Автор: Гейгер Л.
Теги: история германии исторический документ гуманизм реформация
Текст
НѢМЕЦКАГО ГУМАНИЗМА.
Подъ редакціей и съ/предисловіемъ профессора
Г. В. Форетена.
Цѣна 1 р. 50 к.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Книжный магазинъ и складъ изданій О. Н. ПОПОВОЙ,
Невскій- 54.
Текстъ печатанъ. въ типографіи Меркушева, Невскій, 8.
Обложка и титулъ въ типографіи Исидора Гольдберга, Спб., Екатерик.
ЙЖ8Г0
і«Э*
Капитальное сочиненіе Людвига Гейгера
гуманизмъ въ Италіи и Германіи — вышло в5
въ извѣстномъ сборникѣ Онкена. Какъ показываетъ само за-
главіе, оно распадается на двѣ части; такъ какъ -вторая
часть, посвященная исторіи нѣмецкаго гуманизма, является
единственнымъ полнымъ изслѣдованіемъ этого культурнаго
движенія среди нѣмецкаго народа, то этимъ самымъ оправды-
вается и выборъ именно этой части для перевода на русскій
языкъ. По исторіи итальянскаго гуманизма мы имѣемъ нѣ-
сколько капитальныхъ изслѣдованій въ своей русской истори-
ческой литературѣ, а затѣмъ переведены и два нѣмецкихъ
сочиненія Фойгта и Бургкардта. По нѣмецкому же гуманизму,
не считая двухъ журнальныхъ статей, у насъ до послѣдняго
времени ничего не выходило. Отдѣлы, посвященные ему въ
общихъ университетскихъ курсахъ, страдали неполнотою:
въ нихъ упоминалось лишь о трехъ дѣятеляхъ нѣмецкаго
гуманизма—Рейхлинѣ, Эразмѣ и Гуттенѣ (монографія о кото-
ромъ Штраусса переведена на русскій языкъ), а о раннемъ
нѣмецкомъ гуманизмѣ не говорилось ничего. Трудъ Л. Гейгера
имѣетъ выдающіяся достоинства. Авторъ приступилъ къ нему,
достигши уже извѣстности какъ выдающійся ученый и кри-
тикъ. Онъ издалъ переписку Рейхлина, написалъ два круп-
ныхъ труда о нѣмецкихъ сатирикахъ XVI столѣтія и объ
Іоаннѣ Рейхлинѣ. Сжатый стиль, мѣткія характеристики, пол-
ная объективность и поражающая эрудиція — вотъ черты,
отличающія всѣ труды Гейгера.
Гейгеръ впервые обратилъ вниманіе въ своемъ изслѣдова-
ніи на дѣятелей ранняго нѣмецкаго гуманизма XV столѣтія,
II
и теперь нѣмецкіе ученые тщательно изслѣдуютъ этотъ пе-
ріодъ; достаточно назвать труды Іоахимсона'и Клемена.
Появленіе русскаго перевода нѣмецкаго гуманизма Гей-
гера нужно съ радостью привѣтствовать. Изъ сочиненія
Гейгера русскій читатель узнаетъ, что нѣмецкій гуманизмъ—
явленіе, не перенесенное только изъ Италіи въ Германію, а
явленіе—вполнѣ самобытное, что кромѣ Эразма и Гуттена—
онъ имѣлъ рядъ и другихъ блестящихъ представителей, много
внесшихъ въ культурную исторію Германіи.
Думаемъ, что переводъ сдѣланъ съ большою точностью и
большимъ знаніемъ дѣла, что и должно быть отнесено глав-
нымъ образомъ на долю магистранта нашего университета
В. А. Г., главнаго редактора перевода, любезно взявшаго
на себя и составленіе указателя собственныхъ именъ.
Проф. Г. Форстенъ.
19 февраля 1899,
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Введеніе. Предвѣстники гуманизма.
Въ 1482 году въ аудиторіи Іоанна Аргиропуло,
грека, много потрудившагося надъ возрожденіемъ эллинской
культуры въ Италіи, среди блестящаго собранія жаждавшей
познаній знати, можно было замѣтить молодого нѣмца Іоан-
на Рейхлина. Въ красивыхъ выраженіяхъ онъ высказалъ
свое желаніе учиться у Аргиропуло, прибавивъ, что гре-
ческій языкъ ему нѣсколько знакомъ, и началъ затѣмъ сво-
бодно читать и переводить одно мѣсто изъ Ѳукидида, которое
указалъ ему профессоръ. Когда вмѣсто ожидавшагося фіаско
онъ прекрасно справился со своей задачей, профессоръ пе-
чально воскликнулъ: «увы, Греція перенеслась за Альпы бла-
годаря нашему изгнанію».
Нѣсколько десятилѣтій раньше существовало совершенно
иное мнѣніе о Германіи и нѣмцахъ. Въ то время жилъ
Эней Сильвій, который можетъ считаться первымъ апосто-
ломъ гуманизма въ Германіи; утомленный и ожесточенный
попытками пропаганды, въ теченіе всей его жизни оставши-
мися безуспѣшными, онъ возъимѣлъ далеко не лестное мнѣніе
о князьяхъ за ихъ неуваженіе къ поэзіи; «если они предпо-
читаютъ—говорилъ онъ,—лошадей и собакъ поэтамъ, то и
умрутъ также безславно, какъ лошади и собаки»; въ дво-
рянствѣ онъ встрѣтилъ только грубость и распущенность
и безпрестанно- пересыпалъ свои письма разсказами о пьян-
ствѣ нѣмцевъ. О безплодныхъ спекуляціяхъ ученыхъ и ихъ
Гейгеръ. 1
2
научныхъ, т. е. чисто-теологическихъ изслѣдованіяхъ Силь-
вій отзывался только съ презрительной улыбкой.
Не слѣдуетъ смотрѣть на эти различныя мнѣнія, какъ на
случайныя впечатлѣнія, считая, что одно было вызвано непо-
мѣрнымъ удивленіемъ, другое — пристрастнымъ, непріязнен-
нымъ отношеніемъ (особенно обострившимся вслѣдствіе вы-
нужденнаго удаленія изъ отечества); нѣтъ, они являются не-
сомнѣнными свидѣтелями того совершенно противоположнаго
настроенія, которое охватывало итальянца при встрѣчѣ съ
нѣмецкой дѣйствительностью, и которое, будучи по существу
вѣрнымъ, соотвѣтствовало умственному состоянію Германіи
того времени.
И дѣйствительно, огромный умственный переворотъ пере-
жила Германія въ теченіе этихъ сорока лѣтъ. Переворотъ
этотъ находился въ свнзи съ движеніемъ въ Италіи, потому
что туда именно стремилась нѣмецкая молодежь, жаждавшая
занятій и считавшая свое образованіе законченнымъ только въ
томъ случаѣ, когда возвращалась на родину обогащенная по-
знаніями.
И, несмотря на это вліяніе и даже прямую зависимость
отъ итальянской культуры, какая разница между итальян-
скимъ ренессансомъ и нѣмецкимъ гуманизмомъ! Въ Италіи это
было могучее умственное движеніе, которое, просуществовавъ
въ теченіе почти двухъ столѣтій й увлекши за собой даже
наиболѣе враждебные себѣ элементы, должно было въ концѣ
концовъ остановиться, подчинившись стихійнымъ силамъ; въ
Германіи-же движеніе, продолжавшееся едва полстолѣтія и
задержанное въ своемъ тріумфальномъ шествіи столь-же мо-
гущественными противниками, вступило на новый путь подъ
вліяніемъ брлѣе сильнаго возбужденія умовъ, охватившаго
всю. націю; въ Италіи вторженіе иноземцевъ и церковная
реакція"' положили конецъ ренессансу — въ Германіи гума-
низмъ уступилъ мѣсто реформаціи; въ послѣдней всю, на-
цію могъ увлечь только религіозный переворотъ, чисто-
же научные интересы оставались, сравнительно чужды, по-
тому что въ Германіи прежде всего новое движеніе, не
будучи исключительно научнымъ,, ставило себѣ цѣлью ре-
3
форму научнаго образованія, между тѣмъ какъ въ Италіи'
оно имѣло своимъ слѣдствіемъ совокупное корённое измѣненіе'
міросозерцанія и. образа жизни. Въ Италіи духовный и мі-і
рянинъ, знатный и простолюдинъ—всѣ соединились въ одномъ,
общемъ стремленіи, и папѣ принадлежало первое мѣсто въ»
поощреніи . ученыхъ • занятій й покровительствѣ учёнымъ;-
въ Германіи же съ одной стороны сами гуманисты раздѣля-і
-лись на партій (прогрессистовъ и отсталыхъ); именно въ
вопросахъ, въ которыхъ наука и р'елигія приходили въ столк-
новеніе, а съ другой представители духовенства являлись
естественными врагами новаго движенія, и, какъ его против-
ники, были заклеймены быть можетъ болѣе, чѣмъ они того
заслуживали. Но, не смотря на это, гуманизмъ въ Германіи
не носилъ ни антирелигіознаго, ни фривольнаго- характера, V
въ то время какъ Въ Италіи онъ принялъ оба эти оттѣнка.
Однако, эта большая серьезность, стремленіе приблизиться къ
народному духу, какъ оно проявляется въ религіозномъ от-
тѣнкѣ нѣмецкаго гуманизма, не вызвало Народную литера-
туру къ новой жизни. Между тѣмъ какъ въ Италіи са-
мые выдающіеся гуманисты отъ Данте до конца эпохи ре-
нессанса, одни добровольно, другіе до нѣкоторой степени по-
неволѣ, пользовались итальянскимъ языкомъ наравнѣ съ ла-
тинскимъ, такъ что обѣ эти литературы одновременно до-’
стигли цвѣтущаго состоянія,—въ Германіи многіе гуманисты,
дѣятельность которыхъ относится къ періоду пробужденія’
народной поэзіи, обнаружили по отношенію къ народной ли-
тературѣ непріязненное чувство, не свободное отъ зависти;
другіе-же, напротивъ, старались отвести нѣмецкому языку
такое-же почетное мѣсто, какъ и латинскому; й объясненія
такого стремленія слѣдуетъ искать не въ большемъ 'Патріотиз-
мѣ (такъ какъ и первыхъ нельзя упрекнуть въ недостаткѣ па-
т- ютизма), но въ той проницательности ихъ, благодаря кото-
рой они понимали всю недостаточность чисто научной куль
туры. Но всѣ эти люди, какъ бы ни старались нѣкоторые изъ
нихъ превозноситъ Германію и отрицать всякое преимущество
Италіи, всѣ они сходились въ одномъ желаніи: найти и въ
Германіи такре же существенно необходимое для ихъ дѣла-
1*
4
участіе князей, которое сопровождалось такими благодѣтель-
ными послѣдствіями для культуры ренессанса въ Италіи. Они
конечно чувствовали себя родными народу, но не считали
достойнымъ говорить съ нимъ его языкомъ; они желали по-
кровительства и искали пониманія со стороны князей, а
должны были по большей части довольствоваться лишь ихъ
увѣреніями въ благосклонности.
Но какъ ни велика зависимость нѣмецкаго умственнаго
движенія того времени отъ Италіи, тѣмъ не менѣе, нѣмецкій
гуманизмъ .нельзя разсматривать какъ явленіе заносное и
совершенно несамостоятельное. Напротивъ, чисто національ-
ные элементы нѣмецкаго гуманизма проявили себя еще раньше
близкаго соприкосновенія съ Италіей и прежде всего' книго-
V печатаніе—нѣмецкое изобрѣтеніе,—упразднившее трудное
для всякаго й отнимающее много времени дѣло списыванія
книгъ, дало возможность писателямъ съ небывалой скоростью
дѣйствовать на своихъ современниковъ и на близкомъ и на
далекомъ разстояніи. ’
Здѣсь не мѣсто для исторіи искусства книгопечатанія, но
необходимо имѣть въ виду, что это изобрѣтеніе съ необычай-
ной быстротой покорило міръ, и кромѣ того, пробудило къ
новой жизни дремавшее въ Германіи стремленіе къ просвѣ-
щенію. Оно завоевало міръ, потому что изъ Германіи—былъ-
ли Майнцъ или Страсбургъ родиной мастеровъ книгопечатанія
и первымъ разсадникомъ этого искусства, вопросъ второсте-
пенный—нѣмецкіе піонеры направились во всѣ страны и.
распространили свое искусство съ такой быстротой и съ. та-
кимъ успѣхомъ, что оно еще до конца XV столѣтія сдѣлалось
извѣстнымъ въ Италіи, Франціи, Англіи и даже въ Испаніи
и Португаліи; во всѣхъ этихъ странахъ именно нѣмецкіе ма-
стера, съ одной стороны побуждаемые собственнымъ духомъ
предпріимчивости, а съ другой—приглашаемые иностранными
владѣтелями, явились распространять свое искусство. Книго-
печатаніе пробудило въ нѣмцахъ стремленіе къ образованію,
доставивъ имъ необходимый для него матеріалъ, на недоста-
токъ котораго до тѣхъ поръ они имѣли полное основаніе жа-
ловаться. Нельзя сказать, чтобы печатавшіе книги занимались.
5
изготовленіемъ въ большомъ количествѣ исключительно про-
< изведеній древней литературы—скорѣе въ первое десятилѣтіе
больше печатались народныя книги, библіи и теологическіе
писатели, чѣмъ классики—но своими дешевыми и'удобными
для чтенія изданіями, большей частью въ тысячу экземпля-
ровъ, они предлагали читателю богатый матеріалъ, имѣвшій
во всѣхъ отношеніяхъ преимущество предъ прежними руко-
писями. Поэтому духовенство и міряне единогласно призна-
вали важность книгопечатанія; такіе любители науки, какъ
Яковъ Вимфелингъ, писали трактаты о книгопечатаніи и
пытались предугадать его воздѣйствіе на образованіе и нра-
вы; духовные, напр. бенедиктинецъ Бернгардъ Витте, пре-
возносили книгопечатаніе, какъ самое достойное и высоко-
почитаемое, самое полезное и божественное искусство. Такія
зачастую преувеличенныя восхваленія основаны не только
на предчувствіи и пониманіи совершившагося переворота,
но и на сознаніи, что благодаря этому изобрѣтенію Германія
заняла между націями первое мѣсто. Если и теперь италья-
нецъ могъ еще презрительно сказать: «недавно варвары
изобрѣли новое искусство», то все-же нѣмцы были правы,
думая, что они вышли изъ варварства именно благодаря
этому изобрѣтенію. Правда, находились и такіе, которые, по-
добно анонимному автору «аѵізатепіпш заІпЪге дпапіпт
ай ехегсіНпт агііз ітргеззогіае Іііегагит» со злобой
взвѣшивали какъ пользу, такъ и вредъ новаго искусства, и
съ тѣмъ чувствомъ ограниченнаго аристократизма, который и
духовныя сокровища желаетъ предоставить только незначи-
тельному меньшинству, говорили о вредѣ, который можетъ
причинить библія, если она сдѣлается доступной образован-
нымъ свѣтскимъ людямъ и если она, благодаря переводу
на отечественный языкъ, попадетъ даже въ руки простого
народа; но такое мнѣніе конечно осталось не услышан-
нымъ. Напротивъ, истинно благочестивые люди, какъ Яковъ
Вимфелингъ, говорили о выгодахъ, какія можетъ извлечь
церковь изъ этого изобрѣтенія; въ своемъ трактатѣ, посвя-
щенномъ послѣднему, онъ восклицаетъ: «ни однимъ изобрѣ-
теніемъ мы, .нѣмцы, не можемъ такъ гордиться, какъ кни-
гѣпечатаніемъ, которое сдѣлало насъ новыми носителями хри-
стіанскаго ученія, божественнаго человѣческаго знанія и бла-
годѣтелями всего человѣчества». Генрихъ Бебель въ одномъ
стихотврреніи и Беатъ Ренанъ въ своемъ большомъистори-
рическомъ сочиненіи признали нѣмцевъ истинными изобрѣта-
телями этого искусства и раскрыли неосновательность выска-
заннаго нѣкоторыми итальянцами предположенія, будто по-
слѣдніе уже давно открыли его основы, а нѣмцы были только
его счастливыми усовершенствователями.
Члены кружка братьевъ общей жизни», ревностно занимавт
шіеся книгопечатаніемъ, также восхваляютъ его, какъ «учите-
ля всѣхъ искусствъ на пользу церкви», а дѣятелей этого искус-
ства—«жрецами, проповѣдующими не словомъ, а письмомъ»,
Основателемъ этого церковнаго общества былъ Гергардъ
Гротъ (1340 — 1384). Онъ завѣщалъ обществу не только
свое имя, но и свой духъ. Какъ онъ, прежде чѣмъ отдаться
внѣшней дѣятельности, занялся воспитаніемъ собственнаго ра-
зума и сердца, слѣдуя воззванію своего друга: «зачѣмъ занятъ
ты суетными дѣлами, ты долженъ сдѣлаться другимъ человѣкомъ»,
и какъ онъ, не смотря на свое.большое вліяніе въ качествѣ
проповѣдника, всегда упорно отказывался быть священни-
комъ, говоря: «за всѣ сокровища Аравіи я не желалъ-бы даже
на одну ночь взять на себя попеченіе о душахъ»; такъ
и орденъ, вѣрный данному магистромъ примѣру, стремился
только къ тихой, уединенной жизни народнаго проповѣдника
и учителя. Съ такимъ характеромъ дѣятельности общество .
получило утвержденіе со стороны папы Евгенія IV (1431),
хотя многіе нападали на него частью за недостаточную стро-
гость его монашескихъ обѣтовъ, частью за антисвященниче-
ское направленіе, имъ открыто объявленное.
Поощренное, признаніемъ со стороны папы, это общество
проявило самую живую дѣятельность.(главнымъ образомъ, въ
Германіи), которая заключалась преимущественно въ списы-
ваніи книгъ и обученіи юношества. Первое совершалось си-
стематически, потому что вмѣнялось въ обязанность обога-
щать свои библіотеки сочиненіями христіанской и языческой
древности и поощрять другихъ, также жаждущихъ знаній,
((Продажей ненужныхъ для собственнаго употребленія книгъ,
.Обученіе юношества имѣло своимъ основаніемъ христіанское
воспитаніе и «сооруженіе духовныхъ столповъ храма Господня»,
не при всемъ почтеніи къ сочиненіямъ христіанской церкви,
какъ къ «корню ученія», оно обращало свое вниманіе и на
.нѣмецкій языкъ; главное-же значеніе приписывалось латин-
скимъ писателямъ и даже поэтамъ, причемъ не осталась
.безъ вниманія и греческая литература.
Дѣятельность братьевъ общей жизни имѣла могуществен-
ное вліяніе на весьма обширномъ пространствѣ. Она не огра-
ничивалась сосѣдней съ Голландіей западной частью Герма-
ніи, но простиралась далеко въ глубь страны и имѣла своихъ
у представителей даже на далекомъ востокѣ; ея вліяніе было
столь продолжительнымъ и всеобщимъ, что не только пред-
г?. ставители старшаго поколѣнія гуманистовъ признавали себя
I учениками братьевъ общей жизни, но—если вѣрить часто по-
Г вторнвшемуся анекдоту—даже самые послѣдніе -ремесленники
! городка Аммерсдорфа понимали по-латыни, дѣвушки пѣли
латинскія пѣсни и всюду на улицахъ слышалась изящная
латынь.
Благочестивые братья, считавшіе списываніе книгъ и'обу-
ченіе своей главной задачей, не были, однако, единственными
предвѣстниками новаго образованія. Къ нимъ, у которыхъ едва-
ли можно подмѣтить вліяніе Италіи, ничѣмъ во всякомъ слу-
чаѣ не выразившееся наружнымъ образомъ, къ нимъ прим-
кнули люди, умственное развитіе и весь складъ которыхъ
безусловно носятъ слѣды итальянскаго вліянія.
Главнымъ представителемъ послѣднихъ былъ Петръ Лу-
деръ,_ род. ок. 1415 г. въ Кисслау (въ Крайхгау)~1Гнйгдѣ™™“’
-"'не упоминаемый послѣ 1474 года. Еще молодымъ клирикомъ
посѣтилъ онъ Римъ, а потомъ послѣ долгихъ скитаній посе-
лился въ Падуѣ, гдѣ нѣкоторые уроженцы Пфальца, учив-
шіеся въ тамошнемъ университетѣ, представили его своему
курфюрсту. Послѣдній, совершенно очарованный латинской
рѣчью гуманиста, назначилъ 'его профессоромъ латинскаго
языка и комментаторомъ древнихъ авторовъ въ Гейдельбергъ
(1444). Но молодой профессоръ не ладилъ со своими ста-
8
рыми коллегами, сильно возненавидѣвшими, какъ новичка,
такъ и проводимое имъ направленіе. Сперва онъ долженъ
былъ представить рукопись своей вступительной рѣчи, въ ко-
торой подозрѣвалось нѣчто опасное, вскорѣ-же сдѣлалось не-
возможнымъ пользоваться даже библіотекой, такъ какъ все
равно ему въ ней мѣшали-бы. Не обращая вниманія на эти
препятствія, которыя, конечно, лишь отчасти достигали своей
цѣли, Лудеръ продолжалъ свою дѣятельность, преподавалъ
латинскій языкъ и защищалъ древнихъ авторовъ отъ упре-
ковъ въ безнравственности, но въ 1460 году долженъ былъ
оставить Гейдельбергъ вслѣдствіе чумы. Потомъ нѣкоторое
время онъ преподавалъ въ Ульмѣ, Эрфуртѣ и, наконецъ, въ
Лейпцигѣ, гдѣ былъ радостно принятъ кружкомъ пылкой мо-
лодежи, среди которой находился Гартманъ Шедель, и ко-
торая давно уже страстно желала учителя-гуманиста. Но здѣсь
Лудеръ былъ осмѣянъ вслѣдствіе своей слабой, неискусной
защиты противъ нападковъ одного итальянскаго гуманиста,
обвинявшаго его въ незнаніи латинскаго языка. Чтобы изба-
виться отъ насмѣшекъ, онъ удалился также и отсюда и от-
правился опять въ Падую 1462,—на этотъ разъ, чтобы изу-
чать медицину,—преподавалъ затѣмъ съ 1464 года въ ново-
основанномъ Базельскомъ университетѣ скорѣе въ качествѣ
-медика, чѣмъ гуманиста, и наконецъ появляется въ 1474 году
въ Вѣнѣ, гдѣ занялъ каѳедру. Лудеръ былъ человѣкъ ве-
селаго нрава, пріятный собутыльникъ, предававшійся лю-
бовнымъ удовольствіямъ, можетъ быть, съ излишней неумѣ-
ренностью, почти всегда безъ копѣйки въ карманѣ и безъ
твердыхъ нравственныхъ устоевъ. Къ религіи онъ относился
не очень строго. Однажды въ Гейдельбергѣ, быть можетъ,
безъ вины съ своей стороны, онъ поссорился съ однимъ при-
ходскимъ священникомъ, а въ Базелѣ онъ подтрунивалъ надъ
теологами, искавшими случая объявить его еретикомъ за его
сомнѣніе въ тріединствѣ Св. Троицы, говоря, что скорѣе
согласился-бы увѣровать въ ея «четыреединство», чѣмъ поз-
волить себя сжечь. Этотъ недостатокъ серьезнаго отно-
шенія былъ также замѣтенъ въ его научныхъ занятіяхъ; онъ
больше обращалъ вниманія на заимствованную у итальян-
9
м цевъ культурную форму, чѣмъ на глубину мысли и знаній.
Лн Такое преобладаніе формы надъ содержаніемъ проявляется
'Ц столь-же ясно, какъ въ его рѣчахъ, такъ и въ его пись-
11 махъ и стихотвореніяхъ; въ нихъ видѣнъ симпатичный,
изящный въ обращеніи человѣкъ, но никакъ не само-
* ' стоятельный ученый, добросовѣстный труженикъ или строгій
3 изслѣдователь. Поэтому Лудеръ, не смотря на свои прекрас-
Т ныя дарованія и заслуги, не имѣлъ значительнаго вліянія на
•І’к гуманистическое движеніе въ Германіи; слѣды его вліянія
очень скоро изгладились даже въ тѣхъ мѣстахъ его дѣятель-
' ности, въ которыхъ впослѣдствіи гуманизмъ блестяще раз-
вился.
Около этого времени и въ этомъ-же направленіи училъ
въ различныхъ мѣстностяхъ Германіи, а съ 1509 года въ
Гейдельбергѣ Самуилъ Карохъ фонъ-Лихтенбергъ, по-
лучившій свое образованіе въ Италіи, много видѣвшій на
своемъ вѣку, неумѣренно поклонявшійся Бахусу, гордый сво-
ими познаніями, которыя, конечно, только ему самому каза-
лись значительными. Все, что уцѣлѣло изъ его рукописей—
отрывки напыщенныхъ рѣчей, хвастливыя проспекты универ-
ситетскихъ чтеній, нѣсколько любовныхъ стихотвореній, поэма,
восхвалявшая гуманизмъ и прелести лѣта, разсказы и сти-
хи, по большей части полные нескромностей,—все это до-
статочно говоритъ о добрыхъ намѣреніяхъ и очень неболь-
шомъ талантѣ этого человѣка. Онъ былъ, по мѣткому выра-
женію, гуманистическій риѳмоплетъ (или какъ его обрисовалъ
одинъ современникъ, понявшій его насквозь—«преисполнен-
ный глупостей сочинитель варваризмовъ и плохихъ стиховъ»),
и впослѣдствіи сдѣлался предметомъ насмѣшекъ для позднѣй-
шихъ, далеко опередившихъ его, гуманистовъ, уже успѣвшихъ
позабыть о первомъ толчкѣ, данномъ С. Карохомъ.
Если Лудеръ и Карохъ были не особенно благочести-
выми странствующими проповѣдниками новаго направленія,
то другіе выполняли свою апостольскую миссію съ непоколе-
бимой твердостью и строгостью убѣжденія. Къ послѣднимъ
принадлежитъ Аугсбургскій патрицій Сигизмундъ Госсем-
бротъ, который, проникшись сознаніемъ ‘'важности новаго
10
направленія, перешедшаго изъ Италіи въ Германію, поже-
лалъ доставить ему господствующее значеніе въ своемъ оте-
чествѣ и при выполненіи такихъ'плановъ вступилъ въ пись-
менный споръ съ Вѣнскимъ профессоромъ Конрадомъ
Зельднеромъ (1452). Дѣло въ томъ, что Аугсбургскій уче-
ный—безусловный приверженецъ латинскихъ писателей, на-
слаждающійся формой и содержаніемъ ихъ произведеній; вѣн-
скій-же профессоръ, утверждая, что не намѣренъ умалять
значенія древнихъ авторовъ, ничего не хочетъ знать о славѣ
новомодныхъ поэтовъ и относится весьма пренебрежительно—
напримѣръ къ Валлѣ, Поджіо, Аретино и ихъ привержен-
цамъ; но въ сущности это разграниченіе его только отго-
ворка. Вѣрнѣе это двѣ діаметрально противоположныя си-
стемы, противящіяся всякой попыткѣ къ примиренію. Споръ,
между Госсембротомъ и Зельднеромъ — тотъ-же самый,
который уже велъ Петрарка со своими противниками; споръ
о правѣ ниспровергнуть прочно установившіеся строй жизни
и систему міросозерцанія и замѣнить ихъ другими, не опи-
рающимися ни на сильный авторитетъ времени, ни на еще
болѣе сильный авторитетъ церкви, но заявляющими, тѣмъ не
менѣе, свое право на существованіе единственно вслѣдствіе
присущей имъ внутренней силы. Въ этомъ спорѣ прямодуш-
ная честность Зельднера привлекаетъ насъ въ той-же, если
даже не большей степени, чѣмъ добрыя и, конечно, не всегда
выполнявшіяся намѣренія Госсемброта, но высшее право
исторіи все-таки на сторонѣ послѣдняго.
Однако, Германія была обязана благами новаго образованія
никакъ не странствующимъ поэтамъ и не тѣмъ почтеннымъ
бюргерамъ, которые хотя и привезли съ собой послѣ путеше-
ствія въ Италію похвальное рвеніе къ наукамъ и сохранили,
его для послѣдующаго времени, но не остались свободны отъ
нѣкотораго филистерства въ своей городской замкнутости. И
это прежде всего потому, что нація вообще неохотно заим-
ствуетъ свою научную культуру у иноземцевъ или у соотече-
ственниковъ, не признающихъ своей отчизны, и скорѣе до-
вѣряется руководству тѣхъ, которые связаны съ ней болѣе
тѣснымъ союзомъ, чѣмъ одно духовное единеніе. Поэтому
11
Ж^ое слѣдующихъ предшественниковъ гуманизма: Феликсъ
Ж Геммерлинъ, Григорій фонъ Геймбургъ и Николай
‘’^Ку-защ-енгй' оказали гораздо большее вліяніе на"развпйе~’
Ждуховной жизни Германіи, не смотря на то, что ихъ чисто
Ж гуманистическія познанія были значительно меньше, чѣмъ у
Д вышеупомянутыхъ.
• Феликсъ Геммерлинъ (1398— 1460), родомъ изъ Цю-
риха (который въ то время въ числѣ другихъ городовъ вхо-
ф дилъ въ составъ нѣмецкихъ владѣній), получилъ свое обра-
5 зованіе въ Италіи, но употребилъ его на пользу Германіи,
й? Въ одномъ юмористическомъ сборникѣ 16-го столѣтія, издан-
2 номъ на нѣмецкомъ и латинскомъ языкахъ, а именно въ
«Еасеііае» Августина Тюнгера, находимъ мы анекдотъ о
немъ слѣдующаго содержанія: однажды Геммерлинъ тяжко
; обидѣлъ одного гражданина, за что былъ привлеченъ къ суду,
который приговорилъ его передъ дверьми церкви взять свои
обидныя слова обратно. Онъ подчинился этому приговору;
но, отрекаясь отъ своихъ словъ и увидя проходящаго мимо
хромого кистера, воскликнулъ: «до чего было-бы нелѣпо, если-
бы я сталъ утверждать, что нашъ кистеръ не хромаетъ,
когда всѣ вы видите своими собственными глазами, что онъ
хромой». Этотъ случай до нѣкоторой степени даетъ намъ воз-
можность предугадать характеръ Геммерлина и его даль-
нѣйшую судьбу. Задорный, слишкомъ упрямый для того,
чтобы не повторять однажды имъ произнесенныхъ обвине-
ній, не щадившій въ своей горячности вліятельныхъ лицъ,
имѣвшихъ полную возможность мстить, и вѣчно подвергав-
шійся наказаніямъ за свою излишнюю смѣлость, онъ боролся
противъ распущенности духовенства и открытыхъ злоупотребле-
ній папства, но особенно вооружался противъ лицемѣрія Цюрих-
скихъ нищенствующихъ монаховъ и монахинь—Вегардовъ и
Вегинокъ, которые подъ видомъ отреченія отъ міра и посвя-
щенія себя Богу вели роскошную и безнравственную жизнь.
Однако Геммерлинъ не былъ реформаторомъ, а скорѣе рья-
нымъ защитникомъ" стараго порядка въ религіи и политикѣ.
Онъ являлся сторонникомъ преувеличеннаго почитанія мощей,
извинялъ воровство въ томъ случаѣ, если оно являлось един-
12
ственнымъ средствомъ для пріобрѣтенія особенно’ цѣнныхъ
сокровищъ, защищалъ всѣ роды суевѣрія: привидѣнія, закли-
нанія бѣсовъ, заговариванія погоды и т. п. и самъ прекрасно
умѣлъ разыгрывать роль чародѣя, если видѣлъ въ этомъ не-
обходимость или пользу. Какъ политикъ, онъ былъ болѣе пре-
данъ имперіи, чѣмъ швейцарскому народу и даже въ одномъ
большомъ сочиненіи «о дворянствѣ», высказывая «грубому
мужичью» (гпйіззіпіа гпзіісііаз еен гигаШаз) свое мнѣніе о
его происхожденіи и сущности, превозносилъ дворянъ, говоря,
будто они назначены Богомъ быть судьями всякихъ без-
чинствъ, совершаемыхъ крестьянами, и что основаніе такого
ихъ привиллегиро ваннаго положенія нужно видѣть въ томъ,
что въ числѣ апостоловъ находилось трое благородныхъ и
наконецъ въ томъ, что Христосъ совершалъ свои чудеса пре-
имущественно надъ благородными. Не смотря на такую узость
и далеко не образцовый’ слогъ, Геммерлинъ все-же пред-
вѣстникъ гуманизма, гордый достигнутой имъ ученой сте-
пенью,—онъ сдѣлался докторомъ въ Болоньѣ—и убѣжденный
въ томъ, что возрожденіе древности. есть источникъ духов-
наго и нравственнаго блага. Если онъ, напр., въ извѣст-
номъ діалогѣ о дворянствѣ (гл. 3) наставляетъ дворянина,
недовольнаго обращеніемъ крестьянина на «ты», указывая
ему на то, что это обращеніе—вполнѣ достойное, потому что
такъ обращается папа къ императору, Богъ къ Моисею и
наоборотъ, — то на первый взглядъ это можетъ показаться
мелочью; въ дѣйствительности-же это — уже предчувствіе ра-
венства даже самыхъ различныхъ слоевъ человѣческаго обще-
ства — чувство, совершенно исчезнувшее съ тѣхъ поръ, какъ
вышло изъ употребленія равноправное обращеніе прежнихъ
временъ.
Въ борьбѣ противъ испорченности куріи Геммерлинъ
находитъ союзника въ лицѣ Григорія фонъ-Геймбурга
(1410—1472), который смѣлѣе его въ своихъ нападкахъ,
дѣйствуетъ на болѣе широкомъ поприщѣ, но не остается вѣ-
ренъ себѣ до самаго конца своей дѣятельности. Между тѣмъ
какъ Геммерлинъ умираетъ въ темницѣ, не измѣняя сво-
имъ убѣжденіямъ, Геймбургъ, въ теченіи всей своей жизни
13
'боровшійся противъ папскихъ декретовъ, въ концѣ концовъ
смиренно склоняется предъ повелѣніями, авторитетъ которыхъ
Ч онъ упорно отрицалъ. Раньше онъ воодушевлялъ нѣмцевъ къ
войнѣ съ турками, а потомъ энергично противодѣйствовалъ
плану, предложенному другими для этой-же цѣли; прежде
онъ выступалъ защитникомъ нейтралитета нѣмецкихъ кур-
фюрстовъ въ борьбѣ между императоромъ и папой, послѣ
настаивалъ на ихъ участіи въ послѣдней. Но до тѣхъ поръ,
пока еще въ немъ не угасло одушевленіе, онъ энергично
выступаетъ въ качествѣ противника куріи, защитника при-
тязаній и правъ свѣтскихъ князей противъ вмѣшательства
папы и его чиновниковъ, и защищаетъ самостоятельность нѣм-
цевъ отъ иноземныхъ вторженій и захватовъ. По странной
случайности, Геймбургу въ различныхъ спорахъ пришлось
имѣть дѣло съ однимъ и тѣмъ-же противникомъ Энеемъ
Сильвіемъ и, можетъ быть, именно личность такого про-
тивника сообщила этому спору особенное оживленіе,—и не
только личность, но и направленіе послѣдняго, потому чго
Геймбургъ вооружается не только противъ политическихъ
и церковныхъ убѣжденій папы, но и противъ чисто гума-
нистической узости его интересовъ. Восхваляемый Энеемъ
Сильвіемъ (что такъ характерно для послѣдняго), какъ «учи-
тель нѣмецкаго краснорѣчія», онъ нападаетъ не на гуманизмъ,
какъ на таковой, потому что сущность гуманизма не заклю-
чается въ краснорѣчіи и внѣшнихъ вопросахъ, но воору-
жается именно противъ той внѣшности, которую многіе италь-
янскіе и нѣмецкіе ученые считали или, по крайней мѣрѣ, вы-
давали за сущность дѣла. Онъ очень гордился этимъ и даже
еще въ настоящее время возбуждаетъ большое удивленіе своихъ
панегиристовъ, когда для опроверженія слишкомъ усердныхъ
приверженцевъ классицизма употребляетъ выраженія въ родѣ
слѣдующихъ: «все-таки должно служить признакомъ возвышен-
ности ума, если мы усвоиваемъ не стиль того или другого
автора, но если результатомъ знакомства съ ними является
сохраненіе собственной духовной индивидуальности. Получше
всего не собирать разсѣянное какъ пчелы, а—подобно чер-
вямъ, изъ внутренности которыхъ выходитъ шелкъ, умѣть
14'
извлекать выраженія изъ самого себя». Впрочемъ, такими гром-
кими фразами онъ не сказалъ ничего новаго, но повторилъ*
только то, что до него или одновременно съ нимъ высказы-
вали Флавіо Віондо, Полиціано и другіе представители
итальянскаго ренессанса.
Среди споровъ, въ которыхъ Геймбургъ выступаетъ въ
качествѣ противника папскихъ притязаній, однимъ изъ са-
мыхъ замѣчательныхъ является, протестъ. его противъ назна--
ченія папою Николая Кузанскаго (1401—1464) еписко-
па г. Вриксена. Протестъ этотъ, заявленный Геймбур-:
гомъ по Порученію герцога Сигизмунда Австрійскаго, тѣмъ’
болѣе замѣчателенъ, что Николай’ Кузанскій, нѣмецъ по
происхожденію, получившій, правда, свое образованіе въ Ита-
ліи и умершій тамъ-же, въ глубинѣ души былъ единомышлен-
никомъ своего противника, будучи, какъ и послѣдній, убѣжденъ
въ необходимости возрожденія науки и реформы церкви. Но'
между тѣмъ какъ юристъ Геймбургъ пользуется сьочмъ
знаніемъ права и силой своей личности для опроверженія
ученія своихъ противниковъ и защиты собственныхъ основ-
ныхъ положеній въ оживленномъ спорѣ,’епископъ въ уеди-
неніи работаетъ надъ трудомъ, успѣха котораго онъ ждетъ
лишь отъ будущаго. Первый чувствуетъ себя свободно въ
борьбѣ между двумя міровыми силами—церковью и государ-
ствомъ, второй задается, утопическимъ планомъ устраненія
всѣхъ религіозныхъ разногласій; одинъ въ концѣ .своей жизни-’
отрицаетъ знаніе, потому что чувствуетъ заключающіяся въ
немъ опасности, другой неустанно занятъ пріобрѣтеніемъ
разносторонней учености. Какъ философъ, Николай Кузан-
скій съ рѣдкой многосторонностью соединяетъ знанія древ-
нихъ философовъ и средневѣковыхъ мистиковъ: какъ матема-
тикъ и астрономъ, онъ предугадалъ такія великія открытія,
какъ, напримѣръ, движеніе земли вокругъ своей оси, предло-
жилъ и научно обосновалъ поправки къ, календарю, а какъ
теологъ, онъ доказалъ свою ревность къ вѣрѣ трудами надъ
осуществленіемъ мечты объ единствѣ всей западной церкви,
а свой неомраченный этимъ рвеніемъ критическій умъ—от-
рицаніемъ нѣкоторыхъ постановленій церкви, долго оста-
15
• ваВшихся неоспоримыми,—напримѣръ, лжеисидоровыхъ декре-
талій; какъ гуманистъ, наконецъ, онъ основательно изучилъ
римскихъ и греческихъ писателей, сдѣлалъ возможнымъ для
своихъ друзей пользованіе рукописями, которыя ему удалось
собрать, и поощрялъ товарищей и учениковъ .одобреніемъ и
поддержкой въ ихъ'трудныхъ, рѣдко получавшихъ признаніе,
научныхъ опытахъ.. Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго въ
томъ, что гуманисты восторженно восхваляли его, и даже
позднѣйшіе, которые вообще смотрѣли на своихъ, предше-
ственниковъ, какъ на неумѣлыхъ новичковъ, съ уваженіемъ
относились къ памяти Николая Кузанскаго. Такъ, напр.,
Іоаннъ Тритеміусъ въ одномъ мѣстѣ, приводимомъ Янссе-
номъ, говоритъ: «Николай Кузанскій явился въ Германіи,
какъ ангелъ свѣта и мира среди -темноты и смятенія, возста-
новилъ единство церкви, укрѣпилъ достоинство ея главрі и
посѣялъ богатыя сѣмена новой жизни. Часть сѣмени не взо-
шла совсѣмъ, благодаря зачерствѣлости людей, другая пустила
ростки, но они вскорѣ заглохли отъ лѣности и бездѣятельно-
сти людской, однако добрая ихъ доля взростила плоды, ко-
торыми мы пользуемся еще и теперь. Это былъ человѣкъ,-
исполненный вѣры и любви, апостолъ благочестія и науки.
Его духъ охватывалъ всѣ. области человѣческаго мышленія,
но все его знаніе исходило отъ Бога и не имѣло другой цѣли,
кромѣ прославленія Его, а также поученія и исправленія лю-
дей. Поэтому его знанія могутъ научить истинной мудрости^.
Эти предшественники положили начало здравому и могу-
чему умственному движенію; нѣмецкій гуманизмъ дѣлается
господствующей духовной силой. Однако, со времени его. за-
рожденія до его конца, приблизительно, съ 1470—1520 (ко-
нечно, нужно имѣть въ виду, что эти годы могутъ быть при-
няты только условно), проявляется, вмѣсто ожидаемаго един-
ства, глубокій расколъ. Этотъ расколъ, сильно противодѣй-
ствующій односторонности внутренняго развитія нѣмецка-
го гуманизма и съ другой стороны задерживающій внѣш-
нее проявленіе его силъ, принимаетъ различныя формы, по-
стоянно являясь какъ-бы другимъ, а въ сущности оставаясь
всегда тѣмъ-же самымъ разногласіемъ между людьми ста-
16
раго и новаго образа мыслей. Иногда оно является на-
ціональнымъ, такъ какъ одни, считая Италію родиной- куль-
туры, стараются возможно лучше усвоитъ себѣ ея образован-
ность и цивилизацію или изъ чувства космополитизма отвер-
гаютъ близкую, тѣсную связь съ отечествомъ, какъ недостой-
ную слабость; другіе-же, выдвигая патріотизмъ на первый
планъ, стремятся увеличить славу отечества въ его прошломъ и
настоящемъ иногда и не совсѣмъ достойными средствами, хотя
и не рѣшаются еще на неразрывно связанную съ этимъ
стремленіемъ попытку отдать предпочтеніе нѣмецкому языку.
Иногда-же указанное разногласіе является теологическимъ,
причемъ одни, вѣрные средневѣковымъ воззрѣніямъ, смо-
трятъ на теологію, какъ на науку, имѣющую исключительное
или, по крайней мѣрѣ, предпочтительное право на существо-
ваніе, и даже въ случаѣ склонности къ нетеологическимъ во-
просамъ, продолжаютъ считать, что церковь должна господ-
ствовать надъ человѣческимъ разумомъ, а ея догматы должны
быть верховнымъ руководителемъ, какъ въ жизни, такъ и въ
духовномъ развитіи человѣка; другіе, напротивъ, желаютъ
служить только наукѣ независимо отъ предписаній церкви
и не боятся вступать въ открытый, долгій и опасный споръ
съ теологами, когда тѣ осмѣливаются препятствовать свобо-
дѣ ихъ научныхъ занятій. Наконецъ, это разногласіе пере-
ходитъ въ науку; причемъ одни переходятъ отъ прежней
исключительно внѣшней культуры къ культурѣ въ болѣе
глубокомъ смыслѣ этого слова, при помощи древнихъ авто-
ровъ придаютъ новую жизнь основаннымъ ими наукамъ,
обогащаютъ послѣднія собственными наблюденіями и опыта-
ми, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, будучи совершенно поглощены этой
подтачивающей силы дѣятельностью, совсѣмъ устраняютъ се- г
бя отъ требованій жизни; другіе, напротивъ, стоя въ центрѣ
послѣдней, прислушиваются къ біенію пульса новаго времени,
кайъ его врачи; гдѣ нужно, выступаютъ на сцену съ цѣлью
исправить его слабыя стороны, предлагая свои рецепты не
въ видѣ толстыхъ учебниковъ, а въ видѣ летучихъ листковъ;
они воображаютъ, при этомъ, что тоже служатъ наукѣ, но,
конечно, болѣе восхваленіемъ идей и осмѣяніемъ противни-
17
ковъ, чѣмъ серьезнымъ трудомъ. Эти контрасты между ста-
рыми и молодыми, пессимистами и жизнерадостными, нерѣ-
шительными и необдуманно смѣлыми встрѣчаются во всѣ вре-
мена; въ исторіи нѣмецкаго гуманизма они обнаруживаются
довольно ясно въ трехъ періодахъ, которые слѣдуютъ одинъ
за другимъ, хотя и нельзя ихъ отдѣлить другъ отъ друга
тѣмъ или другимъ годомъ.
Первый періодъ теологическій. Хотя этотъ періодъ по
времени и содержанію относится къ гуманизму, тѣмъ не ме-
нѣе, онъ имѣетъ тѣсную связь съ предшествующей эпо-
хой. Связь эта заключается' не только въ благоговѣніи, съ
которымъ представители обоихъ направленій относятся къ
религіи и церковнымъ установленіямъ (такое почтеніе къ
освященнымъ временемъ учрежденіямъ питали и позднѣй-
шіе), но и въ особенной привязанности къ церкви, свойствен-
ной слабымъ и нуждающимся въ поддержкѣ. Дѣло въ томъ,
что для нихъ церковь является не только нравственной опо-
рой, не только утѣшаетъ въ страданіи и возвышаетъ духъ въ
минуты радости, но даетъ имъ также и умственныя блага.
Поэтому въ своихъ гуманистическихъ занятіяхъ, которыя
всегда были до извѣстной степени не свободны отъ языче-
скаго элемента, они нерѣдко чувствовали стѣсненной свою
совѣсть, боязливо вопрошали себя, не губятъ-ли они свою
душу, обогащая умъ, и готовы были ради спасенія оставить
свои занятія. Они идутъ даже дальше, понимаютъ опасность
мірскихъ интересовъ и, чувствуя себя недостаточно сильными,
чтобы противостоять ихъ искушеніямъ, стараются уйти отъ
соблазновъ міра путемъ, монастырскаго уединенія или приня-
тія священническаго сана. Такой образъ дѣйствій всегда свой-
ственъ слабымъ натурамъ во всѣ времена; въ первоначаль-
ную эпоху гуманизма такъ поступаютъ и поборники просвѣ-
щенія; и случаи эти не исключенія, а общій признакъ цѣлой
эпохи. О многихъ людяхъ такого рода, бывщихъ, тѣмъ не
менѣе, педагогами по призванію, намъ придется еще говорить
ниже; теперь-же мы предлагаемъ въ видѣ образца жизнеопи-
саніе одного изъ самыхъ выдающихся изъ нихъ, Рудольфа
Агриколы. , »
Гейгеръ. 2
і?..
18
Рудольфъ Агрикола (1443—1485) принадлежитъ къ
числу людей, о которыхъ обыкновенно судятъ больше по сви-?
дѣтельствамъ современниковъ, чѣмъ по ихъ собственнымъ за-
слугамъ или по дошедшимъ до насъ сочиненіямъ. Если по-
этому обратиться къ первымъ, то какъ итальянцы, товарищи
его по Феррарскому университету, такъ и нѣмецкіе гумани-
сты (напримѣръ, благородный Александръ Гегій, кото-
рый хотя и былъ старше, но охотно учился у болѣе молодого
Агриколы),и наконецъ, великій Эразмъ, который вслѣдствіе
своей страсти къ взаимнымъ восхваленіямъ, былъ не очень-то
щедръ на похвалы умершимъ,—всѣ они единогласно свиді -
тсльствуютъ о томъ, что Агрикола былъ одинъ изъ значи-
тельнѣйшихъ представителей гуманизма, и одинъ изъ первыхъ,
положившихъ начало новой духовной жизни въ Германіи,
<онъ могъ-бы,—по выраженію одного изъ нихъ,—быть пер-
вымъ въ Италіи, но предпочелъ ей -Германію». Напротивъ,
если ігоп'ыѣаться самостоятельно составить себѣ мнѣніе объ
этомъ столь прославленномъ гуманистѣ по его письмамъ, сти-
хотвореніямъ и сочиненіямъ, то можно будетъ сказать только
то, что письма его хотя и не лишены нѣкоторой доли фра-
зерства, но во всякомъ случаѣ обнаруживаютъ индивидуальную
жизнь, что его стихи—словообильныя и бѣдныя содержаніемъ
проповѣди, а его растянутыя философскія и педагогическія
сочиненія хотя и свидѣтельствуютъ о добросовѣстномъ изуче-
ніи классиковъ, но лишь боязливо и осторожно затрогиваютъ
еще мало доступный матеріалъ вмѣсто того, чтобы предста-
вить его въ болѣе рѣшительной и самостоятельной формѣ.
Такъ его обширное сочиненіе «Г)е іпѵепііоне йіаіесііса», впо-
слѣдствіи, несмотря на всю свою подробность, утратившее
цѣнность, есть не что иное, какъ растянутое изложеніе раз-
личныхъ методовъ изслѣдованія и не представляетъ со-
бой какой - либо важной реформы, хотя неоднократно и же-
стоко нападаетъ на прежній научный методъ. Его небольшое
сочиненіе «Г)е Гогшапйо зіпйіо» въ противоположность глав-
ному, стяжавшее много похвалъ и считавшееся сводомъ пе-
дагогическихъ ученій гуманизма, совсѣмъ не глубоко затро-
гиваетъ вопросы, такъ сильно занимавшіе современную ему
19
эпоху. Вмѣсто набросанной смѣлыми штрихами картины но-
выхъ методовъ обученія, какъ контрастъ которой должно
было-бы явиться изображеніе неудовлетворительнаго состоя-
нія науки въ прежнее время, Агрикола здѣсь только ре-
комендуетъ философію, включая сюда этику и физику,—
какъ науку, духовно возвышающую человѣка и ведущую его
къ полному счастью, а затѣмъ указываетъ на латинскій языкъ',
который, по его совѣту, постоянно долженъ быть поясняемъ
нѣмецкимъ. И если къ этимъ общимъ положеніямъ онъ при-
бавляетъ затѣмъ три спеціальныхъ требованія, являющіяся
вмѣстѣ съ тѣмъ и средствами удовлетворять первымъ, а
именно: 1) усвоеніе изучаемаго путемъ прилежанія, 2) со-
храненіе усвоеннаго посредствомъ памяти, 3) умѣніе при-
мѣнять пріобрѣтенныя познанія посредствомъ упражненія, то
эти основныя положенія ни въ коемъ случаѣ не дѣлаютъ его
реформаторомъ педагогики. Слѣдуетъ замѣтить также, что
этотъ человѣкъ, высказывавшій такіе принципы воспитанія,
не желалъ ни содѣйствовать проведенію ихъ въ жизнь, ни
быть учителемъ; въ видѣ насмѣшки онъ говорилъ, что на
школу, которая есть мѣсто безпокойства и заботъ (сигагиш
еейее и срроѵтют^рюѵ) слѣдуетъ смотрѣть, какъ на отдохновеніе
и забаву (Іпйпз Шегагіие и а/оЦ); ровняя себя въ минуты па-
тріотическаго энтузіазма съ самыми знаменитыми и страст-
ными патріотами, онъ могъ въ теченіе долгаго времени
чувствовать себя весьма спокойно и пріятно въ Италіи;
съ успѣхомъ занимаясь свѣтскими науками въ теченіе
всей своей жизни, онъ въ концѣ ея искалъ спасенія въ
занятіяхъ теологіей. Объ этомъ рѣшеніи онъ сообщаетъ сво-
ему другу Рейхлину въ характерномъ письмѣ; онъ говоритъ
здѣсь, что, располагая свободнымъ временемъ, все-таки хо-
четъ посвятить себя, не смотря на протесты своего друга, изу-
ченію того языка, которымъ послѣдній вполнѣ овладѣлъ даже
при всѣхъ своихъ многочисленныхъ занятіяхъ. Если онъ до
сихъ поръ учился для другихъ, чтобы приносить пользу уче-
ному міру и сдѣлаться въ глазахъ людей знаменитымъ, то те-
перь; заботясь о спасеніи души, онъ хочетъ работать только для
себя, погрузиться въ теологію, чтобы постичь таинства религіи.
2*
20
Второй періодъ нѣмецкаго гуманизма—научный. Въ этотъ
періодъ исчезаетъ ложное мнѣніе, будто человѣкъ науки дол-
женъ принадлежать къ духовному сословію; появляется убѣж-
деніе, что и «свѣтскій человѣкъ можетъ постичь теологическія
тонкости» и даже, что именно онъ, свободный отъ внѣшнихъ
стѣсненій, болѣе способенъ безъ предубѣжденій проникнуть
вглубь ихъ. Въ этотъ-же періодъ кругъ знаній расширяется.
Греческій языкъ, мало цѣнившійся до сихъ поръ, выступаетъ
на первый планъ наравнѣ съ латинскимъ, которому до сихъ поръ
принадлежало исключительное преобладаніе. Наряду съ этими
двумя языками классической древности, начинаетъ привлекать
вниманіе и еврейскій; почетный титулъ: пігіизцие 1іп§иае ре-
гііие превращается въ болѣе громкій:, ігіиш Іігщиагиш р. Из-
вѣстіе объ открытіи новыхъ странъ, быстро проникнувшее въ
Германію, побуждаетъ какъ къ знакомству съ новооткрытыми,
такъ и къ провѣркѣ правильности и точности прежнихъ свѣ-
дѣній о давно извѣстныхъ странахъ; пробудившійся духъ из-
слѣдованія обращается также кѣ исторіи, выражаясь въ кри-
тическомъ1 отношеніи къ достовѣрности того, чему до сихъ
поръ вѣрили безъ всякихъ сомнѣній, и съ другой стороны въ
желаніи представить прошлое нѣмецкаго народа въ яркомъ
свѣтѣ. Патріотическое настроеніе, однимъ изъ проявленій ко
тораго было это стремленіе, усиливается и поощряется при-
влекательной личностью рыцарски-смѣлаго нѣмецкаго короля
Максимиліана 1 и оказываетъ наилучшее вліяніе на новое
положеніе дѣлъ въ Германіи. Благодаря такому настроенію,
князья и ученые соперничаютъ другъ съ другомъ, основывая
новые университеты и доводя существующіе уже до блестя-
щаго состоянія, частью во избѣжаніе дѣлаемыхъ Германіи
упрековъ- въ варварствѣ, частью съ цѣлью заставить другія
націи признать духовную равноправность своего отечества.
Но къ этой борьбѣ съ чужестранцами присоединяется борьба
вйутри самой Германіи. Дѣло въ томъ, что въ то время, какъ
представителямъ перваго періода приходится испытывать только
борьбу въ самихъ себѣ между прежнимъ міросозерцаніемъ и
вновь пріобрѣтеннымъ знаніемъ,, борьбу, въ которой они не рѣдко
оказываются побѣжденными, представители слѣдующаго періода,
21
выйдя побѣдителями изъ этой внутренней борьбы, должны
помѣриться силами съ внѣшними противниками, которые,
тѣсно сплотившись въ борьбѣ за отнимаемое у нихъ достоя-
ніе, хотятъ предупредить нападеніе рѣшительными мѣрами.
Необходимость взяться за оружіе нерѣдко возбуждаетъ'въ
борцахъ воинственный пылъ, и на смѣну второго періода, по-
священнаго мирному развитію науки, является третій періодъ—
полемическій. Теперь уже не ограничиваются однимъ со-
противленіемъ нападенію, но считаютъ необходимымъ напа-
дать на врага и согнать его съ занимаемаго имъ мѣста; споръ
ведется такъ горячо, потому что дѣло касается уже не внѣш-
ности, но самыхъ основъ, опредѣляющихъ и направляющихъ
духовное развитіе; и поэтому-то, въ то время, какъ одна пар-
тія отрицаетъ эти основы, другая защищаетъ ихъ съ глубо-
кимъ убѣжденіемъ. Но скоро споръ принимаетъ недостойный
характеръ: спустя нѣкоторое время о сущности спора забы-
ваютъ и нападаютъ только на представителей того или дру-
гого направленія; высокая строгость убѣжденія уступаетъ
мѣсто желанію осмѣять противника; мало того, въ сознаніи
пріобрѣтенной силы побѣдители хотятъ тріумфа, хотятъ видѣть
противника у своихъ ногъ. Въ этомъ третьемъ періодѣ идея
національности достигаетъ высшаго напряженія, и патріоти-
ческое настроеніе соединяется и сливается съ религіознымъ.
Все болѣе и болѣе усиливается враждебное отношеніе къ
Италіи и Риму, который навлекалъ на себя недоброжелатель-
ные взгляды, какъ духовный центръ Италіи, и какъ мѣсто-
пребываніе папы. Теперь притязаніе папы на всемірное гос-
. подство, па исключительный авторитетъ въ сферѣ умственной
является въ глазахъ нѣмцевъ преступнымъ, потому что вмѣсто
чистоты нравовъ, неразрывно связанной съ представленіемъ
о высокомъ папскомъ санѣ, при дворѣ римскаго владыки гос-
подствовала распущенность и развратъ, вмѣсто добродѣтели—
продажность и отсутствіе, всякой честности. Напротивъ, въ
своемъ отечествѣ нѣмецкіе гуманисты были согрѣты покрови-
тельствомъ Максимиліана, и прославляли высокое значеніе
власти императора—свѣтила земли, славы вселенной. Еще въ
худшемъ свѣтѣ, чѣмъ папскій дворъ, который,-по крайней мѣрѣ
22
находился вдали отъ гуманистовъ, должны были представлять-
ся имъ постоянно встрѣчающіеся представители этого двора—
нѣмецкое духовенство, потому что оно было лишено даже
чисто внѣшняго, но все - же привлекательнаго культурнаго
лоска, служившаго украшеніемъ римскаго двора. Гордясь тѣмъ,
что въ теченіе всѣхъ среднихъ вѣковъ оно сохранило какіе-
то ничтожные, забавные остатки древности, и тѣмъ высшимъ
положеніемъ, на которое оно заявляло свои притязанія (хотя
и не прибѣгая къ тѣмъ средствамъ, которыя одни могли въ
то время доставить такое высокое положеніе)—нѣмецкое духо-
венство презирало новое образованіе, и въ свою очередь было
презираемо представителями послѣдняго. При противополож-
ности въ политическомъ и религіозномъ отношеніяхъ у нѣмец-
кихъ гуманистовъ выступаетъ еще сознаніе умственной равно-
правности, которое проглядывало уже у представителей болѣе
спокойнаго второго поколѣнія и бурно выступило наружу у
молодыхъ пылкихъ гуманистовъ третьяго поколѣнія. Ихъ воз-
вышало въ собственныхъ глазахъ сознаніе, что и они говорятъ
языкомъ Цицерона, что и они могутъ сочинять на манеръ Го-
рація и Вергилія (съ такимъ-же искусствомъ) и мало-по-малу
онй пришли къ тому убѣжденію, что для изученія греческаго
языка не нужно предпринимать путешествія въ Грецію, нѣтъ
надобности и въ греческихъ преподавателяхъ, и что благодаря
ихъ занятіямъ Платономъ и Аристотелемъ они сдѣлали
своимъ духовнымъ достояніемъ сочиненія этихъ писателей, а так-
же освободили ихъ отъ неумѣлыхъ толкованій схоластиковъ и отъ
оковъ неудобопонятныхъ переводчиковъ. Далѣе они могли съ
радостью сказать, что если въ изученіи этихъ двухъ языковъ
они и слѣдовали по пути, проложенному другими (дѣйствуя
однако и здѣсь самостоятельно), то въ отношеніи еврейскаго
языка они были дѣйствительно новаторами, что они вдохнули
^жизнь въ напечатанныя въ Италіи еврейскія книги, которыя
до этого были мертвымъ матеріаломъ. Наконецъ, окидывая
взглядомъ широкое поле науки и замѣчая повсюду пути, най-
денные, или, по крайней мѣрѣ, проторенные и расширенные
ими, они имѣли право говорить о полномъ расцвѣтѣ духовной
жизни и съ гордостью сознавать, что только ихъ дѣятельности
человѣчество обязано истинными и высшими радостями жизни.
23
Этотъ третій періодъ гуманизма, который именно вслѣд-
ствіе • своей юношеской свѣжести не безъ основанія считается
временемъ расцвѣта гуманистическаго движенія, — самый не-
продолжительный. Нельзя ни точно обозначить его начала,
іи рѣзко ограничить- его конецъ: его начало часто сливается
зъ концомъ второго періода, такъ что нѣтъ никакой возмож-
ности различить ихъ; его конецъ можетъ быть опредѣленъ
съ еще меньшей точностью, если не считать заключитель-
нымъ, хотя и чисто внѣшнимъ финаломъ, — смерть главнаго
вождя, Гуттена; вліяніе гуманизма парализуется, отчасти
даже совершенно уничтожается реформаціей.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Императоры и князья.
Въ эпоху гуманизма императорскій престолъ въ Германіи
занимали два государя: Фридрихъ ПІ (1440 — 1492) и
Максимиліанъ I (1493—1519). Карлъ V, начало царство-
ванія котораго относится къ концу эпохи нѣмецкаго гума-
низма, не принимается во вниманіе, частью потому, что онъ,
какъ иноземецъ, былъ чуждъ нѣмецкимъ интересамъ и даже
враждебно относился къ нимъ, частью потому, что онъ не
понималъ задачъ истиннаго образованія; тотъ, кто, какъ онъ,
могъ велѣть, по сообщенію Варѳоломея Састрова, сказать
поэту, преподнесшему ему поэму: «стихотвореніе нравится
государю; авторъ можетъ сказать, чего онъ хочетъ, и быть *
увѣреннымъ въ томъ, что онъ получитъ дворянскій титулъ
и вѣнецъ поэта, но никакъ не денегъ, такъ какъ ихъ онъ
все-таки не получитъ», тотъ достаточно этимъ показалъ, что
его покровительство знанію — чисто внѣшнее и неспособ-
ное ни на какія жертвы.
Напротивъ, императоры, предшествовавшіе Фридриху,
были не чужды умственныхъ стремленій. Со времени зна-
комства Карла IV съ Петраркой и съ тѣхъ поръ, какъ
Карлъ не только не противодѣйствовалъ идеямъ его, но да-
же оказывалъ ему поддержку, для нѣмецкихъ императоровъ,
особенно для тѣхъ, которые имѣли частыя сношенія съ Ита-
ліей, знакомство съ итальянскими гуманистами было неиз-
бѣжно и большинству изъ нихъ—желательно. Къ числу по-
25
слѣднихъ принадлежитъ императоръ Сигизмундъ (1411—
1437), отличавшійся подвижнымъ й увлекающимся характе-
ромъ; во время своего двоекратнаго посѣщенія Италіи (1414
и 1421) онъ, хотя и оказался довольно жалкимъ политикомъ,
но съумѣлъ снискать расположеніе поэтовъ и ученыхъ благо-
даря своей привѣтливости и царскимъ милостямъ. Хотя такіе
знаки милости выражались не въ видѣ матеріальной помо-
щи—потому что онъ самъ охотнѣе принималъ деньги, какъ
уплату за свое покровительство—а, большей частью, въ вѣн-
чаніи поэтовъ, въ томъ пониманіи и внимательности, съ ко-
торыми онъ терпѣливо выслушивалъ латинскія рѣчи и въ
дружественныхъ бесѣдахъ съ гуманистами, конечно, не исклю-
чительно объ ученыхъ вещахъ,—тѣмъ не менѣе, онъ познако-
мился я сблизился съ такими выдающимися поэтами и учены-
ми, какъ Бэккаделли и Чиріако изъ Анконы. Послѣдній
показывалъ и объяснялъ ему римскія древности, хотя подоб-
ный осмотръ тогда еще вовсе не былъ въ модѣ; а другого
гуманиста П. П. Верджеріо, съ которымъ онъ познакомился
на Констанцскомъ соборѣ, онъ пригласилъ съ собой на во-
стокъ и поручилъ этому многосторонне-образованному учено-
му, услугами котораго пользовался также въ теологиче-
скихъ вопросахъ и дипломатическихъ дѣлахъ, перевести для
себя Арріанову исторію Александра Великаго, конечно,
простымъ языкомъ, потому что цвѣтистая рѣчь была для него
несовсѣмъ понятна.
При Фридрихѣ III—(предшественникъ его Альбрехтъ
не имѣлъ никакого вліянія на развитіе гуманистическихъ за-
нятій)—явился въ Германію, какъ апостолъ гуманизма Эней
Сильвій. Конечно, апостолъ явился не для Фридриха: «этотъ
государь», по рѣзкому, но мѣткому замѣчанію Георга Фойх-
-та, «былъ флегматикъ, котораго ничѣмъ нельзя было отвлечь
отъ его уединенныхъ занятій садоводствомъ, домашними жи-
вотными, золотомъ и драгоцѣнными камнями, экономическими
вычисленіями, торговыми дѣлами съ евреями, а также астро-
логіей и алхиміей. Къ усвоенію чего-нибудь новаго онъ былъ
совершенно неспособенъ, а къ чистой наукѣ не чувствовалъ
«никакого влеченія». При этомъ онъ не только не былъ глупъ,
2&
но даже очень хитеръ въ личныхъ сношеніяхъ и въ боль-
шихъ торговыхъ предпріятіяхъ; онъ былъ не лишенъ остро-
умія, такъ что еще долго потомъ сохранялись разсказы о
его удачныхъ, хотя подчасъ и грубыхъ остротахъ. : Онъ
умѣлъ устроить торжественный пріемъ, въ программу кото-
раго по обычаю того времени входили, между прочимъ, латин-
скія привѣтственныя рѣчи и, хотя самъ не могъ угнаться за
опытными ораторами, все-же умѣлъ посмѣяться надъ какимъ-
нибудь бѣднягой-магистромъ изъ рейнскихъ провинцій, на-
нятымъ имъ за большія деньги, который не могъ пойти дальше
начальныхъ словъ: ѣепеѵепегіііз йопііпе гех. Онъ былъ воз-
держенъ и терпѣливъ, велъ умѣренный и цѣломудренный об-
разъ жизни и отличался большой набожностью, которую ду-
малъ, между прочимъ, выразить и тѣмъ, что входилъ въ цер-
ковь только въ роскошномъ императорскомъ одѣяніи и кото-
рую въ особенности проявлялъ по отношенію къ своему глав-
ному патрону—Св. Георгу, охотно считая себя его служите-
лемъ. Онъ засталъ государство далеко не въ цвѣтущемъ со-
стояніи, вѣдь и многіе прежніе императоры или были без-
сильны, или ставили свои частные интересы- выше общаго
блага, но Фридрихъ все-таки былъ первый изъ государей, -
употребившій императорскую власть исключительно на увели-
ченіе владѣній и усиленіе значенія габсбургской династіи.
Куда онъ ни являлся, онъ вездѣ унижалъ императорское
достоинство и представлялъ каррикатуру прежняго величія.
Прежде императора ожидали и встрѣчали въ Италіи, какъ
божественнаго посланника, отъ котораго ждали утвержденія
своихъ правъ, подарковъ и повышеній, теперь-же онъ при-
ходилъ во всей своей бѣднотѣ, чтобы наполнить пустую казну
деньгами, которыя платили за торжественно звучащіе титу-
лы Жадные къ нимъ итальянцы. Прежде гуманисты привѣт-
х ствовали императора- съ искреннимъ одушевленіемъ, которое,
правда, большей частью было слѣдствіемъ идеальныхъ воспо-
минаній о величіи древне-римской императорской власти, но
иногда вызывалось и обаяніемъ отдѣльныхъ свѣтлыхъ лич-
ностей, занимавшихъ императорскій престолъ; теперь-же им-
ператора прославляли въ обычныхъ казенныхъ выраженіяхъ
г
и въ то-же время упоминали его имя съ презрѣніемъ, потому
что окрѣпшее антимонархическое настроеніе вообще вызвало
недоброжелательное отношеніе къ императорской власти, а
также потому, что жалкая личность Фридриха III дѣлала
всякую симпатію невозможной. Если въ Италіи, гдѣ неуклонно
сохранялись традиціи императорскаго величія, дѣло касалось
только идеальныхъ правъ, то въ другихъ странахъ такое по-
ложеніе императора затрогивало права реальныя—власть и
владѣнія; и тѣ и другія теперь были потеряны. ІПлезвигъ-
Голштинія отошла къ Даніи, Пруссія къ Польшѣ, Богемія,
достигнувъ политической и религіозной самостоятельности,
отдѣлилась отъ имперіи, на западѣ могущественная Бургундія
была опаснымъ соперникомъ; отъ усилившейся королевской
власти во Франціи можно было ежедневно ожидать самой
серьезной опасности; на востокѣ турки, сдѣлавшіеся изъ
гостей Европы ея хозяевами, были очень грозными сосѣдя-
і ш и, начиная съ 1463 года, производили почти еже-
годно опустошительные набѣги на Германію, похищая иму-
щество и людей-, между тѣмъ какъ угнетенные жители ея
умѣли быть мужественными и грозными только на словахъ.
•Къ этому присоединилась сильнѣйшая неурядица внутри го-
сударства. На безконечныхъ рейхстагахъ разсматривались
политическія и религіозныя реформы, начинались революці-
онныя движенія, предвѣщая крестьянскія волненія слѣдую-
щаго столѣтія, власть князей достигла небывалаго значенія—
она сравнялась съ императорской и выступила противъ нея.
При государѣ съ такимъ характеромъ, какъ Фридрихъ,
и при такомъ положеніи дѣлъ внутри и внѣ имперіи, не могло
быть и рѣчи обь истинномъ процвѣтаніи гуманистическихъ
занятій. Эней Сильвій, пріѣхавъ въ Германію ко двору им-
ператора (1442), исторію котораго онъ впослѣдствіи напи-
салъ, надѣялся встрѣтить въ немъ государя, похожаго на
великихъ покровителей поэтовъ, какими были знаменитые
итальянскіе князья, но вскорѣ разочаровался и былъ на-
столько благоразуменъ, что не дѣлалъ никакихъ попытокъ
-привлечь вниманіе императора къ гуманизму. Его старанія
клонить къ гуманизму другихъ государей болѣе молодыхъ
28
также не увѣнчались особеннымъ успѣхомъ, несмотря на ихъ
не слишкомъ враждебное отношеніе къ научнымъ занятіямъ.
Ему, правда, удалось возбудить интересъ въ Сигизмундѣ
Тирольскомъ къ любовнымъ письмамъ легкаго содержанія
и побудить герцога Альбрехта Австрійскаго прочесть
басни Эзопа, отъ чего, однако, герцогъ вскорѣ отказался. Еще
безуспѣшнѣе оказались старанія Сильвія найти себѣ товари-
щей . въ средѣ окружавшихъ его дворянъ и ученыхъ; «они хоро-
шіе, честные люди», писалъ онъ, «но не любятъ науки такъ, какъ
я люблю ее, и ихъ занимаетъ не то, что меня-'. Дворяне, нахо-
дившіе удовольствіе въ дикой охотѣ, грубыхъ любовныхъ по-
хожденіяхъ и безумныхъ попойкахъ, не понимали страсти
итальянца къ утонченнымъ духовнымъ и чувственнымъ на-
слажденіямъ; ученые Вѣнскаго университета, которые все
еще занимались логикой и діалектикой, руководствуясь исклю-
чительно средневѣковыми учебниками, совершенно утратили
пониманіе поэзіи древности и изящества новѣйшихъ авторовъ
или боялись, какъ вышеупомянутый (стр. 10) Конрадъ Зельд-
неръ, что культъ внѣшней красоты угрожаетъ опасностью
авторитету христіанской религіи. Если иногда и появлялся
истинный гуманистъ, то онъ, подобно Григорію фонъ-Гей м-
бургу, въ своихъ сочиненіяхъ выставлялъ, главнымъ образомъ,
.контрастъ нѣмецкой и итальянской дѣйствительности, а если
кто становился подражателемъ Энея Сильвія, какъ Іоаннъ
Трёстеръ, или переводчикомъ, какъ Никласъ фонъ-Виле,
.то безъ сомнѣнія всѣхъ ихъ привлекали, главнымъ образомъ,
эротическія сочиненія Сильвія. Только на одного истиннаго
ученика могъ указать послѣдній—на Іоанна Гиндербаха,
оратора и историка, который въ написанномъ имъ продол-
женіи къ исторіи Австріи своего учителя называлъ его: «бо-
жественнымъ историкомъ и божественнымъ поэтомъ», а въ
своей рѣчи, произнесенной въ 1459 г. въ присутствіи Энея,
бывшаго тогда уже папой, говорилъ слѣдующее:, «нѣмецкая
нація многимъ обязана тебѣ, потому что ты своимъ ученіемъ
и примѣромъ научилъ ее блеску римскаго краснорѣчія и
привлекъ къ гуманистическимъ занятіямъ. Со дня на день
она будетъ въ этомъ укрѣпляться и совершенствоваться». Та-
29
кія слова, несмотря” на свою напыщенность, лишены всякаго
преувеличенія. Хотя непосредственное вліяніе Энея было
очень слабо, зато косвенное оказалось велико и продолжи-
тельно. Несмотря на постороннія воздѣйствія, вліяніе Энея
на нѣмецкихъ гуманистовъ было рѣшающимъ, точно также
какъ на преемника Фридриха Максимиліана, помимо
многихъ другихъ учебныхъ пособій и учителей, оказала са-
мое плодотворное и сильное вліяніе книга Энея Сильвія о
воспитаніи, первоначально написанная имъ для молодого
Владислава Венгерскаго и затѣмъ заново переработанная.
Максимиліанъ былъ именно такой императоръ, какимъ
долженъ быть истинный государь соотвѣтственно идеалу гу-
манистовъ. Этотъ человѣкъ съ его постояннымъ юношескимъ
одушевленіемъ является для нихъ идеальной личностью, при-
близительно, тѣмъ, чѣмъ былъ образъ вымышленнаго импера-
тора для Данте и Петрарки, и въ глазахъ гуманистовъ
конечно не было простой случайностью то, что ихъ государь—
современникъ Льва X. Правда, будь они проницательнѣе, они
легко замѣтили-бы различіе между папой и нѣмецкимъ государемъ»
Первый былъ питомецъ многовѣковой цивилизаціи и отпрыскъ
литературной семьи, для котораго культура ренессанса была жиз-
ненной стихіей и который за этими интересами забывалъ свои
обязанности государя и главы церкви; это былъ человѣкъ, кото-
рый по своимъ способностямъ могъ-бы самъ быть писателемъ
или художникомъ, если-бы случайно не былъ папой; Мак-
симиліанъ же примкнулъ къ новому движенію первымъ
изъ своего рода, не имѣя за собой живыхъ традицій вели-
чаваго прошлаго и, несмотря на всю свою' добрую волю,
оставался всегда чуждымъ ему, частью оттого, что не обла-
далъ достаточнымъ дарованіемъ, чтобы вжиться въ него, а.
отчасти потому, что походы, всевозможныя развлеченія при-
дворной жизни и охотничьи увеселенія лишали его надлежа-
щаго кружка людей, необходимаго для правильной умствен-
ной работы.
Политическую дѣятельность Максимиліана можно
назвать лихорадочной,- неутомимой. Она была направлена
на внутреннее преобразованіе Германіи и на утвержденіе и
ѵ упроченіе ея положенія извнѣ. Для преобразованія Германіи
выдающееся значеніе имѣютъ 3 учрежденія: 1) основаніе вер-
ховнаго суда и раздѣленіе Германіи на 10 округовъ, для бо-
лѣе удобнаго исполненія судебныхъ приговоровъ, благодаря
которому должно было придти въ порядокъ судопроизвод-
ство и упрочено гражданское устройство, 2) учрежденіе всеоб-
щаго вѣчнаго земскаго мира, которымъ устранялось заклю-
ченіе мирныхъ договоровъ, имѣющих-ь_силу только на корот-
кое время и для отдѣльныхъ мѣѵстиоетейрт5но должно было
также прекратить безчисленныя междоусобія и частыя тер-
риторіальныя войны, а особенно разбойническіе набѣги, со-
провождавшіеся насиліемъ и жестокостями; 3) возстановленіе
верховнаго имперскаго совѣта, который замѣнялъ императора
во время его частыхъ отлучекъ, а въ его присутствіи стано-
вился совѣтомъ князей, помогавшимъ ему при рѣшеніи важ-
ныхъ вопросовъ. Однако, этотъ совѣтъ, насколько онъ вооб-
ще принималъ участіе въ государственномъ управленіи, ско-
рѣе способствовалъ только ослабленію императорской власти.
Земскій миръ раздѣлилъ участь своихъ предшественниковъ и
подобно имъ не сдѣлался ни всеобщимъ, ни вѣчнымъ: разбои
рыцарей попрежнему не прекращались, несмотря на всѣ
усилія императора, напротивъ, даже находили себѣ поддержку'
въ его постоянныхъ войнахъ, и послужили дурнымъ примѣромъ
для ландскнехтовъ, которые преимущественно участвовали въ’
этихъ войнахъ; верховный судъ былъ только каррйкатурой выс-
шаго судебнаго авторититета и скоро впалъ въ ту манію про-
волочекъ, благодаря которой сдѣлался предметомъ насмѣшекъ
всѣхъ, искавшихъ правосудія. И остальныя предполагавшіяся
и проведенныя реформы, имѣвшія цѣлью внутреннее пере-
устройство государства, не увѣнчались особеннымъ успѣхомъ
и нерѣдко приводили даже къ совершенно противополож-
нымъ результатамъ; всеобщая государственаая подать въ видѣ
^уплаты одного пфеннига, отъ которой ожидали значительнаго
пополненія казны, не принесла большого дохода и не изба-
вила императора отъ его постояннаго непріятнаго спутника— .
денежной нужды. Съ одной стороны эта нужда въ деньгахъ
не давала императору возможности привести въ исполненіе
31
свой многочисленныя военныя предпріятія, а • съ другой
сто безпокойная натура, склонная больше къ начинаніямъ,
нѣмъ къ выполненію, много мѣша та ему въ этомъ; наконецъ,
серьезнымъ препятствіемъ для него являлась значитель-
но большая политическая опытность его противниковъ. 'Бла-
годаря этимъ причинамъ, . всѣ политическія затѣи М а к,
симиліана остались безуспѣшными, несмотря на усерд-
ныя старанія; онъ не въ состояніи былъ удержать за со-
•бой земли, пріобрѣтенныя посредствомъ брака съ Маріей
Бургундской, не съумѣлъ воспрепятствовать отпаденію
Швейцаріи отъ Германіи; несмотря на свое горячее патріо-
тическое негодованіе, ничего не сдѣлалъ Франціи, нанесшей
ему тяжелое’ оскорбленіе, и испыталъ позорную неудачу въ сво-
ихъ частыхъ попыткахъ попрежнему играть роль императора
Италіи; послѣдняя неудача объясняется тѣмъ, что онъ всту-
палъ въ союзъ то съ папой, то съ Венеціей и вскорѣ же стано-
вился смертельнымъ врагомъ своихъ прежнихъ союзниковъ. •
Однако, ни эти неудачи въ политикѣ, ни всею менѣе ге-
ройское положеніе не препятствовали Максимиліану въ
теченіе всей своей жизни пользоваться любовью поэтовъ и уче-
ныхъ. Эту любовь онъ пріобрѣлъ, конечно, не своей щед-
ростью,такъ какъ его казна была слишкомъ бѣдна для того, чтобы
награждать поэтовъ, а часто раздаваемые имъ титулы пфальц-
графа и коронованнаго поэта только на короткое время удо-
влетворяли тщеславію; не пышностью своего двора, потому
что у него не было постоянной резиденціи и онъ слишкомъ часто
мѣнялъ свое мѣстопребываніе, чтобы долго останавливаться
на одномъ какомъ-нибудь мѣстѣ: онъ былъ обязанъ участіемъ
тѣхъ, которые устанавливаютъ славу въ потомствѣ, скорѣе
тому, что они, не видя тайныхъ путей его политики, восхи-
щались неустанной дѣятельностью энергичнаго человѣка, всегда
юношески смѣлымъ одушевленіемъ уже старѣющагося императо-
ра и еще тому, что они, вслѣдствіе своего уваженія къ импера-
торскому сану государя, поражались простотой и гуманностью
; -его обхожденія и смотрѣли, на его привѣтливость съ людьми,
стоящими ниже его, какъ на доказательство истинной душевной
ідоброты, а не какъ на признакъ милостивой снисходительности.
32
Поэтому вездѣ, у всѣхъ на устахъ раздается похвала
императору. Прежде всего въ народной пѣснѣ. Рѣдкій госу-.
дарь былъ такъ любимъ всѣми безъ различія партіями, какъ
Максимиліанъ. Народная пѣсня не спрашиваетъ о ве-
личіи героя и не заботится о литературномъ смыслѣ; она не
объясняетъ себѣ причинъ любви къ своему герою и ничто
не можетъ поколебать эту любовь; она хвалитъ, такъ какъ
должна хвалить, и въ данномъ случаѣ, конечно, потому, что
личность Максимиліана была столь-же симпатична
простонародью, сколько и образованнымъ классамъ, а так-
же потому, что въ глазахъ и тѣхъ и другихъ онъ былъ бор-
цомъ, избраннымъ самимъ Провидѣніемъ, противъ неприми- •
римыхъ нѣмецкихъ враговъ—турокъ и французовъ.
Увѣщанія обнажить мечъ противъ первыхъ слышатся по-
стоянно, надежда побѣдить послѣднихъ не исчезаетъ, несмотря
на первоначальныя неудачи. Если въ пѣснѣ не могли воспѣ-
ваться побѣды императора надъ французами, зато говори-
лось о понесенномъ пораженіи, какъ объ обидѣ, требующей
мщенія; поэтому, и поется пѣснь о «британской дѣвушкѣ»
(Ггапіеіп ѵоп Вгііапіен), невѣстѣ Ма к,симиліана, похи-
щенной Людовикомъ XII, и поется такъ часто, что ея
мотивъ остается въ теченіе цѣлаго десятилѣтія преобла-
дающимъ въ народной пѣснѣ. Но еще охотнѣе, чѣмъ это, все
же неопредѣленное, будущее, воспѣвались счастливыя событія
настоящаго—война съ Швейцаріей (1499), баварско-пфальц-
ская война (1504), многочисленные. походы противъ Венеціи
и побѣды императора, а если нельзя было говорить о нихъ, то
егО храбрость и военное мужество. И даже послѣ смерти импе-
ратора въ такой моментъ, когда опасности грозили гораздо бо-
лѣе чѣмъ прежде, когда страхъ предъ турками достигъ край -
ней степени, когда у французовъ сильно возвысилось соз-
наніе своего могущества, вслѣдствіе нѣсколькихъ важныхъ ус-
пѣховъ и блестящихъ подвиговъ ихъ молодого повелителя,
и когда Италія, къ обладанію которой такъ стремились им-
ператоры, повидимому совершенно не допускала вмѣшатель-
ства Германіи,—даже и въ это печальное время сознаніе без-
успѣшности стремленій императора уступаетъ мѣсто огорче-
'П
33
Е иію, вызванномому его кончиной и прославленію его мужества
Си добродѣтели.
' Высокорожденный, Высокочтимый,
№' Избранный императоръ!
Гдѣ равнаго ему найдешь
Среди тѣхъ воиновъ и знати,
г Которыми до дней своихъ послѣднихъ
К Такъ мудро правилъ онъ!
Тебѣ поютъ хвалу герои,
Е & О, благородный государь!
' Ты славно управлялъ и справедливо
• ' Какъ бѣдными, такъ равно и
Богатыми. Всегда благочестивый
Ты Богу былъ угоденъ, и пожелалъ Онъ.
К'_ Чтобъ ты и тамъ—у Божія престола
Достойно чтилъ Его,
Чтобъ скоро ты простился съ этимъ міромъ
И вѣчную корону пріобрѣлъ,
С. Которую тебѣ Онъ приготовилъ.
Ученая поэзія отличается отъ народной преимущественно
>$. своей большей отвлеченностью, пренебреженіемъ къ отдѣль-
нымъ эпизодамъ и крайней блѣдностью образовъ ея героевъ.
Й; Даже когда гуманисты касаются извѣстной битвы, или важ-
ГЙ наго въ жизни- императора и въ исторіи имперіи событія, то
Е они говорятъ о немъ въ такихъ избитыхъ выраженіяхъ, что,
напримѣръ, ихъ описаніе битвы съ богемцами можно отнести
р къ сраженію при Ѳермопилахъ, а похвалы императору, какъ
К. меценату,—къ Августу. Со стороны содержанія эта многорѣ-
К чивая поэзія и эти панегирики, собраніе которыхъ составило
Ь бы объемистый томъ, не имѣютъ особенной цѣны и даже соб-
Ь ственно поэтическое достоинство этихъ произведеній, за ис-
|/ ключеніемъ нѣкоторыхъ сочиненій Цельтиса и Гуттена,
|? также незначительно; тѣмъ не менѣе, таііая поэзія различныхъ
національностей (даже такіе выдающіеся итальянцы, какъ)
►напримѣръ, Эрмолао Барбаро и Пандольфо Колле-
Енуччіо принимали въ ней участіе) представляетъ не-
к опровержимое доказательство того высокаго уваженія, кото-
Е рымъ пользовался Максимиліанъ среди своихъ современ-
К Гейгеръ. , 3
34
I
никовъ. Изъ сонма панегиристовъ нужно выдѣлить одного
итальянца, похвальное слово котораго оставалось до сихъ
поръ не напечатаннымъ и, конечно, неизвѣстнымъ,—а имен-
но Людовика Тичіано. Онъ написалъ сочиненіе <о похвалѣ
императору и нѣмцамъ», въ которомъ, играя Гомеровскимъ
выраженіемъ, называетъ Максимиліана королемъ королей и
герцогомъ герцоговъ, (конечно, не въ томъ смыслѣ, какъ
самъ Максимиліанъ употреблялъ эти выраженія, разумѣя
подъ ними собственное безсиліе и непокорность князей) и
продолжаетъ затѣмъ такимъ образомъ: «Онъ могущественъ на
войнѣ и въ мирѣ, достойный и славный воинъ, замѣчатель-
ный не только своимъ умомъ, но и физической силой, такъ'
искусенъ въ управленіи въ мирное время и въ предводитель-
ствѣ на войнѣ, что нельзя сказать, кому онъ дороже—гражда-
нину или солдату. Солдатъ ни къ какому полководцу не мо-
жетъ питать больше довѣрія, ни подъ чьимъ начальствомъ не
будетъ такъ отваженъ и ни въ комъ не можетъ найти боль-
шей смѣлости въ опасностяхъ и большаго умѣнья противо-
стоять имъ; а гражданинъ не можетъ желать болѣе справед-
ливаго и милостиваго государя, у котораго справедливость и
честность находились-бы въ такомъ соотвѣтствіи». Затѣмъ
авторъ прославляетъ простоту императора, его любезность й
скромность, а всего болѣе его неизмѣнную вѣрность людямъ и
непоколебимую религіозность; впрочемъ, авторъ не забываетъ
прибавить, что императора упрекаютъ въ бездѣятельности, въ
обычаѣ соглашаться на миръ за деньги и въ бѣдности; но эти
два первые упрека авторъ считаетъ неосновательными и от-
вергаетъ ихъ, а по поводу послѣдняго утѣшаетъ императора
обычнымъ нравоученіемъ, что бѣдность не порокъ, и, беря
примѣръ изъ древности, указываетъ, что Киръ и Александръ
тоже были бѣдны.
Можетъ быть это всеобщее прославленіе со стороны писа-
телей и поэтовъ вызывалось или, по крайней мѣрѣ, поддержи-
валось извѣстнымъ чувствомъ солидарности между ними и
императоромъ, такъ какъ было извѣстно, что Максимиліанъ
любилъ литературу и даже самъ пробовалъ сочинять. Произ-
веденія императора, среди которыхъ находятся, правда, и со-
35
чиненія объ охотѣ и другіе наброски, соотвѣтствовавшіе гру-
бымъ наклонностямъ автора, принадлежатъ исторіи нѣмецкой
литературы, а. не гуманизма; но его большія нѣмецкія сочи-
ненія даютъ столь характерный матеріалъ для пониманія лич-
ности царственнаго автора, что не могутъ остаться здѣсь не
упомянутыми—это ѴѴещзкііпіц и Тепегбапк.
Выборъ сюжета обоихъ сочиненій принадлежитъ Макси-
миліану, но исполненіе онъ предоставилъ, не довѣряя соб-
ственнымъ силамъ и терпѣнію, своимъ секретарямъ: Тепег-
йапк’а—Мельхіору Пфинцингу (1484—1535), а ІѴеіееки-
піц’а—Марксу Трейцзауервейну (1470 —1527). Тенег-
<Іапк—первое по времени сочиненіе, появившееся уже въ 1517
году и очень извѣстное, благодаря своему роскошному изданію,
представляетъ аллегорическое изображеніе препятствій, кото-
рыя представились храб’рому Тепегйапк’у (Максимиліану)
и ЕгепгісЬ’ѣ (Маріи Бургундской) дочери КошгеісЬ’а
(Карла Смѣлаго) въ ихъ желаніи соединиться другъ съ
другомъ. Героя, постоянно появляющагося въ сопровожденіи
своего вѣрнаго спутника, Егепйоісі’а, искушаетъ злой духъ
тремя наставленіями: слѣдовать исключительно своимъ при-
роднымъ инстинктамъ, не пропускать ни одного приключенія
и стараться подчинить своей власти даже страны миролюбиво
настроенныя; и когда герой отвергаетъ эти три совѣта, какъ
не соотвѣтствующіе его добродѣтельному характеру, его по-
стоянно соблазняютъ трое слугъ, этого злого духа: Гііпѵіиіц,
ГпГаІо и БеійеІЬагй. Первый изъ нихъ выведенъ для того,
чтобы показать пылкія желанія юношей, ихъ ловкость, силу
и проворство движеній, какъ отрицательныя качества, разъ они
проявляются безъ особаго повода, просто отъ избытка силъ;
Унфало рисуетъ предъ знатнымъ юношей прелесть опасностей
и приключеній на водѣ и сушѣ, на охотѣ и въ морскихъ
путешествіяхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ тяжелое положеніе больного,
Довѣряющагося мнимой мудрости врачей; онъ учитъ молодого
человѣка избѣгать этой мудрости «разумнымъ слѣдованіемъ
природѣ»; наконецъ, Нейдельгардъ изображаетъ зависть, благо-
даря которой молодой княжескій сцнъ, любящій войну и ис-
кусный въ военномъ дѣлѣ, попадаетъ въ самое тяжелое поло-
36
женіе въ своихъ походахъ, не всегда предпринимаемыхъ въ
виду необходимости. Отъ всѣхъ этихъ затрудненій и препят-
ствій, приготовленныхъ злымъ духомъ, молодой герой спасает-
ся. благодаря врожденному благоразумію и генію любви. Не
смотря, однако, на его избавленіе, проходитъ не мало времени,
пока онъ достигаетъ желанной цѣли, потому что послѣ перваго
дружескаго пріема при дворѣ возлюбленной не только устраи-
ваются частые турниры, которые, удовлетворяя жаждѣ удо-
вольствій большинства, отодвигаютъ на задній планъ ис-
полненіе его личныхъ желаній, но и самое бракосочетаніе
послѣ помолвки и благословенія пастыря откладывается до
побѣдоноснаго, какъ и слѣдуетъ ожидать, возвращенія героя
изъ похода противъ турокъ.
Эта надежда па турецкую войну играетъ также главную
роль въ «\ѴеІ5ккипщ’ѣ», которому суждено было остаться не-
оконченнымъ, такъ какъ и война съ турками не осуществи-
лась. Въ-этомъ сочиненіи Максимиліанъ безусловно само-
стоятельнѣе,. и его секретарю приходилось только приводить
въ порядокъ то, что онъ диктовалъ. Это во всякомъ случаѣ
слѣдуетъ сказать относительно исторіи войнъ Максимиліана
(1478—1513), составляющей такимъ образомъ непосредствен-
ное продолженіе событій въ Тепегсіапк’ѣ; гораздо менѣе са-
мостоятельнымъ онъ является въ двухъ первыхъ частяхъ
этого сочиненія, изъ которыхъ первая описываетъ свадебную
поѣздку и женитьбу Фридриха Ш и счастливое время еди-
нодушія между папой и императоромъ, а во второй разсказы-
вается о юношескихъ годахъ и образованіи Максимиліана I.
Хотя авторомъ этихъ двухъ частей самъ Максимиліанъ мо-
жетъ считаться въ меньшей степени, тѣмъ не менѣе, онѣ для
насъ представляютъ большій интересъ, чѣмъ третья, потому
что послѣдняя, смѣшивая правду съ вымысломъ, не ясно го-
воритъ объ историческихъ событіяхъ и даже прямо иска-
жаетъ до полной невозможности ихъ узнать даже при помощи
комментаріевъ; между тѣмъ первыя двѣ части хотя и ли-
шены оригинальности, зато касаются легко уяснимыхъ фак-
товъ, имѣющихъ значеніе для пониманія личности Мак-
симиліана. Дѣло въ томъ, что здѣсь послѣдовательно изо-
37
бражены образованіе и воспитаніе молодого государя. Частью
изъ прозаическаго, мѣстами очень безцвѣтнаго изложенія, а
отчасти изъ прекрасныхъ, исполненныхъ Гансомъ Бургк-
майеромъ гравюръ (изданныхъ лишь въ 1775 году, т.
е. 250 лѣтъ спустя послѣ своего перваго появленія въ
свѣтъ), мы узнаемъ, какъ Максимиліанъ учится всевозмож-
нымъ дозволеннымъ и тайнымъ наукамъ и, между прочимъ,
чернокнижію, какъ онъ изучаетъ многія техническія искус-
ства, а также всѣ отрасли, военнаго дѣла, пока не ста-
новится знатокомъ во всѣхъ этихъ отрасляхъ знанія. Въ
книгѣ нѣтъ недостатка и въ спеціальныхъ наставленіяхъ для
его будущей дѣятельности въ качествѣ правителя. Затѣмъ
въ разговорѣ со своимъ отцомъ, старымъ Вейсскунигомъ, онъ,
въ видѣ провѣрки пріобрѣтенныхъ свѣдѣній, вкратцѣ изла-
гаетъ свои познанія тайной мудрости и свои воззрѣнія на
искусство государственнаго управленія. Пятью основами по-
слѣдняго онъ называетъ ученія: о Божіемъ всемогуществѣ, о
вліяніи планетъ на судьбу людей, о человѣческомъ разумѣ,
о чрезмѣрной мягкости правителя и объ излишней строгости
власти; изложеніемъ этихъ убѣжденій, пріобрѣтенныхъ имъ
благодаря образованію, онъ заслуживаетъ полное одобреніе
отца и возбуждаетъ удивленіе своего біографа.
Нѣкоторая доза самовозвеличенія, замѣтная въ этихъ со-
чиненіяхъ, проявляется и въ заказахъ, которые императоръ
дѣлалъ художнику Альбрехту Дюреру и которые были ис-
полнены самимъ художникомъ и его выдающимися учениками.
Два произведенія «Тріумфальныя ворота» («ЕіігепрГогіе») и
«Тріумфальное шествіе»—должны были дать зрителю пред-
ставленіе о блескѣ и могуществѣ императорской власти, по-
добно тому, какъ это дѣлаютъ по отношенію къ читателю
поэтическія произведенія съ сюжетами изъ исторіи его Цар-
ствованія. Обѣ эти вещи—весьма своеобразныя выраженія
эпохи ренессанса. Іоганнъ Стабій, ученый совѣтникъ им-
ператора, его географъ и исторіографъ, замѣчаетъ относи-
тельно «тріумфальныхъ воротъ императора Максимиліана»,
что «они сооружены имъ на подобіе Агспз ігіптрйаіез, воздви-
гавшихся императорами въ древнемъ Римѣ, изъ которыхъ
38
одни разрушены, а другія сохранились еще и до настоящаго
времени»; что-же касается «тріумфальнаго шествія», изобра-
жавшаго ту честь, къ которой такъ стремились итальянскіе госу-
дари эпохи возрожденія и которая была ихъ излюбленнымъ
сюжетомъ художественныхъ произведеній, то Вилибальдъ
Пиркгеймеръ давалъ слѣдующее научное объясненіе кар-
тины: на каждомъ листкѣ лавроваго вѣнка, который несутъ
во время тріумфальнаго шествія, написано названіе какой-
нибудь добродѣтели, такъ что «весь вѣнокъ содержитъ какъ-
бы алфавитный списокъ всѣхъ главныхъ добродѣтелей, закан-
чивающійся словами: ѵісіогіа еі ѵігіпз, которыя являются
какъ-бы вѣнцомъ этого аггрегата побѣдъ и добродѣтелей.
Уже при этихъ работахъ Максимиліанъ прибѣгалъ къ
помощи ученыхъ; но и вообще онъ умѣлъ поощрять ихъ дѣя-
тельность и пользоваться услугами, вѣрный своему изреченію,
«что они-то и должны, быть правителями, а не подданными,
и пользоваться наибольшимъ уваженіемъ и почетомъ, потому
что Богъ и природа предпочли ихъ другимъ людямъ». Его
любовь къ ученымъ была, тѣмъ не менѣе, нѣсколько односто-
роння;' онъ не умѣлъ цѣнить латинской поэзіи, хотя увѣн-
чалъ лаврами многихъ поэтовъ; его интересы были болѣе
серьезнаго, исключительно научнаго характера и сосредото-
чивались главнымъ образомъ на географическихъ и истори-
ческихъ изслѣдованіяхъ, которыя преимущественно касались
исторіи его династіи и имперіи. По его порученію предпри-
нимались поѣздки съ научной цѣлью, составлялись генеало-
гическія таблицы и описанія монетъ; мысль о собираніи въ
широкихъ размѣрахъ памятниковъ для нѣмецкой исторіи сред-
нихъ вѣковъ, осуществившаяся нѣсколько столѣтій спустя,
была также не чужда Максимиліану. Трогательно видѣть
усердіе императора къ этимъ занятіямъ и весьма характерно,
что онъ и здѣсь всегда остается княземъ и Габсбургомъ. Габс-
бургъ сказывается въ томъ, что въ инструкціяхъ, раздавае-
мыхъ своимъ посланнымъ, онъ настоятельно приказываетъ
имъ списать хроники «всѣхъ швабскихъ графовъ и род-
ственниковъ Габсбурговъ» («аііег злѵеЪізсЬеп БгаГеп §ез-
ІесМ ппй йіе іог ХеіИеп йег бтаѵеп ѵоп НаЬзриг^ ^езірѣ
39
р
деѵ’езепкеіп)», и особенно рекомендуетъ занести имена «умер-
шихъ габсбургскихъ графовъ, принадлежащихъ къ роду, изъ
котораго происходитъ король Рудольфъ» «(бгаѵеп ѵоп НаЪз-
риг§ йіе аЪ^езІогЬеп зет ппй шіі, іп йаз ^езІесМ &еЬогеп,
йаѵоп. кішщ ВийоМГ копіей ізЬ); а князь проявляется въ
тѣхъ справкахъ и изслѣдованіяхъ, предпринимавшихся по
его порученію, въ которыхъ онъ имѣетъ въ виду «только
именитыхъ владѣтельныхъ князей, происхожденіе н раз-
вѣтвленія ихъ родовъ. Но нельзя его упрекать за отожде-
ствленіе исторіи съ разсказами о раздорахъ и мирныхъ
сношеніяхъ королей, потому что въ то время всѣ ее такъ по-
нимали и долго . еще такой взглядъ оставался преобладаю-
щимъ въ наукѣ. ‘
Нѣмецкіе князья, которые были настолько самостоятельны
въ политическомъ отношеніи, что нерѣдко подвергали опас-
ности единство и цѣлость имперіи, и которые, если и про-
являли въ чемъ-нибудь солидарность и единеніе, такъ развѣ
только въ борьбѣ съ королевской властью, ничего не хотѣли
знать о гуманистическомъ образованіи, а если и терпѣли его,
то не иначе, какъ встрѣчая со снисходительной улыбкой по-
хвальныя оды придворныхъ поэтовъ и пламенныя декламаціи
ораторовъ. Правда, нѣкоторые изъ князей умѣли цѣнить обра-
зованіе и ученость,, какъ напримѣръ курфюстъ Бранденбург-
скій, находившійся въ сношеніяхъ съ Іоанномъ Трнте-
міемъ и относившійся къ основанному имъ университету
не только съ любовью отца, но и съ внимательностью зна-
тока, или курфюрстъ Филиппъ Пфальцскій, который бу-
дучи проникнутъ нѣкоторымъ чувствомъ самостоятельности,
хотя и не становился по отношенію къ папѣ во враждебное
положеніе, но все-же покровительствовалъ наукѣ, успѣхами
которой обусловливается освобожденіе человѣческаго духа; но
большинство князей не обращало вниманіе на пробужденіе
науки, а болѣе проницательные считали его опаснымъ для
авторитета духовенства и королевской власти. А такъ какъ
покровительствомъ литераторамъ обусловливается преданность
ихъ своему меценату, то и гуманисты не слишкомъ старі лнсь
прославлять тѣхъ князей, которые не удостаивали ихъ сво-
40
41 -------
его вниманія. Можно указать только на трехъ князей, кото-
рые пользовались общей любовью за свою щедрость: Эбер-
гардъ Вюртембергскій, Фридрихъ Мудрый Саксонскій
н Альбрехтъ Майнцскій.
При жизни Эбергарда Вюртембергскаго-императоръ
Максимиліанъ возвелъ его въ герцогское достоинство, а
послѣ смерти въ своей рѣчи, произнесенной на его могилѣ. '
сказалъ, что «ни одинъ государь въ римской исторіине отли-
чался такимъ умомъ и искусствомъ управлять государствомъ,
какъ Эбергардъ» ^Вормсъ 1495). Эбергарда Бородатаго
(ЕЪегЬагй іш Вагѣ) (1445—1498) превозносили не только
его государь и другіе нѣмцы, но даже итальянскіе гуманисты;
Марсиліо Фичино послалъ ему одну изъ своихъ книгъ—
о солнцѣ съ посвященіемъ, полнымъ тонкой лести: «подобно
солнцу между звѣздами сіяешь ты среди нѣмецкихъ князей».
Эбергардъ сдѣлался извѣстнымъ итальянцамъ послѣ своей
поѣздки въ Римъ (1482), во время которой онъ остановился во
Флоренціи и привѣтствовалъ Лоренцо и его кружокъ; въ Гер-
маніи онъ также пользовался извѣстностью и почетомъ, благо-
даря своему политическому таланту и научнымъ стремленіямъ.
Первый онъ доказалъ тѣмъ, что посредствомъ договоровъ до-
ставилъ своей странѣ желаемое объединеніе, учрежденіемъ
швабскаго союза обезопасилъ ее извнѣ, благодаря же пре-
красному внутреннему устройству утвердилъ въ ней спокой-
ствіе и законность; а послѣднія—основаніемъ Тюбингенскаго
университета и покровительствомъ поэтамъ и ученымъ. Ко-
нечно, самъ онъ не былъ ученымъ: -«Мнѣ не позволяли—
говоритъ его воспитатель—сдѣлать изъ него латиниста, по-
тому что его опекуны находили достаточнымъ, чтобы онъ
умѣлъ читать и писать по-нѣмецки». Но самъ онъ не до-
вольствовался своими ограниченными знаніями и, не имѣя
возможности въ зрѣломъ возрастѣ пополнить пробѣлы своего
образованія, знакомился въ переводѣ съ тѣмъ, что до сихъ
поръ было для него не доступно. Такъ онъ основательно позна-
комился съ библіей и ученіями древнихъ, напримѣръ, пре-
красно зналъ сочиненіе Колумеллы о сельскомъ хозяй-
ствѣ, Петра Аргелатскаго —- о медицинѣ, познакомился ;
41
/также съ изреченіями мудрецовъ, напримѣръ съ Книгой
примѣровъ семи древнихъ мудрецовъ, съ историческими со-
чиненіями древнихъ, какъ-то: ./Іивія, Саллюстія, а также
.съ Іосифомъ и древними ораторами — Цицерономъ и Де-
го со еномъ; онъ былъ незнакомъ только съ поэтами, не
. вслѣдствіе особаго предубѣжденія противъ нихъ—онъ совсѣмъ
не чуждался удовольствій жизни, особенно въ молодости,—но
потому, что для исполненія такой трудной задачи, т. е. пере-
вода поэтическихъ произведеній, у него не было подходящаго
человѣка. Но что онъ любилъ и занимательное чтеніе, какъ и
его мать Мехтгильда» «йа« Ргапіеіп ѵоп Оезіеггеісіі», это до-
казывается переводами Генриха Штейнгевеля (швабскаго
уроженца) басенъ Эзопа и новеллъ Боккачіо, а также пе-
реложеніями Никласа фонъ Виле—нѣкоторыя изъ нихъ сдѣ-
ланы непосредственно- для Эбергарда, — среди которыхъ на
ряду съ разсужденіями о серьезныхъ политическихъ и религі-
озныхъ вопросахъ находимъ превосходный пересказъ трогатель-
ной любви Эвріала и Лукреціи Энея Сильвія. Но болѣе
всего его любовь къ поэзіи доказываетъ другое сочиненіе
(предназначенное, повидимому, для самого графа и написанное
при его дворѣ), въ которомъ авторъ особенно усердно хва-
литъ Эбергарда, хотя и упоминаетъ о томъ, что графъ во-
обще не любитъ похвалъ; сочиненіе это, недавно впервые по-
явившееся въ свѣтъ, есть собраніе Фацецій Августина Тюн-
гера. Авторъ, которому во время написанія этого сочиненія
было 30 лѣтъ, человѣкъ, получившій гуманистическое образо-
ваніе, не ставилъ себѣ цѣлью давать наставленія графу, а хо-
тѣлъ доставить ему развлеченіе и наслажденіе забавными
исторіями, которыя по большей части произошли въ его же
владѣніяхъ и даже въ непосредственно его окружающей об-
становкѣ. Слѣдуя схемѣ большинства разсказчиковъ того вре-
мени, онъ говоритъ о крестьянахъ, женщинахъ и попахъ.
Онъ издѣвается главнымъ образомъ надъ глупостью кресть-
янъ, хотя иногда, изъ чувства нѣкотораго демократизма развѣ,
восхищается ихъ находчивостью или съ удовольствіемъ изо-
бражаетъ кулака, умѣющаго отыскать слабости своего против-
ника и воспользоваться ими. Въ женщинахъ Тюнгеръ пори-
42
цаетъ страсть къ чувственнымъ наслажденіямъ, нарядамъ и
ихъ невѣрность, и, не отрицая существованія честныхъ, добро-
дѣтельныхъ женщинъ, онъ однако рѣдко говоритъ о чистой
любви безъ примѣси лукавства. Въ рѣзкихъ чертахъ изобра-
жаетъ онъ безнравственность духовенства, называетъ клири-
ковъ обманщиками, которые рады обмануть и обидѣть; воз-
мущается ихъ невѣжествомъ, разсказывая, напримѣръ, какъ
одинъ дьячекъ, и самъ неумѣвшій читать, показывалъ свя-
щеннику, какія мѣста въ молитвенникѣ онъ долженъ читать
въ церкви; говоритъ. объ ихъ ханжествѣ, съ которымъ они
налагаютъ строгія эпитиміи на духовныхъ своихъ дѣтей, между
тѣмъ какъ сами безнаказанно предаются своимъ страстямъ;
издѣвается и надъ ихъ мнимымъ смиреніемъ, которое про-
должается только до пріобрѣтенія хорошаго мѣста и превра-
щается въ высокомѣріе и презрѣніе къ прежнимъ друзьямъ
по достиженіи должности и высокаго сана; наконецъ, осмѣи-
ваетъ ихъ погоню за возможно большимъ количествомъ при-
ходовъ,- единственнымъ и неизбѣжнымъ слѣдствіемъ которой
является дурное управленіе отдѣльными мѣстами. Выступая
такимъ образомъ обличителемъ духовенства, Тюнгеръ при-
мыкаетъ къ огромной массѣ гуманистовъ-моралистовъ, схо-
дясь съ ними еще и въ томъ отношеніи, что точно также
стремится бороться съ безнравственностью своего времени,
предостерегаетъ отъ страсти къ тяжбамъ, осмѣиваетъ толко-
ваніе сновъ и суевѣріе вообще, и возбуждаетъ патріотическія
чувства, не только противопоставляя вѣрныхъ нѣмцевъ вѣро-
ломнымъ итальянцамъ, но и горячо убѣждая первыхъ не пре-
небрегать роднымъ языкомъ, который имѣетъ такое-же право
на существованіе, какъ и иностранные. Высказывая такой
взглядъ, онъ подтверждалъ мнѣніе графа Эбергарда, кото-
рый любилъ науки, но не зналъ латинскаго языка.
Чѣмъ былъ Тюбингенскій университетъ для юго-западной
^Германіи—тѣмъ сдѣлался Виттенбергскій, возникшій уже въ
эпоху полнаго расцвѣта гуманизма, для средней Германіи;
какъ въ первомъ Эбергардъ, такъ въ послѣднемъ Фри-
дрихъ Мудрый, курфюрстъ Саксонскій (1463 — 1526),
бывшій также довѣреннымъ лицомъ у императора и удо-
43
стоившійся неоднократныхъ почестей отъ него, ревностно
цоддерживалъ интересы своей страны. Фридрихъ былъ
мудрый государь, одинъ изъ самыхъ могущественныхъ въ то
время, и имѣлъ много шансовъ стать послѣ смерти Макси-
миліана императоромъ: онъ дѣйствительно при избраніи
' получилъ нѣсколько голосовъ, хотя самъ совсѣмъ не доби-
вался расположенія избирателей. Любя миръ и чувствуя удо-
вольствіе, когда его имя: «Гг і ейгеісЬ» объясняли—«бо-
"• гатый миромъ», онъ не стремился увеличить предѣлы госу-
« дарства, а ограничивался простой охраной своихъ наслѣд-
ственныхъ владѣній. Фридрихъ былъ умный, всегда наход-
і чивый въ трудныхъ обстоятельствахъ человѣкъ, такъ что
одинъ наивный его поклонникъ смѣло могъ дѣйствительно
сказать, что «еслибы герцогъ Фридрихъ не родился го-
сударемъ, то былъ бы, по крайней мѣрѣ, деревенскимъ
старшиной». Все дѣлалъ онъ медленно и строго обдуманно,
заставляя, напримѣръ, по нѣскольку разъ исправлять сочи-
неніе, прежде чѣмъ отослать его; или вводя реформацію,—ко-
торая началась прежде всего въ его странѣ, — не съ
бурной стремительностью, но «осторожно и постепенно». Вотъ
чѣмъ объясняетсн то, что онъ до конца своей жизни до нѣ-
которой степени оставался вѣренъ обрядамъ старой церкви,
говѣлъ и не пропускалъ ни одной утренней службы даже въ
путешествіи или на охотѣ. Но это не было только внѣшнимъ
соблюденіемъ обрядности; нѣтъ, это былъ кроткій, истинно
религіозный человѣкъ съ мягкимъ чистымъ сердцемъ, почти
нѣжно обращавшійся со своими приближенными и называв-
шій ихъ обыкновенно: «мои милыя, добрыя дѣти»; никогда
не прибѣгая къ проклятіямъ и сквернословію, онъ достойно
г. относился даже къ своимъ, правда, немногочисленнымъ вра-
гамъ и въ крайнемъ случаѣ говорилъ: «да проститъ имъ
Богъ». Милостивый къ людямъ, онъ охотнѣе дарилъ, чѣмъ
давалъ въ займы, потому что всякое воспоминаніе о должни-
кахъ, къ числу которыхъ принадлежалъ, между прочимъ, и
; Максимиліанъ, было ему очень непріятно. Такого-жс
отношенія къ людямъ онъ требовалъ отъ своихъ родныхъ,
к осуждалъ жестокосердыхъ и въ такихъ «хулительныхъ, не
44
обычныхъ для него», выраженіяхъ отзывался объ одномъ
дворянинѣ: «по истинѣ это дурной человѣкъ, потому что онъ
не сострадателенъ по отношенію къ бѣднымъ».
Фридрихъ не былъ ученымъ. Въ юности онъ изучалъ
латинскій языкъ, до конца жизни сохранилъ трогательную
привязанность къ своему учителю, сохранилъ также благо-
даря хорошей памяти пріобрѣтенныя свѣдѣнія, но неохотно
говорилъ по-латыни и цитировалъ развѣ изреченія Катона
и Теренція, какія успѣлъ запомнить, да вставлялъ въ
свою рѣчь латинскія выраженія, въ чемъ проявлялась боль-
ше любовь къ языку, чѣмъ знаніе его. Но зато онъ поддер-
живалъ поэтовъ и ученыхъ, любилъ ихъ общество. «Онъ не-
измѣнно любилъ и почиталъ всѣхъ ученыхъ и искусныхъ,
какъ въ писаніяхъ, такъ и ремеслахъ, людей, оказывалъ
имъ всяческія милости, благодѣянія и преимущества, ми-
лостиво призывалъ нѣкоторыхъ и къ совѣту и къ своему
столу, пользовался ими въ важныхъ случаяхъ и дѣлахъ и съ
высокимъ уваженіемъ обходился съ ними». («Ег Ьаі §е-
\ѵІ88Іісіі аііе ^еіеѣгіе шкі кип88Ігеіс1іе Ьепіе, Ъеійе іп 8сЬгіГ-
іеп ппй Напйлѵегкеп іп аііеп Опайеп ІіеЬ ппй ѵѵегіЬ §еііа1-
іеп, іЬпеп ансЬ Опасі, ’ѴѴоЬИііаі ппй Ѵ’огіііеіі іп піапсѢГаІіі-
§е ІѴеде ег/е'щі. іп КаіЬе апсѣ еііісііе ппй гп ТіясЬ ппй ги
^гоезеп Напйеіп ппй 8асЬеп §пайщ1ісіі ^еЪгапсЫ ппй §па
йі^ИсЬ лѵоі е1ігеісЬ§еЬаИеп»). Такъ говоритъ его довѣренный
исторіографъ и указываетъ для подтвержденія этого на цѣлый
рядъ людей, пользовавшихся такимъ его покровительствомъ.
Но выписывать здѣсь этотъ списокъ было-бы только напрас-
нымъ нагроможденіемъ именъ; вмѣсто этого перечня, въ’ ко-
торый входятъ имена многихъ людей, мало замѣчательныхъ
въ качествѣ гуманистовъ, достаточно ограничиться характе-
-ристикой одной выдающейся, хотя и не упоминаемой авто-
ромъ, личности-—именно самаго исторіографа Георга Спа-
латина.
Георгъ Спалатинъ (собственно Буркгардтъ
изъ С л а л ь т а, почему и назывался Спалатиномъ,
1484—1545), былъ политикъ, историкъ, теологъ и гуманистъ.
Онъ завѣдывалъ дѣлами двухъ государей — Фридриха
45
Мудраго и Іоганна Непоколебимаго («ГоЬапп
йег Ве&іапйі^е) и съ замѣчательнымъ талантомъ и въ мастер-
скихъ характеристикахъ описалъ ихъ жизнь и современную
пмъ эпоху. Ему помогла въ этомъ его прекрасная память,
благодаря которой онъ, пользуясь многочисленными цѣнными
матеріалами, сумѣлъ съ точностью передать дѣйствительно
случившееся. Уже въ этихъ историческихъ сочиненіяхъ, не
смотря на нѣкоторую сухость, лѣтописное изложеніе, препят-
ствующее ему доискиваться причинъ событій и представить
читателю ихъ взаимную связь и послѣдствія, проглядываетъ
ревностный лютеранинъ; напримѣръ, упоминая о сожженіи
лютеранскаго мученика въ Вѣнѣ (1524) и о пожарѣ, случив-
шемся нѣсколько дней спустя и истребившемъ 800 камен-
ныхъ домовъ, Спалатинъ хочетъ провести внутреннюю
связь между этими двумя фактами и говоритъ: «Богъ какъ бы
хотѣлъ этимъ сказать: если вы сжигаете моихъ людей невин-
ныхъ безъ причины, то и я могу ниспослать на васъ огонь
и истребить васъ». Но наиболѣе интереснымъ онъ является,
какъ гуманистъ, какъ изслѣдователь и ученый въ своей об-
ширной перепискѣ, благодаря которой онъ поддерживалъ ли-
тературныя сношенія съ гуманистами всей Германіи, въ усерд-
номъ изученіи греческаго языка въ то время, когда прі-
обрѣтеніе книгъ по эту сторону Альпъ еще было сопряжено
съ большими трудностями, въ его сношеніяхъ съ М у ц і а-
номъ, эгимъ талантливымъ провозвѣстникомъ великихъ гу-
манистическихъ идей, который въ бесѣдахъ съ жизнерадост-
нымъ и пылкимъ юношей Спалатиномъ забывалъ нужду и
•мелочныя жизненныя заботы. Спалатинъ остается вѣренъ
этимъ своимъ юношескимъ стремленіямъ, сохраняя вмѣстѣ съ
благоговѣйнымъ отношеніемъ къ своему учителю любовь къ
изученію древней литературы, несмотря на занятія свои по-
литическими и религіозными вопросами. “
Третій изъ нѣмецкихъ князей, Альбрехтъ, курфюрстъ,
кардиналъ и архіепископъ майнцскій, въ продолженіи своей
долгой жизни (1480—1545) проявилъ многостороннюю, хотя
и не всегда славную и плодотворную дѣятельность. .Это не
'былъ патріотъ, имѣющій прежде всего въ виду интересы
46
своего отечества и не глубоко религіозный человѣкъ, поступ-
ками котораго руководитъ одна лишь совѣсть. — Онъ умѣлъ
дѣйствовать уклончиво и снова, когда это было нужно, прд-
нять свою поколебавшуюся репутацію; такъ, напримѣръ, онъ
принялъ посвященное ему сочиненіе противъ свѣтской вла-
сти папъ и очень строго отнесся къ тѣмъ, которые въ борь-
бѣ гуманистовъ съ старой церковью взяли сторону послѣдней;
но вскорѣ онъ возстановилъ хорошія отношенія съ нею стро-
гимъ преслѣдованіемъ противниковъ религіи, которыхъ онъ
называлъ поэтому услужливыми еретиками, и покорнымъ под-
чиненіемъ папскимъ повелѣніямъ. Если благодаря такому
сбразу дѣйствій за нимъ нельзя признать твердости въ по-
литическихъ и религіозныхъ дѣлахъ, то иначе слѣдуетъ от-
нестись къ его явному, продолжавшемуся въ теченіе всей его
жизни участію въ литературныхъ и художественныхъ инте-
зесахъ своего времени. Это былъ, можно сказать, единствен-
ный изъ нѣмецкихъ князей, сгруппировавшій около себя кру-
жокъ литераторовъ. Въ посвященіи, посланномъ Альбрехту
Рейхлиномъ (1518), послѣдній, прославляя государя за
его умъ, ученосгь, чистоту нравовъ и покровительство бѣд-
нымъ, вдругъ прерываетъ свои восхваленія отчасти изъ бо-
язни быть названнымъ льстецомъ, а отчасти изъ слѣдующаго
соображенія: «къ чему мнѣ перечислять твои добродѣтели?
