Текст
КОНТРОЛЬНЫЙ листок
СРОКОВ ВОЗВРАТА
КНИГА ДОЛЖНА БЫТЬ
ВОЗВРАЩЕНА НЕ ПОЗЖЕ
УКАЗАННОГО ЗДЕСЬ СРОКА
Колич. пред, выдач „--------
К 63.3(2)6 88467-1
Л 17
Сергей Лазо
1373— --------3-00
СЕРГЕИ ЛАЗО
Муниципальное бюджетное
учреждение культуры
Дальневосточное
книжное издательство
Владивосток
1979
63.3(2)712.8
Л17
В сборнике материалов о
легендарном герое граждан-
ской войны в Сибири и на
Дальнем Востоке наиболее
полно собраны воспомина-
ния друзей, соратников,
боевых товарищей, а также
письма, документы и днев-
никовые записи Сергея Ла-
зо.
Книга рассчитана на мас-
сового читателя.
Составитель книги
и автор вступительных статей к разделам
Н. Кузьмин
Редакторы В. Дроздов, А. Михайлюк
5.5.3.1.2
’142|01)79 без о6ъявл-
(6) Дальневосточное
книжное издательство 1979
Легендарный герой гражданской войны
Сергею Георгиевичу Лазо, легендарному герою гражданской войны
на Дальнем Востоке, было всего двадцать шесть лет, когда он
трагически погиб от рук японских интервентов в 1920 году.
Жизнь его, оборванная в самом расцвете сил, была всецело отдана
своему народу, Родине, родной партии, членом которой он стал
за два года до смерти.
Как завещание потомкам звучат слова Сергея Лазо: «Вот за эту
русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем,
по не отдадим ее никому».
Перед вами, дорогие читатели, новая книга об этом замечательном
человеке, имя которого навечно осталось в памяти народной.
О Сергее Лазо написано немало мемуарных, документальных
и художественных книг. Историки, писатели и публицисты еще
и еще раз берутся за перо, чтобы ярче и полнее отразить величие
его недолгой жизни и подвига. Яркие страницы воспоминаний
оставили о Сергее Лазо его боевые соратники и друзья, которые
особенно ценны как первоисточники героической биографии.
Сергей Лазо оставил личные свидетельства своей короткой,
но яркой жизни. Это дневники, письма друзьям, военные донесения.
Особенно дорогими для нас являются страницы, вышедшие из-под
пера выдающегося советского писателя Александра Фадеева —
участника гражданской войны на Дальнем Востоке, хорошо
знавшего Сергея Лазо лично. Он не раз обращался к легендарному
образу в своих документальных очерках, в романах и повестях.
В последние годы жизнь Сергея Лазо стала предметом
художественного исследования таких писателей, как Н. Колбин,
А. Вахов, Ю. Лясота, В. Балябин и других. Строго следуя
документальным свидетельствам, писатели в меру своего таланта
стремятся раскрыть во всем величии образ легендарного героя,
крупнейшего руководителя партизанского движения в Сибири
и на Дальнем Востоке.
В новую книгу отобраны уже известные по другим публикациям
материалы. Собранные по крупицам в одном томе, они дают
возможность с документальной достоверностью показать
жизненный путь Сергея Лазо, запечатлеть его образ,
замечательные черты характера.
Композиционно книга состоит из трех разделов. Первый из них —
«Страницы героической жизни», второй — «Человек, герой,
патриот» в воспоминаниях современников и третий —
«Признание в сокровенном».
Такая структура позволяет полнее представить в одном томе
все наиболее важное и ценное, что написано о Сергее Лазо
в предыдущие годы.
Со страниц этой книги встает замечательный образ мужественного
человека, отдавшего всю свою сознательную жизнь за дело
народа.
Нелегким, непростым был путь в революцию Сергея Лазо.
Выходец из дворянской, передовой по своим взглядам, семьи, он
сумел найти свою дорогу к революции.
3
В споих записках, сделанных в Сибири в 1918—1919 годах,
Сергей Лазо очень откровенно пишет о периоде своих душевных
исканий в юности, в студенческие годы:
«Однажды в Питере задал себе вопрос: кто же я такой?
Кем я хочу и кем я должен быть? С чем я должен при этом
считаться? Со своими ли мыслями, выстраданными убеждениями
или с чем-либо другим?! Не совершу ли я преступления перед
своим дальнейшим развитием, если хоть в малой степени в выборе
своей деятельности я буду чувствовать принуждение родной среды.
И тут мысль, яркая и сильная, возникла в голове: ты должен
отрешиться от всего, стать человеком «без имени, без роду и племени»
и решать сам, на основании своих знаний, стремлений, кем ты
должен быть...
Какое великое счастье, что я вырвался, стал в стороне от той среды,
которая меня вырастила. Пусть зависимость от родного дома
была внешне сильна, но изнутри она умерла. Достаточно было
этой внешней зависимости оборваться, как жизнь сразу пошла
по-новому. Всем существом моим тогда овладевало стремление
к знанию и стремление к действию, оба они были так нераздельны
и в настоятельной степени требовали проведения в жизнь.
Ради этих стремлений я готов был пожертвовать и жертвовал
удовольствием и личным счастьем...»
Эту довольно пространную выписку из дневниковых записей
юного Лазо мы привели не случайно. В ней ключ к пониманию
того, как Лазо познавал жизнь, с чего он начинал как борец
за народное счастье.
Да, ему, дворянскому сыну, было нелегко рвать с тем, к чему
он был привязан с детских лет. Но он сумел преодолеть
предрассудки, порвать с интересами своего класса. В этом
заключался нравственный подвиг юного Лазо. Потом у него
начнутся свои университеты жизни, которые помогут
ему укрепиться мыслью в правильности избранного пути.
О том, как Лазо выковывал в себе качества борца, лучше всего
можно узнать из его дневниковых записей, которые были впервые
обработаны и опубликованы самыми близкими и дорогими
друзьями героя — женой Ольгой Андреевной Лазо и дочерью
Адой Сергеевной.
Эти записи, письма, собранные вместе, представляют собой
исповедь кристально чистого борца за идеалы социализма.
Для полноты рассказа хочется некоторые места из этих записок
привести здесь.
Еще будучи студентом технологического института, Сергей Лазо
в дневнике высказал свое отношение к жизни, свое «кредо»,
как он пишет. «Во всем внутреннем росте в моей личности
происходит замечательно важный момент. Я сознательно покидаю
родную Бессарабию, с которой меня связывают воспоминания
детства... Стоит ли самому себе давать практические советы?
Нет, не стоит. Я сам отлично знаю, что мне делать. Главное —
это решимость. Не надо создавать искусственных преград
из голых истин, если другие не создали мне жизнь, то пусть я сам
создам жизнь не только себе, но и другим».
Будучи студентом сначала в Петрограде, потом в Москве,
Лазо очень много внимания уделяет самообразованию
и самовоспитанию. Много читает, пристально вглядывается
в жизнь, ищет встречи с людьми бывалыми, знающими.
4
«Новый большой город, — напишет Лазо в своих записках,
сделанных в Сибири уже позднее, — куда я попал, сразу
всколыхнул много запросов. Все они настойчиво требовали
ответа. Эта жизнь столицы не ослепила меня своим блеском,
не оглушила своим шумом, наоборот, спокойно наблюдая ее,
я все сильнее проникался сознанием глубокой закономерности тех
сложных связей и вопиющих противоречий, которыми полна эта
жизнь... Мне смешны были люди, желания которых не шли далее
богатства... Я уже понимал, что с расширением запросов
расширяются и потребности человека. Но что одновременно с этим,,
одновременно со своим развитием человек должен подготовлять,
себя к самостоятельной работе, к самостоятельному заработку..
Я помню, что эта мысль, подготовлявшаяся всем строем
питерской жизни, мысль, что я должен стать пролетарием,
т. е. работником, который отдает в обмен на необходимые
ему блага работу мозга (или мускулов), эта мысль, ярко сверкнув,
не угасла потом. И это, по-моему, единственно правильное решение...»
В 1916 году, когда Сергей Лазо был призван в армию и зачислен
в Александровское военное училище в Москве, у него расширился
круг впечатлений. Пред ним предстала во всей своей «красе»
жизнь царской армии, о которой он имеет свои суждения:
«По-моему, — читаем в его записках, — военная служба
ничего не имеет в себе полицейского, и, правильно исполняемая,
она не должна принижать человека».
Будучи в училище, Лазо по-прежнему много читает, изучает
философию, литературу, историю. Пытливый ум молодого
человека ищет встреч с людьми действия, пытающимися
понять законы общественного развития. И он находит их.
«...Эти люди научили меня непосредственно брать жизнь такой,
какой она есть. И заразили меня добрым настроением рабочих
людей», — сообщает в письме матери о своих новых знакомых.
Сергей Лазо внимательно присматривается к военной жизни.
Он тяготеет к солдатской массе. Работая в Москве в солдатском
госпитале, он так писал о русских мужиках-солдатах:
«Пусть говорят, что наш русский мужик не образован, но пусть
лучше молчат те, кто привык ругать сплеча. Пусть солдаты
люди не развитые, но у них живой ум, они жаждут знаний
и поймут их, если облечь в доступные формы». В училище у Сергея
выкристаллизовывается твердое убеждение, что военные знания,
которые он приобретает здесь, необходимо использовать в борьбе
за народное дело. Недаром в характеристике, которую ему дали
после окончания училища, Лазо уже определяли как офицера,
оппозиционно настроенного к царскому режиму.
Прибыв в Красноярск для продолжения службы в чине поручика,
Лазо сразу же сближается с политическими ссыльными,
призванными царским правительством в армию в запасные части.
В письме к матери он пишет из Красноярска: «Много читаю
о Сибири, сам наблюдаю, расспрашиваю особенно про те условия,
в которых живут ссыльные. Чем больше становятся мои знания в
этом направлении, тем сильнее становятся мои симпатии
к здоровой стране, которая не знала рабства, где помещики
не развращали крестьян и где в одиноких селах среди России
незаметные «политиканы» продолжают свою культурную работу,
разыскивают среди народа талантливых самородков».
Лазо пользовался большим авторитетом у солдат 15 Сибирского
5
< iprjiKonoiо полка, куда его напрааили после училища.
I го назначают командиром 4 роты. Бывший солдат роты
I Назарчук в своих воспоминаниях пишет, что Лазо был
«близким и родным всем солдатам».
Хотя и по своим политическим убеждениям Лазо в тот период
находился под влиянием мелкобуржуазной идеологии,
этот двадцатидвухлетний юноша сердцем принял Февральскую
революцию. Он ищет связи с людьми, стоящими
на большевистской платформе. Узнав о свержении царизма,
он сам выводит свою войсковую часть из казармы и передает
ее в распоряжение Красноярского Совета. События,
развернувшиеся в Красноярске после февраля, помогли Лазо
порвать с эсерами-интернационалистами, к группе которых
он примыкал, взять на вооружение большевистский лозунг
превращения империалистической войны в гражданскую.
Нельзя, конечно, думать, что переход Лазо на сторону
большевиков был для него прост. Его взгляды менялись
иод влиянием нарастающих революционных событий, встреч
и бесед с большевиками.
Лазо избирают в члены исполкома Красноярского Совета, от имени
которого от ведет разъяснительную работу в массах, выступает
на митингах, где бросается в схватку с эсерами, в группе которых
он формально состоял в то время.
Окончательный разрыв с эсерами у Лазо произошел несколько
позднее, уже после победы большевиков в незабываемые
октябрьские дни 1917 года.
После свершения Великого Октября Лазо направляется
в Иркутск для подавления мятежа против Советской власти.
А. Померанцева, хорошо знавшая Лазо, вспоминает об этом
периоде его жизни и борьбы. «На помощь Иркутскому
революционному комитету пришли отряды Красной гвардии
из Черемхова, Красноярска, Канска и Ачинска. С Красноярским
отрядом Красной гвардии выехал Сергей Лазо. Десять дней
шли упорные бои в Иркутске за власть Советов.
Так в декабрьских боях в Иркутске начал Сергей Лазо свой
славный путь организатора и командира первых рабоче-
крестьянских вооруженных отрядов».
Сам Лазо в письме к матери так характеризует этот период
своей жизни: «Много пришлось пережить за это время.
Здесь впервые выходишь на арену действительно
революционной борьбы... Мы видим наряду со старым, которое
рушится безвозвратно, мощные ростки новой жизни. И пусть все
упрекают Советы в тех бедствиях, которые происходят, я не брошу
этого упрека им. Наоборот, Советы, и они одни, могут дать
выход из положения».
Так логика революционной борьбы за интересы народа
помогла Лазо освободиться от мелкобуржуазных эсеровских
установок и полностью перейти на платформу большевиков.
Об этом в анкете — учетно-регистрационном листке
Владивостокской организации партии коммунистов (большевиков)
Лазо напишет: «Год вступления в партию — август 1918 года.
До этого был членом красноярской группы эсеров —
левых интернационалистов».
После разгрома контрреволюционного мятежа в Иркутске
его назначают комендантом города и начальником гарнизона.
6
Начавшаяся в феврале 1918 года гражданская война в Сибири
и на Дальнем Востоке заставила Сергея Лазо снова взяться
за оружие. Его, как опытного военного командира, проявившего
большой организаторский талант в период подавления
контрреволюции в Сибири, назначают командиром отряда,
выступившего против семеновских банд, а позднее он становится
командующим Забайкальским фронтом. Здесь особенно ярко
раскрылись способности Лазо как военного полководца,
смелого и решительного командира. Известно, контрреволюция
делала отчаянные попытки взять власть в свои руки как в центре,,
так и на местах. В крайне критическом положении оказалась
в начале 1918 года Советская власть в Сибири и на Дальнем,
Востоке. Пятого апреля японцы высадили десант во Владивостоке,
и в тот же день их ставленник Семенов двинулся из Маньчжурии
в пределы Забайкалья. Его разбойничья армия состояла
из 15 тысяч штыков. На борьбу с войсками Семенова
поднялись отряды Красной гвардии под руководством Лазо,
прибывшие из Иркутска. В самые трудные месяцы
для Забайкалья во главе образовавшегося Даурского фронта
стоял Сергей Лазо, который по воспоминаниям Дмитрия Шилова,
писателя и одного из видных руководителей партизан,
«стяжал к себе горячую любовь бойцов». В армии, выступившей
против семеновцев, был высок революционный дух,
но ее организация желала много лучшего. И Лазо, как один
из кадровых офицеров, делал все возможное, чтобы поднять
ее боеспособность. Были на первых порах в борьбе
с семеновцами и поражения, приходилось и отступать
под натиском превосходящего противника. Но это не поколебало
бойцов.
В мае 1918 года красногвардейские отряды совместно с казаками
под командованием Сергея Лазо разгромили банды Семенова.
Вот как он сам вспоминает этот бой: «12 мая 1918 года.
В 6 часов утра завязался бой с семеновцами... Наши части
перешли в наступление, меткими первыми ударами нашей
артиллерии заставили артиллерию противника замолчать...
Наша пехота наступала цепями широким фронтом.
На флангах — казаки Аргунского полка. Вскоре одна рота
неприятеля попала под перекрестный огонь пехоты и кавалерии-
и бежала... Войска преследовали бегущего противника...
до станции Ага. В 6 часов вечера наши войска подошли к Аге.
Наш бронированный поезд с артиллерией и пулеметами
ворвался на станцию, и произошел непродолжительный последний
бой. Противник в панике бежал». Впоследствии части
Забайкальского фронта стремительным натиском выбросили
недобитые остатки банды Семенова в Маньчжурию. Но враги
не успокоились на этом. В конце мая началось вероломное
выступление белочехов по линии Сибирской железной дороги.
Восточная Сибирь и Дальний Восток были отрезаны
от центральной России. С Даурского фронта пришлось срочно
перебрасывать все сибирские и иркутские красногвардейские
отряды. В их задачу входило задержать наступление чехов, дать
возможность эвакуироваться из огненного кольца
красногвардейцам.
Дмитрий Шилов вспоминает об этом героически-трагическом
времени: «С Даурского фронта был вызван Лазо и назначен
7
командующим ним фронтом, точнее, отрядом, прикрывающим
чиикуацию Читы.
С отрядом в 290 человек Лазо защищал сначала станцию Хилок,
•ютом отошел к Магзону, где задержался на некоторое время,
не имея боевого соприкосновения с главными силами
противника, который стремился глубокими обходными маневрами
по трактам выйти в тыл Читы и поймать в мешок
руководящих работников советской Сибири и остатки нашей армии.
После отступления из Читы, 28 августа, на станции Урульга
состоялась последняя конференция руководящих партийных
и советских работников, которая могла лишь подтвердить
неизбежность фактов: ликвидацию фронтов и прекращение
борьбы с врагом «организованным фронтом».
Началась полоса белогвардейского террора. Красногвардейцы
и партизаны ушли в тайгу. Методы борьбы менялись, но борьба
за правое дело Советов продолжалась. И в этой борьбе
Сергей Лазо занял снова видное место как крупнейший
организатор партизанского движения на Дальнем Востоке.
В конце 1918 года Сергей Лазо пробрался нелегально
во Владивосток, где к тому времени высадились войска
интервентов, и с головой окунулся в подпольную работу.
Познакомившийся с ним на одном из собраний А. Фадеев писал:
«Здесь я услышал доклад Сергея Лазо по текущему моменту...
Доклад меня поразил своей необычной логикой. Меня просто
захватило содержание доклада».
Весной 1919 года подпольный обком партии назначил
Сергея Лазо командующим партизанскими отрядами Приморья.
Партизаны развернули подрывную работу в тылу противника.
Дальневосточный комитет в отчете ЦК партии сообщал,
что «население смотрит на партизан как на своих защитников».
В этом, несомненно, огромную роль сыграл личный авторитет
командующего соединением партизанских отрядов Сергея Лазо.
А. Фадеев, увидав Лазо в боевой обстановке, писал о нем
как о военном командире: «Мне много приходилось видеть
смелых командиров. Я видел людей азартных, отчаянных,
которые бросаются в бой первыми, полные страсти и боевого
темперамента... Сергей Лазо в бою оставался таким же,
хак всегда, — со своими приподнятыми бровями, с обычным
внимательным и точно несколько удивленным выражением лица,
безразличный к тому, что может лично с ним случиться
и что о нем могут подумать. Он делал только то, что необходимо
было для решения поставленной им боевой задачи». Таким
волевым и спокойным в бою знали Лазо все, кому
посчастливилось сражаться под его командованием в годы
партизанской войны в Приморье.
В конце 1919 года по поручению подпольного обкома Лазо
возглавил революционный штаб по подготовке восстания.
В ночь на 31 января власть колчаковского ставленника
в Приморье генерала Розанова была свергнута. Сергей Лазо
был поставлен во главе Военного совета. Будучи командующим
всеми партизанскими отрядами Приморья, он со свойственной
ему энергией, умением работать с людьми и знанием
военного искусства очень много сделал для их объединения,
воспитания и обучения.
Вооруженное восстание, подготовленное большевиками,
8
завершилось блестяще. Но как настоящий большевик,
умеющий анализировать обстановку, Лазо не мог обольщаться
этой победой. В докладе о текущем моменте
на Дальневосточной краевой конференции РКП(б)
в Никольске-Уссурийском 17 марта 1920 года он говорил:
«Победой мы не упоены. Мы определенно видим задачи,
стоящие перед нами. Та политика, которую мы вели до сего
времени, дала нам возможность совершить бескровный переворот
на Дальнем Востоке... Революционное движение мы должны
направлять по тому пути, который, несомненно, приведет
к победе».
После восстания Приморье освободилось от правителей,
пришедших к власти с помощью японских, американских
интервентов. Лазо становится во главе революционного Военного
совета, его избирают членом Дальбюро ЦК партии. Большевики
Приморья знали, что эта победа еще не окончательна, что враг,
поддерживаемый иноземными захватчиками, силен и коварен.
Поэтому партийный комитет и командование Военного
революционного совета во главе с Лазо проводят огромную
организационную и политическую работу среди масс, сплачивая
рабочих и крестьян вокруг большевистской партии.
Как пишет его жена, друг и ближайший соратник
по революционному делу Ольга Андреевна Лазо, в период работы
в Военном совете он развернул большую работу по подготовке
масс к борьбе с японскими интервентами. Сохранился целый ряд
его секретных приказов и директив в Хабаровск, Благовещенск,
в которых Лазо дает установку не вызывать столкновений
с японцами, но одновременно готовиться к борьбе. В период
своей работы в Военном совете и Дальбюро ЦК партии
он проявился как крупный политический работник. После
Красноярска он получил большой опыт партийной руководящей
работы. Много времени уделял теоретической подготовке, прочел
всю марксистскую литературу, которую можно было достать
в условиях того времени в Сибири.
Среди книг, интересовавших Лазо, были сочинения Маркса,
Энгельса, Ленина, произведения великих мыслителей и философов
Руссо, Шопенгауэра, Вольтера, Меринга, Каутского, Кропоткина
и других. Много читал он военной литературы. В списке
классических произведений, прочитанных им в подполье, книги
Салтыкова-Щедрина, Горького, Короленко, Аксакова.
Глубокие познания, большая начитанность, любовь к книге,
которая у него была заложена с самого детства,
разносторонняя образованность — все это помогало ему
в революционной борьбе, в большой воспитательной работе,
которую он проводил с окружавшими его людьми.
«Если бы он остался жив, — размышлял А. Фадеев в очерке,
посвященном гибели Лазо, — он был бы сейчас крупным
работником — и политическим и военным. Какие качества
ему это обеспечивали? Он был прежде всего пролетарским
революционером, революционером до последней капли крови,
и человеком, лично одаренным, всесторонне талантливым.
Он обладал исключительным трудолюбием и работоспособностью,
любой вопрос изучал всесторонне и до конца. Он был на редкость,
скромен и лишен ложного самолюбия. Это был человек высокой
рыцарской чести и благородства».
9
Таким запомнили его и трудящиеся Владивостока, когда он
в последний раз (кто мог это знать!) обращался с речью на
открытии Владивостокского Совета 3 апреля 1920 года:
«Товарищи, думаю, что выражу то, что чувствуют и думают
наши революционные войска, если скажу, что они сплотились
вокруг центральных революционных организаций, готовые
выступить по их первому призыву...
Наши войска не хотят войны, слишком много пролито крови,
слишком много несчастий сулит новая борьба всему населению.
И на войну мы первые не пойдем. Но если нас вызовут,
если на нас нападут, то и мы ответим борьбой...
В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во
всем крае пролито много крови, и еще будет пролита кровь,
но рано или поздно Советская власть восторжествует здесь!»
Эти слова оказались поистине пророческими. Через два дня
после заседания Совета, где выступал Лазо, в ночь на
пятое апреля японские интервенты подло, по-предательски
выступили против Советской власти во всех городах
Дальневосточного края. Кровавая авантюра интервентов
во Владивостоке началась с захвата комендантского управления,
телеграфа, радио, тюрьмы, откуда были освобождены
все сидевшие там белогвардейцы. В городе начались аресты
и облавы. Был схвачен и Лазо.
...Оборвалась жизнь замечательного героя гражданской войны,
патриота нашей Родины. Память о нем жива в сердцах всех
советских людей. Особенно бережно хранят все, что связано
с именем Лазо, дальневосточники, на земле которых перестало
биться его сердце. Здесь, на дальневосточной земле, есть район,
названные в честь легендарного героя поселки, школы.
Не один памятник воздвигнут Сергею Лазо в городах и селах
Дальнего Востока, на его родине — в советской Молдавии.
Совсем недавно памятник был открыт в глухой тайге на станции
Алопка, где работают молдавские строители на Восточном
участке Байкало-Амурской магистрали. Это символично:
бронзовая фигура мужественного героя гражданской войны
воздвигнута на той земле, за которую боролся и отдал жизнь
Сергей Лазо.
СТРАНИЦЫ ГЕРОИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Начало биографии
Годы юности
Революцией мобилизованный
Командующий фронтом
Руководитель партизан
Вдохновитель восстания
Мученическая смерть
Жизнь продолжается
Г. РЕИХБЕРГ, А. ШУРЫГИН
Путь Лазо. Год за годом
Сергей Георгиевич Лазо родился 7 марта (23 февраля ст. ст.)
1894 года в селе Пятра Оргеевского уезда Бессарабской губернии
(ныне Молдавская ССР). Его родители — Георгий Иванович и Еле-
на Степановна — происходили из молдавских дворян. Это были
культурные, образованные, демократически настроенные люди. Они
воспитывали у детей привычку к чтению, любовь к книгам. В доме
имелась большая библиотека, в которой были не только русские
издания, но и книги, выписанные из-за границы. Тринадцатилетний
Сергей читает русских классиков—Гончарова, Тургенева и зано-
сит свои впечатления о прочитанном в дневник.
До шестнадцати лет Сергей Лазо учился дома. Родители стре-
мились воспитать в детях трудолюбие, честность, закаляли их
физически, приучали к труду.
В 1910 году семья переезжает в Кишинев. Сергей успешно сда-
ет экзамены за шесть классов и поступает в 7-й класс 1-й муж-
ской гимназии г. Кишинева. Он увлекается точными науками —
математикой, физикой, химией. Сергей Лазо пользуется любовью
товарищей, вокруг него группируется кружок гимназистов. Они
часто собираются в доме семьи Лазо на Садовой улице, читают
Герцена, Добролюбова, Белинского — эти книги оказали, несом-
ненно, влияние на мировоззрение Сергея Лазо.
В 1912 году он оканчивает гимназию и поступает в Петербург-
ский технологический институт, издавна славившийся своими рево-
люционными традициями. Здесь в свое время учились соратники
В. И. Ленина—Г. М. Кржижановский, Л. Б. Красин, А. А. Ванеев,
С. И. Радченко и др.
Вот запись Сергея Лазо о годах учения: «Я горячо полюбил те
скромные задатки коллективизма, которые я видел в кипучей ра-
бочей жизни технологического института».
А дальше о Петербурге: «Эта жизнь столицы не ослепила меня
своим блеском, не оглушила своим шумом, наоборот, спокойно наб-
людая ее, я все сильнее проникался сознанием глубокой закономер-
ности тех сложных связей и вопиющих противоречий, которыми пол-
на эта жизнь» ’.
Не удовлетворенный узкоинженерной специализацией, которую
давал технологический институт, С. Г. Лазо в 1914 году уезжает
в Москву и поступает на физико-математический факультет Мос-
ковского университета. Но его интересовали не только математика,
и точные науки. Поэтому одновременно с занятиями в Московском
университете он посещает лекции историко-философского отделения
вольного университета им. А. Л. Шанявского. Занимаясь в библио-
теке Румянцевского музея, знакомится с книгами известного биб-
лиографа, замечательного русского просветителя и общественного
’Сергей Лазо. Дневники и письма. Владивосток, 1959,
с. 99.
13
деятеля Николая Александровича Рубакина. В одной из книг ру-
бакинской серии была напечатана статья В. И. Ленина «О больше-
визме».
В 4-м номере легального большевистского журнала «Просвеще-
ние» за 1914 год была опубликована рецензия В. И. Ленина на труд
Н. А. Рубакина «Среди книг». «Нечего и говорить,— писал Ле-
нин,— что издание подобного типа представляет громадный интерес
и что план автора, в общем и целом, вполне верен. В самом деле,
дать разумный «обзор русских книжных богатств» и «справочное
пособие» для самообразования и библиотек нельзя иначе, как в свя-
зи с историей идей» *.
Сергей Лазо очень сожалел, что эта «чудная книга» не попа-
лась ему раньше. В дневнике от 3 марта 1915 года он пишет: «Я не
знал, как учиться, как читать, как регулировать свое время».
Познакомившись с книгой Н. А. Рубакина, Лазо составляет
план «упорной работы по всестороннему образованию» — и это бы-
ли не пустые слова. Два года, с 1914 по 1916-й, для него время на-
копления знаний не только из книг и лекций в университетах, но
и в студенческом кружке, время знакомства с такими людьми, как
студент-технолог Ф.; «По нашей книжной классификации — это тип
интеллигента-марксиста» — так характеризует его С. Лазо в своих
записях. В это же время, окончив специальные курсы, Сергей Лазо
работает братом милосердия в солдатском госпитале. Видит отри-
цательное отношение к войне простого народа. Идет процесс воз-
мужания, становления личности Сергея Лазо. «Всем существом
моим тогда овладело стремление к знанию и стремление к дейст-
вию» 2, — напишет он впоследствии.
Шла первая мировая война. В июне 1916 года С. Лазо был
призван в армию, его направили в Московское Алексеевское воен-
ное училище. В декабре того же года в чине прапорщика он полу-
чает назначение в Красноярск в 15-й стрелковый сибирский запас-
ной полк.
Прошло два месяца службы в полку. Лазо уже освоился с
должностью командира взвода, близко сошелся с солдатами, и тут
грянула Февральская революция. Солдаты избирают Лазо в Крас-
ноярский Совет. Он возглавляет солдатскую секцию Красноярского
Совета, преобразованную в августе 1917 года в военную секцию
Енисейского губернского Совета. Вскоре его выбирают делегатом
на съезд Советов Восточной и Западной Сибири.
В конце мая 1917 года Красноярский Совет избрал двух деле-
гатов на I Всероссийский съезд Советов: Б. Ж. Шумяцкого и
Н. В. Мазурина. Сергей Лазо присутствовал на этом съезде в ка-
честве гостя3. Он слышал две исторические речи В. И. Ленина —
«Об отношении к Временному правительству» и «О войне». И те
положения, которые высказал В. И. Ленин, Лазо воспринял как ди-
рективы, как руководство к действию.
С 16 по 23 октября 1917 года в Иркутске проходил I Обще-
сибирский съезд Советов. На съезд приехали представители не
только Сибири, но и Дальнего Востока. Съезд проходил под боль-
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 25, с. ГМ1.
2 Сергей Лазо. Дневники и письма, с. 104.
3 См. «Очерки истории Красноярской партийной организации»,
т. 1. Красноярск, 1967, с. 255.
14
шевистскими лозунгами: «Вся власть Советам!», «Долой правитель-
ство Керенского», «Мир на фронте — земля крестьянам». Лазо —
активного участника съезда — избирают членом Центрального Ис-
полнительного Комитета Советов Сибири (Центросибирн).
«Работа и работа, и с удовлетворением чувствуешь, что люби-
мому делу жертвуешь не только все свои силы, но не побоишься
отдать за него жизнь»1 — так пишет он об этом времени.
После съезда Лазо возвращается в Красноярск и там узнает
о победе вооруженного восстания в Петрограде.
Губернский Енисейский Совет образовал военный штаб во гла-
ве с Сергеем Лазо, ему поручили арестовать комиссара Временно-
го правительства, захватить почту, телеграф, банк и другие госу-
дарственные учреждения. В ночь на 29 октября Лазо успешно вы-
полнил поручение. Об этом свидетельствует телеграмма комиссара
Временного правительства Крутовского, посланная в Петроград:
«Большевики заняли солдатами казначейство, банки и все прави-
тельственные учреждения. Гарнизон в руках прапорщика Лазо...»2 *.
В декабре 1917 года начался контрреволюционный мятеж в
Иркутске. Красноярский Совет направил на помощь рабочим Ир-
кутска отряд Красной гвардии под командованием С. Лазо. Десять
дней с переменным успехом шли ожесточенные уличные бои. Это
был серьезный экзамен для Лазо, он впервые участвовал в боях и
проявил личную храбрость и военное умение.
18 декабря мятеж был подавлен, в Иркутске восстановлена
Советская власть. Лазо был назначен военным комендантом горо-
да и начальником гарнизона.
Отгремели выстрелы на улицах Иркутска, но борьба контрре-
волюции против власти Советов не прекратилась. В январе 1918 го-
да «особый маньчжурский отряд» под командованием белогвардей-
ского атамана Семенова перешел государственную границу и стал
продвигаться вдоль железной дороги к Чите. Малочисленные сла-
бовооруженные красногвардейские отряды вынуждены были отсту-
пить. Тогда из Иркутска в Забайкалье был направлен сводный от-
ряд красногвардейцев и солдат во главе с Лазо.
23 февраля 1918 года II Всесибирский съезд Советов выносит
решение назначить С. Лазо «командующим революционными вой-
сками по борьбе с семеновской контрреволюционной авантюрой» и
одновременно чрезвычайным комиссаром Центросибирн по борьбе
с контрреволюцией в Сибириs. А через неделю в Центросибири
получено донесение от него:
«1 марта, в 6 часов утра, наши отряды заняли Даурию, выбив
окончательно семеновцев. Пришлось употребить орудия. У нас ра-
неных нет. У семеновцев есть убитые и раненые... Нашими войска-
ми заняты Харанор, разъезд 81, станция Даурия. Испорченные се-
меновцами пути восстановлены» 4.
Так первая попытка Семенова овладеть Забайкальем и отре-
зать Дальний Восток от Советской России провалилась.
5 апреля 1918 года во Владивостоке высадились войска япон-
цев и англичан, а в ночь на 8 апреля атаман Семенов вновь «е-
решел границу и повел наступление вдоль железной дороги в на-
1 Сергей Лазо . Дневники и письма, с. 143.
2 «Красноярский рабочий», 31 октября 1917 г.
’ «Власть труда», 26 февраля и 3 марта 1918 г.
4 «Власть труда», 5 марта 1918 г.
15
правлении Читы, но был остановлен у станции Оловянная. К это-
му времени на помощь Советам в Забайкалье прибыли красногвар-
дейские отряды из разных мест Сибири и Дальнего Востока. На
станции Адриановка под руководством Лазо проходило перефор-
мирование частей. Был создан Военный совет фронта во главе с
Лазо, образованы батальоны Красной гвардии и Красной Армии.
Тщательная военная и политическая подготовка сыграла важную
роль в укреплении дисциплины и боеспособности. В. И. Ленин в
«Тезисах о современном политическом положении» писал: «За по-
следние дни, т. е. в первую треть мая 1918 г., политическое поло-
жение чрезвычайно обострилось как в силу внешних, так и в силу
внутренних причин... усилилось прямое наступление контрреволю-
ционных войск (Семенова и др.} при помощи японцев на Дальнем
Востоке...»1.
8 мая советские войска перешли в контрнаступление в районе
Адриановки. К 20 июня семеновцы были отброшены к маньчжур-
ской границе.
В это время в связи с выступлением белогвардейцев в Запад-
ной Сибири, поддержанный контрреволюционным мятежом чехосло-
вацкого корпуса бывших военнопленных, возник Прибайкальский
фронт.
11 июля белочехи заняли Иркутск.
13 июля атаман Семенов вновь перешел в наступление, но
26 июля в результате ряда смелых операций, разработанных ко-
мандующим Лазо, Семенов вновь вынужден был бежать в Маньч-
журию.
29 июля на заседании Читинского Совета была получена теле-
грамма от Лазо об изгнании с территории Забайкалья банд ата-
мана Семенова.
Тем временем объединенные силы белогвардейцев и интервен-
тов наступали на Читу с двух сторон: со стороны Иркутска и Вла-
дивостока. В эти тяжелые для Советской власти дни Сергей Геор-
гиевич Лазо оформляет свое вступление в ряды большевистской
партии. В августе 1918 года Забайкальский комитет РКП(б) вру-
чил Сергею Лазо партийный билет и направил его на Прибайкаль-
ский фронт. Бронепоезд и небольшой отряд во главе с Лазо сдер-
живали наступление белогвардейцев.
20 августа советские части оставили Верхнеудинск (Улан-Удэ),
26 августа — Читу.
28 августа на станции Урульга Забайкальской железной доро-
ги состоялась конференция партийных, советских и военных работ-
ников Сибири и Дальнего Востока. Основной доклад о положении
на фронте делал Лазо. Конференция приняла решение: ввиду соз-
давшегося положения ликвидировать фронт, открытую вооружен-
ную борьбу прекратить, перейти на нелегальное положение и гото-
виться к новым формам борьбы с интервентами и белогвардей-
цами.
В середине декабря Лазо вместе с женой Ольгой Андреевной
удалось пробраться во Владивосток. Жили они там на нелегаль-
ном положении. Связь с подпольным большевистским комитетом
установили довольно быстро.
В январе 1919 года С. Г. Лазо избрали членом Дальневосточ-
ного областного комитета РКП(б).
1 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 36, с. 322.
16
В феврале—марте начались первые антиколчаковские восста-
ния в Сучанской долине, на Тетюхинском руднике и в других райо-
нах южного Приморья.
4 апреля в селе Фроловка на совещании представителей пар-
тизанских отрядов Ольгинского уезда был образован Временный
военно-революционный штаб Ольгинского уезда.
В середине апреля Дальневосточная подпольная конференция
РКП(б) приняла решение об усилении руководства партизанским
движением, а в мае Сергей Лазо с группой товарищей был нап-
равлен в партизанские районы Приморья. Большевики развернули
там широкую политическую работу среди партизан и населения;
они информировали их о боевых действиях Красной Армии, призы-
вали к борьбе за Советскую власть.
Сергей Лазо принимал активное участие в политической рабо-
те среди партизан и крестьян. Живой и непосредственный, он быст-
ро сходился с людьми. Это помогало ему во время объезда дере-
вень, где располагались партизанские отряды, поднимать народ на
борьбу с врагами.
С 27 июня по 3 июля проходил I съезд трудящихся Ольгин-
ского уезда в селе Сергеевка. На съезде Лазо избрали командую-
щим партизанскими отрядами Приморья.
Вначале партизаны добились ощутимых успехов, захватили и
вывели из строя Сучанскую железнодорожную ветку, соединявшую
Владивосток с Сучанскими угольными копями, лишив тем самым
корабли интервентов и железную дорогу топлива. Но летом парти-
занам под давлением превосходящих сил врага пришлось отойти
в тайгу. Этот эпизод впоследствии нашел свое отражение в ро-
мане Фадеева «Разгром».
Партизанская борьба в Приморье приняла затем довольно ши-
рокий размах. Это вынуждены были признать сами враги. Управ-
ляющий Приморской областью сообщал министру внутренних дел
колчаковского правительства: «Большевистские выступления во
всех уездах развиваются прогрессивно, имеют определенный план,
чувствуется тонкая руководящая сила, планомерность сказывается
в последовательных ударах по крупным промышленным центрам».
В ноябре 1919 года областной комитет партии отзывает Лазо
во Владивосток и поручает ему руководство военным отделом и
подготовкой восстания. А когда в декабре создается Военно-рево-
люционный штаб, его председателем становится С. Г. Лазо (под-
польная кличка Анатолий Гуран).
Штаб провел большую работу по созданию на предприятиях
рабочих дружин и революционных групп среди солдат, насильно
мобилизованных в армию Колчака. Наряду с подготовкой восста-
ния в Приморье С. Лазо участвовал в составлении информации о
деятельности подпольного Дальневосточного областного комитета
РКП(б), посланной в ЦК РКП(б) и Совнарком РСФСР, а также
в составлении декларации Центрального бюро профсоюзов Влади-
востока к рабочим всех стран, которая распространялась в зару-
бежных странах.
«Нами, — сообщал С. Лазо, — составлена-и послана .подробная
информация в Америку тамошним комм)РййЬ1^(Г!?Йгм бргаййЗйШ'й'Кг
и послу Советского правительства МартенууреСдйчас подготовля-
ется ряд материалов для Советской России...^. _____ гнная
1 Сергей Лазо. Воспоминания и №198..
городского округа
Большой Камень
17
С. Лазо являлся автором передовых статей нелегальной газе-
ты «Коммунист», многих воззваний и приказов, связанных с под-
готовкой восстания против колчаковской власти в Приморье.
Во время подготовки восстания Лазо работал напряженно,
принимал представителей партизанских отрядов и нелегальных сол-
датских комитетов. Он инструктировал их, писал приказы, воззва-
ния и листовки. В его записной книжке от 1 января 1920 года есть
такие строки: «В эти напряженные дни подготовки восстания, ког-
да приходилось работать круглые сутки, вырывая случайные сво-
бодные часы для сна, в эти дни не чувствовалось усталости, рабо-
та захватывала...
Я не знаю, как лучше передать ощущение этих минут. Я бы
сказал, где найден закон, который говорит, что человек должен
спать восемь часов, который отрицает возможность сделать завтра
в два раза больше, чем было сделано вчера. Но есть другой закон,
много раз подтвержденный жизнью, о том, что в работе и борьбе
крепнет и растет человек...» >.
26 января 1920 года для непосредственного руководства вос-
станием во Владивостоке был создан Объединенный оперативный
штаб во главе с Лазо. Он помещался на конспиративной квартире
рабочего П. В. Зюзина в доме № 5 по Селенгинской улице.
План восстания был составлен Лазо с исключительной тща-
тельностью. 26 января перешли на сторону восставших гарнизон
станции Океанская возле Владивостока. Партизаны заняли в это
время Никольск-Уссурнйский, Сучан, Шкотово. Во Владивостоке
восстание началось в 3 часа утра 31 января, и уже в середине дня
власть колчаковского генерала Розанова в Приморье была ликви-
дирована без кровопролития, армия перешла на сторону народа,
партизаны вошли в город, рабочие, бастовавшие перед восстани-
ем, немедленно приступили к работе.
Подготовка и проведение восстания 31 января 1920 года яв-
ляются блестящей страницей деятельности Сергея Лазо.
После победы восстания во избежание конфликта с интервен-
тами власть была передана Приморской областной земской управе,
куда наряду с эсерами и меньшевиками входили и большевики.
Руководство армией осталось за коммунистами. Лазо возглавил
Военный совет в новом правительстве.
3 марта 1920 года Сиббюро ЦК РКП(б) утвердило С. Г. Лазо
членом Дальбюро РКП(б).
С 16 по 19 марта в Никольске-Уссурийском проходит Дальне-
восточная краевая конференция РКП(б), на которой Лазо был
избран членом Дальневосточного краевого комитета. Его доклад
на этой конференции «Текущий момент и тактика партии» свиде-
тельствует о том, что круг деятельности Лазо выходил за рамки
чисто военных вопросов. Руководя Военным советом, Лазо оста-
вался неутомимым пропагандистом и агитатором. 12 марта на го-
родском митинге трудящихся Владивостока он выступал с речами
три раза: на вокзале, перед колонной корейских трудящихся и на
могиле погибшего в 1918 году К. Суханова, председателя Влади-
востокского Совета.
В пламенных речах Сергея Лазо выражалась твердая уверен-
ность в победе над врагом. Выступая от имени Военного совета,
он говорил: «Та армия, которая раньше была страшна рабочим, —
1 Сергей Лазо. Дневники и письма, с. 146.
13
теперь не существует. Отныне солдат не страшен рабочему» В ре-
чи, обращенной к корейским трудящимся, С. Лазо призывал их к
единству в борьбе против японских интервентов. Победу над ними
он связывал с освобождением корейского народа от гнета япон-
ского империализма.
На могиле К. Суханова и Д. Мельникова Лазо сказал: «Они
боролись за ту идею, которая требует жертв. Мы скажем им, что
за эту идею мы будем еще бороться долго и упорно и в этой борь-
бе мы победим...»1 2. Лазо был талантливым агитатором и оратором.
«Ему свойственна была, — вспоминал позднее Александр Фаде-
ев, — глубочайшая убежденность в том, что он говорит, убежден-
ность такого рода, которая действует магически. Кроме того, он
обладал незаурядным ораторским дарованием, умел находить про-
стые слова, доходящие до сознания трудящихся людей... Он умел
заставить массу слушать себя».
В своем последнем выступлении 3 апреля 1920 года Лазо го-
ворил: «В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во
всем крае пролито много крови, и еще будет пролита кровь, но
рано или поздно Советская власть восторжествует здесь». Он не
ошибся в своем предвидении, хотя в ночь на 5 апреля 1920 года
японская военщина предательски выступила по всему Приморью.
Большевики С. Лазо, А. Луцкий и В. Сибирцев были арестованы.
И хотя Лазо назвался на допросе прапорщиком Козленко, япон-
цам удалось установить, кто скрывается под этой фамилией. 9 ап-
реля Лазо, Луцкого, Сибирцева увезли в неизвестном направле-
нии. В конце мая, как было установлено позднее, японцы передали
Лазо и его товарищей белогвардейцам из бочкаревского отряда.
На станции Муравьево-Амурская (ныне станция Лазо) герои-боль-
шевики были заживо сожжены в паровозной топке. На запросы
о том, где Лазо, интервенты отвечали лицемерно, что «Лазо не был
арестован японским командованием, так как оно принципиально
не арестовывало идейных политических деятелей».
Так погиб двадцатишестилетний выдающийся организатор
борьбы за власть Советов в Сибири и на Дальнем Востоке.
В поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский о таких бес-
страшных героях революционной борьбы писал:
В паровозных топках
сжигали нас японцы,
Рот заливали свинцом и оловом,
Отрекитесь, ревели,
но из
Горящих глоток
лишь три слова:
— Да здравствует коммунизм!
1 Газета «Эхо» (Владивосток), 14 марта 1920 г.
2 Там же.
19
Анкета С. Лазо
Учетно-регистрационный лист Владивостокской
организации партии коммунистов (большевиков)
1. Фамилия, имя, отчество
2. Семейное положение
3. Возраст
4. Национальность
5. Образование
6. Какими языками владеете
7. Род занятий
8. В каких профсоюзах состоял
и состоит членом и какие в
них работы выполняет
9. Год вступления в партию
10. Чем выражалась партийная
работа в нелегальное время
(где и когда):
а) до Февральской революции
б) по свержении Соввласти
11. В чем выражалась партийная
работа в легальное время (где
и когда)
12. К каким отраслям партийной
работы подготовлен
13. К какому виду партийной де-
ятельности имеет склонность
— Лазо Сергей Георгиевич
— Женат
— 26 лет
— Русский (предки — румыны,
швейцарцы)
— Студент Петроградского тех-
нологического института
— Французским свободно. По-
немецки читаю. Молдавским
(румынским) свободно
— Был студентом-технологом,
потом офицером, с начала
революции — партийным ра-
ботником
— Не состоял из-за отсутствия
времени, профессиональным
движением интересовался
— 1918 год, август. До этого
времени был членом красно-
ярской группы эсеров — ле-
вых интернационалистов
— До Февральской революции
месяц с лишним работал в
нелегальной организации эсе-
ров в Красноярске, начинал
работу среди солдат
По свержении Советов рабо-
тал во Владивостоке и среди
партизан Приморской области
Главным образом в массовой
агитации
К политической работе. К
агитационной и организаци-
онной работе
К чисто партийной, полити-
ческой, руководящей работе.
К агитационной и пронаган-
дистской работе (устной и
письменной)
20
14. Какую работу вел и где при — Член Красноярского исполни-
Советской власти (по выбо- тельного комитета в 1917 го-
рам или по найму) ду и председатель солдатской
секции Красноярского Совета.
Член ЦИК Советов Сибири в
1918 году (до разгрома).
Командовал Забайкальским
фронтом с конца февраля по
конец августа 1918 года
15. Был ли на фронте в Красной — На фронте (германском) не
Армии (где, когда) был. Участник иркутского пе-
реворота и Забайкальского
фронта
16. Где и когда и на каких долж- — Не работал
ностях работал в обществен-
ных организациях
17. Участвовал ли в партизанской — Участвовал с 1 июня по ко-
борьбе (где и когда) нец ноября 1919 года в Оль-
гинском уезде Приморской
области
18. Подвергался ли гонениям — Не подвергался
(тюрьма, ссылка, лагерь,
увольнение)
19. В какой работе желает уча- — Партийной и государствен-
ствовать: государственной, об- ной
щественной или партийной
20. Какую и где выполняет рабо- — Товарищ председателя Воен-
ту (по выборам или по най- ного совета, по выборам
му)
21. Адрес — Последние четыре месяца —
г. Владивосток (найти через
комитет партии)
22. Участвовал ли на съездах (ка- — Съезд Советов Западной Си-
ких, где и когда) бири, Омск, 1 мая 1917 года.
Съезд Советов Средней Си-
бири, Красноярск, 15 сентяб-
ря 1917 года. Съезд Советов
Восточной Сибири, Иркутск,
15 октября 1917 года и
15 февраля 1918 года. Фрон-
товой съезд Забайкальского
фронта, 15 августа 1918 года.
Съезд трудящихся Ольгин-
ского уезда, конец июня
1919 года, д. Сергеевка
23. Какую часть дня отдаете пар- — Все свое время
тийной работе
24. Эмигрировал ли в другие — Не эмигрировал
страны, куда
С. ЛАЗО.
19 марта 1920 года
г. Никольск-Уссурийский
21
И. НЕМИРОВ
Жизнь в родной стороне
Все сердце грело там,
Все было мне наставник или друг.
Все верило младенческим мечтам...
М. Ю. Лермонтов
Детство
Дом, в котором родился и провел детские годы Сережа Лазо,
расположен в самом центре села. К большому, из восьми комнат,
зданию прилегали хозяйственные пристройки: конюшня, кухня, пог-
реб, кладовая и жилые помещения для прислуги. Перед главным
входом была большая площадка, обсаженная елями, кленами, то-
полями. Посредине площадки находился колодец с журавлем. По-
местье было обнесено высоким каменным забором, скрывавшим
двор и постройки так, что проходивший по улице села пешеход ед-
ва видел верхушки деревьев, гордо поднявших к небу свои кроны.
Отец и мать Лазо слыли либералами. Они не проявляли по от-
ношению к крестьянам жестокости и бессердечия, свойственных
большинству молдавских землевладельцев. Либерализм помещиков
Лазо проявлялся, в частности, и в том, что они не очень оберегали
своих сыновей от общения с крестьянскими ребятишками.
Супруги Лазо стремились дать детям хорошее воспитание, ко-
нечно, в дворянском понимании этого слова. Они стремились выра-
стить достойных продолжателей своего старинного рода, но не не-
женок и празднолюбцев, а сильных физически и духовно, способных
в житейских передрягах постоять за себя.
С малых лет Сергей и его братья были приучены к посильному
труду, аккуратности и дисциплине. Позже в своем дневнике по это-
му поводу Сергей писал: «Воспитание наше было здоровым и в об-
щем поставлено правильно... Так, нас приучали говорить правду...
приучали нас и к труду, задавая какую-либо нетрудную работу:
выпрашивать кусок земли, выполоть грядку, требовали аккуратно-
сти и порядка. По утрам нас обливали холодной водой».
За физическим воспитанием сыновей следил сам Георгий Ива-
нович. Он не боялся выпускать детей во двор в ненастную погоду,
учил ездить верхом, плавать.
Мальчики воспитывались в строгости. Родители никогда не по-
такали их капризам. И не было случая, чтобы однажды принятое
решение не доводилось до конца, невзирая на их плач и мольбы.
Ни отец, ни мать не позволяли себе дать волю чувствам, неумест-
ной жалости. То, что было детям запрещено, уже ни под каким
предлогом не разрешалось.
Несмотря на строгость воспитания, Сергею не запрещали иг-
рать с деревенскими ребятами, среди которых у него было много
друзей.
22
Каждое время года имело для детей свои прелести. Зимой, как
только выпадал снег и река покрывалась толстым прозрачным
льдом, с салазками и самодельными коньками шумной ватагой
спускались они с крутого каменистого берега. Санки переворачива-
лись, ребятишки кубарем катились с горы, барахтались в глубоких
сугробах. Смех, задорное веселье были слышны до позднего вечера.
А как увлекательна была «военная игра»! Ребята разделялись
на две группы — «молдаван» и «турок». Предводителем «молдаван»
обычно бывал Сергей. «Молдаване» устраивали снежные крепости
и оттуда забрасывали снежками движущуюся на них лавину «ту-
рок».
А долгими зимними вечерами Сергей, как завороженный, слу'
шал молдавские дойны, баллады и увлекательные сказки, которые
мастерски рассказывала и напева та ему няня Анна Долга.
Но вот стихали февральские вьюги и снегопады, и входила в
свои права весна. Она сулила ребятам новые забавы, новые радос-
ти. Повсюду текли ручьи. Ребята соединяли их в одно большое рус-
ло и пускали по нему кораблики. А то гурьбой уходили далеко-да-
леко и любовались быстрыми потоками, глухо шумевшими водопа-
дами. Там молодые «строители» сооружали запруды, а возле них
мельницы.
Часто, вооружившись самодельными удочками, они долгие часы
рыбачили у реки. И какая бывала радость, когда па крючок попа-
далась рыбка, хоть самая маленькая! «Клюет, клюет!» — кричал тог-
да Сергей и хлопал в ладоши от восторга.
Но начиналась страдная пора: пахота, сев. Ребята помогали в
поле родителям или дома присматривали за младшими братьями
и сестрами. В такие дни Сергей с нетерпением ждал вечера, когда
вновь собиралась вся ватага, вновь затевались игры, в которых ему
принадлежала немаловажная роль.
Рослый, ловкий, он шел на самые рискованные «подвиги», и ес-
ли ему удавалось сделать что-нибудь трудное, сопряженное с рис-
ком, он ликовал, и его черные, как угли, глаза горели от удоволь-
ствия. Если же первенство завоевывал кто-то другой, Сережа не
злился, не завидовал. Он радовался успеху товарища, восхищал-
ся им.
Крестьянским ребятам «барчук» нравился. Он не кичился своим
происхождением, не командовал, был смелым, не неженкой. Он пла-
вал как рыба, был неистощим на выдумки, всегда привносил в иг-
ры что-нибудь новое, интересное. А главное, был очень справедлив.
Если доставалась ему в игре «черновая» роль, он безропотно ее
выполнял. Вместе с крестьянскими ребятишками он лазил по де-
ревьям, босой носился по дороге, оставляя позади себя вихри пыли.
Часто приходил домой с синяками, царапинами, шишками, в изор-
ванных штанах, но никогда не жаловался, не хныкал.
Уже тогда Сергей полюбил дивную молдавскую природу. Лет-
нее утро, когда воздух кажется совершенно прозрачным, чистая
тьма ночи с мириадами звезд, мерцающими на ясном небе, бурные
летние грозы и яркий, полный солнца день — все это любил Се-
режа.
Позднее, когда ему было 20 лет, вспоминая родные места, он
писал:
«Я любил сильные летние грозы и, несмотря на запрещения,
старался наблюдать их на открытом воздухе... Как сейчас вижу
этот туманный горизонт, освещенный ослепительным сине-зеленым
23
электрическим разрядом, и как бы остановившиеся в воздухе кап-
ли дождя, и этот шум ливня иногда с прищелкиванием града.
А этот запах, особый запах воздуха во время дождя...
Я также отчетливо помню последние минуты перед грозой,
когда тучи все более и более заволакивают небо, холодный сырой
ветер порывами шелестит по деревьям, как бы предупреждая о
надвигающейся непогоде. Затем появляются редкие капли. Круп-
ные, они грозно шлепаются о листья и подымают пыль на земле.
За каждой следующей — все новые и новые. Так начинается
сплошной дождь.
А день после дождя — яркий, солнечный, летний день, когда
земля еще сырая, воздух насыщен испарениями, а листва деревьев
такая свежая и помолодевшая! И я научился любить природу:
слишком ярки ее краски, полно слита жизнь природы с человеком,
чтобы не полюбить ее».
Эту любовь к природе Сергей пронес через всю свою жизнь.
Незаметно уходило лето и наступал сентябрь — пора сбора ви-
нограда и фруктов, пора новых радостей и увлечений.
Весело и беззаботно проходили детские годы Сергея.
И вдруг грянул удар. Семью постигло тяжелое горе.
Это случилось, когда Сергею шел девятый год. Отец его забо-
лел воспалением головного мозга.
Под влиянием болезни характер Георгия Ивановича резко из-
менился. Если раньше он был исключительно сердечным человеком
и наказывал детей лишь в особых случаях, то теперь за малейшую
шалость он нещадно порол и правых и виноватых.
У Сережи с самых ранних лет было сильно развито чувство
справедливости, чувство собственного достоинства. Он не мог спо-
койно переносить раздражительность и несправедливость отца. Вот
что впоследствии писал Сергей об этих тяжелых днях:
«Отец был раздражителен, вспыльчив и неумеренно требовате-
лен. Все это вызывалось развивавшейся в нем болезнью. Но мы это
воспринимали непосредственно и остро. Тем более, что во многих
его словах было много желчи и незаслуженных оскорблений».
Глубоко врезались в память Сергея две незаслуженные обиды,
которые ему пришлось перенести в это время.
Однажды во время обеда отец ударил Сергея, да так, что
мальчик стукнулся подбородком о стол и до крови прикусил ниж-
нюю губу. Обиженный Сережа удрал в сарай и просидел там до-
поздна, несмотря на усиленные просьбы зайти в дом.
Другой случай произошел накануне того, как отец окончатель-
но заболел, в сентябре 1902 года. Сережа в чем-то провинился, и
его хотели наказать. Но он убежал и спрятался в маленьком де-
ревянном домике, стоявшем во дворе. Моросил дождь, было холод-
но. Под вечер Сережа все-таки вышел и тут же попался на глаза
отцу. Георгий Иванович схватил мальчика и жестоко наказал. «Чув-
ство дикой злобы, жгучей боли и стыда охватило меня после это-
го», — писал в своем дневнике Сергей.
Следующий день был ужасен. Отец окончательно сошел с ума.
«Мы сидели в детской ни живы ни мертвы, — вспоминал об
этом Сергей. — Я слышал голос отца, но не видел его».
Невыразимо тяжело было сознавать, что отец ненормален. Но
беда была неотвратима. Приехал доктор Остроменский и поставил
безошибочный и страшный диагноз. Больного увезли сначала в
Одессу, чтобы положить в лечебницу. Но этого сделать почему-то
24
не удалось, и его поместили в Костюженскую психиатрическую
больницу. Оттуда он уже не возвратился.
В тот трагический для семьи Лазо год закончилось беззабот-
ное детство Сергея.
Наступила новая пора — пора учебы, сначала дома, а потом в
школе, в большом городе, пора новых ярких впечатлений, сразу
поразивших пытливый детский ум.
Чтение — вот лучшее учение. Следо-
вать за мыслями великого человека
есть наука самая занимательная.
А. С. Пушкин
Первые годы учения
Зимой 1902 года Елена Степановна решила, что старшему сы-
ну пора готовиться к сдаче экзаменов за подготовительный класс
гимназии. Наняли репетитора-студента. Установили строгий режим
дня: вставал Сергей в восемь часов утра, быстро одевался и умы-
вался, приводил в порядок свой уголок, завтракал и садился за
книги.
Занятия продолжались до часу дня. После двухчасового обе-
денного перерыва следовал отдых, и с четырех до шести часов —
снова занятия. Лишь после шести Сергей мог вырваться во двор к
ребятам, которые давно уже манили его.
Внимательно следила за учением сына мать. Елена Степановна
была культурной, образованной женщиной. В свое время она окон-
чила Одесский институт благородных девиц, потом некоторое время
училась в Париже. Однако она не обладала педагогическим тактом,
а усилившаяся в связи с болезнью мужа раздражительность ещ<*
больше мешала ей успешно справляться с воспитанием детей.
Сергей впоследствии часто жаловался на то, что мать не счи-
талась с детской психологией и слишком часто, в особенности во
время болезни отца, прибегала к таким далеко не педагогическим
мерам, как «физическое воздействие».
Для поступления в гимназию Сергею нужно было сдать экза-
мены по закону божию, русскому языку и арифметике.
Особое внимание обращала Елена Степановна на усвоение Сер-
геем закона божия, который занимал ведущее место среди учебных
дисциплин царских гимназий.
Правительственными властями были изданы специальные дет-
ские молитвенники, и ребенок в возрасте 8—9 лет должен был знать
наизусть главнейшие церковные песнопения.
Естественно, Сергея, как и любого дворянского ребенка, с ран-
них лет воспитывали в духе строгой набожности, обязывали утром
и вечером молиться, исполнять все религиозные обряды.
Способный и прилежный, он сравнительно легко постигал пра-
вила арифметики и грамматики русского языка, зато закон божий
давался с трудом.
Во время подготовки к экзамену ему так «долбили» святое
писание, что «ведущий предмет» Сереже до тошноты опротивел.
Бессмысленные, без конца повторяемые молитвы не вызывали в нем.
25
как ни старалась Елена Степановна, ни малейшего религиозного-
чувства. Мифы о божьем сыне и о многочисленных святых право-
славной церкви не в силах были заинтересовать мальчика, одарен-
ного острым критическим умом. Он замечал, что утверждения «свя-
того писания» расходятся с жизнью. В «святом писании», например,
говорилось, что за хорошие поступки бог помогает людям, а за
плохие — наказывает, что все в мире устроено разумно и справед-
ливо, по божьей воле.
И Сережа часто спрашивал:
— Мама, бог учит любить ближних, прощать им грехи, а ты
меня наказываешь. Почему так?
Не раз мальчик расспрашивал старших о том, почему крестья-
не так много работают, а ходят в лохмотьях, почему у них нечего
есть. Эти вопросы не находили объяснения в законе божьем. Ста-
вили они в тупик и мать.
Домашние внушения и набожность родителей не прививались
Сереже. Его возмущал страх перед «волей божьей», который он
наблюдал у отца и матери, их вера в чудеса, их рабское прекло-
нение перед силами природы.
«Мы, дети, чутко переживали настроения родителей, — несколь-
ко позже писал Сергей, — их волнения и беспокойства передава-
лись и нам. Но ум не мог с зтим примириться. Я рано сам дошел
до мысли, что не в явлениях природы, как таковых, лежит корень
зла, а в организации труда, которая представляет каждого своим
собственным силам».
По-детски пытливо вглядываясь в окружающий его мир, в по-
рядки, царившие в нем, мальчик уже в возрасте 8—9 лет стал ин-
тересоваться такими понятиями, как долг и цель жизни.
Все это он старался приложить к себе, старался поступать ’во
всем так, как подсказывал ему его детский разум. И он стал стро-
го следить за каждым своим шагом, тщательно анализировать свои
поступки.
«Вспоминаю детское наивное понятие о ценности каждого дня,
стремление вечером дать оценку этому дню и сказать себе, как он
прошел — хорошо или плохо. Так протекала моя работа над само-
усовершенствованием», — вспоминая свои детские годы, записывал
он уже в зрелом возрасте.
А в Молдавии в это время назревали события, предвещавшие
1905 год. Тревожные слухи бродили по селам, проникали в поме-
щичьи имения.
Нередко Сергей замечал, что взрослые в доме что-то оживлен-
но обсуждают, внезапно прерывая разговор при появлении детей
или прислуги. Замечал он. что и крестьяне шепчутся, настороженно
оглядываясь: нет ли барыни поблизости...
В село Пятра проникали вести о событиях в «большом мире»,
о рабочих забастовках, о восстаниях крестьян, о волнениях среди
учащихся.
В один из мартовских дней 1903 года Елена Степановна по-
везла девятилетнего Сергея в Кишинев сдавать экзамены. А в мае
1903 года Сергей впервые переступил порог двухэтажного здания
на центральной улице города. Это была 2-я Кишиневская мужская
гимназия.
В просторной комнате, за столом, покрытым зеленой скатертью,
сидела экзаменационная комиссия.
Сергей был подготовлен хорошо, но, попав в необычную для
себя обстановку, волновался. Правда, смущение продолжалось не-
26
долго. Материал он знал твердо и на вопросы отвечал бойко, уве-
ренно. Экзамены были сданы успешно.
Сережин дядя упросил Елену Степановну оставить сына на
некоторое время в Кишиневе. «Пусть побудет с моими ребятами,
ведь они ему сверстники», — говорил он Елене Лазо.
Вместе с двоюродными братьями и их гувернанткой Сережа по-
бывал в достопримечательных местах Кишинева, в губернском му-
зее, в доме дворянского собрания (Пушкинская аудитория), у па-
мятников старины. Долго стоял он молча в городском саду у па-
мятника А. С. Пушкину, замечательные сказки и стихи которого
полюбил всей душой.
Сереже очень хотелось посмотреть на поезд, который он еще
ни разу не видал, хотя и слышал о нем много. Наконец дядя внял
его настоятельной просьбе и повез мальчика на вокзал. Громы-
хающее железное чудовище, влекущее за собой длинный хвост ва-
гонов, произвело на Сережу большое впечатление. Глядя на зача-
рованного мальчика, дядя сказал:
—. Видишь, Сережа, какие чудеса могут творить наука и че-
ловеческие руки!
А Сережа, не отрывая глаз, смотрел на удаляющийся поезд,
пока тот не скрылся из виду. Потом, повернувшись к дяде, по-дет-
ски твердо сказал:
— Я буду хорошо учиться, чтобы лотом управлять такой ма-
шиной.
Охваченный чувством радости за первый успех в учебе и раз-
нообразнейшими впечатлениями от всего, что довелось видеть в го-
роде, уезжал Сергей Лазо в Пятру.
Там его ждали старые друзья и обычные мальчишеские забавы.
Но вот кончилось лето. Наступила осень 1903 года. Репетитор
начал готовить Сережу к сдаче экзаменов за 1-й класс гимназии.
Зимой 1904 года до села Пятра стали доходить слухи о на-
чавшейся русско-японской войне. А через несколько дней на сель-
ском сходе был оглашен царский манифест, в котором говорилось
о начале военных действий на Дальнем Востоке. Манифест закан-
чивался призывом к верноподданным: «Стать на защиту престола
и отечества».
Однако далеко не все «верноподданные» горели желанием по-
ложить свою голову за интересы русского царя. Народные массы
относились к войне совсем не так, как дворяне.
Хотя со времени заболевания отца мало кто навещал семью
Лазо, но даже редкие посетители сразу же заводили речь о войне.
Много говорилось о подвигах русских войск. Царило ура-патрио-
тическое настроение.
Сережа с горящими глазами слушал рассказы взрослых и горь-
ко сожалел, что он еще мал, что не может идти воевать.
Тем большим было его удивление, когда он видел, как кресть-
янские семьи, плача и причитая, провожали на войну своих кор-
мильцев.
И Сережа начинал понимать, что в отчем доме и в крестьян-
ских избах по-разному смотрят на войну.
Среди крестьян он не встречал ни радости, ни ликования — ни-
чего. кроме желания избежать, обойти эту беду.
Многое в настроениях народа было еще непонятным Сереже.
Мал он был. Учиться ему надо было, что он и делал добросо-
вестно.
Но постоянные разговоры о войне в семье, среди знакомых,
27
в крестьянских домах, куда часто захаживал к своим товарищам
Сергей, оставили неизгладимый след в уме впечатлительного маль-
чика.
Прошла зима. Настала пора сдачи экзаменов за 1-й класс.
11 мая 1904 года Елена Степановна в своем прошении на имя
директора 2-й Кишиневской гимназии писала: «Прошу Вас допус-
тить сына моего Сергея Лазо к испытанию для получения свиде-
тельства по знанию курса 1-го класса в мае сего 1904 года».
Экзамен был сдан успешно. И снова Сережа в деревне. Честно
исполнив долг, он полностью отдался играм и забавам. Однако лет-
ние каникулы омрачались усилившейся раздражительностью ма-
тери.
Грубость, а порою жестокое обращение с детьми вызывали
возмущение, негодование Сергея и немало мешали его занятиям
(в это время он готовился к сдаче экзаменов экстерном за 2-й
класс гимназии).
Но тут начались события, сыгравшие огромную роль в фор-
мировании мировоззрения Сергея.
Наступал грозный 1905 год.
В молодой голове... бродила и здо-
ровая революционная мысль, заква-
шенная впечатлениями 1905 года.
Сергей Лазо
«Закваска» 1905 года
В начале 1905 года в село Пятра проникло новое слово: «ре-
волюция».
Произносилось оно вначале шепотом, с оглядкой, потом все
громче и громче. О революции заговорили открыто.
«Что это такое — революция?» — ломал себе голову Сережа.
Вскоре сама жизнь объяснила ему это слово.
В апреле 1905 года Сергей с матерью приехали в Кишинев.
Сережа должен был сдавать экзамены за 2-й класс гимназии.
Еще раньше, дома, из расклеенных на заборах листовках он уз-
нал о кровавых событиях 9 Января, о волнениях рабочих. В Ки-
шиневе ему довелось самому увидеть большое собрание — маевку,
организованную за городом.
Конечно, одиннадцатилетний Сергей не мог постичь истинного
смысла происходивших событий. Но, будучи любознательным маль-
чиком, с недетски зрелым мышлением и тонкой наблюдательностью,
он сызмальства сочувствовал крестьянам-беднякам. И теперь всей
своей справедливой душой был на стороне неимущих.
Однажды мать застала его за чисткой своих сапог. Она с воз-
мущением закричала на прислугу, но Сергей остановил ее:
— Свои сапоги я всегда буду чистить сам. И так должен по-
ступать каждый.
Немало повлияла на его настроение и атмосфера 2-й гимназии.
В историческом очерке о 2-й Кишиневской гимназии, изданном
в 1909 году, автор жаловался, что начало революционных волне-
ний, несчастная для России война с Японией, забастовки в учебных
28
заведениях, выступления учащихся на митингах, выпады против на-
чальства не могли не повлиять на пылкое воображение юношей и
совершенно меняли жизнь школы: занятия часто прерывались, дис-
циплина падала, интересы образования переплетались с интересами
политической жизни.
Попечитель Одесского учебного округа также писал, что в по-
следнее время стали часто поступать донесения, свидетельствующие
об упадке дисциплины в средних учебных заведениях, а также «о
вредном направлении мысли» учащихся старших классов. Он с тре-
вогой отмечал, что среди учеников старшего возраста ведется в ши-
роких размерах противоправительственная пропаганда.
Для борьбы с революционными настроениями среди учащихся
органы народного просвещения вводили в гимназиях еще более
строгий режим. Гимназистам было запрещено чтение романов:
Чернышевского «Что делать?», Авдеева «Подводный камень», жур-
нала «Современник» и других прогрессивных книг и журналов, не
говоря уже о революционной литературе.
Несмотря на принятые правительством меры, революционное
движение все глубже проникало в стены учебных заведений.
Сильное брожение среди гимназистов вызывали листовки, рас-
пространяемые Кишиневским комитетом РСДРП. В- одной из
них учащиеся призывались к борьбе за свободную школу, за еди-
нение с рабочим классом.
Заканчивалась она словами: «...чтобы быть достойными стать
в ряды борцов за социализм, мы должны пройти строгую и серь-
езную школу, мы должны понять всю историю современного со-
циального строя, все законы его развития, мы должны знать, кто
явный и скрытый враг социализма и кто его неизменный сторон-
ник.
Для всего этого нам нужно много потрудиться. Нам не дают
учиться открыто, мы будем заниматься тайно».
Листовка рекомендовала связаться с местными социал-демо-
кратическими комитетами и с их помощью найти правильные пути
и меры борьбы с реакцией. Главное, говорилось в листовке, мы
должны наперекор злой воле начальства стать не врагами проле-
тариата, а его передовыми борцами за великое будущее.
Под влиянием революционной агитации 29 июня 1905 года ре-
волюционно настроенные учащиеся кишиневских гимназий и семи-
нарий созвали сходку, на которой приняли резолюцию, требовав-
шую свободы слова, печати, собраний, неприкосновенности лично-
сти и крова.
Учащиеся требовали также введения бесплатного совместного
обучения детей обоего пола от 8 до 16 лет, без различия вероис-
поведания и национальности, преподавания в народной школе на
родном языке и отделения школы от церкви.
Попав в обстановку бушующих политических страстей, юный
Сережа с благоговением смотрел на гимназистов старших классов,
которые, не боясь ни преподавателей, ни директора, организованно
бросали занятия, принимали участие в городских митингах и улич-
ных демонстрациях.
Однажды и Сережа попал на такой митинг. И хотя из того,
что говорили ораторы, он понимал далеко не все, но сердцем чуял,,
что правда на стороне трудящихся.
Одно непредвиденное обстоятельство еще более укрепило в нем
это чувство.
29
Однажды в углу двора гимназии Сережа заметил группу гим-
назистов старших классов, что-то читавших.
Он подошел поближе и уловил фразы: «...начальники, учителя,
ведущие нас к познанию бога, всячески стараются, чтобы мы в мо-
лодые годы, когда сердце наше еще не успело покрыться непрони-
цаемой для чужих страданий коркой эгоизма, не знакомились с
действительной жизнью, с ее стремлениями к несправедливости,
чтобы мы не замечали, в какой нищете, рабстве и унижении живут
содержащие весь народ, а в том числе и нас, городские и сельские
работники...»
Затаив дыхание слушал мальчик запретные слова, и они пада-
ли в его сознание, смешиваясь с собственными, пока еще неясными
мыслями. Он так заслушался, что забыл об осторожности и ока-
зался у всех на виду. Его заметили. Листовка мигом исчезла, а ху-
дой высокий гимназист подошел к Сереже вплотную.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, хмуро сдвинув брови,
крепко сдавливая Сергею плечо.
— Я? Ничего, слушаю... Я... с вами... — испуганно прошептал
Сережа.
— С нами? — переспросил гимназист, подозрительно оглядывая
Сережу. И, встретившись с его ясным, открытым взглядом, строго
сказал: — Мал еще, подрасти нужно... Ну, беги. Да смотри не бол-
тай, — приказал он.
В тот вечер Сережа долго бродил по городу, погруженный
в свои мысли. Он ничего не видел, ничего не слышал. Шел так,
наугад. Потом, задумавшись, побрел к беседке и до позднего ве-
чера просидел там, в тени высоких каштанов.
А на другой день где-то за городом он попал на небольшой
митинг учащихся и вновь слушал речи. Тот же высокий худой
гимназист говорил теперь уже открыто, громогласно проклиная си-
стему «учебной муштры», призывая к единению с рабочими.
Митинги, забастовки, прокламации, политические демонстрации,
в которых принимали участие и гимназисты старших классов, не
могли не повлиять на любознательного и впечатлительного маль-
чика.
Летом 1905 года Сережа успешно сдал экзамены за 2-й класс
гимназии.
Пора было возвращаться в деревню. Но странное дело: если
раньше он с нетерпением ожидал дня отъезда, то теперь его вовсе
не тянуло домой. И он стал просить мать остаться еще на некото-
рое время в городе. После долгих колебаний Елена Степановна
согласилась, тем более что ей самой хотелось быть поближе к му-
жу, состояние здоровья которого все ухудшалось.
21 августа в Кишиневе забастовали рабочие и ремесленники
почти всех предприятий города. На второй день, 22 августа, в 9 ча-
сов утра началась одна из самых крупных демонстраций, какие
знал Кишинев в годы первой русской революции.
Многотысячная толпа рабочих, служащих, демократически на-
строенной интеллигенции и учащихся с красными флагами и ло-
зунгами «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Да здравству-
ет революция!» прошла по улицам города.
Сережа издали наблюдал за необычайным для него зрелищем
и ликовал от ощущения торжественности и необычайности проис-
ходящего.
Когда демонстранты вышли на Скулянскую рогатку, из засады
30
выскочили жандармы и отряды конников. Врезавшись в мирно
шедшую толпу, «блюстители порядка» начали жестоко избивать
демонстрантов нагайками, лошади топтали упавших.
Сережа был потрясен этой зверской расправой. Она напомина-
ла ему другое ужасное злодеяние, виденное им два года назад, —
расправу с беззащитной еврейской беднотой.
И вновь всплыли те же вопросы: «Кто это сделал?», «Зачем?»
Мать, дядя, их знакомые обвиняли во всем «бунтовщиков», кото-
рые якобы нарушают нормальный образ жизни, не хотят работать
и даже собираются отобрать имущество у помещиков.
Но в словах революционно настроенных старших гимназистов,
своего репетитора, в речах на митингах Сергей улавливал нечто
иное: во всем виноват несправедливый порядок жизни, который од-
ним дает праздность, богатство, а других обрекает на голод и ни-
щету.
Теперь думы одиннадцатнлетнего мальчика стали острее. И хо-
тя он по-прежнему уважал свою мать, родных и знакомых, мысля-
ми и чувствами он был на стороне тех, кто борется за правду.
Но наступило время собираться домой, в деревню. Мать была
обеспокоена тем влиянием, которое оказывали революционные со-
бытия на чуткую душу и пламенное воображение ее сына. К тому
же кончалась уборка урожая, а из уезда поступали тревожные ве-
сти о волнениях крестьян.
Хотя Елена Степановна и приняла ряд мер для успокоения
крестьян, работавших в ее имении, — повысила им оплату, улучши-
ла харчи, но отнюдь не была спокойна. Потому и спешила в свое
поместье.
В родном селе Сергей увидел много нового, чего не замечал
до приезда в город.
Стояли те же старые покосившиеся хаты, крытые камышом и
соломой, царила та же беспросветная бедность, но сами крестьяне
словно выпрямились, подняли головы, их глаза, казалось, посветле-
ли, повеселели.
Но все события этого года, какими бы необычайными и яркими
они ни были, на некоторое время отступили, поблекли. Ужасное го-
ре потрясло семью. В конце сентября из Костюженской психиатри-
ческой больницы была получена телеграмма о том, что состояние
Георгия Ивановича безнадежно. Елена Степановна с детьми в тот
же день выехала в Кишинев. Но они опоздали. Когда семья при-
ехала в Костюжены, Георгий Иванович уже умер.
Сергей тяжело переживал утрату. Вспоминалось раннее детст-
во. Вот отец вернулся с поля. Свежий, бодрый, он сажает Сережу
на колени, ласкает, рассказывает разные занимательные истории...
И ничего этого никогда, никогда больше не будет!..
Как ни велико было горе, Сергей находил в себе силы успо-
каивать мать и братьев. Младшему Степе было всего 3 года. Он
совсем не понимал происходящего, но, видя, что все плачут, сам
заливался горькими слезами.
Похороны, а затем дела, связанные с наследством, заставили
Елену Степановну на некоторое время задержаться в Кишиневе.
В эти дни и произошли события, оказавшие огромное влияние
на умонастроение Сережи.
Это было 18 октября 1905 года. Стоял один из тех ясных сол-
нечных дней, какие часто бывают в эту пору в Молдавии. На ули-
цах царило необычайное оживление. Слышались выкрики мальчи-
31
шек-газетчиков. «Царский манифест!», «Свобода слова, печати и
собраний!» — кричали продавцы «экстренного выпуска», к которому
тянулись сотни рук.
Лица прохожих сияли. Незнакомые люди обнимали друг дру-
га, поздравляли. «Пришел и на нашу улицу праздник», — говорили
они.
На импровизированных трибунах ораторы сменяли друг друга.
Большинство из них восторженно приветствовали манифест.
По-иному звучали голоса ораторов в рабочих куртках. Не
обольщаться первой победой, а готовиться к новым, более упорным,
беспощадным боям с самодержавием призывали они рабочих. Это
были большевики.
Вскоре из разных концов города на центральную, Александров-
скую улицу хлынула толпа демонстрантов. Над колоннами разве-
вались красные знамена. То и дело раздавались радостные возгла-
сы: «Свобода!»
Одна из колонн проходила мимо 1-й Кишиневской гимназии.
Здесь, как обычно, шли занятия. Услышав звуки революционных
песен, учащиеся тотчас заявили директору, что бросают занятия
и присоединяются к демонстрантам.
Для «водворения спокойствия» в гимназию приехал сам губер-
натор, но на него никто не обращал внимания. Сергей видел, как
гимназисты шумной толпой вышли из ворот школы и присоедини-
лись к демонстрантам.
Увлеченный толпой и тем праздничным настроением, которое
царило вокруг, Сергей немного забылся в своем горе и вместе с
другими шел на Немецкую площадь, где состоялся десятитысячный
митинг.
Лишь поздно вечером, переполненный новыми впечатлениями,
вернулся он домой.
Мать, родственники, сбившись с ног, целый день искали его по
городу. Елене Степановне уже мерещились самые страшные кар-
тины гибели сына. Уставшая, в отчаянии вернулась она домой. По-
явлением сына она была настолько обрадована, что даже не нака-
зала его, а только посмотрела долгим укоризненным взглядом, го-
ворившим: «Хоть бы ты меня пощадил». А Сергей был переполнен
впечатлениями. Не часто ведь в жизни бывают такие дни! И за-
сыпая, ок видел перед собой радостную толпу, слышал возгласы:
«Свобода!»
После октябрьских событий по всей стране усилилось револю-
ционное движение. Создавались рабочие органы власти — Советы,
боевые дружины. Пролетариат под руководством большевиков го-
товился к штурму самодержавия. Ширилось крестьянское движе-
ние.
Изменилась и обстановка в учебных заведениях. Учащиеся
старших классов 2-й гимназии на одном из родительских собраний
прямо и открыто выдвинули требования: отмена внеклассного над-
зора, свобода кружков и собраний, отмена посещения церкви, при-
сутствие учащихся на заседаниях педагогического совета и роди-
тельских собраниях, учреждение суда чести.
В 1-й гимназии по инициативе преподавателя А. А. Грузинова
стал издаваться печатный журнал «Мечты и думы гимназиста».
Журнал выходил в течение нескольких месяцев. Он стремился
отразить прогрессивные взгляды и настроения гимназистов и груп-
пировал вокруг себя демократически и революционно настроенных
32
учащихся. Все это всполошило департамент просвещения. И вес-
ной 1906 года журнал был закрыт «за отклонение от литературно-
художественного направления юных авторов».
Разумеется, эти события не могли не оставить отпечаток в соз-
нании Сергея.
В конце октября 1905 года Сережа возвратился в село и уси-
ленно взялся за учебу, стремясь наверстать упущенное время. Он
особенно увлекается художественной литературой и историей.
Русская демократическая литература, воспитавшая сотни бор-
цов за дело народа, была особенно близка тому бурному револю-
ционному времени. Сережа читал ее с захватывающим интересом,
и она оказала глубокое влияние на формирование его мировоззре-
ния.
С особенным упоением читает он произведения Гоголя, Пуш-
кина, Лермонтова. Сильное впечатление произвели на него стихо-
творение Пушкина «Деревня» и повесть «Капитанская дочка».
К одному из героев повести — руководителю крестьянского движе-
ния конца XVIII века Емельяну Пугачеву Сережа проникся боль-
шим уважением.
Повышенный интерес к крестьянским движениям прошлого был
вызван тем, что вся Россия и Молдавия в те дни полыхали пожа-
ром крестьянского гнева.
Наибольшего размаха крестьянское движение достигло в Ор-
геевском уезде. За 1905—1907 гг. из 29 крупных крестьянских вос-
станий, имевших место во всех восьми уездах бывшей Бессараб-
ской губернии, 11 произошло именно здесь.
Восстания вспыхивали и в селах, расположенных поблизости
от села Пятра.
Из разговоров, которые велись в доме, правда, в совсем ином
свете, узнавал о восстаниях и Сергей. Приезжавшие в имение со-
седи-землевладельцы с многочисленными подробностями рассказы-
вали о «трагических происшествиях», имевших место во владениях
того или иного помещика.
С некоторых пор в этих беседах стало все чаще упоминаться имя
Григория Ивановича Котовского — руководителя вооруженной
группы, сеявшей страх и ужас среди купцов и помещиков Молда-
вии. С горсткой смельчаков Г. И. Котовский нападал на поме-
щичьи имения, на помещиков и купцов, на царских чиновников,
отбирал у них деньги и ценности и раздавал бедному люду. Он да-
же отваживался нападать на крупные полицейские отряды и при
этом всегда выходил победителем.
Народная молва к тому же приумножала его подвиги. Если
верить рассказам, в тот же день и час он оказывался под Ганчеш-
тами и в Бендерском лесу, на Оргеевском шоссе и в Кишиневе.
Это еще больше устрашало помещиков и царских чиновников.
Особую тревогу среди местных полицейских властей вызвало
освобождение Котовским 6 января 1906 года на Кишиневско-Ор-
геевском тракте из-под конвоя нескольких крестьян, арестованных
за участие в аграрных волнениях.
Слухи о необыкновенных подвигах Г. И. Котовского, напоми-
навших выступления народных мстителей-гайдуков, волновали Се-
режу. Хотелось узнать о Котовском как можно больше, увидеть его
самого.
Но увидеть Котовского Сереже так и не довелось. Зато позже,
осенью 1906 года, он читал расклеенные на стенах объявления, в
2 С. Лазо
33
которых сообщалось о бегстве Котовского из тюрьмы и о том, что
за его поимку или за сообщение о месте его нахождения обещает-
ся вознаграждение в сумме 2000 рублей. В афишах был помещен
портрет Г. И. Котовского.
На Сережу произвело большое впечатление его гордое, воле-
вое лицо. Не мог в то время даже помышлять гимназист Сергей,
что в недалеком будущем он и Котовский — боевые руководители
революционных масс — будут вместе, хоть и на противоположных
концах страны, отстаивать завоевания Октября.
Иногда Сережа слышал, как мать осуждала не только «бун-
товщиков», но и землевладельцев, которые не приняли, по ее при-
меру, «необходимых мер для предотвращения беспорядков» и обо-
стряют свои отношения с крестьянами.
В ее словах, конечно, была доля правды. Даже сам губерна-
тор в одном из своих посланий отмечал, что «...помещики допус-
кают действия, совершенно не вытекающие из существующих за-
коноположений, произвольно рассчитывая нанятых рабочих, задер-
живая у них паспорта, запирая до времени расплаты выпасаемый
на помещичьем выгоне скот и т. п...»
Но не это было главной причиной аграрных волнений. Крестья-
не Молдавии, как и крестьяне всей России, боролись за землю и
волю.
Так жизнь шаг за шагом раскрывала перед Сергеем содержа-
ние слова «революция».
Книга содержит в себе массу прав-
ды и истины, ее чтение доставляет
много отрады и наставляет на хоро-
шую дорогу.
Сергей Лазо
Жизнь в Езоренах
После смерти мужа Елена Степановна стала серьезно подумы-
вать о продаже имения в селе Пятра. К этому ее вынуждали вес-
кие причины.
Она хотела подальше уехать от тех мест, где все напоминало
о недавно умершем муже, которого она горячо и преданно люби-
ла. Кроме того, со смертью Георгия Ивановича на нее навалились
тяжелые хозяйственные обязанности. Занятая заботами о воспита-
нии детей, она чувствовала, что не сможет управлять имением.
И, наконец, Елена Степановна предпочитала уединиться в более
спокойное место, подальше от охваченного пожаром крестьянских
волнений Оргеевского уезда.
В начале 1906 года она продала имение Пятра помещику
Фокшеняну и вместе с детьми переехала в свое имение Езорены,
в Бельцкий уезд.
Поместье Езорены находилось на хуторе, в нескольких кило-
метрах от одноименного села.
Усадьба была расположена на живописном берегу большого
озера. Вокруг дома раскинулся огромный фруктовый сад, тенистые
аллеи которого уходили далеко в поля.
Ни здание усадьбы, ни прилегавшие к нему хозяйственные по-
34
стройки, ни сад не сохранились. Они были уничтожены во время
ожесточенных боев, развернувшихся в 1918 году между револю-
ционными отрядами и вторгшимися в Молдавию румынскими ин-
тервентами. Лишь одинокие дубы да большое озеро, окруженное
крутыми холмами, — вот свидетели пылких дум и юношеских на-
дежд Сергея в годы отрочества.
Живя в деревне, Сергей много и упорно учился. У него был
заведен строгий режим дня, в котором большая часть времени от-
водилась для занятий. В своем дневнике 12 октября 1907 года Се-
режа писал: «Полтора часа до обеда я занимался. Первые полча-
са — французским языком, остальное время алгеброй. После обеда
от 3 до 5 — историей и латынью».
Здесь, в Езоренах, Сергей впервые по-настоящему начал изу-
чать естествознание, химию, математику. Этому увлечению он во
многом обязан романам Жюля Верна.
Занимательные книги французского писателя, проникнутые
демократическим духом, смелым взлетом научной фантазии и по
сей день любимые нашим юношеством, пробудили в Сергее жажду
познания окружающего мира, стремление изучить точные науки,
с тем чтобы позже применить свои знания в жизни, на деле.
В течение 1906—1907 гг. Сережа изучает «Основы химии» Мен-
делеева, «Органическую химию» Миншуткина и Кьюни и много
других книг по естествознанию и химии.
Литературу, которую нельзя было достать в Кишиневе, он вы-
писывал из Москвы.
Весной 1906 года, сдавая экзамены за 3-й класс, он поразил
преподавателей широким кругозором и глубоким знанием изучае-
мых предметов.
Вернувшись в Езорены, Сергей организовал свою собственную
лабораторию и проводил среди склянок и пробирок целые дни, ста-
вя разнообразнейшие опыты.
Он очень серьезно относился к своим занятиям. Об этом можно
судить хотя бы по такому примеру: специально из Москвы для
опытов по электричеству им были выписаны гальванические эле-
менты Лекланше.
Из дневников Сергея видно, с каким интересом он проводил
опыты по химии и физике. Если его постигала неудача, он не бро-
сал задуманного дела, а еще более настойчиво продолжал опыты:
тщательно анализировал условия, в каких они проводились, сопо-
ставляя их с научными требованиями, кропотливо искал причины
неудачи, еще и еще раз повторял опыт и непременно самостоятель-
но, без чьей-либо помощи, добивался успеха.
Иногда он засиживался в лаборатории до поздней ночи. Мать,
не понимая всей силы увлечения Сергея наукой, требовала, чтобы
он строго соблюдал установленный режим, т. е. ложился спать не
позже одиннадцати часов. На этой почве между матерью и сыном
не раз возникали ссоры.
Сергей всячески стремился расширить свою лабораторию, но
для этого ему нужны были деньги. Однако мать, надеясь угомо-
нить эту недетскую страсть к науке, денег не давала. Тогда Сергей
прибегнул к уловке, названной им «апельсиновой забастовкой».
Детям часто после обеда «на сладкое» давали апельсины. «За-
бастовка» сводилась к тому, что Сергей не съедал свои апельсины,
а продавал по пять копеек за штуку. На вырученные деньги он
покупал приборы и реактивы для своих опытов.
2* 35
На почве этих занятий он сдружился с садовником, служив-
шим в имении, человеком, по словам Сергея, довольно образован-
ным. Часто они подолгу беседовали, спорили, доказывали друг дру-
гу всяк свое. И когда спор заходил в тупик, обращались за по-
мощью к книгам, которые всегда были под рукой.
Но Сергей не ограничивался чисто лабораторными занятиями.
Он попытался, например, самостоятельно изготовить ружье-двух-
стволку. В кузнице рассверлил две цевки, а после обеда залил их
оловом. Потом изготовил модель для ружья. Ружье, как отмечал
он, вышло вполне удачным.
К этому же времени относится увлечение Сергея ботаникой.
Он составил, например, большой гербарий решительно из всех цве-
тов и трав, какие только произрастали в окрестностях Езорен.
Но главным предметом увлечения Сергея в это время была
художественная литература. Он прочел в том году много книг. Сре-
ди них были «Детство», «Отрочество», «Юность», «Война и мир»
Л. Толстого, «Обрыв» и «Обыкновенная история» И. Гончарова,
«Рудин», «Ася», «Дворянское гнездо», «Постоялый двор», «Муму»,
«Дневник лишнего человека», «Два приятеля», «Переписка», «Поезд-
ка в Полесье» И. Тургенева. О том, что Лазо любил читать, можно
судить и по его записям. Так, 14 октября 1907 года он записывает:
«Начал «Обыкновенную историю», прочел в этот день около
125 страниц». Запись 15 октября: «После ужина читал роман
«Обыкновенная история», прочел 158 страниц».
Поражает в юном Сергее не только количество прочитанной
им литературы, но и вдумчивость, с которой он читает произведе-
ния русских классиков. Читая книгу, он старался разобраться в ее
идее, в поступках героев и определить свое отношение к ним.
Суждения Сергея о прочитанных книгах во многом еще по-
детски наивны, но в них часто уже встречаются меткие замечания,
попытки сравнить книжные описания с тем, что происходит в жизни.
Серьезные занятия точными науками и усердное чтение ху-
дожественной литературы обогащали память, представления, расши-
ряли культурный кругозор Сергея.
31 декабря, в преддверии нового, 1908 года, обобщая дости-
жения за истекший год, Сергей писал: «Теперь уже мне немного
понятны природные явления, как химические, так и физические».
Занятия естественными науками, установление строгой причин-
ности физических и химических явлений поколебали в Сергее не
только веру в могущество бога, но и само его существование.
15 октября 1907 года он записал в дневнике: «Я лег в постель. Ду-
мал о боге. Иногда кажется, что он не существует».
Такие мысли 13-летнего мальчика яркое свидетельство его не-
дюжинных способностей, вдумчивого отношения к окружающему
миру. Они могут созреть в голове далеко не по-детски мыслящего
человека.
Сергей, как старший сын в семье, очень много помогал матери
по хозяйству. Он чинил окна, двери, участвовал в сборе виногра-
да, выдавал из склада продукты для прислуги, фураж для скота —
словом, не чуждался простого труда, к которому был приучен с
малолетства.
Занимаясь сам физическим трудом, Сергей с юных лет стал
глубоко уважать труд рабочих и крестьян.
Однако хозяйством он занимался только по необходимости,
по требованию матери. Его отнюдь не прельщала мысль стать
36
помещиком, она была ему органически ненавистна. Не раз Сергей
сетовал на то, что обязанности по имению отнимают у него много
драгоценного времени. Это чувство неприязни к ведению поме-
щичьего хозяйства с годами в нем крепло, пока не привело к окон-
чательному решению: порвать со своим поместьем и с классом, из
которого он вышел. Но об этом ниже.
Занятия в лаборатории, помощь матери по хозяйству не ме-
шали Сереже оставаться все таким же живым, жизнерадостным
мальчиком, каким мы видели его в Пятре. Вместе с братьями он
занимался физкультурой, ходил на охоту.
Неподалеку от усадьбы ежегодно устраивалось катание на сай-
ках. Обычно вся детвора села Езорены сходилась к озеру, распо-
ложенному вблизи поместья. Разогнав сани, ребята мчались с хол-
ма вниз к противоположному берегу. В этих гонках Сережа был
непременным участником.
В морозное утро Сергей любил бродить среди покрытых снегом
акаций. Эти прогулки ободряли, закаляли его.
Увлекался Сергей и верховой ездой. Уже тогда он был непло-
хим наездником. Впоследствии, когда по таежным дорогам и си-
бирским просторам он водил отряды в атаку на белогвардейские
банды, это умение ему очень пригодилось.
Живя на хуторе, в усадьбе, мальчик был изолирован от внеш-
него мира. А жизнь в этом мире становилась все тяжелей и без-
радостней.
После поражения декабрьского вооруженного восстания рево-
люция пошла на спад. Царские сатрапы бесчинствовали повсемест-
но. Репрессии особенно усилились в 1907 году.
Под гнетом реакции задыхалась и учащаяся молодежь. В этом
Сережа убедился, приехав в Кишинев весной 1907 года для сдачи
экзаменов за 4-й класс гимназии.
Как и другие «вольнодумно» настроенные гимназисты, он чув-
ствовал, что какая-то сила извне душит живую мысль, свободное
проявление творчества, что уже одно произнесенное слово «свобо-
да» карается тюрьмой.
«Многое в политическом отношении изменилось к худшему, —
писал Сергей осенью 1907 года. И с горечью спрашивал: — Когда
же настанет свобода и правда?..»
Не по-детски серьезно обдумывал он все то, что происходит
в этом мире, вокруг него, и, мысленно возвращаясь к незабывае-
мым дням октября 1905 года, вновь спрашивал себя: «Неужели
все это никогда не повторится?»
17 октября 1907 года, в день второй годовщины опубликования
царского манифеста, Сергей записал в своем дневнике:
«Вот уже два года прошло со времени обнародования манифе-
ста, и что из этого вышло? Незыблемые права народа — свобода
союзов, собраний и слова — урезаны и притеснены, избирательный
закон в Государственную думу изменен, и во всем наблюдается
реакция».
Поражает своей глубиной вывод, который делает тринадцати-
летний юноша: «Добытый силой манифест будет и утвержден си-
лой».
Эти высказывания молодого Лазо дают полное основание ут-
верждать, что не только по общему кругозору, но и по суждениям
в области политики он уже в то время, как говорят, «перерос свой
возраст» и был способен на самостоятельное осмысление общест-
37
венных явлений. В этом несомненно сказалась «закваска» 1905 го-
да, когда на сходках учащихся, на улицах Кишинева, на демон-
страциях он приобщился к общественной жизни, втянулся в ее во-
доворот. У него начали формироваться свои, уже более определен-
ные взгляды и представления о жизни.
Вернувшись домой в Езорены, Сергей размышлял, чем в пер-
вую очередь надлежит заняться? И пришел к выводу: для того
чтобы стать полезным обществу, чтобы умело бороться за спра-
ведливую жизнь, надо упорно и настойчиво учиться, овладевать
знаниями.
Теперь он стал серьезно заниматься техническими науками.
Без умения точно вычислять, устанавливать правильные соотноше-
ния нельзя ни шагу сделать в технике, да разве только в техни-
ке? — рассуждает он позднее. В паровозе точно вычислены разме-
ры всякого колеса, всякого винтика, в электрической лампочке —
сила света, сила тока, напряжение, сопротивление. Прежде чем де-
лать очки, вычисляют, насколько они должны быть выпуклы и вог-
нуты. С помощью математики вся земля измерена вдоль и попе-
рек. На основе вычислений установлена величина планет и их путь
в небесном пространстве. Без математики нельзя объяснить про-
цессы в химии, физике и других науках.
«Биологические процессы, — писал Сергей, — нельзя объяснить
без химии. Химия становится вполне понятной лишь с физикой
(физическая химия). Но как только мы имеем дело с физикой, мы
не умеем говорить другим языком, кроме языка чистой математи-
ки. Не зная математики, нельзя понять и химии. То же относится и
к механике, и к астрономии».
Решив посвятить себя науке, Сергей с глубоким интересом изу-
чает жизнь выдающихся ученых, стремится выработать в себе те
черты, которые были присущи им: трудолюбие, упорство, смелость,
дерзание. Он любил повторять слова великого русского химика
Менделеева: «Наука только тогда благотворна, когда мы ее при-
нимаем не только разумом, но и сердцем».
С восхищением читал он о научном подвиге супругов Кюри.
«Когда я в детстве познакомился с химией, — пишет Лазо, — мое
воображение рисовало образ женщины, вместе с которой я буду
предпринимать научные исследования. Супруги Кюри приводили
меня в восторг».
Однако в это время Сергей занимался не только точными нау-
ками.
К этим же годам относится более глубокое его знакомство
с молдавской литературой. Он с интересом слушает и собирает
фольклор, записывает молдавские дойны и баллады, песни и при-
баутки крестьян, знакомится с произведениями классиков молдав-
ской литературы Донича, Крянгэ, Александри, Еминеску.
Еще сильнее полюбил Сергей произведения самой гуманной
в мире русской литературы.
Его привлекало народолюбие русских писателей, мучительное
обдумывание ими самых важных и самых острых вопросов жизни,
неустанные поиски правды. Эти «заколдованные» вопросы, эти поис-
ки справедливости волновали самого Сергея.
Так в упорных размышлениях, в учебе, в чтении и работе
прошли для Сергея три года в Езоренах. В эту пору были заложены
«первые камни» революционного мировоззрения будущего борца за
народное дело.
38
...Если я знаю, что знаю мало, я до-
бьюсь того, чтобы знать больше...
В. И. Ленин
В гимназии
Сдав экзамены за 5-й класс, Сергей стал все настоятельнее ду-
мать о переводе на стационар. Количество изучаемых предметов
прибавилось. Самостоятельно изучать их стало труднее. Если до
сих пор он в особо затруднительных случаях обращался за по-
мощью к матери, то теперь ее знаний уже недоставало, а хорошего
репетитора по всем предметам найти не удалось. К тому же Сере-
жу все больше и больше влек к себе Кишинев, где можно было
более интенсивно заняться расширением своего кругозора.
Елена Степановна решила устроить Сергея в 1-ю Кишиневскую
мужскую гимназию, при которой был интернат для иногородних.
В августе 1909 года она подала на имя директора 1-й Кишинев-
ской гимназии прошение, в котором писала:
«Желая дать образование сыну моему Сергею Лазо во вверен-
ном Вам учебном заведении, имею честь просить распоряжения Ва-
шего о том, чтобы он был подвергнут надлежащему испытанию и
медицинскому освидетельствованию и помещен в тот класс, в ко-
торый он по своим знаниям и возрасту мох<ет поступить.
Причем имею честь сообщить, что он приготовился к поступле-
нию в шестой класс и до сего времени обучался дома, но имеет
свидетельство о знании курса пятого класса».
Однако в этом году поступить в гимназию Сергею не удалось.
Педагогический совет в прошении Елене Степановне отказал, ссы-
лаясь на перегруженность класса. Не помогло и обращение в Одес-
ский попечительский округ.
Сергей очень остро переживал эти «мытарства» с поступлением
в гимназию. Его возмущало отношение дирекции гимназии и вы-
шестоящих органов просвещения к его желанию учиться. Но, как
бы там ни было, приходилось мириться с тем, что еще один год
доведется сдавать экзамены экстерном. Большую часть времени
Сергей проводил в Кишиневе.
Летом 1910 года при 1-й гимназии он успешно сдал экзамены
за 6-й класс. Вторичное прошение Елены Лазо о зачислении ее сы-
на в 7-й класс стационара было удовлетворено.
В том же году поступил в 5-й класс гимназии и Борис, а Сте-
на, которому только минуло семь лет, должен был готовиться к
сдаче экзаменов за подготовительный класс. Поэтому Елена Степа-
новна решила переехать в Кишинев. Она купила дачу на Боюкан-
ском спуске, по улице Садовой, № 41 (ныне ул. Щусева, № 151).
Этот дом хорошо сохранился и поныне. Он стоит на возвы-
шенности перед Боюканским спуском. Живописная картина откры-
вается перед взором, когда стоишь на террасе дома. Внизу обшир-
ная долина, а за ней тянутся, уходя к горизонту, покрытые виног-
радниками холмы. Среди высоких тополей и густых зарослей ака-
ции прячутся белые домики.
Возле дома Лазо были сад и виноградник. Сережа любил уха-
живать за деревьями и виноградными кустами, а в жаркие дни
уходил с книгами в сад и там, в тени густой листвы, предавался
своим мечтам и раздумьям.
39
Дом Лазо, состоящий из пяти небольших комнат, уединенный
и красивый внешне, отличался и внутренним уютом. У Сережи бы-
ла отдельная комната со старинным кафельным камином, два сто-
лика — письменный и шахматный, три кресла. У стены стояло два
шкафа: один с книгами, другой — с приборами домашней химичес-
кой лаборатории.
Не раз в окне этой комнаты до глубокой ночи горел огонек.
Сергей занимался много, настойчиво. Иногда поздно ночью, устав
от работы, он выходил в сад. Сторож, он же и доверенный по
дому, Кирилл Козорец, живущий и поныне, вспоминает: «Бывало,
охраняешь сад. Видишь — идет Сергей. Спросишь: «Чего изволите,
барин?» А он подзовет тебя, посмотрит ласково своими черными
глазами да и скажет: «Какой я тебе барин, Кирилл? Я такой же,
как и ты, человек. Только родичи фамилию мне дали дворянскую,
а душа, сердце и желания такие же, как у вас...»
В этом доме на окраине Кишинева начался новый период в
жизни Сергея Лазо, период, связанный с формированием, становле-
нием характера, с проявлением более глубокого интереса к явле-
ниям общественной жизни.
В один из ноябрьских дней 1910 года в 7-й класс 1-й Киши-
невской гимназии, в сопровождении инспектора, вошел стройный,
высокий, красивый юноша, с розово-нежным цветом лица и пре-
красными темными глазами, опушенными длинными ресницами.
— Познакомьтесь с вашим новым товарищем, Сергеем Лазо,—
сказал инспектор. — А вы, — продолжал он, обращаясь к Сергею, —
подыщите себе свободную парту и устраивайтесь.
Так началась настоящая гимназическая жизнь Сергея.
Лазо очень быстро освоился с порядками в учебном заведении,
приобрел много товарищей среди своих соучеников.
К моменту поступления Сергея в гимназию здесь уже суще-
ствовали глубоко укоренившиеся традиции.
Первая Кишиневская мужская гимназия—старейшее среднее
учебное заведение Бессарабской губернии. Она была открыта
12 сентября 1833 года и являлась первым средним светским учеб-
ным заведением в крае.
Через два года при ней был открыт пансион, в который, на пер-
вых порах, принимались только дети дворян.
Направление образования в гимназии носило классический
характер, преобладающее место среди изучаемых предметов зани-
мали гуманитарные науки, языки и закон божий.
Несмотря на строгие порядки, установленные русским царизмом
в средних учебных заведениях, в гимназию проникали передовые
веяния того времени.
Среди преподавателей гимназии были прогрессивно настроенные
люди. Некоторое время в ней преподавал И. П. Дончев, автор
молдавских школьных учебников, вышедших в 1863 и 1865 годах.
В течение 12 лет (1873—1885) здесь преподавал русскую ли-
тературу украинский писатель-демократ Нечуй-Левицкий.
Добрую память оставил о себе преподаватель литературы
Ф. Я. Вороной, всесторонне образованный, прогрессивный человек.
Он стремился привить своим питомцам любовь к великой русской
литературе.
На долгие годы сохранились в гимназии воспоминания о по-
сещении ее в 1858 году выдающимся русским ученым, врачом и пе-
дагогом А. И. Пироговым, который в 1858—1861 гг. был попечи-
40
телем Одесского учебного округа. А. И. Пирогов ратовал за пе-
редовые методы воспитания.
Огромное влияние на жизнь гимназии оказал революционный
подъем начала 900-х годов и в особенности периода первой рус-
ской революции.
С тех пор прошло пять лет. Атмосфера жизни гимназии изме-
нилась. Высказывание передовых мыслей сурово преследовалось.
24 декабря 1910 года на заседании комиссии начальников сред-
них учебных заведений Бессарабской губернии было принято реше-
ние о надзоре за учащимися вне стен гимназий.
Жизнь гимназистов и во время учебных занятий и после их
окончания протекала под неусыпным наблюдением инспектора и
специальных школьных надзирателей.
Учащиеся не имели права куда-либо ходить без разрешения
классного наставника. Читать могли только литературу, рекомендо-
ванную преподавателями. Политические книги строжайше запреща-
лись. Специальным циркуляром предусматривалось исключение из
учебного заведения с волчьим билетом за малейшее подозрение в
политической агитации и хранении нелегальной литературы.
Вскоре Сергей окончательно убедился в том, что он глубоко
ошибался, надеясь, что с поступлением в гимназию для него нач-
нется другая, более свободная жизнь. Он понял, что попал в ус-
ловия полуказарменного режима.
По утрам, до начала уроков, все гимназисты собирались в ак-
товом зале на молитву. Обычно при этом присутствовали директор,
инспектор и учителя. Они зорко следили за поведением учеников и
отмечали всякого, кто проявлял непочтительное отношение к бого-
служению. Сразу после молитвы можно было видеть, как инспек-
тор (реже директор) распекал учащихся, не стесняясь в способах
внушения. Затем ученики попарно расходились по классам.
Сергея возмущали порядки, царившие в гимназии. Но на Пер-
вых порах он, как новичок, держал это при себе.
Первые недели учебы Сергей присматривался к классу, а
класс — к Сергею. Но скоро это взаимное «прощупывание» окончи-
лось. Сергей убедился, что в классе он найдет немало хороших
друзей, а класс нашел, что Лазо — скромный и отзывчивый това-
рищ.
Его одноклассник А. Штейн вспоминает, что Сергей был одним
из лучших товарищей, всегда готовым постоять за честь коллекти-
ва, помочь в учебе отстающему.
Столь же тепло отзывался о Лазо преподаватель философии и
литературы С. Орлов.
«Вся его фигура, все его поведение оставляли впечатление под-
тянутости, выдержанности и скромности. Это особенно бросалось в
глаза на фоне некоторой заносчивости значительной части товари-
щей по классу, известного разгильдяйства одних и подчеркнутого
щегольства других. Юноша оказался на редкость воспитанным, дис-
циплинированным, деликатным и скромным».
Вскоре Сергей вошел в жизнь гимназии, познакомился с ее
нравами, узнал, кого стоит уважать, а кого — презирать. Много
хорошего услышал он о преподавателе латинского языка Семе-
не Марковиче Чекердековиче.
Увлекательно, с большим талантом, живо и интересно препо-
давал Чекердекович свой предмет. За доброту, гуманность и талант
он снискал любовь и уважение гимназистов. Ученики со всеми свои-
41
ми бедами прежде всего шли к нему. Его теплота и отзывчивость
несколько смягчали суровый режим гимназии.
Другим любимцем учеников был преподаватель русского языка
и литературы Иван Петрович Зеленев. На своих уроках он с го-
речью говорил о тяжелом, бесправном положении народных масс,
за что был на плохом счету у начальства.
Дирекция и учебное Одесское попечительство часто устраивали
внезапные посещения его уроков комиссиями и инспекторами,
вплоть до губернатора.
Однажды среди урока в класс неожиданно вошли губернатор
и директор гимназии. Иван Петрович спокойно продолжал объяс-
нение. Губернатор прервал учителя и попросил его опросить не-
сколько учеников.
— Я закончил опрос в первой половине урока, — спокойно, с
достоинством ответил учитель и продолжал объяснение нового ма-
териала. Губернатор и директор поднялись и под беззвучный смех
учащихся покинули класс.
Сколько ни стремились реакционные учителя и дирекция прид-
раться к нему, ничего не получалось. Он хорошо владел своим
предметом и вел уроки с большим знанием дела.
Уважением среди гимназистов пользовался и преподаватель
математики Николай Иванович Пелони. Кстати, он принимал от
Сергея Лазо экзамен экстерном за 6-й класс по алгебре и геомет-
рии и заметил у абитуриента высокие познания.
Несмотря на свои 65 лет, Пелони сохранил бодрость и весе-
лость и стремился юную незрелость своих питомцев поднять до
сознательного и оптимистического восприятия будущего. Когда на
уроках становилось шумно, Николай Иванович обычно с укором
говорил: «Мне 60 лет, а вы не считаетесь с моим возрастом». Лю-
бопытно, что в течение ряда лет возраст Николая Ивановича так
и не перевалил через этот рубикон, все ему было 60 лет... Наблю-
дательные ученики подметили эту его особенность и прозвали Ни-
колая Ивановича «корнетом Пелони».
К гимназистам он обращался на «ты», хотя по уставу это и не
полагалось, говорил с ними по-отечески, и это им очень нравилось.
Ученики дорожили его теплым, отеческим отношением и знали,
что, если Пелони обратился к кому-нибудь на «вы» — жди беды.
Прогрессивно настроенным считался и Александр Александро-
вич Грузинов, преподававший математику и физику. Он был молод,
лет 30-ти. В гимназии Грузинов одно время слыл даже «крас-
ным», в силу чего среди начальства авторитетом не пользовался.
Его уроки так же, как и уроки Зеленева, чаще всего посещало вся-
кое начальство.
Однажды с Грузиновым произошел случай, очевидцем которо-
го был Лазо.
Дело происходило во время вступительных экзаменов в гимна-
зию. Одновременно с Сергеем экзамен сдавал сын крупнейшего
бессарабского помещика Крупенского, племянник министра народ-
ного просвещения Кассо. Считая, что для поступления в гимназию
вполне достаточно быть племянником министра, он на приемный
экзамен явился неподготовленным. Письменную работу не выпол-
нил, а на устном экзамене по математике скандально провалился.
На последний вопрос экзаменатора: «Чему равняется «а», умно-
женное на «а», Крупенский ответил: «Два а». Грузинов отказался
от дальнейших вопросов и поставил ему единицу.
42
В этот же день родители Крупенского послали телеграмму
Кассо, и через несколько дней состоялась экстренная ревизия гим-
назии. Приехал представитель попечительства Одесского учебного
округа с инспекторами. Комиссия пробыла неделю и посещала
главным образом уроки Грузинова. Установить что-либо компроме-
тирующее ей не удалось, так как предмет свой Грузинов знал хо-
рошо и успехи учеников были превосходными. В гимназии Грузи-
нов остался, но, вероятно, получил от попечительства предупрежде-
ние, так как после этой ревизии заметно, как говорили гимназисты,
почернел.
Остальные преподаватели были или бесцветными сухарями, или
же своими жестокими методами обучения, бездушным отношением
к гимназистам вызывали злобу и ненависть.
Перед первым уроком по психологии товарищи сказали Сер-
гею:
— Ну, готовь подушку.
И действительно, как в этом убедился Сергей, преподаватель
П. Д. Колев до такой степени «засушил» уроки, что вызвал у гим-
назистов отвращение к живому, интереснейшему предмету.
Но если Колева просто недолюбливали, то ненависть учеников
к преподавателю немецкого языка Гейдоку была буквально все-
общей.
Немец Гейдок, приехавший в Россию «на ловлю счастья и чи-
нов», открыто презирал учеников, считая их всех поголовно тупи-
цами. Гимназисты платили ему тем же. Часто по классу гуляли ка-
рикатуры на Гейдока со злыми надписями. Гейдоку донесли, что
одним из авторов этих «сатирических произведений» был гимназист
Кондратский, обладавший острым умом. Гейдок начал немило-
сердную травлю ненавистного ему гимназиста.
Кондратский долго терпел. Но когда в защиту Гейдока высту-
пила дирекция, терпение его лопнуло. Кондратский покончил жизнь
самоубийством. На его похороны никто из преподавателей не при-
шел, кроме одного, любимца гимназистов Чекердековича. Зато
пришли все ученики старших классов, одетые в траур.
Лазо, Перовский и еще некоторые выступили у могилы това-
рища с надгробными речами и выразили протест против недопусти-
мого отношения к учащимся со стороны реакционных преподава-
телей, против безнаказанного преследования ими гимназистов.
Глубоко взволнованный случившимся, Сергей произнес гневную
речь:
— Сегодня мы хороним нашего товарища, молодая жизнь ко-
торого, не достигнув расцвета, угасла. Гейдок своей травлей убил
Кондратского. Такие действия не могут быть нами дальше терпи-
мы. Я призываю объявить Гейдоку бойкот и выразить решительный
протест дирекции гимназии, которая, зная о его грубости, не при-
нимает никаких мер.
Это было первое публичное выступление Сергея Лазо.
Подавляющее большинство учащихся старших классов одобри-
ло выступления Лазо и Перовского, призывавших к бойкоту
Гейдока.
На следующий день Сергей и большинство его товарищей по
классу в знак протеста против «системы тиранства» Гейдока не
явились в гимназию. Не явились и ученики других старших клас-
сов. А' кто пришел, устроили «немцу» на уроках немало неприят-
ностей.
43
При входе в 7-й класс Гейдок, как полагалось, поздоровался.
Царило гробовое молчание. Начался урок. Вдруг раздался всеоб-
щий шум. Учащиеся устроили Гейдоку «кошачий концерт».
Едва умолкли голоса, растерявшийся Гейдок спросил:
— Так мы будем заниматься?
Учащиеся ответили:
— Да, будем, но с другим преподавателем.
Рассвирепевший Гейдок пригрозил жалобой директору, но уча-
щиеся остались непреклонными.
Гейдок был вынужден удалиться.
В бушующий класс не вошел, а вбежал взволнованный
С. М. Чекердекович — классный руководитель. Он стал уговаривать
учащихся не устраивать демонстрации, ибо это грозит исключением
из гимназии.
Минуту спустя в класс вошли директор Цолосовский и Гейдок.
Все встали. Директор был разъярен, ио старался казаться спокой-
ным. Он стал требовать от учеников приступить к занятиям по не-
мецкому языку с Гейдоком. Для острастки он заявил, что из-за та-
кой демонстрации «вы можете потерять дорогу к высшему образо-
ванию, так как по уставу гимназии за такое выступление все под-
лежат исключению без права поступления в какое-либо высшее
учебное заведение».
Ученики ответили, что они поступают сознательно, как взрос-
лые люди, и считают такое поведение моральным долгом по отно-
шению к покойному Кондратскому.
Видя, что класс непоколебим, директор отпустил всех по домам
и велел прийти через день, чтобы узнать постановление педагоги-
ческого совета.
Через день в актовом зале 7-й класс ожидал своей участи.
Вышел директор и прочел постановление педагогического совета.
«Педагогический совет, — говорилось в этом документе, — нашел
необходимым, в целях воздействия на всех учащихся гимназии и
предупреждения в будущем повторения подобных случаев, строго
отнестись к участникам отказа от ответов по немецкому и латин-
скому языкам, а в особенности к организаторам этого коллектив-
ного отказа. Ввиду этого постановил: оценить баллом 3 (три) в
третьей четверти поведение учеников...»
Гимназиста Перовского «за подстрекательство к коллективному
отказу от занятий» педагогический совет исключил из гимназии.
О Сергее Лазо дирекция не ставила вопроса, так как в день
бойкота он не был в гимназии.
Уже потом ученики узнали, что они избежали массового уволь-
нения только благодаря С. М. Чекердековичу и Н. И. Пелони.
Узнав о решении педагогического совета, С. Лазо и еще не-
сколько гимназистов пришли к директору.
— Господин директор, — обратился Сергей от имени пришед-
ших, — мы пришли заявить вам, что солидарны со всем классом,
а потому просим выставить нам по поведению тройку.
Директор Колосовский с удивлением выслушал эту странную
просьбу и обратился к остальным ученикам с вопросом:
— И вы того же мнения?
— Да, — хором ответили учащиеся.
Воцарилось молчание. Было слышно, как гулко стучат пальцы
директора по столу.
— Тэк-с, — протянул директор, переводя сверкающий взгляд с
44
одного на другого. — Кто же вас организовал? — поинтересовался
он, подчеркнув последнее слово, и взглянул исподлобья на Лазо.
— Мы сами. Не трудитесь искать. Гнев всеобщий, — раздались
голоса.
Директор понял, что дальнейший допрос бесполезен, зачинщи-
ков все равно не выдадут. И еще он понял, что терпит поражение
и психологически. Твердость свою ребята расценят как победу над
ним, уверовав в свои силы, чего доброго, не то еще устроят.
— Ваша просьба будет удовлетворена, — почти крикнул он и
выбежал из кабинета.
После этого случая Лазо был окончательно признан в классе
«своим». Все к нему стали обращаться на «ты», как к старому уче-
нику и верному товарищу. Но поступок Сергея заставил началь-
ство гимназии пристальней присмотреться к нему. Начальство уви-
дело в выступлениях Лазо на похоронах Кондратского и перед ди-
ректором не случайный взрыв гнева под влиянием нахлынувшего
чувства, как это было сочтено раньше, а нечто большее.
Классному надзирателю Ковальскому было поручено следить за
Сергеем: где он бывает, с кем встречается, о чем беседует с гим-
назистами, что читает. Обо всем этом надзиратель обязан был док-
ладывать директору.
Сергей почувствовал усилившийся интерес к нему начальства
и стал крайне осторожным в своих высказываниях, решив, что не-
зачем напрасно лезть на рожон. Через некоторое время наблюдав-
ший за ним Ковальский доложил директору гимназии, что ничего
зазорного в поведении Лазо ему обнаружить не удалось.
Заметив, что слежка за ним несколько ослабла, Сергей стал
собирать у себя дома наиболее надежных товарищей по гимназии.
Частыми его гостями были Владимир и Юрий Булат, Иван Козлов-
ский, исключенный из гимназии Перовский и другие. Они организо-
вали нечто вроде литературно-просветительского кружка.
По вечерам ребята читали произведения Герцена, Белинского,
Чернышевского, Добролюбова, статьи Писарева, изучали русский
и молдавский фольклор, потом вели интересные, захватывающие
литературные споры.
Сергей с детства восхищался народными мстителями. Свою
любовь к гайдукам он стремился привить и товарищам.
«Подобные рассказы и повести о гайдуцких отрядах и о их
вожаках Бужоре, Войко, Урсуле мы читали коллективно, чаще всего
у Сергея в квартире. Мне пришлось слышать песни, исполненные
Сергеем на молдавском языке, о Кодряне и Тобултоке», — вспоми-
нает И. Козловский. Сергей обладал приятным голосом, правиль-
но говорил по-русски, немного картавя, умел рассказывать кра-
сиво и увлекательно.
При чтении и обсуждении книг о Степане Разине, Емельяне
Пугачеве, Кармелюке и других вождях крестьянских восстаний у
Сергея и его товарищей естественно рождались вопросы: чем же
объяснить огромное количество крестьянских восстаний на Руси и
в других странах? Чем объяснить безграничную любовь народа к
вождям крестьянских восстаний, несмотря на злостную клевету,
распространяемую господствующими классами?
Невольно напрашивался вывод: крестьяне любят этих героев
потому, что они так или иначе отражают их чаяния и стремления.
Но почему же в таком случае крестьянские движения всегда
терпят поражение?
45
Ответить на этот вопрос ни Сергей, ни его друзья, конечно, не
могли.
Ответ пришел позднее, после знакомства с марксистской лите-
ратурой.
Наряду с неустанно интересовавшими его политическими воп-
росами Сергей продолжает увлекаться математикой, физикой и хи-
мией. Эти занятия настолько захватывали его, что он забывал об
отдыхе и развлечениях. Бывало, в выходной день гимназисты гуля-
ют по улицам, паркам, ходят в театр, а Сергей сидит за книгой и
проводит опыты.
Однажды в праздничный день товарищ по гимназии Юрий Бу-
лат зашел к Сергею, чтобы пригласить погулять, и застал его за
опытами по химии.
— Хочешь, Юра, покажу тебе интересную штуку, — сказал
Сергей и стал проделывать разные манипуляции с колбой, в кото-
рой было какое-то серое вещество. В колбе вспыхнули огоньки и
стали рассеиваться красными веерами.
Увлеченный необычным зрелищем, Булат сам забыл о прогулке.
Поздно вечером по дороге домой он встретил группу гимназистов
и рассказал им о своем посещении Лазо.
— Как это не похоже, братцы, на нас, праздношатающихся.
Нет, я решительно уверен: из Сергея получится большой человек.
Лазо восторгался передовыми русскими учеными, которые, не-
смотря на тяжелые условия ведения научной работы, сумели вне-
сти столь крупную лепту в мировую науку. Он восхищался дарвой
на Руси женщиной-математиком Софьей Ковалевской, ее волей, це-
леустремленностью, умением бороться с предубеждениями, ее ре-
шением посвятить всю свою жизнь делу служения науке.
В своем дневнике он записал слова Софьи Ковалевской: «Силь-
ное чувство будит ум». И добавил от себя: «Только сильная воля
сообщает уму и чувству силу и бодрость».
Развивая эту мысль, Сергей писал: «Условия определяют ра-
зум, интеллект, который сначала смутно чувствует определение цели
и задачи, а потом все больше дает себе в них отчет, побуждаемый,
конечно, и могучей волей... Недаром в хижине крестьянина может
родиться великий человек — Ломоносов».
Особенностью Сергея было то, что он не ограничивался теоре-
тическим усвоением основ наук, а всячески стремился найти им
практическое применение.
В одном из своих набросков с размышлениями о жизни Сергей
писал: «В основу понятий о жизни нужно положить деятельность в
самом широком смысле этого слова, сделать эту деятельность раз-
нообразнее».
В 1911 году, увлекшись механикой, он исходил все технически
оснащенные предприятия, которые в то время были в городе. Прав-
да, их было не так-то уж много: несколько мельниц, макаронная
фабрика, два небольших механических завода — Ланге и Сербова.
