ИМЕНИ Н. Я. МАРРА
А. С. ГУЩИН
ПАМЯТНИКИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО РЕМЕСЛА
ДРЕВНЕЙ РУСИ X—XIII ВВ.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
1936
ВВЕДЕНИЕ
Серебряная оправа турьего рога из кургана „Черная могила* близ Чернигова
амятники художественного ремесла эпохи раннего феодализма в России, в дорево-
люционной археологии и искусствознании обнимаемые общим термином „древно-
стей великокняжеского*1 или „домонгольского11 периода, издавна привлекали к себе
внимание исследователей. Известные в первой половине XIX в. только по немногим
отдельным находкам и кладам, из которых особенный интерес вызвал открытый в 1822 г.
в Старой Рязани богатейший клад золотых предметов личного убора,1 древности эти стали
систематически изучаться уже в 60—70-х годах прошлого столетия, в связи с накоплением
материала отдельных находок и ростом общего интереса к древнейшим этапам русской
художественной истории. Это изучение первоначально шло путем отдельных частных
исследований, посвященных разбору тех или иных, уже известных или вновь открытых
памятников, или же случайных комплексов их, представляемых открытыми кладами. Здесь
могут быть названы работа Г. Д. Филимонова об окладе Мстиславова евангелия 1125г.,4 * *
статья графа Уварова, посвященная открытому им при раскопках близ Суздаля серебря-
ному оплеч1 2 ью, 3 статья В. Стасова о Владимирском кладе 1865 г. 4 и ряд других, подробное
перечисление которых не может представить какого-либо интереса по самому характеру
этих работ, сводящемуся в основном только к более или менее подробному описанию
рассматриваемых в них памятников.
Общей чертой всех этих ранних работ являлось рассмотрение „славянских11 древностей
„великокняжеского11 периода изолированно, вне связи с памятниками предшествующих ему
периодов развития общества, а равно и с памятниками одновременных соседних куль-
1 К. Калайдович, Письма к А. Ф. Малиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губ. с рисун-
ками найденных там в 1822 г. древностей, М., 1823 г.; Оленин, Рязанские древности, СПб., 1831 г., Альбом
рисунков и опись Московской Оружейной палаты, 1894 г. (опись, часть 1); см. также Н. П. кондаков, Рус-
ские клады, стр. 83—96, табл. XVI—XVII.
2 Г. Филимонов, Оклад Мстиславова евангелия, Чтения Московского общества истории и древностей за
1860 г., М„ 1861 г.
3 Г. Уваров, Суздальское оплечье, „Древности", Московское Археологическое общество т. V, вып. 1, М.
1885 г., стр. 1—18, табл. II.
4 В. Стасов, Владимирский клад, Известия Археологического общества, т. VI, СПб., 1868 г., стр. 124—133
и 142—151.
2 Гущин — 480
9
тур, относимых к созданию иных этнических носителей. Такой подход определялся прежде
всего общими установками на самый характер сложения и развития художественной куль-
туры в России, о чем мы будем еще говорить подробнее ниже, но в немалой степени
ему способствовали направленность и общий уровень археологических исследований этого
периода, широко развернувшихся со второй половины XIX в. Начатые в больших разме-
рах и давшие огромное количество самого разнообразного материала археологические
раскопки древних погребений долгое время велись крайне несистематично, с полным
пренебрежением к выяснению характера и общего культурного облика вскрываемых
памятников, сводясь по существу к поставленному на широкую ногу оффициальному
„кладоискательству“, во время которого тысячи курганов спешно раскапывались в поисках
наиболее ценного и наиболее показного инвентаря могил. Хищнический характер этих
раскопок, несмотря на всю массу вскрытого ими нового материала, не давал оснований
для углубленного изучения и обобщения, в общей связи с новооткрытым материалом,
и тех древностей раннефеодального периода XI—XIII вв., которые оставались известными
главным образом по кладам. Древности эти представлялись по своему характеру оторван-
ными от древностей так называемой „финской", болгаро-хозарской и даже скандинавской
культур, связь между ними, по внешним формальным сопоставлениям известных памят-
ников, сводилась к отдельным влияниям и культурным заимствованиям, самый же генезис
древностей „великокняжеского" периода априорно рассматривался в общей связи с приня-
тием древней Русью христианской культуры и форм государственности из Византии.
