг и работников, и того сметить невозможно»100. Ины-
ми словами, любой офицер мог взять с собой любое
число солдат, а о том, что к Нерчинску направляется
еще и хэйлунцзянская армия, вообще умалчивалось. С
разрешения цинских властей И. Логинов специальной
депешей известил Ф. А. Головина о достигнутой дого-
воренности. Кроме того, гонец в своем письме послу,
которое тот получил 1 июля, будучи на пути к Нерчин-
ску, сообщил, что по имеющимся у него сведениям «ки-
тайского хана великие послы будут на посольской съезд
со многими ратными людьми», и хотя они «миру го-
раздо ради», но для захвата Албазина готовы направить
«войско великое», «да и мир де учинить хотят на том,
чтоб Албазин им был отдан, а буде отдан не будет, и
у них совершенно намерено, чтоб ево разорить»101.
Поскольку русский гонец настаивал на том, чтобы
ему был вручен письменный ответ на послание Ф. А. Го-
ловина, цинская дипломатия решила использовать и
этот шаг для уверения русской стороны в своих мир-
ных стремлениях. В письме, составленном от имени
Сонготу, Дун Гогана и Уньда, излагались причины, по-
мешавшие цинским уполномоченным прибыть на съезд
в Селенгинск, и подчеркивалось, что ныне маньчжур-
ские представители «немедленно желаемы совокупити-
ся и дела окончити». Указав Нерчинск в качестве места
предстоящей встречи, они объявили дату своего отбы-
тия из Пекина и одновременно попытались оправдать
новое вторжение хэйлунцзянской армии в русские пре-
делы. Заявив, что эскорт маньчжурского посольства бу-
348
Дет состоять лишь из необходимого для охраны конвоя,
Сонготу и спутники извещали, что «войсковой началь-
ник» Сабсу пойдет по Амуру мимо Албазина к Нер-
чинску со своей армией, так как ему будет поручено
«попечение рубежей ограниченных». Будучи уверенны-
ми в том, что русская сторона все равно не в силах ока-
зать сопротивление, цинские вельможи призывали
Ф. Л. Головина «отнюдь не опасаться» вступления цин-
ской армии на русскую территорию102. В этом откро-
вении силы был и еще один простой расчет: когда рус-
ский посол получит послание от своих цинских партне-
ров по переговорам, будет уже поздно — маньчжурские
войска к тому времени займут необходимые им рубе-
жи. И действительно, И. Логинов возвратился в Нер-
чинск лишь 1 августа 1689 г.; Лантань, Сабсу и Бань-
дарша с армией уже в течение недели стояли под сте-
пами русского острога.
В миссии И. Логинова имеются еще два примеча-
тельных момента. Во-первых, он попросил официально-
го разрешения встретиться с миссионерами-иезуитами.
Русская дипломатия не знала о гибели Ф. Вербиста,
поэтому И. Логинов при свидании принял за него Т. Пе-
рейру. Поскольку среди членов русской миссии никто не
знал ни латыни, ни других западноевропейских язы-
ков, ошибка эта не была исправлена. Иезуитам было
известно, что Русское государство вступило в союз с
Римом и Речью Посполитой для борьбы с Турцией.
Русский гонец пополнил эти сведения сообщением о по-
бедах союзных войск103.
Через несколько дней иезуиты тайно передали И. Ло-
гинову письмо, с которым Т. Перейра обращался к
Ф. А. Головину. Представившись одним из членов цин-
ского посольства, Т. Перейра поведал о прошлогоднем
путешествии к Селенгинску и, ожидая ныне установ-
ления мира между Цинской империей и Русским госу-
дарством, весьма прозрачно намекал на заинтересован-
349
ность в этом проповедников христанства. Он посовето-
вал русскому послу употреблять во время переговоров
точное титулование Сонготу и Дун Гогана, так как
вопросы личного престижа играли для маньчжуров ис-
ключительно важную роль. Выражая надежду на успех
посольства Ф. А. Головина, иезуит-миссионер подчер-
кивал, что он не собирается «супротив закону христи-
анского» содействовать язычникам, хотя и рад служить
императору в любых ситуациях при условии, чтобы тот
не мешал проповеди евангелия. Иезуиты уверяли, что
они помнят о тех «многих знаках», которые Н. Г. Спа-
фарий «явил своею милостию» по отношению к миссио-
нерам, когда был в Пекине104.
Во-вторых, при возвращении И. Логинова цинские
власти обеспечивали его проезд только по территории
империи, в одном дне пути от Букея сопровождающие
«от последнего китайского караула поворотились назад,
а провожатых никово не оставили». Гонец и его спутни-
ки, надеясь только на собственные силы, переправились
через Большой Хинган, прошли по р. Хайлар (китай-
ское название р. Аргуни) и через три недели добрались
до Аргунского острога, где получили помощь от при-
казчика В. Милованова105. Описание маршрута И. Ло-
гинова важно для понимания того, где проходили ру-
бежи Цинской империи в момент начала переговоров
в Нерчинске.
В послании Ф. А. Головину, которое доставил
И. Логинов, цинские дипломаты указывали, что они
выедут из Пекина 3—4 июня и в начале августа при-
будут к Нерчинску106. Однако на деле Сонготу и его
спутники смогли покинуть столицу лишь 13 июня107. За-
держка, вероятно, произошла потому, что ждали вестей
от Лантаня, который только 1 июня сумел двинуть свою
армию вверх по Амуру, отправив берегом кавалерию во
главе с командиром полка гвардейского знаменного от-
ряда Осэ108.
350
Отправляя послов к Нерчинску, Сюань Е решил еще
раз проанализировать свою «русскую» стратагему. «При
усмирении трех князей-вассалов и при очищении север-
ной глухомани я сам составил все планы», — укажет он
на одно из своих достоинств в предсмертном указе-за-
вещании109. Теперь же он считал главным увязать план
«очищения северной глухомани» со стратегическим за-
мыслом, направленным на разгром Галдана. Ойратский
хан показал себя серьезным противником, он не имел
равных в монгольских степях по военному искусству,
о чем свидетельствовали его победы. Император пони-
мал, что, пока Тушету-хан и хутухта кочуют близ Ве-
ликой стены, Галдан не успокоится. Не преуспев в стрем-
лении заполучить халхаских владетелей в свои руки
дипломатическим путем, оп попытается захватить их
силой.
Именно в тот момент, когда он окажется на им-
перской территории, будет удобнее всего нанести ему
военный удар.
Из донесений Арани, Упьда и других чиновников Сю-
ань Е знал, что победа Галдана над халхасцами объяс-
няется не только его тактическим мастерством, по и
тем, что он вооружил значительное число своих воинов
огнестрельным оружием. Значит, так же как в свое вре-
мя против русских в Приамурье, против Галдана не-
обходимо сосредоточить наиболее опытные части мань-
чжурской армии, создав при этом решающий перевес
над силами ойратского хана за счет артиллерии. Но
большая часть артиллерии цинской армии находилась
в данный момент в распоряжении Лантаня. Реализа-
цией приамурского плана были заняты и многие бое-
вые генералы, без которых начинать войну против ой-
ратов было невозможно. Рассчитывая перспективы борь-
бы с Джунгарским ханством, Сюань Е понял, что для
быстрейшего и успешного завершения переговоров в
Нерчинске его дипломаты должны занять несколько
351
иную, чем это было запланировано для конференции в
Селенгинске, позицию. Императору волей-неволей при-
ходилось поступиться частью своих территориальных за-
просов.
Сюань Е понимал, что идея Сонготу объявить рус-
ским о принадлежности территории Нерчинского уезда
«племени маоминъань», которое в свою очередь было
якобы подвластно Цинам, не имеет никаких реальных
оснований. Император хорошо знал исторический ма-
териал, относившийся к периоду правления первых
маньчжурских ханов. Он особенно почитал своего деда
Абахая, правившего под девизами Тяньцзун (1627—
1636) и затем Чундэ (1636—1644). Хроника его правле-
ния была составлена еще в 1652—1655 гг., но по ука-
занию Сюань Е ее подвергли пересмотру в период вос-
стания «трех князей-вассалов». В течение 1673—
1682 гг. Сюань Е постоянно изучал «правдивые запи-
си» о походах Абахая, административных мерах по соз-
данию империи, реформах в различных областях. Во
время посещения в 1682 г. Саньлин (Трех гробниц) —•
захоронений близ Мукдена первых маньчжурских вла-
детелей — император имел возможность познакомить-
ся и со старыми документами на маньчжурском языке,
сохранившимися в мукденском дворце.
Именно в период правления Абахая маньчжуры со-
вершили наиболее известные походы в далекое Приа-
мурье, чтобы, захватив пленных, пополнить ими свою
армию. Самыми крупными кампаниями были две: в
1635 г. против племени хурха, обитавшего по правым
притокам нижнего течения Сунгари, когда было захва-
чено 7 тыс. человек из этого племени, и в 1640 г. про-
тив наиболее влиятельного князька Среднего Приамурья
Бомбогора. Из 16 городов и поселений, располагавших-
ся в Верхнем и Среднем Приамурье, 15 принадлежали
Бомбогору или его сторонникам110. Бомбогор, имевший
посольские отношения с маньчжурским ханом, отказал-
352
ся стать его подданным, поэтому и было решено его по-
карать и «усмирить». В решающем сражении армия
амурского князька, возглавившего антиманьчжурскую
коалицию местных племен, была разбита111. Но импе-
ратор обратил внимание на некоторую странность, имев-
шую место в исходе этой кампании: после победных ре-
ляций и соответствующих указов Абахай. только своей
волей спас от строгого наказания почти всех военачаль-
ников, участвовавших в походе. Сохай, Самшика, Еки-
шу — все обвинялись в том, что из-за их нерадивости
захваченные в плен солоны взбунтовались112. Посколь-
ку маньчжуры не сооружали на территории солонов ни
фортов, ни крепостиц, то результаты этого похода на
деле были иными, чем это сначала представили в Мук-
дене.
Все это свидетельствовало о том, что «усмирение»
Бомбогора не привело к подчинению солонской терри-
тории Цинам. Земли же Албазина и Нерчинска нахо-
дились значительно северо-западнее тех мест, куда ког-
да-то добирались военачальники Абахая. Во имя то-
го, чтобы получить безопасный фланг в борьбе с Гал-
даном, а именно это сулил ему договор о мире с Рус-
ским государством, Сюань Е решил отказаться от при-
тязаний на земли Нерчинска.
Поэтому, когда Сонготу и его спутники подали до-
клад на высочайшее имя, в котором в духе прежних
указаний заявили, что, поскольку в Нерчинске и Алба-
зине жили «подчиненные» Цинам люди, «мы, верно-
подданные, по-прежнему просим поступить так, как бы-
ло решено прежде: считать границей Нерчинск, и все
земли в нашу сторону от него принадлежащими нам...»,
император внес коррективы. Свое отступление он облек
в форму заботы о перспективах русско-китайской тор-
говли. «Ныне, если мы будем считать Нерчинск рубе-
жом и ни за что не отдадим русским, то им негде бу-
дет найти пристанища для их посланцев и для торгов-
12 В- С. Мясников
353
ли; создается положение, при котором трудно будет до-
говориться (сойтись),..» — начал указ-наставление им-
ператор. Он предложил Сонготу при открытии пере-
говоров «настаивать на том, чтобы считать Нерчинск
рубежом. Если же русские послы станут молить и про-
сить Нерчинск, можно будет согласиться сделать гра-
ницей реку Аргунь»113.
Итак, в канун переговоров в Нерчинске цинское, пра-
вительство вынуждено было снять часть притязаний,
выдвигавшихся им при подготовке съезда в Селенгин-
ске. Позиция маньчжурской дипломатии стала более
гибкой: Сонготу имел теперь запасной вариант. Между
прочим, при анализе инструкций императора послам,
врученных в 1688 и 1689 гг., обращает на себя внима-
ние та сравнительная легкость, с которой Сюань Е опе-
рирует географическими понятиями и названиями. Ес-
ли в 1682 г., давая наказ Лантаню и Пэнчуню, он дей-
ствовал как бы на ощупь, приказывал разведать мест-
ность, произвести измерения расстояний и т. п., то те-
перь, например, отступление от Нерчинска он произ-
водит на ближайший естественный рубеж — Аргунь,
что являлось движением в направлении имперских вла-
дений. Он указывает на стратегическую важность Аму-
ра, что наводит на мысль, что император располагал
к 1688 г. какой-то картой, на которую было нанесено в
числе других местностей и Приамурье.
Маньчжурские карты исследовались в середине
30-х гг. XX столетия в архиве музея Гугун В. Фук-
сом114. Даже карты Цинской империи, относящиеся к
первой четверти XVIII в., изображают район Приамурья
очень общо и схематично: Амур на них является по-
следним крупным естественным географическим объ-
ектом на северо-востоке. Западнее (?!) Нерчинска в
Амур впадает Горбица, а с юга у самого Нерчинска —
Аргунь. К востоку от Нерчинска поставлено обозначе-
ние «русские» (лоча), а далее помещен город Албазин.
354
С юга параллельно Амуру тянутся Хинганские горы,
между горами и Амуром в районе Албазина надпись:
«к югу и к северу от гор — земли обитания дауров и
солонов»115. Судя по большей детализации сведений в
его указах, можно предположить, что Сюань Е, вероятно,
пользовался какой-то другой картой.
В период правления Сюань Е проводились обшир-
ные работы по картографированию и описанию Цинской
империи. В 1687 г. начала работать специальная ко-
миссия, руководителем которой был назначен глава
Цензората Сюй Цяньсюе. Этой комиссии было поруче-
но составить «Да Цин итун чжи» («Полное географи-
ческое описание империи Цин»), Черновой вариант это-
го труда был доставлен в Пекин к 1694 г.116 Представ-
ляется маловероятным, что Сюань Е в 1688—1689 гг.
мог практически использовать какие-то фрагменты это-
го труда. На наш взгляд, более перспективными яви-
лись бы поиски «рабочего чертежа» Сюань Е среди гео-
графических карт, составлявшихся иезуитами-миссио-
нерами.
Борьба за возможность использовать сухопутный
маршрут для сношений европейских государств с Цин-
ской империей имела во второй половине XVII в. оже-
сточенный характер. В 1644 г. Португалия, заинтере-
сованная в контроле над морскими путями, выступила
против усилий иезуитов получить от папы римского раз-
решение на отправление миссионеров в Восточную и
Южную Азию по дорогам, пролегавшим внутри конти-
нента. Но тем не менее папа Климент X в 1673 г. раз-
решил миссионерам отправиться в Индию по суше, ми-
нуя Лиссабон117. Чтобы реализовать идею сухопутных
связей европейских столиц с Пекином, ордену иезуитов
нужны были достоверные карты. Ф. Вербист, являв-
шийся убежденным сторонником «сухопутного вариан-
та», начал с 1675 г., когда англичане и голландцы край-
не затруднили возможности достижения Гоа и Макао
12
355
(Аомынь) морем, сосредоточивать усилия па отыска-
нии пути по суше. В это время в Пекин прибыл
Н. Г Спафарий. При проезде через Сибирь и Маньчжу-
рию Н. Г. Спафарий сумел сделать с помощью полу-
ченных в Посольском приказе инструментов астрономи-
ческие определения для составлявшихся им маршрут-
ных чертежей, которые легли в основу сводного черте-
жа Сибири и, очевидно, северной части Цинской им-
перии118.
Отношения Ф. Вербиста с Н. Г. Спафарием нам из-
вестны. В историографии широко освещены и многочис-
ленные случаи заимствования учеными-иезуитами све-
дений о путях в Китай из географических трудов
Н. Г. Спафария119. Антоний Томас, иезуит-бельгиец, в
1690 г. прислал из Пекина в Рим карту Восточной Азии,
па которой был обозначен внутренний путь в Китай че-
рез территорию Русского государства. А. Флоровский
высказал мнение, что Томас воспользовался сведения-
ми Н. Г. Спафария, которые мог получить через пос-
редство Ф. Вербиста120.
Хотя Д. Лак121, оспаривая это мнение, считает, что
в основу карты Томаса были положены сведения, до-
ставленные в Пекин Т. Перейрой и Ф. Жербийоном по-
сле их возвращения с посольского съезда в Нерчинск,
однако и он считает, что две карты, полученные иезуи-
тами от русских в Нерчинске, имели в своей основе
карту Спафария 1682 г.122
Участие в дискуссии об этих картах не входит в за-
дачу данной работы. Для нас важно лишь то, что
Н. Г. Спафарий, получив многие сведения о Китае из
трудов европейских миссионеров и из бесед с ними в
Пекине, вернул мировой географической пауке эти све-
дения обогащенными собственным опытом путешест-
венника и исследователя, благодаря чему его труды яви-
лись основой для целого цикла европейских карт Вос-
точной Азии конца XVII в. Ф. Вербист же был первым,
356
кто черпал у Спафария драгоценнейшие сведения о пу-
ти в Европу через Сибирь и Московию. За будущий
пропуск миссионеров через территорию Русского госу-
дарства он заплатил тем, что поступил фактически че-
рез Спафария на службу к московскому правительству.
Но ведь ему необходимо было получить и согласие цин-
ского правительства на такого рода поездки. На наш
взгляд, есть все основания предположить, что для бе-
седы с Сюань Е об этой проблеме Ф. Вербистом и был
изготовлен чертеж пограничных зон Цинской империи
и Русского • государства. Копия этого чертежа затем и
вошла в качестве фрагмента в карту А. Томаса, а до
этого его оригиналом мог пользоваться Сюань Е. Им-
ператор доверял иезуитским картам, подтверждением
чему является и тот факт, что после завершения работ
над первым вариантом «Да Цин итун чжи» он поручил
Ф. Жербийону 10 декабря 1707 г. составление полной
карты Китая, что удалось выполнить лишь к 1 января
1717 г.123
Но даже если предположение о роли Ф. Вербиста в
подготовке достаточно полной карты, на которой было
изображено русское Приамурье, нуждается в подтверж-
дении данными источников, то все же тот факт, что в
распоряжении императора была такого типа карта (ие-
зуитская или маньчжурская), представляется нам оче-
видным. Цинское посольство, отправлявшееся на кон-
ференцию в Нерчинск, имело с собой карту района бу-
дущего разграничения. Но ведь любая достоверная кар-
та, изображавшая реальные пределы цинских и рус-
ских владений, полностью противоречила бы версии
Сюань Е о «вторжении» русских на земли Цинской им-
перии. В этом плане никакая карта не могла быть
предъявлена124 цинскими дипломатами русским пред-
ставителям в качестве аргумента, так как Приамурье
и Забайкалье никогда не включались в карты Китая
или Цинской империи.
357
Реализация стратагемы Сюань Ё
и заключение
Нерчинского договора 1689 г.
21 июля Сонготу и его спутники, сопровождаемые
воинским отрядом, после пятинедельного путешествия
прибыли к Нерчинску. Еще в нескольких днях пути от
Нерчинска Сонготу узнал от своего гонца, известившего
русского воеводу о приближении цинского посольства,
что Лантань и Сабсу уже привели хэйлунцзянскую ар-
мию под стены русского острога. К тому многотысячному
отряду, который сопровождал Сонготу и Дун Гогана,
добавлялось около 5 тыс. воинов, 120 боевых судов и
значительное число артиллерии. Протесты русских ад-
министраторов в связи с появлением у Нерчинска цин-
ской армии125 были оставлены без внимания. Большое
число офицеров и чиновников во главе с Мала встрети-
ли императорское посольство на подступах к Нерчин-
ску. Первая часть плана императора удалась.
Для Сонготу предстоящие переговоры являлись
кульминационным пунктом- его политической карьеры126.
Вспоминая свой опыт переговоров с Н. Г. Спафарием,
он понимал, что дипломатическое искусство не было
главным оружием в фуках цинской делегации. Но это
понял и цинский император, который в противополож-
ность прошлому вояжу к Селенгинску в эту поездку
не отправил ни одного историографа для записи собы-
тий, а «взамен» дал своим послам восемь боевых зна-
мен с вышитыми на них драконами. Сонготу разбил
свой лагерь на южном берегу Шилки. Войска Лантаня
и Сабсу размещались на судах, которые, учитывая опыт
осады Албазина, встали выше и ниже Нерчинска, бло-
кируя его с двух сторон. Холмы, подступавшие к горо-
ду, представляли великолепную позицию для размеще-
ния артиллерии, которая могла бы обстреливать острог.
Свой главный корабль Лантань поставил на берегу не-
358
Нерчинск в XVII в.
большой бухточки прямо против городских ворот так,
что даже слышны были звуки, доносившиеся из-за кре-
постной стены. Здесь он и дал пышный обед в честь
главы посольства127.
Нерчинский воевода прислал гонца спросить о здо-
ровье прибывших и доставил им свежий провиант128.
Цинские послы знали, что они только силой могут заста-
вить русских принять условия мира, на которых настаи-
вал император. Чтобы русский посол не сомневался в ре-
шимости маньчжурских дипломатов, нажим следовало
начинать немедленно. Сонготу направил Ф. А. Голо-
вину, находящемуся еще в пути, письмо, в котором про-
сил его поторопиться с прибытием. В противном слу-
чае, подчеркивал он, маньчжурской армии придется пе-
реправиться через Шилку, т. е. встать непосредственно
под стенами острога, чтобы... «найти пастбища для ко-
ней и вьючных животных»129.
23 июля состоялись предварительные переговоры с
359
представителем Ф. А. Головина В. Лутовиновым, при-
бывшим в маньчжурский стан. Сонготу и Дун Гоган,
во-первых, поинтересовались, почему русский посол еще
не прибыл в Нерчинск. Гонец Ф. А. Головина ответил,
что глава русского посольства прибудет к Нерчинску в
первых числах августа. Он в свою очередь задал цин-
ским дипломатам вопрос, прибыли ли они воевать или
вести переговоры о мире? Для чего такая армия вторг-
лась в русские владения, а солдаты ведут себя крайне
вызывающе и даже убили несколько русских подданных
в районе Албазина? И, наконец, почему не возвратился
еще из Пекина И. Логинов, направленный туда со спе-
циальной миссией? В. Лутовинов настаивал на соблю-
дении равенства числа посольского эскорта во время
переговоров и требовал, чтобы цинская армия отошла
от Нерчинска130.
Цинские дипломаты были раздражены столь реши-
тельным тоном, но поспешили заверить русского пред-
ставителя, «что пришли они для посольских переговоров
и успокоения ссор и разграничения земель и вечного
мира со всяким добрым намерением, а не воинским по-
ведением»131. Что касается И. Логинова, то маньчжуры
ответили, что ожидают вскоре его приезда в Нерчинск.
Четыре дня спустя от русских прибыл новый пред-
ставитель— подьячий Панкрат Бабаев, который опять
выразил беспокойство о судьбе И. Логинова. Он сооб-
щил также, что Ф. А. Головин прибудет в Нерчинск
через 9 дней132. Сонготу понял, что уловка цинской
дипломатии, заключавшаяся в том, чтобы, создав И. Ло-
гинову помехи в пути, обогнать его на подъезде к Нер-
чинску, начинает затруднять открытие переговоров. В
самом деле, русский посол, не встретившись со своим
представителем, направленным в столицу империи, не
мог открывать конференцию с маньчжурскими делега-
тами. Глава цинского посольства предложил направить
навстречу И. Логинову почтовых лошадей, чтобы уско-
360
рить его продвижение. Одновременно ои решил вос-
пользоваться удобным случаем и произвести разведку
на русской территории. С этой целью к Ф. А. Головину
были посланы офицеры «для приветствия его»133.
Цинские офицеры (дзаргучей Раши и два «подья-
чих») встретились с русским послом у места слияния
Ингоды и Онона, там, где начиналась собственно Шил-
ка. Ф. А. Головин опять опротестовал выход цинской
армии под стены Нерчинска, подчеркнув, что это про-
тиворечит международным обычаям. Он указал также,
что ему «не пригоже» идти в русский острог «мимо их
китайских обозов, также и бус»134. Цинский чиновник
практически не смог дать удовлетворительного объясне-
ния действиям маньчжурской делегации.
31 июля в цинский лагерь вновь прибыл В. Лутови-
нов, доставивший ответ Ф. А. Головина на первое пись-
мо Сонготу. Русский посол выражал удовлетворение
стремлением имперских дипломатов быстрее открыть
посольскую конференцию. Но при этом он настоятель-
но просил цинские войска отойти от русской крепости.
Датой своего прибытия он назвал 11 августа. Этот от-
вет «не очень понравился» послам Сюань Е. Собрав-
шись на совет, они приняли решение «поторопить» по-
сланца Москвы, отправив к нему специальных уполно-
моченных. Но В. Лутовинов просил подождать несколь-
ко дней, с тем чтобы цинские уполномоченные могли
ехать вместе с ним135.
Наконец, на следующий день в Нерчинск возвра-
тился И. Логинов. А 6 августа в маньчжурский стан
прибыл дзаргучей Раши, доложивший Сонготу о требо-
вании Ф. А. Головина отвести маньчжурские войска от
русского острога. Одновременно с ним на приеме был
и посланец Ф. А. Головина подьячий Семен Васильков,
также настаивавший на отводе войск и пытавшийся
уточнить, где будет посольская встреча и сколько на
пей будет представителей каждой из сторон136. Сонготу
361
решил уступить. Сохраняя позицию силы, он отдал при-
каз «спуститься несколько вниз по течению» тем мань-
чжурским судам, «что стояли выше Нерчинска, и оста-
новиться вблизи того места, где должны были пройти
московский посол и его свита»137.
Ф. А. Головин и сопровождавший его отряд всту-
пили в Нерчинск 9 августа. В течение трех последующих
дней шло согласование сторонами протокола посоль-
ской встречи. Уточнялись место съезда, размер эскорта
и его вооружение, а также диспозиция посольской ох-
раны138. Обе стороны не доверяли друг другу. Но если
недоверчивость Ф. А. Головина исходила из многочис-
ленных нарушений предварительной договоренности со
стороны представителей цинской дипломатии, то для
Сонготу и его спутников основой недоверия служило
подозрение, что русские способны на такие же коварные
замыслы, какие были направлены маньчжурами про-
тив них139.
Первая встреча послов состоялась 12 августа. Про-
верив взаимные полномочия, обе делегации по просьбе
маньчжурской стороны решили, что переговоры будут
вестись через латинских переводчиков. Было условлено
также, что главной целью конференции является уста-
новление мира между двумя государствами и размеже-
вание их владений. Указав, что цинской стороне следо-
вало воздержаться от вторжения в русские пределы и
попыток силой овладеть пограничными острогами в свя-
зи с имевшими место столкновениями жителей погра-
ничной зоны, ибо такого рода «ссоры» в практике всех
государств решаются мирными средствами, Ф. А. Го-
ловин предложил определить в качестве рубежа между
владениями императора и царя р. Амур140. Сонготу и
Дун Гоган при обсуждении будущего возможного ру-
бежа «потребовали гораздо больше, чем могли рассчи-
тывать получить, — зафиксировал в своем дневнике
Ф. Жербийон. — Они предложили, чтобы москвитяне
362
отступили за Селенгу и уступили Нерчинск и Албазин
и все подвластные им места империи, которую они пред-
ставляли, мотивируя, что все эти территории когда-то
ей принадлежали или платили ей дань, поскольку с
того времени как западные по отношению к Китаю та-
тары сделались хозяевами империи, все другие обитаю-
щие в этих местах татары тоже стали платить ей дань.
Москвитяне же опровергли приведенные доказательства
о том, что эти земли по праву принадлежали не москви-
тянам, а им»141.
Выдвинув претензии на все Забайкалье и Приамурье,
цинские послы решили придерживаться тактики усту-
пок партнеру его же собственной территории. При этом
они пытались «обосновать» свои «права» на русские
земли тем, что здесь когда-то проживали их подданные
и ныне еще у них «владельцы есть живы, которые тою
землею владели»142. Этот аргумент, по мнению цинских
дипломатов, должен был нейтрализовать возможные по-
пытки русской стороны предъявить права на бывшие
владения Гантимура и его рода. Но русский посол не
выдвигал встречных претензий, он лишь отстаивал ру-
бежи реальных владений Русского государства. «В под-
данстве у многих государей бывают беглые иноземцы
из розных государств, — подчеркивал он. — И по тем
и беглецам никогда земель не отграничивают, а и го-
ворить такими беглецами стыдятся»143. Он предложил
маньчжурским сановникам договориться о мире «безо
всяких запросов», отложив заседание на следующий
день.
Сонготу и его спутники благодаря только что со-
вершенному путешествию знали, сколь далеко от ру-
бежей империи они находятся. Император не случайно
разрешил им договориться о границе по Аргуни, даже
в этом случае приобретения новых земель для импе-
рии были огромны. Что же касается территории Нер-
чинского уезда, которую цинские дипломаты пытались
363
объявить своей, так как некогда она якобы принадле-
жала подвластному им «племени маоминъань», то Сон-
готу, выдвинувший этот аргумент еще в первом своем
докладе императору, знал о чисто спекулятивном ха-
рактере своей идеи. Дело в том, что в сочинении «Кайго
фанлюе» («Стратегические планы основания государ-
ства»), описывавшем начальный этап создания мань-
чжурской державы, в котором будущий посол пытался
найти исторические доводы, говорилось лишь, что жив-
ший некогда в Забайкалье эвенкийский род мумииган
(«маоминъань») откочевал на юг и продолжал там ко-
чевать на землях бурят и урянхайцев144 и ловить со-
болей. «Россия воспользовалась заброшенными пусто-
шами и путем внезапного похода завладела ими», —
гласил источник145. Это свидетельствует о том, что рус-
ские присоединили к своим владениям никому не при-
надлежавший район, из которого ушли его прежние
обитатели. Неудивительно, что позиция русского посла
была столь твердой.
Но, несмотря на слабость своих аргументов, Сонготу
не был склонен идти на уступки. Имперская диплома-
тия не признавала компромиссов и отступлений, отда-
вая предпочтение позиции силы. Ведь еще в древних
книгах говорилось: «Уступка [части своей] территории,
[дарение] драгоценных сосудов, выражение покорно-
сти раболепными словами — все это не может остано-
вить наступления [противника], только [хорошим]
управлением страной можно достигнуть этого»146. Но,
с другой стороны, чтобы выполнить волю императора,
нельзя было полагаться только на силу, как к этому
стремились Лантань и другие генералы. Это грозило
затяжным конфликтом в невыгодных для империи усло-
виях, когда Галдан являлся фактическим хозяином по-
ложения в Монголии. Поэтому, хотя не только военные,
но и иезуиты «во многих словах о скорейшей поступке
к миру великих своих послов удерживали»147, Сонготу
364
решил скорректировать свою позицию. Но сделать это
так, чтобы, отступая в Забайкалье, получить компен-
сацию в том районе Приамурья, относительно которого
император не дал конкретных указаний, предложив
«действовать по обстоятельствам».
На следующем заседании 13 августа цинские дипло-
маты приложили много усилий, чтобы русский посол
объявил свой вариант границы. Сами же маньчжуры
поначалу напомнили о своем вчерашнем предложении,
«чтоб быть границе да Байкаловского моря»148. Когда
же Ф. А. Головин указал, что такая позиция имперских
дипломатов «не к мирным договором» и что они пыта-
ются «ограничивать» «многие земли царского вели-
чества к стороне хана своего», то Сонготу и Дун Гоган
решили применить излюбленный прием цинской дипло-
матии — дискредитировать персону посла, ведущего
переговоры, т. е. поступить с Ф. А. Головиным так же,
как в свое время поступили с Н. Г. Спафарием. Тем
более что еще на первом заседании русский посол ссы-
лался па своего предшественника, заявив, что во время
переговоров с Н. Г. Спафарием в цинской столице «Ал-
базинской и Зийской и иные остроги были в целости»,
что русские подданные имели «рубеж по реку Амур, а
Китайского государства граница за рекою Амуром, что
к стороне хапова высочества от наунских сел», и что
тогда была достигнута устная договоренность о соблю-
дении статус-кво в пограничной зоне; тогда же «ханова
высочества ближние люди» (т. е. присутствовавшие тут
же Сонготу и Мала) выдвинули принятый русской ди-
пломатией тезис: «которые их царского величества под-
данные ж живут при рубежах Китайского государства
близ наунских сел, и те б их царского величества люди
владели тою землею, где ныне живут, только б больши
не захватывали и подданным его ханова высочества
ясачным и промышленным людям обид и насилия не
учинили»149.
365
Оказывая моральный нажим на главу русского по-
сольства, цинские дипломаты заметили, что если
Ф. А. Головин не хочет принимать нынешние требования
маньчжурского двора, то «о тех мирных договорех сы-
щетца в Московском государстве и мимо их, великих
и полномочных послов, кому их вершити, а для тех до-
говоров либо царское величество к бугдыханову высо-
честву изволит прислати иных кого в великих послех»150.
Таким образом, обвинение в несговорчивости, выдвигав-
шееся против русского посла, должно было наносить
удар и по всей системе аргументации, применявшейся
им и крайне не устраивавшей цинскую дипломатию.
Но на русского посла этот нажим не оказал ожи-
даемого маньчжурами действия. Тогда маньчжурские
представители попытались запугать его тем, что под
Албазином у них сосредоточена большая армия, при-
чем этот «аргумент» был пущен в ход даже не Сонготу,
а переводчиками-иезуитами151.
Запросы цинских дипломатов и применявшиеся ими
приемы не поколебали решимости русского посла, но,
чтобы «съезду не розъехатца, не постановя никакой ме-
ры и не учиня договору», он решил пойти на уступки и
предложил провести границу по Амуру и Бурее с тем
условием, что маньчжуры компенсируют ущерб, нане-
сенный Албазину и другим острогам. В ответ Сонготу
предложил установить границу у Нерчинска, «оставив
Нерчинск москвитянам, прибавив, что оттуда они мог-
ли отправляться торговать с Китаем»152. При этом се-
верньш берег Шилки до Нерчи оставался бы владением
Русского государства, а на ее южном берегу цинская
территория простиралась бы до слияния Ингоды и Оно-
на153.
Уступки цинских представителей и русских послов
были принципиально отличны. Маньчжуры поступались
никогда не принадлежавшими им землями, которые они
первоначально затребовали себе, русские же готовы
366
были оставить территории пушных и иных промыслов,
где жили не только объясаченные местные племена, но
и были русские поселения, административно относящие-
ся к Албазинскому уезду. Причем если Сонготу и Дун
Гоган пошли на уступки, которые предусматривалось
инструкцией императора сделать в начале переговоров,
то Ф. А. Головин предложил один из крайних вариан-
тов, допускавшихся его правительством. В этом плане
позиция цинских представителей оставалась активней,
так как позволяла им больше маневрировать.
Причем, выдвигая свой вариант разграничения,
маньчжуры продолжали оказывать нажим на русского
посла. Демонстрируя жесткость своей позиции, они
предложили фактически прервать переговоры и обме-
няться разъезжими письмами. Головин должен был
изложить позицию русского правительства в послании
Сюань Е, а Сонготу и его спутники обещали дать ана-
логичное письмо на имя русского царя. Но московский
посол сумел увидеть в этом предложении расставлен-
ную ему ловушку, заключавшуюся в том, что «они, ки-
тайские послы, говорили о разъезжем письме для того,
что, видя великих и полномочных послов малолюдных
и отъехав бы им, послом, с посольского съезду, и по-
ступить воинским поведением и разорить Даурскую
землю»154. Ф. А. Головин прямо поставил вопрос, дей-
ствительно ли император указал «только, что быти гра-
ницею Нерчинскому и реке Ингоде, как они, великие
послы, предложили»155. Поскольку императорский наказ
допускал установление границы по Аргуни, Сонготу не
сумел дать ответа на такой вопрос и заявил о своем
желании покинуть посольский! съезд.
Видя, что переговоры поставлены под угрозу срыва,
Ф. А. Головин пошел еще на одну уступку — он согла-
сился на проведение границы по Амуру до Зеи. Хотя
цинских послов обстоятельства также вынуждали за-
ниматься поисками обоюдоприемлемого компромисса,
367
но они почувствовали, что нажимом они скорее добьют-
ся своих целей, чем уступчивостью. Поэтому, заявив,
«что, кроме Нерчинска, дале границы они чинить не
будут; и говорить больши того им нечего»156, они поки-
нули съезд. Ночью Сонготу приказал демонстративно
убрать свой посольский шатер, стоявший рядом с шат-
ром Ф. А. Головина. Цинские послы всем своим видом
давали понять, что они «решили вернуться ко двору,
не заключив соглашения»157. Одновременно они напра-
вили гонца командующему войсками, оставленными под
Албазином, чтобы цинские военачальники «считали рус-
ских неприятелем, так как нет никакой надежды за-
ключить мир»158.
Переговоры были прерваны, и «практически была
объявлена война», как отметил в своем дневнике Т. Пе-
рейра. Но Сонготу и Дун Гоган «боялись, что импера-
тор будет этим недоволен». Действительно, вместо же-
ланного мира и реализации стратегического замысла
Сюань Е его послы привезли бы ему лишь известие о
начале новой фазы борьбы против Русского государст-
ва. Кроме того, как замечает Т. Перейра, «совесть на-
ших послов была неспокойна», однако нельзя согла-
ситься с тем, что это беспокойство объяснялось лишь
несогласованностью действий маньчжуров с иезуитами,
как это подчеркивает миссионер-португалец159. Дело
в том, что на совещании, созванном Сонготу, Дун Гоган
заметил, что «богдыхан несомненно расспросит его (Пе-
рейру. — В. М.) о всех мелочах»160, и вот тут-то могло
выясниться, что императорские послы нарушили волю
Сюань Е, не предложив русским вариант границы по
Аргуни. Одновременно иезуиты в своекорыстных целях,
чтобы закрепить враждебность двух государств, убеж-
дали главу цинской делегации, что «москвитяне отда-
дут Албазин и часть земель между Албазином и Нер-
чинском»161.
Между тем Ф. А. Головин прислал в цинский ла-
368
герь своих уполномоченных А. Е>ел°боцкого и С. Ва-
силькова, которые еще раз подтвеРдили стРемле™е РУС’
ской стороны к мирному урегУлиРованик?> объявили
цинским послам, что их намерение снести Албазинскии
и Аргунский остроги свидетельствует ° нежелании ус-
тановления мира, и если они не согласны отступить от
этих позиций, то русская сторона принимает предложе-
ние цинской делегации прекратить переговоры и Раз’
меняться разъезжими письмами- Продолжая настаи-
вать на своем варианте границы- Сонготу и Дун Гоган
отказались дать разъезжее письМ0> отметив, что они
могут лишь принять такой доку^ент от А- Голови-
на. При этом они предложили произвести обмен пере-
бежчиками162, т.е. включили в повестку дня перегово-
ров еще один вопрос. Русская делегация получила кос-
венное свидетельство того, что продолжение перегово-
ров возможно.
Тем не менее Ф. А. Головин предусмотрительно при-
казал усилить караулы вокруг Нерчинска, а в Албазин
послал распоряжение А. БейтоИУ готовиться к обороне
и заранее убрать с полей хлеб, даже если он еще не
поспел163. Речь шла об остатка-4 потравленных людьми
Лантаня посевов. „
Таким образом, хотя обе стоРоны были заинтересо-
ваны в мирном урегулировании и заключении догово-
ра, переговоры фактически за1Пли в тупик из-за чрез-
мерных и полностью iieo6ocHO'BaHZbIX территориальных
притязаний цинской делегации- Причем если русские
послы, исчерпав возможности убедить маньчжурских
делегатов, используя обычные для так°го рода пере-
говоров аргументы, пытались наити решение на пути
уступок, то цинские дипломатЫ пришли к выводу, что
те методы дипломатического цаЯ<има> которые они при-
меняли, не дают желаемого результата. Все это отра-
зилось на дальнейшем ходе конФеРенции-
15 августа Ф. А. Головина посетили Т. Перейра и
369
Ф. Жербийон, которые подтвердили русскому послу не-
изменность позиции цинских дипломатов. Они объяви-
ли Ф. А. Головину и И. Е. Власову, что если те «не на-
мерены уступить укрепление Албазин с прилегающими
к нему землями», то переговоры пройдут впустую, ибо
у цинской делегации «был прямой приказ не подписы-
вать без этого никакого договора»161. Одновременно
иезуиты намекнули русским послам, что маньчжуры «к
войне склонность немалую имеют»165. В тот же день
Ф. А. Головину стало известно, что маньчжурам уда-
лось подговорить к переходу на их сторону кочевавших
под Нерчинском бурят и онкотов численностью около
2 тыс. человек. Глава русского посольства, в распоря-
жении которого в Нерчинске было всего 1450 казаков,
стрельцов, крестьян и промышленных людей, не мог
вооруженной рукой препятствовать переходу в лагерь
противника русских ясачных подданных166. Для маньч-
журских дипломатов этот факт был пробным камнем,
позволившим им еще раз оценить реальное соотноше-
ние сил как в районе Нерчинска, так и в Приамурье
в целом.
