/
Автор: Шелепина В.П. Щербачева Н.А. Сливинская М.А. Лакиер Е.И. Линден А.В.
Теги: литература литературоведение история российского государства история россии гражданская война воспоминания революционное движение русская революция
ISBN: 978-5-94380-140-2
Год: 2013
Текст
ЭПОХА ВОЙН И РЕВОЛЮЦИЙ
»
«ПРЕТЕРПЕВШИЙ
ДО КОНЦА
СПАСЕН БУДЕТ
Ж Е Н С К
ИСПОВЕДАЛЬНЫЕ ТЕКСТЫ
О РЕВОЛЮЦИИ
И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ
В РОССИИ
ЕВРОПЕЙСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТ
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
«ПРЕТЕРПЕВШИЙ
ДО КОНЦА
СПАСЕН БУДЕТ»
ЖЕНСКИЕ
ИСПОВЕДАЛЬНЫЕ ТЕКСТЫ
О РЕВОЛЮЦИИ
И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ
В РОССИИ
Составитель О. Р. Демидова
Санкт-Петербург 2013
УДК 82(47) «1917/1922»-94
ББК 63.3(2) 61-75
П73
П73 «Претерпевший до конца спасен будет»: женские испове¬
дальные тексты о революции и гражданской войне в России /
[В. П. Шелепина, Н. А. Щербачева, М. А. Сливинская, Е. И. Лакиер,
А. В. Линден]: сост., подгот. текстов, вступ. ст. и примеч. О. Р. Де¬
мидова. — СПб. : Издательство Европейского университета
в Санкт-Петербурге, 2013. — 262 с. (Эпоха войн и революций;
вып. 2)
ISBN 978-5-94380-140-2
В предлагаемом издании публикуются пять женских автодокументаль-
ных текстов, посвященных одному из самых драматических периодов оте¬
чественной истории XX столетия, принадлежащих разньш авторам и напи¬
санных в разное время: как непосредственно «по следам» и даже «по ходу»
событий, так и по прошествии более или менее длительного времени после
них, вплоть до нескольких десятилетий. Географический диапазон текстов
весьма широк: Петербург-Петроград, Северо-Запад, Западный фронт, Юг
России, Украина, Крым, Кавказ; хронологически и собьггийно все тексты
вписываются в границы от марта 1917 г. до ноября 1922 г., от Февральской
революции до завершения Гражданской войны и эвакуации с Юга России.
Авторы принадлежали к разным поколениям и сословиям (аристократии,
среднему классу, интеллигенции), жили в столицах и в провинции, придер¬
живались самого широкого спектра политических взглядов от правомонар¬
хических до либерально-демократических и леворадикальных, однако все
они волею судьбы сделались свидетельницами, а впоследствии — и актив¬
ными участницами воссозданных в текстах событий.
УДК 82(47) «1917/1922»94־
ББК 63.3(2) 61-75
О. Р. Демидова, составление,
подготовка текстов, примечания,
вступительная статья, 2013
Европейский университет
в Санкт-Петербурге, 2013
ISBN 978-5-94380-140-2
ЖИЗНЬ КАК «ИСТОРИЯ ИЗНУТРИ»
Мне не верится, что я это вижу
в действительности. Все это
словно в кинематографе или во сне.
Ирина Кнорринг. Повесть из
собственной жизни. Дневник
С точки зрения французской школы «Анналов» существует четыре ос¬
новных типа истории: общая история, история-память, эксперимен¬
тальная история и история-вымысел. Общая история есть историче¬
ская версия прошлого, принятая в качестве Большой или «официаль¬
ной», изучаемой в учебных заведениях и осуществляющей функцию
легитимации власти и социальных институтов. История-память (как
коллективная, так и индивидуальная) — это не зафиксированная
в официальных текстах, т. е. объективно как будто не существующая,
«не видимая» история, осуществляющая функцию идентификации.
Экспериментальная история осуществляет аналитическую, а история-
вымысел — творческую функцию1.
Подробнее смFerro М. Cinema et Histoire. Paris, 1994. P. 215-216; см. также самую
известную из его книг «Как рассказывают историю детям в разных странах мира»
(1981; российское изд.: М., 2010).
О. Р. Демидова
6
Роль женщин в официальной общей ,истории традиционно сво¬
дится к роли «молчащего большинства», поскольку женщина как субъ¬
ект в Большой истории, т. е. истории мужской, отсутствует. Объектив¬
но это обусловлено двумя обстоятельствами: а) женщины редко быва¬
ют там, где принимаются решения о событиях Большой истории
(о войне и мире, о формах правления и принципах государственного
устройства и т. п.), б) официальная история как область гуманитарно¬
го знания фиксирует преимущественно мужской взгляд на историю,
отображенный в официальных и мужских автодокументальных тек¬
стах, называемых также исповедальными (мемуары, дневники, пись¬
ма, автобиографии). Между тем существует значительное количество
опубликованных и еще больше неопубликованных женских автодоку¬
ментов, представляющих «иной взгляд» на известные исторические
события, в том числе и на те, которые традиционно принято относить
к сугубо мужской сфере опыта. Одним из событий подобного рода яв¬
ляется война, у которой, как известно, «не женское лицо». Однако
в условиях войны, особенно если речь идет о войне гражданской, жен¬
щины неизменно оказываются «включенными», «втянутыми» в собы¬
тия, при этом нередко существенно меняются принимаемые ими на
себя гендерные роли и значительно расширяется диапазон активных
социальных ролей, традиционно отводимых «слабому полу» в услови¬
ях военного времени (маркитантки, «полковые жены», сестры мило¬
сердия и т. п.). Границы между мужским и женским стереотипами по¬
ведения видоизменяются, поначалу незначительно, затем все более
определенно: женщины принимают участие в военных действиях не
только как сестры милосердия, но и как солдаты, носят мужскую оде¬
жду, участвуют в сражениях и в военном шпионаже. Не менее сущест¬
венно меняются стереотипы и в тылу: женщины берут на себя управ¬
ление госпиталями и имениями, заботу о хлебе насущном и о безопас¬
ности близких.
Достаточно активно участвуя в событиях, женщины тем не менее
продолжали и продолжают оставаться «незримыми» в Большой исто¬
рии не только в силу принадлежности к другому полу, но и потому, что
выполняли роли, отличные от предписанных им: бытийный опыт
женщин выходил за рамки того, что принято считать женским опы¬
том, а тексты, отражающие этот опыт, не поддаются прочтению по
правилам мужского канона2.
2 О каноне см., напр.: Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования.
Вып. 2. М.: РГГУ, 2000; Демидова О. Р. Женская проза и Большой канон литерату¬
ры русского зарубежья // Мы. Женская проза русской эмиграции / Сост., вступ. ст.
и комментарии О. Р. Демидовой. СПб.: РХГИ, 2003. С. 3-18.
7
Жизнь как «история изнутри»
Женские исповедальные тексты, в том числе дневники и мемуары
о войне, в ходе которой необратимо рушится весь прежний уклад
и жизнь превращается в хаос, отражают действительность принципи¬
ально иначе, чем мужские, поскольку мужчины и женщины различны¬
ми способами стремятся противостоять хаосу, «собирая себя» вокруг
различных ценностей. Мужчины в своих воспоминаниях представля¬
ют, т. е. стремятся при помощи текста сделать действительным, опре¬
деленный «социальный порядок», мир должного и всеобщего — жен¬
щины пишут в более эмоциональном, «личном» ключе, пропуская со¬
бытия внешнего мира сквозь фильтр личного опыта и восприятия.
Мужчины суммируют свои впечатления, соотнося их с официальной
версией событий или обсуждая политическую значимость последних,
обильно цитируя официальные документы и приводя значительное
число количественных сведений. Женщины редко или почти никогда
не обращаются к абстрактным цифрам и сведениям надындивидуаль¬
ного порядка, поскольку иерархия социально значимого и личного
у женщин выстраивается иначе, чем у мужчин (см., например, извест¬
ную отсылку к воспоминаниям одной француженки о дне и часе, когда
она услышала по радио сообщение о начале Второй мировой войны:
«Я как раз поставила кролика в духовку...»3).
Особенно показательно в этом отношении сопоставление воспо¬
минаний мужа и жены об одних и тех же событиях, пережитых вместе,
ср.: «Над нами продолжали летать аэропланы, а один из них, летя пря¬
мо на нас, сбросил последовательно три бомбы. Если бы он сбросил
еще одну, то она упала бы совсем близко от нас» (муж); «Гидроплан
летел прямо на нас, и на безоблачном небе ясно была видна бомба,
которую он сбросил. Звук взрыва еще не отзвучал, как была сброшена
вторая и третья бомба, все приближаясь к нам. Мысль, что четвертая
бомба будет сброшена в наш овраг, на кучу детей, которые рвали фи¬
алки, леденила кровь» (жена)4. Муж, профессиональный военный, под¬
черкнуто деловито, отстраненно пишет о ходе боя и о его возможных
последствиях для наблюдателей, в роли которых волею случая оказа¬
лись он и его семья; жена — об эмоциональном и чувственном воспри¬
ятии происходящего и о том, как ей было страшно за себя и своих
близких. Внешние события, пропущенные сквозь призму индивиду¬
ального их переживания и эмоционального ощущения, превращаются
в историю-память, «историю изнутри». Необходимость обращения
3 Roche A.f Taranger М.-С. Celles qui n’ont pas écrit. Récits de femmes dans la région
maeseillaise 1914-1945. Edisud, 1995.; цит. по: Усманова A. «Визуальный поворот»
и гендерная история // Гендерные истории Восточной Европы. Сб. науч. ст. Мн.:
ЕГУ, 2002. С. 59. См. также.Алексиевич С. У войны — не женское лицо. Мн., 1985.
4 «В мире скорбны будете...» / Публ. О. Демидовой // Звезда (СПб.). 1995. № 12.
С. 171,174.
О. Р. Демидова
8
к истории подобного рода очевидна, поскольку Большая история осу¬
ществляется жизнями и идентичностями отдельных «маленьких» лю¬
дей и в памяти распадается на образы.
В рамках проекта «Русская революция и гражданская война глаза¬
ми женщин»5 составителю этой книги пришлось работать с женскими
исповедальными текстами, хранящимися в собрании Бахметевского
архива Колумбийского университета (Нью-Йорк)6. Общее их число
в архиве — более пятидесяти. Это тексты различного объема: от пол¬
ных развернутых мемуаров и дневников, посвященных исключитель¬
но событиям указанного периода, до незавершенных мемуарных
фрагментов, описаний отдельных эпизодов гражданской войны, са¬
мостоятельных и/или входящих в более крупные тексты, и многочи¬
сленных упоминаний о них в эпистолярии. Жанровые характеристики
текстов также различны: от «чистых» или документальных воспоми¬
наний до литературно переработанных, т. е. эстетически организован¬
ных повествований, выстроенных в соответствии с четкой компози¬
цией, структурной логикой, свойственной избранному жанру, с соот¬
ветствующим отбором и определенной нюансировкой фактов. Геогра¬
фический диапазон весьма широк: Петербург-Петроград, Северо-За¬
пад, Западный фронт, Юг России, Украина, Крым, Кавказ; хронологи¬
чески и событийно все тексты вписываются в границы март 1917 — но¬
ябрь 1922 гг., от Февральской революции до завершения гражданской
войны и эвакуации с Юга России. Впрочем, в некоторых случаях хро¬
нология существенно расширяется, охватывая счастливые годы детст¬
ва и юности, период до начала Первой мировой войны, с одной сторо¬
ны, и начальный этап жизни в изгнании либо время между оконча¬
тельным установлением советской власти в начале 1920-х и выездом
из России в середине или конце десятилетия — с другой.
В предлагаемом издании публикуются пять женских текстов, при¬
надлежащих разным авторам и написанных в разное время: как непо¬
средственно «по следам» и даже «по ходу» событий (воспоминания
5 Проект финансировался американскими фондами АЙРЕКС (1993-1994) и Фул-
брайт(1997).
6 Архив в определенном смысле является уникальным собранием: пожалуй, ни
в одном из архивов русской эмиграции нет такого обилия произведений женско¬
го пера. Из указанных в описи собраний первой волны русской эмиграции семь¬
десят три женских имени; фактически их больше, поскольку нередко весьма зна¬
чительные по объему и ценности материалы либо входят в семейное собрание
(например, собрание графа и графини Беннигсен), либо в собрание мужа автора
(документы, заметки и письма К. В. Деникиной, входящие в собрание А. И. Де¬
никина; воспоминания Т. И. Манухиной, хранящиеся в собрании И. И. Манухи-
на, и др.). Правда, случается и обратное: так, воспоминания полковника Измай¬
ловского полка П. Брюнелли «Записки русского эмигранта. 1920-1932» хранятся
в собрании его жены.
9
Жизнь как «история изнутри»
Н. А. Щербачевой7 и дневник Е. И. Лакиер), так и по прошествии более
или менее длительного времени после них, вплоть до нескольких деся¬
тилетий (трехчастный мемуар В. П. Ковтун-Щелепиной8, «Мои воспоми¬
нания» М. А. Сливинской и «Воспоминания о давно прошедшем»
А. В. Линден). Авторы принадлежали к разным поколениям и сословиям
(аристократии, среднему классу, интеллигенции), жили в столицах
и в провинции, придерживались самого широкого спектра политических
взглядов от правомонархических до либерально-демократических и ле¬
ворадикальных. Большая часть включенных в том произведений напи¬
сана представительницами дворянских и/или интеллигентских кругов,
ставшими свидетельницами, а впоследствии — и активными участница¬
ми событий в силу семейной принадлежности, внешних обстоятельств
и лишь в последнюю очередь ־־ собственного сознательного выбора.
Надежда Александровна Щербачева (урожд. Марина; 1872-1962),
выехав с младшей дочерью из Киева в декабре 1917 г. и направляясь
в Яссы к мужу, главнокомандующему войсками Румынского фронта
ген. Д. Г. Щербачеву, в течение следующих полутора лет неоднократно
оказывалась в зоне военных действий, на территориях Кавказа и Юга
России, занятых войсками Красной армии и разного рода повстанче¬
ских формирований, и лишь благодаря проявленным в чрезвычайных
обстоятельствах смекалке и находчивости несколько раз сумела избе¬
жать гибели; с мужем и старшими детьми ей удалось воссоединиться
лишь в апреле 1919 г. в Париже. Мария Андреевна Сливинская (урожд.
Вишневская, в первом браке Мейер; ок. 1880 — не ранее конца 1940-х),
происходившая из известного сербского рода, переселившегося в Рос¬
сию при Алексее Михайловиче9, получила типичное для барышни ее
7 Впервые: Звезда (СПб.). 1996. № 2. Публ., вступит, заметка, примеч. О. Р. Демидовой.
8 Впервые: Медицина России в годы войны и мира. Новые документы и исследова¬
ния. СПб., 2011. С. 139-165. Публ. О. Р. Демидовой.
9 См. написанные ею «Краткие сведения о роде Вишневских»: «Порывшись в слу¬
чайно сохранившихся своих документах, я нашла выпись (так! — О. Д.) из ро¬
довой книги, находящейся в Департаменте герольдии, из которой следует, что
мой предок [Федор Степанович Вишневский] был сербского происхождения <...>
Сопоставлением выписки из книги русского департамента герольдии и труда
сербского ученого Иована Цвиича вполне точно устанавливается происхождение
моего рода как сербского по крови и переселившегося во время царствования
Московского Царя Алексея Михайловича из окрестностей Белграда села Вышни-
цы — в Россию. Как видно из этих данных, Ф. С. Вишневский был близок к рус¬
скому двору, и в дальнейшем все его потомки до последних дней царствования
Романовых имели придворные звания. Имение Фарбовано Полтавской губернии
Пирятинского уезда, пожалованное Ф. С. Вишневскому Московским Царем Алек¬
сеем Михайловичем, сохранилось в роде Вишневских до дней большевистской
революции. Отец мой Андрей Иванович Вишневский уступил младшему своему
брату Гавриилу Ивановичу это имение, сохранив за собою владение поместий на
правом берегу Днепра»// БАР. Собр. М. Сливинской.
О. Р. Демидова
10
круга воспитание; кроме того, талантливая пианистка, она окончила
Киевскую консерваторию по классу рояля, была любимой ученицей из¬
вестного пианиста и композитора С. М. Блюменфельда. После февраля
1917 г. пережила в Киеве смену нескольких властей, вместе со вторым
мужем, полк. Генерального штаба А. В. Сливинским, сделалась участни¬
цей известной секретно-осведомительной организации В. В. Шульгина
«Азбука», эвакуировалась сначала в Одессу, затем ־־־ в Югославию, отту¬
да в 1940-х гг. — в Германию. Старшая дочь отставного генерал-лейте¬
нанта флота В. М. Линдена Александра Вильгельмовна (1875-1953)
в 1917 г. волею случая оказалась вместе с отцом, сестрой, братьями и их
семьями в Крыму, в Ялте, где прожила самые страшные годы террора,
разрухи и период окончательного установления советской власти,
и наконец в 1926 г. получила разрешение на выезд из страны для вос¬
соединения с родными (отец и другие члены семьи покинули Россию
в 1919-1920 гг.).
Более всего заданной внешними обстоятельствами представляет¬
ся судьба Елены Ивановны Лакиер (1899-?), внучки известного рос¬
сийского историка, путешественника, писателя, первого классифика¬
тора отечественной геральдики А. Б. Лакиера10, дочери его сына от
второго брака11 Ивана Александровича (1868-1936) и актрисы А. И. Су-
щинской. После развода родителей в 1904 г. мать с пятилетней девоч¬
кой переехала из Таганрога в Петербург, откуда в конце 1916 г. пере¬
бралась в Одессу, намереваясь выехать за границу, чтобы дочь могла
завершить образование во Франции и, возможно, обосноваться там на
правах потомицы французских эмигрантов, в конце восемнадцатого
века переселившихся в Россию12. Однако судьба сложилась иначе: сту¬
дентке Одесской консерватории Елене Лакиер пришлось пережить
в Одессе два периода большевистского правления, французскую окку¬
пацию и поспешное бегство французских войск, выучиться машино¬
10 См. его книгу «Русская геральдика» (СПб., 1854); в записке, сопровождающей
сданные в архив материалы, Лакиер ошибочно называет его своим отцом.
11 Первой женой А. Б. Лакиера была О. П. Плетнева, скончавшаяся через несколько
дней после рождения первого ребенка; во второй раз Лакиер женился в 1859 г. на
Е. М. Комнино-Варвацци, в этом браке у него родились пятеро детей.
12 См. сопроводительную записку Лакиер: «По отцу я происхожу из семьи эмигран-
тов-французов, переселившихся на Юг России, в Таганрог, во время Французской
революции 1789 г. <...> В историческую ночь 1925 г., когда в Таганроге скончался
(или ушел?) Государь Александр I, мой прадед-доктор был вызван лейб-медика¬
ми царя на консилиум и мог бы многое рассказать, но унес свою тайну в могилу.
Ему был дарован майорат в области Войска Донского в 17.500 десятин, так как он
был привязан к Таганрогу, точно так же, как и его потомки»; прадед Лакиер, врач
Борис Львович (Борис Марк Мориц) Лакиер, прибыл в Россию в 1819 г. из Страс¬
бурга и считался прусским подданным; диплом врача получил в Дерптском уни¬
верситете; обосновался в Таганроге; подпись Б. Л. Лакиера действительно стоит
под актом о смерти Александра I в Таганроге в 1825 г.
11
Жизнь как «история изнутри»
писи и служить машинисткой и переводчицей как у союзников, так
и у большевиков, и наконец, после второго падения Одессы, вместе
с бабушкой эвакуироваться с одним из госпиталей на английском ко¬
рабле в Севастополь, а после окончательного поражения Русской ар¬
мии ген. Врангеля — из Севастополя в Египет. Отец Лакиер со второй
семьей13 в 1919 г. эвакуировался с юга России в Югославию; мать оста¬
лась в советской России и, по имевшимся у дочери сведениям, погибла
в блокадном Ленинграде.
Открывающая книгу история Ковтун-Шелепиной являет собой
пример иного рода: киевская мещанка Валентина Петровна Ковтун-
Шелепина (урожд. Чернова; 18881969־) изначально устраивала свою
жизнь, следуя собственному и вполне сознательному выбору. В начале
Первой мировой войны она окончила краткосрочные курсы сестер
милосердия и ушла на фронт, участвовала в военных действиях. Нака¬
нуне Февральской революции Шелепина оказалась в Петрограде, где
«работала в качестве сестры милосердия в общежитии увечных вои¬
нов» и где пережила октябрьский переворот и первые месяцы после
него. Покинув Петроград, направилась в Киев, чтобы вступить в До¬
бровольческую армию, с которой впоследствии прошла весь путь до
Севастополя, откуда с остатками армии эвакуировалась в Галлиполи;
через два года из Галлиполи была вывезена в Сербию, а из Сербии пе¬
ребралась во Францию. Закончила жизнь в инвалидном доме в Монмо¬
ранси; похоронена на местном кладбище.
Жизненный путь Шелепиной не составляет исключения для пред¬
ставительниц ее поколения — многие женщины принимали участие
как в Первой мировой (достаточно вспомнить о так называемых жен¬
ских батальонах смерти), так и в гражданской войне и были эвакуиро¬
ваны из России вместе с армейскими частями14. Однако мало кто оста¬
вил воспоминания об этой стороне своей жизни — тем ценнее текст Ше¬
лепиной, пополняющий корпус весьма немногочисленных мемуаров
13 Вторым браком И. А. Лакиер был женат на Е. К. Палеолог; от этого брака у него
было три дочери; подробнее о роде Лакиеров в России и их потомках см. сайт
«Старый Таганрог».
14 По воспоминаниям А. И. Деникина, в Добровольческой армии в первые месяцы
ее существования было пять женщин-обер-офицеров, двадцать семь «доброво-
лиц», три женщины-врача и сто двадцать две сестры милосердия (Деникин А. И.
Первопоходники // The Archive of Russian and East-European History and Culture
(Bachmeteff). Ms Denikin. Box 29); кроме того, о российских сестрах милосердия
и об участии женщин в войнах см., напр.: Иванова Ю. Н. Храбрейшие из прекра¬
сных: женщины России в войнах. М., 2002; Козловцева Е. Н. Московские общи¬
ны сестер милосердия во второй половине XIX — нач. XX веков. Автореф. дис....
канд. ист. наук. М., 2006; Сестры милосердия России / Под общ. ред. Н. А. Беля¬
кова. СПб., 2005; Щербинин П. П. Военный фактор в повседневной жизни русской
женщины. Тамбов, 2004.
О. Р. Демидова
12
сестер милосердия и других женщин,'участвовавших в военных дейст¬
виях наравне с мужчинами.
В исповедальных текстах весьма значимы отбор и организация
материала, поскольку «вспомненное» и «рассказанное» не просто вос¬
производят события, но предполагают структурирование материала
в рамках определенной ситуации и артикуляцию его, зависящую от
ряда внешних и внутренних факторов и в силу этого подверженную
постоянному изменению. Тем не менее можно говорить об очевидной
и вполне определенной типологии событийного и оценочного рядов
включенных в настоящий сборник текстов. В самом общем виде вос¬
поминания воссоздают события Февральской революции, октябрьско¬
го переворота и последующих лет Белой борьбы. Показательно, что
как Февраль, так и Октябрь оцениваются всеми авторами в едином
психологическом и нравственном ключе. Тексты изобилуют описани¬
ями беспорядков, с катастрофической быстротой перерастающих
в анархию, солдатского самоуправства, затем — зверств большевиков,
политических репрессий, резко изменившегося даже по сравнению
с военными годами быта. Появляется множество «не дамских» колли¬
зий; повествование становится преувеличенно детальным, резким,
иногда — предельно жестким.
Не менее показательно, что едва ли не впервые в русской женской
исповедальной прозе прямо говорится о насилиях над женщинами:
табуированные прежде слова «насилуют», «изнасилование» встреча¬
ются едва ли не в каждом тексте. При этом речь идет о насилиях над
другими женщинами, о чем весьма эмоционально по тону, но отстра¬
нение по сути, подчеркнуто «объективированно» сообщают мемуа¬
ристки. Представляется, что установка «это произошло не со мной»
может рассматриваться как один из вариантов возможного индивиду¬
ального «спасения» от нависшей над всеми угрозы и — в некоторых
случаях — как стремление сделать случившееся с автором «небыв¬
шим», т. е. о перенесении собственного опыта на безымянных Других,
являющихся в данном случае объектом насилия, а не субъектом свя¬
занного с ним переживания. Воспоминания Шелепиной в этом ряду
также составляют исключение — речь в них идет не о факте насилия
как таковом, а о том, что ему предшествовало, и о его психологических
последствиях, безошибочно указывающих на происшедшее и выявля¬
ющих авторский способ интериоризации и репрезентации травмы. Не
названное прямо, насилие также становится «небывшим» в авторском
сознании, оно уходит в подтекст, оставаясь за пределами подлежащего
вербализации опыта.
Интересно отметить, что это — не единственное встречающееся
в публикуемых мемуарах умолчание. При внимательном чтении ста¬
новится очевидным противоречие между подчеркнутой детализацией
13
Жизнь как «история изнутри»
при описании бытовых коллизий (стоимость продуктов, меблировка
комнат, общие условия жизни, подробности профессиональной дея¬
тельности, смена властей, большевистский террор и пр.) и многочи¬
сленными «глухими» намеками, «точечными» или «пунктирными»
упоминаниями, неразвернутыми пассажами, когда речь идет о погра¬
ничных ситуациях разного рода (спасение офицеров от расстрела, ор¬
ганизация побега, необходимость задержаться в каком-либо месте,
чтобы «кое-что разузнать», или, напротив, как можно скорее его поки¬
нуть, чтобы избежать ареста и успеть «выполнить некоторые обяза¬
тельства»). Очевидно, что умолчание в данном случае есть своего рода
прием — скорее всего, не осознанный, но позволяющий авторам «за¬
быть» о том, о чем в силу обстоятельств разного рода не хочется пом¬
нить, но невозможно не упомянуть.
Известно, что при всей свойственной женской мемуарной прозе
детальности описаний мемуаристки не ставят перед собой задачи вос¬
создать точную в деталях и последовательную во времени картину со¬
бытий, типичную для мужской исповедальной прозы. С этой точки
зрения весьма интересно сопоставить воспоминания Шелепиной, на
первый взгляд являющие собой некий (анти)образец «классического»
мемуарного текста в силу присущей им неточности и непоследова¬
тельности повествования, и дневник Лакиер, записи в котором дати¬
рованы и событийная хронология как будто выдержана в линейном
ключе и подтверждена многочисленными ссылками на материалы пе¬
риодической печати, призванными сделать повествование более объ¬
ективным и, соответственно, достоверным (т. е. автор дневника оче¬
видно ориентируется на внешние признаки мужской дневниковой
традиции). В трилогии Шелепиной, напротив, практически отсутству¬
ют даты, и если бы не авторские названия фрагментов — «Начало ре¬
волюции. 1917 год», «Севастополь. 1919 года октябрь. Третий времен¬
ный госпиталь», «Начало 1920 года по 1922 до конца», последователь¬
ность событий подлежала бы датировке лишь на основании общеисто¬
рического контекста и бытовых реалий. Текст изобилует анахрониз¬
мами и ошибками (например, в написании имен и названий), явными
контаминациями событийного порядка и аберрациями памяти мему¬
аристки. Стилистически трилогия выдержана в традиции сказа с при¬
сущими этому жанру зачинами, повторяющимися «сквозными» фра¬
зами, гиперболизацией, перебивкой временных и событийных пла¬
стов, фактором неожиданности, выступающим как инструмент разре¬
шения кажущихся неразрешимыми проблем.
На первый взгляд авторы руководствуются совершенно разными
установками, определяющими выбор жанра и способ повествования:
Лакиер стремится предельно точно и полно запечатлеть внешний ход
истории, избирая для этого сугубо личную, авторскую, и как будто пре¬
О. Р. Демидова
14
дельно объективную форму дневника-хроники; Шелепина пытается
воссоздать бытие (нередко трудно отделимое от жития) свое и своего
поколения — той его части, к которой она принадлежала, и в простран¬
стве тех событий, в которых принимала участие, обращаясь к фоль¬
клорной традиции сказа, по определению «снимающей» любую воз¬
можность индивидуального авторства.
Вместе с тем при всех указанных отличиях дневника Лакиер и три¬
логии Шелепиной в обоих случаях (как и в остальных текстах книги)
совершенно очевидно стремление авторов не просто рассказать о со¬
бытиях, но и дать им определенную оценку в границах той аксиологи¬
ческой системы, которую у людей «старого порядка» принято было
считать единственно возможной, — системы христианских ценностей.
Совершенно естественно, что преобладающими становятся оценки
этические, а неприятие прежде всего вызывают отсутствие нравствен¬
ных законов и обусловленные этим «безобразия».
Кроме того, во всех описанных коллизиях позиция авторов стано¬
вится активной как в силу сложившихся обстоятельств, так и в резуль¬
тате собственного нравственного выбора. Мемуаристки руководству¬
ются не только политическими убеждениями или идеологическими
соображениями — а у Лакиер за неполных три года, о которых идет
речь в дневнике, вообще радикально меняется политическая ориента¬
ция, см. ее признание в записи от 17 (30) ноября 1917 г.: «Я все правею
и правею и, наверно, доправею до монархистки... Уж теперь чисто¬
кровная кадетка, а еще так недавно была эс-еркой». Решающая роль
принадлежит соображениям этического и нравственного порядка:
движимые чувством чести и долга, они преодолевают ощущение нере¬
альности происходящего, нечеловеческую усталость, холод, голод,
боль, страх смерти, нередко — традиционные в условиях войны уста¬
новки и стереотипы. Например, они далеко не всегда жестко действу¬
ют в соответствии с оппозицией «свой — враг» и не отказывают в по¬
мощи раненым красноармейцам (безусловно чужим и врагам с точки
зрения сословной иерархии и идеологических установок), выполняя
свой профессиональный (сестер милосердия), женский (жен, матерей,
дочерей, хранительниц жизни и семейного очага) и христианский
долг.
Каждая из мемуаристок пишет о том, что ей довелось пережить
и прочувствовать, стремясь воспроизвести на бумаге то, что сохранила
память, и тем самым воссоздавая (переживая заново и сохраняя для
потомков) истории своих жизней, из которых, в свою очередь, склады¬
вается сложная мозаика Большой истории.
Все тексты публикуются по ксерокопиям с оригиналов рукописей
и/или авторизованной машинописи, хранящихся в архиве (BAR. Ms
Shelepina; Ms Sherbacheva; Ms Slivinskaya; Ms Lakier; Ms A. Linden),
15
Жизнь как «история изнутри»
и приведены в соответствие с современными нормами орфографии
и пунктуации; явные ошибки и анахронизмы оговариваются в приме¬
чаниях. Публикатор выражает благодарность фондам АЙРЕКС и Фул-
брайт, гранты которых сделали возможной работу в архиве, а также
сотрудникам архива за разрешение на публикацию.
О. Р. Демидова
В. П. ШЕЛЕПИНА
ВОСПОМИНАНИЯ СЕСТРЫ МИЛОСЕРДИЯ
(1922־1917)
Воспоминание. Начало революции. 1917 год
В начале 1917 года, в феврале месяце, в С.-Петербурге началось волне¬
ние: продукты невозможно купить, магазины все закрыты. Публика
ожидала с утра и до обеда, а вечером то же самое. Наконец, женщины
потеряли время и терпение и начали у магазинов ломать двери и бить
стекла, а мужчины присоединились и начали все громить, и пошло все
в ход, и начались беспорядки по всему городу. Стали арестовывать, за¬
ключать в тюрьмы, а потом расстреливать; многие не могли вернуться
домой. На улице отбирали документы. Днем нельзя было ходить по
улице, а ночью ходили по домам и арестовывали, и больше они не воз¬
вращались. Их ожидала тюрьма и расстрел.
Вот уже и продукты стали исчезать: хлеба нет. Началась голодовка;
вместо хлеба давали вяленую воблу, подсолнухи и чечевицу для супа.
Я шла через площадь Николаевского вокзала и видела: продавали ле¬
пешки из лошадиного помета, добавленного со свеклой. Продавали по
одному рублю 50 коп. за одну лепешку. Один кусок сахару стоил 1 руб.
17
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
Вот началась анархия — это один ужас. На улицу нельзя было вый¬
ти прилично одетым: раздевали, снимали пальто, сапоги, одним сло¬
вом, забирали все, что было у вас на руках. Каждый, кто выходил на
улицу, не знал, вернется ли он домой.
Я работала в качестве сестры милосердия в Общежитии увечных
воинов1, это были николаевские солдаты. Я работала, делала для них
все, была полной хозяйкой. Но продолжалось недолго. Солдаты сами
выбрали комитет, и я уже была бесправной, и начали безобразить.
Я достану и привезу продукты, а солдаты все по карманам — и отправ¬
ляются в дорогу за продуктами: все, что я получила, все разобрали,
и я осталась без ничего.
Вот начались беспорядки, хлеба нигде нет. Я взяла на себя сме¬
лость, говорю солдатам: «Поеду немедленно в интендантство достать
хлеба»; солдаты мне говорят: «Куда вы поедете, вас убьют»; а я им от¬
ветила: «А что вы мне скажете, когда не будет хлеба?» Солдаты про¬
молчали. Я поехала и привезла целый камион2 хлеба. Инвалиды были
поражены, что я достала хлеба.
Время идет, чем дальше — тем хуже. Начали грабить, и уже ничего
не достать. Один фунт хлеба стоил 165 руб., я получала 175 руб. в ме¬
сяц, в общежитии мне полагалось М фунта. Я его сразу съедала, а на
обед и на ужин ничего не оставалось.
Потом уже и хлеба не стало, вместо хлеба давали воблу и суп из
чечевицы. Надо было думать, что есть и где взять. Инвалиды хотели
ехать за продуктами и предложили мне, чтобы я с ними поехала. Я дала
свое согласие и немедленно пошла достать карты для поездки пое¬
здом. Когда я пришла на Невский проспект, я увидела: масса народа,
стояли даже на улице в очереди. Я не растерялась, растолкала всех
и вошла во двор, не обращая ни на кого внимания; вошла в помеще¬
ние по лестнице бегом. Патруль меня спросил, а я на лету ответила:
«Забыла документы». И так я проскочила моментально, сделала все,
что надо было.
Придя домой, солдаты меня ждали; когда я им сказала, что все сде¬
лано, они были довольны. На следующий день мы должны были дви¬
нуться в дорогу. Придя на вокзал, была такая масса народу, невозмож¬
но было войти в вагон. Я встала на буфере вагона и хотела [войти];
красноармеец схватил меня за юбку. Я давай кричать: «Смотри, невоз¬
можно пройти!», а своим солдатам говорю: «Гайда за мной!», и так все
вошли в вагон. Давка была ужасная, все кричали.
Мы должны были ехать в город Новозыбков Черниговской губер¬
нии. Не доезжая этого города, мы отправились на мельницу, где доста¬
ли муки. Брали столько, сколько хотели. Я лично взяла муки полную
наволочку, купила немного сахару, копченого сала, немного меду
и масла, и это все. Медлить невозможно, надо спешить ехать домой, не
В. П. Шелепина
18
знаешь, что может быть каждую минуту. И так отправились в дорогу,
все было тихо и спокойно.
Приехали домой; нас все ждали. Я лично со своими сестрами, с ко¬
торыми работала, все поделила поровну; были благодарны и довольны.
Вот опять беда: нельзя купить ни ботинок, ни материи. Говорят,
только по карточкам. Думаю, пойду. Прихожу в правление, прошу мне
карту на материю для платья. Ответ такой: мы только карты даем на
родившихся, на умерших и на бракосочетавшихся. Я ответила: «Хоро¬
шо, дайте мне три карты». Таким образом я получила три карты. При¬
дя домой, спрашиваю сестер, кто что хочет. Одна взяла на платье, дру¬
гая на пальто, а я на валенки.
Время идет, а с едой все одно положение. Солдаты собираются
ехать в Вятку без меня: дорога дальняя. Я все время работаю; сейчас
у меня 8 человек ненормальных, которых я должна сама везти в пси¬
хиатрический институт3, и со мною один санитар. Были волнения сре¬
ди больных, но я на них кричала и держала их в руках; с Божьей помо¬
щью привезла их на место, было тихо и спокойно.
Вернулась к своему дому, стою у крыльца, вижу солдата, который
вернулся из Вятки, и его сопровождает красноармеец на лошади. Ин¬
валид мне сообщает: «Мы все вернулись, но моих братьев должны су¬
дить, их уже повели». И сказал, где этот дом. Я не растерялась — мо¬
ментально бегом по лестнице, кричу: «Братцы, скорее, надо спасать
наших братьев!» Сразу все отправились. Вошли в дом, вошли в боль¬
шой зал. В зале — большой стол, покрытый красным сукном, за столом
сидит банда, а мои инвалиды перед столом стоят все в ряд. Я как вле¬
тела в зал и как закричу: «Кого вы судите? Вы судите солдат, которые
сражались за свою родину, потеряли здоровье, полные инвалиды! Вы
судите за что? За то, что они одни купили себе продукты за свои день¬
ги, и они ни в чем не виноваты, да кроме того, не даете никаких про¬
дуктов, да еще судите!» Я разозлилась и закричала: «Братцы! За
мной!» — и так всех увела домой. Придя домой, сказала: «Будьте тихо
и спокойно, а потом увидим»; и так обошлось.
Вот опять история. Приказ: в течение 24 час. сдать оружие. Потом
другой приказ: в течение 3 час. не будет исполнено — будет обыск. Все
обошлось благополучно.
Вот переводят меня в другое общежитие, на Сергиевскую улицу,
особняк 30 и 314; это шикарные дома, прекрасная мебель, всюду хру¬
сталь и фарфор. В прекрасном салоне инвалиды устроили сапожную
мастерскую. И так жизнь идет, что ни день — то все хуже.
Однажды с сестрой милосердия Марусей вдвоем отправились
в Гвардейское экономическое общество5, походили-посмотрели и ни¬
чего не купили, и не могли рисковать тратить деньги, которых очень
мало. Наконец добрались до своей улицы, нас встречает Марусин же¬
19
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
них, который сказал: «Сейчас у вас в доме должен быть обыск», и про¬
сил меня, чтобы я взяла на себя всю ответственность. Я согласилась,
притом что Маруся нервная и все может напортить.
Я и Маруся торопились. У меня было ужасное настроение. В доме
по лестнице я бежала наверх, не помня себя. Когда я добралась на¬
верх, сразу побежала по комнатам прислуг — и что я вижу? О ужас!
У них на столах блюда, тарелки, чашки; фарфоровые вазы, стаканы,
солонки — все хрустальное. Я всем прислугам кричу: «Идите скорее!»
Они пришли. Я им говорю: «Смотрите, что вы наделали». Они мне от¬
вечают: «Нам дали солдаты». Я им отвечаю: «Вас за это расстреляют,
как куропаток». И заставляю их поднять подолы юбок; они все в сле¬
зы: «Да мы не знаем как». «Ах вы, дуры, идите сюда». Я подняла им
юбки и давай складывать всю посуду; когда было собрано все, говорю:
«Идемте за мной». В самом низу был чулан, которым никто не поль¬
зовался. «Теперь складывайте всю посуду». Когда все было в порядке,
я снова обошла все комнаты и увидела хрустальную солонку — и бро¬
сила в огонь.
Я очень разволновалась, пошла к себе в комнату, приняла валери¬
ановых капель и сижу тихо и спокойно и думаю, что нас всех ожидает.
Вдруг стук в дверь; я отвечаю: «Пожалуйста, войдите»; входит товарищ
комиссар и объявляет: «Мы должны у вас сделать обыск. Откуда можно
начать?» Я отвечаю: «С моей комнаты». Пошли по всем комнатам кру¬
гом, ничего не нашли, спустились в чулан, а там всего полно. Я только
слышу: «Ну и обработали!» Опять стук в дверь. Я отвечаю: «Войдите».
Входит товарищ комиссар и говорит: «Идите сюда». Я спускаюсь, вхо¬
жу в чулан. «Посмотрите: что это такое?» Я отвечаю: «В чем дело? Я ни¬
чего не знаю. И не знаю, кому принадлежит этот чулан». В общем, рас¬
поряжение такое: все подлежат расстрелу. В моем отсутствии инвали¬
ды разгромили весь буфет; когда был обыск, выносили все во двор,
а жильцы дома брали. Отсюда и пошло: «Грабь награбленное».
Я сижу и думаю, что же делать, все должны быть расстреляны; вре¬
мя считанное, раздумывать не приходится. Я решила пойти к комис¬
сару. Я ужасно нервно настроена, не знаю, что из этого выйдет, но надо
спасать. Наконец вхожу в кабинет, обращаюсь: «Товарищ комиссар,
в моем отсутствии в моем общежитии инвалиды разгромили буфет».
Комиссар мне отвечает: «Расстрел, и не может быть никаких разгово¬
ров». — «Я прошу, товарищ комиссар, сказать мне слово. Это инвали¬
ды-солдаты, которые воевали, потеряли свое здоровье, из них глухие,
немые, слепые, без рук, без ног, парализованные, их надо пожалеть
и простить». Ответ такой: «Нет-нет, всех расстрелять». Тогда я сказала,
что этого больше никогда не повторится и за все отвечаю я одна. Ко¬
миссар сказал мне: «Помните, что сказали». Я сказала, что от своих
слов не откажусь. Все было улажено.
В. П. Шелепина
20
Придя домой, я должна была кормить. Все мои солдаты пришли
в столовую и все молчали. Я начала говорить: «Милые и дорогие мои
братцы, я должна с вами говорить, и серьезно должна говорить, но от
вас я должна слышать, что вы сделали, что больше этого никогда не
повторится. Я вымолила вам жизнь; вы все должны быть расстреляны.
Я все взяла на себя и сказала, за все отвечаю я, и тогда только гнев по¬
шел на милость». Один солдат сказал: «А я брошу бомбу»; я ответила
ему: «Ты дурак, идиот, еще смеешь так говорить; закрой свой рот на¬
всегда, чтобы я никогда ничего не слышала. Я спасла вас всех от рас¬
стрела. Теперь будьте тихо и спокойно».
Через некоторое время все успокоились. Но с питанием беда,
опять надо думать что-нибудь достать. И вот надумали поехать в го¬
род Ромны, это Полтавская губ. Но очень трудно было попасть в по¬
езд, даже невозможно, всюду стоят патрули. Я решила солдат погру¬
зить в парке: никого нет, тихо, и мы все влезли в вагон тихо и спокой¬
но. Я запретила, чтобы не было никаких разговоров, чтобы было все
незаметно. Когда подали поезд на вокзал, это один ужас, ужасная дав¬
ка, некоторые даже влезли на крышу вагона, и когда поезд шел под
туннелью, они, бедные, все погибли и были раздавлены. Я еду со сво¬
ими инвалидами только кое-что достать и сейчас же домой в Петер¬
бург, не задерживаясь. Солдаты со мной были вежливы и никогда
в моем присутствии не сказали плохого слова. Но я для них делала все
не как сестра милосердия, а как мать родная; они, по-видимому, это
ценили.
Вот наконец доехали до города Ромны, взяли путь на деревню, до¬
шли до мельницы, купили муки, немного пшена, это было самое глав¬
ное, да много нельзя было покупать и не по силам. В городе я купила
плетеную корзину с крышкой, потом достала жукового мыла6, купила
конфеты-крошки, все это положила в корзину, и еще сапоги высокие,
шнуровка на боку, а муку пристроила в одеяло. Медлить было нечего,
да и денег нет. Надо было двигаться в дорогу; думаешь — как-то до¬
едем. Погрузились, ехали спокойно. Вот подъезжаем на вокзал. Мои
инвалиды взяли мою муку и просят идти через боковую дверь через
товарный двор. Я им сказала: «Вы все идите, а я пойду через вокзал со
своей корзиной». На перроне так2я давка, того и смотри, можешь
упасть на рельсы. Я свою корзину поставила около барьера, а сама
встала в очередь. Когда подошла моя очередь, то я корзину взяла, тут-
то и схватил меня чекист: «Ваш документ». Я показываю; он гово¬
рит: «Ваш документ недействительный; сейчас Верховного Совета нет,
а Отдел призрения»7. А я ему говорю: «Еще печатей не выдано, и мы
пользуемся старыми». Сию минуту скомандовал меня отвести в жан¬
дармское отделение. Иду и не могу понять, в чем дело, и ничего не по¬
нимаю.
21
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
Вхожу — два солдата спрашивают: «Что скажете?» — «Ничего». —
«А что вы сделали?» — «Ничего». — «А за что вас привели сюда?» Я го¬
ворю: «Корзину поставила около барьера, а сама встала в очередь;
когда моя пришла очередь, я взяла свою корзину, вот и все». — «А что
у вас в корзине?» — «Мыло, крошки, ботинки». — «Откройте корзину».
Я открыла — посмотрели и говорят: «Идите». Я подумала: «Вот сейчас
подлезу под вагоны — только меня и видели». В это время открывает¬
ся дверь, входит чекист и говорит: «У ней не в порядке документ».
Я открываю сумку, он смотрит: «А что у вас там еще?» Я вытаскиваю
свидетельство, что я состою на первом семестре вольнослушательни¬
цей в медицинском институте. Тогда он говорит: «Завтра принесете
удостоверение».
Итак, я пришла домой в час ночи. Встречал меня заведующий Бо¬
рис Петрович. Я его поставила в известность, как это все произошло.
Борис Петрович сказал, завтра напишет другое удостоверение.
На другое день утром я должна явиться в жандармское отделение.
Там я встречаю того же солдата и заявляю, что хочу видеть дежурного
по станции. Солдат мне отвечает, он сейчас при посадке. Я его спраши¬
ваю: «Это тот же самый, который был вчера?» — «Нет, другой». — «Ах,
жаль». Солдат отвечает: «Я ему сейчас позвоню по телефону». Я отве¬
чаю: «Нет надобности». Я спрашиваю: «А что он из себя представляет,
товарищ взводный?» — «Ах, так это он хотел показать себя перед се¬
строй милосердия». — «Пусть он покажет себя перед солдатами, так его
бросят в Обводный канал».
В это время приходит матрос с одной девицей и спускается три
ступеньки вниз, там сидели арестованные две семьи: одна семья везла
заднюю часть свинины, а другая семья везла кусок кумачу. Когда ма¬
трос и девица поднялись наверх и говорят: «Да они все путают, один
говорит одно, а другой говорит другое; расстрелять», тогда я поняла,
что я попала в чека. Теперь солдату говорю: «Вы не соответствуете сво¬
ему назначению. Я вчера у вас была до часу ночи, и потом сегодня; вы
что, думаете, я буду к вам приходить каждый день? Нет, я не намерена,
меня ждут больные». Завернулась и ушла.
Придя домой, я наткнулась на комиссию, которая меня остановила
и начала расспрашивать, часто ли я посещаю собрания. Я ответила:
«Мне не до ваших собраний, у меня больные, и у меня нет времени».
Такой ответ им не понравился, и хотели меня арестовать. Как все ужа¬
сно, и жуткие времена: арестовывают, сажают в тюрьму, расстрелива¬
ют, что-то ужасное происходит, прямо не знаешь, что делать. Комен¬
дант города присылает письмо — немедленно явиться; и все попадали
в ловушки: как из дому ушли, и больше они домой не возвращались,
и было все кончено. Кадетов просто бросали в Крюков канал. Кадетов
смешали с партией кадетов; расправа была ужасная и жуткая.
В. П. Шелепина
22
Сестра милосердия Маруся и ее тетя получили письмо из Парижа
от графа Капнистли8: просит пойти в дом, который находится на Ан¬
глийской набережной, посмотреть, в каком порядке находится его
дом. Маруся просит меня пойти с ней посмотреть. Я дала свое согла¬
сие. Вот отправились. Подошли к дому, нажали кнопку, поднимаемся
по лестнице, нас встречает, который у графа Каптнистли прослужил
35 лет. Заявив ему: «Пришли по поручению, в каком порядке находит¬
ся особняк», он провел нас, я попросила ключи от буфета; все было
в порядке, золото и серебро было не тронуто. Я заперла буфет на замок
и ключи вернула денщику, потом пошли в зал, я села немного отдох¬
нуть — устала, все время живешь на нервах. Я увидела портрет матери
графа. Я не могла оторвать глаза: прехорошенькая красавица. Я гово¬
рю: «Маруся, посмотри, какая хорошенькая». Вдруг открывается дверь
и входят 2 военных без погон9. Один, высокий из них, обращается ко
мне: «Сестрица, я обращаюсь к вам не как к сестре милосердия, а как
к матери родной, у меня жена и дети. Прошлой ночью много нас аре¬
стовали, а этой ночью, верно, и меня арестуют. Я вас очень прошу, по¬
могите мне». Я ему отвечаю: «Я вас совершенно не знаю», а он мне
отвечает: «Я вам даю честное слово русского офицера, я вас не подве¬
ду». Тогда я ему говорю: «Позвоните мне по телефону», он мне отвеча¬
ет: «Это невозможно; как только начну звонить, сию минуту комитет
солдатских депутатов меня возьмет». Тогда я говорю: «По такому
адресу в 6 ч. вечера придите ко мне, но будьте осторожны. Я вас буду
ждать».
Наконец в назначенный час является. Я немедленно пишу ему
удостоверение: «Дано сие удостоверение инвалиду такому-то, находя¬
щемуся в мне вверенном моем общежитии, что и удостоверяется
с приложением печатй». «Теперь идите на вокзал с этой бумагой, вам
поставят печать, и можете ехать по всей матушке-России, а через три
дня я наведу справку».
И вот через три дня я спросила денщика; ответ был таков: как
ушел, и больше не пришел. Теперь сколько прошло времени, очень
много, читала газету и вдруг читаю: «Генерал Семенов расстрелян
в Сибири10, Царство ему небесное и вечная память». Теперь иду до¬
мой, встречаю офицера, которьйй вместе был в доме гр. Каптнистли.
Он меня остановил и попросил поменять деньги. Дошли до Кирочной
улицы. Он мне показывает дом: «Вот наверху — это моя комната,
а внизу — комитет». В это время подходят к нему два солдата и гово¬
рят: «Вы арестованы». Я была в ужасе, и, придя домой, я была вне себя.
Что ни день, то всякие истории.
Теперь я хочу знать, что же случилось с этим офицером, и я решила
позвонить по телефону и прошу позвать его к телефону. Мне отвеча¬
ют: «Его нет, он арестован и находится в Петропавловской крепости».
23
Воспоминания сестры милосердия (1917-1922)
Я — туда; и там его не нашла. Давай ходить по всем арестным домам —
и вот наконец нахожу его в арестном доме около Боткинских бараков.
Было тяжело и рискованно, но побег был удачный.
Наконец я решила покинуть Петербург. Ко мне присоединились 10
человек инвалидов. Я решила ехать в Киев. В Киеве была наша Белая
армия, которая в городе была три дня, потом должны были отступать.
Каким образом я попала в Киев? Из Петербурга доехала только до
Жлобина, а потом пароходом из Гомеля прямо в Киев. Настроение
было ужасное: вот-вот начнут отступать; но я все же рискнула пешком
идти к сахарному заводу: хотелось достать сахару; а потом добралась
до деревни. Вдруг пришла крестьянка и сказала, пришла какая-то бан¬
да. Я солдат повела скорее прятать сахар, а один говорит: «А я спрячу
на печке». Я ответила: «На печке он растает».
Наконец все в порядке. Стоим все вместе. Вдруг я поворачиваю го¬
лову — о ужас ! — два красноармейца подошли к моим солдатам. Я вста¬
ла спиной к моим солдатам, руками загородила и сказала: «Не смейте
трогать, это мои солдаты». Красные ответили: «Мы только посмотрим
документы». Я ответила: «Хорошо, документы можете проверить».
Проверили и ушли.
Мои солдаты решили отправиться на Одессу пешком, предложили
мне идти вместе с ними. Я спросила, сколько верст, ответили: 500 верст.
«Нет, братцы, я не дойду; если вы хотите, то с Господом Богом идите,
а я за вас помолюсь». И я их благословила и сказала: «Идите тихо и спо¬
койно, и никаких разговоров». И так они ночью ушли. Я осталась с се¬
строй милосердия Асей.
Рано утром я пошла по деревне что-нибудь купить из продуктов.
Меня схватили два солдата, сказали: «Завтра утром вы должны отпра¬
виться на станцию». Я ответила: «Пешком не пойду». Они сказали,
приедет подвода. Вот утром приехала подвода. Я с Асей уселись, а на
углах телеги, на каждом углу — вооруженные красноармейцы. Я не
придавала никакого значения, была спокойна. Асю просила, чтобы
она молчала, а сама буду говорить.
Наконец мы приехали на станцию, повели нас к товарищу комис¬
сару Левинзон. «Как вы сюда попали?» Отвечаю, приехала с больными.
«Где же ваши больные солдаты?» — «Не знаю, ночью они легли спать,
а утром я их никого не нашла, ушли, а куда — не знаю». Комиссар гово¬
рит: «Что вы за сестра, что от вас больные ушли; вы что-то путаете»;
а я отвечаю: «Я говорю так, как оно есть». Тогда мне говорит: «Вы по¬
сидите и хорошо подумайте». И вот с 11 часов утра сидели до 6 часов
вечера, голодные. Комиссар позвал нас, спрашивает: «Что вы надума¬
ли?» — «То же самое, ничего нового». Позвали старшего врача. Комис¬
сар говорит доктору: «Эти сестры упали к нам с неба, они нам нужны».
И вот взяли нас на работу.
В. П. Шелепина
24
Началась работа — хождение пд мукам. Масса больных и раненых
через мои руки прошло, 25 тысяч. Солдаты приносили мне еду: масла,
мяса, сала и хлеба, всего было достаточно. Я солдатам говорю: «Вы го¬
няете от станции до станции, а потом от села до села». Так оно и выш¬
ло. В один прекрасный день пришли в дом обедать. Был приготовлен
чудный бульон из курицы, вареники с творогом и молочная пшенная
каша. Поели хорошо, еще никогда так не ели. Вот вышли на станцию.
Большевики в панике, они окружены: с одной стороны добровольцы11,
с другой стороны Махно12, с третьей стороны зеленые13. Среди больше¬
виков поднялась паника, уже близко видно, как идет стрельба, и вид¬
но, двигаются земляные тучи. Вот началось отступление большевиков.
С повозок все летит, лошади встали на задние ноги, крик невероят¬
ный. Один из командиров верхом на лошади кричит: «Помните, соро-
кинцы!»14 — и начал ругать самыми последними словами Божию Ма¬
терь Иисуса Христа. Я в упор смотрела ему в глаза, а он тоже также
смотрел на меня. Он понял, что я думала, а я тоже угадала его мысли.
Одним словом, поняли друг друга без слов. Лицо его было невменяе¬
мое, глаза его были злые, он готов был рубить налево и направо.
Вот началось отступление; с повозок все летит, ящики с продукта¬
ми; я не знаю, как мне быть. Слышу в опушке рощи выстрел. Я бегу.
Слышу выстрел. Солдат — мертвый, выстрелил себе в рот, и смерть мо¬
ментально. Я спрашиваю: «Мертвый? Брать его тело?» Ответ — нет, не
трогайте. Я бегу; вижу — ландо и пара белых лошадей, никого нет. Я —
в это ландо; стою и держу вожжи; лошади помчались, но я никогда не
управляла лошадьми. Ехала на лошадях я долго, потом шла пешком.
Дошла до деревни, расположенной на горе. Солдаты нашли приют
у одного священника. Немного подзакусили, отдохнули и запели: «Это
был последний и решительный бой». Большевикам надо было удирать.
Я села на телегу, запряженную парами волов, и смотрю — обоз все
становится меньше и меньше. Я соображаю — бегут. Я думаю, медлить
нельзя, пока темно, надо бежать. Я вылезла из телеги, хорошо хлестну¬
ла волов, а сама пошла одна. Это было около 3-х часов утра, уже стало
светло. Вот идут 2 разведчика, спрашивают меня, куда я иду, я им отве¬
чаю: «Вон маленький домик, хочу там оставить свой ящик»; а они мне
говорят: «А мы тоже оставили свои вещи». И они ушли.
Теперь солдаты бегут, бросают винтовки, бросают шинели, много
брошенных повозок. Я иду, куда — сама не знаю. Куда приведет меня
Божья Матерь. Она у меня на груди. Божья Матерь, Царица Небесная,
помоги мне, спаси и сохрани и помилуй рабу грешную.
Все шла в одном направлении и так добралась до границы Румы¬
нии. На берегу реки Днестра вижу людей, которые друг с другом разго¬
варивают, а перейти Днестр нельзя, румыны могут обстрелять; что же
делать? Дальше идти некуда.
25
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
Я решила зайти в одну хату и попросила, можно ли мне у них ноче¬
вать, на что я получила прием: меня напоили, накормили, а на другой
день я должна двинуться в дорогу. Пошла меня провожать украинка,
дала мне всякой еды, я ей хотела за все заплатить, но она отказалась от
денег, сказала мне: «Ты — моя родная, если увидишь моего больного
сына, поухаживай за ним». Пошла меня провожать всякими дорогами
и тропинками, проводила до самой Каменки, а дальше не могла — бо¬
ялась мадьяров. Как я ни старалась дать ей деньги, она не взяла, но
прошла со мной 15 верст. Я была тронута ее добротой, поцеловала ее
и так я с ней рассталась.
Когда я пришла в Каменку, я села около [одно слово неразб.] под
деревом, рядом колодец и памятник. Сижу — и решила покушать
и немного отдохнуть. У меня был револьвер. Вижу — идут два развед¬
чика, но не знаю, кто они такие. Когда они заговорили по-украински,
то сразу было видно, что это петлюровцы15. Начали меня спрашивать,
откуда иду и куда; и я им отвечаю, что была у родных, иду домой в де¬
ревню Петровку. Один меня хочет забрать, а другой говорит: «Отпусти
ее». И между ними идет ссора. Я думаю: «Ну я пропала»; но в конце
концов дали мне пропуск, но сказали, что через два часа они вернутся.
Когда они ушли, я револьвер забросила в пшеницу.
Теперь идут 10 человек петлюровцев. Я как на иголках сижу — ну
пропала. Они видели, как со мной разговаривали двое разведчиков,
и меня не тронули. Когда они проехали, тогда крестьяне вышли из сво¬
их хат и говорят: «Иди до нас. Это банда, они тебя разденут и пустят
голую». На том месте, где я сидела, это место для расстрела. Кто бы ни
был — все равно на этом месте расстреливали.
Одна семья меня забрала к себе, и я у них осталась ночевать. В эту
ночь должны были через эту деревню пройти 15 тысяч солдат. На дру¬
гой день утром мне дали белое платье, отделанное малиновым барха¬
том, которое я одела, потом большой черный платок, весь в цветах,
я накинула на плечи и пошла на базар посмотреть и что-нибудь ку¬
пить. Бежавшие солдаты меня узнают, тоже очутились на базаре. Под¬
вод было мало; так как петлюровцы арестовали, то крестьяне боялись
на базар и не выехали. Я думала найти подводу и двинуться дальше
в дорогу. Я решила лучше пойти пешком. Придя с базара, пообедала,
поблагодарила за прием, попрощалась и двинулась в дорогу.
Дорога дальняя, держу путь на город Могилев. По дороге вижу —
петлюровцы половили большевиков, по несколько человек связали
веревками и сложили в телегу, как дрова. Я иду тихо и спокойно, и меня
не тронули. Иду по большой дороге, кругом пшеница, вот узкая ма¬
ленькая тропинка, думаю — дай пойду по этой тропинке, дохожу до
большого дерева, под деревом зеленая лужайка. Я решила закусить.
'Гйхо и спокойно встала около дерева и вижу — по большой дороге идут
В. П. Шелепина
26
5 человек. Я недолго думала, на четвереньках полезла в пшеницу и ду¬
маю: «А вдруг они пойдут пшеницей прямо на меня?» И вот подошли
к этому месту, где я сидела, и говорят: «Идем пшеницей», а другие го¬
ворят: «Нет, лучше идем по дороге». Думаю: «Слава Тебе, Господи, все
миновало!» Но идти еще боюсь, думаю, надо выждать.
Вот приближается ко мне крестьянин, я его спрашиваю: «Дядя,
много там войска?» Говорит: «Никого нет». Я ему говорю: «Как никого
нет, идите сюда, посмотрите, вон пехота». В другую [сторону] показы¬
ваю: «Смотрите, сколько кавалерии». Он мне отвечает: «Родная, нико¬
го нет». Это у меня началась галлюцинация.
Я пошла дальше; иду и боюсь, иду пшеницей, кукурузой, подсол¬
нухами, смотрю — кругом нет никого. Иду дорогой, вижу — домики;
идти еще далеко, уже устала, но надо спешить. Думаю: «Никто, как Го¬
сподь и Царица Небесная, не совсем одна, она поможет мне».
Наконец я добралась до города Яруги; надо искать себе ночлег.
Очень скоро нашла приют, накормили, напоили, как-то все шли на¬
встречу. Устала, тоска и страх берет, и что меня ожидает? Идешь — ни¬
чего не знаешь. Я спрашиваю хозяйку дома, не знает ли она, кто бы мог
погадать на картах. Хозяйка мне отвечает, знает, есть одна старушка.
Я прошу: «Позовите ее». Вот пришла старушка. Бросила карты и гово¬
рит мне: «Бедная моя, тяжелый твой путь, ты много перестрадала, тебе
предстоит дальняя дорога, ты будешь очень и очень больна, попра¬
вишься, не умрешь». Я дала ей 5 рублей.
Теперь дорога на Ямполь, 15 верст. Вот иду; уже приближаюсь —
а там застава; пришлось сделать еще лишних 15 верст, и вот Неемия
и Серебрия, и вошла прямо в город Могилев. Вижу — на посту стоит го¬
родовой. Я обратилась к нему и рассказала все ему, кто я и откуда, и где
была, и о своем бегстве, и в данном случае я не в курсе дела и не знаю,
как поступить. Городовой меня спросил, какие у меня документы. Я от¬
ветила: «Все документы Царские». Он ответил: «У вас все очень хорошо,
здесь только признают Царские документы». Теперь спрашивает, есть
ли у меня пристанище. Я отвечаю, только что вошла в город. «Вы може¬
те найти у меня». Я покраснела, тогда он говорит: «Я вас смутил; у меня
есть жена и ребенок. Вот я вам напишу записку, и вы пойдете к моей
жене, она вас примет, а потом приду и я». Получив записку, я отправи¬
лась по адресу. Прихожу и заявляю, что я от вашего мужа, и вручила ей
маленькое посланьице. Она очень мило ко мне отнеслась. Согрела воду;
я себя с дороги привела в порядок. Она приготовила еду и накрыла стол.
Вот пришел господин городовой, уселись за стол и начали разгова¬
ривать. Спрашивает меня: «Что вы думаете делать?» Я отвечаю: «Надо
идти работать». — «Вот как раз не хватает сестер», — дает мне адрес.
И я отправилась по этому адресу. Поднялась по лестнице, и села в ко¬
ридоре на скамейке, и жду.
27
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
Вот привели молодого человека в чудном пальто с каракулевым
воротником, на голове каракулевая шапка, на ногах высокие лакиро¬
ванные сапоги. Начинают на него кричать: «Раздевайся, жидовская
морда!» Он начинает плакать. Раздели. «Читай Отче наш!» Он отвеча¬
ет, не знает. В это время приходит мать и принесла ему одежду.
Теперь приходит украинец; на улице с него сняли новые сапоги.
Наконец вызвали меня. Вхожу — сидит весь медицинский персонал.
Я дала сведения о себе, и меня послали в госпиталь Красного Креста.
Являюсь в распоряжение главного врача, рассказала ему все под¬
робно, он был очень мил и приветлив со мной, но сестры были недо¬
вольны, говорили: «У нас есть свои», но все равно я была принята.
С комнатой я устроилась с одной сестрой, Петровой.
Вот началась работа. Больные все тифозные; днем есть врачи, а но¬
чью сама сестра одна. Отношение к больным было идеальное, все се¬
стры работали с прилежанием и любовью, не за страх, а за совесть. Ра¬
ботала я недолго, всего две недели, и заболела сыпным тифом. Уход за
мною был очень хороший. Мне было очень тяжело, притом я очень
устала, прошла пешком 150 верст, это все отозвалось на моем организ¬
ме. Ну, ничего, никто, как Божья Матерь, Царица Небесная, на нее вся
надежда и все упование, она одна, Владычица, мне поможет.
Вот с Божьей помощью начала я поправляться. Аппетит большой,
хочется есть. Сестры обо мне заботятся и достают мне еду. Пока все
слава Богу, но еще надо терпеть и набраться сил. Побыла еще три дня
в госпитале и пошла домой. Делать ничего не могу, а ничего не делать
скучно. Осторожно посмотрела в окно, вижу — петлюровцы удирают
через заграждение. На улице собрались группами; думаю — что-то да
есть.
Я пошла в госпиталь. Все время в госпиталь являются отдельные
лица и направляются к сестре-хозяйке и требуют деньги; она дает;
старшая сестра Янчевская дежурит и просит меня остаться ночевать.
Сказала: «Поставлю кровать, затоплю печку, чего ты будешь одна в хо¬
лоде». Я дала свое согласие. В 1 час ночи является какой-то тип с вин¬
товкой в руках и требует деньги. Я вмешалась: «Документы какие-ни¬
будь есть у тебя?» Молчит. Я как толкну с лестницы — сбросил винтовку
и бросился бежать. Исчез. Вот являются казаки-разведчики и тоже тре¬
буют деньги; заявляем — уже все отобрали; тогда говорят, пойдем
больных обыскивать. Я встала около своей палаты, двери закрыла, рас¬
ставила свои руки и не пустила, чтобы не наводить панику среди боль¬
ных. Сестра Мирошниченко сказала казакам: «Если вы найдете ору¬
жие у моих больных, то можете мне отрезать голову». Казаки пошли по
другим палатам. Я вошла в ее палату и подошла к больному, который
был очень нервный. Я сунула руку под матрац и вытащила револьвер.
Я спрятала в муфту и спустилась в покойницкую. Просидев около часа,
В. П. Шелепина
28
думала, надо пойти на кухню. На кухне спрашиваю кухарку: «Что, в ко¬
ридорах есть еще казаки?» — «Нет никого, ушли». Я направилась в па¬
лату Мирошниченко. Первым делом я ее выругала и сказала: «Хорошо,
что я была с тобой, а ты со мною, а то у тебя был бы большой скандал».
Это еще не все. Пришел пьяный офицер, пристал к сестре Янчев-
ской, в упор держит револьвер и требует деньги. Я послала санитара об
этом доложить начальнику, а сама этого офицера уговариваю: «Мы
очень рады вашему приходу, вы устали, идите отдохнуть, а завтра
рады вас видеть и побеседуем». Он послушал меня и вышел на черные
двери. Как только он ушел, пришли два офицера его арестовать, но все
обошлось благополучно.
На другой день пришел старший доктор. Я доктору заявляю: «Та¬
кое неспокойное время, одни уходят, другие приходят, много больных,
сестра одна за всеми смотрит». Доктор выслушал меня и сказал: «Вы
правы». На другой день около парадной был караул, было уже более
спокойно.
Пришла наша Белая армия, было приятно, и настроение другое.
Я предвидела, долго ли может быть продолжаться такое настроение.
Мне хотелось поехать в Киев, так [как] мною были оставлены вещи,
и я обратилась к старшему врачу о разрешении мне поехать в Киев.
Доктор мне говорит: «Куда вы поедете, вы так много перестрадали
и пережили», а потом сказал: «Хорошо, поезжайте, но всех документов
вам не дам, хочу, чтобы вы вернулись обратно». Я дала свое согласие.
Итак, я отправилась в дорогу. Приехала в Киев, сразу пошла к род¬
ному дяде; вошла в переднюю, выходит дядя. Смотрит и не узнает,
а я в форме сестры милосердия ему говорю: «Здравствуйте, дядя», а он
молчит; а я ему говорю: «Вы не узнаете племянницу Валю?» Он тогда
мне ответил: «И откуда тебя Господь привел?», был рад видеть меня,
и мы оба заплакали.
Дядя хотел, чтобы я осталась в Киеве; я ответила: «Буду двигаться
с Белой армией». Взяв вещи, дядя дал мне 100 руб. денег. Я сказала, что
буду все время на вокзале; дядя обещал придти на вокзал, не пришел.
Было уже нервное настроение. На линии железной дороги стояли 3 по¬
езда. Я свои вещи погрузила в последний поезд, а потом распоряжение
было другое, и я всего сразу не мбгла взять. Второй раз побежала, а по¬
езд с моими вещами тронулся, и так я осталась без вещей. Села во вто¬
рой поезд.
Доехали до станции Васильково, дальше поезд не может идти:
впереди произошло крушение поезда. Пришлось оставить поезд, идти
пешком. Шла я очень хорошо, дошла до поезда Брони Коршун16. Я сра¬
зу обратилась к коменданту поезда и просила о разрешении мне по¬
грузиться, на что я получила разрешение. Капитан Селиванов даже
уступил мне свое купе и поменял мне деньги. Было очень мило и тро¬
29
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
гательно с его стороны. Я его никогда не могу забыть, до самой своей
смерти.
В поезде я встретилась с одной дамой, Надеждой Павловной Дури-
ЛИНОЙ.
Она, бедная, искала своего мужа17; как она ни старалась, никак не
могла найти, и наконец она решила поехать к себе домой в имение.
Удивительно милая особа, добрая, сердечная; когда я была с ней в до¬
роге, она все время меня поила и кормила.
После того как я рассталась с Надеждой Павловной, я поехала даль¬
ше. Добралась до города Николаева. В этом городе я задержалась: надо
было кое-что узнать. Вот получаю свидетельство явиться в распоряже¬
ние гарнизонного врача города Одессы. Вот прибыл пароход «Сара¬
тов», я хочу сесть на пароход. Одна сестра меня не пускает, говорит:
«Вы не наша сестра». Я — к коменданту парохода и спрашиваю, есть на
пароходе больные. Он отвечает, очень много, тифозные и много ране¬
ных. Я сказала: «Я буду их смотреть», — и так вошла на пароход.
Больных было очень много, все лежали на полу, все надо было на¬
гибаться, напоить и накормить, и чистить языки, мыть рот и еще кое-
что, но я должна сказать, что ни одна сестра милосердия не проявила
себя ни в чем, а еще меня не хотели пускать на пароход; ну и времена!
Вот еще женщина-врач, только поднимает юбку и шагает через боль¬
ных и даже не интересуется ими. И вот доктор мне говорит: «Надо раз¬
грузить больных». Беру больного левой рукой, держусь за перила,
а больному говорю: «Обнимай меня за шею», а сама правой рукой беру
за талию и спускаюсь по трапу на берег, и так разгрузила всех больных.
Вот двинулся пароход. У меня желание спуститься в трюм. Вот
я спускаюсь по лестнице и вижу Надежду Павловну, поднимается по
лестнице. Какая это была встреча! Расцеловались до слез, и сказала,
она едет в Одессу к коменданту города. Я ей ответила, еду в распоря¬
жение гарнизонного врача. Надежда Павловна меня просит: «Будем
держаться вместе», я ей дала согласие. И вот мы уже вдвоем.
Наконец прибыли в город Одессу, направились к начальству. Я по¬
лучила назначение в город Севастополь в 3-1 временный госпиталь,
сижу и жду Надежду Павловну. Вдруг она приходит и говорит мне, что
она должна ехать в Севастополь в 3-й временный госпиталь, [там] ле¬
жит ее муж, больной тифом. Я ей показала свой документ, она была
рада и целовала меня, просит, чтобы я посмотрела ее мужа. Я сказала,
постараюсь сделать все, что зависит от меня.
Погрузились на пароход, нервы немного успокоились. Наконец
подъезжаем к пристани — и сразу в госпиталь: я к старшему врачу,
а Н. П. в канцелярию. Я получила работу в первую палату и сижу в ожи¬
дании Н. П.; она явилась и говорит, ее муж лежит в первой палате. Она
была так рада и счастлива, что совпало очень хорошо. Теперь надо
В. П. Шелепина
30
думать, куда ее поместить, и как относительно питания. Я направи¬
лась к старшей сестре и стала просить ее, нельзя ли поместить со мной,
это моя родственница, мы все время вместе. Старшая сестра пошла
навстречу, ей кровать поставили вместе со мной, с питанием тоже все
было налажено. Все было слава Богу, все было хорошо.
Я начала работать. Больных много, муж Н. П. — больной брюшным
тифом, температура высокая. Он своей жены не узнает, жена волнует¬
ся, я ее утешаю — все пройдет. Надежда Павловна скучает и хочет ра¬
ботать вместе со мной в одной палате под моим руководством. Я обра¬
тилась к старшей сестре, на что было дано разрешение свыше. Работа¬
ла она много времени, ее допустили держать экзамен на звание сестры
милосердия, но работала еще под контролем сестер. Муж Надежды
Павловны пролежал 8 месяцев в госпитале, она за ним смотрит, все
уже хорошо, и вот его отправляют на фронт опять, она очень пережи¬
вает и плачет. Я все время около нее. Старшая сестра Соломонова Кр.
Креста просит нашу старшую сестру Косухину назначить сестер на
фронт. Сестра Косухина ответила, что она только может предложить,
кто пожелает отправиться на фронт. Во время, [когда] весь персонал
в полном сборе, сестра Косухина объявляет: «Кто хочет идти на фронт?»
Я встала первая, за мной еще встали две.
Сестра милосердия Ковтун.
7-го августа 1962 год.
Севастополь. 1919 года октябрь.
Третий временный госпиталь
С фронта в наш госпиталь приехала старшая сестра Красного Креста
Соломонова и просит нашу госпитальную старшую сестру Косухину
назначить сестер на фронт. Сестра Косухина ответила, что только мо¬
жет предложить, кто по своей доброй воле может отправиться на
фронт. Весь персонал пришли на обед, все уселись по местам. Старшая
сестра Косухина объявила: «У кого есть желание и кто может поехать
не фронт?» Я встала первая, за мною сестра Поляковская, потом сестра
Пономаренко, всего только три. По окончании обеда немедленно надо
собираться в дорогу. Собрались очень быстро, персонал провожал
очень мило и трогательно.
Я взяла с собой икону Казанской Божьей Матери, всегда и всюду
я с ней. «Пресвятая Богородица, Присноблаженная Дева Мария, пошли
мне сил, здоровья и терпения, молюся убо тебе, сохрани и помилуй мя,
грешную рабу твою Валентину». Итак, отправились в путь-дорогу. Еха¬
ли спокойно и быстро. Приехали на станцию Федоровку. Надо было
31
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
представиться инспектору санитарной части генералу Лукашевичу18.
Генерал Лукашевич спросил: «За кем вы будете ухаживать?» Я ответи¬
ла: «За солдатами». Ему такой ответ очень понравился, и он был очень
доволен.
Я встретила сестру милосердия Елену Александровну Полковнико-
ву. Я должна сказать, сестра Полковникова была с большим характе¬
ром, чудная организаторша, хорошая работница, преданная и верная,
другой такой не найти. Она все создавала, находила стаканчик, буты¬
лочку, блюдце, тарелочку, ложечку — и так все остальное, чтобы все
было. Вот раскинули палатку и устроили перевязочную. Потом я даль¬
ше напишу, какая ее судьба.
Раненых было очень много, больных тоже немало, даже были боль¬
ные холерой. Мы, сестры, работали не за страх, а за совесть, работали
с верою и любовию. В данное время живу только одним воспоминани¬
ем. Наше крестьянство было необыкновенной души, это люди неверо¬
ятно добрые и отзывчивые, даже не нахожу слов сказать это, только
мать родная могла бы так сделать, а они все такие. Доктор Трейманг
посылает меня с одним доктором достать продукты, и вот мы вдвоем
отправились на станцию Средне-Долинскую. И вот мы в полной фор¬
ме едем всюду; накупили много всего: сало свиное соленое, копченое,
масла, яиц, молока, колбасы, мяса, кур, хлеба; накупили всего в боль¬
шом количестве, нагрузили полную тачанку. Я и доктор были очень
довольны: будет чем кормить.
Вот двинулись в дорогу к станции Федоровка. Наконец подъезжа¬
ем к вокзалу, корпусной врач доктор Трейманг стоит около вокзала
и в панике; мы с доктором подходим к нему, а он схватился за голову
в таком нервном состоянии и плачет, и говорит: «Господи, Боже мой,
что я наделал, как я мог вас послать, я так переживал, я думал, что
я с ума сойду». Я стала его успокаивать: «Успокойтесь, все тихо и спо¬
койно». Он мне отвечает: «Не могу; куда я вас послал, там засада боль¬
шевиков, вы могли не вернуться».
С едой было терпимо, но надолго ли будет благополучно? Больше¬
вики из-под Большого Токмака двигались вперед, были страшные бои,
много раненых. Сестрам на руки дали морфий, если положение будет
критическим, чтобы принимали морфий. Я боялась потерять свое
штатное место и решила откомандироваться в Севастополь, в Третий
временный госпиталь. Последовало такое распоряжение: ввиду того,
что масса раненых, надо было их отправить. Вот одна сестра имела по¬
езд, прицеплены два вагона. Вот я пришла ей на помощь: раненых до¬
ставили в большом количестве, прицепили несколько вагонов, и обра¬
зовался громадный поезд. Я прошу дать мне раненых полостных; рас¬
поряжение — тяжелораненым впрыскивать морфий; бедные солдаты,
раненные в живот, им так хотелось пить, но нельзя; я брала кусок
В. П. Шелепина
32
марли, мочила водой, наматывала себе [на] пальцы и вытирала язык
и рот, а они хватали мой палец и сосали. Я старалась узнать, откуда
они, и записывала их родственников, чтобы можно было сообщить
о их судьбе. Я очень переживала и нервничала, обливалась горькими
слезами. Солдаты мои говорили, это не сестра, а мать родная.
Когда я везла раненых, много умирало на станциях, их хоронили;
и так потихоньку добрались до Севастополя и начали устраиваться по
госпиталям; все было выполнено и устроено. Наконец я явилась к себе
в госпиталь. Перед тем, [как мне] начать работать, старшая сестра мне
заявила: «Вы будете работать по хозяйству». Я ответила: «Нет, я не
буду вести хозяйство, я только за больными, работать в палате». Стар¬
шая сестра заявляет: «Вы не хотите — проведем вас приказом». Тут уже
разговор конченный, надо было думать и начинать свое дело. Первым
долгом надо было позаботиться о продуктах: чем кормить персонал.
Начала всюду бегать и искать, что можно купить. Достала пять мешков
муки, масла, которым смазывали колеса, другого ничего не было, по¬
том немного овощей. С питанием было очень трудно. Всю муку поста¬
вила у себя в комнате. Для персонала я пекла пироги на этом масле, все
ели и были довольны. Я старалась экономить [все] время, боялась, как
будет в дальнейшем, а поэтому старалась, чтобы было в резерве; все
время пекла коржики, думаю — а вдруг потом ничего не смогу достать.
Как-то дали мне мешочный материал, я пошла к портнихе и про¬
шу сшить мне платье-пальто, у меня из одежи ничего не было. Иду
домой — и все смотрю, где бы чего-нибудь купить. Достала рису, ман¬
ной крупы и яблок. Время осталось мало, надо приготовить еду. Вот
приходят одна за другой, а потом сразу хлынули, все пришли голод¬
ные, накормила их, и все разошлись. Прибрав после обеда, навела по¬
рядок, я пошла к портнихе. Придя к портнихе, сразу меня спрашивает:
«Ну, как дела?» Я отвечаю: «Все хорошо, тихо и спокойно». Она мне
говорит: «Вы больная». Я отвечаю: «Нет, у меня ничего не болит». —
«Нет, вы больная. Вы знаете, что пароходы стоят на рейде и уже погру¬
зилось масса народу?» Я отвечаю: «Я ничего не знаю». И на самом деле,
я абсолютно не в курсе дела. Я поражаюсь, как все делаю и забочусь обо
всех, а меня даже не сочли нужным поставить в известность, в каком
мы находимся положении.
Вот наши госпитальные сестры нашли себе комнаты, все уходят,
врачи удрали, я осталась одна. Спешу в госпиталь сделать обход, напо¬
ить, накормить, дать лекарство. Прохожу мимо кроватей — они меня
хватают за халат: «Сестрица, возьмите меня с собой». Я отвечаю: «Хо¬
рошо, постараюсь». Вот уже и денег у меня нет, и не могу получить: все
поудирали/Поздно вечером пришли две сестры. Я предложила им
спать всем в одной комнате — на парадной патруль снят, уже совсем
одна, делай, что хочешь, и решай все сама.
33
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
На другой день в обеденное время пришел старший доктор Кузне¬
цов. Когда я его увидела — о ужас! Весь в грязи и в саже — я позвала его
в свою комнату, принесла воды, он вымылся, привел себя в порядок.
Я принесла ему обед и хотела приготовить пакет — он отказался.
Я спрашиваю: «Где вы были?» Доктор Кузнецов ответил: «Грузил уголь
на пароходе». В это время подошли сестры и уговаривают его остаться
на своем месте. «К вам хорошо относится команда, вас любят боль¬
ные». Я вмешалась в разговор, заявляю: «Сестры, не вмешивайтесь,
оставьте Владимира Александровича в покое». Владимир Александро¬
вич ответил: «Я дважды бежал из-под расстрела». После этого разгово¬
ра доктор зовет меня к себе в комнату и дает мне бутылку шампанско¬
го и пакет сахарину. Я говорю: «Владимир Александрович, вы знаете,
я не пью, мне не надо». Владимир Александрович сказал: «Шампан¬
ское — это ваша валюта». Уговорил, и я приняла. «Владимир Александ¬
рович, держитесь нас, сестер». Он мне отвечает: «У меня своя компа¬
ния». Я ему отвечаю: «Дорогой Владимир Александрович, я вас умо¬
ляю, оставьте вы свою компанию, будьте с нами, сестрами». Как я его
ни умоляла, он остался на своем. Мне было очень жаль и больно. Когда
я была потом в Галлиполи19, то я узнала, что его расстреляли. Если бы
я была на месте, не дала [бы], чтобы его расстреляли, пожертвовала
[бы] собой.
Теперь с парохода пришли в госпиталь две старших сестры, Соло¬
монова и Косухина, которые мне сказали, чтобы я торопилась к отъ¬
езду, так как моя фамилия на черной доске. Положение было ужасное,
все и вся были в большой панике, деньги уже не ходили. Благодаря тому,
[что] доктор Кузнецов дал мне бутылку шампанского, я дала лодочнику,
и он меня посадил на лодку, и я добралась до рейда парохода. Спустили
веревочную лестницу, и меня когда поднимали, то сестры умоляли юн¬
керов, чтобы я не упала в воду и чтобы они были осторожны.
Итак, я очутилась на пароходе. Народу была масса, почти все сиде¬
ли и лежали на полу. И так отправились в дорогу. Ехали очень медлен¬
но. По прибытии в Турцию, в Галлиполи, я ночевала на берегу моря, на
вещах. Рано утром пошли кое-что посмотреть, и уже раскинули палат¬
ку, и начали принимать больных, и я начала работать, работала до по¬
следнего момента. Я должна сказать, я ничего подобного не видела
в жизни. Турки и испанцы — это не от мира сего люди: добрые, отзыв¬
чивые, честные, порядочные и деликатные. Я их не могу сравнить ни
с одной другой нацией, и никогда я их не забуду до своей смерти.
После отъезда из Севастополя в Галлиполи [оставшихся] сестер
милосердия многих расстреляли. А других повесили, в том числе поги¬
бла сестра милосердия Елена Александровна Полковникова. Всегда
я ее вспоминаю — труженица и страдалица, будь ей вечная память
и легкая земля.
В. П. Шелепина
34
Все пишу правильно и верна, ничего не преувеличиваю, все, как
было в действительности.
Уважающая Вас,
Chelepine Valentine,
адрес 2 Rue Renaud, Montmorency (одно слово неразб. — О. Д),
France
Начало 1920 года по 1922 до конца
С большими нервными переживаниями покинули город Севастополь
и отправились в путь-дорогу. Ехали медленно и с остановками. Вот на¬
конец видим Галлиполи; приехали ночью. Все пошли куда попало ис¬
кать себе пристанища. Я осталась около пристани. С парохода на берег
выгрузили все вещи. Я решила прилечь на вещах до утра.
Вот уже наступает утро, все зашевелились и принялись за работу.
Раскинули большую палату. Я сразу пошла все устраивать. Прибыло
очень много больных, надо было всех разместить по кроватям, приве¬
сти все в порядок, всех накормить. И вот начало моей работы. Работала
с 7 ч. утра и до 10 ч. вечера каждый день. Милые турки встречали нас
доброжелательно, с добрым сердцем и любовию. Даже не хотели от нас
брать деньги. Когда мы спрашивали, сколько платить за комнату, ответ
такой: есть деньги — давай, нет — ничего не надо. Вот турок сидит за¬
втракает, у него кусочек брынзы, 3 маслины, халва и кусочек сала. «Эй,
русский, иди кушать!» Много ли сейчас встретите таких, как турки?
Никого и никогда. Вот попросите у греков напиться воды — и не дадут.
Вот турки и греки — между ними разница колоссальная.
На берегу моря вид очаровательный, а особенно вечером — небо
все в звездах, кругом зелень, прямо красота; и на берегу большой дом.
Дроздовцы20 заняли этот дом и сделали из него госпиталь. В доме ле¬
жит много больных, и все тифозные. Все лежат на полу, в своих бурках;
насекомых — вшей — масса, один кошмар. Решили сделать дезинфек¬
цию. Надо было распределить больных. Одних отправили на пароход
«Ялта», других в госпиталь Белого Креста, и еще отправили по другим
госпиталям. Вот раскинули большую палату. Надо было все устроить на
20 человек: поставить кровати, привести в порядок освещение. Были
чашечки, наполненные маслом, и маленькие фитильки из ваты. Это
было такое освещение палаты.
Вот все в порядке. Старший врач Нелидов спрашивает меня, сколь¬
ко надо воды вымыть всех больных; я ответила — 7 ведер. Доктор мне
заявляет, что столько не могут дать воды; я ответила: «Сколько може¬
те, столько и дайте». Вбегаю в дом госпиталя и слышу крик юнкера
35
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
Сорокина: ругает весь персонал. Я бегу к нему и спрашиваю его: «Чем
нм недовольны?»; он мне отвечает: «Я умираю, и на меня никто ника¬
кого внимания». Я взяла его за пульс — пульс слабый, я ему сделала
укол, я дала ему американское вино, в которое входила лошадиная
кровь и железо.
Начала мыть всех больных, одела и перенесла в палату на чистые
кровати. Теперь очередь юнкера Сорокина. Я его вымыла, перенесла
и палату и позвала доктора. Он его осмотрел и сказал еще сделать укол.
Больных всех накормила, лежали тихо и спокойно, и все спали. Насту¬
пило тихо и спокойно. Юнкер Сорокин, когда поднимает руку, пульс ра¬
ботает, когда опускает руку — пульса нет. Я все время около него и слежу
за ним. Санитаров предупредила, чтобы я не заснула около мангала от
2 ч. до 3 ч. утра, надо бороться, чтобы не заснуть: в это время всегда
хочется спать, но нельзя, надо бороться с собой и держать себя в руках.
Я все время около Сорокина и думаю: «Пошли, Господи, чтобы все было
благополучно», и смотрю на часы. Вот уже приближается время, надо
мерить температуру. Температура показала 38; сделала укол, обошла
всех больных, сделала все, что надо. Вот уже собираются все сестры на
работу. Я пришла в столовую — сестры все в полном сборе сидят. Увиде¬
ли меня и спрашивают: «А юнкер Сорокин еще не умер?» Надо было
видеть, какая я была. Я как закричу на них: «Вам надоела его жизнь? Он
не умер!» Сестры мне отвечают: «Все врачи говорят, что он умрет». Я от¬
вечаю: « Ничего подобного, он не умрет. Вы, сестры, каждая из вас, бу¬
дете проходить мимо его кровати — давайте ему ложечку вина, ложку
молока, ложку кофе, ложку воды; а вы, санитары, будете проходить —
делайте то же самое, что и сестры. Еще раз повторяю — он не умрет».
Сорокина я забрала к себе и все время за ним смотрю. Кризис ми¬
новал, уже лучше себя чувствует, надо полагать, что будет все хорошо.
Вот открывается эвакопункт, куда хотят поместить больных. Это
большой сарай и, кроме того, еще небольшие домики. Старший врач
Сметанин пришел в госпиталь, где я работала, к доктору Нелидову
и стал просить его отпустить меня к нему в госпиталь на работу. Стар¬
ший доктор Нелидов отвечает: «Я вам не могу ее отпустить, она мне
самому нужна». В их разговор вмешалась старшая сестра Целебров-
ская. В конце концов сговорились, и меня назначили работать на эва¬
копункт.
Сорокин еще в госпитале и еще должен задержаться. Я его не забы¬
ваю: как у меня есть свободное время, я бегу к нему его навестить.
В один прекрасный день юнкер Сорокин пришел на эвакопункт, встре¬
тил меня и говорит: «Милая сестрица, я пришел вас поблагодарить.
Благодаря вам я остался жив». Ему всего было 19 лет.
Во время моего дежурства ночью я должна была мерить темпера¬
туру через каждые 2 ч.; надо было поймать приступ и дать лекарство.
В. П. Шелепина
36
Прохожу мимо одного больного — лежит скорчившись. Я позвала де¬
журного доктора. Доктор спрашивает, какой диагноз. — «Флюс». — «Ка¬
кая диета?» — «Общая». Доктор мне заявляет: «Вы, наверное, перепу¬
тали истории болезни». Я отвечаю — нет; и даю ему истории болезней.
Он посмотрел — и все правильно, как я сказала. Доктор сказал сделать
укол. Утром пришел палатный врач, я доктору сказала: «Не мешало бы
показать больного доктору-дантисту». Мой доктор так на меня кри¬
чал! «Я здесь командую, вы только палатная сестра, и прошу не вме¬
шиваться в мои дела!» Я молчала. Кончилось мое дежурство; придя
домой, я доложила все, что случилось, старшей сестре; она мне ответи¬
ла: «Успокойся, не нервничай, ты свое дело сделала». После обеда при¬
шла старшая сестра и так начала ругать доктора — тихий ужас. И сказа¬
ла мне — в 5 ч. вечера должен быть консилиум врачей, а в 8 ч. вечера он
скончался. Все это произошло — невнимательное и халатное и не¬
брежное отношение к больному. При болезни тифа необходимо чи¬
стить язык и мыть рот, так этого не делали, поэтому получилась такая
история и кончилось смертью. Мне было очень неприятно, я очень пе¬
реживала и плакала.
Рано утром я пришла в госпиталь и должна всем измерить темпе¬
ратуру. Так, имея один термометр, я еще некоторым не успела изме¬
рить температуру. Вот пришел доктор и начал осматривать больных.
Одному больному хочу поставить градусник — он начинает кричать.
Я остановилась; потом ставлю снова — он кричит снова. Доктор спра¬
шивает: «Что вы там делаете?» Я отвечаю: «Ставлю градусник». Доктор
сказал: «Я сейчас приду». Прикоснулся к больному — он начал кричать.
Доктор сказал: «Оставьте его». Больной вскочил с кровати и бегом,
увидел своего приятеля — прямо к нему на кровать под одеяло и нер¬
вничает. Приятель его уговаривает, очень с ним ласковый; вдруг вска¬
кивает с кровати и бегом на улицу. Я бегу, со мною два санитара. Бе¬
жим около моря; я ужасно боюсь, а вдруг вскочит в море. Навстречу по
дороге идет один офицер, и увидел такое бегство, и обнажил шашку
наголо. Больной остановился; санитары моментально схватили боль¬
ного, и я им помогла; и принесли его в госпиталь, положили в кровать,
я его покрыла простыней, натянули простыню, концы простыни свя¬
зали под кроватью узлами. БолЁной все время просит с него снять про¬
стыню. Я сказала: «Нет и нет». Санитарам приказала все время следить
за ним.
Я на своем посту, как жандарм, за всеми слежу. В 2 ч. ночи вышла
во двор, вижу — идут три человека. Я закричала во все горло, спраши¬
ваю — кто идет. Ответ — генерал Кутепов21, а кто спрашивает? Я отве¬
чаю — дежурная сестра; он подошел ко мне и поздоровался со мною за
руку. Я санитару сказала немедленно позвать дежурного доктора.
Явился доктор; все было хорошо, и все было в порядке. В некоторых
37
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
госпиталях были большие неприятности: сестры не все были на своих
местах, были обвинения, объявлено рапортом.
На эвакопункте в госпитале произошло с больным что-то ужасное:
все время у него изо рта идет кровь; доктор не мог определить. Реши¬
ли созвать консилиум; врачи его осмотрели, в легких ничего не нашли,
дали какое-то лекарство; ничего не помогло. Сестра милосердия Кази¬
мира Зимборгская взяла на себя храбрость, сама решила посмотреть
больного. Сказала больному: «Откройте рот», посмотрела и сказала
больному: «Будьте спокойно, тихо и не волнуйтесь, я сейчас приду».
Пошла в дежурку, схватила тарелку, пинцет, щипцы и борный раствор;
пришла к больному и говорит: «Откройте рот». Он открыл рот, сестра
вооружилась и вытащила из горла пиявку, положила на тарелку, боль¬
ному дала полоскание, а тарелку с улиткой понесла врачам. Врачи все
были поражены, как она могла додуматься это сделать; доктор в про¬
должение нескольких дней ничего не мог сделать. Теперь — отчего это
произошло. Больной шел из лагеря, ему очень хотелось пить, он уви¬
дел кран, он припал ртом к крану, напился воды, и пиявка прилипла
к горлу и все время точила кровь. Вот как надо в таких случаях быть
осторожными, могло быть еще хуже.
В Галлиполи много умерло наших воинов, решили по умершим со¬
орудить памятник. На кладбище все несли камни для памятника, даже
маленькие дети несли по маленькому камешку. В конце концов был
восстановлен памятник воинам.
С питанием дело обстоит неважно, все чувствуют себя слабыми.
Я себя чувствую очень плохо, все это от плохого питания, у меня мало¬
кровие, я хочу есть, но ничего нет. Деньги я получала на Рождество
и на Пасху по 2 лиры, это и все. Из этих денег я тратила еще для боль¬
ных, покупала что-нибудь покушать, мне их жаль, они хотят кушать,
но, к сожалению, у меня у самой ничего нет.
Теперь мы отправляемся в Сан-Стефано, это недалеко от Констан¬
тинополя, там большие казармы. Мы разместились по этажам в боль¬
ших комнатах, заняли места, каждый друг от друга свое место загоро¬
дили одеялами, вот так мы и жили.