По этому пути шли уже выше отмеченные нами отдельные исследования в своих
попытках вскрыть генезис и общий характер рассматриваемых в них памятников. Они
пролагали и в изучении памятников художественного ремесла дорогу общей концепции
генезиса искусства в России, развернутое обоснование которой на данном материале дал
в конце прошлого столетия известный византолог и историк искусства Н. П. Кондаков.
Основные положения, выдвинутые им на основе обобщающих весь открытый материал
исследований,1 оставались непоколебленными до самого последнего времени, прекрасно
увязываясь с установленной в предреволюционной историографии общей трактовкой
древнейшего периода русской художественной культуры.
История возникновения искусства в раннефеодальной Руси, с момента зарождения
в 70-х годах прошлого столетия интереса к научному изучению этого вопроса до последних
обобщающих работ Рео, Никольского, Муратова и др , была связана с великодержавной
концепцией русского исторического процесса, обосновывавшей начало всей русской исто-
рии с момента сложения в X веке единодержавного Киевского государства и отводившей
в этом процессе огромную роль факту принятия древней Русью из императорской Визан-
тии— „второго Рима"—христианской религии, цивилизации и форм государственного
1 Н. П. Кондаков, История и памятники византийской эмали. Собрание А. В. Звенигородского, СПб.,
1889—1895 гг. Роскошное издание на русском, французском и немецком языках, осуществленное на средства
коллекционера Звенигородского. Много места уделено разбору техники и русским памятникам ювелирного
мастерства XI—XIII вв. См. также издававшиеся им совместно с графом И. Толстым „Русские древности
в памятниках искусства", из которых данному материалу отведен выпуск V (Курганные древности и клады
домонгольского периода, СПб., 1897 г.). Обзору русских кладов посвящена кроме того специальная монография
„Русские клады", т. I, СПб., 1896 г., куда вошел разбор наиболее важных для построений Кондакова старо-
рязанского клада 1922 г. и киевских и черниговских кладов золотых и серебряных изделий. Второй том „Русских
кладов* начат был Кондаковым подготовкой к изданию одновременно с первым, но остался незаконченным.
10
строя. Примитивности культуры и анархии строя славянских племен предшествовавшего
„доисторического" периода противопоставлялась высшая византийская культура, христиан- •
ство и государственность, с принятием которых древняя Русь вышла из состояния „вар-
варства" и вступила в круг народов, строивших цивилизацию Европы. В этой концепции —
Киевская Русь — Москва („третий Рим") — императорская Россия представлялась единствен-
ной законной наследницей и культурной преемницей восточной Византийской империи,
устремление к древним владениям которой и обоснование своих исторических прав на них
вплоть до Октября 1917 г. находились в центре политических интересов российского дворян-
ства и буржуазии. Разработка истории русского искусства, трактовка его характера в исто-
рическом развитии и постановка проблемы возникновения составных „начал" искусства
древней Руси шла целиком в плане этой общеисторической концепции, утверждая и на
своем материале ее важнейшие положения, легшие здесь в основу теории преемственности
и сохранения древней византийской культуры, художественного ученичества как исто-
рической роли России в общем процессе развития европейской художественной культуры.
„В ряду других народов мы взяли на себя историческую роль ученичества. Как
ученики цивилизации мы приняли христианство и как ученики индустриальной Европы
стараемся усвоить теперь социальный материализм (!). Две русских художественных истории
также обусловлены двумя страдами нашего ученичества: древнего у Византии и нового
у Европы XVIH в... и древняя Русь и новая Россия приняли, каждая в свой черед,
чужеземное искусство в тот его момент, когда оно достигло высшей точки развития
(Византия Комненов) или даже стало клониться к блистательному упадку (Европа XVIII в.).