«Особенно часто, — вспоминает И. Козловский, — мы ходили в же-
лезнодорожное депо. Там мы познакомились с машинистом манев-
рового паровоза, который иногда нас пускал в свою будку. От него
мы научились управлять паровозом».
Дома Сергей организовал нечто вроде токарно-слесарной ма-
стерской. Он сам мастерил мебель, рамы для ульев, чинил колеса,
телеги и даже соорудил небольшую динамо-машину и ветродвига-
тель.
46
Учащийся 7-го класса гимназии Сергей Лазо был всесторонне
развитым юношей. Он глубоко изучал основы наук, много думал
над сложными философскими вопросами. Он говорил: нужно искать
правду всюду, даже там, где менее всего можно ее найти. И сам
неутомимо искал правду.
Искал он ее в книгах, на уроках, в разговорах со старшими.
А больше всего — в самой жизни.
С этой-то целью и задумал он совершить вместе с товарищами
экскурсию по югу Молдавии.
Близился конец учебного года. Гимназисты строили планы про-
ведения летних каникул. Дворянские сынки, видевшие в Сергее че-
ловека своего круга, звали его принять участие в параде «потеш-
ных войск», который должен был состояться в Петербурге.
Дело в том, что в 1911 году по инициативе министра просве-
щения, известного бессарабского помещика-мракобеса Кассо, и с
согласия военного министра были вновь организованы «потешные
полки», созданные еще Петром I. Шефом «потешных» числился нас-
ледник Алексей. Эти полки должны были укреплять у молодежи
любовь и верность «царю и престолу». Все занятия «потешных»
сводились к выработке молодцеватого отдавания чести и хождения
в ногу с игрушечными деревянными ружьями. Ничему другому их
не учили.
Гимназистам было предложено вступить в эти «войска». Их
прельщали многообещающей поездкой в Петербург.
На предложение записаться в «потешные» Сергей ответил:
— Игра в солдатики не для меня.
У него были другие планы.
...Закончились летние каникулы, возобновились занятия в гим-
назии. Это было время нарастания рабочего движения. Подтверж-
далось предвидение большевиков о неизбежности революционного
подъема. Оппозиционные настроения проникали и в учебные заведе-
ния. Демократически мыслящие преподаватели и революционно на-
строенные учащиеся стали все чаще выражать свое недовольство
порядками, царившими в гимназии.
Эти настроения оказали влияние и на Сергея Лазо. Он стал
порой открыто высказывать свое презрение к тем, кто приспосабли-
вался к существующему строю и угождал власть имущих.
Характерен в этом отношении один эпизод. Как-то раз «почер-
невший» Грузинов собрал учащихся старших классов на площадке
перед зданием гимназии и, захлебываясь от восторга, стал расска-
зывать о впечатлениях, вынесенных из Петербурга, со смотра «по-
тешных полков». Особенно восторженно говорил он о шутовском
параде.
Сергей слушал, слушал и не удержался, бросил реплику:
— Бессмысленная затея! — И при всеобщем молчании доба-
вил: — Такой клоунадой любовь и преданность престолу не укре-
пишь.
Грузинов резко оборвал его:
— Не дело гимназиста рассуждать об этом!
Расходясь, ребята пожимали Сергею руку. И никто не думал,
что этот инцидент будет иметь какие-то последствия.
Грузинов передал слова Лазо дирекции. Припомнили речь Сер-
гея на похоронах Кондратского и другие случаи проявления «воль-
нодумства», на которые раньше не обращали особенного внимания.
Лазе был отнесен в разряд «неблагонадежных», «крамольников».
47
Последние месяцы учебы Сергей продолжал упорно заниматься
естественными науками. К этому времени он хорошо знал произве-
дения Дарвина, был знаком с работами Тимирязева, Мечникова,
Сеченова и других выдающихся ученых. У него уже окончательно
сложился атеистический взгляд на мир.
Характерен в этом отношении эпизод, рассказанный гимназиче-
ским другом Сергея — Юрием Булатом.
«Это было зимой 1912 года. Мы стояли с Сережей в гимнази-
ческой церкви и. слушали священника, который скучным, казенным
языком опровергал теорию Дарвина. Скучно и неубедительно. Мы
переглядываемся с Сережей, улыбаемся и не верим ни одному
слову. Теория Дарвина? Мы ее знаем слишком хорошо для того,
чтобы глупая речь священника могла поколебать наши сердца.
— Слушай, Юрка, — говорит мне Сережа, выходя из церкви,—
тебе не кажется, что бог выдуман людьми для того, чтобы разру-
шать все разумное и красивое? Мне кажется, что люди могли бы
выдумать более привлекательный образ бога и уж во всяком слу-
чае не поручать ему полицейских функций душителя беспокойных
вопросов.
Такое определение религиозной сущности и ее полицейски-при-
кладного характера мне необычайно понравилось. Это был отклик
на запросы и мысли, давно меня волновавшие».
Но вскоре гимназические неприятности отошли на второй план
перед новым злодеянием царизма.
Отзвуки выстрелов в далекой Сибири дошли до южных окраин.
Расстрел мирной демонстрации на Ленских приисках возмутил на-
род и, как писал В. И. Ленин, «явился поводом к переходу рево-
люционного настроения масс в революционный подъем масс»'.
Сергей чувствовал, что и он молчать не может. Все честное,
хорошее, что было в нем, рвалось наружу. Он уже тогда понимал,
что пока в России будет существовать самодержавие, такие со-
бытия, как Кровавое воскресенье и Ленский расстрел, неизбежны.
С жаром настоящего пропагандиста говорил Сергей своим то-
варищам:
— Российский царь хочет остановить историю кнутом и висели-
цей, расстрелами и тюрьмой, но это ему не удастся. Грядущая ре-
волюция неизбежна, и не исключена возможность, что и нам при-
дется в ней принимать участие.
Но какое? Этого Лазо еще не знал. Он знал только, что во
всяком деле нужны глубокие знания и опыт. Нужны они и для на-
учной деятельности, и для активного участия в революции.
— Кто не обладает знаниями, тот может подражать, но не
творить, — говорил он, — а мы готовим себя творить новое. Только
знание может дать сознательную решимость, находчивость и разум-
ную инициативу.
И Сергей упорно учится, много читает, правда, бессистемно —
не было у него опытных наставников, которые могли бы подсказать,
что следует читать. Поэтому Сергей читал все, что попадалось ему
под руки.
Прочел он и сочинения социалистов-утопистов: Сен-Симона,
Фурье, Оуэна. Их мысли о братстве народов, о бесклассовом об-
ществе приводили юношу в восторг.
1 В. И. Л е п и н. Поли. собр. соч., т. 18, с. 86.
43
Обдумывая возможность создания лучшего, более справедливо-
го социального строя, Сергей дошел до своеобразного, еще прими-
тивного понимания коммунизма.
«Я орудовал, — писал он, — теми ограниченными понятиями,
которые возникли при некотором, правда, беглом знакомстве с коо-
перацией. А воображение уже нарисовало светлыми красками кар-
тину коммунистической жизни городов и деревень. Этим мыслям я
отдавался со страстью; часами раздумывал над особенностями это-
го строя».
К этому времени относится знакомство Сергея с букинистом,
державшим магазин в Кишиневе, по Пушкинской улице. Букинист
этот был связан с революционными организациями.
Долго он «прощупывал» юношу, но, убедившись в прогрессив-
ности его взглядов, стал осторожно давать ему подпольную лите-
ратуру.
Кирилл Андреевич Козорец, работавший в те годы в усадьбе
Лазо, вспоминает, что Сергей читал много, но очень осторожно:
видно, были среди его книг и «запрещенные». На этой почве не раз
возникали ссоры между сыном и матерью. Однако Сергей считал
необходимым читать все, что ему может помочь по-настоящему уз-
нать жизнь. С этой же целью он посещал публичные лекции, что
было запрещено гимназистам и что приводило в ужас его мать.
Боясь, что все это в конце концов может дурно кончиться, она
умоляла Сережу отказаться от посещения недозволенных лекций и
чтения «крамольных» книг. Но Сергей был неумолим.
— Волков бояться — в лес не ходить. Не так страшен черт,
как его малюют, — отвечал он ей.
Иногда у того же букиниста ему удавалось достать и больше-
вистскую «Правду».
«Припоминаю случай, происшедший в мае 1912 года, — пишет
соученик Сергея А. И. Штейн. — Когда мы узнали из объявления
начальника полиции (в «Бессарабских губернских ведомостях») об
изъятии газеты «Правда», если она появится в Кишиневе, Лазо
предложил нам идти в магазин к букинисту и узнать, что это за га-
зета и о чем в ней пишут. Букинист дал нам почитать газету, но
взять ее с собой не разрешил. После этого я узнал, что Лазо давно
читает запрещенную литературу».
Об этом же случае рассказывает и другой его гимназический
товарищ— И. Козловский.
«Сергей, — пишет он, — повел нас однажды в букинистический
магазин на Пушкинской улице. Хозяин магазина дал нам газету не-
большого формата с заголовком «Правда». С собой взять ее не
разрешил. Мы прочитали газету полностью в магазине. В ней пи-
салось о возмущениях и недовольствах рабочих и крестьян в Пе-
тербургской и Московской губерниях. У этого же букиниста, как
потом мне стало известно, Сергей брал книги, запрещенные для гим-
назистов».
А вот еще эпизод, характеризующий настроения Сергея в по-
следний школьный год, накануне вступления в «большую жизнь».
Весной 1912 года исполнилось сто лет со дня присоединения
Бессарабии к России. 16 мая, в день юбилея, в Пушкинской ауди-
тории состоялся вечер, на который собралась главным образом
привилегированная часть дворянства, купечества и видные чинов-
ники губернии. Как сын дворянина, присутствовал на этом вечере и
Сергей Лазо. Он пришел сюда прежде всего потому, что очень лю-
49
бил русскую музыку и особенно оперу. А в этот вечер ставилась
опера Михаила Глинки «Иван Сусанин».
В Пушкинской аудитории собралась господствующая верхушка
губернии: расфранченные мужчины, женщины в изысканных наря-
дах, украшенных драгоценностями.
Делясь с товарищами впечатлениями о вечере, Сергей говорил
им в антракте:
— Поглядите, какое общество нас окружает: с виду оно кра-
сивое, но в то же время оно жалкое и ничтожное. В этом я уже
убедился. Все они — скучающие, ленивые — боятся малейшего ша-
га не по шаблону. Живое слово их пугает, новая мысль их беспо-
коит. Но история не простит им всего этого. В недалеком будущем
она сметет все это старое, отживающее свой век, а на смену при-
дет новое, молодое, прогрессивное, революционное.
Один из соучеников Лазо пишет в своих воспоминаниях: «Пом-
нится мне, после окончания оперы мы шли некоторое время вместе
по Александровской улице. Разговор, начатый Сергеем в театре,
продолжался. Он говорил: «Настанет конец бесправию, бесчеловеч-
ности и унижению, которые несет на своих плечах народ россий-
ский. Может ли он дальше терпеть ту унизительную нищету, кото-
рую царские сатрапы стараются спрятать своими приказами?»
Сергея отталкивала высокомерность и заносчивость юношей его
круга, их внутренняя пустота, отсутствие духовных интересов, ме-
лочность суждений, сводившихся к пересудам и сплетням, чрезвы-
чайная снисходительность к себе и строгость к другим.
Долгое соприкосновение с этим ограниченным и душным мир-
ком оттачивало у Сергея ненависть к обывательскому эгоизму. Он
возмущался ханжеством, которое царило в дворянских семьях,
лживой моралью, за которой крылось поругание человеческого дос-
тоинства. Все это было глубоко чуждо Сергею: «В нем и тени не
проглядывало того самовлюбленного чванства, — вспоминает его
преподаватель С. Орлов, — которое было так характерно для мно-
гих учащихся из «боярских» (дворянских) фамилий Бессарабии».
Сергей ценил в человеке не происхождение, а прежде всего
мысль, деятельность, свободолюбие.
«Мне смешны были люди, — писал он, — желания которых не
шли дальше богатства. И я не раз говорил самому себе: не теряй
молодые годы, много не наверстаешь, потом придут заботы, дела,
и не вернуть человеку того, что упущено в молодости».
Но вот учеба в гимназии подходит к концу. Оглядываясь на
пройденный путь, Сергей подводит итоги своему пребыванию в
школе. Хорошие это итоги. Из 12 предметов, перечисленных в аттес-
тате зрелости, восемь оценены «отлично», четыре — «хорошо».
Был июньский день, ясный, полный света, солнца. К красивому
зданию гимназии (тому самому, против которого ныне стоит пед-
институт) то и дело подъезжали кареты, украшенные фамильными
гербами. Разодетые в роскошные костюмы и платья папы и мамы
ожидали в вестибюле своих сыновей, получающих аттестаты зре-
лости.
Спета последняя молитва, выслушаны последние напутственные
речи наставников. На лицах выпускников радость, все взволнован-
ны, слышатся поздравления, теплые, хорошие пожелания.
Среди этой ликующей, смеющейся молодежи бросался в глаза
юноша с красивой копной черных волос, темными глазами, задум-
чиво обращенными вдаль. Казалось, он пытался разглядеть свое
50
неизвестное будущее. Оно представлялось ему прекрасным, много-
обещающим и в то же время тревожно-опасным. Лазо думал о
том, что ему предстоит изведать многое, что цель его жизни тре-
бует, чтобы он шел не по тому пути, по которому советуют нас-
тавники.
Может быть, в результате именно этих раздумий и произошел
эпизод, который так неприятно взволновал гимназическое началь-
ство.
По давно заведенному обычаю, выпускники фотографировались
для виньетки в гимназической форме и обязательно с нагрудным
значком, который выдавался вместе с аттестатом зрелости.
Значок был в виде ромбика. В верхней его части помещалось
изображение двуглавого орла — символа русского самодержавия.
Садясь перед объективом, Сергей на глазах у всех снял этот
значок, говоря:
— Едва ли из меня получится слуга и защитник престола и
венценосцев.
Гимназисты переглянулись. Многие последовали его примеру и
сфотографировались без значков...
Так развивались и крепли прогрессивные взгляды Лазо.
К этому времени в основном формируются основные черты ха-
рактера Сергея: исключительная скромность, искренность и чест-
ность, трудолюбие, чувство дружбы и товарищества, стремление
отдать свои силы делу освобождения трудового народа. В нем вое-
дино сливались внутренняя и внешняя красота.
«Сергей был фигура цельная, монолитная. Высокий, энергич-
ный, с румяными щеками, детски-невинным ртом, прелестным, ма-
тового цвета лицом и блестящими черными глазами, он был вопло-
щением юношеской свежести, красоты и здоровья», — писал, вспо-
миная о Сергее последних гимназических лет, Юрий Булат.
Говорил Сергей быстро, образно, убедительно, слегка картавя,
что придавало его речи какую-то особую, интимную прелесть. Все
движения его были порывисты, страстны, изобличали неистощимую
энергию.
В преданности Сергея как друга его гимназические товарищи
имели возможность убедиться множество раз и в большом, и в
малом деле.
Вот что вспоминает о нем Юрий Булат.
«Товарищ он был изумительный. Никогда не забуду одного
эпизода из гимназических дней. Мы ушли далеко за город на раз-
ливы Быка кататься на коньках. На ходу я стал перекладывать
револьвер из кармана в карман и, упав на лед, прострелил себе
руку. От потери крови я стал быстро терять сознание. Сергей
с одним из моих товарищей с невероятными усилиями протащили
меня по льду к городу в больницу. На следующий день был гим-
назический вечер, но Сергей остался со мной, разделив мое одино-
чество...»
Учение Сергею давалось сравнительно легко. Превосходно зная
предметы, он охотно помогал отстающим товарищам. Урывая дра-
гоценное время от чтения и сна, Сергей добросовестно выполнял
добровольно взятые на себя обязанности. «Я должен был зайти
к Жене и объяснить ему сферические зеркала, — отмечал он в
дневнике. — Зашел и объяснил ему».
Такого рода заметки часто встречаются в дневниках Сергея.
Но вот сданы последние экзамены. Шумно отпразднован вы-
51
пускной вечер. Пришло время расставаться с гимназическими
друзьями, с которыми столько было продумано и пережито.
Однажды Сергей и четыре наиболее близких его товарища за-
шли в летний ресторан городского сада (ныне сад им. А. С. Пуш-
кина), чтобы за стаканом молдавского вина на лоне природы по-
говорить, помечтать о будущем.
Сергей в этот вечер был в приподнятом настроении, с жаром
декламировал любимые пушкинские стихи.
Поужинав, друзья собрались возле памятника поэту и долго
молча стояли перед ним. Наконец Сергей прервал молчание:
— На памятнике написано: «Здесь, лирой северной пустыни ог-
лашая, скитался я...» А, ей-богу, следовало бы поставить еще дру-
гие строки:
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу мне бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута •— и стихи свободно потекут.
Сравнивая скромный памятник великому гению России с пыш-
ностью памятника, воздвигаемого в Одессе палачу русского народа
Столыпину (на него, по сообщению «Бессарабских губернских ве-
домостей», было ассигновано сорок тысяч рублей), Сергей не мог
скрыть своего возмущения.
— В этом вся царская Россия, — говорил он.
На другой день Сергею предстояло ехать в село Пятра, в быв-
шее свое родовое имение, проданное Еленой Степановной в 1906 го-
ду Фокшеняну. Сергей был дружен с сыновьями этого помещика и
всегда был у них желанным гостем.
Сергея притягивала Пятра и тем, что с нею были связаны его
беззаботные детские годы, воспоминания об отце, о первых друзь-
ях — крестьянских ребятах. Знал Сергей, что друзья детства встре-
тят его с радостью.
«Когда Сергей приезжал к нам в деревню, встречали мы его
как старого друга», — рассказывает колхозник села Пятра Г. В. Ро-
манюк.
После долгой и упорной учебы Сергей полностью отдался
сельским развлечениям.
Так в играх и забавах незаметно пролетел июль и каникулы.
Необходимо было вернуться в Кишинев, чтобы готовиться к пред-
стоящим экзаменам в институт. Друзья всей гурьбой проводили
его до знаменитой кручи... Последние рукопожатия, крепкие объя-
тия, и вот Сергей в бричке, запряженной двумя лихими рысаками,
мчится в Кишинев. Мчится, чтобы оттуда продолжать свой путь в
неведомый далекий Петербург.
М. ГУБЕЛЬМАН
В светлую даль
Созданная но замыслу Петра I могучими руками русского на-
рода столица России со своими широкими улицами и проспектами,
закованными в гранит каналами и величественными зданиями стро-
гой архитектуры восхищала каждого, кто впервые попадал в этот
великолепный город.
Но Сергей Лазо относился как-то спокойно ко всему, что он
видел, что окружало его. Вначале он был поглощен подготовкой
к конкурсным экзаменам — приходилось усердно заниматься. Не по-
надеявшись на свои знания, он поступил на специальные курсы.
Когда экзаменационные волнения остались позади, перед ним встал
вопрос, в какой же институт идти учиться. Он выдержал конкурс
сразу в два: технологический и путей сообщения.
И Лазо выбрал технологический.
Занятия в институте отнимали много времени. Однако интересы
юноши были гораздо шире учебного расписания.
«Новый большой город, куда я попал, — писал он в дневнике,—
сразу всколыхнул много запросов. Все они настойчиво требовали
ответа. Жизнь столицы не ослепила меня своим блеском, не оглу-
шила своим шумом, наоборот, спокойно наблюдая ее, я все сильнее
проникался сознанием глубокой закономерности тех... вопиющих
противоречий, которыми полна эта жизнь. Читал ли я книгу гени-
ального человека, я поражался его светлому уму, я чувствовал за
этим умом жизнь, обильно залитую светом мыслей, и тем самым
я болезненно чувствовал, что у меня этого света нет... Говорил ли
я с товарищами-универсантами, я поражался их уменью легко рас-
суждать о массе новых предметов, в которых я еще очень мало
смыслил. Наконец, я был одинок, я знал, что есть другие люди с
сильной мыслью, упорной волей и страстным чувством, но их не
было среди моих друзей...»
Петербург жил в ту пору бурно, взволнованно, тревожно. Го-
род находился под влиянием всевозрастающего протеста широких
масс против чудовищного злодеяния жандармов на Ленских золо-
тых приисках. События в далекой Сибири с огромной силой отзы-
вались на берегах Невы. И только ли Невы? Весь мир был потря-
сен неслыханным преступлением — расстрелом рабочих.
На заводах, фабриках, в мастерских, учебных заведениях шли
сходки, собрания, на которых гневно осуждалось правительство ца-
ря Николая за расстрелы рабочих и убийства политических заклю-
ченных в каторжных тюрьмах. Учащаяся молодежь вместе с рабо-
чим классом подняла красные знамена и на слова министра Ма-
карова «так было, так будет» грозно ответила: «Да, «так было», но
так уж не должно быть».
В то время проводились выборы в IV Государственную думу.
В своей избирательной платформе большевики выступали против
царского самодержавия, за подлинную свободу, за торжество под-
линной демократии.
«...Теперь наша партия идет в Думу не для того, чтобы играть
53
там «в реформы», не для того, чтобы «отстаивать конституцию»,
«убеждать» октябристов или «вытеснять реакцию» из Думы, как
говорят обманывающие народ либералы, а для того, чтобы с дум-
ской трибуны звать массы к борьбе, разъяснять учение социализ-
ма, вскрывать всякий правительственный и либеральный обман, ра-
зоблачать монархические предрассудки отсталых слоев народа и
классовые корни буржуазных партий, — одним словом для того,
чтобы готовить армию сознательных борцов новой русской рево-
люции» ', — писал В. И. Ленин.
Большевики-депутаты разоблачали в Государственной думе по-
литику правящих классов. На всю страну прозвучала с трибуны
думы написанная Лениным речь по аграрному вопросу, в которой
был выдвинут лозунг о конфискации помещичьей земли.
Революционное движение нарастало с каждым днем. В демо-
кратическом лагере студенчества созрела решимость слить свои
судьбы с судьбами тех, кто борется за освобождение трудящихся, за
новую жизнь. Министерство народного просвещения (которое
В. И. Ленин назвал «министерством народного затемнения») пыта-
лось уничтожить существовавшую тогда известную автономию учеб-
ных заведений, увольняло видных прогрессивных профессоров. Это
еще более усиливало негодование и протесты.
Студенчество, как и все общество, разделилось. Образовалось
множество групп и группировок. Всюду шли горячие споры между
сторонниками различных политических взглядов. В Петербургском
университете наряду с организацией социал-демократов были ор-
ганизации, враждебные новым веяниям. Черносотенцы — члены
«Союза русского народа» —и так называемые академисты диким
свистом, погромными выкриками встречали каждую революционную
речь, каждый революционный лозунг. Здесь сходки часто конча-
лись вмешательством полиции.
Борьба идеологий происходила и в технологическом институте,
где учился Лазо.
В среде студенчества было много молодых людей, которые с
открытой душой шли навстречу новому, отдавали ему все свои
помыслы, презирая грозившую им опасность. Но было немало и та-
ких, о которых М. Горький говорил:
«Внутренно оборванный, потертый, раздерганный, он то друже-
любно подмигивает социализму, то льстит капиталу, а предчувствие
близкой социальной гибели еще быстрее разрушает крохотное ра-
хитичное «я».
Во многих студенческих землячествах шла борьба за то, чтобы
приблизить свою деятельность к общественной и политической жиз-
ни страны. Интересно отметить, что владивостокское землячество
было одним из первых, где демократическое меньшинство энергично
боролось против реакционеров и «болота», за обновление земляче-
ства, за участие его в освободительном движении. Возглавляли это
меньшинство К. А. Суханов и В. М. Сибирцев, впоследствии выда-
ющиеся деятели Коммунистической партии на Дальнем Востоке.
Такая же борьба происходила и в студенческих организациях
сибиряков, объединявшихся советом сибирских землячеств.
Тяжело приходилось тем, кто не имел еще твердых взглядов,
ясной программы, до конца определившихся убеждений, но кто ис-
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, с. 458.
54
кренне хотел разобраться в так называемых проклятых вопросах
жизни, искал надежный политический компас, чтобы направить свою
жизнь по верному руслу. Найти такой компас было тем более
трудно потому, что в литературе того времени преобладали упад-
нические настроения. Часть интеллигенции отходила от революци-
онной борьбы. У неустойчивых элементов это вызвало растерян-
ность, уныние.
Партия же рабочего класса, партия Ленина росла и крепла.
Молодежь продолжала свои поиски и находила правильную доро-
гу в жизнь.
В одной из аудиторий психоневрологического института происг
ходило собрание совета сибирских землячеств. Обсуждался вопрос
об участии студентов в общей революционной борьбе трудящихся
России против царского самодержавия. Интерес к этому вопросу
в высших учебных заведениях был настолько велик, что на собра-
ние пришли представители и других землячеств.
Бурно проходило это собрание. Особенно разгорелись страсти,
когда один из ярых академистов резко выступил против вовлече-
ния студенчества в политическую жизнь страны.
Говорили все пылко, горячо, перебивая друг друга. Председа-
тельствующему едва удавалось сдерживать разбушевавшуюся мо-
лодежь:
— Прошу, друзья, потише и по очереди. Всем будет дана воз-
можность высказать свое мнение.
— Я, господа, считаю, что задача землячеств — экономическая
помощь студентам, а не революционная работа, — говорил акаде-
мист. — Мы должны защищать интересы народа, оберегать его
жизнь, а не вовлекать в авантюры во имя туманных целей. Да,
господа! — истерически закричал он. — Все знают, чем кончались
такие авантюры в пятом году, на Лене в двенадцатом году. Море
крови, господа!! Мы не хотим крови! Довольно! Да! Надо убедить
капиталистов отдать часть своих богатств беднякам. Но не силой
оружия, а вдохновенным словом. Мы не должны допускать бойни
в цивилизованном обществе.
— Какая чепуха! — возмущенно заметил студент в пенсне с
металлической оправой. Это был Всеволод Сибирцев, отбывший
заключение за участие в демонстрации против расстрела рабочих
на Ленских приисках. — Что наш коллега предлагает? Нет, вы по-
слушайте только, что он предлагает! Он хочет мирным путем, без
борьбы заставить капиталистов облегчить жизнь народу. Да это
же утопия! Бред! — горячился Сибирцев. — Только в борьбе мож-
но свергнуть тиранов и построить новый мир.
— Позвольте мне, господа, — сказал бледнолицый блондин, по-
правляя длинными пальцами очки в золотой оправе. — Я не пони-
маю, господа. При чем тут борьба? Мы совсем не намерены ни с
кем воевать. .Мы мирные люди, студенты, мы приехали учиться, у
нас землячество, содружество молодых индивидуумов, связанных,
так сказать, географическими узами. И только. Мы внепартийная
организация, созданная для помощи друг другу. А некоторые не
в меру горячие головы пытаются сбить нас с правильного пути. На-
ше дело познавать науки, а не заниматься политикой.
— А кто же будет помогать народу? — вспылил Сибирцев.
— При чем тут народ? — недоуменно пожал плечами блон-
дин. — Я за народ — пожалуйста. Думаю, в нашем землячестве не
найдется индивидуума, который возражал бы против народа.
55
— Пустая болтовня! — решительно сорвался с места студент в
темно-синей сатиновой косоворотке. Это был Суханов. Горячо и
страстно он начал доказывать, что новое всегда рождается только
в борьбе.
— Мы не имеем права сидеть сложа руки, — говорил он, — ког-
да народ переживает такой серьезный и знаменательный период
своей истории. Мы должны активно участвовать во всей политиче-
ской жизни страны. Посмотрите, что творится вокруг. Разве можно
забыть и простить самодержавию пятый год, убийства политичес-
ких заключенных на нерчинской каторге, Ленский расстрел, кара-
тельные отряды?.. Ведь тысячи людей замучили, изувечили, осиро-
тили, сделали нищими. А за что? За то, что они осмелились под-
нять свой голос против многовековой нужды и бесчеловечной эк-
сплуатации. А вы хотите отделаться от политики, — бросил он в
сторону студента в золотых очках. — Народ с презрением отвер-
нется от вас. Ему не нужны сочувствующие. Ему нужны борцы.
Кто не пойдет с народом, того революция сметет с пути. Вот уви-
дите...
На этом собрании присутствовал и Сергей Лазо. Он внима-
тельно слушал все, о чем говорили студенты, и понял, что симпа-
тии его на стороне тех, кто правду ищет в борьбе.
Домой Сергей в эту ночь не пошел — он жил далеко — и от-
правился ночевать к своему кишиневскому приятелю Юрию Була-
ту, который после окончания гимназии также учился в Петербурге.
В комнате Юрия Булата была койка, заправленная байковым
одеялом, три-четыре стула, этажерка с книгами, самодельная ве-
шалка из крученой проволоки, небольшое зеркальце на стене — ти-
пичная обстановка, в которой учились, жили, мечтали о путях в
лучшее будущее многие петербургские студенты.
— Что с тобой? — спросил Булат, увидев своего друга взвол-
нованным и возбужденным. — Уж не влюблен ли?
— Да-да... Кажется, да, — машинально ответил Лазо, продол-
жая думать о своем. — Понимаешь, Юрий! Я был сегодня на соб-
рании сибирских землячеств. Там так горячо спорили — голова кру-
гом идет. Было, конечно, о чем спорить. Не так все просто, когда
речь идет о месте человека в жизни. Больше всего мне понравилось
выступление Суханова. Очень интересный человек этот Суханов. Он
так умно, правильно говорил. Когда я слушал его, то все время ду-
мал: «Вот человек, который знает, что делать, как жить». Я совсем
не завистливый, зависть — плохое чувство, но ему я, кажется,,
завидую.
— Ты?.. Завидуешь? — удивился Булат. — Это на тебя не по-
хоже.
— А знаешь почему? Я позавидовал его сильной мысли, ка-
кой-то, по-моему, упорной воле, страстному чувству, а главное —
тому, что он нашел уже себя. У него ясная дорога, а у нас с то-
бой пока ее нет. Мы все возмущаемся несправедливостью, ищем
кого-то, фантазируем, мечтаем, а куда идти, как жить, что делать,
чтобы перестроить все по-новому...
— Позволь, позволь, — прервал его Юрий. — И наша дорога,
по-моему, вполне ясна. Получим высшее образование, многое узна-
ем, а там видно будет, что делать и как жить, чтобы бороться за
правду, за справедливость. Ты ведь и сам говорил об этом, когда
поступил в институт, помнишь?
— Ну говорил, думал, а теперь вижу, что был не прав,—
56
сказал Лазо. — Нельзя отгораживаться от жизни студенческим
мундиром.
— Учись, пока молод, потом не наверстаешь,— возразил Бу-
лат. — Тем более, что учиться тебе легко. У тебя мама, имение.
Каждый месяц тебе присылают деньги.
— Именно деньги, — вспылил Лазо. — Может быть, это имение
и эти деньги и не дают мне спокойно жить, спать, учиться. Мне
всегда смешны были люди, желания которых не шли дальше бо-
гатства. А теперь мне совсем даже не смешно. Я их просто прези-
раю, понимаешь? Пре-зи-раю!..
— Не говори, Сергей, ерунды, — засмеялся Булат, махнув ру-
кой.
— Ну скажи, пожалуйста, — не унимался Лазо, — почему я
должен иметь дом, усадьбу, землю, деньги, носить пояс с сереб-
ряной пряжкой, — он с досадой снял пояс и повесил его на спинку
кровати, — а ты бегаешь с утра до вечера по городу, даешь уро-
ки, переписываешь ноты, чтобы заработать кусок хлеба на жизнь?
Ты что, хуже меня?
Булат молчал.
— Ну скажи, хуже? — допытывался Сергей. — Нет-нет! Суха-
нов тысячу раз прав. Все надо перекроить, переделать заново. Все!
Жить только ради того, чтобы жить, — недостойно высокого звания
человека. Человек — это частица огромного коллектива, и каждый
должен иметь свое определенное место в жизни, в общей борьбе.
Если его нет, он обязан его найти.
Всю ночь спорили друзья...
С каждым днем Сергей все больше и больше размышлял о
своем привилегированном положении в студенческой среде. И у не-
го зародилась мысль отказаться от собственности. Но как? В ка-
кой форме это сделать?..
Он ограничил свои материальные потребности, часть денег от-
давал неимущим товарищам. Но эта добродетель скоро стала его
раздражать: «Подумаешь, меценат!» Главный вопрос жизни — спра-
ведливость — оставался ведь нерешенным...
Покончить с прошлым. Да! Покончить навсегда, вырваться из
среды, которая тебя вырастила, воспитала. Но как избавить себя
от груза собственности, который сдерживает твои порывы, путается
в ногах, мешает жить так, как тебе хочется?..
Записи в дневнике передают большую внутреннюю борьбу Сер-
гея в те годы, когда формировался его характер, взгляды на жизнь.
«Кто же я такой? — писал он. — Кем я хочу и кем я должен
быть? С чем я должен при этом считаться? Со своими ли мыслями,
выстраданными убеждениями или с чем-либо другим?! Не совершу
ли я преступления перед своим дальнейшим развитием, если хоть в
малой степени в выборе своей деятельности буду чувствовать при-
нуждение родной среды? И тут, — пишет он далее, — мысль, яр-
кая и сильная, возникла в голове: ты должен отрешиться от всего,
стать человеком «без имени, без роду и племени» и решать сам на
основании своих знаний и стремлений, кем ты должен быть...»
Но и это оказывается не так-то просто.
Хорошо зная среду, в которой он родился и вырос, Лазо по-
нимал, что отход от нее сопряжен с большими трудностями, с борь-
бой против нее. Привилегированные классы — дворянство, буржуа-
зия — мстительны. Они будут злобно преследовать всякого, кто
57
добровольно покинет их ряды. Но это не поколебало уверенности
Сергея в правильности своего выбора — порвать с прошлым и на-
чать новую жизнь. Он был выше породившей и воспитавшей его
среды и ясно понимал, что правда, которую он так долго ищет,
находится вне ее.
Его идеалом стал трудящийся человек с сильной волей, зака-
ляющий свой характер в непрерывной борьбе за свое право жить
лучше.
«Быть в рядах рабочего класса, бороться вместе с ним за луч-
шую жизнь — для этого надо прежде всего и самому приобщиться
к труду,—размышляет Сергей и делает такую запись в дневнике:
«...Если ты хочешь быть господином и самого себя и своих поступков—
приучай себя к труду и закаливай себя лишениями, — пусть тебя
не страшит суровая жизнь, наполненная физическим трудом. Ты
должен не только изучить в совершенстве свою специальность, но
должен знать какой-либо труд или ремесло. Сочетать последнее с
разносторонним развитием вполне нам по силам».
Интересуясь разными ремеслами: печатным, сапожным и други-
ми, Сергей особенно склонялся к слесарному, считая, что ему, ме-
ханику по образованию, легко будет изучить это ремесло в один год.
И он стал систематически работать в институтской мастерской.
Сергей занимался спортом, полагая, что мускулы нужно упражнять
и гимнастикой и настоящим физическим трудом. Герой романа Чер-
нышевского «Что делать?» Рахметов, вспомнил он, тоже ведь уси-
ленно закалялся спортом. И не напрасно.
«...Нужно быть готовым, — записывает Лазо, — чтобы во время
всяких передряг не быть застигнутым врасплох... Полезно уметь хо-
рошо плавать и, главное, хорошо и много ходить пешком. При-
вычка к работе и лишениям сделает тебя своим человеком среди
трудящихся и обездоленных...»
Несправедливость капиталистического общества вызывала в его
душе решительный протест, и он пишет: «Всем существом моим...
овладевало стремление к знанию и стремление к действию. Ради
этих стремлений я готов был пожертвовать... личным счастьем...
Действия эти не отличались вначале большой политической
ясностью и определенностью. Общественная деятельность в инсти-
туте сводилась главным образом все к тому же «меценатству», по-
кровительству неимущим, — для них подыскивал работу, собирал
деньги среди состоятельных студентов, отдавая дань идеям, взятым
из арсенала народничества. В ту пору ему казалось, что помощь
народу своим личным трудом, средствами, известное самопожерт-
вование и есть то главное, с чего следует начать борьбу за пере-
устройство мира.
В 1915 году стали возникать добровольческие отряды братьев
милосердия для оказания помощи раненым в госпиталях и на эва-
куационных пунктах. Желая помочь «страждущим братьям», Сер-
гей Лазо также записался в такой отряд, прошел курсы и стал уха-
живать за ранеными солдатами.
Но это дело, казавшееся ему ранее большим и серьезным,
вскоре перестало его удовлетворять. Рассказы раненых о положе-
нии на фронте, о зверском отношении офицеров к солдатам, о пре-
дательстве высших чинов царского правительства, воровстве интен-
дантов все более убеждали его в том, что молодые люди, стремя-
щиеся к правде и справедливости, должны идти другими путями-
дорогами к своей цели.
58
Большое впечатление произвел на Сергея разговор с одним ра-
неным солдатом.
— Эх, господин студент, — сказал солдат. — Не тем делом за-
нимаетесь. Спасибо вам, конечно, за доброе сердце, а только выне-
сти горшок, извиняюсь, или перевязку сделать вполне могут тетя
Маруся и Аглая Ивановна. А вот такое изобразить, чтобы зря не
калечили людей, не убивали, не продавали отечество, — куда более
подходящее занятие для вашего брата...
Общение с солдатами, беседы с ними еще более революциони-
зировали сознание Сергея, заставляли его глубже задумываться над
политическими вопросами, острота которых с особой силой высту-
пала именно во время войны.
Как-то вечером Лазо со своим другом Булатом решили осве-
житься перед сном и вышли на улицу. У ворот они встретили двор-
ника.
— Куда идете, господа студенты? — спросил он.
Услышав в ответ, что они идут гулять, дворник пришел в
ярость. Он стал осыпать их ругательствами, потрясая кулаком. Од-
на рука у него была изуродована: на ней не было четырех паль-
цев. Сам дворник, высокий, желтый и изможденный, с красными,
воспаленными глазами, казался каким-то привидением. Со злобной
иронией он сказал:
— A-а! Гулять идете, прохлаждаться? Отлично-с! Вот я перед
вами дорожку замету своей рукой с одним пальцем. — Он порыви-
сто водил метлой перед ними, потом бросил ее на мостовую, подо-
шел вплотную к студентам и истерически закричал: — А были ли
вы на фронте?! Пальцы у вас целы? Я вот одним пальцем метлу
огибаю.
Это был вопль наболевшей души. Оказалось, что дворник был
дважды ранен: при втором ранении ему оторвало четыре пальца,
юн с трудом держал в руках метлу.
Попытка объяснить дворнику, что студенты освобождены от
мобилизации, только подлила масла в огонь.
— А-а-а! — кричал дворник. — У вас есть закон такой, чтобы
один на войне умирал, а другой, гладкий и красивый, по улицам
ходил? Чтобы один в окопах сидел, а другой на досуге брюхо на-
ращивал? Погодите, братцы, — угрожающе твердил он, — доберем-
ся и мы до своего закона, но вам наш закон боком выйдет!..
Дворник еще долго что-то кричал вслед студентам. Сергей был
мрачен. В словах дворника он почувствовал горькую правду.
— Получили мы с тобой, брат, по заслугам, — сказал Лазо Бу-
лату.— Мы философствуем, говорим о слиянии с широкими масса-
ми, а искренне, всей душой, всем сердцем понять их нужды и стра-
дания не умеем. Да, да, не умеем, — повторил он, когда Юрий хо-
тел ему возразить.
Друзья пересекли мост, свернули на Фонтанку. Шли молча,
потрясенные этой случайной встречей, поглощенные каждый своими
думами.
— Вот я окончил санитаоные курсы, — снова заговорил Сер-
гей. — Сделал я это потому, что хотел помочь раненым. Но в гла-
зах простых людей этот альтруизм приобретает совершенно иной
смысл: барский сынок под званием санитара укрывается от воен-
ной службы, понимаешь? — Сергей иронически улыбнулся. — Закон
освобождает студентов от обязанности идти на фронт и рисковать
своей жизнью наряду с «серым людом». Да ведь это звучит изде-
59
вательством! Дворники и им подобные и так презирают и ненави-
дят сытых барчуков в блестящих мундирах. А тут еще, оказыва-
ется, есть закон, который позволяет одному умирать, другому гу-
лять, одному страдать, другому учиться и создавать свое собст-
венное благополучие. Нет, брат, если ты считаешь себя другом на-
рода, разделяй его участь.
Мысли о том, чтобы идти вместе с народом в окопы, страдать
вместе с ним, все больше и больше овладевали сознанием Лазо.
Идти с народом... Да... Только так должен поступить молодой че-
ловек, мечтающий о справедливости... Но для чего идти на фронт,
в окопы?.. Убивать немцев и спасать царскую Россию?.. Какая не-
лепость!.. Если уж идти на фронт, так совсем с другой целью:
быть ближе к народу и вместе с ним ломать старые порядки...
Через несколько дней произошло еще одно событие. Часть сту-
дентов была призвана в армию. Лазо отправился на Варшавский
вокзал проводить уезжавшего на фронт товарища. С большими
трудностями удалось проникнуть на перрон. Всюду были расстав-
лены часовые. С фронта прибыло три санитарных поезра. Около
вагонов суетилось много людей; перебегая от вагона к вагону, они
о чем-то перешептывались и были крайне встревожены и расстрое-
ны. Оказалось, что более часа назад прибыли поезда с тяжело ра-
ненными солдатами и бойцам с самого момента ранения ни разу
не меняли повязок. Жизнь многих висела на волоске, они нуждались
в срочной операции.
Из вагонов доносились стоны. Двое раненых умерли тут же в
поезде, не дождавшись медицинской помощи. А доставка раненых
в госпитали задерживалась. Из царского двора было получено со-
общение, что великая княжна Ольга Николаевна возымела желание
лично приветствовать «защитников престола» и собственноручно
наградить их евангелиями и иконками.
Сергеем овладел приступ гнева. С большим трудом товарищам
удалось увести его с перрона.
В тот день Лазо долго не мог успокоиться. Взволнованный, он
говорил Булату:
• — Нет, нельзя жить спокойно, быть счастливым, если есть вой-
на, если есть дворники с отбитыми пальцами, если есть цари и ав-
густейшие дочери, которые заставляют умирать раненых, чтобы на-
градить их перед смертью иконкой и евангелием.
Лазо подошел к этажерке и начал перебирать книги.
— Ты что ищешь? — спросил Булат.
— Белинского. В одном месте у него очень здорово сказано. —
И найдя книгу, раскрыл ее и прочел: «Любовь к отечеству должна
выходить из любви к человечеству, как частное из общего. Любить
свою родину, значит — пламенно желать видеть в ней осуществле-
ние идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать это-
му... Можно не любить и родного брата, если он дурной человек,
но нельзя не любить отечества, какое бы оно ни было: только на-
добно, чтобы эта любовь была не мертвым довольством, тем,
что есть, но живым желанием усовершенствования, словом — лю-
бовь к отечеству должна быть вместе и любовью к человечеству» '.
Усовершенствования, понимаешь? — сказал он, захлопнув кни-
1 В. Г. Белинский. Избранные сочинения М., ОГИЗ. 1947,
с. 131.
60
ry. — У-со-вершенствования, — повторил Лазо, подумав немного. —
Разве мы можем отделить свою судьбу, свою участь от судьбы ро-
дины?..
Осень 1915 года. Второй год идет империалистическая война.
В Одессе, на Конной улице, 17, в квартире курсистки Высших
женских курсов, двоюродной сестры Лазо, в один из вечеров соб-
ралась группа молодежи, преимущественно студенты. Здесь часто
собирались молодые люди. Они читали вслух книги, обсуждали зло-
бодневные вопросы жизни, спорили о путях развития политической
борьбы против самодержавия. Но этот вечер — вечер особенный.
На нем должен был присутствовать Сергей, приехавший навестить
свою родственницу.
Многие знали Сергея с детства, со школьной скамьи, знали, что
в студенческой среде он прослыл смелым вольнодумцем, хорошим
оратором. И хотя ни к одной из политических партий Лазо тогда
формально еще не принадлежал, его выступления на сходках были
глубоко революционными.
Собравшиеся в большинстве своем слабо разбирались в прог-
раммах политических партий. Их объединяла только жгучая нена-
висть к монархии, к полицейско-жандармскому строю. Все считали
себя социалистами, готовыми идти на решительную борьбу с ца-
ризмом. Лазо жил и учился в Петрограде — центре революционно-
го движения, — и от него ждали откровений.
— На фронте империалистической войны, — начал Лазо свое
выступление, — льется кровь миллионов рабочих и крестьян России,
Германии, Франции, Англии, Румынии, Австро-Венгрии и других
стран. Банкиры, заводчики, купцы и спекулянты наживают милли-
арды на крови трудового народа. Народные массы голодают... Ра-
бочие поднимаются на борьбу с фабрикантами и заводчиками. Глу-
хо ропщут крестьяне, получая вести с фронтов империалистической
войны о гибели своих отцов и сыновей, своих кормильцев.
Обаятельное лицо Сергея, его пламенный темперамент, логич-
ность суждений и выводов покорили слушателей.
— Что же делать? — спрашивал Лазо и тут же отвечал: — На-
до пробудить сознание широких масс и свергнуть самодержавие.
Самодержавие имеет огромную армию, полицию, охранников, страж-
ников, шпионов. Поэтому революционерам необходимо знать воен-
ное дело, научиться быть командирами взводов, рот, полков, что-
бы управлять, руководить войсками.
Мы, молодежь, — решительно говорил Сергей, — должны, не
колеблясь, идти в армию, изучать пехоту, артиллерию, кавалерию,
инженерное дело. Когда армия будет в руках революционных ко-
мандиров, самодержавный строй будет сметен вооруженной силой
рабочих и крестьян.
«Не все соглашались с Лазо, — вспоминает присутствовавший
на этом вечере студент Новороссийского университета, ныне про-
фессор Московского государственного университета Михаил Федо-
рович Неструх, — но его выступление произвело на всех большое
впечатление».
Во втором часу ночи Лазо с Неструхом вышли на улицу. Оба
были возбуждены и продолжали разговор о путях и месте моло-
дежи в борьбе за новую жизнь. Они не заметили, как дошли до
бульвара и остановились у обрыва. Перед ними раскинулся зали-
тый огнями порт. Несмотря на позднее время, в порту шла напря-
женная работа по ремонту, погрузке и разгрузке судов. Скрипели
61
лебедки, слышались монотонные удары пневматических молотов,
го и дело раздавались возгласы «вира», «стоп», «майна», «стоп».
— Вы правы, Сергей! — сказал Неструх.— Надо идти в армию,
надо повернуть эту грозную силу против самодержавия.
— Да, да, обязательно, — подтвердил Лазо.
— Знаете, Сережа, я буду готовить себя для революционной
армии, — сказал Неструх.
Сергей крепко пожал ему руку.
Военное образование... Это стало неотступной мечтой Лазо. Но
прошло еще несколько месяцев, прежде чем ему удалось осущест-
вить ее. Это случилось ранней весной 1916 года, когда правитель-
ство снова объявило мобилизацию студентов в военные училища,
чтобы пополнить сильно поредевшие за время войны офицерские
кадры. Призывали главным образом дворянских сынков, детей иму-
щих классов, способных, по мнению царских чиновников, верой
и правдой служить престолу и твердой рукой подавлять недоволь-
ство народа самодержавным строем.
Елена Степановна и в письмах к сыну и в личных разговорах
с ним всегда сдерживала его порыв идти в армию. Теперь же, от-
лично понимая, что Сергея наверняка ждет военная служба, она
пыталась использовать свои обширные знакомства, чтобы оградить
сына хотя бы от участи пехотного офицера.
— Если уж нельзя избежать армии, так лучше служить в ар-
тиллерии: там меньше опасности, — говорила Елена Степановна. —
Пехота — это ужасно, это смерть. Я этого не переживу.
Она втайне от Сергея посылала письма от влиятельных лиц в
Бессарабии их друзьям и родственникам в Петроград и Москву,
просила, умоляла...
Однако хлопоты Елены Степановны оставались бесплодными.
Сергея мобилизовали и направили в Москву, в Алексеевское пехот-
ное училище. Он был очень рад этому. Мобилизация избавляла его
от необходимости убеждать свою мать в правильности давно на-
меченной им цели — получить военное образование.
Перед отъездом Лазо провел вечер в кругу друзей. Юрий Бу-
лат, обладавший артистическими способностями, прочитал вслух
рассказ Леонида Андреева «В темную даль». Образ Николая, быв-
шего студента технологического института, глубоко взволновал
Сергея. В судьбе героя он уловил какое-то, пусть и очень отдален-
ное, сходство со своей судьбой, со своими стремлениями и взгля-
дами на жизнь. Николай бросил богатый дом своего отца и ушел.
Куда?.. «Еще минута — он навсегда скрылся в... темной зловещей
дали...»
— Позвольте, — сказал Сергей. — Почему автор считает, что
Николай уходит в темную даль? Я с ним совершенно не согласен.
Автор или умышленно исказил образ своего героя, или не понял
его. В светлую, в светлую даль ушел Николай. Из темного цар-
ства он ушел искать путей в светлое будущее...
В училище Лазо старался как можно лучше изучить специаль-
ные предметы. Это ему удалось. Он окончил училище с отличными
оценками в чине прапорщика. Лазо был уверен, что его, точно так
же, как и других молодых офицеров, пошлют на фронт. Он мечтал
об этом, подготовив себя не для войны с немцами, а для борьбы
с теми, кто затеял мировую кровавую бойню. Но «худая слава»
вольнодумца, утвердившаяся за ним в технологическом институте,
62
стала известной в пехотном училище, и царские генералы сочли за
благо держать свободолюбивого прапорщика подальше от фронта.
Лазо направили в Красноярск в 15-й стрелковый запасной полк.
Начальник училища предупредил военное командование о взглядах
молодого офицера, написав в секретной характеристике: «Офицер-
демократ, непатриотически настроенный».
Получив назначение, Лазо на несколько дней приехал домой по-
видаться с матерью и младшими братьями. Это было в конце де-
кабря 1916 года.
М. ГУБЕЛЬМЛН
Необыкновенный прапорщик
В просторном помещении было пусто. Солдаты ушли в баню,
и в казарме оставался лишь дневальный. Взобравшись на табурет-
ку, поближе к единственной, тускло светившей электрической лам-
почке, он, шевеля губами, по складам разбирал написанное кара-
кулями письмо. По лицу солдата сбегали к подбородку крупные
слезы.
Увлекшись чтением, дневальный не заметил, как открылась
дверь и вошел новый командир взвода.
— Чего плачешь, Фролов?
Солдат вздрогнул, соскочил с табурета и, взяв под козырек, с
испугом отрапортовал:
— Никак нет, ваше благородие!
— Вольно! А зачем говорить неправду?
— Никак нет, ваше благородие! — упрямо твердил Фролов, ста-
раясь движениями мышц согнать с лица так некстати оброненные
слезы.
— Что у тебя в руке? — офицер показал на зажатое в кулаке
солдата письмо.
— Провалиться на месте, ваше благородие!
— Глаза почему мокрые?
— Потею, ваше благородие!
— Первый раз слышу, чтоб от холода глаза потели, — улыбнул-
ся взводный, а затем строго повторил: — Я спрашиваю, что у тебя
в руке? Откуда письмо?
Дневальному некуда было деваться.
— Глупости пишут, ваше благородие. Известное дело — дере-
венская темнота, бессознательная...
— Покажи!—приказал командир.
Едва разжав трясущиеся пальцы, Фролов стал разглаживать
помятый листок.
— Ничего, я сам.
Офицер взял из рук солдата письмо и начал читать. Фролов
стоял ни жив ни мертв. Кончено. Все пропало. Узнает теперь
взводный и про хлеб, и про лебеду, что едят вместо хлеба, и про
корову, что пала от бескормицы. Ладно бы еще про хлеб и про
корову. А что делать с проклятиями, которые шлют и отец, и мать,
и бабка с дедом на головы тех, кто затеял эту проклятую войну?..
«Был Фролов — нету Фролова. За такие крамольные письма
быть тебе, Фролов, в дисциплинарке. Возить тебе, Фролов, тачку
на цепи, как собаке».
Мрачные картины рисовались воображению солдата, пока
командир внимательно вчитывался в письмо.
— На, возьми, — сказал офицер, возвращая письмо.— Правиль-
но все пишут, Фролов.
— Темнота... Никак нет, ваше благородие!..
— Не бойся, Фролов. — Прапорщик положил руку на плечо
солдата и пристально посмотрел ему в глаза. — Ничего плохого я
64
тебе не сделаю. Плакать не надо. Вытри слезы. А письмецо покажи
ребятам.
— Эх, да что ребятам, ваше благородие! — оживился Фролов. —
У каждого в сундуке есть и похлеще.
— Ладно, об этом как-нибудь потом поговорим, — сказал офи-
цер и, посмотрев на гимнастерку солдата, заметил: — А пуговицы
застегивать полагается, на то они и пуговицы.
— Виноват, ваше благородие!
Но не успел Фролов исправить изъян в своем туалете, как
вошел ротный командир. Солдат вытянул руки по швам.
Подпоручик Смирнов, сухощавый человек с аккуратно подкру-
ченными усиками, окинул своими маленькими колючими глазками
казарму, а потом, смерив дневального с ног до головы строгим
взглядом, ткнул его нагайкой в грудь.
— Почему пуговица расстегнута?
— Я, ваше благор...
— Молчать, не разговаривать! — крикнул Смирнов.— Распус-
тились, сукины дети! Хочешь под ружье? Получишь. Попрошу, пра-
порщик Лазо, со мной, — обратился Смирнов к взводному коман-
диру, и офицеры ушли.
Новичок — офицер 15-го стрелкового запасного полка произво-
дил на солдат несколько необычное, даже странное впечатление. Он
никого не посылал под арест, не ставил под ружье. В его взводе
не допускались издевательства над низшими чинами. Солдаты, ис-
пытавшие на своей спине муштру царской армии, побои и униже-
ния, никогда не слышали от нового командира обычных офицер-
ских окриков: «Молчать!», «Не разговаривать!» Молодой прапор-
щик был всегда приветлив. Он знал своих солдат, знал их нужды,
настроения, интересовался жизнью их родных.
Лазо рассказывал им о причинах и целях войны, об империали-
стах Германии, Англии, Франции, России, об их стремлении захва-
тить территории более слабых стран и поработить их народы. Вна-
чале с большой настороженностью, а потом с восторгом и жад-
ностью прислушивались солдаты к тому, что говорил этот необык-
новенный прапорщик.
Рядовой из взвода Сергея Лазо, Назарчук, вспоминал впослед-
ствии:
«Я был на царской военной службе.
В первых числах января 1917 года попал я в Красноярске в
учебную команду 15-го стрелкового запасного полка. Офицером
моего взвода был Лазо — прапорщик нового выпуска.
Скоро стало видно, что Лазо — офицер не царский. По его об-
ращению можно было определить, что он какой-то близкий и род-
ной всем солдатам. Наказаний самых малейших — от него никто не
получал, и обращался он с нашим братом как справедливый че-
ловек.
Один раз на словесных занятиях Лазо вместо словесности по-
вел частную беседу: объяснил нам, с чего загорелась война с Гер-
манией, и тут же отвечал солдатам на вопросы, о которых в цар-
ское время и говорить-то было страшно. Заговорился Лазо до того,
что забыл себя, забыл, что он офицер. Несколько раз Лазо по-
вторил, что война и все прочее больше зависит от самих же сол-
дат — ведь у них вся сила в руках... Потом он как будто проснулся
и, одумавшись, сказал нам:
3 С. Лазо
65
— Давайте, ребята, заниматься словесностью!
Тут сразу и я и многие другие солдаты поняли, что Лазо кто-
то есть, — стали втихомолку шептаться».
В течение многих лет Красноярский край (бывшая Енисейская
губерния) и сам город Красноярск служили местом ссылки отбыв-
ших каторгу, а также и административно высланных политических
«преступников». В железнодорожных мастерских была по тем вре-
менам довольно крупная большевистская организация.
«Каждый искренний революционер находил здесь себе место, —
пишет в своих воспоминаниях старый член партии сибирячка
А. Померанцева. — Таким честным революционером был Сергей Ла-
зо, двадцатидвухлетний юноша-интеллигент, рвавшийся в бой за
торжество революции...
Лазо в эту пору еще находился под влиянием мелкобуржуазной
идеологии. Однако он не идет к видным красноярским эсерам, ра-
ботавшим в кооперации и в других легальных общественных орга-
низациях. Он ищет связей с подпольем, он хочет вести настоящую
революционную работу...»
Путь к большевикам Лазо нашел не сразу. Первыми его под-
польными связями были связи с Николаем Мазуриным и Адой Ле-
бедевой, которые принадлежали к «левым» эсерам и вели в то
время вместе с большевиками революционную работу среди солдат.
К этим товарищам Сергея Лазо привлекла общность взглядов на
то, что преступная империалистическая война закончится пораже-
нием царского правительства и победой революции. Вскоре Лазо
стал членом эсеровской организации. Лазо глубоко верил, что ра-
бочие, крестьяне и солдаты подготовлены к активным действиям.
Нужно только многое им разъяснить. И поскольку главной силой
были в то время солдаты, то революционную работу надо прежде
всего проводить в армии.
В начале 1917 года по всей России начался новый революци-
онный подъем. 9 января широкая волна демонстраций захлестнула
Москву, Петроград, много других городов. Сто тысяч рабочих за-
бастовало в столице, шестнадцать тысяч судостроителей — в Ни-
колаеве. Две недели не выходили на работу путиловцы. В День
работницы 23 февраля (8 марта) женщины Петрограда вышли на
улицу с лозунгами «Долой царя!», «Долой войну!», «Хлеба!» Вслед
за ними выступили их мужья, отцы, братья. Они стали разоружать
полицию и жандармов, расстреливавших беззащитных жен, доче-
рей, сестер.
Царь Николай II и его правительство приказали подавить
вооруженные выступления рабочих. Но времена изменились, и
грозный царский приказ не был выполнен. Винтовки солдат Пав-
ловского и других полков волею нашей партии и восставшего на-
рода были направлены не на рабочих, а против городовых, жан-
дармов и прочих царских слуг.
Героической борьбой петроградского пролетариата и присоеди-
нившихся к ним солдат и матросов царское правительство было
свергнуто. Февральская буржуазно-демократическая революция по-
бедила.
Едва были получены известия о свержении самодержавия, Лазо
вбежал в казарму и обратился к солдатам с необычным приветст-
вием:
— Здравствуйте, товарищи!
66
— Все мы оторопели от радости, — вспоминает Назарчук, — изу-
мились новому слову «товарищ». А Лазо хватает одного солдата,
другого, обнимает каждого, а у самого на глазах слезы. Объяснив
наспех, что произошло, Лазо тут же сказал:
— Не величайте меня «ваше благородие», а просто «товарищ
Лазо...»
Не могу я описать того момента, какой переживал в то время
каждый солдат. Теперь всем стало понятно, кто такой был Сер-
гей Лазо. Другие офицеры в тот день к нам даже не показались...
В расположении команды он провел с нами всю ночь... разъяс-
нил нам подробно о случившемся, предостерег на будущее:
— Это еще не все, еще много будет крови!
Когда солдаты стали допытываться, что же будет дальше и
почему еще прольется много крови, Лазо объяснил:
— Потому, что мы не все одинаковы. Капиталисты и богачи
легко не отдадут то, что они награбили у народа. Мы скоро за-
крепили бы власть за трудящимися, но борьба с врагами народа
будет жестокая, так как имеется еще много предателей и врагов
народной власти.
Лазо первым из красноярских офицеров снял царские погоны
и привел свой взвод на защиту образовавшегося в городе Совета
рабочих депутатов.
В архиве Красноярского крайкома КПСС хранятся два удо-
стоверения Лазо, свидетельствующие об его авторитете среди сол-
дат и революционно настроенных офицеров.
В одном из них от 14 марта 1917 года говорится, что пра-
порщик 15-го Сибирского стрелкового полка Лазо был избран соб-
ранием офицеров полка делегатом в Совет рабочих, солдатских и
казачьих депутатов, где с самого начала его деятельности проявил
революционную активность.
В удостоверении от 19 мая 1917 года записано, что «предъяви-
тель сего начальник учебной команды 15-го Сибирского стрелково-
го запасного полка прапорщик Лазо действительно является выбор-
ным делегатом от всего состава солдат Учебной команды 15-го пол-
ка, что своими подписями и приложением казенной печати удосто-
веряется».
Солдаты 4-й роты 15-го Сибирского стрелкового полка вынес-
ли следующее постановление:
«Принимая во внимание положение настоящего времени, чины
4-й роты 15-го Сибирского стрелкового полка на своем общем соб-
рании постановили следующее: заменить своего ротного командира
подпоручика Смирнова по следующим причинам:
1. По получении приказа № 64 от 3 марта с. г. в личном раз-
говоре с унтер-офицером и другими заявил себя открытым сторон-
ником старого правительства (его подлинные слова: «Я давал при-
сягу служить императору Николаю II...»). Его словам соответство-
вали и поступки, как, например, 4 марта он разогнал наше собра-
ние, чем воспрепятствовал законному выбору делегатов от роты, и
преследовал обмен мнений по поводу последних событий. К тому
же отношение его к солдатам было деспотическое.
2. Выражаем желание иметь своим ротным командиром пра-
порщика Лазо.
К сему по доверию роты подписуемся (подписи)».
В первые дни после свержения самодержавия офицеры, правые
всеры и меньшевики организовали в Красноярске гарнизонный ко-
67
митет и выступили против большевиков. Не гнушаясь ничем, мень-
шевики и правые эсеры распространяли клеветнические слухи о том,
что большевики являются агентами кайзера Вильгельма. Они ста-
рались вызвать в солдатских, рабочих и крестьянских массах шо
винистические настроения, призывали к борьбе с «анархо-больше-
виками», к войне «до победного конца», Лазо вместе с большеви-
ками разоблачал, грязные измышления предателей революции.
20 мая 1917 года исполком Красноярского Совета телефоно-
граммой № 167 за подписями Е. Дымова и С. Лазо обратился к
начальнику гарнизона, ко всем ротам, командам и солдатам с
призывом во имя пролитой народной крови, во имя победы рево-
люции исполнять точно распоряжения исполнительного комитета.
В этой телефонограмме исполком призывал солдат строго беречь
оружие и патроны, не впускать в казармы никого без специального
письменного разрешения.
«Товарищи солдаты, — заканчивали Е. Дымов и С. Лазо обра-
щение. — Сплотитесь грудью вокруг выбранных вами Советов, толь-
ко в них ищите искренних друзей народа в нашей Великой рево-
люции».
Но контрреволюционеры усиливали свою преступную работу
против Советов и большевиков, мобилизуя для этого все силы.
В июле гарнизонный комитет, находившийся все еще в руках
правых эсеров и меньшевиков, попытался разгромить большевиков.
Он вызвал из Иркутского военного округа, также бывшего в ру-
ках врагов, войска для подавления якобы поднятого Красноярским
Советом восстания. Лазо проводил в этих частях круглые сутки,
разъяснял солдатам, что большевики правы, а офицеры, заставляю-
щие их воевать с ними, предают интересы народа.
Гарнизонный комитет был распущен. Вместо него при Красно-
ярском Совете была создана солдатская секция. Председателем ее
солдаты избрали Сергея Лазо.
В это время Лазо еще больше сблизился с большевиками
Красноярска, их руководителями и особенно с Адольфом Перенсо-
ном. Перенсон, или, как звали его товарищи, Борода, был работни-
ком большевистской военной организации. Он проявил себя как
убежденный ленинец еще во время революции 1905 года, много лет
сидел в тюрьмах, был на каторге в Горно-Зерентуе. Адольф Пе-
ренсон был «артельным человеком» и настоящим коммунистом, об-
ладавшим неизменно радостным настроением, это настроение пе-
редавалось другим, сохраняя у них силу и бодрость духа._ И еще,
что было ценно у Адольфа, — его обширные знания по математике,
естествознанию, биологии, которыми он всегда охотно делился.
Нет никакого сомнения в том, что эти качества Бороды вызва-
ли к нему особую симпатию Сергея Лазо, как известно увлекавше-
гося математикой, биологией и естественными науками.
Много поучительного узнал молодой революционер от испытан-
ного в боях за счастье народа старшего товарища.
Лазо постоянно обращался к своему другу со всеми сомнения-
ми, вопросами, как лучше организовать работу в Совете депутатов,
в массах. Он с большим интересом слушал рассказы Адольфа Пе-
ренсона о его подпольной работе в царской армии, о каторге,
ссылке, о большевистской партии, о Ленине. Впоследствии Лазо
не раз вспоминал встречи с Бородой и с другими товарищами, ко-
торые оказали большое влияние на формирование его политических
взглядов и привели в ряды партии большевиков.
68
Когда в августе 1917 года генерал Корнилов выступил против
революции и двинул свои полки на Петроград, чтобы «спасти ро-
дину», в Красноярске был организован объединенный губернский
исполнительный комитет рабочих, крестьянских и солдатских депу-
татов. В новый исполком солдаты избрали и Лазо. Красноярская
организация большевиков вела в эти тревожные дни активнейшую
работу среди рабочих и солдат, посылая агитаторов, распростра-
няя листовки. Лазо вместе с Перенсоном, Адой Лебедевой и дру-
гими выступал на собраниях, митингах, неутомимо призывал к
дальнейшему развертыванию революции под лозунгами большеви-
ков, разоблачая предательскую политику правых эсеров и меньше-
виков.
И на II съезде Советов Восточной Сибири в начале октября и
на I общесибирском съезде Советов, который открылся в Иркутске
16 октября 1917 года, Лазо стойко защищал большевистские по-
зиции.
На I общесибирском съезде развернулась жестокая борьба
между большевиками и их идейными противниками. Увидев, что
большинство делегатов стоит на платформе Советской власти, пра-
вые эсеры пытались во что бы то ни стало сорвать съезд. Когда в
председатели съезда была выдвинута кандидатура большевика, они
заявили, что для них эта кандидатура неприемлема. Спор был ре-
шен голосованием, и председателем был избран все же большевик.
На обсуждении стоял вопрос «о текущем моменте, о тактике
Советов и обороне революции и страны». Правые эсеры вновь за-
протестовали, заявив, что они считают необходимым отложить ре-
шение всех этих вопросов до учредительного собрания. И это пред-
ложение провалилось. Меньшевики, как всегда, много говорили об
«объединении революционной демократии». Большевики и поддер-
жавшие их сибирские «левые» эсеры настаивали на том, чтобы пе-
редать всю власть Советам.
На съезде с яркой речью выступил Сергей Лазо. Он обвинял
правых эсеров и меньшевиков в неискренности и обмане общест-
венного мнения, фактами доказывал, что их деятельность враждеб-
на интересам народа. Глубоко убежденный в том, что никакая
власть, кроме власти рабочих и крестьян, не сумеет разрешить на-
зревшие вопросы жизни России, Лазо страстно призывал к про-
возглашению Советской власти, способной осуществить волю тру-
дящихся и организовать массы на борьбу за новую жизнь.
Речь Лазо произвела большое впечатление на делегатов и, не-
сомненно, отразилась на характере принятой съездом резолюции.
В резолюции говорилось:
«Всякое соглашательство с буржуазией должно быть решитель-
но отвергнуто, а Всероссийскому съезду Советов взять власть в
свои руки. В борьбе за переход власти Советы Сибири окажут
Всероссийскому съезду действительную поддержку».
Исполком Красноярского Совета рабочих и солдатских депута-
тов находился в руках коммунистов. В его состав входил лишь один
правый эсер — Боголепов и один меньшевик — Сисин. Среди боль-
шевиков были крупнейшие работники: Я. Дубровинский, Г. Вейнба-
ум, И. Белопольский, В. Яковлев, А. Парадовский, А. Окулов и
В. Окулов, Т. Марковский. Из «левых» эсеров, проводивших в
Красноярске работу в полном согласии и контакте с большевика-
ми, членами исполкома были Ада Лебедева, Николай Мазурин и
Сергей Лазо.
69
Но состав исполкома не решал еще тогда судьбы революцион-
ной власти. Время было тревожное, тяжелое. На ответственных
должностях в управлениях, банках и других государственных уч-
реждениях Красноярска сидело много меньшевиков, правых эсеров
и прочих контрреволюционеров. Ежедневно можно было ожидать
вражеских выступлений. Жили настороженно, не замечали ни хо-
лода, ни голода, временами питаясь коркой черного хлеба и круж-
кой холодной воды. По трое, четверо суток люди не ходили до-
мой, выполняя поручения исполкома. Председатель солдатской сек-
ции Лазо, как и многие другие работники, ночевал в исполкоме не
раздеваясь, спал на столах, а рано утром вновь принимался за
дела.
28 октября 1917 года (по старому стилю) в далеком сибирском
городе узнали о Великой Октябрьской социалистической революции.
Члены исполкома подавляющим большинством приняли решение
признать Советы единственной властью. Агитаторы и пропагандисты
были направлены в рабочие организации и воинские части для ин-
формации о событиях в Петрограде и подготовки их к захвату вла-
сти в Красноярске. Для руководства воинскими частями исполком
создал военный штаб во главе с Лазо, Соловьевым и Поздняковым.
Отрядам Красной гвардии исполнительный комитет выдал семьсот
винтовок и по тридцать патронов на винтовку.
До глубокой ночи заседал в тот день исполком, обсуждая под-
робный план захвата власти. В два часа все разошлись. Остались
лишь руководители военного штаба — Лазо, Соловьев и Поздняков,
которым поручено было занять правительственные учреждения го-
рода.
«Занять учреждения... Брать власть... А как ее брать?»
Никакого опыта в таком деле ни у кого из них еще не было.
Все трое думали об этом про себя, но никто не решался вслух
поделиться с товарищами тревожными мыслями, опасаясь упрека в
малодушии.
— Ладно, — сказал Соловьев. — Давайте немного отдохнем, а
там видно будет.
— Пожалуй, — согласился Лазо.
Легли кто на чем: один на диване, другой на столе. Лазо со-
ставил несколько стульев и растянулся на них, положив под голову
шинель.
Погасили свет. Никому не спалось: не до сна было в такую
ночь.
— Спишь, Сергей? — спросил Поздняков.
— Сплю. А ты?
— Я тоже.
— Вот что, товарищи,—сказал Лазо. — Давайте посоветуемся.
Дело предстоит сложное и трудное. Одних красногвардейцев ма-
ловато. Без пехотной воинской части не обойтись.
— А куда сунуться? Не туда попадешь — арестуют, а то и
просто пришлепнут, — заметил Соловьев.
Лазо часто бывал в частях. Солдаты хорошо знали этого вы-
сокого, стройного молодого офицера в кителе со споротыми царски-
ми погонами. Он никогда не искал эффектных жестов и красивых
слов. Когда он говорил, вспоминают его товарищи, то приподнимал-
ся почему-то на носки и смотрел впереди себя далеко-далеко, буд-
то хотел поглубже заглянуть в будущее, к которому призывал и в
которое верил.
70
— Соловьев прав, конечно, — сказал Лазо. — Но я думаю, что
если мы обратимся к десятой роте пятнадцатого попка — не оши-
бемся. Есть и там ненадежный элемент, но, пожалуй, меньше, чем
в других частях. Почти все фронтовики понимают, что надо кон-
чать старую жизнь. Пошли, товарищи.
Все поднялись и тихо вышли из исполкома. Десятая рота раз-
мещалась на ближайшей улице.
Лазо знал членов ротного комитета, разбудил их и сказал:
— Пришли за помощью. Настало время взять власть в свои
руки.
—• Правильно, — поддержали комитетчики.
Пригласили фельдфебеля.
— Поднимай роту.
— Есть поднять роту!
В ночной тишине внезапно раздалась команда:
— Рота, в ружье!.. Стройсь!..
Не прошло и пяти минут, как во дворе казармы солдаты пост-
роились.
— Смир-р-но! — скомандовал фельдфебель.
К солдатам обратился Лазо.
— Товарищи! — волнуясь, начал он. — Вы уже знаете, что в
Петрограде восстали рабочие и солдаты. Они свергли Временное
правительство и установили Советскую власть.
— Ура! — разнеслось по всему двору.
— Нам доверено, товарищи, — продолжал Лазо более твердо
и уверенно, — ответственное дело. Исполнительный комитет Совета
поручает нам занять правительственные учреждения в Красноярске
и установить здесь рабоче-крестьянскую Советскую власть. Выпол-
ним, товарищи, это высокое поручение! — закончил Лазо свою ко-
роткую речь.
Солдаты восторженно откликнулись на этот призыв. Воинская
часть присоединилась к красногвардейцам, и они вместе под руко-
водством Лазо, Позднякова и Соловьева дружно отправились вы-
полнять революционное задание.
В ночь с 28 на 29 октября в Красноярске была установлена
Советская власть.
Однако воинские части были еще не полностью в преданных и
верных Советской власти руках. По указанию исполкома, 31 ок-
тября за подписью председателя солдатской секции Лазо и секре-
таря Позднякова по Красноярскому гарнизону был издан приказ,
который должен был парализовать антисоветскую деятельность
командного состава гарнизона.
В этом документе указывалось, что все приказы по гарнизону
и по отдельным частям (полку, дружине и т. д.), не имеющие под-
писи председателя солдатской секции или комитета части, счита-
ются незаконными.
«Не исполняйте их! — писали Лазо и Поздняков. — Не дайте
увлечь себя ни на одно выступление помимо исполнительного ко-
митета. Сохраняйте и поддерживайте революционную дисциплину.
Только выдержка и единство действий обеспечат успех револю-
ции».
71
М. ГУБЕЛЬМАН
Боец и дипломат
С первых же дней Октябрьского переворота волны революции
разлились по всей необъятной территории России.
Офицеры, юнкера, купцы, фабриканты и помещики, в страхе
бежавшие из Советской России в Сибирь и на Дальний Восток,
начали сколачивать там контрреволюционные банды. С помощью
своих вдохновителей — империалистов США, Японии, Англии и
Франции — они надеялись свергнуть еще не окрепшую Советскую
власть и восстановить старые порядки.
Впрочем, империалистические державы начали вмешиваться в
русские дела еще до октября 1917 года. После Февральской рево-
люции они всячески поддерживали Временное правительство, снаб-
жали его деньгами, рассчитывая задушить революцию, закабалить
Россию и беспрепятственно грабить ее естественные богатства. Не
в меру ретивые заокеанские дельцы, не стесняясь, начали рассмат-
ривать Россию чуть ли не как свою «волость». Американским им-
периалистам отнюдь не уступали и их японские коллеги. Оба
партнера договаривались с Временным правительством о купле-
продаже богатств Дальнего Востока оптом и в розницу.
Японские империалисты старались по возможности опередить
своих единомышленников и друзей из Нового Света.
Посетивший в июне 1917 года редакцию читинской газеты
«Забайкальская новь» представитель японской буржуазной газеты
«Осака-Майнити-Симбун» заявил: «Япония чрезвычайно заинтере-
сована теперь естественными богатствами вашего края. Нашу стра-
ну интересуют ваши горные богатства и сырье. Японские капита-
листы готовы вложить свои капиталы для учреждения торгово-
промышленных предприятий».
После Октябрьской революции империалисты объединили свои
усилия, чтобы уничтожить Советскую республику. Они организовы-
вали мятежи, снабжали своих агентов оружием, деньгами, боепри-
пасами, обмундированием, готовились к военной интервенции, стре-
мились задушить Советскую власть «костлявой рукой голода»,
организовав экономическую блокаду нашей страны. Американское
правительство запретило отправлять продовольствие в Россию до
тех пор, пока у власти большевики.
В конце 1917 года в различных городах и районах России под
руководством эсеров начались выступления контрреволюционных
сил, стремившихся ликвидировать только что образовавшуюся мо-
лодую Советскую республику и захватить власть в свои руки.
Такую попытку предприняли враги революции — белогвардейские
офицеры, юнкера, буржуазия, бывшие крупные царские чиновники —
и в Иркутске.
В ночь на 8 декабря несколько тысяч хорошо вооруженных
офицеров и юнкеров подняли мятеж.
На помощь иркутским большевикам из Красноярска был послан
Сергей Лазо с отрядом красногвардейцев.
Готовясь к боям, Лазо писал матери и младшему брату:
72
«Дорогие мои!
Милая мама и милый мой Степа. Пишу десятого декабря ут-
ром со станции Иркутск, куда я только что приехал. В городе
один за другим, время от времени, громыхают артиллерийские вы-
стрелы. Сейчас иду в девятый полк и, конечно, сразу попаду на
работу, тем более, что меня здесь немного знают. Думал написать
тебе открытку, но боюсь до поры до времени беспокоить, пересылаю
это письмо в надежные руки в Красноярск, откуда его тебе пере-
шлют, если что случится...
С вещами я уже распорядился. Все личные бумаги, дневники и
т. д. перешлют вам по почте. Я их всецело посвящаю Степе и все
дневники, которые лежат в письменном столе в Кишиневе; чужие
письма постарайся по возможности отослать адресатам или унич-
тожить. Передайте мой братский поцелуй Боре >. Думаю, Степа, ты
так же будешь революционером, как и твой брат.
Крепко целую. Сергей Лазо.
10.XII. 1917 г. г. Иркутск».
Штаб революционных войск поручил Лазо с группой в сто
пятьдесят—двести красногвардейцев занять самый опасный боевой
участок—мост через реку Ангару, связывавший Иркутск с линией
железной дороги. Это было боевое крещение для командира и крас-
ногвардейцев-рабочих, никогда еще не участвовавших в боях.
Юнкера сильным пулеметным и ружейным огнем обстреливали
мост с двух сторон, но сбить отряд Лазо не могли. Молодой коман-
дир показал себя умелым, стойким и в тяжелых боях избежал
больших потерь.
Одна из активных участниц борьбы с контрреволюцией в Сиби-
ри О. Иогансон, описывая декабрьский мятеж в Иркутске, расска-
зывает о том, как мужественно вел себя Сергей Лазо в этой слож-
ной и трудной обстановке.
Он использовал каждую свободную минуту. В перерывах меж-
ду боями Лазо обучал красногвардейцев, составлял схемы и планы
предстоящих операций. Он находил время и поработать в штабе.
На линии огня он покорял всех своим бесстрашием, быстротой ори-
ентировки. Лазо хорошо знал, что командиру части не полагается
идти первым в бой. Это положение устава он, горячий поборник
твердой воинской дисциплины, все же нарушал и в сражениях всег-
да был на передовой линии огня, что вызывалось требованиями
времени, условиями жизни и борьбы. Бойцов всегда увлекает лич-
ный пример командира. Они невольно заражаются его настроением
и сами проявляют на поле битвы высокое мужество и выдержку.
Особенно велико было значение личного примера для молодых, не-
опытных, слабо подготовленных в военном отношении людей, из ко-
торых состоял отряд красноярцев.
Интересны воспоминания о Лазо и другой участницы боев с
белогвардейцами в Иркутске — А. Теличкиной.
Белый дом, бывший дворец губернатора, где осталась в момент
мятежа часть советских и партийных работников, был отрезан от
основных наших сил: юнкера неоднократно пытались захватить его.
С каждым днем все труднее становилось отбивать атаки белогвар-
дейцев. Не хватало боеприпасов, продовольствия.
1 Степа умер в 1919 году, Борис живет в Бухаресте, препода-
ст в школе французский и русский языки.
73
«Я помню ночь,— пишет А. Теличкина, — когда Лазо должен
был идти в наступление и освободить товарищей, отбившихся в
Белом доме. В одной из комнат бывшего почтово-телеграфного уп-
равления среди груды наваленных на пол винтовок Лазо обсуждал
с товарищами план действий. Лазо очень устал. На нем была ста-
рая солдатская шинель, длинная и сильно потрепанная; на ногах
большие валенки с задранными кверху носками; голова глубоко
ушла в солдатскую ушанку.
Товарищи, зная, какое трудное дело ему предстоит, начали уго-
варивать Лазо поесть немного и отдохнуть. Он сначала как будто
бы согласился, сказал: «Полежу немного». И вытянулся вдоль сте-
ны на скамейке. Мы вышли на разведку. Слышим — сзади шаги.
Оглядываемся, а это, оказывается, Лазо идет за нами следом.
Товарищи без стеснения принялись его ругать за то, что он не хо-
чет отдохнуть перед серьезной операцией. Но он так и не вернул-
ся, идет следом, словно нас не слышит, идет и улыбается...»
Бои в Иркутске требовали умения не только хорошо оборонять-
ся и отражать атаки противника, но и активно наступать. Лазо по-
казал себя выдающимся боевым командиром. Он прекрасно ориен-
тировался в запутанной, сложной и изменчивой обстановке улично-
го боя. В этом сказалась и его неплохая теоретическая осведомлен-
ность в военных вопросах. Еще до Октябрьского переворота, летом
1917 года, когда партия большевиков готовила народ к решитель-
ной схватке с Временным правительством, Лазо серьезно занялся
изучением военной литературы. Особенно увлекался он литературой
по тактике уличных боев.
...Юнкера засели в церкви на Тихвинской площади, пытаясь
отогнать красногвардейцев пулеметным огнем. Необходимо было
аыбить их из этой позиции и освободить церковь, с которой обстре-
ливалась большая территория. Эту операцию поручили Лазо. С от-
рядом в сто пятьдесят человек он искусно повел наступление.
Вначале бойцы продвигались быстро, перебегая от дома к дому.
Но вот они подошли к огромной площади. Трудно пересечь ее под
пулеметным и ружейным обстрелом. Лазо приказал короткими
перебежками преодолеть опасный участок. Плотно прижав винтов-
ки, пригнувшись к земле, бойцы кубарем перекатывались по снегу.
Это мешало врагу взять правильный прицел — пули пролетали ми-
мо. Неожиданно Лазо ринулся вперед. Отряд — за ним. В двери и
окна церкви полетели ручные гранаты и бомбы. Жаркий бой длил-
ся несколько часов. Пулемет на колокольне был захвачен.
Лазо разгадывал военные хитрости врага.
Один из штабов большевиков находился в прогимназии Гайдук
на Троицкой улице. Юнкера, решив захватить этот район, пустились
на хитрость. Навьючив на лошадь пулемет, закрытый брезентом,
они медленно передвигались по улице, отвлекая наши силы ружей-
ными выстрелами и пулеметными очередями. Лазо крадучись за-
брался на колокольню и, ловко развернувшись, бросил одну за дру-
гой три гранаты. Пулемет противника был уничтожен.
— Стой! — бросились к нему заметившие его белогвардейцы.
Отстреливаясь, Лазо возвратился в свой отряд.
Положение в Иркутске оставалось тяжелым. Силы мятежников
превышали вооруженные силы Советов. Воспользовавшись этим, пра-
вые эсеры добились от Иркутского военно-революционного комите-
та заключения «Договора о мире», который Лазо в своем письме
Красноярскому Совету справедливо назвал позорным. По этому до-
74
говору комиссары из всех учреждений отзывались. Войска, как со-
ветские, так и белогвардейские, распускались по домам. Школы
прапорщиков подлежали расформированию, а красногвардейцы и
революционные войска, прибывшие из разных мест Сибири в Ир-
кутск, возвращались на свои места. Пленные юнкера освобожда-
лись, им присваивались офицерские звания, выдавалось оружие,
деньги и разрешался выезд в любом направлении по их желанию.
Самое главное, чего добивались правые эсеры по этому догово-
ру, — это создание коалиционной власти в Иркутске, куда должны
были войти реакционнейшие антисоветские организации, вроде ко-
митета защиты родины и другие.
Но этому не суждено было осуществиться.
Во многих районах Сибири коммунисты организовывали и сроч-
но отправляли вооруженные силы для ликвидации мятежа. Прибыв-
шие в Иркутск красногвардейские отряды из Красноярска, Канска,
с Енисея, Черемховских угольных копей и из других мест, ознако-
мившись с заключенным «Договором о мире», были крайне возму-
щены. Они заявили решительный протест против такого «мира», ко-
торый фактически ликвидировал Советскую власть. Штаб револю-
ционных войск предъявил мятежникам ультиматум о безоговорочном
признании Советской власти, о полном разоружении, сдаче советским
органам всего оружия и демобилизации.
Белогвардейцы, предвидя неизбежное поражение, вынуждены
были согласиться с предъявленным им ультиматумом.
Так Красная гвардия сорвала позорный договор и восстанови-
ла Советскую власть в Иркутске в декабре 1917 года.
Организаторы мятежа — полковники царской армии Скипетров,
Иванов и Никитин укрылись у своих вдохновителей в одном из
иностранных консульств Иркутска.
Центральный исполнительный комитет Сибири, штаб революци-
онных войск и Иркутский комитет партии находились в предместье
Иркутска—Глазкове. Подступы к нему охранялись красногвардей-
цами.
Вскоре после капитуляции мятежников к пропускному пункту
Глазково с белыми флагами подошла группа иностранцев. Назвав-
шись консульским корпусом, иностранцы просили «новую власть»
принять их по важным делам.
Центральный исполнительный комитет Сибири поручил прини-
мать консулов Сергею Лазо и Борису Шумяцкому. Лазо в совер-
шенстве владел французским языком, а Шумяцкий являлся пред-
ставителем центральной власти.
В большой, хорошо обставленной комнате, за широким столом,
покрытым красным сукном, в кресле с высокой резной спинкой си-
дел совсем еще молодой человек со слегка пробивавшимися чер-
ными усиками. Он был в военной гимнастерке, подпоясанной широ-
ким ремнем. Рядом с ним — коренастый, плотный мужчина не-
сколько постарше.
В ответ на приветствия гостей, произнесенные на ломаном
русском языке, Лазо встал и вежливо поклонился:
— Прошу вас принять наше глубокое уважение и прошу са-
диться, господа, — сказал он по-французски.
Иностранцы оживились.
— Вы учились в Париже? — улыбнувшись, спросил французский
консул.
75
— О нет, — ответил Лазо, — образование я получил в своем
отечестве. Чем обязан штаб революционных войск вашему посеще-
нию, господа?
— Я и мои коллеги вынуждены побеспокоить вас в связи с пе-
чальными событиями, — начал консул.
— Готовы выслушать вас, господа.
— Разрешите мне от имени представителей четырех госу-
дарств — Соединенных Штатов Америки, Англии, Японии и Фран-
ции коротко изложить цель нашего посещения, — продолжал фран-
цузский консул. — Вы отлично говорите на моем родном языке, и
я полагаю, что нам не так уж трудно будет договориться.
— К сожалению, знание языка еще ничего не определяет,
месье, — ответил Лазо.— Как вам известно, со многими соотечест-
венниками мы не можем договориться, хотя с малых лет говорим
на одном и том же всем нам родном языке. Так слушаем вас, гос-
пода, — добавил он, нетерпеливо посмотрев на часы.
Кивком головы американский консул дал понять французскому
коллеге, что пора приступать к делу. И тот начал:
— Мы хотели бы потребовать, ну, не потребовать, просить от
вас письменной гарантии о неприкосновенности жизни, имущества,
торговли и всех других видов занятий иностранных подданных. По-
ложение в городе... разбушевавшаяся стихия...
— Не стихия, а организованные действия революционных сил,
подавивших мятеж, — поправил Шумяцкий.
— Формулировка не меняет сути, месье. Наши подданные не
могут считать себя в безопасности при таких действиях.
— Вам не следует беспокоиться, господа, — ответил Лазо. —
Безопасность иностранцев, как и всех граждан республики, обеспе-
чивается Советской властью. А что касается «торговли и всех дру-
гих видов занятий», то мы не уполномочены обсуждать с вами этих
вопросов. Если угодно, можем рекомендовать вам обратиться к
центральной Советской власти, в Москву, в Совет Народных Ко-
миссаров. Какие еще имеются вопросы к нашему штабу?
— Позвольте мне, — наклонив слегка голову набок, сказал
японский консул, и все лицо его как бы растворилось в широкой
улыбке.
— Пожалуйста.
— Мы все очень озабочены судьбой наших старых друзей, ва-
ших соотечественников, многоуважаемые господа.
— Очень признательны вам за беспокойство о наших соотече-
ственниках, — с едва уловимой иронией ответил Лазо.
— Наша дружба с Россией уходит в глубь истории, — продол-
жал японский дипломат. — Нам тяжело наблюдать...
— Что именно? — перебил Лазо.
— Русское офицерство очень тяжело переживает события пос-
ледних дней! — патетически воскликнул представитель Японии.
— Не находите ли вы неуместным вмешиваться во внутренние
дела России, господа? — спросил Лазо.
— О, глубокоуважаемый господин. — Собеседник все больше
и все назойливее улыбался, пытаясь своей улыбкой расположить к
себе. — Гуманность интернационализма. Она не знает границ. По-
верьте, лишь чувства человечности вынуждают нас обратить ваше
внимание на братоубийственную войну. Все, что происходит на ули-
цах города, вне норм современной цивилизации.
— Не можем с вами не согласиться, что гуманность — чувство
76
общечеловеческое, — сказал Лазо. — Но думаю, что если бы неко-
торые поборники мировой цивилизации не способствовали наруше-
нию порядка в Иркутске, удалось бы избежать братоубийственной
войны.
Наступила неловкая пауза.
— Я хочу разрешить себе внести деловое предложение, — высо-
комерно подняв голову, начал представитель самой могучей в то
время колониальной державы — царицы морей, остановив жестом
японца, который хотел что-то сказать.
— Просим, — ответил Лазо.
— Справедливость требует, чтобы вы согласились хотя бы ос-
тавить оружие юнкерам и офицерам. В целях самообороны, конеч-
но, — добавил английский консул. — Весь культурный мир будет
возмущен, узнав, что цвет нации в России оставлен безоружным
перед лицом темных сил.
— Думаю, господа, — сказал Лазо, — что заботу о цвете русской
нации справедливее всего поручить русскому народу. Он более дру-
гих заинтересован в благополучии цвета своей нации. Не так ли,
товарищ Шумяцкий?
— Конечно, так и только так, — ответил Шумяцкий.
Американский консул все время молчал. Он, видимо, выполнял
роль тяжелой артиллерии и должен был выступить на арену борь-
бы в самую критическую минуту. Довольно ясные и недвусмыслен-
ные ответы Лазо и Шумяцкого, их твердая позиция вынудили
представителя США бросить в игру последний козырь, который, как
ему казалось, должен сразить «красных» наповал.
— Нам было бы очень неприятно сообщить своим правительст-
вам о непримиримости революционных лидеров в Сибири, — доволь-
но твердо, с оттенком угрозы в голосе, сказал опытный пожилой
заокеанский дипломат и настороженно посмотрел на сидевших пе-
ред ним представителей Советской власти.
Лазо и Шумяцкому хотелось сейчас же избавиться от назойли-
вых посетителей, вымогавших у революционного штаба право по-
могать контрреволюции. Но пришлось подавить в себе это желание,
несовместимое с дипломатическим этикетом.
— К сожалению, господа, мы не имеем права вмешиваться в
сферу ваших взаимоотношений со своими правительствами, — спо-
койно и учтиво сказал Лазо. — У вас все?
— К великому огорчению, с вами трудно вести деловой раз-
говор, господа, — развел руками американский представитель.
— Тогда у нас имеется к вам один вопрос, — сказал Лазо.—
По нашим сведениям, полковники Скипетров, Иванов и Никитин,
поднявшие в городе мятеж, скрываются в одном из иностранных
представительств. От имени штаба мы требуем передачи этих пре-
ступников в руки революционной власти.
Это было настолько неожиданно, что консулы растерялись.
— Нам известна судьба господ офицеров, которых вы имеете
в виду, — решительно сказал после небольшой паузы американец. —
Мы не вмешиваемся во внутренние дела России. Примите наше
уважение.
Руководителей мятежа консулы, как и следовало ожидать, не
выдали. С помощью иностранных представителей царские полков-
ники бежали. Белогвардейцы, понеся большие потери, сложили ору-
жие. Юнкера и офицеры спешили скорее уехать из Иркутска в
Маньчжурию и на Амур, в Забайкалье и Приморье.
77
Часть из них потом раскаялась в своих преступлениях, верой и
правдой служила интересам народа. Иные бежали за границу.
Другие принесли людям еще много горя и несчастий, вступив в от-
ряды бандитов-атаманов, которые долгие месяцы занимались раз-
боем в дальневосточных и сибирских городах и селах.
Через несколько дней после подавления мятежа Лазо послал
Красноярскому исполкому большое письмо, в котором подробно ин-
формировал своих товарищей и руководителей о положении в Ир-
кутске и поделился возникшими у него мыслями и соображениями
в связи с иркутскими событиями.
В каждой строке этого письма чувствуется большая озабочен-
ность Лазо судьбой революционного дела, которому он отдавал все
свои силы и способности, всю свою жизнь.
Тяжелая обстановка создалась в Иркутске. Военная жизнь гар-
низона была дезорганизована. Революционный комитет назначил
Лазо комендантом города. Лазо просит Красноярский Совет раз-
решить ему временно остаться в Иркутске. «Как только наладится
военная жизнь города, — пишет он, — постараюсь сложить с себя
полномочия коменданта».
Иркутский опыт вызывает у него много предложений, которые
он рекомендует провести и в Красноярском гарнизоне. Его волнует
вопрос о том, как поступить с офицерами, он подробно пишет, что,
по его мнению, надо сделать, чтобы без излишних осложнений уво-
лить настроенных против революции царских офицеров, отобрать у
них оружие.
Из письма видно, как Лазо умел, не увлекаясь победами, трез-
во анализировать создавшееся положение и из урока иркутского
мятежа делать обобщающие выводы и для других сибирских го-
родов.
Он приходит к совершенно правильному заключению, что выби-
рать командный состав не следует, так как, «по существу, выби-
рать не из кого, и мы будем облекать доверием лиц, которые этого,
быть может, вовсе не заслуживают...»
Лазо предвидел контрреволюционную роль вооруженного старо-
го сибирского казачества, находившегося по сравнению с крестья-
нами в привилегированном положении. Эти казаки шли за кулачь-
ем, и он требовал их разоружения. К сожалению, это не было сде-
лано, и казаки вскоре выступили с оружием в руках против Со-
ветов Сибири и стали основным костяком контрреволюции.
Не вступив еще официально в Коммунистическую партию, Лазо
жил и действовал как большевик. Он энергично наводил револю-
ционные порядки в воинских частях, следил за печатью, настойчиво
и упорно изучал произведения Маркса, Энгельса, Ленина.
Однажды на митинге, когда он разоблачал правых эсеров, те
бросили ему реплику:
— Большевистский агент!
Лазо гордо поднял голову и ответил:
— Я еще не большевик, но горжусь тем, что меня считают
большевиком.
78
Н. МАТВЕЕВ
Борьба за Советы в Забайкалье
Центросибирь выдвинула на пост командующего Забайкальским
фронтом Сергея Лазо. Мы, читинцы-большевики, впервые услышали
эту фамилию.
За несколько дней до отправки отрядов Красной гвардии на
фронт (в конце февраля 1918 г.) в кабинет председателя исполко-
ма Забайкалья вошел высокий еще совсем молодой человек в длин-
ной потертой и как бы задымленной шинели. У него не было ни-
какого оружия — на перекинутом через плечо ремешке висел один
только бинокль. Вытянувшись по-военному перед председателем, он
скромно, с оттенком смущения произнес:
— Я командирован на фронт. Моя фамилия—Лазо.
Не торопясь, он вынул из кармана мандат и передал его пред-
седателю. В кабинете в это время находилось несколько членов ко-
митета. Председатель сказал: «Знакомьтесь, товарищи, с нашим
главкомом!»
Пожали друг другу руки. Кто-то предложил кресло. Лазо сра-
зу же по-деловому сообщил нам о положении в Сибири и о том,
что думает предпринять Центросибирь в отношении фронта. Мы в
свою очередь рассказали ему о Забайкалье, о силах и замыслах
контрреволюции. По его вопросам и репликам видно было, что он
хорошо осведомлен о наших забайкальских делах. В конце беседы
Лазо сказал, что перед выездом на фронт он считает необходимым
ближе познакомиться с рабочими Читы.
Мы обещали немедленно организовать ряд собраний. После ухо-
да Лазо один из наиболее сдержанных членов комитета сказал:
— Выйдет ли из него командующий фронтом — трудно сейчас
сказать. Посмотрим. Но похоже, что иркутские товарищи не ошиб-
лись, выдвигая его на такой ответственный пост.
Через два дня состоялся митинг в железнодорожных мастер-
ских, на котором Лазо выступил с докладом. Митинг был огромный.
Рабочие слушали Лазо внимательно. По мерс того как он го-
ворил, интерес к его речи возрастал все больше и больше. Он из-
лагал свои мысли ясно и точно, всегда по существу вопроса, всегда
деловито и был скуп на жесты.
Однако его речь не была сухой, бесстрастной. В тоне его го-
лоса чувствовались искренность, задушевность и убежденность.
Когда он говорил о волнующих вещах, когда он обращался к соб-
ранию с призывом, голос его креп и звучал громче...
Вскоре после митинга в мастерских Лазо уехал на фронт. Ата-
ман Семенов в то время занимал линию железной дороги станции
Даурия до границы. Первые же бои в конце февраля принесли Се-
менову поражение. Он был отброшен за границу, в Маньчжурию.
Особенно сдрейфил Семенов перед 1-м Аргунским казачьим полком
под командованием есаула Метелицы. Этот отважный революцион-
ный полк был известен Семенову еще по фронту империалистиче-
ской войны.
Опасаясь, как бы Лазо не перешел границу, китайские власти
79
под давлением белогвардейцев и интервентов выставили на границе
заслон из воинских частей. Одновременно с китайцами было за-
ключено перемирие, и они в(зяли на себя обязательство не пропус-
кать Семенова в Забайкалье до 5 апреля.
Лазо, заключив перемирие, занялся формированием боевых сил.
Казачьи полки, увлекшись первой победой над Семеновым, не-
дооценили опасность. К тому же, измученные четырехлетней импе-
риалистической войной, они стремились в свои родные станицы и
начали просить отпустить их домой на побывку, обещая возвратить-
ся по первому же зову Лазо.
Лазо понимал всю опасность положения и предупреждал ка-
заков, чтобы они не поддавались демобилизационным настроениям.
Казаки разъехались, обещав на местах помогать укреплению Совет-
ской власти. Помимо казаков пришлось снять с фронта значитель-
ную часть красногвардейцев Читинских мастерских — рабочие нуж-
ны были на производстве. На Китайской железнодорожной ветке
остался против Семенова лишь небольшой заслон.
Иркутск и Чита во время перемирия вели подготовку к даль-
нейшей борьбе с Семеновым. I съезд Советов Забайкалья в марте
вынес постановление о срочной организации Красной Армии и Крас-
ной гвардии. Совнарком и облисполком, избранные на этом съезде,
немедля разослали на места уполномоченных по вербовке добро-
вольцев.
Семенов, воспользовавшись перемирием, организовал отряд, до-
ведя его численный состав до десяти тысяч человек...
Атаман Семенов выступил из Маньчжурии 5 апреля. К нему
присоединились восставшие против Советской власти казаки ряда
станиц, расположенных вблизи границы. Красный заслон не выдер-
жал натиска и, неся потери, отступил по линии железном дороги
до станции АдрианоВка. Мост через реку Онон был взорван. Благо-
даря этому удалось несколько задержать главные силы противника.
К тому же занятие Оловянной Семеновым совпало с пасхой. Атаман
с командной верхушкой решил отпраздновать победу в Маньчжурии.
Изрядно выпил там и задержался.
На этот раз передышка была недолгой. Банды атамана хлыну-
ли по станицам и волостям.
Заняв южную часть Забайкалья, семеновцы всюду на своем
пути творили зверские расправы над большевиками, над предста-
вителями Советской власти. Местное кулачье и попы оказывали
бандам всемерную помощь. Карательные экспедиции рыскали по за-
нятой семеновцами территории. Атаман Семенов объявил: «Считаю
долгом совести предупредить вас, что с движением моим по За-
байкалью буду предавать смертной казни всех тех, кто будет ока-
зывать противодействие моему отряду...»
Беженцы и нарочные разнесли по станицам и волостям Забай-
калья весть о нашествии семеновцев. Партийная организация броси-
ла клич: взяться за оружие и уничтожить банды, защищать Совет-
скую власть.
Трудовое население — бедняки и середняки, несмотря на беше-
ную агитацию эсеров и меньшевиков, всех этих агентов Семенова,
начало организовываться в отряды, сотни и полки. Все это созда-
валось в пылу борьбы, иногда в один день, в одну ночь. Люди за-
частую попадали в отряд прямо с митинга, казачьего схода, с по-
левых работ. Местные большевики и фронтовики были первыми
застрельщиками и организаторами восстания против Семенова.
80
Рабочие железнодорожного транспорта, шахтеры каменно-
угольных копей, рабочие золотых приисков и других предприятий
взялись за оружие. Военнопленные мадьяры и немцы формировали
свои части.
И все эти отряды по разным дорогам Забайкалья направлялись
на фронт в распоряжение Лазо.
Семенов, заняв Оловянную и ряд пунктов вблизи Забайкаль-
ской железной дороги, создал непосредственную угрозу Чите. Еще
11 апреля областной партийный комитет и исполком Советов выпу-
стили обращение к населению с призывом «браться за оружие» и
объявили Забайкальскую железную дорогу и Читу на осадном по-
ложении. Тогда же вся полнота власти по области была передана
Военно-революционному штабу в составе И. Бутина, Д. Шилова и
И. Матвеева. Этот штаб пришел к выводу, что одним забайкальцам
не под силу ликвидировать Семенова. Штаб и партийный комитет
разослали телеграммы сибирским и дальневосточным Советам с
призывом о срочной помощи.
На Военно-революционный штаб легла вся тяжесть подготовки
людских резервов, оружия, продовольствия, финансов и всего не-
обходимого для фронта.
Сибирские и дальневосточные Советы откликнулись на призыв
забайкальцев и двинули в срочном порядке значительные вооружен-
ные силы, которые уже в конце апреля начали прибывать в Адриа-
новку, где в то время находился Лазо со своим штабом.
Из Владивостока, Благовещенска, Омска, Иркутска, Новони-
колаевска, Красноярска, Черемхова, Кургана, Канска и Барабинска
прибывали красные полки и отряды. Прибыли артиллерийский ди-
визион и несколько отдельных батарей, при них двадцать орудий,
около тридцати станковых пулеметов и два примитивных бронепо-
езда. Пришли 1-й Аргунский казачий и 1-й революционный полки,
рабочие отряды Читы, станций Хилок и Оловянная, Черновских и
Арбагарских угольных копей...
Часть этих революционных сил двигалась на фронт по линии
железной дороги. Другая же часть — повстанцы Северо-Восточного
Забайкалья — шла из своих станиц и сел разными путями: по
трактам и проселочным дорогам, а то и просто по тропам, напря-
мик, через горы и пади. Некоторые отряды оказывались где-то на
отлете, за сотню-другую верст от штаба фронта, даже в тылу про-
тивника. Случалось и так, что отряд на своем пути встречался с
отдельной семеновской бандой и вступал с нею в бой.
При такой разбросанности и отдаленности повстанческих отря-
дов от штаба фронта, конечно, невозможно было в ближайшее вре-
мя установить с ними более или менее прочную связь и единый
план действий. Поэтому большая часть этих отрядов до взятия
11 июня главными силами Лазо станции Борзя вела партизанскую
войну с противником.
Как только к началу мая в Адриановку, где находился штаб
фронта, прибыли значительные подкрепления, Лазо с присущей ему
энергией в течение нескольких дней сформировал из них и бывших
у него до этого частей основательную ударную группу и повел на-
ступление на Семенова, занимавшего Оловянную.
Вся ударная группа состояла почти исключительно из рабочих
и матросов. Лазо непосредственно руководил этим наступлением,
находясь на бронепоезде.
Противник оказывал упорное сопротивление, но не выдержал
81
натиска красных и отступил за реку Окон. Красные заняли Оло-
вянную 18 мая.
Продвигаясь с боями дальше, Лазо 11 июня занял большую
станцию Борзя. Отсюда он устанавливает связь с отдаленными
отрядами, производит учет их, подчиняет единому командованию и
единому плану действий. Лазо носится на автомашине «чандлер»
от одного отряда к другому и лично выясняет количество оружия,
боеприпасов; переформировывает, когда нужно, отряды; воодушев-
ляет бойцов, призывая их к стойкости, мужеству в борьбе с врага-
ми Советской власти.
Когда обстановка на Забайкальском фронте позволяла отлу-
читься на короткое время, Лазо приезжал в Читу на сутки или на
двое. Надо было информировать областной центр и получить необ-
ходимое для фронта: деньги, продовольствие, оружие и пр. Лазо
заботился о бойцах и думал о всех нуждах фронта.
Обычно Лазо приезжал с фронта в теплушке. Останавливался
он всегда в незатейливой квартирке товарища Кларка — командира
одной из лучших казачьих сотен. Квартирка находилась в желез-
нодорожном поселке Чита-1. Это очень устраивало Лазо — здесь он
был ближе к рабочим, а повидаться с ними, поговорить, послушать
их — к этому Лазо всегда стремился.
В один из таких приездов Лазо в Читу я попросил его рас-
сказать о наших фронтовых частях. Я не могу восстановить в памя-
ти все сказанное им, передам только основное содержание его выс-
казываний.
— Самые лучшие части — красногвардейские, — говорил он. —
Поскольку там главным образом рабочие, то о настроении их и
говорить не приходится. Здесь все прочно, устойчиво, по-больше-
вистски крепко. Политическое влияние рабочих на крестьян огром-
но. Особенно ценно их влияние на казаков, но военная подготовка
рабочих слабее. Встречается среди них немало таких товарищей,
которые впервые держат винтовку в руках. Учатся в бою. Но ра-
бочие отряды идут в бой смело, самоотверженно...
Самый лучший у нас полк — Аргунский. Самая образцовая
сотня — кларковская. Сам Кларк — рабочий, но подружился с ка-
заками и приобрел у них авторитет.
Что еще сказать о наших казаках? Вы их сами хорошо знае-
те— вы же из казаков, — сказал Лазо с лукавой улыбкой. — Спа-
янный народ: земляки, кумовья, сваты... Ну, иногда и удирают от
противника тоже дружно. Изредка и это бывало. Кажется, это на-
зывается «казацкой хитростью»? — Лазо добродушно засмеялся.—
Хорошо дерутся интернационалисты. Среди них подавляющее боль-
шинство мадьяр — восемьдесят—восемьдесят пять процентов, ос-
тальные — австрийцы, немцы. Вы знаете, что я большой сторонник
привлечения их на фронт. Это придает нашим рядам интернацио-
нальный характер. Все они — бывшие солдаты, с боевым опытом.
В бою они дерутся с темпераментом. Преданны революции...
Однажды приехали с Забайкальского фронта в Читу два коман-
дира — Балябин и Богомягков, два друга, оба казаки-забайкальцы,
впоследствии убитые семеновцами.
В свое время, вернувшись с фронта с казачьей дивизией, Баля-
бин и Богомягков приняли деятельное участие в установлении Со-
ветской власти в Забайкалье и особенно энергично участвовали в
формировании наших вооруженных сил против атамана Семенова.
По внешности и по складу характера эти товарищи не нохо-
82
дили друг на друга. Балябин — широкоплечий, грузный, носил на-
висшие, как у запорожца, усы. Он был молчалив, несколько угрюм
и грубоват. Богомягков — худощавый, подвижной и, не в пример
своему другу, разговорчивый, любил побалагурить и посмеяться.
Я спросил однажды Богомягкова:
— Ну, а как Лазо?
— О, Лазо—замечательный командующий. Он сочетает два
качества: во-первых, даровитого штабника-организатора и, во-
вторых, когда это нужно, прекрасного руководителя боем. Он дей-
ствительно воодушевляет бойцов, и они идут за ним в огонь и в
воду.
Балябин добавил:
— Да, в бою Лазо находчив, смел и проворен!
Казак-взводный Коренев так рассказал мне про первую встре-
чу с Лазо:
— Вот остановились мы у высоких сопок, которые нас защи-
щали от обстрела со стороны Мациевской и Тавын-Тологоя. Лоша-
дей опутали и пустили на острецы, а сами прилегли отдохнуть.
На вершине одной из сопок чернел, как степной коршун, наш наб-
людатель. Вдали белела палатка; в ней штаб бригады, куда соби-
рались командиры на совещание.
Было жарко. Страсть как хотелось пить. Но воды вблизи не
было. Некоторые ребята нашли между сопок лужицу. Скоро обоз-
ники привезли бочки с водой. Бросились мы все к бочкам. И что это
за вода! Вся кишит червячками какими-то черноголовыми. Но жаж-
да не свой брат. Тянули воду сквозь зубы, а червячков выплевы-
вали. У которых ребят были платки, так они цедили сквозь них —
все же было лучше.
Вдруг на дороге запылил автомобиль. Кто бы это мог ехать?
Говорят ребята, что автомобиль есть только у главкома. «Он, он
беспременно, наш Лазо!» — закричали радостно ребята. Автомобиль
остановился у палатки штаба. И мы все кинулись туда. Каждому
хотелось увидеть Сергея Лазо, про которого среди нас ходили раз-
ные чудеса. Тысячная толпа окружила палатку. Ждем выхода его.
А никто из нас и не обратил внимания на высокого молодого чело-
века, что стоял у самой палатки. Приняли за шофера. И по одеж-
де-то похож. На голове помятая кепчонка. На ногах ботинки с об-
мотками. Рубашка серая и брюки такие же, заношены. Вот точь-в-
точь так одетого шофера с грузовика растерзали семеновцы возле
озера Зан-Аралтуй. Смотрю на авто, в нем пулемет и наган. Мо-
лодец главком, не с пустыми руками ездит!
И что же вы думаете — этот самый молодой человек, похожий
на шофера, вдруг в один прыжок очутился на авто, сбросил с го-
ловы кепчонку, выпрямился и, к нашему удивлению, крикнул: «То-
варищи, внимание! Вы, очевидно, хотите послушать мои сообще-
ния, и я тоже считаю это нужным, полезным...»
Тут мы и поняли, что перед нами сам Лазо. Батюшки, что
произошло, поднялось... Крики, общий рев восторга: «Это ты, Ла-
зо?.. А мы-то не узнали тебя... Да здравствует Лазо!»
А он стоит на авто, улыбается и ждет, когда мы замолчим.
Долго не давали ему говорить, будто одурели. Он несколько раз
взмахом руки пытался остановить нас, даже нахмурился. Наконец
мы затихли.
Лазо понятно объяснил нам, за что мы боремся. Почему до
сих пор не можем разгромить белогвардейцев, их атамана — бан-
83
дита Семенова. Кто ему помогает. Призывал нас, как только будет
приказ, взять Мациевскую и Тавын-Тологой и выбить противника из
этих последних позиций.
После речи Лазо мы были уже не те. Я слышал, как один ка-
зак упрекал другого за такой поступок, на который раньше никто
бы из нас не обратил внимания. Мы стали замечать друг за другом
ошибки и стараться исправлять их: «Ты слышал, что говорил Лазо
о дисциплине?»
Мы как следует стали чистить винтовки и клинки.
В чем была сила товарища Лазо? А в том, что он с первой
встречи становился близким, родным, он заботился о нас, дорожил
жизнью каждого из нас, — закончил свой рассказ Коренев.
Одностаничник Коренева, командир сотни (фамилии не помню),
рассказал мне такой случай про товарища Лазо:
— У нас было совещание в Даурии, в штабе фронта. Решали
очень важный вопрос. В комнату входит группа рабочих-красногвар-
дейцев и говорит: «Товарищ Лазо, у нас общее собрание. Мы тебя
выбрали в президиум. Нас послали за тобой. Ждут». Лазо ответил:
«Сейчас приду!» Но уйти ему скоро не удалось. Рабочие явились
вторично: «Никак не можем без тебя решить один серьезный воп-
рос. Попали в тупик. Выведи ты нас из него. Собрание требует
тебя». Лазо пошел. Рабочие были потом довольны. «Вот это го-
лова,— говорили они про Лазо. — Живо распутал дело!»
Почти в течение четырех месяцев (апрель—июль) велась напря-
женная борьба на Забайкальском фронте. За это время атаман Се-
менов потерпел ряд поражений, но окружить его и уничтожить не
удавалось. Как только наши части его настигали, он отходил к са-
мой границе, под защиту китайских милитаристов. Маньчжурия бы-
ла его волчьим логовищем, где он нередко, основательно потре-
панный красными, спасался. Там его подкармливали зарубежные
стервятники и восстанавливали его силы для новых вылазок в За-
байкалье.
У нас был большой недостаток в патронах и снарядах. Помощь
со стороны Сибири и Дальнего Востока с июня почти пре-
кратилась — там возникли свои фронты против белогвардейцев и
чехословаков. Это выступление контрреволюции осложнило наше
положение на Забайкальском фронте. Лазо должен был перебро-
сить значительную часть бойцов на помощь Центросибири. Кроме то-
го, был снят с фронта и направлен на борьбу с Калмыковым в При-
морье 1-й Дальневосточный социалистический отряд.
Немалую помощь Семенову оказывали белогвардейские органи-
зации в тылу у красных. Особенно они обнаглели с момента выступ-
ления на западе и востоке чехословаков. В Чите же духовенство
во главе с архиереем Мефодием и директором отделения Государ-
ственного банка Веремеевым организовало заговор против Совет-
ской власти. Однажды большая толпа черносотенцев, переодетых
офицеров и чиновников, двинулась с хоругвями и иконами к тюрь-
ме, чтобы освободить попов. Провокаторы открыли из окон стрель-
бу по толпе. Были убиты женщина и девочка. Пришлось вызвать
роту красногвардейцев, которая произвела несколько залпов в воз-
дух, толпа разбежалась, и порядок был восстановлен.
Забайкальцы под командованием Лазо 27 июля героическим
штурмом сбросили семеновские банды с горы Тавын-Тологой. Это
была последняя их укрепленная позиция перед самой границей. Раз-
битый наголову Семенов, спасая остатки своих банд, не задержался
84
на этот раз даже в поселке Маньчжурия. Он откатился дальше, за
сто верст, — в Хайлар.
На Забайкальском фронте наступило затишье.
'Часть красногвардейских отрядов была переброшена на При-
байкальский фронт. Лазо отозвали в Читу для организации новых
сил на помощь Прибайкальскому фронту.
Здесь создалось чрезвычайно серьезное положение. 11 июля че-
хословаки заняли Иркутск. Советские войска по линии железной
дороги вели ожесточенные бои с противником.
Силы чехословаков были очень велики. Это были отборные,
дисциплинированные, вооруженные до зубов войска с опытным
командованием; их численность увеличивали белогвардейские час-
ти. На передовой линии чехословаков и белых действовало до де-
сяти тысяч человек. Кроме того, по Сибирской железнодорожной
магистрали был расположен корпус чехословаков; из его шестиде-
сятитысячного состава только четырнадцать тысяч было переброше-
но в Приморье, остальных чехи в любой момент имели возможность
двинуть на Прибайкальский фронт для подкрепления.
Две с половиной тысячи красногвардейцев — черемховские, чер-
новские и арбагарские шахтеры, рабочие Иркутских и Читинских
мастерских, мадьяры — самоотверженно вели бои с многочисленным
врагом на всем протяжении Кругобайкальской железной дороги.
Особенно героически сражались курсанты Иркутской военной шко-
лы. Почти все они погибли. Под станцией Мурино красные уничто-
жили два полка противника. Но силы были неравные. Под станци-
ей Посольская чехам удалось зайти нам в тыл. Произошел 'Жесто-
чайший бой. Под ураганным артиллерийским и пулеметным огнем
противника погибли сотни красногвардейцев во главе с командиром
Метелицей. Группа красногвардейцев, приблизительно в четыреста
человек, сражаясь врукопашную, пробилась по линии железной до-
роги в направлении к Верхнеудинску. Остальные отряды ушли в
горы.
Путь для чехословацких войск на восток был открыт. Только
небольшие отряды красных в том или ином пункте самоотверженно
задерживали продвижение противника по железнодорожной маги-
страли.
Чехословаки заняли 8 августа Верхнеудинск, Центросибирь
эвакуировалась в Читу.
Помню, в августе на одном из заседаний облисполкома в Чите
присутствовал Лазо. Сидел он в отдаленном углу зала. Я в первый
раз видел его в сумрачном, задумчивом настроении. Мне показа-
лось, что ему нездоровится. Во время перерыва я вышел на бал-
кон подышать свежим воздухом. Вслед за мной вышел и Лазо. Он
сел рядом и тихо спросил:
— Вы познакомились с последней сводкой фронта?
— Да!
— Мы терпим такие поражения одно за другим... — с горечью
говорил Лазо. — Ну, пусть чехи сильнее нас, приходится отступать.
Но как надо отступать? Организованно. Ведь на фронте немало
испытанных боевых красных частей — они дерутся самоотверженно
и погибают. Вся тяжесть многочисленного врага обрушивается на
них. В то же время анархистские отряды позорно удирают с фрон-
та, мародерствуют в тылу. Опять там Пережогин, Лавров и подоб-
ные им! Лаврова в Иркутске выпустили, не расстреляли. Почему?
Это же явный предатель, а у него двухтысячный отряд. Анархис-
85
ты — наше зло, беда! —Лазо положил руку на мое плечо. По-
неволе я впал в несвойственное мне настроение.
— Насчет анархистов у нас не может быть двух мнений, —
сказал я Лазо. — Многие из нас, большевиков-руководителей, как в
Сибири, так и в Забайкалье, повинны в том, что вовремя не успели
изолировать анархистскую головку от массы, дали возможность со-
бирать люден в отряды, командовать ими. Между тем люди в этих
отрядах, хотя бы те же мадьяры, не анархисты. Будь они под дру-
гим руководством, большевистским, из них получились бы дисцип-
линированные отряды. Основной причиной наших поражений на
Прибайкальском фронте я считаю то, что мы не собрали больших
сил. Крестьянство и казачество в значительной своей части держат-
ся пассивно. Нам вредит лживая агитация эсеров и меньшевиков
о том, что чехословаки будто бы сторонники демократической
власти.
Для руководства дальнейшей работой и борьбой совещание, на
котором присутствовали представители Центросибири, Забайкаль-
ского областного исполкома и Совнаркома, Военного комиссариата
и представителей фронтов, решило организовать сибирский Совет
Народных Комиссаров.
Чехословаки приближались. Лазо было поручено составить
арьергардный заслон с подрывной командой для обеспечения плано-
мерной эвакуации. Организовав отряд в семьдесят человек из кур-
сантов инструкторских школ и подрывников, Лазо занял станцию
Хнлок.
В гарнизоне Читы самыми надежными и дисциплинированными
в это время были Советский отряд — двести с чем-то человек и
кларковская сотня. Основные силы были на фронтах. Большинство
же гарнизона находилось или прямо в руках анархистов, или под
их влиянием.
Анархисты предъявили требование сибирскому Совнаркому о
выдаче им золота, по пяти тысяч рублей на каждого человека. Ког-
да им было отказано в этом, они пустили провокационный слух,
что сибирский Совнарком решил золото не эвакуировать, а оста-
вить его в Чите.
Ко всему этому безобразию добавилось новое обстоятельство,
которое усилило панику в городе: около сотни молодых мобилизо-
ванных казаков, еще не вооруженных, под влиянием контрреволю-
ционных элементов бежало ночью из города. За ними была послана
сотня казаков Кларка. В нескольких верстах от Читы Кларк был
убит из засады. Его сотня уничтожила банду и вернула в Читу бе-
жавших казаков. Отряд анархистов во главе с Пережогиным ночью
захватил большую часть запасов золота из банка и умчался на
поезде из Читы на восток.
Из шестнадцати поездов-эшелонов, вышедших при эвакуации Чи-
ты на восток, наш эшелон отправился последним. В нем находились
ответственные партийные работники Центросибири и Читы. Позади
нашего эшелона на некотором расстоянии двигался заслон под
командой Лазо. Анархистские отряды с награбленным золотом, а
также поезд с бывшим командующим Прибайкальским фронтом
Голиковым и его штабом умчались далеко вперед, направляясь в
Благовещенск.
На станции Урульга 28 августа на совещании партийных и во-
енных работников член Забайкальской областной партийной орга-
низации Исаев сказал:
86
— Покидая пределы Забайкалья, мы должны заявить рабочим
о всем трудящимся, как мы смотрим на дальнейшую борьбу с контр-
революцией и в каких формах она должна вестись. Мы должны
призвать их к этой борьбе! Недопустимо просто разойтись в разные
стороны. Это не в правилах большевиков. Какие бы неудачи ни
постигли нас, хотя бы даже и разгром, мы меняем тактику и стра-
тегию, набираемся новых сил, организуемся и боремся.
— Я вполне согласен с товарищем Исаевым, — заявил Лазо. —
Вношу предложение: сегодня же здесь, в Урульге, организовать
конференцию и на ней обсудить неотложный вопрос о формах
дальнейшей борьбы.
Быстро, уже к двенадцати часам дня, были избраны делегаты
от следовавших с эшелонами организаций и от казачьих и красно-
гвардейских отрядов.
Открывший конференцию председатель Гаврилов дал слово
Лазо для информации. Лазо спокойно, ровным голосом сообщил
нам о действиях арьергардного отряда:
— Во время эвакуации Читы я со своим отрядом находился в
Могзоне. От Хилка до Могзона взорваны все мосты. Почти весь же-
лезнодорожный путь испорчен. Под станцией Карымская взорваны
два моста. Порвана телеграфная линия. Только таким способом
удалось задержать наседавших чехословаков.
Кратко рассказывал Лазо о действиях заслонов — труднейшей
и опасной оперативной задаче. Благодаря самообладанию и отва-
ге Лазо с горсточкой бойцов и подрывников выполнил эту задачу
превосходно.
— Мы сделали длительную остановку в Чите-Первой, — про-
должал свою информацию Лазо. — Там нас встретила огромная
толпа рабочих. Настроение среди них тревожное. Многие задают
вопросы: «Что дальше делать?» Из расспросов я узнал, что около
них вьются, как мухи, меньшевики и эсеры. «Но, — говорят рабо-
чие, — мы не верим этим буржуазным прихвостням, предателям.
Ведь они атамана с японцами считают избавителями». В железно-
дорожном клубе был созван митинг — пришли рабочие с семьями.
В своей речи я говорил о том, что Советы пали временно, что скоро
победа будет за нами. Надо не падать духом, а крепко и надежно
сплачиваться, прятать оружие и запасаться новым. Поражение здесь
есть поражение лишь на отдельном участке нашего общего фронта
Советской России. В общем гуле я слышал крики: «За Советскую
власть будем бороться до последней капли крови!»
После информации Лазо по основному вопросу конференции —
о формах дальнейшей революционной борьбы выступил ряд то-
варищей. Все они высказывались за прекращение фронтовой борь-
бы, потому что для борьбы с десятками тысяч чехословаков и бе-
лых в нашем распоряжении достаточного количества бойцов и ору-
жия не было.