Достаточно говорятъ за тебя люди, тебя окружающіе: У л ь-
рихъфонъ Гуттенъ, Генрихъ Штромеръ. Ло-
ренцъ Трухзесъ». Послѣдній изъ названныхъ лицъ,
деканъ майнцской церкви, былъ человѣкъ, отличавшійся
благороднымъ образомъ мыслей, любившій науку и сочув-
ствовавшій новому направленію, несмотря на то, что
самъ по своему образованію былъ теологъ. Штромеръ,
разносторонне образованный врачъ, хорошо знакомый не
только съ литературой медицины, но и съ классиками, съ
большой, а иногда даже чрезмѣрной энергіей отстаивалъ гу-
манистическія идеи; оГуттенѣ мы подробно распростра,-
нимся нѣсколько ниже, потому что его дѣятельность, какъ
придворнаго, была временная (только одинъ разъ онъ ѣздилъ
во Францію въ качествѣ посланника). Но упоминая о Гут-
47
тенѣ, нельзя не вспомнить о человѣкѣ, доставившемъ ему
службу при майнцскомъ дворѣ и о двухъ сочиненіяхъ, въ ко-
торыхъ Гуттенъ описываетъ дворъ Альбрехта. Это —
Эйтельвольфъ фонъ Штейнъ (1450 —1515), умершій
слишкомъ рано, чтобы быть названнымъ Реейх линомъ
въ числѣ знаменитостей, служившихъ украшеніемъ архіепис-
копскаго двора; будь онъ живъ, Рейхлинъ непремѣнно
упомянулъ-бы его, такъ какъ Эйтельвольфъ былъ дру-
гомъ Рейхлина, имѣлъ даже довольно грубую привычку
называть его противниковъ вшами Капніона. Онъ былъ одинъ
изъ первыхъ рыцарей, серьезно занимавшихся науками, по-
лучилъ свое образованіе въ Италіи и, несмотря на то, что
оставался рыцаремъ и сталъ сановникомъ, чувствовалъ
себя настолько принадлежащимъ кругу ученыхъ, что
одному рыцарю, говорившему съ нимъ о «людяхъ нашего со-
словія», предложилъ вопросъ: «какого сословія, рыцарскаго
или ученаго? Мы принадлежимъ къ тому и другому». Самъ
онъ ничего не писалъ, потому что былъ слишкомъ занятъ
службой: употребляя современныя выраженія, онъ былъ
бранденбургскій депутатъ рейхстага и первый министръ: но
съ большимъ усердіемъ поощрялъ всякія умственныя стрем-
ленія, пытался сдѣлать изъ франкфуртскаго университета, въ
основаніи котораго принималъ участіе, пріютъ для гу-
манизма, хотѣлъ преобразовать и сдѣлать образцовымъ майнц-
скій университетъ, въ которомъ, какъ онъ вскорѣ послѣ своего
прибытія въ Майнцъ успѣлъ убѣдиться, преподаваніе носило
преимущественно теологическій характеръ, а также мечталъ
создать избранную академію наукъ, группируя около себя
выдающихся молодыхъ людей.
Изъ этихъ юношей Эйтельвольфъ особенно большія на-
дежды возлагалъ на Гуттена; его-то онъ предназначилъ для
той работы, ради которой собственно и былъ Гуттенъ вы-
званъ въ Майнцъ, а именно для панегирика Альбрехту.
Въ стихотвореніи, написанномъ для этой цѣли, Гуттенъ
даетъ волю своему краснорѣчію: здѣсь даже прежнія поколѣнія
извѣщаютъ славу воспѣваемаго имъ лица, онъ призываетъ
(Рейнъ и всѣхъ рѣчныхъ боговъ, чтобы привѣтствовать вщэвь
48
избраннаго государя—владыку рейнскихъ земель, сравниваетъ
егп съ Геркулесомъ, избравшимъ на перепутыі добродѣтель,
п называетъ образцомъ благотворительности, любви кд>ліскус-
ству и наукѣ, умѣренности и нравственности, противопостав-
ляя ему другихъ государей, менѣе достойныхъ. Однако, Гут-
тенъ въ то же время могъ свободно высказываться передъ
своимъ покровителемъ, что онъ доказалъ не только посвя-
щеннымъ Альбрехту рѣзко антицерковнымъ предисловіемъ
къ сочиненію Валлы о дарѣ Константина, но и своимъ
діалогомъ о придворной жизни «Мизаулусъ» (Мізаціиз),
самое заглавіе котораго въ переводѣ обозначающее «врагъ
княжескихъ дворовъ», выдаетъ образъ мыслей автора. Въ
этомъ діалогѣ, происходящемъ между Мизаулусомъ и Ка-
стусомъ и составляющемъ не болѣе, какъ простое подража-
ніе сочиненіямъ прежняго времени, дворъ является не только
мѣстомъ стѣсненія, какимъ онъ долженъ казаться всякому
противнику прислуживанья, но и разсадникомъ всевозмож-
ныхъ болѣзней и пороковъ. Хотя въ діалогѣ этомъ говорится
о придворной жизни вообще и отдѣльныя мѣста, напримѣръ,
указаніе на жену и дочь государя, какъ на «подводные рифы»,
особенно опасные въ морѣ придворной жизни, не позволяютъ
предполагать, что авторъ имѣетъ въ виду именно Майнцъ,
тѣмъ не менѣе, майнцскій дворъ долженъ былъ болѣе другихъ
послужить поводомъ къ такимъ обвиненіямъ, потому что это
былъ единственный дворъ, съ нравами котораго авторъ былъ
близко знакомъ. «Большинство нѣмецкихъ князей», по сло-
вамъ Гуттена, какъ ихъ приводитъ Д. Ф. Штраусъ, «бѣдны
теперь вслѣдствіе своей расточительности, жизни на широкую
ногу и важничанья; придворный только съ величайшимъ тру-
домъ можетъ добиться уплаты своего скуднаго жалованья и
часто вмѣсто выгоды долженъ жертвовать собственными сред-
ствами. Неправильно въ высшей степени поступаютъ госу-
дари и при выборѣ своихъ приближенныхъ. Они хотятъ имѣть
въ своей свитѣ людей съ атлетическимъ сложеніемъ, не инте-
ресуясь ихъ умственными способностями; что же касается
малорослыхъ и вообще непредставительныхъ, то будь
они самые умные и искусные люди, они все-таки получили-
бы посредственныя мѣста».
49
Если бы Гуттена спросили тогда, къ чему стремится онъ,
недовольный своей придворной жизнью, то онъ отвѣтилъ бы:
«поселиться свободнымъ рыцаремъ въ своемъ замкѣ»; впослѣд-
ствіи, когда онъ оставилъ этотъ односторонній образъ мыслей
и сталъ шире смотрѣть на вещи, онъ указалъ бы на городъ,
такъ какъ въ концѣ концовъ и онъ созналъ, что именно го-
рода, какъ онъ выразился, должны содѣйствовать «нѣмецкому
народу избѣгнуть зла, насмѣшекъ и позора», или какъ бы
мы сказали: должны сдѣлаться центрами духовной культуры.
Гейгеръ.
4
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Нѣмецкіе города.
Политическое и умственное развитіе городовъ и гражданъ
есть одно изъ самыхъ замѣчательныхъ явленій переходной
эпохи отъ среднихъ вѣковъ къ новому времени. Крѣпкія стѣны
противостояли натиску рыцарей; жители, достигнувъ безопас-
ности, пользовались мирнымъ временемъ не только для рас-
ширенія торговли, но и для прогресса въ умственной жизни—
для введенія новыхъ законовъ и новой системы образованія.
Кто пожелалъ-бы написать исторію нѣмецкихъ городовъ
XV и XVI столѣтій, могъ бы привести длинный списокъ тѣхъ
изъ нихъ, которые по своему благосостоянію представляли
залогъ силы и здоровья нѣмецкой жизни; въ этомъ отношеніи
съ особеннымъ уваженіемъ можно указать на Франкфуртъ,
который уже тогда вызывалъ удивленіе иностранцевъ, и нѣ-
которые другіе города, о которыхъ, какъ средоточіяхъ школъ
или университетовъ, еще придется говорить послѣ; но" кто
захочетъ перечислить главные центры гуманистическаго дви-
женія, тотъ можетъ ограничиться именами Страссбурга, Аугс-
бурга и Нюрнберга.
Въ одной комедіи конца ХѴ-го столѣтія выведены на сцену
возставшіе изъ гроба римскіе писатели Цицеронъ и Це-
зарь. путешествующіе по Германіи и разговаривающіе о
всѣхъ тѣхъ чудесахъ, которыя случилось имъ встрѣтить въ
этой нѣкогда варварской странѣ. Страссбургъ имъ кажется
«красивѣйшимъ изъ нѣмецкихъ городовъ, перломъ и украше-
51
«' віемъ родины»; объ Аугсбургѣ они думаютъ, что «древній
Римъ съ его гражданами переселился туда», а Нюрнбергъ,
ато—< Коринѳъ Германіи, если обратить вниманіе на чудес-
; ныя произведенія художниковъ, если же взглянуть на стѣны
и укрѣпленія его, то легко убѣдиться, что никакой Муммій
не въ состояніи легко взять ихъ».
Страссбургу принадлежитъ первое мѣсто между этими горо-
дами. Тамъ, вблизи постоянно угрожающей Франціи, разви-
валась своеобразная нѣмецкая духовная жизнь и всего раньше
пустила корни гуманистическая мысль. Представителемъ этого
; новаго направленія является Яковъ Вимфелингъ. Онъ и
і его товарищи отличались во многихъ отношеніяхъ отъ своихъ
современниковъ, защитниковъ того же направленія въ другой
части Германіи. • Онъ на половину Рейхлинистъ (тесііпз Веісй-
Ііпізіа), какъ говорятъ -о немъ письма, темныхъ людей. Это,
значитъ, что его сочувствіе, да и то не полное, было на сто-
ронѣ Рейхлина только въ его знаменитой борьбѣ съ кельн-
цами, а въ сущности онъ лишь отчасти былъ посвященъ
въ гуманистическія идеи и образъ мыслей, такъ какъ выра-
жался довольно плохой латынью (что объясняется его безраз-
личнымъ отношеніемъ къ августовскому и позднѣйшему, уже
не классическому, христіанскому періоду ея развитія), а также
не понималъ по-гречески; кромѣ того, при изученіи древности
онъ не могъ отрѣшиться отъ мысли, что занимается все-таки
языческимъ міромъ и потому никогда не былъ свободенъ отъ
богословскихъ и христіанскихъ сомнѣній. Это былъ человѣкъ,
отличавшійся религіозной нетерпимостью, и до такой степени
неспособный уступать своимъ противникамъ, что при малѣй-
г шемъ подозрѣніи въ противорѣчіи его положеніямъ онъ при-
ходилъ въ сильнѣйшее раздраженіе; въ такихъ случаяхъ гу-
манистическая страсть къ спорамъ подогрѣвалась и поддер-
I живалась у него присущимъ богослову упорствомъ. Въ сущ-
ности онъ и былъ скорѣе теологъ, хотя и изъ бѣлаго духо-
і венства, что и давало ему право нападать на монаховъ за
> ихъ безнравственность и ихъ презрѣніе къ наукамъ. Однажды
С изъ-за такихъ нападеній ему пришлось даже выдержать цѣ-
і’лую борьбу. Въ сочиненіи о нравственной. чистотѣ (бе іпіе-
і . ’ 4*
52
ёгіѣаіе), желая какъ можно больше сказать противъ мо-
наховъ, онъ рѣшился утверждать, что Августинъ не былъ
монахомъ и отвергалъ приписываемое Августину сочиненіе,
заставившее послѣдователей послѣдняго причислить его къ
монахамъ. Въ то время такой взглядъ возбудилъ всеобщее
вниманіе, тогда какъ теперь онъ кажется вполнѣ естествен-
нымъ. Кромѣ того, Вимфелингъ старался доказать преиму-
щество бѣлаго духовенства, ссылаясь прежде всего на Христа,
Моисея, а затѣмъ и на всѣхъ другихъ замѣчательныхъ
дѣятелей церкви, не принадлежавшихъ къ монашескимъ орде-
намъ. Послѣднимъ мнѣніемъ противники были болѣе уязвлены,
чѣмъ первымъ, и ухватились за него тѣмъ горячѣе, что ни-
чего не могли сказать противъ перваго (извѣстіе о проповѣ-
ди Мурнера, въ которой онъ будто-бы говорилъ, что самъ
Христосъ былъ монахомъ, едва-ли достовѣрно). И вотъ воз-
никъ длинный и горячій споръ громкихъ словъ за и противъ
значенія монашества, который ожесточенными монахами
былъ доведенъ до свѣдѣнія папы, и послѣдній своимъ могу-
щественнымъ словомъ прекратилъ его, но не на долго. Можно,
пожалуй, назвать это литературное состязаніе прелюдіей спора.
Рѳйхлина, но и здѣсь опять-таки Вимфелингъ повидимому
былъ только іпесііиз ВеісЫіпізіа, потому что онъ рѣшительно
борется лишь противъ монаховъ и ихъ чрезмѣрныхъ требо-
ваній, а не духовенства вообще или его сущности.
Конечно, онъ могъ и не бороться противъ монашества по
той простой причинѣ, что самъ по своему положенію и взглядамъ
принадлежалъ къ духовному сословію, но онъ былъ вынужденъ
рѣшительно высказаться по этому вопросу въ другомъ литера-
турномъ спорѣ, отъ котораго, впрочемъ, тоже могъ-бы остаться въ
отдаленіи, если-бы былъ менѣе тщеславенъ и задоренъ. Дѣло
было вотъ въ чемъ. Яковъ Лохеръ(Г471—1528),уже однимъ
своимъ прозвищемъ Рйііошизпз показывавшій свою любовь къ
занятіямъ классиками, а нѣкоторыми своими превосходными^
работами (напримѣръ изданіемъ Горація, первымъ въ Герма -
ніи), и доказавшій свое право на такое прозвище, враждебно
относился къ своему коллегѣ, ингольштадскому профессору
Георгу Цингелю. Послѣдній считалъ теологію единственной
53
^истинной наукой, а всякую другую, въ особенности гумани-
стическую и поэзію—безполезной и даже вредной, если она
не подчинена этой главной наукѣ. Лохеръ же объявилъ из-
--любленную теологію Цингеля схоластической нелѣпостью и
утверждалъ, что истинная теологія, а именно содержащаяся
въ библіи и твореніяхъ святыхъ отцовъ, которыя и имъ вполнѣ
признавались, не должна смотрѣть на поэзію, какъ на при-
служницу, но какъ на равную себѣ, и такимъ образомъ только
вдвоемъ онѣ составляютъ гармоническое цѣлое — истинную
науку. Этой полемикѣ, усилившейся благодаря различнымъ
. взглядамъ на жизнь: легковѣсному и жизнерадостному міро-
воззрѣнію гуманиста съ одной стороны иобелѣе серьезному
и строгому взгляду теолога съ другой, Лохеръ сообщилъ
•рѣзкое выраженіе въ двухъ памфлетахъ 1503 и 1505 годовъ,
несправедливо перенеся ее по обычаю полемистовъ того вре-
мени на личную почву и нанося удары по сторонамъ, кото-
, рые могли легко достаться на долю другихъ лицъ, неожи-
данно оказывавшихся такимъ образомъ его главными против-
никами. Вимфелингъ прежде всѣхъ почувствовалъ себя задѣ-
тымъ этимъ нападеніемъ, направленнымъ противъ его едино-
мышленника и личнаго друга: онъ поощрялъ послѣдняго къ
защитѣ, поддерживая вмѣстѣ съ тѣмъ его жалобу, поданную
въ университетъ. Для защиты отъ непрошеннаго вмѣшатель-
ства и для дальнѣйшаго продолженія борьбы съ устарѣвшимъ
взглядомъ, Лохеръ издалъ свое Сошрагаііо Миіае еі Мпзае,
въ которомъ жесточайшимъ образомъ бичевалъ схоластиче-
скую <муло-ослиную» теологію съ ея хитроумными измыш-
леніями, поэзію-же, этотъ божественный даръ музъ, взле-
лѣянный столькими высокоодаренными поэтами, онъ всячески
защищалъ и доказывалъ, что она вполнѣ совмѣстима съ истин-
нымъ познаніемъ Бога и что отцы церкви всегда съ любовью
относились къ ней. Это сочиненіе обратило на себя меньше
/Вниманія, чѣмъ заслуживало, и было вскорѣ забыто' какъ
и само имя Лохера. Такое пренебрежительное отношеніе
отчасти объясняется той замкнутостью, которой въ послѣдніе
годы держался Лохеръ, а главнымъ образомъ тѣмъ, что онъ,
представляя изъ себя сначала чуть не демагога, потомъ умѣ-
54
репнаго либерала, а впослѣдствіи консерватора, одинаково
враждебно относился и къ молодымъ гуманистамъ и къ ста-
рымъ теологамъ. Но съ точки зрѣнія историка его міро-
созерцаніе крайне интересно: являясь съ одной сторо-
ны, можно сказать, эстетическимъ, такъ какъ основывается
на любви къ изяществу формы, а съ другой—историческимъ,
-потому что, сознательно относясь къ потребностямъ настоя-
щаго, оно не отрѣшается отъ прошлаго, видя и въ немъ
источникъ блага, міросозерцаніе это такимъ образомъ пы-
тается создать постепенный переходъ къ новому порядку
вешей.
Въ то время сочиненіе Лохера пріобрѣло мало друзей,
но множество противниковъ. Даже Мурнеръ, который обык-
новенно не былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ Вимфелин-
гомъ, присоединился къ числу его послѣдователей, толпами
собиравшихся для защиты своего учителя. Самъ Вимфе-
лингъ приготовилъ полную негодованія отвѣтную рѣчь,
которую озаглавилъ: «защита» теологіи противъ гнусной
книги Лохера (Сопіга Іигрет ІіЬеІІшп РЬіІотпзі сіеГепзіо
Йіеоіоёіае). Въ этомъ сочиненіи онъ старается осмѣять лич-
ность и дѣятельность противника. Онъ объявляетъ его недо-
стойнымъ вѣнца поэта, старается отыскать коренныя про-
тиворѣчія въ его прежнихъ и послѣдующихъ сочиненіяхъ и,
наконецъ, угрожаетъ ему инквизиціей, ссылкой или, по крайней
мѣрѣ, позорнымъ столбомъ. Далѣе Вимфелингъ, развивая свою
изложенную выше теорію, въ основѣ которой лежитъ главнымъ
образомъ утилитарное начало, объявляетъ поэзію безполезной
и даже вредной, потому что она не можетъ служить средствомъ
для разрѣшенія какого-нибудь процесса или исцѣленія какой-
нибудь болѣзни. Онъ не считаетъ поэзію наукой, а признать
ее искусствомъ казалось благородному Вимфелингу скорѣе по-
зорнымъ. нежели почетнымъ. Въ концѣ концовъ съ большой
торжественностью, но и не менѣе глубокимъ невѣжествомъ по
части исторіи онъ указываетъ на тотъ фактъ, что поэты-дѳ боль-
шей частью кончали жизнь позорной смертью. Только одинъ
родъ поэтовъ онъ не осуждаетъ, а именно христіанскихъ или,
вѣрнѣе, теологовъ, которые для своихъ благочестивыхъ бого-'
55
•словскихъ объясненій предпочитали стихи прозѣ. Такъдалек
г зашелъ нѣмецкій гуманистъ въ своемъ презрѣніи къ^
нишамъ, служившимъ настоящей радостью и поддеру
'жизни для гуманистовъ всѣхъ странъ. Такое однос^ѣ/бнее
,' увлеченіе объясняется, съ одной стороны, полемичей
доромъ, зашедшимъ уже за предѣлы намѣченной цѣ1ц$
которой узостью умственнаго кругозора съ другой.
Если-бы подобная мысль была случайно выражей^Ым^^лА
^мнѣніемъ отдѣльной личности, то она заслуживала-бы ш '
краткаго упоминанія, но на нее нужно обратить особен-
г ное вниманіе, такъ какъ она составляла программу цѣлой
партіи. Примыкая къ мнѣнію Вимфелинга, Цазіусъ напи-
' салъ разсужденіе, въ которомъ доказывалъ, что духовенство
Г не должно читать свѣтскихъ поэтовъ, а Конрадъ Вимпина
? какъ разъ противъ положеній Лохера направилъ свою
«апологію теологіи противъ тѣхъ, которые признаютъ поэзію
своей главой, источникомъ и защитой»- Въ этомъ сочиненіи
онъ старается .'доказать безполезность и даже вредъ чтенія
поэтовъ, между прочимъ, такимъ неожиданнымъ предложе-
ніемъ—взять всѣхъ поэтовъ древней Греціи и Рима и по-
пробовать съ помощью ихъ рѣшить важный теологическій во-
просъ засгашеиіаііа а васгатепііз йі&ііпсіа.
Столь-же узкимъ Вимфелингъ является и въ своей .
патріотической полемикѣ. Онъ — истый нѣмецъ и оттого
можетъ питать только презрѣніе къ швейцарцамъ и ихъ
борьбѣ за свободу; по этой-же причинѣ онъ не понималъ
того значенія, которое имѣетъ дѣятельность другихъ націо-
нальностей, такъ что все прекрасное въ «нѣмецкой исторіи»
онъ приписывалъ только нѣмцамъ. Крайняя односторонность
его патріотизма яснѣе всего проявляется въ ненависти къ
французамъ. Эта ненависть наполняетъ его письма и плохіе
нѣмецкіе стихи, направленные противъ Роберта Га гена
(Ваипіо), одобрявшаго похищеніе французскимъ королемъ
Карломъ VIII Анны Вретанской, невѣсты Макси-
миліана, а также написанное имъ по-латынн и по-нѣмецки
сочиненіе Сіегтапіа, которое вызвало возраженіе со стороны
Томаса Мурнера.
56
Этотъ послѣдній обмѣнъ мнѣній такъ характеренъ не
только для обоихъ его участниковъ, но и для эльзасскаго
круга ученыхъ, а пожалуй и для всей исторіи нѣмецкаго гу-
манизма, что онъ долженъ быть изложенъ подробнѣе.
Сочиненіе Вимфелинга—Сгетшапіа, появившееся въ
печати въ 1501 году на латинскомъ языкѣ, между тѣмъ какъ
нѣмецкій текстъ его былъ переданъ только членамъ Страсс-
бургскаго совѣта, дѣлится на двѣ части, строго говоря, не
соотвѣтствующія одна другой. Въ одной изъ нихъ, предназна-
чавшейся для гражданъ, авторъ говоритъ о городскомъ устрой-
ствѣ, а въ другой доказываетъ, что Эльзасъ никогда не при-
надлежалъ Франціи. Послѣдняя мысль доказывалась троякимъ
образомъ: вѣроятными предположеніями, несомнѣнными сви-
дѣтельствами и показаніями достовѣрныхъ авторовъ. Онъ на-
чинаетъ свое изложеніе слѣдующими словами: «ни одинъ рим-
скій король (Кбпщ) не принадлежалъ къ галльскому племени;
напротивъ, короли были родомъ если не изъ самой Италіи,
то изъ другихъ провинцій римскаго государства—Ѳракіи, Ара-
віи, Панноніи или Иллиріи, и такъ (продолжалось) вплоть до
Карла Великаго, который былъ германцемъ и оставилъ
римскую имперію въ наслѣдство Германіи, управлявшей ею
непрерывно. Мнѣніе Цезаря относительно того, что Рейнъ—
граница Галліи, ошибочно, потому что между собственной Галліей
и Рейномъ находятся раздѣляющія ихъ Австразія и Вогезы»,
Такое мнѣше подкрѣпляется прежде всего предположе-
ніями, вызванными, во-первыхъ, воспоминаніями о И и пинѣ
Австразійскомъ, такъ глубоко проникнувшими въ народное
сознаніе и даже вошедшими въ поговорку; затѣмъ привязан-
ностью ко всему нѣмецкому Карла Великаго, который далъ
своимъ дѣтямъ нѣмецкія имена, а мѣсяцамъ нѣмецкія назва-
нія, и для котораго любимымъ мѣстопребываніемъ была Гер-
манія. гдѣ онъ охотнѣе всего основывалъ монастыри и го-
рода; наконецъ, геройствомъ древнихъ германцевъ, непобѣ-
димыхъ даже для повелителей міра—Цезаря и Августа,
геройствомъ, которое дѣлаетъ невозможнымъ предположеніе
объ игѣ французскихъ правителей, ужъ конечно не могу-
щихъ сравниться съ этими римскими императорами.
57
Но эти предположенія недостаточно убѣдительны и по-
этому авторъ ссылается на свидѣтельства и доказательства
документовъ и писателей: свидѣтельство Тацита, упоминаю-
щаго Кельнъ, Шпейеръ, Вормсъ и Страссбургъ въ числѣ го-,
родовъ Германіи, свидѣтельство, повторяемое иАмміаномъ
Марцеллиномъ и встрѣчающееся въ Согрпз Лпгіз; на-
званіе «нѣмецъ», примѣненное Энеемъ Сильвіемъ и М. А.
Сабеллико къ Карлу Великому, заявленіе папы Иннокентія
III въ одной его грамотѣ, что римская имперія перешла отъ
грековъ къ нѣмцамъ, и наконецъ слова Петрарки, что вся
Рейнская долина составляетъ прекрасную часть Германіи.
Указавъ затѣмъ, что сходство гербовъ Франціи и Страсс-
бурга (лиліи) есть не болѣе, какъ простая случайность, и
объявивъ всякіе дальнѣйшіе выводы изъ такого, все же нѣсколь-
ко страннаго, совпаденія непозволительными, онъ заканчи-
ваетъ съ патріотическимъ одушевленіемъ: <мы—нѣмцы, а не
французы, и наша область, разъ въ ней живутъ нѣмцы, должна
называться Германіей, а не Франціей. Уже римляне при-
знали этотъ фактъ, потому что, когда они, покоривъ насъ,
прирейнскихъ Аллемановъ, перешли за Рейнъ и убѣдились,
что жители того берега походили на насъ отвагой, ростомъ
и бѣлокурыми волосами, а также нравами и образомъ жизни,
то они назвали насъ германцами, т. е. братьями. Но несом-
нѣнно, что мы, будучи этими германцами, не похбжщна на-
стоящихъ галловъ ни цвѣтомъ волосъ, ни языкомъ, ни ли-
цомъ, ни характеромъ, ни нравами. Поэтому нашъ городъ и
весь Эльзасъ по справедливости пользуется свободой въ римской
имперіи и на будущее время сохранитъ ее, несмотря на ди-
пломатическія и военныя попытки французовъ». Соотече-
ственники превозносили Вимфелинга за это сочиненіе;
особенно усердно его хвалитъ въ своихъ стихахъ одинъ мо-
лодой поэтъ, называющій его Камилломъ, за то, что онъ
вновь основалъ Эльзасъ, Ликургомъ за его предложенія зако-
новъ для своего города и Нумой за его божественныя изрече-
: нія, которыми онъ какъ-бы освятилъ существующія отношенія,
і Послѣ такихъ похвалъ Вимфелингъ почувствовалъ себя
особенно задѣтымъ насмѣшками и упреками М у р н е р а, ко-
58
торый противопоставилъ свою «Новую Германію» «Германіи»
противника. Въ этомъ сочиненіи Мурнеръ утверждаетъ,
что, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые римскіе государи были
- галльскаго происхожденія и Карлъ Великій былъ галлъ,
хотя впослѣдствіи любилъ выдавать себя за германца; что
Рейнъ есть именно граница, а не просто рѣка Германіи и
что Австразія, какъ доказываетъ господство Хлодовеха,
принадлежала Галліи. Далѣе онъ опровергаетъ предположенія
и доказательства Вимфелинга. Такъ, напримѣръ, послѣд-
ній изъ одной пословицы заключилъ о нѣмецкомъ происхож-
деніи Пинина; на это Мурнеръ возражаетъ: въ такомъ
случаѣ и Соломона необходимо признать нѣмцемъ, такъ какъ
часто говорятъ: «если-бы я обладалъ даже премудростью
Соломона, я не могъ-бы достичь этого». Если Карлъ Ве-
ликій могъ оказаться нѣмцемъ потому только, что владѣлъ
этимъ языкомъ, то Максимиліанъ долженъ быть природ-
нымъ французомъ, такъ какъ прекрасно умѣетъ объясняться
по-французски; независимость германцевъ продолжалась столь-
ко-же времени, сколько и ихъ язычество, съ принятіемъ-же
христіанства они доказали, что способны переносить всякое иго.
Съ доказательствами Вимфелинга Мурнеръ не це-
ремонится; относительно ссылки перваго на семь авторовъ,
онъ замѣчаетъ: «кто говоритъ сразу отъ семи, тому легко
солгать»: Вимфелингъ придалъ большое значеніе назва-
нію «германцы», встрѣчаемому у Тацита, на что Мур-
неръ отвѣчаетъ: «да, германцы, т. е. братья римлянъ по
храбрости, мужеству и благородству». Между тѣмъ какъ Вим-
фелингъ долженъ былъ всячески ухищряться, чтобы изъ
факта совпаденія лилій въ гербахъ Франціи и Страсбурга не
допустить возможности мыс.Аі о единствѣ ихъ происхожденія
или о политической зависимости, Мурнеръ, напротивъ, съ
«удовольствіемъ останавливается на этомъ совпаденіи, но раз-
сѣиваетъ могущія отсюда возникнуть опасенія слѣдующими
словами: «мы не рабы галловъ и никогда не были ими, такъ .
какъ Карлъ Великій доставилъ намъ свободу».
Но какой-жс смыслъ, спрашивается, представляютъ послѣ
этого свободолюбиваго и чисто-нѣмецкаго убѣжденія всѣ воз-
59
раженія Мурнера на историческія разъясненія Вимфелинга?
Мурнеръ даетъ отвѣтъ и на это: «для того, чтобы наше
невѣжество въ исторіи не сдѣлало насъ посмѣшищемъ всего
свѣта, чтобы не оказаться неблагодарными по отношенію къ
франціи, которой мы обязаны введеніемъ христіанства и мно-
гими другими благодѣтельными учрежденіями и, наконецъ,
чтобы мы, ограничившись презрѣніемъ къ французамъ, не
забылись въ этой усыпительной беззаботности и тѣмъ легче
не попали въ ихъ сѣти».
Понятно, серьезные гуманисты поносили сочиненіе Мур-
нера. Однако, оно не заслуживаетъ такой участи, не смотря
на свое поверхностное и легкомысленное отношеніе къ серьез-
нымъ вопросамъ; напротивъ, это сочиненіе достойно внима-
нія, какъ остроумная попытка ограничить чрезмѣрныя патрі-
отическія фантазіи. Но если-бы оно даже болѣе подходило
къ образу мыслей почтенныхъ эльзасцевъ, то и тогда едва-ли бы
вызвало явное сочувствіе. Группа гуманистовъ, которая хотя
и не имѣла опредѣленнаго устава для внутренней организаціи,
но все-же была настоящимъ и правильнымъ цехомъ, выра-
жала одобреніе только товарищамъ своего круга, гуманистсмъ-
же Мурнеръ не былъ: его вышеупомянутое латинское сочи-
неніе было кажется единственнымъ на этомъ языкѣ; не былъ
онъ и ученымъ, хотя при случаѣ не забывалъ таковымъ ка-
заться. Характерно для него стремленіе къ популяризаціи на-
учнаго знанія; послѣдняя была главной дѣятельностью и за-
слугой Мурнера, какъ-бы ни старались отрицать ее гума-
нисты; вторая его заслуга заключается въ чисто литератур-
ной дѣятельности: въ сочиненіи значительнаго количества
поэтическихъ произведеній на нѣмецкомъ языкѣ и въ сати-
рахъ противъ безнравственности духовенства и того времени
вообще; въ этихъ произведеніяхъ, какъ и во всѣхъ другихъ,
онъ не самостоятеленъ, а подражаетъ Себастіану Бранту,
но оказывается даровитѣе и остроумнѣе его.
Себастіанъ Брантъ (1457 — 1521), уроженецъ города
Страссбурга, профессоръ въ Базелѣ, а съ 1500 года городской
регистраторъ Страссбурга, былъ гуманистомъ совершенно въ
духѣ Вимфелинга. Онъ вполнѣ раздѣляетъ узкія патріо-
60
тическія воззрѣнія послѣдняго, а также въ извѣстной сте-
пени его взгляды на древнихъ поэтовъ, не смотрѣ на то,
что въ молодости издалъ Теренція; онъ борется съ тѣми-же
врагами, напримѣръ съ Лохеромъ, противъ котораго воз-
стаетъ въ страстныхъ и почти неприличныхъ стихахъ, хотя
ему-же, какъ переводчику своего «корабля глупцовъ» («Каг-
гепзсЬНГ»), онъ былъ обязанъ значительной частью своей славы.
Иногда, однако, Брантъ расходится съ Вимфелингомъ. Онъ
чаще пользуется стихами, сочиняя ихъ по поводу какихъ-
нибудь политическихъ и религіозныхъ событій или необык-
новенныхъ городскихъ происшествіи, а также воспѣвая въ
нихъ своихъ друзей и людей прошлаго; его стихотворенія,
не смотря на щегольство античнымъ размѣромъ, не всегда
отличаются поэтичностью, что объясняется какъ трезвостью
и прозаичностью его ума, такъ и необыкновенной страстью
къ аллегоріямъ; тѣмъ не менѣе его описанія нерѣдко отли-
чаются художественностью, а разсказы шутливостью. Онъ
настолько чувствовалъ себя поэтомъ, что ни его служебныя
дѣла, ни юридическія и историческія работы не служили
препятствіемъ къ тому, чтобы онъ, но его собственному
выраженію, не переставая, черпалъ изъ источника Гип-
покрены; онъ чувствовалъ себя настолько латинистомъ, что
свое имя Брантъ перемѣнилъ на болѣе благозвучное Т и ц і о,
и настолько гуманистомъ, что подъ руководствомъ самого
Рейхлина изучилъ греческій языкъ и впослѣдствіи съ лю-
бовью имъ занимался. Но всетаки онъ не сдѣлался рейхли-
нистомъ, хотя другъ его и учитель Рейхдинъ умолялъ
его примкнуть къ нему, и если онъ какъ-то упоминается въ
письмахъ темныхъ людей, то это только благодаря его напад-
камъ на макулистовъ.
Подъ макулистами—выраженіе, кажется, придуманное са-
мимъ Брантомъ, — подразумѣвались теологи, не призна-
вавшіе догмата непорочнаго зачатія (іттаспіаіа сопсерііо),
на которыхъ поэтому смотрѣли какъ на хулителей Пресвятрй
Дѣвы Маріи. Догматъ этотъ, обнародованный на Базельскомъ
соборѣ и одобренный въ концѣ 15-го столѣтія нѣкоторыми
богословскими факультетами, нашелъ себѣ главнымъ образомъ
61
йЪ страссбургскомъ кружкѣ усердныхъ приверженцевъ, а въ
'лидѣ Бранта и Вимфелинга поэтическихъ панегирис-
товъ. Непосредственнымъ поводомъ къ восхваленію этого дог-
мата для Бранта послужило провозглашеніе его именно въ
[Базелѣ—городѣ, въ которомъ онъ столько лѣтъ занималъ про-
фессорскую должность, а косвеннымъ—его набожность и осо-
І.бое почитаніе имъ Дѣвы Маріи. Въ подтвержденіе своего
лнѣнія онъ не ссылается на какія-бы то ни было доказа-
Ртельства, онъ опирается только на свое благочестіе, которое
‘ не въ состояніи допустить, чтобы происхожденіе Пресвятой
Г Дѣвы Маріи не было столь-же высокимъ, какъ и ея Сына, и
; на всемогущество Божіе, которое можетъ создать самое не-
обыкновенное и чудесное.
Доминиканцы, которые не могли примириться съ этимъ
догматомъ, но имѣли вполнѣ основательныя - причины не вы-
ступать прямо противъ церковнаго авторитета, теперь обра-
тились противъ мірянъ, явившихся защитниками этого ученія
въ поэзіи. Брантъ не замедлилъ отвѣтомъ. Споръ обострился
еще тѣмъ, что орденъ францисканцевъ, и безъ того враждеб-
ный доминиканцамъ, призналъ занятое послѣдними положе-
ніе удобнымъ для завершенія своего торжества надъ ними.
Съ этой цѣлью францисканецъ Іоаннъ Шпренгеръ и
доминиканецъ Вигандъ Виртъ обратились сперва ко
взаимному состязанію въ проповѣдяхъ и публичныхъ диспу-
тахъ, а затѣмъ, въ виду того, что игрою словъ споръ скорѣе
обострялся, чѣмъ разрѣшался, они прибѣгли къ помощи адво-
катовъ—иммакулистъ къ Бранту, а маку листъ къ Томасу
Вольфу въ Страссбургѣ и наконецъ аппелировали въ Римъ,
потому что доминиканецъ не былъ доволенъ рѣшеніемъ, ока-
завшимся для него неблагопріятнымъ. Папское рѣшеніе, по-
слѣдовавшее въ 1502 году, оставило сущность спорнаго воп-
роса въ сторонѣ, а только, ссылаясь на буллу одного изъ
предшествующихъ папъ, воспретило партіямъ называть другъ
Друга еретиками. Доминиканцы были обрадованы этимъ от-
кладываніемъ рѣшенья спора, видя въ немъ почти свою по-
бѣду и издали рѣзкое сочиненіе противъ Бранта, какъ своего
самаго опаснаго врага; въ этомъ сочиненіи, для котораго они
62
пріобрѣли союзника въ лицѣ одного, собственно говоря, не-
значительнаго гуманиста, Адама Вернера изъ Темара,
доминиканцы объявили Бранта достойнымъ сожженія и
вѣчной муки, такъ какъ онъ де хочетъ быть умнѣе папы и
имѣетъ притязанія на папскій престолъ. На такую клевету
Брантъ до поры до времени не возражалъ; правда, онъ уже
раньше обращался подобнымъ-же образомъ къ своему против-
нику, называлъ его осломъ и негодяемъ, желалъ ему проказу и
выразилъ надежду увидѣть его языкъ израненнымъ чертополо-
хомъ или крапивой; Брантъ ожидалъ торжества и достигъ его.
Доминиканцы, желавшіе оправдать какими-либо фактами
или свидѣтельствами свое несогласіе съ догматомъ непороч-
наго зачатія, подали своимъ' бернскимъ собратьямъ мысль
устроить обманъ, который извѣстенъ подъ именемъ «Берн-
скаго преступленія» (Вегпег ѴегЬгесЬеп, Вегпепзе зсеіпз
1509) и въ свое время надѣлалъ много шума. Одному сла-
боумному послушнику Іоганну Іецеру ночью или во
время богослуженія стали являться въ видѣніи святые (ко-
нечно, переодѣтые монахи), затѣмъ кровавыя гостіи. Онъ слы-
шалъ плачъ Пресвятой Дѣвы Маріи и получилъ отъ Нея
откровеніе, что Она зачата во грѣхѣ (сопсеріа іи рессаіо);
наконецъ на его тѣлѣ были выжжены раны Христа, такъ
какъ и доминиканцамъ хотѣлось имѣть своихъ стигматизиро-
ванныхъ. Такія мученія были слишкомъ жестоки для добраго
Іецера, бывшаго до того времени почтеннымъ портнымъ
и мечтавшаго о спокойной монастырской жизни; онъ бѣжалъ,
выдавъ своихъ мучителей. Понятно, четверо монаховъ, совер-
шившихъ обманъ, были сожжены, и доминиканцамъ, кото-
рые не могли отрицать своего близкаго участія въ этомъ
грубомъ обманѣ, пришлось такимъ образомъ потерпѣть чув-
ствительное пораженіе. Враги ихъ не замедлили распростра-
нить это по всему свѣту; въ письмахъ, проповѣдяхъ, въ
цгромныхъ латинскихъ и нѣмецкихъ посланіяхъ обсуждался
зтотъ фактъ; а такъ какъ большинство противниковъ Р е й х-
лина были доминиканцами, то Вегвеизе зсеіпз и впослѣд-
ствіи осталось излюбленной темой для нападковъ гуманистовъ
противъ монашества.
63
Брантъ также не считалъ законченнымъ фактъ оче-
виднаго пораженія монашества., Неизвѣстно, принималъ
ли онъ участіе въ полемикѣ 1509 года, хотя участники
рѣшительно указываютъ на него, какъ на одного изъ бор-
цовъ, но несомнѣнно, что въ 1512 году онъ написалъ діалогъ,
впрочемъ неизданный, въ которомъ Вулканъ разсказываетъ
Св. Франциску о бернскомъ происшествіи и его послѣд-
ствіяхъ, продолжаетъ свой разсказъ до свершенія казни пре-
ступниковъ и получаетъ согласіе на нее со стороны вели-
каго учредителя ордена. Быть можетъ этотъ діалогъ былъ отвѣ-
томъ на пасквильныя стихотворенія, распространяемыя про-
тивниками Бранта, но такъ и остался въ рукописи, потому
что вслѣдствіе папскаго распоряженія было достигнуто согласіе
между враждующими сторонами и Виртъ былъ вынужденъ
открыто отречься отъ поношенія Бранта и его партіи.
Набожный образъ мыслей, обнаруживающійся въ этихъ
спорахъ, въ которыхъ, между прочимъ, въ духѣ Бранта,
высказывались и другіе гуманисты, напримѣръ, Іоаннъ
Тритемій, сказывается также и въ великомъ нѣмецкомъ
произведеніи, справедливо сохранившемъ имя Бранта
для потомства, именно въ «Кораблѣ глупцовъ» (Иаггеп-
8сЬій). Въ этомъ произведеніи главнымъ образомъ про-
ведены двѣ мысли: сохраненіе чистоты католической цер-
кви и защита имперіи отъ нападенія турокъ. Поэтому
авторъ неустанно провозглашаетъ главой церкви Христа,
которому каждый вѣрующій долженъ подражать въ своей
жизни, и учитъ упованію на Бога, которое больше поддер-
живаетъ человѣка, чѣмъ надежда на людей; въ то-же время
онъ требуетъ преданности императору и призываетъ всѣхъ
членовъ имперіи оказывать поддержку его планамъ, направ-
леннымъ ко благу всего государства. Тѣхъ-же, которые не ока-
зываютъ содѣйствія выполненію этихъ двухъ обязанностей, онъ
строго порицаетъ, напримѣръ, князей, которые, вмѣсто того,
чтобы сплотиться подъ однимъ верховнымъ началомъ и сое-
диненными усиліями помогать императору вѢ его предпрія-
тіяхъ, стремятся только къ удовлетворенію своего честолюбія
и заботятся о своихъ личныхъ интересахъ при содѣйствіи
64
того-же императора; бичуетъ также священниковъ, которые,
вмѣсто того, чтобы быть слугами Христа, оказываются Его про-
тивниками, такъ что, когда Онъ явится вновь, чтобы изгнать
всѣ грѣхи изъ храма, то «прямо съ священника начнетъ и
до пономаря дойдетъ». Кромѣ духовенства, сатирики того
времени особенно преслѣдуютъ женщинъ и крестьянъ. Точно
такъ поступаетъ и Брантъ. Онъ упрекаетъ женщинъ, ко-
торыя лишаются чести—этого лучшаго ихъ украшенія—благо-
даря страсти къ нарядамъ и упадку нравственности, но зато
не скупится на похвалы по отношенію къ достойнымъ. И
у крестьянъ онъ замѣчаетъ недостатокъ старинной просто-
ты и издавна прославленной нравственности, не отчаиваясь,
однако, въ возможности для нихъ возвратиться къ прежнему
состоянію. Но все-таки Брантъ преслѣдуетъ больше знать
и господъ, чѣмъ простонародье и слугъ, и мѣсто крестьянъ у
него заступаютъ благородные; имъ-то особенно напоминаетъ
онъ о бренности всего земного, высмѣиваетъ, какъ нѣчто сует-
ное и безсмысленное, ихъ гордость фамильными гербами, ихъ
чванство древностью и знатностью своего рода:
Въ комъ нѣтъ ни чести, ни стыда,
И доблестнымъ кого я не считаю,
Въ томъ благородства никогда,
Будь родомъ князь онъ,—не признаю *).
Брантъ не былъ хорошимъ поэтомъ. Онъ не создаетъ
своего сюжета, но заимствуетъ его изъ чтенія древнихъ пи-
сателей и библіи; онъ не способенъ къ художественной обра-
боткѣ его и потому почти совсѣмъ упускаетъ изъ виду пре'-
красную идею «Корабля Глупцовъ», пустившись перечис-
лять многочисленныя категоріи дураковъ и совершенно за-
бывъ о своихъ корабельныхъ отдѣленіяхъ; у него нѣтъ
широкаго взгляда на вещи и искусства подмѣчать мель-
чайшія черты жизни. Это не болѣе, какъ плоскій мора-
*) АЬег иег ЬШ’ кеіп Тщ>ешІ піі,
Кеіп 2исШ, 8еЪат, ЕЬг посЬ ^пѣс Вій.
І)сіі Ьаіі іеЬ аііев Айек Іеег,
ЛѴеш) аисЬ еіп Ейгві кеіп Ѵаіет тѵат’.
65
листъ, выводящій общія мѣста въ ничтожныхъ, хотя и не-
дурно сложенныхъ стихахъ. Нельзя также признать его зна-
чительнымъ художникомъ, не смотря на то, что онъ само-
стоятельно набрасывалъ и исполнялъ рисунки къ многочис-
леннымъ гравюрамъ на деревѣ, которыми украшены многія
его произведенія, въ особенности «Корабль Глупцовъ»: во
всѣхъ этихъ рисункахъ не замѣтно ни талантливаго штриха, ни
даже техническаго навыка. И если, не смотря на это, «Маг-
гепзсіііЯ» въ первоначальномъ своемъ видѣ пользовался боль-
шой популярностью въ нѣмецкомъ народѣ, а въ латинскомъ пе-
реводѣ Л. о х е р а достигъ небывалаго успѣха въ обществѣ
ученыхъ, то онъ обязанъ этимъ единодушнымъ одобреніемъ .
не столько художественному достоинству, сколько своей об-
щепонятности, удачному согласованію текста и иллюстрацій,
искусному сочетанію мыслей, удобопримѣнимыхъ ко всякому
времени или мѣсту, и наконецъ, тѣмъ идеямъ, которыя въ
то время особенно занимали умы и волновали сердца людей.
Вимфелингъ, Брантъ и подобно имъ большинство
эльзасскихъ гуманистовъ никогда не покидали Германіи—не-
даромъ вѣдь осмѣивалъ Брантъ отважныхъ мореходцевъ и
всѣхъ вообще путешественниковъ на томъ основаніи, что не
можетъ служить Богу тотъ, «чей умъ начинаетъ блуждать».
Напротивъ, жителямъ Аугсбурга все способствовало войти въ
Сношенія сь Италіей, и потому нельзя считать простой случай-
ностью то обстоятельство, что этотъ патриціанскій городъ, быв-
шій значительнымъ уже въ средніе вѣка, но достигшій, однако,
с своего высшаго процвѣтанія только въ эпоху возрожденія, былъ
>; однимъ изъ первыхъ городовъ Германіи, въ которомъ новая нау-
[ ка нашла себѣ представителей. Съ тѣхъ поръ какъ Сигизмундъ
ь Госсембротъ (см. стр. 9), усвоивъ въ Италіи рвеніе къ
I изученію классической, древности, рѣшительно провозгласилъ
| новое знаніе у себя на родинѣ, занятія древней литературой
I сдѣлались въ Аугсбургѣ весьма оживленными. Начинавшій
I въ то время процвѣтать бенедиктинскій монастырь АГга,
I- въ которомъ съ 1472 года было учреждена типографія, съумѣлъ
| привлечь къ занятіямъ духовныхъ лицъ, а Конрадъ Пей-
? Гейгеръ. 5
66
тингеръ училъ и поощрялъ къ наукѣ лицъ свѣтскихъ и
домъ его сдѣлался центромъ научной жизни.
Конрадъ Пейтингеръ (1465—1547) получилъ свое
образованіе въ Италіи, откуда онъ въ 1485 году возвратился
знатокомъ древности и докторомъ правъ. Уже одинъ этотъ
фактъ весьма ярко характеризуетъ его. Между тѣмъ какъ
другіе гуманисты именно въ Италіи получали отвращеніе къ
такъ называемымъ «хлѣбнымъ занятіямъ» и смотрѣли на
необходимость носить какое-либо званіе или занимать какую-
нибудь должность, какъ на ограниченіе свободы ихъ научной
жизни, Пейтингеръ, напротивъ,—чиновникъ не изъ нуж-
ды, но по своей натурѣ и призванію, ученый по склонности
и дѣловой человѣкъ по • характеру, далеко не краснорѣчивыя
письма котораго сухи и дѣловиты, но тѣмъ богаче содержа-
ніемъ; это былъ ученый, который проявлялъ въ своихъ жи-
тейскихъ дѣлахъ благородный и просвѣщенный изученіемъ
древности умъ, а въ своихъ сочиненіяхъ, особенно въ люби-
мыхъ историческихъ трудахъ, выказывалъ проницательный
взглядъ- практика.
Прежде всего онъ былъ политикъ. Правда, мы знаемъ
очень мало о его политической дѣятельности, такъ какъ бо-
гатѣйшій аугсбургскій архивъ до сихъ поръ далъ намъ лишь
скудныя свѣдѣнія о немъ. Съ 1490 года Пейтингеръ за-
нимаетъ городскую должность въ Аугсбургѣ, а вскорѣ, не
оставляя ея, поступаетъ на службу къ императору Макси-*
м и л і а н у. Такъ какъ послѣдній поддерживалъ очень тѣсныя
сношенія съ Аугсбургомъ впродолженіи трехъ десятилѣтій
(1491—1518) и почти ежегодно проживалъ тамъ по нѣ-
скольку недѣль, то понятно онъ долженъ былъ сыскать и для
своихъ сношеній съ городомъ и для своихъ многочисленныхъ
запутанныхъ дѣлъ внѣшней политики лично ему преданнаго,
ловкаго въ письмахъ и рѣчахъ и вообще дѣловитаго чиновника.
Всѣ эти качества Пейтингеръ соединялъ въ себѣ, и такимъ
образомъ онъ появляется въ Венгріи, Италіи, Англіи и Ни-
дерландахъ въ качествѣ императорскаго посла, оратора и се-
кретаря, на которомъ вмѣстѣ съ устройствомъ политическимъ
дѣлъ лежала и чисто гуманистическая обязанность: выслуши-
67
вать хорошо составленныя привѣтственныя рѣчи, столь-же
; блистательно отвѣчать на нихъ и, благодаря знанію латин-
скаго языка, способствовать сношеніямъ между различными
; націями. О политико-дипломатическихъ пріемахъ и успѣхахъ
і Цейтингера въ втомъ направленіи нельзя почти ни-
чего сказать. Его всегда оживляетъ патріотическое настрое-
| ніе: въ переговорахъ съ чужими націями преобладающимъ
і мотивомъ у него является желаніе возвысить значеніе нѣ-
і мецкаго имени. Пейтингеръ умѣлъ пользоваться сво-
имъ двойственнымъ положеніемъ — императорскаго совѣт-
| ника и городского чиновника и, такимъ образомъ, легко могъ
| улаживать недоразумѣнія, возникавшія между императоромъ и
имперскимъ городомъ, добиваться новыхъ привиллегій для
г послѣдняго, а также, будучи совершенно безкорыстнымъ,
или же обладая развѣ -только алчностью ученаго, доста-
\ вать себѣ, въ качествѣ «грошовой добычи» отъ импера-
? торскихъ походовъ, старинныя рукописи; впрочемъ, онъ до-
I ставлялъ еще многія привилегіи своимъ родственникамъ—
’ представителямъ богатаго торговаго дома ѴѴеІвег. Если
1 онъ видѣлъ права ихъ нарушенными, то могъ свободно
“ негодовать и жаловаться, такъ какъ не разъ безъ стѣсне-
І нія обращался къ императору, напоминая ему, какъ неак-
ѣкуратному должнику, объ исполненіи его обязательствъ; но
і въ то-же время Пейтингеръ умѣлъ и расположить къ себѣ
императора тонкими комплиментами, напримѣръ, внесеніемъ
въ свое рекомендательное письмо для дома ѴѴ еівег слѣдую-
щихъ словъ: «Эти первые нѣмцы, отъискивающіе Индію, от-’
'правляются отъ имени короля»... Не только въ политикѣ, но
іи въ дѣлахъ науки и искусства Пейтингеръ былъ совѣт-
никомъ Максимиліана. То онъ былъ цензоромъ и дол-
женъ былъ останавливать неблагопріятныя для Габсбургской ди-
настіи заявленія швейцарцевъ или сдерживать черезчуръ не-
умѣренныя восхваленія императора; то долженъ былъ собирать
інтичйыя имена, которыми Максимиліанъ собирался окре-
стить свои пушки, то, наконецъ,—удовлетворять эстетическимъ
таклонвостямъ государя, отъискивая художниковъ и поощряя
іхъ къ дѣятельности, которая заключалась въ украшеніи ин-
5*
68
спрукской гробницы или въ иллюстрированіи императорскихъ
произведеній.
Научные интересы Максимиліана были направлены,
главнымъ образомъ, къ изученію исторіи; Пейтингеръ
сходился съ . нимъ въ этомъ. Онъ издалъ впервые нѣкоторыхъ
историковъ нѣмецкаго средневѣковья, но сосредоточилъ глав-
ное вниманіе на монетахъ, древностяхъ и актахъ Германіи,
какъ римскаго времени, такъ и позднѣйшей христіанской эпохи.
Онъ издалъ въ 1505 г. описаніе римскихъ памятниковъ одного
только Аугсбурга и оставилъ въ рукописи общее описаніе всѣхъ
ихъ. Собраніе, а можетъ быть и переработка, всѣхъ этихъ
сокровищъ исторической науки предназначалось для сочине-
нія, составлявшаго трудъ всей жизни Пейтингер а—для
большой «Императорской Книги» (ІіЬег ап^пзіаііз или сіе
саезагіѣпз»), обогащенію содержанія которой онъ способ-
ствовалъ многочисленными путешествіями и обширной пе-
репиской; окончить ее, однако, онъ не успѣлъ; сочиненіе
это, насколько можно судить о немъ даже по скуднымъ из-
вѣстіямъ, должно было сдѣлаться богатой по содержанію и
имѣющей характеръ регестъ исторіей Германіи среднихъ вѣ-
ковъ. Къ числу его драгоцѣнныхъ пріобрѣтеній относится
также карта римскаго государства 4-го столѣтія, отъисканная
Цельтесомъ въ Шпейерѣ и переданная имъ своему
аугсбургскому другу; впослѣдствіи она много разъ была изда-
ваема подъ именемъ Пейтинг е р а (ТаЪпІа Репііпёегіапа).
Собственно его главное историческое произведеніе—«Застоль-
ныя бесѣды» (зеппопезсопѵіѵаіез), безъ сомнѣнія дѣйствительно
происходившія въ кругу друзей и дающія понятіе о занятіяхъ и-
образѣ мыслей втого кружка. Въ этихъ бесѣдахъ рѣчь идетъ и
объ отвлеченныхъ предметахъ, какъ, напримѣръ, о вступленіи въ
бракъ Апостола Павла, и о животрепещущихъ жизненныхъ
вопросахъ, вродѣ экспедиціи португальцевъ въ Индію, глав-
нымъ-же образомъ о рѣшеніи великаго патріотическаго и исто-
рическаго вопроса, поднятаго еще В и м ф е л и н г о м ъ и его
страсбургскими друзьями, относительно того, кому принадле-
жали, со временъ Цезаря ирирейнскіе города отъ Кельна до
Страссбурга: французамъ или нѣмецко-римскимъ императорамъ.
69.
Нельзя ожидать въ подобныхъ спорахъ безпристрастнаго отно-
шенія ’ни съ той, -ни съ другой стороны, напротивъ, побѣда
предрѣшалась еще до начала борьбы; сторонникъ Германіи
правъ не только вслѣдствіе научной достовѣрностй своихъ
доводовъ, но уже потому одному, что стоитъ за нѣмецкое
дѣло. Въ доказательство вѣрности такого взгляда дѣлаются
ссылки на нѣкоторыя мѣста римскихъ авторовъ, а также но-
вѣйшихъ итальянскихъ и нѣмецкихъ писателей, какъ будто
вти послѣдніе, современники Лейтингера, дѣйствительно
могли быть свидѣтелями въ спорѣ, который ихъ самихъ такъ
интересовалъ; точно также безо всякой критики цитируется
Б е р о з ъ (В е г о 8 и з), хотя уже тогда его подлинность
была занодозрѣна. Въ то-же время затрогиваются и при-
знаются не имѣющими никакого значенія и другіе, щекотли-
вые для патріотовъ вопросы, напримѣръ, будто книгопечата-
ніе уже давно было извѣстно въ Италіи, а въ Германіи оно
только возродилось. Незначительность историческихъ работъ
Пейтингера не даетъ возможности заключить, что онъ
могъ сдѣлать въ этой области; повидимому, онъ былъ болѣе
способенъ къ простому собиранію матеріаловъ, чѣмъ къ кри-
тикѣ и систематизаціи ихъ, но уже одно это, богатое по со-
держанію собраніе, которое онъ задумалъ, является цѣннымъ
вкладомъ въ исторіографію 16 столѣтія.
Теологическіе интересы Пейтингера тоже находили
себѣ поддержку въ общеніи съ императоромъ. Аугсбургскій
писатель принадлежалъ именно къ числу тѣхъ людей, мнѣнія
которыхъ спрашивалъ Максимиліанъ относительно во-
проса о томъ, умѣстно ли издавать сочиненія,- въ которыхъ
понятнымъ для человѣка средняго развитія языкомъ изло-
жены таинства христіанской религіи (1517). Его мнѣніе до
сихъ поръ еще не выяснено; можно только предположить, что
онъ утвердительно отвѣчалъ на этотъ вопросъ. Будучи въ
то время сторонникомъ реформаціи, онъ естественно возста-
валъ противъ чрезмѣрнаго усиленія власти духовенства, дер-
жавшаго народъ въ невѣжествѣ; онъ очевидно выражалъ нѣ-
которое, хотя очень легкое, неодобреніе целибату, стараясь
доказать, что апостолъ Павелъ былъ женатъ; наконецъ, онъ
70
дружески принималъ у себя Лютера, какъ своего едино-
мышленника (1518). Тѣмъ не менѣе, впослѣдствіи ’онъ не
сдѣлался протестантомъ и въ 1521 г. наряду съ другими
совѣтовалъ Лютеру отречься отъ своего ученія. А если
онъ и перевелъ въ 1524 году сочиненіе Эколампадія
о раздачѣ милостыни, то это еще не принуждало его раз-
дѣлять всѣ остальные религіозные взгляды этого реформа-
тора; наконецъ, если онъ въ одномъ неизданномъ сочиненіи
и держался относительно таинства евхаристіи средняго мнѣнія
между Эколампадіемъ и Пиркгеймеромъ, то все
же это не дѣлаетъ его приверженцемъ Лютера, тѣмъ болѣе,
что онъ находитъ одобреніе своего взгляда у дружески рас-
положеннаго къ нему аббата Конрада и особенно ста-
рается подчеркнуть, «что онъ никогда не былъ непочтитель-
нымъ или невѣрующимъ по отношенію къ католической цер-
кви». Итакъ, онъ остался католикомъ, въ то же время желая
мирной реформы и сохраняя во многихъ вопросахъ свое соб-
ственное мнѣніе, но совершенно отказавшись отъ участія въ
основномъ преобразованіи религіи.
Вокругъ Пейтингера въ Аугсбургѣ сгруппировался
многочисленный кружокъ гуманистовъ. Въ средѣ его находи-
лось много способныхъ людей, изъ которыхъ, по крайней
мѣрѣ, двое должны быть названы по именамъ, хотя всѣхъ ихъ
Пейтингеръ оставлялъ далеко позади себя. Первый изъ
нихъ—Отто маръ Лусциній (Каскіі&аіі 1487—1537),
усвоившій спеціально эльзасское направленіе своего учителя
и соотечественника Вимфелинга, явился талантливымъ пред-
ставителемъ -этого направленія и въ Аугсбургѣ; это былъ
прекрасный латинистъ и основательный эллинистъ, всесто-
ронне образованный человѣкъ, остроумный разсказчикъ,
музыкантъ, теологъ и юристъ, клирикъ, не принадлежавшій
ни къ какой опредѣленной партіи; онъ одновременно порицалъ
духовенство, отстаивалъ гуманистовъ, осуждалъ схоластику,
настаивалъ на чтеніи библіи и, однако, выступалъ противъ
Лютера; это былъ человѣкъ въ высшей степени одаренный,
но безъ опредѣленнаго направленія, вслѣдствіе чего й не
имѣлъ особеннаго вліянія на современниковъ.—Другой Бери-
71
, гардъ Адельманнъ изъ Адельмансфельдена (1457 —
1523) — рѣшительный сторонникъ гуманизма и реформаціи;
своимъ гуманистическимъ образомъ мыслей онъ снискалъ себѣ
расположеніе знатныхъ, а вслѣдствіе своего стремленія къ ре-
лигіознымъ преобразованіямъ подвергался жестокимъ напад-
камъ со стороны приверженцевъ папства-, это былъ чело-
вѣкъ, неспособный выступить съ открытой проповѣдью, не
і смотря на свою рѣшительность, и несклонный къ лите-
ратурной защитѣ своего образа мыслей, несмотря на всю
свою ученость;—человѣкъ, находившій удовлетвореніе не въ
исполненіи служебныхъ обязанностей (хотя и въ нихъ онъ
обнаруживалъ ловкость и усердіе), но въ мирныхъ занятіяхъ
своими любимыми науками и въ безобидныхъ сношеніяхъ съ
коллегами.
Пріятнымъ результатомъ литературныхъ занятій этого
кружка является маленькій сборникъ стихотвореній, посвящен-
ный императорскому совѣтнику БлазіюГёльцелію. Упо-
мянутый вліятельный придворный жилъ часто въ Аугсбургѣ
и находился въ особенно дружескихъ отношеніяхъ съ П е й-
тингеромъ, внесшимъ, по крайней мѣрѣ однимъ письмомъ,
свою долю въ этотъ сборникъ (Нбісеііаиа), а также съ до-
черью Пейтингера Юліаной, прославившейся тѣмъ, что
еще будучи ребенкомъ, она обратилась къ императору съ
латинскими стихами. Поэты ( не только аугсбургскіе, потому что
въ сборникѣ принимали участіе и другіе) восхваляютъ Гёль-
целія, какъ «отмѣннаго мецената», стараются снискать его
благосклонность прославленіемъ его дипломатической ловкости
и ревностнаго отношенія къ наукѣ, а также не забываютъ
выразить похвалу его щедрости и умѣнью задавать сопѵіѵаіез
Е ерпіаз еі росиіа Іаеіа.
Этотъ сборникъ былъ напечатанъ въ 1518 году во время
аугсбургскаго рейхстага, явившагося не только соединеніемъ
свѣтскихъ и духовныхъ сановниковъ, но также конгрессомъ
гуманистовъ. Послѣдніе прибыли сюда не съ цѣлью полу-
; чить скорыя и точныя свѣдѣнія о переговорахъ Лютера
; съ кардиналомъ Каэтаномъ (это дѣло представлялось еще
’ въ то время, какъ безцѣльная грызня монаховъ между собою),
72
но съ желаніемъ убѣдить императора и государство въ необ-
ходимости войны съ Турціей—этой надежды всѣхъ гума-
нистическихъ мечтателей. Прежде всего выступилъ Г у т т е и ъ.
«Пріятнѣйшее зрѣлище» — такъ писалъ онъ одному своему
ДРУГУ—«представляется здѣсь нашпмъ глазамъ. Какъ много здѣсь
князей, блистающихъ своей юностью и красотой, какъ много гра-
фовъ, рыцарей, словомъ, тутъ весь цвѣтъ германскаго дворян-
ства; кто на нихъ взглянетъ, тому турки ужъ не покажутся
страшными. Еслибы у нѣмцевъ было теперь столько же моз-
говъ, сколько силы, я бы сталъ грозить порабощеніемъ цѣлому
свѣту. Дай Господи хорошенько посовѣщаться тѣмъ, отъ рѣ-
шенія которыхъ теперь все зависитъ. Чего же другого должны
мы желать, какъ не того, чтобы именно теперь Германія по-
знала себя». Въ своей рѣчи о туркахъ онъ одобряетъ проектъ
папы относительно всеобщаго налога, между тѣмъ какъ прежде
выказывалъ сильное недовѣріе къ подобнымъ требованіямъ
куріи; призываетъ князей къ единодушію и подчиненію импе-
ратору и выражаетъ надежду на благопріятныя послѣдствія
своихъ стараній. Подобныя мысли высказывали и другіе гу-
манисты. Лишь немногіе, представителемъ которыхъ явился
одинъ не названный по имени гуманистъ (вѣроятно другъ
Гуттена — Фридрихъ Фишеръ), продолжаютъ еще
бояться, какъ-бы утвержденіе желаемаго десятиннаго на-
лога не повело къ обогащенію папы на счетъ вновь одура-
ченной Германіи; большинство же считаетъ опасность, грозя-
щую со стороны Турціи, столь серьезной для всей Европы,
что совершенно не сомнѣвается въ добромъ намѣреніи папы
предотвратить всеобщее бѣдствіе. Рѣчи, которыя Т р а н к-
впллій Партеній Андроникъ, Эразмъ Вител-
лій и Рихардъ Бартолинъ дѣйствительно произно-
сили, и тѣ, которыя они выдавали за произнесенныя передъ Бо-
гомъ, нѣмецкимъ народомъ и князьями, не выходили изъ предѣ-
ловъ того же круга мыслей; это скорѣе многорѣчивыя декламаціи,
чѣмъ политико-историческія разсужденія, и больше плодъ
изученія извѣстій соотвѣтствующихъ римскихъ писателей о
вторженіяхъ и жестокостяхъ варваровъ, чѣмъ результатъ дѣй-
ствительнаго знакомства съ Турціей и съ положеніемъ дѣлъ
на востокѣ Европы.
73
Говоря объ Аугсбургѣ, нельзя не упомянуть о великомъ
сынѣ его Гансѣ Гольбейнѣ. Онъ не былъ гуманистомъ въ
собственномъ смыслѣ этого слова, потому что не изучалъ
язьіковъ и литературы древности, но былъ имъ въ дру-
гомъ болѣе высокомъ смыслѣ, потому что глубоко понималъ
и питалъ интересъ къ новому образованію. Доказательствомъ
этого служитъ его извѣстный портретъ Эразма, портретъ
Бонифація Амербаха, его иллюстраціи къ гуманистиче-
скимъ сочиненіямъ: къ «Похвалѣ глупости» Эразма, къ его-
же переводу Лукіановыхъ діалоговъ, къ «Утопіи» Томаса
Мора и къ сочиненіямъ Мурнера, далѣе художественныя
виньетки, которыя употреблялись гуманистическими типо-
графіями, и, наконецъ, книгопечатные знаки и иниціалы,
приготовленные имъ для Іоганна Фробена въ Базелѣ. Всѣ
эти произведенія, не исключая и послѣднихъ, которыя легко
счесть за чисто ремесленныя, доказываютъ любовь къ гума-
нистическимъ сочиненіямъ и ихъ содержанію; въ нихъ мы
видимъ то мѣткую сатиру—не только на ученыхъ и духов-
ныхъ, но и на самую религію,—то намѣренную пародію, то
искреннее сочувствіе, и всегда самостоятельное пониманіе и
сужденіе о предметахъ древности.
Къ Аугсбургу примыкаетъ родственный городъ Нюрн-
бергъ, къ древней «Ап^нзіа Ѵіікіеіісогпт» старая «Апривіа
Ргаеіогіа», какъ называетъ свой горячо любимый Нюрнбергъ
Цельтесъ на основаніи пейтингеровской карты, неизвѣстно,
съ намѣренной исторической неточностью или по незнанію. Ню-
рнбергъ, такъ-же какъ и Аугсбургъ, рано получаетъ изъ Ита-
ліи зерно новаго гуманистическаго образованія и только не-
много позже, чѣмъ тамъ Госсембротъ, оказываете здѣсь
вліяніе на возрожденіе изученія древности Гартманъ Ше-
дель. Шедель (1440 — 1514) былъ ученикомъ Лудера въ
Лейпцигѣ и, благодаря ему, возненавидѣлъ «многоразличныя
варіаціи права и многословіе законовъ», несмотря на то, что
раньше уже прошелъ трудный курсъ на баккалавра и ма-
гистра и принялся за спеціальное изученіе юриспруденціи.
Овъ обратился къ «священной медицинѣ», окончилъ свои за-
74
нятія въ Италіи и вернулся въ свой родной городъ въ
1480 году, какъ вполнѣ законченный врачъ. Но плодомъ его
пребыванія въ Италіи былъ' не только докторскій дипломъ,
но также и живой интересъ къ древности, масса выдержекъ
и выписокъ изъ древнихъ и новыхъ авторовъ (онъ вообще
имѣлъ страсть къ списыванію рукописей); затѣмъ его сочи-
неніе о достопримѣчательностяхъ Италіи, въ особенности-же
надписи, быть можетъ, также нѣсколько слѣпковъ древнихъ
статуй и нѣкоторый, хотя и небольшой, талантъ изображать
все имъ видѣнное или вымышленное. Большое его сочиненіе
«Новая всемірная хроника», не составляя большого шага
впередъ въ исторіографіи, такъ умѣло составлено, что слу-
жило даже впослѣдствіи справочной книгой, а для многихъ
прямо источникомъ; оно появилось въ 1493 году на латин-
скомъ и нѣмецкомъ языкахъ съ’ 2,000 гравюръ на деревѣ и
имѣло большой успѣхъ внутри и внѣ Германіи. Уже появленіе
этого перваго свѣтскаго сочиненія въ подобномъ изложеніи
вполнѣ доказываетъ, насколько цѣнили тогда знаніе и уче-
ность; другія произведенія также подтверждаютъ это заклю-
' ченіе. Нюрнбергъ въ продолженіе всего 15-го столѣтія
является средоточіемъ исключительно свѣтскаго образова-
нія: здѣсь жилъ Іоганнъ Кенигсбергъ (Ке^іошои-
іаппк), знаменитѣйшій астрономъ въ Германіи, а можетъ
быть и во всей Европѣ, при содѣйствіи котораго Нюрн-
бергъ сдѣлался центромъ математико-астрономическихъ за-
нятій; какъ извѣстнаго изслѣдователя, многія государства
приглашали его къ себѣ, но онъ всегда возвращался .въ
Нюрнбергъ, такъ какъ, по его словамъ, не могъ найти болѣе
подходящаго города для занятій; здѣсь-же жилъ Зигмундъ
Мейстерлинъ,—гуманистъ и авторъ хроникъ.
Мейстерлинъ, аугсбургскій монахъ, часто вызывае-
мый изъ своего монастыря во многіе города южной Германіи
для проповѣдей и много написавшій о достопримѣчательно-
стяхъ и древностяхъ Аугсбурга, былъ приглашенъ въ 1488 г.
двумя высшими сановниками Нюрнберга, съ цѣлью написать
хронику города. Онъ выполнилъ свою задачу старательно и
умѣло и составилъ исторію города съ начала римскихъ войнъ
75
въ Германіи до 1418 года, причемъ во внѣшнемъ планѣ онъ
держался порядка отдѣльныхъ царствованій, а въ содержа-
ніи близко слѣдовалъ старымъ нюрнбергскимъ хроникамъ.
У него совершенно отсутствуетъ критическое отношеніе къ
дѣлу; онъ охотно пользуется исторіями и сказаніями, и да-
же сообщаетъ имъ ту форму (какъ напримѣръ легенда о
Швепперманѣ), въ какой онѣ охотно повторялись впослѣд-
ствіи. Онъ гуманистъ по образованію и, хотя не понимаетъ по
гречески, зато въ латинскомъ изложеніи своей хроники (ко-
торое старше нѣмецкаго), охотно употребляетъ цитаты изъ
латинскихъ классиковъ и итальянскихъ гуманистовъ, между
прочимъ изъ историковъ Энея Сильвія и Флавія
Віондо, сочиненія которыхъ служатъ для него матеріаломъ.
Онъ набоженъ и не только часто говоритъ о жизни духо-
венства и церковныхъ учрежденіяхъ, но и вообще разсуж-
даетъ о роли Провидѣнія въ судьбахъ людей. Но, несмотря
на эту набожность, ему не удалось избѣжать упрековъ со
стороны своихъ коллегъ и со стороны тѣхъ, которые считали
себя набожнѣе, чѣмъ само духовенство; особенно непріятно
было ему замѣчаніе, что «духовное лицо описываетъ простыя
событія». Если повнимательнѣе разсмотрѣть этотъ упрекъ, то
легко можно замѣтить, что онъ представляетъ собой не что
иное, какъ старый анти-гуманистическій взглядъ, будто бого-
словъ долженъ ограничиваться одними богословскими предме-
тами и уклоняться отъ разсужденія о дѣлахъ нерелигіозныхъ,
если даже мысли его вполнѣ безупречны.
Истиннымъ представителемъ гуманизма былъ, однако, Ви-
либальдъ Пиркгеймеръ, одинъ изъ самыхъ значительныхъ
нѣмецкихъ гуманистовъ (1470—1528). Благодаря своему отцу
Іоганну, богатому и уважаемому человѣку, который самъ
былъ приверженцемъ новаго знанія, онъ получилъ прекрасное
научное и художественное образованіе, очень рано научился
военному дѣлу и, благодаря тому, что еще юношей сопро-
провождалъ отца въ дѣловыхъ поѣздкахъ, рано ознакомился
съ международными отношеніями. Отецъ всего болѣе же-
лалъ-бы привлечь вниманіе сына именно къ вопросамъ по-
литики и поэтому съ неудовольствіемъ смотрѣлъ какъ тотъ,
76
во время пребыванія въ Падуѣ и Павіи (1490—1497) изу-
чалъ не только юриспруденцію, но особенно, гуманистическія
науки. Возвратившись изъ Италіи, Пиркгеймеръ былъ назна-
ченъ городскимъ совѣтникомъ и занималъ эту должность, прав-
да съ нѣкоторыми перерывами, до 1522 г. По порученію горо-
да, онъ предпринималъ путешествія въ качествѣ посланника,
предводительствовалъ также городскими полками во время
войны, напримѣръ въ швейцарской войнѣ Максимиліана,
и снискалъ, благодаря этому случаю и многимъ другимъ, осо-
бенное довѣріе императора. Онъ былъ богатъ и употреблялъ
свое богатство на украшеніе своего дома и своей жизни и на
помощь другимъ; если замокъ Зикингена славился, какъ
пріютъ справедливости, то домъ Пиркгеймера можно было
назвать центромъ доброты и дѣятельности.
Пиркгеймеръ во многихъ отношеніяхъ сходенъ со
своимъ сосѣдомъ и сотоварищемъ Пейтингеромъ: онъ
также стоитъ близко къ императору Максимиліану, онъ
тоже дипломатъ, историкъ и богословъ, такъ-же, какъ и тотъ
поступается историческою вѣрностью изъ-за патріотизма и
столь-же упорно стоитъ за палліативныя реформаторскія мѣ-
ропріятія въ лонѣ старой церквы: онъ тоже, и даже съ., ещѳ
большей энергіей, собираетъ вокругъ себя послѣдователей но-
ваго знанія и, поддерживаемый своимъ независимымъ образомъ
мыслей и богатствомъ, дѣлаетъ свой домъ средоточіемъ дѣятель-
ной интеллигентной жизни. При всемъ томъ, весьма многое
отличаетъ этихъ людей другъ отъ друга. Пейтингеръ одно-
стороненъ, постояненъ въ своихъ стремленіяхъ и заканчи-
ваетъ свою жизнь, не достигнувъ въ своихъ литературныхъ
занятіяхъ успѣшныхъ результатовъ. Пиркгеймеръ-же раз-
ностороненъ, но, не смотря на это, умѣетъ ограничить свою
дѣятельность и оставляетъ послѣ себя вмѣсто недоконченныхъ
фоліантовъ цѣльныя сочиненія. У перваго преобладаетъ со-
держаніе надъ формой, вслѣдствіе чего его произведенія не
отличаются изяществомъ, и самъ онъ, несмотря на свои дра-
гоцѣнныя коллекціи, былъ лишенъ истиннаго художественнаго
чутья. Второй, самъ наполовину художникъ, облагороженный
сверхъ того общеніемъ съ истинными художниками, стремится
77
придать своимъ сочиненіямъ изящную форму, которою можно
было-бы такъ же наслаждаться, какъ и произведеніями древ-
няго и новаго искусства, которыми онъ охотно себя окру-
жалъ. Одинъ цѣнитъ* дружбу и друзей, но не нуждается въ
ней, подобно другому, какъ въ необходимомъ для жизни эле-
ментѣ, облегчающемъ существованіе и дѣлающемъ его радост-
нымъ: онъ завязываетъ сношенія съ людьми неизвѣстными и
посторонними главнымъ образомъ, чтобы достать какой-нибудь
документъ или монету. Другой живетъ со своими друзьями
болѣе возвышенными, чисто умственными интересами, кото-
рые заключались, какъ прекрасно выразился одинъ новѣйшій
историкъ, въ изученіи человѣка, человѣка въ его внѣшнихъ
проявленіяхъ и въ внутреннихъ духовныхъ способностяхъ.
Пейт ингеръ жилъ въ своемъ роскошномъ городскомъ домѣ
и немногіе часы своего досуга посвящалъ мелочнымъ и кро-
потливымъ изслѣдованіямъ. Пиркгеймеръ-же стремился
изъ городского комфорта на просторъ сельской жизни, гдѣ
охотно жилъ, не смотря на то, что тамъ былъ лишенъ обще-
ства своихъ друзей и живого обмѣна мыслей; онъ чувство-
валъ себя прекрасно на лонѣ природы и умѣлъ весьма поэ-
тически изображать ея удовольствія даже и въ прозѣ. Первый
суровъ, серьезенъ, старъ не по лѣтамъ; второй-—веселъ, остро-
уменъ, то добродушно, то язвительно насмѣшливъ, юношески
молодъ, несмотря на преклонный возрастъ и старческую дрях-
лость. Портретъ Пейтингера, написанный Кристофомъ
Амбергеромъ, достойнымъ соперникомъ младшаго Голь-
бейна, представляетъ тучнаго, добродушнаго, пожилого гос-
подина съ выразительнымъ лицомъ, съ видомъ кроткаго
исповѣдника, располагающаго къ откровенности. Пиркгей-
меръ на портретѣ, набросанномъ Дюреромъ, изображенъ,
по словамъ младшаго изъ біографовъ художника, «веселымъ
нюрнбергскимъ философомъ, такимъ, какимъ онъ въ свои,
лучшіе годы угощалъ своихъ ученыхъ друзей яствами й гру-
боватыми прибаутками, вродѣ той, которая собственноручно
написана имъ на портретѣ на столь-же хорошемъ, сколько
нецензурномъ греческомъ языкѣ». '
Старый издатель рукописей IIирк геймера, очень уче-
78
ный, но неособенно даровитый альторфскій профессоръ Рит-
терсгаусъ дѣлилъ его сочиненія на четыре отдѣла: Нізіогіса,
Роі іѣіса, Рйііоіо^іса, Ерізіоііса. Онъ при этомъ несомнѣнно по-
лагалъ, что такимъ подраздѣленіемъ достигнетъ полнаго понима-
нія этого человѣка; однако, врядъ-ли можно себѣ составить пред-
ставленіе о личности Пиркгеймера изъ этого раздѣленія,
да и вообще на основаніи всего изданія Риттерсгауса. Въ
самомъ дѣлѣ, какъ политикъ, онъ можетъ быть оцѣненъ только
послѣ основательнаго изученія архивнаго матеріала, а не изъ
извѣстныхъ ранѣе стихотвореній въ честь императора Макси-
миліана или города Нюрнберга и изъ отдѣльныхъ рѣчей и пи-
семъ политическаго содержанія. Какъ историкъ Пиркгеймеръ
является съ одной стороны патріотомъ, только присоединяю-
щимъ новое къ собранному уже другими изъ сочиненій древ-
нихъ писателей о славѣ нѣмцевъ; съ другой стороны, авто-
ромъ интереснаго сочиненія о швейцарской войнѣ, особенно
правдиваго и картиннаго въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ авторъ раз-
сказываетъ о событіяхъ не по наслышкѣ, а по собственнымъ
впечатлѣніямъ. Какъ филологъ, онъ пишетъ хорошей латынью,
значительно лучше большинства современниковъ владѣетъ гре-
ческимъ языкомъ и пользуется этими познаніями при пере-
водѣ греческихъ произведеній, причемъ, конечно, не безъ при-
чины отдаетъ предпочтеніе Лукіану. Какъ авторъ писемъ,
Пиркгеймеръ является образцовымъ писателемъ; онъ хоро-
шо знаетъ тѣхъ, кому пишетъ, и съ каждымъ умѣетъ взять
надлежащій тонъ; умѣетъ соединять легкую болтовню съ дѣ-
ловыми разъясненіями, высказываться какъ въ серьезныхъ,
такъ и шутливыхъ бесѣдахъ, давать свѣдѣнія о себѣ и вызы-
вать признанія у другихъ.
Не безъ причины избралъ онъ для перевода Лукіанов-
скіе діалоги: онъ самъ былъ одаренъ Лукіановскимъ остро-
уміемъ; доказательствомъ этого служитъ его діалогъ Ессіиз
йеіоіаіпз (обструганный Эккъ), одно изъ самыхъ рѣзкихъ и
грубыхъ памфлетовъ того времени, вообще изобиловавшаго
энергичными и непристойными выходками. Это сочиненіе на-
правлено противъ Іоганна Экка, ингольштадскаго богослова, •
который возбудилъ противъ себя общественное мнѣніе своей
79
извѣстной тогда защитой ростовщичества и сталъ ненави-
стенъ, какъ лютеранамъ за свою роль на лейпцигскомъ диспутѣ,
такъ и гуманистамъ за презрѣніе, съ которымъ онъ отно-
сился къ новому научному образованію. Эккъ выставленъ
здѣсь говорящимъ на варварски искаженномъ латинскомъ
языкѣ, на которомъ и выражаетъ свое живѣйшее сочувствіе
софистамъ, смертельнымъ врагамъ гуманистовъ. Эккъ яв-
ляется больными, и покинутымъ всѣми; единственный его то-
варищъ—кружка съ виномъ, которую обязанъ постоянно на-
полнять мальчикъ, ему прислуживающій; въ случаѣ отсутствія
послѣдняго его замѣняетъ другой, даже если первый удаляется
на короткое время. Мальчикъ этотъ посланъ созвать друзей,
но изъ нихъ являются только немногіе, да и тѣ неохотно.
Они совѣтуютъ Экку позвать врача, но больной имъ не до-
вѣряетъ, въ особенности нюрнбергцамъ и аугсбурцамъ, ко-
торые, по его мнѣнію, подговорены гуманистами отравить его.
Поэтому является необходимость послать поскорѣе надежнаго
гонца въ Лейпцигъ; тутъ выступаетъ вѣдьма, которая вер-
хомъ на козлѣ и отправляется туда, чтобы передать письмо
Экка богослову Рутеусу и, воспользовавшись его реко-
мендаціей, спросить врача у другихъ лейпцигскихъ богосло-
вовъ, особенно доброжелательныхъ Экку. Врачъ соглашает-
ся ѣхать; онъ и Рутеусъ, который хочетъ оказать своему
далекому другу нравственную поддержку, готовы къ путе-
шествію; вѣдьма берется быстро перевезти ихъ и оба, въ
первую минуту пораженные ужасомъ, примиряются съ пре-
доставленнымъ въ ихъ распоряженіе собственнымъ возницей
вѣдьмы, т. е. козломъ, за хвостъ котораго они рѣшаются, на-
конецъ, уцѣпиться, получивъ успокоительное увѣреніе, что
этотъ козелъ приходится дядей Эмзеру-козлу. Путешествіе на-
чалось послѣ заклинаній вѣдьмы: йпге&ппі, ТагізЬсоЬ, Ѣгек-
гокге, ГГерГ (измѣненныя имена враговъ гуманистовъ: Тун-
герусъ, т. е. Арнольдъ-фонъ-Тунгернъ, Гохстра-
тенъ и Пфефферкорнъ); вскорѣ путники вступаютъ
въ Инголыптадтъ и являются къ больному. Врачъ начинаетъ
съ неособенно успокоительной для больного характеристики
дѣятельности его и, опредѣливъ причиной болѣзни Э к к а
80
развратную жизнь, констатируетъ затѣмъ у больного лихо-
радку и нездоровый пульсъ, а такъ какъ предстоящая опе-
рація можетъ оказаться опасной, то онъ совѣтуетъ больному
поговорить съ духовникомъ. Послѣдній приходитъ, но вмѣсто
чистосердечнаго раскаянія въ грѣхахъ выслушиваетъ хваст-
ливый разсказъ о «подвигахъ» Экка; однако, ему удается
ловко выманить у своего духовнаго сына признаніе, что. всѣ
его дѣйствія вызывались не стремленіемъ къ истинѣ, а только
завистью и жаждой богатства и славы. Когда-же смущенный
Э к к ъ начинаетъ опасаться, чтобы духовникъ, въ которомъ
онъ, конечно, заподозрѣваетъ переодѣтаго лютеранина, не вы-
далъ его признаній, тотъ возражаетъ: «я не лютеранинъ и
даже не эккіанецъ, я христіанинъ и никогда не открою того,
о чемъ слѣдуетъ молчать, потому что истина, которая можетъ
быть только временно скрыта, но никакъ не совершенно по-
давлена, въ концѣ концовъ всегда сама собою обнаружится».
Послѣ этого духовный врачъ уступаетъ мѣсто тѣлесному врачу,
который'тотчасъ-же начинаетъ свое энергичное леченіе. Онъ
усердно отдѣлываетъ больного при помощи семи человѣкъ,
вооруженныхъ здоровыми палками, пока не выравниваются
всѣ углы и неровности (аПе АѴіпкеІ Ескеп пші Капіеп); онъ
гладко стрижетъ ему голову, освобождая ее отъ всякихъ схо-
ластическихъ штукъ: софизмовъ, силлогизмовъ, пропозицій и
королларій; даетъ ему напитокъ, который въ одно и то-же
время и усыпительное и рвотное, и такимъ образомъ вызы-
ваетъ отчасти естественное удаленіе діалектическихъ коммен-
таріевъ, ученыхъ каноническихъ знаній (Дез сапопізсЬен
ПосГогІгпіез) и пр., частью же пользуется крѣпкимъ сномъ
паціента и удаляетъ насильственно его пороки, какъ-то: гор-
дость, зависть, лицемѣріе и невоздержность. Проснувшись,
Э к к ъ чувствуетъ себя легко и весело, и, узнавъ о произве-
денной операціи, желаетъ только одного, а именно, чтобы
никто не говорилъ объ этомъ происшествіи ни Г у т т е н у,
ни «проклятымъ виттенбергскимъ поэтамъ».
Къ этой сатирѣ, являющейся остроумнымъ, грубымъ, не-
рѣдко циничнымъ выраженіемъ личной антипатіи и гумани-
стическаго образа мыслей, присоединяется весьма остроумная
81
иронія надъ самимъ собою съ косвеннымъ указаніемъ на.
недостатки и недуги современной эпохи, а именно, «Похвала
подагрѣ» (Ьапз ро«1а§гае), сочиненіе, которое почтенный
Риттерсгаусъ почему-то нашелъ нужнымъ отнести къ
числу политическихъ. Старикъ, измученный физическими стра-
даніями, старикъ, не бывшій исключительно чувственнымъ
человѣкомъ, но и не отказывавшій себѣ въ такихъ наслажде-
ніяхъ, видитъ себя обреченнымъ на полное спокойствіе и
воздержаніе отъ всякихъ удовольствій и принимаетъ покорное
рѣшеніе восхвалять ниспосланную ему болѣзнь, съ которой
не въ силахъ бороться, какъ подательницу духовныхъ ра-
достей. Онъ дѣлаетъ это въ одной рѣчи, гдѣ подагра держитъ
рѣчь предъ воображаемымъ судилищемъ, отъ котораго она
надѣется получить оправданіе и прославленіе за свои дѣйствія.
Если это послѣднее сочиненіе принадлежитъ къ гума-
нистической литературѣ, правда не по своему содержа-
нію, а скорѣе по общему характеру (въ то время восхва-
леніе вещей, не заслуживающихъ похвалы, было любимой
забавой остроумія), а также по массѣ именъ и цитатъ изъ
древнихъ писателей, то третье и послѣднее произведеніе ка-
сается современныхъ злобъ дня. Это—апологія Рейхлина
и вмѣстѣ съ тѣмъ защита гуманистическихъ занятій вообще,
которую написалъ Пиркгеймеръ въ апологетическомъ
письмѣ, предпосланномъ имъ переводу одного лукіановскаго:
діалога (1517). Сочиненіе это исполнено смѣлости, вѣрности
своимъ убѣжденіямъ, похвальнаго усердія къ работѣ, наполня-
ющей и украшающей жизнь автора, наконецъ, благороднаго
негодованія по отношенію къ противникамъ, которые, по
его мнѣнію, умышленно задерживаютъ умственное развитіе
націи.
Въ высшей степени характернымъ является въ этой за-
щитительной рѣчи новое направленіе, которое она сообщаетъ
старинному спору между теологами и гѵманистами. Теологія,
съ которой знакомъ Пиркгеймеръ, не есть противопо-
ложность, но — дальнѣйшее развитіе гуманизма; вслѣдствіе
этого, по его мнѣнію, теологомъ можетъ называться только
тотъ, кто вмѣстѣ съ строгими и нравственно чистыми стрем-
Гейгеръ. 6
82
леніями соединяетъ основательныя и разностороннія познанія;
желая перечислить самыхъ выдающихся теологовъ, онъ въ
дѣйствительности даетъ списокъ гуманистовъ. Этой точки зрѣ-
нія онъ твердо держится и при разсмотрѣніи реформаціи,
по отношенію къ которой является приверженцемъ, пока
видитъ въ ней духовное и нравственное возрожденіе народа
(народа — не въ смыслѣ низшихъ классовъ) и дѣлается ея
противникомъ, когда видитъ въ ней только теологическое
нововведеніе, которое нерѣдко содѣйствовало упадку зна-
нія и нравственности. «Большинство поноситъ меня, какъ
измѣнника евангельскому ученію», жаловался онъ тогда,
«потому что я не нахожу никакого удовольствія въ діаволь-
скихъ, а не евангельскихъ ученіяхъ столь многихъ отступ-
никовъ, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, не говоря уже о
другихъ безчисленныхъ порокахъ, уничтожившихъ всякую лю-
бовь и набожность». Такія и подобныя имъ выраженія, нерѣдко
попадающіяся въ письмахъ и сочиненіяхъ позднѣйшаго вре-
мени, являются не выраженіемъ безпричиннаго ожесточенія,
но крикомъ наболѣвшей души. Пиркгеймеръ — незамѣ-
нимый свидѣтель: онъ и не отсталъ отъ своего вѣка и не
переросъ его. Не будучи религіозенъ, онъ не былъ способенъ
достаточно понять того углубленія религіознаго чувства, ко-
торое представляла собою реформація, но, онъ былъ слишкомъ
прозорливъ для того, чтобы проглядѣть нежелательныя по-
слѣдствія, необходимо возникшія изъ нея въ первое время.
Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ свободомыслящихъ, нерѣд-
кихъ среди гуманистовъ, лицъ, которыя мечтали, быть можетъ,
рядомъ со старой церковью, а не внѣ ея, о союзѣ просвѣщен-
ныхъ людей, которые при чистотѣ своихъ духовныхъ стрем-
леній имѣли бы задачей приближеніе къ нравственному идеа-
лу; онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ, которые думали найти
такой союзъ въ новой евангелической общинѣ, но обманутые
въ своихъ надеждахъ, возвратились въ лоно старой церкви,
къ которой они уже привыкли, и въ рѣзкихъ, иногда преуве-
личенныхъ выраженіяхъ высказывали свое разочарованіе.
Но если Пиркгеймеръ и употреблялъ подобныя выра-
женія, то никакъ не изъ склонности къ брани и сйору, но
83
; вслѣдствіе горестнаго сознанія своего тупого, безнадежнаго-
і, чувства усталости.
Силы Пиркгеймера были надорваны, живая впечат-
лительность, веселость современемъ исчезли. Онъ, прежде та-
кой жизнерадостный, сохранявшій и въ зрѣломъ возрастѣ такъ
много юношескаго легкомыслія, любившій, можетъ быть, нѣ-
сколько неумѣренно тѣлесныя наслажденія, чѣмъ и давалъ
пищу остроумію насмѣшливаго Дюрера, признавалъ теперь
однѣ духовныя радости, обрекая все остальное на смерть
(ѵіѵеге іп^епіо, саеіега шогііз егппі.). Онъ, который жилъ
настоящею жизнью только въ обществѣ друзей, увидѣлъ те-
перь себя одинокимъ, лишеннымъ общенія съ лучшими изъ
нихъ. Его настроеніе яснѣе всего сказывается въ одѣ на
смерть Дюрера, въ которой онъ обращается къ этому не за-
долго до него (6 апрѣля 1528 года) умершему другу со слѣ-
дующими словами. «Ты лучшая часть моей души, ты, который
былъ въ тѣснѣйшемъ единеніи со мной и съ которымъ я от-
водилъ душу въ дорогихъ, откровенныхъ бесѣдахъ, ты, запе-
чатлѣвшій мои слова въ своемъ вѣрномъ сердцѣ! Зачѣмъ
такъ неожиданно оставляешь ты, несчастный, своего печаль-
наго друга и поспѣшно удаляешься безвозвратными шагами?
Не удалось мнѣ коснуться дорогой головы, пожать умираю-
щему руку и сказать ему послѣднее прости: — едва ввѣрилъ
ты свои усталые члены ложу, какъ уже смерть торопливо
подхватила и унесла тебя».
Къ числу произведеній Пиркгеймера принадлежитъ
также апологія клариссинокъ, монахинь Нюрнбергскаго мо-
настыря Св. Клары. Двѣ его сестры Хари та и Клара
жили въ этомъ монастырѣ и подвергались рѣзкимъ и нерѣдко
несправедливымъ нападкамъ въ первыя времена реформаціи,
особенно враждебно относившейся тогда къ монашеству; это
обстоятельство и послужило для Пиркгеймера поводомъ къ
написанію названнаго сочиненія. Старшая сестра X а р и т а
(род. 1466, вступила въ монастырь въ 1478, сдѣлалась абба-
тиссой въ 1503, ум. въ 1532 г.) должна здѣсь быть упомянута не
только ради ея знаменитаго брата, но и вслѣдствіе ея соб-
ственныхъ дарованій. Маленькая дочь Пейтингера при-
6*
84
водила всѣхъ въ удивленіе тѣмъ, что еще въ дѣтскомъ воз-
растѣ декламировала латинское стихотвореніе, но гораздо'
большаго удивленія заслуживаетъ сестра Пиркгеймера,
которая не только читала латинскую прозу и стихи, но и
умѣла объясняться на этомъ языкѣ со своими друзьями. Она
писала по латыни письма своему брату, а также Цельтесу,
что является наилучшимъ доказательствомъ ея знакомства
съ этимъ языкомъ, хотя она со свойственной ей скромностью
называетъ свой стиль шероховатымъ. Она получила отъ бра-
та посвященный ей переводъ сочиненія Плутарха, «О мед-
ленномъ мщеніи божества» и сочиненія Св. Фуль генція, а
отъ Цельтеса поэтическія произведенія монахини Гротсвиты
и похвальную оду Нюрнбергу. Братъ и другъ соперничали
одинъ передъ другимъ въ посланіяхъ, посвященіяхъ и сти-
хахъ въ честь ея; первый превозноситъ ее, какъ достойнаго
члена уважаемаго рода, второй-же называетъ ее «сіяющей
звѣздой и короной между всѣми женщинами. Ты—краса Гер-
маніи и походишь на дочерей Рима». Хотя Хари та и
чувствуетъ вполнѣ справедливую гордость, будучи предметомъ
похвалъ такихъ людей, все-же всячески уклоняется отъ
почестей: она удивляется брату, который, не смотря на свою
громадную ученость, такъ щедръ на похвалы менѣе ученымъ;
друга-же, получившаго еще раньше письмо, которое онъ со
свойственной ему льстивостью называетъ живительнымъ баль-
замомъ въ его физическихъ страданіяхъ и утѣшеніемъ въ его
горѣ о потерѣ состоянія, она серьезно усовѣщеваетъ. Такъ
какъ она остается христіанкой и предпочитаетъ чтеніе биб-
ліи и святыхъ отцовъ произведеніямъ свѣтской литературы,
то, горячо заботясь о спасеніи души своего друга, стремится
отклонить его отъвосхваленійнепристойныхъмиѳовъ оЮпите-
рѣ, Венерѣ, Діанѣ и тому подобныхъ языческихъ создані-
яхъ и обратить его къ единой дѣйствительно благой мудрости,
заключающейся въ Священномъ Писаніи. «Здѣсь мы нахо-
димъ драгоцѣнные перлы, такъ какъ на этомъ Божествен-
номъ полѣ священная наука извлекаетъ зерно изъ колоса,
смыслъ изъ буквъ, елей изъ скалы и цвѣтокъ изъ терновни-
ка». Хари та, однако, не только монахиня, которая при всемъ
85
своемъ высокомъ образованіи питаетъ и умѣетъ выражать
глубокую набожность, не только аббатисса, которая идетъ на-
встрѣчу своимъ сестрамъ и подчиненнымъ, какъ вѣрная, ла-
сковая и достойная мать; но она и—женщина, съ готовностью
отстаивающая достоинство своего пола и добивающаяся рав-
ноправности его въ умственной сферѣ. Вотъ почему сочине-
нія Гротсвиты доставляютъ ей наслажденіе не только
какъ замѣчательный литературный памятникъ и какъ при-
мѣръ назидательнаго образа мысли, но и какъ произведеніе
женщины, и она осыпаетъ добрыми пожеланіями издате-
ля за то 'значеніе, которое онъ придаетъ стихотвореніямъ
«бѣдной монашенки». «Въ самомъ дѣлѣ»—-продолжаетъ она—
«я должна сознаться, что вы поступили не такъ, какъ боль-
шинство ученыхъ, или, вѣрнѣе, гордецовъ, такъ низко ставя-
щихъ всякія рѣчи, произведенія и изрѣченія женщинъ, какъ
будто бы мы, женщины, имѣли другого Творца, Спасителя и
Утѣшителя, и не обращающихъ вниманія на то, что рука
Всевышняго Создателя еще не оскудѣла. Онъ владѣетъ источ-
никомъ искусства и надѣляетъ каждаго по своему благо-
усмотрѣнію, не взирая на лица».
Такъ же какъ съ Ц е л ь т е с о м ъ, эта богато одаренная жен-
щина поддерживала.сношенія и съ нѣсколькими другими замѣ-
чательными гуманистами, доказательствомъ чего служатъ много
еще сохранившихся писемъ, какъ серьезнаго, такъ и легкаго
содержанія (конечно, было достаточно неблагородныхъ людей,
которые желали набросить тѣнь и на эти безкорыстныя отно-
шенія). Среди нюрнбергцевъ самыми близкими къ ней были
Кристофъ Шейрль и Альбрехтъ Дюреръ. .
«Тщеславное, наглое и .глупое горе обоихъ правъ»
(пігіиздпе іигіз йоіогеш вмѣсто (Іосіогет), такъ насмѣхается
Пиркгеймеръ надъ своимъ землякомъ Христофомъ
ПІейрлемъ, съ которымъ онъ, несмотря на общность мно-
гихъ интересовъ, никогда не могъ жить въ ладу. Шейрль
(Зсѣепгі, 1481—1542), юристъ, получившій образованіе въ Ита-
ліи и тамъ очень уважаемый, въ послѣднее десятилѣтіе своей
жизни бывшій однимъ изъ высшихъ сановниковъ своего родного
города—-представляетъ весьма странное явленіе. Всѣ значитель-
&
86
ные люди того времени принадлежали къ одному изъ трёхъ
слѣдующихъ классовъ: къ классу гуманистовъ, которые, при
.вееіцъ своемъ интересѣ къ политикѣ и религіи, отдаются исклю-
чительно .умственной борьбѣ, занимаются одностороннимъ
/ изученіемъ языковъ и литературы древности; къ классу ре-
форматоровъ, этихъ передовыхъ борцовъ за религіозное испра-
вленіе и очищеніе церкви, почитателей библіи и поклонни-
ковъ нѣмецкаго языка; или, наконецъ, къ классу привержен-
цевъ старины, которые смотрятъ на гуманистовъ и реформа-
торовъ, какъ на людей, насильственно вторгнувшихся въ
умственную жизнь и церковь и предпочитаютъ ничтожное
знаніе и непросвѣщенную мысль учености и точности понятій.
Ш е й р л ь не принадлежитъ ни къ одному изъ этихъ клас-
совъ. Высокомѣрный, ослѣпленный преждевременными похва-
лами, онъ ставилъ свои маленькіе интересы выше міровыхъ
вопросовъ; лѣнивый, несмотря на всю свою умственную дѣя-
тельность, лишенный всякаго жара и энтузіазма, онъ остается
безстрастнымъ въ гуманистическихъ преніяхъ, которыя вооду-
шевляютъ его товарищей; Ш е й р л ь не имѣетъ никакихъ
личныхъ отношеній съ представителями партій или интереса
къ общественнымъ дѣламъ, такъ что не знакомъ даже съ со-
чиненіями, возбуждающими всеобщее вниманіе; поэтому-то,
« благодаря прямо непозволительной для такого возбужденнаго
времени объективности, онъ и можетъ одновременно говорить
о тріумфѣ Рейхлина и слать привѣтъ одному изъ важнѣй-
шихъ его противниковъ или же думать остановить реформа-
ціонное движеніе посредствомъ примиренія Лютера съ Эк-
к о м ъ. Но всѣ его попытки направить умственное и рели- ‘
гіозное движеніе по желательному для него пути конечно
остаются безуспѣшными и, оскорбленный такой неудачей,
онъ устраняется и становится ожесточеннымъ врагомъ этого
же движенія. Такимъ поведеніемъ Шейрль обнаруживаетъ
слабыя стороны богатыхъ горожанъ, а Пиркгеймеръ въ
свою очередь—хорошія: послѣдній отличается самымъ живымъ
интересомъ ко всему новому и лучшему, широкимъ кругозо-
ромъ, многосторонней отзывчивостью и рѣшительностью въ
своихъ поступкахъ; тогда какъ Шейрль обнаруживаетъ
87
лишь пустое чванство, не имѣя для этого въ дѣйствительно-
сти никакого основанія, и горделиво-презрительно проходитъ
мимо того, что въ глазахъ другихъ велико и свят^^^^'^Ч.
Какъ Гольбейнъ является для Аугсбурга^^йИТТСТнЛ<^Х
чески настроеннымъ представителемъ искусствэддаЬрожденія, \ * і
такъ Д ю р е р ъ—для Нюрнберга. Дюреръ, гиЖарѵйП бй| ж
имъ въ еще большей степени, потому что онъ пж^яино жилъ у
въ Нюрнбергѣ, за исключеніемъ развѣ путешес^жйХц^ Л
ловыми или художественными цѣлями, а Г о л ь б
водилъ большую часть своей жизни въ Швейцаріи итЙМЙГ
И гуманистомъ въ собственномъ значеніи этого слова Дюреръ
былъ въ большей степени, чѣмъ Гольбейнъ. Онъ—конечно
не ученый въ прямомъ смыслѣ, но способенъ оцѣнить значеніе
научныхъ работъ, справляется о греческихъ книгахъ для од-
ного своего друга, въ своихъ научныхъ трудахъ ссылается
на труды другихъ и въ слѣдующихъ характерныхъ словахъ
называетъ жажду къ знанію единственной ненасытной страстью
человѣка: «всѣ побудительныя и дѣйствующія силы души мо-
гутъ быть удовлетворены и даже пресыщены, благодаря еже-
дневному упражненію и чрезмѣрнымъ запятіямъ всякимъ
предметомъ, какъ бы полезенъ и занимателенъ онъ ни былъ,
одна лишь жажда знанія, вложенная природой во всякаго че-
ловѣка, заколдована отъ всякаго насыщенія и пресыщенія».
Уже подобный взглядъ, совершенно чуждый Гольбейну,
дѣлаетъ Дюрера гуманистомъ; а еще болѣе—то обстоятель-
ство, что онъ стоялъ въ болѣе тѣсныхъ отношеніяхъ, чѣмъ
Гольбейнъ, къ выдающимся писателямъ; затѣмъ онъ боль-
ше любитъ Италію, такъ что покидая ее, съ грустью воскли-
цаетъ: «о, какъ мнѣ будетъ холодно вдали отъ солнца. Здѣсь я
господинъ, дома же я приживальщикъ»; онъ имѣетъ болѣе опре-
дѣленныя религіозныя убѣжденія, почитаетъ Лютера, узнавъ
о плѣнѣ котораго разражается горькими жалобами и умоляетъ
Эразма явиться въ этомъ дѣлѣ «рыцаремъ Христа рядомъ
съ Господомъ Іисусомъ, защитить истину и получить мучени-
ческій вѣнецъ». Дюреръ не только художникъ, но и писа-
тель. Мы не будемъ говорить здѣсь о его главныхъ произве-
деніяхъ, его работахъ по теоріи искусства и разнообраз-
88
ныхъ научныхъ изслѣдованіяхъ, такъ какъ даже новѣйшій его
ученый біографъ отказывается отъ подробнаго разсмотрѣнія
его трудовъ, замѣчая, что «обзоръ такой многосторонней
дѣятельности во всѣхъ ея проявленіяхъ, быть можетъ, превы-
шаетъ силы и знанія одного человѣка». Можно только напом-
нить, что Дюреръ писалъ на безъискусственномъ нѣмецкомъ
языкѣ дневники, письма, риѳмы, которые даютъ намъ ясное
представленіе объ его міросозерцаніи и интимной душевной
жизни. Его дневники не представляютъ собою одно только со-
браніе умныхъ мыслей, но заключаютъ въсебѣ простые, имен-
но этою то простотой и привлекательные и любопытные раз-
сказы о незначительныхъ происшествіяхъ дня, о достопримѣ-
чательностяхъ, видѣнныхъ имъ въ его путешествіяхъ, и все-
возможныя замѣтки по поводу важнѣйшихъ событій современ-
ной эпохи. Его письма—живые отзвуки настроеній, полны не
истощимаго юмора, ясно говорятъ о безкорыстной самоот-
верженной дружбѣ, спокойномъ подчиненіи людямъ, стоящимъ
выше, и свидѣтельствуютъ о живой, постоянной, а не прояв-
ляющейся лишь въ трудныя минуты жизни, религіозности авто-
ра. Наконецъ, въ своихъ стихахъ онъ то высказываетъ въ со-
отвѣтствующей формѣ высокія, нерѣдко религіозныя мысли, то
подсмѣивается надъ самимъ собой и своими товарищами: такъ,
въ одномъ стихотвореніи онъ весело разсказываетъ о своихъ
стихотворныхъ попыткахъ, а въ другомъ съ большимъ юмо-
ромъ отвѣчаетъ на эпиграмму, написанную на него исправи-
телемъ его виршей, Лазаремъ Шпенглеромъ. Но во
всѣхъ этихъ литературныхъ произведеніяхъ насъ привле-
каетъ не столько относительное художественное достоинство,
сколько образъ хорошаго, чистаго человѣка, въ нихъ раскрыва-
ющійся, и благородная скромность, не покидавшая знаменитаго
художника, несмотря на изобиліе похвалъ. Послѣднее качество
его можно считать плодомъ культуры Возрожденія, поскольку оно
вызывалось сознаніемъ, часто и охотно высказывавшимся Дюре-
ромъ, что новѣйшее искусство, точно также какъ и образован-
ность, покоятся на древности, что ея художественныя произведе-
нія и сочиненія по искусству положили основаніе для широкаго
развитія послѣдняго, что потеря этихъ произведеній или ирене-
89
бреженіе къ нимъ были слѣдствіемъ некультурности среднихъ
вѣковъ и что возрожденіе искусства въ предѣлахъ романо-
германскаго міра («іп УѴеІвсЫапД») возвѣстило начало новой
эпохи.
Страсбургъ, Нюрнбергъ и Аугсбургъ—три города, въ
которыхъ выдающіеся ученые и художники своимъ влія-
ніемъ и своими твореніями положили начало новой духовной
жизни; кромѣ того, они представляютъ центры книгопечатанія
и книжной торговли, гдѣ неутомимо издавались и маленькія
книжки и большіе фоліанты, распространявшіе возродившихся
древнихъ авторовъ; наконецъ, въ этихъ городахъ сосредото-
чивались просвѣщенные граждане, которые, руководясь со-
вершенно вѣрной мыслью, что только въ надлежащемъ обра-
зованіи молодого поколѣнія заключается залогъ счастливаго
будущаго, отдавали свои богатыя средства для устройства
образцовыхъ учебныхъ заведеній для юношества и .для при-
влеченія наилучшихъ учителей.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Школы.
Могучее слово Лютера къ представителямъ нѣмецкихъ
городовъ (1524) о необходимости устройства и поддержанія
школъ послужило для многихъ плодотворнымъ призывомъ къ
основанію большого количества новыхъ школъ, хотя, собственно
говоря, оно касалось уже существовавшихъ учрежденій. Высшія
и низшія школы существовали повсюду. Мнѣніе одного бого-
слова, высказанное въ 1470 году, что «дѣтей нужно съ ранняго
возраста посылать въ школы къ достойнымъ учителямъ», по-
казываетъ серьезное отношеніе духовенства къ этому вопросу,
а многочисленныя свидѣтельства источниковъ гласятъ, что
школы прилежно посѣщались и что учителя пользовались боль-
шимъ значеніемъ. Но въ то время, какъ до второй трети 15
столѣтія школьное преподаваніе было самымъ элементарнымъ
и главное значеніе придавалось религіознымъ предметамъ, къ
концу этого вѣка, подъ вліяніемъ гуманизма, въ школы начи-
наетъ проникать научное направленіе.
Не всѣ эти школы, изъ которыхъ нѣкоторыя вскорѣ до-
стигли цвѣтущаго состоянія, заслуживаютъ упоминанія; доста-
точно указать на школы въ Шлеттштадтѣ, Девентерѣ и Мюн-
стерѣ, которыя представляли характерныя особенности гума-
нистическихъ школъ и могли гордиться, какъ выдающимися
учителями, такъ и наиболѣе даровитыми учениками.
На первое мѣсто должна бытъ поставлена Шлеттштадтская
школа съ ея учителемъ Людвигомъ Дрингенбергомъ.
6>
91
Ее нерѣдко сравнивали съ троянскимъ конемъ: подобно тому,
какъ изъ него вышли вооруженные греческіе герои, точно так-
же и изъ этой школы выходили гуманисты, вполнѣ готовые къ ли-
тературной борьбѣ. Несмотря на это довольно удачное срав-
неніе, Людвигъ Дрингенбергъ не можетъ быть на-
званъ ни новаторомъ, ни даже стойкимъ борцомъ. Его соб-
ственная рѣчь была весьма далека отъ классической латыни,
хотя онъ и стремился къ основательному усвоенію учениками
правилъ латинской грамматики и къ устраненію запутанныхъ
толкованій, лишь искажающихъ истинный смыслъ. Если ему
могъ нравиться слѣдующій переводъ любимой его поговорки:
«АЛ аГГ, ртд рГаГі, багги тѵіій Ъагеп, боі піешап іп зіп Ьпз
Ье§егеп», сдѣланный однимъ изъ его лучшихъ учениковъ:
«Іпѵеіёгаіа раѣі поп зішіа йеЬеі іп аебез,
Бгзпв зііѵезігіз, ргёзЪііег еі ]иѵепІ8»’,
то онъ не могъ предъявлять особенно большихъ притязаній
на хорошее знакомство съ латынью; и такъ какъ онъ самъ
сочинилъ по случаю смерти герцога Бургундскаго Карла Смѣ-
лаго слѣдующія строки, приводимыя Вимфелингомъ въ
его нѣмецкой рсторіи:
«Оррійа ігіпа ііЪі, йпх Сагоіе, бита Гиеге,
Іп геЬпз Огапзеп, яге8е МигЙіеп, согроге Мапзе»,
то этимъ доказалъ, что чтеніе латинскихъ авторовъ принесло
ему далеко не блестящіе результаты. Но хуже всего было то,
что, послѣ этихъ болѣе чѣмъ скромныхъ гуманистическихъ за-
нятій, онъ ощутилъ душевное безпокойство-, пожелалъ порвать
всякую связь съ древними язычниками и посвятить свою
жизнь только благочестивымъ размышленіямъ и упражненіямъ.
Объ этомъ рѣшеніи онъ сообщилъ аугсбургскому патрицію Си-
гизмунду Госсемброту и въ данномъ случаѣ попалъ
какъ разъ на надлежащаго человѣка, такъ какъ Госсем-
б р о т ъ, какъ извѣстно, уже раньше выступавшій защитни-
комъ гуманизма противъ Зельднера, обрадовался случаю
снова приняться за дѣло вразумленія и обращенія Дринген-
берга на путь истинный. Быть можетъ, Дрингенбергъ и внялъ
92
доводамъ своего друга, судя по тому, что получилъ письмо его
въ 1466 году, а дѣйствовалъ вплоть до самой смерти (1490);
вѣроятно онъ оставилъ свои колебанія, такъ что его мнимое
отступничество было ничѣмъ инымъ, какъ отказомъ человѣка
зрѣлыхъ лѣтъ отъ крайнихъ убѣжденій своей юности; онъ по-
ступилъ въ этомъ случаѣ подобно большинству гуманистовъ
старшаго поколѣнія, которымъ было трудно примирить язы-
ческихъ авторовъ съ христіанскимъ образомъ мыслей, все
болѣе и болѣе выступавшимъ у нихъ къ старости.
Однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ учениковъ Дрин-
генберга былъ Петръ Шоттъ (род. 9 іюля 1458, ум.