Но переговоры через посыльных продолжались.
Твердость, проявленная Головиным, возымела действие,
и Сонготу предложил, наконец, следующий вариант гра-
ницы: «Чтобы быти рубежу вниз по реке Шилке по
реку Черною, которая впадает с левые стороны, идучи
тою рекою вниз; и по правою сторону реки Шилки бы-
ти владению бугдыханова высочества, а по левую сто-
рону быти владению царского величества по реку Чер-
ную»167. От Нерчинска до Черной было семь дней ходу.
Этот вариант предполагал снос не только Албазина и
Аргунского острога, но и многих селений, расположен-
ных в междуречье Шилки и Аргуни, поэтому Ф. А. Го-
ловин отказался принять его, подчеркнув при этом, что
цинским послам «за многие учиненные убытки в сто-
роне царского величества» следовало бы «уступить сво-
370
их земель... а не из стороны царского величества выпра-
щивати»168.
А. Белобоцкий привез 16 августа в цинский'лагерь
чертеж района разграничения, с тем чтобы маньчжуры
по нему указали предлагаемый ими рубеж. Сонготу ре-,
шил отступить еще на один шаг и предложил прове-
сти границу по речке Горбице, протекавшей на пол-
пути между Нерчинском и Албазином. Этот рубеж был
объявлен маньчжурами последним и окончательным.
Граница должна была также пройти по хребту, распо-
ложенному к северу от Амура, а на юг по Аргуни. Кро-
ме того, маньчжуры потребовали разграничить и вла-
дения Русского государства с землями монгольских ха-
нов169. Последнее было явной уловкой, очередным за-
просом, отказавшись от которого цинские представите-
ли могли бы говорить об уступке русским. В самом де-
ле, в наказе маньчжурскому посольству не предписы-
валось и не могло быть предписано заниматься разгра-
ничением в районе Селенгинска, потому что Халха не
являлась еще частью Цинской империи. Но, пойдя здесь
на мнимые уступки, маньчжурское посольство рассчи-
тывало побольше захватить в Приамурье. Ф. А. Голо-
вин не принял предложение ограничить русские владе-
ния Горбицей, а попытку навязать ему разграничение
с Монголией решительно отверг, так как оно не вхо-
дило- в задачу посольской конференции, неправомочной
решать за суверенных монгольских ханов вопросы раз-
межевания между их и русскими землями170.
Глава русской делегации продолжал отстаивать свое
предложение об установлении границы по Албазину.
Сонготу и Дун Гоган начали осознавать, что их дипло-
матия, хотя она и основана на силе и грубом нажиме,
может оказаться неэффективной в этой затягивающейся
дуэли с московским послом. Так же как и при перегово-
рах с Н. Г. Спафарием, цинским дипломатам не хва-
тало аргументов, чтобы разрушить основу позиции рус-
371
ских: мирные добрососедские отношения между двумя
государствами должны устанавливаться на основе рав-
ной выгоды, а не путем навязывания условий, обеспе-
чивающих преимущественное положение одной из сто-
рон, в данном случае Цинской империи.
Сонготу решил обменяться мнениями о том, как реа-
лизовать стратегический план императора, и все члены
маньчжурского посольства были созваны на совет. Лан-
тань заявил: «Перед отправлением в поход нам было
дано секретное высочайшее указание: «Если предста-
вится удобный момент — действуйте в соответствии с
обстановкой». Ныне же очевидно, что без того, чтобы
не принудить русских с помощью [нашей] военной си-
лы, не обойтись. Сегодня ночью я прикажу отборным
восьми знаменам и ниигутаским войскам незаметно
переправиться на противоположный берег реки и засесть
там, близ их, русских, города в засаду по лесам и па-
дям. С рассветом вы все отправляйтесь на официаль-
ные переговоры с ними. [Если их посол] подчинится —
на том и конец. Если же снова не подчинится, мы его
нашею военною силою постращаем, и с этим делом
удастся справиться»171.
В этот момент Ф. А. Головин получил дополнитель-
ные сведения о том, что маньчжуры переманивают на
свою сторону русских ясачных бурят и онкотов. Цин-
ские послы через своих «посылыциков» приказали,
«чтоб Гайтимурова роду тунгуса или инова ково, пой-
мав, прислали к ним», обещая за это «великие дары».
Кроме того, они требовали, чтобы в тот день, когда
«пойдут они за Шилку-реку к городу», онкоты и буряты
«отогнали ис под Нерчинска конские табуны и рогатый
скот»172. В маньчжурский стан немедленно были посла-
ны А. Белобоцкий и подьячий С. Васильков, которые,
подчеркивая несправедливость требований цинской сто-
роны, передали согласие русской делегации на то, что-
бы сделать границей Албазин, отведя для его жителей
372
вниз по Амуру «сколько они, великие послы, похотят,
хотя малое число» земли. В районе Зеи Ф. А. Головин
предлагал иметь общие промыслы, а правобережье Ар-
гуни «до самых вершин» отходило бы к Цинской им-
перии173.
В случае несогласия цинской стороны русские пред-
ставители просили разменяться письмами и прервать
посольскую конференцию. Это предложение в корне
противоречило целям цинской дипломатии, поэтому оно
было отвергнуто маньчжурами, хотя прежде они сами
для 'оказания давления на русскую делегацию выдви-
гали такую идею. Сонготу и его сподвижники приняли
предложение о границе по Аргуни с условием, что Ар-
гунский острог должен быть перенесен на левый берег
реки, остающийся во владении русских. При этом они
подчеркивали, что если на левом берегу Аргуни и в
ее устье не сохранятся русские поселения, то и «с их
сторону никакова поселения при границах не будет».
При постройке же русскими на устье Аргуни населен-
ного пункта «и ханова высочества на реке Черной стро-
ение будет же»174.
Проведение этого нового тура переговоров противо-
речило уже принятому решению о введении в действие
армии. Это сильно раздражало цинских послов, которые
с «привеликим сердцем» отпустили русских представи-
телей и тут же созвали новое совещание всех членов
маньчжурской делегации. Маньчжурские сановники не
сомневались в том, что необходимо начать переправу
войск на ту сторону реки, где находится Нерчинск. Но
все же их мучил страх, «что их политика может ока-
заться неуспешной». Каждый из послов знал, что его
сотоварищ донесет императору о его действиях, а иезу-
иты шпионят за ними. Поэтому они решили подстрахо-
ваться тем, что попросили Перейру дать им совет отно-
сительно дальнейших действий.
«Мне ничего не стоило бы предотвратить перепра-
373
ву, — откровенничает советник Сюань Е в своих запис-
ках, — но оба решения таили в себе равные опасности
и не были в духе моего института»175. Разумеется, он
не занимал при этом нейтральной позиции, совет был
облечен им в чисто иезуитскую форму: «Я сказал, что
не могу высказаться ни за, ни против, и прибавил, что
господа послы получили наказ от императора и долж-
ны действовать согласно ему»176. Иными словами, Пе-
рейра полностью поддержал выступление Лантаня на
предыдущем совете. Это и определило дальнейшие дей-
ствия цинского посольства.
Попытки Ф. А. Головина «учинить с китайскими ве-
ликими послы съезд для скорейших договоров по по-
сольскому обыкновению» были отвергнуты, цинские де-
легаты никаких встреч «в равенственном числе людей
не хотели»177. Армии был дан приказ о переправе, а
онкоты и буряты, склоненные к измене шпионами Ма-
ла, «стояли близ Нерчинска во многолюдстве» и «воин-
скому делу во всякой были готовности». Причем рус-
ские власти были бессильны что-либо предпринять, «по-
тому что стояли китайские послы во многих тысечах
под самым Нерчинским бусами и конницею во всякой
готовности»178. Господствовавшие над городом высоты
были заняты цинскими войсками, а на кораблях в спеш-
ном порядке готовили орудийные станки, руководители
цинской делегации сменили одежды дипломатов на бое-
вые доспехи179.
Не оставалось сомнения в том, что «китайские пос-
лы почали чинить приуготовление к воинскому делу»,
поэтому, чтобы они «не разорили всего Нерчинского
уезду деревень», а также «не разорили всей Даурской
земли», Ф. А. Головин решился на уступку Албазина,
с тем что граница пройдет в тех местах «и в Албазине
городу и поселению никакому в том месте ратным
людем с обоих сторон... ныне и впредь не быть; и ны-
нешнее строение разорить, и ратных людей вывесть»’80.
374
Вновь А. Белобоцкий и С. Васильков направились в
цинский лагерь, чтобы передать об очередной уступке.
Но там не желали более идти пи на какие компромис-
сы. Когда же русские посланцы выразили протест по
поводу сманивания цинскими послами «ясачных ино-
земцев», то маньчжурские сановники, упиваясь собст-
венным превосходством в силе «и, смеючись, говори-
ли, чтоб де великие послы с ними управились и велели б
ратным своим людей их смирить»181.
21 августа русская сторона в очередной раз попы-
талась предложить либо установить границу по Аргуни
(но с тем, чтобы Аргунский острог оставался хотя бы
с небольшим участком земли на правом берегу) и Аму-
ру до Албазина, либо, разменявшись разъезжими пись-
мами, прервать конференцию. Однако русские делегаты
не застали цинских послов в их лагере. Маньчжуры
перешли к следующему этапу военного нажима: «Круг
Нерчинска по горам того числа поутру объявилось ки-
тайских людей тысячи с 3 в куяках. И стали з знамены
против самого города. И на горах от Нерчинска в полу-
версте поставили многие полатки. И развели круг ост-
рога по полю караулы, человек по 100-у и больши»182.
Фактически началась осада русского острога и находив-
шегося в нем посольства. Сонготу уже не верил в мир-
ный исход его миссии, он даже заключил с Перейрой
пари, что мирный договор не будет подписан183.
Нерчинский острог был «гораздо мал и худ, и мно-
гие бревна подгнили, и к воинскому промыслу был без-
надежен», поэтому Ф. А. Головин, возведя полевые
укрепления у стен крепости, вывел за них свой полк,
«ожидая приходу китайских людей к острогу в готов-
ности»184. Одновременно его представители встретились
с цинскими послами и, заявив им протест по поводу
военных мероприятий цинской стороны, предложили
предыдущий вариант разграничения. Маньчжуры «по
последней мере» объявили, что дадут согласие лишь на
375
рубеж Горбица— Аргунь (до ее левого притока Боль-
шого Газимура). При этом на аргумент русских, что
при посольстве Н. Г. Спафария цинская дипломатия
не выдвигала никаких территориальных притязаний,
маньчжуры, сославшись на присутствовавшего в их де-
легации Мала как на свидетеля, заявили, что вопрос
постановления границ тогда вообще не обсуждался и
не выдвигался ни русской, ни цинской стороной185. Фак-
тически это было косвенным признанием того, что ру-
бежи владений двух государств в те годы еще не сопри-
касались и между ними пролегала зона взаимного про-
никновения. Но русская дипломатия уже не имела воз-
можностей вести дискуссию; в сложившейся обстановке
оставалось лишь попытаться сохранить престиж и
уменьшить размеры неизбежных территориальных по-
терь.
Переход бурят и онкотов на сторону Цинов продол-
жался. Русский посол был не в состоянии воспрепятст-
вовать этому, хотя и предпринимал энергичные меры.
Маньчжурские караулы не пропускали русских из ост-
рога. Ф. А. Головин направил цинским послам новое
предложение — сделать рубежом речку Одекон (Б. Ал-
декун), далее вести границу по Амуру до устья Аргуни,
откуда повернуть на Аргунь и идти до оз. Далайнор,
а через Далайнор довести ее до р. Керулен. Но и этот
его проект был отвергнут186. Маньчжурские послы от-
казывались провести посольский съезд для обсуждения
условий договора; надежды на посредническую роль
иезуитов не оправдались; более того, миссионеры вся-
чески вредили русским, используя свое положение пе-
реводчиков. Ф. А. Головин, знавший латынь, и А. Бело-
боцкий неоднократно замечали, что «езуиты ко всякому
злу их, китайцев, видя безлюдство в Даурской земле
русских служилых людей, приводили, и обсыпкою чрез
один мунгалский язык (маньчжуры. — В. М.) никогда
говорить не езуицкому научению не хотели»187.
376
Ф. А. Головин решил еще раз взвесить предлагаемый
цинскими дипломатами вариант границы. Он учиты-
вал, что между Албазином и Горбицей «мало есть к по-
селению земель годных», что т'ам не было соболиных и
иных промыслов, что при уступке этих земель за рус-
скими сохраняются серебряные рудники (в 12 днях пути
от Нерчинска близ Аргунского острога) и что в этом
же районе есть соляное озеро и «пашенных мест зело
премного». Ситуация, сложившаяся к 23 августа на пе-
реговорах, характеризовала «совершенно китайских по-
слов к войне склонных и что уже войну дёлать начи-
нали», причем этот «воинский промысел» мог начаться
в любой момент в условиях фактической оккупации
цинскими войсками Албазинского уезда и части Нер-
чинского воеводства. Измена части бурят и онкотов
могла повлечь за собой новые переходы ясачного на-
селения на сторону маньчжуров, что повлекло бы «ра-
зорение» всей Даурской земли и потерю «всех ясач-
ных иноземцов, которых кочюют у Бойкаловскаго мо-
ря многие роды»188.
Мог ли русский посол организовать отпор маньч-
журской агрессии, как это предписывал ему наказ, при
соответствующих обстоятельствах? Нет, у него не было
даже достаточно сил, чтобы воздействовать на пере-
бежчиков, «потому что китайских воинских людей сто-
яло круг Нерчинска и на караулех гораздо много и из
острога вытти великими людьми было опасно. А над
китайцами, — пишет далее Ф. А. Головин в своем от-
чете, — за малолюдством ратных людей також де учи-
нить было воинского промыслу немочно для того, чтоб
оттого не остановить посольских договоров»189. Про-
игрыш в военном столкновении, столь явный из-за не-
равенства сил, ухудшил бы условия последующего мира
для Русского государства.
Исходя из этого, посол решил пойти на дальнейшие
уступки с тем, чтобы, поступившись частью Приамурья,
377
удержать за собой «угожие места по Аргуни». Он на-
правил цинским представителям письмо, содержавшее
статьи, на основании которых русская сторона предла-
гала заключить договор. Принимая границу по Горби-
не «и в вершине до первого камени», т. е. только до ис-
токов этой реки, посол соглашался разорить Албазин,
но настаивал на том, чтобы в этом районе оставались
совместные охотничьи промыслы. Весь район, уступае-
мый русскими, по проекту Ф. А. Головина не дблжен
был заселяться. По Аргуни граница проводилась до са-
мых вершин этой реки, но не включая оз. Далайнор.
Аргунский острог должен был быть перенесен на левый
берег. Другие статьи предусматривали порядок титуло-
вания русского царя и китайского императора при пе-
реписке, посольский регламент, выдачу перебежчиков,
компенсацию со стороны цинского правительства за
ущерб, нанесенный в Приамурье в результате военных
действий. В заключение обеим сторонам предписыва-
лось в случае пограничных «ссор» «войны и кровопро-
лития не всчинать», а направлять посольства для уре-
гулирования споров. Маньчжуры же должны были пре-
доставить суда для перевозки жителей и их имущества
из разрушаемого Албазина190.
Положения этого проекта, касавшиеся границы, бы-
ли приняты цинскими послами с одной лишь оговоркой:
они возражали против совместных промыслов на уступ-
ленной им территории, так как это вызвало бы, по их
мнению, конфликты между промышленными людьми.
Сонготу и его спутники согласились, чтобы русские
купцы открыли свободную торговлю в Цинской импе-
рии, но отказывались включить в договор пункт о ре-
гулярном обмене посольствами, так как отправление
их из Цинской империи целиком зависело от воли им-
ператора. Отказались они и обсуждать вопрос о воз-
мещении убытков, нанесенных русским подданным в
Приамурье вторжением маньчжурских армий, пообе-
378
щав лишь выделить Незначительное число судов для
эвакуации Албазина. При этом они попытались оказать
нажим на русских представителей, заметив, что само
выдвижение вопроса о компенсации за «разорения» яко-
бы свидетельствует о том, что Головин не желает до-
биваться мира, «но токмо склонялся к войне»191. Это
обвинение было столь несправедливо, что даже подья-
чий С. Васильков заявил им в ответ: «Только от них,
великих китайских послов, оказался поступок не по по-
сольскому обыкновению, чего никогда при съездах ве-
ликие послы не чинят, и поступают неправо к желатель-
ству мира»192.
На следующий день Ф. А. Головин получил через
иезуитов проект договора, составленный пинскими упол-
номоченными. Во время переговоров иезуиты довели
до сведения русских делегатов ряд требований, кото-
рыми маньчжуры обусловили принятие своего проекта.
Сонготу и его советники вновь настаивали на выдаче
им эвенков рода Гантимура в обмен на русских пере-
бежчиков. Головин еще раз отклонил это требование,
отказавшись принять обратно русских подданных, са-
мовольно ушедших к Цинам, и настаивал лишь на воз-
вращении пленных, предлагая за них выкуп. Тогда цин-
ские представители вернулись к вопросу о разграниче-
нии в районе Монголии. Головин поставил вопрос сле-
дующим образом: по прямому ли указанию императора
монголы осаждали Селенгинск? Маньчжурские дипло-
маты были вынуждены отрицательно ответить па задан-
ный вопрос. Таким образом, терял свою силу их аргу-
мент о якобы имевшем место «подданстве» халхасцев
цинскому императору. В конце концов цинская сторона
была вынуждена признать, что у нее нет полномочий
на разграничение в этом районе193.
Маньчжурский образец договора существенно отли-
чался от уже, казалось, согласованного головинского
проекта. Сонготу и Дун Гоган предлагали вести грани-
379
цу не только до вершины р. Горбины, но и далее по го-
рам до морского побережья, где она должна была за-
кончиться у мыса Святой Нос194. На Аргуни они допус-
кали возможность промыслов для подданных обеих сто-
рон (этим побивался их же аргумент о нежелательно-
сти подобных промыслов в районе Албазина, но Голо-
вин упустил это из виду). Что же касается мыса Свя-
той Нос, находившегося на землях Якутского воевод-
ства, то маньчжуры, как замечает Ф. Жербийои, «о нем
понятия не имели», они узнали о его существовании,
так же как и иезуиты, лишь из русской карты, ранее
предъявлявшейся им. Однако это не помешало им на-
чать уверять русских представителей, что ближайшие
к Амуру горные хребты якобы «из давних лет владения
бугдыханова высочества»195, и настаивать на отдаче им
всего северо-востока Якутии. «Требуя большего, чем им
было приказано, — подчеркивает Жербийон, — они
рисковали сорвать переговоры и ничего не получить»196.
Свои новые запросы Сонготу решил подкрепить пря-
мой угрозой начать военные действия. Он объявил рус-
ским делегатам, что если те «не похотят вечати войны
и имети вечный покой», то должны без промедления
принимать его условия. «И буде по Нос, как они в до-
говорном письме написали, — заявляли цинские пос-
лы, — [русские] уступите и склонитися к миру не по-
хотят, то сего б дни им отповедь учинили: быти б миру
или вечать войну»197. Когда же русские ответили, что,
приехав «для вечного умирения с ними, бугдыханова
высочества великими послы, а не для воинского пове-
дения», московские дипломаты «войны означати не бу-
дут и со означением войны к ним, великим послам,
не пришлют», им было заявлено, что цинские сановники
и военачальники «и без присылки войны зачати уме-
ют». Иезуиты же сообщили русским послам, что цин-
ский император «выступил за великую стену сам со
многими ратьми, и иные де есть им, китайцом, многие
380
помочи»198. Так, в связи с выдвижением цинской сторо-
ной обширной экспансионистской программы и прове-
дением ею неприкрытого военного нажима, в ходе кон-
ференции произошел очередной кризис и отношения бы-
ли поставлены на грань войны.
Русский посол решительно отклонил новые притя-
зания цинской делегации. Он направил Сонготу и Дун
Гогану специальное послание, в котором, отметив, что
цинская делегация отошла от уже согласованных ранее
позиций, подчеркивал, что новые условия маньчжурской
стороны таковы, что, «даже если бы нас заставили си-
лой принять их (чего мы никак не ждем от вас), за-
ключенный таким образом и насильственно навязанный
нам мир никогда не мог бы быть ни прочным, ни веч-
ным»199. Ф. А. Головин открыто заявлял маньчжурам,
что его не удастся запугать угрозой «действовать на-
сильственно — войной». «Вы можете начать несправед-
ливую войну, — обращался он к Сонготу и Дун Гога-
ну, — допустив, что достаточным оправданием для это-
го является ваша миссия, которая должна устранить
причины конфликтов по установлению границ. Но во
время переговоров’ и мы действовали активно. Мне все
равно — возобладаю ли я в большом или малом, я
озабочен лишь одним, чтоб мы не были ответственны
за возникновение войны. Мы не хотим кровопролития
и не бросаем вам вызова. Однако же, если вы ополчи-
тесь против нас, мы, веруя в помощь господа бога и в
справедливость нашего дела, будем защищаться до
конца»200.
Этот дипломатический демарш возымел свое дейст-
вие: опасаясь ответственности за срыв мирных пере-
говоров, цинская делегация решила продолжить обмен
мнениями, сохранив боевую готовность своей армии.
Настаивая на прежнем варианте границы, Ф. А. Голо-
вин соглашался на определение рубежа по хребту, бли-
жайшему к Амуру и идущему параллельно реке, а зем-
381
Ли к востоку от р. Зеи в районе к югу от р. Уды пред-
лагал оставить без разграничения. Цинское посольство
получило эти предложения в виде нового варианта до-
говорного письма, и, чувствуя нереальность своих при-
тязаний, Сонготу 26 августа принял проект Ф. А. Голо-
вина. В процессе дальнейшего обсуждения уточнялись
лишь частные детали соглашения, например, включать
ли в него пункт о воспрещении строительства на месте
Албазина китайских поселений. Отклонив предложение
русских о специальной" статье по этому вопросу, цин-
ские послы, однако, обещали при размене экземпляра
договора дать клятвенное заверение, что на отошедшей
к ним территории не будут возводиться никакие строе-
ния. Другими вопросами, потребовавшими дополнитель-
ного выяснения мнений сторон, были размен перебеж-
чиками и пленными, количество экземпляров договора,
порядок его скрепления и размена.
Наконец, 29 августа был назначен новый съезд пос-
лов, на котором и произошло подписание договора об
установлении мирных отношений и размежевании вла-
дений Цинской империи с Русским государством201. Эк-
земпляры договора были составлены на маньчжурском,
латинском и русском языках и скреплены государствен-
ными печатями и подписями послов202. При размене
экземпляров договора Сонготу и его советники дали
клятву о нерушимости достигнутого соглашения, а так-
же подтвердили клятвой, что на месте разрушаемых
русских острогов не будут возведены какие-либо строе-
ния203. Через два дня Ф. А. Головин послал в Албазин-
ский и Аргунский остроги наказные памяти о полном
разорении этих русских городков и перенесении Аргун-
ского поселения на левый берег Аргуни204.
30 августа цинское посольство отправилось в об-
ратный путь. Лантань и Сабсу во главе хэйлунцзянской
армии двинулись к Албазину. От русского посла они
получили скрепленную печатью грамоту о том, чтобы
382
переселить всех русских, живущих в Албазине. С 9 по
11 сентября цинские войска разрушили острог. Неболь-
шой гарнизон героических защитников русской крепо-
сти на Амуре во главе с А. Бейтоном, выслушав посла-
ние Ф. А. Головина «со слезами на глазах», покинул
острог на нескольких маньчжурских бусах205.
Значение договора с Русским государством
для дальнейшей политики империи Цин
Вскоре после начала переговоров в Нерчинске Сю-
ань Е покинул столицу и во главе крупного военного
отряда расположился у южных отрогов Большого Хин-
гана. Здесь, в нескольких днях пути от оз. Далайнор,
он находился со своим ближайшим окружением с ав-
густа до начала октября. Охота на склонах горы Бейче
была лишь традиционным предлогом для того, чтобы
оправдать присутствие императора, двора и армии в
этих местах. На деле, перенеся свою ставку в верховья
Аргуни, император вдвое ускорил получение депеш от
Сонготу и мог практически сам руководить завершением
своей стратагемы206.
Здесь он и дождался возвращения посольства. О ре-
зультатах переговоров Сюань Е уже знал и был чрез-
вычайно доволен ими. «Я знаю, сколько вы сделали
для меня, —- сказал он иезуитам, — я знаю, что бла-
годаря вашим способностям и усилиям был заключен
мир и что вы потратили немало сил для этого»207. Усло-
вия договора были таковы, что Русское государство ока-
залось отброшенным с Амура, стратегический план был
реализован полностью. В статьях привезенного докумен-
та нашли отражение все главные требования Сюань Е,
которые он выдвигал на переговорах с русскими во
время посещения столицы их послами и другими дип-
ломатическими представителями Москвы. «Переговоры,
которые тянулись более двадцати лет, теперь наконец
383
завершены», — резюмировал он, встретившись с Сон-
готу и его спутникам'и208.
У императора были все основания заявить: «В этом
деле все было сделано в соответствии с моими жела-
ниями»209. Его дипломатам впервые пришлось вести
переговоры далеко за пределами империи. Конечно,
«московский посол не оказался бы в таком выгодном
положении, если бы приехал в Китай, так как там его
заставили бы подчиниться китайским обычаям,как это
было с другими послами в прошлом, либо ему пришлось
бы вернуться домой, не заключив мира»210. Но поскольку
Ф. А. Головин отказался ехать в Пекин, то он достиг
равенства в посольском церемониале. Однако добиться
равенства сил в районе будущей границы и на самой
конференции было выше его возможностей. Сонготу и
его спутники полностью использовали обстановку в ла-
гере русских.
В статьях договора, привезенного Сонготу и его
спутниками, отмечалось: во-первых, в качестве рубежей
устанавливалась р. Горбица и каменный горный хребет
к северу от Амура, который маньчжуры называли Боль-
шой Хинган. Более точное положение этого хребта не
было известно*. Территории к югу от этого хребта от-
ходили к Цинской империи, а лежавшие к северу —
к Русскому государству. При этом образовывалась зна-
чительная зона неразграниченных земель, находивших-
ся между р. Удой и упомянутым хребтом. Размежева-
ние этих земель стороны обязывались сделать после
изучения местности. Форма дипломатического контакта
для этого могла быть выбрана судя по обстоятельст-
вам — «будут посланы послы для переговоров или гра-
моты и неутвержденные земли затем снова утвердят-
ся»211.
* Современный горный хребет Большой Хинган находится
в другом месте — на китайской территории к югу от Амура, на
запад от Маньчжурской равнины.
384
Сюань Е. Китайский портрет
Во-вторых, граница устанавливалась по Аргуни, пра-
вый берег которой отходил к Цинской империи, а быв-
ший на нем русский острог переносился на русское ле-
вобережье.
В-третьих, город Албазин (по-маньчжурски Якса)
должен был быть полностью разрушен, а его жители
вместе с их имуществом переселены в русские пределы.
В-четвертых, все нарушители границ впредь долж-
ны были подвергаться строжайшему наказанию мест-
ными властями. Если же число их превысит одновре-
менно 10—15 человек, то об этом следует извещать
13 В. С. Мясников
385
глав обоих государств. Но даже если «один или не-
сколько человек совершат что-либо по ошибке, — под-
черкивалось в договоре, — желательно, чтобы оба го-
сударства по-прежнему живя в мире, не начинали вои-
ну»212.
В-пятых, предавались забвению все прежние взаим-
ные претензии. Род Гантимура был оставлен на житель-
ство в России, а пленные албазинцы и перебежчики —
в Цинской империи.
В-шестых, указывалось, что купцы, снабженные про-
езжими грамотами, могли вести торговлю на террито-
рии обеих стран. Ничто не должно было ставить под
угрозу достигнутое соглашение.
В-седьмых, стороны обязывались выдавать перебеж-
чиков, которые попытаются укрыться на их территории.
«Вельможи двух государств, — гласила последняя ста-
тья договора, — встретились и прекратили погранич-
ные ссоры и войны, установили согласие и вечный мир,
который впредь не должен нарушаться»213.
Итак, для внешней политики империи Нерчинский
договор решал две важнейшие проблемы: Амур попал
под контроль цинских войск, на северном берегу его
образовалась буферная зона пустынных земель, лю-
бая деятельность русских в этом районе была прекра-
щена; но все же главными были обязательства о под-
держании мира, это была та форма, в которой удалось
подчинить политику Русского государства интересам
империи. Мир с русскими для Сюань Е был лишь про-
логом к войне против Джунгарского ханства. Договор
о мире со стороны России означал нейтралитет в цин-
ско-ойратском конфликте. Галдан более не мог рассчи-
тывать на помощь со стороны русских. Ради этого мож-
но было поступиться и требованием о выдаче Гантиму-
ра, тем более что после территориального размежевания
это требование утрачивало свой первоначальный смысл;
во имя поддержания мира с Русским государством
386
можно было и допустить столь желанную для русских
торговлю их купцов в Пекине.
В ноябре в Пекин возвратился Лантань, доложив-
ший о разрушении Албазина. Сюань Е высоко оценил
его заслуги и пожаловал ему чин маньчжурского дуту-
на — военного губернатора Маньчжурии214. Одновре-
менно он принимает меры по административному устрой-
ству Халхи и превращению ее, подобно Южной Мон-
голии, в колонию Цинской империи. Аймаки Тушету-
хана и Цецен-хана делились на 49 хошунов, в которые
назначались многие новые правители, монгольские фео-
далы должны были согласовывать свою деятельность
с чиновниками Лифаньюаня215. Все это служило укреп-
лению восточного фланга в будущей войне с Галда-
ном. Арани, вернувшись из ставки ойратского хана,
доложил о начавшейся борьбе между Галданом и его
племянником Цеван-'Рабданом, захватившим часть тер-
ритории, подвластной всеойратскому хану, и сообщил
об интересе Галдана к дипломатическим отношениям
Цинов с русским царем216, а также о возможности но-
вого вторжения ойратов в Халху.
Сюань Е приступает к выработке стратагемы, кото-
рая должна была бы привести все монгольские земли
в подчинение Цинсдой империи и уничтожить Джун-
гарское ханство. В качестве дипломатического камуф-
ляжа своих захватнических намерений он выдвигает
версию о необходимости мира и гармонии на террито-
рии монгольских ханств, обвиняя монгольских ханов
в «неспособности» обеспечить «тишину» собственными
силами. «Я прочитал много сочинений о монголах и
других обитателях зарубежных стран, — обращается
он к членам Государственного совета. — При Минской
династии монголы неоднократно совершали вторжение
в наши границы и вели междоусобные войны в самой
Монголии, не будучи в состоянии добиться спокойст-
вия»217. Ныне император, заботящийся обо всех жите-
13* 387
лях Поднебесной, независимо от того, в границах Ки-
тая они обитали или вне их, считает своим долгом вне-
сти «успокоение» в монгольские земли.
Цинский двор в канун приближающегося Нового го-
да218 упивался победой, одержанной над русскими у
стен Нерчинска. Будущая победа над Галданом не вы-
зывала сомнений, поэтому посредническая миссия по-
сланца далай-ламы в Пекин не принесла успеха.
Сонготу и другие члены маньчжурской делегации
представили на высочайшее имя отчет о своем посоль-
стве. В отчете они отмечали, что Ф. А. Головин вначале
«упорно отстаивал» земли Нерчинска и Албазина как
освоенные русскими. Сонготу и другие в ответ «растол-
ковали», что Нерчинск является «бывшим местом ко-
чевий всех аймаков маоминъань», а Албазип был когда-
то местом обитания цинского подданного Аэрбаси (он
же Бэплэр). «Порицая их [русских] за неправоту в
набегах и захватах», цинские послы «возвестили им
наказ императора и указали на добродетельные наме-
рения государя-императора, любящего все живое на
свете», этот «аргумент» так подействовал на москов-
ского посла и его спутников, что они — «вся толпа
российских людей радостными криками выразили чисто-
сердечную покорность [нашему]государю», «принесли
свои географические карты и приступили к обсужде-
нию и выяснению всех дел об разграничении рубежей,
и мы сообща принесли взаимную клятву быть на веч-
ные времена в мире и дружбе»219. Познакомившись с
отчетом, император мог быть доволен не только резуль-
татом переговоров, но и той не имевшей ничего общего
с действительностью интерпретацией их хода, с помо-
щью которой его дипломаты скрыли насильственный
характер своих действий.
Сюань Е приказал созвать на совещание всех чле-
нов Государственного совета, бэйлэ и дачэней. Бэйлэ
и дачэни подали затем императору доклад, в котором,
388
описав, как русские из Албазина в течение 30 лет «бес-
покоили» «лесных охотников», и походы цинских войск
на русскую крепость, официально затвердили прави-
тельственную версию переговоров в Нерчинске. Импе-
ратор в ответ на просьбу русского царя о мире,-гласила
эта версия, приказал сановникам «справедливыми до-
водами [разума] и на примерах вразумить российских
людей, которые тогда только впервые расчувствовались
и оказали почтение, а за беспредельную милость госу-
даря, которую он оказал им, они душевно склонились
перед ним и обратились к преобразованию себя»220.
Результатом этого приобщения к китайской цивилиза-
ции (гуй-хуа) явилось то, что, «следуя неукоснительно
прошлым решениям и указаниям [наших] сановников,—
докладывал Государственный совет императору, — все
они утвердили свои пограничные рубежи, и таким об-
разом земли, лежащие па северо-востоке на простран-
стве нескольких тысяч ли и никогда раньше не при-
надлежавшие Китаю, вошли в состав ваших владе-
ний»221.
Государственный совет отдавал должное способно-
стям Сюань Е составлять и реализовывать стратагемы.
«Все это, — писали князья и сановники, — произошло
из-за прозорливых помыслов нашего высочайшего го-
сударя-императора, который все кругом обстоятельно
учел и далеко распространил свои добродетели и могу-
щество»222. По примеру того как в древности ставили
стелы с текстами в ознаменование приобретения новых
земель223, Государственный совет рекомендовал поста-
вить на Горбице каменную стелу, на которой вырезать
па маньчжурском, русском, китайском, латинском и
монгольском языках текст заключенного с Русским го-
сударством договора. «Хотя с Русским государством
ныне установлены мир и дружественные отношения и
определены границы, — резюмировал высший прави-
тельственный орган империи, — тем не менее, согласно
389
ранее принятым решениям и по примеру всех провин-
ций, в коих имеются правительственные войска для обо-
роны, следовало бы в Мэргэни (ныне Нуньцзян. —
В. Л4.) и Хэйлунцзяне (Айгуне) разместить гарнизоны
для охраны»224.
Постановку стелы было поручено произвести Лан-
таню. И июня 1690 г. Лантань, фудутун Чжаосань и
сопровождавший их воинский отряд проехали через
Мэргэнь и, перевалив Хинган, наткнулись на русское
поселение. Более десятка изб были сплошь окружены
засеянными полями. Лантань допросил Василия, стар-
шину этого селения, почему эти русские жители оста-
лись на территории, отошедшей к Цинской империи.
Оказалось, что жители хотя и получили грамоту от
Ф. А. Головина о переезде на территорию Нерчинского
воеводства, однако не имели средств для переселения.
Лантань уничтожил поселок, разрешив, однако, убрать
хлеб и снабдив русских необходимым для переезда225.
Неделю спустя он был на устье Аргуни, где и водрузил
каменный столб с выбитыми на нем текстами догово-
ра225.
Увековечивая, как им казалось, подвиг цинской
дипломатии, император и его окружение весьма свое-
образно запечатлели для потомков приемы и обы-
чаи маньчжуро-китайской дипломатической школы.
Текст договора, высеченный на стеле, был фальсифици-
рован. Из первой статьи были выброшены ни более ни
менее как положения об оставлении неразграниченными
земель к югу от Уды227.
Придворный историограф, президент академии Хань-
линь Чан Шу в 1690 г. заканчивал составление нача-
того с позволения императора еще в 1685 г. труда
«Пиндин лоча фанлюе». Этот документированный па-
негирик предназначался для прославления таланта Сю-
ань Е в составлении созданной им версии захвата Ци-
нами части русского Приамурья. «Вы же, ваше величе-
390
ство, заблаговременно предусмотрели все в своих про-
думанных планах, перед самым возникновением дела
оставались непоколебимым, твердо и решительно едино-
лично распоряжались всем его ходом... Вы неоднократ-
но наставляли командующих надлежащим образоги
осуществлять стратегические планы, в результате не
была упущена благоприятная обстановка... священные
предначертания приводили к выдающимся результатам,
военные успехи достигались благодаря наличию забла-
говременно глубоко и всесторонне продуманных планов.
Такого решения вопроса еще не знала история», —
заключал свой труд ученый-официал228. Но для Сюань
Е его «русская стратагема» была важна не только как
примечательная страница в истории его правления, но
и в качестве уже опробованного оружия, которое мож-
но было использовать для борьбы против Галдана.
Получив от Арани сообщение о посольском съезде
в Нерчинске, Галдан был бессилен предпринять что-либо
немедленно: наступала осень, а проведение зимней
кампании было практически невозможно. Ойратский
хан понял, что цинская дипломатия перехитрила его.
Однако он попытался все же вмешаться в цинско-рус-
ские отношения по территориальным проблемам. В мар-
те 1690 г. его посольство прибыло в Иркутск и в спе-
циальном заявлении русским властям поставило под со-
мнение правомерность нерчинского.разграничения, так
как Цины размежевали не принадлежащие маньчжу-
рам территории. Галдан специально оговорил в наказе
своим послам, что «преж сего была земля, па которой
земле был построен Албазин, мунгальская, а не бог-
дойская, и мунгалами де и землею завладел он, Бу-
шукту-хан, и тою землею Бушукту-хан им, великим го-
сударем, поступитца, естьли будет их царскому высо-
честву угодно строить по прежнему города, а богдыха-
ну де да той земли дела нет»229.
Когда же иркутский воевода Л. К. Кислянский со-
391
общил, что по Нерчинскому договору Албазин разру-
шен и стороны обязались не возводить в этом районе
строений, ойратские послы подчеркнули, что «богдыхан
де в тое землю вклепался напрасно, а искони де век
в прежние времена учинили рубеж богдойцы с мунгалы
на низ по правую сторону Амура-реки до окияна моря
по хребту Кунгани Копчи (Хинганскому. — В. ЛГ), а
другой де конец по хребту близ их калмыцкие земли
до урочища до Кукунара-озера с полудни под запад,
а по леву де сторону ниж Албазина от хребта вниз
по Амур никаких городов и слобод китайских не было
и ныне нет, а город де Наун слободами стоит на китай-
ской земле за порубежным вышеописанным хребтом; а
от вышеписанного де порубежного хребта ехать до
Амура-реки поперег наскоро 15 дней; и по левую де
сторону Амура-реки, ниж Нерчинска и Албазина, жили
тунгусы и юкагири и иные многие роды мунгальские
и ясашные люди, а не китайские, вклепался де богды-
хан в тое землю напрасно»230.