— Если в данный момент,—сказал Лазо, — фронтовая борьба
для нас непосильна, то мы должны увести Красную гвардию. Надо
снабдить каждого бойца деньгами, продовольствием, обмундирова-
нием и документами. Также всем необходимым надо снабдить и ру-
ководящих работников, направить их на подпольную работу в де-
ревню, в города. Надо обеспечить отряд интернационалистов, ухо-
дящих в тайгу. Это будет один из наших резервов в борьбе с контр-
революцией. Временно мы уходим. Нам нужно идти в деревню и
вести там революционную большевистскую работу. Запасаться
87
оружием. Деревня не помирится с атаманщиной и интервенцией,
примкнет к рабочим, и партизанская борьба неизбежна. Мы долж-
ны готовиться к ней.
От отряда интернационалистов выступил их комиссар. Он ска-
зал:
— Мы, интернационалисты, никогда не отделяли себя от рус-
ских товарищей. Мы боролись в ваших рядах и будем бороться.
Враг у нас общий. Мы не сдадимся, не выпустим винтовки из рук.
Мы уйдем в тайгу, проведем там зиму, а потом видно будет. У нас
нет каких-то своих особых интересов. Они у нас общие с русскими
товарищами. Когда борьба возобновится, мы опять будем драться
рядом с вами!
Затем конференция вынесла постановление о роспуске сибир-
ского Совнаркома. Тогда возник вопрос, какому же временному
органу передать власть.
Большинством голосов конференция решила избрать временный
ревком из пяти человек: Лазо, Бутин, Балябин, Матвеев и Шилов.
Перед закрытием конференции была принята такая резолюция:
«Борьбу с врагом организованным фронтом ликвидировать.
Признать, что форма дальнейшей революционной борьбы долж-
на сообразоваться с создавшейся международной политической об-
становкой и должна быть направлена к использованию всех легаль-
ных и нелегальных возможностей, к дезорганизации всех усилий на-
ших врагов закрепить в пределах Сибири власть буржуазии и ино-
странного капитала...»
Сейчас же после закрытия конференции наш эшелон двинулся
дальше на восток. Делегаты уже на ходу поезда, в вагонах, ин-
формировали красногвардейцев о решениях конференции...
Поезда наших эшелонов, составленные при эвакуации из Читы
из самых разнообразных вагонов — товарных, теплушек, пассажир-
ских и служебных, — были необычайно длинны и громоздки. Паро-
возы с трудом тащили их за собой. Амурская железная дорога
всегда была одной из самых ненадежных в техническом отношении
дорог. Она пролегает на сотни верст по дикой тайге, через горы,
высокие насыпи, между скал, через зыбкие болота и вечную мерз-
лоту. Сотни неустойчивых, дребезжащих мостов перекинуты через
горные, бурные реки.
Вот большая станция Зилово. Рабочие встретили нас с красны-
ми флагами и с пением революционных песен. Организовали митинг
в депо. Выступал Лазо. Он несколько минут не мог начать свою
речь — рабочие бурно аплодировали, приветствуя своего любимца.
Лазо сообщает собранию о положении в Сибири и Забайкалье,
о решении Урульгинской конференции, о борьбе большевиков и тру-
дового народа с контрреволюцией в Советской России:
— Пролетарская революция победит — в этом не может быть
сомнения. Мы здесь, на далекой окраине, потерпели поражение: Со-
ветская власть здесь пала. Белогвардейцам помогла зарубежная
контрреволюция. Без нее мы уничтожили бы белогвардейцев. Я, то-
варищи, знаю, какой вопрос больше всего мучает вас: «Что дальше
делать?» Прежде всего не падать духом, не поддаваться панике, не
терять веру в победу, ни на минуту не забывать о борьбе, гото-
виться к ней, работать в подполье, вооружаться! Власть Советов
здесь пала временно. Трудовой народ вновь сплотится, подымется,
ряды борцов умножатся во сто крат, и мы опять победим. Да
здравствует партия большевиков! Да здравствует Советская власть!
88
Последние возгласы Лазо были подхвачены криками «ура».
С пением «Смело, товарищи, в ногу» рабочие вместе с Лазо
двинулись из депо к поезду...
Ревком действовал на территории от станции Урульга Забай-
кальской железной дороги и дальше — по Амурской — до Свобод-
ного. Все распоряжения ревкома исполнялись в точности.
Канцелярия ревкома помещалась в служебном вагоне. В этом
же вагоне ехали три члена ревкома: Д. Шилов, И. Бутин и я. Лазо
помещался в соседнем вагоне. В столовой служебного вагона почти
все время, днем и ночью, выдавались паспорта и деньги красногвар-
дейцам...
Сотни вооруженных людей покидали вагоны и, спеша, в оди-
ночку, парами и небольшими группами, пешими и верхом на лоша-
дях ухоДили в станицы и села, на прииски и заводы, а то и просто
в тайгу.
Начинался новый этап борьбы с контрреволюцией.
Лазо не доехал до Свободного. Он с небольшой группой то-
варищей покинул наш эшелон на станции Малый Невер и ушел с
ними в сторону от Амурской дороги, в тайгу.
Прощаясь и крепко пожимая мне руку, Лазо сказал:
— Не судьбы неизвестные нас ждут, товарищ, — нет, мы скоро
вновь победим! Итак, до скорого свидания!
Лазо был прав: Советская власть победила, но его самого я
видел в последний раз.
А. ЯКИМОВ
Лазо и Забайкальский фронт
Впервые я встретился с Сергеем Георгиевичем Лазо в марте
1918 года, когда приехал из Томска в Иркутск, куда был вызван
для работы в ЦИК Советов Сибири (Центросибирь), в состав ко-
торого меня кооптировали. С Лазо я виделся на заседаниях Цент-
росибири, на совещаниях у председателя Центросибири И. Н. Яков-
лева. Заходил иногда Сергей Георгиевич и ко мне как председате-
лю Сибирской коллегии по делам военнопленных по вопросам, свя-
занным с интернациональными отрядами. Но все это были встречи
служебного порядка. Доводилось изредка встречаться с ним в ча-
стной обстановке: я, Лазо и ряд других членов Центросибири жили
в одном общежитии, обедали в одной столовой.
Я занимал комнату вместе с Федором Лыткиным — народным
комиссаром Советского управления Сибири. Мы оба учились в
Томске, в университете. Там же, на высших женских курсах, учи-
лась и Ольга Грабенко, ставшая позднее женой Лазо. Вместе мы
организовали в Томске красногвардейский студенческий отряд, ко-
миссаром которого избрали меня. Связаны с нами были и студент
Петербургского университета П. Ф. Парняков, ставший в Центро-
сибири народным комиссаром образования, и его сестра — томская
студентка Милица Парнякова, работавшая в Центросибири. Она
была близкой подругой Ольги Грабенко.
Сергей Георгиевич, сам бывший студент, относился с симпатией
к нам, молодым центросибирцам — студентам, и при случае заходил
в нашу комнату. Правда, это бывало редко: он мало жил в Ир-
кутске, больше находился в Забайкалье, в штабе фронта, а Ольга —
политбоец-агитатор на фронте — лишь изредка приезжала в Ир-
кутск за литературой. Когда удавалось, с удовольствием собирались
и за чашкой чая вели разговоры, пели песни и вспоминали студен-
ческие годы. Все мы были тогда очень молоды — Сергею было двад-
цать четыре года, мне и Пантелеймону — двадцать три, Федору —
двадцать один, Ольге и Миле — по двадцать лет. Шутили и смея-
лись, горячо спорили по различным политическим вопросам: о
борьбе с меньшевиками, эсерами, о перспективах борьбы с органи-
зованной империалистами интервенцией. Сергей тогда не был еще
коммунистом, но практически полностью поддерживал большевиков
и разделял их взгляды. В ходе товарищеских дискуссий в дружес-
ком кругу я и другие собеседники убеждались в ясности ума и
широте кругозора Сергея. Об этих качествах мы знали и ранее,
слушая его публичные выступления, но в частных беседах его об-
раз, одаренного революционера-борца, раскрывался еще полнее.
Бывая в редакции газеты «Центросибирь», он требовал от ее
редактора Парнякова, а затем и от меня, когда я стал редактором
(в июле 1918 года), возможно больше присылать газет в войска.
Я спрашивал его, как относятся бойцы фронта к нашей газете,
какие у них пожелания. Он говорил, что газета пользуется попу-
лярностью, но необходимо усилить военный аспект — больше писать
о фронтовой жизни. Он рекомендовал активизировать работу воен-
90
коров в частях. «Было бы желательно, Сергей Георгиевич, — ска-
зал я, — чтобы ты сам дал нам в газету статью или очерк». — «Ну,
брат, на это не рассчитывай, — ответил Лазо. — Сам знаешь, что у
меня другой профиль работы. Вот так, на ходу, я еще могу кое о
чем информировать вас, газетчиков». И действительно, когда он при-
езжал с фронта в Иркутск, а затем в Верхнеудинск, всегда на ко-
роткое время заглядывал в редакцию и рассказывал о фронтовых
делах. «Без дисциплины нет армии, — говорил он, — а у нас она в
некоторых частях сильно хромает, особенно в анархистских отрядах.
Недавно я отстранил от командования и отдал под суд анархиста
Лаврова, его отряд из боевой единицы превратился в мародерст-
вующую банду. Вот борьбе с расхлябанностью, с анархистскими
настроениями газете надо уделять особое внимание. Есть в вой-
сках,— продолжал Лазо, — и немало хороших, стойких, дисципли-
нированных отрядов, в которых сильно влияние коммунистов, на них
держится успех нашего фронта».
Он хорошо отзывался о рабочих красногвардейских отрядов,
прибывших на фронт из Красноярска, Омска, Читы и Владивосто-
ка, и также об отрядах интернационалистов, в числе которых осо-
бо отмечал батальон интернационалистов, сформированный в Том-
ске по инициативе Ференца Мюнниха и Бела Куна. Впоследствии в
своих воспоминаниях Ф. Мюнних писал: «В то время по просьбе
различных сибирских партийных и советских властей мы сумели
уже выставить на помощь батальон, который послали в Иркутск.
И этот батальон очень хорошо, смело вел себя, справился со своей
революционной задачей» '.
Советы Лазо, его рассказы о боевых действиях учитывались ра-
ботниками редакции в освещении положения на фронте для агита-
ции за твердую революционную воинскую дисциплину, для популя-
ризации примеров боевой доблести и мужества красногвардейцев.
Лазо много работал в штабе фронта, умело планировал боевые
операции и талантливо руководил боевыми действиями войск фрон-
та. О его высоких качествах как крупного военачальника положи-
тельно отзывался бывший царский генерал-лейтенант А. А. Тау-
бе, ставший на сторону Советской власти и работавший в Центро-
сибири начальником штаба Сибирского военного комиссариата (умер
в 1919 году в белогвардейской тюрьме в Екатеринбурге). Он много
помогал Лазо своими советами.
Большим авторитетом как военачальник С. Г. Лазо пользовал-
ся в Центросибири. Об этом говорит сам факт назначения его
командующим войсками Забайкальского фронта и членом Сибир-
ского военного комиссариата. Под его командованием войска фрон-
та разгромили семеновцев, крупные силы которых наступали на Чи-
ту. Председатель Центросибири Н. Н. Яковлев послал С. Г. Лазо
по этому поводу приветственную телеграмму, опубликованную в
газете «Центросибирь» 6 августа 1918 года:
«Даурия, командующему Забайкальским фронтом товарищу Ла-
зо.
Примите и передайте революционным войскам фронта наш то-
варищеский привет. Их усилиями семеновские банды изгнаны из пре-
делов Российской Советской Республики, они теперь позорно ук-
1 «Борьба за власть Советов в Сибири и на Дальнем Востоке».
Томск, 1968, с. 7.
91
рываются в пределах Китая, власти которого принуждены иност-
ранными империалистами приютить этого грязного бандита и слугу
капиталистов. Набравши новых хунхузов, он может прийти вновь
и разорять пограничные местности, но Революционная Россия най-
дет силы и средства справиться с ним окончательно и прекратить
укрывательства разбойничьих банд в Китайской Республике».
Федор Лыткин, Пантелеймон Парников, я и другие товарищи
поздравляли Сергея Лазо с победой над Семеновым. Но уже ско-
ро, в конце августа 1918 года, нам пришлось расстаться. Фронто-
вая борьба прекратилась. Начался тяжелый период подполья и
партизанской борьбы против интервентов и белогвардейцев. Многие
из центросибирцев погибли. Федор Лыткин вместе с Н. Н. Яковле-
вым направился через тайгу в Якутск, но по дороге их схватили и
убили белогвардейцы. Пантелеймон Парников вел подпольную ра-
боту в Сибири. В 1919 году его арестовали в Омске и расстреляли
колчаковцы. О трагической судьбе героя гражданской войны Сер-
гея Лазо знают все, его имя свято чтут советские люди.
О. ЛАЗО
На Забайкальском фронте
В апреле 1918 года я приехала в Читу для того, чтобы присое-
диниться к своему 1-му Томскому боевому отряду, который был от-
правлен на Забайкальский фронт. Я задержалась на несколько дней
в Чите. Было очень тревожно. Семенов находился на станции Оло-
вянная и угрожал городу. В самой Чите орудовали подпольные
белогвардейские организации. Отряды Красной гвардии были сосре-
доточены в Адриановке. Лазо около двух месяцев командовал За-
байкальским фронтом.
Читинцы обратились ко всем Советам Сибири с просьбой выс-
лать отряды для борьбы с атаманом Семеновым. По всем предприя-
тиям, учреждениям, клубам Читы прошли собрания и митинги. На
улицах были расклеены объявления и листовки, призывавшие к за-
щите Советской власти:
«Все под ружье! Все, кто способен, вставайте в ряды борцов за
Советскую власть, против атамана Семенова!»
Я отправилась с товарищами на митинг в железнодорожные ма-
стерские на станцию Чита-1, где ждали выступления Лазо.
Железнодорожные мастерские объединяли до трех тысяч рабо-
чих и являлись пролетарским центром Читы. Там по-настоящему
бурлила революционная жизнь.
На митинг мы приехали слишком рано. Работа в мастерских
еще не кончилась, и мы пошли побродить. Вдруг видим — навстречу
нам на забайкальской маленькой лошади едет Лазо по направле-
нию к мастерским. Он заметил нас только тогда, когда с нами по-
равнялся. Поговорили. Лазо был очень доволен, когда мы ему со-
общили, что посланы Томской партийной организацией к нему на
фронт.
— Работы очень много, предстоит еще больше. Люди нужны.
Поскорее приезжайте.
Мы вместе направились к мастерским, где рабочие уже ждали
Лазо. Собрались в цехе. Лазо выступил с докладом. Простыми сло-
вами он обрисовал положение на фронте, подчеркнув, что Семенов
является, по существу, прямым агентом японского правительства и
что он закупает лошадей, верблюдов, оружие, обмундирование и
нанимает войска на японские деньги.
— Вы должны понять, товарищи, — говорил Лазо, — что Се-
менов играет роль охотничьей собаки, которую империалистические
хищники натравливают на Страну Советов. В боях на Забайкаль-
ском фронте участвуют японские солдаты, переодетые в русскую
форму. В армии Семенова, состоящей из офицеров и богатых каза-
ков, много наемного войска, завербованного из отсталых слоев ки-
тайцев, монголов и бурят.
Рабочие слушали Лазо с большим интересом. Их выступления
были проникнуты ненавистью к Семенову. На фронт буквально рва-
лись, почти никому не хотелось оставаться в мастерских. Лазо
пришлось вновь выступить и разъяснить, что работа в мастерских
тоже необходима, так как для борьбы с Семеновым нужны паровозы
93
и вагоны и что на фронт может уйти только часть рабочих, осталь-
ные должны остаться в мастерских, одновременно состоя в отрядах
Красной гвардии. Тогда один из рабочих предложил бросить жре-
бий; кому оставаться.
Свое отношение к Лазо рабочие выразили в телеграмме, разос-
ланной по линии Забайкальской железной дороги 28 апреля, кото-
рую привожу целиком:
«По докладу штаба Красной гвардии Забайкальской железной
дороги Главный исполнительный комитет Совета железнодорожных
депутатов Забайкальской железной дороги постановил: в ознаме-
нование заслуг доблестного отряда Красной гвардии по револю-
ционной защите железной дороги от банд Семенова, руководимых
укрывшимися в пределах Китая контрреволюционными вождями ка-
питала и буржуазии, избрать командира нашего доблестного отряда
революционной Красной гвардии товарища Лазо почетным членом
штаба Красной гвардии».
Лазо был очень тесно связан с рабочими мастерских, которые
беспрерывно давали ему пополнения на фронт. Во время своих
приездов в Читу он обязательно останавливался у них, выступал на
митингах, многих знал лично и заходил к ним домой.
Через несколько дней я уехала в Адриановку, где в это время
находился штаб фронта. Масса людей стекалась туда с оружием и
без оружия: шло местное население и казачество близлежащих ста-
ниц, прибывали рабочие дружины. Помню, приехал в Адриановку
отряд рабочих с Черновских копей со своей санитарной летучкой,
что нас очень порадовало, так как в то время большинство меди-
цинского персонала — врачи и фельдшеры — поддерживали саботаж
интеллигенции и отказывались работать в красногвардейских отря-
дах. Через некоторое время прибыл Канский отряд, затем Троицко-
савский и др.
Боевые силы росли не по дням, а по часам. Каждый день при-
бывали отряды из разных концов Сибири.
В первые дни у бойцов было несколько подавленное настроение,
вызванное нашим отступлением под напором семеновских войск,
захвативших в апреле станции Борзя и Оловянная. Приезд новых
частей поднял настроение бойцов. Дальневосточные отряды, при-
бывшие с Бородавкиным и Губельманом, вызвали настоящий энту-
зиазм. В этих отрядах было много матросов и рабочих. Мы им
устроили встречу с другими отрядами, так как это было первое
подкрепление, прибывшее с востока.
Партийные организации Сибири и Дальнего Востока направили
к нам в составе отрядов Красной гвардии многих большевиков. На-
чали выделять комиссаров; в каждом отряде была своя, пока неофи-
циальная, политическая часть. Вырабатывались планы политрабо-
ты. Вскоре Центросибирью был командирован в Адриановку Рус-
кис, который организовал и возглавил политическую часть штаба
фронта.
Политико-воспитательная работа велась не только в отрядах,
но и среди местного населения. Мы выезжали в окрестные станицы,
проводили беседы и митинги и формировали новые части. Люди за-
писывались в отряды тут же, после митинга. Приходили и прино-
сили с собой самого разнообразного вида оружие: ржавые шашки,
охотничьи берданы и трехлинейные винтовки. Кто не имел оружия —
шел без него.
Я думаю, что именно в это время (в конце апреля — начале
94
мая) по-настоящему развернул свою работу штаб Забайкальского
фронта.
Лазо был весь в действии. Он проводил огромную работу по
реорганизации отрядов Красной гвардии. Одновременно шла их
боевая подготовка. Были сформированы основные боевые единицы
и введен институт комиссаров. Проходило комплектование отрядов
интернационалистов из мадьяр, австрийцев и немцев, бывших воен-
нопленных. Приехавшие Владивостокский, Благовещенский и Хаба-
ровский отряды были сведены в один Дальневосточный социали-
стический отряд.
Лазо знакомился с составом каждого отряда, интересуясь всем,
вплоть до проверки постов, вникая во все мелочи. Он беседовал с
командирами и отдельными красногвардейцами и внимательно при-
слушивался к их мнениям.
Одной из причин нашего отступления была слабая дисциплина
красногвардейских отрядов, брошенных на фронт против Семено-
ва. Поэтому Лазо устремил всю свою энергию на централизованное
руководство фронтом, против анархистских тенденций в отрядах,
пьянства и мародерства...
Это повысило авторитет Красной гвардии в глазах местного
населения. Все увидели, как командный состав штаба, и особенно
Лазо, борется с мародерством. Одновременно с организационной
работой велись и военные операции, правда, пока небольшого масш-
таба. Все же мы время от времени беспокоили Семенова по линии
железной дороги, чтобы не дать ему возможности выйти из Оло-
вянной. Для этой же цели Сергей еще при первом нашем отступле-
нии из Оловянной приказал взорвать мост через Онон.
Во время военных операций Сергей входил во все детали боя.
Он старался лично приехать в расположение каждого отряда, в
особенности тех, которые бывали на решающих участках, и выяс-
нить, как у них идут дела.
В Забайкалье раскрылись большие организаторские способности
Сергея — ведь ему до этого не приходилось бывать на фронте. Уча-
стие в подавлении иркутского мятежа было его первым и единст-
венным боевым крещением. Теоретический его багаж сводился к
пройденному им курсу в Алексеевском военном училище. Он как-то
сказал мне:
— У Семенова в ставке — генералы и офицеры, знающие воен-
ное дело. Мы не должны им в этом уступать!
Во время пребывания его на фронте он постоянно, обычно но-
чами, пополнял свои военные знания. В редкие минуты передыш-
ки он любил делиться с товарищами новыми мыслями, навеянными
той или иной книгой. Военной библиотекой его снабдил бывший
генерал Таубе, которого Сергей очень уважал и чьими советами
он пользовался. О генерале Таубе хочется сказать несколько слов.
Это был старый генерал царской армии, безоговорочно признавший
Советскую власть и назначенный Центросибирью на одну из
командных должностей в Красную Армию. Он был арестован бело-
гвардейцами. Чешский генерал Гайда предложил ему вступить в
белую армию. Тяжелобольной старик ответил:
— Мои седины и контуженные ноги не позволяют мне идти на
склоне моих лет в лагерь интервентов и врагов трудящейся Рос-
сии.
После этого он был приговорен к смертной казни, но умер в
тюрьме от тифа, прежде чем казнь была приведена в исполнение.
95
Сергей обладал исключительной работоспособностью, мог по
нескольку суток совершенно не спать. Он говорил, что ночью его
мысль может, не отвлекаясь, более углубленно работать. У него бы-
ло сильно развито чувство ответственности за порученное ему дело.
В работе он был неутомим. Он не гнушался никакой, даже самой
мелкой, черновой работой. Лазо нередко можно было видеть в
штабе за пишущей машинкой. Секретную корреспонденцию, сводки,
донесения в Центросибирь и некоторые ответственные приказы он
печатал сам, большей частью по ночам.
Напряженная работа командующего фронтом, требующая боль-
шой сосредоточенности, не превращала Лазо в замкнутого челове-
ка, не отгораживала его от масс. Одним из основных условий успе-
ха на фронте он считал правильно поставленную агитационно-про-
пагандистскую работу, и сам был неутомимым агитатором. Не го-
воря уже о его частых выступлениях на митингах и собраниях
красногвардейцев, он, когда ездил в Читу по делам фронта, почти
на каждой более или менее длительной остановке не упускал слу-
чая побеседовать с рабочими, казаками и крестьянами на собрании
или в частном разговоре — разъяснить им, за что борются больше-
вики.
По прибытии в Адриановку я была зачислена в 3-ю сотню 1-го
Аргунского полка политбойцом — так называли на Забайкальском
фронте командированных партией коммунистов. Они несли обычные
обязанности красноармейцев: были пулеметчиками, разведчиками,
но в то же время вели политико-воспитательную работу в отрядах.
Аргунский полк во время империалистической войны был на гер-
манском фронте и вернулся при полном вооружении в Забайкалье.
Настроение его было революционное — против войны и за Советы.
Впервые мне пришлось с этим полком столкнуться в феврале
1918 года на станции Тайга, куда наш Томский красногвардейский
отряд выезжал разоружать аргунцев, так как мы были неправиль-
но информированы о его настроении.
На наше предложение разоружиться аргунцы ответили с ус-
мешкой, что казак никогда не расстается с оружием. Командный
состав в большей своей части оказался на стороне Советской власти.
Подъесаул и первый после революции избранный командир Аргун-
ского полка Метелица, хорунжий и командир 3-й сотни Бронников,
командир 4-й сотни Чижик, 5-й сотни — Зверев и даже полковой
врач — все они остались на своих постах, внеся еще большую дис-
циплинированность и сплоченнрсть в ряды казаков. Аргунский полк
насчитывал примерно до тысячи сабель. К моменту моего приезда
в Адриановку командиром полка был Метелица.
Аргунцы переименовали себя в 1-й Аргунский советский крас-
ногвардейский полк. Они побывали у себя дома в станицах, но
когда потребовалось, оказались на своих местах и под ружьем.
Мне впервые пришлось близко столкнуться и познакомиться с
условиями жизни забайкальских казаков. Я обратила внимание на
то, что они очень строго карали за военную недисциплинированность
и за плохой уход за лошадьми.
Аргунскому полку Лазо уделял много внимания. Аргунцы пред-
ставляли собой крепкую боевую единицу, были испытанными фрон-
товиками, получившими первые боевые уроки еще в 1917 году.
К тому же это были коренные забайкальцы, они связывали нас с
местным населением и несли в свои станицы наше большевистское
слово.
96
Политико-воспитательную работу в этом полку проводила
крепко спаянная группа коммунистов, куда входили Бронников, Чи-
жик, Зверев, Кларк и я, причем первые три товарища были для
аргуицев своими станичниками, с которыми они вместе прошли им-
периалистическую войну.
Бронников, Зверев и Чижик еще в средней школе в Чите уча-
ствовали в революционных кружках и были тесно связаны с поли-
тическими ссыльными, а большевистскую закалку получили на фрон-
те в 1917 году.
Силы наши были, конечно, ограниченны, ио мы все же нала-
дили работу. На моей обязанности лежало снабжение полка лите-
ратурой. Для этого приходилось периодически ездить в Читу, где
с помощью секретаря Читинского комитета партии я эту литературу
доставала.
Мы устраивали собрания, читки и беседы с казаками, стара-
лись использовать регулярно проводившиеся казачьи сходы. К ним
мы тщательно готовились при помощи имевшегося в каждой сотне
актива и добились того, что старые казаки стали сами воспитывать
вновь прибывающую в полк молодежь. Мы знакомили бойцов с
идеями и с историей большевистской партии и разъясняли им под-
линный смысл происходящих событий. Помимо этого мы постоянно
обсуждали с ними текущие вопросы фронта: борьба за дисциплину
и др. Боролись против немедленной расправы с пленными без доп-
роса и суда, за то, чтобы «язык до штаба доводить», так как плен-
ные давали нам иногда ценные сведения. Кроме того, в семенов-
ские полки попадали и случайные люди — крестьяне и казаки, на-
сильно взятые туда.
Для углубления воспитательной работы среди казаков Лазо при-
казал влить в наш полк особую сотню Кларка, состоявшую напо-
ловину из читинских рабочих. Аргунцы получили крепкое рабочее
ядро.
Еще после VII съезда партии группа красноярских левых эсе-
ров-интернационалистов — Мазурин, Ада Лебедева и др. — вошла в
Коммунистическую партию. Лазо об этом знал, он переписывался
с красноярцами и был полностью с ними согласен, но сам несколь-
ко задержал свое вступление в партию большевиков. Боевая об-
становка не давала ему возможности покинуть фронт. На фронте
же оформленной партийной организации в то время не было. К то-
му же он хотел сделать это в Красноярске или в Иркутске, где его
хорошо знали. Но это не удалось. Вместе с Борисом Кларком он
подал заявление о приеме его в Коммунистическую партию. Заявле-
ние было недлинное, и в нем указывалось, насколько я помню, сле-
дующее:
«По ряду вопросов еще до Октябрьской революции я разделял
взгляды большевиков. После Февральской революции я с группой
левых социалистов-интернационалистов состоял в Красноярском Со-
вете в одной фракции с большевиками. Я пришел к заключению,
что только большевистская партия способна повести за собой мас-
сы рабочих и крестьян и закрепить победу революции. Поэтому
прошу принять меня в члены Коммунистической партии».
Заявления Лазо и Кларка я передала в Читинский комитет
партии. При этом я сказала, что этих двух товарищей надо поско-
рее оформить. Секретарь парткома спросил меня:
— Хорошо ли вы знаете этих товарищей, ручаетесь ли вы за
них?
4 С. Лазо
97
Прежде чем я успела ответить, он увидел на заявлениях фа-
милии Кларка и Лазо и сказал:
— Ну, об этих товарищах не может быть и речи — их все зна-
ют! На первом же заседании комитета мы их утвердим...
Однажды в десятых числах мая нам приказали готовиться к
бою.
Лазо вечером объехал все отряды и поговорил с командирами.
В нем чувствовалось большое внутреннее напряжение, но внешне он
казался спокойным.
Ночью наш отряд двинулся в поход. Мы пошли в наступление
на Оловянную. Семенов не ожидал, что красные сумеют собрать
свои силы и ударить ему в лоб. Несмотря на предпринятое Семе-
новым сейчас же контрнаступление, наши части, расставленные в
полном боевом порядке, с артиллерией и пулеметами, стойко дер-
жали свои позиции.
Лазо во время наступления находился с недавно прибывшим
Дальневосточным отрядом. Это был его обычный метод. Когда по-
являлся новый отряд, он старался несколько дней провести с этим
отрядом, чтобы узнать командный состав и бойцов.
Станция Оловянная была нами занята 18 мая. Семеновцы нас,
по-видимому, не ждали. В большом поповском доме мы застали сле-
ды веселой пирушки. На столах оставалось еще много еды. Я не за-
ходила в этот дом, но помню, что наши аргунцы притащили белого
хлеба, пирогов и торжественно нас угощали.
Взятие Оловянной еще не решало вопроса. По Tty сторону реки
Опои, куда мы не могли пробраться, так как мост был взорван,
находились очень удобные в стратегическом отношении высоты. Их
занял Семенов, и его войска непрерывно нас оттуда обстреливали.
В двадцатых числах мая Лазо приехал к аргунцам, чтобы посо-
ветоваться с Бронниковым, Кларком и Зверевым и окончательно
решить, каким путем выбить Семенова с Оловяннинских высот. До
этого Лазо в течение нескольких дней тщательно изучал обстановку.
После небольшого совещания и обмена мнениями Лазо предложил
следующий план действий: часть Дальневосточного отряда должна
была вместе с артиллерией, сделав небольшой обход вправо, начать
днем перестрелку с Семеновым и не прекращать ее всю ночь. В то
время, когда внимание семеновцев будет отвлечено огнем артилле-
рии, другая часть Дальневосточного отряда, главным образом моря-
ки, умеющие хорошо плавать, должна была ночью в одиночку
пробраться по остаткам взорванного моста через Онон.
Аргунцам было поручено углубиться вниз по течению Онона,
верстах в пятнадцати ниже моста постараться переплыть реку и на
рассвете ударить Семенову в тыл.
Лазо, договорившись с Кларком, уехал, сказав, что в этой
операции он будет с Дальневосточным отрядом.
Я помню, как мы собрались на берегу Онона перед тем, как
пуститься вплавь вместе с лошадьми. Тем, кто еще не был доста-
точно опытен, аргунцы разъяснили, как это нужно проделать. Вер-
хом нельзя было переплывать — это слишком тяжело для лошади.
Спустившись в воду, надо держать ее за гриву или за хвост, так
как лошади хорошо плавают. Но, приблизившись к противополож-
ному берегу, необходимо от лошади немного отплыть, чтобы она,
выбираясь на берег, не ударила пловца ногами.
Тут же быстро соорудили нечто вроде парома, на котором бы-
ли переправлены оружие и часть людей. Когда мы переправились
98
на рассвете на другой берег, Кларк пустил вверх ракету. Она яви-
лась сигналом к началу действий. В этот же момент Дальневосточ-
ный отряд начал атаку на семеновские окопы, а мы налетели с
тыла.
Через несколько часов Семенов был выбит с высот. Это произо-
шло 20—28 мая 1918 года.
Взятие нами Оловянной еще больше подняло дух в наших вой-
сках. Среди семеновских войск усилилось разложение. Атаман еще
пытался задержать у себя людей выплатой им денег, быстрым по-
вышением и раздачей чинов. Он принимал всякий сброд, хунхузов
и бандитов. Рядовые казаки из его отрядов стали чаще перебе-
гать к нам.
•В тылу у Семенова образовались целые отряды, которые пы-
тались установить с нами связь. Это часто удавалось, и в таких
случаях Лазо, поскольку было возможно, увязывал действия наших
отрядов с действиями этих тыловых частей.
После взятия Оловянной и Оловяннинских высот мы повели
быстрое наступление на Семенова, не давая ему отдыха.
Двинулись на Борзю. Поселок еще был занят семеновцами.
К утру надо было выбить их оттуда во что бы то ни стало. Семе-
нов все еще не верил в наши силы. Взятие Оловянной казалось ему
случайностью. Он продолжал чувствовать себя спокойно и, выста-
вив несколько отрядов для ответной стрельбы, кутил с офицерами.
Но на рассвете наши войска стали организованно подходить к
Борзе. Семенов быстро очистил ее. Беспорядочно отступая, семе-
новцы угоняли скот и увозили все ценные вещи. Утром 11 июня мы
заняли Борзю.
Красные почти безостановочно двигались вперед. К станции
Даурия аргунцы подходили с правого фланга. По плану, данному
Лазо, одновременно с аргунцами Даурия должна была быть занята
с левого фланга отрядом Петрова-Тетерина.
Медленно двигались аргунцы, подходя к Даурии. Вперед в
разведку были высланы сотни Кларка и Бронникова. Лазо объехал
весь фронт на машине. Проверив и убедившись, что справа и в
центре по линии железной дороги все в порядке, Лазо направился
к левому флангу. Оказалось, что наших отрядов там нет. Оголен-
ный левый фланг мог Испортить положение.
Лазо углублялся все дальше и дальше в сторону левого флан-
га, недоумевая, куда делись наши части. Вскоре он увидел одного
из бойцов отряда Петрова-Тетерина.
— В чем дело? — спросил он. — Почему ваш отряд не насту-
пает?
— Как? Куда наступать? Нам ничего не известно, — растерянно
ответил товарищ.
Оказывается, отряд митинговал. Правый фланг организованно
вел наступление, а левый его не мог поддержать. К счастью, раз-
ведка донесла, что Семенов уже очищает Даурию. Сергей вместе с
членом штаба Рускисом и еще с одним бойцом втащили на машину
пулемет и направились в Даурию с левого фланга, ожидая, что
подкрепление подойдет. Осторожно разглядывая местность с по-
мощью бинокля — нет ли где засады, Лазо с Рускисом въехали в
Даурию. Оказалось, что они первыми заняли эту станцию. Из Дау-
рии Лазо подъехал к правому флангу.
Разведка доложила Кларку:
— Неизвестная машина показалась из Даурии — едет к нам.
4* 99
Кларк скомандовал:
— В атаку!
Отряд помчался навстречу машине, оттуда махнули кусочком
красной материи. Машина подъехала, и вышел Лазо. Кларк напал
на него:
— Зачем ты так поступаешь? Ведь мы могли тебя обстрелять!
Лазо разъяснил ему положение на левом фланге и добавил:
— Ты подумай: имея приказ о наступлении, зная, что с дру-
гих флангов подходят отряды, устраивать митинги и оголять фронт!
А ведь командир — неплохой вояка!
Аргунцы вошли в Даурию 19 июня.
Отброшенный еще дальше к Маньчжурии, Семенов продолжал
делать налеты и вылазки.
Мы укрепились на станции Даурия. Вокруг не было воды, и
приходилось ее подвозить на паровозе за десятки верст. Воды не
хватало ни для людей, ни для лошадей. Между лагерем красных и
белых находился источник Урубудук. Семеновцы день и ночь обст-
реливали эту местность с бронепоезда, не давая возможности на-
брать воды. Лазо решил во что бы то ни стало отвоевать источник.
Зная лично многих рабочих железнодорожных мастерских Оловян-
ной, Лазо выбрал из них одного машиниста побойчее и помоложе
и сказал ему:
— Нужно выполнить одно задание. Давно ездишь на паровозе?
— Шесть лет уже работаю, товарищ Лазо, — ответил машинист.
— Ну, если хорошо ездишь, придется поучиться еще кое-чему.
И несколько дней после этого можно было наблюдать, как Ла-
зо вместе с машинистом ездили на паровозе по линии. Умея уп-
равлять паровозом, он иногда становился на место машиниста, а
машинист — то на более быстром, то на более медленном ходу —
учился соскакивать с паровоза.
Дня через три к полотну железной дороги подвезли камень,
щебень и черепицу. Нагрузили две платформы. Позади платформ
прицепили паровоз. Во время тренировки Лазо точно рассчитал,
сколько минут идет поезд от одного разъезда к другому, и, когда
семеновский бронепоезд начал свой обычный обстрел красных, не
подпуская их к источнику с пресной водой, машинист разогнал на
полный ход паровоз вместе с платформами и пустил этот состав на
семеновский бронепоезд. На платформах были заложены взрывча-
тые вещества, и при столкновении с бронепоездом получился взрыв.
Семеновский бронепоезд был разбит вдребезги. Было убито шесть
человек команды и ранено четыре.
Бронепоезд атамана Семенова — его гордость — был уничто-
жен. Наш машинист вовремя соскочил с паровоза — помогла пред-
варительная тренировка.
Мациевская была последней станцией между Читой и Маньчжу-
рией, дальше шли только разъезды, до самой границы. Семенов
получил довольно значительное подкрепление от японцев. У него
появился новый бронепоезд, он собрал все свои силы, чтобы укре-
питься в Мациевской, вырыл там окопы и оцепил их проволочными
заграждениями.
Три раза пришлось идти в наступление на Мациевскую. Два
раза отступали с тяжелыми потерями и снова готовились к бою.
Упорство красных бойцов росло, иногда даже приходилось сдержи-
вать их пыл, чтобы поднакопить силы для последнего удара по
противнику.
1С0
На Мациевскую были брошены все наши части — пехота и ка-
валерия. С утра до позднего вечера 19 июля длился упорный бой.
К вечеру, несмотря на превосходство военной техники, белые сдали
Мациевскую и отступили на 86—87-й разъезды. Они заняли укреп-
ленные позиции на Тавын-Тологойских высотах. Семенов и его ча-
сти помещались в палатках, так как там построек и зданий почти
не было.
В конце июля Лазо получил секретное письмо из Центросибири
от товарища Яковлева о том, что по директиве Москвы в интересах
международных отношений ни в коем случае не следует переходить
границу Маньчжурии и даже затрагивать китайскую территорию
снарядами. В этом же письме указывалось на необходимость ско-
рейшей ликвидации Семенова.
Предстояло решить сложную задачу — выбить врага путем
обычного наступления было невозможно, не переступая границы. На
узком совещании группы военных работников Сергей предложил
следующий план операции: отряд, составленный из сотни Кларка
и еще нескольких сотен Аргунского полка, ночью пойдет внезапно
в атаку. Одновременно с другого фланга подрывная команда зайдет
в тыл к противнику и испортит железную дорогу, чтобы отрезать
врагу отступление. Мы стремились по возможности уничтожить се-
меновскую живую силу — офицерство, не дать ему скрыться за
границу.
Решено было действовать только бомбами, шашками и криками
(своего рода психологической атакой), не пуская в ход ни винтовок,
ни пулеметов. Детальный план был на руках у Кларка. Отряд вы-
ступил в поход, и, только когда он отошел на определенное рас-
стояние и все уже были на счету, бойцам был подробно объяснен
план их действий.
Отряд был разделен на три небольшие группы. Темной ночью
одна группа приблизилась к палаткам. Враг ничего не подозревал.
В палатках слышались шум, музыка, пение. Разведка выяснила, где
находится обоз. Решено было в первую очередь создать панику
среди людей и лошадей обоза. Часть наших товарищей была нап-
равлена на коновязь, другая приблизилась к палаткам, а третья —
к обозу. По данной команде с криками «ура» были брошены бом-
бы в палатки. Красные подняли страшный шум. Перерезали коно-
вязь— лошади в панике разбежались по степи. Третья группа ок-
ружила обоз.
Надо отметить, что мы недостаточно смело бросились на па-
латки. Ночь была темная, и мы не знали сил противника. Но все
же мы панику посеяли большую. Офицеры не могли получить ло-
шадей и бежали пешком до станции Маньчжурия. Они срывали с
себя погоны; часть их удрала в белье, не успев переодеться. Нами
был захвачен обоз.
Сергей сам руководил всей этой операцией. Сначала он отпра-
вился с командой подрывников. Убедившись, что железная дорога
испорчена, как было намечено по плану, он подъехал к аргунцам
и продолжал руководить боем.
Семеновские банды покинули территорию Забайкалья и ушли
в Маньчжурию. 1
Сергей получил поздравительную телеграмму из Центросибири
от товарища Яковлева за успешное выполнение задания.
Бойцы отдыхали, измученные ночным боем. С первыми лучами
солнца через границу уже перебежало много китайских торговцев с
101
плетеными маньчжурскими корзинами. Они предлагали нам китай-
ские пампушки и печенье из маньчжурской муки. Красногвардейцы
охотно покупали эти изделия.
К утру нам навстречу выехал поезде китайскими дипломатами,
которые повели с нами переговоры о нейтралитете. Мы требовали,
чтобы китайское правительство не пускало семеновские банды на
нашу территорию.
Китайская делегация заявила, что она желает вести перегово-
ры только с командующим фронтом Лазо. Лазо, принимавший лич-
ное участие в ночной атаке, вконец измученный, находился в своем
вагоне. Когда ему доложили о приехавшей делегации, он сказал
Кларку:
— Я думаю, что в таком виде не стоит принимать иностран-
цев. Передайте им, что через час я смогу начать с ними переговоры.
За этот час Лазо умылся, побрился и приоделся и со своими
адъютантами и членами штаба пришел в китайский вагон. Там
произошел короткий разговор при помощи переводчика. Китайская
делегация заявила, что семеновцы не будут переходить границу в
течение определенного срока, просила, чтобы командующий фрон-
том Лазо не допустил перехода красных отрядов на китайскую
территорию. Так и договорились. В знак своего миролюбия они
преподнесли подарки — китайский чай, какие-то китайские безде-
лушки и мешок сахару. Лазо в свою очередь пригласил их к две-
надцати часам дня на завтрак в свой вагон, куда были приглашены
также командиры красных отрядов. Стол был сервирован, насколь-
ко это было возможно в условиях фронта. Один из работников
штаба сказал Лазо:
— Товарищ Лазо, сахар, который нам преподнесли китайцы,
подмочен. Как прикажете, подавать его на стол или нет?
Лазо возмутился:
— Они думают, что мы совсем нищие! Надо немедленно дос-
тать нашего настоящего рафинаду. Я им покажу, какой у нас са-
хар!
На это дело «мобилизовали» несколько человек, которые с боль-
шим трудом отыскали хороший русский рафинад. Во время завтра-
ка Лазо в разговоре с китайцами сделал тонкий намек на то, что
русские люди предпочитают пить чай с рафинадом и не любят са-
харный песок, в особенности если он подмочен.
Перемирие было заключено на пять недель. Китайская делега-
ция заверила, что в течение этого времени белогвардейцы не будут
переходить границу. Бойцы получили возможность передышки,
часть их была отпущена по домам косить сено.
Лазо выехал в Читу.
На Прибайкальском фронте
С запада по линии железной дороги наступали чехи. Обстанов-
ка становилась серьезной.
Центросибири пришлось эвакуироваться из Верхнеудинска в
Читу. На заседании Центросибири и читинских организаций решено
было послать Сергея на Прибайкальский фронт.
Ночью 20 августа Сергей забежал ко мне в городской партий-
ный комитет сообщить об этом и попрощаться.
— Положение очень тревожное, — сказал Сергей. — Мне пред-
102
лагают организовать фронт против чехов. Я думаю, что едва ли это
будет возможно. Верхнеудинск уже сдан. А впрочем, на месте бу-
дет виднее. Я предполагал взять с собой Кларка, но он оставлен
для охраны Читы. Есть сведения, что белогвардейцы с попами го-
товят мятеж. При первой возможности сообщу, как там сложится
положение, а пока передай привет Борису.
Попрощавшись, Сергей поспешил на вокзал.
На рассвете за мной прислали и попросили немедленно при-
быть в отряд Кларка. В городе начинался белогвардейский мятеж.
Офицеры использовали нашу мобилизацию, проведенную в исключи-
тельно трудных политических условиях, и повели среди мобилизо-
ванных агитацию против Советской власти. Отряд Кларка был по-
слан на ликвидацию этого мятежа. Разведка доложила, что моби-
лизованная крестьянская молодежь находится в лесу, близ деревни
Каштак. Мы туда выехали. Борис сказал:
— Я думаю, что белогвардейцы спровоцировали парней. Надо
будет попробовать с ними переговорить не открывая стрельбы.
Он выехал с небольшой группой бойцов, предложив нам всем
остаться у опушки леса. Когда было сообщено о нашем мирном
намерении находящимся в лесу мобилизованным, они стали выби-
рать делегата для переговоров, но в этот момент один из офицеров,
притаившись в кустах, метким выстрелом убил Кларка. Это была
провокация. Мобилизованные уже поняли, что их подвели, и готовы
были идти на переговоры. Мы окружили лес. Молодые солдаты пе-
решли на нашу сторону.
Бойцы, бережно обложив тело своего командира Кларка цвета-
ми, привезли его в казармы.
Днем меня вызвали в исполком, где была телеграмма от Лазо,
уже с Прибайкальского фронта — со станции Хилок. Он просил на-
править к нему коммунистов, в том числе и меня. В ту же ночь не-
сколько человек выехало на Прибайкальский фронт. Мы отправи-
лись на паровозе, который шел в распоряжение Лазо.
К утру, приехав на станцию Хилок, мы нашли Сергея в слу-
жебном вагоне. Лицо у него было измученное, глаза воспаленные.
Видно было, что он несколько ночей не спал. Он обрадовался на-
шему приезду:
— Хорошо, что приехали! Люди здесь новые, я почти никого не
знаю.
Лазо сразу же распределил приехавших товарищей, направив
часть из них на укрепление броневой команды. Когда мы остались
с ним одни, он сказал:
— Посылая меня на фронт, надеялись, что я сумею его орга-
низовать. Это, конечно, утопия. Держать фронт невозможно. За
эти дни я сделал все, что мог. Сейчас надо задержать наступление
чехов, чтобы выиграть время для организованного отступления. Не-
которые части разложены, отступают в беспорядке и бросают ра-
неных. Я сообщил в Читу о том, что принимаю все меры, какие
могу, чтобы задержать чехов и дать возможность Центросибири
эвакуироваться из Читы. Самая надежная часть, которую мне уда-
лось укомплектовать и укрепить, — это броневая команда.
Мы были окружены врагами. Чехи двигались к Чите со сто-
роны Иркутска. Верхнеудинск был уже сдан. Со стороны Владиво-
стока тоже наступали чешские эшелоны. Семенов опять начал мо-
билизацию офицерства, выжидая лишь срока окончания перемирия,
чтобы вновь перейти границу и продолжать борьбу против нас.
103
На Забайкальском фронте командование было поручено Баля-
бину.
Когда Сергей рассказал о положении на фронте, мы заговори-
ли о Кларке. Сергей уже знал о его гибели. Я ему рассказала более
подробно, как это все произошло. Его очень беспокоила судьба
семьи Кларка. Он надеялся еще увидеться с женой Бориса Нютой
и хотел снабдить ее деньгами, посоветовать ей с детишками уехать
куда-нибудь в деревню, подальше от глаз белогвардейцев.
Удержать фронт не удалось. Под напором чехов пришлось от-
ступить.
У Сергея были броневик и паровоз с двумя платформами. Он
начал портить железную дорогу, уничтожая и взрывая мосты, что-
бы задержать наступление чехов. Броневая команда была подобрана
хорошо. Лазо знал каждого бойца. Дисциплина была крепкая.
Прежде чем взорвать мост, приходилось выяснять, нет ли где
частей Красной Армии. Надо было подобрать раненых, которых не
успели эвакуировать отступающие части. Был случай, когда группа
анархистов—часть из них была в нетрезвом виде — бросилась на
Лазо с винтовками и кулаками, требуя денег; он продолжал спо-
койно с ними разговаривать, как будто не замечая того, что про-
исходит. Мы забеспокоились, но несмотря на все наши просьбы,
Сергей не хотел уйти в вагон. В это дело вмешалась броневая
команда. Командир подозвал Сергея — якобы для того, чтобы вы-
яснить какой-то срочный вопрос, — и буквально втащил его на бро-
непоезд, а дебоширившей группе пригрозил оружием.
Но ночам Сергей изучал железную дорогу, изучал мосты; на
всех станциях, которые мы проезжали, советовался с местными то-
варищами железнодорожниками, решая вопрос, какой из мостов
нужно взорвать, в каком именно месте повредить, чтобы легче бы-
ло потом исправить. Жаль было разрушать дорогу, но в то же
время этого требовали интересы борьбы — надо было задерживать
врага и мешать ему продвигаться вперед. Переезжали через мост
и посылали назад группу подрывников из броневого отряда; те
вкладывали капсюль и зажигали фитиль. Мы, отъезжая на броне-
вике, видели, как мост взрывался, с болью наблюдая эту картину
вынужденного разрушения.
Сергей рассчитал, что мы задержали чехов дней на семь-восемь.
Когда мы подъехали к Чите, она оказалась эвакуированной. Оста-
новились в Читинских мастерских. В самый город пройти уже бы-
ло нельзя — его заняли белые. Рабочие Читинских мастерских рас-
сказали Сергею, что Чита была эвакуирована в панике, в течение
двух часов, так как был пущен провокационный слух, что чехи по-
шли в обход и отрезали Лазо от Читы.
Сергей, поговорив с отдельными товарищами, решил созвать
собрание. Несмотря на то, что была ночь, на это последнее собрание
пришло много рабочих. Это было их прощание с Лазо. Настроение
у рабочих было одно — не прекращать борьбы.
После митинга мы должны были ехать дальше, но и мне и
Сергею очень хотелось установить связь с семьей Кларка. В город
идти было невозможно. Тогда Сергей написал записку и передал ее
одному из товарищей, который дал слово, что он на другой же
день повидается с Нютой и передаст ей эту записку.
Проехали станцию Карымская, опять начали взрывать мосты и
портить телеграф. Таким образом доехали до станции Урульга, где
была созвана конференция из представителей сибирских и читинских
104
организаций и военных работников, а затем собрание всего сибир-
ского актива.
На этой конференции должны были быть Яковлев — председа-
тель Центросибири и Лыткин — его заместитель, находившиеся
в Благовещенске, но они не смогли приехать и дали телеграмму, в
которой предлагали распределить силы партийного актива по горо-
дам Забайкалья и Амура для нелегальной работы, а военным ру-
ководителям Забайкальского фронта — временно скрыться в тайгу,
чтобы впоследствии призвать массы к борьбе и возглавить парти-
занское движение.
Выступая на конференции, Лазо требовал, чтобы оставшиеся еще
под его командованием бойцы были снабжены документами и день-
гами. Излишки продовольствия он предлагал отправить в рабочие
районы.
Особенно трудно было решить вопрос, как поступить с отрядом
интернационалистов. Задерживаться в деревнях и городах им было
почти невозможно. Они решили уйти в тайгу.
После окончания собрания мы спели революционные песни и
распрощались. Сергей опять прикрывал своим бронепоездом отступ-
ление, продолжая разрушать железнодорожный путь и телеграф.
Вокруг него сгруппировались работники Забайкальского фрон-
та, решившие вместе с ним отправиться в тайгу.
Тайга
Все эшелоны ушли. Взорвано еще несколько мостов, чтобы за-
держать наступление чехов. На одной из небольших станций Амур-
ской железной дороги в руки Лазо попала принятая дежурным те-
леграфистом лента с приказом какого-то белогвардейского полков-
ника ко всей железнодорожной администрации немедленно присту-
пить к восстановлению путей, разрушенных «бандитами» — боль-
шевиками. Рассмеявшись, Лазо сейчас же дал задание порвать те-
леграфную связь, чтобы отрезать белым возможность пользоваться
телеграфом.
Бронепоезд кончил свою работу. Команда загнала его в тупик.
Обычный паровоз перевел на главный путь два классных вагона,
оставив в тупике бронеплощадки и броневой паровоз.
Командир броневого отряда дал команду:
— Ну, ребята, приступайте!
Надо было уничтожить бронепоезд, вынув оттуда все затворы,
замки и части, чтобы ничего не оставить врагу. Два пулемета
спрятали в надежном месте, третий и два орудия разобрали по ча-
стям.
После этого команда прибыла на станцию Ерофей Павлович.
Короткое собрание. Лазо отметил заслуги отряда, его сплоченность
и дисциплинированность.
— Ваша команда, — сказал он, — выполнила хорошо свой долг.
Мы выиграли время, чтобы распустить боевые части и дать воз-
можность бойцам разойтись по всей далекой Сибири, не попадись
врагу. Враг временно оказался сильнее нас. Мы должны отступить
перед его силой. Но наша победа придет! Думаю, что она не за
горами. Сибирь велика. Разбредитесь по деревням и поселкам и го-
ювьтесь. Примите от меня последнее товарищеское спасибо!
Бойцы были взволнованны.
105
Небольшая команда в тридцать человек крепко сжилась с Ла-
зо. Он уже давно кончил свою речь. Говорить уже как будто не о
чем. Бойцы получили документы, деньги, некоторый запас продо-
вольствия.
Наступила тяжелая минута... Бойцы молчали.
Один не выдержал:
— Товарищ Лазо, нельзя ли и нам с вами?!
Лазо грустно улыбнулся:
— Нет, товарищи, вместе нельзя.
Бойцы столпились вокруг Лазо. Каждому хотелось на прощанье
пожать ему руку. Лазо сердечно со всеми прощался. Кинув послед-
ний взгляд на любимого командира, товарищи стали расходиться.
Осталась последняя группа в тринадцать человек. Это были воен-
ные руководители Забайкальского фронта.
По директиве партийной организации они должны были вре-
менно уйти в тайгу с оружием и пробыть там месяц-два. Тут вме-
сте с Лазо были Балябин, Богомягков, Киргизов и другие команди-
ры. Среди них оказался также Виктор — молодой казак из стани-
цы Шарасун, небольшого роста, с широким скуластым лицом и не-
покорной белокурой шевелюрой. Он прошел с Лазо весь Забай-
кальский фронт, был его вестовым, и никакие уговоры, чтобы он
уехал один, на него не подействовали. Он остался с Лазо.
— Может быть, я тебе и пригожусь, — говорил он.
Лазо махнул рукой и уже больше его не убеждал.
В вагоне устроили короткое совещание. Гоша Богомягков до-
ложил, что по уговору с председателем Центросибири Яковлевым
надо продвигаться по направлению к Якутску по таежному тракту,
тянувшемуся от станции Рухлово на тысячу с лишним верст. Сер-
гей, внимательно выслушав Богомягкова и еще нескольких товари-
щей, сказал:
— Я думаю, что нам необходимо выгружаться с малонаселен-
ного пункта — с Малого Невера. Это разъезд, где поезда не оста-
навливаются.
После небольших прений было решено взять с собой один пу-
лемет (легкий кольт), по винтовке на каждого, запас патронов, не-
много продовольствия (мука, крупа и жиры) и, таким образом, по-
пытаться добраться до Якутска.
Медлить было нельзя.
Небольшой состав двинулся в путь. На станции Рухлово все
излишки продуктов были сданы в местный кооператив. Сергей вы-
звал к себе в купе машиниста Агеева и сказал ему:
— Отвезешь нас до Невера. После этого загони куда-нибудь
наш состав подальше. Разбросай вагоны по разным станциям, а
мой служебный, который, очевидно, известен семеновцам, загони
так, чтобы никто не подумал, что мы остались в Невере.
Агеев внимательно слушал, стараясь не проронить ни одного
слова, и сразу понял, что ему нужно делать.
— Есть, товарищ Лазо, будет сделано!
Вот доехали до Невера. Темной ночью, когда население еще
спало, мы осторожно выгрузились и сели на лошадей. Пришлось
взять две подводы. На одной везли продовольствие, а на другой —
ящики с патронами. Мы еще до восхода солнца миновали деревню
Невер и вышли на тракт к Васильевскому прииску. Дорога шла по
глухой тайге.
В населенных пунктах, если попадался крестьянин или рабо-
106
чий, расспрашивали, какие поселки и прииски находятся впереди,
тяжела ли дорога на Якутск.
Вот миновали прииск Васильевский. Через два десятка верст
будет еще один прииск — Бородинский, а там пойдет уже глухая
тайга с изредка встречающимся зимовьем — небольшими домика-
ми, расположенными по таежному тракту, в которых живут зимов-
щики, обычно один-два человека. Они обслуживают приезжих и
приходящих на прииски людей. Иногда эти зимовья встречаются не-
жилыми, но законы тайги таковы, что в них есть все необходимое
для человека: печка, немного муки, иногда даже чайник и кружка.
После короткого отдыха тронулись дальше. Были настороже,
чтобы не попасть впросак, если встретятся хунхузы.
Начал накрапывать дождь. Дорога стала вязкой. Пришлось
ехать медленно, лошади скользили.
Вдали показалось небольшое строение, как видно, зимовье.
Отдохнув возле натопленной печки, немножко просушив одежду
после дождя, двинулись дальше. Ночевали в лесу. По нашим расче-
там, утром мы должны были прийти к старому зимовщику Шка-
рубе.
Показалась река Тыгда, а за ней жилые постройки. Это и были
владения Шкарубы. Часть людей осталась в тайге, двое пошли в
разведку. На противоположном берегу появился невысокий, худой
старик с большой бородой. Он быстро сел в лодку, переплыл на
нашу сторону и перевез двоих. Остальные ждали около часу. То-
варищи вернулись и сказали, что Шкаруба согласился за деньги
на несколько дней скрыть нас всех у себя.
Через некоторое время мы на примитивном плоту перевезли все
наше имущество.
Нужно было несколько дней прожить здесь, чтобы выяснить,
что делается на приисках, расположенных дальше, какая там
власть, и, может быть, получить кое-какие сведения о Якутске. Все
это необходимо было проделать очень и очень осторожно.
У Шкарубы было несколько построек: одна в лесу, другая у
дороги, где жил он сам с женой, а третья — совсем в стороне; ее
занимали два старика — замечательные таежники. Они знали тайгу
на десятки верст вокруг.
Чтобы избавиться от лишнего груза, мы отдали Шкарубе часть
муки и риса. Но особенно привлекли его внимание наши прекрас-
ные лошади. Он договорился с Мусоновым, который ведал у нас
всеми хозяйственными делами, что получит одну или, может быть,
две лошади, если будет оказывать нам помощь.
Днем мы уходили в тайгу, бродили близ зимовья, чтобы не по-
падаться никому на глаза. К вечеру собирались вместе и делились
последними новостями. Так продолжалось три дня.
Нашим информатором был один из стариков, умевший во вре-
мя перевоза людей с берега на берег поговорить с любым прохо-
жим и выведать от него все, что требуется.
Выяснилось, что в близлежащие прииски возвратились их
прежние владельцы, а в Якутске белая власть установилась уже
давно, даже раньше, чем в городах, расположенных по линии же-
лезной дороги.
Надежды товарища Яковлева на то, что в отдаленный от же-
лезной дороги Якутск белые не пойдут и не пошлют больших отря-
дов, не оправдались. В Якутске местные контрреволюционные си-
лы совершили переворот.
107
Это в корне меняло наш план, по которому мы предполагали
в Якутске устроить свою, советскую базу; туда же со стороны Олек-
мы шла другая группа во главе с председателем Центросибиои
Яковлевым.
Сергей принялся за изучение местности. Вскоре он уже знал,
где какой прииск находится, где жилые и нежилые места. Он при-
нимал все меры к тому, чтобы поддержать наш боевой дух. Неко-
торые товарищи приуныли, появилась апатия.
Двигаться дальше было бессмысленно. Мы решили спуститься
на плотах по Тыгде по направлению к реке Зее, прожить некоторое
время в тайге и потом, в зависимости от обстоятельств, наметить,
что делать дальше: установить ли связь с близлежащими прииска-
ми или выбраться опять на линию железной дороги?
Под руководством Сергея и Гоши мы соорудили примитивные
плоты • ряд бревен, скрепленных веревкой, и на другой день, взяв
самое необходимое, тронулись в путь. Старик взялся быть прово-
жатым. Шкаруба снабдил каждого из нас оленьей шкурой и ту-
лупом. Лошадей мы оставили близ зимовья.
Временно мы выбрали по указанию старика удобное место и
расположились там. Старик доставлял нам хлеб и соль. Мы стре-
мились скорее изучить местность и расстаться со стариком — уйти
так, чтобы замести свои следы. Мы предполагали устроить несколь-
ко баз на расстоянии десяти-пятнадцати верст одна от другой для
того, чтобы было куда скрыться в случае погони.
С уходом в тайгу мы теряли связь с миром. Появилась боязнь
чего-то. Люди чувствовали себя, как затравленные звери. Первые
дни пытались заняться работой: с утра разжигали костер, шли на
охоту, глушили рыбу при помощи бомб, но и это стало опасным —
звуки выстрела могли привлечь врага. Для того чтобы убить птицу
или зверя, уходили за восемь-десять верст без дороги, без тропки,
по заросшей тайге или по болоту. Ходить было очень тяжело, и эти
восемь верст, пожалуй, равнялись сорока верстам обычной дороги.
Ночь спали по очереди, устраивали дозоры и обходы вокруг
нашего жилья. Настроение становилось все тяжелее, сон был не-
спокойный — прислушивались к каждому шороху. По ночам крик
гуранов 1 напоминал лай собак — казалось, что идет отряд с соба-
ками. Сергей в эти дни изо всех сил старался поддержать товари-
щей. Видя, что товарищ впадает в уныние, Сергей подсаживался
к нему и подолгу с ним беседовал.
Наступили холода. По утрам все было покрыто инеем, нача-
лись заморозки, но снега еще не было. С вечера устраивались на
оленьих шубах, одевались двумя тулупами, в рукава одного из них
засовывали ноги, опоясывались каким-нибудь полотенцем или шар-
фом и так засыпали у костра. Преодолевая все трудности таежной
жизни, люди старались казаться спокойными.
Однажды мы устроили собрание, чтобы решить, что делать
дальше. Сергей, выслушав всех, сказал:
— Я думаю, что оставаться в таком положении больше нельзя.
Зимовать мы здесь не можем. Нам нужно начать изучение окрест-
ностей, немедленно связаться с близлежащими приисками и, сме-
нив одежду, может быть, устраиваться на приисках под видом ра-
бочих. Затем надо попытаться снестись с нашими организациями в
1 Горный козел.
1СЯ
Чите и Благовещенске по тем явкам, которые мы получили на кон-
ференции в Урульге.
На этом же собрании выделили меня и еще одного товарища
для поездки в Читу и Благовещенск. Мы должны были выяснить,
что происходит в городах: существуют ли там наши партийные
организации и имеется ли возможность выхода в жилые места. На
это мы должны были потратить примерно около месяца. За это вре-
мя Сергей с Гошей Богомягковым ознакомятся с приисками.
На другой день Богомягков перевез нас на плоту на противо-
положный берег. Мы шли в неизвестность — не знали, как пройдем,
как наладим связь и что нас ждет.
К вечеру мы добрались к зимовью Шкарубы. К нему не захо-
дили, а зашли к старику, где не было людей, и поговорили с ним.
С помощью этого старика мы сменили одежду и под видом приис-
ковых рабочих отправились в путь. Мысль была одна: как выдер-
жат те, кто остался в тайге, и как нам удастся выполнить задание,
чтобы найти связь в городе и вернуться обратно на выручку к то-
варищам?
Мы ехали по знакомой дороге через зимовье. На Бородинском
прииске пришлось заночевать. Один из приискателей вошел в ком-
нату и стал пристально вглядываться в нас. После этого я всю ночь
не спала — ждала ареста. Утром поехали дальше. На прииске Ва-
сильевском, когда мы остановились, чтобы напоить лошадей, нас
задержали. Внешних улик для ареста как будто не было. Заранее
уговорившись, что мы являемся только попутчиками и не знаем друг
друга, мы рассказали каждый свою историю о том, кто куда едет,
зачем и откуда.
Нас продержали несколько дней, а затем отправили дальше как
арестованных вместе с группой красногвардейцев, взятых в плен
в тайге. Нас отправили в Рухлово. Там моего спутника освободили,
а меня задержали. В Рухлове оказалось много забайкальцев, скры-
вавшихся там, и, узнав о моем аресте, они довольно быстро уста-
новили со мной связь. В их числе был и машинист Агеев, который
вел наш знаменитый бронепоезд, прикрывавший отступление. Улу-
чив удобный момент, он назвал мне свой адрес на станции Рух-
лово.
Из Рухлова нас, человек двенадцать, в арестантском вагоне
отправили в Свободный. Наш вагон охраняли вместе с милицией
японцы. Милиционеры были насильно взяты на службу. Часть из
них уже получила от Семенова плети. Разговаривали они с нами
очень осторожно, но явно сочувствовали.
Японские солдаты имели при себе словарь, при помощи которо-
го они пытались объясняться. Первый вопрос, который они задали
милиционеру, увидев нас, был такой: «Это буросовику?!» Мили-
ционер растерялся, а затем пробормотал: «Не большевики, а аре-
стованные». Японцы поняли, что мы не большевики, и успокоились.
При слове «большевик» они приходили в ярость. Очевидно, при
отправке в Сибирь с ними проводилась соответствующая работа.
Мне в руки попал этот словарь. Я попробовала составить фра-
зу для агитации, но убедилась, что это почти невозможно. Словарь
заключал в себе только ругательства по адресу большевиков.
На одной из небольших станций к нашему вагону подвели аре-
стованного рабочего-железнодорожника. Был он пожилой, с боро-
дой, без шапки. Его подталкивали прикладом японские солдаты.
Сзади шли японские офицеры, которые разговаривали по-английски.
109
За рабочим бежали два мальчика: одному было лет десять, друго-
му — восемь. Маленький бежал впереди, он что-то выкрикивал и
плакал. Старший безуспешно старался его догнать. Рабочий обора-
чивался, делал какие-то знаки мальчикам, очевидно, чтобы они уш-
ли, но младшего нельзя было остановить — он упорно бежал за от-
цом. Рабочий опять обернулся, хотел что-то сказать, но удар прик-
ладом японского солдата свалил его на землю. В это время ма-
ленький мальчик догнал отца. Японский солдат грубо его оттолкнул.
Стиснув зубы, мальчик со сжатыми кулачонками бросился на япон-
ца. Японец пришел в ярость и грубо отбросил мальчика в сторону.
Отца, пытавшегося вмешаться в это дело, окружили солдаты и свя-
зали ему руки.
Эта жуткая сцена привлекла внимание. Собралась большая
толпа. По адресу японцев посыпались враждебные возгласы. Стар-
ший мальчик бросился выручать младшего, и началась свалка меж-
ду детьми и японским солдатом. Неизвестно, чем бы это кончи-
лось, если бы случайно не проходил мимо американский офицер. Он
что-то быстро сказал японскому офицеру, и тот позвал солдата,
избивавшего мальчика. Рабочего ввели в вагон. Старший мальчик
увел своего братишку, вытиравшего заплаканные глаза.
Поезд отправился дальше.
Около Свободного арестованными был заполнен весь вагон.
Приводили арестованных и белогвардейцы и японцы.
Рабочий-железнодорожник оказался председателем Совета
станции Ин (товарищ Гук). Он собирался уехать с детьми в теп-
лушке и устроиться на какой-нибудь станции на работу, но его
обнаружили и арестовали. Ребята остались одни.
Нас перевели в тюрьму. Тюрьма была небольшая. Против на-
шей камеры находилась маленькая следственная комната, где лежа-
ли горы материала. Следователи уже потеряли все нити — путали
имена арестованных, путали дела. А телефон все звонил — сообща-
ли о новых партиях арестованных.
Мне удалось наладить связь с товарищем Гуком. Через несколь-
ко дней он сообщил, что у окошка тюрьмы появились его детишки.
Какой-то сердобольный железнодорожник привез их в Алексеевск
(Свободный). Их было уже трое — два мальчика и девочка лет де-
вяти. Они с утра надевали сумку и уходили выпрашивать хлеб, ко-
торый передавали через окошко отцу, а он делился с нами. В тюрь-
ме почти не кормили. Мы собирали имеющиеся у нас деньги, пере-
давали через окно ребятам, и они снабжали нас продовольствием.
Так через них наладилась первая связь с волей.
Несколько раз меня вызывали на допрос, но улик против меня
почти не было. Следователи были безграмотны. Дело запутывалось.
Я упорно доказывала случайность своего ареста и без конца предъ-
являла сохранившиеся у меня документы вольнослушателя Томского
университета.
Наконец меня освободили.
Мне даже не верилось, что так легко удалось выпутаться.
Я еще не решила, как мне дальше действовать, куда ехать. Явки
были уничтожены, связи не было, тянуло к своим, в тайгу, но по-
являться там было опасно.
На другой день ребята принесли записку от Гука, где сообща-
лось, что мне немедленно надо выехать, так как следователь не-
ожиданно поднял скандал по поводу моего освобождения — нашел
в материалах указания на связь с отрядом Лазо. В ту же ночь,
110
удостоверившись с помощью детишек, что за мной нет слежки, я
села в первый попавшийся поезд и уехала на станцию Рухлово.
Приехав, я сразу пошла по известному мне адресу машиниста
Агеева. Он очень обрадовался и встретил меня словами:
— Ну что, выкарабкалась? А ребята тут горевали, устраивали
тебе побег, но не успели, — добавил он. А потом, посмотрев внима-
тельно, сказал: — А Лазо-то здесь, почти все Рухлово об этом го-
ворит.
Я насторожилась. Видимо, слишком широкий круг людей зна-
ет, что Лазо здесь. Это было опасно.
Утром Агеев связал меня с семьей одного оловяннинского рабо-
чего, который подтвердил, что Лазо несколько дней назад подошел
к Рухлову, выбравшись из тайги. Рабочий сообщил мне, что он
устроил Лазо близ Рухлово, у железнодорожника. Об этом его
местопребывании никто не знает, но о том, что Лазо появился около
Рухлова, знают очень многие из забайкальцев и болтают много.
В ту же ночь жена рабочего понесла Сергею от меня записку.
Днем я старалась в Рухлове не показываться, чтобы не по-
пасться на глаза милиции, которая меня охраняла при аресте и
знала в лицо. Вскоре вернулась жена рабочего, рассказала мне о
том, что она передала записку Сергею; он, прочитав записку, в
первый момент ничего не соображал — никак не мог допустить той
мысли, что я нахожусь в Рухлове: они считали нас расстрелянными.
На следующую ночь увиделись мы с Сергеем. Жил он в желез-
нодорожной будке. Был еще в военной одежде, не имея возможно-
сти переодеться в штатское. Решили принять все меры к тому, что-
бы скорее уехать из Рухлова и держать направление на Владивос-
ток — большой промышленный город, где легче было устроиться и
найти связь с партийной организацией.
Сергей рассказал о том, как без меня развивались события
в тайге. Там довольно быстро узнали о нашем аресте, и товарищи,
опасаясь облавы, решили как можно скорее уйти и по возможности
выбраться совсем из тайги. Но тут столкнулись два мнения. Баля-
бин предлагал пробраться в Благовещенск и оттуда за китайскую
границу к Сахалину. Сергей придерживался другой точки зрения:
выходить в населенные места и начинать вести работу среди про-
летарской массы.
Вместе с Сергеем решили идти Мусонов, рабочий станции Оло-
вянная, и, конечно, Виктор. Киргизов не присоединился ни к какой
группе, а пошел в знакомые места — в Забайкалье. Впоследствии он
был одним из организаторов партизанского движения в Забайкалье.
После долгих колебаний с Балябиным решили идти также и Бого-
мягков. Перед уходом вырыли большую яму. Земля еще не сильно
промерзла. Спустили туда винтовки, десять японских карабинов,
несколько ящиков с патронами, пулемет, бомбы и все остальное
оружие. Револьверы оставили при себе. Сровняли яму, закрыли ее
листвой и хвоей, чтобы не была заметна свежеразрытая земля, и
неподалеку сделали знаки, чтобы в случае необходимости найти это
место.
Прошли путь до разъезда Невер тайгой; на дорогу разрешали
себе выбираться лишь темной ночью и в наиболее глухих местах.
Виктор и Мусонов успели переодеться. Сергей был еще в военной
форме.
Направились к поселку Рухлово в надежде найти там кого-
либо из забайкальцев. Близ Рухлова Сергея опять оставили в тайге,
111
а Мусонов с Виктором пошли в поселок и здесь встретили товари-
щей по фронту. Среди них был рабочий Оловяннииских железнодо-
рожных мастерских Сергей Иванов, близко связанный с Лазо по
работе... Ему сказали о том, что Лазо находится в тайге близ Рух-
лова и что его нужно выручить.
Утром жена рабочего пошла к знакомому железнодорожнику
за пятнадцать верст от станции. Не называя имени Лазо, она ос-
торожно сказала ему, что на некоторое время нужно скрыть одно-
го товарища. У этого железнодорожника сын тоже «ходил в крас-
ных». Посоветовавшись с женой, он сказал:
— Ну что же, приводите вашего командира, авось и моего сы-
на кто-нибудь скрывает.
Из предосторожности Сергей целыми днями бродил по тайге
и, когда подходил к домику, вглядывался, нет ли кого поблизости.
Была даже установлена определенная сигнализация, предупреждав-
шая о том, что все спокойно. Так прожил он около двух недель,
и вот однажды пришла к нему Иванова и принесла мою записку.
Решили уезжать из Рухлова как можно скорее. Предваритель-
но нужно было выяснить, как проводится посадка на поезда, и пе-
реодеть Сергея в штатское. За его обмундирование взялась жена
Иванова. Она купила материю и сама сшила Сергею костюм, так
как отдавать портному было опасно.
Машинист Агеев был верный и преданный товарищ. В течение
нескольких дней он наблюдал на станции за движением пассажир-
ских и товарных поездов, не возбуждая подозрения белых, так как
был железнодорожным служащим. Контрреволюция свирепствовала.
Офицеры вместе с японцами делали облавы в поездах, проверяли
документы, снимали всех «подозрительных» — некоторых расстрели-
вали, других направляли в тюрьму.
Сергей использовал имевшиеся у него пустые бланки и заго-
товил паспорта нам троим — мне, себе и Виктору. Мусонов уехал
искать свою семью, а мы направились в Приморье.
М. ГУБЕЛЬМАН
Во Владивостоке
В январе 1919 года в таежную землянку пришел товарищ из
Владивостокского подпольного комитета партии и радостно сооб-
щил:
— Во Владивосток Лазо приехал!
Я немедленно отправился во Владивосток и здесь, в Голубиной
пади, через рабочего Меркулова разыскал Сергея Лазо.
В первое мгновение я не узнал его: вместо молодого человека
с округлым, почти юношеским лицом, каким я привык видеть Лазо
на Забайкальском фронте, передо мной стоял бородатый, солидный
мужчина. Казалось, что он постарел лет на десять.
Мы крепко обнялись. Обрадованный встречей, я рассказал ему
все, что случилось со мной за то время, пока мы с ним не виде-
лись. Вволю наговорившись, я стал звать его к себе в землянку,
где мы скрывались тогда с товарищами в глухой тайге, в трид-
цати верстах от Владивостока, в так называемом Лузинском
ущелье.
Со мной жили Федя Шумятский, Виктор Владивостоков, Ва-
ня Давыдов, Гаев и др.
Выслушав меня, Лазо на минуту задумался, потом сказал:
— Откровенно говоря, долго оставаться во Владивостоке мне
нельзя. Комитет партии советует мне временно скрыться отсюда.
Японо-колчаковским контрразведчикам стало известно, что я в го-
роде, меня ищут.
В ту же ночь мы с Лазо выехали из Владивостока дачным по-
ездом.
На руках мы имели пропуска, приготовленные нашим подполь-
ным техническим отделом, и так мастерски, что агенты-контрраз-
ведчики принимали их за настоящие. Подсмеиваясь над японо-
белогвардейскими ищейками, мы благополучно добрались до Лу-
зинского ущелья.
В маленькой таежной землянке стало еще теснее, но скрывав-
шиеся здесь товарищи бурно выразили свою радость, когда увиде-
ли нового гостя.
Сергей нигде не мог сидеть сложа руки. Вскоре после своего
переселения, вернувшись как-то с прогулки, он заявил:
— Нам надо немедленно взяться за «новое строительство». А то
мы здесь все задохнемся. Я уже нашел место в самом верху ущелья.
Там все заросло чертовым деревом, туда никто не доберется.
Задумав какое-либо дело, Лазо не успокаивался до тех пор,
пока не осуществлял его. Так было и с «таежным дворцом», как
шутя называл он постройку. Все обитатели нашей землянки были
мобилизованы Лазо на строительство. Мы работали с утра и до
глубокой ночи. Больше всех работал сам Лазо. Он один таскал из
лесной чащи тяжелые бревна, ставил стропила и подпорки, клал
венцы — при этом ни разу не пожаловался на усталость или на хо-
лод, который изрядно давал себя чувствовать. Лазо все время рас-
певал песни и подбадривал нас.
113
После упорного двухнедельного труда удалось построить поме-
щение человек на десять-пятнадцать. Теперь надо было думать, где
взять печку. Старая печурка из камня, которая обогревала нас в
землянке, была мала для нового помещения. Мы не знали, что де-
лать. Но вот Лазо задорно заявил;
— Сумели построить «дворец» — достанем и печку!
Утром он неожиданно исчез. Прошел день — Лазо нет. Вечером
поднялась снежная буря, а он все не возвращался. Я не выдержал
и послал Раева и Владивостокова на розыски. Они проблуждали
всю ночь и вернулись без Сергея.
«Значит, его поймала контрразведка», — решили мы в отчаянии.
На следующую ночь сквозь свист и завывание ветра мы вдруг
услышали шум и треск, словно неподалеку от нашего «таежного
дворца» через чащу пробиралось несколько человек. Мы схватили
винтовки и приготовились обороняться. В темноте между деревьев
показалась рослая фигура — кто-то шел, покачиваясь под громозд-
кой ношей, задевая деревья и обламывая сучья.
— Лазо! — крикнул радостно Давыдов.
Действительно, это был Лазо, нагруженный железной печкой
и трубами к ней.
— Ну, вот вам и буржуйка! — весело сказал Лазо, победно
глядя на нас.
Он долго смеялся над нашими страхами.
В новом просторном помещении, около превосходной печки мы
в долгие зимние вечера горячо спорили о дальнейших планах нашей
работы и о методах и формах партизанской борьбы с интервентами
и белогвардейцами.
Глубоко за полночь, когда в печке дотлевали последние угли,
мы расходились по своим углам и укладывались спать, уставшие
от бесконечных споров. «Таежный дворец» погружался в темноту.
Только койка Лазо освещалась слабым светом коптилки, которую он
сделал сам из бутылочки. Лазо сосредоточенно читал, иногда он не
отрывался от книги до самого утра.
Просыпаясь среди глубокой ночи, я не раз наблюдал, как'Лазо
сидит с книгой и о чем-то думает. Потом он откладывает книгу в
сторону, достает тетрадь и начинает записывать свои мысли. Заме-
тив однажды, что я не сплю, он сказал:
— Сколько неисчерпаемой мудрости, знания и силы в этих стро-
ках! Какая непревзойденная сила логики! Поистине гениален чело-
век, написавший эту статью!
— Ты о чем? — спросил я, с трудом раскрывая заспанные гла-
за.
— Да вот, о статье Ленина «Удержат ли большевики государ-
ственную власть?» Мне кажется, что такую вещь надо издавать в
миллионных тиражах, чтобы она стала для каждого рабочего и
крестьянина настольной книгой.
Воодушевившись, Лазо долго еще говорил мне о том времени,
когда появятся новые советские ученые из недавних грузчиков, пор-
товых рабочих, красноармейцев и партизан.
— Это будет прекрасное время.
О науке, о просвещении и книгах Лазо мог говорить бесконечно.
В таких беседах мы часто проводили всю ночь.
За стеной «таежного дворца» спала тайга, и каждый звук, даже
самый малейший, отчетливо долетал до наших ушей. Стоило про-
бежать лисе, зайцу или кроту, как мы все умолкали, насторажива-
114
лись. Иногда мы осторожно выходили наружу, ползли по сугробам
и старались отыскать невидимого врага.
Лазо всегда оставался спокойным. Хорошо зная тайгу, он умел
распознавать всякие приметы и шорохи. Он часто высмеивал нас:
— Чего вы испугались? Это самый обыкновенный крот. Давайте
спать.
Он укрывался одеялом с головой и засыпал моментально, как
ребенок...
Приближалась весна.
В апреле областной подпольный комитет партии большевиков
созвал конференцию, на которой было решено немедленно возглавить
развернувшееся партизанское движение. Лазо горячо приветство-
вал постановление о посылке группы партийных работников в пар-
тизанские отряды.
Помню, в конце заседания на нас произвела исключительное
впечатление информация о том, что делается по ту сторону фрон-
та — в Советской России. Эти вести привез из Москвы Д. Киселев,
с большим трудом пробравшийся через колчаковский фронт. Он со-
общил комитету, что страна живет боевой, напряженной жизнью;
несмотря на блокаду и бесчисленные фронты, она с каждым днем
крепнет, создана двухмиллионная регулярная Красная Армия, ко-
торая успешно борется на всех фронтах с интервентами и белогвар-
дейцами.
Лазо вместе с другими встретил это сообщение восторженно.
— Такая армия, — сказал он, — прогонит всех колчаков, Юдени-
чей и Деникиных. Она скоро освободит Сибирь и Дальний Восток.
Мы должны помогать ей. Надо разрушать колчаковский тыл, отвле-
кать силы белогвардейцев и интервентов на себя. Белобандиты бу-
дут разгромлены! Мы сделаем Дальний Восток неприступным для
врагов! I
Мы доживали в «таежном дворце» последние дни, деятельно го-
товясь к поездке в Сучанскую долину. Туда можно было проник-
нуть только через Шкотовскую долину. Но в этом узком проходе,
сжатом с двух сторон высокими отрогами Сихотэ-Алиня, находи-
лись японо-белогвардейские части. Они занимали железнодорожную
ветку, ведущую от станции Угольная на Сучан. Пришлось избрать
путь через Уссурийский залив, на село Петровка.
На нашем пути была рыбалка рыбопромышленника Золотарева.
На этой рыбалке жило несколько наших красногвардейцев в каче-
стве простых рабочих. Они держали с нами постоянную связь.
Одному из них было заранее поручено приготовить шаланду с
хорошим проводником для переброски нас в село Петровка. В тем-
ную ночь в конце мая мы пришли в село Чимбуры. Выйдя из ле-
су, мы увидели с горы золотаревскую рыбалку и возле нее ярко
освещенный белогвардейский миноносец. Лазо послал Мишу Попо-
ва и Ваню Давыдова выяснить, в чем дело. Те скоро вернулись и
сообщили, что на рыбалку приехали офицеры — проверить, нет ли
поблизости контрабандистов или партизан. Они пьянствовали вместе
с Золотаревым, но должны были скоро уехать.
Пришлось выждать час-другой. Миноносец ушел. Хорошо по-
ужинав на рыбалке и нагрузив шаланду продовольствием и оружи-
ем, мы поплыли на другую сторону залива. Был сильный туман.
Отъехав верст десять, мы неожиданно заметили с правого борта
огни.
115
Это был тот самый миноносец, который мы видели несколько
часов назад. Мы знали, что, если нас заметят, смерть неминуема.
Наш проводник умело начал отводить шаланду от миноносца. Скоро
его огни скрылись в тумане.
Под утро мы увидели отлогий берег с широко раскинувшимся
селом — это была Петровка. Мы выкинули красный флаг и смело
причалили к берегу. Нас узнали и радостно приветствовали влади-
востокские портовые рабочие, которые находились в штабе Петров-
ского отряда.
На другой день мы отправились с Лазо в центр партизанских
частей Ольгинского уезда, в село Фроловка. По дороге мы посеща-
ли партизанские отряды. В Фроловку приехали рано утром, и почти
тотчас же сюда начали прибывать командиры партизанских отря-
дов и представители сохранившихся волостных и сельских Советов.
Здесь я лишний раз убедился в умении Лазо быстро сходиться с
людьми, завоевывать их симпатии, подчинять их своей воле. Обла-
дая исключительным талантом агитатора и пропагандиста, Лазо
умел строить свои беседы так, что с первых же слов овладевал вни-
манием слушателей.
Начинал он всегда просто. Стоят, например, десять—пятнад-
цать красногвардейцев или партизан. К ним подходит Лазо и заво-
дит разговор о житье-бытье, об урожае, о семенах, скоте. Парти-
заны начинают рассказывать о вестях из дому: нет дождя, уро-
жай плохой, семена плохие. С разговора о семенах Лазо переводит
речь на другие отрасли сельского хозяйства, рассказывает, как мож-
но улучшить породы скота и птицы; потом, начиная перечислять
богатства Приморья, он говорит о миллионах пудов самого лучшего,
самого чистого меда, который пчелы могли бы брать с приморской
липы, об огромном количестве лубка, из которого можно выделы-
вать здесь же, на месте, необходимые для нашего хозяйства меш-
ки; в приморских лесах можно построить химические заводы, бу-
мажные фабрики, делать самую лучшую в мире бумагу. Все это да-
ло бы сотни миллионов рублей нашей Советской стране.
Слушая Лазо, я всегда удивлялся огромным запасам знаний,
которыми он обладал. Это позволяло ему говорить обо всем веско
и убедительно.
Заинтересовав слушателей разговорами на близкие для них те-
мы, Лазо искусно переходил на политику:
— Все эти богатства, о которых я только что вам говорил,
должны быть нашими, советскими. Когда мы прогоним белогвар-
дейцев и интервентов с Дальнего Востока, Советская власть сдела-
ет все, для того чтобы этот край жил богатой и счастливой
жизнью!
К моменту нашего прибытия в Фроловку из обхода по Ольгин-
скому уезду вернулись Александр Фадеев, Игорь Сибирцев и целая
группа молодых пропагандистов и агитаторов, посланных област-
ным комитетом партии. Они прошли по Сучанской долине сотни
верст, поднимая крестьянскую таежную молодежь на борьбу с ин-
тервентами и колчаковцами. Записная книжка Сергея сразу же по-
полнилась богатым материалом, собранным этими товарищами.
Сергей расспрашивал их о мелочах, которые казались иногда
просто смешными. В самом деле, кому из нас пришлр бы в голову
расспрашивать, сколько кур, сколько скота имеется в хозяйстве то-
го или иного крестьянина, фамилию которого случайно упомянул
кто-либо из пропагандистов? Но для Лазо, привыкшего все учиты-
116
вать, обобщать и делать выводы, мелочи были очень важны. Он
старался представить себе культурный уровень деревни и выяснить
материальную базу, где с помощью крестьян можно было бы
снабжать партизанские отряды продовольствием, лошадьми и фу-
ражом.
Лазо требовал, чтобы без разрешения главного партизанского
штаба никто не имел права производить самовольные обыски и рек-
визицию.
Такое требование развивало у партизан уважение к револю-
ционной законности и в то же время заставляло население отно-
ситься к партизанским отрядам с доверием. Дисциплинированность
партизан особенно поражала крестьян, испытывавших ужасы япо-
но-белогвардейского произвола. За несколько недель до нашего
приезда по Сучанской долине прошли отряды генерала Смирнова,
сопровождаемые японцами. Они беспощадно пороли, расстреливали,
грабили крестьян, насиловали женщин и убивали детей, Креслине
с ужасом вспоминали тяжелые дни, проведенные ими под игом не-
навистных интервентов.
В середине июня, когда мы с Лазо закончили объезд партизан-
ских отрядов и вернулись в Фроловку, там состоялся огромный ми-
тинг, на котором присутствовали не только местные жители, но и
крестьяне из всех деревень Сучана и даже соседней Цемухинской
долины — всего около пяти тысяч человек.
День был воскресный, поэтому многие крестьяне пришли при-
наряженные по-праздничному, с женами и детьми. В пестрой кресть-
янской толпе чернели рабочие пиджаки и кожанки сучанских шах-
теров.
Сергей задержался в штабе. Пришлось начать митинг без него.
Я передал привет собравшимся от имени Дальневосточного ко-
митета партии большевиков и начал рассказывать, почему мы бо-
ремся с интервентами и белогвардейцами.
Не успел я еще окончить свою речь, как вдруг в центре села
раздались громкие, восторженные крики. Толпа увидела идущего
по селу Лазо и членов штаба.
— Ура! Да здравствует Лазо! Да здравствуют большевики! —
раздались радостные возгласы.
Возбуждение толпы росло. Наконец несколько человек броси-
лись к Лазо, подхватили его и на руках понесли к находившейся
неподалеку трибуне.
Лазо начал свою речь, как всегда, просто и убедительно. Он
рассказал про деревню Казанка, куда приезжал отряд колчаковцев
во главе с генералом Смирновым. Все жители были вызваны на
сход. Их окружили. Начался допрос: кто из крестьян за Совет-
скую власть и есть ли в Казанке большевики? Крестьяне молчали.
Тогда офицеры приказали солдатам развести костер, накалить на
нем шомпола и выпороть всех «подозрительных» крестьян. Таких в
деревне набралось восемнадцать человек. И вот на глазах одно-
сельчан их разложили на траве и жестоко выпороли раскаленными
шомполами. Крестьяне упорно молчали. Не добившись ничего, кол-
чаковцы расстреляли напоследок крестьянина Полунова и уехали.
— Да разве генералы и офицеры только в Казанке издевались
над трудящимися? — говорил Лазо. — Знаете ли вы, как они уби-
ли товарища Кошмана в деревне Хмельницкой? Бандиты на гла-
зах у его родителей отрубили Кошману сначала руки, потом ноги
и разбросали их по селу.
117
Крестьяне напряженно слушали. В толпе то и дело раздавались
негодующие возгласы.
А Лазо продолжал:
— В деревне Гордеевна колчаковские каратели застали только
девять стариков — все остальное население, спасаясь от палачей,
бежало в тайгу. Разъяренные офицеры набросились на стариков.
Их пороли шомполами, подвешивали к потолку, обливали кипятком.
Но старики мужественно терпели пытки и не сказали палачам, куда
убежали односельчане. Тогда офицеры поставили стариков в один
ряд и собственноручно всех расстреляли.
А кто из вас не слыхал о расправе в селе Ивановка Амурской
области, — продолжал Лазо список кошмарных преступлений бе-
логвардейцев и интервентов. — Кто не любовался Ивановской шко-
лой, больницей и мастерскими?.. Всем крестьянам хотелось иметь в
своих селах такие же культурные учреждения. А взгляните сейчас
на Ивановку — там только пепел, трупы и сироты! Японцы сожгли
в избах несколько сот крестьян, ограбили оставшихся в живых да
еще угрожают расправиться таким же образом и с другими села-
ми, если они не выдадут большевиков. Но ни порками, ни расстре-
лами, ни угрозами не погасить великого гнева народного! В ответ
на расправу с ивановцами в партизанские отряды потянулись ты-
сячи крестьян. Приходят не только мужчины, способные носить
оружие, но дряхлые старики, женщины и даже дети. Они стара-
ются чем только могут помочь нам: снабжают нас продовольстви-
ем, одеждой; женщины и подростки шьют и стирают партизанам
белье. Особенно помогают нам девушки и парни. Многие из них
прекрасные лазутчики, слухачи. Они передают в партизанские шта-
бы все, что видят и слышат о кознях и замыслах наших врагов.
Дорогие товарищи рабочие, крестьяне и партизаны! — закончил
свою речь Лазо. — Генералы, офицеры и интервенты немало про-
лили крови наших лучших людей. Это, товарищи, тяжело... Мы это
не только знаем, но и чувствуем ежедневно, ежечасно... Но без
борьбы, без крови не может быть победы!
Выступление Лазо произвело громадное впечатление на жите-
лей Сучанской долины. Приток вооруженных крестьян в партизан-
ские отряды усилился. Все теперь видели, что с прибытием Лазо в
отрядах появился порядок и дисциплина.
Вся Сучанская долина превратилась в огромный военный ла-
герь, который под руководством Сергея Лазо деятельно готовился
к борьбе с колчаковцами и интервентами.
Вскоре на I съезде трудящихся Ольгинского уезда Лазо был
избран командующим партизанскими отрядами Приморья.
В конце июля партизанские отряды блестяще выполнили раз-
работанный Сергеем Лазо план одновременного нападения на
станции Сучанской железнодорожной ветки, где были расположены
гарнизоны интервентов и белогвардейцев. Благодаря этой операции
партизаны захватили большое количество винтовок, десятки тысяч
патронов, продовольствие и обмундирование. Сучанская железнодо-
рожная ветка была выведена из строя. Колчаковцы и интервенты
лишились возможности пользоваться сучанским углем.
Победа партизан в значительной мере была облегчена всеоб-
щей забастовкой, которую организовал краевой комитет партии
большевиков через Центральное бюро профсоюзов и его уполномо-
ченных на местах.
Сучанская операция имела большое значение. Она отвлекла
113
крупные силы белогвардейцев и интервентов, которые предназнача-
лись к отправке на Урало-Сибирский фронт против Красной Армии.
Обеспокоенные удачами партизан и ростом их сил, интервенты
и белогвардейцы вскоре бросили на Сучанскую и Анучинскую до-
лины лучшие свои войска в количестве свыше десяти тысяч штыков.
Отряды Лазо не выдержали этого натиска, так как белояпонцы
превосходили их численностью и вооружением. Партизаны вынуж-
дены были отступить в тайгу. Враги преследовали их по пятам.
Между деревнями Бровничи и Хмельницкая Лазо намеревался
дать бой интервентам. Обстановка благоприятствовала. В этом
месте на протяжении пяти верст тянется ущелье, прозванное насе-
лением «Щеки», а партизанами — «Дарданеллы», Эти «Дарданел-
лы» представляют собой узкую щель.
Лазо предполагал устроить здесь засаду и неожиданным уда-
ром обрушиться на врагов. Он хорошо подготовил операцию, но ме-
стные кулаки успели предупредить японцев о готовящейся засаде,
и те неожиданно изменили направление, пройдя на Хмельницкую
через горные хребты, минуя «Дарданеллы».
Партизаны были удручены этой неудачей, но Лазо не унывал.
— Ничего, товарищи, — ободрял он их, — победа будет за на-
ми.
Отряды Лазо отступили в тайгу. Японцы и белогвардейцы хо-
тели окружить и уничтожить партизан. Однако их надежды не
оправдались.
Лазо созвал в Молчановке на совещание всех командиров пар-
тизанских отрядов. Вопрос стоял о том, что делать дальше, куда
и какими путями должны были направиться отряды партизан.
Лазо внес предложение: всем партизанам разбиться на мелкие
отряды. Некоторые из этих отрядов отправятся в Иманский уезд,
чтобы соединиться с амурскими партизанами и поднять новые райо-
ны на борьбу; остальные рассеются по Приморью и будут продол-
жать борьбу здесь. Так и сделали.
Сам Лазо с небольшим отрядом направился в село Анучино,
чтобы соединиться с находившимся там Военно-революционным ко-
митетом Приморской области.
Этот путь был тяжелым испытанием для Лазо. Он еще раньше
чувствовал недомогание, но никому в этом не признавался. Теперь
уже нельзя было скрыть начавшегося у него воспаления почек. Ли-
цо его пожелтело и начало пухнуть. Он то и дело отставал и при-
саживался на землю, чтобы отдохнуть. В одну из таких его оста-
новок ушедшие вперед товарищи встретили китайца. Китаец рас-
сказал, что японцы по пятам преследуют красных партизан, что
они уже окружили Анучино.
Это сообщение страшно обеспокоило партизан. Измученным
тяжелым переходом, без патронов и продовольствия, им показалось
положение безвыходным. Но Лазо и на этот раз не растерялся. Он
сказал:
— Товарищи, нам предстоит впереди немалый путь. Я уверен,
что мы окончим его благополучно.
Через час партизаны, получив в ближайшей деревне продоволь-
ствие, прицепив к кошелям узелки с хлебом и солью, свиным са-
лом, повеселевшие, продолжали путь.
В нескольких верстах от деревни отряд наткнулся на группу
тяжелораненых партизан, которых бросил на произвол судьбы
фельдшер, спасая собственную шкуру. Лазо оказал им необходимую
119
помощь, накормил и ободрил. Раненые рассказали, что японцы по-
дошли почти вплотную к Анучино.
— Нам необходимо торопиться, — сказал Лазо. — Доставим ра-
неных в ближайшую деревню. Вы там пока останетесь вместе с ни-
ми, а я пойду в Анучино, попытаюсь связаться с ревкомом.
Лазо быстро, насколько позволяли его истощенные силы, на-
правился в Анучино.
Он пришел туда под утро и прямо явился ко мне, как к воен-
ному комиссару области. Я был поражен переменой, которая прои-
зошла во всем его облике. Он опух, еле передвигал ноги, и только
черные глаза его горели по-прежнему молодым блеском.
Вместе с Лазо мы решили, что он должен немного отдохнуть в
таежном лазарете, а после отдыха отправиться в Сучанскую долину,
чтобы наладить там работу по революционизированию колчаков-
ских частей и оказывать помощь при организации новых партизан-
ских отрядов. А я отправлюсь в Чугуевку, где мы попытаемся соз-
дать новый центр руководства партизанской борьбой.
Пока мы с Сергеем разрабатывали этот план, в районе Анучи-
но шел жестокий бой между партизанами и японскими частями.
Вечером Лазо ушел от меня. Вместе с ним отправилось нес-
колько раненых товарищей в лазарет. Я еще раз имел случай убе-
диться, как мало думал Сергей о себе. Я дал ему лошадь, так как
передвигаться пешком ему было очень трудно. Но Лазо тут же
на моих глазах уступил ее раненому партизану, а сам, еле пере-
двигая ногами, отправился пешком.
Это был исключительно тяжелый переход, о котором даже Ла-
зо вспоминал впоследствии как о мучительной пытке. Расчищая путь
среди непроходимых зарослей, отряд шел двенадцать дней. Двига-
лись медленно, наугад. На пятый или шестой день один из ране-
ных — молодой партизан — умер. У него открылась рана, и он истек
кровью. Бойцы вырыли яму и похоронили товарища в таежной мо-
гиле. Пошли дальше. Питались одними коржиками, но скоро и это-
го не стало — вышла мука. Пришлось убить лошадь. Конину ели
без соли. Кончилась и конина. Последние два дня питались листья-
ми дикого винограда и разными кореньями.
На двенадцатый день отряд наконец добрался до деревни Та-
бахезы. Продолжать путь с отрядом Лазо больше уже не мог. Си-
лы окончательно изменили ему. Оставив раненых в Табахезах на
попечение местной учительницы и простившись с товарищами, он
отправился отыскивать затерянный в тайге лазарет. Едва опра-
вившись в таежном лазарете от болезни, Лазо по вызову област-
ного комитета вернулся во Владивосток. Комитет партии поручил
ему руководство военным отделом.
Лазо блестяще оправдал доверие партии. В течение короткого
времени в условиях подполья он проделал огромную работу: уста-
новил регулярную связь со всеми партизанскими отрядами При-
морья, наладил снабжение их оружием и медикаментами.
Лазо в то же время не забывал о необходимости организовать
зимние’ базы и заготовить продовольствие для партизан на случай
ухода их в глубокий тыл. Июльские события на Сучане показали
со всей наглядностью, что исключительно тяжелое положение соз-
далось тогда именно потому, что мы не позаботились заранее пост-
роить в тайге базы и забросить туда необходимое продовольствие.
Выполняя принятое областным комитетом по его докладу ре-
шение о работе партизанских отрядов, Лазо писал мне:
120
«Дорогой Дядя Володя, военный отдел работает усиленно, имея
связь как в пролетарских, так и в военных организациях. Обком
поставил правильно вопросы партизанского движения, надо только
хорошо, по-большевистски, выполнить его решения от августа
1919 года. Партизанские командиры должны помнить, что надви-
гается зима и необходимо теперь же выделить людей для строи-
тельства зимних баз в тайге, подготовив место для хранения про-
довольствия. Мы, Дядя Володя, скоро победим, но для победы еще
нужны будут жертвы... Посылаю Вам для отрядов письмо обкома.
Сергей».
Военно-революционный штаб под руководством Лазо сумел на-
ладить в это время работу нелегальных ячеек в колчаковских ча-
стях, устанавливал тесную связь с революционно настроенными сол-
датскими массами. Благодаря этой работе во всех частях колча-
ковской армии, за исключением гардемаринов, казаков и личной ох-
раны Розанова, имелись представители Военно-революционного шта-
ба и комитета партии. Одновременно усиленно шло создание воо-
руженных дружин из грузчиков, дальзаводцев, портовых рабо-
чих и др.
Партизаны не прекращали борьбы с белогвардейцами и япон-
цами. Лазо непрерывно поддерживал связь со всеми отрядами, ин-
структировал их, давал советы. Командиры отрядов в свою очередь
подробно информировали Лазо о том, какие боевые операции ими
проведены и сколько при этом было потерь у противника и у пар-
тизан.
Лазо бывал очень доволен, когда получал эти письма. Он лю-
бил точный учет своих сил и сил противника. На основе этих доне-
сений Сергей делал анализ обстановки и строил планы дальнейшей
работы военного отдела.
Наступил 1920 год. Областной комитет большевиков призвал
трудящихся начать однодневную забастовку протеста против ин-
тервенции и контрреволюции.
3 января жизнь во Владивостоке замерла. Военный порт, Даль-
невосточный завод, Эгершельд 1 — все мастерские и предприятия
опустели. Торговый порт, где жизнь всегда шумела, как в пчель-
нике, тоже затих. Не открылись в этот день ни магазины, ни кино,
ни театры, ни учреждения. Электрическая станция не работала. Ве-
чером город и крепость были окутаны тьмой.
Встревоженные контрразведчики и шпики метались по всему
городу, разыскивая организаторов забастовки. Японо-белогвардей-
ские ищейки напрягали все силы, чтобы найти Лазо и других членов
областного комитета.
Сергей в это время жил нелегально в Рабочей слободке под
видом грузчика. Партийная организация законспирировала его хоро-
шо. Сергей имел паспорт и соответствующую своей «профессии»
производственную одежду: на его ногах были смазные сапоги, но-
сил он простые черные брюки из «чертовой кожи», ватную куртку
и шапку-ушанку. Все это, как и полагалось грузчику, таскавшему
на спине муку, было вываляно в мучной пыли. Кроме паспорта
Лазо имел в кармане соответствующее удостоверение, выданное ему
администрацией Первореченской мельницы, как недавно поступив-
шему на работу грузчику. Все эти документы были искусно изгб-
1 Портовый район Владивостока.
121
товлены на подлинных бланках нашим подпольным техническим
отделом.
В день забастовки Лазо возвратился к себе домой поздно. По
обыкновению, он зажег коптилку, с которой никогда не расставал-
ся, и сел за чтение какой-то книги по высшей математике.
Вдруг кто-то начал стучать в дверь.
— Кого это черти несут так поздно? Я уже сплю! — нарочита
грубо крикнул Лазо.
— Открой.
Лазо понял, что сейчас начнется обыск. Недовольно ворча, он
открыл дверь. В комнату вошли пять шпиков.
— Кто здесь проживает? — спросил охранник, оглядывая убо-
гую комнатушку.
Лазо назвал себя. Посетители быстро и ловко перерыли всю
его каморку, но ничего подозрительного, кроме потрепанного томи-
ка по высшей математике, не нашли.
— Откуда это у тебя? — спросил один из охранников, вертя
томик в руке.
— Нашел на мельнице. Думал, хорошая книга, прочитаю от
скуки, оказалось — барахло, — ответил Лазо, зевая.
Охранник презрительно поглядел на Лазо и сказал:
— Дурак! Тебе надо «Бову-королевича» читать. Я возьму эту
книгу.
— Бери, — согласился Лазо, — только оторви мне бумаги на ку-
рево. Там много написано, с тебя хватит.
Охранник вырвал для него две чистые странички в конце книги
и направился к двери. За ним вышли и все его спутники...
Подготовка к восстанию была в разгаре. Забастовка показала,
что рабочие готовы к выступлению. Областной комитет партии ре-
шал вопрос, под какими лозунгами проводить восстание.
Было решено: ввиду наличия интервентов и опасности войны,
которую японские империалисты могли навязать Красной Армии,
Советскую власть во Владивостоке пока не провозглашать, а пе-
редать власть временно земской управе.
В военный штаб на имя Лазо почти ежедневно поступали со-
общения из Спасена, Никольска-Уссурийского и других мест, что к
захвату власти все подготовлено. Колчаковские гарнизоны в Ка-
занке, Шкотове и в Охотске были полностью распропагандированы.
Под руководством уполномоченных военного отдела солдаты аре-
стовали контрреволюционных офицеров, кое-кого из них уничтожи-
ли, захватили пулеметы, винтовки, патроны и ушли в партизан-
ские отряды. Лазо решил реорганизовать эти отряды.
26 января Лазо получил сообщение, что партизанские отряды
под руководством товарища Андреева 1 после небольшой перестрел-
ки с белогвардейцами заняли Никольск-Уссурийский, гарнизон ко-
торого, находившийся под влиянием подпольной большевистской ор-
ганизации, немедленно признал Андреева командующим районом.
Японские войска вынуждены были сохранить «нейтралитет».
В двадцати пяти верстах от Владивостока, на станции Океан-
ская, 26 января восставший гарнизон переименовал себя в 3-й пар-
тизанский полк и ушел в тайгу к партизанам. 28 января в самом
Владивостоке с парохода «Печенга» на глазах у всех рота 35-го
1 Сожжен японцами заживо в 1920 году.
122
полка вместе с командным составом, забрав оружие и обмунди-
рование, прошла прямо на 55-ю высоту и присоединилась к 1-й
Амурской революционной батарее. 29 января воинские части, стояв-
шие на Русском острове, арестовав командный состав, объявили,
что они признают только власть земства.
Японские интервенты расставляли патрули, располагали их
ближе к порту, к рабочим кварталам и к вокзалу. 29 января на
Эгершельде высадился японский десант.
В этот же день колчаковские офицеры, юнкера и гардемарины,
захватив запас продовольствия и обмундирования, спешно погру-
зились на пароходы.
Объединенный оперативный революционный штаб под руковод-
ством Лазо работал день и ночь. По предложению областного ко-
митета партии, Центральное бюро профсоюзов объявило забастов-
ку, которая началась в ночь на 31 января 1920 года.
На следующее утро улицы Владивостока были залиты шумны-
ми толпами рабочих и солдат. С крепостных высот спустились ре-
волюционные отряды и двинулись по Светланской улице к центру
города. К ним примкнули рабочие отряды. По дороге они занимали
правительственные учреждения и предприятия.
В это же время под охраной японских офицеров спешно покидал
Владивосток преданный агент японских империалистов и палач рабо-
чих и крестьян генерал Розанов со своими приспешниками.
К одиннадцати часам утра Владивосток полностью был занят
революционными войсками. На вокзал прибыл из Сучанской доли-
ны бронепоезд 1-го Дальневосточного советского полка.
Распевая революционные песни, колонны партизан, солдат и
рабочих двинулись с красными знаменами к вокзальной площади.
Здесь была наскоро сооружена из багажных ящиков трибуна.
Быстрой походкой подошел к трибуне Сергей. Он был одет по-
военному, в серую солдатскую шинель. Толпа, увидев вождя парти-
зан, шумно его приветствовала. Тысячи бойцов и рабочих радостно
кричали:
— Да здравствуют большевики!
Лазо начал взволнованно говорить о борьбе с интервентами и
белогвардейцами, о великой большевистской партии, которая неук-
лонно ведет народ к победе над темными силами контрреволюции.
Он вспомнил о пройденном этапе борьбы, о героях-бойцах, с кото-
рыми вместе делил трудности походной жизни.
— Мы сбросили сегодня власть — самую кровожадную, самую
ненавистную для трудящихся. Генерал Розанов еще вчера вместе с
японцами готовил для расправы с восставшими офицерский корпус.
Но эта авантюра провалилась, и вы видите, что сегодня, в момент
восстания, в крепости с десятитысячным гарнизоном для защиты
предателя не нашлось ни одной воинской части. Лакей интервентов
вынужден был бежать от неизбежной расправы к своим хозяевам —
японцам. Перед восстанием Розанов готовил тайное соглашение
с японцами о закабалении всего края. Теперь власть этого палача
сброшена! Но в крае остаются войска господ интервентов. Японцы
готовят захват Дальнего Востока. Вот почему мы, коммунисты, го-
ворим: «Революционная армия должна быть готова к борьбе в лю-
бой час!»
Повстанцы устроили Лазо бурную овацию. Они принесли тор-
жественную клятву драться за соединение Дальнего Востока с Со-
ветской Россией.
123
Лазо спустился с трибуны. Его подхватили десятки крепких
рук. Они высоко подбрасывали его. Тысячи людей кричали:
— Да здравствует Лазо!
Колонны демонстрантов во главе с Лазо торжественно двину-
лись с вокзала по Суйфунской и Светланской улицам. А в это вре-
мя навстречу шла другая колонна, шли партизаны, только что при-
бывшие на бронепоезде из Сучанской долины. Они обросли в тайге
бородами и казались суровыми, но на их обветренных, загорелых
лицах глаза сверкали радостным огнем. Эти герои были одеты пе-
стро, ио-таежному: одни из них шли в полушубках, другие — в
мохнатых козьих куртках, шли в ватных телогрейках, с винтовкой
за плечами, опоясанные патронташем или связкою самодельных
бомб.
Тысячи рабочих семей вышли встречать героев-партизан, вы-
несших на своих плечах огромную тяжесть борьбы с интервентами
и белогвардейцами. Партизаны шли под несмолкаемый радостный
гул. Вот они остановились, встретившись с демонстрацией. Могучее
«ура» раздалось с обеих сторон. И, наконец, все запели гимн, кото-
рый так давно во Владивостоке никто не слыхал:
...Это есть наш последний и решительный бой!..
В этот день правительство земской управы выпустило обраще-
ние ко всему населению, в котором оно обязывалось освободить по-
литических заключенных (они во многих местах уже были осво-
бождены восставшими), ликвидировать остатки колчаковской вла-
сти, восстановить политические и гражданские свободы, установить
общественный контроль над торговлей и промышленностью, органи-
зовать снабжение населения продовольствием, проводить нормиров-
ку заработной платы путем организации тарифных комиссий сов-
местно с профсоюзами, немедленно восстановить земельные комите-
ты и принять меры к ликвидации интервенции.
По решению Дальневосточного областного комитета партии Ла-
зо начал проводить большую работу по реорганизации партизан-
ских и бывших колчаковских частей в регулярную революционную
армию, он направил во все части политических комиссаров, подо-
брал преданный революции командный состав, организовал в армии
политмассовую работу.
Через несколько дней после освобождения нами Владивостока
мы получили сообщение от амурских партизан, что они прогнали из
Благовещенска японцев. Так в тяжелой борьбе с интервентами и
белогвардейцами мы отвоевывали нашу Родину.
И. МЕЛЕХИН
Отряд цемухинцев
В апреле 1919 года в селе Фроловка на съезде представителей
партизанских отрядов был создан объединенный орган — Военно-
революционный штаб партизанских отрядов Ольгинского уезда. Вся
власть на отвоеванной у белых территории принадлежала штабу.
Объединить разрозненные действия партизанских отрядов единым
руководством, укрепить дисциплину, расширить очаги партизанской
борьбы и выгнать белогвардейцев из Ольгинского уезда — таковы
были задачи штаба.
Некоторые отряды не желали подчиняться директивам штаба.
Особенно отличался своенравностью отряд Цемухинской долины под
командованием Шевченко. Боевой, бесстрашный командир отряда
Гаврила Шевченко не любил кому бы то ни было подчиняться, стре-
мился всегда к полной самостоятельности. Настроение командира
передавалось и бойцам.
В мае до Цемухинского отряда дошел слух, что Владивосток-
ский партийный комитет направляет в Ольгинский уезд Сергея Лазо.
О Лазо мы слышали немало лестных слов. В нашем отряде бы-
ли товарищи, которые прекрасно знали Лазо еще по Забайкальско-
му фронту. Они с большим уважением говорили о нем как о заме-
чательном боевом командире, прекрасном тактике и обаятельном
человеке. Весть о назначении Лазо быстро облетела партизанские
отряды. Его прихода все ждали с огромным нетерпением.
Как-то в конце мая мы сидели за полевой картой в штабе, в
деревне Новороссия. В комнате были командир отряда Шевченко,
я, в то время начальник штаба, и другие. Вдруг входят двое това-
рищей. Один из них высокий, стройный, с военной выправкой, сов-
сем еще молодой. Кто еще не знал Лазо—все подумали: это, вер-
но, он и есть!
—"Здравствуйте, товарищи! Моя фамилия Лазо. А это — това-
рищ Губельман. Мы из областного комитета партии.
Лазо тепло поздоровался, пожав каждому руку. Мы приветливо
ответили. Когда гости уселись на поданные им табуретки, Лазо вни-
мательно посмотрел на карту, разложенную на столе, и сказал:
— Да у вас пятиверстка! Замечательно! Редкая карта в насто-
ящих условиях. Хорошо бы всем отрядам иметь такие карты.
Он стал расспрашивать о расположении противника, следя за
пометками на карте. Разобравшись в военной обстановке, Лазо
сказал, что в южное Приморье стягиваются крупные силы белых
для ликвидации партизанского движения, Сучанскую ветку амери-
канцы и японцы усиливают новыми воинским частями, генерал Вол-
ков укрепляет пополнениями Шкотовский гарнизон. Ясно: бело-
гвардейцы совместно с интервентами вскоре поведут большое на-
ступление. Надо быть готовыми.
Наш командир отряда Шевченко, закрутив ус, вставил реп-
лику:
— Пусть идут, мы не особенно испугались и паникерами не
были.
125
Он искоса посмотрел на Лазо.
— Это хорошо, что вы не испугались! Но необходимо укрепить
отряды и сделать их более боеспособными, выбросить неустойчивые
элементы.
— Я знаю своих ребят — не подведут! Нечего по-пустому слова
тратить! — запальчиво возразил Шевченко.
Все переглянулись. Лазо уловил какое-то скрытое недовольство,
но не показал виду и, еще более оживившись, продолжал беседу о
воспитании бойцов и о подборе крепкого, надежного командного
состава.
В комнату вошла хозяйка — предложила поесть и выпить чаю.
Все обрадовались возможности замять неловкость, вызванную рез-
костью командира отряда. За чаем беседа продолжалась. Лазо рас-
спрашивал о жизни отряда, о настроении бойцов, о связи с насе-
лением.
— Ну а как у вас с дисциплиной в отряде, товарищи? — неожи-
данно спросил Лазо и посмотрел сначала на командира, а нотом
на меня.
Мне пришлось сознаться:
— Дисциплина у нас хромает, даже у командиров. Мы часто
действуем на свой риск, не считаясь с общей обстановкой, — высту-
паем самостоятельно...
— Хорошо бы сегодня же собрать комсостав и поговорить, —
выразил желание Лазо.
На совещании командиров он доложил, что областной комитет
партии и революционный штаб партизанских отрядов назначили его
командующим, и попросил рассказать, как построены отряды, доста-
точно ли оружия, какова боеспособность их, что нужно изменить в
организации частей.
Беседа затянулась. Лазо интересовался всеми мелочами боевой
жизни. В заключение рассказал о международной обстановке и о
борьбе Красной Армии на колчаковском и других фронтах. Он нам
говорил:
— Наши успехи зависят от результатов борьбы на основных
фронтах Советской России. Организовывать здесь свою республику,
защищать только свою деревню — нельзя. Мы должны рассматри-
вать себя частью общего фронта борьбы. Наша задача здесь —
разрушать полотно железной дороги, разваливать тыл врага, ме-
шать интервентам посылать оружие и снаряжение на колчаковский
фронт, заставить белогвардейцев оттянуть свои силы с фронта в
тыл. Разрушая тыл врага, мы поможем Красной Армии одержать
победу!
Простые, но полные боевой силы слова глубоко западали в
сердца командиров.
После совещания Лазо приказал построить партизанский от-
ряд и перед всем строем произнес горячую речь, призывая к борь-
бе с контрреволюцией. Он подчеркнул, что люди, которым непосиль-
на эта борьба, должны немедленно оставить отряд.
Лазо проделал большую работу по укреплению отряда. По его
указаниям отряд был реорганизован, по-новому разбит на роты,
взводы; прибывшие рабочие из Владивостока влились в те подраз-
деления, где особенно чувствовались нездоровые настроения. При-
ход Лазо всех как-то подтянул, и Шевченко, который так неприяз-
ненно встретил Лазо, подчинялся всем его распоряжениям и ука-
заниям. Отряд зажил новой жизнью.
126
Простотой, скромностью, товарищеским отношением, четкими
боевыми указаниями и чудесными пламенными речами Лазо завое-
вал общее уважение.
Лазо никогда не давал необдуманных заданий. Его распоряже-
ния в любой трудной обстановке были хорошо продуманы и дава-
лись с учетом обстановки.
В мае, после нескольких дней пребывания Лазо в отряде Це-
мухинской долины, белогвардейцы при поддержке японских войск
повели из Шкотова наступление на деревню Новороссия.
Мы с Лазо сидели за топографической картой, обсуждая план
военных действий. Вдруг прибегает с заставы села связист и док-
ладывает, что к селу подходят белогвардейцы и японцы. Не успел
он сказать, как по селу был открыт ружейный и пулеметный огонь.
Поднялась паника. Партизаны бросились в разные стороны. Коман-
диры взводов, растерянные, бежали к штабу. Была попытка без
всякой команды отойти по направлению к деревне Новая Москва.
Лазо спокойно взял свою полевую сумку и сказал мне:
— Товарищ Мелехин, я буду командовать отрядом ’.
Мы быстро вышли на улицу. Лазо крикнул:
— Командиры взводов, немедленно собрать бойцов, принять
боевой порядок!
Партизаны быстро вернулись, выстроились повзводно. Лазо,
рассыпав отряд в цепь, впереди бойцов бросился к концу села —
навстречу противнику.
Завязалась ожесточенная перестрелка. Разведка белых, обстре-
лявшая село, была быстро опрокинута, но за разведкой выступали
большие силы противника, несомненно лучше вооруженные и чис-
ленно превосходящие нас. Соотношение сил было очень неравное.
Лазо дал четкий приказ, как надо отступать и куда. Отряд орга-
низованно, без потерь, отошел. Мы заняли удобную позицию на
склоне горы, покрытой лесом, верстах в трех от деревни Новая Мо-
сква. Но противник, видимо опасаясь засады, дальше не наступал
и через некоторое время, оставив Новороссию, вернулся в Шкотово.
Лазо пробыл в отряде дней десять. За это время мне пришлось
ближе познакомиться с ним в обыденной нашей партизанской
жизни. Лазо внешне, особенно одеждой, не отличался от обычного
партизана. С людьми он был очень приветлив.
Я всегда поражался, как мало он спал. Бывало, люди уже
спят, в штабе, кроме дежурного, никого нет, горит маленькая ке-
росиновая лампочка, а Лазо или сидит над топографической картой,
или что-то пишет. Однажды я проснулся часа в четыре утра, ви-
жу — он все еще пишет.
— Товарищ Лазо, пора спать, надо беречь свои силы!
— Я сейчас лягу, вот только допишу воззвание.
Но, видимо, он так и не прилег — к утру воззвание к парти-
занам уже было отпечатано на машинке.
Лазо ложился спать обычно на лавке, положив под голову свою
полевую сумку. Сон у него был необычный, как будто и во сне
он находился в полной боевой готовности.
От нас Лазо поехал наводить порядок в других отрядах.
Вскоре мы получили от него приказ — вместе с другими отря-
дами направиться к железной дороге и действовать в тылу про-
1 Командир отряда Шевченко был в это время на заставе села.
127
тивника: разрушать полотно железной дороги в районе Раздоль-
ная— Кипарисово с таким расчетом, чтобы мешать отправке ору-
жия колчаковской армии.
В июле Лазо разработал генеральный план наступления на
гарнизоны белых и интервенционистских войск. Этим планом пре-
дусматривалось взорвать мосты, разрушить подъемники на пере-
валах Сучанской ветки, чтобы отрезать угольный район Сучана от
Владивостока. Разрушить тыл Колчака, ускорить его падение, раз-
бить интервентов — вот основная цель наступления. План был
дерзновенный и смелый. Партизанам, наполовину вооруженным
охотничьими берданками, предстояло столкнуться с врагом, воору-
женным до зубов, численно их превосходящим. Но на нашей сто-
роне было иное превосходство — преданность революционному делу,
знание каждого кустика, каждой тропы в тайге и страстное же-
лание победить.
На всех участках партизаны здорово потрепали интервентов.
В ответ белогвардейцы совместно с интервентами начали лихора-
дочно готовиться к общему наступлению, чтобы ликвидировать пар-
тизанское движение в Приморье.
Из Владивостока и Никольска-Уссурийского в Ольгинский уезд
были брошены крупные силы врага.
По имевшимся у нас сведениям, в Ольгинский уезд были бро-
шены контрреволюционные войска численностью до десяти тысяч
штыков. У нас же было около трех тысяч во всех отрядах. Кроме
того, мы еще не успели создать продовольственной базы в тайге на
случай общего наступления контрреволюции.
Партизанским отрядам с боем пришлось отступить в тайгу.
Отступление было чрезвычайно трудным. Июльское солнце
пекло невыносимо, партизаны выбивались из сил, взбираясь на кру-
тые склоны гор. Многие шли босиком, с окровавленными ногами;
продовольственные запасы подходили к концу, одолевала мучитель-
ная жажда. Но воду можно было достать только у подножие гор
или же в расщелинах, где иногда встречались горные родит <и.
Белые при поддержке интервентов заняли последние пр.дтаеж-
ные деревни. Продовольственные ресурсы партизан иссякли, патро-
ны были на исходе. Для партизанского движения наступили тяже-
лые дни. Неустойчивые элементы стали уходить.
В середине июля отряды стянулись в деревню Молчановка, где
было созвано совещание командиров совместно с исполкомом Оль-
гинского уезда для обсуждения создавшегося положения.
На совещании с речью выступил Лазо. Он сказал, что револю-
ция требует огромного напряжения. Временные наши затруднения
мы сумеем преодолеть. Кто поддается панике в такой ответствен-
ный момент, тот не достоин носить высокое звание защитника ок-
тябрьских завоеваний и быть среди партизан.
Лазо предложил разбиться на более мелкие отряды, вести так-
тику внезапных налетов на белогвардейские гарнизоны и по-преж-
нему разрушать железнодорожные магистрали, чтобы парализовать
отправку войск и боеприпасов на колчаковский фронт.
В конце июля отряды двинулись в поход — каждый своим
маршрутом. Делая небольшие передышки, отряд, которым я коман-
довал, с трудом продвигался в глубь тайги. Путь на этом участке
был очень труден: то и дело он преграждался огромными вековы-
ми деревьями, поваленными ветром. Вдруг мы услышали на скале
свист. Отряд остановился, насторожась. В кустарнике что-то силь-
128
но затрещало, показались руки, разводящие ветки в стороны, потом
голова в защитной фуражке, и вот перед нами во весь рост пред-
стал Лазо.
Вид у него был изнуренный, болезненный, лицо покрылось ка-
кими-то пятнами, и только черные глаза его блестели по-прежнему.