12 сентября 1490 г.), человѣкъ, заслуживающій особеннаго вни-
манія, потому что онъ былъ одинъ изъ первыхъ богатыхъ и
знатныхъ гражданъ, стремившихся къ усвоенію 'новаго обра-
зованія, и одинъ изъ первыхъ предпринялъ научное путеше-
ствіе въ Италію; при этомъ, несмотря на сильныя впечатлѣнія,
вынесенныя имъ оттуда, онъ съумѣлъ остаться настолько само-
стоятельнымъ, чтобы отмѣтить всю внѣшность итальянскаго
возрожденія и оттѣнить самобытность нѣмецкаго просвѣще-
нія, которое, правда, ниже итальянскаго, но въ силу одного
этого еще не можетъ быть названнымъ варварскимъ. Его пу-
тешествіе по Италіи не было мимолетнымъ, напротивъ, онъ
прекрасно ее изучилъ: въ Болоньѣ онъ пробылъ 4 года, за-
нимаясь юриспруденціей, которую впослѣдствіи называлъ
«вздорнымъ искусствомъ», затѣмъ посѣтилъ Римъ и другіе
города. Цо возвращеніи въ свой родной городъ Страсбургъ
онъ оказался тамъ единственнымъ человѣкомъ, знающимъ гре-
ческій языкъ. Сдѣлавшись богословомъ, онъ, однако, не пере-
сталъ быть гуманистомъ, потому что, борясь, въ качествѣ бо-
гослова, противъ безнравственности и корыстолюбія духовен-
ства и, кромѣ того, стараясь побудить своего новаго друга
Вогуслава фонъ-Г ассенштейна (съ которымъ онъ по-
знакомился въ Италіи) къ подавленію ереси гусситовъ или къ ихъ
соединенію съ католиками, онъ въ то-же время ревностно стре-
мился расширить свои познанія въ латинскомъ языкѣ и искоре-
нять невѣжество. Въ своемъ почтенномъ рвеніи онъ заходилъ
иногда слишкомъ далеко, цитируя, напримѣръ, дѣтскія празднич-
_ 93
ныя пѣсни съ цѣлью напомнить о важности ученія: «муза В ир-
ги л і я», писалъ онъ, «можетъ быть куплена за одинъ шиллингъ,
а тога Цицерона—за селедку», но онъ. остановилъ зло въ
самомъ корнѣ, выступивъ въ 1485 году съ энергичнымъ про-
тестомъ противъ декрета папы Сикста, въ силу котораго
бюргеры, т. е. ученые неблагороднаго происхожденія, исклю-
чались изъ капитуловъ каѳедральныхъ соборовъ. Онъ хорошо
понималъ, что приверженцы новаго направленія должны за-
нимать прочное общественное положеніе и пользоваться всеоб-
щимъ уваженіемъ, чтобы такимъ образомъ, дѣйствуя вмѣстѣ, а не
порознь, достигнуть гораздо большихъ результатовъ. Такими
только соображеніями можно объяснить его желаніе поближе по-
знакомиться съ каждымъ писателемъ, имя котораго становилось
ему извѣстнымъ, потому что тщеславія въ немъ не было замѣтно.
Наоборотъ, онъ отличался .скромностью, простотою и сильной
жаждой къ знанію, такъ что въ своихъ письмахъ никогда н
упускалъ случая спрашивать объясненія различныхъ грамма-
тическихъ оборотовъ и перевода идіотизмовъ языка. Свой
родной городъ и отечество онъ любилъ столь же сильно, какъ
и науку. Въ стихахъ онъ воспѣлъ свой Страсбургъ, ѳтотъ
«среброблещущій» (Агцепіогаіііт) городъ, умѣвшій отстоять
свою независимость, благодаря мудрому правленію; онъ вос-
хвалялъ Максимиліана, этого императора-юношу, ко-
торый своими завоеваніями стремится возстановить прежнюю
славу нѣмецкаго народа. Въ этихъ произведеніяхъ онъ охотно
прибѣгалъ къ изученной имъ въ Италіи римской миѳологіи,
хотя, по мѣрѣ возможности, старался избѣгать обычной
итальянской фривольности. Мелкія сочиненія Шотта (Ьнсп-
Ьгаііопев 1498) ничего геніальнаго не приставляютъ, но
показываютъ намъ въ авторѣ прекраснаго человѣка. По-
слѣдующее поколѣніе хорошо знало, что изданіемъ его про-
изведеній оно воздвигаетъ славный памятникъ себѣ и ему.
Послѣдователи Дрингенберга шли по его стопамъ;
они были реформаторами, но не революціонерами; они предпо-
читали приближаться къ своей цѣли медленными, но вѣр-
ными шагами, не желая стремительно бросаться впередъ,
а потомъ уступать завоеванное раньше. Замѣстителемъ Дрин-
94
гёнберга явился въ 1490 году Крато Гофманнъ фонъ
Уденгеймъ, талантливый учитель, нравственный, благо-
честивый, серьезный, а когда можно и веселый человѣкъ,
котораго ученики его охарактеризовали слѣдующими остроум-
ными словами: «Геаііѵе веѵегнз е4 зеѵеге (езііѵнз». Ояъ былъ
хорошо образованъ и чутко понималъ, какъ прелесть содер-
жанія, такъ и красоту формы древнихъ авторовъ, но при
этомъ не отличался большою самостоятельностью ума, слѣдуя
въ большинствѣ случаевъ взглядамъ своего учителя Вимфе-
л и н г а въ, такой мѣрѣ, что, напримѣръ, одно сочиненіе, возник-
шее въ кружкѣ послѣдняго, именно, шуточную сатиру (Ре Гкіе
гпегеігіспт), затрогивающую вопросъ о незаконномъ сожитель-
ствѣ половъ и слишкомъ вольную даже для взрослыхъ, онъ ре-
комендовалъ своимъ ученикамъ въ качествѣ полезнаго чтенія
и даже издалъ ее съ этой цѣлью.
Послѣ Уденгейма въ 1501 году появляется Іеронимъ
Гебвилеръ ((іеіжуіег, 1473—1545), впослѣдствіи учитель въ
Страссбургѣ, а затѣмъ въ Гагенау. Его дѣятельность язляется
отраженіемъ новыхъ вѣяній, потому что онъ болѣе другихъ
занимается современными произведеніями, въ основу своего
обученія кладетъ грамматику Кохлея, а для чтенія сво-
имъ ученикамъ выбираетъ стихотворенія Баттиста Ман-
товано или своего товарища Греземундта и издаетъ
введеніе БеСёѵге й’ Еіаріез къ этикѣ Аристотеля.
Эта склонность ко всему новому приводитъ его къ изученію
современныхъ событій, причемъ онъ стремиться доказать
(БіЪегіаз Бегшаніае 1519), что Эльзасъ — нѣмецкая стра-
на и тутъ же въ пылу чрезмѣрнаго патріотическаго усер-
дія повторяетъ старую легенду о происхожденіи нѣмцевъ
отъ троянцевъ, въ другомъ своемъ сочиненіи (Рапе^угіе
Сагоііиа 1521) онъ превозноситъ Карла V и вмѣстѣ съ
тѣмъ приводитъ не мало церковно-политическихъ замѣчаній.
Кромѣ того, онъ занимался также историческими изслѣдо-
ваніями: то о житіяхъ святыхъ, то о генеалогіи Габсбур-
говъ, но всѣ его работы въ этомъ направленіи, свидѣтельствуя
о кропотливомъ трудѣ, не отличаются, однако, строгой крити-
кой и безпристрастіемъ; далѣе необходимо упомянуть его
95
филологическія работы, напримѣръ, изданіе комедій Плавта,
которыя онъ предпочиталъ сочиненіямъ Теренція; на-
конецъ его религіозныя размышленія, а также его споры съ
противниками. Какъ ревностный католикъ, Гебвилеръ
былъ очень ожесточенъ противъ приверженцевъ новой рели-
гіи; это ожесточеніе еще болѣе усиливалось, благодаря созна-
нію недостатковъ старой церкви и его открытому порицанію,
какъ до раскола, такъ и послѣ него дурныхъ нравовъ ду-
ховенства и всевозможныхъ злоупотребленій при римскомъ
дворѣ. Гебвилеръ завѣдывалъ школой въ Шлеттштадтѣ
до 1509 года, онъ бралъ къ себѣ молодыхъ людей и на домъ,
и одинъ изъ нихъ въ слѣдующихъ словахъ описываетъ ходъ
занятій: «утромъ онъ проходитъ съ нами доктриналы (грам-
матика Александра де Вилла Деи), въ 9 часовъ
идутъ отрывки изъ древнихъ авторовъ, Горація, Ови-
дія и др., послѣ обѣда — сочиненія Баттиста Ман-
то в а н о-, по понедѣльникамъ мы занимаемся стихосложе-
ніемъ. Въ 4 часа мы должны повторить все выученное
за день». Разъясненія учителя, если судить по оставшим-
ся образцамъ, носили совсѣмъ устарѣлый характеръ, были
чисто внѣшними, наглядности въ обученіи не было -и слѣ-
да. Такъ, напримѣръ, если рѣчь идетъ о львахъ и тиграхъ,
то цитируются соотвѣтственныя мѣста изъ Виргилія и
Авла Геллія, вмѣсто объясненія слова «барсъ» приво-
дится классическая фраза: «рапіпз апігааі сп)П8 Гешіпа раг-
ііаііе пипсираіпг».
Преемникомъ Гебвилера послѣ нѣкотораго проме-
жутка времени былъ Іоганнъ Сапидъ (1511—1525).
«Очень -ужъ много у меня варварскихъ именъ, я долженъ
ихъ немного латинизировать», съ такими словами обратился
онъ, и самъ передѣлавшій свою фамилію «АѴіІг» на латин-
скій ладъ, — однажды къ своимъ ученикамъ. Это разсказы-
ваетъ его ученикъ и горячій почитатель, Томасъ П'лат-
т е р ъ, который даетъ намъ, свѣдѣнія о шлеттштадтской
школѣ во время его начальствованія: «это первая школа,
которая, по моему мнѣнію, имѣетъ хорошаго руководителя».
А Платтеръ могъ много поразсказать о школахъ, потому что
96
побывалъ во многихъ изъ нихъ, ничему порядочному не на^
учившись; онъ жилъ въ то время, когда «&гаеса Ііп&па» еще
не былъ распространенъ и когда никто, кромѣ учителя, не
имѣлъ печатной книги; въ то время читаемое приходилось
«сперва диктовать, потомъ разбирать, затѣмъ приводить въ
порядокъ и, наконецъ, излагать^, такъ что ученики возвраща-
лись домой съ кипами черновыхъ бумагъ. Въ Вреславлѣ въ
одномъ и томъ же классѣ присутствовали де вять бакалавровъ
одновременно; въ Шлеттштадтской же школѣ въ то время
было 900 учениковъ (причемъ съ каждаго учитель долженъ
былъ получать по 10 шиллингъ-пфениговъ въ годъ) и, не смотря
на такое число учащихся, здѣсь царилъ большій сравнительно
съ другими школами порядокъ. Старый методъ преподаванія
былъ тоже заброшенъ: доктриналы замѣстилъ Донатъ; при-
тупляющее умственныя способности заучиваніе наизусть усту-
пило мѣсто болѣе сознательному усвоенію изучаемаго; латин-
скій языкъ утратилъ свое первенствующее значеніе въ школь-
номъ преподаваніи, началось изученіе и греческаго; прежняя
грубость въ обращеніи съ учениками исчезла.
Сапидъ (1490—1561), ученикъ Гебвилера, былъ
подобно своему учителю ревностнымъ поклонникомъ своего
близкаго родственника Вимфелинга; онъ съ такимъ же
глубокимъ уваженіемъ, какъ и послѣдній, относился къ хри-
стіанскому поэту Мантовано, ободрялъ Вимфелинга въ
его борьбѣ съ монахами и, можетъ быть, ему же посвятилъ
свою шутливую сатиру, находящуюся между прочимъ въ
«Письмахъ темныхъ людей». Однако, его подчиненіе взгля-
дамъ учителя имѣло свои границы; религіозныя убѣжденія
оказались гораздо менѣе уступчивыми въ этомъ случаѣ, чѣмъ
научныя мнѣнія: Сапидъ перешелъ въ лагерь рефор-
маторовъ, получивъ отъ своего прежняго покровителя угрозу,
что будетъ преданъ инквизиціи. А такъ какъ Шлеттштадтъ
остался на сторонѣ католицизма, то онъ въ 1525 г. отказался
отъ своего учительскаго званія. Въ реформаторскомъ движеніи
онъ занимаетъ видное мѣсто, хотя и не былъ на самомъ дѣлѣ
реформаторомъ; онъ пользовался большимъ уваженіемъ со сто-
роны Лютера иЦвингли, изъ которыхъ послѣдній на-
97
зываетъ его истиннымъ епископомъ будущаго; съ 1538 года онъ
снова выступаетъ въ Страссбургѣ въ качествѣ учителя. Саписъ
немного писалъ, но это немногое достойно большого вниманія и
уваженія. Онъ былъ ревностнымъ послѣдователемъ Эразма и
написалъ однажды «Споръ Галліи и Германіи за нѣмецкую
землю», гдѣ называетъ Эразма сыномъ Германіи. Его собра-
ніе эпиграммъ (1520) содержитъ сатирическія, эпиграмматиче-
скія и панегиристнческія стихотворенія, которыя заслуживаютъ
вниманія, потому что въ нихъ фигурируютъ многія интересныя
личности, попадаются указанія на современные нравы, встрѣ-
чаются насмѣшки по адресу женщинъ, невѣжественныхъ по-
слѣдователей Скотта и людей, презирающихъ занятія грече-
ской литературой; сатиры эти полны также ироніи надъ слиш-
комъ ревностными христіанами, поставленными, напримѣръ, въ
тупикъ вопросомъ одного' еврея, котораго они принуждаютъ
ѣсть свинину: «неужели сущность ихъ религіи заключается
въ употребленіи именно этого мяса?» Въ его сочиненіяхъ
видно также глубокое пониманіе истиннаго христіанства и
богословія, сущность которыхъ, по его мнѣнію, заключается
не въ обрядахъ и вообще внѣшнихъ формахъ, но въ любви
и добрыхъ дѣлахъ.
Какое значеніе имѣла шлеттштадтская школа для юга и
запада Германіи, точно такое-же для сѣвера имѣла школа въ
Девентерѣ, пока руководителемъ ея былъ Александръ
Гегій (Неёіиз 1433—1498), который поселился въ Девентерѣ
въ 1474 году и оставался тамъ въ теченіе всей своей жизни.
Его дѣятельность на поприщѣ гуманизма была до такой сте-
пени обширна, что значительнѣйшіе люди послѣдующихъ де-
сятилѣтій съ гордостью, хотя и не совсѣмъ справедливо, на-
зывали себя его учениками. Назовемъ нѣсколько именъ уче-
никовъ, посѣщавшихъ его школу и питавшихъ къ нему са-
мую искреннюю признательность: Эразмъ, Германъ
фонъ Буше, Іоганнъ Цезарій, Г. Л и с т р і й, "М у р-
меллій, Муціанъ и др. Гегій не былъ глубокимъ, все-
объемлющимъ ученымъ, онъ былъ только человѣкомъ, вѣчно
стремившимся къ знанію; если вѣрить одному ходившему на
его счетъ анекдоту, онъ даже ночью не давалъ себѣ отды-
Гейгеръ. 7
98
ха: бралъ въ руки зажженную свѣчу съ цѣлью принудить
себя, къ бодрствованію п когда сонъ смыкалъ его глаза, онъ
немедленно пробуждался отъ свѣта горѣвшей предъ нимъ
свѣчи и снова принимался за работу. Его сочиненія, издан-
ныя послѣ смерти однимъ изъ его учениковъ, содержатъ мел-
кія стихотворенія, философскія разсужденія, отдѣльныя- грам-
матическія замѣчанія, нѣмецкіе переводы латинскихъ цитатъ и
нѣсколько писемъ. Если принять во вниманіе время, въ которое
писались вти произведенія, то необходимо признать за авторомъ
солидныя свѣдѣнія въ латинскомъ языкѣ, умѣнье изящно вы-
ражаться, соединенное, правда, съ необыкновеннымъ пристра-
стіемъ къ игрѣ словами, затѣмъ поверхностное знакомство съ
греческимъ языкомъ, пользу котораго онъ прославляетъ въ сво-
ихъ стихотвореніяхъ, а кое-гдѣ признаетъ его полную необхо-
димость для пониманія отдѣльныхъ латинскихъ выраженій и
словъ, употребляемыхъ при богослуженіи. «Только благодаря
греческому языку», восклицаетъ онъ,«мы знаемъ, что мы—Ьаріі-
гаіі (крещены)». Зато еврейскія книги ему вовсе не знакомы
(ргогзпз і§поіі). Два комментарія, которые Б у ц б а х ъ припи-
сываетъ Гегію, именно къ фосігінаіе Александра и къ рас-
пространеннымъ въ то время произведеніямъ Баттиста
Мантовано, какъ кажется, не сохранились, но уже одинъ
выборъ ихъ указываетъ на благочестивый образъ мыслей авто-
ра. Онъ обнаруживается также и въ стихотвореніяхъ, въ ко-
торыхъ авторъ съ благоговѣніемъ обращается къ Пр. Дѣвѣ
Маріи, воспѣваетъ рожденіе, страданія и воскресеніе Іисуса
Христа и прославляетъ многихъ святыхъ, напримѣръ, Св.
Андрея и Св. Агату. Для вящаго прославленія избирае-
мыхъ имъ лицъ Гегій прибѣгаетъ къ античнымъ размѣрамъ
стиха, не забывая при этомъ познакомить съ ними своихъ
читателей. Онъ писалъ также панегирики своимъ современ-
никамъ и городу Девентеру, которому самъ же доставилъ та-
кую извѣстность. Онъ радуется успѣху своихъ товарищей,
(особенно-же знатныхъ, напримѣръ, Германа фонъ Бу-
ше, Рудольфа фонъ Лангенъ) въ дѣлѣ искорененія
невѣжества въ Германіи. Онъ ведетъ полемику съ тѣми
людьми, которые пишутъ разныя предсказанія («Ргорщозіі-
кеи») и приписываютъ себѣ способность предвидѣть буду-
щее; жалуясь на различныя бѣды, настигающія людей, онъ
не забываетъ, рядомъ съ картиной * болѣзни и войнъ, упо-
мянуть объ ухудшеніи качества монеты, ратуетъ противъ
зависти и лѣни, восхваляетъ справедливость и, какъ самое
достойное занятіе, рекомендуетъ изученіе наукъ.
Однако главная заслуга Гегія—не въ этихъ произведе-
ніяхъ, а въ его педагогической дѣятельности, въ энергичной
и успѣшной борьбѣ съ средневѣковыми учебниками и въ
постоянныхъ указаніяхъ на классиковъ, какъ на единствен-
ный источникъ правильной латинской рѣчи. «Это былъ одинъ
изъ тѣхъ прирожденныхъ педагоговъ», говоритъ Отто Янъ,
«которые невольно всѣмъ своимъ существомъ, наружностью,
поведеніемъ и всей жизнью учатъ, образовываютъ и воспи-
тываютъ своихъ учениковъ, пробуждая и укрѣпляя ихъ ум-
ственныя и нравственныя силы; которые оказываютъ вліяніе
на каждаго сообразно съ его индивидуальными особенностя-
ми и въ такой дѣятельности находятъ себѣ полное удовле-
твореніе». Длн своихъ учениковъ онъ былъ идеаломъ и при-
мѣромъ строгой нравственности и,.конечно, не своихъ вос-
питанниковъ имѣлъ онъ въ виду, произнося свое изрѣче-
ніе: «служеніе многимъ подобно ужаснѣйшей смерти». Имѣя
сначала свѣтлый взглвдъ на жизнь, признавая удоволь-
ствіе цѣлью жизни, онъ съ теченіемъ времени становится
сосредоточеннѣе и мрачнѣе, начинаетъ относиться съ уваже-
ніемъ только къ сочиненіямъ, пробуждающимъ благочестивый
размышленія, и, наконецъ, въ послѣдніе годы своей жизни
одѣваетъ священническое облаченіе. Но своимъ ученикамъ
онъ никогда не отказывалъ въ ласковомъ участіи, помогалъ
также бѣднымъ, которымъ роздалъ свое значительное состо-
яніе, такъ что послѣ своей смерти не оставилъ ничего, кромѣ
самой необходимой одежды и книгъ.
«Да, это поистинѣ былъ достойный человѣкъ, котораго
по заслугамъ превозносили при жизни и по смерти многіе
ученые люди. Какъ яркое свѣтило сіялъ онъ среди народа
своей правдивостью и выдавался изъ среды ученыхъ, благо-
даря своимъ всеобъемлющимъ знаніямъ и выдающимся да-
7*
100
рованіямъ». Такими словами чтитъ память учителя благодар-
ный ученикъ его, Іо га инъ Б’уцбахъ (1477—1526), при-
бывшій въ Девентеръ' въ годъ смерти Г е г і я, но, не смотря
на столь кратковременное знакомство, всю свою жизнь пом-
нившій его преподаваніе. “
Буцбахъ былъ набожный, образованный человѣкъ, ко-
торый, отказавшись отъ славы писатели, ограничился со-
ставленіемъ религіозныхъ трактатовъ для назиданія и по-
ученія своихъ современниковъ и собираніемъ свѣдѣній объ
ученыхъ того времени. Но гораздо большее значеніе, чѣмъ
эти пространныя сочиненія и безплодныя компиляціи, имѣла
его «книга странствованій» .(Нойоерогісоп), въ которой онъ
просто и увлекательно разсказываетъ о своихъ жизненныхъ пе-
рипетіяхъ и такимъ образомъ даетъ полное и ясное представ-
леніе о положеніи школъ и жизни учениковъ въ эпоху гуманизма.
Іоганнъ, Буцбахъ, носящій прозвище по имени сво-
его родного-^орода Мильтенберга (Міісіег Вег§) Ріетопіапнз,
родился въ-1477 году. Его отецъ былъ ткачемъ, жившимъ въ
крайней бѣдности; бѣднякъ былъ поэтому очень счастливъ,
когда одна бездѣтная, богатая и благочестивая родственница
его усыновила мальчика, тѣмъ болѣе, что за старшимъ по-
слѣдовали еще другія дѣти. Эта женщина весьма ласково съ
нимъ обращалась, но кротость въ обращеніи не мѣшала ей
заставлять ребенка ходить въ школу, куда его приходилось
заманивалъ кренделями или даже принуждать ударами. Тетка
вскорѣ умерла и, какъ ни тяжела была для мальчика эта потеря,
все-же онъ радовался при мысли, что тяготившее его пребы-
ваніе въ школѣ, наконецъ, прекратится. Увы, его надеждамъ не
суждено было сбыться. Родители потребовали, чтобы онъ про- '
должалъ посѣщать школу, и мальчикъ во время школьныхъ за-
нятій принужденъ былъ куда-нибудь прятаться, чтобы избѣжать
предстоящей муки, обманывая такимъ образомъ и родителей и
учителей. Зато, когда всѣ его хитрости открылись, его насильно
отвели въ школу, гдѣ онъ былъ встрѣченъ такимъ жестокимъ
наказаніемъ, что родители сами нашли необходимымъ взять
его оттуда, а также приняли на себя трудъ найти наказав-
шему его учителю болѣе подходящее мѣсто, а именно—город-
101
скоро палача. Мальчикъ торжествовалъ, радуясь своему осво-
божденію изъ темницы, и думалъ, что уже достигъ цѣли сво-
ихъ желаній, когда отецъ рѣшился отправить его, въ качествѣ
юнаго спутника, съ бывшимъ тогда проѣздомъ въ Мильтен-
бергѣ странствующимъ школяромъ (Вассііапі); мальчикъ со
свойственнымъ дѣтямъ легкомысліемъ почти съ радостью оста-
вилъ своихъ родителей, которые отпустили его, напротивъ, съ
сердечною болью.
Скоро онъ, однако, обманулся въ своихъ ожиданіяхъ и на-
деждахъ на беззаботную, веселую жизнь съ своимъ старшимъ
товарищемъ и узналъ истинное горе: бакхантъ путешество-
валъ исключительно съ цѣлью поддерживать свое существо-
ваніе, совершенно не заботился ни о своемъ умственномъ
развитіи, ни объ удобствахъ своего протеже, напротивъ, даже
эксплуатировалъ послѣдняго для добыванія денегъ и вообще
средствъ къ жизни. Въ такомъ зависимомъ положеніи Буцбахъ,
подобно другимъ протежируемымъ того времени, долженъ былъ
сносить не только грубое обращеніе своего покровителя, но и
насмѣшки школяровъ, затѣмъ гнѣвные отзывы хозяекъ, под-
крѣпляемые нерѣдко колотушками, не говоря уже о неоднократ-
ныхъ схваткахъ съ собаками и полиціей. Приходится только
удивляться, что не всѣ эти мальчики, находившіеся съ раннихъ
лѣтъ подъ вліяніемъ столь грубыхъ и испорченныхъ руководите-
лей, гибли физически и морально; а то обстоятельство, что мно-
гіе изъ нихъ, при такихъ неблагопріятныхъ условіяхъ, стано-
вились вполнѣ порядочными людьми, свидѣтельствуетъ о боль-
шой нравственной силѣ. Въ числѣ послѣднихъ одно изъ пер-
выхъ мѣстъ принадлежитъ Б у ц б а х у.
Мальчикъ побывалъ съ своимъ наставникомъ-мучителемъ во
многихъ городахъ и деревняхъ юго-восточной Германіи, при-
чемъ съ дальнѣйшими путешествіями его злоключенія все
болѣе усиливались. Такъ какъ подаяній для жизни оказыва-
лось недостаточно, то Іоганна, не смотря на всѣ его по-
пытки къ сопротивленію, заставляли воровать, а одинъ разъ
какъ-то даже идти копать клады, и только съ большимъ
трудомъ удалось ему избѣжать подобнаго порученія. Такимъ
образомъ Буцбахъ посѣтилъ Нюрнбергъ, Бамбергъ, Регенс-
102
бургъ, а потомъ отправился въ Богемію и долгое время пробылъ
въ Эгерѣ, гдѣ наконецъ бакхздтъ счелъ полезнымъ посѣщать го-
родскую школу. Здѣсь Іоганну удалось привести въ исполненіе
давно лелѣянный планъ—бѣжать отъ своего тирана. Первая
попытка принесла ему только жестокое наказаніе, но второй
опытъ увѣнчался успѣхомъ.
Буцбахъ былъ Свободенъ. Ему посчастливилось убѣжать
въ сосѣдній курортъ, нынѣшній Карлсбадъ, гдѣ онъ успѣлъ
подкрѣпить свое истерзанное тѣло и поступилъ кельнеромъ
въ одну изъ находившихся тамъ уже въ то время гостинницъ.
Отъ этой должности, которая была столь-же далека отъ науч-
ной дѣятельности, какъ и его прежнія занятія, онъ скоро отка-
зался. Онъ поступилъ слугой къ одному богемскому дворянину,
и на службѣ какъ у него, такъ и у другихъ господъ (его,
точно товаръ, дарили или продавали изъ рукъ въ руки), ему
опять пришлось видѣть и дѣлать много дурного. Изъ своихъ
продолжительныхъ странствованій онъ вынесъ знакомство съ
чешскимъ языкомъ и нравами; попалъ также въ Прагу, ве-
ликолѣпіемъ которой такъ восхищался, рѣзко осуждая въ то
же время, распространенную тамъ и въ другихъ мѣстностяхъ
Богеміи, гусситскую ересь. Проведя въ Богеміи три года, онъ
почувствовалъ подъ вліяніемъ различныхъ обстоятельствъ та-
кую тоску по родинѣ, что твердо рѣшился бѣжать. Однако,
онъ не пожелалъ воспользоваться помощью одной колдуньи
(хотя и вѣрилъ въ чернокнижіе), обѣщавшей доставить его
въ теченіе полутора дней въ родной городъ и, положившись
на собственныя силы, бѣжалъ отъ своего послѣдняго господина.
Многое пришлось ему еще перенести, пока онъ снова до-
стигъ Мильтенберга. Въ одномъ городѣ онъ былъ мясникомъ,
въ другомъ долженъ былъ разсказать одному купцу вымыш-
ленную исторію о своемъ знатномъ происхожденіи, чтобы
получить возможность продолжать свой путь. Прибывши, на-
конецъ, домой, онъ узнаетъ, что 'давно лишился отца и имѣетъ
теперь отчима. Послѣдній тѣмъ.не менѣе ласково встрѣтилъ
юношу и, нѣкоторое время спустя, отправилъ его въ Ашаф-
фенбургъ для изученія портняжнаго ремесла. Іоганнъ выдер-
жалъ годы ученья, хотя не безъ нужды' и лишеній; затѣмъ
103
переселился въ Майнцъ, гдѣ усердно занимался своимъ ре-
месломъ; въ этомъ городѣ, столь богатомъ монастырями, онъ
почувствовалъ страстное влеченіе къ тихой, спокойной мона-
шеской жизни: онъ'жаждалъ отдыха, который, по его мнѣнію,
былъ-бы ему полезенъ послѣ бурно проведенной молодости.
Съ этой цѣлью онъ отправился въ Іоганнпсбергъ, въ каче-
ствѣ монастырскаго портного.
Но здѣсь въ немъ пробудилась долго дремавшая жажда
знанія. Правда, ему шелъ уже 21-й годъ, а онъ былъ едва-
едва знакомъ съ первоначальными основами всѣхъ отраслей
знанія, но не смотря на все это, онъ былъ твердо убѣжденъ,
что ему удастся побѣдить всѣ препятствія. Онъ отправился
въ Девентеръ. Здѣсь онъ сѣлъ на школьную скамью рядомъ
съ малолѣтними дѣтьми и, благодаря своему усердію и спо-
собностямъ, до сихъ поръ дремавшимъ, преодолѣлъ всѣ труд-
ности, притомъ такъ легко, что въ теченіи 2-хъ лѣтъ
успѣлъ подняться съ 8 класса до 3-го. Однако и ученіе и
сама жизнь доставляли ему не мало затрудненій; матеріаль-
ная нужда, только отчасти облегчаемая занятіемъ ремесломъ,
болѣзни, вызванныя непривычнымъ климатомъ, наконецъ,
всевозможные соблазны, — все это отрывало его отъ1 занятій
въ школѣ. Но онъ все терпѣливо сносилъ, пока аббатъ Лааха
не убѣдилъ его, вмѣстѣ съ однимъ товарищемъ, поступить въ
монастырь. Такимъ образомъ, Іоганнъ покинулъ школу въ
декабрѣ 1500 года и, проѣхавъ чрезъ прекрасный даже зи-
мою- Рейнгау, прибылъ на мѣсто своего новаго назначенія.
Онъ поступилъ въ монастырь послушникомъ и послѣ непро-
должительнаго испытанія произнесъ монашескій обѣтъ, сча-
стливый выборомъ призванія, которое считалъ высочайшимъ
въ мірѣ, радуясь добродѣтелямъ и дѣятельности своихъ новыхъ
собратьевъ, восхищаясь чудной природой и красотою зданій^
гдѣ онъ отнынѣ долженъ былъ проводить свои дни.
Школа въ Девентерѣ навсегда осталась для него дорогимъ
и отраднымъ воспоминаніемъ и именно старая школа, какою
она была подъ руководствомъ Г е г і я, а не новая, въ кото-
рой при преемникахъ его многое было измѣнено и передѣ-
лано сообразно измѣнившимся воззрѣніямъ эпохи. Значеніе
104
девентерской школы быстро пало, частью вслѣдствіе смерти
руководителя, имѣвшаго громадное вліяніе на ея развитіе,
частью-же по причинѣ появленія и развитія другихъ школъ:
въ Эммерихѣ на югѣ, въ Мюнстерѣ на востокѣ и въ Альк-
маарѣ на сѣверозападѣ.
Только одна изъ этихъ школъ, а именно мюнстерская,
служиваетъ особеннаго вниманія, главнымъ образомъ благо-
даря двумъ ея важнѣйшимъ представителямъ: Ру до ль.фу
фонъ Лангенъ и Іоганну Мурмеллію. Оба они вовсе
не были особенно выдающимися людьми, зато дѣйствуя въ
теченіе всей своей долгой и трудолюбивой жизни въ одномъ
направленіи, они, благодаря именно своей односторонности,
могли оказать сильное и плодотворное вліяніе.
Рудольфъ фонъ Лангенъ родился въ 1438 году,
умеръ въ 1519. Онъ бы^ъ усидчивѣе всѣхъ своихъ ученыхъ
современниковъ; характерной для гуманистовъ страстью къ
странствованіямъ онъ, кажется, вовсе не былъ зараженъ; его
соблазнила только Италія, гдѣ онъ оставался довольно долгое
время, и откуда, ознакомившись съ новыми для него научными
трудами и вѣяніями эпохи, вынесъ стимулъ для собственной
дѣятельности; однако, онъ не раздѣлялъ антицерковныхъ воз-
зрѣній итальянскихъ гуманистовъ и не подражалъ ихъ фриволь-
ному образу жизни. Это былъ старикъ, думавшій сохранить
свою молодость, окружая себя молодежью, сердобольный по-
кровитель бѣдныхъ, прекрасный пастырь, но въ то-же время
весьма посредственный поэтъ и историкъ, лишенный рѣши-
тельно всѣхъ качествъ историческаго писателя. Въ то-же
время это былъ человѣкъ энергичный, отдававшій себѣ ясный
отчетъ въ своихъ стремленіяхъ: онъ неуклонно держится разъ
задуманнаго плана реорганизаціи школьнаго дѣла въ Мюн-
стерѣ и, не смотря ни на какія попытки сопротивленія, исхо-
дили-ли онѣ изъ самаго Мюнстера или отъ кельнскихъ'бого-
слововъ, добивается своего. Отдѣльныя начинанія въ обла-
сти педагогики гуманисты дѣлали уже раньше (еще въ 1485
году появилась въ свѣтъ латинская комедія Керкмейстера,
называвшаяся «^уігіпазіатсііа Мопааіегіепзіз»), но основаніе
соборной школы и призваніе Александра Гегія къ ея
105
управленію (хотя послѣдній и отклонилъ отъ себя это при-
глашеніе)—все это дѣло Л а н г е н а. Школа начала свою
дѣятельность въ 1500 году; сначала она состояла изъ четы-
рехъ классовъ, а десять лѣтъ спустя къ нимъ было прибав-
лено еще два новыхъ. Какъ духовное заведеніе, эта школа
первое мѣсто отводила религіи, затѣмъ латыни, а съ 1512 г.
и греческому языку, затѣмъ послѣдовали философія, поэтика,
риторика и діалектика. Гуманистическое направленіе этой
школы сказывается въ предпочтеніи латинскаго языка и въ
методическихъ пріемахъ преподаванія, а впослѣдствіи въ за-
мѣнѣ средневѣковыхъ учебниковъ и пособій новыми, болѣе
раціональными. Въ дѣлѣ этого преобразованія потрудились
главнымъ образомъ трое людей, занимающихъ достойное мѣ-
сто въ исторіи нѣмецкаго гуманизма. Одинъ изъ нихъ—
Тиманъ Кемнеръ, первый ректоръ мюнстерской школы
(съ 1500 г.), род. 1470, ум. 1535 г., заслуженный учитель и
трудолюбивый писатель. Его значеніе, какъ педагога, не под-
лежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, литературныя-же работы, ко-
торыя онъ охотно называлъ компендіумами, какъ-то: компен-
діумы логики, реторики, діалектики, натурфилософіи, были
названы однимъ изъ его противниковъ «Візрепсііеп <1ег 8сЬіі-
Іег». Въ началѣ, своей дѣятельности онъ составлялъ коммен-
таріи къ средневѣковымъ учебникамъ, къ концу-же своей жиз-
ни думалъ путемъ рѣзкаго порицанія послѣднихъ заставитъ
позабыть о своихъ прежнихъ трудахъ въ этой области, хотя,
вообще говоря, онъ не прочь былъ кстати похвалить свои тру-
ды, а иногда и возвысить свои заслуги на чужой счетъ.
Вторымъ былъ Антонъ Тунницій (1481 — 1544).
Главную его заслугу составляетъ изданный имъ первый сбор-
никъ нѣмецкихъ пословицъ, содержащій въ себѣ не только
удачно выбранныя нѣмецкія пословицы, но и разъясняющіе
ихъ латинскіе переводы, сдѣланные гекзаметромъ. На осно-
ваніи подобнаго труда нельзя сдѣлать почти никакого вывода
объ образѣ мыслей составителя, такъ какъ послѣдній слиш-
комъ зависѣлъ отъ матеріала и, слѣдовательно, свободнаго вы-
бора быть не .могло; тѣмъ не менѣе можно вполнѣ безоши-
бочно предположить у Тунниція набожныя, ортодоксальныя.
106
но вмѣстѣ съ тѣмъ нѣсколько антиклерикальныя воззрѣнія а
гуманистическія стремленія. Предположить послѣднее застав-
ляютъ насъ не только вышеупомянутые латинскіе переводы
пословицъ, но и часто встрѣчающіяся цитаты изъ римскихъ
писателей и похвалы латинскому языку.
Третій, Іоганнъ Мурмеллій, самый значительный
изъ всѣхъ вышеназванныхъ, покинувъ, вслѣдствіе ссоры съ
Кемнеромъ, соборную школу въ Мюнстерѣ, сдѣлался тамъ же
директоромъ Лудгеровской школы, а впослѣдствіи началь-
никомъ школы въ Алькмаарѣ, которую привелъ въ цвѣту-
щее состояніе. Онъ былъ филологъ, педагогъ, поэтъ и.вообще
человѣкъ серьезный, чутко относившійся къ событіямъ совре-
менной жизни, большой любитель споровъ, рѣшительный и
рѣзкій въ выраженіи своихъ мнѣній, такъ что и его прежде-
временная смерть была, быть можетъ, слѣдствіемъ низкой
мести со стороны оскорбленнаго противника. Изъ его сочи-
неній наиболѣе выдаются педагогическія. Это былъ набож-
ный педагогъ, ставившій религію и нравственность выше зна-
нія. «Нѣтъ ничего вреднѣе ученаго и вмѣстѣ съ тѣмъ дур-
ного человѣка» или «невѣжество лучше грѣховнаго знанія»,
такъ гласятъ его изреченія; онъ ратуетъ за теологію, хотя
и противъ теологовъ, и утверждаетъ, что во всѣхъ его сочи-
неніяхъ нѣтъ ничего, «что не было бы признано католиче-
ской церковью». Его многочисленныя педагогическія произве-
денія, числомъ около 25, были встрѣчены общимъ сочув-
ствіемъ; одно изъ нихъ до конца прошлаго столѣтія разош-
лось въ количествѣ 77 изданій. Три его сочиненія по мето-
дикѣ достойны краткаго упоминанія. Въ первомъ (ЕисЬігісІіоп
зсЬоІазіісогпш) онъ трактуетъ о преимуществѣ домашняго
или школьнаго преподаванія, причемъ становится на сторону
послѣдняго, настаиваетъ на обязательномъ образованіи кня-
зей, говоритъ о пользѣ книгопечатанія и лишь съ неудо-
вольствіемъ отдаетъ Италіи первенство въ дѣлѣ просвѣщенія;
онъ устанавливаетъ обязанности учителя и ученика, при-
даетъ большое значеніе физическому и нравственному вос-
питанію и старается .выработать методъ преподаванія. Далѣе
Мурмеллій требуетъ изученія грамматики и настаиваетъ на уси-
107
денныхъ упражненіяхъ въ стихосложеніи. Діалектика, но его
мнѣнію, служитъ средствомъ для изощренія ума и является
подготовительной ступенью къ изученію философіи. Школь-
ное преподаваніе—это только первый шагъ къ изученію наукъ,
между которыми авторъ отводитъ почетное мѣсто теологіи. Въ
этомъ сочиненіи есть одно мѣсто, которое нельзя не назвать
удачно сказаннымъ: «дѣтскій возрастъ (рнегіііа) проходитъ, но
дѣтскій умишка (рпегііііаз) остается навсегда, если его не раз-
вить ученьемъ». Второе его сочиненіе, «рарра рпегогиш», пред-
ставляетъ въ сущности книгу латинскихъ упражненій для нѣ-
мецкой учащейся молодежи; съ этой-же цѣлью авторъ помѣ-
щаетъ латинско-нѣмецкій словарь и наиболѣе употребительныя
пословицы, предписываетъ главныя правила нравственности и
приличія и, наконецъ, приводитъ цѣлый рядъ разговоровъ меж-
ду дву мя школьниками. Въ этихъ разговорахъ, предлагаемыхъ
на обоихъ языкахъ, бесѣдующіе мальчики упражняются—что
довольно характерно для наивныхъ воззрѣній того времени,—
въ ругательствахъ, въ обычной фразеологіи собутыльниковъ.
Особенно любопытно слышать указанія' учителя, что ученикъ
долженъ переводить слова: пеЪпІо, ѵеіегаіог, сагніГех слѣдую-
щимъ образомъ: Ьескег, ІіпНаі, ііепкеппаззід ВнЬе («негодяй,
мерзавецъ, висѣльникъ») или же, что онъ долженъ отвѣтить
своему товарищу, который отказывается сразу же «догнать»
компанію или нѣмецкимъ: «ІсЬ за! <1іѣ кгнузкеп сІіск ѵоег ііеп
кор ѵгегреп» (я запущу тебѣ въ башку этой кружкой) или клас-
сическимъ оборотомъ: «Кіяі іапіипбет роіагіз, йипс саіісеш іп
08 ѣіЬі іпрнщаш». Третье сочиненіе—бсорагіпз (Метельщикъ),
направленное «противъ особенно ярыхъ обскурантовъ и хули-
телей гуманизма», ставитъ своей задачей вывести изъ употреб-
ленія всѣ старые, учебники по грамматикѣ и діалектикѣ, замѣ-
нивъ ихъ болѣе научными руководствами гуманистовъ, и по-
разить своихъ противниковъ обширнымъ указателемъ появив-
шихся въ послѣднія десятилѣтія изданій и комментарій клас-
сическихъ авторовъ. Для школьнаго чтенія оно рекомендуетъ
въ чцслѣ прочихъ избранныхъ авторовъ, между прочимъ, и
Теренція, несмотря на нападки ханжей нравственности, и
въ особенности требуетъ чтенія Св. Писанія.
108
Изъ учебниковъ грамматики до начала 16 столѣтія наи-
большимъ распространеніемъ пользовалось, появившееся въ
свѣтъ еще въ 1 і99 году, руководство Александра йе ѴіПе-
йіеи (бе Ѵіііа Иеі), «Посігіпаіе», излагавшее правила этимо-
логіи, синтаксиса и стихосложенія въ невѣроятно плохихъ сти-
хахъ, уже одно пониманіе которыхъ требовало предваритель-
ныхъ занятій. Такъ какъ эта книга была скорѣе пособіемъ для
учителей, чѣмъ руководствомъ для^ учениковъ, то естественно
авторъ менѣе виноватъ, чѣмъ его новые почитатели, считав-
шіеся тысячами во всѣхъ европейскихъ странахъ въ теченіе
многихъ вѣковъ, въ томъ, что это произведеніе съ его еще
болѣе худшими комментаріями сдѣлалось почти единственнымъ
основнымъ руководствомъ для преподаванія. Но необходимо за-
мѣтить, что и самъ авторъ сдѣлалъ не мало промаховъ. Прежде
всего его сочиненію не достаетъ правильнаго распредѣленія
матеріала: такъ, напримѣръ, 12 главъ по порядку содержатъ
правильное и неправильное склоненія, степени сравненія,
родъ, прошедшія времена и супины и неправильные глаголы;
затѣмъ идутъ отдѣльныя группы глаголовъ, напримѣръ, увѣща-
тельные; далѣе говорится объ употребленіи падежей, конструк-
ціи какъ глаголовъ, такъ прилагательныхъ и союзовъ; нако-
нецъ, разбираются метрика, ударенія и грамматическія фигу-
ры. Подобное распредѣленіе' матеріала—нелогично, безпоря-
дочно и не въ состояніи дать ученику правильное понятіе о
языкѣ. Самый же худшій недостатокъ сочиненія—это нѣкото-
рая умственная самостоятельность, справедливо считающаяся
большимъ достоинствомъ у другихъ авторовъ, здѣсь же яв-
ляющаяся недостаткомъ, такъ какъ служитъ не признакомъ'
оригинальнаго ума, но скорѣе продуктомъ весьма ограни-
ченнаго кругозора и .безсмысленной ненависти къ римскимъ
классикамъ.
Гораздо хуже, чѣмъ съ грамматикой, обстояло дѣло со
словарями, хотя борьба съ ними и облегчалась егае боль-
шею безсмысленностью и несовершенствомъ этого рода учеб-
ныхъ пособій. Однимъ изъ самыхъ худшихъ былъ, изданный
въ 13 столѣтіи, словарь Гугуціо, въ которомъ главное вни-г
маніе было обращено на этимологію. Невѣжество автора до-
109
»' называется уже однимъ его стремленіемъ производить латин-
»' скія слова отъ латинскихъ-же, напримѣръ ап8сп11,аге=аиге8
» 8оно спісаге или Іісіог=1едіз ісіог; еще комичнѣе его попытки
|- объяснить нѣкоторыя греческія слова латинскими: ргезЪуіег
г происходитъ отъ ргаеЪес 8піз ііег, или апасЬоге1пз=сог а§еп-
| іез, подразум. ]е)иіуо; образцомъ-же невѣроятнаго нахальства
; можетъ служить его желаніе показать свои познанія въ гре-
ческомъ языкѣ слѣдующими, напримѣръ, поясненіями: агізіпе-
ііса (агіііші.)—агез дпосі езі ѵігіиз еі гісЬішпз дпой езі ппте-
гнз, или каіак1узтоз=ка1а дпой езі ппіѵегзаіе еі сіузта цносі
езі рагз=отпе8 рагіез.
Гуманисты старшаго поколѣнія не такъ единодушно, какъ
этого можно было-бы ожидать, сознавали, что при помощи
подобныхъ учебниковъ нельзя достигнуть истиннаго знанія
древнихъ языковъ. Напротивъ, успѣли пройти цѣлые десятки
лѣтъ, прежде чѣмъ были сдѣланы первыя робкія попытки
изъять этп учебники изъ употребленія въ школахъ, и гу-
манизмъ уже доживалъ свой вѣкъ, а новыя, сравнительно
удовлетворительныя книги все еще не успѣли вполнѣ за-
мѣстить прежнія, никуда негодныя руководства. Начало ре-
форматорскимъ попыткамъ въ этомъ направленіи положилъ
знаменитый трудъ Рейхлина, ѴосаЬиІагіиз Ьгеѵііодипз,
выдержавшій въ теченіе четверти столѣтія (1478—1504) до
25 изданій, трудъ далеко не совершенный, но все-же пред-
ставлявшій шагъ впередъ въ томъ отношеніи, что онъ осно-
вывался на древнихъ авторахъ и, вмѣсто того, чтобы быть
согласованнымъ съ языкомъ латинскаго перевода библіи,
Вульгатой, обнаруживалъ стремленіе собрать и привести въ
порядокъ сокровища языка римскихъ классиковъ.
Грамматики и словари, составленные гуманистами и пред-
назначенные занять мѣсто прежнихъ, уже устарѣвшихъ, или
прямо относятся къ сочиненіямъ отдѣльныхъ* писателей,
представляя собою такимъ образомъ спеціальные словари
къ нѣкоторымъ наиболѣе читаемымъ авторамъ, или представ-
ляютъ собою реальныя энциклопедіи классической древно-
сти,—правда. весьма незначительныя какъ по содержанію,
такъ и по объему,—или же, наконецъ, стоятъ въ тѣсной
110
связи другъ съ другомъ, такъ-что словарь является толь-
ко дополненіемъ грамматики. Таковъ вокабулярій Іоганна
Алътеншт ейТа, съ 1508 года сдѣлавшійся однимъ'изъ
любимѣйшихъ среди руководствъ новаго направленія. Объ
алфавитномъ порядкѣ здѣсь нѣтъ ни малѣйшей заботы, на-
противъ, слова раздѣлены на восемь категорій по числу час-
тей рѣчи, но даже и тутъ алфавитный порядокъ не соблю-
дается. О полнотѣ опять-таки не можетъ быть и помина, такъ,
напримѣръ, изъ числительныхъ приведены только первыя, съ
слѣдующимъ добавленіемъ: кто желаетъ узнать объ остальныхъ,
пусть справится у Лоренцо Валлы. Такія указанія на
новѣйшихъ авторовъ очень часты; не рѣже встрѣчаются и
ссылки на греческій языкъ, дѣлаемыя, однако, не въ интере-
сахъ самаго дѣла, но просто съ цѣлью показать свои познанія;
гораздо меньше вниманія обращается на нѣмецкій языкъ, такъ
какъ главная цѣль составителя заключается конечно въ томъ,
чтобы сдѣлать своихъ читателей латинистами.
Грамматики, къ которымъ А л-ьт е н ште й гъ намѣревался
присоединить объяснительный словарь, были составлены Іо-
ганномъ Гейнрихманомъ и Іоганномъ Брасси-
к а н о м ъ, двумя тюбингенскими профессорами. Главный недо-
статокъ этихъ книгъ заключается въ крайне невнимательномъ
отношеніи къ внѣшней сторонѣ изданія ихъ: плохо разбитъ
шрифтъ, вслѣдствіе чего трудно было съ перваго взгляда замѣ-
тить и отдѣлить существенное отъ несущественнаго и вообще
бросается въ глаза плохое размѣщеніе матеріала. Не лишены
онѣ и курьезовъ, такъ насчитываютъ восемь падежей, при-
чемъ седьмымъ является творительный безъ предлога, вось-
мымъ же—дательный, замѣняющій винительный съ предлогомъ;
а къ нарѣчіямъ причисляются Воінае и ТпЬіпрае. Если по-
слѣднія слова указываютъ на городъ, въ которомъ жили со-
ставители, то примѣры въ родѣ нижеслѣдующихъ даютъ на-
меки на эпоху и образъ мыслей авторовъ: «Максимиліанъ
и Марія очень справедливы», «Констанцъ-—городъ близь
Швейцаріи, который, однако, никогда не отпадалъ отъ импе-
ріи», «говорятъ, что Базель отдѣлился отъ Германіи» и т. п.
Однако, авторы интересуются гораздо больше наукой, чѣмъ
111
государственными дѣлами и, сообразно этому, хотя враждебно
относятся къ недоброжелателямъ Германіи, но съ еще боль-
шей непріязнью встрѣчаютъ враговъ науки. Когда они при
«клоненіи вмѣсто члена ставятъ передъ существительнымъ
Ьіс, то не забываютъ прибавить, что это слово, взятое от-
дѣльно, является мѣстоименіемъ, а не членомъ, какъ это ду-
маютъ невѣжды; они горячо ратуютъ противъ «выраженій,
которыя употребляютъ варвары», и подчеркиваютъ, что на-
стоящая латынь также отличается отъ языка софистовъ, какъ
свинецъ отъ желѣза. Они полагаютъ, что, ознакомивъ съ этимъ
.языкомъ, оказали огромную услугу Германіи, и, дѣйствительно,
удостоились соотвѣтственной похвалы со стороны Генриха
Бебеля, который сравнивалъ ихъ съ римскими героями
Манліемъ и Камилломъ.
Реформа школьнаго дѣла не могла ограничиться одной пе-
ремѣной учебниковъ. Гораздо раньше нужно было уничтожить
господствовавшее въ различныхъ кружкахъ недоброжелательное
отношеніе къ школамъ. Рыцари считали ученіе позоромъ для
своей родовой чести, бѣдняки—излишнимъ и напрасной тратой
времени, духовенство-же совершенно осуждало, считая его
главной причиной пробужденія и распространенія невѣрія
среди народа. Главной задачей гуманизма была борьба именно
съ мнѣніемъ духовенства, такъ какъ сочувствіе бѣдняковъ'легко
могло быть достигнуто, благодаря тому сравнительно завид-
ному положенію, которое выпадало на долю получившихъ
образованіе, а въ средѣ рыцарей самъ собою произошелъ бла-
гопріятный для гуманистовъ внутренній переворотъ, благодаря
тому болѣе высокому духу, который былъ усвоенъ болѣе бла-
городными изъ нихъ. Лучшій изъ нихъ, Зигмундъ фонъ-
Терберштейнъ (1486—1566), снискавшій извѣстность,
какъ историкъ, дипломатъ и путешественникъ, сообщаетъ
въ своей автобіографіи подъ 1497 г.: «Изъ-за школы мнѣ
пришлось перенести немало насмѣшекъ со стороны невѣждъ.
Называли меня и докторомъ, и баккалавромъ, и писцомъ, и
школьникомъ. Величавшимъ меня докторомъ я отвѣчалъ: мнѣ
•было-бы очень жаль, если-бы я имъ не сдѣлался; что ка-
сается того, что я кое-чему успѣлъ научиться, умѣю, напри-
112
мѣръ, писать -и многое другое знаю лучше ихъ, то въ этомъ
отношеніи я ставлю себя выше ихъ. Этимъ я заслужилъ не-
малую славу у другихъ, понимающихъ людей». Образъ мыслей
Герберштейна быстро распространился между членами
его сословія, и въ первыя десятилѣтія 16-го вѣна многіе знат-
ные люди присваивали себѣ титулъ: (Іосіог еі шііез.
Далѣе нужно было улучшить, т. е. смягчить систему школь-
ныхъ наказаній. Въ первое время гуманизма еще господство-
вала варварская система розогъ. Лютеръ разсказываетъ,
какъ онъ однажды былъ наказанъ своимъ учителемъ 15 уда-
рами. То-же сообщаетъ объ одномъ своемъ учителѣ Эразмъ.
Учитель этотъ имѣлъ обыкновеніе послѣ общей трапезы вы-
зывать какого-нибудь ученика, и поручать его «свирѣпому сѣ-
кутору», который, съ безсмысленнымъ усердіемъ исполняя свою
обязанность, только тогда отпускалъ ослабѣвшаго мальчика,
когда, наконецъ, самъ начиналъ обливаться потомъ, а ребе-
нокъ полуживой лежалъ у его ногъ. Учитель, неоднократно,
но тщетно пытавшійся остановить экзекутора приказомъ «до-
вольно», прехладнокровно обращался затѣмъ къ ученикамъ
съ слѣдующими словами: «онъ въ сущности ничего не сдѣ-
лалъ, но все-таки его не мѣшаетъ укротить». Въ этомъ отно-
шеніи были произведены вскорѣ желательныя перемѣны. О
другомъ учителѣ Лютера, уже непохожемъ на описаннаго
выше, Требоніи въ Эйзенахѣ, разсказывается, напримѣръ,
что, входя въ классъ, онъ снималъ всегда шляпу и обращался
къ своему помощнику со словами: «здѣсь сидятъ мальчики, ко-
торые современемъ съ Божьей помощью сдѣлаются бургоми-
страми, канцлерами и учителями».
Однако, надо сознаться, что варварское обращеніе учите-
лей съ учениками нерѣдко вызывалось крайне грубымъ пове-
деніемъ послѣднихъ. Среди нихъ не было недостатка въ дур-
номъ элементѣ: бакханты, нерѣдко, давно уже вышедшіе изъ
школьнаго возраста, были изъ рукъ вонъ плохими руководи-
телями; питомцы ихъ, уже съ малолѣтства испорченные маль-
чики, благодаря другимъ возлагаемымъ на нихъ тяжелымъ
работамъ, не имѣли ни охоты, ни способности къ ученью.
При такихъ ученическихъ нравахъ происходили удивительнѣй-
113
евіія происшествія, одно изъ которыхъ слѣдующимъ образомъ
дописывается недавно изданной нюрнбергской хроникой. 17 іюля
1500 года ученики школы св. Себальда, въ Нюрнбергѣ, не до-
пустили своихъ учителей войти въ классъ и, такъ какъ ни-
какія убѣжденія на бунтовщиковъ не дѣйствовали, то приш-
лось обратиться за помощью къ городской стражѣ. Послѣдняя
сначала отказалась пдти, будучи какъ-то раньше оскорблена
замѣчаніемъ учителя, что «она должна вѣшать воровъ, съ
своими-же учениками учитель сумѣетъ сладить и самъ»; но
затѣмъ по распоряженію высшаго начальства ворвалась въ
школу, защитники которой успѣли уже вооружиться рогати-
нами, хотя такихъ, впрочемъ, было весьма немного, такъ какъ .
большинство предпочло спастись бѣгствомъ чрезъ окно. Про-
тивъ бунтовщиковъ было обнародовано рѣшеніе Совѣта, въ -
силу котораго всѣ ученики должны удалиться изъ города на
годъ или-же подвергнуться наказанію, которое для нпхъ при-
думаетъ учитель вмѣстѣ съ священникомъ, завѣдующимъ шко-
лой. Но неурядицы продолжались, и гуманизмъ, кажется, от-
части самъ виноватъ въ ихъ продолжительности. Подъ 1503
годомъ сообщаютъ намъ, что поэты, т. е. наиболѣе успѣвшіе
ученики, уже приступившіе къ изученію «Ьптапіога»,' всту-
пили въ споръ съ канторомъ, помощникомъ учителя, который
хотѣлъ забрать ихъ въ хоръ. Споръ сдѣлался всеобщимъ и
привелъ къ тому, что нѣсколько учителей были уволены, а
ученики на нѣкоторое время совершенно освободили себя
отъ посѣщенія школы; разсказывая этотъ случай, хронистъ
добавляетъ: «за цѣлыя сто или тысячу лѣтъ никогда не бывало
ничего подобнаго».
Иниціатива и проведеніе реформъ, какъ въ этомъ, такъ
и въ другихъ отношеніяхъ, составляетъ великую заслугу учи-
теля Германіи, Якова Вимфелинга, (1450—1528). Ли-
тературная его дѣятельность, съ которой мы отчасти уже
познакомились выше, является по преимуществу педагогиче-
ской. Онъ ставилъ себѣ цѣлью не только преобразованіе и
упорядоченіе дѣла образованія молодежи, но и другія, гораздо
болѣе широкія задачи. Его искреннимъ желаніемъ было со-
общать въ школахъ серьезныя познанія въ легкой и доступ-
Гейгеръ. 8
114
ной формѣ, а въ университетской молодежи пробудить высшія
стремленія (гейдельбергскія рѣчи); представителямъ отдѣльныхъ
научныхъ областей онъ пытается дать’ кодексъ моральнаго и
научнаго поведенія: юристамъ — въ Ароіорда рго гериЫіса
сЬгізііапа, теологамъ въ сочиненіи сіе іпіе^гііаіе; сыновьямъ,
князей онъ указываетъ на высоту и трудность ихъ призванія
(А§а(Ъагсйіа, посвященная Лудвигу, сыну пфальцграфа
Филиппа); самихъ же князей старается укрѣпить въ
ихъ намѣреніи наилучшимъ образомъ исполнить свой долгъ
(РЫІірріса). Въ такомъ-же точно духѣ онъ обращается къ
народу: почти въ каждомъ своемъ сочиненіи онъ повторяетъ
. послѣднему совѣтъ стряхнуть съ себя иго невѣжества, чтобы
уничтожить возможность упрековъ, дѣлаемыхъ въ этомъ отно-
шеніи другими народами по адресу нѣмцевъ. Съ такой тен-
денціей написана его Ерііоше гегппі бтегташсагпт, первая
всеобщая нѣмецкая исторія, представляющая изъ себя не
что иное, какъ попытку воспитанія нѣмецкаго народа въ
патріотическомъ духѣ на примѣрахъ исторіи.
Къ спеціально педагогическимъ произведеніямъ В и м-
фелинга относятся два его сочиненія Ізійопеиз и Асіоіеа-
сепііа. Два пункта съ особенной яркостью выступаютъ въ
нихъ: постоянное указаніе на все нѣмецкое, нѣмецкій бытъ,
нѣмецкій языкъ и затѣмъ подчеркиваніе тѣсной связи пре-
подаванія съ воспитаніемъ, пріобрѣтенія необходимыхъ и
полезныхъ свѣдѣній съ укрѣпленіемъ въ себѣ основъ нрав-
ственности и религіозности. Въ основу перваго изъ вышеупо-
мянутыхъ сочиненій положена мысль, что благочестивое и
заботливое воспитаніе дѣтей есть единственно истинное осно-
ваніе религіи, основа нравственной жизни, украшеніе для
всякаго званія, благо государства, что отъ него находится
въ зависимости настоящее пониманіе теологіи и всѣхъ другихъ
наукъ и искусствъ, оно вѣрнѣйшій залогъ побѣды надъ вся-
кими пороками и нечестіемъ. Івісіопепй (путеводитель) начи-
нается указаніями относительно изученія латинскаго языка.
Они предписываютъ обращать вниманіе на самое необходимое,
предостерегаютъ отъ злоупотребленія безконечно длинными
и неидущими къ дѣлу комментаріями; особенное значеніе
•115
придается практическому примѣненію этихъ знаній для пи-
санія писемъ, для произнесенія рѣчей и для привѣтствованія
гостей. За изученіемъ грамматики слѣдуетъ чтеніе классиковъ.
Враги древнихъ авторовъ надѣляются различными неособенно
лестными эпитетами: «двуногіе ослы, кроты, лѣнивыя бестіи*
и т. д. Такими именами называются тѣ, которые считаютъ об-
разованіе возможнымъ безъ изученія древности, или тѣ, кото-
рые воображаютъ, что отъ чтенія языческихъ писателей по-
страдаетъ ихъ нравственность или религіозность. Однако,
Вимфелингъ разрѣшаетъ въ школѣ чтеніе далеко не
всѣхъ авторовъ, такъ Ювеналъ, Марціалъ и элсгики,
разумѣется, запрещены, Персіи и Овидій также исклю-
чены изъ школы, а изъ комиковъ предпочтеніе отдается
Плавту. Преподаваніе латинскаго языка должно быть осно-
вой, но никакъ не цѣлью образованія, такъ какъ послѣдняя
должна заключаться въ изученіи наукъ и усвоеніи нравствен-
ныхъ принциповъ. «Если когда-нибудь», гласитъ одно мѣсто,
«будутъ возстановлены былой разцвѣтъ христіанской жизни
и истинное обновленіе нашей церкви, то источникомъ ихъ
будетъ хорошее воспитаніе». Поэтому учитель долженъ быть
для учениковъ образцомъ не только въ сферѣ знанія, но и
въ нравственномъ отношеніи; онъ долженъ наставлять и увѣ-
щать учениковъ, а не наказывать ихъ, и никогда не касаться
даже пальцемъ головы ребенка.
Второе сочиненіе посвящено главнымъ образомъ вопро-
самъ воспитанія, а не преподаванія; оно содержитъ про-
заическіе и поэтическіе отрывки, избранныя мѣста нѣкото-
рыхъ авторовъ, причемъ старые и новые пользуются одина-
ковымъ значеніемъ; попадаются также намеки политическаго
характера, напримѣръ напоминаніе о турецкой войнѣ, а также
сильныя выходки противъ независимости швейцарцевъ. Сочи-
неніе это разсматриваетъ дѣтскія свойства и старается опре-
дѣлить цѣли воспитанія. Вимфелингъ раздѣляетъ дѣтскія на-
клонности на хорошія и дурныя, совѣтуетъ поощрять первыя,
а съ послѣдними, какъ-то: жаждой наслажденій, непостоян-
ствомъ/ вспыльчивостью и лживостью, упорно бороться. Цѣлью
воспитанія онъ считаетъ достиженіе истинной нравственности
8*
116
и укрѣпленіи религіознаго чувства. Средствами для достиже-
нія этой цѣли онъ считаетъ развитіе уваженія къ религіи и
ея представителямъ, стыдливости, опрятности, благоразумія,
сдержанности въ рѣчахъ и поступкахъ и т. д.
Вимфелингъ не былъ ни учителемъ-практикомъ, ни
философомъ-теоретикомъ; онъ не только никогда оффиціально
не занималъ должности учителя и не создалъ никакой само-
стоятельной философской системы, но ему даже не достаетъ
основательныхъ психологическихъ познаній и быть можетъ
даже настоящаго философскаго ума. Тѣмъ не менѣе онъ сдѣ-
лался учителемъ всѣхъ педагоговъ-гуыанистовъ старшаго по-
колѣнія и вполнѣ заслуживаетъ такого почетнаго положенія,
отчасти потому, что посвятилъ всю свою жизнь дѣятель-
ной разработкѣ опредѣленнаго вопроса, частью-же благодаря
тому воодушевленію, которымъ былъ проникнутъ самъ и
которымъ умѣлъ заражать другихъ. Въ его педагогической
системѣ замѣчаются, однако, два важныхъ недостатка, кото-
рые были еще болѣе усилены послѣдователемъ Вимфелинга,.
однимъ изъ самыхъ знаменитыхъ педагоговъ 16 столѣтія,
Іоганномъ Штурмомъ, въ Страссбургѣ, и которые,
благодаря воздѣйствію обоихъ этихъ вліятельныхъ лицъ, про-
должали существовать и впослѣдствіи: эти недостатки заклю-
чались въ отсутствіи реальныхъ предметовъ преподаванія и
въ пренебреженіи нѣмецкимъ языкомъ. Штурмъ, — этотъ
односторонній филологъ, присоединилъ къ нимъ еще третій
недостатокъ, который, подобно первымъ двумъ, можно разсма-
тривать, какъ одну изъ крайностей гуманизма. Штурмъ
направилъ всѣ свои средства: теоретическое преподаваніе,
школьное чтеніе, письменныя и устныя упражненія на то,
чтобы вырабатывать изъ своихъ учениковъ хорошихъ орато-
торовъ, могущихъ по мѣрѣ возможности соперничать съ Ци-
церономъ; выше всего онъ ставилъ подражаніе тому
умерщему языку, который не могъ и не долженъ былъ воз-
родиться. Такое исключительное предпочтеніе, оказываемое
краснорѣчію, повлекло за собою новый недостатокъ, именно
тотъ, что поэты цѣнились лишь съ внѣшней стороны, лишь по
важности ихъ для ораторской рѣчи, такъ что все почерпаемое
117
изъ поэтовъ съ цѣлью улучшенія вкуса, возвышенія нравовъ,
облагороженія стремленій отошло на задній планъ или было
умышленно отодвинуто въ сторону.
Не смотря на эти усилія Штурма и другихъ, какъ-то:
Тротцендорфа въ Гольдбергѣ, Михаила Неандера
въ Ильфельдѣ и др., Германія не сдѣлалась вторымъ Лаціу-
момъ. Позднѣйшіе гуманисты конечно могли хвалиться, будто
Германія въ этомъ отношеніи сравнилась съ Римомъ и даже
опередила его, какъ это утверждалъ Ф р и га л и н ъ въ своей
комедіи «.Іііііиб гебіѵіѵпз», гдѣ на вопросъ, обращенный къ
Цицерону, по поводу того, какого мнѣнія держится зна-
менитый ораторъ древности относительно новѣйгаихъ писате-
лей, авторъ влагаетъ въ уста послѣдняго слѣдующій отвѣтъ:
* Чего желаю я?
Чего же болѣе, какъ не того,
Чтобъ горы всѣ земли нѣмецкой
Парнасомъ сдѣлались и Геликономъ,
Чтобы источники вдругъ стали Иппокреной
И чтобъ текла (какъ говорится въ сказкѣ
Объ Аретузѣ) въ Рейнъ нѣмецкій
Рѣка Пермессъ сквозь тайныя
Пещеры подъ землею.
Но люди, понимавшіе глубже этотъ вопросъ, признавали, что,
при такой заботѣ исключительно о внѣпгней культурѣ, обра-
зованіе всегда останется чрезвычайно одностороннимъ, а нѣ-
мецкая самобытность серьезно пострадаетъ. Виновникомъ
подобнаго положенія вещей былъ, однако, не Вимфелингъ
и его ученики, но самъ Штурмъ со своими послѣдовате-
лями. Первыхъ можно сравнить съ дѣтьми, которые съ любо-
пытствомъ смотрятъ и поспѣшно набрасываются на всякую но-
винку, съ упорствомъ за нее держась, между тѣмъ какъ по-
слѣднимъ надлежало бы быть людьми, которые оцѣниваютъ
существующій порядокъ вещей по продолжительности его зна-
ченія для даннаго народа и времени. Между Вимфелин-
гомъ и Штурмомъ лежитъ вѣдь цѣлое полстолѣтіе. Пер-
вый сдѣлался знаменитостью еще въ эпоху пробужденіи
древности, тогда какъ второй (род. въ 1507 г.) уже въ дѣтствѣ
слышалъ о возрожденіи нѣмецкаго духа и языка. Поэтому не
118
гуманизмъ, но односторонніе ученые (продолжавшіе во второй
половинѣ 16 столѣтія, при измѣнившихся уже условіяхъ, оста-
ваться неизмѣнно вѣрными тенденціямъ прежняго времени)
были виной того, что школы, недостаточно содѣйствуя наці-
ональному развитію, порождали многочисленныя неудобства,
отъ которыхъ не свободно и настоящее время.
Университеты.
Во времена усиленнаго подъема національнаго духа, когда,
вѣрная своему призванію, университетская молодежь является
носительницей идеальныхъ стремленій, обыкновенно по преж-
нему раздается мнѣніе, что нѣмецкіе университеты всегда,
стояли во главѣ всѣхъ умственныхъ движеній. Такое мнѣніе
исторически совершенно невѣрно. Кто желаетъ убѣдиться
въ справедливости этого, тому стоитъ только бросить бѣглый
взглядъ на культурное развитіе прошлаго столѣтія, въ теченіе
котораго университеты выражали почти полное безучастіе къ
удивительному умственному движенію того времени, или дол-
женъ обратить вниманіе на 17-е столѣтіе, когда они оказы-
вали упорное сопротивленіе тѣмъ, кто желалъ ввести во все-
общее употребленіе нѣмецкій языкъ, отстаивали старыя, уже
отжившія учрежденія и воззрѣнія и всѣми силами противились
новымъ передовымъ тенденціямъ. Точно также и въ эпоху
гуманизма умственное движеніе вышло не изъ университе-
товъ: оно было занесено туда не присяжными учеными, а
молодежью, которая, отвергая авторитетъ старѣйшихъ, обнару-
живала стремленіе ко всему новому; старшее же поколѣніе,
упорно держась своихъ прежнихъ воззрѣній и привычекъ,
лишь постепенно и нерѣдко послѣ долгой борьбы освоивалось
съ новымъ порядкомъ вещей.
Въ средніе вѣка число университетовъ послѣ основанія
пражскаго (1348) было уже довольно велико (вѣнскій 1365,
120
гейдельбергскій 1385, кельнскій 1388, эрфуртскій 1392, лейп-
цигскій 1409, ростокскій 1409) и въ эпоху гуманизма про-
должало быстро возрастать [грейфсвальдскій 1456, фрей-
бургскій и базельскій 1460, инголыптадскій 1472, майнцскій
и тюбингенскій 1476, виттенбергскій 1502 и франкфуртскій
1506; къ нимъ можно еще присоединить марбургскій универ-
ситетъ, основанный уже въ эпоху реформаціи (1&Й7)]. Но
всѣ эти университеты, какъ въ первый періодъ своего суще-
ствованія, такъ по большей части и во второй, являются въ
сущности церковными учрежденіями. Это происходило не
только потому, что церковныя имущества служили для нихъ
главными средствами къ существованію, но также и потому,
что объ основаніи ихъ заботилось главнымъ образомъ духо-
венство и что папа буллою давалъ свое освященіе новому
учрежденію; а буллу эту нельзя считать пустою формаль-
ностью, такъ какъ получить ее удавалось нерѣдко лишь бла-
годаря неоднократнымъ путешествіямъ въ Римъ и уплатѣ
довольно значительныхъ суммъ. Лишь позднѣе, когда города
ясно обнаружили стремленіе поддерживать ихъ, появляются
университеты, учреждаемые съ разрѣшенія государя. Первымъ
государемъ, основавшимъ университетъ единственно своей
властью, былъ Максимиліанъ I, издавшій курфюрстамъ
повелѣніе, въ силу котораго каждый изъ нихъ обязанъ былъ
имѣть хоть одинъ университетъ въ своихъ владѣніяхъ.
Онъ же былъ первымъ императоромъ, не коронованнымъ
папой. Такимъ образомъ, лишь съ развитіемъ въ обществѣ
чувства самостоятельности университеты стали освобождаться
съ внутренней и внѣшней стороны отъ вліянія церкви.
На основаніи тщательно составлявшихся матрикулярныхъ
книгъ, по большей части сохранившихся и не разъ изданныхъ
въ новѣйшее время, нельзя съ точностью опредѣлять число
студентовъ, такъ какъ въ эти книги вписывался всякій, кто
тогда имѣлъ какое-либо отношеніе къ университету, слѣдова-
тельно и учителя, ..и даже ремесленники; огромныя цифры,
приводимыя нерѣдко какъ доказательство жажды знанія въ ту
эпоху, сильно преувеличены. Въ Базелѣ въ теченіе перваго
двадцатилѣтія существованія университета Паульсенъ на-
121
считываетъ въ среднемъ ежегодно до 280 студентовъ; въ слѣ-
дующій такой-же промежутокъ времени—до 177; въ Тюбин-
генѣ—233, въ Эрфуртѣ во время высшаго процвѣтанія
университета 852 студента—цифра во всякомъ случаѣ весьма
почтенная.
Возрастъ студентовъ, поступавшихъ въ университеты, былъ
весьма различенъ. Между ними часто попадались дѣти, какъ
напримѣръ. Меланхтонъ и Рей хл инъ, начавшіе посѣ-
щать университетъ первый 12, а второй 15 лѣтъ, и такихъ
было не мало; но бывали и люди, давно перешагнувшіе за
предѣлы возраста учащейся молодежи: старики, мужья и отцы
семейства. Случалось, что студенты изъ уваженія къ ихъ же-
намъ или по просьбѣ дѣтей избавлялись отъ наказаній или
получали снисхожденіе; съ другой стороны, одинъ изъ нихъ
однажды долженъ былъ просидѣть недѣли 4 въ карцерѣ за
то, что побилъ свою жену. Юный возрастъ большинства сту-
дентовъ объясняется слѣдующимъ обстоятельствомъ: такъ какъ
низшій и наиболѣе посѣщаемый факультетъ, именно арти-
стическій, соотвѣтствовавшій нашимъ высшимъ учебнымъ за-
веденіямъ, давалъ лишь необходимую филологическую и
философскую подготовку къ. другимъ занятіямъ, то нерѣдко
случалось, что студенты среди курса покидали университетъ,
бѣдняки—быть можетъ, въ надеждѣ, поправивъ свои мате-
ріальныя обстоятельства, снова продолжать занятія, состоятель-
ные же — изъ желанія поскорѣе вступить въ практическую
жизнь; такъ и въ наше время дѣти образованныхъ семействъ
пройдя половину гимназическаго курса, обращаются къ заняті-
ямъ торговлей и промышленностью. Другіе, напротивъ, терпѣли
до конца и послѣ трехъ лѣтъ получали степень баккалавра,
черезъ 3*/« года званіе магистра и затѣмъ по большей части
оставались уже въ качествѣ профессоровъ при томъ универ-
ситетѣ, въ которомъ прослушали курсъ. Остальные факуль-
теты стояли значительно выше артистическаго, но посѣщались
гораздо меньше. Меньше всего поступали на медицинскій фа-
культетъ, такъ-какъ въ то время только большіе города могли
и желали имѣть у себя ученаго врача. Почти столь-же не-
многочисленъ былъ и богословскій факультетъ, благодаря то-
122
му обстоятельству, что большинство клириковъ, не смотря на
покровительство церкви университетской наукѣ, совершенно
не занимались, а если изрѣдка и посѣщали университетъ, то
ограничивались курсомъ каноническаго нрава или подготови-
тельными занятіями на артистическомъ факультетѣ. Гораздо
болѣе посѣщался юридическій, особенно послѣ того, какъ, бла-
годаря введенію въ Германіи римскаго права, учрежденію
верховнаго имперскаго суда (Кеісіізкатггіег^егісйі) и многихъ
провинціальныхъ судовъ, явилась настоятельная необходимость
въ ученыхъ судьяхъ..
На ряду съ раздѣленіемъ на факультеты, существовало
также и распредѣленіе студентовъ по націямъ, которое, по-
добно первому, было заимствовано изъ ранѣе существовавшихъ
иностранныхъ университетовъ; но распредѣленіе это, имѣв-
шее тамъ національное значеніе, здѣсь получило характеръ
землячествъ и давнымъ давно потеряло свои права при вы-
борахъ ит. и., которыя тамъ составляли весьма существенную
часть ихъ правомочій.
Студенты были собственно учениками и жили одной жизнью
съ профессорами, которые иногда мало чѣмъ отличались отъ
старшихъ учениковъ, потому что, какъ прекрасно говоритъ
Паульсенъ, «учась, начинали курсъ, учась и уча другихъ,
продолжали его и, уже только уча, заканчивали, чтобы въ
большинствѣ случаевъ вернуться къ практической жизни, по-
лучивъ какую-нибудь духовную должность».
Совмѣстная жизнь студентовъ съ профессорами облегча-
лась тѣмъ, что послѣдніе до середины 15-го столѣтія не были
женатыми, безбрачіе даже предписывалось уставами большин-
ства университетовъ, и по адресу одного изъ своихъ препода-
вателей, вступившаго въ бракъ, вѣнская матрикула, напри-
мѣръ, произнесла, суровый приговоръ: «нхогега йихіі ѵегеив
іп детепѣіаш». Благодаря развившемуся въ эпоху гуманизма и
подъ его непосредственнымъ вліяніемъ свѣтскому элементу,
являлись частыя исключенія изъ этого правила, но само оно
было уничтожено только реформаціей. Магистръ жилъ со своими
студентами, числомъ иногда до 12, къ нимъ по большей части
присоединялись еще нѣсколько бѣдныхъ; жилищемъ служили осо-
123
быя зданія при университетѣ или при церкви, называемыя бур-
сами (отсюда слово «буршъ»); магистръ, какъ «гереиз» пли
«гесіог» не только кормилъ, одѣвалъ и снабжалъ учебными
пособіями своихъ студентовъ, но и занимался съ ними; сту-
денты-же сопровождали своихъ магистровъ при выходахъ и
составляли ихъ главную свиту. Жизнь проходила въ совмѣст-
ной работѣ и въ благочестивыхъ занятіяхъ, всякія удоволь-
ствія были изгнаны. Выраженіемъ общаго правила въ этомъ
отношеніи были слова, сказанныя однимъ фрейбургскимъ про-
фессоромъ при основаніи имъ въ 1496 году «йошиз заріеп-
ііае»: «такъ какъ мудрость не обитаетъ въ домахъ людей, жи-
вущихъ въ довольствѣ, то всѣ вкусные обѣды и лакомства
должны быть, подобно коварнымъ сиренамъ, удалены изъ на-
шего дома мудрости». Меню ежедневныхъ двухъ трапезъ въ
одной лейпцигской бурсѣ, приводимыя въ «Письмахъ темныхъ
людей» и врядъ-ли выдуманныя, весьма ясно иллюстрируютъ
сказанное. Ргіппші сіісііпг вешрег і. е. іепіопісе: §гніж (Пер-
вое называется «всегда», а по нѣмецки «каша», потому что
безъ нея не обходится ни одинъ обѣдъ), зесипсіпт сопііпие
і. е. 8пр (второе—«постоянно», а по нѣмецки «супъ»—«по-
стоянно», а можетъ быть и «безконечно», благодаря подлива-
нію воды), іегііпгп соѣісііе і. е. шинн (третье — «ежедневно»,
а по нѣмецки «кисель»), дпагішп Ггедпепіег і. е. піа^ѳгйеізсіі
(четвертое—«часто», а .по нѣмецки «плохое мясо»), дпіпѣит
гаго і. е. ^еЪгбііев (пятое—«рѣдко», а по нѣмецки «жаркое»),
зехѣиш пипдиат і. е. кезве (шестое—«никогда», а по нѣмецки
«сыръ»), зеріішпт аііднапйо і. е. еріеі ппсі Ъігп (седьмое—
«кое когда», а по нѣмецки «яблоки и груши»).
Такіе порядки продолжали существовать въ теченіе всей
эпохи гуманизма. Но стѣсненія, введенныя бурсами, были не-
выносимы для молодежи. Юноши, стремившіеся главнымъ об-
разомъ къ удовольствіямъ, не могли, разумѣется, не видѣть,
что, благодаря строгому надзору, они совершенно обманулись
въ своихъ мечтахъ о свободной жизни. Столь же стѣснитель-
ной оказалась эта обстановка и для людей болѣе серьезныхъ,
потому что имъ претили какъ методъ, такъ и предметъ за-
нятій, въ сущности не отличавшіеся отъ школьныхъ. Они
124
осмѣивали порядки бурсы, начальниковъ общежитій и про-
чихъ подобныхъ имъ университетскихъ преподавателей и сво-
ими рѣзкими и настойчивыми нападками достигли того, что
ихъ мнѣніе было усвоено послѣдующей учащейся молодежью,
хотя они и составляли меньшинство.
Преобразованіе университетовъ, котораго всѣми силами
старались достигнуть гуманисты, не ограничивалось только
внѣшнимъ устройствомъ, но заключалось также въ классифи-
каціи наукъ, выразившейся въ новомъ раздѣленіи на факуль-
теты. Артистическій факультетъ, хотя • и носившій громкое
названіе «разсадника всѣхъ остальныхъ знаній», но представ-
лявшій собою только подготовительную ступень къ дальнѣй-
шимъ спеціальнымъ занятіямъ, теперь, разумѣется при усло-
віи разумнаго и усерднаго отношенія къ дѣлу изученія древ-
ности, неминуемо долженъ былъ сдѣлаться центромъ универ-
ситета. Эта перемѣна не заставила себя долго ждать. Ей
содѣйствовали всѣ лица, преданныя дѣлу гуманизма, т. е. не
одно лишь младшее поколѣніе—заклятые враги старыхъ по-
рядковъ, но и люди болѣе умѣреннаго лагеря, которые не
только не были безусловными приверженцами «ораторовъ», но
часто даже ненавидѣли «поэтовъ». Однимъ изъ такихъ пред-
ставителей партіи умѣренныхъ былъ Яковъ Вимфелингъ.
Въ 1499 году онъ произнесъ въ Гейдельбергѣ рѣчь «о еди-
неніи между ораторами и діалектиками», въ которой указалъ
на необходимость правильнаго изученія гуманитарныхъ наукъ.
Здѣсь такая рѣчь была весьма кстати, потому что Гейдель-
бергскій университетъ до сихъ поръ не давалъ почти ничего
или-же слишкомъ мало молодежи, желавшей заниматься гума-
нистическими науками. «Никто»,—жаловалсяЦельтесъ, при-
званный въ 1484 году въ Гейдельбергъ,—«не учитъ здѣсь ла-
тинской грамматикѣ и не занимается изученіемъ ораторовъ.
Математика здѣсь неизвѣстная вещь, астрономіей никто не
интересуется, надъ древними поэтами насмѣхаются, а Виргилія
и Цицерона прямо боятся». Такимъ образомъ потребность въ
гуманитарныхъ наукахъ была внѣ сомнѣній, но объяснялась
она крайне своеобразно. «Многіе нѣмецкіе юноши поступаютъ»,
говоритъ Вимфелингъ, «для этихъ занятій въ итальянскіе уни-
125
верситеты. Развѣ не полезнѣе было-бы и достойнѣе для на-
шего отечества, если-бы они могли здѣсь учиться и здѣсь-жѳ
тратить свои деньги». При этомъ онъ указываетъ на другія
высшія школы, въ которыхъ обращено вниманіе на эти занятія,
какъ-то въ Базелѣ, Фрейбургѣ, Тюбингенѣ, Ингольштадтѣ и Вѣ-
нѣ. Ораторъ заканчиваетъ краснорѣчивымъ, но исторически не-
вѣрнымъ заявленіемъ,, что Гейдельбергъ, какъ старѣйшій нѣмец-
кій университетъ, не долженъ отставать отъ болѣе молодыхъ.
Благодаря этому введенію гуманистическаго преподаванія
получилась нежелательная односторонность: — предпочтеніе
филологіи передъ занятіями реальными науками. Впослѣдствіи '
эта односторонность имѣла весьма печальные результаты, но
въ началѣ она не была еще такъ опасна, потому что тогда
наблюденія явленій природы были еще весьма несовершенны,
такъ что естествознаніе и медицина могли успѣшно идти впе-
редъ, даже только почерпая свѣдѣнія изъ произведеній доселѣ
забытыхъ классиковъ.
Приверженцы новаго направленія, порицавшіе предметы
и методы преподаванія старыхъ университетовъ, должны были
быть недовольны и раздававшимися тамъ академическими сте-’
пенями и наградами. Какъ могли они считать эти награды
знаками отличія, если получали ихъ отъ людей, которые сами
казались имъ недостойными? Далѣе, академическій титулъ слу-
жилъ первымъ условіемъ для занятія должности въ городскомъ
совѣтѣ или при княжеекомъ дворѣ; истинный-же гуманистъ,
особенно-же юноша, поддерживаемый отцомъ пли знатнымъ
покровителемъ, считалъ несовмѣстимымъ исправленіе какой-
либо должности съ изученіемъ свободныхъ паукъ. Протестъ
противъ академическихъ степеней продолжался во всѣ періоды
возрожденія и во всѣхъ странахъ, гдѣ только оно имѣло силу.
Не говоря уже о всѣмъ извѣстномъ примѣрѣ Петрарки,
слѣдуетъ еще сказать, что англичанинъ Виклифъ(ум. 1384 г.)
доказывалъ, будто проповѣдь евангелія и неучеными людьми
оправдывается библіей и допускается церковными законами,
а нидерландецъ В и в о с ъ (ум. 1540 г.), хотя и не осуждаетъ
совершенно ученыхъ степеней, но старается объяснить столь
часто случающуюся раздачу ихъ недостойнымъ, какъ-то: «по-
126
варамъ, портнымъ, лакеямъ, даже разбойникамъ» тѣмъ об-
стоятельствомъ, что экзаменаторы берутъ взятки. Въ Герма-
ніи возгорѣлась очень сильная борьба, возбужденная, быть
можетъ, запальчивымъ осужденіемъ университетскихъ препо-
давателей Энеемъ Сильвіемъ. Уже Феликсъ Геммер-
линъ, осмѣивая тѣхъ, кто давалъ и принималъ степени
отличія, предложилъ давать имъ титулъ «доктора глупости»,
и это предложеніе его имѣло успѣхъ, что доказываетъ ста-
рая этимологическая шутка (сіосіог-сіосііюг). Бартоломей
изъ Кёльна находилъ, что докторскій титулъ — пустыя сло-
ва и не доказываетъ еще никакого знанія. Рядомъ съ этими
двумя, въ общемъ довольно умѣренными людьми, можетъ быть
названъ въ качествѣ крайняго Андрей Карлыптадтъ, ко-
торый именовалъ себя «новымъ міряниномъ» и не хотѣлъ
быть ни магистромъ, ни докторомъ, потому что не желалъ
пустыхъ почестей, запрещенныхъ Христомъ своимъ учени-
камъ. Съ особеннымъ отвращеніемъ къ этимъ незаслужен-
нымъ наградамъ относились въ Эрфуртѣ. «Нѣтъ надобности
въ докторахъ тамъ, гдѣ господствуетъ разсудокъ», такъ го-
ворилъ Му Ціанъ, наставникъ тамошней передовой молоде-
жи; онъ горячо убѣждалъ юношей не стремиться къ титуламъ
а, если иногда совѣтовалъ, то съ непремѣннымъ добавленіемъ:
«чтобы подъ этой маской ты могъ устрашать неопытныхъ»,
или-же рекомендовалъ имъ стараться только располагать къ
себѣ и подкупать своихъ .учителей, вмѣстѣ того,, чтобы изу-
чать требуемое, потому что, если разсудить строго, не все-ли
равно, «что думаютъ сварливые софисты о молодежи нашего
лагеря».
Эрфуртъ также имѣлъ немалое значеніе для двухъ про-
изведеній, которыя своими безпощадными насмѣшками вели
борьбу съ жаждой титуловъ: «Кето» Гуттена и «Письма тем-
ныхъ людей». Гуттенъ никогда не стремился къ полученію ака-
демической степени; правда, въ одномъ оффиціальномъ пись-
мѣ'архіепископа Майнцскаго онъ названъ докторомъ, но этоть
незаслуженный титулъ былъ данъ ему только потому, что
архіепископъ хотѣлъ съ возможно большей торжественностью «
говорить о своемъ представителѣ; въ дѣйствительности-же онъ
127
г возвратился изъ Италіи, не получивъ степени доктора правъ.
^Благодаря такому его презрительному отношенію къ суще-
ствующимъ порядкамъ, усилилась размолвка Гуттена съ род-
ными, которые и безъ того были недовольны занятіями мо-
лодого рыцаря и хотѣли видѣть по крайней мѣрѣ внѣшніе
ихъ результаты. Такимъ образомъ, знаменитому гуманисту
нерѣдко приходилось выслушивать отъ своихъ родственни-
ковъ, представителей старой школьной мудрости, будто безъ
титула онъ представляетъ собою полное ничтожество. Упрекъ
этотъ заставилъ Гуттена разработать старую поэтическую
шутку, гдѣ объ этомъ «никто» разсказываются всевозмож-
ныя и хорошія и дурныя вещи, «соль которыхъ», какъ
говоритъ Штраусъ, «заключается въ игрѣ словъ, въ силу
которой «никто» сначала является какъ-бы дѣйствительнымъ
лицомъ и о немъ говорятся невѣроятныя вещи до тѣхъ поръ,
пока онъ вдругъ не исчезаетъ, въ качествѣ простого отрица-
нія». Серьезный тонъ, который гораздо болѣе шелъ автору,
чѣмъ какія-нибудь шутливыя замѣчанія, мы находимъ въ ’
обращеніи къ Кроту, гдѣ въ заключеніи стоятъ слѣдующія
слова: «Пусть такъ! мы, которые свободны духомъ, мы ско-
рѣе готовы на все, только-бьт не поддаваться мнѣнію черни;
мы хотимъ быть «ничѣмъ», потому, что стремимся къ добру;
хотимъ «ничего» не знать, такъ какъ многое дѣйствительно
знаемъ. Если ты со мной согласенъ, то будемъ презирать
глупый приговоръ и, смѣясь надъ людскою глупостью, на-
всегда останемся «ничѣмъ»; пусть другіе дѣлаются докторами
и украшаютъ себя титулами, коли они не могутъ постигнуть
сути дѣла».
«Письма темныхъ людей» преслѣдуютъ насмѣшками это
«исканіе» титуловъ, а также осмѣиваютъ безконечно долгій
срокъ достиженія (отъ 8 до 18 лѣтъ) докторскаго диплома:
старые педанты жалуются на юнцовъ, которые по примѣру
апостоловъ не хотятъ знать ни о какихъ магистерскихъ дипло-
махъ. Осмѣиванію магистерства спеціально посвящено первое
письмо «Завтракъ магистровъ» (ргашііпт та§І8Іга1е) съ ихъ
научными изслѣдованіями о томъ, какъ нужно говорить «та-
різіег позігапбиз» или «іпащБігавсІиз», съ ихъ вопросами о
128
толъ, какъ надо называть1 ученаго, который состоитъ членомъ
10 университетовъ, тешЪгиш, т. е. въ единственномъ числѣ
или тешЪга, т. е. во множественномъ, съ ихъ недоумѣніями,
производить-ли слово «ша^івіег» отъ «таріз* и «Іег», такъ
какъ учитель долженъ знать втрое больше ученика, или отъ
«таріз» и «іеггео», такъ какъ онъ долженъ внушать учени-
камъ страхъ своимъ авторитетомъ.
Это осмѣиваніе людей болѣе зрѣлаго возраста, достигшихъ
уже какихъ-нибудь положительныхъ результатовъ своихъ за-
нятій, является отнюдь не единственнымъ указаніемъ на со-
противленіе академическаго юношества своимъ противникамъ.
Другое свидѣтельство заключается въ открытомъ признаніи
новыхъ внѣ-факультетскихъ занятій, что видно уже изъ по-
падающихся въ матрикулярныхъ книгахъ такихъ выраженій,
какъ ай зіпбіиш Ьіппапііаііз зигаѵіі: такое выраженіе звучитъ
явнымъ протестомъ противъ прежняго запрещенія всего того,
что не входило въ программу факультетскаго преподаванія.
. Академическая молодежь наряду съ серьезными занятіями
всегда имѣла привилегію пользоваться и удовольствіями жизни.
Правда, законы въ то время были крайне строги и всѣ удо-
вольствія заключены были въ очень тѣсныя рамки, но именно
вслѣдствіе этой строгости они имѣли участь другихъ подоб-
ныхъ-же законовъ, т. е. постоянно нарушались. Такъ, напри-
мѣръ, въ Тюбингенѣ студентамъ, жившимъ въ общежитіи подъ
извѣстнымъ надзоромъ, было приказано прилежно посѣщать
проповѣди, коллегіи и имѣть частныхъ учителей; напротивъ,
имъ было запрещено наносить обиды дѣйствіемъ и словами,
шумѣть ночью на улицахъ, чрезмѣрно напиваться, а также
носить необычное или неприличное платье. Но всѣ эти при-
казанія и запрещенія нарушались. Молодые люди оказывались
такими лѣнтяями, что начальство не разъ должно было обра-
щаться къ родителямъ съ предложеніемъ взять ихъ сыновей
изъ университета; пили студенты чрезвычайно много, такъ
что однажды было удостовѣрено, что четыре студента выпили
30 мѣръ вина; вмѣсто простыхъ костюмовъ носили самыя до-
рогія ткани, въ которыхъ студенты изъ горожанъ любили
щеголять подобно дворянамъ и рыцарямъ; иногда въ на-
129
смѣшку надъ начальствомъ наряжались въ странныя одежды,
напримѣръ въ простые, длинные купальные плащи и даже
въ еще болѣе откровенные костюмы. Вмѣсто того, чтобы со-
блюдать тишину и спокойствіе въ теченіе дня и ночи, сту-
денты подымали шумъ и .буйствовали, отчего страдали три
вѣчныхъ ихъ врага: ночные сторожа, педеля (І’ікІеІ) и фр-
листеры (бюргеры). Мученія, которымъ подвергались первые
два разряда охранителей общественной тишины, часто стано-
вились до того невыносимы, что на открывавшіяся вакансіи
лишь съ трудомъ можно было найти человѣка, согласнаго
занять эту опасную должность. Столкновенія съ городскимъ
населеніемъ, а также окрестными деревенскими жителями,
часто доходили до настоящихъ сраженій, и для водворенія
мира требовалось вмѣшательство властей; при этомъ часто
случалось, что горожане, «въ воздаяніе» («гпг ЕгроіхІісЬкеіІ»)
за испытанный ими страхъ получали два ведра вина.
Весьма яркую картину студенческихъ удовольствій въ
томъ видѣ, въ какомъ они существовали съ эпохи гуманизма,
хотя и не безъ вліянія огрубѣнія нравовъ за послѣдующія деся-
тилѣтія, представляютъ излюбленныя въ XVI вѣкѣ сцены изъ
притчи о блудномъ с.ынѣ и студенческія комедіи. Въ первыхъ,
большею частью нѣмецкихъ пьесахъ, заимствованныхъ изъ
библейскихъ притчъ, изображается типъ изнѣженнаго мамень-
кинаго .сынка, нерѣдко студента, который покидаетъ отцов-
скій домъ изъ непомѣрной жажды наслажденій, проматываетъ
свое состояніе въ безнравственной средѣ и, частью отъ го-
лода, а отчасти движимый чувствомъ раскаянія, возвращается,
наконецъ, домой, гдѣ ,его встрѣчаютъ съ радостью, какъ про-
павшаго и вновь нашедшагося сына. Въ приключеніяхъ его
постоянно играютъ роль студенты въ качествѣ участниковъ
или коноводовъ этой безалаберной трактирной жизни, губи-
тельно отражавшейся на здоровьѣ, состояніи и чести. Что
касается студенческихъ комедій, то, понятно, онѣ обри-
совываютъ всю студенческую жизнь и даютъ различные типы
студентовъ: аккуратнаго посѣтителя лекцій, сорвиголову, ко-
торый затѣваетъ ссору въ игрѣ, дерется съ товарищами, такъ
что дѣло доходитъ до столкновенія съ полиціей, при чемъ
Гейгеръ. 9
130
при появленіи послѣдней, всѣ, прежде враждебно относив-
шіеся къ буяну, товарищи, переходятъ на его сторону; далѣе
изображается герой трактировъ и заклятый врагъ семейной
жизни, не отказывающійся однако подъ пьяную руку отъ лег-
кихъ амурныхъ похожденій; наконецъ, выводится мечтатель-
ный юноша, бѣгающій за каждой юбкой, пока не женится
на неслишкомъ суровой дочери трактирщика, повинуясь ско-
рѣе необходимости, чѣмъ влеченію сердца и, конечно,
лишь послѣ того, какъ ему удается сломить упорное сопро-
тивленіе родителей съ той или другой стороны. Къ числу
самыхъ грубыхъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ характерныхъ событій
въ жизни студенчества, особенно охотно изображавшихся въ
комедіяхъ, принадлежитъ торжественное принятіе новичка,
«фукса», (ІерозШо Ъеаппз’а. Рѣшительно все позволяли себѣ
дѣлать съ этимъ «Ъеаппв’омъ»; слово это старались объяснить і
слѣдующей анаграммой: или Ъезііа апіаіа ппздпаш, или-же Ъе-
8Йа едпаііз ааіло пііііі ѵеге зсіепз, или говорили Ьеаппз езі
апішаі пезсіепз ѵііаш зішііозогшп. Принятіе новичка сопро-
вождалось всевозможными мученіями, такъ, напримѣръ, отламы -
вали у «фукса» рога (см. стр. 80 объ оструганномъ Эккѣ) съ
цѣлью удалить изъ него все дурное и сдѣлать его такимъ обра-
зомъ вполнѣ готовымъ ко вступленію въ студенческую общину.
Всѣ эти комедіи относятся, правда, къ 1550 году, однако, по вы-
ражаемымъ ими идеямъ, принадлежатъ эпохѣ гуманизма. Въ
одномъ сборникѣ стихотвореній, посвященномъ собственно
краковскимъ студентамъ, но распространенномъ по всей Гер -
маніи (авторомъ его былъ Лаврентій Корвинъ), находимъ
мы слѣдующіе стихи сіе Ъеапо, помѣченные 1504 годомъ:
«его глаза дѣлаютъ его похожимъ на волка, его волосы—
уподобляютъ его козлу, длинные уши — ослу; такое суще-
ство не заслуживаетъ того, чтобы обиттть въ человѣче-
скомъ ^жилищѣ, но, подобно дикому звѣрю, должно жить въ
берлогѣ».
Несмотря на всѣ подобныя проявленія грубости, нераз-
дѣльныя съ предоставленной только что свободой академиче-
ской жизни и являвшіяся естественнымъ результатомъ того
принужденія, которому молодые люди подвергались въ бурсахъ,
131
Квсетаки никакъ нельзя сказать, что студенческая жизнь того
| времени была совершенно распущенной.
[ Въ студенческой средѣ господствовало скорѣе добродушное
Е веселье, молодая жизнерадостность; что-же касается буйнаго
Е молодечества, то оно гораздо меньше выражалось въ безо-
I бразномъ разгулѣ, чѣмъ въ шумныхъ пирушкахъ; молодежь
Г мстила за муки, что она вытерпѣла, изучая латынь, застоль-
Р ными пѣснями, въ которыхъ забавно перемѣшивались ла-
тинскіе и нѣмецкіе стихи. Одна изъ этихъ пѣсенъ, правда,
г сообщенная впервые только Фишартомъ, однако, являющая-
1 ся несомнѣннымъ произведеніемъ того времени, можетъ быть
здѣсь приведена, такъ какъ упоминаніе въ ней слова бурса
(ЪигзсЬ) ясно указываетъ на ея принадлежность къ описывае-
мой эпохѣ:
ѴѴоІаиі' іг Ъгіійег аіігшпаі
циов віѣів ѵехаѣ ріигіша!
ісЪ ѵѵеівв еіп «ѵігѣ, Ыи^ иЬега!
<|ііос1 ѵіпа вресѣаѣ орѣіша.
8еіп ѵѵеіп шівсЬѢ ег пісЬѢ шіѣ сіет ваѣѣ
е рпѣео диі вптіѣпг
еіп ЫеіЬѣ іп веіиег кгаіѣ
е Ьоѣгів иѣ ехргіппѣиг.
Нег ѵѵігі Ьгіп^і ипв еіп §тіІеп ѵѵеіп
іп сеііа чиоб евѣ орѣітит!
о <1іе Ьгййег ѵѵоііеп ІгбЫісЬ веіп
ай посѣів ивдие ѣегтіпит.
іѴег §геіпеп ойег тпггеп теііі
иѣ сапев Йесеѣ гаЬійов,
йег гпар ѵѵоі ЫеіЪеп аив йет вріі
ад рогсов еаі. вогйідов!
ГгівсЬ аиі'! <1іе ЬигвсЬ ѵѵііі ГгбІісЬ веіп,
Іеѵаіе вигвит роспіа,
боѣ ^еверп ипв беп ипд апдегп ѵѵеіп,
іп ветріѣегпа весиіа *).
*) Впередъ, друвья, идемте всѣ.
Кто жаждой сильною томится!
9*
132
Однако, эти пѣсни и попойки не мѣшали молодымъ лю-
дямъ усердно трудиться, а учиться приходилось не мало. За-
нятія На артистическомъ факультетѣ—говоримъ именно о немъ,
такъ какъ собственно одинъ этотъ факультетъ принимается
здѣсь во вниманіе—заключались въ слушаніи лекцій, упраж-
неніяхъ и диспутахъ. Лекціи были ординарныя и экстраор-
динарныя, конкурировавшія между собой. Первыя читались,
повидимому, штатными преподавателями на жалованьѣ и со-
отвѣтствовали нашимъ лекціямъ; онѣ начинались при Наступ-
леніи семестра. Вторыя-же, т. е. экстраординарныя лекціи,
предназначавшіяся для отсталыхъ студентовъ или для экза-
менующихся, начинались по этому самому въ срединѣ семестра,
незадолго до конца и читались магистрами; онѣ могутъ 'быть
приравнены къ нѣмецкимъ ргіѵаііазіта и испытательнымъ кур-
самъ. Практическія упражненія и диспуты велись магистрами и
продолжались 3 часа подрядъ одинъ разъ въ недѣлю, причемъ
магистры должны были являться здѣсь фъ особой присвоен-
ной имъ одеждѣ. За лекціи и упражненія полагалась извѣст-
ная плата. Предметъ лекцій и упражненій былъ одинъ и
тотъ-же: грамматика, преподававшаяся, впрочемъ, въ томъ
только случаѣ, если предварительная подготовка учащихся
Знакомъ одинъ трактирщикъ мнѣ,
Вино имъ чудное хранится
Въ вино свое юнъ сокъ не льетъ, (
Что ивъ колодца почерпаютъ,
И каждый ту-же влагу пьетъ,
Что и изъ Гроздій выжимаютъ.
Хозяинъ намъ подастъ вина
Изъ 'всѣхъ винъ въ погребѣ прекраснѣй,
И будемъ мы кутить, друзья,
Вплоть до разсвѣта ночи мрачной.
ІСто-жъ хочетъ злиться и ворчать
Подобно псамъ остервенѣвшимъ,
Пусть къ намъ не лѣзетъ пировать,
А уберется къ свиньямъ мерзкимъ!
Живѣй! Кутить хотятъ бурши.
Стаканы кверху подымите,
Ты-жъ, Господи, благослови
Внно и нынѣ и во вѣки.
133
I
Г оказывалась въ этомъ отношеніи неудовлетворительной; ее
Г изучали какъ по Александру, такъ и по Донату, слѣдователь-
г но, и пр новому, и по старому методу; кромѣ нея изучались
[ логика, діалектика и реторика, преподававшаяся частью по
I Аристотелю, конечно, въ средневѣковыхъ латинскихъпе-
Г реводахъ, частью-же по жалкимъ руководствамъ, составлен-
I нымъ на основаніи скудныхъ пособій Петромъ Испан-
I с к и м ъ; такимъ образомъ и здѣсь мы встрѣчаемся съ вред-
5 нымъ смѣшеніемъ оригинальнаго съ заимствованнымъ, пра-
• кильнаго съ извращенный'!.; далѣе слѣдуетъ физика и астро
; номія; у магистрантовъ—этика и психологія, метафизика и
геометрія, а также ариѳметика и музыка (въ томъ случаѣ,
если будутъ читаться). Послѣднее добавленіе, находящееся въ
самомъ учебномъ планѣ, означало, что или не всегда было на
лицо достаточно учебнаго персонала, такъ что многія каѳедры
пустовали, или-же, что названные предметы считались не-
обязательными и изучались лишь по желанію. Упражненія
отличались отъ лекцій тѣмъ, что на послѣднихъ читалъ и
давалъ объясненія самъ преподаватель, причемъ преобладали
объясненія, такъ какъ каждая лекція такимъ образомъ при-
мѣнялась къ какому нибудь опредѣленному положенію, что въ
связномъ изложеніи не было надобности, а иногда оно ока-
зывалось даже невозможнымъ. На упражненіяхъ-же дѣйствую-
щими лицами являлись учащіеся. О самостоятельной дѣятель-
ности послѣднихъ не можетъ быть и рѣчи, какъ равно нельзя
говорить и объ оригинальной, вполнѣ отрѣшившейся отъ устарѣ-
лыхъ образцовъ дѣятельности учителей. Напротивъ, на этихъ
диспутахъ всегда съ точностью указывалось, сколько должно
быть сдѣлано положеній, вопросовъ и доказательствъ, и давалась
строгая формулировка вопросовъ; столь подробная подготовка
къ экзамену не только допускалась, но считалась обязательной.
Будущій баккалавръ долженъ былъ присутствовать, по усмо-
трѣнію учителя, въ качествѣ простого зрителя или-же дѣя-
тельнаго участника, на шестидесяти подобныхъ диспутахъ
(веденныхъ иногда магистрами, а иногда старшими баккалав-
рами); будущій магистръ долженъ былъ присутствовать на
дальнѣйшихъ тридцати такихъ диспутахъ.
134
Нельзя говорить о средневѣковыхъ университетахъ, кото-
рыхъ сущность и внѣшнее устройство впослѣдствіи постепенно
измѣнились подъ вліяніемъ гуманизма, не упомянувъ о вели-
комъ спорѣ между номиналистами и реалистами, потому что онъ
имѣетъ для среднихъ вѣковъ почти такое-же важное значеніе,
какое для новаго времени имѣлъ споръ гуманистовъ съ схола-
стиками. Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ спорѣ противныя
партіи назывались «старой» и «новой», такъ что нерѣдко
въ одномъ и томъ-жс университетѣ дѣло доходило до раздѣле-
нія на ѵіа апйдііа и ѵіа іпосіегпа;. разница-же между тѣмъ и
другимъ споромъ заключается въ томъ, что гуманизмъ и
'схоластика суть два противоположныхъ направленія, между
тѣмъ какъ номинализмъ и реализмъ—лишь двѣ различныхъ
точки зрѣнія одного и того-же схоластическаго направленія
науки. Реализмомъ называется такое міровоззрѣніе, которое
вѣритъ въ дѣйствительное бытіе лишь общихъ идей (сіаа
А11§етеіпе); истинную реальность и сущность оно признаетъ
только за родомъ и видомъ, а индивидуумовъ считаетъ пре-
ходящими явленіями, простыми подраздѣленіями своего ви-
да. Номинализмъ, наоборотъ, считаетъ дѣйствительно суще-
ствующими только индивидуумовъ, общія-же идеи съ его точ-
ки зрѣнія являются логическими понятіями и абстракціями,
-существующими только въ нашемъ умѣ. Реализмъ, старѣйшее
Азъ этихъ двухъ воззрѣній, не признаетъ законности болѣе
новаго направленія, преслѣдуетъ его, причемъ находитъ иногда
поддержку у общественной власти, какъ, напримѣръ, въ "Па-
рижѣ, гдѣ въ 1473 году книги номиналистовъ были сожжены.
Однако, несмотря на такое преслѣдованіе, номинализмъ про-
должалъ существовать и утвердился, благодаря тому, что онъ
выставилъ новый принципъ изслѣдованія, согласно которому
всеобщее существуетъ только какъ абстрактный выводъ изъ
опыта, а непосредственно дѣйствительное, видимое и единич-
ное должно быть изслѣдуемо и представлено во всемъ его
своеобразіи и только путемъ познанія многихъ частностей
можетъ быть достигнутъ успѣхъ въ пониманіи всеобщаго.
Однако, несмотря на такое положеніе номинализма въ
наукѣ, онъ почти никогда не является покровителемъ гумани-
135
стическихъ занятій; наоборотъ, нѣкоторые выдающіеся пред-
ставители гуманизма примкнули къ реализму и, въ свою оче-
редь, нѣкоторые основные пуикты номинализма, которые додж-
ны-бы были послужить вѣрнымъ убѣжищемъ для «друзей свѣ-
та», сдѣлались орудіемъ защиты для обскурантовъ.
• Только что описанный нами строй академической жизни,
остававшійся приблизительно тѣмъ-же и для другихъ университе-
товъ, существовалъ въ Базелѣ. Быть можетъ нигдѣ не велась
борьба между номинализмомъ и реализмомъ съ такимъ оду-
шевленіемъ, какъ здѣсь; поэтому Базельскій университетъ,
хотя одинъ изъ самыхъ молодыхъ, можетъ занять первое
мѣсто въ ряду другихъ университетовъ, нами разсматривае-
мыхъ. Мѣсто это принадлежитъ Базелю и потому, что онъ при-
нималъ въ число своихъ студентовъ—многихъ даже безплатно—
только потому, что поступавшіе были «поэтами и ораторами», так-
же давалъ пріютъ, а при случаѣ сообщалъ знанія странствую-
щимъ гуманистамъ; сверхъ того, Базельскій университетъ
можетъ считаться первой высшей школой, которая намъ дала
уже въ 1474 году, въ лицѣ Іоганна Маттіаса фонъ-Ген-
тенбаха, учителя, ежедневно читавшаго двѣ-часовыхъ лекціи
объ изящныхъ искусствахъ и поэзіи; такимъ образомъ, Ба-
зельскій университетъ первый далъ оффиціальное признаніе
гуманизму.
Базельскій университетъ былъ основанъ въ 1460 году съ
согласія папы-гуманиста Пія II, выраженнаго имъ въ буллѣ;
понятно, что послѣднее обстоятельство поставило этотъ уни-
верситетъ въ нѣкоторую зависимость ,]отъ Италіи, что выра-
зилось въ приглашеніи сюда нѣкоторыхъ извѣстныхъ итальян -
скихъ ученыхъ и въ томъ, что первое мѣсто въ этомъ уни-
верситетѣ принадлежало юридическому факультету, имѣвшему
столько слушателей, сколько три остальныхъ факультета, взя-
тые вмѣстѣ. Надежда на привлеченіе многочисленныхъ слу-
шателей, благодаря приглашенію знаменитыхъ профессоровъ
и предпочтенію, главнымъ образомъ, практическихъ наукъ,
однако не оправдалась, а потому рѣшили покончить съ этой
.«иностранщиной» и обратить на остальные факультеты такое-
же вниманіе, какъ и на юридическій; и дѣйствительно, Базель
136
ѳбйзанъ своимъ процвѣтаніемъ не иностраннымъ юристамъ,
а- мѣстнымъ гумйнйстамъ;- настоящее его значеніе опредѣ-
ляется тѣмъ, что онъ былъ важнымъ орудіемъ въ борьбѣ новаго
знанія съ приверженцами старйны.
Украшеніемъ Базеля былъ долгое время Іоганнъ Гейи-
линъ а Барійе (а по мѣсту своего рожденія—фонъ-ПІтейнъ,
1425 — 1496) глава* реализма, но не чуждый и гуманизму.
Сначала въ 1464 и 1465 гг., затѣмъ въ 1474—1478 гг. и, на-
конецъ, съ 1487 года до сВоей смерти, посвящая время уни-
верситету или ію крайней мѣрѣ городу Базелю, онъ необыкно-
вёино много сдѣлалъ для Ихъ процвѣтанія. Послѣдніе годы
своей жизни этотъ человѣкъ провелъ въ монастырѣ, подобно
многимъ своимъ современникамъ, а именно въ Картезіанскомъ,
въ Базелѣ; и хотя онъ не нашелъ здѣсь желаннаго внѣшняго
спокойствія, потому что аббатъ налагалъ на него наказанія, не
Взирай ни на Возрастъ его, ни на положеніе, онъ все-же достигъ
по крайней -мѣрѣ душевнаго мира. Когда тѣ, которые прежде
йсііытали на себѣ его вліяніе и еще вѣрили въ его силы, обрати-
лись къ нёму съ просьбой возвратиться къ общественной дѣя-
тельности, онъ отвѣчалъ: «лѵепн ег ггѵо §ее1еп ііеііе, лѵеіііе ег
рппр сііе еіне ап §пі БезеПеп релѵарі Ьан». (Если-бы у него
были двѣ души, онъ конечно одну отдалъ-бы своимъ друзьямъ).
Раньше онъ былъ выдающимся проповѣдникомъ въ Базелѣ и
считался тамъ, равно какъ и вездѣ, гдѣ-бы онъ ни появлялся,
учителемъ нравственности, обновителемъ старыхъ церковныхъ
Обычаевъ и дѣятельнымъ защитникомъ науки. Но прежде
Всего онъ былъ философъ и, послѣ Побѣды истиннаго Пла-
тона надъ истиннымъ Аристотелемъ Въ Италіи, еще впро-
Долженіи нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ продолжалъ защищать
нё настоящаго Аристотеля и выводимый изъ положенія по-
слѣдняго ложный идеализмъ. Какъ теологъ, Гейнлинъ съ
фанатическимъ благоговѣніемъ относился къ св. Дѣвѣ Маріи,
но такое Отношеніе къ Ней выражалось у него не такъ, какъ
у бывшихъ единомышленниковъ его, доминиканцевъ, именно—
признаніемъ непорочнаго зачатія Богоматери, а скорѣе тѣмъ,
Что Онъ объясйяЛъ Ея происхожденіе вполнѣ естественнымъ,
йёловѣче сеймъ путёмъ, чтобы Тѣмъ чудеснѣе и божественнѣе
137
представить избраніе Святымъ Духомъ Дѣвы, рожденной отъ
людей. Въ'данномъ случаѣ Гейнлинъ не отступилъ и передъ
авторитетомъ святыхъ, державшихся противоположнаго мнѣ-
нія: «ибо, — не безъ ироніи замѣчаетъ онъ, — какъ-бы ни
было велико число «святыхъ докторовъ», цитируемыхъ для
подтвержденія противоположнаго воззрѣнія, все-же они ни-
когда не собирались вмѣстѣ для разрѣшенія этого вопроса и
потому не могутъ законно судить о немъ». Онъ даже до такой
степени убѣжденъ въ истинности своего мнѣнія, что не до-
вольствуется этимъ замѣчаніемъ и самихъ святыхъ обвиняетъ
въ заблужденіи, необыкновенно смѣло заявляя: «если-бы они
жили теперь, то взяли-бы свои слова обратно, въ прбтнвномъ-
же случаѣ не были-бы святыми». Благодаря такому образу
мыслей, фонъ-Штейнъ никоимъ образомъ не можетъ быть при-
численъ къ реформаторамъ, но на не-то почетное, не-то на-
смѣшливое прозвище «макулиста» онъ имѣетъ такія-же осно-
ванія, какъ и Себастьянъ Брантъ. Съ послѣднимъ, равно
какъ и съ его единомышленниками, базельскій теологъ нахо-
дился въ тѣснѣйшемъ общеніи. Они, правда, не смотрѣли на
него какъ На равнаго, но уважали его, какъ проповѣдника и
сторонника гуманизма.
Изъ учениковъ фонъ-Штейна особенно выдавался
Іоганнъ Амербахъ (1444—1514), знаменитый типографъ,
который вмѣстѣ со своимъ ученымъ и вполнѣ преданнымъ но-
вому направленію товарищемъ, Іоганномъ Фробеномъ были
совѣтниками, друзьями и опорой гуманизма и гуманистовъ:
ихъ типографія издавала сочиненія древнихъ и новыхъ
писателей, многотомныя изданія библіи и твореній отцовъ
церкви, а также мелкіе гуманистическіе памфлеты; кромѣ того,
они приглашали гуманистовъ въ качествѣ ученыхъ сотруд-
никовъ и корректоровъ для своихъ огромныхъ типографій.
Этимъ самымъ Амербахъ и Фробенъ помогали молодымъ
гуманистамъ во время ихъ подготовительныхъ занятій, когда
у тѣхъ, конечно, не могло быть заработка, старшимъ-же до-
ставляли независимое положеніе,, благодаря которому послѣд-
ніе, несмотря на всѣ затрудненія, моглн приносить пользу на-
укамъ. Дѣятельность трехъ сыновей Іоганна Амербаха—
138
Василія, Бруно и Бонифація, получившихъ превосходное
воспитаніе, которому они въ свою очередь дѣлали честь, была
еще важнѣе дѣятельности ихъ отца.
Особенно выдающимся ивъ братьевъ былъ младшій, Бони-
фацій (род. 1495 г., ум. 1562 г.), замѣчательный юристъ,,
базельскій профессоръ съ 1525 года; среди своихъ современ-
никовъ онъ пользовался такой огромной славой, что при изда-
ніи новыхъ законовъ его мнѣніемъ руководились даже ино-
странные государи, напримѣръ, герцогъ Христофоръ Вир-
тембергскій. Благодаря своей многосторонней дѣятельности
ему удалось осуществить давнишнее желаніе предковъ сдѣ-
лать Базель центромъ юридическихъ занятій. Однако, Бо-
нифацій Амербахъ не. былъ одностороннимъ юристомъ.
Какъ своего сына, также изучавшаго право, онъ старался
убѣдить въ необходимости общаго философскаго образованія
и возбудилъ въ юношѣ любовь къ греческому языку; точно
также и самъ онъ прекрасно сумѣлъ соединить въ себѣ
юридическое и гуманистическое образованіе, прежде столь
горячо и часто враждовавшія между собой. Такое соединеніе
является дѣломъ Эразма, который былъ въ теченіе многихъ
лѣтъ другомъ и совѣтникомъ Амербаховскаго дома и вмѣстѣ
съ тѣмъ могучимъ пробудителемъ умственной жизни Базеля.