Греки с турками дерутся, турки их забрали в казармы и посадили
всех в подвал. Мы, русские, на первом этаже. Эпидемия хлынула на
полный ход, все болезни, кроме чумы; умирают за одну ночь по
1000 человек. Умерших бросают в одну яму по несколько человек.
Я лично боюсь, что мы все можем погибнуть. Генерал Иванов22 обра¬
тился ко мне, чтобы я проявила свою заботу обо всех. Я одна, больше
никого нет, кроме меня. Вот уже у меня есть больные тифозные. У од¬
ной дамы сыпной тиф; эта дама имеет ребенка, которого я взяла и смо¬
трю за ним до тех пор, пока мать поправится. Доктора у нас нет, никто
не хочет работать. Генерала Иванова прошу обратиться в Красный
В. П. Шелепина
38
Крест к старшему доктору Тритшельду и сообщить, что у нас больные
тифом. Я приношу свое извинение; я как сестра милосердия не имею
права ставить диагноз больных, но прошу немедленно назначить док¬
торов. Вот сразу был назначен доктор.
Вот наконец прибыл доктор. Я прошу доктора пойти к одной боль¬
ной — доктор отказывается и не желает смотреть и отвечает мне:
«Я вам верю, что вы мне сообщаете»; так и не пошел смотреть больных.
Решили эту даму отправить в Николаевский госпиталь. Я являюсь
с больной к доктору; доктор спрашивает — что с больной; я отвечаю ־־
сыпной тиф; он осматривает и заявляет: «Ничего подобного». Я отве¬
чаю: «Я сестра милосердия, а вы доктор, и вы мне так отвечаете». Тогда
взял зеркало, посмотрели и мне ничего не ответили. Я уже поняла
и молчу, только прошу не отправлять в клинику, а оставить в госпитале.
Я свое сделала все; теперь пришла к себе, надо было выкупать ре¬
бенка, накормила и уложила в кровать спать. По соседству со мной жил
один полковник, он заболел возвратным тифом. Я все время за ним
ухаживаю, сообщила о его болезни жене и сестре, которые не могли
сразу приехать. Доктор все время настаивает отправить его в клинику;
я все время прихожу и за ним смотрю. Когда я заглянула в ящик стола
и увидела вареную картофель в мундире, когда я увидела, я была
в ужасе и сказала больному, чтобы он ее не кушал. Он мне ответил:
«Нет-нет, не ем». Однажды прихожу к больному и в комнате, где он ле¬
жал, его не нахожу — его перевели в комнату безнадежных, и он в очень
плохом состоянии. Я решила все время быть при нем. Он умирает.
С минуты на минуту умрет. Вот наступил конец его жизни. Я спраши¬
ваю турок, кто может обмыть тело умершего; они мне отвечают: «Наш
закон не разрешает трогать христиан». Я спросила, могу ли я сама сде¬
лать, ответили — пожалуйста. Через несколько часов я его обмыла,
одела, сделала все, что надо было. Приехали жена и сестра, увидели его
умершим, и все было сделано, только оставалось надо было его похо¬
ронить.
Я себя чувствую очень плохо. У меня большой избыток слюны,
и слюна сладкая. Доктор мне сказал, у меня сахарная болезнь. Я пошла
на комиссию, меня осмотрели и сказали то же самое. Я ответила — ни¬
какой у меня сахарной болезни нет, дайте мне есть, я хочу есть, я хочу
все время спать, день и ночь бы спала, не просыпался. Красный Крест
мне отпустил громадный пакет с продуктами и, кроме того, 6 лир
деньгами. Я была очень довольна, что мне пошли навстречу, я их всех
поблагодарила за внимание.
Положение у нас, русских, очень тяжелое в смысле здоровья и пи¬
тания. Я начала говорить с генералом Ивановым — необходимо пред¬
принимать какие-то меры, иначе мы все умрем. Генерал Иванов не¬
медленно начал вести переговоры с нашим начальством. Все было
39
Воспоминания сестры милосердия (1917-1922)
улажено, и решили отправить в Сербию и Болгарию. Мы все были до¬
вольны, и настроение было хорошее в ожидании, когда нас начнут от¬
правлять. Понемногу начали собираться, приводить себя в порядок;
когда мы были готовы, должны были грузиться вагоны поезда из Кон¬
стантинополя. Все уселись, сидели тихо и спокойно и говорили: «Про¬
щайте, милые турки и дорогая Турция, очень вам благодарны за ваше
внимание и прием». Прожили мы у них с 1920 года и по 1922 до конца.
В начале 1923 года мы двинулись в Сербию.
И вот мы уже едем поездом тихо и спокойно, смотрим в окно и на¬
слаждаемся всякими видами природы. Ехали довольно долго — и вот
доехали до города Ниш. Поезд остановился; я выхожу из вагона; в это
время подходит ко мне сестра милосердия, обнимает меня, целует,
здоровается со мной и говорит: «Моя милая, моя дорогая, сколько
я о тебе слышала, какая ты добрая, какая ты труженица! Как я рада, что
я тебя увидела; я бы хотела, чтобы ты осталась со мной». Я ответила:
«Нет, не могу, я со всеми поеду дальше, хочу знать, что будет с нами».
Тогда сестра мне говорит: «Идем ко мне, мы вместе пообедаем».
Я пошла к ней; у нее небольшой домик, садик и небольшой огород; все
так уютно; сидели и говорили. Она как сестра милосердия проработа¬
ла 40 лет. Я даже заплакала — какая чудная сестра, столько лет прора¬
ботала. Я по сей день не могу вспомнить ее ни фамилии, ни имени, но
мы друг друга никогда не видели и не слышали и не знали о нашем
существовании.
Итак, мы попрощались, и надо было грузиться в поезд и ехать
дальше. Она меня провожала, пока двинулся поезд. Чрез много време¬
ни мне сказали, что она умерла, и все, что у ней было, она оставила все
сестрам милосердия. Да будет ей легкая земля и вечная память. Мы,
русские сестры, работали по призванию с верой и любовию.
Все написано точно, верно и правдиво, как все было, без всяких
преувеличений, прошу мне верить.
Сестра милосердия
Валентина Шелепина
Н. А. ЩЕРБАЧЕВА
ВОСПОМИНАНИЯ
В декабре месяце 1917 года я должна была ехать к мужу1 в Яссы2 с моей
младшей дочерью, которую я взяла из Киевского института. Мне было
приготовлено купе, в которое не было человеческих сил войти, так как
товарищами были заняты все входы и выходы, отчего образовалась
пробка. В отчаянии смотрела я через окна на предоставленное мне
купе, умоляла товарищей дать мне дорогу, но они не двигались с ме¬
ста. При всем моем желании попасть в вагон я не могла и с большим
разочарованием должна была вернуться в город.
В это время мы уже жили не у себя, а у моих знакомых — генерала де
Вейль, которых я, по-видимому, стесняла, но которые были настолько
милы, что ничего мне не говорили, несмотря на то, что семья уже посте¬
пенно съезжалась в Киев и места совершенно не было; уезжая, я видела,
что освобождаю для них комнату. Когда я принуждена была вернуться,
мне это было очень неприятно, но деться было некуда. Когда я верну¬
лась с вокзала, в моей комнате уже кто-то поселился. Пришлось их вы¬
селять, и я снова там водворилась, пока не устроила себе снова купе.
Надо заметить, когда в первый раз я уезжала, мадам де Вейль мне
сунула в ридикюль свою книжку Красного Креста3. Я была против это¬
го, но она настояла на своем, говоря, что это мне пригодится.
41
Воспоминания
Через два дня приехал полковник Сливинский4, он предложил мне
ехать с французской миссией, которая отправлялась в Яссы. Я с боль¬
шим удовольствием приняла это предложение, но было ужасно трудно
узнать, когда эта миссия уезжает. То она уезжает, то она остается. На¬
конец генерал Вейль сообщил мне, что миссия едет 24 декабря
1917 года. Я выехала довольно рано на вокзал, чтобы все вовремя раз¬
узнать, ждала эту миссию часа три и думала уже, что меня обманули,
как вдруг приходит ко мне генерал Вейль и говорит, что миссия едет
через два часа, но в третьем классе, и что он против того, чтобы я ехала
в третьем классе. После того, как меня отговорили, я с огорчением вер¬
нулась уже во второй раз на ту же самую квартиру, думая, как я ужасно
всех снова стесняю. Наконец я решаюсь начальника станции в третий
раз просить устроить купе, думая, что под Новый год народу будет
меньше всего.
Опять я еду со всеми вещами на вокзал, и опять та же картина, как
и в первый раз. Не могла влезть в вагон при всем желании. Пройти
мимо товарищей, которые заполнили все щелки, все ходы и выходы,
невозможно было. При этом был один гайдамак5, который дан был
мне для охраны. Он с важностью сказал, что все может сделать и чтобы
я не беспокоилась, но как он ни уговаривал милых товарищей, они
меня не пропустили. Как раз с этим поездом и в этом самом вагоне
ехал полковник Аметистов, который с трудом ногами и руками пробил
себе дорогу и кое-как влез в вагон. Ему я дала записку для своего мужа,
в которой объясняла, что никакими силами не могла влезть в вагон,
хотя купе мне было предоставлено и никто его не занимал, и прошу,
чтобы он сделал как-нибудь, чтобы я могла приехать.
6-го января 1918 года утром ко мне явился офицер-гайдамак
с письмом от мужа, в котором он писал, что посылает мне вагон и ох¬
рану в несколько человек гайдамаков. В тот же день утром мы преду¬
предили начальника станции, что сядем в вагон с вечера на запасном
пути, чтобы легче нам было бы в нем остаться.
Наш поезд должен был уйти на другой день утром, а для того, что¬
бы товарищи не могли войти в вагон, я пригласила к себе сесть не¬
сколько офицеров, генерала Ханукова6 и генерала Гаврилова7, которые
должны были ехать в Яссы.
Утром рано мы выехали. Генерал Хануков был одет, как всегда,
с иголочки, с погонами, и, как я его ни просила снять их, так как това¬
рищи уже приставали к офицерам и делали разные скандалы, генерал
Хануков, смеясь, говорил, что это ничего, что он не боится и что погон
не снимет. Почти на каждой станции он вылезал. Наконец на станции
Жмеринка он вышел, чтобы купить газету. Вдруг я вижу из окна, что
Хануков очень скорым шагом возвращается в вагон, за ним Габер (это
ординарец моего мужа, чудный человек, к которому я относилась
Н. А. Щербачева
42
впоследствии как к другу, так как он несколько раз спасал мне жизнь,
а сейчас прислан был моим мужем для сопровождения меня до Ясс).
Вбегают в вагон тот и другой и за ними толпа товарищей, которые
с криком и шумом стали требовать генеральские погоны. Хануков,
войдя в свое купе, наскоро снял погоны и, отдав один из них товари¬
щам и выйдя к ним, сказал: «Вы теперь довольны?»
Через несколько времени товарищи, посоветовавшись, снова вор¬
вались в вагон и потребовали другой погон. К несчастью, Хануков не
помнил, куда положил, и не мог найти его. Мы думали, что выйдет
история, но этих мерзавцев удалось успокоить, и они ушли.
Когда мы тронулись дальше, генерал опять стал смеяться и одел
тужурку с погонами, но тут я рассердилась на него, велела ему снять
тужурку и собственноручно спорола погоны, так как дразнить собак
нечего.
И так до Раздельной больше инцидентов не было. Доехали мы пре¬
красно. Наш вагон отцепили и поставили на запасный путь для следо¬
вания в Яссы. Через несколько времени толпа товарищей, увидав, что
в вагоне сидят пассажиры, и узнав, что в нем есть и румыны, которых
они преследовали, ворвалась в вагон, говоря, что румыны их враги8
и что они должны их арестовать. С нами как раз ехало четыре румына,
которые везли важные бумаги и золото, из них трое, переодевшись
в штатское, успели куда-то убежать, а один несчастный остался и, для
того чтобы скрыться, одел гайдамацкую шапку, но, к несчастью, задом
наперед и этим себя выдал. Несчастного поволокли со всеми его веща¬
ми, и когда он проходил мимо меня, видя мое участье к нему, сказал:
«Quelle malheur, madame».
Это был мальчуган лет двадцати, очень симпатичный. Столько жа¬
лости было к нему, но — увы — ничем помочь нельзя было, его растер¬
зали...
Товарищи еще раньше заметили, что с нами ехало несколько ру¬
мын, а потому требовали выдачи их. Они были настолько разъярены,
что кричали: «Если не выдадите их, то расстреляем всех находящихся
в вагоне». Но тут генерал Хануков, не растерявшись, вступил в разго¬
вор с большевиками, совершенно хладнокровно грызя при этом се¬
мечки, стал их убеждать, чть расстреливать всех нет смысла и что ру¬
мыны не иголка, а потому пускай осмотрят все купе и спросят удосто¬
верение личности. Товарищи с этим согласились. У меня душа в пятки
ушла, так как толпа, ворвавшись в вагон, только и произносила имя
моего мужа, с ожесточением кричали, что они только что убили гене¬
рала Некрасова9, а Щербачева нужно повесить, говоря, что он враг на¬
рода. Обойдя все купе и не найдя румын, они стали требовать удосто¬
верения личности, когда же пришли ко мне и спросили мой паспорт,
то я моментально вспомнила, что у меня в ридикюле находится книж¬
43
Воспоминания
ка Красного Креста мадам де Вейль, и это меня спасло. Я им ее показа¬
ла, сказав, что паспорт я потеряла, а вот свидетельство о моей лично¬
сти. Они были удовлетворены и оставили меня в покое, но что я пере¬
жила за эти пятнадцать минут, одному Богу известно да моей дочери,
которая все видела и говорит, что я была белее скатерти. Когда этот
ужасный инцидент прошел и мы успокоились, мы решили, что ехать
в Кишинев уже нельзя, так как город был взят красными, а мост на
Яссы взорван.
Мы решили теперь направить свой путь на Одессу и там переждать
смутное время. Когда мы приехали в Одессу, наш вагон поставили на
запасный путь, и в вагоне вся наша компания оставалась несколько
дней, но, к нашему сожалению, нам всем пришлось разъехаться, так
как красные уже стали замечать, что в этот вагон часто приходят «бур¬
жуи» и таскают слишком красивые чайники. Я сперва не хотела уез¬
жать, но меня уговорил генерал Вадин10. Я согласилась, но с условием,
что буду жить под фамилией де Вейль. Таким образом поселилась
я в гостинице «Бристоль», находящейся на [оборван край страницы]
улице, в самом маленьком номере рядом с уборной, и это расположе¬
ние комнат меня впоследствии спасло. Через несколько дней заняли
эту гостиницу большевики, врывались в номера, арестовывали, рас¬
стреливали, обкрадывали, а в мой номер никто не входил, к моему
счастью, вероятно, думая, что мой номер — это продолжение уборной.
Боже, что мы пережили, прямо описать трудно. Большевики устроили
в этой гостинице свой штаб, поставили пулеметы во всех окнах, выхо¬
дящих на улицу, и на крыше, бегали, кричали, стрельба была адская,
с моря же стреляло три броненосца: «Меркурий», «Синоп» и «Алмаз».
На последний свозились все офицеры, которые оттуда уже не возвра¬
щались11. Это был такой кошмар, о котором я и теперь с содроганием
вспоминаю. Бедные невинные страдальцы — жертвы разъяренной
толпы. Сколько их, несчастных, погибло. Это зверство продолжалось
трое суток, и при этом канонада орудийных выстрелов не прекраща¬
лась ни на минуту, то был сплошной гул. Конечно, выйти из дома не
было никакой возможности.
Накануне появления большевиков вечером в Одессу приехала из
Ялты моя вторая дочь София с мужем12. Они пережили там тоже все
ужасы большевизма, всех офицеров расстреливали, и они, убегая от
них, ехали на транспорте с теми же большевиками. Соня страшно боя¬
лась за мужа, но благодаря костюму сестры милосердия с ней больше¬
вики были очень ласковы, приносили ей чай, вообще ухаживали, так
что ей это было на руку. Мужа оставили в покое. Он дал ей спрятать
свой револьвер, который она положила себе в карман. Когда она прие¬
хала и узнала, что я случайно оказалась в Одессе, она поторопилась
одеть куртку, забыв, что там револьвер, который, упав на пол, произ¬
Н.А. Щербачева
44
вел выстрел. Пуля попала ей 6 икру, прошла через всю ногу и вышла
через бедро. Узнав об этом, я, как сумасшедшая, бросилась к ней. Она
лежала у наших знакомых Папалазар [?]. Они были удивительно вни¬
мательны и любезны. Пуля прошла благополучно, не задев костей, но
вся материя от чулок вошла в рану, и я боялась заражения крови.
На другой день я уже не могла справиться о ее здоровье, так как
большевики уже начали свою работу. Я не знала, куда скрыться, так как
жить в гостинице уже нельзя было, меня могли найти. На другой день
утром ко мне постучал швейцар гостиницы и говорит: «Генерал Хану-
ков просил передать Вам, что он находится на Канатной улице, дом
номер 16, и чтобы Вы шли туда, оставив вещи в номере».
Я так обрадовалась, подумав: «Вот истинный друг — выручает меня
из такого тяжелого положения», но тут вспоминаю, что идти не могу,
так как стрельба идет ужасная, и не только людей, но даже и собак на
улице не видно, только мчатся грузовики с разъяренными матросами,
стреляющими без цели направо и налево. Кровь лилась рекой. Я гово¬
рю швейцару, что боюсь идти. Тогда он предложил меня отвести. Я со¬
гласилась. Идем.
Только что я вышла на улицу, как шарахнулась назад. Такой залп
был с броненосцев, что земля дрожала. Я вскочила назад в гостиницу
и вижу, что выйти уже прямо невозможно, значит, приходится остать¬
ся в руках большевиков. Я заплакала и села в передней. Тогда, ни слова
не говоря, швейцар взял меня за руку и повел через какое-то подземе¬
лье, которое привело нас на другую улицу, но тут было еще страшнее.
Надо было проходить открытое место, канал и мост, через который,
я сама слышала, летели каждую минуту снаряды, а нам надо было
пройти это место во что бы то ни стало.
Картина была неописуемая, когда швейцар тащил меня за руку.
Я упиралась и кричала, что боюсь, при этом, зажмурив глаза, читала
молитву, а свободной рукой крестилась, прося Господа Бога сохранить
жизнь мне и Муне, моей младшей дочери, 15-ти лет, которая шла сза¬
ди. Мы бежали по совершенно пустынной улице, но, несмотря на это,
народ на ней был. Только все попрятались в ниши ворот, чтобы избе¬
жать пуль. Люди стояли в воротах, видели всю картину нашего бегства
и нисколько не удивлялись и не возмущались, так как думали, что
меня ведут к расстрелу.
Пройдя таким образом минут двадцать, мы дошли до намеченного
дома. Звоним. Я спрашиваю: «Здесь генерал Хануков?» Мне отвечают:
«Такого нет». Я так и села в передней на стул. У меня от пережитого
волнения ноги дрожали, и идти дальше я не была в силах. У меня круги
пошли перед глазами, и я, заплакав, могла только сказать: «Ради Бога,
дайте мне отдохнуть, позвольте посидеть. Я опять выйти на улицу не
могу. Боюсь. Приютите меня».
45
Воспоминания
В это время вдруг входит генерал Хануков. Я была страшно пора¬
жена и обрадована и бросилась к нему навстречу, но он стал мне де¬
лать знаки, чтобы я была тише, так как всюду кругом были большеви¬
ки, а он скрывался. Хануков был уже одет в штатское, все было очень
таинственно, ставни были заперты. Тогда, узнав, что я попала туда,
куда следует, я начала благодарить всех за спасение своей жизни, на¬
чиная с прислуги, не зная, где же настоящая хозяйка. Меня повели
в столовую, предложили чай. Пришла пожилая дама, удивительно
симпатичная, оказалась мать хозяйки. Тут же мне Хануков объяснил
все происшедшее. Оказывается, он и не думал меня вызывать сюда,
а только дал швейцару свой адрес на случай, если кто будет его спра¬
шивать, но швейцар, вероятно, решив меня спасти от большевиков,
придумал все это. Он оказался чудным человеком.
Когда вошла сама молодая хозяйка мадам Никитина и когда я ста¬
ла извиняться перед ней, что прибежала к ней, она меня поразила тем,
что нисколько не удивилась. Она мне рассказала сон, который видела
за три дня до моего прихода. Ей приснилось, что к ней пришла жена
генерала Щербачева и что она ее приютила. Сон был настолько реален,
что когда я позвонила, то она прямо сказала, что это пришла мадам
Щербачева.
Это такая дивная семья, я так была счастлива, что Господь меня
направил к ним. Это прямо свершилось чудо. Они меня не выпускали,
ухаживали за мной и моей дочерью. Сколько добра они сделали бед¬
ным офицерам. Сам Никитин отдал почти всю свою одежду (он штат¬
ский), помогали некоторым офицерам и деньгами. Я никогда не забу¬
ду этой семьи.
Меня и Муню поместили с бабушкой, так все звали мать мадам Ни¬
китиной, которую все любили и к которой относились с особым уваже¬
нием. Она очень верующая, и мы на эту тему много с ней беседовали,
ложась спать. Под грохот орудийных выстрелов с моря мы с ней всю
ночь молились. И так я прожила, пользуясь их гостеприимством, де¬
сять дней. Мне у них было так хорошо и уютно, но вот Хануков сказал:
«Надежда Александровна, Вы сами видите, какая это чудная семья,
а Вы их подвергаете опасности своим присутствием, да и Вам здесь,
в Одессе, опасно оставаться. Вам надо отсюда уехать».
Положение мое было ужасное. Я не знала, куда мне ехать. Ехать
обратно в Киев было хуже всего, так как там бы меня, наверное, нашли
и убили (впоследствии я узнала, что большевики меня искали в Киеве,
в квартире, где я жила, приходили два раза), оставаться в Одессе тоже
нельзя. Семья Никитиных и слышать не хотела о моем отъезде, но
я сознавала, что я их подвожу, и решила ехать.
Я решила ехать к нашему знакомому Владимиру Николаевичу Ку¬
дашеву13 на Кавказ, в его имение, которое в семи часах езды от Пяти¬
Н.А. Щербачева
46
горска и в двадцати пяти верстах от кабардинского городка Нальчика.
Это очень хорошее имение, благоустроенное, с громадным домом.
Я там провела в прошлом году один месяц после лечения в Ессентуках,
а Муня прожила все лето с француженкой, так что меня там все знали.
Итак, я решила туда ехать. Но как? Железных дорог нет, пароходы еще
не ходили, ибо всюду были минные заграждения. Хануков поторопил¬
ся все-таки меня устроить на транспорт, нагруженный сахаром, кото¬
рый отправлялся в Новороссийск. Когда я сказала Габеру, что еду на
транспорте, он пришел в ужас и стал меня отговаривать, говоря, что
кают нет и мне придется сидеть на палубе, а было еще холодное время.
Но я уже решила все равно каким<-нибудь> способом, но ехать, так как
положение мое становилось с каждым днем рискованнее, как уверяли
меня все окружающие.
И вот, одевшись в костюм сестры милосердия, 14 января 1918 года,
в 4 часа дня я с Муней и Габером сели на транспорт. С нами ехало мно¬
го переодетых офицеров с женами. Сознание, что я уезжаю из этого
ада, придало мне энергии. Через некоторое время приходит капитан
и говорит, что транспорт пойдет завтра в 8 часов утра, и если пассажи¬
ры хотят, могут ночевать в городе. Но все пассажиры знали хорошо,
что их могут надуть, и все решили на берег не высаживаться.
Мы перезнакомились между собою и очень мило провели вечер.
У меня была балалайка, у кого-то оказалась гитара, кто-то недурно ис¬
полнял цыганские романсы. У меня оказались карты, которыми я рас¬
кладывала нескончаемые пасьянсы, загадывая, доберусь ли я благопо¬
лучно до места. Увидав у меня карты, многие захотели играть, попро¬
сили у меня, и вот вечер чуть не окончился очень печально.
Пришел подпивший матрос, который вернулся только что с похо¬
рон большевиков. Он был в восторженно приподнятом настроении,
ему захотелось тоже играть в карты, и непременно пожелал сесть око¬
ло меня, так как я, по-видимому, ему понравилась. Сев рядом со мной,
он стал ко мне приставать, говорил сальности, клал голову ко мне на
плечо, когда же я хотела выразить свой ужас и оттолкнуть его, то все
присутствующие делали мне знаки, чтобы я сидела смирно. Боже, как
я страдала, как все это было мерзко и унизительно. Воспользовавшись
одним моментом, когда он увлекся картами, я незаметно ушла и этим
невольно испортила его настроение. Он стал придираться к переоде¬
тым офицерам, стал кричать, что ему не нравится физиономия одного
офицера, на что офицер не выдержал и сказал, что своей физиономии
он переделать не может. Этого было достаточно. Матрос стал кричать,
что сейчас даст знать на «Алмаз», а там уже с ним расправятся, так как
он догадывался, что это офицеры, видя их интеллигентные лица. Мы
так все перепугались за этого офицера. Жена в истерике билась в углу.
Хорошо, что вся служебная администрация была симпатичная и, по-
47
Воспоминания
видимому, не большевики. Они стали успокаивать матроса, и, в об¬
щем, все кончилось благополучно. Матроса увели на палубу, там он
отрезвился и его удалось успокоить, и даже в конце концов заставили
его извиниться перед офицером. Мы все успокоились.
На другой день мы не выехали, как нам обещали, в 8 часов утра, так
как должен был приехать лоцман, чтобы вывести нас из минного за¬
граждения, но он не приехал, и мы должны были выехать без лоцмана
в 4 часа дня. На нас очень неприятное впечатление произвело то, что,
когда мы снимались, сломался якорь. Надо заметить, что транспорт
был в ремонте целый год и в первый раз после починки вышел в пла¬
вание.
Итак, мы поехали, но через два часа вдруг остановились около ма¬
яка, стали спрашивать, что такое. Нам отвечали, что мы здесь просто¬
им до утра, так как лоцман все-таки должен нас вывести из минного
заграждения. Нам всем было неприятно тратить целые сутки, но все
решили, что все же лучше здесь ждать, чем около берега, среди боль¬
шевиков. Утром рано мы поехали, но все были в ужасе, так как узнали,
что лоцман не приехал, а капитан сам повел наше судно, а это было
очень рискованно, так как он не знал, где находятся минные загражде¬
ния. Если бы вы знали, сколько было волнения и страха, пока все не
привыкли и нам не пришли сказать, что давным-давно минные загра¬
ждения проехали.
Среди публики уже начались разговоры о морской болезни, каж¬
дый советовал какое-нибудь средство, острили, смеялись, я же была
страшно обеспокоена вопросом: вдруг да меня как сестру милосердия
попросят сделать перевязку, так как на транспорте было много ране¬
ных офицеров, а я не только не умею, но страшно боюсь крови, и при
виде ее мне делается дурно. Как раз так и вышло: один офицер с за¬
бинтованной головой, такой несчастный, попросил ему сделать пере¬
вязку. Я ужасно испугалась и сказала ему, что я палатная сестра мило¬
сердия, что давала только больным лекарства, и посоветовала ему
обратиться к другой сестре, которая, на счастье мое, оказалась настоя¬
щей сестрой.
Через некоторое время все оказались живыми трупами, а так как
не было кают, то все лежали на полу вповалку, только среди несчаст¬
ных оказался один счастливчик — священник. Ему качка совсем не
расстроила пищеварения. Он уплетал за всех, над всеми подтрунивал
и пел песни. Конечно, хотел нас развеселить, но это было тщетно. Еха¬
ли мы таким образом четверо суток до Новороссийска, и за это время
три раза было несчастье. Первый раз мы остановились среди моря.
Оказалось, в машине что-то испортилось. Стояли мы на месте шесть
часов. На другой день опять была остановка среди моря — лопнул ка¬
нат. Слава Богу, нашелся другой — запасный. Все это было ужасно,
Н. А. Щербачева
48
и все очень нервничали. Мы Фидели, как все бегали, суетились, но хуже
всего было, когда началась буря. Мы все крестились, молились, один
момент был угрожающий. Думали, что перекувырнемся. Некоторые
пассажиры стали говорить, что есть примета — если священник едет
на корабле, то непременно будет буря. Мы все страдальчески смотрели
на попа, как бы обвиняя его, и в душе ругали его, а он-то, бедный, и не
подозревал, что он виновник этого несчастья.
Приехав в Новороссийск, я хотела ехать сухим путем на Екатери-
нодар, но тут, не слезая еще с транспорта, узнала, что большевики ра¬
зобрали путь и в Екатеринодаре идет бой14. Я так и села на палубе, не
зная, что же мне дальше делать. Нервы у меня были ужасно расшата¬
ны. Я не выдержала и расплакалась. Капитан был все время очень вни¬
мателен ко мне и на этот раз тоже оказал любезность. Он меня успоко¬
ил и посоветовал сесть на другой транспорт, который шел с углем в Ту¬
апсе. Я приняла его совет, пересела на другой транспорт. Спать хоте¬
лось ужасно, и я думала, как бы устроиться на ночлег. Мне предложили
каюту, в которой стоял керосин. Пахло ужасно, но мы были так устав¬
ши, что мне было совершенно все равно. Только что мы с дочерью уле¬
глись и я стала засыпать, как вдруг Муня меня спрашивает: «Мамочка,
тебя не кусает?»
Довольно было меня спросить, как сон мой куда-то девался. Я за¬
жгла свечку и — о ужас — что я увидела. Моя белая простыня преврати¬
лась в черную, все было сплошь покрыто клопами. Мы с Муней пулями
выскочили из этой удобной спальни и всю ночь простояли на палубе.
На наше счастье, море было спокойное, воздух прямо очаровательный
и тепло.
В Туапсе мы приехали утром. Погода была летняя. Продавали
розы, привезенные из Сочи. Здесь уже большевики воцарились. Виден
был всюду ужасный беспорядок; зверские лица, крики, ругань. Нам
сказали, что поезд на Армавир пойдет в тот же день. Мы сели в вагон,
но, конечно, вагон пошел только на другой день. Вагоны были так пе¬
реполнены, что уже прямо друг на друге сидели, понятно, о спокойной
ночи не могло быть и речи. Хорошо еще, что в нашем отделении ехали
только одни офицеры. Нас было на каждой скамейке по пяти человек.
Для того, чтоб незаметно шло время, все между собой перезнакоми¬
лись, шутили, пели, нашлась гитара, у Муни балалайка, но в конце кон¬
цов стали клевать носами, и вдруг я вижу, что один уже совсем лежит
на моем плече. Только я успела его разбудить, как опять та же картина.
Наконец приехали в Армавир. Мне говорят, что поезда несколько
дней, как не ходят, и неизвестно, когда пойдут. Это было ужасно, так
как пристанища нельзя было найти в этом маленьком местечке. Вот
здесь в первый раз за все время мне повезло. Я узнаю, что через два
часа пойдет первый поезд на Минеральные Воды. Мы прямо ожили
49
Воспоминания
и повеселели. Действительно, через некоторое время подошел поезд,
совсем почти пустой, и мы чудно доехали на пятнадцатые сутки после
выезда из Одессы на станцию Докшукино. Во время пути на меня не¬
приятно действовали большевистские разговоры казаков и их отно¬
шение к офицерам. Собственно говоря, на Северном Кавказе тогда
еще не было большевиков. Все было смирно, и вся богатая интелли¬
генция со всех концов России собралась на Кавказских Минеральных
группах.
До имения Кудашева со станции Докшуково (sic) на лошадях всего
двенадцать верст, дорога очень живописная, но ночью ехать опасно
из-за горных рек, очень глубоких, страшно быстрых и широких, а так
как мы приехали ночью, то я решила переночевать на станции. В зале
был такой адский холод, что я не решилась там лечь. Мне предложил
начальник станции переночевать у него в комнате. Я думала, что буду
там одна, но оказалось, что и сам начальник станции тоже устроил
свою постель в той же комнате. Я, конечно, не раздевалась и позвала
в комнату спать Габера, который устроился на полу. Муня расположи¬
лась в конторе.
Утром встретилась с одним кабардинцем, с которым была знакома
еще в прошлом году. Ему надо было ехать в тот же аул, куда и мне,
и, чтобы не было нам страшно ехать одним, я ему предложила ехать со
мной. Во время пути я его расспрашивала про Кудашева и узнала, что
в ауле крестьяне настроены против него. Когда же я впоследствии го¬
ворила об этом Кудашеву, он мне не верил, так как слишком много до¬
бра сделал своему народу. К Кудашеву я приехала 28 января. Он был
страшно поражен, увидев меня, так как это было совершенно неожи¬
данно. Когда я въезжала в усадьбу, во дворе я увидела целый табун чуд¬
ных лошадей. Мне сказали, что Кудашев купил породистых англий¬
ских скакунов. Я подумала — напрасно он это сделал, совсем не время
их теперь покупать, что и сказала Кудашеву. Во-первых, сено страшно
вздорожало, а во-вторых, уже во многих местах начиналось больше¬
вистское движение.
Прошло несколько дней со дня моего приезда, и мы решили с Ку¬
дашевым проехать в Пятигорск. Мне надо было взять свои процент¬
ные бумаги, где они находились на хранении и <в> управлении. По
железным дорогам уже невозможно было ехать, и мы отправились на
лошадях; это сто верст от Нальчика. Накануне своего отъезда Кудашев
уволил смотрителя своих лошадей. Он был большевик и не хотел ухо¬
дить, требовал каких-то денег за месяц, но ему их не дали. Мы уехали,
а он на другой день пригрозил, сказав, что он тоже едет в Пятигорск
и там скажет, кому следует, что Кудашев у себя скрывает генеральшу
Щербачеву. Когда мы приехали в Пятигорск, то узнали, что ему дала
сестра Кудашева сто рублей из боязни, что он сделает, как сказал. Мне
Н.А. Щербачева
50
это было очень неприятно, ведь таким образом он мог шантажировать
все время, выманивая деньги.
По приезде в Пятигорск я дала знать по телефону в Кисловодск,
что приехала, моему племяннику Володе Преженцову, моей двоюрод¬
ной сестре В. Куликовой и в Ессентуки генералу В. В. Попову. В первых
двух я не заметила перемены, но Попов ужасно переменился: поста¬
рел, похудел. У него был такой жалкий вид в штатском, в смешной
шапке и в мантилье. Когда мы встретились, у него на глазах были сле¬
зы. Вот как сейчас он стоит передо мной — такой жалкий, несчастный.
Средств у него не было никаких, и ему пришлось служить конторщи¬
ком. Я его после этого не видела, так как через семь месяцев после на¬
шей встречи его убили большевики. У него отняли все его оружие, и он
ходил всегда с резиновым стэком за пазухой. Как-то раз он пришел
к своим знакомым поиграть в карты вечером. В это время к ним вор¬
вались большевики и стали обкрадывать. Тогда генерал Попов выхва¬
тил стэк и стал всех бить направо и налево. Те разбежались, но через
несколько времени выследили его и убили. Ужасно бедного жаль. Он
был такой хороший человек и отличился на войне храбростью.
В Пятигорске ко времени моего приезда уже началось больше¬
вистское движение, и я не могла взять свои бумаги из банка, так как по
ним узнали бы, кто я. Мы поторопились вернуться в аул. Там меня пре¬
дупредили, чтобы я не выходила за ограду сада, иначе меня могли
убить. У кабардинцев такой обычай — если у них гость, то он считается
священной особой и, кто бы он ни был, его не трогают. Но если гость
выйдет за ограду, то он уже не считается гостем. Итак, меня решили
убить, а Муню украсть для выкупа. Я так волновалась, что в продолже¬
ние восьми месяцев не выходила из дома дальше сада.
В семье Кудашева жила гувернантка француженка, ужасно болтли¬
вая и сплетница. Она меня всегда мучила своими разговорами, ходила
всюду и подслушивала, о чем говорили кругом, и всякий раз так меня
расстраивала, что я ни одной ночи не спала спокойно.
Дни наши в деревне шли однообразно и скучно. Днем ходили смо¬
треть на лошадей, при этом Владимир Николаевич Кудашев стоял на
кургане как вкопанный и не мог вдоволь налюбоваться на них. К вече¬
ру пригоняли коров, и мы сйотрели, как их доят, а потом все собира¬
лись в столовой пить чай, и вечер кончался игрой в шашки с В. Н. Куда¬
шевым, причем всегда выигрывал он, и это ему доставляло громадное
удовольствие. Ложились спать всегда в десять часов. И так шли дни за
днями.
Очень часто стали поговаривать о большевиках. В ауле настроение
было плохое. Кудашев все собирался взять караульщиков, так как бо¬
ялся за лошадей. Почти каждый день об этом говорил, но все это были
одни разговоры, и сторожей не было.
51
Воспоминания
8־го марта Кудашев уехал в Нальчик на какой-то съезд, и мы оста¬
лись совсем одни, без мужчин. Все легли рано спать, но я никак не мо¬
гла заснуть, так как мне почему-то было страшно. Рано утром, в 4 часа,
ко мне постучала сестра Кудашева и сообщила ужасную новость: все
знаменитые скакуны украдены абреками, которые в количестве трид¬
цати пяти вооруженных человек пробрались в усадьбу, окружили дом,
и было большое счастье, что никто из живущих не выскочил, ибо были
бы убиты на месте. Расположение комнат кудашевского дома таково:
весь нижний этаж занимал сам Кудашев, я и Муня, а во втором этаже
помещались все его родственники, и, чтобы попасть наверх, надо было
обойти весь дом. В этот вечер во всей половине дома, а там 14 комнат,
находились только я и Муня, и если бы абреки хотели убить меня, то
могли бы легко это сделать. По рассказам конюха, которого абреки
поймали и вели мимо нашего дома, разбойники стояли у каждого окна
и несколько человек у дверей. Когда абреки уводили лошадей, они за¬
кричали конюху, чтобы ворот за ними не закрывали, так как они скоро
придут убить Кудашева и генеральшу, у которой много золота и сере¬
бра. При этом спрашивали, где находится моя комната. Конечно,
в доме был полный переполох, мы не знали, как сообщить об этом
происшествии Кудашеву, и решили все передать ему по телефону
в Нальчик. Когда Кудашев приехал, он был совсем спокоен, чего мы от
него не ожидали. Он так увлекался этими лошадьми, целыми днями
ими любовался, только и было разговора об этих лошадях. Он потра¬
тил на них 300 000 рублей, так что пропажа лошадей для него была
ужасным ударом. Когда В. Н. въехал во двор, он только выругал конюха
за то, что тот не уберег лошадей, и на этом успокоился. Конечно, стали
разыскивать следы, и удалось узнать, что ворами оказались люди, ко¬
торые всем обязаны Кудашеву, и вот в благодарность что они сделали.
На меня ужасно все это подействовало, и я окончательно потеряла сон
и спокойствие. Кудашев сразу взял трех караульщиков, потому что уже
стал бояться за мою жизнь. Так как на Кавказе обыкновенно соверша¬
ются кражи от 11 часов вечера до 2 утра, то мы решили — В. Н.,
я и Муня — не спать до 2 часов ночи, не надеясь на сторожей. Спать
хотелось всегда ужасно, играли до одурения в шашки. В конце концов
ничего не соображали, ходили тенями по комнатам, прислушивались,
приглядывались. В особенности у нас было нервное состояние в ожи¬
дании чего-то накануне базарного дня в ауле, так как лошади были
украдены именно накануне базара.
Но вот прошел для нас благополучно месяц, а в это время больше¬
вики уже вовсю действовали на группах Минеральных Вод. Убивали
всех офицеров, мучили их, несчастных, преследовали богатую интел¬
лигенцию. Мы жили в ауле только слухами, газет не получали, а те га¬
зеты, которые доходили, были сплошной ложью в пользу большевиков.
Н.А. Щербачева
52
Многие офицеры из Кисловодска бежали в Нальчик. Там сформиро¬
вался Кабардинский конный полк15, но и оттуда все офицеры прину¬
ждены были разбежаться, так как большевики проникли уже в Наль¬
чик. Однажды мы сидели в ауле, вдруг видим — кто-то подъезжает
в телеге, весь закутанный, в снегу. Оказался Володя Преженцов. Он как
раз бежал из Кисловодска в Нальчик, прожил там пять дней и, спасаясь
от большевиков, прибежал к Кудашеву, у которого прожил месяц.
Чтобы не так мучиться, думая о своих, и немного забыться, я заня¬
лась огородом. С 9 часов утра до 8 часов вечера я была все время в саду,
обрабатывая с Кудашевым двенадцать десятин его сада. Я так увле¬
клась этим делом, что действительно время проходило незаметно.
Я не так страдала, а кроме того, сознавала, что приношу громадную
пользу. Мне было неловко жить у Кудашева и ничего не делать. Ведь
нас было три рта. Хотя Кудашев и богатый человек, но жизнь так вздо¬
рожала, что никаких средств не хватало на существование, а я ведь ни
одной копейки своей не тратила, так как денег оставалось у меня всего
800 рублей, которые впоследствии ушли на образование Муни. Володя
тоже немного занимался огородом, но это его, по-видимому, не увле¬
кало, так как большую часть дня он спал у себя в комнате. Я посадила
собственноручно две тысячи кочанов капусты и четыре тысячи кустов
помидор и т. д.
Однажды нас взволновал один случай. После покражи лошадей,
как я уже писала, мы были всегда настороже, но как всегда в жизни ко
всему привыкаешь, так и мы уже относились более храбро и больше не
стали дежурить по ночам, но почему-то я все-таки долго не могла за¬
снуть. И вот как-то раз я ясно слышу, что в гостиной творится что-то
неладное. Через некоторое время я ясно слышу—ломают дверь. У меня
душа в пятки ушла. Молюсь, крещусь. Быстро оделась, разбудила
Муню, велела ей скорей одеться потеплее, а сама побежала будить Ку¬
дашева. Прихожу к нему и, конечно, шепотом бужу его: «Воры...» Он
никакого внимания. Я ему снова, еще более волнуясь, шепотом гово¬
рю: «В. Н., слышите... воры...»
Он открывает один глаз и совершенно хладнокровно смотрит на
меня, думая, что я сошла с ума, так как вид у меня был ужасный, и при
этом я приходила в исступление, что он меня не понимает. Не могла
же я кричать, что в соседней комнате воры. Ведь они бы услыхали. На
мое несчастье, Кудашев глух.
Я его тогда стала изо всех сил трясти за плечи, делая при этом
страшное лицо и говоря ему, что воры уже около его комнаты ломают
вторую дверь. Тогда он, слава Богу, наконец-то понял и сам услыхал
шум. Я побежала к Муне, и мы с ней начали читать, держа в дрожащих
руках молитвенник, псалом 90-й «Живый в помощи Вышняго». Этот
псалом я всегда читала в опасные моменты моей жизни и сейчас чи¬
53
Воспоминания
таю утром и вечером и глубоко верю, что меня всегда эта молитва спа¬
сала. Прочитав молитву, я побежала посмотреть, что делает Кудашев.
Он уже был одет и с ружьем в руках храбро направлялся в гостиную,
которая была заперта на ключ. Он ее быстро отворил, и, к нашему
изумлению, никого там не оказалось, а между тем шум продолжался
еще сильнее, но уже из галереи. Стеклянная большая галерея окружала
всю половину дома, и все наши окна из спален выходили туда. Тогда
Кудашев говорит: «Вы, Надежда Александровна, не пугайтесь, я из Му-
ниной комнаты выстрелю, чтобы дать знать сторожам». Он выстрелил,
но сторожа, по-видимому, спали, и никто не пришел. Тогда я решаюсь
побежать наверх через весь дом, чтобы всех разбудить. Там спали
мужчины. Я так и сделала. Муня меня не пускала, боялась, что по доро¬
ге меня убьют, но я храбро решила, что все равно и так убьют, а если
я разбужу всех, то еще можно спастись, и побежала, а Муня за мной.
Кудашев остался один, шум все продолжался, и ясно было слышно, как
уже ломали третьи двери. Добежала до верха я благополучно, всех раз¬
будила. Сторожа тоже прибежали.
В это время слышим выстрел во дворе. Бежим все вниз. Кудашев
стоит в зале с ружьем и говорит, что когда он выстрелил во второй раз,
из галереи кто-то, разбив окно, выскочил и убежал. Сейчас же произ¬
вели расследование. Конечно, был выговор сторожам. Один из них, ду¬
мая оправдаться, говорил, что он видел своими глазами ползущего
человека, но побоялся выстрелить, а другой сторож сразу сказал, что
это была собака, и даже показал на сломанное стекло, где ясно оста¬
лись следы собачьей шерсти и крови. И это было именно так, но мы ни
за что не хотели признаться, что это была собака, и говорили всем, что
это были воры, для того чтобы сторожа были более внимательны. Уж
очень это было смешно впоследствии.
Дело было так: накануне в галерею положили четыре мешка кар¬
тошки, а кроме того, стояли около дверей садовые принадлежности —
лопаты, грабли. В эту ночь какими-то судьбами пробрались туда две
большие дворовые собаки, которые стали играть с мешками. Мешки
с картошкой разорвались, картошка посыпалась по всей галерее, и из-
за резонанса произошел страшный шум. Собаки сами испугались на¬
деланного гула и хотели убежать, но бежать было некуда. Они стали
отдирать планки дверей, что на меня произвело впечатление, как буд¬
то кто-то ломает двери. А когда Кудашев выстрелил в первый раз, они
совсем обезумели и, уронив лопаты и грабли, произвели, конечно, еще
больший шум. Когда же Кудашев выстрелил во второй раз, собаки
просто сквозь стекла выскочили из галереи в сад.
Мы еще долго смеялись над этим происшествием. На следующий
день мы видели виновника с поджатой лапой и запекшейся кровью на
ней.
Н. А. Щербачева
54
В конце апреля Володя уехал опять в Кисловодск, где жизнь, по
письмам знакомых, стала сносной.
Однажды меня встревожил один случай с Муней. Она села верхом
на жеребца, который понес ее в табун. Она соскочила с него, но очень
неудачно, упала и вывихнула себе ногу. Доктора негде было достать.
Я страшно волновалась. Нога вспухла и посинела. Вспомнив разные
средства, я стала сама ее лечить, делая согревающие компрессы и мас¬
саж. Пролежала она три недели. В это время уже весна была в полном
разгаре. Природа замечательно красива в этой местности. Особенно
в саду у Кудашева было хорошо. Разнообразие разных декоративных
растений, столько сирени и роз я нигде не видала. После своей болезни
Муня, опираясь на палочку, вышла погулять в сад. В это время я вижу,
как входит толпа кабардинских женщин во двор, и вдруг две из них
бегут к Муне, берут ее на руки и тащат куда-то. Я так перепугалась, ду¬
мая, что они хотят украсть Муню. Стала кричать и звать на помощь. Во
дворе находился в это время учитель, которого я попросила выручить
Муню из беды. В это время пришел Кудашев, стал ругать этих женщин,
дал им денег. Они что-то были недовольны, но Кудашев на них при¬
крикнул, и они все разошлись. Когда я спросила у Кудашева, что все это
значит, он объяснил.
Так как дождя давно не было и начиналась засуха, то по кабардин¬
ской примете, чтобы вызвать дождь, надо было взять самую богатую
в селении девушку и бросить ее в реку и держать ее до тех пор, пока за
нее не дадут выкупа. Для этой цели они и выбрали Муню; когда Куда¬
шев дал им 25 рублей, им показалось этого мало, они ругались, были
очень недовольны и не взяли этих денег. Потом они сделали куклу из
тряпок, которую и бросили в реку. Как ни смешно, сейчас же после это¬
го пошел дождь. Хороша была бы Муня, если бы с ее больной ногой ее
бросили в горную реку.
Через несколько дней после этого случая учитель, который зани¬
мался с Муней, к нашему большому горю, объявил нам, что уезжает
к себе домой, на его же место никого не могли найти. Этот вопрос меня
страшно волновал, так как Муня должна была сдать экзамен в августе
месяце в Нальчикском реальном училище, где временно была женская
гимназия. Она должна былатюлучить свидетельство об окончании че¬
тырех классов. Мы стали думать, как выйти из этого положения, и ре¬
шили Муню отдать на полный пансион директору реального училища,
куда и ушли мои 800 рублей, — и поэтому я не могла жить в Нальчике.
Итак, мы решили отвезти Муню в Нальчик в начале июня, как
вдруг все наши планы чуть не изменились. Я чуть не сошла с ума от
радости, когда в мае месяце мне сказали, что за мной приехал Габер
и привез мне известия от мужа и от моего сына Шурика16. Привез он
мне также газеты, купленные по дороге, в которых я прочитала о том,
55
Воспоминания
что «щербачевские банды» под Ростовом расстреливают большевиков.
Габер рассказывал, что ехать ему было очень трудно, пришлось пере¬
саживаться десять раз с большим риском. Мне настолько хотелось ви¬
деть своих, что я не вдумывалась в трудность и рискованность нашего
путешествия, а стала укладываться. Габер поехал на два дня в Пяти¬
горск, так как ему даны были поручения, а в это время приехал пле¬
мянник Кудашева, и, когда узнал, что я хочу ехать, он прямо сказал,
что это сумасшествие, что меня убьют, когда узнают, кто я, а кроме
того, как раз идут бои по той линии, где мне придется ехать. Они меня
стали уговаривать этого не делать, и я увидела, что действительно, при
всем желании ехать невозможно, и когда Габер вернулся из Пятигорс¬
ка, я ему сказала, что не решаюсь ехать. Он согласился со мной, что это
рискованно, и уехал обратно один. Впоследствии я узнала, что бедный
ужасно много перестрадал и даже поседел за это путешествие. Я же
думала, что к августу большевистское движение будет остановлено
и я свободно проеду в Румынию, но вышло совсем иначе.
Муню я отвезла в Нальчик, а сама осталась в ауле, работая с утра
и до вечера в огороде. Земляники у нас было очень много благодаря
мне, так как я ее собственноручно переполола. Без Муни мне было без¬
умно скучно, и я страдала ужасно, что не могла быть с ней, да и Муне
нехорошо было без меня. В августе я начала думать, как мне выйти из
моего ужасного положения. Денег у меня ни копейки, экзамены у Муни
на носу. Думать об отъезде в Румынию было невозможно, так как еще
большевики господствовали повсюду. Я продала несколько платьев,
получила за них 3000 рублей и поехала в Нальчик как раз к экзаменам,
которые были 15 августа. Муня выдержала экзамены, и я стала думать,
что делать дальше. Возвращаться в аул мне не хотелось из-за Муни, так
как без занятий для нее было бы нехорошо. Она бы все забыла. Куда¬
шеву тоже надо было думать о своем сыне и о племянниках, которых
он воспитывал. В мирное время он их устраивал в какой-нибудь семье,
и это обходилось недорого, а теперь было невозможно за каждого пла¬
тить по 500 рублей в месяц, так как у него было пять воспитанников
и шестой сын. Мы сообща решили, что Кудашев наймет квартиру, а я за
комнату и стол буду вести хозяйство. Ему хорошо, и мне выгодно,
а главное, мое положение улучшалось, так как до сих пор я у него жила
гостьей, а теперь сознавала, что все же зарабатываю свой хлеб и квар¬
тиру. Наняли квартиру хорошую, сделали контракт и заплатили за
шесть месяцев вперед до первого марта. Хозяин квартиры был грузин
и очень противный. Он был как-то особенно любезен и подлизывался.
Жизнь в Нальчике, хотя уже там были большевики, была сносная, не¬
смотря на то, что порядка было очень и очень мало.
В середине сентября вдруг мы услыхали набат. Мы не могли по¬
нять, что это значит. Нам объяснили, что большевики предупреждают
Н.А. Щербачева
56
жителей об опасности. Тогда мы еще не знали о существовании Добро¬
вольческой армии, а знали только, что был Серебряковский отряд17,
который мы с лихорадочным нетерпением ждали, и вдруг нам объяв¬
ляют, что он недалеко. Кому надо было бояться, тот боялся, а мы с вос¬
торгом ждали — когда же, когда же наконец...
На другой день была страшная стрельба, и под вечер мы услышали
крики «Ура», и в Нальчик вступил Серебряковский отряд. Мы спать не
могли, к нам приезжали некоторые офицеры из отряда, ликование
было страшное, друг друга поздравляли. Многих большевиков отпра¬
вили на тот свет. Прятавшаяся интеллигенция сейчас же появилась на
улицах, всюду виднелись офицеры в погонах, и настроение было ра¬
достное и приподнятое. В Нальчике водворились тишина, спокойствие
и порядок.
Ужасно меня обрадовало одно письмо из Кисловодска на имя Ку¬
дашева, которое ему передал один офицер. Это письмо было прибли¬
зительно такого содержания: «Передайте Надежде Александровне, что
муж ее Дмитрий Григорьевич и сын Александр Дмитриевич живы
и здоровы, находятся все там же. Когда дороги установятся, приеду за
ней. Я полковник Генерального штаба, бывший офицер Второй Гвар¬
дейской артиллерийской бригады, бывавший часто у них в Петрогра¬
де. Фамилию мою она знает. Антон Мейнгардович». Как я ни ломала
себе голову, кто это может быть, так и не вспомнила. Во всяком случае,
это был мой спаситель, и я его стала ждать с нетерпением.
Дни шли за днями, я занималась хозяйством, вставала в пять часов
утра, ходила каждый день на базар, какая бы ни была погода, уставала
страшно, но зато я была удовлетворена: хозяйство мое шло блестяще.
Я была довольна, а главное, хозяин был в восторге. Моя цель была —
сделать как можно больше запасов на зиму, ибо я знала, что все вздо¬
рожает в десять раз. Занимаясь хозяйством, я все-таки не переставала
думать об отъезде, но, к моему ужасу, узнала, что на мое путешествие
надо иметь не менее двенадцати тысяч, так как нужны были большие
суммы для подкупов. Я стала думать, как мне достать эти деньги. За¬
нимать я ни у кого не хотела, да и все почти были в таком же положе¬
нии, как и я. Все искали средств к существованию. Так как на Северном
Кавказе уже мануфактуры не было и негде было покупать, а у разбога¬
тевших крестьян было много денег, то интеллигенция стала продавать
свою одежду, обувь и белье за очень высокую цену.
Приглядевшись, как дамы устраивают свои дела на базаре, я ре¬
шилась тоже пойти и вынести на базар некоторые свои вещи. Боль¬
шой базар в Нальчике бывал один раз в неделю, и тогда торговля шла
оживленно. Все дамы-«буржуйки», как их называли бабы, станови¬
лись в ряды и с азартом принимались за свой непривычный тяжелый
труд. Мы стояли с пяти часов утра до двенадцати часов дня, несмотря
57
Воспоминания
ни на какую погоду, а в это время года, это был октябрь, погода на
Кавказе самая ужасная — дождь со снегом, холодно и сыро. Особенно
было холодно рукам и ногам, но я стойко выдерживала все эти невзго¬
ды, зная, что каждая копейка меня приближает к цели. Одеты мы все
«буржуйки» были торговками, завернуты в большие платки, чтобы не
отличаться от баб. Много было курьезного, и нас не раз приводила
в веселое настроение какая-нибудь баба со своими замечаниями, как,
например, я продавала свои новые шелковые чулки, ни разу не оде-
ванные, с шелковыми стрелочками по бокам. Баба посмотрела и гово¬
рит, что чулки штопаны и цена большая. Я ужасно испугалась, как это
могло быть, чтобы новые чулки были штопанные. Спрашиваю, где она
видит штопанье, а она мне показывает на стрелочки. Мы все, конечно,
расхохотались и сказали ей, что она не понимает, что это сделано для
красоты. Надо было видеть, как она ругалась и как она нам грубо отве¬
тила, но чулки все же купила за 125 рублей за пару. Вообще ценой
бабы не стеснялись и покупали все. Я продавала исключительно на
царские и керенские деньги, потому что местные деньги ходили толь¬
ко до Минеральных Вод. Таким образом с ужасным трудом я накопи¬
ла 12 000. Копилка была — портрет моей дочери Сони, который был
в рамке, задняя доска выдвигалась. Вот туда я и положила все мои сбе¬
режения. Портрет стоял у меня на столе, и никому в голову не прихо¬
дило, что там лежат деньги.
Мы жили очень скромно и тихо. Муня ходила в гимназию, все были
заняты своим делом. У меня же была всегда одна и та же забота — на¬
кормить пятнадцать человек, а это была большая задача при такой до¬
роговизне.
И так дни шли за днями до 22 октября 1918 года, как вдруг наша
тихая жизнь нарушилась. Мы стали прислушиваться к разным слухам;
творили, что большевики опять наступают и что «буржуям» не будет
на этот раз пощады. Одни говорили, что это неправда, что никаких
большевиков нет, другие утверждали, что большевики уже недалеко,
а между тем по городу были расклеены объявления, чтобы жители
были спокойны, что все слухи ложны, и за провокацию ложных слухов
(sic) будут караться. Мы все успокоились, но ненадолго, так как сами
убедились, что наши дела плохи, ибо штаб форменным образом бежал
со станции Прохладной (это узловая станция, где он помещался), и все
переехали в Нальчик. Это бегство подействовало на нас удручающим
образом, мы все спрашивали другу друга, в чем же дело. Мы еще боль¬
ше взволновались, когда Серебряковский отряд ночью вышел из Наль¬
чика и остался один штаб. На другой день Мунина подруга по гимна¬
зии пришла сказать нам, что они получили письмо от брата, который
находился в Серебряковском отряде, и что он категорически требует
отъезда всей семьи из Нальчика по направлению на Кисловодск.
Н.А. Щербачева
58
Подруга просила не распространять этого, но так как это было слиш¬
ком серьезно, то я сейчас же пошла с Кудашевым в семью, где жил ко¬
мендант города. Это были наши хорошие знакомые.
Они нас успокоили, сказав, что никакой опасности нет, а если что-
нибудь будет, немедленно дадут знать. На другой день, это было 23 ок¬
тября, рано утром я получила от них письмо, в котором они сообщали,
что штаб сейчас выступает и все желающие покинуть Нальчик могут
ехать за ним, так как оставаться опасно. Главным образом было опасно
оставаться тем, у кого были родные в Серебряковском отряде. Мне
оставаться никак нельзя было как жене генерала Щербачева, а Кудаше¬
ву тоже опасно было остаться в Нальчике, так как его давно большевики
хотели убить и завладеть его имуществом. Мы еще накануне, видя, что
делается что-то неладное, приготовили лошадей и ночью все вещи уло¬
жили, так что когда мы получили письмо, у нас все было готово к отъе¬
зду. За несколько дней до нашего бегства приехал в Нальчик полковник
Генерального штаба Соколов18, думая отдохнуть от большевиков, кото¬
рые его преследовали. Он поселился у моей племянницы М. Грязновой,
но недолго ему пришлось отдыхать. В тот момент, когда мы уезжали, он
пришел с чемоданчиком в руках и упросил Кудашева взять его с собой,
но так как в нашей таратайке не было места, он уселся на телегу с веща¬
ми. Лошадей уже нельзя было достать ни за какие деньги. Все подводы
и лошади были взяты беженцами. Кудашев запряг в свой тарантас пару
чудных молодых лошадей, а на двух подводах сложили все вещи.
Таким образом, мы выехали из Нальчика, и нашим глазам предста¬
вилась ужасная картина бегства несчастных жителей. Все поле бук¬
вально было занято телегами. Впереди орудия и войско, сзади длин¬
ной вереницей в четыре версты шли телеги с несчастными жителями,
которые лихорадочно покидали Нальчик, доверяясь всецело штабу
Серебряковского отряда. Здесь были больные, старики, грудные дети,
и это все бежало, лишь бы не попасть в руки большевиков. Когда Ку¬
дашев увидел всю эту картину, он решил ехать самостоятельно, рас¬
спросив предварительно, по какому направлению пойдет отряд. Нам
указали направление, сказав, что идут на Баксан. У нас были лошади
молодые, невыезженные, и мы не могли идти за обозом, а поэтому по¬
ехали вперед. Проехав верст двадцать пять, мы ста^й встречать обозы
казаков, и, наконец, нам показалось странным, что идут обозы с до¬
машней утварью, скотом, бабами, детьми, — одним словом, ужасаю¬
щая картина бегства. Обоз тянулся так же, как из Нальчика, версты три.
Мы остановились и спрашиваем: «Откуда вы?» Казаки говорят, что
ехать на Баксан нельзя, ибо всюду большевики уже зверствуют, и жите¬
ли опасаются. Мы не знали, куда же нам ехать.
Дальше было невозможно продолжать путь, так как мы могли по¬
пасть в лапы большевиков. Мы решили вернуться, чтобы соединиться
59
Воспоминания
со штабом. Когда же мы подъехали к Нальчику, отряда и след простыл,
и никто не мог сказать, куда ушел отряд.
Мы очутились в беспомощном положении. Я стала ворчать на Ку¬
дашева, говоря, что из-за его упрямства мы можем попасть в руки
большевиков. Недолго думая, мы отправились в ближайший аул к род¬
ственникам Кудашева, чтобы переменить лошадей в телегах, так как
лошади устали и хозяева этих лошадей не захотели дальше везти. Ког¬
да мы приехали, то не могли нигде достать лошадей, а между тем ни
одной минуты нельзя было больше оставаться, ибо большевики стре¬
мительно подходили к Нальчику. Мы бросили вещи в этом ауле и, по¬
ручив одному родственнику привезти их туда, где мы собирались про¬
жить смутное время, уехали.
Бедный полковник Соколов принужден был волей-неволей остать¬
ся в этом ауле, так как у нас в таратайке не было места, и то я удивля¬
юсь, как выдержала таратайка и не сломалась: в ней уселось четыре
человека.
Потом мы узнали, что большевики, заняв аул, где был полковник
Соколов, ворвались в дом, где он находился, все буквально у него укра¬
ли, сняв с него всю одежду и сапоги и оставив в одной рубашке. Благо¬
даря своей находчивости он сохранил имеющиеся у него четыре тыся¬
чи. Он их заклеил между бумагой и бросил небрежно на подоконник.
Большевики как раз эти бумажки не тронули, а это было для него, ко¬
нечно, самое главное. Он совсем нагой прибыл в Нальчик к Мане Гряз¬
новой, накинув на себя одеяло. Она одела на него свое пальто, достала
ему сапоги, и он в таком виде убежал. Мы долго об нем ничего не зна¬
ли, а потом нам сообщили, что он жив и находится в армии у Колчака.
Возвращаюсь к тому моменту, как мы приехали в следующий аул
к родственникам Кудашева, людям очень богатым. Там мы должны
были только переночевать и дать отдохнуть лошадям.
Куда бы мы ни приехали, всюду паника была ужасающая. Мужчин-
дворян совсем не было: кто поступил в Серебряковский отряд, кто бе¬
жал в горы. Остались одни женщины в страхе, что вот-вот нагрянут
большевики. В домах ценного ничего не было, все, что только возмож¬
но, зарыли в землю. Переночевав, мы двинулись в следующий аул, ко¬
торый находился совсем в стороне. Кудашев думал, что туда-то боль¬
шевики не доберутся, но когда мы въехали во двор, то увидели, что
у всех головы опущены, и все со страхом говорили о бегстве и о том,
что все у них для этого готово. В этой семье все сыновья были в Сереб-
ряковском отряде, так что ничего хорошего для себя [они] не ожидали
с приходом большевиков. Всю ночь напролет мы с Муней не спали. Во-
первых, страшно было, каждую минуту ждали появления большеви¬
ков, а кроме того, крысы, как большие кошки, гуляли по комнатам, а я
их боюсь ужасно.
Н. А. Щербачева
60
Накануне пришли благополучно две телеги с нашими вещами. Мы
стали думать, куда нам деть все вещи, и Кудашев решил съездить в со¬
седний аул к одному крестьянину, которому он верил и считал его по
его честности святым.
И вот этого крестьянина он попросил взять свои вещи на хране¬
ние, но он согласился взять к себе только половину, и то говорил, что
боится, ибо Кудашев сделал ошибку, приехав к нему. Этим он привлек
внимание окружающих.
Ночью, когда все вокруг спали, мы потихоньку вывезли одну теле¬
гу, туда положили все самые ценные вещи, среди них были мои вещи,
там же находился и портрет с 12 000. На другой день Кудашев решил
ехать в свой аул, говоря, что крестьяне его любят и никогда ничего дур¬
ного ему не сделают, что он в этом уверен, я же его разубеждала, дока¬
зывая, что он ошибается, что крестьяне настроены против него. Он
мне не верил, и вот мы поехали к нему в усадьбу.
Вторая телега с остальными вещами поплелась за нами. По дороге
мы узнали, что ограбили и раздели донага ехавших накануне трех
очень богатых женщин, которые бежали от большевиков. Боялась
я ужасно, но, слава Богу, добрались благополучно. Первые два дня нам
было очень хорошо после всех мытарств и неудобств, которые мы ис¬
пытали, переезжая из аула в аул. Мы привезли с собой всякую прови¬
зию, зная, что нигде еды мы не получим, так что в этом недостатка не
было.
Многие крестьяне приходили к Кудашеву, узнав о его приезде,
и рассказывали, что кругом делается что-то неладное: грабежи и убий¬
ства. На третьи сутки рано утром, только что я пришла в столовую пить
кофе, как меня встречает с взволнованным видом Кудашев и говорит,
что сейчас ему передали верные люди, что большевики приближаются
к его усадьбе, угрожают снести его дом, самого его убить, а генераль¬
шу, которую он у себя скрывает, убить и выпить стаканчиками ее кровь.
Кудашев распорядился, чтобы скорей запрягали лошадей, и, для
того чтобы спасти меня, хотел спрятать в какой-нибудь сакле. Сына
с сестрой тоже надо было спрятать, а сам он решил бежать в горы. В то
время как запрягали лошадей, я взяла жестяную коробку, положила
туда все мои драгоценности ^3000 рублей, все это у меня было зашито
в корсете, взяла лопату и с Муней пошла в сад. Осмотрев предвари¬
тельно весь сад, чтобы нас никто не видел, мы пробрались на кладби¬
ще, находящееся в середине сада, и там закопали эту коробку, которая
пролежала в земле три месяца. Это, вероятно, Господь указал, что мне
надо было сделать. При себе я имела 800 рублей на всякий случай.
Только я успела зарыть мой драгоценный ящик, как лошади были
поданы, и я с Муней в сопровождении сестры Кудашева поехали к за¬
житочному крестьянину. Когда мы въехали во двор и когда там узнали,
61
Воспоминания
что приехала я, чтобы у них скрыться, то так испугались, что ни за что
не хотели принять у себя генеральшу, говоря, что могут за это постра¬
дать. Мы вернулись обратно в усадьбу. На мое счастье, Кудашев еще не
уехал, но лошадь его была уже оседлана. Вы себе представить не може¬
те, что мы все пережили. В воздухе носилось что-то зловещее, у всех
вид был унылый и испуганный. Я говорю, что крестьяне меня не хотят
принять, так как боятся, и я не знаю, куда же мне деваться. Я отлично
понимала, что Кудашев ничего не может сделать для моего спасения,
так как он сам был в таком же положении, но все-таки у меня была
какая-то надежда. Тогда Кудашев говорит сестре, чтобы она взяла
меня к его кормилице. Она очень часто приходила к нему в гости,
и я ее знала. Она была очень многим обязана Кудашеву. Вот они и наде¬
ялись, что она меня приютит, а если и она бы не захотела, то чтобы
ехали к его родственнику, который тоже всем был обязан Кудашеву.
Благодаря ему они обогатились, выстроили на его средства мельницу.
Раньше всего мы поехали к кормилице. По дороге встречаем сына
кормилицы. Сестра Кудашева спрашивает, приютит ли его мать меня,
но он с таким ужасом замахал руками и ни за что не хотел принять
меня. Тогда мы повернули лошадей, едем к родственнику. Подъезжаем
к дому, выбегает к нам навстречу мальчик-реалист 17 лет. Я, не выле¬
зая из таратайки, спрашиваю у него, примут ли они нас. Этот мальчик
часто бывал у Кудашева, и я его знала, но мать его ни разу не видала,
а только слышала про нее. Говорили, что она очень умная, но страшно
злая и несимпатичная, к русским относится плохо. Мальчик очень об¬
радовался нашему приезду и гостеприимно просил нас войти в дом.
Я узнала, что накануне из Нальчика к ним приехали родственники
тоже с целью спрятаться от большевиков, и подумала, что вряд ли нас
примут. Но вот пришла сама хозяйка, еще не старая женщина, краси¬
вая, по-русски очень плохо говорившая.
Я с ней познакомилась, рассказала, в чем дело. Она сказала, что
приютит меня, но чтобы я сейчас ехала обратно в усадьбу, так как во¬
круг мельницы у них есть большевики, они видели, как я подъехала,
и, чтобы не навести на подозрение, лучше будет, если я приеду, когда
стемнеет, когда все разойдутся. Я видела, что она сочиняет, глаза ее
говорили совсем другое. Я поняла, что она меня обманывает, лишь бы
только спровадить. Я тогда спрашиваю: «У вас ворота для меня будут
открыты?» — «Да, да, не беспокойся, — она говорит, — приезжай». Я на¬
рочно оставила у них чемоданчик, чтобы не возить несколько раз.
Приезжаю обратно в усадьбу. Уже Кудашева нет. Он, думая, что нас
устроил, скрылся куда-то в горы. Потом я узнала, что он, перевалив
снежные вершины с опасностью для жизни, соединился с деникин¬
ским отрядом и бил большевиков. Не могу описать того чувства, кото¬
рое я испытала. Передать на бумаге я не в состоянии.
Н.А. Щербачева
62
Известие, что Кудашев уехал, единственный интеллигентный че¬
ловек во всем ауле, и что я одна среди дикарей, меня привело в такой
ужас, что я почувствовала, что теряю почву под ногами, и сознавала,
что брошена на произвол судьбы среди этих дикарей, которые не по¬
нимали ни одного русского слова. Меня объял такой невероятный
ужас, но все же успокаивало то, что меня обещали приютить родствен¬
ники Кудашева, и я с нетерпением ждала наступления темноты, чтобы
уехать из этой усадьбы, которая наводила на меня страх и куда каждую
минуту ждали большевиков.
Я забыла написать, что вещи, которые привезли с собой, а их было
порядочно, надо было куда-нибудь спрятать. Кудашев же уехал и все
бросил. Я велела кучеру и еще одному кабардинцу поднять люк в кух¬
не. Там был большой подвал, и туда были сложены все вещи.
Когда большевики ворвались в дом и все уничтожили, они этого
люка не заметили и эти вещи были спасены, но там, к сожалению, ни¬
чего не было ценного, а все вещи, которые были отданы на хранение
крестьянину, а в том числе и мои вещи, дорогие меха и 12 тысяч де¬
нег, — все оказалось украденным.
Итак, дождавшись темноты, мы поехали в «гостеприимней» дом.
Подъезжаем — все кругом тихо. Из-за угла к нам подходит какой-то
человек и говорит, что в доме никого нет, что час тому назад все уеха¬
ли, куда — неизвестно, и что дом закрыт на ключ. Я, собственно, этому
не удивилась, но была в ужасе, так как там остались мои вещи, я отлич¬
но понимала, что все это вранье, а кроме того, видела на верху входной
двери, где было стекло, свет. Конечно, все были дома и нарочно приду¬
мали всю эту историю. Вещи пришлось оставить там. Как я ни умоляла
мне их вернуть, сторож все повторял, что дом закрыт, а завтра я могу
их получить.
Что ж, насильно мил не будешь. Я велела кучеру повернуть лоша¬
дей. Куда ехать, я сама не знала, мне стало страшно, почувствовала ка¬
кую-то пустоту и индифферентность к окружающему. Велела кучеру
ехать обратно в усадьбу. Что происходило у меня в душе, трудно опи¬
сать. Энергии не было никакой. Мне казалось, что я изображала мышь,
попавшую в клетку. Спасенья не было.
Наш кучер был русский и ярйй большевик, он служил у Кудашева
10 лет, несколько раз уходил, а потом возвращался, очень грубый чело¬
век. Как раз перед бегством из Нальчика Кудашев его взял снова куче¬
ром, и я его страшно боялась. Я старалась быть очень ласковой с ним,
это принесло мне громадную пользу. Он относился ко мне покрови¬
тельственно.
Когда мы вернулись в усадьбу, было уже совсем темно, и ни одной
живой души кругом. Вся усадьба как бы вымерла, все разбежались кто
куда. Даже собак не было видно, жутко было ужасно. Когда я совер-
63
Воспоминания
шенно машинально слезла с таратайки, я не знала, куда мне надо идти,
я вообще не знала, что делать. Сознавала одно, что мы с Муней пропа¬
ли. Я зарыдала.
Вдруг откуда-то сзади ко мне подходит старик-кабардинец. Взял
меня за плечо и говорит: «Не плачь, пойдем ко мне». Я его знала, он
ухаживал за больным отцом Кудашева. Я так обрадовалась, что чуть
на шею ему не бросилась. Конечно, сразу согласилась, попросила ку¬
чера меня проводить и снести мои два чемоданчика, в которых были
подушки и одеяла.
Провели нас в ужасно грязную саклю, закрыли окна ставнями
и сказали, чтобы я не выходила. Грязь была ужасная, копоть, тут же
ползали дети, сплошь покрытые вшами. Я была довольна, что скры¬
лись от большевиков, и это примиряло нас с обстановкой.
Сестра и сын Кудашева тоже спрятались в соседней сакле. Мы во¬
время спрятались, так как через полчаса после нашего ухода из усадь¬
бы большевики — сто человек — ворвались в дом. Стали искать всюду
Кудашева и меня, при этом начался ужасный грабеж, который продол¬
жался двое суток. Они уничтожили все, что было у него в доме, увели
всех лошадей, коров и взяли всю домашнюю птицу.
Мы с Муней просидели до утра. Конечно, о спанье и думать нельзя
было, дрожали от страха, ожидали каждую минуту, что вот-вот ворвут¬
ся разбойники и убьют нас. Но, слава Богу, ночь прошла для нас благо¬
получно. Утром явился хозяин сакли и говорит, что должен пойти
в управление и там заявить о том, что я нахожусь у него, а то ему доста¬
нется от большевиков, если узнают, что он меня спрятал. Ну, думаю
себе, мы пропали, надо как-нибудь из этого положения выйти.
Понятно, он хотел меня выдать и воспользоваться моими вещами,
которых, в сущности, совсем не было, а они думали, что у меня много
золота. У меня мелькнула мысль, за которую я ухватилась, и говорю
ему: «Да-да, ты хорошо придумал, конечно, скажи в управлении, что
я здесь, и передай комиссару, что я хочу его видеть». В голове у меня
Бог знает что творилось, я боялась сойти с ума от страха, но решила —
что будет, то будет.
Через час ко мне явился комиссар в сопровождении трех кабар¬
динцев, и вот я обратилась к нему с такой речью: «Я русская женщина,
приехала к вам в Кабарду в гости, застряла здесь совершенно случайно
и теперь очутилась в ужасном положении. Мне Кудашев говорил, что
кабардинцы рыцари, к женщинам относятся с уважением. Я к вам, ка¬
бардинцы, обращаюсь с просьбой: защитить меня как женщину и как
вашу гостью». Если бы вы знали, какое действие произвели мои слова
на комиссара! Ведь гость у них священная особа. Он стал меня успока¬
ивать, предлагал мне, если мне неудобно в сакле, переехать в школу,
никто меня обижать не будет, а если что-нибудь случится, чтобы
Н.А. Щербачева
64
я послала за ним и он меня защитит. Я его поблагодарила, сказав, что
не сомневаюсь в их рыцарстве, а переехать в школу побоялась, думая,
что здесь все-таки знаю хозяев, а там Бог знает как еще устроят и на
что попадешь. Они уехали, и я почувствовала облегченье.
К вечеру опять большевики ворвались в усадьбу и стали искать Ку¬
дашева и меня. Я все время молилась Богу, чтобы Господь спас меня
и Муню. Не знаю почему, у меня явилась мысль спрятать 800 рублей,
которые у меня были при себе, в потолке сакли. Там был потолок бре¬
венчатый со щелями, и вот в одну из щелей я вложила эти деньги,
а 100 рублей приколола в косынку, которая у меня была на голове и ко¬
торую я никогда не снимала. Я нарочно надела черную косынку на го¬
лову, а на плечи большой платок, чтобы не отличаться от кабардин¬
ских женщин. Они все так ходят, и я думала, что, может быть, меня
примут за кабардинку.
На другое утро, выпив чай, который был у меня с собой, прибрав
комнату, ко мне вошла грязная хозяйка с грудным ребенком, села на
пол и стала со мной разговаривать. Вдруг она вскочила, подобрала ре¬
бенка в охапку и со словами «большевики» куда-то скрылась. В сакле
осталась я одна с Муней. У меня потемнело в глазах. Душа в пятки
ушла, я похолодела от ужаса, бросилась на кровать, свернулась клубоч¬
ком, притворилась больной, а Муня села рядом со мной, тоже согнув¬
шись и в платке. Я зажмурилась и стала читать молитву.
Вдруг с шумом открылась маленькая дверь сакли, и я увидела
в дверях громадного кабардинца, атлетического сложения, со звер¬
ским лицом, в большущей мохнатой шапке, что придавало его лицу
еще более зверский вид. Вооруженный с ног до головы, весь обвешан¬
ный бомбами и патронами, <он> крикнул: «Ты генеральша?» Где уж
тут было притворяться кабардинкой. У меня потемнело в глазах. Ну,
думаю, пришел конец, стала соображать, что надо ответить. Стала по¬
тихоньку слезать с кровати, как бы больная, думала, может быть, пожа¬
леет, и говорю ему, запинаясь, что я гражданка, но, так как это был ка¬
бардинец, он ничего не понял, что такое «гражданка», и из этого слова
заключил, что я соглашаюсь, что я генеральша. Тогда он быстро позвал
других своих товарищей, которые с гиком и криком ворвались в са¬
клю, и здесь началось что-то неЪписуемое.
Я до сих пор не могу понять, как Господь меня сохранил. Я глубоко
верю в силу молитвы «Живый в помощи Вышняго». Кроме того, что
этот псалом я читала утром и вечером, у меня был на шейном кресте
зашит в ладанке, я никогда не снимала с себя.
Все эти звери накинулись на меня, стали кричать, ругались, прило¬
жив дула ружей к моей груди, стали требовать денег. Я их умоляла
меня не убивать, говорила им, что денег у меня нет, что я хочу жить
и видеть своего мужа и детей, на это они грубо мне ответили, что мои
65
Воспоминания
дети давно уже убиты, а со мной расправятся сейчас. Раздели меня до¬
нага и, когда увидели, что денег нет, опять стали меня пытать, выкри¬
кивая: «Давай деньги, а то убьем!» Хорошо, что я вовремя спрятала
свои драгоценности, а то бы нашли. Я решила не отдавать тех денег,
которые находились в потолке, так как, если бы я им их показала, они
бы не поверили, что у меня больше нет, а потому решила стойко не
выдавать себя. Они у меня все забрали, оставили меня в одной рубаш¬
ке и на пол бросили мне платье, в которое я поторопилась облечься.
И то слава Богу, что оставили, чем прикрыть тело.
Я думала, что мои терзанья кончились и меня оставят в покое, но
нет, здесь произошло что-то такое страшное, что у меня сейчас при
воспоминании мутится в голове. Этот страшный человек, который
первый вошел в саклю, решил во что бы то ни стало меня убить, и в тот
момент, когда он уже хотел спустить курок, вошел кабардинец, кото¬
рый меня раньше знал, он был не большевик. Он крикнул тому: «Что
ты хочешь делать, разве можно обижать женщину, ты срамишь наш
аул, оставь ее, ты действуешь против шариата!» Эти слова отрезвили
разбойника, он опустил ружье, но все-таки меня не оставил в покое.
Он сказал, что в этой сакле он меня не убьет, так как не хочет делать
неприятности хозяину, а чтобы я шла с Муней в усадьбу, и там он
с нами расправится.
Я знала, что в усадьбе Кудашева никого нет, а дать знать в управле¬
ние комиссару, что меня хотят убить, я не могла, некого было послать.
Мне стало так жутко, я ни за что не хотела идти в усадьбу. Тогда он стал
на меня кричать, грубо меня потащил и сказал, что я его раба, а он мой
господин и повелитель, и что захочет, то со мной и сделает.
Холод был ужасный, шел дождь со снегом, а на мне и Муне ничего
не было, кроме платья. Пальто наши, чтобы спасти, мы зарыли в навоз.
Приволокши нас в усадьбу, мой повелитель велел идти в большой дом,
но я ни за что не хотела идти туда, так как дом был пустой и представ¬
лял из себя что-то ужасное после разграбления. Я упиралась и сказала,
что останусь в кунацкой (это небольшой дом, специально построен¬
ный для гостей). Я туда вошла и села. Тогда повелитель почему-то
смягчился, позволил мне здесь остаться, велел мне протопить печь,
потом строго сказал: «Ты должна здесь быть, и смотри — не смей нику¬
да выходить, я сейчас уеду и приеду к вечеру».
Только что он уехал, как во двор приехали несколько кабардинцев,
человек десять. К восторгу моему, среди них я узнала комиссара, кото¬
рый обещал меня защитить. Я бросилась к нему и стала его умолять
спасти нас. Тогда эти кабардинцы арестовали меня и повели к телеге,
на которую меня и Муню должны были посадить. Только что мы хоте¬
ли выехать из усадьбы, как комиссар говорит: «Скорее, скорее, прячь¬
тесь». Мы были как раз около дома, где жил брат Кудашева (вся семья
Н.А. Щербачева
66
тоже убежала). Только мы успели спрятаться за дверь, как услыхали
топот лошадей, и мимо нас промчался мой повелитель. Увидав, что
нас нет там, где он нас оставил, он рассвирепел, кинулся к комиссару,
стал кричать и требовать выдачи тех женщин, которые ему принадле¬
жат. Комиссар сказал, что женщин он сам арестовал и отправил
в управление.
Мы с Муней стояли за дверями, притаившись и прижавшись друг
к другу. Зуб на зуб не попадал от страха и холода, ноги подкашивались.
Видно, Господь нас все время хранил.
Разбойник рассвирепел окончательно, стал кричать, что всех убьет
и бомбу бросит. Опять поскакал в усадьбу и через несколько минут
вернулся обратно, сказав комиссару, что разрешает женщинам быть
в управлении. Ему больше нечего было сказать, все равно они бы нас
не выдали. Разбойник повертелся и ускакал.
Тогда меня и Муню посадили, как арестованных, на телегу, один из
кабардинцев сжалился над нами и надел на нас свою бурку. Привезли
нас в управление и поместили у писаря.
Боже мой, как я была измучена и как мне приятно было войти
в чистую и теплую комнату. Мне показалось, что я пришла в рай. Пи¬
сарь и его жена были русские и не большевики, чудные, симпатичные
люди. Мне так было у них хорошо и уютно. Образа висели в углу и те¬
плилась лампадка, на душе стало легче. Легла спать на чистую кровать
вместе с Муней, и хотя матрац был из сена, но мне казался лучше пу¬
ховика, и заснула как убитая после всех перенесенных ужасов.
На другой день, только мы встали, я вышла в кухню. Вдруг слышу,
с кем-то Муня разговаривает. Вхожу в комнату. Ко мне спиной стоит
кабардинец. Я думала, что это брат комиссара, обращаюсь к нему и го¬
ворю: «Здравствуй», и когда он ко мне обернулся, я так и замерла, руки
и ноги затряслись. Передо мной стоял мой повелитель, весь обвешан¬
ный бомбами, патронами, и в руках у него была бомба. Ну, думаю, пло¬
хо дело. Он поздоровался со мной: «Здравствуй». Я говорю: «Здравст¬
вуй». — «Как поживаешь?» — «Спасибо, хорошо». — «То-то, я сказал,
чтобы тебя не трогали, и предупредил всех, что я тебя всю обокрал», —
сказав эти слова, он гордо на меня посмотрел, постоял-постоял и вы¬
шел. Меня очень поразило, что он был такой ласковый, и я все думала,
что он что-то замышляет, но он, слава Богу, больше не приходил.
Когда нас, арестованных, везли, то среди кабардинцев был брат ко¬
миссара, очень симпатичный и не большевик, он со мной разговорил¬
ся и сказал мне, что он очень жалеет меня, и что если бы понадобилось
что-нибудь сделать для меня, то он и жизни не пожалеет. Я это запом¬
нила, и это мне пригодилось.
Мне надо было спасти во что бы то ни стало мои 800 рублей, кото¬
рые остались в избе в потолке. Да и пальто у меня было зарыто в наво¬
67
Воспоминания
зе. Как раз после ухода разбойника пришел брат комиссара, которого
я попросила оказать мне услугу, на что он сейчас же согласился, но по¬
просил меня переодеться черкесом, чтобы не навести большевиков на
подозрение.
Вечером я была уже переодета в черкеску, в бурку и в папаху, никто
меня не узнал, и я сама себя в зеркале не узнала. Подъехала телега, на
которую мне надо было вскочить, что я проделала замечательно лов¬
ко, прямо удивляюсь теперь, как я могла так легко прыгнуть, откуда
у меня такая легкость и прыть взялись. Мне надо было именно так
вскочить, чтобы никто не заподозрил во мне женщину.
Подъехав к сакле, мы увидели во дворе несколько большевиков,
надо было опять скакать с телеги, я и это проделала, вошла быстро
в саклю, меня никто не узнал, а когда я засмеялась, они поняли, но
я сделала им знак, чтобы молчали, и попросила их выйти, сказав им,
что мне надо поправиться. Как только они вышли, я в одну секунду
достала мои 800 рублей, которые оказались в целости, и через пять ми¬
нут уже сидела опять на телеге.
Когда мы возвращались, случилось несчастье. Наша телега была
составлена из двух частей, и вот, проехав полдороги, вдруг задняя
часть телеги оторвалась, на ней сидел брат комиссара, а на передней
части телеги осталась я. Выйти из телеги невозможно было, так как
грязь была непролазная, а я — в маленьких ботинках. Комиссар, не
долго думая, взял меня в охапку и на руках перенес на сухое место.
Хорошо, что в эту минуту никого не было, а то бы догадались, что за
казак такой. Только что он меня перенес, как мимо нас проехало 5 те¬
лег. Это большевики увозили из усадьбы Кудашева все награбленное.
Ужасно было неприятно. Сердце сжималось от боли. Телегу починили,
я опять уселась и, таким образом, благополучно доехала, а главное,
деньги, хотя и не большие, но были при мне.
Теперь надо было устроить, чтобы меня из аула перевезли в Наль¬
чик. Хотя у писаря мне было хорошо, они так за мной ухаживали,
я все же не могла долго пользоваться их гостеприимством. Все, что
у них было из съедобного, мне отдавали, зная, что я им заплатить не
могу. Они делали это от чистого сердца. Они знали, что меня всю обо¬
крали и ничего у меня не осталось, а если бы я им дала что-нибудь,
они подумали бы, что у меня есть еще много, и тогда могли бы еще
большевики прийти меня мучить, а все кругом думали, что у меня
уже больше ничего нет, и это было мое счастье, что так думали, и я
была спокойна.
Мне надо было уехать в Нальчик, так как там таких генеральш
много, а здесь я единственная, и все внимание было обращено на
меня. Я стала просить писаря, чтобы он каким-нибудь способом меня
отправил в Нальчик, и вот, на мое счастье, на другой день должна была
Н.А. Щербачева
68
ехать делегация, и мне позволили с ними ехать. Я наняла телегу, и по¬
ехали. Страшно трясло, но я этого не замечала, так как все мое внима¬
ние было обращено на то, чтобы большевики меня не прикончили.
Кабардинцы-большевики не были так жестоки, как русские. Если кто
попадал к «товарищам», тому не было пощады. Тут как раз подъехали
русские большевики, но, слава Богу, все обошлось благополучно.
Мне еще в ауле говорили, что квартира Кудашева цела и больше¬
вики ее не заняли. Приехав в Нальчик, я, конечно, отправилась на
квартиру, но каково же было мое удивление, когда я увидела, что в ней
поселился хозяин дома со своими грязными бабами, а свою квартиру,
которая была в подвальном этаже, сдал большевикам. Кроме того,
я увидела, что многих вещей нет в квартире. Я попросила хозяина ос¬
вободить квартиру, но он нахально мне заявил, что не освободит
и меня не впустит, так как боится, что если узнают, что я живу в ней, то
разнесут его дом.
Я решила тогда пойти к комиссару, чтобы взять у него разрешение
на право жительства. Моим мучениям не было конца. Усталая, в ужас¬
ном виде поплелась я с Муней к комиссару. Это был простой солдат —
ворона в павлиньих перьях. Поза его была просто неописуемая. Веро¬
ятно, <он> думал, что так надо себя держать, исполняя эту должность.
Развалясь на стуле, вытянув ноги и положивши руки в карманы, шапка
на затылке и папироса в зубах, при этом глупое-глупое лицо.
Начался допрос, которого я не ожидала. Он стал придираться, го¬
воря мне, что я за Серебряковским отрядом погналась, и как я его ни
разубеждала, он мне не верил до тех пор, пока я ему не показала бума¬
гу, взятую из аула, из управления. Это его, по-видимому, успокоило.
Когда же он спросил мою фамилию, я испугалась. Если скажу ему вер¬
но и он случайно знает мою фамилию, то мне несдобровать; если со¬
чиню, то потом выяснится неправда — тоже нехорошо. Я и решила
произнести свою фамилию, делая неправильно ударение—Щербачева.
Это прошло благополучно. Думаю — кончилась пытка. Вдруг слышу
вопрос: «А муж военный?» Я делаю вид, что не слышу. Говорю ему:
«Все-то у меня украли, ничего у меня нет». Он опять обращается ко
мне: «Я спрашиваю — муж военный?» Я ему опять: «Я такая несчаст¬
ная, в одной рубашке осталась». Как он крикнет, кулаком по столу уда¬
рив: «Я третий раз спрашиваю — муж военный?» Как Господь помог
мне вывернуться и как я не потеряла хладнокровия? Я ему говорю:
«У меня в Серебряковском отряде нет никого, ни брата, ни свата, ни
знакомых, а муж мой далеко — за границей. Три года его не видала
и писем не получала». Мне так удалось его заговорить, что он больше
меня не спрашивал и успокоился, что у меня никого нет в Серебряков¬
ском отряде, а они преследовали страшно всех, у кого кто-нибудь из
родных находился там.
69
Воспоминания
Дали мне наконец свидетельство на жительство. Я с ним прихожу
на квартиру Кудашева, показываю свидетельство хозяину и говорю
ему, что теперь нечего ему бояться и что я прошу мою комнату освобо¬
дить, так как комната эта мною заработана. Он мне очень дерзко стал
говорить, что он из квартиры не выедет, а из милости мне даст рядом
комнату, т. е. кабинет Кудашева. Первую минуту я и этим была доволь¬
на, хотелось безумно отдохнуть нравственно и физически. Когда
я пришла в себя, то увидела, что в шкафах все пусто, и многих вещей
в доме не оказалось. Все стащил хозяин, которому, конечно, неприят¬
но было мое присутствие, ибо я являлась свидетельницей.
Они были уверены, что большевики убили меня и Кудашева, и ког¬
да я приехала из аула, то сын хозяина воскликнул: «Как, вы живы, а мы
думали, что вас убили». При этом вид был разочарованный. Я просила
вернуть все вещи и поставить <их> на место, что хозяину очень не
понравилось. Он стал на меня кричать, размахивать кулаками прямо
в лицо, угрожал, что пойдет в комиссариат и заявит, что я жена генера¬
ла Щербачева.
Обижал ужасно, говорил дерзости, все его бабы-грузинки прихо¬
дили подсмеиваться надо мной, что я не умею печку затопить и поста¬
вить самовар, издевались каждую минуту. Мне было так неприятно
с ними вместе жить.
Грузины вообще очень грязный народ, совсем как жиды, и запах
какой-то от них специфический. Страдала я страшно от их соседства.
Узнали ужасающее злодеяние большевиков: в Пятигорске было
расстреляно 104 человека, в их числе были генералы Рузский и Радко
Дмитриев19.
Работала я не разгибая спины, таскала из колодца воду, колола
дрова, готовила. Ко всему этому я приспособилась, но стирать — это
было для меня пыткой. Я всегда плакала, и корыто мое наполнялось
моими слезами.
Хозяин оказался ярым болыневиком-коммунистом, и его желание
было завладеть всем имуществом Кудашева. Я же ему мешала, и он хо¬
тел окончательно меня уничтожить. Я так его боялась, что решила пе¬
реехать. Мне надоело слышать постоянно от мужика ругань.
В тот момент, когда я хотела переехать, пришли два племянника
Кудашева; притворившись большевиками, велели мне остаться при
квартире, а хозяину и его семейству приказали моментально убираться,
а то разнесут бомбами его дом. Эта угроза помогла, и через час я водво¬
рилась в свою комнату, но мое спокойствие не было продолжительно.
Так как квартира была большая, а я в ней занимала одну комнату, то ее
заняли пять кабардинцев. Хотя они не были большевиками, но себя ужа¬
сно держали, напивались, и это было страшно. Они так кричали, руга¬
лись, что я боялась, что они зарежут нас, так как все время размахивали
Н.А. Щербачева
70
кинжалами. В конце концов с*ни велели Муне сесть с ними за стол и за¬
ставляли ее пить водку. Я больше не могла вынести этого безобразия
и велела Муне уйти, сказав, что ей здесь не место. Тогда один кабарди¬
нец выхватил револьвер и хотел меня застрелить, но другой вырвал
у него револьвер, и мы убежали, затворившись в своей комнате. Они
бросились за нами, хотели выломать дверь, но, на мое счастье, они
были настолько пьяны, что сил у них не хватило. Ведь во всем доме
я была одна с Муней, они могли с нами сделать что угодно, и никто бы
нас не защитил. Они пропьянствовали до утра, несколько раз стуча¬
лись в мою комнату и требовали отворить дверь. Я им сказала, чтобы
они ложились спать и что они меня оскорбляют своим поведением.
Когда они, мертвецки пьяные, лежали по углам, я решилась выйти
из комнаты. Глазам моим представилась ужасная картина: все в квар¬
тире было перевернуто, все стаканы перебиты, и в воздухе носился
спиртной запах. На другой день я их пристыдила, и они уехали. Я их
больше не видала.
Хозяин стал с каждым днем хуже ко мне относиться, и наконец
дело кончилось тем, что он меня прямо выгнал. Положение мое было
ужасное, денег не было на жизнь, а тут еще приходилось нанимать
комнату. Мы с Муней в течение трех месяцев питались черным хлебом
и дикими сушеными грушами, но наконец и на это у меня не хватило
денег, приходилось умирать с голода. Положение было ужасное, зани¬
мать я не хотела, но, как я ни боролась, пришлось пойти попросить
у знакомых хоть 10 рублей на хлеб. Пережито было много, трудно опи¬
сать все мои нравственные муки. Эти<х> 10 рублей мне хватило только
на два дня. Надо было думать, что делать дальше, как вывернуться.