Обрадованные неожиданной встречей, партизаны окружили Лазо.
Он рассказал нам, что при переходе из Ольгинского уезда в Ни-
кольск-Уссурийский заболел и задержался неподалеку здесь, на ху-
торе, у крестьянина.
— Пусть бойцы отдохнут, а мы присядем вот здесь на лужай-
ке и потолкуем о вашем переходе, — обратился ко мне Лазо.
Он сел на землю, вынул из полевой сумки карту и начал зна-
комить меня и командиров взводов с расположением сил против-
ника.
— Анучино занято японцами. В этом районе вам необходимо
двигаться с большой осторожностью. Более безопасный путь — че-
рез Муравьевку, Чугуевку, Новомихайловку, Уборку, Саратовку и
Самарку, а дальше перевалите через горы и выходите к хутору
Ариадное. При движении по населенным пунктам надо разъяснять
цели нашей борьбы, выявлять среди крестьянской бедноты сочув-
ствующих нам и из них создавать ячейки для связи с отрядами...
Долго еще Лазо вел беседу о наших дальнейших планах борь-
бы с контрреволюцией. Несмотря на свою болезнь, Лазо так ярко
и страстно говорил, что мы слушали его затаив дыхание. Время шло
незаметно. Жаль было расставаться с этим прекрасным человеком
и любимым командиром.
Попрощавшись с Лазо, отряд двинулся дальше, на север.
5 С. Лазо
н. ильюхов
Командующий «невидимым» фронтом
Вскоре после свержения власти Колчака, в самом начале фев-
раля 1920 года, меня вызвали на заседание Военного совета. Мы с
Сергеем Лазо не встречались с конца лета 1919 года, когда он
по вызову обкома партии прибыл во Владивосток. Встреча наша
была шумной и радостной. Лазо, одетый в новое обмундирование,
выглядел ло-праздничному. Несколько минут успели поговорить. Он
расспрашивал меня о состоянии полка, которым я командовал, о
настроении людей и о наших нуждах. В конце беседы я спросил
его:
— Когда же японцы собираются уходить от нас?
Лазо улыбнулся, в стопке бумаг нашел какой-то приказ за
его подписью, пальцем указал на свою фамилию и ответил:
— Генерал Оой заявил, что, пока приказы Военного совета под-
писывает Лазо, японцы не уйдут с русской территории.
Заявление свое генерал Оой сделал Роману Цейтлину после
каких-то официальных переговоров с нашим дипломатом. Разуме-
ется, генерал Оой сказал это, как он выразился, «не для прото-
кола».
Разговор наш с Лазо слушали все члены Военного совета.
— Значит, генерал Оой предлагает нам сместить тебя с поста
председателя? — с улыбкой спросил Алексей Луцкий.
Помнится Всеволод Сибирцев мрачноватым тоном обобщил этот
разговор словами:
— Коротыш знает, где раки зимуют.
«Коротышом» за малый, даже для японцев, рост называли ге-
нерала Ооя.
Интервенты понимали, что во главе вооруженных сил революции
на нашей далекой окраине стоит полководец нового, советского ти-
па, что он прежде всего коммунист. На полях сражений в Забай-
калье в 1918 году он образцово сочетал в своей деятельности опе-
ративное искусство с талантом организатора и воспитателя масс в
коммунистическом духе. В Приморье в 1919 году, когда Лазо вы-
шел из подполья и занял пост командующего партизанскими отря-
дами, он снискал у партизан и у широких масс трудящихся ува-
жение и безраздельную любовь.
Исключительно плодотворной, полной героизма была его работа
по созданию в армии врага революционного «невидимого» фронта
против самого же врага. В данном случае речь идет о работе сре-
ди насильно мобилизованных солдат вражеской армии, о переходе
их на сторону революции.
Партизаны Приморья пытались проникнуть в стан врага. В ию-
ле 1919 года в гарнизоне Никольска-Уссурийского готовилось вос-
стание солдат во главе с прапорщиком Чемеркиным. Но провока-
тор выдал участников готовившегося восстания, и они почти все
погибли. Спасся лишь поручик Копылов, который под именем
Андреева позже прославился как один из храбрых партизанских
командиров. В августе того же года в 34-м полку, где также была
130
создана подпольная солдатская организация, охватившая чуть ли
не половину состава полка, его командиру, полковнику Фролову,
удалось предупредить восстание. Вожаков заговора Непомнящего
и Макшимаса и связных партизан крестьянок Харитину Дунаеву и
ее дочь Клашу расстреляли.
Были в эту пору и другие попытки организовать взрыв в ча-
стях колчаковской армии. Все эти попытки носили локальный ха-
рактер, и почти всегда они заканчивались кровавой трагедией.
Положение изменилось со второй половины лета 1919 года.
К этому времени Красная Армия надломила хребет колчаковской
армии, Урал остался далеко за спиной нашего фронта. В связи с
победами Красной Армии и ростом партизанского движения проти-
воречия между солдатами и офицерами белой армии стали настоль-
ко глубоки, что большевистская работа в войсках противника су-
лила несомненный и скорый успех. И вот тогда Дальневосточный
обком партии вызвал Лазо во Владивосток.
Лазо в то время заканчивал лечение в партизанском госпита-
ле, находившемся на восточных склонах Сихотэ-Алиня вблизи Ану-
чино. Таежными тропами, через кручи величавых гор и ущелий
Сихотэ-Алиня шел Лазо. В верховьях Сучанской долины, там, где
он начинал партизанскую борьбу, сделал остановку. Здесь дисло-
цировался Сучанский партизанский отряд. Состоялась наша встре-
ча, взволновавшая не только партизан и их командиров, но и са-
мого Лазо. Около двух суток пробыл он у нас. Часто втроем —
Лазо, Титов и я — уединялись, и Сергей рассказывал нам о соз-
давшейся обстановке на Дальнем Востоке. Оказалось, что теперь во
главе Дальневосточного обкома партии стал Петр Кушнарев, бе-
жавший из концлагеря. По его инициативе обком вызывал Сергея
во Владивосток, где намечались большие перемены. Там теперь
был взят курс на решительное усиление работы в армии Колчака
с расчетом завоевать подавляющие массы солдат армии противни-
ка на сторону революции. Сергей свои настроения выразил одной
фразой: «В армии Колчака должен быть создан фронт против Кол-
чака»...
Работа коммунистов, направленная на создание «невидимого»
фронта, шла с исключительным успехом и проводилась в условиях
строжайшей конспирации.
Крупные гарнизоны противника в Приморье располагались глав-
ным образом во Владивостоке и Никольске-Уссурийском. На Рус-
ском острове существовала школа, организованная при содействии
английского генерала Нокса, готовившая офицерские кадры для
колчаковской армии. В ней имелись два батальона офицерских и
батальон унтер-офицерских классов, слушателей примерно две ты-
сячи человек. Кроме того, в городах Приморья находились подраз-
деления инженерных частей и отдельный батальон егерей. По на-
шим расчетам, в этих городах общая численность войск противни-
ка определялась в десять тысяч штыков и сабель. Моральное со-
стояние этих войск было подорвано неудачами Колчака в Сибири
и изнурительными, как правило, неудачными боями с партизанами.
Солдаты не верили в победу Колчака. Офицеры были на распутье.
17 ноября 1919 года во Владивостоке началось восстание ге-
нерала Гайды. Оно было подавлено войсками, верными колчаков-
скому генералу Розанову. Однако всем было ясно, что победа Ро-
занова обусловлена не силой, а лишь тем, что ни Гайда, ни его
друзья из эсеровского бюро военных организаций не оказались на
5* 131
высоте поставленных ими задач. Все они боялись делать ставку
на рабочих и солдат колчаковских частей. Они рассчитывали на
чехов. Начав восстание, Гайда принял тактику обороны вокзала,
где сосредоточились главные силы повстанцев. Оборона неизбежно
привела к поражению. Словом, это восстание явилось наглядным
примером того, как нельзя готовить восстание. Лазо изучил его
опыт и сделал из этого нужные выводы: свержение колчаковской
власти в городах, где есть войска интервентов, возможно при ус-
ловии завоевания солдатских масс.
И этим занялся Лазо. Обком партии выделил в его распоря-
жение самых опытных агитаторов и организаторов, которые со-
ставили кадры командиров «невидимого» фронта. Формируя этот
фронт, он проявил себя как прекрасный подпольщик, специалист
по работе в армии противника, обнаружил организаторский та-
лант и умение готовить восстание.
В короткий срок заботами Лазо была создана сложнейшая
система подпольных явок, где происходили встречи агитаторов и
солдат, были отработаны применительно к условиям каждой воин-
ской части формы и методы организации сил, подготовлены опе-
ративные планы на день восстания.
Создавая «невидимый» фронт, Лазо и сам оставался невиди-
мым, выполняя роль партийного агитатора, пропагандиста, органи-
затора масс. Нам, в партизанский стан, он почти ежедневно писал
письма, в которых информировал о ходе событий в Приморье, да-
вал практические советы, как следует вести работу в армии врага,
что надо делать, чтобы «не провалиться», и как дело довести до
конца. Он писал, что в создавшихся условиях крушения колчаков-
щины «мы ведем линию на то, чтобы интервентов нейтрализовать».
Из переписки с Сергеем мы знали, как день за днем складыва-
ется «невидимый» фронт, как он укрепляется и события приближа-
ются к развязке. К началу декабря Лазо сообщал, что «батальон
егерей полностью наш», что «инженерная рота на Первой Речке —
завоевана вся», что во всех частях гарнизона Владивостока созда-
ны крупные организации и что там тоже все приближается к кон-
цу. Эти письма подбадривали нас с Титовым. Мы старались дирек-
тивы Сергея о работе в армии противника после провала военной
организации в 34-м Сибирском стрелковом полку проводить строго.
Восстановили связи с солдатами, и к началу декабря этот полк
был готов к восстанию.
4 декабря 1919 года ночью полк с четырьмя пулеметами и обо-
зами перешел на сторону партизан. На Сучане был создан 1-й Даль-
невосточный советский полк. Мы об этом тут же донесли Сергею.
Он ответил нам длинным письмом, в котором выражал радость по
поводу таких событий. Письмо заканчивалось фразой: «Мы тоже
скоро начнем!»
У Лазо особую заботу вызывала школа, располагавшаяся на
Русском острове. Все помнили, что именно она подавила в но-
ябре восстание Гайды. Впрочем, после этого восстания там произо-
шли существенные перемены. Благодаря заботам обкома партии и
Лазо в школе была создана довольно крупная подпольная орга-
низация, во главе которой стали Яков Раевский (Маромчин), По-
деревянский, Н. Мельников, братья Еулагины, Борис Рубцов и др.
С этой организацией Лазо был связан через левого эсера Абрамова,
входившего в Объединенный оперативный штаб. Особенность ра-
боты в школе состояла в том, что здесь не было надежды на успех
132
в агитации офицерского состава. Исключение составлял лишь капи-
тан Нельсои-Гирс, который поддерживал связь с подпольной орга-
низацией. Начальник школы полковник Пешков отличался непри-
миримой реакционностью.
К исходу декабря многие подразделения воинских частей Вла-
дивостока и Никольска-Уссурийского находились под влиянием
большевиков. В связи с этим остро стал вопрос о нашей тактике,
о том, под какими лозунгами должен совершиться переворот, ка-
кова будет власть после переворота.
После острых, но непродолжительных дискуссий коммунисты
уже к началу января 1920 года пришли к единодушному заклю-
чению о том, что в условиях жесточайшего оккупационного режи-
ма восстание не может проходить под советскими лозунгами. Лазо
об этом предупредил все воинские части. Но этого было мало.
«Земские лозунги» сами по себе тоже не могли гарантировать по-
беду восстания. Все помнили печальный опыт Гайды, когда японцы
расстреливали повстанцев, несмотря на то что на их знаменах кра-
совались требования Сибирского учредительного собрания.
Анализ хода событий показал, что восстание может победить
только в том случае, если в результате него произойдет решитель-
ное изменение в расстановке классовых сил, при котором враг
полностью окажется изолированным от масс, останется без солдат
и потому некому будет стрелять по повстанцам. Если вокруг пар-
тии коммунистов объединятся широкие массы, ни одна партия не
посмеет претендовать на роль гегемона в этом восстании. Только в
этом случае свержение колчаковской власти могло произойти «без
выстрела». Вместе с тем в результате такого «бескровного» перево-
рота интервенты будут лишены возможности вмешаться в ход со-
бытий и вынуждены занять позицию нейтралитета.
24 января 1920 года началось восстание в егерском батальоне
во Владивостоке. Солдаты создали комитет, но генералу Розанову
удалось разоружить батальон.
В ночь на 26 января 1920 года образовался Объединенный опе-
ративный штаб военно-революционных организаций, председателем
которого был назначен Лазо. Этот штаб возглавил подготовку воо-
руженного восстания.
В день образования Объединенного оперативного штаба Лазо
обратился к консулам всех держав, принимавших участие в интер-
венции, со специальным посланием, в котором он требовал невме-
шательства в ход событий в Приморье и предупреждал консулов о
том, что власть Колчака в ближайшие дни будет свергнута.
День 26 января принес важные вести. Гарнизон Никольска-Ус-
ссрийского целиком перешел на сторону партизан, в город вошел
отряд А. Ф. Андреева. В тот же день Спасск занял партизанский
отряд И. Певзнера, а Иман капитулировал перед партизанами от-
ряда И. Мелехина. На подступах к Шкотову позиции занял 1-й
Дальневосточный советский полк. Сучанские копи обложили парти-
заны 2-го Горно-Сучанского и 2-го Ольгинского батальонов
партизан. Более того, события в этот день развернулись там, где,
по мысли генерала Розанова, власть была незыблема. Речь идет о
школе на Русском острове.
25 января начальник школы полковник Пешков получил при-
каз приступить к отправке школы через Корею и Китай в Забай-
калье к атаману Семенову. Вскоре в школе узнали об эвакуации.
Во всех подразделениях началось волнение. Третий унтер-офицер-
133
ский батальон, где была наиболее сильной организация революци-
онных подпольщиков, решил действовать. Он блокировал’ офицер-
ское собрание, когда полковник Пешков проводил там совещание,
и арестовал около шестидесяти человек во главе с начальником
школы. После этого восставшие направились в остальные два ба-
тальона, и они перешли на их сторону. К ним присоединился и ба-
тальон егерей, который был выслан Розановым из Владивостока на
Русский остров.
К исходу 26 января Русский остров оказался, таким образом,
на стороне революции. Ночью того же дня один из руководителей
восстания, Подеревянский, с группой солдат отправился в город,
чтобы связаться с Лазо и рассказать о событиях на острове. За
ночь по льду они прошли около 16 километров и к утру были в
городе. Там с помощью Абрамова связались с Лазо. Весть с Рус-
ского острова была радостной. Генерал Розанов приказал команди-
ру ледокола взломать лед между Русским островом и Владивосто-
ком и тем самым лишить гарнизон острова возможности оказать
помощь оперативному штабу. Лазо выслал на ледокол своего пред-
ставителя Румянцева, который должен был не допустить выхода
ледокола в море. Эта задача была успешно решена: команда ле-
докола перешла на сторону революции, приказ генерала Розанова
сорван.
К 27 января все главные населенные пункты Приморья оказа-
лись в руках партизан и перешедших на их сторону бывших кол-
чаковских войск. В самом Владивостоке не осталось ни одной во-
инской части, готовой защищать старый режим.
Потеряв всякую надежду сохранить власть, генерал Розанов
решил пустить в ход последнюю карту. Он собрал всех офицеров
гарнизона в штабе и обратился к ним с тревожной речью. Он го-
ворил, что солдаты оказались «изменниками родины» и на них те-
перь опереться нельзя, что есть единственная сила, на которую
может рассчитывать «родина», это офицеры. Из числа собравшихся
был создан ударный офицерский отряд, командиром которого на-
значили полковника Зеневича.
Но и этой затее генерала Розанова суждено было провалиться.
Полковник Зеневич, выслушав приказ генерала, вышел из штаба и
направился в Приморское областное земство, где по его просьбе
ему дали связь с Лазо. Оказавшись перед лицом командующего
«невидимого» фронта, полковник принял стойку «смирно» и отра-
портовал, что он, полковник Зеневич, и его офицерский отряд по-
ступают в распоряжение оперативного штаба и его командующего.
Школа, а за ней и офицеры гарнизона Владивостока перешли на
сторону народа.
В ночь на 31 января Центральное бюро профессиональных сою-
зов, по решению обкома партии, призвало рабочих Владивостока на-
чать всеобщую стачку. В Ту же ночь Лазо направил консулам
второй меморандум, текст которого был выработан им совместно
с председателем обкома партии Кушнаревым. В меморандуме гово-
рилось, что революционные войска немедленно приступают к заня-
тию крепости и города Владивостока и его окрестностей. Консулы
молчали. В японском гарнизоне не было заметно каких-либо пе-
редвижений. Американские войска тоже не проявляли признаков
беспокойства. Только «международная полиция» патрулировала по
главным улицам города.
Утром 31 января по приказу Лазо я, как командир 1-го Даль-
134
невосточного советского полка, получил приказ двинуть главные и
лучшие свои силы с артиллерией и пулеметами в сторону Владиво-
стока. Бронепоезд был направлен к станции Угольная, через стан-
цию Шкотово он прошел благополучно. Японцы его не задержали.
Кстати, этот бронепоезд, действовавший у Колчака под названием
«Единение России», теперь под командой прежнего своего команди-
ра, капитана Погребняка, именовался «Освободитель» и должен
был взаимодействовать с бронепоездом № 3, находившимся на
станции Никольск-Уссурийский. На Угольной бронепоезд принял
роту под командой Овсянникова и направился в сторону станции
Океанская. Вслед за бронепоездом пешим порядком шла теперь
рота партизанского полка, которая имела задачу занять станцию
Угольная, а затем выдвинуть свой караул в сторону Кипарисов-
ских тоннелей и занять их.
Ранним утром бронепоезд «Освободитель» с ротой партизан на
его платформах занял станцию Первая Речка. Над его вагонами
развевались красные знамена.
А генерал Розанов в это знаменательное утро 31 января с
адъютантом и парой денщиков воровски пробирались глухими
улицами к пристани, где стояли катера.
В одиннадцать часов утра все было закончено. Власть Колчака
в Приморье пала.
Заслуга коммунистов Приморья и их военного руководителя
Сергея Лазо состояла в том, что они применили гибкую тактику в
организации антиколчаковского восстания, сумели привлечь солдат
противника на сторону революции, поднять на борьбу с колчаков-
щиной. Более того, многие офицеры последовали примеру солдат.
Рухнула опора интервентов, которые были вынуждены заявить о
своем нейтралитете при свержении колчаковской власти.
Никто из нас, тем более Лазо, не поддавался тогда иллюзиям.
С нейтралитетом интервентов связывалась победа восстания. Но
совсем не исключалось их вмешательство. Оперативный штаб пре-
дусматривал эту возможность. В приказах, которые мы тогда по-
лучали от Лазо, говорилось, что при непосредственной угрозе со
стороны противника, при его попытке разоружить восставшие час-
ти предлагалось оказывать решительное сопротивление, а в случае
провала восстания после боя оставить город. Части, перешедшие
на сторону народа, вместе с партизанами предполагалось использо-
вать для борьбы против интервентов и белогвардейцев. Эта мысль
в преобразованном виде легла после 31 января 1920 года в основу
планов Лазо, предложенных им Военному совету. В связи с этим
в предвидении возможного выступления японцев Военный совет ре-
шил начать подготовку к партизанской войне. С этой целью были
созданы два конспиративных центра, названные им партизанскими
штабами. Один из них дислоцировался в Никольске-Уссурийском,
его возглавил Андреев, другой находился в Шкотово, и руководст-
во им было поручено мне.
Набросок этого оперативного плана Лазо сделал в феврале
1920 года, когда он с М. И. Губельманом ездил по гарнизонам
Приморья. После возвращения из поездки меня и Андреева вызвали
на заседание Военного совета, который принял решение о подго-
товке к партизанской войне на случай выступления японцев. Та-
ким образом, бескровный переворот вовсе не исключал нашу подго-
товку к активному вооруженному сопротивлению. У Лазо в этот
период было два плана. Один из них дополнял другой.
135
О. ЛАЗО
В Приморье
Приезд во Владивосток
Лазо, Виктор и я приехали во Владивосток ранним утром в
середине декабря 1918 года. У нас не было ни одной явки, ни од-
ного адреса. Мы вошли в город, кишевший интервентами, миновали
Светланку и, стараясь идти по малолюдным улицам, добрались до
Рабочей слободки. Здесь мы почувствовали себя свободнее — интер-
венты и белые офицеры нам больше не попадались.
В Голубиной пади среди разбросанных домиков возвышались
сопки. На верхушке одной из них мы нашли лощинку и там оста-
вили Сергея. Дали ему газету, а сами пошли искать жилье.
После долгих поисков мы увидели в Голубиной пади на воротах
одного из домиков объявление о том, что сдается кухня. Эта кух-
ня оказалась обыкновенным сараем из досок, даже не покрашен-
ных, но внутри была печь. Мы продрогли, и возможность согреться
показалась нам очень соблазнительной. Быстро договорились с хо-
зяином, оставили ему задаток и заявили, что в кухне будет жить
семья из трех человек: жена, муж и брат жены. Виктора объяви-
ли моим братом. Мы назвались безработными железнодорожниками
Амурской дороги. Это казалось правдоподобным и не вызывало
подозрений. Все знали, что при белой власти происходили массо-
вые увольнения рабочих.
К вечеру мы устроились в новом помещении, которое с большой
натяжкой можно было назвать жильем. Все наше имущество со-
стояло из двух тулупов. Хозяин дома притащил из сарая пустой
ящик, из которого мы соорудили стол. Мы были рады и этому после
нескольких месяцев скитаний.
На другой день написали письмо в Благовещенск к одному то-
варищу с просьбой выслать нам явку. И в то же время решили,
не ожидая ответа, самим попытаться найти связь с местной пар-
тийной организацией, которая находилась тогда в глубоком под-
полье...
Мы с Виктором целыми днями бродили в поисках работы. На-
ши попытки связаться с партийной организацией пока ни к чему не
приводили.
Сергей днем сидел дома, а на прогулку выходил только по
вечерам, и то не приближаясь к людным улицам.
Оторванность от товарищей переживалась нами тяжело...
Скоро нам удалось найти настоящую жилую комнату в той
же Голубиной пади у одного врача, бывшего владельца имения на
Урале, который нам с первого же раза сообщил, что он бежал от
большевиков. Мы ему «посочувствовали». Марка такого хозяина бы-
ла для нас очень удобна. Сергей рассказал, что у его матери в
Бессарабии тоже есть участок земли, поговорил с ним о сельском
хозяйстве и окончательно расположил его в свою пользу. Сергей
объявил, что он чертежник, чтобы хозяину не показалось подозри-
136
тельным его постоянное сидение дома. Паспорта наши были в по-
рядке— прописали без всяких осложнений, и мы переселились в но-
вую комнату.
Виктор с нами расстался. Он решил пробираться через фронт в
Советскую Россию. Я помню, ночью Сергей на куске материи напи-
сал ему справку о его революционной деятельности. Виктор зашил
ее в свой полушубок и уехал. С тех пор мы не встречались.
Мы с Сергеем, не дождавшись ответа из Благовещенска, напи-
сали туда второе письмо. Вскоре товарищи откликнулись. Однаж-
ды вечером мы услыхали, что на кухне кто-то стучит. Послышался
голос:
— Где живут ваши квартиранты?
Мы насторожились. Вошли двое. В одном я сразу узнала чи-
тинского работника. Второй был членом Владивостокской партий-
ной организации.
Таким образом установилась наша связь с партийными това-
рищами.
На другой же день я пошла на Первую Речку к Меркулову,
рабочему Первореченских железнодорожных мастерских. Его домик
был не только явочной квартирой, но и местом, где фактически по-
мещалась подпольная большевистская организация. У него я встре-
тилась с приехавшими товарищами из Иркутска — Марией Сахья-
новой и другими. Основное ядро владивостокских большевиков бы-
ло арестовано, а Константин Суханов и Дмитрий Мельников были
убиты. Но в то же время во Владивосток приехало много больше-
виков из Сибири и Забайкалья. На одном из подпольных собраний
в январе 1919 года был избран партийный комитет.
Встреча с товарищами и связь с партийной организацией подня-
ли настроение Сергея. Он рвался к работе и наконец получил воз-
можность взяться за дело. Однако партийная организация вынесла
постановление о более глубокой конспирации Лазо, вплоть до того,
что было решено временно не давать ему вовсе партийной работы.
Это вызвано было тем, что в белогвардейских газетах появились
объявления о предоставлении большой награды за выдачу Лазо жи-
вым или мертвым.
Целыми днями Сергей сидел дома и выходил только по но-
чам — подышать свежим воздухом. Чтобы не навлечь подозрения
хозяина квартиры, он для вида чертил какие-то проекты, на самом
же деле много и усиленно занимался, особенно военными науками.
Им он придавал исключительное значение ввиду предстоящих схва-
ток с контрреволюцией.
В его дневнике имеется огромный список книг, которые он в то
время читал. Я записалась в несколько библиотек, чтобы доставать
ему необходимую литературу. Лазо особенно внимательно изучал
литературу по русско-японской войне. Такие книги, как «Русско-
японская война» (1904—1905 гг.) Апушкина, «Дело о сдаче крепости
Порт-Артур японскими войсками в 1904 г.», и многие другие были
прочитаны им в очень короткий срок.
Лазо изучал философию и историю. Много было прочитано
книг русских и иностранных. К сожалению, книг Маркса, Энгельса
достать во Владивостоке было почти невозможно, но все же — те-
перь я уже не помню как и где — я достала «Капитал» и «Комму-
нистический манифест», «Положение рабочего класса в Англии» и
некоторые статьи Ленина периода 1905—1917 годов.
Хорошо помню, как он восторгался ленинскими статьями о
137
партизанской борьбе, о восстании, — у него в дневнике были испи-
саны целые страницы с выдержками из этих статей. К сожалению,
этот дневник не сохранился.
Он занимался часов десять в сутки, работая над книгой с вы-
писками и конспектами.
Сверх того он уделял три-четыре часа чтению книг помимо про-
граммы, чтобы, как он выразился, «не суживать кругозор». Это бы-
ли его так называемые свободные часы, когда он не вел никаких
записей. В эти же часы входило и чтение беллетристики.
Любимыми писателями Лазо были Салтыков-Щедрин, Успен-
ский, Чернышевский, Короленко. Одно время он увлекался истори-
ческими романами Мордовцева.
Мне приходилось почти целый день бывать в бегах: ходить в
библиотеки за книгами, на Первую Речку или в Рабочую слободку
для связи с партийной организацией и в то же время подрабаты-
вать, так как средств у нас было недостаточно, а у Владивостокской
организации в то время денег не было. Работавшим в то время в
подполье товарищам приходилось браться за любую работу, чтобы
как-нибудь прокормиться. Часть товарищей, приехавших из эмигра-
ции — Австралии и Америки, — знала английский язык и поступила
в американский Красный Крест. Другая же часть устраивалась на
первую попавшуюся работу. Я и Сахьянова занимались наклейкой
бандеролей на папиросы в таможне. Это была поденная работа и
удобная тем, что никто не спрашивал у нас документов и можно
было приходить не каждый день. Так мы прожили во Владивосто-
ке месяца четыре.
Сергей, желая мне помочь, принял на себя все заботы по до-
машнему хозяйству. С утра он садился за учебу. Через несколько
часов он делал перерыв на полтора-два часа и это время тратил
на уборку комнаты и приготовление обеда, стараясь и здесь внести
рационализацию. Он любил навещавших его товарищей угощать
каким-либо блюдом собственного приготовления.
Сергей купил доски и смастерил козлы, заменившие нам кро-
вати, стол и другие предметы. Столярным делом он увлекался, и
каждая удачно сделанная вещь радовала его; он любил шутя ще-
гольнуть ею. Сергей считал, что каждый человек должен знать и
изучать какое-нибудь ремесло...
Сохраняя строгую конспирацию, Лазо очень скоро втянулся в
активную подпольную работу: участвовал в пленумах комитета, со-
вещаниях актива и затем был введен в подпольный комитет. В на-
чале 1919 года в Приморской области уже широко развернулось
партизанское движение. Оно крепло с каждым днем.
В тридцати верстах от города, в зимовье среди глухой тайги,
скрывалось несколько владивостокских товарищей-большевиков:
Губельман, Федор Шумятский и др. С ними поддерживалась посто-
янная связь. Туда же решено было направить и Сергея, так как
в нашей квартире жить дальше становилось опасно. В городе на-
чались повальные обыски и аресты.
В тайге Сергей прожил около месяца. В конце апреля была
созвана партийная конференция с участием представителей При-
морья. Приехал и Лазо. На конференции был решен вопрос о даль-
нейшем развертывании партизанского движения и было постанов-
лено направить Сергея в район партизанской борьбы.
Мне пришлось с ним расстаться месяца на четыре, и за это
время я получала от него лишь изредка короткие записки. Я ра-
138
ботала на Русском острове. У меня бесконечно проверяли докумен-
ты, задавали различные вопросы. Но уехать в тот момент я не
могла, так как у меня на руках была маленькая, только что ро-
дившаяся дочурка, названная Адой в память Ады Лебедевой.
В июле я получила от Сергея письмо:
«Ольга и Ада! Милые, милые, мои дорогие!
Вчера получил твою записку и говорил с А. Г. Я отлично по-
нимаю твое состояние и гнетущую атмосферу Русского острова.
Сейчас будем рады тому, что мы живы, а увидеться придется не
скоро. Так много нужно рассказать тебе. Мое отношение к пере-
живаемым событиям такое же, как было весной... Временами при-
ходится очень трудно, но есть хорошие товарищи. Твой Сергей.
20 июля 1919 года».
В этом же письме он советовал мне уехать в область и устро-
иться в деревне в качестве учительницы. Проработав еще с месяц,
я поняла, что надо немедленно уезжать. Партийная организация
помогла мне найти место заведующей школой в деревне Гордеевка,
расположенной около Серебряной, где в это время находился штаб
небольшого партизанского отряда. На моей обязанности лежало
поддерживать связь между Владивостокским комитетом партии и
штабом отряда. В Гордеевку я поехала с одной приятельницей, у
которой был мальчик, такой же маленький, как моя Ада. Нам уда-
лось достать пропуск из белой контрразведки, благодаря которому
мы избежали обыска и благополучно провезли информацию, доку-
менты и даже наганы.
От станции железной дороги до Гордеевки мы ехали на ло-
шадях верст сорок и только к вечеру туда добрались.
В деревне было всего дворов тридцать и стояла такая тишина,
будто все вымерли. Постепенно из домов стали вылезать детишки.
Узнав, что приехали учительницы, ребята сообщили об этом взрос-
лым, и на улице появились крестьяне. Оказалось, что жители Гор-
деевки, как только узнавали, что кто-то едет, сейчас же убегали
в тайгу. Население было сильно напугано зверской расправой ге-
нерала Смирнова, который при отступлении наших отрядов в июле,
заняв Гордеевку, расстрелял почти все взрослое мужское население.
В деревне остались одни вдовы. Расстрелянные и замученные были
похоронены в братской могиле; им был поставлен самодельный па-
мятник. При нашем приезде крестьяне тоже готовились к бегству.
Жителям деревни было не до школы. Она была забита и со-
вершенно не приспособлена для жилья. Поэтому мы временно
устроились у крестьян.
Еще раньше было сообщено в партизанский отряд, в какой
примерно день предполагался наш приезд, и Лазо должен был
прийти в школу и оставить записку. Я не успела его предупре-
дить, что в школе никто не живет.
К вечеру деревня успокоилась, люди наговорились, наплака-
лись, рассказывая про свои горести. Во всех домах было темно —
керосин был редкостью. Ложились спать очень рано. Мы долго
возились с ребятишками, и только в нашей избе был свет. Поздно
вечером раздался стук в дверь. Я в это время была в другой ком-
нате. Туда вбежала испуганная хозяйка и .сообщила, что пришел
какой-то вооруженный человек, «не нашенский», которого она не
знает, очевидно это «колчак». Я вышла и была поражена: за сто-
лом, где горела маленькая лампочка, сидит Сергей с огромным
139
мешком за спиной и с палкой в руках. Он зашел в единственную
освещенную избу, чтобы справиться о приезде учительниц. Увидев
неожиданно меня, Сергей, взволнованный, вскочил. Я не без труда
сделала вид, будто его совершенно не знаю, и завела разговор, как
с посторонним человеком. Сергей спросил, нет ли городских газет.
Я взяла маленькую фотографию дочери, вложила ее в одну из га-
зет и дала ему. Он с жадностью схватил газету и раскрыл ее. От-
туда выкатилась карточка и чуть не упала на пол. Он сейчас же
прикрыл ее и уже больше газет не разворачивал.
Через несколько минут, чтобы не возбуждать подозрений хо-
зяйки, поблагодарив ее за то, что она дала ему возможность от-
дохнуть, Сергей поправил на спине огромный таежный мешок, вло-
жил туда газеты, надел шапку-ушанку, взял свою палку и вышел
из избы. Я накинула платок и через несколько минут вышла на
улицу. f
Было темно. Я не знала, догадается ли Сергей, что я выйду.
Пройдя несколько шагов, я заметила вдали вспыхивающий огонек.
Когда я подошла ближе, то увидела, как Сергей, укрывшись под
деревом, безуспешно старается зажечь спичку. В руках он держал
карточку.
Он посмотрел на меня немного застенчиво, улыбнулся и сказал:
— Хочу посмотреть, на кого похожа.
Я заслонила его от ветра, он зажег спичку и осветил личико
маленькой девочки с черной головкой.
— Ну, на кого же похожа? — спросила я его.
— Трудно разобрать, она такая маленькая, но, кажется, не-
много на меня.
Мне нельзя было с ним долго оставаться. Было опасно пока-
зать, что у меня есть связь с партизанами, — в деревню мог каж-
дую минуту нагрянуть белый карательный отряд.
Я обещала Сергею как можно скорее перебраться в школу, где
он сможет нас навещать. Сергей сказал, что он несколько дней
проведет в тайге и будет следить, когда появится огонек в школе.
— В тайге спокойней, — объяснил он. — Я ведь стал настоя-
щим таежником. Сплю на сосновых и кедровых ветках. Топорик
всегда со мной.
Слегка сгорбившись под тяжестью мешка, Сергей пересек до-
рогу и скрылся в тайге. На другой день я пошла к Сергею. На
опушке меня встретил партизан и провел к Лазо. Я передала при-
везенную из города свежую информацию.
Дня через два школу приспособили для жилья, и мы перебра-
лись. Только мы расположились на новом месте и зажгли свет,
раздался стук, и вошел Сергей. С ним был доктор Сенкевич. Оба
втащили на себе огромные таежные мешки, сбросили их, развяза-
ли и достали нам по куску мяса дикой козы.
Знакомя меня с Сенкевичем, Сергей сказал:
— Это один из лучших моих друзей, он врач. Я хочу показать
ему Аду. Да тут двое ребят? — улыбнулся Сергей, заметив маль-
чика моей приятельницы.
Доктор Сенкевич осмотрел наших детей, привил им оспу, на-
давал множество советов и оставил нам часть медикаментов из
своей аптечки.
— Это пригодится не только для вас, но и для населения де-
ревни, так как вблизи никакой больницы нет. Вы сможете, если
понадобится, оказать крестьянам первую помощь.
140
После ужина Сенкевич, утомленный, устроился в углу на полу
и заснул. Сергею и мне было не до сна. Ему хотелось рассказать
о многом пережитом за время разлуки. Мы долго беседовали.
В тот вечер Сергей рассказал мне о новых методах и приемах пар-
тизанской борьбы, которые отличались от тактики борьбы на За-
байкальском фронте. Рассказывал и о поражениях в борьбе с япон-
цами, которые бросали на партизан целые дивизии, хорошо осна-
щенные. Пришлось отступать и спасать раненых с невероятными
усилиями. Хорошее знание тайги помогло Сергею организовать под
носом у японцев доставку раненых в лазарет, который доктор Сен-
кевич сумел оборудовать в тайге. Сергей рассказал мне о своей
болезни почек, от которой у него распухли ноги так, что он с тру-
дом передвигался, и о том, с каким огромным напряжением он дер-
жался на ногах во время последних боев с японцами, как трудно
ему самому было добраться до лазарета...
В начале зимы Сергей был вызван партийной организацией во
Владивосток. Перед отъездом он связал меня с членом штаба пар-
тизанских отрядов Владивостоковым.
Однажды ко мне зашел Владивостоков с просьбой отвезти ин-
формацию в город. Контрреволюция в то время свирепствовала.
Ехавших из района партизанского движения колчаковцы обыскива-
ли и почти всех мужчин арестовывали. Мы написали информацию
не на бумаге, а на материи и в нее запеленали Аду. Все мои вещи
были обысканы, каждая в отдельности, но ребенка не развернули.
Приехав во Владивосток, я с большими предосторожностями
направилась на Первую Речку, не зная, сохранилась ли еще квар-
тира Меркулова или она уже провалена.
Я постучала в дверь. Навстречу мне высыпало много детворы.
Это были ребята Меркулова и маленькие сестры Сахьяновой.
Я поняла, что здесь пока неопасно. Все же на квартире было не
совсем благополучно — она, видимо, была под надзором. Двое из
живущих были арестованы. Через некоторое время пришла Сахья-
нова. Мы распеленали Аду и достали информацию.
Сергей жил где-то в Рабочей слободке. Вечером я с ним встре-
тилась. Он не имел в то время постоянной квартиры в городе и
заходил то к одним, то к другим знакомым, чтобы, переночевав,
больше туда не возвращаться. Положение его было тяжелым. По
всем данным, контрразведка следила за первореченской квартирой,
имела сведения о том, что Лазо там бывает. Меркулов еще до
своего ареста рассказывал, что, когда он возвращался однажды до-
мой, его остановил военный патруль, осветили лицо фонарем и
сравнили с какой-то фотографией. Меркулов уверял, что ему уда-
лось взглянуть через плечо офицера на карточку и он узнал на
ней Сергея.
Во Владивостоке я вновь встретилась с моей томской знако-
мой. Она переменила квартиру и жила на Ботанической улице.
Я попросила хотя бы временно устроить у нее Сергея. Она охотно
согласилась. После Сергей мне рассказывал, что квартира оказалась
очень удобной для работы.
Домик был изолированный. Жили там только дети хозяев. Им
никто не интересовался. Прописался он под видом дальнего родст-
венника — учителя Козленко. Сергей вел в это время большую под-
польную работу. Занят был дни и ночи. Достал пишущую машин-
ку. Составлял и печатал воззвания и прокламации. Сам он удив-
лялся своей работоспособности в те дни. Примерно через месяц,
141
когда я снова вернулась в область, я получила от Сергея письмо.
Это было последнее письмо, я получила его за несколько дней до
переворота, 31 января 1920 года. Больше он мне ничего не писал,
так как был целиком захвачен огромной работой по организации
восстания.
Последние дни
После переворота 31 января 1920 года положение партийной
организации стало почти легальным, и я вскоре вернулась во Вла-
дивосток, где стала работать в городском комитете партии. В это
время в организации горячо обсуждался вопрос о так называемой
«розовой власти».
Во Владивостоке, как известно, власть была передана Примор-
ской областной земской управе. Наша партия решила поддержать
это правительство при условии фактического руководства военны-
ми и финансовыми делами. Земская вывеска нам была нужна по-
тому, что интервенты в Приморье еще являлись хозяевами поло-
жения, а нам необходимо было избегать с ними столкновений.
Сергей вначале защищал идею немедленной организации Совет-
ской власти. Вместе с ним эту позицию занимала довольно большая
группа коммунистов. Казалось странным, что после стольких лет
борьбы с контрреволюцией надо отказаться от немедленного уста-
новления Советской власти. Необходимо отметить, что тогда соот-
ветствующих указаний из Центра по этому вопросу актив органи-
зации еще не имел.
Через некоторое время, когда нам стали известны соответст-
вующие директивы Центра, Сергей немедленно начал проводить
разъяснительную работу среди масс и доказывать, почему мы
должны пойти на организацию «розовой власти» в Приморье.
Сергей отчетливо понимал ту тактику, которую мы должны
были применять по отношению к этой власти. Он не раз говорил:
— Мы должны за их спинами заставить их делать так, как это
нужно нам. В этом сейчас главное...
3 апреля на заседании Владивостокского Совета Сергей произ-
нес свою последнюю речь. К ней он готовился несколько дней. По
своему обыкновению, он заранее продумал материал и даже запи-
сал отдельные формулировки. 3-го утром он зашел ко мне, имея
план речи. Я помню, он мне говорил о том, что обязательно нуж-
но на заседании Совета вспомнить первого председателя Владиво-
стокского Совета Костю Суханова, погибшего в 1918 году.
Вечером, после заседания Совета, Сергей собирался зайти ко
мне, чтобы побыть с дочкой Адой.
Мы уговорились встретиться после заседания Совета и пойти
на квартиру на Светланке.
Сергей в тот день очень хорошо говорил на заседании Совета.
Я слыхала, как многие товарищи восхищались его речью:
— Так, как сегодня, Лазо еще никогда не говорил.
Нужно сказать, что во всех условиях — ив тайге, и на фронте,
и в городе — Лазо умел увязывать свою речь с конкретной обста-
новкой и владеть настроением масс.
— Пусть здесь мы слабы, — говорил он в своей последней ре-
чи, — пусть нас может раздавить японский империализм, пусть
этот удар разобьет Советы, но он не может предотвратить неумо-
142
лимого хода истории. И в глаза угрожающему нам японскому им-
периализму мы смотрим открыто, мы смотрим как победители.
В своей речи Лазо подчеркнул также, что борьба с японским
империализмом не прекратилась, что эта борьба вырвет еще мно-
го жертв из рядов борющегося пролетариата, но что это не задер-
жит его победоносного шествия. Эта речь была его лебединой
песнью.
На другой день, 4 апреля утром, Сергей немного задержался,
побыл с ребенком и ушел, обещая зайти после.
Поздно вечером в городе началась стрельба. Японцы разгроми-
ли Народный дом, здание, где находился городской комитет пар-
тии, Центральное бюро профсоюзов и другие помещения; с ожесто-
чением срывали они красные флаги и вывешивали свои.
Японцы выступили и подвергли разгрому не только Владиво-
сток, но и Хабаровск, Никольск-Уссурийский и другие города При-
морья. С наглостью, на которую только и способны милитаристы,
японский командующий Оой выпустил 5 апреля объявление, в ко-
тором обвинял во всем наши войска...
Всю ночь была слышна стрельба. Переправив свою девочку на
старую квартиру, под утро я вышла, чтобы выяснить положение и
связаться с организацией. Около вокзала, где еще слышалась пе-
рестрелка, я скоро нашла многих товарищей, от которых узнала
некоторые подробности последних событий.
Где Лазо и другие члены и работники Военного совета — никто
не знал.
Пятого утром мне передали от Лазо маленькую записочку. Он
писал, что находится в здании следственной комиссии на Полтав-
ской улице в доме № 3 и арестован японцами. Он сообщал, что за-
писан под фамилией прапорщика Козленко, так как решил свою
настоящую фамилию не называть. Просил меня во что бы то ни
стало прийти к нему (японцы официально разрешали в первые дни
свидания с арестованными).
Эту записку Лазо передал через повара (бывшего военноплен-
ного мадьяра), работавшего в кухне следственной комиссии, на
явочную квартиру на Мальчевской улице, оттуда ее передали мне.
В этот же день я поспешила попасть к ЛазО. Пришла на Пол-
тавскую улицу, получила у японского офицера разрешение на сви-
дание с Козленко.
Лазо очень обрадовался моему приходу. Настроение у него
было бодрое. Он был уверен, что их не раскроют и в течение бли-
жайших дней все пленные будут освобождены. Говорил он об
этом осторожно, так как при разговоре присутствовал японец, оче-
видно знавший русский язык.
Он дал мне записку для партийного комитета и просил сегодня
же передать.
После свидания с Сергеем я пошла в ревком. Сообщила това-
рищам, что Лазо находится в плену у японцев. Сведения о том,
что Лазо сидит в здании следственной комиссии, быстро распрост-
ранились среди актива партии, и к нему на свидание кроме меня
ходили и другие товарищи.
8 апреля я опять пошла к Лазо. Уверенности в том, что я
к нему попаду, не было никакой: японцы свиданий уже больше не
разрешали. Но я решила во что бы то ни стало проникнуть к Ла-
зо, а если меня японцы не пустят, хотя бы передать Сергею запис-
ку от ревкома через повара.
143
Когда я пришла в караульное помещение, я сказала японскому
офицеру, что мне нужен кок. Японцы пустили меня в подвальное
помещение на кухню, я отыскала там повара, и он по другой
лестнице провел меня к арестованным. В это свидание я имела воз-
можность разговаривать с Лазо без свидетелей...
Настроение Лазо было несколько подавленное. Он просил ус-
тановить дежурство около дома, чтобы знать, куда их увезут. Об
этом я передала в ревком... Утром 9 апреля задержанных из зда-
ния следственной комиссии стали увозить. Первыми отправили Ла-
зо, Луцкого и Сибирцева. Их посадили в легковые машины, а ос-
тальных — на грузовик. Везли их по Светланке по направлению к
Гнилому углу.
Было утро. Проходившие рабочие узнали Лазо, на улице под-
нялось большое волнение. Рабочие показывали направление, в ко-
тором повезли товарищей.
Так как все члены Военного совета были увезены неизвестно
куда, приморское правительство сделало запрос японскому коман-
дованию о судьбе арестованных. Партийная организация пыталась
также всякими нелегальными путями узнать, где они.
В японском штабе мне был выдан пропуск за подписью майо-
ра Хосебе на право свидания с Сергеем. Я отправилась вместе с
Луцкой в казармы, в Гнилой угол. Но там я выяснила, что Лазо
туда не привозили.
На официальный запрос, где Лазо, японцы ответили: «Мы вам
предоставили все возможности... Лазо в списках у нас не числился,
и у нас его нет». Они использовали то, что он изменил свою фа-
милию, и постарались замести следы.
Весь апрель мы пытались всякими путями выяснить, где нахо-
дятся арестованные товарищи, и добиться выдачи Лазо. Это де-
лалось и путем переговоров, и через печать. В газете «Красное
знамя» опубликован был целый ряд резолюций рабочих собраний
с протестом против ареста Лазо и других членов Военного совета
с требованием их освобождения. Но японцы упорно молчали. Тут,
очевидно, был сговор с белогвардейцами, которым они передали
этих трех товарищей.
Во время демонстрации 1 Мая рабочие массы Владивостока
еще раз выразили свой протест против поведения японцев. На зна-
менах были надписи: «Отдайте Лазо, Луцкого и Сибирцева!» Но
эти обращения и протесты не дали результатов.
В ответ на все наши протесты японская газетка «Владиво-
Ниппо» издававшаяся во Владивостоке на русском языке, нагло
заявила, что в списках арестованных Лазо нет, что «Лазо ушел в
свои любимые сопки» и что поэтому они не могут сообщить, где
он находится.
Долгое время нельзя было установить, что было сделано с то-
варищами. Слухи ходили самые неправдоподобные, самые разно-
речивые — и об увозе на пароходе в Японию, и о том, что их дер-
жат в подземелье, в доме, занимаемом штабом японцев, но с каж-
дым днем становилось все яснее, что товарищей нет уже в живых...
Месяцев через пять, осенью 1920 года, Дальбюро ЦК РКП(б)
отправляло в Советскую Россию первую группу товарищей на
партучебу, в том числе и меня.
Только впоследствии, когда я находилась уже в Москве, была
раскрыта кошмарная история с расправой над Лазо, Луцким и
Сибирцевым.
144
ЧЕЛОВЕК, ГЕРОЙ, ПАТРИОТ
Воспоминания соратников
Исторические повествования
Документальные новеллы
Штрихи к портрету
Сергей Лазо в воспоминаниях соратников и друзей, собранных в
этой части книги, предстает перед читателями замечательным
человеком, патриотом своей Родины, отважным рыцарем революции,
внимательным и добрым товарищем и семьянином. Эти воспоминания
являются для нас сегодня бесценными свидетельствами, читая
которые, каждый из нас еще и еще раз открывает все новые и
новые прекрасные черты этой легендарной личности.
Основная часть воспоминаний о Лазо была впервые опубликована
в сборнике воспоминаний и документов «Сергей Лазо», выпущенном
в 1933 году государственным издательством «История гражданской
войны». В 1974 году Политиздат выпустил сборник воспоминаний и
документов о Лазо. Он вышел под редакцией известных историков
гражданской войны на Дальнем Востоке Г. Е. Рейхберга и
А. П. Шурыгина. Непосредственное участие в его составлении
принимала дочь Сергея Георгиевича — Ада Сергеевна Лазо.
Материалы двух сборников и легли в основу этой части настоящей
книги. Кроме того, некоторые воспоминания взяты из других
изданий.
Ценность воспоминаний, опубликованных в этой части книги,
состоит еще в том, что они с разных сторон рисуют облик
Сергея Лазо, подчеркивают ту или иную черту его характера.
Боевые товарищи Лазо В. Бородавкин, С. Шилов, М. Сахьянова,
например, показывают его в сложной обстановке на Забайкальском
фронте.
«В ночь на 13 мая в штабе командующий собрал всех командиров
отрядов,— вспоминает В. Бородавкин, прибывший на
Забайкальский фронт в составе социалистического отряда из
Приморья. — Лазо обрисовал нам положение на фронте и сказал,
что, начиная бои за Оловянную, мы должны в ближайшие сутки
повести наступление на противника, который тоже предполагает
наступать. От перехвата инициативы зависит исход первого боя.
Прежде чем дать приказ об общем наступлении, Лазо внимательно
выслушал доклады командиров всех отрядов о боевой готовности,
о вооружении и настроении частей и учел их высказывания при
разработке плана предстоящей операции».
Из этого даже небольшого отрывка видно, как Лазо тщательно
вынашивал планы предстоящих операций, как он умел советоваться
с теми, кого приходилось вести в бой. «Заслуги Лазо,— как пишет
в своей книге «Лазо» М. Губельман, боевой соратник героя,—
в организации Красной Армии на Забайкальском фронте,
в руководстве разгромом американо-японской агентуры —
семеновских банд — огромны». Они были по достоинству оценены
рабочими Забайкалья и всего Дальнего Востока. Еще в марте
1918г года, после первого поражения семеиовцев, исполнительный
комитет Совета железнодорожных депутатов Забайкальской
железной дороги постановил: «Избрать командира нашего
доблестного отряда революционной Красной гвардии товарища
Лазо почетным членом штаба Красной гвардии».
Лазо был командиром революционной закалки. Всякое решение в
бою он принимал с позиций интересов революции. Он был
147
убежденным и пламенным большевиком. И эта глубокая
убежденность в деле, за которое он боролся, являлась самой
сильной стороной его характера.
В Приморье, куда он прибыл после Забайкальского фронта, Лазо
также со свойственной ему революционной энергией и страстью
провел огромную организаторскую работу по сплочению
партизанских отрядов. «Хороший организатор масс,— вспоминает
М. Сахьянова,— Лазо быстро вошел в партизанскую среду и
завоевал авторитет. Избранный командующим партизанскими
отрядами Приморья, он в короткий срок создал
дисциплинированную партизанскую армию».
А вот что пишет о его деятельности в Приморье А. Черемных:
«В феврале—марте 1920 года Лазо был руководителем всех
вооруженных сил в Приморье, притом очень популярным... В моем
представлении Лазо — прежде всего большевистский агитатор,
крупный политический деятель, стратег». Эту черту страстного
пропагандиста, великолепного оратора отмечают в своих
воспоминаниях о Лазо и другие его товарищи по оружию.
Например, близко знавшая Лазо по совместной борьбе во
Владивостоке 3. Секретарева рассказывает о том, как он выступал
на Дальневосточной подпольной партийной конференции.
«Выступая по основному вопросу повестки — текущий момент и
задачи партии, Лазо показал свои ораторские и интеллектуальные
возможности. Его доклад — под стать хорошей лекции видного
профессора — захватил всех присутствующих и содержанием,
и формой, и тоном изложения. А главное — в нем чувствовалась
четкость и твердость позиции самого автора доклада».
Кроме того, соратники отмечают в своих воспоминаниях его
необыкновенное мужество, проявленное как непосредственно в боях,
так и в проведении революционной линии среди масс. Особенно
ярко характеризует эту черту личности Лазо его выступление
перед белогвардейскими офицерами на Русском острове во время
восстания во Владивостоке.
Непримиримость к врагам Советской власти сочеталась в
характере Лазо и с большой человеческой любовью к трудовому
народу. Все, кто знал Лазо, отмечают его внимательное
отношение к людям труда, товарищам по совместной борьбе.
С большой теплотой пишет о замечательных человеческих
качествах Сергея Лазо знавшая его по Чите А. Кларк-Аносова.
«Для детей,— вспоминает она,— бывал большой праздник, когда
отец приезжал с дядей Сережей, как они его звали».
Зоя Станкова, работавшая вместе с Лазо во Владивостоке,
отмечает в своих воспоминаниях: «О людях Сергей рассказывал
хорошо, с большой мягкостью. В то же время в отношении этих же
людей он мог быть непоколебимым и проявить настойчивость, когда
требовал этого партийный долг».
Хорошо знавшие его люди отмечали также и исключительную
работоспособность Лазо. О жадности Лазо к работе отмечает и
М. Губельман в своих воспоминаниях. «Задумав какое-либо дело,—
пишет он,— Лазо не успокаивался до тех пор, пока не
осуществлял его».
В воспоминаниях людей, с которыми Лазо был тесно связан, есть
моменты, раскрывающие личную жизнь этого замечательного
человека. На фронте, в Забайкалье, он встретил молодого
политработника — Ольгу Грабенко, ставшую впоследствии его
женой. Суровые условия жизни, партизанской борьбы,
148
конспирации — не позволяли наладить семейный уют как подобает,
Его молодая жена стала боевым другом и товарищем, соратником в
борьбе за общее дело. Ольга Андреевна немало написала о
Сергее Лазо. Но, как справедливо отмечает его дочь Ада Сергеевна,
воспоминания жены о своем легендарном муже «написаны суровым
стилем, никакой женской сентиментальности, без намека на
интимность». Однако из их общего тона, некоторых деталей можно
почувствовать крепкую дружбу и любовь этих молодых людей.
Будучи во Владивостоке на конспиративной квартире, Лазо в
свободное время, хотя его и немного у него было, старался всегда
помочь своей жене, ставшей молодой матерью. «Сергей, желая мне
помочь,— пишет Ольга Андреевна,— принял все заботы по
домашнему хозяйству. С утра он садился за учебу. Через
несколько часов он делал перерыв на полтора-два часа и это время
тратил на уборку комнаты и приготовление обеда, стараясь и здесь
внести рационализацию. Он любил навещавших его товарищей
угостить каким-либо блюдом собственного приготовления».
Лазо очень радовался тому, что стал отцом, что у него растет дочь.
Т. Головнина, работавшая вместе с ним во Владивостоке,
вспоминает один эпизод. «Однажды мы шли с ним по
Светланской улице (ныне Ленинской) мимо зданий морских
флигелей, в одном из которых жила его жена с маленькой дочкой
Адой. Разговор был о подозрительных перегруппировках японских
частей и об укреплениях, которые они возводили в самом городе.
И вдруг Сергей как-то внутренне расцвел и с особой нежностью
воскликнул: «Знаете, Тамара, какая у меня хорошая дочка растет».
Этот контраст в темах и тоне так поразил меня, что запомнился на
всю жизнь».
Так из бесценных воспоминаний соратников Лазо вырисовывается
облик человека, героя, патриота земли русской. Штрихи
воспоминаний помогают сегодняшнему поколению почувствовать
силу этой легендарной личности.
Как уже отмечалось во вступительной статье к этому сборнику,
многие писатели не раз обращались к образу Сергея Лазо.
Судьба этого незаурядного человека все время волновала
Александра Фадеева. Ему он посвятил специальный очерк, которым
открывается этот раздел. Пожалуй, никто так коротко, мастерски и
талантливо не нарисовал портрета Сергея Лазо, как это сделал
Фадеев. Писатель, хорошо знавший Лазо в непосредственно боевой
обстановке, в сложных жизненных коллизиях, с документальной
строгостью запечатлел для потомков образ рыцаря революционного
дела. Как живой встает Лазо со страниц очерка. Портрет Лазо,
нарисованный Фадеевым, строго реалистичен.
Эта фадеевская традиция — показ характера легендарного героя с
документальной точностью, строго следуя исторической правде, была
продолжена fi другими писателями впоследствии.
Особый интерес с этой точки зрения, на наш взгляд, представляют
исторические повествования Василия Балябина «Забайкальцы»,
Фабиана Гарина «Командующий фронтом» и «Партизаны» Николая
Колбина. Вот почему составитель посчитал целесообразным в
настоящий сборник включить отрывки из этих произведений.
Писатели, наряду с воспоминаниями соратшков Лазо, широко
используя документы периода гражданской .войны на Дальнем
Востоке, реалистически рисуют широкую панораму борьбы за
власть Советов в Сибири и на Дальнем Востоке. Это помогает
читателям прочувствовать ту сложную обстановку, в которой
149
действовал Лазо, в которой он рос как большевик и красный
командир. Писатели, не отрываясь от реальных жизненных коллизий,
открывают для нас Лазо каждый по-своему, с неожиданной
стороны. Сцены и эпизоды, где действует Лазо, написанные
авторами публикуемых отрывков, только углубляют наши
представления об этом замечательном человеке.
К образу Сергея Лазо не раз обращался и дальневосточный
писатель Анатолий Вахов. Он посвятил легендарному герою
повесть «Выросшие в пламени» и несколько документальных новелл.
Жизнь-подвиг, жизнь-легенда этого замечательного человека
привлекала внимание и других писателей. Их повести и романы,
стихи и поэмы сохранят для потомков образ замечательного
человека. Вместе с документальными свидетельствами Т1роизведения
писателей и поэтов углубляют наши знания о жизни борца за дело
народа.
А. ФАДЕЕВ
Сергей Лазо 1
В январе 1919 года, в период колчаковщины, мне поручили про-
водить большевика Дельвига с квартиры в Рабочей слободке, где
он скрывался, на Первую Речку, где жил железнодорожный рабо-
чий-большевик по кличке Дядя Митя.
Дельвиг был работником Центросибири и расположения Влади-
востока не знал. Я был тогда очень молодым членом партии, ра-
ботавшим главным образом по всяким техническим поручениям.
Провожал я Дельвига уже поздно вечером. Было холодно.
У Дяди Мити мы застали довольно много народу. Это был
•пленум Дальневосточного краевого комитета большевиков.
Я обратил внимание на одно совершенно примечательное лицо.
Представьте себе молодого человека, лет двадцати трех, ростом
выше всех на голову, с лицом поразительной интеллектуальной кра-
соты. Овальное смуглое лицо, крылатые брови, волосы черные, гус-
тые, глаза темные, поблескивающие, черная вьющаяся бородка и не-
обыкновенно умное лицо. А в движениях какая-то угловатость, ха-
рактерная для людей застенчивых. Все были оживлены, давно не
виделись друг с другом, а он чувствовал себя, как мне сначала
показалось, неловко среди всего этого оживления. Но это впечат-
ление рассеялось, когда он заговорил; голос у него был очень ре-
шительный, громкий, он чуть картавил — приятной такой карта-
востью.
Я обратил внимание на него не только потому, что у него была
такая незаурядная внешность, а и потому, что многие из присут-
ствующих относились к нему по-особенному; нежно и уважительно.
К великому моему огорчению, мне как молодому члену партии
нельзя было оставаться на этом ответственном заседании. И уйти
я не мог: я должен был после заседания отвести Дельвига обратно.
Все стали шутить надо мной. Игорь Сибирцев, двоюродный брат
мой, предложил мне выйти на улицу и ждать там «на свежем воз-
духе». Тут одна добрая душа сказала:
— А что, если мы уложим его на постель Дяди Мити и заста-
вим в порядке партийной дисциплины спать?
Это предложение всем очень понравилось. Уложили меня спать.
Разумеется, никто не думал, что я усну на самом деле. Я лег лицом
к стене, конечно, не уснул ни на одну минуту и прослушал все
заседание.
Здесь я услышал доклад по текущему моменту, который меня
поразил. Я много слышал до этого всяких докладов. Но этот доклад
поразил меня своей необычайной логикой. Докладчик говорил точно,
сжато. У меня было такое представление, будто он читает.
Я лежал лицом к стене, не мог видеть жестов, слышал только
его твердый приятный картавый голос. И сейчас, закрыв глаза и
сосредоточившись, я могу вновь услышать этот голос.
1 Воспоминания о С. Лазо опубликованы в Собрании сочинений
А. Фадеева, т. 3, М., 1960, с. 127—133.
151
Примерно часа в три или четыре ночи меня «разбудили». Я от-
вел Дельвига обратно, а потом вернулся к себе на квартиру, где
жил вместе с Игорем Сибирцевым. Он меня хотел проверить и все
острил: проспал, мол, такое заседание! Я упорно утверждал, что я
действительно спал. Тогда он достал из кармана несколько листков
бумаги и сказал:
— Посмотри, какие тезисы!
Я взглянул. Эти листочки были исписаны очень ровным, четким,
почти каллиграфическим почерком, химическим карандашом. Я на-
чал читать и понял, что это тезисы того доклада, который я слышал..
Они были так написаны, что любой человек мог и без автора разо-
брать каждое слово. Я еще не знал, чей доклад слышал и чьи эти
тезисы.
Я не удержался и спросил, кто их написал. И тут я впервые
услышал о Сергее Лазо.
— Какая логика,— сказал я брату,— как точно все сформули-
ровано!
Он мне ответил:
— Это же изумительный человек: прекрасный математик, блес-
тящий шахматист. И это, очевидно, у него сказывается во всем.
Это один из крупнейших наших работников в Забайкалье. Он был
командующим Забайкальским фронтом и проявил себя как исклю-
чительно талантливый полководец в борьбе с атаманом Семеновым...
Более близко я познакомился с Лазо уже во время партизан-
ского движения на Сучане.
Был конец мая или начало июня того же 1919 года. Почти весь
Ольгинский уезд был очищен от белых. Я только что вернулся из
агитационного похода на север, под Ольгу и Тетюхе, в село Фро-
ловка, где был штаб партизанских отрядов, и застал здесь большую
группу работников владивостокского подполья. Среди них был и
Лазо.
Сергей Лазо был прислан комитетом как главнокомандующий.
Впервые за все время партизанского движения революционный штаб
назначил главнокомандующего. До сих пор все командиры выбира-
лись. Главнокомандующего, по существу, не было. Были председа-
тель революционного штаба, начальник штаба и командиры отря-
дов, такие же выборные, как и ротные, и взводные командиры.
Когда прошел слух, что приехал какой-то неизвестный человек,
которого назначают главнокомандующим, наиболее отсталые из пар-
тизан, в том числе и некоторые командиры отрядов, заволновались,
зашумели. Прямо с седла я попал на большой партизанский митинг,
который проходил перед зданием революционного штаба во Фро-
ловке. Митинг был такой, какой сейчас трудно себе представить.
Все было как будто по правилам: и председатель, и секретарь,
но вокруг них ревело и бушевало море. Страсти разгорелись до
того, что люди угрожали друг другу винтовками, шашками. На про-
тяжении двух-трех часов шла борьба между организованным нача-
лом и этой стихией.
Здесь я познакомился с некоторыми удивительными качествами
Лазо. Мало сказать, что ему присущи были исключительное хладно-
кровие и спокойствие, поражало то, что, будучи главным «винов-
ником» всего этого переполоха, он совершенно не заботился о том,
как все это может обернуться лично для него. Чувствовалось, что
он совершенно не беспокоится о своей судьбе. Как я убедился по-
том, это качество было присуще ему и в боевой обстановке.
152
Ему свойственна была глубочайшая убежденность в том, что
он говорит, убежденность такого рода, которая действует магиче-
ски. Кроме того, он обладал незаурядным ораторским дарованием,
умел находить простые слова, доходящие до сознания трудящихся
людей. Несмотря на невероятное обострение отношений, он умел
заставить массу слушать себя. Иногда отдельные партизанские во-
жаки начинали понимать, что он старается подчинить их себе, взять
их в руки, и снова поднимали крик, но он стоял спокойно, ждал,
пока они накричатся, и не уходил с трибуны. Когда они переставали
кричать, он продолжал свою речь.
Митинг окончился нашей победой. Впервые широкие массы пар-
тизан узнали, кто такой Лазо.
После этого он с группой товарищей выехал в наиболее бес-
покойные партизанские отряды. Там ему пришлось еще выдержать
большую борьбу. Никакой вооруженной силы за ним не было, он
действовал только авторитетом партии и своим личным обаянием.
Были даже попытки его арестовать, но так как это происходило
в боевой обстановке, он храбростью своей и умелым руководством
в бою завоевал доверие партизан. Когда он вернулся во Фроловку,
он был уже человеком признанным, авторитетным в массах, его
слушались, как старшего товарища.
Не помню, в июне или в июле созвали мы повстанческий съезд
трудящихся Ольгинского уезда. Это был очень интересный съезд.
Во-первых, он был многонациональным, в Ольгинском уезде жили
русские, украинцы, корейцы, латыши, эстонцы, финны, молдаване и
многие туземные народности. Во-вторых, на этом съезде стояли та-
кие сложные вопросы, как земельный и как регулирование цен на
хлеб, рыбу, мясо. Выхода на городской рынок не было, цены скла-
дывались неблагоприятно для той части населения, которая не за-
нималась хлебопашеством.
Особенно сложно стоял вопрос о ценах на рыбу и на хлеб.
Значительная часть населения Ольгинского уезда — рыбаки, но боль-
шая часть — хлебопашцы. Естественно, хлебопашцы могли обойтись
без рыбы. А рыбаки не могли обойтись без хлеба. Поэтому цены на
хлеб были очень высоки, а на рыбу — ничтожные. Этот вопрос на
съезде приобрел огромное значение. Грозил раскол между двумя
большими группами населения.
На этот съезд прибыл представитель правых эсеров. Известно,
что, когда Колчак немножко прижал эсеров, они стали делать по-
пытки заигрывать с партизанским движением.
Особенностью этого съезда было и то, что он происходил в
условиях, когда против нас действовали уже не только колчаковцы,
а и интервенты. Съезд происходил в деревне Сергеевка, а в два-
дцати километрах от нее, в деревне Казанка, уже шли бои с аме-
риканцами, и вот-вот ожидался японский десант.
Здесь я узнал Сергея Лазо как страстного политического бой-
ца и умного, практического политика. В несколько минут Лазо пре-
вратил представителя эсеров в ничто — в предмет всеобщего пре-
зрения, во всеобщее посмешище.
Но насколько тактичен был он, когда встал вопрос о ценах на
хлеб и на рыбу! Крестьяне так уперлись, что долгое время мы ни-
чего не могли с ними поделать. Нужно было подтянуть цены на
рыбу и снизить на хлеб, и никак это нам не удавалось. Лазо аги-
тировал спокойно, неутомимо.
Настолько разгорелись страсти, что я, будучи человеком моло-
153
дым и горячим, выступил и сказал, что, упорствуя в этом жизнен-
ном для рыбаков вопросе, хлеборобы ведут себя не как трудящиеся
люди, а как кулаки. Можете себе представить, как это было глупо
и нетактично! Поднялось такое возмущение, что пришлось объявить
перерыв.
Во время перерыва Лазо подошел ко мне, посмотрел на меня
довольно выразительно своими умными глазами, ничего не сказал,
только головой покачал. Я готов был уйти под землю.
В конце концов мы провели те цены, какие наметили.
На этом съезде Сергей Лазо был всем народом утвержден как
главнокомандующий партизанскими силами Приморья.
Расскажу, как выглядел Лазо в боевой обстановке. Он был
очень высок, ноги у него были длинные. Когда он ехал на лошади,
стремена едва не касались земли, а он возвышался над крупом ло-
шади, как каланча. Внешне он напоминал Дон-Кихота. Но это со-
вершенно не соответствовало внутреннему его облику. В бою Лазо
всегда умел найти неожиданные, смелые, стремительные ходы, но в
то же время был расчетлив, распорядителен и абсолютно бесстра-
шен.
Мне много приходилось видеть смелых командиров. Я видел
людей азартных, отчаянных, которые бросаются в бой первыми,
полные страсти и боевого темперамента. Я видел просто хладно-
кровных, спокойно-храбрых людей. Но по поведению даже этих
людей всегда можно видеть, что они находятся в бою, что их спо-
койствие необычно, не такое, как дома, в нормальной обстановке:
это — спокойствие мужественного человека, который привык к боям
и знает, что он должен быть хладнокровным. Сергей Лазо в бою
оставался таким же, как всегда,— со своими приподнятыми бровями,
с обычным внимательным и точно несколько удивленным выраже-
нием лица, безразличный к тому, что может лично с ним случиться
и что о нем могут подумать. Он делал только то, что необходимо
было для решения поставленной им боевой задачи.
Я тогда был рядовым бойцом и поэтому не был посвящен в
план партизанской кампании, разработанной Сергеем Лазо. Знаю,
однако, по личному опыту, что с его приходом мы буквально отре-
зали Сучанский рудник от города. Против нас были брошены на-
много превосходящие нас численностью и, конечно, вооружением
японские части. Японские силы были так велики, что мы не могли
с ними справиться и, отступая с боями, вынуждены были очистить
Сучанскую долину.
Я остался в той группе партизан, которая не ушла с Сучана,
а сделала попытку закрепиться здесь, в сучанской тайге. Лазо с
другими товарищами ушел в район села Анучино. Вскоре и нас
выбили из сучанской тайги, и мы попали в тот же район, в родное
мое село Чугуевка, где сколачивались партизанские силы для новой
борьбы. Но Лазо уже там не было. Он тогда сильно болел и был
где-то спрятан в тайге.
Встретился я с ним уже после падения колчаковщины, в мар-
те 1920 года, на дальневосточной конференции большевиков в го-
роде Никольске-Уссурийском, куда был послан делегатом от пар-
тийной организации Спасско-Иманского военного района. Лазо был
председателем Военного совета армии.
В это время в армии создавался институт политических ко-
миссаров, или, как они у нас назывались, политических уполномо-
ченных. Лазо обсуждал с нами, военными делегатами, кого назна-
154
чить к нам в район политическим уполномоченным. Я при всяком
удобном и неудобном случае бубнил, что надо назначить комисса-
ром Игоря Сибирцева. Это был мой первый партизанский воспита-
тель и учитель, и я очень любил его, так же как и его старшего
брата Всеволода.
Лазо вдруг на меня посмотрел, засмеялся и сказал:
— А что, если мы назначим политическим уполномоченным Бу-
лыгу?
Булыга — это была моя партизанская фамилия. Я очень расте-
рялся, замахал руками, стал говорить, что считаю себя слишком
молодым для этой должности.
А он все смеялся:
— Нет, мы обязательно назначим Булыгу!
И вдруг завел со мной разговор о том, какое значение теперь,
когда мы реформируем партизанские отряды в регулярную армию,
имеет правильно поставленная политико-просветительная работа.
Он развил передо мной целый план этой работы. Я и не подозре-
вал, что он учит меня. Когда мы вернулись в свой район, оказа-
лось, что политическим уполномоченным назначен Игорь Сибирцев,
а я — его помощником по просветительной части. Сейчас Игоря Си-
бирцева уже нет в живых: в 1921 году в бою с каппелевцами он
был ранен в обе ноги и застрелился, не желая сдаваться в плен.
Последняя моя встреча с Лазо была уже недели за две до
японского выступления—говорю о японском выступлении против
наших гарнизонов в ночь с 4 на 5 апреля 1920 года. По каким-то
делам я был командирован во Владивосток и встретился с Лазо в
частной обстановке: не помню, на чьей квартире собрались друзья
по владивостокскому подполью времен колчаковщины. Было очень
весело, многие из нас не видели друг друга около года, некоторые
успели уже жениться. Лазо был центром этого общества, много
смеялся, поблескивая своими красивыми, темными, умными глазами.
Никто из нас и не думал, как скоро мы лишимся его.
Эта встреча осталась мне особенно памятной потому, что здесь
Лазо не только признал, а и разобрал по косточкам неправильность
той позиции, которую он одно время занимал в вопросе о создании
на Дальнем Востоке так называемого демократического буфера
(вначале он был против создания этого буфера, так блестяще себя
впоследствии оправдавшего).
Я думаю, не будет преувеличением сказать, что Лазо принад-
лежал к очень незаурядным людям. Если бы он остался жив, он был
бы сейчас очень крупным работником — и политическим и военным.
Какие качества ему это обеспечивали? Он был прежде всего
пролетарским революционером, революционером до последней кап-
ли крови, и человеком, лично одаренным, всесторонне талантливым.
Он обладал исключительным трудолюбием и работоспособностью,
любой вопрос изучал всесторонне и до конца. Он был на редкость
скромен и лишен ложного самолюбия. Это был человек высокой
рыцарской чести и благородства.
Когда произошло японское выступление, наш спасский гарни-
зон был выбит из города и на несколько месяцев отрезан от Вла-
дивостока. Прошло много времени, пока мы услышали, что Лазо,
а с ним и Всеволод Сибирцев и Луцкий захвачены японцами. Не хо-
телось верить, что они убиты. Когда после перемирия я снова попал
во Владивосток, еще все газеты выходили с аншлагом: «Где Лазо,
Сибирцев, Луцкий?»
155
Японское командование «официально» заявляло, что ничего не
знает об этих людях. Но все мы знали, что это неправда: в первые
дни японского плена Сибирцева навещал его отец, а к Лазо при-
ходила его жена. Мы были бессильны сделать что-нибудь. И все-
таки никому не хотелось верить, что они погибли.
Я остановился у Сибирцевых на даче, в двадцати шести верстах
от Владивостока, на берегу Амурского залива. Очень тяжелое на-
строение было. Тетку мою, Марию Владимировну, мать Сибирце-
вых, очень волевую и умную женщину, неотступно гложет мысль о
сыне и его товарищах.
Мы с Игорем выйдем в лес, я спрашиваю:
— Ну, как ты думаешь, Игорь?
— Я думаю, их убили,— угрюмо говорил он.
Только год спустя, по свидетельским показаниям и косвенным
документам, подтверждающим эти показания, удалось установить,
что незабываемый героический друг наш Сергей Лазо и два его
верных товарища сожжены японской военщиной в паровозной топке.
А. ЛАЗО
Рассказ о семье Лазо
Я не помню отца. Когда он погиб, мне не было еще и года.
Но с раннего детства, как своих родных, я знаю его соратников,
участников гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке,
людей, которых история назвала большевиками. Время моего отца,
время гражданской войны и революции жило для меня в его то-
варищах и в самом близком для меня и для него человеке — в мо-
ей маме. С нее и начинается для меня отец.
Ольга Андреевна Лазо не только жена Сергея Лазо, она друг и
соратник его в самом высоком, емком смысле этого старинного сло-
ва. Ратник — воин, солдат. Быть чьим-то соратником — значит ра-
товать, бороться за одно и то же дело.
В ее воспоминаниях о нем, очень сдержанных и даже сухих, нет
какого-либо подчеркивания своего близкого отношения к Лазо. Это
воспоминания не жены, а прежде всего товарища, партийного, воен-
ного работника. И написаны они суровым стилем, никакой женской
сентиментальности, без намека на интимность.
«Ольга была красивой, очень красивой... Не только мужчины,
а даже мы, женщины, влюблены были в нее»,— сказала мне как-то
ее старая подруга тех лет.
В 1918 году ей было двадцать. С отрядом Красной гвардии она
приехала весной из Томска в Забайкалье и стала политбойцом 1-го
Аргунского казачьего полка.
Мама писала воспоминания об отце, когда ей не было еще со-
рока, память была хорошей и по времени все события еще каза-
лись рядом. Читаешь и чувствуешь, как велико в ней сознание
своей самостоятельности, которую открыла женщине революция.
Сознание, что она равна мужчине. Она — ответственный партийный
работник, она — кандидат наук, она — полковник Советской Армии.
Она — сама личность, а не отблеск славы.
Ее воспоминания строги и достоверны: факты, только факты.
Как боялась не отступиться от фактов в область эмоций, как боя-
лась выдать чувства к близкому человеку! В этих воспоминаниях
она оставляет только товарища, соратника. И когда стала матерью,
то и материнство свое отодвинула на второй план, подчинила
делу.
Я мысленно перебираю события их недолгой семейной жизни.
Там, на Забайкальском фронте, стали они мужем и женой. Вслед
за первыми победами над атаманом и бегством его за границу в
конце лета наступили тяжелые времена. Из Иркутска двигались
эшелоны белочехов, из Маньчжурии — вновь семеновцы. Враги сжа-
ли с двух сторон Забайкалье, отрезали его от центра страны.
28 августа 1918 года на станции Урульга состоялась конферен-
ция советских и военных работников Восточной Сибири. Доклад
о положении на фронте сделал Сергей Лазо. Конференция поста-
новила: «Борьбу с врагом организованным фронтом ликвидиро-
вать», Красную гвардию распустить, перейти на нелегальное по-
ложение.
157
Шесть месяцев, с февраля по август 1918 года, бывший пра-
порщик Лазо командовал фронтом, но не был еще членом больше-
вистской партии. И вот когда прекращается открытая борьба, впе-
реди жизнь подпольщика, тогда, в эти последние дни августа, в дни
отступления отец пишет Забайкальскому комитету РКП(б): «На-
ходясь с начала революции на позиции Интернационала и Совет-
ской власти, я некоторое время оставался в партии левых эсеров,
но на всех съездах я принимал участие в работе большевистских
фракций и подчинялся решениям большевистской партии. Вся моя
работа на Забайкальском фронте проходила под руководством пар-
тии, под непосредственным руководством Центросибири. Являясь
фактически уже давно большевиком-коммунистом, прошу зарегист-
рировать меня в вашей организации, как члена партии».
В сентябре с разъезда Малый Невер ушла в тайгу группа ко-
мандиров, руководящих работников и среди них одна женщина —
Ольга Андреевна Грабенко.
Так началась нелегкая нелегальная жизнь, требующая конспира-
ции, строгой дисциплины, что гораздо утомительнее и труднее от-
крытой вооруженной борьбы. С наступлением холодов пришлось
выйти из тайги. Ее, женщину, послали в разведку — это казалось
безопасней, но в первом же населенном пункте ее задержали и с
другими арестованными увезли на станцию Рухлово. Ниточка свя-
зи с группой, оставшейся в тайге, оборвалась. Так хак улик не бы-
ло, ее через некоторое время освободили. Что они оба пережили
за эти дни, пока нашли друг друга, вряд ли надо описывать. Она
уже знала, что будет матерью.
С трудом, рискуя жизнью, пробирались они во Владивосток:
атаман Семенов объявил розыск Лазо, за его поимку предлагались
большие деньги.
Во Владивостоке, выйдя с вокзала, она вынуждена была искать
комнату. Она налаживает партийные связи, работает, чтобы «кор-
мить семью». Отец мог выходить из дому только ночью.
Ранней весной 1919 года, проводив мужа в тайгу, сама оста-
лась в городе, во вражеском тылу. 31 мая 1919 года у нее роди-
лась я. Отец в это время уже возглавлял партизанскую армию. Чем
успешнее действовали партизаны, тем напряженнее становилась об-
становка во Владивостоке.
С помощью Посейдона — партийная кличка Марины Михайлов-
ны Сахьяновой, которая была секретарем и работником отдела ин-
формации подпольного Дальневосточного комитета РКП(б),— мама
перебралась со мной на Русский остров: все-таки в стороне от го-
рода, не так на виду. От отца приходили редкие записки и одно
письмо от 20 июля 1919 года — линованный листок, вырванный из
тетради, написано карандашом: «Ольга и Ада, милые мои, мои до-
рогие!» Он советовал матери уехать в деревню. «...В Ольгинском
и Тетюхинском районах, наверное, скоро установится порядок,—
писал он,— пароходы ходят раз в две недели, деревни там малень-
кие и глухие. Осенью я мог бы пробраться к тебе». И она уехала
в Сучанский район, в деревню Гордеевка, учительствовать. Там ра-
зыскал ее осенью отец, и она смогла даже передать ему мою пер-
вую фотографию.
События двигали время вперед. В Европейской России шла же‘с-
токая борьба. Весной 1918 года Советское правительство переехало
из Петрограда в Москву. В 1919 году в Москве был открыт Ком-
мунистический университет им. Я. М. Свердлова. Выступая перед
158
его слушателями осенью 1919 года, В. И. Ленин говорил: «...Сведе-
ния, которые мы получаем из колчаковского тыла, говорят, что у
него несомненный развал, а население восстает против него пого-
ловно, даже зажиточные крестьяне». Из колчаковского тыла — это
значит оттуда, где под командованием Лазо сражались партизаны
и освободили к этому времени уже целые районы в Приморье.
В декабре 1919 года во Владивостоке проходила нелегальная
партийная конференция, на которой решено было развернуть подго-
товку восстания против колчаковской власти в Приморье. По пред-
ложению Лазо, при областном комитете партии был создан Военно-
революционный штаб. Председателем его был утвержден Лазо.
А мать осталась в деревне и была не только учительницей, но
и связной партизанского штаба. Когда возникла необходимость
срочно передать Военно-революционному штабу информацию о дей-
ствиях партизанских отрядов, обратились к маме, и она взялась это
сделать. Колчаковцы, чувствуя, что приближается конец их власти,
ожесточили репрессии. Всех приезжавших из партизанского района
во Владивосток обыскивали, мужчин поголовно арестовывали. Впо-
следствии, рассказывая мне об этом, мама шутила, что я участво-
вала в революции с пеленок. Все нужные сведения написали не на
бумаге, а на кусках белой материи и завернули меня в эти «пелен-
ки»-донесения. Она взяла меня, корзиночку с вещами и села в по-
езд.
Во Владивостоке ее, конечно, задержали. «Все мои вещи были
тщательно обысканы, каждая в отдельности, — вспоминала она,—
но тебя не развернули». Я не знаю, сколько длилась процедура до-
проса и обыска, полчаса или больше, но каждая из этих тридцати
минут могла стать последней не только для нее, но и для ее дочери...
Эта конспирация чувств была в ней всегда. Так и меня всю
жизнь воспитывала без ласкательных и уменьшительных имен, без
поцелуев, которые иронически называла «телячьи нежности». И я от
младенчества и всю жизнь обращалась к ней не с извечным словом
«мама», а звала Ольга, как звали товарищи. И их всех, товарищей
ее и отца моего, звала по имени и на «ты» и иногда по старым
партийным кличкам. Она и потом через много лет, когда ушла на
пенсию, все равно осталась такой же несгибаемой до последнего
дня, до последнего своего часа.
Эти дни еще свежи в памяти. Лето 1971 года. Жарко. Палата
хирургического отделения, стены выкрашены белой масляной крас-
кой, окно открыто. Из больничного парка течет волна свежего лес-
ного воздуха. У высокой постели резиновые трубки, капельницы,
кислородный прибор. Дышать сейчас для нее тяжелая работа.
В один из этих последних дней в палату вошел Владимир Алек-
сандрович Бородавкин, бывший командир 1-го Дальневосточного
социалистического отряда, приехавший из Владивостока на Забай-
кальский фронт в 1918 году. И с того года началась их дружба.
Вошел, окинул мгновенным взглядом палату. Взял ее руку, подер-
жал осторожно в своих больших руках с набухшими старческими
венами, заглянул в глаза. И вдруг весь собрался, напрягся. «Дер-
жись, Ольга!— почти пропел он.— Держись!.. Помнишь, как через
Окон переправлялись, теченье сносило, кто растерялся — тонул. А ты
за гриву коня, крепче держись... выплывешь, выберешься на бе-
рег... Мы с тобой еще повоюем... нам рано туда... На Дальний Вос-
ток еще съездим, 50-летие освобождения праздновать будем... Дер-
жись, Ольга! Я командир, я тебе приказываю!..»
159
А потом шел по больничному коридору, тяжело шаркая нога-
ми, и, наверное, горько думал о том, что старше ее почти на десять
лет...
Он ушел, она задышала чаще, как будто и впрямь стремилась
преодолеть что-то, «выплыть». Капли пота выступили на лбу, в про-
валах глаз тревога. О чем эта тревога? Боязнь за свою жизнь?
О близких ли тревога?
Но вот разомкнулись губы. Она говорит очень тихим, слабым
голосом, но в нем нет интонации жалобы или просьбы. А все то
же: приказ, директива.
О чем же ее последние мысли и заботы?
— Ада,— говорит она, как всегда, без ласкательных и умень-
шительных суффиксов.— Ада, в шкафу висит мой военный китель,—
Пауза, ей тяжело говорить, она отдыхает.— Там, во внутреннем
кармане, который заколот булавкой, мой партийный билет...— Снова
пауза.— Сразу же сдай под расписку в партком, обещай мне это...
ft * *
Какая же профессия была у моего отца? Чем он занимался
еще кроме того, что вместе с другими своими товарищами «делал
революцию», я в детстве никогда не задумывалась, наверное, пото-
му, что его не было рядом.
Но вот настал день, который я считаю своим совершеннолетием,
день вступления в комсомол. Я пишу свое первое в жизни заявление
и автобиографию, в которой нет еще событий, есть только даты.
Среди прочих вопросов анкеты есть вопрос о профессии родителей,
который поставил меня в тупик. Мне сказали, что мой отец, как и
отец Тани Фрунзе — нас принимали вместе на одном собрании,—
профессиональный революционер.
Вступление в комсомол —это одна из ступеней лестницы, по ко-
торой я подымалась к отцу. Особенно близким стал он мне, когда
я прочла его дневники и записные книжки.
«Работа, и работа, и с удовлетворением чувствуешь, что люби-
мому делу жертвуешь не только все свои силы, но не побоишься
отдать за него жизнь»— эта запись сделана во Владивостоке, в де-
кабре 1919 года.
А в январе 1920 года он пишет:
«В эти напряженные дни подготовки восстания, когда приходи-
лось работать круглые сутки, вырывая случайные свободные часы
для сна, в эти дни не чувствовалось усталости...»
Да, революционер, как и художник в широком смысле слова,—
это призвание, свойство души. И эту вдохновенную окрыленность
я всегда чувствовала в его товарищах и соратниках.
Потребность осмыслить происходящие события с пером в руке
проявилась у отца очень рано — это шло от интеллигентских тради-
ций семьи. Он начал вести дневник с 1907 года, когда ему было
тринадцать лет. Какие же события взрастили его ум, заставляли
задумываться?
В 1905 году после тяжелой и длительной болезни умер отец —
Георгий Иванович, умер сорокалетним, и Сергей остался старшим в
семье — ему было одиннадцать. Боря моложе, Степа совсем малень-
кий — трехлетний. Это был внутренний стимул взросления.
1905 год для России был годом первой русской революции.
Кишинев — один из многих губернских городов России. Какие собы-
тия происходили в нем?
В 1900—1901 годах появилась в городе подпольная типография,
160
напечатавшая несколько номеров ленинской «Искры», При обыске
кроме газет там нашли 17 пудов нелегальной литературы: листов-
ки, воззвания, прокламации. В 1905 году по Бессарабии, как дух
возмездия, носился неуловимый Григорий Котовский, и легенды сле-
довали за ним.
Позже отец писал: «В молодой голове... бродила и здоровая
революционная мысль, заквашенная впечатлениями 1905 года». На-
чав вести дневник, он выбрал девизом своей жизни такие слова:
«Нужно искать правду, даже там, где менее всего можно ее найти».
Еще в отрочестве отец решил для себя, что не может поступать
в жизни иначе, как согласно своим убеждениям, которые одни долж-
ны определять его поведение. И эту убежденность он пронес до по-
следнего дня своей жизни.
* Л *
Заполняя учетно-регистрационный лист члена Владивостокской
партийной организации, на четвертый пункт анкеты — «Националь-
ность»— Сергей Лазо ответил: «Русский (предки—румыны, швей-
царцы)». Отец родился в Бессарабской губернии, теперешней Мол-
давской ССР. Румыния рядом, но откуда швейцарцы?
Лазо был потомственным дворянином. В Госархиве Молдавии
хранится родословная семьи, истоки которой восходят к XV веку,
но так далеко я не буду заглядывать. Начну с екатерининских вре-
мен. В 1772 году, во время русско-турецкой войны, один из участ-
ников военных действий, Иордакия Лазо, был назначен ворником
(воеводой) Южной Буковины.
Сын Иордакия — Иван Иордакиевич — обосновался в Бессара-
бии, в 1824 году у него родился сын, названный также Иваном.
И тут я позволю себе отступления к другим событиям кишиневской
жизни двадцатых годов прошлого века.
1820 год. Б Кишинев приезжает ссыльный Пушкин. В своей
книге «Спутники Пушкина» В. Вересаев пишет о кишиневских друзь-
ях поэта. Из всех упомянутых в книге Вересаева я остановлюсь
только на Марии Егоровне Эйхфельдт.
По свидетельству современников, Мария Егоровна Эйхфельдт,
урожденная Мило, слыла красавицей. Пушкин хаживал к ним и
одно время был очень любезен с нею. Писал ей шутливые стихи.
Из архивных документов я узнала, что Мария Егоровна рано
овдовела и вторично вышла замуж за выходца из Швейцарии Фе-
дора Фэзи (швейцарские французы поселились в Бессарабии в два-
дцатых годах прошлого века и образовали колонию Шабо близ
Аккермана). От этого брака родилась моя прабабка Матильда Фе-
доровна Фэзи.
Могилы прадеда и прабабки я видела на деревенском погосте
в селе Пятра. В этом селе в 1865 году родился мой дед Георгий
Иванович Лазо и в 1894-м — мой отец. Дом Лазо до сих пор сто-
ит на высоком каменистом берегу реки Реут.
После окончания гимназии в 1912 году отец уехал в Петербург
и поступил в технологический институт.
В Ленинградский областной архив я пришла, чтобы посмот-
реть его личное дело.
Вот в моих руках зеленая потрепанная папка, на обложке чер-
ной тушью чьим-то крупным витиеватым канцелярским почерком вы-
ведено: «Технологический институт императора Николая I. Дело о
принятии в число студентов института Сергея Лазо».
6 С. Лазо
161
Раскрываю обложку: вижу знакомый почерк. Прошение на имя
директора о принятии в число студентов. Копия аттестата и сви-
детельство о рождении сделаны также от руки. Выданный админи-
страцией вид на жительство.
Пока я с волнением смотрела пожелтевшие листы, ко мне по-
дошла заведующая хранилищем Анна Макарьевна. «Вы знаете,—
обратилась она ко мне,— мы просмотрели списки студентов Петер-
бурга. У нас есть еще один Лазо — студент Петербургского универ-
ситета».
Я стала расспрашивать ее: в каком году учился однофамилец,
как его имя и отчество. «Поступил он в 1885 году,— ответила Анна
Макарьевна,—зовут его Георгий Иванович».
Георгий Иванович — так звали моего деда, в 1885 году ему
было двадцать лет, и он вполне мог быть студентом. Но, конечно,
надо все проверить по документам, могло оказаться и случайное
совпадение.
Еще одна выцветшая папка. «Дело императорского С.-Петер-
бургского университета студента Георгия Ивановича Лазо».
Раскрываю папку, и сомнения отпадают. На первой же страни-
це пожелтевшая, пришитая к делу шнурами фотография: вот оно —
вытянутое лицо с черной бородкой и большими выразительными
глазами, такими же, как у его сына Сергея. Это лицо я видела на
старой семейной фотографии. Свидетельство о рождении: дед и отец
оба родились в селе Пятра Оргеевского уезда Бессарабской губер-
нии. Аттестат зрелости — оба они окончили 1-ю мужскую гимназию
в Кишиневе.
Вот еще один документ, из которого явствует, что в 1887 году
дед бросает учиться и уезжает на родину. В деле лежит прошение
о высылке документов.
Может быть, не стоило так подробно останавливаться на личном
деле Георгия Ивановича Лазо? Но вот у меня в руках еще одно
архивное дело, датированное 1887 годом: «Дело канцелярии попе-
чителя С.-Петербургского учебного округа. Об исключении и уволь-
нении из С.-Петербургского университета таких лиц, которые по не-
благонадежности направления в политическом и нравственном дур-
но влияют на товарищей и вносят в университет смуту и брожение».
В общем списке, составленном по алфавиту, есть, например,
Курнатовский Виктор Константинович — студент филологическо/ю
факультета, Лазо Георгий Иванович — студент юридического фа-
культета. Георгий Лазо, как и Виктор Курнатовский, был исключен
за активное участие в протесте студентов против подачи адреса
царю. История этого протеста такова: после раскрытия заговора,
ставившего своей целью убийство Александра HI (которым руко-
водили студенты университета Александр Ульянов и Шевырев),
6 марта 1887 года ректор университета Андриевский собрал про-
фессоров, преподавателей и студентов в актовом зале и в присут-
ствии попечителя округа и его помощника произнес речь, в которой
негодовал по поводу готовившегося покушения на Александра III,
и пригласил профессоров и студентов поднести царю адрес с уве-
рениями в своих верноподданнических чувствах. Время от времени
на протяжении его речи раздавались протестующие свистки одной
части студентов и рукоплескания другой. Лазо и Курнатовский
были в группе протестующих, за что их и выслали из Петербурга
без права поселения в университетских городах.
В своих записях 1918—1919 годов, вспоминая детство, Сергей
Лазо писал, что отец был всегда «добрый, ласковый, часто играл,
162
баловался с нами и любил доставить нам что-либо приятное».
Позже, в годы отрочества и юности, его воспитывала мать, Еле-
на Степановна. Он нежно любил ее сыновней любовью и, где бы ни
был, в Петербурге, в Москве, в Сибири, всегда писал ей.
В трудные дни интервенции, партизанской борьбы, отрезанный
от родной Молдавии, Сергей просил жену, если с ним что-нибудь
случится, обязательно написать его матери в Кишинев.
В 1921 году мы с мамой приехали из Владивостока в Москву,
и, помня просьбу отца, она написала в Кишинев.
Елена Степановна ответила тут же.
3 декабря 1921 года.
«Дорогая Ольга, получила Ваше письмо от 4 ноября, где Вы
пишете мне о судьбе Сережи... Горячо целую Вас и мою дорогую
любимую внучку Аду. Всей душой скорблю о бедном Сереже. На-
деюсь, что он жив, но запрятан в какой-нибудь каземат... По Ва-
шему письму вижу, что это не так... Так как они его захватили в
учреждении, а не на поле брани, надеюсь, что не убит, а заточен...
Какой ужас, что Сережу арестовали не под его именем. Это, по-мое-
му, хуже всего, это развязало японцам руки».
Так между ними завязалась переписка. Сейчас, вновь перечи-
тывая письма Елены Степановны, я вижу, как тосковала она о сы-
не, как не могла поверить в его гибель.
Прошел еще год, она все надеется увидеть его живым и в
письме от 30 декабря 1922 года пишет:
«Как ни убедительны факты, но в глубине души живет надеж-
да; чувствуешь, что она призрачна, а все же изгнать ее не можешь.
Часто мыслю его в заточении, страдающим, но все же живым».
И так до конца своей жизни все ждала, не верила смерти.
Я никогда не видела Елену Степановну — она умерла в 1933 го-
ду — и могу судить о ней только по ее письмам. Мне кажется, что
она была мужественной, умной женщиной, не позволяла горю одо-
леть себя. В письмах она рассказывает о сыне, его детстве и вос-
питании.
«По части воспитания у меня большой опыт и были твердые
принципы,— пишет она,— Если Сережа вышел таким, так и мой дух
был в нем и воспитание свою печать наложило. Правда, в послед-
ние гимназические годы у меня с Сережей бывали неприятные
столкновения,— я была требовательна — боялась ослабить его волю
полной свободой, но за гимназическим порогом он создавал свою
жизнь, как хотел. Детство было здоровое и хорошее...»
И через год в другом письме она снова вспоминает, как воспи-
тывала сыновей, растила их.
«Не знаю, что Сережа говорил Вам обо мне, о своем детстве.
Часто я была строга к ним, как и к себе, требовала работы, ис-
полнения того, что считала долгом, но любила их и вкладывала в
них всю душу и время. Если Сергей вышел таким, как Вы его зна-
ли, то и моя доля в хорошем была видна».
Я всегда с волнением перечитывала письма Елены Степанов-
ны, написанные четким почерком, с буквой «ять» и твердым знаком.
И думаю, что, доживи она до дней освобождения Молдавии, то-
варищи сына, которые прошли рядом с Сергеем Лазо трудные Уоды
революционной борьбы, подполья, могли бы порадовать ее и сказать
ей, что она воспитала в сыне твердую волю, принципиальность, ра-
ботоспособность. И в его жизни и его подвиге есть частица ее —
матери: она помогла ему стать таким.
6*
163
В. БОРОДАВКИН
Воспоминания командира
Вместе с Лазо мне пришлось воевать на Забайкальском фрон-
те. Дальневосточный краевой комитет партии отправил в его распо-
ряжение три отряда — Владивостокский, Хабаровский и Благове-
щенский. Они были сформированы из рабочих, грузчиков, железно-
дорожников и матросов.
Владивостокский отряд был хорошо вооружен. Он имел в своем
распоряжении и артиллерию, и пулеметы. Весь комсостав отряда со-
стоял исключительно из большевиков. Нашим политическим комис-
саром был старый большевик товарищ Губельман. Кроме него в
отряде были член Далькрайкома Калнин — казначей отряда, Гуль-
бинович — командир второй роты и другие рабочие-большевики.
Руководителем Владивостокского отряда краевым комитетом
партии назначен был я. Мы прибыли в полдень 12 мая в Адрианов-
ну, где в это время находился штаб Забайкальского фронта.
Здесь я впервые встретился с Лазо. Когда я отрапортовал ему
о прибытии Владивостокского отряда красногвардейцев, он искрен-
не обнял меня и сказал:
— Тут нам предстоят горячие дни! Надо уничтожить банду
японского ставленника атамана Семенова. Владивостокцы, хабаров-
цы и амурцы должны объединиться в один отряд и создать мощный
боевой кулак.
Во время последовавшего за этим нашего разговора вбегает
вестовой красногвардеец и рапортует:
— Товарищ командующий, у нас в тылу, у железнодорожного
моста, слышна редкая ружейная пальба.
Лазо спокойным голосом обращается ко мне и говорит:
— Ну вот вам на первый раз задание: выделите небольшую
часть и срочно пошлите ее к мосту. Пусть произведет разведку и
узнает причину стрельбы. После отправки части зайдите за полу-
чением дальнейших указаний.
При этой первой встрече своей выдержкой, честным, открытым
лицом, своей искренностью и дружеским отношением к вновь при-
бывшим Лазо сразу произвел на меня очень хорошее впечатление.
Спокойствие, с которым он выслушал рапорт и отдал распоряже-
ние, меня, человека, никогда не бывавшего во фронтовой обстанов-
ке, сильно подбодрило. Я стал уверенней и решительней в своих
действиях.
Прибывшие из Владивостока отряды были сведены в единый
Дальневосточный социалистический отряд, командиром которого на-
значили меня. Политическим комиссаром остался Губельман.
Лазо предложил сформировать в нашем отряде три роты, не-
большую кавалерийскую группу и четыре артиллерийские батареи,
что и было сделано на другой день.
В ночь на 13 мая в штабе командующий собрал всех коман-
диров отрядов. Лазо обрисовал нам положение на фронте и сказал,
что, начиная бои за Оловянную, мы должны в ближайшие сутки
повести наступление на противника, который тоже предполагает
наступать. От перехвата инициативы зависит исход первого боя.
164
Прежде чем дать приказ об общем наступлении, Лазо внима-
тельно выслушал доклады командиров всех отрядов о боевой го-
товности, о вооружении и настроении частей и учел их высказыва-
ния при разработке плана предстоящей операции.
Нашему 1-му Дальневосточному отряду Лазо приказал высту-
пить в направлении железной дороги, направлении, которое явля-
лось главным и решающим участком боевых действий.
В ночь на 14 мая мы пошли в наступление. По установленной
диспозиции все наши вооруженные силы направлялись к станции
Булак. С нами двигался состав со штабными вагонами и с плат-
формами. В разведку на бронепоезде поехал сам Лазо.
Мы взяли станцию Булак, которая была в руках неприятеля,
и пошли дальше. Пройдя несколько верст, услышали сзади нас
артиллерийскую стрельбу. Снаряды рвались вдоль железной доро-
ги. Я шел по линии со своим начальником штаба Радыгиным и каз-
начеем Калниным. Когда снаряды стали ложиться позади и впереди
нас на расстоянии нескольких метров, мы поняли, что бьет неприя-
тель. Наша артиллерия сюда стрелять не могла.
В это время из-за горы вылетает вернувшийся из разведки бро-
непоезд. Снаряд падает на полотно и разрушает путь. Мне показа-
лось, что паровоз стал на дыбы. Подбегаю ближе к бронепоезду.
Оттуда соскакивают наши товарищи, среди которых я узнаю коман-
дующего фронтом Лазо. Он кричит машинисту:
— Как там у тебя, все в порядке?
— Да, товарищ командующий, все в порядке.
Тогда Лазо обращается ко мне:
— Видимо, мы в кольце. Неприятельские силы зашли с правого
фланга к нам в тыл. Надо две роты вернуть. Артиллерия пусть ос-
тается на позициях. Впредь до моего распоряжения ни при каких
обстоятельствах огня не открывать! Одну роту оставьте на при-
крытие батареи.
Получив распоряжение, я немедленно разослал товарищей на
батареи с приказом не открывать огня, а сам вернулся обратно,
чтобы перехватить идущую пехоту и двинуть ее в направлении, ко-
торое указал Лазо.
Вот при какой неожиданной обстановке мне пришлось с двумя
ротами рабочих военного порта и матросами столкнуться с неприя-
телем. Вражеская артиллерия не давала нам покоя. Она била по
нашим частям и по штабным вагонам. Ночь была на исходе, уже
светало. Из-за хребта начали показываться кавалерийские части
противника. В зто время появляется сам Лазо.
— Товарищи красногвардейцы!— кричит он.— Вы первый раз
видите здесь неприятеля. Еще будет много боев! Нам ли бояться
врага! А ну-ка давайте снимать орудия!
И он первый бросился к платформам, на которых у нас оста-
валось еще два неиспользованных орудия, так как для них у нас
не хватало лошадей. Захваченные его примером, красногвардейцы
взобрались на платформы и вместе с Лазо перенесли на руках трех-
дюймовые орудия — одно следом за другим, установили их на по-
зицию, и наши артиллеристы открыли огонь. В кавалерийских час-
тях неприятеля началось замешательство. Лазо поднял нашу пехоту,
и, воодушевленные его участием в бою, цепи красногвардейцев
устремились вперед.
Под горой мы наткнулись на брошенное бежавшими семеновца-
ми орудие, из которого они стреляли по нашему бронепоезду.
165
Когда мы возвратились на станцию Булан к разбитым вагонам
нашего состава, там стонали раненые, а оставшаяся здесь для при-
крытия часть торопливо окапывалась, принимая меры к обороне.
Вскоре и здесь появился Лазо, чтобы навести порядок.
Он всегда поспевал как раз туда, где был всего нужнее.
На всех решающих участках боев среди красногвардейских
отрядов мы всегда видели нашего командующего фронтом Лазо.
Я чувствовал, что Лазо был действительно организатором воен-
ных сил Забайкальского фронта. Этот человек обладал крупным во-
енным талантом и был настоящим революционером. Наше успешное
наступление на Оловянную говорит о том, что диспозиция была вы-
работана умело. Не имевшие еще военного опыта и выучки, рабочие-
красногвардейцы победили благодаря своей преданности революции
и потому, что их вел в бой Лазо.
В ночь на 18 мая первые цепи Дальневосточного социалистиче-
ского отряда вошли в Оловянную.
Однажды — это было перед занятием нами Оловянной — группа
красногвардейцев приручила кормом какого-то поросенка. Поросе-
нок не отходил от красногвардейцев.
Подъезжают на машине Лазо и Губельман, начинают разгова-
ривать с красногвардейцами и случайно замечают возле них поро-
сенка. Лазо обращается к ним и говорит:
— Не следует заниматься даже мелочным мародерством! Может
быть, хозяин этого поросенка тоже дерется в рядах красногвардей-
цев. Вы должны помогать мне бороться против мародеров!
При занятии Оловянной это предупреждение Лазо сыграло боль-
шую роль. Иаши красногвардейцы сами задержали бегущих с вин-
товками двух типов, в руках которых были узлы с самоваром,
швейной машиной и другими домашними вещами. Это были маро-
деры, позорящие ряды красногвардейцев. По распоряжению коман-
дования они были расстреляны на месте.
Командующий фронтом Лазо созвал 25 мая в штабе фронта
комсостав для выработки плана дальнейшего наступления и раз-
грома сил противника.
С занятием Оловянной в наших руках оказался левый берег
Онона — глубокой горной реки с очень быстрым течением. На пра-
вом берегу расположились семеновские части. Но как переправить
туда войска? Огромный железнодорожный мост взорван, понтон по-
строить на виду у неприятеля и под его обстрелом невозможно.
Поломаны прилегающие к нашей стороне два пролета моста, из ко-
торых один как бы свесился в воду, образуя своего рода лестницу
из поломанных шпал, исковерканных рельсов и железных клеток.
Все это высотой примерно в пятнадцать метров. По такой жуткой
лестнице решено было ночью 27 мая взобраться на уцелевшую часть
моста и переправиться со всей нашей пехотой. Первым пошел на
мост взвод матросов нашего Дальневосточного социалистического
отряда.
Операция была начата в одиннадцать часов вечера. Надо было
провести ее без единого шороха. Для этого наши ребята применили
свой морской прием. К каждому взбиравшемуся на мост к ноге
был привязан кусок шпагата. Он взбирался, отвязывал шпагат, опус-
кал его нам и этим давал сигнал, что он на мосту. Следом за ним
направлялся другой. Третьему взобравшемуся дали толстую верев-
166
ку, к одному концу которой был прикреплен наш флотский пулемет.
Когда был подан сигнал, что пулемет уже на мосту, стали подни-
маться по очереди остальные товарищи.
Вокруг свистели пули, поражая то одного бойца, то другого.
Противник обстреливал наш берег. Его передовые части залегли
на самом берегу Онона.
Я стоял слева в пролете на коленках. Мне кто-то говорит: «Ко-
мандующий появился». Я посмотрел — в самом деле ползет Лазо.
И тут пошел по нашим рядам шепот от бойца к бойцу: «Лазо...
командующий... здесь».
Переправа оказалась такой трудной, что к часу ночи мы успели
переправить всего только шестьдесят красногвардейцев и командую-
щего фронтом. Приближался рассвет. Дальнейшая переправа стала
невозможной. И тут Лазо пустился на хитрость. Он приказал ребя-
там кричать «ура». Их поддержали оставшиеся на берегу несколь-
ко сотен красногвардейцев, которые тоже заорали что было сил
«ура».
Передовые части врага, вообразив в темноте, что на них бро-
силась огромная боевая сила, в большой панике удрали и освобо-
дили для наших бойцов свои окопы.
К рассвету мы перебросили на другой берег всех своих стрел-
ков, а наши славные кавалеристы-аргунцы переправились через Окон
вплавь, держась за хвосты и гривы своих коней, и соединенными
усилиями выбили врага...
Вскоре открылся новый фронт. Выступил второй ставленник
японского империализма — атаман Калмыков, и наш отряд по рас-
поряжению Владивостокского Совета был отозван с Забайкальского
и направлен на Гродековский фронт в Приморье.
Мы попрощались с любимым командующим фронтом Лазо, ко-
торый при отъезде сказал нам:
— Какие бы ни были трудности впереди, верьте, товарищи
красногвардейцы, рабочий класс все эти трудности преодолеет, и
победа будет на нашей стороне.
А. КЛАРК-АНОСОВА
Друг
1917 год. Гром Февральской революции докатился и до нас в
далекой Австралии, где мы были в эмиграции после побега
в 1907 году с Нерчинской каторги. Возможности вернуться на роди-
ну была встречена ликованием всей семьи.
В Читу приехали мы в июне. Прошло десять лет, как мы поки-
нули ее. Чита бурлила, празднуя свержение самодержавия. Но на-
ряду с ликованием уже чувствовалось разочарование. «Не того
ждали от революции, думали — война кончится, а тут — на тебе —
опять «до победного конца».
Муж мой Борис Павлович Кларк работал слесарем в железно-
дорожных мастерских станции Чита-1. По вечерам, обсуждая днев-
ные дела, он рассказывал мне, что творится кругом.
На станции Маньчжурия появляется атаман Семенов. Борис мне
говорит, что атаман — это контрреволюция, придется идти с ним
драться. Борис уходит с Красной гвардией на фронт. Я остаюсь со
своей мелюзгой, которой у меня было от двух до восьми лет — це-
лая шестерка...
Наша квартира находилась недалеко от вокзала. Часто това-
рищи с фронта забегали ко мне передать какое-либо поручение от
Бориса или спросить, как я живу со своими малышами, а то и прос-
то рассказать, как они дерутся с белыми. И вот от нИх-то я услы-
шала, что на фронте появился командующий, что зовут его Сергей
Георгиевич Лазо. Рассказывает, бывало, какой-нибудь красногвар-
деец про товарища Лазо — так прямо преображается.
— Вот это командир!—говорит он.— Вот это человек. Не толь-
ко заботится о нас, но и домашними-то нашими интересуется. Обо
всем поговорит, все выспросит, парень хороший, редкий командир.
Меня очень интересовали эти похвалы командующему, и мне
хотелось увидеть его самого, посмотреть, что это за человек, кото-
рого так хвалят и Борис и все товарищи. Я представляла себе его
огромным, сильным, но очень добрым человеком.
Однажды вечером приезжает с фронта Борис. Заходит. Гля-
жу — с ним какой-то высокий, черноглазый, чернобровый, опрятно
одетый в военную форму человек.
Борис знакомит меня:
— Знакомься, Нюта, это наш командующий Сергей Георгиевич
Лазо.
Я растерялась, а от его крепкого рукопожатия чуть не вскрик-
нула.
— «Команда» уже спит?— спрашивает меня Борис.
— Спит,— отвечаю я.— Завтра поздороваешься с ними, а сей-
час не буди их.
— Вот товарищ Лазо интересуется малышами нашими. Все про
них выспрашивает. Надо показать ему их хоть сонными, а завтра
ближе познакомится с ними.
Мы прошли в комнату, где стояли шесть детских кроваток, а на
них, разметавшись, спали шесть маленьких человечков.
168
Долго стоял Сергей Георгиевич и смотрел на спокойно спящих
ребят. Я смотрела на его лицо и удивлялась — чего, думаю, чело-
век радуется, чему он так радостно улыбается? Дети как дети, са-
мые обыкновенные.
Утром рано, когда еще все спали, я увидела, что Сергей Геор-
гиевич, согнувшись над столом, что-то пишет. «Когда же он спал?
Легли почти в три часа, а сейчас семь, вот бессонный-то»,— поду-
мала я.
Стала просыпаться детвора.
Утро и вечер для меня были самым беспокойным временем:
нужно было одеть, умыть и накормить всех. Забот, как всегда, бы-
ло немало.
За хлопотами я не заметила, как моя «команда» познакоми-
лась с Сергеем Георгиевичем. Вскоре послышался радостный смех
ребят. Заглянула в комнату. Вижу, сидит Сергей Георгиевич, а у
него на спине, на руках — везде ребята; как мухи облепили они его
и что-то рассказывают ему.
«Быстро познакомились,— подумала я,— очевидно, и впрямь хо-
роший парень, ведь дети так чутки к хорошим людям»...
Для детей бывал большой праздник, когда отец приезжал с
дядей Сережей, как они его звали.
Бывало, приедет, выстроит всех их лесенкой, скомандует
«смирно», наделит их незатейливыми фронтовыми гостинцами, ско-
мандует «вольно», и начинается «светопреставление». Непривычно-
му человеку не выдержать того шума и крика, что поднимались у
нас. Начиналась «война» на детском языке: летели подушки, одея-
ла, и все, что можно было пустить в ход, все пускалось. Игра за-
ключалась в том, чтобы взять дядю Сережу в плен. И если это
удавалось, то детский восторг выражался в оглушительном воинст-
венном крике. Дядя Сережа валился на пол, и на него наседала
детвора.
Сергей Георгиевич говорил мне, что он нигде так хорошо не
отдыхает, как в кругу моих малышей.
— Вот это я понимаю,— говорил он.— Ведь это просто заме-
чательно — шесть маленьких гражданчиков, и все в одной семье,
ведь это целое богатство. Да ведь это еще не конец,— обращался
он к Борису.
Борис отвечал самым серьезным тоном, что план еще не вы-
полнен.
Я смеялась, отмахивалась от них, желала этого богатства Лазо,
на что он охотно соглашался.
Иногда Сергей Георгиевич оставался ночевать у нас.
Уложив детей спать, я присоединялась к друзьям. Они начи-
нали разговор о своих военных делах. В эти минуты я жила их
победами и поражениями, беспокоилась и рвалась на фронт. Про-
сила их взять меня на фронт. Но они оба меня останавливали, ука-
зывая на детей:
— Ас кем детей оставишь?
Иногда я задавала вопрос Сергею Георгиевичу:
— А если убьют Бориса, то как же я останусь со своей шес-
теркой?
Он мне отвечал:
— Убьют Бориса — останусь я, убьют меня — останется Вася,
убьют Васю — останутся тысячи товарищей, которые помогут тебе
поднять малышей.
169
После разгрома семеновской банды... приехали в Читу и зашли
ко мне муж, Вася Бронников, Лазо и Оля — жена его. Остались
все ночевать. Весело провели вечер. Наутро решили прокатиться
верхом на Кручину (бывшая кларковская заимка). Решили взять
двоих старших детей — Марусю и Гришу. Оба они прекрасно ез-
дили верхом. Из казармы привели верховых лошадей. Всю дорогу
Сергей Георгиевич несся с детьми вперегонки.
Дети были на верху блаженства. Приехали на заимку — в соро-
ка верстах от Читы. Развели на берегу речки Кручины громадный
костер. Сварили ужин. После ужина детей уложили спать на стоге
сена, а сами всю ночь провели в разговорах. В рассказах о фронте,
в воспоминаниях о прошлой революционной работе прошла корот-
кая летняя ночь. Это была незабываемая последняя наша прогулка
всех вместе.
1918 год для меня был ужасно тяжелым. Сначала я потеряла
одного из своих малышей — дочку Верочку, которая заболела и
умерла. Не успела я оправиться от одного горя, как меня постиг
второй удар — убили моего мужа.
В августе белые банды уже начинали свою злодейскую работу
в окрестностях Читы и в самой Чите, пользуясь выступлением ин-
тервентов, которые надвигались на нас и с запада и с востока.
Борис находился в Чите со своей сотней для поддержания порядка.
Утром 21 августа Борис позвонил мне, чтобы я немедленно со-
биралась и переезжала к своей матери в город. Он беспокоился обо
мне и детях и, очевидно, боялся меня оставлять на вокзале на ка-
зенной квартире.
К трем часам я переехала в город. По городу прошли слухи,
что Борис убит около деревни Каштак белыми офицерами.
Часа в четыре пришел красноармеец и сообщил, что Борис ра-
нен. Я помчалась в казармы, где стояла сотня Бориса.
Первой меня встретила в казармах Ольга — жена Лазо. Лицо
ее было залито слезами. Я поняла, что случилось что-то ужасное.
Окружили меня товарищи. Все старались хоть чем-нибудь вы-
разить свое сочувствие моему глубокому горю.
Хоронили Борю на другой день. Провожать его сошлось много
народа. Гроб утопал в цветах. Отданы были все воинские почести
командиру Красной Армии.
Сергей Георгиевич в это время уже был переброшен на При-
байкальский фронт против белочехов.
Увидеться мне больше с ним не удалось, хотя при проезде через
Читу он провел собрание в железнодорожных мастерских и отсту-
пил на Амур с Центросибирью.
От него я получила коротенькую записку, в которой он писал:
«Мерзавцы убили Борю, но я жив, Вася жив и тысячи товари-
щей живы — отомстим за его смерть. О детях не беспокойся, вырас-
тим. Сергей Лазо».
1919 год был годом разгула атаманщины. С опаской загля-
дывали ко мне товарищи-железнодорожники, чтобы узнать, как я
живу с детьми, и если нужно — то и помочь.
Тяжело жилось мне. Обыски, издевательства — все это было
мной пережито. Знакомые моей матери советовали ей, чтобы она
уговорила меня скрыться куда-либо, а то меня могут забрать се-
меновские палачи в свои застенки. Передавали, что атаман Семенов
гневается и обещает это «змеиное гнездо» вырвать с корнем.
Я наотрез отказалась оставить детей, тем более тогда, когда
моя старшая дочь заболела нервной болезнью. На ребенке отра-
170
зились обыски и страх за меня. Кто-то ее напугал, что «твою мать
могут увезти ночью семеновцы». И действительно, у нас в Чите
ночью в автомобиле приезжали к намеченной жертве, забирали ее —
и человек исчезал. И вот Маруся, услышав гудок автомобиля ночью,
вскакивала с диким криком, цеплялась за меня, и у нее начинался
нервный сердечный припадок...
О Сергее Георгиевиче я имела сведения, что он пробрался в
Приморье. Два раза он дал мне о себе знать. Однажды приходит
к нам молодая девушка. Осторожно спрашивает, где живет такая-то.
Я говорю, что я самая и есть. Позвала ее в комнату. Она сообщи-
ла мне, что приехала от Лазо, привезла мне деньги, привет от него
и от его жены. Деньги у нее были зашиты в кушаке юбки.
Выспросила она меня подробно о моей жизни. Нужно, говорит,
мне все знать о вас, товарищ Лазо велел подробно разузнать про
вашу жизнь.
Второй раз напомнил он о себе.
Приходит тоже женщина. Она привезла мне посылку для де-
тей. В этой посылке была обувь для ребят и материал им на платье.
Что меня больше всего поразило в этих подарках — так это то,
что вся обувь была впору каждому из детей. Как будто он сни-
мал с них мерки. Глубоко была я тронута его вниманием.
Прошел еще год. Никаких сведений о моих друзьях — Сергее
и Ольге Лазо — нет. Носятся слухи, что Лазо погиб во Владивос-
токе, но мне не верится, и я живу надеждой увидеться с ними ког-
да-нибудь.
В середине 1920 года я получаю письмо из Владивостока за
подписью «Ольга». Она просит ее встретить на вокзале.
С трудом дождалась указанного дня и помчалась на вокзал.
Подходит поезд, бегу к указанному вагону. Поезд еще не ос-
тановился, я увидела в окне вагона характерную белокурую голо-
ву женщины, с которой было пережито так много тяжелого, что
связало нас неразрывно крепкой дружбой.
Ольга вышла из вагона. На руках у нее был прелестный ребе-
нок. Целуемся. Она подает мне ребенка со словами:
— Знакомься, Нюта, Адочка — дочка Сергея.
Крепко обняла я ребенка того, кто так горячо любил моих де-
тей. Поехали домой. Дети окружили Адочку и старались наперебой
оказать ей внимание.
Ольга рассказала мне ж’ знь свою и Сергея за последние два
года — вплоть до исчезновг .ля Сергея в разведке японцев. В то
время только можно было предполагать, что Сергея нет в живых,
точных же сведений о его гибели и такой ужасной расправе с ним
еще не было. И мы с ней жили надеждой на то, что он жив, но
что просто упрятан японцами в Японии.
Прожив три дня у меня, Ольга уехала в Москву учиться.
Провожая ее, я думала: «Эх, если бы не моя пятерка, то я
тоже бы покатила с ней в Москву учиться».
Третий товарищ — Вася Бронников — погиб месяцев через во-
семь после свержения Советской власти в Чите. Вместе с Лазо он
отступил на Амур, но перед долгой разлукой со своими стариками
родителями захотел с ними повидаться и стал пробираться в свою
станицу. И там его арестовали белые. Привезли в читинскую тюрь-
му. Вскоре от него через тюремную фельдшерицу Григорьеву я по-
лучила коротенькую записку, в которой он мне сообщал, что арес-
тован и хотел бы со мной повидаться.
171
С большим трудом я добилась разрешения на свидание с ним.
Вася, несмотря на то, что сам был почти обречен, был бодр и ве-
сел, успокаивал меня и поддерживал в моем горе.
Через несколько месяцев Вася так же, как и многие товарищи,
был вывезен ночью из тюрьмы, и о его судьбе приходилось только
догадываться. Та же фельдшерица — товарищ Григорьева — сооб-
щила мне, что вывезли Васю ночью в числе семи товарищей и увез-
ли их как будто на станцию Маккавеево — главный злодейский при-
тон семеновщивы, где происходили пытки и казни наших лучших
людей. Дело было ясно — возврата из Маккавеево не было никому.
Так погибли мои товарищи.
Прошло много лет. Дети выросли. Прав был дорогой Лазо,
когда меня успокаивал, говорил, что «детей вырастим». Партия и
товарищи помогли мне их вырастить. Часто по праздникам, соби-
раясь у меня, дети со мной вместе вспоминают тяжелые 1918—
1920 годы, когда погибли близкие, дорогие нам люди.
Я. ЖИГАЛИН
Встречи с Лазо
Первая моя встреча с Сергеем Георгиевичем произошла в ян-
варе 1918 года в городе Иркутске, когда наш 2-й Читинский каза-
чий полк возвращался с Кавказского фронта в Забайкалье. Как
выборный командир полка, я и член полкового комитета Д. С. Ши-
лов пошли в Центросибирь, чтобы договориться о продвижении на-
шего полка в Читу и узнать, что делается в Забайкалье. Нас на-
правили в военный отдел Центросибири, где мы встретились с Лазо,
Блюменфельдом и Зотовым. Лазо сразу же произвел на меня очень
хорошее впечатление. Высокий, стройный, молодой, с небольшими
подстриженными усиками, с приятными мягкими чертами лица.
Темно-карие глаза внимательно смотрели на собеседника. Вся внеш-
ность его как-то не гармонировала с суровыми революционными со-
бытиями. Так же мягок и прост был разговор, который повел с на-
ми Лазо. Справившись о настроениях казаков нашего полка и о на-
ших намерениях, он информировал нас о положении в Забайкалье.
— Обстановка в Чите очень сложная,—сказал Лазо,—там вер-
ховодят эсеры и меньшевики, Советскую власть не признают. Боль-
шевистская организация слаба и не имеет вооруженной силы, на
которую могла бы опереться. А из Маньчжурии выступил со своей
бандой атаман Семенов и движется на Читу. Значит, перед вами
сразу же встанет большая задача: помочь читинским большевикам
установить в Чите Советскую власть и дать отпор Семенову.
Мы заверили Центросибирь, что 2-й Читинский полк сделает
все, чтобы выполнить эту задачу. Прибыв в Читу, наш полк под
руководством читинских большевиков, совместно с читинской Крас-
ной гвардией, 16 февраля 1918 года установил в городе Советскую
власть.