.Благодаря ему опредѣлилось и отношеніе Амербаха къ дѣлу
реформаціи; подобно своему учителю, онъ относился къ ней
сдержанно, а его вѣское мнѣніе въ свою очередь вызвало нерѣ-
шительныя дѣйствія базельскаго городского совѣта. Амербахъ
былъ друженъ и съ Гольбейномъ, между прочимъ написав-
шимъ его портретъ, и многіе рисунки этого художника сохрани-
лись благодаря ему. Домъ Амербаха, подобно дому Пиркгей-
мера, гостепріимно раскрывалъ двери для ученыхъ и художни-
ковъ и представлялъ какъ-бы музей памятниковъ науки и искус-
ства;, даже и въ настоящее время его коллекціи составляютъ
главное украшеніе базельскихъ библіотекъ и музеевъ. Объеми-
стые темы его корреспонденціи, наполненные письмами раз-
ныхъ нѣмецкихъ ученыхъ, часто обращавшихся къ нему, какъ
къ богатому и образованному человѣку, содержатъ въ высшей
139
степени драгоцѣнный, отчасти еще не разработанный мате-
ріалъ, для исторіи гуманизма и' реформаціи.
Самымъ выдающимся изъ молодыхъ базельскихъ гумани-
стовъ былъ безспорно Генрихъ Глареанъ, или Генрихъ
Лорити, изъ Гларуса (1488—1563); онъ дважды по нѣ-
сколько лѣтъ жилъ и училъ въ Базелѣ (1514—1517 и 1522 —
1529 гг.), не всегда, однако, сохраняя мирныя отношенія съ
другими членами университета. Онъ вызвалъ со стороны нѣ-
которыхъ изъ нихъ чувство вражды устройствомъ собствен-
ной «бурсы», въ которой собиралъ только своихъ земляковъ,
и считалъ себя въ правѣ негодовать на оффиціальныхъ пред-
ставителей университета за то, что послѣдніе признавали за
нимъ лишь права обыкновеннаго магистра и отказывали въ тѣхъ
преимуществахъ, на которыя онъ заявлялъ притязанія въ
качествѣ «вѣнчаннаго поэта». Университетскія власти мстили
ему тѣмъ, что срывали его проспекты съ церковныхъ дверей
и воспрещали ему завѣдываніе нѣкоторыми коллегіями. Гла-
реанъ съ своей стороны всячески смѣялся надъ ними, такъ,
напримѣръ, во время одного диспута онъ въѣхалъ въ аудито-
рію верхомъ на ослѣ, такъ какъ-де для него не было тамъ
другого мѣста. Окончательная побѣда все-же была на его сто-
ронѣ, но не столько благодаря его личнымъ качествамъ, сколь-
ко его несомнѣннымъ знаніямъ: логическіе диспуты были от-
мѣнены и была учреждена кафедра исторіи, первое служило
знакомъ отреченія отъ старой схоластической методы, второе
указывало на признаніе правъ за гуманизмомъ. Во время сво-
его перваго пребыванія въ Базелѣ Лорити встрѣтился съ
Эразмомъ. Отношенія между ними были чѣмъ-то среднимъ
между самой горячей привязанностью и полнѣйшимъ равноду-
шіемъ, а разъ какъ-то перешли даже въ прямую ненависть,
такъ что Глареанъ обвинилъ Эразма въ плагіатѣ, а имен-
но въ опубликованіи принадлежащихъ ему изслѣдованій о
правильномъ греческомъ произношеніи; Эразмъ же въ своемъ
завѣщаніи не признаетъ за Глареаномъ ни капли дарова-
нія. Такая неровность ихъ взаимныхъ отношеній объяс-
няется характеромъ обоихъ противниковъ, не выносившихъ
никакихъ противорѣчій и самостоятельности въ другихъ, тще-
1 ое
140
славіемъ Эразма и вспыльчивостью Глареана. Тѣмъ не ме-
нѣе, Базельская встрѣча-съ Эразмомъ навсегда опредѣлила
направленіе умственной дѣятельности Лорити. Благодаря
ему послѣдній сталъ оказывать предпочтеніе исключительно
гуманистическимъ занятіямъ; ему-же онъ осязанъ нессчув-
ствіемъ реформаторскимъ тенденціямъ, грозившимъ опас-
ностью развитію науки и призывавшимъ мирныхъ кабинетныхъ
ученыхъ къ борьбѣ съ задорной чернью. Несочувствіе это
онъ обнаружилъ язвительными насмѣшками надъ новаторами
и порвалъ отношенія съ своими прежними товарищами и
даже со старыми друзьями. Въ гуманистической своей дѣятель-
ности онъ обращалъ главное вниманіе на лекціи и частное
преподаваніе, которымъ особенно охотно дѣлился съ сооте-
чественниками; кромѣ того, онъ писалъ латинскія письма и
стихи, издавалъ произведенія латинскихъ и греческихъ авто-
ровъ со своими.примѣчаніями къ нимъ; изъ его критическихъ
трудовъ особенно замѣчательны тѣ, которые посвящены Ли-
вію и которые даже новѣйшими издателями признаются
цѣнными и заслуживающими вниманія.
Гуманистическія воззрѣнія и дѣятельность Глареана от-
личаются отъ дѣятельности - его товарищей тремя особенно-
стями: 1) его узко-мѣстнымъ швейцарскимъ патріотизмомъ,
2) склонностью къ занятіямъ географіей и 3) тщательнымъ
изученіемъ музыки. Въ противоположность архаическому ха-
рактеру патріотизма большинства нѣмецкихъ гуманистовъ,
Глареанъ не скрываетъ своихъ швейцарскихъ симпатій да-
же въ своемъ.панегирикѣ Максимиліану (по случаю пребыва-
нія императора въ Кёльнѣ въ 1512 году), напротивъ, желаетъ
всѣхъ благъ этому государю именно за союзъ, заключенный
имъ въ то время съ швейцарцами. Между тѣмъ какъ другіе
гуманисты мечтаютъ о расширеніи границъ Германіи, онъ
надѣется, что правый берегъ Рейна и Шварцвальдъ снова
достанутся Швейцаріи. Въ 1510 году онъ началъ героиче-
скую поэму о величайшемъ тріумфѣ швейцарцевъ, именно объ
ихъ побѣдѣ при Нефельсѣ; но ему не удалось не только об-
народовать это произведеніе, но и довести его до конца.
Тотъ-же патріотизмъ дѣлаетъ его географомъ. Сначала онъ,
141
по образцу Страбона, старается составить^оішсаніе^-І-Ігвей-
царіи и присоединяетъ къ нему ііанеЕй|пкъ^йі;в6й^аіріжіъ,
гдѣ не забываетъ кстати упомянуть о
лѣ Телля), котораго сравниваетъ съ Брун^т^'^^Шдатаіи
онъ пишетъ книгу о географіи (бе §ео§гарг^и^еш®і8'Хдао со-
чиненіе, въ которомъ онъ, въ виду своего перн^Н^^^совер-
шенно опускаетъ обозрѣніе Швейцаріи, содержитъ въ первой,
большей части очеркъ математической географіи, основываю-
щійся, конечно, на совершенно неточныхъ свѣдѣніяхъ того-
времени и сверхъ того отличающійся зачастую плохимъ изло-
женіемъ; меньшая часть посвящена описанію Европы, Азіи и
Африки и опирается не на непосредственное знакомство съ ни-
ми автора и даже не на новѣйшія изысканія въ этой области,
но преимущественно на показанія древнихъ, т. е. Птоломея
и Страбона, съ немногими, впрочемъ, мелкими добавленіями
о нѣмецкихъ городахъ и современныхъ дѣятеляхъ, напри-
мѣръ, о вліяніи Генриха VIII англійскаго на культуру сво-
его государства. Заключительная глава бе ге^іопіЬпй ехіга
Ріоіетаешп, гдѣ, слѣдовательно, можно ожидать сообщенія о
вновь открытыхъ странахъ, вполнѣ обманываетъ эти надежды:
Америка упомянута только однимъ словомъ; зато вопросъ о
томъ, можно-ли видѣть въ нѣкоторыхъ стихахъ Вергилія (Энеи-
да, кн. (3) намекъ на эти страны, гораздо болѣе самаго факта
открытія интересуетъ ученаго географа, въ которомъ оче-
видно "врожденная наклонность филолога все-же постоянно бе-
ретъ верхъ.
Величайшимъ трудомъ Глареана, пользовавшимся, какъ у
современниковъ, такъ и у позднѣйшихъ поколѣній, большимъ
значеніемъ, является переведенное на нѣсколько языковъ и
много разъ излагавшееся въ выдержкахъ его сочиненіе по му-
зыкѣ, Бойекасіюгбоп (Базель, 1547), представляющее собою
объемистый фоліантъ. Еще тридцатью годами раньше онъ на-
писалъ свое «Введеніе въ музыку»; теперь онъ далъ новую
переработку его, въ которой старается опровергнуть господ-
ствующее мнѣніе, будто существуетъ только 8 тоновъ, и стре-
мится доказать существованіе 12 тоновъ, соотвѣтствующихъ
тонамъ древне-греческой музыки. Такое стремленіе соединить
142
новое со старымъ даетъ полное основаніе причислить это со-
чиненіе къ настоящей гуманистической литературѣ; оно имѣетъ
также большое значеніе для исторіи музыки того времени, такъ
какъ здѣсь помѣщено собраніе образцовъ композиціи XV и
XVI вв., среди которыхъ находятся между прочимъ нѣсколько
сочиненій самого Глареана. Музыка для автора этой книги—
святое искусство; онъ рекомендуетъ исключительно серьезное,
духовное пѣніе, не признавая легкой, фривольной музыки.
Среди многихъ дюжинныхъ людей эпохи гуманизма Гла-
реанъ замѣчателенъ рѣзкой опредѣленностью своей личности.
Онъ былъ горячъ, крайне вспыльчивъ, остроуменъ, обладалъ
рѣдкимъ юморомъ, и шутки его до такой степени нравились
современникамъ, что не только передавались устно, но были
собраны и напечатаны; онъ былъ задоренъ и ловокъ въ спо-
рахъ; былъ суевѣренъ, несмотря на свое широкое образова-
ніе, и, вопреки своей въ самомъ дѣлѣ выдающейся и обшир-
ной учености, былъ скроменъ: онъ самъ однажды ска-
залъ про себяі что слово «посредственность»—всего лучше
его характеризуетъ. Наперекоръ своему нѣмецкому патріо-
тизму, онъ былъ исключительный приверженецъ латинскаго
языка и врагъ нѣмецкаго. Но и въ этомъ презрѣніи къ род-
ному языку, въ чемъ онъ, конечно, не стоитъ одинокимъ, Гла-
реанъ превосходитъ всѣхъ остальныхъ; немногіе рѣшились-
бы, подобно ему, считать нѣмецкій языкъ пригоднымъ только
для выбора ругательствъ; о Тиберіи онъ говоритъ однажды,
что по-латыни трудно найти для него подходящій эпитетъ
(дыб<1 ѵіх Іаііне йіхегіз), но по-нѣмецки можно подыскать
вполнѣ соотвѣтствующее выраженіе: <еіп аЪ^еі’еішІег, еіігіо-
зег, гпісЫінег ВбзехѵісШ» («лукавый, безчестный, жалкій зло-
дѣй»).
За Базелемъ слѣдуетъ Тюбингенъ, куда-направился Гейн-
линъ фонъ Штейнъ изъ Базеля и куда почти столѣтіе
спустя Бонифацій Амербахъ послалъ своего сына Васи-
лія для полученія образованія.
Въ одной такъ называемой комедіи (бе орііітіо зішііо
зсіюіазіісоітпп), которая, кстати сказать, какъ драматическое
143
произведеніе ниже всякой критики, но какъ выраженіе об-
раза мыслей могущественной партіи, заслуживаетъ уваже-
нія, выведенъ одинъ простолюдинъ, желающій дать обра-
зованіе . своему сыну. Этотъ сынъ уже двѣнадцать лѣтъ про-
велъ на школьной скамьѣ (его ульмскій учитель осмѣивается
здѣсь подъ именемъ Якобуціуса Шнальцгаффа) и рѣ-
шился теперь отправиться въ университетъ, ничего не слы-
шавъ, кромѣ доктриналовъ и комментарія къ нимъ. Тамъ одинъ
изъ противниковъ поэзіи отговариваетъ его отъ занятія стихо-
творствомъ (а намъ извѣстно, что понималось въ то время
подъ словомъ поэзія), но онъ съ насмѣшкой отвергаетъ это
предостереженіе, и противники такимъ образомъ начинаютъ
споръ на излюбленную тему того времени—о преимуществахъ
поэзіи и богословія. Студентъ указываетъ на всѣ нескромныя
мѣста и цѣлые разсказы изъ библіи съ цѣлью защитить по-
эзію отъ упрековъ въ безнравственности и заканчиваетъ во-
сторженной похвалой своей избранницѣ: «прочіе предметы не
принадлежатъ всѣмъ временамъ, возрастамъ и странамъ, одни
только поэтическія произведенія возвышаютъ человѣка въ юно-
сти, услаждаютъ его въ старости, увеличиваютъ радость, под-
держиваютъ и утѣшаютъ въ несчастьи, они—лучшіе товарищи
и дома и въ пути».
Мѣстомъ, гдѣ происходилъ этотъ оживленный споръ, яв-
ляется Тюбингенъ, а авторомъ названной комедіи, чувство-
вавшимъ себя въ то-же время учителемъ юноши, — никто
другой, какъ Генрихъ Бебель.
Тюбингенскій университетъ есть учрежденіе эпохи гума-
низма; папская булла грознаго СикстаIV объ его утвержде-
ніи помѣчена 9 ноября 1476 года; основателемъ университета
былъ графъ Эбергардъ. Во внутреннемъ устройствѣ этого
университета нельзя замѣтить особенной разницы сравни-
тельно съ порядкомъ стараго времени; владѣтельный князь,
будучи основателемъ университета, не даетъ, однако, средствъ
для его существованія; послѣднія и здѣсь доставляются скорѣе
духовными учрежденіями, а именно: 5 приходскими церквами
и 8 пребендами канониката Зиндельфингенъ, приписанными
къ университету. Объ особенномъ подчиненіи, а тѣмъ болѣе
144
объ исключительномъ преобладаніи гуманизма здѣсь нѣтъ и
рѣчи; напротивъ, артистическій факультетъ, къ которому при-
надлежали гуманисты, по своему положенію а по содержанію,
которое давалось нѣкоторымъ преподавателямъ, былъ самымъ
низшимъ и являлся какъ-бы переходной ступенью къ прочимъ
высшимъ факультетамъ. Разумѣется, преимущественно у слу-
шателей артистическаго факультета сказывается вліяніе гума-
низма; изъ ихъ среды выдѣляются двое: въ одномъ изъ. нихъ
мы видимъ соединеніе стараго и новаго направленія, въ дру-
гомъ-же проявляется рѣшительная побѣда новаго.
Конрадъ Зумменгартъ (1450—1501) — представитель
старой партіи. Онъ—не ципероніанецъ и не поэтъ, не попу-
лярный философъ и не изящный писатель, но авторъ, далеко
не отличающійся ясностью мысли и легкостью слога, зато,—
что гораздо важнѣе,—онъ самостоятельный мыслитель. Онъ
философъ и богословъ, физикъ и политико-экономъ. Какъ
философъ, онъ все еще держится прежняго научнаго метода;
образцомъ для него былъ Аристотель, и не тотъ, котораго
знали гуманисты, изучая его въ оригиналѣ, а .искаженный
средневѣковыми переводами: авторитетъ школы оставался для
него незыблемымъ. Какъ богословъ, онъ отдался изученію
библіи; онъ враждебно относился ко всякимъ спорамъ, отъ
которыхъ всячески старался отвлечь своихъ товарищей, такъ
какъ говорятъ, однажды воскликнулъ: «кто избавитъ меня,
несчастнаго, отъ богословскихъ споровъ»! Онъ считалъ необ-
ходимой реформу церкви, въ главѣ ея и въ членахъ, и энер-
гически выражалъ это свое желаніе, причемъ дѣлалъ точное
различіе между папской властью, .согласной съ евангельскимъ
ученіемъ, и той, которая противорѣчила- ему, и громко жало-
вался, что усиленіе папской власти вноситъ въ дѣла церк-
ви запутанность и дѣлаетъ ее все болѣе и болѣе свѣт-
ской. Впрочемъ Зумменгартъ отличался нѣкоторой робо -
стыо и достаточной осторожностью и, выражая мнѣнія, на-
правленныя противъ господствовавшей церковной системы,
напримѣръ, противъ десятины, прибавлялъ, что не рѣ-
шается что-либо заявить противъ ортодоксальной вѣры. -Но
хотя и не съ такой страстностью, какъ современные ему гу-
145
манисты, онъ все-же нападалъ на монаховъ, порицая ихъ
стремленіе къ роскоши и частной собственности, ихъ невѣ-
жество и пристрастіе къ мірскимъ дѣламъ. Какъ физикъ, онъ
былъ довольно легковѣренъ и не могъ отрѣшиться отъ глу-
пѣйшихъ басенъ, такъ, напримѣръ, признавалъ, что появленіе
кометы предвѣщаетъ четыре событія: засуху, вѣтеръ, войну и
смерть князя. Впрочемъ, онъ не былъ настолько суевѣренъ,
чтобы заинтересоваться изученіемъ мнимой науки, называемой
астрологіей, и всѣхъ связанныхъ съ нею обмановъ. Какъ есте-
ствоиспытатель, а еще больше, какъ приверженецъ и продол-
жатель схоластико-аристотелевскаго ученія о природѣ, Зум-
менгартъ проводитъ дальше ученіе о развитіи, «по которому
высшіе организмы возникаютъ изъ низшихъ, а вти—изъ тѣлъ
неорганизованныхъ, благодаря метеорнымъ и сидерическимъ
вліяніямъ». Наконецъ, какъ политико-экономъ, онъ не обна-
руживаетъ никакихъ новыхъ реформаторскихъ мыслей, а
только вѣрно передаетъ взгляды современниковъ. Онъ гово-
ритъ не безъ воодушевленія объ общности имущества въ
райскія времена, но эту общность считаетъ безвозвратно по-
терянной, благодаря наступившей послѣ того испорченности
человѣческаго рода, говоритъ о взяточничествѣ и процен-
тахъ и, слѣдуя отчасти мнѣніямъ своихъ современниковъ,
а отчасти своимъ собственнымъ соображеніямъ, дѣлаетъ
разницу между чисто ростовщическими поползновеніями од-
нихъ обогатиться на счетъ нужды ближняго и стремленіемъ
другихъ къ комфорту или къ расширенію своего дѣла. Онъ
пишетъ также о роскоши, и нужно замѣтить, что его свидѣ-
тельство о предметахъ ея, носившихся мужчинами и женщи-
; нами того времени представляетъ необыкновенный интересъ;
I* авторъ не относится къ такому явленію враждебно и только
въ томъ случаѣ осуждаетъ страсть къ этимъ вещамъ, если онѣ
обнаруживаютъ безнравственныя намѣренія ихъ владѣльца.
Всѣ эти, какъ равно и многіе другіе взгляды 3 у м м е н г а р-
т а, изложены въ формѣ весьма длинныхъ разсужденій, въ ко-
торыхъ нѣтъ и тѣни краснорѣчія, зато богатство мысли и тру-
долюбіе добросовѣстнаго изслѣдователя искупаютъ это полное
отсутствіе изящной формы.
Гейгеръ. Ю
146
Противоположностью по отношенію къ Зумменгарту яв-
ляется Бебель, восторженный поклонникъ прекрасной формы.
Генрихъ Бебель (1472 —1518) былъ сынъ бѣднаго
крестьянина и сохранялъ въ продолженіе всей своей жизни
нѣкоторую склонность къ тому простому народу, изъ котораго
вышелъ; онъ хорошо себя чувствовалъ въ обществѣ кресть-
янъ и въ своей литературной дѣятельности, для которой поль-
зовался исключительно латинскимъ языкомъ, обнаруживалъ на-
родническую тенденцію; доказательствомъ этого служитъ его лю-
бовь къ народнымъ пѣснямъ и его собраніе нѣмецкихъ посло-
вицъ, которыя онъ издалъ, разумѣется, въ латинскомъ переводѣ.
Съ 1497 года онъ занималъ должность преподавателя при
тюбингенскомъ университетѣ, гдѣ, окруженный толпой уча-
щейся молодежи, которая пылала одушевленіемъ и любовью
къ своему учителю, проявилъ неустанную дѣятельность. Онъ
принадлежалъ къ числу одностороннихъ и ревностныхъ (вслѣд-
ствіе именно этой односторонности) филологовъ, считавшихъ
себя охранителями чистоты латинскаго языка, и былъ фана-
тическимъ приверженцемъ классицизма. Въ силу этого, при
перечисленіи образцовъ латинской прозы и поэзіи онъ пре-
достерегаетъ какъ отъ Эннія, являющагося до-классическимъ
писателемъ, такъ и отъ Аполлинариса и его современ-
никовъ—христіанскихъ поэтовъ, которые, наоборотъ, всѣ яв-
ляются послѣклассическими писателями; онъ осуждаетъ средне-
вѣковыхъ авторовъ, а изъ новѣйшихъ рекомендуетъ слѣдовать
Петраркѣ, Филельфо, Мантовано, Панормитѣ, Карлу
Аретино, но лишь постольку, поскольку они являются под-
ражателями древнихъ и поскольку соблюдали правила рим-
лянъ и грековъ, Энея же Сильвія Бебель совершенно
не признаетъ. Безпристрастный по отношенію къ своимъ
итальянскимъ единомышленникамъ и предшественникамъ, онъ
точно также относится и къ нѣмцамъ, о которыхъ говоритъ,
что до сихъ поръ ни одинъ изъ нихъ не возстановилъ въ
полной чистотѣ древнее краснорѣчіе, — утвержденіе, есте-
ственно навлекшее на него озлобленіе со стороны тѣхъ, ко-
торые мечтали о заслугахъ такой «реставраціи». Чтобы ука-
зать своимъ ученикамъ въ этомъ лабиринтѣ латинскаго языка
147
вѣрный путъ, онъ составилъ для: нихъ сборникъ лучшихъ
образчиковъ латинской рѣчи, затѣмъ,, чтобы сдѣлать ихъ спо-
собными писать латинскія стихотворенія и письма,—первое,
что требуется отъ каждаго молодого гуманиста,—онъ издалъ
учебники метрики и эпистолографіи, съ этой-жѳ цѣлью онъ
составилъ примѣчанія къ латинскимъ писателямъ, издалъ нѣ-
которыхъ изъ разбиравшихся на его лекціяхъ авторовъ и не
упускалъ случая въ своихъ полемическихъ сочиненіяхъ, мел-
кихъ стихотвореніяхъ, письмахъ и рѣчахъ отзываться съ по-
хвалой о наукѣ (заключавшейся, по его мнѣнію, въ точномъ
знаніи латцнскаго языка) и поносить ея враговъ.
Бебель обладалъ также полемической жилкой, но-въ спорахъ
онъ не заботился о томъ, чтобы выдвинуть на первый планъ свою
личность, а старался принести пользу дѣлу. Дѣломъ, которому
онъ служилъ, былъ гуманизмъ; противники послѣдняго,— съ
одной стороны. нѣмцы, не любившіе своего отечества, а также
иностранцы, ненавидѣвшіе Германію, а съ другой, кичившіеся
своей вѣрой богословы и обскуранты,—были и чэго личными
врагами. Противъ первыхъ Бебель, какъ патріотъ, ставившій
выше всего свою Германію и своего императора и воспѣвшій
поэтому въ- восторженныхъ стихахъ нѣкоторыя событія цар-
ствованія Максимиліана, написалъ два сочиненія. Одно
изъ нихъ «объ автохтонизмѣ германцевъ» («ѵоп сіет Апіосіі-
ІопепШт Лег ВеШсѣеп»), къ которому присоединена «По-
хвала древности и дѣяніямъ германцевъ» («ѵоп Боѣ, Аііег,
Тііаіеп <іег Пепізсііеп») слѣдуетъ отнести къ разряду тѣхъ
Патріотическихъ историческихъ трудовъ, которые приходится
.называть если не прямымъ обманомъ, то во всякомъ слу-
чаѣ несомнѣнной попыткой скрасить дѣйствительность; здѣсь
авторъ утверждаетъ независимость нѣмцевъ отъ римлянъ и,
наоборотъ, воздѣйствіе германцевъ на римскую имперію, го-
воритъ о тѣсной связи, германцевъ съ отчизной, съ ихъ ис-
тинной прародиной, ведя ихъ .происхожденіе не отъ кого дру-
гого, какъ отъ самихъ троянцевъ, и, наконецъ, заявляетъ,
•будто многія другія народности, не только франки, и бур-
гундцы, а даже—трудно и представить,—норманны и скотты,
ведутъ свое происхожденіе отъ германцевъ. Въ другомъ своемъ
іо*
148
сочиненіи Бебель, задѣтый не столько дѣйствительнымъ смы-
сломъ, сколько презрительнымъ значеніемъ слова «варвары»,
къ которому прибѣгаютъ враги нѣмцевъ, опровергаетъ, осно-
вываясь больше на патріотическомъ чувствѣ, чѣмъ на дово-
дахъ филологіи и исторіи, мнѣніе венеціанца Леонардо
Джустиніани, будто названіе императоръ, которымъ укра-
шаютъ себя нѣмецкіе государи, на истинно классическомъ
языкѣ вовсе не означаетъ высшаго государственнаго званія
и что у римскихъ императоровъ обряда коронованія не су-
ществовало.
Настоящей причиной къ борьбѣ Бебеля съ богословами
послужило отвращеніе послѣднихъ къ новымъ занятіямъ, такъ
какъ одни ихъ любовныя похожденія сами по себѣ не
могли возстановить этого чувственнаго, любившаго подвыпить
человѣка. Но, въ своемъ «Торжествѣ Любви» (Ігіитрііпз Ѵе-
пегіз') онъ, понятно, является какъ бы поборникомъ одного
лишь цѣломудрія противъ мірскихъ вожделѣній духовныхъ
лицъ. Въ этомъ, произведеніи, написанномъ гладкими и звуч-
ными латинскими гекзаметрами, онъ выставляетъ богиню любви
властительницей, которой подчинены всѣ люди безъ различія
возраста и положенія. Чтобы доказать это господство,—тѣмъ
болѣе, что и сама богиня, какъ кажется, сомнѣвается въ сво-
емъ всемогуществѣ, — передъ ней проходятъ толпы сперва
животныхъ, потомъ людей; изъ послѣднихъ въ первыхъ, ря-
дахъ выступаетъ все духовенство, начиная всей массой бѣ-
лаго и чернаго духовенства, съ папой во главѣ, и кончая прос-
тыми монахами и монахинями, далѣе идутъ міряне—съ короля
до ландскнехтовъ включительно и, наконецъ, на послѣднемъ
мѣстѣ, но конечно не въ меньшемъ количествѣ — женщины.
Всѣ присутствующіе выдаютъ себя за вѣрныхъ служителей
Венеры, желаютъ поклониться ей и тѣснятся къ первымъ мѣс-
тамъ въ ея свитѣ. Послѣднюю, однако, искони составляютъ
нищенствующіе монахи, и всѣ усилія остальныхъ претенден-
товъ лишить ихъ этой привилегіи остаются безуспѣшными.
Затѣмъ появляется добродѣтель, желающая выставить своихъ
послѣдователей противъ приверженцевъ Венеры; но она мо-
жетъ собрать Вокругъ себя только незначительное количество
149
преданныхъ людей, да и тѣ, при первомъ-же столкновеніи съ
непріятелями, разсѣеваются и уступаютъ поле сраженія тор-
жествующимъ служителемъ Венеры.
Отчасти также противъ духовенства направлена самая из-
вѣстная книга Бебеля «Гасеііае» или «реясіпѵеппск». Ни одно
сословіе не упоминается и не осмѣивается здѣсь такъ часто,
какъ духовенство; безнравственная жизнь послѣдняго, кото-
рой оно кичится вмѣсто того, чтобы чувствовать стыдъ и рас-
каяніе, его полное невѣжество, продажность, страсть къ на-
слажденіямъ и наглость, съ которой оно распространяетъ въ
народѣ нелѣпѣйшія сказки, все это жестоко осмѣивается въ
Фацеціяхъ Бебеля. Къ числу подобныхъ сказокъ онъ отно-
ситъ не только пошлые разсказы о чудесахъ и недостойное
хвастовство мнимыми реликвіями, но и злоупотребленія за-
ступничествомъ святыхъ, отпущеніями грѣховъ, ученіемъ о
добрыхъ дѣлахъ; авторъ рѣшается даже коснуться вопроса
вѣры въ воскресеніе мертвыхъ, разсказывая, напримѣръ, объ
одномъ крестьянинѣ, который не признаетъ воскресенія и въ
отвѣть на настойчивыя увѣщанія священника, заявляетъ, что
онъ, конечно, повѣритъ этому, если его къ тому принудятъ, но
что почтенный отецъ и самъ увидитъ, какъ такая вѣра ничего
не значитъ. Въ данномъ случаѣ, разсказывая, какъ успѣшно
отстаиваетъ себя сомнѣвающійся, авторъ не только шутитъ,
но и самую вѣру пытается выставить въ смѣшномъ свѣтѣ.
Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ бичуетъ народное легковѣріе и обманы
отдѣльныхъ лицъ общества, напримѣръ, мельниковъ, уже вы-
веденныхъ на чистую воду въ сатирахъ, загадкахъ и пѣсняхъ;
онъ насмѣхается надъ евреями, надъ высокомѣріемъ дворян-
ства, надъ ландскнехтами, правда не безъ симпатіи къ ихъ
веселой и отважной жизни, дѣлающей ихъ пріятными даже
тѣмъ, кому они причинили вредъ, наконецъ надъ князьями,
«съ ужасными проклятіями запрещающими проклятія», и
больше всего надъ безнравственностью мужей и женъ. Во
многихъ мѣстахъ своего сочиненія авторъ выходитъ изъ ро-
ли резонера, которая для него является въ сущности на-
пускной и, чаще впадая въ болѣе свойственный ему тонъ,
является довольно ра'звязнымъ разсказчикомъ. Какъ рйзсказ-
150
чикъ,'онъ принадлежитъ къ школѣ Поджіо, изъ фацецій ко-
тораго многое заимствуетъ, но старается не походить На свой
образецъ, во-первыхъ, тѣмъ, что въ протйвоПОложность’ёму не
говоритъ исключительно объ отношеніи половъ, а во-вторыхъ—
тенденціей, которую—правда, только въ самомъ ограничен-
номъ смыслѣ—можно назвать патріотической и которая заклю-
чается въ томъ, что вмѣсто итальянскихъ разсказовъ или раз-
сказовъ общихъ, т. е. не принадлежащихъ какому-нибудь опре-
дѣленному мѣсту, онъ изобрѣтаетъ или заимствуетъ откуда-
нибудь повѣствованія изъ нѣмецкаго быта, а также и встав-
ляетъ въ свои повѣсти народныя пѣсни и стихи. Такимъ об-
разомъ и здѣсь Бебель высказываетъ умѣренныя народни-
ческія тенденціи, являющіяся весьма характерными для него;
эти тенденціи не мѣшаютъ, впрочемъ, автору писать свои фа-
цеціи на латинскомъ языкѣ, посвятить ихъ одному аббату (вѣдь
посвятилъ-же Гуттенъ князьямъ свои произведенія, направ-
ленныя противъ йхъ-же самихъ, а свои антипапскія сочине-
нія—папѣ; и предназначить ихъ для ученыхъ.
Противоположность двухъ направленій, сильно враждовав-
шихъ одно съ другимъ въ теченіе всей эпохи гуманизма и
охваченныхъ желаніемъ приготовить другъ другу Погибель,
нигдѣ не выступаетъ такъ ярко, какъ въ Кельнѣ, въ лицѣ
Ортуина Грація съ одной стороны и Германа фонъ Буша
съ другой.
Кельнскій университетъ, въ отличіе отъ тюбингенскаго и
базельскаго, относится къ первому періоду основанія выс-
шихъ школъ въ Германіи; въ 1389 году, послѣ того какъ
годомъ раньше была получена папская булла, общими си-
лами городскаго совѣта и духовныхъ властей было открыто
высшее учебное заведеніе; преподавателями были главнымъ
образомъ кельнскіе каноники, средства-же были даны духов-
ными учрежденіями. Собственно это не было какое-либо но-
вое учрежденіе, а скорѣе соединеніе отдѣльныхъ, преиму-
щественно богословскихъ школъ, которыя съ внѣшней сто-
роны были устроены по образцу парижскаго’ университета й
существовали еще въ средніе вѣка; здѣсь преподавали трое
151
великихъ учителей схоластики: Альбертъ Магнусъ, Ѳома
Аквинатъ и Дунсъ Скотъ, и отсюда пошли въ ходъ не то
почетныя, не то ругательныя клички еомистовъ и скотистовъ.
Такое происхожденіе кельнскаго университета объясняетъ
намъ, почему онъ сохранилъ преимущественно, если не ис-
ключительно, богословскій характеръ; онъ имѣлъ притязаніе
сдѣлаться авторитетомъ для.цѣлой Германіи, благодаря близ-
кимъ сношеніямъ съ своимъ прообразомъ — университетомъ
парижскимъ, и съ неудовольствіемъ встрѣчалъ появленіе дру-
гихъ подобныхъ-же учрежденій, которыя не желали призна-
вать такихъ притязаній со стороны кельнскаго университета
и гораздо скорѣе были склонны требовать полнаго равенства
съ нимъ. Еще болѣе сильнымъ ударомъ явилось для кельн-
скихъ богослововъ возникновеніе гуманистической школы въ
ихъ-же университетѣ, которая, наперекоръ кельнскимъ и во-
обще средневѣковымъ традиціямъ, въ спорѣ теологовъ съ по-
этами стояла за поэзіею.
Ге.рманнъ фонъ Бушъ, РазірЬіІпз, какъ онъ охотно вели-
чалъ себя—неизвѣстно, желая-ли замѣнить этимъ именемъ тя-
желовѣсное ѴѴекірііаІив или указать на то, что онъ дѣйствитель-
но былъ всѣми любимъ,—род. въ 1468 году, ум. въ 1534 мъ;
этотъ рыцарь и поэтъ,—правду сказать, рѣдко или даже никог-
да не проявлявшій ничего рыцарскаго,—былъ классическимъ
представителемъ нѣмецкаго гуманизма. Ученикъ Рудольфа
Агриколы, питомецъ Рудольфа фонъ Лангѳнъ, и въ
то-же время поклонникъ итальянской культуры, онъ долженъ
былъ бороться очень долгое время, прежде чѣмъ освободился
отъ набожнаго, но нѣсколько антигуманистическаго направ-
ленія своихъ наставниковъ и нашелъ средину между ихъ бла-
гочестіемъ и итальянскимъ легкомысліемъ. Эта борьба при
крайней податливости его натуры была для него не легка.
Покуда онъ, охваченный характерной для гуманистовъ жаж-
дой къ странствованіямъ, путешествовалъ по различнымъ
мѣстностямъ Германіи, встрѣчая въ посѣщаемыхъ имъ универ-
ситетахъ и торговыхъ мѣстахъ много ревностныхъ гумани-
стовъ и лишь немногочисленныхъ и слабыхъ противниковъ,
онъ, какъ казалось,- шелъ твердо своей дорогой; но какъ
152
только ему пришлось остаться въ Кельнѣ одному и бороться съ
немногими сторонниками противъ многочисленныхъ враговъ,
онъ не выдержалъ. Сначала, правда, онъ оставался вѣренъ сво-
ему обычному образу мыслей: такъ, обнародовавъ, по своему
обыкновенію, хвалебную оду въ честь города и университета,
онъ держалъ рѣчь противъ богослововъ, въ которой порицалъ
ихъ недостойное пренебреженіе къ знакомству съ священнымъ
писаніемъ и къ образованію вообще, а также ихъ страсть къ на-
живѣ и противопоставлялъ имъ свою собственную жизнь, скром-
ную по внѣшности, но являющуюся прекраснымъ и достойнымъ
образцомъ, благодаря духовнымъ сокровищамъ, собраннымъ
имъ и его учениками. Еще болѣе, чѣмъ . этой рѣчью, которая,
благодаря именно своимъ преувеличеннымъ и рѣзкимъ про-
тивопоставленіямъ, не имѣла большого вліянія, оскорбилъ онъ
противную партію изданіемъ грамматики Доната, въ которой
издатель неоднократно заявляетъ, что заниматься изученіемъ
грамматическихъ правилъ полезно не только дѣтямъ, но и
взрослымъ съ тѣмъ, впрочемъ, условіемъ, чтобы подобныя за-
нятія велись научно. Однако, разозливъ такими замѣчаніями
своихъ противниковъ и вызвавъ съ ихъ стороны возраженіе,
рекомендовавшее поэту оставить при себѣ свою незрѣлую муд-
рость, онъ такъ рѣшительно отступилъ, что въ слѣдующемъ
изданіи своей книги не только выпустилъ рѣзкое мѣсто, но даже
помѣстилъ стихотвореніе вождя противной партіи, О р т у и н а
Грація, а впослѣдствіи присоединялъ свои собственные по-
хвальные стихи къ такимъ произведеніямъ кельнскихъ писате-
лей, которыя не могли соотвѣтствовать его воззрѣніямъ. Лишь
позже, быть можетъ, даже слишкомъ поздно для своей славы,
созналъ онъ всю безхарактерность подобнаго образа дѣйствій,
обратился къ прежнимъ единомышленникамъ (которымъ, соб-
ственно говоря, въ глубинѣ своей души никогда не измѣнялъ)
и остался уже до конца твердымъ и убѣжденнымъ провозвѣст-
никомъ гуманистическихъ идей. Тогда какъ его друзья доволь-
ствовались случайными указаніями на свою точку зрѣнія, и
именно потому, что ихъ совмѣстная дѣятельность была до-
статочной характеристикой ихъ воззрѣній, Бушъ счелъ се-
бя обязаннымъ привести воззрѣнія своей партіи въ правилъ-
153
ную систему съ цѣлью заявить о своемъ возвратѣ къ прежнему
образу мыслей и занять прежнее положеніе. Это сдѣлалъ онъ
въ своемъ апологетическомъ сочиненіи Ѵаіішп Ьпшалііаііз.
Уже одна форма этого сочиненія показываетъ, что здѣсь мы
имѣемъ дѣло съ произведеніемъ учительнаго характера, пред-
назначеннымъ къ тому, чтобы обратить людей другого лагеря
на путь истины и усилить число приверженцевъ своей партіи:
въ началѣ каждой изъ восьми книгъ стоитъ тезисъ, который
долженъ быть доказываемъ послѣдующими историческими сви-
дѣтельствами и логическими доводами. Главная мысль, про-
веденная во всемъ этомъ произведеніи, заключается въ томъ,
что гуманистическія занятія не только не вредны вообще для
юношей, и въ особенности для посвятившихъ себя изученію
теологіи, а напротивъ, много способствуютъ развитію ума и
сердца; что такое значеніе ихъ получило всеобщее признаніе
и потому занятія эти не могутъ быть названы ни заблужденіемъ,
ни преступленіемъ. Чтобы привести доказательства пользы и
необходимости подобныхъ занятій, онъ беретъ себѣ на помощь
исторію и священное писаніе вмѣстѣ съ отцами церкви; на осно-
ваніи исторіи онъ показываетъ, какимъ уваженіемъ пользова-
лись поэзія и краснорѣчіе у всѣхъ народовъ древности и какое
высокое положеніе занимали они въ XV столѣтіи въ Италіи,
причемъ называетъ не только свѣтскихъ, но и духовныхъ
лицъ, участливо относившихся къ образованію, напримѣръ
папъ Николая V и Льва X и многихъ другихъ блестя-
щихъ покровителей возрожденія. Изъ библіи и св. отцовъ
авторъ черпаетъ указанія относительно того, что пророки
библейскихъ временъ, равно какъ и святые люди христіан-
скаго времени, во всѣхъ торжественныхъ случаяхъ прибѣ-
гали къ возвышенной и отрывистой или къ изукрашенной
и витіеватой рѣчи съ цѣлью произвести болѣе сильное впе-
чатлѣніе на слушателей, что отцы церкви въ большинствѣ
случаевъ горячо рекомендовали изученіе писателей древности,
тѣ же мѣста ихъ сочиненій, гдѣ они, повидимому, возстаютъ
противъ такого изученіи, объясняются какими-нибудь спеціаль-
ными побужденіями, напр., временнымъ, сильнѣйшимъ воз-
бужденіемъ противъ язычниковъ и т. п. Вообще поэзія, не
154
въ смыслѣ изученія древнихъ, какъ тогда это слово употреб-
лялось, а именно какъ стихотворство, выше прозы, вѣдь къ ея
помощи прибѣгали и Моисей, и Іеремія, и Іовъ, и Соло-
монъ: именно въ самыя-то высокія минуты съ вдохновенныхъ
устъ и срываются поэтическія выраженія. Это произведеніе Бу-
ша—отнюдь не простая декламація, подобно многимъ сочине-
ніямъ описываемой эпохи, но строго-научно выдержанный поле-
мическій трактатъ, являющійся въ то же время прекраснымъ
арсеналомъ, изъ котораго сотоварищи могли заимствовать ору-
жіе для обороны отъ нападеній противниковъ: такъ много
приведено въ немъ выдержекъ изъ древнихъ и новѣйшихъ
авторовъ, составляющихъ значительную часть всего сочиненія.
Совершенной противоположностью по отношенію къ Бушу
является противникъ его Ортуинъ Грацій (1491— 1545),
бывшій въ теченіе нѣкотораго времени главою анти-рейхлинов-
ской, а также и анти-гуманистической партіи; въ то-же время
это былъ человѣкъ, отличавшійся склонностью къ гуманисти-
ческому знанію и даже считавшійся блестящимъ и выдающимся
поэтомъ среди своихъ товарищей, которые охотно принимали
въ свою среду даровитыхъ поэтовъ, чтобы, благодаря имъ,
успѣшнѣе выступать противъ язычниковъ. Вмѣсто того, чтобы
Довольствоваться скромнымъ положеніемъ въ средѣ гуманистовъ,
этотъ человѣкъ предпочелъ занять болѣе видное положеніе
среди ихъ противниковъ. Трудно сказать, рѣшился-ли онъ на
этотъ шагъ изъ тщеславія, наперекоръ своимъ убѣжденіямъ,
или вслѣдствіе дѣйствительной перемѣны своихъ воззрѣній:
дальнѣйшая его дѣятельность приводитъ къ тому выводу, что
порядочность его была до нѣкоторой степени сомнительна. Гу-
манисты смотрѣли на Грація какъ на перебѣжчика и осыпали
этого присяжнаго латиниста своихъ враговъ язвительными
насмѣшками, на которыя онъ возражалъ съ весьма малымъ
остроуміемъ, но зато съ большою грубостью, свойственной его
характеру. Если кого-нибудь интересуетъ его умственная физіо-
номія, то тотъ не долженъ создавать себѣ представленіе о ней
только по его полемикѣ, но обязанъ обратиться къ его другимъ
трудамъ: рѣчамъ разнаго содержанія (Огаііопев дпосІІіЬеІісае
1508), п собранію историческихъ сочиненій (Еаясіспіпз ге-
155
гпт ехреіеийагшп ас ій^іешіагит. Кельнъ 1535). Первыя, въ
количествѣ девяти, быть можетъ по числу музъ, превозносятъ
науку и искусство. Эти рѣчи, производившія на современ-
никовъ хорошее впечатлѣніе и «очень пріятныя», по ихъ вы-
раженію, не вызываютъ подобнаго впечатлѣнія у насъ, такъ
какъ онѣ лишены глубины содержанія и изложены слишкомъ
пространно и высокопарно. Однако, мы были-бы не спра-
ведливы, противопоставивъ ихъ въ качествѣ произведеній схо-
ластики соотвѣтственнымъ продуктамъ гуманистическаго твор-
чества, потому что рѣчи Грація могутъ болѣе чѣмъ сравнять-
ся съ послѣдними, какъ усиленнымъ цитированіемъ изъ клас-
сическихъ писателей, — правда греческіе авторы приведены
въ латинскомъ переводѣ,—такъ и своей ненавистью къ гони-
телямъ науки, а также своимъ отношеніемъ къ философіи,
подъ которой онъ понималъ науку вообще. Кромѣ семи сво-
бодныхъ искусствъ, составлявшихъ систему средневѣкового
образованія, Ортупнъ Грацій считаетъ необходимой поэзію,
которую онъ опредѣляетъ по Боккаччьо; при изученіи грам-
матики необходимо, по его мнѣнію, обращать особое вниманіе
на умѣнье выражаться и въ противоположность варварскимъ
учебникамъ, употреблявшимся прежде, онъ рекомендуетъ со-
чиненія новѣйшихъ грамматиковъ; если въ философіи Грацій
и отдаетъ предпочтеніе Альберту Магнусу предъ всѣми
великими людьми древности, то дѣлаетъ это не изъ спеціаль-
наго пристрастія и не изъ намѣренія унизить древность, предъ
средними вѣками, но потому, что находитъ подтвержденіе спра-
ведливости своего мнѣнія въ одномъ мѣстѣ изъ Генриха
Бебеля, котораго осыпаетъ похвалами. Столь же неспра-
ведливо называть спеціально антигуманистическимъ второй
его названный трудъ, авторомъ котораго нѣкоторые новѣйшіе
изслѣдователи не признаютъ Ортуийа. совершенно, впрочемъ,
неосновательно. Трудъ этотъ,—указанное выше собраніе исто-
рическихъ сочиненій,—начинается трактатомъ Энея Сильвія
о Базельскомъ соборѣ и, кромѣ того, содержитъ въ себѣ болѣе
60 мелкихъ произведеній, относящихся частью къ исторіи и
законодательству Германіи и церкви, частью-же къ борьбѣ
этихъ учрежденій (церкви и государства) между собой. Но
156
сразу видно, что здѣсь главное вниманіе обращено скорѣе
на то, что для истиннаго католика является зломъ для
церкви, чѣмъ на то, къ чему, по его мнѣнію, она должна
стремиться. Такъ, кромѣ сочиненія Лоренцо Валлы про-
тивъ дара Константина, приведены здѣсь нѣкоторые
члены символа вѣры вальденцевъ и В и к л е ф а, письмо
П о д ж і о по поводу мученической кончины Іеронима
Пражскаго и сотни обвиненій со стороны Германіи про-
тивъ папскаго престола. Въ этомъ, равно какъ и въ нѣко-
торыхъ другихъ сочиненіяхъ, раздаются громкія жалобы на
отсутствіе единства и испорченность церкви и высказывает-
ся мысль о необходимости реформы. Впечатлѣніе, произво-
димое этими жалобами и пожеланіями, не могло быть не
только уничтожено, но даже сколько-нибудь ослаблено пр’е-
дисловіями и заключеніями издателя, его многочисленными
замѣтками на поляхъ и длинными обзорами; напротивъ,
произведеніе это'могло скорѣе подкрѣпить враговъ церкви и
привести въ замѣшательство его друзей. Эта книга, какъ
общимъ своимъ тономъ, лакъ и отдѣльными замѣчаніями до-
казываетъ, что авторъ къ концу жизни сдѣлался по своимъ
воззрѣніямъ совершенно другимъ человѣкомъ; онъ хвалитъ
напримѣръ Рейхлина, котораго прежде осуждалъ, и печа-
таетъ одно сочиненіе Гуттена, которое раньше охотнѣе бы
всего сжегъ.
Поэтому Ортуинъ Грацій, точно такъ какъ и его то-
варищи по факультету и образу мыслей, изъ которыхъ слѣ-
дуетъ упомянуть, какъ наиболѣе извѣстнаго, Арнольда фонъ-
Тунгернъ, вовсе не былъ варваромъ, какъ обзывали его
враги-современники; въ то-же время онъ не былъ и лицемѣ-
ромъ, какъ любили его называть позднѣйшіе писатели; это
былъ просто слабый человѣкъ, который при всемъ желаніи
никакъ не могъ выйти изъ границъ умственнаго кругозора
своей среды, это былъ человѣкъ близорукій, который постигъ
только внѣшнюю сторону гуманизма, придавая цѣну извѣстной
правильности языка, внутренняго же содержанія его, т. е. сво-
боды умственнаго развитія, даже не подозрѣвалъ.
Грацій и его партія являются не единственными и
157
далеко не характерными представителями всего универси-
тета: они принадлежали скорѣе только къ богословскому фа-
культету. Однако, ихъ-то постоянное и неумѣренное торчанье
у всѣхъ на глазахъ вызвало мнѣніе, будто ихъ образъ мыс-
лей является въ Кельнѣ не только господствующимъ, но и
единственно существующимъ и что поэтому вполнѣ справед-
ливо названіе кельнскаго университета средоточіемъ обску-
рантизма. Въ дѣйствительности это было не такъ. Какъ
разъ въ кельнскихъ матрикулахъ видимъ мы примѣры того,
что Іщшапііаз являлась предметомъ изученія и именно со сто-
роны тѣхъ юношей, которые, какъ жаловались старѣйшіе, пе-
реходили къ поэтамъ, т. е. гуманистамъ, стоявшимъ въ болѣе
или менѣе тѣсномъ общеніи съ университетомъ. Здѣсь слѣ-
дуетъ упомянуть трехъ такихъ гуманистовъ, болѣе извѣст-
ныхъ своей преподавательской дѣятельностью, чѣмъ своими
сочиненіями; нечего и говорить, что преподаватели господ-
ствующаго направленія въ Кельнѣ косо смотрѣли на нихъ,
такъ что даже и въ то время могла возникнуть молва о тѣхъ
оскорбленіяхъ и прямо преслѣдованіяхъ, которымъ они под-
вергались со стороны кельнцевъ. "
Одинъ изъ нихъ Іоганнъ Рагій Эстикампіанъ (ВЬа-
ріиз Аезіісатріапиз, собственно Р а к к ъ изъ Зоммерфельда
1460—1520), странствующій учитель гуманизма, почерпнув-
шій въ Италіи свое рвеніе и изъ Италіи же позаимствовав-
шій живой, задорный тонъ, былъ однимъ изъ немногихъ гу-
манистовъ, съ полной рѣшимостью примкнувшихъ къ рефор-
маціи и до конца остававшихся ей преданными. Среди сво-
ихъ путешествій, отъ Базеля до Кракова и отъ Фрейбурга до
Франкфурта (между прочимъ онъ былъ въ Лейпцигѣ, откуда
былъ изгнанъ, и закончилъ Виттенбергомъ), посѣтилъ онъ
Кельнъ, гдѣ, какъ предполагаютъ, Гуттенъ былъ его уче-
никомъ. Въ своихъ толкованіяхъ латинскихъ классиковъ онъ
исходилъ изъ того убѣжденія, что совершаетъ нѣчто большее,
чѣмъ тѣ, которые ограничивались простымъ сообщеніемъ зна-
нія мертваго языка новому живому поколѣнію.
Другой, Іоганнъ Цезарій (1460—1551), всю свою
долгую жизнь проведшій въ постоянной нуждѣ, былъ неспо-
158
собенъ, да и не желалъ, пользоваться своими разносторонними
познаніями (онъ былъ теологъ, естествоиспытатель и врачъ)
для чего-нибудь другого кромѣ добыванія самаго необходима-
го въ жизни. Это былъ апостолъ греческаго языка; вездѣ,
куда ни заносила его судьба, распространялъ онъ знакомство
съ послѣднимъ, за что этого почтеннаго старца благородные
представители новаго молодого поколѣнія величали: <нашъ
старый отецъ». Что ему, дѣйствительно, приходилось много
терпѣть отъ кельнцевъ, доказываетъ сочувственное или, говоря
словами автора, привѣтственное письмо Агриппы Неттес-
гейма: «Вѣдь если кельнскіе магистры тебя ненавидятъ, то
это является похвалой для тебя; ихъ преслѣдованія — твоя
слава, ихъ козни—твой успѣхъ». Въ этомъ-жс письмѣ кельн-
цы обвиняются въ томъ, что они за глаза позорно оклеветали
графа Германа фонъ-Нейенара.
Если Эстикам піанъ и Цезарій могутъ быть названы мучени-
ками гуманистической науки, то Нейенаръ (Иепепааг)являет-
ся фанатическимъ популяризаторомъ ея. Онъ происходилъ изъ
знатнаго рода, занималъ почетное положеніе, обладалъ значи-
тельными средствами и не”только не имѣлъ нужды разъѣзжать по
странѣ въ качествѣ учителя, но даже могъ принимать своихъ
единомышленниковъ въ своемъ собственномъ весьма благо-
устроенномъ домѣ. Нейенаръ не нагружаетъ себя тяжелымъ
багажомъ филологической учености, а сражается легкимъ
оружіемъ насмѣшки и сатиры; онъ протестуетъ противъ не-
вѣжества схоластиковъ не молча, путемъ научнаго комменти-
рованія древнихъ авторовъ и лишь въ самыхъ крайнихъ
случаяхъ разражаясь крикомъ негодованія, напротивъ, его пи-
сательская дѣятельность всегда навѣяна минутой, онъ почер-
паетъ свое содержаніе непосредственно изъ событій умствен-
ной жизни и стоитъ въ тѣсной связи главнымъ образомъ съ
кёльнскими злобами дня. Онъ зоветъ и собираетъ товарищей
на борьбу, хвалитъ вѣрныхъ, ободряетъ слабыхъ своей отва-
гой и настойчивостью; благодаря этому одностороннему фа-
натизму, онъ былъ сущимъ наказаніемъ для враговъ, но зато
непоколебимой опорой для друзей.
159
Такая особенность ставитъ Нейенара весьма близко
къ эрфуртцамъ, потому что въ Эрфуртѣ скорѣе, чѣмъ гдѣ-
либо, было мѣстопребываніе молодой гуманистической партіи,
болѣе сильной своей живой дѣятельностью, чѣмъ численно-
стью. Но еще и по другой причинѣ Эрфуртъ можетъ быть
сопоставленъ съ Кёльномъ, а именно: обстоятельства, сопро-
вождавшія основаніе кельнскаго университета, весьма похо-
дили на событія, при которыхъ возникъ эрфуртскій. Город-
ской совѣтъ запасся папскими привиллегіями, даровалъ уни-
верситету пребенды двухъ коллегіальныхъ церквей и открылъ
высшую школу въ 1392 году. Университетъ и городъ нахо-
дились съ тѣхъ поръ въ самыхъ тѣсныхъ, хотя и не всегда
дружескихъ отношеніяхъ. Во всякомъ случаѣ, не было другого
университетскаго города, гдѣ-бы сыны музъ были въ столь
близкомъ общеніи съ «филистерами», такъ что борьба между
тѣми и другими нашла себѣ даже поэтическое прославленіе
благодаря стихотворцамъ-гуманистамъ.
На первыхъ порахъ университетъ не отличался суще-
ственно отъ другихъ нѣмецкихъ высшихъ школъ. Различіе
•заключалось только въ томъ, что въ Эрфуртѣ раньше, чѣмъ
въ другихъ мѣстахъ Германіи, уже въ 1460 г., въ лицѣ Петра
Лудера, гуманизмъ пріобрѣлъ неоффиціальное признаніе, ко-
торое вскорѣ смѣнилось оффиціальнымъ. Впрочемъ, здѣсь так-
же замѣчается раздѣленіе туманистовъ на двѣ партіи: одну,
сравнительно умѣренную, склонную къ примиренію съ пред-
ставителями и системами прежнихъ школъ и другую, болѣе
рѣшительную, боевую, дѣйствовавшую безъ оглядки и ста-
вившую своей задачей уничтоженіе средневѣковой школьной
системы и осмѣяніе ея приверженцевъ. Кѣмъ былъ Гейн-
линъ фонъ-Штейпъ по отношенію къ Базелю, а его послѣ-
дователи—къ Кельну и Тюбингену, тѣмъ былъ для Эрфурта,
главнымъ образомъ, Іодокъ Трутфеттеръ; Глареану же и
его всюду разсѣяннымъ юнымъ друзьямъ соотвѣтствуетъ
(правда, затмѣвая всѣхъ ихъ своимъ блескомъ) украшеніе
Эрфурта и звѣзда гуманизма, Конрадъ Муціанъ.
Іодокъ Трутфеттеръ изъ Эйзенаха (Ізепасепзіз сіос-
іог, 1460—1519),' учитель Лютера, жившій съ 1476 г. въ Эр
160
фуртѣ, съ 1506 по 1510 г. въ Виттенбергѣ, а затѣмъ снова
въ Эрфуртѣ, былъ воспѣтъ Эобаномъ Гессомъ, какъ «ве-
ликій и божественный герольдъ, блистающій среди ораторовъ,
какъ Фебъ среди созвѣздій». Подобнаго прославленія онъ во
всякомъ случаѣ не заслуживаетъ. Это не былъ блестящій умъ,
онъ не создалъ ничего новаго, но умѣлъ, какъ ревностный
писатель и добросовѣстный учитель, передавать послѣдующимъ
поколѣніямъ то, что самъ унаслѣдовалъ отъ прошлаго. Онъ
былъ философъ и теологъ. Въ качествѣ философа, онъ въ тече-
ніе трехъ лѣтъ написалъ шесть сочиненій по логикѣ, изъ ко-
торыхъ нѣсколько было сравнительно небольшого объема, за-
то одно вмѣщало въ себѣ 68 листовъ іп дпагіо, причемъ
авторъ еще извиняется за многіе пропуски; все это были
учебники и руководства, предназначенные для эрфуртской
молодежи; впослѣдствіи онъ написалъ еще большое сочи-
неніе по физикѣ. Во всѣхъ этихъ трудахъ своихъ Трут-
феттеръ пользовался или комментировалъ почти исключитель-
но сочиненія'Аристотеля и Петра Испанца, хотя онъ и
не опускаетъ случая, по обычаю того времени, привести длин-
ный перечень корифеевъ науки, среди которыхъ на ряду съ
философами и теологами стараго и новаго времени упоми-
наются также историки и поэты. По своему направленію
онъ принадлежитъ новому времени, т. е., какъ было разъ-
яснено выше (си. стр. 134), онъ—номиналистъ, но номина-
листъ свободный отъ стремленія приверженцевъ своей пар-
тіи пріобрѣтать прозелитовъ и яростно нападать на против-
никовъ. Какъ теологъ, онъ былъ проповѣдникомъ и учите-
лемъ; сочиненій чисто теологическаго характера онъ не пи-
салъ, потому что схоластическіе учебники считалъ лучшей
подготовкой для духовныхъ лицъ, и больше благодаря харак-
теру своего преподаванія, чѣмъ самому содержанію предмета,
достигалъ того, что даже ученики, которые были противъ его ме-
тоды и считали схоластическій способъ преподаванія, равно какъ
и самый предметъ схоластической науки ненужнымъ и даже
вреднымъ, тѣмъ не менѣе не прекращали съ нимъ сношеній.
Это былъ искренно религіозный человѣкъ, глубоко вѣровав-
шій во всякаго рода реликвіи и не любившій свѣтской жизни
161
до такой степени, что съ многихъ мірянъ, поддерживавшихъ
съ нимъ дружескія отношенія, бралъ обѣщаніе не жениться;
однако, какъ въ религіозныхъ, такъ и въ философскихъ во-
просахъ Трутфеттеръ не стремился обращать другихъ не-
премѣнно въ приверженцевъ своихъ взглядовъ, предоставляя
каждому право имѣть собственное мнѣніе. Такой характеръ
его снискалъ ему расположеніе старыхъ и уваженіе со стороны
молодыхъ, не прекратившееся даже и тогда, когда онъ,—безъ
сомнѣнія, не по собственному почину и врядъ-ли съ легкимъ
сердцемъ—выступилъ, какъ членъ своего факультета, противъ
Рейхлина. Такимъ образомъ, настоящимъ гуманистомъ онъ не
былъ, что показываетъ уже одинъ этотъ его поступокъ, но онъ
былъ пытливымъ ученымъ, понимавшимъ новое умственное
движеніе и, какъ говоритъ одинъ изъ его товарищей, самъ
даже «смягчалъ недочеты стараго школьнаго языка»; онъ
охотно окружалъ себя молодежью и былъ всегда предметомъ
большого вниманія со стороны ея, какъ показываютъ многочи-
сленныя поэтическія стихотворенія, украшающія собраніе его
сочиненій.
Но настоящимъ вождемъ молодежи и предметомъ покло-
ненія эрфуртскихъ гуманистовъ былъ, извѣстный и въ самыхъ
отдаленныхъ мѣстностяхъ Германіи, старѣйшій представитель
новой церкви, Конрадъ Муціанъ Руфъ (Мпііаппз Кпійз,
род. 1471 г., ум. 1526 г.). Болѣе чѣмъ кто-либо другой изъ
нѣмецкихъ гуманистовъ онъ напоминаетъ своимъ образомъ
жизни и мыслей знаменитыхъ итальянцевъ. Будь онъ бога-
тымъ флорентинцемъ, а не бѣднымъ тюрингенскимъ канони-
комъ, онъ походилъ бы на Никколо Никколи и внѣшней
своей жизнью и умственнымъ складомъ, хотя въ то-жё время
у него есть качества, которыя напоминаютъ Лоренцо Вал-
лу и Кодро Арчео, а именно: склонность къ педагогической
дѣятельности и полемикѣ, литературная непроизводительность,
насмѣшливость, религіозное свободомысліе и пристрастіе ко
всему античному.
Муціанъ получилъ образованіе въ Италіи. Правда, до
своего путешествія въ эту страну (1493) онъ посѣщалъ въ
Девентерѣ школу, а въ Эрфуртскомъ университетѣ слушалъ
Гейгеръ. 11
1-62
и читалъ лекціи, но только въ Италіи, во время своего деся-
тилѣтняго пребыванія тамъ, пріобрѣлъ основу своей обширной
учености. Онъ изучалъ юриспруденцію, получилъ въ Болоньѣ
степень доктора, и значитъ, предостерегая впослѣдствіи дру-
гихъ отъ стремленія къ академическимъ степенямъ, ссылался
на собственный опытъ; онъ ревностно занимался гуманисти-
ческими науками, относясь съ одинаковымъ вниманіемъ какъ
къ формѣ, такъ и къ содержанію древнихъ авторовъ, и пре-
красно умѣя соединять основательность съ изяществомъ; съ
теологіей онъ также былъ основательно знакомъ; Муціанъ
интересуется ею въ двухъ отношеніяхъ: съ одной стороны
онъ обращаетъ свое вниманіе преимущественно на по-
роки духовенства и споры религіозныхъ партій, которые,
по его мнѣнію, также опасны для церкви, какъ внѣшнее
нападеніе; съ другой-же — является послѣдователемъ того
своеобразнаго религіозно-философскаго направленія, начало
которому въ -Италіи положилъ Пикб-делла-Мирандола и
которое Рейхлинъ, еще во время своего пребыванія тамъ-
же, пытался перенести въ Германію. Съ 1503 года до са-
мой -своей смерти Муціанъ жилъ въ качествѣ каноника
въ Готѣ, однако не въ обществѣ свочхъ сослуживцевъ, по-
тому что ненавидѣлъ ихъ за ихъ бездѣятельность и враж-
дебное отношеніе къ образованію, но въ близкихъ сноше-
ніяхъ съ эрфуртскими студентами, которые относились къ
Му ціану какъ къ своему духовному отцу и оказывали ему
предпочтеніе предъ университетскими учителями. Эти дру-
жескія сношенія со студентами поддерживались то поѣздками
его самого въ Эрфуртъ, то наѣздами легко-подвижной моло-
дежи къ нему въ Готу а, главнымъ образомъ, оживленною
перепиской. Переписка эта является лучшимъ свидѣтель-
ствомъ того, какое высокое представленіе имѣлъ Муціанъ о
своихъ обязанностяхъ въ качествѣ учителя и воспитателя.
Прежде всего онъ поучаетъ молодежь. Какъ самъ онъ счи-
талъ наиболѣе производительнымъ то время, которое проводилъ
за книгами; какъ самъ онъ плакалъ отъ радости, получай объ-
ёмистую посылку съ книгами и наслаждался даже чтеніемъ
однихъ заглавій, когда не имѣлъ возможности пріобрѣсти са-
163
мыя сочиненія; точно такъ и въ своихъ ученикахъ онъ же-
лалъ развить и поддержать интересъ къ книгамъ, какъ истинно-
’ му источнику учености. Однако, онъ не называлъ книгами тол-
стые учебники и справочныя изданія, по которымъ проходи-
лись собственно университетскіе предметы; только произве-
денія римскихъ и греческихъ писателей, по его мнѣнію,—
настоящія книги; они-то и должны служить духовной пищей
и быть столь близкими для юношей, чтобы послѣдніе во всѣхъ
случаяхъ своей жизни могли извлекать изъ нихъ поученіе и
опытъ: сообщая, напримѣръ, что онъ отъ радости плакалъ,
Муціанъ тутъ-же прибавляетъ, что у своихъ любимыхъ древ-
нихъ авторовъ онъ находитъ подтвержденіе того, что чело-
вѣкъ можетъ плакать отъ радости. Но какъ ни охотно даетъ
онъ антикварные, грамматическіе и даже орѳографическіе
комментаріи, какъ ни усердно ратуетъ за чистый, вырабо-
ный стиль, тѣмъ не менѣе, онъ отнюдь не одобряетъ внѣшняго,
лишеннаго оригинальности, подражанія древнимъ авторамъ;
онъ сравниваетъ такихъ, по его выраженію, «списывателей»
съ піявками, высасывающими только дурные соки изъ тѣла и
оставляющими здоровую кровь не тронутой; онъ осмѣиваетъ даже
высокопочитаемаго Рейхлина, который, при помощи якобы
научной игры словами, пытается отождествлять Саксовъ, Мей-
снеровъ и Тюринговъ съ древними—Аксенами, Мисами и Ти-
ригетами, причемъ Муціанъ насмѣшливо замѣчаетъ, что Ак-
сены были вѣроятно такимъ-же дикимъ народомъ, какъ «Кап-
нобаты», т. е. послѣдователи Рейхлина.
Далѣе, Муціанъ воспитываетъ молодежь. Какъ строгій судья,
онъ больше порицаетъ её, чѣмъ хвалитъ, и строже всего отно-
сится къ тѣмъ, на которыхъ возлагаетъ наибольшія надежды:
«если-бы я тебя не любилъ», воскликнулъ онъ однажды, «я-бы
тебя не наказывалъ». Онъ побуждаетъ своихъ учениковъ сохра-
нять нравственную чистоту не только въ своихъ поэтическихъ
произведеніяхъ («хорошій поэтъ долженъ быть цѣломудренъ»),
но и въ жизни, потому что считаетъ эту нравственную сво-
боду лучшимъ цвѣтомъ недавно достигнутой духовной само-
стоятельности.
Въ одномъ шуточномъ проектѣ университетскаго препо-
іі*
164
даванія, М у ц і а въ требуетъ для каждой высшей школы
одного софиста, двухъ математиковъ, трехъ теологовъ, четы-
рехъ юристовъ, пять медиковъ, шесть ораторовъ, семь гебраи-
стовъ, восемь грековъ, девять грамматиковъ (т. е. учителей
латинскаго языка) и десять «истинныхъ философовъ, въ ка-
чествѣ главныхъ руководителей всей духовной жизни»; мысль,
въ его глазахъ, выше знанія. Сообразно съ этимъ его фило-
софско-религіозныя убѣжденія имѣютъ бблыпую важность, чѣмъ
его взглядъ на ученость. Послѣднія онъ, конечно, раскрывалъ
не всѣмъ своимъ ученикамъ, а только самому близкому изъ
нихъ, причемъ никогда не забывалъ напомнить адресату
своихъ тайныхъ писемъ, чтобы онъ сжегъ ихъ. Подобныя
мѣры предосторожности показываютъ не одну только боязнь
гласности и высокомѣрную отчужденность отъ толпы, но и
извѣстную слабость характера. Это онъ и доказалъ своей не-
рѣшительностью въ Рейхлиновскомъ спорѣ въ тотъ моментъ,
когда императоръ, повидимому, склонился на сторону против-
никовъ гуманистовъ, затѣмъ своей уклончивостью при началѣ
реформаціи и, наконецъ, полнымъ отреченіемъ отъ своего об-
раза мыслей при приближеніи смерти.
Зато въ своей религіозной системѣ въ періодъ полнаго раз-
витія своихъ силъ Муціанъ является живымъ и рѣшитель-
нымъ. Это — не легкомысленный сибаритъ, стремящійся по-
средствомъ насмѣшекъ пріобрѣсти себѣ какія-либо преимуще-
ства, но серьезный мыслитель, признающій внѣшнюю сторону
религіи быть можетъ, для того, чтобы показать примѣръ слабымъ,
главнымъ же Образомъ, чтобы имѣть тѣмъ большее право внут-
ренно стать выше ея. Какъ въ наукѣ содержаніе для него важ-
нѣе формы, такъ и ьь религіи ея вѣчная сущность важнѣе слу-
чайнаго внѣшняго выраженія. Онъ не отождествляетъ форму
религіи съ ней самой; онъ рѣдко совершаетъ литургію, отри-
цаетъ тайную исповѣдь, высмѣиваетъ посты, презираетъ измы-
шленія поповъ, равно какъ и ихъ самихъ, и объявляетъ рѣ-
шительно: «одежды, бороды и пелены Христовой я не чту, а
чту Бога живого, который не носитъ ни одежды, ни бороды
и который не оставилъ на землѣ никакой пелены». Библія не
является для него религіознымъ кодексомъ, напротивъ, онъ при-
165
мѣняетъ къ книгамъ стараго и новаго завѣта ту-же критику, ко-
торой научился у писателей древности, но; разумѣется, не въ
томъ смыслѣ, что занимается критическимъ изслѣдованіемъ
вопроса о происхожденіи каждой книги въ отдѣльности, а въ
томъ, что скептически относится ко многимъ разсказамъ св.
писанія, смѣется надъ странностями ихъ и отрицаетъ чудеса.
Для него христіанство даже не единственная истинная религія:
«она началась не вмѣстѣ съ воплощеніемъ Христа, а много
столѣтій раньше, потому что истинный Христосъ, истинный
Сынъ Божій, есть Божественная мудрость, которая была въ
такой-же степени достояніемъ евреевъ, какъ грековъ и гер-
манцевъ». Въ другомъ мѣстѣ онъ говоритъ: «Истинный Хрис-
тосъ — не человѣкъ, но духъ и душа, которыхъ нельзя ни
видѣть, ни осязать, ни постичь». Религія Муціана, такимъ
образомъ, не есть откровеніе Божественнаго закона, но высо-
чайшая нравственность, любовь людей другъ къ другу, миръ
духа, спокойствіе души. «Заповѣдь Божія» — въ такихъ сло-
вахъ онъ выражаетъ сущность своего ученія,—«просвѣщаю-
щая душу, заключаетъ въ себѣ двѣ главы: люби Бога и лю-
дей, какъ самого себя. Эта заповѣдь пріобщаетъ насъ къ
небу. Это естественный законъ, не высѣченный на камнѣ,
подобно законамъ Моѵсея, не начертанный на мѣдныхъ таб-
лицахъ, подобно Римскому, не написанный на пергаментѣ или
бумагѣ, а вселенный въ наши сердца высшимъ Учителемъ.
Кто благоговѣйно совершаетъ эту приснопамятную и спаси-
тельную Евхаристію, тотъ совершаетъ нѣчто Божественное.
Ибо истинное тѣло Христово есть миръ и согласіе и не су-
ществуетъ болѣе святой жертвы (Нозііе), какъ взаимная лю-
бовь».
Если называть всѣхъ членовъ Муціановскаго кружка, то
получится длинный списокъ. Среди именъ, которыя пришлось-
бы привести, находится много нами уже упомянутыхъ, много
и такихъ о которыхъ рѣчь еще впереди, напримѣръ, Герма-
на фонъ Буша, Гуттена, Эобана Гессе. Многіе, не прини-
мавшіе участія въ этомъ союзѣ, хвалились впослѣдствіи, что
были его членами, такъ какъ это, очевидно, считалось большой
честью, подобно тому, какъ прежде считалось почетнымъ зва-
166
ніе ученика Шлеттштадтской школы. Назовемъ троихъ изъ
этого союза: Генриха Урбана, Петрея Апербаха
и Крота Рубеана. -•
Первый, приблизительно одного возраста съ Муціаномъ,
находился въ дружбѣ съ нимъ съ 1494 гота, былъ членомъ
ордена цистерціанцевъ, жилъ въ монастырѣ Георгенталь, вблизи
Готы, часто видѣлся со своимъ другомъ и поддерживалъ съ
нимъ оживленную переписку. Тотъ фактъ, что среди писемъ,
которыя онъ получалъ, находились и такія, въ которыхъ Му-
ціанъ выражалъ свои, уже извѣстныя намъ, религіозныя убѣж-
денія, служитъ доказательствомъ того, что Урбанъ былъ
приблизительно такого-же образа мыслей; въ своихъ научныхъ
стремленіяхъ оба друга тоже сходились. Сдѣлавъ однажды
себѣ, далеко не безъ труда, маленькое сбереженіе, всего
что-то въ четыре золотыхъ гульдена, Урбанъ посылаетъ, ихъ
къ А льду Мануцію въ Венецію, прося послѣдняго при-
слать имъ, «живущимъ недалеко отъ Фуггеровъ», за эти
деньги книгъ: сочиненій современныхъ авторовъ, какъ-то,
Висаріона и Мерулы, а также древнихъ, Ксенофонта и
др.; онъ надѣется достичь своихъ желаній, которыя, очевид-
но, своею стоимостью превосходили отправленную имъ сумму
денегъ, прибавляя въ письмѣ, что въ ихъ кружкѣ всегда по-
минаютъ въ тихой молитвѣ ученаго издателя. Урбанъ, какъ
однажды охарактеризовалъ его Муціанъ, «отличался за-
ботливой преданностью своимъ друзьямъ и былъ ревностнымъ
сторонникомъ латинской образованности (ГаііпіШ)»; его стрем-
ленія Муціанъ изображаетъ въ одномъ изъ своихъ писемъ
слѣдующими словами: «О, Урбанъ, нашъ путь прямолинеенъ,
узокъ, неровенъ, холмистъ, крутъ, труденъ и прегражденъ тер-
ніемъ или утесами настолько, что мы можемъ передвигаться
впередъ только съ большимъ трудомъ и напряженіемъ, под-
вергаясь вѣчной* опасности споткнуться и упасть. Нашъ путь
прямолинеенъ, потому что мы единодушно ищемъ и почитаемъ
одного лишь Бога,—узокъ, потому что немногіе раздѣляютъ
наши стремленія къ наукѣ и къ болѣе смягченнымъ нра-
вамъ;—крутъ, какъ ведущій къ изученію латыни, но вѣдь истин-
но духовнаго блага достигаютъ безъ усилія лишь немногіе».
167
Петрей Апербахъ (1480—1532) принадлежитъ къ
числу болѣе всего упоминаемыхъ, но всего менѣе извѣстныхъ
гуманистовъ младшаго поколѣнія. Во всѣхъ почти письмахъ
встрѣчается его имя, какъ перваго зачинщика въ спорахъ; Му-
ціанъ часто и охотно называетъ его «вторымъ Муціаномъ»
Ши «полководцемъ латинскаго отряда». Генрихъ Штро-
меръ называетъ его однажды (въ ненапечатанномъ письмѣ къ
Іоганну Ланге, отъ 22 іюня 1522 г.) «высмѣивателемъ бо-
говъ и людей» (сіегівог (Іеогшп еі Ііотіпит). Какъ то, такъ и
другое названіе вполнѣ приложимы къ нему, хотя и не исчер-
пываютъ характеристики всего его внутренняго содержанія.
Это—вѣчный юноша даже въ зрѣломъ возрастѣ, ко всему от-
носившійся съ восторженнымъ увлеченіемъ, составлявшимъ
потребность его натуры, ярый ненавистникъ теологовъ, кото-
рыхъ осмѣиваетъ, называя ихъ софистами или другими болѣе
рѣзкими прозвищами, врагъ юристовъ, которыхъ онъ называетъ
Зигізрегййі, вмѣсто )игі8регйі; это былъ человѣкъ, способный
забывать свои личные интересы и всѣмъ своимъ существомъ
отдававшійся общественному дѣлу, наконецъ, горячій патріотъ,
радостно встрѣтившій слѣдующія слова Льва X, переданныя
ему изъ Рима: «онъ (т. е. папа) до сихъ поръ не думалъ, что всѣ
нѣмцы вмѣстѣ взятые знаютъ не больше одного Рейхлина», не
смотря на то, что слова эти были нѣсколько обидны для него,
такъ какъ оскорбляли всѣхъ другихъ нѣмцевъ. Радуютъ его
эти слова потому, что они исходятъ изъ лагеря противниковъ,
и, слѣдовательно, являются тѣмъ болѣе цѣннымъ признаніемъ
глубочайшихъ свѣдѣній этого единственнаго въ своемъ родѣ
человѣка, защитѣ и прославленію котораго Апербахъ по-
святилъ свою жизнь.
Въ такомъ своемъ стремленіи Апербахъ нашелъ това-
рища въ лицѣ Іоганна Крота Рубеана (собственно
Іегеръ изъ Дорнгейма [Іа§ег=8с1п1І2е=Стрѣлецъ, созвѣздіе^
Сгоінз; І)огпе=ВготЬееге (волчьи ягоды)=гиЬеи8, отсюда КиЬеа-
шів], род. 1480, ум. 1540 г.), который неоднократно пріѣзжалъ
въ Эрфуртъ и на долгое время тамъ останавливался; и даже
тогда, когда находился вдали отъ этого города, поддерживалъ
близкія сношенія съ эрфуртцами. Онъ не былъ исключитель-
168
во литераторомъ, занималъ мѣсто учителя и священника въ
Фульдѣ, потомъ въ Пруссіи и, наконецъ, въ Галле; онъ не
былъ и ученымъ, хотя и» говоритъ (въ неизданномъ письмѣ
къ Іоганну Ланге) объ ученой работѣ по греческой
грамматикѣ; онъ по преимуществу сатирикъ: въ многочислен-
ныхъ письмахъ своихъ онъ осмѣивалъ ріііІояорЬазігой и ѣѣео-
Іоравігоз и былъ сотрудникомъ (утаивая свое имя) многихъ
важныхъ сатирическихъ произведеній того времени, наприм.
«Писемъ темныхъ людей». Несмотря на свой санъ священ-
ника, Рубеанъ не былъ теологомъ по призванію, что не
помѣшало ему, однако, вступить въ большую дружбу съ Лю-
теромъ и вначалѣ быть сильно преданнымъ его дѣлу; впо
слѣдствіи онъ отрекся отъ подобнаго образа мыслей рѣшитель-
нѣе, чѣмъ кто-нибудь другой, и причины этой перемѣны вы-
ступаютъ у него яснѣе, чѣмъ у многихъ другихъ. Протестанты
считали каждаго возвращавшагося къ старой церкви или оста-
вавшагося ей вѣрнымъ (вѣдь большинство формально и не от-
рекалось отъ нея)—ренегатомъ и измѣнникомъ, и, сомнѣваясь
въ возможности искренняго возвращенія къ прежнимъ убѣж-
деніямъ, объясняли послѣднее обыкновенно своекорыстными
побужденіями. Поэтому они отзывались дурно и -о Кротѣ:
Лютеръ, со свойственной ему грубостью, называетъ его
Пг. Кгбіе (жаба); ревностные лютеране были убѣждены, что
онъ вернулся къ католицизму изъ корыстныхъ цѣлей, а бо-
лѣе умѣренные думали, что онъ просто стремился къ на-
учнымъ занятіямъ на досугѣ, желая уклониться отъ надоѣв-
шей ему литературной полемики. Въ многочисленныхъ сочи-
неніяхъ—уже одно количество ихъ показываетъ, какое важ-
ное значеніе придавалось факту его перехода—противостав-
лялся новому католику прежній гуманистъ, который, какъ та-
ковой, долженъ былъ враждебно относиться къ привержен-
цамъ папы; разъяснивъ несовмѣстимость перваго со вторымъ,
авторы этихъ, враждебныхъ Кроту, памфлетовъ считали
безхарактерность неофита доказанной. Между тѣмъ Рубе-
анъ только поступилъ такъ, какъ поступали почти всѣ выдаю-
щіеся гуманисты: онъ открыто объявилъ, что реформація не
соотвѣтствуете его идеалу, частью потому, что это не была
169
радикальная реформа, предпринятая цѣлымъ обществомъ, а
лишь частныя измѣненія, исходившія отъ отдѣльнаго лица,
которое этимъ, очевидно, дало право каждому измѣнять въ
новой религіи что угодно по своему произволу, а также по-
тому, что предметомъ спора была преимущественно внѣшняя
форма, между тѣмъ какъ внутренняя, нравственная сторона
человѣка оставалась неизмѣнной и ей даже былъ нанесенъ
вредъ. Противъ подобныхъ историко-философскихъ и нрав-
ственныхъ возраженій легко было писать декламаціонныя
рѣчи, противоставляя испорченность старой церкви «свободѣ
человѣка-христіанина», призывая тѣнь Гуттена, съ цѣлью
заставить этого заклятаго врага всякой лжи обрушиться сво-
имъ огненнымъ языкомъ на наглаго лицемѣра въ то время,
когда послѣдній качаетъ кадило или склоняетъ колѣни среди
пѣвцовъ церковнаго хора»-; но это призваніе Гуттена пока-
зывало непониманіе духа исторіи, потому что если-бы Гуттенъ
былъ еще живъ, то едва-ли бы онъ, оставаясь вѣрнымъ сво-
ему умственному складу, доставилъ много удовольствія за-
взятымъ протестантамъ; было, кромѣ того, неблагородно обви-
нять въ лицемѣріи человѣка, котораго съ удовольствіемъ ви-
дѣли въ числѣ своихъ единомышленниковъ, обвинять только
потому, что онъ перешелъ» въ лагерь противниковъ.
Памфлетъ противъ Крота, написанный однимъ изъ эр-
фуртцевъ или близкимъ къ нимъ лицомъ (былъ-ли то Юстъ
Іонасъ пли Меній),—памфлетъ противъ одного изъ лучшихъ
эрфуртцевъ,—вышелъ въ то время, когда ихъ кружокъ давно
уже распался: Гуттенъ умеръ, Муціанъ, ихъ глава, тоже; осталь-
ные-же разбрелись по разнымъ мѣстамъ или, если и оста-
лись въ Эрфуртѣ, то представляли изъ себя лишь жалкія раз-
валины прекраснаго прошлаго и печально, сознавая свое
безсиліе, оплакивали минувшее величіе.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Ученыя общества. Всеобщее распространеніе гуманизма.
Уже при описаніи университетовъ — главнымъ образомъ
Эрфуртскаго — указывалось на тотъ фактъ, что на ряду со
старой замкнутой и прочно организованной университетской
корпораціей выступаетъ новое, болѣе открытое общество мо-
лодыхъ людей, готовыхъ свернуть со «стараго пути» на но-
вый. Такія общества, шіаіііаіев Іііегагіае, не сосредоточивали
свою дѣятельность въ университетахъ или въ какихъ-нибудь
опредѣленныхъ городахъ, члены ихъ были разсѣяны по всей
Германіи. Изъ нихъ выдѣляются главнымъ образомъ два —
рейнское и дунайское (Вііепапа и ВапиЬіапа).
Дунайское общество находится въ тѣсной связи съ вѣнскимъ
университетомъ, основаннымъ въ 1365 году и являющимся та-
кимъ образомъ вторымъ по старшинству въ Германіи; этотъ
университетъ, отдававшій предпочтеніе богословскому факуль-
тету, является отпрыскомъ парижскаго. Не смотря на противо-
дѣйствіе теологовъ, одинъ изъ которыхъ (Конрадъ Зельд-
неръ, см. выше стр. 10) намъ уже извѣстенъ, гуманизмъ
сравнительно давно проникъ сюда; обязательныя для-гума-
нистовъ занятія латинскимъ языкомъ привились такъ успѣшно,
что уже въ 1499 году ректоры университета требовали отъ
студентовъ, чтобы они не имѣли дѣла съ произведеніями, на-
писанными разговорнымъ языкомъ, такъ какъ изъ нихъ они
не пріобрѣтутъ никакихъ даже элементарныхъ знаній. И
всеже ректоръ 1510 года, М. Іо г. Гекманнъ, котораго
171
Іоганнъ Эккъ осмѣялъ какъ глупца и софиста и которому
угрожалъ враждою рейнскаго, дунайскаго и неккарскаго об-
ществъ, рѣшается воспретить одному поэту чтеніе лекцій по
метрологіи подъ страхомъ ареста въ карцерѣ, частью вслѣд-
ствіе неповиновенія поэта, частью-же за то, что онъ осмѣлился
«толкнуть ректора въ спину» и обращаться съ нимъ на ты,
хотя ректоръ былъ магистромъ, а поэтъ даже не бакалавромъ!
<^т10(]. агоріех зосіпз йеЪегев НЬізаге иншн гесіогепі ипіѵегзііайз
щіі сяѣ гпадіяісг повіег, какъ говорятъ «Письма темныхъ лю-
дей»; приверженцы средневѣковой латыни долго не могли от-
рѣшиться отъ употребленія неклассическаго ѵоз и перейти
къ классическому Іп).
Дунайское общество имѣло нѣчто вродѣ оффиціальнаго до-
кумента; и дѣятельность его носила до извѣстной степени
оффиціальный характеръ. Документомъ этимъ является издан-
ная обществомъ космографія Луція Апулея (1497), кото-
рой предшествуютъ въ видѣ посвященія стихотворенія 18-ти
членовъ, представлявшихъ собой если не все общество, то
главную его часть. При разсмотрѣніи перечня членовъ наше
вниманіе останавливается на одномъ явленіи, которое можно
объяснить только тѣснымъ единеніемъ кружка съ император-
скимъ дворомъ, а именно, что поэтами являются не юноши,
а должностныя и сановныя лица, которыя, вопреки обычной
манерѣ гуманистовъ, не только подписываются своими пол-
ными титулами: «императорскій секретарь, королевскій лейбъ-
медикъ, докторъ правъ», но и указываютъ свою ученую спе-
ціальность, найримѣръ, математика, богослова или, по край-
ней мѣрѣ, педагога, если данное лицо не можетъ сказать о
себѣ ничего другого.
Что-же касается названной оффиціальной дѣятельности, то
она была сосредоточена въ небольшомъ кружкѣ лицъ, выдѣ-
лившемся изъ этого общества и поставленномъ Макси ми-
л і а н о м ъ въ ближайшее отношеніе къ университету, а именно,
въ коллегіи поэтовъ и математиковъ, основанной императо-
ромъ въ 1501 году. Коллегія эта состояла изъ четырехъ уни-
верситетскихъ преподавателей, находилась подъ управленіемъ
лица, являвшагося въ данное время представителемъ поэзіи,
172
и ставила себѣ цѣлью «возстановленіе краснорѣчія прежнихъ
временъ», причемъ ей была присвоена привилегія—по тща-
тельномъ испытаніи награждать лавровыми вѣнками учащихся
стихотворному и ораторскому искусству въ вѣнскомъ универ-
ситетѣ.
Изъ членовъ дунайскаго общества слѣдуетъ назвать трехъ:
поэта, оратора и математика. Послѣдній—Георгъ Таннштет-
теръ изъ Райна (Соііітіііпз, Каіп=Сггепие=1іте8) 1482—1535,
былъ человѣкомъ, пользовавшимся большимъ уваженіемъ
какъ на артистическомъ факультетѣ, такъ и на медицинскомъ,
къ которому онъ впослѣдствіи принадлежалъ; занимая выс-
шія должности, пользуясь, въ качествѣ лейбъ-медика нѣсколь-
кихъ императоровъ, большимъ вліяніемъ, онъ употреблялся и
для политическихъ порученій и за свои заслуги былъ возве-
денъ въ дворянское достоинство. Въ качествѣ астронома онъ
былъ рекомендованъ папѣ Льву X, который задумалъ дѣло
исправленія календаря, и оказалъ ему немаловажныя услуги
своими указаніями, а также изданіемъ различныхъ календарей
(Ерііепіегісіеп); подобно большинству астрономовъ того време-
ни, онъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и астрологомъ. Эта послѣдняя
его спеціальность почиталась современниками такъ высоко,
что даже на могильномъ памятникѣ они не позабыли упомя-
нуть объ его искусствѣ «предсказывать будущее по небеснымъ
явленіямъ»; слава его, какъ прорицателя, особенно увеличи-
лась съ тѣхъ поръ, какъ онъ предсказалъ день смерти импе-
ратора Максимиліана; а когда въ 1523 году распростра-
нился слухъ, что онъ на основаніи положенія планетъ въ слѣ-
дующемъ году предсказалъ гибель Вѣны, то ему пришлось
открыто выступить противъ подобнаго мнѣнія, чтобы разсѣять
распространившуюся панику. Но развитію науки Танн-
штеттеръ содѣйствовалъ, конечно, не подобными гаданіями,
а той поддержкой, которую онъ оказывалъ императору въ его
планахъ географическихъ и историческихъ работъ, и своими
трудами въ области картографіи и физической географіи, пред-
ставляющимися для того времени довольно единичными явле-
ніями.
Поэтомъ является Іоганнъ Крахенбергеръ, быв-
173
шій съ 1499 по 1508 г. главой общества и жившій еще въ
1511 г. Онъ называлъ себя благозвучнымъ именемъ Ріегіиз
Сггассия, считая варварскимъ свое нѣмецкое имя, писалъ ла-
тинскіе стихи и занимался главнымъ образомъ латинской ли-
тературой; однако, несмотря на увлеченіе древностью и на
столь характерную для гуманиста перемѣну имени, онъ въ та-
кой мѣрѣ былъ свободенъ отъ гуманистической односторон
ности, что намѣревался составить нѣмецкую грамматику.
Ораторомъ кружка былъ Іоганнъ Шписгаймеръ
(Йріеявііатіег, Сизріпіап 1473-—1529), который съ 1496 года
былъ дѣйствительно Іесіог огШпагіпв агііз огаіогіаз при вѣн-
скомъ университетѣ, занималъ также и другія должности и
находился въ тѣсныхъ сношеніяхъ съ императоромъ, потому
что послѣдній любилъ его и давалъ ему множество всевоз-
можныхъ порученій и должностей: императоръ то посылалъ
его въ качествѣ посланника въ Венгрію или Польшу съ
цѣлью завязать и укрѣпить дружественныя сношенія посред-
ствомъ двухъ браковъ между членами венгерскаго и габсбург-
скаго домовъ, то назначалъ его префектомъ Вѣны съ цѣлью
поддержать императорскіе интересы въ этомъ крайне безпокой-
номъ городѣ. Шписгаймеръ, съ своей стороны, платилъ Ма-
ксимилліану чувствомъ искренней привязанности, вовсе не
похожимъ на отношенія другихъ гуманистовъ къ нему, но про-
никнутомъ истинной сердечностью и преданностью; въ этомъ
убѣждаетъ насъ дневникъ, въ который онъ обыкновенно за-
носилъ лишь краткія замѣтки о внѣшнихъ фактахъ изъ своей
жизни, а годъ смерти императора изобразилъ сплошь не-
счастнымъ и полнымъ печали. Кромѣ этихъ выраженій пре-
данности императору, мы находимъ въ дневникѣ Ш и и с г а й-
м е р а еще только его религіозныя размышленія, въ которыхъ
отразилась его набожность; онъ былъ искреннимъ привержен-
цемъ католической вѣры, къ которой въ концѣ своей жизни,
послѣ краткаго увлеченія нѣкоторыми протестантскими рефор-
мами, сталъ относиться съ усиленной преданностью. Однако,
дневникъ Шнисгаймера вовсе не является единственнымъ
плодомъ его любви къ литературѣ, напротивъ, многосторонней
его образованности соотвѣтствовала столь-же многосторонняя
174
литературная дѣятельность, потому что онъ былъ не только
ораторъ и дипломатъ, въ силу этого самого соединявшій въ
себѣ познанія юриста и государственнаго человѣка, но и фи-
лологъ, поэтъ и медикъ. Его литературная дѣятельность въ
этихъ трехъ направленіяхъ, впрочемъ, все-же не превышаетъ
средняго уровня гуманистическихъ трудовъ: онъ добросовѣст-
ный издатель и комментаторъ произведеній древне-римской
литературы, онъ заимствуетъ у латинскихъ авторовъ употреб-
леніе античнаго размѣра, наконецъ, тщательно старается со-
бирать извѣстія древнихъ объ ихъ выдающихся врачахъ. Осо-
бенно большія услуги наукѣ Куспиніанъ оказалъ своими
историческими трудами, которые частью представляютъ со-
бой изданія средневѣковыхъ историковъ, до тѣхъ поръ из-
вѣстныхъ лишь немногимъ и бывшихъ только въ рукописи,
частью-же—самостоятельныя переработки, въ которыхъ одина-
ковое вниманіе удѣлено и древности, и среднимъ вѣкамъ, и
новому времени. Современной эпохѣ онъ посвящаетъ, кромѣ
своего дневника, упоминавшагося нами выше, исторію такъ
называемаго Вѣнскаго конгресса 1515 г., т. е. свиданія въ
Вѣнѣ императора и королей Венгріи, Польши и Богеміи. Сред-
нимъ вѣкамъ посвящено его главное сочиненіе—Аизігіа, исто-
рія Австріи отъ бабенбергскихъ маркграфовъ до смерти Ма-
ксимиліана вмѣстѣ съ подробнымъ географическимъ описа-
ніемъ страны; послѣднее, согласно первоначальному плану ав-
тора, должно было быть снабжено картами и чертежами. Это со-
чиненіе обнаруживаетъ достойное трудолюбіе автора, богатство
матеріала и, несмотря на отсутствіе правильной критики,
все же заключаетъ нѣкоторые намеки на послѣднюю, такъ на-
примѣръ Куспиніанъ опровергаетъ баснословную древность
габсбургской династіи, а также мнимыя привилегіи, будто-бы
' дарованныя Австріи Цезаремъ и Нерономъ, которыя въ то
время пользовались еще всеобщимъ признаніемъ. Чѣмъ была
Апзігіа для исторіографіи нѣмецкаго средневѣковья, тѣмъ
должны служить два другихъ произведенія Куспиніана сіе
сопвиііЬик и бе саевагіЪий для древности и для всеобщей
исторіи Европы. Правда, первый изъ названныхъ трудовъ—
скорѣе собраніе важнѣйшихъ и, рѣдкихъ сочиненій съ огром-
175
ными комментаріями издателя, а въ послѣднемъ преслѣдуется
до извѣстной степени педагогическая цѣль, такъ какъ онъ
долженъ представить будущимъ временамъ и особенно буду-
щимъ правителямъ добродѣтели, украшающія государя, и по-
роки, пятнающіе его; но и то и другое—добросовѣстныя ра-
боты, представляющія собою матеріалъ; собранный отовсюду
при помощи просвѣщенныхъ друзей автора и являющіяся
прекраснымъ доказательствомъ его учености, любви къ па-
мятникамъ древности и патріотическаго одушевленія.
Среди немногочисленныхъ стихотвореній Куспиніана на-
ходится между прочимъ одно, посвященное: «Превосходнѣй-
шему, много потрудившемуся на пользу науки императорскому
секретарю и покровителю музъ, Іоганну Ф у к с м а г у».
Этотъ Фу.ксмагъ (Гпзепіапппз, ок. 1450—1510), филологъ и
историкъ, дипломатъ на службѣ у герцога Сигизмунда
Тирольскаго, а впослѣдствіи—у двухъ императоровъ,
отличавшійся на многихъ рейхстагахъ и посольствахъ и со-
дѣйствовавшій научнымъ интересамъ Максимиліана, ме-
нѣе интересенъ своими самостоятельными трудами (трактата-
ми по хронологіи и нумизматикѣ, а также неизданной исто-
ріей Карла Смѣлаго), чѣмъ своею способностью привлекать
другихъ къ подобнаго рода работѣ. Члены дунайскаго обще-
ства относились къ нему, какъ къ своему особенному меце-
нату, благодаря этой его способности, главнымъ-же образомъ
вслѣдствіе его близкаго положенія къ императору, которое
могло сдѣлать его полезнымъ для общества. Поэтому ему была
посвящена изданная обществомъ книга: Ерііота сіе тшкіо
Луція Апулея, гдѣ въ предисловіи говорится о немъ въ та-
кихъ довольно преувеличенныхъ выраженіяхъ: «кто между
выдающимися людьми Германіи ревностнѣе и дѣятельнѣе тебя
при изслѣдованіи обѣихъ сферъ—земли и неба? кто лучше
тебя постигаетъ численныя взаимоотношенія земныхъ тѣлъ и
великихъ созвѣздій на тверди небесной? кто въ состояніи съ
большимъ знаніемъ дѣла говорить о народахъ, государствахъ,
городахъ, моряхъ и рѣкахъ и кто можетъ давать лучшія ука-
занія о различныхъ животныхъ породахъ и человѣческихъ ра-
сахъ, объ ихъ различіи въ зависимости отъ мѣстностей и
климатическихъ условій, среди которыхъ они живутъ?»
176
Но наиболѣе своеобразный памятникъ Фуксмагъ воздвигъ
себѣ самъ. Подобно Корицію, онъ доставалъ у своихъ друзей
и сотоварищей различныя стихотворенія, которыя соединилъ
впослѣдствіи въ одно собраніе. У итальянца, основной тенден-
ціей является прославленіе святыхъ, у нѣмцевъ-же—восхва-
леніе гуманистическихъ занятій; восторженному преклоненію
передъ папой соотвѣтствуетъ здѣсь столь-же интенсивное воз-
величеніе императора; а черезчуръ громкое и торжественное
прославленіе заслугъ собирателя является общимъ для обоихъ
сборниковъ. Зато здѣсь мало говорится о любви, этой вѣч-
ной темѣ тогдашнихъ латинскихъ стихотвореній, и довольно
много—о вещахъ духовнаго (не даромъ одинъ поэтъ называетъ
себя монахомъ) и свѣтскаго характера, напримѣръ, объ исто-
ріи и политикѣ; въ противоположность иноземному, здѣсь вы-
двигаются національныя нѣмецкія чувства; въ сборникахъ
встрѣчаются всякаго рода «стихотворенія на случай», «все-
возможныя добропожеланія», какъ выразился-бы поэтъ XVII
столѣтія, надгробные стихи; воспѣваются также далеко непо-
этическіе предметы, какъ напримѣръ, годичный постъ швейцар-
ца Клаузія, а во многихъ заключается совершенно уже про-
заическая просьба денегъ. Однако, не слѣдуетъ думать, что
разсматриваемый сборникъ наполненъ только произведеніями
жалкихъ поэтовъ-бѣдняковъ; напротивъ, здѣсь мы можемъ встрѣ-
титься съ очень почтенными именами, не исключая самого
Іоганна Рейхлина и именно благодаря участію подоб-
ныхъ людей собранію этому сообщается его истинный харак-
теръ живой картины быта тогдашнихъ вѣнскихъ поэтовъ.
Впрочемъ Рейхлинъ не принадлежалъ къ числу членовъ
вѣнскаго кружка. Свое стихотвореніе—оду на смерть импера-
тора Фридриха III—онъ написалъ лишь по случаю своего
путешествія въ Вѣну въ качествѣ посланника, родина-же его—
Швабія, а такъ какъ самъ онъ кромѣ того жилъ ближе
къ Рейну, нежели къ Дунаю, то для насъ становится впол-
нѣ понятной болѣе тѣсная связь его съ зоіаіііаа Шегагіа
ВЬепапа чѣмъ съ обществомъ дунайскимъ. Рейнское об-
щество имѣло свою резиденцію въ Гейдельбергѣ, но все-
таки нельзя сказать, чтобы оно принадлежало какому-нибудь
177
опредѣленному мѣсту. Его члены не были сосредоточены гдѣ-
нибудь вблизи вышеуказаннаго центральнаго пункта, напри-
мѣръ, въ Вормсѣ, но находились и во Франконіи, и въ Швабіи,
и такимъ образомъ проникали далеко въ глубь страны. Нюрн-
бергъ, Регенсбургъ и Фрейбургъ имѣли у себя весьма рев-
ностныхъ, хотя и не особенно выдающихся представителей
этого общества, Аугсбургъ-же съ полнымъ правомъ гордился
своимъ высокозаслуженнымъ Конрадомъ Пейтинге-
р о м ъ, который долженъ представляться особенно важнымъ
сочленомъ подобнаго кружка: не будучи самъ всецѣло погло-
щенъ творческой работой, онъ побуждалъ своихъ сотовари-
щей къ изслѣдованіямъ и совмѣстному собиранію и дѣлился
съ ними своими маленькими находками съ радостью и въ то-
же время съ нѣкоторой сдержанностью истаго коллекціонера.
Подобно тому, какъ дунайское общество имѣло своимъ покро-
вителемъ императора, и рейнское нашло его въ лицѣ пфальц-
графа Филиппа, который, однако, поддерживалъ лишь чи-
сто внѣшнія отношенія съ членами его, тогда какъ императоръ
былъ преданъ интересамъ своего общества всей душой и серд-
цемъ. Какъ то, такъ и другое имѣло своими членами мате-
матиковъ и поэтовъ, преподавателей и чиновниковъ, и, по-
добно дунайскому, иногда тоже предпринимало совмѣстные
труды; таковымъ, напримѣръ, было изданіе найденныхъ въ
Нюрнбергѣ произведеній монахини Гротсвиты, которыя
читались съ захватывающимъ интересомъ и въ теченіе мно-
гихъ годовъ оставались любимой темой для писемъ.
Главой этого общества былъ всѣми почитаемый Іоганнъ
Дальбургъ, епископъ Вормскій (1445—1503). «Между фи-
лософами онъ былъ Платонъ, между музыкантами—Тимоеей,
между ораторами—Демосѳенъ, между астрономами—Фирмикъ,
между математиками—Архимедъ, между поэтами—Виргилій,
между космографами—Страбонъ, между духовными—Августинъ,
между благочестивыми—Нума Помпилій>. Такими словами ве-
личаетъ главнаго представителя и цензора рейнскаго общества
Іоганнъ Тритемій. Если послѣдній прославляетъ его
внутреннія качества, то другіе, напримѣръ Ц е л ь т е с ъ, оста-
навливаются главнымъ образомъ на счастливыхъ внѣшнихъ
12
178
данныхъ: на его красивой стройной фигурѣ, древней славѣ
его рода, воинственныхъ предкахъ, которые служатъ пре-
красными образцами для ихъ потомка.
Іоганнъ фонъ Дальбургъ началъ свое образованіе
въ Эрфуртѣ, продолжалъ въ Италіи, гдѣ и получилъ степень
доктора нравъ; здѣсь же ему удалось завязать личныя сно-
шенія съ разными выдающимися людьми и узнать духовную
жизнь во всевозможныхъ ея проявленіяхъ. По возвращеніи
на родину, онъ сдѣлался вормскимъ епископомъ (1482) и
долженъ былъ вѣдать самыя разнообразныя, часто весьма
трудныя духовныя и административныя дѣла; съ теченіемъ
времени онъ сдѣлался однимъ изъ наиболѣе любимыхъ и
вліятельныхъ совѣтниковъ своего пфальцграфа и неоднократно
по порученію князя, а также императора Максимиліана,
долженъ былъ предпринимать путешествія въ качествѣ по-
сланника въ-Швейцарію, Римъ и Парижъ. Но эту диплома-
тическую, служебную дѣятельность, какъ добросовѣстно онъ
къ ней ни'относился, онъ не дѣлалъ цѣлью всей своей жизни;
напротивъ,'подобно итальянскимъ князьямъ, все равно были-
'ли они свѣтскими или духовными лицами, онъ желалъ быть
скорѣе Меценатомъ, чѣмъ Августомъ. Основаніе и расшире-
ніе своихъ библіотекъ—онъ имѣлъ ихъ нѣсколько, а именно:
въ Ладенбургѣ, и Гейдельбергѣ,—оживленныя сношенія съ
учеными (ближе всего стояли къ нему Рудольфъ Агри-
кола и Іоганнъ Рейхлинъ), причемъ своимъ высокимъ
происхожденіемъ и саномъ онъ пользовался лишь для того,
чтобы предоставить все это въ ихъ распоряженіе, и, наконецъ,
многостороннія ученыя занятія—вотъ чему онъ рѣшился по-
святить всю свою жизнь. Онъ много писалъ. Въ числѣ его
произведеній (кромѣ неизбѣжныхъ рѣчей, стихотвореній и
писемъ) Тритгеймъ называетъ четыре, которыхъ загла-
вія—а кромѣ послѣднихъ мы о нихъ ничего болѣе не знаемъ—
могутъ характеризовать умственное развитіе этого чело-
вѣка. Одно изъ нихъ «книга о монетной системѣ», конечно—
не политико-экономическій трактатъ, но антикварное изслѣ-
дованіе римскихъ монетъ въ духѣ того времени; второе—«о
происхожденіи дворянства», вѣроятно вызванное сочиненіями
179
итальянскихъ свободомыслящихъ теоретиковъ, вдвойнѣ замѣ-
чательно, какъ мнѣніе одного изъ потомковъ дворянскаго
дома о своемъ же сословіи, а не бюргера—о ненавистномъ ему
классѣ людей; третье—«о таинственныхъ значеніяхъ чиселъ»
безъ сомнѣнія—мистическія, хитросплетенія, вызванныя каб-
балистическо-неоплатоническими умствованіями Рейхли-
на, который, какъ мы уже замѣтили выше, имѣлъ большое
вліяніе на Дальбурга. Наконецъ, четвертое его произве-
деніе—.«собраніе нѣсколькихъ тысячъ греческихъ и нѣмец-
кихъ словъ одинаковаго значенія»., врядъ-ли было такъ бо-
гато содержаніемъ, какъ можно думать по преувеличеннымъ
отзывамъ Тритгейма; оно должно быть разсматриваемо,
какъ явленіе, вызванное необыкновеннымъ увлеченіемъ гре-
ческимъ языкомъ, благодаря вліянію Рейхлина, и во вся-
комъ случаѣ заслуживаетъ вниманія, не смотря на этимологи-
ческіе фокусы, свидѣтельствующіе о недостаточномъ знаком-
ствѣ съ развитіемъ языка, и на національную гордость, на-
шедшія здѣсь свое существенное выраженіе.
Въ тѣснѣйшемъ союзѣ съ рейнскимъ обществомъ нахо-
дился южный чародѣй Іоганнъ Тритомій, одно изъ наи-
болѣе характерныхъ явленій эпохи возрожденія; сочинитель
подложныхъ хроникъ и алхимикъ, астрономъ и политикъ,
теологъ и гуманистъ. Онъ родился въ- 1462 году, умеръ въ
1516 г. Постригшись въ 1482 году въ монахи Спонгеймскаго
монастыря, онъ уже въ слѣдующемъ году сдѣлался аббатомъ
его, но своими постоянными научными занятіями вызвалъ къ
себѣ со стороны монаховъ, враждебно относившихся къ наукѣ,
сильную непріязнь; вслѣдствіе этого, въ 1507 году онъ уда-
лился изъ монастыря, и послѣ того, какъ и продолжительное
путешествіе не помогло ему улучшить отношеній съ своими
собратіями, жилъ, тоже въ- санѣ аббата, до самой своей смер-
ти въ шотландскомъ монастырѣ Св. Іоанна въ Вюрцбургѣ.
Это путешествіе, отъ котораго Тритемій напрасно ожи-
далъ возстановленія монастырскаго мира, привело его въ
Берлинъ къ маркграфу Іоахиму, покровителю гуманистовъ,
но осталось довольно безуспѣшнымъ, судя по тому, что страна
показалась ему безплодной какъ въ физическомъ, такъ и
12*
180
умственномъ отношеніяхъ. На возвратномъ пути онъ встрѣ-
тилъ волшебника Фауста или, какъ называетъ его Трит-
геймъ, Георга Сабеллика Фауста; однако, аббату не уда-
лось вступить съ Фаустомъ въ разговоръ, потому что, какъ объ
этомъ торжественно заявляетъ онъ, послѣдній бѣжалъ отъ него.
Торжественное заявленіе Тритгейма о бѣгствѣ Фауста ста-
новится вполнѣ понятнымъ въ виду того, что Тритгеймъ
видѣлъ въ этомъ некромантикѣ и астрологѣ опаснаго для себя
соперника, такъ какъ и самъ считалъ себя чародѣемъ, и эта
его репутація находила себѣ признаніе не только у современе
никовъ, но и послѣдующихъ поколѣній. Различные разсказы
говорятъ о его будто-бы сверхъестественныхъ силахъ. Ещ-
довольно обычнымъ должно казаться преданіе о томъ, будто
онъ предсказалъ Вилргельму Грумбаху, что послѣдній
будетъ или большимъ счастьемъ, или большимъ зломъ для
своего отечества, и что во второмъ случаѣ за всѣ свои дурныя
дѣла онъ расплатится ужасной смертью. Гораздо рискованнѣе
уже звучитъ разсказъ о посѣщеніи Тритгеймомъ одной гостин-
ницы, въ которой не оказалось ничего съѣстного и гдѣ по одно-
му только стуку его въ окошко явился, какъ-бы принесенный
духами, изысканно убранный столъ. Но уже прямо въ духѣ
фаустовскихъ заклинаній является извѣстіе о томъ, чдо онъ
своими чарами вызвалъ императору Максимиліану умер-
шую супругу его Марію, причемъ сходство призрака съ жи-
вымъ лицомъ будто-бы простиралось вплоть до чернаго пят-
нышка, которое та имѣла на шеѣ. Поводами къ подобнымъ
легендарнымъ разсказамъ и слухамъ служили сочиненія Трит- „
гейма, посвященныя магіи, и въ особенности его Стегано-
графія. Форма, въ которой появилось это произведеніе въ
1606 году, правда, невиолнѣ соотвѣтствовала набросанной
авторомъ въ 1499 году программѣ его, но это несоотвѣтствіе
не даетъ права сомнѣваться въ подлинности напечатаннаго
сочиненія; напротивъ, заставляетъ насъ смотрѣть на нее
именно какъ на самое вѣрное и точное выраженіе намѣреній
автора. Въ первой книгѣ онъ хотѣлъ изложить сто родовъ
шифрованнаго письма, понятнаго только корреспондентамъ и
совершенно недоступнаго для непосвященныхъ; во второй—
181
искусство передавать извѣстія на большія разстоянія или
чрезъ посла, но такимъ образомъ, чтобы послѣдній о сооб-
щаемыхъ свѣдѣніяхъ ничего не зналъ, или-же вовсе безъ
помощи посла; третья книга должна была раскрыть способъ
въ теченіе двухъ часовъ ознакомиться съ латынью человѣку,
до тѣхъ поръ съ ней незнакомому; наконецъ, четвертая —
имѣла въ виду изложеніе искусства дѣлать внушенія посвя-
щеннымъ въ присутствіи другихъ, безъ словъ и безъ знаковъ,
даже съ закрытыми глазами, не мѣшая въ то-же время самому
учителю тайнаго искусства или кому-нибудь другому произ-
водить тѣ или другія дѣйствія. Всѣми этими странными и
невѣроятными дѣйствіями и свѣдѣніями Тритгеіімъ былъ
обязанъ, по его словамъ, откровенію свыше, въ божественность
котораго онъ, конечно, вѣрилъ.
При всѣхъ этихъ суевѣрныхъ представленіяхъ, Трит-
гейма нельзя назвать невѣрующимъ, напротивъ, онъ былъ
религіозенъ; какъ проповѣдникъ покаянія, онъ умѣлъ гово-
рить о ничтожествѣ человѣческой жизни; какъ ревностный
моралистъ, рѣзко нападалъ на безнравственность чернаго и
бѣлаго духовенства и, какъ строгій католикъ, объявлялъ лич-
ность папы неприкосновенной, находя основаніе для такого
снисходительнаго отношенія въ словахъ библіи: «противъ бо-
говъ не ревнуй». Съ другой стороны, головокружительная
высота полета его мысли не мѣшала ему зорко слѣдить за
событіями въ семъ мірѣ, кромѣ жизни духовъ наблюдать и за
умственной жизнью человѣка, любить книги и увлекаться
историко-филологической ученостью, которою такъ отлича-
лась эта эпоха. Но даже въ своихъ трудахъ изъ этой обла-
сти, въ каталогѣ церковныхъ авторовъ, въ указателѣ зна-
менитыхъ писателей Германіи и ученыхъ кармелитскаго и
бенедиктинскаго орденовъ онъ не могъ отрѣшиться отъ при-
сущаго его натурѣ шарлатанства, потому что чаще бывалъ
- обманщикомъ, чѣмъ обманутымъ. Во всѣхъ этихъ произ-
веденіяхъ, какъ ни полезны они въ качествѣ литератур-
ныхъ словарей, какъ ни интересны въ томъ отношеніи, что
представляютъ откликъ высоко-образованнаго современника
разсматриваемой эпохи и являются плодомъ чтенія ревност-
182
наго компилятора-изслѣдователя, все-же въ нихъ скрыто много
обманчиваго и сбивающаго съ толку. Происходитъ это вслѣд-
ствіе того, что Трвтгеймъ-—не историкъ, доискивающійся
одной только истины, но человѣкъ, стремящійся,, главнымъ
образомъ, подыскать доказательства для своихъ излюбленныхъ
идей, не заботясь о томъ, соотвѣтствуютъ-ли онѣ дѣйстви-
тельности, или нѣтъ. Восхваленіе современнаго положенія ве-
щей на счетъ прошлаго времени,-возвеличеніе Германіи срав-
нительно съ другими странами и возвышеніе духовныхъ орде-
новъ надъ свѣтскимъ обществомъ—таковы тенденціи автора,
ведущія его къ прямому извращенію исторіи.
Послѣднее ясно обнаруживается въ его историческихъ
сочиненіяхъ. Три изъ нихъ должны быть здѣсь названы?
Исторія спонгеймскаго аббатства, '— описаніе его судебъ;
начива'я съ основанія монастыря до конца настоятельства
самого •' Тр итгей м а, съ указаніемъ на важнѣйшія совре-
менныя событія изъ нѣмецкой исторіи; затѣмъ, большая хро-
ника монастыря Гиршау (Аппаіев Нігеаиріепвев) съ 830-го
по 1513 г., которая неправильно озаглавлена хроникой этбгб
монастыря, тогда какъ въ дѣйствительности это скорѣе всемір-
ная исторія въ очень широкомъ масштабѣ; наконецъ, франк-
ская хроника, - которая собственно должна была представить
въ трехъ томахъ разсказъ, о дѣяніяхъ франковъ съ 440-го до
₽. X. по -1514 г., на самомъ-же дѣлѣ свелась не болѣе, какъ
къ краткому компендію перваго тысячелѣтія этой .исторіи.
Всѣ три произведенія, въ тѣхъ своихъ частяхъ, • которыя не
относятся къ современной автору эпохѣ, да даже и'въ этихъ
послѣднихъ, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, • когда они не
основываются на собственномъ опытѣ и жизненныхъ впечат-
лѣніяхъ много странствовавшаго и видѣвшаго-автора, — суть
компиляцій изъ извѣстныхъ источниковъ. Въ пользованіи
этими источниками . Тритгеймъ является ни объективнымъ,
ни заслуживающимъ довѣрія; даже привлекая къ дѣлу-руко-
писный матеріалъ, какъ напр. Сосіех Нігзаіщіепеіз, предста-
вляющій собою сборникъ средневѣковыхъ грамотъ и послѣ
того напечатанный, онъ позволяетъ себѣ дѣлать въ текстѣ
самыя странныя сокращенія, прибавки и измѣненія. Такимъ
183
образомъ, даже и по отношенію къ-источникамъ Тритгеймъ
остается вѣренъ своимъ тенденціямъ: онъ желаетъ поучать
своихъ монастырскихъ собратій и въ то-же время защитить
отъ всѣхъ упрековъ близкій ему орденъ доминиканцевъ. Какъ
заядлый противникъ евреевъ, онъ обвиняетъ послѣднихъ въ
убіеніи дѣтей Христовыхъ, хотя и находитъ въ своемъ источ-
никѣ извѣстіе о томъ, что, сдѣланное по распоряженію имле-,
ратора, разслѣдованіе этого обвиненія не привело ни къ ка-
кимъ опредѣленнымъ результатамъ; при этомъ онъ нисколько
не стѣсняется тѣмъ, что въ другомъ мѣстѣ с'амъ-же замѣчаетъ,
что преслѣдованіе евреевъ объясняется не столько ревностью
христіанъ къ своей религіи или справедливостью, сколько
требованіемъ денегъ отъ преслѣдуемыхъ. Какъ членъ церкви,
онъ всегда одобрительно отзывается о правителяхъ ея и при
изложеніи борьбы между' императоромъ и папой беретъ сто-
рону послѣдняго; онъ является даже противникомъ соединенія
нѣмецкаго королевства съ римской имперіей—прежде всего
изъ соображеній церковныхъ, а потомъ вслѣдствіе своей край-
ней національной односторонности — и старается показать вред-
ныя послѣдствія этого соединенія. Такія тенденціи и приво-
дятъ Тритгѳйма къ искаженію истины. Чтобы доказать про-
цвѣтаніе науки въ монастырѣ Гиріпау и давнишнюю связь
его съ Фульдой, онъ выдумываетъ фульдскаго хрониста Ме-
гинфрида, умершаго будто-бы въ 1010 году. Съ цѣлью сдѣ-
лать правдоподобной старую басню о троянскомъ происхож-
деніи франковъ и доказать легендарные, подвиги послѣднихъ
въ первые вѣка христіанства, которые достойв'ы-бы были
стать на ряду съ подвигами римлянъ и возвеличить славу нѣм-
цевъ съ первыхъ-же вѣковъ ихъ появленія на историческомъ
поприщѣ, онъ ссылается на вымышленнаго Историка Гуни-
бальда, который будто-бы жилъ во времена Хлодвига и,
почерпая свѣдѣнія изъ древнихъ утерянныхъ источниковъ
наййсалъ исторій) франкскаго государства въ древнѣйшую
эпоху. Мегинфридъ и Гунибальдъ—конечно- только со-
зданія фантазіи Тритгейма: никто кромѣ него не видѣлъ ру-
кописей этихъ авторовъ; объ экземплярѣ сочиненія Гунибаль-
да, который будто-бы долженъ находиться въ Спонгеймѣ, онъ
184
сообщаетъ, только будучи уже въ Вюрцбургѣ, а императору Ма-
ксимиліану, сильно желавшему познакомиться съ такимъ по-
чтеннымъ свидѣтелемъ древняго величія германскаго племени,
даетъ онъ жалкія уклончивыя разъясненія по этому вопросу.