В это время у большевиков распространился сыпной тиф, который
они сами же распространяли, устраивая в центре города больницы, и как
их ни уверяли, что этим они губят себя, они не верили. Лазаретов оказа¬
лось много, а желающих ухаживать за больными не было. Тоща больше¬
вики стали силой заставлять интеллигентных дам идти сиделками к сып¬
нотифозным, а баб своих не трогали. Весь ужас был в том, что они по
очереди заставляли нас мыть полы и убирать нечистоты после больных.
Тогда мы сами решили идти в лазареты, по крайней мере, мы могли вы¬
брать работу по своему желанию, а кроме того, тот, кто не служил в лаза¬
рете, не мог совсем достать хлеба. Все шло на лазареты, а там всем служа¬
щим выдавали ежедневно по два фунта хлеба и полфунта мяса. Вот
я и решилась поступить в лазарет, чтобы не умереть с голода. Прослужила
я целый месяц старшим писарем. Моя работа начиналась с 8-ми утра и до
8-ми вечера, только давалось два часа на обед. Праздников не полагалось.
Сыпной тиф свирепствовал вовсю, больные умирали как мухи.
Весь врачебный персонал погиб. Некому было ухаживать за больными.
В лазарете осталась я одна. Очень я боялась за Муню, чтобы ее не зара¬
71
Воспоминания
зить. В этом опять вижу милость Божью — для меня обошлось все бла¬
гополучно.
Раз вечером возвращаюсь с работы, вижу — в нашей квартире мас¬
са вооруженных большевиков делают обыск. Я не испугалась, так как
уже привыкла, а кроме того, у меня уже нечего было красть. Оказыва¬
ется, они пришли арестовать Муню, чтобы посадить ее в тюрьму, но
так как в этой квартире еще жила одна генеральша с дочерью, то они
спутали и посадили в тюрьму ту. Обвиняли дочку генеральши в том,
что она переписывалась с контрреволюционерами. Слава Богу, про¬
держали эту барышню только одну ночь, но что пережила бедная мать
и сколько натерпелась бедная барышня!
Муню все-таки не оставили в покое, ее потребовали в комиссариат
и там сообщили ей, что она должна быть сиделкой в лазарете у сыпно¬
тифозных. Я им говорила, что она еще ребенок, что она еще учится,
что ей всего пятнадцать лет, но они и слышать не хотели и велели ей
приходить через два дня.
Я была в отчаянии, но, на мое счастье, Муне не пришлось быть си¬
делкой, так как накануне добровольческий отряд под командой гене¬
рала Шкуро20 освободил нас от ужасного гнета большевиков. Удиви¬
тельно то, что большевики сумели скрыть свое положение, и мы не
знали даже, что добровольческий отряд был недалеко от нас и что спа¬
сение наше близко. Накануне их прихода мы заметили их нервное,
растерянное настроение. Они стали ко всем придираться, например
не позволяли на улице останавливаться и разговаривать, делали обы¬
ски и наконец объявили Нальчик на военном положении: в 7 часов ве¬
чера уже никто не мог выходить на улицу. Оказывается, они ночью все
убежали, а штаб ушел еще днем. Мы все были безумно рады, что, веро¬
ятно, наше спасение близко, но вечером же были разочарованы, так
как штаб вернулся, и их главарь на площади стал ораторствовать. Он
призывал народ собраться на другой день на площадь и что он будет
речь держать, а пока говорил, что добровольцам не удастся войти
в Нальчик, так как у него есть броневики, масса орудий и китайцы, ко¬
торые камня на камне не оставят.
Мы все головы опустили и ничего не понимали, что говорится кругом.
На другой день я не пошла на службу, так как хотела ее бросить.
Здоровье мое пошатнулось, а кроме этого, я могла прожить без всякой
службы месяца четыре, так как мне удалось вынуть свои бриллианты
и 3000, которые были у меня закопаны в землю. Их мне вернул, рискуя
своей жизнью, племянник Кудашева Увжук. Я его очень люблю, это
честный хороший мальчик.
Так вот, на другой день я хотела с Муней пойти на площадь послу¬
шать, что будет говорить большевик, но на площади никого не оказа¬
лось, а в 11 часов дня этот главарь со своим адъютантом промчался во
Н.А. Щербачева
72
весь дух к вокзалу, а через час началась адская стрельба по городу. Мы
ничего не понимали, предполагали разное, думали, может быть, до¬
бровольцы пришли, может быть, большевики уничтожают город, как
говорили. Одним словом, страшно было ужасно.
Стрельба не прекращалась, а между тем нам надо было идти обе¬
дать в самый центр города. Я не хотела идти, но Муня меня уговорила
пойти. Пули летели на город, и многих любопытных убило. Мы бежали
с Муней, держась ближе к стенкам домов. Конечно, это было рискован¬
но, но мы так часто переживали всякие ужасы, что это уж не казалось
нам страшно, а главное, нам хотелось страшно есть. Мы прибежали
в дом, где мы обедали. Это чудная семья Рыбальченко, у них два сына
были в добровольческом отряде и отец тоже, так что большевики эту
семью очень преследовали, а младшего сына хотели за братьев рас¬
стрелять, но он чудом спасся. Когда мы прибежали, в их одноэтажном
доме все ставни были закрыты, все сидели в углу для случая, если бы
пуля попала в окно, то там менее было бы опасно. Все были одеты
в пальто на случай, если бы надо было выскочить на двор.
Как только мы пришли, стрельба началась такая сильная, как град,
пули сыпались на город. Вдруг мы слышим топот лошадей, во дворе
крики и требуют младшего сына Рыбальченко. Мать, обезумев, броса¬
ется во двор, думая, что требуют ее сына расстрелять. За ней бросается
дочь, картина была неописуема.
Оказалось, во двор ворвались офицеры, наши милые офицеры, за¬
пыленные, измученные, с сияющими глазами, наши спасители, и вто¬
ропях стали передавать Рыбальченко, что все сыновья ее живы, отец
тоже, а большевики разнесли слух, что ее сына одного убили. Мне же
сообщили, что мой муж находится в Париже на мирной конференции
и сын тоже там.
Описать этой картины радости невозможно. Дочь Рыбальченко ле¬
жала во дворе в обмороке от счастья. М<ада>м Рыбальченко и я броси¬
лись друг другу в объятия, а потом я обняла и расцеловала того офице¬
ра, который сообщил мне такую радость. Добровольцы взяли Нальчик
12-го января 1919 года в 2 часа дня. Это было такое ликование, все
были в восторженном настроении, все плакали от радости.
Накануне прихода добрЪвольцев настроение у большевиков в ла¬
заретах было подавленное, растерянное. Все больные с ужасом думали
о приближении «кадет», как они называли Добровольческую армию.
Началась паника, сыпнотифозные больные, распространяя заразу,
убегали в одних рубашках, кто куда мог, и тут же падали от слабости.
На другой день генерал Шкуро делал парад войскам. Часть из них
должна была идти в тот же день на Владикавказ. Утром я пошла в цер¬
ковь, помолилась, а потом решила пойти на парад в надежде встретить
там хоть кого-нибудь из знакомых. Я была все той же торговкой, другого
73
Воспоминания
ничего не было. Парад напомнил мне былое хорошее время. Дисципли¬
на была видна, порядок образцовый, вид у всех молодцеватый. Картина
была чудная. Я не могла удержаться от умиления, слезы текли ручьем.
Когда кончился парад, я стала искать знакомых, и какова же была
моя радость, когда я увидела нашего знакомого, Генерального штаба
полковника Шифнера21. Тут я догадалась, что в августе месяце я полу¬
чила письмо именно от него, он-то и оказался Антон Мейнгардович.
Я бросилась к нему, думала, что он меня в платке не узнает, да и изме¬
нилась я очень. Он обрадовался, меня увидав; сейчас же познакомил
меня с генералом Шкуро. Я была в таком диком восторге, нервы мои
не выдержали, и я заплакала, сказав: «Вот уже более года, как я не зна¬
ла праздников, а сегодня все равно как светлое Христово Воскресенье.
Христос воскресе». Это была торжественная минута.
Народ стоял и ничего не мог понять. Какая-то женщина, торговка,
стоит среди офицеров, и все так мило с ней разговаривают. А еще
больше удивились, когда эта самая торговка села в экипаж с полковни¬
ком Шифнером и уехала.
Генерал Шкуро спросил, когда он может приехать ко мне, и через
два часа был у меня. Я просила его дать мне возможность уехать из
Нальчика. Он был удивительно любезен и сказал, что доставит меня
к мужу. Он дал мне 2000 рублей, так как у меня денег не было, дал мне
своих пять казаков-волков22 (так называлась дивизия Шкуро), экипаж
и две подводы для вещей, которых у меня не было.
Надо было ехать 100 верст до Пятигорска. Это было очень риско¬
ванно, так как большевики еще всюду скрывались в горах, но я уже об
опасности не думала и с удовольствием приняла это предложение.
Я должна была ехать через два дня, как вдруг получаю письмо от гене¬
рала Шкуро, чтобы я не ехала лошадьми, так как мне будет удобнее
ехать поездом, в котором приедет генерал Ляхов. Я так и сделала. Че¬
рез пять дней приехал генерал Ляхов, он заехал ко мне и предложил
ехать с ним до Пятигорска, а через два дня приехал из Екатеринодара
генерал Драгомиров, который уезжал на следующий день обратно
и предложил мне в своем вагоне купе.
Таким образом, после всех страданий я очутилась в Екатеринода-
ре, где мне показалось так хорошо. Мы с Муней набросились на еду;
мы так изголодались, что все казалось вкусным. Знакомые меня не уз¬
навали, я изменилась, похудела страшно.
Выехав из Нальчика 18-го января, я приехала в Париж к своим в се¬
редине апреля. Ехала три месяца, что еще больше меня изнурило. Те¬
перь я блаженствую среди своих, но болит сердце за тех, кто остался
и кто переживает все ужасы большевизма.
Париж. 1919 год. 3-е июля.
М. А. СЛИВИНСКАЯ
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
Очень много раз многие просили меня написать мои воспоминания об
интересном, но тяжелом пережитом мною времени, в событиях кото¬
рого волею судеб мне пришлось быть участницей. К сожалению, после
перенесенного мною сыпного тифа я не удерживаю в своей памяти
цифры и потому не могу припомнить точно годы, но зато некоторые
факты так ясно запечатлелись в памяти, точно я их пережила вчера.
Начну описывать один из них, происшедший в самом начале рево¬
люции, когда еще никто не имел понятия о том, какими ужасами она
для нас закончится.
В конце летних каникул 1917 года, проведенных в родовом име¬
нии, нашем Быстрике, Киевской губернии, Сивирского уезда, в семье
моего брата1, я с сыном-гимназистом возвратилась в Киев, в свою уют¬
ную квартиру, на Левашовской, 14. Еще наша жизнь не успела войти
совсем в свою колею, как стали приходить тревожные известия от бра¬
та о том, что вокруг творится что-то неладное, появились какие-то
агитаторы; сельский учитель Кваша (коммунист) стал очень заносчиво
себя держать, несколько годовых рабочих самовольно бросили работу,
несмотря на подписанные условия. Все это, конечно, было неприятно,
но ничем, казалось, особенно опасным не угрожало, и меня это ничуть
75
Мои воспоминания
не волновало. Как вдруг пришла телеграмма, в которой брат вызывал
меня спешно обратно, хотя бы на один день. Нужно заметить, что то
был мой сводный брат, сын матери от первого брака, который был
много всех нас старше, воспитывался в закрытых учебных заведениях
и сравнительно редко приезжал в имение, в котором мы все выросли,
и потому нашим быстрикским крестьянам казался чужим; только по¬
сле смерти матери он переехал туда совсем и стал хозяйничать. После
полученной телеграммы с одним из первых поездов я выехала из Ки¬
ева и уже через несколько часов сидела в кругу брата и его семьи за
завтраком. Не успели мы его закончить и встать из-за стола, как нам
доложили, что какие-то два незнакомца с красными бантами на груди
без разрешения проехали на велосипедах через двор в парк, по дороге
сняли всех сроковых девок с работ и повели за собой по направлению
к лесу. Несмотря на протесты моей белль-сёр2, я немедленно на вело¬
сипеде отправилась их разыскивать. Был чудный осенний день. Наша
громадная старинная липовая аллея уже обнажилась, и темные стволы
ее стояли на мягком золотом ковре опавших недавно листьев, по кото¬
рому быстро катился мой велосипед. Проехав мимо фруктового сада,
я увидела свежеокопанные деревья, одежды рабочих, сложенные под
большой грушей, и сразу решила, что их повели через лес, к примыка¬
ющему к нему полю, где копали буряки, для соединения с теми рабо¬
чими; туда отправилась и я. За густой еще зеленой чащей была просе¬
ка, в глубине ее на поляне красочно сгруппировались наши девчата,
и двумя темными пятнами среди них виднелись оба незнакомца. Меня
сразу заметили, и наибольшие мои приятельницы с радостными кри¬
ками бросились ко мне навстречу. Я соскочила с велосипеда, и мы вме¬
сте подошли к остальной компании; но наши незнакомцы уже скры¬
лись, взяв противоположное направление. После обмена приветстви¬
ями девчата взволнованно рассказали мне, что работать все эти дни
запрещено, т. к. в Ружине (местечке, находящемся в полутора верстах
от села) будет «сбор», к которому нужно подготовиться, выбрать своих
представителей, через них выразить свои пожелания, жалобы на оби¬
ды, несправедливости и т. д.; в Ружин приедут «товарищи» из центра.
«Аде вин, той центар? чи за Киевом, чи под Москвой, не знамо». Глав¬
ное волновало их то, что нужно было выбрать депутатку и зарегистри¬
ровать ее в волости. «Слава Богу, что вы приехали, мы вас просим, что¬
бы вы булы от нас депутаткой», — настаивали они. И как я ни отказы¬
валась, ссылаясь на то, что приехала лишь на несколько часов, ничего
не помогло, — пришлось согласиться. Трех хорошо грамотных разбит¬
ных девок сейчас же послали в волость за документами для меня,
а остальные, несмотря на запрещение, снова встали на работу, причем
добровольно проработали два лишних часа, чтобы нагнать потерян¬
ное время.
М. А. Сливинская
76
«Сбор» был назначен на другой день на три часа. Сразу же после
завтрака мне подали мое маленькое тюльбери3 с лихим гнедым; поса¬
дила я рядом с собой кучера и поехала с массой напутственных слов со
стороны брата и его жены: «Ты только не горячись и оставь жидов
в покое, помни, что это местечко», «Лучше совсем не ездила бы, не
такое теперь время», — слышалось мне вдогонку. Но я уже выезжала со
двора. Предчувствие какой-то надвигающейся беды, страстное жела¬
ние предотвратить ее или, по крайней мере, отсрочить возможно на
большее время гнало меня вперед. Гнедой несся как стрела, а я еще
подгоняла его, обгоняя пашней всех едущих по узкой полевой дороге.
«Слава Богу», — весело приветствовали меня наши мужики. «На вики
слава», — отвечала я им. Некоторые кричали вдогонку: «Це добре, що
вы приихали; а Гаврюши и Саши (мои братья) нема?»
В Ружине было большое оживление. Возле волости, на большой
площади, нельзя было протолпиться. Я стала в стороне и ожидала,
пока смогу свободнее пройти к столу, за которым сидел какой-то не¬
знакомый писарь и несколько молодых парней, все в необычных для
наших мест нарядах и с красными бантами, регистрирующие депута¬
тов. Когда подошла моя очередь, взяли мои документы, осмотрели
меня внимательно с ног до головы, спросили что-то незначительное
и дали номер на веревочке, который я не надела на себя, как делали
это другие, не пошла также на место, отведенное для депутатов, а сме¬
шалась с толпой. Начались речи, первые были ничего не значащие
и довольно короткие. Но вот выскочил на эстраду молодой парень
и сразу обрушился на «кровопийц»-помещиков, которые задыхаются
от своих богатств, высасывают последние соки у своих крестьян, вся¬
чески их угнетают и притесняют и т. д., и т. д. Закончил он призывом
не гнушаясь никакими средствами и не теряя времени уничтожить
этих тиранов, а земли их делить между собою. Речь была настолько
возмутительная и вызывающая, что я не выдержала. Вся кровь приль¬
нула мне в голову, как-то шумело в ушах; не помню, как очутилась я на
эстраде и с жаром стала опровергать все то, что говорил этот, конечно,
оплаченный большевиками негодяй. Мои слова часто прерывалась
аплодисментами, близко передо мной замелькали знакомые лица
приблизившихся ко мне наших мужиков, раздавались голоса: «Так,
так». Это еще поддало мне жару, и не знаю, сколько бы я еще говорила,
если бы меня не остановила сидящая за столом комиссия. При звуке
аплодисментов сошла я с эстрады, на которую сейчас же выскочил но¬
вый оратор; он исступленно стал кричать на чисто русском языке:
«А вы знаете, товарищи, кто сейчас говорил все эти сладкие речи? Это
дочь местного помещика, этой сволочи, которую нужно истреблять.
Арестовать ее, а не слушать! Кто ее сюда пустил?» ־־ «Скорий, барыш¬
ня, идьмо до дому; бачите, ту понайихалы разбойники з Москвы», —
77
Мои воспоминания
торопил меня кучер. Совет был правильный. Я выбралась из толпы
и почувствовала облегчение, когда гнедой еще быстрее, чем прежде,
понес нас домой. Уже спустились ранние осенние сумерки, было про¬
хладно, и ветер приятно освежал воспаленную от волнения голову. По¬
сле рассказов и расспросов я стала настоятельно советовать брату со
всей семьей ехать с утренним поездом вместе со мной в Киев, т. к. ясно
отдавала себе отчет, что дольше оставаться в имении, когда почти все
соседи уже разъехались, было небезопасно; но брат заупрямился, и я
должна была ехать одна.
Через несколько дней все же пришлось брату со всей семьей бе¬
жать с помощью своих крестьян, которые за свое содействие впо¬
следствии сильно пострадали: их загоняли в нашу усадьбу, заставили
грабить, все жечь, и когда они решительно отказались это делать,
каждого десятого высекли перед нашим домом, не щадя стариков
и детей. Но, несмотря на все это, все время, пока мы были в Киеве,
наши служащие, невзирая на угрозы новыми репрессиями, привози¬
ли нам продукты. Даже через два года (1919) после вышеописанного,
когда мы уезжали из Киева в Одессу и уже сидели в поезде, Настя,
кухарка наших рабочих, приволокла нам на спине мешок с салом,
хлебом и другими продуктами, а также большой самовар, благодаря
которому мы не замерзли во время 22-дневного нашего путешествия
от Киева до Одессы. Это было последнее общение с представитель¬
ницей наших быстричан, которых я всегда вспоминаю с теплым чув¬
ством.
1917 год. Сентябрь. Переехав с семьей в Киев и кое-как устроив¬
шись в небольшой квартире на Гимназической улице, мой брат Нико¬
лай сразу же стал информировать стоящих у власти о той пропаганде
и тех безобразиях, которые делались в деревнях. В это время власть
взяла в свои руки Центральная Рада и правительство Винниченки4.
На мой взгляд, это были те же большевики, но только украинского
толка, и потому лишь противодействующие всему тому, что шло из
Москвы; то, что делалось в провинции, никого из властей не интересо¬
вало. (Декабрь 1917 г.). В конечном результате это вызвало наступле¬
ние красных на Киев. И вот, не просуществовав и года, ничего не сор¬
ганизовав, при первом большевистском выстреле все эти «Винничен¬
ки», как камфара, улетучились из города. Десять дней и ночей несчаст¬
ный Киев обстреливался из тяжелых орудий5. Слабый отпор давали
большевикам наши добровольческие дружины, кое-как сдерживая их
наступление. Все магазины, булочные, базары — все было закрыто;
в городе царил хаос и безвластие. Кто не имел запасов дома — голодал,
т. к. даже ходить друг к другу было небезопасно. Снаряды рвались в са¬
мых разнообразных частях города, дома горели, трупы валялись на
улицах, никем не подбираемые.
М. А. Сл ивинская
78
В это время я жила на ЛевашОвской улице с сыном гимназистом
и кузеном Н. Бразолем, юным корнетом Кирасирского Его Величества
полка6, застрявшим у меня проездом из отпуска в полк, так как всякое
железнодорожное сообщение в это время было приостановлено. Обслу¬
живали нас две молодые девушки, взятые мною из имения, т. к. город¬
скую распропагандированную прислугу я не рисковала у себя держать.
Конечно, всю эту юную компанию я не выпускала из дому в такое опас¬
ное время и сама бегала в крайних случаях, чтобы что-либо достать или
кого-либо из своих близких проведать. Ночью не приходилось разде¬
ваться, чтобы всегда, в случае необходимости, быть готовой разбудить
мою молодежь, которая спала богатырским сном, несмотря на то, что
наш дом примыкал ко двору штаба округа, являвшегося центром об¬
стрела, и что снаряды сыпались вокруг нас, как из рога изобилия.
Однажды, выходя от своей тетки Глебовой, я встретила на Люте¬
ранской улице солдатика, остановила его и стала расспрашивать, отку¬
да идет, куда и зачем. От него узнала, что здесь недалеко полковник
С-ский7 собрал их и несколько офицеров и силится что-то организо¬
вать. Немедленно отправилась я в указанное место и действительно
застала там Алекс. Вл. От него лично узнала неутешительные новости,
но получила целый черный хлеб и, главное, обещание держать меня
в курсе дел и ни в какие рискованные авантюры не пускаться.
Возвратившись домой, я еще больше стала волноваться; не понра¬
вилось мне настроение Ал. Вл.-ча. Он, всегда бодрый и энергичный,
вдруг жалуется на инертность офицерства, безвластие и говорит, что
с тем, что удалось ему собрать, ничего сделать уже нельзя.
Настали сумерки. Бомбардировка стала затихать, а к 6 часам и сов¬
сем прекратилась. Вдруг в саду и во дворе, примыкавших к нашему
дому, раздались беспорядочные ружейные выстрелы. Быстро подошла
я к окну гостиной: темнота была полная; неожиданно в окне раздался
сухой стук, и мимо самого моего лица просвистела пуля; оказалось,
что она вошла через окно в комнату и засела в противоположной сте¬
не, оставив за собой в оконном стекле точно выточенную круглую ды¬
рочку.
Дежурный домового комитета сидел без всякого освещения у па¬
радных запертых дверей, боясь пошевельнуться. «И куда это вы идете?
ведь убьют!» — сказал мне бывший адъютант командующего войсками
Маркович, живший в том же доме. «С таким же успехом меня только
что могли убить в моей гостиной», — ответила я и вышла во двор, что¬
бы посмотреть, в чем дело. Оказалось, что несколько человек юнцов
с винтовками, взявшие на себя обязанность нести караул и охранять
наш район, чего-то испугались и стали стрелять куда попало. Я их по¬
звала в наш подъезд; здесь дали им поесть; они насытились немного,
обогрелись и снова пошли по своим местам охранять нас.
79
Мои воспоминания
Первая ночь после десяти суток непрерывной тревоги прошла
спокойно, и к утру я заснула крепким сном. Уже было совсем светло,
когда разбудил меня какой-то шепот в столовой. Быстро соскочив
с постели, я тихо открыла дверь, увидела уже накрытый стол с кипя¬
щим самоваром. Коля Б. в шинели, с чашкой в руках допивал стоя свое
кофе и приказывал Груне не будить меня. «И куда это ты собрался?
Сейчас же снимай шинель и никуда не смей ходить», — сказала я стро¬
го. «Нет, нет, — был ответ, — опасности нет никакой, тишина полная;
видно, наши отогнали красных, ты отдыхай, а я пойду проведать на¬
ших; может быть, хлеба достану; довольно ты набегалась, теперь моя
очередь...» С этими словами, несмотря на все мои протесты, он выбе¬
жал на лестницу. Еще с верхней площадки я кричала ему, чтобы он
остановился, но он только весело помахал рукой и скрылся. С каким-
то тревожным чувством пошла я в комнату сына, который еще крепко
спал, затем отправилась в кухню распорядиться по хозяйству. Почти
одновременно со мной с черного хода прямо вбежал Коля — брат ку¬
харки, молодой солдат в украинской форме. Вид у него был ужасный,
бледный как мертвец, растрепанные волосы, без пояса, с оборванны¬
ми погонами. «Большевики в Липках, всех расстреливают; меня захва¬
тили, но занялись прохожим офицером, а я удрал», — не переводя духа
отрапортовал он. «Переоденьте его в гимназический костюм панича,
никуда не смейте выходить и никого не пускайте в квартиру», — рас¬
порядилась я.
Терять время было нельзя; захватив свою кожаную куртку, почти
бегом бросилась я из дому. У самых наших ворот на тротуаре копоши¬
лись над трупом незнакомого мне офицера несколько человек, имев¬
ших подобие солдат; в нескольких шагах от них стоял такой же полуво¬
енный тип и прикладывал грязный платок к своей окровавленной
шее. Инстинктивно рука моя опустилась в карман куртки за бинтом,
который всегда лежал там наготове. «Дайте, я вас перевяжу; так вы
устроите себе заражение крови», — сказала я. «Аты знаешь, кого соби¬
раешься перевязывать?» — грубо спросил он. «Знаю, — не задумываясь
ответила я, — раненого». — «А если я большевик?» — «Сестры милосер¬
дия вне всяких партий, для них есть только те, кто нуждается в их по¬
мощи». — «Молодец сестра, за эти слова и оказанную мне помощь ты
будешь щедро вознаграждена», — и, вынув из кармана грязную запи¬
сную книжечку, он стал что-то писать. «С этим пойдешь в наш штаб на
Банковую и там получишь все, что нужно, чтобы тебя и твоих не беспо¬
коили. Где ты живешь?» С этими словами он протянул мне вырванный
из книжечки листок. Я указала на наш дом. «Мимо, товарищи! Боль¬
шим домом займемся, а в этом живет сестра. А брата своего больше не
выпускай в офицерской форме, если найдешь его. Арестованные есть
во дворце; с моей запиской всюду пройдешь, поищи там».
М.А. Сливинская
80
Пока я закончила перевязку и одновременно быстро рассказала об
уходе Коли из дому, лежащий труп офицера уже был наполовину раз¬
дет, и снятые с него сапоги красовались на ногах одного из убийц.
Я отвернулась от этой отвратительной картины и быстрым шагом
пошла к Глебовым узнать, там ли Коля, и предупредить всех, чтобы не
выходили из дому. Коли не оказалось; нужно было спешно добраться
до дворца, где находились арестованные. Первым переулком свернула
я на Екатерининскую улицу, но уже с утла Институтской услыхала кри¬
ки: «Стой, стрелять будем!» Перед церковью Александра Невского сто¬
ял пулемет и человек десять солдат. С тротуара я вышла на середину
улицы и пошла прямо на них. «Как пройти во дворец? Говорят, с Лева-
шовской нельзя?» — спросила я. «Да и отсюда не велено, застрелить
могут; ну, так и быть, иди, за церковью проломан забор, там тропин¬
кой прямо выйдешь».
Через несколько минут я уже была возле Удельного дома и выход¬
ных ворот Мариинского парка. На площади, белой от снега, в беспо¬
рядке лежали трупы, красные пятна свежей, еще не пожелтевшей кро¬
ви рельефно выделялись при ярком солнце на недавно выпавшем сне¬
гу. Убедившись, что среди этих жертв нет Коли и с грустью опознав
несколько знакомых, я бросилась к выходу, где толпились все такие же
грязные люди, имеющие подобие солдат. Первыми бросились мне
в глаза несколько человек, которые привязывали мальчика лет 14-ти
к столбу для расстрела. «Что вы делаете? Отвяжите немедленно! Разве
вы не видите, что это кадет, ребенок!» — закричала я в исступлении.
Мальчика беспрекословно отвязали, полуживого от страха, толкнули
ко мне. Схватив его за руку, я потащила его с собой ко дворцу. «Стой!
куда прешь?» — крикнул караульный. — «Не пру, а бегу, так как очень
спешу, и прошу быть со мною повежливее», — закричала я серди¬
то. — «Ишь, какая, видно, важная персона», — пробормотал он и пошел
к дверям. Минут через десять, после трех сильных ударов прикладом
винтовки в дверь, послышались шаги, и на пороге появился заспан¬
ный офицер в расстегнутом мундире. Увидя нас, он быстро стал засте¬
гиваться и вежливо спросил, что нам нужно. От этого офицера я узна¬
ла, что арестованные находились в его ведении. И здесь полученная
мною от «товарища» записка оказала*магическое действие: вежливый
офицер сразу предложил мне лично обойти с ним все комнаты, в кото¬
рых находились арестованные, и взял под свое покровительство при¬
веденного мною кадетика.
Много знакомых лиц увидела я среди арестованных, много набра¬
ла записок от них и от совсем для меня посторонних лиц с просьбой
передать их близким. Но Коли там не нашла; дома его тоже не оказа¬
лось. Тогда я решила идти в штаб за обещанными документами. В шта¬
бе была любезно принята товарищами, благодаря той же магической
81
Мои воспоминания
записке; все мне сделали, как было обещано, и направили в городской
театр, где тоже сосредоточивали арестованных. Но и там я не нашла
Коли. Заходила к дяде Г. И. Вишневскому и брату Николаю на Гимнази¬
ческую улицу, разыскала квартиру А. В. С.8, от хозяйки которого узна¬
ла, что еще на рассвете он пешком ушел из города. Уже сумерками
я возвратилась усталая и печальная домой с твердым намерением на
следующий день продолжить свои розыски.
Рано утром кто-то тихо вошел ко мне в спальню. Это была Маня,
старшая горничная тети Маши Кандибы. Ее прислали за мной, т. к. но¬
чью арестовали моего кузена Алика Кандибу и его полкового товари¬
ща Роута и куда-то обоих увели. «Мария Николаевна очень просили
вас возможно скорее придти, они очень волнуются», — торопила меня
Маня. Через час, успокоив, насколько это было возможно, бедную тетю
Машу, я уже была во дворце. Оба наши арестованные действительно
оказались там и обвинялись в том, будто они стреляли из окон в про¬
ходящих красных товарищей, за что им грозил расстрел. К ним меня
не допустили, т. к. собиралась комиссия, которая должна была разби¬
рать преступления каждого заключенного в отдельности и сейчас же
казнить их или миловать, т. к. из-за переполненного помещения, голо¬
да и холода уже начались заболевания и даже были смертные случаи.
Положение было очень серьезное и требовало решительных мер. По¬
советовавшись со вчерашним дежурным офицером, которого уже про¬
извели в коменданты дворца, я оставила тут же список своих протеже
и, приложив к нему свой драгоценный документ, просила принять
меня до начала заседания комиссии. Вскоре меня провели в одну из
отдаленных комнат дворца, совершенно пустую, с двумя окнами, вы¬
ходящими в сад, и двумя дверями. «А что если меня тоже арестовали
и отсюда больше не выпустят?» — мелькнуло у меня в голове. Но за
дверями, в которые я вошла, послышалась какая-то возня и громкие
голоса. В комнату стали вносить узкие столы, на которые в беспорядке
сбрасывали, как оказалось, документы тех, судьба которых сейчас
должна была решаться. Все это делала молодежь, с ярко выраженным
еврейским типом. Наконец внесли большой стол, несколько стульев,
вошла комиссия. Ко мне сразу подошла особа средних лет и резко
спросила, что мне нужно, но узнав, в чем дело, сказала: «Вот наш пред¬
седатель, товарищ Чикирилкуш, к нему обратитесь», — и указала на
господина лет 50-ти в синих очках с длинной черной бородой. Он пер¬
вый подошел ко мне и, выслушав, сказал: «Вы можете оставаться здесь,
мы сейчас все разберем и сделаем, что будет возможно». Заседание
началось, но Боже, какой это был ужас! Кроме председателя, за столом
сидело еще пять-шесть молодых жидовок и одна русская, именно та,
которая первая подошла ко мне в этой комнате. Мне сказали позже, что
она была членом управы бывшей городской думы. Все они говорили
М.А.Сливинская
82
громко и одновременно, стараясь перекричать друг друга; спорили
о том, в каком порядке нужно разбирать дела; каждая предлагала свою
программу; один Чикирилкуш молча смотрел поверх своих очков на
барышень, которые стояли за длинными столами с документами, точ¬
но за прилавком, и как будто ничем не интересовался. Наконец быв¬
шая гласная городской думы сильна ударила кулаком по столу и за¬
кричала: «Молчать, я буду распоряжаться, иначе, я вижу, толку не бу¬
дет! В первую очередь разберем дела больных, а то здесь все они пере¬
дохнут, а потом по алфавиту». Стали приводить и допрашивать аре¬
стованных. Чем руководствовались при этом, трудно было установить,
но одних выпускали на свободу, дав записочку на клочке бумаги, дру¬
гих направляли в противоположную от входной дверь, которую от¬
крывал и закрывал молодой жидок, что-то каждый раз записывая. Не¬
которые арестованные вели себя очень вызывающе; а один еврейчик
так тот сразу же уселся за стол, где заседала комиссия, и стал ее равно¬
правным членом. «Ну, до обеда довольно поработали», — сказала депу¬
татка, — я голодная, в 4 часа снова продолжим заседание». Но я быстро
подошла к председателю и попросила разобрать еще дела тех, кто был
внесен в мой список. Неохотно, но все же согласились и первого при¬
вели Алика К. Он сразу меня увидел и еще больше побледнел. Удивле¬
ние и радость выразились на его измученном лице. Я сделала ему не¬
заметно знак, чтобы он меня не выдал. Голос его чуть звучал, и он едва
держался на ногах. «Останьтесь здесь, — сказал председатель, — ведите
дальше, дальше». И так прошли все 16 человек по моему списку, кроме
В. В. Ш.9, которого вообще не вызывали. На мой вопрос, отчего такое
исключение, товарищ Чикирилкуш ответил: «У нас он будет в большей
безопасности, чем у себя дома».
Никогда в жизни не изгладится из моей памяти выражение лица
и пронзительный крик радости тети Маши К., когда она снова увидела
в своем доме рядом со мной входящего своего единственного сына це¬
лым и невредимым. Она упала предо мной на колени; с трудом мы
подняли ее, и Алик почти на руках внес ее из передней в будуар. Но
мне нельзя было больше терять времени; ведь нужно было найти Колю
Б. — И опять началась беготня. Но теперь я была уже не одна: милый
мой кружок барышень, эти чистбге хорошие девушки, всегда так охот¬
но отзывавшиеся на все доброе и хорошее, установили очередь и часа¬
ми ждали меня на улицах в подъездах домов, чтобы в случае надобно¬
сти помочь мне. С собой я их не брала, чтобы не подвергать их моло¬
дые организмы тем ужасам, которые приходилось видеть, особенно
при розыске Коли среди изувеченных трупов, т. к. обойдя все места,
в которых содержались арестованные, я начала свои розыски среди
убитых. 800 зарегистрированных трупов осмотрела я, нашла много
друзей и знакомых среди них, но Коли и там не было. Вероятно, он,
83
Мои воспоминания
бедняга, попал в число тех, которых убили за Печерском из пулеметов
и сразу же зарывали в землю.
В штабе Муравьева насчитывалось по спискам свыше трех тысяч
убитых, но я думаю, что эта цифра не охватывала всех жертв, т. к. после
занятия Киева большевиками, а особенно в первые дни, в городе было
какое-то безумие: люди положительно озверели и упивались кровью,
как хищные звери10. Я видела человека, который собирал трупы по го¬
роду; у него был вид тяжелобольного: бледный, с расширенными зрач¬
ками, дрожа всем телом, он повторял: «Скажите им, сестра, пусть луч¬
ше меня расстреляют, но больше возить эти трупы я не могу». И, ко¬
нечно, это было тяжелее, чем расстреливать или быть расстрелянным.
Я вскоре сильно заболела, голова стала какая-то совсем пустая,
сильный постоянный озноб, очень низкая температура и бесконечная
слабость. От меня не отходили близкие, и день и ночь отпаивали креп¬
ким вином, шампанским, бульоном, обкладывали грелками, приводи¬
ли по нескольку докторов в день. Сколько я пролежала в кровати — не
помню, но когда пришла в себя, то первое, что узнала, было то, что
большевиков уже нет в городе и что пришли немецкие войска11
и с ними полный порядок и безопасность.
Когда я позже сверила время и место их вступления в Киев с пред¬
сказанием об этом юродивого Федьки, которое еще в 1905 году записа¬
ла в своем дневнике, то оказалось, что это его предсказание до мель¬
чайших подробностей оправдалось. Тогда же мне это казалось диким
и невозможным.
Февраль 1918 года. Одновременно с приходом немцев действи¬
тельно возвратились в Киев порядок, безопасность и неприкосновен¬
ность личности. Первое время все были довольны, все легко вздохну¬
ли. Открылись магазины, в изобилии появились продукты на базарах,
и все понемногу стали забывать те ужасы, которые так недавно пере¬
живали. У власти стояли те же украинцы, только Винниченко заменил
Голубович12, а на место начальника генерального штаба был назначен
Л. В. С., что лично меня очень порадовало, т. к. я знала его давно и с са¬
мой лучшей стороны и находила, что в такое время прямой долг каж¬
дого порядочного человека работать, чтобы не допустить к власти лю¬
дей грязных и недобросовестных. Это свое мнение я всюду резко вы¬
сказывала, особенно когда заметила, что вдет систематическая травля
всех тех, кто поддерживал существующую власть и давно жданный
порядок. Правда, кроме А. В. С. в составе Центральной Рады я не знала
людей своего круга, но все же это было лучше, чем большевики.
Однажды горничная подала мне визитную карточку незнакомого
мне господина, который просил срочно его принять. В гостиной пред¬
ставился мне человек средних лет по фамилии Гижицкий13. Он сразу
назвал мне целый ряд фамилий хорошо мне известных лиц, от которых
М. А. Сливинская
84
получил полномочия переговорить*со мною по спешному и пока се¬
кретному, очень важному делу. Оказалось, что готовился переворот.
Центральную Раду собирались заменить гетманскою властью, и меня
просили приехать на первое тайное организационное заседание в тот
же день на Владимирскую улицу в квартиру Л- На заседании я встре¬
тила много знакомых лиц; прочитали программу будущей деятель¬
ности гетмана, на место которого выдвигали П. П. Скоропадского14,
бывшего свитского генерала, командира корпуса и родовитого поме¬
щика, представителя старого гетманского рода. Напечатанные про¬
граммы раздавали присутствующим, таким образом и я одну получи¬
ла и, основательно проучив ее дома, на следующий день передала
Ал. Вл. Сл. Вскоре снова был у меня Гижицкий, кажется, вместе с X.,
и снова просили меня быть на заседании у Л., а у С. позондировать, как
он на все это смотрит. С готовыми положительными данными о сочув¬
ствии С. я отправилась на второе заседание, где меня не без интереса
ожидали и с нескрываемым удовольствием приняли сообщение об
удачно выполненном мною поручении. Через несколько дней был
устроен переворот и П. П. Скоропадского при торжественной обста¬
новке провозгласили гетманом всей нашей милой Украины. А. В. С.
остался на занимаемом раньше посту, а некоторые деятели Централь¬
ной Рады были арестованы. Началась новая эра в нашем аристократи¬
ческом мире. (Апрель 1918 года). Сразу перестали травить А. В. С.,
а меня преследовать за то, что я его у себя принимаю, даже наоборот,
просили позвать их, когда он у меня будет. Некоторые сами зазывали
его к себе. Из-за гетмана чуть ли не ссорились и ревностно следили,
кто позван к нему на чашку чая, а кто нет. Все стали вдруг очень на¬
божными и не пропускали ни одного богослужения в гетманской до¬
мовой церкви; на Пасхальной заутрене нельзя было протолпиться,
такая была давка. На службу в штаб округа все стремились попасть
и через меня искали протекции у А. В., но кроме своего кузена Б., за
порядочность и искренность которого могла поручиться, я никого ему
не рекомендовала, т. к. мало кому доверяла после всего того, что слы¬
шала раньше. И вот мои опасения вскоре стали оправдываться: нача¬
лись интриги, которые росли с каждым днем больше и больше. Поль¬
зуясь сытной, спокойной жизнью* при гетманском гуманном режиме
и под защитой немецких штыков, многие беззастенчиво высказывали
свои симпатии к бывшим нашим союзникам, шпионили, доносили, не
понимая, что рубят тот сук, на котором сидят. Все это я ясно ощущала,
и это меня очень беспокоило. Единственный человек, который под¬
держивал мое настроение, был всегда бодрый и энергичный А. В., ко¬
торый редкие часы своего отдыха любил проводить у меня.
Однажды утром, часов в 11, он приехал меня проведать, т. к. я пло¬
хо себя чувствовала и несколько дней не вставала с постели. Вдруг раз¬
85
Мои воспоминания
дался страшной силы взрыв, точно удар грома: зашаталась люстра,
вылетели стекла из окон, весь дом заколыхался, будто земля под ним
поднялась. А. В. сейчас же отправился к себе в штаб, пообещав, что как
только узнает, сообщит, в чем дело.
Не успел А. В. уйти, как раздался второй и сейчас же третий взрыв.
Я уже была на ногах. Всех своих немедленно выслала в сад, т. к. наш
дом дал трещину и в нем опасно было оставаться. Сама спешно собра¬
ла документы, свои и благотворительные деньги, все сложила в несго¬
раемую кассу, которую передала своему жильцу по реквизиции, пол¬
ковнику Михайлову, с тем чтобы он ее снес в дом тети Маши К. на хра¬
нение. Вместе с ним я вышла в сад, где собрались почти все жильцы
нашего и соседних домов. Сюда же мне подали записку А. В., в которой
он сообщал, что на Зверинце15 взорваны пороховые склады, что для
большей безопасности лучше перебраться подальше из нашего райо¬
на. Немедленно я отправила сына к Романовым в противоположную
часть города, Михайлова с кассой и своей прислугой — к дяде на Фун-
дуклеевскую, а сама по «Собачьей тропе» спустилась по направлению
места происшествия. Болезнь мою как рукой сняло; напротив, нео¬
быкновенная бодрость и энергия появились и гнали меня вперед.
На Печерске около военного училища моим глазам открылась не¬
описуемой красоты картина: в воздухе рвались ракеты всех цветов,
внизу почти все дома были охвачены ярким пламенем. И не я одна лю¬
бовалась этим зрелищем — юнкера в большом количестве устроились
на высокой каменной ограде училища и оттуда наблюдали, не предпо¬
лагая, что им угрожает опасность. Но вот снова раздался взрыв, сопро¬
вождаемый таким сильным подземным толчком, что удержаться на
ногах не было возможности. Когда я встала, то увидела, что высокая
ограда вместе с юнкерами рухнула, оттуда раздавались стоны и крики.
Нужно было спасать мальчиков. Все училище вышло на работу. Уже
никто больше не любовался ракетами и пожарами. Слава Богу, убитых
не оказалось, но переломанных рук и ног ушибленных было много;
всех перенесли в лазарет и оставили на попечении медицинского пер¬
сонала. Сердечно попрощавшись с начальником училища, я снова
пошла по дороге к Зверинцу, уже окруженному солдатами, которые
никого не пропускали. Я остановилась на пригорке, вблизи дороги,
и стала с ними разговаривать. В это время показалась вдали пожарная
команда; я стала размахивать своей белой косынкой, и, поравняв¬
шись со мною, она остановилась. «Возьмите меня с собой», — крикну¬
ла я. «Что-ж, возьмем, коли там живете», — и мы поехали вместе. Ра¬
ботали до поздней ночи, вытаскивали детей из заваленных домов,
погребов, куда многие со страха прятались и часто находили там свою
смерть; другие лезли на чердаки или метались по улицам, на которых
было жарко от горящих домов и светло, как днем. К 12-ти часам ночи
М. А. Сливинская
86
приехала смена пожарных .и мы отправились на отдых. Спала я эту
ночь у тети Маши К., хотя застала у нее полковника Михайлова, кото¬
рый сообщил мне, что комиссия уже осмотрела наш дом, трещина
в нем ничем опасным не угрожала, и все жильцы, как и моя прислуга,
возвратились домой. Он тоже пошел спать к себе. На следующее утро
мои барышни уже окружали меня и принялись за работу. Ими было
организовано осведомительное бюро и регистрация убитых и ране¬
ных, т. к. Зверинец был рабочий район, почти все взрослые уходили
рано утром на работу, дома оставались дети и старики, которые боль¬
ше всего и пострадали. Скорая помощь развезла пострадавших в раз¬
ные больницы, и все обращались в наше бюро за информацией, кто
и где находится. Я с большой благодарностью вспоминаю удивитель¬
но теплое отношение ко мне и моим помощникам, которое проявил
начальник училища, — он предоставил нам для нашей работы комна¬
ту, снабдив бумагой, перьями, чернилами; юнкерами был нарисован
большой плакат, который издали привлекал взоры прохожих. Не¬
сколько раз нас угощали чаем с вкусными сандвичами, словом, мы
были окружены вниманием, и потому работа шла весело и продук¬
тивно.
Но через некоторое время и это, как и все в жизни, было уже по¬
зади.
В городе собирали деньги для пострадавших, устраивали спекта¬
кли, концерты. И вот в один прекрасный день приезжает ко мне
А. А. Пиленко16 с предложением, якобы от гетмана, взять на себя рас¬
пределение 800 тыс. р., по моему личному усмотрению, и раздать их
пострадавшим на Зверинце. Правду говоря, я опешила и решительно
стала отказываться^принять это лестное, но и ответственное предло¬
жение. А. А. был настойчив и не принял моего отказа, а дал два дня на
размышления. Тогда я решила снова пойти на Зверинец; там среди по¬
страдавших у меня завязались знакомства, и их мнение в этом отно¬
шении для меня было очень ценно. Оказалось, что они все уже сорга¬
низовались, выбрали комитет помощи, председателя и целое правле¬
ние. Я им все рассказала, и они меня упросили принять предложение
П., обещав полное свое содействие в этой работе. Сейчас же вместе
был составлен проект, как организовать раздачу денег правильно
и справедливо, и к следующему приходу А. А. П. у меня был уже готов
письменный доклад, который был утвержден соответственной влас¬
тью, выдано необходимое полномочие, и работа закипела вовсю. Се¬
кретарями моими были две моих барышни Нюра Ких и Муся Турчани¬
нова, и ныне проживающая в Белграде. Рабочий комитет вел себя
выше всяких похвал, все деньги были розданы без единого недоразу¬
мения, и со всеми жителями Зверинца у нас до последнего дня сохра¬
нились самые теплые отношения.
87
Мои воспоминания
Снова жизнь потекла своим руслом, как будто ничем и не наруша¬
лась. Мое небольшое домашнее хозяйство при двух прислугах не отни¬
мало у меня много времени, а родных и знакомых был полон город,
так что я часто отлучалась из дому на всевозможные чаи, обеды и ве¬
чера. Благодаря такой рассеянной жизни я всегда была в курсе полити¬
ческих событий, живо всем интересовалась и все принимала близко
к сердцу.
Так однажды очень расстроилась я тем, что выпустили из тюрьмы
одного «дияча», самостийника17 Петлюру, бывшего члена Центральной
Рады. Хотя бы дали ему какое-нибудь видное, хорошо оплачиваемое
место и тем держали при себе, а то отпустили на все четыре стороны,
озлобленного, с ореолом мученика, «пострадавшего за правду». Я сей¬
час же поделилась своими опасениями с А. В., но дело было уже сдела¬
но и Петлюра уехал в провинцию. Вскоре стали доноситься слухи, что
он ведет агитацию, что-то организует и подымает восстания в селах
среди крестьян и заводских рабочих. Гетман же был окружен «пана¬
ми», хлеборобами в большинстве случаев из помещиков. Регулярных
войск, несмотря на все старания А. В., у него почти что не было. Между
тем у немцев у самих не все было благополучно в их частях; они умыли
руки и предоставили нам вариться в собственном соку.
Приближалось 8-ое сентября, день моих именин. Мне необходимо
было избежать большого приема, ввиду того что некоторые мои дру¬
зья не терпели друг друга, и их случайная встреча в этот день у меня
для всех могла быть неприятной. Сначала я решила поехать на авто¬
мобиле П. к его матери, которая меня очень любила и давно звала
к себе в имение, но потом сговорилась с А. В. и поехала с ним в Жито¬
мир. Рано утром к соседнему дому был подан автомобиль, и мы таин¬
ственно исчезли из города. Возвратившись на другой день вечером
домой, я застала кипу визитных карточек, телеграмм, писем, ворох
коробок конфект и разных подарков и целую оранжерею цветов. «А это
что?» — спросила я горничную, указывая на какие-то чемоданы
и тюки, сложенные в проходной комнате. «Это господа приехали к вам
в гости издалека, сказали, барыня знает, я и пустила», — был ответ.
Действительно, приехавших гостей я знала, т. к. это был мой бо-пэр,
К. Л. Майер с женой и сыном, которые бежали из советского рая к нам
на Украину, где при гетманском режиме всем хорошо и свободно жи¬
лось. И вот, под разными предлогами, часто с чужими паспортами,
стали прибывать целые поезда с такими беженцами. Уже все гостини¬
цы были ими переполнены, редкая семья не имела приехавших с севе¬
ра гостей. Всех радушно принимал гостеприимный Киев. Но когда не¬
которые гости немного обжились, успокоились, отъелись, то стали
осуществлять басню Крылова, подрывая корни дуба, от которого пита¬
лись18. «Ваш гетман самостийник» или: «Отчего ваш знакомый С. не
М.А. Сливинская
88
в Добровольческой армии, а участвует в этой комедии, разве он тоже
сепаратист? Как вы можете ходить на чаи, где принимают немцев?»
Я всегда резко на это реагировала и зажимала рты подобным болту¬
нам. Но интриги росли с каждым днем, многие резко и беззастенчиво
высказывали свои симпатии к бывшим нашим союзникам, пользуясь
спокойною жизнью за немецкими штыками. Петлюра тоже не терял
время и вел свою агитацию через своих агентов, а сам будто собрал
целую армию, чтобы идти на Киев. Слухи ходили самые тревожные,
и все волновались. Стали образовываться и с нашей стороны добро¬
вольческие дружины, во главе которых гетман назначил графа Келле¬
ра19, взявшего к себе генералом для поручений Ал. Вл.
Однажды во время борьбы за Киев в конце ноября в 9 часов вечера
Ал. Вл. мне протелефонировал с фронта, что наши украинские части
в районе Боярки борятся превосходно, но масса раненых лежит без
всякой помощи, и необходимо спешно что-то организовать. Немед¬
ленно отправилась я в Красный Крест, Мариинскую общину, сестрой
которой числилась, но там у начальствующих лиц не встретила ника¬
кого сочувствия, даже напротив. Тогда я решила организовать все не
официально, а по добровольному соглашению и отправилась в комна¬
ту сестер; на мое счастье, на лестнице встретила всегда отзывчивого
и вечно юного профессора Н. Краинского20. Он меня внимательно вы¬
слушал и не только сам предложил ехать на фронт, но взялся все нуж¬
ное для этого организовать. Сейчас же предложили свои услуги сестры
и санитары, и остановка была лишь за перевозочными средствами. Не
теряя ни минуты времени, отправилась я обратно в Липки, прямо
в штаб, там во дворе уговорила только что приехавшего откуда-то на
грузовике шофера ехать со мною, набрали бензина, заехали за осталь¬
ной компанией в Красный Крест и пустились в путь-дорогу. Через час
мы уже энергично работали на фронте. Но, привезя первую партию
тяжелораненых, мы снова наткнулись на протест начальства, которое
нас не хотело принимать без предписания свыше; пришлось и тут дей¬
ствовать революционным, захватным способом; не на улицу же было
нам сгружать наших героев. К сожалению, я лично не могла продолжи¬
тельное время посвятить этой работе, т. к. другие дела требовали мое¬
го присутствия дома.
Подъем среди молодежи был большой, все рвались в бой защищать
многострадальный наш Киев. У нас собирались, обсуждали, спорили,
но все же мне удавалось сдерживать сына, который с лета готовился
сдавать экзамены за два последних класса гимназии и вот-вот должен
был получить аттестат зрелости. Но при первом звуке петлюровских
орудий21 все гимназисты, начиная с 4-го класса, пошли на передовые
позиции. Мой сын даже не зашел домой, чтобы избежать тяжелого
прощания, а только написал мне короткую записку, в которой сооб¬
89
Мои воспоминания
щал, что идет со своими товарищами на фронт выполнять свой долг
и просит меня на него за это не сердиться и взять его документы из
гимназии.
Вся в слезах сидела я с этой запиской в руках, когда пришел А. В. С.
Вместо утешения он сказал, что так и должно было кончиться. «И что
вы предполагаете теперь делать? Ведь на днях здесь будут петлюров¬
цы, и в лучшем случае всем удастся бежать», — сказал он. «Я выйду за
вас раньше замуж», — ответила я. «А что если теперь я этого не захочу?
Ведь сейчас ни положения, ни средств иметь я не буду». — «В этом слу¬
чае мы совсем в одинаковом положении», — был мой ответ. 24 ноября
1918 года мы венчались в домовой церкви 2-й мужской гимназии.
Кроме духовенства, хора, двух свидетелей, одного моего брата и графа
Келлера, никто не присутствовал. Город усиленно бомбардировался
петлюровцами. Из церковных окон во время венчания вылетели сте¬
кла. На улицах было темно, пустынно и холодно, когда мы ехали из
церкви на ужин к моему брату. Но в квартире моей с этого дня стало
как-то теплее, появилась снова жизнь, которая исчезла после ухода из
дому моего сына. Одним из первых посетителей был у нас граф Кел¬
лер, который очень любил и высоко ценил моего мужа. В начале дека¬
бря граф Келлер был на своем посту заменен Долгоруким. Говорили
о том, что положение на фронте очень серьезное, наши силы недоста¬
точны и со дня на день можно ожидать вторжения неприятеля в город.
Всем нам угрожала опасность, но граф был больше всего на виду, во-
первых, благодаря своей популярности среди белых офицеров, кото¬
рые постоянно у нас собирались, кроме того, он жил в самом центре,
в гостинице, где все его знали. Муж предложил ему переехать к нам, но
граф решительно отказался, мотивируя это тем, что в городе у него
много родственников, у которых он всегда успеет скрыться. Несмотря
на это, муж запасся обещанием в немецком штабе, чтобы они взяли
под свое покровительство графа, в случае если ему будет угрожать
опасность.
Петлюра все приближался к нам, и наши значительно более слабые
силы принуждены были отступать. Неожиданно к нам приехал граф
Келлер с денщиком и вещами, т. к. оказалось, что никто из его родст¬
венников не согласился принять его к себе, из боязни себя скомпроме¬
тировать. Квартира наша превратилась в какой-то штаб: с раннего
утра приходил народ, телефон не переставал работать, из-за глухоты
графа мне часто приходилось вести и передавать разговоры.
Оставаться дома становилось рискованно, и Александр Владими¬
рович на всякий случай нашел себе убежище в милой знакомой семье
С. Ф. Русовой, которая жила в более тихом и незаметном районе и ра¬
душно согласилась принять его к себе, куда впоследствии он и пере¬
ехал.
М.А. Сливинская
90
Однажды графа Келлера вызвал по телефону Долгорукий и убеди¬
тельно просил его немедленно придти в штаб на очень важное совеща¬
ние. Граф ответил согласием, и я увязалась за ним, чтобы, во-первых,
проводить его ближайшим путем, во-вторых, узнать в штабе об участи
той части, в которой находился мой сын. На всю жизнь у меня останется
в памяти эта величественная фигура графа: спокойная, размеренная
походка, с гордо поднятой головой, в военной форме при орденах, шел
он, точно на приятную прогулку, и наряду с этим мелкие, ничтожные
фигуры генералов, которые почти все уже успели переодеться в штат¬
ское платье и бегали по штабу, как крысы на тонущем корабле, с еди¬
ным выражением на лице: страха и желания поскорее куда-нибудь
спрятаться. Хотя ясно было, особенно при таком положении, что все
пропало и исправлять все сделанные ошибки уже поздно, граф Келлер
выручил присутствовавших генералов и возвратился к нам на квартиру.
Женскую прислугу свою я отправила уже в деревню, и в домашней
работе помогал мне денщик графа. Положение Киева с каждым днем
делалось все более и более тяжелым. Граф Келлер, будучи не у дел, це¬
лые дни проводил с нами или принимал в нашей гостиной многочи¬
сленных посетителей. Что делалось в штабе кн. Долгорукого на Банко¬
вой улице, нам было известно из рассказов приходящих оттуда офице¬
ров. Все они с отчаянием в голосе рассказывали о хаосе и растерянно¬
сти, царящих в этом штабе, и уговаривали графа снова стать во главе
обороны Киева. Но, как бы то ни было, хотя бы номинально, власть
была в руках гетмана и Долгорукого, и графу ничего не оставалось де¬
лать, как быть простым свидетелем быстро приближающейся трагедии.
В один из дней начала второй половины декабря мы все вместе
с графом сидели за обедом. Неожиданно к нам позвонили. Вслед за
этим вошла группа офицеров во главе с полковником Кирасирского
полка Соколовым. Офицеры доложили графу, что петлюровцы вступа¬
ют в город, ни гетмана, ни Долгорукого уже нет. В разных частях горо¬
да находятся отдельные офицерские отряды без общей команды и ру¬
ководства. От имени офицеров полковник Соколов просил графа взять
под свою команду все эти отряды и с ними попытаться пробиться из
Киева. После короткого совещания с Ал. Вл. граф Келлер громко зая¬
вил: «Я чувствую всю бессмысленность своего решения и безнадеж¬
ность создавшегося положения, но не могу оставить офицеров на про¬
извол судьбы; еду к ним и попытаюсь вывести их из Киева. Прошу вас,
Ал. Вл., связаться с профессором Краинским и просить устроить в его
имении в Дарнице сборный пункт для тех, кто прорвется чрез Днепр».
Спешно уложили графские вещи, которые приказано было денщи¬
ку доставить в определенное место, а сам граф с полковником Соколо¬
вым, с двумя своими адъютантами Ивановым и Пантелеевым поехал
в автомобиле для соединения с двумя-тремя сотнями офицеров, со¬
91
Мои воспоминания
бравшихся на Крещатике около дома № I. В квартире осталась я одна,
да и в доме уже почти никого не было; все разбежались, кто куда мог.
Ал. Вл. вслед за графом пошел к проф. Краинскому. Возвратиться до¬
мой он уже не мог, т. к. город уже был в руках петлюровцев, и ему при¬
шлось заночевать у С. Ф. Русовой.
Заперев на все запоры, после отъезда графа, двери передней, я по¬
дошла к окну столовой, которое выходило в штабной двор на Банко¬
вую улицу. В это время раздались выстрелы, и почти одновременно
промчался автомобиль с графом и его адъютантами. Волновала меня
очень мысль, что это могло быть. И все ли у них благополучно? Не
больше как через полчаса возвратился графский денщик и, очень вол¬
нуясь, рассказал, что из окон штаба, занятого уже петлюровцами, об¬
стреляли автомобиль графа, который все же успел проскочить, а вот
его с вещами на извозчике задержали, но пока сгружали вещи, он
удрал. Конечно, это уже был очень дурной признак, но я еще надея¬
лась, что это местные самостийники распоряжаются в штабе, а петлю¬
ровцы далеко, и наши успеют выбраться из города до их прихода.
Успокаивая себя такими предположениями, я накормила бедного пе¬
репуганного денщика и сама села пить чай. Резкий звонок заставил
меня вздрогнуть. Это был первый обыск новой власти. Сразу спроси¬
ли, я ли жена Сливинского? Где он? кто еще жил в квартире? Я, не за¬
думываясь, ответила истинную правду на хорошем украинском языке,
скрыв лишь то, где находится мой муж, тем более что и сама точно
этого не знала, т. к. он часто перебегал от одних друзей к другим и при
первом удобном случае вообще должен был покинуть Киев. Затем
осмотрели всю квартиру; очень заинтересовались портретами и фото¬
графиями, откладывали то, что им нравилось, в сторону, так,
напр<имер>, охотничье ружье сына, его седло, бювар ценный в серебре
моего мужа и другие, уже не помню какие, вещи. Закончив дело, они не
отказались закусить и выпить по чарочке, после чего все трое стали
совсем добродушными, и мы по-приятельски разговаривали. При ухо¬
де дружески распрощались, дав мне обещание на следующий день
прислать обратно денщика графа, которого забрали с собой, будто для
того, чтобы он снес им «реквизированные» вещи, но, конечно, своего
обещания не исполнили, и я этого хорошего, преданного солдатика
так больше и не видела, как и унесенные ими вещи.
Арест графа Келлера
Чтобы не привлекать внимания к своей квартире, я всюду потушила
свет, зажгла лампаду перед образами и села дремать в кресло. Тихий
звук звонка донесся до спальни, где я сидела. Это был Иванов, который
рассказал мне следующее.
М.А. Сливинская
92
После обстрела графского автомобиля на Банковой они благопо¬
лучно доехали до дома № I на Крещатике. Оттуда граф Келлер строем
повел собравшихся офицеров Крещатиком по направлению к Фунду-
клеевской улице, но сейчас же при повороте на нее их стали обстрели¬
вать из пулеметов; строй дрогнул, и офицеры рассыпались. Позже мне
об этом рассказывал сам граф и с прискорбием сознался в том, что пер¬
вый раз в жизни он дал пощечину одному офицеру, который так улепе¬
тывал, что чуть не сбил графа с ног. Волей-неволей пришлось повер¬
нуть обратно и графу. В сопровождении человек всего лишь уже около
ста он дошел до городской думы и поднялся по Козиболотной улице
к Софиевскому собору22; по дороге число офицеров уменьшилось. Ког¬
да граф во дворе Софиевского собора стал подсчитывать оставшихся,
то из числа выше трехсот у него было только человек 50. Рисковать
пробиваться с такими незначительными силами было бессмысленно,
и граф решил укрыться с ними в Михайловский монастырь, с настояте¬
лем которого был хорошо знаком, и у него он рассчитывал найти для
всех приют. Но настоятель отказался принять как офицеров, так и са¬
мого графа. Положение было безвыходное, пришлось всем расходиться
кто куда мог, а графа и двух его адъютантов приютил в своей малень¬
кой келии один добрый монах. После всего этого Иванов решил пойти
ко мне, чтобы сообщить обо всем случившемся и попросить какой-ни¬
будь еды, т. к. граф, Пантелеев и он сам очень проголодались. После
ухода Иванова я решила отдохнуть, одетая легла, но заснуть не могла:
волнения пережитого дня, страшное беспокойство о судьбе сына, не¬
известность о том, где находится муж, наконец, и собственная моя
судьба — все это не давало мне возможности сомкнуть глаз. Часов
в 12 ночи раздался сильный телефонный звонок: «Мария Андревночка,
это я, Юра Романов и Алик со мной, нас здесь очень много, мы все аре¬
стованы в музее и страшно есть хотим, нельзя ли что-нибудь полу¬
чить». Я перекрестилась. То, что сын жив, сразу возвратило мне бод¬
рость и энергию. Мигом наполнена была большая корзина съестными
продуктами, и в самый короткий промежуток времени я была уже
у дверей музея. Но караул не пропускал меня. Тогда я вытащила из кор¬
зины кусок сала, «бухинец хлиба» и кольцо колбасы. У солдатиков раз¬
горелись глаза. «Ешьте на здоровие», — с улыбкой предлагала я им. По¬
ели и широко открыли двери. Накормила я и сына, и его приятелей
и, дав им обещание, что завтра снова приду, отправилась домой.
На этот раз до утра проспала крепким, беспробудным сном.
В восемь часов соскочила с постели в ужасе, что так поздно, ведь
нужно было выполнить всю намеченную по дороге из музея домой
программу. С куском хлеба в кармане, который рассчитывала съесть
по пути, чтобы не терять на это времени, отправилась на Печерск23
к директору нашей гимназии, Ап. Петр. Брюхатову. Это был милейший
93
Мои воспоминания
человек. Он сразу же обещал мне исполнить мою просьбу и выдать
возможно большее количество гимназических документов, в которых
имена и фамилии я сама должна буду проставить уже в музее, и этим
способом постараться вывести оттуда хоть небольшую часть аресто¬
ванных. «Не беспокойтесь, все сделаю и пришлю вам сегодня же», —
сказал Ал. Петр., провожая меня в переднюю. Оттуда я прямо пошла
в Михайловский монастырь навестить графа. Уже стоял у ворот караул,
но, вероятно, благодаря моему хорошему украинскому языку меня
беспрепятственно пропустили.
Граф Келлер очень удивился и обрадовался, когда меня увидел. От
него я узнала, что поздно вечером на автомобиле приезжали его за¬
брать немцы, он вышел уже на улицу, чтобы с ними ехать, но не захо¬
тел выполнить обязательное требование сдать им свое оружие и, воз¬
мущенный этим требованием, возвратился обратно. Ночью он спал
мало, т. к. писал Петлюре письмо, которое он прочитал мне вслух.
В нем он изложил подробно свое намерение вывести русских офице¬
ров из украинской зоны до вступления в Киев украинских частей
и просил Петлюру разрешить ему это сделать при нем, дав ему честное
слово русского генерала, что ни один выстрел и никакое неприятель¬
ское действие не будет направлено против него и его людей. Все это
письмо было пропитано таким благородством, правдивостью и уваже¬
нием к чужой личности, что должно было вызвать у каждого, кто его
читал, полное доверие и сочувствие. Караульный офицер, все время
присутствовавший при моем свидании с графом, лично взялся пере¬
дать это письмо по назначению. Вообще очаровательная манера графа
обходиться со всеми, с кем он соприкасался, вызвала к нему симпатии
и украинских всех чинов, с которыми ему, как заключенному, при¬
шлось иметь дело. Во всем шли ему навстречу; разрешили ему оста¬
вить при себе оружие и двум его адъютантам, Иванову и Пантелееву,
которые не покидали его, устроиться в келии рядом с ним. Все это
меня очень успокоило, и я, пообещав, что буду часто приходить, пошла
выполнять дальнейшую программу своего дня. Нужно было как-ни¬
будь решить вопрос питания заключенных в музее и караула. Своих
продуктов для этого, конечно, не могло хватить, но я знала, что в кла¬
довых и погребах городской думы есть много запасов, туда я и отпра¬
вилась в надежде там чем-нибудь поживиться. И здесь уже были пет¬
люровцы. «Напишите заявление и идите получать, что вам нужно».
Больше ничего мне и не надо было. С помощью чаевых была нагруже¬
на тележка и доставлена на Мар. Благ. ул. в Красный Крест. Там в поле¬
вых кухнях сварили борщ и кашу с салом и к трем часам подкатили
к музею с сытным горячим обедом. Эффект был полный. Все насыти¬
лись и стали добродушными, а я сделалась своим полезным человеком,
т. к. питание частей еще не было налажено и большинство караулов
М.А. Сливинская
94
несли службу голодные как звери. Вечером я получила от директора
гимназии кипу документов и с ними рано утром пошла снова в музей
освобождать «гимназистов, случайно попавших под арест».
Освобождение заключенных в музее
В канцелярии сидели два дежурных офицера. Одного из них я сразу
узнала: это был Кододей, Конно-горного дивизиона капитан24, с кото¬
рым я часто встречалась в Печерском военном собрании и у Бабяни-
ных. Он тоже меня узнал. Другого, по фамилии Аркас, я никогда не
видела раньше. На украинском языке я им изложила свою просьбу. Но
Аркас недоброжелательно на меня смотрел и резко спросил, не буду ли
я женой того Сливинского, которого он собственноручно повесил бы,
если бы встретил. «Я самая, и, слава Богу, что мой муж уже далеко и вы
до него не доберетесь», — ответила я смеясь. Если бы не Кододей, то
вообще не только моя молодежь, но и я сама из музея, быть может, не
вышла бы, но он что-то тихо сказал Аркасу, и меня попросили подо¬
ждать немного в соседней комнате, пока они просмотрят документы.
Вскоре меня снова позвали в канцелярию и при мне отдали приказа¬
ние привести в холл всех гимназистов, документы и список которых
был мною передан для возвращения им свободы; мне об этом был вы¬
дан общий на всех документ, сохранившийся у меня и до настоящего
времени. Мне было поручено лично каждого довести до его места жи¬
тельства. Очень опасный и вместе с тем комичный момент был, когда
оба дежурные офицера стали делать перекличку и из группы моих «гим¬
назистов» неловко выступали большею частью здоровенные, много
дней уже не бритые дяди, обросшие густой бородой. «О це таки учни?» —
заметил Аркас; но все же нас выпустили, и я строем повела своих мо¬
лодцов по самой середине улицы. Мне потом передавал дядя Г. И. Виш¬
невский, который жил на Фундуклеевской улице и случайно подошел
к окну, когда мы проходили мимо его квартиры, то впечатление, кото¬
рое это на него произвело. Во-первых, он протер себе глаза, думая, что
это сон или галлюцинации, затем всех стал сзывать, и некоторые из
присутствующих членов семьи выбежали даже на улицу и стали окли¬
кать меня, не веря своим главам, что это я.
После освобождения сына и товарищей его по несчастью, аресто¬
ванных в музее, все мы искали возможности уехать, хотя бы временно,
из Киева, но это было очень трудно и рискованно, т. к. пассажиров
обыскивали, тщательно проверяли документы и многих арестовали.
Все же мужу вскоре удалось сговориться с труппой каких-то артистов
и вместе с ними выехать в Одессу. Через некоторое время бежал и сын
в том же направлении. Я осталась одна в своей квартире, которую обы¬
кновенно наглухо запирала и на целые дни уходила по делам, к род-
95
Мои воспоминания
ным и знакомым, а главное, аккуратно посещала, иногда даже два раза
в день, все еще заключенного в келии Михайловского монастыря гра¬
фа Келлера с двумя его адъютантами. Однажды рано утром, в то время,
когда я укладывала съестные продукты, чтобы нести их графу, пришла
вся в слезах младшая сестра мужа Маруся и, рыдая, сообщила мне, что
ночью, под предлогом перевода наших дорогих заключенных из Ми¬
хайловского монастыря в тюрьму, всех трех вывели и на площади,
у памятника Богдана Хмельницкого, расстреляли. Ужасное это сооб¬
щение было настолько неожиданно, рассказ бедной расстроенной де¬
вочки такой несвязный, что я усомнилась в его истинности и поспе¬
шила сама в монастырь; Маруся тоже пошла со мной. Мы молча почти
бежали по улицам; с замиранием сердца издали старалась я разгля¬
деть караульных солдатиков, которые обыкновенно ходили перед во¬
ротами на улице, но их вообще не оказалось. Во дворе встретили мо¬
наха, который шепотом подтвердил нам ужасную весть и сказал, что
все три трупа еще лежат на площади. Сомнений больше быть не могло,
и помощь моя уже не была больше нужна. С ужасно тяжелым чувством
возвращалась я одна домой, т. к. недоверчивая Маруся лично пошла
проверить слова монаха. Действительно, все три трупа она видела соб¬
ственными глазами; по ее словам, они лежали лицами на мостовой,
в лужах крови с разбитыми головами; очевидно, стреляли одновре¬
менно во всех трех на ходу в затылки. С этого дня я больше не ночева¬
ла дома, настолько мои нервы были утомлены и потрясены этим ни¬
чем не оправдываемым преступлением. Спала я вначале у своих дру¬
зей Ковалевских, у которых скрывался и мой брат Александр Андрее¬
вич; днем выходила мало и все ждала известий от своих о том, как
и куда они доехали. В свою квартиру избегала ходить, т. к. вскоре узна¬
ла от жены швейцара, что обо мне несколько раз справлялись и лично,
и по телефону агенты украинской полиции. Пришлось заметать свои
следы и перебегать от знакомых к знакомым.
Арест Жекулина
Однажды решила я все-таки пойти в свою квартиру, что-то взять из
вещей. При подъеме на Лютеранской улице меня нагнал молодой сту¬
дент, младший сын А. Д. Жекулиной25. «Не ходите домой, Мария Анд¬
реевна, меня мама послала вас разыскать и предупредить, что своими
глазами видела сегодня среди других мандат на ваш арест, когда к нам
в дом приходили кого-то арестовывать», — сказал он.
«Даст Бог проскочу, мне нужно непременно взять на печке в спаль¬
не сверток графа», — ответила я. Но Жекулин упорствовал, в конце
концов уговорил меня, взял ключи и сам пошел выполнять это поруче¬
ние. Беднягу арестовали, а вскоре и расстреляли.
М. А. Сливинская
96
Мой отъезд из Киева
С каждым днем мое положение становилось более опасным. Уже меня
и знакомые не так радушно принимали, многие и сами стали скры¬
ваться, другие бежали. Иногда вечером я не знала, куда идти ночевать.
Часто голодная, прозябшая, бесцельно бродила по улицам так, чтобы
убить только время. А писем все нет и нет. Как-то я зашла утром к бра¬
ту на Гимназическую улицу. Моя белль-сёр Зина встретила меня в пе¬
редней с запиской от Ал. Вл.-ча в руках. Ее привез какой-то общий зна¬
комый. Муж мне сообщал свой одесский адрес и писал, что я могу
к нему приехать. Подробностей никаких и о сыне ни слова. Очень я ра¬
зогорчилась и решила даже не ехать, но все мои на меня напали, т. к.
действительно оставаться в Киеве дальше было невозможно. Сложила
свои вещи и отправилась к одному из знакомых иностранных консу¬
лов просить меня как-нибудь вывезти. Там мне оказали полное содей¬
ствие, и через несколько дней я благополучно добралась до Одессы.
В Одессе я застала все в лучшем виде, чем себе это рисовала. Мужа
устроила его старая знакомая в том же доме, где жила она сама, у сво¬
ей приятельницы в большой хорошей комнате; обедали все вместе
в большой кутящей компании, по вечерам развлекались в театрах,
кинематографах; устраивали чаи, ходили на концерты, и мое появле¬
ние в измученном виде, без всякого желания веселиться, конечно,
было некстати. Квартирная хозяйка моего мужа тоже была недовольна
моим появлением и откровенно это высказывала, словом, для общего
блага мы вскоре нашли другую комнату и переехали. Сына я не заста¬
ла в Одессе, где он пробыл только несколько дней проездом в Крым,
куда поехал в родной моей семье Кирасирский Его В<еличе>ства полк,
который принял его как вольноопределяющегося.
Жизнь наша у пани Ружальской
Переехав от шумного общества и переменив большую хорошую ком¬
нату на маленькую у пани Ружальской, я стала отдыхать морально, но
жизнь последних месяцев в Киеве, вечно натянутые нервы, бессонные
ночи, простуды и частое недоедание сильно подорвали мое здоровье,
я это сразу почувствовала, как только стала успокаиваться. Температу¬
ра давала скачки, появились боли, и в конце концов пошли мы к про¬
фессору Орлову. Лечилась я довольно аккуратно и долго, но лучше себя
не чувствовала и даже слегла в постель. Отпустили неожиданно сына
в отпуск меня навестить; меня это очень обрадовало, но и взволнова¬
ло. «Значит, состояние моего здоровья внушает опасения», — думала я.
А тут еще проф. Орлов решил делать мне какую-то пробную операцию,
и муж уже задержал комнату в больнице, куда я должна была перейти
через несколько дней.
97
Мои воспоминания
Уход французов из Одессы
В это время в Одессе всю власть в своих руках держало французское
командование26. На вид был полный порядок, но какое-то подсозна¬
тельное чувство внушало тревогу. Каждый раз, когда кто-нибудь при¬
ходил к нам, я ожидала услышать какие-либо неприятные новости.
И вот однажды, лежа на своей кровати под дверью хозяйской комнаты,
слышу рассказ ее жильца чиновника, что все канцелярии спешно укла¬
дываются, т. к. французское командование на рассвете покидает Одес¬
су, оставляя ее большевикам27. Ал. Вл. принес из города такие же сведе¬
ния. Прибежал и встревоженный сын проститься, т. к. рассчитывал
уехать с французами на каком-либо их корабле. В городе поднялось
страшное волнение, ведь многие, как и мы, не могли оставаться у боль¬
шевиков без риска для своей жизни. Я уговаривала мужа уехать с моей
белль-сёр, которая заехала за нами на автомобиле Красного Креста,
или с французами, уверяя его, что меня, больную женщину, особенно
если я перейду в больницу, никто не тронет, но он и слышать ничего об
этом не хотел. К сожалению, остался и Алик; ни на один корабль не
пустили его французы, вообще всех посторонних гнали они приклада¬
ми, когда грузились на свои корабли. Оставаться в этой комнате нам
нельзя было, особенно после того как наша хозяйка, подлая, полуин¬
теллигентная полька, начала нас шантажировать, требуя какую-то ба¬
снословную плату вперед, чуть ли не за несколько месяцев, и в случае
неисполнения ее требования грозила донести о нас большевикам как
о белогвардейцах. Тут я накалилась вконец и объявила ей, что мы сами
большевики и что студент, один наш приятель, который к нам часто
приходил, уже назначен комиссаром. Она сразу притихла; но нам все-
таки для безопасности пришлось спешно от нее уехать.
Поздно вечером втроем вышли мы с чемоданами на улицу. Шли
через базар, где мой сын с видимой болью в сердце переоделся в штат¬
ское платье, бросив там свою кирасирскую форму. Его мы устроили
у знакомого нам лакея Лондонской гостиницы, верного нам человека,
а сами под чужими паспортами поселились в комнате, снятой накану¬
не Ал. Вл-чем, на всякий случай.
Жизнь наша при большевиках в Одессе
Первые дни после ухода из Одессы французов было междуцарствие.
Сразу же начались грабежи, кражи, убийства; улицы были плохо осве¬
щены и пустынны; магазины все закрыты, базаров никаких. Все сиде¬
ли дома, притаясь и выжидая. Но вот вошли большевики, и сразу восста¬
новили порядок; уличная стрельба прекратилась, за грабежи и насилия
грозили смертной казнью; всюду чистота и порядок. Никаких арестов,
М. А. Сливинская
98
никаких неприятностей. Все, кто их знал раньше, удивлялись и радо¬
вались, объясняя это переменой к лучшему их политики. Были и та¬
кие, которые старались оправдать их прошлые зверства, приводя
в пример пословицу, что «когда лес рубят, щепки летят». Так прошло
несколько дней. Публика расхрабрилась и стала выходить.
Общий арест молящихся в соборе
Мы тоже как-то все трое пошли в собор поклониться чудотворной ико¬
не Казанской Божьей Матери. Очередь к ней начиналась уже на улице,
а внутри храма была такая масса молящихся, что не было, как говорит¬
ся, куда яблоку упасть. Вдруг поднялось какое-то волнение; прошел
слух, что собор окружен еврейской дружиной, которая выходящих аре¬
стовывает и отправляет в чрезвычайку. Для большинства это было по¬
чти равносильно смерти, в том числе, конечно, и для нас. Два с лиш¬
ним часа горячих молитв принесли нам освобождение. Кто-то об этом
возмутительном безобразии сообщил в грузинскую дружину, сейчас
же к собору ею был послан отряд, который всех нас беспрепятственно
выпустил, в свою очередь арестовав жидовских насильников. Все же
с этого дня начались притеснения в отношении христианского населе¬
ния: одного за другим арестовывали священников, таинственным
образом исчезла чудотворная икона из собора, богослужения можно
было совершать лишь с особого разрешения. После верующих право¬
славных принялись за офицерство. Через печать вызывались отдель¬
ные лица в особую военную комиссию, якобы для регистрации и на¬
значений на места. Одним из первых был вызван генерал Рогоза, быв¬
ший военный министр при гетмане, но вместо назначения он был
посажен в тюрьму, а затем расстрелян. Все офицеры Генерального
штаба были вызваны отдельно в три срока. Ни в один из них А. В. не
пошел, тогда его вызвали персонально, напечатав в официальной га¬
зете, что в трехдневный срок он должен явиться, т. к. такие способные
офицеры в настоящее время крайне нужны, и его ожидает большое
назначение, за неявку же грозят ему заслуженные последствия. Про¬
читали, подумали и пошли регистрироваться. Почти всюду ходили
вместе и были очень хорошо приняты. Сразу же предоставили нам
возможность получить из банка собственные деньги. Помню, как
при этом меня поразила быстрая их организация: из числа чиновни¬
ков в этом громадном банке в количестве выше трехсот человек ни
одного не осталось прежнего, и было только двое русских — швейцар
и полуграмотный комиссар, с трудом закрепляющий официальные
документы своими каракулями, остальные чиновники и чиновницы
все были иудейского происхождения. Выдали нам также крупный
аванс и литеру для поездки в Киев, куда назначили Ал. Вл.-ча в распо¬
99
Мои воспоминания
ряжение штаба, где он якобы должен был получить видное место. По¬
следний комиссар, у которого мы были, обоим нам показался подо¬
зрительным: темные очки были одеты как будто только для того, что¬
бы скрыть глаза, т. к. он смотрел повыше их, нос неестественного цве¬
та и несоразмерной величины, точно прилеплен, говорил быстро и от¬
рывисто. Впоследствии нам сказали, что это был Юровский, убийца
царской семьи28.
Наше бегство
С двумя маленькими чемоданами пошли мы на вокзал, явились на¬
чальнику станции, вошли в вагон и перед самым отходом поезда со¬
скочили и бежали в противоположную от вокзала сторону. Долго шли
по незнакомым улицам, вышли из города и пошли над морем, пока не
дошли до немецкой колонии Люстдорф. Там стали искать комнату для
ночлега, а может быть, и для дальнейшей жизни. Но утром, после ко¬
роткого обсуждения, решили возвращаться в Одессу, т. к. там легче
было скрываться, чем в такой маленькой деревушке, где все знали друг
друга наперечет. В Одессе пошли просить приюта у полк. Власова, хо¬
рошего знакомого Ал. Вл., который с женой и тремя детьми жил в до¬
вольно большой квартире, далеко от центра. Нас любезно приняли, но
только на 2-3 дня, т. к. о назначении А. В. и его отъезде уже было в га¬
зетах, а сам Власов служил в штабе у большевиков и, кроме того, был
комиссаром дома, в котором жил. Все это налагало на него большую
ответственность, и он боялся рисковать. Нужно было искать более по¬
стоянное местожительство. Отдохнув немного, с большими предосто¬
рожностями, переулками и второстепенными улицами пошли мы
к другому хорошему знакомому Ал. Вл. одесситу, просить помочь нам
устроиться. Он обещал подумать и кое-кого повидать, а за ответом
придти на следующий день.
В доме умалишенных
Рано утром с письмом от него на имя старшего врача дома умалишен¬
ных подходила я к большому зданию, окруженному высокой камен¬
ной стеной. Меня сразу принял старший врач и, прочитав письмо, ко¬
ротко и сухо сказал: «Приведите больного в четыре часа». Сердце
у меня сжалось. Как решиться сразу на такой серьезный шаг, как
успеть, ведь больница не менее как в двух верстах от города. Но выбо¬
ра не было, и к 4 часам мы уже оба были в доме умалишенных в каби¬
нете старшего врача. Он просмотрел документы Ал. Вл., записал что-
то в большую книгу и позвонил. Пришел санитар и увел Ал. Вл. Быстро
М. А. Сливинская
100
попрощалась я с доктором и по1пла за ними, но только по коридору,
а за дверь меня уже не пустили. Четвертый раз проходила я этот путь
за этот день, но только теперь заметила, что кругом был пустырь, ка¬
кое-то большое кладбище; сумерки спустились, и мне стало страшно,
так страшно, что пугали собственные шаги, косынка на голове, кото¬
рую рвал ветер. Почти не переводя духа, добежала я домой и, не разде¬
ваясь, бросилась на кровать. Не сомкнув глаз, пролежала так до рассве¬
та и снова обратно в сумасшедший дом, хотя мне определенно было
сказано, чтобы я пришла в полдень. «А что если это уловка и его там
расстреляют?» — проносилось в моей голове, и холодный пот выступал
от ужаса. Сама не замечала я, как почти бежала по дороге к дому ума¬
лишенных. До 12-ти часов ждала я то во дворе, то в коридоре, то под
одной дверью, то под другой. Наконец меня пустили в какую-то стран¬
ную длинную комнату, в которой было много людей, и все они каза¬
лись мне сумасшедшими. Вскоре из отдаленной двери вышел А. В.
в сопровождении санитара; он тоже имел вид ненормального челове¬
ка: в длинной рубашке, бледный как мертвец, с расширенными зрач¬
ками, он растеряно смотрел вокруг себя. Проходя мимо меня, он тихо
сказал: «Уведи меня отсюда немедленно, я здесь не могу больше оста¬
ваться». Меня тоже пригласили присутствовать при осмотре и расска¬
зать, какие симптомы болезни у моего брата, т. к. оба мы уже жили по
чужим документам, как брат и сестра. Я сказала, что вообще мой боль¬
ной тихий, но бывают бурные припадки, и что я боюсь, как бы обста¬
новка, в которую он сейчас попал, не ухудшила бы состояния его здо¬
ровья, и что я лучше заберу его снова домой. Но оказалось, что об этом
и речи быть не могло. Мне только обещали, что из общей палаты А. В.
переведут в комнату, где всего четыре кровати и пока находится один
только больной. Мне как сестре милосердия было разрешено ежеднев¬
но навещать моего больного, о чем сейчас же были предупреждены
санитары, на которых прекрасно подействовали мои крупные чаевые,
так что когда я пришла на другой день, то уже была совсем своим че¬
ловеком.
Жизнь моя по трем документам в трех местах
Поместив А. В-ча в более или менее безопасное место и устроив сына
Алика санитаром в поезд Красного Креста, начальником которого был
и остался при большевиках мой дядя А. Н. Величко, я стала сама устра¬
ивать себе более надежную жизнь. Во-первых, осталась у Власовых, где
жила как учительница французского языка его детей. Затем вошла
в соглашение со своей прачкой и была прописана у нее как ее сестра
и в третьем месте у лакея Лондонской гостиницы, где жил первое вре¬
101
Мои воспоминания
мя мой сын. Перебегая с места на место, мне удавалось не присутство¬
вать при обысках и проверках жильцов, чего, разумеется, каждый из
нас старался избегать.
Работа ноя в «Азбуке»»
При одной из таких моих перебежек меня вдруг кто-то окликнул по
имени и отчеству, я так и обмерла. «Попалась», — мелькнуло в голове,
но оказалось, что то был хороший мой знакомый и вернее верного че¬
ловек А. Я. Л. «Хотите работать с нами?» — «Хочу, конечно». Работы
оказалось очень много. Ходить пришлось по разным учреждениям,
штабам, всюду, где были «наши», которые выдавали ценные сведения;
все эти сведения сосредоточивались у Л., откуда шли дальше; А. В.
тоже притянули к делу, ему через меня передавали карты, нужные со¬
общения, и он должен был разрабатывать план действия «белых». Од¬
нажды меня послали ночью на одну отдаленную улицу, дали номер
дома: я должна была два раза позвонить, вызвать букву X., с ней пойти
до третьего поворота, там с другой буквой соединиться, затем дать им
уйти и ждать до тех пор, пока раздастся взрыв. Все в точности было
мною выполнено, и только потом я узнала, что таким образом мост
с проходящим на нем поездом со снарядами для красных был взорван.
Наше неудачное путешествие в Акаржу
«А не можете ли вы вашего больного брата взять к себе в отпуск?» —
спросил меня однажды Л. И вскоре после этого сидели мы, муж, Л. и я,
в моей маленькой комнате у Власовых с развернутыми картами и об¬
суждали план, как помочь немецким колонистам, поднявшим восста¬
ние в М. Акарже; они уже ожесточенно обстреливались красными то¬
варищами. Решили послать нас обоих туда для соединения с находя¬
щимся уже там белым штабом. Получили письма, карты и в 3 часа ночи
решили выйти из дому. Часов в И легли отдохнуть, и только успели
крепко уснуть, как разбудил нас сильный стук в ворота и шум грузови¬
ка, остановившегося у нашего дома. На пороге появился наш хозяин,
белый как полотно от испуга. «Обыск, теперь мы все пропали», — ска¬
зал он с отчаянием в голосе. «Ничуть не пропали. Ложитесь вы скорее,
я сама их приму, лучше будет, давайте ключи». И мигом широко были
отворены ворота, и дверь от нашей квартиры тоже оставлена отворен¬
ной. Слава Богу, это были матросы, а не жиды. «Что так долго не откры¬
ваете?» — «Комиссар болен, пока нашла ключи», — ответила я бойко.
«А кто здесь интересный есть?» — спросил молодой матросик с весе¬
лой курносой физиономией. Я молча показала на противоположную
М.А. Сливинская
102
дверь, где жили богатые жиды. ПосЛушались и все пошли туда. Стало
легче на душе, и вдруг один снова возвращается к нашей двери. «Нет
ли водицы, сестрица, пить хочется», — и хотя вода была у нас в это вре¬
мя на вес золота, я вынесла ему целый кувшин. Дождавшись их ухода
и заперев ворота и двери, я вернулась в свою комнату. К нашему огор¬
чению, А. В. уже успел уничтожить часть писем и документов, не дове¬
ряя моему искусству не допустить товарищей до осмотра нашей квар¬
тиры, но и без них, а также без новых приключений, в три часа мы
пустились в путь дорогу. Шли мы быстро и молча. Уже почти при выхо¬
де из города увидели караул, который расположился на пригорке.
«Стой, сюда!» А. В. остался на дороге, — я подошла. «В М. Акаржу
идем, — ребенка там оставила, а это мой брат, ненормальный, вот до¬
кументы», — объявила я. «Да видно и у тебя не все дома в голове, в та¬
кое время ходишь, да идите, убытка никому не будет, если вас обоих
и убьют». Итак, первое препятствие благополучно прошли. Уже мину¬
ли цепь стреляющих орудий и быстро шли по дороге между полями, на
которых стояли копны сжатой ржи. Вдруг послышался топот быстро
мчавшихся лошадей. «Разъезд, скорее с дороги», — скомандовал А. В.
Мигом укрылись за копнами под снопы и выждали, пока опасность
миновала. Уже было совсем светло, когда мы подошли к месту, где до¬
рога круто поворачивала, и вот из-за угла перед нами точно из-под
земли вырос новый разъезд. Пришлось остановиться и отвечать на во¬
просы. «А я вас знаю, Вы у меня комнату смотрели в Люстдорфе», —
сказал один из всадников. Это были немецкие колонисты, чему мы
несказанно обрадовалась. Нам сейчас объяснили, как можно скорее
дойти кратчайшим путем до деревни Акаржи. В то же самое время
совсем близко от нас раздались ружейные выстрелы и пули стали сви¬
стать над нашими головами. Разъезд мгновенно исчез за поворотом,
а мы бегом спустилась по покатому полю к речке, где перевели дух
и снова побежали до моста, ведущего в село М. Акаржу.
Временно бомбардировка затихла, и жители М. Акаржи собирались
небольшими группами и что-то тихо обсуждали. А. В. пошел сразу
разыскивать штаб, а мне посоветовал войти в контакт с бабами, ориен¬
тироваться, в каком они настроении, и, если будет возможно, начать
агитировать против красных. Но настроение оказалось далеко не под¬
ходящим. В селе за эти дни бомбардировки было довольно много уби¬
тых, сгоревших домов, и у всех нервы были натянуты до края. Разведка
А. В. тоже оказалась неудачной. Штаб еще накануне ушел неизвестно
в каком направлении, и колонисты уже начали вести переговоры с кра¬
сными. Оставаться при таком положении дела среди них было беспо¬
лезно и даже опасно. Оставалось незаметно скрыться и возвратиться
обратно в Одессу. Конечно, пройдя уже расстояние километров в 15
при напряженных нервах, проделать то же самое вторично почти без
103
Мои воспоминания
всякой передышки было не особенно приятно, но другого выхода не
было. Свернув с главной улицы на какую-то маленькую боковую
и скрывшись с глаз наших недоброжелательных собеседников, мы
прибавили шагу и вскоре встретили немецкого мужика на телеге, кото¬
рый откуда-то возвращался домой. Мы его упросили повернуть обрат¬
но и хоть немного подвезти нас по направлению к Одессе с обещанием
хорошо его за это наградить. Но, на наше несчастие, не успели мы отъ¬
ехать и версты, снова началась бомбардировка, и мужик решительно
отказался везти нас дальше. Пришлось слезть и идти пешком. Настали
глубокие сумерки, когда мы выбрались из села на полевую дорогу. Уже
позади нас над М. Акаржой виднелось зарево от догоравших пожаров,
а может быть, вновь загоревшихся домов, т. к. бомбардировка все еще
продолжилась. Но шли мы медленнее, чем днем, часто останавлива¬
лись, присматривались, прислушивались. Наконец очутились перед
какой-то усадьбой и решили попросить там дать нам возможность от¬
дохнуть и хотя бы дождаться рассвета. Устроились мы во дворе на возу
с сеном, и хотя нас съедали там блохи, я все-таки заснула и немного
отдохнула. Уже ярко светило солнце, когда мы встали, умылись, побла¬
годарили хозяев за ночлег и пошли дальше, но уже не по дороге, а по¬
лями и огородами, над самым морем. Так идти было менее рискован¬
но, да и много красивее. Мы не спешили, часто останавливались, сиде¬
ли и любовались чудными видами, нарочно затягивая время, чтобы
с сумерками войти в город, т. к. считали это менее опасным.
Вечерело. Жаркое солнце уже низко спустилось над самым морем
и как будто собиралось выкупаться в нем, чтобы охладиться после
знойного дня. Выбравшись наконец на какую-то улицу, мы стали про¬
ходить мимо ряда чудных вилл, утопающих в зелени. «Кто идет?» —
завопил звонкий голос за красивыми воротами, с которыми мы порав¬
нялись. «А, это вы? какими судьбами? А здесь все наши, и А. Я, и ваш
сын». Мы прошли короткой аллеей стриженного кустарника через
красивую веранду в большую, хорошо обставленную комнату, в кото¬
рой сидела компания человек в 5-6 вооруженной молодежи и с ними
в военной походной форме сам Л-ский. Поздоровавшись, он сразу от¬
вел А. В. в сторону и стал с ним тихо разговаривать. Затем отдал какие-
то распоряжения и скрылся.
Вскоре после него ушли и молодые люди. После их ухода я устрои¬
лась на террасе в удобном кресле и широко раскрытыми глазами смо¬
трела в глубокое небо, все покрытое часто падающими яркими звезда¬
ми. «Маруся, ты не спишь? Иди сюда, смотри, что здесь за красота!» —
позвал меня муж. Мы долго сидели рядом на скамейке, окруженные
темными силуэтами стройных кипарисов и причудливых пихт, кото¬
рые мягко выделялись на почти светло-синем небе. Внизу тихо плеска¬
ли волны, как бы говоря: «И что боретесь вы, безумные, друг с другом?