Русская художественная история никогда не знала поэтому веяний искусства архаического,
иначе говоря, искусства, завоевывающего свою форму и свои средства выражения. Русь
древняя и новая Россия не участвовали в сложении некоей возникающей художественной
традиции, но как та, так и другая, жили великой уже сложившейся вне их традицией".1
К этим словам П. Муратова, написанным всего немногим более десятка лет назад,
могут быть без труда подобраны близкие или даже аналогичные высказывания как из
новых, так и из более ранних работ по истории русского искусства. Мы их найдем
и в работах Прахова и Буслаева;1 2 из более новых — в книгах Новицкого,3 Некрасова,4
Никольского 5 и Сычева, 6 из иностранных авторов у Диля 7 и наконец у Рео, для
которого стоит даже вопрос о возможности вообще говорить „о русском искусстве", а не
об „искусстве в России", так как в ней всегда развивалось только чужое, заимствован-
ное от других народов искусство, лишь преломляемое по-своему местной средой.8
Согласно всем вышеуказанным авторам история русского искусства начинается
в Киевской Руси с конца X в., и это начало стоит в связи с появлением на Руси христиан-
ской религии, принесшей из Византии и новую культуру и искусство. К такому именно
решению проблемы генезиса искусства в древней Руси побуждают этих авторов и опре-
1 Предисловие к книге В. Никольского, История русского искусства, Берлин, 1923 г., стр. V—VI.
* Ф. И. Буслаев, Общие понятия о русской иконописи, главным образом первая вводная глава „Сравни-
тельный взгляд на историю искусства в России и на Западе", Сочинения, т. I, СПб., 1908 г., 3—41.
3 А. П. Новицкий, История русского искусства, т. I., СПб., 1903 г.
4 А. И. Некрасов, Очерки декоративного искусства древней Руси, М., 1924 г.
3 В. Никольский, История русского искусства, Берлин, 1923 г.
6 Н. П. Сычев, Искусство средневековой Руси. История искусств всех времен и народов, изд. П. Сойкина,
Л., 1929 г„ вып. 4.
7 Ch. Diehl, Manuel d’art byzantin, Paris, 2-е изд., 1925—1926, т. II.
8 L. R£au, L’art russe, Paris, 1921.
*
11
деленные свидетельства летописи, и древнейшие из сохранившихся памятников церковной
архитектуры и живописи, стилистически входящие в круг памятников византийского искус-
ства, и полное, казалось бы, отсутствие всяких сведений об искусстве восточных славян
в дохристианский период. Последним вопросом большинство историков древнерусского
искусства вообще мало интересовалось. Теоретически возможность существования древнего
местного искусства никем не оспаривалась, но оно мыслилось настолько примитивным
и незначительным, что с приобщением Руси к новому высокосовершенному и богатому
искусству Византийской империи это местное искусство было быстро вытеснено из жизни
и не оставило после себя почти никаких следов. Отсюда с несомненностью следовало
огромное значение Византии в процессе сложения и развития древнерусского искусства,
его полная от нее в самом своем начале, да и в дальнейшем развитии, зависимость.
Обоснованию основных положений этой концепции на материале прикладного искус-
ства и были посвящены указанные уже нами выше работы Н. П. Кондакова. С предельной
ясностью формулирует он свои основные методологические установки в данном вопросе
в конце первой главы „Русских кладов“, посвященной обзору общих условий возникно-
вения искусства в России, определению различных художественных влияний, которым
оно подвергалось в древнейший период, и доказательству „необходимости изучения
русско-византийских древностей на основе древностей Византии, как источника важней-
ших форм личного церемониального убора и связанных с ним общественных отношений".