При всемъ этомъ грубость обмана до такой степени очевидна,
что самъ Тритгеймъ, желая извернуться, по необходимости
долженъ былъ прибѣгать къ весьма подозрительнымъ заявле-
ніямъ, въ родѣ, напримѣръ, тѣхъ, что рукопись крайне не-
разборчива, или что она по всей вѣроятности интерполиро-
вана. Поэтому, даже въ тотъ вѣкъ, когда историческая кри-
тика была еще очень слаба, нѣкоторымъ, какъ напримѣръ,
Герману фонъ-Нейенару, легко удалось обнаружить этотъ
обманъ, послѣ того какъ уже Беатъ Ренанъ постарался
предостеречь противъ нелѣпыхъ бредней мнимаго франкскаго
писателя, а Вимфелингъ—изобличить Тритгейма въ не-
точности и небрежномъ отношеніи къ дѣлу.
Этотъ-же самый Тритгеймъ, уличенный какъ шарлатанъ
и обманщикъ, былъ, однако, весьма основательно образован-
нымъ ученымъ; полигисторомъ, прямо таки поражавшимъ много-
сторонностью своихъ свѣдѣній, и вообще человѣкомъ хорошо
знакомымъ со всѣмъ кругомъ знаній, цѣнившихся гуманизмомъ;
впрочемъ, стихосложеніе онъ считалъ мальчишескимъ заня-
тіемъ и только траурныя оды да надгробныя надписи были,
по его мнѣнію, единственными достойными взрослаго человѣка
поэтическими опытами. Не смотря на это весьма существен-
ное различіе во взглядахъ между Тритгеймомъ и прочими
представителями гуманизма, онъ стоитъ въ тѣснѣйшей связи
съ людьми новой партіи, будучи ученикомъ однихъ и учите-
лемъ другихъ; принадлежа къ рейнскому обществу и слѣдуя
основному своему правилу быть въ дружественныхъ отноше-
ніяхъ со всѣми, онъ со многими лицами находился въ самомъ
тѣсномъ единеніи.
Меньшіе кружки гуманистовъ образовались въ очень мно-
гихъ мѣстахъ. Разница между ними и двумя названными союза-
ми заключается главнымъ образомъ въ томъ, что они пріурочены
всегда къ какому-нибудь опредѣленному мѣсту, сходство же со-
стоитъ въ томъ, что они такъ-же ревностно, какъ и первые, по-
185
свящаютъ себя гуманистическимъ занятіямъ, что здѣсь такъ-же,
какъ и тамъ, ихъ единство поддерживается благодаря тяготѣ-
нію къ какому нибудь одному извѣстному, авторитетному имени
и почитанію этого общаго руководителя. Такія общества не
возникали непремѣнно въ городахъ, гдѣ были школы и уни-
верситеты, но легче всего всетаки примыкали именно къ
нимъ. Кружки этого рода были въ Ингольштадтѣ, гдѣ ру-
ководителемъ былъ историкъ Іоганнъ Авентинъ, о кото-
ромъ рѣчь будетъ впереди, въ Базелѣ, гдѣ главой былъ
уже намъ извѣстный Бонифацій Амербахъ (объединяющей
и руководящей идеей этого общества было нѣсколько даже
преувеличенное почитаніе Эразма),—въ Шлеттштадтѣ и
Страссбургѣ, во главѣ которыхъ стоялъ Яковъ Вимфе-
лингъ и гдѣ къ числу членовъ принадлежали уже извѣстные намъ
ученые обоихъ этихъ, преданныхъ дѣлу гуманизма, городовъ.
Кто пожелаетъ пойти дальше, тому необходимо, подобно К.
Гагену (На^еп), совершить путешествіе по тогдашней Герма-
ніи: ему придется тогда въ каждомъ городѣ встрѣтиться съ людь-
ми новаго направленія. Среди послѣднихъ находились люди
’всякаго возраста и сословія; всѣ они составляли какъ-бы обшир-
ный тайный союзъ, который, правда, поддерживался не какими
нибудь внѣшними знаками отличія, статутами и своеобраз-
ными церемоніями, но болѣе тѣсными узами молчаливаго по-
ниманія другъ друга и большой общностью цѣлей. Оживлен-
ная корреспонденція, замѣнявшая собою всѣ другіе роды
досуга, соединяла разлученныхъ, а свойственная нѣмцамъ
страсть къ странствованіямъ, достигшая въ то время, не
смотря на трудности путешествія, небывалаго развитія, по-
могала ей въ этомъ.
Дальнѣйшій перечень маленькихъ обществъ, за полноту
котораго не поручится и самый точный знатокъ гуманисти-
ческаго періода, можетъ имѣть развѣ только статистическую
цѣнность и своимъ нагроможденіемъ именъ способенъ скорѣе
запутать, чѣмъ уяснить дѣло читателю. Поэтому, я ограни-
чусь здѣсь только разсказомъ одного анекдота, а также исто-
ріей одной жизни, которыя могутъ дать понятіе о широкомъ
распространеніи гуманизма.
186
Часто приводимый анекдотъ состоитъ въ слѣдующемъ: въ
Боппардѣ на' Рейнѣ жилъ одинъ таможенный Чиновникъ
Эшенфельдеръ, который доказывалъ свою принадлежность
къ гуманистическому союзу уже одной латинизаціей своего
имени (Сіпіѵатріапи&). Онъ имѣлъ счастье встрѣтить въ
своемъ мѣстопребываніи Эразма во время путешествія по-
слѣдняго по Рейну и былъ этой встрѣчей такъ обрадованъ,
что, не довольствуясь ею одной, пожелалъ ввести знаменитаго
гуманиста къ себѣ въ домъ и представить его. своимъ род-
нымъ и друзьямъ. Когда-же корабельщики Эразма стали на-
стойчиво требовать возможно скорѣйшаго отъѣзда, то Эшен-
фельдеръ, желая упросить ихъ подождать, рѣшился прибѣг-
нуть къ помощи-вина и даже дать обѣщаніе не взимать съ нихъ
пошлинъ на возвратномъ пути за то, что они привезли къ
нему такого человѣка. Эразмъ, который разсказываетъ объ
этомъ эпизодѣ не безъ нѣкотораго самодовольства;' прибав-
ляетъ одно изъ'своихъ любимыхъ замѣчаній: «какъ низко, въ
концѣ концовъ, стоятъ монахи, когда даже таможенные чи-
новники занимаются изящными науками».
Что это замѣчаніе не вполнѣ - соотвѣтствовало дѣйстви-
тельности, 'свидѣтельствуетъ примѣръ одного обитателя отда-
леннаго монастыря, стремившагося сблизиться съ гуманистами
и не только раздѣлявшаго ихъ убѣжденія, но даже пытавша-
гося внушать ихъ другимъ. Это- былъ Николай Элленбогъ,
оттобейернскій монахъ (1481—1543). Обязанность монастыр-
ской братіи распространять полезныя знанія онъ понималъ въ
высшемъ смыслѣ: сдѣлать духовныхъ лицъ главными носите-
лями умственной культуры; сообразно съ этимъ онъ органи-
зовалъ въ своемъ монастырѣ книгопечатаніе и высшее учеб-
ное заведеніе съ опредѣленной цѣлью: сдѣлать изъ его посѣ-
тителей Ьошіпез ігіііп^иеч. Самъ онъ былъ такимъ «трех-
язычнымъ», употреблялъ въ своихъ письмахъ и сочиненіяхъ
латинскій языкъ съ бѣглостью и ловкостью, хотя чі безъ осо-
бенной классической утонченности, и очень любилъ пересы-
пать латинскіе обороты рѣчи греческими и еврейскими фра-
зами, которыя- онъ себѣ усвоилъ путемъ усерднаго многолѣт-
няго изученія—вѣдь онъ долженъ былъ въ теченіе многихъ
187
I лѣтъ ждать, пока ему удалось пріобрѣсти" еврейскую биолію,
| а еврейскія буквы онъ постигнулъ только при помощи какой-
Г то особой комбинацій. Очень можетъ быть, что онъ нристу-
і - пилъ къ изученію еврейскаго языка въ надеждѣ осуществить
* свои астролого-кабалистическія мечтанія, такъ какъ твердо
вѣрилъ въ астрологію. Вообще это не былъ свободный, высокій
умъ, напротивъ, кругъ-его мыслей часто не переходилъ’дальше
' монастырской ограды. -Это былъ вѣрующій богословъ, строго-
нравственный монахъ, столько-же‘ возмущавшійся противъ
безнравственныхъ враговъ монастырей, сколько и противъ
протестантовъ, столь падкихъ на нововведенія. Онъ писалъ
противъ Лютера и его приверженцевъ длинные, тяжеловѣс-
ные* трактаты,. въ которыхъ' очень часто запальчивость и
миргословіе- замѣняли убѣдительность и вѣскость доводовъ;
онъ'.занимался и исторіей, но никогда не шелъ дальше соби-
ранія извѣстій и памятниковъ и самое большее—до состав-
ленія компилятивныхъ хроникъ; онъ ходилъ ощупью въ раз-
личныхъ областяхъ науки, не достигая цѣли, и нерѣдко не
находя истиннаго пути. И все-же онъ всей душой преданъ
дѣлу гуманизма, мужественно защищаетъ предъ своими мо-
настырскими собратьями и другими монахами дѣло Рейхли-
на,. не смущается даже Парижскимъ рѣшеніемъ и имѣетъ
упорное желаніе, какъ онъ объ этомъ пишетъ Рейхлину,
«заткнуть отвратительныя глотки его враговъ», такъ какъ
они не только нарушаютъ душевное спокойствіе великаго учи-
теля, но и мѣшаютъ свободному развитію науки. Во всю свою
жизнь Эоенбогъ не былъ избалованъ особенными почестями,
но когда однажды онъ увидѣлъ напечатаннымъ одно изъ своихъ
писемъ' къ Рейхлину въ изданномъ послѣднемъ собраніи
«писемъ знаменитыхъ людей», онъ торжествовалъ необыкно-
венно, радуясь слову СнЬйпз, которымъ латинизировали его
нѣмецкое имя ЕПенЪо^; сіяя отъ радости, онъ сдѣлалъ нѣ-
сколько неразборчивой рукой замѣтку по-гречески и по-:
еврейски на концептѣ одного изъ своихъ писемъ: «въ рукп
моего возлюбленнаго»; еще до сихъ поръ мы можемъ видѣть
эту замѣтку Въ сохранившемся рукописномъ собраніи его пи-
семъ.
188
Въ сравненіи съ свободными итальянскими академіями
нѣмецкія ученыя общества стояли замѣтно ниже. Прежде
всего послѣднія, вслѣдствіе разбросанности своихъ членовъ на
огромномъ пространствѣ, лишены возможности тѣснаго личнаго
общенія, а тѣмъ самымъ и непосредственнаго вліянія другъ
на друга; далѣе, у нихъ нѣтъ такихъ людей, роль которыхъ
въ качествѣ главныхъ авторитетныхъ руководителей не под-
лежитъ никакому сомнѣнію, ибо едва-ли даже Дальбургъ мо-
жетъ быть въ этомъ отношеніи сопоставленъ съ Козьмой Ме-
дичи, Виссаріономъ пли Помпоніемъ Летой; наконецъ,
нѣмецкимъ обществамъ не достаетъ общей руководящей мысли
и опредѣленной тенденціи, которыя сообщали итальянскимъ
академіямъ извѣстныя индивидуальныя черты. Въ то время,
какъ одна академія ставитъ себѣ цѣлью изученіе философіи
Платона, другая покровительствуетъ изученію греческаго язы-
ка, третья занимается изученіемъ римскихъ древностей,—нѣ-
мецкія общества, не преслѣдуя никакихъ опредѣленныхъ за-
дачъ, представляютъ изъ себя безразличную почву для насаж-
денія всякаго поэтическаго творчества п ученостп. Не слѣ-
дуетъ, однако, думать, что общая и единственная ихъ задача
состояла во взаимномъ прославленіи членовъ. Нѣтъ, послѣд-
ніе смотрѣли другъ на друга, какъ на людей, только еще стре-
мящихся къ идеалу, а не какъ на достигшихъ его. Если они
охотно слушаютъ похвалы, то это не мѣшаетъ имъ пли, по
крайней мѣрѣ, благоразумнѣйшимъ изъ нихъ, съ вниманіемъ
относиться и къ справедливому порицанію; они посылаютъ
другъ другу еще ненапечатанныя работы съ просьбой, вы-
сказать относительно ихъ безпристрастное сужденіе, они за-
мышляютъ совмѣстныя предпріятія, хотя осуществленіе по-
слѣднихъ часто оказывается очень затруднительнымъ вслѣд-
ствіе взаимной отдаленности сотрудниковъ. Эти общія пред-
пріятія, конечно, очень часто своимъ объектомъ имѣли міръ
классической древности, который былъ жизненнымъ элемен-
томъ какъ для отдѣльныхъ лицъ, такъ и для обществъ, но
преимущественно они-обращались къ Германіи среднихъ вѣ-
ковъ и, отвѣчая такимъ образомъ патріотическому воодушев-
ленію, наполнявшему всѣхъ членовъ, ставили главной своей
189
цѣлью разыскиваніе поэтическихъ и историческихъ (напи-
санныхъ конечно по-латыни) произведеній нѣмцевъ, съ яв-
нымъ намѣреніемъ показать, что и въ тѣ варварскія времена
нѣмцы никогда не были полными варварами. Попытки по-
слѣдней категоріи не обходились, разумѣется, безъ многочислен-
ныхъ промаховъ, такъ какъ литературные новички, подобно
дѣтямъ, при видѣ первой попадающейся на глаза вещи, хва-
тались за все пестрое и громко кричащее. Но идея, руко-
водившая этими людьми, должна считаться благородной и
даже, если угодно, великой, и тѣ, которые обвиняютъ ихъ въ
намѣренномъ искаженіи правды, поступаютъ крайне неспра-
ведливо, взводя на нихъ, вмѣсто должной славы, незаслужен-
ное обвиненіе.
Жизненной силой, живительнымъ элементомъ обоихъ глав-
ныхъ союзовъ былъ человѣкъ, являющійся однимъ изъ самыхъ
отважныхъ и неутомимыхъ апостоловъ гуманизма, ревностный
странствующій проповѣдникъ, который, не смотря на всю
серьезность своей дѣятельности, до конца жизни сохранилъ
свѣтлое настроеніе и живую воспріимчивость; это поэтъ
Конрадъ Цельтесъ.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Поэзія и поэты.
Каждому, кто знакомится съ литературой эпохи ренессанса
въ Италіи, должно показаться удивительнымъ, что, не смотря
на существованіе итальянскаго языка, выработавшагося до
совершенства и удивительно благозвучнаго, такое множество
писателей прибѣгало къ помощи латыни, совершенно прене-
брегая роднымъ языкомъ, восхищавшимъ всю націю, и счи-
тая его недостойнымъ дальнѣйшаго существованія. Подобное
же явленіе въ Германіи менѣе удивительно, такъ какъ нѣ-
мецкій языкъ въ то время еще не настолько сформировался,
чтобы быть предметомъ поэтической обработки, а публика, у
которой новыя произведенія могли-бы имѣть нѣкоторый успѣхъ,
еще не пользовалась благосклонностью поэтовъ. Однако, не
смотря на весьма понятное тяготѣніе нѣмцевъ къ языку Ри-
ма, ихъ поэзія уступаетъ итальянской и наряду съ много-
численными замѣчательными новолатинскими произведеніями
итальянцевъ могутъ быть поставлены только немногія нѣмец-
кія произведенія. Причину этого нельзя искать въ недостаткѣ
поэтическаго дарованія, а также въ сравнительно меньшей
продолжительности эпохи нѣмецкаго гуманизма, пожалуй не-
достаточной для созданія совершеннаго произведенія,'—при-
чина заключается скорѣе въ мало развитомъ чувствѣ изящ-
ной формы и недостаточномъ пониманіи сущности поэтиче-
скаго творчества. Уже Вимфелингъ, исходя изъ началъ
пользы и нравственности, ставилъ поэтовъ ниже прозаиковъ
19]
и, слѣдуя своему любимому автору Баттиста Мантовано,
называлъ стихотвореніе «заключеннымъ въ опредѣленныя
рамки и снабженнымъ особыми украшеніями родомъ рѣчи», а
сущностью поэзіи считалъ, передачу какой-нибудь истины въ
видѣ какой-нибудь аллегоріи. Его товарищъ Себастьянъ
Брантъ изобразилъ на своей извѣстной гравюрѣ поэта въ
видѣ человѣка пожилыхъ лѣтъ, сидящаго передъ пультомъ,
на которомъ лежитъ огромный фоліантъ. Это воззрѣніе, со-
гласно которому онъ называетъ въ предисловіи къ своему
главному поэтическому произведенію дѣятельность позта со-
бираніемъ «съ особымъ прилежаніемъ, серьезностью и трудо-
любіемъ-», —такое воззрѣніе, говоримъ мы, остается господствую-
щимъ среди, гуманистовъ; теоретики частр сравниваютъ поэта
съ пчелой, которая летаетъ по всѣмъ цвѣтамъ и,, высосавъ
медъ изъ ихъ стебельковъ, сноситъ его въ свои соты. Ста-
ринное изреченіе, гласящее, что поэтъ рождается, а не вы-
рабатывается, повидимому забыто,, напротивъ, согласно гос-
подствующему воззрѣнію, всякій можетъ сдѣлаться поэтомъ
благодаря искусству, упражненію и подражанію (агіе, ехегсйа-
ііопе, ішііайопе).
По такимъ правиламъ сочинялъ стихи каждый нѣмецкій
гуманистъ, и многіе считали себя поэтами. Дѣйствительно нѣ-
которые сдѣлались искусными сочинителями стиховъ, легкій
размѣръ которыхъ не позволяетъ и подозрѣвать, какихъ усилій
они стоили сочинителямъ;, однако истинными поэтами можно
назвать только немногихъ.
Настоящимъ поэтомъ былъ Конрадъ Цельтесъ. Онъ на-
зывалъ себя, можетъ быть съ большей гордостью, чѣмъ съ
историческимъ правомъ, «первымъ коронованнымъ въ Гер-
маніи поэтомъ»; во всякомъ случаѣ онъ, имѣлъ полное осно-
ваніе называть себя роеіа Іапгеаѣия.
Конрадъ Цельтесъ Протуцій (собственно Пикель=
Меіззеі, по латыни=СаеШев, Сеііез, по гречески Ргоіпсіиз, отъ
кро и тихо?), родился 1 февраля І459 года во франконской
деревнѣ Випфельдъ. Онъ получилъ научное образованіе сна-
чала въ Кельнѣ, потомъ въ Гейдельбергѣ и, хотя повидимому
ни по возрасту, ни по своимъ познаніямъ не годился для дѣя-
192
тельности преподавателя, сразу-же началъ читать лекціи послѣ-
довательно въ эрфуртскомъ, ростокскомъ и лейпцигскомъ уни-
верситетахъ; затѣмъ онъ отправился въ Италію и провелъ въ
главныхъ ея городахъ около полугода, совершенствуясь въ
греческомъ языкѣ, пріобрѣтая рукописи и завязывая1* многочи-
сленныя знакомства. По своемъ возвращеніи въ 1487 году на ро-
дину, онъ былъ увѣнчанъ поэтическимъ вѣнкомъ въ Нюрнбергѣ
(18 апрѣля); этотъ вѣнокъ до конца жизни былъ въ его гла-
захъ лучшимъ доказательствомъ признанія его поэтическаго
дарованія, однако это вовсе не дало ему повода считать свое
образованіе вполнѣ законченнымъ. Съ цѣлью усовершенство-
вать свои познанія въ математикѣ и астрономіи, онъ отправ-
ляется въ Краковъ. Здѣсь-то и началась его дѣятельность,
какъ апостола гуманизма. Вездѣ, гдѣ только появлялся Цель-
тесъ, онъ организовывалъ союзы единомышленниковъ и побуж-
далъ ихъ пріобрѣтать новыхъ членовъ, такъ что не только
общества рейнское и дунайское, о которыхъ было уже гово-
рено выше, но и менѣе значительные союзы въ Офенѣ и
Краковѣ обязаны ему своимъ возникновеніемъ; но пятый
союзъ, который долженъ былъ имѣть то-же значеніе для сѣ-
верной Германіи, какое вышеозначенныя общества имѣли для
ея запада, юга и востока,—шіаіііаз аІЪіпа или ВаШса, ему
не удалось основать. Послѣ своего двухлѣтняго пребыванія
въ Краковѣ, Цельтесъ предпринялъ большое путешествіе
чрезъ всю Германію; онъ останавливался на короткое время
въ очень многихъ городахъ, въ которыхъ училъ и писалъ
свои произведенія, но нигдѣ не поселялся надолго. Даже
жителямъ богатаго Нюрнберга, сочувственно относившимся
къ гуманизму, не удалось его удержать. Изъ инголыптадтскаго
университета, въ которомъ онъ выступалъ дважды, въ 1492
и въ 1494 гг., въ качествѣ преподавателя поэзіи и красно-'
рѣчія, его заставили выйти любовь къ странствованію, не-
прочность положенія, а также враждебное отношеніе его кол-
легъ, и когда онъ возобновилъ свою прерванную дѣятель-
ность при баварскомъ университетѣ (1497) въ третій разъ,
его приняли довольно недружелюбно, да и самъ онъ весьма
неохотно поступалъ въ этотъ университетъ. Поэтому подо-
9
193
спѣвшее къ этому времени приглашеніе изъ Вѣны, которое
было предметомъ его давнишнихъ желаній, пришлось очень
кстати. Здѣсь, въ пріятномъ ему городѣ, Цельтесъ нашелъ
уже готовое поле для дѣятельности; онъ былъ душой дунай-
скаго общества, заправилой коллегіума поэтовъ и математи-
ковъ и, наконецъ, руководящей силой университета. Онъ за-
мышлялъ грандіозные планы: закончить свои сочиненія, изда-
вать древнихъ классиковъ и средневѣковыхъ историковъ, при-
вести въ порядокъ королевскую библіотеку, и, наконецъ, вы-
полнить свою завѣтную мечту — издать Сгегшапіа іііизігаіа,
большое историко-географическое описаніе Германіи. Это
изданіе не пошло, однако, дальше начала, да и остальные
планы только отчасти были приведены имъ въ исполненіе.
Причиной такого довольно печальнаго результата было глав-
нымъ образомъ то, что Цельтесъ былъ иниціаторомъ, а не
исполнителемъ, и кромѣ того неправильность его образа жизни,
часто граничившая съ необузданностью и рано подточившая
его силы. Ему еще не было и пятидесяти лѣтъ, какъ онъ
уже чувствовалъ себя отжившимъ старцемъ. Уже за годъ до
смерти онъ сочинилъ себѣ эпитафію; умеръ онъ 4 февраля
1508 года и былъ погребенъ съ большими почестями. Неза-
долго до своей смерти онъ составилъ завѣщаніе, въ которомъ
артистическому факультету вѣнскаго университета отказалъ
свои книги и то, что было для него драгоцѣннѣйшимъ досто-
яніемъ, а именно, дарованное ему императоромъ право вѣн-
чанія поэтовъ, вмѣстѣ со своимъ серебрянымъ лавровымъ вѣн-
комъ.
Цельтесъ полонъ гордости и самосознанія. Онъ считаетъ
себя первымъ нѣмецкимъ поэтомъ, писавшимъ на латинскомъ
языкѣ, призываетъ молодежь слѣдовать его примѣру и прев-
зойти его; онъ ставитъ на ряду съ собой Горація и выра-
жаетъ желаніе, чтобы его стихи имѣли въ Германіи столь-же
громадный и столь-же продолжительный успѣхъ, какъ произ-
веденія послѣдняго въ Италіи. Подражаніе Горацію даже
слишкомъ явно: онъ употребляетъ тѣ же размѣры, пишетъ
тоже четыре книги одъ, вслѣдъ за ними выпускаетъ книгу
эподъ и въ заключеніе сагшеп заеспіаге. Цельтесъ напоми-
Гейгеръ. 13
194
наетъ Горація кромѣ того смѣлостью и страстью къ напад-
камъ, а также многими своими мнѣніями и взглядами. Въ
стихотвореніяхъ онъ является исключительно лирикомъ. Только
изрѣдка въ его лирикѣ попадается что-то вродѣ разсказа,
напримѣръ, въ небольшомъ изящномъ стихотвореніи, напо-
минающемъ гетевское «Изъ далека»; его собственно эпиче-
скія и драматическія произведенія очень слабы и перепол-
нены мотивами классической древности. Такъ въ Іпбиз Иіапае,
пьесѣ, поставленной въ коллегіумѣ поэтовъ и математиковъ
въ честь его учредителя, императора, выступаютъ языческіе
боги и богини; въ рапсодіи, посвященной Цельтесомъ
императору послѣ побѣды въ борьбѣ за баварское наслѣдство,
Аполлонъ съ девятью музами, Меркурій, Вакхъ съ фавнами
и сатирами празднуютъ заслуги тріумфатора.
Цельтесъ поэтъ любви. Онъ называетъ ее своей един-
ственной хронической болѣзнью. Четыре книги его ашогез,
если не исключительно, то по большей части, посвящены
любви, да и въ другихъ его произведеніяхъ, одахъ и эпи-
граммахъ,. хотя въ послѣднихъ онъ иногда и пытается себя
мрачно настроить, встрѣчаются эротическіе стихи. Муза его
не отличается цѣломудріемъ или скромностью, она необуздан-
на и даже нерѣдко скабрезна. Цельтесъ ищетъ наслажденія и
чувствуетъ себя хорошо въ дикой оргіи, описываетъ съ осо-
бымъ удовольствіемъ наружность своихъ возлюбленныхъ и
изображаетъ испытанныя имъ любовныя наслажденія съ от-
кровенностью, приводящей современнаго читателя въ удив-
леніе. Его любовь не отличалась вѣрностью и постоянствомъ
и едва-ли къ какому-нибудь другому поэту до такой степени
примѣнимо изреченіе: «другой городъ, другая дѣвушка». Его
названныя четыре книги ашогее посвящены четыремъ жен-
щинамъ: Гасилинѣ, Эльсулѣ, Гретулѣ и Варварѣ;
кромѣ нихъ въ его произведеніяхъ выступаютъ еще другія
героини его мимолетныхъ увлеченій, такъ въ стихотвореніи,
посвященномъ Венерѣ, онъ упоминаетъ по крайней мѣрѣ о
Ігез апюгез. Самъ измѣняя, онъ не требовалъ вѣрности и отъ
другихъ; онъ обманываетъ отдающихся ему женщинъ, но и
съ ихъ стороны не требуетъ постоянства; однажды застигну-
195
тый врасплохъ съ одной изъ своихъ пріятельницъ ея мужемъ
или другимъ любовникомъ, онъ полуодѣтый спасся чрезъ
окно, но скоро позабывъ о происшедшемъ, возвратился къ
невѣрной только съ тихимъ упрекомъ на устахъ. Такъ и его
любовныя стихотворенія не представляютъ выраженія чистыхъ
возвышенныхъ чувствъ или добродѣтельныхъ нравственныхъ
изліяній, но являются богатыми красками, яркими, возбуждаю-
щими чувственность картинами, которыя можно уподобить кра-
сивымъ, но съ червоточиной плодамъ, созрѣвшимъ подъ силь-
нымъ жаромъ южнаго солнца. Его стихотворенія оригинальны,
такъ какъ источникомъ ихъ служитъ пережитое и испытанное
самимъ авторомъ, но попадаются между ними и подражанія об-
разцамъ иностранной литературы, напримѣръ, Петраркѣ: по
крайней мѣрѣ, у Цельтеса встрѣчается мысль, часто выска-
зывавшаяся итальянскимъ поэтомъ, что возлюбленная будетъ
прославлена его стихотвореніями, сдѣлается извѣстной потом-
ству и не одна женщина будущихъ временъ позавидуетъ ей.
Ц е л ь т е с ъ—перелетная птица. Непостоянный въ своихъ
привязанностяхъ, онъ переѣзжаетъ изъ страны въ страну,
рѣдко гдѣ останавливаясь надолго и нигдѣ не устраиваясь
прочно. Путешествіе для него является потребностью; своихъ
друзей онъ убѣждаетъ поступать также; эту страсть онъ счи-
таетъ частью своей натуры, потому что ему неудержимо хо-
чется все новаго, хочется наслажденія природой; при этомъ
онъ надѣется, благодаря своему появленію во многихъ мѣстахъ,
достигнуть славы и распространить подобно апостолу въ раз-
личныхъ странахъ новыя гуманистическія идеи. Правда, для
пѣвца природы ему недостаетъ впечатлительности и непо-
средственности, въ его стихотвореніяхъ, посвященныхъ про-
славленію весны и т. п., безцвѣтная, шаблонная похвала даетъ
поводъ къ заключенію, что она вызвана у автора не непосред-
ственнымъ чувствомъ, но усиленной рефлексіей, а частое
упоминаніе боговъ древности показываетъ, что онъ заимствуетъ
у послѣдней не одну только форму. Цельтесъ стремится къ
славѣ какъ истинный сынъ ренессанса. «Наилучшей, говоритъ
онъ въ одномъ "изъ своихъ произведеній, является та смерть,
которая превращается въ жизнь подъ видомъ славы въ потом-
13*
196
ствѣ». Свою славу онъ видѣлъ не въ частомъ упоминаніи его
имени людьми неизвѣстными или такими, все значеніе кото-
рыхъ исчерпывается титуломъ, а настоящими учеными. Цель-
тесъ презиралъ титулы. Когда его однажды попросили при-
вѣтствовать одного доктора, который по своимъ познаніямъ
не могъ считаться ученымъ, онъ отвѣтилъ: «докторовъ у насъ
болѣе, чѣмъ достаточно, намъ нужны ученые» (йосіоз диаегі-
тпе, (Іосіогек ріпгев йаЪетпв). «Но кого же можно назвать
ученымъ?»-—спросили его.—«Хорошій умъ у того, кто умѣетъ
объяснить сочиненія другихъ; лучшій—у того, кто въ состояніи
передать своимъ соотечественникамъ иностранное, а наилуч-
шій—у того, кто открываетъ новое», отвѣчалъ Цельтесъ.
Но истиннымъ провозвѣстникомъ новыхъ великихъ идей
онъ считаетъ поэта. Въ прекрасныхъ стихахъ прославляетъ
онъ достоинство поэзіи и неизмѣримо высокое значеніе по-
этовъ. Конечно, Цельтесъ не забываетъ, что для послѣднихъ
нѣтъ достойнаго мѣста, потому что все наполовину занято
врачами и адвокатами; поэзія не цѣнится, потому что «игра,
вино и любовь» владѣютъ міромъ; но такое положеніе ве-
щей не подавляетъ его, онъ смѣется надъ совѣтомъ оставить
«неблагодарныхъ» музъ, такъ какъ видитъ истинное наслаж-
деніе не въ «звонкомъ металлѣ», но въ «сладкой свободѣ»
воли и духа.
Серьезныя задачи, которымъ онъ посвящаетъ свою жизнь,
не препятствуютъ ему наслаждаться ею: «будемъ радоваться
жизни, такъ какъ то, что было ничѣмъ, въ ничто и обратится»—
таково одно изъ его изреченій, и во многихъ его стихотво-
реніяхъ высказывается, хотя и безъ вышеігриведенной моти-
вировки, та мысль, что слѣдуетъ наслаждаться дарами при-
роды; «Сонъ, вино, дружбу и философію» онъ называетъ бла-
гами, которыми онъ наслаждается и которыя воспѣваетъ. На-
стоящихъ застольныхъ пѣсенъ мало между его стихотворе-
ніями, хотя Вакхъ играетъ выдающуюся роль среди призы-
ваемыхъ имъ боговъ древности; но дружбу онъ торжественно
воспѣваетъ,. какъ проясняющую и украшающую его жизнь.
Дружба является для него источникомъ наслажденія и
средствомъ къ существованію. Ояъ не стѣсняется часто и на-
197
стойчиво напоминать друзьямъ о себѣ, потому что держится
того мнѣнія, что поэты нуждаются въ меценатахъ, и однажды
говоритъ даже, что только потому, что у него не было подоб-
ныхъ меценатовъ, онъ долженъ былъ ограничиться мелочами,
вмѣсто того чтобы написать настоящее большое произведеніе
(іецііітшті роста). Цельтесъ доволенъ каждымъ подаркомъ и
выражаетъ свою живѣйшую благодарность сердечными сти-
хами. Однако любезный привѣтъ получаютъ отъ него не
только тѣ, которые умѣютъ щедро награждать, но всѣ люди
одного направленія и лично съ нимъ знакомые, члены рейн-
скаго и дунайскаго обществъ, почтенные патриціи Нюрн-
берга и многіе ученые, ведущіе уединенный образъ жизни,
но тѣмъ не менѣе имѣющіе могущественное вліяніе на толпу,
какъ напримѣръ, Рейхлинъ и Тритгеймъ. Подобная связь
соединяетъ поэта не только съ живыми, но даже съ мерт-
выми: онъ торжественно прославляетъ Альберта Вели-
каго, съ гордостью объявляетъ о своемъ родствѣ съ Г р и-
г о р і е м ъ фонъ Геймбургомъ и съ воодушевленіемъ вос-
хваляетъ изобрѣтателя книгопечатанія.
Похвалу эту вызываетъ прежде всего мысль о той пользѣ,
какую принесло книгопечатаніе развитію науки, а затѣмъ
отрадное сознаніе, что изобрѣтатель этого искусства—нѣмецъ.
Всѣ симпатіи автора на сторонѣ Германіи и нѣмцевъ. Цѣлью
его странствованій является знакомство съ отечествомъ; его
любовныя стихотворенія раздѣлены на четыре части соотвѣт-
ственно «четыремъ частямъ Германіи», онъ посвящаетъ импе-
ратору обозрѣніе всей Германіи, служащее введеніемъ къ за-
думанному имъ громадному поэтическому описанію нѣмецкой
земли; онъ пишетъ эпическое произведеніе подъ названіемъ
«Теодорихъ», въ которомъ желаетъ выразить главнымъ обра-
зомъ свои патріотическія чувства. Онъ призываетъ своихъ
соотечественниковъ къ войнѣ съ турками, являясь въ этомъ
отношеніи предшественникомъ позднѣйшихъ патріотическихъ
энтузіастовъ; пишетъ стихотвореніе по поводу распри Венеціи
съ Германіей, въ которомъ пророчитъ республикѣ погибель, не
смотря на ея могущество и заступничество мѣстныхъ святыхъ;
убѣждаетъ своихъ соотечественниковъ не ѣздить учитъся въ Ита-
198
лію и приглашаетъ любознательныхъ итальянцевъ въ Германію,
въ особенности юристовъ, потому что императоръ,—говоритъ 2
Цельтесъ,—носитель и охранитель общаго права; онъ пи-
таетъ, наконецъ, надежду,—очевидно, не безъ намека на са- і
мого себя,—что и въ искусствѣ поэтическаго творчества нѣмцы
скоро будутъ стоять наравнѣ съ итальянцами и даже выше ихъ.
Вслѣдствіе этого чрезмѣрнаго патріотизма, Цельтесъ, въ,
противоположность большинству остальныхъ нѣмецкихъ гу-
манистовъ, не поклонникъ Рима. Когда онъ въѣзжаетъ въ і
него, вѣчный городъ не столько возбуждаетъ въ немъ энту-
зіазмъ своими огромными размѣрами, сколько ужасаетъ его
своей крайней запущенностью, и если прн взглядѣ на пустын-
ныя развалины онъ восклицаетъ: «только добродѣтель и со-
чиненія писателей непреходящи», то доказываетъ этимъ, что
онъ былъ совершенно свободенъ отъ моднаго тогда увлеченія
вещественными памятниками древности. Онъ идетъ даже
дальше. Сообщая о находкѣ трупа римлянки, онъ не думаетъ,
какъ легко всѣмъ восторгающіеся римляне, что этотъ фактъ
свидѣтельствуетъ б вѣчности римскаго имени н о тѣлесномъ
воскрешеніи античной красоты; напротивъ, къ своему сухому
сообщенію онъ прибавляетъ до извѣстной степени злорадное
замѣчаніе, что, случись подобная находка черезъ сто лѣтъ,
едвагли бы еще существовало тогда имя римлянъ. Точно так-
же, опять расходясь съ мнѣніемъ большинства своихъ совре-
менниковъ, онъ отдаетъ предпочтеніе грекамъ предъ римля- ;
нами, основываясь на томъ, что послѣдніе были богаче сло-
вами, между тѣмъ какъ первые—дѣломъ. Онъ употребляетъ,
всѣ усилія, чтобы распространить знаніе греческаго языка, и
прямо трогательно видѣть, какъ онъ прибавляетъ къ одному
изъ своихъ сочиненій греческій алфавитъ, чтобы научить хоть
греческой азбукѣ тѣхъ, кто не знаетъ самаго языка.
Такое анти-римское направленіе было отчасти навѣяно, а,
можетъ быть, даже непосредственно вызвано нелюбовью Цельте-
са къ Риму, какъ столицѣ духовенства. Это послѣднее онъ прямо
ненавидитъ, прежде всего потому, что оно держитъ Германію
въ оковахъ, затѣмъ за то, что пьянствомъ оно позоритъ свое і
званіе, наконецъ въ виду того, что своимъ невѣжествомъ оно
199
задерживаетъ духовное развитіе,—но отнюдь не потому, чтобы
онъ былъ противъ религіи. Напротивъ, Цельтесъ часто поддается
наплыву благочестивыхъ чувствъ; онъ предпринимаетъ па-
ломничества, конечно съ цѣлью излеченія отъ болѣзни, про-
славляетъ Бога и святыхъ въ длинныхъ стихотвореніяхъ,
которыя, несмотря на всю искусственность, а иногда и дѣлан-
ность своей формы, не лишены все-таки искренняго чувства;
наконецъ, нерѣдко даже излагаетъ въ очень живой рѣчи нѣ-
которыя ученія церкви. И тѣмъ не менѣе назвать его насто-
ящимъ католикомъ нельзя. Уже современники сомнѣвались въ
въ его религіозности: набожные теологи поступали такъ по-
тому, что считали строгую правовѣрность несовмѣстной съ его
столь рѣзко выраженнымъ гуманистическимъ образомъ мыслей;
жившіе непосредственно послѣ него протестанты думали найти
въ немъ союзника, потому что Цельтесъ нерѣдко нападалъ на
духовенство; папскій индексъ проклялъ его сочиненія, правда
не столько за антирелигіозныя, сколько за безнравственныя
стихотворенія. Одиако наше сомнѣніе основано не на этихъ
партійныхъ свидѣтельствахъ. Оно вызвано тѣмъ удивитель-
нымъ обстоятельствомъ, что Цельтесъ, какъ-бы часто онъ ни
смѣялся надъ богемской ересью, одинъ разъ какъ-то такъ рѣши-
тельно противопоставляетъ другъ другу два факта—сожженіе
Гуса съ одной стороны и восторженное поклоненіе ему, равно
какъ всеобщее распространеніе его ученія въ Чехіи, съ другой,
что нельзя отказаться отъ мысли, что и онъ не умѣлъ дать
себѣ рѣшительнаго отвѣта на вопросъ, гдѣ же собственно
истина.
Въ одномъ, однако, онъ увѣренъ, а именно, что суевѣріе
искажаетъ религію. Коатому, говоря,—правда не безъ поэти-
ческихъ вольностей,—о предзнаменованіяхъ, которыя явились
предъ смертью Матвѣя, венгерскаго короля, онъ ратуетъ про-
тивъ астрологовъ и ихъ измышленій. Ссылаясь на дѣйстви-
тельные факты, онъ доказываетъ, какъ часто ихъ предсказанія
не сбываются, и обвиняетъ ихъ въ высокомѣрномъ желаніи
опредѣлять судьбу королей и государствъ, вѣдь будущее, какъ
теперь, такъ и всегда, будетъ неизвѣстно людямъ, его знаетъ
лишь одинъ Богъ.
200
Благодаря такимъ воззрѣніямъ, Цельтесъ является замѣ-
чательнымъ представителемъ идей гуманизма. Онъ довольно
выдающійся ученый, оригинальный мыслитель, религіозно и па-
тріотически настроенный, полный живѣйшаго сочувствія ко
всему доброму и прекрасному и вмѣстѣ съ тѣмъ мастерски
владѣющій художественной рѣчью, какъ истинный поэтъ.
У Цельтеса явилось много подражателей, но менѣе всего
въ томъ родѣ поэзіи, въ которомъ онъ былъ особенно силенъ,
а именно въ поэзіи любви. Можетъ быть этотъ замѣчатель-
ный фактъ находится въ связи съ той искренностью, кото-
рая дѣлаетъ честь нѣмецкому характеру. Поэзія любви, если
только она не простая обыкновенная забава, исходитъ отъ
сердца. Но языкомъ чувства не можетъ быть чужой языкъ,
какъ ни охотно и какъ ни виртуозно имъ пользоваться; та-
кимъ языкомъ можетъ быть только тотъ, на которомъ чело-
вѣкъ началъ лепетать еще ребенкомъ, на которомъ онъ при-
выкъ выражать и самыя обыкновенныя, и самыя святыя со-
бытія своей жизни. Поэтому гуманистическая латинская по-
эзія любви, если сравнить ее съ современными ей народными
пьесами, содержаніемъ которыхъ тоже служитъ любовь, яв-
ляется жалкимъ и бѣднымъ, поблеклымъ и безплоднымъ цвѣт-
комъ, въ сравненіи съ богатыми красками, благоухающими и
обѣщающими обильные плоды цвѣтами народнаго творчества.
Къ этому необходимо добавить еще слѣдующее. Эротическая
поэзія вообще, а въ тотъ наивно-чувственный вѣкъ въ осо-
бенности, является иногда слишкомъ наглядной въ своихъ
изображеніяхъ, слишкомъ реальной въ своихъ требованіяхъ,
а потому легко подвергалась опасности обнаружить въ поэтѣ
просто чувственнаго человѣка, а у читателя вызвать фри-
вольныя чувства. Если это дѣйствительно такъ, то сама она
способствовала оправданію тѣхъ давнишнихъ упрековъ, ко-
торыми противники гуманизма осыпали поэзію и преслѣдова-
ніемъ чисто внѣшней стороны дѣла ослабляли силу и значе-
ніе цѣлаго направленія. Чтобы избѣжать такой опасности,
нѣмецкіе гуманисты, какъ ни охотно они слѣдовали въ дру-
гомъ итальянцамъ, рѣшили предоставить послѣднимъ скользкіе
мотивы поэзіи, слѣдуя совѣту стараго поэта Петра Шот-
201
та (зригсШеш Паііз Іішрійо), высказанномъ имъ въ одномъ
стихотвореніи противъ слишкомъ усердныхъ нѣмецкихъ по-
читателей Италіи, Другіе вопросы и области явились для
нихъ болѣе достойными вниманія и разработки.
Что касается поэтическихъ произведеній религіознаго со-
держанія,—которыя во всякомъ случаѣ болѣе близки къ поэзіи
любви, чѣмъ обыкновенно думаютъ, потому что и въ нихъ
воспѣвается восторженными почитателями женщина, хотя и
божество (Марія),—то ихъ также далеко нельзя назвать образ-
цовыми. Они лишены задушевности многихъ средневѣковыхъ
пѣсенъ, равно какъ и мощной, воодушевляющей толпу, силы
церковныхъ пѣсенъ Лютера и его ближайшихъ послѣдова-
телей. Этимъ произведеніямъ присущъ недостатокъ многихъ
продуктовъ творчества гуманистической эпохи, а именно, при-
страстіе къ пустому набору словъ; ясно видно, что они на-
писаны подъ вліяніемъ господствующей моды, а не внутрен-
няго порыва. Немногіе поэты были такъ искренне-честны,
какъ Германъ фонъ Бушъ, который, написавъ кромѣ ЗОО
стихотвореній, посвященныхъ Дѣвѣ Маріи, еще нѣсколько въ
честь мучениковъ, открыто заявляетъ, что пишетъ все это
главнымъ образомъ потому, что и другіе поэты дѣлаютъ тоже
самое. Какой же смыслъ могутъ имѣть при такомъ скорѣе наив-
но, чѣмъ фривольно выраженномъ настроеніи набожно звучащіе
стихи? Отсутствіе соотвѣтственнаго настроенія и происхо-
дящее отсюда фразерство уничтожаютъ нравственное значеніе
этихъ стихотвореній, а ихъ эстетическое достоинство ума-
ляется всюду почти выступающимъ смѣшеніемъ священнаго
элемента съ обыденнымъ, античнаго религіознаго сознанія съ
христіанскимъ. Если Яковъ Кантеръ, или «фризъ», какъ
онъ самъ себя называетъ (принадлежавшій къ выдающейся
литературной фамиліи, не только родственной, но и друже-
ственной Агриколѣ), и сочиняетъ сапфическія оды въ честь
Дѣвы Маріи, то не, говоря уже о томъ, что онъ выбираетъ
стихотворный размѣръ, по своей искусственности совсѣмъ не-
подходящій для истиннаго выраженія религіозныхъ чувствъ,
мы должны видѣть прямое отсутствіе вкуса у автора, когда
онъ называетъ Пресвятую Дѣву «Матерью Громовержца»
202
(репіігіх іопапііз), Бога Отца—ргіпсерз зпрегпт и противо-
ставляетъ небесному свѣту мракъ подземнаго міра.
Яковъ Лохеръ, хотя Вимфелингъ и объявилъ его
язычникомъ, точно также сочинялъ религіозные стихи, въ ко-
торыхъ не только объявляетъ прямо сумасшедшими тѣхъ,
кому больше нравятся старыя басни язычниковъ, чѣмъ раз-
сказы о предтечахъ Христа, но и воздаетъ хвалу Богу Отцу,
Сыну и Св. Духу, Маріи, сонму ангеловъ, патріархамъ и про-
рокамъ, апостоламъ и евангелистамъ, а также всѣмъ тѣмъ,
которые ратовали и страдали за христіанскую религію и свои
убѣжденія: мученикамъ и отшельникамъ, монахамъ и мона-
хинямъ, священникамъ и честнымъ вдовамъ. Но и для его
настроенія характерно то, что свое пропитанное набожностью
предисловіе къ стихотвореніямъ онъ заканчиваетъ античнымъ
привѣтствіемъ: Біі Ъепе ѵогіапі, въ поэтическомъ-же заклю-
ченіи, обращенномъ къ читателю, заявляетъ откровенно, что
показалъ теперь свое умѣнье сочинять такіе стихи и смѣетъ
поэтому надѣяться, что, такъ часто проявлявшееся, враждебное
отношеніе къ нему теперь прекратится.
Однимъ изъ плодовитѣйшихъ и въ то-же впемя самыхъ
искреннихъ духовныхъ поэтовъ, религіозное чувство котораго
безъ сомнѣнія было сильнѣе его поэтическаго дарованія, былъ
Себастьянъ Брантъ (см. выше стр. 59—65). Его латинскія
стихотворенія дѣлятся, какъ это ясно можно видѣть, на два
отдѣла—духовнаго и свѣтскаго характера, отдѣленные одинъ
отъ другого комедіей Рейхлина (о которой мы скажемъ въ
свое время), неизвѣстно почему-то помѣщенной въ собраніи
стихотвореній Бранта. Въ этихъ стихотвореніяхъ, напи-
санныхъ большей частью двустишіями или сапфическимъ раз-
мѣромъ, нѣтъ почти ни одного стиха, въ которомъ не упо-
миналось-бы о какомъ-нибудь святомъ. Начинаются они, ра-
зумѣется, прославленіемъ Маріи, которая здѣсь является без-
порочно зачавшей и зачатой, далѣе -посвящены преимуще-
ственно Св. Себастьяну и Онуфрію, особенное почи-
таніе которыхъ, согласно обычаю того времени, объясняется
тѣмъ, что въ честь ихъ были названы самъ Брантъ и его
сынъ; изъ остальныхъ святыхъ здѣсь прославляются главнымъ
203
образомъ тѣ, которые пользовались особымъ уваженіемъ въ
Эльзасѣ и южной Германіи. Въ этихъ стихотвореніяхъ но ма-
ло странностей, напримѣръ, труды Св. Онуфрія сравни-
ваются съ подвигами Геркулеса, причемъ миѳологическій
герой ставится ниже святаго, такъ какъ онъ достигъ только
славы, а Св. Онуфрій—вѣчной блаженной жизни; не мало
обращиковъ отсутствія художественнаго вкуса подобныхъ,
напримѣръ, обращенію автора къ Маріи, въ которомъ онъ
убѣждаетъ ее показать своему Сыну перси, чтобы тѣмъ скло-
нить Его къ милосердію; наконецъ, встрѣчаются и такого рода
искусственные эффекты, что, напримѣръ, каждая строфа оды,
воспѣвающей картезіанскій орденъ, оканчивается словомъ
СагЙіизіапиз. Въ общемъ, однако, стихотворенія проникнуты
подъемомъ чувства и искреннимъ настроеніемъ. Въ нихъ нашли
себѣ выраженіе чувство грѣховности и вмѣстѣ съ тѣмъ со-
знаніе божественной милости, твердая вѣра въ божественную
справедливость и въ исчезновеніе строгаго раздѣленія между
бѣдными и богатыми, которое въ нашей земной жизни ве-
детъ къ столькимъ несправедливостямъ, наконецъ, глубокое
убѣжденіе въ тѣсной связи между человѣчествомъ и Богомъ.
Въ совѣтахъ автора вести уединенную, скромную и воздерж-
ную жизнь чувствуется искренность, видно, что онъ взываетъ
къ милосердію Божію изъ глубины души, и неподдѣльной моль-
бой звучитъ его обращеніе къ Источнику милости: «сдѣлай
такъ, чтобы я жилъ Тобою».
На ряду съ Цельтесомъ часто ставятъ, какъ равнаго
ему по таланту, Гелія Эобана Гесса, что, однако, совер-
шенно не справедливо, потому что послѣдній далеко не былъ
такимъ-же выдающимся поэтомъ, какъ Цельтесъ.
Гессъ (Неііпз Еоѣаппз Неззиз, 1488—1540), рано всту-
пивъ въ эрфуртскій кружокъ, хорошо себя чувствуетъ въ каче-
ствѣ его члена; уѣхавъ изъ Эрфурта, онъ испытываетъ по немъ
сильную тоску .и послѣ распаденія кружка сохраняетъ теп-
лое о немъ воспоминаніе. Только здѣсь среди веселыхъ то-
варищей, въ пріятной праздности, онъ оживляется самъ и
дѣлается способнымъ оживлять другихъ, но скоро чувствуетъ
204
себя утомленнымъ въ другой средѣ, когда былъ учителемъ
въ Пруссіи, принадлежавшей тогда Ордену, или въ Нюрн-
бергѣ, или, наконецъ, въ Марбургѣ, гдѣ занялъ мѣсто про-
фессора. Женившись и имѣя много дѣтей, онъ попалъ въ са-
мую горькую нужду вслѣдствіе пьянства и неправильной жиз-
ни и, чтобы выйти изъ такого положенія, надоѣдалъ своимъ
друзьямъ и покровителямъ постояннымъ попрошайничаньемъ.
Онъ враждебно относился ко всякой правильной дѣятельности,
боясь, чтобы она не сдѣлалась помѣхой для его занятій по-
эзіей; пока онъ былъ свободенъ, онъ искалъ какого-нибудь
мѣста, но плохо исполнялъ свои обязанности, какъ только
получалъ его. Онъ былъ рейхлинистомъ и эразміанцемъ, но
не былъ всецѣло преданъ интересамъ своей партіи, а всегда
ближайшимъ образомъ имѣлъ въ виду свое я; малѣйшее
оскорбленіе могло поколебать самую прочную его привязан-
ность и всегда сомнительную вѣрность.
Эобанъ Гессъ обладалъ значительнымъ даромъ сти-
хосложенія. Ему легко давались стихи и своей славой онъ
скорѣе обязанъ этой способности, чѣмъ содержанію своихъ
произведеній. Множество стихотвореній написано имъ на
разные случаи, стиховъ красивыхъ и гладкихъ, но часто
безсодержательныхъ и фразистыхъ; онъ сочиняетъ часто по
заказу, часто въ надеждѣ на плату и потому пишетъ не-
искренно.. Стихотворенія повѣствовательнаго и описательна-
го характера, разсказы о мелкихъ эрфуртскихъ мѣстныхъ
происшествіяхъ, описаніе Пруссіи, города Нюрнберга, Гес-
сенско-Вюртембергской войны слишкомъ не точны для то-
го, чтобы ихъ можно было назвать историко-географиче-
скими сочиненіями, для поэтическихъ-же произведеній въ
нихъ слишкомъ много фактическаго пересказа. Его поэтиче-
скіе переводы, между которыми переводы Иліады и псалмовъ
являются самыми важными, представляютъ собою свободныя,
полныя художественнаго вкуса подражанія и показываютъ за-
мѣчательное знаніе латинскаго языка, а также тонкое пони-
маніе оригиналовъ; однако, хотя эти переводы появились
тогда въ многочисленныхъ изданіяхъ и ими всѣ восхищались,
какъ первоклассными произведеніями, для насъ онп все же
205
остаются не болѣе какъ простыми передѣлками и имѣютъ
только значеніе замѣчательныхъ памятниковъ старины; самое
большее, что въ нихъ можно найти, это—отраженіе внѣшней
стороны дарованія поэта, но ни самостоятельнаго изобрѣтенія
новаго содержанія, ни истинно-художественной обработки уже
готоваго, заимствованнаго сюжета въ нихъ нѣтъ. Его един-
ственное большое и оригинальное произведеніе,—«Героиды»,
письма святыхъ, начиная съ Пр. Дѣвы Маріи и кончая ка-
нонизированной женой короля Генриха II, Кунигундой; со-
держаніе этихъ писемъ заимствовано изъ библіи или легендъ
и служитъ преимущественно для выраженія христіанскихъ
благочестивыхъ чувствъ въ античной оболочкѣ. Значеніе этого
произведенія главнымъ образомъ также литературно-истори-
ческое; въ настоящее время подобныя произведенія никому
не доставятъ эстетическаго наслажденія и можно лишь удив-
ляться легкости ихъ стиховъ и той смѣлости, съ которой ав-
торъ выбралъ и обработалъ христіанскій сюжетъ въ эпоху
всеобщаго увлеченія древностью. Обладая талантомъ, Э о-
б а н ъ былъ въ то-же время безхарактернымъ человѣкомъ.
Онъ умѣлъ лучше всѣхъ наслаждаться жизнью, но въ серьез -
номъ дѣлѣ отставалъ отъ большинства. Онъ бывалъ въ близ
кихъ отношеніяхъ со многими выдающимися гуманистами, но
всякій разъ порывалъ съ ними, какъ только чувствовалъ
оскорбленнымъ свое самолюбіе или нарушеннымъ свое спо-
койствіе. Такъ напримѣръ, полный восторженнаго прекло-
ненія, Э о б а н ъ отправился посѣтить Эразма, но вскорѣ
почувствовалъ къ нему вражду послѣ того, какъ тотъ позво-
лилъ себѣ тонко осмѣять и даже открыто осуждать его.
Э о б а н ъ не признавалъ даже такихъ своихъ друзей, какъ
Гуттена, когда ему показалось, что пребываніе въ обществѣ
послѣдняго не безопасно для него; онъ оставилъ не испол-
неннымъ завѣщаніе Гуттена и не почтилъ ничѣмъ его
памяти. Онъ дружественно относился къ Лютеру, но о
лейпцигскомъ диспутѣ и папской буллѣ, отлучавшей рефор-
матора отъ церкви, не высказалъ ни одобренія, ни порицанія
и только тогда объявилъ себя послѣдователемъ Лютера,
когда жители Эрфурта сдѣлались ревностными протестантами;
206
впрочемъ, онъ не хотѣлъ окончательно порывать- ни съ той.
ни съ другой стороной, такъ «что въ Эрфуртѣ, сдѣлавшемся
впослѣдствіи полу-католическимъ городомъ, онъ сохранялъ хо-
рошія отношенія съ протестантами, а въ совершенно проте-
стантскомъ Нюрнбергѣ онъ, хотя и не рѣшился сближаться
съ врагами Евангелія, но не сказалъ и" не нашелъ ничего
сказать въ похвалу стойкому протестантизму этого города
Въ политическихъ симпатіяхъ Гессъ тоже не отличался по-
стоянствомъ и не имѣлъ ни капли патріотическаго одушев-
ленія: онъ не писалъ на нѣмецкомъ языкѣ,—извѣстно только
одно его маленькое письмо на родномъ языкѣ,—стихотворенія,
посвященныя императору, были школьными опытами, патріо-
тическіе стихи, попадающіеся въ стихотвореніяхъ на разные
случаи,—плодъ искусственно приподнятаго настроенія. Луч-
шимъ доказательствомъ его неискренности и непостоянства слу-
житъ тотъ фактъ, что, воспѣвъ Зикингена, онъ думаетъ
послѣ его погибели прославить побѣду, одержанную надъ нимъ
ландграфомъ Гессенскимъ. Съ чисто дѣтской наивностью но-
сится онъ съ своимъ титуломъ поэтическаго короля, даннымъ
ему въ шутку, никогда не покидаетъ своего попрошайничанья,
причемъ восхваляетъ своихъ настоящихъ меценатовъ на счетъ
прежнихъ или старается обратить особенное вниманіе на свое
настоящее матеріальное положеніе невѣроятнымъ преувели-
ченіемъ былого благополучія. Все это унижаетъ его въ гла-
захъ даже снисходительнаго судьи. Его легкій талантъ и при-
вѣтливый характеръ были оцѣнены при жизни и доставили
ему почитателей послѣ смерти, но безпристрастная критика -
не можетъ не дать всему этому надлежащее мѣсто и оцѣнку.
Эобанъ Гессъ—одинъ изъ главныхъ представителей
той сильно развитой въ эпоху гуманизма, лишенной красокъ
и настроенія панегирической поэзіи, которая не справлялась, ’
достоинъ-ли восхваленій человѣкъ, котораго она избирала
своимъ объектомъ, а просто прославляла представителей но-
ваго умственнаго направленія или изъ подражанія модѣ, или
изъ партійныхъ цѣлей или, наконецъ, ради довольно низменныхъ ,
побужденій. Подобные похвальные стихи сочинялись на раз-
ные случаи всѣми гуманистами; почти ни одно стихотвореніе
207
не появлялось безъ того, чтобы,—все равно, будь-ли это са-
мостоятельной работой или новымъ изданіемъ стараго писа-
теля,—въ началѣ или въ концѣ, а то и тамъ, и здѣсь, не
было-бы обращенія въ высокопарныхъ выраженіяхъ въ честь
автора, издателя или, наконецъ, по поводу содержанія самаго
сочиненія. Самый предметъ послѣдняго часто не знакомъ па-
негиристу, личность, которую онъ восхваляетъ, ему въ боль-
шинствѣ случаевъ совершенно не интересна, и вслѣдствіе
этого такія произведенія, составленныя по обычнымъ услов-
нымъ формуламъ,—не только холодны, но довольно часто пред-
ставляютъ прямое противорѣчіе съ прежде высказанными
воззрѣніями автора, особенно въ томъ случаѣ, когда послѣдній
заказчикъ оказывается противникомъ предыдущаго. Такъ
какъ при этомъ гуманисты не знали мѣры ни въ своихъ похва-
лахъ, ни въ своихъ порицаніяхъ, то легко могло случиться,
что тотъ, кого сегодня прославляли, какъ героя, завтра по-
падалъ въ число негодяевъ, или что одинъ и тотъ-же авторъ
объявлялъ себя восторженнымъ поборникомъ того дѣла, про-
тивникомъ котораго выступалъ въ другомъ своемъ сочине-
ніи. Подобный случай произошелъ, напримѣръ, съ Адамомъ
Вернеромъ, который, поддерживая противниковъ Бранта,
доказывавшаго безпорочное зачатіе Пр. Дѣвы Маріи, совер-
шенно упустилъ изъ виду, что раньше когда-то самъ былъ
защитникомъ и поборникомъ этого ученія; то-же самое можно
сказать о Германѣ Бушѣ, который такъ недальновидно,
хотя и не безъ извѣстнаго разсчета, согласился приложить
къ сборнику сочиненій кельнскихъ авторовъ, содержаніе ко-
тораго могло быть только анти-гуманистическимъ, сочувствен-
ные стихи и этимъ запятналъ не только себя, но и свою
партію.
Со стороны содержанія значеніе этого рода поэзіи очень
не велико, съ точки зрѣнія формы она не лишена извѣст-
наго интереса, а для характеристики все,го гуманизма яв-
ляется чрезвычайно важной. Поэтому не безполезно показать
на примѣрѣ объемъ и характерныя черты этихъ панегири-
ковъ и стихотвореній «на разные случаи». Я выбираю Орпз-
спіа Генриха Бебеля въ изданіи 1508 года. Книга откры-
208
вается непритязательными стихами Томаса Вольфа изъ
Страссбурга о томъ, что теперь время, удобное для препо-
даванія, что искусство книгопечатанія облегчаетъ учителямъ
ихъ задачу. Затѣмъ Вольфгангъ Бебель, братъ издателя,
вооружается противъ завистливыхъ враговъ послѣдняго и
убѣждаетъ молодежь въ возможно большемъ количествѣ сте-
каться къ новооткрытымъ источникамъ знанія. Отъ имени
молодежи Вольфгангъ Рихардъ благодаритъ за новое
произведеніе, видя въ немъ новый источникъ свѣта, который
совершенно разсѣетъ мракъ варварства. Затѣмъ, помѣстивъ
благодарственный отвѣтъ (разумѣется также въ стихахъ)
Вольфганга Бебеля на эту благодарность, Рихардъ по-
вторяетъ въ другомъ мѣстѣ свою мысль, что римская рѣчь
благодаря Бебелю достигла прежняго блеска. Слѣдую-
щій поэтъ, священникъ Ульрихъ, не смотря на то, что
говоритъ римской рѣчью, не хочетъ стать римляниномъ, на-
противъ, дорожитъ тѣмъ, что онъ нѣмецъ и, предоставляя
римлянамъ и грекамъ прославленіе двоихъ поэтовъ, намѣ-
ренъ, именно, какъ нѣмецъ, воспѣть своего героя. Въ тотъ-же
хвалебный тромбонъ трубитъ всегда вѣрный оруженосецъ
Бебеля, Генрихманнъ; онъ восхваляетъ своего учите-
ля, какъ «честь отечества, наше украшеніе и нашу славу»;
зная, что ореолъ его друга сіяетъ тѣмъ ярче, чѣмъ темнѣе
мракъ, окружающій врага, онъ не находитъ достаточно силь-
ныхъ словъ осужденія для этого врага, т. е. варваровъ, при-
зываетъ нѣмцевъ къ борьбѣ съ ними и молитъ Бога: «по-
рази Ты, Верховный Властитель неба, бѣснующихся». Да-
лѣе, послѣ того, какъ самъ авторъ книги съ обычной для
гуманистовъ рѣзкостью высказался противъ какого-то зоила,
Генрихманнъ и Вольфгангъ Бебель тотчасъ-же сое-
диненными силами принимаются за этого противника, при-
чемъ первый замѣчаетъ, что врагъ, о которомъ идетъ рѣчь,
всегда будетъ такъ-же далекъ отъ автора сочиненія, какъ
ракъ отъ идущаго впередъ. Среди такихъ аттакъ похвала
автору, однако, не остается позабытой: Георгъ Германъ
прославляетъ его, какъ поэта и учителя, Михаилъ Кок-
циній призываетъ молодежь слѣдовать столь высокому при-
209
мѣру и тогда вся латинская земля воздастъ ей свою хвалу, на-
конецъ, Леонардъ Клеменсъ, ульмскій пресвитеръ, возвы-
шаетъ свой голосъ, чтобы въ очень плохихъ стихахъ излить
жалобы на невѣжество, и довольно наивно заключаетъ, что
и онъ умѣлъ-бы лучше писать по-латыни, если-бы только
славный мужъ появился немножко ранѣе.
Такого рода диѳирамбы еще оправдываются до нѣкоторой
степени тѣмъ, что они направлены по адресу Бебеля, кото-
рый былъ дѣйствительно замѣтнымъ человѣкомъ, но они дѣ-
лаются прямо смѣшными, когда тотъ-же не въ мѣру гипер-
болическій тонъ берется и для людей совершенно незначи-
тельныхъ. Подобными литературными обычаями гнушались
лишь очень немногіе, и въ числѣ ихъ долженъ быть названъ
Рейхлинъ, который, при изданіи своихъ сочиненій, за
исключеніемъ, впрочемъ, комедій, большей частью избѣгалъ
помѣщенія диѳирамбическихъ стихотвореній, да и самъ воз-
держивался отъ похвалъ своимъ современникамъ, по крайней
мѣрѣ, въ стихотворной формѣ. Вообще, можно замѣтить из-
вѣстную реакцію противъ этого неумѣреннаго возвеличенія:
старѣйшіе и наиболѣе замѣчательные гуманисты, т. е. какъ
разъ тѣ, притязанія которыхъ на признательность со сто-
роны другихъ имѣли дѣйствительно справедливыя основанія,
склоняли молодежь къ большей скромности, но сравнительно
мало имѣли успѣха, тѣмъ болѣе, что и сами иногда постыдно
противорѣчили себѣ въ этомъ отношеніи.
Кромѣ людей, среди которыхъ, какъ мы уже упоминали
выше, было много князей и ученыхъ, съ особенной любовью
прославлялись города.
„Поэтамъ свойственно обыкновенье родного града стѣны
прославлять
И кровлю ту превозносить, гдѣ въ первый разъ свѣтъ дня
увидѣли они“,
такъ говоритъ Іоганнъ Мурмеллій въ пѣснѣ, сочиненной
имъ въ честь своего родного города Роермунда. Этотъ гол-
ландскій городокъ, который въ настоящее время не имѣетъ
и 10,000 жителей, а въ ту эпоху и подавно не былъ боль-
шимъ городомъ, здѣсь прославляется какъ мѣстность, своимъ
Гейгеръ. 14
210
именемъ извѣстная всему міру, затѣмъ какъ знаменитое поле
сраженія, предъ которымъ должна стушеваться и Парѳія, не
смотряна то, что она уничтожила К р а с с а, и Греція, побѣ-
дившая Ксеркса, наконецъ, какъ городъ, заслуживающій
предпочтенія предъ Милетомъ и Тарентомъ за прекрасное
сочетаніе въ себѣ простоты и блеска.
Подобнымъ-же образомъ восхваляются многіе другіе го-
рода и мѣстечки. Дѣло не ограничивается прославленіемъ
только родного города поэта; напротивъ, у нѣкоторыхъ воз-
никаетъ прямо своего рода спортъ, побуждающій ихъ пи-
сать привѣтственные стихи въ честь каждаго города, гдѣ они
останавливались, все равно на долгое-ли или короткое время.
При такихъ условіяхъ этотъ родъ поэзіи пріобрѣтаетъ ре-
месленный характеръ, такъ какъ очень скоро дѣлается за-
мѣтнымъ, что самыя вос.хваленія пишутся безъ достаточнаго
повода; въ сущности, поэтъ благодаритъ не городъ, гдѣ онъ
родился, не мѣсто, въ которомъ долго жилъ и которому мно-
гимъ обязанъ, но просто въ формѣ воспоминаній рекомен-
дуетъ себя городскому совѣту или вліятельнымъ гражданамъ
даннаго города; привѣтствуя городъ, онъ имѣетъ въ виду
устроить себѣ, на случай водворенія въ немъ, пріятную и
удобную жизнь. Къ этому отсутствію надлежащаго характера
и искренняго настроенія, присоединяется еще недостатокъ
индивидуальности и строгой пріуроченности къ описываемому
мѣсту, т. е. тотъ-же недостатокъ, которымъ страдаютъ письма
и рѣчи гуманистовъ. Вмѣсто дѣйствительно нагляднаго опи-
санія мѣстности, вмѣсто жизненнаго, изъ настоящаго знанія
и искренняго одушевленія проистекающей передачи ея исто-
ріи, вмѣсто. естественной, проникнутой уваженіемъ и личной
симпатіей, характеристики ея выдающихся гражданъ,—предъ
нами условная поэзія, лишенная всякой рельефности, всякой
исторической и субъективной жизни; эти произведенія, ли-
шенныя искренняго чувства и написанныя только въ видахъ
корыстнаго разсчета, не оставляютъ и не могутъ оставить въ
читателѣ никакого сильнаго впечатлѣнія. И однако въ такихъ
поэтическихъ грѣхахъ повинны всѣ поэты-гуманисты, не
исключая даже самыхъ выдающихся, вродѣ Цельтеса, нѣ-
211
которыхъ-же прямо можно назвать въ этомъ отношеніи архи-
поэтами: они не оставляли въ покоѣ ни одного города, не во-
спѣвъ его въ стихахъ.
Если исключить большія похвальныя прозаическія сочи-
ненія, которыя по содержанію и тенденціямъ вполнѣ мо-
гутъ быть отнесены сюда-же, но по своей формѣ состав-
ляютъ особую группу (напримѣръ, большое похвальное сочи-
неніе Нюрнбергу Цельтеса и важный въ культурно исто-
рическомъ отношеніи діалогъ Мейнгарда о Виттенбергѣ),
то такимъ поэтомъ по преимуществу слѣдуетъ назвать Гер-
мана Буша, который, вообще не отличаясь твердостью въ
своихъ убѣжденіяхъ, всегда усиленнѣе всего восхвалялъ тотъ
именно городъ, гостепріимствомъ котораго въ данное время
пользовался и отъ городского совѣта котораго хотѣлъ полу-
чить вознагражденіе. Его стихотвореніе въ честь Лейпцига,
а въ связи съ нимъ и другіе, посвященные тому-же городу
стихи, заслуживаютъ здѣсь ближайшаго разсмотрѣнія. Это,
написанное въ 1504 году, стихотвореніе Буша передано было
городскому совѣту съ_ посвященіемъ, въ которомъ собраны
изъ древне-классической исторіи примѣры щедростей царей
и городовъ къ ихъ историкамъ и гдѣ города новаго времени
приглашаются слѣдовать такимъ примѣрамъ. Легкіе гекза-
метры производятъ пріятное впечатлѣніе, но если не обра-
щать вниманія на часто повторяющееся Іірв и одинъ разъ
встрѣчающееся Ріеза (Ріеіззе), все сказанное можно отнести
къ какому угодно городу: до того безцвѣтно все стихотворе-
ніе. Прославляется, какъ даръ Цереры, плодородіе почвы го-
рода, равное которому едва-ли можетъ представить Англія и
Сицилія; близьлежащее озеро сравнивается съ Вепаспз; лѣса,
въ которыхъ живутъ дріады и фавны, напоминаютъ покры-
тые лѣсомъ склоны Альбурна; при видѣ овецъ поэтъ перено-
сится въ Аркадію, а роскошные цвѣты и плоды вызываютъ
въ немъ воспоминаніе о садахъ гесперидъ. Но нигдѣ нельзя
встрѣтить дѣйствительно индивидуальныхъ чертъ, намека на
живыхъ людей или современныя событія; однимъ словомъ,
нѣтъ того придатка, благодаря которому блѣдное восхваленіе
могло-бы пріобрѣсти жизнь и свѣжесть.
14*
212
Двадцать лѣтъ ранѣе, около 1483 года Конрадъ Вим-
пина поднесъ свои, посвященныя тому-же городу, похваль-
ныя стихотворенія бургомистрамъ послѣдняго (Бушъ, конечно,
писалъ въ болѣе классическомъ стилѣ: консуламъ и сенату).
Онъ сузилъ свою задачу, обращаясь не къ городу вообще,
а говоря лишь о происхожденіи мейссенскаго владѣтельнаго
дома и основаніи университета; при описаніи города авторъ
самъ избѣгаетъ всякихъ лишнихъ словъ и ограничиваясь ука-
заніемъ отдѣльныхъ пунктовъ, принуждаетъ себя держаться
вполнѣ опредѣленныхъ фактовъ. Такимъ образомъ, рѣчь идетъ о
нѣкоторыхъ домахъ, которые изображаются болѣе или менѣе
наглядно, описываются часы, упоминаются монастырь и трое
воротъ, а при «описаніи лейпцигской религіи» говорится о
стараніяхъ гражданъ выстроить новую школу въ честь св. Ѳомы;
кромѣ того авторъ передаетъ, что три бургомистра и 36 совѣт-
никовъ (ратмановъ) стоятъ во главѣ города. Подобнымъ-же об-
разомъ поступаетъ авторъ, разсказывая исторію университе-
та, при чемъ послѣ краткаго очерка чешской исторіи и цѣлаго
ряда усиленныхъ похвалъ по адресу Карла IV, Вимпина
подробно распространяется о пражскомъ университетѣ, объ
отъѣздѣ многихъ учителей и учениковъ въ Лейпцигъ, о кол-
легіяхъ и бурсахъ различныхъ факультетовъ и націй, объ
аудиторіяхъ и библіотекахъ (между прочимъ сообщается, что
книги медиковъ и теологовъ содержатся въ одной комнатѣ).
Произведеніе заканчивается прославленіемъ святого креста и
, воззваніемъ къ студентамъ ревностно предаваться наукамъ.
'Въ преувеличеніяхъ, конечно, нѣтъ недостатка; авторъ встав-
ляетъ также, гдѣ можетъ, какъ въ самыя стихотворенія, такъ
и въ введенія къ нимъ, воспоминанія классической древности,
но въ общемъ даетъ довольно наглядное изображеніе нѣмец-
каго города и университета эпохи гуманизма и реформаціи.
Къ панегирической поэзіи—а такой характеръ носятъ почти
всѣ лирическія произведенія того времени—примыкаетъ обли-
чительная, и прежде всего комедія. Возрожденіе драмы, въ
особенности комедіи, вызвано было прямымъ воздѣйствіемъ
гуманизма; комедіи Теренція и Плавта снова ревностно
читаются и переводятся, правда, въ грубой формѣ, которая
213
въ очень малой степени способна была передать, какъ слѣ-
дуетъ, всѣ тонкости и красоты оригинала, появляются даже
подражанія въ этомъ отношеніи древнимъ. Латинская драма,
весьма процвѣтавшая, должно быть, въ теченіе XVI столѣтія
въ Германіи, выставила, конечно, въ періодъ гуманизма только
первыхъ своихъ піонеровъ, свидѣтельствующихъ скорѣе объ
интересѣ къ новому роду литературы, чѣмъ о высокой сте-
пени его разработки. Однако, здѣсь будетъ умѣстнымъ наз-
нать и передать вкратцѣ содержаніе нѣсколькихъ комедій,
которыя могутъ быть разсматриваемы какъ прототипы различ-
ныхъ видовъ комедіи новаго времени: одного,—гдѣ бичуются
недостатки современной авторамъ эпохи; другого,—гдѣ основ-
нымъ мотивомъ является стремленіе осмѣять своего против-
ника и выставить его личность и дѣятельность въ каррика-
турномъ видѣ съ цѣлью отмстить за личную обиду; третьяго
рода, гдѣ для возвеличенія гуманизма воздается хвала новому
духовному направленію, и, наконецъ, комедіи, въ которыхъ
авторъ просто старается вызвать шуткой смѣхъ, не затроги-
вая современныхъ ему событій и спорныхъ вопросовъ.
Представителемъ двухъ первыхъ родовъ комедіи можетъ счи-
таться Рейхлинъ, котораго Цельтесъ и Гуттенъ не совсѣмъ
правильно съ исторической точки зрѣнія называютъ творцомъ
новой комедіи. Пороки своего времени онъ изобразилъ въ пьесѣ,
называющейся йсепісаргоёутназтаіа, второе заглавіе
которой Н е п п о указываетъ на главнаго героя пьесы. Содержаніе
ея, правда, заимствовано, въ главныхъ чертахъ, изъ француз-
скаго фарса таііге РаіЬеІіп. Эго исторія одного моіпенникагла-.
кея, который обкрадываетъ своихъ господъ, вполнѣ довѣряю-
щихъ ему. Защитникъ совѣтуетъ лакею представиться на судѣ
глухонѣмымъ и на всѣ вопросы, направленные по его адресу
отвѣчать однимъ и тѣмъ-же словомъ Віе, увѣряя, что при со-
блюденіи этого условія онъ можетъ вполнѣ разсчитывать на
оправданіе. Въ концѣ концовъ ловкій мошенникъ, конечно
не упускаетъ возможности воспользоваться такимъ выгоднымъ
для себя средствомъ и въ томъ случаѣ, когда ему пришлось
расплачиваться со своимъ благодѣтельнымъ совѣтчикомъ. Не
смотря на иностранный образецъ, Рейхлинъ сумѣлъ все-
214
таки сообщить новое направленіе старому матеріалу и при-
бавить намеки на современность: таковыми являются частью
серьезныя, частью шутливыя нападки на страсть низшихъ
классовъ, а именно крестьянъ, къ тяжбамъ, на судей, поста-
новляющихъ свои приговоры не по справедливости, но со-
образно полученному вознагражденію, на астрологовъ, которые,
пользуясь легковѣріемъ приходящихъ къ нимъ за совѣтомъ?
даютъ отвѣты, состоящіе, правда, изъ всякаго рода таинствен-
ныхъ фразъ, но не имѣющіе рѣшительно никакого смысла-
Комедія эта, какъ показываютъ ея многочисленныя изданія»
была въ свое время излюбленнымъ произведеніемъ, діалоги ея
остроумны, хоры очень живы, встрѣчающееся въ одномъ изъ
нихъ выраженіе: «бѣдному нечего бояться, ему нечего терять»
сдѣлалось ходячимъ выраженіемъ того времени.
Другое произведеніе, являющееся выраженіемъ личной мес-
ти по отношенію къ августинскому монаху Гольцингеру, дур-
ному совѣтнику Эбергарда Виртембергскаго Младшаго,
есть йегрііі» или Саріііз сариі, голова головы, т. е. пустая
голова, уже не принадлежащая человѣку и лишенная содер-
жанія. Эта голова—черепъ одного злополучнаго бѣдняка, сперва
христіанина, потомъ магометанина, совершившаго много дур-
ного и въ той и въ другой религіи; смѣтливый владѣлецъ
этого черепа разноситъ его по разнымъ странамъ, выдавая
за голову святого, показываетъ удивленному народу, какъ
нѣчто всемогущее и чудодѣйственное, пока, наконецъ, народъ
не узнаетъ правды и чувство благоговѣйнаго страха смѣняется
сильнымъ отвращеніемъ.
Вообще комедія идетъ на помощь гуманистическимъ идеямъ,
побуждая къ классическимъ занятіямъ и раскрывая съ лег-
кой насмѣшкой или суровой серьезностью темныя стороны
жизни, лишенной духовныхъ интересовъ, а также лѣнивое
равнодушіе невѣжды. Тенденціи такихъ комедій всегда очень
дѣльны, внѣшняя-же форма иногда чрезвычайно слаба, какъ
напримѣръ, въ упоминавшейся уже нами(см. стр. 143) комедіи
Бебеля, иногда-же привлекательна и довольно удачна, какъ въ
8у]р1ю Вимфелинга. Герой, по имени котораго названо самое
произведеніе, служитъ при папскомъ дворѣ; онъ возвратился
215
въ Германію,' снабженный папскимъ разрѣшеніемъ на занятіе
мѣста въ четырехъ церковныхъ приходахъ, при чемъ по
двумъ изъ нихъ должно быть уплачено немедленно, а по
двумъ остальнымъ—въ ближайшемъ будущемъ. Его надежды
поддерживаетъ одинъ сельскій священникъ, добившійся своего
мѣста тоже путемъ разныхъ поклоновъ, а не дѣйствительныхъ
заслугъ, и нашъ герой отправляется къ епископу, будучи
вполнѣ увѣренъ въ успѣхѣ, хотя его и предостерегаетъ другъ
юности, нѣкій бѣдный студентъ Винцентій, который, не имѣя
покровителей, долженъ однимъ только трудомъ пробивать себѣ
дорогу въ жизни. Епископъ отправляетъ героя къ школьному
ректору, отъ котораго онъ долженъ получить свидѣтельство о
своемъ образованіи. Здѣсь, однако, ждетъ его неудача: у него
дурное произношеніе, его свѣдѣнія по грамматикѣ столь пла-
чевны, что, напримѣръ, формами перваго и второго лица отъ
йіхіі у него оказываются сііхо и сііхіз, паггаѵегшіі онъ про-
изводитъ ютъ иагѵо, пагѵаз, пагѵаге, на вопросъ экзамена-
тора: Ез іи сіе Іе^ііішо ійого, герой нашъ, очевидно ничего
не понявъ, отвѣтствуетъ: Коп вей ешп <1е ЬашІепЪиг^а и, на-
конецъ, на вопросъ, что такое засгатепіит, даетъ классическое
объясненіе: Езі поЬіІіззітшп уйеота ех ГопНЬив Огаесогит
огіит ѣаЪенз. Основываясь на свидѣтельствѣ ректора, въ ко-
торомъ по достоинству оцѣнены были научныя свѣдѣнія Сильфо,
епископъ прогоняетъ его, и онъ за неимѣніемъ никакого дру-
гого мѣста, дѣлается, въ концѣ концовъ, свинопасомъ. Поэтъ
заканчиваетъ комедію поучительнымъ эпилогомъ: «какая уди-
вительная превратность судьбы! Изъ придворныхъ въ пахари!
Довѣренный кардиналовъ дѣлается крестьянскимъ слугою, гор-
децъ—униженнымъ, пастырь душъ—пастухомъ свиней! Та-
ковъ печальный результатъ невѣжества. Другъ-же его Винцен-
тій, напротивъ, получивъ помощь отъ родителей, возвращается
въ университетъ, ревностно изучаетъ право и дѣлается сна-
чала канцлеромъ, затѣмъ при помощи своего покровителя—
каноникомъ и, наконецъ, его единогласно избираютъ еписко-
помъ. Онъ счастливо'и мудро отправлялъ свою должность».
Въ противоположность этимъ драматическимъ произведе-
ніямъ съ поучительной тенденціей появляются комедіи исклю-
216
чительно шутливаго характера, приближающіяся къ лириче-
ской поэзіи, тѣмъ болѣе, что и въ нихъ идетъ рѣчь о любви
и любовныхъ наслажденіяхъ. Образцовымъ представителемъ
этого рода поэзіи можно назвать Христофа Гегендорфина
(Не^епіогШпиз, 1500—1540). Въ разсказахъ его о любовныхъ
наслажденіяхъ не мало вольностей .и даже прямо сальностей.
Въ комедіи бе зепе атаіоге онъ осмѣиваетъ сластолюбиваго
старика, желающаго казаться молодымъ, хотя въ немъ слиш-
комъ замѣтна утрата юношескихъ силъ; въ другой комедіи,
Сотоесііа поѵа, онъ говоритъ о любовныхъ сумасбродствахъ
молодежи. У легкомысленнаго юноши рождается отъ любовницы
сынъ, котораго онъ посылаетъ въ домъ ничего не подозрѣваю-
щаго и строго-нравственнаго отца злополучной женщины; въ
тоже время онъ указываетъ на своего брата, чрезвычайно на
него похожаго, какъ на отца ребенка. Ему тѣмъ легче удается
убѣдить всѣхъ въ этой выдумкѣ, что кормилица, никогда не
видѣвшая брата, описывая точнѣйшимъ образомъ наружность
истиннаго отца, даетъ тѣмъ самымъ портретъ несправедливо
обвиняемаго'.брата, а послѣдній въ свою очередь до того сму-
щенъ этимъ неслыханнымъ обвиненіемъ, что его дѣйстви-
тельно всѣ принимаютъ за оскорбителя семейной чести. Тогда
отецъ заклинаетъ дѣйствительно виновнаго брата (котораго
онъ считаетъ невиннымъ) посредствомъ брака смыть съ дѣ-
вушки позоръ, которымъ покрылъ ее мнимо-виновный. Истин-
ный виновникъ съ радостью соглашается на это, такъ какъ
ничего лучшаго не желаетъ, какъ именно такого принятія на
себя вины. Самъ авторъ, въ иныхъ мѣстахъ энергично про-
тестующій противъ упрёка, будто онъ развращаетъ юноше-
ство, заканчиваетъ комедію хоромъ, могущимъ послужить
только лишнимъ основаніемъ къ такому обвиненію: «теперь
можно и подурачиться, потомъ настанетъ время раскаиваться;
если вы не будете пить и пѣть, то и не отрезвитесь вы, ми-
лые борцы за любовь».
О трагедіи въ эпоху гуманизма едва-ли можно говорить.
Правда, Яковъ Лохеръ, этотъ смѣлый піонеръ, пишетъ тра-
гедію «О туркахъ и султанѣ», отчасти ради широковѣщатель-
наго прославленія своихъ заслугъ въ дѣлѣ открытія «шва-
.217
бамъ этого до сихъ поръ неизвѣстнаго рода сочиненій», от-
части съ тѣмъ, чтобы гнѣвно обрушиться, какъ это онъ лю-
битъ дѣлать, на своихъ враговъ. Все это, однако, скорѣе рядъ
патріотическихъ и религіозныхъ декламацій, чѣмъ драмати-
ческое произведеніе, не смотря на то, что Лохеръ назы-
ваетъ пять частей послѣдняго актами, а каждый прозаическій
или поэтическій отрывокъ сопровождаетъ—хорами, показы-
вающими. намъ въ авторѣ поэта-гуманиста, увлекающагося въ
сущности только красотой формы. Его попытка тѣмъ не менѣе
счень поучительна, такъ какъ раскрываетъ намъ, что именно
понимали въ то время подъ трагедіей, и кромѣ того по ней.
можно ознакомиться со взглядами той эпохи. Въ первомъ
актѣ появляется женская фигура, это—вѣра, разсказываю-
щая въ длинной рѣчи о бѣдствіяхъ, причиняемыхъ турками
христіанской религіи и христіанскимъ націямъ, и призываю-
щая повелителей міра, императора и папу, къ войнѣ противъ
сильнаго врага. Но такъ какъ добрыя намѣренія и, особенно
необходимое для такого предпріятія, единеніе этихъ повели-
телей оказываются сомнительными, то христіанскій народъ
обращается къ Богу съ просьбой внушить ихъ душамъ же-
ланное единеніе. Эта просьба, повидимому, услышана, такъ
какъ въ третьемъ актѣ между императоромъ и папой уже ве-
дутся переговоры о необходимыхъ приготовленіяхъ, отъ кня-
зей получается извѣстіе объ ихъ готовности, и переговари-
вающіяся стороны такъ скоро заканчиваютъ свои совѣщанія,
что въ концѣ акта гонецъ отъ ихъ имени объявляетъ тур-
камъ войну. Въ четвертомъ актѣ приводится содержаніе
оффиціальнаго манифеста императора и папы, по полученіи
котораго владѣтели европейской и азіатской Турціи обсуж-
даютъ мѣры защиты и призываютъ къ оружію своихъ под-
данныхъ. О самой войнѣ идетъ рѣчь уже въ пятомъ актѣ:
по крайней мѣрѣ, послѣ рѣчи къ солдатамъ христіанскаго
предводителя, слава объявляетъ о побѣдѣ христіанъ и затѣмъ
слѣдуетъ торжественный тріумфальный въѣздъ императора.
Истинной трагедіи въ этомъ произведеніи нѣтъ и слѣда.
Это скорѣе поэтическій разсказъ о дѣйствительныхъ или
ожидаемыхъ происшествіяхъ, со многими лирическими от-
218
отупленіями, написанными тяжелымъ и рѣдко встрѣчающими
ся стихотворнымъ размѣромъ. Главныя дѣйствующія лица,
здѣсь—посланники и хоръ; въ отношеніи времени и мѣста
дѣйствія авторъ поступаетъ самымъ произвольнымъ образомъ;
все вмѣстѣ взятое,—скорѣе фантазія въ духѣ императорскихъ
плановъ, чѣмъ драматическое дѣйствіе. Тѣмъ не менѣе пьеса
эта была представлена даже въ присутствіи императора, двѣ
другія драмы, позднѣе появившіяся, были удостоены той-же
чести; въ одной изъ нихъ также говорится о турецкой войнѣ
и о конгрессѣ князей по этому поводу, другая-же представ-
ляетъ довольно точное подражаніе миѳологическимъ разска-
замъ о судѣ Париса, но какъ въ той, такъ и въ другой оди-
наково преобладаетъ лирическій элементъ, и значеніе ихъ
въ исторіи развитія драмы весьма мало, а пожалуй и вовсе
ничтожно.
Къ драматическимъ произведеніямъ слѣдуетъ присоединить
то, что даетъ гуманистическая литература по части эпической
поэзіи. Настоящихъ эпическихъ произведеній этой литера-
туры не появлялось, и всѣ болѣе значительныя произведенія
написаны народнымъ языкомъ. Историческія поэмы гумани-
стовъ или являются стихотвореніями, восхваляющими дѣя-
тельность выдающихся современниковъ, и потому столь-же
далеки отъ собственно-историческихъ произведеній, сколько
вообще панегирикъ не напоминаетъ достовѣрнаго разсказа,
или же представляютъ собой такія стихотворныя попытки,
которыя одной „только своей формой отличаются отъ обыкно-
венныхъ прозаическихъ сообщеній. Единственнымъ родомъ
эпическихъ произведеній, который разрабатывался въ то время,
были сборники разсказовъ, получившіе право гражданства въ
гуманистической литературѣ благодаря Поджіо. О двухъ та-
кихъ сборникахъ, написанныхъ въ подражаніе Поджіо нѣмец-
кими гуманистами Августиномъ Тюнгеромъ и Генрихомъ
Бебелемъ, мы говорили уже раньше (см. стр. 41—42 и 149).
Третій принадлежитъ Оттомару Люсцинію (ср. стр. 70). По-
слѣдній въ своихъ разсказахъ —менѣе сатирикъ, чѣмъ именно
разсказчикъ; онъ хочетъ дать только занимательное чтеніе, пе-
редавать образчики тѣхъ разговоровъ, которые велись въ тог-
219
дашнемъ обществѣ. Кружки, жизнь которыхъ онъ изобра-
жаетъ — единственно ему знакомые — были кружками уче-
ныхъ. Національный характеръ, который такъ хорошо умѣлъ
уловить Бебель, отсутствуетъ здѣсь въ такой-же степени, какъ
и мѣстный колоритъ. Авторъ такимъ образомъ разсказываетъ
не эпизоды, которые случались съ нимъ въ путешествіяхъ или
которые онъ разузналъ на родинѣ, но передаетъ разговоры
и споры, въ которыхъ самъ является средп ученыхъ ученѣй-
шимъ и среди остроумныхъ—остроумнѣйшимъ; а такъ какъ,
разсказы предназначаются главнымъ образомъ для ученыхъ,
то сюжеты заимствуются имъ большею частью изъ греческихъ
и римскихъ источниковъ, изъ патристическихъ и библейскихъ
книгъ и гораздо рѣже изъ современныхъ разсказовъ. Послѣд-
нее обстоятельство оказывается для него только выгоднымъ,
такъ какъ разница между нимъ и его предшественниками въ
искусствѣ разсказывать очень велика. Уваженіе, якобы оказы-
ваемое имъ своимъ источникамъ—лишь внѣшнее; даже когда
рѣчь заходитъ о чемъ шібо священномъ, его тонъ не совсѣмъ
почтителенъ, можетъ быть не столько вслѣдствіе вообще легко-
мысленнаго отношенія къ религіи, сколько благодаря его
равнодушію, какъ мы говорили уже выше, къ великимъ волно-
вавшимъ ту эпоху вопросамъ. Ученость увлекаетъ его къ
этимологическимъ тонкостямъ, филистерство-же дѣлаетъ его
моралистомъ. Какъ'истый гуманистъ, онъ вставляетъ въ свои
разсказы стихотворенія, хвастаетъ своими знакомствами и
льститъ своимъ покровителямъ, попутно ругаетъ софистовъ
за невѣжество, сравнительно рѣже обличаетъ гордость и пе-
дантизмъ ученыхъ, не безъ самодовольства разсказываетъ о
нескромныхъ похожденіяхъ духовенства и полемизируетъ про-
тивъ астрологіи и пристрастія къ чудесамъ.
Съ комедіей въ тѣсной связи находится сатира. Первая
весело осмѣиваетъ комичныя стороны жизни того време-
ни, вторая-же серьезнымъ тономъ осуждаетъ сбившихся съ
телку людей и дурные поступки. Оба направленія имѣли въ
то время своихъ представителей. Объективная сатира, правда,
не безъ сильной примѣси личнаго элемента, представила клас-
сическій образецъ въ «Письмахъ темныхъ людей», о которыхъ
220
мы скажемъ ниже. Личная сатира нашла себѣ примѣненіе въ
постоянной полемикѣ гуманистовъ, какъ между собой, такъ и
противъ общихъ враговъ, и часто служила больше выраже-
ніемъ непомѣрной рѣзкости, чѣмъ поэтическаго дарованія
спорящихъ.
Примѣромъ художественной сатиры могутъ служить про-
изведенія Эйриція (Епгісіпе) Корда (1486—1535). Кордъ
былъ и филологомъ—изъ любви къ этому кругу знаній, и вра-
.чемъ,—ради добыванія необходимыхъ средствъ къ жизни, и
наконецъ, теологомъ,—вслѣдствіе увлеченія Лютеромъ и
больше личностью послѣдняго, чѣмъ истинами его ученія, но
по призванію онъ—несомнѣнно сатирикъ. Въ одномъ своемъ
произведеніи онъ называетъ себя «искренней, открытой и
простой душой,- которая никогда ни умѣла ни лгать, ни об-
манывать, ни льстить», а въ одной эпиграммѣ онъ говоритъ,
обращаясь къ самому себѣ: «ты не умѣешь ни льстить, ни
скрывать правду и все-таки удивляешься, что твои книги не
нравятся». Въ такихъ заявленіяхъ обрисовываетъ онъ свой ха-
рактеръ. Кордъ серьезенъ, строгъ; если съ перваго взгляда онъ
только смѣется надъ дурными нравами, то на самомъ дѣлѣ сквозь
этотъ смѣхъ звучатъ горькія слезы. Онъ высмѣиваетъ какъ
ничтожное, такъ и великое; ханжей, порицающихъ нескром-
ную откровенность произведеній древнихъ поэтовъ, но не
смотря на свое «просвѣщенное христіанство», не стыдящихся
совершать то, что изображаютъ эти поэты; молодящихся ста-
риковъ, богатыхъ скупцовъ, распутныхъ женщинъ, невѣжествен-
ныхъ ученыхъ педантовъ, бездарныхъ поэтовъ и нечестныхъ
адвокатовъ. Онъ съ гнѣвомъ возстаетъ противъ астрологіи: бе-
зуміе было ея повивальной бабкой, а самомнѣніе—матерью; во-
оружается противъ испорченности духовенства и порочной жи-.
зни папъ, противъ Рима, какъ очага преступленій, противъ зло-
употребленія религіей изъ корыстныхъ побужденій, противъ
подчиненія Германіи власти иноземцевъ и духовенства, про-
тивъ властолюбія вельможъ и ихъ недостойной тиранніи надъ
крестьянами, изъ которыхъ происходилъ самъ авторъ. Эти
индивидуальныя особенности и сообщаютъ, такую своеобраз-
ность и привлекательность эпиграммамъ Корда. Онъ гово-
221
ригъ не о всемірно-историческихъ событіяхъ, и не съ той
общей точки зрѣнія, которая давала-бы поводъ думать, будто
онъ стоялъ совершенно въ сторонѣ отъ нихъ, а напротивъ,
беретъ совершенно частные факты собственной жизни или вы-
сказываетъ свои личные взгляды на обще историческія явленія.
Онъ, напримѣръ, порицаетъ своихъ враговъ и одобряетъ сво-
ихъ друзей, восхваляетъ свою жену, сумѣвшую, не смотря
на нужду и страданія, какія ему пришлось перенести, сдѣлать
его домъ очагомъ истиннаго счастья. Города, гдѣ ему жилось
хорошо, какъ напримѣръ Эрфуртъ, къ жизнерадостному кружку
котораго онъ принадлежалъ, представлены у него въ пре-
красномъ, богатомъ красками изображеніи; Брауншвейгъ-же,
населеніе котораго по своимъ убѣжденіямъ ему не симпатично,
представленъ городомъ, «гдѣ небо такъ пасмурно и воздухъ
такъ непрозраченъ, что когда повсюду на землѣ сіяетъ солнце,
въ этомъ городѣ царитъ вѣчный мракъ»; «его жители не
иначе могли-бы усвоить евангеліе, какъ если-бы смѣшать его
съ ихъ любимымъ напиткомъ, брауншвейгскимъ пивомъ».
Евангельское ученіе стало играть современемъ все большую
и большую роль въ личной жизни Корда, а интересы гума-
низма отступали иа второй планъ. Муціанъ, этотъ богъ всѣхъ
эрфуртцевъ, постепенно утрачиваетъ въ глазахъ нашего ав-
тора свой прежній авторитетъ, Эразмъ, столь восхваляемый
прежде, подвергается пренебреженію за свое враждебное от-
ношеніе къ реформаціи, напротивъ, Лютеръ въ глазахъ Кор-
да является героемъ времени и мужественнымъ борцомъ, со-
здавшимъ послѣ опасной борьбы съ противниками, новую эпо-
ху очищенія міра и освобожденія духа.
Отъ сатирической поэзіи трудно отдѣлить дидактическую:
по крайней мѣрѣ въ нѣмецкой литературѣ, современной гу-
манизму, оба названныя направленія до такой степени пере-
плетаются между собой, что главное сатирическое произведе-
ніе того времени, а именно, «Корабль глупцовъ» Себастьяна
Бранта, можно съ одинаковымъ успѣхомъ счесть и сатири-
ческимъ и дидактическимъ. Дидактическая поэзія пользова-
валась широкой популярностью у нѣмцевъ еще въ началѣ
среднихъ вѣковъ; популярность ея усилилась благодаря склон-
222
пости, замѣчаемой въ теченіе всего періода ренессанса, къ
атому роду поэзіи, который въ настоящее время представ-
ляется столь непоэтичнымъ. Поэтому люди самыхъ различныхъ
профессій пробовали свои сплы въ сочинительствѣ такого рода
стиховъ; профессіональные поэты составляли даже такъ назы-
ваемыя агіек теігійсапбі, руководства, написанныя съ цѣлью
пріобрѣтать новыхъ адептовъ своего искусства; но и предста-
вители чистой науки не считали унизительнымъ для себя гово-
рить въ .витіеватыхъ стихахъ о своей профессіи. Что въ наше
время пишется юмористами для развлеченія своихъ товари-
щей по профессіи, то составляло задачу всей жизни серьез-
ныхъ людей той эпохи и безъ сомнѣнія Эобанъ Гессе и
Эйрицій Кордъ — назовемъ здѣсь только двухъ особенно
искусныхъ стихотворцевъ изъ сонма подобныхъ имъ поэтовъ,—
считали дѣломъ первостепенной важности какое-нибудь изло-
женіе въ стихотворной формѣ своихъ медицинскихъ свѣдѣній,
пріобрѣтенныхъ ими съ такимъ большимъ трудомъ.
Вслѣдствіе' подобныхъ опытовъ, слишкомъ многочислен-
ныхъ для того, чтобы заслуживать особаго вниманія, поэзія
такъ близко подходитъ къ наукѣ, что вполнѣ будетъ умѣст-
нымъ послѣ ознакомленія съ поэзіей бросить взглядъ на раз-
витіе науки того времени.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Общій взглядъ на развитіе науки.
Во всѣхъ странахъ, сочувственно отнесшихся къ возрож-
денію древности, классическая филологія сдѣлалась предме-
томъ ревностнаго изученія. Такое рвеніе не всегда, по край-
ней мѣрѣ въ Германіи, сопровождалось соотвѣтствующими да-
рованіями и знаніями. Поэтому изученіе латинскаго языка
ограничилось лишь тѣмъ, сравнительно съ прежнимъ време-
немъ, правда, все-же замѣтнымъ результатомъ, что подлинные
документы классической древности освобождаются отъ своихъ
покрововъ, въ которые ихъ такъ произвольно облекли сред-
ніе вѣка и воскресаютъ предъ нами въ своемъ настоящемъ
видѣ. Но вполнѣ самостоятельные труды нѣмецкихъ гумани-
стовъ въ дѣлѣ изученія самого латинскаго языка, какъ гово-
рилось выше (см. стр. 108—118),—незначительны и не от-
личаются глубиной, частью потому, что изслѣдователямъ не
доставало знанія законовъ языка и его развитія, частью-же
потому, что преслѣдуемая ими цѣль была ложной и недости-
жимой.
Къ латинскому языку присоединился греческій. Послѣдній
пользовался такимъ-же уваженіемъ, какъ и первый, хотя его
изучали и знали въ несравненно меньшей степени. Въ Гер-
маніи, правда, не существовало причины, препятствовавшей
изученію греческаго языка въ Италіи, гдѣ изъ чувства сопер-
ничества враждебно относились ко всему греческому, но зато
другія обстоятельства мѣшали быстрому распространенію здѣсь
224
этого языка: прежде всего его трудность, затѣмъ отсутствіе
многовѣковой традиціи, какую упрочилъ за собой латинскій,
и, наконецъ, недостатокъ въ учебникахъ и учителяхъ. Въ то
время какъ въ Италіи множество поселившихся здѣсь учите-
лей-грековъ стали заниматься преподаваніемъ своего родного
языка, въ Германіи подобными учителями могли быть только
тѣ очень немногія лица, которыя во время своихъ путешест-
вій въ Италію успѣли хоть сколько-нибудь ознакомиться съ
этимъ крайне рѣдкимъ предметомъ знанія.'
Между гуманистами старшаго поколѣнія Рейхлинъ и
Цельтесъ считались почти единственными основательными
знатоками греческаго языка. Какъ тотъ, такъ и другой ста-
рались примѣнить къ дѣлу свои знанія, составляя учебники,
переводя греческихъ авторовъ съ собственными примѣчаніями
и, наконецъ, издавая отдѣльныя греческія произведенія. Эти
труды, несмотря на ихъ незначительность, были встрѣчены съ
удивленіемъ и восторгомъ. Но только младшее поколѣніе вос-
пользовалось "стараніями ихъ, тогда какъ старшему, чувство-
вавшему уже недостатокъ необходимаго запаса энергіи для
изученія «иноземнаго искусства», послѣднее такъ и осталось
чуждо. Многіе изъ упоминавшихся нами гуманистовъ сознава-
лись въ своемъ незнаніи его, такъ Вимфелингъ говоритъ:
«я не могу судить о греческомъ языкѣ, потому что въ своей
молодости не изучалъ его; правда, я и теперь могъ-бы найти
себѣ учителей, если-бы, подобно Марку Катону, обладалъ спо-
собностью на старости лѣтъ сдѣлаться ученикомъ». Ульрихъ
Ц а з і й былъ однимъ изъ немногихъ нѣмецкихъ ученыхъ,
который открыто высказывалъ свое непріязненное отношеніе
къ греческому языку: онъ съ гордостью называетъ себя латиня-
ниномъ, а не грекомъ. Бебель въ одномъ изъ своихъ сочи-
неній, въ которомъ онъ перечисляетъ достойные подражанія
подвиги древнихъ, также не рѣшается высказать своего мнѣ-
‘нія о грекахъ, такъ какъ не знакомъ съ ихъ языкомъ. Пей-
тингеръ въ письмѣ къ Рейхлину сознается, что незна-
ніе греческаго языка заставляетъ .его краснѣть. Когда попы?
талйсь было въ это время ввести при одномъ университетѣ
греческій языкъ въ качествѣ обязательнаго предмета препо-г
225
даванія, то подобная реформа обошлась не безъ борьбы съ
софистами, т е. приверженцами старины, какъ, между про-
чимъ, пришлось убѣдиться Діонисію Рейхлину, первому
преподавателю греческаго языка въ Гейдельбергѣ.
Въ продолженіе слѣдующихъ десятилѣтій вышеуказанное
отношеніе къ греческому языку почти не измѣнилось. Когда
въ 1509 году базельскій типографъ, Іоганнъ Амербахъ
предпринялъ изданіе сочиненій Іеронима и ему понадо-
бился человѣкъ, умѣвшій читать старыя греческія рукописи,,
онъ обратился съ этой цѣлью къ Рейхлину и свою прось-
бу о поддержкѣ мотивировалъ слѣдующими словами: «если
ты меня покинешь, то въ Германіи не найдется человѣка,
который могъ-бы помочь въ этомъ дѣлѣ». Даже еще въ 1528 г.
Томасъ Платтеръ разсказываетъ, что, занимаясь въ Цю-
рихѣ у Миконія, онъ ограничился изученіемъ латинскаго
языка, совершенно игнорируя греческій, какъ малоупотреби-
тельный. («Сггаесе ппіепѵаші ег зісіі нісЫ ѵазі, сіепн <1іе
Огіекіесіі зргасЬ лѵаз посіі зеііхапі, тѵагй тѵепі^ ЬгпсЫ»).
Ни одинъ изъ приверженцевъ греческаго языка не напи-
салъ греческой грамматики, хотя Рейхлину и приписы-
ваютъ составленіе одной изъ такихъ грамматикъ; для препо-
даванія пользовались главнымъ образомъ пособіями, употреб-
лявшимися въ Италіи. Это тѣмъ болѣе понятно, что нѣмец-
кіе типографы до конца XV ст. не имѣли греческаго шрифта:
для выраженій, цитируемыхъ на греческомъ языкѣ, оставля-
лось пустое мѣсто; даже въ началѣ слѣдующаго столѣтія, въ
печатныхъ сочиненіяхъ можно найти чудовищныя искаженія
греческихъ буквъ. Первой греческой книгой, появившейся
въ Германіи, принято считать грамматику Присціана, издан-
ную въ 1501 году эрфуртцемъ Вольфгангомъ Шенкомъ,
называвшимъ себя на половину латинскимъ, на половину
греческимъ именемъ ЬпратЪиІиз Пашшедез. За этой книгой
послѣдовали многія другія, въ которыхъ встрѣчаются то
отдѣльныя греческія слова, то болѣе или менѣе значительныя
выдержки на греческомъ языкѣ. Первыми греческими тек-
стами, какъ кажется, являются рѣчи Эсхина и Демосѳе-
на другъ противъ друга, приготовленныя къ изданію Р е й х-
. Гейгеръ. 15
226
линомъ въ 1522 году. Одною изъ наиболѣе популярныхъ
и вмѣстѣ съ тѣмъ старѣйшихъ грамматикъ была грамматика
Эколампадія (Огаесас Иіегаіітгас іігартгіаіа), составившаяся
изъ университетскихъ лекцій и-напечатанная только по просьбѣ
друзей; эта книга показываетъ трудолюбіе автора, но въ то-
же время его ограниченныя, не методическія знанія. Она дѣ-
лится на три части, изъ которыхъ въ первой и третьей очень
коротко говорится о произношеніи и синтаксисѣ, во второй,
напротивъ, очень подробно о склоненіяхъ и спряженіяхъ;
авторъ различаетъ 5 склоненій и 13 спряженій, неоднократно
ссылается на предшественниковъ, приводитъ мало примѣровъ
изъ греческихъ писателей, не стремится особенно къ тому,
чтобы показать свое знаніе латинскаго и еврейскаго языковъ
и, подобно современнымъ ему латинскимъ писателямъ, дѣлаетъ
намеки на выдающихся современниковъ, такъ что въ числѣ
примѣровъ мы встрѣчаемся какъ-то съ именемъ Капніона
(Рейхлина).
Что касается словарей, вродѣ, напримѣръ, указателя гре-
ческихъ словъ, появившагося въ 1518 году въ прибавленіи
къ ЭдЮцидарію Германа Торрентина и напечатан-
наго все-же латинскимъ шрифтомъ, то они слишкомъ элемен-
тарны и полны ошибокъ.
Гораздо большее значеніе, чѣмъ словари и грамматики,
имѣли переводы. Переводили то на нѣмецкій, то на латинскій
языки, особенно часто дѣлались переводы на этомъ послѣд-
немъ. Переводчики не были простыми ремесленниками, на-
противъ, большей частью этимъ дѣломъ занимались ученые,
и даже лучшіе гуманисты не считали подобнаго рода занятіе
недостойцымъ для себя. Переводили, однако, вовсе не съ
той цѣлью, чтобы устранить изъ обращенія греческихъ авто-
ровъ, а для того, чтобы познакомить своихъ необразован-
ныхъ соотечественниковъ съ совершенно чуждой для нихъ
областью. Никто не думалъ и не считалъ возможнымъ вы-
тѣснить или замѣнить оригиналъ переводомъ; напротивъ, од-
нимъ изъ первыхъ переводчиковъ было высказано мнѣніе,
которое навѣрно раздѣлялось и многими другими, что «каждое
произведеніе лучше всего звучитъ на томъ языкѣ, на кото-
227
ромъ написано, и что оно уподобляется вину, которое бу-
дучи перелито изъ одной бочки въ другую, тѣмъ самымъ те-
ряетъ свой хорошій вкусъ,». Многіе изъ этихъ переводовъ
были очень тяжелы, въ другихъ, особенно латинскихъ, пре-
обладало изящество, надъ смысломъ, истинную же середину
между рабскимъ слѣдованіемъ подлиннику и вѣрной переда-
чей смысла, при вполнѣ свободномъ распоряженіи фразой,
удалось сохранить весьма немногимъ.
Полнаго своего процвѣтанія занятія греческимъ языкомъ
въ Германіи достигаютъ лишь въ эпоху реформаціи. Благо-
даря тому все болѣе и болѣе возроставшему значенію, ко-
торое получала Библія, благодаря пробужденію и оживленію
критическаго духа, всеобщее вниманіе въ гораздо большей
степени, чѣмъ прежде, обратилось къ оригиналамъ священ-
ныхъ книгъ. Приблизительно также обстояло дѣло и съ ев-
рейскимъ языкомъ. Хотя и здѣсь тотъ же Рейхлинъ открылъ
древній подлинникъ, а Эразмъ возстановилъ первоначальную
редакцію евангелій, отчего за ними безспорно останется за-
слуга открытія новаго пути и смѣлаго движенія впередъ, но
настоящее развитіе этихъ занятій принадлежитъ все-таки пе-
ріоду реформаціи. Усиленіе религіознаго духа, богатый за-
пасъ необходимъйшихъ пособій, введеніе этого предмета въ
университетскіе курсы, а также преподаваніе его, хотя и въ
меньшей степени, въ высшихъ школахъ—вотъ главныя обстоя-
тельства, облегчившія и единственно сдѣлавшія возможнымъ
•общее распространеніе этихъ занятій.
Впрочемъ и въ эпоху гуманизма стремились достигнуть
громкаго титула «Ігіигп Іт^пагшп регііііз» и, можно сказать,
полнымъ тріумфомъ гуманистической мысли въ этомъ направ-
леніи было основаніе въ 1518 году, главнымъ образомъ при
содѣйствіи Эразма, «Соііе^іпт Визіійіапит» въ Лувенѣ, глав-
ная задача котораго состояла въ преподаваніи трехъ языковъ.
Но даже самъ Эразмъ не зналъ еврейскаго языка, осталь-
ные же гуманисты считалп уже весьма важнымъ и то, если
могли безъ особыхъ усилій разбираться въ большомъ учеб
никѣ Рейхлина.
Рейхлинъ, однако, имѣетъ предшественниковъ. Самымъ
15*
228
ученымъ изъ нихъ, хотя далеко еще не свободнымъ отъ мно-
гихъ весьма серьезныхъ ошибокъ, былъ Конрадъ Пелли-7
канъ. Сравнительно очень-рано, а именно въ 1501 году, онъ
написалъ маленькое руководство къ чтенію еврейскихъ книгъ,
а въ своей интересной автобіографіи объяснилъ тотъ методъ,
которымъ самъ пользовался при изученіи этого труднаго язы-
ка безъ помощи учителя.- Именно, онъ прочиталъ въ одномъ,
направленномъ противъ евреевъ, сочиненіи Петра Нигера,
«Звѣзда Мессіи», отдѣльныя, написанныя латинскими буквами,
еврейскія фразы, при коихъ тутъ-же приводился ихъ букваль-
ный переводъ. Къ книгѣ были приложены, въ видѣ малень-
каго букваря, еврейскій алфавитъ, гласныя и знаки препи-
нанія, а также нѣсколько словъ, приведенныхъ, какъ примѣры.
Это дало ему матеріалъ для дальнѣйшихъ занятій. Онъ запи-
сывалъ эти слова, пріискивалъ къ нимъ другія болѣе или
менѣе сходныя,- выяснялъ себѣ смыслъ послѣднихъ при по-
мощи уже извѣстйыхъ словъ, а затѣмъ на основаніи уже
общей связи словъ фразы старался понять значеніе неиз-
вѣстныхъ ему формъ и словъ. Конечно, Пелликанъ впа-
далъ .при этомъ, въ' самыя невѣроятныя ошибки, онъ долго,
напримѣръ, думалъ, что буква, означающая членъ, принадле-
житъ къ самому корню словъ и сожалѣлъ, что въ еврейскомъ
языкѣ встрѣчается такъ часто третье лицо глагола, вмѣсто
перваго, какъ въ латинскомъ; тѣмъ не менѣе, не взирая на
всѣ эти промахи и не смотря на то, что у него только ночью
оставалось время для занятій, онъ такъ быстро совершен-
ствовался, что скоро изъ ученика превратился въ учителя.
Самыми знающими учителями еврейскаго языка, хотя и не
пользовавшимися особымъ уваженіемъ, были сами евреи или
выкресты изъ нихъ. Остававшіеся вѣрными своей религіи
евреи были безусловно болѣе учеными, но они не годились
въ учителя даже для тѣхъ учениковъ-христіанъ, которые
стояли выше предразсудка, тяготѣющаго надъ евреями и столь
затрудняющаго общеніе съ ними, не годились потому, что не
знали латинскаго языка; на перешедшихъ же въ христіанстьо
и успѣвшихъ уже изучить этотъ языкъ благодаря долголѣт-
нему общенію съ учеными, нельзя было вполнѣ полагаться,
229
къ тому-же они часто оказывались весьма мало знающими.
Среди лицъ второй категоріи выдается Матвѣй Адріанъ,
родившійся въ Испаніи, врачъ по профессіи; онъ былъ
преподавателемъ еврейскаго языка во второе десятилѣтіе
XVI столѣтія во многихъ городахъ Германіи и сосѣднихъ
странъ, какъ-то: въ Тюбингенѣ, Базелѣ, Лувенѣ, Виттенбергѣ;
его вездѣ такъ-же радушно принимали, какъ легко вскорѣ-же
потомъ и отпускали; это былъ человѣкъ всесторонне обра-
зованный, съ рѣзко выраженной личностью и весьма не-
уживчиваго характера, но съ совершенно свободными воз-
зрѣніями на жизнь и религію. Какого высокаго мнѣнія былъ
онъ о самомъ себѣ, можно видѣть въ латинскомъ письмѣ
его къ Іо г. Амербаху, которое и въ другомъ отношеніи
является весьма интереснымъ и забавнымъ документомъ: оно
переполнено такими грубѣйшими ошибками противъ элемен-
тарнѣйшихъ хправилъ латинскаго языка, что ихъ постыдился-
бы теперь сдѣлать всякій школьникъ.
Въ этомъ письмѣ онъ предлагаетъ свои услуги для исправ-
ленія попадающихся въ Іеронимовомъ переводѣ библіи мѣстъ
на еврейскомъ языкѣ, такъ какъ никто, будто-бы, кромѣ
вето, этого сдѣлать не въ состояніи; далѣе, онъ восхваляетъ
свои сочиненія, не имѣющія въ нашихъ глазахъ абсолютно
никакого значенія, и превозноситъ свое искусство, какъ' врача,
чему мы тоже не имѣемъ никакихъ доказательствъ. Но что
онъ могъ высказывать хорошія мысли и смѣло говорить,
это доказываетъ его рѣчь «Похвала языкамъ», и хотя хоро-
шій латинскій языкъ ея не слѣдуетъ приписывать ему, но
самый ходъ мыслей несомнѣнно принадлежитъ Адріану.