Для организации отпора Семенову Центросибирь направила в
Читу Сергея Лазо. Здесь снова мне пришлось встречаться с ним —
на заседаниях, собраниях, митингах. Лазо был хороший агитатор-
массовик, Говорил он просто и убедительно.
Перед Лазо стояла трудная задача: организовать из отдельных
рабочих и казачьих красногвардейских отрядов боеспособную армию.
И мне не раз приходилось видеть, как на площади в Чите он ру-
ководил обучением рабочих-красногвардейцев, давал практические
указания. Й действительно, Сергей Лазо блестяще справился со
своей задачей. С мая по июль 1918 года после упорных боев в
Могойтуе, Оловянной, Мациевской и Тавын-'Гологое семеновские
банды были изгнаны из Забайкалья. Лазо показал себя не только
хорошим организатором, но и талантливым полководцем. Особенно
ярко эти способности проявились в бою при форсировании большой
и быстрой реки Онон.
Белые занимали высокие сопки на правом берегу реки и имели
большое позиционное преимущество. Армии Лазо переправляться че-
рез реку предстояло под огнем противника. Переправочных средств
почти не было. Железнодорожный мост через Онон был взорван,
но пробраться по нему можно было, хотя и с большим трудом.
173
Лазо вызвал добровольцев — матросов из Дальневосточного от-
ряда, тщательно изучил подступы к мосту и ночью с величайшей
осторожностью начал переправу по нему. Бесшумно были сняты
вражеские часовые, и началось накапливание сил на правом берегу.
На рассвете наша артиллерия открыла сильный огонь по вражеским
позициям. Главные силы переправлялись на нескольких лодках и
плотах, а перебравшаяся по мосту группа с криками «ура» броси-
лась вперед.
Большую роль в этом бою сыграл 1-й Аргунский полк крас-
ных казаков, переправившийся через Онон в 15 верстах ниже Оло-
вянной и ударивший в тыл противника одновременно с главными
силами Лазо. Белогвардейцы, несмотря на хорошие позиции и луч-
шее вооружение и технику, не могли противостоять красным бойцам.
Особенно запомнилась мне встреча с Лазо на Даурском фрон-
те. В июле 1918 года наши войска прижали семеновцев к китайской
границе. Белобандиты закрепились на горе Тавын-Тологой, вырыли
окопы, сделали проволочные заграждения и считали свои позиции
неприступными. Все подступы к горе были открыты и хорошо про-
стреливались сверху.
Я со своим Зоргольским красногвардейским отрядом находился
на крайнем левом фланге, примыкавшем к пограничной реке Аргуни.
Лазо с утра приехал к нам и тщательно изучал местность, изыс-
кивая подступы к позиции врага. Потом он выступил на митинге
перед красногвардейцами и провел совещание с командирами от-
рядов, где обсуждался план штурма Тавын-Тологоя.
После совещания Лазо предложил мне поехать с ним в штаб,
находившийся на станции Мациевская, чтобы привезти оттуда для
левофланговой бригады «Копзоргаз» боевой приказ. Я охотно со-
гласился.
Лазо ездил на старой, видавшей виды машине. Молодой шо-
фер спросил:
— Какой дорогой ехать — в объезд или прямо к железной до-
роге?
Лазо взял планшет с картой и, рассматривая, рассуждал:
— Если ехать в объезд, это значит сделать крюк, лишних два-
дцать верст, и мы засветло не успеем доехать, а света у нашего
«коняки» нет. Ехать прямо соблазнительно, но тогда придется ехать
на виду у противника, и нас могут обстрелять. Зато через два часа
мы будем в штабе.— Лазо призадумался, потом, тряхнув головой,
решительно сказал:— Едем прямо!
Шофер рванул машину, и мы покатили по узкой долине. Вско-
ре выехали из-за сопки, и слева от нас открылась Тавын-Тологой.
Лазо взял бинокль, с которым не расставался никогда, и рассмат-
ривал позиции врага.
Вот на горе блеснул огонь.
— Заметили,— сказал Лазо.
Через несколько секунд снаряд разорвался впереди нас и тут
же второй — сзади. Шофер нервничал и нажимал на акселератор.
— А они неплохо стреляют. Взяли нас в вилку,— спокойно ска-
зал Лазо.— Ты, Миша, езжай не прямо, а зигзагами, чтоб не при-
стрелялись. Да смотри не переверни нас на повороте,— шутливо до-
бавил он.
Спокойный тон Лазо подействовал на шофера, и он уверенно
и круто повернул машину вправо. Третий снаряд попал бы в нас,
если бы машина шла по прямой. Шофер умело петлял, благо по
174
степи можно было ехать без дороги. Вражеские снаряды рвались
то спереди, то сбоку, и осколки их с визгом пролетали над нашими
головами. Минут через пять мы выехали из зоны обстрела, и белые
прекратили огонь.
Я не раз бывал под артиллерийским обстрелом и знаю, какое
неприятное чувство тоскливой беспомощности переживает при этом
каждый человек, знаю, какую надо иметь силу воли, чтобы подавить
это чувство. Меня поражало спокойствие Лазо. Это не только внеш-
нее спокойствие, а и внутренняя твердая убежденность в победе над
врагом, порождавшая бесстрашие. И это спокойствие Лазо переда-
валось окружающим.
Опасность миновала, и остальной путь мы провели в разгово-
рах. Лазо был интересным собеседником. Говорили о текущих со-
бытиях и о новой жизни после окончания войны.
Я рассказал об организации своего Зоргольского отряда, о со-
противлении станичных богатеев, о классовой борьбе в забайкаль-
ской деревне.
Засветло мы приехали в штаб. Лазо вызвал начальника штаба
Рускиса и засел с ним за составление плана штурма Тавын-Тологоя.
26 июля 1918 года высота Тавын-Тологой была взята штурмом,
и белые банды бежали в Маньчжурию.
М. САХЬЯНОВА
Полководец и политический деятель
Лазо прожил короткую, но яркую и плодотворную жизнь. Его
борьба за победу Октябрьской социалистической революции и защи-
ту Советской власти от интервентов и белогвардейцев завоевала
сердца рабочих и крестьян Сибири и Дальнего Востока. Его имя
стало легендарным еще при жизни. Как по крутому склону вы-
сокой горы, поднимался Сергей Лазо от этапа к этапу борьбы за
Советскую власть, он рос и развивался вместе с развитием рево-
люции. Начав свой революционный путь в феврале 1917 года в
пролетарском Красноярске, он закончил его в 1920 году в далеком
Владивостоке, отдав жизнь борьбе за изгнание интервентов и бело-
гвардейцев.
Мы, иркутяне, тесно связанные с красноярскими большевиками,
слышали от них о Лазо как о преданном и активном борце за
Советскую власть. Впервые я увидела и услышала Лазо в Иркут-
ске в октябре 1917 года на I Общесибирском съезде Советов, где
он выступал как делегат Красноярского Совета. Содержательное и
эмоциональное выступление Лазо обратило на себя внимание деле-
гатов съезда.
Второй раз он приехал в Иркутск в декабре 1917 года во гла-
ве одного из отрядов Красноярского Совета в помощь иркутянам в
дни ожесточенной вооруженной борьбы иркутских рабочих и сол-
дат с антисоветским юнкерским мятежом. В этих боях, длившихся
восемь дней, Лазо показал себя храбрым и умелым командиром.
Это было его первым боевым крещением.
После подавления юнкерского мятежа Лазо был назначен ко-
мендантом Иркутска и начальником гарнизона. Как боевой коман-
дир и организатор революционного порядка в городе он завоевал
симпатию и любовь рабочих и солдат Иркутска, всегда деятельный
и общительный, приобрел много друзей среди партийного и совет-
ского актива города. Хотя Лазо в этот период не состоял в рядах
нашей партии, ни мы, коммунисты, ни он сам не замечали этого,
так как по всем вопросам революции он был с нами. Помню, Лазо
заходил к нам в Иркутский комитет партии, чтобы поговорить, по-
советоваться с тем или другим товарищем или поговорить по те-
лефону по вопросам своей работы. Нас привлекала его простота и
непосредственность общения с людьми, забота об укреплении толь-
ко родившейся Советской власти.
Лазо, популярный и любимый красноярцами и иркутянами, за-
воевал симпатии и доверие делегатов II Всесибирского съезда Со-
ветов, проходившего в Иркутске в феврале 1918 года. На этом
съезде он был избран членом Центросибири и назначен командую-
щим Забайкальским фронтом против ставленника интервентов ата-
мана Семенова. Доверие, оказанное ему съездом, Лазо оправдал
полностью.
В конце августа 1918 года под напором превосходящих сил ин-
тервентов и белогвардейцев пала Советская власть в Забайкалье.
Сергей Лазо отступал из Забайкалья, отбиваясь от врагов, прикры-
176
вая отход войск на Амур. В пути он распускал бойцов и команди-
ров, оставляя им оружие и рассредоточивая их по территории Вос-
точного Забайкалья и Амурской области. Позже районы, где осели
бойцы и командиры Забайкальского фронта, стали районами наибо-
лее широкого и организованного партизанского движения.
После длительного скитания по тайге Лазо с женой Ольгой не-
легально добрались до Владивостока. Как только они установили
связь с нашей подпольной организацией в январе 1919 года, мы с
А. Н. Сафоновой, секретарем партийного комитета, пошли к ним
в Голубиную падь, где они жили в маленькой комнатушке. Лазо
встретил нас радостно, как старых товарищей по Иркутску, Он по-
знакомил нас со своей женой, Ольгой Андреевной Грабенко, членом
партии с 1914 года, студенткой Томского университета, участницей
боев в Забайкалье в рядах Аргунского казачьего полка. Перед нами
стояла красивая пара молодых боевых товарищей. Мы заметили,
как Сергей бережно относился к Ольге, ожидавшей ребенка. При
нас он принес воды, дрова, затопил плиту и поставил чайник. Они
угостили нас чем были богаты — хлебом, соленой кетой, чаем. Не раз
я была позже свидетелем того, как тревожится и заботится Сергей
об Ольге и маленькой дочке Аде.
Ольга Андреевна, красивая украинка со светлыми волосами,
строгими античными чертами лица и мягким взглядом серо-голубых
глаз, сразу нам понравилась. Мы с Александрой Николаевной радо-
вались, что Сергей и Ольга после тяжелых испытаний в боях и
скитаниях сохранили здоровье и боевой дух. Они нас закидали воп-
росами об условиях партийной работы во Владивостоке, о настрое-
ниях масс. Сам же Лазо с горечью рассказал нам о вынужденном
отступлении, некоторых ошибках нашего военного командования на
Байкале. В частности, он сожалел, что не были взорваны тоннели на
Кругобайкальской железной дороге — это на длительное время пре-
рвало бы коммуникации интервентов между Дальним Востоком и
сибирской контрреволюцией и затормозило бы снабжение их фрон-
та против Советской России живой силой и военными материалами.
Лазо переживал трудности и ошибки прошлой работы, но думал
уже о предстоящем. Он интересовался политической обстановкой в
Приморье, обрадовался, когда узнал, что во Владивостоке и При-
морской области ведут нелегальную работу многие иркутские и за-
байкальские коммунисты, которых он хорошо знал.
Приезд талантливого политического и военного деятеля, нако-
пившего ценный опыт вооруженной борьбы, имел большое значение
для подпольной большевистской организации. Вскоре его избрали
в состав Владивостокского партийного комитета, который был пре-
образован затем в Дальневосточный областной комитет РКП(б).
В какой-то момент обстоятельства сложились так, что Лазо должен
был покинуть Владивосток: его уже разыскивала белогвардейская
контрразведка. ДВК РКП(б) вынужден был отправить его на таеж-
ную базу, где укрывались видные коммунисты Приморья М. И. Гу-
бельман, Ф. В. Шумятский, Г. Ф. Раев, В. П. Владивостоков, Да-
выдов и др. Лазо там оказался с коммунистами, прекрасно знавши-
ми политические, экономические и природные условия Приморского
края. Любознательный и пытливый, Лазо многое узнал от товарищей
о жизни и борьбе рабочих и крестьян края. В суровых условиях тай-
ги и сопок Лузинского ущелья он приобрел много полезных навы-
ков, пригодившихся ему позже в партизанских походах.
Быстро развивавшееся партизанское движение все настойчивее
177
требовало авторитетного и квалифицированного партийного руко-
водства.
В этот период в ДВК РКП(б) и в рядах партийной организа-
ции Владивостока широко обсуждался вопрос об усилении партий-
ного руководства партизанским движением. Громадное большинст-
во организаций высказалось за развертывание партизанского движе-
ния в крае, считая, что оно окажет помощь борющейся Красной
Армии, отвлечет значительные силы Колчака и интервентов от фрон-
та, а разрушение коммуникаций врага помешает снабжению бело-
гвардейского фронта.
Когда Колчак объявил мобилизацию, ДВК РКП(б) выдвинул
лозунг «Ни одного солдата Колчаку» и призвал рабочих и крестьян
ответить дружным отказом идти во вражескую армию. Начиная с
марта 1919 года партийная организация стала направлять в парти-
занские отряды в тайгу коммунистов и рабочую молодежь. Туда
же шло вооружение, боеприпасы, продовольствие обмундирование и
медикаменты, которые с трудом удавалось добывать у интервентов
и белогвардейцев.
В конце апреля 1919 года во Владивостоке была созвана не-
легальная Дальневосточная областная партийная конференция
РКП (б). Она вынесла решение об усилении партийного руководства
растущим партизанским движением в крае. В мае 1919 года Сергей
Лазо с группой партийного актива был направлен в партизанские
районы Приморья.
Сергея Лазо знали многие командиры и активисты партизан-
ских отрядов по прошлой совместной борьбе в Иркутске и в За-
байкалье — М. В. Титов, М. Д. Иванов, А. А. Ширямов, И. М. Пев-
знер, Ф. И. Петров-Тетерин, К. И. Жук-Макарова, И. Лунев и др.
Поэтому его встретили там с большой радостью. Хороший органи-
затор масс, Лазо быстро вошел в партизанскую среду и завоевал
авторитет. Избранный командующим партизанскими отрядами При-
морья, он в короткий срок создал дисциплинированную партизан-
скую армию. Вместе с командирами отрядов разработал план раз-
грома японских и американских гарнизонов, охранявших Сучанскую
ветку Уссурийской железной дороги. Внезапным и одновременным
ударом партизанских отрядов была разгромлена охрана железно-
дорожной ветки, разрушены пути и станционные сооружения. Сучан-
ская ветка была выведена из строя. В результате на долгий период
прекратилось снабжение сучанским углем Уссурийской железной
дороги, Владивостока, задержалась отправка колчаковских солдат
на уральский фронт.
Одновременно с партизанами южного Приморья отряды Ни-
кольск-Уссурийского, Спасского, Иманского районов, наносили уда-
ры по линии Уссурийской железной дороги и Свиягинской ветке.
Летом 1919 года интервенты и колчаковцы бросили против пар-
тизан Приморья крупные вооруженные силы. Партизанские отряды
вынуждены были временно отступить и рассеяться по тайге и соп-
кам глубинных районов области. Лазо, у которого во время скита-
ний обострилась болезнь почек, попал в таежный госпиталь, откуда
смог выйти лишь осенью.
Широкая партизанская война была поддержана мощным забас-
товочным движением рабочих Владивостока, Никольска-Уссурий-
ского, железнодорожников Уссурийской, а затем Китайско-Восточной
железных дорог. Борьба рабочих и крестьян под руководством
большевиков нанесла чувствительный удар по тылу интервентов и
178
Колчака. Она была высоко оценена Дальневосточным областным
комитетом РКП(б).
Лазо удалось вернуться во Владивосток только в ноябре
1919 года.
В один из ноябрьских вечеров я встречала Лазо на станции
Океанская, как было условлено. Нашла его на бульваре около
станции, где он прогуливался. Пошли пешком в сторону Владивос-
тока, зная, что в пути нас возьмут на поезд первореченские желез-
нодорожники. Долго шли вдоль железнодорожных линий, рассказы-
вая друг другу о партизанских и городских делах. Оказалось, что
Лазо знает о директивах обкома партии по подготовке вооруженно-
го восстания. Он был воодушевлен стремительным наступлением
Красной Армии в Сибири и горел желанием быстрее включиться в
работу по решению главной задачи, поставленной обкомом партии.
Стояла теплая, светлая, лунная ночь. Где-то в районе Седанки
появился товарный поезд, затормозил, и знакомый голос окликнул
меня. Это Иван Иванович Ершов, чудесный коммунист-железнодо-
рожник. Мы взобрались на паровоз и вскоре сошли на Первой
Речке. Я привела Лазо к рабочему железнодорожных мастерских
Михаилу Ивановичу Шуликову, который жил с семьей в бараках.
Лазо пробыл несколько дней у них. Под опекой его жены Евгении
Георгиевны привел себя в порядок и отдохнул, а потом перешел на
другую, более безопасную квартиру.
Лазо возглавил военный отдел обкома. С его приездом работа
обкома стала активнее и по-настоящему боевой. В конце 1919 года
политическая обстановка в крае изо дня в день накалялась и все
явственнее чувствовалось приближение революционного взрыва.
В этот период Красная Армия быстро продвигалась на восток,
освобождая города и села Сибири, окружая и уничтожая колчаков-
ские войска. В помощь Красной Армии все шире разгоралась парти-
занская война. Разлагалась и разваливалась колчаковская армия.
Многие ее части, укомплектованные насильно мобилизованными ра-
бочими и крестьянами, переходили на сторону Красной Армии.
Тот же процесс проходил и на Дальнем Востоке. Дальневос-
точный областной комитет партии должен был оценить складываю-
щуюся обстановку, выработать тактику борьбы, создать военную
организацию для руководства вооруженной борьбой и восстанием.
Всеми этими вопросами и занялся Лазо с И. Г. Кушнаревым и дру-
гими работниками обкома.
В этой работе Лазо проявил свои творческие способности, вы-
сокое чувство ответственности и необыкновенную энергию. Два ко-
ротких месяца до январского восстания он работал с предельным
напряжением сил, не зная отдыха, зачастую уделяя сну 3—4 часа
в сутки; любил коллективно обсуждать с членами обкома неясные
и сложные вопросы партийной работы, умел четко анализировать
обстановку и обобщать полученные данные.
Свою деятельность в городе Лазо начал с изучения характера
и итогов ноябрьского восстания во Владивостоке. По этому вопро-
су была опубликована его статья в газете «Коммунист», издававшей-
ся Дальневосточным обкомом РКП(б) в декабре 1919 года — янва-
ре 1920 года. Во всех четырех вышедших номерах газеты были по-
мещены статьи Лазо по вопросам тактики партийной организации.
Ознакомившись с работой военного отдела обкома и его связями с
боевыми дружинами, военно-морскими частями и партизанскими от-
рядами, продумав вопросы партийного руководства предстоящим
вооруженным восстанием, он внес предложение в обком партии о
179
создании Военно-революционного штаба коммунистов. Дальневос-
точный комитет принял его предложение и создал областной Воен-
рсвштаб в составе девяти человек. Штаб начал свою деятельность
с первых чисел января 1920 года.
В состав Военревштаба кроме С. Г. Лазо, И. Г. Кушнарева и
Г. Ф. Раева вошли такие опытные работники военного отдела обко-
ма, как Ф. В. Шумятский, В. П. Шишкин, И. И. Ершов и др. В своей
деятельности Военревштаб опирался на широкую сеть партийных
ячеек предприятий, порта, учреждений и колчаковских частей гар-
низона Владивостока и на партизанские отряды Приморья. Сергей
Лазо был одним из авторов информации о деятельности Дальне-
восточного областного комитета партии в ЦК РКП (б) и Совнарком.
На Дальнем Востоке накалялась обстановка, повсеместно на-
растало повстанческое движение под лозунгом восстановления Со-
ветской власти. В белогвардейских воинских частях шло быстрое
разложение: многие из них уходили в партизанские отряды, в дру-
гих началось организованное сопротивление командованию.
Обком, учитывая создавшуюся обстановку во Владивостоке, ре-
шил провести восстание под флагом установления власти областной
земской управы. Эта тактика могла удовлетворить интервентов, ис-
кавших после краха Колчака пути выхода из создавшегося поло-
жения. Для руководства восстанием был создан Объединенный опе-
ративный штаб (ООШ), который возглавил Сергей Лазо. В подго-
товке и проведении восстания он опирался на партийные организа-
ции Приморья и на Военно-революционный штаб обкома партии.
Из документов видно, как талантливо и искусно он провел полити-
ческую и военно-техническую подготовку и осуществление воору-
женного восстания 31 января 1920 года...
После свержения колчаковской власти в Приморье Сергей Лазо
стал фактическим руководителем Приморского военного совета.
С огромной энергией и увлечением занялся он созданием регуляр-
ной революционной армии из рабочих, партизанских отрядов и
бывших колчаковских частей, перешедших на сторону партизан.
Новая армия строилась по типу Красной Армии. Военный совет
и некоторые воинские части предполагалось перевести в Хабаровск.
Но эти планы осуществить не удалось. Помешало вероломное на-
падение японских оккупантов 4—5 апреля на партизан и револю-
ционные войска в городах Приморья. Японские интервенты жестоко
расправились с Сергеем Лазо и его соратниками, членами Военного
совета Всеволодом Михайловичем Сибирцевым и Алексеем Николае-
вичем Луцким.
В моей памяти навсегда остался вдохновенный образ Сергея
Лазо, простого и хорошего товарища, человека разносторонне ода-
ренного, поражавшего нас гармонией духовной и физической кра-
соты, не жалевшего своей жизни ради победы Советской власти и
коммунизма.
3. СЕКРЕТАРЕВА
Незабываемое
Апрель 1919 года. Медленно, потемну пробирались товарищи на
Дальневосточную подпольную партийную конференцию, которая
устраивалась в казарме, на 6-й версте, где жили подпольщики
Дядя Ваня (Ершов) и Дядя Митя (Майоров).
Как разоренный улей, гудели собравшиеся до открытия конфе-
ренции. Толпились, никто не садился. То там, то тут появлялся Сер-
гей Лазо. Виден он был отовсюду: выше всех на голову. К тому
времени его уже ввели в состав Дальневосточного подпольного об-
кома, и он довольно быстро освоился со своим новым положением.
Настроение у него было приподнятое.
Выступая по основному вопросу повестки — текущий момент и
задачи партии,—Лазо показал свои ораторские и интеллектуальные
возможности. Его доклад — под стать хорошей лекции видного про-
фессора — захватил всех присутствующих и содержанием, и фор-
мой, и тоном изложения. А главное — в нем чувствовались четкость
и твердость позиции самого автора доклада.
Таким я помню Сергея, и таким вошел он в нашу тесную,
дружную компанию молодых большевиков. Объединяли нас тогда и
возраст, и молодой задиристый характер, и избыток энергии, и не-
одолимое влечение к активной борьбе с белоинтервентами. Вырабо-
талась у нас тогда привычка — до разрешения вопросов голосова-
нием в партийных верхах горячо обсуждать их и, пока позволяла
партдисциплина, бороться за свои мнения.
Конец лета 1919 года был трудным. Под натиском объединен-
ных белоинтервенционистских сил партизанские отряды частично пе-
ребазировались на север, частично распускались. Партизанскую сто-
лицу Анучино заняли японцы.
Я вместе с ревкомовцами пробиралась на восток в Улахинскую
долину. Где-то на перевале между Гордеевкой и Цветковкой наша
тропа пересекалась с тропой, которая вилась вдоль по хребту
с юга на север. Вот на этом глухом таежном перекрестке мы встре-
тились с Сергеем Лазо. Оказывается, он спешил с Сучана в Ану-
чино на связь с облревкомом, но опоздал и вынужден был, не дой-
дя, свернуть на эту тропу. В лесу он подобрал небольшую группу
заблудившихся ходячих раненых партизан и теперь вел их в та-
ежный партизанский лазарет, затерявшийся в отрогах этого хребта.
Сергей изменился внешне до неузнаваемости. Серо-зеленоватое отек-
шее лицо, заросшее мягкой неухоженной бородой, отечные руки и
ноги. Небольшой вещевой мешок с партизанским добром, казалось,
непосильным грузом тянул его к земле. Он был серьезно болен.
Остановились. Накоротке поделились пережитым, обменялись
новостями и, конечно, заглянули в будущее.
Неправ был философ, утверждавший, что только в здоровом
теле может быть здоровый дух. Перед нами был совсем больной,
до предела уставший, но не согнувшийся, не упавший духом Сер-
гей Лазо, окрыленный решением ревкома продолжать борьбу путем
мелких трудноуловимых подрывных отрядов, засылаемых в тылы
врага и действующих на линиях железных дорог.
181
Мы, голодные и уставшие, получили от Лазо хорошую зарядку.
Так, не присев, и разошлись. Наша группа двинулась на восток,
в Чугуевку, а Сергей повел своих подшефных на север, где в та-
ежной глухомани находился лазарет.
У меня сохранилась подаренная Сергеем его последняя неболь-
шая фотокарточка с автографом: «Зое С. на память о вечере
7-го января 1920 г. Владивосток, Сергей Лазо».
Лазо возглавлял тогда образованный при обкоме Военно-рево-
люционный штаб, который подготовил вооруженное восстание про-
тив белогвардейцев.
Уже пожинались первые плоды напряженной работы — быстры-
ми темпами шло разложение колчаковских войск. Солдаты целыми
частями переходили на сторону повстанцев.
Успешно шла организация боевых пятков, десятков из влади-
востокских рабочих. Организация боевых единиц из портовых груз-
чиков лежала на плечах Медведя (Вишлина—К. П. Серова), по
району мельницы — на моих.
Жил тогда Медведь с Сашей Бердниковым в домишке рабочего
военного порта Богданова по дыбом поднимавшейся в гору каме-
нистой, похожей на широкую тропу улице Буссе. Занимали они ма-
ленькую комнатушку с окном на откос сопки, за которой начиналась
Рабочая слободка. Лучших условий для конспиративных явок са-
мых ответственных подпольщиков придумать было трудно.
В этот вечер я увлеклась наведением порядка в холостяцкой
комнатушке грузчиков — вешала на окно только что постиранные,
ветхие занавесочки — и не заметила, как бесшумно открылась дверь
и совсем неожиданно в комнате оказался Сергей Лазо.
Зашел он к Медведю, чтобы узнать, какое настроение у пор-
товых грузчиков, и передать новые поручения. Еще не закончился
деловой разговор, как на пороге появилась Тамара Головнина, а
вслед за ней шумная Настя Нешитова. Не помню, по какому делу
они пришли.
Закончив разговор с Медведем, Сергей задержался. Завязался
оживленный разговор о том, о сем.
С мебелью было трудновато: небольшой дощатый непокрытый
стол, железная солдатская койка с плоским соломенным матрацем
на досках. Удивительно, как умудрялись два грузчика, разместив-
шись на ней валетом, отдохнуть за ночь после тяжелого рабочего
дня. Стояла еще тумбочка неизвестного назначения. Вот и весь
комфорт.
Недолго думая, мы разместились прямо на полу, усевшись ря-
дом у самой стены.
Сергей вспомнил свою солнечную Молдавию и рассказал с ар-
тистическим мастерством несколько молдавских сказок, которые он
слышал в детстве от своей старой няни.
Как далеки мы были тогда от дневной суматошной жизни и
всяких, даже самых важных и неотложных дел. Красным светом
наполнилась комнатушка, когда беспокойная Настя, легко забрав-
шись на тумбочку, укутала висевшую под потолком лампочку сво-
ей кумачовой косынкой. Розовели на окнах постиранные занаве-
сочки.
И стало как-то особенно уютно и хорошо не только в комнате,
но и на душе.
Немного спустя к нам присоединился Дядя Федя (Шумятский).
Этот пожилой большевик, бывший политкаторжанин, сумел сохра-
182
нить молодую душу и всегда тянулся к нам. У него был приятный
голос, и он любил петь старинные русские протяжные песни.
— На улице вьюжит, а у вас тут так уютно и хорошо, давайте
споем что-нибудь,— предложил Дядя Федя, затянув свою любимую
песню про дуб зеленый, что одиноко стоял, как рекрут на часах.
Мы присоединились. Потом раскатисто «Ревела буря, гром гремел...
Но Ермака уже не стало...»
Вот так и сложилась обычная для нашего быта незапрограм-
мированная вечеринка без вина и угощений.
Я чувствовала себя легко, бездумно. Такое чувство расслаблен-
ности и полного отдыха, мне кажется, испытывали и Сергей, и все
остальные товарищи...
1920 год, февраль — март. После разгрома остатков колчаков-
щины Лазо числился заместителем, а фактически был председате-
лем Приморского военного совета. Я работала членом редколлегии
газеты Военсовета «Военный набат» (позже просто «Набат»), Ре-
дакция и типография помещались в здании штаба крепости, где Лазо
по своим делам бывал ежедневно и частенько наведывался в редак-
цию то сдать какой-нибудь материал, то просто узнать, как идут
наши дела и не нужна ли нам какая-нибудь его помощь.
Однажды, когда номер уже был сверстан, направляясь домой,
я у входа наткнулась на Сергея. Он собирался в открытой машине
поехать по окружающим Владивосток высотам и пригласил меня.
Весна входила в свои права: оживала зелень, и море отливало
голубизной. С вершин сопок открывалась чудеснейшая панорама
полуострова, с приютившимся между двумя заливами Владивосто-
ком. Объезд высот начался с Гнилого угла. Побывали на 55-й вы-
соте, где совсем недавно базировались готовые к выступлению и пе-
решедшие на нашу сторону колчаковские части. Осматривали быв-
шие крепостные форты, разрушенные интервентами. Заваленные под-
земные ходы, заржавелые и искореженные железные решетки, по-
трескавшиеся цементные площадки, заросшие высоким бурьяном
подходы и полное безлюдье этих мест подействовали на меня удру-
чающе.
Я была здесь в 1913 году и тут же принялась рассказывать
Сергею, как выглядели высоты в тот период форсированного укреп-
ления Владивостокской крепости.
Я остановилась: Сергей меня не слушал. Он что-то быстро за-
писывал в блокнот и набрасывал какие-то геометрические фигуры.
Он уже был в плену планов, погруженный в заботы о будущем
крепости.
Когда мы оказались в верховьях Первой речки и перед нами
открылась горная седловина с приютившимся на ней старым, за-
брошенным солдатским кладбищем, меня снова одолели воспоми-
нания.
Я обратила внимание Сергея на выделяющиеся белизной кресты
на могилах К. Суханова и Д. Мельникова и рассказала о похоро-
нах этих героически погибших большевиков.
Выслушав меня, Сергей попросил шофера подъехать поближе.
Оставшись в машине, я наблюдала за высокой фигурой шагаю-
щего к могилам Сергея. Потом видела его стоящим с обнаженной,
опущенной головой.
Поездка закончилась в молчании. А мысли, зародившиеся на
высотах, Лазо хорошо изложил несколько дней спустя в своей по-
следней речи на открытии Владивостокского Совета.
183
Утром 3 апреля 1920 года высоко над Владивостоком на зда-
нии Народного дома взвился большой красный флаг.
Несмотря па серенький туманный денек, лица спешивших на
работу людей озарялись радостной улыбкой. Сегодня вечером в На-
родном доме будет первое заседание только что избранного Влади-
востокского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Сколько пережито за полтора года черной реакции! Сколько
пролито крови! Но все это уже позади. Снова красное знамя Сове-
тов победно реет над городом.
Радостно и тревожно. В бухте Золотой Рог стоят японские во-
енные суда. Орудийные стволы крейсеров «Ивами» и «Осака» на-
правлены на мирный город.
По инициативе японского командования была создана русско-
японская согласительная комиссия. С нашей стороны ее возглавляет
Роман Цейтлин. Дипломатические переговоры близятся как будто
к благоприятному для нас концу. Японцы уже согласны не вмеши-
ваться в наши внутренние дела.
«Но почему же они открыто возводят уличные укрепления,
расставляют на балконах пулеметы?»— недоумевают владивостокцы.
Снова долгожданная и с таким трудом добытая Советская власть
под угрозой. Это омрачает радость победы.
Вечер. Зал Народного дома переполнен. Впереди — депутаты, все
свободные места и проходы до отказа забиты гостями. Первое за-
седание Совета — открытое.
Я—сотрудница газеты «Красное знамя» и депутат — сижу в
первом ряду и пишу для газеты отчет об этом знаменательном
заседании Совета.
Вот предоставляется слово представителю Военного совета.
На сцену поднимается высокий, стройный товарищ в простой сол-
датской шинели без погон, с револьвером на простом солдатском
ремне.
— Сергей Лазо!—разнесся по залу дружный возглас.
И сразу же в зале воцаряется тишина.
С затаенным дыханием собравшиеся слушали спокойную, со-
держательную речь. Простые, но твердые, волевые слова, произно-
симые свойственным Лазо приятным, задушевным голосом, глубоко
западали в душу.
— Советы и интервенция,— просто, убедительно объясняет он,—
несовместимы... Нужно быть готовым к борьбе. Сплочение всех сил
и суровая дисциплина — вот залог нашей победы... Много было
жертв. Преждевременно погиб Костя Суханов. Он испил свою чашу,
но к этому должны быть готовы и мы...
Я торопливо записывала захватывающую речь, но не успевала
за оратором. Я не заметила, как Сергей спустился со сцены и сел
рядом на свободный стул. Потом заинтересовался, что я пишу.
— Ну, если мое выступление, брось строчить, то, что сказал,
я могу написать дословно — память у меня хорошая. Когда тебе эта
речь будет нужна?— возбужденно спросил меня Сергей.
Слово у Сергея Лазо с делом никогда не расходилось, и я
продолжила свой отчет, не закончив запись его речи.
Весна 1920 года. Политическая обстановка этого беспокойного
периода требовала перестановки большевистских кадров. Одних от-
правляли из Владивостока, других оставляли, переводили с одного
участка работы на другой. Так было нужно в интересах партии,
значит, так и должно быть. Дисциплина была крепкой и суровой.
Редела наша дружная компания молодых, очень повзрослевших
184
за год большевиков. Игоря Сибирцева закрепили в Спасске, туда
же перебазировался Саша Фадеев с певзнеровским партизанским от-
рядом. Николай Туманов (Костарев) после областного съезда тру-
дящихся должен был обосноваться где-то в районе Имана. Мишу
Фельдмана послали на запад на связь с Центром. Других товари-
щей — кого куда.
Владивосток разгружался. Интенсивно шла отправка за Амур
ценных грузов, военного снаряжения и некоторых воинских частей.
По указанию Центра туда же должен был перебраться Военный
совет. Уже был установлен день отъезда Сергея Лазо, Всеволода
Сибирцева, Бориса Мельникова, Зои Станковой. Становилось груст-
но, и мы решили напоследок встретиться вечером у Оли Левич в
«Золотом Роге», где она с Тумановым занимала номер.
День 4 апреля 1920 года прошел в обычных заботах. Роман
Цейтлин уточнял последние пункты русско-японского соглашения.
Военсовет собирался к отъезду, а Сергей, кроме того, готовился
к выступлению на Приморском областном чрезвычайном съезде тру-
дящихся в Никольске-Уссурийском. Речь шла о власти, народ тре-
бовал Советов, а Сергею нужно было сдержать этот революцион-
ный пыл, убедить в необходимости признания земской власти.
Сгущались сумерки, когда я с Тамарой Головниной по дороге
из редакции, помещавшейся в казарме Сибирского флотского эки-
пажа, встретилась с Сергеем Лазо. Он предложил сначала зайти
на минутку к нему на квартиру (жил он где-то немного выше Маль-
цевского базара), и мы согласились.
Первым делом он позвонил Цейтлину и спросил, как идут дела
в русско-японской согласительной комиссии. Ответы мы не слыша-
ли, но широкая улыбка осветила красивое лицо Сергея, и он вос-
кликнул:
— Замечательно! Вот теперь можно спокойно провожаться. Со-
глашение обеими сторонами подписано.
Затем он достал две свои фотокарточки и подарил нам с оди-
наковыми надписями в память о вечере 7 января, о котором я уже
рассказала выше.
Перед уходом Сергей пошарил в карманах шинели, достал хо-
рошо знакомый мне паспорт на имя Ивана Михайловича Козленко,
прапорщика 35-го полка, и снова на всякий случай сунул его во
внутренний карман.
Потом повинился, сказав, что, готовясь к выступлению на съез-
де трудящихся, не успел восстановить свою речь во Владивосток-
ском Совете, но сделает это сегодня же.
У Оли Левич мы застали Всеволода Сибирцева, Зою Станкову,
Бориса Мелькик-''ча, Настю Нешитову и еще кого-то (не могу вспом-
нить).
Шума, обычного при наших встречах, на этот раз не было.
Не шутилось, не смеялось. Разговор не вязался. Как на вокзальном
перроне в томительные минуты перед отходом поезда. Мне было
тоскливо. Угнетало какое-то непонятное чувство беспокойства. Хо-
телось разобраться в своем необычном душевном состоянии, и я
рано засобиралась домой. Мысленно унеслась в Никольск-Уссурий-
ский, где на съезде был Медведь — я за него беспокоилась.
Не успела я закончить беседу со своим дневником о непонятном
душевном беспокойстве, как оказавшаяся коварной тишина разо-
рвалась близкой ураганной стрельбой.
Я выскочила на улицу, японцы осаждали Сибирский флотский
185
экипаж. Стрельба доносилась из центра города, слышались отдель-
ные залпы, вероятно, с вокзала. Город был в огне.
Подписав несколько часов назад мирное соглашение, японцы
коварно нарушили его и, пустив в ход всю свою военную силу и
технику, стали громить мирный город.
Пал Совет, и снова рекой полилась кровь.
5 апреля первые лучи солнца осветили высоко поднятый на
Тигровой горе огромный белый с кроваво-красным круглым пятном
посередине императорский японский флаг. Позже японские флаги
были вывешены на всех русских административных, финансовых и
хозяйственных учреждениях. Пылала объятая дымом Корейская сло-
бодка. На улицах валялись неубранные трупы.
Озверелые японские солдаты среди белого дня открыто убива-
ли мирных жителей. Особенно они гонялись за рабочими, которых
распознавали по коротким рабочим стеганкам, и корейцами.
День ушел на сбор сведений. К вечеру картина была уже яс-
на — известно, кто убит, кто ранен, кто арестован и где содержится,
кто остался в городе, кто успел уйти, как связываться с партийным
руководством и что надо делать. Налаживалась полуподпольная
работа.
6 апреля я и Зоя Станкова решили навестить арестованных.
Купили по букету ярко-красных душистых гвоздик и отправились
на Полтавскую, 3, где до японского выступления помещалась след-
ственная комиссия, а теперь содержались наши товарищи, аресто-
ванные в ночь на 5 апреля.
Пропусков у нас не было и, следовательно, официально встре-
титься с арестованными не могли. Мы пошли на хитрость. Свободно
вошли во двор и по черному ходу попали на кухню, где на редкость
добродушный японец-повар варил в котлах для заключенных какую-
то баланду.
Внезапное появление молоденьких русских девушек с букетами
цветов его заинтересовало.
Жестами и мимикой вперемешку с исковерканными на японский
лад словами мы объяснили ему, что там, наверху (на втором эта-
же), сидят наши женихи. Мы трогательно прижимали букеты к
своему сердцу и просили его помочь нам увидеть своих возлюблен-
ных.
Эту сцену наблюдал другой японец-часовой у лестницы наверх.
Когда расчувствовавшийся повар подмигнул ему, часовой пропустил
нас на площадку второго этажа.
Из двери выглянул какой-то незнакомый матрос. Я попросила
позвать Всеволода Сибирцева — моего старого близкого друга, Зоя
Станкова — Бориса Мельникова.
Вслед за Всеволодом и Борисом на площадке неожиданно по-
явился Сергей. Мой букет пришлось разделить. Одну половину по-
лучил Всеволод, вторую — Сергей. Вместе с его крепким рукопожа-
тием я почувствовала в руке какой-то комок.
— Это тебе,— сказал Сергей, здороваясь.
Встреча эта для наших друзей была совершенно неожиданной
и прошла радостно. Болтали о всяких пустяках, шутили, смеялись.
И расставались легко, как будто до завтра. Но ведь это была наша
последняя встреча с Всеволодом Сибирцевым и Сергеем Лазо. До
сих пор перед глазами стоят яркие образы двух жизнерадостных,
сильных духом людей.
Выбравшись из здания следственной комиссии, сгорая от любо-
186
пытства, мы где-то на задворках чужого дома развернули получен-
ный от Лазо комочек и прочитали собственноручно записанную им
последнюю речь.
Да, Сергей сдержал свое слово. Но сколько надо было иметь
самообладания, чтобы не растеряться, помнить о незавершенных де-
лах и, попав в жестокие лапы интервентов, не забыть про свое обе-
щание.
27 апреля, когда члены Военного совета уже бесследно исчезли,
последняя речь Лазо появилась на страницах газеты «Красное
знамя».
Теперь, после японского вероломного выступления, последняя,
поистине пророческая речь Сергея звучала по-особому. Она моби-
лизовывала широкие массы, звала их на новые тяжелые и упорные
бои за власть Советов до полной победы.
Т. ГОЛОВНИНА
Любовь к жизни
Молодости свойственны задор и бесстрашие. Поэтому, несмотря
на то, что по улицам Владивостока шныряли агенты белой контр-
разведки и город был наводнен интервентами, группа партийных
подпольщиков решила собраться и встретить новый, 1920 год.
На Первой Речке в небольшом домике, где жила семья рабоче-
го Временных вагоносборочных мастерских Николая Меркулова,
собрались те, кто уцелел от арестов и кому удалось бежать из мест
заключения. Для обеспечения безопасности выставили наружный ка-
раул, и товарищи по очереди дежурили, наблюдая, не появилась ли
на улице подозрительная фигура. Я в то время числилась в воен-
ноокружном суде «беглым арестантом», и рабочий Красный Крест
после моего побега из-под конвоя вручил мне паспорт на имя Ама-
лии-Мальвине Нератнис.
Соблюдая правила конспирации и оглядываясь, не прицепился
ли за мной «хвост», вхожу в квартиру Меркулова. Раздаются ра-
достные восклицания собравшихся, многих из них за время пребыва-
ния в партизанском отряде и тюремного заключения я не видела
более года.
Вот они, милые лица боевых друзей!
Посреди комнаты, стоя на одном колене с гитарой в руках, за-
кинув серебряную голову, напевает Дядя Федя (Федор Васильевич
Шумятский). Окружив его, стоят товарищи с веселыми, оживлен-
ными лицами и подпевают гитаристу: «Мы — кузнецы, и дух наш
молод...»
Среди знакомых вижу одного неизвестного. Он выше среднего
роста, плечистый, волосы закинуты назад, темные выразительные
глаза, брови, как крылья птицы, раскинулись слегка кверху, отчего
создается немного удивленное выражение лица, о котором впослед-
ствии писатель Фадеев выразится так: оно «было удивительно ин-
теллектуальной красоты».
«Кто это?»—спрашиваю я. «Это Сергей Лазо»,— отвечают мне.
Так вон он, легендарный командующий Забайкальским фронтом, гро-
за белогвардейцев, а здесь, в кругу друзей, не только скромен, но
как-то даже застенчив.
Мы, молодежь, сели в уголке на полу в маленькой передней,
и Зоя Секретарева начала рассказывать нам, как хоронили Костю
Суханова, председателя Владивостокского Совета, предательски уби-
того белочехами 18 ноября 1918 года. Сергей подошел к нам, на-
клонился и стал слушать, потом вступил в разговор, и тут мы за-
метили, что он слегка приятно картавит.
Поздно разошлись в ту новогоднюю ночь. С тех пор Сергей
и подружился с нашей молодежной группой, куда входили: Зоя
Секретарева (Зоя Большая), Зоя Станкова (Зоя Маленькая), Таня
Цивилева, Настя Нешитова, Оля Левич, Миша Вишлин( Костя Се-
ров), Всеволод и Игорь Сибирцевы, Саша Фадеев, я и др.
Мы часто встречались на собраниях, заседаниях и в товарище-
ской обстановке. Помню, как однажды я присутствовала на засе-
188
Дании военного отдела областного подпольного комитета, который
возглавлял Сергей Лазо: отчитывалась о выполнении задания по
организации «цепочки» для связи военного отдела с сельскими под-
польными организациями. В «цепочку» включались учителя сельских
школ. Приморское учительство в своем большинстве было револю-
ционно настроено и сыграло большую роль в партизанском движе-
нии. Информация партийному подпольному комитету о настроении
в деревнях и о том, что делалось в крае, когда началось партизан-
ское движение, возлагалась на коммунистов, работавших инструк-
торами Союза приамурских кооперативов. Эта группа состояла из
Игоря Сибирцева, Александра Першакова, Ивана Харитонова,
Ольги (Изольды) Филипповской и других. Выезжая в командиров-
ки, они присматривались и изучали политическое настроение
крестьян.
Лазо был эрудированным человеком, и поэтому к его высказы-
ваниям на собраниях внимательно прислушивались.
Виделись мы в квартире у кого-нибудь из наших ребят. По ули-
це Буссе в небольшом домике в рабочей семье снимали комнату
Миша Вишлин и Саня Бердников. Они работали грузчиками в пор-
ту. У них любили собираться наши товарищи. Однажды здесь зате-
яли вечеринку — это было 7 января 1920 года, на нее пригласили
Сергея Лазо. В шумной компании было весело. Пели песни, сыпа-
лись рассказы, делились впечатлениями о событиях пережитых дней,
а утомившись, уселись на полу, и Сергей начал рассказывать нам
молдавские сказки. В такие часы его лицо становилось улыбчивым
и светилось такой мягкостью и приветливостью, что мы, как зача-
рованные, слушали дивные народные сказания его родного края.
Однажды мы шли с ним по Светланской улице (ныне Ленин-
ской) мимо зданий морских флигелей, в одном из которых жила его
жена Ольга с маленькой дочкой Адой. Разговор был о подозритель-
ных перегруппировках японских частей и об укреплениях, которые
они возводили в самом городе. И вдруг Сергей как-то внутренне
расцвел и с особой нежностью воскликнул: «Знаете, Тамара, какая
у меня хорошая дочка растет!» Этот контраст в темах и тоне так
поразил меня, что запомнился на всю жизнь. Возникает в вообра-
жении картина: большое заснеженное поле, и вдруг с краю обна-
руживаешь веселый журчащий ручеек, выбегающий из-под холодного
снежного покрова. Так и Сергей умел преображаться, переходя от
собранного, серьезного и даже порой сурового тона к задушевному,
теплому, дружескому. В эту пору я несколько раз заходила к Оль-
ге и видела маленькую Аду, которая была очень похожа на отца.
Особенно большое удовольствие доставляли Сергею поездки за
город. Выбрав свободный денек, мы нашей дружной компанией вы-
езжали в живописные места. При свете горячего солнца краски мо-
гучих зеленых крон богатого по разнообразию леса, волны бирюзо-
вого моря, оставляющие белоснежное кружево на желтом песке бе-
рега, становились особенно яркими. И Сергей, глядя на эту красо-
ту, говорил: «Как природа снимает озабоченность, и превращаешь-
ся в шаловливого юнца». Он играл с нами в пятнашки, пел песни,
шутил и заразительно смеялся.
Но были и другие встречи. По конспиративным соображениям
Лазо не жил вместе с семьей, а занимал комнату в нижнем этаже
деревянного двухэтажного дома на Мальцевской. Несколько раз
мы приходили к Сергею и вслух по очереди читали материалы
VIII съезда РКП(б).
189
Хорошо помню последние встречи с Лазо накануне трагической
гибели трех молодых прекрасных революционных борцов. Был ве-
сенний день 4 апреля 1920 года. Я пришла в редакцию газеты
«Красное знамя», располагавшуюся в то время в казарме Сибирско-
го флотского экипажа, в районе Мальцевской. Там я встретила Зою
Секретареву — она была секретарем редакции. Зоя сообщила, что
провожает сегодня товарищей, отъезжающих в Хабаровск, куда пе-
ребазируется Военный совет. Мы пошли в гостиницу «Золотой Рог»
и по пути встретили Сергея Лазо — неподалеку от его квартиры.
Он сказал, что должен переговорить по телефону с Романом Цейт-
линым — членом смешанной комиссии по переговорам с японцами.
Мы вошли в комнату к Сергею, откуда он вел разговор с Романом
Цейтлиным. Цейтлин сообщил, что переговоры прошли успешно и
что японцы подписали соглашение, где наряду с другими пунктами
был пункт о сохранении нейтралитета японским командованием. Сер-
гей извинился перед Зоей, что не успел переписать свою речь, про-
изнесенную 3 апреля 1920 года в Народном доме на заседании Вла-
дивостокского Совета. Эту речь впоследствии он передал Зое, когда
уже был арестован японцами. Зое мы обязаны сохранением этого
текста, который находится в Хабаровском госархиве и был напеча-
тан в газете «Красное знамя» 27 апреля 1920 года. Тогда же Сер-
гей передал мне и Зое свои фотокарточки с надписью на обратной
стороне: «В память о встрече 7-го января 1920 года. С. Лазо».
Несмотря на успокаивающие сообщения о подписании соглаше-
ния с японцами, на душе было тревожно. Казалось, что японское
командование затевает какую-то каверзу. Озабоченным был и Сер-
гей. Подходя к «Золотому Рогу», он указал на балкон второго эта-
жа каменного здания напротив гостиницы и воскликнул: «Вот вам
еще новая укрепленная точка. Зачем тут лежат мешки с песком, а
между ними виднеется дуло пулемета? Отсюда можно вести огонь
и по гостинице, где живут наши военные товарищи, и по зданию
земской управы».
Когда мы вошли в номер товарища Туманова (Костарева), там
уже были Всеволод Сибирцев, Борис Мельников, Зоя Станкова,
Ольга Левич и др. Сам Костарев был в командировке, а хозяйни-
чала его жена, Ольга Левич. На этот раз все были сдержанны,
говорили главным образом о текущих событиях и о предстоящем
отъезде. Довольно поздно вечером вошел военный и, обратившись
к Сергею Лазо, доложил: «Товарищ Лазо, японцы занимают вокзал».
Лазо, Сибирцев, Мельников отправились на двух извозчиках
по Светланской улице на Полтавскую (ныне улица Лазо). Я под-
села к ним—спешила домой. У здания следственной комиссии (Пол-
тавская, № 3) товарищи вышли, а я поднялась и на углу Нагорной
(ныне улица Суханова) встретила доктора Фортунатова — предсе-
дателя следственной комиссии. Он спросил меня: «Что делается на
улицах?» А на улицах слышалась стрельба: японцы занимали на-
меченные ими объекты.
Дома я переоделась в теплое платье и верхними улицами по-
шла на Мальцевскую, решив предупредить на квартире Лазо о воз-
можном обыске. Хозяином квартиры было доверенное лицо, кото-
рого знал партийный комитет. Мы начали «чистить» комнату Сер-
гея. Вынесли карабин, пишущую машинку, деловые бумаги — все,
что не должно было попасть в руки «ищеек». Все это зарыли в
уголь, хранившийся в сарае около дома. Уже начало светать, когда
я возвращалась домой и на верхних улицах показались японские
190
солдаты. Днем я узнала об аресте Сергея Лазо, Всеволода Сибир-
цева, Алексея Луцкого, Бориса Мельникова — все они были члена-
ми Военного совета. Мельникову удалось уйти. Японцы, занимая
вокзал, почту, телеграф, ворвались в здание следственной комиссии
и там схватили наших товарищей.
Вероломное выступление японцев в ночь’ на 5 апреля в целом
ряде населенных пунктов края после того, как они подписали со-
глашение о нейтралитете, вызвало массовое возмущение и негодо-
вание трудящихся.
Арестованных в первые дни с разрешения японского командо-
вания могли посещать родственники. Приходили Мария Владими-
ровна Сибирцева — мать Всеволода, жена Сергея Лазо Ольга, же-
на А. Луцкого. Ходили и мы, друзья, под видом родственников.
В последний раз я виделась с Сергеем и Всеволодом 7 апреля
1920 года. Они вышли на площадку внутренней лестницы на вто-
ром этаже из угловой комнаты. Мы проговорили минут десять и
после окрика часового о том, что свидание закончилось, стали про-
щаться. При рукопожатии Сергей оставил у меня в ладони короткое
письмо на мое имя. В письме описывалось, как их арестовали, и
заканчивалось оно уверенностью в окончательной победе. Оптимис-
тическое настроение Сергея и здесь не покинуло его. Не думал он о
своей близкой гибели. Все в нем дышало стремлением продолжать
борьбу, и виделась ему большая светлая жизнь. Ради этой радост-
ной жизни погибли Сергей Лазо, Всеволод Сибирцев и Алексей
Луцкий.
Память о них осталась навеки.
Н. АСЕЕВ
Из воспоминаний о Сергее Лазо 1
t2 марта (1920 г.) (свержение самодержавия) была демонстра-
ция у вокзала... Демонстрация проходила чинно, вея знаменами.
Председатель смешанного правительства — земской управы и выбор-
ных представителей — председательствовал на митинге. Это был, ка-
жется, эсер Медведев.
В речах прорывались боль и гнев на интервентов, но боль,
притупленная близостью их вооруженных сил, гнев, сдержанный
близостью шнырявших в толпе японских контрразведчиков.
Во время митинга я попросил слово для чтения стихов. Мед-
ведев не очень охотно разрешил мне читать. Он был против всякого
«возбуждения». И, согласившись на стихи, он оттягивал мою оче-
редь, давая место бесконечным кооперативно-эсеровским излияниям.
Я стоял у подножия трибуны и после каждого оратора дергал пред-
седателя за рукав, требуя себе слова. Рядом со мной стоял моло-
дой человек, чрезвычайно красивый, рослый и осанистый, с любо-
пытством и удивлением наблюдавший за мной. Видя безуспешность
моих попыток, он наклонился ко мне и спросил вполголоса:
— В чем дело, товарищ? Что вы хотите говорить?
Я ответил, что хочу «говорить» стихи о партизанах и назвал
себя. Тогда он мягко, но властно продел свою руку мне под локоть
и, проговорив: «Тогда идемте сюда», повлек меня за собой. Я, как-то
сразу почувствовав к нему доверие и симпатию, пошёл не сопро-
тивляясь.
За вокзальной площадью была другая, так сказать, неофициаль-
ная площадка портового поселка Эгершельда. Человек шел туда.
Когда мы приблизились к ней, там шел митинг союза грузчиков.
Крепкие скулы, широченные плечи, цепь своей охраны — грузчики
пользовались заслуженным уважением по крепости своего темпе-
рамента даже у белых контрразведчиков.
Человек, приведший меня, быстро прошел за цепь, быстро пере-
молвился с председателем и, подвинув меня за плечи к ящичной
трибуне, сказал:
— Читайте здесь...
Когда я, счастливый и возбужденный, слез с яшика, на него
взошел приведший меня сюда молодой товарищ. Он заговорил
сильным, звучным голосом, отдававшимся далеко во всех ушах
площади, и в глазах, устремленных к небу, я заметил восторг и
непревзойденное волнение. Он говорил коротко и сильно. Это была
не речь, а скорее ряд лозунгов, сжатых в общепонимаемый шифр,
взбадривающих и освещающих, увлекательных и неожиданных в
этом городе, задушенном тяжестью интервенции.
Когда он кончил, на его голове оказался шлем с пятиконечной
звездой. Его быстро окружили подготовленные, очевидно, ряды груз-
чиков, и он исчез за ними.
1 Воспоминания о С. Лазо опубликованы в Собрании сочинений
Н. Асеева, т. 5, М., 1964, с. 133, 134 и 97—98.
192
— Кто это был?— спросил я у близстоящих.
— Как кто? — ответили мне. — Да он же вас привел. Разве вы
не с ним были? Это Лазо, красный командарм...
Так вот каков Лазо, двадцатишестилетний командарм, тонкий,
ловкий и легкий, как девушка, внимательный и наблюдательный,
громкий оратор и смелый боец, навсегда врубивший в сердца пяти
тысяч грузчиков и мое свой быстрый, свежий, молниеносный облик...
ft ft *
Лазо. Я видел его один лишь раз на митинге, где говорили
скучные речи эсеры, бывшие тогда «временным» правительством...
Рядом в порту плотной стеной стояли грузчики, и там среди них
взметнулась алая звезда над юношеским лицом. Лазо только что
прибыл в город и выступил на митинге неожиданно. Гибкий, высо-
кий, с румяно загорелыми щеками, ясными глазами, он был над
толпой, как пар от свистка,— звонкий, тревожно-радостный. Лазо
был... надежда всем прибитым к земле, втоптанным в нее тупой по-
ходкой пыливших по улицам японских патрулей. Лазо — командую-
щий нашими войсками.
7 С. Лазо
А. СЕНКЕВИЧ
Сергей1
Медленно тянулось время в таежном партизанском лазарете.
Связь с внешним миром отсутствовала. Обитатели лазарета прово-
дили время в передаче эпизодов партизанской жизни, в гаданиях
о происходящем, в мечтаниях о будущем.
В один из знойных августовских дней с громадным мешком за
плечами, винтовкой через плечо, опираясь на длинную палку, к на-
шему зимовью подходил Сергей.
Но откуда такая ужасная перемена? Тяжелая походка, обрюзг-
шее лицо, распухшие ноги, язвы на теле...
В таком виде Лазо прошел 60 верст, перевалив таежной тро-
пой через Сихотэ-Алинь. Радушно встречаем дорогого гостя. Произ-
вожу анализы. Острый нефрит.
При отходе партизанских частей в тайгу Сергей не забыл о ра-
неных. Прекрасный таежник, Лазо сам взялся провести раненых
мимо расположения японских войск таежной тропой из Анучин-
ского района в Чугуевский. Путь был долог. Питались, конечно, без
соли, без крошки хлеба, приходилось спать под дождем. Дорогой
заболел, некоторое время пролежал у сердобольного крестьянина.
Потом еще не окончательно окрепший Лазо решает идти к своему
доктору. Необходимо скорее выздороветь. Дума его рвется в город
для новой, живой, кипучей работы.
Приход Лазо внес свежую струю в жизнь таежников. Сам
больной, он помогал в уходе за ранеными.
Часто среди угрюмой таежной тишины раздавался его голос о
великих задачах русской революции.
Обитатели лазарета жили надеждой на скорый приход Красной
Армии, говорили о близком осуществлении заветной мечты — уста-
новлении Советской власти на Дальнем Востоке. Лазо охлаждал
пыл увлекающихся мечтателей. Он предвидел неизбежность дли-
тельной, тяжелой и, главное, многовидной борьбы.
Выздоравливавшие раненые выписывались и уходили кто в го-
род, кто в зимовья партизан. Ни один из нас не мог указать тропу
и дорогу, дающую возможность обойти врага, как это делал Лазо.
— Не забудь, товарищ, идя по тропе к деревне, пройти вниз
по ручью до старой китайской фанзы, там будет кладка; дальней-
ший путь советую продолжать ночью...
Он знал, что эти мелочи имеют громадное значение в жизни
таежника-партизана. А Лазо с гордостью называл себя опытным
таежником. В его громадном мешке, который он, оборванный, в лап-
тях, таскал за плечами, находилось все необходимое таежнику: па-
латка, топорик, кастрюлька, веревочки, немного крупы, сухарей...
Время шло: в рядах колчаковцев началось разложение. Разла-
гавшиеся части начальство постаралось убрать из районов располо-
жения партизан. Вышли и мы из тайги.
1 Воспоминания о С. Лазо впервые опубликованы в сборнике
«Неравнодушные строчки». Чита, 1921, с. 25—27.
194
Лазо узнает, что в одной деревушке учительствует его жена.
С ней же и родившаяся в его отсутствие дочь. Подходим к деревне.
Но осторожность, отличительная черта Лазо, и здесь проявилась.
Как ни рвалась его душа поскорее увидеть жену и дочурку, из опа-
сения обнаружить себя и семью даже в деревне, где крестьяне были
своими людьми, Лазо провел два дня в тайге, вблизи деревни, пока
ему не удалось устроить «конспиративного» свидания.
Дальше — город. Работа по организации переворота. Лазо —
нерв движения. Он же — бельмо на глазу у хитрого соседа. Собы-
тия 4—5 апреля. Лазо арестовывают: его держит в плену вместе
с другими членами Военного совета японское командование. Жена
идет навестить Лазо, ей заявляют, что Лазо в камере нет.
— Где Лазо?— раздается из тысячи партизанских и рабочих уст.
— Он любил жизнь сопок,— с циничной наглостью отвечает
японский офицер на русском языке.— Лазо ушел в сопки.
Да, Лазо вырвали из наших рядов. Его взяли грубые, кровавые
руки хищников.
Но память о Лазо долго будет жить среди сопок и падей За-
байкалья и Приморья...
С. ЧЕРЕМНЫХ
Лазо, каким я его помню
В моем представлении Лазо — прежде всего большевистский
агитатор, крупный политический деятель, стратег.
Впервые я увидел его во Владивостоке на заседании подпольно-
го Дальневосточного областного комитета РКП(б) в конце нояб-
ря 1919 года. Он пришел в коротком сильно потертом полушубке,
подпоясанным ремнем. Видно, давно не брился. Когда снял поно-
шенную шапку, взлохмаченные волосы упали на лоб. По виду —
грузчик. Впрочем, Лазо, находясь на нелегальном положении, и хо-
тел казаться им.
Присутствовали тогда на заседании И. Г. Кушнарев, М. М. Са-
хьянова, А. О. Владимирский, Ф. В. Шумятский и я. Вижу, отноше-
ние моих товарищей к пришедшему уважительное. Зовут Сергеем.
А кто он — никто не сказал. Я спрашивать не стал. В большевист-
ском подполье это было не принято.
С этого дня Лазо стал участвовать во всех заседаниях как член
комитета. Он быстро вникал в суть каждого вопроса, свои мысли
излагал свободно, просто и ясно.
Сергей был ненамного старше меня по возрасту, но намного
выше по своим знаниям, способностям, политическому опыту.
Позднее я слушал — и не один раз — доклады Лазо в большой
аудитории. Он говорил не заглядывая в бумажки, последовательно,
логично, обстоятельно.
Мне приходилось встречаться с Лазо не только на заседаниях
и собраниях. Помню молодежную вечеринку в начале января
1920 года. Это было еще в пору большевистского подполья. Собра-
лось человек 15—20. Ни вина, ни закуски, ни чая — никакого уго-
щения. Пели революционные песни, но не слишком громко.
Разговаривали все одновременно, кто с соседом, а кто с сосед-
кой. Но когда слышался голос Сергея, общий гомон моментально
стихал, и все обращали взгляды в его сторону. Велика сила чело-
веческого слова, когда оно сверкает юмором, когда выражает со-
кровенную мысль, которую дарит людям уважаемый всеми человек.
С приездом Лазо во Владивосток он был назначен заведующим
военным отделом Дальневосточного подпольного комитета партии.
Позднее этот отдел был преобразован в областной Военно-револю-
ционный штаб, ставший органом мобилизации и формирования бое-
вых сил для вооруженного восстания. Работа главным образом ве-
лась среди солдат колчаковских гарнизонов. Повсюду в воинских
частях выявлялись активные сторонники Советской власти, из них
создавались нелегальные группы, а также тайные солдатские коми-
теты (ротные, батальонные, полковые). Ближайшими помощниками
Лазо в этом деле были опытные подпольщики, члены Военно-рево-
люционного штаба В. П. Шишкин (Володя) и Э. Ф. Крастин
(Адольф).
Работа эта требовала преданности революционному делу, само-
отверженности, мужества, а также осторожности, сноровки, изобре-
тательности, широкого политического кругозора. Все это было у
Лазо и его помощников.
196
Обстановка для подготовки восстания складывалась благопри-
ятно. После потери Омска колчаковщину охватил политический кри-
зис, острый, необратимый. В этих условиях подпольная деятель-
ность Лазо развивалась исключительно успешно.
Несмотря на большую загруженность работой в Военно-рево-
люционном штабе, Лазо писал статьи для подпольной газеты «Ком-
мунист».
В декабре 1919 — январе 1920 года, когда подготовка восстания
шла полным ходом, возник вопрос: под каким лозунгом следует
свергнуть колчаковскую власть? Недавнее восстание Гайды, подав-
ленное интервентами, наводило на грустные размышления.
В связи с этим во Владивостоке в декабре 1919 года была
созвана городская подпольная партконференция. Она открылась
поздно вечером в бане на Первой Речке. Делегаты (20—25 человек)
разместились на еще не просохших лавках. Сидели в полумраке:
горела только одна свеча на перевернутой вверх дном шайке.
С докладами выступали И. Г. Кушнарев и С. Г. Лазо. Кушна-
рев доказывал необходимость поддержки «розового переворота»,
т. е. передачи власти Приморской земской управе.
Лазо был против. Он считал, что судьба русского Дальнего
Востока решится в столкновении двух могучих сил: Красной Армии
и японских интервентов. Если японцы не уйдут отсюда доброволь-
но, то они будут сброшены в море силой. Задача здесь была и
есть — помощь Красной Армии, надо вести борьбу под советским
знаменем.
Кушнарев возражал ему. Выступив против колчаковщины, го-
ворил он, восстановить Советскую власть мы не сможем из-за при-
сутствия во Владивостоке войск интервентов. Только после их ухода
станет возможным воссоединение Дальнего Востока с Советской Рос-
сией, то есть советизация Дальнего Востока. Поэтому органом влас-
ти после ликвидации колчаковщины нужно объявить Приморскую
областную земскую управу и постараться сделать ее орудием в даль-
нейшей борьбе.
Трудно было участникам подпольной партконференции прийти к
единодушному решению. Одни разделяли взгляды Кушнарева (к та-
ким принадлежал и я), другие возмущались. Как же можно пере-
давать власть земству, ведь там эсеры? Кому это будет на руку?
Кушнарев был авторитетным руководителем большевистского
подполья и говорил убедительно. Но и Лазо был прекрасным ора-
тором, и его речь, как всегда, производила на слушателей большое
впечатление. Голоса разделились почти поровну.
Однако эти разногласия нисколько не мешали единству дейст-
вий. Подпольная организация продолжала вести пропаганду, разо-
блачая замыслы японских интервентов, и готовилась к вооруженному
восстанию. А когда подошла пора этого восстания, Дальневосточный
подпольный комитет партии вынес единогласное решение: выступить
за ликвидацию колчаковской власти, а новой властью объявить
Приморскую областную земскую управу. И сам Лазо писал настав-
ления воинским частям: посылайте своих делегатов в Приморскую
земскую управу, что на углу Алеутской и Морской, найдите там
председателя Медведева и вручите ему заявление от вас, что вы
больше не признаете атамана Семенова и генерала Розанова, а тре-
буете установления власти Приморской земской управы. Солдаты-
повстанцы выносили подобные резолюции, но руководил ими теперь
уже Военно-революционный штаб.
Восстание против белогвардейской власти во Владивостоке про-
197
изошло 31 января 1920 года. По своей высокой организованности
оно напоминало военный парад. Наместник Колчака в Приморье
генерал Розанов не нашел сил для отпора повстанцам и бежал из
России на пароходе «Орел» вместе с частью офицеров, гардемари-
нов н юнкеров. В этих условиях и японские интервенты не смогли
вмешаться в события.
Когда все свершилось, то внутренняя пружина переворота ста-
ла явной, и все увидели, что армия и подавляющая масса населе-
ния находится под влиянием большевиков, что переворот с лозун-
гом передачи власти земской управе фактически не розовый, а крас-
ный, не эсеровский, а большевистский.
Во время переворота Лазо держал в своих руках все руковод-
ство армией восстания. Его талант военного организатора сыграл
тут огромную роль.
Сразу же после победы восстания во Владивостоке и во всем
южном Приморье Лазо направил крупный отряд для освобождения
Хабаровска и сам выехал туда же.
16 февраля революционные войска Приморья освободили город
Хабаровск. Победа революционных сил в Приморье облегчила ос-
вобождение от белогвардейцев Амурской области (в результате пе-
реворота 5 февраля в Благовещенске). В конце февраля партиза-
ны с бою взяли город Николаевск-на-Амуре. Белогвардейская власть
была сокрушена на всей огромной территории Дальнего Востока от
Забайкалья до берегов Тихого океана.
В. И. Ленин, выступая с докладом на сессии ВЦП К 2 февраля
1920 г., уже в то время высоко оценил победу революционных сил
на Дальнем Востоке, поставив ее в ряд с крупными победами Крас-
ной Армии над Юденичем и Деникиным.
В феврале — марте 1920 года Лазо был руководителем всех во-
оруженных сил Приморья, притом очень популярным. В это время
он преобразовывал отряды повстанцев и партизан в Народно-рево-
люционную армию Дальнего Востока, -используя принципы формиро-
вания Красной Армии, поскольку они были известны. Во все воин-
ские части назначались политические уполномоченные (комиссары)
из коммунистов.
В середине марта в Никольске-Уссурийском была созвана Даль-
невосточная краевая конференция РКП(б). Главным в повестке дня
был вопрос о тактике дальнейшей политической борьбы. С боль-
шим докладом по этому вопросу выступил Лазо. Он предложил
приступить к незамедлительной советизации всего Дальневосточного
края. Его слушали со вниманием.
Председателя Дальневосточного комитета партии Кушнарева
на конференции не было. Он находился в Иркутске, куда выехал
для установления связи с партийным Центром. На конфе-
ренции выступил только что прибывший сюда уполномоченный
Сибревкома В. Д. Виленский. Он обрисовал политическое и эко-
номическое положение Советской России, сравнил ее с велика-
ном, который победил всех врагов, но сам истекает кровью от
тяжелейших ран. Виленский зачитал телеграмму В. И. Ленина рев-
военсовету 5-й армии, запрещавшую движение Красной Армии за
Байкал. В этой же телеграмме Ленин предлагал: «...бешено изру-
гать противников буферного государства... погрозить им партийным
судом...»1.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч„ т. 51, с. 137.
198
Конечно, всем участникам конференции стало ясно, что стремле-
ния к незамедлительному установлению Советской власти на Даль-
нем Востоке расходятся с директивами Центра. Однако делегаты
воспринимали политическую обстановку в розовом тумане. Каза-
лось, все за Советскую власть, и японские солдаты вот-вот поедут
домой с красными бантиками на груди.
Предложения Лазо были приняты почти единогласно. В Москву
сообщили, что дальневосточники-коммунисты считают необходимым
скорейшее объединение всего Дальнего Востока под властью еди-
ного советского органа, однако будут выполнять директивы Центра.
Через несколько дней после окончания конференции вернулся
Кушнарев с партийными директивами о создании буферного госу-
дарства на территории Забайкалья и Дальнего Востока. Он сооб-
щил также о создании Дальневосточного бюро РКП(б), которому
и поручалось руководить всей политической деятельностью комму-
нистов на территории Забайкалья и Дальнего Востока. Дальневос-
точное бюро было сформировано из двух групп: А. М. Красноще-
кова, Н. К. Гончарова, А. А. Ширямова (для Забайкалья) и
И. Г. Кушнарева, П. М. Никифорова, С. Г. Лазо (для Приморья).
Это бюро (приморская группа) единогласно отменило решение крае-
вой партконференции о немедленной советизации Дальнего Востока.
Лазо понял допущенную ошибку и быстро стал ее исправлять. Пи-
сатель А. А. Фадеев расказывал впоследствии, с какой тщатель-
ностью Лазо анализировал эту ошибку и как обстоятельно он разъ-
яснял ее своим друзьям.
В ночь на 5 апреля японские войска начали разгром всех гар-
низонов революционных войск в Приморье. Они захватили членов
Военного совета Приморья С. Г. Лазо, В. М. Сибирцева, А. И. Луц-
кого, а затем выдали их белогвардейской банде есаула Бочкарева.
Смерть Лазо и его товарищей потрясла всех. Она же сплотила
трудящихся Дальнего Востока для развертывания революционной
борьбы против интервентов.
3. СТАНКОВА
Перед гибелью
В начале февраля 1920 года во Владивостоке было созвано пер-
вое в легальных условиях партийное собрание, вернее, собрание
партактива города Владивостока. Проходило оно в Народном доме,
в этом излюбленном месте собраний коммунистов Владивостока.
Здесь был и Лазо.
Решался вопрос об организации Военного совета. Ни у кого не
было сомнения в том, что возглавить Военный совет Приморья дол-
жен, конечно, Сергей, и когда стали намечать кандидатуру, то Сер-
гей был включен в список как безусловный кандидат. Все считали,
что Лазо как руководитель Военного совета оправдает доверие
партии.
Кроме Сергея в Военный совет были введены В. Сибирцев и
А. Луцкий.
Лазо с головой ушел в порученную ему работу. Вскоре он от-
правился в Приморье — район расположения войск, так как там
его присутствие было необходимым.
Встретилась я с Сергеем при следующих обстоятельствах. Мне
нужно было из Никольска-УссуриНекого проехать во Владивосток.
Средства сообщения в то время были чрезвычайно скверные, попасть
в поезд было почти невозможно. Помню, я проторчала на вокзале
в Никольске несколько часов и не могла попасть ни в один из мимо
проходящих поездов. Вдруг я слышу, кто-то окликает меня по име-
ни. Это был Губельман, который вместе с Лазо возвращался после
объезда воинских частей Приморья. Они забрали меня в свой ва-
гон, с тем чтобы отвезти во Владивосток. В купе Сергея было сво-
бодное место, и меня туда устроили.
Лазо с воодушевлением рассказывал о партизанах, о том, какие
замечательные есть среди них люди:
— С такими людьми мы сможем совершить чудеса! Человек
только что от сохи, не подготовлен, но всем своим нутром понял,
что наше дело правое, и настолько в это дело верит, что никакие
силы его не могут сломить!
Он назвал целый ряд таких партизан. Речь шла не о больших
людях, не о руководителях, которых мы все знали, а о командирах
небольших отрядов и об отдельных бойцах-самородках, которые по-
шли и будут идти за дело революции до конца.
О людях Сергей рассказывал хорошо, с большой мягкостью.
В то же время в отношении этих же людей он мог быть непоколе-
бимым и проявить настойчивость, когда этого требовал партийный
долг.
Во Владивостоке Сергей очень близко подружился с молодыми
товарищами из Владивостокской партийной организации. Мы не раз
собирались в его квартире. Сергей рисовал перед нами будущее
Дальневосточного края, намечал пути, по которым пойдет его раз-
витие. Затем переходил к вопросам военной работы и объяснял нам,
какие стоят задачи перед нами по укреплению Дальнего Востока,
делился своими соображениями по вопросу о политике интервентов
на Дальнем Востоке. Иногда начинал вспоминать боевые эпизоды,
200
рассказывая о Центросибири, о замечательных людях Сибири —
Аде Лебедевой и Вейнбауме — и об их трагической гибели.
Сергей был человеком очень жизнерадостным, любил рассказы-
вать веселые истории, а иногда и сказки.
Вечером после работы он часто забегал к кому-нибудь из нас.
А иногда мы заранее договаривались о встрече, чтобы поздно ве-
чером отдохнуть всем вместе. В таких случаях Сергей всегда бывал
веселым и остроумным.
Я помню одну из товарищеских встреч. Сергей был занят и при-
шел с большим опозданием, усталый. Но вскоре его усталость ис-
чезла. Он включился в общий хор и дружно поддерживал распевае-
мую нами песню.
При всей своей занятости он несколько раз предлагал:
— Давайте вылезем в лес! Что мы все торчим в городе?
Сергей очень любил природу. Уговаривал организовать поездку
в землянку, в тайгу, где он скрывался. В конце марта эта поездка
состоялась. Сергей хотел, чтобы мы все приняли в ней участие.
Помню, я не поехала, так он с вокзала послал за мной.
Часто поздно вечером или ночью он любил побродить по бере-
гу моря, на молу. Любил также выбраться в горы, которыми окру-
жен Владивосток.
Все это время, вплоть до апреля, Сергей был очень занят воен-
ной и партийной работой. Он всегда интересовался, чем живет пар-
тийная организация, вплоть до мелочей. Я тогда работала во Вла-
дивостокском партийном комитете. Почти каждый день, возвраща-
ясь из Военного совета, он обязательно забегал в партийный коми-
тет, чтобы поговорить с товарищами и поделиться соображениями
о военных делах.
Незадолго до начала выступления японцев, 4 апреля 1920 года,
мы собрались все вместе в помещении гостиницы «Золотой Рог» на
Алеутской улице. Вечером — это было часов около одиннадцати —
в комнату к нам постучали. Когда дверь открылась, вошел какой-то
военный с окровавленным лицом и сообщил Сергею, что вокзал за-
нят японцами, что они арестовывают военных, а сопротивляющихся
избивают. Лазо и Сибирцев тотчас же уехали.
Через несколько минут, а может быть, через полчаса после их
отъезда гостиница, в которой мы остались, стала обстреливаться из
пулеметов с противоположного угла из аптеки, где находились япон-
цы. Мы в этот вечер уже не смогли выбраться из гостиницы, так
как пулеметный огонь не прекращался почти до утра. Слышен был
не только треск пулемета — на улицах рвались гранаты. Мы про-
сидели до утра в подвальном помещении гостиницы и оттуда вы-
брались с каким-то американским офицером, надеясь под прикры-
тием американского мундира избежать неприятных встреч с япон-
цами.
С американцем мы пробрались в клуб американского союза
христианских молодых людей. Вышли оттуда мы через день и узна-
ли, что товарищей на свободе нет, в том числе нет и Сергея. Где
они — никто не знал. 5-го к вечеру нам удалось установить, что
они арестованы и находятся в помещении следственной комиссии
на Полтавской улице. На другой день утром мне удалось попасть
к нему на свидание.
7 апреля я вместе с матерью Сибирцева, Марией Владимиров-
ной, отправилась опять туда же, на Полтавскую. Но на этот раз
посещение наше не имело успеха. Не встретив у входной двери
часового, мы преспокойнейшим образом направились по коридору
201
к лестнице. Но у лестницы столкнулись с японцем, который не
только не разрешил нам пройти дальше, но начал толкать нас
прикладом винтовки в спины. Так Марии Владимировне и не уда-
лось это последнее свидание с сыном.
После этого мы уже не встречались с Сергеем. Живым его
японцы не выпустили. Свидание 6 апреля на Полтавской улице
было моей последней с ним встречей.
Несколько слов о Марии Владимировне. Очень образованная и
умная женщина, она воспитала прекрасных сыновей. Всеволод и
Игорь очень уважали свою мать. Уважали ее и все мы. Она по-ма-
терински любила приятелей сыновей. Мы относились к ней как к
хорошему товарищу. Если нужно было что-нибудь, то обращались
к Марии Владимировне.
Когда арестовали Всеволода Сибирцева первый раз в 1918 году
(потом он бежал), она удивительно стойко переносила его арест.
Мария Владимировна наметила план, как организовать побег сына
и как потом спрятать его. Когда Всеволод был арестован второй
раз, она так же стойко переносила и этот арест. Мария Владими-
ровна пережила много горя, но не пала духом и вступила в партию
вскоре после гибели сыновей. Кроме Всеволода на Дальнем Востоке
погиб и второй ее сын, Игорь. Погиб он под Хабаровском в декаб-
ре 1921 года.
Мария Владимировна выполняла очень многие поручения пар-
тийной организации, в частности поручения военного характера.
Это была замечательная женщина.
ВАСИЛИЙ БАЛЯБИН
Забайкальцы
(отрывок из одноименного романа)
Тяжкие времена наступили для большевиков и руководителей
молодой Советской власти Забайкалья к весне 1918 года.
Разруха и голод усилились, казна опустела, у новой власти не
стало ни денег, ни аппарата, потому что царские чиновники и слу-
жащие продолжали саботировать, а те, очень немногие, что согла-
сились работать, голодали, они уже два месяца не получали жало-
ванья. Выпущенные Центросибирью новые деньги — пятидесятируб-
левые «молотки»— настолько обесценились, что почти не имели
хождения.
В это поистине тяжкое время была получена телеграмма Лени-
на, адресованная Владивостокскому Совдепу и Центросибири. В те-
леграмме указывалось на серьезность создавшегося положения, а
также говорилось о том, что «японцы наверное будут наступать. Это
неизбежно. Им помогут, вероятно, все без изъятия союзники. Поэто-
му надо начинать готовиться без малейшего промедления и гото-
виться серьезно, готовиться изо всех сил...»1.
На объединенном заседании облисполкома и Совнаркома реши-
ли объявить область на военном положении и всю полноту власти
временно передать военно-революционному штабу, в который из-
брали: И. Бутина, С. Лазо, Д. Шилова, Ф. Балябина, Г. Богомяг’ко-
ва, Н. Матвеева и Гаврилова. Председателем Реввоенштаба избра-
ли бывшего офицера — большевика Д. Шилова.
Был брошен боевой клич: «Все под ружье! Немедленно запи-
сывайтесь в Красную гвардию, вооружайтесь, защищайте себя, свои
семьи, свои интересы. Имена павших будут бессмертны...» Заканчи-
валось это воззвание тем же боевым призывом: «Все под ружье!»
Слова Ленина оказались пророческими: японцы .и в самом деле
высадили во Владивостоке десант пехоты. Л следом за ними во
Владивосток же прибыли экспедиционные отряды Англии и Америки.
В Маньчжурии вновь поднял голову белогвардейский атаман Семе-
нов. От разгрома-, который нанесла ему в марте под станцией Дау-
рия Красная гвардия Сергея Лазо, Семенов уже оправился и на-
брал новую армию. В этой его армии кроме разношерстной кавале-
рии из русских беженцев, китайских хунхузов, монголов, чахар, хар-
чен и баргутов была и пехота — 1-й Маньчжурский полк и 2-й
Маньчжурский, на желтом знамени которого было написано белы-
ми буквами: «С нами бог и атаман». Но больше всего окрылила
атамана активная помощь Японии, она помогала теперь Семенову
не только деньгами — обмундированием и живой силой. Первый ба-
тальон японской пехоты под командой майора Кацимуры уже при-
был в полное распоряжение атамана.
Громом орудий, криками «ура» и «банзай» возвестил Семенов
о своем новом выступлении. Разношерстная кавалерия его густыми
лавами ринулась на передовые позиции Красной гвардии, но, встре-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 36, с. 216.
203
ченная дружными залпами и огнем пулеметов, откатилась обратно.
И тут заговорили орудия белогвардейского бронепоезда «Мститель».
От тяжких взрывов трехдюймовых снарядов содрогалась земля, ру-
шились окопы красногвардейцев, в щепки разлетались блиндажи,
люди десятками выходили из строя. Едва затихла артиллерийская
канонада, как на окопы красных хлынула пехота. Солдаты ее —
такой же сброд, как и конница, одетые в песочного цвета япон-
ские шинели, с японскими же винтовкми и кинжальными штыками
на поясе — походным порядком перешли границу и, с ходу разверты-
ваясь цепью, перешли в наступление. А по железной дороге следом
за бронепоездом шел эшелон японцев.
Красногвардейцы отступили, унося с собой раненых и не успев
подобрать тех, что остались лежать надолго в окопах, вблизи
86-го разъезда.
В тот же день семеновцы с боем заняли станцию Мациевскую
и, развивая наступление, двинулись дальше. Семенов был хорошо
осведомлен обо всем, что происходило в Чите,— и о воззваниях
Реввоенштаба, и о проводимой им мобилизации, и о том, что в го-
родах и селах области формируются новые отряды Красной гвардии.
Но он знал также и то, что, пока Лазо соберется с силами, прой-
дет немало дней, и спешил использовать свое преимущество в жи-
вой силе и боевой технике.
* * *
Расчеты Семенова на скорое овладение Забайкальской маги-
стралью, а затем и всей областью не оправдались, красногвардей-
ские отряды Лазо, несмотря на свою малочисленность, отчаянно
сопротивлялись, отступая, портили за собой железнодорожные пути
и мосты. Дорого доставались Семенову завоеванные им станции,
станицы и села. На подступах к станции Харанор красногвардей-
ская застава из двенадцати человек в течение двух часов удержи-
вала позиции, прикрывая отступление своего отряда. Несколько раз
кидались в атаку на красных спешенные сотни белой конницы и с
большими потерями отступали обратно. Отбивать эти атаки крас-
ногвардейцам помогало то, что командир их, рабочий Читы-Первой
Семен Мокрушин, мастерски владел пулеметом. Белые обошли крас-
ногвардейцев с тыла, отрезав им путь к отступлению. К этому вре-
мени у мокрушинцев кончились патроны, атаковавшую их конни-
цу — баргутов — они приняли в штыки и все до одного погибли
под шашками белогвардейцев. Мокрушин так и застыл, обеими ру-
ками держа винтовку. Рядом с ним, в луже крови, лежал восем-
надцатилетний Майоров, разрубленной головой приткнувшись к го-
рячему еще стволу пулемета.
Когда головная сотня семеновской конницы ворвалась в Хара-
нор, около порубленных красногвардейцев осадил коня офицер, по-
жилой, чернобородый, в косматой папахе и с погонами войскового
старшины.
— Двенадцать челове-ек!—удивленно протянул он и, обернув-
шись к подъехавшему сзади есаулу, показывая на убитых, повто-
рил:— Двенадцать человек! Вот как надо воевать.
— Да-а,— вздохнул есаул,— если так будет и дальше...
Не дослушав есаула, войсковой старшина стегнул коня нагай-
кой, с места поднял его в галоп.
После ожесточенного боя на станции Бырка красногвардейцы
отступили, разобрав железнодорожный путь на протяжении двух
верст и подорвав небольшой мост.
204
Все эти дни погода стояла ясная, теплая. Опаленная весенними
пожарами степь побурела и уже начала зеленеть. Склоны сопок го-
лубели от массы цветущего ургуя, сладчайший аромат меда источа-
ли желтовато-белые барашки вербы, набрякшие вешним соком, по-
тому-то целыми днями гудели над ними, трудились золотистые пче-
лы и пестрые дикие осы. Все оживало в природе, просыпалось от
зимней спячки, радовалось благодатной весне. И только люди вое-
вали, убивали один другого, на радость черному воронью да серым
даурским орлам, что вдоволь попировали на местах недавних сра-
жений и не одному молодцу, которого ждет не дождется домой
молодая жена или красавица невеста, выклевали они ясные очи.
Вот уже и над вспухшим от весеннего разлива Ононом, над
окопами красногвардейцев, что полудужьем опоясали Оловянную,
кружат пернатые хищники, чуя, что и здесь им будет богатая по-
жива.
Бой начался с самого утра. Первыми, еще на рассвете, цокну-
лись с белыми красногвардейские разъезды, а к восходу солнца в
бой вступили главные силы. И снова, как и на восемьдесят шестом
разъезде, левый фланг красных атаковала семеновская конница.
В это время командующий фронтом Сергей Лазо находился на
командном пункте, небольшой горке, недалеко от ононского моста.
Высокого роста, в светло-серой офицерской шинели, Лазо, не отры-
ваясь от бинокля, наблюдал за ходом боя. Из-под защитной фураж-
ки лоб его наискось пересекала снежно-белая повязка (он был ранен
осколком гранаты в бою под Быркой). Отсюда в бинокль Лазо хо-
рошо было видно, как всадники в синих халатах мчались на ма-
леньких лошадках на окопы красногвардейцев. С диким воем и ре-
вом размахивали они обнаженными клинками, как некогда свирепые
орды Чингисхана. Но в окопах левого фланга залег первый отряд
пехотинцев, почти сплошь состоящий из горняков Черновских копей,
которым командовал Николай Зыков. Они так дружно ударили по
врагу из винтовок и так начали косить семеновских конников из
пулеметов, что сразу охладили их пыл, заставили повернуть об-
ратно.
Жуткую картину осветили первые лучи восходящего солнца:
поле, откуда отступили семеновцы, было усеяно людскими и конски-
ми трупами.
— Молодцы горняки!— все еще не отнимая от глаз бинокля,
сказал Лазо стоявшему рядом с ним командиру второго отряда
красной пехоты Недорезову.
— Молодцы, всыпали белякам перцу,— улыбаясь в черные усы,
согласился Недорезов и тут же погасил улыбку, а в голосе его за-
звучали тревожные нотки:— Сейчас они на нас, наверное, пехоту
пустят.
— Несомненно,— подтвердил Лазо.
— Надо туда, к своему отряду, спешить. Можно?
— Да.— Лазо оторвался от бинокля, оглянулся на боевого ко-
мандира.— Имей в виду, товарищ Недорезов, патронов у нас мало,
снарядов еще меньше, береги их, бей только по видимой цели.
— Слушаюсь! А ну-ка там, коня мне, живо!
В ту же минуту верховой ординарец Недорезова рысью подвел
его гнедого белоногого скакуна. Бывший слесарь ловко вскочил в
седло и прямиком, не разбирая дороги, во весь опор помчался к
окопам, где уже разгорался бой. Густые цепи японцев и белогвар-
дейской пехоты двинулись на позиции красных. По всему фронту
205
захлопали залпы, зарокотали пулеметы, прямой наводкой ударили
по белякам красные артиллеристы. К одному из орудий, взамен уби-
того наводчика, встал сам командир батареи Лазарев. Красные би-
ли по семеновцам из их же гаубиц, отбитых лазаревцами в бою
под Хадабулаком; теперь эти орудия пригодились, семеновцы, не
выдержав огня, отступили.
Четыре раза кидались семеновцы в атаку и всякий раз отка-
тывались обратно, теряя на поле сражения убитых и раненых.
Бой длился весь день. Хотя белые, наступая по открытой мест-
ности, несли вчетверо большие потери, они давили своим превосход-
ством в живой силе и боевой технике, а Лазо уже бросил в дей-
ствие последний резерв: 1-й Революционный кавалерийский полк,
состоящий из казаков Новотроицкой, Ундинской, Ильдиканской и
Онон-Борзинской станиц. Полк этот, под командой бывшего прапор-
щика лейб-гвардии казачьего полка Иннокентия Раздобреева, всего
лишь три дня тому назад прибыл в распоряжение Лазо.
Вызванный на командный пункт Раздобреев на вопрос Лазо:
«Смогут ли казаки заменить собою пехоту?»— не задумываясь от-
ветил:
— Смогут, товарищ командующий!
— Ну а если дело дойдет до рукопашной схватки, плохо будет
вам без штыков?
— Ничуть, в шашки пойдем.
— Хорошо!—Лазо крепко пожал руку отважного командира.—
Действуй, товарищ Раздобреев.
— Слушаюсь!— И не успел Лазо глазом моргнуть, а Раздобре-
ев уже был в седле и словно растаял в облаке пыли, взбитой копы-
тами коня. Не прошло и десяти минут, как до слуха Лазо донесло
ветерком трубный сигнал, и вот уже спешенные казаки, сотня за
сотней, скорым шагом двинулись на передовую линию.
После полудня положение у красных ухудшилось. Белые ис-
правили железнодорожный путь и, хотя не восстановили еще взор-
ванный мост, подвели к нему бронепоезд и с него открыли огонь
из дальнобойных орудий, на который красным батарейцам нечем
было отвечать.
Первый снаряд белых разорвался где-то далеко за Ононом, но,
пристрелявшись, они накрыли цель, тяжелые снаряды их со злове-
щим воем и свистом обрушились на Оловянную. От тяжких взрывов
содрогалась земля, а в окнах домов дребезжали стекла. Багрово-
черные клубы огня и копоти вздымались и над окопами и в селе.
Охваченные ужасом жители прятались в подпольях, в подвалах,
бежали из села в сопки, в лес, но смерть находила их всюду: на
улицах, в огородах и в развалинах собственных жилищ, разворочен-
ных снарядами.
Около часа длилась канонада, но сломить сопротивление крас-
ногвардейцев не удалось семеновцам, и когда густые цепи их сно-
ва пошли в атаку на окопы красных, их встретили такими же
дружными залпами, как и в начале сражения. На правом фланге
казаки Раздобреева перешли в контратаку, приняли беляков в
шашки.
Бой длился весь день, все атаки семеновцев были отбиты, но к
вечеру стало ясно, что Оловянную не удержать, и Лазо приказал
готовиться к отступлению. Эшелон с ранеными еще днем эвакуи-
ровали в тыл, следом за ним отправился и полевой госпиталь.
Вечером, когда на западе алым пламенем горел закат, постепен-
206
но затихая, закончился бой. Белые, потеряв множество людей и не
добившись никакого успеха, отошли на исходные позиции.
Лазо, приказав своим отрядам начинать отступление, одного из
командиров вызвал к себе. Всех своих командиров командующий
фронтом знал и по фамилии и в лицо, но в прибывшем к нему че-
ловеке, черном от копоти, с трудом признал командира первого от-
ряда, пристально вглядываясь в него, спросил:
— Товарищ Зыков?
— Не слышу,— отозвался тот,— оглушило снарядом, разорвал-
ся у нас в окопе, пятерых наших... насмерть. Говорите громче!
Лазо придвинулся ближе, крикнул командиру в ухо:
— Приказ об отступлении получил?
— Так точно,— мотнул головой Зыков,— получил.
— Саперы, взрывники есть в отряде?
— Найдутся.
— Не знал я, товарищ Зыков, что тебя контузило, хотел по-
ручить тебе дело серьезное.
— Контузия-то ерунда, вот только оглох немного, а какое де-
ло-то?
— Читай,—Лазо протянул Зыкову листок бумаги, на котором
химическим карандашом было написано:
«Командиру 1-го отряда тов. Зыкову.
Сегодня, после отхода всех наших частей, приказываю: взо-
рвать железнодорожный мост на Ононе. Затем вернуться в свой
отряд и следовать с ним, согласно данным мною указаниям.
Командующий фронтом С. ЛАЗО».
Зыков пробежал бумажку глазами, положил ее в карман.
— Сделаю,— сказал он и даже козырнул по унтер-офицерской
привычке.— Где прикажете получить динамит?
— У Деревцова, в хозчасти, у него уже есть распоряжение.
Возьми с собой моего ординарца Кузьмина; он будет у тебя связ-
ным. Через него и сигнал к взрыву получишь от меня. Надеюсь
на тебя, как на самого себя.—Лазо окинул Зыкова долгим, потеп-
левшим взглядом, закончил:— Действуй, товарищ Зыков, выручай,
браток!
Поздней ночью, после того как все эшелоны, батареи и отряды
красногвардейцев перешли на левый берег Онона, ночную тишину
разорвал страшной силы удар, от которого дрогнула земля, а в
окнах домов повылетели стекла. Высоко в небо взметнулось красно-
бурое пламя, громовой гул взрыва, лязг, грохот рухнувшего в реку
пролета эхом отозвались в ближайшей горе, волнами покатились
по заононским сопкам и замерли вдали.
Фабиан ГАРИН
Командующий фронтом
(отрывок из одноименного романа)
От прозрачных изумрудно-зеленых вод Байкала до шумливой
Аргуни широко раскинулось Забайкалье — в старину Даурия,— рас-
сеченное Яблоновым хребтом. Прорезанное шестью большими судо-
ходными реками с многочисленными бурными потоками, Забайкалье
славится вечно снежными Хамар-Дабаном и Мунку-Сардыком, се-
ребряными падями и безбрежными степями. Много золота и серебра,
много драгоценных камней лежали нетронутыми в недрах земли.
Старики ходили в горы, чтобы нацедить в кувшины живую воду,
сочившуюся из-под камней, а дома пили ее, смачивали в ней тряп-
ки и прикладывали к ногам и рукам. Так лечили больные кости и
раны. Те, кто помоложе, искали удачи, копали землю, отыскивали
золотую россыпь. Много лет гуляли в даурских степях Сохатый и
Капустин, наводя страх на богатых купцов и золотопромышленни-
ков.
Над высоким зубчатым хребтом поднялось позднее февральское
солнце. В тот год снега выпало мало, ключи и родники при выходе
из земли не замерзли, но вокруг них наросла наледь.
Не спеша ехали стремя в стремя Лазо, Рябов и Безуглов на
холеных конях. Безуглов тихонько напевал грустную песню:
Сторона родная русского народа,
Как царевна в сказке, духом тьмы заклята.
Спишь ты, Забайкалье,
Мертвым сном объято.
— Загрустил, казак?—спросил Лазо.
— Не так чтобы очень, товарищ командующий, но и не весело.
— Его домой тянет,— пошутил Рябов.— Дуется, что Назарчук
его в Красную армию заманил.
— Ишь ты какой,— осклабился Степан.— Не захотел бы по сво-
ей воле, ничего бы он и не сделал. А только я теперь от Сергея
Георгиевича не отлучусь. Куды он — туды и я.— Повернувшись к
Лазо, он спросил:— Ты партийный, товарищ командующий?
Лазо на мгновенье смутился, но тут же улыбнулся и ответил:
— Скоро запишусь.
— Тогда и я запишусь,— согласился Степан.
— Молодец, казак!— одобрительно отозвался Рябов.
Степан повеселел, словно кто-то рукой смахнул грусть с его
лица.
— Жил бы отец,— сказал он,— Агафоном его звали, не пове-
рил бы, что губатый Степка рядом ,с командующим Даурией едет
и говорит с ним, как с дружком.
— Вот она, Степан Агафонович, и Советская власть,— произ-
нес Рябов.— Что ты, что я — все мы равные, все одной думкой жи-
вем: сделать человеческую жизнь на земле радостной.
Издалека, где синел лес, донеслось рычание.
— Неужто медведь?— спросил Рябов,— Как думаешь, Степан?
208
— Может, и медведь,— ответил весело Безуглов.
— Чему радуешься?
— Вспомнил, как отец повстречался с медведем один на один
и одолел его.
— Одолел?— недоверчиво переспросил Рябов.
— Ей-богу, одолел. Хочешь, расскажу?
— У командующего спроси.
— Охотно послушаю,— отозвался Лазо.
— Дело, значит, было так,— начал Безуглов.— Ходил отец в
одну осень промышлять белку и попал на медведя — тот еще не за-
лег на зиму в берлогу. Мишук, увидев зверовщика, взревел и встал
на дыбы. У нас на медведя стрельцы ходят не артелями, а всегда
один человек с собакой одолевают зверя, но притом ружье заря-
жается большим зарядом. Только медведь встанет на дыбы, зве-
ровщик ставит ружье на сошки и стреляет медведю в лоб или
сердце. У отца ружье было заряжено беличьим зарядом. Делать
было нечего, приложился — и бац в медведя... Промахнулся. А Ми-
хайло бросился на отца и давай его ловить: то пойдет направо и
вдруг бросится налево. Отец, зная хитрость зверя, увертывался.
Около часу ходили они вокруг дерева без успеха. Тогда медведь
пошел на хитрость: не спуская глаз с отца, он попятился, схватил
претолстую корягу, положил ее подле сосны, а на нее другую, что-
бы отец не мог свободно ходить вокруг дерева. А отец, перескаки-
вая через коряги, успевал отталкивать их от дерева. День свечерел,
солнце закатилось. «Ну, думает отец, ночью он меня поймает».
Отошел медведь от дерева, лег на землю, положил голову на ко-
рягу и уставил свои глазищи на отца. А отец успел перезарядить
ружье. Вот уже стало темно. Но вдруг показалась луна. Отец ожил,
поставил поскорей ружье на сошки и выстрелил. Медведь кинулся,
ударился об дерево и растянулся. Так остался жить отец и добыл
хорошего медведя.
Всадники проехали мимо четырех столбов, покрытых кровлей.
— Степан, а это что?—спросил Лазо.
— Тут похоронена скотина, убитая небесным громом. Такой
обычай у бурят.
За Дарасуном потеплело. Кони пошли медленнее — с рассвета
им пришлось проделать большой путь.
— Еще недели три, и затокуют глухари и тетерева,—заметил
Безуглов.
— Рано, казак,— сказал Рябов.
— Зима-то, видишь, малоснежная. Туда-сюда повернешься —
весна и нагрянет, а в марте уже увидишь в лесу даурскую галку и
дрохву.
— Много здесь птицы?— спросил Лазо.
— Видимо-невидимо, товарищ командующий. У нас и полевого
жаворонка встретишь, и коршуна, и гоголя, и снегиря, и гори-
хвостку.
Вечерело. Позади остались вершины, скрывшиеся в тумане.
— Далеко еще, Степан?
— Верно* слово, близко. Эту падь проедем, за ней поскотина,
а дальше моя станица. Только мы с тобой, Сергей Георгиевич, спе-
шимся и пойдем вдвоем, а Рябов нас подождет.
Навстречу показался высокий старик. Поравнявшись с ним,
Лазо придержал коня и спросил:
— Куда идешь, отец?
209
— В Дарасун по воду, ноги дюже болят.
У старика было задумчивое лицо с глубоко запавшими, мутно-
серыми глазами и резко выступившими под дряблой кожей жилами.
— Что казаки про новую жизнь говорят?
— Чаяли, что замирение наступит, а теперь вон опять казаков
скликают.
— Кто?
— Атаман Семенов.
— Много народу к нему идет?
— Не считал, сынок. Не пойдешь сам — силой потащат.
— Ну иди с богом, отец!
Старик поклонился и поплелся.
Миновав падь, Степан остановил коня. Спешившись вместе с
Лазо, они подали Рябову поводья.
Взошла луна и осветила сопки у Дарасуна. Вокруг — ни огонь-
ка, ни живой души.
Крадучись, пробирались Лазо и Степан сонной станицей к дому
Безуглова. Вот они остановились перед темными оконцами. Сильно
забилось сердце в груди у Степана, точно так же, как в ту тем-
ную ночь, когда бросил гранаты в дом, где сидел Лазо заключен-
ным. Три года прошло с того дня, как Степан уехал на войну. Не
довелось драться с немцами. А теперь против своих же пошел...
Какие же они свои? Свои—это Лазо, Рябов, Назарчук, Аким из
Иркутска, красногвардейцы, свои — это большевики. А станичные
кулаки, станичный атаман — чужаки.
Тихо постучал Семен в оконце раз, другой. Никто не отозвался.
Чуть сильней забарабанил и видит — прильнуло к стеклу чье-то лицо.
— Машутка, это я!— Зубы стучали не то от радости, не то от
страха.
Звякнула в сенцах щеколда, распахнулась дверь, и на Степана
дохнуло теплотой.
— Степа?— раздался испуганный и заспанный женский голос.
— Я, любушка!
Не зажигая огня, Маша вошла в комнату и, кутаясь в платок,
села на сундук, стоявший у кровати.
— Чего молчишь? — сурово спросил Степан сразу изменившим-
ся голосом.— Иль не рада, что пришел? Я и дружка с собой привел.
— Не чаяла увидеть тебя живым. В прошлом году вернулись
наши из Красноярска, сказывали, что тела твоего не нашли. Вот и
считаюсь вдовой. А ты...
Маша не договорила и упала на грудь мужа.
— Не плачь,— утешал ее Степан, гладя худые плечи.— Пришел
же обратно. А Мишутка спит?
— Спит сынок.
— Не буди его.
Маша поднялась с сундука и тихо промолвила:
— Раздевайсь, Степа, ложись спать, утром поговорим.
Сколько соблазна было лечь на кровать и уснуть в тепле, а ут-
ром, проснувшись, увидеть заботливую Машу и сына, но вспомнил,
что Рябов мерзнет в пади, дожидаясь возвращения его и Лазо.
«Нет,— решил он,—не изменю своему слову. Я говорил, что в пар-
тию запишусь, а как увидел жену — слюни распустил. Не бывать
тому».
Лазо не торопил Степана, он понимал его мысли и душу.
— Нельзя, Машутка,— сказал он.— Я к тебе не открытой доро-
210
гой пришел, а крался. Ушел от казаков к красным. Теперь при
самом командующем Даурским фронтом нахожусь. А пришел я
узнать, что в станице слыхать, что казаки гуторят. Ты только не
плачь, знаю, что тебе горько, может, кто и обижает. Но только по-
верь мне... Скажи, веришь?
— Верю, Степа...— всхлипнула Маша.
— Так слушай! Садись рядом и слушай! Сказывают, что каза-
ков скликают против красных. Правда это?
— Правда, Степушка, правда.
— Скажите, пожалуйста,— вмешался Лазо,— кто их скликает?
Маша в темноте не различала лица Лазо, но голос его понра-
вился ей. Однако она не рискнула ответить и тесней прижалась
плечом к Степану.
— Не бойся, Машутка, этого человека. Он мне жизнь спас.
— Кто скликает?— доверчиво повторила она.— Вербовщики ата-
мана Семенова. Сильно много идут к атаману.
— А кто не хочет?
— Тех силком.
Больше часа просидели Лазо и Степан с женой, все расспроси-
ли, разузнали. Когда стали прощаться, Безуглов чиркнул спичкой.
— На Мишутку погляжу. Может, приснюсь ему. А для всех —
как считали убитым, так пусть и считают.
Обнял Степан жену, трижды поцеловал ее и пошел в сенцы,
вытирая рукой набежавшую слезу. Маша открыла дверь и выгля-
нула на улицу. Лазо шел позади них. Над станицей стояла молоч-
ная луна, освещая дорогу.
— Идите!— промолвила она.
Ни разу не оглянувшись, они быстро зашагали к пади.
* * *
Днем по улицам Читы нередко проносились конные отряды. Жи-
тели провожали их пугливыми взглядами. Никто не знал, куда и
зачем скачут конники. Одни говорили, что это казаки «Народного
совета», в котором засели эсеры и меньшевики, другие — что голо-
ворезы анархиста Ефрема Пережогина. По городу шатались солда-
ты с вихрастыми чубами, заглядывая в лавки. К ночи все затихло,
на улицах безлюдье, и только в темных переулках раздавались оди-
ночные выстрелы, а иногда и крики: «Спасите, грабят!»
Потерпев поражение в Иркутске, белогвардейцы избрали новым
центром Читу. В сторону Прибайкалья, Забайкалья и на Дальний
Восток стали пробираться в классных вагонах и на лошадях враги
Советской власти.
Сын богатого скотовода-казака Дурулгуевской станицы Читин-
ской области есаул Семенов осенью тысяча девятьсот семнадцатого
года бежал из Петрограда в Верхнеудинск, откуда послал Керен-
скому письмо с ходатайством разрешить ему сформировать бурят-
монгольский полк и «навести порядок в Забайкалье». «Благослов-
ляю,— ответил Керенский,— и назначаю вас комиссаром по орга-
низации добровольческих конных отрядов в Забайкальской области».
Есаул прибыл па станцию Березовка, близ Верхнеудинска, назвался
атаманом и разослал по улусам и станицам вербовщиков. Ограбив
Березовку, Семенов перебрался на пограничную станцию Маньчжу-
рия и там с помощью местного гарнизона разоружил 720-ю Перм-
скую дружину и сменил свои есаульские погоны на генеральские.
Каждый день его штаб ОМО — Особого маньчжурского отряда —
211
издавал приказы, направленные против Советов. Потекли к атама-
ну широкой рекой доллары, фунты стерлингов, франки и иены, а за
ними наемные убийцы и уголовники — хунхузы, англичане, францу-
зы, японцы, юнкера и гимназисты.
Спустя много лет генерал Греве, бывший командующий амери-
канской интервенционной армией на Дальнем Востоке, желая пере-
ложить всю вину США за массовые убийства коммунистов и со-
ветских граждан на плечи Японии, писал об атамане Семенове:
«Ко мне явился Семенов, оказавшийся впоследствии убийцей, граби-
телем и самым беспутным негодяем. Семенов содержался Японией
и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости по-
ступать по указке Японии. Он всегда оставался в поле зрения япон-
ских войск, он поступал так потому, что не мог бы продержаться
и недели, если бы не опирался на поддержку Японии».
В морозный день на читинский вокзал со станции Маньчжурия
прибыл пустой состав. Машинист со своим помощником отцепили па-
ровоз и уехали в депо. Проходившие мимо железнодорожники об-
ратили внимание на надпись «Чита — Совдепу», сделанную мелом
на одном из вагонов, который почему-то был запломбирован. Возле
вагона останавливались любопытные. Кто-то пошел звонить в Со-
вет. Пломбу сорвали, дверь вагона открыли, и всем представилась
страшная картина — на снег вывалились трупы с отрезанными уша-
ми и руками, с выколотыми глазами...
Никто не проронил слезы. Все поняли — коммунистов Маньчжур-
ского Совета замучили семеновцы.
На исходе февраля там, где под Читой редколесье и открытые
поляны, снег стаял быстро, и сразу же затоковали глухари и тете-
рева. По вечерам над городом проплывали изорванные в клочья
облака, и тогда в темно-синих просветах неба мелькали желтые и
холодные звезды.
В один из таких вечеров у исполкома Забайкалья, разместив-
шегося в двухэтажном доме бывшего губернатора Мустафиева, спе-
шились четыре всадника. Один из них, в длинной потертой шине-
ли, с полевым биноклем на перекинутом через плечо ремешке, по-
спешно вошел в дом. Подойдя к двери, на которой висела таблич-
ка «Председатель», военный открыл ее и вошел в просторную ком-
нату. За столом сидели несколько человек.
Вошедший остановился посреди комнаты и, вытянувшись по-во-
енному, приложил руку к папахе.
Сидевшие за столом обернулись к нему.
— Я командирован к вам. Моя фамилия —Лазо.
Он вынул из кармана мандат, газету и передал председателю.
Тот внимательно прочитал и с нескрываемой радостью обратился
ко всем:
— Товарищи! Знакомьтесь, это наш командующий фронтом.
Я прочту вам сообщение иркутской газеты «Власть труда»:
«В пленарном заседании 2-го съезда Совета рабочих, крестьян-
ских и казачьих депутатов всей Сибири 23 февраля 1918 года было
заслушано решение областного комитета совдепов Восточной Си-
бири о предоставлении товарищу Лазо, как комиссару по борьбе с
контрреволюцией в Сибири, чрезвычайных полномочий. Съезд еди-
ногласно утвердил решение областного комитета и поручил прези-
диуму телеграфно приветствовать товарища Лазо, назначенного ко-
митетом командующим революционными войсками по борьбе с се-
меновской контрреволюцией».
Лазо, слушая, вспомнил, что его назначение совпало с днем
212
рождения. «Где-то теперь мать и Степа? Где Федор Кодряну и
обуховский рабочий Никанор Алексеевич?»
Члены исполкома встали, спеша пожали руку командующему.
— Садитесь, садитесь, товарищ Лазо!— неслось со всех сто-
рон.— Расскажите о положении в крае. Чем нам поможет Центро-
сибирь?
Лазо молчал.
— О зверствах семеновцев слышали?—спросил председатель.
— Я видел трупы, прибывшие в запломбированном вагоне,—
ответил Лазо.
Члены исполкома переглянулись. Председатель сказал:
— Мы получили сообщение о том, что поезда, идущие из Рос-
сии на Владивосток и из Владивостока в Россию, подвергаются
ограблениям на станции Маньчжурия.
— Знаю! Это дело рук японского шпиона Бургера, действующе-
го по указке американского консула во Владивостоке.
— Откуда у вас такая информация?
— Я был в управлении Забайкальской железной дороги и чи-
тал телеграмму Бургера, которого Семенов назначил начальником
железнодорожного отдела своего штаба. Текст телеграммы довольно
ясный, я списал его: «Извещаю, что до восстановления порядка на
вверенной мне дороге и до строгой фильтрации служащих ни од-
ного паровоза-декапода на станцию Маньчжурия не будет».
— Что это за декаподы?— спросил председатель.
— Паровозы, закупленные еще царским правительством в Аме-
рике. Сейчас их захватили семеновцы на КВЖД.
Один из членов исполкома, с надвинутой на глаза ушанкой,
сухим, надтреснутым голосом спросил:
— Вы все знаете, товарищ командующий... Не скажете ли нам,
где теперь атаман Семенов и каковы его планы?
Лазо порывисто встал.
— О планах бандита Семенова я умолчу. Как-никак это воен-
ная тайна. Кстати, здесь все коммунисты?
— Нет,— ответил председатель.
— Значит, есть и меньшевики?
— Да!
— Тогда я попрошу коммунистов остаться здесь, а меньшеви-
ков покинуть кабинет.
— Безобразие!— выкрикнул тот самый член исполкома, кото-
рый интересовался местопребыванием Семенова.— Насилие!
Трое из присутствующих направились к двери.
Когда меньшевики покинули комнату, Лазо сказал:
— Должен вас предупредить, товарищи. Я еще не большевик,
но с Коммунистической партией крепко связан, хотя организацион-
но не оформлен. А с «Народным советом», с меньшевиками и эсе-
рами надо кончать. Нам с ними не по пути, они предадут и нас и
революцию. С завтрашнего дня я начинаю формировать отряды сре-
ди читинских железнодорожников и прошу вас мне помочь.
На другой день на станции Чита-1 две тысячи железнодорожни-
ков собрались на митинг.
Лазо приехал один. Он спешился и прошел в цех, переполнен-
ный людьми. Поднявшись на опрокинутую вверх дном тачку, он
громко крикнул:
— Товарищи железнодорожники!
С первых же слов толпа стихла и прислушалась к его голосу.
213
— Революция в опасности!— продолжал Лазо.— Много веков
мечтал человек стать свободным, расправить свои плечи, разломать
старый мир и на его обломках построить новый, но без обмана и
лжи. Буржуазные наймиты, отпетые головорезы и люди легкой на-
живы продались американским, английским и японским капиталис-
там за чечевичную похлебку. Самозванец атаман Семенов, чьи руки
обагрены кровью коммунистов и честных советских людей, грозит
в первую очередь вам, читинским железнодорожникам.
— Руки коротки!—донеслось из толпы.
_ — На днях он прислал нам первый запломбированный вагон.
Сейчас он создал в своем штабе железнодорожный отдел и доверил
его уголовному убийце и международному шпиону Бургеру. Атаман
Семенов готовится действовать так же, как в тысяча девятьсот шес-
том году царские генералы-вешатели Ренненкампф и Меллер-Зако-
мельский. Помните расстрелы, виселицы, братские могилы желез-
нодорожников? Помните?
— Помним!— пронеслось по рядам.
— Кто же защитит вас сейчас? Кто защитит ваших жен и де-
тей?— спросил Лазо.— Кто?
Железнодорожники молчали.
— Не анархист Пережогин и не меньшевики с эсерами. Вас
защитят большевики! Их партия — единственная революционная пар-
тия, кровь от крови, плоть от плоти трудового народа. Становитесь
же под ее знамена! Если хотите жить — вооружайтесь, боритесь!
— Правильно!—закричали в толпе.
— Завтра я начинаю формировать отряды. Запись будет прове-
дена здесь, в мастерских.
Лазо сошел с тачки. Железнодорожники бросились к нему. Каж-
дому хотелось протиснуться к командующему, пожать ему руку и
сказать несколько теплых слов.
...Так родилась в Забайкалье Красная гвардия, которой пред-
стояло выступить против сильно вооруженных полков атамана Се-
менова. Назарчук, Рябов, Безуглов и сам Лазо с раннего утра и до
позднего вечера обучали новых бойцов обращаться с винтовками,
делать перебежки, метать гранаты. Рябов, по примеру Назарчука,
стал, как он выражался, «формировать «базу». С помощью несколь-
ких коммунистов он подобрал особняк, принадлежащий какому-то
генералу в отставке, и после длительных дипломатических перего-
воров перевел генерала в отдельную квартиру, которую подготовил
для него исполком. В особняк с утра до вечера возили брошенное
незадачливыми интендантами обмундирование, сухари, корм для ло-
шадей, пишущие машинки, письменные столы, посуду. Рябов все
принимал.
— Пригодится,— говорил он,— места хватит.
На улицах расклеили составленное Лазо обращение Военно-ре-
волюционного штаба Читы и Забайкальской области ко всем ка-
закам и солдатам:
«Надвигающаяся опасность со стороны авантюриста-наемника
буржуазии есаула Семенова, явное попустительство и даже сочув-
ственное отношение «Народного совета» к его контрреволюционной
деятельности заставили нас, казаков, взять на себя защиту рево-
люции и интересов трудового народа от контрреволюционера и из-
менника Семенова. Мы организовали временный Военно-революци-
онный штаб в составе пяти казаков, двух представителей исполкома
Читы и одного из Иркутска, которому и поручили решительными
214
действиями ликвидировать контрреволюционный заговор Семенова,
встать на защиту революции и завоеванных ею прав рабочим, ка-
закам, крестьянам, бурятам и всему трудовому народу против пре-
ступных покушений организовавшейся буржуазии и водворить во
всем Забайкалье власть народа, власть крестьян и рабочих.
По всей России, по всем ее губерниям и областям организова-
на власть самого народа в лице его Советов, и только наше родное
Забайкалье до сих пор находилось во власти буржуазии, купцов и
капиталистов и их наемника — авантюриста Семенова, всеми выгнан-
ного из различных частей офицерства, и подонков общества, орга-
низовавшихся в так называемый добровольческий отряд белой
гвардии.
Казаки и солдаты! Встаньте в ряды революционной народной
армии! Всеми силами защищайте завоевания всего трудового на-
рода!»
В эти дни на деревьях набухли почки. Над даурскими степями
ярко засияло мартовское солнце.
В степных караулах перезванивались колокола. Зажиточные ка-
заки встречали Семенова хлебом и солью, сыпали ему в мешки ни-
колаевские сотни, серебряные рубли царской чеканки и керенки, а
кто побогаче — дарили коней и овец.
* * *
Головной отряд красногвардейцев вел даурский казак Степан
Безуглов. Перед отправкой на фронт члены Военно-революционного
комитета Николай Матвеев, Дмитрий Шилов и Иван Бутин обошли
ряды бойцов. Они жали руку каждому красногвардейцу и говорили:
— Помните наказ Ленина!
— Защищайте Советскую власть!
— Победа либо смерть!
Безуглов усмехнулся:
— Про смерть это зря... Мы, казаки, со смертью не дружим,
я про то уже сказывал железнодорожникам. А вам говорю напря-
моту: поднимется казачество — тогда атаману крышка.
Отряд, миновав Адриановку, Оловянную и Борзю, остановил-
ся у Харанора.
— Подпруги распустить, но коней не расседлывать!— приказал
Безуглов и подъехал к Лазо.
— Что скажешь?— спросил командующий.
— Хочу в разведку пойти.
— А командовать отрядом кто будет?
— Я же!
— Ты что надумал, Степан? Одной ногой здесь, другой там?
Безуглов лукаво ответил:
— Ребята зеленые, пороху не нюхали, у Семенова один к од-
ному, да и ружьишки японские и американские. Без разведки ни-
как нельзя, товарищ главком.
Лазо сморщил большой лоб и спросил:
— Пешим пойдешь?
— Мне слетать надо, а не ползком.
— Езжай!— неожиданно решил Лазо и повернулся к Безугло-
ву спиной.
Командующий верил даурцу. Да и как было не верить, когда
именно Безуглов спас его от неминуемой смерти. Если бы Степан
захотел вернуться к казакам, он давно мог бы это сделать: остал-
215
ся бы ночью в своей станице. Но Степан не сделал этого. Он даже
не рассказал Рябову о своих переживаниях, когда увидел плачущую
Машу и спящего Мишутку. Сколько сил ему стоило покинуть родной
дом. Нет, Степан предан Советской власти, и без нее он даже не
мыслит себе жизни. Но то, что ему самому захотелось пойти в
разведку, смахивало на озорство. «Впрочем, не стоит так рано де-
лать выводы»,— подумал Лазо.
Безуглов, вдев ногу в стремя, перенесся через седло и разобрал
поводья. Злой жеребец, прижав уши, закружился на месте.
— Я тебе погуляю,— прикрикнул казак и, пришпорив со всей
силой коня, ускакал.
Лазо долго смотрел ему вслед, не отрывая глаз до тех пор, пока
казак с конем не превратились в едва заметную точку.
Степан остановил коня, спешился и стал размышлять: «Если в
Даурии тихо, поеду до Шарасуна и там заночую у двоюродного
свояка». Он достал из кармана кисет, свернул цигарку и стал высе-
кать огонь на трут. И только закурил — видит: всадники. Степан
бросил цигарку, вскочил на коня и бездумно понесся к ним. Не до-
езжая, он заметил на всадниках офицерские погоны и оторопел.
«Вот и все,— решил он,— либо пан, либо пропал».
Всадники приблизились. Безуглов, привстав на стременах, гарк-
нул:
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
Он отвык от этих слов с того дня, как Лазо сказал ему, что
большевики говорят друг другу «товарищ», и никогда больше эти
слова и не наворачивались на язык, но сейчас, увидев семеновских
офицеров, да еще полковника, Безуглов произнес их с такой лег-
костью, с какой обычно обращался в дивизионе к начальству.
— Ты кто будешь?—спросил полковник в новенькой шинели из
темно-серого сукна, отливавшего сталью.
— Даурский казак Степан Безуглов.
— Откуда скачешь?
— Из Борзи, ваше высокоблагородие! У двоюродного свояка
гостил, а сегодня туда понаехала целая туча красных. Глянул я,
испужался, оседлал коня и наутек.
— А куда?
— Куда глаза глядят...
— Покофник Бирюкоф,— прошепелявил широкозубый капитан-
японец, сидевший на буланом жеребце,— хоросо, осень хоросо наса
фстретир казак, нада другой дорогой заехать Хадабурак, ударить
красна бандита тыр.
Полковник согласно кивнул и продолжал расспрашивать Безуг-
лова:
— Много их там?
— Не считал, ваше высокоблагородие. Свояк говорил, будто
тысяч пять, а может, и больше.
— Моя прафирно гофорит,— снова вмешался японец,— срусай-
те мой команда. Мы атаману деньга даем, фы — испорняйт мой при-
каз.
— Слушаюсь!— покорно ответил полковник и повернул коня.—
И ты, казак, езжай с нами!— приказал он Безуглову.
— Слушаюсь!—ответил Степан.
Он пристроился к казаку с окладистой бородой, ехавшему по-
зади, и отпустил поводья. Казак исподлобья посмотрел на Степана,
потом, вскинув бровями, тихо спросил:
216
— Большая у них сила?
— Тысяч пять беспременно,— охотно ответил Безуглов, давно
жаждавший заговорить с казаком, — а то и больше. Сила, вишь,
большая, а вас тут со мной двадцать два человека.
— У атамана на границе четыре тыщи стоят.
— Жидковато. Кабы тысяч двадцать, одним бы махом красных
перебили.
— Атаман надеется на казачество, — разоткровенничался казак-
бородач,—да из Японии большая подмога идет людьми и пушками.
— Вот это дело,— хитро улыбнулся Степан.— А как насчет
жратвы?
— Сколько хошь. Хунхузы помогают, да и кулаки овец пригнали.
— Далеко поедем?— спросил Степан.
— До Мациевской. А тебе что? Скажи спасибо, что ноги унес
из Борзи.
— За нуждой сходить. Как ускакал, так от страху чуть штаны
не промочил.
Бородач рассмеялся и посоветовал:
— Отъезжай в сторону, а ежели полковник спросит — скажу.
И когда семеновцы отъехали за версту, Степан, сидевший для
виду на корточках на земле, вскочил в седло, прижался к гриве
жеребца и ветром понесся к Харанору.
Бегство Степана заметили. За ним погнались двое. Пустив
коней, казаки неслись во весь опор. Из-под копыт летели комья зем-
ли, рассыпаясь пылью.
Степан, часто оглядываясь, тяжело дышал. Он гнал жеребца,
но тот был утомлен и стал сдавать.
Размахивая плетками, казаки нагнали Безуглова, и он услышал
голос бородача:
— Стой, окаянный!