„...Самое важное явление русско-византийской среды, — писал Кондаков, — есть
внутреннее отношение варварского мира к цивилизации, связь внешняя и внутренняя
русской жизни с византийской культурой и ее гражданским обществом. Эти отноше-
ния мы назвали внутренними в том смысле, что их не видно сразу, их открываешь лишь
изучением, но раз они доказаны и приняты в принципе, они ведут, так сказать,
внутрь всего этого внешнего мира вещей, дают нам постигнуть его внутреннее содер-
жание. Утвердить этот принцип связи варварской культуры с ранее ее развившимися
значило бы только подтвердить закон непрестанного прогресса в истории, усвоения
последующими на ее поприще всего им необходимого завета предыдущих поколений
и казалось бы делом с первого взгляда легким и натуральным. Но все теоретические
и археологические сочинения нашего века о первобытной культуре наложили такую
печать предвзятых положений на тот отдел начальной средневековой археологии Европы,
который мы условно называем варварскими древностями, что здесь не скоро откроется
научный исторический прием. Вместо того, чтобы для каждой вещи доискиваться ее
образца в соседних развитых культурах, так легко бывает применить условно принятые
соображения о примитивных началах и их эволюции, а следовательно сводить изучение
к немногим формулам, и это представляется тем более естественным, что варварский
быт, действительно, сохраняет эти первобытные начала и видоизменяет восприятие куль-
турных форм постоянным переживанием. Между тем, несомненно, жизнь свежей, по
своему варварству, национальности в соседстве с гражданским обществом направляет
всю чуткую ее восприимчивость в сторону заимствования, усвоения, а затем и сопер-
ничества, и эти отношения проникают глубоко во всю народную жизнь, разносимые
из города, быта высших сословий, в жизнь села и простонародья. Таково было влияние
Византии на древнюю Русь, пока Византия была ее непосредственной соседкой в Херсонесе,
Тмутаракани (в XI в.) и пока византийское влияние на Русь приносили православная
Грузия, Галич, берега Дуная, свободные торговые сношения и сообщения с Цареградом.
За это время быт народа, формы его иерархии, чин великокняжеский, убранство цере-
12
мониальное или обрядовое, знаки отличия и достоинства, внешние формы гражданствен-
ности, все это должно было, так или иначе, видоизмениться, в смысле аналогичном
с византийскими формами.1 (Курсив мой. А. Г.)
Исходя из всех этих установок, Кондаков и рассматривал всю совокупность памят-
ников художественного ремесла древней Руси в начальном периоде их развития за IX
иХ вв. как „греко-восточные", находившиеся под непосредственным влиянием художествен-
ной культуры Херсонеса, в позднейшем же периоде XI—XII вв. как „русско-византийские
древности". Процесс собственного развития в художественном ремесле древней Руси, не
отрицаемый, а, наоборот, часто подчеркиваемый Кондаковым, сводился им в самом своем
возникновении, да и в дальнейшем развитии, к подражению и некоторой переделке,
всегда с большей или меньшей долей варварского искажения оригинала, ввозным „греко-
восточным или византийским образцам".1 Допущение в таком виде этого местного
развития нисколько не колебало основного тезиса Кондакова о существе памятников
художественного ремесла древней Руси как „русско-византийских древностей". „Переходя
в XI столетие, — заключал он, — мы встречаем обширнейшее и важнейшее влияние визан-
тийского искусства и культуры на древнюю Русь и даже, ради точности, должны бы
были называть всю вторую половину великокняжеского или домонгольского периода,
в частности XI и XII столетий, периодом русско-византийского искусства или, по крайней
мере, русско-византийских древностей 1 2 (курсив Н. П. Кондакова).