М. А. Сливинская
104
Берите пример с нас, вот мы бежим одна за другой, не причиняя друг
другу никакого вреда. Так и вы живите; для всех есть достаточно ме¬
ста на земле, и все вы одинаково можете дышать этим чудным возду¬
хом». К рассвету стало холодней, мы пошли в дом, но А. В-чу не сиде¬
лось на месте, он то и дело выходил и к чему-то прислушивался.
Стрельба уже давно прекратилась. До меня в комнату стали смутно
доноситься какие-то отдаленные звуки, и все громче и громче. «Да
ведь это наши белые поют», — и в один миг очутились мы на улице.
Солнце высоко и ярко светило, на небе ни облачка. Все высыпали на
улицу встречать своих освободителей, забрасывая их цветами, цело¬
вались друг с другом, как в Светлое Христово Воскресение. Да и как не
радоваться освобождению от более чем трехмесячного гнета и наси¬
лия. Ведь только в первые дни прихода красных казалось, что они из¬
менились к лучшему, а потом чрезвычайка заработала пуще прежнего
и даже много страшнее, т. к. ее работа в этот раз велась по известной
системе и плану.
Конечно, больше всего радовались приходу добровольцев служа¬
щие «поневоле» у большевиков, которые не могли своевременно бе¬
жать до их прихода и, занимая у них ответственные места, работали
в пользу белых. Больших трудов им также стоило избегнуть насильст¬
венной эвакуации с красными. И вот, много раз рискуя жизнью, они
наконец дождались прихода столь долгожданной белой власти, кото¬
рой при первом зове поспешили предоставиться. Но тут их постигло
большое разочарование: никакие доказательства, свидетельские по¬
казания не принималась во внимание, — сажались они прямо в тюрь¬
му. Так, напр<имер>, поступили с полковником генерального штаба
Алексеевым, который занимал у красных место начальника штаба
Черноморского побережья и лично мне выдал целый ряд ценных све¬
дений и документов для антибольшевистской организации «Азбука».
Его жена с больными скарлатиной детьми осталась без всяких средств,
а его в это время переводили из тюрьмы в тюрьму, пока он там сам не
повесился. Тогда адмирал Немец, занимавший — тоже поневоле — ме¬
сто начальника всего Черноморского побережья и тоже оказавший
в это время много услуг Добровольческой армии, попросил нас узнать,
как отнесутся к нему, если он яв%ится. «Расстреляем», — был ответ офи¬
циального лица, стоявшего у власти. Конечно, он не явился и при пер¬
вом случае перебрался обратно к большевикам. Ал. Вл. тоже уговари¬
вали пройти через суд следственной комиссии, но он только возму¬
щался, когда ему об этом говорили, никуда не ходил. Он стал писать
в нескольких газетах военные обзоры; это хорошо оплачивалось
и дало нам возможность получить по реквизиции хорошую большую
комнату в центре города, так что мы остались в Одессе, а сын сразу же
уехал в Крым разыскивать свой полк.
105
Мои воспоминания
Известие о ранении Алика и поездка наша в Киев
Жилось нам в Одессе при добровольцах хорошо. Заработков Ал. Вл.
нам хватало на нашу скромную жизнь с избытком, так что даже откла¬
дывали. Всегда были в курсе политических дел и военных действий
нашей Добровольческой Армии, которая победоносно шла на Орел30.
Но душевного спокойствия у меня лично не было, и я как-то сказала
Ал. Вл.: «Боюсь, как бы наши еще скорее не покатились назад, чем идут
вперед». Но муж эти мои предчувствия объяснял нервами из-за того,
что от сына не имела никаких известий. Однажды утром рано я полу¬
чила очень застарелую телеграмму и открытку от 3. Широковой, что
Алик ранен и лежит в одном из киевских госпиталей. Не задумываясь,
пошла в Главное управление Красного Креста31 к главному уполномо¬
ченному Иваницкому, который лично меня знал, показала телеграмму
и просила дать мне командировку в Киев, т. к. иначе туда поехать
нельзя было. К приходу мужа на обед у меня все документы для отъе¬
зда были готовы и часть вещей уложена. Но и Ал. Вл. захотелось ехать
в наши родные края, где осталась почти вся его семья. Устроился и он.
Через день мы уже сидели в отдельном вагоне типа теплушки, которую
прицепили к скорому поезду. Уже по дороге начали доходить до нас
слухи об отступлении наших войск и больших наших потерях. Чем
дальше отъезжали мы от Одессы, тем эти сведения становились более
тревожными и обоснованными. Наконец на узловой станции Бобрин¬
ская мы попали в какой-то водоворот. Все пути были заняты встреч¬
ными поездами. Эвакуация Киева шла полным ходом. Пришлось за¬
держаться здесь несколько суток, за которые мы встретили много род¬
ных и знакомых, бежавших из Киева. «И куда это вы едете, попадете
в руки большевикам», — говорили нам все в один голос. Я уговаривала
А. В. возвращаться, но он заупрямился, и мы поехали дальше. 15 суток
длилось наше путешествие, наконец прибыли, но и тут попали в такой
хаос, что подъехать к вокзалу сразу не могли и, чтобы не терять время,
выгрузились раньше и пошли пешком. У брата я узнала, что накануне
Алик с госпиталем был эвакуирован, вероятно в Одессу, но что, слава
Богу, он на пути к полному выздоровлению.
Делать было нечего; главная цель моей поездки отпала, оставалось
теперь благополучно выбраться отсюда обратно, принеся максималь¬
ную помощь в общем деле. Всюду я ходила вместе с мужем. Зашли по
дороге к дяде на Фунлуклеевскую, там все стали меня умолять вывезти
хотя бы старика, которому опасно было оставаться у красных. Оттуда
пошла по учреждениям, — всюду была только растерянность и хаос.
Уже в коридоре удалось поймать одного из начальствующих лиц, кото¬
рый выдал и подписал нам нужные документы для обратного выезда
из Киева. Затем пошла разыскивать братьев Ал. Вл., которых надеялась
М. А. Сливинская
106
встретить среди отступающих в беспорядке наших частей. Необходи¬
мые сведения надеялась получить от командующего войсками
В. М. Драгомирова32, который нас успокоил, сказав, что отступление
войск вообще приостановлено, т. к. положение на фронте исправилось
и поезда с эвакуированными возвращаются обратно. С такими успо¬
коительными вестями пошли мы на обед к брату, это было приблизи¬
тельно около двух часов пополудни. Еще сидели мы за столом, когда
с шумом влетел в комнату мой дядя, младший брат отца, В. И. Вишнев¬
ский, ротмистр Ахтырского кавалерийского полка33, прикомандиро¬
ванный к штабу командующего войсками. «Что вы тут так спокойно
сидите? Разве не знаете, что наш фронт прорван большевиками и все
мы спешно оставляем Киев, сейчас на вокзале нужно сидеть, иначе
останетесь здесь». Он так горячо и убедительно говорил, что мы реши¬
ли сейчас же идти на вокзал заказывать вагон по имеющимся у нас
документам. Уже по Бибиковскому бульвару заметно было необычное
оживление — тянулись бесконечные обозы, телеги с вещами, на троту¬
арах толпами шла публика с корзинами, узлами, чемоданами, а по
Безаковской улице было целое море людей, всевозможными способа¬
ми спешно продвигающихся по направлению к вокзалу. При целом
ряде остановок и препятствий добрались мы почти уже до станции,
когда нас обогнал штабной автомобиль с генералом Драгомировым
и его адъютантами. Ясно было, что терять время больше нельзя. Но на
вокзале, с большим трудом достигнув связи с нужным нам лицом, мы
получили от него благоразумный совет переждать до утра, пока прой¬
дет первая волна отъезжающих и уляжется немного паника, т. к. сей¬
час о прицепке для нас вагона к какому-нибудь поезду и речи быть не
может, да и вообще вряд ли нам возможно будет с семьей брата из 6-ти
человек, стариком дядей где-либо найти свободное место. На возврат¬
ном пути домой я решила зайти к В. В. Шульгину, который всегда был
хорошо ориентирован, и от него я могла узнать об истинном положе¬
нии дел. Там тоже была суматоха, выносились ящики, сундуки, отдава¬
лись последние распоряжения и стояли наготове автомобили с уже
шумящими моторами. Василий Витальевич, как и всегда, любезно
меня принял и даже предложил нам сейчас же эвакуироваться с ним.
Мы очень поблагодарили, но отказались, т. к. нас это не устраивало,
пошли предупредить моих, чтобы они готовились к отъезду на следу¬
ющий день. Уже было совсем темно, когда мы проходили мимо уни¬
верситета на М. Владимирской улице и наткнулись на обоз. Я громко
разговаривала с мужем, и вдруг меня окликнул знакомый голос везде¬
сущего проф. Краинского: «Какими судьбами, откуда и куда в такое
время?» Мы ему спешно все рассказали. «Не стоит рисковать, лучше
поезжайте со мной, вы как сестра, а А. В-ча запишу санитаром и сейчас
же погрузимся с моим обозом Красного Креста на станцию Киев».
107
Мои воспоминания
Снова поблагодарили и пошли дальше, т. к. я не могла оставить
своих, а А. Вл. хотел непременно разыскать братьев. Опять зашли
к Широковым, затем к дяде и направились в Липки, где сосредоточи¬
вались штабы. В бывшем генерал-губернаторском доме дверь была
открыта; мы туда... Начиная от первой комнаты весь партер был пере¬
полнен спящими, точно мертвыми, телами солдат, не снявших даже
с себя тяжелую походную форму. Одного из них А. В-чу удалось разбу¬
дить и от него узнать, что это была за часть, откуда пришла и где мож¬
но информироваться относительно других.
Пошли на Банковскую улицу. Там бывший штаб округа был ярко
освещен. Внизу нас встретил юноша лет 16-ти на вид и беспрепятст¬
венно пропустил наверх, где у телефона сидел такой же юнец. Он объ¬
яснил нам, что все штабные эвакуировались, а его оставили для связи,
но что он очень боится ответственности, т. к. никогда еще такой дол¬
жности не занимал, и очень был бы благодарен А. В-чу, если бы он хотя
бы временно его заменил, — и это первый раз видя нас в глаза, исклю¬
чительно по личному доверию. А. В. сел на его место, а я тут же уле¬
глась на стульях и крепко уснула...
Грабежи на киевских улицах
Далеко за полночь разбудил меня А. В. Мы попрощались с обоими
юношами и пошли. Выйдя на Банковую улицу из ярко освещенного
штаба, мне показалось все еще более мрачным. Ни одного освещенно¬
го окна, ни единого фонаря, гробовая тишина и черная беспросветная
ночь. Стало мне как-то жутко, и сердце так сильно билось, что, каза¬
лось мне, заглушало звук наших шагов. Дошли, вернее добежали, до
угла и начали уже спускаться на Лютеранской улице. Внизу виднелся
тускло освещенный Крещатик и ни души на нем. Вдруг показалась
толпа, раздались крики, ругань, выстрелы и посыпались стекла от раз¬
битых витрин. Дружно работали хулиганы, грабили все, что под руку
попадалось. «Не хотите ли, сестрица, на память взять?» — подскочил
ко мне один из них с какой-то пепельницей в руках. «Муфту взяла бы,
а то холодно рукам, а пепельницу не хочу», — ответила я смеясь. «К со¬
жалению, нету-с, а то, ей-Богу, подарил бы». И снова принялся за рабо¬
ту. На углу Фундуклеевской снова встретили такую же компанию. «Кто
тут грабит? Всех расстреляем, мерзавцев». И в это же время сильным
ударом приклада от винтовки разбивалась витрина кондитерской
Франсуа; еще пуще шел грабеж, но уже законный, так как делался ру¬
ками «блюстителей порядка». Времени потеряли мы, благодаря свое¬
му любопытству, много и потому ускорили шаг. Уже начало светать,
когда мы пришли к брату. Вся семья его и старик дядя нас ожидали,
М.А. Сливинская
108
и мы все, нагруженные вещами; двинулась к вокзалу. Вагон наш стоял
на запасном пути, и извлечь его оттуда, чтобы прицепить к какому-
нибудь отходящему поезду, не было никакой надежды. «Единственно,
что я могу сделать, это дать вам для вас и вашей семьи купе в полураз¬
рушенном вагоне, который удалось прицепить к моему поезду, только
предупреждаю, что мы отправимся последними, может быть, даже уже
под выстрелами красных», — сказал мне полковник Гусев, заведующий
отправкой поездов. Пришлось принять это предложение, т. к. другого
выхода не было. Поезда отходили один за другим, все набитые до от¬
каза, с публикой на крышах. Купе нам отвели большое, но без сидений;
сгрузили туда вещи, и каждый сел на своем чемодане, почти влотную
друг к другу. Две сестры Ких тоже присоединились к нашей компании
и устроились в проходе около дверей нашего купе. А рядом в 2-х купе,
но с проломленной перегородкой и без дверей, набилось публики че¬
ловек тридцать. Там был и консул с женой34, профессор Стражеско35,
д-р Свенцен36, батюшка из Георгиевской церкви, богатый беспокой¬
ный жид Марголин, артистка Инсарова37 и другие. Все они тоже устро¬
ились на вещах, т. к. у них сидений не было, но зато они, подняв спаль¬
ные места, могли иметь второй этаж, который у нас отсутствовал. На
дворе мороз усиливался, но у нас, хотя отопление и не действовало,
все же было тепло от количества публики. Между тем Ал. Вл. стал жало¬
ваться на сильную головную боль. Вскоре я заметила, что у него жар.
Поставили термометр, который поднялся сразу на 39°. Узнав, что на
вокзале есть летучий медицинский отряд, мы с Нюрой Ких отправи¬
лись его разыскивать, чтобы получить там лекарства для нашего боль¬
ного.
Этот летучий медицинский отряд помещался в одноэтажном не¬
большом здании в конце вокзала. Через переднюю мы прошли в боль¬
шую, совсем не освещенную комнату, где вповалку прямо на полу ле¬
жали рядами люди. Шагая через них в полных сумерках, мы кое-как
добрались до двери, через которую пробивался свет; она вела в комна¬
ту, в которой мы застали сидящим за столом при зажженной свече
доктора и трех сестер. Я поспешила изложить свою просьбу, но оказа¬
лось, что никаких медикаментов в летучке не было. Персонал третий
день сидел без отопления, освещения и питания, а лежащие на полу
в первой комнате люди были наши отступающие добровольцы, среди
которых находились сыпнотифозные и раненые вместе со здоровыми
вперемежку. «Так что же вы, доктор, не обратитесь в Красный Крест?»—
вырвался у меня крик души. «Обращались, не дают», — ответил он сер¬
дито. «Кто из вас пойдет со мной?» — обратилась я к сестрам. Отклик¬
нулась на мой призыв одна сестра и, конечно, Нюра Ких. Доктору мое
предложение показалось диким — большевики с минуты на минуту
могли войти в город, а от вокзала до Красного Креста было добрых
109
Мои воспоминания
полчаса ходу; но мы не послушали его благоразумных советов и молча
мчались по уже темным, пустым улицам. Долго пришлось нам звонить
у дверей главного здания Красного Креста. Наконец на втором этаже
открылось окно, и после кратких переговоров был нам брошен ключ.
Но без письменного требования кого-нибудь из официальных лиц ни¬
чего нам выдавать не хотели. Я рассвирепела вконец и закричала:
«Что, большевикам вы оставляете, а наши пусть гибнут без всякой по¬
мощи?» Тут сестра бросила ключи на стол и вышла из комнаты, сказав,
что она ничего больше знать не хочет и снимает с себя всякую ответст¬
венность. Со стремительной быстротой наполнили мы три мешка всем
тем, что казалось нам необходимым для первой помощи, взвалили их
на плечи и пустились бежать обратно. Летучка наша заработала. Но
мужу моему не стало лучше от принесенных нами лекарств; напротив,
голова продолжала страшно болеть, жар усиливался, ясно было, что он
заболел сыпным тифом. Нужно было возможно скорее разгрузить
наше купе и найти всем места; между тем доносились голоса из сосед¬
него купе, что больного нужно перевезти в больницу, — иными слова¬
ми, тем или иным способом отправить его на тот свет, т. к. я прекрасно
знала, какая участь постигала таких больных в больницах при приходе
большевиков. На меня ходили жаловаться, но врач летучки и полк. Гу¬
сев были на моей стороне, и я победила. Своих спутников разместила
по всему поезду; вещи сложила и покрыла тюфяком, были подушки,
одеяла, словом, вышло некоторое подобие кровати, на которой уложи¬
ла своего дорогого больного, за которым мне помогали ухаживать обе
сестры Ких, мой племянник Сережа Широков, а проф. Стражеско и д-р
Свенцен руководили его лечением. Но и д-р Свенцен вскоре заболел
таким же сыпным тифом, только он, бедный, лежал в еще худших усло¬
виях. Так прошло несколько суток. Провизию, а часто и целые обеды
приносила нам наша деревенская прислуга, которую брат оставил
в своей квартире. Притащила она также большой самовар, который
я с двумя племянниками сейчас же поставили тут же на дворе, перед
нашим вагоном.
Был чудный морозный солнечный день. Я уселась высоко на сло¬
женных досках и смотрела, как мальчики раздувают самовар. Вдали
заметила несколько человек, которые по шпалам шли по направлению
к нам. «Вы откуда?» — радостно крикнула я, узнав В. В. Шульгина и его
сотрудников. Они из Фастова пешком возвращались в Киев, издавать
газету. «Вот и отлично, поместите на первое место воззвание, чтобы
жертвовали все, что кто может в летучку на вокзале для отступающих
наших воинов, они ведь голодные и оборванные. Наверное, найдутся
добрые люди, которые откликнутся на наш призыв». Уговаривать
В. В-ча мне не пришлось, он сразу согласился, и тут же, пока вместе
пили чай, сообща было составлено воззвание, которое уже вечером
М.А. Сливинская
110
читалось во всем городе, т. к. изголодавшееся без всяких информаций
население расхватало моментально первый после перерыва выпуск
«Киевлянина»38. С раннего утра в нашей летучке заволновались се¬
стры, которые не знали, как принимать и куда складывать все то, что
население тащило в дар нашим добровольцам. Прислали за мной.
Пришлось сейчас же завести квитанционные книги, книги для запи¬
сей, установить дежурство по приему вещей, денег, выдачи расписок,
словом, открыть целую канцелярию, т. к. жертвовали все, начиная от
картофеля и селедок до Жардовских конфект, и от подтяжек, ворот¬
ничков, запонок до сапог. Уже на второй день была завалена первая
большая комната продуктами и вещами. Не хватало рабочих рук. Сей¬
час же было выпущено второе воззвание, приглашая молодежь помочь
в работе. Приятно было смотреть, как молодежь энергично взялась за
дело. Они готовили пищу из того, из чего было возможно, резали хлеб,
чистили селедки, и тут угощали измученных, голодных и усталых сол¬
дат и офицеров. С каждыми часом наша работа разрасталась. У нас на¬
копилось много сырых продуктов, которые нужно было использовать.
Непосредственно возле вокзала находился бывший немецкий барак,
там до их ухода было что-то вроде походного ресторана с хорошо
устроенной кухней. Мы сейчас же перебрались туда; у начальника
станции получили дрова и наших отступающих стали кормить горя¬
чей пищей, пользуясь посудой Белого Креста39, которую извлекли из
вагона, стоявшего на запасном пути, который все равно должен был
попасть в руки большевиков. О нашей работе разнеслась молва по все¬
му городу, и еще больше стали стекаться к нам пожертвования. Вскоре
дали в наше распоряжение два военных грузовика, которые нагружа¬
лись хлебом, котлами с борщом, кашей, и молодежь развозила эту
пищу самым отдаленным караулам, которые часто без смены сутками
стояли голодные на своих постах. Сохранились у меня оригиналы пи¬
сем от военных начальников, которые просили взять на питание их
части. Так мы проработали около недели; газета В. В-ча тоже аккурат¬
но выходила ежедневно, но на 7-й день засвистел наш паровоз. Быстро
погрузились в наш поезд персонал летучки, редакция В. В. Шульгина
и некоторые наши сотрудники и сотрудницы, и под грохот больше¬
вистских выстрелов мы покинулй милый наш Киев.
А. В. и д-р Свенцен лежали оба в тяжелом состоянии с температу¬
рой выше 40; но и почти во всех 50-ти вагонах нашего поезда были
больные. Вначале доктор летучки, который день и ночь работал с се¬
страми и отчасти с моей помощью, хотел сосредоточить всех больных
в одном вагоне, но это оказалось невыполнимым по чисто техниче¬
ским причинам, да и сам доктор вскоре заболел сыпным тифом, почти
одновременно слегли и все три сестры, так что все пассажиры в купе
летучки лежали с высокой температурой. На весь поезд остались проф.
111
Мои воспоминания
Стражеско, Нюра Ких и я из сестер и 2 студента-санитара. Катя Ких от¬
морозила себе ноги и только могла дежурить при моем муже, когда
мне приходилось отлучаться. Работали мы днем и ночью, не покладая
рук; камфары был запас, казалось, достаточный, да и других медика¬
ментов благодаря Красному Кресту у нас было много. Поезд наш шел
черепашьим шагом, и часто пешеходы, которые не могли погрузиться
в вагоны, обгоняли нас. На протяжении всего нашего пути мы могли
видеть вереницы беженцев, женщин с ребятишками на руках, ране¬
ных, идущих на костылях, с забинтованными головами, — все это бе¬
жало голодное, при сильном морозе с ветром, только чтобы не попасть
в руки «товарищей». На остановках часто приходилось делать пере¬
вязки у себя в купе, где лежал Ал. Вл. На одной из станций, на которой
мы особенно долго стояли, Нюра встретила своего жениха Б. Романо¬
ва. Вся сияя от радости, она сейчас же привела его ко мне. Я тоже очень
обрадовалась, т. к. очень любила Нюру, Бориса, да и всю семью, кото¬
рую близко знала и очень ценила. Молодой человек был командиро¬
ван, чтобы откуда-то извлечь полковую кассу, и, выполнив поручение,
догонял свою часть. «Поезжайте с нами в Одессу», — уговаривали мы
его. «Нет, только подвезите немного, а там снова пойду разыскивать
полк, ведь они там сидят без денег», — говорил он решительно. Но
вскоре этот честный юноша и мне оказал неоценимую услугу. Как я ни
старалась экономить запас своей камфары для мужа, он все-таки при¬
ходил к концу, и я приходила в отчаяние, т. к. только этими впрыски¬
ваниями поддерживала моего больного. Узнав об этом, Романов ре¬
шил пойти в отдаленное какое-то местечко, где, по его сведениям,
была аптека, чтобы попытаться там достать камфары. Поезд наш дол¬
жен был долго задержаться на этой станции, т. к. пассажиры рубили
дрова в лесу для топки нашего паровоза. С женихом пошла и Нюра, и,
к моей громадной радости, они возвратились с двумя коробками кам¬
фары. К сожалению и большому огорчению Нюры, на той же станции
покинул нас Борис, т. к. узнал, что его полк стоит поблизости. Говорили
впоследствии, что до своей части он так и не добрался и пал от руки
большевиков жертвой своего долга.
Кризис в болезни Ал. Вл-ча был ужасный. Он совсем потерял рас¬
судок, бросался к дверям, к окну, кричал, что ему нужно спасать офи¬
церство, не узнавал меня и колотил с такой силой, которой, вероятно,
у него никогда не было и в здоровом состоянии. После почти суток
такого невменяемого состояния он, совсем обессиленный и почти без¬
дыханный, упал, сердце точно перестало биться, пульса не было слыш¬
но. Проф. Стражеско позвал батюшку, ехавшего в соседнем купе. Они
оба положили больного, как кладут покойников, скрестили руки и, ска¬
зав мне несколько утешительных слов, вышли, затворив за собой
дверь.
М.А. Сливинская
112
Поезд медленно двигался, колеса равномерно стучали; красная
полоса появилась на морозном небе, которое быстро стало темнеть.
Не сводя глаз с этого темнеющего неба, я опустилась на колени, сняла
с себя образок Божьей Матери, повесила над головой больного и в го¬
рячей молитве сосредоточила все мысли, все чувства с единственной
мольбой к Богу, чтобы Он исцелил больного моего мужа, а если прав¬
да, что он уже умер, то возвратил бы ему жизнь. Успокоенная своей
молитвой и глубоко веря, что она дошла до Бога и услышана Им,
я села совсем близко к больному и тихо запела старинный романс:
«Гори, гори, моя звезда». Вдруг мертвое лицо дрогнуло, глаза чуть
приоткрылись, и губы тихо, почти неслышно, прошептали мое имя,
и после этого наступил тихий спокойный сон. Осторожно я открыла
дверь и пошла сообщить о своем счастии проф. Стражеско. «Он
жив!» — сказала я профессору, но никто мне не верил, и все подумали,
что <я> сошла с ума. Профессор и батюшка пошли со мной к больному
и лично убедились в правильности моих слов. «Это ваша вера спасла
его», — сказал батюшка; «и самоотверженный такой уход», — добавил
Стражеско. С того дня муж стал быстро поправляться, и когда мы на¬
конец приехали в Одессу, он уже мог держаться на ногах, хотя и был
еще очень слаб.
На извозчике подъехали мы к дому, где жили до поездки в Киев
и где в нашей комнате оставили свои вещи. Меня беспокоило только
то, как мой выздоравливающий больной взберется на второй этаж по
довольно крутой лестнице. К счастью, когда извозчик наш остановил¬
ся, проходил знакомый господин, сразу нас узнал, подошел и помог
нам водвориться в нашу комнату; но сейчас же огорчил меня тем, что
сообщил о тяжелом состоянии здоровья моего сына Алика, лежащего
у него в квартире больным возвратным тифом после жестокого сып¬
ного, который он перенес, как и мой муж, по дороге от Киева до Одес¬
сы в течение более 20 дней. После тяжелых боев, двух ранений, сып¬
ного тифа болеть еще «возвратным» было слишком много даже для
молодого сердца, и доктор находил положение больного очень се¬
рьезным, что от меня Г. П. не скрыл.
Уложив мужа в кровать и поручив его хозяйке, я поспешила к боль¬
ному сыну. Хотя температура у него была 42, но он меня узнал и очень
обрадовался. Целую неделю он был между жизнью и смертью, наконец
наступил кризис, после которого, с разрешения д-ра Бурда, я перевез¬
ла его в нашу комнату, т. к. очень уж было для меня тяжело ухаживать
за двумя больными в разных местах. Чуть ли не в день переезда боль¬
ного Алика в нашу комнату у меня самой очень сильно разболелась
голова, а на другой день я уже лежала с высокой температурой в жесто¬
ком сыпном тифе. За всю свою болезнь, помню, раз только я пришла
в себя и услыхала, как Нюра Ких протестовала против того, чтобы меня
113
Мои воспоминания
остригли; а затем уже только после кризиса, когда от слабости не могла
открыть глаз, ясно услыхала голоса мужа и сына и поняла, что оба
живы и находятся возле меня, — чувство беспредельного счастья как-
то разилось теплом по всему моему существу, я заснула и после этого
стала выздоравливать.
Муж и сын были еще очень слабы, а я почти недвижима после пе¬
ренесенных тяжелых болезней, когда от организации «Азбука» при¬
шли нас записывать на пароход для спешной эвакуации из Одессы,
к которой приближались большевики. Нас очень торопили, и меня
спешно стали одевать, но, когда я встала с постели, то ноги мои оказа¬
лись как вареные макароны, и меня почти что на руках вынесли на
улицу и положили на вещи, которые сгрузили на деревянную телегу.
Ал. Вл. и Алик пошли рядом. Как и в Киеве при последней эвакуации,
все улицы, ведущие к пристани, были запружены беженцами. Мы то
и дело останавливались, наконец доехали до пристани, и меня устрои¬
ли в каюте небольшого парохода. Ал. Вл. остался со мной, а Алик по¬
шел в город, где решил еще ночевать, что очень меня разволновало.
Ночь прошла мирно, но рано утром вокруг нас поднялась суматоха,
затем послышалась отдаленная стрельба. Ал. Вл. вышел узнать, в чем
дело, и вдруг слышу ясно его команду: «Режьте канат, снимайте трап».
И, точно в бреду, вижу Алика с пулеметом в руках, пробегающего мимо
маленького окна нашей каюты. Раздалась стрельба, крики. От слабо¬
сти встать не могу, голоса моего никто не слышит. Наконец вбежал
Ал. Вл., от которого узнала, что большевики заняли порт, и мы едва
успели отчалить от берега и теперь уже находимся в полной безопас¬
ности, т. к. ветер отнес наш пароход далеко от пристани, которую заня¬
ли красные. Оказалось, что судно, на которое нас погрузили, не было
снабжено ни углем, ни дровами, и мы спаслись только благодаря по¬
путному ветру. Пришлось порубить чью-то мебель красного дерева,
растопить ею котлы и таким образом добраться до внешнего рейда,
где мы увидели выстроенные в полном порядке французские военные
корабли. Мы стали на якорь и подавали о нашем безвыходном положе¬
нии знаки о помощи... Но наши милые союзники не обратили на это
никакого внимания — постояли немного и через некоторое время
уплыли в открытое море, оставив нас на произвол судьбы. Воспользо¬
вавшись этим, большевики начали обстреливать нас из тяжелых ору¬
дий, и только благодаря счастью и их плохой технике ни один снаряд
не попал по назначению и все время были то недолеты, то перелеты.
С наступлением темноты обстрел прекратился, но стала угрожать нам
другая опасность: мороз креп с каждым часом, мы уже были окружены
большими льдинами, по которым многие пассажиры с нашего корабля
пешком ушли обратно в Одессу. То же самое могли сделать и «товари¬
щи» и, в лучшем случае, всех нас на месте вырезать.
М.А. Сливинская
114
На корабле было холодно и голодно, что еще ухудшало общее на¬
строение. Наше положение казалось безвыходным во всех отношени¬
ях. И вдруг подошло к нам небольшое буксирное судно «Смелый»,
и <капитан> предложил желающим пассажирам перейти на него, что¬
бы потом перегрузиться на одно из французских военных судов. Для
этого дано было лишь несколько минут сроку. Поднялась снова страш¬
ная суматоха. Меня взяли в одеяло, вынесли из каюты, перебросили,
как багаж, на «Смелого», где спустили в трюм. Там один из матросов
уступил мне свою койку. На «Смелом» мы доехали до Севастополя, ни¬
куда больше не перегружаясь. Море все сильнее и сильнее бушевало,
разразилась страшная буря, наше маленькое суденышко билось и тре¬
щало в разбушевавшихся волнах, но в то же время еще и было занято
спасением погибавших. Многих бежавших от большевиков на лодках
в эту ночь спасли смелые матросы и приняли на свой борт. Наконец
к утру буря стихла, нас взял на буксир большой французский корабль,
и без новых приключений мы добрались до Севастополя.
Первые сутки в Севастополе мы провели в подвале «Освага»40, все
на полу в нетопленном помещении, но затем мужу удалось перевезти
меня в реквизированную для нас комнату, где была мебель, а глав¬
ное — теплая печь. Но тут снова начались наши мытарства: всех нас
трех сочли военнообязанными и не хотели выпустить за границу, куда
мы стремились уехать временно, чтобы отдохнуть и поправиться без
новых переживаний в более спокойной обстановке. Начались комис¬
сии: санитарная, военная, краснокрестовская, — не успеешь благопо¬
лучно пройти через одну, как назначают в другую, хотя мы все трое
больше были похожи на живых трупов, чем на способных к работе лю¬
дей, а в сыне, кроме всего, сидели еще после ранения не извлеченные
пули и предстояла операция. При таких условиях неизвестно, сколько
мы остались бы в Севастополе, если бы генерал Врангель, разойдясь
с ген<ералом> Деникиным41 и проезжая через Севастополь, случайно
не узнал о том, что А. В. находится здесь. Сейчас же был прислан за
мужем адъютант, и на следующий день мы на чудном корабле имени
Александра Михайловича покинули Крым. Но, к моему большому
горю, без Алика, который, узнав, что его полк после сильной трепки
находится на отдыхе в Грамматйкове, предпочел ехать на поправку
туда, а не за границу.
Доехав до Константинополя, ген<ералом> Врангелем было сделано
распоряжение всем находящимся на корабле имени Александра Ми¬
хайловича следовать дальше в Салоники с тем, чтобы оттуда уже сухо¬
путным путем ехать для соединения с ним. Сам же генерал Врангель
должен был туда же проехать через Болгарию. Но неожиданные обсто¬
ятельства заставили ген<ерала> Врангеля возвратиться в Крым, где он
принял командование всеми вооруженными добровольческими сила¬
115
Мои воспоминания
ми от генерала Деникина42. Мы же, после нескольких дней путешест¬
вия по морю, очутились у греческих берегов, которыми, к сожалению,
только издали могли любоваться, т. к. нас греческие власти подвергли
строгому карантину, и мы не смели сходить с нашего корабля. Мы
с мужем имели отдельную удобную каюту, небольшой запас провизии,
кроме того, могли получать обед на корабле; но мы этим не особенно
пользовались, тем более что денег у нас было не так много и мы боя¬
лись, что их не хватит на дальнейшее наше путешествие. Вскоре мы
увидели другие корабли, которые тоже бросили якори и, очевидно,
подвергались той же участи, как и мы. Не помню уже, каким образом
я узнала, что на одном из них находились две падчерицы моего брата
Г. А., совсем еще юные девушки. Мне захотелось во что бы то ни стало
их проведать, и я стала следить за каждым движением катеров, к нам
причаливающих. На одном из них вскоре подплыла медицинская ко¬
миссия за доктором с нашего корабля; я упросила его взять и меня
с собой. Корабль, к которому мы приплыли, был значительно больше
нашего «Александра Михайловича», а о количестве беженцев, на нем
находящихся, лучше не писать, т. к. их число теперь может показаться
неправдоподобным, настолько оно было велико. Немудрено было, что
среди этих пассажиров начались всевозможные заболевания. Верени¬
цы людей, мужчин, женщин и детей, часами стояли в очередях, чтобы
попасть в уборную, все каюты были заняты, на палубах и в трюмах все
лежали на полу так тесно, что пройти можно было, только шагая через
людей. Пройдя такие препятствия, я наконец добралась до цели и за¬
стала двух своих племянниц еще спящими, хотя уже было довольно
поздно. Бедные дети очень мне обрадовались и вкратце рассказали
о том, как им удалось бежать из Киева благодаря содействию и помо¬
щи жениха старшей, которого тут же мне представили.
Успокоенная тем, что дети не одни, а под защитой симпатичного
взрослого человека, который никому их в обиду не даст и одних не
оставит, я возвратилась на свой корабль. Там муж уже поднял суматоху
и всюду меня разыскивали, т. к. я не успела предупредить его о своей
эскападе, ввиду ее неожиданности и спешности. Но зато второй раз
мы уже вместе удрали с корабля на берег, хотя бегло, но все <же> успе¬
ли осмотреть Салоники.
На границу Сербии мы попали на первый день Пасхи и были там
встречены чисто по-христиански, с молитвой и красным яичком. Там
узнали, что до Белграда мы должны еще некоторое время прожить
в небольшом городке Трестеник, где всем уже отведены комнаты.
В Трестеник мы попали к очень милым, гостеприимным людям, кото¬
рые окружили нас вниманием, заботами, как самые близкие родные.
Когда по истечении месяца жизни у них мы предложили рассчитаться
с ними за нашу комнату и частые угощения, они наотрез отказались
М.А. Сливинская
116
принять от нас деньги. При таких условиях, конечно, дольше оставать¬
ся у них мы не могли и поехали в Белград.
В Белграде нас ожидало большое разочарование. В то время всем
беженцам выдавалось пособие Сербским правительством через рус¬
скую нашу организацию Красного Креста.
Особенно много получали те, которые потеряли свои вещи или пе¬
реболели сыпным тифом, мы же проделали и то и другое и должны
были получить крупную сумму, которую взялся нам выхлопотать и до¬
ставить в Трестеник один из наших соотечественников и сопутников.
На это мы выдали ему доверенность и рассчитывали получить деньги
без всяких проволочек еще на месте или сейчас же по приезде в Бел¬
град. Каково было наше удивление и огорчение, когда мы узнали, что
деньги действительно были им для нас получены, но он-то сам выехал
за границу, ничего нам не отдав. Делать было нечего; сами были вино¬
ваты, что оказались жертвами своей доверчивости. К сожалению, от
этого сознания, что мы сами виноваты, денег не прибавилось, и в кар¬
манах наших было пусто. Подробно обо всем разузнав, побродили по
Белграду и пошли пешком в Топчидер, где, как нам сказали, было
очень много русских, в надежде встретить там кого-нибудь из знако¬
мых и получить у них хоть временно приют. Путешествие это для меня
оказалось не по силам, т. к. нужно было пройти около 4-х километров,
и я едва волочила ноги. Поравнявшись с одной уютной на вид усадь¬
бой, я решительно вошла в дверь, забралась в сарай и улеглась на сене,
а муж пошел разыскать хозяев, чтобы попросить разрешения нам
здесь переночевать. Хозяйка оказалась доброй женщиной, она нам
дала широкий топчан, который заменил нам кровать, и одеяло укрыть¬
ся. Обеспечив себе ночлег, нужно было подумать и о хлебе насущном,
так как голод уже сильно давал себя знать. С этой целью А. В., не задер¬
живаясь, отправился разыскивать знакомых. Через маленькое оконце
было видно, как быстро надвигались сумерки. Рядом со мной тихо мы¬
чала корова, с другой стороны доносился разговор, и то <был> русский
разговор. Сразу прошло все утомление. Я вскочила на ноги и пошла
туда, откуда слышались голоса. Рядом с нашей была другая дверь, по¬
стучала и вошла. За столом при зажженной лампе сидели две молодые,
красивые женщины и двое муя^ин. «Что вы тут делаете?» — неловко
спросила я. «А вот открыли прачечную и собираемся считать белье», —
ответил кто-то из них. «А не могу ли я у вас найти работу?» — продол¬
жала я уже смелее. «Конечно, если вы умеете что-нибудь делать». За
этот короткий разговор я уже успела рассмотреть их и определить, что
они такие же, как я; хотелось только, чтобы они сами это подтвердили,
и потому вместо ответа я снова задала вопрос: «Простите, а кто вы та¬
кие будете?» — «Я бывший лицеист Шумахер, он бывший правовед Ки¬
реев, а это наши жены», — улыбаясь, удовлетворил мое любопытство
117
Мои воспоминания
красивый господин с открытом симпатичным лицом. «В таком случае
и я могу у вас работать, хотя, как и вы, никогда этим делом не занима¬
лась раньше, но постараюсь быть вам полезной». — «Отлично, прихо¬
дите завтра к 6 часам, а пока вот вам ваша плата вперед», — при этом
протянулась рука с 30 динарами43. Тридцать динар — да это был целый
капитал для нас. Лежа на своей койке, я зажала их в руке, сама не веря
своему счастью, и напряженно стала ждать мужа. «Никого и ничего:
поздно уже; все двери заперты, и я не рискнул стучать», — печально
сказал он, переступив порог. Тут я все ему рассказала и просила сейчас
пойти и купить у хозяйки что-нибудь поесть. Не сразу была исполнена
моя просьба, муж настаивал, чтобы я возвратила деньги, уверяя меня
в том, что я еще слишком слаба для такой тяжелой и непривычной ра¬
боты. Но голод меня заставлял упорствовать, на этот раз я настояла на
своем, и через час, после сытной закуски, мы заснули на душистом
сене под теплым шерстяным ковром.
На другой день рано утром я развела утюг и стала гладить. От ми¬
лых своих хозяев я узнала, что не только многие наши знакомые живут
в Топчидере, но есть и родные, что меня очень ободрило и порадовало;
даже в нашем же дворе, где жили мы и я работала, в главном доме за¬
нимала целую квартиру семья Хомяковых, которую я знала еще по Рос¬
сии. В будние дни мне, конечно, было не до посещений, т. к. к вечеру
я очень утомлялась и мечтала только о своем топчане с душистым се¬
ном, но в воскресенье рассчитывала кое с кем повидаться. У Ал. Вл.
тоже было много дела: он достал примус, все покупал и готовил обед.
Много ходил и искал себе какую-нибудь работу или место. Вскоре он
уехал в Обреновац на съемки и только по субботам возвращался до¬
мой. Настроение у нас обоих было неважное. Я волновалась о сыне, он
о брате, которого случайно я встретила еще в Киеве среди отступаю¬
щих наших добровольцев и помогла эвакуироваться с нами. В Севасто¬
поле А. В. устроил его на хорошее место, на котором он и остался при
нашей первой эвакуации с генералом Врангелем, с просьбой почаще
нам писать. Но ни от него, ни от моего сына долго не было вестей. Толь¬
ко после того, как я послала сыну небольшую сумму денег из своих за¬
работков, получила я длинное письмо, а от бо־фрэра ни слова, что при¬
водило моего мужа в отчаяние. Так прожили мы несколько месяцев.
Поездка в родные края
Однажды от нашего военного агента Ал. Вл. получил официальный
»!•!зов. Это было секретное сообщение о командировке, которую он
получил от генерала Врангеля, ехать на польский фронт44 для уста¬
новления связи с добровольческой армией при борьбе с общим
М.А. Сливинская
118
врагом — большевиками. Поездка .была рискованная, но очень инте¬
ресная. Решили не разлучаться и поехали вместе.
Много неудобства пришлось перенести, пока мы доехали до Буха¬
реста. Город большой, красивый, но слишком вычурный; публика на¬
рядная, но все, вплоть до офицеров, чересчур накрашены; кафе и ре¬
стораны переполнены до отказа, хотя цены на все баснословные. Все
французят со скверным акцентом, и всюду бесконечное количество
жидов. Словом, ничто мне не понравилось. Как только мы отъехали
немного поездом от этой вычурной столицы, то увидели полный кон¬
траст, который трудно себе представить: деревушки бедные, грязные,
с нищим населением, в каких-то лохмотьях вместо одежды, масса всю¬
ду полунагих цыган, все это тоже грязное и неприветливое. И вспоми¬
налась мне наша милая, родная Украина, довольное, приветливое и не¬
принужденное ее население, белые чистые мазанки под соломенными
свежими крышами, веселые толпы дивчат и парней в белых, как снег,
вышитых рубахах, а зимой в таких же кожухах, с яркими платками на
головах, черными глазами, не знающими слез, и ярким румянцем на
здоровых, веселых и довольных лицах. А паробки, в их барашковых
шапках, лихо надетых на одно ухо, с выбивающейся прядью блестящих
густых волос и тонкой перетянутой ярким поясом талией. Повсюду хо¬
хот, пение и веселье. Белые наши мазанки, утопающие в зелени вишне¬
вых садов и всевозможных цветов, среди которых непременно возвы¬
шались стройные мальвы, пестрые георгины; всегда служащие сюже¬
том для наших выдающихся художников-жанристов, как Маковский45,
Пиманенко46 и друг<ие>. И вот там у нас революция, а здесь, при этом
в глаза бьющем контрасте богатства, блеска — нищеты и грязи, с ни¬
щим, угнетенным населением, — полная покорность и смирение. С та¬
кими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями проезжали мы
станцию за станцией, приближаясь все ближе и ближе к родной земле.
Вот и Черновицы, один из наибольших торговых центров и главных го¬
родов Буковины, но что же здесь никого, кроме жидов, не видно?
И даже посреди самой улицы стоит раввин в своем полосатом одеянии
с коробочкой законов на лбу47 и призывает всех на молитву. В каменной
ограде вокруг католической церкви сплошь были жидовские лавочки
с самыми различными товарами* возле которых замечалось большое
оживление. За всем этим я наблюдала, сидя на ступеньках костела
в ожидании мужа, который пошел разыскивать и договаривать извоз¬
чика для дальнейшего нашего путешествия. Извозчик оказался тоже
жид, высоко сидящий на козлах потрепанного экипажа, в который
были запряжены две гнедых клячи. Ехать нам нужно было до Каменец-
Подольска, два раза на пароме переправляться через Прут, потом
Днестр, после чего мы становились на настоящую русскую землю, в то
время занятую там поляками. Эта мысль приводила меня в волнение:
119
Мои воспоминания
русская земля, наш русский воздух. Родина наша, по которой так уже
истосковалась душа! Нам, слава Богу, нигде не чинили никаких препят¬
ствий, хотя и пришлось пройти через две границы. Погода была дивная.
Ехали мы не торопясь, среди засеянных зеленых полей, ровных и, каза¬
лось, бесконечных, в которых перекликались перепелки, а высоко над
нами звонко заливались веселые жаворонки. Все казалось мне милым,
таким близким и родным. К вечеру подъехали мы к Каменец-Подоль¬
ску. Остановились в гостинице, где я осталась, а А. В. пошел по делам.
От словоохотливой горничной я узнала, что, кроме поляков, здесь нахо¬
дятся и петлюровцы с самим Петлюрой во главе. Это мне совсем не
понравилось, тем более что Ал. Вл. что-то долго не возвращался, и я бо¬
ялась, чтобы он не попал в руки какого-нибудь «Аркасу». Еще больше
разволновало меня то, что поляки будто отступают, гонимые больше¬
виками, и покидают Каменец-Подольск. Ал. Вл. наконец возвратился,
но с такими же вестями. Ясно было, что при таких условиях наше при¬
сутствие в Каменце было излишне с деловой стороны и опасно для нас
лично. Оставалось только точно узнать, когда уходят поляки, и найти
перевозочные средства для себя, что оказалось совершенно невозмож¬
ным. Все уже было реквизировано поляками для их бегства, вплоть до
ручных двухколесок и тачек. Что ж, пошли пешком, пробыв в Каменце
две ночи и день. Вышли рано утром вместе с солнышком, с трудом про¬
бираясь по запруженным отъезжающими улицам. Наконец вышли на
шоссейную дорогу, но и там было не лучше: беспрерывные обозы с ве¬
щами, военные части, вереницы автомобилей, пешеходов, все это сме¬
шивалось в общую сплошную массу, в воздухе стоял гул от скрипа телег,
автомобильных гудков, ржанья коней и людских голосов. Все это спе¬
шило вперед. Облака бесконечной пыли, от которой в двух шагах ниче¬
го не было видно и невозможно было дышать. Но никто не останавли¬
вался по своей воле, все двигались вперед, стараясь обогнать друг друга.
Много километров прошли мы в этом аду, когда нас обогнал извозчик,
который вез двух молодых польских офицеров. Вероятно, в этот мо¬
мент у меня был очень жалкий вид, который на себя привлек их внима¬
ние. Они остановились и предложили мне ехать с ними. Я довольно
хорошо говорила по-польски и объяснила, что, к сожалению, не могу
принять их любезное предложение, т. к. я не одна и нам нужно два ме¬
ста; молодые люди и на это пошли, стеснились, и мы все четверо снова
двинулись в путь. Догнав свою часть, милые молодые люди нас покину¬
ли, мы же поехали дальше на том же извозчике, но с большим комфор¬
том. Итак, пропутешествовав громадное расстояние меньше чем за
неделю всевозможными способами и при самых разных настроениях,
мы снова очутились в Белграде в прежней обстановке и оба снова при¬
нялись за свои обычные, временно прерванные занятия.
Так провели мы лето и осень 1920 года.
М. А.Сливинская
120
Вызов генерала Врангеля и поездка в Крым
В октябре 1920 года Александром Вл־чем была получена телеграмма
от генерала Врангеля с вызовом его в Крым для совещания. Нужно
было устроить все дела, а главное, освободиться хотя бы временно от
его службы, что было очень трудно, но между тем необходимо для по¬
лучения выездных документов. Одновременно с этим выхлопатывали
паспорт и для меня, т. к. я решила не отставать от мужа, тем более что
от Алика долго не имела известий и очень беспокоилась. Все эти хло¬
поты отняли много времени, и только в конце ноября мы смогли вы¬
браться из Белграда, ехали мы через Болгарию и Турцию. Проездом
остановились в Софии у моего брата А. А. Там должны были задер¬
жаться для получения французских виз, а затем снова задержались
в Константинополе в ожидании парохода. Здесь к большому нашему
огорчению мы стали живыми свидетелями всего того безобразия, ко¬
торым занимался добровольческий тыл. Узнав, что мы едем в Крым,
эти преступные спекулянты стали нам делать недвусмысленные пред¬
ложения войти с ними в сделку и быть посредниками между ними
и добровольческими возглавителями. Это вызвало в нас не только от¬
вращение и возмущение, но и поколебало веру в успех всего добро¬
вольческого дела, тем более что среди этих спекулянтов были лица,
принадлежащие к высшим кругам добровольческой иерархии. В Се¬
вастополе нам отвели комнату, в которой мы долго не задержались.
А. В. пошел по своим делам, а я на розыски сына. В кредитной канце¬
лярии у Б. К. Сувчинского48 я узнала от него же, что накануне из полка
приехал Алик, который остановился у него, таким образом я сразу до¬
стигла цели, к которой стремилась. От сына я узнала, что он команди¬
рован для освидетельствования, так как пули, которые сидели в нем
после ранения, стали его беспокоить, нужно было их извлечь. Все нуж¬
ные формальности проделал он в тот же день, а через два или три дня
был отправлен для операции в другой город, где имелось свободное
место в больнице, тогда как в Севастополе все было переполнено. Ве¬
чер провели все вместе, даже с братом Ал. Вл., который никуда не уез¬
жал и все время благополучнейшим образом проживал в Севастополе
и служил на каком-то складе. На другой день очень грустно мне было
снова расставаться с сыном, тем более что на успех наших белых войск
надежд было все меньше и меньше, большевики были лучше снабже¬
ны, у нас снарядов не хватало, и приходилось отступать с большими
потерями в ожидании обещанной помощи со стороны наших союзни¬
ков. Но эта обещанная помощь так и не пришла. На Перекопе больше¬
вики прорвались49, уложив громадное количество цвета нашей моло¬
дежи. Наше поражение было очевидно, и нужно было очищать Крым
с возможно меньшими потерями. В этом отношении генерал Врангель
121
Мои воспоминания
проявил необыкновенную предусмотрительность, энергию и талант50.
Личность генерала Врангеля нужно рассматривать не только с точки
зрения талантливого военачальника, но и как высокогуманного чело¬
века51, так как ему обязаны жизнью сотни тысяч русских людей. Мы
с мужем и его братом погрузились на огромный корабль; все каюты
были уже заняты, и нам пришлось устроиться на самой верхней палу¬
бе под открытым небом. Было холодно, голодно, а мне, кроме того,
бесконечно тоскливо и больно еще из-за беспокойства о сыне, кото¬
рый, быть может, лежал где-нибудь в госпитале после операции. Мно¬
гие меня успокаивали тем, что мне нельзя было никак оставаться,
а что, несомненно, будет вывезен и мой сын. Оказалось, что он, слава
Богу, так и не попал в госпиталь, куда был послан для операции, и, воз¬
вратившись в Севастополь, еще успел погрузиться на наш корабль.
Сравнительно быстро мы достигли Константинополя, но беско¬
нечно долгим мне показалось наше стояние на якоре без разрешения
сходить на берег, тем более что здесь снова пришлось нам разъеди¬
няться с сыном, так как на нашем корабле оставили только военных,
а нас, штатских, погрузили на другой, меньший корабль.
Мы пришли на Константинопольский рейд одними из первых, но
вслед за нами стали подходить в большом количестве другие корабли;
казалось, что для всех их не хватит места в водах Стамбула.
К нам часто стали наведываться представители Американского
Красного Креста, французы. Распространились слухи, что нас отпра¬
вят в Африку, что женщин отделят от мужчин, словом, рассказывали
всевозможные ужасы, грозившие мне навеки разлучиться с сыном,
и это меня приводило в отчаяние. Тогда я решила действовать энер¬
гично и написала ряд писем: председателю нашего Красного Креста
Г. Н. Глинке52, генералу Врангелю и другим влиятельным лицам
с просьбой снять нас с корабля и разыскать моего сына. Вскоре после
того я получила от сына записку с одного из военных кораблей, а за
нами был прислан катер. Сойдя на сушу, я сразу лучше себя стала чув¬
ствовать и проявила максимум энергии.
Несмотря на то что военных держали под строжайшим контролем
и с наступлением темноты они должны были куда-то отправиться,
мне удалось получить от французского военного командования раз¬
решение снять сына с корабля, и мы, не теряя ни одной минуты, с му¬
жем под страшным ливнем подплыли на моторной лодке к громадно¬
му кораблю. Мигом поднялась я на него по спущенной мне лестнице,
предъявила документы французскому офицеру, который распорядил¬
ся отпустить Алекс. Мейер, «по недоразумению попавшего на воен¬
ный корабль». К моему ужасу, тут резко запротестовал русский комен¬
дант, убеждая француза на скверном французском языке, что тут не¬
доразумения никакого не было, и Мейера отпустить нельзя. Пока шли
М.А. Сливинская
122
эти объяснения, Алик по канату с корабля спустился в нашу лодку, не
проходя мимо тех, которые могли его задержать. Меня с лодки стали
звать, и я, ни с кем не простившись, присоединялась к своим, и мы
спешно уплыли. Я с радостным чувством, что наконец все мы вместе,
да еще получив столь долгожданную свободу. Теперь оставалось вых¬
лопотать нужные документы и визы для переезда в Белград наших
новых сопутников, т. к. кроме Алика, брата Ал. Вл. и шофера, присое¬
динились к нам и мой племянник, Юрий Мейер, который довольно
продолжительное время находился уже в Константинополе и не мог
добиться разрешения выехать. У нас документы были в порядке, т. к.
мы имели обратные визы в Сербию. Тут начались бесконечные скачки
с препятствиями из одного учреждения в другое. Бегали мы все вме¬
сте по целым дням и на что только не насмотрелись, стоя часами
в очередях. Я, например, видела собственными глазами, как один вер¬
ховой чернокожий ударил старую даму плеткой так, что та упала,
и только за то, что она сошла со своего места; об этом возмутительном
случае мы с мужем сейчас же заявили французским властям лично и в
письменной форме, но думаю, что все это ни к чему не привело. Боль¬
шое облегчение почувствовала я, когда вся наша компания погрузи¬
лась в вагон и поезд двинулся, оставляя за собой этот шумный интер¬
национальный город с его разноцветными жителями. В Софии мы
снова задержались непродолжительное время для выполнения каких-
то формальностей, а оттуда — прямо в Белград.
В Белграде для себя мы наняли небольшую комнату недалеко от
центра. Иван Владимирович и Алик устроились в Топчидере в одной
из уже опустевших вилл. Ал. Вл. сразу же занялся приисканием себе
места и устройством Алика в университет на технический факультет
для продолжения образования, которое в силу обстоятельств было
прервано.
В приискании службы приняли живое участие бывшие профессора
А. В-ча, Красенский и Житкевич53, которые уже были по заслугам оцене¬
ны местными влиятельными кругами и занимали видное положение.
Вскоре мой муж тоже получил место, но только в провинцию. С бу¬
магой о его назначении в кармане мы проходили мимо кафе «Москва»
и неожиданно встретили старого знакомого серба Мирко Комимови-
ча, которого я знала еще по Киеву, во время Великой войны. Мы очень
обрадовались друг другу, и, чтобы удобнее было поговорить, он нас
пригласил в кафе, где его ждал наш общий знакомый черногорец д-р
Клисич, который тоже во время войны был в Киеве и заведовал одним
из госпиталей. Меня он знал как сестру Мариинской общины Красного
Креста и председательницу 5-го земского госпиталя. Мы долго разго¬
варивали обо всем пережитом, затем сказали о назначении моего
мужа и стали расспрашивать о месте, куда нам нужно будет ехать.
123
Мои воспоминания
В результате оказалось, что это страшная дыра, и мои друзья стали
меня уговаривать туда с мужем не ехать, а принять предложение быть
у д-ра Клисича сестрой-хозяйкой в его больнице, которую он только
что открыл недалеко от Белграда в хорошем культурном городе Вршце,
с окладом три тысячи динар в месяц на всем готовом. Предложение
было заманчивое, но мы снова решили не расставаться и через не¬
сколько дней поехали вместе в Триеполье, на место служения мужа.
Переезд наш из Белграда в Триеполье
Во мне происходила сильная борьба. Решение ехать с мужем и снова
расставаться с сыном меня мучило. Избалованный в детстве жизнью,
особенно благодаря своим частым серьезным болезням, мой единст¬
венный 19-летний сын с надорванным трехлетней борьбой с петлю¬
ровцами и большевиками здоровьем, двумя ранениями, болезнями
и всевозможными лишениями, конечно, не мог справиться с трудно¬
стями самостоятельной жизни в чужой среде и обстановке, особенно
при более чем скромных средствах, и, живя с ним, я могла избавить его
от повседневных забот, предоставить уют и дать возможность только
учиться, но чувство жены пересилило долг матери; я ясно отдавала
себе отчет в том и очень мучилась. Но «снявши голову, по волосам не
плачут», — расчеты с Белградом были все закончены. От двух мест
я отказалась, квартира ликвидирована, вещи уложены, и я сидела в ва¬
гоне, точно с тяжелым камнем на сердце. Успокаивало меня немного
то, что Алик остался жить с братом моего мужа, практичным челове¬
ком, который всегда мог дать ему правильный совет и оказать содей¬
ствие. Этим я утешала себя и немного ободрилась, что становилось
необходимым ввиду тяжести нашего путешествия, которые превзош¬
ли все предупреждения и наши ожидания.
До конечной нашей станции мы имели три пересадки, причем ча¬
сами приходилось сидеть на скверных станциях в ожидании поездов;
только на вторые сутки добрались мы до станции Увац. Там снова при¬
шлось долго ждать, пока нам нашли телегу. Взгромоздились на нее,
как на эшафот, и поехали. По дороге к нам все подсаживались пасса¬
жиры, и вскоре их набралось так много, что сидели они чуть ли не на
коленях у нас. Все они похожи были на каких-то разбойников с голова¬
ми, замотанными тряпками, так что лишь виднелись их глаза и носы;
от всех очень скверно пахло. Останавливались около каждой разва¬
люшки, куда они ходили согреваться и пить «ракию»; правда, было
очень холодно. Мосты и мостики все были разрушены еще во время
войны, и их приходилось объезжать, причем в таких случаях все долж¬
ны были слезать и идти пешком. Таким образом, к ночи мы сделали
М. А. Сливинская
124
половину пути, и пришлось заночевать в постройке типа самой сквер¬
ной нашей корчмы. Правда, было натоплено, но когда набилось туда
полным-полно народу, то дышать не было возможности. Спать уле¬
глись все вповалку с трубками в зубах, не раздеваясь, но сняв обувь,
что еще больше испортило и без того скверный воздух. Утром рано
продолжали путь. Дорога была уже более ровная, и ехали мы с мень¬
шим числом остановок, так что еще до сумерек добрались до Триепо-
лья. Остановились мы в «гостинице». Внизу большая комната со сто¬
лом, скамейками и несколькими стульями. За одним столом сидела
компания человек в шесть турок за выпивкой; нас просили сейчас же
присоединиться к ним и стали угощать ракией, вином и кофе. Муж из¬
винился и поспешил пойти на место своего служения представиться
начальству и получить денежный аванс, т. к. за дорогу так израсходо¬
вались, что от слабых наших сбережений ничего не осталось. Я же под¬
нялась по узкой ужасной лестнице в свой номер. Это была четырех¬
угольная крохотная комнатка с двумя дверями, двумя окнами с разби¬
тыми стеклами; у одного из них стояла кровать, у другого стол, в ногах
кровати дымящая печь и стул на трех ножках, но я все же предпочла
остаться в ней, чем сидеть внизу.
Вскоре пришел служитель, присланный мне мужем за мной и на¬
шими вещами, и обрадовал меня тем, что для нас уже была нанята
квартира в отдельном доме и там нас ожидают. На самом деле оказа¬
лось, что это была кривая, косая постройка с маленьким крылечком,
крохотной кухней, которая вела в довольно большую светлую комнату
в два окна, под стенами стояли скамейки, покрытые красными ковра¬
ми, перед ними большой стол; вот и вся мебель. «А где же мы будем
спать?» — задала я вопрос любезной хозяйке. «Здесь», — ответила она,
указывая на одну из более широких скамеек, где действительно лежа¬
ло что-то вроде матраца. В комнате было холодно, но затопили печь,
зажгли лампу, спустили занавески, стало тепло и даже уютно. Под ок¬
ном послышалось приятное мычание коровы, вскоре хозяйка прине¬
сла парное молоко; на столе, покрытом пестрой скатертью, появился
большой еще теплый хлеб, я согрелась, разложила вещи, и когда при¬
шел муж, то застал меня веселой и довольной тем, что наконец мы
устроились. Так мы прожили несколько месяцев. Муж ходил на службу,
я занималась своим маленьким хозяйством и с интересом присматри¬
валась к местному быту, местным нравам.
Сам по себе город был ужасный, но природа, его окружающая, чу¬
десная. Бурная горная река Лим с водой зеленого цвета и белыми гре¬
бешками на вечно бегущих по ней волнах разделяла город на две ча¬
сти. Почти все постройки были окружены очень высокими дощатыми
заборами с вечно запертыми калитками. Это были мусульманские жи¬
лища, где жили, скрываемые от посторонних взоров, женщины. Они
125
Мои воспоминания
обыкновенно выходили группами, по нескольку сразу, с покрытыми
чадрами лицами. Они шли всегда молча берегом Лима или второсте¬
пенными улицами, избегая встречи с прохожими. Дома они ничего не
делали, т. к. мужчины обыкновенно питались в ресторанах, сами же
они ели сыр, масло, хлеб, принесенный им мужьями или детьми, и то
преимущественно мальчиками, а не девочками; пили молоко, которое
выдаивалось тоже мужчинами. Целые дни они проводили в гостях
другу друга, где непрерывно пили черный кофе, курили и много зани¬
малась рукоделием. Многие богатые мусульмане имели по несколько
жен, но жили они почти всегда с одной, которую остальные во всем
должны были слушать и почитать. Не отпускались жены, вышедшие,
так сказать, в тираж, по следующим причинам: первая — если от нее
были дети; а затем из чисто материальных соображений, т. к. содержа¬
ние жен стоило значительно меньше, чем то обеспечение, которое
должно было выплачиваться им при уходе их бывшими мужьями.
Культурных мусульман за все пять лет нашей жизни в Триеполье я не
встречала. Они все были полуживотные с дикими понятиями обо всем,
вроде того, что после «акшама» (вечерняя молитва, которую поет их
ходжа на мечети) в воду забираются черти, и потому пить до утра ни¬
чего нельзя было. Плакать по умершим, даже самым близким, запре¬
щалось, т. к. это нарушало их покой, и потому матери никогда не допу¬
скались к трупам своих детей. Все женщины красили волосы, ладони
и ногти и себе самим, и даже самым маленьким своим девочкам, не
умеющим еще ходить. Были между ними очень красивые, но почти все
имели изможденный болезненный вид и быстро старились. К меди¬
цинской помощи они никогда не прибегали и лечились сами или друг
друга, причем самыми невероятными средствами и способами. Да
и трудно было им иначе поступать, т. к. аптеки мы вначале совсем не
имели, а окружный врач д-р Бан и его жена, занимающая ответствен¬
ное место врача больницы, оба были ненормальные и травили паци¬
ентов своими лекарствами. Впоследствии они оба закончили свою
жизнь в доме умалишенных. Такая беспомощность местного населе¬
ния вызывала во мне жалость, особенно когда это касалось маленьких
детей, и я стала пользоваться своими скромными медицинскими зна¬
ниями, чтобы помогать ему. Вскоре в этом отношении представилась
полная необходимость. В Санжаке, включая Триеполье, после Великой
войны были проведены земельные реформы. Обиженное население
с этим не могло примириться и мстило правительству тем, что убивало
всех чиновников-сербов, присылаемых из Белграда. В наказание за это
время от времени присылались карательные экспедиции. Виновники
грабежей и убийств собирали своих соучастников и со своим вооруже¬
нием при угрожающей опасности уходили в горы и леса. Начиналась
настоящая война с убитыми и ранеными при полном отсутствии
М.А.Сливинская
126
медицинской помощи. Об этом я сейчас же написала в Белград в наш
отдел Красного Креста с просьбой прислать мне перевязочный мате¬
риал и немного медикаментов; и мое прошение попало в руки про¬
фессора Краинского, который занимал в то время тоже какое-то ответ¬
ственное положение. Со свойственной ему отзывчивостью он и на этот
раз отнесся к моей просьбе, и я получила ящик с медикаментами,
а также большое количество перевязочного материала в полное мое
распоряжение.
Случилось так, что вскоре после получения мною этой медицин¬
ской посылки налетел на Триеполье карательный отряд Кости Печан-
ца. Это были настоящие разбойники, поддерживающие правительство
и потому им не преследуемые. Бой начался в самом городе. В это вре¬
мя муж уже занимал положение шефа строительной секции и поехал
в свой округ осматривать произведенные работы. Жили мы тогда
в двухэтажном доме, где на верхнем имели свою квартиру и кабинет
мужа, а весь низ был занят канцеляриями. Из своих окон наблюдала я,
как эти разбойники носились по улицам верхом на своих конях с длин¬
ными палками с насаженными на них черепами и отрубленными че¬
ловеческими головами, стреляя непрерывно куда попало. Трещали
пулеметы, слышны были крики, стоны, лошадиный топот. Затем все
затихло. Взяв с собой служителя Симу и свою медицинскую сумку,
пошли мы оказывать помощь пострадавшим. Работы оказалось много.
Постепенно на улицу вышло перепуганное до полусмерти население.
Встретила я окружного нашего начальника Лукича, которого попроси¬
ла узнать, где именно находится мой муж, все ли у него благополучно,
сообщить, как у нас, и просить не торопиться обратно домой, т. к. слу¬
чайно можно было встретиться с разбойниками и, хотя русских вооб¬
ще никого они не трогали, но можно было попасть под шальную пулю.
Лукич исполнил охотно мою просьбу и сейчас же дал мне об этом
знать. С того дня моя популярность еще увеличилась, и я стала необхо¬
димым, известным всему городу человеком, даже в больнице, от кото¬
рой сам доктор Бан, уезжая в отпуск, передал мне ключи. Кроме до¬
машнего хозяйства, лечения моих больных, целой усадьбы с большим,
сравнительно, садом при нашем доме, где я завела огород, цветники,
а во дворе держала домашнюю* птицу и даже поросят, прибавилось
еще наблюдение над больницей, так что дела было выше головы. Муж
тоже был очень занят службой и часто ездил по своим служебным де¬
лам. Для оценки его работы достаточно сказать, что за 5 лет его служ¬
бы под его руководством были построены около трехсот мостов, при¬
чем один через Лим в 125 метров длины, много различных построек
и путей сообщения, сокращающих намного расстояния между Трие-
польем и ближайшим торговым городом Прибоем, а также станцией
Увац. Это сразу очень удешевило жизнь, т. к. до этого все привозные
127
Мои воспоминания
продукты, как, напр<имер>, сахар, рис и пр<очее>, по своим ценам
были положительно не доступны для большей части населения. Все
вышеописанное вызвало к нам всеобщую любовь и уважение местных
жителей, так что когда однажды Ал. Вл. получил служебный перевод
в другой округ, то в Белградское министерство была отправлена депу¬
тация с семьюстами подписей с ходатайством о том, чтобы шефа Сли-
винского оставили в Триеполье как высоко полезного по своей дея¬
тельности инженера, имеющего такую же полезную для населения
«шефицу». Муж был действительно оставлен на месте до тех пор, пока
сам захотел переехать в Дубровник, куда предложили перевести его на
открывающуюся там ваканцию. Благодаря своему положению А. В.
удалось за эти 5 лет службы в Триеполье устроить очень много русских,
но, к сожалению, не все оказались за это ему благодарны, и некоторые,
как узнали мы позже, за его спиной вели интриги против него, исклю¬
чительно съедаемые завистью к тому видному положению, которое он
там занимал.
Проездом в Дубровник нам пришлось задержаться в Белграде, где
я подверглась у профессора Редлиха незначительной, но довольно му¬
чительной операции, и еще слабая продолжала путь в Дубровник. На
вокзале нас встретил Алик, и мы все трое поднялись из Гружа в автомо¬
биле на Бониновье, где нашим глазам открылось бесконечное, как зер¬
кало, неподвижно стоящее пространство ярко-синей воды. Кое-где бе¬
лели парусные лодочки да пробегал небольшой пароходик, оставляя за
собой длинный след, который долгое время, как дорожка, оставался на
ровной, прозрачной неподвижной поверхности. Пахло морем, кипари¬
сами, и весь воздух был пропитан какими-то чудными ароматами. Го¬
лова кружилась, и сладкая истома разливалась по всему телу. Меня от¬
везли в гостиницу, а Ал. Вл. и Алик отправились срочно искать более
постоянное для меня местожительство, т. к. на следующий день они
уже должны были продолжить путь в Черногорию, где муж взял подряд
на постройку дороги и мостов. Через час оба возвратились с предложе¬
нием поехать осмотреть отдельную виллу на Лападе, ближайшем от
Дубровника полуострове, покрытом лесом, с прекрасным пляжем и не¬
сколькими усадьбами, принадлежащими богатым местным жителям,
которые обыкновенно жили в городе или за границей и только на ку¬
пальный сезон переселялись к себе на Лападе. Вилла, о которой шла
речь, принадлежала вдове художнице, которая занимала новый дом,
а старый сдавала в аренду. Правда, он был до крайности запущен, но
мне там все понравилось, и я сразу решила в нем остаться. В среднем
этаже была одна комната более или менее чистая с балконом, обвитым
цветущими розами; двери и окна были в порядке, так что можно было
запираться. Поставили кровати, внесли вещи, на одном ящике зарабо¬
тал примус, другой был превращен в стол, зажгли лампу и сели пить
М.А.Сливинская
128
чай. Тревожил немного доносившийся с балкона плеск волн, к шуму
которых я долго не могла привыкнуть. В таких условиях долеживала
я положенное доктором время. Хозяйка оказалась милой, культурной
женщиной, принадлежавшей к высшему местному кругу. Мы с ней
сразу сошлись, и она во всем, чем только могла, шла мне навстречу. От
нее узнал о том, что я здесь поселилась, и В. И. Звягинцев, брат которо¬
го был женат на Фофочке Игнатьевой, дочери нашего бывшего Киев¬
ского генерал-губернатора и моей подруги детства. Он с женой сразу
же пришел меня навестить. Жили они в одной из ближайших вилл всей
семьей, состоявшей из их двух сыновей, один из которых был болен
туберкулезом кости в ноге и уже несколько месяцев лежал с гипсовой
повязкой, и бабушкой по матери Вонлярлярской, которая окружила
меня лаской и вниманием. Благодаря этой семье я меньше чувствовала
свое одиночество, быстрее вошла в курс местной жизни и, еще лежа
в постели, решила использовать занимаемый мною дом для сдачи
комнат приезжавшим сюда в большом количестве для купания ино¬
странцам. На Лападе в то время были лишь две или три гостиницы, ко¬
торые не удовлетворяли всем требованиям. До купального сезона
оставалось несколько месяцев, которые нужно было использовать для
ремонта дома и приобретения самой необходимой мебели. С помо¬
щью приехавшего меня навестить мужа был нанят служащий, бывший
половым в русском пансионе в Груже, который кстати ликвидировался,
здоровый полуинтеллигентный парень Виктор; там же были куплены
кое-какие необходимые вещи, многое дала хозяйка. Работали не по¬
кладая рук, и к концу первого месяца все сияло и блестело от чистоты,
всюду были развешаны занавески, ковры, которые я в большом коли¬
честве привезла из Триеполья; перед домом были уничтожены полу¬
разрушенные курятники и вместо них устроены цветники с яркими
гераниями, крученными паничами; все росло и цвело, точно по веле¬
нию какой-то волшебной палочки, в этом благодатном крае; зацвели
несполи, апельсиновые и мандариновые деревья, розовый миндаль,
и все это на фоне ярко-синего моря и голубого, почти всегда ясного
неба. В работе дни незаметно проходили за днями. Муж приезжал ред¬
ко; сын, который посылался на автомобиле за покупками, связанными
с работами в Черногории, чаще; днем он делал дела, а по вечерам тан¬
цевал в Дубровнике, где жизнь тоже кипела, но только иначе, чем у нас
на Лопаде, в частности на вилле «Флоре», как я назвала свой цветущий
утолок. В один из первых своих приездов Алик привез мне из города
супружество Нанделыитетов; это были родители его друга и товарища
по гимназии Андрика, которых мы в свое время пригрели и устроили
на работу в бытность нашу в Триеполье, откуда он на собранные деньги
и уехал продолжать свое ученье в Бельгию. Нандельштеты оказались
милыми людьми, он служил секретарем у французского консула, а она,
129
Мои воспоминания
суетливая, не блестящего ума женщина, но услужливая и доброжела¬
тельная, упивалась своим положением жены мужа, занимавшего столь
видный пост, и занята была главным образом посещением знакомых
и сплетнями. О ее несвязных разговорах имелся ряд анекдотов, кото¬
рые кстати пришлись бы для каждого юмористического журнала. На¬
пример: встретив меня однажды в городе очень бледной, она участли¬
во спросила, что со мною; я ответила, что ничего особенного, просто
обычное женское нездоровье. «Как, и вы на ногах? разве вы не знаете,
что нужно в это время лежать, чтобы сохранить надолго молодость?» —
«Это старые предрассудки, — ответила я. — Во-первых, теперь это неис¬
полнимо, а во-вторых, я не знаю примера, кому такой режим сохранил
до старости лет молодость». — «Как не знаете? — возмущенно сказала
она. Вот, например, Конте Годе». Это был наш общий знакомый ду-
бровчанин, бывший крез, старик лет за 70, который сохранил действи¬
тельно живость ума и подвижность. Благодаря своему воспитанию
и всегда хорошему расположению духа он был душой общества и не¬
пременным его членом, и впоследствии сам он очень комично расска¬
зывал про себя этот анекдотичный факт.
Бывали также у нас Андрей Ив. Романенко с женой. Это был млад¬
ший сын генерала И. А. Романенко, женатого на М. А. Дрентельн54. Эта
семья была связана тесной давнишней дружбой с семьей Вишневских,
и я счастлива была снова встретиться с одним из ее членов. Ан. Ив.
состоял секретарем английского консула. Благодаря знакомству с дву¬
мя секретарями я познакомилась с консулами и их семьями. Особенно
сблизилась с женой французского консула мадам Делаланд, у которой
было двое очаровательных детей, Андрэ и Бобетт.
Сын мой имел своих знакомых, свою компанию, с которой прово¬
дил, когда приезжал, все свободное время, которую Звегинцев не одо¬
брял. Это были владельцы соседнего большого пансиона Поповы;
она — рожденная графиня Коновницына — была лет на 15 моложе сво¬
его мужа, довольно хороша собой, но веселящаяся и с очень дурной
репутацией женщина. Он — старый революционер, высланный в свое
время из России и с очень темным прошлым55. Я всячески избегала
знакомства с ними, но они первые подошли к нам в ресторане, когда
мы с мужем и сыном там обедали, и стали усиленно звать к себе. Я от¬
бояривалась как могла, ссылалась на недавно перенесенную операцию
и их высокую лестницу, но они сами в тот же день явились к нам с ви¬
зитом, очаровали меня своей любезностью и окружили исключитель¬
ным вниманием, так что я даже заподозрила Звегинцева в личной не¬
приязни из-за каких-нибудь личных счетов с ними. Словом, это зна¬
комство состоялось, и больше, чем прежде, Алик проводил с ними свое
свободное время, когда приезжал по делам в Дубровник. Однажды
Наташа Попова привела ко мне свою приехавшую к ней в гости из
М. А. Сливинская
130
Загреба сестру. Это была очаровательная девушка, очень хорошенькая,
с прекрасным голосом; меня она совсем очаровала, но одновременно
с этим и напугала. Я сейчас же написала мужу, прося его не посылать
в Дубровник Алика, которому угрожала опасность серьезного увлече¬
ния вплоть до женитьбы, что могло послужить помехой его занятиям
в университете. К сожалению, это мое письмо разминулось с самим
Аликом, и в тот же вечер он уже танцевал с обеими сестрами и сразу же
влюбился в младшую сестру своей приятельницы. Все мои предосте¬
режения были ни к чему. Покупки в Груже затянулись, и молодые люди
проводили все время вместе. Алик уже откровенно говорил мне о сво¬
их чувствах к Тане и намерениях на ней жениться. Попов бегал меня
уговаривать дать на это согласие, запугивал тем, что сын в Черногории
сделает мезальянс, а муж все не ехал, и я не знала, на что мне решить¬
ся, и определенно ничего не говорила. Словом, все это окончилось
свадьбой и полным нарушением нашего личного спокойствия и сча¬
стия, а для Алика начался, я думаю, самый острый и тяжелый период
его жизни. Жена и бель-сёр ревновали его друг к другу и то по очереди,
то вместе скандалили у нас в доме. Попов сразу стал вымогать деньги
для посылки в Загреб матери и братьям Тани, которых якобы он содер¬
жал, и находил обязательным, чтобы Алик в этом ему помогал. Шуру
все это раздражало, и он еще реже стал приезжать домой, в конце кон¬
цов прислал мне письменный ультиматум, в котором требовал, чтобы
молодые переехали, куда хотят, от нас. Мне было все это крайне тяже¬
ло, тем более что неожиданные неприятности стали на меня сыпаться
со всех сторон, как из рога изобилия, и окончательно расстроили мне
нервы. То я будто собаку свою закопала на общинском пути, и за это
наложили на меня штраф в тысячу динар, в то время как мой Боб вы¬
здоровел после того, как попал под автомобиль, и в то время прекра¬
сно уже себя чувствовал; то гараж построен был не на разрешенном
месте, когда все формальности при этом были соблюдены. Был донос
и на то, будто я не прописывала своих жильцов, удерживая с них в свою
пользу курортный сбор, а также, что А. Мейер не мой сын, а записала
я его таковым, чтобы пользоваться его услугами как шофера, не внося
за это денег по страховке, и чего только еще не было! Постоянно вызы¬
вали меня в полицию, общину, и много требовалось выдержки и тер¬
пения в ведении всех этих дел, чтобы доказывать каждый раз свою
правоту. Однажды, когда у меня собрались друзья поиграть в бридж,
с вокзала неожиданно приехала моя приятельница Ольга Камненович.
Она в Белграде узнала от своего брата В. Мариновича, который зани¬
мал видное место в министерстве внутренних дел, что на нас лежит
там донос, будто мы итальянские шпионы. В то время из-за подобных
же подозрений из Белграда был выслан секретарь нашего посольства
Пелехин и еще несколько человек, так что и нам угрожала такая же
131
Мои воспоминания
участь. «Что у вас тут делается?»— спросила Ольга, протягивая мне ко¬
пию доноса. «С какими итальянцами вы здесь встречаетесь?» — «Да
они и сейчас у меня на террасе играют в бридж, — ответила я, — это
консул Кунзо с женой, там же и французский и английский консула
с женами, их секретари и несколько соседей». Ольга сама любила об¬
щество и игру в бридж. Она быстро привела себя в порядок после до¬
роги и присоединилась к играющей компании. Но положение наше
было серьезное, донос этот благодаря знакомству удалось задержать,
но делу уже был дан ход. Как оказалось потом, за нами следили, и мы
были под надзором полиции. По телеграфу вызвала я мужа. Узнав,
в чем дело, он с первым поездом отправился в Белград. Там он своими
глазами видел этот подлый донос и еще более подлую подпись на нем
Владимира Попова. Позже мы узнали, что и в Дубровнике все эти па¬
сквили и доносы были инсинуированы им же. Человек совсем других
взглядов, до крайности скупой и подлый, он не мог выносить столь
близкое соседство с нами. Наши усадьбы вплотную примыкали друг
к другу. Попытка подчинить себе мой пансион ему не удалась, т. к.
я решительно от этого отказалась, несмотря даже на угрозы с его сто¬
роны; с Аликом у него испортились отношения из-за политических
расхождений, часто вызывавших резкие споры и столкновения. Мне
тоже пришлось однажды просто выгнать его из дому за то, что он при¬
нес безобразную революционную книгу и еще посмел в моем присут¬
ствии утверждать, что все гнусности, написанные в ней про нашу Ца-
рицу-Мученицу, истинная правда, а «Николашку» он бы собственны¬
ми руками задавил. Я и теперь без негодования не могу вспомнить
этот возмутительный случай. Конечно, такой человек был способен на
всякие гадости и умел их делать исподтишка, незаметно, целуя в то же
время ручки и поднося цветы. Верной и достойной помощницей во
всем этом была ему жена, а может быть, и белль-сёр. Но в этом случае
как нельзя лучше оправдалась пословица: «Кто другому яму роет, сам
в нее попадет». Так случилось и с ним. Наши все неприятности благо¬
получно ликвидировались, расследование их заставило нас столкнуть¬
ся с высокими официальными лицами, с которыми установились у нас
приятельские отношения; таким образом, мы приобрели лишних дру¬
зей, почет и уважение, а Поповы должны были спешно выехать за пре¬
делы Югославии, не успев даже ликвидировать свои дела. В то время,
когда сам Попов травил всячески меня, его жена делала все возмож¬
ное, чтобы рассорить молодую чету Мейер, отвлекала сестру от дома,
вечно увлекая ее в какие-то бесконечные поездки с иностранцами, за¬
частую с ночевками вне дома; молодому мужу это, конечно, не нрави¬
лось, ссоры учащалась, и жизнь в доме стала невыносимой, что и выз¬
вало требование со стороны Ал. Вл., чтобы молодые жили отдельно от
нас. Но и там жизнь у них не налаживалась до тех пор, пока они не
М.А. Сливинская
132
переехали в Загреб. Мы тоже с Лапада переселились на путь св. Якова
в более комфортабельную виллу с большим, но снова очень запущен¬
ным садом. Опять пришлось мне все налаживать и устраивать, но уже
без всяких незаслуженных и неожиданных неприятностей. Ал. Вл.
больше жил дома, так как очень стал болеть ишиасом. Лечили его все
доктора Дубровника, но безуспешно. Посоветовали мне еще обра¬
титься к молодому русскому доктору в Требинье. В то время мы и шо¬
фера не держали, и Ал. Вл. управлял автомобилем сам. Пришлось мне
для этой поездки нанять шофера, т. к. Ал. Вл. уже не мог встать с посте¬
ли. И вот от нашего дома до Требинья в 1/2-часовом расстоянии езды
шофер генерал Новиков умудрился четыре раза вывернуть меня из
автомобиля, причем в 4-й раз чудом и сам остался в живых, а я отде¬
лалась ушибом головы и выбитыми зубами. С помощью проезжающих
наш автомобиль был извлечен с узкой площадки над бездной, на ко¬
торую скатился, поставлен на колеса, и мы снова продолжили путь;
уже без новых приключений до самого дома, где жил доктор. Там мне
оказали медицинскую помощь, а к вечеру тот же доктор уже оказывал
ее Ал. Вл-чу.
Е. И. ЛАКИЕР
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА 1920־1917 ־
Одесса
Вторник, 7-го марта 1917 года. В России произошли за эти дни вели¬
кие, мировые события. Одно за другим последовало с молниеносной,
головокружительной быстротой, так что до сих пор не верится в эти
сказочные гигантские перевороты, совершившиеся словно по манове¬
нию волшебства. В России — революция, эта страшная кровавая вещь.
Царь отрекся от престола, его брат Михаил также1. Теперь управляет
Временное правительство2, Исполнительный Комитет, составленный
из членов Государственной Думы. Министрами назначены: председа¬
тель Совета Министров и министр внутренних дел — князь Львов3,
иностранных дел — Милюков4, военный и морской — Гучков5, путей
сообщения — Некрасов6, торговли и промышленности — Коновалов7,
народного просвещения — Мануйлов8, финансов — Терещенко9, земле¬
делия — Шингарев10, юстиции — Керенский11, обер-прокурор Святого
Синода — Львов.
Войско, народ, все соединились против старого режима и дружно
свергли его при содействии умнейших людей России. В Петрограде по¬
гибло много жертв12 — конечно, без этого обойтись не могло. Полиция
Е. И.Лакиер
134
сыграла очень плохую роль, т. к. засела на крышах и палила в народ.
Жаль, что мы не были в это время в Петрограде, — ведь как интересны
все эти великие события. Я не буду подробно описывать всего, т. к., во-
первых, времени нет, а во-вторых, бабушка13 ведет особый дневник
революции, куда и записывает все интересное.
Сегодня чудная погода и всеобщая манифестация, но я не могла
пойти. Бабушка была на окончании ее и говорит, что это незабывае¬
мое зрелище: всюду красные флаги, на штыках солдат и у всех красные
банты и ленты, оркестры все время играли «Марсельезу»14. Какая-то
баба подошла к бабушке и спросила ее:
— Вы христианка?
־־ Да, — ответила бабушка.
— А вот что, — спрашивает та, — лучше ли нам без царя-то будет?
— Конечно лучше, всем будет свободно и хорошо житься, — сказала
бабушка.
— Ну, уж пока жидов всех не перебьют, так лучше никому не бу¬
дет, — упрямо продолжала торговка, — потому что во всех бедах народ¬
ных одни жиды виноваты!
— А вот если вы будете такие вещи говорить, так вам плохо при¬
дется, — предостерегающе сказала бабушка, — потому что теперь ев¬
реи получили все права и ничем не отличаются от русских.
Торговка опасливо на нее посмотрела и скрылась в толпе. Вот та¬
кие провокаторы против евреев могут наделать много бед.
Сегодня написала Вале длинное письмо: «Пишу вам, чтобы поде¬
литься всеми происходящими великими событиями. Все это до того
неожиданно, грянуло словно гром в ясный день. Что у вас там делает¬
ся, в Ораниенбауме? Что слышно в школе? Воображаю, что происходи¬
ло в Петрограде. У нас все очень спокойно, нет никаких ״эксцессов״.
Все известия принимаются с огромной радостью и передаются из уст
в уста. Сегодня с самого утра все улицы были запружены огромной
толпой демонстрантов: студентов, рабочих и войска — все с красными
флагами и красными кокардами. Это носит характер праздника,
и у всех самое праздничное настроение. Мы с бабушкой беспокоимся
о вас, смотрите, будьте осторожны! Что касается меня, то я в восторге
от этого переворота, который даст всем свободу и отправит ״ад па-
трес15״ абсолютизм, который так долго держался в России, уничтожив
его навсегда.
Ведь как страдал бедный народ от тиранического правления, кото¬
рое вместо того, чтобы соблюдать благо отчизны, соблюдало только
свои личные выгоды. Я восторгаюсь милым горячим Керенским
и чрезвычайно рада, что Временное правительство ведет все так энер¬
гично, быстро и круто, а не полумерами. Мне бы очень хотелось быть
сейчас в Петрограде, чтобы хоть одним глазком взглянуть на то, что
135
Отрывки из дневника - 19171920־
там творится. Как вы на все это реагируете? Напишите мне скорее,
я бы так хотела все знать из достоверного источника, от человека, ко¬
торый близко стоит ко всему этому. Вот провинция нехороша тем, что
все известия приходят очень поздно. Но интересно все-таки, что будет
дальше? Пока что от революции видно одно только хорошее. Но, знае¬
те, мне очень жаль бывшего Государя. Конечно, он никуда не годный
монарх, а просто слабый человек, имевший плохих советчиков, без¬
вольный неврастеник, любящий только свою семью. Как трагичны эти
слова в газете: ״Бывший царь на свободе, но покинут всеми“. Зато кто
не возбуждает никакой жалости — это государыня своими словами. Но
сколько всего произошло за эти немногие дни: все запрещенное стало
позволенным. По временам, особенно ночью, это кажется каким-то
сном...»
Пятница, 10-го марта 1917. — Сегодня учрежден праздник Народ¬
ной Свободы, как во Франции день уничтожения Бастилии16. Придя
в консерваторию, я не застала там никого. Табели уничтожены, и лен¬
тяи-учащиеся лишатся в году десяти праздников...
Четверг, 16-го марта 1917. — Вчера в пять часов была назначена
сходка; просидела там больше двух часов. Говорили, спорили, вносили
разные проекты, чуть ли не дрались. Все зараз просили слова, шум сто¬
ял невообразимый. Но в общем, все пустые разговоры и болтовня. Ни¬
как не могли решить, как выбирать делегатов: по классам или из со¬
брания. Рожинский внес проект, чтобы из каждого класса выбирались
делегат и кандидат, которые будут работать в организованном коми¬
тете. Решили основать бюро труда, кассу взаимопомощи, столовку.
Под конец все так раскричались, что председатель не мог добиться ти¬
шины и не переставая звонил в колокольчик.
На сходке обсуждалось дело проф. Л. Будто бы он сказал какой-то
ученице, что хорошо было бы устроить снова «погромчик» в Одессе
и высказал свой взгляд на евреев. Эта ученица передала другим, и раз¬
горелся целый скандал. За него говорили все его ученики, и читалось
письмо той ученицы, которая оправдывалась. Говорят, что Л. нельзя
узнать после этого случая: до того он побледнел и похудел.
Пятница, 17-го марта 1917. — Вчера, в два часа дня, я присягала
новому правительству. В здании консерватории делалось что-то нево¬
образимое, учеников было столько, что зала не могла вместить всех.
Сперва позвали всех православных, которых оказалось человек трид¬
цать. Священник прочел нам слова присяги, и все мы, с преподавате¬
лями включительно, повторили за ним, сложив пальцы как для крест¬
ного знамения. Потом все расписались. В общем, вся эта процедура
была просто комедией. Потом повалили евреи (их около четырех ты¬
сяч) и заняли весь зал. Их раввин, Дыхно17, еще не приезжал, и я отпра¬
вилась домой обедать, встретив его по дороге.
Е. И.Лакиер
136
Я прямо боготворю Керенского, вождя нашей революции. Сколько
энергии, жара, искренности! Милый, чудный Керенский!
В консерватории касса взаимопомощи и бюро труда уже основаны,
так что можно получать талоны на ботинки, кондиции на лето18, посо¬
бия на покупку нот и т. д.
Вторник, 21-го марта 1917. — Помещаю здесь фотографию Распу¬
тина с его «распутницами». До чего омерзительно. Такие фотографии
продаются в Москве, и мама мне ее недавно прислала. Как хорошо, что
его убили. Это было началом революции19. Теперь известно, что его
убили граф Сумароков-Эльстон и Пуришкевич20. Такая гадина у трона
царя — прямо позор для России.
Интересно, какую форму правления изберут в Учредительном Со¬
брании. Мне кажется, что будет республика.
Пятница, 24-го марта 1917. — Все теперь покатилось по-старому,
и даже кажется странным, что у нас революция.
Вчера утром, часов в И, я отправилась на бульвар, было жарко. Но
была задержана огромной толпой на Екатерининской, где происходи¬
ли аукционы по случаю сборов на жертв революции (в день их погре¬
бения в Петрограде). Продавали цветы и всякие пустяки за 300, 400
и 500 рублей. Всюду торчал народ, на балконах была давка. Конечно,
особенно много жертвовали богатые финансисты, вышедшие от Роби¬
на21 и Фанкони22. После каждого пожертвования военный оркестр иг¬
рал туш.
Жара была страшная, меня сдавили со всех сторон. Все были нео¬
бычайно возбуждены. Вдруг на автомобиль влез старик Радецкий,
журналист. Настала вдруг полнейшая тишина, и все зашептали: «Речь,
речь!» Действительно, он сказал речь, говорил, что мира не должно
быть, пока не будет раздавлен враг окончательно, что всюду надо со¬
блюдать порядок и все должны организоваться. Дальше сказал, что он
провел много лет в тюрьме и сумасшедшем доме, куда его засадила
полиция. Под конец охрип и запутался в собственных словах.
Я спустилась ниже, к площади, и там увидела аэропланы, все укра¬
шенные красным, на которых тоже продавали значки и устраивали
аукционы красивые рослые летчики. Толпа все прибывала, а богатые
финансисты все жертвовали громадные суммы. За что-то пожертвова¬
ли тысячу рублей. Жертвовали просто и охотно. По временам кричали
«Ура» и гремела «Марсельеза».
С Соборной подвигалась огромная толпа с флагами. Шедший впе¬
реди оркестр играл похоронный марш «Вы жертвою пали»23. Потом
шли рабочие с флагами, матросы, солдаты. Затем, громыхая, проехали
ученики Сергиевского Артиллерийского училища24. Всюду распоряжа¬
лись милиционеры. Как радостны и веселы были все лица. Это был
прямо сплошной праздник.
137
Отрывки из дневника - 19171920־
Среда, 28-го марта 1917. — Наши войска потерпели огромное пора¬
жение при Стоходе25: потеряли 25 000 человек. Немцы прорвали наши
войска и, разделив их на две части, уничтожили. Это прямо ужасно.
Воскресенье, 2-го апреля 1917. — Вот радость. Неожиданно приехала
из Москвы мама! Успокоившись немного после волнений встречи, она
стала рассказывать нам свое путешествие, полное приключений: би¬
лет достал ей сын хозяина писчебумажного магазина, через какую-то
сестру милосердия — собственно, ему мы обязаны удовольствие ее ви¬
деть, иначе она не достала бы билета ни за какие деньги. Но с билетом
первого класса она ехала в третьем и в теплушке вместе с солдатами.
Ее путь был таков: до Бахмача в первом классе, там ждала пять часов
и села в добавочный поезд, состоявший из теплушек. Так она проехала
день и ночь. Наутро, приехав в Черкассы, пересела на дачный поезд,
в котором проехала не больше часа до станции Бобринской. Затем,
благодаря требованию офицеров и солдатских депутатов, начальник
станции скрепя сердце дал пассажирский паровоз, пять теплушек
и вагон 3-го класса, который помчал их, как они предполагали, до са¬
мой Одессы, делая 65 верст в час — чего не делает даже курьерский по¬
езд. Но их надежды не сбылись, т. к. вскоре их прицепили к товарному
поезду, а затем, не доезжая двух часов до Одессы, всю компанию пере¬
садили опять в курьерский поезд. В общем, она ехала четыре дня. В до¬
роге она ничего не ела, поэтому, поев, сразу же заснула мертвым сном.
Все среднеучебные заведения сорганизовались и стали работать
в учрежденных секциях. Есть секция общественных работ, которая за¬
нимается образованием солдат и вообще неграмотных, есть секция
театральная, где занимаются устройством спектаклей в пользу ране¬
ных или семей воинов. Организовали также бюро труда и кассу взаи¬
мопомощи.