Близилась страшная минута. И когда семеновцы, уже чуя до-
бычу, готовились сжать Безуглова с обеих сторон, чтобы взять его
живьем, Степан ловко выхватил из ножен шашку и махнул ею в
одну сторону, потом в другую, словно рубил лозу на учении. Го-
лова казака-бородача скатилась на землю, но конь продолжал ска-
кать с обезглавленным всадником. Второй казак в беспамятстве вы-
пал из седла.
* * *
В полдень Лазо прошел со своим отрядом Даурию, Шарасун
и захватил Мациевскую, оставленную бежавшими в панике семе-
новцами. А через час в Читу скакал гонец от Лазо со сводкой в
Военно-революцп энный комитет. В сводке было сказано:
«Сообщаю положение дел с Семеновым. 1 марта занята ст. Да-
урия. П ротивник о панике бежал при первых орудийных выстрелах.
5-го с бою заняо'1 ст. Шарасун, 8-го заняли пустую ст. Мациевскую.
Отступая, семеновцы взрывают путь, увозят аппараты, кассы, би-
леты и частные грузы».
Л * *
Задолго до революции 1917 года в Японии была издана кар-
та, на которой весь берег Тихого океана, от Камчатки до Влади-
востока, был окрашен в один цвет с Японией, а сбоку сделана
надпись: «Земли, которые должны принадлежать великой Японии».
На Охотском море стояла другая надпись: «Это море следует при-
обрести силой». Над Владивостоком иносказательно значилось; «То,
217
что ты приобрел, — принадлежит тебе, но не мешает приобрести
еще что-нибудь».
В те дни, когда красноярские красногвардейцы громили в Ир-
кутске юнкеров-мятежников, на страницах лондонской газеты «Таймс»
какой-то бывший германский консул, скрыв свою фамилию, высту-
пил с предложением к Японии. «Рано или поздно,—писал он,—
придет тот час, когда Японию и Германию свяжут новые узы. Если
японцы считают, что характер сговора зависит от нас, пусть нане-
сут нам официальный визит: они убедятся, что двери для них всег-
да открыты».
Ленин предугадал сговор двух разбойников с большой доро-
ги — Германии и Японии.
Сделка тогда не состоялась. Германия потерпела поражение в
мировой войне, и японский партнер вернулся к старому плану —
интервенция с разрешения американцев и англичан.
В первый день нового, 1918 года государственный секретарь
США Лансинг получил от японского поверенного Танака ехидное
извещение. «Согласно инструкциям виконта Мотоно,— писал Та-
нака,— имею честь поставить вас в известность в строго секретном
порядке, что имперское правительство недавно приняло решение от-
править во Владивосток два военных судна «Асахи» и «Ивами»
должны прибыть на место 13-го сего месяца».
Лансинг, прочтя это секретное послание, усмехнулся: где было
знать японскому министру иностранных дел Мотоно и его поверен-
ному Танака, что американский крейсер «Бруклин» успел войти в со-
ветские воды, бросив якорь вблизи Владивостока, а уже вслед за
ним прибыл «Ивами». Американцы перехитрили японцев.
Англичане, не желая отстать от американцев, приказали коман-
диру своего крейсера «Суффолк» тоже направиться во Владивос-
ток, а японцы выслали второй корабль «Асахи».
Город неожиданно наполнился японскими «туристами». На мно-
гих улицах спешно открылись парикмахерские, прачечные, мастер-
ские по ремонту пишущих машинок и велосипедов, фотографии,
ателье, кафе. Никто не посещал новых фотографий, никто не от-
давал белья в стирку, никто не брился в новых парикмахерских, где
сидели японские офицеры, переодетые в неуклюжие штатские кос-
тюмы. Зато японский консул был рад — теперь он мог говорить о
японских гражданах, нуждающихся в «защите».
Апрельским утром в коммерческую контору японского общест-
ва «Исидо», расположенную в уютном особняке в Маркеловском
переулке Владивостока, ворвались четверо неизвестных. Их лица
были загримированы. Убив тремя выстрелами хозяина и тяжело
ранив двух японских служащих, они жестом попросили «стальных
служащих — двух немцев и двух китайцев — извинить их за учинен-
ный шум и, не поинтересовавшись несгораемой кассой и бумагами,
исчезли. Проходившие в этот час мимо конторы жители города
видели, как из особняка поспешно выбежали четверо и скрылись в
доме японского консула Кикути.
Сам консул, не дожидаясь результатов следствия, через час
после совершенного убийства, явился к контр-адмиралу Хирокару-
Като, командиру японской эскадры, стоявшей в бухте Золотой Рог,
и потребовал защитить японцев, проживающих во Владивостоке.
Контр-адмирал с готовностью принял предложение консула.
На рассвете пятого апреля на стенах домов появилось сообщение
Хирокару Като о высадке десанта с целью защиты японских граж-
218
дан, а в полдень по улицам уже маршировали отряды низкорос-
лых японских солдат в белых парадных гетрах.
Узнав о провокации японских дипломатов, Ленин направил ди-
рективу большевикам Сибири, в которой говорилось, что он счи-
тает положение весьма серьезным и самым категорическим образом
предупреждает товарищей. Не делайте себе иллюзий! Японцы на-
верное будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно все
без изъятия, союзники. Поэтому надо начать готовиться без ма-
лейшего промедления и готовиться серьезно.
* * *
На родину в Забайкалье возвращался с германского фронта
Аргунский полк. Возвращался в полном вооружении. В дороге ка-
заки пели старые песни о вольнице. Командир полка, избранный
всеми сотнями, есаул Фрол Балябин, высокий, стройный, богатыр-
ского сложения—косая сажень в плечах,—с опущенными вниз уса-
ми, как у запорожцев, в разговоре с подъесаулом Метелицей и
хорунжим Василием Бронниковым сказал:
— В Даурии отпущу казаков по станицам, а если что — созо-
вем их. Как думаете, друзья?
— Правильно судишь,— ответил Метелица.
Балябина любил весь полк. Казак, сын надзирателя Горно-Зе-
рентуйской тюрьмы, о котором среди политических шла слава как
о хорошем человеке, Фрол под влиянием большевиков возненави-
дел царских чиновников и царский режим. Он окончил Читинское
землемерное училище, вступил в большевистскую партию и вел про-
паганду среди рабочих Черновских копей. Когда началась война,
Балябина мобилизовали в военное училище, а по окончании послали
офицером в 1-й Аргунский казачий полк. Фрол, знавший душу ка-
зака, быстро привлек на свою сторону подъесаула Метелицу и хо-
рунжего Бронникова и крепко сдружился с ними. После Февраль-
ской революции аргунцы избрали Балябина председателем полко-
вого комитета, а в ноябре он стал командовать полком и заявил,
что подчиняется только Советскому правительству. За ’это аргунцам
разрешили следовать на родину в Даурию с оружием в руках.
Слух о возвращении аргунцев дошел до томских большевиков.
Дошел в искаженном виде: дескать, казаки решили податься к Се-
менову, .а в пути разгоняют Советы и никому не подчиняются.
На станцию Тайга из Томска спешно выехал отряд красногвар-
дейцев разоружить казаков.
К Балябину пришли представители отряда. Командир полка
выслушал их и ласково сказал:
— В полку тысяча сабель, а вас одна сотня. Как говорится,
куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Не извольте обижать-
ся, барышня.
Эти слова относились к девушке из Томска.
Любуясь добродушным лицом гиганта командира, она подума-
ла: «Ну и силушка у человека, ему быка одолеть, словно мне нит-
ку в иголку вдеть»— и ответила:
— Большевиков трудно запугать.
— А я кто? Белогвардеец, что ли?
— Честный казачий офицер, который все же не знает, к кому
примкнуть. Коммунистам сочувствует, а нутро белое.
— Вы, должно быть, коммунистка, девушка?— спросил он серь-
езно.
219
— Да! — гордо ответила она.
— Как вас зовут?
— Ольга Грабенко.
— Тогда давайте знакомиться!—и протянул большую руку.—
Не бойтесь, я крепко не сожму. Командир Аргунского полка, ком-
мунист с шестнадцатого года Фрол Балябин.
Грабенко от удивления широко раскрыла глаза.
— Вы коммунист?— переспросила она.
— Что ж тут удивительного? Я не один, нас тут несколько че-
ловек. Агитировать нас не надо, мы сами все знаем. Уходя с фрон-
та, мы присягнули Советской власти и этой присяге не изменим.
Томичи засиделись у аргунцев, рассказав им последние новости
из газет. В сотнях были устроены митинги. Казаки внимательно
слушали гостей и дружно им аплодировали.
Через два дня аргунцы прощались.
— Приезжайте к нам,— приглашал Балябин Грабенко, мягко
пожимая ей руку,— понравились аргунцам, такого политагитатора
они примут с радостью.
— Обязательно приеду! Ждите!
И аргунцы двинулись в родную Даурию.
На станции Адриановка Балябин приказал выстроить полк.
Сидя на крепком коне, он громким голосом спросил:
— Присягали мы с вами на верность Советской власти?
— Присягали!—ответили казаки.
— Сегодня же разъезжайтесь по домам на побывку. Помните,
что семеновские вербовщики рыщут по станицам, но только не под-
давайтесь их уговорам. И не будьте падки на бабские слезы. Баба
бабой, а служба службой. Не за себя будете драться в полку, а за
свою вольницу, за счастье ваших детей. Советская власть — наша
власть. Поклянемся же еще раз верно ей служить.
Казаки выхватили из ножен шашки, на солнце засверкали сталь-
ные клинки.
Л- Л Л
К Лазо пришел под вечер слесарь читинских железнодорожных
мастерских. Невысокого роста, но складный и с мужественными чер-
тами лица, он приковывал внимание собеседника. Острый взгляд
колючих глаз, резкие жесты и настороженность, не оставлявшая его
ни на минуту, отличали этого человека от рабочих-забайкальцев,
которым свойственно спокойствие и даже медлительность.
— Я слушал ваш доклад,— сказал он,— и намерен записаться
в отряд.
— Как вас зовут?
— Борис Павлович Кларк.
— Так вот кто вы! Мне про вас рассказывали,— обрадовался
Лазо.— Вы ведь не мало мытарствовали в жизни?
— Пришлось,— скромно ответил слесарь.
— Где ваш отец отбывал наказание?
— На Акатуйской каторге.
— И вы там сидели?
— Сидел.
— Убежали?
— Убежал.
— Ну что вы так скупо рассказываете? Ведь меня это интере-
сует.
— Зачем?
220
— Хочу знать, кто будет служить в моем отряде.
Кларк долго мялся, не зная, с чего начать.
— Я расскажу, но только коротко. Меня с отцом сослали за
пропагандистскую работу на Акатуйскую каторгу. В тысяча девять-
сот шестом году мне удалось бежать во Владивосток, а там това-
рищи помогли перебраться в Японию. Работал я в революционной
типографии. Через год меня потянуло на родину. Вернулся во Вла-
дивосток и принял участие в восстании матросов на миноносцах
«Скорый» и «Бравый». Меня арестовали и отправили в Читу. Ехали
мы в арестантском вагоне. Добра ждать в Чите нечего было, и я
решил снова бежать. На полном ходу поезда выпрыгнул из вагона,
остался цел и скрылся... И опять в Японию. В Иокогаме стоял анг-
лийский пароход. Нанялся я матросом и уехал в Австралию.
А там — все делал: и на сахарных плантациях работал, и на желез-
ной дороге, и на молочной ферме. И вдруг узнаю — в России рево-
люция. Не выдержал и бросился на родину. Приехал в июне прош-
лого года в Читу и вот работаю слесарем...
— Вы одинокий? — спросил Лазо.
— Что вы? У меня солидная семья: жена и шестеро ребятишек.
— А вам не страшно покинуть такую большую семью и уйти
на фронт?
Кларк пожал плечами и ответил:
— Разве не ради их счастья надо бороться с контрреволюцией?
— Вы правы! Так вот, дорогой,— сказал Лазо,— я предлагаю
вам пойти помощником командира железнодорожного отряда.
Им командует Назарчук. Кстати, где вы живете?
— Недалеко от вокзала, на Железнодорожной, двенадцать, а
на Кручине у меня небольшая заимка.
Вечером Лазо отправился к Кларку в гости. Столкнувшись с
командующим в дверях, Кларк смутился — он не думал, что Лазо
так запросто придет к нему.
— Непрошеный гость? — засмеялся Лазо.
— Что вы, Сергей Георгиевич! Спросите у них!
Позади Кларка стояла целая ватага детишек. Старшим — де-
вочке Мэри и мальчику Грише было по девять-десять лет. Они с
любопытством рассматривали незнакомого человека.
— Мэри,— спросил отец,— с кем я сегодня днем беседовал?
— С Лазо,— живо ответила девочка с тонкими косичками.
— А кто такой Лазо?
— Командующий,— ответила четырехлетняя Наташа.— Хороший
мужик...
Кларк смутился, вспомнив, что девочка повторила его слова,
сказанные им жене о Лазо.
В комнату вошла полная, с гладкой прической, улыбающаяся
женщина, неся в руках тарелку. Увидев незнакомого человека, она
остановилась.
— Мама,— закричали весело дети,— не бойся, это командующий
Лазо.
Жена Кларка от неожиданности растерялась и выпустила из
рук тарелку. Она с треском разлетелась. Лазо бросился подбирать
осколки, за ним поспешили дети, а Борис Павлович и жена его
Анна, глядя друг на друга, виновато улыбались.
Весна 1918 года ворвалась в Даурию рано и стремительно.
Еще в середине апреля пронесся первый дождь. Лес зазвенел. В кон-
221
це месяца вскрылась река Чита, зацвел ургуй, прилетел козодой.
В даурских степях, грубо топча их весеннее цветение, носились
на конях семеновские мятежники. Вербовщики атамана сгоняли ка-
заков в отряды. На станциях бесчинствовали офицеры. Заподозрен-
ных в сочувствии к коммунистам железнодорожников расстрелива-
ли без суда и следствия, вешали на фонарных столбах.
Из Японии прибыли полки, прикатили тяжелые орудия и мощ-
ный бронепоезд.
Получив подкрепление, атаман Семенов начал второе наступле-
ние. Ему удалось оттеснить красные части, захватить Борзю и вы-
слать конный разъезд на станцию Хадабулак,
Карательные экспедиции атамана рыскали по станицам, вылав-
ливали казаков, укрывшихся от мобилизации. Японские интервенты
и белые офицеры жгли жилища, насиловали женщин, рубили детей
шашками. Повсюду висели листовки за подписью атамана: «Считаю
своим долгом совести предупредить всех, что с движением моим
по Забайкалью буду предавать смертной казни всех тех, кто будет
оказывать противодействие моему отряду».
От станции Маньчжурия к Чите, преодолевая подъемы, двига-
лись эшелон за эшелоном. Из теплушек доносились брань и пьяные
песни, а в классных вагонах весело проводили время японские
офицеры.
На русскую землю хлынул сброд со всей Европы и Азии, меч-
тая о золоте, мехах, легкой наживе и власти.
Тревожно было в Чите. Со станции Оловянная возвратился
поезд. Из вагона поспешно вышли пассажиры, разнесли по городу
весть о том, что Семенов захватил Борзю, а через неделю займет
Читу и перережет Сибирскую магистраль.
Еще до нового наступления Семенова по линии Забайкальской,
Амурской и Уссурийской железных дорог железнодорожники и ра-
бочие читали воззвание командующего Даурским фронтом:
«Приближается день решительной борьбы с Семеновым. 9 ап-
реля кончается срок, до которого Семенов не будет пропущен через
границу. Спешите послать к тому времени все свои силы, все от-
ряды. Посылайте людей вооруженными, обутыми, у нас ничего нет.
Предстоит упорная борьба. Враг силен, хорошо вооружен. Ему
помогает русская буржуазия, его поддерживают иностранные капи-
талисты. Пусть сильнее сомкнутся наши ряды с рабочими. Казац-
кое и бурятское население шлет нам добровольцев. Заканчивайте
организацию отрядов и выезжайте все, кто хочет защищать рево-
люцию. Время не ждет.
Сергей ЛАЗО».
На станциях и разъездах, на заводах и в мастерских, на сте-
нах домов, в театрах и клубах висели листовки большевистской
партии. Народ читал простые, правдивые слова:
«Все под ружье!
Монголо-бурятский отряд Семенова, большинство которого со-
стоит из офицеров, напал на рабоче-крестьянскую республику.
Сибирь объявлена на военном положении. Со всех городов идут
воинские отряды на Амурский фронт.
Авангарду российского пролетариата, революционным железно-
дорожникам выпало на долю первыми выдержать натиск контрре-
волюционной семеновской банды.
222
На Востоке закапчивается один из эпизодов вооруженной клас-
совой борьбы. По одну сторону баррикад — рабочие, крестьяне, сол-
даты и казаки, а по другую — дармоеды офицеры и барчуки, кото-
рые при помощи русских и иностранных капиталистов хотят залить
кровью трудящихся рабоче-крестьянскую власть.
Немедленно записывайтесь в Красную Армию! Вооружайтесь,
защищайте себя, свои семьи. Имена павших будут бессмертны.
Все под ружье!»
Всколыхнулась Сибирь, забурлила. Из станиц и селений, горо-
дов и поселков хлынул народ под красные знамена на Даурский
фронт.
Тесным кольцом сомкнулись казачьи станицы по Шилке и Нер-
че, а в центре кольца — Арбагарские каменноугольные копи.
На выжженной земле вросли по самые оконца шанхайки-домишки,
в них ютятся рабочие с семьями. У рабочего день — от зари до зари,
не разгибая спины. Что ни день, то пожар или отравление, то
взрыв, то завал.
В поселке нет рынка. Хозяин недавно открыл свою лавку и
драл втридорога. Плачешь, ругаешься, да нужда гонит к нему.
Над рабочими старшинка, тот, кто вербовал их на копи. Со стар-
шинкой не сговоришься; он с каждого удержит в получку, а если
кто откажется — убьет темной ночью. Народ так и говорил: «Жи-
вем на Арбагарской каторге».
С первых дней революции на Арбагарских копях — Совет рабо-
чих депутатов. Он и депешу дал Ленину: дескать, признаем только
Советскую власть. Хозяина вывезли на тачке к шлаковой горе, и
больше он оттуда не возвращался. Выстроили себе клуб, открыли
рабочий кооператив.
На зов читинцев арбагарцы тотчас откликнулись. Собрались по-
говорить с Читой по телефону — связи нет, а почему — никто не зна-
ет. Ходоки из Сретенска рассказали, что семеновские агенты подбили
казаков, и те захватили власть, арестовав местный Совет.
Сретенск стоит на Шилке, к нему от Забайкальской магистра-
ли железнодорожная ветка. По Шилке и Амуру идут пароходы.
От города до маньчжурской границы — полоса станиц. Богатый го-
род Сретенск, важный, а в городе казачий арсенал, и заведовал
им в те времена офицер Нерчинского казачьего полка. Спросили
у него как-то в Совете:
— Много добра хранишь?
— Старые казачьи пики. Толку никакого нет,— ответил офицер.
Разгуливал он обычно с красным бантом на груди. Как мани-
фестация — он впереди. Так заслужил доверие.
Приготовились арбагарцы идти на Даурский фронт. Собралось
сто человек — и все с пустыми руками. А командующий фронтом
Лазо просил, чтобы с оружием. Решили арбагарцы взять в арсена-
ле хотя бы пики. Пришли к офицеру и говорят:
— Открывай двери, пики возьмем!
Улыбнулся офицер в усы:
— Пустое дело. Из них не стрельнешь.
— Все же лучше, чем с голыми руками. Открывай двери!
Бросил офицер ключи на стол и ответил:
— Берите, а ключи принесите мне в Совет, я там на заседа-
нии буду.
223
Вышел на улицу и скрылся.
Открыли арбагарцы дверь, глянули — сплошная стена старых
пик. Стали их разбирать и обомлели: за пиками в подставках но-
вые трехлинейные винтовки, ящики с патронами, гранаты, казачьи
сабли, подсумки и даже пулеметы.
Так и пришли арбагарцы к Лазо в полном вооружении.
* * *
...Тревожные гудки огласили депо станции Хилок. Выглянули
из домов женщины, тревожно забегали по улицам поселка люди,
спрашивая друг у друга: «Где пожар?»
Потом все открылось — в школе митинг собирали.
Остановились станки, в цехах все замерло. На митинге гово-
рили одни большевики, рассказывая про семеновский мятеж, про
телеграмму Лазо. Тут же составили список добровольцев.
...Поезда шли на Читу. Из вагонов доносились звуки гармош-
ки, бодрая песня:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов...
Моряки Сибирской, Амурской флотилий в бушлатах и бескозыр-
ках, горняки Сучанских, Черемховских и Черновских копей, стара-
тели забайкальских приисков, мастеровые Владивостока и Хабаров-
ска спешили на Даурский фронт. Отцы отдали своим сыновьям-
подросткам кайло и резец, лом и лопату, простились с женами и
уехали защищать революцию.
В Читу прибыли три конных отряда: Копуньский с командиром
Сафроном Бутиным, Заргольский с Василием Седякиным и Гази-
мурский с Василием Кожевниковым. Их слили в одну кавалерий-
скую бригаду, назвав Копзаргаз. Вернулся Аргунский полк с брать-
ями Балябиными, Бронниковым и Метелицей. Прибыл революцион-
ный полк, сформированный учителем Прокопием Атавиным из жите-
лей Курунзулая, Олдонда, Верхнего Гирюнина и Кудрина. Прибыл
Забайкальский пехотный полк со своим командиром, испытанным
большевиком Павлом Журавлевым.
Их встречали на станции Чита, кормили обедами и отправляли
на сборный пункт в Адриановку, где находился штаб фронта.
Из станиц и поселков народ приносил ржавые сабли, охотничьи
ружья, берданки, трехлинейки. С утра до ночи не утихали людские
голоса. Те, кто постарше,— грелись на солнце, а молодые во весь
опор скакали с донесениями то в Читу, то на станцию. На пути
стоял ничем не примечательный вагон-теплушка, в котором размес-
тился командующий. У глухой стенки — стол, и на нем пишущая ма-
шинка, поодаль — походная кровать, заправленная солдатским одея-
лом.
Лазо редко встречал Ивана Рябова. Тот носился целыми дня-
ми: то его видели в Чите, где он организовывал кухню для прибы-
вающих частей, то на коне скачущим в сторону Адриановки. Никто
не знал, где он живет, где спит, но если возникала необходимость
снабдить кого-нибудь обмундированием или оружием, достать под-
воды или новую пишущую машинку, отправить отряд с запасом
продовольствия, то обращались к Рябову. И все знали: раз Рябов
сказал, значит, будет исполнено.
Безуглов тоже редко встречал Рябова, зато когда они сталки-
вались, то уходили в сторону, чтобы никто их не видел, хлопали
друг друга по плечу, пока Степан, бывало, не крикнет:
224
— Поди к черту! У тебя не руки, а клещи...
— Не жалеешь, казак, что пошел с нами?
— Пошто так толкуешь?.. Спасибо Назарчуку, что уговорил.
Вот кончится война, я тебя в свою станицу увезу, и не уедешь ты
никуда. j
Рябов, польщенный вниманием Степана, отвечал:
— Нет, брат, в Даурии хорошо, но и у нас на Твери не хуже.
Люблю я Волгу, свое село... Что там говорить! Я вот жил как сле-
пой котенок: ползал, ничего не видел. А теперь государственный
человек!
— А я, по-твоему? — нерешительно спросил Степан.
— И ты такой же. Вот что Советская власть с нами сделала.
Однажды их повстречал Лазо.
— Ссоритесь?— спросил он.
— Нет, товарищ главком,— поспешил ответить Безуглов.— Нас
теперь водой не разольешь. Я в Рябове признал друга, а он меня
братом считает.
Лазо одобрительно кивнул головой.
— Вот что, Рябов,— сказал он.— Мне бы автомобиль и верного
шофера. Как думаешь, трудное дело?
— Раз приказано, товарищ главком,— будет исполнено.
— Где же ты найдешь?
— Не поеду же за ним в Питер.
Старую, покинутую кем-то машину Рябов отыскал на дворе же-
лезнодорожных мастерских. Через несколько дней по дороге на
Карымскую промчался автомобиль «чандлер». Рядом с шофером
сидел Иван Рябов.
— На ус наматывай, Саша, кого возить будешь,— предупредил
Рябов.
— Не маленький,— успокоительно усмехнулся шофер.
Сформировав полки и отряды, Лазо с ходу занял Агу и Оловян-
ную, но у Оловянной противник контратаковал красные части, и
им пришлось отойти за реку Онон.
Позади ехал отряд железнодорожников. За несколько месяцев
Назарчук сильно изменился — поздоровел, отрастил усы. Загар так
прихватил лицо, что за зиму не успел сойти. Рядом с Назарчуком
Кларк. Неожиданно он пришпорил коня и подъехал к Лазо.
— По-моему, мост следует взорвать. Семеновцы остановятся,
а мы перегруппируем свои силы, раненых отправим в Читу.
— И я об этом подумал,— согласился командующий,— но взо-
рвать только один пролет.
Сеял мелкий дождь. Лазо в промокшей шинели объехал ряды
и подбодрил бойцов кого шуткой, кого добрым словом.
— Подрывники есть?— крикнул он.
— Есть, товарищ главком.
— Выходи из строя!
К Лазо подошел немолодых лет человек. Одет он был в рабо-
чую куртку, лицо небритое, на голове — поношенная кепка, штаны
небрежно заправлены в сапоги.
— Папаша, мост сумеешь взорвать?
— Сумею! Был бы динамит.
— Найдется. А как взорвешь?
— Обыкновенно. Задержусь на ферме, заложу заряды, пристрою
зажигательную трубку и запалю ее.
8 С. Лазо
225
Возле командующего очутился Назарчук.
— Дозвольте мне это сделать. Зачем старика на такое дело
посылать?
— Успеешь вернуться до взрыва, Назарчук?
— А то как же.
Лазо повернулся и приказал:
— По коням!
Отряды рысью проехали мост и направились к Аге. На берегу
остались лишь Назарчук и Лазо.
— Скачите и вы за отрядами, а обо мне не беспокойтесь.
Командующему здесь не место.
Лазо шагом пустил коня, поминутно оглядываясь на мост.
Прошло двадцать томительных минут, и наконец раздался оглуши-
тельный взрыв. Повернув коня, Лазо поскакал обратно к Онону.
В двадцати метрах от разрушенного моста лежал убитый Назарчук.
* * *
В ослепительно освещенной солнцем степи незаметно вспыхивал
огонь, и тотчас земля сотрясалась от тяжелых ударов.
Командующий стоял в длинной, до щиколоток, шинели на насы-
пи и наблюдал в бинокль. Он отчетливо видел каждое орудие не-
приятеля, расчеты. Рядом с командующим стояли Кларк и Безуг-
лов.
— Сколько их там, товарищ главком?—спросил Степан.
— Три пушки,— ответил Лазо, не отрывая бинокля от глаз.
— Нам бы одну,— с досадой сказал Степан.
— А по-моему, все три.
— Три-то, понятно, лучше,— согласился Степан.— И стрелять
из них приспособились бы, у меня вот два пушкаря есть.
Лазо опустил бинокль и повернулся к Безуглову:
— Два артиллериста, говоришь?
— Два!
— В огонь не пускай их!— приказал Лазо.— Береги, они нам
пригодятся.
— Ия так думаю, товарищ главком.
Неожиданно Лазо опустился на землю и присел на корточки.
Кларк и Безуглов последовали его примеру. Вынув из шинельного
кармана блокнот и толстый синий карандаш, командующий испы-
тующим взглядом посмотрел на Безуглова.
— Хочешь из пушек бить, так сумей их отбить.
— Голыми руками не возьмешь.
— Я тебе помогу. Бери кларковскую сотню (ее так стали назы-
вать после гибели Назарчука), обойди слева по пади,— при этом
он стал чертить карандашом план,— и атакой отрежь орудийную
прислугу. Пушкарей своих не забудь взять, пусть они повернут
орудия против семеновцев и бьют по ним сколько хватит сил и
снарядов. А ты с сотней возвращайся обратно.
У Безуглова загорелись глаза. «Отрезать орудийные расчеты,—
подумал он,— рискованно, опять же сотню могут смять, и от нее,
дай бог, уцелеет половина. Не лучше ли без сотни?»
— Мне конники не нужны,— сказал он решительно.— Пойду
один и пушкарей своих позову,— И, не дождавшись ответа коман-
дующего, Безуглов привстал и быстро зашагал.
— Степан Агафонович!— крикнул ему вслед Лазо.— Поди сюда!
Безуглов вернулся. Ему показалось, что командующий недово-
226
лен его решительностью и не позволит ему без сотни начать атаку.
Он готов был возразить и уже мысленно подбирал слова. Но Лазо
молча обхватил его за плечи и прижал к себе.
— А теперь иди!— сказал он, отпуская казака.
Степан, ошеломленный поступком командующего, закусил от
волнения губу, отвернулся и побежал.
Когда Безуглов скрылся, Кларк спросил:
— Давно его знаешь, Сергей Георгиевич?
— Он в Красноярске перебежал к нам из казачьего дивизиона.
С тех пор и не расстается со мной. Жизнь мне спас в Иркутске,
в опасные разведки ходил. За Советскую власть готов голову сло-
жить... В партию собирается вступить.
— И мне бы следовало,— заметил Кларк.
— И тебе, Борис Павлович! Вот получишь у меня скоро другую
сотню и займешься только разведкой. Отличишься в бою — и пода-
вай заявление в партию.
Лазо, беседуя с Кларком, продолжал пристально следить за
неприятельскими орудиями.
— Что ты видишь?— спросил Кларк.
— Степан, кажется, захватил батарею. Дула поворачиваются
на юг.
Так оно и было. Безуглов, покинув Лазо, поспешил к пушкарям.
— Ребята!—сказал он.— Главком приказал захватить батарею.
— Это дело,— весело промолвил один из артиллеристов,— пу-
щай твоя сотня захватит, а тогда мы уж постреляем.
— Так не выйдет.
— А как же?
— Втроем проберемся к орудиям.
— Так тоже не выйдет,— перебил Безуглова сухопарый артил-
лерист с длинными, до колен руками.
— Кто же тут командует?— рассерженно спросил Степан.—
Главком аль ты?— И, не дожидаясь ответа, приказал:— Разговоры
отставить! За мной!
Они спустились в падь и побежали по теневой стороне. В том
месте, где от гребня до дна низин пролегла трещина, Безуглов и
артиллеристы поднялись наверх. Невдалеке стояла батарея.
— Ну, пушкарь, — спросил, заметно волнуясь от предстоящей
схватки, Степан у артиллериста, предлагавшего захватить батарею
всей сотней,— отобьем пушки?
Артиллерист кивнул головой.
...Одна за другой полетели три гранаты в орудийные расчеты,
а через несколько минут в степи раздался грохот такой силы, слов-
но били три батареи, а не одна.
* * *
За Могойтуем стояли хунхузы. После артиллерийской стрельбы
они готовились к броску на Адриановку, чтобы захватить штаб
фронта вместе с командующим. За поимку Лазо атаман обещал
много золота.
Но неожиданно по хунхузам ударил снаряд, за ним другой, тре-
тий. Несколько лошадей упало, в рядах возникло смятение, конная
лава отшатнулась и смяла задние ряды.
Кларк, Метелица и Бронников нетерпеливо ждали сигнала. Ког-
да Балябин скомандовал: «В атаку!», в степь ринулись три сотни
всадников, загибая фланги.
8*
227
Лазо неотрывно наблюдал за аргунцами, а когда отрывал би-
нокль, то в его молодых глазах играло солнце. Над его головой
плыли редкие курчавые облака. Горький запах полыни и цветов
приятно щекотал ноздри. Лазо был рад очередной удаче Безугло-
ва. Теперь он не сомневался в том, что Степан сможет командовать
отдельным отрядом, и тут же решил его и Кларка назначить коман-
дирами особых разведывательных сотен. И в Кларке Лазо не ошиб-
ся. Борис, скача впереди своей сотни, вихрем пронесся стороной от
хунхузов и, зайдя им в тыл, развернулся широким фронтом.
Пушкари Безуглова прекратили стрельбу. Увидя своих, они
упросили казаков перетащить орудия к месту боя, чтобы направить
огонь по новым целям.
На помощь сотням шел полк Прокопия Атавина.
Между тем Кларк решил, что Бронников и Метелица сами спра-
вятся с хунхузами, и двинулся со своей сотней к станции Ага. В это
время раздался мощный выстрел — это красный бронепоезд, прибыв-
ший из Читы, тоже рвался к Аге.
К вечеру, когда закат осветил полнеба густым багрянцем, Безу-
глов, спрятав в кубанку донесение Лазо для ревкома, ускакал в
Читу. В донесении — скупые слова:
«В 6 часов утра завязался бой с семеновцами. Неприятель по-
дошел к станции Могойтуй и начал обстрел наших войск, прибыв-
ших для операции против врага. Наши части перешли в наступле-
ние. Артиллерия противника замолчала. Наша пехота наступала це-
пями широким фронтом, на флангах — казаки Аргунского полка.
Неприятель, попав под перекрестный огонь пехоты и кавалерии,
бежал. Войска преследовали бегущего противника, не оказавшего
сильного сопротивления на протяжении 23 верст, до ст. Ага. В 6 ча-
сов вечера наши войска подошли к Аге. Наш бронированный поезд
с артиллерией и пулеметами ворвался на станцию, где произошел
непродолжительный бой. Станция Ага закреплена за нами. Наши
потери ничтожны. Войска вели себя великолепно. Сотни вновь сфор-
мированного Аргунского полка принимали участие в разведке.
На станции Ага захвачены запасы овса, сена, мяса и орудия. Наши
части преследуют неприятеля, который отошел к Булаку. На других
участках фронта без перемен. Прифронтовое казачество поднялось
на защиту Советской власти и спешно мобилизует новые силы.
Командующий С. ЛАЗО».
Оставив вместо себя Фрола Балябина, Лазо в сопровождении
Кларка и Бронникова выехал в штабном вагоне в Читу. Над горо-
дом стояла кромешная тьма, хоть глаз выколи.
— Пойдем ко мне!— предложил Борис.
— Что ты? Будить ночью жену и детей?
— Даю тебе слово, Сергей Георгиевич, что они искренне обра-
дуются. Мэри и Гриша, Вера и Наташа вспоминают тебя, у матери
спрашивали: «Когда приедет дядя Сережа?» Я только вчера полу-
чил письмо от Нюты, просит, если возможно, заехать на часок по-
глядеть на малышей — Катеньку и Борю.
— Трудно ей, бедняжке,— сочувственно сказал Лазо,— шесте-
рых накормить, напоить, обуть, одеть, спать уложить.
Дверь им отворила Нюта и, несмотря на заспанный вид, улыб-
нулась, словно ждала дорогих гостей.
— Накормишь?— спросил Борис.
— Одна картошка,— смутилась жена.
— Вот и чудесно,— сказал Лазо,— с утра маковой росинки во
228
рту не было. Но только будем ее кушать в мундирах, чтобы помень-
ше хлопот, да и вкуснее так.
— Ля хлеб припас,— неожиданно обрадовал всех Бронников.
— Васенька, ты дай нам по ломтику, а остальное оставь де-
тям,— попросил Кларк.
За окном ночь. Все расселись вокруг стола. Из чугунка валил
пар. Лазо достал горячую картофелину, подул на нее, переложил из
одной руки в другую и, ломая пополам, с жадностью стал есть не-
большими кусочками.
После ужина Нюта предложила гостям:
— Хотите, я покажу вам своих малышей?
Лазо поднял руку.
— Голосую за!
— А я тем более,— сказал Кларк.
Они прошли на цыпочках в другую комнату. На шести кроват-
ках, смастеренных самим Кларком, разметавшись, спали дети. Лазо
пристально смотрел на каждого, и по выражению его лица нетрудно
было догадаться, что он завидует Борису. Выходя из комнаты, ска-
зал Нюте:
— Большое богатство у вас.
Шел третий час ночи. Нюта, покинув гостей, ушла спать к де-
тям. Кларк и Бронников, разостлав шинели на полу, легли у печи.
Лазо же, пристроившись к столу, на котором оставался пустой чу-
гунок, достал карту, карандаш и бумагу.
Все уснули. Не спит один Лазо. Он обдумывает план захвата
Оловянной и Борзи. На стене часы, подвешенная гирька медленно
тянется к полу.
Тик-так, тик-так...
Тишина в доме, тишина в городе, даже анархист Пережогин,
узнав об успехах красных отрядов, присмирел.
Ни Балябин, ни Бронников, ни Метелица не знали об отноше-
ниях Лазо и Ольги Грабенко. Правда, командующий часто приез-
жал в Аргунский полк, выступал перед казаками, но никогда не
задерживался.
Лазо встретил первый раз Ольгу в Чите на митинге в железно-
дорожных мастерских. Его мысли были целиком поглощены други-
ми делами, ему приходилось отвечать на многочисленные вопросы, а
Ольга промелькнула перед ним и исчезла. В другой раз машина, в
которой ехал Лазо, поравнялась с Ольгой на дороге. Шофер при-
тормозил, поздоровался с ней и спросил, как старую знакомую:
— Далеко идете?
— А вы куда?
Лазо взглянул на нее, и в глазах его мелькнуло выражение не
то интереса, не то желания припомнить что-то.
«Чандлер» рванулся вперед.
— С кем ты поздоровался, Саша?—спросил Лазо.
— С политработником из Аргунского полка. Серьезная деваха.
Ольга видела, как Лазо обернулся. Она стояла на дороге под
закатным солнцем и хорошо была видна. Ему запомнилось откры-
тое, слегка обожженное солнцем лицо, каштановые волосы, выби-
вавшиеся из-под ушанки.
Они встретились через несколько дней у Балябина. Лазо, расска-
зывая о предстоящем наступлении, требовал усилить политическую
работу среди казаков.
229
м
— Сделаю, Сергей Георгиевич! Л ты, кстати, захвати нашего
политработника. В городе обещали библиотечку подобрать, новые
брошюрки дать.
У Лазо екнуло сердце — неужели та самая девушка, которую
он повстречал на дороге?
— Пожалуйста!— ответил он сдержанно, боясь выдать свое
волнение.
— Кликни Грабенко!—приказал Балябин дежурному казаку.
Она вошла на середине разговора командующего с командиром
полка, поздоровалась и стала у окна, присматриваясь к Лазо. Ольга
была молода, еще никого не любила, а сейчас она подняла глаза
и натолкнулась на взгляд Лазо. Взгляд его был не рассеянным,
как на дороге, а наполнен заинтересованностью, теплотой.
Всю дорогу Ольга молчала. Лазо хмурился без нужды, морщил
лоб, желая скрыть свою молодость, а Ольга с усмешкой смотрела
на его густые брови и говорила самой себе: «Мы оба молоды. Зачем
тебе напускать на себя такую серьезность?»
— Знаете, о чем я подумал, когда мы встретились на доро-
ге?— спросил Лазо.
— Наверное, о том, что мне не место в Аргунском полку.
— Ошибаетесь.
— Тогда о том, что я показалась вам давно знакомой.
Она угадала его мысль, и он порывисто придвинулся к ней,
прижавшись к плечу. Ольга не отстранилась, а повернула к нему
лицо, ощущая их неотделимость друг от друга.
Первой проснулась Нюта и вышла к гостям. В глазах удивле-
ние: уже восьмой час, а Лазо как сидел над картой, так и сидит.
Хотела спросить у него, но не знала, как обратиться. Подумала:
«Я ведь все же старше его, мать шестерых детей»— и осмелилась
спросить по-домашнему:
— Сергей, а спать-то когда?
— Сегодня не удастся.
— А вчера спали?
— И вчера не удалось.— Посмотрев на Кларка и Бронникова,
добавил:— Хорошо, что они хоть поспали. Им ведь труднее, чем мне.
Нюта походила по комнате, потом снова остановилась перед
Лазо, помялась и все же спросила:
— Опасно на фронте?
При этом она настойчиво смотрела в глаза командующему,
ожидая от него ответа. Лазо должен был ответить, но что отве-
тить? Утаивать от нее было бесполезно — Нюта спросила бы у Бо-
риса, и тот сказал бы правду.
— На фронте всегда опасно,— ответил Сергей Георгиевич.
— Если убьют Бориса,— сказала она совсем тихо,— как я справ-
люсь одна с детьми.
— Убьют Бориса — останусь я,— твердо ответил Лазо,— убьют
меня — останется Бронников, убьют его — останутся тысячи товари-
щей. Они не забудут детей Бориса.
Нюта продолжала прямо смотреть на Лазо. Ей понравился
честный ответ человека, подружившегося с ее мужем. Только сейчас
она обратила внимание на его глаза.
— Ну и глаза у вас!— сказала она.— Черные как ночь... И чест-
ные. За вас любая девушка пойдет.
— Я женат,— смутился Лазо.
230
— Где же она?
— Со мной на фронте.
— Правду говорите?
— Сами ведь говорили, что глаза у меня честные.
— И дети есть?—с женским любопытством спросила Нюта.
— Пока нет,— рассмеялся Лазо,— но будут.
— Чего же она не приехала с вами?
— У каждого на фронте своя работа. Впрочем, я и там ее
редко вижу.
— Кто она, пулеметчик или казачка?
— Политработник.
— И давно вы женились?— не отставала Нюта.— Говорите, не
таите.
— Недавно.
— Значит, читинская.
— Нет, из Томска.
— А как зовут?
— Ольга Андреевна.
— Ольга!—повторила мечтательно Нюта.— Красивое имя!
— Значит, Аргунский полк, говоришь, лучший на фронте?—
переспросил председатель ревкома Матвеев, щуря небольшие глаза.
— Лучший,— ответил Лазо.
— Кто им командует?
— Все тот же Фрол Балябин. Умный командир, правда, немного
с удальцой, но у него это уляжется со временем. И все же думаю
назначить Метелицу на его место.
— А Балябина?
— К себе в помощники.
— Тебе видней. А что скажешь о даурских казаках?
— Казак казаку рознь, одни служат Советской власти, другие
атаману Семенову.
— Значит, не нравятся?—заключил Матвеев.
— Напротив, забайкальский казак за Советскую власть. Моло-
дой хорошо владеет оружием, ловко ездит на коне. Он уже почув-
ствовал свободу. А о старом и говорить нечего, тот атаманщину не
любит, службу знает назубок, а сформироваться в сотню, а то и в
полк на любом, что называется, аллюре — ничего не стоит.
— Правильно подметил, Сергей Георгиевич,— одобрительно ска-
зал Матвеев.
— Ну, что еще сказать про них?— продолжал Лазо.— Ты сам,
Николай Михайлович, из казаков и хорошо их знаешь. Народ спа-
янный: земляки, кумовья, свояки, сваты. В карман за словом не по-
лезут, в атаке дружны, напористы, но бывает иногда, что удирают
от противника тоже дружно. У них это называется,— Лазо добро-
душно засмеялся,— казацкой хитростью.
— А как дерутся читинские железнодорожники?
— Это устойчивые, крепкие люди. Их политическое влияние на
казаков велико, и это весьма ценно. А насчет военной подготовки
они, вероятно, слабы, многие впервые держат винтовку в руках, но
дерутся самоотверженно. Ими я сам руковожу. Есть у меня еще
интернациональный полк — мадьяры, немцы, австрийцы... Все они
бывшие солдаты, с боевым опытом. В бою стремительны, темпера-
ментны и преданы революции. Но,— Лазо щелкнул пальцами,— по-
литическая работа в их полку слабая.
231
— Кларк у тебя?— перебил Матвеев.
— Командиром особой разведывательной сотни. Блестящий ко-
мандир и чудесный товарищ. Люблю, как родного брата.
— А анархисты дерутся?
Лазо тяжело вздохнул.
— Видно, досадили?— подсказал Матвеев.
— Сам виноват,— признался Лазо.— Не надо было их звать
на фронт... Станичники прибегали с жалобой: дескать, грабят нас
красные. Лаврова я арестовал и отправил в Иркутский ревтрибу-
нал. Какой он там анархист? Просто вор, как и Семенов.
— А Пережогин?
— Тот скрылся после ареста Лаврова. Говорят, что здесь скры-
вается.
— Тут мы с Шиловым дали маху.— Повременив с минуту, Мат-
веев спросил:— Когда возвращаешься?
— Завтра утром.
— С Семеновым скоро закончишь?
— Не раньше чем через месяц, — неопределенно пожал плечами
Лазо.
— Да!..— протянул Матвеев, словно вспоминая то, о чем ему
давно не терпелось сказать.— Сюда Грабенко приезжала утром по
твоим делам. Была у Мамаева, ко мне заходила.
— Какие же это дела?
— Повидаешь ее — расскажет.
По тому, как Матвеев прищурил при этом один глаз, Лазо по-
чувствовал недосказанное и с видимым интересом спросил:
— Где она сейчас?
— Уехала обратно в полк.
Лазо заторопился. Матвеев не стал его упрашивать. Он встал и
протянул руку. Задержав ее в своей ладони, Матвеев, подыскивая
слова, сказал:
— Приезжали с фронта товарищи, жалуются на тебя, Сергей
Георгиевич, бесшабашный, говорят. Честное слово, так и говорят —
бесшабашный, не жалеет себя. Ведь дважды тебя ранило, мы все
в ревкоме знаем, от нас не утаишь.
— Кто я?— недовольно спросил Лазо.— Командующий или...
Что ты затеял отцовский разговор? И вообще я не был ранен, один
только раз поцарапало.
— Я на то имею право,— строго ответил Матвеев и хитро со-
щурил глаза,— ты хотя и командующий, но поаккуратней веди себя,
иначе мы примем решение насчет тебя. Не так легко подыскать ко-
мандующего. Ты меня понимаешь!..
Лазо и Бронников возвращались к Кларку. Мэри, Гриша и
Вера, игравшие во дворе, увидя Лазо, бросились к нему. Обхватив
детей за пояс, он поднял их и понес в дом. А там остальные — На-
таша, Катя и Боря — хором закричали:
— Дядя Сережа, дядя Сережа!
Лазо опустился на колени и стал на четвереньки, а дети — кто
взобрался на спину, кто держал его за ремень — визжали и крича-
ли от радости. Лазо подражал паровозному гудку, пыхтел, свистел,
шипел. А потом он выстроил всех детей на линейке и скомандовал:
«Смирно!» Малыши комично топтались, вылезая из строя. Последо-
вала команда: «Вольно!»—и началась «война». Дети должны были
взять в плен дядю Сережу, а он бросал в них подушки, шинели,
232
одеяла. Под конец обессиленный Лазо упал на пол, а «победители»
расселись у него на спине.
— Сергей Георгиевич,— напомнил Кларк,— мы сейчас поедем
или завтра?
— Сейчас. Собирайся.
Неожиданно в дом вошел Рябов.
— Зачем приехал?—спросил Лазо.
— Принес новую кавалерийскую шинель, товарищ главком.
Прошу старую сдать, а эту примерить.
— Я и в старой повоюю.
— Никак нельзя,— уговаривал Рябов.
— Не спорь, Сергей Георгиевич,— вмешался Бронников,— не-
гоже командующему в поношенной шинели ходить.
— Ладно, ладно, возьму,— и посмотрев на Рябова, сделал ему
знак, чтобы тот вышел на улицу.
Рябов, захватив старую шинель, попрощался, а вслед за ним
вышел Лазо.
— Ты видел, сколько ребятишек у командира сотни?— спросил
он у Рябова.
— Не считал.
— Так вот, не забывай их и приноси им гостинцев.
Рябов понимающе покачал головой.
— А за автомобиль — спасибо!— добавил командующий.
— Саша сейчас подаст сюда «чандлер»,— засуетился Рябов.
— Я оставил «чандлер» на фронте,— строго сказал Лазо и по-
смотрел на Рябова так, что у того душа ушла в пятки.
— А я... я его вызвал сюда, товарищ командующий.
— Зачем?
Рябов, держа в руках старую шинель, теребил пальцами на ней
крючок и молчал.
— Зачем?— переспросил командующий.
— Железнодорожники недовольны тем, что вы живете в теплуш-
ке. Они были у Матвеева с жалобой, а один из них — я его фами-
лию не знаю — так и сказал: «Лазо наш красный командир, коман-
дует фронтом, охраняет нас, а ездит в телячьем вагоне». Матвеев
рассмеялся и отвечает: «Он меня не послушает». А старик говорит:
«К нам из Оловянной прибыл служебный вагон бывшего начальника
Забайкальской дороги, вот мы и хотим отремонтировать этот ва-
гон». А Матвеев свое: «Делайте как знаете, а меня в это дело не
впутывайте». Раздобыли железнодорожники бархат и отделывают
теперь вагон на славу. Вчера вечером его укатили в Адриановку.
— При чем же «чандлер»?
— Старый-то вагон ушел под погрузку снарядов. Вот и при-
шлось вызвать автомобиль.
— Это твои проделки, Рябов.
— Мое дело сторона. Народ захотел, он и сделал, а я только
вам рассказал. Но как будете у железнодорожников, так вы меня
уж не выдавайте... Обидятся.
Шумно и людно на степной дороге: обозы движутся в сторону
фронта, а ездовые, лениво обгоняя лошадей, курят цигарки, гонцы
проносятся с донесениями и исчезают в голубой дымке.
«Чандлер» шел быстрым ходом, поднимая тучи пыли. Машина
обогнала какую-то колонну.
— Остановись!—приказал Лазо шоферу и поманил к себе
233
пальцем шедшего впереди колонны грудастого и широкоплечего бой-
ца.— Кто будете?
Боец сплюнул, вытер всей ладонью губы и спросил:
— А ты кто будешь?
— Лазо!
— Да ну! Покажи мандат.
Лазо протянул бойцу удостоверение. Тот медленно прочитал и
простодушно заметил:
— А ведь правда...— И подтянувшись, гаркнул во все горло:—
Виноват, товарищ командующий! Веду колонну Дальневосточного
социалистического отряда, одни матросы и портовые грузчики.
— Место назначения знаете?
— Разъезд Седловый.
— А дорогу?
— Море не высохнет, народ не заблудится.
— Бойцы сыты?
— Вполне!
— Ведите!
Не доезжая Адриановки, Кларк заметил вдали всадника.
Саша нагнал его и затормозил, выпустив из выхлопной трубы
клубы желтого дыма. Всадник предусмотрительно съехал на обочину
дороги и оглянулся. Когда дым рассеялся, Лазо порывисто, словно
его подбросило пружиной, вскочил и радостно крикнул:
— Ольга!
С той же порывистостью он бросился из машины, но Ольга без
его помощи легко спрыгнула с низкорослого коня.
— В Читу ездила?—спросил он.
- Да.
— Верхом?
— Как видишь! А что тут такого? Кто я, армейский политра-
ботник или домашняя хозяйка? Хорошо, что лошадь нашлась в
полку, а то бы пешком пошла.
— Неужели такое неотложное дело?
— По-моему, да!
— Быть может, ты доложишь мне, как командующему,— улыб-
нулся он и уперся руками в бока.
— Я ездила, товарищ главком, в губпартком,— стараясь быть
серьезной, ответила Ольга,— по вопросу об оформлении двух ком-
мунистов: Сергея Лазо и Бориса Кларка.
Лазо не выдержал и, обняв Ольгу, крепко поцеловал ее в ще-
ку. Лицо ее вспыхнуло живым румянцем.
— Ну как тебе не стыдно на виду у твоих командиров?
— Да ведь Борис и Вася мои лучшие друзья.
— Все же неудобно.
— Мне и с женой поздороваться нельзя?
— Ладно, ладно, не сердись.— И Ольга, сняв с головы Лазо
фуражку, ласково потрепала рукой по волосам.
— Так что ты успела?
Ольга оживилась.
— Получилось смешно. Прихожу к Мамаеву — ты его знаешь?—
и говорю: «Вот вам заявления двух товарищей, и прошу поскорее
их оформить». А он спрашивает: «Вы хорошо знаете этих това-
рищей? Ручаетесь за них?» Я подаю ему заявления и говорю:
«Прочтите, а потом побеседуем». Стал он медленно читать, но так,
что мне слышно: «По ряду вопросов еще до Октябрьской революции
234
я разделял взгляды большевиков». Остановился, посмотрел на меня
и говорит: «Вот каков!» И дальше читает: «После Февраль-кой ре-
волюции состоял в Красноярском Совете во фракции большевиков и
пришел к убеждению, что только большевистская партия способна
повести за собой массы рабочих и крестьян и закрепить победу ре-
волюции. Поэтому прошу принять меня в члены Коммунистической
партии». И опять остановился и уже совсем тихо произнес: «Лазо».
Посмотрел на меня и спрашивает: «Это заявление самого Лазо?»
А я отвечаю: «Да!»—«Командующего Лазо?» — «Да, командующего,
Лазо!»—«А второе заявление?»—«Командира особой сотни Бориса
Кларка». Тут Мамаев просиял и говорит: «На первом же заседа-
нии комитета мы их утвердим».
Лазо внимательно выслушал рассказ Ольги. Хотелось сказать
какие-то необычные слова, но они не приходили на ум, хотелось
закричать от радости, но к горлу что-то подступало. Тогда он обнял
еще раз Ольгу и снова поцеловал ее.
— Спасибо, дорогой друг!—сказал он сдержанно.— А теперь
садись в машину, и я отвезу тебя к своим аргунцам, а Вася Брон-
ников поедет верхом.
И «чандлер» покатил к фронту.
* * *
Солнце медленно садилось в седловину хребта.
Командующий, стоя на кожаном сиденье в «чандлере», следил
за движением войск. Вот рванулись на левом фланге железнодорож-
ники Читинского полка, на правом — аргунцы медленно теснят семе-
новцев, выравнивая линию фронта. В обход ушел иркутский отряд.
В Канском полку какое-то оживление, похоже на то, что он преж-
девременно готовится к атаке. И Лазо крикнул шоферу:
— Вперед!
«Чандлер» задымил и, подпрыгивая на степных кочках, помчал-
ся к боевым частям.
Командир Канского полка, заметив машину, выехал навстречу
верхом.
— Вы что, к атаке изготовились?— спросил Лазо.
— Так точно, товарищ главком!
— Отставить! Разве сами не понимаете, что людей погубите?
Врежетесь в семеновские ряды и захлебнетесь. Дождитесь темноты,
тогда начнем общую атаку.
— А железнодорожники зачем пошли?
— Разведка боем, щупаем силы врага.
...Когда зажглась вечерняя звезда, в воздухе сразу все загро-
хотало, зажужжало, загудело: застрочили пулеметы, засвистела
шрапнель, над землей заклубился дым. Аргунцы, ударив с фланга,
заняли выгодную позицию. Рота мадьяр ринулась в атаку. И тогда
командир Канского полка повел бойцов в бой. Семеновцы, дрогнув,
стали отходить, увлекая за собой красных, а командир их, не рас-
считав силы, выдвинул далеко вперед свой полк и приблизился к
Аге, накануне занятой семеновцами.
Наступила ночь, и разом все стихло. На рассвете бойцы без
разведки подошли к голубой сопке. В глубоком котловане, окружен-
ном цепью зубчатых гор, лежала в прозрачной дымке Ага. Видны
были бревенчатые дома, верхушки деревьев, видна была дорога,
взлетавшая на косогор. Но неожиданно справа показалась колонна
семеновцев, а слева вынырнули хунхузы.
235
— Что за черт,— выругался командир Канского полка,— неуже-
ли у меня в тылу оказались семеновцы?
И полк стал отходить, оставив командира с ротой для прикры-
тия. Но нежданно-негаданно появился Степан Безуглов с десятком
смельчаков казаков.
— Отходи со своей ротой!— закричал Безуглов во все горло,—
Уж мы хунхузов задержим.
Казаки вступили в неравную борьбу. Они появлялись то в од-
ном месте, то в другом, обстреливая фланги противника. Безуглова
ранило в левое плечо, но он продолжал скакать на своем злом
жеребце и стрелять по хунхузам. Убедившись в том, что командир
Канского полка со своей ротой уже в безопасности, Безуглов крик-
нул казакам:
— Заманивай!
Казаки, зная, что означает это слово на языке командира, дали
коням шенкеля. В эту минуту Безуглова вышибло из седла. Жере-
бец поднялся на дыбы и ускакал. Степан встал, но голова закружи-
лась, затошнило, и он беспомощно упал на землю, зарывшись в нее
пальцами. Он слышал гул, доносившийся как будто из-под земли,—
то раздавался топот хунхузских лошадей. Головорезы рыскали по
степи, намереваясь нагнать красных и со всего размаху снести го-
лову кривой саблей — убитый казак их не интересовал.
Когда стихло, Безуглов с трудом приподнялся. Над степью све-
тило яркое солнце, голосисто заливался жаворонок, но на сердце
казака лежала тяжесть. «Неужели не доберусь до своих?»— поду-
мал он, и его бросило в озноб. В плече возникла острая боль, и
только сейчас Безуглов почувствовал, что намокшая от крови ру-
баха прилипла к телу.
Казак встал на обе ноги, подсунул под мышку винтовку и, опи-
раясь на нее, как на костыль, медленно побрел к синевшей вдали
сопке. С каждым шагом ему становилось тяжелей, он через силу
передвигал ноги, словно на них висели тяжелые гири. «Не дойду,—
сказал он вслух,— не увижу я главкома». Но жажда жизни, теплив-
шаяся в груди, толкала его вперед, и он, закусив губы до крови,
шел дальше.
Лазо (это он, узнав о неудаче Канского полка, выслал Безуг-
лова с небольшим отрядом) вскоре выехал сам на передовую.
— Не боишься пуль? — спросил он у Саши.
— Нет, товарищ главком.
«Чандлер» понесся вдоль фронта, растянувшегося на несколько
километров. Осмотрев позиции Аргунского полка, командующий по-
ехал обратно. Предстояло пересечь безлесную лощину. Солнце било
косыми лучами в ветровое стекло машны. Саша, потеряв ориентир,
незаметно свернул в сторону и, приблизившись к противнику, по-
мчался вдоль семеновских рядов. Белые, не понимая, в чем дело, с
любопытством рассматривали несущуюся машину. Лазо, вглядевшись
в незнакомых людей, увидел на плечах у них погоны. «Вот и по-
пали тигру в пасть»,— подумал он, но не растерялся и спокойно
спросил у шофера:
— Куда ты меня завез? Не видишь, что ли, семеновцев? По-
ворачивай к своим!
Саша резко повернул голову в сторону и только сейчас, увидев
золотопогонников, понял, что командующему грозит смертельная
опасность, но спокойствие командующего передалось ему: он круто
развернул машину и дал полный газ. В воздухе засвистели пули.
236
— Проснулись,— с усмешкой заметил Лазо.
Саша, крепко сжимая баранку, гнал машину.
— Спрячьте голову, товарищ главком!— повелительно крикнул
он, обернувшись.
Если бы Лазо мог взглянуть в эту минуту на Сашу, то не уз-
нал бы его —глаза в ужасе застыли на бледном лице. Только когда
стихло жужжание пуль, Саша почувствовал, как сильно напружены
его руки и ноги. Он не сомневался, что по приезде в штаб коман-
дующий отстранит его от работы, а то и под суд отдаст. И вдруг
над его ухом раздалась неторопливая речь Лазо:
— Видишь, там какой-то человек бредет... Вроде как раненый.
Гони к нему!
Безуглов услышал рокот мотора. «Живьем я все равно не
сдамся,— решил он,— как же будут без меня Маша с Мишуткой?»
Степан остановился и с трудом вскинул винтовку, но ослабевшие
руки выпустили ее. Он нагнулся, чтобы поднять ее, но, обессилен-
ный, сам упал и уже не слышал, как подле него остановился «чанд-
лер».
Лазо выскочил из машины и наклонился над казаком.
— Да ведь это Степан!— взволнованно произнес он.— Как он
здесь очутился?
Командующий поднял Безуглова и перенес в машину. Теперь
все его мысли были заняты одним — спасти во что бы то ни стало
жизнь казаку.
Ночью в вагон прибыли командиры полков и отрядов. Лазо из-
ложил им план наступления.
— Выйдет у вас?— спросил он.— Не увлечетесь, как Канский
полк?
— Голову на плечах надо иметь,— пробасил Балябин.
— Голова головой, а действия наши надо все же координиро-
вать,— вмешался Кларк.
— Что ты предлагаешь?—спросил Лазо, насупив брови.
— Балябина назначить твоим помощником; он-то и будет коор-
динировать эти действия, а командиром Аргунского полка Метелицу.
Брови у Лазо сразу поднялись:
— Дельное предложение! Ну как, Балябин, согласен?
— Я солдат революции, прикажут командовать ротой — буду
ротой командовать, взводом — приму взвод.
Последнее Балябин сказал, как показалось командирам, ради
красного словца.
Вспомнили — на прошлой неделе Лазо отчитывал его за чрез-
мерное увлечение спиртным, укорял, стыдил. Балябин не выдержал
и взмолился: «Ударь, но не стыди больше». А Лазо ему в ответ:
«Ты ведь человек с образованием, еще до революции занимался аги-
тацией, коммунист. Как же казакам с тебя пример брать?»—«Ну, не
буду, Сергей Георгиевич, пить. Раз слово дал, значит, не буду».
Лазо в ответ на заявление Балябина прямо сказал:
— Рисуешься.
— Я правду говорю,— пробасил Балябин,— хочешь — верь, хо-
чешь — нет, но с прошлой недели слово мое нерушимо. Что прика-
жешь, то буду делать.
— Тогда хвалю,— сказал командующий и тут же заметил в сто-
роне командира Канского полка с забинтованной головой. Невольно
вспомнив Безуглова, Лазо с иронией в голосе спросил:
237
— Вас сильно ранило?
— Не так чтобы очень,— смущенно ответил командир.
— В наступлении или при отступлении?
Командиры улыбнулись, а Журавлев и Атавин громко рассмея-
лись.
— Когда отходил на Агу.
— Кто прикрывал отход?
— Яс одной ротой.
— И до самого Могойтуя?
— Почти.
Лазо резко встал. Все ожидали, что он обрушится на команди-
ра. Так оно и вышло. Голос его строго зазвучал с первых же слов:
— Я много раз предупреждал вас всех: докладывать только
правду, иначе мне трудно принимать решения. То же самое вы дол-
жны требовать от ваших младших командиров. А на деле что по-
лучается?— Сверлящим взглядом он посмотрел на командира Кан-
ского полка.— Не вы прикрывали отход своих бойцов, а десять ка-
заков из особой сотни, которой командовал даурец Степан Безуглов.
Все переглянулись, покосившись на командира Канского полка.
— Прикрывал я,— упрямствовал тот,— а уж потом казаки при-
скакали на помощь.
— Снимите бинт!— неожиданно приказал Лазо.
Командир неподвижно сидел, сложа руки на столе. Тогда Ба-
лябин подошел к нему и молча, но со злостью сорвал с головы ку-
банку и повязку.
— Покажи командиру, куда ты ранен,— ерша ему волосы, гро-
мовым басом зарычал Балябин.
Командира полка уличил сам командующий, и от стыда у него
язык отнялся.
— Позволь мне, Сергей Георгиевич, поговорить с ним наеди-
не,— попросил не без лукавства Балябин.— Поговорю по-хорошему,
но только скажи нам, пожалуйста, что стало с казаками Безугло-
ва и откуда ты дознался, что эта птица,— при этом он ткнул паль-
цем в плечо командира Канского полка так, что тот зашатался,—
не раненая?
— Я случайно нашел Степана. Он сейчас в лазарете.
Рябов, узнав о тяжелом ранении Безуглова, поспешил в лаза-
рет.
— Браток мой здесь лежит,— сказал он вкрадчивым голосом
сестре.— Мне бы с ним повидаться.
— Начальство не позволяет,— ответила она скороговоркой и
собралась уйти, но Рябов удержал ее за полу халата.
— Постой, голубушка!
— Не озорничай!— строго сказала сестра.— Пусти!— и ударила
Рябова по руке.
— Эх ты, тюря,— пожурил ее Рябов.— Я с тобой по-хорошему,
а ты — драться.
— Нечего по лазарету шататься.
— Разве я шатаюсь?— сказал Рябов строго и перешел на на-
чальствующий тон:— Сестра, я помощник главкома Лазо!
— Ищи дурочек в другом месте.
Рябов растерялся, но решил не отступать.
— Вот мой мандат!— тыкал он ей в нос какую-то бумажку.—
А за невыполнение приказания сегодня же уволю.
238
Сестра сразу притихла. Поправив марлевую косынку на голове,
она с боязливым любопытством посмотрела на Рябова и доверчи-
во ответила:
— Так бы сразу и сказал, а то тут всякие шатаются... Пожа-
луйте за мной!
Лазарет был размещен в школе. Без занавесок комнаты каза-
лись неуютными. Ученические парты были сдвинуты в углы кори-
дора и поставлены штабелями почти до потолка.
Рябов шел за сестрой, примечая каждую мелочь и досадуя на
самого себя. «Как же это я недосмотрел?— думал он.— Все всем
достаю, а про лазарет словно все забыли». Сестра подошла к узкой
железной кровати с заржавленными прутьями, стоявшей у самой сте-
ны. На худом, подбитом соломой тюфячке лежал под грубым вор-
систым одеялом человек, укрытый с головой.
— Спасибо, сестра!— поблагодарил Рябов.— Можешь идти.
Оставшись один, он осторожно откинул одеяло. Раненый про-
снулся, посмотрел вокруг себя и снова закрыл глаза.
Рябов не узнал с первой минуты Безуглова — он и не он: во-
лосы коротко острижены, нос заострился, щеки впали, только в гла-
зах, которые он открыл на мгновение, светилась та же синева, так
понравившаяся Ивану, когда он впервые встретился с казаком.
— Степан, проснись!
— Узнаешь? Это я, Рябов!
Безуглов с трудом приподнялся на локтях и присел, положив
голову на спинку кровати. И голос его прозвучал тихо:
— Ты, Иван?
— Здорово, казак, тебя побило.
— В голове шумит...
— Так уж положено каждому раненому. Зато руки и ноги целы.
Безуглов едва заметно покачал головой.
— Небось думал, что забыли?— спросил Рябов.— Нет, браток,
я, как дознался, сейчас же поехал тебя искать. Главком приказал
тебе кланяться, а еще спросил, чего тебе надо.
В глазах Степана зажегся огонек.
— Почто так говоришь, кланяться? Кто я ему — посельщик?
— А тебя кто сюда привез?— спросил Рябов, усаживаясь на
край кровати.
— Не знаю, не помню.
— То-то и оно. Сам главком привез и наказал: «Спасите мне
этого казака беспременно, иначе не помилую»,— а ты —«посельщик,
что ли, он мне?» Он тебя на поле боя нашел.
— Правду сказываешь?
— Слово коммуниста.
Безуглова привезли в лазарет в беспамятстве, но, когда созна-
ние вернулось, казак не раз силился припомнить, как его ранило...
Вот он идет, опираясь на винтовку, а дальше — сплошной туман в
глазах, тошнота и назойливое жужжание в ушах... Никогда бы не
догадался, что его спас сам командующий. «Да,— подумал он про
себя,— отплатил мне красно Лазо, а за это я ему век служить буду».
И проглотил подступивший к горлу ком.
— Он тебе и гостинец прислал,— добавил Рябов, извлекая из-
под полы шинели сверток,— кура и буханка хлеба. На вот, возьми!
Когда прощались, Безуглов дрожащим голосом промолвил:
— Передай главкому, что я никогда не забуду...
239
* * *
В доме оловяннинского священника готовились к пирушке. Во-
круг стола тесно сидели семеновские офицеры, и среди них выде-
лялся японец. Все они с жадностью смотрели на бутылки с вином,
на тарелки с дымящейся бараниной, пирогами, солеными огурчиками,
квашеной капустой и толсто нарезанными ломтями колбасы. Сам
священник не принимал участия в пирушке, предпочитая оставаться
наедине в своей комнате, зато жена его хлопотливо бегала из кух-
ни в столовую то с хлебницей, то с горчицей, то с хреном.
— Ешьте, дорогие гости, ешьте, наши спасители!— говорила она
офицерам, но никто не обращал на нее внимания.
— Фи хотит знайт мое мнение?— спросил японец у своего со-
седа, капитана, ерзавшего на стуле оттого, что пирушка не начина-
лась из-за отсутствия какого-то полковника.— Мы фам дафари ору-
жие и деньга, а фы отдафайт борсефик... Казаки убегайт домой...
Берн борсефик сюда приходит, мы фозьмем команда сфой руки и
пустим армию микадо.
— До этого не дойдет, господин советник,— ответил капитан.—
Жаль потерянного времени.
— Фы прафы, много фремя потеряри... Японский сордаты дафно
бы сидери Чита, Иркутск, Байкар...
— Я про другое,— без смущения сказал капитан, глядя на на-
питки, — ждем полковника, и все без толку.
— Фы федь не торопитесь, господин капитана, фпереди Окон,
позади гора и борсефик, туда ходить запрещено.
На макушке стенных часов раскрылось крохотное оконце, по-
казавшаяся кукушка прокричала несколько раз. С улицы донесся
шум. Японец с трудом отодвинул свой стул, инстинктивно бросился
к окну и отшатнулся — перед ним проскакали несколько всадников
с карабинами. Раздались выстрелы. В комнату вбежал хунхуз и ис-
пуганно закричал:
— Борсефик идет!
Офицеры, позабыв о еде, кинулись к дверям — каждый пытался
удрать первым. Началась свалка. Одни бросились к окну и, выбив
его, выскочили на улицу, другие — на кухню, чтобы скрыться чер-
ным ходом. По дороге сбили с ног гостеприимную жену священника.
Первыми в Оловянную ворвались дальневосточники. Это было
так неожиданно для семеновцев, что, позабыв о чинопочитании,
всякий, кто только был смел и ловок, хватал первую подвернув-
шуюся ему лошадь и сказал к Онону.
В полдень в Оловянную прибыл Лазо.
— Спасибо вам!— прокричал он бойцам, выстроившимся на при-
станционной площади.
С разрешения Лазо командир Дальневосточного отряда Боро-
давкин дал телеграмму во Владивосток.
«На фронте Адриановка—Оловянная семеновские банды раз-
биты. В два часа дня 18 мая первые цепи Дальневосточного от-
ряда вошли в Оловянную. Наши трофеи — много оружия, одно ору-
дие, снаряды, патроны. Противник отступает. Настроение отряда
бодрое. Бойцы рвутся в бой с врагами революции. Трудовое насе-
ление приветствует революционные войска — избавителей от банди-
та Семенова. Привет Дальнему Востоку от всего отряда».
Командующий прочитал телеграмму и одобрительно покачал го-
ловой.
240
Зажатый в крутые берега Онон бурно несет свои мутные воды
к Амуру. К осени, когда вода спадает, на реке возникают островки
и мели, но весной и в начале лета Онон разбухает, волнуется и да-
же пенится. Неширок Онон — от верховьев до той излучины, где во-
ды его, слившись с водами Ингоды, образуют Шилку, впадающую
в Амур, но в Читинском крае, вблизи Оловянной, ширина реки до-
стигает двухсот метров.
За Ононом на сопках стояла артиллерия противника, ежеднев-
но обстреливавшая позиции красных.
Третий день разведчики из Дальневосточного отряда искали по
ночам удобную переправу. И когда нашли — привязали к седлам
свою одежду и пулеметы, свели коней на поводу в Онон и погнали
их, а сами вцепились им в гривы. Потом они возвратились и до-
ложили Лазо: на другом берегу небольшие заставы, которые можно
без шума снять.
Переправа через Онон была назначена за час до того, как нач-
нет светать.
Тихая облачная ночь. Мертво на берегах реки. И вдруг — ру-
жейная стрельба. Что же случилось? Неужели противник узнал о
предстоящей переправе?
Ночью Бородавкин примчался к Лазо и рассказал:
— Надо ж было такому случиться. Выехали усть-илимские ры-
баки ночью лучить рыбу. Берега-то круты, с уступами, а ночь такая,
что хоть глаза выколи. Плыли они, плыли почти до перевоза, а там
застава всполошилась, подняла тревогу и открыла стрельбу. При-
дется отменить приказ.
— Нет,— возразил командующий.— Внезапность потеряна, но
форсировать реку надо начать сейчас же. Твои ребята готовы?
— Так точно.
— Тогда начинай!— приказал Лазо.— И делай все по плану.
Сначала разведчики переплыли Онон. Убедившись в том, что
противник не придал значения происшествию с рыбаками и на за-
ставах даже не зажгли огней, они вернулись и уже на лошадях
переправили пулеметы.
Тем временем стало'светать. Командующий, стоя на берегу, то-
ропил людей. А тут, как на грех, Онон разгулялся, зашумели его
воды, перекатывая гребни волн через взорванную Назарчуком ран-
ней весной среднюю ферму моста. И тогда командующего осенила
мысль, как обмануть семеновцев.
В серой мгле пробуждающегося утра к Усть-Иле скакал гонец
с приказом к аргунцам — немедленно форсировать Онон. Где же пе-
реправятся красные: у Оловянной или у Усть-Иле? Этой тайны
никто не знал.
Сам командующий повел к мосту бородавкинских матросов. Они
проползли до фермы, упавшей в воду. Изломанные стальные бал-
ки, рельсы и шпалы свисали над Ононом бесформенной лестницей.
Лазо привстал и приказал лежавшему позади него матросу ук-
репить канат к перилам моста и спуститься вниз. Матрос молча и
быстро скользнул по канату к воде, упершись ногами в какую-то
перекладину. Онон гневно рокотал, ревел, обдавая холодной водой
смельчака. А тот, ловко забросив запасной канат за барьер третьей
фермы моста, укрепил его и стал взбираться снова вверх. Так пере-
шел первый матрос на вражескую сторону. Так переходили осталь-
ные матросы и сам командующий.
Переправившись, командующий приказал выпустить две раке-
241
ты — в рассветное небо взвились красные струи и погасли. В ту же
минуту батареи ударили по высоткам, занятым противником, а даль-
невосточники с гранатами и штыками бросились на врага и опроки-
нули его.
В полдень командующий продиктовал донесение в Центроси-
бирь:
«Преследование противника продолжается. Революционные вой-
ска заняли ст. Бырку, в 33 верстах от Оловянной. По сведениям раз-
ведчиков, противник грузит в вагоны артиллерию, кавалерию и пе-
хоту, отправляет их в Маньчжурию. Казаки семеновских отрядов,
как передают перебежчики, хотят срезать погоны с офицеров и пе-
редать их революционным войскам. В рядах банды Семенова рас-
кол...»
Только он закончил диктовать, как ему доложили, что из Читы
спешно прибыл Рябов.
— Здравствуй!— ласково встретил его командующий и пожал
руку.— Садись, рассказывай, зачем пожаловал.
— Что же мне рассказывать?— развел руками Рябов.— Вы глав-
ком, бьете семеновцев в хвост и в гриву, вам и карты в руки.
— Ты в карман за словом никогда не полезешь. Помню, как в
Иркутске ты солдат пропагандировал и такую речь загнул, что они
ахнули.
— Тоже мне работа... Вот вы, товарищ главком, расскажите,
как Онон форсировали ночью.
— Бойцы переходили, они тебе и расскажут. Что в Чите? Кого
видел?
— Степана Безуглова.
— Как он?
— Поправляется, про вас расспрашивал.
— Ты ему гостинцев принес бы.
— Не забываю, товарищ главком.
— Молодец! А про детей Кларка помнишь?
— Не обижаются. Как будете в Чите — спросите!
— А еще кого видел? .
— Мамаева.— Рябов встал и, бросив руки по швам, произнес:—
Поздравляю, товарищ главком! На вас выписан партийный билет!
И на товарища Кларка.
Лазо заволновался.
— Вот за эту новость большое спасибо! Ну, а когда ты дума-
ешь вступить?
— И меня приняли, и Степана Безуглова.
— Поздравляю тебя, Рябов! И Степана от меня поздравь. Хо-
роший сегодня денек!
Лазо, возбужденный рассказом Рябова, не заметил, как тот на-
гнулся и достал из-за голенища письмо.
— Это вам, товарищ главком.
— От кого?
— Совершенно секретно. Дал мне товарищ Матвеев и сказал:
«Передай лично в руки Сергею Георгиевичу, скажи — от Яковлева».
Лазо быстро надорвал конверт и вынул листок бумаги. Прочи-
тав про себя, он спрятал его в карман.
В ту же ночь по приказу командующего в Читу срочно снялись
отряды из Омска, Иркутска, Канска, Красноярска и Барабинска.
На Сибирь двигался новый враг — мятежный чехословацкий
корпус.
I
242
НИКОЛАЙ КОЛБИН
Подвиг во имя жизни
(отрывок из романа «Партизаны»)
Подготовка к восстанию разрасталась с каждым днем. Она за-
хватывала уже не десятки, а сотни людей, не знавших пока ни дня,
ни общего плана выступления. Каждый выполнял только какое-ни-
будь одно поручение штаба, был маленьким винтиком в огромном и
сложном механизме народного восстания. Коммунистическая органи-
зация города выделила лучших агитаторов для работы в колчаков-
ских частях. Это были люди не из робкого десятка. Они не задумы-
ваясь шли в солдатские казармы, вооруженные лишь словом боль-
шевистской правды и верой в свое дело.
Особое внимание штаб обратил на гарнизон Русского острова.
Здесь находились главные силы Розанова: инструкторская школа,
где по английскому образцу муштровался низший командный со-
став для белых армий, разные специальные части. Этих сил было
вполне достаточно для того, чтобы даже без помощи интервентов
подавить любое вооруженное выступление рабочих. Враг был пре-
красно вооружен, в его руках находились крепостные районы и ста-
рые форты.
Но агитация большевиков действовала. Стихийное брожение в
колчаковских войсках принимало организованные формы: в частях
создавались солдатские комитеты и боевые ячейки. «Восточный
Кронштадт» переставал быть опорой приморского диктатора Роза-
нова.
Под революционным воздействием находились и другие части
гарнизона: артиллерийское училище, флотский экипаж, пехотные
полки.
На заводах создавались боевые рабочие дружины. Коммунисты
города разбились на пятерки и десятки и являлись тем ядром, во-
круг которого сплачивались массы.
Чтобы облегчить руководство подготовкой к восстанию, были
созданы районные штабы военно-революционных организаций. Чле-
ны подпольной пятерки находились на разных квартирах: в Голу-
бинке, на Первой Речке, в Гнилом углу. Лазо взял на себя общее
военное руководство и работал в частях гарнизона. Дмитрий руко-
водил коммунистическими ячейками, Сибирцев вместе с Централь-
ным бюро профсоюзов подготовлял всеобщую забастовку, назна-
ченную на 31 января, Андрей Ершов работал среди железнодорож-
ников. В эти дни он буквально горел, но часто все же урывал ми-
нутку, чтобы забежать к Лазо, посоветоваться с ним. После слу-
чая с Федотовым и ночного разговора Андрей еще больше привя-
зался к Лазо.
Поздно ночью на своей первореченской нелегальной квартире
Лазо принял представителей солдатских комитетов 34-го и 35-го пол-
ков— Денисова и Иваненко. Попав в конспиративную обстановку,
солдаты держались настороженно, недоверчиво. Но настороженность
у них быстро исчезла, как только Лазо, усадив их за стол, стал
знакомиться с каждым, подробно расспрашивать о настроениях сол-
243
дат и офицеров и наконец перешел к изложению плана действий для
34-го и 35-го полков.
— Военно-революционный штаб изменил свой план. Раньше вам
было приказано наступать в сторону Никольска-Уссурийского. Сей-
час там положение изменилось, и ваша помощь не требуется.
Вы должны после занятия станции Угольной начать наступление на
Владивосток. Надо двинуть все лучшие силы с артиллерией и пу-
леметами. Вперед пошлите броневик и следуйте с разведкой до стан-
ции Седанка. На эшелонах можно продвинуться и за Седанку, но
дальше обязательно идти походным порядком. На Первую Речку
надо выйти около пивоваренного завода, подняться на высоту, за-
нять там старые форты и ждать дальнейших распоряжений. Для
связки вышлите в штаб своих людей. На всем пути следования нет
ни одной крупной розановской части, все они стянуты в город. Един-
ственно, где они могут быть,— на Океанской, но там их нетрудно
ликвидировать. Задержать вас могут еще интервенты, хотя офици-
ально они заявляют о своем невмешательстве. Верить им, однако,
нельзя.
Если с вами будет броневик, посылайте его вперед за станцию
Первая Речка до места, где дорога поворачивает в сторону Семе-
новского базара и проходит под скалой. Под защитой этой скалы
броневик должен остановиться. Пехоте надо занять ближайшие
здания и ждать наших распоряжений.
Солдаты слушали Лазо внимательно, положив шапки на коле-
ни. Он стоял перед ними подтянутый, стройный, заложив руки за
ремень, говорил спокойно, не повышая голоса:
— Мы не должны дать интервентам повода для вмешательст-
ва, поэтому по указанию Центра решено власть пока передать зем-
ской управе. Областной комитет партии предлагает поддержать зем-
ство. Выносите резолюции о признании власти земской управы, ука-
зывайте в них, что вы не признаете Семенова и Розанова и не бу-
дете исполнять их приказов. Резолюции посылайте с делегатами в
помещение управы по Алеутской улице. Какие будут у вас вопросы?
— С офицерами как быть, товарищ Лазо?—спросил Иваненко,
вставая и по-солдатски вытягиваясь.
— Офицерам особенно не доверяйте,— не задумываясь ответил
Лазо.— В момент выступления надо оставить только самых надеж-
ных, остальных арестуйте. Насилий над ними не производите, не
оскорбляйте, а дальше будет видно, что с ними делать.
— Все ясно, товарищи?—спросил Лазо, прощаясь.
— Вроде все, товарищ Лазо, можете за нас как за себя ру-
чаться,— сказал Иваненко, улыбнувшись.
Маленькая керосиновая лампа под темным абажуром скупо ос-
вещала небольшую комнату. Свет ложился ярким белым пятном
только на середину стола, резко выделяя сосредоточенное лицо Си-
бирцева, который, низко склонившись над листом бумаги, что-то
торопливо писал.
Лазо перелистал свою записную книжку в черном коленкоровом
переплете. В эти беспокойные дни и ночи, когда поручения дава-
лись десяткам людей, ничего нельзя было забыть: фамилии, номе-
ра воинских частей, названия улиц, количество бойцов... Листки
пестрели зашифрованными записями. Кое-где на полях были отмет-
ки: «готово», «сделано», «доделать».
— Сегодня должны прибыть представители от моряков. Не уз-
навали, что у них?—спросил Лазо у дежурного члена штаба.
244
— Послал за ними вечером связного.
Скоро в сопровождении молодого рабочего пришли двое матро-
сов с миноносца «Богатырь»— одного из немногих русских военных
кораблей, стоявших в порту. У дверей матросы отряхнули снег, рас-
пахнули бушлаты.
— Морякам, как всегда, жарко,— смеясь, сказал Лазо, здоро-
ваясь и пожимая им руки.— У матросов широкая натура и душа
всегда нараспашку...
— Нашему брату так привычней,— баском ответил один из при-
бывших, подсаживаясь к столу. Его товарищ — низкий, коренастый,
загорелый, с большим шрамом на лице у переносья — стоял у стола
и пытливо всматривался в Лазо. Неожиданно он шагнул к Лазо и
протянул ему руку.
— Комфронт!..
Лазо с удивлением посмотрел на него.
— На Забайкальском фронте бандита Семенова вместе били...—
добавил моряк, и на лице его расплылась широкая улыбка.— Я тог-
да в Дальневосточном социалистическом отряде был... Мост через
Онон у Оловянной помните?..
— Ну как же не помнить!— воскликнул Лазо.
— А матроса с русалкой на груди не припоминаете?..
— Так это ты нам переправу через Онон устраивал?— оживля-
ясь, спросил Лазо.
— А кто же больше,— с гордостью ответил матрос, выпячивая
грудь.
Лазо ясно вспомнил этот эпизод.
...В мае 1918 года мост через реку Онон у станции Оловянная
был разрушен белыми. Укрепившиеся на правом берегу семенов-
ские банды непрерывно обстреливали это место артиллерийским ог-
нем. В это время как раз и подоспел отряд матросов-тихоокеанцев,
бравых ребят, обвешанных гранатами и пулеметными лентами. Ко-
мандующий фронтом решил поручить им навести переправу. Стар-
шим группы был выделен матрос, на открытой груди которого вид-
нелась вытатуированная русалка.
Ночью матросы ползком по одному подобрались к полуразру-
шенному мосту. Они передвигались совершенно бесшумно, но бело-
гвардейцы не доверяли тишине и время от времени повторяли об-
стрел. Вот один из матросов добрался уже до третьего пролета, лов-
ким броском закинул петлю веревки на край фермы и вскарабкал-
ся наверх. За ним, цепляясь за канат и не отставая друг от друга,
быстро поднялись остальные, втянув за собой пулемет. У воды, меж-
ду вторым и третьим пролетами, в самом опасном месте стоял стар-
ший группы. Одной рукой он держался за ферму, чтобы не упасть,
другой со сжатым в кулаке револьвером энергично жестикулировал,
отдавая распоряжения громким шепотом.
— Шуруй, шуруй, братва, поддай пару, готовься шлепать се-
меновскую контру...
Вдруг он выгнулся вперед и загородил путь человеку в длинной
шинели.
— Стоп, браток, пехоте пока ходу нет, не положено...
Но тот, не обращая внимания, продолжал спускаться с фермы.
Матрос, размахивая револьвером, угрожающе крикнул ему:
— Полундра... Полный назад!— И только тогда заметил, что
перед ним командующий фронтом.
— Не шуми, матрос...
245
Моряк от неожиданности отшатнулся и, прижимаясь к ферме
моста, уступил Лазо дорогу.
— Зря рискуете, товарищ комфронт,— виновато сказал он, оп-
равдываясь,— со второй бы группой лучше шли.
Но Лазо, ловко перебирая руками канат, быстро взобрался на
ферму.
По цепочке матросов пробежал шепот:
— Комфронт с нами, братва!
На последнем пролете Лазо помог установить пулемет, осмот-
рел позицию и возвратился к отряду, который накапливался на бе-
регу у моста.
— Переправим пока только шестьдесят человек, больше пролет
не вместит. Остальные будут помогать товарищам с берега.
— Как же с берега-то, товарищ комфронт?
— Увидите.— Лазо быстро поднялся к железнодорожной насы-
пи, вдоль которой рассыпался отряд, ожидая приказа о наступлении.
В это время верстах в пятнадцати ниже по течению реки каза-
ки-аргунцы на конях вплавь перебрались на берег, занятый врагом.
Когда переправу закончили, в ночное звездное небо взвилась крас-
ная ракета. Это аргунцы дали морякам знать, что они начали на-
ступление. Казаки ударили по белым с тыла, а матросы рванулись
на их окопы и сразу же заняли первую линию. Взрывы гранат, кри-
ки «ура», пулеметные очереди, стоны раненых — все смешалось в
гуле ночного боя. Оставшиеся на берегу кричали, свистели, гремели,
стучали всем, что имелось под руками,— пусть думают, что у крас-
ных несметные силы. Застигнутые врасплох семеновцы не выдержа-
ли, дрогнули и побежали.
Все это вспомнилось так ясно, будто произошло только вчера...
Лазо рассмеялся и потряс моряка за плечи. Перед ним стоял жи-
вой свидетель героической борьбы на Забайкальском фронте.
— А славно мы задали тогда перцу Семенову?
— Будьте спокойненьки,— ответил матрос, улыбаясь. Он стоял
по морской привычке широко расставив ноги и засунув руки в кар-
маны брюк.— На моряков всегда положиться можно, настоящий мат-
рос и на берегу воевать умеет...
— Это известно,— улыбнулся Лазо.— Сейчас вам тоже работа
найдется.— И он коротко рассказал, чего хочет Военно-революцион-
ный штаб от моряков.
— В случае, если японское командование потребует миноносец
«Богатырь» для конвоирования японских транспортов, надо вывести
корабль из строя, испортить машины. Если японцы попытаются за-
хватить его силой, надо взорвать корабль, а команде уйти на 55-ю
высоту и ждать наших распоряжений. Понятно, товарищи моряки?
— Понятно,— неохотно ответил матрос. Лазо вынул записную
книжку.
— Забыл вашу фамилию,— обратился он к матросу.
— Саша Серый,— ответил тот,— а товарищ мой — Григорьев
Петр.
Лазо записал и, внимательно взглянув на Серого, увидел, что
тот чем-то недоволен.
— Неясно что-нибудь?
— Все ясно, товарищ комфронт. Матросов, стало быть, в сторо-
ну от горячего дела. Пусть, мол, они со своих дырявых посудин
наблюдают, как пехота розановскую контру шлепать зачнет,— с оби-
дой сказал Серый.
246
— Мы считали, что моряки не оставят своих кораблей. Если
же у вас есть желание повоевать на берегу, Военно-революционный
штаб будет это только приветствовать. Но как же тогда корабли,
флот?
Серый усмехнулся, отчего сразу стал заметнее большой шрам
на его щеке.
— Да разве же это корабли, товарищ комфронт? Это же ды-
рявые лайбы, плавучий госпиталь, приют для калек и бездомных.
Япошки ведь с кораблей все пушки поснимали, даже флаг наш
русский не поднимаем.
— Что же вы хотите?— обратился к нему Лазо.
— Пошлите матросов на живое дело, товарищ комфронт,— от-
ветил Серый.— На кораблях одни коки за милую душу справятся,
если что потребуется.
— Хорошо.— Лазо прошелся по комнате, что-то обдумывая, по-
том обернулся в сторону Дмитрия, безмолвно наблюдавшего за
разговором.
— Предлагаю создать отряд из матросов. Организацию поручим
товарищу Серому. Дня два-три вам хватит на это?
— Вполне, товарищ комфронт!
— Только условие: обязательно договоритесь с вашим комите-
том. Пусть он занимается отбором товарищей в отряд. Мы не мо-
жем допустить анархии в этом деле.
Матросы повеселели. Серый потер от удовольствия широкие ла-
дони рук и, обращаясь к Лазо, сказал:
— Матрос за революцию драться умеет и любит это дело, то-
варищ комфронт.
Лазо подошел к нему: ; "
— Только запомни, товарищ Серый, здесь нет комфронта Лазо,
понимаешь?..
Он пристально посмотрел ему в глаза.
— Понятно, товарищ ком...— Серый спохватился и рассмеялся.
— Приказ получите лично от меня, как только отряд будет ор-
ганизован.
— Есть, товарищ...
— Все ясно?
— Так точно,— подтвердил Серый.
Днем 25 января в штаб неожиданно пришло сообщение о вос-
стании егерского батальона, расквартированного в здании Коммер-
ческого училища. Волнения среди егерей начались еще накануне,
когда среди солдат кто-то пустил слух, что Розанов собирается ба-
тальон разоружить и отправить на Русский остров.
На солдатской сходке было решено: оружие не сдавать. Офице-
ров арестовали и заперли в отдельную комнату. Командование ба-
тальоном принял на себя солдатский комитет. У входа в здание
выставили четыре пулемета и усиленные караулы, выделили свои
патрули и дозоры на ближайшие улицы, но японский обход задер-
жал их и увел.
Известие о волнении среди егерей встревожило членов Военно-
революционного штаба. Преждевременное выступление могло нару-
шить общий план восстания.
— Ведь вас же предупреждали об этом,— наседал Сибирцев на
представителей от егерей, явившихся в штаб.— Вы имели приказ
Военревштаба не предпринимать никаких выступлений без разреше-
ния...
247
— Мы пришли за этим разрешением...— перебил его один из
егерей, высокий солдат в папахе.
— Вы пришли!— с горячностью воскликнул Сибирцев.— Вы при-
шли, когда уже дали повод Розанову и интервентам для расправы
с- вами.
Егеря пытались оправдаться, но Сибирцев не слушал их. Лазо,
что-то писавший за столом, поднялся и подошел к Сибирцеву.
— Не горячись — это сейчас тоже вредно, надо исправлять по-
ложение, пока не поздно. Я написал повстанцам письмо, послушай-
те. — Он обернулся к егерям: «... Вы должны быть в состоянии пол-
ной боевой готовности на случай внезапного нападения на вас, не
предпринимая, конечно, ничего, что заставило бы врагов напасть
на вас первыми. Если где-нибудь начнется столкновение, стреми-
тесь его остановить и занимайте чисто оборонительную позицию.
Поддерживайте тесную связь с Военревштабом коммунистов, не ис-
полняйте ничьих приказов без нашего согласия...»
Внизу стояла подпись: «Председатель Военревштаба Сергей.
25 января 1920 г., 13 ч. 40 м.».
Он свернул письмо и отдал егерю.
— Передайте его немедленно вашему комитету. Сообщите, что
штаб примет все меры, чтобы послать к вам командиров, пока же
командование пусть примет кто-нибудь из товарищей. Остерегай-
тесь провокаций.
Егеря торопливо ушли, тревога членов штаба передалась и им.
В это время прибыл связной с телеграммой из Никольска-Уссурий-
ского. Телеграмму ждали давно, и Лазо торопливо развернул ее.
Лицо его радостно оживилось. В телеграмме сообщалось: «Сделка
на хлеб состоится двадцать шестого...» По установленному коду это
означало, что выступление в Никольске-Уссурийском произойдет
26 января.
Он вслух прочитал телеграмму Сибирцеву.
— Кажется, начинается...
К вечеру поступила другая телеграмма, сообщавшая: «Здоровье
мамы улучшается», что надо было понимать: подготовка к выступ-
лению проходит хорошо.
Радостное возбуждение охватило всех членов штаба.
Но приходили и тревожные вести, заставлявшие серьезно за-
думываться. Вечером по городу было расклеено объявление коман-
дующего японскими войсками, в котором говорилось:
«Настоящим доводится до всеобщего сведения, что хотя союз-
ные войска не вмешиваются в русские внутренние трения, но для
того, чтобы поддержать порядок и спокойствие во Владивостоке,
они не допустят никакого открытого вооруженного выступления.
Если же таковое выступление произойдет, будут приняты соответ-
ствующие меры...»
Комендант крепости предложил егерям не позднее десяти часов
вечера сдать оружие и восстановить порядок, угрожая в противном
случае расправой.
В тот же вечер появился и приказ Розанова об амнистии плен-
ных красноармейцев и находящихся в тюрьмах и лагерях партизан.
Это был маневр, чтобы успокоить народ и войска и оттянуть от-
крытое выступление, которое, как теперь уже понимали все, при-
ближалось неотвратимо.
Егеря не выполнили приказ о разоружении, и Розанов решил
расправиться с ними. Ночью здание Коммерческого училища было
248
окружено гардемаринами и батальоном инструкторской школы с
Русского острова. К соседней сопке подвезли орудия, пришел бро-
невик.
Егерям снова предложили сдать оружие. Солдатский комитет
заседал всего несколько минут и вынес постановление: «Приказам
Розанова не подчиняемся, оружие не сдадим». Решение передали
парламентерам, и те ушли. Настали минуты томительного ожидания.
Как поведут себя розановцы? Настроение у солдат было приподня-
тое.
Но вдруг где-то совсем рядом прогремел орудийный выстрел.
Задребезжали стекла в окнах, с потолка посыпалась штукатурка.
Внизу что-то рухнуло, загремели камни. Снаряд пробил стену в од-
ной из комнат.
Вслед за первым выстрелом последовал второй, третий. Еще
один снаряд пробил стену. И вместе с грохотом падающих кирпи-
чей послышались крики раненых. Их подняли и отнесли в подваль-
ное помещение, рядом с комнатой, где сидели арестованные офи-
церы.
С обеих сторон началась беспорядочная ружейная перестрелка,
в которую постепенно вплелись строгие пулеметные очереди.
Связь восставших с внешним миром прервалась. Что делалось
в городе, оставалось неизвестным. Посланные в ревштаб связные не
вернулись. Ясно было одно: у противника все преимущества, и глав-
ное — артиллерия; без помощи извне долго не продержаться.
Неожиданно в здании погас свет. Люди спотыкались в темно-
те, сталкиваясь друг с другом, падали. Шум, крики, ружейная стрель-
ба — все перемешалось. Началась паника. Члены комитета старались
навести порядок, но это не удавалось. Противник наступал со всех
сторон. Выстрелы слышались уже совсем рядом. Восставшие дрог-
нули. Несколько солдат пытались выскочить на горку за зданием,
чтобы скрыться, но их встретили огнем. Попытка прорваться на ули-
цу в другом месте также окончилась неудачно. Слишком неравны
были силы. Пулеметы, установленные у входа, были засыпаны гра-
дом пуль, и их пришлось втащить в здание. Огонь со стороны вос-
ставших постепенно ослабевал, впрочем, и розановцы тоже медлили
с атакой.
Солдатский комитет снова собрался на совещание. За день оно
было десятым по счету. Мнения в комитете на этот раз разделились:
одни высказывались за то, чтобы продолжать сопротивление, дру-
гие настаивали на сдаче оружия, чтобы избежать лишних жертв.
Спорили горячо, но коротко.
— Баста, довольно шуметь!— крикнул наконец председатель
солдатского комитета, когда началась перебранка, грозившая перей-
ти в потасовку.— На себя пенять надо, выскочили раньше време-
ни... Восстание заканчиваю, приказываю прекратить стрельбу. Со-
брание закрыто...
Решение комитета тотчас же стало известно всем. Стрельба
со стороны восставших затихла. Противник, видя, что егеря не
стреляют, также прекратил огонь.
В семь часов утра егеря сложили оружие, и их отправили на
Русский остров. Однако довольно значительная группа, в которой
были и члены солдатского комитета, воспользовавшись суматохой,
сумела скрыться.
Восстание егерей всколыхнуло весь гарнизон. Солдаты рвались
в бой, и была опасность, что выступления начнутся и в других час-
249
тях. А это могло сорвать общий план восстания. Угрожающим ста-
новилось и поведение интервентов. Объявление японского командую-
щего явно показывало, что японцы ждут только повода, чтобы
вмешаться.
Областной комитет партии решил расширить состав Военно-ре-
волюционного штаба и включить в него представителей от воин-
ских организаций Владивостокского гарнизона.
Ночью 25 января было создано совещание членов солдатских
комитетов и организован Объединенный оперативный штаб под
председательством Лазо. Штаб немедленно разослал своих уполно-
моченных во все главные части, чтобы предупредить преждевремен-
ные выступления солдат и матросов.
Официальной резиденцией штаба объявили квартиру одного ра-
бочего по Селенгинской улице.
Утром во все части гарнизона был разослан приказ № 1, кото-
рый гласил:
«Объявляется для всеобщего сведения, что в ночь на 26 января
образовался Объединенный оперативный штаб, составленный из
представителей всех военно-революционных организаций г. Влади-
востока и его окрестностей. Всем воинским частям, комитетам и
военным организациям с сего числа подчиняться только приказам,
исходящим от Объединенного оперативного штаба...
Ввиду положения, создавшегося во Владивостоке, и резолю-
ций, вынесенных воинскими частями, Приморская областная зем-
ская управа решила принять всю полноту власти на себя. Вслед-
ствие этого Объединенный оперативный штаб приказывает:
1). Оказать земству поддержку, вынося во всех частях резолю-
ции о признании земства как органа власти, избранной народом,
и непризнании власти и неисполнении приказов Семенова и Роза-
нова. Вынесенные резолюции должны немедленно посылаться в зем-
ство с делегациями.
2). Сконцентрировать вокруг комитетов все активные силы: сол-
дат и офицеров, могущие спаять части в крепкие боевые единицы...
Части приводятся в состояние полной боевой готовности, не
выходят из своих помещений и не переходят из помещения в поме-
щение. Не предпринимайте ничего, что дало бы возможность ин-
тервентам или войскам, верным Розанову, напасть на вас первыми.
Берегитесь всякой провокации. Сопротивление оказывать только в
случае, если на вас нападут первыми или будет сделана попытка вас
насильно разоружить.
Товарищи, имейте в виду следующее: в данный момент интер-
венты не находят возможным первыми двинуть против вас войска,
они еще не определили свое отношение к создавшемуся положению.
Еще раз призываем вас к выдержке».
Штаб принял меры к тому, чтобы рассредоточить некоторые час-
ти, находящиеся в городе, и дать им возможность занять выгодные
позиции. Это было сложным делом — японцы и розановцы следили
за каждым движением. Однако и эту операцию удалось провести
успешно. Революционно настроенные войска выходили из города и
сосредоточивались на высоте 55.
Седьмая рота 32-го полка, размещавшаяся на пароходе «Пече-
нега», выступила на 55-ю высоту под предлогом маневров. С вин-
товками, пулеметами и боеприпасами рота прошла маршем по Свет-
ланской улице мимо японских патрулей и застав. Розановское ко-
мандование спохватилось только тогда, когда put а С ала уже в
250
Гнилом углу и выходила в горы. В погоню за ней был послан эс-
кадрон из дивизии уссурийских казаков. Но заметив погоню, рота
быстро развернулась в боевой порядок и выставила пулеметы. На-
летевший эскадрон разом повернул обратно, казаки ускакали, не
сделав ни одного выстрела.
На высоте создавался крепкий, вооруженный кулак. Кроме пе-
хоты здесь находилась Первая амурская батарея, сюда же стекались
группами и в одиночку рабочие-дружинники.
Розановский штаб терял голову, паника в городе усиливалась
с каждым часом. Кое-где уже закрывались магазины. Из касс упол-
номоченных ведомства снабжения «вооруженными грабителями» по-
хищались деньги — верный признак того, что дело шло к бегству
за границу.
* * *
Из маленького домика в Рабочей слободке вышел мужчина.
Он запахнул полушубок, поглубже надвинул шапку, поправил шарф,
обмотанный вокруг шеи и скрывавший всю нижнюю часть лица, и
старческой, расслабленной походкой направился к углу улицы, где
стоял извозчик. Парень, сидевший на козлах, следил за прохожим.
— Знаешь, куда ехать? В земскую управу...— Мужчина взоб-
рался в пролетку и уселся поудобнее, укрываясь от порывов холод-
ного ветра. Извозчик хлестнул лошадь, застоявшуюся на морозе.
В центре города, на углу Светланской и Алеутской он лихо под-
катил к подъезду управы.
— Все в порядке...— послышался на тротуаре чей-то тихий го-
лос.
Приехавший с трудом вылез из пролетки, медленно, все той же
расслабленной походкой вошел в здание и поднялся на второй этаж,
отыскал нужный ему кабинет.
За столом в глубоком, обитом кожей кресле сидел один из чле-
нов управы, в очках, с аккуратно подстриженной седеющей бород-
кой. Он с интересом посмотрел на вошедшего.
— Лазо.
Член управы поднялся и тоже отрекомендовался.
— Вы знаете, зачем я приехал к вам,— начал Лазо без всяких
вступлений.— Я не могу долго задерживаться, поэтому буду кра-
ток. Революционный штаб подтянул к Владивостоку партизанские
отряды. Гарнизон города готов в любой момент выступить против
Розанова. Но успех выступления сейчас зависит от того, под каким
лозунгом оно будет проходить. Рабочие, повстанческие части и пар-
тизаны борются за воссоединение Дальнего Востока с Советской
Россией. Но в настоящих условиях, когда мы находимся в кольце
интервентских войск, восстание под лозунгом борьбы за Советы не-
избежно вызовет усиление иностранной интервенции. Чтобы избежать
развязки новой войны, мы готовы передать временно власть земской
управе, но будем требовать, чтобы управа обеспечила проведение по-
литики сохранения Дальнего Востока за Советской Россией.
— Управа, к сожалению, не подготовлена, ведь это большой и
сложный вопрос...
— Время не терпит, я это подчеркиваю,— решительно сказал
Лазо,— интервенты, чтобы захватить край, готовы раздуть любую
междоусобицу. Это невыгодно теперь ни для вас, земцев, ни для
нас, большевиков. Чтобы земство не несло ответственности за собы-
тия, мы сделаем все самостоятельно и введем в город революцион-
ные войска...
251
— А после переворота?— поблескивая очками, спросил пред-
ставитель.
— После переворота мы реорганизуем наш штаб в Военный со-
вет. От будущего правительства мы ждем только невмешательства
в дела революционной армии...
Член управы задумался. Большевики действительно затевают
что-то серьезное. Но какой стороной повернется все это по отноше-
нию к управе? Хватит ли у них сил? Не получится ли так же, как
в 1918 году, когда Владивостокский Совет был свергнут и больше-
вики потерпели поражение. Тогда управа выступила против Сове-
та... А что если они одолеют Розанова? Не останется ли управа
тогда в стороне? Но согласиться на предложение большевиков —
значит пойти на разрыв с союзниками. Стоит ли терять с ними
дружбу и согласие, которые установились за последнее время меж-
ду управой и командованием оккупационных войск.
— Я жду от вас ответа,— повторил Лазо, видя нерешитель-
ность земца.
— Боюсь, что из этого ничего не выйдет. Но мы обсудим ваше
предложение,— добавил он неопределенно, сделав вид, что не при-
дает большого значения всему тому, о чем говорил Лазо.
— Но если вы даже и не согласитесь, мы все равно потребуем
от имени восставшей армии, чтобы земство взяло власть в свои
руки,— сказал Лазо твердо.
Член управы помолчал, потом, перегнувшись через стол, спро-
сил тихо:
— А вы учитываете, что иностранцы не потерпят большевизма и
могут беспощадно подавить всякую попытку выйти на улицу с
оружием?..
— Учитываем, пусть это не тревожит управу, с интервентами
мы сами будем иметь дело,— резко ответил Лазо. Поведение этой
старой лисицы из либералов, жаждущих власти, начинало раздра-
жать его. Политический интриган рассматривал предложение боль-
шевиков как торговую сделку, подсчитывая в уме, какую выгоду
это даст.— Когда мы можем ждать окончательного ответа?
— Через два дня...
Лазо сухо попрощался и вышел, снова прикрыв шарфом свою
приметную бородку. По коридору сновали служащие, просители, в
подъезде стояла группа зашедших погреться японских солдат из об-
хода. Лазо спокойно прошел мимо них на улицу, где его поджидал
извозчик.
Но вернувшись на свою квартиру в Рабочей слободке, он об-
легченно вздохнул: могло все кончиться иначе.
Впрочем, в эти дни просто не было времени думать об опас-
ностях — надо было работать.
Офицерская школа размещалась в трех больших казармах на
пригорке. Отсюда был хорошо виден залив, скалистый мыс остро-
ва. Справа среди серых построек рабочего поселка торчала высокая
труба кирпичного завода.
Лазо прошел через поляну, заменявшую плац для строевых
занятий, и уверенно направился к зданию, стоявшему посредине.
Здесь находилось одно из офицерских общежитий.
Окна казармы были ярко освещены.
Часовой, в огромной дохе, с винтовкой под мышкой, ходил взад
и вперед, притопывая на ходу, чтобы согреть ноги.
— Эй, милок, куда прешь, — окликнул он Лазо.
252
— Печник... Печи иду посмотреть, говорят, в неисправности...
— Печи дрянь, это верно,— подтвердил часовой, всматриваясь
пристально в лицо незнакомца, потом нагнулся к нему и шепнул:—
Желаю успеха, товарищ Сергей!
— Кто?—спросил тихо Лазо.
— Не узнаете? Лариошин, из комитета, был у вас позавчера
в Голубинке...
Лазо улыбнулся, признав в часовом председателя солдатского
комитета, с которым встречался день назад. Часовой запахнул по-
лу дохи и, повернувшись, отошел от крыльца.
В казарме в конце длинного коридора тускло светила электри-
ческая лампочка. Там, за дверью, слышались голоса. Лазо на мину-
ту остановился, словно в раздумье, но тут же решительно открыл
дверь. В помещении с двумя рядами коек было светло. За большим
столом сидели несколько офицеров в наброшенных на плечи шине-
лях и играли в карты. Возле них толпились любопытные. Все были
так заняты игрой, что в первый момент никто не обратил внимания
на вошедшего, который, расстегнув полушубок, медленно разматы-
вал длинный шерстяной шарф.
— Кто такой?..— с ближайшей к дверям койки поднялся офи-
цер.
— По делу,— ответил Лазо, аккуратно свертывая шарф.
— Кто такой и по какому делу, я спрашиваю?— грубо пере-
спросил офицер.
— Есть, стало быть, дело, иначе не пришел бы.
Офицеры у стола обернулись. Возле дверей стоял высокий штат-
ский и осматривал их быстрыми блестящими глазами. Засунув шарф
в карман полушубка и сняв шапку, он сделал несколько шагов к
столу. Все с любопытством разглядывали странного посетителя.
Неторопливым движением руки тот провел по волосам, пригла-
живая их, и сказал:
— Я Лазо, и пришел к вам, чтобы поговорить по душам...
Если бы в казарме неожиданно разорвалась бомба, это произ-
вело бы, наверное, меньшее впечатление на присутствующих, чем
появление человека, имя которого в белогвардейских кругах про-
износилось со страхом и ненавистью. Игра прекратилась, офицеры
вскочили со своих мест, с изумлением глядя на неуловимого боль-
шевистского вожака, о котором передавалось столько самых неве-
роятных слухов и легенд. Несколько минут длилось молчание. Ти-
шина была такой, что, казалось, пролети муха, услышали бы ее
полет.
Лазо отступил на шаг и повторил:
— Я пришел, чтобы поговорить с вами...
— Нам не о чем говорить с тобой...— прервал его кто-то из зад-
них рядов.
— Зато у меня есть с вами разговор,— с улыбкой ответил Лазо.
— Пропагандировать пришел?— ехидно продолжал тот же голос.
— Да помолчите, дайте послушать!
— А чего его слушать, направить к начальству, там разберутся...
Поднялся шум. Но Лазо стоял спокойно, ожидая, пока стихнут
голоса возмущения. Офицеры сгрудились у стола и в проходе, од-
нако близко никто не подходил. Некоторые невольно с опаской по-
глядывали на окна и дверь: неизвестно ведь, кто пришел с Лазо.
— Прекратить шум!— крикнули наконец из-за стола,— Дайте
человеку сказать...
253
Лазо воспользовался наступившей тишиной и, стараясь сохра-
нить твердость голоса, начал говорить громко и резко:
— Я пришел к вам, чтобы спросить — за кого вы, офицеры рус-
ские, люди русские, молодежь русская? На чьей стороне? За какие
идеалы боретесь? За генерала Розанова — труса и пьяницу, преда-
теля, продавшего честь русской армии иностранным захватчикам;
за интервентов, которые пришли на русскую землю грабить и уби-
вать наших людей, насиловать наших женщин и девушек, издевать-
ся над детьми и стариками, жечь наши города и селения, или за на-
род наш русский? За кого?..
— Да это большевистская агитация!— визгливо крикнул моло-
денький прапорщик.— Довольно! Слыхали!
— Помолчите!— цыкнули на него сразу несколько человек.
— Заткните ему глотку. Не хочет слушать — пусть выйдет...
Шум постепенно стих, и Лазо продолжал:
— Вам самим предстоит решить, на чьей стороне оставаться.
Мы не навязываем вам своего мнения, но знайте, что Владивос-
ток — последний русский город на вашем пути. Отступать больше
некуда, дальше — чужая страна, чужая земля и солнце чужое...
— Ну, солнце, положим, везде одинаковое!— насмешливо возра-
зил офицер с бледным, словно после тяжелой болезни, лицом.
Глаза Лазо вспыхнули:
— Нет, не одинаковое! Солнце, поднятое над японским штабом
на белом полотне,— не наше солнце, это вражеское солнце, и ему
не светить над нашей землей...
— Над какой это вашей землей?— иронически спросил другой
офицер.— Не над той ли, что вы насильственно захватили?
— Над русской землей, переданной по праву ее законным хо-
зяевам. Вы это знаете не хуже меня. Над землей, где остались ваши
семьи, ваши матери, жены, сестры...
— Довольно! Кончай!..
— Продолжай!
Снова поднялся шум, в котором Лазо различил угрожающие
выкрики. Он всматривался в лица офицеров, стоявших поблизости,
чувствовал, что его слова все же задели за живое многих из этих
людей, бывших на распутье, и старался подыскать доводы, самые
убедительные для такой необычной аудитории. Разговор принимал
совсем иной оборот, чем он рассчитывал.
— Не приглашаете ли вы нас, господин большевистский агита-
тор, перейти к «товарищам»?
— Нет.— Голос Лазо прозвучал решительно и резко.— Это мо-
жет подсказать каждому его совесть...
— А у большевиков есть совесть?—раздался насмешливый го-
лос.
— Есть,— ответил Лазо.
— Может, и душа есть?
— И душа есть...
Послышался смех, и тот, что задавал вопрос, пожилой офицер,
смотревший исподлобья, сказал с возмущением:
— Вы надругались над русской душой!..
Лазо вспыхнул, кровь бросилась ему в лицо:
— Кто вам сказал, что большевики надругались над русской
душой?— Он на миг остановился, как бы ожидая ответа, но офицер
молчал.— Нет, мы русскую душу не продавали по заграничным ка-
бакам. Мы не меняли ее на золото и заморские пушки. Мы не на-
254
емными, мы собственными нашими руками защищаем русскую зем-
лю, мы грудью нашей защищаем ее от иноземного нашествия...
И вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем,
но не отдадим никому...— Он заметил легкое движение у стола, од-
нако его не прерывали. — Для каждого ясно ваше положение. Россия
остается позади! У вас же впереди неизвестность. Под вами камен-
ная земля острова, последнего русского острова. Сами вы — остатки
той вооруженной силы, которая больше уже не существует. Армии
Колчака разбиты. Остаться на стороне Розанова — значит стать
слепым орудием в руках разных авантюристов, идти против своего
народа. Я обращаюсь к вам: определите свое отношение к проис-
ходящим событиям и примите правильное решение...
— Что вы хотите от нас?— крикнуло несколько человек одно-
временно.
— От имени штаба военно-революционных организаций я при-
зываю вас не поддерживать Розанова, соблюдать нейтралитет...—
Он улыбнулся и добавил:— Если, конечно, у вас не хватает реши-
мости перейти на сторону народа...
— Правильно говорит,— раздался тихий голос, но его расслы-
шали все.
Офицеры задвигались. Четко и ясно была поставлена перед ни-
ми задача, которую требовалось решить. Многие из тех, кто слушал
Лазо, понимали: этот партизанский вождь сказал именно то, что
вынашивалось в сердце все последние годы. «Чужая земля и солн-
це чужое!»— это хватало за душу; хотелось кричать, схватить за
горло агитатора за то, что разворошил в сердце самое больное...
Наступившую тишину неожиданно нарушил неестественно гром-
кий выкрик:
— Он правильно говорит, все правильно!— Шатаясь, как пья-
ный, из-за стола поднялся уже немолодой офицер, быстро прошел
через проход и упал на ближайшую койку.
— Сибирь моя!..— прорвалось у него сквозь стиснутые зубы.
Он походил на бездомного пса, выброшенного из тепла на мороз.
Лазо почувствовал, что беседу на этом можно закончить: он
сделал свое дело — офицеры сами решат, как им вести себя. Сомне-
ния и разлад, которые назревали в офицерской школе, теперь не-
пременно усилятся. Надо было воспользоваться замешательством и
уйти.
— Спокойной ночи!— сказал он, круто повернулся и, натяги-
вая на ходу шапку, быстро вышел.
У казармы он осмотрелся.
— Все в порядке?—спросил появившийся из темноты часовой.
— Все,— весело ответил Лазо, торопливо пожал протянутую
руку и, свернув за угол, сбежал с пригорка. Он решил не идти по
старой дороге, а зашагал напрямик, стараясь не потерять узенькую
дорожку, вьющуюся вдоль оврага.
Отойдя немного, он остановился в мелком кустарнике и при-
слушался. Со стороны казармы слышались громкие голоса. Кто-то
хрипло отдавал команду. Задерживаться было опасно, могла начать-
ся погоня. Он не знал, что часовой направил ее в противополож-
ную сторону.
Лазо шел широкими шагами, распахнув полушубок. Ему было
весело, дышалось легко. Дело, казавшееся сложным и рискован-
ным, выполнено. Он не сомневался, что офицерская школа уже не
выступит как сплоченная боевая единица, а это в предстоящем вос-
255
станин было немаловажным фактором. Вспомнил офицера, бросив-
шегося на койку. «Сибиряк... На таких Розанов может наверняка
не рассчитывать».
Он не заметил, как поднялся на гору и спустился к подножию,
к лавке Ван Ю-ши. Лазо решил переждать здесь, так как в случае
погони его легко могли обнаружить и схватить при переходе через
залив по льду. Он осторожно постучал в окно. Китаец открыл дверь
и пригласил в жилую половину. От маленькой чугунной печки при-
ятно веяло теплом. Лазо разделся и присел к огню. Ван Ю-ши стал
готовить чай.
Печка с потрескивающими дровами пробудила воспоминания.
Вспомнилась «буржуйка», которую он принес в «зимний дворец»
в Лузинском ущелье. Это было как раз год назад. Сколько радости
и восторга вызвала эта печурка. «Я мороза не боюсь, я у печки
греюсь»,— сочинил он тогда. Лазо улыбнулся. Много долгих зимних
вечеров провели они в спорах о работе, в мечтах о будущем...
И оттуда, из того закопченного зимовья, мир казался особенно ши-
роким...
Ван Ю-ши налил в маленькие фарфоровые чашечки крепко за-
варенный душистый чай и придвинул блюдце с кучкой леденцов.
— А помнишь, Ван, как мы ехали с тобой в теплушке по Амур-
ской дороге и так же вот пили чай у печки.
Лазо рассмеялся. Китаец, щуря глаза, продолжал смотреть на
огонь, потом обернулся к гостю и кивнул. Еще бы не помнить!
Правда, тогда Ван не особенно доверял этому странному русскому,
который ночью на какой-то пустынной амурской станции влез в
теплушку к китайцам с красивой русской мадам и молодым парнем.
Весной они встретились вновь, и тоже необычно. В село Петровка
в партизанский отряд надо было доставить группу работников. Ван
был проводником. И вот тогда ночью, на шаланде в Уссурийском за-
ливе они узнали друг друга. Ван понял, кто этот странный русский.
Потом Ван имел много разных поручений. Он переправлял в
партизанские районы партии оружия, купленного на американских
складах. Будучи человеком честным, Ван всегда удивлялся, видя,
как орудуют мошенники.
Две недели назад он сделался «купцом» в этой лавке. Ван не
удивлялся, он знал, что так нужно, что он помогает в какой-то
большой работе хорошим людям и ему доверяют, как честному че-
ловеку. Ван не подведет! На худое дело и к плохим людям он не
пошел бы. Он знал кое-что о большевиках и объяснял своему един-
ственному приятелю Сын Фу, что большевики — это «большие лю-
ди». Они воюют с японцами — хитрыми и коварными людьми, зна-
чит, они друзья всех честных китайцев. Ван очень гордился тем, что
ему, простому рабочему, поручили такое важное дело, как содер-
жание явочной квартиры. Это что-нибудь да значит!
Радуясь гостю, Ван, присев на корточки перед печкой, пил вмес-
те с ним чай. Темы для беседы не находилось, а интересоваться
чужими делами он считал неудобным.
Потом Ван достал новое одеяло, накрыл им жесткую лежанку
у печки и пригласил Лазо отдохнуть, но тот отказался:
— Я посижу, а ты ложись спать. Когда пойду — разбужу...
«Ну как же можно! В таком случае Ван будет тоже сидеть,
чтобы не было скучно». И они снова сидели молча, каждый со сво-
ими думами и мыслями.
Перед рассветом Лазо вышел из лавки Ван Ю-ши. Он остброж-
256
но сошел на лед у пристани и быстро зашагал к Владивостоку,
огни которого приветливо мигали вдали.
* * *
Поздно ночью двадцать девятого января состоялось заседание
областного комитета партии. До начала восстания оставалось три-
дцать часов.
Докладывал Лазо. План восстания, который еще недавно пред-
ставлял собой лишь набросок отдельных мероприятий, мыслей и
соображений, сейчас воплощался в жизнь. За ним стояли живые
люди, действия которых строго определялись временем и местом,
взаимной связью и были направлены на выполнение единой боевой
задачи.
— У врага,— говорил Лазо,— прекрасное вооружение, перво-
классная техника, хорошая база снабжения и десятки тысяч вы-
муштрованных солдат. Вся эта армия располагает широко развет-
вленным разведывательным аппаратом и занимает почти неприступ-
ные форты на Русском острове и вершины сопок, поднимающиеся
над городом и бухтой Золотой Рог... Прибавьте к этому изрядное
количество белогвардейцев: офицеров, юнкеров, гардемаринов, каза-
ков, разные пехотные и инженерные части... Соотношение сил гово-
рит о необходимости применить такую тактику, которая могла бы в
корне изменить обстановку в нашу пользу.
План предстоящего вооруженного восстания предельно отчетлив
и продуман. Основные силы повстанцев группируются на высоте 55,
откуда через Гнилой угол ведут наступление в центр города. Части
гарнизона Русского острова наступают на город с юга, со стороны
Амурского залива. По железной дороге от станции Угольная в го-
род входят военные моряки и моторизованные части 34-го и 35-го
полков. За ними следуют сучанские партизаны и 1-й Дальневосточ-
ный советский полк.
В районе Второй Речки команда подрывников ведет наблюде-
ние за действиями интервентов. Если они попытаются что-либо пред-
принять по железной дороге, их поезда взлетят на воздух.
Первореченским машинистам поручено не давать паровозов,
унести с них нужные части и в крайнем случае засыпать песком
подшипники.
К 6 часам утра 31 января электромонтеры прервут в городе
телефонные сообщения и будут готовы восстановить их по первому
требованию революционного шТаба.
В плане предусмотрены и такие детали, как обеспечение час-
тей водой на случай осады, разведка путей в сопки, если придется
отступать, составление списков офицеров, которых нужно изоли-
ровать в момент восстания.
Оставалось неясным, как будут вести себя интервенты. Офици-
ального ответа на ультиматум, который от имени военно-революци-
онных организаций был вручен им несколько дней назад, еще не
получено, хотя устно японский консул и заверил о невмешательстве.
Лазо закрыл свою записную книжку, в которой помещался весь
грандиозный план восстания, и закончил доклад.
—' Будут ли какие-нибудь замечания по плану товарища Ла-
зо?— спросил Дмитрий, руководивший заседанием.
Замечаний не нашлось. Все члены комитета единодушно одобри-
ли план. Ни у кого не было сомнения в том, что судьба розанов-
ского владычества предрешена.
9 С. Лазо
257
Ночь перед восстанием казалась особенно короткой. С рассве-
том приближалась развязка. Вся подготовка к вооруженному вы-
ступлению закончена, отданы последние приказания. В большой
комнате, где помещался ревштаб, наступила непривычная тишина.
Пока все шло гладко, по плану. Закончив разговор с послед-
ним представителем рабочей дружины, Дмитрий поднялся из-за сто-
ла, крепко пожал ему руку и пожелал успеха.
— Только не опоздай. Помни, что твой участок очень важный!
— Будь спокоен, товарищ Дмитрий, дальзаводцы не подкачают!
После ухода рабочего Дмитрий подошел к Лазо, сидевшему за
пишущей машинкой.