Русский администратор поинтересовался, доводил ли
Галдан свое мнение о размежевании в Приамурье до
сведения цинской стороны. Джунгарские послы отве-
тили, вероятно имея в виду последние переговоры Гал-
дана с Арани, что «Бушукту-хан их китайским послан-
цам о той земле говорил, что де та земля мунгальская,
а не их, китайская, и в ту де землю вклепываетца бог-
дыхан напрасно», при этом цинские представители не
смогли ничего возразить и признали, что «де та земля
подлинно была мунгальская, а не их, китайская»231.
Аргументы Галдана, оспаривавшего «права» Цинов
на Приамурье, могли бы быть выгодны для русской
дипломатии, если бы они были подкреплены русско-
ойратским союзом до заключения Нерчинского догово-
ра, выдвижение же их полгода спустя означало бы, по
сути дела, отказ от мирного урегулирования в При-
амурье, на что царское правительство не могло пойти.
392
В письме на имя Ф. А. Головина, доставленном пос-
лами Галдана, заключалось предложение прислать цар-
ские войска для совместных действий в дальнейшей
борьбе ойратского хана с Тушету-ханом232. Чтобы уяс-
нить обстановку в степи, Ф. А. Головин решил отпра-
вить к Галдаиу посольство во главе с иркутским каза-
ком Г. Кибиревым. В начале лета 1690 г. Г. Кибирев
выехал в улус Галдана, но так как последний постоян-
но перекочевывал, то русскому послу потребовалось
длительное время, чтобы найти ставку джунгарского
хана. Галдан же, спешивший получить русскую помощь,
не имея сведений о результатах своего посольства в
Иркутск, отправил еще одно посольство в Нерчинск,
прибывшее туда в июне 1690 г. В грамоте, присланной
на этот раз, Галдан подчеркивал, что для него вопрос
о союзе с Россией является и вопросом войны или мира
с халхаскими ханами и цинским Китаем. «И только
бы мне было ведомо, — писал Галдан Головину, — и
я бы вместе с их государевыми ратными людьми на
войну и вместе бы за одно воевать китайцев и мунгал
или мир учинить»233.
Нерчинский воевода Ф. Скрипицын, узнав о наме-
рениях Галдана начать войну против Цинской империи,
если «бугдыханово высочество Очирой-хана и геген-
кутухты ему не выдаст», не решился без указа из Мо-
сквы оказывать какую-либо помощь ойратскому владе-
телю, так как это нарушило бы мирное постановление,
зафиксированное Нерчинским договором. Ведь именно
в те дни, когда ойратские послы находились в Нер-
чинске, Лантань устанавливал в устье Аргуни стелу с
текстом трактата.
Галдан же со своими основными силами находился
в это время в районе оз. Далайнор. Отсюда он и дви-
нулся в наступление и 26 июля 1690 г. нанес пораже-
ние объединенному маньчжуро-монгольскому авангарду,
которым командовал Арани234. Через несколько дней
393
Галдан начал отход. Сюань Е пустил в ход диплома-
тию, чтобы удержать ойратского хана на занятых им
рубежах. План императора заключался в том, чтобы,
задержав ойратов под предлогом мирных переговоров
близ Великой стены, сконцентрировать войска и нане-
сти Галдану решающее поражение235. При этом Сюань
Е решил применить те же «клещи», которые он уже
нацеливал сначала на Селенгинск, а затем на Нерчинск.
Одна цинская армия под командованием его брата Фу
Цюаня и старшего сына Иньди должна была появиться
из-за Великой стены, пройдя через ворота Губэйкоу,
другая, которую возглавлял его младший брат Чжаннин,
выступала внезапно через проход Сифэнкоу. Сам им-
ператор также выехал за Великую стену, чтобы лично
руководить кампанией.
Опыт нерчинской «холодной войны» сказался и в
концентрации большого количества артиллерии, которая
и сыграла решающую роль в победе цинских войск
3 сентября 1690 г. у Улан-Бутуна. Артиллерией коман-
довал Дун Гоган, погибший в этом сражении. Потер-
пев поражение, Галдан отошел на территорию Джун-
гарии. Но окончательная победа над джунгарами была
одержана лишь 67 лет спустя внуком Сюань Е импера-
тором Хун Ли, правившим под девизом Цяньлун. Од-
нако разгром Галдана в 1690 г. позволил Сюань Е
завершить включение Халхи в состав империи, кото-
рое произошло в конце мая 1691 г. на Долоннорскрм
съезде монгольских феодалов236. Стратегический план
цинской дипломатии, с начала 50-х гг. XVII в. нацелен-
ный на уничтожение самостоятельности Северной Мон-
голии и вытеснение Русского государства из Приаму-
рья, в течение четырех десятилетий был полностью ре-
ализован.
Глава VI
НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ
НЕРЧИНСКОГО ДОГОВОРА
Миссия Г. И. Лоншакова
После заключения Нерчинского договора сохрани-
лось различие основных целей, которые ставили Цин-
ская империя и Русское государство во взаимоотноше-
ниях друг с другом. Если для России созданная маньч-
журами империя была рынком сбыта главным образом
пушнины, за которую русские получали серебро, и цар-
ское правительство стремилось к максимальному раз-
витию торговых отношений с маньчжурской державой,
то для Цинов, рассматривавших торговлю как нечто
третьестепенное, Россия в этом смысле не представляла
особого интереса, им гораздо важнее было утвердить
политическое господство над обширными территориями
Центральной Азии. Для закрепления же под их вла-
стью присоединенных территорий Цины первостепенное
значение придавали четкому определению рубежей сво-
их новых владений.
Поэтому, как только Халха перешла под верховное
управление цинского двора, маньчжуры начали пред-
принимать дипломатические шаги, чтобы побудить рус-
ское правительство к рассмотрению вопроса о монголь-
ском участке русско-китайской границы. Русская дип-
395
ломатия, учитывая, что соотношение сил в пригранич-
ной зоне, которая, как это было в Приамурье, могла
оказаться ареной даже вооруженной борьбы, не в поль-
зу России, и не желая в то же время нарушать торго-
вых интересов своей страны, стремилась отложить об-
суждение вопросов территориального размежевания до
более благоприятного времени.
В октябре 1689 г. Головин направил в Пекин даур-
ского служилого человека Г. И. Лоншакова с сообще-
нием о выполнении русскими властями основных пунк-
тов Нерчинского договора. В грамоте, адресованной
«богдыхановым ближним людям», русский посол уве-
домлял их, что «хотя то албазинское разорение и с
немалыми убытками стороне царского величества», но
согласно договору оно «учинено без замедления». Рус-
ские администраторы опасались вызвать подозрения
маньчжуров, поскольку Аргунский острог «за наступа-
ющим скорым зимы временем и малые люди» не был
перенесен на левый берег Аргуни. Собственно, миссия
Лоншакова и состояла в том, чтобы заверить цинское
правительство, что весной будущего года это постанов-
ление-договора «без всякого коснения учинено будет»,
и убедить маньчжуров не рассматривать этот факт как
некое «к посольским договорам с стороны царского ве-
личества противление»1. Наряду с этим русская сторона
просила вернуть бежавших из-под Нерчинска ясачных
бурят и монголов, откочевавших к оз. Далайнор (Ху-
луньчи) и за р. Керулен, «дабы живучи, такие разврат-
ники не учинили впредь какова к миру препятия с сто-
роны ханова высочества»2.
Когда Лоншаков прибыл в Цицикар, он встретился
там с присланным из Пекина чиновником, которому бы-
ло поручено доставить в Нерчинск грамоту от цинского
правительства, извещавшую, что весной 1690 г. маньч-
журы собираются идти «водою на бусах и горою, кои-
ми не в одну дорогу для утверждения меж и постанов-
396
ления столбов на реке Горбице», то есть цинские вла-
сти собирались демаркировать таким способом границу
в одностороннем порядке. По просьбе передавшего ему
эту грамоту дзаргучея Лоншаков отправил ее нерчин-
скому воеводе И. Власову3.
В Пекине Лоншаков провел месяц, с 19 мая по
20 июня 1690 г. Во время переговоров, цинское прави-
тельство согласилось выдать России перебежчиков-
монголов, но русские пленные на основании договора
остались в Китае4.
Вполне благоприятный прием в Пекине, оказанный
Г. Лоншакову, объясняется не только тем, что он ис-
полнил китайский посольский церемониал, но и заинте-
ресованностью маньчжуров не допустить сближения
России с Галданом. При отдаче русскому гонцу «жа-
лованья» хановы «ближние люди» заявили, что им из-
вестно о посылке Галданом послов в Нерчинск. Рус-
скому представителю был зачитан указ императора Сю-
ань Е: «Галдан создает гражданские смуты. Не имея
пищи и места, куда бы он мог уйти, он грабит террито-
рии, прилегающие к нашим владениям. Сейчас он за-
являет о своем желании соединиться с вашими солда-
тами и совместно вторгнуться в Халху. Но халхасцы
всегда подчинялись нашей империи5. Так что если ваша
страна вступит с ним в союз, это будет нарушением
взаимного доверия и договорных обязательств, что при-
ведет к войне. Вы должны отправить двух добрых кон-
ников в Россию и передать начальнику Нерчинска Ива-
ну Власову, чтобы он соответственно проинструктировал
своих людей»6. Цинские дипломаты настаивали, чтобы
русские в силу Нерчинского договора соблюдали мир
с Цинской империей. По их желанию Лоншаков напи-
сал об этом в Нерчинск воеводе Власову7. Со своей
стороны маньчжуры подтвердили, что они не будут ук-
реплять полученную ими по разграничению территорию
и «на Албазинском де месте ханово высочество ника-
397
ким крепостям и поселению быть не указал, а быть
тому месту пусту»8.
Но маньчжурское правительство, на словах заявляв-
шее о соблюдении им мирного трактата, на деле не
оставило мысли о новых приобретениях за счет Рус-
ского государства. На обратном пути через Маньчжу-
рию Лоншаков узнал, что цинские власти отправили
большую военную экспедицию за рр. Зею и Селемджу,
а также вниз по Амуру на море «для проведения Ту-
гуру и Уди рек, которые подлежат в стороне царского
величества великие реки Лены Якуцкого острогу» и
где «живут царского величества ясашные иноземцы и
ясак платят в Якуцкий острог»9. Выехав из Пекина
22 июня 1690 г., Г. Лоншаков на обратном пути пере-
нес Аргунский острог на левый берег реки. Он возвра-
тился в Нерчинск 6 сентября10.
С Лоншаковым была прислана грамота, направлен-
ная от имени маньчжурских послов, бывших при Нер-
чинской конференции, русским уполномоченным, под-
писавшим трактат. Сонготу и Дун Гоган, обращаясь
к Головину, Власову и Корницкому, оценивали соблю-
дение русскими статей договора как проявление жела-
ния поддерживать «вечный мир и беспрестанную друж-
бу» между двумя государствами и вновь заверяли, что
на месте Албазина не будет сооружено «никакой иной
крепости». Но они категорически отказывались дать по
этому поводу специальное письменное обязательство11.
Г. И. Лоншаков доставил московскому правительст-
ву любопытный документ, живо повествующий об исто-
рии вторжения маньчжуров в Китай, их положении в
захваченной стране. Речь идет о росписи — «Запис-
ке про Китайское царство» — подьячего Петра Хмеле-
ва12.
Судьба Петра Хмелева весьма примечательна. В те-
чение десяти лет, с 1673 по 1683 г., он был подьячим
приказной избы в Тюмени, а с 1683 г. стал подьячим
398
Иркутской приказной избы. Когда же в 1682 г. из рус-
ских владений в Приамурье было создано отдельное
воеводство с центром в Албазине, новый воевода А. Тол-
бузин, проезжая через Иркутск, взял Хмелева с собой
и назначил подьячим Албазинской приказной избы13.
Как видно, П. Хмелев обладал достаточным опытом
ведения приказных дел, был сравнительно образован и,
неся службу в различных сибирских городах, прошел
большую жизненную школу. В 1685 г., при первом за-
хвате Албазина маньчжурами, подьячий приказной из-
бы успел передать воеводе А. Толбузину главные цен-
ности городских властей: царскую печать, денежную
казну и Соборное уложение. Однако сам он, пытаясь
спасти еще и приказные книги и дела, отстал от вое-
воды, покинувшего город, и попал, по его собственному
выражению, «в бусорманскую такую богдойскую неис-
поведимую адову треклятую челюсть»14, в маньчжур-
ский плен.
Прошло пять лет. Был подписан Нерчинский до-
говор 1689 г. Число пленных албазинцев в Пекине воз-
росло, но маньчжуры категорически отвергали неодно-
кратные просьбы русских властей об обмене или выку-
пе пленных. Поездка Г. Лоншакова в Пекин также
связана с одной из безрезультатных попыток решить
вопрос о пленных и перебежчиках.
Вот как поведали в Сибирском приказе в Москве
об участи этих пленников нерчинские казачьи пятиде-
сятники А. Чичагов и Я. Судейкин, сопровождавшие
Г. И. Лоншакова15 в Пекин: «А которые-де русские лю-
ди взяты в полон и изменники, и те живут в городе осо-
бою слободою. И построена у них в слободе часовня,
а та-де слобода16 от посольского двора версты с 3. И с
приезду-де Григорей Лоншаков да с ним служилых рус-
ских людей 20 человек в ту слободу к русским людям
для свидания ездили и в часовне руской поп Максим
Ворожейкин Николаю чюдотворцу пел им молебен. И
399
он-де Офонька с ним, Григорьем, в то время в той
слободе был же и с русскими со всеми людьми виде-
лись. А тех-де руских людей видели они в той слободе
48 человек17; и в том числе полонянников 44 человека
да изменников 3 человека. А иные-де изменники живут
в-ыных дальних городех. А те-де руские люди, поп и
служилые люди, ходят и платье носят по-китайски,
только-де староста да пономарь ходят и платье носят
по-руски, а веры-де християнские у них не отнимают.
И те-де руские люди к ним на посольский двор ходили
повольно ж по вся дни, и те-де руские люди з Григо-
рием Лоншаковым послали к великим государем за
руками челобитную да о всяких китайских ведомостях
роспись, и тое-де челобитную и роспись Григорей Лон-
шаков повез с собой к Москве»18. Это и была «Роспись»
П. Хмелева19.
Таким образом, «Роспись» П. Хмелева является до-
кументальным свидетельством о положении в Цинской
империи в конце 80-х — начале 90-х гг. XVII в.20 Этот
документ был составлен достаточно образованным сви-
детелем описываемых событий, в течение пяти лет имев-
шим широкую возможность следить за жизнью Китая
под игом маньчжуров и в известной мере обобщившим
не только свои личные наблюдения, но и непосредствен-
ный опыт десятков других русских пленников. Поэто-
му сведения П. Хмелева при всей краткости их изло-
жения отличаются большой глубиной и точностью. Уни-
кальность этого документа и ценность заключенной в
нем информации позволяют поставить его в один ряд
с такими важнейшими документальными памятниками
о Китае XVII в., как «Роспись» И. Петлина и статей-
ные списки Ф. И. Байкова и Н. Г. Спафария. «Рос-
пись» была составлена П. Хмелевым для И. Е. Власо-
ва, бывшего иркутского воеводы (во время службы
Хмелева в Иркутске), позднее ставшего нерчинским вое-
водой и послом в составе посольства Ф. А. Головина
400
при заключении Нерчинского трактата. «Ведомо тебе,
государю своему, чиню Ивану Евстафьевичу про Ки-
тайское государство», — так начинает Хмелев свое по-
вествование.
Первое, что беспокоило русских пленников, это бе-
зопасность русских владений в Восточной Сибири.
Слишком свежа еще была в памяти вооруженная аг-
рессия маньчжуров в Приамурье. Поэтому П. Хмелев
прежде всего уделяет внимание военным мероприятиям
цинских властей в Северной Маньчжурии. «Первое на-
стоящее дело, — пишет он, — только господь бог из-
волит, а нашим государем бог по сердцу положил, что
были силе под Китайское царство, ино есть на Амуре-
реке поставлен город именем Агул21, а плыть от Алба-
зинского города не больши 10 ден. А в том городе Аге
поставлена сила тысящ десятка с полтора, а снаряду
пушек ста с полтора и больши, а порох у них за горо-
дом, а не в городе, про то мы допряма знаем. А недо-
плыв города, тут есть увал и с тово увалу ис пушек бить
в меру. А город нс плотен, нижнево бою нет»22.
П. Хмелев правильно видел слабость маньчжурской
армии в ее социально неоднородном характере и насиль-
ственном комплектовании ее состава. «А в том горо-
де,— рассказывает он далее об Айгуне, — ссыльных
людей гораздо много, а все честные люди, а верстаны
в конную и пешую службу, и оне будут какие бойцы.
А которые природные манчюры сво царевы большие
и меньшие давно оне радеют, чтобы их царя век не бы-
вало»23.
Автор «Росписи» отмечает, что маньчжурское на-
шествие сильно подорвало производительные силы сель-
ского хозяйства Китая: «Ино ей, ей не будет всяких
запасов в царстве, — на полгодишнее время, потому
что около царства хлеб не родится, а когда и родится
годом, и те пашни и пашенные люди все с-ыных горо-
дов. И в том хлебе в царстве опоры никоторые нет
401
почему ж — потому, что он летом пашет, то все к осени
избудет на себя с женами и з детишки для ради наготы
своея. А в деревнях у них не по-нашему, по-рускому,
как же етак овец нет, коров не бывало, сукон не ткут,
а холстов и век не бывало, а только они оставят на
себя к зиме брюхо набить крупы да травы, да ©пять
на новую весну семей, что посееть, да так они век свой
мучат. А что в царство хлебные запасы, то из дальних
городов провадят. А что выше речь писана, не будет на
полгодишнее время, потому только — тот запас прова-
дят на служилых людей»24.
Вероятно, со слов маньчжуров или китайцев рус-
ским пленникам стали известны обстоятельства консо-
лидации маньчжурских племен и завоевания ими Китая.
«А что называются богдоями, — повествует далее ис-
точник, — и те богдои преж того были чючары, а жи-
ли оне улусами, а вера у них была тынгуская, а гра-
моты никакие не знали. А почали оне воеватца с мун-
галами и тут им шайтан по их вере помог, мунгал по-
чали воевать и власти себе почали и прибавливать, и
оттоле они узнали мунгальскую грамоту. А как они
мунгал обсилили и почали оне небольшие городки брать
китайские и добились до Мугдуну, и в том городе оне
поставили себе царя и почали в нем жить»25.
Версия о побудительных мотивах завоевания маньч-
журами Китая, записанная Хмелевым, согласно кото-
рой «торговый человек» Ли Цзычэн не смог справить-
ся с управлением страной, когда занял Пекин, и при-
гласил на помощь маньчжуров, которые и внесли по-
рядок, полностью основана иа официальной цинской
точке зрения.
Вот как изложены эти события у П. Хмелева: «А
после того некакой торговый человек возьмет он Ки-
тайское царство обманом и почал садитца на царство
и ево на место не пустило. То писано в их манчюрских
книгах. И тот торговый человек пишет етим манчу-
402
рам, чтоб оне приехали и царство с ево рук сняли, и
оне, то слышав письмо, пришел, тем царством почали
владеть, а всево их владения 53-й год26. А ныне оне
почали себя называть богдоями, а оне не богдой —
манчюры. А хто с которую сторону тайши небольшие
поклонятца, и он, царь, их принимает и в чины вер-
стает’и в ваны ставит и сестер своих и дочерей за них
отдает, и то станут манчюры же»27.
Даже П. Хмелев, представлявший собой нарождав-
шуюся бюрократию русского феодального государства
и долгие годы служивший в атмосфере приказного ли-
хоимства сибирских городов, не мог не поразиться тя-
жести гнета, навязанного маньчжурами китайскому на-
роду. «А в царстве всех манчур, — продолжает он, —
нет сотые доли, потому что то царство было Китайское.
А ныне те люди все у них, манчюр, в порабощении.
У последнего служилого человека — 3 человека, а у
пятидесятников человек по десятку, а у сотников у
больших бояр человек по 100 и по 200 и по 300, а у
иных и щету нет, а все те невольники — китайские лю-
ди, а их земля их царство»28.
Русским казакам, близко общавшимся с китайским
населением столицы, удалось подметить его антимань-
чжурские настроения. П. Хмелев прямо указывает на
возможность готового вспыхнуть мятежа против мань-
чжуров: «Те люди что думают: только небольшая от-
куда падет замятия, от тех людей по всем городам бу-
дет великая слона и мятеж на тех манчур»29.
Маньчжуры-завоеватели не поощряли развитие тор-
говли и ремесел. Источник замечает: «А которые в цар-
стве живут торговые и промышленные работные люди,
тем от царя никоторого жалованья нет».
Маньчжурские аристократы вступали в брачные от-
ношения лишь в пределах узкого круга довольно близ-
ких родственников. «А что он, царь, — пишет П. Хме-
лев, — отдает своих сестер и дочерей за мунгальских
4ПЗ
тайшей и за мунгал, а у которово тайши родитца от
ево сестры 'или дочери дочь, и будя ему полюбитца, за
себя в жены или в ложницы возьмет»30.
П. Хмелев отмечает паразитический образ жизни
даже рядовых маньчжуров в Китае — начало полного
разложения маньчжурского господства в захваченной
стране, что превратило армию завоевателей в касту си-
баритов. «А пешие служилые люди все дворовые холо-
пи31, а во всем царстве сколько есть сотен, то во всякой
сотне по 20-ти человек пеших. То какие бойцы? Не
умеют ни за что принятца, только их работы и службы:
куда царь пойдет, и они пешие дорогу ладят, у ворот
стоят, ворота запирают, рогожками занавешивают, то
их и служба»32.
Поездка Г. И. Лоншакова в Пекин положила начало
регулярному обмену письмами между нерчинскими вое-
водами и цинскими властями. В январе 1691 г. в Нер-
чинск прибыл цинский представитель Кишты, доставив-
ший послание Сонготу, написанное на имя И. Е. Вла-
сова (в это время в Нерчинске воеводой был уже
Ф. И. Скрипицын).
В письме содержалось предостережение против ко-
варства джунгаров, которые «промеж нами обманом
ходят», а также наполовину просьба, наполовину угро-
за относительно возможного вмешательства русских в
джунгаро-цинскую войну: «Ваши б люди с ними не ме-
шались, чтоб их не побить»33. Когда воевода Ф. Скрипи-
цын отказал джунгарским послам в военной помощи,
он упомянул об этом в грамоте, направленной в июле
того же года в Пекин для извещения о перенесении
Аргунского острога. Ответное письмо Сонготу свиде-
тельствует о благоприятном впечатлении, произведен-
ном на цинское правительство действиями сибирской
администрации, стремившейся к точному соблюдению
договора34.
Почти одновременно в январе 1692 г. в Москве и
404
Пекине были предприняты дипломатические меры,
очень четко обнаруживающие несовпадение стремлений
русского и цинского правительств.
12 января Сонготу направил нерчинскому воеводе
Ф. И. Скрипицыну грамоту, в которой маньчжуры на-
стаивали на проведении границы между Халхой и рус-
ской территорией. Причем цинская дипломатия заявля-
ла, что вопрос о монгольской границе якобы был отло-
жен в период Нерчинской конференции русской деле-
гацией лишь на некоторое время35. В действительности
же Головин в принципе отверг тогда домогательства
цинской делегации, так как Халха-Монголия была не-
зависимым государством, и ни маньчжурская, ни рус-
ская сторона не были уполномочены решать за халхас-
ких ханов проблемы территориального размежевания.
Теперь же, после захвата Халхи, цинское правитель-
ство решило настоятельно требовать установления гра-
ницы в Монголии, отсылка же к Нерчинской конферен-
ции была удобным предлогом, так как этим маньчжу-
ры пытались приписать русскому правительству опре-
деленные обязательства по разграничению интересую-
щего их района. Вместе с предложением о разграниче-
нии маньчжуры сразу же выдвинули и территориаль-
ные претензии, касавшиеся земель порубежной зоны,
ранее освоенных русскими. «Потом когда быти мо-
жет, — писал Сонготу, — дабы ваши люди для ловли
зверя пошли в земли, на которых прежде живали, но
калкаэниияня наши (т. е. халхасцы. — В. М.) о том
деле русинов ваших окрест Селенги и таковых же мест
живущих увещевают и вовсе заказывают, дабы впредь
не ходили для ловли на помянутые калкаэнские наши
земли»30.
С вопросом разграничения в Монголии цинское пра-
вительство связывало и постановку каменных стел на
нерчинской границе: «Нам також в желании было на
местех Карбити (Горбице — В. М.) и Эргоном (Аргу-
405
ни. — В. AL) окрест рубежей на наших розговорех на-
значенных каменные столпы ныне построити, но когда
еще ничего не зделалось о землях калкаэнских ныне
удержалися есьмы тех столпов строити»37. Этим Цины
хотели подчеркнуть взаимосвязь и единство всей се-
верной границы их империи и, с другой стороны, еще
раз привязать размежевание в Монголии к Нерчинско-
му договору. Скрытый смысл этого маневра заключался
в том, что переговоры в Нерчинске служили для маньч-
журов прецедентом в выдвижении' территориальных
притязаний на Забайкалье, и теперь они вновь готови-
ли почву, чтобы вернуться к своей прежней позиции.
В то время как цинское правительство строило
планы нового территориального размежевания с Рус-
ским государством, в Москве были озабочены укрепле-
нием мира и развитием торговли с цинским Китаем.
Но московское правительство даже не знало еще, как
в Пекине относятся к договору, заключенному в Нер-
чинске, и намерены ли высшие власти страны-контр-
агента приводить в действие статьи взятого обязатель-
ства.
Новые правила цинско-
русской торговли
Удобный случай послать в Китай полуофициальную
миссию для выяснения этих вопросов представился в
начале того же 1692 г., когда «датские земли торговый
человек» Эберхард Избрант Идее (в русских докумен-
тах — Елизарий Елизарьев сын Избрант) подал царям
Ивану и Петру челобитную с просьбой отпустить его в
Китайское.государство для торговых дел. Правитель-
ство было настолько заинтересовано в этой поездке, что
даже открыло Идесу большой кредит из казны38.
Избрант занимал видное положение в Немецкой сло-
боде в Москве. В его доме бывали не только близкие
406
сподвижники Петра I, такие как Патрик Гордон, Франц
Лефорт и'другие, но его посещает и сам царь39.
М. И. Казанин справедливо отмечает, что «одним
из объяснений отправки Идеса в качестве посла яв-
ляется то, что посольство не стоило ничего казне, —
средства давались ему взаймы, и предполагалось, что
он рассчитается после продажи привезенных из Ки-
тая шелков и других товаров»40.
Поскольку Идее не имел официального дипломати-
ческого ранга, в наказной памяти, дайной ему, разре-
шалось исполнить требования китайского церемониала:
отдать царскую грамоту «богдыхановым ближним лю-
дям», а на императорской аудиенции исполнить «коу-
тоу»41.
Главной задачей, которая ставилась Идесу, было
заверение цинского правительства в том, что Россия на-
мерена Нерчинский мирный договор «держать непору-
шимо», если «какой противности тому договору с сто-
роны богдыханова высочества не будет», и проведыва-
ние того, как цинский император «тот мирный договор
принял и будет ли ево держать непорушимо»42.
Посольский приказ вменил Идесу в обязанность са-
мому не поднимать вопроса о землях по р. Уди, остав-
ленных неразграниченными Нерчинским договором, «и
ни с кем о том не розговаривать». Если же этот вопрос
был бы поднят маньчжурской стороной, то Идее дол-
жен был объяснить цинским министрам, что он не име-
ет полномочий ни уточнять установленную по Нерчин-
скому договору границу, ни даже входить в какое-либо
обсуждение таковой; его дело лишь спросить о намере-
ниях цинского правительства, как оно предпочитает
ликвидировать вопрос «о той границе недомежованных
земель»: путем встречи послов на рубеже, как это было
в 1689 г., или же «через обсылку послами ж или пос-
ланниками во обоих государствах о том договорить»43.
Так же предлагалось Идесу поступить и с вопро-
407
сом об утверждении Нерчинского договора особой при-
сягой. В самом тексте договора не были оговорены
правила его ратификации и время вступления его в
силу. Заявление о его признании, которое должен был
сделать в Пекине Идее, являлось конфирмацией трак-
тата русским правительством, того же оно, собственно,
и добивалось от Цинов, не желая, однако, связывать
себя добровольным обязательством о выполнении согла-
шения в виде присяги или иным способом ратификации.
Таким образом, откладывая дальнейшее разграни-
чение и не ратифицируя окончательно Нерчинский трак-
тат, русское правительство пыталось зарезервировать
возможность вернуться к обсуждению вопросов разгра-
ничения в Приамурье, а может быть и пересмотреть
невыгодный для Русского государства договор44 в ка-
кой-либо более благоприятный момент. Как справед-
ливо отмечает американский исследователь Марк Мэн-
колл, «Нерчинский договор был в большей мере за-
явлением о проблемах, которые возникнут, чем реше-
нием уже прошедших проблем»45.
Другие пункты наказа Идесу обязывали его пред-
ложить цинским властям договориться о размене пе-
ребежчиками и пленными, о посылке китайских купцов
с товарами в Москву, но и по этим вопросам Идее не
должен был заключать каких-либо соглашений. Мос-
ковские дипломаты не могли доверить совершение таких
актов иностранцу. Более того, в Посольском приказе
опасались даже, что цинское правительство вообще не
примет Идеса в качестве русского представителя, узнав,
что он не русский подданный46.
Идесу поручался также сбор информации о поло-
жении в пограничной зоне на нерчинской границе. Он
должен был выяснить, не намереваются ли цинские
власти строить крепости и «не мыслят ли какова зла
впредь над Нерчинском и над всею Даурскою землею
и над иными месты». Особое значение придавалось рус-
408
ским правительством вопросу о прохождении линии
границы. Идесу предписывалось разузнать, «по которым
рекам и урочищам и в которых местех по договору че-
рез горы рубеж к морю не описан и, бу'де тот рубеж
описать и по той описи по их китайскому намерению
куды они тот рубеж замеривают розвесть, и по тому
рубежу не отойдут ли с стороны их царского величе-
ства многие земли и ясачные народы от Даурской зем-
ли, от Нерчинска и от Ленских острогов в их китайскую
сторону, и от того не будет ли в промыслу соболей и
много зверя в Даурской земле от них, китайцов, како-
ва утеснения и насилия»47.
Царское правительство интересовалось размерами
ущерба, нанесенного Нерчинским договором русским
владениям в Приамурье и Даурии. В круг вопросов,
на которые должно было ответить посольство Идеса,
был включен и специальный пункт по этому поводу:
«И который рубеж по те вышепомянутые горы в дого-
воре реками описан, и тем рубежом сколько с Алба-
зиным отошло из их великих государей стороны по
Амур-реку и земель и ясачных всяких народов, которые
служили их царскому величеству и дань давали, и на
много ль того верст»48.
В Москве считали важным сохранение спокойствия
на границе, Идесу поручалось выяснить, не нарушают
ли поставленный рубеж русские подданные походами
в цинские владения, и «китайцы в том на них жалуют-
ца ль», а также «и китайцы на их государеву сторону
через тот рубеж не переходят ли и обид каких русским
людям не чинят ли». И, наконец, Идее должен был
узнать, проведена ли цинским правительством демар-
кация границы, и «столбы и иные признаки по тому
договору с китайской стороны по рубежу поставлены ль
и на скольких верстах, и какие столбы и какие на них
учинены признаки»49.
На основании собранной информации Идее должен
409
был составить для правительства чертеж и «написагь
в статейном списку о том самую правду, не прибавли-
вая и не убавливая ничего». Сведения о границе рас-
сматривались как сугубо секретные. «А чертеж велеть
делать тайно, — гласила наказная память, — чтоб о
том русские люди и иноземцы, которые при нем, Ели-
зарье, будут, не ведали, также и китайцы отнюдь о том
ни через кого не доведались же...»50
В обязанность Идеса входила и проверка сведений,
сообщенных Г. Лоншаковым, о посылке маньчжурами
воинского отряда на Селемджу, Зею, Тугир и Уду. Цар-
ское правительство было обеспокоено судьбой Якутско-
го и других острогов в Восточной Сибири, теряясь в
догадках: «те полковые воеводы для чего на Лену-реку
в якуты пошли, войною ль под Якуцкой острог или для
призывания ясачных людей, которые ясак платят вели-
ким государям их царскому величеству в Якуцкой ост-
рог, и не по призыву ль тех якуцких ясачных людей
посланы те полковые воеводы войною под Якуцкой
острог»51.
2 марта 1692 г. Москва провожала Идеса пышным
банкетом, на котором присутствовал в числе других
гостей и Патрик Гордон. А на следующий день сан-
ным путем через Ярославль, Вологду, Тотьму, Великий
Устюг н Соль-Вычегодск посольство Идеса двинулось
в путь. Лишь 10 октября 1693 г. оно прибыло к Сифэн-
коу — проходу в Великой Китайской стене и вступило
в пределы цинского Китая. 3 ноября караван Идеса
прибыл в Пекин, где ему предстояло провести 109 дней.
Идеса и его спутников разместили на том же подворье,
где останавливался Спафарий.
Идее попытался было не соглашаться с требованием
отдать грамоту не богдыхану, а сановникам и хотел
править посольство по обычаям Русского государства,
но маньчжуры пригрозили ему, что будут жаловаться
на его несговорчивость царю, а до ответа из Москвы
410
Сцена аудиенции у Сюань Е в изображении иезуитов
продержат в заключении. Первые две недели прошли
в спорах с пинскими чиновниками о порядке вручения
грамоты и подарков императору. В течение этого вре-
мени посольству не давали провианта. Даже когда Идее
пошел на уступки в вопросах церемониала, Сонготу,
канцлеры Исана и Аланьтай, глава Лифаньюаня Бань-
ди все же вернули ему грамоту и подарки, потому что
титул царя в грамоте был написан ранее титула цин-
ского императора, что не соответствовало правилам
маньчжурского двора52.
24 ноября 1693 г. Идее был удостоен императорской
аудиенции. Это произошло лишь после того, как он
преподнес личные подарки Сонготу.
В документальной летописи «Дацин личао шилу» —
«Хроника правления всех императоров великой динас-
411
тип Ции» — цинские историографы описали это собы-
тие следующим образом: «Русский белый царь (Чаган-
хан) прислал послов с данью. Принесенную русскими
дань и их доклад «дасюэши» (сановники Дворцовой
канцелярии. — В. М.) представили с переводом на ки-
тайский язык, па что его величество сказал: «В рус-
ском царстве деятели весьма способны, однако харак-
тер у них упрямый и в их рассуждении много косности.
Они искони не имели сношений с Китаем. От нашей
столицы до их государства очень далеко, но добраться
можно сухим путем от Цзяюйгуаня в 11—12 дней до
Хами, оттуда 12—13 дней до Турфана, где пять киш-
лаков. Их государство огромно, простирается на 20 тыс.
ли. Когда в ханьскую эпоху Чжан Цянь отправился в
посольство на Запад, возможно, он побывал в этих ме-
стах. В годы правления императора Юнло при Минской
династии ходили за крайние заставы, что считалось
очень далеко, хотя всего за каких-нибудь тысячу ли.
В древности же Хо Цюйбин, как мы знаем из истории,
уходил на 5 тыс. ли за заставы и, вероятно, доходил
до России. До сих пор за заставами сохранились стены
с памятными надписями,, которые могут служить тому
свидетельством.
Что же касается подношения дани иностранными го-,
сударствами, то это следует считать за честь. Однако
если это будет передаваться из поколения в поко-
ление, то вряд ли иностранцы не будут пользоваться
этим, чтобы не нанести вреда. Внешнего нашествия нс
будет только в том случае, если в Китае будет все спо-
койно. Поэтому основной задачей должно явиться под-
держание первоначального духа и силы»53.
Затем император Сюань Е покинул Пекин для охо-
ты на тигров. Посольский двор был снова заперт, так
продолжалось до 8 декабря. В это время проходили
торгово-обменные операции Идеса и сопровождавших
его купцов с китайскими купцами, ио провианта рус-
412
скому каравану по-прежнему не давали. Вероятно, это
было одним из средств давления на русских купцов с
тем, чтобы они снизили цены на привезенные товары.
В декабре император вернулся в Пекин и 22 декаб-
ря 1693 г. вновь принял Идеса. Во второй раз Идеса
принимали у ворот «Тайхэмынь», за которыми распо-
ложен тронный зал «Тайхэдянь», куда богдыхан вхо-
дил «для принятия поздравлений в первый день нового
года, в зимний поворот, в день своего рождения и в
торжественные аудиенции»54. Это событие также упо-
мянуто в императорской хронике, где мы читаем: «Им-
ператор во главе гражданских сановников и военных
начальников, вплоть до принцев крови, посетил свою
мать, вдовствующую императрицу, для исполнения тор-
жественного церемониала поздравления ее с днем зим-
него солнцестояния, затем проследовал к воротам
«Тайхэмынь», где принимали доклады и поздравления
от гражданских сановников и военных начальников,
вплоть до принцев крови. Затем церемониал исполнили
русские послы»55.
28 декабря начались переговоры русского предста-
вителя с цинскими чиновниками, которые попросили
его объявить о тех пунктах его наказа, который был
дан ему в Москве. Идее предъявил шесть статей, кото-
рые изучались в Лифаньюане в течение полутора ме-
сяцев56. В этот период происходило празднование ки-
тайского Нового года. Идесу было разрешено осматри-
вать город, наносить визиты.
На переговорах Сонготу пожаловался Идесу на рус-
ских подданных, которые вопреки Нерчинскому догово-
ру продолжали промышлять пушнину на рр. Зее, Би-
ринде и других57. Затем русскому представителю объ-
явили, что впредь все грамоты из России будут вскры-
ваться властями в Цицикаре, и лишь в случае их удов-
летворительного для маньчжуров содержания и формы
русские послы будут пропускаться в Пекин58.
413
Не мог Сонготу не напомнить Идесу и о размеже-
вании «Мунгальской земли, которая прилегла к Селен-
гинску». Ссылаясь на то, что разграничение в этом
районе было якобы отложено Ф. А. Головиным, цин-
ский сановник настоятельно убеждал Идеса доложить
русскому царю, «как тое Мунгальскую землю, принад-
лежащую к Селенге, розвести»59.
Наконец, с 16 по 19 февраля 1694 г. миссия Идеса
быстро заканчивается. 16 февраля ему и другим чле-
нам миссии были вручены подарки60, 18-го числа он был
приглашен в Лифапьюань, где Сонготу объявил ему от-
вет на шесть пунктов.его наказа, 19 февраля Идее
вновь был принят в Лифаньюане, где он получил пись-
менный ответ на латинском языке на предложенные им
шесть статей, и в тот же день он покинул Пекин и почти
через год (1 февраля 1695 г.) возвратился в Москву.
Если коммерческие результаты его поездки были впол-
не удовлетворительны, так как она принесла казне
7646 руб. чистой прибыли61, то выполнение Идесом
статей наказа, касавшихся политических дел, нельзя
считать полностью успешным.
«С великою нуждою» он «доведывался» о намере-
ниях цинского правительства соблюдать Нерчинский
трактат. Подкупленный им француз-иезуит сообщил
русскому посланцу, что «богдыхан принял мир с лю-
бовью и с великим государи тот мир вельми желает
держать нерушимо и впредь царского величества над
городами никакова зла не мыслит»62. Что же касается
строительства цинскими властями городов близ русско-
китайской границы, то Идесу удалось выяснить наме-
рение маньчжуров построить город для Ундур-гегена
кутухты в верховьях Аргуни, близ оз. Далай63, затем
маньчжуры собирались укрепить Айгунь64 и, превратив
Цицикар в крепость и крупный торговый центр, «впредь
с русскими людьми торговать на Науне, а в царство
бы торговых людей за торгами не пускать»65.
414
Остальные же пункты наказа остались без ответа.