Никем не может быть конечно оспариваем тот факт, что христианское искусство
в древней Руси пришло вместе с новой официальной религией из Византии в вполне
сложившемся виде, и что на новой почве оно развивалось из этих заимствованных извне
художественных основ. Об этом красноречиво говорят и сохранившиеся в Киеве и Черни-
гове древнейшие памятники церковной архитектуры и живописи, примыкающие к кругу
памятников византийского искусства эпохи Македонской династии, и все свидетельства
летописца, связанные с рассказом о взятии Владимиром Корсуни и о его крещении (под
6496/988 г.), о построении им в Киеве церкви Богородицы (под 6499/991 г.), о постройках
Ярослава (под 6545/1037 г.) и т. п., где определенно указывается на то, что памятники
византийского искусства непосредственно привозились на Русь и здесь поступали в церкви,
так и на приглашение чужих мастеров „от Грьк", для выполнения на месте замыслов
князя, причем летописец дает основание заключить, что это искусство возникло под непо-
средственным влиянием константинопольского художественного центра. И если против
последнего некоторыми из современных исследователей были высказаны очень веские
возражения и сейчас еще далеко не выяснено — каким именно центрам византийского
культурного мира обязана древняя Русь своим христианским искусством, то по существу
свидетельства памятников и летописи о заимствовании этого искусства в сложившемся
и развитом виде из Византии оспариванию, конечно, не подлежат. Но есть ли у нас хоть
какие-либо основания рассматривать это заимствованное искусство христианской церкви
как искусство, сразу же определившее общий процесс художественного развития древней
Руси, и связывать с моментом его появления начало всего русского искусства? Какова
была та среда, в которую оно попало и развивалось в дальнейшем? Насколько обосно-
вано утверждение о полном подавлении этим богатым и пышным искусством местного,
1 Русские клады, стр. 81.
2 См. указанные выше сочинения, а также „О научных задачах истории древнерусского искусства",
СПб., 1899 г.
13
самостоятельного процесса художественного развития и в какой мере законно распро-
. странять условия его появления на все древнерусское искусство и рассматривать послед-
нее как сложный результат таких же заимствований из других стран. Наконец, имеем ли
мы вообще право рассматривать процесс развития раннефеодального искусства в России
как процесс сложения „древнерусского" искусства, т. е. считать, как то делалось до
сих пор, это искусство продуктом художественного творчества одной только восточно-
славянской национальности. Не является ли этот общий художественный процесс в такой
же мере делом финских, хозарских, кочевнических тюркских, как и собственно славян-
ских народов. Вот вопросы, на которые, если мы не хотим мириться с предположениями
о каких-то „особых", отличных от имевших место в развитии искусства других народов,
законах развития русского искусства и оставлять в силе в художественной истории древ-
ней Руси разгромленную уже в других областях истории расовую теорию, как и теорию
всеобъясняющих заимствований, необходимо искать те или иные ответы.
Отдельные попытки вскрыть общий характер той местной художественной среды,
в которую попало и развивалось в дальнейшем принесенное из Византии христианское
искусство, делались некоторыми исследователями и ранее. Но эти попытки шли всегда
в плане вскрытия национальных черт славянского „языческого" искусства, ибо только
оно одно допускалось, как единственно возможная база для дальнейшего развития „древне-
русского" искусства XI—XIII вв. В этом именно плане построен большой критический
обзор всех данных, имеющихся по языческому искусству восточных славян в докумен-
тах письменности, сделанный проф. Д. В. Айналовым,1 где высказан ряд интересных
предположений о тех памятниках, которые упоминаются в летописи, но сами-то эти упо-
минания настолько редки и неясны, что обосновать на них какие-либо выводы было,
конечно, весьма затруднительно. Есть далее интересная работа А. М. Павлинова,2 пред-
ставляющая собой попытку привлечь к этому вопросу те сведения, которые сообщает
Приск об искусстве гуннов в стане Атиллы, причем автор, сопоставив отдельные описания
построек, одежд и обрядов, сделанные Приском, с известными нам более поздними
постройками и обрядами в России, устанавливает между ними определенное родство и
на этом основании относит к изделиям славян, которые, возможно, были в войске Атиллы,
большую часть из того, что так поражало византийца своим великолепием у гуннов.
Однако при всем вероятии участия славянских военно-племенных дружин в варварских
походах на Европу, в частности наличия этих дружин в „гуннской" армии Атиллы, 3
сделанные Павлиновым сопоставления и реконструкция на основе описаний Приска
основных черт древнеславянского искусства остаются пока что только интересным
предположением, но не более.