Усиленныя, даже преувеличенныя похвалы еврейскому языку,
который онъ называетъ «языкомъ еще дѣвственной природы,
возникшимъ послѣ сотворенія міра», вполнѣ естественны въ
устахъ его, какъ гебраиста; въ свою очередь, то обстоятель-
ство, что онъ не удовлетворяется переводами и настаиваетъ
на необходимости изучать, подлинники, является лишь про-
стымъ отголоскомъ научныхъ воззрѣній того времени; но
нельзя не признать большой смѣлости мысли, служащей только
дъ его чести, когда одъ, говоря объ Іеронимѣ, требуетъ
230
для себя и своихъ единовѣрцевъ тѣхъ-же' правъ,' какихъ до-
бивался этотъ пастырь церкви, причемъ подкрѣпляетъ свои
притязанія слѣдующими словами: «Іеронимъ былъ человѣкъ,
многаго онъ не зналъ, многаго не замѣчалъ, часто даже бы-
валъ небреженъ». Адріану приходилось терпѣть постоянный
нападенія и, между прочимъ, только что приведенныя заявле-
нія вызвали такое неудовольствіе, что ему -пришлось поки-
нуть Лувенъ; причиной всѣхъ этихъ нападковъ по всей вѣ-
роятности было то обстоятельство, что люди стараго образа
мыслей не могли забыть, что онъ родился евреемъ, да и
вообще осуждали его за то, что онъ продолжалъ заниматься
еврейскимъ языкомъ. Впрочемъ, не одинъ только Адріанъ,
но и другіе тоже не разъ подвергались упрекамъ за эти свои
любимыя занятія; объ этомъ мы узнаемъ отъ другого гебра-
иста Іоганна Бешенштейна (ВбзсЬепзіеіп, 1472—1532).
Послѣдній, безъ сомнѣнія очень выдающійся ученый, родился
христіаниномъ; будучи человѣкомъ самыхъ строгихъ религіоз -
ныхъ убѣжденій, онъ тѣмъ не менѣе подвергся обвиненію въ
разныхъ заблужденіяхъ, единственно благодаря своимъ заняті-
ямъ и не разъ долженъ былъ слушать упреки въ томъ, что
онъ будто-бы еврей. Указаніе на многихъ извѣстныхъ членовъ
его фамиліи, бывшихъ христіанами, нисколько не помогло ему;
обвиненіе оставалось въ прежней силѣ и повторялось не толь-
ко современниками, но и позднѣйшими поколѣніями, которыя
руководствовались въ данномъ случаѣ грубымъ заявленіемъ
Лютера: «Бешенштейнъ только по имени христіанинъ, въ
дѣйствительности-же онъ самый настоящій жидъ (Егхіпс1е)>. На
это обвиненіе онъ, свободный отъ предразсудковъ того времени,
возражалъ, что не считалъ-бы себя отверженнымъ даже и въ
томъ случаѣ, еслибы дѣйствительно былъ евреемъ, «потому
что», говорилъ онъ, «я знаю, что Богъ на всѣхъ смотритъ оди-
наково» (Дапп ісЬ лѵаузз, Даз Ѳоі кеіп регзон Ъезошіег апзісМ).
Но онъ сознавалъ вполнѣ причины подобныхъ упрековъ и
открыто выразилъ это въ слѣдующихъ словахъ: «мы должны
нести на себѣ искупленіе за святой еврейскій языкъ».
Изученіе нѣмецкаго языка не сопровождалось для уче-
ныхъ подобнаго рода нежелательными послѣдствіями, тѣмъ
231
не менѣе и ему пришлось въ такой-же степени бороться съ
предразсудкомъ научнымъ, въ какой еврейскій языкъ боролся
съ религіознымъ. Большинство гуманистовъ считали ниже
своего достоинства писать по-нѣмецки. Они старались скрыть
свои «варварскія» имена подъ благозвучными латинскими, и
въ разговорѣ между собой, вмѣсто родяого языка, употреб-
ляли латинскую рѣчь. Находились однако и такіе, которые
не пренебрегали роднымъ языкомъ. Прежде всего его упо-
требляли при переводахъ съ иностранныхъ языковъ, затѣмъ,
во всѣхъ тѣхъ произведеніяхъ, которыя предназначались для
всего народа. Переводная литература, классическій создатель
которой, Н и к л а с ъ фонъ В и л е (АѴ'уІе), былъ уже упомянутъ
нами раньше, состоитъ изъ громаднаго количества сочиненій;
между ними зачастую попадаются столь неуклюжія по языку,
что для уясненія смысла необходимо имѣть подъ рукой ори-
гиналъ; однако, значеніе этихъ переводовъ все-таки очень
велико, такъ какъ люди, не знавшіе латинскаго языка, при
ихъ помощи познакомились съ совершенно новымъ, доселѣ
невѣдомымъ имъ міромъ. Обратимъ вниманіе хотя бы на то,
что такой плодовитый и талантливый поэтъ, какъ Гансъ
Заксъ, заимствовалъ почти всѣ свои сюжеты изъ этой пере-
водной литературы. Писатели, затрагивавшіе въ своихъ со-
чиненіяхъ общественныя темы, для пониманія которыхъ
вовсе не нужно было спеціально-научной подготовки, очень
тактично употребляли въ важныхъ случаяхъ нѣмецкій языкъ.
Не было, конечно, никакой случайности въ томъ, что Рейх-
линъ написалъ на нѣмецкомъ языкѣ свое «Глазное зеркало»,
эту краснорѣчивую апологію свободнаго, независимаго отъ
церковнаго авторитета, мнѣнія, это смѣлое доказательство
той мысли, «что и свѣтскій человѣкъ можетъ быть судьей
въ теологическихъ тонкостяхъ». Въ то-же время Гуттенъ
вполнѣ сознательно переводитъ свои латинскія сочиненія на
родной языкъ и, наконецъ, начинаетъ писать исключительно
по-нѣмецки, придя къ заключенію, что интересъ къ тому,
чего онъ добивается, проникъ уже далеко за предѣлы неболь-
шого круга ученыхъ.
Между тѣмъ и, самъ нѣмецкій языкъ дѣлается предметомъ.
232
научной разработки. Іог. Мюллеръ въ своемъ прекрасномъ
изслѣдованіи, посвященномъ данному вопросу, разграничи-
ваетъ три стадіи въ исторіи изученія этого языка. Сначала
послѣдній былъ только средствомъ для простого уясненія
смысла латинскихъ словъ, затѣмъ онъ дѣлается необходимымъ
подспорьемъ въ цѣляхъ сообщенія дальнѣйшаго, болѣе глубо-
каго знакомства съ латинскимъ языкомъ, и, наконецъ, начи-
наютъ являться попытки создать научную методику нѣмецкаго
языка. Первую и послѣднюю изъ этихъ стадій можно назвать
до- и послѣ-гуманистическими; вторая-же относится какъ разъ
къ самой эпохѣ гуманизма. Нѣмецкій языкъ, какъ вспомога-
тельное средство при преподаваніи латинскаго, примѣняется
двоякимъ образомъ. Или онъ служить просто языкомъ пре-
подаванія, чтобы сдѣлать понятной элементарную латинскую
грамматику, не вызывая никакихъ дальнѣйшихъ наблюденій
надъ собою; примѣромъ такого рода является написанный
въ 1480 году трактатъ, который ставилъ своей задачей на-
учить переводить на нѣмецкій языкъ названія латинскихъ
падежей и временъ. Или-же онъ становится предметомъ спе-
ціальныхъ наблюденій, либо такимъ образомъ, что въ какой-
нибудь отдѣльной главѣ дѣлается сравненіе между обоими
языками съ цѣлью облегчить ученикамъ переводы съ одного
на другой, либо благодаря тому, что въ теченіе всего хода
изслѣдованія онъ постоянно принимается во вниманіе, какъ
посредствующее для объяснительныхъ сближеній нарѣчіе. Мы
имѣемъ классическіе образцы примѣненія каждаго изъ этихъ
двухъ методовъ; для перваго—«ехегсііішп риегогиш», появив-
шееся, по крайней мѣрѣ, въ 13 изданіяхъ за время отъ
1485 г. до 1506 г. и составленное несомнѣнно голландцемъ,
быть можетъ даже голландскимъ гуманистомъ, изъ школы
Рудольфа Агриколы; образецъ второго метода—двѣ грам-
матики Іог. Авентина (1512 и 1517 г.). Руководство, со-
ставленное въ Голландіи, имѣетъ высокую цѣнность, какъ
первый опытъ сравненія латинскаго и нѣмецкаго языковъ,
но еще болѣе оно замѣчательно тѣмъ, что привлеченіе къ
дѣлу нѣмецкаго языка признается здѣсь существенно необхо-
димымъ элементомъ при преподаваніи латинской грамматики.
>
233
Обѣ грамматики Авентина важны тѣмъ, что въ нихъ съ
вполнѣ сознательнымъ намѣреніемъ для всѣхъ встрѣчающихся
латинскихъ формъ приводятся соотвѣтственныя нѣмецкія вы-
раженія, а далѣе сопоставляются даже греческія и нѣмецкія
выраженія, съ цѣлью показать близкую родственность обоихъ
втихъ языковъ. Полной нѣмецкой грамматики, однако, не по-
явилось въ эпоху гуманизма ни на нѣмецкомъ, ни на латин-
скомъ языкахъ; что касается вышеупомянутаго (стр. 173) по-
добнаго-же намѣренія Іоганна Крахенбергера, то, если-бы
даже оно приняло сколько-нибудь болѣе осязательныя формы,
во всякомъ случаѣ вполнѣ окончено оно-бы не было; но какъ-
бы далеко ни была доведена эта работа, она обусловливалась
все-же, какъ остроумно замѣтилъ тотъ же Мюллеръ, не столько
чисто гуманистическимъ интересомъ, сколько практическими
потребностями; планъ этотъ зародился у Крахенбергера не
вслѣдствіе общенія его съ товарищами по ученому дунайскому
обществу, хотя этотъ кружокъ извѣстенъ своимъ сочувствіемъ
всему нѣмецкому, а скорѣе всего обусловливается тѣмъ по-
ложеніемъ, которое авторъ занималъ въ императорской кан-
целяріи.
Не смотря на видное мѣсто, отведенное изученію языковъ,
общее направленіе образованія того времени нельзя назвать
исключительно филологическимъ. Самое занятіе нѣмецкимъ
языкомъ служитъ не только признакомъ одного лишь пробужде-
нія интереса къ языкознанію, но и является результатомъ
воздѣйствія патріотической идеи: любовь къ отечеству вызы-
ваетъ или питаетъ любовь къ родному языку.
Благодаря такому патріотическому настроенію умовъ гума-
нисты обращаются къ памятникамъ прошлаго, занимаются
изслѣдованіемъ и составленіемъ исторіи Германіи. Мы уже не
разъ говорили о подобнаго рода историческихъ работахъ;
Тритгеймъ, Вимфслиигъ, Бебель, Пейтингеръ,
Куспиніанъ принадлежатъ къ числу этихъ историковъ съ
'своими изслѣдованіями въ областяхъ римской и средневѣко-
вой исторіи, собраніями актовъ и документовъ и новыми
изданіями выдающихся прежнихъ историковъ, съ своими
часто болѣе патріотическими, чѣмъ историческими разглаголь-
234
ствованіями и безусловно неисторическими поддѣлками. На-
ряду съ ними слѣдуетъ упомянуть и объ отдѣльныхъ тео-
ретическихъ сочиненіяхъ, напр., о переводѣ Лукіановскаго
діалога: «Искусство писать Исторію», сдѣланномъ П и р к гей-
меромъ.
Но нигдѣ это историко-патріотическое направленіе со всѣми
его достоинствами и недостатками не выступаетъ такъ рель-
ефно, какъ въ «Ехецевін Оеппавіае» (Описаніе Германіи)
Франца Иреника (1495—1559). въ «Трехъ книгахъ нѣ-
мецкой исторіи» (Кегиш Бегтапісагит ІіЪгі ігсв) Беата
Ренана (1485—1547) и въ большихъ историческихъ тру-
дахъ Іо г. Авентина.
Иреникъ своимъ характеромъ не дѣлалъ особой чести
настоящему своему имени «ГгіесШеЪ» (миролюбецъ): это
былъ человѣкъ задорнаго нрава, въ такой-же степени склон-
ный къ борьбѣ изъ-за религіозныхъ убѣжденіи, какъ и къ
полемикѣ изъ-ца чисто умственныхъ интересовъ. Его истори-
ческое произведеніе, собственно говоря, есть тоже ничто иное,
какъ энергическій протестъ противъ всеобщихъ нападковъ на
нѣмцевъ со стороны иностранцевъ и провозглашеніе высокихъ
качествъ первыхъ въ прошедшемъ и настоящемъ. Иреникъ
поетъ дифирамбы нравственности нѣмецкаго народа, прослав-
ляетъ величіе его духа и его художественныя дарованія, гор-
дится великой исторіей Германіи и грѣется въ лучахъ славы
своего императора. Двѣнадцать книгъ его сочиненія не пред-
ставляютъ связной исторіи и не заключаютъ въ себѣ однород-
наго по содержанію матеріала. Первыя три книги посвящены
германскимъ древностямъ, четыре слѣдующія представляютъ
очеркъ исторіи нѣмецкаго народа, но только за первыя сто-
лѣтія среднихъ вѣковъ; пять послѣднихъ заключаютъ геогра-
фическое описаніе. Авторъ любитъ отступленія, охотно гово-
ритъ ц своихъ друзьяхъ и приводитъ даже ихъ письма и сти-
хотворенія; онъ удѣляетъ гораздо болѣе мѣста, чѣмъ позволялъ
это размѣръ всей книги, исторіи и генеалогіи пфальцграфовъ,
въ области которыхъ живетъ, прославляетъ гейдельбергскій
университетъ, которому хотѣлъ-бы посвятить свой трудъ, но
лучше всего чувствуетъ себя, когда находитъ случай погово-
235
рить на латинскомъ языкѣ о своихъ любимыхъ древнихъ
авторахъ. Какъ стилистъ, онъ далекъ отъ совершенства: въ
его антикварныхъ, этимологическихъ опытахъ встрѣчается не
мало ошибокъ и причиною ихъ чаще оказывается его при-
верженность ко всему нѣмецкому, чѣмъ незнаніе. Нельзя его
назвать и выдающимся критикомъ, потому что онъ, вполнѣ
сознавая всю важность источниковъ, какъ единственнаго сред-
ства получить дѣйствительныя знанія, часто неувѣреннымъ
шагомъ ходитъ около нихъ и далеко не всегда бываетъ счаст-
ливъ въ выборѣ тѣхъ, которымъ наконецъ рѣшаетъ довѣриться.
Здѣсь цѣнны, однако, гораздо болѣе, чѣмъ вся эта научная за-
конченность, та свѣжесть и молодое одушевленіе, которыя
проникаютъ всю книгу, далѣе, истинный интересъ автора къ
предмету 'своего сочиненія, какъ къ своего рода національному
вопросу и, наконецъ, его преклоненіе предъ доблестнымъ
прошлымъ нѣмецкой націи.
Въ этомъ отношеніи его трудъ единственный въ своемъ
родѣ и даже заслуживаетъ предпочтенія въ сравненіи съ сочи-
неніемъ Ренана, появленіе котораго собственно было вызвано
этимъ самымъ трудомъ. Зато сочиненіе Ренана, этого весьма
уважаемаго члена эльзасскаго гуманистическаго кружка, гораздо
ученѣе, основательнѣе, болѣе проникнуто критическимъ отно-
шеніемъ къ матеріалу и несравненно стройнѣе. Иреникъ
занимается преимущественно германскими древностями, Ре-
нанъ же посвящаетъ себя исключительно изученію нѣмец-
каго средневѣковья; цѣлый рядъ его всегда небольшихъ из-
слѣдованій—за болѣе обширный трудъ онъ рѣшительно от-
казывался взяться—затрагиваетъ географическіе и истори-
ческіе вопросы, судебныя дѣла, языкъ и всюду обнаружи-
ваетъ выдающіяся знанія и ясное пониманіе дѣла. Ренанъ
прежде всего ученый изслѣдователь старины и только уже
потомъ патріотъ, такъ что любовь его къ родинѣ не овладѣ-
ваетъ имъ въ ущербъ строго критическому отношенію къ
дѣлу. Въ противоположность своимъ узко-партійнымъ сооте-
чественникамъ, онъ признаетъ, что галлы нѣкогда владѣли
Германіей; иронизируетъ надъ абсолютно ненаучными попыт-
ками объясненія нѣмецкихъ именъ изъ иностранныхъ словъ,
236
хотя самъ ужъ слишкомъ далеко заходитъ, въ своемъ стрем-
леніи производить нѣмецкія собственныя имена изъ нѣмец-
кихъ же корней; наконецъ, отвергаетъ общераспространенную
тогда гипотезу о троянскомъ происхожденіи франковъ. Ре-
нанъ занимается критикой текста путемъ конъектуръ (Сон-
уесѣигаісгііік), т. е. исправляетъ древнія рукописи и изданія
произведеній древнихъ авторовъ, попадавшія къ нему въ
руки, основываясь на своемъ знаніи древнихъ языковъ. Не
забываетъ онъ и исторической критики: напримѣръ, онъ ука-
залъ, что такъ называемый подложный Берозъ, т. е. появив-
шееся подъ именемъ Бероза въ 1498 году историческое со-
чиненіе Джіованни Нанни, есть позднѣйшая выдумка;
къ этому своему открытію онъ приходитъ путемъ изслѣдо-
ванія содержащихся въ произведеніи Нанни извѣстій и срав-
ненія его съ греческимъ текстомъ исторіи Іосифа. Въ Ре-
нанѣ всюду сказывается истый гуманистъ: и въ тѣхъ патріо-
тическихъ изліяніяхъ, которыя вдругъ прорываются у него
посреди самыхъ сухихъ изслѣдованій, и въ его восторженномъ
преклоненіи предъ древними писателями, цитатами изъ ко-
торыхъ онъ въ изобиліи уснащаетъ свои труды, хотя бы
даже онѣ были и не у мѣста, единственно съ цѣлью поддер-
жать связь съ дорогими ему покойниками, и, наконецъ, въ его
ненависти къ монахамъ, которыхъ онъ клеймитъ прозвищами
невѣждъ, пустыхъ фантазеровъ и потому самому враговъ
истинной исторіи.
Такія же характерныя гуманистическія черты свойственны
и величайшему исторпку-гуманисту Іоганну Авентину
(1472—1534), этому гроссмейстеру и князю нѣмецкой исто-
ріографіи, какъ въ избыткѣ чувства удивленія называли его
благодарные преемники. «Кто знаетъ человѣческое сердце и
понимаетъ, какъ происходитъ умственное развитіе человѣка,
тотъ не станетъ отрицать, что невозможно дать истинно-
прекрасное образованіе, не прибѣгая къ помощи такихъ
книгъ, какъ швейцарская исторія Чуди или баварская
Авентина», сказалъ Гете. Конечно, это изреченіе грѣ-
шитъ нѣкоторымъ преувеличеніемъ, но содержитъ въ себѣ
вмѣстѣ съ тѣмъ и большую долю правды, если обратить вни-
237
маніе на то, что въ историческихъ сочиненіяхъ Двентина
дѣйствительно отражается весь человѣкъ, съ его чувствами,
страданіями и радостями.
Оба великихъ историческихъ труда Двентина, а имен-
но, написанная на нѣмецкомъ языкѣ, «Баварская Хроника»
и латинскія «Аппаіез Воргиш»—многочисленныя мелкія из-
слѣдованія мы не будемъ разсматривать здѣсь—замѣчательны
отнюдь не богатствомъ и новизной содержанія или искус-
ствомъ распредѣленія матеріала. Напротивъ того, фактическое
содержаніе, поскольку оно разработано было въ хронологиче-
ски раннихъ своихъ частяхъ, касавшихся до-христіанской эпо-
хи и среднихъ вѣковъ, такъ же хорошо было извѣстно и изъ
другихъ историческихъ произведеній; расположеніе матеріала
въ свою очередь тоже оставляетъ желать, многаго, потому что
здѣсь часто разсказываются рядомъ факты, ничего общаго не
имѣющіе между собою, такъ напр., въ одномъ мѣстѣ авторъ,
заговоривъ о могуществѣ венеціанцевъ, кончаетъ сообщеніемъ
о рожденіи какой-то необычайно красивой дѣвушки; не менѣе
часто также спокойное изложеніе прерывается неотносящи-
мися къ дѣлу отступленіями. Все значеніе и цѣнность этихъ
трудовъ Двентина заключаются въ тѣхъ взглядахъ, которые
онъ высказываетъ здѣсь относительно исторіи, а также въ томъ,
какъ выполняетъ онъ свое высокое призваніе историка.
Исторіографія ему представляется серьезной, священной
задачей, «особеннымъ даромъ и милостью всемогущаго, доб-
раго, небеснаго Отца»; онъ чувствуетъ искреннее призваніе
къ ней и подготовляетъ себя серьезнымъ изученіемъ. Цѣль
исторіи—морально-политическая: познаніе потребностей и обя-
занностей человѣка для настоящаго и будущаго. Если она
хочетъ достигнуть осуществленія этой цѣли, то должна быть
служительницей истины, истина же не щадитъ ни факты, ни
лица. Ради этого Авентинъ хранитъ въ себѣ чувство ненависти
и открыто его выражаетъ. Онъ ненавидитъ духовенство, поповъ,
монаховъ, которыхъ совѣтуетъ избѣгать, какъ волковъ, счи-
тая ихъ способными на всякіе пороки. Но на ряду съ этимъ
онъ способенъ чувствовать и любовь, которую также не ду-
маетъ скрывать. Онъ любитъ Германію, не только потому,
238
что она его родина, но и за то, что она наслѣдница всемір-
ной власти, «четвертая и послѣдняя монархія Даніилова про-
рочества, съ дальнѣйшимъ существованіемъ которой тѣсно
связана судьба самой вселенной». Ради своей любви къ Гер-
маніи, онъ порицаетъ дурныя привычки и нравы нѣмцевъ,
слабость императоровъ и отсутствіе единодушія между князьями.
Авентинъ напоминаетъ намъ своихъ предшественниковъ
и современниковъ-гуманистовъ стремленіемъ изобразить въ
самыхъ свѣтлыхъ краскахъ древнѣйшую исторію Германіи, а
также тѣмъ, что, часто слишкомъ увлекаясь чувствомъ патріо-
тизма, черезчуръ оптимистически смотритъ на дальнѣйшую
іисторію и современное состояніе Германіи.
Конечно, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ уступаетъ гу-
манистамъ. Онъ не обладаетъ такой ученостью, нѣтъ у него
и большого критическаго чутья. Басню о троянскомъ проис-
хожденіи нѣмцевъ, отвергавшуюся иными гуманистами, онъ,
едва-ли, правда, видѣвшій сочиненіе Ренана, принимаетъ
на вѣру, равно какъ и вопросъ о подложномъ Берозѣ; точно
также, вопреки требованіямъ самой элементарной критики,
онъ, не колеблясь, влагаетъ въ уста героевъ древности или дѣя-
телей среднихъ вѣковъ рѣчи, полныя намековъ на событія
того времени, въ которое живетъ самъ. Въ противо-
положность бодрому оптимизму, которымъ отличались жизне- -
радостные, юношески-живые гуманисты, Авентинъ—мрачный
пессимистъ, мало ожидающій радостей и наслажденія въ соб-
ственной жизни, да и самыя судьбы міра представляющій да-
леко не въ розовомъ свѣтѣ. Онъ, однако, стоитъ безъ сом-
нѣнія выше гуманистовъ въ томъ- отношеніи, что пишетъ по
нѣмецки, хотя и получилъ классическое! образованіе и хотя
всюду, иногда даже совершенно неумѣстно, старается прини-
нямать на себя ученый видъ. Онъ стремится употреблять
самыя національныя, чисто нѣмецкія выраженія, желая быть
понятнымъ для всякаго. «Ораторы и писатели, знающіе ла-
тинскій языкъ, ломаютъ и коверкаютъ нашъ языкъ въ своихъ
рѣчахъ и сочиненіяхъ, уснащаютъ его испорченными латпн- ,
скими словами, вредятъ легкому пониманію непомѣрнымъ ко-
личествомъ всякихъ лишнихъ словъ и вообще переносятъ въ
239
нѣмецкую рѣчь особенности и строй латинскаго языка; всего
этого должно избѣгать». Уже одно это сужденіе можетъ слу-
жить достаточнымъ доказательствомъ глубокой солидарности
его съ народомъ; еще рельефнѣе проявляется она, когда
Авентинъ открыто и смѣло бросаетъ въ лицо представи-
телей высшихъ классовъ упрекъ въ томъ, что на нихъ глав-
нымъ образомъ лежитъ отвѣтственность за тогдашнее печаль-
ное состояніе общества. Онъ съ презрѣніемъ указываетъ на
нихъ, какъ на тѣхъ, «которые потомъ и кровью бѣдныхъ,
благочестивыхъ и невинныхъ людей добываютъ себѣ богатство,
власть и почетъ. Вѣдь за всѣ грѣхи и чванство этихъ боль-
шихъ господъ приходится платиться и жертвовать всѣмъ
своимъ достояніемъ тому же бѣдному человѣку, и по истинѣ,
сколько носятъ господа золотыхъ цѣпей, колецъ, бархату и
шелку, столько же гибнетъ ради этого ихъ подданныхъ».
Авентинъ любитъ народъ и является ревностнымъ побор-
никомъ свободы. Не для себя онъ требуетъ этой свободы, а
для общаго блага; онъ добивается того, «чтобы у свободнаго
народа не только мысли, но и рѣчи были свободными: каж-
дый долженъ имѣть право высказывать все, что у него лежитъ
на душѣ».
Рука объ руку съ историческими изслѣдованіями шли тогда
занятія географіей. Процвѣтанію этихъ занятій отчасти спо-
собствовало опять таки патріотическое настроеніе—желаніе
узнать и быть въ состояніи потомъ описать всѣ красоты нѣ-
мецкой земли, ея богатства и плодородіе; съ другой стороны,
немалое вліяніе оказывали новѣйшія открытія. Историки по
большей части являются и географами, напр., Иреникъ въ сво-
емъ вышеупомянутомъ сочиненіи (стр. 234, 235), или Іоахимъ
«фонъ-Ваттъ (Ѵабіаппз). одинъ изъ разносторсинѣйшихъ
среди разностороннихъ гуманистовъ своего времени, въ одно
и тоже время—гуманистъ, филологъ, теологъ, историкъ, врачъ
и политикъ. Въ своихъ историко-географическихъ изслѣдова-
ніяхъ онъ отправлялся преимущественно отъ своего род-
ного города С. Галлена, въ которомъ, послѣ долгой отлучки
за время ученія, прожилъ до самаго конца своей жизни; ха-
рактеристика этого города, сдѣланная ярко и наглядно, даетъ
240
намъ понятіе о томъ, какъ удачно авторъ умѣлъ сочетать въ
себѣ качества и горячаго патріота, и безпристрастнаго наблю-
дателя. О другихъ географическихъ работахъ, а именно,
Генриха Лорпти изъ Гларуса, также вдохновлявшагося
весьма понятнымъ мѣстнымъ швейцарскимъ патріотизмомъ,
но вмѣстѣ съ тѣмъ раздвигавшаго свой кругозоръ до предѣ-
ловъ всего извѣстнаго тогда міра, была уже рѣчь выше
(стр. 141). '
Уже въ сочиненіяхъ Л орити упоминается объ Америкѣ.
Это великое открытіе новой части свѣта, однако, ни на одного
нѣмецкаго гуманиста не производитъ того грандіознаго впечат-
лѣнія, какое вызвано было имъ среди ученыхъ другихъ странъ,
напримѣръ, Италіи и Испаніи. Такое странное явленіе можно
объяснить отчасти тѣмъ, что нѣмцы принимали весьма малое
участіе во всѣхъ этихъ путешествіяхъ, имѣвшихъ столь вы-
сокое историческое значеніе, и, пожалуй, еще тѣмъ, что нѣ-
мецкіе гуманисты, исключительно вращаясь въ ученомъ мірѣ
и будучи поэтому почти совершенно безучастными къ торго-
вымъ сношеніямъ своей націи, не могли оцѣнить въ доста-
точной степени всего значенія географическихъ открытій,
Тритгеймъ въ одномъ письмѣ (1507 года) говоритъ, что
у него нѣтъ денегъ для покупки карты земного шара цѣною
въ 40 гульденовъ и что его никогда не убѣдятъ въ томъ,
что эта карта дѣйствительно можетъ имѣть уже такую важ-
ность; этими словами онъ ясно обнаруживаетъ всю ограни-
ченность въ данномъ случаЬ кругозора гуманистовъ, смот-
рѣвшихъ съ грустью или гнѣвомъ на постепенное разрушеніе
античныхъ понятій въ этой области. Правда, въ самихъ гу-
манистическихъ кружкахъ возникла реакція противъ такого
отношенія къ дѣлу, и торжествомъ научнаго образа мыслей
можетъ служить восклицаніе Вадіана (1518): «Новымъ пи-
сателямъ, проникающимъ свободнымъ взоромъ въ наблюдае-
мыя ими явленія, должно вѣрить 'въ вопросѣ о1 состояніи
міра больше, чѣмъ мнѣнію древнихъ».
• Десятью годами раньше уже появились на латинскомъ и
нѣмецкомъ языкахъ сообщенія путешественниковъ, какъ въ
видѣ подлинныхъ писемъ, такъ и въ формѣ описанія, состав-
241
леннаго на основаніи послѣднихъ. Первыя были изданы въ
1603 г. на латинскомъ, а въ 1506 г. на нѣмецкомъ языкахъ
и распространили славу Христоффеля Даубера (Ко-
лумба) въ Германіи; авторомъ перваго описанія былъ Мар-
тинъ Вальдзеемюллеръ (Н у 1 а с о ш і 1 п з), написавшій
интересную, хотя и не свободную отъ многихъ неточностей
книгу, которая является исторически важной, какъ первый
опытъ въ этомъ родѣ; въ ней авторъ допустилъ великую, увѣ-
ковѣченную потомствомъ несправедливость, написавъ, что
«четвертую часть свѣта слѣдуетъ называть Америкой, т. е.
страной А мери го (Веспуччи), такъ какъ послѣдній ее от-
крылъ». Этимъ онъ навлекъ и на себя, и на современниковъ
упреки въ неблагодарности.
Такимъ образомъ нѣмцы, сами не прославившись новыми
открытіями, способствовали по крайней мѣрѣ передачѣ потом-
ству результатовъ чужихъ открытій. Нѣкоторые нѣмецкіе писа-
тели воодушевили многихъ испанскихъ и португальскихъ путе-
шественниковъ, какъ напримѣръ Мартинъ Бегаймъ(ВеЬаіш,
1459—1506) изъ Нюрнберга, за которымъ еще до сихъ поръ
сохраняется слава полезнаго пособника знаменитыхъ путеше-
ственниковъ, слава, сравнявшаяся съ ихъ собственной; онъ
и другіе нѣмцы своими картами и глобусами, несмотря на
все несовершенство послѣднихъ, подготовили почву для позд-
нѣйшихъ успѣховъ, а также вполнѣ точно и добросовѣстно
изложили и изобразили уже достигнутые результаты.
Хотя признаніе географіи естественно-исторической нау-
кой въ эпоху гуманизма не было еще всеобщимъ убѣжденіемъ,
однако близкая связь между этими науками даетъ намъ пол-
ное основаніе послѣ обзора географическихъ трудовъ бросить
взглядъ на развитіе естественныхъ наукъ вообще.
Существеннымъ своимъ развитіемъ различныя отрасли
естествознанія обязаны были не столько здравому, разум-
ному наблюденію, сколько усердному изученію.; главнымъ об-
разомъ, древнихъ классиковъ, на которыхъ смотрѣли, какъ
на единственныхъ или/ по крайней мѣрѣ, главныхъ руково-
дителей. Въ этомъ легко можно убѣдиться изъ нижеслѣдующаго
бѣглаго обзора ботаники и минералогіи; подробнѣе останав-
, Гейгеръ. 16
242
ливаться на этомъ вопросѣ мы не можемъ, такъ какъ отнюдь
не имѣемъ въ виду полной исторіи наукъ.
Большіе услуги ботаникѣ, да и вообще естествознанію,
оказалъ итальянскій гуманистъ Эрмолао Барбаро. Онъ
сдѣлалъ попытку дать исправленный текстъ Плинія, при-
готовилъ переводъ произведеній греческаго ботаника Діо-
скорида и написалъ къ нему королларіи въ пяти книгахъ,
т. е., собственно говоря, избранныя мѣста изъ сочиненій дру-
гихъ писателей древности, представляющія разъясненія о тѣхъ
растеніяхъ, которыя описывалъ Д і о с к о р и д ъ. Подобнаго
метода стали въ ближайшее за тѣмъ время придерживаться
и въ Германіи. Критикой и коментаріями къ этому же бота-
нику занимался графъ фонъ-Нейенаръ. Въ свою очередь,
извѣстный намъ какъ сатирикъ, Ейрицій Кордъ напи-
салъ въ остроумной и шутливой формѣ номенклатуру всѣхъ
растеній, встрѣчающихся въ сочиненіяхъ Діоскорида.
Въ названныхъ работахъ основой служили свѣдѣнія- древ-
нихъ въ области ботаники, но были и другія сочиненія, ко-
торыя соединяли въ себѣ не .только знакомство автора съ
этими свѣдѣніями, но и самостоятельныя наблюденія, нако-
нецъ, даже такіе труды, въ которыхъ единственнымъ источ-
никомъ знанія признавалось лишь непосредственное, нагляд-
ное знакомство съ дѣломъ. Такъ, Отто Брунфелъсъ
представилъ 229 рисунковъ растеній, имъ самимъ наблюдав-
шихся, но въ то же время старался отыскать указанія на
нихъ въ твореніяхъ^ Діоскорида, а Іеронимъ Бокъ
первый далъ обстоятельное описаніе корней и растеній, со-
ставилъ точныя указанія о мѣстѣ нахожденія отдѣльныхъ
видовъ, и, отвергнувъ несистематичное расположеніе по алфа-
виту, старался распредѣлить ихъ въ систематическомъ по-
рядкѣ, на основаніи ихъ родства между собою.
Всѣ названные ученые и нѣкоторые другіе, жившіе позже
и находившіеся подъ вліяніемъ первыхъ, были отцами нѣ-
мецкой ботаники. Въ это же время другой гуманистъ, Георгъ
Агрикола (1490—1555), котораго также занятія древностью
привели къ изученію естествознанія, является творцомъ всей
новѣйшей европейской минералогіи. Въ теченіе тридцати
243
первыхъ лѣтъ своей жизни Агрикола былъ филологомъ;
только по возвращеніи изъ Италіи, которая и на него ока-
зала свое культурное вліяніе, онъ сдѣлался минералогомъ.
Но и тогда онъ не вполнѣ отказался отъ критико-филологи-
ческаго направленія, напротивъ, съ особеннымъ интересомъ
отыскивалъ свѣдѣнія по минералогіи въ сочиненіяхъ древнихъ
писателей, но при этомъ не забывалъ дѣлать тщательныя
аналогіи между свѣдѣніями древнихъ и данными современ-
ной науки. Изъ его сочиненій особенно заслуживаютъ вни-
манія два; въ одномъ излагались основы физической геологіи,
въ другомъ дается первое систематическое и полное опи-
саніе минераловъ, распредѣленныхъ на классы по цвѣту,
степени прозрачности, вкусу, запаху, твердости, тяжести и
внѣшней формѣ; попутно авторъ указываетъ на ихъ примѣненіе
въ практической жизни и сообщаетъ мѣста ихъ нахожденія.
Такъ какъ въ его собственныхъ знаніяхъ главную роль играли
личныя наблюденія, то онъ постарался и другимъ дать воз-
можность такого-же нагляднаго знакомства съ дѣломъ, для чего
снабдилъ свое главное сочиненіе прекрасно-исполненными гра-
вюрами. Агрикола отнюдь не былъ замкнутымъ кабинет-
нымъ ученымъ, онъ принималъ живѣйшее участіе въ волно-
вавшихъ тогдашнее общество вопросахъ, сохранялъ вѣрность
старой церкви во время религіозной борьбы, и, придерживаясь
взглядовъ, отъ которыхъ большинство изъ его соотечествен-
никовъ отреклось, навлекъ на себя большія непріятности.
Въ связи съ развитіемъ естествознанія слѣдуетъ вкратцѣ
упомянуть о математикѣ и медицинѣ. И въ этой послѣдней
точно также «исправленіе текстовъ древнихъ источниковъ
вызвало первыя попытки болѣе совершеннаго познанія при-
роды >, какъ выразился одинъ новѣйшій историкъ медицины,
но за хорошими началами не послѣдовало никакихъ блестя-
щихъ результатовъ. Быть можетъ, даже это обращеніе къ
древнимъ источникамъ помѣшало нормальному развитію
науки, такъ какъ авторитетъ этпхъ признанныхъ руководи-
телей или совершенно устранялъ самостоятельныя наблюде-
нія новыхъ ученыхъ или, по крайней мѣрѣ, отодвигалъ ихъ
на второй планъ. Два замѣчательныхъ явленія обнаруживаются
16*
244
въ изученіи медицины въ то время: одно, что университет-
скія занятія медиковъ остаются по существу филологическими;
другое—что гуманисты, которые въ университетѣ совершенна
не занимались медициной, только впослѣдствіи и исключительно
ради заработка обращались къ этой наукѣ. Вполнѣ ясно, что
результаты при такой неважной подготовкѣ были весьма неудо-
влетворительны. Поэтому даже со стороны спеціалистовъ раз-
даются громкія жалобы на невѣжественность многихъ врачей;
деканъ вѣнскаго медицинскаго факультета заявляетъ, что.
йосіогез шейісіпае читаютъ плохія лекціи, что они мало знаютъ,
зато страшно тщеславны и большіе спорщики; другой деканъ
говоритъ, что его коллеги только того и заслуживаютъ, чтобы
быть выгнанными. И эти жалобы идутъ не отъ какихъ-нибудь
заносчивыхъ юношей, нѣтъ, жалуются солидные и спокойные
люди, имѣющіе почтенное имя въ наукѣ.
Гораздо большихъ успѣховъ, чѣмъ медицина, достигли въ
эпоху гуманизма математика и астрономія, главнымъ обра-
зомъ благодаря работамъ Іоганна Мюллера изъ Кенигс-
берга (Регіомонтана, 1436—1476), которыя положительно со-
ставили эпоху въ исторіи развитія этихъ наукъ. Ему принад-
лежитъ, по словамъ Джовіо, слава самаго выдающагося
астронома, изъ всѣхъ жившихъ до того времени; въ глазахъ
гуманистовъ онъ уже потому являлся примѣромъ, достойнымъ
всяческаго восхваленія и подражанія, что высоко ставилъ заня-
тія филологіей, да и самъ усердно ею занимался; патріоты
любили его за то, что онъ, будучи нѣмцемъ по происхожде-
нію, не мало способствовалъ уничтоженію предразсудковъ,
тяготѣвшихъ надъ нѣмецкой Націей; моралисты-же гордились
имъ, такъ какъ еі'О жизнь давала имъ лишній случай доказать,
какъ неразлучны могутъ быть нравственность и наука.
Почти всѣ математики и медики въ то время увлекались
лже-наукой астрологіей. Именно въ виду такой распростра-
ненности, нужно упомянуть о ней, хотя названіе науки къ
ней вовсе не подходитъ.
Главой астрологіи того времени долженъ считаться
Іоганнъ Штоффлеръ изъ Юстингена (1452—1531).
Отдавая дань тогдашней жаждѣ и стремленію къ всесторон-
245
йости образованія, онъ былъ учителемъ и народнымъ врачемъ,
математикомъ и астрономомъ, космографомъ н механикомъ,
наконецъ, теологомъ и гуманистомъ. Онъ началъ свое образо-
ваніе въ йпгольштадтѣ, въ «прекрасной высшей школѣ, ко-
торая была моей доброй наставницей и матерью въ занятіяхъ
•свободными науками»; затѣмъ, пріобрѣтя здѣсь многосторон-
нія знанія, сдѣлался священникомъ въ Юстингенѣ, и «не
.желалъ себѣ ничего лучшаго, чѣмъ этотъ приходъ»; только
•спустя долгое время, послѣ неоднократныхъ приглашеній гер-
цога Ульриха Вюртембергскаго, онъ рѣшился принять
профессуру математики и астрономіи въ Тюбингенѣ (1511).
-Здѣсь онъ велъ уединенную жизнь, всецѣло уйдя въ науку и
преподаваніе.
Штоффлеръ обладалъ свойствомъ истиннаго ученаго—вѣч-
нымъ недовольствомъ достигнутыми результатами и тѣмъ не ме-
нѣе готовностью дѣлиться ими, несмотря на ихъ неполноту. Онъ
училъ и писалъ, изготовлялъ часы и составлялъ календарь,
•старался найти объясненія прошедшему и научиться предска-
зывать будущее. Въ своихъ стремленіяхъ онъ руководство-
вался всегда истиннымъ благочестіемъ и охотно называлъ
себя «рыцаремъ церкви Іисуса Христа», а въ своихъ лек-
ціяхъ съ величайшимъ смиреніемъ говорилъ о всемогуществѣ
Бога, помощи котораго просилъ и ожидалъ для учащагося
юношества. Благочестивый образъ мыслей не покидаетъ его
среди астрологическихъ мудрствованій, потому что звѣзды вѣдь
также повинуются божественной волѣ. Звѣзды, по его мнѣнію,
обусловливаютъ собой здоровье и духовное развитіе человѣка.
Онъ вполнѣ увѣренъ, что подобныя заявленія его вызовутъ
насмѣшку со стороны многихъ врачей, а теологамъ доставятъ
•серьезное огорченіе, но онъ надѣется умиротворить теологовъ
своимъ благочестіемъ, врачамъ же замѣчаетъ вполнѣ добро-
душно: «Никто не долженъ обращать вниманія на то, что я
хочу задѣть своимъ серпомъ чужую горсть колосьевъ, жать
которую задано не мнѣ, а господамъ врачамъ- .вѣдь я же и
отдаю ее имъ на улучшеніе и исправленіе».
Несмотря на все это онъ даетъ медицинскія предписанія,
опредѣляетъ время пріема лѣкарствъ и различныхъ курсовъ
леченія; онъ обращается съ этими толкованіями не къ уче-
246
нымъ, а къ публикѣ, пользуясь то нѣмецкой прозой, то сти-
хами, причемъ послѣдніе, напримѣръ.
Кеш Віиѣ лѵііі ісЬ ѵоп шіг піі Іоп
Вепп ев пй §8ппЛ іп йіезепі Моп ’)
даютъ далеко не высокое представленіе о его поэтическомъ,
дарованіи. Расположеніе небесныхъ свѣтилъ оказываетъ влі-
яніе не только на здоровье отдѣльныхъ лицъ, но и на судь-
бу всего міра; задача астролога въ томъ именно и со-
стоитъ, чтобы опредѣлять положеніе созвѣздій и подготов-
лять, какъ отдѣльныхъ лицъ, такъ и цѣлые народы къ буду-
щему. Составляя гороскопы своихъ друзей, астрологъ является
въ нѣкоторомъ родѣ пророкомъ. Дѣятельность Штоффлера
въ этой области была весьма многосторонней и популярной;
наибольшей извѣстности онъ достигъ, благодаря слѣдующему
предсказанію на 1524 годъ, помѣщенному въ появившихся
въ 1499 году Эфемеридахъ: «Въ этомъ-году,, не будетъ ни
солнечнаго, ни- луннаго затменія, зато можно будетъ наблю-
дать въ высшей степени замѣчательныя сочетанія планетъ.
Въ февралѣ произойдутъ 20 сочетаній самыхъ маленькихъ,
малыхъ и большихъ звѣздъ, причемъ 16 изъ нихъ имѣютъ
знакъ водолея; эти послѣднія возвѣщаютъ несомнѣнные пере-
мѣны и перевороты на всемъ земномъ шарѣ: въ климатѣ,
въ государственномъ и областномъ устройствѣ, въ отдѣльныхъ
сословіяхъ, въ жизни животныхъ, водящихся какъ на сушѣ, такъ
и въ морѣ, въ жизни вообще всѣхъ животныхъ существъ;
притомъ измѣненія эти таковы, что не только старики ихъ
не помнятъ, но и у историковъ за цѣлыя столѣтія не встрѣ-
чается описаній ихъ. Воспряньте поэтому духомъ, добрые
христіане!» Эти категорическія полунаучныя, полупророческія
предсказанія произвели огромное впечатлѣніе на легковѣрныхъ
современниковъ и день 25 февраля 1524 года ожидался повсюду
со страхомъ, какъ день тяжкаго бѣдствія; одни смотрѣли на.
него какъ на послѣдній день существованія міра, другіе-же
считали его началомъ второго потопа. Благочестивые теологи
пытались было указать на богохульство подобнаго вмѣша-
тельства въ дѣло божественнаго міроправленія, соперники же
3 «Не хочу пускать я кровь себѣ, потому что ато не здорово въ.
этомъ мѣсяцѣ».
247
астрологи смѣялись надъ опредѣленностью предсказаній. По-
слѣднимъ Штоффлеръ совершенно справедливо возразилъ,
что онъ не предсказывалъ ни потоповъ, ни конца міра, а
также не указывалъ на отдѣльныхъ людей или страны; пер-
вымъ- же отвѣчалъ, что различаетъ двѣ причины: первую,
исходящую отъ Бога и скрытую отъ человѣка, и вторую, ука-
зывающую намъ орудія божественнаго промысла; объ этой
послѣдней человѣкъ можетъ говорить и стараться постичь ее.
Едвали нужно прибавлять, что 1524-ый годъ прошелъ и
никакихъ измѣненій, предсказанныхъ Штоффлеромъ, съ
собой не принесъ; но интересно то, что авторитетъ астролога
ничуть не пострадалъ, не смотря на такой почти смѣшной
промахъ; нашлись даже люди, которые понимали подъ собы-
тіемъ, предсказаннымъ Штоффлеромъ, крестьянскую войну
1525 года, первыя вспышки которой послѣдовали уже въ преды-
дущемъ году.
На примѣрѣ Штоффлера мы видимъ, что астрологіей за-
нимались не только пустые, невѣжественные глупцы, а очень
часто—философы-мечтатели, которые, попавъ въ своихъ мудр-
ствованіяхъ на ложный путь, думали въ свѣтилахъ небесныхъ
найти себѣ самыхъ вѣрныхъ путеводителей. Поэтому-то они
и ближе къ философіи, чѣмъ это кажется съ перваго взгляда.
Эпоха гуманизма не дала Германіи выдающихся филосо-
фовъ. Какъ ни' много, времени удѣлялось въ университетахъ
изученію философіи, успѣхъ въ этой области сравнительно съ
средними вѣками были весьма незначительный. По прежнему
ограничивались совершенно ненаучнымъ толкованіемъ старыхъ
учебниковъ и многословными, схематическими, чисто внѣш-
ними объясненіями философскихъ понятій. Единственнымъ
плодомъ, который успѣлъ созрѣть въ эпоху гуманизма, было
возвращеніе къ древнимъ и, благодаря этому, пробужденіе со-
вершенно исключительнаго интереса къ твореніямъ Цице-
рона и Квинтиліана; наконецъ, Платону безъ всякаго
колебанія было отдано предпочтеніе передъ Аристотелемъ,
въ чемъ несомнѣнно сказалась зависимость нѣмцевъ отъ Ита-
ліи. Наряду съ борьбой, которая ведется въ области грам-
матики противъ Александра І)е Ѵіііа Пеі, въ вопросахъ
248
логики и діалектики гуманисты выступаютъ противъ сочине-
ненія Петра Испанца; но эта война съ «варварами», какъ
называли ихъ особенно ревностные гуманисты, была не настоль-
ко успѣшна и не имѣла такого ужъ широкаго распространенія,
чтобы враги могли себя счесть окончательно побѣжденными.
Если гуманисты, какъ напримѣръ, Агрикола, составляютъ
учебники, то имъ не удается видѣть принятія послѣднихъ въ
качествѣ университетскихъ руководствъ; даже двадцать лѣтъ
спустя послѣ смерти Агриколы въ новооткрытомъ Виттен-
бергскомъ университетѣ въ основаніе философскаго препода-
ванія былъ положенъ Тагіагеіпз, т.-е. одинъ изъ схоласти-
ческихъ учебниковъ.
Изъ философовъ здѣсь долженъ бытъ названъ, по край-
ней мѣрѣ, одинъ, а именно Грегоръ Рейшъ (Веувсіі),
не потому, чтобы онъ былъ самымъ выдающимся изъ нихъ,
а ради того, что ему принадлежитъ самое, пожалуй, обшир-
ное сочиненіе, изъ появившихся въ то время, «первая фило-
софская энциклопедія». Эта книга—Маг^агііа рігііозойса,—
представляющая собою толстый томъ въ 600 слишкомтГстра-
ницъ ін (ріагіо, который, однако, авторъ называетъ «дпапіі-
Іаіе днібет рагѵшп», прибавляя, впрочемъ, «сопііпепііа іт-
тепзит», самымъ нагляднымъ образомъ рисуетъ намъ свое-
образность тогдашнихъ философскихъ воззрѣній. Философія
представляетъ собою сущность вообще всѣхъ знаній. Поэтому
здѣсь разсматриваются: латинская грамматика, искусство со-
ставленія писемъ, ариѳметика, музыка, геометрія, астрономія;
далѣе изъ спеціально-философскихъ наукъ—логика, реторика
натурфилософія, заключающая въ себѣ основы естествознанія
и морали. Въ составъ послѣдней входитъ и существенная
часть теологіи: приводятся длинныя разсужденія о душѣ и
осуждается «безуміе Манихеевъ, утверждающихъ будто душа
есть часть божественной субстанціи»; наконецъ, ссылками на
св. Писаніе, въ противность мнѣнію греческой церкви, дока-
зывается существованіе чистилища. Если здѣсь разсужденія
автора напоминаютъ намъ чисто средневѣковые пріемы, то
въ другихъ мѣстахъ мы замѣчаемъ гуманистическій духъ.
Такъ въ одной главѣ безсмертіе души доказывается словами
249
Платона, въ слѣдующей ученіе это подкрѣпляется свидѣтель-
ствами св. Писанія; такимъ образомъ Библія, какъ доказа-
тельство, играетъ какъ будто вторую роль. Эта смѣсь схола-
стики и гуманизма проходитъ чрезъ все сочиненіе; она за-
мѣтна и въ содержаніи и въ стилѣ, причемъ стремленіе къ
подражанію классикамъ борется съ желаніемъ удержать ста-
рые методы, уже имѣющіе крѣпкіе устои; она видна и въ
многочисленныхъ, разсѣянныхъ по всему сочиненію иллю-
страціяхъ, предназначаемыхъ главнымъ образомъ для уясне-
нія содержанія: въ нихъ такъ и просвѣчиваетъ упорная, по-
видимому, борьба уже облагороженнаго вкуса съ дѣтскимъ, еще
не развитымъ пониманіемъ. Въ спеціальной области филосо-
фіи безусловнымъ авторитетомъ является Аристотель; онъ
цитируется чаще всего, конечно, на латинскомъ языкѣ, хотя
въ позднѣйшихъ изданіяхъ книги является уже и греческій
текстъ, напечатанный, впрочемъ, очень затруднительнымъ для
чтенія шрифтомъ. Изъ отцовъ церкви Августинъ является
самымъ любимымъ авторомъ. О разнообразіи содержанія весь-
ма. трудно составить себѣ даже приблизительное предста-
вленіе: гдѣ идетъ рѣчь о педагогическихъ вопросахъ, гдѣ о
физіологіи, а длинныя изложенія 'астрологическихъ бредней
смѣняются краткими свѣдѣніями изъ области юридическихъ
наукъ. Вся книга, написанная въ формѣ діалоговъ между учи-
телемъ и ученикомъ, заканчивается прославленіемъ истиннаго
знанія въ противность ложному, вполнѣ безполезному умство-
ванію; первое мѣтко, но не вполнѣ классически названо:
«зіийіозііаз», второе же «спгіозііаз».
Въ томъ-же Фрейбургскомъ университетѣ, гдѣ былъ Рейшъ.
преподавалъ извѣстный реформаторъ въ области юриспруден-
ціи Ульрихъ Цазій (род. 1461 г., ум. 1535 г.). Въ ту эпоху
дѣятельность гуманистически образованнаго юриста облегчалась
совершившейся тогда рецепціей римскаго права и введеніемъ
его въ число предметовъ университетскаго преподаванія, но
съ другой стороны и затруднялась тѣмъ враждебнымъ отно-
шеніемъ, которое гуманисты питали къ юриспруденціи и ея
представителямъ. Ненависть эту нѣмцы рабски переняли отъ
итальянцевъ, въ чемъ насъ убѣждаетъ слѣдующій характер-
250
ный примѣръ. Бебель высказался пренебрежительно о ко-
дексѣ Юстиніана, Цазій потребовалъ у него объясненій,
но обвиняемый въ свое оправданіе замѣтилъ только, что ему
незачѣмъ доказывать свое мнѣніе, такъ какъ Лоренцо Валла
высказался въ томъ-же духѣ.
Кромѣ того, пренебреженіе къ юридическимъ наукамъ обу-
словливалось и обстоятельствами жизни нѣмецкихъ гумани-
стовъ и личными предубѣжденіями: обстоятельства жизни
имѣли такое вліяніе, потому что многіе принуждены были
противъ воли, слѣдуя желанію своихъ родителей, приниматься
за изученіе права и это неудовольствіе противъ подневольныхъ
занятій переносили на самую науку; личныя предубѣжденія
вели къ тому-же, такъ-какъ вызывались отчасти пристрастіемъ
гуманистовъ къ прекрасной формѣ, отчасти же чрезмѣрнымъ
преувеличеніемъ всѣхъ непріятностей юридической карьеры.
Сообразно съ этимъ варварская латынь юристовъ была
такимъ-же излюбленнымъ пунктомъ для нападковъ, какъ
ихъ страсть къ наживѣ и кляузамъ; всего-же сильнѣе гума-
нистовъ, жившихъ въ мірѣ идей древности, отталкивало отъ
юриспруденціи все то, что было въ ней чисто внѣшняго, ма-
теріальнаго, это вѣчное столкновеніе съ массой мелочей по-
вседневной жизни и зависимость отъ произвола отдѣльныхъ
лицъ, напримѣръ, судей и стряпчихъ. Подобные взгляды не
имѣли большого значенія, когда ихъ высказывали такіе люди,
какъ Вимфелингъ, которому лишь изрѣдка приходилось имѣть
дѣло съ юриспруденціей, но они пріобрѣтаютъ огромную важ-
ность, когда высказываются людьми, всю жизнь бывшими юрис-
тами-практиками, вродѣ, напримѣръ, Рейхлина. Въ сущности
заявленія и тѣхъ, и другихъ одинаковы, являясь протестомъ иде-
алистовъ противъ реальной жизни. Вимфелингъ замѣчаетъ, что
онъ бросилъ весьма скоро занятія по юриспруденціи, потому что
«въ законахъ и толкованіяхъ къ нимъ», говоритъ онъ, «яна-
шелъ слишкомъ мало о Богѣ, объ ангелахъ, о человѣческой
душѣ и ея свойствахъ, о добродѣтели, о жизни, страданіяхъ
и смерти Нашего Искупителя, зато массу свѣдѣній о пребен-
дахъ и разныхъ должностяхъ, о процессахъ, судьяхъ, жало-
бахъ и безконечно-запутанныхъ спорахъ, о разнаго рода
251
осложненіяхъ въ процессахъ — словомъ, все о такихъ ве-
щахъ, которыя, правда, доставляютъ много денегъ, но пре-
тятъ внутреннему складу моей природы». Рейхлинъ вторитъ
ему, отзываясь презрительно о поверхностномъ и не серьез-
номъ значеніи права, «которое пріобрѣтается различными пар-
тіями за большую цѣну и которое адвокаты считаютъ болѣе,
чѣмъ «божественнымъ»; на самомъ-же дѣлѣ оно ниже всякаго
ремесла въ глазахъ того, чьи мысли направлены къ воз-
вышенному, а не мелочному и скоропреходящему. Въ са-
момъ дѣлѣ, какая красота, какое достоинство въ занятіяхъ,
заключающихся въ объясненіи отдѣльныхъ пунктовъ и буквъ?
Какъ можно уважать науку, гдѣ всякій ищетъ оправданія
своимъ правамъ и притязаніямъ и изъ которой стараются
извлечь денежную выгоду? Что великаго въ знаніи каждаго
параграфа й въ умѣньи примѣнять его ко всѣмъ случаямъ?
Развѣ аптекарь, знающій мази и другія средства отъ каждой
болѣзни, или сапожникъ, умѣющій снять, мѣрку для всякой
ноги, не заслуживаютъ такого-же уваженія? Вѣдь правомъ въ
концѣ концовъ является только желаніе людей; приговоръ-же
изрекаютъ судьи, слабые люди, у которыхъ лестью, подкупомъ,
и краснорѣчіемъ можно добиться благопріятнаго рѣшенія».
Съ подобной-же рѣзкостью выступаютъ сатирики: Брантъ,
Эразмъ, который говорилъ,” напримѣръ, что легче трижды
сдать юридическій экзаменъ, чѣмъ одинъ разъ грамматическій,
Эйрицій Кордъ, посовѣтовавшій одному молодому другу, хо-
тѣвшему сдѣлаться юристомъ, ничему не учиться, а только
болтать, лгать и обманывать. Точно также Ульрихъ фонъ-
Гуттенъ, который никогда не могъ простить себѣ, что дол-
женъ былъ часть своей юности посвятить изученію права,
постоянно жалуется на «аккурсіанскій абсентъ», который ему
пришлось пить, на «киммерійскій мракъ», въ которомъ онъ
томился, и называетъ купцовъ, врачей, а особенно юристовъ
разбойниками, опустошающими и грабящими Германію; онъ
считаетъ счастливыми «Балтійскихъ саксонцевъ зато, что они
здоровы и тѣломъ и духомъ, живутъ по простотѣ и по ста-
рымъ обычаямъ, не пускаютъ къ себѣ врачей и не терпятъ
юристовъ».
252
Ульрихъ Цазій отзывается о юриспруденціи въ томъ-
же духѣ, какъ и его современники-гуманисты, ибо и онъ
гуманистъ. Будучи въ 1492 году назначенъ городскимъ ре-
гистраторомъ Фрейбурга, онъ нѣсколько лѣтъ подрядъ завѣ-
дывалъ латинской школой этого города и только къ концу
столѣтія сдѣлался преподавателелемъ юриспруденціи. Однако
и въ качествѣ послѣдняго, онъ осуждалъ современное со-
стояніе науки права и характерныя особенности юристовъ,
некритическое и слишкомъ довѣрчивое отношеніе ихъ къ
средневѣковымъ комментаторамъ, а также привязанность къ
рутинѣ, выработавшейся въ теченіе столѣтій и не имѣющей
за собой основаній. Для измѣненія такого положенія вещей
Цазій требуетъ возвращенія къ источникамъ. Въ постановкѣ
и проведеніи этого требованія заключается его главная за-
слуга. Онъ былъ первымъ нѣмцемъ, осмѣлившимся затронуть
иностранцевъ, въ особенности итальянцевъ и французовъ, въ
этой, доселѣ исключительно имъ принадлежавшей, области
объясненія римскихъ юридическихъ памятниковъ, и однимъ
изъ первыхъ гуманистовъ, воспользовавшихся занятіями древ-
ностью для объясненія источниковъ права. Прямымъ или кос-
веннымъ результатомъ этихъ его требованій является изда-
ніе большихъ юридическихъ сборниковъ, институцій, пандек-
товъ и т. д., приготовленныхъ къ печати Г. Галоандеромъ
въ 1529 — 1531 г. въ Нюрнбергѣ, не безъ значительной под-
держки нюрнбергскаго совѣта. Тѣмъ не менѣе Цазій—не
безусловный приверженецъ римскаго права; напротивъ, онъ
хочетъ учить‘только тому, чго «полезно, благотворно и соот-
вѣтствуетъ обычаямъ Германіи». Ноэгому-то въ реформиро-
ванномъ имъ городскомъ правѣ Фрейбурга, а также до нѣко-
торой степени въ собраніи законовъ маркграфства Баденскаго
замѣтно бережное отношеніе къ нѣмецкому праву и намѣре-
ніе сохранить нѣмецкіе обычаи всюду, гдѣ только они успѣли
укорениться въ народѣ- Но настоящимъ ученымъ и гумани-
стомъ Цазій является преимущественно въ своихъ нападкахъ
на попытки популяризировать римскіе юридическіе памятники;
онъ возмущается нѣмецкимъ переводомъ Институцій, сдѣлан-
нымъ Мурнеромъ, и объявляетъ, что «достойны сильнаго по-
253
іѣдь мало
ДРУ-
Яйзки^ѣ^сно-
^быдъ подобно
''іО.соіэёнНо/дЬя-
рицанія тѣ, которые, едва ознакомившись внѣшнимъ образомъ
съ наукой гражданскаго права, передаютъ ее на родномъ
языкѣ и пользуются ею для всевозможныхъ дурачествъ (на-
мекъ на юридическую игру въ карты Мур
того, что они сами совершенные невѣж
гихъ дѣлаютъ дураками».
Цазій былъ гуманистъ; онъ находи
шеніяхъ съ верхне-рейнскими гуманпоч
имъ умѣреннымъ рехлинистомъ. Не п^инр
тельнаго участія въ рейхлиновскомъ спбрѣ^.рнъ всі'яаійі счи-
тался принадлежащимъ къ партіи главы такъ
какъ въ поэтическомъ разсказѣ о круговой поѣздкѣ по Гер-
маніи. который влагается въ уста одному изъ темныхъ лю-
дей, его личность выставляется такой-же опасной, какъ и
«вооруженные и страшные господа» города Фрейбурга, кото-
рые насмѣхаются надъ бѣднягой разсказчикомъ и даже гро-
зятъ ему смертью.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
Іоганнъ Рейхлинъ.
Почти всѣ отрасли знанія, которыя къ эпоху гуманизма
впервыѳ или вновь подвергались научной обработкѣ, были зна-
комы Іоганну Рейхлину (ЕепсЫіп), этому прославленному
«Фениксу Германіи», котораго вмѣстѣ съ Эразмомъ величали
«очами нѣмецкой земли». По своей профессіи Рейхлинъ
былъ юристъ. До конца жизни онъ называлъ себя 1е§пт
босіог (докторомъ правъ), долгое время былъ адвокатомъ въ
Штутгартѣ, болѣе десяти лѣтъ однимъ изъ трехъ верхов-
ныхъ судей швабскаго союза и даже, по увѣреніямъ нѣкото-
рыхъ хорошо освѣдомленныхъ современниковъ, будто-бы пи-
салъ юридическіе трактаты. Онъ трудился и въ области есте-
ственно-историческихъ и медицинскихъ наукъ, сдѣлавъ нѣ-
сколько переводовъ изъ греческихъ писателей. Въ греческомъ
же языкѣ Рейхлинъ былъ дѣйствительно знатокомъ и при-
томъ принадлежалъ къ числу тѣхъ немногихъ лицъ, которые
пропагандировали знакомство съ этимъ языкомъ, отчасти при
помощи небольшихъ, не имѣющихъ особаго значенія сочи-
неній, отчасти же путемъ частнаго и публичнаго препода-
ванія. Послѣднее обстоятельство объясняетъ намъ, почему
многіе называли себя его учениками еще раньше, чѣмъ онъ
началъ публичное преподаваніе; а когда Рейхлинъ уже въ
преклонномъ возрастѣ выступилъ въ качествѣ университет-
скаго преподавателя въ Инголыптадтѣ и Тюбингенѣ, то это
событіе привѣтствовалось, какъ наступленіе новой эпохи. По
255
той же самой причинѣ и самое прозвище, какое Рейхлинъ
себѣ придумалъ, было греческое: «Сарпіоп» (кіеіпег Каисіі,
БеисЫіп), которое самъ онъ, правда, употребилъ только въ нѣ-
сколькихъ письмахъ и въ одномъ научномъ сочиненіи, однако
бывалъ очень доволенъ, когда его такъ называли друзья и
поклонники. Онъ былъ, кромѣ того, выдающимся латини-
стомъ, и хотя писалъ не особенно изящнымъ стилемъ, но
основательно зналъ римскихъ писателей. Въ своей молодости
Рейхлинъ составилъ словарь (ѴосаЬпІагіиз Ъгеѵііодиив), ко-
торый, правда, не положилъ начала новой эпохѣ въ изученіи
латинскаго языка, но устранилъ многія наслоенія средневѣ-
ковой латыни п прежде всего поставилъ важнѣйшей и непре-
ложной основой изученія возвращеніе къ подлиннымъ источ-
камъ древности. Въ научныхъ сочиненіяхъ, написанныхъ въ
зрѣломъ возрастѣ и въ своихъ письмахъ онъ употреблялъ
такой латинскій языкъ, что не заслуживалъ имени цицеро-
иіанца, на которое, впрочемъ, и не претендовалъ; онъ пр-и
надлежалъ къ числу тѣхъ гуманистовъ, которые почти всегда
называли себя нѣмецкимъ именемъ, не прибавляя даже латин-
скаго окончанія. Рейхлинъ любилъ и нѣмецкій языкъ, пользу-
ясь имъ не безъ силы и искусства въ нѣкоторыхъ переводахъ,
предназначавшихся для мало образованныхъ князей, а также
въ сочиненіяхъ совѣта, заключеніяхъ и апологіяхъ, съ кото-
рыми онъ обращался частью къ своимъ царственнымъ вѣрите-
телямъ, частью же къ народу по поводу общественныхъ дѣдъ.
Онъ занимался также исторіей, составилъ въ гейдельбергскій
періодъ своей жизни хронику, расположенную въ порядкѣ че-
тырехъ возрастовъ міра, которая считается первымъ истори-
ческимъ трудомъ гуманистической литературы; кромѣ того, онъ
написалъ введеніе къ большой хроникѣ своего земляка,
Іоганна Науклера, представляющее изъ себя полную
энтузіазма похвальную рѣчь исторіи и исторіографіи. Онъ былъ,
пожалуй, и поэтомъ, если примѣнить къ поэзіи тотъ скром-
ный масштабъ, который вообще прилагали къ ней гумани-
сты; но онъ не писалъ хвалебныхъ стиховъ, какъ это дѣ-
лало большинство его товарищей, а сочинилъ двѣ упоми-
навшіяся уже нами комедіи, которыя въ качествѣ поэти-
256
ческихъ произведеній не могутъ претендовать на совершен-
ство, но, какъ историческіе памятники того времени, въ выс-
шей степени замѣчательны.
Но больше всего своей славой Рейхлинъ обязанъ фи-
лософскимъ сочиненіямъ и трудамъ по еврейскому языку.
Какъ для тѣхъ, такъ равно и для другихъ онъ пользовался
услугами ученыхъ евреевъ, но особенно былъ обязанъ въ дан-
номъ случаѣ итальянцу Пико делла Мирандола, кото-
раго онъ съ чувствомъ благодарности называетъ «мудрымъ
графомъ и наиученѣйшимъ человѣкомъ нашего времени».
Результаты своихъ работъ онъ изложилъ въ двухъ боль-
шихъ сочиненіяхъ. Одно изъ нихъ носитъ заглавіе «О чудо-
дѣйственномъ словѣ» (<1е ѵегѣо шігійсо, 1494), другое—«О1
каббалистическомъ искусствѣ» (<1е агіе саЪЪаІізііса, 1517); на
первое изъ нихъ слѣдуетъ смотрѣть, собственно говоря, какъ
на введеніе ко второму. Источники для обоихъ сочиненій—
одни и тѣ-же, а именно: греческіе нео-пиеагорейскіе фило-
софы и средневѣковая еврейско-каббалистическая литература.
Каббала, въ которую углубляется Рейхлинъ. слѣдуя при-
мѣру итальянскихъ гуманистовъ, есть тайное іудейское ученіе,,
появившееся въ послѣ-библейское время; развиваясь сначала
устно, оно въ XII столѣтія было записано и сравнительно
рано проникло къ христіанамъ. Оно стремилось главнымъ,
образомъ къ разрѣшенію двухъ вопросовъ, на которые Библія
не давала для особенно пытливаго ума вполнѣ удовлетвори-
тельнаго отвѣта, а именно, вопроса о существѣ Бога и объ
исторіи сотворенія міра. Съ каббалой, какъ доказывалъ
Рейхлинъ, тѣсно связано нео-пиеагорейское ученіе, по-
тому что Пиѳагоръ учился у еврейскихъ мудрецовъ. Цѣль
обоихъ ученій вовсе не та, что у магіи, астрологіи и вообще
всякаго чернокнижія, но единственно возвышеніе человѣче-
скаго духа къ Богу, преображеніе земной жизни и приготов-
леніе "къ небесному блаженству.
Чудодѣйственное слово, о силѣ котораго идетъ рѣчь въ
первой книгѣ, есть Теіга^гапіпіаіоп, т. е. состоящее изъ че-
тырехъ буквъ, не выговариваемое имя Бога Лхѵі, «несрав-
ненное наименованіе, не изобрѣтенное людьми, но даровая-
257
ноё имъ Богомъ, священное и высокочтимое имя, присущее
Богу особенно'' въ первобытной религіи, Всемогущее, которому
молятся надземныя существа, котораго боятся подземныя и
которое природа вселенной лобызаетъ». Этимъ словамъ уста-
новляется связь между ограниченнымъ въ своихъ силахъ
человѣкомъ и безконечнымъ существомъ Божіимъ, соединя-
ются противоположныя мнѣнія различныхъ лицъ, бесѣдую-
щихъ въ этомъ сочиненіи, а именно язычника С и д о н і я и
еврея Барухіаса, изъ которыхъ первый считаетъ един-
ственнымъ источникомъ познанія чувственное воспріятіе, а
второй—разумъ, между тѣмъ какъ Капніонъ, третій со-
бесѣдникъ, признаетъ оба эти источника. Такое значеніе при-
суще чудодѣйственному слову, потому что каждая буква его
имѣетъ тайный смыслъ. Первая, 1о<1, по внѣшнему виду точка,
соотвѣтствуетъ числу 10 и означаетъ начало и конецъ всѣхъ
вещей; вторая буква, Не, соотвѣтствуетъ числу 5 и озна-
чаетъ- соединеніе Бога (тріединства) съ природой (двуедин-
ствомъ по Платону и Пиѳагору); третья, Ѵаѵ, соотвѣтствуетъ
числу 6 и есть результатъ единства, двуединства и тріедин-
ства (1+2+3=6); четвертая, одинаковая со второй, здѣсь
имѣетъ уже другое значеніе, а именно, означаетъ душу, свя-
зующее звено между небомъ и землею, подобно тому, какъ
5 занимаетъ средину между единствомъ и священнымъ чи-
сломъ 10. Уже если въ этомъ объясненіи слова намѣчено
соединеніе еврейскаго и христіанскаго ученія, пріуроченіе
христіанской символистики къ имени еврейскаго Бога, то въ
дальнѣйшемъ авторъ обѣщаетъ доказать, что имя Іисуса (Лійѵіі)
есть ничто иное, какъ увеличеніе ТеІга§гаттаІоп’а лишь
одной буквой, а именно звукомъ 8, который на еврейскомъ
языкѣ служитъ къ образованію словъ-, «священный огонь,
священное имя, священное мѵро». Сообразно съ этимъ, имя
Іисуса и все, что съ нимъ необходимо связано, т. е. христіан-
ское ученіе, есть высшій пунктъ философскаго развитія міра.
Задачей второго сочиненія является прежде всего дока-
зательство того, что ученіе о Мессіи, хотя возвѣщенное Би-
бліей и Талмудомъ, но не понятое, какъ слѣдуетъ, еврейскими
толкователями, составляетъ настоящій предметъ каббалы. То-
Гейгеръ. ’ 17
258
же ученіе есть будто-бы основа пиѳагорейской философій.
Послѣдняя, кромѣ того, имѣетъ множество точекъ соприко-
сновенія съ этимъ еврейско-философскимъ направленіемъ,
какъ въ великихъ основахъ морали, такъ равно и въ таин-
ственныхъ путяхъ познанія. Изложенію этихъ тайнъ (здѣсь
говорится о 50 вратахъ вознанія, 32 тропахъ, ведущихъ къ
истинѣ, и 72 ангелахъ, какъ посредникахъ между Богомъ и че-
ловѣчествомъ) посвящена значительная часть книги. Такая-
же. по объему часть отведена формальной, каббалѣ, собствен-
но каббалистическому искусству, сущность котораго заклю-
чается въ умѣньи находить въ словахъ болѣе глубокій смыслъ,
чѣмъ буквальный, и именно 1) посредствомъ перестановки
буквъ даннаго слова (Стітаігіа), 2) посредствомъ раздѣленія
слова на буквы, такъ что каждая изъ нихъ считается на-
чальной буквой новаго слова (Коіагікоп), 3) при помощи та-
кой перестановки буквъ, въ которой первая буква алфавита
замѣняется послѣдней, вторая предпослѣдней и т. д.
Такія попытки, въ настоящее время, могутъ вызвать только
улыбку или досаду и считаются пустыми бреднями. Мы припіли
къ ясному познанію вещей и свысока смотримъ на неувѣ-
ренное исканіе, на безцѣльныя блужденія нашихъ предше-
ственниковъ. Однако, не слѣдуетъ упускать нзъ виду то об-
стоятельство, что погруженіе въ эти отвлеченныя проблемы,
(уже не говоря о томъ, что оно свидѣтельствуетъ о безкоры-
стномъ, хотя ложно направленномъ, стремленіи къ истинѣ)
раскрыло совершенно позабытую область литературы и повело
къ изученію языка, который почитался священнымъ.
Эту заслугу выразилъ Виландъ въ прекрасныхъ сло-
вахъ: «Рейхлинъ сказалъ могучее слово (восточной ли-
тературѣ): «встань и выйди вонъ, мертвый». Мертвый при-
шелъ, какимъ онъ былъ, обвитый раввинскимъ саваномъ и
съ головой, покрытой пеленою каббалы; второе слово было и
есть несравненно легче: «развяжите его и пустите идти».
И въ этомъ заключается прославленная заслуга послѣдовав-
шаго за Рейхлиномъ времени».
Каббалистическія мудрствованія по необходимости тѣсно
связаны съ занятіями еврейскимъ языкомъ. Для Рейхлина
259
послѣднія обозначали лишь подготовку, а первыя были ко-
нечной цѣлью; потомство же извиняетъ первыя только по-
тому, что они способствовали развитію вторыхъ. И совре-
менники Рейхлина— не безусловные приверженцы его
каббалистическаго ученія. Одни, именно, мистически настроен-
ныя лица изъ духовенства, проникаются этими тайнами, при-
чемъ заходятъ такъ далеко, что, напримѣръ, одинъ предприни-
маетъ лекціи объ этомъ предметѣ, а другой пишетъ апологію.
Другіе, принадлежащіе, правда, болѣе къ анти-гуманистическому
л въ частности къ анти-рейхлиновскому лагерю, открыто высту-
паютъ противъ каббалистическихъ занятій, частью отвергая
ненужныя умозрѣнія, частью возмущаясь предпочтеніемъ, от-
даваемымъ въ каббалѣ іудейству предъ христіанствомъ. Боль- «
шинство' же, раздѣляя мнѣніе Эразма, что ему не нра-
вится ни Талмудъ, ни каббала, ограничивалось восторженнымъ
признаніемъ необыкновенной учености Рейхлина.
Возрожденіе изученія еврейскаго языка есть великая и
неоспоримая заслуга Рейхлина. Этому языку онъ научился
у нѣмецкихъ и итальянскихъ евреевъ, съ которыми сближался,
не гнушаясь ихъ обществомъ, даже напротивъ, относясь къ
нимъ съ благодарностью и уваженіемъ, какъ къ своимъ учи-
телямъ. Въ Италіи онъ достаетъ еврейскія и халдейскія книги и
добросовѣстно отмѣчаетъ мѣсто и время ихъ покупки, чтобы
впослѣдствіи при видѣ своихъ сокровищъ вспомнить время
перваго знакомства съ ними. Вернувшись на родину, даетъ
частные уроки лично и путемъ корреспонденціи, читаетъ пуб-
личныя лекціи многочисленнымъ ученикамъ, предпринимаетъ
трудныя работы чисто ремесленнаго характера, дѣлаетъ под-
строчные переводы и небольшія изданія подлинниковъ. Двумя
главнѣйшими трудами его въ этой области являются «Началь-
ныя основанія еврейскаго языка» (Кшіітепіа ІіеЬгаіса, 1506)
и сочиненіе «Объ удареніяхъ и орѳографіи» (<1е ассепііішз сі
огНю^гарШа іігщпае ІіеЪгаісае, 1518).
Первое изъ названныхъ сочиненій есть грамматика и
вмѣстѣ съ тѣмъ словарь. Въ обѣихъ частяхъ авторъ строго
слѣдуетъ'самому знаменитому еврейскому грамматику и лек-
сикографу среднихъ вѣковъ Давиду Кимхи, котораго вна-
17*
260
чалѣ цитируетъ крайне рѣдко, но въ остальной части сочине-
нія открыто признаетъ своимъ главнымъ руководителемъ.
Слѣдуя методу послѣдняго, Рейхлинъ располагаетъ корен-
ныя и производныя слова по корнямъ, а не въ алфавитномъ
порядкѣ; у этого же ученаго онъ заимствовалъ рѣшительно
безъ всякихъ добавленій весь запасъ словъ; подражая ему,
онъ ссылается для выясненія смысла отдѣльныхъ словъ на
мѣста изъ’ Библіи съ тѣмъ только довольно неудачнымъ измѣ-
неніемъ. что приводитъ ихъ въ латинскомъ переводѣ, да еще-
называетъ каждую книгу и главу, въ чемъ не было нужды
для Кимхи, такъ какъ онъ писалъ для евреевъ, хорошо зна-
комыхъ съ Библіей. У него-же Рейхлинъ заимствуетъ нѣ-
которыя свѣдѣнія изъ раввинской и талмудической литера-
туры, которыя, несмотря на свою обычную добросовѣстность^
онъ приводитъ иногда такимъ образомъ, какъ будто хочетъ
приписать себѣ самостоятельное знакомство съ ними. Заим-
ствованіе въ-такихъ широкихъ размѣрахъ, которое въ настоя-
щее время навѣрно назвали-бы плагіатомъ, извинительно,
если принять во вниманіе, что при Отсутствіи другихъ посо-
бій едва-ли была возможна самостоятельная обработка мате-
ріала. Однако, тотъ фактъ, что Рейхлинъ понялъ своего
предшественника, писавшаго очень сжато и вдобавокъ для
читателей, съ ранняго дѣтства близко знакомыхъ съ еврей-
скимъ языкомъ, а также то обстоятельство, что текстъ безъ
примѣчаній и безъ точекъ вначалѣ былъ для него какъ-бы
книгой съ семью печатями,—все это показываетъ замѣчатель-
ную способность оріентироваться въ незнакомой области.
Рейхлинъ писалъ не для знатоковъ, и, кромѣ того, предна-
значалъ свое сочиненіе для христіанъ; поэтому онъ долженъ
былъ излагать свои грамматическія п лексическія примѣчанія
вполнѣ элементарно, а также принимать во вниманіе религі-
озныя воззрѣнія и степень образованности своихъ читателей.
Вотъ почему, показывая охотно свою начитанность въ области
классической литературы и приводя подходящіе примѣры и
изъ нѣмецкаго языка; онъ изрѣдка старается подчеркнуть свою
христіанскую точку зрѣнія: выбираетъ, какъ отрывокъ для
чтенія генеалогію Маріи и измѣняетъ, согласно Евангелію, нѣ-
которыя мѣста изъ Библіи.
261
Второе сочиненіе гораздо спеціальнѣе: въ немъ рѣчь идетъ
объ удареніяхъ, о правилахъ ораторскаго стиля, о музыкаль-
ныхъ знакахъ. Это произведеніе несомнѣнно научнѣе перваго.
Промежутокъ времени въ 12 лѣтъ, отдѣляющій одно отъ дру-
гого, оказался достаточнымъ, чтобы изъ ученика сдѣлать ма-
стера: Рейхлинъ свободнѣе обращается съ матеріаломъ,
хотя все еще не вполнѣ овладѣлъ имъ. Онъ уже не такъ безу-
словно зависимъ отъ своихъ учителей раввиновъ, хотя и не
можетъ обойтись совсѣмъ безъ нихъ; часто п здѣсь Давидъ
Кимхи является его источникомъ, даже когда онъ не назы-
ваетъ его прямо.
Достоинства такого рода трудовъ заключаются не въ част-
ностяхъ и цѣнность ихъ не уменьшается отъ того, что нѣко-
торыя мѣста въ нихъ ошибочны, а то, что вѣрно, не есть
результатъ самостоятельнаго изслѣдованія, но извлечено изъ
чужихъ сочиненій; поэтому и произведенія Рейхлина
важны тѣмъ, что указываютъ на неизвѣстную дотолѣ область
знанія, а также своимъ восторженнымъ отношеніемъ къ изу-
ченію ея. Благодаря еврейскому, языку, Библія была какъ-бы
вновь открыта; подлинный текстъ ея, до тѣхъ поръ находив-
шійся въ полномъ пренебреженіи былъ возстановленъ въ пер-
воначальной чистотѣ и были обнаружены искаженія Вульгаты,
частью сознательныя, частью порожденныя невѣжествомъ.
«Нашъ текстъ говоритъ одно, а еврейская истина — другое»
или «я не знаю, о чемъ мечтали наши толкователи и что они
болтаютъ», такъ отзывается Рейхлинъ о всѣхъ старыхъ
переводахъ и о Вульгатѣ въ особенности. Въ этомъ смѣломъ
отношеніи къ переводу, который втеченіе нѣсколькихъ столѣ-
тій считался почти святымъ заключается все великое значеніе
занятій Рейхлина еврейскимъ языкомъ; здѣсь не только мі-
рянинъ рѣшается обсуждать тонкости теологіи, но и безстраш-
ный мыслитель ставитъ науку на мѣсто вѣры.
Такое значеніе дѣятельности Рейхлина понимали только
немногіе его современники. Его прославляли ученые, а нѣко-
торыя лица,—во всякомъ случаѣ не столь многочисленныя, какъ
это можно предполагать,—пытались даже-идти по его стопамъ,
но большинство .читающей публики, осталось безучастной.
262
Еще въ 1510 году Рейхлинъ только для того, чтобы имѣть
возможность оплатить типографскіе расходы, изъ 1500 экзем-
пляровъ своего перваго большого сочиненія продалъ одному
базельскому книгопродавцу 600 экземпляровъ іп Гоііо по
гульдена за каждый, причемъ ему стоило немалыхъ усилій
убѣдить книгопродавца купить ихъ. Несмотря на эту неудачу,
Рейхлинъ продолжалъ начатое дѣло, на которое смотрѣлъ
какъ на задачу своей жизни; въ одномъ письмѣ (1512), онъ
убѣждаетъ упомянутаго базельскаго книгопродавца въ томъ,
что послѣднему не придется раскаиваться въ своей покупкѣ,
а напротивъ, онъ выручитъ на ней массу денегъ; при этомъ
Рейхлинъ прибавляетъ слѣдующія прекрасныя слова, по-
казывающія его твердую увѣренность: «если я буду живъ, то
будетъ съ Божьей помощью жить и еврейскій языкъ, а если
умру, то все-же я положилъ начало, которое не скоро прей-
детъ». Онъ сознавалъ, что является первымъ на этомъ пути, и
питалъ гордость, весьма естественную во всякомъ начинателѣ;
это чувство онъ выразилъ въ концѣ своихъ Кийішепіа слѣдую-
щими громкими словами: «Ехе^і топшпепіит аеге регеппіиз».
Благодаря этимъ произведеніямъ, изъ которыхъ по крайней
мѣрѣ главныя и наиболѣе выдающіяся успѣли уже появиться,
Рейхлинъ сдѣлался предметомъ удивленія и уваженія всей
націи, не смотря на то, что, ведя уединенную жизнь ученаго,
уклонялся вмѣшиваться въ сутолоку повседневной жизни. Но
въ 1509 году одно чрезвычайное событіе заставило его выйти
изъ своего уединенія; на личную его судьбу оказало вліяніе
одно общественное событіе, которое по справедливости счи-
тается высшимъ пунктомъ развитія гуманистическаго движе-
нія. Ему было уже около 60 лѣтъ, когда въ Штутгартѣ къ
нему въ домъ явился какой-то незнакомецъ, показалъ ему
императорскій приказъ, дававшій полномочія конфисковать
всѣ еврейскія книги и предложилъ ученому гебраисту сопро-
вождать его въ путешествіи, предпринимаемомъ съ этой цѣлью.
Рейхлинъ принялъ незнакомца довольно любезно, но понятно
отклонилъ его предложеніе, указавъ на нѣкоторую рискован-
ность императорскаго указа и выразивъ сомнѣніе въ право-
вѣрности незнакомца.
263
Этимъ незнакомцемъ былъ Іоганнъ Пфефферкорнъ
(1469—1522), родившійся евреемъ, но въ 1505 году пере-
шедшій въ христіанство. Немедленно же послѣ обращенія
новый христіанинъ съ такой безграничной рѣзкостью вы-
ступилъ противъ своихъ бывшихъ единовѣрцевъ, что мно-
гіе считали эту рѣзкость не выраженіемъ его искреннихъ
убѣжденій, а объясняли ее воздѣйствіемъ на неофита кельн-
скихъ доминиканцевъ. Былъ-ли онъ дѣйствительно преис-
полненъ фанатизмомъ ренегата, или черезчуръ поусердство-
валъ, желая угодить своимъ новымъ покровителямъ, или же,
наконецъ, что, правда, менѣе всего вѣроятно, далъ только свое
имя сочиненіямъ его единомышленниковъ, какъ-бы то ни было,
за время отъ 1507 по 1509 годъ онъ выпустилъ четыре крайне
рѣзко написанныхъ памфлета противъ евреевъ. Въ первомъ
изъ нихъ, «Еврейскомъ зеркалѣ» (ЛийепнріецеІ), онъ стре-
мится доказать евреямъ всю пагубность ихъ вѣры и убѣдить
въ томъ, что они остаются вѣрными своей религіи больше
по старой привычкѣ, чѣмъ изъ искренняго убѣжденія; въ
двухъ слѣдующихъ, «Исповѣди Еврея» (Ліиіепііеісіііе) и «Кни-
гѣ Пасхи» (ОзіегаЪпсІі), онъ вообще осмѣиваетъ религіозные
обряды евреевъ и ихъ перемоніи въ дни нѣкоторыхъ празд-
никовъ; въ четвертомъ, «Врагѣ Евреевъ» (Лшіепіёіші), онъ
старается раскрыть всѣ низости, ежедневно чинимыя еврея-
ми противъ христіанъ и предписываемыя даже заповѣдями
самой ихъ религіи. Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ онъ реко-
мендуетъ, какъ необходимое и дѣйствительное средство про-
тивъ закоснѣлости ложнаго ученія и враждебнаго настрое-
нія евреевъ, запрещеніе ростовщичества, принудительное по-
сѣщеніе христіанскихъ проповѣдей и, главнымъ образомъ, кон-
фискацію еврейскихъ книгъ.
Чтобы привести въ исполненіе рекомендуемыя имъ мѣры,
Пфефферкорнъ обратился къ императору и получилъ при
содѣйствіи духовныхъ и свѣтскихъ вліятельныхъ лицъ выше-
упомянутый императорскій указъ. Евреи заявили протестъ, въ
свою очередь архіепископомъ майнпскій, можетъ быть изъ чув-
ства вражды къ Кёльнскому, не хотѣлъ признавать обязатель-
нымъ для своей епархіи рѣшенія религіознаго вопроса, состояв-
264
піагося безъ его участія. Слѣдствіемъ этихъ протестовъ былъ
новый императорскій указъ, назначавшій архіепископа майнц-
скаго руководителемъ всего дѣла и поручавшій ему пригла-
сить для обсужденія этого вопроса ученыхъ майнцскаго,
кёльнскаго, эрфуртскаго и гейдельбергскаго университетовъ, а
также Рейхлина, Виктора фонъ Карбена и Якова фонъ
Гохстратена.
Викторъ фонъ Карбенъ (1422—1515) былъ бѣднымъ
кёльнскимъ священникомъ, послѣ того какъ перешелъ въ
христіанство, и своими небольшими свѣдѣніями въ еврейскомъ
языкѣ и Талмудѣ, пріобрѣтенными имъ въ юности, когда онъ
еще былъ евреемъ, поспѣшилъ воспользоваться противъ
своихъ бывшихъ единовѣрцевъ. Въ сочиненіи, написанномъ
на латинскомъ языкѣ, «о жизни и нравахъ евреевъ» ((1с ѵііа
е( шогіЬиз Іпйаеогпт), латинская редакція котораго, быть мо-
жетъ, принадлежитъ не ему, онъ обвиняетъ евреевъ во мно-
гихъ преступленіяхъ и указываетъ на Талмудъ, какъ на глав-
ную причину ихъ вражды къ христіанству.
Яковъ фонъ Гохстратенъ (Носіізігаіеп, 1460 — 1527),
былъ кельнскій инквизиторъ; въ лицѣ его мы имѣемъ дѣло
съ человѣкомъ, отличавшимся безпокойнымъ нравомъ, гру-
бостью и дерзостью въ нападеніи, «такъ что онъ не щадилъ
ни одного государя и въ спорѣ всегда оставлялъ за собою
послѣднее слово»; будучи личностью необыкновенно живой и
не безъ классическаго образованія, а также отличаясь боль-
шей глубиной взгляда сравнительно съ его сверстниками,
онъ раньше и лучше другихъ понялъ опасности, угрожав-
шія средневѣковымъ воззрѣніямъ со стороны гуманизма и
съ самаго начала выступилъ противъ нихъ рѣзко и довольно
искусно. , ,
Указанное императоромъ" собраніе ученыхъ не состоялось.
Но Пфефферкорнъ, продолжая свою антиеврейскую писа-
тельскую дѣятельность, обратился съ длинной брошюрой къ
императору и съ нѣсколько меньшей по объему «ко всѣмъ
духовнымъ и свѣтскимъ лицамъ»; въ обоихъ сочиненіяхъ онъ
старался доказать честность своихъ убѣжденій, а также пользу
и необходимость своего дѣла. Но и эти брошюры не имѣли
265
непосредственныхъ результатовъ. Напротивъ, согласно новому
королевскому указу, евреямъ пока были возвращены ихъ
книги, а въ другомъ указѣ архіепископу предлагалось потре-
бовать у вышеназванныхъ ученыхъ письменныхъ мнѣній
ихъ по этому вопросу.
Всѣ ученые прислали требуемое. Оба кельнскіе теолога,
а также профессора кельнскаго и майнцскаго университетовъ
выразили полное одобреніе требованіямъ Пфефферкорна
и даже усиливали ихъ. Эрфуртскіе-же и гейдельбергскіе уче-
ные отвѣтили, что дѣло это не достаточно выяснено и тре-
бовали правильнаго разслѣдованія. Одинъ только Рейхлинъ
въ своемъ отвѣтѣ постарался глубже вникнуть въ суть дѣла
и научнымъ образомъ отнестись къ нему. Онъ осуждаетъ
нѣсколько «постыдныхъ книгъ», презираемыхъ самими еврея-
ми и доказываетъ, что остальныя въ высшей степени до-
стойны сохраненія. Не останавливаясь особенно много на
защитѣ глоссъ и комментарій Библіи, проповѣдническихъ и
пѣсенныхъ книгъ, философскихъ, естественно-историческихъ,
поэтическихъ и сатирическихъ сочиненій, онъ гораздо больше
удѣляетъ вниманія Каббалѣ, но главнымъ образомъ Тал-
муду. Послѣдняя книга, о которой по незнанію или изъ
враждебнаго отношенія говорилось много дурного, должна
быть сохранена, частью потому, что можетъ служить удобнымъ
объектомъ полемики для испытанія силъ христіанскихъ тео-
логовъ, частью-же потому, что въ ней можно найти много
мѣстъ, удобныхъ для подкрѣпленія христіанской религіи.
Уничтожать всѣ эти книги, даже въ томъ случаѣ если-бы онѣ
«одержали что нибудь опасное, церковь не имѣетъ права,
такъ какъ и ея собственное ученіе считаетъ евреевъ ино-
вѣрцами, а не еретиками, дѣйствующее-же право признаетъ
за ними права гражданъ Германской имперіи. Насильствен-
ныя мѣры противъ еврейскихъ книгъ вовсе не могутъ пове-
сти къ изъятію всей литературы этого рода; такой поступокъ
былъ-бы не только безправіемъ, но не имѣлъ бы никакихъ
результатовъ. Единственно законная борьба съ ложными
мнѣніями всякаго рода, и въ томъ числѣ съ религіей евреевъ,
это — научное разъясненіе, но послѣдняго можно достиг-
266
путь только путемъ ревностнаго изученія еврейскихъ сочи-
неній.
Отвѣты ученыхъ не привели къ непосредственнымъ ре-
зультатамъ. Въ сопровожденіи нѣсколькихъ другихъ объясни-
тельныхъ бумагъ они были посланы къ императору, который,
однако, не далъ никакой резолюціи, а только, какъ это можно
заключить по одному указанію, назначилъ новую комиссію,
въ составъ которой должны были войти и евреи; оконча-
тельное-же рѣшеніе вопроса какъ видно изъ приказа, появив-
шагося около того-же времени, представлялось имъ будущему
рейхстагу.
Этою отсрочкой кончился споръ о запрещеніи или дозво-
леніи еврейскихъ книгъ, но начался другой, уже не между
сторонниками или противниками евреевъ, а между гумани-
стами и темными людьми, иначе говоря, старая борьба между
теологіей и наукой; требованіе права свободно выражать свои
мнѣнія было, противопоставлено инквизиторскимъ пріемомъ
противниковъ.
Отвѣтъ.Рейхлина былъ отосланъ запечатаннымъ ар-
хіепископу майнцскому, для котораго единственно онъ и
предназначался, но содержаніе его сдѣлалось извѣстнымъ,—
нельзя сказать достовѣрно, съ согласія-ли или безъ вѣдома
архіепископа,—Пфефферкорну; послѣдній, не понимая
того, что онъ обязанъ соблюдать тайну по отношенію къ
оффиціальному документу, довѣренному ему, какъ частному
лицу, печатно отвѣчалъ Рейхлину. Въ этомъ отвѣтѣ, подъ
заглавіемъ «Ручное зеркало» («Нашійріе^еі» 1511), онъ от-
казываетъ Рейхлину въ какихъ-бы то ни было научныхъ
познаніяхъ и, чтобы показать на особенно яркомъ примѣрѣ
его невѣжество, рисуетъ содержаніе Талмуда въ самой отвра-
тительной и крайне враждебной христіанству окраскѣ, затѣмъ
пользуясь обычнымъ, но не особенно убѣдительнымъ полеми-
ческимъ пріемомъ, уличаетъ своего противника въ противо-
рѣчіяхъ между теперешними его мнѣніями и тѣми, которыя
были высказаны имъ въ одномъ сочиненіи, изданномъ нѣ-
сколько лѣтъ тому назадъ, наконецъ, объявляетъ его привер-
женцемъ евреевъ и называетъ: подлымъ наушникомъ, вонюч-
267
кой, косноязычнымъ болтуномъ. (ОІігепЪіазег, біпЬепзІепскег,
Рііррепріаррег), карманнымъ воромъ, убійцей изъ за угла
(ВеиіеІГедег, НінѣегвсЫіігег, беііепзіесЪег).
Раздраженный рѣзкостью этихъ нападеній и незаконнымъ
разоблаченіемъ своего отзыва, Рейхлинъ требовалъ суда,
но обѣщанное судебное разбирательство заставило себя долго
ждать и онъ самъ взялся за перо. Свою отповѣдь противнику ‘
онъ назвалъ соотвѣтственно заглавію сочиненія П ф е ф ф е р-
корна «Глазное зеркало» («Ащ>еп8ріеёе1») и издалъ его
еще во время пасхи 1511 года. Въ этомъ сочиненіи Рейх-
линъ передаетъ содержаніе своего отвѣта и. прилагая отно-
сящіеся сюда документы, сообщаетъ объ обстоятельствахъ
предшествовавшихъ написанію его, затѣмъ доказываетъ пра-
вильность своего поведенія и энергически опровергаетъ заяв-
ленія противника о томъ, что появившіяся подъ его, Рейхлина,
именемъ сочиненія принадлежатъ не ему, и что онъ сдѣлался
покровителемъ евреевъ будто-бы вслѣдствіе подкупа; при этомъ
онъ не поскупился на рѣзкости въ отвѣтъ на ругательства
противника. Не смотря на этотъ энергичный протестъ и рѣз-
кія выраженія, «Глазное зеркало» значительно уступаетъ на-
писанному въ спокойномъ тонѣ и строго дѣловому отзыву по
вопросу о мѣрахъ, предлагавшихся Пфефферкорномъ. Въ
послѣднемъ видѣнъ единственно серьезный изслѣдователь, кото-
рый не думая вовсе о послѣдствіяхъ своихъ словъ, обращается
къ императору, какъ къ своему высшему свѣтскому судьѣ съ
такой же откровенностью и уваженіемъ, какъ къ Богу; въ пер-
вомъ же произведеніи, гдѣ знаменитый гуманистъ долженъ
былъ обращаться къ толпѣ, оправдываться во взводимыхъ на
него обвиненіяхъ, и боялся ложныхъ толкованій своихъ словъ,
Рейхлинъвидимо робѣетъ, смягчаетъ смѣлыя свои заявленія
и пускается въ запутанныя разъясненія собственныхъ словъ.
Такимъ внѣшнимъ отступленіемъ онъ. конечно, не удо-
влетворилъ противниковъ. Они не обращали вниманіе на
это полуотреченіе, а основывались на всей его системѣ, из-
ложенной раньше, и, нападая на «Глазное зеркало», главнымъ
образомъ имѣли въ виду отзывъ Рейхлина, сдѣлавшійся обще-
извѣстнымъ благодаря этой брошюрѣ.
268
Нападеніе началъ П ф е ф ф е р к о р н ъ. Онъ про повѣды-
валъ противъ новой брошюры знаменитаго гуманиста во
Франкфуртѣ съ разрѣшенія тамошняго городского епископа,
убѣдилъ послѣдняго запретить ея продажу въ городѣ и совѣ-
товалъ предложить ее на разсмотрѣніе кельнскому теологи-
ческому факультету. Рейхлинъ заблаговременно узналъ,
что факультетъ согласенъ на предложеніе, и поспѣшилъ на-
писать въ Кельнъ письма, какъ частныя, такъ и.оффиціаль-
ныя, что-бы предупредить могущую разразиться грозу, по-
тому что отъ разсмотрѣнія ничего другого нельзя было ожи-
дать кромѣ осужденія. Частныя свои письма онъ адресовалъ
старому знакомому Конраду Коллину, оффиціальныя
же главѣ факультета — Арнольду фонъ Тунгернъ.
Тонъ этихъ писемъ сначала скромный, почти подобостраст-
ный, становился все смѣлѣе и безпощаднѣе по мѣрѣ того
какъ предъ глазами Рейхлина все яснѣе и яснѣе раскрыва-
лись инквизиторскія замашки кельнцевъ въ ихъ возраженіяхъ
на его брошюру и, въ концѣ концовъ, не какъ просящій по-
щады, а въ гордомъ сознаніи своего права, Рейхлинъ
выступилъ противъ кельнцевъ. Онъ отвергалъ упреки, будто
онъ разстраиваетъ планы императора, не соглашался съ тѣмъ,
что вопросы, ему предложенные, могутъ быть рѣшены только
теологомъ, объявлялъ, что считаетъ себя въ правѣ употре-
блять нѣмецкій языкъ и заявлялъ о своемъ правѣ защищать-
ся отъ нападенія. Уже тогда онъ предчувствовалъ, что его
борьба не есть частное единичное столкновеніе, и что походъ,
открытый противъ него, направленъ въ сущности противъ
всѣхъ его единомышленниковъ. «Какое . волненіе», такими
словами заканчивалъ онъ свое письмо, адресованное къ
Коллину, но предназначавшееся для всего факультета,
«должно было бы произойти среди военныхъ, какъ знатнаго,
такъ, и простого происхожденія, а также между тѣми, ко-
торыхъ грудь не покрыта латами, но полна ранъ, если бы
какой нибудь ораторъ, обладающій краснорѣчіемъ Демос-
ѳ е н а, указалъ имъ начало и конецъ всей этой интриги и
выяснилъ, кто здѣсь дѣйствовалъ во имя Христа, а кто изъ-
за корысти.. И повѣрь мнѣ, къ тому числу сильныхъ прим-
269
кнули-бы поэты и историки, изъ которыхъ многіе еще и те-
перь живы и которые почитаютъ меня, какъ своего бывшаго
учителя; они-бы предали на вѣчное воспоминаніе потомству
это великое беззаконіе, учиненное мнѣ моими врагами и
изобразили-бы мои невинныя страданія, къ неизгладимому
позору нашей высшей школы».
Будущее показало, въ какой мѣрѣ справедливо было это пред-
сказаніе. На кельнцевъ-же, конечно, эта угроза оказала на-
столько слабое воздѣйствіе, что они подъ разными именами
выпустили противъ Рейхлина нѣсколько памфлетовъ, за-
дачей которыхъ было собрать противныя религіи заявленія его
какъ въ отзывѣ, такъ и въ разъясненіяхъ его, прибавленныхъ
къ «Глазному зеркалу» на латинскомъ языкѣ, а въ другомъ
позднѣйшемъ сочиненіи переведенныхъ уже по - нѣмецки.
Сверхъ того, они привлекли знаменитаго ученаго къ суду.
Первымъ слѣдствіемъ этого привлеченія былъ указъ импера-
тора о запрещеніи «Глазного зеркала», послѣ котораго Рейх-
линъ въ свою очередь написалъ рѣзкій памфлетъ противъ
кёльнцевъ и, лично представившись императору, достигъ того,
что его противникамъ, равно какъ и ему самому, велѣно было
прекратить полемику. Затѣмъ кёльнцы предложили ’ теологи-
ческимъ факультетамъ университетовъ эрфуртскаго, майнц-
скаго, кёльнскаго, лувенскаго—послѣднему вмѣсто гейдель-
бергскаго, на который нельзя было вполнѣ положиться — и
парижскаго, высказать свое мнѣніе о «Глазномъ зеркалѣ»,
разсылая послѣднее въ нарочито для сего раза ими-же самими
изготовленныхъ экземплярахъ. Большинство университетовъ
выразили желаемое полное осужденіе и только эрфуртскій по-
старался сохранить уваженіе къ личности автора. Третій шагъ
кёльнцевъ въ дѣлѣ преслѣдованія Рейхлина судомъ былъ са-
мый рѣшительный. Гохстратенъ,. опираясь на рѣшеніе фа-
культетовъ, прямо уже вызвалъ знаменитаго гуманиста къ себѣ
на судъ, но послѣдній апеллировалъ къ папѣ и достигъ того, что
для рѣшенія этого дѣла былъ назначенъ епископъ шпейерскій.
На этотъ разъ (29 марта 1514 года) рѣшеніе было въ пользу
Рейхлина и тогда Гохстратенъ, желая добиться измѣ-
ненія приговора, обратился въ Римъ. Два года самымъ горя-
270
чимъ образомъ дебатировалось тамъ это дѣло, причемъ Гох- 1
стратенъ присутствовалъ лично, а Рейхлинъ имѣлъ вмѣсто і
себя адвоката. Самъ онъ тоже не оставался бездѣятель-
нымъ и писалъ папѣ, кардиналамъ, наконецъ, ко всѣмъ влія-
тельнымъ лицамъ въ Римѣ; за него вступились императоръ п
короли, духовныя и свѣтскія лица всѣхъ странъ;' напротивъ,
теологи всякаго рода стали на сторону кёльнцевъ, своихъ со-
товарищей по профессіи. 2-го іюля 1516 года папская ком- ,
миссія, назначенная для разсмотрѣнія этого дѣла, постановила
благопріятное для Рейхлина рѣшеніе, но при этомъ самъ папа 1
не высказался ни въ смыслѣ оправданія Рейхлина, ни въ •
смыслѣ осужденія его противниковъ, а издалъ такъ называе-
мый «іпапбаіііггі йе вирегзейепйо» (указъ объ отсрочкѣ). Этимъ
распоряженіемъ дѣло не рѣшалось окончательно, а только
откладывалось, глухая борьба партій за расположеніе могу-
щественныхъ покровителей продолжалась и воинственное на-
строеніе противниковъ не утихло.
Прошло нѣсколько лѣтъ. Вдругъ вмѣшался въ споръ
Францъ фонъ-Зикингенъ, одинъ изъ тѣхъ дворянъ военнаго
званія, на которыхъ Рейхлинъ указывалъ уже въ 1512 году,.
и вмѣстѣ съ тѣмъ одинъ изъ тѣхъ, которые считали длящееся
особенной честью быть и называться учениками знаменитаго
гуманиста. Онъ ужо не разъ вступалъ въ борьбу съ домини-
канцами, и не съ одними только кёльнскими, а потому зналъ,
что энергическими поступками онъ скорѣе справится съ ними,
тѣмъ одними громкими словами. Въ виду этого, онъ грозилъ
(1519) насильственнымъ нападеніемъ, если сви немедленно-
же не изъявятъ готовность уплатить Рейхлину судебныхъ
издержекъ, присужденныхъ съ нихъ шпейерскимъ судомъ.
Цѣлью, которою въ данномъ случаѣ руководился Зикингенъ
было не столько желаніе доставить деньги старику, (ихъ сумма
хотя,и была значительной для того времени, но во всякомъ
случаѣ не могла вполнѣ обезпечить Рейхлину беззаботную
въ матеріальномъ отношеніи старость), сколько стремленіе
дать ему спокойствіе и залогъ безопасности, благодаря несом-
нѣнному признанію противниковъ въ своей неправотѣ и со-
гласію ихъ подчиниться рѣшенію суда. Онъ достигъ по край-
271
ней мѣрѣ того, что доминиканцы, не считавшіе себя побѣж-
денными, такъ какъ папа не осудилъ ихъ, высказали готов-
ность покончить дѣло миромъ. Однако, эта готовность была
только кажущейся, потому что какъ разъ въ то время, какъ
они безъ особеннаго къ тому повода высказали ее, имъ вѣ-
роятно былъ уже извѣстенъ результатъ тайной и упорной, но
оставленной гуманистами безъ вниманія дѣятельности . Г о х-
отратена и его приверженцевъ, а именно то, что послѣдніе
добились-таки объявленія шпейерскаго приговора недѣйстви-
тельнымъ. Правда, этимъ Рейхлинъ еще не осуждался и дѣло
было проиграно только въ первой инстанціи, но зато вполнѣ
выяснилась перемѣна господствующаго направленія въ Римѣ,
происшедшая главнымъ образомъ вслѣдствіе все усиливавшагося
реформаціоннаго движенія, на которое смотрѣли, какъ на про-
долженіе и слѣдствіе дѣйствій гуманистовъ. Тѣмъ не менѣе,
доминиканцы сдержали свое слово. Во время одного конвента
во Франкфуртѣ (1520),—Зикингенъ, правда, стоялъ почти у
воротъ—собрался тр'етейскій судъ и рѣшилъ, что доминиканцы
должны обратиться къ папѣ съ просьбой прекратить споръ,
отмѣнить недѣйствительность шпейерскаго рѣшенія и нало-
жить молчаніе на обѣ партіи; кромѣ того они должны были
дать обязательство никогда больше не возобновлять спора.
•Соотвѣтствовало-ли такое рѣшеніе образу мыслей собравшихся
представителей или было продиктовано лишь необходимостью
и страхомъ, судить конечно трудно, но только прошеніе дѣй-
ствительно было отправлено въ Римъ. Рейхлинъ сообщилъ
•его содержаніе своимъ старымъ друзьямъ въ этомъ городѣ и
побуждалъ ихъ еще немножко похлопотать за него въ послѣд-
ній разъ (какъ онъ имѣлъ основаніе думать), въ виду несо-
мнѣнно ожидавшагося успѣха.
Однако, его надежда не оправдалась. Въ томъ самомъ
Римѣ, гдѣ язычество почти оффиціально заступило мѣсго хри-
•стіанства, гдѣ еврейскій языкъ и литература пользовались
такимъ почетомъ, что въ римскомъ университетѣ была учреж-
дена 'каѳедра этихъ предметовъ и папа издалъ постановленіе
о напечатаніи Талмуда, гдѣ гуманизмъ былъ не любительскимъ
занятіемъ отдѣльныхъ кружковъ, а жизненнымъ элементомъ
272
всѣхъ образованныхъ людей вообще, гдѣ, наконецъ, Рейх-
линъ, по словамъ одного восторженнаго нѣмецкаго юноши-
гуманиста, «жилъ въ устахъ и сердцѣ каждаго», —въ томъ-
же Римѣ была проклята еврейская религія, еврейская
литература признана вредной, а гуманизму объявлена была
война и Рейхлинъ осужденъ. 23' іюня 1520 года па-
пой было вторично издано постановленіе, признававшее
шпейерское рѣшеніе недѣйствительнымъ; «Глазное зеркало»
было въ силу этого постановленія изъято изъ обращенія и
сожжено, какъ произведеніе непозволительно покровитель-
ствующее евреямъ и враждебное по отношенію къ истинно-
благочестивымъ христіанамъ, а самъ Рейхлинъ приговоренъ
къ безусловному молчанію и уплатѣ всѣхъ издержекъ по ве-
денію процесса.
На нѣмецкихъ гуманистовъ это совершенно неожиданное
рѣшеніе произвело столь незначительное впечатлѣніе, что о
немъ едва-ли упоминаетъ хотя бы одинъ современникъ, и
только въ новѣйшее время архивныя изслѣдованія вывели
его на свѣтъ. Причину такого удивительнаго пренебреженія
слѣдуетъ видѣть не только въ равнодушіи къ папскимъ по-
становленіямъ, но и въ сознаніи, что это рѣшеніе папы вновь
выноситъ на свѣтъ дѣло давнымъ-давно уже рѣшенное въ
обратномъ смыслѣ. Нѣмецкимъ гуманистамъ теперь было мало
дѣла до шпейерскаго приговора или римскаго мандата, до
отзыва Рейхлина или Талмуда. Они видѣли, что на ихъ
вождя напали люди, которые уже по одному своему положе-
нію, а еще болѣе по убѣжденіямъ, были имъ ненавистны. Рѣ -
шеніе у нихъ давно уже было готово и они не нуждались въ
постановленіяхъ римскаго трибунала. Ихъ трибуналомъ было
общественное мнѣніе, а обвинительными протоколами и за-
щительными рѣчами—сатиры и стихотворенія. Они начали
борьбу съ противниками, умственное содержаніе которыхъ
знали прекрасно, но зато невѣрно оцѣнивали все значеніе и
силу ихъ скрытой подпольной дѣятельности, будучи вполнѣ
увѣрены въ своей побѣдѣ, и закончили ее въ искреннемъ
убѣжденіи, что врагъ выбитъ со всѣхъ позицій и уничто-
женъ навсегда.
273
Почти съ того момента, когда состоялся майнцскій про-
цессъ, началась вторая стадія литературной борьбы. Въ пер-
вой стадіи Рейхлинъ и Пфефферкорнъ были единствен-
ными представителями борющихся партій; во второй —они
уступаютъ первое мѣсто своимъ единомышленникамъ, < т.-е.
нѣмецкимъ гуманистамъ съ одной стороны, кёльнскими доми-
никанцамъ, съ другой. '
Самъ Рейхлинъ теперь рѣдко выступалъ лично. Сразу-
же въ 1513 году онъ издалъ свою рѣзкую «защиту противъ
кёльнскихъ клеветниковъ» (саіптніаіогез; съ тѣхъ поръ это
слово въ нѣсколько измѣненномъ видѣ — саішппіеизей, благо-
даря нѣкоторому созвучію съ Соіопіепзез, стало любимымъ
орудіемъ для оскорбительной игры словъ). Затѣмъ лишь въ
предисловіяхъ и посвятительныхъ страницахъ своихъ позд-
нѣйшихъ научныхъ работъ онъ старался отстаивать свою честь
и обращался съ просьбами къ знатнымъ друзьямъ; кромѣ
того, онъ обнародовалъ два собранія писемъ, адресованныхъ
къ нему—Ерізіоію сіагогпш ѵігогпт 1514 года и Еріаіоіге
іііийігішп ѵігогпт 1519 г., въ которыхъ сознательно отказы-
вался-отъ самозащиты, предоставляя говорить въ свою пользу
свидѣтельствамъ современныхъ ему знаменитостей.
Болѣе дѣятельнымъ оказался Пфефферкорнъ. Въ четы-
рехъ сочиненіяхъ на нѣмецкомъ языкѣ (латинскіе, носящіе
его имя, не принадлежатъ ему) онъ защищалъ съ 1514-го
по 1521-ый годъ дѣло, которое стало для него задачей жизни. Но
если сравнить эти работы: «Зіигт^іоск» (Боевой колоколъ),
«Ве8с1іігтгш§» (Защита), «ЗігеііЪйсЫеіп» (Книжка спора) и
«Еіпе іпііісйііре К1৻ (Сострадательная жалоба) съ его преж-
ними произведеніями, то между ними легко замѣтить харак-
терное различіе. Борьба съ евреями, представлявшая прежде
исключительную тему его сочиненій, отступаетъ теперь на
задній планъ, хотя и не исчезаетъ совершенно. Первое мѣсто
занимаетъ борьба съ Рейхлиномъ, который осмѣивается
и поносится въ прозѣ, стихахъ и пѣснѣ, какъ клеветникъ,
невѣжда и двуязычный человѣкъ; въ послѣднемъ наимено-
ваніи нельзя, конечно, не видѣть намека отчасти на завѣт-
ную для Рейхлийа и достигнутую имъ славу знатока двухъ
Гейгеръ. 18
274
(вѣрнѣе трехъ) языковъ, а отчасти на тѣ противорѣчія, въ
которыхъ онъ запутался. Но главнѣйшую роль во всѣхъ этихъ
сочиненіяхъ играютъ чисто личные мотивы, страсть автора
говорить о себѣ и стремленіе оправдаться отъ всѣхъ взво-
димыхъ на него обвиненій. Правда, въ одномъ сочиненіи
Пфефферкорнъ мечетъ громы на грѣшника и преступника
Рейхлина, а въ другомъ сожалѣетъ о немъ, какъ будто того
уже давно осудили, и лицемѣрно оплакиваетъ павшаго, тѣмъ
не менѣе оба сочиненія, не смотря на свой рѣзкій тонъ, мѣ-
стами переходящій въ открытое обвиненіе, въ сущности на-
писаны съ цѣлью самозащиты и возстановленія несправедливо
поруганной чести. Для насъ мало интересно, былъ-ли этотъ
довольно-таки проблематическій противникъ гуманистовъ мяс-
никомъ въ Дахау, былъ ли онъ осужденъ тамъ за воровство и
лишенъ правъ гражданства, но то обстоятельство, что онъ ста-
рается отвергнуть такія обвиненія и то, что для возстановленія
своей репутаціи онъ пишетъ похвальную рѣчь городу Нюрн-
бергу, приводитъ рекомендательныя письма императора и
другихъ свѣтскихъ и духовныхъ князей,—все это характери-
стично для человѣка, который отравилъ знаменитому ученому
послѣдній десятокъ лѣтъ его жизни и который вмѣстѣ со сво-
ими единомышленниками могъ жить нелѣпой надеждой сло-
мить такую могучую умственную силу, какъ гуманизмъ.
За этими немногими заявленіями со стороны обоихъ глав-
ныхъ противниковъ послѣдовали многочисленныя брошюры
приверженцевъ того и другого лагеря. Сторонники Рейхлина,
уже ранѣе выступавшіе подъ общимъ именемъ ревнителей
свободныхъ искусствъ или изученія гуманитарныхъ наукъ
(апее, еіікііпга Ьишапііайз), получаютъ названіе рейхлинистовъ;
составляются ихъ списки и, кромѣ этой, такъ сказать, главной
арміи, образуются отдѣльныя меньшія группы, къ которымъ
стремятся примкнуть нѣкоторые почти забытые бойцы съ тѣмъ,
чтобы увидѣть и свои имена наряду съ именами славныхъ
вождей. Противники Рейхлина получаютъ прозвище оЪзспгі
ѵігі, что въ буквальномъ слыслѣ значитъ: неизвѣстные, прос-
тые люди; такъ назвали ихъ гуманисты въ противополож-'
кость къ сіагі ѵігі т. е. славнымъ, знаменитымъ мужамъ,
275
письма которыхъ были собраны Рейх линомъ; потомство же
назвало ихъ «темными людьми» и этотъ унизительный эпи-
тетъ навсегда остался за ними. Самое названіе было пущено въ
•обращеніе классической сатирой гуманистовъ «Ерізіоіае оЪзсп-
тогигп ѵігогит», въ составленіи которой Гуттену и Кроту
Рубеану принадлежитъ первое мѣсто. Эти два человѣка яв"
ляются энергичнѣйшими изъ вообще энергичныхъ, сильныхъ
и числомъ, и талантами рейхлинистовъ. Партія кельнцевъ,
сама по себѣ менѣе многочисленная и менѣе богатая лите-
ратурными силами, ограничивалась скорѣе защитой, чѣмъ при-
бѣгала къ нападенію; главными ея бойцами были Гохбтра-
тенъ и Ортуинъ Грацій, первый—мрачный проповѣдникъ
покаянія, второй—поэтъ.