О развитии дипломатических и торговых отношений с
Цинской империей, путем отправки посольств и купе-
ческих караванов, к чему так стремилось царское пра-
вительство, Идее в статейном списке мог лишь сооб-
щить, что об этом «доведатца никоими меры было не-
возможно»66. Цинские сановники «не вечинали разгово-
ров», а самому царскому представителю «проведать
было немочно» и о неразмежеванных землях в районе
Уды. Так же и «о намерении их, 'куды рубежи хотят
розвести, проведать было нельзя, для того что народ
подозрительный и обманчивый»67.
Не сумел Идее и собрать данные о количестве ото-
шедших по Нерчинскому договору от России земель
и ясачных людей, так как он не нашел ясачных книг
разоренного Албазина, содержавших нужные сведе-
ния68. Не менее затруднительной оказалась и проверка
информации из статейного списка Г. Лопшакова о цин-
ской военной экспедиции к якутским острогам. Идее
только «слышал от тамошних людей, что те посланные
люди ворочены и до места того не дошли, куды они
были посланы»69.
Столкнувшись с рядом конкретных проблем во вре-
мя пребывания в Пекине миссии Идеса, маньчжурское
правительство учредило в 1693 г. специальные «Прави-
ла», на основании которых в дальнейшем должны бы-
ли приниматься русские торговые и дипломатические
миссии70. Относительно'торговли в «Правилах» говори-
лось: «Когда русские купцы будут приходить в Пекин
для торговли, их число не должно превышать 200 че-
ловек, и они должны приходить только 1 раз в 3 года.
Они должны пользоваться собственными лошадьми и
верблюдами. Их товары не должны облагаться пошли-
ной, но и они не должны торговать контрабандными
товарами. По прибытии в Пекин они должны селиться
в «русском доме» и могут оставаться в Пекине 80 дней.
415
Провианта от казны они получать не будут»71.
В «Правилах» упоминалось, что хотя Идеса и при-
няли иа императорских аудиенциях, но ему были воз-
вращены царская грамота и подарки, поскольку приве-
зенная им грамота была составлена «неверно». Цин-
ская дипломатия решила прекратить споры, начавшие-
ся еще при посольствах Ф. И. Байкова и Н. Г. Спа-
фария, правительственные «Правила» четко определили
процедуру получения грамот от русских царей маньч-
журским императором. «Впредь, когда посланник Рос-
сии прибудет на границу, генерал Хэйлунцзяна должен
вскрыть послание и оцределить, соответствует ли оно
правилам. Если оно составлено неверно, то его следует
задержать па границе. Только после тщательного до-
смотра и проверки формы послания оно может быть
представлено двору»72.
На содержании «Правил» сказались те ответы, ко-
торые давал Идесу Сонготу относительно выдачи пере-
бежчиков, и переписка цинских властей с воеводой Нер-
чинска по этому вопросу. «Правила» требовали от рус-
ской администрации «расследовать факты и наказать
русских, и объявить людям их страны, что впредь им
не позволено пересекать границу. Если начальник го-
рода не прикажет строго выполнять этот закон, тогда
мы свяжемся с чаган-хапом и велим ему 'Наказать на-
чальника Нерчинска»73.
Отчет Идеса не удовлетворил русское правитель-
ство. Год спустя после составления статейного списка,
в апреле 1695 г., царями Иваном и Петром Алексееви-
чами Идесу было предложено ответить на дополнитель-
ные вопросы о ситуации на русско-китайской границе.
На этот раз московское правительство, заинтересован-
ное в поступлениях в казну, пыталось выяснить поло-
жение ясачного населения в пограничной зоне. Идее и
должен был со знанием дела информировать правитель-
ство о «кочевых иноземцах, которые иа их царского ве-
416
личества Даурских рубежах или у их государских Даур-
ских крепостей кочуют — показуют ли они тамо их
царскому величеству покорную верность и не розбега-
ются ли иные и когда и для каких причин они розбега-
ются, и о тех иноземцах сколько от них ясаку в их цар-
ского величества казну приходило, и много ли службы
они их царскому величеству учинили или нет?»74
В своих ответах Идее нарисовал мрачную картину
положения русского населения и местных народов не
только в пограничной полосе, но и во всей Восточной
Сибири. «А во всей Сибири, — писал он, — от начала
до конца и до Якуцкова есть умилительное рыдание
от служилых и пожалованных детей боярских и от выс-
ших и нижних начальных людей так же и от рядовых
казаков, что им зело мало, а иным и ничего жалованья
не дают, и от того многие в нищете с женами и з деть-
ми погибают и не имеют и столько пожитку, чтоб могли
чем тело свое прикрыть», а в случае войны далеко не
у всех нашлось бы огнестрельное оружие. В Даурии по-
ложение было немногим лучше. Старые служилые по-
лучали здесь жалованье сполна, но положение переве-
денных на границу из Тобольска, Тюмени и Удинска
было настолько тяжелым, что на них «унывно и жало-
стно было смотреть, потому что у них почитай что не-
чего было ни есть, ни пить, ни тело облечь»75.
Участились набеги монголов на пограничные рус-
ские остроги, организовать успешную оборону которых
было почти невозможно из-за крайней малочисленно-
сти их населения: в Нерчинском, Аргунском, Еравнин-
ском и Телембинском острогах всего насчитывалось ме-
нее 400 человек! В Селенгинске также гарнизон был
очень мал и укрепления пришли в ветхость. Монголь-
ские же тайши, заключившие некогда с Головиным
договор, перешли на сторону маньчжуров, и богдыхан
их со «всякою честью принял и великие подарки им
учинил». Их примеру могли в любой момент последо-
14 в. С. Мясников
417
вать и остальные «ясачные иноземцы»76.
Коренное население Сибири жестоко страдало от
поборов местных властей. Разные племена Сибири и
Даурии подавали Идесу челобитные на имя царя с жа-
лобами на лихоимство и беззаконие. Они сообщали, что
когда к ним приходят сборщики ясака, то они тот ясак
«платят со усердною охотою, но тот, кто прислан бы-
вает, берет у них насильно вдвое перед тем себе, сколь-
ко на их царское величество взять доведется, и буде
они добродетелью того дать не похотят, то мучит их
он кованьем в железы и побоями»77.
Подчеркивая богатство и плодородие Даурской зем-
ли, Идее рекомендовал правительству расширить поли-
тику переселения в этот край пашенных крестьян из
центральных районов России, организовать разработку
серебряных руд и золота, издавна добывавшихся там,
развивать пушные и рыбные промыслы. «И большая
часть тою Сибири и Дауров без кровопролития под их
царского величества владение приведена, — подчер-
кивал Идее, — и впредь бы могла содержана и распро-
странена быти». Для этого самым главным, по его
мнению, было улучшение административного аппарата
на местах, «чтоб те воеводы, которые впредь в Сибирь
и в Дауры посыланы будут, о их, царского величества,
пользе радение чинили и их государскую казну искали
умножать, подданные бы не утесняли, иноземцам добро-
детель чинили,чтоб они их царского величества дань с
радостью платили и им, великим государям, верны и
радетельны пребывали»78.
Несколько дней спустя Идее составил дополнение к
своим «Ответам» царям, в котором он особо останавли-
вался на вопросе взаимоотношений с монгольскими
тайшами. Отметив, что нарушившие договор табунгутские
тайши в Пекине говорили ему, что «они от великих на-
логов принуждены суть уходить», Идее подчеркивал
возможность призвать их и других монголов в русское
418
подданство, но для этого «надобно наперед тайшей их
подарками одарить и их царского величества милостью
обнадежить, и чтоб их в Москве пустить... и то бы могло
склонити их царскому величеству поддатися, видя, что
им благодеяние чинят, но подобает им на несколько
лет льготы от ясака пожаловать»79.
Материалы, собранные Идесом, послужили одним
из оснований для правительства Петра I произвести
ревизию деятельности сибирских воевод. В марте 1697 г.
в сибирские города был направлен думный дьяк Д. Бе-
рестов, имевший задачей выяснить, «от чего ясачный
сбор во многих городех перед прежними годами учал
погодно умаляться и от чего во многих местех разных
пародов иноземцы нам, великому государю, изменяли
и в розно разбежались...»80 Следственные дела над си-
бирскими администраторами, подобные расследованию
злоупотреблений властью енисейского воеводы М. И.
Римского-Корсакова81, показали, что местные предста-
вители власти пытались наживаться не только за счет
поборов с населения, но и от незаконных оборотов в
русско-китайской торговле.
После возвращения из Китая Идеса русское прави-
тельство тщетно ожидало ответного посольства от цин-
ского двора. Наконец, в начале 1697 г. Идее был при-
глашен дать показания в Сибирском приказе относи-
тельно намерений маньчжуров прислать в Москву сво-
их послов. Идее заявил, что в бытность его в Пекине
слышал off от «китайских торговых людей врозголоске,
что будто отобраны 30 человек китайцев для посылки
в Московское государство в послах и в купчинах. А роз-
глашали они китайцы о той в Московское государство
посылке для торгового своего промыслу или по указу
богдыханову в московских товарех дешевой цены, про
то ему, Елизарью, сказать подлинно невозможно, для
того, что он, будучи в Китаех, от ближних и от иных
знатных людей о пересылке послов и посланников и
14*
419
купчин в Московское государство Доведаться не мог»82.
Но цинское правительство не считало необходимым
отправлять посольство в Россию, хотя право на это и
предоставлялось ему Нерчинским договором. Обмен по-
слами содержал в себе элемент равноправия сторон, в
их дипломатическом общении (поэтому русское прави-
тельство и добивалось, чтобы Цины направляли ответ-
ные посольства), маньчжурский же правитель Китая
предпочитал принимать у себя русских послов как «по-
слов, прибывающих с данью», а в ответ отправлять «бе-
лому царю* грамоты, составленные по принципу «от
высшего к низшему». Поэтому оживление посылок рус-
ских дипломатических представителей и торговых ка-
раванов в Пекин было односторонним и не вызвало от-
ветных визитов китайских послов и купцов в Москву.
В марте 1697 г. цинское правительство через мон-
голов прислало «лист» в русские «порубежные городы
к воеводам и приказным людям о всяких мирных до-
говорех». Монгольский посланец Дамба Ланзу Ман-
дай заявил селенгинскому приказчику И. Корытову,
что «от китайского де богдыхана и от тайшей их зака-
зано ему, посланцу, говорить, чтоб с пограничными
«русскими людьми» мунгальским тайшам и улусным
людям жить в миру и в совете и никакой споны меж
собою не чинить»83.
Миролюбие маньчжуров было вызвано тем, что цин-
ские власти опасались, как бы русские не попытались
силой вернуть в подданство тайшей, нарушивших до-
говор, заключенный с Головиным, и возвращавшихся
по указу богдыхана на места прежних кочевок близ
Селенгинска. Сами же монголы, чувствуя поддержку
маньчжурского правительства, были настроены весьма
воинственно и «селенгинским служилым людям и кара-
ульщикам, которые служилые люди к них, посланцев,
бывали на карауле, говорили на задор многие спор-
ные слова с угрозою». Иркутский воевода И. Полтев
420
доносил в Сибирский приказ, что «по таким спорным
их, посланцев, словам в Селенгинску твои, великого го-
сударя, служилые люди жить опасны»84.
Но в планы цинского правительства, занятого борь-
бой с Джунгарским ханством, не входило создание на-
пряженности на русско-монгольской границе, тайшам,
кочевавшим в порубежной полосе, было строго наказа-
но вернуть русским угнанный скот и поддерживать мир-
ные взаимоотношения с селенгинскими жителями. По-
этому побывавший в степи в мае 1697 г. селенгинский
толмач Гурий Уразов не только получил требуемый
угнанный скот, но и «про иные какие шатости и ни х
какому злому намерению в них, мунгальских людех,
они, Гурка с товарищами, ведомости ни от кого не
слыхали»85.
В 1700 г. цинское правительство попыталось пред-
принять шаги для подготовки разграничения в Монго-
лии. В декабре последовал указ Сюань Е, гласивший:
«В Лифаньюань поступил доклад цзянцзюия Сабсу о
том, что в Далайноре, Тайцзи и других местах у РУС'
ских торговцев и других русских подданных крадут
лошадей. Посовещавшись, [мы] решили: к тому време-
ни, как будущей весной начнет расти трава, послать ту-
да кого-либо из сановников, чтобы он совместно с пра-
вителем русского города Нерчинска Иваном определил
границу. Настоящим предлагаем оповестить членов Го-
сударственного совета о том, что в будущем году, когда
начнет расти трава, разрешается послать туда това-
рища министра разобраться [в вопросе] об определе-
нии границы»86. Однако неизвестно, имел ли этот указ
практические результаты.
В свою очередь и русская администрация следила
за тем, чтобы русские подданные не входили в преде-
лы цинских властей и, в частности, не нарушали нер-
чинскую границу. Так, в мае 1699 г. нерчинский воево-
да И. С. Николев велел отпустить из Нерчинска «вверх
421
Черной речки на посторонную речку на Урим и на Зи-
линбу для прокормления рыбного промыслу» казаков
Ю. Южакова и П. Иванова, наказав им при этом «за
китайскую границу для рыбного промыслу отнюдь не
ходить, чтоб в том с китайским богдыханом какой сло-
ны не учинилось»87. Этот документ свидетельствует и
о том, что маньчжуры считали в то время границей не
Малую, а Большую Горбицу (Амазар), ибо только в
таком случае возможно было рыбачить по Черной и
Урюму, не заходя во владения маньчжуров. Следова-
тельно, цинские власти где-то в начале XVIII в.88 пе-
редвинули границу на Малую Горбицу.
Неопределенность граничной линии в горных райо-
нах севернее Амура делала невозможной охрану гра-
ницы. Служилые люди и промышленники поэтому не-
редко заходили слишком далеко к югу, что вызывало
протесты со стороны цинских властей, требовавших
смертной казни для нарушивших границу вооруженных'
лиц (как это было предусмотрено статьей 6-й Нерчин-
ского договора). Кочевое население приграничной по-
лосы также не придерживалось какой-то определенной
межи в своих перемещениях, и поэтому цинские власти
и русская администрация постоянно требовали друг у
друга выдачи перебежчиков89.
Наконец, в 1706 T. Петр I издает специальный указ
о соблюдении русскими подданными нерчинской грани-
цы. Грамота из Сибирского приказа от 21 февраля
1706 г. извещала иркутского воеводу И. А. Синявина,
что царь повелел «учинить заказ, чтоб за китайский
рубеж за границу по договорным статьям русские люди
с стороны нашего царского величества ни для какова
промыслу отнюдь не ходили, и от того договорным ста-
тьям нарушения и с Китайским государством ссор не
чинили никоторыми делы». За исполнением этого ука-
за сибирским администраторам «велено смотреть и про-
ведывать накрепко», «и за недосмотр того, — говори-
422
лось в грамоте, — вам и прикащикам учинена будет
смертная казнь без всякого отлагательства»90. Весь ха-
рактер этих распоряжений хотя и не вносил ясности в
вопрос о местонахождении рубежа, но подчеркивал
заботу русского правительства о поддержании постоян-
ного мира на далекой сибирской границе. Любопытно,
что грамоту с изложением указа предлагалось «впредь
для иных наших воевод велети записать в-Ыркуцку в
записные книги и отдавати у перемены друг другу с
роспискою и в росписных книгах описывати про нее
имянно»91.
Накопление в Китае сведений
о Русском государстве
После того как русское правительство в середине
XVII столетия вновь проявило инициативу в установле-
нии дипломатических и торговых связей с Китаем, в
официальных учреждениях Пекина начали накапли-
ваться сведения о Русском государстве. Процесс взаим-
ного ознакомления двух государств занял не одно деся-
тилетие.
Взгляды на Россию в Китае формировались под
доминирующим влиянием традиционных китайских
представлений об окружающем мире и особом харак-
тере взаимоотношений Китая со всеми, кто вступал с
ним в контакты. Фундамент всех представлений китай-
цев об окружающих их странах и народах составляла
китаецентристская модель мира, в которой Китай объ-
являлся высшим достижением, главным звеном челове-
ческой цивилизации. Поэтому правитель Китая — «сын
Неба» — представляется верховным владыкой всего
сущего на земле, выступая в качестве сюзерена по от-
ношению к главе любого государства древнего и сред-
невекового мира. Этот постулат оставался незыблемым
на протяжении тысячелетий. Вынужденные отступле-
423
ния от него, диктовавшиеся соотношением сил Китая и
соседей92, рассматривались как временные, подлежащие
непременному исправлению. Взгляды на Россию, явля-
ясь частью общей традиционной системы учения о свя-
зях с соседями, не могли иметь своим идейным основа-
нием ничего, кроме китаецентризма.
Определенную окраску представлениям в Китае о
России придавало и то обстоятельство, что Китай
находился более двух с половиной столетий под чуже-
земным маньчжурским господством. Маньчжуры, соз-
дававшие свою империю Цин на основе Китая и ряда
сопредельных стран, в течение длительного периода
вели широкую экспансионистскую политику. Их агрес-
сивные устремления касались и русских владений на
Дальнем Востоке. Подготовка к вторжению-в русские
владения велась в соответствии с принципами и прави-
лами традиционной стратагемной китайской диплома-
тии. Одним из главных ее принципов было использо-
вание широкой политической дезинформации, рассчи-
танной на скрытие истинных причин вооруженной ак-
ции как от своего народа, так и от зарубежных парт-
неров. В документы высших правительственных учреж-
дений империи сознательно вводились положения, да-
вавшие враждебные характеристики русским и Русско-
му государству, хотя они полностью противоречили объ-
ективным фактам и свидетельствам.
Другой особенностью становления знаний китайцев
о России являлось то, что на подход к объекту изучения
существенное влияние оказали миссионеры-иезуиты,
подвизавшиеся при пекинском дворе. «Подобно тому
как монголы использовали арабов и других выходцев
из Западной Азии, русских и других европейцев, —
отмечает американский исследователь Дж. К- Фэр-
бэнк, — так и маньчжуры пользовались услугами иезу-
итов, а позже приглашали, на службу западных совет-
ников и гражданских чиновников»93. К культивировав-
424
Вид на императорские покои во дворце
шейся маньчжурами ксенофобии, отрицательному отно-
шению ко всему иностранному, европейские миссионеры
и советники стремились добавить русофобию, рассма-
тривая ее как средство в борьбе за политическое влия-
ние в Китае.
Первые русские посланцы и торговые караваны при-
были в Пекин, пройдя через Монголию. Для цинских
чиновников представители Русского государства на
первых порах мало чем отличались от монгольских пос-
лов и торговцев. В отношениях с теми и с другими при-
менялась практически одна и та же стратегия и так-
тика: Русскому государству стремились навязать ста-
тус вассала империи Цин, для чего использовалась тра-
диционная процедура приема послов при китайском
425
дворе. Русское государство получило в цинских доку-
ментах наименование «Олосы» (ср. монгольское «оро-
сат», «оросут» — русские), а его глава именовался «ча-
ган-хан» •— «белый хан-царь», что также было заимст-
вовано от монголов.
Практически одновременно с посещением китайской
столицы первыми русскими дипломатами цинское пра-
вительство стало получать от своих военных начальни-
ков, возглавлявших гарнизоны в Южной и Централь-
ной Маньчжурии, сведения о действиях русских каза-
ков-землепроходцев в Приамурье. Поначалу их пыта-
лись «усмирить» традиционными методами — направле-
нием на Амур «карательных» экспедиций. Героизм рус-
ских защитников Приамурья, отражавших нападения
во много раз численно превосходивших их маньчжур-
ских воинских команд, снискал им славу отчаянных
храбрецов. Чтобы объяснить свои поражения, цинские
военачальники использовали традиционные суеверия
и объявили, что они имеют дело не с обычными людь-
ми, а с демонами, огромное число которых насчитывала
китайская синкретическая религия94. Для обозначения
данных «демонов» было взято санскритское слово «рак-
ша» — «демон, преследующий людей», от которого и
было произведено наименование русских — «лоча»95.
Этот эпитет длительное время использовался в цинских
документах при упоминании о русских на Амуре, но
наряду с ним употреблялось 'и наименование «эжэнь»—
«русские», когда речь шла о русских вообще.
Весьма заметное ускорение накопления в Китае све-
дений о русских наблюдается во второй половине XVII в.
Это связано с установлением дипломатических отноше-
ний империи Цин с Русским государством, налажива-
нием торговых контактов. Русские посольства и другие
дипломатические миссии, караваны с русскими товара-
ми, периодически посещая Пекин, дают — как, напри-
мер, посольство Н. Г. Спафария — обширную информа-
426
цию цинскому двору о Русском государстве.
Правительственные круги империи получают сведе-
ния о русских владениях от миссионеров-иезуитов, от
прибывающих ко двору европейских послов, а также
от русских пленных и перебежчиков, разного рода
«языков», добытых на Амуре маньчжурами во время
стычек с русскими казаками. Все эти источники в це-
лом сообщают цинскому правительству достоверную
информацию о Русском государстве, его размерах, во-
енной силе, политических намерениях.
Первыми китайскими авторами, писавшими о Рос-
сии, являлись Чжан Пэнгэ, Цянь Лянцзэ, Чан Шу и
Ян Бинь.
Чжан Пэнгэ (1649—1725) был видным цинским чи-
новником. В 1670 г. он успешно сдал государственные
экзамены на степень «цзиньши» — «доктора наук»96
и был зачислен в Ханьлиньюань — императорскую Ака-
демию паук. В дальнейшем он служил на разных долж-
ностях в столице и в провинциях, занимая посты по-
мощника министра в Военном приказе, председателя
имперского Цензората, главы Уголовного приказа, ге-
нерал-губернатора Цзяннани и Цзянси. В конце своей
карьеры он занимал министерские посты в Уголовном
приказе, Приказе финансов и Приказе гражданских чи-
нов97. Таким образом, по своему положению Чжан Пэн-
гэ принадлежал к элите имперской бюрократии, к тем
кругам китайского чиновничества, которые активно со-
трудничали с захватчиками-маньчжурами. Поэтому не
случайно он был включен императором Канси в состав
цинского посольства, направлявшегося в 1688 г. в Се-
ленгинск на переговоры с русскими представителями.
Чжан Пэнгэ была поручена роль историографа посоль-
ства. Как известно, в связи с вторжением в Халха-Мон-
голию войск ойратского хана Галдана цинским послам
пришлось с полдороги возвратиться в Пекин.
Но Чжан Пэнгэ все же описал свое путешествие в
427
специальном сочинении. В первоначальной редакции оно
носило название «Фэнши Элосы синчэнлу» («Полное
описание путешествия во время посольства в Россию»)
и было включено в известную антологию «И хай чжу
чэнь» («Пылинки жемчуга в море литературы»)98. Боль-
шую известность получила другая редакция этого со-
чинения, имеющая некоторые текстуальные отличия и
озаглавленная «Фэнши Элосы жицзи» («Записки о по-
сольстве в Россию»), включавшаяся во многие антоло-
гии цинского времени и неоднократно переиздававшая-
ся позднее99.
Чжан Пэнгэ был ярым конфуцианцем. Он известен
своими гонениями на христиан в 1691 г. в провинции
Чжэцзян, где он был губернатором. Всю жизнь он был
проводником имперской политики, ее высокообразован-
ным и активным адептом. Это не могло не сказаться
на его сочинении. По форме «Записки о посольстве в
Россию» являются дорожным дневником100. Они откры-
ваются своеобразным вступлением, в котором с пози-
ции цинского двора описываются причины и задачи по-
сольства в Россию. «Российское захолустье, — с вели-
коханским высокомерием начинает свое повествование
Чжан Пэнгэ, — находится к северу от Шамо101. С древ-
них времен [они] не имели связей с Китаем, преподно-
сить подарки [двору] было опасно и далеко. Их еще
не успели укротить, они вторгаются в наши погранич-
ные земли. Сперва направили войска для карательного
похода, которые быстро нанесли [им] сокрушительное
поражение. [Но] затем [они] удостоились милости им-
ператора, [их] пленные были освобождены и возвраще-
ны»102.
Героическая оборона русскими Приамурья, в осо-
бенности ключевого пункта русских владений — Алба-
зинского острога, вынудила цинские власти заняться
поисками дипломатического урегулирования возникше-
го конфликта. Чжан Пэнгэ сообщает об этом, разумеет-
ся
ся, в соответствии с версией цинской дипломатии: «Од-
нако противник продолжал упорствовать и отнюдь не
исправился. Он вновь занял Албазин, [снова] были от-
правлены войска, [чтобы] взять [его] в осаду. Против-
ник попал в стесненное положение и запросил мира.
В настоящее время получили высочайшие наставления,
в которых все рассчитано до мельчайших деталей. Спе-
циально направляются старший помощник начальни-
ков императорских телохранителей Сонготу и другие
для проведения переговоров»103.
Собственно этим и ограничиваются в сочинении
Чжан Пэнгэ сведения о Русском государстве. Дальней-
шее его содержание относится к описанию пути через
Монголию, экскурсам в историю китайско-монгольских
отношений. Объем труда Чжан Пэнгэ сравнительно не-
большой: в нем около 15 тысяч иероглифов. Но при
этом он содержит довольно разнообразную информа-
цию и о Великой Китайской стене, и о городах, которые
встречались на пути посольства, об обычаях монголов
и их хозяйственном укладе. Автор отмечает, что, уда-
лившись примерно на 60 км от Чжанцзякоу, посольство
вышло за пределы имперских владений104. Лишь после
почти месячного путешествия цинские дипломаты и со-
провождавшее их войско вступили в пределы Халхи.
Непривычный климат, тяготы пути, нехватка воды,
поисками которой приходилось заниматься ежедневно,
подорвали силы и моральное состояние цинского вой-
ска. Когда же были встречены монгольские князья и
ламы, коалиция которых была разбита ойратами, то
послы составили доклад президенту Лифаньюаня
(Трибунала, ведавшего сношениями с Монголией, Тибе-
том, а позже и с Россией. — В. М.) Арани о невоз-
можности проехать с посольством в русские владе-
ния105. Наконец был получен долгожданный указ импе-
ратора, разрешивший послам возвратиться в пределы
империи105.
429
Таким образом, «Записки о посольстве в Россию»
Чжан Пэнгэ в большей степени являются источником
по истории Монголии, чем сочинением, раскрывающим
«русскую» тему. Тем не менее, поскольку этот труд
открывает список работ китайских дипломатов, зани-
мавшихся в той или иной степени связями с Россией
и писавших о ней, знакомство с ним весьма важно для
понимания характера и содержания последующих сочи-
нений авторов цинского периода.
Но Чжан Пэнгэ не был единственным, кто детально
описал путешествие этого несостоявшегося посольства.
И не подозревая о «Записках» Чжан Пэнгэ, другой уче-
ный китайского происхождения — Цянь Лянцзэ, являв-
шийся личным секретарем главы посольства Сонготу,
также вел дневник. Цянь Лянцзэ озаглавил свой днев-
ник «Чусай цзилюе» («Записки о поездке за грани-
цу») 10?.
По своему социальному положению Цянь Лян-
цзэ находился от Чжан Пэнгэ на значительной дистан-
ции. Цянь был весьма известен как путешественник и
поэт. Ему удалось объехать весь Китай. Он писал сти-
хи весьма своеобразного содержания и имел большое
число почитателей108. Но до сановной бюрократии ему
было далеко. Не случайно Чжан Пэнгэ, часто приводя
в тексте фрагменты из своих бесед с Сонготу и членом
посольства Чэнь Шианем, ни разу даже не упоминает
о Цянь Лянцзэ.
Дневник Цянь Лянцзэ по объему почти одинаков с
сочинением Чжан Пэнгэ. Он также строится по хроно-
логическому принципу, хотя и разбит на небольшие
тематические главки. И в нем мы обнаруживаем опи-
сание выезда посольства из Пекина, его пути до Чжан-
цзякоу, сцену прибытия к Великой стене109 Но если
за пределами Великой стены Чжан Пэнгэ тщательно
отмечал наличие пищевых запасов, воды и корма для
лошадей, то есть определял возможности прохождения
430
армии (не случайно он и посольство, в составе которого
находился, часто называет армией — цзюнь, имея в
виду огромный военный эскорт), то Цянь Лянцзэ вос-
хищается цветами в степи, пойманной рыбой, переме-
жает сухую прозу дневника лирическими стихотворе-
ниями110. В то же время у Цянь Лянцзэ можно найти
заметки о границе между Южной Монголией и Хал-
хой, о джунгарах-элютах111, им приводятся сведения об
административном устройстве территорий, находящихся
«сайвай» •— за границей.
Но, конечно, более всего Цянь Лянцзэ занимали мыс-
ли о том государстве, на переговоры с представителя-
лями которого направлялись цинские послы. Он, прочи-
тавший немало исторических сочинений и побывавший
на всех рубежах империи, никак не мог включить Рус-
ское государство в систему привычных представлений
о «застенном» мире. Вырваться из сложившегося круга
знаний он попытался, обратившись к истории, к тем
ее периодам, когда централизованные китайские импе-
рии достигали наивысшей мощи, а китайским войскам,
посольствам и путешественникам удавалось достигнуть
наиболее удаленных от рубежей страны областей. Это
были периоды правления династий Хань (206 г. н. э.)
и Тан (618—907 г. н. э.)112.
Свои изыскания Цянь Лянцзэ начал с известных ему
к северо-западу от Монголии топонимов и этнонимов,
фонетически напоминавших название Русского государ-
ства «Элосы» или «Элосу» в собственной транскрипции
Цяня. «На карте «Девяти границ»113 Юань Чжуэня, —
отметил он, — есть местность Элуди114, расположен-
ная к западу от Хэлиня115 и к северу от Юймыньгуа-
ня116. Вероятно, это и есть древние усуни. В «Хань-
шу»117 Сиюй разделяется на 35 государств118. Вся се-
верная часть является территорией усуней. Хотя их
обычаи сходны [с монгольскими], неизвестно, однако,
насколько близки их земли»119.
431
Как бы несколько поколебавшись, Цянь Лянцзэ де-
лает вывод: «Похоже, что, если говорить о них, то это,
как будто бы говорить о тех лоча, которые называются
государство Элосу. И именно туда, по идее, направ-
ляется [наше] посольство»120.
Мы не знаем, как Цянь Лянцзэ определился на
службу к главе посольства Сонготу в качестве его сек-
ретаря. Вероятно, интерес был взаимным: маньчжур-
скому вельможе нужен был грамотный помощник, а
поэту — любителю путешествовать — было любопытно
отправиться в дальние края. Цянь не был посвящен в
дипломатическую историю связей с Русским государ-
ством. Но, будучи пекинским интеллектуалом, он слы-
шал о русских посольствах, прибывавших к император-
скому двору. Какая-то информация, сообщавшаяся эти-
ми посольствами о своей стране, становилась и достоя-
нием публики. Именно этим и интересны для нас све-
дения Цянь Лянцзэ: они достаточно точно отражают
тот круг представлений о русских, который сложился
в среде ученого и чиновничьего сословий в этот период.
И хотя эти представления еще весьма туманны, но
в них уже высвечиваются крупицы истинных знаний,
даже учитывая, что сам Цянь Лянцзэ старательно под-
черкивает, что многое, о чем ему стало известно, вы-
зывает сомнения. «Это государство, — повествует он, —
столь захолустно и удаленно, что невозможно собрать
[о нем] достоверные сведения. Они [русские], похва-
ляясь, утверждали, что их земли простираются более
чем на 40 тысяч ли121. Их род, по преданию, [существу-
ет] уже более 6 тыс. лет»122.
Если бы сведния о Русском государстве были полу-
чены только от русских, то Цянь Лянцзэ, вероятно, во-
обще в них не поверил бы. Но объективность инфор-
мации подтверждалась и из других источников, пере-
проверялась данными, собранными от европейских мис-
сионеров-иезуитов и голландских и португальских по-
432
сольств. «Это захолустье, — продолжает Цянь Лян-
цзэ,— хвастает так, что [им] совершенно нельзя верить.
Однако передавали, что западная граница [их страны]
соприкасается с Атлантическим океаном, на востоке она
доходит до Албазина, что на самом севере Халхи; на
юге [они] граничат с Персией, к востоку [их владения]
доходят до Халхи, а к западу до рубежей государств
мусульман и элютов. Все порубежные [с ними] госу-
дарства пребывают в страхе и повиновении»123. Послед-
нее объяснялось справедливостью деяний описываемого
государства и тем, что его земли — крупнейшие124.
Цянь Лянцзэ убеждает сам себя: «сколько ни раз-
мышляй — лучше все узнать доподлинно». Тем не ме-
не он, опираясь на сведения о русских, совершенно точ-
но определяет некоторые особенности состава цинского
посольства, а именно то, почему в него были включены
европейцы-иезуиты. О русских известно, что «их обы-
чаи состоят в том, что они исповедуют христианство.
В литературе и в официальной переписке [они] исполь-
зуют латинский алфавит», «который сейчас в Китае
известен как западная азбука»125. На основании этого
наш поэт-путешественник приходит :к заключению: «По
всей вероятности нравы и обычаи [русских] не далеки
от тех, что в западных странах. По этой причине, когда
отправлялось [наше] посольство, император специаль-
но приказал, чтобы два западных чиновника ехали
вместе [с нами]»126.
При этом Цянь позволил себе смелость выразить
сожаление в связи с тем, что император не включил
в состав посольства чиновников-китайцев, равных по
положению маньчжурам, что, по его мнению, затруд-
няло обсуждение дел посольства. Следует уточнить, что
здесь Цянь не совсем прав. На самом деле, по перво-
начальному плану посольство должно было состоять
из равного числа маньчжурских и китайских сановни-
ков. Китайские чиновники назначались с учетом зани-
433
маемых должностей, например, глава Военного приказа
Чжан Юй, шилан127 Приказа церемоний Чжан Цзи. Но
не каждого привлекала возможность самому узнать, что
же в действительности представляет из себя Русское
государство, все они под тем или иным предлогом укло-
нились от участия в этой миссии128.
Тем же, кто в составе посольства продвигался через
монгольские степи, предстояло «все досконально выяс-
нить об этом государстве», или «[продолжать] подо-
зревать», что оно является «страной» именно тех цзянь-
куней периода династии Хань, о которых в «Ханьшу»,
в сообщении о Сиюйе, сказано, что «цзянькуньский
шаныой129 на восток простирает владения на 7 тысяч
ли, на юг [его земли] доходят до Чеши130, [раскинув-
шись] на 5 тысяч ли»131. Что же представляли из себя
цзянькуни, и почему именно с ними Цянь Лянцзэ пы-
тался ассоциировать русских?
В древних китайских исторических и географических
сочинениях под именами цзянькуней (цзяньгуней), гэ-
гупей, цзегу, цзюйу, сяцзясов выступало племенное
объединение хягасов132. В китайских хрониках хягасы
описывались как люди «телом все высоки и велики, с
красными (рыжими.— В. М.) волосами и зелеными (го-
лубыми. — В. М.) глазами»133. Такие же антропологи-
ческие признаки китайские авторы выделяли и у ряда
других народов, обитавших за пределами Великой сте-
ны134. Однако современная палеоантропология считает
сведения о древнем европеоидном светловолосом и свет-
логлазом населении Центральной Азии лишь легендой,
созданной китайскими летописцами135. Но у китайского
автора конца XVII в. достоверность информации, соби-
равшейся традиционной историографией, не вызывала
сомнений. Ассоциировать русских с представителями
«белокурой расы» Цянь Лянцзэ давало основание то
представление о них, которое сложилось в Пекине по-
сле визита первого русского посольства во главе с
434
Ф. И. Байковым. Встречавшийся в 1656 г. с членами
русского посольства в столице Цинской империи участ-
ник посольства в Китай от голландских колоний в Ин-
донезии И. Нейгоф отмечал, что русские были все вы-
соки ростом, белокуры и светлоглазы136.
Прослеживая исторические судьбы хягасского этно-
са, Цянь Лянцзэ отмечает, что хягасы в период динас-
тии Таи были разгромлены уйгурами. «С тех пор оби-
тали в отдалении, — резюмирует цинский автор, — не
имели связей с Китаем, поэтому не знали о них под-
робно. На сей раз тоже стремились разузнать об этих
цзянькунях не только из-за того, что это государство,
бывшее небольшим во времена Хань, в течение ряда по-
колений изменилось. [А потому, что] государство, в
самом существовании которого когда-то не были уве-
рены, каким-то образом к нашим дням внезапно уси-
лилось и возросло. Из этого следует, что, говоря о них
[русских], по-прежнему не можем точно судить и рас-
познать их с первого раза»137.
Мы тоже можем заключить, что в результате труд-
нейшего путешествия, унесшего более 900 человеческих
жизней, стоившего цинской казне 1 тыс. верблюдов,
27 тыс. лошадей и 2,5 млн лянов серебра138, новых све-
дений о Русском государстве получено не было.
В то время, когда Чжан Пэнгэ и Цянь Лянцзэ
пробирались сквозь Монголию и писали свои дневники,
в Пекине в императорской Академии наук — Хань-
линьюане — уже в течение двух лет шла работа над
составлением первой документальной хроники взаимо-
отношений империи Цин с Русским государством. Им-
ператор Канси разрешил начать эту работу 8 октября
1685 г. Руководителем работы являлся один из прези-
дентов Академии — Чан Шу. Подготавливаемый труд,
который был закончен в 1690 г., получил название
«Пиндип лоча фаплюэ» («Стратегические планы усми-
рения русских»),
435
Имя Чан Шу долго оставалось неизвестным.
Лишь сравнительно недавно советскому исследователю
Г. В. Мелихову при подготовке к публикации новой ре-
дакции перевода «Стратегических планов...»139 удалось
установить, что именно Чан Шу был основным состави-
телем этого произведения140.
«Стратегические планы...» — хорошо изученный ис-
торический источник. Он неоднократно анализировался
применительно к истории вторжения маньчжуров в При-
амурье в 60-х гг. XVII в. и отражения цинской экспан-
сии защитниками русских владений. Доказано, что ин-
терпретация событий в собранных здесь документах
носит крайне тенденциозный характер, а порой являет-
ся и прямой фальсификацией фактов. Составление
«Стратегических планов...» как официального труда
имело целью закрепить ту версию событий в При-
амурье, которую разработала цинская дипломатия для
прикрытия вооруженного вторжения цинских войск на
русскую территорию.
Предвзятость подхода цинских официалов к русским
выражена в первых строках «Стратегических планов...»:
«Русские являются подданными государства Олосы.
Русское государство находится в отдалении, на край-
нем северо-западе, и с древнейших времен не имело
сношений с Китаем. Русские в основном все грубые, алч-
ные и некультурные. Тех, которые поселились недалеко
от Хэйлунцзяна141, дауры и солоны прозвали «лоча».
Они бесчинствовали, убивали и грабили, принимали
перебежчиков с нашей стороны, [постоянно] причиняя
зло на границах»142.
Как уже говорилось, эти «обвинения» в «бесчинст-
вах» и прочем, выдвигавшиеся цинскими властями про-
тив русских, опровергаются сведениями имперской
разведки. Представлявшиеся императору рапорты об
операциях цинских лазутчиков рисуют картины мирно-
го хозяйственного освоения русскими Приамурья143.
436
Сведения о Русском государстве и русских в «Стра-
тегических планах...» исчерпывались стереотипным ут-
верждением: «Русское государство никогда не имело
связей с Срединным государством. Русские по своему
характеру чрезвычайно свирепы, и их трудно подчи-
нить»144. Таким образом, с точки зрения познания Рус-
ского государства как объекта изучения «Стратегиче-
ские планы...» являлись шагом назад даже по сравне-
нию с «Записками» Цянь Лянцзэ.