К вскрытию характера этого местного невизантийского искусства древней Руси
некоторыми исследователями был привлечен материал по современному крестьянскому
искусству, по орнаменту и формам деревянного зодчества. * Но выводы из анализа этого
1 Д. В. Айналов, История древнерусского искусства (литографированный курс лекций), ч. I.
8 А. М. Павлинов, Доисторическая пора искусства на почве России, Вестник изящных искусств, т. V,
1887 г., вып. 1 и 4.
3 Любопытные указания на это сохранила между прочим песнь о Нибелунгах (песнь XXII, стр. 1389—
1390) в рассказе о встрече Брунгильды сАтиллоЙ вместе во всеми своими дружинами. Среди них упоминаются
многочисленные рыцари из Киевской земли.
4 См. В. Стасов, Русский народный орнамент, вып. I, шитье, ткани, кружева, СПб., 1872 г.; В. Город-
цев, Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве, Труды Гос. Исторического музея,
14
материала, стремившегося выявить сохранившиеся в нем древние архитектурные приемы,
системы конструкции и орнаментальные мотивы, пока что не дали еще сколько-нибудь
ощутимых результатов. Немногочисленность и случайность делавшихся в этом направлении
работ, малая изученность материала крестьянского искусства, а главное, неразработан-
ность метода палеонтологии художественных форм объясняет нам малую продуктивность
имеющихся в этом .направлении работ, хотя самый путь их может и должен дать весьма
существенные результаты.
Необходимость как-то по-новому, на иных основах поставить вопрос о роли Византии
и ее искусства в процессе сложения и развития искусства различных славянских народов,
входивших в сферу ее идеологического влияния, остро ощущается сейчас и наиболее круп-
ными представителями западно-европейской искусствоведческой науки. В своей недавно
вышедшей книге о старославянском искусстве1 И. Стржиговский резко ставит вопрос
о необходимости в корне пересмотреть традиционное положение об отсутствии у славян
художественной культуры в дохристианский период и о заимствовании ими всей этой
культуры вместе с христианством из Константинополя или из Рима. Разбирая главным
образом материал по старохорватскому искусству, Стржиговский на анализе форм
каменного зодчества стремится доказать подчиненность и связь его с формами безусловно
местной, искони славянской деревянной архитектуры, вскрыть общий характер и направ-
ление развития собственно славянского невизантийского художественного творчества,
найти для него собственное место в общем процессе сложения ранне-средневековой худо-
жественной культуры Европы. Наряду с анализом памятников зодчества Стржиговский
привлекает и археологический материал, анализируя характер и мотивы орнаментики
и пытаясь и в ней вскрыть черты, свойственные собственно славянскому искусству.
Но самый метод анализа, а равно выводы, которые делает Стржиговский из рассматри-
ваемых им памятников архитектуры и орнаментики, ни в коей мере не могут удовле-
творить нас и способствовать вскрытию существа художественно исторического процесса.
Данная работа Стржиговского стоит в тесной связи с его более ранней работой „О севере
в изобразительном искусстве Западной Европы" * 2 и в них обеих он обосновывает тезис
о существовании на севере Европы древнего культурного центра, породившего и „пра-
иранскую, и „пра-славянскую", и „пра-германскую" культуры, находившиеся и позднее
в тесных между собою взаимодействиях, побуждавших странствовать и видоизменяться
на протяжении десятков тысяч верст (от Индии, Ирана и Сибири до Скандинавии и
Испании) и многих тысячелетий отдельные формы, орнаментальные мотивы и узоры, сле-
дуя за народными миграциями по азиатским степям и степям Восточной Европы. Этим
именно, по Стржиговскому, порождался формообразующий процесс в различных этниче-
ских мирах, центрах скрещения влияний и переносимых художественных традиций. При
таком подходе к решению поставленной Стржиговским проблемы мы получаем, вместо
потускневшей в глазах современной буржуазной науки „византийской теории", новую, более
отвечающую и современному знанию фактов и новым политическим тенденциям германского
империализма, теорию северогерманского культурного центра, определившего самые основы
художественного развития как древнеславянских в Европе, так и азиатских, „ирано-алтай-
вып. 1, М., 1926 г., стр. 7—36; Ф. И. Шмит, Искусство древней Руси — Украины, Харьков, 1919 г., стр. 14—22;
Д. М. Щербаковский, Украшьсю деревяш церкви, УНТ, Зб1рник секцш мистецтв, вып. 1, 1921 г., стр. 80—102.