«Письма темныхъ людей», появились въ двухъ частяхъ,
въ 1515 и 1517 гг. безъ имени автора, съ ложнымъ назва-
ніемъ мѣста, гдѣ онѣ были изданы, и съ довольно смѣлой
выдумкой, будто папа Левъ X милостиво принялъ ихъ. Всѣ
®ти мѣры предосторожности йе могли ввести въ заблужденіе
гуманистовъ и анти-гуманистовъ: и тѣ, и другіе съ самаго на-
чала знали или тотчасъ же поняли, что сочиненіе принад-
лежитъ какому-нибудь рейхлинисту и никоимъ образомъ не
предназначается для прославленія папства или духовенства.
Главными авторами по справедливости считаются упомянутые
нами Гуттенъ и Кротъ Рубеанъ; другіе гуманисты, ко-
торымъ или приходилось заканчивать еще какіе-нибудь преж-
ніе счеты или хотѣлось увѣковѣчить ту или другую старую исто-
рію, также принимали въ этомъ сборникѣ;-такимъ былъ, напри-
мѣръ, Б у ш ъ, воспользовавшійся здѣсь новымъ случаемъ отдѣ-
лать своего заклятаго врага, Тилем.ана Гейерлинга; конецъ
первой части писемъ имѣетъ специфическую эльзасскую окраску.
«Письма темныхъ людей», по словамъ ихъ авторовъ, на-
писаны живущими въ различныхъ > мѣстностяхъ сторонниками
кельнцевъ и адресованы Орту и ну Грацію. Онъ—ихъ бо-
жество, этотъ мастеръ всѣхъ свободныхъ искусствъ, теологъ,
юристъ, медикъ, но прежде всего поэтъ. Къ нему обращаются
•они., «глупые, сластолюбивые, исполненные невѣжественнаго
удивленія и фанатической ненависти, нѣмецкіе попы». Уже •
18*
276
самыя имена ихъ комичны: ЬапцзсЬнеідегіпз, .НаГептпзіиз,
йігапззГебегіиз, 8сѣеегзсЫеіГегіиз, Випіепіапіеііиз, Еііеімагга-
Ъіапиз, Боіікорйпз, Тііеніапп Ьитрііп. Какъ эти имена,
такъ и письма составлены на языкѣ, представляющемъ за-
бавную смѣсь нѣмецкаго съ латинскимъ: неопредѣленный
членъ передается латинскимъ и п и з, а опредѣленный Ь і с,
каждая фраза составлена сначала на обыкновенномъ нѣмец-
комъ языкѣ, а потомъ, съ чисто артистическимъ презрѣніемъ
къ мало-мальски сносной латинской фразеологіи, переведена
по латыни. Въ образахъ и сравненіяхъ, въ адресахъ и под-
писяхъ авторы писемъ обнаруживаютъ полное отсутствіе
вкуса, которое сказывается также въ постоянномъ чередованіи
важнаго съ глупостями, въ формулахъ учтивости и привѣт-
ствія, изъ которыхъ слѣдующая:
«ХѴіеѵіеІ Тгоріеп 8Іп<1 іш Месг
Сші лѵіеѵіеі ВерпНеп Іаніеп іп Кбіп ппіііег,
ТѴіеѵіеІ Нааге ЬеяіЬхЬ йея Еееі.ч Напі,
боѵіеі бггіійее гпГе ісіі гп Сіг 1апС>. *)
еще не самая худшая. Авторы твердо придерживаются ста-
рины, кичатся своими магистерскими и докторскими титу-
лами и видятъ въ тѣхъ, что нападаютъ на академическія
званія, своихъ злѣйшихъ враговъ. Они невѣжественны, не
знаютъ ничего выше своихъ устарѣлыхъ учебниковъ, счастливы
въ своихъ анти-научныхъ интересахъ, въ сбояхъ безплодныхъ
и безполезныхъ упражненіяхъ пустого остроумія, .съ гордымъ
презрѣніемъ смотрятъ на новомодныхъ поэтовъ и ораторовъ,
поклонниковъ прекрасной формы, и инквизиторски негодуютъ
на защитниковъ древности, почитающихъ языческихъ боговъ.
Они грубы и безнравственны, моты и кутилы, падки, будучи
грубыми циниками, до любовныхъ приключеній, въ которыхъ
здѣсь и исповѣдуются то"' съ нѣкоторымъ сокрушеніемъ, то 1
съ худо скрытымъ сластолюбіемъ, такъ какъ знаютъ, что самъ ’
*) Сколько капель въ морѣ, . і
И сколько ханжей гуляетъ въ Кёльнѣ на просторѣ, ч
Сколько волосъ въ шкурѣ осла, I
Столько разъ громко привѣтствую тебя я.
277
учитель О р т у и и ъ завелъ интригу съ красавицей женой
Пфефферкорна и потому будетъ снисходительнымъ судьей
грѣховъ плоти. Они считаютъ себя истинными священнослу-
жителями, потому что служатъ мессы и соблюдаютъ всѣ об-
ряды, и неистово громятъ проповѣдниковъ, которые смѣютъ
говорить своей паствѣ простымъ, безъискусственнымъ язы-
комъ, негодовать на общераспространенность конкубината и
на страсть духовныхъ лицъ къ скопленію въ своихъ ру-
кахъ возможно большаго количества приходовъ, вообще,—по-
рицать дурные нравы духовенства и ставить евангеліе выше
папскихъ постановленій. Но прежде всего они анти-рейхли-
писты, ревностно слѣдящіе за каждымъ памфлетомъ кельн-
цевъ и приходящіе отъ нихъ въ истинное умиленіе. Зато
сочиненія гуманистовъ они проклинаютъ, даже не читая ихъ,
и вынуждены вести трудную борьбу съ смѣлыми сторонниками
новой партіи.
Очень трудно читателю, не знакомому съ латинскимъ
языкомъ, дать понятіе объ этихъ письмахъ, главнымъ об-
разомъ потому, что въ переводѣ исчезаетъ вся своеобраз-
ность этой нѣмецко-латинской тарабарщины. Приблизитель-
ное понятіе о ней дастъ быть можетъ нижеприводимый пе-
реводъ отрывковъ одного изъ главнѣйшихъ писемъ сборника.
Предъ нами письмо магистра Филиппа Шлаураффа, опи-
сывающаго путешествіе по германскимъ городамъ и сообщаю-
щаго различныя непріятности, какія ему пришлось при этомъ
вынести, благодаря рейхлинистамъ. Разсказъ написанъ невѣ-
роятно плохими риѳмованными латинскими стихами. Приве-
демъ для примѣра нѣсколько главныхъ мѣстъ описанія, пере-
веденныхъ [въ примѣчаніи] соотвѣтственно оригиналу, намѣ-
ренно плохими и неправильно построенными виршами. *)•
СЬгівіе <1еііб отпі роіепв, іп диет врегаі отпе Епв,
(Ціі ев (Іеив йеогит, рег отпіа весг.іа весиіогит,
*) Редакція не сочла возможнымъ ограничиться однимъ переводомъ
приводимыхъ отрывковъ, какъ дѣлаетъ Гейгеръ, и печатаетъ оригиналь-
ный текстъ, воспользовавшись для этого извѣстнымъ изданіемъ: Вос к і п р’а
ШгісЬі Нийепі Орегпш Вирріетеніиш. Ерівіоіае оЬвспготт ѵігогит.
Ѵоі. 2. Ьірвіае. 1864, 1869. V. I, 2, 9, рр. 198—201. Прим. ред.
278
Ти ѵеіів тіЬі евве ргоріііив, сріапйо ІгіЬиІаі те іпітісив.
Міііе ипит йіаЬоІит, диі йисаі ай раііЬиІит
Роеіав еѣ йигівіав. сріі йейегипі тіЬі ѵехав,
Ііа диой атЬпІаѵі іи Аивігіат, ай теат таіат іоііипатг
і^піа Соііітіііив (ѵепіаі еі вапсіив Апііюпіив)
Еиіі іЬі Весіог, еі теив іпітісаіог,
Ѵосапв те ігайііогет, еі ѵоіепв ропеге ай Сагсегет
№ві Гесіввеі Несктап. 8ей ЛоасЬітив Ѵайіап,
Коѵпт іпіогіипіит, ргоріег Ререгсогпчт,
Месит іЬі іпсеріі: дпіа епт ѵііірепйіі
Іи епа йеі’епвіопе, С]йагпѵів сит тарпа гаііопе.
Типс йіхі срой вит іппосепв, еі гораѵі еит ііепв,
0,чо<1 ѵеііеі те йітіііеге; Іипс йіхіі еі іасйе
Весіог Ьпгвае Ііііі, сріой геііпегеі те сит ѵі.
ЕІ йіхіі Сивріпіапив, диет атаі гех Махітіііаиив,
(^иой тарізігі іп агііЪив вииі йосіогев іп рессаіів тогіаІіЪие.
Тиис іпсері іпйе ігапвіге, еі ай Іпроівіайі ѵепіге.
Ніс РЪіІотпвив ЬаЬііаі, еі соиіга ТЬеоІорое теігійсаі.
Типс іітеав еіив Гигіат ігапвіѵі ай НигтЬеграт,
(ІЬі риійат Рігскііеутег, диі пои еві Марівіег,
Гесіі тіііі іпвіапііат: вей цийіѵі іЬі сіат,
(^иой сит тпііів восіів, іп рагііЬпв йіѵегвів
Марпа іп Сопіпгаііопе ѵеііеі віаге рго Сарпіопе,
Еі сопіга пов ТЬеоІоров Гасеге тпііов ІіЬгов.
...еі ай ЕіТогйіат іпіепііопаіив',
ІІЪі АрегЬасЪіив те іпсеріі ІгіЪпІаге,
Еі ЕоЬаппв Неввив‘ диі пппцпат Гпіі Геввив
і^пегеге іп ріаіеів, пі регспіегепі те сит рпрпів;
Еі тиііит іеггіЬіШег ѵехаѵіі те Ьів ѵеі іег,
Еі йіхіі ай віпйепіев: Ггапраіів еі йепіев,
і^піа ТЪеоІорісив еі Кепсііііп еві іпітісив.
Типс йіхіі Сгоіив КиЪіапив: ипйе ѵепіі івіе Веапив,
0,иі поп еві поЪів поіив? йіхі, дпой вит рготоіив.
Типс ай ТиЬіпрат аЪіі: Іііс вейепі тиііі восй
С^пі поѵов ііЬіой Гасіипі еі Тііеоіоров ѵііірепйипі:
^иогит еві ѵіііввітив РЪіІіррив МеІапсЫопіпв,
8ісиі еро сориоѵі; еі ірііиг йео ѵоѵі,
8і ѵійегет Шит тогіиит, диой ігет ай ваисіит ЛасоЬит.
Гпіі еі ВеЬеІіив, еі Іоііаппев Вгаввісаппв,
Еі Раиіив Ѵегеапйег, йіе всііѵѵогеп аііѳ тіі еіи аийег,
(іиой ѵеііепі те регсиіеге, ві пои ѵеііет гесейеге.
279
Вей <|під:іт 11 іс Тііеоіо^не, сит нотіпе Ргапсівсив,
8иа саѵіяайопе рогіаѵіі те ех іііа гер-іопе 1).
«Письма темныхъ людей», выдаваемыя за произведеніе
будто-бы монашеской партіи, успѣли сначала вполнѣ обмануть
публику. Въ Англіи нищенствующіе монахи радовались появ-
ленію сочиненія, защищавшаго ихъ интересы, а одинъ доми-
никанскій пріоръ въ Брабантѣ купилъ нѣсколько экземпляровъ
его, чтобы сдѣлать подарокъ своему начальству; даже въ Гер-
маніи, гдѣ, казалось бы, должны были стоять настолько близко
къ дѣлу, чтобы сразу увидѣть истинный смыслъ писемъ, нѣ-
которое время ихъ ложно понимали. Заключительное письмо
второй части, правда, не допускало никакихъ заблужденій.
Въ немъ магистръ Малеолусъ «изъ рая» обращается съ
рѣзкой бранью противъ О р т у и н а, осуждая его за то, что
онъ смѣетъ объявлять еретиками благочестивыхъ людей и
защищать варваровъ, клеветать на поэтовъ и латинистовъ, и
заключаетъ свое проклятіе грознымъ возгласомъ: «къ чорту
васъ и все ваше отродье!» Но послѣдовавшее за этимъ кратко-
временнымъ недоумѣніемъ страшное негодованіе служитъ луч-
шимъ доказательствомъ того, какъ вѣрно была разсчитана
выходка ихъ противниковъ. -
Въ «Письмахъ темныхъ людей» главнымъ лицомъ^л^^®
типъ котораго обращено нападеніе, является О р тхучс-н
----------------- ёе '
*) Христе Боже Всемогущій, па кого уповаетъ всякъ Сущій. (іс—
Ты, который—богъ боговъ отъ вѣка до скончанія вѣковъ; ПѵО Г:
Удостой меня своего покрова, пбо терплю я отъ вражескаго ксжй’р
И отдай всѣмъ діаволамъ въ руки на растерзаніе и лютыя муки\^_
Поэтовъ и юристовъ, ради ихъ коварства и за то, что мнѣ чинили
кія мытарства
Потомъ, когда былъ въ Вѣнѣ я, начались опять мои злоключенія,
Такъ какъ Коллпмиціусъ (да поразитъ его въ гнѣвѣ своемъ святой
Антоніусъ),
Въ университетѣ бывшій правителемъ, длн меня же злымъ гонителемъ,
Предателемъ назвать меня посмѣлъ и въ карцеръ засадить хотѣлъ.
Добро еще, что Гекманъ за менн вступился, но тутъ вдругъ Вадіань
явился.
И опять мвѣ сильно влетѣло: изъ за Пфефферкорна вышло дѣло:
280
Грацій, который поэтому и отвѣтилъ на него рѣзкими
и въ высшей степени неостроумными памфлетами, тѣмъ бо-
лѣе неостроумными, что въ своемъ отвѣтѣ, ЬатепШіопез
оЪзсигогит ѵігогпт, онъ воспользовался идеей противниковъ,
конечно, въ противоположномъ смыслѣ. Въ другихъ же произ-
веденіяхъ гуманистовъ главнымъ объектомъ сатиры является
Гохстратенъ. Въ качествѣ инквизитора онъ обивалъ въ
Римѣ пороги знатныхъ людей, деньгами и хитростью пріобрѣталъ
расположеніе вліятельныхъ лицъ; друзья и противники счи-
тали его хорошимъ руководителемъ и дѣльцемъ, а также
главнымъ виновникомъ римскаго постановленія по дѣлу Рейх-
лина. Онъ много разъ выступалъ и какъ авторъ полемиче-
скихъ сочиненій, написалъ двѣ апологіи, въ которыхъ ста-
рался защититься противъ гуманистическихъ нападковъ, а
также издалъ другое сочиненіе, посредствомъ котораго надѣ-
ялся опровергнуть ученіе каббалы и, что для него было го-
раздо важнѣе, уничтожить гуманистическую партію.
Какое значеніе приписывалось этому человѣку, показы-
ваетъ то обстоятельство, что Эразмъ, обыкновенно не-
охотно нарушавшій свое уединеніе, рѣшился написать письмо
Тотъ въ своей'Защитѣ, не безъ основаніи, выставилъ его на посмѣяніе.
Не моя тутъ вина, я его увѣрялъ и долго, даже со слезам, умолялъ,
Чтобъ хоть какъ-нибудь меня отпустилъ, но тутъ, на бѣду, его попросилъ
Лиліенбурсы ректоръ шепоткомъ, чтобъ удержалъ меня онъ силкомъ,
Да еще прибавилъ Куспиніанъ, котораго любитъ самъ Максимиліанъ,
4<о искусствъ свободныхъ магистры—во всѣхъ смертныхъ грѣхахъ
артисты.
Поспѣшилъ я отсюда убраться и думалъ въ Ингольштадтъ пробраться,
Но тамъ Филомувъ обитаетъ и противъ Теологовъ стихи сочиняетъ.
Отъ ярости его я сбѣжалъ и въ городъ Нюренбергъ попалъ.
Здѣсь мнѣ какой-то Пиркгеймеръ ковни чинилъ, который даже магистромъ
не былъ,
Да еще узналъ я тайными путями, что этотъ всюду съ многими друзьями
Опасный заговоръ составляетъ и защищать Капніона замышляетъ,
А противъ насъ, друзья Теологи, строчить намѣренъ книги многи.
г
...и въ Эрфуртъ я пришелъ.
Здѣсь Апербахъ Петрей сталъ донимать меня еще сильнѣй
А Эобанъ Гессъ, въ довершенье, совсѣмъ вабыль объ утомленьѣ,
Ходя по площадямъ и всѣхъ подзуживая дать волю кулакамъ,
281
Гохстратену. Знаменитый ученый не становится здѣсь
на сторону партіи послѣдняго, а только такъ же, какъ онъ уже
сдѣлалъ это по отношенію къ гуманистамъ, уговариваетъ
итого, лично ему незнакомаго, антп-рейхлиниста, бытъ умѣрен-
нымъ въ борьбѣ и поторопиться съ мирнымъ соглашеніемъ.
«Отъ тебя зависитъ», пишетъ онъ, «прекратить ругань; это
послужитъ только честью для самаго тебя, для сословія, къ кото-
рому ты принадлежишь и для науки, которою ты занимаешься
•съ достойнымъ усердіемъ. Отдѣли свою личность отъ самаго
дѣла; человѣку свойственно дѣлать ошибки и потомъ ихъ
осуждать, но честь свою онъ долженъ всегда сохранять и
высоко ставить интересы науки, которые не только не за-
темняютъ теологію, а напротивъ уясняютъ ее, не только
не подрываютъ ея значеніе, а скорѣе способствуютъ усиле-
нію послѣдняго>. Остальные гуманисты, конечно, не согла-
шались съ тѣмъ, что Гохстратенъ серьозно занимается
наукой, напротивъ, они какъ разъ насмѣхались надъ его по-
стояннымъ желаніемъ казаться ученымъ при полной неспо-
собности быть имъ въ дѣйствительности. Очень много сочи-
неній посвящено этому предмету, но самымъ рѣзкимъ изъ
нихъ, рѣзкимъ тѣмъ болѣе, что онъ имѣетъ въ виду врага
въ тотъ самый моментъ, когда тотъ одержалъ видимую по-
Чѣмъ премного нанесъ мнѣ обидъ: былъ я дважды иль трижды побитъ.
А онъ еще кричалъ школярамъ: валяйте-ка его во всю по зубамъ,
Вѣдь онъ Теологъ вавзятый и, значитъ, Рейхлину врагъ заклятый.
Потомъ спросилъ Кротъ Рубеанъ, откуда взялся этотъ беанъ,
Никому изъ насъ здѣсь незнакомый, на что я отвѣтилъ, что я давно
ужъ ученый.
Въ Тюбингенъ затѣмъ я пробрался и тамъ на кружокъ друзей нарвался,
Которые въ новомъ духѣ книги сочиняютъ и крѣпко Теологовъ обижаютъ.
Всѣхъ ихъ, какъ узналъ я позднѣе, былъ Филиппъ Меланхтонъ подлѣе
И я далъ тогда Богу обѣщанье, что если онъ присудитъ въ наказанье
Смерть этому заклятому врагу, то я пѣшкомъ къ святому Якову пойду.
Тутъ же, йотомъ. Бебель и Брассиканъ поднялись и вмѣстѣ съ Вереандромъ
поклялись
Жестоко за меня приняться, коль я не успѣю во время убраться.
По счастью тамъ, для себя не безъ риска, какой-то Теологъ восившій
имя Франциска,
Мнѣ на опасность указалъ и я тогда ивъ этихъ мѣстъ бѣжалъ.
282
бѣду, является памфлетъ подъ заглавіемъ «Торжествующій
Гохстратенъ» (Носѣнігаіпн оѵапз, 1521). Въ этомъ про-
изведеніи самъ Гохстратенъ разсказываетъ о всѣхъ
своихъ хитростяхъ и уловкахъ, хвастаетъ своимъ невѣже-
ствомъ и пустозвонными претензіями на ученость и совѣ-
туется съ своими присными на счетъ дальнѣйшей борьбы,
причемъ имъ овладѣваетъ такое неистовое рвеніе, что онъ
готовъ даже схватиться съ собственными помощниками; въ
концѣ концовъ, онъ начинаетъ пѣть торжественный гимнъ
по поводу своей побѣды.
Съ фактической точки зрѣнія конечно онъ выигралъ дѣло.
Но ни въ чемъ такъ ясно не выразилась увѣренность гумани-
стовъ въ своей побѣдѣ, какъ въ томъ обстоятельствѣ, что уже
за три года до окончательнаго разрѣшенія спора воспѣвался
«Тріумфъ Рейхлина» (Тгіитрйпв Сарпіопіе), а Гохстра-
тенъ изображался побѣжденнымъ и униженнымъ. По своему
замыслу вещь эта не самостоятельна. Уже въ 1512 году гран-
діозное произведеніе Дюрера, тріумфальное шествіе импе
ратора, еще неоконченное, возбуждало большой интересъ въ гу-
манистическихъ кружкахъ, которые вообще очень сочувствен-
но относились къ такимъ прославленіямъ и въ особенности къ
тѣмъ изъ нихъ, гдѣ замѣтно было подражаніе древнимъ; подъ
вліяніемъ этой картины одинъ художникъ,—его имя намъ не-
извѣстно,—написалъ тріумфальное шествіе Рейхлина. Къ
художнику присоединился поэтъ. Въ точности нельзя сказать
кто былъ этотъ послѣдній, но существуетъ болѣе основаній
предполагать, что авторомъ поэмы, назвавшимъ себя Элеу-
теріусъ Биценусъ, былъ Гуттенъ, а не Бушъ, тоже на-
писавшій, подъ псевдонимомъ Акціусъ Необіусъ, Тріумфъ
Рейхлина. Картина и поэма вполнѣ соотвѣтствуютъ другъ
другу, въ обѣихъ изображается тріумфальное шествіе винов-
ника торжества, устроенное при возвращеніи послѣдняго въ
свой сродной городъ П ф о р ц г е й м ъ его согражданами и по-
читателями.
Процессія *) двигается по усыпаннымъ зеленью и цвѣ-
тами улицамъ промежъ празднично убранныхъ домовъ.
*) Слѣдуемъ въ описаніи шествія Штраусу. «Ульрихъ фонъ Гут-
тенъ». [Русск. перев. стр. 146, 147].
283
Впереди несутъ оружіе и идоловъ побѣжденныхъ: первое—
софистическія заключенія и доказательства, купленныя, ти-
тулы, изображенія костровъ и т. п.; послѣднія четыре чудо-
вища—суевѣрье, варварство, невѣжество и зависть, которыя
описаны въ отталкивающихъ аллегоріяхъ. Затѣмъ слѣдуютъ
въ цѣпяхъ побѣжденные враги: впереди Гохстратенъ, ог-
ненный человѣкъ, второй Какей и Тиѳей, пожирающій огонь,
изрыгающій огонь и кричащій послѣ каждаго слова «въ
огонь!»; затѣмъ пьяный, завистливый Орту инъ, честолю-
бивый святоша Арнольдъ фонъ Тунгернъ, Іуда Пфеф-
феркорнъ, на котораго авторъ призываетъ палача, пусть-бы
тотъ изувѣчилъ его и поволокъ за ноги; далѣе идутъ майнцскіе
и франкфуртскіе враги Рейхлина, два не въ мѣру рев-
ностныхъ ..священника, объявившихъ главу гуманистовъ ере-
тикомъ даже съ церковной кафедры. За плѣнными слѣдуютъ
жертвенные быки, затѣмъ музыка и пѣвцы, поющіе хвалеб-
ный гимнъ Капніону; наконецъ, въ убранномъ всевозмож-
ными благородными растеніями и цвѣтами экипажѣ—почтен-
ная фигура самого тріумфатора, сѣдая голова котораго увита
лаврами и плющемъ; онъ держитъ въ правой рукѣ «Глазное
зеркало», а въ лѣвой масличную вѣтвь; шествіе замыкалось
толпой тоже увѣнчаннымъ ученыхъ, юристовъ и поэтовъ,
освобожденныхъ Рейхлиномъ отъ погибели, грозившей и имъ
со стороны обскурантовъ.
Но важнѣе самого замысла этого шествія является настро-
еніе, лежащее въ его основѣ. Съ одной стороны, страстная
ненависть къ противникамъ, какъ къ врагамъ знанія, а также
добрыхъ нравовъ и истинной вѣры, которые подъ покровомъ
религіи и въ прежнее время совершали не мало преступле-
ній; съ другой—въ значительной степени муссированное пре-
клоненіе предъ Рейхлиномъ, которое здѣсь означаетъ
только энтузіазмъ къ дѣлу свободы и просвѣщенія, воплощен-
ному , въ личности этого вождя и подвергшемуся опасностп
благодаря усиліямъ его враговъ.
Куда ни взглянуть, во всемъ лагерѣ гуманистовъ господ-
ствуетъ Одно и то-же настроеніе и потребность его выразить.
Нисколько не преувеличиваютъ, когда говорятъ, что въ те-
। 284
ченіе нѣсколькихъ лѣтъ, приблизительно съ 1512 по 1517
годъ, дѣло Рейхлина вполнѣ завладѣло умомъ и сердцемъ
нѣмцевъ. Въ многочисленныхъ сочиненіяхъ—Б ё к и н г ъ на-
считываетъ ихъ 44 (правда, съ 1505 по 1517 годъ)—и въ
безчисленныхъ письмахъ разсматривается это дѣло, разска-
зывается и комментируется каждое событіе. Здѣсь постоянно
повторяются однѣ и тѣ же мысли, часто даже одни и тѣ-же
слова, но вѣдь всегда охотно слушаешь то, что наполняетъ
душу. Даже за границей принимаютъ участіе въ этомъ нѣ-
мецкомъ спорѣ: Англія, заинтересованная, благодаря Э р а з-
м у, въ дѣлѣ гуманизма, Франція, не смотря на Парижское
рѣшеніе, принятое въ угоду кёльнцамъ и неблагопріятное
для Рейхлина, Италія, наперекоръ усиліямъ анти-гумани-
стовъ и притворному или дѣйствительному равнодушію, съ ко-
торымъ здѣсь относились къ положенію дѣлъ въ Германіи,—
всѣ эти страны имѣютъ своихъ рейхлйнистовъ, которые въ
многочисленныхъ письмахъ и сочиненіяхъ спѣшатъ выразить
свое глубокое уваженіе и сочувствіе учителю.
Въ Германіи центромъ партіи рейхлинистовъ былъ Эр-
фуртъ. Оттуда исходило множество анонимныхъ сочиненій,
преимущественно сатирическаго содержанія, причинявшихъ
темнымъ людямъ больше зла, чѣмъ" самые ученые фоліанты.
Тамъ-же самымъ ревностнымъ образомъ расточали похвалы
Рейхлину кружокъ Муціана и онъ самъ, безъ всякой зависти
признавшій превосходство великаго гуманиста. Для примѣра
приведемъ одно изъ этихъ многочисленныхъ, нерѣдко преуве-
личенныхъ хвалебныхъ привѣтствій, заимствуемое нами изъ
письма Эйриція Корда. «Не разъ, а дважды и даже трижды
привѣтствую тебя, превосходнѣйшій и безупречнѣйшій Р е й х-
л и н ъ! Предъ лицомъ столькихъ ужасныхъ чудовищъ, выплы-
вающихъ изъ старой варварской тины, я еще разъ громко
провозглашаю: Привѣтствую тебя, непобѣдимый Геркулесъ,
защитникъ ученыхъ, сладчайшая жемчужина музъ! Я люблю
тебя больше, чѣмъ твой лучшій другъ, видѣть твое лицо
составляетъ мое высшее желаніе. Не будучи въ состояніи
самъ придти къ тебѣ, я испытываю радость, получая извѣ-
стія отъ приходящихъ отъ тебя друзей. Я въ восторгѣ, когда
285
они сообщаютъ хорошее.” Но ты долженъ побѣдить, побѣж-
дай скорѣй, и не заставляй насъ томиться въ ожиданіи».
Этими и подобными имъ заявленіями, съ еще большими
даже и все таки не совсѣмъ неосновательными похвалами,
наполнена переписка Рейхлина. Такія выраженія доказы-
ваютъ высокое уваженіе къ его личности, всеобщее одуше-
вленіе и сочувствіе его дѣлу, одно время занявшее столь
важное мѣсто среди духовныхъ интересовъ націи, что, каза-
лось, все вниманіе было сосредоточено единственно на немъ.
Съ 1518 года положеніе дѣла измѣняется: наряду съ гу-
манизмомъ выступаетъ реформація, вскорѣ она беретъ верхъ
надъ нимъ и, наконецъ, всецѣло овладѣваетъ умами націи.
Рейхлинъ—не реформатдм.-- При всей смѣлости, съ ка-
кой онъ вооружается противъ старой церкви, онъ все же
остается ея вѣрнымъ сыномъ. Если онъ и осуждаетъ тради-
ціонный латинскій'переводъ библіи и отдаетъ предпочтеніе
«еврейской истинѣ», если онъ и отвергаетъ средневѣковыхъ
комментаторовъ и охотнѣе руководится своими собственными
знаніями, чѣмъ указаніемъ послѣднихъ, все-же онъ подчи-
няетъ, и свои отдѣльныя мнѣнія, и всю свою систему суду церк-
ви. Рейхлинъ нѣсколько разъ довольно свободно высказывался
относительно папства и духовенства, при случаѣ осмѣивалъ
торговлю реликвіями, раскрылъ,—правда, по порученію другого
лица,—предъ папой происки его слугъ и мужественно требо-
валъ права, въ которомъ ему несправедливо отказывали; тѣмъ
не менѣе онъ видитъ въ папѣ высшій и непогрѣшимый ав-
торитетъ. Онъ даже проклинаетъ всѣхъ нападавшихъ на
этотъ авторитетъ и потому подвергнутыхъ осужденію. Онъ одоб-
ряетъ сожженіе Саванаролы на кострѣ не потому, чтобы
считалъ его противникомъ гуманистовъ, а потому, что видитъ
въ немъ еретика; онъ съ презрѣніемъ относится къ мечтамъ
Ганса Бёме, простого крестьянина, проповѣдовавшаго пол-
столѣтія до Лютера реформаторскія и революціонныя ученія
и поплатившагося жизнью за свои утопіи.
Высокое уваженіе къ церкви, признаніе еретиками и не-
вѣрующими тѣхъ лицъ, которыя боролись противъ автори-
тета священниковъ и противъ церковныхъ ученій, наконецъ,
286
боязливая осторожность старѣющагося и много пережившаго
человѣка опредѣляютъ отношеніе Рейхлина къ реформаціи.
Онъ видѣлъ въ ней насильственное разрушеніе прочно уста-
новившагося порядка и непристойный вызовъ общему мнѣ-
нію; сверхъ того, испытавъ всю злокозненность духовенства,
онъ боялся непріятностей и для себя лично. Поэтому, какъ
ни высоко онъ уважалъ ученость Лютера, какъ ни близко
стоялъ къ реформаторскимъ кружкамъ, благодаря своему вну-
чатному племяннику Меланхтону, онъ все-же отрицалъ вся-
кую связь своего дѣла съ дѣломъ Лютера и разошелся съ
своимъ родственникомъ, когда послѣдній всецѣло присоеди-
нился къ реформатору. Ни однимъ словомъ, ни однимъ по-
ступкомъ не даетъ Рейхлинъ повода предположить у него ре-
форматорскія убѣжденія; часто повторяемая исторія, будто онъ
воспрепятствовалъ своему гостю Іоганну Экку изъ Ин-
голыптадта сжечь сочиненія Лютера, доказываетъ только
то, что онъ самъ слишкомъ хорошо зналъ, что значитъ ярость
фанатиковъ, и на самомъ себѣ испыталъ всю безполезность
насильственныхъ мѣръ противъ произведеній литературы. Онъ
безусловно отрицалъ реформацію и настойчиво утверждалъ,
что живетъ и умретъ вѣрнымъ сыномъ старой церкви. Такъ
сдѣлалъ онъ, какъ кажется, послѣ папской буллы противъ
Лютера, въ своемъ письмѣ, адресованномъ баварскимъ
князьямъ. Письма этого мы не знаемъ, зато извѣстно рѣзкое
посланіе Гуттена къ прежде столь уважаемому учителю (отъ
22 февраля 1521 года). Это—разрывъ въ самой рѣшительной'
формѣ, это—вызовъ молодыхъ старикамъ, неудержимо рву-
щихся впередъ энтузіастовъ осмотрительнымъ и нерѣшитель-
нымъ людямъ; вмѣстѣ съ,тѣмъ это—насмѣшка знатока жизни
и людей надъ простодушіемъ и довѣрчивостью ученаго: «даже
еслибы ты могъ осужденіемъ взглядовъ Лютера освободиться
отъ Рима, я-бы всетаки считалъ безчестнымъ съ твоей сто-
роны выступать противъ’партіи, къ которой, какъ ты видишь,
принадлежатъ всѣ тѣ, чьимъ единомышленникомъ ты долженъ
былъ-бы быть во всякомъ честномъ дѣлѣ... попробуй-же и если
твой возрастъ позволяетъ тебѣ, отправляйся въ Римъ, куда
тебя такъ тянетъ, и поцѣлуй ногу у папы Льва, даже пиши
противъ насъ, чего ты такъ желаешь».
287
Рейхлинъ не поѣхалъ въ Римъ; неизвѣстно, чтобы онъ
являлся съ поклономъ къ папѣ; безъ сомнѣнія не писалъ онъ .
и противъ протестантовъ, но надежды и довѣрчивость въ
немъ умерли. Настоящее не представляло уже для него ни-
какой радости, а въ будущее онъ всматривался съ мрачной
тоской.
Рейхлинъ окончилъ свою славную и трудовую жизнь
30-го іюня 1522 года, утомленный жизнью, но не работой, и
до послѣдней минуты непокидаемый жаждой знанія. Трога-
тельно видѣть, какъ онъ, согбенный старостью, испытавшій
тяжелыя жизненныя потрясенія, съ радостью принимаетъ ка-
федру въ университетѣ, какъ онъ черпаетъ новыя силы въ
признаніи его заслугъ сильными міра сего и въ наплывѣ уча-
щейся молодежи. Онъ не принадлежитъ къ числу творческихъV
умовъ, которые воздвигли себѣ безсмертные памятники, соз-
дали вѣчно-юныя произведенія, способныя доставлять всѣмъ
.поколѣніямъ огромное наслажденіе; онъ—не художникъ и ни-
коимъ образомъ не смѣлый мыслитель, имѣющій мужество
дойти до конечныхъ выводовъ. Рейхлинъ—неутомимый изслѣ- ѵ
дователь, многосторонній ученый, отважный піонеръ въ не-
изслѣдованныхъ областяхъ знанія и безстрашный поклонникъ
истины. Однако, истина для него не чужое мнѣніе, не пред-
писанное утвержденіе, а исключительно увѣренность, пріобрѣ-
тенная путемъ самостоятельнаго изслѣдованія; свое стремленіе
къ истинѣ онъ изображаетъ въ слѣдующихъ прекрасныхъ сло-
вахъ: «Я люблю св. Іеронима и почтительно преклоняюсь
предъ Николаемъ Лирійскимъ, но только одной истинѣ я мо-
люсь какъ Богу».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Дезидерій Эразмъ.
Среди панегириковъ, посвященныхъ памяти Рейхлина,
однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ былъ «Апоѳеозъ Рейх-
лина», изображавшій видѣніе, будто-бы явившееся въ мо-
ментъ смерти знаменитаго гуманиста одному францисканцу.
На противоположной сторонѣ какого то ручья, черезъ кото-
рой былъ перекинутъ мостъ, монаху представилась прекрасная
лужайка. Къ мосту приближался Рейхлинъ въ бѣлой
одеждѣ, за нимъ шелъ его добрый геній, прелестный ребенокъ
съ крылышками на спинѣ. Огромныя черныя птицы съ кри-
комъ преслѣдовали ихъ, но Рейхлинъ, обернувшись, осѣ-
нилъ птицъ крестнымъ знаменіемъ и этотъ знакъ, а также
звукъ его голоса прогнали послѣднихъ.- .У моста его встрѣ-
тилъ ученый языковѣдъ, блаженный Іеронимъ, привѣт-
ствовалъ его, какъ коллегу, и приподнесъ ему платье, все
украшенное трехцвѣтными языками, что должно было озна-
чать три языка, извѣстные имъ обоимъ. Надъ лужайкой въ
воздухѣ летало множество ангеловъ; на холмъ, находившійся
на лужайкѣ, спустился съ разверстаго неба огненный столбъ,
и на немъ, обнимая другъ друга, при пѣніи хора ангеловъ,
вознеслись оба святые мужа *).
Авторъ этого «Апоѳеоза»—Дезидерій Эразмъ. Онъ
написалъ его не восторженнымъ юношей, а уже въ тотъ пе-
*) Слѣдуемъ здѣсь пересказу Д. Ф. Штраусса: «Ульрихъ фонъ
Г уттенъ». См. русск. перев., стр. 411.
289
ріодъ своей жизни, когда находился въ расцвѣтѣ лѣтъ и на
вершинѣ своей славы. Прежде онъ далеко не всегда былъ
способенъ на такое безпристрастное признаніе заслугъ своего
знаменитаго современника, хотя ему вовсе не приходилось
завидовать Рейхлину. Онъ обладалъ всѣми дарованіями
послѣдняго: многосторонней ученостью и не остывающей
страстью къ знанію, къ которымъ присоединялось еще то, чего
уже не имѣлъ Рейхлинъ: изящество выраженія и блестящее
остроуміе; кромѣ того, онъ могъ въ гораздо большей степени,
чѣмъ послѣдній, гордиться своимъ вліяніемъ на современниковъ
и своимъ участіемъ въ важнѣйшихъ событіяхъ того времени.
Дезидерій Эразмъ родился 28 октября 1467 года
въ Роттердамѣ, а умеръ 12 іюля 1536 года въ Базелѣ. Онъ
былъ незаконный сынъ Гергарда де Прэтъ (Ргаеі), который
вслѣдствіе необдуманно-поспѣшнаго обѣта не могъ жениться на
матери ребенка; еще въ раннемъ дѣтствѣ Эразмъ лишился
своихъ родителей, которые не могли дать мальчику хорошаго
домашняго воспитанія вслѣдствіе нужды. Онъ учился сначала
въ Девентерѣ, потомъ хотѣлъ идти въ университетъ, но, усту-
пая настояніемъ своихъ опекуновъ, желавшихъ поскорѣе из-
бавиться отъ него, а отчасти увлеченный восторженными раз-
сказами своего друга юности Корнелія Вердена, поступилъ
въ монастырь Штейнъ (Эммаусъ), близъ Гоуда (Ѳошіа). Это
кажущееся удаленіе отъ міра не вызвало, однако, у него ни
любви къ монастырской жизни, ни прекращенія любимыхъ
занятій. Хотя онъ и написалъ сочиненіе «О презрѣніи къ
міру», въ которомъ излагалъ причины, побудившія нѣкоего
юношу поступить въ монастырь, но сдѣлалъ это больше съ
цѣлью удовлетворить желанію отца и отплатить дань господ-
ствовавшему тогда модному направленію, чѣмъ для того, чтобы
дать выраженіе дѣйствительному своему настроенію. Напротивъ,
въ монастырѣ-то онъ и воспиталъ въ себѣ глубокую вражду
къ монашеской жизни, доказавъ это не только скрытой и
явной борьбой съ монастырскими правилами, но и рядомъ
небольшихъ сочиненій, въ которыхъ восторженно превозно-
силъ гуманистическое образованіе и съ ненавистью отзы-
вался о духовномъ, какъ граничащемъ съ невѣжествомъ.
Гейгеръ. 19
290
Однако, не смотря на все отвращеніе къ монастырской
жизни, ему удалось выйти изъ монастыря только въ 1491
году. Поводомъ къ этому давно желанному шагу послужило
приглашеніе архіепископа камбрейскаго, которому нуженъ
былъ молодой ученый для сопровожденія его въ предпола-
гавшемся путешествіи въ Римъ и который остановилъ свой
выборъ на Эразмѣ. Правда, послѣдній не попалъ еще тогда
въ «Священный городъ», но зато отъ монастыря избавился
навсегда. Въ Камбрэ Эразму удалось встрѣтить людей, ока-
завшихъ ему матеріальную помощь, подружившихся съ нимъ
и долгое время сохранявшихъ эти дружескія отношенія, но
онъ стремился къ тому, чтобы, жить въ центрѣ науки и
дѣйствовать въ болѣе обширномъ кругу; поэтому въ 1496 году
онъ уѣхалъ въ Кельнъ, а оттуда вскорѣ-же переселился въ
Парижъ.
Цѣлыхъ десять лѣтъ онъ, уроженецъ Нидерландовъ, про-
былъ во Франціи и Англіи, — въ Парижѣ, Лондонѣ и Ок-
сфордѣ. Тѣмъ не менѣе онъ не сдѣлался ни англичаниномъ,
ни французомъ и языкъ обѣихъ націй остался для него почти
столь-же мало извѣстнымъ, какъ и нѣмецкій. Но въ то время
какъ обѣ эти національности при всемъ уваженіи, какое онѣ
Питали къ., своему гостю, никогда не считали его своимъ,
нѣмцы уже тогда стали смотрѣть на него, какъ на своего
соотечественника, хотя онъ избѣгалъ высказываться относи-
тельно своей національности, отчасти изъ чувства извѣстнаго
космополитизма, а отчасти изъ гордости, такъ какъ не безъ
удовольствія слѣдилъ за спорами народовъ, предметомъ ко-
торыхъ былъ самъ. Какъ ни радушно относился онъ къ
ультра-патріотическимъ увѣщаніямъ нѣмецкихъ гуманистовъ
открыто признать себя нѣмцемъ и какъ ни поздно рѣшился
говорить о позіга Оегпіатііа, тѣмъ не менѣе нѣмцы въ правѣ
считать его своимъ. Исторія и политическое отношеніе
родины Эразма къ Германіи обусловливаютъ связь его съ
нѣмецкой націей, а многолѣтнее пребываніе въ Германіи и
неразрывная связь съ ея духовной жизнью дѣлаютъ его до
извѣстной степени нѣмцемъ. Только въ Германіи онъ въ оди-
наковой степени и даетъ, и самъ воспринимаетъ знанія, во
291
всѣхъ-же другихъ странахъ; онъ дѣлаетъ либо одно, либо дру-
гое: въ Италіи съ наслажденіемъ утоляетъ жажду знанія изъ
источниковъ культуры, во Франціи же и Англіи лишь щедро
раздаетъ дары изъ своихъ собственныхъ сокровищъ или, са-
мое большее, поощряетъ своихъ единомышленниковъ стойко
держаться разъ намѣченнаго пути.
Во Франціи и Англіи онъ учился у итальянцевъ, нахо-
дившихся по какимъ-либо обстоятельствамъ .въ этихъ странахъ,
(не воздавая впрочемъ имъ за это должной благодарности)
и училъ молодыхъ аристократовъ, которыхъ охотно поручали
его руководству. Объ этой своей дѣятельности, о своей жизни
въ кругу друзей, о народѣ и знати, о мелкихъ происшествіяхъ
повседневной, равно какъ и о важнѣйшихъ фактахъ умствен-
ной жизни, о литературныхъ и политическихъ событіяхъ
Эразмъ сообщаетъ въ своихъ безчисленныхъ письмахъ. Эта
переписка съ друзьями .и покровителями—главнымъ образомъ
съ первыми — является яркимъ свидѣтельствомъ его непри-
нужденно-легкаго таланта, его остроумнаго, оригинальнаго и,
несмотря на мертвый латинскій языкъ, крайне живого стиля.
Въ этихъ письмахъ Эразмъ походитъ на Вольтера, съ ко-
торымъ у него вообще есть много общаго, а именно, много-
сторонность, страсть къ путешествіямъ, космополитизмъ, а
также изящество, любовь къ внѣшности и недостатки харак-
тера. Эти письма Эразма принадлежатъ къ тѣмъ немногимъ
памятникамъ гуманистической литературы, которые привле-
каютъ не только изяществомъ формы, легкостью, художествен-
ностью и безъискусственностью слога, но и вѣчно-юнымъ содер-
жаніемъ, какъ изображенія бодрой, богатой событіями жизни.
Представить вліяніе, оказанное Эразмомъ во Франціи
и Англіи на юношей и людей зрѣлаго возраста, воодуше-
вленныхъ научными стремленіями, составляетъ задачу куль-
турной исторіи этихъ странъ. Мы мимоходомъ укажемъ здѣсь
только на то, что преобразованіе парижскаго университета
изъ очага схоластики въ разсадникъ гуманистическаго знанія
есть отчасти дѣло Эразма, а также и на то, что Англія
главнымъ образомъ ему обязана знакомствомъ съ классиче-
ской литературой. Узы тѣснѣйшей дружбы соединяли его съ
19*
292
Томасомъ Моромъ, ученымъ .канцлеромъ Англіи, человѣ-
комъ привѣтливаго и вмѣстѣ съ тѣмъ твердаго характера и
чуткой души; въ жизни Эразма едва-ли не самымъ луч-
шимъ временемъ были тѣ недѣли и мѣсяцы, которые онъ
провелъ вблизи этого достойнаго человѣка и его образован-
ной и сердечной семьи. Благодаря Мору Эразмъ сдѣлался
извѣстнымъ королевской фамиліи, имѣлъ случай видѣть молодого
принца, будущаго короля Генриха VIII, и впослѣдствіи пере-
слалъ ему стихотвореніе, въ которомъ прославлялась Англія, ея
обитатели и ея король, «болѣе патріотъ, чѣмъ дакійцы, бла-
гочестивѣе Нумы, краснорѣчивѣе Нестора, дипломатичнѣе
Цезаря, щедрѣе Мецената и сколько-нибудь скупой только
въ одномъ: въ пролитіи крови своихъ подданныхъ».
Изъ Англіи Эразмъ отправился въ Италію (1606), уже
не въ качествѣ ученика, но какъ знаменитый ученый, и
удостоился тамъ со стороны кардиналовъ, папы, ученыхъ
кружковъ и университетовъ высокихъ почестей, которыя
онъ, впрочемъ,' принималъ, какъ заслуженную дань. Всту-
пленіе на престолъ воспѣтаго имъ англійскаго принца ото-
звало его назадъ, въ Англію, но медлительность въ испол-
неніи данныхъ ему тамъ обѣщаній и вступленіе на папскій
престолъ Льва X заставили его пожалѣть о томъ, что онъ
такъ скоро уѣхалъ изъ Италіи; однако, ни Италія, ни Англія
не могутъ особенно похвалиться въ послѣдующее время про-
должительностью его пребыванія, Германія-же, напротивъ, ста-
новится мѣстомъ его постояннаго жительства и его второй ро-
диной. Съ 1513 года Эразмъ живетъ въ Базелѣ, въ тѣсныхъ
сношеніяхъ съ издателями и литературными кружками какъ
этого, такъ и сосѣднихъ городовъ. Сюда-то, а также въ Лувенъ,
стекаются нѣмецкіе гуманисты, увлекаемые желаніемъ видѣть
знаменитаго человѣка и надеждой удостоиться съ его стороны
ободрительныхъ словъ или писемъ, благословлявшихъ ихъ
на дальнѣйшій умственный трудъ. Жизнь въ Базелѣ пре-
рывается поѣздками въ Англію, болѣе продолжительнымъ
пребываніемъ въ. Нидерландахъ, куда его привлекала лич-
ность молодого короля Карла, будущаго императора Герма-
ніи, и въ особенности дѣятельностью въ Лувенѣ, въ кото
293
названное выше заведеніе для изученія трехъ языковъ, по-
видимому, обѣщало величественное развитіе гуманизма; но
•среди этихъ странствій его по прежнему привлекаетъ къ себѣ
мирный Базель, съ его энергичнымъ населеніемъ и широкимъ
развитіемъ типографскаго дѣла. Благодаря своей удивительной
писательской дѣятельности и корреспонденціи, чрезвычайно
обширной даже и для того времени, Эразмъ все болѣе и бо-
лѣе дѣлается оракуломъ Европы, высшимъ судьей въ духов-
ныхъ, религіозныхъ и политическихъ дѣлахъ. Къ нему обра-
щаются за совѣтомъ какъ правители всѣхъ странъ, такъ
равно и враждующія между собой партіи; его считаютъ свѣ-
тиломъ первой величины даже и тѣ, которые далеко не без-
прекословно подчиняются его рѣшеніямъ. Онъ переживаетъ
господство гуманизма и захватываетъ періодъ реформаціи.
Но тамъ, гдѣ распространяется послѣдняя, онъ не можетъ
оставаться и потому, какъ только она побѣдоносно водворяет^
ся въ Базелѣ, онъ покидаетъ этотъ городъ и переселяется
во Фрейбургъ. гдѣ и остается до самой своей смерти, со-
храняя тѣсныя сношенія съ тѣми гуманистами, которые по-
добно ему не могли примирить свои религіозныя убѣжденія
съ воззрѣніями протестантизма.
За нѣсколько лѣтъ до смерти Эразма (1534) появилось
сатирическое сочиненіе, принадлежавшее вѣроятно личному
его врагу и озаглавленное «Парижское представленіе», въ
которомъ мѣткими чертами были охарактеризованы главныя
личности великаго умственнаго и религіознаго движенія того
времени. Въ королевскомъ залѣ въ Парижѣ будто бы про-
происходитъ засѣданіе кардиналовъ подъ предсѣдательствомъ
папы; предъ ними горитъ огонь, прикрытый сверху слоемъ
пепла. Появляется человѣкъ, оказывающійся Іоганномъ
Рейхлиномъ, который рисуетъ, собранію печальное состоя-
ніе церкви, убѣждаетъ вырвать съ корнемъ всѣ злоупотребле-,
нія и, желая наглядно уяснить сказанное, сбиваетъ палкой пе-
пелъ съ огня послѣ, чего пламя ярко вспыхиваетъ. Затѣмъ при-
ходитъ Гуттенъ, который обзываетъ папу антихристомъ и осы-
паетъ собраніе бранью, подходитъ къ огню, страшнымъ уси-
ліемъ раздуваетъ пламя въ ужасающій пожаръ и падаетъ отъ
294
напряженія мертвымъ. Наконецъ, появляется Лютеръ съ охап-
кой дровъ и послѣ нѣсколькихъ рѣзкихъ словъ бросаетъ свою
ношу въ огонь, отъ чего разливается цѣлое огненное море, ко-
торое грозитъ уничтожить всю землю. Вслѣдъ за Рейхлиномъ,
еще до появленія Гуттена вошелъвъ залу Эразмъ, который,
находясь въ дружбѣ съ высокими духовными сановниками и
желая сохранить ее, не рѣшается совѣтовать никакихъ мѣръ,
смотритъ на пламя, спокойно предоставляя ему горѣть и, при-
саживаясь къ кардиналамъ, охотно принимаетъ съ ихъ сторо-
ны выраженія почета. Среди убѣжденныхъ людей партіи онъ
является такимъ образомъ человѣкомъ внѣ всякихъ партій,
среди людей дѣла и энергичныхъ' поступковъ предпочитаетъ
быть наблюдателемъ жизни и держаться политики выжиданія.
«Эразмъ человѣкъ самъ по себѣ» (еіп Мапп Гнг еісіі), та-
кими лаконическими, но мѣткими словами характеризуютъ
его письма, темныхъ людей, которыя характеристикамъ, во-
обще удѣляли мало вниманія. Въ глазахъ авторовъ писемъ
такая черта далеко не похвала, слова эти., говорятъ имъ лишь
то, что Эразмъ занимаетъ въ дѣлѣ гуманизма совершенно
отдѣльное мѣсто, что онъ хоть и не принадлежитъ къ «темнымъ
людямъ», но и среди гуманистовъ не хочетъ быть простымъ
солдатомъ. Мы напротивъ, не можемъ не видѣть положитель-
ной стороны такой характеристики. Если вообще трудно со-
хранять самостоятельность и оригинальность среди массы, то
тѣмъ труднѣе это въ такое время, когда какая-нибудь вели-
кая идея настолько охватываетъ людей, что единственно воз-
можнымъ является безпрекословное принятіе и проведеніе ея.
Кто въ такія эпохи рѣшается идти своимъ собственнымъ путемъ,
тотъ подвергается нападкамъ обѣихъ партій, тщетно пытаю-
щихся привлечь его на свою сторону, и сверхъ того легко мо-
жетъ прослыть у потомства человѣкомъ двуличнымъ (еіп Наіѣег).
ь На лицѣ Эразма прежде всего бросается въ глаза на-
смѣшливо-язвительная складка около рта, которая придаетъ
лицу характерное выраженіе. Можно съ увѣренностью ска-
зать, что человѣкъ съ такимъ выраженіемъ лица любилъ на-
смѣшку и остроту, любилъ и самъ посмѣяться надъ людскими
глупостями, и возбудить смѣхъ въ другихъ. Но выступать во все-
295
оружіи противъ нихъ онъ не хотѣлъ, идти напроломъ было
тоже не въ его характерѣ. Если онъ несомнѣнно и преуве-
личивалъ, заявляя лицамъ, желавшимъ его посѣтить, что они
увидятъ лишь пугало, лишь тѣнь человѣка, а въ старости на-
зывая себя даже тѣнью тѣни, то во всякомъ случаѣ онъ не
могъ назваться геркулесомъ. Онъ дѣйствительно былъ неболь-
шого роста и слабаго сложенія. «Сѣдой, почтенный, но сла-
бый, маленькій старичекъ», говоритъ о немъ одинъ совре-
менникъ, Кесслеръ. Вслѣдствіе дурного воспитанія и едва-
ли по собственной винѣ Эразмъ, съ ранняго дѣтства крайне
болѣзненный, чувствительный ко всякимъ перемѣнамъ кли-
мата и погоды, приговоренный къ строгой діэтѣ, въ старости,
не смотря на соблюденіе всѣхъ мѣръ предосторожности, былъ
подверженъ тяжелымъ и мучительнымъ болѣзнямъ.
Это былъ больной человѣкъ, который, чтобы поддержать
слабую искру жизни, долженъ былъ или, по крайней мѣрѣ,
считалъ необходимымъ строго слѣдить за собой, требуя того-
же и отъ другихъ; не будучи въ состояніи позволять себѣ
никакихъ излишествъ, не испытывая ихъ дурныхъ послѣд-
ствій, онъ и въ другихъ осуждалъ всякія дикія и рѣзкія про-
явленія темперамента. Не смотря на свою болѣзненность, онъ
не щадилъ другихъ и, подмѣтивъ ихъ смѣшныя стороны или бу-
дучи задѣтъ въ своемъ самолюбіи, не считалъ нужнымъ удержи-
ваться отъ язвительныхъ словъ; однако, онъ всегда избѣгалъ
крайностей, а иногда, движимый боязливой осторожностью, и
вовсе устранялся, чѣмъ нерѣдко навлекалъ на себя упреки въ
трусости. «Онъ поступаетъ, говоритъ Кесслеръ, подобно ма-
терямъ, которыя бьютъ своихъ дѣтей, а когда онѣ думаютъ,
что дитя слишкомъ наплакалось и ему ужъ очень больно, то на-
чинаютъ его ласкать: «довольно, перестань, я вѣдь тебя все-таки
люблю». Эразмъ быстро переходилъ отъ любви къ ненави-
сти, какъ это всегда бываетъ съ впечатлительными натурами;
иногда онъ искренно привязывается къ едва знакомому чело-
вѣку, съ перваго же раза дѣлится съ нимъ пережитымъ и пе-
редуманнымъ и сообщаетъ ему самые откровенные и рѣзкіе
отзывы о другихъ; иногда-же, тяжело страдая при малѣйшей
тѣни подозрѣнія, онъ замыкается въ себѣ и переходитъ отъ
296
горячихъ увѣреній въ дружбѣ къ озлобленной недоброжела-
тельности.
Человѣкомъ «самъ по себѣ» былъ Эразмъ и въ своемъ ум-
ственномъ развитіи. Онъ не пошелъ по обычному проторен-
ному пути, не имѣлъ разумнаго руководителя, который посте-
пенно привелъ-бы его къ цѣли, но вступилъ на поприще
наукп противъ воли своихъ естественныхъ совѣтниковъ, дол-
женъ былъ самостоятельно во всемъ разбираться, такъ какъ
отвергалъ указанія своихъ вліятельныхъ, но немудреныхъ на-
ставниковъ, и хотя съ огромными усиліями, но достигъ не-
сравненно большаго, чѣмъ тѣ могли-бы ему дать. Вслѣдствіе
такого успѣха, онъ пріобрѣлъ чрезмѣрную, вполнѣ, впрочемъ,
понятную увѣренность въ силѣ своей воли и ума. Эта, само-
увѣренность съ годами только росла, благодаря тому, что онъ,
будучи еще совсѣмъ молодымъ юношей, встрѣчалъ уже востор-
женное поклоненіе со стороны своихъ почитателей, а впо-
слѣдствіи былъ громко прославляемъ, какъ учитель и король.
Чѣмъ старше онъ становился, тѣмъ большую славу пріобрѣ-
талъ, «такъ что», какъ говорить Ке сслеръ, «его имя обрати-
лось въ поговорку и обо всемъ, что художественно, обстоя-
тельно, учено и умно написано, говорятъ: это по эразмов-
ски, т. е. безупречно и совершенно». Такого рода похваламъ
едва-ли кто можетъ противостоять; слабыя натуры, повѣривъ
имъ, воображаютъ себя и въ самомъ дѣлѣ совершенствомъ и,
опочивъ на лаврахъ, ограничиваются горделивымъ самоудив-
леніемъ; сильныя-же натуры, хотя и не перестаютъ дальнѣй-
шими энергичными трудами доказывать справедливость своей
славы, зато предъявляютъ притязаніе на право авторитетно су-
дить о заслугахъ другихъ, становятся крайне чувствительны
ко всякому возраженію противъ этихъ приговоровъ, не выно-
сятъ никакихъ замѣчаній по адресу собственныхъ трудовъ и
съ злобной горячностью, лишь очень рѣдко соотвѣтствующей
тону нападенія, отвергаютъ каждое слово противника, какъ
преступное посягательство на ихъ верховныя права.
Въ своей житейской карьерѣ Эразмъ шелъ тоже своимъ
путемъ. Большинство гуманистовъ были чиновниками, универ-
ситетскими или частными преподавателями, юристами или ду-
297
ховными. У многихъ связь служебныхъ обязанностей съ литера-
турною дѣятельностью была чисто внѣшней, у нѣкоторыхъ онѣ
находились въ рѣшительномъ противорѣчіи. Эразмъ принад-
лежалъ къ числу тѣхъ немногихъ писателей описываемаі’о нами
времени, которые не искали и неохотно принимали предлагае-
мыя имъ должности, потому что хотѣли жить только своей наукой.
Однако даже такой плодовитый писатель, такъ онъ, не могъ
существовать произведеніями своего пера: издатели не пла-
тили совсѣмъ или-же слишкомъ мало, такъ какъ сами ежеми-
нутно рисковали лишиться дохода даже отъ ходкаго товара,
вслѣдствіе возможности быстрой перепечатки книги. Поэтому
Эразму были необходимы знатные друзья и покровители,
всегда имѣвшіе наготовѣ деньги и подарки въ награду за
посвященія,, съ которыми онъ къ нимъ обращался; поддержку
ихъ онъ имѣлъ въ виду и въ другихъ случаяхъ жизни, а не
только въ минуту нужды, и ихъ цѣнные подарки—золотые и
серебряные кубки, рѣдкія монеты и т. п.—охотно показывалъ
своимъ посѣтителямъ. Если многіе изъ этихъ меценатовъ
жертвовали изъ дѣйствительнаго интереса къ развитію науки
и считали себя достаточно вознагражденными тѣмъ, что ока-
зываютъ поддержку такому человѣку, какъ Эразмъ, то мно-
гіе за такія пожертвованія требовали всевозможныхъ угож-
деній и съ его стороны. Такимъ образомъ,Эразмъ, не желав-
шій занимать никакой должности, считая слишкомъ тяжелымъ
иго службы, вынужденъ былъ терпѣть гораздо бблыпую за-
висимость отъ измѣнчивой благосклонности своихъ покрови-
телей; онъ, не желавшій служить одному, долженъ былъ слу-
жить многимъ.
Литературная дѣятельность Эразма необыкновенно пло-
довита и разнообразна. Едва-ли существуетъ какая либо об
ласть знаній, которой онъ-бы не разрабатывалъ, а изъ тѣхъ,
которыхъ онъ касался, нѣтъ ни Одной, гдѣ онъ не былъ-бы ма-
стеромъ. Эразмъ выступаетъ во всѣхъ родахъ литературныхъ
произведеній: то’ въ легкомъ вооруженіи обыкновенной рѣчи,
то во всеоружіи классической учености,—одинаково и въ прозѣ,
и въ поэзіи, причемъ съ годами онъ все чаще обращается
къ первой, какъ болѣе соотвѣтствующей его дарованію;—то
298
онъ пишетъ большія, широко задуманныя педагогическія со-
чиненія, то краткіе діалоги въ духѣ- эпиграммъ, то яв-
ляется панегиристомъ,—между прочимъ и такихъ вещей, о ко-
торыхъ по личному опыту не могъ много знать, какъ напри-
мѣръ, о бракѣ, медицинѣ, но о которыхъ, какъ истый гума-
нистъ, могъ при случаѣ недурно поговорить;—то беретъ на
себя роль обличителя заблужденій ума и различныхъ поро-
ковъ; то онъ пишетъ цѣлые фоліанты, то выпускаетъ летучіе
листки,—и тѣ другіе нерѣдко съ виньетками "знаменитыхъ ху-
дожниковъ съ заглавными украшеніями по рисункамъ Голь-
бейна и другихъ; но вездѣ, гдѣ онъ ни является, онъ пред-
ставляетъ собою всю сумму знанія той эпохи, углубляя уже
добытые результаты и побуждая къ расширенію новыхъ.
Г Эразмъ прежде всего филологъ. Онъ пишетъ образцо-
вымъ латинскимъ языкомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ является наибо-
лѣе выдающимся изъ писателей, пробудившихъ любовь къ изу-
ченію греческаго языка. На Эразма не вліяли тѣ три причи-
ны, которыя портили латинскій стиль многихъ, даже наиболѣе
выдающихся, авторовъ того времени, а именно: ежедневный
разговоръ на нѣмецкомъ языкѣ и пользованіе имъ, хотя и не
особенно часто, въ ученыхъ сочиненіяхъ, употребленіе ла-
тинскаго языка въ спеціальныхъ научныхъ изслѣдованіяхъ,
отчасти противорѣчившихъ самому духу языка и, наконецъ,
стремленіе подражать образцу классической рѣчи, Цицерону,
чѣмъ задерживалась самостоятельная выработка языка и ум-
ственное развитіе. Отсутствіе этихъ неблагопріятныхъ влія-
ній объясняется тѣмъ, что Эразмъ жилъ большей частью въ
такихъ странахъ, языкъ которыхъ былъ ему едва извѣстенъ,
занимался преимущественно такими предметами, которые из-
лагать на латинскомъ языкѣ было, пожалуй, даже удобнѣе, и
наконецъ, онъ не желалъ подражать Цицерону, сознавая,
что самостоятельный мыслитель долженъ выработать себѣ и
свой собственный слогъ.
По этимъ причинамъ онъ считаетъ себя въ правѣ въ
своемъ діалогѣ. Сісегоніаппз осуждать одностороннихъ латини-
стовъ. Противъ послѣднихъ у него были основанія и для лич-
наго озлобленія: они называли его «заблудившимся», на-
299
смѣшливо искажая его имя: Еггазтпз вмѣсто Егазшиз, и
«жвачнымъ животнымъ» (Роггор1іа§п8, вслѣдствіе частаго упо-
требленія имъ слова рогго). Въ этомъ діалогѣ онъ изобра-
жаетъ цицероніанца Козороппз, который провелъ семь лѣтъ
исключительно за чтеніемъ Цицерона и составилъ къ его
трудамъ три указателя: словъ, оборотовъ рѣчи и удареній,
употребляемыхъ въ началѣ и еконцѣ фразъ, а также модуля-
цій. Онъ рѣшилъ пользоваться этими указателнми, какъ един-
ственными источниками латиновѣдѣнія и примѣнять только тѣ
формы, которыя,—конечно, совершенно случайно —употреблялъ
Цицеронъ; поэтому, напримѣръ, онъ употребляетъ женскій родъ
прилагательнаго или родительный падежъ существительнаго
лишь въ томъ случаѣ, если дѣйствительно находитъ ихъ у своего
образца. Далѣе онъ можетъ работать только въ тишинѣ нарочи-
то выбранной ночи, не отвлекаемый пи шумомъ, ни свѣтомъ,
непремѣнно натощакъ и въ благоговѣйномъ настроеніи. Цѣлая
ночь едва достаточна для составленія одного законченнаго пе-
ріода, тѣмъ не менѣе послѣдній долженъ быть отдѣлываемъ еще
и еще разъ до тѣхъ поръ, пока наконецъ не сдѣлается частью
безупречнаго цѣлаго. Глава анти-цицероніанцевъ, Виіерѣогщ,
въ отвѣтъ на эти преувеличенія доказываетъ всю комичность
такихъ пріемовъ и говоритъ, что Цицеронъ въ значительно
меньшей степени, чѣмъ другіе римскіе писатели, обладалъ,
напримѣръ, юморомъ, краткостью, ясностью изложенія п до-
стовѣрностью своихъ показаній, что онъ писалгь далеко не
обо всемъ, что кругъ идей, въ которомъ онъ жилъ, оказы-
вается уже узкимъ для новаго времени, что государственная
жизнь и религія предъявляютъ къ современному автору дру-
гія требованія, однимъ словомъ, что рабское, исключающее
всякую самобытность, слѣдованіе Цицерону, является доказа-
тельствомъ недалекой и безплодной слабости ума.
Такія-же услуги, какъ латинскому языку, Эразмъ оказалъ
и греческому. Онъ ревностно занимается имъ, обрабатываетъ
греческіе тексты съ глубокимъ пониманіемъ и тонкой крити-
кой, переводитъ и истолковываетъ классическихъ авторовъ и
отцовъ церкви съ полнымъ знаніемъ языка и предмета, при-
чемъ въ своихъ объясненіяхъ къ греческимъ сочиненіямъ,
300
онъ столь же далекъ отъ филологическаго буквоѣдства, какъ
и отъ общихъ фразъ изъ области эстетической критики. О
греческомъ произношеніи онъ говоритъ въ одномъ неболь-
шомъ сочиненіи, полномъ остроумныхъ и тонкихъ замѣчаній
(Бе гесіа Іаііш §гаесіцпе зегтопіе ргоппіісіайопе). Это сочи-
неніе установило господствующее съ тѣхъ поръ произноше-
ніе, согласно которому звукъ считается гласнымъ въ диф-
тонгахъ и ограничивается преобладаніе звука і даже въ диф-
тонгѣ еі/ Такое измѣненіе по словамъ Эразма вызвано сооб-
щеніями нѣсколькихъ грековъ, а по свидѣтельству Генриха
Лорити самимъ имъ, Лорити; хотя и не основанное ни на
какой опредѣленной традиціи, оно утвердилось, вопреки обыч-
ному произношенію, весьма близкому къ новогреческому и
называемому почему-то рейхлиновскимъ. Но то обстоятель-
ство, что оно привилось почти сразу, исключительно основы-
ваясь на авторитетѣ Эразма, лучше всего доказываетъ гро-
мадное вліяніе, какимъ пользовался тогда этотъ человѣкъ.
Съ филологіей въ то время находилась въ тѣсной связи
педагогика. Преподаваніе въ школахъ, какъ мы уже показали
выше (стр. 108 и слѣд.), ограничивалось преимущественно
классическими языками. Вслѣдствіе этого ограниченія фило-
логъ, быть можетъ, противъ своей воли, былъ вынужденъ за-
ниматься вопросами преподаванія; но Эразмъ и помимо того
былъ склоненъ останавливаться на такого рода вопросахъ.
Онъ не былъ педагогомъ-практикомъ, и тѣмъ не менѣе именно
онъ написалъ, быть можетъ, наиболѣе популярный въ то
время учебникъ, Соііоціііа Іашіііагіа, «дружескія бесѣды» и
большое сочиненіе, — собраніе пословицъ (Асіа§іогиіп ориз),
которое вполнѣ можетъ быть названо воспитательной книгой
для народа.
«Дружескія бесѣды» появились впервые въ 1519 году; за-
тѣмъ мало по-малу дополнялись' и расширялись, пока въ
1530 году не приняли своего окончательнаго вида. Это не
что иное, какъ бесѣды о различныхъ предметахъ, написанныя
легкимъ, плавнымъ стилемъ, въ изящномъ изложеніи, съ остро-
умными замѣчаніями сатирическаго характера. Съ нашей точки
зрѣнія выборъ матеріала и способъ обработки его кажется
301
не особенно подходящимъ для молодежи, но то время было въ
атомъ отношеніи снисходительнѣе и наивнѣе: тогда не колеб-
лясь говорили юношеству о такихъ вещахъ, которыя кажутся
намъ рискованными и непристойными. Такимъ образомъ, здѣсь
говорится, напримѣръ, о женщинахъ честныхъ и безнравствен-
ныхъ, изображается женское собраніе (цупаскойупесігіоп), въ
которомъ идетъ споръ о томъ, допускать ли въ него дѣвушекъ.
Степень авторитета каждой изъ собравшихся опредѣляется
числомъ ея дѣтей. Въ концѣ концовъ принимается рѣшеніе
добиться для женщинъ предпочтительнаго права воспитывать
дѣтей и достичь, по возможности наравнѣ съ мужчинами,
права занимать общественныя должности, при- которыхъ но
шеніе оружія необязательно. Затѣмъ достается грамматикамъ:
въ собраніи .ученыхъ этого рода происходитъ споръ объ
искаженномъ словѣ Апіісошагііа и приводятся самыя странныя
и нелѣпыя объясненія, изъ которыхъ одно по общему рѣшенію
принимается, какъ общеобязательное. Въ другихъ бесѣдахъ
говорится о нравственныхъ качествахъ, умѣренности, дружбѣ,
мотовствѣ, осмѣиваются суевѣрія различныхъ классовъ, въ
особенности моряковъ, изображаются нѣмецкіе трактиры со
всей ихъ грязью и убожествомъ, говорится о мирѣ и войнѣ,
о политическомъ положеніи дѣлъ того времени, причемъ ав-
торъ -настойчиво’ подчеркиваетъ свою любовь къ миру. Не-
рѣдко высказываются гуманистическія идеи; ложному цицеро-
ніанизму противоставляется истинное почитаніе Цицерона,
которое находитъ свое высшее выраженіе въ слѣдующей фразѣ:
«каждый разъ, когда я читаю какое-либо изъ его сочиненій,
я цѣлую книгу и благоговѣю предъ его священнымъ, испол-
неннымъ божественнаго огня духомъ»; вмѣсто внѣшняго по?
клоненія греческому міру, ограничивавшагося признаніемъ
одной только красоты формъ, Эразмъ увлекается внутренней,
болѣе глубокой его стороной, мудрыми изрѣченіями греческихъ
философовъ и, вслушиваясь въ глубокія и полныя содержанія
ученія, восклицаетъ: «святой Сократъ, молись за’насъ». Ря-
домъ со всѣми этими вопросами, а ихъ все-таки слѣдуетъ
отнести къ числу второстепенныхъ, выступаетъ собственно
педагогическій элементъ: педагогическія наставленія разсѣяны
302
по всей книгѣ, сообщаются разныя привѣтственныя'и благо-
дарственныя формулы, равно какъ и совѣты о томъ, какъ
слѣдуетъ ходить въ школу, даются предписанія относительно
мелкихъ повседневныхъ происшествій и разбираются важные
вопросы о надлежащемъ устройствѣ собственной жизри.
Второе сочиненіе, собраніе пословицъ, подобно вышеозна-
ченному, разрослось изъ маленькой книжки въ цѣлый фо-
ліантъ. Въ первомъ своемъ изданіи (1500) это былъ сухой
перечень нѣсколькихъ сотенъ пословицъ, орпз іе)шіипі аіцие
іпорз, какъ охарактеризовалъ его самъ составитель сборника;
въ послѣдующихъ изданіяхъ, начиная съ 1515 года, это былъ
уже толстый томъ іп іоііо, въ которомъ приведено и объяснено
болѣе четырехъ тысячъ пословицъ. Подъ пословицами здѣсь-
только въ незначительной степени слѣдуетъ подразумѣвать крат-
кія изреченія народной мудрости позднѣйшаго времени, приво-
димыя само собой разумѣется въ латинскомъ переводѣ, это глав-
нымъ образомъ—мудрость древнихъ, извлеченная съ большимъ
трудомъ изъ латинскихъ и греческихъ авторовъ. «Пословицы»—
это, согласно ‘ объясненію Эразма, «знаменитыя слова, содер-
жаніе которыхъ общеизвѣстно, а выраженіе оригинально и
ново». Объясненія заключаются, съ одной стороны, въ истол-
кованіи буквальнаго и переноснаго смысла и въ подборѣ мно-
гочисленныхъ, близкихъ по созвучію и по значенію, примѣровъ'
изъ древности: уже въ изданіи 1500 года издатель говорилъ,
что въ книгѣ приводится болѣе 10.000 стиховъ изъ Гомера,
Эврипида и другихъ греческихъ поэтовъ; съ другой стороны,
эти объясненія состоятъ въ длинныхъ отступленіяхъ, разска-
захъ, которые примѣняясь къ содержанію пословицъ, освѣ-
щаютъ различныя житейскія отношенія. Авторъ въ самомъ
непринужденномъ разговорномъ тонѣ разсказываетъ сотни
исторій изъ своей богатой, разнообразной жизни и тѣмъ ско-
рѣе даетъ просторъ своей словоохотливости, что всѣ эти исто-
ріи должны были служить только иллюстраціей основныхъ его
положеній. Однако, эти разсказы далеко не всегда мирнаго
свойства, въ нихъ заключаются рѣзкія выходки противъ жен-
щинъ, юристовъ, знатныхъ, противъ тщеславія' различныхъ
сословій и націй. Впрочемъ, они умѣютъ не только порицать,
303
но и хвалить коронованныхъ особъ, высокопоставленныхъ
покровителей серьезныхъ ученыхъ; объАльдѣ Мануціи, на-
примѣръ, говорится въ одномъ мѣстѣ: «библіотека Птолемея
заключалась въ стѣнахъ одного зданія, а основанная А ль-
домъ должна считать своимъ вмѣстилищемъ весь міръ». Та-
кимъ образомъ и это сочиненіе, выдѣлявшееся какъ объемомъ,
такъ и содержаніемъ, служитъ гуманистическимъ идеямъ, яв-
ляясь живымъ протестомъ противъ невѣжества и ненаучности »•
и то возвышенной, то юмористической апологіей знанія и уче-
ности. Всѣ разсказы въ этомъ духѣ наряду съ другими остро- і*
умно и интересно изложенными исторіями еще и теперь при-
даютъ этому сочиненію, въ цѣломъ уже устарѣвшему, свое- (
образную прелесть; но въ то время цѣнили исключительно
содержаніе, тысячи мудрыхъ изреченій производили глубокое
впечатлѣніе, многочисленныя цитаты изъ древнихъ авторовъ,
которыя теперь благодаря ихъ крайне облегченному чтенію,
общеизвѣстны, тогда казались какъ-бы новымъ откровеніемъ.
Это сочиненіе Эразма, какъ замѣтилъ одинъ современникъ,
имѣло значеніе сокровищницы мудрости, къ которой обраща-
лись, какъ къ сивиллинымъ книгамъ, а по мѣткому выра-
женію одного изъ новѣйшихъ писателей могло служить тому,
чтобы доказать тѣсную связь античной культуры съ новѣй-
шей и подтвердить справедливость истины, что литература
есть средоточіе человѣческихъ знаній и ума.
Но съ особенной любовью разсматривается въ этихъ обо-
ихъ сочиненіяхъ одинъ вопросъ, на который мы еще не ука-
зывали, а именно—религіозный. Не то, чтобы здѣсь подробно
обсуждались вопросы религіи и теологіи, но въ этихъ гумани- |
стически-педагогическихъ сочиненіяхъ, конечно, говорится о
монахахъ, какъ врагахъ гуманизма. Такимъ образомъ, въ «Бе-
сѣдахъ» мы находимъ рѣзкія нападки на нищенствующихъ мо-
наховъ, которые недостойнымъ образомъ соединяютъ духовные
интересы съ торгашествомъ, на ихъ незнакомство съ Библіей
и невѣжество, вообще, на ихъ роскошь и безнравственность,
чрезмѣрную преданность обрядности и пренебреженіе къ
истинному содержанію заповѣдей религіи; авторъ высмѣй-
ваетъ тѣхъ, которые на смертномъ одрѣ хотятъ облечься въ
304
монашескую одежду, думая предотвратить этимъ смерть или
облегчить послѣднія минуты жизни. Не менѣе энергично
вооружается Эразмъ въ Пословицахъ противъ свѣтской власти
папъ и чисто житейскихъ стремленій духовенства. «Пусть они
управляютъ», говорится въ одномъ мѣстѣ, «но не земными, а
небесными дѣлами, пусть будутъ побѣдителями, но не съ
оружіемъ въ рукахъ, пусть будутъ воинственными, но только
противъ враговъ Христа, пусть защищаются оружіемъ, но
оружіемъ вѣры, пусть станутъ богатыми, но лишь путемъ
искренности своихъ молитвъ». Благодаря такимъ нападкамъ
оба большія гуманистически-педагогическія сочиненія стано-
вятся уже средствами борьбы противъ теологовъ и составляютъ
переходъ къ сатирическимъ сочиненіямъ, гдѣ Эразмъ яв-
ляется во всѣхъ отношеніяхъ мастеромъ. Изъ нихъ самое за-
мѣчательное—«Похвала глупости» (Ьапз віиШйае), впервые
появившаяся въ 1509 году. /
Похвала Глупости, это—остроумная сатира, которая, какъ
доказываютъ многочисленныя изданія ея, переводы на раз-
личные языки, объясненія ученыхъ филологовъ, иллюстраціи
Гольбейна,—нарисованныя имъ для своего удовольствія
на страницахъ его экземпляра, а съ тѣхъ поръ не разъ на-
печатанныя,—вполнѣ отвѣчала вкусу современниковъ и позд-
нѣйшихъ поколѣній. Идея книги не особенно нова, напро-
тивъ, обыкновеніе древнихъ хвалить смѣшныя или вредныя
вещи, влагая хвалу этихъ качествъ въ уста какой-нибудь
представительницы ихъ, удержалось и въ періодъ гуманизма,
такъ что въ то время не мало было сочиненій, въ которыхъ
восхвалялись лѣность и пьянство, любовныя наслажденія и
развратъ, болѣзни, напримѣръ, подагра и др. Различіе меж-
ду подобными сочиненіями и Эразмовскимъ состоитъ глав-
нымъ образомъ въ томъ, что первыя касаются какого-нибудь
одного сословія, отдѣльнаго класса общества, второе, на-
противъ, имѣетъ общій характеръ, охватывая повидимому
весь міръ, хотя больше всего говоритъ о гуманистахъ и ихъ
противникахъ. Эта болѣе общая точка зрѣнія въ извѣстномъ
смыслѣ, конечно, преимущество, но вмѣстѣ съ тѣмъ и. недо-
статокъ, во первыхъ потому, что авторъ дѣлается многорѣ-
305
чивымъ и расплывчатымъ, а также и по той причинѣ, что онъ,
выводя на первый планъ всеобщее, оттѣсняетъ назадъ ука-
занія на отдѣльныя личности и происшествія дня.
Сама Глупость говоритъ здѣсь и хвалится своимъ могуще-
ствомъ. Она чувствуетъ себя повелительницей міра, ибо знаетъ,
что ей подчинены всѣ народы, каждый въ отдѣльности съ свои-
ми особыми національными предразсудками, гордящійся ка-
кимъ-нибудь воображаемымъ преимуществомъ надъ другими и
между прочимъ «Германцы—своимъ ростомъ и знаніемъ ма-
гіи», точно также какъ голландцы, которыхъ она прямо назы-
ваетъ «мои голландцы». Ни одинъ возрастъ, ни какой полъ
не можетъ уйти отъ нея: старые и молодые, мужчины и
женщины влекутъ ея побѣдную колесницу и ревностнѣе всего
послѣднія, ибо «женщина остается глупой, даже дѣлается вдвое
глупѣе, когда старается быть мудрой». Любовь и вино—вѣр-
ныя помощники Глупости: они-то и порождаютъ гнѣвъ, страсти
и другіе недостатки, которые Глупость признаетъ своими дѣя-
ніями. Нравственные и умственные пороки—свидѣтели ея
власти: она съ тріумфомъ указываетъ на самодовольство лю-
дей, на войны и на искусства, развитіе которыхъ слѣдуетъ
приписывать главнымъ образомъ суетному стремленію къ
славѣ, на жажду къ богатству, на охоту и игру, на астро-
логію и всѣ роды суевѣрія, на кичливость знати и стрем-
леніе возводить происхожденіе своего рода къ временамъ
сѣдой древности. Вѣрными приверженцами ея являются
грамматики, которые раболѣпствуютъ передъ буквой, по-
стоянно грызутся между собой, гордятся тѣмъ, что учатъ"
дѣтей азбукѣ, а находя камень или стихотвореніе, испыты-
ваютъ такое чувство торжества, какъ будто покорили Африку
или завоевали Вавилонъ, и уподобляются тому шестидесяти-
лѣтнему ученому, который, прокорпѣвъ 20 лѣтъ надъ грам-
матикой, не зналъ другого желанія, какъ жить до тѣхъ поръ,
пока наконецъ не съумѣетъ различать восемь частей рѣчи..
Еще хуже философы, внушающіе почтеніе своими бородами
и мантіями, считающіе однихъ себя мудрецами и, такъ ска-
зать, «тайными совѣтниками природы» и осмѣивающіе осталь-
ныхъ, какъ бѣгающихъ за призракомъ.
Гейгеръ. 20
306
Но главную массу въ арміи Глупости составляютъ теоло-
ги. Называя послѣднихъ, ораторша колеблется, продолжате-
ли ей, говоря себѣ: «я не знаю, не будетъ-ли лучше обойти
молчаніемъ святыхъ богослововъ, не трогать этого зачумлен-
наго озера и не касаться этого зловоннаго зелья, потому что
такіе люди очень высокомѣрны и раздражительны?! Какъ
бы они не папали на меня толпой съ тысячами слѣдствій п
заключеній и не вынудили меня къ сопротивленію, а въ
случаѣ если я не сдамся, не объявили бы меня еретичкой!?»
Однако, она собирается съ мужествомъ и говоритъ о нихъ, какъ
о своихъ любимыхъ сыновьяхъ и ревностныхъ приверженцахъ.
Они доказываютъ глупость своими изслѣдованіями, напри-
мѣръ, о томъ, по какимъ каналамъ грѣхъ проникъ въ міръ,
какъ много времени понадобилось Христу, чтобы развиться во
чревѣ Дѣвы Маріи, могъ ли бы Богъ принять образъ жен-
щины, тыквы, или булыжника, могъ-ли еще Христосъ, когда
онъ висѣлъ на крестѣ, быть названъ человѣкомъ и пилъ-ли
п ѣлъ-ли Онъ послѣ воскресенія? Они доказываютъ свою
глупость и проповѣдями, которыя, вмѣсто того, чтобы наста-
влять къ христіанскому образу жизни, занимаются безплод-
ными теологическими мудрствованіями, указывая, напримѣръ,
на таинственныя свойства имени Іисусъ, заключающіяся въ томъ,
что оно имѣетъ только три падежныхъ окончанія 8, ш, п и что
въ этихъ послѣднихъ заключается невыразимая тайна [Кто не
узнаетъ здѣсь пародіи на каббалистическія идеи Р ейх л и на?
(см. выше стр. 257)]. Свою глупость они доказываютъ, нако-
нецъ, образомъ жизни. Въ этомъ отношеніи всѣ теологи
заставляютъ желать лучшаго, въ особенности-же монахи.
«Они считаютъ большой набожностью быть такими неучами,
чтобы не умѣть даже читать; ревя по ослиному въ церкви
псалмы, смыслъ которыхъ для нихъ даже не понятенъ, они
воображаютъ, что этимъ самымъ ласкаютъ слухъ святыхъ
угодниковъ; вездѣ они попрошайничаютъ, съ безстыжими во-
плями оттѣсняя другихъ нищихъ; тѣмъ не менѣе они, по ихъ
словамъ, желаютъ подражать апостоламъ». Взявъ своимъ мѣри-
ломъ это притязаніе, Глупость оцѣниваетъ заслуги, жизнь и
дѣятельность всего духовенства, какъ высшагй, такъ и са-
307
маго низшаго. Она показываетъ, что и папы—быть можетъ
даже болѣе всѣхъ другихъ—являются подданными ея, Глу-
пости, и должны оставаться ей вѣрными, еслп не желаютъ
лишиться своихъ привилегій, свѣтскихъ радостей и наслаж-
деній, потому что всѣми этими сокровищами, составляющими
предметъ гордости кардиналовъ и папъ, послѣдніе обязаны
опять таки только ей, Глупости, и слишкомъ далеки отъ всего
того, чѣмъ они обладали въ старое время и чего требовала
Мудрость отъ своихъ послѣдователей. «Теперь-же считается у
священниковъ дѣломъ устарѣлымъ и совершенно не совре-
меннымъ творить чудеса, нужнымъ—-поучать народъ, схола-
стичнымъ—толковать священное писаніе; молитва для нихъ—
праздное занятіе; слезы сокрушенія—дѣло женское и жалкое;
умерщвленіе "лоти имъ кажется низкимъ, смиреніе—позор-
нымъ, а то, что и величайшимъ властителямъ позволено, какъ
знакъ особой милости,—лобызать ноги святыхъ кажется имъ
недостойнымъ. Вмѣсто того чтобы стремиться къ смерти, онп
стараются возможно больше отдалить ее, а крестная смерть для
нихъ является хуже всего, не смотря на примѣръ Искупителя».
«Похвала' Глупости», не пощадившая ни одного сословія,
особенно задѣла теологовъ. И они имѣли основаніе обижаться,
такъ какъ противъ нихъ-то и было она главнымъ образомъ
направлена. Книга вышла по возвращеніи Эразма изъ Италіи;
слѣдовательно и на него также оказало вліяніе, хотя и въ
меньшей степени, чѣмъ на Гуттена и Лютера, пребываніе
въ Римѣ. Вліяніе это сказалось въ томъ, что раскрыло
Эразму недостатки римской куріи и вызвало живой протестъ
противъ нихъ. Впрочемъ, всегда боязливо отступая послѣ каж-
даго смѣлаго шага, онъ постарался и это ожесточенное на-
паденіе лишить его рѣзкости и объявилъ въ своемъ оправда-
тельномъ сочиненіи, что онъ въ этой книгѣ преслѣдовалъ тѣ-
же цѣли (только въ другой формѣ), какъ и въ своемъ «Ру-
ководствѣ» (НапбЪйсЫеіп), въ книгѣ «О воспитаніи принцевъ»
и въ похвальномъ словѣ Карлу V, а именно, «что онъ имѣлъ
намѣреніе наставлять, а не бранить, приносить пользу, а не
оскорблять, содѣйствовать исправленію нравовъ, а не развра-
щенію ихъ».
20*
308
Но имѣя дѣло съ Эразмомъ, критикъ и историкъ безъ
боязни можетъ болѣе, чѣмъ гдѣ бы то ни было, чувствовать
подъ своими ногами твердую почву и вскрыть мотивы, о ко-
торыхъ тотъ предпочиталъ умалчивать. Такъ, не смотря на
заявленіе автора, что большинство его сочиненій,—въ томъ
числѣ и вышеупомянутое — вовсе не анти-клерикальны, мы
знаемъ, что они въ нѣкоторомъ смыслѣ даже анти-религіозны.
Курія, наиболѣе вліятельные представители которой осыпали
. Эразма при жизни почестями и подарками, очень хорошо
понимала, что дѣлала, когда включила нѣкоторыя изъ наз-
ванныхъ книгъ въ индексъ запрещенныхъ.
Эразма нерѣдко считали за человѣка религіознаго и пожа-
^Д-ауй за убѣжденнаго христіанина-католика. На самомъ же дѣлѣ
онъ не былъ ни тѣмъ, ни другимъ. Факты, служащіе основані-
емъ для подобныхъ утвержденій, а именно, его работы, посвя-
щенныя Новому Завѣту и отцамъ церкви, а также его по-
лемика съ Лютеромъ, ничего не доказываютъ. Ни въ томъ,
ни въ другомъ нельзя видѣть выраженіе чувствъ истиннаго
католика: первыя являются работами филолога, а не теолога;
вторая же представляетъ собою возраженія философа, не же-
лающаго ограничить область своей мысли въ извѣстномъ
опредѣленномъ направленіи, а также борьбу человѣка, кото-
рый прежде былъ авторитетомъ въ умственной сферѣ, теперь-же
чувствуетъ, что на его первенство посягаютъ, и боится его
потерять. Если-бы Эразмъ былъ такъ ортодоксаленъ, то не
могъ бы. относиться столь спокойно ко всѣмъ жестокимъ на-
падкамъ реформаторовъ на свѣтскую власть папъ, на чрез-
мѣрное вліяніе духовенства и на многія постановленія като-
лической церкви; онъ обратился бы противъ Лютера, ко-
нечно, раньше, чѣмъ тотъ подвялъ вопросъ о свободѣ воли,
рѣшеніе котораго является прежде всего задачей философіи.
Противоположность между Лютеромъ и Эразмомъ есть слѣ-
Гдоват'ельно противоположность не между протестантомъ и като-
ликомъ, а между теологомъ и философомъ. Подобнымъ же обра-
зомъ Эразмъ и Рейхлинъ различаются между собою не въ ка-
чествѣ экзегетовъ, одинъ—Новаго, другой Ветхаго завѣта, а какъ
филологъ и эстетикъ съ одной стороны и религіозно настроенный
309
языковѣдъ—съ другой. Впрочемъ, огромныя заслуги, оказанныя
Эразмомъ пробужденію интереса къ Библіи и дѣлу распро-
страненія ея именно въ ученыхъ кружкахъ путемъ изданія гре-
ческаго текста Новаго завѣта, а также художественно написана
пыхъ переложеній изъ Библіи, нисколько не ослабляются утвейі
деніемъ, что онъ предпринималъ эти работы не по релий
нымъ мотивамъ, а вслѣдствіе историко-критическихъ
мическихъ соображеній. Въ то время, когда съ болыіій
усердіемъ и искусствомъ изслѣдовались и издавались литё]
турные памятники классической древности, Эразмъ видѣ,
въ какомъ чрезвычайномъ пренебреженіи находятся свга
тельства первыхъ вѣковъ христіанства; можетъ быть, раскх
вая источники древне-христіанскаго ученія, онъ хотѣлъ таіжй,
представить контрастъ между нравственнымъ величіемъ того^
времени и испорченностью современной ему эпохи. Но луч-
шимъ доказательствомъ того, что Эразмъ въ своей научной
дѣятельности руководствовался преимущественно филологи-
ческими интересами, служитъ его совершенно одинаковое
отношеніе икъ отцамъ церкви и къ Библіи. Не религіозное чув-
ство внушило ему интересъ къ твореніямъ святыхъ отцовъ,
а критическое чутье указало глубокую пропасть между по-
слѣдними и Библіей; точно такъ и Рейхлинъ очень опре-
дѣленно различалъ Іеронима и «еврейскую истину». Та-
кимъ образомъ для Эразма основнымъ стимуломъ является
чисто филогическій интересъ къ памятникамъ древности.
Теологическіе взгляды Эразма представить не легко. Въ
развитіи ихъ можно ясно различить три періода: дореформа-
ціонный, реформаціонный и пореформаціонный. Въ первомъ
изъ нихъ имъ выражается всеобщая потребность реформы,
но безъ всякихъ попытокъ къ проведенію ея на практикѣ;
во второмъ онъ становится въ выжидательное положеніе по
отношенію къ той смутѣ, которая была вызвана выступле-
ніемъ Лютера; въ третьемъ ведетъ борьбу противъ обви-
неній и нападковъ обѣихъ партій, какъ протестантской, такъ
и католической. Въ' этихъ заявленіяхъ, дѣлавшихся въ разное
время, не могло не встрѣчаться противорѣчій, и такимъ обра-
зомъ всѣ четыре партіи: протестанты, католики, индиффе-
310
ренты и радикалы могли приводить такія его слова, которыя
повидимому каждой изъ нихъ давали основаніе причислять
его къ своей партіи. Однако, чрезъ всѣ эти противорѣчія,
проглядываетъ одна основная господствующая точка зрѣнія,
^а именно, гуманистическій радикализмъ. Правда, мы имѣемъ
здѣсь дѣло только съ настроеніемъ, никогда не переходящимъ
въ дѣло, потому что Эразмъ вообще не любилъ дѣлать даль-
нѣйшіе выводы изъ своихъ мыслей, но самое настроеніе очень
устойчиво. Этимъ обусловливается то, что вожди протестант-
ской партіи нападаютъ на Э р а з м а съ большимъ ожесточе-
ніемъ, чѣмъ на другихъ представителей католической церкви, и
видятъ въ немъ не только члена противнаго религіознаго ла-
геря, но язычника и эпикурейца; этимъ же объясняется и то,
что партія, къ которой онъ внѣшнимъ образомъ принадле-
житъ, лишь неохотно терпитъ его въ своей средѣ.
Для ознакомленія съ дореформаціонными религіозными
воззрѣніями Эразма однимъ изъ важнѣйшихъ источниковъ
служитъ, по вѣрному замѣчанію К. Гагена, «Настольная
книжка христіанскаго борца». Это назидательная книга,
исполненная набожнаго и враждебнаго міру настроенія и въ
этомъ отношеніи схожая съ многочисленными гуманистиче-
скими сочиненіями «о презрѣніи міра», которыя въ концѣ
концовъ представляютъ собою не что иное, какъ насмѣшку
надъ тѣмъ же жизнерадостнымъ міросозерцаніемъ гуманизма.
При всемъ томъ, эта книга вступаетъ въ борьбу съ мнѣніями
и обычаями католической церкви, вооружаясь противъ обыч-
наго пониманія Библіи и господствующаго, взгляда на об-
рядность.
Библія для Эразма —священная и вмѣстѣ съ тѣмъ свѣт-
ская книга: священная потому, что она служитъ главнымъ
псточникомъ религіи и требуетъ безусловной вѣры, а свѣт-
ская потому, что ее слѣдуетъ читать и понимать такъ же,
какъ и сочиненія язычниковъ, а именно въ аллегорическомъ
смыслѣ. Многіе разсказы древнихъ въ аллегорическомъ тол-
кованіи получаютъ болѣе глубокій смыслъ, такъ, напримѣръ,
басня о гигантахъ учитъ избѣгать борьбы со всемогущими,
имѣть общеніе съ равными; исторія о кубкѣ Цирцеи науча-
311
і -
етъ той истинѣ, что люди отъ чрезмѣрныхъ наслажденій
превращаются въ животныхъ. И разсказы Библіи должны
быть понимаемы въ томъ-же аллегорическомъ смыслѣ. «Если
читать безъ аллегоріи о томъ, что дѣти боролись еще въ
утробѣ матери, что первородство было'продано за чечевич-
ную похлебку, что отцовское благословеніе было украдено
при помощи хитрости, что Давидъ попалъ въ Голіаѳа
камнемъ изъ своей пращи, что Самсону отрѣзали волосы,
то вѣдь все это не болѣе какъ поэтическій вымыселъ. Зато
какая разница между книгами Царствъ и Судей и исторіей
Ливія, если принять во вниманіе аллегорію! Что безъ по-
слѣдней кажется сомнительнымъ и отталкивающимъ, напри-
мѣръ, козни Давида, нарушеніе имъ супружеской вѣрности и
убійство, трагическая любовь Самсона, преступное сожитель-
ство Лота со своими дочерьми,—все это получаетъ благодаря
аллегоріи высшій смыслъ». Разумѣется, Эразмъ не указы-
ваетъ, какъ именно слѣдуетъ аллегорически понимать тѣ или
другіе разсказы, и мы тоже не можемъ угадать его мысли на
этотъ счетъ. Но вообще можно сказать, что его воззрѣнія
на св. Писаніе являются благодарной почвой для критики:
въ нихъ, заключается намекъ на человѣческое происхожденіе
Библіи и замѣчается прежде всего глубокое пониманіе ея
внутренняго смысла вмѣсто чисто внѣшняго толкованія.
Подобные же взгляды руководятъ имъ и при разсмо-
трѣніи обрядовъ. И они сами по себѣ не имѣютъ особеннаго
значенія, а получаютъ его только путемъ ихъ одухотворенія
и болѣе глубокаго пониманія. Одни добрыя дѣла не даютъ
святости, а, напротивъ, лишаютъ ея, такъ какъ ихъ сторон-
ники вмѣсто того, чтобы обращать вниманіе на сущность
дѣла, выставляютъ на видъ не существенную внѣшнюю его
сторону и приходятъ или прямо къ безнравственности или,
по крайней мѣрѣ, къ матеріалистическому взгляду. Поэтому
Эразмъ съ священнымъ гнѣвомъ осуждаетъ тѣхъ, которые
воображаютъ, будто однимъ выполненіемъ внѣшнихъ обря-
довъ они воздаютъ должное набожности, а затѣмъ снова обра-
щаются къ прежней грубой и преступной жизни и думаютъ,
что благодаря такому именно точному слѣдованію предписа-
312
ніямъ религіи они получаютъ отпущеніе грѣховъ. Съ боль-
шимъ одушевленіемъ обращается онъ й противъ тѣхъ, кото-
рые не будучи большими грѣшниками, пренебрегаютъ вну-
треннимъ содержаніемъ, выдвигая на первый планъ внѣш-
ность и этимъ искажаютъ сущность религіи: «ты молишься
мощамъ св. Павла, а не его духу, ты цѣнишь кусочекъ его
тѣла, который видишь сквозь стекло, а не удивляешься ве-
личію его духа, которымъ исполнены его творенія! Ты почи-
таешь ликъ Христа, высѣченный изъ камня, изъ дерева, но
гораздо благочестивѣе было-бы чтить его духовный образъ,
нашедшій себѣ выраженіе въ евангеліи. Никакой Апеллесъ не
могъ-бы такъ изобразить истиннаго Христа, какъ сдѣлано это въ
евангеліи. И этому образу ты не удивляешься, не молишься
ему, не преклоняешься предъ нимъ своимъ духомъ. Ты вла-
дѣешь столь святыми, столь чудодѣйственными реликвіями
Господа, но вмѣсто того, чтобы чтить ихъ, ты ищешь болѣе
отдаленныхъ. Благоговѣйно взираешь ты на предполагаемое
одѣяніе или плащаницу Христа и сонливо читаешь Его ученіе.
Высочайшимъ благомъ считаешь ты обладаніе самой ничтож-
ной частью креста Христова, и, напротивъ, для тебя ничего не
составляетъ то обстоятельство, что ты носишь таинство креста
въ сердцѣ своемъ*.
Существенной ошибкой протестантскихъ историковъ яв-
ляется то, что они всякаго гуманиста, который высказывалъ
свободныя мнѣнія относительно обрядовъ, ратовалъ противъ
недостойнаго поведенія духовенства и настаивалъ на чтеніи
Библіи, тотчасъ-же причисляли къ реформаторамъ и называли
измѣнниками тѣхъ изъ нихъ, которые открыто не присоединя-
лись къ протестантизму. Однако, такое полемическое настрое-
ніе можетъ существовать и само по себѣ, не означая еще
дѣйствительной принадлежности къ новой религіозной партіи.
Напротивъ, эта послѣдняя въ глазахъ гуманистовъ и Эразма
является вредной, потому что она стремится къ коренной
реформѣ всей старой церкви, а основаніе новой секты гро-
зитъ, по ихъ мнѣнію, и цѣлостности церкви и авторитету
вѣры. Поэтому они осмѣиваютъ основателей новой религіи
и не безъ сарказма указываютъ на нѣкоторыя несомнѣнно
313
отрицательныя стороны у послѣдователей ея, подобно тому,
какъ прежде обличали безнравственность представителей ста-
рой церкви. Однако, не въ этихъ рѣзкихъ отзывахъ, хотя
мы находимъ ихъ въ несмѣтномъ количествѣ въ письмахъ и
сочиненіяхъ Эразма, начиная приблизительно съ 1522 г., т. е.
съ тѣхъ поръ, какъ онъ убѣдился, что задуманное имъ по-
средничество безплодно, и что лютеранская партія достаточно
сильна для дальнѣйшаго своего развитія, не въ этихъ отзы-
вахъ, повторяемъ, существенно выразилось его отрицательное
отношеніе къ реформаціи.
Оно гораздо яснѣе проявляется въ философско -теологиче-
скихъ сочиненіяхъ о свободной волѣ: бе ІіЪего агЪіігіо 1526
года и Нурегазрізіез 1527 года. Въ обоихъ произведеніяхъ,
какъ не безъ основанія было замѣчено, оспариваются пять
положеній, приведенныхъ Лютеромъ въ доказательство не-
свободы воли. Три изъ нихъ можно-бы назвать обще-теоло-
гическими: несовмѣстимость понятія свободной воли съ при-
знаніемъ 1) божественнаго предопредѣленія, 2) власти сатаны
надъ людьми и 3) могущества наслѣдственнаго грѣха, влеку-
щаго человѣка къ дурному; одинъ изъ пяти тезисовъ слѣдуетъ
назвать историческимъ, а именно тотъ, что евреи, не смотря
на свое стремленіе къ праведности, впали въ грѣхъ, тогда
какъ язычники какъ будто даже безъ особыхъ усилій до-
стигли милости; послѣднее положеніе проводитъ мысль, что
искупительная смерть Христа была-бы не нужна, если-бы
человѣкъ могъ собственной волей достичь совершенства. Въ
своихъ возраженіяхъ на эти доказательства Эразмъ опи-
рается на благородство человѣческой природы, на возмож-
ность для человѣка самостоятельности (ЙеіЪеіЬезІітшиіщ) на-
ряду съ божественнымъ предопредѣленіемъ, наконецъ, на оп-
тимистическое міросозерцаніе гуманистовъ въ противополож-
ность пессимизму реформаторовъ. Вмѣстѣ съ этими философ-
скими аргументами выступаютъ и религіозные. Лютеръ ссы-
лался на безплодное стремленіе іудеевъ къ праведности, какъ
на доказательство несвободы воли; Эразмъ допускаетъ, что
евреи не достигли блаженства, но настоящую причину этого
онъ видитъ въ отсутствіи у нихъ истиннаго понятія о рели-
314
гіи, въ томъ, что они обращали вниманіе только на обрядо-
вую сторону и упускали изъ виду внутреннюю ея святость.
Этотъ свободный взглядъ на религію продолжается у него и
въ пореформаціонный періодъ. Несмотря на трудность про-
биться между двумя лагерями противниковъ, Эразмъ съумѣлъ
сохранить самостоятельное положеніе. Сомнѣніе относительно
троичности лицъ Божества, высказывавшееся имъ прежде,
выражалъ онъ и впослѣдствіи, хотя и менѣе рѣшительно, и
притомъ подчеркивая свою ортодоксальность. Не отказывался
онъ и отъ скептическаго взгляда на подлинность п святость
библейскихъ книгъ. Онъ обвинялъ евангелистовъ въ невѣже-
ствѣ, въ незнаніи грамматическихъ правилъ, въ ошибкахъ, во
многихъ мѣстахъ исказившихъ текстъ Библіи; далѣе, утверж-
далъ, что понимаемая безъ аллегоріи Библія часто кажется
холодной и пустой. На обряды ояъ попрежнему смотрѣлъ,
какъ на несущественную часть религіи или самое большее,
какъ на внѣшнее проявленіе религіозности; таинству креще-
нія,-онъ не придавалъ значенія и требовалъ, оставаясь вѣр-
нымъ своимъ прочимъ воззрѣніямъ, чтобы оно понималось
духовно, чтобы -крещеніе водой дополнялось духовнымъ кре-
щеніемъ, т. е. очищеніемъ и освященіемъ внутренняго чело-
вѣка (сісв Ішіегп).
Эразмъ былъ человѣкъ «самъ по себѣ». Онъ самостояте-
ленъ не только по своеобразности своихъ взглядовъ, но и по
исключительности того положенія, какое занялъ относительно
лдідъ, дававшихъ тонъ общественной жизни того времени.
Кромѣ него главнѣйшими представителями гуманизма были:
Муціанъ, Рейхлинъ и Гуттенъ. Между Эразмомъ и Му-
ціаномъ царило постоянное искреннее согласіе, такъ какъ по-
слѣдній ничего для себя не требовалъ; по отношенію къ
Рейхлину Эразмъ ограничивался не особенно искреннимъ и
не свободнымъ отъ нѣкоторой доли зависти уваженіемъ, что
не помѣшало ему, однако, воздать должное заслугамъ знамени-
таго гебраиста послѣ его смерти; съ Гуттеномъ-жц дѣло до-
шло до открытой борьбы.
Въ своихъ «Дружескихъ бесѣдахъ» Эразмъ вспоминаетъ
объ этомъ противникѣ въ двухъ мѣстахъ: въ одномъ изъ нихъ
< Солдатъ и картезіанецъ» онъ говоритъ съ ироніей, достой
ной Гейне/ не высказывая, однако, окончательнаго вывода,
о спорѣ между монахомъ и солдатомъ, въ которомъ обѣ сто-
роны обвиняютъ другъ друга въ дурныхъ поступкахъ; въ дру-
гой бесѣдѣ, «Неравный бракъ», онъ сообщаетъ о свадьбѣ кра-
сивой, молодой дѣвушки съ жалкимъ, истощеннымъ болѣзнью
человѣкомъ, единственное достоинство котораго рыцарское
имя. Хотя въ этихъ обѣихъ бесѣдахъ осмѣивается рыцарское
званіе врага, тѣмъ не менѣе споръ между Эразмомъ и Гут-
теномъ шелъ уже не о противоположности сословій, къ ко-
торымъ они принадлежали: скорѣе они являются здѣсь пред-
ставителями двухъ противоположныхъ міровоззрѣній, отдѣлен-
ныхъ другъ отъ друга глубокой пропастью.
Эразмъ былъ тонкій, безбородый человѣкъ, съ тихимъ
голосомъ и неувѣренными движеніями; Гуттенъ—дюжій ры-
царь, съ грубымъ голосомъ, съ растрепанной бородой и шпо-
рами на ногахъ. Гуттенъ чувствовалъ себя лучше всего въ то
время, когда скитался по разнымъ мѣстамъ, безъ гроша денегъ
за душой и безъ всякихъ пожитковъ, за исключеніемъ развѣ нѣ-
сколькихъ книжекъ, причемъ пользовался квартирой и столомъ
гостепріимныхъ друзей. Эразмъ, разъѣзжавшій во время сво-
ихъ путешествій, какъ знатный господинъ, принимавшій выра-
женія радости своихъ друзей и почитателей, какъ должную дань,
все-таки тосковалъ по родинѣ и построилъ себѣ сначала въ
Базелѣ, а потомъ во Фрейбургѣ уютный домъ, въ которомъ
и жилъ одинъ. Гуттенъ отвергалъ могущественныхъ покро-
вителей и друзей, служилъ только короткое время и очень
неохотно, считая независимость лучшимъ благомъ, котораго
стоитъ добиваться. Эразмъ охотно сближался съ высокопо-
ставленными лицами, всегда имѣлъ ихъ въ виду, хотя и не
находился, собственно говоря, у нихъ на службѣ, и особенно
любилъ показывать посѣщавшимъ его гостямъ свои ящики,
наполненные письмами друзей и почитателей, свои шкафы,
полные золотыхъ и серебряныхъ кубковъ и другихъ подар-
ковъ богатыхъ покровителей. Если Эразмъ писалъ большія
ученыя сочиненія—плоды счастливаго досуга и свидѣтельства
глубокаго и проницательнаго ума и упорнаго трудолюбія, то
316
постоянно скитавшійся рыцарь выпускалъ только маленькія
брошюры безъ ученаго аппарата, предназначенныя лишь
для достиженія той или иной_опредѣленной цѣли. Эразмъ
былъ космополитъ; свое дѣтство провелъ онъ въ Голландіи,
юношескіе годы—во Франціи и Англіи, а зрѣлый возрастъ—
въ Германіи; онъ не зналъ другого отечества, кромѣ рес-
публики ученыхъ и не писалъ ни на какомъ другомъ языкѣ,
кромѣ латинскаго. Гуттенъ, напротивъ, былъ прежде всего
нѣмецъ, не отрекавшійся отъ своей національности и въ чу-
жихъ краяхъ, считавшій величайшимъ позоромъ то, что ино-
странцы все еще бранятъ Германію, называя ее варварской
страной, и начавшій писать по-нѣмецки, когда пришелъ къ
заключенію, что для Германіи наступила новая эпоха. Эразмъ
считалъ себя повелителемъ въ царствѣ ума и какъ ни лю-
билъ науку, сколько ни способствовалъ ея развитію, всегда
и прежде всего работалъ для себя. Гуттенъ безкорыстно
употреблялъ свои лучшія силы на служеніе высокимъ зада-
чамъ: ратовалъ за рыцаря Зикингена и за рыцарство, за
ученаго Рейхлина и за гуманизмъ, наконецъ, за Лютера
и за реформацію.
Такимъ образомъ наши симпатіи склоняются въ сторону
рыцарственнаго борца тѣмъ болѣе, что, будучи зачинщикомъ
спора, онъ всетаки является обиженной стороной. Принуж-
денный бѣжать изъ Германіи, онъ пріѣхалъ въ Базель въ
крайней нищетѣ, почти умирающій, въ надеждѣ найти здѣсь
себѣ пристанище и дружескій пріемъ со стороны Эразма.
Однако, обѣ эти надежды не сбылись. Эразмъ позорно от-
вергъ своего единомышленника, опасаясь нареканій за сно-
шенія съ человѣкомъ, пользовавшимся дурной славой.
Возмущенный такимъ неожиданнымъ поступкомъ Гуттенъ
написалъ свой вызовъ (Ехрозіиіаііо сшп Егазшо), на который
Эразмъ отвѣтилъ изданной уже послѣ смерти рыцаря «Губ-
кой для, отмытія гуттеновскихъ брызгъ» (Вроп^іа айѵегзиз
азрег^іпез Нийепі). Въ появившемся почти одновременно нѣ-
мецкомъ переводѣ произведеніе Гуттена имѣетъ еще другое за-
главіе: «Поступокъ, въ особенности касающійся лютеровскаго
дѣла». Такое заглавіе было дано этому памфлету не безъ
317
основанія, такъ какъ въ немъ, помимо личныхъ счетовъ обѣ -
ихъ сторонъ, говорится объ отношеніи Эразма къ рейхли-
новскому спору и къ реформаціи; авторъ старается обнару-
жить противорѣчія въ поведеніи своего противника, съ осо-
беннымъ удовольствіемъ останавливается на изображеніи по-
слѣднихъ, упрекаетъ его въ несправедливомъ взглядѣ на гу-
манистовъ и признаетъ Эразма, принимая во вниманіе его про-
шлое, рѣшительнымъ лютераниномъ; далѣе онъ предостерегаетъ
знаменитаго ученаго отъ приверженцевъ Рима, говоря, что
они смотрятъ на него скорѣе какъ на подчиненнаго и на
плѣнника, чѣмъ какъ на вновь пріобрѣтеннаго друга и, на-
конецъ, противоставляетъ его жалкую настоящую роль преж-
ней, столь блестящей.
Опровергнуть подобныя противорѣчія для Эразма было,
конечно, не трудно. Если его прежнее значеніе опредѣляется
Гуттеномъ въ слѣдующихъ словахъ: «онъ ревностный и глу-
бокомысленный толкователь Библіи, возстановитель истинной
набожности, гонитель суевѣрія, изобличитель обмановъ рим-
скихъ папъ и возсоздатель прекраснаго прошлаго, уничто-
женнаго различными новшествами, возникшими вслѣдствіе
честолюбія и алчности, дарователь и провозвѣстникъ свободы
противъ тиранновъ-угнетателей христіанства», — если въ та-
кихъ словахъ Гуттенъ характеризуетъ Эразма, то послѣд-
ній съ гордостью могъ претендовать на всѣ эти почетные
титулы и въ позднѣйшее время. Что онъ такъ и поступаетъ,
вполнѣ сознавая свои великія заслуги, этого нельзя поста-
вить ему въ вину; но необходимо замѣтить, что его защита
противъ обвиненія въ двуличности только многорѣчива, но
бѣдна фактами; приходится также признать, что своею рѣз-
кою выходкой противъ Гуттена, находившагося, какъ онъ
зналъ, на краю могилы-, онъ совершилъ недостойный себя по-
ступокъ. Но какъ-бы ни было низко значеніе этого сочине-
нія въ нравственномъ отношеніи, оно все-же интересно, глав-
< нымъ образомъ, тѣми мѣстами, гдѣ авторъ говоритъ о своемъ
отношеніи къ гуманизму и реформаціи. Не безъ основанія
заявляетъ онъ, что его противникъ своей рѣзкой полемикой
возбудилъ противъ него «благочестивыхъ отрицателей науки»
318
и этимъ повредилъ общему дѣлу. Эразмъ отличаетъ дѣло
Евангелія, которое считаетъ безусловно своимъ, отъ дѣла Лю-
тера; онъ тонко распознаетъ и опредѣляетъ различіе между
этимъ послѣднимъ дѣломъ и направленіемъ Гуттена; онъ
проповѣдуетъ свое старое излюбленное убѣжденіе, что ре-
форму слѣдуетъ проводить путемъ разумнаго убѣжденія, а не
бурнаго насилія. Эразмъ выражаетъ какъ-то свою программу
въ слѣдующихъ словахъ: «пусть покровители евангелической
партіи оказываютъ свое благорасположеніе просто и разумно,
пусть не составляютъ тайныхъ заговоровъ и не издаютъ бран-
ныхъ книгъ противъ папы и князей, потому что- иначе
они способствуютъ прославленію тѣхъ на кого нападаютъ и
вредятъ тѣмъ, кого сами защищаютъ. Поэтому ученые, знанію
которыхъ такія рѣзкія выходки приносятъ вредъ, должны со-
браться всѣ вмѣстѣ, чтобы покончить этотъ всемірный раз-
доръ, и пусть они въ тайной перепискѣ сообщаютъ импера-
тору и папѣ о томъ, что кажется имъ важнымъ для блага
христіанства и славы Христа, дѣйствуя вполнѣ честно и от-
крыто, какъ предъ Богомъ».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
Ульрихъ фонъ Гутгенъ.
Ульрихъ фонъ Гуттенъ родился 21 апрѣля 1488 года
въ замкѣ Штекельбергъ во Франконіи. Онъ принадлежалъ къ
хорошей, но обѣднѣвшей рыцарской фамиліи. Отецъ пред-
назначалъ Ульриха къ духовному званію, быть можетъ, для
того, чтобы избавить его отъ печальной участи нищаго ры-
царя, и съ этой цѣлью послалъ одиннадцатилѣтняго сына въ
Фульдскій монастырь, чтобы съ раннихъ лѣтъ подготовить его
къ принятію обѣта и сдѣлать послѣдній для него неизбѣж-
нымъ. Но сынъ не поддался, и послѣ нѣсколькихъ лѣтъ пре -
быванія въ монастырѣ, прежде чѣмъ дать обѣтъ монашества,
убѣжалъ изъ Фульды и вмѣстѣ со своимъ освободителемъ, уже
упомянутымъ нами, Кротомъ Рубеаномъ, уѣхалъ въ
Кельнъ (1505 г.), а оттуда въ Эрфуртъ. Не получая поддержки
отъ своей семьи, онъ долженъ былъ самъ заботиться о про-
питаніи; этимъ, а также свойственной гуманистамъ любовью
къ странствованіямъ, п объясняются его постоянные переходы
изъ одного университета въ другой. Онъ былъ въ четырехъ
университетахт: Франкфуртскомъ, Лейпцигскомъ, Грейф-
свальдскомъ и Ростокскомъ, въ которыхъ гуманизмъ еще бо-
ролся со схоластикой; здѣсь Гуттенъ по большей частй изучалъ
гуманитарныя науки, иногда же выступалъ, какъ преподаватель
и поэтъ. Кромѣ того, онъ жилъ въ Виттенбергѣ и Вѣнѣ, гдѣ
пытался, впрочемъ безуспѣшно, пріобрѣсти прочное поло-
женіе.