Если три перечисленных автора представляли, так
сказать, столичную школу, то Ян Биня (1657—1747)
можно смело назвать первым провинциальным истори-
ком, обратившимся к этой теме. Но в провинции сведе-
ния о русских начали накапливаться как раз там, где
цинские владения ближе всего подступали к русским
пределам, — в одном из глухих городков Маньчжурии—
Нингуте. Нингута была местом ссылки для многих об-
разованных китайцев, так или иначе не угодивших
цинскому режиму. В семье одного из поселенцев и ро-
дился Ян Бинь145. Вся жизнь его прошла на северо-вос-
токе, в городке, который фактически находился за пре-
делами империи. Это наложило отпечаток на его твор-
чество. Сборник его стихов назывался «Сайвай ши» —
«Стихи, написанные за границей». Из Нингуты маньч-
журские воинские команды совершали вылазки на рус-
скую территорию в Приамурье. Поэтому здесь о рус-
ских узнавали из первых уст. Имперские же земли на-
ходились южнее, их огораживали специальной линией
укреплений, когда Ян Биню было около 20 лет. Эта
линия получила название «Ивовый палисад». Свой ос-
новной труд Ян Бинь и назвал «Любянь цзилюэ» —
«Описание земель внутри и за пределами Ивового па-
лисада». В него он, естественно, включил и имевшиеся
в его распоряжении сведения о русских.
Составление «Любянь цзилюэ» было закончено око-
ло 1689 г. Следует отметить, что содержащиеся в пер-
437
вой главе этого труда сведения о русских лишь в незна-
чительной степени повторяют некоторые положения,
высказанные Цянь Лянцзэ. В остальном же Ян Биню
удалось представить читателям гораздо более полную,
разностороннюю и, пожалуй, во многом достоверную
информацию о соседе Цинской империи.
Описывая русских, Ян Бинь отмечает, что «они лю-
ди с голубыми впалыми глазами, выдающимся носом,
желтой [рыжей] курчавой бородой, с длинным телом
(т. е. высокие. — В. М.); много силы, ио любят по-
спать и, когда спят, не сразу просыпаются. Искусны
в пешем бою, умеют обращаться с ружьями, не боятся
луков и стрел. Если стрела попадает в тело146, спокой-
но вытащат ее, посмотрят друг на друга и засмеют-
ся»147.
Китайскому автору-конфуцианцу весьма импонирует
учтивость русских. «У этого народа, — читаем мы в
его сочинении, — низкие и юные, видя почтенного и
старшего, снимают шапку и преклоняют голову». Ян
Бинь попытался разобраться в различиях принятой в
Китае и Русском государстве хронологии. В Цинской
империи шел 26-й год правления императора Канси
(1687)148, по существовавшему в Русском государстве
летосчислению насчитывалось уже 7194 года от сотво-
рения мира. Этот срок мог вполне соперничать с ки-
тайскими традиционными представлениями о давности
вселенной, преобразованной мифическими первопред-
ками Фу-си и Нюй-ва. Столь долгий счет времени сим-
волизировал в глазах китайского автора древность
культуры. О культуре русских свидетельствовали и их
религиозные верования. Описав обычай креститься
(«сперва указывают лоб, затем живот, затем правое пле-
чо, затем левое плечо, это так называемый в европей-
ских странах знак обратного креста»), Ян Бинь под-
черкивает, что, будучи христианами, русские чтут изо-
бражения «небесного господина», увидев его, «непре-
433
менно склоняются ниц и плачут». Интересно, чт0> п0’
пытавшись первоначально представить себе объект ве-
ры в привычной системе символов («весьма чествуют
Будду»), Ян Винь тут же исправляет ошибку: «это не
Будда; чествуемый — небесный господин»149-
Наибольшее место Ян Бинь отводит описанию ма-
териальной культуры русских. Жилища, оруДЙЯ трудэ,
одежда, монетная система, бумага, пищевые проДУкты
все стало предметом его любознательного внима-
ния150.
Завершает свое повествование о Русском государ-
стве Ян Бинь справкой о местоположении его столицы.
«Их столица преемственно находится как раз на запад
от [берега] Северного высокого моря посредине, Ука'
зывает он. — Если [оттуда] водою и сушею ехать днем
и ночью, то через 13 месяцев прибывают в город Якэ-
са [Албазин]». Западную границу страны русских Ян
Бинь располагает в семи днях пути на север0'запад от
Алтая151. По своему характеру эта справка очень близ-
ка к тем, которые делались на полях китайских карт
XVII в.
Развитие страноведения, как правило, теснейшим
образом связано с прогрессом картографии. Карта син-
тезирует накопленные знания, само составление карты
возможно лишь при определенном минимуме сведении
о той или иной стране. Без картографического источ-
никоведения152 раскрытие особенностей начального эта-
па накопления в Китае знаний о России било бы не-
полным. Какие же сведения о Русском госудаР^Тве на'
шли отражение на китайских картах XVII в.? Как эти
сведения соотносятся с информацией о дрУгИХ азиат-
ских и европейских странах?
Китайская картография была высоко развита^ уже
в раннем средневековье. Но вплоть до XVII в. китайские
карты строились в традиционной манере, без учета
шарообразности Земли. Как отмечает К. А. Салищев,
439
«кроме восточной, центральной и южной Азии китай-
цам были известны также северо-восточное побережье
Африки, Аравия, Малая Азия, Средиземное море с Испа-
нией и Италией,о которых они знали по описаниям, а в
отношении берегов Африки и Аравии по собственным пла-
ваниям первой половины XV в. Эти сведения нашли от-
ражение на китайских картах мира, обычно весьма
схематизированных, построенных также без учета ша-
рообразности Земли, с Китаем в центральной части
карты; некоторые из них (например, карта мира 1593 г.,
гравированная на дереве) отличались своей полнотой»153.
Заметим, что для автора этой карты Русь все еще оста-
валась белым пятном.
Рассмотрение китайских карт Цинской империи, со-
ставленных во второй половине XVII в., уже произво-
дилось применительно к изучению истории маньчжур-
ской экспансии в Приамурье154. Оно показало, что у
китайских картографов существовала целая «система
ошибочных представлений о территории Дальнего Вос-
тока»155, что до вторжения маньчжурских войск на рус-
скую территорию о ней имелось лишь весьма смутное
представление.
Во второй половине XVII в. картографическая на-
ука в Цинской империи переживала известный подъем.
Одна из лучших в мире коллекций старинных китай-
ских карт хранится в Отделе географии и карт Биб-
лиотеки конгресса США. В число основателей этой кол-
лекции входил известный американский китаевед А. Хам-
мель. В 1930 г. у него для Библиотеки конгресса была
приобретена карта, называющаяся «Юйди цюаньту» —
«Полная карта Земли». Причем в верхней части кар-
ты сохранилась наклейка с надписью по-английски, сде-
ланная, вероятно, еще А. Хаммелем: «Настенная карта
Китая, датированная 1673 г.»156. Разница в китайском
и английском названиях объясняется тем, что в основ-
ном эта карта идентична другой, более ранней китайской
440
карте, хранящейся здесь же в восточной коллекции
(misr. N 13), но не имеющей атрибуции. «Настенная
карта Китая» в отличие от своей предшественницы не
имеет двух полушарий, на которых показан мир.
Тем не менее в северо-западном углу этой карты в
виде островов представлены такие страны, как Англия,
Голландия, Франция, Испания, Португалия, а также
Аравия и Африка. Подробные заметки на полях описы-
вают язык, нравы и обычаи зарубежных государств,
их расстояние от Китая и пути к ним,' которыми долж-
ны следовать моряки. Например, заметка о Голландии
гласит: «Голландия находится в северной части Ве-
ликого западного океана,- Как следует из сочинения
«Чэнчжи тяньсюнь», посол из Голландии отстаивал
точку зрения, что эта страна граничит с Русским госу-
дарством, и что язык в этих двух странах одина-
ков».
У западного обреза карты располагается надпись,
дающая сведения и о Русском государстве. «Русское
государство, — гласит она, — на востоке соприкасает-
ся с лоча, западнее же прямо к северу все земли пол-
ностью [принадлежат] ему. [Примечание автора]157:
как говорится в сочинении «Стратегические планы ус-
мирения русских», русские преподносят дань [цинскому
двору], намеревались подчиниться. С древности не до-
стигали их государства. [Так далеко] отстоит от сто-
лицы [Китая], что как достигнуть [его]? По сухопут-
ной дороге можно отсюда добраться непосредственно
до этого государства. От заставы Цзяюйгуань158 дви-
гаться 11—12 дней до Хами, от Хами идти 12—13 дней
до Турфана159. Турфан состоит из 5 кишлаков, Турфан
как раз является границей Русского государства. Это
государство необъятно, простирается более чем на 20 ты-
сяч ли».
Как видим, этот текст не вносит принципиально но-
вых сведений в уже знакомую нам информацию о Рус-
441
Крайняя западная
Великой стены — Цзяюйгуань
ском государстве, заключенную в китайских сочинениях
XVII столетия. Но он содержит два любопытных мо-
мента. Во-первых, путь в Русское государство указан
через Центральную Азию, т. е. это примерно тот марш-
рут, которым прибыли в столицу Цинской империи тор-
говый караван П. Ярыжкина и посольство Ф. И. Бай-
кова в середине 50-х гг. XVII в. В 70-е гг. был открыт
новый, более короткий и удобный путь — через Мон-
голию или Маньчжурию (миссия И. Милованова, по-
сольство Н. Г. Спафария)160. Во-вторых, автор надписи
ссылается на «Стратегические планы усмирения рус-
ских» Чан Шу. Это может быть объяснено либо тем,
что карта должна датироваться не 1673 г. («Стратеги-
ческие планы...» составлены в 1685—1690 гг.), либо
тем, что надпись была сделана позднее, уже на готовой
карте.
Для решения этой проблемы обратимся к географи-
ческой нагрузке карты. В районе Северной Маньчжу-
рии среди других знаков и надписей нанесены города
Мэргень и Айгунь. Решение о строительстве Мэргеня
было принято в октябре 1685 г.161 В 80—90-е гг. город
становится административным центром162. Айгунь же
был основан в 1683 г. Таким образом, приходится при-
знать, что датировка А. Хаммелем этой карты неверна.
Она, очевидно, относится к 90-м гг. XVII в.
В пользу этого утверждения свидетельствует и срав-
нение рассматриваемой карты с картой Фердинанда
Вербиста, известной под названием «Полная карта ми-
ра», вырезанной на деревянных досках и отпечатанной
на 8 свитках в Пекине в 1674 г.163 Это была послед-
няя генеральная карта мира, изготовленная иезуитами
для цинского двора. Она была украшена изображения-
ми неизвестных в Китае представителей фауны, оби-
тателей Нового Света. На 5-м свитке этой карты мы
находим Китай (с указанием провинций) и северную
часть Восточной Азии. К северу от Кореи, на террито-
444
рии современной Маньчжурии, проставлена единствен-
ная надпись «нюйчжэнь», так обозначались в китайских
летописях предки маньчжуров. А на «Настенной карте
Китая» уже обозначены дальневосточные владения Рус-
ского государства, имеются города Албазин и Нерчинск,
русские именуются термином «лоча».
* * *
Итак, в 80-х гг. XVII столетия в цинском Китае бы-
ли предприняты первые попытки дать описания Рус-
ского государства. Разные по объему и достоверности,
эти описания лишь в незначительной степени передава-
ли те сведения, которыми располагали правительствен-
ные органы Цинской империи, получавшие информа-
цию от прибывших в Пекин русских посольств (Ф. И.
Байкова и в особенности Н. Г. Спафария). В соответ-
ствии с дававшимися им наказами русские дипломаты
всесторонне осведомляли о своей стране цинские вла-
сти. К этому следует еще добавить сообщения, делав-
шиеся в китайской столице участниками торговых ка-
раванов, пленными и перебежчиками, наконец, высоко-
образованными советниками-иезуитами. Остается толь-
ко предположить, что истинные сведения о русских и
их стране хоронились в сундуках Дворцовой канцеля-
рии и Государственного совета империи Цин. Их рас-
пространение противоречило политике маньчжурского
двора.
С начала накопления сведений о России наметились
различные подходы к объекту изучения. Официальное
труды (Чжан Пэнгэ, Чан Шу) отличались русофобским
характером. Это определялось тем, что на них оказал
влияние тот стереотип Русского государства, который
создавался цинской дипломатией для оправдания им-
перской экспансии против русских владений на Даль-
нем Востоке. Однако наряду с этим появились и авторы
445
(Цянь Лянцзэ, Ян Бинь), стремившиеся без пристрастия
и предвзятости осветить жизнь соседнего народа, пы-
тавшиеся понять его историю, нравственные и социаль-
ные условия его существования. Своими трудами они
объективно способствовали установлению доверия и до-
брососедства между двумя великими соседними госу-
дарствами.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Исследование действий цинской дипломатии в рас-
сматриваемый период, таким образом, позволяет прий-
ти к выводу о том, что в основе всех ее стратегических
планов лежали субъективистские, авторитарные моти-
вы Сюань Е. Никаких объективных причин для цинской
экспансии в Северной Маньчжурии и Приамурье не
существовало. Она была спланирована и осуществлена
в угоду личным амбициям императора Сюань Е.
Документы цинского же правительства раскрывают
истинный характер его действий. Так, Сюань Е в указе
от 7 сентября 1700 г. прямо признавал, что при раз-
граничении по Нерчинскому договору он получил зем-
ли, на которые не имел никаких правооснований, и что
народы Приамурья первоначально находились в зави-
симости от России. Такое признание опровергает мно-
гочисленные заявления о подданстве этих народов цин-
ским властям, встречающиеся в маньчжурских доку-
ментах периода борьбы за Амур и положенные цинской
дипломатией в основу ее позиции на Нерчинской кон-
ференции. Этот указ заслуживает того, чтобы быть
приведенным полностью. «Земли русских весьма отда-
ленные, — повествует Сюань Е, — они живут на северо-
западе близ моря и весьма почтительны и верны. Ког-
да Галдан, находясь в стесненном положении, просил
помощи у них, они воспротивились и не согласились.
В прежнее время, когда послали лиц для установления
447
границ, предложили сделать границу на восток от зе-
мель Нерчинска. Нерчинск с другими местами перво-
начально был землею бурят и урянхайцев; они все жи-
ли в лесах, занимаясь ловлей соболей, и назывались
лесными людьми. Впоследствии русские, сделавшись
сильными, овладели ими и подчинили себе, с тех пор
прошло уже 50—60 лет. Поэтому поистине надобно за-
ботиться о них»1.
В середине XVII в. Приамурье вошло в состав Рус-
ского государства. Царское правительство наряду с во-
енными мероприятиями широко проводило экономиче-
ское освоение присоединенных территорий, поощряя
крестьянское переселение и возделывание полей. Поли-
тика объясачивания местных племен, проводившаяся
русскими, была достаточно гибкой и в большинстве слу-
чаев обеспечивала их переход в русское подданство.
Цинское правительство, строя планы захвата Приаму-
рья, ограничивалось системой военных мероприятий,
а иногда и переселением подвластных ему жителей в
глубь Маньчжурии. К 80-м гг. XVII в. обнаружилась
большая эффективность русской политики хозяйствен-
ного освоения края, что побудило Цинов решиться со-
рвать этот процесс прямым вооруженным столкновени-
ем в Приамурье. Цинское правительство объявило о
принадлежности северного берега Амура и районов За-
байкалья своей империи и выдвинуло необоснованные
территориальные притязания на освоенные русскими
земли, административно входившие в состав Русского
государства. Царское правительство, не будучи в со-
стоянии обеспечить должной защиты своих владений
в Приамурье, стремилось к мирному урегулированию
конфликта и готово было пойти даже на частичные
территориальные уступки. При этом оно правомерно
рассматривало Амур как естественный рубеж между
владениями двух государств, проведение границы по
которому оставляло в единоличном владении Цинов
448
обширную зону совместного проникновения, простирав-
шуюся к югу от великой реки.
Нерчинский договор увенчал завершение стратагемы
императора Сюань Е, рассчитанной на захват русских
владений. Соглашение было заключено в ненормальной
обстановке, когда цинские армии фактически оккупи-
ровали русские владения, а посольство во главе с
Ф. А. Головиным и сопровождавший его отряд находи-
лись под угрозой физического уничтожения превосходя-
щими силами маньчжуров, вторгшимися в русские пре-
делы. Ввиду этого договор следует считать насильст-
венным, т. е. заключенным под угрозой применения си-
лы. Уступая силе, русские вынуждены были уйти с тер-
ритории по левому берегу Амура и правому берегу Ар-
гуни, принадлежавшей русским в 40—80-х гг. XVII сто-
летия.
Как правовой документ, Нерчинский договор абсо-
лютно несовершенен2. Делимитация границы была от-
ражена в нем крайне неудовлетворительно: тексты до-
говора неидентичны, географические ориентиры неяс-
ны3, обмен картами вообще не был произведен. Демар-
кация границы на местности не проводилась вовсе. Обе
стороны признали договор, но формально он не был
ратифицирован специальными актами. Таким образом,
граница не была установлена в общепринятом смысле,
даже в свете международно-правовых норм того вре-
мени.
Возникшая на левобережье Амура буферная зона
незаселенной горно-таежной местности была четко раз-
граничена только во второй половине XIX столетия
Айгунским и Пекинским дополнительным договорами
1858, 1860 гг. с установлением границы по рр. Амур,
Уссури, Сунгача и далее через оз. Ханка и горами к
р. Тумыпьцзяп (Туманная). Именно эта линия и стала
русско-китайской границей, а затем границей между
СССР и Китайской Народной Республикой.
15 В. С. Мясников
449
В конце XVII — начале XVIII в. мероприятия рус-
ского правительства были направлены на то, чтобы
обеспечить выполнение Нерчинского договора. Для упо-
рядочения русско-китайской торговли и получения от
нее максимальных выгод для казны правительство
Петра I установило государственную монополию на
«китайский торг». Первым этапом было введение но-
вых таможенных правил 1698 г., по которым в цинский
Китай могли следовать лишь казенные караваны, но
частные купцы могли включать свои товары в состав
доставляемых караваном предметов4. Эти правила пред-
ставляли собой известный компромисс между государ-
ством и частным капиталом5. При рассмотрении этого
шага следует принимать во внимание и тот факт, что
цинское правительство еще в 1694 г. в специальном
письме, направленном сибирским администраторам, ог-
раничило число русских, прибывающих с караванами
в Пекин, 200 человек6.
Казенные караваны направлялись периодически. С
1698 по 1718 г. их было десять: в 1698 г. караван
С. Лянгусова и И. П. Саватеева, в 1700-м — Г. Т. Бо-
кова и Г. А. Осколкова, в 1704-м — И. Саватеева, в
1706-м — Г. А. Осколкова, в 1708-м — П. Р. Худякова,
в 1710-м — вновь Саватеева, в 1712-м — вновь Худя-
кова, в 1714-м — Осколкова, в 1716—1717-м — М. Я. Гу-
сятникова, в 1718 г. — В. Ивина. Однако в первые
годы хотя и наблюдался существенный рост стоимости
вывозимых казенных товаров, частная торговля про-
должала доминировать. Не случайно поэтому в янва-
ре 1706 г. последовал царский указ, согласно которому
частная торговля была полностью запрещена. Уже в
1701 г. стоимость казенных товаров, отправляемых с
караванами, достигла 200 тыс. руб., но все же «казен-
ная караванная торговля далеко не поглощала все рус-
ские товары, ранее вывозимые в Китай»7.
Русская торговля в Пекине касалась интересов
450
лишь сравнительно узкого круга маньчжурской фео-
дальной аристократии и китайского купечества. «В про-
тивоположность английской, русская торговля, напро-
тив, оставляет незатронутой экономическую основу ази-
атского производства», — подчеркивал К. Маркс8. Это
замечание, относящееся к середине XIX в., тем более
верно для XVIII в.
Отсутствие экономических стимулов облегчало цин-
скому правительству проведение во внешней политике
принципа отделения экономики от политики. Этот
принцип активно декларировался и утверждался на
практике.
Рассматривая принцип отделения политики от эко-
номики и его реализацию цинской дипломатией, необ-
ходимо иметь в виду и то, что первостепенность поли-
тических и идеологических целей внешней политики
маньчжурской империи обусловливалась и традицион-
ным приоритетом социальной политики и этики в идео-
логической структуре китайского феодального общест-
ва. Проблема внешней политики рассматривалась с
точки зрения политики управления варварами. Япон-
ский исследователь М. Банно в доказательство этого
тезиса приводит доклад цинского сановника Ци Ипа
императору Даогуану, в котором говорилось: «Торговля
жизненно необходима для иностранных государств. По-
этому искусство императорского двора при осуществле-
нии руководства, направленного на сдерживание этих
государств, состоит в том, чтобы ко всему относиться
беспристрастно и, не применяя жестких мер, сохранять
основные принципы, насколько это возможно»9.
Именно в этом и состоял скрытый принцип полити-
ческой доктрины «человек прежде всего стремится к
выгоде». Отсюда делался вывод, что если оказать дав-
ление на то слабое место, каким для иностранцев явля-
лась жизненно необходимая им торговля, то это бы об-
легчало «руководство» ими10. Поэтому в XVIII в. и про-
15* 451
водились периодические запрещения торговых операций
с Джунгарским ханством и Россией для оказания на
них политического нажима.
Однако взаимоотношения 'России с Цинской импе-
рией в XVIII в. существенно отличаются от дипломати-
ческих связей двух стран, имевших место в XVII сто-
летии. Если в XVII в. русское правительство длительное
время пытается наладить дипломатические и торговые
связи с цинским Китаем, но царские посольства терпят
в Пекине одну за другой неудачи, наталкиваясь на от-
каз маньчжурского правительства признать принцип
равенства двух держав основой их отношений, то но-
вый век знаменует собой признание (сначала факти-
ческое, а затем и юридическое) цинским правительст-
вом того факта, что для Русского государства оно дол-
жно сделать исключение из своей китаецентристской
концепции внешней политики. Если еще сын Сюань Е
и его преемник на престоле Ииьчжэп, правивший под
девизом Юнчжэн (1723—1735), в одном из своих ука-
зов в октябре 1727 г. заявлял, что «Россия является
мелким вассальным государством»11, то внук Сюань Е,
император Хун Ли, правивший под девизом Цяньлун
(1736—1795), не случайно в своем указе от 8 ноября
1757 г. подчеркнул, что «Россия является государством,
с которым наша династия в течение длительного време-
ни считает себя находящейся в хороших, дружествен-
ных отношениях»12. Эти изменения во взглядах на роль
России в международных делах произошли не только
в столице Цинской империи, но и в правительственных
сферах всех европейских государств, а также при дво-
рах великих восточных соседей Русского государства —
Турции и Ирана13. Перемены мнений политиков и дип-
ломатов были вызваны тем великим обновлением, кото-
рое дали России реформы Петра I и его успехи в упро-
чении позиции вчерашней Московии на берегах Бал-
тийского и Черного морей.
452
Вряд ли можно найти в истории какого-либо иного
государства аналогию, которая, как это было в петров-
ской России, ознаменовала бы переход от одного сто-
летия в другое столь крупными качественными сдви-
гами в области политики, экономики, культуры. Цин-
ский Китай, например, в период правления Сюань Е —
современника Петра I — также пережил своеобразный
период реформ. Однако если Россия в результате ре-
форм Петра I вырвалась из рамок отсталости и попы-
талась догнать наиболее развитые европейские дер-
жавы, в которых утверждал себя капиталистический
способ производства,' то реформаторская деятельность
императора Сюань Е была направлена на консервацию
наиболее отсталых форм феодальной эксплуатации ки-
тайского народа в интересах правившей маньчжурской
верхушки14. Но признаки регресса в истории, как пра-
вило, проявляются значительно медленнее, чем симпто-
мы развития в благоприятном направлении. Поэтому в
XVIII столетии Цинская империя сохраняет свое доми-
нирующее положение на Дальнем Востоке и в Цен-
тральной Азии, а известная стабилизация положения
империи позволяет маньчжурскому правительству про-
должить экспансию на западных и южных рубежах
страны.
Рост могущества России и ее новая роль на между-
народной арене привели к установлению взаимоотноше-
ний с Цинской империей, которые можно охарактеризо-
вать как дипломатические связи двух равных по своему
положению феодальных государств. Но признание Ци-
нами равных прав России в международных отношени-
ях являлось сложным процессом. Китаецентристская
модель мирового порядка исключала для цинского пра-
вительства равенство во взаимоотношениях с соседями,
она исключала и само существование на границах им-
перии достаточно сильных государственных образова-
ний. Перед имперской дипломатией всегда ставилась
453
задача «стратегического наступления», т. е. ослабления
дипломатическими и военными методами сильного со-
седа, Но Цины были вынуждены отдать должное госу-
дарству, которое значительно окрепло уже после того,
как на Нерчинской конференции 1689 г. маньчжуры
подчинили его представителей своему диктату, и зна-
чение которого в Центральной Азии постоянно возрас-
тало, а территориальный рост на Дальнем Востоке и
в северной части Тихого океана неуклонно продолжал-
ся, о чем свидетельствовало освоение Камчатки и севе-
роамериканских владений.
Значительную роль в изменении отношения Цинов
к России в плане укрепления с ней добрососедских от-
ношений сыграли и цинско-джунгарские противоречия
в центральноазиатском районе. Цинско-джунгарская
война 1690—1696 гг. заметно ослабила, но не уничто-
жила Джунгарское ханство. Цинская дипломатия для
реализации своих стратегических планов, направленных
на захват всей Монголии, предпринимает поиски союз-
ников, пытаясь вовлечь в антиойратскую коалицию Рос-
сию и ее подданного калмыцкого хана Аюку. И хотя эти
попытки остались безуспешными и Россия предпочла
сохранить нейтралитет в цинско-джунгарском конфлик-
те15, ио и эта позиция была расценена цинским прави-
тельством как благожелательная для маньчжурской
стороны, что послужило благоприятным фактором для
укрепления добрососедских отношений России и Цин-
ской империи.
Особый характер связей с Россией, отличный от от-
ношений с другими западными державами, неодно-j
кратно подчеркивался цинским правительством и в
XIX в. Это, безусловно, благоприятно сказалось на под-
ходе Цинов к окончательному разрешению вопросов об
установлении русско-китайской границы на Дальнем
Востоке в середине XIX в., к упрочению добрососед-
ских отношений между двумя странами.
ПРИМЕЧАНИЯ*
1 Энгельс Ф. Внешняя политика Германии//?. 5. С. 160.
2 Ленин В. И. Слишком грубая ложь//?. 31. С. 465.
3 Ленин В. И. IX съезд РКП(б). 29 марта—5 апреля 1920г.
Речь при закрытии съезда 5 апреля//?. 40. С. 285.
4 Маркс К. Революция в Китае и в Европе//?. 9. С. 104.
5 Маркс К- Русская торговля с Китаем//?. 12. С. 157—158.
6 Лепин В. И. Предложение Центрального Комитета РСДРП
второй социалистической конференции//?. 27. С. 282.
Глава I
1 См.: Горский В. Начало и первые дела маньчжурского до-
ма// Груды членов Российской духовной миссии в Пекине. Г. 1.
Спб., 1852. С. 1—187; Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966.
С. 77—97; Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии
Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974; Мели-
хов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974.
2 Внешняя политика государства Цин в XVII веке. М., 1977.
С. 74—75.
3 III а н Ю э. Очерки истории Китая с древности до «опиумных»
войн. М., 1959. С. 489.
4 Гам же. С. 490.
5 Симоновская Л. В. Антифеодальная борьба китайских
крестьян в XVII веке. М., 1966. С. 276—278.
6 Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 151—168.
7 История дипломатии. 2-е изд. Г. 1. М., 1959. С. 59.
3 Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 152.
9 Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших
в Средней Азии в древние времена. Г. 1. М.; Л., 1950. С. 332—333.
* Произведения К. Маркса и Ф. Энгельса даны по 2-му изда-
нию Сочинений, В. И. Ленина — по Полному собранию сочинений.
455
10 Б ы к о в Ф. С. Зарождение политической и философской
мысли в Китае. М., 1966. С. 32.
11 Там же. С. 33.
12 Шицзин/Пер. Л. А. Штукина. М., 1957. С. 280.
13 Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая. М., 1958.
С. 213.
14 Древнекитайская философия: Собрание текстов: В 2 т. Т. 1.
М„ 1972. С. 14; Т. 2. М„ 1973.
15 См.: Бокщанин А. А. Китай и страны Южных морен в
XIV—XVI вв. М., 1968; Он же. Особенности внешних отношений
империи Мин и вопросы преемственности//Китай: традиции и со-
временность. М., 1976; Китай и соседи в древности и средневековье.
М, 1970. С. 13—36; Роль традиций в истории и культуре Китая.
М., 1972. С. 210; Fairbank J. К. (ed.). The Chinese World Order.
Camdridge (Mass.), 1974; Idem. Trade and Diplomacy on the China
Coast. Stanford (California), 1969; Fairbank J. K., Teng S s u -
y u. On the Ch’ing Tributary System//Ch’ing Administration: Three
Studies. Cambridge (Mass.), 1960.
16 Васильев К. В. Планы Сражающихся царств. М., 1968;
Crump J. I. Intrigues: Studies of the Chan-kuo Ts’e. Ann Arbor,
1964; I dem.Chan-kuo Ts’e. Oxford, 1970.
17 Древнекитайская философия: Собрание текстов: В 2 т. Т. 1.
М„ 1972. С. 168, 169.
18 Г о н ч а р о в С. Н. Китайская средневековая дипломатия:
Отношения между империями Цзинь и Сун. 1127—1142. М., 1986.
С. 16. 3. Г. Лапина также уделяла внимание развитию идей древ-
них мыслителей в средневековом Китае применительно к внешне-
политической и военной стратегии (Лапина 3. Г. Учение об уп-
равлении государством в средневековом Китае. М., 1985. С. 104—
109).
19 Позднеева Л. Д. Атеисты, материалисты, диалектики
древнего Китая. М., 1967. С. 123—124.
20 Древнекитайская философия: Собрание текстов: В 2 т. Т. 1.
М., 1972. С. 168—169.
31 Там же. Т. 1. С. 229—230.
22 Я и Хин-шун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его
учение. М., 1950. С. 90.
23 Быков Ф. С. Зарождение политической и философской мыс-
ли в Китае. М., 1966. С. 183. Древнекитайская философия: Собра-
ние текстов: В 2 т. Т. 1. М., 1972. С. 124.
24 См.: Титаренко М. Л. Древнекитайский философ Мо-ди
и его учение. М., 1985.
25 Древнекитайская философия: Собрание текстов: В 2 т. Т. 1
М., 1972. С. 194.
28 Там же. С. 193—194.
456
27 Там же. С. 194.
28 У-цзы. Об искусстве ведения войны. М., 1957. С. 38.
29 Древнекитайская философия. Т. 1. С. 194—195.
30 Там же. С. 183. Другой древнекитайский философ, Гуаиь-
цзы, указывает, что «начало войны зависит от противника, а ее
конец определяем мы сами. Победа в войне •— [результат] преодо-
ления противника, а приход добродетели — [результат] усовершен-
ствования личности. Поэтому и говорится: «То, что является доб-
рым предзнаменованием, с точки зрения духов, представляет собой
справедливость, с точки зрения человека». Если война несправед-
ливая, то ее нельзя вести. Тот, кто могуществен, но заносчив, поте-
ряет свое могущество. Тот, кто слаб, но кичлив, ускоряет свою ги-
бель. Тот, кто силен, но скромен и справедлив, может умножить
свои силы. Тот, кто слаб, но скромен и справедлив, может избежать
бед. Поэтому чрезмерная надменность может принести унижение,
а чрезмерная скромность — славу» (Древнекитайская философия.
Т. 2. М„ 1973. С. 35—36).
31 Позднеева Л. Д. Атеисты, материалисты, диалектики
древнего Китая. М., 1967. С. 171.
32 Средневековый мыслитель Ли Гоу подчеркивал, что война 1—
«сравнительно кратковременное и чрезвычайное состояние в жизни
общества — лишь продолжение [ответвление] во временном аспек-
те основы — политики мирного времени» (Лапина 3. Г. Учение
об управлении государством в средневековом Китае. М., 1985.
С. 107).
33 В трактате «Чжуан-цзы» приводится такой пример: «Неког-
да Яо, обратившись к Шуню, сказал: «Хочу пойти походом на
Цзун, Чуй и Сюбао. [С тех пор как я] взошел на престол, на душе
у меня из-за них неспокойно. Что является причиной этого?» Шунь
ответил: «Этн три правителя живут словно среди полыни. Почему
же на душе у тебя неспокойно? Когда-то в прошлом одновременно
десять солнц взошло и осветило весь мир; тем более [осветит его
твоя] добродетель, которая ярче солнца» (Древнекитайская фило-
софия. Т. 1. С. 258).
34 Там же. Т. 1. С. 239.
35 Роль традиций в истории и культуре Китая. М., 1972. С. 161.
38 Древнекитайская философия. Т. 1. С. 157.
37 Мэн-цзы чжэнъи («Мэн-цзы» с комментариями)//Чжуцзы цзи-
чэн. Т. 1. Шанхай, 1935. Гл. 7, ч. 2.
38 Быков Ф. С. Зарождение политической и философской мыс-
ли в Китае. М., 1966. С. 72.
39 Ш т е й н В. М. К истории дипломатии в древнем Китае и
древней Индии//Вестник Ленинградского университета. 1947. № 6.
С. 103—106.
457
40 F a i r b a n к J. K. (cd.). Chinese Thought and Institutions.
Chicago, 1967. P. 315.
41 Crump J. I. Intrigues: Studies of the Chan-Kuo Ts’e. Ann
Arbor, 1964. P. 29.
42 Быков Ф. С. Зарождение политической и философской
мысли в Китае. М., 1966. С. 86—87.
43 Древнекитайская философия. Т. 1. С. 71.
44 Быков Ф. С. Зарождение политической п философской мыс-
ли в Китае. М., 1966. С. 203.
45 G г a z i a Sebastian de (ed.). Masters of Chinese Political
Thought: From the Beginnings to the Han Dinasty. N. Y., 1973.
P. 63-65.
45 D e aeon R. The Chinese secret service. N. Y., 1974. P. 24,
26—32, 255—257.
46 Древнекитайская философия. T. 1. M., 1972. С. 162.
47 Поз ди ее в а Л. Д. Атеисты, материалисты, диалектики
древнего Китая. М., 1967. С. 354, коммент, к гл. 3.
46 Там же. С. 151-—152,-
49 Там же. С. 152.
50 Там же.
51 Там же.
52 Там же.
53 Древнекитайская философия. Т. 1. М., 1972. С. 154.
54 Там же. С. 131.
55 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 36.
56 Там же. С. 36.
57 Там же. С. 96.
58 Примеры дипломатических побед, одержанных путем такого
рода «стратегического нападения», см.: Конрад Н. И. Сунь-цзы:
Трактат о военном искусстве. М.; Л., 1950. С. 94—95, 97—100.
59 У-цз ы. Об искусстве ведения войны. М., 1957. С. 12.
80 Коирад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 37.
81 Политический термин гегемон (ба) появился в начале VII в.
до н. э., им обозначали удельного князя, усилившегося настолько,
что он мог навязывать другим свою волю первого среди других,
диктатора. Первым гегемоном в 679 г. до н. э. стал цинский Хуань-
гун.
82 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 53.
83 Там же. С. 39.
84 Там же. С. 37.
65 Там же. С. 40.
88 Там же. С. 211.
458
67 Там же. С. 41, 211—212.
68 Там же. С. 40.
69 Н. И. Конрад первоначально определяет «шпионов смерти»
как лазутчиков и диверсантов. Но Сунь-цзы, несомненно, вклады-
вал в это понятие более широкий, «героический» смысл. Это под-
тверждается и примерами из истории, приводимыми Н. И. Конра-
дом, в которых главное действующее лицо — посол, приносящий
себя в жертву во имя интересов своей страны. (Конрад Н. И.
Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.; Л., 1950. С. 296, 300—
301).
70 Там же. С. 55—56.
71 Там же. С. 300—301.
72 Штейн В. М. К истории дипломатии в древнем Китае и
древней Индии//Вестник Ленинградского университета. 1947. № 6.
С. 111.
73 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 34.
74 Никольсон Г. Дипломатия. М., 1941. С. 35—36.
75 С у н ь Ят-сен. Избранные произведения. 2-е изд., испр.
и доп. М., 1985. С. 85—86.
76 К о н р а д Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 54.
77 Там же. С. 6.
78 К а м б о н Ж. Дипломат. М., 1946. С. 52.
79 С ер ре Ж- Дипломатический протокол. 2-е изд. М., 1963.
С. 9.
60 Древнекитайская философия.' Т. 2. М., 1973. С. 101.
81 Там же. Т. 1. М., 1972. С. 159.
82 О процедуре дипломатического приема согласно ритуалу, ко-
торая регламентировала, как должны были входить, сидеть и вести
беседу древние дипломаты, см.: Мартынов А. С. Значение при-
езда послов в императорском Китае//Народы Азии и Африки. 1979.
№ 1. С. 93, 96—99.
83 С у н ь Ят-сеп. Избранные произведения. 2-е изд., испр.
и доп. М., 1985. С. 76.
84 Там же. С. 93—94.
88 Роль традиций в истории и культуре Китая. М., 1972. С. 15—
16.
86 Там же. С. 36.
87 Л и Б о. Избранная лирика. М., 1957. С. 101—102, с. 165
(примеч.).
88 Георгиевский С. Принципы жизни Китая. Спб., 1887.
С. 48.
69 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 3—4.
459
90 Китайские правительства различных эпох налагали запреты
на вывоз к «варварам» литературы, опасаясь, что они получат
«плоды просвещения». 3. Г. Лапина отмечает, что в период Сун
«китайское правительство накладывало запрет на вывоз к кидапям
всех книг, кроме канонических, боясь, что таким образом к ним
смогут просочиться секреты Сунской империи» (Лапина 3. Г.
Политическая борьба в средневековом Китае (40—70-е годы XI в.).
М., 1970. С. 150).
91 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 146—147.
92 Ш а п Ю э. Очерки истории Китая с древности до «опиум-
ных» войн. М., 1959. С. 488—489.
93 Конрад Н. И. Сунь-цзы: Трактат о военном искусстве. М.;
Л., 1950. С. 297.
94 Ермаченко И. С. К вопросу о роли дани в отношениях
между Цинской империей и Халхой в 30—50-х годах XVII в.//
Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии: История, эко-
номика. М„ 1970. С. 25.
95 В предисловии к «Планам Сражающихся царств» Лю Сян
подчеркивает: «Странствующие ученые, чтобы помочь тем царст-
вам, которые использовали их [способности], составляли планы и
придумывали [дипломатические] уловки и хитрости, поэтому я и
счел выражение «Чжаиьго цэ» подходящим названием для данной
книги» (Васильев К. В. Планы Сражающихся царств. М., 1968.
С. 57—58).
96 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. С. За.
’’В асильев К. В. Планы Сражающихся царств. М., 1968.
С. 57—58.
98 Там же. С. 58.
99 Древнекитайская философия: Собрание текстов в двух то-
мах. Т. 2. М„ 1973. С. 369.
100 X э Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы на
страну Полунощную). Пекин, 1881. Цз. 4, л. 4 об.
101 Новая история Китая/Отв. ред. С. Л. Тихвинский. М., 1972.
С. 210.
102 Кр нипцкий Н. А., Миронов Г. А., Фролов Г. Д.
Программирование и алгоритмические языки. М., 1975. С. 64—65.
"В асильев К. В. Планы Сражающихся царств. М., 1968.
С. 40.
104 Wills J. Е. (jr.). Pepper. Guns and Parleys: The Dutch
East India Company and China. 1662—1681. Cambridge (Mass.), 1974.
P. 207—208.
105 Маркс К. Капитал. T. 3//Т. 25, ч. 1. С. 367.
460
106 Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М.,
1970. С. 10.