— Кажется, все идет хорошо,— сказал он усталым голосом.
Лицо его еще больше осунулось и потемнело от бессонницы, и толь-
ко глубоко запавшие глаза горели огнем, выдавая большое внут-
реннее волнение.— А ты над чем трудишься?
— Приказ,— не отрываясь от машинки, ответил Лазо. Он быст-
ро напечатал еще несколько слов, пробежал глазами написанное и,
вынув лист, протянул его Дмитрию:
— Прочти...
Приказ № 1
Объединенного оперативного штаба
Объединенный оперативный штаб военно-революционных органи-
заций временно, впредь до конструирования власти, берет на себя
всю полноту военно-административной власти в районе крепости
Владивосток.
31 января 1920 г.
Начальник штаба СЕРГЕИ.
Дмитрий прочитал, возвратил приказ, улыбнулся.
— Первый приказ нового правительства. Хотя Розанов еще нс
отрекся от власти...
— Так мы его отречем,— засмеялся Лазо и вынул из кармана
часы.— Двадцать минут четвертого... Скоро должно поступить сооб-
щение от сводного отряда. Час назад он выступил с высоты 55.
Непременно проверяй связь,— обратился он к телефонисту.— Нс под-
ведет?
— Все налажено, товарищ Сергей, линию свои ребята вели.
— Ну, смотри!
Крупными шагами Лазо прошелся ио комнате, перебирая в па-
мяти фамилии людей, с которыми встречался в последние дни, от-
дельные разговоры, советы, приказания. Мозг работал напряженно,
надо было помнить о сотнях мелочей, согласовать действия рабо-
чих, солдат, матросов, людей, разнообразных не только по их по-
ложению, но и по характерам — вспыльчивых и уравновешенных,
горячих и медлительных. Малейшая ошибка, преждевременная го-
рячность одного из руководителей восстания могли испортить весь
тщательно разработанный план, внести путаницу и замешательст-
во, поставить в выгодное положение противника и стоить многих
жертв.
Он нс сомневался в успехе. Правда, в последнюю минуту интер-
венты могли преподнести какой-нибудь сюрприз, хотя они и заяви-
ли о невмешательстве в русские дела. Но в коварстве и лживости
таких заявлений убеждались уже не раз.
В тишине комнаты резко прозвучал звонок. Телефонист приник
к трубке. Лазо поспешно подошел к столу.
258
— В исходном положении. Понятно... Какие будут изменения?
Сейчас спрошу, — громко сказал телефонист и обратился к Лазо: —
Из сводного сообщают: все в порядке. Спрашивают — нет ли ка-
ких изменений?
— Передавай: «Изменений нет, действуйте, как приказано,
надеемся на вашу решительность и отвагу. Больше этой линией свя-
зи не пользоваться... Через десять минут переходите на связь № 2».
Лазо взглянул на часы.
— Сообщи: «Сверьте время. Сейчас без семи минут четыре.
Желаю успеха!..»
Телефонист передал и положил трубку.
— Так?—обратился Лазо к Дмитрию.
— Правильно.
Лазо снова взглянул на часы. Стрелка приближалась к четырем.
Дмитрий встал из-за стола, поднялся и телефонист. Все тро'е
напрягли слух.
— Четыре... Проходит еще секунда, две, три... Слышно, как
стучит сердце... И вдруг далекий орудийный выстрел разорвал ти-
шину ночи.
Началось!— Лазо крепко обнял Дмитрия и прошел в сосед-
нюю комнату одеваться. Оперативный штаб согласно плану пере-
носил свою работу в новое помещение, в центр города...
В Гнилом углу сводный отряд соединился с вооруженными ра-
бочими дружинами и матросами флотского экипажа. Из трамвай-
ного парка один за другим на линию вышло несколько вагонов.
На крыше переднего установили пулемет. В темноте ночи разда-
вались негромкие слова команд, слышался глухой шум множества
движущихся людей. Кое где вспыхивали красноватые огоньки — ку-
рили «в рукав».
Темнота укрывала передвижение частей. Отряды подходили
один за другим. На востоке чуть заметно угадывалась белесоватая
мгла, хотя до рассвета было еще далеко.
Неожиданно невдалеке, на одной из высот, прогремел орудий-
ный выстрел. Звук его гулко разнесся в морозном воздухе над спя-
щим городом. И сразу же первый трамвай, набитый вооруженными
людьми, вышел в центр. За ним на Светланскую стремительно вы-
рвалась группа матросов с винтовками. Быстрым маршем, с пуле-
метами и орудиями двинулся сводный отряд. С гор, по крутым
улицам, из оврагов, размытых осенними ливнями, цепочками выбе-
гали группы рабочих-дружинников.
У дома Розанова трамвай, летевший стремительно, без звонков,
был обстрелян казаками из личной охраны «приморского правите-
ля». Накануне Розанов хвалился в кругу приближенных, что его
верные казаки, не дрогнув, пойдут за ним даже на тот свет. Но боя
не произошло, казаки разбежались.
На пригорке у Народного дома вспыхнула, но сразу же потух-
ла яростная перестрелка. Стычки с разрозненными группами бело-
гвардейцев произошли в центре города, у штаба крепости, где за-
сели розановские офицеры, но эти столкновения не принесли успеха
белогвардейцам. Сопротивление было сломлено, и в 10 часов утра
восставшие заняли железнодорожный вокзал и штаб крепости.
Беспокойно заметались по городу японские и американские пат-
рули. Солдаты хмуро, с недоумением и любопытством разглядывали
вооруженных людей в простых рабочих куртках, с красными по-
вязками на рукавах.
9*
259
В последние дни в японских казармах тайком передавали слух
о том, что город скоро должны занять большевики. Офицеры о
чем-то часто совещались, ходили встревоженные. На японские суда
грузились многие русские с семьями. Вчера солдатам сказали, что
в городе могут произойти манифестации, и приказали быть готовы-
ми к боевым действиям. Солдаты поняли: значит, слухи были не
напрасными — и с нетерпением ждали следующего дня—увидеть
настоящих большевиков! Они много слышали об этих чудовищах
от своих офицеров и видели их изображение на красочных плака-
тах, расклеенных недавно по какому-то поводу на улицах. Будет о
чем рассказать дома в вечерний час у жаркой хибачи, когда импе-
раторская армия вернется в Японию...
Но большевики, каких они видели на плакатах, не появлялись;
на улицах были только группы вооруженных штатских, рабочих и
матросов. У русских какие-то неурядицы, ио офицеры говорили,
что в их внутренние дела японская армия пока не будет вмеши-
ваться. И солдаты ждали.
А главную улицу все больше и больше заливал людской поток.
Скоро она заполнилась сплошной движущейся массой народа.
К сводному отряду примкнули колонны рабочих. На груди и на ру-
каве у каждого был красный бант и повязка. В воздухе колыхались
красные знамена...
Оперативный штаб работал уже в новом помещении, почти в
центре города. Отсюда было лучше держать связь со всеми отря-
дами восставших.
В 11 часов утра поступило сообщение, что заняты все прави-
тельственные учреждения: почта, телеграф, банки.
В штабе непрерывно звонит единственный телефон, прибегают
с донесениями возбужденные, запыхавшиеся посыльные. На улице
морозно, по по их разгоряченным лицам струится пот. Лазо прини-
мает десятки людей, прочитывает сводки, отдает короткие приказа-
ния. Как и все, он возбужден, но в нервной толкучке остается, как
и всегда, спокойным, только еще более быстро, предельно кратко и
точно отдает все распоряжения.
Восстание блестяще удалось. Город взят в кольцо. Главные си-
лы сводного отряда находятся уже в центре. Их надежно прикры-
вают со стороны Первой Речки моторизованные части и военные
моряки. За ними от станции Океанская к городу подходят отряды
сучанских партизан. С Русского острова по льду Амурского залива
двигаются перешедшие на сторону восставших отдельные части
колчаковского гарнизона. >
— Говорит тюрьма...— обратился телефонист к Лазо.
Лазо подбежал к телефону:
— Андрей! Все в порядке, говоришь? Надю встретил? Молодец...
Плачет?.. Ничего, это она от радости. Не отпускай ее от себя.
С отрядом оставь Серого, а сам немедленно сюда, вместе с На-
дей.— Положив трубку, Лазо звонко рассмеялся.— Товарищи, из
тюрьмы освобождены все политические заключенные!
— Ура!— от этого радостного возгласа не могли удержаться пи
Лазо, ни телефонист, ни связные.
А людской поток продолжал захлестывать улицу. Звуки оркест-
ров, песни, крики «ура»— все сливалось в один ликующий, торжест-
венный гул. Подобно морскому прибою, он то нарастал, то на
мгновение затихал, чтобы снова вспыхнуть на перекрестке улиц,
где вливался новый поток людей.
260
Демонстранты заняли всю вокзальную площадь. Кажется, со
времени первых бурных дней Октября 1917 года площадь не была
так красочна, шумна и радостна, как сегодня. Неумолчно гремит
песня:
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе.
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе...
Попрятались интервенты и белогвардейцы — вчерашние хозяева
города. Те, кто не успел бежать, скрылись в японском штабе. Двери
его сегодня наглухо закрыты. Штаб охранялся изнутри, снаружи не
видно ни одного солдата.
На площади наспех устраивают трибуну. А колонны все прибы-
вают и прибывают. Забиты все улицы, прилегающие к вокзалу.
Народ требует руководителей восстания. Вдруг где-то далеко в тол-
пе метнулся звонкий крик:
— Лазо!
Его подхватили тысячи голосов:
— Лазо! Лазо!
Заколыхались знамена. Возгласы людей заглушили оркестры.
Лазо появился неожиданно. Высокий, стройный, в серой сол-
датской шинели, туго перетянутой ремнем, с пристегнутой кобу-
рой, он быстро шел по узкому проходу среди расступившихся лю-
дей, голова его была высоко поднята, с лица не сходила улыбка.
— Лазо! Ура, Лазо! Лазо!
Ликующие возгласы слились в один сплошной гул, рвущийся
к небу.
— Да здравствует Коммунистическая партия! Ура!
Народ приветствовал легендарного вождя партизан, мужествен-
ного, неуловимого руководителя вооруженного восстания, чье имя
наводило панику и страх на интервентов и белогвардейцев. А он
стоял перед пестрым людским морем взволнованный, немного по-
бледневший, продолжая улыбаться. Потом снял фуражку, поднял
руку, призывая к спокойствию. Шум начал медленно стихать.
— Товарищи! Закончен один из трудных этапов нашей борьбы
с белогвардейщиной и интервентами...
В молчании застыли колонны войск и демонстрантов. Над при-
тихшей площадью из края в край в морозном воздухе звучали сло-
ва Лазо. Он говорил о пройденном тяжелом пути, о великой партии
коммунистов, которая ведет народ к победе над темными силами
контрреволюции, о героях-бойцах, с которыми он делил трудности
походов и жестоких боев с белогвардейцами и интервентами, о
безвременно павших за счастье народа товарищах.
— Мы сбросили сегодня самую кровожадную, самую ненавист-
ную для трудящихся края власть. Генерал Розанов еще вчера вмес-
те с интервентами готовил для расправы с нами офицерский кор-
пус. Но эта авантюра провалилась, и вы видите, что сегодня, в мо-
мент восстания, в крепости с многотысячным гарнизоном для за-
щиты предателя и японского ставленника не нашлось ни одной во-
инской части. Лакей интервентов вынужден был бежать от неиз-
бежной кары к своим хозяевам — японцам. Перед восстанием Ро-
занов готовил тайное соглашение с иностранцами о закабалении
всего края. Теперь власть этого палача сброшена! Но в крае оста-
ются войска интервентов. Японские империалисты готовят захват
Дальнего Востока. Вот почему мы, коммунисты, говорим сегодня:
]0 С. Лазо
261
революционная армия должна быть готова к борьбе в любой час!..
Лазо закончил. Мощное, «ура» снова прокатилось по площади,
захлестнуло все прилегающие улицы. Едва Лазо спустился с трибу-
ны, как десятки крепких рабочих рук подхватили его и подбросили
высоко в воздух.
— Да здравствует Ленин!
— Да здравствуют большевики!
— Да здравствует товарищ Лазо!
Ораторы на трибуне сменяли один другого. Восставшие прино-
сили торжественную клятву бороться за воссоединение Дальнего
Востока с Советской Россией.
— Мы не сложим оружия до тех пор, пока на нашей земле бу-
дет оставаться хоть один солдат-интервент... У нас хватит решимос-
ти довести начатую борьбу до победного конца, сколько бы крови
и жертв это ни стоило!
Митинг закончен. Вместе с Лазо демонстранты направились по
Алеутской на центральную улицу города. Каждый старался протис-
нуться к Лазо, перекинуться с ним словом, пожать руку.
Суровые люди, привыкшие к лишениям и опасностям, встреча-
лись сегодня, в этот яркий зимний день, как в большой праздник.
Революционные песни, лозунги — все это было так необычно для тех,
кто в течение многих месяцев говорил только шепотом, с оглядкой.
А сегодня можно говорить полным голосом о том, что накопилось
на душе, петь, громко смеяться, встречаться с товарищами, не боясь
быть схваченным контрразведкой.
Победа! Не легко досталась она. Кровь павших в борьбе това-
рищей, дым сожженных дальневосточных деревень, слезы женщин,
стариков и детей, над которыми измывались заморские насильни-
ки,— дорога цена этой победы. Но тем крепче надо держать ее в
своих руках.
На вокзальной площади стояла в строю офицерская школа с
Русского острова — опора, на которую еще вчера рассчитывал Роза-
нов. Офицеры были без погон, держались обособленно, подавленные
могучим народным движением. Многие из них впервые близко ви-
дели революционный народ, который их учили ненавидеть.
Проходя мимо, Лазо махнул офицерам рукой. Строй зашеве-
лился, но поток демонстрантов увлек Лазо вперед, где снова гре-
мела бурная овация. Навстречу шли партизаны, прибывшие на
бронепоезде из Сучанской долины. Обветренные, загорелые лица
таежников обросли бородами и казались суровыми, но глаза све-
тились ясно, радостно.
— Ура сучанцам!
— Слава партизанам! Ура! У-р-а!
Колонны встретились. Партизан подхватывают на руки и начи-
нают качать. Гремят походные котелки, взлетают косматые парти-
занские папахи.
Кто-то громко запел гимн, который немедленно подхватывают
все демонстранты:
...Это есть наш последний и решительный бой!..
В панике притаились обыватели. Окна в домах местных бога-
чей закрыты шторами. Им, вчерашним хозяевам города, торгашам,
спекулянтам, темным дельцам розановского подворья, сегодня не по
себе от ликующих возгласов народа, от торжественных звуков «Ин-
тернационала», от праздничного гула, который висит над городом.
262
У широкого окна особняка, занимаемого американским Общест-
вом Красного Креста, Бенсон и Хиггис наблюдали за колоннами де-
монстрантов.
— Как вам сегодня нравится погода?— хмурясь, спросил Бен-
сон у приятеля.
— Климат в Сибири начал портиться, Чарли.
— Мне тоже так кажется, хотя он не отличался прелестью с
первого дня, как мы пришли сюда. Не думаете вы, что нам при-
дется отложить проект строительства дороги Чукотка—Сибирь, ко-
торым вы так восторгались.— Бенсон усмехнулся и продолжал:—
Русским не понравился ваш проект, как не нравится и наше пребы-
вание здесь. Решение об эвакуации экспедиционного корпуса уже
объявлено.
— Да, и это усложняет наше положение, но общество принима-
ет меры к тому, чтобы сохранить здесь аппарат. Уйдут солдаты, но
деловые люди могут продолжать работу. Где еще я могу зарабо-
тать столько долларов? Нигде,— ответил Хиггис.— Вы когда наме-
рены отправиться в Штаты?
— При первой возможности. Я считаю, что разумнее убираться
самим, пока нас отсюда не выпроводили. Но... только по секрету,
кое-кого мы здесь оставляем.— Лицо Бенсона злобно перекоси-
лось.— Большевикам не следует забывать, что Америка есть Амери-
ка. Если мы сказали: «Наше», это должно быть наше... О, черт возь-
ми! Вы видите, что творится в городе!..
Перед окном, через всю улицу, колыхались кумачовые полотни-
ща с огромными словами: «Долой интервенцию!» Они звучали при-
зывом к борьбе, в них была выражена непреклонная решимость
народа отвоевать край, захваченный заморскими оккупантами.
* л л
Как ярко светит солнце! И город, еще вчера такой суровый,
враждебный, сегодня выглядел совсем другим. На зданиях развева-
ются красные флаги. На лицах людей — радость освобождения, мно-
гие с красными бантами. Нет и следа той тревоги, которая еще
вчера пронизывала всю жизнь, особенно в рабочих окраинах. Ды-
шится легко. И даже интервентов как-то не замечают сегодня.
Из конца в конец по городу проносятся автомобили, до отказа
заполненные солдатами, рабочими, смеющимися детьми. Веселый
шум, звуки песен и музыки слышатся всюду.
Помещение Объединенного оперативного штаба все время запол-
нено народом. Сюда идут рабочие, солдаты, партизаны. Здесь встре-
чаются друзья по таежным скитаниям и подполью, здесь даются
инструкции, задания, разрешаются сложнейшие вопросы организа-
ции жизни города по-новому.
Андрей не смыкал глаз уже двое суток, но не чувствовал уста-
лости. Каждую свободную минуту он старался провести с Надей.
Счастливый и радостный, он рассказывал ей подробности восстания.
Вчера после освобождения ее из тюрьмы они были вместе всего
несколько минут, а сегодня с утра, сдав дежурство, Андрей сразу
же прибежал к ней. В доме Ермаковых убрано, как в большой
праздник. Надя, в новеньком сером платье, увидев Андрея, поры-
висто бросилась к нему, обхватила руками за шею и молча при-
жалась к его груди. В этот миг она забыла все: и тюремную оди-
ночку, и допросы, и предательство Гнатюк. Чувствовала она одно:
как безгранично дорог ей Андрей!
10*
263
Надя быстро собралась, и они пошли в штаб, чтобы встретиться
с Лазо, с Дмитрием, с товарищами по работе, которые казались ей
сейчас особенно близкими и родными...
Андрей расспрашивал про Елену Гнатюк. Вчера прямо из тюрь-
мы он с двумя матросами ворвался в дом, где она жила, однако
контрразведчица скрылась. Они обыскали комнату, но, кроме гряз-
ного белья и пустых бутылок, в углу ничего не нашли. Перепуган-
ная хозяйка не могла ничего сказать о своей квартирантке, кроме
того, что она была «беспутная женщина».
В штабе, увидев Надю с Андреем, Лазо быстро поднялся из-за
стола. Он был в новой гимнастерке с нашитой на рукаве красной
звездой. Бородку он сбрил и, потеряв прежнюю внешнюю суро-
вость, выглядел очень молодым. Настолько молодым, что Надя
смутилась: Лазо показался ей не старше Андрея. Не раздумывая,
прилично это или нет, она через всю комнату бросилась к нему, и
они крепко расцеловались. Обняв девушку за плечи, Лазо рас-
сматривал ее похудевшее лицо, глаза, в которых сияла радость.
Потом быстро накинул шинель и потащил обоих к выходу.
— Прокатимся по городу, у меня ведь теперь автомобиль,—
сказал он с задорным смехом,— не все Розанову кататься...
Во дворе действительно стояла машина. Лазо сел рядом с шо-
фером, Надя с Андреем устроились позади.
Улицы, как и вчера, заливал шумный людской поток. В некото-
рых местах почти невозможно было проехать. Шофер непрерывно
давал сигналы, но толпа расступалась неохотно. Многие узнавали
Лазо и старались подойти ближе к машине.
Лишь за городом они помчались по гладкому извилистому шос-
се, направляясь в район крепости. Колючий морозный воздух бил
прямо в лицо. Но Надя, прижавшись к Андрею, не замечала холо-
да.
Лазо поминутно оглядывался назад, смеялся, он тоже был очень
доволен поездкой.
Но вскоре лицо его помрачнело, стало опять таким же строгим,
напряженным, каким привыкла видеть его Надя. Они проезжали ми-
мо фортов крепости. Лазо внимательно вглядывался в вершины
сопок, где серели бетонные дворики бывших батарей. Здесь давно
уже замерла жизнь. Все самые сокровенные тайны мощной русской
крепости стали доступны чужому глазу. Не случайно эти места так
любили посещать различные «туристы», наезжавшие из Японии.
Их привлекали отнюдь не прелести южноуссурийской растительно-
сти, не прекрасные виды на море, открывающиеся с этих сопок.
Нет! «Туристы» спускались в сырые потерны, где по стенам струи-
лась вода, изучали крепость бетона, измеряли длину подземных хо-
дов, осматривали казармы, интересовались подходами к фортам и
батареям. Они фотографировали и чертили схемы в своих запис-
ных книжках, покрывая целые страницы столбиками витиеватых
иероглифов. Казалось, они снимали мерку с покойника, чтобы зака-
зать гроб. Грозная русская крепость была мертва, и в Токио могли
теперь спать спокойно. Пистолет, приставленный к груди Японии,
как выражались японские представители, был разряжен. «Туристы»
самодовольно улыбались и неистово кричали «банзай» на вершинах
владивостокских сопок.
Все это вспомнил Лазо, глядя на безжизненные форты. Он вдруг
как-то устало махнул рукой и приказал шоферу:
— Поехали обратно.
264
* *
Лазо стоял у окна вагона и смотрел на заснеженные поля, на
волнистую линию сопок у горизонта. Как-то не верилось, что он
едет совершенно открыто, не маскируясь и не прячась от агентов
белогвардейской разведки, от любопытных, сующих повсюду свой
нос японцев... Внешне все осталось по-прежнему: те же маленькие
станционные здания, водогрейки, поселки железнодорожников. На
вокзалах, как и раньше, шмыгали низкорослые японские солдаты.
Но во всем этом привычном, знакомом чувствовалась перемена.
Не было жандармов, офицеров, усиленно козыряющих друг другу;
на перронах много рабочих, люди громко, свободно разговаривают
друг с другом.
На одной из остановок у вагона послышался шум. Двое япон-
цев пытались войти, но дорогу им преградила охрана. Лазо услыхал
раздраженный голос Степана Овчинникова, который тоже сопровож-
дал членов Военного совета.
— Сказано — нельзя, куда прешь! Ну до чего же, паря, бессты-
жий народ... Кончилось ваше хозяйствование, проваливай... Япон
нейтралитет, понимаешь? То-то...
Он вошел в купе и доложил:
— Япошки, паря, лезут, два офицера, отбоя от проклятых нет.
Интересуются, почему особый вагон и кто едет?
— Гони их к чертовой матери,— сказал Губельман, разбиравший
у окна какие-то бумаги.
— Товарищ Лазо, к вам делегация от рабочих,— доложил вто-
рой партизан.
— Давай их сюда. Откуда они узнали о нашей поездке?
В вагон вошла группа рабочих, по виду железнодорожники.
— Здравствуйте, товарищи, проходите,— приветствовал их Лазо,
с любопытством рассматривая пожилого, с седыми усами человека.
— Мы с вами раньше где-то встречались, — обратился он к нему.
— На конференции, в декабре, товарищ Лазо, я был делегатом...
— Припоминаю... Садитесь, товарищи, рассказывайте, что вас
интересует...
— Вопросов много, товарищ Лазо, на все ответить — времени
у вас, пожалуй, не хватит, вы нам хоть главное объясните.
— С удовольствием.
— Власть нас смущает, товарищ Лазо,—начал седоусый.—Вро-
де она не настоящая. Народ прямо говорит: не устраивает его эта
власть. Боролись, сражались, кровь проливали, победы будто доби-
лись, а все не то. Мы народ, правда, малограмотный, но понимаем:
не подходящая эта власть, не наша. У нас появилось сомнение:
сражались за Советы, а вышло как-то шиворот-навыворот, у власти
те же краснобаи — земство — остались. Выходит, понапрасну боро-
лись? Это первый вопрос.
Он разгладил усы, ожидая ответа.
— Ясно, товарищи, это очень радостно слышать, что народ за
Советскую власть,— заговорил Лазо.— Но установить сейчас эту
власть мы не можем. Колчаковцев прогнали, но в крае остаются
войска интервентов, военная сила пока в их руках. Земское прави-
тельство является властью временной. У нас нет сейчас достаточных
сил, чтобы заставить захватчиков убраться с Дальнего Востока, не
в силах мы идти на вооруженное столкновение с ними. Но не за-
бывайте, что Советская Россия идет нам на помощь. Она крепнет
с каждым днем, растет ее мощь, и благодаря этому мы и добились
265
здесь первой победы. Красная Армия уверенно идет на восток. Ко-
нечно, мы не должны сидеть сложа руки и ждать, когда нас при-
дут выручать. Нам надо создать на Дальнем Востоке крепкую,
дисциплинированную армию, наладить наше разрушенное хозяйство,
укрепиться, а потом мы уже начнем разговаривать с интервентами
другим языком. Иных возможностей у нас пока нет. Вот почему у
власти осталось земство. Понятно?
— Понятно, товарищ Лазо, обидно только...—Делегаты помол-
чали. Потом седоусый, прищурив глаза, снова спросил:
— А нельзя ли нам, товарищ Лазо, здесь по-своему распоря-
диться? Пусть в городе земство остается, раз иностранцы никакой
другой власти не хотят признавать, а мы у себя Советскую власть
объявим нашу, местную. Поселок у нас небольшой, выберем Совет.
Крестьяне в Астраханке так и сделали. Собрали сход и два вопро-
са поставили: первый — о признании власти земства, а второй —
о выборе сельского Совета. Так и порешили. Земская власть до них
еще не дошла, а сельсовет работает. А ежели и земство придет —
одно другому не помешает. Слышали мы, что и в других местах
так же Советскую власть установили.
Лазо и все присутствующие в вагоне громко рассмеялись.
— Нет, на такие хитрости идти не следует. Незачем давать
лишний козырь в руки интервентам. Надеюсь, что вы этого не
сделаете?— спросил он делегатов.
— Раз приказ партии, что же...
— Это в интересах Советской России,— добавил Лазо.
Вопросов у делегатов было еще много, но поезд уже отправлял-
ся дальше.
В Спасске сделали остановку. Здесь было много неотложных
дел. Как и всюду, партизан волновал вопрос о власти, о взаимоот-
ношениях с интервентами. Пришлось созывать собрание, на котором
Лазо выступил с докладом.
— Не пускайте интервентов в расположение наших частей, не
давайте им никаких сведений. Помните, что это враги очень жесто-
кие и хитрые! На что это похоже, когда наш партизан братается
с японцем! Вчера на улице сам видел: идет какой-то с японским
солдатом в обнимку, табаком угощают друг друга. С каких это пор
вы так подружились с врагами?
Лазо подробно ознакомился с состоянием гарнизона. Было не-
сомненно: армия требовала реорганизации, надо немедленно укреп-
лять дисциплину, развертывать большую просветительную работу,
подбирать хороший командный состав...
Вернувшись во Владивосток, Лазо сделал подробный доклад на
заседании Военного совета о своей поездке по краю.
— У нас много прекрасных людей. С ними можно творить чуде-
са! Человек только что от сохи, не подготовлен, но всем своим нут-
ром понял, что наше дело правильное, и так он в него верит, что
никакие силы его не сломят!.. Но надо дать армии хороших коман-
диров. Этот вопрос особенно назрел. Необходимо отстранить от
командования многих офицеров. Из трусости эти господа проявля-
ют сейчас лояльность, но, пока мы не изгнали интервентов, они бу-
дут готовы в любую минуту предать нас...
Военный совет заседал почти ежедневно, решая сотни важных
дел. Земская власть была лишь вывеской для интервентов, земцы и
сами понимали это. Реальную власть держал в своих руках Воен-
ный совет.
266
Дня через три после поездки поздно вечером Лазо остался в
кабинете один. В последнее время это было непривычным — поч-
ти круглые сутки он бывал с людьми: расспрашивал, отвечал, созы-
вал совещания, беседовал с делегатами... Но сейчас все разошлись.
Стих шум в коридорах и комнатах. Можно было ехать домой, но
хотелось сегодня же повидать Алексея Луцкого, который вот-вот
должен прибыть. Ему было поручено вести переговоры с японцами
об охране тоннеля у станции Кипарисово.
Лазо поднялся. Прошелся по кабинету, постоял у окна. Он дол-
го всматривался в замерзшее стекло, словно пытаясь сквозь мороз-
ные узоры рассмотреть завтрашний день. Многое было неясным, мно-
гое тревожило. Неизвестно, как дальше поведут себя японцы...
Но тут же вновь нахлынули радостные мысли. «Красная Армия не-
уклонно идет на восток... Она придет, и тогда — конец интервен-
ции!..» Потом мысли унеслись в заснеженную деревушку, где Оль-
га с дочкой собираются в путь. Он умышленно не торопил их с
приездом, хотелось, чтобы хоть немного устоялась эта новая жизнь...
Но больше ждать он не мог. Скоро, через несколько дней, они бу-
дут все вместе, чтобы уже больше никогда не расставаться...
В дверь постучали.
— Войдите.
Это были Надя с Андреем.
— Если бы даже нам не разрешили, мы все равно бы вошли.
Мы тоже имеем право на прием к товарищу председателю Военного
совета,— Надя счастливо рассмеялась и подбежала к Лазо,— Ина-
че, как ночью, к вам не попадешь. Ну, заходи же, Андрюша,— по-
вернулась она к Андрею, который стоял у двери.
Лазо обрадовался их приходу.
— Раздевайтесь, друзья.
— Да мы только на минуточку...
Лазо помог Наде раздеться, усадил напротив себя в глубокое
кожаное кресло, любуясь ее свежим, возбужденным лицом.
— А у вас все дела. Даже в комнате два дня не появлялись.
Я сегодня днем спрашивала Сибирцева, не заболели ли вы.
— Дела, друзья, дела... Столько дел, что голова идет кру-
гом,— улыбаясь, ответил Лазо.— Но это временно, еще несколько
дней, потом будет больше свободного времени. А как летят дни!
Ведь прошло уже около месяца после восстания. Да! Вы уже по-
женились?— он с улыбкой взглянул на Андрея.
— Как бы не так.— Надя тряхнула своими светлыми волоса-
ми.— Кавалер у меня неподходящий. Неповоротливый, стеснитель-
ный, как барышня.— Она со смехом обернулась к Андрею, который
стоял опершись на спинку кресла.
— Пора, пора. На свадьбу меня, надеюсь, пригласите?
— Не дождетесь, наверное, Сергей Георгиевич.
— Почему же?
— Рано еще, учиться думаем оба.
— Одно другому не мешает.
— Ну, как сказать...
— Учиться будем обязательно. Как закончим воевать, соберемся
все вместе и поедем доучиваться. Я думаю, это и мне еще не позд-
но будет, а вам и подавно... А там, может, и научной работой зай-
мемся...
— Математикой?—спросила Надя.
— Это моя страсть,— ответил Лазо.
267
— Да, у меня новость, чуть не забыла! Отец с Верой вернулись.
— Что же они даже не показались?
— Отец хозяйством занимается, а Верка по подругам бегает,
два дня, как приехала, а дома еще ни разу не ночевала. Я к вам
ее обязательно затащу, сестра у меня боевая.
— Я вижу, вы обе одна другой стоите.
— Ну, куда мне до нее...
Был второй час ночи, когда Надя спохватилась, что пора идти
домой.
— Так в субботу вечером придете к нам?—спросила она Ла-
зо.— Собираются все свои ребята, подпольщики.
— Обязательно. И на вечеринку приду, и в лес выберемся.
Не все же торчать в городе... Ага, вот и Алексей!— воскликнул он,
увидев в дверях высокого мужчину с крупными резкими чертами
лица, на котором как-то странно было видеть маленькие, очень мир-
ные очки.
Алексей Луцкий был раздражен.
— Они мне всю кровь испортят, эти японские дипломаты,— за-
говорил он, усаживаясь в кресло.— Угрожают вооруженным столк-
новением, если мы не допустим к тоннелю японский караул. Мы в
конце концов пошли на компромисс, предложили совместную охра-
ну. Не соглашаются. Тогда я заявил, что большего мы не уступим.
Неплохо бы их проучить, и я думаю, что никольцы так и сделают,
если японцы попробуют сунуться к тоннелю. Я им, между прочим,
посоветовал...
— Нельзя этого делать,— прервал его Лазо.— Ну и горячая же
у тебя голова. Как можно идти сейчас на столкновение? Думаешь
ты об этом?
Он быстро взял лист бумаги и написал телеграмму командую-
щему войсками Никольск-Уссурийского района:
«Вопрос, связанный с Кипарисовским тоннелем, обсуждается в
правительстве и комитете. Сохраняйте выдержку и спокойствие, зай-
мите все помещения, теплушки в районе тоннеля, отзовите броне-
вик и кавалерию в Раздольное. В случае прихода японцев к тонне-
лю сопротивление не оказывать, не давать повода к столкновению».
— Прочти. Согласен, или будем обсуждать на Совете?
Луцкий взял телеграмму и быстро пробежал ее.
— Посылай, иначе, пока соберется Совет, там, кажется, завя-
жется схватка. Завтра у нас с японцами совещание по этому же
вопросу. Снова целый день будут канитель тянуть, кровь нам пор-
тить.
Несмотря на множество дел, поездка за город все-таки состоя-
лась. В воскресный день шумная компания с узелками и сумками
сошла с поезда на станции Океанская и направилась в лес. Вско-
ре позади остались редко разбросанные дачи. День был яркий, с вы-
соким голубым небом.
Кое-где на прогалинках показалась робкая еще зеленая травка.
Лес стоял голый, под ногами шуршала прошлогодняя листва, но на-
ступление весны уже чувствовалось во всем: и в оживленном гово-
ре птичек, и в маленьком ручейке, пробивавшемся сквозь камни, и в
набухших, готовых со дня на день раскрыться почках, и в стае ди-
ких уток, проносившихся на север...
Компания растянулась длинной цепочкой. Лазо с Надей и Анд-
реем ушли вперед.
268
Тропинка круто поднималась в гору. С вершины каменистой
сопочки открывался прекрасный вид на замерзший залив.
Лед потемнел, и кое-где образовались длинные полосы раз-
водьев.
Лазо вздохнул полной грудью и воскликнул:
— Красота-то какая! Ну разве можно с чем-нибудь сравнить
такой отдых! Эх!..
Он спрыгнул с большого камня, на котором стоял, и, ловко цеп-
ляясь за стволы деревьев, быстро побежал по склону.
— Вы сейчас совсем не похожи на грозного командующего во-
енными силами,—смеясь, сказала Надя, догоняя Лазо.
— Какой я сейчас командующий, я просто Сережка Лазо. Мне
ведь еще и лет не так много... Споемте!— обратился он к Наде и
Андрею.
Они затянули любимую партизанскую песню о старом Гомоне.
Не цыганский шумный табор,
Не хунхузский вольный стан,
То сидит на склоне сопок
Рота красных партизан...
Отставшие подхватили песню, и она далеко разнеслась по до-
лине Лянчихе.
— Давайте устроим привал, позавтракаем, а потом дальше.
Впереди ведь еще целый день!— предложил Лазо.— Решено?
— Решено. — Надя с Андреем начали собирать хворост.
Вскоре подошли остальные.
— А где же наш обоз, не застрял ли в трясине?—спросил Ла-
зо, видя, что нет Сибирцева и Василия Ивановича, который добро-
вольно взялся нести большой мешок с провизией.— А, вон они про-
бираются...
На солнечной полянке, закрытой с севера деревьями, разожгли
костер, вскипятили два больших чайника и, рассевшись вокруг, при-
нялись завтракать.
— Цыгане шумною толпою по Бессарабии кочуют!..— восклик-
нул Лазо...— Надо обязательно почаще выезжать всем вместе, а то
мы зачахнем в городе. Я ведь привык к тайге...
После завтрака снова двинулись в путь. Кое-кто пытался про-
тестовать, ссылаясь на усталость, но Лазо увлекал компанию все
дальше и дальше.
— Должны же вы посмотреть наш «таежный дворец», где мы
жили прошлой зимой. Осталось уже немного... верст пять, не боль-
ше...
Домой они возвращались поздно вечером, усталые, но доволь-
ные прогулкой...
Совсем иначе прошел этот воскресный день у Луцкого. С утра
почти до самого вечера продолжались нудные и совершенно беспер-
спективные переговоры с японцами.
— Позвольте вас сфотографировать, господин Луцкий?— неожи-
данно в конце дня предложил ему майор Аоки. Он торопливо рас-
крыл аппарат, приглашая Луцкого повернуться к окну, откуда па-
дал солнечный свет.
— Не позволяю. Зачем вам нужна моя фотография?—спросил
Луцкий хмуро.
— Исключительно на память о вас, о нашем хорошем знаком-
стве. Вы один из немногих русских людей, кто хопошо знает япон-
269
ский язык и доброжелательно относится к японской нации. Вы мно-
го писали о Японии, и мы считаем вас другом японского народа...
Как вы думаете, профессор Хигучи?— обратился он к японцу в
штатском.
— Совершенно справедливо, — подтвердил профессор.
— Вы ошибаетесь, другом Японии я никогда не был, а в моих
статьях, как вам известно, я не очень лестно отзывался, в частно-
сти, о японской армии.
— Оценка в политических статьях не всегда бывает искренней
и часто не отражает настоящего мнения автора,— продолжал упор-
ствовать Аоки.
— В данном случае она отражает его полностью...
— Какой вы непримиримый, господин Луцкий!
— Я всегда был таким.
Аоки, все так же любезно улыбаясь, закрыл аппарат. Совеща-
ние с японцами было закончено, и Луцкий, раскланявшись, вышел.
На следующий день около земской управы он встретился с
Сибирцевым.
— Ты не в духе?—спросил тот.
— С японцами все заседаю. Надоели. Сейчас вот опять сфото-
графировать хотели.
— Любопытное совпадение. Меня тоже с утра донимал япон-
ский фотограф. Это неспроста...
Вместе с Луцким Сибирцев направился в Военный совет, де-
лясь по пути новостями.
Л * А*
Интервенты зорко следили за работой Военного совета. Они
знали, что за спиной земского правительства действуют более энер-
гичные люди, которые вывозят на запад, в Амурскую область, воен-
ное имущество со складов, проводят реорганизацию своей армии и
уже установили в ней строгую дисциплину. Они отправили на Амур
золотой запас на сумму до 100 миллионов рублей. Сдержанный и
внешне уравновешенный генерал Оой был вне себя. Все это делалось
открыто, на глазах у всех, а он, командующий японской оккупацион-
ной армией, пока не в силах помешать им... «Но...»—генерал вслух
многозначительно произнес это коротенькое слово, и довольная
улыбка расползлась по его лицу. В последнее время у него появи-
лась новая привычка: оставаясь один, он сам с собой разговари-
вал вслух такими недомолвками.
...В конце марта снова поползли по городу тревожные слухи.
То, что еще полмесяца назад было известно лишь узкому кругу лю-
дей по донесениям разведки, сейчас становилось достоянием всех:
японцы к чему-то готовились. Они обносили казармы колючей про-
волокой, а окна и двери обкладывали штабелями мешков с землей и
песком. На Первой Речке, вблизи станции, они установили орудия.
На Эгершельде, на Крестовой горе появились японские часовые.
На Русском острове японцы заняли радиостанцию и поставили свою
охрану. С утра до позднего вечера на Тигровой горе проводились
тактические занятия. По ночам в порту с транспортов выгружались
новые войска. Усиленные японские патрули шныряли по городу.
То же самое происходило и в других пунктах Приморья, где
находились японские гарнизоны.
Тревожные сведения поступали из Никольска-Уссурийского,
Спасска, Раздольного, Шкотово.
Японские солдаты целыми днями лазили по сопкам. Неуклюжие
270
и неповоротливые в своих длинных шубах зимой, сейчас они про-
ворно атаковали высоты, с истошными криками «банзай» втаскива-
ли туда пулеметы и легкие полевые орудия, поднимали японские
флажки. Это были только «маневры», безобидные «учения»... в рай-
онах расположения революционных войск.
На Второй Речке рота капитана Кавамуры проводила занятия
недалеко от казарм, в которых разместился партизанский отряд
Семена Гладкова. Когда с криками «банзай» японцы появились
перед оградой, партизаны были подняты в ружье. Схватив вин-
товки, они выбежали из казармы, на ходу пристегивая подсумки и
патронташи, и, рассыпавшись в цепь, заняли оборону. Еще миг—
и «ученье» японцев закончилось бы вооруженной стычкой, но
японский офицер успел вовремя остановить своих солдат.
Заметив командира партизан, офицер пошел ему навстречу, от-
дал честь и, остановившись в нескольких шагах, что-то сказал под-
бежавшему переводчику.
— Господин капитан японской императорской армии говорит,
что произошло маленькое недоразумение и господин русский коман-
дир напрасно потревожил свои войска,— быстро заговорил перевод-
чик.
Немало дорог и таежных троп исколесил со своим отрядом за
этот год Семен Гладков. Ему не раз приходилось встречаться с ин-
тервентами всех мастей — и с японцами, и с американцами, и с ка-
надцами. Встречи эти, правда, происходили исключительно на поле
боя. Но одно золотое правило он вынес из всех этих встреч: чем
решительнее, напористее действуешь с интервентами, тем они легче
поддаются «убеждению». Это помогало его небольшому отряду сме-
ло вступать в бои с противником, впятеро превосходящим по силам.
Но теперь положение было особое. Засунув руки в карманы тужур-
ки и широко расставив ноги, Семен Гладков хмуро, исподлобья раз-
глядывал японцев. Плотно сжатые губы, глубокая складка над пере-
носицей и тяжелый взгляд, остановившийся на офицере, ясно пока-
зывали, что он шутить не собирается.
Выждав паузу, Гладков, не спуская глаз с японца, ответил:
— Передайте вашему офицеру, что за такие маленькие недо-
разумения...— Командир остановился, подбирая слова: он хотел
было сказать «бьют по морде», но передумал и закончил:— Такие
недоразумения могут кончиться плохо для японской императорской
армии.
Переводчик передал ответ. Офицер рассмеялся и снова сказал
что-то.
— Господин капитан говорит, что это обычные учения и он не
желает осложнений с русскими войсками. Он говорит также, что
уважает нейтралитет и высоко ценит русских командиров за их
храбрость, в которой они не уступают японцам.
— Уберите немедленно ваших солдат!— резко крикнул Глад-
ков.— Вы находитесь на территории русской воинской части. Нечего
тут антимонию разводить!
— Я не понял смысла вашего выражения «антимонию разво-
дит», прошу объяснить.
— Что я вас — русскому языку учить буду? Вот вы сейчас ан-
тимонию разводите, вместо того чтобы немедленно убираться отсю-
да. Передайте это вашему офицеру...
Офицер, выслушав переводчика, оглянулся по сторонам и, рас-
смеявшись, снова заговорил:
271
— Господин капитан признает, что солдаты зашли немного*
дальше, чем нужно, но это объясняется азартом, который присущ
японцам, когда они занимаются военной игрой...
— Азарта и у нас хватит. Уберите немедленно ваших солдат.
Иначе...
В голосе капитана отряда послышалась откровенная угроза.
Когда офицеру были переданы эти слова, он приложил руку к
козырьку, повернулся и отдал команду. Минуту спустя солдаты в
строю шагали от казармы в сторону поселка. Переводчик записал
в своей памятной книжке впервые встретившееся ему выражение
«разводить антимонию», раскланялся и побежал догонять роту. Се-
мен Гладков стоял не меняя позы до тех пор, пока японцы не скры-
лись за поворотом дороги.
— Язви их в душу...— выругался он.— Они «зашли немного
дальше, чем нужно»,— вспомнил он слова японца,— слишком далеко
зашли, сволочи, посмотрим, как выбираться будете... Ваши повадки
нам теперь хорошо известны...
Он снова выругался, плюнул и приказал собрать партизан.
— Следите лучше за этими косоглазыми, а то они нам устроят
«маневры»... финтят не зря,— сказал он подошедшему дежурному по
отряду.
Партизаны возле казармы вели разговор о происшедшем. Свер-
нув козью ножку и прикурив, пожилой партизан разгладил бороду,
прищурившись посмотрел на солнце из-под широкой ладони, огля-
нулся в ту сторону, куда ушли японцы, и проговорил:
— А я, брат, давно приметил: как только солнышко по весне
припечет, змеи и гады разные шевелиться и зачинают...
Он смачно сплюнул сквозь зубы и зло рассмеялся.
Полковник Иосоме, тучный японец, говорил медленно, слегка
отдуваясь, взвешивая каждое слово. Ему был неприятен визит пред-
ставителя местной власти — человека с энергичным крупным лицом и
острыми глазами за стеклами маленьких овальных очков. Он слы-
шал уже об этом Алексее Луцком — большевистском дипломате, ко-
торый говорит по-японски, но сейчас настойчиво потребовал пере-
водчика. Он, конечно, настоящий большевик, хотя и выступает от
имени этого земского правительства.
Переводчик, низенький сухощавый японец в штатском, почти-
тельно стоял перед полковником и, чуть склонившись вперед, пере-
давал то, что говорил его начальник.
Иосоме сам довольно хорошо владел русским языком, но пред-
почитал скрывать это.
— Японскому командованию ничего не известно о фактах, кото-
рые в ноте приморского правительства изложены,— говорил он сухо
и официально, как бы читая.— Передвижения японских войск, ко-
торые подозрительность вашего правительства вызывают, есть необ-
ходимость японского военного командования с учебной целью...
Едва уловимая усмешка скользнула по лицу Иосоме...
— Пребывание японских войск в Приморье объясняется поло-
жением в Сибири. Нежелательные политические идеи в Корею и
Маньчжурию проникнуть могут, что беспокойство нашего правитель-
ства вызывает.
Он помолчал, как бы обдумывая фразу, затем продолжал:
— Японское императорское правительство вынуждено срок пре-
бывания своих войск в Сибири продлить... Я хочу, чтобы господин
272
Луцкий передал это своему правительству.— Иосоме надменно от-
кинулся в кресле.
— Протесты против пребывания японских войск в крае усили-
ваются, — сказал после некоторого молчания Луцкий. Он в упор
смотрел на японца.
Иосоме насмешливо улыбнулся:
— А ваше правительство этим протестам противостоять не мо-
жет?
— Это трудно сделать, движение народа растет.
Иосоме подался вперед.
— В таком случае ваше правительство может поручить сохра-
нение порядка и спокойствия японскому командованию.— Иосоме по-
казалось, что русский дипломат был прижат к стене его доводами.
— Но это будет вмешательством в наши внутренние дела.
— Японское командование соблюдает нейтралитет.— Иосоме
громко рассмеялся.— Оно только против того, чтобы протягивать
руку большевикам.
Луцкий понял, что дальнейшие разговоры ни к чему не приве-
дут, как это бывало уже не раз, и хотел уйти. Но Иосоме неожи-
данно заговорил по-русски:
— Интересы Японии требуют, чтобы японская армия помогла
некоторым русским силам установить заслон в Забайкалье. Но ин-
тересы Японии не простираются за Байкал. Я могу подсказать гос-
подину Луцкому хорошее решение вопроса — объявите дальневос-
точные области независимыми... под протекторатом Японии. В этом
случае вы можете рассчитывать на нашу дружескую помощь.
Опять по лицу японца скользнула насмешливая улыбка. Ответа
он не ожидал и переменил тему разговора:
— Сейчас в Японии цветет вишня. Цвет вишни—любимый у
японцев. «Нет цветка краше вишни, нет человека лучше военного»,—
говорит наша пословица. Душой японской нации является война.
Если вы хотите понять идеи нашей армии, изучите душу нашего
народа, без этого вам, европейцам, многое у нас покажется только
любопытным...
Луцкий слушал настороженно, пытаясь уловить, к чему клонит
Иосоме свой разговор. Темное лицо японца было неподвижно, как
маска. Он сидел с полузакрытыми глазами, тихо покачиваясь. По-
том поднялся с кресла, давая понять, что разговор окончен.
— Официальный ответ на ноту вашего правительства после не-
больших технических формальностей будет дан.
Луцкий раскланялся и вышел.
Иосоме прошел в соседнюю комнату. Здесь он отдыхал после
работы. Здесь же в неофициальной обстановке принимал нужных
ему людей.
Комната была в японском стиле. Плотное татами покрывале
весь пол. Кроме низенького черного лакированного столика посреди-
не, ширмы с нарисованными длинноногими белыми цыплятами и
статуэтки, изображающей огнедышащее чудовище с ярко-оран-
жевыми губами, в комнате не было ничего. Все здесь напоминало
о родине в этом чужом краю, где в каждом встречном ясно виден
враг, в глазах которого нескрываемая ненависть.
Иосоме снял мундир и сапоги, накинул просторное, удобное ки-
моно и хлопнул в ладоши.
— Хай!—донеслось из соседней комнаты. Легкая перегородка
раздвинулась, показалась голова японки.
273
— Оча кудасай!— приказал Иосоме и, поджав ноги, опустился
к столику. Женщина исчезла и через несколько минут вернулась с
маленьким лакированным подносом, на котором стояли чайник и
небольшая чашечка. С низким поклоном она присела и налила в
чашку бледно-желтого японского чаю.
Иосоме сделал движение рукой, и японка, пятясь и кланяясь,
исчезла за дверью. Отпив глоток, Иосоме поставил чашку и долго
сосредоточенно о чем-то думал. Потом позвал секретаря и приказал
немедленно вызвать майора Аоки — советника особой службы при
штабе командующего войсками. Аоки не заставил себя долго ждать.
По тому, как он вошел и держался в течение всего разговора,
можно было заметить, что, несмотря на внешнюю учтивость, он
считает себя перед Иосоме лицом независимым и неподчиненным,
Аоки был членом «Черного дракона»— тайного общества, имевшего
разветвленную шпионскую сеть в Восточной Азии.
Иосоме начал говорить медленно, спокойно, но постепенно в его
словах все больше проступало раздражение.
— Подготовка слишком затягивается, и наше положение услож-
няется. Большевики усиливают свое влияние. Бездействие вашей
службы неблагоприятно отражается на настроениях народа и армии.
У нас провал за провалом. Коммунистическое влияние проникает в
войска. Солдаты в одной роте уже нацепили красные банты и тре-
буют возвращения на родину. В городе появились прокламации к
японским солдатам. Дисциплина в армии расшатывается... Вам это
известно?
— Известно. Медлительность в действиях командования причи-
на этому,— спокойно ответил Аоки.
— Вы специалист по русским делам!— Иосоме уже почти кри-
чал.— Почему командование не получает от вас информации? Ваша
плохая осведомленность о силах русских провалила наши замыслы
в Николаевске-на-Амуре!..
— За события в Николаевске отвечает командование. Приказ о
выступлении был дан преждевременно,— снова спокойно возразил
Аоки.
— Это по вашей информации!— крикнул Иосоме, вскочил и по-
дошел к окну. Потом, обернувшись к Аоки, произнес неожиданно
совершенно спокойным тоном:— Господин Тояма будет очень опе-
чален, когда узнает, что вы плохо справились со своими обязан-
ностями и ваше долголетнее пребывание в России не дало империи
нужных результатов. Вы жили в России в качестве парикмахера?
— Так точно...
— Сколько лет?..
— Одиннадцать.
— И все одиннадцать лет вы добросовестно стригли и брили
русские бороды, но не занимались делом, которое вам было пору-
чено,— резко проговорил Иосоме.
Аоки вскипел:
— Наша миссия не может отвечать за действия командования...
— Молчать! Майору Аоки не положено обсуждать действия
высшего командования императорской армии...
Аоки почтительно склонил голову.
— Командование будет действовать, не дожидаясь вашей ин-
формации. Все.
Отвесив низкий поклон, Аоки повернулся и вышел, придержи-
вая рукой волочащуюся саблю.
274
Второго апреля японское командование вручило правительству
Приморской земской управы ноту, подписанную генералом Такая-
наги.
Профессор Хигучи явился на этот раз к Луцкому в форме пол-
ковника. Как всегда, он любезно раскланялся и, заметив удивлен-
ный взгляд Луцкого, рассматривавшего его мундир, спросил:
— Господин Луцкий удивлен тем, что видит меня в новой фор-
ме?
— До сих пор я считал вас гражданским человеком...
— В нашей стране нет гражданских лиц, все подданные импе-
ратора являются солдатами,— с улыбкой объяснил Хигучи и протя-
нул лист бумаги:— По поручению командования японских экспеди-
ционных войск вручаю заявление генерала Такаянаги вашему пра-
вительству.
Не ожидая приглашения, он опустился в глубокое кресло и, вы-
нув серебряный портсигар, закурил сигарету.
Луцкий быстро пробежал глазами заявление Такаянаги, потом
перечитал его медленнее и снова стал читать пункт за пунктом.
Хигучи следил за выражением его лица с легкой усмешкой, ста-
раясь уловить, какое впечатление произвело на Луцкого содержание
ноты. Ему показалось, что лицо русского советника потемнело, а ни-
ти морщинок под глазами стали глубже.
Перечитав еще раз заявление, Луцкий отложил его в сторону
и откинулся в кресле.
— Но ведь это ультиматум, а не условия для дружественных
переговоров,— сказал он, растягивая слова.
На лице японца появилась усмешка.
— Господин советник преувеличивает. Это очень хорошие усло-
вия для установления дружбы между Россией и Японией. Япон-
ское командование всегда заявляло о своих симпатиях к русскому
народу.
— Повторяю, это не условия, а ультиматум. Выполнение этих
условий означает фактическую оккупацию края. Генерал Такаянаги
требует предоставить японским войскам полную свободу действий,
подчиняться всем приказаниям японского командования, не стесняя
свободы лиц, открыто выступающих против революционных войск.
Что, по-вашему, это не ультиматум? Ваше командование предъявля-
ет требования, зная, что они не могут быть выполнены.
— Я бы хотел, чтобы господин советник выразился точнее,—
сказал Хигучи официальным тоном.
— Точнее, пожалуйста: выполнение ваших требований означает
передачу всей власти японскому командованию. Такие условия для
приморского правительства неприемлемы,— резко ответил Луцкий.
— Когда можно ждать официальный ответ вашего правитель-
ства?— сухо спросил Хигучи. Улыбка исчезла с его лица.
— Я доведу до сведения правительства ваше заявление, ответ
будет дан, видимо, в ближайшие дни...
— Японское командование настаивает на немедленном ответе.
Японец встал. Луцкий тоже поднялся.
— Хорошо, ответ будет дан завтра.
Теперь все становилось понятным. Нараставшая за последнюю
неделю тревога по поводу «маневров» японцев не была напрасной.
Они торопились вызвать конфликт, который бы дал повод для воору-
женного выступления.
Вечером с текстом заявления ознакомились все члены прави-
275
тельства и Военного совета. Прочитав его, Лазо встал и крупными
шагами прошелся по комнате.
— «Ликвидировать всякие действия тайных обществ и групп,
угрожающих своей деятельностью безопасности наших войск, а так-
же миру и спокойствию в Корее и Маньчжурии...» Это про нас,
Алексей,— обратился он к Луцкому.— Ликвидировать большевист-
ские организации, партизанские отряды, Военный совет... Вот тогда
для японцев наступил бы действительно мир...
— А как тебе нравится пункт насчет того, чтобы не компроме-
тировать японскую армию?— в свою очередь спросил Луцкий.
— Это похоже на обиду уличной девки, когда ей говорят о
потерянной невинности,— спокойно ответил за Лазо Дмитрий. Луц-
кий громко рассмеялся.
Обсуждение заявления Такаянаги заняло много времени. Поздно
ночью Временное правительство сообщило японцам, что для рассмот-
рения японских условий оно предлагает создать смешанную русско-
японскую комиссию.
Японцы ответили согласием.
На следующий день в 11 часов утра члены русской комиссии
прибыли в здание японской военной миссии. Японскую сторону воз-
главлял генерал Такаянаги, русскую — Цейтлин.
В приемной русских задержали. Угощали чаем и сигаретами, а
разговорами занимал профессор Хигучи, прекрасно владевший рус-
ским языком и считавшийся знатоком русской жизни.
— Вы, профессор, отлично говорите по-русски. Где вы учились
русскому языку?— спросил Цейтлин, рассматривая вертлявую фигур-
ку профессора.
— Я окончил Киевскую духовную академию.
— Вы долго жили в России?
— Пятнадцать лет. За это время я хорошо изучил не только
язык, но и быт и нравы вашего народа. Русский народ достоин
уважения...
Хигучи начал пространно говорить о любви и симпатиях к рус-
скому народу, но его прервал Цейтлин:
— А как вы находите, профессор, не расходятся ли ваши сло-
ва о любви к русскому народу с пребыванием в России японских
оккупационных войск?
— О нет, одно другому не мешает. Наоборот, русские имеют
возможность поближе узнать душу японской нации.
— А не задумывались вы, профессор, над тем, как бы отнеслись
японцы, если бы на их территории высадились иностранные войска?
Хигучи громко рассмеялся.
— Вы большой шутник, гоподин Цейтлин. Это вообще невоз-
можно. История Японии не знает случая, чтобы иностранные вой-
ска были на ее территории...
— История иногда может сыграть шутку...
— Только не в отношении Японии.
— А может быть?
— Нет, не может быть. Нога иностранного солдата никогда не
ступит на японские острова...
— Вы уверены в этом?
— Безусловно.
— А не кажется вам, профессор, что здешний климат слишком
еух и холоден для японцев? Говорят, ваш прежний командующий в
Сибири генерал Отани сильно страдал от сухости воздуха.
276
— Нисколько. Мы уже приспособились. Мы ставим, когда надо,
желобки с водой вдоль стен комнаты, они достаточно увлажняют
воздух, и мы чувствуем себя как дома,— с коварной улыбкой отпа-
рировал Хигучи.
— Насколько мне известно, не все чувствуют себя как дома,—
возразил Цейтлин.— Климат Сибири и Дальнего Востока многим
не нравится...
— Это уже по другим причинам, господин Цейтлин.
Наконец русских пригласили в кабинет, и совещание “началось.
Генерал Такаянаги, невысокий худощавый японец, обратился к
русским с «дружественным» заявлением, в котором с первых же слов
отчетливо послышались угрозы.
— Русские должны понять наши требования, только при этих
условиях между нашими народами установится мир,— резко закон-
чил он свою речь.
— При существующем положении это невозможно,— возразил
Цейтлин.— Японские требования в том виде, как они записаны в
вашем заявлении, не могут быть приняты Временным правительст-
вом. Наше правительство не может взять на себя ответственность
за порядок и спокойствие в области, если свобода действий останет-
ся за японской армией.
— Эту ответственность может взять па себя японское командо-
вание,— ответил Такаянаги.
- Тогда незачем спрашивать наше мнение,— возразил Цейтлин.
Видя, что запугать русских не удается, японцы стали нервни-
чать.
— В таком случае японское командование может сохранить за
собой свободу действий и поступать так, как ему хочется,— крикнул
полковник Иосоме.
— Мы считаем такую постановку вопроса неправильной. Дей-
ствия японского командования должны опираться на закон, иначе
конфликты неизбежны,— ответил Цейтлин.— А это нс входит в рас-
чет ваших военных властей.
Такаянаги курил сигарету за сигаретой. Требования, предъяв-
ленные русским, провалились. По каждому из шести пунктов усло-
вий разгорался словесный бой, русские отклоняли японские претен-
зии.
В конце заседания Такаянаги выразил сожаление, что не все
вопросы разрешены, однако признал, что переговоры идут в мягкой
форме.
— Будем надеяться, что завтра мы сумеем договориться окон-
чэтельно. Мы имеем сведения, что население спокойно, но в рус-
ских частях наблюдается какое-то передвижение.
— Если оно и имеется, то вызвано очень непонятным и стран-
ным поведением японских войск,— все так же спокойно продолжал
возражать Цейтлин.
Заседание подходило к концу, когда неожиданно выступил пол-
ковник Иосоме. Потеряв хладнокровие, он резко и раздраженно за-
явил:
— При рассмотрении пункта второго особое впечатление владеет
нами. Правительство и государственная власть меняются, внутреннее
управление также можно изменить, но международные отношения
остаются. Ленинское правительство все ломает, бросает и уничтожа-
ет. Временное приморское правительство имеет связь с ним. Вре-
менное правительство — это ширма. Как история показывает, су-
277
шествует особая ленинская система. Я хочу спросить вас, как вы,
принципиально, в душе уважаете ли постановления по нормальной
системе или же ленинским способом?
Дерзкая выходка Иосоме приоткрыла завесу над замыслом
японцев, который они тщательно маскировали. Такаянаги резко
ударил по столу кулаком.
— Это личное мнение полковника Иосоме. К делу оно не име-
ет прямого отношения. Прошу не заносить в протокол. Заседание
закрыто.
Но Цейтлин все-таки взял слово и ответил Иосоме:
— Советская система, или, как говорит господин полковник, ле-
нинская, состоит не в разрушении, а в созидании и строительстве.
Мы считаем себя частью единой великой России и стремимся к вос-
соединению с ней. Советская Россия стремится заключить мир со
всем миром. Вы спрашиваете, уважаем ли мы в душе ленинскую
систему или нормальную? Да, мы уважаем ленинскую систему, ибо
она самая нормальная.
Такаянаги собрал со стола бумаги и, слегка кивнув головой,
вышел в соседнюю комнату.
Вечером генерал Оой отдавал последние приказания команди-
рам частей. У офицеров было приподнятое настроение.
Наконец-то можно отличиться в настоящем деле. Это подни-
мает дух солдат, которые из-за бездействия начали тосковать по
родине и поддаваться разным чуждым влияниям.
План командования всем понравился. Он предусматривал одно-
временный разгром всех революционных войск в Приморье. Это
серьезная операция. Она развяжет силы, вызовет сопротивление рус-
ских, начнутся бои, в которых японская армия покажет самурай-
скую храбрость и отвагу.
У японского правительства и высшего командования были и
другие соображения, но об этом они не докладывали оккупацион-
ным войскам в Сибири.
Отдав приказания командирам отдельных частей, Оой в заклю-
чение зачитал телеграмму военного министерства из Токио:
«Мы приказываем наибольшую осторожность, чтобы бациллы
большевизма остались изолированными. Мы приказываем постоян-
ную. осмотрительность относительно партии коммунистов, которая
больше всего нам препятствия чинит в наших планах...
Старайтесь, чтобы во время выступления большевики и видные
коммунисты в наши руки попасть могли и чтобы мы опасность, ко-
торая нам со стороны нынешнего правительства грозит, пресечь
могли...
...Сигналом к выступлению будут служить две красные ракеты
с крейсера «Ивами».
Оой пожелал офицерам успеха, потребовал от каждого быстрых
и решительных действий и закончил совещание.
Коварный, разбойничий удар в спину был разработан тща-
тельно.
В Приморье наступала ночь.
* * *
Перед тем как поехать на заседание Совета, Лазо заглянул
домой. Недавно Ольга с маленькой Адой вернулась во Владивосток,
и они после долгого перерыва зажили всей семьей. Это была боль-
шая радость — жить вот так, открыто, вместе.
278
Сергей Лазо был взволнован. Он ходил по комнате, делился с
женой новостями.
— С японцами дела, кажется, налаживаются?— спросила она.—
Ко мне заходил Всеволод Сибирцев и рассказывал о переговорах.
— Переговоры идут, но верить японской военщине нельзя, она
способна на любую подлость. Японцы к чему-то готовятся, но к
чему — неизвестно. Положение остается неясным...
Он не хотел напрасно тревожить жену и не сказал, что обста-
новка в области очень напряженная. Поцеловал Ольгу, дочку, ска-
зал какую-то шутку, быстро собрался и ушел.
Зал Народного дома, где собрался Владивостокский Совет, был
переполнен. Кроме членов Совета на заседание прибыли делегаты
от рабочих и партизан. Совет собрался впервые после полутораго-
дового перерыва. Многие члены его погибли, другие сражались в
партизанских отрядах, третьи работали в подполье. Вот почему ред-
кие встречи всегда были особенно радостными и шумными. Громкие
разговоры, возгласы возникали то в одном, то в другом конце зала.
Председатель долго не мог успокоить собравшихся. Когда шум не-
много стих, он объявил:
— От Коммунистической партии слово по текущему моменту
имеет товарищ Лазо.
Бурные овации заглушили слова председателя:
— Да здравствует Коммунистическая партия! Да здравствует
Ленин! Да здравствуют большевики!
Лазо вышел на сцену, но ему долго не давали начать речь.
Он стоял улыбаясь, поднимал руку, призывал успокоиться. Постепен-
но становилось тише, но снова кто-то крикнул:
— Да здравствуют Советы на берегах Тихого океана!— И зал
снова' взорвался громом аплодисментов, в которых потонули отдель-
ные возгласы.
Наконец наступила тишина. Лазо начал говорить немного вол-
нуясь, но громко и внятно, отчеканивая каждое слово:
— Товарищи! После долгого перерыва, после тяжелой кровавой
борьбы мы снова собрались здесь, во Владивостоке, в этом «окне»
Советской России на берегах Великого океана, в этом центре ин-
тервенции на Дальнем Востоке. Здесь собрался Совет, и этот факт
громче многих слов говорит нам о мощи Советской России...
И не слова приветствия, а какие-то другие слова, слова борьбы
нужно сказать сегодня на этом заседании.
Вокруг нас штыки интервентов. Из-за этого мы не можем вос-
становить Советскую власть. И то, что нас объединяет, что дает вы-
ход нашим силам, что разрешает это запутанное положение, — это
борьба. Все силы, все средства отдадим борьбе. Пусть мы пока от-
казываемся от проведения полностью и Советской власти, и совет-
ской политики, но зато мы готовы к борьбе. Мы не идем ни на
одну уступку, ни на один компромисс! Борьба требует от пас стро-
гой, суровой дисциплины и сплочения всех сил вокруг наших револю-
ционных организаций...
Лазо-говорил громко, делая изредка скупой жест рукой.
— Мы подошли вплотную к борьбе с иностранным империализ-
мом: против нас стоит японская армия. Но японскому империализ-
му не предотвратить неумолимого хода истории. В глаза угрожаю-
щему нам империализму мы смотрим открыто, мы смотрим как по-
бедители, да, как победители!..
Мы должны вести свою революционную борьбу, должны оста-
ваться на своем посту до конца, до полной победы над врагом.
279
На сегодняшнем заседании мы должны вспомнить первого пред-
седателя Владивостокского Совета — погибшего товарища Суханова.
Многие здесь знают его твердую волю и светлый ум, знают, что он
б^1л вождем владивостокского пролетариата... Он исполнил свой
долг и стоял на своем посту до конца...
Голос Лазо дрогнул. Большая скорбь прорвалась в его голосе.
И каждый в зале понял, что говорит он не только о Суханове, но
и о многих, многих героях, что сложили свои головы в долине Су-
чана, в горах Сихотэ-Алиня, на берегах Уссури...
— Товарищи,— продолжал Лазо,— ныне положение Совета
здесь, во Владивостоке, и положение Советов в России — разное.
Там, за Байкалом, Советы, разрушив старое, победили... они могут
перейти к мирной созидательной работе. Мы должны помнить, что
Советы не только созидатели нового, но они и могильщики старого,
умирающего строя. И эта работа могильщика здесь не закончена.
В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во всем
крае пролито много крови, но рано или поздно Советская власть
восторжествует здесь.
Я думаю, что наши революционные войска чувствуют и думают
так же, как и мы. Они сплотились вокруг большевистских организа-
ций и готовы выступить по их первому призыву. Ни одна воинская
часть не предпримет самостоятельного выступления. Каждый парти-
зан, солдат, каждый матрос до тех пор не уйдел со службы, не ос-
тавит своего оружия, пока иностранная интервенция не будет пре-
кращена и мы не воссоединимся с Советской Россией... Слишком
много пролито крови, слишком много несчастий сулит новая борь-
ба всему населению. На войну мы первые не пойдем. Но если нас
вызовут, если на нас нападут, то мы ответим борьбой. Наша моло-
дая Красная Армия сильна не своим количеством, а тем, что за ней
стоят неисчислимые ряды угнетенных народов, трудящихся всех
стран, которые ведут повсюду ожесточенную борьбу за те же цели...
Лазо остановился, помолчал. Настороженно молчал и весь зал.
— Волна за волной бьет революционная стихия и подтачивает
твердыню капитала. Много башен, много стен рухнуло, а другие
уже подточены... Не будем унывать из-за неудач, не будем смущать-
ся тем, что за той победной волной, которая привела нас сюда на
- заседание Владивостокского Совета, могут наступить черные дни.
Будем смотреть открыто жизни в глаза. Нам нечего терять, кроме
цепей, и, как ни черны тучи, которые нависли над нами, нс им при-
надлежит победа, а нам.
Он поднял руку и бросил в притихший зал звонкие слова:
Мы победи гели!
Снова бурной овацией взорвался большой зал Народного дома.
Пламенная, волнующая речь вызвала общий восторг, а слова «Мы
победители!» как вихрь подняли всех присутствующих. Эго был
торжествующий порыв, в котором слились глубокая вера в победу,
доверие к партии коммунистов, любовь к своему партизанскому ко-
мандиру — Лазо. А он стоял па трибуне с открытым, ясным лицом,
взволнованный и тоже аплодировал друзьям по таежным скитани-
ям, товарищам по революционному подполью, людям непреклонным,
мужественным, закаленным в боях с интервентами и белогвардей-
цами.
— Мы победители!—еще раз повторил Лазо.— Да здравствует
вождь мирового пролетариата товарищ Ленин!
И вслед за этим все присутствующие поднялись как один чело-
век.
280
ПРИЗНАНИЕ В СОКРОВЕННОМ
Письма родным и близким
Дневниковые записи
Речи и выступления
| [ С. Лазо
Признание в сокровенном
В предыдущих частях читатель уже познакомился с героическим
жизненным путем Сергея Георгиевича Лазо. Его жизнь была
нравственным подвигом во имя великой цели — освобождения
человека от цепей рабства и эксплуатации. Его жизнь — это борьба.
В этом он видел свое счастье. «Счастье — лучший импульс,
побуждающий нас жить в борьбе!»—эти слова, записанные Лазо в
дневнике еще в ранней юности, стали программными на всю жизнь.
Кроме воспоминаний, составленных соратниками, друзьями и
близкими, нам помогают познать героический путь Лазо также его
дневники, письма. К счастью, многое из написанного Сергеем Лазо
сохранилось, и сегодня оно помогает раскрыть истоки поступков,
нравственных исканий героя революции. Без них нельзя во всей
полноте познать этого, по словам А. Фадеева, «незаурядного
человека».
Все, кто занимается изучением жизни Лазо, всегда с благодарностью
отмечают огромный труд самых близких ему людей — жены Ольги
Андреевны и дочери Ады Сергеевны, которые провели большую
исследовательскую работу по выявлению писем и дневников Лазо.
Ими впервые было систематизировано и опубликовано почти все,
что было написано рукой легендарного героя. И наиболее полным
изданием его писем и дневников, подготовленным Ольгой
Андреевной Лазо и Адой Сергеевной Лазо, является книга
«Дневники и письма Сергея Лазо», впервые увидевшая свет
в 1959 году в Приморском (ныне Дальневосточном) издательстве.
В настоящее издание включена большая часть материалов из этой
книги.
Читая сегодня письма и дневники Лазо, его служебные документы,
невольно зачаровываешься образом мыслей автора, заново
открываешь для себя характер легендарного героя, невольно попа-
даешь под обаяние этой большой личности. Благодаря дневникам и
письмам, сохраненным близкими, читатель лучше и полнее
постигнет становление личности, узнает мотивы, побудившие Лазо
избрать путь революционера. Юный Лазо писал: «Нужно всегда
понимать живую жизнь так, чтобы в нашем уме проносился не ряд
только отвлеченных формулировок, но чтобы мы чувствовали, что
мы схватываем нечто действительно существенное. Пусть в нас
горит огонь любознательности, тогда мы на верном пути!»
Эта дневниковая запись по-своему является программой для Лазо.
Как мы смогли уже убедиться из предшествующего повествования
об этой легендарной личности, Лазо всегда отличала неуемная
страсть к изучению жизни. Огонь любознательности, зажженный в
его душе еще в детстве, всегда разжигал в нем стремление к
познанию. Как актуально звучат и сегодня его мысли о выковке
убеждений, твердой жизненной позиции с юных лет. Юношей и
девушек, думающих сегодня, как лучше молодость прожить,
хотелось бы отослать к запискам юного Лазо. В них он признается
в самом сокровенном и очень четко формулирует жизненное кредо.
«Убеждения, — пишет юный Лазо, — нечто более важное, более
значительное — я не говорю более трудное,— чем знания. Они и
только они делают нашу личность самобытной и цельной.
11* 283
Убеждения проявляются как самый результат чтения и
взаимодействия с окружающей жизнью».
Прямо скажем, что убеждения, ставшие для Лазо программными,
сложились не сразу и не легко. В этом он сам признается: «Если
мне удастся написать свою простую биографию, чтобы увидеть, как
мучительно я искал выхода, как страстно я силился найти ответ на
мучивший меня вопрос. Не на вопросы философского теоретического
характера, нет, это были обыденные жизненные вопросы. Это было
неумение жить, неприспособленность к внешним условиям. Не было
планомерной работы, было набрасывание на все хорошее и все
дурное».
Стремление к самоусовершенствованию приводит Лазо к поискам
книг по самообразованию. И ему случайно попадается под руки
«чудная книга Н. А. Рубакина «Практика по самообразованию».
Под влиянием этой книги, а также своих долгих раздумий над
жизнью в студенческие годы он намечает целую программу своих
действий к самоусовершенствованию. На наш взгляд, принципы по
самовоспитанию, выработанные юным Лазо, могут служить и
сегодня в качестве образца для нашего юношества.
Лазо пишет: «Схема образования, которую я предложил бы самому
себе в день окончания гимназии, при наличии моих теперешних
познаний:
1) . Тихая студенческая жизнь, наполненная упорной работой по
всестороннему образованию.
2) . На первом плане стоит глубокое и основательное знакомство с
математикой, механикой, астрономией, физикой, химией.
3) . Широкое знакомство с естествознанием вообще.
4) . Знакомство с юридическими и историческими науками.
5) . Литература русская и иностранная.
6) . Новые языки: немецкий, английский, французский.
7) . Правильный образ жизни, если можно — за городом, ежедневная
двухчасовая физическая работа, закаливание тела гимнастикой,
растиранием холодной водой, правильный 8-часовой, но не менее
7-часовой сон.
8) . Итак, накапливание знаний, энергии и душевного спокойствия.
9). Как пособие Императорский университет и университет имени
Шанявского. Слушать лекции, посещать театры, музеи, галереи,
библиотеки. Частные уроки и, если смогу, рисование; когда-то я
мечтал о музыке и пении.
10) . Не должно иметь место: алкоголь даже в самых минимальных
количествах, табак, отчасти кофе и чай.
11) . Стараться как можно более путешествовать.
12) . Спорт: гребля, велосипед, мотоциклет, плавание, сокольская
гимнастика, лыжи, фотография».
Читая эту программу юного Лазо, убеждаешься в разносторонности
интересов юного Лазо, в его стремлении к самоусовершенствованию,
в воспитании в себе волевых качеств и крепкого здоровья. Как
завещание нашей юности звучат сегодня слова Лазо: «Я не раз
говорил себе: не теряй молодые годы, многого не наверстаешь
потом — потом прибудут заботы, дела, и не вернуть человеку того,
что упущено в молодые годы». Лазо считал, что надо с молодости
развить в себе способность отдаться всецело чему-нибудь цельному,
вложить в него все силы. Не менее важным для него было
научиться «умению работать, умению исполнять, когда это нужно, и
скучный и неинтересный труд».
284
Его размышления о жизни всегда были стимулом к действию.
Намечая себе программу, он строго стремился выполнить се. «Всем
существом моим тогда овладело стремление к знанию и стремление
к действию,— писал он,— оба они были нераздельны и в
настоятельной степени требовали проведения в жизнь». И Лазо
проводит в жизнь свои замыслы. Он много читает, размышляет над
прочитанным. В одном из его писем, датированных 1916 годом,
можно прочесть:
«Хочется написать тебе, хочется рассказать кое-что. Сегодня с
четырех часов я сидел в Румянцевской публичной библиотеке.
Я читал книжку Богучарского «Активное народничество семидесятых
годов». Я сам себе удивляюсь, как до сих пор мало читал по
истории нашей интеллигенции; теперь приходится восполнять
пробел, да и один ли?»
И снова строки о прочитанном в письме к сестре:
«Перед моим умственным взором пробегают три книги: «Детство,
отрочество и юность» Толстого, затем «Записки моего современника»
Короленко и «Детство» Горького — все три повести о том, как росли
дети в дворянской семье, у разночинцев и у простонародья.
И хочется мне сказать, что чем беднее человек, тем свободнее он,
тем меньше ненужной мишуры. Прочитав Горького, крепче веришь,
что жизнь неиссякаема, непобедима. Невольно вспоминаются слова
Герцена, что в здоровой груди пролетариата таится сила, которой
нет у образованных высших слоев. И как это ни странно, и Герцен,
и Горький почти одними и теми же словами сказали: «Безумство
храбрых — вот мудрость жизни».
Многое, многое увидел я за это время, многое перечувствовал. И все
это было и раньше вокруг, да я никак не мог подойти поближе».
Читая книги, изучая жизнь, Лазо делает для себя выводы. Вот один
из них, который невольно заставит задуматься каждого из нас:
«Если меня бы теперь спросили, как я понимаю развитие человека,
я бы на это сказал так: человек должен специализироваться только
в одном определенном направлении для практического дела.
Человек должен получить широкий кругозор, которым он сумел бы
охватить и осмыслить все, что происходит вокруг. Полная
целостность развития заключается в умении соединить эти две
стороны».
А в другом письме Лазо уточняет, что развитие, усовершенствование
человека не должно быть самоцелью. Он пишет о том, что надо
стремиться не к личному счастью, а к великим целям, к труду на
общее благо.
И Лазо вскоре становится на путь служения великой цели — он
вступает на путь революционной борьбы за общенародное дело.
Как мы уже знаем, первые шаги в революцию он сделал под
влиянием большевиков, будучи в Красноярске. Из его дневников и
писем красноярского периода можно узнать, как начиналась его
революционная деятельность. Под влиянием марксистской
литературы, встреч с освободившимися от царских ссылок
большевиками он записывает в свой дневник строки, которые
показывают, как Лазо выходил на арену революционной борьбы.
«Идет великое разрушение, — записывает он в дневник, — старое
падает тем решительнее, чем сильнее и основательнее подгнило в
своей основе... Вопрос решается не спорами, а классовой борьбой».
А несколько позднее Лазо напишет в своей записной книжке:
«Работа и работа, и с удовлетворением чувствуешь, что любимому
285
делу жертвуешь не только все свои силы, но не побоишься отдать
за него жизнь».
Так поиски, сомнения, раздумья о месте человека в жизни, участие
в революционном движении приводят Лазо в ряды борцов за
Советскую власть.
В письме к матери в 1917 году он откровенно сообщает об этом.
«Мне теперь даже как-то странно и представить себя в прежней
обстановке, с ее сложившимся укладом, с ее предрассудками. Жизнь
заставляет по-прежнему думать над рядом вопросов, несколько и
над самой жизнью. Теперь все переживаешь иначе, глубже,
сосредоточеннее, спокойнее...
И нам, революционерам, если мы только искренне работаем,
приходится, конечно, переживать минуты тяжелого раздумья и
сомнений, но после них выходишь с новыми силами».
Так, по выражению самого Лазо, «здоровая революционная мысль,
заквашенная впечатлениями 1905 года», привела его в ряды ленин-
ской партии. Его марксистское мировоззрение сформировалось уже
в огне гражданской войны в тесном общении с большевиками.
В заявлении о приеме в партию Лазо написал: «Меня все
окружающие считают большевиком... Впереди предстоит огромная
тяжелая и жестокая борьба с интервентами и белогвардейцами... Нас,
возможно, ожидает глубокое подполье, пока на помощь не подойдут
силы Красной Армии из Советской России. Я прошу вас оказать
мне полное доверие — принять в ряды Коммунистической партии».
Потом, действительно, были годы подполья и ожесточенной борьбы
с интервентами и белогвардейцами в Приморье. Большевик Лазо,
как уже известно, становится одним из руководителей партизанского
движения в Приморье и организатором подпольной революционной
работы во Владивостоке.
По его донесениям, приказам, помещенным в последней части
книги, можно проследить кипучую жизнь рыцаря революции. Эти
документы помогают нам лучше раскрыть ту напряженную
обстановку, в которой приходилось бороться Лазо и его соратникам.
Дневники, письма легендарного героя и сегодня в строю, они учат
нас, как стать настоящим человеком, борцом за народное счастье.
С. ЛАЗО
Записки о детстве и юности
Детство
Уже с самого раннего детства мы долго и много гуляли, потом,
сначала тайно, а потом явно, мы стали заниматься охотой.
Недра земли казались таинственными и возбуждали любозна-
тельность. Я любил смотреть в колодцы и измерять их глубину.
Но особенно меня привлекали те места, где земной покров был об-
нажен. Это были ямы, из которых брали глину для построек, про-
моины оврагов, оползни и особенно одна соседняя гора с холмом,
где можно было найти кусочки раковин, разные камешки и руду
железа,— все это с особенной силой возбуждало вопрос о том, что
же находится в этих недрах.
Я любил сильные летние грозы и, несмотря на запрещение,
старался наблюдать их на открытом воздухе... Я как сейчас вижу
этот туманный горизонт, освещенный ослепительным сине-зеленым
электрическим разрядом, и как бы остановившиеся в воздухе капли
дождя. И этот шум сильного дождя, иногда с прищелкиванием
града. А этот запах, особый запах воздуха во время дождя. Я так
же отчетливо помню последние минуты перед грозой, когда тучи
все более и более заволакивают небо. Холодный сырой ветер поры-
вами зашелестит по деревьям, как бы предупреждая о надвигаю-
щейся непогоде, затем редкие капли дождя — крупные, они грузно
шлепаются о листья и даже подымают пыль на земле,— за каждой
следующей все новые и новые — так начинается сплошной дождь.
А день после дождя — яркий, солнечный, летний день, когда земля
еще грязна, воздух насыщен испарениями, а листва деревьев такая
свежая и помолодевшая. Я научился любить природу: слишком
ярки были ее краски, полно слита жизнь природы с человеком,
чтобы не полюбить ее. Потом я научился понимать другую приро-
ду, более суровую и угрюмую (красноярские, ононские горы), и
страстно полюбил ее.
В том году, в котором я начал писать дневник, я завел тетрад-
ку для заметок, там были заметки по литературе, как раз о Лер-
монтове. Начиная эту тетрадку, я задумался над тем, какую мысль
поставить «девизом» своей жизни; хорошо подумав, я написал:
«Нужно искать правду всюду, даже там, где менее всего можно ее
найти». Вообще в те годы я часто про себя философствовал, и чем
больше я думал над тем, что лежит и что должно лежать в основе
наших действий, стремлений, я отвечал, что человеком руководит
стремление к счастью. Хотя мне самому было как-то неловко в этом
окончательно признаться. Очевидно, в этой пассивности сказывалось
влияние той аскетической философии, которой невольно проникаешь-
ся при знакомстве с христианством. Впоследствии в жизни и правда
и счастье стали пониматься иначе, и сгладилось понемному проти-
воречие между правдой и неправдой, с одной стороны, и счастьем
и трудом и обязанностями — с другой. Человек понял, что он не
может не поступать иначе, как согласно своим убеждениям, кото-
287
рые одни должны определять его поведение. И что счастье — это
могучий импульс, побуждающий нас жить в борьбе...
...Рассмотреть, как весь этот деревенский быт протекал в со-
знании глубокой зависимости условий нашей жизни от стихийных
сил природы. Эта зависимость выражалась в чувстве сильного гне-
та, когда природа мешала человеку, и, наоборот, радости, когда она
благоприятствовала ему. Отец ходил сумрачный и волновался, ког-
да в засуху иногда много дней подряд небо заволакивалось тучами,
вдали были слышны раскаты грома, иногда падали редкие капли,
но дождь обходил наше имение. Это сильно волновало отца и мать,
и они говорили, что уж таково положение имения, приписывали это
влиянию соседних гор и прибавляли при этом, что зато у нас не
бывает и большого града.
Я помню, как мать часто рассуждала на тему о зависимости
человека от природы. При этом она обычно говорила, что лучше
в сельском хозяйстве зависеть от господа бога, чем зависеть от
людей. И считала поэтому, что положение сельского хозяина более
независимое, чем жизнь служилого люда. Но тем не менее явления
природы, когда они были неблагоприятны, действовали угнетающим
образом, и все это, вместе взятое, развивало какой-то фатализм.
Мы, дети, чутко перенимали настроение родителей, их волнения
и беспокойство передавались и нам. Но ум не мог с этим прими-
риться. Я рано сам дошел до мысли, что не в явлениях природы как
таковых лежит корень зла, а в организации труда, который предо-
ставляет каждого своим собственным силам. В одном из дневников
того времени я противополагал друг другу, с одной стороны, то
угнетение, которое испытывают сельские хозяева, когда их постигает
неурожай, и ту неразумную радость, которая овладевает ими при
большом сборе. Эти два противоположных явления представлялись
мне как действия одной и той же причины: неорганизованности тру-
да, того, что недостаток и избыток распределяются между отдель-
ными хозяйствами случайно и неравномерно, хотя для совокупно-
сти многих хозяйств колебания совсем невелики, и что нет связую-
щей силы, которая уравнивала (бы) эти колебания. Я видел неко-
торых из наших соседей, у которых не было никакого уменья стать
выше этих колебаний, осмыслить их хотя бы в рамках собствен-
ного хозяйства. Я видел и понимал, как мои родители стремились
ослабить эти колебания во времени: сохраняя избыток урожайного
года и делая долги в неурожайный год, чтобы покрыть их при бо-
лее благоприятных обстоятельствах. Но я также понимал, что это
только полумера, и мысль, усиленно работая над возможностью соз-
дать лучший социальный строй, дошла до своеобразного комму-
низма...
Пылкое воображение уже нарисовало светлыми красками кар-
тину коммунистической жизни городов и деревень. Этим мыслям я
отдавался со страстью и иногда часами раздумывал над мелочами
этого лучшего строя. Попутно я связывал возможность его осуществ-
ления с великими научными открытиями, авторы которых не прода-
дут их капиталистам, а отдадут безвозмездно народным массам. Та-
кого рода открытия и социальные преобразования казались мне тес-
но друг с другом связанными. И я совсем не отдавал себе отчета
в той борьбе, без которой немыслимо никакое социальное преобра-
зование. И я уже считал себя непременно одним из работников на
этом пути.
288
Другую сторону дела — зависимость от других людей, о кото-
рой говорила мать, противополагая ее зависимости от природы,—
эту сторону я еще слабо понимал. Я знал, что она существует, но я
приписывал все, скорее, злой воле людей. Вот почему в моих по-
исках лучшего строя жизни я отводил главную роль научным от-
крытиям и личным качествам. Только значительно позднее я стал
отчетливо понимать, в чем дело.
Однако в молодой голове наряду с этим утопическим направ-
лением бродила и здоровая революционная мысль, заквашенная впе-
чатлениями 1905 года. Так при слабости критического анализа у
нас уживаются часто самые несходные, хотя и не противоречивые
понятия. В свое время единство будет восстановлено. К этому все-
му нужно добавить (относится уже к технологическому институту),
что я особенно ценил постановку дела в крупном производстве по-
тому, что там, как мне казалось, внешние силы природы все мень-
ше и меньше вмешиваются в дело и руководящая роль человече-
ского ума приобретает все больше и больше влияния...
Студенческие годы
Вся жизнь (в первый год студенчества) представляла пеструю
смесь пережитков прошлого с мощно вливавшимся потоком впечат-
лений новой среды. Если тогда я чувствовал какую-то любовь к ме-
таллообрабатывающей промышленности, то теперь, оглядываясь на
это увлечение, я должен признать, что, в сущности, познакомив-
шись с Т. И.1, я почувствовал непреодолимое тяготение к новым
формам труда: труда дифференцированного, специализированного,
занимающего в жизни человека вполне определенное место. Я имею
право это сказать еще и потому, что я сейчас отчетливо вспоми-
наю, как я сам мысленно формулировал свои задачи и стремления:
все равно какой труд, но пусть это будет строго определенная рабо-
та с ограниченными заданиями и с определенным рабочим днем.
Пусть эта работа руководствуется определенной системой знаний,
но, самое главное, пусть вне рабочих часов у меня будет непрерыв-
ное общение с людьми, я буду членом и участником могучей ин-
теллектуальной жизни, пусть я не буду один. И мне казалось, что
в такой жизни та комната, в которой живет человек, имеет второ-
степенное значение. Он главным образом в ней спит. Весь день про-
ходит за работой, он в общественной столовой, библиотеке и в ка-
ком-то универсальном общественном клубе, где люди свободно об-
щаются друг с другом. И я горячо полюбил те скромные задатки
коллективизма, которые я видел в кипучей рабочей жизни Т. И.
Но как далека была жизнь от этого. Специализация сначала ме-
ня испугала, и я работал случайно и урывками. Только к концу пер-
вого года студенчества я понял необходимость специализации и на-
учился работать. Но дальнейшие обстоятельства сломали эти здо-
ровые задатки. Преемственность труда была в корне нарушена.
И жизнь еще долгие годы почти не давала возможности провести
как следует свободное время, окончить трудовой день духовным об-
щением с людьми.
Да, специализация нужна, необходимо изучить какой-либо отдел
знаний до последних мелочей, нас не должна пугать всевозрастаю-
1 Технологический институт. — Ред.
289
шая узость специальности. Ибо специализация ставит своей задачей
вовсе не образование, а сообщение знаний и навыков, дающих воз-
можность легко работать в определенной области...
Новый большой город, куда я попал, сразу всколыхнул много
запросов. Все они настойчиво требовали ответа. Эта жизнь столицы
не ослепила меня своим блеском, не оглушила своим шумом, на-
оборот, спокойно наблюдая ее, я все сильнее проникался сознанием
глубокой закономерности тех сложных связей и вопиющих проти-
воречий, которыми полна эта жизнь. Читал ли я книгу гениального
человека, я поражался его светлому уму, я чувствовал за этим умом
жизнь, обильно залитую светом мыслей, и тем самым я болезненно
чувствовал, что у меня этого света нет... Говорил ли я с товарища-
ми-универсантами, я поражался их уменью легко рассуждать о мас-
се новых предметов, в которых я еще очень мало смыслил. Нако-
нец, я был одинок, я знал, что есть другие люди, с сильной мыслью,
упорной волей и страстным чувством, но их не было среди моих
друзей...
Но жизнь не давала ничего в ответ на все это или давала
слишком мало. Отсюда тоска и неудовлетворенность, стремление вы-
биться к лучшей жизни. Мне смешны были люди, желания которых
не шли далее богатства; но разве богатства уж так трудно достиг-
нуть... И я не раз говорил самому себе: не теряй молодые годы,
многого не наверстаешь потом — потом придут заботы, дела, и не
вернуть человеку того, что упущено в молодые годы. Мне казалось,
что я не только переживаю в молодости всю свою будущую жизнь,
не только испытываю все те чувства и переживания, которые мне
предстоит узнать в течение всей своей жизни. Нет, я переживаю
в зародыше еще нечто большее — все те возможности, которым не
удается развиться, все то, чему суждено погибнуть...
В студенческие (да и в гимназические) годы я не раз испыты-
вал стремление пожертвовать избыток денег, который был у меня,
а также отдать свои силы служению другим. Но из этих искренних
филантропических попыток мало что выходило. Меня также тяготи-
ло сознане того, что у меня есть собственность, но я не знал, как
с ней поступить, я чувствовал свою беспомощность, неприспособлен-
ность к практической жизни — с одной стороны. А выход был прос-
той: нужно было отказаться от всего, от всех благ, но и от всех
зол того строя, в котором я вырос. Нужно было безоговорочно ска-
зать, что там нет ничего моего и, следовательно, мне не с чем рас-
считываться. Уже одна мысль о том, что мне нужно сделать что-то
с моей собственностью, заключает в себе предвзятую мысль, что
это собственность, тогда как на самом деле ее не должно было быть.
Такова теоретическая постановка вопроса. Но как поступать на
практике? Что должен был делать я, скажем, по окончании гимна-
зии или еще раньше?
Отвечу я на этот вопрос так: я должен был воспользоваться
всеми теми преимуществами обеспеченного положения, в котором
я находился, для развития своих способностей, которые я должен
был отдать делу пролетариата. Но на это молено возразить: не гро-
зит ли при этом опасность отойти от этого дела, незаметно изме-
нить ему. Так как для того, чтобы быть выразителем воли, чувств
и мыслей пролетариата, нужно еще глубокое чувство классовой со-
лидарности, нужно в непрерывной борьбе с действительными пре-
пятствиями закалить свой характер. Да, эта опасность есть. Но я не
думаю, чтобы из-за нее человек должен был бы отказаться от
290
представляющихся ему возможностей развития. Нужно подойти к ве-
щам практически и ясно понять, что для всестороннего развития
нужен некоторый досуг и достаток. Поэтому я теперь скажу, что,
окончив гимназию, я имел полное право пользоваться средствами
из дому, но я должен был ограничить свои потребности необходи-
мым, не ограничивая потребностей развития. Вспоминая то, что я
переживал в то время, я помню, что я приблизительно так и решал
задачу. В первый, лучший год студенческой жизни я был чужд ме-
лочного скопидомства. Я уже понимал, что с расширением запро-
сов расширяются и потребности человека. Но что одновременно с
этим, одновременно со своим развитием человек должен подготов-
лять себя к самостоятельной работе, к самостоятельному заработку.
Я помню, что эта мысль, подготовлявшаяся всем строем питерской
жизни, мысль, что я должен стать пролетарием, т. е. работником,
который отдает в обмен на необходимые ему блага работу мозга
(или мускулов), эта мысль, ярко сверкнув, не угасала потом. И это,
по-моему, единственно правильное решение, т. е., кратко резюмируя,
я должен был получить свое высшее образование на средства из
дому. Это привилегированное положение тем самым накладывало на
меня обязательство расширить свое развитие, и одновременно с этим
я должен был подготовлять себя к самостоятельной трудовой жиз-
ни. Дальше, когда высшее образование было бы закончено, я не
имел бы нравственного права на эту помощь. Но если я безусловно
должен был бы отказаться от собственности, которой я владел, то
не было бы более разумно дать ей определенное назначение, чем пре-
доставить ее самой себе или, вернее, моим ближним родственни-
кам.
Право частной собственности есть право на известную долю
чужого труда. При современном уровне экономических отношений
в буржуазном государстве обладание собственностью обеспечивает
нас некоторым доходом, даже если мы ничего не делаем. Чем боль-
ше прилагаем мы личных трудов и усилий, тем с большим риском,
конечно, можем мы рассчитывать и на больший доход. Наивно было
бы думать, что в рамках современного буржуазного правопорядка
можно лишить данную собственность ее эксплуататорского значения,
вернув ее трудящимся — отдать землю крестьянам, фабрику или
торговое предприятие рабочим. Нужно дать себе ясный отчет, что
такие филантропические меры ничего не принесут. Что значит от-
дать землю, торговое или промышленное предприятие? В рамках
буржуазного правопорядка это значит передать ее в мелкую соб-
ственность или общее владение (в лучшем случае с мелкобуржуаз-
ной точки зрения) известной группе лиц. Но само собой разумеется,
что нигде нет ни идеальных крестьян, ни идеальных пролетариев, и
эта единичная мера, по существу, сведется к тому, что вместо од-
ного собственника их будет несколько десятков. Не к углублению
классовых противоречий, не к расширению классового сознания
поведет это, а к созданию новых кадров мелкой буржуазии, этого
исконного и самого опасного врага настоящей пролетарской рево-
люции. По существу, такое дробление собственности есть мера, род-
ственная наделению землей по системе хуторского хозяйства по
столыпинскому рецепту. Выигрывает ограниченная группа лиц, а в
более общем масштабе это лишняя поддержка буржуазного право-
порядка. Класс же трудящихся как таковой от этой меры ничего
не выигрывает...
В данном случае мы должны руководствоваться (как и всюду)
291
классовым принципом, который, наиболее глубоко разлагая действи-
тельность на ее основные элементы, даст возможность и глубже
их уразуметь. Что же нужно делать с этой точки зрения? Нужно
реализовать путем продажи денежную стоимость данной собствен-
ности. И вырученные деньги передать организациям, руководящим
классовой борьбой масс. Здесь и небольшой капитал, правильно
использованный, может принести неоценимые услуги. Мой совет —
действовать при этом практично и осторожно. Нужно дать себе пол-
ный ясный отчет, что бесповоротный (а он только и может быть
таким) переход на сторону пролетариата означает тем самым не
менее бесповоротный разрыв с той средой, которая тебя вырастила
и воспитала; она, эта среда, исключая единичных лиц, которые бла-
годаря уму или личным связям сумели сохранить личные отноше-
ния, эта среда для тебя безвозвратно умерла, а ты в ее глазах стал
преступником. Осторожность нужна также и в практическом прове-
дении денежной реализации, а то ей могут легко помешать. Нужно
устранить всякие подозрения. И для этого, конечно, нужно как мож-
но меньше делиться своими взглядами с теми лицами, которые за-
ведомо им не сочувствуют.
Таково, по-моему, наиболее разумное решение вопроса о собст-
венности для человека, решившего перейти в стан пролетариата.
Если ты не хочешь, чтобы тебе была суждена судьба городского
обывателя, который чувствует себя неловко вне своей квартиры и
привычного места службы; если ты не хочешь превратиться в трус-
ливое животное, готовое поступиться своими мыслями и вступить
в сделки с совестью, лишь только ему угрожает опасность и лише-
ния; если ты хочешь быть господином и самого себя и своих по-
ступков — приучай себя к труду и закаливай себя лишениями,—
пусть тебя не страшит суровая жизнь, наполненная физическим
трудом. Ты должен не только изучить в совершенстве свою специ-
альность, но должен знать какой-либо труд или ремесло. Сочетать
последнее с разносторонним развитием вполне нам по силам. В силь-
ном и здоровом теле человек всегда чувствует себя спокойнее и
лучше, у него появляется какая-то беззаботность и уверенность в
себе. Труд мастерового и рабочего требует или определенных на-
выков, или физической силы; необходимые навыки даются далеко
не сразу. Так, считается, что слесарь учится три года. Печатник
столько же. Меньше надо учиться сапожному и портновскому делу.
Но я думаю, что для механика по образованию можно научиться
хорошо слесарному делу и в один год. Чтобы иметь хорошие мус-
кулы, их нужно упражнять, и не только гимнастикой и спортом, но
настоящим трудом. Вообще я думаю, что для студента-технолога
нетрудно незаметно изучить хорошо как слесарное дело, так и
уменье управлять машинами. Никто не может сказать заранее, в ка-
ких условиях ему придется быть, и нужно быть готовым, чтобы во
время всяких передряг не быть застигнутым врасплох. Также полез-
но уметь хорошо плавать и, главное, хорошо и много ходить пеш-
ком. Например, чтобы без подготовки сделать туда и обратно по
30 верст. Привычка к работе и лишениям сделает тебя своим челове-
ком среди трудящихся и обездоленных, рассеянных по всем углам
нашей планеты...
Способность отдаться всецело чему-нибудь цельному, большому
делу, вложить в него все свои силы. И, наконец, уменье работать,
уменье исполнять, когда это нужно, и скучный и неинтересный труд...
Поскольку уже знаем, какая зависимость существует между
292
внешним строем и нашим развитием, поскольку мы познали влия-
ние общих условий жизни коллектива, класса на каждый входя-
щий в него индивид, постольку мы не можем не рассматривать себя
как часть этого единого целого, и как смешным должно казаться
всякое отделение своей судьбы, своей участи от судьбы того кол-
лектива, к которому мы принадлежим...
Однажды в Питере задал себе вопрос: кто же я такой? Кем
я хочу и кем я должен быть? С чем я должен при этом считать-
ся? Со своими ли мыслями, выстраданными убеждениями или с чем-
либо другим?! Не совершу ли я преступления перед своим даль-
нейшим развитием, если хоть в малой степени в выборе своей дея-
тельности я буду чувствовать принуждение родной среды. И тут
мысль, яркая и сильная, возникла в голове: ты должен отрешиться
от всего, стать человеком «без имени, без роду и племени» и ре-
шать сам, на основании своих знаний и стремлений, кем ты должен
быть...
Какое великое счастье, что я вырвался, стал в стороне от той
среды, которая меня вырастила. Пусть зависимость от родного дома
была внешне сильна, но изнутри она умерла. Достаточно было этой
внешней зависимости оборваться, как жизнь сразу пошла по-новому.
Всем существом моим тогда овладевало стремление к знанию и
стремление к действию, оба они были так нераздельны и в настоя-
тельной степени требовали проведения в жизнь. Ради этих стремле-
ний я готов был пожертвовать и жертвовал и удовольствием и
личным счастьем...
Письма революционных лет
(1916—1920 годы)
Вчера я работал в читальном зале нашей публичной библиоте-
ки в Румянцевском музее. Подходит знакомая курсистка Майя, мы
выходим из зала, чтобы не мешать другим своим разговором.
Я расспрашиваю Майю про ее занятия (она филологичка). Она спо-
койно начала говорить и говорила довольно долго. Я как сейчас
вижу ее: она облокотилась на столик для каталогов, лицо у нее
довольно полное, с небольшими выразительными глазами.
— Я уже третий год на курсах,— начала Майя,— сдала экзаме-
ны, научилась хорошо писать рефераты, занятия меня не страшат,
мне не трудно будет окончить курсы через два года (прибавлю,
что ей приходится каждый день заниматься два-три часа с учени-
цей). Теперь я поняла, что все это ни к чему; случилось то, чего я
менее всего ожидала... Не с такими мыслями я поступала на курсы,
я верила в свои силы. Я думала, что смогу созидать, смогу вы-
двинуться на научном поприще. Но нет, мое разочарование проис-
ходит и не оттого, что творческой деятельности на этом поприще нет
и не будет. Весь ужас в том, что вокруг нас иное: теории, оторван-
ные от жизни. Детскую психологию у нас читает Викторов; навер-
ное, он никогда не знал и не любил ребенка. Поймите, не оттого
плохо, что существуют разные теории, но оттого, что между ними
и жизнью нет никакой связи. Я знаю методику преподавания, я изу-
чала психологию детской души, но у меня нет сейчас живого чув-
ства, чтобы подойти к ребенку. Постарайтесь понять мою точку зре-
ния — это не опускание рук, здесь только смелость сознания, кото-
рое не боится признать то, что есть. Нравственно обидно, тяжело,
что сейчас приходится учиться для того, чтобы сдать экзамен. Вос-
принимать чужие мысли и перелагать, не приобщив их к самой себе.
Да, я далека от жизни, и она где-то далеко от меня.
Я молчал и не возражал, слушая ее, мне это было отлично по-
нятно. Мы условились, что в 10 часов вечера, когда кончатся ее
уроки, я зайду к ней.
Разговор наш продолжался на те же темы. Я кое-что рассказал
ей о своей жизни.
— Послушайте, Майя, только наперед скажу, что мне трудно
говорить про себя, потому что все — одни слова, одни мысли, не
прилагаемые к делу.
Я говорил ей о том, как мне удалось один год после гимна-
зии прожить свободной жизнью, в которой я хотел не только учить-
ся, но и тут же прилагать часть своих сил. Но вот внешняя сила
пошла наперекор, едва начавшийся рост человека заглох. Мало-по-
малу тени сгущались. Я падал ниже и ниже, потом с большим тру-
дом поднялся. Сейчас у меня нет живого, творческого дела, но оно
будет, от него я не отказался.
Майя с полуслова поняла и одобрила мой «словесный» социа-
лизм.
— Вам до дела недалеко, оно будет у вас,— сказала она.
— А у вас,— спросил я,— или вы не приспособлены, не подго-
товлены к этой жизни, или она ничего не смогла вам дать?
294
Майя немного помолчала и потом с оживлением заговорила:
— Не говорите, что жизнь нам мало или ничего не дала; так
нельзя говорить. Нет, это мы не могли от нее много взять, это я к
ней не приспособлена. Поймите, Сережа, и вдумайтесь: не жизнь
творит человека, а человек творит жизнь. Я много думала послед-
нее время и все отчетливее и яснее представляла глупость моей
жизни. Вот еще что, я забыла про себя... про свою личную жизнь.
Я вся ушла в работу, в уроки, у меня не было близких, не было
семейного уюта. Мне вспоминаются слова покойного отца, который
говорил, что тяжело будет учиться на курсах одной, без семейной
обстановки. Я ему не верила и боролась изо всех сил, как боролась
моя старшая покойная сестра. Й в конце концов он был прав.
Я тогда этого не понимала, а теперь поняла. Я поняла, что у нас,
женщин, больше личных запросов, мы не можем без личной жизни.
Вам легче, личная жизнь не подрывает ваши силы, а мы этого не
можем. Для меня теперь лига равноправия женщин, наши женские
фракции, все женское движение — все это кажется мне ненужным и
смешным. Не знаю, так ли вы меня поняли? Я не против того, что-
бы круг нашей деятельности расширялся, чтобы мы могли делать
все то, что делаете вы, мужчины. Но этого нельзя требовать, это
нужно самим создать. Да, свободу не требуют, за нее борются.
Я не против женского движения, не против разных женских лиг и
журналов, но меня поражает их узость; повсюду кричат: уравняйте
женщину с мужчиной. Но этого мало, это почти ничего.
Вот вы говорили о своем братишке, о том, что у вас близкие
отношения, что вы ему кое-чем сможете помочь, кое-что ему облег-
чить. Так ли это? Подумайте! Вот моя старшая сестра... Я потяну-
лась за ней, пошла той же дорогой, но часто мне становится не-
выносимо. А сестра... она уже в могиле. Упорный труд, несчастная
любовь и, главное, сознание того, что она не сделала то, что хотела,
подорвали ее; она сама прервала жизнь. В одной из предсмертных
записок она писала, что не сможет быть хорошей учительницей, не
сможет дать детям того, что хотела. Нам она писала, что жизнь
стала слишком тяжела.
На курсах мне противно и стыдно за курсисток, их ничто глу-
боко не интересует — я говорю о наших филологичках,— все изуча-
ется, чтобы сдать экзамен и получить хорошую отметку. Люди ще-
голяют чужими словами. Раньше у праздной барышни были ни к
чему не нужные безделушки, теперь их место заняло ненужное об-
разование. Да, это верно для большинства.
Вас, Сережа, спасает чистота и ясность души. Вы выйдете на
дорогу, вы не далеки от дела. У вас та бодрость, которой нет у
нашего времени: вы смотрите на содержание, вас не привлекает
внешняя форма. Вот для вас Бальмонт — буржуазный писатель, а я
зачитываюсь его звучными стихами. Понимаете, у меня та трагедия,
о которой писал Метерлинк,—трагедия одинокого человека с самим
собой в своем кабинете, а вы имеете силы ее не признавать, сты-
дить за это писателя. Я поняла приведенную мысль Герцена, что
наша цивилизация доживает свой век, оставив, правда, будущему
большое наследство, и что в грубой сильной груди пролетариата
заключается возможность новой, более широкой жизни.
Нужно не бояться сознаться, что мы, женщины, сами не сможем
уйти от нашей доли, нужен кто-либо другой, кто бы нас повел. Мы
половинчатые существа. Это недостаток, мне не надо оценивать,
я знаю только, что не смогу создать условий живой, настоящей
295
жизни, когда кругом нет поддержки. Что там ни говори и как себя
ни оправдывай, а все-таки на душе тяжело. Вот кончила я гимна-
зию и получила бумагу; кончила курсы сестер милосердия — новая
бумажка; кончу курсы свои — опять бумага; и как все это далеко
от жизни — начисто бумажные мы люди.
Запись, сделанная в 1916 году в Москве
в период работы в солдатском госпитале
«Пусть говорят, что наш русский мужик необразован, но пусть
лучше молчат те, кто привык ругать сплеча. Пусть солдаты люди
не развитые, но у них живой ум, они жаждут знаний и поймут их,
если облечь в доступные формы».
Впечатления от разговоров с солдатами Лазо противопоставля-
ет впечатлениям, вынесенным из бесед с людьми своего, дворянского
круга. Однажды, придя с очередного дежурства, Сергей говорил
своему товарищу по комнате:
— После бесед с солдатами в голове становится легко, а после
разговора с такими господами, как Леня, Сережа, Боря и Ваня Би-
бери (сынки бессарабских помещиков, учившиеся в Москве), у меня
в голове будто под черепом что-то сжимается.
1.III.1916 г. Москва.
Дорогая мама! Только что получил от тебя письмо и посылку,
по странному стечению обстоятельств, они пришли в одно и то же
утро. Посылка очень обрадовала, тем более, что последние остатки
старой кончились как раз перед этим. Ты спрашиваешь насчет брын-
зы — прислать или не прислать нам? Если брынза есть и это не
будет слишком хлопотливо — пришли. Мы все очень любим брынзу,
и здесь вдвойне все это ценим: городские продукты не только до-
роги, но гораздо хуже по качеству.
В Москве все еще зима, стоят морозы, падает снег, одно лишь
яркое солнце напоминает, что весна не за горами. Для Москвы, по-
ложим, обычное явление, что февраль холодный, вероятно, морозы
продержатся до начала марта, а потом все сразу стает.
У нас не слышно ничего нового, все ждут весны, тогда должны
разыграться крупные события. Насчет нашего призыва тоже ничего
не слышно нового. Если возьмут, так пойду в пехоту, а пока учусь.
В артиллерийское не пойду, так как сейчас нет смысла, а если моби-
лизуют, пойду, нечего «спасаться».
Вот ты, вероятно, помнишь, на днях мне пошел двадцать третий
год. Обычная рядовая жизнь влечет нас вперед, часто не давая вре-
мени одуматься; вот сейчас оглядываюсь на прошлое и, вдумыва-
ясь в будущее, не могу не остановиться на вопросе: ну так что же
мне делать в жизни, как приложить свои силы?
Мамочка, не сердись на меня, если что-либо тебя огорчит в мо-
ем письме, у меня есть только одно чистосердечное желание — по-
делиться всеми теми мыслями, которым пока нет выхода, и они
тяжело гнетут человека.
Да, так что же мне делать? Понимаешь, мама, существуют две
разновидности характеров. Одни люди ищут, чтоб внешние обстоя-
тельства, постороннее влияние дали направление их силам, указали
бы им работу.
Оглядываясь на нашу бессарабскую компанию, я думаю, что
все без изъятия были людьми, не уходящими далеко от той обста-
296
новки, в которой они выросли. Они счастливы, у них мало волнений,
мало сомнений, все понемногу налаживается само собой. Их труд
легко будет плодотворным, так как у них нет разлада ни со средой,
кругом, ни с самим собой. Но природа создала и иные характеры,
у которых на первый план резко и отчетливо выступают личные за-
просы, свое определение жизненного пути. Они хотят пойти по ими
же проложенной дорожке. Они чувствуют, что их самобытная мысль
может создать что-то новое.
Обычно их стремления сталкиваются с мнением и укладом ок-
ружающей среды, борьба часто оканчивается не в пользу новаторов,
они смиряются, они приспосабливаются к старым устоям, и здесь
все на них смотрят косо, так как у них нет ни самоуверенности,
ни практической деловитости, все им удается хуже. Их трудно ру-
гать, осуждать, но не лучше ли просто подумать, как это все слу-
чилось?
К последнему типу людей я причисляю себя. Понимаешь, мама,
есть убеждения, они глубоко, так сказать, въелись в человека. Че-
ловек может пойти против них, они могут остаться неприложенными,
но забыть их он никогда не сможет, они всегда будут угнетать его.
Такое убеждение есть и у меня, оно созрело рано, в детстве; я носил
его в своей груди как самое ценное и дорогое. Вот мои мысли.
Я хочу, вернее, хотел создать себе свою жизнь своими трудами
сообразно со своими способностями. Поскольку я помню, у меня с
ранних лет появилась склонность к научному мышлению, и я ду-
мал, что смогу применить эту способность на деле, поэтому самым
страстным желанием моей юности (не надо скрывать, что она про-
шла) было стать инженером. Скажу проще, я не мог себя пред-
ставить бессарабским сельским хозяином или общественным деяте-
лем. А с другой стороны, я не видел в себе ничего, что бы принуж-
дало меня считать работу в родном краю необходимой.
Вот теперь, скажем, я знаю, что нужно помогать в хозяйстве,
участвовать в общем деле. Но я не мог себе усвоить, почему нужно,
чтобы человек свой зрелый возраст, свои силы отдал тому, что ему
совсем чуждо. Поэтому, я думаю, ты со мной согласишься, что нет
для меня нравственной необходимости непременно в будущем тру-
диться у нас. Ты пойми, что от этого все равно проку будет мало.
Теперь ты меня спросишь, что я думаю делать сам, как я себе
представляю ту работу, к которой стремлюсь.
Когда я кончил гимназию, как я выше сказал, я представлял
свою работу в будущем в качестве инженера; но случилось что-то
неладное, у меня не было ни опыта, ни желания делиться своими
мыслями.
Знаешь ли ты, что я перешел в университет с расчетом вер-
нуться в технологический институт после окончания университета и
воинской повинности. И это не так трудно. Учиться вовсе не труд-
но, и во всяком случае легче, чем работать. В моем плане нет ни-
чего неисполнимого; правда, затратить труда пришлось бы вдвое
больше, чем если бы дело шло без таких «отсрочек». С такими
мыслями я носился до самого последнего времени. Попутно я вспо-
минаю, что ты нас часто упрекала, что у нас слишком много меч-
таний и мало дела; помнишь, летом ты не раз это говорила. Да, ты
права, мечтаний и запросов было много, а дела мало. Верно, я кон-
чил 8 классов и решил не только опять начать учиться, но хотел
работать на практике, хотел самостоятельной жизни. В этом не бы-
ло ничего невозможного. Другим это удалось, мне — нет. Я не смог,
297
не сумел; мне было больно, когда меня расспрашивали об этой;
иные смеялись. Все это верно, они правы, безусловно, я один неудач-
ник, кандидат в лишние люди. Свободы располагать собой у меня
нет и долго не будет.
Человек часто откладывает на завтра то, что могло бы случить-
ся сегодня, но жизнь не ждет, ока идет вперед, поэтому всякие
отсрочки и задержки меня мучают.
Мама, согласись, что мы не так уж виноваты, что иногда толь-
ко мечтаем, но не делаем; иногда нам самим это тяжело.
Но перейдем к практическим вопросам. До сих пор я жил тем,
что времени впереди много и я успею сделать в будущем то, что
мне раньше не удалось. И теперь я полагаю, что смогу быть инже-
нером, смогу учиться до 30 лет. Это не так трудно. Но вот мало-
помалу во мне начала подыматься волна нравственных сомнений:
имею ли я право так долго учиться, когда кругом столько бед, опус-
тошений; после войны нужны будут работники, а мы все еще уче-
ники. Раньше я с легким сердцем брал отсрочку по воинской повин-
ности — не все ли равно, когда отбывать — годом раньше, позже?
Но теперь это не все равно, так как между войной и миром разни-
ца огромная. Я должен дать ответ себе, для чего я учусь, к чему я
себя готовлю. Да, для чего я учусь? Ты себе представляла нашу
будущую жизнь на лоне родных палестин. Хорошо, но если так —
мне незачем больше учиться, и вот почему: общее развитие я уже
получил, а те знания, которые сейчас мне дает университет,— их не
к чему приложить в Бессарабии. Мало того, тем сильнее я буду
чувствовать несоответствие моих знаний и моего дела. Вдумайся,
мама, только в то, что я переживаю. Вот передо мной предметы
моего факультета, они мне дороги, я их люблю, после занятий я
испытываю чувство глубокого удовлетворения. Но к чему эти зна-
ния, раз они ни к чему не будут приложены. Пойми, каждый день
в университете приспособляет мои мозги к работе научной, после-
довательной, планомерной, но спрашиваю я себя, к чему мне при-
выкать к такой умственной работе, когда после в Бессарабии не бу-
дет соответствующего труда, придется снова ломать себя, снова
приспосабливаться к новым условиям...
Трагизм личной жизни и смерти отпадает, когда человек чув-
ствует себя единицей целого человечества и признает смысл своего
существования в результатах работы и пользы, которую приносят
эти способности человечеству.
* * *
В последнем письме я давал свою оценку нашей жизни в учи-
лище, должен взять многое обратно. Когда-либо постараюсь подвес-
ти итог всему. Немного скажу о новом укладе жизни, который я
узнал в военном училище.
Ежедневно от каждой роты посылается на сутки определенное
число юнкеров «в наряд», там они в течение круглых суток несут
обязанности дежурных по кухне и еще несут службу в «караулах»,
последний наряд считается самым трудным.
С 8 вечера 29 июля и до 8 вечера 30 июля я нес службу в ка-
рауле. Караулы состоят из «караульного помещения», в котором на-
ходятся две смены часовых и разводящий по местам. На постах
стоит одна смена (всего три смены). При одном караульном поме-
щении может быть один или несколько постов. У нас был один
пост. Стояли мы среди леса, вдали от училищных зданий и охра-
298
няли пороховой погреб — небольшой деревянный дом; шагах в пят-
надцати от него находилась палатка. Один юнкер стоит на посту,
сменяясь через два часа, а два других с разводящим находятся в
палатке. Разводящий ставит часового на пост, часовой может сойти
только по приказанию разводящего или государя, и когда он стоит
на часах, то ни один военный, будь он прямым начальником или за-
нимай он высший пост, не может давать часовому приказаний. Ча-
совой обязан охранять пост и не имеет права сойти с него, пока не
будет снят или сменен своим разводящим, хотя бы жизни его
угрожала опасность. Часовой вооружен винтовкой. В больших ка-
раулах кроме разводящего назначаются еще караульные офицеры,
которые имеют право снять часового. Часовому нельзя сидеть, петь,
курить; винтовку он держит как хочет и может ходить вокруг поста.
На войне бывают случаи, когда разводящего убивают, тогда посы-
лают телеграмму государю и с его разрешения снимают часового
или просто ослабевший часовой падает в обморок, простояв полто-
ра или двое суток. Если часовой покинет пост, то его расстреляют.
Нам рассказывали случай, когда часовой, почувствовав ужасную
резь в животе, съел огарок от свечи; стоявший в карауле офицер,
вместо того чтобы замять дело, доложил по начальству, и солдат
поплатился 20 годами каторжных работ, которые потом были за-
менены одним годом тюрьмы. Неделю с лишним назад на том же
посту, на котором я стоял, был следующий случай: на стрельбище
перед училищем производились опыты с удушливыми газами; ветер
внезапно изменил направление, и облако направилось в сторону ле-
вого угла нашего лагеря. Часть юнкеров роты с левой стороны угла
была переведена на другую сторону. Затем облако стало прибли-
жаться к пороховому погребу, разводящего как раз не было, юн-
кера запасных смен намочили платок, но часовой не берет, так как
он не имеет права принимать вещи от постороннего; уже облако
газов окутало человека, весь бледный прибежал помощник дежур-
ного офицера, совершенно растерявшись, он приказывает (не имея
на то права) часовому сойти с поста; тот не сходит. К счастью, об-
лако было не из густых, и юнкер остался жив и здоров. Разводя-
щего не было потому, что он ходил спросить у дежурного офицера
разрешения снять часового, а сам он может его только сменить.
Я был в 1-й смене и стоял в следующие часы: 8—9 вечера, 1—3 но-
чи, 7—9 утра, 1—3 дня, 7—8 вечера. Спать я мог только следующие
часы: 11—1 ночи, 5—7 утра; но в нашей палатке стоял такой холод,
что, несмотря на шинель, спать (на голых досках) почти не было
возможности. Я все-таки спал, но другие не могли даже лечь. Сто-
ять на посту не холодно, так как можно ходить; тихо, спокойно
кругом, высокие сосны подымаются вверх, а над ними звездное не-
бо. Время летит незаметно. Думаешь, картины прошлого проносят-
ся в голове. Военная служба часто требует от нас всего нашего
времени, но тем не менее она не стесняет свободы наших мыслей.
Наоборот, при полном физическом подчинении сами собой всплы-
вают мысли и образы. Дни теперь стоят сырые и холодные; про-
хладная, свежая, северная ночь. И вот я думаю о том, как должна
отразиться хотя бы эта же караульная служба на психике солдата,
а следовательно, и на народной психике. Ведь от германской грани-
цы и до берегов Тихого океана ставят таких часовых. Я задаю себе
вопрос: подавляет ли часового такая служба, как караульная, пора-
бощает его личность? По-моему, нет. Наоборот, от часового требу-
ется много сообразительности, чтобы он знад, как поступить в том
299
или ином случае; эта служба не стесняет гражданского самосозна-
ния, сами солдаты говорят: «Когда я часовой, я больше генерала».
Такая ответственная служба будит его гражданское сознание.
До этого времени мне случалось нести «семейную» повинность, те-
перь я несу военную. И с каждым днем я чувствую себя все более
самостоятельным и взрослым человеком. Нам не раз говорили, что
мы люди взрослые, что нам предстоит ответственная служба. По-
моему, военная служба не имеет в себе ничего полицейского и, пра-
вильно исполняемая, она не должна принижать человека. Другое
дело на практике, когда узкие, ограниченные люди не шли далее
формы — хорошей выправки. Так, устав говорит, что на позициях
ротный командир обязан быть там, откуда ему удобней командовать
ротой. Из этого в японскую войну делали вывод, что ротный ко-
мандир может сидеть в резерве и оттуда командовать посыльными;
теперь, между прочим, ротный командир обязан сидеть в окопах.
Стоя утром на часах, я начал осматривать близкие предметы.
Но вот на стене я вижу надписи. Обычно надписями у нас в уни-
верситете изобилуют все уборные, и надписи — самого различного и
пошлого содержания; но здесь я не нашел ни одной сальной надпи-
си, наоборот, видно было, что людям было грустно и что они ду-
мали, а ведь это так редко случается без принуждения извне. Когда
я стал читать, мне сразу стало хорошо, я взглянул на сосны кру-
гом, на только что вставшее солнце и не мог не любоваться.
* Л Л
Вот несколько картинок из нашей жизни. Сегодня дежурный
офицер — поручик П.; мы его хорошо знаем, так как он наш под-
ротный и каждый день ходит с нами на строевые занятия. В начале
восьмого утра, когда поют молитву, появляется П., после молитвы
осматривает юнкеров: «Юнкер Ш., как у вас вычищены сапоги?
Взводный, за чем вы смотрите, пять суток ареста». Это слабая сто-
рона — наказывать не виновного, а старшего. Наш взводный по ухо-
де П. громко жалуется: «Что ж, господа, с вами по-человечески
обращаются, а вы подводите...»
В этот же день за обедом одна рота подошла к столу не в ногу,
П. кричит: «7-я рота, кругом, шагом марш!» И рота идет обратно,
потом снова подходит к столам, П. ее снова отсылает, она, наконец,
в третий раз пришла хорошо, а все это время тысяча с лишним че-
ловек стоит «смирно» и ждет минут 20—25.