7-го апреля 1917. — Вчера мы были на грандиозном митинге всех
учащихся среднеучебных заведений. Происходило это в Городской
Думе. Там была такая ужасающая толпа, что сперва ничего нельзя
было понять. Наконец мы кое-как пробрались ближе к кафедре орато¬
ров. Сперва влезли на стулья, как делали другие, потом гимназисты
придвинули какие-то большие столы, покрытые красным сукном. Мы
на них взгромоздились всей компанией и все прекрасно видели, но
под конец так заболели ноги, что мы больше не могли стоять и подни¬
мали то одну, то другую ногу.
Говорили речи педагоги, родители, депутаты от рабочих и солдат,
комиссар из Москвы, председатель от порта (которому сделали ова¬
цию — до того он хорошо говорил), учащиеся. Митинг длился до семи
часов. В конце начался спор, кому из министров послать приветствен¬
ную телеграмму. Хотели, конечно, Керенскому — но мы не дождались
конца и с удовольствием вышли на вольный воздух.
Е. И.Лакиер
138
Понедельник, 10-го апреля 1917-го. — Вчера днем я пошла гулять,
благо погода была чудная, и долго сидела на бульваре. Вдруг в конце
его, около памятника Пушкину26, призывно загремела «Марсельеза».
Я, конечно, помчалась туда. В этот день происходили митинги для рас¬
пространения заема победы27. Говорились, конечно, речи. Я протисну¬
лась к самому памятнику.
Сперва говорили два солдата, потом симпатичный старый «босяк
из порта», как он сам себя назвал. Говорил литературно и красиво
и, наверное, один из «бывших людей». Проезжавшие автомобилисты
разбрасывали прокламации о заеме. На углу Театрального переулка
стоял чудный автомобиль и какой-то красивый студент, стоя на под¬
ножке, покраснев от напряжения, выкрикивал: «Покупайте заем, го¬
спода, этим вы поможете государству, хоть сколько-нибудь, а дайте!»
Какая-то женщина спросила у другой:
-־־ Про что тут барич кричит?
— Не знаю, — ответила та, — может, новые глупости орет.
— Какие такие новые глупости?
— А все про новые порядки горланят. Аж надоели под конец.
Среда, 19-го апреля 1917. — Что за день был вчера... предстоит мно¬
го рассказать. По случаю вновь учрежденного праздника 1-го мая (по
новому стилю)28 все студенчество Одессы должно было принять учас¬
тие в грандиозном шествии по улицам города.
Я встала в половине 7-го, оделась и пошла в консерваторию, наце¬
пив красный бант и вколов туда свою лиру. Там творилось что-то нево¬
образимое, какой-то человеческий улей. Сперва была репетиция двух
оркестров, духового и струнного. Первый пойдет с нами впереди
«Объединенного студенчества» по городу, струнный же будет играть
вечером в Городском саду. Затем попросили на эстраду хор. Репетиция
продолжалась недолго, т. к. нужно было спешить в университет. Нас
выстроили по восемь человек в ряд, сперва женщин, потом мужчин.
Когда все были готовы, то шествие двинулось по улице Петра 1-го —
больше трехсот человек. В университете нас ввели в малую аудиторию,
где все и расселились. Там была снова репетиция. Впечатление полу¬
чилось колоссальное, хор с чудными голосами учеников-певцов.
После репетиции нас сноЪа выстроили по восемь человек в ряд,
и мы стали во главе процессии под флагом «Лейся свободно, русская
песня». Спереди шли два студента с большим красным стягом «Объе¬
диненное студенчество», а сзади колыхалась масса флагов, голубые
с желтым29, красные, с разными лозунгами, «Да здравствует интерна¬
ционал», «Да здравствует социализм». Мы пели «Марсельезу», «Вы
жертвою пали».
По пути была снова остановка, т. к. проехал автомобиль с комисса¬
рами, один из них произнес речь, покрытую громоподобным «ура». За¬
139
Отрывки из дневника - 1917-1920
тем к нам присоединились рабочие, и мы двинулись дальше, по Преоб¬
раженской, повернули на Троицкую. Всюду стояла толпа; окна и балко¬
ны были увешаны красными — коврами, одеялами, чем попало; дамы
стояли в красных косынках, платьях или держали красные зонтики. На¬
строение было у всех радостное, праздничное. А мы все шли и шли, по¬
переменно исполняя «Вы жертвою пали» и «Дубинушку»30. Около Алек¬
сандровского проспекта была продолжительная остановка. На тротуаре
поставили специально для нас ведро с водой, из которого мы черпали,
даже не думая о том, что все пьем из одной кружки. Какая-то сердоболь¬
ная семья бросала с балкона огромные краюхи хлеба, которые сейчас же
подхватывались десятками рук. Никто, я думаю, не думал о брезгливо¬
сти, все хватали хлеб, рвали его на куски и раздавали друг другу. Но что
это было за зрелище! Студенты и консерваторы, словно свора нищих,
бросались на хлеб и дрались из-за него... Г. принес мне сперва огром¬
ный кусок хлеба, который я тотчас же разломила и раздала, т. к. есть не
хотела, потом вкусный бисквит, который откуда-то выкопал.
На Думской площади люди висели даже на фонарях и поднялись
на крышу. Посреди площади высилась трибуна с живой картиной: на
станке красивый типичный рабочий в синей блузе, слева матрос с вин¬
товкой, справа солдат с тремя «Георгиями»31. Внизу стояла надпись:
«Спасители Родины». Стояли они как изваяния, а внизу полоскались
красные флаги с золотой бахромой.
Пошли дальше, повернули на Сабанеевский мост; памятник Ека¬
терины Великой32 был завешен серым брезентом. Вернувшись в Уни¬
верситет, все так устали и охрипли, что еле держались на ногах. Стали
собираться митинги, но я ушла домой.
Сегодня мы прочли забавную вещь в газетах, а именно: перед
праздником 1-го мая была устроена сходка воров, которые решили не
омрачать этого светлого общенародного праздника кражами и пло¬
хим поведением. Лишь один какой-то вор не противостоял соблазну
и хотел вытащить у кого-то кошелек. Его препроводили в участок,
а делегат от воров, пришедший доложить о решении не воровать в ис¬
полнительный комитет, сказал, что он получит должное от товарищей,
когда его выпустят на свободу. Вот это я понимаю — единение!
Пятница, 21-го апреля 1917. — Теперь командует Черноморским
флотом адмирал Колчак33; весь флот его обожает. Про него пишут в га¬
зетах, что весь он — энергия, огонь, ртуть. В каком-то журнале появил¬
ся его портрет, с двустишием следующего содержания:
Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет!34
Среда, 26-го апреля 1917. — Теперь мы с мамой заняты важным де¬
лом: она написала статью, и мы целыми днями сидим и переписываем,
Е. И.Лакиер
140
чтобы разослать рукописи в разные газеты. Статья эта касается анар¬
хиста Ленина и его соратников, прибывших из Германии в запломби¬
рованном вагоне35, что очень подозрительно, и имеющих теперь массу
последователей. С тех пор как они стали пропагандировать свои тео¬
рии, всюду начались разные смуты и беспорядки. А на празднике 1-го
мая, когда все так радостно несли ликующие красные знамена, после¬
дователи Ленина, которые есть также и здесь, шли с черными флагами
и надписями «Хлеба народу!» и «Волю народу!». Такие черные флаги
развевались во всех городах. Ленин в своем органе «Правда»36 прямо
оплевывает Временное правительство и кричит: «Долой всех мини¬
стров!». Противный Ленин, стремящийся внести в Россию полную
анархию. Его бы следовало убить как бешеную собаку, а также его Зи¬
новьева, приспешницу Коллонтай и Черномазова37.
Статья называется «Кто они?» (т. е. ленинцы), но мне кажется, что
газеты побоятся ее напечатать, т. к. она погромного характера. Жаль.
Ленина и его сторонников мы все ненавидим, т. к. они всюду сеют раз¬
лад и портят революцию, призывая к гражданской войне и свержению
Временного правительства.
Вчера вечером была назначена сходка для обсуждения важного во¬
проса следующего содержания: на последней бурной сходке в субботу,
когда отменили экзамены, то одна наша певица Бочковская обозвала
сходку «жидовским собранием» и еще что-то прибавила. Ее решили
наказать за это, и для решения была назначена сходка. Решили выбрать
из присутствующих восемь надежных учеников, которые выбрали бы
наказание для недостойной Бочковской (я считаю, что интеллигент¬
ный человек не должен чувствовать к евреям какого-то недостойного
отвращения и расовой ненависти, а просто относиться к ним равно¬
душно, как ко всем остальным нациям). Но тут поднялся вопрос, выби¬
рать ли этих судей из евреев, русских или все равно кого, не обращая
внимания на нацию, — этого никак не могли решить и долго спорили.
Многие говорили, что раз оскорбление нанесено евреям, то судьи
должны быть исключительно евреи, но на это возражали весьма осно¬
вательно, что русский элемент найдет решение суда очень пристраст¬
ным. Если же судьи будут только русские, то евреи найдут, что решение
будет слишком снисходительйым. Многие предлагали выбрать поров¬
ну, другие были против и советовали выбрать независимо от нацио¬
нальности. Этот спорный вопрос поставили на баллотировку, но мне
так надоела эта длинная канитель с ежеминутными просьбами «Прошу
слова», что я ушла. По-моему, будет самое лучшее, если она публично
извинится, — конечно, это огромная рана для самолюбия. Другие же,
ярые ее враги, предлагали исключить ее из консерватории, но это уж
слишком, тем более что она сказала кому-то, что пение для нее все,
и если она уйдет из консерватории, то покончит жизнь самоубийством.
141
Отрывки из дневника - 1917-1920
Вторник, 16-го мая 1917. — Я полна радости и счастья... Вчерашний
день — один из лучших и радостных в моей жизни: приехал Александр
Федорович Керенский, надежда всей России — и я его видела! Все были
в каком-то религиозном экстазе, и толпа превратилась в дикарей. Бе¬
шено орали «Ура!». Когда подъехал его автомобиль и вся толпа, прер¬
вав солдатскую цепь, бросилась к нему, то я одно время чувствовала,
что теряю сознание, т. к. мне так сдавили грудь, что сперло дыхание
и в глазах завертелись огненные круги. У всех был удивительный подъ¬
ем. Как его любят, как боготворят! Многие стояли и плакали от востор¬
га и умиления. Я никогда не забуду выражения его энергичного лица:
озабоченного и скорбного и вместе с тем бесконечно доброго. А какая
у него обаятельная улыбка! И сколько он должен был сделать хороше¬
го, чтобы заслужить всеобщее обожание. Про него никто не может ска¬
зать ничего дурного, даже его враги, даже ленинцы.
Мы узнали о приезде Керенского в большой аудитории универси¬
тета, где слушали очень интересную лекцию Гутника «О продовольст¬
венном вопросе». Какой-то клочок бумаги ходил по рукам, и все, про¬
чтя его, делали радостные лица, волновались и смотрели на часы. Ког¬
да он дошел до нас, то и мы стали тоже волноваться и шептаться. На
нем было написано: «Просим всех товарищей явиться к 12-ти часам на
Ланжероновский спуск для встречи А. Ф. Керенского». А лекция кончи¬
лась только в 12, и мы, боясь опоздать, ушли до окончания, чем вызва¬
ли ропот неодобрения у аудитории.
Когда мы подошли к Ланжероновской, то увидели огромную толпу
около Городского театра, где заседал фронтовой съезд. Пришлось
ждать очень долго, как мне показалось. Всех давили, теснили, солдат¬
ская цепь все время осаждала публику. Наконец точно ветер пронесся
над толпой, все зашумели и закричали: «Едет, едет!». Прорвав цепь,
публика бросилась к автомобилю, в котором стоял Керенский с офице¬
рами и моряками. Он был в коричневом элегантном френче с широ¬
кой красной лентой через плечо, с надписью «Социалист-революцио¬
нер». Все окружили автомобиль и оглушительно кричали. Он хотел
что-то сказать, но все так орали, что ничего не было слышно. Наконец
он вошел в театр. Хотела остаться, чтобы увидеть его снова, но переду¬
мала и пошла домой.
Как оказалось потом, мама стояла напротив нас, но мы ее не виде¬
ли среди толпы. Она вернулась домой в пять часов, оживленная и ра¬
достная, и рассказала, что она еще три раза видела Александра Федо¬
ровича на балконе театра, откуда он сказал короткую речь. Творилось
что-то неописуемое.
Все газеты полны только им и его приездом и поют ему востор¬
женные дифирамбы. «Незнакомец» прямо с ума сошел и, по-моему,
впал в детство от восторга. Керенский сказал где-то на митинге, что
Е. И.Лакиер
142
нигде его так не встречали, как в Одессе. Я думаю! Одесситы экспан¬
сивные и такие восторженные. Многие ему целовали руки и даже ноги,
притрагивались к его одежде... В особенности были растроганы наши
защитники, бородатые серые солдатики, которые стояли и от полноты
чувств вытирали слезы мозолистыми кулаками. Это зрелище было
прямо умилительно. Дай Бог, чтобы он здравствовал и чтобы горячо
любимая им родина обрела наконец хоть относительный покой. Ка¬
ким удивительным и вполне заслуженным почетом он пользуется. Вот
кто завоевал всеобщую народную любовь! В какой-то газете я прочла,
что портреты Керенского можно увидеть в каждой крестьянской се¬
мье, где он почитается как святой, и ему даже молятся. Дошло до того,
что его изображение вытеснило даже портреты Иоанна Кронштадт¬
ского38, столь почитаемого в простом народе. А Ленин отождествлялся
у них с Антихристом, злым духом, посеявшим разлад и смуту на Руси.
Керенский — Христос, Ленин — Антихрист — два антипода. Милый, до¬
рогой Керенский, гений и главный двигатель Русской Революции.
Всюду царит необычайное воодушевление, прямо удивляешься.
Все сразу подешевело. Наша революция справедливая и не похожа на
кровавую французскую расправу. Она — великая бескровная39. Всем
она до сих пор кажется дивным сном.
Социализация земли — по-моему, это вполне справедливо: земля
должна принадлежать крестьянам, хлеборобам, а не богачам-помещи-
кам.
Не понимаю я анархистов. Казалось бы, что это люди как люди —
и интеллигентные, и, может быть, умные, а проповедуют совершенно
серьезно такую чепуху, что тошно делается. В их суждениях нет ни ло¬
гики, ни здравого смысла — прямо бред сумасшедших, утопии. И неу¬
жели они не подкупленные провокаторы? Трудно поверить.
На митинге кухарок, который был на днях, кричали все время о де¬
мократической свободе, а потом все кухарки заголосили «Боже, Царя
Храни»...40
Среда, 24-го мая 1917. — Сегодня весь день провели за тем, что пи¬
сали письма о Ленине в журнал «Жизнь и Суд», издаваемый Бурце¬
вым41, где устраивается анкета о большевиках.
Были на митинге в городском театре. Говорила какая-то женщина
так нудно, противным голосом, без конца повторяя: «фактор, органи¬
зация, концентрация, пролетаризация», — удивляюсь, как она в конце
концов не запуталась, употребляя все время такие мало понятные тер¬
мины. Уверена, что рабочие, солдаты и матросы, сидевшие там, ничего
не поняли...
Отказываюсь понимать два сорта людей: монархистов и анархистов.
Четверг, 1-го июня 1917. — Приехала к нам из Петрограда К. Она
говорит, что для русского человека нужны кнут и чарка водки, народ
143
Отрывки из дневника - 19171920־
называет «проклятым хамьем». Рассказывает, будто бы Керенский
морфинист и его дни сочтены. Какая ретроградка! Жалеет, что наслед¬
ником не Алексей.
Россия — это горящий дом, а все ссорятся и решают вопрос, какими
обоями его клеить.
Вторник, 27-го июня 1917. — Организован батальон смерти из жен¬
щин42. Они призываются теперь воевать с 18-ти летнего возраста. 18-го
было наступление. Керенский сделал прямо чудеса и воодушевил сол¬
дат. Он все время был в зоне огня и с опасностью для жизни подни¬
мался на аэроплане над позициями противника. За последнее время
бродили упорные слухи о том, что он убит, потом будто бы что подал
в отставку. А противная К. распространяет слухи, будто у него пять лю-
бовниц-евреек, что он морфинист и вся его рука исколота шприцом.
Большевики всюду терпят поражения. Так им и надо.
Теперь, кажется, очень немногие сознательны, кто понимает, что
свобода — это не бесчинство и не самоуправство. А для большинства
свобода и разбой — синонимы. Наш русский человек очень хороший,
но если ему дать полнейшую волю, то он может натворить много бед,
как расшалившийся ребенок, не знающий удержу. Но неужели же да¬
дут восторжествовать большевикам, ленинцам и всякому сброду, при¬
крывающемуся именем анархистов?
Не знаю, как другие, но я верю в светлое будущее России и русского
народа. Это талантливый, одаренный народ, не использовавший еще сво¬
их сил, лежавших под спудом и прижатых много веков абсолютизмом.
Четверг, 6-го июля 1917. — Ленин, Зиновьев и компания арестова¬
ны43. Коллонтай бежала в Финляндию. Все страшно настроены против
большевиков и ловят их даже в трамваях.
Четверг, 13-го июля 1917. — На фронте ужасное отступление, т. к.
многие части отступают, устраивая перед боем митинги — выступать
или нет. Тарнополь нами покинут44. В армии введена смертная казнь45.
Кражи страшно участились, каждую ночь на нашей улице ловят во¬
ров и нас будят перестрелки.
«Женский батальон смерти» очень пострадал, ранена также Бочка¬
рева46.
Суббота, 15-го июля 1917. — Армия бежит, прорыв огромен —
120 верст. Когда какая-нибудь сознательная часть войска идет вперед,
то в нее стреляют свои же. Генерал Корнилов47 объявил, что надо обя¬
зательно остановить наступление.
Сиам объявил войну Германии48.
Четверг, 21-го июля 1917. — Сегодня смеялись до изнеможения, ку¬
пив «Жизнь и Суд»: увидали напечатанными все наши четыре письма
на анкету о Ленине, подписанные, конечно, вымышленными фамили¬
ями. Для курьеза переписываю их сюда.
Е. И.Лакиер
144
Вот энергичные слова противника болыневического толка:
«Удивляюсь, что до сих пор не нашлось человека, который уничто¬
жил бы эту гадину, преподнесенную нам Вильгельмом и вскормлен¬
ную русской охранкой»; (подпись) Бенедикт Лещинский. Это — мама.
Не менее энергичный прапорщик Игнатов пишет:
«Люблю от всего сердца свободную Россию, а потому почувствовал
бы нравственное удовлетворение, прочитав, что Ленин повешен на
фонарном столбе с надписью на лысине «провокатор», (подпись) Пра¬
порщик Игнатов. Это — я.
А вот мнение, подписанное рядом женских имен:
«Очень сожалеем, что дорогой Александр Федорович отменил
смертную казнь — иначе Ленина следовало бы уничтожить как вред¬
ного человека для молодой революции. Он — или русский провока¬
тор — или немецкий шпион», (подписи: С. Сущинская и еще 11 вы¬
мышленных). Это ־־־ бабушка.
Наконец, пишет В.Рябцов:
«Бедный наш русский народ! Сначала навязали нам Распутина, те¬
перь Ленина. Один другого стоит!» (подпись) Василий Рябцов — опять
мама.
Конечно, очень дурно обманывать, но мы это сделали с благой це¬
лью, — в этом наше оправдание.
По словам редакции, они получили свыше 13 000 писем, причем за
Ленина 7 голосов, против него — 13 014. В заключение редакция пи¬
шет: «Глас народа — глас Божий. Ленин, его тактика и его единомыш¬
ленники осуждены русскими людьми, и действительно, самое лучшее
для них уйти навсегда с горизонта русской жизни. Не мутить его».
Немцы давят Рижский фронт и, по слухам, эвакуируют Петроград.
Вторник, 25-го июля 1917. — Будто бы взят немцами Очаков, и по
городу ходят тревожные слухи об эвакуации Одессы, начинают уже
эвакуировать банки.
У меня нет больше никакой надежды на благоприятный исход собы¬
тий. Насколько раньше смотрела на все сквозь розовые очки и приветст¬
вовала революцию, настолько очки теперь так черны, что ничего сквозь
них не видно. Ужасное чувство, когда любимый кумир оказывается на
глиняных ногах и падает. Я слепб верила в Керенского, но теперь он де¬
лает ошибку за ошибкой, и я его больше не люблю и не преклоняюсь.
Сегодня хотела даже снять со стены его портрет, но рука не поднялась...
Пятница, 25-го августа 1917. — Рига взята немцами, Рижского
фронта больше не существует49.
Теперь творится что-то невообразимое: генерал Корнилов, глав¬
нокомандующий, поднял знамя мятежа50 и хочет стать диктатором.
Передается масса разных слухов. Керенский назвал его изменником
родины, и против него двинуты войска. Говорят, что Корнилов хочет
145
Отрывки из дневника - 1917-1920
занять Петроград. Неужели все это кончится гражданской войной? Вот
и бескровная революция!
Понедельник, 18-го сентября 1917. — Нет хлеба. Всюду очереди, по
кварталу в длину. Введена на него карточная система.
Газеты полны ужасов, происшедших в Риге: перед занятием ее
немцами зверства «товарищей» (это слово стало теперь нарицатель¬
ным для дебоширствующих солдат) переходили все пределы возмож¬
ного — грабили, убивали, насиловали. И это своих же, своих!
24-го сентября 1917. — Сегодня началась забастовка железнодо¬
рожников. Они не ведают, что творят, подрывают всю жизнь страны.
Четверг, 28-го сентября 1917. — Каждый день в газетах очень неу¬
тешительные известия: всюду погромы, убийства, кровавые расправы,
поджоги. В Бендерах солдаты разгромили винный склад и вылили
спирт и вино на землю. Потом им стало жалко, и они начали пить вино
вместе с землей — почти все умерли от дизентерии. В Бельце и Харько¬
ве творится что-то невообразимое. Самые большие беспорядки в Бес¬
сарабии. Пока что погромная волна еще не докатилась до Одессы, но
со дня на день ожидаются беспорядки и здесь.
Пятница, 20-го октября 1917. — Сегодня никто из нас не выходил
на улицу, т. к. вооруженная манифестация большевиков. Их все больше
и больше; там, где вчера был один, сегодня несколько десятков. Агити¬
руют без устали и добиваются блестящих результатов. Они будоражат
население и призывают к набегам и погромам. Что-то мне говорит,
что это добром не кончится и что от России ничего не останется.
Теперь на улицах каждый день грабежи: снимают пальто, шляпы
и даже ботинки и белье. Бедные граждане принуждены сидеть по вече¬
рам дома и ложиться спать в десять часов. Театры пустуют.
Пятница, 27-го октября 1917. — Петроград занят большевиками.
Хотят назначить Ленина премьер-министром, а Троцкого министром
иностранных дел. Генерал Черемисов с частью войска перешел на сто¬
рону большевиков51.
Воскресенье, 29-го октября 1917. — Вчера не было газет, т. к. боль¬
шевики запретили их печатать52. Все министры арестованы и сидят
в Петропавловской крепости53. Керенский на свободе и работает, что¬
бы снова восстановить порядок. Вот если бы он также энергично при¬
прятал Ленина и остальных евреев с русскими кличками и темным
прошлым по тюрьмам и конфисковал бы подлую «Правду», то ничего
подобного не случилось бы теперь. Он был слишком мягкосердечен
и добр и думал, что русские — идеальный и просвещенный народ.
Последнее известие: Керенский идет на Петроград со множеством
войска, преданного ему. Все министерства и общественные учрежде¬
ния заняты большевиками. На улицах происходят кровопролитные
бои между правительственными войсками и большевиками.
Е. И.Лакиер
146
В газете появилось такое объявление: «Дама очень просит госпо¬
дина вора вернуть ее пальто, украденное на такой-то улице, за при¬
личное вознаграждение». Не трогательно ли это?
Четверг, 2-го ноября 1917. — Керенский в Царском Селе со всем
преданным ему войском.
Ограбления на улицах все чудовищнее, даже в 8 часов вечера опас¬
но выходить на улицу. Скоро днем нельзя будет выходить. И не только
грабят, но убивают и насилуют.
Воскресенье, 5-го ноября 1917. — Между большевиками и прави¬
тельственными войсками заключено перемирие. Еще новость: Одессу
присоединили к Украине54.
Понедельник, 13-го ноября 1917. — Сегодня выборы в Учредитель¬
ное Собрание55, праздник.
Мама пропадает по целым дням на митингах и горячо нападает на
большевиков и Ленина. Мы уговариваем ее быть осторожнее, т. к. ее
могут избить и даже ранить, но она бесчувственна, как стена, и снова
мчится на Дерибасовскую... Завзятая митинговая ораторша ־־־ или, как
говорят пролетарии, «орателыиа».
Пятница, 17-го ноября 1917. — Сегодня вся Одесса взбудоражена
слухом, что Россия будет под протекторатом Германии56. Вечерние те¬
леграммы только об этом и пишут.
Многие, даже из народа, жаждут царя и покоя. Некоторые даже не¬
решительно высказывают желание, чтобы снова на углах улиц были
городовые и наводили порядок. Конечно, не узурпатор и не взяточник,
а просто как символ покоя.
Я все правею и правею и, наверно, доправею до монархистки... Уж
теперь чистокровная кадетка, а еще так недавно была эс-эркой. Наши
горничная и кухарка подали избирательные списки за кадетов и уве¬
рены, что только тогда будет порядок...
В четверг никто почти не пришел в консерваторию, т. к. была об¬
щееврейская манифестация по случаю дара Палестины Англией евре¬
ям57. Все они в восторге. Я очень сочувствую сионизму, я искренно же¬
лаю бедным евреям устроиться на своей земле.
Каждую ночь теперь бывают перестрелки, но мы так к этому при¬
выкли, что перевертываемся на другой бок и снова засыпаем. Человек
имеет приятную особенность: ко всему очень быстро привыкать.
Пятница, 1-го декабря 1917. — Одесса взволнована разными слуха¬
ми, но достоверно известно то, что украинцы вступили в борьбу
с большевиками58. Засев в Английском клубе напротив Думы, они уби¬
ли проезжавшего в автомобиле начальника красной гвардии Кангуна,
а потом его брата. Весь день раздавалась пальба, залпы и отдельные
оружейные выстрелы. Около вокзала и на бульваре идут бои. Мама
и бабушка чуть не попали в самую кашу, т. к. банк находится в двух
147
Отрывки из дневника 1920־1917 ־־
шагах от Английского клуба, но не заметили ничего подозрительного.
Им выдали только 500 рублей, но крупными бумажками, а в государст¬
венном банке не разменяли, т. к. это делали только для военных.
В городе очень неспокойно, слышатся выстрелы, и испуганные
прохожие то и дело перебегают улицы, чтобы их не убили. Городской
театр занят украинцами, Фанкони и Робина — большевиками.
Сейчас мы с бабушкой, стоя у окна, видали бронированный авто¬
мобиль, громадный, целая движущаяся крепость. Из него послышался
выстрел и гулким эхом заставил задрожать наши стекла. Улицы пу¬
стынны, словно вымершие. Одесса стала осажденным городом, все во¬
рота заперты.
Суббота, 2-го декабря 1917. — Бабушка, рискнувшая утром пойти
на базар, сказала нам, что на кирхе расставлены пулеметы и все прохо¬
жие пробегают мимо, с опаской смотря на колокольню. Перестрелка
не умолкает, и в особенности ночью, наверно, было жарко обеим вра¬
ждующим сторонам.
События развертываются с головокружительной быстротой, ожи¬
дают всего самого худшего. «Товарищи» разошлись вовсю и распоря¬
жаются, но это до добра не доведет. Нигде не меняют денег, мелочи
нигде нет, и ее прячут. Когда в магазине не меняют двадцатирублевой,
то приказчики злорадно советуют: «Закупите товару на 20 рублей, вот
и менять не придется!»
В газетах появилось сообщение о том, что Петроград мирно завое¬
вывается немцами: они спокойно и вооруженные ходят по улицам, не
возбуждая ни внимания, ни злобы. Враги! А сами русские воюют друг
с другом, ослепленные ненавистью!
Понедельник, 4-го декабря 1917. — Зашла к Р., которые мне рассказа¬
ли, что вчера, недалеко от их дома, разорвалась бомба, и взрыв был так
силен, что у них задрожали стекла. У них самая опасная зона, т. к.
в двух шагах, на улице Петра Великого № 21, засели большевики, кото¬
рых обстреливают украинцы.
Пока я у них сидела, вбежала их прислуга Наташа и сообщила, что
только что на их улице убили двух прохожих, в доме напротив засели
большевики и стреляют в проходящую публику, Р. упросили меня
остаться у них ночевать.
Понедельник, 11-го декабря 1917. — Беспорядки кончились, но надо¬
лго ли? Мама подарила мне свой револьвер, так что когда я куда-ни¬
будь иду, в особенности вечером, то беру его с собой, на всякий случай.
Дни летят, жизнь проходит. И как жаль, что молодость протекает
в такое ужасное время, когда не знаешь, будешь ли ты жив завтра или
будешь лежать в морге с простреленной головой.
Утверждено новое правило: каждый дом Одессы должен охранять¬
ся всю ночь подомовой охраной, составленной из жильцов мужского
Е.И.Лакиер
148
пола; дежурства по три часа, До самого утра. Бедные озябшие «буржуи»
коротают время, играя в карты в подворотнях.
Теперь выпекают ужасный хлеб из ячменя, с соломой и отрубями;
корка так жестка, что ее насилу режешь ножом, и рубленая солома за¬
стревает в зубах.
24-го декабря 1917. — Крыленко отдал приказ: всем офицерам снять
погоны59, так что они ничем не отличаются от солдат; только кокарды
разные: у офицеров волнообразные, у солдат гладкие.
Большевики ввели новое правило: сокращать названия общест¬
венных учреждений, из нескольких слов делая одно. Например: Рум-
черод60, Викжель61, Центрофлот, Ифтель, Главковерх.
Воры грабят, сколько хотят и где хотят, безнаказанно. Нет никакой
власти, только какие-то жалкие фиктивные милиционеры пытаются
утвердить порядок в городе. Нет никакой уверенности, что будешь
жив завтра.
1918-й год
Пятница, 5-го января 1918. — Теперь постоянно город в темноте, т. к.
часто бастуют электрики городской станции. Мы целыми вечерами
просиживаем в темноте, что очень невесело, а свечей достать почти
невозможно.
Д. хочет ехать воевать на Дон против большевиков, но мы его отго¬
вариваем: слишком опасно, расстреливают по пути.
Получили из Петрограда письмо от нашего друга Ф., инженера пу¬
тей сообщения, пишет, что, может быть, скоро останется без куска хле¬
ба, т. к. есть проект национализировать все частные железные доро¬
ги62. Тогда все служащие будут упразднены, и он в том числе. Ему пред¬
лагают петь в кинематографе за 30 рублей в вечер, и он согласен. Вот
до чего дожили! Пишет также, что В. бежал с женой из Петрограда, а их
квартира, под видом обыска, подверглась разгрому. Оказалось, что он
замешан в деле освобождения генерала Корнилова63 и чуть ли не сам
его освободил. В газетах было написано, что его освободит полковник
и что в этом деле замешана американская миссия. Я только теперь
вспомнила, что В., прощаясь с нами, сказал, что едет в Быхов к Кор¬
нилову.
— Если придется сложить голову в этой затее, умру, но умру с че¬
стью. Нужно же как-нибудь особенно закончить такую бурную жизнь,
как моя, — сказал он. Но мы не поняли настоящего смысла его таинст¬
венных слов.
В Одессе сейчас 11 тысяч безработных голодных офицеров. Им не
платят жалованья, и бедные люди должны искать себе работу, которой
149
Отрывки из дневника 1920־1917 ־
нигде нет. Группа офицеров поступила даже грузчиками на железную
дорогу.
Понедельник, 8-го января 1918. — Только что ушли от нас Д. и В., два
знакомых офицера, и попросили у нас револьвер. Оказывается, завтра
готовятся огромные беспорядки: избиение офицеров и интеллиген¬
ции. Все магазины будут закрыты, даже сегодня хлеба нет. Они сказа¬
ли, что в случае опасности хотят соединиться со всем офицерством
в военном училище и обороняться от большевиков. Их около 14 тысяч,
но большевиков в несколько раз больше. Все украинские части пере¬
шли на сторону большевиков и изменили «буржуазной», как они гово¬
рят, Раде. Только два гайдамацких полка остались нейтральными.
Последняя новость в вечерних телеграммах: Шингарев и Кокош-
кин64, оба больные, зарезаны ночью в больнице неизвестными убий-
цами-болыиевиками. Более зверского и возмутительного убийства
нельзя и придумать. Т. к. на налетчиков нет никакой управы (конечно,
раз нет власти), то они так обнаглели, что делают налеты даже днем.
И не только здоровые люди, но даже калеки, безногие на костылях...
Достаточно быть вооруженным.
Воскресенье, 14-го января 1918. — Все правительственные учрежде¬
ния заняты большевиками: почта, телеграф, комендантство, Рада,
Румчерод — все в их руках.
В Одессе теперь 30 тысяч безработных. Они под предводительст¬
вом Хаима Рытта (мы были весной на его лекции) поставили ультима¬
тум богатым людям Одессы, чтобы те в два дня собрали 10 миллионов
рублей в их пользу65. Но оказалось, что во всех банках, вместе взятых,
нет такой большой суммы.
Понедельник, 15-го января 1918. — Ждут больших событий. Говорят,
будут бои между большевиками и украинцами, которые оказались
верными Раде. К нашим воротам приколачивают толстые деревянные
щиты.
Утром, только что мы встали, раздался оглушительный треск: то
разорвалась бомба на Тираспольской. Слышится сильная перестрелка
со стороны Успенской.
Мы с бабушкой вышли за хлебом на Карангозовую, но ничего не
нашли. Только что дошли до Нежинской, как увидели толпу, бегущую
врассыпную, направляясь к нам. Вдруг около гарнизонного собрания
показалось человек десять красноармейцев с винтовками наперевес
и вооруженные до зубов. Один из них выстрелил, наверно, в воздух,
и все еще пуще прежнего помчались. Бегущие увлекли нас в подворот¬
ню ближайшего дома. Мы хотели выйти и вернуться домой, но какой-
то офицер сказал тоном, не терпящим возражения:
— Останьтесь, не выходите, пока красноармейцы не уйдут. Неуже¬
ли вы хотите быть убитыми ни за что ни про что шальной пулей?
Е. И.Лакиер
150
Вечер. — Вокзал занят украинцами и юнкерами. Перестрелка не за¬
молкала ни на минуту, иногда стрельба была отчаянная. Стреляли
с трех сторон: на Успенской, Старо-Портофранковской и Карангозо-
вой. Иногда появлялись кареты скорой помощи с ранеными. Высоко
реяли гидропланы и сбрасывали бомбы, которые разрывались где-то
около вокзала, где засели гайдамаки. Мерно тактакали пулеметы, ба¬
совые выстрелы наганов чередовались с щелканьем винтовок. Чувст¬
вовался запах пороха.
Мы сейчас потушили свет, тихонько открыли дверь балкона и сели
на корточки, чтобы послушать, что делается на улице. Была страшная
зловещая тишина, полная ужаса. Она нависала над пустынным горо¬
дом, давила и пугала. Мы оцепенели от этого гробового молчания. Над
воротами каждого дома горели сильные электрические лампы, и на
улице было светло. Мы жалели тех, кто теперь находился на улицах.
Где-то далеко слышались неясные крики, еле слышные выстрелы.
Вторник, 16-го января 1918. — Сейчас все время слышится канона¬
да, это обстреливают вокзал, где засели юнкера и гайдамаки. Вечером
одно время палили с кораблей, и снаряды бухали где-то далеко.
Ночью проснулись от звука поспешных шагов под нашими окна¬
ми, потом послышался громкий выстрел. А вслед за этим топот многих
ног и беспорядочная стрельба. Гнались за кем-то и стреляли в него.
Вдруг послышались крики: «Но я же солдат! Что вы делаете?» Потом
все стихло.
По нашей улице разгуливают красноармейцы, видно, сами боятся
оружия и не умеют с ним обращаться. Имеют забавный вид: или маль¬
чишки, или же сгорбленные рабочие, усатые, бородатые, мало воинст¬
венные.
Сейчас провели мимо арестованного офицера: высокий, совсем
молодой. Бедный, неужели его повели на «Алмаз»? Это крейсер, стоя¬
щий на рейде, куда большевики свозят арестованных офицеров, пыта¬
ют их и сбрасывают в море66.
Мы достали газету: оказывается, наша улица находится в больше¬
вистском районе, граница которого до Успенской улицы, оттого-то так
ожесточенно вчера стреляли. Мы очень волнуемся за Л.: их теперь че¬
тыре офицера в одной квартире и много оружия — четыре или пять
револьверов. Не дай Бог, если найдут при обыске. Расстреляют или
утопят с «Алмаза».
Несмотря на не умолкающую перестрелку, все мы занимаемся
обыденными делами, я играла свои положенные часы на рояле.
Вечером. — Недавно в нашем доме произвели два обыска, искали
офицеров. Я проносила весь день свой револьвер на груди, надеясь,
что в случае обыска меня не будут щупать. А мама подвязала коробку
с патронами на нижнюю юбку.
151
Отрывки из дневника - 1917-1920
Мы только что смотрели с балкона на зарево налево: то горит вок¬
зал, подожженный снарядами. С моря начался правильный обстрел
города, снаряды то и дело разрываются в разных частях города.
Позже. — Один из снарядов попал в наш дом, взрыв был оглушителен.
Он попал в квартиру Ф., находящуюся в верхнем этаже со стороны Спи-
ридоновской; он пронизал стену, разорвался на чердаке и сквозь брешь
свалился в комнату, обсыпав ее шрапнелью. Потух свет, дети Ф., находив¬
шиеся в этой же комнате, заорали от страха, но не получили никаких ра¬
нений, т. к. шрапнель потеряла свою силу и просто падала с потолка.
Среда, 17-го января 1918. — Всю ночь с судов палили беспрерывно,
казалось, что снаряды пролетали над нашими головами и разрыва¬
лись где-то совсем близко. Нас обстреливали «Синоп», «Ростислав»67
и знаменитый «Алмаз», который в первые дни революции обстрели¬
вал Зимний дворец в Петрограде. А откуда-то с Чумной горы жарила
артиллерия. Принял участие в обстреле также и блиндированный по¬
езд68, стоявший на Одессе-Товарной.
Будто бы с 10-ти до 12-ти дня заключено перемирие между боль¬
шевиками и гайдамаками.
Днем. — Сидели с закрытыми ставнями, т. к. наш домовой комис¬
сар просил это сделать, во избежание каких-нибудь печальных по¬
следствий. Вдруг с четверть часа тому назад послышалась сильная пу¬
леметная стрельба — обстреливали наш дом, с крыши которого, как
оказалось, стреляли в проходивших красноармейцев.
Любопытство оказалось сильнее страха: мы, не отрываясь, смотре¬
ли в щели между ставень. Стрельба была страшная, вся улица напол¬
нилась дымом. Нам казалось, что из пулемета стреляли с соседнего
дома, и красногвардейцы по ошибке принялись за наш дом. Но потом
узнали, что стреляли именно из нашего дома. Пули летали по крыше,
как горох, даже за стеклами шум был оглушительный, стреляли то бес¬
порядочно, то залпами. Мы стали у стен, но не могли долго выдержать
и снова прилипли к окнам.
Сейчас стрельба умолкла, и слышатся сильные крики у наших во¬
рот, а прохожие смотрят на наш дом. В чем дело, мы не знаем и сидим
в темноте. Неужели поймали стрелявших и убьют их? О, не дай Бог!
Каких-нибудь бедных офицеров или юнкеров, загнанных, травимых
большевиками. Я молюсь об их спасении.
Горничная сейчас сообщила нам, что на Новорыбной и около вок¬
зала трупы лежат, как мухи, и никто не подбирает их.
Вернулась со двора мама: разузнала в чем дело. Стрелявших и след
простыл, слава Богу. Говорят, что они стреляли из какого-то электри¬
ческого бесшумного револьвера.
Кто-то выболтал нашему домовому комиссару, что у нас есть ре¬
вольвер, и он пришел отобрать его, т. к. в противном случае, если его
Е. И.Лакиер
152
найдут у нас при обыске, то могут црикончить тут же, размозжить го¬
лову прикладом. Пришлось отдать.
Но кто себя странно держит — это бабушка: словно хочет показать
свою смелость и хладнокровие. Ходит гулять, когда всюду стреляют,
открывает с удивительным упрямством окна и балкон, когда это стро¬
го запрещено, и на наши замечания отвечает резко, делая все нароч¬
но... и сердится.
С судов стреляли не только из трехдюймовок, но из шестидюймо¬
вых, и было даже два выстрела из 12-ти дюймовки, но, к счастью, они
сделали перелет и упали за вокзалом.
Толпы любопытных приходят смотреть на дырку в стене нашего
дома и на развороченный снаряд, который показывает домовой ко¬
миссар, как редкую достопримечательность.
Вечер. — После обеда пришли сказать комиссару, что пришла де¬
лать обыск какая-то неорганизованная подозрительного вида банда.
У всех мелькнула мысль, что это налетчики.
Вдруг у наших дверей прозвучал длинный необычный звонок. От¬
крыл Наташин муж, симпатичный рослый солдат.
— У вас есть мандат? — спросил он у стоявшего матроса.
— Никаких мандатов у нас нет, — ответил грубо тот, — впустите, не
то плохо вам будет.
Ничего не оставалось делать. Они вошли, вооруженные до зубов.
У одного матроса торчала за поясом ручная граната, которую я приня¬
ла по незнанию за морской гудок... другие были с «лимонками», тоже
особого рода гранаты в форме лимона. Их было четыре: два матроса,
солдат-еврей, страшный нахал, и молодая женщина, которую мы спер¬
ва приняли за юношу, т. к. она была в мужском костюме. Упиралась на
винтовку и держала себя странно — вызывающе, все время командуя
своими спутниками. Это, наверно, одна из тех отчаянных анархисток,
которые живут в 21-ом номере на улице Петра.
Они сперва вошли в гостиную, гремя винтовками, и стали обыски¬
вать: приказывали открывать ящики, шарили под столами. Затем во¬
шли в спальню, обыскали шкаф, один из матросов вынул шашку и стал
шарить под ним. Потом открыл маленький чемодан и нашел там... две
булки.
— Почему у нас делают обыск? — спросила мама одного из них.
— Потому что из вашего дома стреляли и убили матроса, вот мы
и ищем виновников, чтобы им отомстить, — ответил солдат.
Потом он небрежно вынул шашку из ножен и сказал:
— Вот это золотое оружие я стибрил у офицера на Чумной Горе,
а его укокошил!
— И вам не было жаль убивать его? — спросила я. — Ведь он же тоже
русский человек.
153
Отрывки из дневника - 19171920־
— Ну разве жаль уничтожать контрреволюционера? — сказал он
с циничной усмешкой. — Их и так немало «покупали» с «Алмаза».
Я была готова его растерзать. Какой-то молокосос-жиденок, мож¬
но сказать, говорит так цинично об офицерах. Ужас!
Наконец, осмотрев все, они ушли, оставив удостоверение, что
в нашей квартире ничего не нашли. «Вперед, товарищи!» — визгливым
голосом скомандовала анархистка, и все послушно пошли за ней.
Говорят, что самыми отчаянными большевичками были женщи¬
ны-анархистки, которые разъезжали по городу на грузовиках, бросали
бомбы и делали засады на гайдамаков. Наверно, стрелять-то толком
не умеют, а воображают себя Жаннами д'Арк,
Кишинев взят румынами69. «Одесские новости»70 все еще не выхо¬
дят. Вот вам и свобода слова.
Суббота, 20-го января 1918. — Победа осталась за большевиками.
Украинские полки, боровшиеся против них, выдают своих главарей-
офицеров, которых сейчас же увозят на «Алмаз». Оказывается, что
примкнувших офицеров и юнкеров было очень мало, всего человек
5060־. Говорят, что от Киевской Рады идет сильное подкрепление
и что они не сегодня-завтра прибудут в Одессу. В городе все мало-по¬
малу успокаивается, жизнь входит в колею.
Теперь Одесса совершенно во власти черни. Все безработные едят
бесплатно в лучших ресторанах и гуляют целые дни по улицам. Из 10-ти
миллионов им собрали всего два, да и то с большим трудом.
Понедельник, 22-го января 1918.— Я сегодня была свидетельницей
возмутительного случая в самом центре города. Передо мной шли три
девицы легкого поведения, накрашенные, ужасные, нахальные. На
углу показалась очень хорошо одетая дама в котиковой шубе, молодая
и очень привлекательная. Когда эти девицы поравнялись с ней, то
средняя, ужасная пожилая женщина с гнилыми зубами, воскликнула:
— Эх ты, сука! — и плюнула ей в лицо.
Та остолбенела от неожиданности и омерзения и беспомощно
огляделась вокруг, точно ища помощи, отирая себе лицо платком.
А девицы пошли дальше, визгливо и вызывающе хохоча. Вся кровь
бросилась мне в лицо, мне хотелось броситься на этих женщин и нада¬
вать им пощечин. Но теперь это было бы сплошным безумием, когда
все так настроены против «буржуев». Но я никогда не забуду выраже¬
ния лица той бедной дамы. И главное, ничем нельзя отомстить обид¬
чице, и что за враг — уличная женщина!
Матросы держат себя страшно вызывающе и словно никогда не
видели женщин. Например, сегодня прошли три матроса, вооружен¬
ные с ног до головы. Поравнявшись с нами, — я шла с бабушкой — один
из них воскликнул: «А славная молодка!» — и так на меня посмотрел,
словно хотел съесть с ботинками и шубой.
Е. И.Лакиер
154
Румыны подходят к Одессе ц хотят отрезать водопровод. Тогда це¬
лый город останется без воды, это будет страшное бедствие.
В городе массовые ограбления и убийства. Все магазины закрыты.
22-го января 1918. — Во время беспорядков было убито 119 чело¬
век, ранено 411. Одесса в руках большевиков безраздельно, и странно,
что жизнь течет по-прежнему.
Четверг, 25-го января 1918. — Ходят слухи, что румыны заняли Бен¬
деры и Аккерман и приближаются к Одессе. Будто бы в Черное море
вошел союзный флот, англо-франко-американский.
Понедельник, 29-го января 1918. — Говорят, что подошедшие к Одес¬
се румыны закрыли водопровод в Беляевке, таким образом, весь город
останется без воды. Все закупают как можно больше провизии, т. к.
в осажденном городе наверно будет голод.
Вчера мы пошли осматривать город после беспорядков. Вокзал
с виду не очень пострадал. На Куликовом поле, где похоронили жертв
в двух больших могилах, высятся холмики из глинистой красноватой
земли. И русских, и евреев вместе, но отдельно гайдамаков от больше¬
виков. Как все это дико и странно! И ради чего погибли эти люди?
Пройдя дальше, мы очутились на Пироговской улице, где помещается
штаб округа, частью сгоревший. По всей улице летали, как гигантские
хлопья снега, разные листы с обугленными краями: разные приказы,
донесения, списки. Около самого здания возвышались целые горы бу¬
маг, вытащенных из штабного архива. Странно было подбирать раз¬
ные секретные срочные приказы, подписанные генералами, тайные
документы, на которых было напечатано «Спешно, секретно», и чи¬
тать их.
Невозможно узнать правды среди массы циркулирующих слухов.
Румыны у ворот Одессы. Говорят, что Англия заключила мир с Турци¬
ей и та пропустила ее флот через Дарданеллы. А в газетах — ни слова.
На днях опубликован декрет Коллонтай (министр общественного
призрения) об упразднении церквей и совершенно отделения их от
государства71. Церковные богатства, собранные веками, перейдут, ко¬
нечно, в руки большевиков. А Ленин издал новый приказ: налог на му¬
зыкальные инструменты.
Теперь автомобили иначе* не называются, как «хамовозы», т. к.
в них исключительно разъезжают «товарищи» со своими дамами. Во
всех концах Одессы слышно жужжание огромных грузовиков, напол¬
ненных вооруженными солдатами и матросами.
Вторник, 30-го января 1918. — Румыны вовсе не закрывали водо¬
провода, а вода иссякла оттого, что испуганные одесситы стали напол¬
нять водой все, что возможно, и поэтому и не хватило. Бедные испу¬
ганные буржуи! Сколько раз в день они дрожат и прячутся от разных
опасностей.
155
Отрывки из дневника — 19171920־
Теперь военнопленные толпами мирно расхаживают по Одессе
и очень скромно себя держат.
Четверг, 14-го февраля 1918. — Теперь мы живем по-европейски, т. е.
на тринадцать дней вперед, это новое постановление большевиков72.
Воскресенье, 17 февраля 1918. — Сегодня меня чуть не задавили
в очереди в баню... Стояло больше пятисот человек, и когда после трех
часов ожидания ворота раскрылись, то вся толпа бросилась к кассе.
Если бы меня не подхватил какой-то человек и не оттащил в сторону
от бегущей толпы, то меня бы растоптали...
Удивительный суд — Одесский революционный трибунал. Там
творится нечто невообразимое: вместо справедливости царствует лю¬
бовь к деньгам, у кого они есть — тот и прав. Даже со свидетелей берут
взятки. Недавно слушалось дело, в котором потерпевший был полков¬
ник в отставке. Его спросили, есть ли у него деньги для ведения дела,
и когда тот ответил, что нет, то ему присудили наказание, которое дол¬
жен был вынести виновный... А, например, дело о разводе73 каких-то
супругов: — «Вы хотите развестись? — спросил их председатель Бе¬
лый. — Вы разведены, только внесите ссуду столько-то». И дело в шля¬
пе, быстро и хорошо.
Пятница, 22 февраля 1918. — Опять пережили кошмарные дни,
хуже того, что было в январе.
В среду был опубликован приказ Муравьева74, касающийся офице¬
ров и солдат не-болыиевиков. Там говорилось следующее: все офице¬
ры и солдаты должны примкнуть к большевикам, в противном случае
покинуть Одессу, причем офицеры в 24 часа, а солдаты через трое су¬
ток. Иначе они будут считаться вне закона, т. е. их будут уничтожать
как бешеных собак. Им будут предоставлены два транспорта, чтобы
отвезти в Николаев, и вагоны для отправки на Знаменку. Ясно, что это
ловушка, т. к. уезжающие ясно покажут, что они противники больше¬
виков. Наверно, ни один из уехавших не доберется живым до места
назначения.
Мы, конечно, страшно встревожились за судьбу Л., и мама помча¬
лась к ним, чтобы сообщить эту новость. Они решили сейчас же уехать,
и она поехала на вокзал, чтобы узнать расписание поездов и вообще
все подробности. Д. хотел ехать с паспортом К., на котором стоит, что
он ученик консерватории, но он оказался просроченным. Мама спро¬
сила у болыиевиков-матросов, стоявших на перроне, пропустят ли его
на вокзал, на что те ей ответили, что бумаги должны быть в порядке и с
просроченным паспортом ехать нельзя.
Они не знали, что делать. У В. был документ, полученный им не¬
давно, в котором написано, что он отпущенный солдат.
Я в это время лежала больная дома и страшно волновалась, не зная,
что происходит у Л. Оказывается, мама с Анусей снаряжала бедных
Е. И.Лакиер
156
офицеров в путь, припасая лм еду и мешки на дорогу. Как она потом
рассказывала, весь этот день оставил кошмарное воспоминание.
Близился вечер, началась стрельба, а мамы все не было. Мы с ба¬
бушкой пили чай, а руки дрожали. Часы медленно текли, десять, один¬
надцать. Вдруг под окнами послышались выстрелы, потом женские
крики, полные отчаяния. У нас мелькнула мысль: мама, Ануся и офи¬
церы поехали на вокзал, и их теперь схватили.
Вдруг продолжительный звонок: так, наверно, и есть, это звонит
мама, чтобы сообщить, что наши офицеры увезены на «Алмаз», где их
будут истязать, — или уже убиты по пути. На самом деле наш «смотри¬
тель двора» принес какую-то квитанцию. У нас отлегло от сердца, и мы
стали расспрашивать, что случилось.
Было то, что мы предполагали: шли офицеры с дамами; их схвати¬
ли и с криками: «На ״Алмаз“ их!» увезли, оставив женщин одних. Те
начали кричать, зовя на помощь.
Утром я забылась тяжелым сном, у меня сделалось нечто вроде па¬
ралича от пережитых волнений. Слышала, как вернулась мама и рас¬
сказывала о том, что ее просили остаться ночевать у Л., т. к. на их улице
была беспрерывная стрельба и во всех домах делали обыски, ища офи¬
церов. Д. И В. еще не уехали и ждут событий.
Я порывалась встать, чтобы тоже побежать помочь Л., и бабушке
стоило большого труда уговорить меня снова лечь.
Мама вернулась к обеду и сообщила приятные новости: Д. был
утром в комендантском управлении, где узнал, что ему, как эвакуиро¬
ванному по болезни, можно остаться в Одессе. А В., побывав в своем
большевистском дивизионе, узнал, что его уволили не по правилам
и что он должен продолжать служить. Это был удивительно удачный
выход из создавшегося трагического положения. А сперва казалось,
что из этого ужасного лабиринта нет выхода.
Сегодня отходит транспорт «Республиканец», назначенный для
увоза офицеров. Что за сумасшедшие, которые идут на верную смерть!
От большевиков нельзя ожидать ни благородства, ни пощады.
Понедельник, 25-го февраля 1918. — Я слаба, точно долго была боль¬
на. Утром вдруг грохнулась в обморок. Это реакция после волнений
последних дней, да еще вчера должна была играть на ученическом ве¬
чере в консерватории и, конечно, переволновалась еще больше. Те¬
перь мы переживаем такие ужасные события, а тут еще устраиваются
какие-то глупые ученические вечера. Какой-то пир во время чумы.
Играла я как во сне и, по словам мамы, имела вид сомнамбулы.
Я даже поймала себя на мысли, что проклинала всю консерваторию...
Нет, без шуток! Тем более, что это был первый день осадного положе¬
ния Одессы. Муравьев издал приказ закрывать домовые ворота
в 19 часов, а с 21-го часа запрещено выходить на улицу. Он грозит бур¬
157
Отрывки из дневника — 1917-1920
жуям устроить Варфоломеевскую ночь и перерезать всех до единого75.
И не только буржуев, но и офицерство, и всю интеллигенцию. Но мы до
того привыкли ко всему этому, что даже не удивляемся.
Ходят ужасные слухи, что всех офицеров, увезенных на «Алмаз», жи¬
выми сбрасывали в море с тяжестью на ногах. Это узналось таким обра¬
зом: нужно было починить подводную часть «Алмаза», и для этой цели
наняли водолаза. Когда его спустили вниз, то он увидел целый лес офи¬
церских трупов со связанными руками, которые качались в воде, как
живые. Это так на него подействовало, что когда его подняли, то он ока¬
зался сумасшедшим. Теперь он бегает по улицам и исступленно кричит:
«Лес, лес!» Большевики его ловят, чтобы убить. Тогда спустили другого
водолаза и его подняли без чувств. Эти слухи распространились с мол¬
ниеносной быстротой, нам сразу об этом сообщили из трех источников.
Четверг, 7-го марта 1918. — Предстоит опять рассказать много ин¬
тересного. С субботы мы не ночевали дома и все это время прожили у Л.
В субботу к нам зашла жена ювелира П., у которых мы снимаем
полквартиры, и сказала, что арестовывают буржуев, которые не упла¬
тили всего того, что с них требовали большевики. Ее муж не доплатил
им 30-ти тысяч. Поэтому они решили на время скрыться у своих род¬
ственников, у которых лечебница для умалишенных на Молдаванке.
Таким образом, мы остались одни в «буржуйской» квартире с двумя
прислугами.
В тот же день Л. и Ануся уговорили нас переселиться к ним на не¬
сколько дней, т. к. мало ли что может случиться: вдруг ночью придут за
П. и застанут только трех беззащитных женщин. Кроме того, говорят,
что немцы в 18-ти верстах от Одессы и не сегодня-завтра войдут в го¬
род. Могут произойти какие-нибудь кровавые беспорядки, банда Му¬
равьева может перерезать значительную часть населения, прежде чем
покинуть город.
Словом, захватив самое драгоценное в мешки, пакет сахара и кош¬
ку в корзинке, мы перебрались к Л. и кое-как устроились в их малень¬
кой тесной квартирке, уплотнив ее до отказа.
Пока в городе все спокойно, только иногда где-нибудь глухо бабах¬
нет граната или «лимонка» (род бомбы, разрывающейся на множество
осколков) или цокнет винтовка.
Во вторник ночью случился сильный переполох. В два часа утра
вдруг стали стрелять у самых ворот, слышно было, как пули шлепали
по крыше. Во дворе началась страшная беготня, шум, крики. Мама
первая вскочила, как ужаленная, и бросилась узнавать, в чем дело.
Вскоре вернулась и зашептала:
— Господа, вставайте, большая опасность! Красногвардейцы у на¬
ших ворот, один из них ранен и просит его впустить, но это, наверно,
ловушка. Нужно припасти перевязочные материалы.
Е. И.Лакиер
158
Я была готова через несколько минут и выскочила во двор. Подо¬
шла к воротам, у которых распоряжался Д., которого назначили ко¬
мендантом дома. Он, как король, может распоряжаться жизнью
и смертью своих подданных!
Какие-то вооруженные люди стреляли друг в друга, прячась за раз¬
ными прикрытиями, столбами, в наших подъездах. Около наших во¬
рот тоже сидел на корточках какой-то человек с винтовкой.
Волнение понемногу улеглось. Красногвардейцы понесли ранено¬
го в дом напротив, где живет доктор, и к нему вскоре подъехала карета
скорой помощи. Все стали расходиться, оживленно беседуя. Но непри¬
ятные минуты мы пережили, думая, что банда вооруженных грабите¬
лей ломится к нам в ворота. Сейчас же все закричали: «Где оружие?
Заряжайте! Будьте готовы!» Жуткие мгновения.
В среду мы переехали обратно в свою квартиру. После обеда к нам
пришел проститься В., т. к. его посылают в Аккерман. Он служит под
начальством страшного Муравьева и должен ехать, иначе ему придет¬
ся плохо — дезертиров сразу расстреливают. Но у него план — пере¬
браться к румынам, которые стоят около Аккермана.
Четверг, 14-го марта 1918. — Сенсационная новость: немцы
в Одессе! Вошли сегодня, спокойно, словно к себе домой. Расположи¬
лись на окраинах, на бульваре, всюду расставили пушки. Порт пуст,
весь доблестный большевистский флот ушел. Как немцы дьявольски
хитры и умны, они довели русских до того, что те встречают их не как
врагов, а как избавителей. Действительно гениальный замысел — по¬
дослать Троцкого и Ленина в Россию!
Ночь была спокойная, и ничего не случилось, даже не стреляли.
Странно видеть немцев и австрийцев на улицах и очень неприятно.
Вспоминаются миллионы убитых русских, как оказывается, совсем
даром.
Украина заключила мир с Германией и Австрией76 на очень выгод¬
ных для них условиях: главное — посылка пищевых продуктов в изго¬
лодавшуюся Германию, а мы будем зато голодать.
Эти дни, с понедельника, мы снова жили у Л., и произошло много
интересного. В понедельник к нам зашла Ануся, и мы отправились гу¬
лять на бульвар. Он кишел народом, всюду были митинги, а к Румчеро-
ду то и дело подъезжали грузовики с вооруженными матросами. Про¬
шел красногвардейский полк, составленный из рабочих завода Белли-
но-Фендрих77, преимущественно вихрастые мальчишки, вооруженные
до зубов. А впереди ехало что-то вроде офицера, и вместо узды у ло¬
шади была простая веревка. Вообще, организация у них примитивная,
без намека дисциплины, каждый идет как хочет, даже не в ногу.
Чувствовалось, что все ожидают новых событий, неожиданных и
страшных. После обеда пришел Д. и заявил, что мы обязательно долж-
159
Отрывки из дневника 1917-1920 ־־
ны опять ночевать у них, т. к. ночью должны произойти кровавые со¬
бытия: большевики решили устроить Варфоломеевскую ночь. И мы
снова потащились с необходимыми вещами к ним, конечно, в первую
голову бабушкин кот Барсик в корзинке.
Во вторник утром появился приказ о всеобщей мобилизаций.
Наши мужчины решили пойти, дабы не подвергнуться гневу больше¬
виков. Ближайший пункт сбора был на Дегтярной, и мы все отправи¬
лись туда, одевшись как можно более по-пролетарски. Только что по¬
дошли к консерватории, как видим огромный митинг на площади пе¬
ред киркой. Мама бегом помчалась туда и узнала, что на Дегтярную
идти небезопасно, т. к. там собралась огромная толпа и возмущена
страшно; оказывается, рано утром собралась мирная манифестация
на Куликовом поле, которую стали расстреливать большевики. Много
раненых и убитых. Эта манифестация выразила протест против всеоб¬
щей мобилизации.
На улицах царило необычайное оживление, всюду шумели митин¬
ги. Возмущение против большевиков было страшное, все их ругали,
и никто не хотел идти на пункты записываться. Наши тоже решили не
идти и вместо этого пошли на бульвар. Несмотря на грозное будущее,
настроение было беспечное, бесшабашное. Мы себя чувствовали про¬
летариями и поэтому шли гордо, ничего не боясь.
Около Фанкони какой-то матрос с тральщика рассказывал, как он
с полком матросов воевал на Слободке с немцами и какое они потер¬
пели поражение: почти все были убиты немцами, которые жарили
в них из пулеметов. Около меня стоял мальчишка лет 15-ти, воин-
большевик, с двумя гранатами за поясом и винтовкой, казавшейся ог¬
ромной в его детских еще руках. Он держал себя очень вызывающе, со
всеми заговаривал, и все шарахались от него в сторону, увидя страш¬
ные бомбы за поясом.
Возвращаясь по Дерибасовской, увидели серый автомобиль с бе¬
лым флагом и в нем — двух немецких офицеров. После обеда нас опять
неудержимо потянуло на бульвар, чтобы посмотреть на немцев, т. к-
нам сказали, что они приехали в Румчерод для переговоров с заправи¬
лами большевиков.
На углу Екатерининской мама остановилась, чтобы послушать, что
говорят на митинге. Подошел и матрос с «Алмаза», страшный рыжий
рябой детина огромного роста. Когда мама увидела его, то воскликну¬
ла: «Алмаз!» преувеличенно-удивленным тоном.
— Ну так что же, что «Алмаз»? — таким страшным голосом проры¬
чал он, что мурашки забегали по спине, и я была уверена, что он тре¬
снет маму кулаком по голове... но он повернулся и ушел.
Наконец дошли до Румчерода, толпа была огромнейшая, даже ви¬
сели на деревьях. Мы кое-как протиснулись вперед, став как раз перед
Е.И.Лакиер
160
балконом. Серый немецкий автомобиль стоял у подъезда. Вдруг в тол¬
пе началось жужжание: «Немцы идут!» И действительно, они вышли
и сели в автомобиль, прямые, как палки. И вдруг толпа неудержимо
стала кричать «Ура!», бросать шляпы в воздух и рукоплескать... Нем¬
цы, удивленные, раскланялись, и автомобиль тронулся. А толпа про¬
должала неистовствовать. И так встречали наших недавних врагов!
Вдруг на балкон вышло несколько большевиков, и один из них, по¬
трясая браунингом, закричал:
— Если вы сию минуту не разойдетесь, то я буду стрелять!
Его слова возымели обычное действие, и толпа, охваченная пани¬
кой, стала разбегаться во все стороны. Нас понесло вместе с остальны¬
ми. Я поняла, что во время такой паники нельзя стоять среди толпы,
а надо бежать по тому же направлению, как и все. Стали раздаваться
выстрелы. Публика припустила ходу и стала прыгать через ограду
бульвара, спускаясь кувырком по крутому склону. Там очутились и ши¬
карные дамы, и буржуи, и напуганные солдаты. Я потеряла во время
суматохи маму и со страхом думала, что она скатилась с откоса вниз,
в порт. Но скоро успокоилась, найдя ее целой и невредимой.
Наверно, большевики рассердились на то, что толпа так горячо
приветствовала немцев, а сами, наверно, говорили им, что город не
хочет сдаваться без боя и что все жители против прихода немцев.
И вдруг такой сюрприз.
Идя домой, встретили «подкрепление» в виде красногвардейцев
на извозчиках, которые ехали в Румчерод, чтобы при надобности по¬
стрелять в буржуев, и дико орали. На Соборной площади была огром¬
ная толпа, казалось, что яблоку негде упасть. Вдруг толпа расступилась,
и группа большевиков провела какого-то старика-железнодорожника
с белой бородой и раненого солдатика. Их за какую-то провинность
вели на «Алмаз». Толпа за них заступилась и возмущенно требовала,
чтобы их отпустили. Вдруг раздались оглушительные залпы: то подъе¬
хал грузовик с матросами и стал стрелять в толпу. Снова все побежали
как сумасшедшие.
Сперва мы с мамой шли под руку, но когда залпы участились и ка¬
залось, что всюду жужжат пули, то каждый побежал сам по себе, спасая
свою жизнь. Я видела, как некоторые люди падали, зацепившись за
что-нибудь, какой-то господин наступил на лежавшую девочку, и она
дико завизжала. Я перепрыгнула через скамейку с легкостью серны,
подумав только о том, что если не перепрыгну, то сильно расшибусь.
Спряталась в каком-то дворе и там нашла маму и других знако¬
мых. Когда подходили уже к дому, то началась сильная перестрелка на
Карангозовой. Дома мы застали Л-х, которые хотели идти нас искать.
Их знакомый П. показал им секретный приказ Муравьева, пере¬
хваченную радиотелеграмму, адресованную комиссару морской фло¬
161
Отрывки из дневника - 19171920־
тилии, матросу Кондратенко, 11-го марта: «Спешно, секретно. Прика¬
зываю вам немедленно эвакуировать порт согласно секретного пред¬
писания и поступать в дальнейшем когда пройдут наши части к Бах¬
ману как было условлено в последней диспозиции. Я полагаю, что
флот не допустит уйти из Одессы, не послав по городу несколько тысяч
снарядов, т. к. те же одесситы будут издеваться над революционными
войсками и флотом, совместно с немецкими шуцманами и их при¬
хвостнями. В первую очередь эвакуировать порт и транспорты. Ваш
Муравьев».
Затем приказ комиссару флота Комарову: «В дальнейшем — раз¬
бить город по кварталам для планомерного его разрушения. В первую
очередь завод Анатра78 и Одессу-Главную. Полковник Муравьев.»
Ночь прошла довольно спокойно, хотя много стреляли. Вечером,
на собрании комендантов домов, Д. получил следующее наставление:
каждый дом должен защищаться самостоятельно, и если кто-нибудь
будет нападать, то стрелять без промедления. Так что все ружья и ре¬
вольверы были заряжены, и все было приготовлено для обороны. Но
ничего особенного не случилось: была один раз тревога, но то был
просто налет в соседнем доме.
В среду 13-го, т. е. вчера утром, над нашими головами пролетел
немецкий аэроплан с ясно видными черными крестами. Все вокруг за¬
орали: «Немцы! Немецкий аэроплан!» Его сейчас же обстреляли из пу¬
лемета. Потом пролетел второй аппарат, и вслед ему бахнул орудий¬
ный выстрел.
Четверг, 21-го марта 1918. — Со времени прихода немецких войск
прошла уже неделя. Даже не верится, что они теперь живут среди нас,
гуляют по улицам, сидят в кафе.
Как мы и думали, всех офицеров с транспорта «Республиканец»
потопили, как только Одесса скрылась из виду. А одну женщину-
солдата из Батальона смерти засунули в топку живую. Выяснилось
также, что сына Поплавко, молодого украинского офицера, бросили
в топку «Алмаза» во время большевистского восстания 15-го января.
Будут производить следствие относительно спущенных офицеров на
«митинг» под «Алмаз». Воображаю, какие ужасные открытия будут
сделаны.
Но неужели «Муравьевщина» больше не вернется, этот кошмар ре¬
волюции?
Воскресенье, 24-го марта 1918. — Получили письмо от В. из Ясс. Это
действительно он освободил Корнилова из Быхова. Сейчас он началь¬
ник Американской Миссии Красного Креста.
Пятница, 5-го апреля 1918. — В Одессу пришел немецко-турецкий
броненосец «Гамидие» и стоит в гавани; весь город полон немецких
и турецких моряков, их формы одинаковы.
Е. И.Лакиер
162
Воскресенье, 19-го апреля 1918. —'Получили письмо от Ф., оно шло
два месяца. Пишет, что часто видит генералов и офицеров, метущих
улицы. А их семьи торгуют на Невском чем угодно, даже семечками.
В Петрограде голод, интеллигенция пошла в рабочие.
Настроение прескверное: надо съезжать с квартиры, а комнат нет.
Наши квартировладельцы очень разбогатели, скупая по дешевке
драгоценности разорившихся буржуев (недаром их фамилия Пьяв¬
ки!), и теперь пожелали занимать всю свою квартиру. Никто не дает
объявлений, т. к. боятся реквизиции: Одесса переполнена немцами
и украинскими частями, и где только можно для них реквизируют по¬
мещения.
Среда, 24-го апреля 1918. — Наконец нашли себе комнату: малень¬
кая и ультрамещанская, окна во двор, в семье бедных простых евреев.
Бабушка смеется и говорит, что такая комната была, наверно, у Марти¬
на Идэна79: сев посередине, можно все достать. Чисто студенческая ка¬
морка. Пианино прескверное, совершенно расстроенное. Весь вечер
мы просидели в темноте, т. к. свечи очень дороги, а керосину нет
и нельзя достать.
Обедневшие дворяне — ничего не поделаешь!
Во вторник утром, когда я умывалась, то вдруг позвонили и вошли
к нам вооруженные австрийцы, человек десять, вмиг наполнившие
крошечную комнату. Спрашивали, не храним ли мы оружия. Я говори¬
ла с ними по-немецки и спросила, не хотят ли они осмотреть сундуки
и шкаф, но они поверили на слово и ничего не тронули.
По всему городу делают сейчас повальные обыски, т. к. ходят слу¬
хи, что 1-го мая готовятся большие беспорядки и рабочие хотят избить
немцев и австрийцев. На бульваре несколько орудий обращено на
город.
2-го мая 1918. — Вчера ожидали беспорядков, но ничего не было,
кроме ночной перестрелки.
Воскресенье, 26-го мая 1918. — Мама и бабушка решили учиться
шить ботинки и заказали уже колодки; накупили себе даже каблуков.
Бабушка хочет даже продавать, а со временем устроить даже мастер¬
скую интеллигентных тружеников.
Мы живем сейчас тем, что закладываем одну за одной мамины
драгоценности. Волосы становятся дыбом, когда думаешь о том, что
нас ждет в самом недалеком будущем, зимой, когда будет голодно, хо¬
лодно.
Суббота, 3-го августа 1918. — Переболела испанкой, это повальная
болезнь, настоящая эпидемия. К счастью, после нескольких обмороков
я выздоровела через несколько дней.
Среда, 21-го августа 1918. — Л-е получили письмо от В.: он на Дону
и воюет против большевиков. Там творится нечто ужасное. Болыневи-
163
Отрывки из дневника - 19171920־
ки пленных офицеров закапывают в землю живьем, а офицеры, в свою
очередь, сжигают большевиков живыми. Д. тоже собирается на Дон.
Я еще не записывала, что недавно убили Царя и всю его семью80
при ужасных обстоятельствах, заманив их ночью в западню. Недавно
по них была панихида в соборе, и все присутствующие плакали.
Я сделалась патриоткой и полюбила свою родину за ее страдания
и несчастья.
Понедельник, 21-го октября 1918. — Гощу уже больше месяца в Жи¬
томире, в семье Ануси. Но придется, кажется, спешно возвращаться
в Одессу, т. к. получила сегодня от бабушки письмо, в котором она на¬
стоятельно просит выезжать. Дело в том, что снова назревают какие-
то грозные события: во-первых, ждут англичан в Одессу и, возможно,
что Житомир будет от нее отрезан на долгое время.
Во-вторых, говорят, что большевики снова захватят власть в свои
руки, и тогда все дороги встанут. В газетах официальный призыв офи¬
церов на службу, чтобы образовать самооборону в случае прихода
большевиков, т. к. все немецкие части уходят из Украины. Разговоры
о мире опять-таки оказались мыльным пузырем.
Снова Одесса, 1-го декабря 1918. — Переехали в другую комнату, на
Лютеранский переулок. Теплая, но совершенно темная, окно выходит
в стену. Нельзя ни читать, ни писать без свечи. А обыкновенно мы си¬
дим при красноватом свете бензинового светоча, называя его «свето¬
чем истины». Нигде нельзя найти пианино напрокат, да и поставить
его негде, комната слишком мала.
Одесса оккупирована англичанами и французами; в порту стоят
два английских миноносца, «Скермишер» и «Сенатор», а также ита¬
льянский миноносец. На рейде дымит французский шеститрубный
дредноут. На улицах можно часто встретить славных стройных англи¬
чан и веселых французских матросов в коротеньких синих плащах
и беретах с красными помпонами81.
1919-й ГОД
1-го января 1919. — Редко пишу, т. к. при неясном красноватом мерца¬
нии бензинового светильника очень порчу себе зрение.
Мы пережили ужасный день 18-го декабря, когда был ожесточен¬
ный бой петлюровцев с добровольцами и польскими легионерами.
Стрельба началась с самого утра. Я, собственно, достоверно не знаю,
отчего произошла эта кровопролитная битва на улицах. Кажется, что
французское командование и добровольцы поставили ультиматум пет¬
люровцам, чтобы они ушли из Одессы, а те не согласились и начали
стрельбу, которая не прекращалась до самого вечера. Зона боя находилась
Е. И.Лакиер
164
совсем близко от нас, на улице Петра, Нежинской, Новосельской и Ка¬
ракозовой. На улицах стояли орудия и стреляли в гостиницу «Пас¬
саж», главный штаб добровольцев, в городской сад и порт. Всего было
выпущено около полутораста снарядов. Несколько пуль попало в наш
двор.
Прошлогодняя стрельба казалась пустяком по сравнению с немолч¬
ным гулом этого дня. Мы были в зоне петлюровцев. Я часто выходила
на улицу и стояла у ворот. Мимо проносились ординарцы на взмылен¬
ных конях, держа винтовку наготове, а часа в три по всем дворам было
отдано приказание закрыть ставни, т. к. зона огня приближалась. Из¬
редка гулко громыхали трехдюймовки, и несколько раз стреляли из
шестидюймовки (добровольцы установили ее на Думской площади
и стреляли прямо в вокзал, который был почти разрушен). Наконец
к вечеру стрельба совершенно прекратилась, потому что, как мы узна¬
ли позже, петлюровцы покинули Одессу и укрепились на заставе.
На следующий день мы с бабушкой рано встали и пошли гулять. На
Карангозовой всюду были большие лужи крови, смешанной с грязью.
Несколько деревьев были снесены до половины, и торчали только рас¬
щепленные стволы. Гостиница «Пассаж» была очень попорчена снаря¬
дами, но больше всего пострадали два одноэтажных дома на углу Дери¬
басовской. Во многих домах побиты стекла, кое-где разорваны трам¬
вайные провода.
Вдруг мы увидали дроги, доверху наполненные трупами: кое-где
торчали голые ноги, коротко остриженные головы, тела в серых кур¬
тках и жупанах. То везли убитых петлюровцев в морг. Тотчас же вслед
за ними провезли тело убитого добровольца-офицера. Лица не было
видно, т. к. вся голова была обмотана бинтом, который алел от крови.
Нога без сапога тоже была забинтована выше колена. А на плечах бле¬
стели новенькие погоны с тремя звездочками.
В тот же день высадилось несколько французских десантов, и го¬
род был полон французов.
27-го января 1919.— Деньги тают, скоро останемся без гроша. Поэ¬
тому решила бросить консерваторию и искать себе службу.
В четверг была для этой цели во французском командовании на
Екатерининской, чтобы попытаться там устроиться. Хорошо зная
французский язык, было бы грехом не попытать там счастья. Меня
принял лейтенант Микола и первым делом спросил, пишу ли я на ма¬
шинке. На мой отрицательный ответ он покачал головой и сказал, что
в таком случае я, к сожалению, не подхожу.
Поэтому я решила учиться писать на пишущей машинке, мне это
всегда пригодится.
18-го марта 1919. — Произошла большая перемена в моей жиз¬
ни — я поступила на службу. Меня рекомендовал знакомый наших
165
Отрывки из дневника - 1917-1920
квартирохозяев, С. Начальник паспортного отделения, сухой француз
небольшого роста с надменными черными глазами, устроил мне экза¬
мен, говорил по-французски, по-немецки и по-английски и спросил,
пишу ли я на машинке. По-видимому, остался мной доволен, т. к. сразу
же нанял на 400 рублей жалованья, плюс еженедельный паек, состоя¬
щий из мяса, хлеба, вина, кофе, сахара, чечевицы.
Бабушка была страшно счастлива, и я заметила, что она даже про¬
слезилась.
Наш отдел визирует паспорта всех тех, кто хочет покинуть Одессу,
будь то в Константинополь, Румынию или провинцию. Я делаю спи¬
ски всех тех, кто подал прошение, а также занимаюсь личной корре¬
спонденцией нашего начальника Б. С нами служат два румына, кото¬
рые занимаются румынскими подданными, очень несимпатичные
офицеры.
Воскресенье, 23-го марта 1919. — Одесса теперь на осадном поло¬
жении, т. к. большевики близко, и опасаются какого-нибудь подвоха
с их стороны. Они хитростью взяли Херсон и Николаев и подвигаются
к Одессе. Они очень сильны и великолепно организованы.
Одесса вся полна греков и французов и имеет какой-то восточный
колорит. Всюду разъезжают, гремя, высокие французские двуколки,
запряженные рослыми мулами; ими управляют загорелые зуавы82,
очень живописные в красных фесках; бредут ослики, нагруженные
разными разностями; часто можно встретить черномазых тюркосов,
скалящих ослепительные зубы. Всюду бегут французские офицеры,
похожие на медведей в широких собачьих шубах, румыны все голубые
с золотом, и лишь изредка мелькают белые фуражки английских ма¬
тросов. Теперь на рейде стоит «Инкрочиаторе Рома», и на улицах поя¬
вилась масса итальянцев в коротких синих плащах.
29-ое апреля 1919. — Масса событий произошло за это время, и мне
было до того неприятно и больно, что не хотелось притрагиваться
к дневнику.
В среду, 2-го апреля, лейтенант Биго сообщил нам, что французы
уезжают из Одессы через три дня и что служащие могут бесплатно
проехать в Константинополь и дальше. Относительно такого неожи¬
данного бегства он только сказал, что это важная военная тайна, но
может только сообщить, что французы были страшно обмануты и те¬
перь принуждены бежать. Это известие нас ошеломило... так неожи¬
данно лишиться места и иметь возможность уехать на пароходе из
России — куда угодно. Относительно решения нужно было сообщить
на следующее утро.
Началась спешная ликвидационная работа. Вернулась домой
в 9 часов вечера, расстроенная и уставшая, и в кратких словах расска¬
зала бабушке происшедшее. Мы стали обсуждать положение дела.
Е. И.Лакиер
166
Я, конечно, настаивала на необходимости уехать — большевики были
тогда в 20-ти верстах от Одессы, и мне, как бывшей служащей союзни¬
ков, могут грозить серьезные репрессии (об этом говорил Биго). Отто¬
го все служащие и спасаются бегством. Но бабушка, конечно, указыва¬
ла на невозможность этого проекта, с незначительной суммой денег
в кармане пускаться в такое рискованное путешествие. Ведь один франк
стоит теперь 5 рублей, а у нас всего 6000 рублей. Ехать наугад было бы
слишком большим риском.
В четверг я работала как во сне, до дурноты. Как только весть об¬
летела город, что французы покидают Одессу и она останется во влас¬
ти большевиков, то началось повальное бегство. В наше паспортное
бюро ломились. Тысячная очередь стояла с самого верха до низу че¬
тырех этажей и загибалась спирально во дворе. Творилось нечто неве¬
роятное.
После перерыва Биго подошел ко мне и спросил, что я решила, на
что я ответила, что, внимая совету бабушки, решила остаться в Одессе.
Настала пятница 4־го. Чуть только я проснулась, бабушка сказала,
что за ночь передумала и решилась на отъезд. Лучше умереть с голоду
за границей, чем пережить еще раз то, что было в прошлом году. Пока
я буду в бюро, она пойдет в банк и разменяет деньги на франки.
Я радостно побежала в командование, всем сообщила, что еду,
и приготовила два «Лессепассэ»83, которые служат заграничными па¬
спортами, поставила печати, и Биго без очереди их подписал. Сразу
же мне выдали два билета первого класса на греческий пароход «Кор-
ковадо».
Часа в три пришла бабушка, взволнованная, расстроенная: оказы¬
вается, перед тем как ей получить деньги, после шести часов очереди,
в банке заявили, что одесский совет рабочих депутатов приказал пре¬
кратить выдачу денег — и она ничего не добилась. В это время франк
уже стоил 30 рублей, так вздули цены негодяи-спекулянты. Последняя
наша надежда рухнула, без копейки денег уезжать было невозможно.
В бюро творилось нечто ужасное: его буквально осаждали. Толпа
потеряла всякое человеческое подобие и, несмотря ни на что, ломи¬
лась в дверь. В пять часов поднялась большая тревога: нам сообщили,
что советские войска уже вошли в город. Французы бегали по конторе
как угорелые, отрывисто давая последние распоряжения. Все точно
помешались, французы-матросы, которые сдерживали публику у две¬
рей, куда-то скрылись — и публика, как поток, ринулась в бюро с угро¬
жающими лицами.
Один Биго не потерял своего хладнокровия. Он подошел к нам
(мне и сослуживице Вере, никого другого не было) и сказал:
— Мадмуазель, создается неприятное положение: все куда-то раз¬
бежались, и публика волнуется, не получая паспортов и виз. Я очень
167
Отрывки из дневника - 19171920־
прошу вас по мере возможности успокоить ее и сказать, что на сегодня
все занятия кончены и чтобы все приходили завтра утром, от 10-ти до
12-ти, — и ушел.
Мы с Верой успокаивали толпу как могли, употребляя ложь, дипло¬
матию, казались равнодушными и спокойными. Но публика волнова¬
лась, чуя что-то неладное. Все толпились за загородкой, как бараны,
и зараз говорили. Шум стоял адский.
Вдруг открылась дверь соседнего бюро, и Биго поманил нас паль¬
цем. Когда мы вошли, он сказал:
— Вот вам жалованье за два месяца вперед. Я не могу дольше оста¬
ваться здесь и должен оставить вас одних. Если можно, заставьте пу¬
блику разойтись, а сами поспешите покинуть бюро и как можно ско¬
рее идите домой, в городе неспокойно. А теперь позвольте поблагода¬
рить вас, что вы, не жалея труда, работали здесь. — И он бросил на стол
целую пачку керенок, николаевских рублей и десятирублевок. — «Раз¬
делите все это между собой, мне все равно эти деньги больше не нуж¬
ны!» — Пожав нам руки, он сбежал вниз по черному ходу.
Знай я раньше, что получу столько денег, мы могли бы уехать... Но
теперь было слишком поздно! Волнение сжало мне горло, я не могла
говорить.
Мы остались одни. Публика не хотела расходиться, что мы ей ни
говорили. С одной креолкой сделалась истерика, и муж англичанин,
плача, успокаивал ее. Какой-то бедно одетый старичок умолял меня
вернуть ему паспорт, чтобы ехать в Румынию. Переборов боль сердца,
я врала направо и налево, стараясь сделать естественное лицо. А ка¬
кая-то дама, схватив меня за рукав, отвела в сторону и свистящим ше¬
потом сказала:
— Если вы поставите визу на моем паспорте, то получите 20 тысяч.
Я с негодованием от нее отвернулась. Она же, стоя в углу, наблюда¬
ла за мной, не переменю ли я решения, хорошенько поразмыслив.
Со стороны французов была подлость оставить списки всех уехав¬
ших лиц, зная наверно, что большевики будут их преследовать, тем
более что на этих опросных листах было помечено все до мельчайших
подробностей, даже адреса тех лиц, к которым можно было обращать¬
ся за рекомендацией и которые остались в Одессе.
Захватив свои вещи, мы с Верой сбежали по черному ходу, оставив
публику на произвол судьбы. Что было делать? Мы расстались с ней на
углу Дерибасовской, и я полетела домой. Было около девяти часов
и совсем темно. И только тогда я вспомнила, что на столе для виз оста¬
лись все паспорта добровольцев штаба генерала Шварца84 — более ты¬
сячи паспортов, которые остались на волю судьбы. При этой мысли
меня обдало холодом... Как я не подумала об этом раньше? Их можно
было сжечь, выдрать карточки и листки с фамилиями. Я почувствовала
Е. И.Лакиер
168
гнев и ненависть к французам,♦которые бежали как трусы, неожидан¬
но, не подготовившись, все побросав на произвол судьбы.
Только служа в каком-нибудь учреждении, видишь, какие чудо¬
вищные вещи творятся тогда, когда все теряют голову, сколько случа¬
ется тогда недозволенного, незаконного. В такие минуты можно де¬
лать все, что угодно, — и никто не обратит на это никакого внимания.
Паника в городе была ужасная85: все бежали, суетились, целыми
вереницами ехали в порт извозчики, нагруженные до верха вещами.
Говорят, что они драли до тысячи рублей за проезд.
В субботу утром кое-где стояли на часах греки, вооруженные с ног
до головы, с выражением испуга на лице. Попадались редко и францу¬
зы, некоторые с красными лентами. Колорит города резко изменился:
появились бабы, матросы, семечки, пролетариат, вооруженные евреи.
Меня терзали угрызения совести, что не уничтожила добровольче¬
ских паспортов. Жорж, сын наших квартирохозяев, предлагал отчаян¬
ный план: влезть по чердачной лестнице в окно коридора, откуда про¬
никнуть в бюро, собрать паспорта и сжечь в плите, сделать это вече¬
ром, как только стемнеет.
Увы, это было слишком поздно: мы пошли на Екатерининскую
и нарочно зашли в дом № 6, где помещалось командование, но двор¬
ник не пустил, сказав, что там пусто. Тогда я спросила, что сталось
с французским бюро, которое помещалось наверху. Он неохотно отве¬
тил, что все заколотил до прихода новых властей. Обменявшись с ним
двумя-тремя фразами, мы поняли, что он явно большевистского на¬
правления.
Конечно, этот план был слишком рискованным, а кроме того, моя
мысль была: что будет с бабушкой, если меня схватят и расстреляют,
я ее единственная поддержка и близкий человек во всем городе.
Долг — великий рычаг в жизни.
Пароходы, полные бежавших из Одессы людей, стояли больше не¬
дели за брекватером на внешнем рейде и не могли уйти, т. к. все рус¬
ские команды отказались вести суда, а многие даже испортили маши¬
ны и котлы и сами сошли на берег. Говорят, там творилось нечто не¬
описуемое: многие посходили с ума, заболели от потрясений, разве¬
лись разные инфекционные бЪлезни и т. д. Кусок хлеба стоил чуть ли
не 200 рублей, сифон воды 300 рублей. Наконец кое-как потащились
в Констанцу, т. к. англичане почему-то закрыли Дарданеллы (м. б., по¬
тому, что французы так позорно бежали из Одессы). Так мы и не узна¬
ли причины всех этих неожиданных перемен.
Большевики вошли в город, как к себе домой, никаких беспоряд¬
ков не было. Они сразу же ввели новое времяисчисление: на два с по¬
ловиной часа вперед. После ухода французов мы стали изрядно подго-
ладывать — мы избаловались, питаясь обильным пищевым пайком,
169
Отрывки из дневника - 19171920־
а тут все продукты сразу исчезли из магазинов. Но я раз навсегда ска¬
зала бабушке, что не позволю ей тратить драгоценных николаевских
денег и керенок. Кто знает, что может случиться, и надо иметь в запасе
немного настоящих денег.
От мамы мы все эти месяцы не получали никаких известий и уж
перестали говорить о ней, чтобы не расстраивать друг друга. Ведь она
удивительно непрактичная, точно малый ребенок, который не знает,
что существуют злые люди.
Благодаря рекомендации П. Н. Л-го 21 апреля я поступила маши¬
нисткой в полевой склад Красного Креста, который находился за пре¬
делами города, по дороге на Ланжерон. Писать на русской машинке
гораздо легче, чем на французской, я очень быстро усвоила шрифт.
Приходится вставать страшно рано, в пять часов.
3-го мая 1919.— Террор не мог вечно продолжаться и должен был
рано или поздно кончиться. Но большевики, конечно, еще не сказали
своего последнего слова: недавно в Чека расстреляли 26 человек86.
5-го мая 1919. — Долг заставляет человека делать поразительные
вещи. Например, я иду на службу и знаю, что должна идти. Превозмо¬
гаю утомление, нездоровье и даже боязнь — когда слышу близкую пе¬
рестрелку, что бывает довольно часто, особенно около вокзала.
13-го мая 1919. — Сегодня в 9 часов утра началась «неделя бедных».
Реквизируют все — вплоть до двух платьев и одной пары обуви. Мы
попрятали все, что могли: в печку, за кровать, в погреб. Я страшно вол¬
новалась за бабушку, т. к. было назначено 1200 комиссий по реквизи¬
ции имущества, и мы как раз входили в район. Оцепили весь центр
кольцом — Приморскую, Белинскую, Новорыбную, Старо-Портофран-
ковскую.
Вошел в силу новый приказ: кто назовет еврея жидом, приговари¬
вается к каторжным работам на пять лет.
18-го мая 1919. — Все вещи, собранные «неделей бедных», перево¬
зятся семьям евреев, пострадавших от погрома в Бердичеве, Житоми¬
ре, Елизаветграде и Екатеринославе87.
Теперь советами запрещено петь «Марсельезу», т. к. она слишком
правая, надо петь «Интернационал».
Повенчаться гражданским браком стоит теперь 1 рубль 20 копеек,
а развестись 60 копеек. Самое дешевое, что осталось.
17-го июня 1919. — Теперь мы едим невероятно скверный хлеб,
приготовленный из гороховых отрубей, которыми французы кормили
своих мулов и не успели захватить с собой. Цвета он зеленоватого, и на
зубах попадается солома и всякая гадость. А сахар едим только «впри-
думку», т. к. его нельзя достать. Бедность теперь — универсальное до¬
стояние. Недавно бабушка продала на три тысячи скатертей и столо¬
вого белья.
Е. И.Лакиер
170
Время перевели еще на час вперед, т. е. на три с половиной часа,
так что мне приходится вставать в четыре часа утра. Это пытка.
По новым законам духовное завещание не имеет больше никакого
значения88: все имущество умершего реквизируется и становится го¬
сударственным достоянием.
28-го июня 1919. — Я откомандирована в хозяйственную часть
Управления Красного Креста и теперь работаю в городе. Это велико¬
лепно во всех отношениях: близко ходить — один квартал — большая
экономия во времени, чулках и обуви, и тем, что я перейду в Управле¬
ние, мое положение на службе упрочится, т. к. сокращение штатов на
складе ожидалось с минуты на минуту, и эта угроза висела надо мной,
как дамоклов меч.
Я еще не записывала, что в первый день моего поступления на
склад в соборе украли икону Касперовской Божьей Матери89, что
взволновало весь город. Наш квартирохозяин был в соборе, когда об¬
наружили кражу, и, как очень религиозный человек, страшно возму¬
тился этим и неосторожно сказал жене, что это «жидовские штуки».
Тотчас же к нему подскочили находившиеся тут шпионы-мальчишки
и арестовали его. Сперва он сидел в одном из комиссариатов, а через
две недели его перевели в тюрьму. Спустя два месяца было назначено
разбирательство дела в революционном трибунале, и его приговорили
к двум годам тюрьмы «как тяжкого политического преступника». Во
время разбирательства все судьи были евреи, точно так же, как и сви¬
детели. С его же стороны не было ни одного свидетеля, т. к. все бывшие
при этом происшествии струсили и молчали.
Когда читали приговор, то Юля, молоденькая сестра его жены, не¬
осторожно воскликнула: «Это несправедливо!» Не успела она это ска¬
зать, как ее схватили красногвардейцы и увели в Александровский ко¬
миссариат. Она просидела там два дня, и ее выпустили — наверно, ре¬
шили, что она слишком безвредна, чтобы поколебать советскую власть...
22-го июля 1919. — За последние дни настала страшная дороговиз¬
на из-за блокады Одессы со всех сторон: с моря и с суши. С моря сто¬
рожат французские крейсера и мониторы, с суши окружили немцы-
повстанцы из колоний, восставшие крестьяне и приближающиеся де¬
никинцы. Говорят, массовые расстрелы в Чрезвычайке бывают каждую
ночь. Причем они пускают в ход моторы грузовиков, чтобы заглушить
треск залпов.
1-го августа 1919. — Настало ужасное время. Иногда опускаются
руки. Проработав восемь часов на службе, уставшая плетусь обедать,
ем гадость в столовке, прихожу домой и, не отдыхая, бегу в очередь за
водой. Сотни понурых людей стоят и ждут часами права унести ведро
воды. Ее в городе нет, надо идти на окраину. Меня спасает только фа¬
тализм.
171
Отрывки из дневника - 19171920־
Чтобы забыть мрачное настоящее, читаю книги по философии.
5-го августа 1919. — В воскресенье 3-го, купаясь на складе, мы попа¬
ли под обстрел: большевики с берега стреляли во французский мони¬
тор, который подошел совсем близко и подбирал желающих пловцов.
Насколько мне теперь легче служится. Нет больше вставания
в 4 часа утра: на дворе ночь, дождь, слякоть. Почти двухчасовой путь
пешком, т. к. нет трамваев. Сперва к вокзалу, потом через Куликово
поле, по всему Французскому бульвару, т. к. склад находится почти
у самого Малого Фонтана. Добрых шесть верст, да столько же обратно,
после трудового дня. Вставать с рассветом, ложиться с петухами. Слава
Богу, что это кончилось.
16-го августа 1919. — Дошли до того, что воду надо покупать на
вес: ведро воды стоит теперь 15 рублей.
Теперь все носят деревянные сандалии на босу ногу, т. к. настоя¬
щая обувь так дорога, что ее невозможно купить. На прошлой неделе
лежала три дня в постели, т. к. наступила полубосой ногой на острый
камень и сильно повредила пятку: сделался переостит90.
Вчера отправилась к Наде в гости и была такая голодная, что шла
и чуть не падала от слабости, к счастью, у нее были котлеты не из осо¬
бенно свежего мяса... но мне они показались райским кушаньем. Мы
форменным образом голодаем.