107 «Ритуальная церемония инвеституры, сопровождавшаяся
обязательными богатыми жертвоприношениями и обильными пир-
шествами, играла роль очень важного политического акта, — от-
мечает Л. С. Васильев, — сущность которого как бы навеки освя-
щалась именно ритуальным характером процедуры. Акт инвеституры
вместе с тем строго фиксировал социальный статус того или иного
знатного лица, его место в сложной иерархии общества. Закрепле-
ние этого места посредством инвеституры накладывало на каждого
из прошедших через этот акт определенные обязательства, прежде
всего выражавшиеся в его вассальной зависимости (чаще всего
необременительной, а иногда и чисто формальной) от его сюзерена.
Согласно традиции, правители царств обязаны были раз в несколь-
ко лет являться с официальным визитом и точно фиксированными
подарками (скорее, данью) ко двору вана. В свою очередь, к этим
правителям с аналогичными визитами являлись вассальные вла-
дельцы уделов, расположенных на территории их царств. Каждый
визит также имел тщательно разработанный ритуал н сопровож-
дался церемониями и жертвоприношением» (Там же. С. 93).
108 М у р а ш е в а Г. Ф. Вьетнамо-китайские отношения в на-
чальный период Цинской династии по материалам вьетнамской и
китайской хроиик//Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной
Азии. М., 1970. С. 125.
los W i 11 s J. Е. (jr.). Embassies and Illusions. Cambridge (Mass.),
1984. P. 173.
110 M у p а ш e в а Г. Ф. Указ. соч. С. 127.
111 Мелихов Г/В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.).
М., 1974. С. 59, 200. Любопытно, что аналогичный прием был ис-
пользован еще Тимуром в битве при Анкаре в 1402 г. (Новосель-
цев А. П. Об исторической оценке Тимура//Вопросы истории. 1973.
Я» 2. С. 18).
112 Основная масса этих документов пыие хранится в 1-м Ис-
торическом архиве КНР в Пекине, в фондах Дворцовой канцелярии
(Нэйгэ) и Приказа, ведавшего сношениями с Монголией, Тибетом,
а позже п Россией, — Лифаньюаня (Си Чжунго дин лиши данань-
гуань гуаньцзан даиаиь гайшу (Путеводитель по фощдам 1-го Ис-
торического архива КНР). Пекин, 1985. С. 39, 147. Причем в фонде
Лифаньюаня имеются специальные дела, касающиеся связей Китая
с Россией (Там же. С. 147).
113 Семанов В. И. Эволюция китайского романа. М., 1970.
С. 31.
1,4 W i 11 s J. Е. (jr.). Embassies and Illusions. Cambridge (Mass.),
1984. P. 182.
461
115 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 107.
116 Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М.,
1970. С. 93.
117 W i 11 s J. Е. (jr.). Embassies and Illusions. Cambridge (Mass.),
1984. P. 179—180.
118 E Л у н л и. История государства кидаией (Цинданьго чжи)/
Перевод В. С. Таскина. М., 1979. С. 289.
119 Фомина Н. И. Борьба прЬтив Цинов па Юго-Востоке Ки-
тая. Середина XVII в. М., 1974. С. ПО—111.
120 Там же. С. 196.
121 Васильев В. П. Открытие Китая. Спб., 1900. С. 11.
* Глава II
1 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный список
Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 1—21; Русско-китайские отношения
в XVII в.: Материалы и документы. Т. 1. 1608—1683. М., 1969.
Док. № 2—4, 16—22. Далее: РКО.
2 Русско-монгольские отношения. 1607—1636: Сборник докумен-
тов. М., 1959. Док. № 1, 2, 4, 12, 16, 18—24; РКО. Т. 1. Док. № 5—
14.
3 Покровский Ф. И. Путешествие в Монголию и Китай-
сибирского казака Ивана Петлина в 1618 г.//Известия ОРЯС. Т. 18,
кн. 4. 1914; Мясников В. С. Новые документы о поездке в Китай
Ивана Петлина в 1618 г.//Советское китаеведение. 1958. № 1.
С. 146—151; Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые рус-
ские дипломаты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный спи-
сок Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 11—40.
4 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 17—21.
5 Русско-монгольские отношения. 1607—1636: Сборник докумен-
тов. М., 1959. Док. № 19, с. 55; РКО. Т. 1. Док. № 10.
9 Демидова И. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 21.
7 Русско-монгольские отношения. 1607—1636: Сборник докумен-
тов. М., 1959. Док. № 39, с. 90; РКО. Т. 1. Док. № 31, с. 96.
9 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 22.
9 Там же. С. 23. В некоторых документах главы монгольских
ханств, через которые проходила экспедиция, а также китайские
чиновники, встретившие ее в Пекине, называют И. Петлина «пос-
лом», однако сам он подчеркивал, что был послан лишь «проведать
про Китайское государство» (там же).
462
10 Там же. С. 22—23.
11 Там же. С. 19.
12 РКО. Т. 1. Док. № 26, с. 81—87.
13 D u n n е Y. Н. Generation of Giants: The Story of the Jesuits
in China in the Last Decades of the Ming Dinasty. L., 1962. P. 77.
О x n a m R. B. Ruling from Horseback: Manchu Politics in the Oboi
Regency. 1661—1669. Chicago, 1975. P. 38—49, 93—101).
14 Мартынов А. С. Значение приезда послов в император-
ском Китае//Народы Азии и Африки. 1979. № 1.
15 РКО. Т. 1. Док. № 28, с. 92.
16 Там же. Док. № 28, с. 92.
17 Там же. Док. № 26, с. 83.
18 О смысле и значении подарков — «дани» — при приеме пос-
лов императорами Китая, см.: Мартынов А. С. Значение приезда
послов в императорском Китае//Народы Азии и Африки. 1979. № 1.
19 РКО. Т. 1. Док. № 26, с. 83.
20 РКО. Т. 1. Док. № 29, с. 95.
21 Там же. Док. № 26, с. 83.
22 Там же. Док. № 26, с. 90.
23 Там же. Док. № 8, с. 50.
24 О «манцах» — южнокитайских племенах мань, бывших от-
личными мореплавателями, см.: Демидова Н. Ф., Мясни-
ков В. С. Первые русские дипломаты в Китае... С. 61—62.
25 РКО. Т. 1. Док. К° 26, с. 90.
26 Там же. Док. № 24, с. 72.
27 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 11—40.
28 Там же. С. 28—29.
29 В этом вопросе позиция центральных учреждений и сибирских
воевод была различной. И. С. Куракин фактически сразу же орга-
низовал еще одну экспедицию в Китай, которая должна была найти
туда водный путь. Но отправить ее не удалось, (см.: Там же. С.
28—29).
30 РКО. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 33, с. 99—100; Рус-
ско-монгольские отношения. 1607—1636: Сборник документов. М.,
1959. Док. № 44, с. 97—99.
31 РКО. Т. 1. Док. № 33, с. 99—100.
32 Там же. С. 100.
33 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 32—33.
34 Мясников В. С. Новые документы о поездке в Китай Ива-
на Петлина в 1618 г.//Советское китаеведение. 1958. № 1. С. 148.
35 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае... С. 34.
36 В 1641 г. с караваном торгового тайшп Дайчина в погранич-
463
ном городе Минской империи Синине побывал тарский казак Е. Вер-
шинин. Ему также была вручена грамота от имени внука Чжу Иц-
зюня, императора Чжу Юцзяпя (правил под девизом Чуньжэнь),
разрешавшая русским торговлю в минском Китае. Но она также
оставалась неперевсдеппой до 70-х гг. XVII в. Сам факт поездки
Вершинина нельзя рассматривать как какой-либо дипломатический
контакт: он попал в пределы Китая довольно случайно. Поэтому мы
в данной работе иа нем не останавливаемся (см.: Демидо-
ва Н. Ф., Мясников В. С. О .датировке грамот минских импе-
раторов царю Михаилу Федоровичу//Проблемы востоковедения.
1960. № 1. С. 166—167). М. И. Сладковский высказал мнение, что
грамота Вершинину могла быть и первой по времени (до поездки
И. Петлина) и доставлена в Сибирь еще посольством В. Тюменца
(см.: Сладковский М. И. История торгово-экономических от-
ношений народов России с Китаем (до 1917). М., 1974. С. 58—60).
При текстологическом анализе грамот М. И. Сладковский исходит
из того, что «обе грамоты написаны от имени «Валли, китайского
царя», т. е., видимо, императора Шэнь-цзуиа (Чжу Ицзюня. —
В. М.), правившего под девизом Ваньли (1573—1620)» (Там же.
С. 59). Однако в тексте второй грамоты ясно сказано, что ее пишет
не Ваньли, а «китайского Валлила-хаиа сын Джуханди» (РКО. Т. 1.
1608—1683. М., 1969. Док. № 51, с. 118). Поэтому датировка
М. И. Сладковского представляется ошибочной. Японский исследо-
ватель Есида Кинъити, публикуя текст второй грамоты, занимает
осторожную позицию. Основываясь на том, что император Чжу Юц-
зянь, будучи потомком Чжу Ицзюия, все же не был его сыном,
а также на том, что отсчет лет (26 — указанных в конце текста)
от времени посольства Н. Г. Спафария не дает точной даты поездки
Е. Вершинина, Есида Кинъити приходит к выводу, что связывать
эту грамоту с Вершининым несколько преждевременно, проблема
требует дальнейшего изучения (Есида Кинъити. Киндай ро-
еин каикэй си (История русско-китайских отношений в новое время).
Токио, 1974. С. 50—51).
37 Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 63—65; Но-
вая история Китая/Отв. ред. С. Л. Тихвинский. М., 1972. С. 15—24.
38 Доргонь (1613—1650) — регент в 1643—1650 гг., при котором
фактически произошел захват маньчжурами Китая (подробнее о его
правлении см.: Oxnam R. В. Ruling from Horseback: Manchu
Politics in the Oboi Regency. 1661 —1669. Chicago, 1975. P. 38—49,
93—101).
39 Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 38—39.
40 Там же. С. 39.
41 См.: Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 43—44.
42 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 27—29.
464
43 Lattimore О. Studies in Frontier History: Collected Papers.
1928—1958. P., 1962. P. 184; Маньчжурское владычество в Китае.
М„ 1966. С. 42.
44 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин...
С. 71—107.
45 Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 77—97,
113—114; Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVIIb.).
М„ 1974. С. 26—47.
46 Л е н и н В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют
против социал-демократов?//?. 1. С. 153—154.
47 Ленин В. И. К пересмотру партийной программы//?. 34.
- С. 368.
48 Ш у н к о в В. И. Очерки по истории колонизации Сибири в
XVII—начале XVIII в. М.; Л., 1946; Александров В. А. Рос-
сия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). Ха-
баровск, 1984; Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе
русско-китайских отношений. XVII—середина XIX в. Хабаровск,
1986.
49 Александров В. А. Из истории русско-китайских экономи-
ческих связей перед Нерчинским миром 1689 г.//История СССР. 1957.
№ 5; Вилков О. Н. Китайские товары на тобольском рынке в
XVII в.//История СССР. 1958. № 1; С л а д к о в с к и й М. И. Исто-
рия торгово-экономических отношений народов России с Китаем
(до 1917). М, 1974. С. 54—55.
50 Русско-индийские отношения в XVII в.: Сборник документов.
М„ 1958.
51 Русско-монгольские отношения. 1636—1654: Сборник доку-
ментов. М., 1974. Док. № 7, 8, 20, 21, 28, 29.
52 ?ам же. Док. № 74, 75, 95, 99, 100, 120.
63 ?ам же. Док. № 9, 47, 48, 52, 57, 64, 66, 69, 85, 112, 121, 122.
54 ?ам же. Док. № 37, 39, 40, 42, 46, 49, 68, 78, 79, 84, 90, 91.
55 ?ам же. Док. № 96, 97.
68 РКО в XVII в. ?. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 41—47,
49, 50.
57 Мясников В. С. Русские архивные источники о завоева-
нии Китая маньчжурами (1618—1690)//Маньчжурское владычество
в Китае. М., 1966.
56 Поиски путей па Амур были одновременно и разведыванием
маршрутов в Китай. Но в отличие от монголов жители Даурин рас-
сказывали о маньчжурском домене в районе Мукдена (Шэньяна)
(См.: РКО в XVII в. ?. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 50, 56—
68). Одно время у русских существовало представление о наличии
двух Китаев — маньчжурского государства и остатков бывших
минских владений, — о чем было сообщено Цецен-ханом в 1647 г.
465
(см.: Там же. Док. № 54, 55, примеч. 3 к док. № 54, с. 541, 542
и примеч. 2 к док. № 58, с. 543).
59 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 75.
60 Там же. С. 74. И. С. Ермаченко при переводе с китайского
употребляет термин «русские ружья-дробовики». Получение огне-
стрельного оружия от русских было особым вопросом в русско-мон-
гольских отношениях. Уже при первом посольстве к Алтын-хану
Шолою Убаши-хунтайджи В. Тюменца и И. Петрова в 1616 г. Алтын-
хан просил царя прислать ему «пищалей 320» (Русско-монгольские
отношения. 1607—1636: Сборник документов. М., 1959. Док. № 22,
с. 65). Русское правительство категорически запрещало вывоз ог-
нестрельного оружия к кочевым народам. Впоследствии не раз бы-
вали случаи, когда монгольские послы пытались нелегально вывез-
ти из пределов Русского государства пищали, а иногда монгольские
ханы отбирали оружие у казаков, сопровождавших посольства. Так,
когда прибыло посольство И. Похабова, Цецен-хаи «велел им, Ивану
с товарищи, стрелять ис пищалей по целе... а после стрельбы взял
у него, Ивана, пищаль гладкую с лядункою и с натрускою» (РКО
в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 55, с. 126).
61 РКО в XVII в. Т. 1. Док. № 55, с. 124—126.
62 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 56, с. 126.
63 Там же. Док. № 56, с. 126.
64 Там же. С. 127.
65 Там же.
66 Там же. Док. № 57, с. 130.
67 См., например, грамоту Приказа Казанского дворца от 31 ок-
тября 1636 г. томскому воеводе И. И. Ромодановскому о приведе-
нии к шерти хошоутского тайджи Туру-Байху и Эрдени Батур-хун-
тайджи; жалованную грамоту царя Михаила Федоровича от 28 фев-
раля 1638 г. о принятии Алтыи-хана в русское подданство; грамоту
из Сибирского приказа от 20 января 1645 г. тобольскому воеводе
Г. С. Куракину о посылке тобольских служилых людей к Эрдени
Батур-хунтайджи для договора об отводе его улусных людей из
русских ясачных волостей и о запрещении собирать ясак с воло-
стей Тарского уезда и с киргизов; грамоту от 13 марта 1649 г.,
данную из Посольского приказа тобольскому воеводе В. Б. Шере-
метьеву об отпуске из Москвы послов Шолон Цецеп-хана и о сна-
ряжении из Тобольска нового посольства к Цецен-хану для приве-
дения его к шерти; грамоту от И ноября 1649 г. из Сибирского
приказа красноярскому воеводе А. А. Бунакову о сборе полного
ясака с ясачных людей «ласкою и приветом» (Русско-монгольские
отношения. 1636—1654: Сборник документов. М., 1974. Док. № 12,
26, 106, 114).
466
68 Русско-монгольские отношения. 1636—1654: Сборник доку-
ментов. М., 1974. С. 10—11.
69 Е р маченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 72—107.
70 О «царе Шамшакане», см.: Дополнения к Актам историческим.
Т. 2—7, 10. Спб., 1848—1857. См., в частности: Т. 3. № 72, с. 26;
РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. С. 541, примеч. 2 к док.
№ 54.
71 Ленинградское отделение Архива АН СССР. Фонд: Портфели
Миллера. № 31/V, с. 76; РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969.
С. 543, коммент. 1, 2 к док. № 58.
72 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 61, с. 134—
135.
73 Там же. Док. № 6, с. 133.
74 Там же. Док. № 61, с. 135.
75 Любопытно, откуда у Е. П. Хабарова могли возникнуть мыс-
ли, что маньчжурский чиновник говорил на китайском языке. В это
время «Богдойская земля» вообще еще не ассоциировалась с Китаем.
76 Там же. Док. № 61, с. 135.
77 Там же. Док. № 61, с. 135.
78 Там же. Док. № 58, с. 131.
79 У нас ист сведений о каких-либо подарках хану, которые мог
бы вручить посол.
80 Там же. Док. № 59, с. 132.
81 Там же. Док. № 60, с. 133—134.
82 Там же. Док. № 61, с. 136.
83 Там же. Док. № 61, с. 136.
84 Там же. Док. № 61, с. 137.
85 Там же. Док. № 61, с. 136.
88 О китайцах, сосланных в Нингуту для несения службы, см.:
Васильев В. П. «Записки о Нингуте» цинского чиновника У
Нань-жуня//3аписки ИРГО. Кн. 15. Спб., 1857.
87 На многих русских картах XVII в. на востоке Маньчжурии,
где-то на побережье, изображалось «Никанское царство».
88 Большое место в рассказе китайца отведено богатствам его
земли. «Да в той же земли Никанской в нашей, — сказал он, —
родится золото и серебро, и жемчуг в раковинах находят в реке,
и каменье дорогое. Да в нашей де в Никанской земле родится шел-
ки розиые, а делают из шелков из тех камки и отласы и бархоты,
а бумагу де хлопчатую сеют, а ис той бумаги делают кумачи»
(РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 61, с. 137). Это
сообщение очень заинтересовало Е. П. Хабарова.
89 Там же. Док. № 61, с. 137.
90 Да Цин Шицзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 68, л. 24а.
467
91 Там же. Цз. 66, л. 13; цз. 75, л. 76.
92 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 61, с. 138.
93 Там же. Док. № 61, с. 138.
94 Там же. Док. № 79, с. 204.
95 Там же. Док. № 79, с. 204.
96 Там же. Док. № 75, с. 194.
97 Шастина Н. П. Русско-монгольские посольские отношения
XVII века. М., 1958. С. 74—76.
98 Когда Лигдан-хан задержал -посла Нурхаци и последний
получил известие (впоследствии оказавшееся ложным) о гибели
маньчжурского представителя, глава маньчжурского государства
приказал казнить посла Лигдаи-хана. В свою очередь и монголы
неоднократно убивали маньчжурских послов (Е р м а ч е н к о И. С.
Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Мон-
голии в XVII в. М., 1974. С. 30, 34).
99 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183, с. 417.
И. Милованов в своем «доезде» в 1670 г. отметил: «Приходил на
посольской двор изменник новокрещен родом крымских татар преж-
него ленского воеводы Дмитреев человек Франзбекова Анашка
Урусланов, которой ушол из Даур с Амуру-реки в Китайское госу-
дарство в прошлых годех... И те де изменники Аиашко и Пахомка
в Китайском государстве поженились и держат веру их китайскую
и от Богдакана идет им корм и живут они своими дворами» (Там
же. Док. № 141, с. 287).
100 П. Бекетов основал в 1632 г. Якутский острог.
101 Русско-монгольские отношения. 1636—1654: Сборник доку-
ментов. М, 1974. Док. № 132, с. 389—392.
102 Посольские функции н установление отношений с «Богдой-
царем» были, очевидно, не главной задачей отряда П. Бекетова, а
одним из вариантов его действий в случае прямых контактов с
маньчжурами. Только этим можно объяснить тот факт, что П. Бе-
кетов не предпринял попыток с Амура двинуться па поиски владений
хана.
193 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 75. с. 194.
194 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 62; с. 139.
105 Там же. Док. № 62, с. 139.
106 Вилков О. Н. Китайские товары на тобольском рынке в
XVII в.//История СССР. 1958. № 1. С. 105—124; Сладков-
ский М. И. История торгово-экономических отношений народов
России с Китаем (до 1917). М., 1974. С. 80—82.
197 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 64, 67;
Демидова И. Ф., Мясников В. С. Первые русские диплома-
ты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный список Ф. И. Бай-
кова). М., 1966. С.87—88.
198 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 67. О зна-
468
чительности этой суммы свидетельствуют расчеты В. О. Ключев-
ского. См.: Ключевский В. О. Русский рубль XVI—XVIII вв.
в его отношении к нынешнему: Опыты и исследования. М., 1912.
109 С. Аблин оказался опытным торговцем, он впоследствии не
раз бывал в Китае.
110 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 68, с. 148.
111 Там же. Док. № 68, с. 148.
112 F u Lo-shu. A. Documentary Chronicle of Sino-Western Re-
lations. 1644—1820. V. 1. Tucson, 1966. P. 14.
113 «Местностью Хэйлунцзян» в маньчжуро-китайских источниках
именовалась обширная территория к югу от Амура, т. е. практиче-
ски вся Северная Маньчжурия, куда совершались грабительские
походы при Нурхаци и Абахае (Мелихов Г. В. Маньчжуры на
Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974. С. 58—84).
114 Маньчжуры требовали прислать 100 стрелков с мушкетами
из пограничных корейских войск (Fu Lo-shu. Op. cit. P. 14—15).
115 Главным из них был Цецен-хан.
116 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 94—100.
117 В 1653 г. халхаские послы пе были пропущены через Чжан-
цзякоу в Пекин в связи с осложнениями в маньчжуро-монгольских
отношениях (Там же. С. 99—100).
118 Там же. С. 100.
119 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 75, с. 193—
194.
120 Там же. Док. № 67, с. 40.
121 Там же. Коммент. 1 к док. № 68.
122 Ф и л и п п о в А. М. Новые данные о посольстве Сейткула
Аблина//Советское китаеведение. 1958. № 2. С. 135—137.
123 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Коммент. 1 к док.
№ 63, с. 543—544.
124 Там же. Коммент. 2 к док. № 68, с. 544.
125 Н. Ф. Демидова называет также Ф. Иванова в качестве спут-
ника Ярыжкина и Аблина (Демидова Н. Ф., Мясников В. С.
Первые русские дипломаты в Китае: («Роспись» И. Петлипа и ста-
тейный список Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 89).
126 Там же. Док. № 68, с. 146.
127 В 1666 г. Сибирский приказ затребовал из Приказа Большой
казны статейные списки Ф. И. Байкова п П. Ярыжкина. Статейный
список Байкова был найден и отправлен, а «Петра Ярышкина и
Сейткула Аблнна статейных списков в приказе Большие казны не
сыскано» (см.: РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. №115,
с. 251—252).
128 Да Цин Шицзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 87, л. 186.
469
129 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 80, с. 205-
208; док. № 81, с. 209—211; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„
1972. С. 660.
130 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 74, с. 178.
Интересно, что во втором, отредактированном после возвращения
в Москву варианте статейного списка эти сведения опущены (по-
дробнее см.: Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые рус-
ские дипломаты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный спи-
сок Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 105—108).
131 Обычно процедура репетировалась в Лифаньюане.
132 Да Цин Шицзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 135,
л. 2а.
133 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 100—102.
134 Там же. С. 102.
135 Да Цин Шицзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Ции). Токио, 1937. Цз. 91,
с. 206—21а. РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Примеч. 1
к док. № 83, с. 553.
136 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 70, с. 151;
док. № 71, с. 152.
137 Насколько царское правительство было заинтересовано в раз-
витии торговли с Китаем, можно судить и по тому, что в январе—
марте 1653 г., когда Ф. И. Байкова только направили в Тобольск
в качестве царского представителя, московские приказы «бомбили»
тобольского воеводу В. И. Хилкова инструкциями и указаниями по
организации «дела», направляя в Тобольск порой по два царских
указа в день (см.: РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док.
№ 68, с. 146).
138 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские
дипломаты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный список
Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 87—91; Сладковский М. И. Ис-
тория торгово-экономических отношений народов России с Китаем
(до 1917). М„ 1974. С. 83—84.
139 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 70, 71, 72.
140 Там же. Док. № 72, с. 168.
141 Там же. Док. № 72, с. 165.
142 Там же. Док. № 71, с. 167.
143 Там же. Док. № 69, с. 151.
144 Там же. Коммент. 1 к док. № 69, с. 544.
145 Там же. Док. № 85, с. 216—217.
146 Дворцовые разряды. Т. 3, 4. Спб., 1852. Т. 3. С. 339—340.
147 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 67,
с. 143—144.
470
148 Дворцовые разряды. Т. 4. Спб., 1852. С. 369- сношений
’«кологривов С. н. Материалы для истории^споши^
России с иностранными державами в XV П в. >
150 Там же. С. 138. п г Пепвые русские
161 Демидова Н. Ф, Мясников В. С. первые ру
дипломаты в Китае: («Роспись» И. Петлина и статейный
Ф. И. Байкова). М., 1966. С. 88—89.
152 Эта церковная церемония, символизировавшая въезд Христа
в Вифлеем на ослице, при московском дворе исполнялась так, что
в роли осла выступала «ряженая» лошадь, которой привязывали
«ослиные» уши.
183 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 71, с. 168.
154 Хотя здесь указано на утрату лишь одного листа после слов:
«а хочет де их Аблай отпустить в Китайское государство на вес-
ну...», но уже после публикации удалось установить утрату и еще
одного листа после слов: «и твоих государевых людей Петра Ярыж-
кина с товарищи с твоего государево казною в Китайское государ-
ство и из Китайского государства назад...» (Русско-монгольские от-
ношения. 1607—1636: Сборник документов. М., 1959. Док. № 134,
с. 399).
список
155 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 62, с. 151.
ISS Базилевич К. В. Элементы меркантилизма в экономиче-
ской политике правительства Алексея Михайловича//Ученые записки
МГУ. Вып. 4. М., 1941.
157 Ср.: РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 71
и Русско-индийские отношения в XVII в.: Сборник документов. М.,
1958. Док. № 24.
158 Русско-индийские отношения в XVII в.: Сборник документов.
М., 1958. Док. № 24, с. 57.
159 М а п с а 11 М. China and Russia: Their Diplomatie Relations
to 1728. Cambridge (Mass.), 1971. P. 48, 49.
160 Хух-Хото в этот период был аванпостом маньчжурской ад-
министрации в Южной Монголии. Там находились государственные
провиантские склады, предназначавшиеся в первую очередь для
нужд армии. Здесь же происходила и торговля скотом, пригоняв-
шимся монгольскими феодалами. Опасаясь набегов на этот пункт
империи (такой набег халхасцы совершили, например, в 1650 г.),
цинское правительство строго регламентировало приезд в Хух-Хото
монгольских торговых караванов. По указу 1654 г. высшие мон-
гольские феодалы, прежде чем направить для продажи скот, должны
были специально запрашивать Лифаныоань и получать разрешение
на посылку определенного числа сопровождающих (см.: Ерма-
ченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной
и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 167).
161 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 74, с. 174.
471
162 Там же. Док. № 74, с. 175.
103 Ермачеико И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южиой и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 103—107.
164 Примечательно, что эту же тактику «выжженной земли»
маньчжуры в 1655—1657 гг. начали применять н против патриоти-
ческих китайских сил, боровшихся против Цинов на побережье про-
винций Фуцзянь, Чжэцзян, Цзянсу и Гуандун. И здесь проводилось
массовое переселение местных жителей в глубь страны. Один из
современников этих событий подчеркивал, что, оставляя врагу опу-
стошенную территорию, Цины «учитывали, что земли противника
невелики, налогов и податей много не соберешь, а раз грабить не-
чего, то они сами попадут в трудное положение. Это и есть оружие,
которое без боя заставит противника покориться» (Фомина II. И.
Борьба против Цинов на Юго-Востоке Китая. Середина XVII в. М.,
1974. С. 152—154).
165 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 82, с. 213.
163 В период пребывания Ф. Байкова империя постоянно при-
нимала посольства от монгольских феодалов. Как раз в это время
прислали «дань» ойратский Эрдени-тайцзуи и халхаский Тушету-
хаи, в мае прибыло посольство из Турфана. См.: Дунхуа лу (Запи-
си [историков] из павильона Дунхуа). Шанхай, 1895. Шуньчжи,
цз. 26, с. 14а—146.
167 Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дип-
ломаты в Китае: («Роспись» И.Петлина и статейный список
Ф. И. Байкова). М„ 1966. С. 91—92.
168 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 71, с. 153.
169 Там же. Док. № 71, с. 153—154.
170 Там же. Док. № 72, с. 167.
171 Там же.
172 Там же.
173 Там же.
174 Там же. Док. № 72, с. 168.
175 Там же. Док. № 74, с. 176.
176 Ермачеико И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 96.
177 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 71, с. 165.
178 Там же. Док. № 71, с. 155.
179 Как видим, повторилась та же ситуация, что была и при
визите в Пекин И. Петлица, — монгольские представители выступа-
ли переводчиками-посредниками в переговорах.
180 Там же. Док. № 74/11, с. 187.
181 Там же. Док. № 74/11, с. 186.
182 Там же.
183 Там же. Док. № 74/1, с. 177.
184 Там же. Док. № 71, с. 154.
472
165 Там же. Док. № 74, с. 177, 186.
166 Там же. Док. № 74, с. 185, 186.
167 Там же. Док. № 74, с. 187.
1ВВ Там же.
169 В цинскнх хрониках этот приезд голландских послов зафик-
сирован крайне лаконично: «В 6-й месяц 13-го года Шуньчжн при-
слана дань из Голландии» (Дунхуа лу (Записи [историков] из па-
вильона Дунхуа). Шанхай, 1895. Шуньчжи, цз. 26, с. 15а).
190 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 74, с. 190.
191 Фомина Н. И. Борьба против Цинов на Юго-Востоке Ки-
тая. Середина XVII в. М., 1974. С. 129—131.
192 РКО. в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 74, с. 190.
193 Там же. Док. № 74, с. 187.
194 Д е м и д о в а Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские
дипломаты в Китае («Роспись» И. Петлина и статейный список
Ф. И. Байкова). М„ 1966. С. 102—112.
195 Стоит только ту часть статейного списка, где дано описание
Китая, поместить между апрельскими и августовскими сообщения-
ми о переговорах с цинскими чиновниками, как исчезает этот «про-
вал» в событиях. В июле, например, происходит встреча с голланд-
цами и т. д.
Вероятно, у посла первоначально был вариант статейного спи-
ска, в который все события заносились строго хронологически. Это
расположение материала и сохранилось в первой части документа:
от выезда из Тобольска до апреля 1656 г. Затем, редактируя свой
отчет, посол скомпоновал материал по темам, что приближало струк-
туру документа к расположению статей наказа, давая конкретные
ответы па вопросы, поставленные в наказе. При этом ряд материа-
лов был послом опущен.
196 П. Т. Яковлева, например, считает, что с 1 апреля посоль-
ство Ф. И. Байкова находилось под арестом до конца августа
1655 г. (по нашему мнению, дата также ошибочна) «с правом тор-
говли с посещавшими посольский двор китайцами» (Яковле-
ва П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г. М., 1958. С. 95—
96).
197 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 85, с. 217.
198 Там же. Док. № 71, с. 160.
199 Там же. Док. № 85, с. 217.
200 Там же. Док. № 183, с. 380.
201 Там же. Док. К» 85, с. 217.
202 В принципе Байков мог, конечно, съездить и узнать проце-
дуру представления императору, ведь от пего требовали не репе-
тировать ее, а только «посмотреть». Но он и в этом видел умаление
достоинства своего и своей страны. Позже, редактируя статейный
список, он, очевидно, усомнился в том, правильно ли поймут его
473
в Москве, и интерпретировал этот эпизод как попытку заставить
его поехать в Лифаныоань с царской грамотой, что было запреще-
но наказом (РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док.
№ 74/П, с. 186).
203 Там же. Док. № 74/1, с. 177.
204 Там же. Док. № 74/П, с. 187.
205 Да Цин Шицзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 135,
л. 26—3.
206 Там же. Цз. 135, л. 3. Из этой резолюции, кстати, видно,
что чиновники уже докладывали о «поднесении» дани послом.
207 В первом варианте статейного списка указана дата 12 ав-
густа, но это, очевидно, описка, ибо вряд ли в один и тот же
день посла несколько раз приглашали в Лифаныоань, состоялось
совещание в Либу, было послано донесение императору и получен
ответ и чиновники отправились вновь к послу. Очевидно, эти со-
бытия произошли после 12 августа, а последние переговоры про-
исходили 31 августа, как это и указано во втором варианте ста-
тейного списка.
203 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 74/П,
с. 187.
209 Там же. Док. № 74/1, с. 178.
2,0 Там же.
211 Там же. Дох. № 74/1, с. 180.
212 Там же. Док. № 74/1, с. 181.
213 Вряд ли можно согласиться с мнением Дж. Уиллса о том,
что история четырех исследованных им голландских и португаль-
ских посольств подтверждает, будто «было бы трудно доказать,
что данническая система была одним из главных ограничителей
развития китайско-голландских и китайско-португальских отноше-
ний при правлении Канси». (Wills J. Е. (jr.). Embassies and Illu-
sions. Cambridge (Mass.), 1984. P. 173).
214 Методы, которыми действовало цинское правительство, чер-
пались из арсенала традиционной китайской стратегии. Так, на-
пример, в августе 1656 г. один из генералов Чжэн Чэнгуна пере-
шел на сторону Цинов, сдав вместе с гарнизоном крепость Хайч-
жэн — главную базу снабжения антицинских сил. В мае 1657 г.
он предложил цинскому правительству «Пин хай цэ» («Стратагему
усмирения морского побережья»), состоявшую из пяти пунктов:
1) разрушить родовые могилы семьи Чжэн, а самого Чжэн Чэн-
гуна казнить; 2) мягко относиться к сдающимся повстанцам и
использовать их против Чжэна; 3) строго соблюдать запрет на мор-
скую торговлю; 4) укрепить побережье; 5) переселить приморское
население в глубь страны (Kessler L. D. Kang-hsi and the Con-
solidation of Ch’ing Rule. 1661 —1684. Chicago, 1976. P. 23—25).
474
Такие элементы этой стратегии, как принятие перебежчиков на
службу и использование их, сгон коренного населения, создание
системы укрепленных пунктов на подступах к Приамурью, приме-
нялись н против русских на Амуре.
215 Да Цнп Шицзу Чжапхуапди шилу (Хроника правления
императора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 135,
л. 25 б; Хэ Ц ю т а о. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Цз. 2 (вводный), л. 2.
216 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 708.
Глава III
1 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 660.
2 F u Lo-shu. Op. cit. V. 1. Р. 22.
3 Там же.
4 Хэ Ц ю т а о. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы на
страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 7. Цз. 60, л. 1а.
5 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 660.
6 Там же.
7 А л е к с а и д р о в В. А. Россия иа дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 30.
8 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 83, с. 215.
9 Там же.
10 Там же. Док. № 183, с. 347.
11 Там же. Док. № 84, с. 216.
12 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 85,
с. 216—217.
13 Там же. Док. № 86, с. 218.
14 Там же. Док. № 87, с. 218—220; док. № 88, с. 220.
15 Там же. Док. № 90, с. 221—224; док. № 91, с. 224—227.
16 Там же. Док. № 91, с. 226.
17 Там же. Док. № 93, с. 228—229.
18 Там же. Док. № 93, с. 229.
19 Ф о м и н а Н. И. Борьба против Цинов на Юго-Востоке Ки-
тая. Середина XVII в. М., 1974. С. 143—144.
20Е рмаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной н Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 106—107.
21 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М, 1969. Примеч. 1 к док.
№ 106, с. 555.
22 Там же. Ср. док. № 72 и док. № 98.
23 Там же. Док. № 98, с. 234.
24 Там же. Примеч. к док. № 106, с. 555.
25 Там же. Примеч. 1 к док. № 106, с. 555.
475
26 Там же.
27 Там же.
28 Там же.
29 Там же. Док. № 84, с. 216; док. № 114, с. 249—250.
30 В a d d е 1 е у J. F. Russia, Mongolia, China. V. 2. L., 1919.
P. 168.
31 Да Цин Шпцзу Чжанхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 54,
л. 27 б.
32 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Примеч. 1 к док.
№ 106, с. 555.
33 S р е n с е J. D. Emperor of China: Self Portrait of K’ang-hsi.
N. Y„ 1974. P. XXI,
34 Ibid. P. 72—75.
35 РКО в XVII в. T. 2. 1685—1691. M„ 1972. C. 674.
36 Там же. С. 677.
37 Там же.
38 Там же. С. 677—678.
39 Spence J. D. Emperor of China; Self Portrait of K’ang-hsi.
N. Y„ 1974. P. 20—21, 183.
‘° Fu L о - sh u. Op. cit. V. 1. P. 35, 39, 41—42.
41 ЦГАДЛ. Ф. Сибирский приказ, стб. 508, л. 342; РКО в
XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. С. 14, док. № 135, с. 275;
при меч. 1 к док. № 133, с. 557.
42 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М, 1969. Док. № 135,
с. 275.
43 Там же. Док. № 107—112; док. № 125, с. 263.
44 М а п с а 1 1 М. China and Russia... Р. 55.
45 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М, 1969. Док. № 114,
с. 250—251.
46 Там же. Док. 127—128.
47 S р е n с е J. D. Emperor of China... Р. 9, 119.
48 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М, 1972. С. 677. .
49 F u L о - s h u. Op. cit. V. 1. Р. 44.
50 Там же.
51 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 130,
с. 269.
52 Чжунго жэньмпн дацыдянь (Китайский биографический сло-
варь). Шанхай, 1940. С. 1364; Mancall М. Op. cit. Р. 83—84, 329.
53 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183,
с. 380—381.
54 Там же. Док. № 130, с. 269.
55 Там же. Док. № 135, с. 275.
56 Там же. Док. № 143, с. 290.
57 Fu L о - s h u. Op. cit. V. >1. Р. 44.
476
88 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 143,
с. 290—291.
59 Там же. Док. № 143, с. 291.
00 F и L о - s h ti. Op. cit. V. 1. Р. 42
61 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 143, с. 291.
62 Там же.
63 Та м же.
64 Там же. Док. № 209, с. 503.
65 Там же. Док. № 133, с. 272.
66 Там же. Док. № 133, с. 272.
67 Там же.
68 Там же.
89 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 129, с. 268.
70 Там же.
71 Русско-монгольские отношения. 1636—1654: Сборник доку-
ментов, М., 1974. С. 272—276.
72 РКО в XVII в. Т. I. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 135,
с. 275.
73 Там же. Док. № 132, с. 271.
74 С к а ч к о в П. Е. Ведомость о Китайской земле//Страны и
народы Востока. Вып. 2. М., 1961. С. 206—219.
75 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 132, с. 271.
78 Там же.
77 Там же. Док. № 132. С. 270.
78 Там же. Док. № 141. С. 284.
79 F u L о - s h ti. Op. cit. V. 1. Р. 46.
80 Там же.
81 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 141,
с. 283—287.
82 М а п с а 11 М. Op. cit, Р. 85.
83 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 141,
с. 285—286.
84 Там же. Док. № 139, с. 281.
85 Там же.
88 Там же.
87 Там же. Док. № 139, с. 282.
88 Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 37,
л. За—36.
89 Да Цин Шэнцзу Жэньхуандп шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 37,
л. 36.
90 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683 М., 1969. Док. № 135, с. 275.
91 Там же. Док. № 137, с. 277—280; док. № 138, с. 279—280.
92 Вопрос о достоверности текста этого документа стоит осо-
477
бо. Мы не располагаем его оригиналом па маньчжурском и ки-
тайском языках. Что здесь нужно отнести па счет дипломатических
формулировок, выработанных в Пекине, что на счет нерчинских
переводчиков, а что лежит на совести Д. Д. Аршпнского, руко-
водившего ими, — эта задача разрешима лишь в случае обнару-
жения в архивах КНР или на Тайване отпуска этого «листа» Сю-
ань Е.
93 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 136,
с. 276.
94 Там же.
95 Там же. Док. № 146, с. 297.
90 Там же. Док. № 148, с. 298.
97 Там же. Док. № 150, с. 300.
98 Там же. Док. № 154, с. 304.
99 Там же. Док. № 151, с. 301; док. № 152, с. 302.
100 Там же. Док. № 151, с. 301.
101 Там же. Док. № 152, с. 303.
102 Spence J. D. Op. cit. Р. XVI—XVII, 31, 35—39, 53, 89, 148.
103 Литература о Н. Г. Спафарип весьма обширна. См.: Мяс-
ников В. С., Тарасов В. Н. Труды и дни Николая Спафария//
Проблемы Дальнего Востока. 1985. № 1—2.