320
Уже въ. -это время можно замѣтить, какъ- гуманистъ въ
немъ превращается въ политика. Отчасти съ цѣлью завер-
шить въ себѣ этотъ переворотъ, отчасти ради пополненія
своихъ свѣдѣній въ греческомъ языкѣ и, наконецъ, для изу-
ченія юриспруденціи, согласно желанію отца, съ которымъ онъ
повидимому снова сблизился, Гуттенъ отправился въ Ита-
лію. Путешествіе, однако, помогло выполнить лишь часть его
плановъ. Дѣйствительно, онъ обнаруживаетъ свое патріоти-
ческое настроеніе и стихотвореніями, и службой въ импера-
торскомъ войскѣ, но не можетъ найти интереса къ навязан-
нымъ ему противъ воли занятіямъ и возвращается на родину
врагомъ юриспруденціи, противникомъ академическихъ званій
и ярымъ ненавистникомъ господства духовенства и папства,
съ которыми близко познакомился.
По своемъ возвращеніи, Гуттенъ немедленно и рѣшительно
принялъ участіе въ той умственной борьбѣ, которая волновала
тогда Германію, и въ то же время старался найти себѣ ка-
кое-нибудь спокойное занятіе, такъ какъ тяжелый недугъ, на-
житый отчасти по собственной винѣ и не поддававшійся уси-
ліямъ тогдашней медицины, мѣшалъ ему вести чисто рыцар-
скій образъ жизни. Найти такое мѣсто было, однако, не легко.
Несмотря на поэтическое коронованіе (12 іюля 1517 г.), которое
давало ему право преподавать свободныя искусства въ универси-
тетахъ, Ульрихъ держался въ сторонѣ отъ нихъ, понимая,
что онъ неспособенъ быть академическимъ преподавателемъ;
тѣмъ не менѣе, при всемъ своемъ независимомъ характерѣ,
онъ принялъ должность при Майнцскомъ дворѣ, гдѣ чувство-
валъ себя вначалѣ такъ хорошо, что подумывалъ даже о же-
нитьбѣ. Какъ придворнаго, тяготящагося своимъ положеніемъ,
какъ спутника Майнцскаго архіепископа, мы видѣли его уже
раньше (стр. 48); однажды онъ даже ѣздилъ пр порученію
своего патрона посломъ во Францію.
Сначала еще сохраняя нѣкоторыя отношенія къ Майнцскому
двору, а затѣмъ окончательно порвавъ со всякой службой,
Гуттенъ сталъ жить исключительно, какъ писатель, поли-
тикъ и воинъ. Въ качествѣ послѣдняго онъ принялъ участіе
въ походѣ швабскаго союза противъ Ульриха Вюртемберг-
321
скаго, съ которымъ между прочимъ хотѣлъ свести и свои
личные старые счеты. Во время этого похода онъ ближе со-
шелся съ Францомъ фонъ Зикенгеномъ, въ которомъ
думалъ найти товарища для своихъ умственныхъ, полити-
ческихъ и религіозныхъ плановъ. Онъ нуждался въ та-
комъ другѣ еще потому, что не нашелъ сочувствія ни у
К а р л а V, къ которому обращался съ пламенными посла-
ніями, ни у Фердинанда, котораго надѣялся привлечь
на свою сторону въ личной аудіенціи. Живя съ осени 1520
года въ замкахъ Зикингена, Ландштулѣ и Эбернбургѣ, Гут-
тенъ постоянно преслѣдовалъ свои планы и, главнымъ обра-
зомъ, старался повліять на своего друга, для котораго пере-
водилъ свои латинскія сочиненія. Очень недолгое время мы
видимъ его на службѣ у императора, затѣмъ на нѣсколько
мѣсяцевъ онъ совершенно исчезаетъ съ горизонта и, нако-
нецъ, появляется снова у Зикингена, вмѣстѣ съ нимъ
мечтаетъ о реформахъ рыцарскаго сословія, о преобразова-
ніяхъ въ имперіи, и тратитъ свои силы и вліяніе въ мелкихъ
распряхъ и недостойныхъ подвигахъ на большой дорогѣ.
Такъ какъ походъ Зикингена противъ Трира окончился
весьма плачевно, то Гуттенъ не могъ разсчитывать на
успѣхъ своихъ политическихъ плановъ и преслѣдуемый импе-
раторомъ и князьями, ненавидимый духовенствомъ, принуж-
денъ былъ удалиться изъ Германіи. Онъ отправился въ Швей-
царію, пробылъ короткое время въ Базелѣ, нѣсколько дольше
въ Мюльгаузенѣ и, наконецъ, нашелъ свое послѣднее убѣжище
въ Цюрихѣ. Недалеко отсюда, на островѣ Уфенау, въ концѣ
августа 1523 года онъ и умеръ, въ крайней бѣдности, всѣми
покинутый, послѣ тяжелой, мучительной болѣзни и, въ довер-
шеніе всего, глубоко и незаслуженно оскорбленный злыми
обвиненіями Эразма.
Въ послѣднемъ своемъ письмѣ (отъ 15 августа 1523 года),
въ -которомъ онъ защищается отъ обвиненій Эразма и ко-
торое адресуетъ поэтому «бургомистру и совѣту города Цю-
риха», такъ какъ къ нимъ обращался и Эразмъ, Гуттенъ
пишетъ: «Я хочу, чтобы меня считали такимъ, какимъ я
жилъ и дѣйствовалъ всю свою жизнь съ тѣхъ поръ, какъ вы-
Гбйгеръ. 21
322
шелъ изъ отроческаго возраста, т. е. не дѣлая ничего такого,
что не подобало бы честному, благочестивому и благородному
по своему происхожденію рыцарю».
Эта фраза прекрасно характеризуетъ сущность натуры
Гуттена. Онъ былъ именно рыцарь и, никогда не забывая,
чѣмъ онъ обязанъ своему сословію, требовалъ и отъ другихъ
уваженія къ послѣднему и къ его политическимъ и соціальнымъ
правамъ. Если къ этимъ словамъ прибавить еще два его лю-
бимыхъ изреченія: болѣе раннее «честно и скромно» (йіпсе-
гііег сііга ротраш) и позднѣйшее «Я отважился» (ІсЬ ЬаЬ’з
§елѵа§1;. Іасіа езі аіеа), которыми Гуттенъ любплъ за-
канчивать свои письма и сочиненія и которыя служили ему
какъ бы рыцарскимъ девизомъ, то передъ нами предстанетъ
образъ рыцарственнаго и воинственнаго человѣка, который
игралъ въ исторіи гуманизма столь своеобразную роль.
Многіе другіе гуманисты, выступая въ качествѣ писателей,
не проникались всецѣло участіемъ къ тому, за что ратовали,
Гуттенъ же могъ писать только тогда, когда дѣло захва-
тывало его.. «Воспріемницей ума Гуттена былъ гнѣвъ»,
говоритъ Д. Ф. Штраусъ. «Сочиненія его становятся тѣмъ
важнѣе по своему содержанію, чѣмъ значительнѣе предметы,
на которые обращенъ его гнѣвъ и чѣмъ чище этотъ послѣдній».
Въ первый разъ этотъ гнѣвъ обрушился на семью Лётце
(ЬОіяе). Геннингъ Лётце, профессоръ права въ Грейфсваль-
дѣ, и его отецъ Ведетъ приняли юношу въ свой домъ, одѣ-
вали, кормили и, либо изъ человѣколюбія, либо изъ уваженія
къ его имени и происхожденію, обращались съ нимъ весьма пре-
дупредительно. Но можетъ быть рыцарскія и гуманистическія ч
убѣжденія гостя, чувствительно задѣвавшія хозяина, город-
скаго патриція и приверженца стараго научнаго направленія,
послужили причиной скораго разрыва между ними. Какъ бы
тамъ .ни было, но хозяева вскорѣ потребовали, чтобы онъ
оставилъ ихъ домъ и городъ. Затѣмъ,—если только мы рѣ-
шимся повѣрить собственному разсказу Гуттена, являюще-
муся единственнымъ сообщеніемъ объ этомъ эпизодѣ,—слуги
дома напали на него въ дорогѣ и съ угрозами и насмѣш-
ками отобрали платье и книги.
323
Полунагой вернулся онъ въ Ростокъ, гдѣ сострадательные
люди сжалились надъ ето бѣдственнымъ положеніемъ и гума-
нисты тоже оказали поддержку своему единомышленнику.
Едва оправившись, Гуттенъ тотчасъ же взялся за перо,
чтобы въ яркихъ краскахъ изобразить нанесенное ему оскорб
леніе. Такимъ образомъ явились двѣ книжки «Жалобъ про-
тивъ Лётце» (фпеі’еіагшп ІіЬгі йпо), которыя состоятъ изъ
20 большихъ стихотвореній, написанныхъ двустишіями и
посвященныхъ новымъ ростокскимъ друзьямъ и покровите-
лямъ.
Другой на мѣстѣ Гуттена, вѣроятно, удовольствовался бы
тамъ, что обратился къ суду и властямъ, можетъ быть, и безъ
особеннаго успѣха, такъ какъ Лётце были люди вліятельные.
Гуттенъ же хотя и обращается съ просьбой къ князьямъ
Помераніи' и ихъ совѣтникамъ,—впрочемъ, безъ всякаго по-
добострастія.—главнымъ образомъ имѣетъ въ виду всетаки ры-
царей и поэтовъ и, такимъ образомъ, свою личную' обиду
превращаетъ въ дѣло, касающееся всѣхъ членовъ его со-
словія и литературной партіи. Онъ призываетъ рыцарей, глав-
нымъ образомъ, своихъ родныхъ и однофамильцевъ схватить ста-
рика Лётце, когда послѣдній отправится къ мессѣ во Франк-
фуртъ и не выпускать до тѣхъ поръ, пока самъ онъ, Гуттенъ,
какъ оскорбленный, не расправится съ нимъ. Онъ проситъ
поэтовъ, въ особенности же искренно преданныхъ ему Эобана
Гессе и Крота Рубеана, которые и такъ уже поломали
немало копій въ борьбѣ съ анти-гуманистами, испробовать
свою силу и противъ новыхъ враговъ, и посылаетъ затѣмъ
свою музу въ путешествіе по знакомымъ ему частямъ Герма-
ніи, преимущественно сѣверной и средней, для посѣщенія
тѣхъ гуманистовъ, на которыхъ онъ можетъ разсчитывать.
Гуттенъ начинаетъ описаніе этого путешествія, конечно, съ
Ростока, съ особой любовью останавливается на Франкфуртѣ,
гдѣ должно было печататься это его сочиненіе, съ благо-
дарностью говоритъ объ Эрфуртѣ, вспоминаетъ съ любовью
с своей матери, удѣляя отцу всего нѣсколько словъ, и, ко-
нечно, не безъ намѣренія заканчиваетъ Рейхлиномъ, кото-
рый своими разнообразными заслугами доставилъ родному
21*
324
городу неувядаемую славу. .Свое воззваніе ко всѣмъ нѣмец-
кимъ поэтамъ Гуттенъ мотивируетъ тѣмъ, что его ярый
врагъ Лётце можетъ повредить имъ точно также, какъ и
ему, поэтому онъ проситъ ихъ оказать ему свое сочувствіе,
извинить за смѣлость, которую онъ себѣ позволилъ, и вознена-
видѣть его врага, Лётце, готовящаго еще худшія оскорбленія.
Проклятіе, направленное противъ Лётце, не только не на-
несло послѣднимъ никакого вреда, а, напротивъ, они достигли
еще большихъ почестей. Обращеніе Гуттена къ друзьямъ то-
же осталось тщетнымъ. По крайней мѣрѣ мы не знаемъ, чтобы
хоть одинъ изъ его друзей почувствовалъ желаніе вступиться
за него или чтобы кто-нибудь изъ рыцарей выразилъ готов-
ность разыграть въ этомъ дѣлѣ роль разбойника. Въ письмахъ
современниковъ нѣтъ ни малѣйшаго упоминанія объ этомъ эпи-
зодѣ. Самое это произведеніе Гуттена,—-потому ли, что изданіе
было скуплено задѣтыми лицами или же пропало случайно—
сдѣлалось такой рѣдкостью, что новое изданіе его, появив-
шееся въ началѣ нынѣшняго столѣтія было равносильно
открытію.
Въ Лётце" Гуттенъ видѣлъ прежде всего враговъ поэзіи
и поэтовъ и за это именно призывалъ всю Германію нена-
видѣть ихъ. Дѣйствительно, поэзія, другими словами, изученіе
древняго міра, была занятіемъ всей его жизни; онъ зналъ
древнихъ писателей, охотно цитировалъ ихъ и писалъ не
только яснымъ, но даже изящнымъ, а главное, своеобразнымъ
и сильнымъ, благодаря оригинальности мыслей, латинскимъ
языкомъ. Будучи настолько хорошо знакомъ съ техникой стиха,
что составилъ даже по примѣру многихъ, другихъ гумани-
стовъ учебникъ искусства стихосложенія, Гуттенъ въ то же
время прекрасно владѣлъ и прозой. Онъ былъ особенно
искусенъ въ такихъ родахъ прозаическихъ сочиненій, гдѣ вы -
ступаетъ на первый планъ личный ораторскій элементъ, слѣ-
довательно, въ письмахъ, рѣчахъ и діалогахъ, а не въ про-
странныхъ ученыхъ разсужденіяхъ. Онъ достаточно хорошо
зналъ самого себя, чтобы выбрать наиболѣе соотвѣтствовавшій
своему таланту родъ литературы.
Въ чисто гуманистическихъ сочиненіяхъ Гуттена рѣзко
325
выступаетъ тотъ же личный элементъ. Поэтому-то онъ и не
пишетъ общихъ хвалебныхъ рѣчей гуманизму, какъ дѣлали
это его товарищи, а защищаетъ лишь оскорбленнаго въ дан-
ную минуту, безразлично, самъ ли онъ является таковымъ
или кто-нибудь изъ искренно имъ уважаемыхъ вождей гума-
нистической партіи. Четыре такихъ сочиненія Гуттена нами
уже упомянуты, это «Никто»—горячая защита своей свободы
въ смыслѣ принципіальной вражды ко всякимъ титуламъ (Ѵег-
і,1іеі<1і§ші§ зеіпез Кісіііййеіпз) и рѣзкій протестъ противъ но-
сителей академическихъ званій и противниковъ гуманисти-
ческихъ занятій (стр. 126, 127); «письма темныхъ людей», въ
составленіи которыхъ онъ принималъ значительное участіе;
«тріумфъ Рейхлина», который по всей вѣроятности принадле-
житъ ему .(стр. 282, 283) и, лебединая пѣснь рыцаря, его го-
рячій памфлетъ противъ Эразма (стр. 316, 317). Все это
было написано подъ вліяніемъ восторженнаго увлеченія той
наукой, которой онъ посвятилъ свои лучшія силы.
Если во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ видно раздраженіе воз-
мущеннаго рыцаря противъ нападковъ противниковъ, то въ
одномъ, которое также можно отнести сюда, чувствуется на-
строеніе гораздо болѣе спокойное и сдерживаемый восторгъ пе-
редъ развитіемъ науки. Мы говоримъ о посланіи къ Пиркгей-
меру (отъ 25-го октября 1518 года), въ которомъ Гуттенъ
выражаетъ свои взгляды на жизнь. Нюрнбергскій патрицій,
опытный знатокъ людей былъ, оказывается, несогласенъ съ
діалогомъ нашего рыцаря о придворной жизни, также какъ и
съ его рѣшеніемъ поступить на службу при дворѣ и, въ качествѣ
старшаго друга, возражалъ какъ противъ его рѣшенія, такъ и
противъ самого сочиненія. Эти его возраженія побудили Гут-
тена подробно изложить свои взгляды на жизнь. Пиркгеймеръ,
какъ человѣкъ богатый, наслаждался жизнью, служилъ род-
ному городу, когда ему этого хотѣлось, но гораздо чаще пре-
давался сладостному покою; Гуттенъ-же, бѣдный рыцарь, старал-
ся доказать, прежде всего для самого себя, а затѣмъ и для
всѣхъ людей, право и даже необходимость соединять науку съ
жизнью, въ данномъ своемъ случаѣ съ жизнью придворной.
Больше всего насъ тутъ интересуетъ не то, что онъ гово-
326
ритъ о придворной жизни, хотя и здѣсь выступаетъ на пер-
вый планъ личный элементъ и ясно сказывается рыцарь,
нуждающійся въ покровительствѣ, въ противоположность го-
рожанину, гордому своей самостоятельностью и пренебре-
гающему милостями князей, и хотя съ другой стороны эта
потребность въ знатномъ покровительствѣ является харак-
терной чертой всѣхъ вообще гуманистовъ; что въ этомъ
посланіи насъ и теперь живо затрагиваетъ, это то востор-
женное одушевленіе, <съ которымъ Гуттенъ говоритъ о на-
учныхъ занятіяхъ. Рыцарь, правда, сказывается и здѣсь, ска-
зывается, во первыхъ, въ насмѣшкахъ надъ глупцами, кото-
рые считаютъ научныя занятія унизительными для рыцар-
скаго достоинства, .затѣмъ, въ усердномъ восхваленіи тѣхъ,
которые первые доказали, что принадлежность къ рыцарскому
званію ничуть не мѣшаетъ умственной работѣ. Но больше
всего Гуттенъ говоритъ о себѣ, о своемъ глубокомъ сочув-
ствіи къ рейхлиновскому дѣлу, о своей рѣшимости выступить
противъ враговъ, не боясь ни ихъ открытыхъ, ни тайныхъ
нападеній, о своихъ радостныхъ надеждахъ -на успѣшное раз-
витіе умственныхъ стремленій. Не безъ самодовольства раз-
сказываетъ онъ о своемъ рвеніи, о томъ, что повсюду бе-
ретъ съ собой маленькую библіотеку, чтобы посвящать каж-
дую свободную минуту наукѣ; «если любовь къ занятіямъ»,
говоритъ онъ, «создаетъ ученаго, тогда я не уступаю въ этомъ
отношеніи никому въ Германіи». Наконецъ, настанетъ время
(приводимъ слова Гуттена въ переводѣ Штрауса *), когда
у «гуманитарныя науки вновь оживутъ, когда’въ знаніи обоихъ
языковъ мы сравняемся съ греками и итальянцами, образо-
ваніе утвердится въ Германіи, варварство будетъ изгнано
за Гиперборейскія горы къ Балтійскому морю. А пока бу-
демъ подражать стволу пальмы, будемъ тѣмъ настойчивѣе вы-
прямляться, чѣмъ сильнѣе будетъ насъ гнуть, и съ непоко-
лебимымъ упорствомъ возставать противъ несносныхъ при-
тѣснителей». Уже въ первомъ столкновеніи, возбудившемъ
гнѣвъ писателя, стремился онъ сдѣлать свое личное дѣло дѣ-
Э «Ульрихъ фонъ Гуттенъ», русскій переводъ, стр. 212.
327
ломъ всего общества; такъ же поступаетъ Гуттенъ и въ
другомъ случаѣ, превратившемъ его изъ гуманиста въ по-
литика.
Гансъ Гуттенъ, сынъ Лудвига, двоюроднаго брата наше-
го Ульриха сдѣлался шталмейстеромъ герцога У л ь р и х а
Вюртембергскаго и пользовался большимъ расположе-
ніемъ государя до своей женитьбы. Жена его была до брака
въ близкихъ отношеніяхъ съ герцогомъ и послѣдній, въ на-
деждѣ на свободу тогдашнихъ нравовъ и также слѣдуя вну-
шенію собственнаго чувства, разсчитывалъ продолжать связь
съ нею и послѣ, ея замужества. Чтобы осуществить такое
непозволительное намѣреніе, герцогъ бросился какъ-то къ
ногамъ новобрачнаго и признался въ своей неудержимой
страсти. О такомъ удивительномъ поступкѣ Гансъ разска-
залъ своимъ и герцога родственникамъ, частью изъ страсти
къ необыкновеннымъ разсказамъ, а частью изъ желанія по-
лучить совѣтъ въ своемъ затруднительномъ положеніи. Такъ
какъ узнавшіе объ этой тайнѣ съ своей стороны тоже не
молчали, то герцогъ потребовалъ Ганса къ отвѣту; положеніе
послѣдняго при дворѣ сдѣлалось крайне тяжелымъ и онъ сталъ
хлопотать либо о назначеніи на другую должность, либо о
разрѣшеніи уѣхать къ родственникамъ; однако эти хлопоты
его не увѣнчались успѣхомъ. Затѣмъ герцогъ прислалъ ему
дружеское приглашеніе сопровождать его въ поѣздкѣ верхомъ
въ Бёблингенъ (7 мая 1517 года) и по дорогѣ, въ лѣсу, по-
старавшись удалить свиту и слугъ, позорнѣйшимъ образомъ
убилъ молодого рыцаря.
Такое неслыханное дѣло требовало мщенія. Вся фамилія
убитаго соединилась на родственномъ совѣщаніи и выразила
свое негодованіе въ жалобахъ вюртембергскимъ государствен-
нымъ чинамъ и въ посланіи, обращенномъ къ имперіи. Хо-
датаемъ за соединеніе родственниковъ, распространителемъ
извѣстія объ этомъ возмутительномъ поступкѣ въ самыхъ
отдаленнѣйшихъ мѣстахъ Германіи* и другихъ странъ и, на-
конецъ, грознымъ обвинителемъ явился, Ульрихъ Гут-
тенъ. Въ пяти рѣчахъ съ 1515 по 1519 гг. онъ съумѣлъ,
привлечь вниманіе самыхъ разнообразныхъ слоевъ общества
328
къ этому злодѣянію, представить убійцу негодяемъ, убитаго
образцомъ всѣхъ добродѣтелей и нарисовать свѣтлый образъ
жены герцога, бѣжавшей отъ мужа, хотя это бѣгство не имѣло
никакого отношенія къ данному случаю. Онъ призывалъ
къ мщенію баварскихъ герцоговъ, родственниковъ послѣдней,
швабовъ, подданныхъ убійцы, и даже императора. И дѣй-
ствительно, императоръ потребовалъ герцога къ суду и приго-
ворилъ его къ изгнанію, такъ какъ тотъ не явился лично, а
прислалъ наполненное сплошной ложью оправданіе; но вскорѣ
императоръ вошелъ съ нимъ въ соглашеніе, по которому
герцогъ путемъ уплаты извѣстной суммы и назначенія себѣ
на шесть лѣтъ преемника во власти избавлялся отъ изгнанія.
Соглашеніе было, конечно, не выполнено, но лишь послѣ
новаго преступленія герцога, швабскій союзъ предпринялъ
походъ противъ нарушителя земскаго мира, походъ, окончив-,'
шійся изгнаніемъ герцога.
Въ этомъ походѣ принялъ участіе и Ульрихъ фонъ
Гуттенъ, который еще болѣе, чѣмъ оружіемъ, дѣйствовалъ
своими смѣлыми рѣчами. Правда, въ нихъ онъ нѣсколько
сгущаетъ краски, потому что ни герцогъ не былъ такимъ
злодѣемъ, нй жена его и убитый не были такими свѣтлыми
личностями, какими рисуетъ ихъ ораторъ, но онъ даетъ въ
этихъ рѣчахъ свидѣтельство смѣлаго мужества и.высокаго
воодушевленія, увлекающаго и слушателей, и читателей. Здѣсь
ясно можно видѣть, какъ гнѣвъ, вызванцый оскорбленіемъ
фамильной чести, постепенно возвышается до сѣтованій о
печальномъ состояніи Германіи, до скорби о всеобщемъ ея
бѣдствіи.
Уже въ этихъ рѣчахъ императоръ является защитникомъ
права и свободы: «Выслушай насъ» такъ говоритъ Гуттенъ
въ одной изъ этихъ рѣчей: «ты, охранитель невинности, блю-
ститель справедливости, сторожъ свободы и ревнитель бла-
гочестія! Выслушай насъ, потомокъ Августа, почитатель Тро-
яна, господинъ вселенной* повелитель человѣческаго рода!
Уничтожь всеобщій .страхъ. Спаси, что еще осталось отъ Гер-
маніи». Къ императору обращаетъ Гуттенъ, подобно всѣмъ
гуманистамъ, свою любовь и восторженное поклоненіе, а на
329
хулителей и враговъ его изливаетъ всю свою ненависть и
гнѣвъ.
Подходящихъ случаевъ для гнѣва Гуттена въ царство-
ваніе Максимиліана было достаточно. Вліяніе послѣдняго
въ Германіи было не велико, а весь недостатокъ воли въ
попыткахъ создать прочный порядокъ въ имперіи достаточно
ярко сказался во время вюртембергскихъ смутъ. Престижъ
императорскаго имени упалъ и за предѣлами Германіи. Турки
съ невѣроятной дерзостью ломились въ предѣлы государства,
а итальянцы съ неудовольствіемъ вспоминали о традиціонномъ
соединеніи Италіи съ Германіей. Противъ первыхъ Гуттенъ
написалъ упомянутую уже нами Турецкую рѣчь (см. стр. 72),
въ которой, впрочемъ, въ такой же степени нападалъ и на
князей, оставляющихъ императора безъ поддержки и крайне
неудовлетворительно исполняющихъ свои государственныя
обязанности. На итальянцевъ и въ особенности на венеціан-
цевъ, которые, полагаясь на свое могущество и изолированное
положеніе, выказывали особенно сильное неудовольствіе про-
тивъ императорской власти, онъ написалъ рѣзкую эпиграмму.
Въ этихъ и другихъ своихъ сочиненіяхъ онъ старается, не
только вызвать непріязнь къ иностранцамъ, но и указать на
славное и блестящее прошлое Германіи и доказать, что она
не вырождается, а, напротивъ, вполнѣ достойна своего слав-
наго прошлаго. Въ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ Гуттенъ
говоритъ о власти императора, напоминая послѣднему объ
его обязанностяхъ по отношенію къ Италіи. Написанное имъ
съ этой цѣлью стихотвореніе, въ которомъ онъ отъ имени
Италіи обращается къ императору, чрезвычайно похоже на
многочисленныя увѣщательныя посланія Петрарки, съ той
только разницей, что, въ устахъ нѣмца призывъ Италіи,
умоляющей о помощи, конечно, не могъ звучать такъ убѣ-
дительно какъ у патріота-итальянца, который самъ страдалъ
отъ разъединенія своего отечества.
Не одно только безсиліе императора возмущало впечатли-
тельнаго рыцаря, но и печальное положеніе его сословія.
Рыцарство перешло въ новое время, какъ остатокъ среднихъ
вѣковъ, и не могло уже найти себѣ надлежащаго мѣста: измѣ-
330
вившееся военное искусство дѣлало участіе рыцарей въ строкъ
невозможнымъ или, по меньшей мѣрѣ, ненужнымъ, отъ новаго
умственнаго движенія они держались въ сторонѣ, а по отно-
шенію къ усилившейся власти квязей еще не съумѣли опре-
дѣлить своей политической роли. Стремленіемъ Гуттена и
было доставить имъ эту послѣднюю. Къ этому побуждало,
его печальное состояніе рыцарскаго сословія, его собственное
положеніе и идеальное представленіе о рыцарствѣ, осущест-
вленіе котораго онъ находилъ въ лицѣ своего друга Ф р а н-
ца фонъ Зикингена.
Усиленіе императорской власти есть первый пунктъ въ
программѣ Гуттена. Эта власть ограничена вмѣшательствомъ
папы въ дѣла Германіи и можетъ быть усилена только съ
ослабленіемъ послѣдняго. Для ограниченія папскаго вліянія
нужно попытаться не только прекратить чрезмѣрные поборы
папской куріи, но и значительно уменьшить число служителей
церкви, улучшивъ въ то же время ихъ составъ. Духовныя долж-
ности, по плану Гуттена, должны занимать ученые и достой-
ные люди; при этомъ практическій вопросъ о томъ, кто долженъ
назначать на эти мѣста, императоръ или папа, едва былъ
затронутъ, но не рѣшенъ. Одно только ясно для реформа-
тора, именно—чтобы князья, получивъ въ свои руки право
замѣщенія духовныхъ должностей, не увеличили тѣмъ самымъ
ряды своихъ чиновниковъ и свое вліяніе, такъ какъ князья-
то и являются самыми опасными противниками императорской
власти. Борьба противъ власти князей составляетъ основной
отрицательный фонъ всѣхъ политическихъ убѣжденій Гуттена;
гораздо труднѣе уловить его положительные идеалы. Одно
только несомнѣнно, что въ своей новой организаціи государ-
ства онъ отводитъ рыцарямъ весьма значительную роль. Въ
развитіи его политическихъ идей можно, кажется, намѣтить
три ступени. Первая характеризуется убѣжденіемъ, что ры-
дари и ландскнехты должны образовать императорское или
обще-государственное войско, задача котораго будетъ заклю-
чаться въ поддержаніи внутренняго порядка й въ усиленіи
внѣшняго могущества. Для содержанія этого войска должна
служить «общан казна», которая образуется изъ большихъ
331
суммъ, оставшихся вслѣдствіе сокращенія числа духовныхъ
лицъ; она, конечно, пойдетъ не только на исключительно
военныя, но и на другія обще-культурныя цѣли. Вторую сту-
пень составляетъ мысль о соединеніи рыцарства съ городами,
и въ этомъ отношеніи, если вѣрить Гуттену въ его діалогѣ
«Разбойники», Зикингенъ много способствовалъ выясненію
и смягченію взглядовъ своего пылкаго друга. Въ то время,
какъ послѣдній не можетъ отдѣлаться отъ чувства ненависти
къ горожанамъ, доходя въ выраженіи его до крайняго пре-
дѣла, Зикингенъ старается возбудить гнѣвъ всѣхъ истинныхъ
цыцарей и честныхъ горожанъ на недостойныхъ представителей
обоихъ сословій: на рыцарей-грабителей и обманщиковъ куп-
цовъ, а также и на остальныхъ разбойниковъ: юристовъ и ду-
ховныхъ; всѣхъ этихъ недовольныхъ онъ пытается соединить
въ одномъ общемъ стремленіи бороться противъ рабства и за
свободу. Отличительной чертой третьей ступени, для характери-
стики которой, впрочемъ, нельзя съ точностью указать на какое-
либо отдѣльное сочиненіе Гуттена, является присоединеніе
крестьянъ къ горожанамъ и рыцарямъ для борьбы за императора
противъ князей и духовенства. Именно о такой борьбѣ, о револю-
ціи, а ужъ не о реформѣ идетъ дѣло въ позднѣйшихъ сочиненіяхъ
Гуттена; она часто провозглашается въ громкихъ выраженіяхъ,
но за этими словами никогда не слѣдовало дѣло, которое могло-
бы оправдать ихъ. Союзники, къ которымъ взывалъ нашъ ры-
царь, были согласны съ нимъ, самое большее, только относительно
одной цѣли, а именно усиленія императорской власти, но ни
какъ не относительно другой—возрожденія рыцарства; а новый
императоръ, Карлъ V считалъ себя достаточно сильнымъ,
чтобы обойтись безъ помощниковъ, прямо заявлявшихъ, что
готовы служить ему лишь подъ условіемъ вознагражденія.
Гуттеновскіе планы политическихъ реформъ, по мѣткому
замѣчанію Ульмана, помимо надеждъ автора на усиленіе ко-
ролевской власти, обусловлены еще вліяніемъ идей Лютера
о свободѣ христіанина и объ анти-христіанской тиранніи папъ.
Борьба Гуттена противъ папской власти начинается съ.
самаго выступленія его на литературное поприще. Вначалѣ
борьба эта является для него лишь второстепенной задачей,
332
затѣмъ мало по-малу становится главнымъ дѣломъ- и, нако-
нецъ, единственной цѣлью его жизни и умственной дѣятель-
ности. Гуманистическіе, политическіе и религіозные мотивы,
въ разное время разной, силы, не могли не оказывать на него
своего воздѣйствія. Первые вызвали въ немъ .ненависть къ
духовенству, какъ врагу науки, вторые заставляли его при-
знать Германію печальною жертвой эксплуатаціи и указывали
на безправное и беззащитное положеніе ея цер'кви, третьи
побуждали громить испорченность нравовъ папской куріи.
, Гуттенъ разражается гнѣвомъ противъ Гима при видѣ
недостойнаго поведенія папы Юлія II въ Италіи. Онъ именно
тѣмъ и отличается отъ прочихъ современныхъ ему гумани-
стовъ, тоже враговъ папы, что не расплывается въ общихъ
фразахъ, а говоритъ по поводу вполнѣ опредѣленныхъ фак-
товъ. Какъ раньше поведеніе этого папы, такъ впослѣдствіи
поступки нѣкоторыхъ кардиналовъ въ Аугсбургѣ и Вормсѣ,
или-же отдѣльные’ случаи, напримѣръ, замѣщеніе епископскихъ
кафедръ, вотъ—тѣ факты, которые привлекаютъ его вниманіе.
Далѣе онъ останавливается на мѣрахъ, при помощи которыхъ
можно бы было устранить уходъ нѣмецкихъ денегъ въ Римъ
и уничтожить тѣ многочисленные предлоги (напр., постройка
церкви Петра, турецкая подать), пользуясь которыми, курія
требовала себѣ денегъ. Наконецъ, Гуттенъ обращается къисто-
рическіимъ свидѣтельствамъ. Онъ пишетъ сообщеніе «какъ иско-
ни держали себя папы по отношенію къ императорамъ», причемъ
изъ исторіи приводитъ доказательство того, что никогда ни
одинъ папа не велъ себя честно ни предъ однимъ императо-
ромъ. Кромѣ того, онъ издаетъ антицерковныя сочиненія
прежняго времени, напримѣръ, трудъ Валлы о дарѣ Кон-
стантина или относящееся къ XIV столѣтію собраніе полемиче-
скихъ и другихъ сочиненій «объ уничтоженіи схизмы», и
пишетъ къ нимъ пылкія предисловія.
Во всѣхъ своихъ сочиненіяхъ, направленныхъ противъ
папъ, Гуттенъ высказываетъ въ сущности однѣ и тѣ-же
мысли, только тонъ ихъ становится все возбужденнѣе, все
страстнѣе. Въ одномъ своемъ діалогѣ «Лихорадка I» онъ на-
чинаетъ съ легкаго препирательства, отсылая несносную гостью,
333
"которая собирается его мучить, къ упитаннымъ священникамъ
и распутнымъ кардиналамъ. Въ слѣдующемъ діалогѣ «Лихо-
радка, II» говорится о томъ, какъ послѣдняя, побывавъ, по
его указанію, у одного духовнаго лица, подробно разсказы-
ваетъ Гуттену о роскошной и безнравственной жизни духо-
венства, о причинахъ ея—праздности и богатствѣ, объ испор-
ченности Рима, который потворствуетъ такому поведенію,
вмѣсто того чтобы постараться его исправить. Противъ Рима
возстаетъ Гуттенъ и въ діалогѣ «Вадискъ или римская
троица», перечисляя въ немъ тріады, о которыхъ будго-бы
узналъ отъ римскаго консула Вадиска й которыя являют-
ся символомъ порочности Рима и папскаго двора. Римляне,
говоритъ онъ, торгуютъ тремя вещами: Христомъ, духовными
мѣстами и женщинами; три вещи вывозятъ иностранцы изъ
Рима: нечистую совѣсть, испорченный желудокъ и пустой
кошелекъ; три вещи исправили-бы Римъ: объединеніе кня-
зей, прозрѣніе народа и нападеніе турецкихъ войскъ. Чет-
вертый діалогъ, «Зрители», приводитъ насъ снова въ Гер-
манію, именно въ Аугсбургъ въ 1518 году; здѣсь солнце и
Фаэтонъ говорятъ между собой о толпѣ, кишащей у ихъ
ногъ, и особенно издѣваются надъ хвастливымъ кардиналомъ;
они выводятъ его изъ терпѣнія своими жалобами, въ концѣ
концовъ, подвергаются отлученію и съ презрительной усмѣш-
кой удаляются въ свое небесное жилище.
Какъ упомянутыя сочиненія, такъ и другія въ томъ-же родѣ
написаны на латинскомъ языкѣ съ различными прибавленіями
Ъъ духѣ гуманистовъ и многочисленными цитатами изъ рим-
скихъ и греческихъ авторовъ. Но чѣмъ дальше идетъ Гут-
тенъ въ своей борьбѣ съ Римомъ, тѣмъ болѣе измѣняетъ онъ
свое оружіе: цитаты изъ классиковъ замѣняются библей-
скими текстами, латинскій языкъ уступаетъ мѣсто нѣмец-
кому. Но перемѣна эта у него не только внѣшняя, она
тѣсно связана съ дальнѣйшимъ развитіемъ его убѣжденій.
Раньше онъ писалъ по-латыни, потому что будучи членомъ
многихъ ученыхъ кружковъ, находилъ лишь этотъ языкъ
для себя наиболѣе приличнымъ, а съ другой стороны, надѣялся
путемъ именно такого рода частныхъ сношеній повліять на сво-
334
ихъ противниковъ. Теперь-же онъ сталъ писать по нѣмецки,
такъ какъ взывалъ къ общественному мнѣнію и хотѣлъ
передъ народомъ, конечно незнакомымъ съ латынью, изливать
свои жалобы и добиваться права. Онъ самъ восклицаетъ:
ЬаСеіп ісіі ѵог ^евсІігіеЪеп ИаЬ
Оав ѵѵаг еіш десіеп пісііі Ьекаппі,
всіігеі ісіі ан йав Ѵаѣегіапй,
Теиівсіі Каііоп іп ііігег бргасіі
2и Ьгіп»еп йіевеп Юіп^еп Касіі. *)
Онъ не только перевелъ съ латинскаго свои діалоги, но
и написалъ новыя сочиненія въ прозѣ и стихахъ, при чтеніи
которыхъ чувствуется, что авторъ нашелъ для своего таланта
вполнѣ соотвѣтствующее оружіе, а не то, чтобы онъ обращался съ
непривычнымъ неподходящимъ инструментомъ. Не такъ удачно
пользуется онъ библейскими текстами: воинственному рыцарю
набожность была не къ лицу. Но если онъ и надѣваетъ на
себя маску благочестія, то вовсе не изъ сознанія своей не-
способности дѣйствовать мечомъ, а затѣмъ, чтобы дать внѣш-
нее доказательство того, что онъ отъ гуманизма обратился къ
реформаціи..
Дѣйствительно, въ послѣдній разъ гнѣвъ Гуттена про-
рвался по поводу реформаціи. Здѣсь онъ снова возстаетъ про -
тивъ тѣхъ-же приверженцевъ Рима, съ которыми уже боролся,
какъ съ врагами націи и умственной культуры. При всемъ
томъ онъ не былъ протестантомъ въ духѣ Лютера и его
послѣдователей. Хотя въ своемъ вызовѣ Эразму онъ упре-
калъ послѣдняго главнымъ образомъ за то, что тотъ съ не-'
достаточнымъ участіемъ относился къ дѣлу Лютера; хотя,
говоря про себя и протестантовъ, употреблялъ слово «мы»
и называлъ ихъ носителями новой культуры; тѣмъ не менѣе,
ему пришлось еще видѣть, какъ тѣ, которыхъ онъ считалъ
своими союзниками, объявили его сочиненіе недостойнымъ
*) Писалъ я раньше по латывн,
Не всякому понятно это было,
Теперь взываю я къ отчизнѣ,
Къ нѣмецкой націи ея-яіе языкомъ
Отмстить за эти всѣ дѣла.
335
«дурнымъ плодомъ дурнаго ума». Эразмъ въ свою очередь,
«ъ обычной проницательностью понялъ, въ чемъ было дѣло, и
въ своемъ отвѣтѣ вполнѣ вѣрно замѣтилъ:. «Гуттенъ всего
менѣе лютеранинъ».
Сначала Гуттенъ смѣялся надъ споромъ Лютера съ
римскими теологами, считая его пустой грызней монаховъ
между собою; затѣмъ сталъ на него смотрѣть, какъ на полез-
ную поддержку въ борьбѣ съ папской властью, и только въ
1520 г., встрѣтившись въ Бамбергѣ съ Кротомъ, онъ усвоилъ
себѣ болѣе вѣрный взглядъ на сущность этого спора. Онъ
обращается съ письмомъ къ Лютеру, предлагаетъ ему свою
помощь, читаетъ его сочиненія, убѣждаетъ и другихъ въ не-
обходимости знакомства съ вими и вообще дѣйствуетъ въ его
интересахъ, руководствуясь приблизительно тѣми-же мотивами,
какіе побуждали его взывать къ гуманистамъ и членамъ своего
сословія и въ прежней его борьбѣ за научныя или-же сослов-
ныя идеи. Одинаковость мотивовъ объясняется тѣмъ, что дѣло
реформаціи не было для него главной цѣлью: онъ видѣлъ въ
ней только новую ступень въ развитіи великой умственно- ;
политической борьбы своего времени. Съ помощью Лютера и
•его партіи онъ думалъ очистить Римъ, возродить или-же вовсе
уничтожить папство, освободить Германію отъ церковнаго и ум-
ственнаго угнетенія Римомъ, а, главное, осуществить свои по-
литическіе планы, заключавшіеся въ усиленіи королевской власти
и измѣненіи сословныхъ отношеній. Нѣкоторое время Лютеръ
находился подъ вліяніемъ Гуттена, и патріотическій,—
чтобы не' сказать политическій,—элементъ въ письмахъ и со-
чиненіяхъ реформатора особенно сильно выступаетъ именно
послѣ вышеупомянутаго свиданія въ Бамбергѣ, но это вліяніе
скоро совершенно прекращается. Причины этого становятся
понятны уже въ виду того, что князья, на которыхъ Гут-
тенъ смотрѣлъ какъ на злѣйшихъ враговъ рыцарства и им-
ператора, являются надежнѣйшей опорой дѣла Лютера, и
послѣдній, нуждаясь въ такомъ покровительствѣ, конечно, пре-
возносилъ ихъ; но еще большую роль играло здѣсь то обстоя-
тельство, что глубокое религіозное чувство, наполнявшее Вит-
т енб ергскаго монаха и съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе
336
опредѣлявшее его дѣятельность, не раздѣлялось, да и едва-
ли было понятно безпокойному рыцарю. Письма Лютера къ
Гуттену не извѣстны, но уже съ. самаго начала первый
не разъ высказывался такъ, что было вполнѣ ясно, какъ мало
онъ согласенъ съ дѣйствіями и цѣлями рыцаря. Чѣмъ дальше
заходилъ Гуттенъ, тѣмъ глубже разверзалась пропасть
между нимъ и реформаторомъ; доказательствомъ этого слу-
жить гробовое молчаніе, которое по отношенію къ Гуттену
съ 1521 года хранитъ Лютеръ и полное равнодушіе его къ
извѣстію о смерти послѣдняго.
Гуттенъ, напротивъ всѣ свои діалоги и сочиненія рефор-
маціоннаго періода всецѣло посвящаетъ Лютеру. Онъ на-
смѣхается надъ буллой, предающей послѣдняго проклятію,
сожалѣетъ о сожженіи его сочиненій и прославляетъ его слова
и дѣйствія. Если онъ иногда, намѣренно или безсознательно,
и не понимаетъ идей Лютера, если и выказываетъ слишкомъ
большое сочувствіе гусситскому движенію, именно за то, что оно
было національно, если, наконецъ, въ своихъ діалогахъ «Пре-
достерегатель I» и «Предостерегатель И» обращеніе самого пре-
достерегателя представляетъ дѣломъ не Лютера, а Зикин-
гена, какъ будто отдавая предпочтеніе практически-рыцар-
скимъ доводамъ предъ теоретико-богословскими, то несмотря
на все это, онъ всегда готовъ бороться за дѣло Лютер.а.
Гуттенъ до послѣдней минуты своей жизни оставался вѣренъ
тѣмъ словамъ, которыя въ слѣдующихъ стихахъ высказалъ въ
почти первомъ своемъ сочиненіи реформаціоннаго направленія,
именно въ жалобѣ на сожженіе лютеровскихъ книгъ въ Маййцѣ.
Вісіі аЪег, ІіеЬзіег ВгиДег теіп,
Вйгсіі воІІісЬ М'асЫ ѵег^ѵаііі^і веіп,
Віп ДеіпеіЬаІЬеп ісЬ Ьевсітеіѣ,
І)осЬ ІіоІГ’ ісЬ, ез ѵѵегй ѵѵібегкеЬгД
Ипв ѵѵегй §егосЬеп Веіп ВпзсЬиІй;
Вгит, Віепег Сойез, ІіаЪ Себиіі
ѵ МосЫ ісЬ Діг аЬег Веізіапб іЬип
Впб гаіЪеп біезеп 8асЬеп пип,
8о ѵѵбІК’ ісЬ, \ѵае ісЬ ЬаЪ ап Сиі
№1 врагеп, посЬ теіп еі^еп Віиі— *)
*) Я опечаленъ за тебя, мой милый братъ, вида тебя во власти
337
Дѣйствительно, даже въ своейъ послѣднемъ сочиненіи, гдѣ
онъ бросаетъ вызовъ Эразму н которое, можно сказать, на-
писано кровью сердца, главнымъ обвиненіемъ противъ своего
бывшаго учителя онъ выставляетъ именно отпаденіе послѣд-
няго отъ Лютера и въ прекрасныхъ словахъ восхваляетъ
реформатора, какъ героя слова, какъ пророка, соединившаго
вокругъ себя или, вѣрнѣе, вокругъ Христа толпу избранныхъ,
а также какъ священнослужителя, у котораго слово и дѣло
неразлучны. Нѣсколько мѣсяцевъ послѣ появленія этого сочи-
ненія Гуттенъ умеръ, «не оставивъ ничего», какъ сообщаетъ
одинъ изъ его современниковъ, «ни книгъ, ни домашней ут-
вари—только одно перо».
Смертью Гуттена заканчивается исторія нѣмецкаго гума-
низма. Какъ итальянскій ренессансъ завершается нѣмецкимъ
гуманизмомъ, такъ этотъ послѣдній разрѣшается реформаціей.
Изъ этого однако не слѣдуетъ, чтобы тотъ и другой, послѣ
появленія идущей имъ на смѣну силы, не могли уже дать ни-
какихъ значительныхъ результатовъ. Но самый характеръ
этихъ послѣднихъ, а также и людей, принадлежавшихъ этому
направленію, послѣ реформаціи существенно измѣняется. Чисто
ученый элементъ совершенно исчезаетъ. Участіе въ націо-
нальныхъ и великихъ духовныхъ движеніяхъ народа пре-
кращается. Вмѣстѣ съ тѣмъ старшее поколѣніе сходитъ со
сцены. Правда, Эразмъ переживаетъ Гуттена болѣе, чѣмъ
на десятилѣтіе, но Рейхлина уже нѣтъ въ живыхъ, а Му-
ціанъ удалился на покой, хотя и не столь счастливый,
о какомъ мечталъ. Что-же касается тЬхъ, которые жили
еще цѣлые десятки лѣтъ въ новомъ періодѣ, то они не слѣ-
дили внимательно и не принимали живого участія въ ходѣ
событій чуждой имъ эпохи. Стоитъ только сравнить, что сдѣ-
лали до 1523 года Вимфелингъ, Пиркгеймеръ, Пей-
т и н г е р ъ, Бушъ, Кротъ (называемъ только выдающихся
дѣятелей) съ тѣмъ, что ими было сдѣлано позже, и тотчасъ
такой силы, однако, надѣюсь, что это измѣнится н твоя невинность
будетъ отмщена; поэтому имѣй терпѣніе, служитель Божій. Но если бы
я могъ въ этихъ дѣлахъ оказать тебѣ поддержку или дать совѣтъ, то я
не пожалѣлъ бы ни вмуществп, ни собственной своей' крови.
Гейгеръ. 22
388
же станетъ очевидной громадная разница этихъ двухъ эпохъ.
Всѣмъ имъ мѣшалъ продолжать ихъ работы не возрастъ, а
безучастное отношеніе со стороны публики. Послѣдней нра-
вились только нѣмецкіе летучіе листки и теологическіе трак-
таты: возрожденіе нѣмецкаго языка и энергичное развитіе
народной литературы оттѣснили ученость на задній планъ.
Какъ нп радостно долженъ историкъ привѣтствовать такую пе-
ремѣну интересовъ общества, тѣмъ не менѣе гуманисты были
ею недовольны, потому что не видѣли въ ней прогресса. Напро-
тивъ, оставаясь по большей части вѣрными старой церкви, они
съ тоской оборачивались назадъ, къ прежнимъ временамъ,
представлявшимся имъ въ свѣтлыхъ краскахъ, между тѣмъ
какъ новое времи и его вождей они старались изобразить въ
мрачномъ свѣтѣ. Однако и сами протестанты, по скольку они
прежде были гуманистами, не безъ печальныхъ мыслей по
адресу своихъ современниковъ вспоминали о томъ, какое
чудное время было прежде. Чтобы встрѣтить подобныя воспо-
минанія, нѣтъ надобности заниматься изслѣдованіемъ интим-
ной переписки угрюмыхъ, удалившихся въ уединеніе, людей;
предъ нами откровенныя признанія самыхъ выдающихся дѣя-
телей того'времени. Классическимъ свидѣтелемъ этого періо-
да является Іоахимъ Камерарій, собравшій въ трехъ
сборникахъ писемъ и двухъ біографіяхъ, въ особенности-же
въ біографіи Эобана Гессе, матеріалъ для ознакомленія
съ эпохой гуманизма и пытавшійся вмѣстѣ съ тѣмъ подвер-
гнуть этотъ матеріалъ обработкѣ. Какъ біографіи, такъ и
письма эти представляютъ свѣтлый отголосокъ времени гума-
низма, особенно, бодраго и жизнерадостнаго эрфуртскаго пе-
ріода, когда среди энергичныхъ и жизнерадостныхъ, муже-
ственныхъ и неутомимыхъ дѣятелей Ульрихъ фонъ Гут-
тенъ является наиболѣе энергичнымъ и передовымъ.
Въ новѣйшее время Лессинга называли вторымъ Гут-
теномъ. Историкъ гуманизма съ удовольствіемъ можетъ отмѣ-
тить такое сравненіе, такъ какъ для Гуттена является боль-
шою и заслуженною честью сопоставленіе съ этимъ могучимъ
и смѣлымъ героемъ нѣмецкой мысли. Изъ многихъ общихъ
обоимъ чертъ, необходимо отмѣтить двѣ, которыя присущи
339
Гуттену больше, чѣмъ его преемнику, и вмѣстѣ съ тѣмъ
должны считаться особенно характерными для нѣмецкаго
гуманизма, это—радостный оптимизмъ и юношеская пылкость
стремленій. Между тѣмъ какъ Лессингъ, разочаровавшись
во многихъ надеждахъ, зарывается въ книги и не ждетъ
ни въ настоящемъ, ни въ будущемъ осуществленія своихъ
любимыхъ идей, Гуттенъ, и вмѣстѣ съ нимъ нѣмецкій
гуманизмъ, твердо держится убѣжденія, что добро должно
побѣдить, что время въ которое онъ живетъ, прекрасно; это
убѣжденіе онъ выразилъ въ слѣдующихъ извѣстныхъ словахъ:
«наука процвѣтаетъ, духъ бодръ, радостно жить». Въ то
время какъ Лессингъ въ преклонномъ возрастѣ сдѣлался
угрюмымъ д мрачнымъ и въ этомъ старческомъ раздраженіи
отворачивается отъ идей и стремленій горячей и смѣлой мо-
лодежи и пытается даже выступить противъ нея, Гуттенъ
а съ нимъ и прочіе гуманисты, чувствуютъ себя заодно со
стремленіями новаго времени. Гуттенъ—вѣчный юноша, ко-
торый неустанно стремится и борется и въ самомъ разгарѣ
своей дѣятельности, въ пылу воинственнаго возбужденія закан-
чиваетъ жизнь, мечтая уже о близости побѣды. Онъ невольно
заставляетъ вспомнить гетевскаго Эвфоріона. Его девизомъ
тоже было:
Іттег ЬоЪег тивг ісЬ зіещеп,
Іттег ѵѵеііег тивг ісЬ есііаіш.
Подобно Эвфоріону, Гуттенъ, обращаясь къ вялымъ и „
нерѣшительнымъ людямъ, отступающимъ предъ трудностями
и опасностями, восклицаетъ:
Тгйиші іііг йег Егіейепвіа^?
Тгйііше ѵѵег Ігаитеп тау!
Кгіер ібі. Йав Ьовип^вѵѵогі,
8іе^! Ыпд во кііоогі; ее Согі. *)
*) Мечтаете о днѣ вы мира?
Мечтай, кто можетъ, но войва
— Мой лозунгъ. Кличъ побѣды
Пусть раздается безъ конца!
22*
ПРИМѢЧАНІЯ.,
Изъ общихъ трудовъ, кромъ совершенно уже устарѣйшей и при-
томъ касающейся лишь отчасти Германіи книги Меіпегв’а: БеЬепвЬе-
ЕсІігеіЬипцеп Ъегйіітіег Маппег апв йег 2еіІ йег ѴѴіесІегЬеІеЬипц йег
\ѴівЕеп8с1іа('іеп. 3 тома. Цюрихъ. 1795—1797, слѣдуетъ наззать: Еіііагсі.
СевсЬісЫе сіев ѴѴіебегапГЫііІіепв ѵѵіввепвсІіаГіІісІіег Вііііопр, ѵогпеііпі-
Іісіі іп Г)еи(вс1і1апсІ.З тома. Магдебургъ. 1827—1832 (бѣгло и поверх-
ностно). К. Нацеп. ВепІвсЫашів гсііріёвс пші ІіІёгагівсЬе Ѵегііііііпівве
іи ВеГогтаІіопбгеііаІІег. 3 тома. Эрлангенъ. 1843—1845 (замѣчательна
по общей концепціи п учености). Совершенно незначительно соч. бсііго-
бет’а. Оав ѴѴіесІегаіііЫііІіеп сіег сіаввівсііеп Эіийіеп іп Веиівсіііапй іш
XV ипй яи Апіапр йев XVI-Іаіігііищіегів ипй ѵѵеІсЬе Маппег евЬеібгсІегІ
ІіаЪеп. Галле. 1864. Напротивъ, превосходное въ нѣкоторыхъ своихъ
частяхъ изложеніе культурной исторіи въ переходную эпоху отъ сред-
нихъ вѣковъ къ новому времени даетъ трудъ Запввеп’а: ОевсЬісЫе йев
сіепівсііеи Ѵоікев, 1-й томъ. Фрейбургъ въ Брейсгау. 1878, изданный и
подъ особымъ заглавіемъ: Ціе аіірешеіпе 2ивкап<1е йёв йеиівсііеп Ѵоікев
Ьеіш Апвраире йев МіСіеІаІіегв.
1-я глава. Веіргаі, С. Н. М., Сіе ВгМеіъсІіаГІ; сіев ретеіпватеп
БеЪепв, въ нѣмецкой обработкѣ 6. Моітіке. Лейпцигъ, 1810. — 7 пи-
семъ Герг. Грота напечаталъ МоІІе въ ТііЬіпрег Тііеоіорівсйе Циаііаі-
всіііій, 52, стр. 280—305. — \Ѵ. \ѴаІіепЬасЪ: РеН-ив Бийег, сіег егвіе
1іитапів:івс1іе Беіігег іп НеісІеІЬегд. Эрфуртъ, Лейпцигъ, Базель, Карл-
сруэ. 1869. Оттискъ изъ ХеіІвсЬгій і'ііг Севсйісіііе сіев ОЬеггЬеінв. Томъ
XXI/. Здѣсь я:е,. томъ XXIII: Касііігііріісііев ііЬег Реігпв Бпйег. Здѣсь
же, т. ХХѴІИ, его же: БашиеІ Кагосіі ѵоп БісІі/еиЬегр, еіп НеійсІЬег-
рег Нишапіві. Здѣсь же, т. XXV. ѴѴаіІепЪасЪ. 8і§івіпиий СовветбгоІ;
аів Ѵогкйшріег йег Ниіпапівіеп ипсі веіпе Оецпег.—Феликса Геммерлина
Оривсиіа, пзд. Себастіанъ Брантъ. 1496. ВеЪег: Ееііх НйттегІііГ. Цю-
рихъ. 1846. Н. Н. Ѵб^еіі. 2ит Ѵегвіапйпівв ѵоп Меівіег Наттегііпв
БсЬгіГіеп. Цюрихъ. 1673. Ср. Тюнгера Расеііае, изд. А. ѵоп Кеііег, Тю-
бингенъ. 1874. — Сіетепв Вгоскііаив: Сге^ог ѵоп НеітЬигр. Лейпцигъ-
1861. Сочиненія собраны въ 1608 г. (вѣроятно М. СоМаеГомъ). Изъ
341
обширной литературы о Николаѣ Кузаискомъ слѣдуетъ отмѣтить: Е. А.
бсііагрй'. Бсг СагДіпаІ ипД ВіесЬоГ Мсоіаив ѵоп Сива, аіе КеГогтаіог
іп Кігсііе, Веісіі ипД Рііііоеоріііе іт XV Даіігіі. Тюбингенъ. 1871. Онъ
же перевелъ и важнѣйшія изъ сочиненій Николая Кузанскаго. Тюбин-
генъ. 1862.— КиДоІй Аптісоіае Орега. Кёльнъ. 1539. 2 тома. Тгевііпд.
Ѵііа еі піегііа КпД. Арг. Гронингенъ. 1830. Воввегі. Бе ВиД. Арт. Егівіо,
Іііегагшп іп Сегтапіа гевіііиіоге, Парижъ. 1865. АПретеіпе Оеиівсі’е
ВіоргарЬіе. Томъ I, стр. 151—156 и Переписка Рейхлина, ивд. Гейге-
ромъ, стр. 8 (9 ноября 1483).
2-я глава. Литература по исторіи нѣмецкихъ императоровъ здѣсь
приведена быть не можеть. Изъ сочиненій, являющихся источни-
ками, слѣдуетъ только назвать: СгііпЪеск, Нівіогіа ЕгіДегісі ІП еі
Махітіііапі I въ изданіи ЕЬтеІ’я: Оевіегг. (хексІіісЫвІогвЛіег I
(1833), стр. 65—97. Объ умственныхъ интересахъ Макіимиліапа см.
Войте: Ііе іпвірні іаѵоге Махітіііані егро роеіав 1797 и Ногаѵѵііг:
Каівег Мах. цпіі <1іе СевсІіісЫвѵѵіввепвсІіаП, ОевІеггеісЫвсІіе ѴѴосЬеп
всйгіГІ 1872, стр. 545—553. Сочиненія Максимиліана: ѴѴеіввкппір, по-
явившійся "въ 1775 г., затѣмъ переизданъ Ыііеіісгоп’омъ въ Каптегв
Нівіогівсііе Тавсііепйисіі, 5 Еоіре, 3 Фаііграпр, стр. 321 — 358; Тепег-
Дапк, напечатанный впервые въ 1517 г., вновь изданъ К. Паііаив'омъ,
Кведлинбургъ 1836 и К. СоеДеке, Лейпцпгь. 1878. Тріумфальное шест-
віе Максимиліана см. у Тііапвіпр! Піігег, стр. 382 и слѣд. Новое из-
даніе (1882, Берлинъ, книгоиздательство Місоіаі): Оег Тгіптрііѵѵа-
реп Дев Каівегв Мах. Три листка фототипій. Пѣсня (стр. 33) у Бі-
Ііепсгоп: Нівіогівсііе Ѵоіквііейег Дег Оепівсііеп — Объ Эбергардъ: 8<а1і-
Ііп, ѴѴігІетЪегрівсІіе ОевсЬісЫе, 3-й томъ, Штуттгартъ. 1856. Фацеціи
Тюегера, изд. А. ѵоп Кеііег. Тюбингенъ. 1874.— Историческія замѣтки
(НасЫавв) и письма Георга Спалатина издали О. НепДескег и Б. Ргеііег,
сочиненія: I томъ си. Оав БеЪеп пой Діе ХеіІревсІіісЬіе ЕгіеДгісІів Дев
ѴѴеівеп. Іепа. 1851.—Мау. Кигі'іігві ипД ЕггЪівсІіоІ АІЬгесІіі ѵоп Маіпг.
2 тома. Регенсбургъ. 1874 и 1878.
3-я глава. Обо всемъ страссбургскомь и эльзасскомъ кружкѣ гума-
нистовъ см. превосходное сочиненіе СІі. 8с1шііДІ: Нівіоіге Ііііёгаіге Де
ГАІвасе а Іа (іп Дц XV еі ап соштепсепіепС Ди XVI віёсіе. 2 тома,
Парижъ. 1879. Это одна изъ самыхъ замѣчательныхъ работъ по исторіи
нѣмецкаго гуманизма. Новый трудъ того же автора: 2цг ОевсЬісІіІе Дег
ііііевіеп ВіЫіоІІіекеп ипД Дег егвІеп'ВисІіДгпскег хи бІгаввЪигр. Страсс-
бургъ. 1882. — Общіе труды о Впмфелингѣ см. ниже въ главѣ 4 й. Из-
слѣдованія же по отдѣльнымъ вопросамъ приводимъ здѣсь. Вимфелинга
Сегтапіа и Мурнера Моѵа Сіегтапіа, новое изданіе, Страссбургь. 1874.
Б. Сеірег: ѴѴігпрІіеІіпо аів ДеиІвсЬег бсІігіГівІеІІег (Агсіііѵ ійг Бііега-
I Ш'реесііісіііс 1II, стр, 161—175). ІІеЫе: Оег всІиѵаЬіесііе Нптапіві
ДасоЬ І.осЬег Рііііотивив (Ргоргатт Дев Сутпавіитв іп Еіііпреп 1873,
74, 75,). Вгапі. Ѵагіа сагтіпа, Базель. 1498. Каггепесііій, изд. Хагпске.
Лейпцигъ, 1354, образцовое и для исторіи гуманизма важное изданіе.
342
Очень хорошее также изданіе К. боейеке, Лейпцигъ. 1872. Относительно
Веггіепве зсеіиз см. Вёскіп», Орега Ниііепі, т. VII, стр. 308—314.—
О Брантѣ, какъ юристѣ см. 8ііпіхіп^, ОезсЪісІііе йег рориіагеп Бііегаіиг
дез гётізсііеп КапопізсЬеп Весііів іп ОеиізсЫаий. Лейпцигъ. 1867.—Объ
Аугсбургѣ см. Сіігопікеи йег йеиізсііеп 8іайіе, тт. V—VIII. Н. А. Ніег, І)е і-
Аи^зЬиг^іесЬе Ііитапібіспкгеіе тіі Ьезопйегеп Вегисквісіііі^ип^ Вегп-
Ііагй Айеітаппз ѵоп Айеітаппзіёійеп. Аугсбургъ. 1880. Г. А. Ѵеіііі, Ніз-
іогіа ѵііае аісріе тегііогит С. Реиііпдегі, Аугсбургъ, 1753. О. ѴѴ. 2арГ,
С. Реиііп^егі Бегтопез сопѵіѵаіез де тігапйіз Оегтапіае аиіідиііаіі-
Ьиз, Аугсбургъ, 1781. А, Тіі. НегЬег^ег, С. Реиііп^ег іп зеіпет Ѵег-
Ііаііпів хи Каізег Махітіііап I, Аугсбургъ^ 1851. Сотріигіит егийііо-
гит ѵаіпт сагтіпа ай та^піГісит ѵігпт I). Віаеіит Нбісеііит, засгі
Са'загіз Махітіііапі сопзіііагіит, Маесепаіет еогит ргаесіриит Аи-
^пвіае Ѵіпдеіісогит іи сеІеЬеггіто ргіпсірит сопѵепіи ітргезва. Аугс-
бургъ, 1518. Относящіяся къ Аугсбургскому рейхстагу 1518 г. гумани-
стическія произведенія собраны Вёскіп^’омъ, Ниііепі Ор'га V, 97—300.
ѴѴоІіиіанп, Н. НоІЬеіи ипд зеіпе 2еіі, 2-е изд., 2 тома, Лейпцигъ.
1872—К74.—О Нюрнбергѣ см. Скгопікен йег йеиізсііеп 8іайіе, тт. I—IV.
IV. ѴѴаііепЪасІі, Нагітаин бскейеі аіз Нитапізі въ Рогесііипдеп хиг
Йеиізскеп СевсІіісЫе, т. X. Тііаизіп^, Юіігег, Сеесііісіііе зеіпез БеЪепз
ипд зеіпег Кипві, Лейпцигъ, 1876. Его же, Оіігеге Вгіеіе, Та^еЬіісІіёг
ипй Веіте, Вѣна, 1872. Віі. РігсЫіеітёгі Орега ей. боійазі. 1610.
«Ессінз йейоіаіиз» напечатанъ у Вёскін^’а, Ниііепі Орега, IV. Е-. Віп-
Йег, Сііагііаз Рігскііеішег, АеЫівзіп хи 81. Сіага іп НигпЪег^, 2-е изд.,
Фрейбургъ въ Брейсгау, 1878. — О. Назе, Оіе КоЬпг^ег Висііііапйіег-
Гатіііе хи НіігпЪег^, Лейпцигъ, 1869. Сіі. Бсііеигі, Вгіеіе, изд. 8ойеп
и Кпааке, 2 тома, Потсдамъ, 1872.
4-я глава. О Шлеттштадтѣ см. соотвѣтств. отдѣлы книги 8сІіггіійС’:і
Нізі. Іііі. йе ГАІвасе. Вёіігісіі; въ 2еіізсіігіГі Гііг Ьізі. Т1іео1о<пе, изд.
Паевомъ 1834. Его-же, Міііііеііип^ен аив Йег Севсііісіііе йег еѵапце-
Іізсііеп -Кігсііе йез Еізаззев, Страссбургъ, 1855, I, стр. 78—109. 8ігіі-
ѵег: Оіе Бсііиіе хи 8с1і1еіізіайі 1450—1560. Еіп Ве'ііга^ хиг Сиііиг^е-
всііісіііе Йез Міііеіаііегз, Лейпцигъ, 1880.—Лоіі. 8арійі Ері^гаттаіа,
Страссбургъ, 1521. Его-же: Бахагив віѵе АпаЬіоп, 1532.
Аіех. Недіие, Оризсиіа, Оаѵепігіае, 1503. Изъ новыхъ работъ;
Моіішузеп въ ОѵегуззеІзсЬег Аітащік. Девентеръ, 1853, стр. 37—66.
КгаЙ'і ипй Сгесеіійз: МііікеЦип^еп йЪег Аіех. Неціиз ипй зеіпе бсіійіег
въ 2еіізс1ігіЙ Йез Ьег^. (Іезсііісііізѵегеіпз, VII (1871). стр. 213—286.
Ихъ жц; Всіііііце хиг Сіезсііісіііе йез Нишапіетиз, Эльберфельдъ, 1875,
стр. 1—14. ОШепЪигстег: Аіех. Недіиз ипй Вийоріі ѵоп Ьапцеп въ
2еіізс1іг. Гііг йаз Бушп.-ѴѴезеп. К. Г. IV, стр..481—502. АІІ^еіп. Оеиізсііе
Віо^габе, т. XI, стр. 283—285.
ВиіхЪас1і’а»автобіографія и перечень его сочиненій приведены у
Вбскіп{т. Орр. Ниііепі, зирріет., ѵоі. II, 437—442. О. Йаііп. Рориіаге
Апізаіхе аиз Йег АІІегіІіитзгѵіззепзсІіаГі, Боннъ, 1868. Сіігопіка еіпез
343
іаіігепсіеп 8сІіѵіІегв одег ѴѴашІегЪисІіІеиі <1ея -іоіі. ВиЬгЪасІі йЬегвеІг
ѵоп Л. Г. Вескег. Регенсбургъ, 1869.—А. Рагтеі: ІішІоІГ ѵоп Ьапреп.
Т.еЪеп ипй ^еваттеііе бебісіііе <іев егвіеп тііпвіегівсііеп Нитапівіеп.
Еіп Веііга§ хиг Оеееігісіііе сіев Нитапізтив іп Леиівсіііапсі. Мюнстеръ,
1869. Л. ВеісЫіпр: ЛоЪ. Мигтеіііив, веіп БеЬеп ипй зеіпе ѴѴеі’ке.
Фрейбургъ въ Врейсгау, 1880. Его-же: Аивреѵѵаііііе вейісІѴе ѵоп ЛоЬ,-
Мпгт. Лгіехі ппй теігівсііе БеЪегвеІхип^. Фрейбургъ въ Врейсгау. 1881
Относительно словарей см. Нааве, Ле яішііів рйііоіо^ісів тесііі аеѵі,
Вгевіапег Бпіѵегвііаіввсіігій. 1856. Сіі. ТЪпгоІ, Ле Аіехапйгі бе ѵіііа
Леі-йосігіпаіі, Парижъ, 1850. — Кіе«даегв Атоепііаіев ГгіЬиг^епвев, 2
тома, 1775 и слѣд. (Источники и библіографіи для Вимфелинга) ѴѴівко-
ѵѵаіой. Лоіі. ѴѴітркеІш^, веіп БеЪеп пой веіпе Всіігіііен, Берлинъ, 1867.
ВегпЬ. бсііѵѵагх, Лоіі. ѴѴітріі., сіег АІІѵаѣег сіев депівскеп Бсішіхѵевепв.
Гота. 1875. Б. КйскеИіаІіп, Лоіі. Біигт, БігаввЬигрв егвіег 8ски1гес.Іог,
Ъевопсіегв іп веіпег Веііепіип^ Гііг сііе ОевсІіісЫе йег Рййадпдік, Лейп-
цигъ, 1871. Противъ него Е. Баав, Ліе Рас1а§о§ік йев Лоііаппев 81пгт,
ІивЬогівск иисі кгііівсЪ ЬеІеисЬіеі, Берлинъ, 1872. Книга КйттеГя, Ое-
вскісЫе сіев РсііпІ ѵѵеяепв іп йет ІІеЬегчапче ѵот Міііеіаііег гиг Кеп-
хеіі, Лейпцигъ, 1882. вышла уже по напечатаніи этого отдѣла.
5-я глава. Общее сочиненіе Рапівеп: Оіе Огйпйип^ йег йеиівсііеп
Ііпіѵегвіійіеп іпі Міііеіаііег и Ог^апіваііоп ип<1 БеЬепвогсІпипреп йег
сіеиівсііеп Бпіѵегвііаіеп іго Міііеіаііег въ НівіогівсЬе ХеіівсІігіЙ Зпбеля,
Беие Ео1§е, т. IV, 251—311, 386—-440. Это—двѣ прекрасныя работы,
внервые исторически освѣщающія предметъ многократно представляв-
шійся невѣрно.—О борьбѣ противъ академическихъ званій: ѴѴісІіГ. Л.і
дгайнаІіошЬпв всіюіавйсів, Вѣнская рукопись 3929. БесЫег, ѴРісііГ, I
425; Б. Ѵіѵев, Ое сапвів согг. всіепііае у Вбскіпч Нпіі. Орега ѴЦ, 520
и сл. Нешшегііп’а Орега ГоІ. 115—119; ВиІхЬасІі, ІѴашіегЬйсІіІеіп, стр,
160; Ла^ег, Сагівіайі, стр. 137.—Гуттена Кето у Вбскіпо-’а 1, 175—187,
ІП, 107—118.—Моііі: ОевсІіісЫІісІіе Касклѵеівипоеп іібег йіе 8іЫеп ипй
сіа? Веіга^еп сіег ТиЬіп^ег 8іийігепйеп хѵаіігепй йев XVI ЛаЬгішшіегі.
Тюбингенъ, 1871. Егіск бсіипійі: Котёйіеп ѵот 81ийепІеп]еЪеп аив
<1ет XVI ип«І XVII Лаіігііиибегі, Лейпцигъ, 1880. Стихотвореніе, приве-
денное нами на стр. 131, изъ Огоесіеке ипй Тііішапп: ЬіесіегЪисЪ аив бет
XVI ЛаІігЬипдегІ, Лейпцигъ, 1867, стр. 140. — 2агпске, Ліе ііепівсііеп
Vпіѵегвііаіеп іт Міііеіаііег. 1 Веііга», Лейпцигъ, 1857. — ѴівсЬег, Ое-
всігісіііе сіег ІІпіѵегвіІаі; Вавеі. Ѵоп <1ег Огіішіип^ 1460 Ьів гпг ЕеГог-
таііоп 1529. Базель, 1860. Е. Еівсітег, Лоіі. Неупііп ^епаппі а Барійе,
Базель, 1851. Нѣкоторыя указанія въ Вавіег Сіігопікеи, изд. ѴѴ. Ѵівскеі-
и А. 8іеги, I т., Лейпцигъ, 1872. О Бонифаціи Амербахѣ см. Еесіііег
въ Веіігареп х. ѵаіегіаші. бевсііісіііе, Базель, 1843, т. II. А11^. Лепі-
всііе Віорг. I, 397 и слѣд. ВопіГасіі Вавіііідпе АтегЬасІііогпт еі Ѵагп-
Ъпеіегі ерівіоіае тиіиае, изд. Б. 8іеЪег, Базель, 1877. О Глареанѣ см.
А11{г. Л. Віодг. IX, 210—213. Н. БсІігеіЬег, Неіпгісіі Ьогііі Сгіаг., веіпе
Егеипйе ипй веіпе 2еіІ, Фрейбургъ, 1837.—Комедія Бебеля въ Оривсиіа
344
г. В. 1509. Нѣкоторыя мѣста ея заимствованы изъ рѣчи Цицерона рго
Агсіііа. О Тюбингенѣ главный трудъ (КоіІГа): БгкипДеп гиг БевсІіісЫе ।
Дег Нпіѵегяііаі ТііЬіп^еп аіі8 Деп Лаіиеп 1476 — 1550, Тюбингенъ, 1872.
Исторіи этого университета Веск’а и КІОрГеГя для болѣе ранняго вре-
мени недостаточны. О многочисленныхъ произведеніяхъ, появившихся
по случаю четырехсотлѣтія см. Зпбеля Ніві. ХеіівсІігіГі, 1877, стр. 350—
354.-—О Г. Бебелѣ см. А11^. Ю. Віодт.,т. II, стр. 195—199 и приведен-
ную тамъ литературу. ХарГ. Неіпгісіі ВеЪеІ пасіг веінеш БеЬеп ппй веі-
пеп бсІігіГіеп. Аугсбургъ, 18<2. Нѣкоторыя указанія о немъ и его друзь-
яхъ (6епо88сп)у Ногаѵѵііг: Апаіекіеп гиг БевсІіісЫе Дев Нічпапівтив іп
8сЫѵаЬеп. 2 НеГіе, Вѣна, 1867 и 1878.—О Кёльнѣ: Віавсо, Ѵегвисіі еіпег
БевсІіісЫе Дег аііеп Нпіѵегвііаівог^апіваііоп іп Кбіп. Кёльнъ, 1833. Его
же: Оіе аііе Ппіѵегвііііі Кб]п ипД сііе враіегеп деіеіігіеп бсішіеп Діевег
8ЬаДі. Кёльнъ, 1850. С. КгаІЙ: Аив Дег Кбіиег НпгѵегвіШізтаігікеІ въ
/еіівсЬг. Гёіг ргеивв. БевсІіісЫе, т. V (1868). Его же: АиГхеісІіпипреп Дег
всііѵѵеігегівсііеп КеГогтаіогв Неіпг. Виіііп^ег ппД веіп біпДіит ги Ет-
шегісіі ипД Кбіп. Эльберфельдъ, 1870. Его же и Согиеііив’а: Веіігй^е
гиг БевсІіісЫе Де8 Ііитапівтив аіп МіеДеггІіеіп ипД іп ІѴевірЬаІеп, 2
НеГіе, Эльберфельдъ, 1870 и 1875. Его же и IV. Кгай'с’а: ВгіеГе нпД Ооси-
тепіе аив Дег Хеіі Дег КеГогтаііоп іп XVI Лаіігіі. пеЪві Міііііеііип^еп
йЬег Кбіпівсііё БеІеЫ-іе ипД 8іиДіеп іп XV ипД XVI ЛаІігІіипДеіі. Эль-
берфельдъ, 1875,—Біеввет: Не Негтаппі ВивсЬіі ѵііа еі всгіріів. Боннъ,
1866. АПд. Л. Віо^г. III, стр. 637—640.—Объ Ортуппѣ Граціѣ: Сгешапв
въ Аппаіеп-Дев Ыві. Ѵегеінв Гиг Деп КіеДеггІіеіп, ХХІІГ, стр. 192—
224 и АІІггеш. О. Віорг. IX, стр. 600— 602.—Ріііі: ЛоД. Тгиіѵеііег 'оп
ЕівепасЬ, Дег Беіігег Биіііегв іп веіпет ѴѴігкеп ^евсіііІДегі. Эрлангенъ,
1876. Катрвсйиііе: Оіе Нпіѵегвііаі ЕгГигі іп ііігет Ѵегіійііпівве ги Дет
Нптапівтив ппД Дег КеГогтаііоп. 2 тома. Триръ, 1858, 1860, глав-
ное сочипеніе для исторіи нѣмецкаго гуманизма, одинаково замѣчатель-
ное и знаніемъ источниковъ, и изложеніемъ. Письма Муціана въ вы-
держкахъ у Тепігеі: Варріетеиінт Ііівіогіае Боіііапае 1708. Незначи-
тельно и повторяетъ уже знакомое IV. Неіпгеішапп: Аив Дег Вііііііе/.еіі
Дег ЕіТигіег Бпіѵегвііаі. Оіе Апіап^е Дев Нишапівіпив. Эрфуртъ, 1876. _
Весьма вааціый матеріалъ даетъ Л. С. Н. ѴѴеіввепЬогп: Акіеп Дег Ег-
Гигісг Бпіѵегвіійі (Оевсііісііів сціеПеп Дег Ргоѵіпг басіівеп, т. ѴПІ), Галле,
1881, здѣсь находятся, напр., студенческіе матрикулы 1392 — 1492 гг.—О
Реіг. АрегЬасІі см. А11§-, Г>. Віо^г. I, 501; упоминавшіяся нами письма въ
рукописяхъ хранятся въ библіотекѣ въ Боійа. О Сгоіпв КиЬеаиив см.
А11о\ О. Віо^е., т. IV, 610—612. Катрвсііиііе, Ре Л. Сгоіо КиЬеапо
соттепіаііо, Боннъ, 1862.
6-я глава. О Дунайскомъ обществѣ см. ниже Сеііев гл. 7 и сочи-
ненія по исторіи Вѣнскаго университета: Кіпк, 2 т., Вѣна, 1854, въ
особенности же АвсЬЬасЪ: Оіе ѴѴіегиг 11 піѵегвііаі ипД іігге' Нишапівіеи
іт Хеііаііег Каівсг Махітіііап I (2-й томъ изъ соч. БезсЪісЫе Дег
ѴѴіепег Ншѵегвііаі, Вѣна, 1877). 8еЪ. КиГ: Лой. Еисіівта^еп въ 2еіі-
345
всіігій йее Гегйіпапйеишз Шг Тігоі ппй ѴогагІЬег^, Иннсбрукъ, 1877,
стр. 93—119. Посвященныя ему стихотворенія напечаталъ впервые
А. 2іпцег1е: Ве сагтіпіЬпз Іайпіз заеспіі XV еЬ XVI іпейіііз, Иннс-
брукъ, 1880. — О Рейнскомъ обществѣ: АзсііЬасІі, НозѵѵіЫіа ппй Сеійз
1868, высказавшій гипотезу, немедленно же опровергнутую Кбрке,
ѴѴаііг1омъ и друг., о томъ, что драмы Росвпты были поддѣланы Цель-
тисомъ и его кружкомъ. ѴѴіепег: Ве восіеіаіе ІіѣЬ. КЬепапа сігса йпеш
заеспіі XV е! аііцпапіо роз! сеІеЬеггіта, Вормсъ, 1776; Наизвег: Віе
АпГап^е йег сіазвізсііеп 8іийіеп іп НеійеІЬег^ 1844. О ВаІЬиго-’ѣ:
Ногаѵѵііг и Еііезіег въ АПр. В. Віорт. IV, 701—-703, не утратила зна-
ченія старая біографія .ХарС’а, Аугсбургъ, 1789, и къ ней Хасііігад, Цю-
рихъ, 1796; незначительно соч. Штапн: Метопа -Тоіі. ВаІЬнг^іі 1840,
чувствуется потребность въ новой монографіи. — Тгііііетіив Орега ей.
Егейег, Франкфуртъ, 1601, 2 тома то же ей. Внваеие, Майнцъ, 1605. Хо-
рошая монографія о немъ же 8і1Ьегпао;еІ’я, Ландсгутъ, 1868; многословно
и незначительно ѴѴ. 8с1іее§апэ: АЫ Лоіі. ТгіЙіетіиз гіпй Кіобіег 8роп-
Ііеіт, Крейцнахъ, 1882; объ историческихъ искаженіяхъ говорить спе-
ціально Сагі ѴѴоІіТ въ \ѴіігіеіпЪег{ті8сІіе -ІаІігЬіісІіег Гііг 81аіівІік 1863,
стр. 229—281.—Ср. Ипепааг, Ве оі'і^іпе еі: депЬІЬпя Егапсопип у бсііагй,
8сгірі. гег. Сегт.; Ккепапие, Вегит Сгегт. ІіЬгі Ьгев (Страссбургъ, 1610*
Стр. 50) и ѴѴітрІіеГііщ, Ве іпіе^гііаіе, приводимое Воскіпд’омъ, Орр.
Ниіі. VII, 763.—Б. бещег: Кісоіапз ЕПепЬо^, еіп Тііеоіоце ццй Пита-
ніе! йез XVI йаіігіі. въ Оевіегг. ѴіегіеЦаЬгвсЬгіЛ Гііг КаіЬоІ. Т1іео1о§-іе.
Вѣна, 1870 и 1871.
Глава 7-я. КІйрГеІ, Ве ѵііа еі зсгірііе Сопгайі Сеіі-ів пзд. Впей'
ипй 2е11, 2 т., Фрейбургъ въ Брейсгау, 1827. Нпетег въ А1І§. В. Віо^г.
IV, 82—88. АесЬЬасІі, безсііісіііе йег ѴѴіепег Ппіѵегзііа!, II, 189—270.
Онъ же, ранѣе того, въ ВозѵѵіЙіа ппй Сопг. Сеіііз, Вѣна, 1867 и въ Віе
Ггііііегеп ѴѴапйеі^аЬге йее Сопг. Сеіііе, Вѣна, '1869.—Сопг. Сеіііе, ()па-
іиог ІіЬгі ашогит весипйит диаіиог Іаіега бегтапіе, Нюрнбергъ,
1502. ЕіЬгі ойагит циаіиог сит еройо е( еаесиіагі сагтіпе, въ раз-
ныхъ изданіяхъ, напр., Страссбургъ, 1513. Сопг. Сеіі. 5 ВіісЬег Ері-
цгатте пзд. К. Нагйеійег (по нюрнбергской рукописи), Берлинъ, 1881.
Онъ же недавно написалъ (Зибель, Ніеіог. Хеііясііг, 1881) о Цельтисѣ
и Гейдельбергскомъ университетѣ. Сообщенія о кружкѣ друзей Цель-
тиса даетъ Вегоій въ Апгеі^еі- гиг Кипйе йег йеиівсііеп Ѵоггеіі, 1882,
№ 2.—ЗасоЬі Сапіег варрЫсогит епйесазуІІаЬогит ргітісіе Йіѵе Магіе
Ѵігррпі ех ѵоіо йісаіе и его же Сагтеп варрЬіспт йе Ьеаіа ѵігдіпе въ
рукописяхъ Мюнхенской библіотеки Сой. Іаі. 4408 (Л>1. 49—52), тамъ
же въ Сой. 4417Й іоі. 1—34, написанный прозою, діалогъ йе зоіііийіпе,
который содержитъ также религіозные взгляды, часто и въ подобной же
формѣ высказывавшіеся и другими гуманистами. — Вовагіит сеіезіі.ч
сигіе еі раігіе ігіитрЪапЫз. А ЙасоЪо Босііег сопГесЬит, въ разныхъ
изданіяхъ, напр., Нюрнбергъ, 1517. Посвященіе же уже съ 1499 года.
Религіозныя стихотворенія Бранта въ упомянутомъ уже пзд. Ѵагіа 8е_
316
Ѣавііапі Вгапі сагтіпа, Страссбургь, 1498.—Цельтиса игЬів ЕогіЬеграе
Фезсгірііо въ старыхъ изданіяхъ его же ашогев, напр., 1502 г. А. Меіп-
Ьагй, Иаіо^из іііизігаіе ас аи^иеіівзіте игЬів АІЬіогепе ѵиі^о Ѵіііеп-
Ьегц сіісіе віСиш ашепііаіет ас іПизігаііопет Фсепз іігосіпіа поЫІіпт
. агііит ДасепііЬиз ейііиз, Лейпцигъ, 1508,—С. ІѴітріпае аітае ипіѵег-
вііаіія зіийіі ІЛрвіепвів еі; игЬів Ілрвіае безсгірііопев роеіісае вмѣстѣ съ
поэмой Буша изд. С. Г. ЕЬегІіагб, Лейпцигъ, 1802. Рейхлина Неппо
ѵеі всепіга рго^утпазтаіа, первое изд. 1497 г., бег^іпв ѵеі саріііз
сариі, первое изд. 14! 8 г., объ обоихъ см. въ моемъ ВепсЫіш стр.
79 — 91. Вимфелинга 8іу1рЬо 1494, о немъ см. Ооейеке въ Агсіііѵ Гііг
Еііегаіпг^евсЪісЫе VII, 157—163. О СІігіві. Не^епдогйіпив см. АПп-ет.
IX Віо§т, XI, стр. 274. — Трагедіи Лохера наход. въ сборникѣ: БіЪгі
Ркііотиві. Рапе§угісі асі Нечего. Тгакееііа сіе ТЬпгсів еі йиійапо. Юіа-
То^ив бе ЬегевіагсЬів, Страссбургь, 1497. — Епгісіі Согсіі орега рое.ііеа
есі. ІѴеіЪош. Гельмштадтъ, 1616. О немъ см. Кгаиве, Ганау, 1863, и
Ногаѵѵііг въ АП^. В. Віор;г. IV, 476—479.
8-я глава. Сочиненія относительно изученія греческаго языка, сколько
нибудь исчерпывающаго вопросъ, не имѣется; такое изслѣдованіе давно
обѣщано Ногаѵѵііг’омъ. — ІѴішрІіеІіпц, Івійопеив сар. XXV. 2авіі ерів-
іоіае ей. Вде^ег I, 111. ВеЬеІіі оравсціа 1504 І'оІ. е 4 а; Пейтингера
'письмо къ Рейхлину 12 дек. 1512 г. Древнѣйшее руководство: Еіетеп-
іате іпігойпсіогіит іп потіпиіп еі ѵегЪогит сіесііпаііопев ^гаесав. —
Іігаесае Иіегаіигае сігарчпаіа Зо. Оесоіатраіііо апсіоге (Предисл. 31 авг.
1518 г.) въ разныхъ изданіяхъ, напр., Базель, 1518. — Б. Сеідег. Пая
Віпйіипі сіег ЪеЬгйізсЬеп бргасііе іп Веиіесіііапй ѵот Епсіе сіев XV Ьів
гиг Міііе сіев XVI БаЬгІіипб. Бреслау, 1870. Его же статьи въ -ІаІігЬіісІіег
Гііг йеиівсісе ТІіеоІорДе, т. XXI, стр. 191—228 и Сбіііп^ег ^еІеЬгіе Ап-
геі&ег 1878, 8іцск 9, стр. 257—282. Сопгайі Реііісапі бе га обо ІедешІІ
еі іпіе11і§епйі ЬеЬгаеит, изд Е. Невііе, Тюбингенъ, 1877 и Сіігопікоп
Конрада Пеллпкана, изд. В. Ві^епЬаск, Базель, 1877. — АоЬ. МіШег:
(ДіеІІепесІігіСсесі пп<1 СевсЪісІііе сіев йеиізсІізргасЫісІіеп ІІпіегГісЫв Ьів
гиг Міііе сіев XIV ЛаЬгІіипйегів. Гота, 1882, прекрасное сочиненіе, въ
равной степени замѣчательное какъ опубликованіемъ почти неизвѣст-
наго матеріала, такъ и критической обработкой послѣдняго.—Объ Ире-
нпкѣ см. Ай. Ногаѵѵііг, Каііопаіе СевсЬісІііяясЬгеіЪипц іт XVI ЛаЪгЪ. въ
Нівіогівсііе ХеіівсЬгіСі Зибеля 187,1. Его же: Ііепівсііе ОевсЬісЬіввсЬгеіЬег
іт Веіогтаііопвгеііаііег въ Іт пеиеп ВеісЬ, 1872, т. I, стр. 361—376.
Его же: Веаіиз ВЬепапив. Еіпе Віо^гаріііе. Вѣна, 1872. В. КЬеп. Дііе-
гагівсісе ТЬаіі^кеіі іп сіеп ЛаЬгеп 1508—1531. Вѣна, 1872 н В. Вііеп.
Іііегаг. Ткаіі^к. 1530—1542. Вѣна, 1873.— Его же: Віе ВіЬІіоіЬек ипсі
Соітезропдепг Дез В. ВЬеп. га 8с]і1еіізіа<1С. Вѣна. 1874.— Объ Іоганнѣ
Авентипѣ см. біографическіе труды Тіі. ІѴіейетапп. Фрейзингъ, 1858
и IV. Юііітаг. Нёрдлиигевъ, 1862. Новое изданіе его сочиненій, вызван-
ное рѣчью Деллингера; Аѵепііп ипй. веіпе 2еіі, Мюнхенъ, 1877, носитъ
названіе: Лоіі. Тнгтаігз, ^епаппі Аѵепііпіі<=, заттііісііе ѴѴегке, 1ір;д.
347
•ѵоп К. ѵ. Наіт, Е. Мипскег, ѴѴ. Ѵоді, 8. Кіехіег, М. Бехег. Появились
т. I, содержащій мелкія истерическія и филологическія работы, т. "И, 1
и 2 части, т, IV, 1-я часть, заключающая въ себѣ Аппаіез йнсшп Во-
.Іагіае, книги I—IV, и Вауегізсііе СЬгопік, кн. I. — Относителино гео-
графіи см. Зорііия Вире, Хеііаііег бег Енійекип^еп, Берлинъ, 1881,
стр. 105, 223, 261 и слѣд—Егпзі Меуег: Сіенскіе Ьіе <1ег Воіапік, т. ІѴ,
Кенигсбергъ, 1855,- О Георгѣ Агрикола см. СишЬеІ въ А11§. О. Віо^г.
1, 143—145 и приведенную тамъ литературу.— Указанія по медицинѣ у
Новая, Сезсіпсіііе Дег іѴіепег Носіізсііпіе пгк] <1ег шеііісіпіесііеп Еа-
стіііаь бегзеІЪеп іпзЪезопбеге. Вѣна, 1843. — -I. С. А. Моіі: -Іоііаппен
ббіТІег ѵоп Інзііп^еп. Еіп СЬагасіегЬіІЗ апз <1епі егніеіі НаНуаЬгІіип-
йегі <1ег Ппіѵегзііаі ТпЬіп^еп. Линдау, 1877. ВеізсЬ’а Маг^агііа рііііо-
зорЬіса, Страссбургь, 1503, часто издавалось въ послѣдующіе годы.—
бііпіхіпр, ОІгісЬ Хаеіпз, Базель. 1857. Его же Сіенсііісіііе сіег Весйів-
ѵѵівзепзсЬаі'і іп БеиівсЫапб, Мюнхенъ, 1880,1, 155—172. 2азіі ерізіоіае
ей. Кіерщег, Ульмъ, 1774. А. Ногаѵѵііх: ВгіеГе сіев ІЛг. 2ав. пткі бев
Сіаийіпв Саііипсиіа. Вѣна, 1879.
9-я глава. Б. Сіеірег: .Іоііаппен ВеисЫіп, веіп БеЬеп ипд 'веіпе
ѴѴегке, Лейпцигъ, 1871. Здѣсь указана и предшествующая литература,
слѣдуетъ прибавить труды МауегЬоіГа, Берлинъ, 1830 и Башеу, ТІфорц-
теймъ, 1855. Гейгера же: Гой. КепсІіИпв ВгіеСѵѵесІіееІ, Тюбингенъ, 1875
(РпЫісаііопеп йев БСпіСлагІег ІііегагівсЬеп Ѵегеіпв, т. 126). Дополненія
къ перепискѣ сдѣлалъ по мюнхенской рукописи А. Ногаѵѵііх: 2иг Ві-
Ыіоіііек шні Соггеврошіепх .Ісіі. К.епсііііпн. Вѣна, 1872.— Е. (іоіііеіп:
1)аз Віісі Вецсііііпв, въ Ніяі. 2еііясЬгіГС Зибеля, 1881, доказываетъ, что
обнародованный Башеу п Вбскіп^’оиъ портретъ Еейхлина есть не что
иное, какъ копія съ одного рембрандтовскаго рисунка, къ которой под-
рисована была борода и пр.—Письма темныхъ людей и (ІеТетіяіо Пфеф-
феркорна вновь напечатаны у Воскіп^’а, Орега Япііепі, VI и ѴП, съ
большимъ историко-филологическимъ комментаріемъ и библіографиче-
скимъ указателемъ изданныхъ въ теченіе рейхлиновскаго спора про-
изведеній.
10-я глава. Оевійегіі Егавші Орега ей. Бн§<1. Ваіаѵоггіш 1703—
1706, 10 томовъ іп Гоію. Изданіе безъ критики и неполно; для критики
сочиненій и біографіи Эразма остается еще много работы. Новый ма-
теріалъ сообщаютъ подъ названіемъ Егавтіапа \Ѵ. Ѵізсііег, Базель,
1879 и А. Ногаѵѵііх, 2 НеГіе, Вѣна, 1880 и 1881. Затѣмъ въ недавнее
время Ногаѵѵііх: Егавшив ѵоп Коііегйат иші Магііпив Бірвіив, Вѣна,
1882.—-Сочиненіе ѴѴоІітапп'а о Гольбейнѣ заключаетъ въ себѣ цѣнныя
замѣчанія относительно Эразма. Изъ болѣе раннихъ біографій Эразма
слѣдуетъ упомянуть работы Вигірпі и Незз, далѣе Мйііег’а (Гамбургъ,
1828). Изъ новѣйшихъ—Еенрёге, Егавте, еішіе зпг за ѵіееі вев оенѵгев,
Парижъ, 1874; Біігаші <1е Баиг, Егазте ргёсигвеиг еі іпіііаіеиг <іе 1’евргіі
тойегпе, Парижъ, 1872, 2 тома, свидѣтельствуетъ о большомъ трудо-
любіи, ио нестройно и слишкомъ панегпричпо (ср. Сіоіііпр. Сеі. Ап-
34й
гещег 1872, стр. 49 и 50); КінагЗ, Кепаіззапсе еі гёГохте, Парижъ, 1877;
т. I; лучше же всего Іігишітіопд, Егазшив, Ьіз Іііе агкі сЬагасіег, аз
яііби’п іп Ьів соггевроайепсе ап<1 ѵѵогке, Лондонъ, 1873, 2 тома. — Ср.
далѣе біісііагі; Егазтиз ѵои КоПегдат веіпе Віеііипд гиг Кігсііе иші
хи ёеп КігсЫісЬеи Веіѵершщеп веіпе г 2еіі, Лейпцигъ, 1872. 8ііі1іеГіп:
Егазтив біеПшщ гиг КеГогтаііоп ЬаирІвасІіІісЬ ѵоіі веіиеп Вехіеііип-
§еп ги Вавеі апв ЬеІеисЫеі, Базель, 1873. Вигіп^аг: Егавтив оѵег
пеейегіаийвсііе вргеекѵѵогйеп, Утрехтъ, 1873.
11-я глава. О Гуттеиѣ см. заслуживающую вниманія статью 01-
тапн’а въ АІІдеіп. В. Віорг. XIII, 464 — 475 и его же: Егаих ѵоп 8і-
скіііреп, Лейпцигъ, 1873. Гуттенъ нашелъ себѣ несравненнаго біографа
въ лицѣ А. Д. Штрауса п образцоваго издателя въ лицѣ Эд. Вёкинга.
Біографія появилась въ 2 томахъ, Лейпцигъ, 1858—1859, къ ней въ
качествѣ 3-го тома переводъ Діалоговъ; 2-е изданіе, Лейпцигъ, 1871,
безъ Діалоговъ; теперь, точно также безъ Діалоговъ, въ сочиненіяхъ
Штрауса. Изданіе Вбскіпр, Шгісііі Нцііеоі едаііів Бегшапі орега днае
герегігі роіиегипі отпіа, въ 5 томахъ, Лейпцигъ, 1859—1864, къ нимъ
въ качествѣ 6 и 7-го томовъ 1861—1870 принадлежатъ упомянутые нами
въ 9-й главѣ текстъ Писемъ темныхъ людей и ученый комментарій къ
этому произведенію. Томы I и II заключаютъ въ себѣ Еріеіоіае, т. ІП—
роетаіа, т. IV—йіа1о<р ііего ряеийеЬиІіепісі поппиііі, т. V—огаііопев
еі всгіріа (ІіЗаясаІіса. Къ этому присоединяется Вбскіпд: Іпсіех ЬіЫіо,-
дгарііісіій Нийепіапиз, Лейпцигъ, 1858. Все это собраніе, соединяющее
въ себѣ полностью матеріалъ, даваемый намъ какъ самимъ Гуттеномъ,
такъ и его критиками-изслѣдователями, основывающееся всецѣло на ори-
гиналахъ, часто съ копотливымъ соблюденіемъ библіографическихъ де-
талей, является величественнымъ памятникомъ и длн самого рыцаря, и
для издателя и драгоцѣннымъ источникомъ свѣдѣній по исторіи нѣмец-
каго гуманизма.
Указатель личныхъ именъ.
(Лица Ветхаго и Новаго Завѣта не вошли въ указатель. Болѣе
важныя мѣста напечатаны жирнымъ шрифтомъ).
Августъ—33, 56, 178, 328.
Августинъ—52, 177, 249.
Авентинъ Іоганнъ —185, 232—234,
230-23».
Авлъ Геллій--95.
Агрикола Георгъ—242, 243.
Агрикола Рудольфъ—17, 18, 1»,
151, 178, 201, 232, 248.
Адельмавнъ Бернгардъ—71.
Адріанъ Матвѣй—229, 230.
Александръ Великій—25, 34.
Альбертъ Великій—151, 155, 195.
Альбрехтъ II—25.
Альбрехтъ, герцогъ австрійскій—28.
Альбрехтъ, курфюрстъ Майнцскій—
40, 85—88, 320.
Альдъ Маиуцій—166, 303.
Альтенштейгъ Іоганнъ-110.
Амбергеръ Христофъ—77.
Амербахъ Бонифацій—73,138,142,
185.
Амербахъ Бруно—138.
Амербахъ Василій, сынъ Бонифа-
ція—142.
Амербахъ Василій, сынъ Іоганна—
138.
Амербахъ Іоганнъ — 131, 138,
225, 229.
Амміаиъ Марцеллинъ—57.
Анпа Бретаиская—32, 55.
Гейгеръ.
Апеллесъ—312.
Авербахъ Петрей—166, 107, 278.
Аполлинарисъ—146.
Аргеллатскій Петръ—40.
Аргиропуло Іоаннъ—1.
Аретино (Леонардо Бруни)—10.
Аретино (Карло) см. Марцуппини.
Аристотель—22, 94, 133, 136, 144,
160, 247, 249.
Арріанъ—25.
Архимедъ—177.
Арчео Кодро—161.
Барбаро Эрмолао—33, 242.
Бартолинъ Рихардъ—72.
Бартоломей изъ Кельна—126.
Бебель Вольфгангъ—208.
Бебель Генрихъ—6, 111, 143,180—
150, 155, 207—209, 214, 218,
219, 224, 233, 249, 278.
Бегаймъ Мартинъ—241.
Бекингъ—277, 284.
Беккаделли Антоніо (Панормита)—
25, 146.
Беме Гансъ—285.
Берозъ—69, 236, 238.
Бёшенштейнъ Іоганнъ—230-
Бокваччьо—41, 155.
Бокъ Іеронимъ—242-
23
§50
Брантъ Себастіанъ—59—во, 137,
191, 202, 203, 207, 221, 251.
Брассикаиъ Іоганнъ—110, 278.
Бретанская дѣвушка см. Анна Бре-
танская.
Брунфельсъ Отто - 242.
Брутъ—141.
Бургкмайръ Гансъ—37.
Буцбахъ Іоганнъ—98, 400 —103.
Бушъ Германъ фонъ—97, 98, 150,
151—158, 163, 201, 207, 211,
212, 275, 282, 337.
Бьондо Флавіо—14, 75.
Вадискъ— 338.
Валла Лоренцо—10, 48, ПО, 156,
161, 250, 332.
Вальдземюллеръ (Нуіасотііцв) Мар-
тинъ—241.
Варвара—258.
Ваттъ (Вадіанъ) Іоахимъ фонъ —239,
240, 278. '
Вельзеры (ѴѴеІзег)—67.
Вергилій—22, 93, 95, 141, 177.
Верденъ Корнелій—289.
Верджеріо Пьеръ Паоло—25.
Вереандеръ Павелъ—278.
. Вернеръ Адамъ изъ Темара—62,
207.
Веспуччи Америго - 241.
Вивесъ—125.
Вяклифъ—125, 156.
Виландъ - 258.
Виле Нпкласъ фонъ—28, 41, 231.
Вимпина Конрадъ—55, 212.
Вимфелингъ Яковъ —5, 51—59,
58—61, 65, 68, 91, 94.96, 4 43—
446, 117, 124, 184, 185,190,202,
218, 224, 233, 250, 337.
Виртъ Вигандъ—61, 63.
Виссаріонъ кардиналъ—166, 188.
Вителлій Эразмъ—72.
Витте Бернгардъ—5.
Владиславъ Венгерскій—29.
Вольтеръ -291.
Вольфъ Томасъ—61, 208.
Гагенъ (Начеп) Карлъ—185, 310.
Гагенъ (ба^ціп) Роберть—55.
Галоандеръ—252.
Гасилина—194.
Гассенштейнъ Богуславъ фонъ—92.
Гебвилеръ Іеронимъ—93, 95, 96.
Гегендорфинъ Христофъ—216.
Гегій Александръ — 18, 97 —99,
100, 104.
Гекманнъ Іоганнъ—170, 278.
Гельцелій Блазій—71.
Геммерлрнъ Феликсъ—41, 12, 126.
Генгенбахъ Іоганнъ Маттіасъ фонъ—
135.
Генрихъ II, императоръ—205.
Генрихъ VIII англійскій—141, 291.
Герберштейнъ Зигмундъ фонъ 111,
112.
Германъ Георгъ—208.
Гессъ Гелій Эобанъ—160,163,2 03—
206, 222. 278, 323, 338.
Гете—236.
Гейгеръ—277.
Гейерлпнгъ Тилемапнъ— 275.
Геймбургъ Григорій фонъ—11, 12.
43, 14, 28, 195.
Гейне-315.
Гейнлинъ фонъ Штейнъ (а Барійе)
Іоганнъ—«36, 437, 142, 159.
Гейнрпхманнъ Іоганнъ—110, 208.
Гиндербахъ Іоганнъ—28.
Глареанъ (Лорити) Генрихъ —439—
442, 159, 240, 300.
Гольбейнъ Гансъ—73, 77, 87, 138,
298, 304.
Гол ьп инге ръ—214.
Гомеръ—302.
Горацій-22, 52, 95, 193, 194.
Госсембротъ Сигизмундъ—9, 40, 65,
73, 91.
Гохстратенъ Яковъ фонъ 264, 269.
271, 275, 281-283.
Грацій Ортуинъ—150, 152, 453 —
<56, 275, 277, 279, 283.
Греземундтъ—94.
Гретула—194.
Гротсвита—84, 85, 177.
Гротъ Гергардъ—6.
Грумбахъ Вильгельмъ—180.
Гугуціо—108, 109.
Гуттенъ Гансъ фонъ—327.
Гуттенъ Людвигъ фонъ—327.
Гуттенъ Ульрихъ фонъ—23, 33.
36-89, 72. 80, 426,427,150,
156, 157, 163, 169, 205, 213, 231,
351
251, 275, 277, 282, 286, 293, 294,
307,314-318,310—33».
Дальбургъ Іоганнъ фонъ—111—
11», 188.
Данте —3, 29.
Дауберъ (Колумбъ) Христоффель —
241.
Де Вилла Деи Александръ—95, 98,
108, 133, 247.
Демосеенъ—41, 177, 225, 286.
Джовіо—244.
Джустппіави Леонардо—148.
Діоскоридъ—242.
Донатъ—96, 133, 152.
Дрингенбергъ Людвигъ—»О,
Э1, 92, 93.
Дюреръ Альбрехтъ — 37, 77,
83, 85, 81, 88 , 282.
Евгеній IV—6.
Заксъ Гансъ—231.
Застровъ Варѳоломей—24.
Зельднеръ Конрадъ—ІО, 28,91, 170.
Зикингенъ Францъ фонъ—76, 206,
270, 271, 316, 321, 330, 331, 336.
Зумменгартъ Конрадъ—144, 145,
146.
Иннокентій III —57.
Иреникъ Францъ —234, 235.
Іеронимъ Блаженный—225, 229, 230,
287, 288, 309.
Іеронимъ Пражскій—156.
Іецеръ Іоганнъ—62.
Іоахимъ, маркграфъ Бранденбург-
скій-179.
Іоганнъ Непоколебимый, курфюрстъ
Саксонскій—45.
Камерарій Іоахимъ—338.
•Камиллъ—57, 111.
Кайтеръ Яковъ—201.
Капніонъ см. Рейхлинъ.
Карбенъ Викторъ—264.
Карлъ Великій - 56, 57, 58.
Карлъ IV—24, 212.
Карлъ V—24, 94, 292, 307,321,331.
Карлъ VIII—55. .
Карлъ Смѣлый—35, 91, 175.
Карльштадтъ Андрей—126. ... .
Катокъ—44, 224. ‘ ..
Каэтанъ—71.
Кв интил іанъ—247.
Кемперъ Типамъ—105, 106.
Керкмейстеръ—104.
Кесслеръ—295, 296.
Кимхи Давидъ—259, 260, 261.
Киръ—34.
Клаузій —176.
Клеменсъ Леонардъ—209.
Кокцпній Михаилъ-208.
Коллевуччіо Пандольфо—33.
Коллинъ Конрадъ— 268.
Колумелла—40.
Конрадъ аббатъ—70.
Константинъ Великій-48, 156, 332.
Корвинъ Лаврентій—130
Кордъ Эйрпцій—»чо—»»», 242,
251, 284.
Корицій—176.
Кохлей — 94.
Крассъ—-210.
Крахенбергеръ Іоганнъ —172, 113,
233.
Кротъ Рубеанъ Іоганнъ—127, 166,
101-10», 275, 278, 319, 323,
335, 337.
Ксенофонтъ—166.
Ксерксъ—210.
Кузанскій Николай—11, 13, 15.
Кунигунда—205.
Кусвпніанъ см. Шписгаймеръ.
Ланге Іоганнъ—167, 168.
Лаптевъ Рудольфъ фонъ—98, 103,
105, 151.
Левъ X—29,153,167,172,275,286,292.
Лессингъ — 338, 339.
Лётце Ведетъ и Геннингъ—322 - 324.
Лефевръ д’Этапль—94.
Ливій—41, 311.
Ликургъ—57
Листрій — 97.
Лихтенбергъ Карохъ Самуилъ—9.
Лорити Генрихъ см. Глареанъ.
Лохеръ (РЬііотизпе) Яковъ— 58,
5з, 54, бо, 65, го», гю—»18,
278
Лудвигъ, сынъ Филиппа Пфальцска-
го—114.,
23*
352
Лудеръ Петръ—Ч—9, 73, 159.
Лукіанъ—73, 78.
' Лусциній (ЙасЫі^аІІ) Оттомяръ—.
70, 218, 219.
Луцій Апулей—171, 175.
Людовикъ XII—32.
Лютеръ Мартовъ—70, 71, 86,87,90,
96, 112, 159, 168, 187, 201, 205,
220, 221, 230, 285, 286, 294, 307—
309, 313, 316, 318, 334—337.
Максимиліанъ I -20, 21, 24, 20—38,
40, 43, 55, 58, 66—69, 76, 78, 93,
НО, 120, 140, 147, 171—175, 178,
180, 184, 278, 329.
1 Манлій—111.
Мантовано Баттиста — 94—96, 98,
146, 191.
Марія Бургундская—31, 35, НО, 180.
Марціалъ—115.
чМарцулпини (Аретино) Карло—146.
Матвѣй, король венгерскій—199.
1 Медичи Козьма—188.
Медичи Лоренцо—40.
Меланхтонъ Филпннъ—121, 278, 286.
Меній —169.
Мер'ула—166.
М ехтгильда—41.
Меценатъ—178, 292.
Мейнгардъ—211.
Мейстерлинъ Зигмундъ —74, 75.
Миконій—225.
Моръ Томасъ—73, 292.
Муммій—51.
Мурмеллій Іоганнъ—97, 106, 107,
209. '
Мурнеръ Томасъ—52, 54, 55, 57, 58,
5», 73, 252, 253.
Муціанъ Руфъ Конрадъ — 45, 97,
126, 159, 16 —105, 166, 167,
221, 284, 314, 337.
Мюллеръ Іоганнъ—232, 233.
Нанви Джованни—236.
Науклеръ Іоганнъ—255.
•Неандеръ Михаилъ—117.
Неронъ—174.
Несторъ—292.
Неттесгеймъ Агрипна—158.
Нейенаръ Германъ фонъ — 158,
159, 184, 292.
Нигеръ Петръ—228.
Никколи Никколо—161.
Николай Лирійскій—287.
Николай V—153.
Нума Помпплій—57, 177, 292.
Общей жизни братья—6, 7.
Овидій-95, 115.
Панормпта см. Беккаделлп.
Паульсенъ—120, 122.
ІІелликапъ Конрадъ—228.
Персій—115.
Петрарка—10, 24, 29, 57, 146, 195,
329.
Петръ Испанскій —133, 160, 247.
Пейтингеръ Конрадъ—67—70, 71,
76, 77, 83, 177, 224, 233, 337.
Пико делла Мпрандола—162, 256.
Ппнинъ Короткій—56, 58.
Пиркгеймеръ Вилибальдъ — 38, 70,
75—83, 84—86, 138, 234, 278,
325, 337.
Пиркгеймеръ Харита—83—85.
Пиѳагоръ—256, 257.
Пій II см. Эней Сильвій.
Плавтъ—95, 115, 212.
Платонъ—22, ,136, 177, 188, 247,
249, 257.
Платтеръ Томасъ—95, 225.
Плиній—242.
Плутархъ—84.
Поджіо Браччьолини—10, 150, 156,
218.
Полиціано Анджело —14.
Помпоній Лета—188.
II р и сці анъ—225.
де-Прэтъ Гергардъ—289.
Птолемей—141, 303.
Пфефферкорнъ Іоганнъ—79, 263—
268, 293, 2-74, 277, 278, 283.
Пфпнцингъ Мельхіоръ—35.
Рагій (Раккъ) Эстикампіанъ Іоганнъ—
157.
Регіомонтанъ(Мюллеръ)Іоганиъ—74,
244.
Ренанъ Беатъ - 6, 184, 234—236.
238.
Рейхлинъ Діонисій—225.
353
Рейхлинъ Іоганнъ — 1,19, 46, 47, 51,
52, 60, 62, 81, 86, «О», 121,156,
161—163, 167, 176, 178, 179, 187,
195, 208, 209, «13,224— 227.231,
250, 251, «54—887, 288, 289,
293, 294, 306, 308, 309, 314, 316.
323, 325, 337.
Рейшъ Грегоръ—248, 249.
Риттерсгаусъ—78, 81.
Рйхардъ Вольфгангъ—208.
Рубеанъ см. Кротъ.
Рудольфъ Габсбургскій—39.
Сабеллико—57.
Савонарола - 285.
Саллюстій—41.
Сапидъ (ІѴіІг) Іогавнъ—95—97.
Сигизмундъ I (пмператоръ)-^-25.
Сигизмундъ, герцогъ Австрійскій —
14. ,
Сигизмундъ, герцогъ Тирольскій—
28, 175.
Сикстъ IV—93, 143.
Сильвій Эней см. 8ней Сильвій.
Скоттъ Дунсъ—97, 151.
Сократъ—301.
Спалатинъ Георгъ (Вуркгардтъ изъ
Спальта)—44, 45.
Стабій Іоганнъ—37.
Страбонъ—141, 177.
Танштеттеръ (СоШпгіІіив) Георгъ—
172, 278.
Тацитъ—57, 58.
Теренцій—44, 60, 95, 107, 212.
Тиберій—142.
Тимоеей—177.
Тичіано Лодовико—34.
Торрентинъ Германъ—226.
Транквиллій Партеній Андроникъ—
72.
Траянъ - 328.
Требоній изъ Эйвенаха—112.
Трейцзауервейнъ Марксъ—35.
Тритгеймъ Іоганнъ—15, 39, 63, 177,
178, 17» 1*4, 195, 233, 240.
Тротцендорфъ—117.
Трутфеттеръ Іодокъ—159—161.
Трухзесъ Лоренцъ—46.
Тунгернъ Арнольдъ фонъ—79, 156,
268, 283.
Тунвицій Антонъ—105, 106.
Тіонгеръ Августинъ—11, 41, 4«,
218.
Уденгеймъ Краю Гофманнъ—94.
Ульманнь—331.
Ульрихъ, герцогъ Вюртембергскій—
245, 320, 327.
Ульрихъ, священникъ—208.
Урбанъ Генрихъ—166.
Фаустъ Сабелликъ Георгъ—180.
Фердинандъ—321.
Фплельф о—146.
Филиппъ, курфюрстъ Пфальцскій—
39, 177.
Фирмицъ—177.
Фичино Марсидіо—40.
Фишартъ—131.
Фишеръ Фридрихъ—72.
Флавій Іосифъ—41, 236.
Фохтъ Георгъ—25.
св. Францискъ—63.
Фридрихъ Мудрый—40, 42, 43, 44,
45.
Фридрихъ III, императоръ—24—27,
29, 36, 176.
Фришлииъ—117.
Фробенъ Іоганнъ - 73, 137.
Фуггеры—166.
Фуксмагъ Іоганнъ—175.
св. Фульгенцій—84.
Хлодовехъ—58, 183.
Христофоръ, герцогъ Вюртемберг-
скій—138.
Цазій Ульрихъ—55, 224, 249, «51—
«53.
Цвингли Ульрихъ—96.
Цезарій Іоганпъ—97, 151, 158.
Цезарь-50, 56, 68, 174, 292.
Цельтесъ (Цикель) Коврадъ—33, 68.
73, 84, 85, 124, 177, 189, 1»1-
ЯОО, 203, 210 - 213, 224.
Цингель Георгъ—52, 53.
Цицеронъ 22, 41, 50, 93, 116; 117,
247, 298, 299, 301.
Чпріако Анконскій—25.
Чуди—236.
354
ІПелель Гартманнъ—8, 43, 4й.
Шенкъ Вольфгангъ—225.
Шейрль Христофъ—85, 86.
ІПлаураффъ Филиппъ—277.
Шоттъ Петръ—92, 93, 200.
Шпенглеръ Лазарь—88.
Шппсгаймеръ(Куспиніапт) Іоганнъ—
«93—175, 233, 278.
Шпренгеръ Іоганнъ— 61.
Штейнгевель Генрихъ—41.
Штейнъ Эйтельвольфъ фонъ—47.
Штоффлеръ Іоганнъ—244—247.
Штрауссъ Д Ф,—48, 282, 288, 322,
326.
Штромеръ Генрихъ—46, 167.
Штурмъ Іогаинт—116, 117.
Эбергардъ Вюртембергскій — йО—
42, 143, 214.
Эврипидъ—302.
Эзопъ—28, 41.
Эккъ Іоганнъ—78—80, 86, 130, 171,
286.
Экозампадііі - 70, 22<1
Элленбогъ Николай—186, 187.
Эльсула —194.
Эмзеръ—79.
Эней Сильвій Пикколомпни (папа
Пій II)—1. 2, 13, 25, 27—29, 41,
57, 75. 126, 135, 146, 155.
Эпній—146.
Эразмъ—18 , 73, 87, 97, 112, 138—
140, 185, 186, 205, 221, 227, 251,
254, 259, 280, 284, 288—318,
321, 325, 334, 335, 337.
Эсхинъ—225.
Эшенфельдеръ—186.
Юліана, дочь Пейтпнгера—71, 83.
Юлій II папа —332.
Юстиніанъ—249.
Юстъ Іонасъ —169.
Янсенъ—15.
Янъ Отто—99.
Ѳома Аквиватъ—151.
Ѳукидпдъ — 1.
СОДЕРЖАНІЕ.
СТР.
ГЛАВА I. Введеніе. Предвѣстники гуманизма. ... 1
» II. Императоры и князья................24
» III. Нѣмецкіе города....................50
» IV. Школы.................................. 90
> V. Университеты . . 119
» VI. Ученыя общества. Всеобщее распространеніе
гуманизма...............................170
» VII. Поэзія и поэты...................190
» VIII. Общій взглядъ на развитіе науки .... 223
» IX. Іоганнъ Рейхлинъ...................254
> X. Дезидерій Эразмъ.................288
» XI.. Ульрихъ фонъ Гуттенъ...................319
Примѣчанія . . .................................340
Указатель личныхъ именъ..............,..............349