23-го августа 1919, 7 часов вечера. — Сижу на ночном дежурстве
в Управлении, совсем одна во всем здании. Эти дежурства обязатель¬
ны, в случае если надо снестись по телефону с Санснабом или вызвать
санитарный автомобиль из Автоотдела для какого-нибудь из госпи¬
талей.
Когда я вышла из дому, чтобы идти на дежурство, то на дворе меня
поймала взволнованная квартирохозяйка и сообщила, что в Дофинов-
ке идет бой, что в Арбузной гавани высадился десант добровольцев
и в городе паника. А когда я пришла в Управление, то Я. накинулся на
меня и сказал, чтобы я шла домой, т. к. всех жителей разгоняют по
квартирам по случаю очень неспокойного настроения в городе. Узнав,
что я дежурю, он предупредил, чтобы я ни под каким видом не выхо¬
дила на улицу.
Итак, я сижу совершенно одна, в огромном здании Управления.
Хорошо, что захватила с собой эту тетрадь, писать успокаивает нервы.
Сейчас пришла бабушка: узнав, что так неспокойно в городе, боя¬
лась оставить меня одну. Принесла свежие новости — десант высадил¬
ся на Большом Фонтане, Одесса-Малая занята добровольцами. Боже
мой, может быть, мы скоро увидим маму?!
Половина 8-го вечера. — Сейчас началась бомбардировка города. На
улицах паника. Вероятно, стреляют из шестидюймовок, т. к. взрывы
очень сильны. Что-то принесет нам эта ночь...
Е.И.Лакиер
172
Магазины закрываются, скачут верховые, несутся какие-то телеги.
Во время опасности кто за что хватается, а я хватаюсь за перо и строчу,
строчу без конца.
Четверть девятого вечера. — Колокола звонят к вечерне. Все ути¬
хомирилось, словно ничего и не было. Я сижу дома.
Как только я кончила писать последние строки, то раздался такой
грохот от разорвавшегося близко снаряда, что дом весь затрясся и за¬
звенели стекла. Вдруг, к своей великой радости, я увидела входящего К.,
нашего делопроизводителя, который посоветовал нам переночевать
в Управлении, т. к. это будет безопаснее — во всем городе производятся
вооруженные налеты. Но мы сказали, что предпочитаем уйти домой.
Тогда он сказал, что останется в Управлении и подежурит за меня.
Мы пошли домой. Только что вышли, как услыхали свист снаряда,
который через секунду разорвался сзади нас, на углу Спиридоновской
и Новосельской. Вероятно, он что-нибудь зажег, т. к. поднялось целое
облако дыма. В нашем дворе было страшное волнение, т. к. разорвав¬
шийся в соседнем переулке снаряд разбросал по всему двору осколки.
В нашем доме, в темном уголке, мне кажется гораздо безопаснее, чем
в огромном пустом здании Управления.
Половина 10-го вечера. — Опять началась орудийная стрельба. Вы¬
стрелы часты, иногда слышен пулемет.
25-го августа 1919. — Ура!!! В Одессе не осталось ни одного боль¬
шевика! Наконец-то наступило желанное освобождение!
Целую ночь палили. Утром в 5 часов началась опять страшная бом¬
бардировка. Сейчас 8 часов. Бабушка ходила за водой и принесла ново¬
сти: большевики бежали по Балковской улице, а на Пироговской уже
добровольческий штаб...
Наступил долгожданный день. Все поздравляют друг друга. Ровно
четыре с половиной месяца мы страдали под игом «пятизначников».
Теперь им наступил конец.
Днем. — Добровольцы официально вошли в город. Ликование пол¬
нейшее, их встретили как избавителей. Утром пришел наш квартиро¬
хозяин Л., выпущенный из тюрьмы, и со всеми перецеловался.
Половина 10-го вечера. Началась неимоверная стрельба, палят из
тяжелых орудий. А взрывы раздаются далеко. Слышно, как свистят
снаряды, пролетая над городом. Грохот до того оглушительный, что
мы закрыли окна. Кто знает, может быть, большевики взорвали поро¬
ховые заводы? Интересно, что все это значит, — казалось бы — все
должно было успокоиться, раз Одесса взята без бою и нет ни одного
большевика.
26 августа 1919. — Насколько велика моя любовь к бабушке, я за¬
ключаю из того, что во время опасности я совершенно забываю о себе
и думаю только о ней. Например, вчера вечером я пошла к Наде,
173
Отрывки из дневника - 1917-1920
и вдруг снова началась бомбардировка. Казалось, что большевики на¬
чали обстрел города из шестидюймовок. Но оказалось, что это добро¬
вольческая батарея палила в большевиков с Пересыпи.
Я сейчас же вскочила с намерением бежать домой, нисколько не со¬
знавая, что подвергаюсь сильной опасности. Надя меня удерживала, но
я все-таки убежала. Ни одного человека не было на улице, но все торчали
у ворот, и когда я проходила, то восклицали: «Есть еще люди, которые
гуляют по улице!» К счастью, дошла благополучно и успокоила бабушку.
Все с восторгом отнеслись к приходу добровольцев. Вмиг город преобра¬
зился, стал вдруг только русским... все евреи куда-то попрятались. Соб¬
ственно, Одесса была взята горсточкой добровольцев, всего двумястами
человек91. Сейчас в городе их около двух тысяч, а выгнали, говорят,
65 000 большевиков. Это была просто рискованная авантюра — да они,
кажется, сами мало рассчитывали на успех. Но, к счастью, эта затея уда¬
лась, и все жители вздохнули свободно. Но как все простые смертные —
не большевики — счастливы! Нечего бояться разных «недель бедных»,
«красного террора», «облегчения буржуев от лишних вещей» и т. д.
Первые три дня после прихода добровольцев было очень тревож¬
но, т. к. все были уверены, что большевики снова попытаются захва¬
тить Одессу. Поэтому каждый день, часам к шести вечера, начиналась
невероятная пальба шестидюймовыми с «Кагула»92 и союзных судов
по дороге, где стояли большевистские поезда.
С приходом добровольцев было сразу установлено нормальное вре¬
мя и прежняя «русская» орфография. Их называют «освободителями».
10-го сентября 1919. — Появился керосин и значительно подеше¬
вел, 15 рублей фунт. И мы в восторге и блаженствуем93. Бабушка от удо¬
вольствия цитирует Димины стихи из «Эпопеи во времена Муравьева»:
Горячий ужин на столе,
И чай кипит на керосинке.
Скажите мне, на всей земле,
Что лучше эдакой картинки?
Это относительное благополучие радует нашу опустевшую от раз¬
ных бедствий и лишений душу.
Трамваи ходят! Прямо роскошь! Когда в первый раз они пошли, то
жители были в восторге, хлопали в ладоши, смеялись и радовались как
дети.
У меня теперь два скромных желания: чтобы шла вода и был дешев
керосин.
Я осталась работать в Управлении Красного Креста, где появилось
новое, добровольческое начальство. Все же мелкие служащие остались
по местам, хотя произошло большое сокращение. К счастью, меня оно
не коснулось.
Е. И.Лакиер
174
25-го сентября 1919. — Сегодня приезд Деникина в Одессу. Нас
распустили по случаю его приезда, и мы все торчали на великолепно
разукрашенном балконе. Наконец показался крейсер «Кагул», на ко¬
тором он приехал из Севастополя. Тотчас же английские и итальян¬
ские суда, стоящие на рейде, начали салютовать. Когда они кончили,
то «Кагул» дал ответный салют, 21 выстрел с кормы. Весь город был
богато разукрашен цветами, флагами, на всех балконах были пере¬
брошены ковры.
Наконец, обогнув маяк, «Кагул» вошел в порт и отшвартовался.
Тотчас же по всем направлениям зашныряли моторные лодки, катера,
пароходики. Мы долго следили за манипуляциями команды на палубе
«Кагула», как она спускала вымпелы, поднимала Андреевский флаг94,
спускала трап. Наконец подплыла белая моторная лодка, и Деникин
направился со своей свитой к Платоновскому молу, где были выстрое¬
ны шпалерами ожидавшие его войска, представители от города, раз¬
личных консульств и всех государственных и общественных учрежде¬
ний. Затем все тронулись в Собор для молебна. Наше начальство в пол¬
ном составе тоже поехало в шикарном «Тальботе».
По Дерибасовской стояли шпалерами все гимназии и училища,
одни за другими, толпа была тысячная. Я как раз проходила тогда, ког¬
да среди ликования и громогласного «ура» Деникин медленно проез¬
жал в Собор. Подъем в толпе был колоссальный.
17-го октября 1919. — В Харькове все служащие государственных
и общественных учреждений и артисты объявлены большевиками вне
закона. В Гомеле расстреляны все служащие Красного Креста как
контрреволюционная организация95.
Под Управлением устроилась теперь американская военная мис¬
сия, и я каждый день беседую с американцами.
20-го октября 1919.— Вчера, во время моего дежурства в Управле¬
нии, туда явились английский морской офицер и молодой человек
в штатском, последний объяснил, что на миноносце № 12, где он состо¬
ит для службы связи между англичанами и русскими, заболел матрос,
и он поэтому привез англичанина в Красный Крест для вызова врача.
Я стала трезвонить по всем отделам и госпиталям, но не могла дозво¬
ниться, никого из начальства не быДО, и прямо не знала, что делать.
Устав ждать, они оба ушли и сказали, что вернутся в 7 часов для ответа.
К тому времени пришел С., начальник канцелярии, которому
я рассказала свои мытарства и неудачи. Подождав еще немного, мы
решили поехать за врачом и оттуда прямо в порт, думая, что, м.б.,
встретим англичанина по дороге. Меня взяли в качестве переводчицы,
т. к. ни С., ни врач не знали ни слова по-английски.
В порту было темно, как на дне колодца, только одинокий прожек¬
тор освещал рейд и город. Они ушли на разведку, оставив меня одну.
175
Отрывки из дневника - 1917-1920
«Торпедо № 12» стоял на рейде, и сухим путем нельзя было на него
попасть. Вдруг я увидела направлявшегося в мою сторону морского
офицера. Думая, что он англичанин, я окликнула его и спросила, как
нам быть. Но подошедший оказался американцем, с судна № 151,
и очень любезно предложил подвезти нас на катере, который его ждал.
Вернувшиеся к тому времени мои спутники, конечно, с радостью со¬
гласились, и мы понеслись по черным водам в открытое море. Соле¬
ные брызги обдавали нас ледяным дождем.
Через несколько минут быстрой езды мы всходили по неустойчи¬
вой узенькой лестничке миноносца с веревочными перилами. При¬
знаться, было страшновато висеть над морской пучиной, в полнейшей
темноте... Наконец я на палубе. Тотчас же выросли передо мной два
английских офицера с вопросом, что нам угодно. Я объяснила им в не¬
скольких словах цель нашего приезда: днем запрашивали врача в Кра¬
сном Кресте для осмотра больного матроса, а т. к. мои спутники не
знают ни слова по-английски, то я переводчица.
Они вмиг стали страшно любезны, попросили спуститься в кают-
компанию и обогреться. Пока врача отвели к больному, мы спустились
по совершенно вертикальной лестнице в уютную кают-компанию, где
они предложили нам чудного портвейна с бисквитами.
Наконец вернулся врач: у больного не было ничего опасного, толь¬
ко грипп в острой форме. Ему тоже предложили рюмку вина. После
этого мы поднялись на палубу и, попрощавшись с англичанами, сели
в моторную лодку. Они сердечно благодарили нас за оказанную по¬
мощь и приглашали на следующий день, чтобы осмотреть миноносец.
Лучи их прожектора освещали нам путь до порта.
Вернувшись в Управление, мы подробно доложили это происшест¬
вие уполномоченному Красного Креста Д., который с интересом слу¬
шал и одобрительно качал головой.
19-го ноября 1919. — Приехала совершенно неожиданно мама. Рас¬
сказала массу ужасов о махновцах, петлюровцах, григорьевцах96, боль¬
шевиках, казаках. За время ее пребывания в Екатеринославе перебы¬
вало восемь властей.
Теперь я получаю 3700 рублей жалованья, но его не хватает, и все
время приходится продавать вещи.
26-го ноября 1919. — Праздник Георгиевских кавалеров97. На Со¬
борной площади происходил торжественный парад и раздача крестов
добровольцам.
Ходят слухи, что генерал Деникин будто бы смещен, а вместо него
будет назначен барон Врангель98. Говорят также, что будто бы заклю¬
чен мир с Германией, и в России будет немецкая ориентация, т. е. по¬
просту она подпадает под немецкий кулак.
Е. И.Лакиер
176
3- го декабря 1919. — Сегодня официальное падение Харькова.
Большевики, подкрепленные немцами и их артиллерией, идут вперед.
Говорят, что Киев взят и они двигаются на Одессу.
4- го декабря 1919. — Всю ночь видала кошмары о приходе больше¬
виков, — то они обыскивают нашу комнату, то ловят меня на улице
и тащат в Чека... Ведь на этот раз я счастливо избегла расстрела, а моих
трех сослуживцев расстреляли в чрезвычайке: двух из контрразведки,
а третью из бюро мосье де Карселад, некую мадемуазель Пуллен.
10-го декабря 1919. — Паника разрастается. Большевики приближа¬
ются, все запасаются визами и паспортами".
1920-й год
Севастополь
13-го января 1920. — Южная Корабельная Сторона, Морские Казармы
31-го Флотского Экипажа. Одесский Хирургический Госпиталь Кра¬
сного Креста.
Столько перемен произошло за это время, что я даже не знаю,
с чего начать.
С середины декабря в Одессе началась форменная паника: все ста¬
ли подготовляться к эвакуации, писать удостоверения и пропуски,
чтобы при первой опасности скрыться. Все в Кресте решили бежать,
т. к. большевики считают его контрреволюционной организацией.
Я переговорила с уполномоченным и написала прошение о пере¬
воде меня в Крым. На следующее утро он поставил на нем резолюцию:
«назначить письмоводителем или делопроизводителем в первый го¬
спиталь, который будет отправлен в Крым».
Первым оказался Одесский Хирургический. Наконец был назна¬
чен день отъезда, на английском транспорте «Ганновер»100. Погрузили
также 960 человек раненых. Мама не захотела ехать с нами и осталась
в Одессе.
У меня было дела по горло, т. к. я оказалась единственным челове¬
ком, говорившим по-английски. В перевязочной, в палатах, главный
врач — никто не мог обходиться ,без меня. Но англичане очень недру¬
желюбно отнеслись к нам: никуда не позволяли выходить, не давали
кипятку, нельзя было достать даже куска хлеба. Но мы с бабушкой ели
прекрасно благодаря протекции инженера и второго стюарда, нам
каждый день подавали завтрак, обед, чай, ужин и вечером какао...
Пробыли мы ровно неделю на пароходе и наконец высадились в Се¬
вастополе. Нам на дорогу надавали целую гору сандвичей. Мы сели на
него 23-го декабря, провели там Рождественские праздники и высади¬
лись 29-го декабря.
177
Отрывки из дневника 1920־1917 ־
Наконец на ялике поехали на Корабельную Сторону, в казармы —
огромнейшие, холодные, на самом верху высокого холма. Почти все
стекла выбиты, никакого отопления, — и ужасный, подавляющий хо¬
лод, три градуса тепла, редко четыре. Первую ночь я проспала совер¬
шенно одетая, в шубе и ботах, и утром, проснувшись, рыдала от холо¬
да. Никогда не думала, что от него бывает так мучительно больно101.
В первый день Нового года мы с Л. ходили в город и по дороге иро¬
низировали над собой: он по своей специальности учитель истории,
а теперь старший санитар. Я музыкантша, а теперь писарь. Вдруг он
резко потянул меня за рукав: «Осторожно, не смотрите вправо!» Я, ко¬
нечно, совершенно машинально посмотрела и увидала, что на фонаре
медленно раскачивался повешенный... еще немного — и я бы его заде¬
ла. Часто, несмотря на добровольческую власть, большевистские эле¬
менты города сводили счеты с неосторожными офицерами, которые
выходили в одиночку по ночам.
Через пять дней начали привозить раненых партиями по 75-
100 человек, и для меня началась бешеная работа. Я вставала каждый
день в 7 часов, в 8 уже сидела в канцелярии или, если прибывали но¬
вые раненые, бежала заполнять приемные листки в палаты и там про¬
водила целые дни. На днях был такой случай: привезли новую партию,
и я, проходя мимо, увидала, что носилки одного из раненых покачну¬
лись и он начал скользить на пол. Я подбежала и схватила его в объя¬
тия, чтобы удержать на месте. Вдруг кто-то сзади поднял меня за ши¬
ворот, и, обернувшись, я увидела главного врача, который гневно вос¬
кликнул: «Сумасшедшая, что вы делаете? У этого раненого рожа!»
Я даже не знала, что существует такая болезнь, и была страшно удив¬
лена его вспышке.
Сейчас же раненые привязались ко мне и скучали, если я не прихо¬
дила. Я была их юрисконсультом, исполняла их поручения, хлопотала
за них перед старшим врачом, кстати сказать, удивительно сухим че¬
ловеком.
Но все же я проклинаю себя, что уехала из Одессы, поддавшись па¬
нике. Променять чудесную службу, хорошее жалованье, большой город
на захолустный городишко, где мы сидим взаперти, и быть завален¬
ной неинтересной работой. Конечно, я никогда не предполагала, что
будет так плохо во всех отношениях. Из госпиталя так далеко до Севас¬
тополя, что каждый день ходить нельзя, да еще при такой гололедице,
которая держится все время. Надо спуститься по лестнице до бухты,
затем пройти по узкому и всегда скользкому понтонному мосту на
другой берег и подняться на Екатерининскую улицу по такой же кру¬
той лестнице наверх. Захватывает дыхание, когда кончишь все это
восхождение и наконец попадешь в город. Прямо насмешка, что я при¬
ехала сюда лечить свою печень после желтухи: ни молока нет, ни
Е. И.Лакиер
178
гулять нельзя, т. к. негде. Занесенная снегом дикая Корабельная Сторо¬
на не располагает к прогулкам, да и холод адский. Все время свирепст¬
вуют бури, окна заносит снегом, коченеют руки так, что трудно писать.
Мы коротаем вечера, сидя при свете заплывшего огарка и кутаясь
в шубы и пледы. Цементный пол леденит ноги, и у всех начал прояв¬
ляться ревматизм. Но все-таки, что из всего этого выйдет?
17-го января 1920. — У меня много друзей среди раненых. Мне их
бесконечно жаль, особенно кадетика Смолинского, бледненького
мальчика 15-ти лет, который пошел на войну волонтером и теперь ле¬
жит тяжело раненый, прозрачный, слабенький.
Среди сестер мало симпатичных, мне не нравится их «дух», какой-
то особенно лихой тон.
Сегодня отплыла в Болгарию большая партия раненых на «Петре
1-ом», русский пароход с французской командой. Я поехала их прово¬
жать, чтобы служить переводчицей. Старый француз-капитан, молод¬
цеватый седой моряк, пришел в восторг от моего французского языка
и внешности, с места в карьер стал говорить комплименты и сказал,
что предоставит мне каюту первого класса, если я хочу эвакуироваться
на его судне. Но узнав, что есть старая бабушка, без которой я не поеду,
сразу переменил тон и сказал, что ему это не подходит...
22- го января 1920. — В городе странная паника — большевистские
войска быстро приближаются к Севастополю. По словам некоторых,
будто бы уже занят Перекоп102.
На этот раз мы с бабушкой решили бежать во что бы то ни стало —
но единственный выход из Севастопольской ловушки — это морем.
Я стала метаться по городу, выискивая способ эвакуироваться, обила
все пороги и всюду получила отказ, т. к. не принадлежу к военной се¬
мье. Долго беседовала с британским консулом, умоляла его мне посо¬
действовать, но он сам не мог ничего сделать и при всем желании был
бессилен помочь.
Кроме страха перед приходом большевиков, нас пугал еще другой
ужасный призрак: эпидемия сыпного тифа. Весь наш госпиталь был
поражен, и главное, стали им заболевать члены медицинского персо¬
нала. Рядом с нами в комнате слегли сегодня две сестры милосердия.
Теперь — очередь за нами. Бедная бабушка совсем извелась, обсыпая
нас и наши вещи нафталином, т. к. кто-то ей сказал, что сыпнотифоз¬
ные вши очень боятся этого запаха...
Все наши чемоданы сложены, мы ждем только случая, чтобы поки¬
нуть Севастополь, — но как?
23- го января 1920 г. утром. — Свершилось, жребий брошен! Мы по¬
кидаем Россию. Опишу в кратких словах, т. к. нет времени.
Вчера полковник С. зашел к нам и сказал, что у пристани стоит са¬
нитарное английское судно «Глостер Кастль», на котором отправляют
179
Отрывки из дневника 1920־1917 ־
часть наших раненых в Константинополь. Он посоветовал мне сходить
туда и узнать, т. к. видел, что садится также частная публика.
Мне показалось это совершенно безнадежным, но для очистки со¬
вести все же решила пойти. Рано утром мы с ним отправились в порт.
Со слезами на глазах я безнадежно взирала на белоснежного гиганта,
не имея ни малейшей надежды получить разрешение не эвакуацию.
Кто я? Даже не жена раненого офицера, а какая-то не известная нико¬
му девушка.
Поднялись на палубу, где встретил нас капитан парохода. Я обра¬
тилась к нему по-английски, прося позволения эвакуироваться, т. к.
иначе мне грозит расстрел со стороны большевиков. Он очень любез¬
но препроводил нас к главному врачу Аткинсону, которому я подроб¬
нее объяснила свое отчаянное положение. Он сказал, что не имеет ни¬
чего против, тем более что, зная английский язык, я могу быть ему
очень полезна. Но для моего принятия на борт необходимо официаль¬
ное разрешение русских властей, в лице главного врача Морского го¬
спиталя, О.
Тут меня покинула всякая надежда. Я уже слышала в ушах отрица¬
тельный ответ от главного врача... И вдруг вырос передо мной М., бе¬
локурый моряк с голубыми глазами и светлой бородой, точно Архан¬
гел Гавриил103, — и все свершилось по мановению его волшебного
меча! Несмотря на колоссальную очередь перед кабинетом О., он про¬
вел меня к нему внутренним ходом, и тот почему-то дал сразу свое
согласие без всяких затруднений. Почему? Ведь они меня совершенно
не знали! Это было одно из чудесных избавлений, которыми полна
моя жизнь...
Как на крыльях вернулась я на Корабельную Сторону, объявив ба¬
бушке радостную новость. Все меня поздравляли. Старший врач сразу
дал свое разрешение и состряпал удостоверение, что я уезжаю в ко¬
мандировку за границу в качестве переводчицы, с сопровождающей
меня бабушкой.
Итак, сегодня, в два часа дня, мы покидаем Россию — может быть,
навсегда!104
А. В. ЛИНДЕН
ВОСПОМИНАНИЯ О ДАВНО ПРОШЕДШЕМ
Вспоминая давно прошедшее, мне хотелось бы поделиться с моими
читателями сохранившимися у меня впечатлениями о смутном вре¬
мени водворения Советской власти в России. Я не могу дать широ¬
кой и яркой картины того революционного духа, которым была ох¬
вачена вся Россия, и не могу вдаваться в политику и борьбу разных
партий, потому что мы жили очень тихо и скромно в нашем имении
в Крыму, вдали от всяких политических распрей. Переживания,
которые я хочу описать, относятся к периоду между 1917 и 1924 го¬
дами.
Климат в Крыму теплый,•почва плодородная: холода на моей па¬
мяти никогда не было, и люди давали свой труд на пользу друг друга.
С началом лета приезжали на отдых со всех концов России для мор¬
ских купаний и осенью для лечения виноградом. Все местное населе¬
ние, начиная с владельцев дач, сдающих комнаты, и кончая лавочни¬
ками и прислугой, — все много работали в течение этих летних меся¬
цев, а зимой отдыхали и жили на летние заработки.
Но приближалась гроза, и все мы надеялись, что она нас минует,
однако наши надежды не сбылись.
181
Воспоминания о давно прошедшем
Мой отец1, которому минуло 75 лет, со мной поехал в Ялту по важ¬
ному делу, мы пробыли там три дня и собирались после завтрака ехать
домой, как вдруг получили из дому телеграмму с просьбой вернуться
как можно скорее. Мы велели подать лошадей утром и, проезжая по
набережной, увидели первых революционных матросов. Кучер погнал
лошадей, и мы благополучно выбрались из города. Дома мы узнали
причину посланной телеграммы: было получено на имя моего отца
анонимное письмо с требованием выдачи крупной суммы под угро¬
зой похищения его дочерей. Мой отец, военный человек, отнесся
к этому требованию очень спокойно и ничего не предпринял, и, к на¬
шему благополучию, ничего не случилось. Но во всем крае было очень
беспокойно, и местное население собиралось защищаться от пришлых
революционных элементов. Но из этого, конечно, ничего не вышло,
и большевики заняли весь край2.
Первое время мы жили по-прежнему тихо и никто нас не беспоко¬
ил. Но в один прекрасный день прискакал человек и предупредил слу¬
жащих у нас, что приближается группа подвыпивших матросов, дела¬
ющая обыски во всех дачах и имениях с требованием сдачи всякого
оружия. Обрабатывавший наш виноградник татарин успел до их при¬
езда уговорить моего отца отдать ему 3 охотничьих ружья, бывших
в доме, чтобы спрятать их на винограднике, а моя сестра очень удачно
спрятала наши 3 револьвера, после чего мы заперли все двери и став¬
ни. Вскоре эти незваные гости (оказались солдаты под предводитель¬
ством матроса) приехали и стали ломиться в парадную дверь, но так
как мы не открыли, они направились к кухонной двери, которую от¬
крыли, и сестра и я вышли к ним. В самом начале моего разговора
с ними пришел мой отец, хотя мы его просили не выходить.
Это было после завтрака, когда он обыкновенно отдыхал; в это
время мой брат играл на рояле в столовой. Мой отец вошел тихо, с обе¬
ими руками в карманах, и подошел ко мне. Разговаривающий со мной
матрос сейчас же выхватил свой револьвер и прицелился в папу на
расстоянии 0,40 сантиметров. Мой отец, морской офицер, любимый
своими подчиненными и матросами и умевший с ними говорить, мяг¬
ко и спокойно сказал:
— Да ты что это, голубчик?
На что матрос ответил:
— Что у вас в карманах? Выньте руки!
И мой отец, говоря: «Да у меня ничего нет», — вынул их.
Матрос, однако, ощупал карманы и спрятал свой револьвер.
После этого моя сестра и я сопровождали солдат и матроса, обы¬
скивающих весь дом. В гостиной они обратили внимание на туземное
оружие Соломоновых островов, не поняв, что это такое, пошли в ком¬
нату моего отца, там осмотрели платяной шкаф, но оружия не нашли
А. В.Линден
182
и на наше счастье не открыли нижних ящиков этого шкафа, которые
были полны патронами для охотничьих ружей. Заглянув в шифоньер¬
ку, они увидали форменную фуражку отца и с большим подозрением
спросили: «А это чья фуражка?», на что я ответила: «Раз что мой отец
генерал — конечно, это его фуражка»; после этого мы пошли по комна¬
там.
Когда они кончили обыск, не найдя оружия, мы написали расписку
об этом и попросили их ее подписать, что они и сделали.
Этот эпизод, окончившийся для нашей семьи так благополучно,
был первым для нас проявлением нового революционного режима.
Новые власти, и особенно в отдаленной провинции, были далеко не
сплочены и не организованы, и местное население нашего края не
смотрело еще на нас и «богатых» как на своих врагов и «кровопийц».
Напротив, видели в нас работодателей и кормильцев. Надо было
время и пропаганду пришлых элементов, чтобы изменить настрое¬
ния и отношения. Мы и большинство наших соседей успели продать
еще при Временном правительстве свои значительные владения
и купить маленькую дачу в Ялте3. Большинство наших знакомых
и мы в том числе с удовольствием расстались со своими большими
хозяйствами, выговорив себе право у новых владельцев прожить
в своем бывшем имении до весны. Мы таким образом жили более
или менее спокойно до отъезда. Никто нас не трогал. Кроме несколь¬
ких отдельных случаев, когда к нам приезжали посланные от рево¬
люционного комитета требовать выдачи предметов, нужных для об¬
становки их революционных учреждений. Например: стульев, веша¬
лок и т. п. Но это нас не особенно трогало, так как мы продали дачу
со всей обстановкой.
Явилась, впрочем, как-то раз делегация от местного лазарета
в поисках дачи, лучше обставленной, чем их лазарет. Увидав у нас
ванную комнату с красиво выкрашенной ванной, делегация решила,
что наша бывшая дача есть как раз то, что им нужно. Но когда я им
объяснила, что каждую бочку воды надо привезти из городского ко¬
лодца, находящегося в 3-ос верстах от нас, и что нельзя делать больше
2-х ванн за раз, пыл их простыл, и мы больше ничего не слышали по
этому поводу.
Конечно, подобные посещения волнуют и беспокоят, потому что
нас могли выселить и забрать все наше имущество, но пока этого не
было, и мы дожили более или менее спокойно до весны. Конечно, по¬
купать еду нельзя было, но мы питались хотя и скромно, но достаточно
сытно, потому что у нас были запасы всего, что нужно, и хлеб, конечно,
пекся дома.
Но все это были только цветочки, а ягодки были впереди, когда на¬
стал момент переезда на новое житье в Ялту.
183
Воспоминания о давно прошедшем
Глава 2
Наступила весна 1918 года, и пришло время укладываться для пере¬
езда. Отец продал свою дачу, выговорив себе право прожить в своем
имении зиму и взять с собой обстановку 4־х комнат и все личное, нам
нужное для хозяйства, а вся остальная обстановка и садовый инвен¬
тарь должен был остаться при даче. Я написала два инвентаря: список
всего, что мы оставляли при даче (очень большая тетрадь), и всего
того, что мы брали с собой (сравнительно очень небольшая тетрадь),
и началась укладка.
Днем у меня было очень много общего дела, и потому свои собст¬
венные вещи, книги, бумаги и т. д. я разбирала вечером до довольно
позднего часа. Я привыкла делать все открыто и штор не спускала. Ре¬
зультатом таких привычек был донос в революционный комитет, что
я тайно ночью что-то укладываю. И в одно прекрасное утро прискакал
верховой из революционного комитета сказать, что нет препятствий
к нашему отъезду, но что мы не имеем права увезти что-либо из на¬
шей обстановки. Отца мы очень берегли и старались его держать как
можно дальше от всякого соприкосновения с представителями нового
режима. Поэтому в революционный комитет пошла я, захватив с со¬
бой оба инвентаря нашего имущества4. Меня принял матрос — «краса
и гордость революции» — шапка набекрень, большой локон на лбу. Но
разговаривали мы просто, спокойно и деловито. Это было в начале ре¬
волюционного переворота в нашем крае, и я верю, что новые предста¬
вители власти, вышедшие из народа, думали, что при новых порядках
исчезнут все социальные несправедливости, всем будет хорошо,
и в народе было известное чувство справедливости. Комиссар мне ска¬
зал, что нам не нужно что-либо увозить с собой, так как нам на новом
месте дадут все, что нам нужно. Я сказала, что мы купили дачу без вся¬
кой обстановки, а она нам нужна на 7 взрослых человек и 3-х детей,
и что мы оставляем на этой даче очень много и берем с собой сравни¬
тельно очень мало, и показала ему инвентари. Он быстро их перели¬
стал и согласился дать мне разрешение на вывоз нашего имущества.
Переехать сразу всем домом мы не могли. Мебель и вещи отправ¬
лялись в несколько приемов, и каждый раз надо было заезжать в рево¬
люционный комитет и получать пропуск. Последними выехали отец
и я в закрытом ландо, а в карете ехала прислуга с остатком вещей и ко¬
том Мордарием. Этот переезд был особенно волнующим, потому что
карета при общей существующей разрухе оказалась не в порядке и не¬
сколько раз отлетало одно из колес. Можно себе представить, какие
потрясения испытывала наша прислуга и кот Мордарий. Но кроме это¬
го, в революционном комитете нам заявили, что на шоссе имеется за¬
става и может случиться, что нас не пропустят до места нашего
А. В.Линден
184
назначения, и дали нам особое пропускное разрешение. Ехали мы
долго, потому что пришлось раза три поправлять колесо, и нас с отцом
очень беспокоила застава на шоссе. Но в конце концов все обошлось
благополучно, на заставе, прочитав наш пропуск, нас с миром отпу¬
стили, и с большим опозданием и в темноте мы добрались до нашего
нового обиталища.
Здесь случился комический инцидент. Кот Мордарий был настоль¬
ко потрясен своим путешествием, что, когда прислуга выпускала его
из корзинки, в которой он ехал, он яростно расцарапал ей руки
и стремглав исчез в темноте. Так мы его больше и не видали. Вероятно,
он отправился галопом домой (больше 50-ти верст), и будем надеять¬
ся, что никто его не поймал и не съел. Это была участь всего живого:
кошек, собак, не говоря о птице и других домашних животных. Но об
этом будет речь впереди.
Глава 3
Освободившись от большого хозяйства и поселившись на небольшой
даче, наша жизнь стала протекать сравнительно спокойно. Но, конеч¬
но, многое изменилось, и чем дальше, тем труднее и бесправнее ста¬
новилось наше существование. Мы переходили из-под власти больше¬
виков до трех раз, пока они окончательно не завладели нашим краем5,
и тогда мы испытали все ужасы «коммунистического» строя. В первое
свое властвование большевики были далеко не организованы, и со¬
хранились обломки прежних порядков. Наши ворота и калитка были
всегда на запоре и дача всецело занята нашей семьей. Питались мы
с большим трудом остатками наших запасов, существовал очень скуд¬
ный базар и выдавались в очень малом количестве деньги еженедель¬
но из банков. А главное — мы не могли представить себе, что подобное
властвование могло долго и прочно утвердиться, и мы жили надеждой,
что мы скоро освободимся от этого полного произвола. Конечно, же¬
лезная завеса была опущена, и мы ничего не знали о том, что делается
за границей и в России. Доходили до нас смутные слухи, что прибли¬
жаются с одной стороны силы с Украины, а с другой — белая армия, и
действительно, в этот первый раз большевики разбежались при при¬
ближении, как мы думали, Петлюры, что обещало бы мало хорошего,
и вдруг вместо Петлюры вступили в наш город немцы6, т. е. люди по¬
рядка прежних времен. Весь город почувствовал такое облегчение
и радость, что на улице совершенно незнакомые люди останавлива¬
лись и обменивались своими впечатлениями. Водворился порядок.
Прежде всего весь город был вычищен: подметен всякий сор, и за¬
прещено было выбрасывать на улицу что-либо. Затем в одну ночь был
185
Воспоминания о давно прошедшем
приведен в порядок городской сад. Там, на самом видном месте, боль¬
шевики, разрыв газон и большие клумбы с цветами и зеленью, похо¬
ронили 9 «героев» революции. Кругом на деревьях были развешаны
красные тряпки и зеленые гирлянды дубовых листьев. Первые два-три
дня все это имело какой-то вид, но чем дальше, все безобразнее стано¬
вилось для глаза. Немцы, как это увидали, так в одну ночь всех покой¬
ников, лежавших тут 2-3 месяца, увезли на кладбище, где им и полага¬
лось быть, и на другое утро снова был зеленый газон, великолепный
parterre вечнозеленых растений; все пожелтевшие гирлянды и крас¬
ные тряпки были убраны и сад открыт для публики.
Началась трудная, но спокойная жизнь — мы надеялись — надолго.
Жизнь же становилась все труднее и труднее: деньги обесценивались,
подвоз был очень затруднен, й хотя банк и выдавал небольшие деньги
и базар действовал, но цены все росли, и добыть необходимое для про¬
питания стоило огромных усилий. В Петербурге давно водворился го¬
лод и страшная дороговизна, и к нам приехали родные7, так что за стол
ежедневно садилось 10 человек. Мы, конечно, сильно сократились, но
пришлось начать продавать вещи, и это нам казалось ужасным. Мы
надеялись, как вообще все наши знакомые, что белая армия нас осво¬
бодит и спасет. А пока мы радовались пребыванию немцев. Но это
сравнительное благополучие продолжалось недолго. До нас доходили
смутные слухи, что немцы на Западном фронте терпели неудачи и что
в Германии возникли беспорядки8, что, вероятно, заставило их в ско¬
ром времени уйти от нас. У нас снова водворились красные силы, но
ненадолго, потому что с одной стороны приближалась белая армия,
а с другой — прибыл английский крейсер, и командир впоследствии
нам рассказал, что послал красному командующему ультиматум: «Если
красные в 24 часа не очистят город, он будет его бомбардировать». Он
со смехом говорил об этом и добавил, что, конечно, он не имел права
и не мог это сделать. Но красные поверили и ушли! Опять наступили
спокойствие и порядок, и на более долгий срок. В городском саду раз¬
давалась военная музыка, английских офицеров принимали и чество¬
вали, и они на своем крейсере устроили большой прием. Но не могу
сказать, чтобы все их усилия развлечь нас были остроумны. Так, мне
было предложено взяться за ручку электрического аккумулятора с тем,
чтобы, задержав руки до известного срока, получить премию — штоп¬
ку для чулок, которая у нас давно исчезла из продажи. Я согласилась,
и мою руку так свело, что я не могла, при всем желании, бросить ручку,
и я думала, что казнь на электрическом стуле должна быть ужасная.
Премию мне в конце концов со смехом подали, но я бы с удовольстви¬
ем от нее отказалась, если бы знала, чему я подвергнусь. Был также
устроен вечер в пользу поляков, но он был очень убогий и оставил не¬
приятное впечатление. Думаю, что офицеры скупили много красивых
А. В.Линден
186
вещей, потому что русским «буржуям» нужны были деньги для пропи¬
тания, и они начали с того, что стали продавать то, что было у них по¬
ценнее. Это была большая ошибка, потому что деньги обесценивались,
а вещи росли в цене, но мы тогда не знали, что нас ожидает.
В этот период брату, жившему у нас с семьей, удалось уехать за гра¬
ницу9, где он смог устроиться более или менее нормально. Время от вре¬
мени он посылал нам посылки с продуктами и необходимыми вещами,
которые давно у нас исчезли. Всем было трудно существовать, и эти
проходившие через таможню посылки доходили до нас в очень сокра¬
щенном виде — особенно это было с продуктами — соблазн был слиш¬
ком велик. Так, например: наш старый знакомый послал нам через сво¬
его приятеля, ехавшего на пароходе в Крым, письмо и коробку шоколад¬
ных конфет; письмо мы получили, а конфет мы так никогда и не видели.
После отъезда брата с семьей мы остались одни, отпустили при¬
слугу и сдали две комнаты. Англичане ушли, и белая армия снова заня¬
ла наш край10, прочно, как мы думали. Братьям, которые были за гра¬
ницей, виднее было положение дел, и они настойчиво звали нас к себе,
оставив дачу на попечение прислуги и под управлением друзей. В кон¬
це концов (в конце июля 1920 года) отец с сестрой уехали за границу,
как думали — месяца на два, а мне не хотелось. Мне хотелось отдох¬
нуть, оставаясь одна с хорошей прислугой, великолепной коровой, ни
о ком не заботясь, и жить очень скромно на плату с жилицы и прода¬
вая очень большой излишек молока. Было также немного фруктов
в саду, где вместо роз я посадила капусту. К тому же главнокомандую¬
щий белыми силами был вполне уверен, что нас защитит и красные
силы не смогут проникнуть к нам.
Лето 1920 года я прожила спокойно, отдыхая от забот. Но вести
становились все тревожнее, и начался отъезд очень многих, кому это
было необходимо. Наконец фронт был прорван, и началась спешная
эвакуация войск11, орудий, раненых через все южные порты. При всту¬
плении красных в наш город предстояла реквизиция всех лавок, и по¬
тому главная забота всех оставшихся жителей была скупить все, что
возможно, главным образом муку, консервы и т. п. У меня были в запа¬
се два мешка муки, и, кроме того, я совершенно не представляла себе
житие, которое нас ожидало, а*потому моя главная забота была, по на¬
стоянию моей прислуги, — запастись кормом для моей коровы.
Сена у меня оставалось очень мало, отрубей совсем нельзя было
достать. Но моя прислуга, которая очень любила корову и, как дере¬
венская жительница, знала, как бывает во время голода, узнала, что
у одного человека был запас тыкв, и во время последних дней эвакуа¬
ции я всецело была занята покупкой и перевозкой их, что было очень
трудно, так как все подводы были заняты в первую очередь перевоз¬
кой на пристань имущества эвакуируемых войск.
187
Воспоминания о давно прошедшем
Последние дни эвакуации запечатлелись в моей памяти несколь¬
кими довольно яркими картинами: 1) бегством жителей, собравшихся
в нашем городе со всех концов России. Все последние пассажирские
пароходы были переполнены до последней степени потрясенными
и спасающими свои жизни людьми; 2) продолжающейся эвакуацией
войск и лазаретов со всем их персоналом. Войска были голодные и из¬
мученные и, уходя, опустошали все булочные. За два дня до конца эва¬
куации мне удалось где-то достать целый каравай белого хлеба, и, неся
его домой, я наткнулась, по-видимому, на конную артиллерию, поки¬
давшую навсегда Россию. Она стояла, так как впереди нее путь был
загроможден другими войсками. Около первой от меня пушки стоял
офицер, и во всей его позе было видно, как он утомлен и физически,
и морально. Он не мог даже стоять прямо, но наклонился над пушкой
и уперся в нее локтем. Глаза его на минуту встретились с моими, но
я тогда не поняла все, что они говорили, и я до сих пор жалею, что
я к нему не подошла, не сказала ему несколько слов и не отдала ему
мой хлеб.
В эти же дни мне пришлось быть неподалеку от пристани, — ко¬
нечно, доступ к ней был невозможен, — нужно было бы перо Толстого,
чтобы описать происходившее передо мною столпотворение. Но ярко
осталось в моей памяти, как мать вела своего раненого сына. На голове
его была большая повязка, и из-под нее струилась кровь. Конечно, ему
было место в постели в лазарете, но оставлять раненых было невоз¬
можно — участь их была бы более тяжкой — они рисковали быть рас¬
стрелянными, и потому все лазареты и раненые были эвакуированы.
Невозможна была погрузка лошадей из-за недостатка места и корма,
и после ухода последних войск по окрестностям бродили брошенные
прекрасные лошади, не находившие ни травы, ни листвы, так как была
уже почти зима. Мне таким образом поймали и привели прелестную
серую лошадь, и она, я думаю, была бы рада снова очутиться в конюш¬
не с полной кормушкой. Но, увы! я не могла ее у себя удержать из-за
недостатка корма и места, и пришлось ей, бедной, снова бродить по
полям.
В последний день, по моей просьбе, ко мне перебрались мои дру¬
зья, жившие в ужасающих условиях на пустыре и таким образом спа¬
савшие меня от возможного поселения в доме совершенно неизвест¬
ных элементов. Старуха-мать с дочерью успели перебраться с частью
вещей, а оставшиеся вещи сыну пришлось перевозить в несколько раз
на ручной тележке, но он не успел перевезти все, так как в окрестно¬
стях появились первые красные разъезды, и мать его не пустила, опа¬
саясь его ареста. Мне самой удалось в два рейса горой нагруженных
тележек закончить этот переезд, никого не встретив. После чего мы
все засели у себя в ожидании непрошеных гостей.
А. В.Линден
188
Глава 4
Вдруг затрещал звонок, как на пожар. Пришлось отворить калитку
и ворота, у которых стояли военные повозки и солдаты красной ар¬
мии. Офицер, бывший с ними, заявил, что мы должны предоставить
им помещение. Я совершенно не была подготовлена к подобным раз¬
говорам, но неожиданно для себя я спокойно и дружелюбным тоном
спросила его, на каком основании он предъявляет такое требование,
и просила показать мне его бумаги. К моему удивлению, он стал рыть¬
ся в своем портфеле, но потом вдруг спохватился и сказал: «Какие там
бумаги!? Показывайте ваши комнаты». Наша дача была очень удачно
построена для такого рода происшествия, она была в два этажа, и вни¬
зу были только две смежные, большие комнаты с одним входом пря¬
мо из сада. В каждой из них было по две кровати с пружинным и дву¬
мя мягкими матрасами и полная дачная, хотя и простая, обстановка,
выкрашенная в лаковую краску. Эти комнаты очень понравились
офицеру, и он просил только убрать лишнюю мебель и дать, если они
имеются, еще кроватей. У меня было еще несколько попроще, кото¬
рые я и велела принести. Это, очевидно, понравилось, и офицер сов¬
сем смягчился и сказал: «А как бы нам насчет самоварчика и хлеб¬
ца?» — «У нас все есть, — сказал он. — И чай, и сахар, и посуда, и что
поесть. Дай нам только самоварчик и хлеба». Эта последняя просьба
была очень тягостна, потому что хлеб был на вес золота. Моя прислуга
как раз в этот день испекла два больших чудных белых хлеба, и отда¬
вать их солдатам у меня не было ни малейшего желания. Но я была
в их власти и подумала, что если не дам один хлеб добровольно, они
пойдут на кухню и возьмут оба и еще и другое, что плохо лежит, и по¬
тому я распорядилась дать им самовар и один хлеб. А себе в утешение
подумала, что они издалека, голодные и усталые, и с каким удоволь¬
ствием они <будут> этот чай пить, да с таким хлебом! Кипящий само¬
вар был отнесен солдатам моим жильцом, который потом рассказы¬
вал, как он был принят. «А почему хозяюшка сама не принесла нам
самовар?» Мой жилец был человек глубоко верующий и кроткий.
«Принес самовар я, потому что для нее он слишком тяжел, а за то, что
она вообще прислала его и хлеб, — можете только спасибо сказать». —
Солдаты ничего не ответили. Они пробыли у нас три дня, что было
неприятно, но вели себя тихо и скромно. На третий день их убрали,
что, по правде сказать, мы пожалели, и нам дали кавалеристов. Их
было 12 солдат и 8 лошадей. Эти солдаты значительно отличались от
предыдущих: они были более предприимчивы, чувствовали себя
дома и были озорники. Прежде всего надо было устроить лошадей,
конюшня была занята моими двумя коровами, и потому лошадей по¬
ставили во дворе под открытым небом, привязав их вдоль забора. Под
189
Воспоминания о давно прошедшем
вечер я вышла посмотреть, как их устроили, и увидала, что у каждой
была кормушка с овсом, но они были такие голодные, что начали уже
грызть и забор. Одной лошади не хватило кормушки, и солдат принес
ей ящик от хорошего комода, который она тоже начала грызть. «Это
что такое? — спросила я солдата. — Сейчас отнесите этот ящик на ме¬
сто». — «Вам тут нечего распоряжаться — это не ваш комод, здесь все
вещи принадлежат народу». — «Это безразлично, мой ли это комод
или принадлежащий народу — портить вещи нельзя, отнесите его
сейчас и поставьте на место, а для лошади найдите простой ящик», —
и, к большому моему удивлению, он тотчас же исполнил, что ему было
сказано. На другое утро моей прислуге пришлось энергично защи¬
щать своих коров. Мне удалось откуда-то добыть с большим трудом
две кипы прессованного сена. Солдаты нашли его и взяли для своих
лошадей. Но моя Эмилия вставала рано поить и кормить коров и, не
найдя сена на своем месте, так заголосила и так энергично заступи¬
лась за права коров, что солдатам ничего не оставалось, как отдать ей
захваченное ими сено. Мне, конечно, едва ли это удалось бы, но она
была высокая и красивая и заступалась не за мои интересы, а за ко¬
ров, и ей уступили. Я все имела дело с одним и тем же молодым и за¬
дорным солдатом, но я держала его в порядке, и он меня слушался.
Как-то раздался громкий и энергичный стук в нашу входную дверь,
точно на пожар. Я отворила, и передо мной стоял все тот же солдат:
«Хозяйка, дай карандаш!» — «А если тебе нужно что-нибудь, попроси
и скажи — пожалуйста». Этот мой спокойный ответ его так ошеломил,
что он не нашел ничего сказать, а моя жилица, боясь крупных объя¬
снений, позвала меня к себе — я должна сказать, что это был для меня
удобный выход. Когда я вынесла ему карандаш, он его грубо вырвал
из моих рук, а я ему спокойно сказала: «А когда тебе что-нибудь дают,
ты должен сказать спасибо». Он круто повернулся и вышел, хлопнув
дверью.
Последний мой контакт все с тем же солдатом, который, мне ка¬
жется, был старший, — я не помню, чтобы с ними был офицер, была
его просьба — позволить моей прислуге сварить им щи. «Все у нас
есть, — сказал он, — и мясо, и овощи, мы дадим и котелок, только бы
нам сварить щи!» Я, конечно, позволила, и когда они были готовы, он
пришел их взять и был, я думаю, премного доволен, — он и его това¬
рищи, вероятно, давно такого супа не ели. При этом на кухне присут¬
ствовал мой жилец; солдат не знал, что сказать, — придраться было
не к чему, вдруг выпалил: «А хозяйку вашу все-таки надо было бы
высечь!» — «Это за что? — спросил мой жилец. — За то, что она вам
супу дала? Ей только можно спасибо сказать». Солдат ничего не отве¬
тил и поспешил уйти к себе вниз. На другой день их тоже убрали туда,
где им следовало быть, т. е. в казармы. За эти дни своего пребывания
А. В.Линден
190
в городе они совершенно закупорили канализацию и испортили во¬
допровод, так что после их ухода пришлось все это основательно чи¬
нить и чистить.
Несколько дней спустя я встретилась на базаре с моим постояль¬
цем, и мы даже как будто обрадовались друг другу, но потом он спох¬
ватился — я ведь «буржуйка и кровопийца народная», и мы расста¬
лись.
Глава 5
С уводом солдат из города и окончательным вступлением новой влас¬
ти в управление началась новая жизнь. Главным орудием усмирения
и подчинения себе населения был сознательно созданный голод. Еще
в один из предыдущих захватов власти красными силами, когда мы
были отрезаны от всего мира и были очень большие затруднения
с пропитанием, был созван в какой-то зале митинг, и я пошла, чтобы
уловить из речей хотя бы скудные сведения о действительном положе¬
нии вещей.
На эстраде выступали инородные элементы: евреи, латыши с силь¬
ным иностранным выговором (ни одного настоящего русского не
было). Говорилось: «Что ни час, то грознее; что ни день, то опаснее» —
(белые силы приближались). Говоривший был трагичен, а мы, публика,
внутренне радовались: население нашего города не было еще так за¬
пугано. Раздался один смелый голос с ропотом о голоде. Оратор на
эстраде был возмущен: «Голод? какой у вас тут голод? Вот в Москве,
в Петрограде — голод!» (Там умирали сотни и тысячи). И с угрозой до¬
бавил: «Но подождите, ваша очередь придет!» И действительно, наша
очередь пришла. Все лавки были реквизированы и заперты. Базар
и подвоз не существовали. В деревне у крестьян все было в большом
количестве: и зерно, и мука, и жиры — масло, сало и т. д.; но они не
хотели что-либо продавать, потому что за тогдашние деньги (бумажки
с нулями) не могли купить ничего нужного для своего хозяйства. Тот¬
час же возникла у нас, как это установилось во всей России, меновая
торговля. Появились люди более или менее нам известные, которым
мы, городские жители, доверяли всякий домашний скарб: скатерти,
салфетки, катушки, иголки, башмаки и т. д., и крестьяне взамен давали
очень охотно свои продукты. Но до нас, горожан, доходило очень мало,
потому что по всем дорогам были облавы красноармейцев, которые
останавливали возвращающихся из деревень с продуктами и отбира¬
ли у них добрую половину.
Хорошо, у кого были вещи для обмена, а у кого ничего не было, те
были обречены на голодную смерть; по всей России смертность была
191
Воспоминания о давно прошедшем
огромная. Лично у меня было много хозяйственных вещей, и я хотя
с трудом, но выдержала это долгое голодание. Достаточно сказать, что
я 6 месяцев просуществовала на чае и хлебе: чай без сахара и молока
(одна из моих коров погибла от голода, а другую мне удалось продать),
а хлеба я имела 400 гр. в день — и больше ничего. И слава Богу, что я это
имела, а у кого не было — те умирали. А я осталась жива, а кругом меня
умирали как мухи. Умирал главным образом «народ», у которого в го¬
родах ничего не было для обмена, который остался без работы и для
улучшения быта которого «поработали» революционеры.
Люди, совершенно ослабевшие от голода, выбирались на главную
улицу и ложились вдоль стен домов в надежде, что кто-нибудь даст им
кусок хлеба, но никто этого сделать не мог, и я в том числе. Все были
так бедны, что не могли хоронить своих покойников и потому выноси¬
ли их и агонизирующих на улицу, так как город был обязан их убрать
и хоронить.
Как-то раз утром я вышла и увидала недалеко от нас женщину, ле¬
жащую под стеной виноградника. Так как это было зрелище довольно
обычное — люди сидели или лежали на краю тротуаров, потому что от
истощения были не в силах идти дальше, — я к ней не подошла, так как
спешила. Но, возвращаясь домой, я увидала, что женщина лежит все на
том же месте и в том же положении. Тогда я к ней подошла и увидала,
что она мертвая и что кто-то успел стащить с нее башмаки. Я спросила
у соседей, не знают ли они, кто она и почему она на улице. Они мне
сказали, что они ее знают и что она умерла от голода, но что родствен¬
ники не имеют никакой возможности ее похоронить и потому выне¬
сли и положили на дороге. И она пролежала так два дня под дождем,
пока город ее не убрал.
На фоне такого страшного голода, когда люди теряют всякую спо¬
собность сопротивления и думают только об одном — откуда и как до¬
быть кусочек хлеба, новые власти выступили со своими новыми по¬
рядками. Они успели сорганизоваться. Мы были отрезаны от всего
мира, и до нас доходили только смутные слухи, как власть проявляет
себя в России. Кто мог и знал — вовремя бежал до ее окончательного
водворения, а кто остался — и я в том числе, не зная, что нас ожидает,
не принимая никакого участия в политической борьбе, — были более
или менее спокойны и не верили в доходившие до нас слухи. Но при¬
шлось потом поверить. До вступления новой власти в городах были
подпольные агенты, которые к их появлению составляли списки, кого
надо арестовать и уничтожить. Когда же они вступили в Ялту, я, просы¬
паясь рано утром, слышала стрельбу в горах и не верила, когда мне го¬
ворили, что это арестованных по 300-400 человек увозили в горы и там
расстреливали12, конечно, без всякого суда. Но это было действительно
А. В.Линден
192
так. От нас недалеко была тюрьма, и вот раз, возвращаясь домой,
я встретила толпу женщин: все в слезах и ужасе. Я остановилась и спро¬
сила: что случилось? «Да наших голубчиков всех увели, мы не знаем
куда!» Эта неизвестность продолжалась недолго — их увели туда, куда
многих уводили и откуда возврата не было. На этот раз, говорили, их
было 150 человек. Искали и арестовывали главным образом имевших
хотя бы малейшее отношение к Белой Армии. Одновременно с голо¬
дом мы были лишены всякого отопления, хотя были окружены пре¬
красными лесами, но строго было запрещено кому-либо его продавать
и покупать, поэтому население старалось по ночам что-нибудь сру¬
бить в лесу. Так как никакого подвоза вообще не было, то не было и ке¬
росина, и мы жили также и без освещения. То немногое, что находили
для еды, готовилось на особых, весьма примитивных печурках, состо¬
явших из ведра, обложенного внутри кирпичами, ־־־ пользоваться ими
можно было, конечно, только на воздухе. Освещались мы фитилем,
вставленным в пустую банку из-под молока, наполненную пополам
водой и керосином.
Вскоре терроризированному голодом, холодом и расстрелами на¬
селению было предъявлено требование сдачи в трехдневный срок
всякого имеющегося оружия и валюты под угрозой «высшей меры
наказания» (т. е. расстрела) в случае его неисполнения. И, насколько
я знаю, оно было исполнено. Потом появились требования властей об
объявлении всех имеющихся пишущих машин, швейных машин, вся¬
кой мебели, книг и тому подобное. И все, из страха больших неприят¬
ностей, эти требования исполняли. Но я лично, не знаю почему, их не
исполнила, и результат был самый неожиданный и благоприятный
для меня. Конечно, оружия у меня никакого не было, но были целых
три швейных машины: одна из них принадлежала моей тете, пере¬
ехавшей из своего имения ко мне. Прожив со мною года два, она уе¬
хала и просила меня послать ей ее машину и кровать, когда это будет
возможно. Понемножку движение налаживалось, и, чтобы отправить
эти две вещи, я должна была получить разрешение от городской
управы. Там я имела дело с представителем новой власти, человеком
совершенно необразованным, но учтивым и доброжелательным. Он
снял с полки несколько толстых томов, перелистал их и сказал: «Да
здесь вашей фамилии не значится, значит, эти вещи принадлежат
вам», — дал мне нужную бумагу для их вывоза. В этих томах был пе¬
речень всех лиц, заявивших об имеющихся у них вещах, и эти вещи,
конечно, им больше не принадлежали, а были достоянием «народ¬
ным», а потому только, что я о них не заявила, они оказались моей
собственностью, и я могла их послать, и тетя их в конце концов по¬
лучила.
193
Воспоминания о давно прошедшем
Глава 6
При наступлении полной разрухи государственного хозяйства и пре¬
кращения всякого производства и транспорта власти решили вытя¬
нуть из населения все необходимое. Сначала было предложено добро¬
вольно сдать имеющееся лишнее белье. Его у меня было много,
и я надеялась, что, отдав несколько вещей, власти этим и удовлетво¬
рятся. Но затем весь город был разделен на участки, и во всех одновре¬
менно началась операция «отбирания излишков»; была указана мини¬
мальная норма того, что каждому разрешалось иметь: например,
3 простыни, 2 одеяла и т. п. Все запрятали, кто как мог, все лишнее, но
на меня, я думаю, был донос — где надо рыться и искать.
В 9 часов утра явился политком (политический комиссар) с не¬
сколькими солдатами, и они обыскали и отобрали все необходимое из
моих двух комнат. Но когда комиссар сказал мне: «А теперь покажите
мне ваш подвал и сараи», — началось нечто гораздо более серьезное,
что могло окончиться для меня весьма печально. Имевшуюся у меня
валюту и важные документы я положила в железный ящичек и зарыла
его ночью в одном из сарайчиков при свете фитиля, и, вероятно, сквозь
щели кто-то подсмотрел. Тут проявилось Божье милосердие. Полит¬
ком, очевидно, ошибся, начал с подвала, где он прямо направился
в левый угол и усердно копал его целый час, и наконец вышел потный
и усталый, ничего не найдя. Проходя дальше по саду, он ткнул рукой
в стенку, покрытую диким виноградом, и спросил: «А это что у вас?»
И, узнав, что это сарайчик для старых садовых инструментов, тотчас
же в него полез и начал рыть в том же левом углу. Сперва я действи¬
тельно закопала ящик в этом углу, но меня мучило чувство, что его
надо перенести в другой, где всегда стояла куча старых заржавленных
лопат; сняв их, я там закопала ящичек, отоптала все кругом и опять
поставила все лопаты. Он долго рылся в этом левом углу, а я стояла
снаружи нарочно спиной к сарайчику, чтобы как-нибудь невольно гла¬
зами или мыслью не указать ему настоящий угол. Со мной стоял мой
жилец, большой комик, говоривший всякий вздор, чтобы отвлечь мои
мысли, и мы очень смеялись. В промежутках я молилась: «Господи,
сделай, чтобы он не нашел!» Недалеко стоял солдат с большим мешком
набранных вещей и сказал мне: «Скорей возьмите отсюда сколько мо¬
жете!» Я ответила, что это теперь уже не мое, чтобы он сам дал мне,
что хочет, — он в два приема выхватил, сколько мог, и я скорее спрята¬
ла эти вещи под мое широкое пальто. Наконец политком, усталый,
вспотевший, не в духе, вылез из сарайчика, ничего не найдя, и мы
пошли в конец сада к другим сараям. Достаточно сказать, что из них
увезли целую подводу наших сундуков. Солдат же, который дал мне
вещи из мешка, уходя, шепнул мне: «Посмотрите в углу за кадками!»
А. В.Линден
194
И действительно, я впоследствии нашла там весьма для меня ценные
и нужные вещи.
Глава 7
Я хочу рассказать один эпизод, который заставляет меня вернуться на¬
зад, к тому времени (весной 1921 года), когда у меня еще были коровы
и моя прислуга Аксинья. Тогда труднее всего было прокормить коров.
Осенью мы ходили с мешками собирать опавшие листья, да еще были
тыквы, и до весны мы ухитрились их прокормить. Но весной стало сов¬
сем плохо: ни сена, ни травы, ни отрубей. Раз утром моя Аксинья мне
сказала: «Видите ли Вы на горе имение? Говорят, там много травы». На
горе в верстах восьми виднелся среди пустыря квадрат, обнесенный
деревянным забором, внутри которого был молодой густой лес. На вид
очень неказистое владение, как я думала, какого-нибудь поселянина.
День был чудный, апрель месяц, солнце и не жарко, и я решила прогу¬
ляться туда и узнать, не продадут ли мне травы. Аксинья сказала мне,
что там есть злая собака, но, совсем забыв о новых порядках, я уверена
была, что днем она на цепи, и, взяв палку, я отправилась напрямик по
каким-то тропинками и наконец дошла до забора. Передо мной были
небольшие ворота, к счастью, не запертые. Я приоткрыла их и загляну¬
ла внутрь, думая увидеть какую-нибудь хижину, но ничего не было,
кроме размытой дождем дороги, идущей вдоль ограждения, а с другой
стороны дороги тянулся лесок. Пройти так далеко и уйти ни с чем мне
не хотелось; поэтому я вошла и, озираясь кругом, пошла медленно по
дороге — ничего — ни человека, ни собаки. И вдруг я увидела спускав¬
шуюся по опушке леса, так же медленно, как шла я, большую собаку,
порода которой мне была хорошо известна, так как у нас была точь-в-
точь такая же, чрезвычайно злая, и мы принуждены были держать ее
и днем и ночью на цепи. Эта собака шла медленно мне навстречу, не
спуская с меня глаз — две точки, горящие фосфорным блеском, — она,
очевидно, была вся настороже, и если бы я сделала малейшее неверное
движение, она на меня бы бросилась: ни нагнуться взять камень, ни
повернуться и поспешно пойти назад я не могла. Поэтому я продолжа¬
ла спокойно идти вперед, как будто имею на то полное право. И вдруг,
совершенно неожиданно для самой себя, я услышала свой голос, ра¬
достный и дружелюбный: «Здравствуй, собака!»
Она вздрогнула, глаза метнули красным и зеленым огнем, но она
не изменила свой шаг, и мне показалось, что мой голос хорошо на нее
подействовал. Поэтому я продолжала с ней говорить самым друже¬
ским тоном: «Так ты гуляешь, и я тоже, сегодня тепло, хорошо, солнце
греет». Наконец она со мной поравнялась и прошла несколько шагов
195
Воспоминания о давно прошедшем
дальше. Я очень удивилась и, остановившись, повернулась к ней,
и в тот же миг она тоже повернулась, не спуская с меня глаз. Тогда
я уже совсем набралась храбрости и сказала: «Я вижу, что ты хорошая
собака», и, похлопав себя по колену, прибавила: «Подойди ко мне,
я хочу тебя приласкать». Но она не двинулась; я переменила тон и ска¬
зала: «Сейчас подойди сюда, когда тебе говорят», но и это не подейст¬
вовало, и, сказав ей еще: «Не хочешь, так не надо», — я повернулась
к ней спиной и пошла дальше. Я, конечно, была далеко не спокойна
и через плечо посматривала, что она делает, — она шла за мной на рас¬
стоянии метров двух, изредка я с ней говорила, а сама только и думала
о том, когда наконец кончится этот лес и куда меня приведет эта доро¬
га. И вдруг он кончился прямой линией, и начался прекрасно разби¬
тый сад с нескошенной травой, полной полевых цветов, — как раз то,
что нужно коровам! Я хотела было пройти через него, но какой-то вну¬
тренний голос меня удержал, и я продолжала так же спокойно идти по
дороге. Внезапно я увидела небольшое строение, перед открытой две¬
рью которого сидела что-то чистившая женщина. Моя первая мысль
была закричать ей, чтобы она отозвала собаку, но опять что-то удер¬
жало меня, и я продолжала в молчании свой путь. Но когда я была на
расстоянии одного метра от женщины, я кинулась вперед и влетела
в дверь, она вошла за мной, изумленная моим таким появлением.
Я тот час же начала мой рассказ о голодающих коровах и желании ку¬
пить травы; она мне ответила, что ничего мне сказать не может и что¬
бы я обратилась к ее господам. На мой вопрос, дома ли они и могу ли
я их видеть, она ответила: «О нет, они в бегах; дача реквизирована
революционным комитетом и в ней живет политком — обратитесь
к нему». Я никак не ожидала, что попала в такое осиное гнездо, но от¬
ступления не было, и я наружно приняла все как должное и мною ожи¬
даемое. Я только сказала ей, что я боюсь собаки, и попросила ее прово¬
дить меня через двор до дачи, на что она мне ответила: «Меня удивля¬
ет, что она вас пропустила, но раз что вы пришли одна, вы можете
и дальше идти одна, а мне нет времени вас проводить».
Тогда я выглянула и увидела перед собой большую группу вечнозе¬
леных растений, которая скрывала службы, где я находилась, от дачи,
которая была с другой стороны. Собаки не было видно, и я тихонечко
вышла, стараясь, чтобы песок не скрипнул под ногами, и, прячась за
группу зелени, начала переходить двор. Передо мной открылась очень
большая и красивая дача. Парадный вход был очень хорош — ступенек
семь полукругом, по бокам которых были бетонные корзины для цве¬
тов, тогда отсутствующих. Наверху была стеклянная дверь, на мое сча¬
стье, открытая. Я благополучно дошла до ступеней, на первой лежала,
греясь на солнце, маленькая, старенькая и слепая собачка. Почуяв меня,
она подняла голову и тявкнула. Опять мое счастье или Провидение
А. В. Линден
196
Божье, но я знаю привычки сторожевых собак. Я быстро оглянулась
и увидала знакомую мне большую собаку, которая молча неслась ко мне
галопом, и в этот раз было ясно, она меня не пощадила бы. К счастью,
опять она была довольно далеко, и, не помня себя, я влетела по ступе¬
ням в открытую дверь, успев ее закрыть за собой. Но ручка ее была еще
в моей руке, как собака об нее ударилась, встала на задние лапы, и мор¬
да ее оказалась на уровне моего лица. Но между нами было стекло. Мне
очень хотелось сделать ей торжествующую гримасу, но я удержалась
и, повернув ей спину, стала соображать, как мне найти политкома.
Я, очевидно, находилась в большой передней с несколькими дверьми,
и вдруг в одной из них неслышно он появился. Он был в кожаной куртке,
и правая рука его была в кармане штанов, где, конечно, был револьвер.
Но я сделала вид, что все происшествие очень обыкновенно, и заговори¬
ла с ним, как с управляющим моих добрых знакомых, и объяснила, что
я пришла просить травы или сена для моих голодающих коров. Он мне
ответил, что дача реквизирована и принадлежит народу и он ничего мне
ни дать, ни продать не может. Ясно было, что разговаривать с ним было
бесполезно, но мне надо было довести свою роль до конца.
— Но коровы мои погибают от голода, может быть, Вы можете мне
дать хоть немного травы?
— Я ничего Вам дать не могу, ни много, ни мало!
— Но, может быть, Вы можете мне указать, к кому мне обратиться,
чтобы приобрести нужный корм?
— Я ничего указать вам не могу.
— Нет — так нет. Но я боюсь ваших собак. Может быть, Вы будете
так добры и проводите меня до калитки?
— Я удивляюсь, что они Вас пропустили, но если Вы могли придти
сюда одни, вы можете и уйти одни.
— Нет, я вовсе не желаю, чтобы Ваша собака на меня набросилась,
изорвала и искусала!
— Она для этого здесь и существует, вот если бы она напала на Вас
на шоссе — мы за это отвечаем, а здесь нет.
Тут я переменила тон и сказала:
— Нет, я этого вовсе не желаю и очень прошу меня проводить.
Мы уже вышли из дому и стЪяли на крыльце. Собаки недалеко си¬
дели рядышком и не спускали с нас глаз. Я далеко не была уверена, что
политком меня проводит, и с большим облегчением увидала, что он
начал спускаться по ступеням рядом со мной. В молчании мы дошли
до калитки, которую он мне открыл жестом воспитанного человека, и,
отдав мне честь по-военному, выпустил меня на шоссе.
Должна сказать, что я почувствовала великое облегчение, когда ка¬
литка за мной защелкнулась. Мне предстояла прекрасная прогулка:
8 верст по гладкому шоссе, передо мной расстилался широкий вид на
197
Воспоминания о давно прошедшем
виноградники и холмы, поросшие кустарником, а внизу виднелось
море, сверкавшее на солнце; ни одного строения и ни одного встреч¬
ного на дороге.
Я вернулась домой без травы, но очень довольная своей прогулкой.
Вспоминая этот эпизод теперь, 40 лет спустя, у меня чувство радости
и благодарности Провидению, что все так счастливо обошлось, без
злобы с какой бы то ни было стороны.
Глава 8
Идеей великого переворота, насколько я понимаю, было разрушение
всего прежнего и на обломках его создание чего-то нового и прекра¬
сного. Но разрушить старое очень легко, а создать новое — задача
очень трудная и медленная. Жизнь начала снова возрождаться, но со
страшным трудом. Теперь, 40 лет спустя после великого лихолетья,
мне очень трудно вспомнить, как и в каком порядке произошли облег¬
чения жизни. Сначала, как я писала, нельзя было купить кусочек хлеба,
и все променивали свои вещи на муку и пекли хлеб дома. Огромную
помощь нам оказала Америка своей A. R. A. (American Relief Associa¬
tion)13 и спасла от голодной смерти много миллионов людей. Родст¬
венники или друзья, находящиеся за границей, могли внести в эту ор¬
ганизацию 10 долларов, и она выдавала указанному лицу в России
продовольственную посылку. Но никаких письменных сношений не
допускалось. Я так, после долгого поста, получила одну посылку на
имя моих жильцов и две на мое. В каждой было, насколько я помню,
20 ф. муки, 10 ф. сахару, 20 банок молока, жестянка настоящего кофе,
масло и т. д. Одним словом — неслыханное богатство! И на другое утро
первый раз за много месяцев пили приличный утренний кофе. Кто не
испытал нашего поста, совершенно не представляет себе, что это зна¬
чит, сколько бы ему об этом ни говорили и ни рассказывали. За время
нашего великого голода по ночам ходили ловить или красть все живое:
все кошки, все собаки были пойманы и съедены; не нами лично — мы
питались только хлебом и горячими настойками.
Появились новые деньги, и сейчас же образовалась «толкучка», т. е.
площадь около базара, куда мы все ходили продавать домашний скарб
и на вырученные деньги купить на базаре появившийся в малом коли¬
честве хлеб. Одновременно появилось на базаре несметное количест¬
во ребятишек (мальчиков), которые вертелись около ларьков, как бесе-
нята, и с необыкновенной ловкостью крали из мешков покупателей.
Поэтому выработался особый прием покупки: торговка держала у себя
отвешенный хлеб, пока вы доставали деньги из кошелька, и, только
получив от вас деньги, отдавала вам хлеб. Вам оставалось только поло¬
А. В. Линден
198
жить его в корзину и идти дальше. Но я раз поплатилась, у меня в кор¬
зине была бутылка растительного масла (весьма ценный и редкий
продукт в то время). Поставила я корзинку около самых моих ног,
и когда хотела положить в нее купленный хлеб, я увидела, что бутылка
масла исчезла. Покупая что-то другое у знакомой торговки, я ей рас¬
сказала о случившемся. Она на меня спокойно и серьезно посмотрела
и сказала: «И ему кушать охота». Я ничего не могла тогда ей на это от¬
ветить. А теперь, вспоминая этот случай, я этого мальчишку не осу¬
ждаю, но вижу, какая страшная деморализация народа была достигну¬
та. Такого виртуозного воровства и лганья раньше не существовало.
Люди стали думать о том, как бы им добывать нужные предметы
себе и на продажу, и набросились на отдаленные и брошенные хозяе¬
вами дачи. Неподалеку от нас находилось имение, хозяин которого
уехал в Москву, поручив надзор над ним своим друзьям. Но что они
могли поделать? Все совершилось ночью. Сначала была разобрана
крыша и разбазарены железные листы. Потом были сняты все окон¬
ные рамы и двери, вынуты все стекла, разобраны все печи и стены, не
говоря уже о мебели, и в конце концов дом был уничтожен до основа¬
ния. Все фруктовые деревья и лесок были вырублены. Таких опусто¬
шенных владений, вероятно, было немало из-за полного отсутствия
строительных материалов. У меня немало стекол было перебито ве¬
тром, и только много времени спустя мне удалось купить другие, явно
вынутые из рам. Это была такая редкость, что, когда я их несла домой,
меня останавливали на улице, чтобы узнать, где я их достала, а одна
дама, узнав, что я их не продаю, попросила позволения хотя бы их
только погладить. Люди придумывали всевозможные уловки для по¬
лучения даровой квартиры или дачи, предлагая свои услуги работать
на пользу народа. Так, например, за полным отсутствием какой-либо
кожи у какого-то субъекта явилась блестящая мысль: устроить завод
для выделки кожи дельфинов, которых в море водилось в избытке. По¬
лучив от городской управы мандат на право отыскания и реквизиции
подходящего помещения, он явился к нам и нашел, что наша дача с ее
сушилкой для сена как раз подошла [бы] ему для сушки дельфиньих
кож. А это значило — нас выселить неизвестно куда. Он должен был
вернуться с мандатом на реквизицию, но больше никогда не появлял¬
ся. В другой раз к нам явилась учительница с несколькими детьми.
У нее был мандат на реквизицию дачи под детский клуб. Но она была
очень порядочный человек и, узнав, что нам всем некуда деваться, она
сказала, что пришла, думая, что дача пустая, и что не может быть
и речи о нашем выселении.
Должна сказать, что подобные вторжения, при общем бесправии,
достаточно волнующи и неприятны, но и тут Божьей милостью все
обошлось благополучно.
199
Воспоминания о давно прошедшем
Начались понемножку железнодорожное и пароходное сообще¬
ния. Сначала изредка приходили маленькие пароходы из Турции,
и вся набережная была оцеплена колючей проволокой, потому что
было запрещено всякое общение с прибывшими. Только года через
два (насколько я помню) мне удалось получить от отца письмо и день¬
ги, доставленные мне капитаном-греком тайком поздно вечером.
Электрическая станция снова заработала, но очень ограниченно.
Свет рано тушился, а если продолжал гореть, то надо было ожидать
ночных гостей. Так, например, была сделана проверка подлежащих
трудовой повинности.
Часа в 2 ночи у нас раздался трескучий звон. Пришлось всем вста¬
вать и впустить проверяющих, которые потребовали домовую книгу,
чтобы забрать всех годных для работ. Я лично не подлежала этой по¬
винности по возрасту. Мои друзья-жильцы состояли из матери, кото¬
рой было больше 65-ти лет, ее сына, хотя и молодого, но давно больно¬
го легкими, и ее дочери — лет 30-ти. Она была в постели, но ей без¬
апелляционно было сказано: «Товарищ Катя, вставай и одевайся!»
И она, среди ночи, в сопровождении молодцов контроля, должна была
отправиться на сборный пункт. Но в 8 часов утра Катя появилась
обратно и рассказала нам свои приключения. На сборном пункте ее
посадили на стул и велели ждать до 6 часов утра, когда ей будет указа¬
на ее работа. Кроме нее, было еще человек десять. В 6 часов ей заяви¬
ли, что она должна вымыть пол в помещении служащих. Но у Кати был
твердый характер и большое упрямство, и она заявила, что она не пой¬
дет и этого не сделает. Как она говорила — я не знаю, но сделать с ней
ничего не могли и отпустили ее домой. Впоследствии — осенью — она
рада была работать на виноградниках, где ей в конце дня давали не¬
сколько фунтов винограда.
В другой раз с таким же треском пришли отбирать пищевые запа¬
сы. У меня ничего не нашли, кроме десяти банок консервов черешни,
которые я когда-то сварила. Моему жильцу было так жалко это похи¬
щение, что он пошел в революционный комитет и сумел уговорить
сборщиков отдать их мне обратно. Потом еще раз, и все это ночью,
искали оружие и полезли на чердак, где я сама никогда не была и бес¬
покоилась о том, что там может быть, но оказалось, что он совершенно
пуст. После этого нас оставили в покое.
Глава 9
Устраивая жизнь по-новому, власти решили, что всякая медицинская
помощь народу, конечно, не для меня и мне подобных, должна быть бес¬
платной. Первое время, насколько я помню, «народ» получал лекарства
из аптек даром, но аптекарские товары очень быстро иссякли, и даро¬
А. В.Линден
200
вое лечение стало невозможным.‘Конечно, городская больница была
признана недостаточно хорошей (и справедливо), и велено было
в трехдневный срок всех больных перевести в помещение лазарета
Красного Креста, покинутого всем персоналом во время эвакуации.
Напрасно заведующий больницей — главный врач говорил, что в та¬
кой срок это сделать нельзя, что есть неперевозимые больные, что
в новом помещении надо сделать дезинфекцию и хотя бы частью ре¬
монтировать его и т. д. Власти ничего слышать не хотели, и переезд
состоялся, но, конечно, не без человеческих жертв.
Два года спустя (в 1922 году) я заболела — нужна была серьезная
операция, и я была помещена в этой большой больнице, находящейся
среди сада, на окраине города. Палаты были большие, коридоры ши¬
рокие и в свое время она была, конечно, хорошо оборудована, но когда
я в нее попала — все было испорчено или расхищено. Прежде всего не
было никакого отопления, хотя всюду было проведено центральное
отопление, но за отсутствием топлива во всем здании было не больше
3 е Реомюра14. Доктор, очень хороший врач старого режима, сказал
мне: «Я охотно сделаю вам операцию, но вам придется доставить дров
для согревания операционной, потому что, вы понимаете, что руки
мои должны быть теплыми и пальцы подвижными, а не закоченевши¬
ми от холода». В это время на базаре можно было найти дрова в очень
ограниченном количестве. Очевидно, бабам было разрешено ходить
в лес и приносить дрова — сколько были в силах снести — две-три вя¬
занки. Мне удалось накануне операции достать две, и доктор этим
удовольствовался. Меня поместили в большой, хорошей комнате, но
доктор предупредил, что постельного белья в больнице нет и надо
привезти свое. Все электрические звонки были испорчены, электриче¬
ские лампочки все расхищены и все стерилизаторы испорчены, и по¬
тому у больных раны гноились. Ваты не было, мне на рану клали два
слоя стерилизованной марли и сверху сохранившееся у меня старое
белье, которое возилось домой для стирки и кипячения и доставля¬
лось обратно. Но с операцией мне опять посчастливилось. И она была
сделана прекрасно. И опять Божье Провидение! Большой хирург, спа¬
саясь от новой власти, поселился в нашем городе и сделал одной зна¬
комой такую же операцию, какая нужна была мне, и мой хирург был
у него ассистентом и на мне повторил виденное им! Но как это было
трудно при тогдашних условиях! Меня до сих пор удивляет, какой
у моего доктора был такт, не говоря уж о знании своего дела, чтобы
в это время царства «свободы и равенства» вести всю больницу и ее
персонал, когда последняя сиделка считала себя равной ему. Я проле¬
жала в больнице несколько недель и за все время не видела ни одной
сестры. Доктор позволил моей тете и двум приятельницам поочеред¬
но дежурить при мне днем и ночью, так как операция была очень тя¬
201
Воспоминания о давно прошедшем
желая, так же как и мое состояние после нее. В ночь под Новый год мне
понадобилась профессиональная сестра, но, очевидно, весь персонал
собрался где-то в больнице для его встречи, потому что моя тетя, обой¬
дя все ледяные коридоры, наконец нашла только молодого доктора
и привела его ко мне. Он был очень милый, и оказалось, что он присут¬
ствовал на моей операции; по его словам, она была очень тяжелая, тем
более что печка была с сильным угаром, так что старшую сестру при¬
шлось вывести, сам молодой доктор еле держался на ногах, но стар¬
ший врач-хирург был на высоте и ушел только, когда наложил послед¬
нюю повязку. А я была так отравлена, что пять дней не могла ни спать,
ни хоть что-нибудь съесть. Молодой доктор ходил взад и вперед по
комнате, по-видимому, чтобы сколько-нибудь согреться, и увидал на
столе тарелку с куском недопеченного черного хлеба, похожего на гли¬
ну. Он наконец не выдержал и спросил тетю, нужен ли он нам. «Нет,
она ничего не ест, — ответила тетя, — пожалуйста, возьмите». И он тут
же начал с жадностью его есть. Должно быть, ему, бедному, было очень
голодно. В больнице никакой пищи не было. Все получали, что могли
из дому, а у кого ничего не было, умирали с голоду. В обед развозили
по палатам «суп» — в ведре с водой плавали несколько горошин. Мне
тетя варила из конины очень вкусный суп, а мою больничную порцию
«супа» все-таки брали для наших собак и на нем варили им кашу.
Такие тяжелые условия в больнице и, главное, ужасающий холод,
при котором я должна была в одной рубашке и туфлях ходить в пере¬
вязочную, вызвали повышение температуры. Через несколько време¬
ни доктор, узнав, что дома есть возможность отапливаться, предложил
мне переехать домой, что я и сделала, но проболела очень серьезно
еще три месяца, и уже когда я совсем поправилась, доктор мне сказал,
что у меня были одновременно воспаление легких и плеврит. Если бы
я осталась в больнице, я бы не выдержала ее условий и не писала бы
теперь свои воспоминания.
Глава 10
Хотя жизнь с большим трудом и начала налаживаться, но на фоне об¬
щей неурядицы случались эпизоды, которые не могли бы произойти
в прежнее время. И со мной случился такой эпизод, который до сих
пор наполняет мою душу благодарностью Божьему промыслу.
У моего жильца была собака Арамис, нечистокровный, очень боль¬
шой и сильный терьер, хозяин его обожал. Когда Арамис видел меня
в шляпе, он всегда просил, чтобы я его взяла с собой, но я никогда это¬
го не делала, боясь, что с ним может что-нибудь случиться. И он знал,
что, когда я ему говорю: «Нет, ты будешь дома», — это значит «нет»,
А. В.Линден
202
и всегда покорялся своей участи. Но в один прекрасный зимний сол¬
нечный день ему так хотелось со мной идти, что он никак не отставал,
и я изменила себе и взяла его с собой, не предупредив хозяина. Мы
прошли через весь город и вышли на базарную площадь, куда мне
было нужно. Торговли никакой не было, но народу было довольно
много не на тротуаре, по которому я шла, а на самой площади, и как-то
особенно оживленно говорили. Это меня удивило, но я продолжала
идти. Вдруг я услышала за моей спиной ужасающую собачью драку и,
обернувшись, увидала, что у самых моих ног какой-то большущий ры¬
жий сеттер набросился на Арамиса и с яростью старается укусить его
в шею, но этому мешал крепкий кожаный ошейник. Арамис стойко за¬
щищался и не пропускал его дальше, а я не знала, как ему помочь.
В это время какой-то мужчина бросился к нападающей собаке и своей
палкой отвлек ее внимание, и она, сойдя с тротуара, побежала как ав¬
томат по прямой линии через площадь, а собравшиеся люди мне за¬
кричали: «Это бешеная собака, она с утра бегает по городу, и ее надо
убить, а теперь она укусила вашу собаку, и ее тоже надо убить». На что
я ответила, что надо немедленно дать знать об этой собаке милиции,
а что моя будет под строгим наблюдением и будет сделано все, что сле¬
дует, и, схватив Арамиса за ошейник, я поспешила скрыться с базар¬
ной площади. День был такой чудный, что мне не хотелось идти прямо
домой, и я сделала маленький круг по широкой и хорошей улице,
с обеих сторон которой были пустые дачи с садами. На улице — ника¬
кой езды, ни одного прохожего. Я шла спокойно вперед, но вдруг ка¬
кая-то сила побудила меня остановиться и оглянуться назад, и тут
я увидала опять рыжую собаку, бегущую вслед за нами посреди улицы.
Этот раз мне стало ясно, что она бешеная — голова и хвост ее висели
и весь ее вид был такой, как изображают бешеных собак на рисунках.
Я схватила Арамиса за ошейник, открыла калитку ближайшей дачи,
вошла и, затворив ее, стала ждать, пока собака не пробежит мимо. Ког¬
да она скрылась, я вышла и поспешила домой и рассказала о том, что
случилось, и что Арамиса надо сейчас же вымыть, тщательно осмо¬
треть, нет ли у него царапины или ран, и держать его под зорким на¬
блюдением. Ранения не было обнаружено. Прошли недели и месяцы —
Арамис был здоров и весел,*и я уже совсем забыла о бешеной собаке.
Но под осень мне сказали, что Арамис болен — не пьет, не ест и заби¬
вается в самые темные углы комнаты. Когда я пошла посмотреть на
него, он как раз забился под кровать и не хотел оттуда выходить. Я села
на низенькое кресло и позвала его. Под кроватью послышалась возня,
и он появился. Я увидела, что он действительно очень болен: едва ноги
передвигал, шерсть вся взъерошена, челюсть отвисла и слюна лилась.
Он подошел ко мне и положил голову на мои колени, я погладила ее,
почесала за ушами и поговорила с ним, абсолютно не думая ни о ка¬
203
Воспоминания о давно прошедшем
ком бешенстве. Надо было что-то для него сделать. «У меня имеется
лечебник для собак, — сказала я. — Я пойду и посмотрю, не найду ли
я подходящие признаки и лечение». Я пошла к себе, взяла книгу и, пе¬
релистывая ее, наткнулась на главу «Гидрофобия или бешенство»
у собак. Я начала читать просто потому, что мне было интересно,
и увидела, что Арамис несомненно болен этой страшной болезнью.
Я показала лечебник моим жильцам и сказала, что Арамиса надо сей¬
час же отвести к ветеринару, но так как он не мог идти, пришлось по¬
ложить его в мешок, и жилец отнес его на своей спине. Ветеринар ска¬
зал, что это — бешенство, и немедленно сделал ему укол. Жилец мой
был ужасно огорчен трагической кончиной Арамиса. Я три дня не ви¬
дела его и не услышала от него ни одного слова упрека. И теперь,
вспоминая это происшествие, я вижу величайшее чудо. Если бы Ара¬
мис так настойчиво не просил меня взять его с собой, бешеная собака
наткнулась бы на меня, искусала бы меня, и не было бы мне спасения,
потому что в это время поезда не ходили и я не могла бы добраться до
Москвы и Пастеровского института15. А затем величайшая милость
Божия, что Арамис заболел пассивной формой бешенства и никого не
искусал.
Глава 11
Возвращаясь однажды домой, я встретилась с одной особой, известной
всему городу. Она была дочь почтенных торговцев, но примкнула
к партии деятельных революционеров. Она была в свое время аресто¬
вана со своими товарищами, которых перед приходом красных сил
расстреляли, а ее по молодости лет помиловали. Когда красные силы
пришли, они открыли тюрьмы, и она получила свободу. В отместку за
своих товарищей она, говорят, многих лиц выдала и даже самолично
их расстреливала. Увидав меня, она с явным вызовом закричала:
— Товарищ, вы мне дадите завтра бутылку молока для моего пле¬
мянника?
Я ей ответила, что никак не могу, потому что у меня нет корма для
коров и у них молоко убавляется каждый день, так что мне не хватает
для моих постоянных покупателей и для самой себя. Она ничего не
ответила, а я, придя домой, рассказала моим жильцам-друзьям об
этой встрече, ничего хорошего не предвещавшей. Долго ждать не при¬
шлось, и опять мне помог промысел Божий.
Две нижние комнаты, в которых помещались солдаты, были сданы
одному судейскому чиновнику с женой, которые, как я думаю, отлично
видели, что я для новой власти совершенно не опасна, и с нами были
в хороших отношениях, главным образом с моим жильцом, через
А. В.Линден
204
которого они поселились у нас. Как бы то ни было, когда явился офи¬
цер с солдатами меня арестовывать, он сначала зашел к ним, и жена
успела прибежать к нам наверх и предупредить. У нас как раз была моя
приятельница, я тотчас же передала ей ящичек с документами, и мой
жилец провел ее через кухню и выпустил через заднюю калитку. Затем
появился офицер с приказом сделать обыск и меня арестовать. Он ве¬
лел мне провести его в мою комнату и сейчас же занялся моим пись¬
менным столом, а я с моим жильцом сели за его спиной на два кресла
около круглого стола.
Офицер перебирал каждую бумагу и, не оборачиваясь, откладывал
некоторые из них на круглый стол перед нами. Мы долго сидели, не
дотрагиваясь до них, но вдруг я решила их пересмотреть и нашла не¬
сколько бумаг, могущих быть мне очень вредными: заграничный па¬
спорт, присланный мне братом для выезда за границу, и кое-какие
другие. Я тихонько отобрала их и передала моему жильцу, он спрятал
их под свое пальто и вышел из комнаты мимо солдата, стоявшего на
карауле у дверей. Через некоторое время он вернулся и шепотом ска¬
зал мне, что он их сжег.
После письменного стола осмотрели всю мебель и сундуки, и нако¬
нец офицер заявил мне, чтобы я собиралась. Наступал вечер, и офицер
мне сказал, чтобы я взяла с собой матрац, подушечку и саквояж с туа¬
летными принадлежностями. Мой жилец не провожал меня, так как
его мать его не пустила, а ее дочь пошла со мной и донесла мой ма¬
трац. Она шла по тротуару, а меня посереди улицы вели, окруженную
шестью вооруженными солдатами. В приемном помещении какая-то
баба провела по мне руками, чтобы быть уверенной, что у меня нет
скрытого оружия, и меня тотчас отвели в одно из отделений угольного
подвала, довольно большого, с цементным полом, чистого и с двумя
узенькими окошечками на уровне тротуара. Кроме меня была еще
одна узница. Нас было всего двое, а соседние помещения были набиты
мужчинами, и, проходя потом по коридору, я видела их лица и выра¬
жения глаз, думаю — было много смертников среди них.
Моя подруга по заключению помогла мне устроиться. Было два по¬
лена дров, на которые положили мой матрац, а под голову положили
мой мешок и подушечку. Йочью я не раздевалась, а легла в моем зим¬
нем мягком толстом пальто. Я была так измучена предварительным
ожиданием в течение нескольких дней чего-то неизвестного и угро¬
жающего, что теперь, оказавшись на дне, успокоилась и, должна ска¬
зать, что все три дня, которые я находилась в заточении, очень много
спала. И вот дар Духа Святого — я никак не верила, что меня выпустят
очень скоро. Моя товарка была дочь прачки и очень милая, так что до
сих пор помню ее, какою она была тогда, лет 20-ти, спокойная русская
красавица, к которой питаю великое уважение, но боюсь, что ее судьба
205
Воспоминания о давно прошедшем
была далеко не моею, и боюсь, что она окончила мученической смер¬
тью. В первое утро, в 6 часов, загремел замок, и солдат повел нас на
двор умыться под краном, и потом нам задали работу. Мне дали ста¬
рый потрепанный веник и велели подмести 5-ти этажную лестницу.
Солдат стоял и смотрел, а я — барыня, должна была вымести весь сор
с верхнего до нижнего этажа и собрать его в ведро. Единственное мое
замечание было, что если бы я знала, что я буду это делать, я бы при¬
несла из дому хороший веник.
После утренней работы нас отвели в наш подвал и, так как мы «ра¬
ботали», дали нам по стакану горячего чая с куском сахара и кусочком
хлеба. Но так как моя товарка была очень привлекательна (милое вы¬
ражение лица), то солдаты ей давали больше сахару, и она немедленно
делила его со мной. Она рассказала мне свою историю и почему ее
арестовали и долго держали в заключении до меня и после моего осво¬
бождения.
— Все из зависти, — говорила она. У нее был сожитель, скрывшийся
в горах, и она не указала, где его найти. От нее добивались, чтобы она
его выдала, обещая дать ей свободу, но она твердо стояла на своем
и была ему верна. Месяц спустя, после того что меня выпустили, я уви¬
дела, как ее вели шесть солдат. Мы обрадовались друг другу — она мне
помахала рукой, я ей ответила и закричала: «Куда?» — «В новую тюрь¬
му», — ответила она. Когда меня освободили, она осталась и дала мне
поручение к ее матери. Я к ней пошла. Вероятно, ей было не больше
40-50 лет, но от солнца и тяжелой работы она была маленькая, смор¬
щенная старушка и горько плакала.
Продолжаю рассказ заточения.
В обед в тюрьме еды, конечно, никакой не давали, но моей товарке
и мне прислали из дому, и мы поделились. После обеда нас опять по¬
слали на работу: я должна была вымыть пол в солдатском помещении.
Тут я сказала, что я никак этого сделать не могу, так как кожа на моем
пальце потрескалась и я не могу опускать руки в грязную воду. Но и тут
моя компаньонка сейчас же закричала: «Я сделаю, я сделаю!» — Ей пе¬
редали ведро, а меня отвели обратно в подвал, что, я думаю, было для
всех приятнее. Так я провела три дня, меня ни разу не вызывали на
допрос. На третий день я решила, что с меня довольно. И вдруг загре¬
мел замок, появился солдат, сказав мою фамилию, и прибавил: «С ве¬
щами». Моя товарка живо помогла мне связать матрац и собраться,
и солдат меня выпустил. А она, бедная, осталась.
На улице я почувствовала себя довольно беспомощной с моим ба¬
гажом, но меня увидела проходившая дама, догадалась, в чем дело,
и помогла мне дойти до дому.
Вспоминая все это, я знаю, что не была бы в силах снова подобное
пережить. И моя эпопея, повторяю, с Божьей помощью, окончилась
А. В.Линден
206
очень благополучно, чего нельзя'сказать про многих других. Я не жа¬
лею, что осталась в России и все это видела и пережила. Я вижу в этом
промысел Божий и знаю, что очень многому научилась. Прежде всего
что я не представляю из себя ничего особенного и что есть люди во
всех классах несравненно лучше меня. Теперь, в совершенно других
условиях, у меня на душе много хорошего, и мне радостней и легче
живется, чем многим другим. И дано мне вспоминать хорошее и не
сосредоточиваться на одних неприятностях.
Глава 12
Жизнь начала возрождаться, но очень медленно и с большим трудом.