104 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 179,
с. 331—332.
105 Там же. Док. № 179, с. 332.
106 Там же. Док. № 180, с. 333.
107 Там же.
108 Там же. Док. № 180, с. 334.
109 Там же. Док. № 182, с. 337.
110 Там же. Док. № 181, с. 334—335.
111 Там же. Док. № 182, с. 345—346.
112 Там же. Док. № 185, с. 459—461; док. № 186, с. 461—463.
113 Там же. Док. № 197, с. 475—478.
114 Да Цнн Шэнцзу Жэньхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу велнкой династии Цин). Токио, 1937. Л. 6а—
66, 9а.
115 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 197, с. 476.
116 Там же. Док. № 197, с. 477.
117 Там же. Док. № 198, с. 478.
118 Там же. Док. № 203, с. 486.
119 Там же.
120 Там же. Док. № 183, с. 353.
121 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб.,
1887; ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 203;
Библиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 116—136.
478
122 Там же.
123 М а п с а 11 М. Op. cit. Р. 84.
124 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 209,
с. 510.
125 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб.,
1887; ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 203.
126 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 209, с. 509.
127 Там же. Док. № 209, с. 508.
128 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 209, с. 503.
129 Там же. Док. № 209, с. 504.
130 Там же. Док. № 209, с. 504.
131 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурскнй текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2, 1888 (отдельный оттиск). С. 204; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 136—19а.
132 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 209, с. 507.
133 Там же. Док. № 209, с. 511.
134 Там же. Док. № 209, с. 510—511.
135 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 207; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 136—19а.
136 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М, 1969. Док. № 209, с. 505.
137 Там же. Док. № 209, с. 509.
138 Там же. Док. № 209, с. 508.
139 Там же. Док. № 209, с. 510.
140 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/'Маньчжурскнй текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 207; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 19а.
141 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 209, с. 511.
142 Там же. Док. № 209, с. 513.
143 Там же. Док. 209, с. 512—513.
144 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 207; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 20а.
145 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 17, с. 14—176.
146 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 183, с. 417.
147 С a m е г о п N. Barbarians and Mandarins: Thirteen Centuries
of Western Travelers in China. N. Y., 1970. P. 225—262.
148 РКО в XVII в. T. 1. 1608—1683. M., 1969. Док. № 183, с. 371.
149 Там же. С. 372.
479
150 Там же. С. 373.
151 Там же. С. 380—381.
152 Там же. С. 382.
153 Там же. С. 410.
154 Китайская реляция о посольстве . Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 212.
188 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 183, с. 408.
188 Там же. С. 403.
157 Там же. С. 391.
158 Там же. С. 392.
189 Там же.
160 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1, 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 210; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 20а—216.
161 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183, с. 392.
182 Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди шилу (Хроника правления
императора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 61,
л. 66.
183 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183, с. 398.
184 Там же. С. 400.
les Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 17, л. 176.
188 Фу Лошу неверно указывает, что прием Спафария Сюань Е
происходил 25 июля. Fu L о - s h u. A Documentary Chronicle... V. 1.
P. 49.
187 Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди шилу (Хроника правления
императора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 61,
л. 36.
188 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183,
с. 404, 410.
189 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Китай/
Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 210; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 216—22а.
170 Библиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 22а—24а.
171 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М, 1969. Док. № 183, с. 411.
172 Там же. С. 415.
173 Там же. С. 418.
174 Там же. С. 416.
178 Там же. С. 422.
178 Там же. С. 425, 426.
177 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Кп-
тай/Маиьчжурскнй текст в переводе А. О. Ивановского. Спб.5 1887;
480
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 211; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 4а—7а.
178 Библиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 27а—276.
179 Там же. Л. 276—286.
180 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183,
с. 433.
181 Там же. С. 433.
182 Там же.
183 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурскпй текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 215.
184 Там же. С. 214.
188 Там же.
186 Там же.
187 Там же. С. 212.
188 Там же. С. 214.
189 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183,
с. 420—421.
190 Там же. С. 393.
191 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 214.
192 Там же. С. 215.
193 Там же; Библиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78,
л. 29а—30а.
194 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М., 1969. Док. № 183, с. 435.
195 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 215.
196 Да Цин Шэнцзу Жэньхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Ции). Токио, 1937. Цз. 62, л.
За—36.
197 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 183, с. 441.
198 Там же.
199 Там же.
200 Там же. С. 442.
201 Там же.
202 Там же.
203 Там же. С. 443.
204 Там же.
205 Там же.
208 Там же. С. 445—446.
207 Там же. С. 446—447.
208 Там же. С. 447.
209 Там же. С. 448.
16 В. С. Мясников
481
210 Там же. С. 449.
211 Там же. С. 450.
212 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 708—709.
213 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Ки-
тай/'Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 220; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф .F-78, л. 30а—406.
214 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 709.
Глава IV
1 S р е п с с J. D. Emperor of China... Р. 46.
2 Hummel A. (ed.). Eminent Chinese of the Ch’ing Period
(1644—-1912). V. 1—2. Wash., 1943—1944; Taipei, 1964. P. 879.
3 Spence J. D. Op. cit. P. 11, 28, 44, 57, 69, 74, 75, 147.
4 Ibid. P. 59.
sFa irbank J. K. (ed.). The Chinese World Order. Cambridge
(Mass.), 1974. P. 242.
6 Да Цин Шэнцзу Жэньхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 101,
л. 232.
7 Camcron N. Barbarians and Mandarins: Thirteen Centuries of
Western Travelers in China. N. Y., 1970. P. 245—247.
’Spence J. D. Op. cit. P. 74.
9 Китайская реляция о посольстве Николая Спафария в Кн-
тай/Маньчжурский текст в переводе А. О. Ивановского. Спб., 1887;
ЗВОРАО. Т. 1. 1887; Т. 2. 1888 (отдельный оттиск). С. 217; Биб-
лиотека Вост, ф-та ЛГУ, ксилограф F-78, л. 30а—346.
10 Разница в датировке этого и других документов в «Шиляо
чжайчао» и в сборнике документов «Русско-китайские отношения»
(т. 2) произошла в результате отклонения при перерасчете дат лун-
ного календаря на европейский. Для настоящей работы мы при-
держиваемся, где возможно, датировки «Шиляо чжайчао».
11 Да Цин Шэнцзу Жэиьхуаиди шилу (Хроника правления
императора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 121,
л. 96—146; Дахур, эвэнькэ, олочунь, хэчжэ шиляо чжайчао. Цин
Шилу (Исторические материалы о даурах, эвенках, орочонах, голь-
дах. Хроника правления цинских императоров). Хух-Хото, 1962.
С. 88; РКО в XVII в. Т. 2. 1685— 1691. М„ 1972. С. 677.
12 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 689, 690.
13 Вопреки очевидным фактам современная китайская исто-
риография пытается представить Сабсу как героя «сопротивления
России» и «обороны» Цриамурья от «вторгшихся» русских «войск».
См.: Цзян С ю с у и. Каиэ минцзян Сабусу (Прославленный пол-
ководец периода сопротивления России — Сабсу). Шэньян, 1984.
482
14 РКО в XVII в. Т. 2. 1685-1691. М., 1972. С. 690.
15 Там же. С. 661.
16 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 125.
17 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 691.
18 Там же. С. 677.
19 Там же.
20 Там же.
21 Там же. С. 662.
22 Там же.
23 Там же. С. 677.
24 Там же.
25 Мартынов А. С. Представление о периоде и мироустрои-
тельных функциях власти в официальной китайской традиции/’/
Народы Азии и Африки. 1972. № 5. С. 79.
26 Fairbank J. К. (cd.) The Chinese World Order... P. 33.
27 Там же.
28 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 677.
29 Н u m m е 1 A. (ed.) Eminent Chinese of the Ch’ing Period
(1644—1912). Taipei, 1964. P. 275.
30 РКО в XVII в. T. 2. 1685—1691. M„ 1972. С. 664.
31 Там же.
32 Там же.
33 Там же.
34 Там же. С. 665; Дахур, эвэнькэ, олочунь, хэчжэ шиляо чжай-
чао. Цин шилу (Исторические материалы о даурах, эвенках, оро-
чонах, гольдах. Цин шилу). Хух-Хото, 1962. С. 82.
35 Там же.
36 Там же. С. 82, 83.
37 Там же. С. 79.
38 S р е n с е J. D. Op. cit. Р. 86.
39 Там же. С. 88.
40 Там же. С. 85—86; Hummel A. (cd.) Op. cit. Р. 701.
41 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 662.
42 Там же. С. 677.
43 Дахур, эвэнькэ, олочунь, хэчжэ шиляо чжайчао. Цин шилу
(Исторические материалы о даурах, эвенках, орочонах, гольдах.
Цин шилу). Хух-Хото, 1962. С. 81.
44 Там же.
45 Там же.
46 Там же.
47 Окончание этого документа опущено составителем «Шиляо
чжайчао». Его полный текст см.: Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди
16* 483
шилу (Хроника правления императора Шэнцзу великой династии
Цин). Токио, 1937. Цз. 112, л. 46—6а.
48 Да Цин Шэнцзу Жэньхуанди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 112,
л. 6а.
49 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 669.
50 Там же.
61 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М„ 1974. С. 106—107.
52 Fairbank J. К. (ed.) The Chinese World Order... P. 218.
63 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 19, с. 19а.
54 Там же. Канси, цз. 20, с. 316—32а.
55 Н u m m е I A. (ed.). Eminent Chinese... Р. 266;
Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. М., 1964.
С. 253—258.
58 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии Цпп
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 113.
57 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 29, с. 166; цз. 30, с. 20а—206, 216.
88 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 669, 670.
59 Там же. С. 669.
60 Там же. С. 670.
81 Там же. С. 671, 672.
82 Там же. С. 672.
63 Hummel A. (ed.). Eminent Chinese... Р. 846.
84 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 672—675.
65 Там же. С. 673.
88 Там же. С. 662.
87 Там же. С. 666.
88 Там же. С. 667.
89 Там же. С. 675.
70 Там же. С. 679.
71 Там же. С. 673.
72 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 114.
73 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 673.
74 Там же.
75 Там же. С. 677.
78 Ф о м и н а И. И. Борьба против Цинов на Юго-Востоке Ки-
тая. Середина XVII в. М., 1974. С. 58.
77 F a i г b a nk J. К. (ed.). The Chinese World Order... P. 28—29.
78 РКО в XVII в. T. 2. 1685—1691. M., 1972. С. 665, 667,
668, 669.
79 S р е п с е J. D. Emperor of China... Р. 36.
484
80 В трактате Супь-цзы был специальный раздел, посвященный
использованию огня в военных действиях, в том числе при штурме
крепостей (К о н р а д Н. И, Сунь-цзы: Трактат о военном искусст-
ве. М.; Л., 1950. С. 54—55).
81 Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА).
Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, 1685 г., л. 37—40; оп. 2,
1685 г., л. 29—36, 43—46; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„
1972. С. 676, 692; Mancall М. China and Russia... Р. 131—134.
82 Л ю Сяньтпн. Чуаньян цзацзи (Записки о связях с За-
падом). [Б. м.], [Б. г.]. Цз. 2, л. 186—20а.
83 ЦГАДА. Фонды: Сношения России с Китаем, Монгольские
дела, Калмыцкие дела, Сибирский приказ, Якутская приказная из-
ба, Сношения России с Англией, Сношения России со Швецией,
Оружейная палата, Нерчинская приказная изба; ф. Сношения Рос-
сии с Китаем, оп. 2, 1685 г., стб. 1, л. 33.
84 РКО в XVII в. Т. 2. 1685-1691. М., 1972. С. -676.
85 Там же. С. 676—678.
86 Там же. С. 678.
87 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984, с. 118—119.
88 Там же. С. 119; Мясников В. С. Землепроходец и днпло-
мат//Дальиевосточные путешествия и приключения. Вып. 4. Ха-
баровск, 1973. С. 227—228.
89 А л е к с а и д р о в В. А. Россия на дальневосточных рубежах
(вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 121—122.
90 Там же. С. 131.
91 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 83—85.
92 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. №214, с. 521—
522. По возвращении из Китая против Н. Г. Спафария было воз-
буждено судебное дело. В числе других обвинений, выдвинутых
против него членами его посольства, было и то, что он неверно вел
дела посольства: отказывался принять «лист» императора, возра-
жал против отдачи Гантимура н т. д. Цинские дипломаты просили
известить в Москве «впредь бы де великий государь такова глубца
и несмысленника к их богдыхану не присылал, государевых дел не
знает п посольские дела ему, Николаю, не за обычай, их де бог-
дыхана и государство их обесчестил (а чем, про то не сказал), а
указал бы де великий государь прислать к ним человека разумна
и в посольских делах знающего» (ЦГАДА. Ф. Оружейная палата,
д. 48831, л. 10; см. также: Зубарев Д. О посольстве в Китай
Николая Спафария с дворянами, подьячими, гречанами п пнозем-
цами/’/Вестник Европы. 1827. № 23—24. С. 161—185).
93 См.: Циндан Чжун Э гуаньсп дапань шиляо сюаньбянь
485
(Сборник архивных материалов о китайско-русских отношениях
периода Цин). Т. 1, ч. 1. Пекин, 1981. Док. № 30, с. 42—47.
94 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 136.
95 Там же. С. 143, 150.
96 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, п. 1,
л. 87.
97 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 150—151.
98 Там же. С. 148—150.
99 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. I,
л. 93, 94.
100 Б а н т ы ш-К а м е н с к и й Н. Н. Дипломатическое собрание
дел между Российским и Китайским государствами с . 1619 по
1792 г. Казань, 1882. С. 40—42; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691.
М„ 1972. С. 683—684.
101 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., оп. 2,
стб. 1, л. 235—236.
102 Там же. Ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1685 г.,
стб. 1. л. 247.
103 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1685 г.,
стб. 1, л. 252.
104 Там же. Л. 260.
105 Там же. Л. 259.
106 Там же. On I, кн. 8, л. 18.
107 Там же. On. 1, кн. 8, л. 21об.—22.
108 Там же. Он. 1, кн. 8, л. 22—22об.
109 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 37, с. 54а; цз. 38, с. 55а—576.
110 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л.
23об,—33,- 35—42.
111 Там же. Л. 54об.—57об.
112 Этот вопрос не был излишним, так как даже в то время в
Китай отправлялись искать торговой удачи самодеятельные карава-
ны; так, в 1686 г. Ф. Шульгин «от Ямыша озера отпустил такой
торговый караван в Китай и в Бухарию н в Калмытцкую землю»
без ведома царских властей «для своей бездельной корысти».
ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 935, л. 37.
113 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л. 67об.
114 Там же.
115 Там же. Л. 71.
116 Там же. Л. 71об.—72об.
117 Там же. Л. 75—81.
118 А л е к с а н д р о в В. А. Россия на дальневосточных ру-
бежах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 145.
486
119 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 672-674, 680.
120 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 147.
121 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 680.
122 Там же. С. 681.
123 Там же.
124 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 682.
125 Там же.
126 F a i rb a n k J. К. The Chinese World Order... P. 20.
127 Ibid. P. 38—47, 242—243.
128 РКО в XVII в. T. 2. 1685—1691. M„ 1972. С. 682.
129 Гиоро — фамилия предков маньчжурской династии, которую
продолжали носить потомки первых шести ханов или владетелей,
царствовавших в Маньчжурии. Знаком их отличия был красный
пояс, тогда как потомки цинских императоров, царствовавших уже
в Китае, носили по китайской традиции желтый пояс.
130 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л.
86—86об.
131 Там же. Л. 87об.—88.
132 Там же. Л. 94—96об.
133 РКО в XVII в. Т. 2. 1685-1691. М„ 1972. С. 684.
134 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л. 100.
135 Там же. Л. 101—102.
130 Там же. Л. ЮЗоб.
137 Там же. Л. 104.
138 Там же. Л. 105.
139 Там же. Л. 106.
140 Там же. Л. 107 об.—108.
141 Там же. Л. 110—110об.
142 Текст их письма Ф. А. Головину см.: ЦГАДА. Ф. Сношения
России с Китаем, оп. 2, 1685 г., стб. 1, л. 317—326.
143 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л.
114 об,—117.
144 Там же. Л. 132об.—135.
145 РКО в XVII в. Т. 1. 1608—1683. М„ 1969. Док. № 183,
с. 385.
146 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 8, л.
145—146 об.
147 Там же. Л. 147—148.
148 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. Коммент. 227,
с. 789.
149 W i 11 s J. Е. Embassies and Illusions... Р. 163—164.
150 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1685 г.,
стб. 1, л. 288.
,51 Там же. On. 1, кн. 8, л. 156об.—158.
487
Глава V
' РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 684; Дунхуа
лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шанхай, 1895.
Канси, цз. 39, л. 36.
2 Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. М., 1964.
С. 265—266.
3 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 40, л. 4а—46.
4 Там же. Цз. 39, л. 36; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„
1972. С. 684.
5 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 160—164.
6 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 39, л. 1а; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691.
М., 1972. С. 68.
7 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 39, л. 36; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691.
М., 1972. С. 684.
8 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 82.
9 Там же. Л. 143—144.
10 Там же. Л. 148.
11 Там же. Л. 150об.—151.
12 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 215—225.
13 Там же. С. 211—215.
14 Там же. С. 299—301.
15 Там же. С. 299.
16 Там же.
17 А л е к с а и д р о в В. А. Россия на дальневосточных рубежах
(вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 169.
18 Там же. С. 166, 170—171.
19 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. с. 304.
20 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 174.
21 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. ДА, 1972. С. 304.
22 Там же.
23 Там же. С. 304—305.
24 Там же. С. 305.
25 Там же. С. 305—308.
28 Там же. С. 292, 306.
27 Там же. С. 307.
23 Hummel A. (cd.). Eminent Chinese... Р. 663—666, 848—849.
29 Ibid. Р. 794.
488
30 Чжан П э н г э, Фэнши Элосы жицзп (Записки о посоль-
стве в Россию). Тайбэй, 1967. С. 3.
31 Hummel A. (ed.). Eminent Chinese... Р. 43.
32 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 702.
33 Там же. С. 703.
34 Там же. С. 685.
35 Широко распространенную версию о том, что Лантань коман-
довал посольским эскортом (Hummel A. Op. cit. Р. 665) и даже
был послом (Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке
(XVII в.). М., 1974. С. 186), приходится признать ошибочной.
36 РКО в XVII в. Т. 2. С. 294.
37 Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жицзи (Записки о посоль-
стве в Россию). Тайбэй, 1967. С. 3.
38 Ни кольсои Г. Дипломатия. М., 1941. С. 36.
39 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 41, л. 126—13а; Хэ Цютао. Шофан
бэйчэн (Готовьте боевые колесницы на страну Полунощную). Пе-
кин, 1881. Т. 1, цз. 8 (вводный), л. 1а—16; Мелихов Г. В.
Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974. С. 186—187;
Sebes J. The Jesuits and the Sino-Russian Treaty of Nerchinsk
(1689): The Diary of Thomas Pereira. Rome, 1961. P. 73i
40 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 41, л. 126.
41 Демидова Н. Ф. Из истории заключения Нерчинского
договора 1689 г./'/Россия в период реформ Петра I. М., 1973.
42 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 113—114.
43 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 115.
J4 Там же.
45 Там же.
46 В тексте указа, публикуемого в «Цин шилу» и «Дунхуа
лу», — Хэйлунцзян, но в «Пиндии лоча фаилюе», включенный
в труд Хэ Цютао «Шофан бэйчэн», стоит Айгунь. Поскольку со-
ставитель «Пиндин лоча фаилюе» Чап Шу пользовался еще пе-
отредактированными версиями документов, то мы считаем себя
вправе использовать географические ориентиры, опираясь на его
текст. (Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881/В серин: Чжунго бяньцзян
цуншу. Вып. 17, т. 1—2/Под ред. Чэнь Юньлуна. Тайбэй, 1966.
Цз. 8 (вводный), с. 1а).
47 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Кайен, цз. 41, л. 126.
48 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 102—103.
489
49 Там же. Л. 116—119.
50 Принятие Гантпмура в русское подданство упоминалось в
указе Сюань Е как одно из ущемлений русскими его интересов.
(Дунхуа лу (Записи (историков! из павильона Дунхуа). Шанхай,
1895. Канси, цз. 41, л. 126).
51 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 120.
52 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 41, л. 126—13а.
53 Там же. Л. 13а.
54 Там же.
55 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 125.
66 Там же.
57 Там же. Л. 126—127.
5вДуихуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шан-
хай, 1895. Канси, цз. 41, л. 13а; Мелихов Г. В. Маньчжуры на
Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974. С. 187.
69 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 129.
30 Там же. Л. 155—156.
61 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 41, л. 13а.
62 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
с. 155—156.
63 Там же. Л. 158—159.
64 Там же. Л. 160—163.
65 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 41, л. 13а.
36 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 1,
л. 169—170.
37 Там же. Л. 170.
33 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 685.
69 Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жпцзи (Записки о посольстве
в Россию). Тайбэй, 1967. С. 3.
70 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 685.
71 Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жнцзи (Записки о посольстве
в Россию). Тайбэй, 1967. С. 3.
72 Там же. С. 4.
73 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 281.
74 Там же. С. 285, 288.
75 Там же. С. 694.
76 Т. Перейра указывает, что решение о возвращении было
принято самими послами и затем утверждено императором. РКО
в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 703.
490
77 Hummel A, (ed.). Eminent Chinese... P. 665.
78 Цянь Лянцзэ Чусай цзилюе (Записки о поездке за
границу); Инь Хуасин. Сичжэн цзилюе (Записки о посольстве
в Западный край)/В серии: Шиляо цунбянь. Тайбэй, 1968. С. 43а.
79 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М, 1972. С. 694.
80 Там же. С. 703.
81 Е р м а ч е н к о И. С. Политика маньчжурской династии
Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 136.
82 Там же. С. 137—140.
83 S ре п се J. D. Emperor of China... Р. 165.
^Демидова Н. Ф. Из истории заключения Нерчинского
договора 1689 г.//Россия в период реформ Петра I. М., 1973.
С. 301—307.
85 Там же. С. 307—308.
86 Там же. С. 308—309.
87 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 388, 445—446.
88 Там же. С. 446.
89 Там же. С. 477—480.
90 Там же. С. 695.
91 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 43, с. 216.
92 Н и m m е 1 A. (ed.). Eminent Chinese... Р. 560.
93 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 43, с. 41а—416.
94 Там же. Цз. 142, л. 24а—246; Златкин И. Я- История
Джунгарского ханства. М., 1964. С. 278—279.
95 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М, 1972. С. 481.
96 Там же. С. 481.
97 Там же. С. 480.
98 Там же. С. 695.
99 РКО в XVII в. Т. 2. 1685-1691. М., 1972. С. 483.
100 Там же.
101 Там же. С. 455.
102 Там же. С. 473—475.
103 Там же. С. 489—490.
104 Там же. С. 490—491.
105 Там же. С. 488—489.
106 Там же. С. 474—475.
197 Там же. С. 703.
108 Там же. С. 695.
109 S р е п с е J. D. Emperor of China... Р. 148, 172.
140 Хэ Ц ю т а о. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 2. Цз. 14, с. 2а—26.
111 Там же. С. За—36; Мелихов Г. В. Маньчжуры на Севе-
ро-Востоке (XVII в.). М., 1974. С. 68—71.
491
112 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 2. Цз. 14, с. 4а—46.
"э РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 686; Хэ
Ц ю т а о. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы на страну
Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 8 (вводный), с. 16.
114 Fuchs W. The Peking Map Collections//Imagomundi. 1937.
N 2. P. 21—22.
115 Там же. См. также: Fuchs W. Uber cinige Landkarten rnit
Mandjuricher Beschriftung. Dairen, 1933.
118 Hummel A. (ed.) Eminent Chinese... P. 311.
117 Lach D. F. The Prefeace to Leibniz’ Novissima Sinica: Com-
mentary, Translation^Text. Honolulu (Havaii), 1957. P. 8.
118 Полевой Б. П. Географические чертежи посольства
Н. Г. Спафария//Известия АН СССР (Серия географическая).
1969. № 1.
119 Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири.
Вып. 1. XVII в. 2-е изд. М.; Л., 1960. С. 56—57; РКО в XVII в.
Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 790—791, прим. 238; Скачков П. Е.
Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. С. 26—27.
120 F I о г о v s к у А. V. Map of the Siberian Route of the Belgian
Jesuit A. Tomas//Imago Mundi. 1951. N 7. P. 105—106.
121 Lach D. F. The Preface to Leibniz’ Novissima Sinica: Com-
mentary, Translation, Text. Honolulu (Havaii), 1957. P. 10—11.
122 На наш взгляд, точка зрения Д. Лака плохо согласуется
с теми сроками, которые потребовались бы, чтобы карта, к изго-
товлению которой в Пекине могли приступить не ранее 1689 г.,
в 1690 г. уже была доставлена в Рнм.
123 Hummel A. (ed.) Eminent Chinese... Р. 310.
124 В дневнике Ф. Жербпйона имеется указание на то, что
16 августа в маньчжурском лагере представителю московского
посла «показали на большой карте, которую имел одни пз членов
нашей делегации, границу, которую следовало провести между
двумя империями» (РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972.
С. 753). Одиако Т. Перейра, по своему положению ближе стояв-
ший к цинским послам, описывая это событие, отмечает, что карту
привез «латинский переводчик» Ф. А. Головина, т. е. А. Белобоц-
кий (Там же. С. 717). В «Пнндпн лоча фанлюе» мы находим
подтверждение большей точности сообщения Т. Перейры. Цинский
источник подчеркивает, что именно когда русские послы «принесли
свои географические карты, решили вопрос о границах» (Там же.
С. 686). Т. Перейра говорит также, что расстояние до «хребта
Нос» они сосчитали по градусной сетке (Там же. С. 723). Однако
на русских картах XVII в. градусная сетка отсутствовала. Но
Ф. Жербийон отмечает: «как мы сами видели на карте москви-
тян», «этот хребет обозначен в том месте,. где он входит в море
492
примерно под 80 градусом северной широты» (Там же. С. 756).
Вероятно, иезуиты, увидав русскую карту, мысленно прикинули к
пей сетку градусов. На карте цинских послов территории далее
Албазина не были обозначены вообще: «а в чертеже де у них на-
писано только по Албазин» (Там же. С. 557). Отсюда можно
предположить сходство этой карты с публикуемыми у Фукса цин-
скнми картами начала XVIII в. После завершения переговоров
иезуиты подарили Ф. А. Головину карту Китая и сопредельных
государств Восточной Азии. Однако северные рубежи империи, а
также Северо-Восток Азии были нанесены «по слуху», и, по призна-
нию миссионеров, в изображении Сибири они, может быть, «по-
грешили» (Там же. С. 601—602).
125 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 467, примеч.
222, с. 789.
126 В историю цинского Китая Сонготу вошел именно как тво-
рец Нерчинского договора (см.: Чжунго жэньмииь дацыдянь (Ки-
тайский биографический словарь). Шанхай, 1940. С. 834).
127 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 746.
128 Там же. С. 710—711, 744—745.
129 Там же. С. 746.
130 Там же. С. 467, 747.
131 Там же. С. 467.
132 Там же. С. 466, 467.
133 Там же. С. 747—748, 492—494.
134 Там же. С. 493.
135 Там же. С. 711, 748.
138 Там же. С. 494, 749.
137 Там же. С. 749.
138 Там же. С. 495—501, 712, 749—750.
139 Т. Перейра отмечает, что маньчжуры «никогда не вели мир-
ных переговоров с другой нацией и не имели никакого понятия о
международном праве, не очень доверяли москвичам; они опаса-
лись, что им где-то расставлена западня, и они стремились обеспе-
чить свою безопасность, не представляя себе, что особа посла по
самой своей сути священна и неприкосновенна даже для самого
заклятого врага» (РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972.
С. 750).
140 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 506—509,
717, 751.
141 Там же. С. 751.
142 Там же. С. 512.
143 Там же. С. 513.
144 Имеются в виду урянхайцы, кочевавшие в районе оз, Да-
лайнор.
493
145 X э Ц ю т а о. Шофап бэйчэи (Готовьте боевые колесницы на
страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 15, с. 26.
146 Древнекитайская философия: Собрание текстов в двух то-
мах. Т. 1. М., 1972; Т. 2. М„ 1973. С. 302.
147 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 514.
148 Там же. С. 515.
149 Там же. С. 509.
150 Там же. С. 515.
151 Там же. С. 516.
182 Там же. С. 752.
183 Там же. 184 Там же. С. 517.
188 Там же. 186 Там же. С. 518.
157 Там же. С. 519, 715.
188 Там же. С. 785.
189 Там же. С. 785.
180 Там же. С. 716.
181 Там же. С. 753.
182 Там же. С. 520.
183 Там же. С. 521.
164 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 752.
165 Там же. С. 523.
166 Там же. С. 524.
167 Там же.
168 Там же. С. 525.
169 Там же. с. 527—528, 717, 753.
170 Там же. с. 695—696.
171 Там же.
172 Там же. с. 529.
173 Там же. с. 530.
174 Там же. с. 531.
175 Там же. с. 718.
176 Там же.
177 Там же. с. 531.
178 Там же.
179 Там же. с. 532, 719.
180 Там же. с. 532—533.
181 Там же. с. 534.
182 Там же. с. 536.
183 Там же. С. 716.
184 Там же. С. 537.
188 Там же. С. 538.
186 Там же. С. 542—544.
187 Там же. С. 544.
494
188 Там же.
189 Там же. С. 539.
199 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 545—546.
191 Там же. С. 548.
192 Там же. С. 549.
193 Там же. С. 549—551.
194 Там же. С. 555; примеч. 242, с. 794.
195 Там же. С. 557.
196 Там же. С. 756.
197 Там же. С. 557—558.
198 Там же. С. 558.
199 Там же. С. 722.
290 Там же. С. 723.
201 Русский текст договора датируется не по дию подписания,
а по времени составления его Ф. А. Головиным — 27 августа. Эта
датировка принята в исторической литературе. В латинском тексте
дата была поставлена по китайскому летосчислению: 28-й год Кан-
си 7-я луиа 24-й день. В маньчжурском экземпляре, который по-
служил затем основой для перевода на китайский язык, вообще
не было даты.
202 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 582—595,
645—659.
203 Там же. С. 596—597, 759—760.
204 Там же. С. 605—607.
205 Там же. С. 696.
206 Из даурских острогов в Пекин гонцы с депешами прибы-
вали, следуя по пути через оз. Далайнор, на шестой день. А так
как Сюань Е находился в своей охотничьей резиденции, то он по-
лучал отчеты о ходе конференции в Нерчинске через два-три дня.
Поэтому можно с полным основанием считать, что он лично при-
нимал участие в выработке позиции и решений цинской стороной.
207 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 730.
208 Там же.
209 Там же.
210 Там же. С. 714.
211 Там же. С. 649.
212 Там же. С. 650.
213 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 630.
214 Там же. С. 696; Б р у н н е р т И. С., Г а г е л ь с т р о м В. В.
Современная политическая организация Китая. Пекин, 1910. С. 272,
387.
215 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 44, с. 24а—246; Ермачеико И. С.
Политика маньчжурской династии Цин в Южной н Северной Мон-
голии в XVII в. М., 1974. С. 141 — 144.
495
216 Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 44, с. 25а—256.
217 Там же. Цз. 44, с. 26а.
218 Имеется в виду 29-й год правления Канси, или 1680 г.
по европейскому, летосчислению. Расхождение между датами на-
ступления Нового года по лунному и солнечному календарю в
тот год составило 36 дней.
219 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 8 (вводный),
с. 16; Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа).
Шанхай, 1895. Канси, цз. 44, с. 2а—26; РКО в XVII в. Т. 2.
1685—1691. М., 1972. С. 686.
220 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 8 (вводный),
с. 16; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М., 1972. С. 686.
221 Там же. Цз. 8 (вводный), с. 2а.
222 Там же. Цз. 8 (вводный), с. 2а.
223 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 8, с. 1а; Пере-
ломов Л. С. Империя Цинь — первое централизованное госу-
дарство в Китае (221—222 гг. до н. э.). М., 1962. С. 169.
224 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 686.
225 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М, 1972. С. 686. ЦГАДА.
Ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1682 г., д. 1, л. 27—27об.
226 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 686.
227 Хэ Цютао. Шофан бэйчэн (Готовьте боевые, колесницы
на страну Полунощную). Пекин, 1881. Т. 1. Цз. 8 (вводный), с. 2а;
Дунхуа лу (Записи [историков] из павильона Дунхуа). Шанхай,
1895. Канси, цз. 44, с. 26; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М.,
1972. С. 687.
228 РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972. С. 688.
229 Там же. С. 30.
230 Там же.
231 Там же.
232 Там же. С. 622—623.
233 Там же. С. 31.
234 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии
Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 144;
Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. М., 1964.
С. 286—287.
235 Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. М., 1964,
С. 287—289.
236 Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин
в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974. С. 146—153.
496
Глава VI
1 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 490—491.
2 Там же. Л. 492.
3 Там же. Л. 296—297.
4 Там же. Л. 298. Маньчжуры не выполнили обещания вернуть
«ясачных иноземцев».
5 Слова о «подчинении» Халхи не соответствовали истине: Хал-
ха лишь весной 1691 г. официально вошла в состав Цинской им-
перии.
G F it L о - s h u. A Documentary Chronicle of Sino-Western Re-
lations 1644—1820. V. 1. Tucson, 1966. P. 104.
7 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 299—300.
8 Там же.
9 Там же. Л. 301.
10 Александров В. А. Россия на дальневосточных рубе-
жах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 196.
11 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 347—350.
12 Там же. Л. 287—289. См. также: Мясников В. С. Рус-
ские архивные источники о завоевании Китая маньчжурами (1618—
1690 гг.)//Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 106—112.
13 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 284 (че-
лобитная П. Хмелева о выводе его из плена).
14 Там же. Л. 286.
15 Г. И. Лоншаков скончался после возвращения из Китая на
пути следования его из Нерчинска в Москву в 1691 г. См.: Там
же. Л. 276—277 (сказка даурского казака Ф. Корнилова в Си-
бирском приказе о смерти Г. И. Лоншакова).
18 Эта слобода находилась у ворот Дунчжимынь.
17 По китайским источникам, число пленных достигало 100 че-
ловек, в 1685 г. их было взято свыше 30, а в 1686—1687 гг. —
72 человека, 12 из них были отпущены на родину для передачи
писем русским властям. Остальные же были включены в состав
знаменных войск. См.: Х*э Цютао. Шофан бэйчэн. Т. 6. Цз. 47,
л. 121об.
18 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 279, 281.
19 Дальнейшая судьба самого П. Хмелева неизвестна, вероятно,
ои, как и остальные албазинцы, не был отпущен маньчжурами из
Пекина.
20 «Роспись» П. Хмелева датируется по времени выезда Г. Лон-
шакова из Пекина, т. е. не позднее 22 июня 1690 г. См.: ЦГАДА.
Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 301.
21 Речь идет о построенной маньчжурами крепости Айгунь.
22 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, сто. 544, ч. 2, л. 287.
23 Там же.
497
24 Там же.
25 Там же. Л. 287—288.
26 Вероятно, счет ведется от 1636 г., когда Абахай провозгла-
сил себя императором.
27 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 288.
28 Там же.
29 Там же.
30 Там же. Л. 288—289.
31 В документе: холоми.
32 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 288.
33 А л е к с а н д р о в В. А. Россия на дальневосточных рубежах
(вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984. С. 199—200.
34 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 544, ч. 2, л. 393—394.
35 Там же. Л. 504.
36 Там же. Л. 505.
37 Там же. Л. 506.
38 В царском указе от 29 января 1692 г. о посылке Идеса
приказывалось дать ему 3000 руб. деньгами и иа 3000 руб. пушни-
ны (ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1692, стб. 1,
л. 19—20).
39 Свое первое плавание в Архангельск Идее совершил в 1677 г.
еще в 20-летнем возрасте н продолжал торговые операции много
лет. До 1687 г. ои вел торговлю с Россией и проживал в связи с
делами то в России, то за границей, но с 1687 по 1692 г. жил
почти безвыездно в Москве, где имел дом и большое поместье.
См.: Избрант Идее и Адам Брандт. Записки о русском
посольстве в Китай (1692—1695)/Вступительпая статья, перевод
и комментарии М. И. Казанипа. М., 1967. С. 10—11.
40 Там же. С. 38.
41 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, кн. 14, л. 80—82.
42 Там же. Л. 83.
43 Там же. Л. 84—85.
44 В историографии КНР ныне принята трактовка Нерчинского
трактата как первого договора между Китаем и Россией, заклю-
ченного на равноправной основе п выгодного правительствам обо-
их государств. Такого рода трактовка основывается на противо-
речащей фактам концепции, гласящей, что продвижение России к
востоку от Урала якобы являлось актом «агрессии». Действия цин-
ских войск на Амуре в 80-е гг. XVII столетия характеризуются
как борьба сопротивления «агрессии» царской России, вторгшейся в
район Амура. Исходя из этой посылки, современные китайские ав-
торы подчеркивают, что Нерчинский договор был выгоден России
тем, что она хотя и оставила Албазин и другие «захваченные мес-
та», но добилась признания цинским правительством ее прав на
«захваченные ранее» Забайкалье и район Нерчинска и сохранила
498
там «колониальное правление». Изданная в рамках этой концепции
литература весьма обширна, одной из последних по времени пуб-
ликаций такого рода является книга: Чжан Боцюань. Дунбэй
дифан шнгао (История Северо-Востока Китая). Гирин, 1985. См.:
С. 420, 428, 430.
45 М а п с а 11 М. China and Russia: Their Diplomatic Relations
to 1728. Cambridge (Mass.), 1971. P. 163.
46 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, кн. 14, л. 89—90.
47 Там же. Л. 92—93.
48 Там же. Л. 93.
49 Там же.
50 Там же. Л. 94.
51 Там же. Л. 97.
52 Доклад цинских чиновников по этому вопросу см.: Цнндай
Чжунэ гуаньси данань шиляо сюаньбянь, дии бянь, шанцэ (Сбор-
ник архивных материалов о китайско-русских отношениях периода
Цин). Т. 1, ч. 1. Пекин, 1981. Док. № 78, с. 148—150.
53 Да Цнн личао шилу. Токио, 1937. Цз. 160, л. 2166—217а.
54 И а к и н ф. Описание Пекина. Спб., 1829. С. 4, 5.
55 Да Цин личао шилу. Цз. 161, л. 7а.
56 Сборник архивных материалов о китайско-русских отно-
шениях... С. 150—154.
57 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, кн. 15, л. 42—42об.
58 Там же. Л. 43—44.
59 Там же. Л. 44—45.
60 Упоминание об этом в хронике, датированное 28-м днем
1-й луны 33-го года Канси (11 февраля 1694 г., т. е. накануне
отъезда посольства Идеса), гласит: «Прибывшим от белого царя
с данью послам сделаны соответствующие подарки» (Да Цин ли-
чао шилу. Т. 162, л. 11а).
61 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 1185, л. 28.
62 ЦГАДА. Ф. Сношения России с Китаем, кн. 15, л. 51об.
63 Там же. Л. 51об.—52.
64 Там же. Л. 55.
65 Там же. Л. 57.
66 Там же. Л. 52.
67 Там же. Л. 52об.—53.
68 Там же. Л. 53—53об.
69 Там же. Л. 54об.
70 М а п с а 11 М. China and Russia... Р. 191 —193.
71 Fu Lo-shu. A Documentary Chronicle... V. 1. P. 106—107.
72 Ibid.
73 Ibid. P. 107.
74 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 1185, л. 17.
75 Там же. Л. 19.
499
76 Там же. Л. 20.
77 Там же. Л. 21.
78 Там же. Л. 23—25.
79 Там же. Л. 25, 41.
80 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 654, л. 118.
81 ЦГАДА. Ф. Верхотурская приказная изба, on. 1, стб. 170,
ч. 1, л. 192—217.