Или все мы уже выстроились в столовой к завтраку, но молит-
ву не поем, так как дежурный офицер еще не пришел. В это время
к нам подходит помощник начальника училища, полковник П.; он
заметил опоздание дежурного и тут же, не стесняясь присутствием
юнкеров, делает ему выговор: «Что это за непорядок, опаздываете,
здесь тысяча двести человек выстроились, а вы сидите в дежурной
комнате, чтобы мне этого больше не было».
Наша рота вернулась с молебна, стоит еще в строю; поручик К-
ходит перед фронтом, вдруг слышится его грубый и неприятный
голос: «3., вы стоите, как беременная женщина, это черт знает что,
3., вы слышите, это вам я делаю замечание; двое суток ареста,
неделю без отлучки!» Конечно, все это исключительные случаи, и
бывают они не каждый день. Бранных слов у нас не применяют.
Военную службу можно оценивать с двух точек зрения. Одну точ-
ку зрения можно назвать идеальной; в этом случае за мерку я бе-
ру то лучшее, которого может достичь сознательный человек, кото-
300
рый знает, что он прежде всего и больше всего ответствен перед
самим собой; в этом случае военная служба кажется лишней и не-
нужной. Иными словами говоря, если бы все люди дошли до той
степени развития, которого мы достигли, то весь этот строй жизни,
основанный на подчинении и принуждении, сам собой исчез. Но вот
другая точка зрения, назову ее реальной. Забудем на минуту о тех
достижениях, которые может воспитать в себе человек, и посмотрим,
на какой ступени развития находятся люди в данную минуту.
И здесь перед нами открывается много безотрадных перспектив. Как
ни трудно мне это говорить, но сильная власть все еще продолжа-
ет служить фундаментом нашего государственного строя. И дума-
ется, что долго это еще будет, так как много людей на свете, кото-
рые хотят жить в свое удовольствие вопреки интересам других.
При этом мне невольно вспоминается определение Кропоткина:
«Война не что иное, как вооруженный грабеж».
В Северо-Американских Соединенных Штатах, где почти нет
войны, там царит другая дисциплина — дисциплина промышленная,
она также держит людей в определенных рамках, быть может, не
менее тяжелых.
Я мог бы быть гармонично развитой личностью, задатки были
богаты, но этого не случилось со мной. Насколько я не могу по-
жаловаться на свое здоровье и вижу, что сильнее и выносливее мно-
гих других, настолько я отлично сознаю и не могу не сознавать, что
гармония внутреннего душевного мира у меня надорвана. Нашему
организму, чтобы быть здоровым, нужен правильный обмен веществ,
так и здоровой психике необходим обмен добрых, здоровых пережи-
ваний, новых мыслей, впечатлений, иначе равновесие будет мало-по-
малу нарушаться. У алкоголиков происходит особая болезнь, назы-
ваемая циррозом печени. Все пищевые вещества, прежде чем по-
пасть в кровь, проходят через печень, туда же попадает и алкоголь,
отравляя печень. Следствием этого является целый ряд отдельных
воспалений клеток печени, в том или ином месте клетки погибают,
на их месте образуются рубцы из простой соединительной ткани.
И чем сильнее мы отравляем себя алкоголем, тем больше рубцов
появляется на печени, последняя делается при этом все меньше и
меньше. (Работа доцента Кабакова «Физиология здорового и боль-
ного человека».)Я думаю, что в нашем мозгу при продолжитель-
ном восприятии им тяжелых и гнетущих впечатлений происходит
процесс, аналогичный циррозу печени. Хотя этот процесс и неуло-
вим при наблюдении мозга, тем не менее мы можем, наблюдая
других или следя за самим собой, ясно видеть, как мало-помалу
покидают нас лучшие спутники жизни: слабеет научное мышление,
падает самостоятельная работа мозга; человек не сам ставит себе
задачи и находит себе призвание, а ждет, чтобы то или иное воз-
действие извне упрощало его судьбу.
На основе самонаблюдения я заметил, что, несмотря на то, что
напряженная умственная жизнь прошла, тем не менее память о ней
сохранилась. Теперь я также могу ответить на вопрос, который ког-
да-то сильно волновал меня: имеем ли мы нравственное право на
умственное самоусовершенствование, когда кругом столько людей,
которые далеки от удовлетворения самых элементарных потребнос-
тей?
Теперь я отвечу: да, человек имеет право на умственное со-
вершенствование, если только его мысли не будут праздной и пустой
игрой ума. Мне невольно при этом вспомнились слова одного ша-
301
пивца 1 перед отправлением на фронт, он говорил: «Пусть те, кото-
рые остаются в тылу, продолжают научную работу, пусть культур-
ная работа не прерывается, иначе трудно будет ее возобновить по-
том». И с этими словами мне хочется обратиться к тебе, Люся2,
и вообще к вам, женщины. Мы, мужчины, теперь будем надолго
оторваны от обычного, мирного течения жизни, быть может, те,
которые вернутся, огрубеют, утомятся. И в это тяжелое время
женщины должны хранить и передавать дальше то лучшее, до чего
дошли люди. Вы должны помешать колесу жизни повернуть назад.
Скажу несколько слов о нашей одежде и пище. На одежду по-
жаловаться нельзя, хотя она и не претендует на новизну и изящест-
во, но тепла и удобна. Особенно нравятся мне простые сапоги из
грубой кожи: они, правда, немного тяжелы, но зато нисколько не
стесняют и не портят ноги. Пищи достаточно, но желудок варит ее
плохо. Я, да и многие юнкера, страдаем сильной изжогой. Жало-
ваться в такое тяжелое время на пищу грех, но беда-то вся в том,
что, когда нам дают по кружке «готового» чая с сухим хлебом, в
расписании меню, подписанном начальником училища, значится «ко-
фе с пряниками», то же самое относится и к завтраку, и к обеду.
Я думаю, что солдату на Руси отлично жилось бы, если бы с ним
обращались как следует и тратили бы на него все отпущенные день-
ги. Между прочим, наше училище считается одним из первых по
дисциплине и наукам. Особенно оно выдвинулось после пятого года,
когда юнкера принимали деятельное участие в «усмирении» беспо-
рядков в Москве. За такое «доблестное» поведение нашим шефом
назначен Цесаревич и к знаку, получаемому при окончании учили-
ща, прибавлены мечи.
* * *
Дорогой друг!3 Тебе жизнь больших городов кажется светлой и
радостной. Из наших рассказов ты видела напряженную умствен-
ную жизнь с широкими устремлениями и интересами. Не знаю, что
ты нашла бы сама и что ты найдешь, когда попадешь в Москву или
Петербург. Мне кажется, что ты составила по нашим рассказам
слишком розовую картину. Ты видела достижения. Легко, свободно
и вдумчиво ты относилась ко всему, что мы вынесли оттуда, из за-
манчивой дали столицы. Но ты не учла труда, благодаря которому
я это получил, ты не знала про ту упорную умственную работу,
которую проделываешь, когда сталкиваешься с вопросами жизни, на
которые никакие готовые программы не могут дать ответа. Прихо-
дилось раскидывать много мусора, прежде чем найти хоть что-либо
ценное.
Я боюсь даже тебе советовать ехать в большой город, его шум
тебя оглушит, зимний холод не даст выйти на улицу, одиночество
может задавить и для работы не оставит сил. Мы не замечаем и не
ценим многое из того, что окружает нас. Помни, что в этой жизни,
которую я вел, не было ни удобной хорошей квартиры, залитой
светом, с короткой лестницей, не было заведенного домашнего рас-
порядка, не было на кого положиться. Я в своей студенческой жиз-
ни не знал семейного уюта, не знал музыки, жил почти без жен-
1 Студент университета имени Шанявского.
2 Люся — двоюродная сестра С. Лазо.
3 Здесь С. Лазо также обращается к двоюродной сестре Люсе,
302
ского общества. Я не сломился, мой характер от этого только за-
калился. Но если случится то же самое с тобой, быть может, ты не
расцветешь, а завянешь.
Летом 1915 года я все это не сознавал, я видел в тебе челове-
ка исканий, запросов и оценил их на свой масштаб. Но за рождест-
во и после пасхи во время пребывания в Одессе я понял, что ты
мало приспособлена к самостоятельной студенческой жизни... Дело
вот в чем: не ты мало развита, нет, наша русская жизнь слишком
груба, и тебе придется тратить силы не только на учение, но и на
преодоление внешних препятствий, и ты, конечно, нисколько не ви-
новата в том, что русская жизнь так груба. Вы в Одессе жили, быть
может, очень гармоничной жизнью.
Вот, например, из моих знакомых курсисток нашего кружка
большинство знает только один, только упорный, ничем не прикра-
шенный труд. Меня глубоко тронули слова одной курсистки, она
сказала: «Помните, в прошлом году на масленицу мы катались на
лыжах, а потом возвращались из Петровского-Разумовского на роз-
вальнях, а ведь это был самый радостный день за весь год». Чтобы
понять жизнь русского студенчества, я расскажу об одном человеке,
с которым я познакомился в училище, студенте Лебедеве. Немного
сгорбившись, с большой головой и большими грустными глазами.
В один из первых дней по поступлении в училище каждого спра-
шивали, что он кончил и где учился. «Кончил математический фа-
культет Генуэзского университета, был на пятом курсе кораблестро-
ительного отделения политехникума»,— раздался ответ. Сначала я
мало сходился с ним, вообще с натурами замкнутыми сходятся ма-
ло-помалу. Но теперь мы большие друзья. Вот что я узнал от него.
Кончил он реальное училище в Херсоне, поехал учиться за границу,
сначала в Германию, потом в Англию, и на второй год окончатель-
но осел в Генуе, где поступил в политехникум и одновременно за-
нимался в университете. Получал он из дому немного, но ему уда-
лось всюду находить себе работу как преподавателя русского язы-
ка и другие заработки. За годы студенческой жизни он изъездил
всю Западную Европу, был в Турции, Индии, Египте. Когда он рас-
сказывал про свои путешествия, я мельком заметил: «Вы, наверное,
привезли с собой кое-какие вещи из Индии».
— Нет, представьте себе,— возразил он,— я никогда не приво-
зил себе вещей, с меня достаточно было одних впечатлений.
Я пишу не то, что следует. Это все еще мало характеризует его.
Самое верное то, что этот человек попал в условия, которые развили
все его силы и способности, не потеряв ничего. Просто не верится,
что он каждый день вставал в 7 утра и ложился в 2 часа ночи
и это не утомляло его. И его жизнь удалась потому, что он жил
среди людей в полном смысле этого слова, он жил в стране с вы-
сококультурным уровнем, свободным веселым населением, исполнен-
ным сознания своего достоинства.
Рассказывал он про толстые скамьи резного дуба, испещренные
надписями; много столетий подряд сидят за этими скамьями студен-
ты.
«Да, — говорил Лебедев, — итальянский студент не чета русско-
му, он умеет веселиться, нрав у него живой и веселый». Когда он
начинает рассказывать, все лицо его оживляется, глаза блестят, он
не может спокойно стоять на одном месте. На его долю выпало
много работы, но и много веселья, много самых разнообразных впе-
303
чатлений. Он лично знал Максима Ковалевского '. Слушал лекции
Кюри1 2 в Париже, беседовал однажды в Брюсселе с бельгийским ко-
ролем. И несмотря на все это, человек удивительно скромный, ни-
когда он не вставит в разговор мудреного слова, раз он как-то
сказал: «Наша русская интеллигенция ужасно любит мудреные сло-
ва, но это переходный период». Лебедев назначен у нас старшим
классного отделения, и сколько у нас ни безобразничают в классе,
он никогда ни на кого не пожалуется и никому не сделает резкого
замечания, у него хватает человечности смотреть спокойно на чу-
жие выходки и не выходить из себя. Раз я привел выдержки из
Шопенгауэра3, не называя автора. «Ах, это Шопенгауэр,— сказал
Лебедев,— я очень люблю этого философа, он не запутывает своих
мыслей, не делая их достоянием узкого круга специально подготов-
ленных голов, а требует от своих слушателей только доброй воли и
ясного сознания». Часто мы сидим вдвоем, он говорит о своей сту-
денческой жизни, проведенной под лазурным небом Италии: то, что
он рассказывает, не представляет ничего особенного, это пережива-
ния, знакомые каждому из нас, но за всем этим скрывается полная
жизнь. Я смотрю на Лебедева и думаю, как я мог бы развиться,
но этого не случилось. Но не надо грустить, в жизни, быть может,
есть нечто более важное, нежели осуществление наших надежд и
желаний.
Вчера вечером я рассмеялся в строю на вечерней перекличке,
так как юнкер, производивший расчет роты, крайне неумело пода-
вал команду; за это я получил замечание, или, говоря юнкерским
языком, «пистон», а завтра мне предстоит докладывать об этом
своему полуротному, поручику П., тому самому, который перед обе-
дом дважды возвращал роту обратно. Придется постоять несколько
часов под винтовкой или лишиться на некоторое время отпуска, но
это меня не только не угнетает, но, наоборот, появляется какое-то
глупое любопытство: вот П. будет выходить из себя и делать выго
вор. Прав был Горький, сказав, что при однообразной русской жиз-
ни и парад — зрелище, на пустом лице и царапина — украшение.
До свидания, дорогой друг. Пиши обо всем, что делается в
Езоренах. Привет Мите и Тусе. Твой Сережа.
...Теперь я стою на той точке зрения, что только одни ясные
мысли могут руководить человеком, только ими он силен. А на-
строения, они не в нашей власти. Они сами собой приходят и ухо-
дят. Я хочу это особенно подчеркнуть, так как в моей собственной
жизни я слишком жил одними настроениями и дорогой ценой запла-
тил за это. Должен сознаться, что в широкой программе, набро-
санной тобой, я не почувствовал целости и единства. Теперь еще,
оценивая свою жизнь, я должен признать громадное значение пра-
1 Ковалевский, Максим Максимович (1851—
1916)—русский буржуазный историк, социолог, этнограф, либе-
ральный политический деятель.
2 К юр и - Скл о до в с к а я Мария (1867—1934)—выдаю-
щийся физик и химик, одна из творцов учения о радиоактивных
элементах.
3 Шопенгауэр, Артур (1788—1860), немецкий философ-
идеалист.
304
вильной постановки вопроса «что же нам делать», и у меня этот
вопрос был поставлен тотчас же по окончании гимназии прямо и
определенно, и, по-моему, правильно, однако дома этому помеша-
ли, но с этими мыслями я не расстался и до сих пор.
И вот ты пишешь про себя, что то дело, которому ты будешь
служить, все еще не определилось, что ты еще сама не знашь, где
найдешь применение своим силам... Если бы меня теперь спросили,
как я понимаю развитие человека, я бы на это сказал так: человек
должен специализироваться только в одном определенном направле-
нии для практического дела, человек должен получить широкий кру-
гозор, которым он сумел бы охватить и осмыслить все, что проис-
ходит вокруг. Полная целостность развития заключается в умении
соединить эти две стороны. Иначе получится или узкий специалист,
или лишний человек. Последние 10 строк представляют из себя, так
сказать, итог моих мыслей о развитии человека. И эту мысль я бе-
русь не только доказать, но и пояснить живым примером из жизни.
Конечно, у каждого человека свои выводы и свои заключения.
И своих выводов я отнюдь не считаю обязательными для других...
Работы в училище много, но дается она легко, даже гимнастика,
бывшая раньше камнем преткновения, теперь делается с удоволь-
ствием. Теперь и отношение офицеров совершенно иное: через
10 дней нас переводят в старший класс (выпуск старшего класса
1 октября). Но для меня самое важное в том добром и спокойном
взгляде на жизнь, который чем дальше, тем сильнее овладевает
мною. Снова человек может подняться и думать о том, как он устро-
ит свою жизнь. Я со стыдом во всем этом сознаюсь, со стыдом пото-
му, что, очевидно, больно плоха была студенческая жизнь, если
нужно было военное училище, чтобы я набрался сил. И это новое
для меня теперь, но довольно известное в былые годы бодрое само-
чувствие появилось; но не скрою, оно медленно, но верно нараста-
ло за последние четыре месяца, нарастало после походов, когда мы,
вымокшие, озябшие и усталые, возвращались в холодные бараки в
лагерях; после бессонной ночи в караульной службе, после несколь-
ких недель, проведенных подряд без отпуска в непрерывной работе.
Я сумел теперь без пристрастия взглянуть на то содержание, кото-
рое влагал в жизнь раньше. Много было ценного, но многое при-
шлось откинуть, так как оно было пробуждено не самим делом,
мыслями, но туманной фантазией.
На строевое занятие мы выходим за город (само училище на-
ходится на краю Москвы), там издали я каждый день любуюсь
видом на Москву, среди моря зданий узнаешь очертания колоколен,
церквей, башен, вышек зданий; и в уме невольно возникает срав-
нение: как на занятиях я любуюсь Москвой, так в моей новой жиз-
ни я хочу оглянуться на прошлое и отличить удивительно замеча-
тельное от серого и обыденного.
16 сентября у нас в училище был вечер, ко мне пришли две зна-
комые курсистки, медички: Юля Тутышкина и еще одна ее товар-
ка; особенно меня тронул приход последней, так как с ней я не
виделся более полугода. К нам присоединились два юнкера II роты
со своими знакомыми — все эти люди участвовали в прошлом году
в нашем кружке, теперь они собрались в несколько иной обстановке.
Моему бодрому настроению прежде всего, конечно, способствует та
правильная рабочая жизнь, которую я веду, затем предчувствуешь
серьезность и ответственность работы офицера. Ведь как это ни
странно, но на этой работе мне, может быть, впервые придется не-
305
посредственно столкнуться с простым народом. Наконец, среди юн-
керов нашей роты у меня хорошие друзья, которые мне не меньше
дороги и близки, чем хотя бы Володя Булат. Каждый отпуск я не-
изменно захожу к прапорщику Соколову. И, оглядываясь на себя,
я сам говорю себе: вырос ты уже, Сережа, но детское, непосредст-
венное не покинуло тебя. Особенно я подружился с прапорщиком
Соколовым и юнкером Лебедевым. Этих людей я никогда не забу-
ду: это люди, которые оказали на меня большое влияние, которых
я признаю умнее и выше себя, а ведь сколько времени я искал и не
мог найти таких людей. Жизнь всегда готова порадовать или уди-
вить чем-нибудь. Если она долго текла равномерно, то может слу-
читься, что в один-два дня сделает сразу резкий поворот, забурлит
с новой силой. То же случилось и со мной в последние три дня;
что-то захватило меня всего сразу глубоко и сильно новым чувст-
вом; и это произошло в такое короткое время и сначала для самого
себя так незаметно, что потом я оглянулся, а затем молча поник
головой. Не спрашивай меня об этом, при встрече или в одном из
следующих писем я расскажу подробнее обо всем. Невольно вспо-
минаются простые и прелестные стихи Пушкина:
Если жизнь тебя обманет,
Fie печалься, не сердись,
В день уныния смирись.
Верь, веселья день настанет.
Большое спасибо за все то, что ты писала мне о Бессарабии,
особенно о маме и Степе. Я отлично понимаю мамино горе, только
напрасно она думает, что мы бежим от нее, если мы говорим, что
нас пе тянет в Бессарабию. В настоящем есть и своя хорошая сто-
рона. Так, военное училище многое сгладило и примирило в моих
отношениях к маме. Прежняя переписка и, наконец, то, что мы мо-
жем друг другу писать простые, хорошие письма. Не согласен я
только с той оценкой, которую ты даешь Степе; твое письмо, скорее,
меня порадовало, тут я вспомнил самого себя в Степины годы. Я не
придаю большого значения Степиным словам о том, что по окон-
чании гимназии он купит себе электрическую машину и все время
будет заниматься опытами с ней. Когда он лучше ознакомится с ми-
ром вокруг, не сможет не увидеть, что электричество только одно
из проявлений той силы, которая разлита вокруг нас, и я не думаю,
что он вырастет настолько узким человеком, что предпочтет знаком-
ство с одним электричеством. Иными словами говоря, зная Степу,
я не боюсь, что электричество заслонит от него божий мир, он не
настолько близорук. Наоборот, эти Степины слова меня обрадова-
ли, он мне показал, что он может сосредоточиться на одном от-
дельном явлении и все силы отдать его изучению. Да, и затем я йе
вижу ничего плохого в том, чтобы со временем Степа работал по
электричеству и технике, это мне слишком хорошо понятно. Не ис-
пугало меня и то, что Степа любит бродить один по полям, ведь это
говорит только о самостоятельности и силе характера. По-моему,
пути развития человека могут быть разные, лишь бы чувствовалось,
что он живет полной жизнью, а в Степе я это всегда чувствовал.
С этим письмом посылаю письмо Софье Михайловне, допиши на
нем адрес и пошли его. Пиши обо всем, что делается у вас. Привет
дяде Ване и другим.
С. ЛАЗО.
306
20-IX-16 г. Москва. Алексеевское училище.
Не помню, писал ли я тебе или нет про наш студенческий кру-
жок. Возник он после рождества, когда мы решили прочесть не-
сколько рефератов. Теперь мы аккуратно собираемся каждое вос-
кресенье. кто-либо из членов читает реферат. Вот темы рефератов
за это время:
1. Естественная наука и ее значение для выработки мировоззре-
ния в жизни человека.
2. О воспитании; какими знаниями мы должны дорожить боль-
ше всего.
3. Работа женщин в студенческих организациях.
Все три реферата были прочтены курсистками-медичками. Гото-
вится реферат «О характере» (студент-технолог).
Наш кружок можно назвать удачным, этому много способство-
вало то, что все члены его — люди простой, здоровой психики. У них
за рабочую неделю накопилось достаточно переживаний, чтобы ими
поделиться друг с другом. Эти люди научили меня непосредственно
и просто брать жизнь такой, какой она есть, они заразили меня
добрым настроением рабочих людей. Да и как не быть добрым
этим людям, выросшим в хорошей семейной обстановке. Вот техно-
лог Ф. недавно вернулся с Урала, где работал на заводе целый год.
У него в Москве три сестры и два брата, он считается главой
семьи (с ним я познакомился недавно, с его братьями и сестрами
был раньше знаком). Редко в ком я находил столько общего, как
в нем. Одних лет со мной, он в 1912 году, как и я, поступил в
технологическое училище, только он студент 5-го курса, а я юнкер
Алексеевского училища. И я спрашиваю себя: сделала ли узкая
специализация в практической работе из него узкого человека? На
это дает ответ выписка из записной книжки, куда я занес сведения
и впечатления о технологе Ф. в день моего знакомства с ним,— вот
что там было записано:
«Ф. ростом чуть ниже меня, фигура немного сутуловатая, вид-
но, человек крепкий. Лицо бледное и немного усталое, носит отпеча-
ток продолжительной и упорной работы. Лицо немного вытянутое;
голова покрыта длинными черными волосами. Выражение лица спо-
койное, взгляд добрый, немного улыбающийся. Я с ним разговорил-
ся и как сейчас слышу его ровный голос: «Что ж мы, русские, под-
ножный корм для иностранцев? Россия дикая и некультурная стра-
на, разве у нас есть общество и общественная жизнь? Грустно,
очень грустно, но наша родина это страна отдельных народностей,
объединенных правительственной властью.
А рабочие? Я слыхал на Урале разговор с одним рабочим, на
вопрос— чего он будет добиваться после войны — рабочий ответил,
что они будут добиваться свободы, будут бить и жечь. И этот вы-
вод,—продолжал Ф.,—я считаю характерным: все чего-то хотят, но
никто ничего определенного не знает. Но вообще между тамошними
(т. е. уральцами) и здешними (московскими) рабочими большая разни-
ца, последние куда сознательнее. А интеллигенция? Наше студенчество
едва ли можно считать интеллигенцией, и большого значения я ему
не придаю (этот вывод Ф. повторил несколько раз, видно было,
что он много думал над этим). Я видел интеллигентных рабочих,
это главным образом работающие в определенной специальности.
Народ крепкий, сознательный; по знанию экономических вопросов
заткнет за пояс любого студента, правда, быть может, он будет
выражаться не нашим ученым языком. А среди учащейся молодежи
307
только небольшой процент можно назвать интеллигентами. Единст-
венное, быть может, исключение составляет Петровская сельскохо-
зяйственная академия, и когда я думаю о нашем безотрадном по-
ложении России, то больше всего надежду в будущем я возлагаю на
рабочий класс». Про свою деятельность технолога Ф. говорит, что
приходится много работать, чтобы быть хорошим инженером, а не
инженером на 250 рублей в месяц. На доходном месте придется
все силы отдавать делу, забросив все, не имеющее непосредствен-
ного отношения к делу инженера.
Заговорили мы о Горьком. «Какое отрадное явление в рус-
ской жизни; человек изломан, исковеркан, а он все поет добрую
песню, в этом огромная заслуга Горького». «Л буржуазная публика
его не любит»,— прибавил я. Для меня Ф. не новый тип, во многом
он напоминает того офицера, с которым я подружился перед при-
зывом в училище. От таких людей веет силой, настойчивостью, го-
ворят они спокойно и за каждым их словом чувствуется глубоко
пережитое. По нашей книжной классификации это тип интеллигента-
марксиста. Хочу при этом сказать, что, по-моему, человек только
тогда узнает, вернее, познает жизнь, когда он сумеет преодолеть
ее трудности, сумеет быть активным работником.
18.1.1917 г. Красноярск'.
Дорогой Боря!
Почему ты ничего не пишешь? Даже если бы ты написал мне
в Иркутск, я получил бы, так как оставил там заявление о пересыл-
ке писем в Красноярск, и уже получил таким путем письмо от мамы.
Нашлась ли моя записная книжка? В вещах ее нет. Если ты еще
не послал посылки, то напиши мне сейчас об этом. Чертежных
принадлежностей совсем не надо покупать: в здешнем писчебумаж-
ном магазине можно достать недорого небольшую отличную гото-
вальню и все необходимое для черчения. Итак, если посылка не
послана, напиши об этом, не покупая принадлежностей для черче-
ния, и прибавь к моему списку книг следующие: 1. М. Туган-Бара-
новский, «Социальные основы кооперации». Ц. 3 р. 25 к., магазин
студенческого книгоиздательства на Моховой. 2. Петражицкий, «Ос-
новы эмоциональной психологии» или «Введение в изучение права и
нравственности». Ц. 1 р. 25 к. 3. Посылаю в этом письме бланк
подписки на издание «Русская литература XX в.». Я внес задаток
2 р. и получил две книжки; возьми столько книжек, начиная с
третьей, сколько вышло. Ну, пока довольно о делах. Да, смотри не
потеряй подписной бланк. Книжки теперь стоят дороже, о чем я
был уведомлен книгоиздательством.
Живется мне хорошо. С работой справляюсь легко. Здесь не
только мы занимаемся с солдатами, но два раза в неделю с нами
занимаются батальонные командиры.
Погода стоит отличная: солнце, сухой мороз, обычно по утрам
до —15°, днем до —10°, бывает мороз и до —20°, больше пока не
было. Ужасные морозы были в Красноярске до рождества, когда три
недели подряд температура не спускалась ниже —30°. Было несколь-
ко случаев замерзания часовых на постах. Ну, а теперь хорошо.
Правда, часто здесь дуют ветры, и хотя ветры дуют с юго-запада,
но ветер очень холодный, температура —12°, —15°, но это не страш-
1 После окончания военного училища С. Лазо' получил назначе-
ние в Красноярск в 15-й Сибирский запасной полк.
308
но. Никаких меховых вещей я себе не покупал, это совершенно
лишнее. Да, я только переделал папаху. Купил еще большие теп-
лые валенки, в них я отправляюсь на целый день за город, под
башлыком закутываю голову шарфом, связанным Марией Констан-
тиновной, при этом никакие морозы и ветры мне не стрлшны. Если
увидишь Марию Константиновну, поблагодари ее от моего имени
за шарф.
Как я уже, кажется, писал тебе, окрестности Красноярска го-
ристы, горы покрыты мелким молодым лесом, так как здесь раньше
всего вырубали лес, а настоящая вековая тайга не ближе 30—
40 веост.
На днях я целый день гулял в окрестностях Красноярска и
поднялся верст двадцать вверх по течению реки. Верст 15 выше го-
рода начинаются скалистые горы серого камня, напоминающие
гранит. Большие утесы так и врезаются в самое русло реки. Я вле-
зал на эти горы; особенно трудно лезть по глубокому снегу, глуб-
же 1 аршина, до того разогреешься, что шинель сбрасываешь и пе-
рекидываешь через плечо, а пот градом катится со лба; вот про-
бежит заяц-беляк или перелетит стая рябчиков.
Думаю, что удастся получить два-три дня свободных и съездить
в вековую тайгу с кем-либо из моих солдат-охотников, мне обещали
разыскать медвежью берлогу, можно поохотиться на оленя, глухаря,
рябчика. Предвидя это, я выписал из дома свое ружье. До свида-
ния, крепко целую тебя.
Твой СЕРЕЖА.
Красноярск, Батальонный переулок, д. 25. Хромова, кв. Прокофье-
вой, прапорщику 15 Сиб. стрелкового запасного полка.
29.1.1917 г. Красноярск.
Дорогой Боря!
Письмо твое от 15-го получил 23-го, спасибо за пересланную
книжку. С нетерпением жду от тебя посылки. Напиши поскорее,
что ты смог достать. Я уже писал тебе, что готовальни и чертеж-
ных принадлежностей покупать не надо.
Живется мне очень хорошо. Жизнь незатейливая, но здоровая
и спокойная. Занятия в роте проходят легко и незаметно. Вот толь-
ко два раза в неделю офицерские занятия, тянут прапорщиков;
я пока ничего, разбираюсь, но большинство ни гугу.
Я уже, кажется, писал тебе, что никакого полушубка я себе
делать не буду, да и фуфайку под шинель одеваю изредка. Я даже
полюбил наши хорошие зимние дни, когда солнце так ярко светит,
а темная полоса тайги на горизонте кажется темно-синей.
Раз во время своих прогулок по окрестностям города, вылезая
на крутой берег реки, чтобы сократить путь, я чуть не свалился;
неприятно было лежать на крутом откосе, не имея возможности
пробраться выше и чувствуя, что каждую минуту можешь скатить-
ся вниз.
С нетерпением жду своего ружья, которое я просил мне вы-
слать, поеду в тайгу, там можно будет поохотиться на глухарей,
рябчиков, зайцев-беляков. Можно будет поехать на волков с поро-
сеночком. Обещали уже нам разыскать медвежью берлогу. В лесу,
кроме того, водятся лоси. Зимою очень легко их бить, нужно толь-
ко найти его след и проследить зверя на лыжах, по глубокому
снегу ему трудно идти, и через 5—6 часов он падает в изнеможе-
нии, но последняя охота меня не привлекает.
309
Надеюсь, что твое здоровье поправляется и ты себя чувству-
ешь хорошо. Как твои экзамены?
Пока всего хорошего, целую тебя. Твой Сережа.
Красноярск, Батальонный переулок, д. 25, Хромова, кв. Про-
кофьевой.
5.11.1917 г. Красноярск.
Дорогая мама!
Получил вчера твое письмо и открытку; первое шло 15, а вто-
рое — 17 дней.
Сегодня не успел, а завтра пошлю телеграмму с просьбой вы-
слать ружье; дело в том, что офицер может взять солдатскую вин-
товку, но она совершенно не пригодна для охоты.
Погода стоит отличная; правда, по утрам мороз бывает до—20°,
а зато днем температура подымается до 0°, а на солнце до плюс 7°,
так что капает с крыш.
Полушубок я себе не сшил, так как он мне не нужен,— даже
под шинель я редко когда одеваю фуфайку. У большинства офи-
церов здесь вовсе нет такового; к тому же в морозы больше —15°
солдат не выводят на занятия. Шубу же можно сшить недорого:
шкурка молодого барана, легкая, с длинной волнистой шерстью сто-
ит 35 р. Казенная офицерская шинель рублей 25, да за шитье
10 рублей. Не думай только, что я мерзну; хотя зима продлится
до апреля, но большие холода прошли.
Служба в роте идет хорошо, об усталости и говорить нечего;
наоборот, думаю, что многие студенты сильно разленятся на воен-
ной службе. Я же пользуюсь досугом для чтения. На днях я жду
из Томска знакомого прапорщика, который привезет мне атлас с
чертежами по машиностроению, а я здесь себе выглядел хорошую
и недорогую готовальню и думаю серьезно заняться черчением. Мне
везет на людей, здесь я познакомился с административно-ссыльными,
но об этом — при встрече.
В одной роте со мной служит прапорщик-студент Силин, не-
давно получил от него небольшую книжку стихотворений со сле-
дующей надписью: «Божьей волею прапорщику Лазо с пожеланием
не быть таковым в скорейшем времени. Автор. 1917». Признаться,
я не предполагал, что Силин — поэт; на вид он бойкий, остроум-
ный, жизнерадостный юноша; сколько ему лет, затрудняюсь сказать,
но судя по внешнему виду и зная, что он два года пробыл в универ-
ситете в Томске, думаю, что он моложе меня. Еще более был я
удивлен, узнавши, что он женат на народной учительнице, которая
уже четыре года успела прослужить в глухой деревне. За короткое
время нашего знакомства я не только подружил с ним, но и успел
к нему привязаться. К чести его, скажу, что стихотворения ни-
сколько не сделали из него писателя и доля успеха нисколько не
замучила его простой и искренней души.
На днях я был у него и познакомился с его женой, бывшей
учительницей. Живут они очень скромно: на стене висели две не-
большие картины, писанные масляными красками рукою Силина.
На картине были изображены виды Сибири. Жена его, со славным
хорошим лицом, была одета очень просто, а по-нашему — даже бед-
но. Я пришел, когда они кончили обедать. Жена начала приготов-
лять чайную посуду, а Силин взял висевшую на стене гитару и не-
громким голосом запел романс на стихотворение Кольцова. Помню
еще, он показал мне стихотворение, в котором прославлялся подвиг
русского солдата, который получает кресты за храбрость и умирает
310
за веру, царя и отечество; это стихотворение он написал по прика-
занию начальства в Иркутском военном училище. На юнкерском
вечере оно было напечатано, и публика раскупала его нарасхват,
многие ставили по 10 и по 25 рублей. При этом в разговор вме-
шалась жена: «А мы в это время сидели без копейки денег, едва
было на что жить...» Много ли нужно людям, чтобы быть счаст-
ливыми?
Одновременно с этим письмом посылаю бандеролью книжку его
стихов, написанных им два года тому назад. Не берусь судить об их
достоинстве, обращу внимание только на три стихотворения на
страницах 56, 57, 58. Когда ты получишь книжку, прочти их в пер-
вый же вечер громко Степе.
Много читаю о Сибири, сам наблюдаю, расспрашиваю, особен-
но про те условия, в которых живут ссыльные. Чем больше стано-
вятся мои знания в этом направлении, тем сильнее становятся мои
симпатии к здоровой стране, которая не знала рабства, где помещи-
ки не развращали крестьян и где в одиноких селах среди России
незаметные «политиканы» продолжают свою культурную работу,
разыскивают среди народа талантливых самородков. Они главным
образом и создали в Сибири могучее кооперативное движение.
Я думаю, в моих воспоминаниях Сибирь останется страной здоро-
вой и могучей, где так хорошо можно набраться сил человеку, утом-
ленному нервной суетой нашей жизни. А уж страшного в ней ни-
чего нет. Знакомство с Сибирью, быть может, пригодится когда-ни-
будь, почем знать?
Часто думаю здесь о наших домашних делах, вспоминаю тебя,
Степу... Да, насчет вегетарианства у Степы: по-моему, хотя это и
причиняет неудобство в хозяйстве, все-таки вегетарианство надо
поддерживать.
Еще раз спасибо за те деньги, которые ты мне дала на проща-
ние, я прибавил к ним со своей стороны толику и использовал их,
но об этом — при встрече.
Крепко целую тебя и Степу. Передай мой поклон Степану Льво-
вичу. Привет Вале. Скажи Агафье, что я ее не забываю. Когда
будешь в деревне, передай Штефану и всем нашим, что в далекой
Сибири я вспоминаю Езорены.
Красноярск, Батальонный переулок, 25, дом Хромова. С. Лазо.
Письма С. Лазо матери и младше,му брату 1
Дорогие мои!
Милая мама и милый мой Степа! Пишу десятого декабря утром
со станции Иркутск, куда я только что приехал. В городе один за
другим время от времени громыхают артиллерийские выстрелы.
Сейчас иду в девятый полк и, конечно, сразу попаду на работу, тем
более что меня здесь немного знают. Думал написать тебе отсюда
открытку, но боюсь до поры до времени тебя беспокоить, пересы-
лаю это письмо в надежные руки в Красноярск, оттуда его тебе
перешлют, если что случится...
1 8 декабря 1917 года в Иркутске контрреволюционные элемен-
ты подготовили мятеж против Советской власти. С. Лазо был по-
слан из Красноярска с отрядом ® Иркутск, где ему поручили коман-
довать группой отрядов революционных солдат и красногвардейцев.
311
С вещами я уже распорядился. Все личные бумаги, дневники
и т. д. перешлют вам по почте. Я их всецело посвящаю Степе и все
дневники, которые лежат в письменном столе в Кишиневе; чужие
письма постарайся по возможности отослать адресатам или унич-
тожить. Передай мой братский поцелуй Боре. Думаю, Степа, ты
тоже будешь революционером, как твой брат.
Крепко целую. СЕРГЕИ ЛАЗО.
10.XII.1917 г., г. Иркутск
25 декабря 1917 года, г. Иркутск, Военно-топографический от-
дел, Центросибирь. Для меня.
Дорогая мама!
Пишу второе письмо из Иркутска. Возможно, первое не было
получено, так как я его послал без марок. Поэтому вкратце сообщу
пережитое за это время. 5 декабря я уехал в Ачинск и Канск —
уездные города Енисейской губернии, а оттуда по делам Исполни-
тельного Комитета в Иркутск. Я приехал туда 10 декабря в разгар
боя революционных солдат с юнкерами, который поднялся из-за
введения в городе и округе Советской власти. Через несколько ча-
сов после приезда я был с винтовкой в руках на передовой линии.
20 декабря был выбран в Военно-революционный комитет и ут-
вержден Окружным бюро Советов Восточной Сибири комендантом
города Иркутска с правами начальника гарнизона. Пришлось на-
лаживать заново жизнь гарнизона. Прежде всего прошла приемка
оружия и увольнение юнкеров. Потом пришлось налаживать охрану
города, караульную службу и т. д.
Чем дольше живу в Иркутске, тем больше втягиваюсь в рабо-
ту и, очевидно, надолго останусь здесь. Вошел в Центральный ко-
митет Восточной Сибири. Со своими новыми обязанностями справ-
ляюсь без особенного затруднения. На свою новую должность смот-
рю только как на временную; как только наладится работа в гар-
низоне, подыщу себе преемника и займусь чисто советской работой
в Иркутске.
Много пришлось пережить за это время. Здесь впервые выхо-
дишь на арену действительной революционной борьбы. Красноярск
был, в сущности, хорошей школой, так как оппозиция к власти Со-
ветов даже среди сибирского крестьянства, которое теперь отлич-
но организовано, было все время ничтожно.
В Иркутске, конечно, обстановка иная.
В эти дни, когда в городе трещали пулеметы и винтовки и
шла непрерывная канонада, разрушались здания, подымались по-
жары, в эти дни, когда мирные жители страдали несравненно боль-
ше, чем мы, военные, в эти дни у меня не было ни жалости, ни чув-
ства страха перед этим разрушением, нет этих чувств и теперь.
И не потому, что я человек жестокий, а потому, что мы, социа-
листы, понимаем, что это открытая борьба, это стремление порвать
те цепи, которые долгие годы угнетали народ, разрушить те базы,
которые служили источником неисчислимых страданий.
И я не закрываю глаза, я лучше, чем кто-либо другой, знаю
громадную разруху жизни в России, но и последняя не повергнет
меня в уныние. Мы видим наряду со старым, которое рушится без-
возвратно, мощные ростки новой жизни. И пусть все упрекают
Советы в тех бедствиях, которые происходят, я не брошу этого уп-
река им. Наоборот, Советы, и они одни, могут дать выход из по-
ложения.
Идет великое разрушение. Старое падает тем решительнее, чем
312
сильнее и основательнее подгнило в своей основе. И где были те,
которые бросают нам упрек, во все годы войны, войны, порожден-
ной противоречиями нашего уклада жизни? Не они ли призывали к
новым и новым потокам крови? Ну да все равно. Вопрос решает-
ся не спорами, а классовой борьбой.
В Иркутске стоит на редкость теплая погода, т. е. не опускается
ниже —20°, днем —8—10°. Красавица Ангара все еще не стала.
Ослепительное солнце. Пиши, что делается у вас в Бессарабии.
Какова политическая ситуация? Из газет трудно вынести определен-
ное мнение. Как прошли выборы в Учредительное собрание? Что
делается сейчас у вас? В своих письмах ты очень мало пишешь
об этой стороне жизни. Что теперь с Борей, где он, что делает?
Как себя чувствует Степа? Как идут его занятия? Чем он интересу-
ется?
Вообще, как поживают наши бессарабцы, наши «славные дво-
ряне», которым, увы, мало помогает геральдика и представить се-
бя в прежней обстановке очень трудно. Жизнь заставляет
по-прежнему думать над рядом вопросов, несколько и над самой
жизнью. Теперь все переживаешь иначе, глубже, сосредоточеннее
и спокойнее. Но главное, основные положения, во имя которых ра-
ботаешь,— неизменны. И пусть народ не организован, мы не поло-
жили рук. И нам, революционерам, если только мы искренне рабо-
таем, конечно, приходится переживать минуты тяжелого раздумья
и сомнений, но после них выходишь с новыми силами.
Не ударило мне в голову и вино нового положения, несмотря
на то, что в моем распоряжении сейчас отличный автомобиль, сам
я живу скромнее, чем когда бы то ни было, живу в общежитии
Центросибири, и сегодня первый день с 4 декабря, когда я смогу
лечь раздетым. Жизнь строится, новая жизнь, и строится как-то
иначе, чем ее направляло течение вещей, и ближе к тем задушев-
ным мечтам, которые носил с раннего детства.
Твой СЕРГЕИ.
12 С. Лазо
Документы периода гражданской войны
Донесение Сергея Лазо
11 марта 1918 года.
Сообщаю положение дел с Семеновым. 1 марта занята ст. Дау-
рия. Противник в панике бежал при первых орудийных выстрелах.
5-го с бою занята станция Шарасун. 8-го заняли пустую ст. Маци-
евскую. Отступая, семеновцы взрывают путь, увозят аппараты, кас-
сы, билеты и частные грузы. 8-го разъезд № 86... занят китайскими
солдатами. 9-го с полномочиями Центросибири ездил в Маньчжурию
для переговоров с китайским главнокомандующим. Китайцы заяви-
ли, что в течение семи дней семеновцы не будут пропущены через
границу. Китайские войска за разъезд № 86 не переходят, о даль-
нейшем запрошен ими Пекин. Официально предложил китайцам или
разоружить Семенова, или выдворить из Маньчжурии. Нами даны
гарантии неприкосновенности китайцев. Гражданская война не пе-
рейдет границу. Китайцы заявили, что ими запрещен набор семе-
новцев в Китае и что они строго нейтральны. Сейчас Семенов сво-
бодно хозяйничает на дороге. Семидневный перерыв, который кон-
чается 14-го, даст возможность противнику только оправиться после
разгрома и стянуть свои силы. Я вынес впечатления, что китайцы
Семенову не помогут и даже тяготятся им, но за Семеновым стоит
чья-то сильная рука. Даурия — удобная база, положение наше проч-
но, но мы лишены возможности преследовать врага за границей.
Семеновцы вооружены винтовками и пулеметами. Теперь у них
имеются и орудия. Лично подтвержден факт бесчеловечных ис-
тязаний, грабежей и расстрелов над мирными пассажирами со сто-
роны семеновцев.
Бюллетень
12 мая 1918 г.
В 6 часов утра завязался бой с семеновцами. Неприятель по-
дошел к станции Могойтуй и начал обстрел наших войск, прибыв-
ших для операции против врага. Наши части перешли в наступле-
ние, меткими первыми ударами нашей артиллерии заставили артил-
лерию противника замолчать. Было подбито нами и брошено про-
тивником одно орудие. Наша пехота наступала цепями широким
фронтом, на флангах — казаки Аргунского полка. Вскоре одна ро-
та неприятеля попала под перекрестный огонь пехоты и кавалерии
и бежала, оставив одного убитого нами. Войска преследовали бе-
гущего противника, не оказавшего никакого сопротивления на про-
тяжении 23 верст до станции Ага. В 6 часов вечера наши войска
подошли к Аге. Наш бронированный поезд с артиллерией и пуле-
метами ворвался на станцию, и произошел непродолжительный по-
следний бой. Противник в панике бежал. Ст. Ага закреплена за на-
ми. Силы неприятеля определяются в три орудия, до тысячи пехоты
и кавалерии со многими пулеметами. Наши потери ничтожны. Убит
один казак, несколько раненых. Потери противника выяснить вполне
не удалось. Пока найдено свыше 200 трупов. Наши войска вели се-
314
бя великолепно. Сотни вновь сформированного Аргунского полка
принимали горячее участие в разведке. Перед боем и в самом бою
проявили большую устойчивость и оказали незаменимую помощь на-
шим войскам. Пленных и раненых семеновцев нет. Захвачены на
станции Ага запасы овса, сена, мяса и орудия. 13 мая наши части
преследуют неприятеля, который отошел к Булаку. На других
участках Забайкальского фронта без перемен. Прифронтовое каза-
чество поднялось на защиту Советской власти и спешно мобилизу-
ет новые силы.
Командующий ЛАЗО.
к «Сергей Лазо». Воспоминания и документы ОГИЗ,
«История гражданской войны». 1938 год
Бюллетень
25 июля 1918 года.
Разъезд 85-й. На фронте без перемен. Перебежчики последнее
время передают сведения о провокаторских приемах семеновских
банд, употребляемых для привлечения в свои ряды большого ко-
личества людей. Семенов нанял несколько японцев и корейцев, пе-
реодевает их на станции Маньчжурия и направляет с криками и
музыкой на Мациевскую. Тех же японцев он ночью направляет об-
ратно в Маньчжурию и, переодевая снова в японские одежды, днем
опять отправляет торжественно на фронт. Какого-то переодетого
маньчжурского парикмахера выдает за сына японского генерала Ку-
роки. Раздает в Маньчжурии своим бандам табак и прочие на-
грабленные в кооперативах Забайкалья товары. Семенов заявляет,
что эти подарки доставлены ему для раздачи японской императри-
цей. Семенов забрал весь закупленный московским кооперативом
товар на сумму 620 миллионов рублей, продал две электрические
станции и пр. Весной, производя насильственную мобилизацию ка-
заков и желая привлечь их на свою сторону, переодевал некоторых
своих бандитов в форму военнопленных, выдавал их за мадьяр, ука-
зывая населению, что оно должно воевать. Теперь все узрели вранье
Семенова, никто ему не верит; банды Семенова разбегаются, ки-
тайцы побросали оружие и ушли; даже офицерство, самый надеж-
ный до сих пор элемент, стало подозрительно для Семенова. Пере-
дают об организующихся офицерских заговорах против Семенова,
над которым установлена постоянная слежка со стороны офицер-
ства, дабы он не мог убежать с награбленными деньгами, не поде-
лив между всеми. Несколько раз китайцы стреляли по Семенову,
но последний под градом пуль убегал, причем был убит адъютант.
Китайские власти, видно, тоже недовольны Семеновым. Китайская
делегация обещала обезоружить Семенова, для чего им необходим
только известный срок. Она подтверждает все вышесказанное о Се-
менове.
За последнее наступление перебежчики передают, что убита и
ранена масса семеновцев. Живут тревожно; каждый офицер с собой
носит штатское платье, чтобы в критический момент переодеться.
Прошлое воскресенье паника охватила всех семеновцев.
В Маньчжурии офицеры гримировались и переодевались даже в
японские костюмы. Разнеслась молва, что большевики захватывают
Маньчжурию.
к «Сергей Лазо». Воспоминания и документы ОГИЗ,
«История гражданской войны». 1938 год
12*
315
Договор командующего Забайкальским фронтом
с командованием китайских войск
30 июля 1918 г.
Мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны, начальник штаба,
главнокомандующий китайскими войсками для временно охранной
стражи в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги
на территории Хэйлунцзянской провинции, с другой стороны, коман-
дующий Забайкальским фронтом, в целях поддержания мира меж-
ду Китайской республикой и Российской республикой Советов ус-
ловились о нижеследующем:
1. В течение пяти недель мы постараемся принять все меры к
разоружению Семенова.
Мы гарантируем, что в течение этого срока не пропустим Се-
менова и особый маньчжурский отряд через русско-китайскую гра-
ницу. О результатах своевременно сообщим.
2. Ни в коем случае советские войска Забайкальского фронта
не имеют права перейти русско-китайскую границу, а также и вой-
ска Китайской республики не имеют права перейти русско-китай-
скую границу.
3. Советские войска Забайкальского фронта располагают глав-
ные силы на станции Даурия в сторону Читы.
4. На разъезде 86 ввиду удобства расположения войск и на-
хождения там воды располагаются передовые посты китайских и
советских войск, силой каждый не более шестидесяти человек.
5. Все вышеустановленное входит в силу со дня его подписа-
ния обеими сторонами.
Начальник штаба главнокомандующего китайскими войсками
для временной охранной стражи в полосе отчуждения Китай-
ско-Восточной железной дороги на территории Хэйлунцзян-
ской провинции (подпись).
Старший адъютант штаба главнокомандующего китайскими
войсками (подпись).
Командующий Забайкальским фронтом С. Лазо.
Начальник штаба Забайкальского фронта Рускис.
Июль 30 дня 1918 г., станция Мациевская.
(Договор был заключен после вторичного
изгнания Семенова с территории Забайкалья. — Ред).
Из списка книг, которые изучал С. Лазо в период
подполья в 1918—1919 гг. во Владивостоке
Маркс. Капитал. Коммунистический манифест.
Энгельс. Положение рабочего класса в Англии.
Ленин. Две тактики. Что делать? (и статьи периода 1917 г.).
Конт. Курс позитивной философии.
Радлов. Философский словарь.
Жан-Жак Руссо. Исповедь.
Кропоткин. Записки революционера.
Каутский. Предшественники социализма. Экономическое учение
К. Маркса.
Меринг. История германской социал-демократии.
316
Шопенгауэр. Сочинения.
Бокль. История цивилизации в Англии.
Мах. Анализ ощущений и отношений физического к психическому.
Миль. Сочинения.
Спенсер. Сочинения (4 тома).
Вольтер. Мемуары и памфлеты.
Фихте. Назначение человека.
Штраус. Сочинения.
Бухнер. Сочинения.
Зомбарт. Пролетариат.
Клаузевиц. Сочинения.
Апушкин. Русско-японская война (т. I, II, III).
Бартлет (Элис Ашмед). Осада и сдача Порт-Артура.
Гамильтон. Записная книжка штаб-офицера во время русско-япон-
ской войны.
Кинай. Русско-японская война. Официальное донесение японских
главнокомандующих сухопутными и морскими силами (т. I, II).
Парский. Воспоминания и мысли о последней воине (1904—1905).
Инчикава. Этика японцев.
Бринк. Внутренняя баллистика и свойство порохов.
Будаевский. Курс артиллерии.
Гейден. Армия и флот в современной обстановке.
Г иров. Курс двигателей внутреннего сгорания.
Бауэр и Лаше. Судовые турбины.
Маршаль. Как самому строить маленькие судовые турбины.
Петровский. Научные основы беспроволочного телеграфа. Руковод-
ство железнодорожного машиниста, мастера депо и его помощ-
ника.
Пери. Курс высшей математики для инженеров.
Салтыков-Щедрин. Сочинения.
Успенский. Сочинения.
Чернышевский. Сочинения.
Вересаев. Сочинения.
Короленко. Сочинения.
Гарин. Сочинения.
Горький. Сочинения.
Герцен. Былое и думы.
Аксаков. Сочинения.
Джек Лондон. Сочинения.
Диккенс. Сочинения.
317
Личная переписка и записи С. Лазо
периода 1919—1920 гг.
Ольга и Ада! Милые, милые, мои дорогие!1 Вчера получил твою
записку и говорил с А. Г.2. Я отлично понимаю твое состояние и
гнетущую атмосферу Русского острова. Сейчас будем рады тому,
что мы живы, а увидеться придется не скоро. Так много нужно
рассказать тебе. Мое отношение к переживаемым событиям такое
же, как было весной... Временами приходится очень трудно, но есть
хорошие товарищи.
Твой СЕРГЕИ. 20 июля 1919 г.
Листок из записной книжки С. Лазо
Запись 31 декабря 1919 года, Владивосток.
Итак, Новый год настал. И в голове уже роятся воспоминания
прошлых лет, пережитых годовщин. Как не схожи они были меж-
ду собой... Вспоминаю... Один в забытом углу глухой деревни за
изучением любимой химии. Затем Новый год в городе, и все дома
уныло и незаметно. Мама с советами пораньше идти спать. Но вот,
хоть и не оторвавшись от родного дома, я как будто стал свобод-
ным; Новый год проходит радостно у других, в большом старин-
ном доме, где есть «близкие». Потом... потом с каждым годом все
более тускло горит жизнь, это не яркий огонь, а небольшое пламя
светильника, и даже трудно разглядеть, как проходит этот Новый
год несколько лет подряд. И если различаются чем-нибудь эти
унылые годы, так разве только тем, что в последний из них я был
взаправду болен.
Но вот старое оборвано внешними событиями, для которых се-
мейный гнет оказался легкой паутиной, и легче от этого. Итак, я
где-то далеко, за тысячи верст, на дворе сибирский мороз, а ты,
вернувшись с «обязательной» встречи, торопливо пишешь несколько
строк, и хочется излить в них всю горечь души, больной бездейст-
вием...
А весь следующий день в бурю и непогоду ты осматриваешь
окрестности, ходишь по замерзшей безлюдной реке, чуть не обры-
ваешься с обледенелой скалы и с какой-то дрожью впервые вхо-
дишь в тайгу и ищешь в этой новой природе «своих» линий и кра-
сок...
Еще через год работа и работа, и с удовлетворением чувству-
ешь, что любимому делу жертвуешь не только все свои силы, но не
побоишься отдать за него жизнь.
1 Письмо, написанное С. Лазо жене О. А. Лазо вскоре после
рождения дочери Ады. Письмо написано в д. Сергеевна, где в июле
1919 года проходил съезд представителей партизанских отрядов и
трудящихся Приморья.
2 Анна Георгиевна Ловыгина — учительница, жена
партизана Ловыгина, которая жила некоторое время вместе с
О. А. Лазо на Русском острове. (Личный архив семьи Лазо).
318
Теперь снова затишье... бывает такая тишина перед грозой, а в
ее безмолвии слышатся стоны и рыдания. Неужели там, где раньше
все росло, теперь забытая нива, где колосья безжалостно обрезаны
грубой рукой, и вспоминается песня, где говорится, что лучше по-
гибнуть в неравной борьбе...
Одни дают мало, но они дают все; другие дают много, и они
ничего не дают. Кто дал больше?..
«Те, кто делает революцию наполовину, лишь роют себе мо-
гилу».
Январь 1920 г. Владивосток.
Дорогая Ольга!
Я сейчас живу у Нины1. Меня это очень устраивает, так как
у нее есть для меня возможность хорошо заниматься.
Пока мы не установили никакой платы. Я только приношу хлеб,
помогаю ей в домашнем хозяйстве — ношу воду, приношу ежеднев-
но молоко для Тани. Я надеюсь на ближайшее время получить ряд
продуктов у железнодорожников, но это не наверняка. Напиши мне
свое мнение, как ты думаешь, не стесняю ли я Нину, а главное, не
боится ли она? Я думаю, что мое присутствие только помогает ей
вести хозяйство, так как я делаю некоторые трудные работы...
Материальная сторона дела играет второстепенную роль. Хотя
я сейчас у Нины в долгу, но думаю этот долг возместить. Самое
главное — насчет опасности. Я пробовал было заговорить по этому
вопросу, но мне сговориться трудно.
Напиши мне свое мнение, тем более, что мы думали первона-
чально, что мое пребывание будет временным, а теперь оно стало
постоянным. Других удобных квартир нет.
Наша работа здесь идет полным ходом. Вышел .№ 3 «Комму-
ниста», который при сем прилагаю. На праздники (подразумевается
рождество и Новый год.— Ред.) состоялась общегородская конфе-
ренция, на ней обсуждались вопросы о текущем моменте...
С запада на днях нами получена связь с Сибирским централь-
ным комитетом.
К 15 декабря Советская Красная Армия заняла Барнаул, Ново-
николаевск, Томск, Тайгу. После этого никаких сообщений о поло-
жении сибирского советского фронта не было. Сопротивления Совет-
ской Армии никто не оказывает, и нужно думать, что Советская
Армия находится сейчас в районе Красноярска.
Быстрое наступление Советской России застало чехов совершен-
но врасплох и сопровождалось разрухой, которая не имеет себе
равных. Под Омском взята в плен сорокатысячная армия со всем
командным составом и десять генералов, а также всевозможные
громадные запасы, на эвакуацию которых в нормальных условиях
потребовалось бы два месяца...
Правительства Колчака фактически не существует, и о нем да-
же перестали писать. Во главе дела встал атаман Семенов, как
будто на основании приказа Колчака, но в действительности бла-
годаря влиянию Японии.
1 Нина — Данилина Антонина Кирилловна, близкая знакомая
Ольги Андреевны Лазо, жила с дочкой Таней на Ботанической ули-
це в доме священника Никольского. Была в то время беспартийной.
Квартира ее была вне подозрений, и С. Лазо в период подготов-
ки к восстанию жил у нее. В настоящее время А. К. Данилина —
член КПСС, живет в Ленинграде.
319
На Востоке влияние Японии укрепляется с каждым днем. Че-
рез Дайрен, Харбин следуют японские эшелоны в Забайкалье. На
днях во Владивостоке высажен крупный японский десант. Телеграм-
ма сообщает, что союзники решили предоставить охрану трех даль-
невосточных областей одной Японии и решили эвакуировать все
остальные войска.
Таким образом, в результате падения Колчака положение после
некоторых колебаний вполне определилось, и Япония получила то,
к чему она здесь давно стремилась. Оправдался тот прогноз, ко-
торый я ставил в своей, резолюции на пасхальной конференции.
Очевидно, Япония получила полную свободу действий, и мы дол-
жны ждать самого реакционного курса внутренней политики и энер-
гичной борьбы с партизанским движением.
Изменение курса уже сказывается в назначении Семеновым на
ответственные посты своих лиц. Так, во Владивосток назначен се-
меновский полковник Вериго. Я думаю, что в скором времени на
Востоке создадутся очень тяжелые условия для работы.
Нам также известно, что японцы организуют экспедицию для
подавления 1-го Дальневосточного советского полка, и возможно,
что в скором времени Сучан станет ареной вооруженной борьбы.
В городе 3 января состоялась однодневная забастовка протеста
против интервенции и расстрелов. Забастовка прошла очень удачно.
Твой СЕРГЕИ.
Письмо написано С. Г. Лазо из Владивостока, где он жил нелегально,
руководя подготовкой восстания в городе, поэтому-то он и пишет об опас-
ности для Нины и ее дочки, так как его могли обнаружить у них и арес-
товать.
Личный архив семьи Лазо.
Из записной книжки Лазо
1 января 1920 года.
В эти напряженные дни подготовки восстания, когда приходи-
лось работать круглые сутки, вырывая случайные свободные часы
для сна, в эти дни не чувствовалось усталости, работа захватывала,
иногда даже просто было как-то неудобно отдохнуть, когда знаешь,
что еще что-то нужно сделать, к кому-то надо сходить. Товарищи по
квартире, у которых мы работали, удивлялись такой работоспособ-
ности и не раз говорили об этом. Они простые обыватели, привык-
шие в определенные часы ложиться и вставать, привыкшие к опре-
деленным часам работы, не испытавшие, наверное, того подъема
тех сил, которые дает работа, подходили и ко мне и к другим с
этой обывательской точки зрения. Эти люди твердили мне скучную
мораль о восьмичасовом сне и необходимости отдохнуть...
Не раз днем, не раз поздней ночью я садился в стороне, чтобы
уйти в себя и обмозговать, осмыслить ход той работы, которая ле-
жала на руках, всевозможные повороты, зигзаги и толчки, которые
могут встретиться.
Я не знаю, как лучше передать ощущение этих минут. Я выска-
зал, где найден закон, который говорит, что человек должен спать
восемь часов, который отрицает возможность сделать завтра в два
раза больше, чем было сделано вчера. Но есть другой закон, много
раз подтвержденный жизнью, о том, что в работе и борьбе крепнет
и растет человек...
320
Из письма С. Лазо одной из приморских подпольных
партийных организаций 1
Дорогие товарищи!
Мне первому пришлось прочесть ваше письмо, в котором вы
вполне справедливо возмущаетесь тем, что вас держат в неведении
и вы не получаете своевременной и точной информации. Это мне тем
более понятно, что я прибыл не так давно из партизан, где мы су-
ществовали не только в полном неведении о том, что делает и ду-
мает комитет, но даже не имели возможности читать газет.
Причины плохой, несвоевременной и неполной информации вас
коренятся прежде всего не в чьей-либо злой воле, а в общих усло-
виях работы. Прежде всего у нас мало работников. Вы должны
знать, что фактически главная тяжесть работы лежит на плечах
всего нескольких товарищей, им приходится каждый вечер быть на
каком-либо заседании, руководить работой комитета и Военно-рево-
люционного штаба, писать листовки, воззвания, декларации, резо-
люции и статьи для газеты «Коммунист». На их руках лежит ведение
регулярной связи с партизанскими отрядами и другими организация-
ми области. Этим же лицам приходится зачастую бегать по все-
возможным личным и партийным делам. Наконец, им же большей
частью приходится выступать официальными представителями коми-
тета в переговорах с представителями других партий и разных ор-
ганизаций. Прибавьте к этому, что никто из нас не имеет вполне
удобной для работы квартиры, необходимых технических средств
(напр. пишущей машинки) и некоторые до сих пор вынуждены за-
рабатывать хлеб своим трудом. За последний месяц для устранения
всех этих препятствий и постановки на должную высоту техники
партийной работы сделано многое. Известное число товарищей в
самое последнее время получило, наконец, возможность жить на
средства организации. Налаживается и техническая сторона работы,
в частности мы будем иметь несколько машинок. За последний ме-
сяц уже удалось поставить на должную высоту связь с партиза-
нами и Никольским. Каждую неделю мы получаем сообщения и по-
сылаем подробную информацию и указания. И, например, в одном
из последних писем с Сучана товарищи говорят, что наша инфор-
мация их вполне удовлетворяет. На днях уезжают двое товарищей:
один для связи с харбинской организацией, другой, Кушнарев, с
подробным докладом в Советскую Россию. Налаживается издание
газеты. Материал для № 4 «Коммуниста» уже готов, и сам номер
выйдет к концу следующей недели, т. е. числа 22—24 января. Сле-
дующие номера будут регулярно выходить каждую неделю. В от-
ношении организации техники и обслуживающих ее лиц дело сей-
час налажено вполне удовлетворительно и не может сравниться с
тем хаосом, который имел место раньше. Помимо газеты за послед-
нее время выпущено всего две листовки: 1) по поводу расстрела
шести товарищей, 2) призыв к забастовке 3 января. Нами составле-
на декларация Ц. Б. к рабочим всех стран, которую мы постараемся
возможно шире распространить и, главное, переслать за границу.
Нами составлена и послана подробная информация в Америку та-
мошним коммунистическим организациям и послу Советского прави-
1 Точно не удалось установить, кому было адресовано настоя-
щее письмо. Написано С. Лазо в середине января 1920 года.
321
тельства Мартенсу. Сейчас подготовляется ряд материалов для Со-
ветской России, копии которых будут посланы вам.
Все перечисленное мною — это очень немного для той работы,
которая должна вестись нашей организацией в связи с теми зада-
чами, которые выдвигает перед нами жизнь, но это уже большой
шаг вперед по сравнению с тем, что было до сих пор.
Скажу еще несколько слов о себе. Я не только был все время
перегружен работой (вся связь с областью лежит на мне, обе лис-
товки, декларации и информация в Америку и передовица № 3 и 4
составлены мною), но я не имел квартиры, где бы я располагал
вполне свободным временем, ежедневно 2—3 часа уходят на стряп-
ню и топку печей... прибавьте к этому сильный холод. Наконец, из
партизан я пришел с хроническим воспалением почек, что время
от времени дает себя знать недомоганиями, прерывающими работу.
Каждый день до пяти я сижу дома. С пяти до 9—10, а иногда и
12 уходит на заседание и текущую работу. Наконец-то на днях я
буду пользоваться пишущей машинкой, что во многом облегчит ра-
боту.
Дорогие товарищи, пусть это только будет первым из того ряда
писем, которые предстоит написать вам. Кроме того, в целях не-
прерывной информации вас я обещаю: 1) вести дневник, составляя
его ежедневно и регулярно пересылая вам; 2) копии всех докумен-
тов и всей переписки, проходящих через мои руки.
Теперь я сразу перейду к самому больному и острому вопросу,
неопределенность которого тормозит работу организации. Это воп-
рос об оценке текущего момента и тактики...
Мы все ищем выхода из того мучительного положения, кото-
рое создалось на Дальнем Востоке. Пять шестых населения Сибири
фактически воссоединены с Советской Россией и только двухмилли-
онное население трех дальневосточных областей продолжает нахо-
диться под владычеством иностранной военной силы и, по сущест-
ву, под непосредственным владычеством одной Японии. О том, ка-
кие причины со всей силой толкают Японию к захвату Дальнего
Востока и какие мешают ей в этом деле, я говорить не буду, от-
сылая вас к пространной статье в № 4 «Коммуниста»—«Япония и
Дальний Восток».
Обращение ко всем организациям РКП (большевиков),
ко всем советским военным организациям и командному
составу партизанских отрядов по борьбе с Японией
Товарищи!
Положение, создавшееся в Сибири и на Дальнем Востоке, вклю-
чая в последний и Забайкальскую область, ставит перед всеми ор-
ганизациями Росс. ком. партии (большевиков) и перед всеми воен-
ными и партизанскими организациями, борющимися за восстанов-
ление Советской власти, ряд в высшей степени важных задач. Оче-
видно, что к весне 1920 года армия Советской России займет Си-
бирь по Байкал и, укрепившись и организовав базу в Иркутске,
будет продвигаться далее на восток. С другой стороны, Япония с
согласия других союзников принимает все меры, чтобы помешать
продвижению советских войск по эту сторону Байкала. Мы знаем,
что Советская Россия... поведет борьбу за воссоединение трех даль-
невосточных областей. О таком решении мы также можем судить по
322
выдержкам из советских газет, помещенных в местной и иностран-
ной прессе.
В этой борьбе с Японией (а других сил нет, так как чехи, аме-
риканцы и другие иностранные войска уезжают, а русские контрре-
волюционные войска численно ничтожны) мы должны оказать по-
мощь советскому фронту. Ничем не прикрытые захватнические стрем-
ления Японии заставят не только рабочих и часть крестьян, которые
со дня антисоветского переворота стали на путь вооруженной борь-
бы, но и все слои населения, за исключением численно ничтожной
кучки спекулянтов разного рода, также стать на путь вооруженной
борьбы. Успех этой борьбы зависит от того, насколько сумеем мы
объединить всю военную работу, наладить связи между всеми во-
енными организациями и партизанскими отрядами, добиться прове-
дения вооруженной борьбы согласно определенному плану, по оп-
ределенной тактической программе и, наконец, необходимо органи-
зовать снабжение оружием, снаряжением и т. д., а также деньга-
ми, которые мы должны получить из Советской России.
Для каждого товарища, знакомого с постановкой военного де-
ла и организацией партийной работы, не может вызвать сомнение,
что борьба с Японией может вестись успешно только при создании
крепкой военной организации, объединяющей руководство всей воо-
руженной борьбой на Дальнем Востоке. Создание такой повсемест-
ной организации, идущей от отдельных отрядов партизан, рабочих
боевых дружин, боевых ячеек в войсках и т. д. к одному военному
центру, объединяющему всю вооруженную борьбу на Дальнем Вос-
токе, представляет в теперешних условиях нелегальной борьбы осо-
бенные трудности. Такую организацию может создать только партия,
в распоряжении которой имеется уже налаженный нелегальный пар-
тийный аппарат, имеются партийные работники, могущие руководить
борьбой.
Дальневосточные организации Росс. ком. партии с сознанием
всей важности задачи должны взять на себя руководство этой борь-
бой. В настоящее время в каждом городе, в каждом крупном рабо-
чем центре Дальнего Востока имеются партийные комитеты комму-
нистов, связанные между собой. Каждый партийный комитет дол-
жен руководить партизанской борьбой в своем районе, стремясь
связаться со всеми отрядами своего района. Таким образом, при
имеющихся связях в самой партии осуществится объединение этой
борьбы.
Дальневосточный областной комитет Росс. ком. партии (боль-
шевиков) решил взять инициативу дела в свои руки и обращается
ко всем партийным организациям, военным организациям и парти-
занским отрядам с призывом помочь работе Д.-в. комитета в деле
организации и объединения борьбы и предлагает принять следую-
щий план:
1. Организовать при всех организациях РКП военно-революци-
онные штабы, которым необходимо организовать, руководить и не-
посредственно вести вооруженную борьбу. В основу взаимоотноше-
ний Воен. рев. штабов коммунистов положены тесная связь между
штабами и их взаимное подчинение на основах военной дисциплины.
Д.В.О.К.Р.П. выработал «организационный» устав Воен. рев. штаба
коммунистов на Дальнем Востоке. Устав этот составлен согласно
резолюции 2-й Всесибирской конференции РКП.
2. Д.-в. комитет созывает возможно скорее конференцию ком-
мунистических организаций трех дальневосточных областей, считая
323
главной задачей этой конференции объединение и организацию во-
енной работы.
3. Д.-в. комитет в ближайшее время предполагает созвать во-
енную конференцию из представителей всех военных организаций,
партизанских отрядов и воен. рев. штабов коммунистов и других
организаций, ведущих вооруженную борьбу в Приморской области.
4. Д.-в. комитет ведет работу по установлению регулярных свя-
зей с Советом Народных Комиссаров в целях: а) получения круп-
ных денежных средств, б) получения определенных указаний по
вопросам тактики.
5. Д.-в. комитет считает, что при создавшейся на Дальнем Вос-
токе обстановке роль руководящего центра, как в силу общих при-
чин (близость к загранице, более легкая возможность наладить свя-
зи с Советской Россией, большая осведомленность о положении в
международном и краевом масштабе) и условий работы (более лег-
кая возможность наладить партийный аппарат и особенно изда-
тельское дело, наличие организованных кадров пролетариата) долж-
на принадлежать городу Владивостоку.
6. Д.-в. комитет не находит возможным вступить в соглашение
с другими партиями для создания единого руководящего органа.
Но в то же время мы считаем необходимым входить в деловые со-
глашения со всеми партиями и организациями, согласными работать
под нашим руководством за победу Советской России и свержение
японского владычества. Январь, 1920 год.
Из письма в Никольск-Уссурийский комитет
Российской коммунистической партии (большевиков)
Товарищи! Вчера, 23-го, нами получена первая записка от вас,
шифр весь расшифрован. Насчет того, что сделка на хлеб состоит-
ся 24 или 25-го, мы со своей стороны многого сказать не можем,—
вам виднее!1 По этому поводу должны сообщить вам следующее:
мы будем своевременно извещены о всяком предполагаемом продви-
жении японцев в сторону Никольска и передадим его немедленно
вам. В случае отправления японского эшелона в Никольск, мы не
допустим этой отправки, либо устроив крушение, либо испортив путь.
Так что возможность увеличения японских сил в Никольске со сто-
роны Владивостока пока вас не должна тревожить. Вас также ин-
тересует вопрос о том, что должен делать сейчас владивостокский
гарнизон. Мы призываем части сохранять спокойствие, не предпри-
нимать никаких сепаратных выступлений, поддерживать тесную связь
с военревштабом, оказывать сопротивление при попытках разору-
жения. При данных условиях мы не считаем возможным какое бы
то ни было выступление воинских частей во Владивостоке.
По поводу намеченного нами срока выступления мы считаем,
что спешить с выступлением не в наших интересах, и если вас к
этому не побудили какие-либо особые причины, то лучше выступ-
ление отложить...
Сообщите, какие отношения установлены у вас с командным
составом; к последнему, особенно к высшему, вы должны относить-
ся весьма осторожно. Не так давно эти командиры... расстреливали
и мучили партизан — теперь они говорят с вами. Если вам нужно
1 Речь идет о сроках восстания >в Никольске-Уссурийском.
324
использовать этих господ как военных командиров, то используйте
их, но лишите их возможности говорить от имени солдат их воин-
ских частей. Для этого в каждой воинской части должен быть соз-
дан свой комитет, с которым вы и сноситесь по всем вопросам.
В частности, относительно (Враштеля), лучше бы было не иметь с
этим зверем ничего общего, ибо то, что он делал в области, доста-
точно известно всем...
Насчет издаваемого вами «Военного вестника» и выдвинутых
в нем лозунгов мы должны сказать, что наша партия таких лозун-
гов в данный момент поддерживать не может. И, конечно, наивно
думать, что, выставив лозунг «прекращения гражданской войны»,
вы облегчите возможность выступления и уменьшите препятствия
на его пути. Ничего, кроме путаницы в умах, этот лозунг не может
посеять.
В понедельник выйдет четвертый номер «Коммуниста», который
мы перешлем вам. По выходе номера мы выпустим листовку по
поводу текущих событий, затрагивающую те же вопросы, какие на-
мечены в листовке, присланной вами. Насчет листовки к японцам
дело задерживается чисто техническими условиями.
Присылайте нам подробную информацию о всем, что делается
у вас в близлежащих гарнизонах, среди партизан. Установлены ли
вами связи с Гродеково? Какие сведения имеете о движении среди
казаков?
Председатель Д.В.О. Военревштаба коммунистов ЛАЗО.
Письмо С. Лазо солдатам егерского батальона
24 января 1920 г.
Товарищи!
Нами получено в 13 часов 30 минут сообщение об аресте вами
офицеров, о том, что это стало известно в округе, и об аресте вами
двух разведчиков.
Нами приняты меры для командирования к вам командиров, но
пока послать не можем, командование должен взять на себя отряд-
ный комитет или поручить одному из наиболее способных товари-
щей.
Нами сейчас ведется усиленная работа по организации и под-
нятию всех воинских частей крепости.
Вы должны быть в состоянии полной боевой готовности на слу-
чай внезапного нападения на вас, не предпринимая, конечно, ниче-
го, что заставило бы врагов напасть на вас первыми.
Сообщите, вынесена ли вами резолюция о признании земства?
Послана ли она? Как вы обеспечены съестными припасами и во-
дой?
Председатель Военревштаба СЕРГЕИ.
Письмо С. Лазо солдатам егерского батальона
25 января 1920 г. 13 ч. 40 м. № 18.
Товарищи!
Дальневост. об. военно-революционный штаб коммунистов ин-
формирован о создавшемся у вас положении. Мы считаем: 1) На-
стал момент общего выступления всего владивостокского гарнизо-
на против атаманщины и Розанова. 2) Выступая, вы ни в коем
325
случае не должны выступать за Советскую власть, так как тогда
союзники разрешат японцам подавить восстание, что последние
легко могут исполнить. 3) Нужно организовать выступление таким
образом, чтобы в первую минуту не дать никакого повода союзни-
кам выступить против вас. Для этого вы должны:
Первое. Заявить о том, что вы не признаете Семенова и
Розанова, а признаете властью Приморскую областную земскую уп-
раву. Немедленно же выносите об этом резолюцию и сейчас же по-
сылайте с этой резолюцией делегацию к председателю обл. зем. упр..
Медведеву. (Помещение обл. зем. упр.— Алеутская улица, угол
Светланской. Если его там не будет, то там вы узнаете, где его
найти.) Медведев должен немедленно сообщить содержание вашей
резолюции представителям союзников.
Второе. Не предпринимайте со своей стороны никаких вы-
ступлений против союзных войск, войск, верных Розанову. Не дай-
те повода напасть на вас. Если где-либо начнется столкновение,
стремитесь его остановить и занимайте чисто оборонительную по-
зицию.
Третье. Поддерживайте тесную связь с Военревштабом ком-
мунистов, не исполняйте ничьих приказаний без нашего согласия.
Мы немедленно сообщим то же всем частям крепости. Нами со-
ставлена подробная инструкция, которая сейчас печатается.
Председатель В. Р. штаба коммунистов СЕРГЕИ.
(На полях имеется приписка Лазо: <Послано егерям и на «Печенгу», 10 час.».)
Приказ № 21
Дальневосточного областного Военревштаба
коммунистов ко всем частям гарнизона
26 января 1920 года. Кр. Владивосток.
§ 1
Сообщаем состояние гарнизона за прошедшее 25 января. Все
части гарнизона, за исключением гардемаринов, преданных Розано-
ву, и некоторых мелких частей, оповещены о выступлении тов. еге-
рей и призваны поддерживать это выступление. Повсюду началась
усиленная работа. Однако еще не всеми частями вынесены резолю-
ции о признании власти областной земской управы, спешите с вы-
несением этих резолюций в тех частях, где это еще не сделано.
До сих пор в гарнизоне все было спокойно. Ревштаб все время
призывал части не предпринимать никаких выступлений и не давать
повода для нападения на них. Настроение всех частей дружное и
бодрое. За исключением ничтожной кучки гардемаринов и офицер-
ства, все части отказываются подчиняться приказам Розанова.
Из Никольска получено сообщение, что там гарнизон готов...
Выступление назначено на сегодняшнее число.
§ 2
Части, не вынесшие еще резолюций, должны немедленно выно-
сить таковые и пересылать в обл. зем. упр. (помещение управы:
Алеутская улица, уг. Светланской). В этих резолюциях вы должны
указать: Первое — что вы не признаете власти Семенова и Ро-
занова и не будете исполнять приказов этой власти. Второе —
что вы признаете высшей властью Приморскую обл. земск. управу
326
и будете исполнять только ее распоряжения. Третье — что вы не
хотите вступать в столкновение с русскими и иностранными воин-
скими частями и не будете выступать из своих казарм. Самое глав-
ное — это быстро вынести резолюцию и переслать ее земству, чтобы
последнее могло начать переговоры с союзниками. Приступайте к
этому немедленно.
§ 3
Организовывайте в каждой части выбранный вами комитет, ко-
торому должна подчиняться часть. Лица командного состава, не
согласные выступить вместе с частью, должны быть арестованы.
Над ними не должно производиться никаких насилий или оскорбле-
ний. Часть приводится в состояние полной боевой готовности, ни-
куда не выходит из своих помещений и не переходит из помеще-
ния в помещение. Устанавливайте связи с частями, находящимися
вблизи нас. Не предпринимайте ничего, что дало бы возможность
союзным войскам или войскам, верным Розанову, напасть на вас
первыми. Берегитесь всякой провокации. Вы должны оказывать
сопротивление только в том случае, если на вас нападут первыми
или будет сделана попытка вас насильно разоружить. В том месте,
где совместно расположены несколько воинских частей, необходимо
создавать объединенный комитет этих частей.
Товарищи, имейте в виду следующее: в данный момент союзни-
ки не находят возможным двинуть первыми свои войска против
нас, они еще не вырешили своего отношения к создавшемуся по-
ложению, и сегодня у них должно быть по этому поводу важное
совещание. Но если вы где-нибудь выступите первыми, то японское
командование сумеет получить разрешение на подавление этого вы-
ступления. Еще раз призываем вас к спокойствию и выдержке.
§ 4
Сообщаем вам, что вечером 25 янв. организовался объединен-
ный оперативный штаб из представителей революционных органи-
заций. Этот штаб будет руководить всем движением и в ближайшее
время приступит к работе. Исполняйте все распоряжения этого
штаба.
§ 5
Сообщайте нам о состоянии продовольствия, обмундирования,
вооружения и состоянии денежных сумм в частях, сообщайте, какие
требования имеются у вас насчет продовольствия. Обеспечены ли
части водой, если им придется выдержать осаду.
§ 6
Сообщаем для сведения всех частей, что егерским батальоном
получен днем 25 янв. приказ коменданта крепости генерала Вериго,
где он приказывает егерскому батальону 25 янв. не позднее
10 часов вечера «восстановить у себя порядок». Егеря, конечно,
приказа не исполнили. Мы этому приказу не придаем большого
значения. И привести своей угрозы в исполнение Вериго не имеет
возможности.
25 января выпущен приказ Розанова об амнистии пленным крас-
ноармейцам и находящимся в тюрьмах и лагерях партизанам. Роза-
нов собирается выпустить массу невиннозаключенных, чтобы еще
строже держать...
(На подлиннике рукой Лазо написано: «Арх. В. Р. Ш. Проект».)
«Сергей Лазо». Воспоминания и документы.
327
Приказ № 1
объединенного оперативного штаба
ко всем частям гарнизона
26 января 1920 года. Кр. Владивосток
§ 1
Объявляется во всеобщее сведение, что в ночь на 26 января
образовался объединенный оперативный штаб, составленный из
представителей всех военно-революционных организаций г. Влади-
востока и его окрестностей. Всем воинским частям, комитетам и во-
енным организациям с сего числа подчиняться только приказам, ис-
ходящим от объединенного оперативного штаба.
§ 2
Сегодня утром, 26 января, коммерческое училище, где находит-
ся егерский батальон, было окружено кучкой гардемаринов и 1 ба-
тальоном инструкторской школы. Благодаря наличию артиллерии в
их руках егерский батальон после короткой перестрелки и стрельбы
из орудий по коммерческому училищу был вынужден разоружиться
и сдаться. Жертв с обеих сторон не было.
§ з
В ночь на 26 января ввиду положения, создавшегося во Влади-
востоке, и резолюций, вынесенных воинскими частями, Приморская
областная земская управа решила взять всю полноту власти на
себя. Ввиду этого объединения оперативный штаб приказывает:
1) оказать земству моральную и физическую поддержку, выно-
ся во всех частях резолюции о признании земства как органа влас-
ти, избранной народом, и непризнании власти и неисполнение рас-
поряжений Семенова и Розанова. Вынесенные резолюции должны
немедленно посылаться в земство с соответственными делегациями;
2) сконцентрировать вокруг комитетов частей все активные си-
лы солдат и офицеров, могущие спаять часть в крепкую, боевую
единицу.
§ 4
Частям входить между собой в тесную связь. В том месте, где
совместно расположено несколько воинских частей, необходимо
создать объединенный комитет этих частей.
§ 5
Части приводятся в состояние полной боевой готовности, не
выходят из своих помещений и не переходят из помещения в поме-
щение. Не предпринимайте ничего, что дало бы возможность союз-
ным войскам или войскам, верным Розанову, напасть на вас первы-
ми. Берегитесь всякой провокации; вы должны оказывать сопротив-
ление только в том случае, если на вас нападут первыми или будет
сделана попытка вас насильно разоружить.
Товарищи, имейте в виду следующее: в данный момент союзни-
ки не находят возможным первыми двинуть против вас свои вой-
ска, они еще не вырешили свое отношение к создавшемуся положе-
нию, и сегодня у них должно быть по этому поводу важное сове-
щание. Еще раз призываем вас к спокойствию и выдержке.
328
§ 6
Товарищи, разоружение егерей не должно повергнуть вас в
уныние. Сегодня утром получено сведение, что восставший никольск-
уссурийский гарнизон совместно с партизанами занял город. В це-
лях защиты товарищей егерей от могущей быть над ними расправы
все части должны выносить резолюции, предъявляя земству требо-
вание, чтобы оно приняло меры к их защите.
Объединенный оперативный штаб.
Приказ № 2
объединенного оперативного штаба
26 января 1920 года.
§ 1
Всем частям, входящим в гарнизон станции Океанской, с по-
лучением сего приказывается:
1) привести в полную боевую готовность все части гарнизона;
2) установить самую тесную связь с соседними частями;
3) произвести разведку на путях в сопки с тем расчетом, что-
бы можно было произвести в критический момент выход в сопки...
В Никольский военно-революционный штаб.
Информируйте о положении в Никольске и районе. Какая власть
создана в Никольске?
Принимайте все меры к расширению сферы своего влияния в
направлении Хабаровска, Гродеково и Владивостока. Союзники,
в том числе японцы, сохраняют пока нейтралитет. Никаких приго-
товлений к отправке японцев из Владивостока не делается. Нами
приняты меры к недопущению отправки японцев. Гарнизон Океан-
ской выступил 26 января пешим порядком на соединение с вами.
Сообщите результаты.
26 января, 12 часов 30 минут, кр. Владивосток.
Объединенный оперативный штаб военно-революционных
организаций.
«Сергей Лазо». Воспоминания и документы. ОГИЗ,
«История гражданской войны», 1938 год.
Приказ № 3
объединенного оперативного штаба ко всем
железнодорожникам от Владивостока до Никольска
27 января 1920 года. Кр. Владивосток.
§ 1
Объед. опер, штаб приказывает немедленно привести в негод-
ность жел.-дор. транспорт. Все паровозы должны портиться; с них
должны уноситься нужные части, в подшипники должны насыпаться
песок и стекло. Необходимо устраивать искусственные крушения.
Товарищи железнодорожники должны сделать все необходимое, что-
бы всякое продвижение было приостановлено.
Общая забастовка не должна проводиться, так как она по су-
ществу не достигнет главной цели — полного прекращения движе-
ния транспорта.
Объединенный оперативный штаб.
329
Оперативная сводка № 9
объединенного оперативного штаба военно-
революционных организаций
На 27 января 1920 года. Кр. Владивосток.
Положение в городе Владивостоке и области на 27 января пред-
ставляется в следующем виде:
26 янв. было произведено разоружение егерского батальона,
находившегося в помещении коммерческого училища. Разоружение
произведено гардемаринами и юнкерами 1-го батальона инструк-
торской школы с Русского острова. После обстрела коммерческого
училища из пулемета и артиллерии егеря сдались. В настоящее
время они разоружены и переведены на Русский остров, где нахо-
дятся в помещении инструкторской школы. Мы должны отметить,
что с самого начала выступления егерей у нас была установлена
тесная связь с ними и наши указания были таковы, что егеря дол-
жны занимать чисто оборонительную позицию и не вступать в бой
первыми, что, как известно, ими и было сделано. В данный момент,
по нашим сведениям, егеря вошли в тесную связь с другими частя-
ми на Русском острове: комитет егерей вошел в состав гарнизон-
ного комитета Русского острова. И в случае выступления на Рус-
ском острове могут быть вновь вооружены и выступят как боевая
единица.
В городе имеются две роты 35-го полка общей численностью до
200 человек при пулеметах; одна из них расквартирована на паро-
ходе «Печенга». С этими ротами установлена тесная связь. С други-
ми мелкими частями связи частью имеются, частью устанавливают-
ся. Не имеется связи с казачьей частью и личным конвоем Розанова.
Установлена тесная связь с матросами на миноносцах и на су-
дах. Настроение среди матросов выжидательное и спокойное. Ин-
цидентов с командным составом не было. Командный состав фак-
тически осведомлен о начавшемся движении, но с его стороны ни-
чего не предпринято. 26 янв. нам сообщено, что все орудия на ми-
ноносцах приведены в негодность. Командный состав узнал об
этом, но с его стороны ничего не предпринято.
На Русском острове, кроме переведенных туда егерей, имеются
следующие наши части: 1) русский легион — 700 человек; 2) мест-
ный батальон — 400 человек; 3) 2-й батальон инструкторской шко-
лы — 600 чел.; 4) 3-й бат. инстр. шк.— 600 чел. и 5) артиллерий-
ский дивизион около 200 человек при четырех пушках. Все эти час-
ти организованы, создан комитет Русского острова. Командный со-
став находится на местах и не принимает участия в работе и ни во
что не посвящен. С комит. Русск. остр, установлена тесная постоян-
ная связь. По заявлению представителей этого комитета, сделанно-
му вчера, 26 янв., объединенному оперативному штабу, весь гарни-
зон Русского острова можно поднять и вывести в полной боевой
готовности по первому приказу штаба. Необходимо отметить, что
большинство русско-островского гарнизона составляют старые солда-
ты-фронтовики, что части там более или менее сконцентрированы
в одном месте, что на Русском острове нет японцев, а имеются
только чехословацкие части, которые, конечно, никого подавлять не
будут. Из верных Розанову войск на Русском острове имеется
1-й батальон инструкторской школы из юнкеров. Этот батальон в
настоящее время находится в городе.
330
Установлено, что в штабе округа и управлении коменданта
крепости вчера царила полная растерянность, большинство служа-
щих не вышло на работу. Сам Розанов перешел на пароход «Орел».
В отношении всех частей, расположенных в городе и на Рус-
ском острове, нами даны категорические указания не предпринимать
никаких выступлений без нашего согласия. Занимать чисто оборо-
нительную позицию. Не переходить вооруженным частям из поме-
щения в помещение. В случае попыток к разоружению части не дол-
жны сдавать оружие вплоть до вооруженного сопротивления, ни в
коем случае не вступая при этом первыми в боевые столкновения.
Со стороны частей в штаб неоднократно поступали запросы о по-
ложении, занятом земством, и предпринятых им шагах, а также о
позиции, занятой союзниками, на что штаб давал своевременные
ответы.
На ст. Океанской 26 января после полудня произошло выступ-
ление 35-го полка. Совместно с авиаторами они двинулись к
ст. Угольной — частью по железной дороге, частью пешим порядком.
Не доезжая Угольной, части оставили поезд и пошли пешим поряд-
ком на дер. Угловую. Ими при этом были высланы парламентеры к
американцам и японцам на Угольную для беспрепятственного про-
пуска. Последние ответили согласием, если только не будет нару-
шен порядок на станции. 35-й полк и авиаторы прошли беспрепят-
ственно.
В ночь на 26 января состоялось удачное выступление в городе
Никольске.
Объединенный оперативный штаб военно-революционных,
организаций.
Приказ № 18
объединенного оперативного штаба
27 января 1920 года.
С получением сего приказывается 3-й роте 35 полка, забрав
боевые припасы и пулеметы, походным порядком при полной боевой
готовности проследовать с проводниками на 55 высоту для прикры-
тия 1-й Амурской батареи. Операция должна быть произведена на
рассвете 28 января с. г. Командный состав батареи должен быть
арестован.
По прибытии на место об исполнении настоящего приказа до-
нести штабу, послав для связи и получения дальнейших инструк-
ций надежных товарищей.
Все боевые и хозяйственные задания и действия строго согласо-
вать с батареей.
Объединенный оперативный штаб.
Приказ № 29
объединенного оперативного штаба
28 января 1920 года.
1-й роте 35-го полка
Приказывается 29 января 1920 года между 7 и 8 часами утра
с проводником от 3-й роты вашего полка выступить из места
своего расположения и походным порядком двинуться в располо-
331
жение 1-й Амурской батареи на 55 высоте. Захватить весь имею-
щийся в вашем распоряжении провиант и военное снаряжение.
По прибытии на место донести в штаб.
Объединенный оперативный штаб.
Приказ № 32
объединенного оперативного штаба
28 января 1920 года. Кр. Владивосток.
Команде миноносца «Богатырь»
В случае, если японское командование потребует «Богатырь»
для конвоирования японских транспортов, приказываем вам испор-
тить машины. Если это не представится возможным, — взорвать ми-
ноносец и всей команде уйти на высоту 55 в распоряжение
1-й Амурской батареи и там ждать дальнейших распоряжений.
Объединенный оперативный штаб.
Николь ск. Военно-революционному штабу
Во Владивостоке ведется усиленная работа по организации воин-
ских частей, создаются повсюду комитеты, выносятся резолюции о
признании высшей властью областной земской управы. Части гото-
вы к выступлению. Движением руководит объединенный оператив-
ный штаб военно-революционных организаций. Ввиду особого по-
ложения города наша тактика: все части приходят в полную бое-
вую готовность, занимают оборонительное положение, не предпри-
нимают никаких выступлений без согласия штаба, в случае попыток
разоружения оказывают сопротивление. У Розанова полная расте-
рянность. Егеря, выступившие первыми, разоружены и переведены
на Русский остров, где находятся среди наших частей; значения
этому не придаем — это последний вздох реакции. Земство согла-
силось взять власть в свои руки, им выпускается декларация. Нами
приняты меры к остановке всякого железнодорожного движения во
Владивостокском узле. Предлагаем установить тесную связь с на-
ми. Наши основные задачи следующие: 1) непризнание власти Се-
менова и Розанова; 2) признание высшей властью земств и горо-
дов; 3) избегать всяких столкновений с союзными войсками.
Объединенный оперативный штаб военно-революционных
организаций.
Приказание № 91
объединенного оперативного штаба
30 января 1920 года, 20 часов. Кр. Владивосток.
Организованный отдел Д.-в. обл. Росс. комп. п. копия ЦБ.
В дополнение приказа № 90 о всеобщей забастовке, приказы-
вается вам в 6 ч. утра завтра, 31 января, через товарищей электро-
монтеров прервать телефонное сообщение в городе. Завтра, 31 ян-
варя, непрерывно поддерживать связь с электромонтерами, чтобы
по первому требованию восстановить действие телефонов.
Нач. штаба Анатолий ГУРАН1.
1 Анатолий Гуран — псевдоним Л азо.
332
Приказ № 94
объединенного оперативного штаба
30 января 1920 года. Кр. Владивосток.
Станция Угольная, частям 35-го и 34-го полков, находящимся
там партизанским отрядам.
В дополнение и изменение приказа № 60 объединенный опера-
тивный штаб приказывает вышеупомянутым частям тотчас по заня-
тии ими ст. Угольной с поселком предпринять наступление в сто-
рону г. Владивостока, а не в сторону г. Никольска, как было ука-
зано в приказе № 60. При этом для сведения и исполнения иметь
в виду следующее:
1) Двинуть главные и лучшие свои силы с артиллерией и пу-
леметами в сторону города Владивостока. Вперед послать броневик,
продвижение по железной дороге производить до станции Седанка,
выслать вперед разведку. На эшелонах можно продвинуть и далее
ст. Седанка, но во всяком случае не доезжая Второй Речки; даль-
нейшее следование производить походным порядком. Оттуда до Пер-
вой Речки перейти около пивоваренного завода и, поднявшись на
высоту, занять старые форты, где ждать наших распоряжений, вы-
слать нам предварительно связь.
2) На пути следования не имеется ни одной крупной розанов-
ской части. Единственно, где могут быть правительственные части,
это на станции Океанской. Товарищи из 35-го полка знают распо-
ложение этих частей (нам не известно, существуют ли они вообще),
и, если они имеются, их не трудно будет ликвидировать. Далее до
Владивостока никаких розановских частей нет. Все части стянуты
розановцами к бухте. Единственно, кто может задержать вас,— это
японцы, официально занимающие строгий нейтралитет. Поэтому мы
и советуем вам слезть, не доезжая Второй Речки, и пойти по льду.
Если с вами будет идти броневик, то пусть он (без всяких флагов)
спокойно направляется вперед. Постарайтесь связаться с нами как
можно раньше.
3) Дополнительно мы обсудили вашу боевую задачу; мы реши-
ли, что если у вас есть броневик, то двигайте его вперед и сами
передвигайтесь вслед за ним. Если вас не будут останавливать, то
продвигайте броневик за ст. Первая Речка, там дорога круто за-
ворачивает в сторону Семеновского и проходит под скалой. Под
защитой этой скалы и должен расположиться броневик. Пехота за-
нимает здания около этой скалы и ждет дальнейших распоряжений.
Никаких неприятельских сил в этом районе нет.
Начальник штаба СЕРГЕИ.
Приказ
объединенного оперативного штаба
30 января 1920 года.
Гарнизону Русского острова приказывается ни в коем случае
не предпринимать никаких активных действий. Выступление должно
согласоваться с общим планом работ штаба. Присылаемая информа-
ция даст возможность определить общее положение частей, подчи-
ненных объединенному штабу.
333
Настроение всех частей и офицеров на нашей стороне. Все ме-
ры предупреждения нашего поражения предприняты штабом. Рус-
ский остров должен ожидать боевой задачи и ни в коем случае не
выступать сепаратно.
Нам предложено союзниками сделать им официальное заявле-
ние о наших требованиях. Предложение это обсуждается союзни-
ками. Никольск устойчиво держится. Имеем связь непрерывную и
живую.
Есть сведения, что Угольная занята броневиками никольцев.
В остальных частях настроение бодрое.
Объединенный оперативный штаб.
Приказ № 1
объединенного оперативного штаба
31 января 1920 года.
Объединенный оперативный штаб военно-революционных орга-
низаций временно, впредь до конструирования власти, берет на се-
бя всю полноту военно-административной власти в районе крепос-
ти Владивосток.
Приказ № 3
объединенного оперативного штаба
31 января 1920 года.
Объединенный оперативный штаб приказывает всем штабам,
управлениям, учреждениям и заведениям военного и гражданского
ведомств, всем частным предприятиям, мастерским, заводам, же-
лезной дороге, почте, телеграфу, телефону немедленно приступить
к текущей деловой работе. Всем должностным лицам оставаться
на своих местах. Виновные в уклонении и неисполнении настояще-
го приказа будут преданы суду.
Приказ № 4
объединенного оперативного штаба
по охране порядка
О. О. шт. приказывает всем штабам, управлениям, учреждени-
ям и заведениям военного и гражданского ведомства, всем част-
ным предприятиям принять все меры к сохранению общественного
порядка и спокойствия.
Начальнику милиции иметь неуклонное наблюдение за сохра-
нением порядка в городе и пресекать всякие попытки нарушения
оного. О всех случаях нарушения немедленно сообщать штабу для
предания виновных воен. рев. суду.
Всякие попытки к нарушению общего порядка и спокойствия,
буйства, грабежи, самочинные обыски, аресты, всякие насилия
над гражданскими и военными лицами будут беспощадно подав-
ляться путем вооруженных сил, виновные будут предаваться во-
енно-революционному суду.
354
Телеграммы С. Лазо
в период деятельности Военного совета
Март 1920 года
Благовещенск—исполком и военком
Хабаровск — начрайона. Военная, вне очереди
Сейчас создался острый конфликт с японцами. Последние де-
сять дней отношения ухудшились, японцами оставлена выдача ору-
жия. После ухода американцев нами захвачена тоннель Кипарисо-
во, не допущен японский караул. Японцев тоннелю не пускаем,
идут переговоры, вчера мне и Медведеву угрожали открытым
столкновением, в конце концов заявили о необходимости обоюд-
ного компромисса. На наше крайнее предложение совместной ох-
раны не согласились. Сегодня окончательно вопрос будут решать,
военное положение серьезное, большего не уступим.
Никольск — комвойск
Вопрос связи кипарисовского тоннеля обсуждался правитель-
стве и комитете. Сохраняйте выдержку и спокойствие, займите все
помещения, теплушки районе тоннеля, отзовите броневик, кавале-
рию Раздольное. Случае прихода японцев к тоннелям не оказывать
сопротивления, не давать повода столкновению. Вопрос находится
стадии разрешения, сделаны представления союзникам.
№ 109 11/111
Благовещенск — исполком и военком
Военсовет приказывает не вызывать первыми столкновения
японцами. Всем командирам на местах не создавать трений с япон-
цами, соблюдать выдержку, хладнокровие. Беспрекословно испол-
нять все приказы Военсовета. Сообщать о всех случаях расхожде-
ния этих приказов требованиями жизни. Данный ответственный мо-
мент необходима полная уверенность, что действия частей области
точно согласованы директивами Военсовета.
15 марта. 20 часов.
Спасск — Хабаровск — начрайонбв
и политуполномоченным
Острый момент прошел. Тоннель в наших руках. Владивосто-
ке японцы предлагают некоторое время русским охранять тоннель,
потом передать японцам, потом японцы уйдут совсем. Наше мнение
вести твердую спокойную линию. Сейчас японцы на столкновение не
пойдут. Конференция коммунистов вполне поддерживает эту пози-
цию.
19 марта 1920 года.
Хабаровск — начрайона
Военная. Шифр обратной проверкой.
Принципиальная точка зрения Военсовета. Все грузы, отправ-
ленные Хабаровск, количестве, превышающем потребности области,
немедленно секретно переправляйте Благовещенск. Особенно важно
немедленно снабдить Амурскую медикаментами, патронами, трех-
линейными японскими винтовками, снарядами трехдюймовыми Вик-
керса. Считаем снабжение Амура делом первостепенной важности.
Немедленно отвечайте, что сделано, что можно сделать. Решено Бла-
335
говещенске создать патронный завод, немедленно пересылайте гиль-
зы, станки, прочее необходимое заводу.
20 марта 1920 года.
Записка
о порядке снабжения Амурской области
1. Требования Амурского исп. ком. подлежат исполнению пол-
ностью, в первую очередь материалы для обмундирования на де-
сять тысяч человек, также медикаменты.
2. Уполномоченным по снабжению назначается... Он должен
представлять через два дня письменные доклады Военсовету о
произведенной работе. Также непрерывно извещайте Благовещенск
каждом отправленном вагоне указанием №.
Тов. пред. Воепсовета С. ЛАЗО.
20/1П-20 г.
Записка С. Лазо
в политотдел — тов. Владивостокову
Советую вам обратить особое внимание на следующие мате-
риалы: «Советская конституция», «Красная армия». Нужно их в
первую очередь отпечатать и размножить (в Никольске, кажется,
отпечатано; запросить. См. также газету «Начало» № 22, 23 и да-
лее). Издать предписание всем уполномоченным знать содержание
этих документов, вдуматься в них и распространять среди солдат
то, что изложено в этих документах. Каждый уполномоченный дол-
жен быть ответственным за то, чтобы все солдаты его части знали
и понимали сущность Советской конституции и организации Крас-
ной армии.
Тов. пред. Военсовета С. ЛАЗО.
24/1Н-20 г.
Из доклада С. Лазо
о текущем моменте на Дальневосточной краевой
конференции РКП(б) в Никольске-Уссурийском
17 марта 1920 года
Десятки лет тому назад Парижская коммуна наметила те прин-
ципы, по которым строится теперь жизнь.
Борьба, поднятая нашей партией, ведет к раскрепощению и ос-
вобождению всех как передовых, так и отсталых народов.
Сейчас ведется борьба между пролетарской Советской Россией
и Антантой. В итоге империалистической войны пять великих держав
поделили между собой весь мир. Эта дележка не столько террито-
риальная, сколько экономическая. Территориальные границы стер-
лись и определяются они только экономическим влиянием того или
иного государства.
Европа настолько обеднела в результате войны, что из-за нее
теперь уже не спорят. Центр тяжести борьбы перенесся на берега
Тихого океана, где расположены государства, менее всего постра-
давшие от войны, — Япония и Америка. Здесь же, на Дальнем Во-
стоке, имеет свои интересы и Англия, окружившая наряду с Япони-
ей своим флотом берега Китая...
336
Япония не получила всего того, что она ожидала от войны. Ей
нужны колонии. Наиболее удобным для этого является безусловно
Дальний Восток, но здесь она должна соперничать с Америкой и
Англией, конкурирующими с нею в Китае и поощряющими там
бойкот всего японского...
Дальний Восток недаром привлекает взоры международных
хищников—он обладает громадными горными богатствами, и это
является яблоком раздора всех стран Антанты.
Если восточный вопрос будет разрешен мирным путем, то это
можно будет назвать только политическим чудом.
Американцы занимают выжидательную позицию. Они ожидают
момента, когда можно будет воспользоваться плодами борьбы дру-
гих, хотя бы и союзных, но в сущности враждебных ей стран. Аме-
рика готова предоставить Японии даже временную свободу дейст-
вий на Востоке при условии не претендовать на Маршальские и
Каролинские острова. Отзывая свои войска из Сибири, она все же,
отвечая на ноту Японии, говорит, что и у нее есть свои особые ин-
тересы на Дальнем Востоке, которыми она не поступится... Япон-
цы все-таки найдут повод, чтобы так или иначе снова вмешаться
в наши дела. Мы здесь, на Дальнем Востоке, должны вести такую
политику, которая не тормозила бы общей политики Советской Рос-
сии.
Нам предстоит борьба с внешней реакцией — она еще не окон-
чена, а только замерла, но мы не бросаем ей вызов, а будем сопро-
тивляться при малейших попытках ее проявления. Все силы долж-
ны быть мобилизованы для предотвращения этих попыток.
Победой мы не упоены. Мы определенно видим задачи, стоящие
перед нами. Та политика, которую мы вели до сего времени, дала
нам возможность совершить бескровный переворот на Дальнем Во-
стоке, и теперь мы должны вести ту же самую политику по отно-
шению к группам, необходимым нам как технические работники.
Революционное движение мы должны направлять по тому пути,
который, несомненно, приведет к победе.
На организационную работу среди партии нужно обратить су-
губое внимание. Мы должны проделать все то, что уже проделано
в Советской России. Мы должны использовать всех работников из
Западной Сибири. Мы должны втягивать в партийную работу новые
силы.
Речь С. Лазо
на открытии Владивостокского Совета
3 апреля 1920 года
Товарищи делегаты Владивостокского Совета! Приветствую вас
как представитель Революционного военного совета.
Товарищи! После кровавой борьбы мы снова собрались здесь,
во Владивостоке, в этом окне Советской России на берегах Вели-
кого океана, в этом центре интервенции на Дальнем Востоке. Соб-
рался Совет, и этот факт громче многих слов говорит нам о мощи
Советской России, о силе международной пролетарской революции.
И не слова приветствия, а какие-то другие слова, слова борьбы,
слова, разрешающие тяжелое положение, которое создалось у нас,
нужно сказать на этом заседании.
Вне нас — штыки иностранных интервентов, а внутри благода-
337
ря этому мы не можем проводить полностью Советскую власть.
И то, что нас объединяет, то, что дает выход нашим силам, разре-
шает это запутанное положение, — это борьба.
Все силы, все средства отдадим борьбе. Пусть мы отказываемся
от проведения полностью и Советской власти, и советской поли-
тики, но зато готовы к борьбе...
Борьба требует от нас строгой, суровой дисциплины, требует
сплочения всех сил вокруг наших революционных организаций.
Товарищи, думаю, что выражу то, что чувствуют и думают на-
ши революционные войска, если скажу, что они сплотились вокруг
центральных революционных организаций, готовые выступить по их
первому призыву.
Ни одна воинская часть не предпримет самостоятельного вы-
ступления.
Каждый солдат, каждый матрос до тех пор не уйдет со служ-
бы, не оставит своего оружия, пока иностранная интервенция не бу-
дет прекращена и мы не воссоединимся с Советской Россией.
Наши войска не хотят войны, слишком много пролито крови,
слишком много несчастий сулит новая борьба всему населению.
И на войну мы первые не пойдем. Но если нас вызовут, если на нас
нападут, то и мы ответим борьбой.
Наша молодая Красная Армия сильна не своим числом, а тем,
что за ней стоят неисчислимые ряды угнетенных народов, эксплуа-
тируемых классов всех стран, которые ведут повсюду ожесточен-
ную борьбу за. те же цели — за создание лучшего, справедливого,
советского строя.
На этом заседании нужно сказать несколько слов о наших от-
ношениях с японцами.
То, что делают японцы, создает тревожное положение. Ими
занят в городе ряд важных пунктов, вывешен флаг на Тигровой
горе, и все это без какого-либо повода с нашей стороны. И это в
то время, когда в официальных отношениях произошло заметное
улучшение.
Я должен вам сообщить, что японцы предложили нам образо-
вать русско-японскую военную комиссию.
Эта комиссия заседала сегодня, и это первое заседание показа-
ло, что японцы хотят оформить создавшееся положение и прийти
с нами к определенному соглашению по ряду вопросов. Так что на-
ши официальные дипломатические отношения сейчас можно назвать
хорошими. Общее же положение продолжает оставаться неопреде-
ленным и напряженным.
Товарищи! Сегодняшнее заседание Совета нужно сравнить сего
первым заседанием — в марте 1917 года. Какая разница!
Тогда революционная армия и пролетариат праздновали свер-
жение царизма и только едва намечали пути, по которым пойдет
революция.
Тогда Совет, наполовину готовый отказаться от Советской вла-
сти, еще не был тем боевым органом, каким стал потом, каким он
является теперь, когда в результате неумолимой классовой борьбы
все признали гегемонию Советов, все поняли, что нет другого вы-
хода, кроме Советской власти. Но еще более должны мы сравнить
сегодняшний день с последними днями Владивостокского Совета —
в июне 1918 года.
Слишком много сходства. И тогда, как теперь, Совет был окру-
жен превосходными вооруженными силами; вместе с чехами высту-
338
пали те партии, которые думали произвести революцию наполовину.
И наши товарищи говорили этим партиям, что, свергая Советы,
они тем самым роют себе могилу.
Теперь этих партий нет. Вызванная ими контрреволюция погу-
била их, и теперь они готовы признать Советы. Эти полтора года
свели на нет и реакцию, и мы подошли вплотную к борьбе с ино-
странным империализмом — против нас стоит японская армия.
Мы на это смотрим открыто и открыто говорим, что не рево-
люционная Россия нападет на Японию.
Пусть мы здесь слабы, пусть нас может раздавить один удар
японского империализма, пусть этот удар разобьет Совет. Но он
не может предотвратить неумолимого хода истории.
Пусть японский империализм разобьет нас здесь, но тем самым
он подпишет себе приговор.
Да, между концом июня 1918 года и сегодняшним днем много
общего, — только события развернулись в грандиозно.м масштабе,
перспектива стала шире и величественнее.
Мы не знаем, что сулит нам завтрашний день, но мы должны
вести свою революционную работу, должны оставаться на своем
посту.
На сегодняшнем заседании мы должны вспомнить первого
председателя Владивостокского Совета — погибшего товарища Су-
ханова.
Многие здесь знают его твердую волю и светлый ум, знают,
что он был вождем владивостокского пролетариата. И, вспоминая
его преждевременную гибель, мы не будем прославлять его как ге-
роя и жалеть о его преждевременной утрате.
Нет, этого вождям пролетариата не надо. Он исполнил свой
долг и стоял на своем посту до конца...
Еще новые и новые жертвы будут вырваны из рядов борюще-
гося пролетариата, но это не задержит его победного шествия. Эти
жертвы неизгладимыми письменами запишут в историю этой борьбы.
Товарищи! Ныне положение Совета здесь, во Владивостоке, и
положение Советов в России разное.
Там, за Байкалом, ценой нечеловеческих усилий Советы, разру-
шив старое, победили наконец. Они могут перейти к мирной, сози-
дательной работе.
Мы же здесь победы не одержали... Мы должны помнить, что
Советы не только созидатели нового, но они и могильщики старого,
умирающего строя. И эта работа могильщиков здесь не закончи-
лась.
Пусть внутренняя реакция обессилена и распылена, но внеш-
няя реакция имеет возможность осуществлять свою политику...
В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во
всем крае пролито много крови, и еще будет пролита кровь, но рано
или поздно Советская власть восторжествует здесь!
Волна за волной бьет революционная стихия и подтачивает
твердыню капитала. Много башен, много стен рухнуло, а другие
уже подточены.
Не будем унывать, не будем смущаться тем, что за той победной
волной, которая привела нас сюда, на заседание Владивостокского
Совета, что за ней наступят черные дни. Будем смотреть жизни от-
крыто в глаза; нам нечего терять, кроме цепей, и, как ни черны те
тучи, которые нависли над нами, не им принадлежит победа, а нам.
(«Красное знамя» от 27 апреля 1920 года, № 60)
339
От составителя
При наличии значительного количества литературы о Сергее Ге-
оргиевиче Лазо, талантливом военном организаторе и руководителе,
бесстрашном, непоколебимом революционере, создать новую книгу
о нем— не простое дело. Как уже отмечалось во вступительной
статье к этому сборнику, имя легендарного героя гражданской вой-
ны в Сибири и на Дальнем Востоке сразу же после мученической
смерти стало привлекать внимание историков и литераторов, публи-
цистов и народных сказителей.
Огромную лепту в создание литературы о Лазо внесли участни-
ки борьбы за Советскую власть на Дальнем Востоке, вместе с ко-
торыми сражался герой. В разные годы в различных органах печати
соратниками Лазо было опубликовано много воспоминаний о нем.
Составителю, поставившему перед собой задачу создать новый
научно-популярный сборник о легендарном герое, пришлось из всего
написанного и изданного о Лазо отобрать то, что правдиво, с до-
кументальной точностью показывает жизненный путь, облик пла-
менного революционера. Хотелось бы сразу предупредить читателя,
что составитель не ставил задачу открыть и опубликовать новые,
еще не известные материалы о Лазо. Это дело историков и иссле-
дователей. Перед нами же стояла более скромная задача — соста-
вить научно-популярный сборник, доступный широкому кругу чита-
телей. При этом хотелось, чтобы новая книга о Лазо вобрала в
себя все ценное, наиболее полно характеризующее эту легендарную
личность.
Влияние Лазо, его бессмертного подвига на умы и сердца всех
поколений советских людей огромно. Как писала газета «Правда»,
рядом с именем Чапаева и Щорса имя Лазо огненными буквами
вписано в историю социалистических побед.
Вот почему в новом сборнике составителю хотелось бы полнее
представить эту легендарную личность, показать, как шел в рево-
люцию Сергей Лазо, что он сделал для своей Родины, как в борь-
бе за народное дело выковывал он в себе черты характера пламен-
ного революционера. В целях более основательного постижения об-
раза героя, более последовательного накопления знаний о нем ма-
териал сборника разбит на три раздела. Каждый раздел открывается
вступительными обобщающими статьями, которые как бы цементи-
руют разделы и помогают читателям лучше освоить представлен-
ный в них материал, являются своеобразными путеводителями.
Первый раздел «Страницы героической жизни» открывается
краткой биографией героя, составленной известными учеными, спе-
циализирующимися на изучении истории гражданской войны на
Дальнем Востоке, докторами наук Г. Рейхбергом и А. Шурыгиным.
Детские и юношеские годы Лазо в этом разделе сборника пред-
ставлены отрывком из книги И. Немирова «Детство и юность Ла-
зо», изданной в 1956 году в Кишиневе. О студенческих годах, учебе
в военном училище и о первых шагах приобщения к революционно-
му делу Лазо рассказывает известный участник гражданской воины
на Дальнем Востоке старый большевик, член партии с 1902 года
Моисей Израилевич Губельман.
340
Моисей Израилевич хорошо знал Лазо по совместной борьбе
за Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке. Он был одним
из тех большевиков, кто оказал огромное влияние на формирование
большевистского мировоззрения у Лазо. Вместе с Сергеем Лазо он
руководил партизанским движением в Приморье.
Материалы М. И. Губельмана, помещенные в этом сборнике,
взяты из его книги «Лазо», изданной «Молодой гвардией» в 1956 ГО-
ДУ-
Последующие периоды жизни и деятельности Лазо освещают-
ся также соратниками героя по совместной революционной борьбе
на Дальнем Востоке. Эти материалы взяты из сборников докумен-
тов и воспоминаний о Лазо, изданных в 1933 и 1974 годах.
Забайкальский период борьбы освещен в воспоминаниях
Н. М. Матвеева, А. Т. Якимова, О. А. Лазо, С. Шилова.
Н. М. Матвеев — известный деятель Советской власти иа Даль-
нем Востоке, он являлся председателем Совнаркома Забайкальской
области, председателем правительства ДВР. А. Т. Якимов являлся
членом Центросибири, был заведующим Прибайкальского губкома
и редактором газеты «Красное Забайкалье», участвовал в партизан-
ском движении в Приморье.
Наиболее полные 1воспоминания о Лазо написаны О. А. Лазо
(Грабенко)—его женой, другом и соратником по совместной борь-
бе. В настоящем сборнике помещены материалы Ольги Андреевны,
освещающие революционную борьбу Лазо в Забайкалье и При-
морье. Подробно об этом замечательном соратнике и друге Лазо
читатель сможет познакомиться из статьи А. С. Лазо, помещенной
во втором разделе этого сборника.
Приморский период деятельности Лазо дается по воспоминани-
ям Н. К. Ильюхова, И. Я. Мелехина.
И. К. Ильюхов был одним из организаторов партизанского дви-
жения в Приморье, депутатом Народного собрания ДВР. И. Я. Ме-
лехин— также участник партизанского движения на Дальнем Вос-
токе, в 1920—1922 годах командир стрелкового батальона, затем
командовал коммунистическим отрядом особого назначения под Во-
лочаевской и Спасском.
Публикуя перечисленные выше материалы в первом разделе
сборника, составитель и издательство стремились полнее и разно-
стороннее представить многообразную деятельность Лазо, поэтапно
проследить весь его славный жизненный путь. Конечно, воспомина-
ния соратников по борьбе как нельзя лучше помогали нам обстоя-
тельно и правдиво справиться с этой задачей...
Материалы, помещенные во втором разделе книги «Человек, ге-
рой, патриот», характеризуют Лазо как незаурядного человека,
патриота своей Родины. Главное место отводится в нем опять же
воспоминаниям людей, хорошо знавших Лазо. Очень хорошо, на
наш взгляд, помогли дорисовать образ легендарного Лазо поме-
щенные в этом разделе отрывки нз исторических повествований,
написанных литераторами.
Раздел открывается очерком А. А. Фадеева, известного совет-
ского писателя, соратника Лазо. Это произведение мастера слова,
лично знавшего Лазо, на наш взгляд, наиболее ярко, впечатляюще
рисует образ замечательного человека. Не менее интересна статья
«Семья Лазо», написанная дочерью Сергея Георгиевича Адой Сер-
геевной Лазо, очень много делающей и сегодня по пропаганде ге-
роической деятельности своего отца среди молодежи. Вместе со
341
•своей матерью Ольгой Андреевной Лазо она являлась составителем
и исследователем наиболее полных и обстоятельных публикаций о
своем отце.
Другие материалы, составившие второй раздел, принадлежат
перу тех, кто вместе с Лазо участвовал в борьбе.за Советскую
власть. Рассказывая об отдельных эпизодах жизни и деятельности
Лазо, авторы этих воспоминаний помогают нам лучше узнать Лазо
и как командира и политического руководителя, и как человека, то-
варища по борьбе за народное дело. В этом отношении очень ценны
материалы Я. П. Жигалина, участника установления Советской вла-
сти в Чите и Забайкальской области, М. М. Сахьяновой, члена
КПСС с 1916 года, секретаря Иркутского комитета РКП(б),
А. А. Сенкевича, врача, участника партизанского движения в При-
морье. Каждый из них в разное время, при различных обстоя-
тельствах был связан с Сергеем Лазо. Их воспоминания об этих
встречах являются бесценными документальными свидетельствами.
Наиболее полно 1представлены в этом разделе воспоминания о
Лазо его владивостокских товарищей по борьбе. Это прежде всего
В. А. Бородавкина, командира первого Дальневосточного социали-
стического отряда на Забайкальском фронте, Т. М. Головниной, ак-
тивной участницы подпольной партийной работы во Владивостоке,
3. И. Секретаревой, члена Дальневосточного и Владивостокского
областного комитетов партии, 3. П. Станковой, члена и секретаря
Владивостокского горкома РКП (б), С. Г. Черемных, работавшего в
1919 году зав. отделом Дальневосточного подпольного комитета
РКП(б), известного советского поэта Н. Асеева, который в 1920 го-
ду не раз встречался с Сергеем Лазо. Большинство этих воспомина-
ний взято из выходившего в 11974 году в Политиздате сборника
«Сергей Лазо», их же воспоминания публиковались и в других из-
даниях о гражданской войне на Дальнем Востоке.
Последний раздел настоящего сборника «Признание в сокровен-
ном» составлен из дневников, писем, речей и военных донесений
Лазо. Без этого раздела трудно представить книгу, ибо в нем да-
ется все то, что написано самим Лазо. По этим публикациям можно
проследить его формирование и как незаурядного человека и по-
литического борца, отдавшего жизнь за революционное дело.
СОДЕРЖАНИЕ
Легендарный герой гражданской войны.........................3
Страницы героической жизни
Г. Рейхберг, А. Шурыгин. Путь Лазо. Год за подом ... 13
Анкета С. Лазо. Учетно-регистрационный лист Владивостокской
организации партии коммунистов (большевиков) ... 20
И. Немиров. Жизнь в родной стороне.........................22
М. Губельман. В светлую даль...............................53
М. Губельман. Необыкновенный прапорщик.....................64
М. Губельман. Боец и дипломат .... .... 72
Н. Матвеев. Борьба за Советы в Забайкалье..................79
А. Якимов. Лазо и Забайкальский фронт......................90
О. Лазо. На Забайкальском фронте...........................93
М. Губельман. Во Владивостоке.............................113
И. Мелехин. Отряд цемухинцев .............................125
Н. Илыохов. Командующий «невидимым» фронтом . . . .130'
О. Лазо. В Приморье.......................................136
Человек, герой, патриот
Штрихи к портрету.........................................147
А. Фадеев. Сергей Лазо....................................151
А. Лазо. Рассказ о семье Лазо............................157
В. Бородавкин. Воспоминания командира....................164
А. Кларк-Аносова. Друг....................................168
Я. Жигалин. Встречи с Лазо................................173
М. Сахьянова. Полководец и политический деятель .... 176
3. Секретарева. Незабываемое..............................181
Т. Головнина. Любовь к жизни..............................188
Н. Асеев. Из воспоминаний о Сергее Лазо...................192
А. Сенкевич. Сергей.......................................194
С. Черемных. Лазо, каким я его помню......................196
3. Станкова. Перед гибелью............................. . 200
Василий Балябин. Забайкальцы..............................203
Фабиан Гарин. Командующий фронтом.........................208
Николай Колбин. Подвиг во имя жизни...................... 243
Признание в сокровенном
Признание в сокровенном...................................283
С. Лазо. Записки о детстве и юности.......................287
Письма революционных лет (1916—1920 годы).................294
Документы периода гражданской войны ...... 314
Личная переписка и записи С. Лазо периода 191'1 — 1920 гг. . 318
От составителя............................................340
СЕРГЕЙ ЛАЗО
Художник
А. Чеботарев
Худ. редактор
В. Трофимов
Технический редактор
В. Мошкина
Корректоры:
Э. Вайнштейн,
Л. Кондратюк
ИБ 381. ВД 03310. Сдано в набор 26.04.79 г.
Подписано к печати 16.07.79 г. Формат 84X108/за
Физ. печ. л. 10,75. Усл. печ. л. 18,06. Уч.-изд.
л. 27,04. Тираж 10 000 экз. Литературная гарниту-
ра Печать высокая. Бум. тип. № 2. Пер № 7.
Цена 90 коп. Заказ 202. Дальневосточное книж-
ное издательство Государственного комитета
РСФСР по делам издательств, полиграфии и
книжной торговли. Владивосток, Ленинская, 43.
Приморский полиграфический комбинат управле-
ния издательств, полиграфии и книжной тор-
говли Приморского крайисполкома. Владивосток,
Океанский проспект, 69
Оцифровал Бабенков Николай Викторович