Из Батума, с большими промежутками, стали привозить керосин,
и его можно было покупать по фантастическим ценам и освещаться
самыми простыми лампами. Как я уже говорила, появились деньги,
конечно, бумажные, с бесчисленными нулями, и из старого письма
вижу, что базар ломился от товара, но ни у кого не было денег, и, рань¬
ше чем купить что-нибудь, приходилось продавать свои вещи, что
было трудно, так как у многих уже ничего не оставалось после преды¬
дущих продаж и «изъятия излишков». Единственные интересы и заня¬
тия людей состояли в том, чтобы что-нибудь продать или променять
на муку, которую всегда можно было перепродать. Из старого письма
я вижу, что мое питание было тогда три фунта хлеба в день и чай. А раз
в неделю, по воскресеньям, что-нибудь самое дешевое: например,
картофель.
Дома стали отдавать прежним хозяевам в аренду на 25 лет, но
с обязательством одну комнату предоставлять советскому служащему
безвозмездно, а остальные можно было сдавать за плату. Мои друзья
своим присутствием спасли меня от неведомых, чужих элементов.
Но, кроме добывания денег на еду, надо было еще уплачивать все¬
возможные налоги, что было, конечно, очень трудно.
Мои родные к этому времени устроились за границей и усиленно
звали меня к себе. Но уехать было не так легко: надо было дачу пере¬
дать на управление верным людям и продажею вещей накопить денег
на дорогу. В это время, насколько я помню, был объявлен «НЭП»16,
и можно было выхлопотать законным образом заграничный паспорт.
Многие этим занялись, а другие искали незаконного способа уехать
и предлагали взять меня с собой, что было очень заманчиво. Но опять
Божье провидение меня удержало и спасло. Одни знакомые, по до¬
машним обстоятельствам, решили уехать. У них сохранились драго¬
ценности, и они сговорились с турецкой фелюгой (парусной лодкой).
Заграница казалась землей обетованной, но что-то меня удержало,
207
Воспоминания о давно прошедшем
и они уехали без меня. В открытом море турки их ограбили и выкину¬
ли за борт.
Конечно, для получения заграничного паспорта законным по¬
рядком требовалось много хлопот и времени. Но и тут мои усилия,
с Божьей помощью, увенчались успехом. По соседству со мной жила
одна молодая знакомая с маленьким сыном. Она была дактило17,
и через ее руки проходило много важных и тайных бумаг. Когда она
заболела и ее выкинули со службы без копейки содержания, я могла
придти ей на помощь, давая ей безвозмездно бутылку молока в день.
Когда она выздоровела, ее снова взяли на ту же службу, и она мне сто¬
рицею отплатила, указав, что надо делать для получения загранично¬
го паспорта. Первое было — подача прошения в революционный ко¬
митет и продолжительное ожидание его решения. За это время ко
мне приходил чиновник Г.П.У.18 для проверки моих показаний и имен
моих родственников, могущих быть заложниками в случае моих не¬
подходящих рассказов, уже за границей, о новых порядках. Я прики¬
нулась доверчивой и очень наивной, хотя отлично понимала, с кем
имею дело. При прощании он думал меня уловить неудобным и нео¬
жиданным вопросом. Я сделала недоумевающее лицо и вопроситель¬
но посмотрела ему в глаза, и они поразили меня: его зрачки приняли
размер булавочной головки и хотели, казалось, меня пронзить, но он,
думаю, ничего, кроме спокойного недоумения, не прочел на моем
лице.
В конце концов я получила свой паспорт. Мои родные за границей
выхлопотали мне визу на въезд в Германию, и настал момент отъезда.
Глава 13
Настал день отъезда в Москву (осень 1923 года). Вспоминая это путе¬
шествие, думаю, что теперь едва ли у меня хватило бы храбрости его
повторить. Но тогда, 38 лет тому назад, прожив очень замкнуто со сво¬
ими друзьями, я совершенно не представляла себе новые условия пу¬
тешествий и виртуозных способов воровства.
Билет и место в вагоне до Москвы можно было взять заранее, но до
железнодорожной станции (Симферополь) надо было проехать от по¬
стоялого двора около ста верст в экипаже. Меня провожала моя жили¬
ца, а довез знакомый извозчик. На постоялом дворе было очень много
народу, и я, занятая какими-то расчетами, передала свой ручной сак¬
вояж с билетами и со всеми деньгами моей жилице. Но вдруг спохва¬
тилась и поспешила взять его обратно. Мы отъехали много верст, когда
какая-то сила заставила меня перевернуть мой саквояж, и я увидела,
что дно было прорезано бритвой. В ужасе я его открыла, думая, что
А. В.Линден
208
найду его пустым. Но, на мое счастье, воры успели прорезать только
внешний слой кожи, а не кожаную подкладку, и все было цело.
Теперь я с ужасом думаю, что если бы я не спохватилась поспешно
взять его от моей жилицы, то и подкладка была бы прорезана, и что бы
я могла делать, уже далеко от дома, без копейки денег и без железно¬
дорожных билетов. Поистине милосердие Божье велико. И здесь на
днях моя давнишняя приятельница рассказала мне, что с ней было то
же самое на толкучке в Москве. Продав кое-какие вещи и вернувшись
домой, она с торжеством хотела показать матери вырученные деньги
и с ужасом увидела, что ручной мешок ее пуст, а дно его прорезано
бритвой. Очевидно, это был один из очень распространенных спосо¬
бов воровства.
Первую ночь я должна была на полдороге до Симферополя остано¬
виться у хороших знакомых в Алуште, но не могла точно указать день
моего приезда. Подъехала к ним около девяти часов вечера, уже было
темно, и, несмотря на повторные звонки, очень долго никто не появ¬
лялся. Конечно, хозяева боялись вторжения злоумышленников. Но
в конце концов появилась мужская тень, услыхала мой голос, и ворота
открылись... И, несмотря на скудные времена, меня накормили и уло¬
жили спать.
На другой день, выехав рано утром в карете с тремя спутниками,
я благополучно доехала до железнодорожной станции. Нашелся но¬
сильщик, который, взяв мои вещи, провел меня, вместо общей залы,
хорошо мне знакомой, в какую-то маленькую залу и исчез, сказав, что
вернется меня посадить в поезд, когда он придет. Не успел он уйти, как
появился железнодорожный чин постарше и заявил, что я не имею
права сидеть в этой зале и должна заплатить 200 рублей штрафа, что
мне и пришлось сделать, но в чей карман эти деньги попали и на ка¬
ком основании — я до сих пор не знаю.
Поезд пришел с большим опозданием, и носильщик водворил меня
на мое место. Оно оказалось очень неудобным, рядом с проходным ко¬
ридором, а ехать мне надо было две ночи. Я кое-как устроилась и могла
дремать, держа в руках мой драгоценный мешочек. Но мои спутники,
их было пять человек, люди, очевидно, бывалые, сказали мне: «Вы луч¬
ше спрячьте ваш мешок под подущку, иначе вы заснете и можете про¬
снуться без вашей сумки». И рассказали мне, как еще воруют вещи:
когда поезд замедляет ход, приближаясь или отходя от станции, осо¬
бенно вечером, через открытое окно просовывается длинная жердь
с крючком и снимает с верхней полки ручной багаж или пальто, вися¬
щее недалеко от окна; поэтому пришлось ехать с закрытыми окнами.
В Москве меня должна была встретить родственница, но на вокза¬
ле ее не оказалось, и не было видно ни одного носильщика. После дол¬
гого ожидания появился возница с платформочкой, которому я через
209
Воспоминания о давно прошедшем
окно передала свои вещи и умолила его провезти их и меня до пасса-
жирского зала. Но и там я не дождалась моей родственницы. Нашелся
наконец носильщик, которого мне опять пришлось умолять, чтобы он
привел извозчика, так как я сама этого не могла сделать из-за вещей,
которые непременно пропали бы без призора.
В Москве была зима: снег и мороз. Извозчик представлял собой
обычные сани с оборванным и, вероятно, голодным мужичком, но он
понял мое положение и довез меня по адресу, и вынес и поставил
вещи у парадной двери. Войдя в дом, я очутилась в совершенно тем¬
ной прихожей, швейцара не было, и я с трудом нащупала звонок ниж¬
ней квартиры, где жили мои родственники. Открыл мне бывший
швейцар, который не жил теперь в своем прежнем помещении под
лестницей, а занимал со своей семьей в этой квартире большой зал.
Каждая комната в ней, а их было десять и очень хороших, представля¬
ла собой отдельную квартиру, и все они были заперты, так как занима¬
ющие их были целый день на службе, в том числе и мои родственники.
Швейцар, знавший, что я должна приехать, предложил мне ждать их
у него, чему я была очень рада. В скором времени появилась родствен¬
ница, которая должна была меня встретить на вокзале, и мы с ней во¬
шли в их квартиру. Она состояла из двух комнат, потому что в ней еще
жили ее брат с женой. В одной из них была сложена плита из кирпи¬
чей, обмазанных глиной, и на ней стряпали, и она отапливала обе ком¬
наты. Соседняя с ними ванная, коридор, кухня и были ледяные. Вся
канализация замерзла, и ничем нельзя было пользоваться. Все это
было еще гораздо более убогим, чем то, что мы видели на юге, но
я рада была наконец быть на месте, у своих, которые меня обогрели
и накормили.
Глава 14
В Москве я должна была пробыть только несколько дней, чтобы полу¬
чить из немецкого консульства разрешение на выезд в Германию, но
застряла целых два месяца и выехала только после Рождества. Оказа¬
лось, что моя виза и все нужные бумаги еще в консульстве не получе¬
ны, и мне заявили, что если «интересы родины», т. е. Германии, будут
против моего въезда, то мне разрешение на это не будет дано и во вся¬
ком случае мне придется уплатить порядочную сумму залога, обеспе¬
чивающего мое возвращение обратно.
Я должна сказать, что слова «интересы родины» пали на мои уши
как музыка, ибо в продолжении четырех лет я таких слов не слыхала.
Пришлось переписываться с моими родственниками за границей,
им — усиленно хлопотать, и в конце концов виза и все бумаги мне
А. В.Линден
210
были даны. А за это время я познакомилась с московской жизнью.
Я попала в Москву шесть лет спустя после водворения новой власти.
Хотя стояла обычная московская зима, сугробы снега и мороз 15-20°,
я не испытала всех ужасов, пережитых москвичами в первые годы.
Я знаю о них только по рассказам оставшихся в живых знакомых и род¬
ных, и разница с жизнью на юге была большая. Огромный город ока¬
зался без подвоза пропитания и топлива. Голодали ужасно, развелись
всевозможные эпидемии, в том числе голодный тиф; не было дома без
тифозных больных. Смертность была очень велика. Спали не раздева¬
ясь, в пальто, в меховых шапках, все члены семьи вместе на разложен¬
ных на полу матрасах, согревая собой друг друга. При мне, шесть лет
спустя, было отопление, как я уже писала, и мы спали нормально. Были
открыты государственные магазины «Интуриста», где можно было все
купить: и вещи, и еду по баснословно дорогой цене. Перед отъездом
я там купила на червонцы19, т. е. бумажные деньги, по новому курсу —
1 фунт паюсной икры и коробку русских леденцов, чем доставила боль¬
шое удовольствие своим родным, приехав за границу.
Но была другая беда: когда по всей России умирали от голода и не
было никаких заработков, все со всех концов потянулись в Москву, где
можно было поступить на государственную службу. Поэтому жилищ¬
ный вопрос стал очень острым. Въезд в Москву был запрещен без осо¬
бого разрешения, и найти пристанище можно было только через го¬
родское управление, притом полагалась очень умеренная «жилпло¬
щадь», и приходилось разделять комнату с совершенно посторонним
человеком. Моя родственница, находясь на государственной службе, не
имела своей отдельной комнаты в течение нескольких лет. А заработ¬
ная плата была так мала, что приходилось работать и по вечерам и воз¬
вращаться домой очень поздно, усталой и неспособной заняться своим
хозяйством и стряпней. Зато получали какие-то пайки на отопление
и пропитание. Воскресного отдыха не было, а члены одной и той же
семьи имели разные свободные дни. Это, кажется, делалось для того,
чтобы ослабить семейные узы. Кроме того, шла антирелигиозная про¬
паганда, и детям было объявлено, что праздника Рождества не будет
и все должны в этот день явиться в школу. Все дети того учебного заве¬
дения, где учились дети моих *родственников, собрались на митинг,
и было решено, что никто из них в класс не придет. Но у них была учи¬
тельница, которую они очень любили, и начальство заявило детям, что
если они в класс не придут, то не они будут отвечать за это непослуша¬
ние, а ответит эта их учительница. Тогда дети, снова собравшись на ми¬
тинг, решили придти в этот день в школу, и таким образом для них ни¬
какого Рождества не было. Это новшество произошло при мне.
Выезд за границу был мне разрешен, но вывоз некоторых вещей
был строжайше запрещен, как, например, всяких художественных
211
Воспоминания о давно прошедшем
произведений, золота, серебра и драгоценностей. Желающие вывезти
что-либо, кроме личных старых вещей, могли составить список их
и представить его в главную таможню в Москве для разрешения на вы¬
воз, чтобы, таким образом, не подвергаться осмотру на границе. Я так
и сделала и получила разрешение на вывоз полдюжины не серебряных
столовых приборов и очень красивого дамского бинокля.
Я ехала в третьем классе, напротив меня сидела приличная дама,
потом сел какой-то чиновник с большим портфелем, но ненадолго,
и исчез. Я думаю, что он приглядывался к едущим за границу. До по¬
граничной речки была продолжительная остановка на станции для
осмотра багажа, и тут мне был сюрприз: первую вызвали меня с веща¬
ми, и в отдельной комнате женщина провела руками вдоль всей моей
персоны, чтобы убедиться, что на мне ничего не спрятано, и тут же из
моих чемоданов все было вытащено и проверено по данному мне раз¬
решению, после чего я могла все уложить обратно, но так как вещи
были разбросаны на полу, то я не нашла шестого десертного ножичка
с ручкой из слоновой кости, что мне было очень досадно, так как этот
сервиз всегда у нас был, и я помнила его с детства. Когда я вернулась на
свое место в вагоне, я узнала, что мою спутницу обыскивали два раза
и даже распустили ее прическу.
Когда мы приближались к границе, весь поезд, очевидно, находил¬
ся под усиленным контролем; постоянно через вагон проходили во¬
оруженные люди, как на подбор высокого роста и крепкого сложения,
что было неприятно.
Но наконец мы подошли к пограничной речке, поезд остановился,
и вся эта вооруженная сила исчезла. Поезд тихо перешел через речку
и остановился на противоположной стороне.
Какое это было неописуемое блаженство очутиться в безопасности
на свободной земле.
МОИВОСПОНИН^АНХЯ
П«фвяца1) •м«й •лУчП К4«Я1л ‘1
Ал«каацдрФвн* фвнъ Я • ,Я • р ъ. ‘
И .А. Сливая•кая р#<д(Вшшш.
Титульный лист «Воспоминаний» М. А. Сливинской
(авторизов. машинопись).
ОТДАВЛЕН I К:
Кратк1я даяния ‘в рад* Вяшйкш. ** *|״
0пнаая1а двухъ рядявь&ъ* жм*я1* Р*пиныхъ V Вияня^якжхъ.
МОИ ВОСПОМИНА Н1Я
м СКАЗКИ И НАДЕНЬКИ РАЗСКАЗН ИЗЪ ЖИЗШ.М.А.СЛИВИН-
СКОИ, пяявящянныя •Я вяучк* К,А. фаиъ М • 0 а ^ ъ.
i. Опивая 1а адяага яаъ еамыхъ тяжахыхъ׳ маюб» пяряжжв4н13
3• Иаъ вяопямянан1* д*твтва9 1
3• Изъ ваапамяяаяН дадьнЯгв *праядагя,
4. СлучаЧныя вятрЪЧк въ пя*зд*״
5. Ннщрс1я вяяпямлиан1я, * 1 *׳
6. Эта была накануЯ* ага яЯвртя, *
7. Дубравяякъ - Лападъ. Л*тв 1037 г• ’
8• Картяяа яаъ жизни мЯв* ,*узины М.Н. ?авНавякя*,
9. Скаака а трахъ кяпарня&ъ я прябду!цивш я 1вя к* ижмъ
ядявкж,
10• На* лярвы* ба!лъ, '1
11. Пярвы* мв* бая!»'въ ПятярбурМ, 1
13. Камнчаак!* аяуча* яаъ 4ЯЯня въ К£яв*,
13. Друга* аща бвя*а хаиячаая!* аяуча* въ Пятярбург*,
14• Сяиъ, *
15. Одянъ яаъ кр'а'вявыЖъ эпяаада#ь въ мая* жизни, ‘ ' *
16. Странная вятр*ча (яаъ жизни ирааЯва'га пряяяагя),
17• Пжяьмянны* атв*тъ ЯЯ заданны* мя* Сан^1 вяпрябь. 4
Оглавление хранящихся в собрании М. А. Сливинской (Бахметевский архив)
мемуарных текстов Сливинской (авторизов. машинопись).
въ Декабрь мЗюяцЬ 1917 года а додана была Ьхать га пуху въ
Ясс« оъ нова младшей дочерью,которую я взяла иаъ К1евсхагЪ
института.7р!Ьхавъ на К1авок!й вокаалъ мнЪ было приготовлено
купе,въ которое не было чаловЪчеокихъ оилъ войти,такъ как» то*
вариками были заняты во& ходы и выходы,отчего образовалась
пробка.Въ отчаян!и смотрЪла я черезъ окна на предоотавленво•
мнЬ купа ,умоляла товарищей дать кнЬ дорпгу,но они не двягалио:
оь мЬота.^ри воемь моемь желан!и попасть въ вагонъ я не метла
ж оь больиимъ разочарован!емъ должна была вернуться въ городъ,
Въ это время мы уже жили не у себя,а у моих* знако шхъ-
Генерала Де-Вейль,которыхъ я повидимому отЬовяла,но которые :6:
ли настолько малы,что ничего ииЪ не говорили,не смотря на то,
что оемья уже поотепенно съЬзжалаоь вь К1евъ и мЬота совер¬
шенно не было,такъ что,у*зжая я видЬла,что освобождаю для вал:
хокнагу.Когда я принуждена была зернутьоя,мнЪ было это очень
непр!ятно,но 1дЬлать״ «ечете^дЬтьоя было некуда .Когда я в^грну^
лаоь^Гокаала въ моей комнатЪ уже кто то пооелалоа.Яриилооь их!
вхоелять и я онова тамъ водворилась дока не уотроила оебЪ оно
за купа. ׳
Надо заметить,когда въ первый разъ я уЪяжала,мадамъ Де-
Вейль мнЬ оунула въ ридикюль овою книжку Краснаго Креста•X «
Яйла цротзвъ этого,но она настояла на своемъ,говоря,что это ж
нЬ пригодится.Я поомЬялаоь и взяла.
Черезъ два дня пр1Ъхалъ полховнижъ Оливинсх1Й,онъ предло¬
жи ль мнЪ Ьхать оъ французской миос!ей,которая отправлялась въ
Яэоы.Я оъ больинмъ удовольотзХекъ приняла это предложен!е,ио
было ужаоно трудно узнать когда эта миоо!я уЪзжаегъ.То она у•
&зжаетъ,то ока оотаетоя.Наконедъ гоноралъ Вейль оообгалъ инЪ,
что мисо!я Ъдетъ 24 Декабря 1917 года.Я выЬхала довольно р£«о
на вокзаль,чтобы вое во время разузнать,ждала эту мвсз!ю часа
три и думала,что меня уже обманули,какъ вдругъ праходитъ ко
мнЬ генерелъ Вейль и говорить,что миоо!я Ьдетъ черезъ два ча¬
са, но въ третьемъ клаооЪ в что овъ протизъ того,чтобы я Ьхала
въ третьемъ клаооЪ.Поол* ׳акъ менн отговорили я оъ от-
Первая страница воспоминаний Н. А. Щербачевой
(авторизов. машинопись).
•48-
это предложен!в.£ должна была ехать через® два дня,ках® в);-»
ругъ получаю письмо от® генерала Пкуро,чтобы я не ®хала лошад!
ми,такъ как® мне будет® удобнее ехать ^поездом®,в® котором®
пр!едет® геноралъ Ляховъ.Я такъ и сделала.Через®.пять дйез м-
пр1Ъхад® генерал® Ляхов®,он® заехал® ко мне и предложил® £хат1
о® ним® до Лятигорака,а через® два дня пр!ехал®, из® ккате-
ринодара генерал® Драгомировъ,которий уезжал® на следующей
день обратно и предложил® мне в® его вагоне купа- - ,
Таким® образом® пооде всех® отрадан!й я очутилась в® Кка-
теринодаре,где мно показалось такъ хорошо.Мы о® МунвЛ ваб-
росились на еду,такъ мы ш&ъо пода ди-»ь,что вое казалось вку¬
сным®. • '.«׳׳־׳
Знакомые меня не узнавали, ми«г я изменилась,похудела стра¬
шно.Выехав® из® Нальчика 18-го Января,» пр!ехала в® Париж® к®
своим® в® средине Апреля.ехала три месяца,что еще больше меня
изнурило.Теперь я, блаженствую среди своих®,во болит® сердце
за тех®,кто остался и кто переживает® вое ужасы большевизма«
£*■»׳ <״ •• -:с.%
Париж®.
1818 Г. . ^
'У^лА-е^-е ч^****-*
Последняя страница воспоминаний Н. А. Щербачевой (авторизов. машинопись)
с подписью автора (автограф).
-1 -
ВОСПСШШАНХЯ О ДАВНО ПРОШЗДШЙГЬ.
Вспоминая давно проведшее мне хотелось бы поделиться
съ ионии читателями сохранившимися у меня впечатлен 1яш* о смут¬
ном» времени водворен!я Советской власти в»Росс1и. Я не могу
дать иирокой и яркой картины того револ«ц1оннаго духа, которым»
быка охвачена вся Росс1я, и не могу вдаваться в» политику и
борьбу разных партЛЙ, потому что мм жили очень тихо и скромно
ять налем» им&н!и в־ь Крыму, вдали от» всяких» политических» рас־
прей• Переживан1я, которыя я хочу описать относятся к» периоду
между 1927 и 1924 годами.
Климат» в» Крыму теплый, почва плодородная ! холода
на моей памяти никогда не было и люди давали свой труд» на
пользу друг» друга. С» началом» лета пр1*зжали на отдых» со
всех» кондов» Росс1и для морских» купаяЛй и осень» для лечен!*
виноградом». Все местное населен!е, начиная с владельцев» дач»,
сдающих» комнаты, и кончая лавочниками и прислугой - все мно¬
го работалжь в» теченЛе этих» летних» месяцев», а зимой отды¬
хали и жили на яетн!е заработки•
Но приближалась гроза и все мы надеялись, что она вас»
минует», однако наши надежды не сбылись*
Ной отец», которому минуло 73 лет», со мной поехал»
в» Ялту по важному делу, мы пробыли там» три дня и собирались
после завтрака ехать домой, как вдруг» получили из» дому те¬
леграмму с» просьбой вернуться как» можно скорее. Иы велели
Первая страница «Воспоминаний о давно прошедшем» А. В. Линден
(авторизов. машинопись).
- 56 -
Я *хала въ третьемъ класс*, напротив» меня сид*ла при¬
личная дама, потомъ с*л» какой-то чиновник» с» большим» портфе-
лемъ, но не надолго, и исчез». Я думаю, что он» приглядывался
к» *дущим» заграницу. До пограничной р*чки была продолжительная
остановка на станц1и для осмотра багажа и тут» мн* быль сюрприз»!
первую вызвали меня съ вещами и въ отдельной комнат* женщина
провела руками вдоль всей моей персоны, чтобы убедиться, что на
нн* ничего не спрятано и тутъ же изъ моих» чемоданов» все было
вытащено и проверено по данному мн* разр*шен1ю, поел* чего я мог¬
ла все уложить обратно, но так» как» вещи были разбросаны на по¬
лу, то я не нашла шестого десертнаго ножичка съ ручкой изъ слоно¬
вой кости, что мн* было очень досадно, так» как» этот» сервиз»
всегда у нас» был» и я помнила его съ д*тства. Когда я вернулась
на свое м*сто въ вагон*, я узнала, что мою спутницу обыскивали
два раза и даже распустили ея прическу.
Когда мы приближались къ границ* весь по*здъ очевидно
находился под» усиленным» контролем»{ постоянно через» вагон» про¬
ходили вооруженные люди, как» на подбор» высокаго роста и кр*п-
каго сложен1я, что было непр1ятно•
Но, наконец», мы подошли къ пограничной р*чк*, по*зд»
остановился и вся эта вооруженная сила исчезла. По*зд» тихо пере¬
шел» через» р*чку и остановился на противоположной сторон*.
Какое это было неописуемое блаженство очутиться в» безо¬
пасности на свободной эемя*.
СЛ.
Последняя страница «Воспоминаний о давно прошедшем» А. В. Линден
(авторизов. машинопись), подписанная автором (автограф).
ПРИМЕЧАНИЯ
В. П. Шелепина
Воспоминания сестры милосердия (19171922־)
1 С. 17 ...в Общежитии увечных воинов... — Общежитие для увечных воинов
находилось на Выборгской набережной, д. 11.
2 С. 17 камион — грузовик (фр. camion).
3 С. 18 ...везти в психиатрический институт... — Возможно, имеется в виду
Психоневрологический институт, основанный в 1908 г. В. М. Бехтеревым.
4 С. 18 ...на Сергиевскую улицу, особняк 30 и 31... — Особняк на Сергиевской
ул. (с 1923 г. — ул. Чайковского), д. 30 (арх. Р. И. Кузьмин и Р. А. Боссе) был
построен в 1844-1846 гг. для графа Л. В. Кочубея, затем он принадлежал
графу С. Г. Строганову, миллионеру и меценату Ю. С. Нечаеву-Мальцову,
владельцу множества предприятий, в том числе знаменитого хрустального
завода в Гусь-Хрустальном. Интерьеры особняка в 1883-1884 гг. оформлял
Л. Н. Бенуа. В 1914 г. по завещанию Нечаева-Мальцова особняк перешел
его родственнику, графу П. !!.*Игнатьеву. Другой особняк — вероятно, ря¬
дом стоящий д. 28, а не 31; построен в 1858-1859 гг. для греческого посла
Е. Е. Кондоянаки (арх. А. К. Кольман), в конце XIX в. перестраивался, при¬
надлежал богатейшему золотопромышленнику А. Ф. Кельху.
5 С. 18 ...отправились в Гвардейское экономическое общество... — Имеется
в виду Торговый дом Гвардейского экономического общества на Большой
Конюшенной ул., д. 21-23; с 1935 г. — Дом ленинградской торговли (ДЛТ).
6 С. 20 ...достала жукового мыла... — Жуковое мыло, популярное в России
мыло Торгового дома А. М. Жукова, поставлялось императорскому двору
и в русскую армию.
219
Примечания
7 С. 20 «...сейчасВерховного Совета нет, а Отдел призрения». — Верховный со¬
вет по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых
и павших воинов был образован в самом начале войны и находился под по¬
кровительством императрицы Александры Федоровны. После Февральской
революции стал распадаться и вошел в состав учреждений и организаций
образованного 5 мая 1917 г. Министерства государственного призрения.
8 С. 22 ...письмо из Парижа от графа Капнистли... (далее в тексте: Капт-
нистли) — Имеется в виду граф Ростислав Ростиславович Капнист, пото¬
мок известного поэта и драматурга В. В. Капниста, владелец дома на Ан¬
глийской наб., д. 50, расстрелян в 1921 г. в Судаке. Дом знаменит тем, что
в 18591862־ гг. в нем жил и работал прусский посланник Отто фон Бис¬
марк, будущий рейхсканцлер Германской империи. В 1870-1876 гг. здесь
размещалось посольство Австро-Венгрии.
9 С. 22 ...2 военных без погон... — Возможно, это были сыновья хозяина
дома — Андрей и Георгий Ростиславовичи Капнисты.
10 С. 22 «Генерал Семенов расстрелян в Сибири...» — Ошибка мемуаристки: один
из руководителей антибольшевистского движения в Забайкалье, генерал-
лейтенант (с 1919 г.) Григорий Михайлович Семенов (1890-1946), с начала
1919 г. объявивший себя атаманом Забайкальского казачьего войска, с ян¬
варя 1920 г. стал преемником адмирала Колчака на территории «Российской
восточной окраины»; в 1921 г. эмигрировал; в 1945 г. захвачен советскими
войсками в Маньчжурии и по приговору суда казнен. См. его воспоминания
«О себе. Воспоминания, мысли и выводы 1904-1921» (Дайрен, 1936-1938).
11 С. 24 добровольцы — бойцы белогвардейской Добровольческой армии, дей¬
ствовавшей на Юге России.
12 С. 24 ...с другой стороны Махно... — Махно Нестор Иванович (наст, фами¬
лия — Михненко; 1888-1934) — анархист, создатель вооруженного отряда,
который в 1919-1920 гг. воевал против Добровольческой армии, петлюров¬
цев и Красной армии; 26 августа 1921 г. бежал в Румынию; с апреля 1922 по
1924 г. жил в Польше, затем в Германии; впоследствии переселился в Па¬
риж; умер от туберкулеза, кремирован и захоронен в колумбарии кладби¬
ща Пер-Лашез; автор трехтомных «Воспоминаний» (впервые: 1929, 1936,
1937; переизд.: М., 1992).
13 С. 24 ...с третьей стороны зеленые. — «Зеленые», скрывавшиеся в лесах
и горах партизаны, главным образом крестьяне, — дезертиры и уклоняв¬
шиеся от службы в белых армиях и РККА; находясь большей частью под
влиянием эсеров, отряды «зеленых» вели вооруженную борьбу против лю¬
бой существовавшей на данной территории власти.
14 С. 24 ...«Помните, сорокинцы!»... — Сорокинцы — бойцы армии Ивана Лу¬
кича Сорокина (1884-1918), в августе-октябре 1918 г. главнокомандующе¬
го войсками Красной армии на Северном Кавказе.
15 С. 25 ...сразу было видно, что это петлюровцы. — Петлюровцы, отряды ата¬
мана Симона Васильевича Петлюры (1877-1926), украинского национали¬
ста, в 1917 г. — генерального секретаря по военным делам в Украинской
центральной раде, в 1919-1920 гг. — главы Директории Украинской Народ¬
ной Республики; в советско-польской войне выступил на стороне Польши,
участвовал в наступлении польских войск на Украину; с 1920 г. в эмигра¬
ции; убит в Париже на бульваре Сен-Мишель часовщиком Ш. Шварцбар-
дом; похоронен на кладбище Монпарнас.
Примечания
220
16 С. 28 ...дошла до поезда Брони Коршун. — Имеется в виду «Коршун», легкий
бронепоезд ВСЮР.
17 С. 29 ...искала своего мужа... — Возможно, мужем Н. П. Дурилиной был Сер¬
гей Александрович Дурилин (1885-1981), окончивший Новороссийский
университет в Одессе с присвоением звания кандидата прав и химическое
отделение Киевского политехнического института; в 1914 г. он был призван
на войну, служил в ж/д батальоне; в 1918 г. вступил в Добровольческую ар¬
мию, в 1920 г. эвакуировался из Крыма в Константинополь, затем в Коро¬
левство СХС (сербов, хорватов и словенцев); в 1942 г. попал в Германию, по
окончании войны — в лагерь Ди-пи в Шлезгейме, в 1950 г. переехал в США;
с 1973 был членом РАГ в США; некролог: ЗРАГ в США. Нью-Йорк, 1982. Т. 15.
18 С. 31 ...инспектору санитарной части генералу Лукашевичу. — Лукашевич
Сергей Владимирович (1868-1935) — генерал-майор, галлиполиец, член
Общества офицеров-артиллеристов; умер в Париже, похоронен на клад¬
бище Сент-Женевьев-де-Буа.
19 С. 33 Когда я была потом в Галлиполи... — Галлиполи — полуостров в евро¬
пейской части Турции, на котором после эвакуации из Крыма располагал¬
ся военный лагерь, где разместились остатки 1-й армии под командова¬
нием ген. А. П. Кутепова; русские беженцы называли Галлиполи «Голым
полем»; о жизни русских в Галлиполи см., напр.: Лукаш И. С. Голое поле:
Книга о Галлиполи, 1921 г. София, 1922; Вертинский А. Дорогой длинною...
М., 1990. С. 134-136.
20 С. 34 Дроздовцы — воины 1-й бригады русских добровольцев, сформиро¬
ванной в количестве 800 человек полковником (затем — генерал-майором)
Михаилом Гордеевичем Дроздовским (1881-1919) в декабре 1917 г. в Яссах;
во главе бригады Дроздовский в марте 1918 г. выступил на Дон; весной его
отряд, увеличившийся до 3 тыс. человек, занял Новочеркасск и впослед¬
ствии соединился с Добровольческой армией; после гибели Дроздовского
4 (17) января 1919 г. приказом главкома ВСЮР генерала А. И. Деникина 2-й
Офицерский стрелковый полк, бывший ядром 1-й бригады Русских добро¬
вольцев, был переименован во 2-й офицерский стрелковый полк генерала
Дроздовского. В просторечии назывался Дроздовским.
21 С. 36 генерал Кутепов — Кутепов Александр Павлович (1882-1930), генерал,
участник Белого движения, с 1920 г. возглавлял Добровольческий корпус,
в который тогда была свернута Добровольческая армия; в эмиграции —
председатель РОВСа. Похищен в Париже советскими агентами 27 января
1930 г.; умер по дороге в Новороссийск. Похищение Кутепова оставалось
главной новостью в эмигрантской печати с 28 января по 12 марта 1930 г.;
подробнее см., напр.: Похищение генерала А. П. Кутепова большевиками.
Следственные и политические материалы в двух выпусках/Под ред. Б. Ба¬
жанова и Н. Алексеева. Париж, 1930.
22 С. 37 генерал Иванов — Иванов Матвей Матвеевич (1872-1928), генерал-
лейтенант, командующий войсками Северного фронта Донской армии
(лето 1918 — февраль 1919), умер в Белграде.
Н. А. Щербачева
Воспоминания
1 С. 40 ...ехать кмужу... — Муж мемуаристки — генерал от инфантерии Дмит¬
рий Григорьевич Щербачев (1857-1932), выпускник Николаевской акаде¬
мии Генерального штаба (1884), с 24 января 1907 г. — ее начальник; участ¬
221
Примечания
ник Первой мировой войны, с октября 1915 г. — командующий 7־й армией
Юго-Западного фронта, в начале апреля 1917 г. назначен помощником ко¬
роля Фердинанда Первого на Румынском фронте, фактический главноко¬
мандующий армиями фронта (четырьмя русскими и двумя румынскими);
в начале ноября 1917 г. создатель и глава организации офицеров, не при¬
знавших выборного начала в армии и украинизацию местных воинских
частей; инициатор мирных переговоров с австро-германскими войсками,
завершившихся заключением 9 декабря (26 ноября) 1917 г. в Фокшанах
перемирия между объединенными русско-румынскими и австро-герман¬
скими войсками; 13 января 1918 г. постановлением СНК РСФСР объявлен
«врагом народа», находящимся «вне закона»; 18 апреля 1918 г. отказался
от должности и сообщил об этом союзным послам в Яссах; представитель
русских армий при союзных правительствах и союзном верховном коман¬
довании в Париже, создатель и глава управления по снабжению белых ар¬
мий, сформированного в январе 1919 г. в Париже; участник Белого движе¬
ния; в мае 1920 г. отказался от занимаемого поста из-за разногласий с ген.
Врангелем относительно совместных военных действий с Польшей (на его
место был назначен ген. Е. К. Миллер); эмигрант; с 1920 г. жил в Ницце на
пенсию, назначенную ему румынским правительством; подробнее о нем
см.: Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003; Незабы¬
тые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917-2001: В 6 т. Т. 6. Кн. 3.
М., 2007. С. 531; см. также сайты «Хронос» (Ъгополпй)), «Русская армия в Ве¬
ликой войне» (grwar.ru), «Русская Императорская армия».
2 С. 40 ...в Яссы... — В Яссах 16 (29) ноября 1918 г. начало работу так называ¬
емое Ясское совещание между военными и дипломатическими предста¬
вителями держав Антанты с одной стороны и русской делегацией — с дру¬
гой; в состав последней входили представители «Совета государственного
объединения России», «Национального центра», «Союза возрождения Рос¬
сии», представлявшие партии монархистов, кадетов, умеренных социали¬
стов (правых эсеров и народных социалистов); совещание проходило в Яс¬
сах до 6 декабря (23 ноября) 1918 г., затем в Одессе до 19 (6) января 1919 г.,
высказалось в пользу немедленного прихода союзных вооруженных сил
для помощи в восстановлении единства России, однако из-за острых раз¬
ногласий между его участниками не достигло своей цели и не смогло стать
руководящим центром по борьбе с большевиками; подробнее см.: Револю¬
ция и Гражданская война в России: 1917-1923 гг. Энциклопедия: в 4 т. М.,
2008 (по указат.).
3 С. 40 ...книжку Красного Креста. — Международная гуманитарная орга¬
низация Международный комитет Красного Креста, являющаяся состав¬
ной частью Международного движения Красного Креста и Красного По¬
лумесяца, была основана швейцарским предпринимателем А. Дюраном
и юристом Г. Муанье с целью предоставления защиты и оказания помо¬
щи пострадавшим в вооруженных конфликтах и внутренних беспорядках
в 1863 г. после подписания Женевской конвенции о праве раненых на по¬
кровительство и о неприкасаемости медико-санитарных учреждений и их
персонала во время войны; российским прототипом Красного Креста ста¬
ла Крестовоздвиженская община сестер милосердия, основанная в начале
Крымской войны 5 ноября 1854 г. в Петербурге по инициативе великой
княгини Елены Павловны.
4 С. 41 полковник Сливинский — Александр Владимирович Сливинский (1886-
1953), выпускник Петровского Полтавского кадетского корпуса (1905),
Примечания
222
Николаевского инженерного училища (1908), Николаевской военной ака¬
демии (окончил 2 класса по 1 разряду, после чего был прикомандирован
к штабу Киевского военного округа для испытания); участник Первой ми¬
ровой войны, в 1914 г. прикомандирован к Генштабу; награжден Георгиев¬
ским оружием (1914) и орденом Св. Георгия 4-й степени (1915); полковник;
исполнял должность начальника отделения управления генерал-квартир¬
мейстера штаба, помощника главнокомандующего армиями Румынского
фронта (назначен в нач. 1917 г.) ;в 1918 г. ив период правления П. П. Ско-
ропадского начальник Украинского Генерального штаба, в ноябре 1918 г.
оставил должность по болезни, в декабре 1918 г. выехал в Одессу, воевал во
ВСЮР, состоял в резерве чинов; участник организации «Азбука»; в начале
1920 г. эвакуирован с женой из Севастополя в Югославию, работал инже-
нером-строителем; с 1925 г. жил в Германии (его жена М. А. Сливинская
утверждает, что семья очутилась в Германии «после почти четверти века»
в Югославии — см. «Краткие данные о роде Вишневских» // (Архив русской
и восточно-европейской истории и культуры (Бахметевский) Колумбий¬
ского университета (далее — БАР). Собр. Сливинской), с 1951 г. — в Канаде;
автор книги «Конный бой 10-й кавалерийской дивизии ген. Гр. Келлера 8/21
августа 1914 г. у д. Ярославице» (Сербия, 1921); см. о нем также в воспоми¬
наниях его жены М. А. Сливинской в наст. изд.
5 С. 41 гайдамак — участник украинских повстанческих отрядов, действо¬
вавших в XVIII в. на принадлежащих Речи Посполитой Правобережной Ук¬
раине; в годы Гражданской войны на Украине гайдамаки — части нацио¬
нально-освободительной армии под руководством С. Петлюры, а также
сторонники гетмана П. П. Скоропадского.
6 С. 41 генерал Хануков — Александр Павлович (Петрович?) Хануков (1867-
1943), генерал-лейтенант Генерального штаба, выпускник Николаевской
академии Генерального штаба (1899), с 1917 г. — генерал-майор, командую¬
щий дивизией, начальник штаба корпуса; участник Первой мировой войны
и Белого движения; эмигрировал в Югославию.
7 С. 41 генерал Гаврилов — возможно, Сергей Иванович Гаврилов (1866 — после
1922), выпускник Николаевской академии Генерального штаба (1894,1-й раз¬
ряд), генерал-майор (с 1914 г.), участник Первой мировой войны, с 19 апре¬
ля 1915 г. — начальник штаба крепости Перемышль, с 17 декабря 1915 г. —
начальник штаба отдельной Черноморской пехотной бригады, с 11 марта
1916 г. — командующий 100-й пехотной дивизией, с 29 мая 1917 г. — в ре¬
зерве чинов при штабе Киевского, с 30 июля 1917 г. — Одесского военного
округа; подробнее о нем см. на сайте «Русская Императорская армия».
8 С. 42 ...румыны их враги... — 23 января 1918 г. Румчерод (Исполком съезда
Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского округа)
объявил войну Румынии.
9 С. 42 ...только что убили генерала Некрасова... — Константин Герасимо¬
вич Некрасов (1864-1917) — генерал-майор (с 1908 г.), генерал Свиты (с
1911 г.); участник Первой мировой войны, в 1916-1917 гг. командир 24-го
армейского корпуса, убит на фронте солдатами; подробнее о нем см.: За¬
лесский К. А. Указ, соч.; сайт «Русская Императорская армия».
10 С. 43 ...меня уговорил генерал Вадин. — Александр Александрович Вадин
(1889-1956) — инженер-полковник лейб-гвардии Саперного полка; участ¬
ник Первой мировой войны и Белого движения; эмигрант; умер в Буэ¬
нос-Айресе; был женат на сестре ген. Щербачева Екатерине Дмитриевне
(1892-1980).
223
Примечания
11 С. 43 ...три броненосца: «Меркурий», «Синоп» и «Алмаз». На последний свози¬
лись все офицеры, которые оттуда уже не возвращались. — Имеются в виду
корабли Российского императорского флота бронепалубный крейсер «Па¬
мять Меркурия» (до 25 марта 1907 г. — «Кагул», после 31 декабря 1922 г. —
«Коминтерн»), барбетный броненосец «Синоп» и крейсер «Алмаз».
Крейсер «Память Меркурия» был заложен в 1901 г., спущен на воду в 1902 г.,
вступил в строй в 1905 г.; участвовал в Первой мировой войне, с декабря
1916 по апрель 1917 г. находился в Севастопольском военном порту для
ремонта корпуса и механизмов с перевооружением, 16 декабря 1917 г. во¬
шел в состав Красного Черноморского флота, 28 марта 1918 г. законсерви¬
рован и сдан в Севастопольский военный порт на хранение, 1 мая 1918 г.
захвачен немцами, 24 ноября 1918 г. — англо-французскими войсками
и передан Добровольческой армии, 29 апреля 1919 г. вновь вошел в состав
Красного Черноморского флота, 24 июня 1919 г. перешел в руки белых,
14 ноября 1920 г. оставлен армией ген. Врангеля при эвакуации в Стамбул,
22 ноября 1920 г. захвачен частями РККА, включен в состав Морских сил
Черного моря.
Броненосец «Синоп» заложен в 1883 г., спущен на воду в 1887 г., участво¬
вал в Первой мировой войне, во время Гражданской войны несколько раз
переходил из рук в руки: в январе 1918 г. принял участие в восстании Рум-
черода против власти Украинской Народной Рады и способствовал уста¬
новлению советской власти в Одессе; капитан «Синопа» эсер А. Зарудный
возглавлял Совет солдат и офицеров Одессы (создан 12 марта); 30 января
1918 г. «Синоп» вошел в состав Красного Черноморского флота, с апреля
1918 г. находился в Севастополе, где 1 мая 1918 г. был захвачен немцами,
24 ноября перешел к британским союзникам и был передан Белому фло¬
ту, 19 февраля 1919 г. разоружен, 22-24 апреля 1919 г. по приказу эвакуи¬
ровавшихся из Крыма союзников выведен из строя и взорван, 29 апреля
1919 г. захвачен частями Украинского фронта РККА, у которых отбит бе¬
лыми силами 24 июня 1919 г.; после захвата Севастополя войсками РККА
15 ноября 1920 г. в строй не вводился, в 1923 г. демонтирован.
Крейсер «Алмаз» заложен в 1902 г. на Балтийском заводе, спущен на воду
2 июня 1903 г., вступил в строй в ноябре 1903 г. Участвовал в Цусимском
сражении, в ноябре 1905 г. вернулся на Балтику, с 1906 г. — посыльное суд¬
но, с 1908 г. — императорская яхта, в 1911 г. после ремонта вошел в состав
Черноморского флота, в январе 1918 г., как и «Синоп», участвовал в восста¬
нии Румчерода, после захвата власти в Одессе большевиками превращен
в «большевистский застенок», весной 1918 г. захвачен немецкими войска¬
ми, после ухода немцев перешел к британцам и был передан Белому флоту,
14 ноября 1920 г. в составе Русской эскадры ушел в Бизерту, где в декабре
был интернирован французскими войсками; после признания Францией
Советской России советское правительство потребовало вернуть ему Рос¬
сийский императорский флот, однако в результате переговоров и обсле¬
дования судов их транспортировка была признана нерентабельной и суда
пошли на запчасти и металлолом; см. об этом: Передача флота большеви¬
кам // Иллюстрированная Россия. Париж. № 9, 15 декабря, 1924. С. 7; Шум-
ский К. Советский флот на Черном море // Там же. С. 6; см. также запись
в дневнике Ирины Кнорринг от 21 ноября 1924 г.: «Завтра в Бизерту при¬
езжает комиссия от большевиков для осмотра флота» (Кнорринг И. Повесть
из собственной жизни: [дневник]: В 2 т. Т. 1. М., 2009. С. 463); «Алмаз» был
признан собственностью СССР и продан французской фирме на слом.
Примечания
224
12 С. 43 Накануне появления большевиков... — О смене властей в Одессе в годы
Гражданской войны см. воспоминания Сливинской и дневник Лакиер
и прим, к ним в наст, изд.; см. также: Файтельберг-Бланк В., Савченко В.
Одесса в эпоху войн и революций (1914-1920). Одесса, 2008.
13 С. 45 ...к нашему знакомому Владимиру Николаевичу Кудашеву... — Владимир
Николаевич (Эльбаздуко Канаматович) Кудашев (?-1945) — просветитель
и меценат, коллежский советник, киевский домовладелец (Фундуклеевская
ул., д. 14), православный, монархист, член киевского Клуба русских нацио¬
налистов (после 1908 г., значится в списке членов под № 168), автор книги
«Исторические сведения о кабардинском народе» (Киев, 1913); подробнее
о нем см.: Дзагалов А. С., Шапарова А. К. Эльбаздуко Канаметович (Владимир
Николаевич) Кудашев. Неизвестные страницы биографии. Пятигорск, 2010.
14 С. 48 ...в Екатеринодаре идет бой. — Екатеринодар был взят войсками До¬
бровольческой армии 3 августа 1918 г., см. воспоминания ген. Деникина:
«Утром 3-го наши колонны и штаб армии вступали в освобожденный Ека¬
теринодар — ликующий, восторженно встречавший добровольцев. Вступа¬
ли с волнующим чувством в тот город, который за полгода борьбы в глазах
добровольческой армии перестал уже вызывать представление о полити¬
ческом и стратегическом центре, приобретя какое-то мистическое значе¬
ние» (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Белое движение и борьба До¬
бровольческой армии. Май-октябрь 1918. Минск, 2002. С. 335).
15 С. 52 Кабардинский конный полк — национальная (туземная) кавалерийская
часть Русской императорской армии; сформирован 5 сентября 1914 г. по
просьбе кабардинских и балкарских добровольцев, стал первой на Кавка¬
зе добровольческой кавалерийской частью, на момент создания включал
615 всадников, из них 431 кабардинца и 75 балкарцев, первым команди¬
ром полка стал князь И. И. Воронцов-Дашков, сын кавказского наместника
и адъютант великого князя Михаила Александровича; первый бой полк
принял 17 декабря 1914 г. у дер. Веткино в составе 2-го кавалерийского
корпуса Юго-Западного фронта; 21 августа 1917 г. приказом верховного
главнокомандующего ген. Л. Г. Корнилова № 654 Кавказская конная ди¬
визия была развернута в Кавказский туземный конный полк из двух ди¬
визий, Кабардинский полк совместно с Черкесским полком составили 1-ю
бригаду 1-й дивизии; после октябрьского переворота полк перешел в под¬
чинение ЦК Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана;
в марте 1918 г. распущен.
16 С. 54 ...от моего сына Шурика. — Имеется в виду Александр Дмитриевич
Щербачев (1899-1958?), выпускник Пажеского корпуса (1917), поручик
лейб-гвардии конной артиллерии, участник Первой мировой войны (во¬
евал на Румынском фронте вместе с отцом Д. Г. Щербачевым), Белого
движения (служил в армии ген. Юденича); эмигрант; в 1924 г. окончил
Льежский университет по специальности инженер-электрик, работал на
заводах «Шкода» в Чехословакии; представитель в ЧСР французской фа¬
брики по производству батареек «Ле Карбон»; автор книг «За Русь святую»,
«Бремя правды», член Союза русских писателей и журналистов в Чехосло¬
вакии; в 1945 г. насильно репатриирован в СССР, репрессирован, умер в ла¬
гере в Воркуте (по другим сведениям — на поселении).
17 С. 56 Серебряковский отряд организован членом партии «Свободная Ка-
барда» 3. Даутоковым-Серебряковым (1886-1919) в конце августа 1918 г.
в станице Солдатской, вел вооруженную борьбу с большевистскими ча¬
стями в Нальчикском округе и за его пределами, взаимодействуя с вое-
225
Примечания
ставшими против советской власти терскими казаками; в октябре выбил
большевистские войска из Нальчика, в конце октября 1918 г. после очеред¬
ного наступления красных войск отряд отступил на Кубань на соединение
с Добровольческой армией; Даутоков-Серебряков погиб 2 августа 1919 г. на
Царицынском фронте в звании полковника, командованием Добровольче¬
ской армии ему было посмертно присвоено звание генерал-майора.
18 С. 58 ...полковник Генерального штаба Соколов... — Возможно, имеется
в виду Стефан (Степан) Варфоломеевич (Августович) Соколов (1877-1927),
выпускник (по первому разряду) Академии Генерального штаба, в 1915 г.
в чине полковника назначен начальником штаба Кавказской гренадерской
дивизии, в Добровольческой армии командовал 1-й Терской конной каза¬
чьей дивизией (1919), затем в чине генерал-майора — Северной группой
войск на Кавказе (1920), был начальником штаба войск Северной группы
для десантной операции на Кубани; в эмиграции служил преподавателем
и воспитателем Русской гимназии в г. Шумен (Болгария).
19 С. 69 Узнали ужасающее злодеяние большевиков: в Пятигорске было расстреля¬
но 104 человека, в их числе были генералы Рузский и Радко Дмитриев. — Имеют¬
ся в виду казни заложников в Пятигорске в ночь на 6,18 и 21 октября 1918 г.,
арестованных в августе-сентябре 1918 г. после набегов отряда ген. Шкуро
на Кисловодск и Ессентуки, в соответствии с приказом № 73 Чрезвычай¬
ной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем
и спекуляцией (текст приказа см.: Известия ЦИК Северо-Кавказской совет¬
ской социалистической республики, окружного исполкома Советов и Пяти¬
горского совдепа. 1918. 25 сентября (2 октября). № 138); список заложников
и воссоздание картины преступления см. в «Акте расследования по делу об
аресте и убийстве заложников в Пятигорске в октябре 1918 года» Особой ко¬
миссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при главно¬
командующем Вооруженными силами Юга России (дело № 1) см.: Красный
террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной ко¬
миссии по расследованию злодеяний большевиков. М., 2004. С. 34-69.
Рузский Николай Владимирович (1854-1918) — генерал от инфантерии (1909),
участник Первой мировой войны, командующий Северо-Западным и Север¬
ным фронтами; казнен (зарублен шашками) в ночь на 18 октября 1918 г.
Димитров (Дмитров) Радко (наст, фамилия и имя — Русаков Радко Ди¬
митров) (1859-1918) — болгарский военный деятель, генерал пехоты,
выпускник Императорской военной академии (Николаевской академии
Генерального штаба); участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., Пер¬
вой Балканской войны 1912-1913 гг., полномочный министр Болгарии
в России (1913-1914), после чего поступил на службу в русскую армию, во
время Первой мировой войны командовал 3-й и 12-й армиями; после ок¬
тябрьского переворота недолгое время находился на советской военной
службе, был задержан в качестве заложника в штабе Кавказской Красной
армии, казнен во время наступления Добровольческой армии на Кавказ¬
ские Минеральные Воды; подробнее о ген. Рузском и Радко Дмитрове см.:
Залесский К. А. Указ, соч.; сайты «Хронос», «Русская Императорская армия»,
«Русская армия в Великой войне».
20 С. 71 генерал Шкуро — Шкуро (наст, фамилия — Шкура) Андрей Григорьевич
(1886-1947), генерал-лейтенант; в июне 1918 г. в чине полковника сформи¬
ровал из кубанских казаков Кубанскую партизанскую бригаду, действовав¬
шую против большевиков в районе Минеральных Вод; с сентября 1918 по
апрель 1919 г. командовал сформированной им 1-й Кавказской дивизией;
Примечания
226
в мае 1920 г., не получив командной должности в Русской армии ген. Вран¬
геля, эмигрировал, жил в Париже; в 1939-1945 гг. сотрудничал с немецки¬
ми оккупационными властями, занимал должность начальника казачьего
конного резерва «Казачьего стана»; в 1945 г. в Австрии взят в плен англи¬
чанами и выдан советскому командованию; 17 января 1947 г. вместе с ген.
Красновым повешен в Москве по приговору Верховного Суда СССР.
21 С. 73 ...Генерального штаба полковника Шифнера. — Антон Мейнгардович
(Михайлович) Шифнер (Шифнер-Маркевич) (1887-1921) — выпускник Им¬
ператорской Николаевской военной академии (1913), участник Первой
мировой войны и Белого движения; с августа 1918 г. — начальник штаба
отдельной Кубанской партизанской бригады, произведен в полковники,
с мая 1919 г. — начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии, произведен
в генерал-майоры; в апреле 1920 г. с остатками кубанской армии перевезен
в Крым, назначен начальником 2-й Кубанской казачьей дивизии, во главе
которой участвовал в десанте группы ген. С. Г. Улагая на Кубань; после по¬
ражения десанта уволен ген. Врангелем из Русской армии; в ноябре 1920 г.
с остатками армии эвакуирован из Крыма в Турцию; скончался в Галлипо¬
ли от сыпного тифа.
22 С. 73 ...пять казаков-волков... — Казаки-волки — чины «волчьего дивизи¬
она» ген. Шкуро; носили папахи из волчьего меха и верблюжьи башлыки
с волчьим хвостом на конце; знамя дивизиона — волчья шкура с серебря¬
ной головой волка с разинутой пастью в центре, носилось на казачьей пике
с двумя волчьими хвостами.
М. А. Сливинская
Мои воспоминания
1 С. 74 ...в родовом имении, нашем Быстрике... в семье моего брата... — См.
детальное описание имения в мемуарном фрагменте «Описание родо¬
вых имений Репиных и Вишневских» (БАР. Собр. Сливинской): «Быстрых
(так! — О. Д.) находилось в нескольких часах езды по железной дороге от
Киева и в 8-ми верстах от станции Чернорудка, находящейся между Фас-
товом и Казатином. Дом в этом имении был сравнительно небольшой, но
зато парк славился своей величиной и красотой на всю губернию. Он был
расположен на 60-ти десятинах земли на возвышенном месте и спускался
красивыми террасами к речке, ведущей к большому пруду, покрывающему
своей прозрачной водой 40 десятин земли. Редчайшие породы деревьев
много сотен лет тому назад были насажены по художественному плану
и живописными группами красовались на огромных площадях. <...> Этот
парк не был английский — стриженный, он свободно рос на громадном
своем пространстве, и все в нем было природно и могуче. Только на той ча¬
сти земли, которая прилегала к нему с южной стороны и была отведена под
фруктовый сад и ягодник, была видна человеческая рука. <...> Отец мой не
вел сам полевое хозяйство, и другой дом, с целой усадьбой, экономически¬
ми постройками был расположен в IV! верстах от нашей усадьбы. Там жил
арендатор, и у нас при доме имелись экипажные, сараи, коровник, погреба,
кладовые и ледники <...> для своего только обихода. Был также небольшой
птичий двор с сотней разных птиц. Все это постепенно передавалось под
мое наблюдение и руководство. Скоро незаметно для себя я всем стала за¬
ведовать и распоряжаться. <...> После смерти моей матери и переезда отца
227
Примечания
моего на жительство в Ниццу Быстрых перешел в руки старшего моего бра¬
та и крестного моего отца, сына моей матери от первого брака Николая
Сергеевича Широкова, женатого на Зинаиде Александровне Меленевской.
Брат с семьей поселился в экономическом доме, сам стал хозяйничать,
а мою часть пахотной земли мы сдали в аренду нашим крестьянам. Старый
дом, к большому моему огорчению, был разрушен, и построен вместо него
большой двухэтажный комфортабельный дом с громадной площадкой на
крыше, откуда был виден весь парк, пруд, вся экономия и деревня, уто¬
пающая в зелени, с большой красивой церковью, которую построил мой
отец»; отец мемуаристки, Андрей Иванович Вишневский, в 1910 г. покинул
Россию и «переехал на постоянное жительство в Ниццу, где купил себе вил¬
лу. <...> Там создал для себя совершенно русскую обстановку», в которой
прожил вплоть до смерти 11 апреля ст. ст. 1921 г.
2 С. 75 беллъ-сёр — белль-сер (от фр. Ье11е־ег), жена брата.
3 С. 76 тюльбери — легкий двухколесный экипаж.
4 С. 77 ...власть взяла в свои руки Центральная Рада и правительство Вин-
ниченки. — В конце октября 1917 г. в Киеве сложилось своего рода трое-
властие: власть в городе одновременно представляли Киевский Военный
округ, созданный Центральной Украинской Радой и опиравшийся на укра¬
инизированные части, Генеральный секретариат и большевистский рев¬
ком; к 28 октября ст. ст. отношения между тремя силами обострились до
предела, и 29 октября поддерживавшие большевиков войска начали вос¬
стание и, поддержанные силами артиллерии, одержали победу, предва¬
рительно заключив соглашение с Центральной Радой; Центральная Рада
провозгласила себя высшей властью на Украине 30 октября (12 ноября)
1917г., еще в ходе боев; 3 (16) ноября киевские большевики признали Цен¬
тральную Раду краевой властью на Украине; 7 (20) ноября была провозгла¬
шена Украинская народная республика; в ночь на 29 ноября (12 декабря)
силы 1-й украинской гвардейской дивизии разоружили большевистские
войска и выслали их за пределы Украины; подробнее о событиях в Киеве
осенью 1917 г. см.: 1917 год на Киевщине: Хроника событий. Харьков, 1928;
Дорошенко Д. И. Война и революция на Украине // Революция на Украи¬
не по мемуарам белых. М.; Л., 1930; см. также составленную Н. А. Земской
«Хронологию смены властей в Киеве в период 1917-1920 гг. Материалы
для комментария к сехмейной переписке и к роману ״Белая гвардия״», со¬
хранившуюся в архиве М. А. Булгакова (НИОР РГБ. Ф. 562. К. 61. Ед. хр. 6):
«1) Март 1917 г. — Образован Совет рабочих депутатов с преобладанием
меньшевиков, эсеров и бундовцев.
2) Сентябрь 1917 г. Руководящая роль в Совете рабочих депутатов пере¬
шла к большевикам. Октябрь 1917 г. 28/10 взят Арсенал, оружие переходит
в руки рабочих. 29-30 октября осада юнкерских училищ. <...>
3) Ноябрь 11-13 — 17 года. Войска Временного правительства были раз¬
громлены.
4) Ноябрь 29—17 года. Власть захватила Центральная Украинская Рада.
5) Январь — 28 — 1918 года. Рабочие подняли восстание, продолжавшееся
шесть дней и жестоко подавленное войсками Центр. Укр. Рады.
6) Февраль — 8 — 1918 года. В Киев вошли советские войска, и была уста¬
новлена советская власть. Рада бежала в Житомир.
7) Февраль 12 — 18 г. Правительство Советской Украины переехало из
Харькова в Киев. Рада обратилась за помощью к оккупационным войскам.
8) Март 1 — 18 г. Киев был захвачен германскими оккупационными войска¬
ми, восстановившими власть Центр. Укр. Рады.
Примечания
228
9) Апрель 29 — 18 г. Немецкие оккупанты поставили у власти своего став¬
ленника — гетмана Павло Скоропадского. Выборы гетмана происходили
в здании Киевского цирка. <...>
10) Декабрь 1918 г. Под напором красных частей немцы очищают Украину.
На Киев наступают петлюровские войска. Гетман бежит из Киева в ночь
с 13-го на 14-е декабря. В Киев входят петлюровцы. Власть захватила т. наз.
Директория (Петлюра — ставленник украинских буржуазных национа¬
листов при поддержке Антанты). На Украине — волна еврейских погромов.
11) Февраль 6 — 1919 г. Войска Директории были выбиты из Киева частями
Красной Армии. <...>
12) С 6-го февраля по 31-е августа 1919 г. в Киеве Советская власть.
13) 31.VIII — 19 г. В Киев врываются деникинцы (части ген. Бредова). Белые
занимают Киев по 16 декабря 1919 г.
14) 16. XII — 1919 по 6 мая 1920 в Киеве Советская власть.
15) Май 6 — 1920 г. Киев занят поляками (белополяками).
16) Июнь 11 — 1920 г. Белополяки выбиты из Киева войсками Буденного,
Ворошилова и др. С этого времени в Киеве прочно установилась Советская
власть». Цит. по: Булгаков М. А. Записки юного врача. Морфий. Записки
на манжетах. Записки покойника: Автобиографическая проза. СПб., 2001.
С. 649-650.
Владимир Кириллович Винниченко (1880-1951) — литератор, политиче¬
ский и государственный деятель; один из организаторов Центральной
Рады, председатель Генерального секретариата Украинской народной рес¬
публики (сентябрь 1917 — январь 1918 гг.), председатель Украинского на¬
ционального союза (с августа 1918 г.), глава Директории, противостоявшей
гетману П. П. Скоропадскому (ноябрь 1918 — февраль 1919 г.); сотрудничал
с советской властью, в 1920 г. занимал пост заместителя председателя СНК
Украины; в эмиграции с 1920 г.
5 С. 77 ...наступление красных на Киев. ...несчастный Киев обстреливался из
тяжелых орудий. — Мемуаристка неверно указывает месяц наступления, ср.
предыдущее прим., п. 9,10; см. также приказ М. А. Муравьева от 25 января
(7 февраля) командарму Егорову с требованием «усилить канонаду, гро¬
мить беспощадно город» (Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской
войне. Т. 1. М., 1924. С. 152); ср. воспоминания Шульгина: «Реальным для
меня было наступление советских войск на Киев, когда в середине января
бывший царский полковник, а тогда командующий этими войсками Мура¬
вьев открыл огонь по городу из полевых и более тяжелых орудий. <...> По
мере приближения огонь усиливался, и длилось это в течение одиннадцати
суток, днем и ночью» (Лица, 5. С. 187; подробнее о захвате большевиками
Киева в январе 1918 г. см. Гл. V. Захват Киева большевиками. С. 186-200).
6 С. 78 ...Кирасирского Его Величества полка... — Полное название: Кирасир¬
ский Его Величества лейб-гвардейский полк; полк тяжелой кавалерии Рус¬
ской императорской армии (так называемые желтые или царскосельские
кирасиры); приказ о формировании полка издан 11 декабря 1700 г.; полк
расформирован 10 декабря 1917 г. в с. Святошине под Киевом из-за неже¬
лания украинизироваться (осенью 1917 г. участвовал в подавлении бунта
2-го Украинского полка им. Гетмана Полуботько, захватившего центр Ки¬
ева); 30 декабря 1918 г. кирасиры Его Величества сведены в 3-1 эскадрон
Сводного полка Кирасирской дивизии в Крымско-Азовской армии под
командованием штаб-ротмистра фон Вика; последний арьергардный бой
принял в районе хутора Уржин (Крым) 29 октября 1920 г.; 2 ноября 1920 г.
эвакуирован из Крыма на транспорте «Крым».
229
Примечания
7 С. 78 полковник С-ский. — Имеется в виду Александр Владимирович (!ли¬
вийский, впоследствии — второй муж мемуаристки; подробную биографи¬
ческую справку см. прим, к с. 41.
8 С. 81 А. В. С. — А. В. Сливинский; упоминается Врангелем в части воспоми¬
наний, касающейся встречи с гетманом П.П.Скоропадским в Киеве зимой
1918 г.: «Начальником генерального штаба состоял полковник Сливинский,
способный офицер, которого я знал по Румынскому фронту» (Врангель П. Я.
Записки. Ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.: В 2 т. Минск, 2002. Т. 2. С. 93).
9 С. 82 В. В. Ш. — Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), государствен¬
ный и политический деятель, журналист (сотрудник, впоследствии из¬
датель газеты «Киевлянин»), прозаик, публицист, мемуарист; в 1906 г.
избран депутатом Государственной думы от Волынской губернии, с 1907
до 1917 г. депутат 2-й, 3-й и 4-й Государственной думы, один из лидеров
правых националистов, член Прогрессивного блока; 2 марта 1917 г. вместе
с А. И. Гучковым принял в Ставке отречение Николая II; после октябрьско¬
го переворота принимал участие в создании Добровольческой армии, один
из идеологов Белого дела; в 1918-1920 гг. издатель газет «Россия», «Киевля¬
нин», «Великая Россия (Екатеринодар, Киев, Ростов-на-Дону, Севастополь);
в ноябре 1920 г. с остатками Русской армии ген. Врангеля эвакуировался из
Крыма, с 1927 г. жил в Югославии, занимался литературной деятельнос¬
тью; в 1925-1926 гг. совершил (как выяснилось впоследствии, под над¬
зором ГПУ) поездку в СССР в поисках сына; член РОВС, Национального
трудового союза нового поколения (с 1933 г.); в октябре 1944 г. после осво¬
бождения Югославии Красной Армией арестован, перевезен в СССР, пре¬
дан суду, приговорен к 25-летнему тюремному заключению; заключение
отбывал во Владимирской тюрьме; в 1956 г. освобожден, жил во Владими¬
ре; автор ряда исторических романов и книг «Нечто фантастическое» (Со¬
фия, 1922), «Три столицы: Путешествие в красную Россию» (Берлин, 1927;
М., 1991), «Что нам в них не нравится. Об антисемитизме в России» (Париж,
1929; СПб., 1992), воспоминаний «Дни», «1920» (София, 1921), «1917-1919»
(Лица: Биографический альманах, 5. М.; СПб., 1994. С. 121-328), «Пятна»
(Лица: Биографический альманах, 7. М.; СПб., 1996. С. 317-415); гость XXII
съезда КПСС, сценарист и главный герой документально-художественного
фильма «Перед судом истории» (1965, реж. Ф. Эрмлер); М. А. Сливинская
упоминается в его мемуарном тексте «1917-1919» как Мария Андреевна
Вишневская и Мария Андреевна Сливинская во фрагментах, посвящен¬
ных большевистскому захвату Киева в 1918 г. и исходу из Киева в декабре
1919 г.: «Некая Мария Андреевна Вишневская пришла в морг Александ¬
ровской больницы и там при помощи служителей, которым она заплатила,
перебрала семьсот трупов, отыскивая знакомых. Эта же Мария Андреевна
в косынке сестры милосердия проникла в нашу залу, разумеется, одарив
часовых, раздала карандаши и клочки бумаги арестованным и приказала:
״Пишите, что вы живы״. Эти бумажки она потом отнесла в какую-то жен¬
скую гимназию, и девочки старших классов моментально разнесли их по
адресам. Таким образом, родные и близкие узнали, что мы живы. Мне она
бумажки не дала — она меня слишком хорошо знала в лицо, но сделала вид,
что меня не узнает»; «И мы ушли. Большевики в это время уже были около
Софийского собора. Мы двинулись по направлению к вокзалу. Когда мы
туда пришли, то увидели, что там творится что-то невероятное. Толпа бра¬
ла штурмом отходящий поезд. Поэтому мы решили пойти пешком по шпа¬
лам. Через некоторое время этот поезд нагнал нас где-то на ближайшей
Примечания
230
станции. Он был переполнен, и не было никакой охоты влезать в вагон, но
через открытое окно меня увидела одна дама, Мария Андреевна Сливин-
ская, тоже вроде азбучница. Ее муж в свое время окончил Академию Ге¬
нерального штаба с занесением на золотую доску. Она подняла страшный
крик. В вагоне потеснились, и мы все влезли. Проехали мы, кажется, до
Фастова, где расстались с Марией Андреевной и пошли опять по шпалам,
но в другую сторону, по направлению к Белой Церкви, то есть на юг. Поезд
же шел в сторону Казатина» (Шульгин В. В. 1917-1919. С. 195,285); см. соот¬
ветствующие эпизоды в тексте воспоминаний (с. 109-110).
10 С. 83 В штабе Муравьева... как хищные звери. — Подполковник (с 1917 г.),
Михаил Артемьевич Муравьев (1880-1918), член партии левых эсеров
(с 1917 г.), с декабря 1917 г. был назначен начальником штаба Южного
революционного фронта, с января 1918 г. — главкомом Южного фронта,
с середины марта 1918 г. — начальником штаба верховного главнокоман¬
дующего Украинской народной (советской) республики; в апреле 1918 г.
выехал в Москву, арестован за злоупотребление властью, вскоре освобо¬
жден и назначен командующим Восточным фронтом (с 13 июня); после
выступлении левых эсеров в Москве (6 июля) поднял мятеж 10 июля и на
следующий день был убит; по данным ЦК Российского Красного Креста,
в феврале 1918 г. в Киеве было убито более тысячи офицеров, см.: Архив
русской революции. Т. 6. Берлин, 1922. С. 339; см. также приказ Муравье¬
ва, предписывающий «войскам обеих армий <...> беспощадно уничтожать
в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов
революции» (Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Т. 1.
С. 154); о красном терроре в Киеве в 1918-1919 гг. см.: Красный террор
в России в годы Гражданской войны. С. 263,270-271,288-290,292-293.
11 С. 83 ...пришли немецкие войска... — см. прим, к с. 77.
12 С. 83 ...Винниченко заменил Голубович... — Всеволод Голубович (1890-?) —
политический и государственный деятель, по специальности инженер;
при Центральной Раде — генеральный секретарь путей сообщения, за¬
тем — торговли и промышленности; глава украинской делегации на
мирных переговорах в Бресте; после IV Универсала Центральной Рады,
провозгласившего независимость Украинской республики 9 (22) января
1918 г., — председатель Совета министров (до установления власти Скоро-
падского); в 1921 г. осужден в УССР как «контрреволюционер», отошел от
дел; в 1930-х гг. репрессирован.
13 С. 83 Гижицкий — Михаил Львович Гижицкий (?-1941), 29 апреля 1918 г.
назначен державным секретарем в кабинете Н. П. Василенко; в 1919 г. —
в Одессе, член правого политического блока, участник Белого движения,
эвакуирован из Одессы зимой 1919/1920 гг., в мае 1920 г. прибыл в Югосла¬
вию.
14 С. 84 ...выдвигали П. П. Скоропадского... — Генерал-лейтенант Российской
императорской армии, флигель-адъютант Павел (Павло) Петрович Скоро-
падский (1873-1945) в октябре 1917 г. командовал 34־м армейским корпу¬
сом Юго-Западного фронта, провозглашен почетным атаманом «вольного
казачества»; в декабре под давление.м Центральной Рады ушел в отставку;
после переворота, организованного немецкими оккупационными властя¬
ми в апреле 1918 г., провозглашен (избран) гетманом Украины (до декабря
1918 г.), ушел из Киева с немецкими войсками, жил в Германии, погиб во
время бомбардировки; подробнее о нем см.: Скоропадский П. П. «Украина
будет!..» Из воспоминаний / Публ. А. Варлыго // Минувшее: Исторический
231
Примечания
альманах. Т. 17. М.; СПб., 1994. С. 7-115; Россия и Украина. Из дневников
Н. М. Могилянского и писем к нему П. П. Скоропадского. 1919-1926/Публ.
А. А. Сергеева //Минувшее: Исторический альманах. Т. 14. М.; СПб., 1993.
С. 253-274; см. воспоминания о нем участников и руководителей Бело¬
го движения: члена Государственной думы Я. В. Глинки: «Поставленный
немцами на пост гетмана Украины генерал Скоропадский не отличался
ни умом, ни талантами. Его избрание основывалось на том, что род его
происходил от бывших гетманов Скоропадских. Он окружил себя свитой
гвардейских офицеров (сам он бывший кавалергард), одел их в старинную
украинскую форму, обрил им головы, оставив только на макушке чубы,
и заставил говорить на украинском языке; если не умели, то читали по
шпаргалке» (Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906-
1917. М., 2001. С. 184); П. Н. Врангеля: «Среднего роста, пропорциональ¬
но сложенный, блондин, с правильными чертами лица, всегда тщательно,
точно соблюдая форму одежды, Скоропадский внешним видом своим
совершенно не выделялся из общей среды гвардейского кавалерийского
офицерства. Он прекрасно служил, отличался большой исполнительно¬
стью, редкой добросовестностью и огромным трудолюбием. Чрезвычайно
осторожный, умевший молчать, отлично воспитанный, он молодым офи¬
цером был назначен полковым адъютантом и долгое время занимал эту
должность. Начальники были им очень довольны и охотно выдвигали его
по службе, но многие из товарищей не любили. Ему ставились в вину су¬
хость и замкнутость. Впоследствии в роли начальника он проявил те же
основные черты своего характера: большую добросовестность, работоспо¬
собность и настойчивость в достижении намеченной цели. Порыв, размах
и быстрота решений были ему чужды. Трудно верилось, что, стоя во гла¬
ве края в это исключительное по трудности время, Скоропадский мог бы
справиться с выпавшей на его долю неимоверно трудной задачей» (Вран¬
гель П. Я. Записки. Ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г. В 2 т. Минск, 2002. Т. 2.
С. 92); В. В. Шульгина: «Скоропадский только по фамилии мог считать себя
украинцем, или, точнее, малороссиянином. По существу это был гвардей¬
ский офицер, до мозга костей связанный с Санкт-Петербургом. По-укра¬
ински он не говорил. Его товарищ по кавалергардскому полку и член Госу¬
дарственной думы Безак рассказывал мне впоследствии, как он готовился
к избранию. Он бегал по комнате из угла в угол и твердил: ״Дякую вас за
привитанье та ласку (Благодарю вас за привет и любезность)״. Затем будто
бы опустился на колени перед иконой и сказал: ״Клянусь положить Украи¬
ну к ногам его величества“. При этом будто бы присутствовала жена Беза-
ка, убежденная монархистка, и она поняла, что ״к ногам его величества“
означает к ногам Николая И. Так, вероятно, думал и сам будущий гетман.
Но обстоятельства сложились так, что он положил Украину к ногам его ве¬
личества Вильгельма II, от которого он и принял титул ״ваша светлость“»
(Лица: Биографический альманах, 5. С. 211). ■
15 С. 85 ...на Зверинце... — Зверинец — историческая местность на территории
Печерского района Киева.
16 С. 86 А. А. Пиленко — Александр Александрович Пиленко (1873-1920),
юрист, профессор Санкт-Петербургского университета, Высших женских
курсов, Александровского лицея; после Февральской революции лишен
звания профессора как «незаконно назначенный»; журналист; член Госу¬
дарственного совета, гласный Петербургской городской думы; в период
правления П. П. Скоропадского — член правых организаций на Украине,
Примечания
232
издатель газеты «Голос Киева»; в 4919 г. издатель газеты «Призыв» (Одес¬
са), член Совета государственного объединения России.
17 С. 87...одного «дияча», самостийника Петлюру... — «Дияч» (укр.) — политиче¬
ский деятель; о С. Петлюре см. прим. 15 к воспоминаниям В. П. Шелепиной.
18 С. 87 ...басню Крылова ... от которого питались. — Имеется в виду басня
И. С. Крылова «Свинья под дубом».
19 С. 88 ...назначил графа Келлера... — Келлер Федор Артурович (Августович),
граф (1857-1918) — генерал от кавалерии Свиты Его Величества, «первая
шашка России», кавалер орденов Св. Георгия 3 и 4 степеней, участник Пер¬
вой мировой войны, один из руководителей Белого движения на Юге Рос¬
сии; 5 ноября 1918 г. назначен главнокомандующим войсками на террито¬
рии Украины с подчинением ему гражданских властей, 13 ноября 1918 г.
снят с должности и назначен помощником нового главнокомандующего
генерала кн. А. Н. Долгорукова; при приближении к Киеву отряда Петлюры
взял на себя руководство обороной города, но из-за невозможности со¬
противления распустил вооруженные отряды; отказался от предложенной
немецким командованием возможности бежать в Германию и поселился
с двумя адъютантами, полковниками А. А. Пантелеевым и Н. И. Ивановым,
в Михайловском монастыре; все трое арестованы петлюровским патрулем
8(12) декабря 1918 г., при переводе в Лукьяновскую тюрьму расстреляны;
подробнее о гр. Келлере см.: Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой
войне. М., 2003; Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов До¬
бровольческой армии и Вооруженных сил Юга России. Материалы к исто¬
рии Белого движения. М., 2002; см. также сайты «Хронос», «Русская армия
в великой войне», «Белое движение в лицах».
20 С. 88 ...профессора Н. Краинского. — Николай Васильевич Краинский (1869-
1951) — украинский психиатр, выпускник Харьковского университета (1893,
с отличием и с золотой медалью); в 1915 г. призван на военную службу, прико¬
мандирован к Красному Кресту, служил в психиатрических учреждениях по
эвакуации душевнобольных воинов в регионе Харьков — Киев; консультант
Красного Креста в Киеве; в 1919 г. в Новороссийске заболел сыпным тифом,
в феврале 1920 г. эвакуирован на о. Лемнос, откуда переехал в Югославию;
с 1928 г. профессор кафедры психиатрии и экспериментальной психологии
Белградского университета; в конце 1943 г. переехал в Берлин для воссоеди¬
нения с семьей дочери, насильно вывезенной в Германию; в 1945 г. прибыл
в лагерь репатриированных во Франкфурте-на-Одере, зачислен консультан¬
том по нервным и душевным болезням в советских госпиталях; в августе
1945 г. подал ходатайство о разрешении вернуться на родину; в сентябре
1946 г. написал писымо Сталину с просьбой о разрешении вернуться в СССР;
получил разрешение 1 февраля 1947 г., жил в Гродно, затем в Харькове.
21 С. 88 ...при первом звуке петлюровских орудий... — см. прим, к с. 77 (п. 10).
22 С. 92 ...к Софиевскому собору... — Софиевский (Софийский) собор, основное
культовое сооружение Киевской Руси периода правления Ярослава Мудро¬
го (1019-1054); по одной версии, заложен Ярославом Мудрым в 1017 г., по
другой — им же в 1037 г.; построен в честь главного храма греческой цер¬
кви Константинопольского собора — Богоматери-Оранте, олицетворением
которой была София.
23 С. 92 Печерск — исторический район Киева, юго-восточная часть города
вдоль Днепра; назван по Печерскому монастырю (Киево-Печерской лавре).
24 С. 94 ...Конно-горного дивизиона капитан... — Лейб-гвардии конная артил¬
лерия начата формированием 9 ноября 1796 г.; 25 апреля 1895 г. учрежде¬
233
Примечания
ны 1-й дивизион в составе 1-й Его Величества, 4-й и 6-й Донской казачьей
Его Величества батареи и 2־й дивизион в составе 2־й, 3־й и 5־й батарей.
В 1919 г. во ВСЮР сформирована Гвардейская конно-артиллерийская
(конно-горная) батарея, с мая входила в состав Сводной конной дивизии,
19 июня (1 июля) 1919 г. развернута в Отдельный дивизион Гвардейской
конной артиллерии, вошедший в состав 2־й кавалерийской дивизии 5־го
кавалерийского корпуса. В эмиграции 27 апреля 1929 г. создано полковое
объединение «Общество взаимопомощи офицеров лейб-гвардии Конной
артиллерии в Париже».
25 С. 95 ..младший сын А. Д. Жекулиной. — Аделаида Владимировна Жекулина
(1866-1950) — педагог; основательница киевской «Жекулинской» гимна¬
зии, педагогического отделения для подготовки учительниц дошкольного
воспитания и учительниц начальных училищ, инициатор создания Педа¬
гогического общества; в годы Первой мировой войны возглавляла госпи¬
таль на 500 мест; в 1919 г., после расстрела большевиками младшего сына,
покинула Киев; с марта 1920 г. жила в Константинополе, с 1922 г. — в Пра¬
ге, с нач. 1950 г. — в Брюсселе; подробнее о ней см.: Возрождение. Париж.
1936. 2 февраля. № 3896 (статья к 70-летию); Новый журнал. Нью-Йорк.
1950. № 24 (некролог).
26 С. 97 ...всю власть в своих руках держало французское командование. —
В марте 1919 г. в Одессе было объявлено особое положение, и вся власть
в городе перешла к командующему союзными войсками на Юге России
французскому генералу Ф. Д’Ансельму, занявшему резко враждебную по¬
зицию по отношению к командованию Добровольческой армии; подроб¬
нее см.: Гуковский А. И. Французская интервенция на Юге России. М.; Л.,
1928; Лукомский А. С. Воспоминания. Берлин, 1922; Деникин А. И. Очерки
русской смуты. Вооруженные силы Юга России. Заключительный период
борьбы. Январь 1919 — март 1920. Любое изд. Гл. X. Внешние сношения Юга
во второй половине 1919 года. Франция и Англия; Файтельберг-Бланк В.,
Савченко В. Одесса в эпоху войн и революций (1914-1920). Одесса, 2008.
Гл. 6. Одесса под властью французов (18 декабря 1918 — 5 апреля 1919).
27 С. 97 ...французское командование на рассвете покидает Одессу, оставляя ее
большевикам.—Большевистские войска вошли в Одессу 6 апреля 1919 г.; в ночь
на 10־е августа 1919 г. были вновь выбиты из города частями ВСЮР; подроб¬
нее см. дневник Е. И. Лакиер в наст, изд.; см. также письмо А. А. Гвоздинского
Е. Л. Миллер от 28 июля 1919 г.: «После взятия большевиками Херсона и Нико¬
лаева Одесса переживала сильную тревогу. Тогда французское командование
опубликовало приказ, в котором говорилось, что Одесса ни в коем случае не
будет оставлена союзниками и что они обеспечат Одессу продовольствием
для 1 млн. людей. <...> Через две недели после известного приказа генерала
Ансельма о том, что Одесса никогда не будет сдана, вышел за подписью того
же Ансельма новый приказ, возвещавший изумленной Одессе, что союзники
ошиблись, что они не могут обеспечить ее продовольствием, и поэтму будет
приступлено к эвакуации города. Это было 3 апреля. На другой день в газе¬
тах появилась телеграмма из Парижа о падении Клемансо, которому палата
выразила недоверие за его политику интервенции в русские дела. Впослед¬
ствии мы узнали, что это была ложь, но ее пустили в ход для того, чтобы хоть
как-нибудь оправдать бегство французов из Одессы, говорю — бегство, ибо
о планомерной, спокойной эвакуации смешно даже и говорить. <...> Все это
казалось загадкой: ведь союзников в Одессе было около 60 тысяч с танками
и артиллерией. Каким образом эта армия не смогла отстоять Одессу? Ведь
Примечания
234
в конце концов выяснилось, что Одессу взял отряд Григорьева, в котором на¬
считывалось максимум 3 тысячи человек! Объясняется все это просто тем,
что французские солдаты не хотели драться и все время отступали без вы¬
стрела» (Минувшее: Исторический альманах. Т. 18. С. 429, 430); см. также:
Файтельберг-Бланк В., Савченко В. Указ. соч. Гп. 7. Одесса во «второе пришест¬
вие» большевиков (6 апреля 1919 — 24 августа 1919).
28 С. 99 ...Юровский, убийца царской семьи. — Яков Михайлович (Янкель Ха¬
имович) Юровский (1878-1938) — революционер, советский партийный
и государственный деятель, чекист, один из главных участников расстрела
Николая II и его семьи 4 июля 1918 г. в Екатеринбурге.
29 С. 101 Работа моя в «Азбуке» — «Азбука», конспиративная осведомитель¬
ная организация, созданная в конце 1917 г. в Киеве В. В. Шульгиным и ген.
А. М. Драгомировым; целью организации было внедрение своих сотруд¬
ников в советские учреждения для сбора сведений оперативного и адми¬
нистративного характера, кроме того, оказание помощи и предоставление
убежища лицам, подвергавшимся преследованиям со стороны советской
власти; основными направлениями деятельности являлись вербовка и пе¬
реброска людей в Добровольческую армию и сбор средств для нужд армии,
а также сбор информации, направлявшейся командованию армии, москов¬
ским подпольным антибольшевистским организациям, союзническим
миссиям и членам императорской фамилии; с июля 1918 г. центральное
звено и аппарат «Азбуки» находились в Екатеринодаре, информационные
центры и отделения организации действовали в Киеве, Одессе, Варшаве,
Кишиневе и Вильне; подробнее об «Азбуке» см.: KenezP. Civil War in South
Russia, 1919-1920. Berkley; Los Angeles; London, 1977. P. 66-71; К истории
осведомительной организации «Азбука»: Из коллекции П. Н. Врангеля ар¬
хива Гуверовского института / Публ. В. Г. Бортневского // Русское прошлое.
1993. Кн. 4. С. 160-193; Шульгин В. В. 1917-1919 / Предисловие и публика¬
ция Р. Г. Красюкова. Комментарии Б. И. Колоницкого // Лица: Биографи¬
ческий альманах. М.; СПб., 1994. С. 204-207; В. В. Шульгин — последний
рыцарь самодержавия // Новая и новейшая история. 2003. № 4. С. 64-111.
30 С. 105 ..Добровольческой Армии, которая победоносно шла на Орел. — Орел
был взят силами ВСЮР 30 августа 1919 г.; подробнее см.: Деникин А. И.
Очерки русской смуты: Вооруженные силы Юга России. Заключительный
период борьбы. Январь 1919 — март 1920. Любое изд. Глава V. Наступление
ВСЮР летом и осенью 1919 года. Контрнаступление большевиков на Харь¬
ков, и Царицын. Взятие нами Воронежа, Орла, Киева, Одессы.
31 С. 105 ...Главное управление Красного Креста... — О российском Красном
Кресте см. прим. 3 к воспоминаниям Н. А. Щербачевой.
32 С. 106 В. М.Драгомиров — Владимир Михайлович Драгомиров(1867-1928) —
генерал-лейтенант Генерального штаба, председатель Центрального прав¬
ления Общества генералов Генштаба, выпускник Императорской Академии
Генерального штаба (1892), участник Русско-японской войны (командир
85-го пехотного Выборгского полка в Маньчжурии), в 1906 г. командир
лейб-гвардии Преображенского полка, в 1909 г. генерал-квартирмейстер
штаба Киевского военного округа; участник Первой мировой войны (на¬
чальник штаба 3-1 армии, начальник 2-1 гвардейской пехотной дивизии,
начальник штаба Юго-Западного фронта, командир 8-го и 16-го армейских
корпусов); участник Белого движения; в эмиграции в Югославии.
33 С. 106 ..Ахтырского кавалерийского полка... — Правильно: Ахтырский 12-й
гусарский полк; сформирован как черкесский полк в 1651 г., перефор¬
235
Примечания
мирован в гусарский в 1765 г., в драгунский — в 1882 г., с 1907 г. — вновь
гусарский; расформирован в мае 1918 г. под Одессой; восстановлен тогда
же в составе ВСЮР в виде двух эскадронов (дивизиона) ахтырских гусар,
влившихся в 1919 г. в Сводный кавказский полк под командованием быв¬
шего офицера Ахтырского полка Г. Н. Псиола.
34 С. 108 ...консул с женой... — Возможно, имеется в виду Эмиль Энно, фран¬
цузский вице-консул в Киеве, возглавлявший деятельность французской
секретной службы; в ноябре-декабре 1918 г., так называемый консул с осо¬
быми полномочиями (представитель держав Согласия на Украине); после
переезда в Одессу пытался создать правительство из делегатов Ясской
конференции, настаивал на выводе из города украинских войск; отозван
в 1919 г.; о нем см., напр.: Шульгин В. В. 1917-1919 (по указат. имен).
35 С. 108 Профессор Стражеско — Николай Дмитриевич Стражеско (1876-
1952), российский и советский терапевт, академик АН Украины и АН СССР,
член Академии медицинских наук СССР, герой социалистического труда
(1947); выпускник Киевского университета (1899, с отличием), в 1907-
1919 гг. профессор Киевского женского медицинского института, в 1908-
1919 гг. приват-доцент Киевского университета, в 1917-1919 гг. заве¬
дующий терапевтическим отделением Киевской городской больницы,
в 1919-1922 гг. заведующий кафедрой Новороссийского университета,
с 1922 г. — Киевского медицинского института.
36 С. 108 Д-р Свенцен — сведениями о нем публикатор не располагает.
37 С. 108 артистка Инсарова — Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова
(урожд. Пашенная, по мужу графиня Игнатьева) (1883-1970) — драматиче¬
ская актриса, начала выступать в труппе Соловцова в Киеве, затем играла
в Николаеве, Москве в театре Корша и театре М. Я. Пуаре; затем выступала
в провинциальных театрах, с 1909 г. в московском театре Незлобина, впо¬
следствии перешла в труппу Малого театра и санкт-петербургского Алек¬
сандрийского театра; эмигрировала во Францию; подробнее о ней см.:
Незабытые могилы. Т. 6. Кн. 1. С. 292-293.
38 С. 110 ...возвращались в Киев издавать газету. ... первый после перерыва
выпуск «Киевлянина». — О последнем возвращении в Киев см. «1917-1919»
Шульгина, гл. «Возвращение в Киев» (Лица, 5. С. 270-280); «Киевлянин. Ли¬
тературная и политическая газета Юго-западного края» выходила с 1 июля
1864 г.; с 1913 г. редакторами газеты были В. В. Шульгин и его сестра П. В. Мо¬
гилевская; закрыта немецкими оккупационными властями 10 (23) марта
1918 г., возобновлена в августе 1919 г., последний номер, в котором была
опубликована последняя статья Шульгина «Как сделали поляки...», вышел
3 декабря 1919 г.
39 С. 110 ...пользуясь посудой Белого Креста... — Белый Крест — воинское бла¬
готворительное общество, целью которого являлось оказание помощи
нуждающимся воинам, потерявшим здоровье на службе, их женам и детям.
40 С. 114 ...в подвале «Освага»... — «Осваг» — осведомительное агентство, впо¬
следствии Отдел пропаганды Особого совещания при главнокомандую¬
щем Вооруженными силами Юга России, преобразовано в сентябре 1918 г.
из Осведомительного отделения, возникшего летом 1918 г. при верховном
руководителе Добровольческой армии; первым главой Освага был ростов¬
ский миллионер Н. Е. Парамонов, в марте 1919 г. его сменил К. Н. Соколов;
к осени 1919 г. в многочисленных местных отделах, пунктах и подпунктах
Освага работало около 10 тыс. сотрудников, в рамках агентства действова¬
ла сеть издательств, газет и агитационных поездов.
Примечания
236
41 С. 114 ...генерал Врангель, разойдясь с ген<ералом> Деникиным... — О кон¬
фликте ген. Врангеля с Главнокомандующим ВСЮР ген. Деникиным см.:
Деникин А. И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы Юга России. За¬
ключительный период борьбы. Гл. XXXI. События в Крыму. Орловщина.
Флот. Претенденты на власть. Письмо барона Врангеля. Телеграмма гене¬
рала Кутепова; Врангель П. Н. Ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.: В 2 т. Любое
изд. Т.1. Гл. V. Развал.
42 С. 115 ...заставили ген<ерала> Врангеля возвратиться в Крым, где он принял
командование всеми вооруженными добровольческими силами от генерала
Деникина. — Генерал Врангель прибыл в Севастополь 22 марта 1920 г.; о со¬
бытиях, предшествующих его возвращению и принятию командования,
см.: Врангель П. Н. Указ. соч. Т. 1. Гл. V (раздел «В изгнании»).
43 С. 117.. .с 30 динарами. — Динар — денежная единица Королевства Югославии.
44 С. 117 ...ехать на польский фронт... — т. е. в III Русскую армию в Польше, на¬
ходившейся в 1919-1920 гг. в состоянии войны с Советской Россией; фор¬
мирование армии началось в сентябре 1920 г., см. Приказ главнокоман¬
дующего Русской армией ген. Врангеля от 20 сентября (3 октября) 1920 г.:
«С моего согласия на территории Польши моим представителем при
польском правительстве генералом Махровым формируется III Русская
армия. Задача этой армии — борьба с коммунистами, сначала под общим
руководством польского командования, а после, по соединении с Русской
армией, — под моим непосредственным начальством. Приказываю всем
русским офицерам, солдатам и казакам, как бывшим на территории Поль¬
ши раньше, так и перешедшим в последнее время к полякам из Красной
армии, вступать в ряды III Русской армии и честно бок о бок с польскими
и украинскими войсками бороться против общего нашего врага, идя на
соединение с войсками Крыма. Генерал Врангель» (цит. по: Врангель П. Н.
Записки. Т. 2. Минск, 2002. С. 317).
45 С. 118 Маковский — имеется в виду Константин Егорович Маковский
(1839-1915), русский художник-академист, автор исторических и жанро¬
вых полотен и портретов.
46 С. 118 Пиманенко — Николай Корнильевич Пиманенко (1862-1912), укра¬
инский жанровый живописец, академик Императорской Академии худо¬
жеств, член Товарищества передвижных художественных выставок.
47 С. 118 ...раввин в своем полосатом одеянии с коробочкой законов на лбу... —
Имеются в виду талес (талит), одеяние с кистями на четырех углах, кото¬
рое накидывается мужчина!ми во время молитвы, и тфилин, две коробочки
черного цвета с черными кожаными ремешками, одну из которых мужчи¬
ны каждый день по утрам должны прикреплять ко лбу, другую — на руку;
в коробочках находится рукописный текст — фрагмент Библии, повеству¬
ющий о предназначении тфилин; раввин — звание, дающее право препо¬
давать в высшей религиозной школе (иешиве), входить в состав религиоз¬
ного суда и отправлять религиозную службу.