82 ЦГАДА. Ф. Сибирский приказ, стб. 1185, л. 39.
83 Архив ЛОИИ. Ф. Иркутские акты, карт. 1, № 60, л. 9.
84 Там же. Л. 10.
85 Там же. Д. 64, л. 14.
88 Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди шилу. Цз. 220, с. 3.
87 ЦГАДА. Ф. Нерчинская приказная изба, д. 35, л. 17.
88 Трусевич датирует это событие приблизительно 1709 годом
(Трусевич X. Посольские и торговые сношения России с Ки-
таем. М„ 1882. С. 41).
89 См.: Архивные материалы на русском языке из бывшего
Пекинского императорского дворца. Бейпин, 1936. № 6, 9, 10, 11,
13, с. 25, 37, 45, 53—54.
99 Архив ЛОИИ. Ф. Иркутские акты, № 182, л. 1об.
91 Там же. Л. 2.
92 China among Equals: The Middle Kingdom and its Neighbours,
10th—14th Centuries/Ed. by M. Rossabi, Univ, of Cal. Press. Berkeley,
1983.
93 Fa i rb a nk J. K. Synarchy under the Treaties//Chinese Thought
and Institutions/Ed. by J. K. Fairbank, The University of Chicago
Press. Chicago, 1957. P. 211.
94 Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М.,
1970. С. 412—416.
95 Н s i а Т. A. Demons in Paradise: The Chinese Images of Russia//
The Annals of the American Academy of Political and Social Science.
V. 349 (September, 1963). P. 28.
96 Так этот термин переводится в работе И. С. Бруннерта и
В. В. Гагельстрома «Современная политическая организация Ки-
тая» (Пекин, 1910. С. 222—223).
97 Eminent Chinese of the Ch’ing Period (1644—1912)/Ed. by
Arthur W. Hummel. Taipei, 1964. P. 49—51.
98 И хай чжу чэнь [ксилограф XVIII в.]. 4 тао. [б.м., б.г.].
"Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жицзи. Тайбэй, 1967. Одно
из ранних изданий этой книги находится в «Скачковском фонде»
Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ле-
нина (1068). См.: Морозова Н. В. Материалы по истории Ки-
тая в коллекции К- А. Скачкова//Четырнадцатая научная конферен-
ция «Общество н государство в Китае»: Тезисы и доклады. Ч. 2.
500
М., 1983. С. 207. Чжан Пэнгэ в этой статье ошибочно назван сек-
ретарем главы посольства Сонготу.
100 В этом плане они типологически сходны с такими источ-
никами, как статейные списки русских посольств в Цинскую импе-
рию (Ф. И. Байкова, Н. Г. Спафария) и записками иезуитов
Т. Перейры и Ф. Жербийона (см.: РКО в XVII в. Т. 1—2).
101 Китайское название пустыни Гоби.
102 Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жицзи. Тайбэй, 1967. С. 1.
103 Там же.
104 Там же. С. 10.
105 Там же. С. 21.
106 Там же. С. 24.
107 Цянь Лянцзэ. Чусай цзилюе (Записки о поездке за
границу); Инь X у а с и н. Спчжэн цзилюе (Записки о посольстве
в Западный край). В серии: Шиляо цунбянь. Тайбэй, 1968.
108 Чжуиго жэиьмин да цыдянь (Китайский биографический
словарь). Шанхай, 1940. С. 1614.
109 Цянь Лянцзэ. Чусай цзилюе... С. 6.
"° Там же. С. 21—23, 24, 25, 40.
111 Там же. С. 27, 33.
112 Цянь Лянцзэ был известей как знаток и коллекционер тай-
ской поэзии.
113 В период правления династии Мин (1368—1644) северная
граница империи подразделялась на 9 округов, которые сокра-
щенно назывались «цзю бянь» — «девять границ». О системе управ-
ления ими см.: Свистунова Н. П. Организация пограничной
службы иа севере Китая в эпоху Мин//Китай и соседи в древности
и средневековье. М., 1970. С. 177—233.
114 Другое чтение — Алудп.
115 Район Каракорума.
116 Одна из застав на западной оконечности Великой стены,
иыие город Юймыиь в провинции Ганьсу.
117 «История Хань» — первая официальная династийная исто-
рия, авторство которой принадлежит Баиь Гу (32—92 гг. н. э.).
118 Сиюй — Западный край — так в древности китайцы на-
зывали все земли, расположенные западнее их страны, главным об-
разом па территории нынешнего Синьцзяна. Другие источники обыч-
но делят его на 36 государств.
119 Цзяиь Лянцзэ. Чусай цзилюе... С. 37—37об.
120 Цянь Лянцзэ. Указ. соч. С. 37об.
121 Свыше 23 тыс. км.
122 Цянь Лянцзэ. Указ. соч. С. 37об.
123 Там же.
124 Там же.
125 Там же. С. 37об.—38.
501
126 Там же. С. 38. Речь идет о миссионерах-иезуитах Т. Перей-
ре и Ф. Жербийоне. Подробнее см.: Русско-китайские отношения
в XVII в.: Материалы и документы. Т. 2. 1685—1691. М., 1972.
С. 702—761.
127 Чин, приблизительно равный должности помощника мини-
стра.
128 Чжан Пэнгэ. Фэнши Элосы жицзи. С. 3.
129 Высший феодальный титул у кочевых народов группы сюнну.
130 Чеши — древнее государство на территории Синьцзяна. За-
нимало земли нынешних уездов Турфан, Санчжн и Цнтай. В пе-
риод правления ханьского императора Сюаньди (73—48 гг. до
н. э.) распалось на два государства: Чеши Передний н Чеши Зад-
ний. Первое находилось к западу от Турфана, второе — к югу
от нынешнего уезда Фуюань.
131 Цянь Лянцзэ. Чусай цзилгое... С. 38.
132 Кюнер Н. В. Китайские известия о народах Южной Си-
бири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961. С. 55.
133 Там же.
134 См.: Г р у м-Г р ж н м а й л о Г. Е. Почему китайцы рисуют
демонов рыжеволосыми?: (К вопросу о народах белокурой расы
в Средней Азии). Спб., 1899; Он же. Белокурая раса в Средней
Азии//'3аписки ИРГО по отделению этнографии. Т. 34; Сборник
в честь семидесятилетия Григория Николаевича Потанина. Спб.,
1909. С. 163—168; Дебец Г. Ф. Еще раз о белокурой расе в
Центральной Азии//Советская Азия. 1931. № 5—6. С. 195—209.
135 Алексеев В. П. Палеоантропология н исторня//Вопросы
истории. 1985. № 1. С. 30.
138 N eu h off I. Die Gesandtschaft die Ost-Indischen Com-
pagney. Amsterdam, 1669. Bl. 164.
137 Ця нь Лянцзэ. Указ соч. С. 38—38об.
138 Там же. С. 43.
139 Первый перевод этого труда на русский язык принадлежит
члену Русской духовной миссии в Пекине Михаилу Оводову (Ила-
рию). Ои был завершен в марте 1854 г., но остался в рукописи.
См.: Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. М.,
1977. С. 435. Новый перевод см.: РКО в XVII в. Т. 2. С. 660—688.
148 РКО в XVII в. Т. 2. С. 796.
141 Китайское название Амура.
142 РКО в XVII в. Т. 2. С. 660.
143 Там же. С. 669.
144 Там же. С. 688.
145 Мелихов Г. В. Ян Бинь и его труд «Любянь цзилюэ»//
Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии: История и эко-
номика. М., 1967. С. 64.
146 Как правило, русские, готовясь к бою, надевали кольчуги,
502
или куяки, — доспехи из кованых металлических пластинок, наши-
тых па сукно.
147 К юн ер Н. В. Китайские известия... С. 70.
148 Вероятно, этот год может быть принят как дата начала
работы Ян Биня над «Любянь цзплюэ».
149 К юн ер Н. В. Китайские известия... С. 70.
150 Там же. С. 70—71.
151 Там же. С. 71.
152 Об этом понятии см.: Гольденберг Л. А. Использо-
вание старых карт//Использование старых карт в географических
и исторических исследованиях. М., 1980. С. 6—7.
153 Силище в К. А. Картоведение. 2-е изд., доп. и перераб.
М„ 1982. С. 312.
154 Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.).
М., 1974. С. 114—120.
155 Мелихов Г. В. Указ. соч. С. 120.
156 Ее шифр: G 7820, 1673, V. 8, Vault Shelf, Hum. Purch./1930,
N 4.
157 Авторские ремарки в тексте обычны в старинных китайских
сочинениях.
158 Застава на западе Великой стены, ныне город в провинции
Ганьсу.
159 Любопытно, что это та область, которая у Цянь Лянцзэ
упоминается как Чеши ханьского времени.
100 Описание именно этого пути приводится в китайских тру-
дах XVIII—XIX вв. См.: Описание России, извлеченное из ки-
тайских книг/7Сын отечества. 1851. № 2. С. 1—7.
161 Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.).
С. 171.
162 Бичурин Н. Я. Собрание сведений по исторической гео-
графии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. С. 477.
163 Ее шифр в Отделе географии и карт Библиотеки конгресса
США: G. 3200 1674, v. 4. Vault Shelf.
Заключение
1 Да Цин Шэнцзу Жэньхуаиди шилу (Хроника правления им-
ператора Шэнцзу великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 200,
с. 96; Дахур, эвэнькэ, олочунь, хэчжэ шиляо чжайчао (Истори-
ческие материалы о даурах, эвенках, орочонах, гольдах). Хух-
Хото, 1962. С. 101; РКО в XVII в. Т. 2. 1685—1691. М„ 1972.
С. 47. В переводе М. Д. Храповицкого после слов «прошло уже
50—60 лет» следует: «Но они [русские], находясь в отдаленной
стране, преклонились перед нашей славой и правилами, оказывая
верность и искренность, установили границы, подносили нам зем-
503
ли». Вероятно, перевод сделан с полного текста указа, тогда как
в хронику включен его отредактированный вариант (Рукописный
отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Ф. 273,
карт. 22, д. 6, л. 451—451об.).
2 Английский юридический журнал в свое время отмечал, что
«Нерчинское соглашение по форме являлось не «договором», а
вообще мандатом китайского императора, который всех королей
в мире считал своими подданными пли вассалами» (S., Н. A. The
Treaty of Nerchinsk//Law Quarterly Review. 1928. № 44. P. 150—151).
з РКО в XVII в. T. 2. 1685—1691. M„ 1972. С. 40—44.
4 Сладковский М. И. История торгово-экономических от-
ношений народов России с Китаем (до 1917). М., 1974. С. 115.
5 Mancall М. China and Russia... Р. 172—175.
° Это письмо доводило до сведения русской стороны тс пра-
вила торговли русских в Пекине, которые были приняты цинскнм
правительством в 1693 г. См.: Хэ Цютао. Шофан бэйчэн. Т. 2.
Цз. 12, с. 1об.
7 С л а д к о в с к и й М. И. История торгово-экономических от-
ношений народов России с Китаем (до 1917). М., 1974. С. 118.
8 Маркс К. Капитал. Т. 3//Т. 25, ч. 1. С. 367.
9 Бан но Масатака. Киндай Тюгоку гайкоси кэнкю (Ис-
следование истории дипломатии Китая в новое время). Токио, 1970.
С. 51.
10 Там же. С. 52—53.
11 Да Цин Шицзун Чжанхуандн шилу (Хроника правления им-
ператора Шицзуна великой династии Цин). Токио, 1937. Цз. 62,
с. 10.
12 X э Цютао. Шофан бэйчэн. Т. 1. Цз. 2 (вводный), с. 26.
13 Н и к и ф о р о в Л. А. Россия в системе европейских держав
в первой четверти XVIII в.//Россия в период реформ Петра I.
М„ 1973. С. 22—27, 38.
14 См.: Шан Ю э. Очерки истории Китая с древности до
«опиумных» войн. М., 1959. С. 512—522; Маньчжурское владычество
в Китае. М., 1966. С. 18—21; Новая история Китая/Отв. ред.
С. Л. Тихвинский. М., 1972. С. 24—30.
15 Н а р о ч н и ц к и й А. Л. Западные державы и государства
Восточной Азии в XVI—XVIII вв.//Международные отношения на
Дальнем Востоке. Кн. 1. С конца XVI в. до 1917 г. М., 1973.
С. 33—37.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абак 70
Абахай (девизы годов правления
Тяньцзун и Чупдэ, храмовое имя
Тайцзун) 15, 16, 49, 60, 86, 92,
125, 352, 353
Аблай-тайджи (тайша) 105, 107,
112, 116, 117, 119, 120, 129, 130,
143, 150, 160, 167—169
Аблин С. 104, 105, 108, 148, 149—
153, 155, 156, 160, 164—168, 171,
172, 179, 180, 182, 184, 185,
188—190
Аввакум 87, 88
Алак Батур-хаи см. Фу Линь
Аланьтай 411
Албаза 98
Александров В. А. 279, 280, 317
Алексей Михайлович 93, 112, 114,
115, 117—120, 126, 127, 151,174,
239
Алтыи-хаи Лvбcaн-тaйджи 103,
264
Алтын-хан Омбо Эрдепн-хунтап-
джи 90
Алтыи-хан (Алтып-царевич, Алтын-
царь) Шолой Убаши-хуитайджи
69, 71, 79, 80, 315
АмухУлаи 195, 196, 206,207,221—
224' 229, 234—236, 255, 257,
261—263, 276, 307
Аничков С. О. 171
Арабтан см. Цеваи-Рабдаи
Арани 276, 287, 293, 298, 310, 314,
321, 324, 340, 345, 346, 351, 387,
ЧО1___ЧОЧ 429
Аршннский’ Д. Д. 164, 168, 170—
176, 180, 182—186, 191, 201,
204, 306
Атен 98
Афанасьев Т. 285
Афанасьев Ф. 103
Ачпрой Саип-хап см. Тушету-хап
Чихунь Доржи
Аэрбаси см. Бэйлэр
Аюка 454
Бабаев П. 360
Байков Ф. 104, 105, 108, 109, 112—
114, 116, 117, 119—123, 126—
146, 148, 150—153, 155, 160, 169,
172, 174, 175, 179, 188, 190—191,
195—199, 203, 208—210, 230,
237, 285, 400, 416, 435, 444, 445
Балбулай (Банбулай) 98
Банно М. 451
Бань Гу 251
Баиьдарша 267, 292, 322, 325, 345,
349
Бапьди 411
Барятинский И. П. 181, 182
Батур-хунтайджи см. Шидишири
Батур (Багатур)-хунтайджи
и Эрдеии Батур-хунтайджи
Бахай 159, 181, 182, 243, 250, 253,
254, 268
Бейтоп А. И. 282, 291, 338, 339,
369, 383
Бекетов П. 103
Белобоцкин А. 369, 371, 372, 375,
376
Берестов Д. 419
Биликту 71
Богдо-гсгеп см. Джебдзуп Дамба-
хутухта
Богдой (Богда, Богда-царь, Бог-
дай, Богдай-киязь, Богдо-кан)
92, 93, 94, 95, 98, 103, 114, 116
Боков Г. Т. 450
Бомбогор 352, 353
Бошокту Галдан см. Галдаи Бо-
нюкту-хан
Буза Е. 87
Буйносов-Ростовский А. И. 149
Буторин А. 338
505
Бутурлин В. В. 118
Бухэдэ 260
Бушков П. 304
Бушукту-хан см. Галдан Бошокту-
хан
Бэйлэр (Аэрбаси) 336, 388
Ван Цзянь 49
Ваньли (Вань-ли) см. Чжу Иц-
зюнь
Василий 390
Васильев В. 118
Васильев В. П. 65
Васильев Л. 82
Васильев Т. 101, 117
Васильков С. 361, 369, 372, 375,
379
Васька см. Захаров В.
Вашань 266
Венюков Н. Д. 282—285, 287—
290, 298, 299, 301, 303—308, 310,
312, 316, 318, 319, 329
Вербист Ф. 208, 211—213, 220,
223—225, 227, 234—236, 243, 244,
292, 294, 296, 298, 306, 308, 310,
324, 325, 349, 355—357, 444
Власов И. Е. 344, 370, 397, 398,
400, 401, 404, 421
Волконский Ф. Ф. 117
Волконский Я- П. 185
Ворожейкин М. 399
Вэй Сяншу 323
Вэньвап 51
Гайешу 274
Галдан Бошокту-хан (Галдан, Бо-
шокту Галдан, Бушукту-хан)
158, 159, 190, 207, 242, 263—
265, 286, 313, 314, 316—318, 321,
327, 338—342, 345, 346, 351, 353,
364, 386—388, 391—394, 397,
427, 447
Гантимур (Гайтимур) 159, 162,
164, 167—170, 173—175, 180, 182,
183, 185, 188, 191, 193, 195,
506
201—202, 205, 211, 220, 221, 223,
224, 226, 228, 230, 231, 235—
237, 244, 258, 260, 279, 283, 300,
306, 333, 363, 372, 379, 386
Гао-цзу (Лю Бан) 48, 49
Годунов М. М. 80
Годунов П. И. 172, 173, 183
Голицын В. В. 279, 283, 284, 288,
289, 304
Головин Ф. А. 281, 299, 303, 307,
310, 313—321, 327, 328, 331, 333,
335, 338, 339, 343—350, 359—362,
365—379, 381—384, 388, 390, 393,
396, 398, 400, 405, 414, 417,
420, 449
Гончаров С. Н. 22, 23
Гордон П. 407, 410
Грамотип И. Т. 82
Гречанин С. 90
Гримальди Ф. П. 309, 310
Гуаньбао 273, 338
Гуйгудар 95, 96
Гуйгу-цзы 28
Гунджа (Гунжа) 104, 105, 116
Гурка см. Уразов Г.
Гусятников М. Я. 450
Гэн Цзнпчжун (Гэн Цзин-Чжун)
187, 274, 275
Гэн Чжуимин 15
Дай Мипши 257
Дайта 253
Дайчин Мэргэнь 313
Дапьцзин-лама 128
Даогуаи 451
Дармаширн-нойон 264
Дежнев С. 87
Демидова Н. Ф. 113, 343
Десаул 98
Джебдзун Дамба-хутухта (Ундур-
геген) 262, 264,265,285,287,310,
313, 316, 337, 340, 414
Дзасакту-хан 262, 264, 313
Дзонхава 313
Додо 273
Доргопь 18, 83
Дун Гоган (Дуп Го-ган) 323, 345,
348, 350, 358, 360, 362, 365,
367—369, 371, 379, 381, 394, 398
Дунбао 267
Екишу 353
Елена Леонтьевна 118
Елнзарий см. Идее Избрант
Ермаченко И. С. 62
Жань Ю. 23
Жербийон Ф. 325, 356, 357, 362,
370, 380
Заболоцкий Е. 102
Забышев Б. 97
Захаров В. 173, 183, 275
Зиновьев Д. И. 101, 116
Иван (царь Иван Алексеевич) 283,
406, 416
Иван, Иван Евстафьевич см. Вла-
сов И. Е.
Иванов А. 117—120, 149
Иванов В. 101
Иванов П. 422
Ивин В. 450
Игнашка см. Милованов И.
Идее Избрант (Елизарий Елизарь-
ев) 406—419
Ильин Г. 109
Иньди 394
Иньчжэн (девиз годов правления
Юичжэн) 452
Ирки-мулла 130
Исака 291, 411
Исенал 98
Кабышейка' (Ка Бишэ) 100
Казанин М. И. 407
Кайзер Якоб де 144
Кайсайдай 317
Камбон Ж. 39
Канси (Кан-сн) см. Сюань Е
Качанов И. 316
Кибирев Г. 393
Кизилов Пятый 70
Кнлан 102
Кисляиский Л. К. 391
Кишты 404
Климент X 355
Конрад Н. И. 32, 33, 35, 38, 39,
49
Конфуций 22, 23, 29—32, 40, 41
Корницкий 398
Коровин С. 316—322, 325, 337—
338
Корытов И. 420
Кошучн Еней 104
Куасай 338
Кулмаметьев С. 108, 160
Кун Юдэ 15
Куницын И. 79
Куракин И. С. 69
Лаба Ю. 277
Лавкай 95, 96, 98
Лак Д. 356
Ланьтань 246—250, 254, 255, 267,
278, 291, 292, 318, 322, 325, 337—
339, 345—347, 349—351, 354,358,
364, 369, 372, 374, 382, 387,390,
393
Лао-цзы 24, 32
Ленин В. И, 11, 88
Лефорт Ф. 407
Ле-цзы 26
Ли Бо 46
Ли Му 49
Ли Цзычэн 18, 402
Лигдан-хан 83, 86
Линь Синчжу 267, 275, 292
Лобанов-Ростовский 119
Логинов И. 344—350, 360, 361
Лоншаков Г. И. 395—400, 404,410,
415
Лопсодейко 193
Лубсан, Лубсан-тайджи см. Ал-
тын-хан Лубсан-тайджи
507
Лутовинов В. 360, 361
Лэдэхун (Цзиоло Лэдэхун) 269,
298—302, 306, 307
Лю Бан см. Гао-цзу
Лянгусов С. 450
Мадов А. 70
Макартней 42, 43
Макиавелли 326
Мала 162—164, 168, 169, 171, 175,
176, 179, 195—206, 208—213,217,
218, 220—225, 227—229, 234, 247,
255, 260, 261, 265, 267, 291, 292,
303, 307, 321, 324, 336, 358, 365,
374, 376
Малинин П. 104, 130
Мамыка И. 109
Мандай Дамба Ланзу 420
Маннов Д. 109
Мао Лушань 246
Мао Юапьи 48
Маркс К. 12, 57, 451
Матвеев А. С. 279
Матюшкин М. 82
Маци 321, 323, 324, 345
Мелихов Г. В. 436
Мерик Дж. 69
Милованов В. 174, 350
Милованов И. 173—176, 178, 179,
182—184, 188, 191, 193—199, 201,
206, 220, 274, 275, 278, 444
Милославский И. А. 117
Мингардари ПО
Минъаньдали 249, 266
Михаил Федорович 77, 78
Моголчак 95
Монготу 169, 175, 176, 179, 185, 201
Москвитин И. 87
Мо-цзы 24, 28
Мурашева Г. Ф. 58
Мэнколл М. 178, 408
Мэнсон 38
Мэн-цзы 23, 27
Мэргэн-иойон 264
Малаши 162
Нейгоф И. 435
Никань 162
Николай (Николай Гаврилович)
см. Спафарий Н. Г.
Николай Давидович 118
Николев И. С. 421
Никои 117, 119, 120
Нурхаци 15, 76, 86
Обой 156, 157, 161, 322
Омбо Эрдепи-хунтайджп см. Ал-
тып-хап Омбо Эрдспп-хуптай-
джп
Опашка см. Русланов А.
Опофрейко см. Степанов О.
Осколков Г. А. 450
Осэ 350
Офонька см. Чичагов А.
Очирой Саип-хаи см. Тушету-хап
Чихупь Доржп
Очирту Цецен-хан см. Цецен-хан
Очирту
Оя 158
Паетс В. 294, 295, 306, 309
Панфилов В. 101
Патрикеев И. 120
Пашков А. Ф. 87, 103
Перейра Т. (Сюй Жпшэн, Сюй
Жи-шэп) 145, 238, 309, 310, 325,
349, 356, 368, 369, 373—375
Перфильев И. 87
Перфильев И. С. 148, 150—153,
155, 156, 160, 168, 174, 180, 189
Пстлип И. 69, 70, 72, 73, 76—79,
81, 82, 97, 107, 114, 400
Петр I Великий 65, 283, 406, 407,
416, 419, 422, 450, 452, 453
Петр, казак 70
Петров И. 87
Петров Т. 79
Петрушка см. Малшши П.
Полтев И. 420
508
Попов Ф. 87
Поярков В. Д. 87, 92
Прокшин Г. 109
Протопопов Г. 117
Пупгхен (Пунхеи) см. Пэньчунь
Пуичук-тайджн 264
Пущин П. 179
Пэнчунь 246—250, 254, 267, 273,
278, 283, 284, 288, 289, 291, 304,
354
Радилов М. И. 80
Раши 361
Репнпп-Оболсиский Б. А. 117
Римский-Корсаков М. И. 419
Риччи М. 73
Романов Г. 191, 192, 205
Романчуков С. 82
Русланов А. (Урусланов) 97, 102,
103, 107, ПО, 169, 170, 178, 179,
208
Сабсу 247, 254, 255, 257, 265, 266,
290—292, 299, 315, 321, 345, 349,
358, 382, 421
Саватеев И. П. 450
Салданья Мануэль де 144—145
Салищев К. А. 439
Самшика 353
Сарудай (Сародай, Шархуда) 100,
124, 136, 148, 250
Сеиткул см. Аблин С.
Сентов Е. 104, 108
Семенов И. 248
Серре Ж. 40
Синявин И. А. 422
Сифу 100
Скрипицыи Ф. 393, 404, 405
Сладковский М. И. 113
Солоси 339, 344
Сонготу 158, 207, 234, 240, 256,
263, 269, 307, 321—323, 331, 335,
336, 338, 339, 343, 345, 348—
350, 352—354, 358—373, 375, 378—
384, 388, 398, 404, 405, 411, 413,
414, 416, 429, 430, 432
Софья 343
Сохай 353
Спафарий Н. Г. 103, 150, 188—194,
196—206, 208—218, 220—225,
227—240, 243, 244, 258, 261, 274,
278, 279, 282—285, 287, 290,
298—301, 305—310, 315, 322,
324, 327, 328, 333, 334, 350, 356—
358, 365, 371, 376, 400, 410, 416,
426, 444, 445
Старков В. 90
Степан см. Коровин С.
Степанов О. 103, 107, НО, 124,
136, 148
Су У 46
Су Цинь 28, 51
Судейкин Я. 399
Сунь Кэван 133
Сунь Ятсен 38, 42
Сунь-цзы 32, 33, 34, 35—39, 48, 49,
51, 209, 253, 307
Сыроежкин Н. 121
Сыцзун (Сы-цзун) сд|. Чжу Иц-
зюнь
Сэлин Ахай-танджи 264
Сюань Е (девиз годов правления
Канси, Кап-си) 156—158, 160,
161, 163, 165, 167, 170, 174, 177,
179—184, 186—188, 191, 194,
195, 197, 198, 201, 205—207,
210—218, 220, 222, 223, 228, 229,
234—237, 241—276, 278, 280, 283,
287, 290—292, 294—297, 299, 300,
302, 305—314, 317, 320—343,
348, 351—355, 357, 358, 361,367,
368, 374, 383, 385—391, 394, 397,
411, 412, 421, 435, 438, 447, 449,
452, 453
Сюань Цзан 46
Сюань-ван 23
Сюй Жишеп (Жи-шен) см. Перей-
ра Т.
Сюй Цяньсюе 355
Сяокан 156
509
Лутовинов В. 360, 361
Лэдэхун (Цзиоло Лэдэхун) 269,
298—302, 306, 307
Лю Баи см. Гао-цзу
Лянгусов С. 450
Мадов А. 70
Макартней 42, 43
Макиавелли 326
Мала 162—164, 168, 169, 171, 175,
176, 179, 195—206, 208—213,217,
218,220—225, 227—229, 234, 247,
255, 260, 261, 265, 267, 291, 292,
303, 307, 321, 324, 336, 358, 365,
374, 376
Малинин П. 104, 130
Мамыка И. 109
Маидай Дамба Ланзу 420
Маинов Д. 109
Мао Лушань 246
Мао Юапьи 48
Маркс К. 12, 57, 451
Матвеев А. С. 279
Матюшкин М. 82
Маци 321, 323, 324, 345
Мелихов Г. В. 436
Мерик Дж. 69
Милованов В. 174, 350
Милованов И. 173—176, 178, 179,
182—184, 188, 191, 193—199, 201,
206, 220, 274, 275, 278, 444
Милославский И. А. 117
Мингардари 110
Минъаиьдали 249, 266
Михаил Федорович 77, 78
Моголчак 95
Монготу 169, 175, 176, 179, 185, 201
Москвитян И. 87
Мо-цзы 24, 28
Мурашева Г. Ф. 58
Мэнколл М. 178, 408
Мэнсои 38
Мэн-цзы 23, 27
Мэргэн-пойон 264
508
Палаши 162
Нейгоф И. 435
Никань 162
Николай (Николай Гаврилович)
см. Спафарий Н. Г.
Николай Давидович 118
Ннколев И. С. 421
Никон 117, 119, 120
Нурхаци 15, 76, 86
Обой 156, 157, 161, 322
Омбо Эрдепи-хуптайджи см. Ал-
тын-хан Омбо Эрдспп-хуптап-
джп
Опашка см. Русланов А.
Оиофрейко см. Степанов О.
Осколков Г. А. 450
Осэ 350
Офонька см. Чичагов А.
Очирой Саип-хап см. Тушету-хап
Чпхунь Доржп
Очирту Цецен-хап см. Цецен-хан
Очнрту
Оя 158
Паетс В. 294, 295, 306, 309
Панфилов В. 101
Патрикеев И. 120
Пашков А. Ф. 87, 103
Перейра Т. (Сюй Жишэп, Сюй
Жн-шэп) 145, 238, 309, 310, 325,
349, 356, 368, 369, 373—375
Перфильев И. 87
Перфильев И, С. 148, 150—153,
155, 156, 160, 168, 174, 180, 189
Петлял И. 69, 70, 72, 73, 76—79,
81, 82, 97, 107, 114, 400
Петр I Великий 65, 283, 406, 407,
416, 419, 422, 450, 452, 453
Петр, казак 70
Петров И. 87
Петров Т. 79
Петрушка см. Малппин П.
Полтев И. 420
Попов Ф. 87
Поярков В. Д. 87, 92
Прокшпн Г. 109
Протопопов Г. 117
Пупгхен (Пунхеп) см. Пэньчунь
Пунчук-тайджи 264
Пущин П. 179
Пэнчунь 246—250, 254, 267, 273,
278, 283, 284, 288, 289, 291, 304,
354
Радилов М. И. 80
Раши 361
Решши-Оболспскин Б. Л. 117
Римский-Корсаков М. И. 419
Риччи М. 73
Романов Г. 191, 192, 205
Романчуков С. 82
Русланов Л. (Урусланов) 97, 102,
103, 107, ПО, 169, 170, 178, 179,
208
Сабсу 247, 254, 255, 257, 265, 266,
290—292, 299, 315, 321, 345, 349,
358, 382, 421
Саватеев И. П. 450
Салданья Мануэль де 144—145
Салищев К. А. 439
Самшика 353
Сарудай (Сародай, Шархуда) 100,
124, 136, 148, 250
Сеиткул см. Аблин С.
Септов Е. 104, 108
Семенов И. 248
Серре Ж. 40
Синявин И. А. 422
Сифу 100
Скрипицын Ф. 393, 404, 405
Сладковский М. И. ИЗ
Солоси 339, 344
Сонготу 158, 207, 234, 240, 256,
263, 269, 307, 321—323, 331, 335,
336, 338, 339, 343, 345, 348—
350, 352—354, 358—373, 375, 378—
384, 388, 398, 404, 405, 411, 413,
414, 416, 429, 430, 432
Софья 343
Сохай 353
Спафарий Н. Г. 103, 150, 188—194,
196—206, 208—218, 220—225,
227—240, 243, 244, 258, 261, 274,
278, 279, 282—285, 287, 290,
298—301, 305—310, 315, 322,
324, 327, 328, 333, 334, 350, 356—
358, 365, 371, 376, 400, 410, 416,
426, 444, 445
Старков В. 90
Степан см. Коровин С.
Степанов О. 103, 107, 110, 124,
136, 148
Су У 46
Су Цинь 28, 51
Судейкин Я- 399
Сунь Кэван 133
Сунь Ятсен 38, 42
Сунь-цзы 32, 33, 34, 35—39, 48, 49,
51, 209, 253, 307
Сыроежкнн Н. 121
Сыцзун (Сы-цзун) см. Чжу Иц-
зюиь
Сэлнн Ахай-тайджи 264
Сюань Е (девиз годов правления
Канси, Кап-си) 156—158, 160,
161, 163, 165, 167, 170, 174, 177,
179—184, 186—188, 191, 194,
195, 197, 198, 201, 205—207,
210—218, 220, 222, 223, 228, 229,
234—237, 241—276, 278, 280, 283,
287, 290—292, 294—297, 299, 300,
302, 305—314, 317, 320—343,
348, 351—355, 357, 358, 361,367,
368, 374, 383, 385—391, 394, 397,
411, 412, 421, 435, 438, 447, 449,
452, 453
Сюань Цзан 46
Сюань-ван 23
Сюй Жишеи (Жи-шен) см. Перей-
ра Т.
Сюй Цяньсюе 355 '
Сяокан 156
509
Тайбун см. Чжу Ицзюпь
Тайгун (Цзян Шан) 51
Тайцзун см. Абахай
Тан 15
Тан (Чэн Тан) 38
Тархан 71
Темкин-Ростовский М. М. 117
Тихвинский С. Л. 83
Тоеича 102
Толбузин А. Л. 275, 280, 282, 399
Толга 101
Томас А. 356, 357
Третьяк (Трепька) см. Чечи-
гип Т. Е.
Третьяков П. А. 82
Трубецкой А. Н. 117, 118, 120, J49
Туню 158
Туронча 101
Тушету-хан Чихунь Доржи (Ачи-
рой Саин-хаи, Очирой Саин-хан,
Тушету-хаи) 86, 92, 111, 128, 193,
262, 264, 265, 278, 285—287, 293,
310, 313—317, 340, 342, 351, 387,
393
Тушканов В. 121,
Тяньцзуи см Абахай
У Саньгуй (У Сань-гуй) 16, 187,
238, 241, 242, 252, 266, 267, 274,
291
У-ваи 15
Удзии Балдан-гичюл 337
У-ди 46
Уиллс Дж. 56, 58, 61—63, 309
Умуна 247
Уидур-геген см. Джебдзун Дам-
ба-хутухта
Уньда 345, 351
Уразов Г. 421
Уруслаиов см. Русланов А.
У-цзы 25, 34
Ушаков Г. 105, 116, 120
Ушаков Н. 338
Фаворов И. 282—285, 287—290,
298, 299, 301, 303—308, 310, 312,
510
316, 318, 319, 329
Фариа Б. П. де 243
Федор см. Байков Ф. И.
Федоров А. 174
Филатьев Е. 191
Фиянгу 158, 159
Флоровский А. 356
Францбеков Д. А. 93—95, 97, 98,
101, 103, 122, 174
Франциск (Фрапцишек) 308
Фу Линь (Фулинь, Алак Батур-
хан, Шамшакан, девиз годов
правления Шуньчжи) 18,83,95—
98, 100, 104—106, 112—115, 126,
128, 143, 149, 151, 154, 156,
162, 174, 176, 256
Фу Цюань 207, 211, 394
Фукс В. 354
Фэрбэик Дж. 424
Фуца 323
Хабаров Е. П. 87, 93, 95—97, 99—
101, 103, 107, 116, 205
Хайсэ 100
Хаммель А. 440, 444
Хань Цзюйюаиь 106
Хара-Хула 80
Хилков В. И. 80, 108, 116, 120
Хмелев П. 398—404
Хмельницкий Б. 118
Хо Цюйбип 412
Хубилай 86
Худяков П. Р. 450
Хун Ли (девиз годов правления
Цяпьлун) 52, 394, 452
Хуи Чэнчоу 16
Хэ Ю 267
Цеван-Рабдан (Арабтан) 264, 387
Цецен-хаи Очирту 263
Цецен-хаи Шолой 86, 90, 91, 92,
102, 111, 128, 262, 264, 265, 387
Цэи-ши 22
Цзя И 274
Цзян Шан см. Тайгун
Цзяиь-цзы 52
Ци Ин 451
Цинь Ши-хуанди 53, 54
Цянь Лянцзэ 339, 427, 430—435,
437, 438, 445
Цяньлун см. Хун Ли
Чан Шу 390, 427, 435, 436, 444,
445
Чан Юн 158
Чао Лянтун 242
Черниговский Н. 181, 183
Чеяигин Т. Е. (Третьяк) 97, 99,
101, 102, 103, 104, 112, 122, 170,
174
Чжан И 28
Чжан Пэнгэ 324, 337, 427—430,
435, 445
Чжан Цзи 324, 434
Чжан Цянь 46, 412
Чжан Юй 324, 434
Чжан Юн 263
Чжапннн 394
Чжаосань 390
Чжу Ди (девиз годов правления
Юнлэ) 220
Чжу Ицзюиь (Вапьли, Вань-лн,
Сыцзун, Сы-цзын, Тайбун, Чжу-
ханди) 49, 72, 73, 76, 77, 80, 81,
97
Чжуан-цзы 23, 29
Чжугэ Лян 46
Чжэн Хэ 46
Чжэн Чэнгуи 64, 133, 267
Чингисхан 86
Чичагов А. 399, 400
Чундэ см. Абахай
Чэнь Шиань 324, 337, 430
Шакловнтый Ф. Л. 343
Шалль А. 113
Шамшакан см. Фу Линь
Шан Чжисипь 187, 274
Шаралдай 162—164, 167—169, 171,
172, 185, 246, 303
Шарапов И. 304
Шархуда см. Сарудай
Шах-Джахан 120, 121
Шаховской И. Ф. 80
Ши Кэфа 273
Ши Мо 52
Шидишири Батур (Багатур)-хун-
та йджи 317, 320
Шилгин 98
Шипунов И. 101
Шолой Убаши-хунтайджи см. Ал-
тын-хан Шолой Убаши-хунтай-
джи
Шолой Цецен-хан см. Цецен-хан
Шолой
Шунь 15
Шуньчжи см. Фу Линь
Щепеткин С. 82
Энгельс Ф. 11
Эрдени Батур-хунтайджн 90, 172
Эрдени Дайчнн-нойон 264
Эрдени-джинонг 264
Юань Чжуэнь 431
Юань Чунхуань 49
Южаков Ю. 422
Юнлэ см. Чжу Ди
Юнчжэн см. Йньчжэн
Яковлев К. А. 171, 185
Ян Казимир 117
Ян Бинь 427, 437—439, 445
Ян Чжилун 187
Янорей 98
Янтай 275
Яо 15
Ярыжкин П. 105, 106, 108, 109, ПО,
111, 114, 120, 123, 125, 132, 139,
142, 144, 149, 155, 172, 174—176,
195, 444
СОДЕРЖАНИЕ
От автора.......................................... , 5
Глава I. Цинская дипломатия в XVII в. . 14
Глава II. Первые дипломатические контакты Цинской
империи с Русским государством ....... 67
Глава III. Установление дипломатических отношений цин-
ского двора с московским правительством .... 148
Глава IV. Стратегический план Сюань Е и вторжение мань-
чжуров в Приамурье.................................241
Глава V. Цинская дипломатия и Нерчинский договор 1689 г. 312
Глава VI. Начальный период осуществления Нерчинского
договора...........................................395
Заключение............................................447
Примечания............................................456
Указатель имен........................................504
Владимир Степанович Мясников
ИМПЕРИЯ ЦИН
И РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО В XVII в.
Редактор В. Ф. Ковтуп
Художественный редактор Ю. И. Д у п с к п й
Технический редактор Н. Б. Хохлова
Корректор Т. В. Киевская
ИБ № 1741
Сдано в набор 13.08.87. Подписано в печать 29.10.87. ВЛ 04517. Формат
70хЮ81/э2‘ Бумага типографская № 2. Гарнитура литературная. Высокая
печать. Усл. печ. л. 22,40. Усл. кр.-отт. 22,75. Уч.-изд. л. 24,60. Тираж
15 000 экэ. Заказ 152. Цена 1р. 70 к. Хабаровское книжное издательство Го-
сударственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книж-
ной торговли. 680G20, г. Хабаровск, ул. Ссрышева, 31. Краевая типография
№ 1 управления издательств, полиграфии и книжной торговли. 680G20,
г. Хабаровск, ул. Серышева, 31.