48 С. 120 Б. К. Сувчинский — Борис Корнилиевич Сувчинский (?-1967), похоро¬
нен в пригороде Парижа Шель после отпевания в Доме Русского Красного
Креста.
49 С. 120 На Перекопе большевики прорвались... — В ходе Перекопско-Чонгар¬
ской операции против Русской армии ген. Врангеля (7-17 ноября 1920 г.)
войска РККА прорвались на территорию Крыма, заняв 13 ноября Симфе¬
рополь, 15 ноября — Севастополь, 16 ноября — Керчь, 17 ноября — Ялту
и окончательно установив в Крыму советскую власть; подробно о ходе по¬
237
Примечания
следних боев Русской армии см.: Врангель П. Н. Воспоминания. Т. 2. Гл. X.
Последняя ставка.
50 С. 121 ...генерал Врангель проявил необыкновенную предусмотрительность,
энергию и талант. — Ср. мнение об эвакуации Севастополя кн. В. А. Обо¬
ленского: «Конечно, не было полного порядка и при эвакуации Севастопо¬
ля. Но все-таки приходится удивляться относительной организованности
и порядку, каких достиг генерал Врангель при выводе войск из Севастопо¬
ля. Не было ничего похожего на те безобразия, какие происходили при эва¬
куации Новороссийска и Одессы» (Оболенский В. А. Крым при Врангеле //
Белое дело. Кн. 11. Белый Крым. М., 2003. С. 135); см. также воспоминание
о последних днях Крыма и Крымской эвакуации сподвижника Врангеля
Н. Н. Чебышева: «Для крымской эвакуации характерно спокойствие, отсут¬
ствие малейших признаков паники. Все были убеждены, что Врангель вы¬
везет (Чебышев Н. Н. Близкая даль // Белое дело: Избранные произведения
в 16 книгах. Кн. 13: Константинополь — Галлиполи. М., 2003. С. 112; члена
правительства С. Крыма П. С. Бобровского: «Первое, что хочется отметить,
это — отсутствие паники. Ни на вокзале в Симферополе, ни на станции
в Инкермане не видел я обезумевших людей, спешки, давки. <...> Еще при¬
мечательнее было то, что по дороге из Симферополя в Севастополь я видел
не толпу беженцев, но армию. Эта армия не бежала, а отступала. По усло¬
виям времени, по самому характеру войны это отступление было довольно
беспорядочное, но отнюдь не паническое. Была видна дисциплина» (Боб¬
ровский П. С. Крымская эвакуация // Белое дело. Кн. 13: Константинополь —
Галлиполи. С. 359, 360); днем 28 октября (10 ноября) 1920 г. Врангель объя¬
вил о решении эвакуировать Крым представителям печати и иностранных
миссий, 29 октября (11 ноября) был подписан приказ об эвакуации и под¬
готовлено сообщение «Правительства Юга России», утром 30 октября (12
ноября) тексты обоих документов были опубликованы в печати и раскле¬
ены в виде листовок; подробно о подготовке и ходе эвакуации из Крыма
см.: Врангель П. Н. Указ. соч. Т. 2. Гл. X. Последняя ставка.
51 С. 121 Личность генерала Врангеля нужно рассматривать не только с точки
зрения талантливого военачальника, но и как высокогуманного человека... —
Ср. мнения служившего в Русской армии ген. Врангеля штабс-капитана
Э. Н. Гиацинтова и проф. Краинского: «Это был весьма одаренный офи¬
цер и общественный деятель. В глубине души он был, несомненно, монар¬
хистом, но по соображениям, с моей точки зрения ошибочным, он открыто
себя монархистом не признавал. А стал на точку зрения ״непредрешенче-
ства“, то есть, мол, сам русский народ должен выбрать образ правления.
Но нужно отдать ему должное: талантливый был военачальник, безуслов¬
но храбрый, он принял Добровольческую армию, когда уже все Белое дело
было проиграно его предшественниками» (Гиацинтов Э. Записки белого
офицера. СПб., 1992. С. 83); «Очень трудна для выяснения ее облика фигу¬
ра генерала Врангеля. В тексте моей книги достаточно много приведено
положительных черт этого ״вождя“, порою вызывавшего в моей душе вос¬
торг и поклонение. Тем глубже было разочарование впоследствии, когда
его роковые ошибки убили идеологию белой борьбы в эмиграции. Лучше
было бы и этому деятелю русской трагедии не писать своих мемуаров, где
воспроизведено и зафиксировано то, что лучше было бы стереть со стра¬
ниц бытия. Во всяком случае фигура Врангеля в декорации белой борьбы
красочна и имеет много героических черт. Над этим образом в памяти
русского человека царит батальная картина ротмистра кавалерийского
Примечания
238
гвардейского полка, в славной атаке налетающего на германскую бата¬
рею и совершающего один из крупных подвигов Великой войны <...>Дело
Врангеля было безнадежно. Десятки тысяч бойцов совершенно не подо¬
зревали, что они воюют за демократию и струвевские идеалы, полагая,
что Врангель лелеет в своих мечтах спасение единственной России, кото¬
рая существовала в истории, царской. Как правитель Врангель не был ни
достаточно мудр, ни достаточно государственно образован. Он оставался
только доблестным кавалерийским офицером, пошатнувшимся в своих
идеологических основах. Во имя программы, мало отличавшейся от иде¬
ологической большевистской, не было смысла воевать, жертвуя десятками
тысяч человеческих жизней. Что же касается методики проведения испо¬
ведуемых программ в жизнь, то это была методика крови и жестокости,
присущая всякой гражданской войне» (Краинский Н. В. Фильм русской ре¬
волюции в психологической обработке. Белград, б.г.; цит. по: Зимина В. Д.
Белое дело взбунтовавшейся России. М., 2006. С. 341, 343-344); см. также
мнение Чебышева: «У Врангеля было редкое соединение: он импониро¬
вал и в то же время привлекал к себе сердца. И в сношениях с людьми не
упускал никогда русского интереса, во время беседы ли с американским
адмиралом или с маленьким беженцем, явившимся к нему с просьбой. Под
теплой оболочкой личного обаяния он хранил холодный расчет государст¬
венного человека, соотносящего свои поступки с будущим вверенных ему
судьбой масс и далекой страны, к которой стремились его помыслы» (Че¬
бышев Н. Н. Указ. соч. С. 140).
52 С. 121 ...председателю нашего Красного Креста Г. Н. Глинке... — Григорий
Николаевич Глинка (1869-?) — старший сын баронессы В. И. Икскуль от
брака с Н. Д. Глинкой; в эмиграции во Франции.
53 С. 122 ...бывшие профессора А. В-ча, Красенский и Житкевич... — сведения¬
ми о них публикатор не располагает.
54 С. 129 ...генерала И. А. Романенко, женатого на М. А. Дрентельн. — Иван
Адреевич Романенко (1854-1922) — генерал от инфантерии (с 1910), вы¬
пускник Императорской академии Генерального штаба (1878, 2־й разряд),
командир 80-го армейского корпуса (1907-1914), член Военного совета
(1915-1917), в эмиграции в Югославии; подробнее о нем см. сайт «Русская
Императорская армия» (vk.com/Russian_imperial_army).
ss С. 129 ...Поповы; она — рожденная графиня Коновницына... Он — старый ре¬
волюционер, высланный в свое время из России и с очень темным прошлым. —
сведениями о них публикатор не располагает.
Е. И. Лакиер
Отрывки ив дневника — 1917-1920
1 С. 133 Царь отрекся от престола, его брат Михаил также. — Николай II
отрекся от власти 2 (15) марта 1917 г. в пользу своего сына Алексея при
регентстве великого князя Михаила Александровича; последний отрекся
3 марта 1917 г.; подробнее см.: Шульгин В. В. Дни. Белград, 1921 (россий¬
ское переизд.: М., 1990); Тихменев Н. М. Воспоминания о последних днях
пребывания Николая II в Ставке. Ницца, 1925; Воейков В. Н. С Царем и без
Царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта. Гельсингфорс,
1936; Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. М., 2008; Данилов Ю. Н. На
пути к крушению. М., 1992.
239
Примечания
2 С. 133 Временное правительство — первое демократическое правительст¬
во в России, образовано после Февральской революции и отречения Ни¬
колая II от власти Временным комитетом членов Государственной думы
с согласия лидеров Петросовета на период до созыва Учредительного со¬
брания; высший исполнительно-распорядительный орган России с пра¬
вом исполнения законодательной функции; действовало со 2 (15) марта по
25 октября (7 ноября) 1917 г.; сменилось четыре состава; далее речь идет
о первом составе Временного правительства.
3 С. 133 князь Львов — Георгий Евгеньевич Львов (1861-1925), обществен¬
ный, политический, государственный деятель, земец; депутат Государ¬
ственной думы; первый глава Временного правительства; после провала
июньского наступления на фронте подал в отставку, удалился в Оптину
пустынь; после октябрьского переворота, переменив имя и фамилию, уе¬
хал в Тюмень; в феврале 1918 г. арестован, бежал из тюрьмы, добрался до
Омска, где скрывался в ожидании прихода Белой армии; с октября 1918 г.
в эмиграции (США, Франция), занимался литературным трудом; подроб¬
ную биографическую справку см.: Политические партии России. Конец
XIX — первая треть XX века. Энциклопедия. М., 1996. С. 327-328.
4 С. 133 Милюков — Павел Николаевич Милюков (1859-1943), общественный,
политический, государственный деятель; историк, публицист, мемуарист;
депутат 3-й и 4-й Государственной думы; в марте-мае 1917 г. министр
иностранных дел Временного правительства; с ноября 1918 г. в эмиграции
в Лондоне, с 1921 г. — в Париже; подробную биографическую справку см.:
Политические партии России. С. 362-365.
5 С. 133 Гучков — Александр Иванович Гучков (1862-1936), предпринима¬
тель, общественный, политический и государственный деятель, депутат
и председатель (март 1910 г. — март 1911 г.) 3-й Государственной думы;
3 марта 1917 г. вместе с В. В. Шульгиным в Пскове принял отречение от
власти Николая И, привез царский манифест в Петроград; в годы Граждан¬
ской войны активно участвовал в создании и финансировании Доброволь¬
ческой армии; в 1919 г. отправлен Деникиным во Францию для перегово¬
ров с французским правительством, в Россию не вернулся; жил в Берлине,
затем в Париже; подробную биографическую справку см.: Политические
партии России. С. 172-173.
6 С. 133 Некрасов — Николай Виссарионович Некрасов (1879-1940), поли¬
тический и государственный деятель; депутат 3-й и 4-й Государственной
думы, со 2 марта по 2 июля 1917 г. министр путей сообщения Временного
правительства; с 8 июля 1917 г. зам. министра-председателя, 21 июля подал
в отставку, в новом коалиционном правительстве с 24 июля занимал по¬
сты зам. министра-председателя и министра финансов; в начале сентября
1917 г. назначен генерал-губернатором в Финляндию; после октябрьского
переворота принимал участие в работе подпольного Временного прави¬
тельства; в начале 1918 г. сменил фамилию на Голгофский, уехал в Уфу,
работал в системе кооперации; перебрался в Казань, занял ответствен¬
ную должность в одном из советских учреждений; в марте 1921 г. опознан
и арестован, в мае освобожден после встречи с Лениным; в 1921-1930 гг.
заведовал отделом Центросоюза и преподавал в МГУ; в ноябре 1930 г.
вновь арестован и приговорен к 10 годам заключения, в марте 1933 г. до¬
срочно освобожден, в 1939 г. вновь арестован и расстрелян; реабилитиро¬
ван в 1990 г.; подробную биографическую справку см.: Политические пар¬
тии России. С. 392-393.
Примечания
240
7 С. 133 Коновалов — Александр Иванович Коновалов (1875-1948), полити¬
ческий и государственный деятель, депутат 4-й Государственной думы;
член Временного правительства; 25 октября 1917 г. отправил Керенскому
в Гатчину последнюю телеграмму Временного правительства; тогда же
арестован, заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости; по¬
сле освобождения в начале 1918 г. эмигрировал во Францию, после нача¬
ла Второй мировой войны переехал в США; подробную биографическую
справку см.: Политические партии России. С. 264-265.
8 С. 133 Мануйлов — Александр Аполлонович Мануйлов (1861-1929), об¬
щественный и государственный деятель; журналист, экономист, д-р эко¬
номики, преподаватель высшей школы; после октябрьского переворота
выехал в Тифлис, в январе 1918 г. вернулся в Москву, преподавал в МГУ;
в 1919-1920 гг. — консультант Министерства финансов, с 1921 г. — член
правления Госбанка; активно участвовал в проведении денежной рефор¬
мы 1922 г.; служил в Наркомате земледелия; подробную биографическую
справку см.: Политические партии России. С. 341-342.
9 С. 133 Терещенко — Михаил Иванович Терещенко (1886-1956), крупный
украинский землевладелец, предприниматель; после Февральской ре¬
волюции по рекомендации Гучкова назначен министром финансов Вре¬
менного правительства; с 5 сентября — зам. министра-председателя,
с 25 сентября — министр иностранных дел; в ночь октябрьского перево¬
рота арестован в Зимнем дворце, отправлен в Петропавловскую крепость;
после освобождения весной 1918 г. эмигрировал, жил во Франции, поддер¬
живал Белое движение; подробную биографическую справку см.: Полити¬
ческие партии России. С. 605-606.
10 С. 133 Шингарев — Андрей Иванович Шингарев (1869-1918), общественный
и политический деятель; земец; по профессии врач; депутат 2-й, 3-й и 4-й
Государственной думы; после октябрьского переворота арестован, заключен
в Трубецкой бастион Петропавловской крепости; по состоянию здоровья
переведен в Мариинскую больницу, где убит анархистами в ночь с 6 на 7 ян¬
варя 1918 г.; подробнее о нем см.: Политические партии России. С. 698-699.
11 С. 133 Керенский — Александр Федорович Керенский (1881-1970), поли¬
тический и государственный деятель; адвокат, приобрел известность вы¬
ступлениями на политических процессах; член 3-й и 4-й Государственной
думы; во время Февральской революции вошел во Временный комитет
Государственной думы и избран зам. председателя Петроградского сове¬
та; в 1-м и 2-м коалиционных Временных правительствах (май-сентябрь
1917 г.) занимал пост военного и морского министра, с 8 июля — мини¬
стра-председателя, с 30 августа — Верховного главнокомандующего; воз¬
главил 3-е коалиционное правительство; после октябрьского переворота
(25 октября) покинул Петроград, прибыл в штаб Северного фронта для
организации военного сопротивления захватившим власть большевикам;
в июне 1918 г. по поручению «Союза возрождения России» отправился за
границу для переговоров с союзниками о совместных действиях против
советской власти, потерпел неудачу; до 1940 г. жил в Европе (Берлин — Па¬
риж), с 1940 — в США (Нью-Йорк); подробную биографическую справку
см.: Политические партии России. С. 251.
12 С. 133 В Петрограде погибло много жертв... — по данным Е. И. Мартынова,
число жертв февральских событий в Петрограде составило 1315 человек
(Мартынов Е. И. Политика и стратегия. М., 2003. С. 222); см. также: Спи¬
сок убитых и раненых в дни революции // Ведомости общественного гра¬
241
Примечания
доначальства. Пг., 1917. 29 марта; Балк А. П. Гибель царского Петрограда:
Февральская революция глазами градоначальника А. П. Балка // Русское
прошлое. Л., 1991. T. 1. С. 7-72; Мельников А. К проблеме выявления пер¬
сонального состава жертв февральской революции в Петрограде // 90 лет
Февральской революции в России. Сб. науч. трудов. СПб., 2007.
13 С. 134 бабушка — София Александровна Сущинская, автор воспоминаний
«1920-й год. Бегство из Одессы в Севастополь и эвакуация из России в Еги¬
пет» (БАР. Собр. Сущинской).
14 С. 134 «Марсельеза» — французская революционная песня на слова
К. Ж. Руже де Лиля (1792); сначала называлась «Боевой песней Рейнской
армии», затем «Маршем марсельцев»; в России получила распространение
так называемая «рабочая Марсельеза» (мелодия французской «Марселье¬
зы», слова П. Лаврова, опубл. в газете «Вперед» 1 июля 1875 г.).
15 С. 134 «ад патрес» — (от лат. ad patres), к праотцам.
16 С. 135 ...день уничтожения Бастилии. — Произошедший 14 июля 1789 г.
штурм парижской Бастилии, построенной как крепость в XIV в. и служив¬
шей тюрьмой с XV в. (срыта в 1790 г.), стал началом Великой Французской
революции; с 1880 г. день взятия Бастилии отмечается во Франции как на¬
циональный праздник.
17 С. 135 Их раввин, Дыхно... — Альберт (Аба) Михайлович Дыхно с 1880 г. яв¬
лялся официальным главой еврейской общины в Одессе и городским рав¬
вином; за особые заслуги в 1913 г. был приглашен в Москву на празднова¬
ние 300-летия дома Романовых.
18 С. 136 ...кондиции на лето... — место домашнего учителя, репетитора в отъ¬
езд.
19 С. 136 Это было началом революции. — Ср. воспоминания гр. Ф. В. Беннигсен:
«27-го [марта 1917 г.] днем по всему Невскому ходили процессии рабочих
и огромные толпы народа. <...> Процессии ходили с флагами, иногда с пе¬
нием, но никаких эксцессов тогда не было. Все говорили, что вызваны эти
беспорядки (между прочим, в тот день бастовали все, кажется, заводы в Пе¬
тербурге) тем, что в последнее время в городе было очень мало хлеба, в оче¬
редях за ним приходилось простаивать по целым часам, в особенности на
окраинах, в конце Васильевского острова, на Выборгской стороне и на Пе¬
троградской стороне, где по преимуществу жил бедный люд. Еще говори¬
ли, что вызвана забастовка тем, что в последнее время особенно усиленно
в городе муссировались слухи, что под влиянием императрицы Александры
Федоровны и Штюрмера мы хотим заключить сепаратный мир» («В мире
скорбны будете...» Из семейного дневника А. П. и Ф. В. Беннигсенов / Публ.
О. Демидовой//Звезда. 1995. № 12. С. 166); о причинах и начале Февральской
революции см. также: Отречение Николая И. Воспоминания очевидцев. До¬
кументы/ Редакция П. Е. Щеголева. Л., 1927; Мельгунов С. П. Мартовские дни
1917 г. (любое изд.); Нефёдов С. А. Февраль 1917 года: власть, общество, хлеб
и революция//Уральский исторический вестник. 2007. № 15; Станкевич В. Б.
Воспоминания. 1914-1919. Ломоносов Ю. В. Воспоминания о мартовской ре¬
волюции / Сост., вступит, ст., примеч. А. С. Сенина. М., 1994; Пайпс Р. Рус¬
ская революция: В 2 кн. М., 2005. Кн. 1. Агония старого режима. 1905-1917;
Бьюкенен М. Свидетельница великих потрясений. СПб., 1996. С. 153162־; Bu¬
chanan G. Му Mission to Russia and Other Diplomatic Memories. London, 1922
(сокр. вариант: Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М.; Пг., 1924).
20 С. 136 ...фотографию Распутина... его убили граф Сумароков-Эльстон и Пу-
ришкевич. — Григорий Ефимович Распутин (настоящая фамилия — Новых)
Примечания
242
(1869-1916) — крестьянин с. Покровского Тобольской губ.; «друг семьи»
последнего российского императора, в начале XX в. имел среди высших
кругов петербургского общества репутацию «старца», предсказателя буду¬
щего, провидца, целителя, благодаря которой пользовался значительным
влиянием; известен в городе пьяными оргиями и дебошами; убит в ночь
с 16 на 17 декабря 1916 г. во дворце Ф. Юсупова на Мойке группой заговор¬
щиков, стремившихся спасти престиж правящей династии; в группу вхо¬
дили: Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (1887-1967) —
последний из князей Юсуповых, был женат на племяннице Николая II
Ирине Александровне, дочери сестры императора Ксении Александровны;
автор книг воспоминаний «Конец Распутина» (1927) и «Мемуары» (1953);
великий князь Дмитрий Павлович (1891-1942); Владимир Митрофанович
Пуришкевич (1870-1920) — русский политический деятель правого толка,
монархист, создатель «Союза русского народа» и один из лидеров «Сою¬
за Михаила Архангела»; депутат 3-й и 4-й Государственной думы, участ¬
ник Первой мировой войны (организовал санитарный поезд и был его
начальником); после февральских событий выступал против Временного
правительства, после октябрьского переворота скрывался в Петрограде
под фамилией Евреинов, 18 ноября 1917 г. опознан, арестован по обви¬
нению в контрреволюционном заговоре, приговорен к 4 годам принуди¬
тельных общественных работ; 17 апреля 1918 г. освобожден после личного
вмешательства Дзержинского, 1 мая 1918 г. амнистирован по декрету Пе¬
троградского совета, уехал на Юг России, сотрудничал с Деникиным; умер
в Новороссийске от сыпного тифа; кроме того, в группу входил офицер
британской разведки МИ-6 Освальд Рейсер; см. также: Палеолог М. Царская
Россия накануне революции. М., 1991. С. 276-284.
21 С. 136... вышедшие от Робина... — «Робина», известное одесское шахматное
кафе-ресторан, находился напротив кафе Фанкони в доме Скаржинской;
хозяин хотел завещать ресторан Одесскому шахматному клубу, но этому
намерению воспротивились наследники; в период первого правления
добровольцев в «шахматной» комнате играл «на интерес» А. Алехин, при¬
бывший в Одессу на запланированный Скоропадским турнир, который не
состоялся из-за падения гетмана.
22 С. 136 Фанкони — кондитерская «Фанкони» была основана в 1872 г. уро¬
женцем Швейцарии Яковом Доминиковичем Фанкони (1839-1878) в доме
полковника Григорьева на углу Екатерининской и Ланжероновской улиц
(арх. Г. М. Дмитренко), действовало до 1920 г.; в советское время в здании
находилась столовая № 68, в которой Остап Бендер обдумывал «дело Ко-
рейко»; кондитерская (впоследствии — кафе) упоминается в произведени¬
ях Шолом-Алейхема, А. Куприна, В. Катаева, А. Толстого, И. Бабеля, И. Иль¬
фа и Е. Петрова и мн. др.
23 С. 136 «Вы жертвою пали» — один из двух знаменитых похоронных маршей
российского революционного движения (второй — «Замучен тяжелой нево¬
лей»); слова представляют собой контаминацию двух стихотворений А. Ар¬
хангельского: «Идет он, усталый, и цепи звенят» и «Мы жертвою пали в борь¬
бе роковой» (см. «Вольная русская поэзия ХУШ-Х1Х веков. Сост. А. Рейсер.
М., 1988); мелодия восходит к популярной песне «Не бил барабан перед смут¬
ным полком» на стихи И. Козлова (пер. из Ч. Вольфа, 1826); впервые легально
прозвучал 23 марта 1917 г. в день похорон жертв Февральской революции.
24 С. 136 ...ученики Сергиевского Артиллерийского училища. — Сергиевское ар¬
тиллерийское училище (Одесса), официальная закладка здания произош-
243
Примечания
л а 22 июня 1913 г. в присутствии будущего шефа училища великого князя
Сергея Михайловича; 25 сентября 1913 г. состоялось торжественное откры¬
тие, было принято 120 юнкеров, приведенных к присяге 6 декабря 1913 г.;
в России училище сделало одиннадцать выпусков до закрытия большеви¬
ками в январе 1918 г.; восстановлено приказом Деникина в октябре 1919г.,
юнкера училища принимали участие в боях в составе ВСЮР; эвакуировано
из Одессы в январе 1920 г., покинуло Россию 3 ноября 1920 г. при эваку¬
ации остатков Русской армии ген. Врангеля из Севастополя; 12-й выпуск
состоялся в Галлиполи, последний, 15-й, — в Болгарии в 1922 г.
25 С. 137 Наши войска потерпели огромное поражение при Стоходе... — 21 мар¬
та 1917 г. в результате предпринятого немецкими войсками наступления
на р. Стоход (правый приток р. Припять) был разгромлен один из кор¬
пусов русской армии, войска потеряли до 20 000 личного состава, из них
200 офицеров; по немецким данным, в плен попало около 150 офицеров
и 10 000 солдат; поражение русской армии в этом «первом бою револю¬
ции» произвело на российское общество гнетущее впечатление и расце¬
нивалось как результат начавшихся после Февральской революции бес¬
порядков в армии, см., напр., воспоминание С. Н. Ставровского: «Волна
всеобщего развала быстро докатилась и до Действующей армии. И там
принялись митинговать и бездельничать. И вдруг грянул гром — жестокое
поражение на реке Стоходе с массою убитых, раненых и попавших в плен.
<...> Так русские войска начали ״сознательно“ защищать свое освобожден¬
ное отечество. Печальным известием о стоходском поражении сразу пре¬
секлись всякие разговоры и слухи о каких-то необычайных успехах наших
войск, якобы воодушевленных революцией. <...> В стоходской неудаче все
наши расплодившиеся во множестве социалистические газетки обвинили
״царских генералов“ и на этом успокоились» (Минувшее: Исторический
альманах. Т. 14. М.; СПб., 1993. С. 19).
26 С. 138 ...около памятника Пушкину... — Памятник Пушкину в Одессе воз¬
двигнут в 1889 г. на Николаевском бульваре по инициативе Славянско¬
го благотворительного общества, Одесского городского общественного
управления и Новороссийского университета на средства, пожертвован¬
ные одесситами; архитектор — X. К. Васильев, скульптор — Ж. А. Потоцкая;
торжественное открытие состоялось 16 апреля 1889 г.
27 С. 138 ...для распространения заема победы. — Имеется в виду «Заем свобо¬
ды» Временного правительства, объявленный 30 марта 1917 г. в соответст¬
вии с постановлением правительства от 27 марта; название заем получил
из-за призыва правительства к народу: «Только напряжение всех наших
сил может дать нам желанную победу. Одолжим деньги государству <...>
и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние»; были выпущены об¬
лигации номиналом 50,100,500,1000,10 000, 25 000 руб., а постановлени¬
ем от 25 апреля — в 20 и 40 руб.; облигации выпускались сроком на 49 лет
из расчета 5 % годовых.
28 С. 138 По случаю вновь учрежденного праздника 1-го мая (по новому сти¬
лю)... — Впервые 1 мая праздновалось в России как День международной
солидарности трудящихся в 1890 г., до 1917 г. празднование было неле¬
гальным и происходило за городской чертой; 1 мая 1917 г. в Одессе про¬
изошла грандиозная демонстрация, в которой участвовал каждый четвер¬
тый взрослый житель города.
29 С. 138 ...голубые с желтым... — цвета национального флага Украины,
по мнению некоторых историков, восходящие к 1848 г., когда во время
Примечания
244
революции в Австрийской империи Главной руськой радой во Львове был
впервые поднят желто-синий флаг; желтый цвет символизировал пшенич¬
ные поля, синий — голубое небо над ними.
30 С. 139 ...исполняя... «Дубинушку». — «Дубинушка» — название двух пе¬
сен: народной и написанной на ее основе в 1860-х гг. В. И. Богдановым
и А. А. Ольхиным революционной; последняя сделалась символом рос¬
сийского революционного движения и приобрела особую известность
в исполнении Ф. И. Шаляпина.
31 С. 139 ...солдат с тремя «Георгиями»... — наградной знак к ордену Св. Геор¬
гия для нижних чинов с 1807 по 1917 гг., до 1913 г. известен под неофициаль¬
ными названиями солдатский Георгий и Георгий 5-й степени; с 1913 г. вве¬
ден Георгиевский крест как высшая награда для солдат и унтер-офицеров.
32 С. 139 ...памятник Екатерины Великой... — Памятник Екатерине II и ее
сподвижникам — де Рибасу, де Волану, Г. Потемкину и П. Зубову — был
воздвигнут в Одессе в 1900 г.; архитектор — Ю. М. Дмитренко, скульп¬
тор — М. П. Попов, инженер — А. А. Сикорский, при участии скульптора
Б. В. Эдуардса; демонтирован в 1920 г., восстановлен в 2007 г.; во время
первомайского шествия по улицам Одессы памятник был закрыт серой
тканью, «чтобы не раздражать революционную публику».
33 С. 139 адмирал Колчак — Александр Васильевич Колчак (1864-1920), рос¬
сийский военный и политический деятель, ученый-океанограф; вице-
адмирал Российского императорского флота (1916), адмирал Сибирской
флотилии (1918); участник Русско-японской и Первой мировой войн; один
из руководителей Белого движения, Верховный правитель России (1918-
1920); в январе 1920 г. выдан союзниками большевикам, расстрелян в Ир¬
кутске в ночь на 7 февраля 1920 г.
34 С. 139 «Тебя, как первую любовь, /России сердце не забудет!» — неточная цита¬
та двух последних строк стихотворения Ф. И. Тютчева «29-е января 1837 г.»,
написанного на смерть Пушкина; правильно: «Тебя ж, как первую любовь...»
35 С. 140 ...анархистаЛенина... в зампломбированном вагоне... — Весьма пока¬
зательная ошибка автора дневника относительно партийной принадлеж¬
ности Ленина, объясняющаяся, очевидно, тем обстоятельством, что летом
1917 г. в Одессе чрезвычайно активизировалось анархистское движение:
всего в городе действовало около десяти анархистских групп и организа¬
ций разного толка, из которых самыми влиятельными (как и на Украине
в целом с 1905 до 1921 г.) являлись анархисты-коммунисты; подробнее
о приезде Ленина и др. в Россию после Февральской революции см.:Мель-
гунов С. П. Как большевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ»
к большевистской революции. М., 2007.
36 С. 140 ...в своем органе «Правда»... — «Правда», ежедневная газета, создана
большевиками в 1912 г.; название повторяло название газеты Л. Д. Троц¬
кого, выходившей в это время в Вене; в 1912-1914 гг. большевистская
«Правда» неоднократно подвергалась правительственным запретам,
в связи с чем менялось название газеты; в 1914 г. окончательно запрещена,
возобновлена после Февральской революции; в советские годы — главный
официальный печатный орган.
37 С. 140 Зиновьева, приспешницу Коллонтай и Черномазова. — Григорий Евсе¬
евич Зиновьев (наст, имя и фамилия Евсей (Овсей-Гершен) Аронович Радо-
мысльский) (1883-1936) — российский и советский политический и госу¬
дарственный деятель, член РСДРП (с 1901 г.), после Февральской революции
делегат 1-го и 2-го Всероссийских съездов советов, член ВЦИК и Исполкома
245
Примечания
Петроградского совета; в дни июльского восстания пытался удержать ра¬
бочих и солдат от вооруженного выступления; после восстания скрывался
вместе с Лениным в Петрограде, затем в Финляндии на ст. Разлив; член
Учредительного собрания; после октябрьского переворота председатель
Петроградского совета (конец 1917 — конец 1925), с февраля 1918 г. предсе¬
датель Совнаркома Петроградской трудовой коммуны; по его предложению
Петроград после смерти Ленина был переименован в Ленинград; в 1921-
1926 гг. член Политбюро ЦК партии; председатель Коминтерна (с 1919 г.);
в 1936 г. репрессирован по делу так называемого Троцкистско-зиновьев-
ского объединенного центра, расстрелян; реабилитирован в 1988 г. Алек¬
сандра Михайловна Коллонтай (урожд. Домонтович) (1872-1952) — участ¬
ница российского революционного движения, советский политический,
общественный и государственный деятель; в марте 1917 г. член Исполкома
Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов от большевистской
фракции; после июльского выступления арестована; на 6-м съезде РСДРП(б)
заочно избрана в ЦК партии; участница Гражданской войны, в июне 1919 г.
председатель политуправления Крымской республики, в июле-августе нар¬
ком пропаганды и агитации Украины; советник, затем глава полпредст¬
ва в Норвегии (1922-1926, 1927-1930), полпред и торгпред СССР в Мекси¬
ке (1926-1927); посланник в Швеции (с 1930), в сентябре 1943 г. возведена
в ранг чрезвычайного и полномочного посла; в 1946-1952 гг. советник МИД
СССР; подробные биографические справки см.: Политические партии Рос¬
сии. С. 218-219,259-260.
38 С. 142 ...портреты Иоанна Кронштадтского... — Иоанн Кронштадтский
(Иван Ильич Сергиев) (1829-1909) — священник Русской православной
церкви, проповедник, духовный писатель, церковный и общественный де¬
ятель правоконсервативной ориентации; настоятель Андреевского собора
в Кронштадте, член «Союза русского народа».
39 С. 142 Она — великая бескровная. — В отличие от Петрограда февральская
революция в Одессе действительно была бескровной: не было уличных
боев, массовых арестов, перестрелок; городской голова Одессы В. Пеликан
обратился с воззванием к населению, призывая к «спокойствию и поряд¬
ку»; подробнее см.: Файтельберг-БланкВ., Савченко В. Одесса в эпоху войн
и революций (1914-1920). С. 25.
40 С. 142 «Боже, Царя храни»—государственный гимн Российской империи с 1833
по 1917 г., слова В. А. Жуковского при участии Пушкина, музыка А. А. Львова;
впервые исполнен 18 декабря 1833 г. под названием «Молитва русского наро¬
да», с 31 декабря 1833 г. считался официальным гимном империи.
41 С. 142 ...журнал «Жизнь и Суд», издаваемый Бурцевым... — Владимир Льво¬
вич Бурцев (1862-1942) — общественный и политический деятель, народо¬
волец, затем — эсер, историк, издатель, публицист, журналист, мемуарист,
известен своими разоблачениями провокаторов в среде российского ре¬
волюционного движения («дело Азефа» и др.); в мае 1918 г. бежал через
Финляндию в Стокгольм, затем переехал в Париж; в конце 1919 г. посе¬
тил Крым и Северный Кавказ, осенью 1920 г. — Крым, где встречался с ген.
Врангелем; см. его воспоминания «В борьбе за свободную Россию» (Бер¬
лин, 1924; переизд. в СССР в 1928 г. под названием «В погоне за провокато¬
рами»); Бурцев был не издателем, а сотрудником журнала «Жизнь и Суд».
42 С. 143 ...батальон смерти из женщин. — Женские добровольческие баталь¬
оны возникли после Февральской революции, после октябрьского пере¬
ворота были разогнаны; батальон, о котором упоминает автор дневника,
Примечания
246
был создан по инициативе М. Л. Бочкаревой летом 1917 г.; 21 июня 1917 г.
у Исаакиевского собора состоялась торжественная церемония вручения
новой воинской части белого знамени с надписью «Первая женская во¬
енная команда смерти Марии Бочкаревой»; 29 июня 1917 г. Военный со¬
вет утвердил положение «О формировании воинских частей из женщин-
доброволиц»; подробнее см.: Революция и гражданская война в России:
1917-1923 гг. Энциклопедия: В 4 т. М., 2008. Т. 4.
43 С. 143 Ленин, Зиновьев и компания арестованы. — Отсылка к событиям
3-5 (16-18) июля 1917 г. в Петрограде («июльское восстание», «июльские
дни», «июльский кризис»), когда после июньского военного поражения
и правительственного кризиса анархисты-коммунисты и большевики со¬
вершили попытку захватить власть и установить большевистское совет¬
ское правительство во главе с «триумвиратом» Ленин — Троцкий — Луна¬
чарский; согласно приказу Временного правительства, аресту подлежали
Ленин, Луначарский, Зиновьев, Коллонтай, Козловский, Семашко, Сумен-
сон, Парвус, Ганецкий, Раскольников, Рошаль; Ленину и Зиновьеву удалось
скрыться (см. прим, к с. 140); Коллонтай к началу событий находилась
в Стокгольме, спешно вернулась в Россию и 13 июля была арестована на
станции Торнсо на шведско-финской границе; 7 сентября 1917 г. все аре¬
стованные были освобождены; подробнее см.: Мелъгунов С. П. Как боль¬
шевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ» к большевистской
революции. М., 2007; Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году.
М., 1990; Рабинович А. Е. Кровавые дни. Июльское восстание 1917 года в Пе¬
трограде. М., 1992.
44 С. 143 Тарнополь нами покинут. — Во второй половине июня 1917 г. рус¬
скими войсками было предпринято крупное наступление на Юго-Запад¬
ном фронте (начато 18 июня), однако, достигнув незначительного мест¬
ного успеха, в начале июля русская армия была отброшена в результате
австро-германского наступления, потеряв Галицию и Буковину и отойдя
к старой государственной границе России; общие потери армии с 18 июня
по 6 июля составили 1968 офицеров и 56 361 солдат; причиной пораже¬
ния стало нежелание солдат продолжать наступление; ср. воспоминания
Ставровского: «Новое печальное, ошеломляющее известие ждало нас
в Харькове. На вокзале я купил экстренные телеграммки. В них говорилось
о позорном бегстве наших галицийских армий. <...> Настоящие размеры
нашего неслыханного военного позора выяснились лишь постепенно. Но
и первые известия о нем были ужасны. Помню напечатанный крупными
буквами заголовок экстренной телеграммы, купленной мною на вокзале:
״Бегство одиннадцатой армии" (за 11-й армией побежали и другие: 8-я,
7-я). <...> Калуш и Тарнополь навсегда останутся в летописях русской ар¬
мии гораздо более позорным пятном, чем даже Мукден и Цусима» (Минув¬
шее-14. С. 25).
4!* С. 143 В армии введена смертная казнь. — Временное правительство от¬
менило смертную казнь 12 (25) марта 1917 г., однако после поражений
лета 1917 г. вынуждено было вновь ввести ее; см. об этом воспоминания
Шульгина: «А. Ф. Керенский предложил отменить смертную казнь. Отмена
смертной казни во время войны, когда люди гибнут тысячами и не может
быть другого наказания, было нечто невиданное в летописях истории. <...>
Мы были в полосе военного бунта. Однако никто не возражал, и я тоже.
<...> И смертную казнь отменили единогласно. <...> Забегая вперед, ска¬
жу. Бедный Керенский. <...> Прошло несколько месяцев, и в августовском
247
Примечания
Государственном совещании в Москве Александр Федорович трагически
кричал: ״Я растопчу цветы моего сердца и спасу революцию и Россию“. Под
цветами своего сердца Керенский разумел отмену смертной казни, но ему
не удалось спасти ни революции, ни России» (Минувшее-5. С. 134-135).
46 С. 143 Бочкарева — Мария Леонтьевна Бочкарева (урожд. Фролкова)
(1889 ?), командир женского батальона, участвовавшего в охране Зимнего
дворца в 1917 г.; арестована, провела несколько месяцев в тюрьме, после
освобождения эмигрировала в США, затем в Великобританию; в августе
1918 г. вместе с британскими войсками прибыла в Архангельск, однако ни¬
какого командного поста в Белой армии не получила; дальнейшая судьба
неизвестна.
47 С. 143 Генерал Корнилов — Лавр Георгиевич Корнилов (1870-1918), генерал
от инфантерии, герой Русско-японской и Первой мировой войн, Георгиев¬
ский кавалер и обладатель Георгиевского оружия; командующий войска¬
ми Петроградского военного округа (со 2 марта до конца августа 1917 г.),
верховный главнокомандующий Русской армии (с августа 1917 г.); один из
организаторов и главнокомандующий Добровольческой армии; первопо-
ходник; погиб 31 марта 1918 г. под Екатеринодаром.
48 С. 144 Сиам объявил войну Германии. — 9 (22) июля 1917 г. Сиам присоеди¬
нился к Антанте.
49 С. 144 Рига взята немцами... не существует. — речь идет о так называемой
Рижской операции, наступательной операции 8-й германской армии ген.
О. Гутьера 19 августа (1 сентября) — 24 августа (6 сентября) 1917 г., целью
которой был захват Риги; в ночь на 21 августа (3 сентября) российские вой¬
ска (12-я армия ген. Д. П. Парского) оставили Ригу и Усть-Двинск и отошли
к Вендену; потери российской армии составили 18 тыс. человек, из них
8 тыс. пленных; потери немцев — 4 тыс. человек; подробнее см.: Шефов Н.
Битвы России. Военно-историческая библиотека. М., 2002.
50 С. 144 ...генерал Корнилов... поднял знамя мятежа... — Имеется в виду так
называемое Корниловское выступление (Корниловский мятеж) августа
1917 г.; 28 августа Корнилов отказал Керенскому в остановке продвиже¬
ния на Петроград 3-го кавалерийского корпуса под командованием ген.
Крымова, которое проводилось по требованию Временного правительства
и было санкционировано Керенским; 29 августа Керенский отдал приказ
об отчислении Корнилова от должности и предании суду «за мятеж» его
и его сподвижников; 1 сентября ген. М. В. Алексеев, чтобы спасти Корнило¬
ва, арестовал его и сподвижников в Ставке и отправил в Быховскую тюрь¬
му, обеспечив им безопасность; заключение в Быхове получило название
«Быховского сидения»; одновременно с их арестом Временное правитель¬
ство освободило большевиков, арестованных после попытки июльского
переворота; после октябрьского переворота председатель следственной
комиссии Р. Р. фон Раупах освободил всех быховских узников, кроме ген.
Корнилова, Лукомского, Романовского, Деникина и Маркова, остававших¬
ся в заключении до 19 ноября (2 декабря)), после чего они покинули Бы-
хов; Корнилов направился на Дон, 6 (19) декабря прибыл в Новочеркасск
и приступил к формированию Добровольческой армии; в Одессе 3 сентя¬
бря 1917 г. состоялась общегородская демонстрация с осуждением «реак¬
ционной корниловской авантюры».
51 С. 145 Генерал Черемисов... перешел на сторону большевиков. — Владимир
Андреевич Черемисов (1871 — после 1937) — генерал от инфантерии (1917),
участник Первой мировой войны, Георгиевский кавалер (октябрь 1914);
Примечания
248
помощник старшего адъютанта штаба Киевского военного округа (1903-
1904), штатный преподаватель военных наук Николаевской военной ака¬
демии (1911-1914); 18 июля 1917 г. приказом Керенского назначен глав¬
нокомандующим армиями на Юго-Западного фронте, однако назначению
воспротивился ген. Корнилов; 2 августа 1917 г. перешел в распоряжение
Временного правительства, в сентябре 1917 г. — главнокомандующий
армиями Северного фронта; тайно субсидировал большевистскую газе¬
ту «Наш путь»; не подчинившись Керенскому, запретил отправку войск
с фронта в Петроград для подавления октябрьского переворота; 14 ноября
1917 г. отстранен от командования и по приказу Н. В. Крыленко арестован;
после освобождения выехал в Киев, впоследствии эмигрировал в Данию,
в 1930-х гг. жил во Франции.
52 С. 145 ...не было газет, т. к. большевики запретили их печатать. — Согласно
Декрету о печати от 29 октября (9 ноября) 1917 г., буржуазные газеты как
«одно из могущественнейших оружий буржуазии» были запрещены к из¬
данию, так как считались более опасными, «чем бомбы и пулеметы»; впо¬
следствии Декрет был дополнен специальной «Резолюцией по вопросам
о печати» от 4 (11) ноября 1917 г., в которой утверждалось, что закрытие
буржуазных газет было вызвано не только «чисто боевыми потребностя¬
ми в период восстания и подавления контрреволюционных попыток»,
но и «необходимой переходной мерой для установления нового режима
в области печати», при котором «капиталисты-собственники типографий
и бумаги не могли бы становиться самодержавными фабрикантами обще¬
ственного мнения; после закрытия газет предполагалось конфисковать
типографии и запасы бумаги в пользу новой власти «в центре и на местах».
53 С. 145 Все министры арестованы и сидят в Петропавловской крепости. —
См. прим. кс. 133.
54 С. 146 ...Одессу присоединили к Украине. — В последних числах октября
1917 г. Центральная Рада объявила об учреждении автономной Украин¬
ской Народной республики (УНР) и о переходе Херсонщины и Одессы под
ее власть.
55 С. 146 Сегодня выборы в Учредительное Собрание... — В соответствии с «По¬
становлением о созыве Учредительного собрания в назначенный срок» от
27 октября (7 ноября) 1917 г. выборы должны были происходить 12 ноября
1917 г.; в Одесском регионе на выборах победил блок еврейских партий,
собрав 46,5 тыс. голосов; большевики собрали 25,5 тыс. голосов, кадеты —
23, 8 тыс., блок украинских партий — 17,3 тыс., эсеры — 7 тыс., меньшеви¬
ки — около 6 тыс.
56 С. 146 ...Россия будет под протекторатом Германии. — Слухи, вызванные
подготовкой переговоров о сепаратном мире между Советской Россией
и Германией (начаты 20 ноября ст. ст. 1917 г. в Брест-Литовске, продолжа¬
лись с перерывами до 3 марта 1918*г., завершились подписанием Брест¬
ского мирного договора (утвержден экстренным VII съездом РКП(б), ра¬
тифицирован IV Всероссийским съездом Советов)); по условиям договора
Россия теряла всю Прибалтику, Польшу, часть Белоруссии и Закавказья,
должна была разоружить армию и выплатить Германии репарацию; после
поражения Германии в Первой мировой войне 11 ноября 1918 г. Брестский
мирный договор был аннулирован советским правительством.
57 С. 146 ...по случаю дара Палестины Англией евреям. — 2 ноября 1917 г. ан¬
глийское правительство опубликовало Декларацию Бальфура, в которой
содержалось обещание содействовать созданию в Палестине «нацио¬
249
Примечания
нального очага для еврейского народа». В апреле 1920 г. на конференции
в Сан-Ремо Великобритания добилась мандата на управление террито¬
рией Палестины, утвержденного Лигой Наций в июле 1922 г.; в 1919-
1923 гг. в Палестину прибыли 40 000 евреев, преимущественно из Восточ¬
ной Европы.
58 С. 146 ...украинцы вступили в борьбу с большевиками. — 30 ноября — 1 дека¬
бря 1917 г. в Одессе произошел вооруженный конфликт, имевший причи¬
ной провокационные слухи о разоружении Красной гвардии гайдамака¬
ми; начальник штаба Красной гвардии М. Конгун и председатель Совета
матросских депутатов А. Попов сформировали из 250 красногвардейцев
и матросов четыре боевых отряда, заняли вокзал и захватили гараж войск
УНР; большевиков поддержали матросы с крейсера «Алмаз»; восставшие
пытались захватить здание Английского клуба, где находилась Одесская
украинская рада; для отражения наступления большевиков в центр стяги¬
вались отряды гайдамаков численностью до 500 штыков; восставшим не
удалось захватить стратегически значимых объектов и вытеснить украин¬
ские части из города; в ходе боев погибли братья Конгуны, около десяти
красногвардейцев, около двадцати гайдамаков и мирных жителей; в это
же время начались погромы складов спирта и мануфактуры, для прекра¬
щения которых были созданы «летучие отряды» милиции.
59 С. 148 Крыленко отдал приказ: всем офицерам снять погоны... — Приказом
по Петроградскому военному округу чины и звания были упразднены
с 3 декабря 1917 г., см. сообщение в «Известиях» от 1 (14) декабря 1917 г.:
«Наружные знаки отличия (нашивки, погоны, ордена, медали, кресты)
упраздняются для всех военнослужащих без исключения»; Декретом СНК
«об уравнении всех военнослужащих в правах» от 16 (29) декабря 1917 г.,
подписанным председателем СНК В. Ульяновым (Лениным) и народным
комиссаром по военным и морским делам Н. Крыленко, это положение
распространилось на всю страну.
60 С. 148 Румчерод — Исполком съезда Советов Румынского фронта, Черно¬
морского флота, Одесского округа, действовал в мае 1917 — марте 1918 г.
61 С. 148 Викжель — Всероссийский исполнительный комитет железнодорож¬
ного профсоюза, создан на 1-м Учредительном съезде железнодорожников
летом 1917 г.
62 С. 148 ...есть проект национализировать все частные железные дороги. —
Опасения оправдались: 23 марта 1918 г. был издан «Декрет о централи¬
зации управления, охране дорог и повышении их провозоспособности»,
а 28 июня 1918 г. — «Декрет о национализации предприятий ряда отраслей
промышленности, предприятий в области железнодорожного транспорта,
по местному благоустройству и паровых мельниц», в соответствии с ко¬
торым все предприятия обществ частных железных дорог и подъездных
путей к ним, как находящихся в эксплуатации, так и строящихся, объявля¬
лись собственностью РСФСР.
63 С. 148 ...замешан в деле освобождения генерала Корнилова... — См. примеч.
к с. 143.
64 С. 149 ...Шингарев и Кокошкин... зарезаны... убийцами-большевиками. —
О Шингареве см. прим. 10; Федов Федорович Кокошкин (1871-1918) —
юрист-государственник, приват-доцент кафедры государственного права
Московского университета; политический и государственный деятель, один
из организаторов партии кадетов и член ЦК партии, депутат Первой Госу¬
дарственной думы, государственный контролер во втором коалиционном
Примечания
250
составе Временного правительства; после октябрьского переворота аре¬
стован, заключен в Петропавловскую крепость, по состоянию здоровья
переведен в Мариинскую больницу, где убит матросами-анархистами
в ночь на 7 января 1918 г.
65 С. 149 ...10 миллионов рублей в их пользу. — Возможно, контаминация двух
эпизодов начала 1918 г.: выдвинутых одесскими безработными, которых,
по данным Файтельберг-Бланка и Савенко, было в это время до 20 тыс., тре¬
бований социализации всех жилых домов под лозунгами «Все дома — безра¬
ботным!» и «Вся власть — безработным!» и требования Муравьева к Одесской
городской думе и местной буржуазии выплатить ему 10 млн руб. в течение
трех дней якобы на войну с Румынией, причем деньги следовало перевести
в Госбанк на его имя; вместо десяти удалось собрать лишь два миллиона,
и тогда Муравьев приказал изъять все деньги из всех банков и касс Одессы,
включая даже суммы, предназначенные для выплаты заработной платы ра¬
бочим; подробнее об обоих эпизодах см.: Файтельберг-Бланк В., Савенко В.
Указ. соч. Гл. 4. Одесская советская республика и «красная диктатура» ко¬
мандарма Муравьева (18 января — 13 марта 1918). С. 73-89.
66 С. 150.. .неужели его повели на «Алмаз»?... сбрасывают в море. — См. прим, к с. 43.
67 С. 151 Нас обстреливали... «Ростислав»... — Крейсер «Ростислав», эскадрен¬
ный броненосец, заложен 6 мая 1895 г., спущен на воду 20 августа 1896 г.,
25 июня 1897 г. ушел в Севастополь на испытания технической боеспособ¬
ности и вступил в строй в 1903 г; участвовал в Первой мировой войне; в де¬
кабре 1917 г. стоял на Одесском рейде, в январе 1918 г. под красным флагом
принял участие в восстании Румчерода против власти УНР и в установ¬
лении в Одессе советской власти; в мае 1918 г. захвачен немцами, в но¬
ябре 1918 г. — англо-французскими войсками; уходя из Одессы в 1919 г.,
союзники подорвали машины, и «Ростислав», лишенный хода, но сохра¬
нивший артиллерию, был превращен Добровольческой армией в плавучую
батарею и переведен в Керчь; в ноябре 1920 г. затоплен в проливе, чтобы
затруднить красной флотилии выход из Азовского моря, но из-за малой
глубины сел на грунт; впоследствии разобран на металл.
68 С. 151 ...блиндированный поезд... — поезд из платформ и вагонов, защищен¬
ных стальной броней.
69 С. 153 Кишинев взят румынами. — 21 ноября 1917 г. в Бессарабии был со¬
здан Совет края (Сфатул Цэрий), провозгласивший 2 декабря образование
Молдавской демократической республики; 27 марта 1918 г. Совет края
проголосовал за присоединение Бессарабии к Румынии, и Кишинев вошел
в ее состав до 1949 г., когда советские войска заняли Кишинев и была про¬
возглашена Молдавская ССР (2 августа 1940).
70 С. 153 «Одесские новости» — ежедневная литературная, коммерческая
и справочная русская газета, выходила в Одессе с 1884 по февраль 1920 г.
(за исключением периодов правления большевиков).
71 С. 154 ...декрет Коллонтай... об упразднении церквей и совершенно отделе¬
ния их от государства. — Имеется в виду «Декрет о свободе совести, цер¬
кви и религиозных обществах» от 20 января (2 февраля) 1918 г., п. 1 ко¬
торого гласил: «Церковь отделяется от государства»; декрет был подписан
председателем СНК В. Ульяновым (Лениным), народными комиссарами
Н. Подвойским, В. Алгасовым, В. Трутовским, А. Шлихтером, П. Прошья-
ном, В. Менжинским, А. Шляпниковым, Г. Петровским, управляющим де¬
лами Вл. Бонч-Бруевичем и секретарем Н. Горбуновым; возможно, Лакиер
называет этот декрет «декретом Коллонтай» потому, что 20 января (2 фев-
251
Примечания
1918 г. в газете «Новые ведомости» появилась заметка «Смольный и пра¬
вославная церковь: Декрет Коллонтай», посвященная попытке отряда кра¬
сногвардейцев и матросов секвестировать имущество Александро-Нев-
ской лавры и отобрать часть монастырских зданий для дома инвалидов.
72 С. 155 ...на тринадцать дней вперед, это новое постановление большеви¬
ков. — См. «Декрет о введении западно-европейского календаря» от 24 ян¬
варя (6 февраля) 1918 г.
73 С. 155 ...дело о разводе... — См. «Декрет о расторжении брака» от 16 (29) де¬
кабря и «Декрет ВЦИК и СНК о гражданском браке, о детях и о ведении
книг актов состояния» от 18 (31) декабря 1917 г.
74 С. 155 ...приказ Муравьева... — Муравьев, см. прим, к с. 83.
75 С. 157 ...грозит буржуям устроить Варфоломеевскую ночь и перерезать всех
до единого. — Ночь массовой резни гугенотами католиков (с 23 на 24 августа
1572 г., день Св. Варфоломея), организованная Екатериной Медичи и гер¬
цогами Гизами; за 22 дня «красной диктатуры» Муравьева было замучено
и расстреляно более 500 офицеров и жителей города; приговоры выноси¬
лись матросским трибуналом на крейсере «Алмаз», после чего осужден¬
ных живыми бросали в печи, поливали водой на морозе, живыми спускали
под воду, привязав к ногам груз; массовые убийства происходили в Крыму
и на Украине в двадцатых числах февраля 1918 г., став своего рода ответом
местных Советов и ВРК на декрет-воззвание Совнаркома «Социалистиче¬
ское отечество в опасности»; везде убийства офицеров, священнослужи¬
телей, буржуазии, интеллигенции получили название Варфоломеевских
(Еремеевских) ночей.
76 С. 158 Украина заключила мир с Германией и Австрией... — 27 января (9 фев¬
раля) 1918 г. был подписан мирный договор между Германией, Австро-
Венгрией, Болгарией и Турцией с одной стороны и Украинской Централь¬
ной Радой — с другой.
77 С. 158 ...из рабочих завода Беллино-Фендрих... — Завод Беллино-Фендрих —
небольшой судостроительный завод, с 1885 г. выпускал также трамвай¬
ные вагоны для Москвы; основан в 1810 г. Себастианом Фендерихом и его
женой Христиной как маленький магазин; после замужества их дочери
в дело вошел ее муж Адольф Беллино; сначала фирма вела посудно-галан¬
терейную торговлю, с 1850-х гг. торговала земледельческими машинами
и орудиями, для их починки открыла мастерскую, впоследствии давшую
начало заводу, который стал обслуживать и потребности морского тран¬
спорта; рабочие завода сыграли ведущую роль в массовых волнениях
1905 г. в Одессе; после 1917 г. — Станкостроительный завод им. Ленина.
78 С. 161 ...завод Анатра... — Авиазавод, основан одесским банкиром и пред¬
принимателем, одним из родоначальников российской авиации Артуром
Антоновичем Анатрой (1875-1943, с 1919 г. в эмиграции) в 1911 (по другим
сведениям — в 1913) г. на базе мастерских аэроклуба; к 1917 г. производил
по два самолета в день; подожжен рабочими в июне 1918 г. при попытке
австрийских оккупационных войск реквизировать его; в советские годы —
Одесский авиаремонтный завод № 7.
79 С. 162 ...у Мартина Идэна... — Мартин Иден — герой одноименного романа
американского писателя Дж. Лондона.
80 С. 163 ...недавно убили Царя и всю его семью... — Убийство царской семьи
произошло в ночь с 3 (16) на 4 (17) июля 1918 г. в Екатеринбурге; подробнее
см.: Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н. А. Со¬
колова. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1998.
Примечания
252
81 С. 163 Одесса оккупирована англичанами и французами... в... беретах с кра¬
сными помпонами. — Первый английский миноносец появился на рейде
одесского порта 26 ноября 1918 г., 7-10 декабря в порту высадилась фран¬
цузская дивизия с артиллерией, 16-17 декабря — новый десант ген. Бориу-
са: 156 дивизия, около 5 тыс. штыков, из них два батальона колониальных
частей — зуавов (сенегальских и марокканских солдат).
82 С. 165 зуавы — пехотные части французской армии; название происходит
от имени одного из арабских племен Алжира — «зуазуа», отряды из муж¬
чин которого формировались французами, когда начался колониальный
захват Алжира; после пополнения частей зуавов коренными французами
в 1842 г. арабы были выделены в отдельные полки тюркосов, а предназна¬
ченные для службы в Алжире четыре полка зуавов в дальнейшем попол¬
нялись только французами; форма зуавов состояла из голубой короткой
куртки и красных шаровар до колен.
83 С. 166 «Лессепассэ» — пропуск (фр. laissez-passer).
84 С. 167 ...добровольцев штаба генерала Шварца... — Александр Владимиро¬
вич Шварц, фон (1874-1953) — генерал-майор (1914), генерал-лейтенант
(1917); участник Русско-японской и Первой мировой войн; комендант кре¬
пости Ивангород (1914-1915), Карской крепости (с 1915), Трапезундского
укрепрайона на Кавказском фронте (1916), начальник Главного техниче¬
ского управления русской армии (1917); служил в Красной армии в дол¬
жности командующего Северным и Петроградским участками обороны
до заключения Брестского мира 3 марта 1918 г., затем бежал на Украину,
был генерал-губернатором Одессы (1919); в апреле 1919 г. покинул город
и эмигрировал в Италию, вскоре переехал в Аргентину.
85 С. 168 Паника в городе была ужасная... — Ср. письмо Гвоздинского Миллер
из Константинополя от 28 июля 1919 г.: «В Одессе началась безумная па¬
ника. У дверей банков тянулись бесконечные очереди обывателей, бросив¬
шихся к своим текущим счетам и сейфам. Все ринулись в порт на парохо¬
ды, на вокзал; до чего люди потеряли голову, можете судить по тому, что
за франк давали 10-11 рублей, а за английский фунт — 200 руб. На улицах
царила страшная суета. В порт тянулись отряды французов и греков с обо¬
зами, по всем направлениям мчались грузовики. Два дня спустя я видел,
как французы и греки топили в порту грузовик за грузовиком, ящики со
снарядами и разными припасами. Вообще же они оставили большевикам
богатую добычу. За время французской оккупации в Одессу было навезено
много всякого добра; разумеется, они не успели вывезти за 3 дня все, что
привозили 3 месяца, и так торопились уйти, что не имели времени испор¬
тить или уничтожить все. Небольшая горсть добровольцев была брошена
на произвол судьбы; им сказали просто — спасайся, кто может! И каждый
спасал себя, как умел: одни уходили в Аккерман (это ведь уже за грани¬
цей! в Румынии!), другие спасались в Крым, в Константинополь» (Минув¬
шее-18. С. 430).
86 С. 169 Террор не мог вечно продолжаться... недавно в Чека расстреляли
26 человек. — О большевистском терроре в Одессе в марте-августе 1919 г.
см.: Красный террор в России в годы гражданской войны. С. 244-245,259-
260 (список расстрелянных в марте 1919 г. 26 человек), 281-282,290-291.
87 С. 169 ...пострадавших от погрома в Бердичеве, Житомире, Елизаветграде
и Екатеринославе. — В 1918-1922 гг. на территории Украины произошло
1236 антиеврейских выступлений, из них 887 погромов, совершенных
украинскими националистами (493), формированиями «зеленых» (307),
253
Примечания
белогвардейцами (213) и частями Красной армии (106); подробнее см.:
Шехтман И. Б. История погромного движения на Украине (1917-1921).
Т. 2. К истории антисемитизма на Украине в 1919-1920 гг. Берлин, 1932;
Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм. М.,
2001; Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-
1920). М., 2005; Kenez Р. Pogroms and White Ideology in the Russian Civil
War// Pogroms: Anti-fewish Violence in Modem Russian History. Cambridge,
1992; cp. анализ причин антисемитизма в повстанческих движениях, дан¬
ный Деникиным: «Антиеврейское настроение в повстанчестве было все¬
общим, стихийным, имело корни в прошлом и подогревалось видным
представительством евреев в составе советской власти. Большинство
״атаманов״, отвечая этому настроению, призывали открыто к еврейским
погромам. Григорьев звал на борьбу ״с политическими спекулянтами <...>
из московской обжорки и той земли, где распяли Христа. Махно, как го¬
ворит его апологет Аршинов, наоборот, преследовал погромщиков и даже
в 1919 г., очевидно, под влиянием наехавших членов анархической группы
״Набат״, в числе которых было немало евреев, подписал воззвание против
национальной травли и в защиту „бедных мучеников евреев״, противопо¬
лагая их „еврейским банкирам״. В искренности самого Махно, в качестве
защитника евреев, позволительно усомниться, что же касается махновцев,
то и настроение, и практика их ничем не отличались от чувств и дел право-
бережной гайдаматчины. И волна еврейских погромов заливала всю Укра¬
ину» (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы Юга России.
Заключительный период борьбы. Январь 1919 — март 1920. Минск, 2002.
С. 89) (Деникин ссылается на книгу П. Аршинова «История Махновского
движения». Берлин, 1923).
88 С. 170 ...духовное завещание не имеет больше никакого значения... — 27 апре¬
ля 1918 г. был издан Декрет об отмене наследования, в соответствии с ко¬
торым отменялось наследование как по закону, так и по духовному заве¬
щанию, и все движимое и недвижимое имущество умершего переходило
в собственность государства.
89 С. 170...украли икону Касперовской Божьей Матери... — Касперовская икона
Божьей Матери является самым чтимым всем Югом Украины чудотвор¬
ным образом и основной святыней Успенского собора Одессы; до начала
XX в. была единственной официально признанной чудотворной иконой на
Юге Украины; с 1852 г. ежегодно в день праздника Вознесения с крестным
ходом приносилась в Одессу и оставалась там до четвертого дня Пасхи;
считается покровительницей морского и воздушного флота.
90 С. 171 переостит — правильно: периостит, воспаление надкостницы.
91 С. 173 ...Одесса была взята горсточкой добровольцев. — См. воспоминания
генерала Деникина: «В ночь на 10-е [августа] 1919 г. наша эскадра капита¬
на 1-го ранга Остелевского совместно с судами английского флота появи¬
лась внезапно у Сухого Лимана и высадила десант, который, соединившись
с восставшими одесскими офицерскими организациями, при могучей
поддержке судовой артиллерии захватил город, прервав эвакуацию его»
(Деникин А. И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы Юга России.
Заключительный период борьбы. Январь 1919 — март 1920. Минск, 2002.
С. 77); в примечании автор указывает, что десант состоял из «340 человек
формировавшегося еще Сводно-драгунского полка».
92 С. 173 «Кагул» — бронепалубный крейсер; до 25 марта 1907 и с 1 апреля 1917
до сентября 1919 г. — «Очаков», после сентября 1919 г. — «Генерал Корни¬
Примечания
254
лов»; заложен в Севастополе в 1901 г., спущен на воду 1 октября 1902 г.,
вступил в строй в 1907 г.; участвовал в Первой мировой войне; 29 декабря
1917 г. вошел в состав Красного Черноморского флота, 1 мая 1918 г. захва¬
чен немцами, 24 ноября 1918 г. — англо-французскими войсками и передан
Белой армии; 3 мая 1919 г. зачислен в состав морских сил Юга России; по¬
сле 1919 г. уведен в Бизерту, интернирован французскими властями; 29 ок¬
тября 1924 г. признан собственностью СССР, но возвращен не был; в конце
1920-х гг. продан частной французской фирме на слом, в 1933 г. разобран
в Бресте (Франция) на металл; см. также прим. к. с. 43 («Память Меркурия»).
93 С. 173 С приходом добровольцев было сразу установлено нормальное время
и прежняя, «русская» орфография. Их называют «освободителями». <...> По¬
явился керосин и значительно подешевел, 15 рублей фунт. И мы в восторге
и блаженствуем... — См. «Положение в Одессе. Август — сентябрь 1919 г.»//
Красный террор в России в годы Гражданской войны. С. 298-382.
94 С. 174 Андреевский флаг — кормовой флаг кораблей Военно-морского фло¬
та Российской империи с 1712 по 1917 г.; представляет собой белое по¬
лотнище с двумя диагональными полосами синего цвета, образующими
наклонный крест, называемый Андреевским; после октября 1917 г. про¬
должал использоваться на кораблях белого флота до окончания Граждан¬
ской войны; в 1924 г. в Бизерте, после того как стало известно о призна¬
нии Францией Советской России, Андреевский флаг спустили последние
белогвардейские суда.
95 С. 174 См. также «Список расстрелянных в Одессе» (с. 302-307).
96 С. 175 ...о махновцах... григорьевцах... — ОН. Махно и махновцах см.
прим. 11-15 к воспоминаниям Шелепиной; григорьевцы — части бывшей
6-й Украинской стрелковой дивизии, поднявшие 7 мая 1919 г. в районе
Елизаветграда антибольшевистское восстание под руководством своего
начальника дивизии Н. А. Григорьева; в июне-июле основные силы григо-
рьевцев разбиты войсками Украинского фронта; Григорьев убит 27 июля
по приказу Махно; Николай Александрович Григорьев (1878-1919) —
штабс-капитан (1917), участник Первой мировой войны, в 1917-1918 гг.
служил в войсках Центральной Рады, затем — Украинской державы гет¬
мана Скоропадского, в декабре 1918 г. перешел на сторону петлюровцев;
после поражения последних в феврале 1919 г. перешел со своей частью на
сторону Красной армии, с 18 февраля командовал 1-й Заднепровской бри¬
гадой, с 25 апреля — 6־й Украинской стрелковой дивизией; ср. воспоми¬
нания Деникина о повстанческом движении на Украине и на Юге России
в 1919-1920 гг.: «Система большевистского управления отчасти оживила
повстанческое движение на Юге, уходившее истоками своими к временам
гетманщины и австро-немецкой оккупации, отчасти создавала новые оча¬
ги восстаний, захватывавших огромные районы по преимуществу право-
бережной Украины, Новороссии, Екатеринославщины и Таврии. В одной
только полосе — между Днепром и Горынью, западнее Киева, — насчиты¬
валось 22 «атамана» во главе сильных повстанческих банд. Они то работа¬
ли самостоятельно, то объединялись в крупные отряды под начальством
более популярных «атаманов» и «батек». Особенной известностью поль¬
зовались Зеленый, действовавший в западной части Полтавской губернии
и в окрестностях Киева, Григорьев — в низовьях Днепра и Махно — в Таврии
и Екатеринославской губернии. <...> Между ״атаманами“ не раз безмолвно
или полюбовно устанавливались зоны их действий, и не только для опе¬
раций против большевиков, но и для сбора добычи. <...> Всеобщий попу-
255
Примечания
лярный лозунг повстанцев, пронесшийся от Припяти до Азовского моря,
звучал грозно и определенно: ״Смерть панам, жидам и коммунистам/״
Махновцы к этому перечню прибавляли еще и ״попов״, а понятие ״пан״
распространяли на всех ״белогвардейцев״, в особенности на офицеров.
И когда последние попадались в руки махновцам, их постигала неминуемо
лютая смерть» (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы
Юга России. Заключительный этап борьбы. С. 88, 90, 91; детальный ана¬
лиз причин и специфики повстанческого движения, а также отношений
повстанцев с силами ВСЮР см.: Там же. С. 88-96).
97 С. 175 Праздник Георгиевских кавалеров отмечался 26 ноября (9 декабря)
с 1769 г., после учреждения Екатериной II ордена Святого Великомучени¬
ка и Победоносца Георгия 26 ноября 1769 г.; последний раз в Российской
империи праздновался 26 ноября 1916 г; после октябрьского переворота
орден упразднен советской властью, вручался в 1918-1920 гг. в Белой ар¬
мии; праздник восстановлен Верховным правителем и Верховным глав¬
нокомандующим адмиралом Колчаком (приказ от 30 ноября 1918 г.) как
праздник «всей Русской армии».
98 С. 175 ...генерал Деникин будто бы смещен... барон Врангель. — См. прим,
к воспоминаниям Сливинской (с. 114).
99 С. 176 Паника разрастается. Большевики приближаются, все запасаются ви¬
зами и паспортами. — О второй эвакуации Одессы (1919 г.) см.: Белое дело:
Избранные произведения в 16 книгах. Кн. 10: Бредовский поход. М., 2003.
100 С. 176 Наконец был назначен день отъезда, на английском транспорте «Ган¬
новер». — Ср. воспоминания Сущинской: «Мы сели на „Ганновер23 ״-го де¬
кабря 1919 года, но тронулись в путь лишь в день Рождества Христова. Па¬
роход был колоссальных размеров грязный торговый транспорт, взятый
англичанами у немцев в последнюю войну, кое-где даже остались немец¬
кие надписи; он вмещал в себе до семи тысяч человек, нас же было в общем
не больше полутора тысяч. Частной публики почти совсем не было — ехали
только хирургические раненые из четырех одесских госпиталей и меди¬
цинский персонал вновь сформированного Одесского хирургического го¬
спиталя Красного Креста. <...> Приплыв в Севастополь, „Ганновер״ стоял
на рейде и в бухте три дня, вследствие того, что никак не могли разместить
раненых по госпиталям, т. к. все они были переполнены, и несчастных
раненых возвращали обратно на пароход. Прошло немало времени, пока
удалось разместить их по инфекционным госпиталям, несмотря на то, что
все больные были только хирургические. Перевозка из Одессы в Севасто¬
поль обошлась Красному Кресту больших денег: за погрузку в Одесском
порту англичане взяли 20 000 рублей, а за разгрузку 22 000 руб.» (БАР. Собр.
С. А. Сущинской).
101 С. 177 Ср. воспоминания Сущинской: «Еще на пароходе нас интересовал
вопрос, где будет помещаться наш госпиталь. Когда сошли с парохода, то
выяснилось, что для него отведены морские казармы на Корабельной сто¬
роне, близ Малахова Кургана. Сошли мы последними с опустевшего тран¬
спорта, сели в ялик и поплыли на Корабельную сторону. На скалистом ле¬
вом берегу бухты высились пять громадных домов-ящиков, соединенных
железными воротами. Это было наше будущее местопребывание, Морские
Казармы Флотского Экипажа. Картина свинцовой холодной бухты и жел¬
тых казенных зданий была не из приветливых. Двор представлял собой
обширный плац — ни кустика, ни деревца, кругом было голо и пусто. Мы
вошли в обширное здание в три этажа. Широкие длинные коридоры, по
Примечания
256
обеим сторонам которых громадные пустые комнаты с грязными бетон¬
ными полами. Прибывшие до нас сестры милосердия расположились как
попало на железных кроватях, сундуках и корзинах. Было адски холодно,
от дыхания шел пар. Электричество отсутствовало, лишь кое-где мерца¬
ли свечи, прикрепленные к столам без подсвечников.<...> Пришла другая
сестра и по числу кроватей разнесла рыбные консервы. Мы скудно поужи¬
нали и, не раздеваясь, легли на наши кровати без тюфяков. Несмотря на
фуфайки, пледы и шубы, к утру мы продрогли до костей. Выпал обильный
снег, свирепо выл северный ветер. Здание давно не отапливалось, стены
отсырели, в окна дуло, от каменного пола веяло холодом. <...> Нелли про¬
снулась вся в слезах. Это было очень знаменательно, т. к. она никогда не
плакала. На мой вопрос она ответила, что нестерпимо страдает от холода»
(БАР. Собр. С. А. Сущинской).
102 С. 178 ...будто бы уже занят Перекоп. — См. прим, к воспоминаниям Сли-
винской (с. 120).
103 С. 179 Архангел Гавриил — один из архангелов, составляющих 8-й чин ан¬
гельских сил; один из ангелов в иудаизме, христианстве и исламе; в пра¬
вославии открывает тайное знание Бога; см.: Дан. 8:16; 9:21; Лк 1:13-17;
28-33.
104 С. 179 Итак, сегодня, в два часа дня, мы покидаем Россию — может быть,
навсегда! — После двенадцати дней на пароходе пассажиров выгрузили
в Александрии и доставили сначала поездом в Каир, а затем машинами
Красного Креста в английский лагерь «Абассия»; впоследствии в связи
с ликвидацией лагеря беженцев переправили в лагерь в Тель-эль-Кебир,
однако Лакиер благодаря знанию английского языка удалось получить
работу на английском военном складе в Машиет-эль-Садр в окрестностях
Каира; через некоторое время вышла замуж «за русского моряка, который
служил атташе при Русском Дипломатически^ Агентстве» (из сопроводи¬
тельной записки, написанной при передаче материалов в Бахметевский
архив); от этого брака у нее родился сын, однако брак достаточно скоро
распался, и Лакиер с сыном и бабушкой перебралась во Францию.
А. В. Линден
Воспоминания о давно прошедшем
1 С. 181 Мой отец — Вильгельм Михайлович Линден (1843-1937), генерал-
лейтенант флота (выпуск 1862 г.) в отставке, инспектор Добровольного
флота; воевал во ВСЮР и Русской армии ген. Врангеля, до июля — авгу¬
ста 1920 г. — в Ялте, затем ЭхМигрировал в Константинополь, в 1922 г. пере¬
брался в Западную Европу, жил в Германии (Майнц), ЧСР (Прага), Франции
(Париж); почетный председатель Кают-компании в Праге, автор брошюры
«Шквал» (Прага, 1937); в 1932 г. вышел из Кают-компании в Париже в Мор¬
ское собрание; см. некрологи: Морской журнал. Прага, 1937, № 10/11, 12;
Последние новости. Париж. 1937. 31 октября, № 6063; 5 ноября, № 6068;
6 ноября, № 6069.
2 С. 181 Но во всем крае было очень беспокойно... большевики заняли весь
край. — Об обращении новой власти с местным населением и массовых
репрессиях по отношению к жителЯхМ Южного берега Крыма и особенно —
к священнослужителям и офицерам царской и Добровольческой армий
в 1918-1921 гг. с!м.: Сведения о злодеяниях большевиков на Южном по¬
257
Примечания
бережье Крыма (Ялта и ее окрестности) // Красный террор в России в годы
Гражданской войны. М., 2004. С. 205-214, 241,248,267,348-357; см. также:
Государственный террор в Советском Союзе 1917-1984. Сборник матери¬
алов. Приложение к «Запискам Русской Академической Группы в С.Ш.А.».
Нью-Йорк, 2011. С. 16-17,21-22.
3 С. 182 Ср. воспоминания Ванды Линден, жены старшего брата мемуарист¬
ки Михаила: «У отца моего мужа, флота генерал-лейтенанта Линдена, было
два довольно больших дома, один в двадцать, другой в пятнадцать комнат,
близ города Алушты. Покупка участка в 15 десятин была нелепой затеей
его взбалмошной жены, очень гордившейся своим происхождением из
гетманов рода Каврайских. Генерал Линден вышел в отставку в 1902 г. Моя
belle-mere решила найти источник заработка, так как пенсия ей казалась
слишком скудной. Она заставила мужа приобрести чрезвычайно неудоб¬
ный участок земли, расположенный на возвышении, довольно далеко от
морского берега, и лишенный воды, которую надо было привозить боч¬
ками из Алушты, находящейся в версте от имения. <...> Денег потребова¬
лось чрезвычайно много, и тогда генеральша построила два дома, чтобы
открыть пансион. <...> В августе 1917 г. генеральша умерла. Генерал и обе
дочери — старые девы тридцати и сорока пяти лет — покинули Петербург
и переселились в Алушту; в столице атмосфера была уже тревожная. Нам
тоже в Петербурге делать было нечего, и мы уехали в Алушту. Когда мы
поселились в большом нетопленом доме, жизнь была скучная, но спокой¬
ная. <...> С топливом было плохо, поддерживать два дома оказалось почти
невозможным. Тут генералу помог счастливый случай. Недалеко от нашего
именья находились табачные плантации и папиросная фабрика богатей¬
шего еврея Ашкенази. Он знал о денежных затруднениях генерала и решил
подешевле приобрести именье. О том, что будет вскоре запрещена частная
собственность, никто тогда не думал. Генерал согласился и сейчас же купил
маленькую, в семь комнат, дачу в Ялте. Покупка оказалась не из удачных.
Дача тоже находилась на холме, на окраине Ялты. <...> Маленький сад был
расположен на трех террасах. Сам дом был тоже построен на разных уров¬
нях; к вечеру все сбивались с ног от беготни по внутренним лестницам.
Единственным преимуществом был водопровод и прекрасная ванная ком¬
ната» (БАР. Собр. В. Линден).
4 С. 183 ...в революционный комитет поита я... Меня принял матрос... — По
версии В. Линден, переговоры с «комиссаром, заведующим жилищными
делами», вела она и добилась разрешения «вывезти обстановку девяти
комнат и всю домашнюю утварь», а также имевшихся на даче корову и со¬
рок кур, полученных будто бы в награду «ввиду особых заслуг гражданки
Линден по разведению домашнего скота на Крымском полуострове» (БАР.
Собр. В. Линден).
s С. 184 Мы переходили из-под власти большевиков до трех раз, пока они окон¬
чательно не завладели нашим краем... — Имеются в виду так называемые
«первые большевики», т. е. Таврическая советская социалистическая рес¬
публика (март-апрель 1918 г.) и «вторые большевики», т. е. Крымская со¬
ветская социалистическая республика (апрель-июнь 1919 г.); окончательно
советская власть в Крыму была установлена в ноябре-декабре 1920 г.
6 С. 185 ...вместо Петлюры вступили в наш город немцы... — Крым был ок¬
купирован немецкими войсками в апреле-мае 1918 г.; немецкие войска
захватили Крым в нарушение условий Брестского мира, ликвидировали
Таврическую советскую социалистическую республику и способствовали
Примечания
258
созданию Крымского краевого лравительства во главе с генерал-майором
М. А. Сулькевичем, объединившего прогерманские элементы и татарских
националистов; правительство продержалось у власти с 25 июня по 15 но¬
ября 1918 г., когда в связи с уходом немцев из Крыма кабинет Сулькевича
сложил свои полномочия и при поддержке войск Антанты и Добровольче¬
ской армии в Симферополе было создано Крымское краевое правитель¬
ство С. С. Крыма, в которое вошли кадеты, эсеры и меньшевики просоюз-
нической ориентации; существовало с 15 ноября 1918 г. до эвакуации из
Крыма войск Антанты в апреле 1919 г.
О С. Петлюре см. прим. 15 к воспоминаниям В. П. Шелепиной; о приходе
немцев см., напр., воспоминания кн. И. С. Васильчикова: «С занятием Кры¬
ма немцами сразу водворился повсюду порядок и безопасность, вернулась
также и свобода передвижения по дорогам. Лишь изредка встречались
немецкие одиночные патрули, и этого было совершенно достаточно. <״.>
Надо откровенно сознаться, что возможность теперь, при существующей
хотя и иноземной, но твердой власти, спокойно спать была чрезвычайно
приятна»//Васильчиков И. С. То, что мне вспомнилось... М., 2002. С. 143.
7 С. 185...к нам приехали родные... — Вероятно, речь идет о брате мемуаристки,
юристе, тайном советнике Михаиле Вильгельмовиче Линдене (1873-1963)
с женой Вандой и тремя детьми: сыном 11 лет и дочерьми 9 и 7 лет; семья
М. В. Линдена прожила в Ялте до начала августа 1919 г.; см. воспоминания
Ванды Линден: «В начале августа 1919 года я покинула Крым, где жила
с тремя детьми <...> Мой муж в то время служил в Киеве в правительстве
гетмана Скоропадского и занимал прежнюю должность вице-директора
отдела торгового мореплавания в Министерстве торговли и промышленно¬
сти. Нам пришлось разлучиться, так как Киев был так перегружен беженца¬
ми из Советской России, что мужу с трудом реквизировали комнату. Мне
с детьми пришлось поселиться в крымской усадьбе отца моего мужа. <...>
Однажды ночью неожиданно приехал мой муж. Он чувствовал себя неваж¬
но, и доктор полагал, что это начало испанского гриппа. Больницы были
переполнены, и доктор советовал мужу вернуться домой в Ялту, где уход
будет лучше. Утром я позвала доктора, который определил, что у мужа не
испанка, а брюшной тиф. <...> Когда муж поправился, он узнал, что Добро¬
вольный флот, который состоял в ведении Министерства торговли и про¬
мышленности, находится в Одессе. <...> Мужу предложили должность члена
правления, и ему пришлось переехать в Одессу» (БАР. Собр. В. Линден).
8 С. 185 ...немцы на Западном фронте терпели неудачи... в Германии возникли
беспорядки... — Вероятно, речь идет об амьенской операции войск Антан¬
ты 8-13 августа, приведшей к огромным потерям немецкой армии (8 ав¬
густа был назван «черным днем германской армии»), осеннем наступле¬
нии Антанты во Франции (26 сентября — 11 ноября 1918 г.) и Ноябрьской
революции в Германии, начавшейся 5 ноября 1918 г. и приведшей к пра¬
вительственному кризису и отречению кайзера Вильгельма Второго; см.
также воспоминания В. Линден: «В августе мы почувствовали, что у нем¬
цев настроение беспокойное. Войск стало меньше, прекратилась музыка
в городском саду <...> Вскоре немецкие войска покинули Крым, и на смену
им пришли „белые“. Из газеты „Ялтинский вестник“, изданной правитель¬
ством Соломона Крыма, мы узнали о начавшихся военных неудачах Гер¬
мании» (БАР. Собр. В. Линден).
9 С. 186 ...брату... удалось уехать за границу... — В эмиграции оказались три
брата мемуаристки: Михаил Вильгельмович, Владимир Вильгельмович
259
Примечания
(1881-1995) и Петр Вильгельмович (1878-1958) и сестра Ольга Вильгель¬
мовна (?-1978).
10 С. 186 Англичане ушли, и белая армия снова заняла наш край... — 30 ноября
1918 г. в Крым вошли войска союзников (английские, французские, гре¬
ческие, итальянские), и к концу года на полуострове сложилось стабиль¬
ное положение, державшееся внешними (союзническими) и внутренними
(Добровольческая армия) силами; к весне 1919 г. стабильность поддержи¬
валась союзными войсками (французская эскадра под командованием ад¬
мирала Амета, английские сухопутные войска полковника Туссона и не¬
сколько тысяч греков), Крымско-Азовской армией под командованием
ген. А. А. Боровского и правительством С. Крыма; в апреле 1919 г. союзники
покинули Крым, и к 1 мая весь полуостров был занят советскими войска¬
ми; в июне войска ген. Деникина (3-й армейский корпус ген. Я. А. Слащева)
очистили Крым от большевиков; с марта по ноябрь 1920 г. Крым находил¬
ся под властью ген. П. Н. Врангеля; подробнее см.: Белое дело: Избранные
произведения в 16 книгах. Кн. 11: Белый Крым. М., 2003.
11 С. 186 ...фронт был прорван, и началась спешная эвакуация войск... — Под¬
робнее об эвакуации остатков армии генерала Врангеля из Крыма см.:
Врангель П. Н. Записки. Ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.: В 2 т. Любое изд.
Т. 2. Гл. X. Последняя ставка; Слащев Я. А. Крым в 1920 году// Белый Крым.
С. 139-252; Валентинов А. А. Крымская эпопея // Там же. С. 253-404.
12 С. 191 ...по 300-400 человек увозили в горы и там расстреливали... — По вос¬
поминаниям мемуаристов и сведениям исследователей, в ходе террора,
установившегося в Крыму после ухода белых, было уничтожено (расстре¬
ляно, повешено, утоплено в море) более 120 тысяч военных и гражданских
лиц, включая женщин, детей и стариков; подробнее см.: Мельгунов С. П.
Красный террор в России (1917-1923). М., 1990; Шмелев И. С. Солнце мер¬
твых (любое издание); Гуль Р. Б. Я унес Россию: Апология эмиграции:
В 3 кн. М., 2001. Кн. 1. Россия в Германии. С. 125-132; Филимонов С. Б. Тай¬
ны крымских застенков. Симферополь, 2003; Купченко В. П. Труды и дни
Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1917-1932. СПб.;
Симферополь, 2007. С. 113-114; Новый журнал. Нью-Йорк. 1952. № 31.
С. 106 (письмо Волошина проф. А. С. Ященко о терроре в Крыму); см. также
«Стихи о терроре» М. Волошина; ср. данные очевидца, выехавшего из Кры¬
ма в начале декабря 1921 г.: «После эвакуации Крыма войсками ген. Вран¬
геля Крым был занят частями 4-1 Красной армии. <...> Вскоре по всему
Крыму была объявлена новая регистрация военнослужащих. Все, явивши¬
еся на эту регистрацию, были арестованы. Арестованные были разделены
на две категории. В первую попали офицеры и чиновники безразлично,
служившие или не служившие в белых армиях, и солдаты корниловской,
марковской и дроздовской дивизий, во вторую — солдаты других частей.
Попавшие в первую категорию начали поголовно расстреливаться. Рас¬
стрел производился сразу большими партиями по несколько десятков
человек. Осужденные выводились к месту казни раздетые и привязанные
друг к другу и становились спиной к выкопанной ими же общей могиле,
а затем расстреливались из пулемета. Убитые и раненые (часто недоби¬
тые) сваливались в эту могилу и засыпались землей. Были единичные слу¬
чаи, когда уцелевшим от расстрела или легко раненым удавалось бежать.
Этот массовый террор происходил одновременно во всех городах Крыма
под руководством Особого отдела 4־й армии. Количество расстрелянных
за эти дни по официальным советским данным:
Примечания
260
Симферополь — около 20000
Севастополь — около 12000
Феодосия — около 8000
Керчь — около 8000
Ялта — около 4000-5000.
Кроме офицеров и чиновников, расстреливались и гражданские лица, за¬
подозренные в причастности к белой армии, в особенности прибывшие
в Крым во время гражданской войны. Врачей ожидала та же участь, что
и офицеров, но прибытие в Крым наркомздрава Семашко с распоряжени¬
ем из центра спасло их от поголовного расстрела. Полоса террора продол¬
жалась до 1 мая 1921 года, постепенно идя на убыль еще с середины янва¬
ря» (Красный террор в России в годы гражданской войны. С. 348,349-350).
13 С. 197 A. R. A. (American Relief Association) — негосударственная организа¬
ция США, созданная в 1919 г. с целью остановить большевизм в странах
Европы посредствохм поставок продовольствия, так как «большевизм — это
голод и хаос» (В. Вильсон); существовала до 1930-х гг., период наиболее
активной деятельности — до середины 1920-х гг., поддерживала Добро¬
вольческую армию и население занятых большевиками территорий после
их освобождения от частей Красной армии; самую большую известность
получила организованная ею помощь Советской России по ликвидации
голода 1921-1923 гг.
14 С. 200 ...не больше 3° Реомюра. — Один градус предложенной А. Реомюром
в 1730 г. шкалы соответствует 1,25 градусам по шкале Цельсия, т. е. темпе¬
ратура в больнице не поднималась выше пяти градусов тепла.
15 С. 203 ...Пастеровского института. — Пастеровский институт — один из
первых частных научно-исследовательских институтов, основан 14 ноября
1888 г. в Париже Л. Пастером на средства, собранные по международной
подписке с целью борьбы с заразными заболеваниями; самым обширным
был отдел, занимавшийся прививками против бешенства; в России первые
пастеровские станции появились в 1886 г.; станция в Москве была открыта
28 июля 1886 г.
16 С. 206 ...был объявлен «НЭП»... — НЭП — так называемая новая экономи¬
ческая политика, сменившая политику военного коммунизма; принята
15 марта 1920 г. X съездом РКП(б), проводилась в Советской России и СССР
в 1920-е гг. с целью восстановления народного хозяйства для последующе¬
го перехода к социализму; предполагала замену продразверстки продна¬
логом, использование рынка и различных форм собственности, привле¬
чение иностранного капитала в форме концессий и денежную реформу,
призванную сделать рубль конвертируемой валютой.
17 С. 207 дактило — машинистка, (от фр. dactylographie — машинопись).
18 С. 207 Г.П. У. — ГПУ — Государственное политическое управление при НКВД
РСФСР, существовало с 6 феврале 1922 г. до 2 ноября 1923 г.; учреждено
взамен ВЧК по предложению Ленина IX съезду Советов; руководитель —
Ф. Э. Дзержинский.
19 С. 210 червонцы — твердая денежная единица, введенная в рамках НЭП
и обеспеченная драгоценными металлами, иностранной валютой и легко
реализуемыми товарами; червонец приравнивался к старой десятирубле¬
вой золотой монете, содержавшей 7,74 г чистого золота.
СОДЕРЖАНИЕ
Жизнь как «история изнутри» О. Р. Демидова 5
В. П. Шелепина. Воспоминания сестры милосердия (1917-1922) 16
К А. Щербачева. Воспоминания 40
М. А. Сливинская. Мои воспоминания 74
Е. К Лакиер. Отрывки из дневника — 1917-1920 133
А. В. Линден. Воспоминания о давно прошедшем 180
218
Примечания
Научное издание
«Претерпевший до конца спасен будет»:
женские исповедальные тексты о революции
и гражданской войне
Серия «Эпоха войн и революций»; вып. 2
Составитель и ответственный редактор,
автор вступительной статьи и примечаний
Ольга Ростиславовна Демидова
Корректор Т. Л. Ломакина
Дизайн А. Ю. Ходот
Верстка Л. В. Васильева
Издательство Европейского университета
в Санкт-Петербурге
191187, Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, ЗА
e-mail: books@eu.spb.ru
тел.:+7 812 386 7627
факс:+7 812 386 7639
Сайт и интернет-магазин Издательства:
www.eupress.ru
Подписано в печать 13.02.2013
Формат 60 х90 У16. Печать офсетная
Уел. печ. л. 16,5. Тираж 700 экз.
Заказ № 1090
Отпечатано в типографии ООО «Береста»
196084, Санкт-Петербург, ул. Коли Томчака, д. 28
тел./факс (812) 388-9000
e-mail: beresta@mail.wplus.net
СЕРИЯ «ЭПОХА ВОЙН И РЕВОЛЮЦИЙ»
Приближается столетняя годовщина начала Первой мировой войны. История
войны и порожденных ею конфликтов продолжает оставаться «горячей» и актив¬
но используется в современной культурной, общественной и политической жиз¬
ни. Юбилей 2014 года станет своеобразным индикатором: в оценке событий
100-летней давности проявляются особенности современного развития различ¬
ных стран и международных объединений.
Для России эта годовщина имеет особое значение. Долгое время революция
1917 года заслоняла в исторической памяти предшествующие ей события, а исто¬
рия России вырывалась из контекста мирового конфликта. В последнее время
историки осознают необходимость рассматривать период 1914-1922 годов как
комплекс войн, социальных и политических конфликтов.
Мы хотели бы внести свой вклад в осмысление истории этой переломной эпохи.
В серии «Эпоха войн и революций» будут выходить оригинальные и переводные
исторические исследования, переиздания, источники, имеющие особое значение
для понимания конфликтов, в поле влияния которых мы порой находимся и сейчас.
Редакционный совет серии:
Б. Колоницкий (Европейский университет в Санкт-Петербурге, Санкт-Петербург¬
ский институт истории Российской академии наук), С. Маркс (Университет Клем-
сон, Южная Каролина, США), Л. Новикова (Московский государственный универ¬
ситет), П. Рогозный (Санкт-Петербургский институт истории Российской академии
наук), М. Стокдейл (Университет штата Оклахома, США), М. Фрейм (Университет
Данди, Великобритания)
Уже вышла из печати:
ПРИВЕТСТВЕННЫЕ ПОСЛАНИЯ ВЕРХОВНОМУ ПРАВИТЕЛЮ
И ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ АДМИРАЛУ А.В. КОЛЧАКУ.
Ноябрь 1918 - ноябрь 1919 г. Сб. документов / сост. и науч. ред. В.В. Журавлев.
СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012 - 624 с.
В ближайших планах:
Ник Барон. КОРОЛЬ КАРЕЛИИ: ПОЛКОВНИК Ф. ДЖ. ВУДС И БРИТАНСКАЯ
ИНТЕРВЕНЦИЯ НА СЕВЕРЕ РОССИИ В 19181919־ ГГ.История и мемуары/
пер. с англ. А. Голубева
Джордж Генри Паттерсон. С ЕВРЕЙСКИМ КОРПУСОМ В ПАЛЕСТИНЕ/
пер. с англ. А. Глебовской, науч. ред. и коммент. В. Кельнера
Пол Фуселл. БОЛЬШАЯ ВОЙНА И СОВРЕМЕННАЯ ПАМЯТЬ
книжным интернет-магазин
актуальные
исследования
антропология
искусство
история
культурология
политология
социология
философия
Европейский университет
в Санкт-Петербурге
СПб.׳ ул. Гагаринская, 3
Тел.: +7(812)386 76 27
Э-почта: books@eupress.ru
ИЗДАТЕЛЬСТВО СУ ЕВРОПЕЙСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
Роль женщин в официальной общей истории традицион¬
но сводится к роли «молчащего большинства», посколь¬
ку женщина как субъект в Большой истории, т. е. истории
мужской, отсутствует. Между тем существует значительное
количество опубликованных и еще больше неопублико¬
ванных женских исповедальных текстов, представляющих
«иной взгляд» на известные исторические события, в том
числе и на те, которые традиционно принято относить к су¬
губо мужской сфере опыта. Одним из событий подобного
рода является война, у которой, как известно, «не женское
лицо». Однако в условиях войны, особенно если речь идет
о войне гражданской, женщины неизменно оказываются
«включенными», «втянутыми» в события, при этом неред¬
ко существенно меняются принимаемые ими на себя ген¬
дерные роли, видоизменяются границы между мужским и
женским стереотипами поведения, значительно расширя¬
ется диапазон активных социальных ролей, традиционно
отводимых «слабому полу» в условиях военного времени
(маркитанток, «полковых жен», сестер милосердия и т. п.).
Женские исповедальные тексты, в том числе дневники и
мемуары о войне, в ходе которой необратимо рушится
весь прежний уклад и жизнь превращается в хаос, отража¬
ют действительность принципиально иначе, чем мужские,
поскольку мужчины и женщины различными способами
стремятся противостоять хаосу, «собирая себя» вокруг раз¬
личных ценностей.
ISBN 9782־140־94380־5־