• 1 Josef Strzygowski. Die altslavische Kunst, ein Versuch ihres Nachweises, Augsburg, 1929 (Arbeiten desIKunst-
historischen Instituts der University Wien, B. XL).
2 Der Norden in der bildendeii Kunst Westeuropas. Heidnisches und christliches urn das Jahr 1000. Wien, 1926.
15
ских" народов. Пангерманистское существо теории Стржиговского и ее политическую напра-
вленность отчетливо вскрывает построение ученика Стржиговского, венского искусствоведа
В. Борна, изложенное им в недавно опубликованной серии очерков, посвященных звериной
орнаментике древней Руси.1 Борн тщательно изучил по собраниям музеев Ленинграда и
Москвы наш археологический и рукописный материал. В анализе его он делает ряд правиль-
ных отдельных заключений о „школах", о датировках отдельных памятников и т. п. Но в об-
общении своего анализа материала Борн пытается рассматривать всю эту орнаментику,
главным образом звериную орнаментику северорусских рукописей XII—XIV вв., как мест-
ную ветвь звериной орнаментики северного, германо-скандинавского, культурного круга,
как продолжающую с запозданием развитие той орнаментики, которая закончила уже на
севере свой путь в XI в. Таким образом, идя в своем исследовании по стопам новой теории
о северогерманском культурном центре И. Стржиговского, В. Борн уже на русском материале
углубляет сегодняшнюю концепцию германского фашизма об избранной культурной роли
германской расы. Привлечение в орбиту вниманий этой концепции древнерусской звериной
орнаментики — доказательство того, что она вся вышла во всем своем своеобразии
из древнегерманских основ и продолжала в местных условиях именно их развитие,
конечно, не случайно. Потому так охотно и предоставил для статей Борна свои страницы
„Seminarium Kondakovianum", хотя, казалось бы, его построения находятся в резком про-
тиворечии с византийской концепцией звериного стиля самого Кондакова. Задачу своего
исследования Борн так формулирует: „...главное — это найти мост между затуханием зве-
риной орнаментики викингов и возникновением ее в Новгороде". Мост этот он усматри-
вает в ранних археологических памятниках, верно отмечая действительно имевшие там
место скандинавские влияния, но непомерно раздувая их и трактуя как основной ведущий
двигатель всего дальнейшего развития местной звериной орнаментации (исключение
делается им только для мотива двух сопоставленных птиц, „пришедших из Византии“(!),
ибо аналогии для них в скандинавском искусстве отсутствуют). В результате всех своих
построений Борн и приходит к выводу, который привожу дословно:1 2 „Звериное плетение
псалтыри Коневского (Новгородская рукопись • XIV в. А. Г.), как и вся новгородская
книжная орнаментика, является самостоятельным дальнейшим развитием орнаментики
Урнес. Этим вскрывается то замечательное явление, что старое северное искусство, после
своего угасания на родной почве, продолжает, независимо от внешних влияний, даль-
нейшую жизнь, приблизительно до 1400 года, в колониальных странах северной России" (!).
С несколько иных, по своей политической подоснове, позиций ведется сейчас пере-
смотр приоритета византийской культуры представителями другой, „ирано-скифской
теории", получившей свое наиболее полное выражение в трудах русского белоэмигранта
М. И. Ростовцева. Согласно его взглядам, последовательно развитым в целом ряде работ 3
и встретившим самую широкую поддержку со стороны главным образом английской
буржуазной науки, народы Запада и Востока связаны между собой единством некоей,
хотя и варварской, но высоко развитой художественной культуры, носителями которой
были военные дружины смелых и энергичных иранских кочевых народов. Эти иранские
1 W. Born, Vor- und friihgeschichtliche Voraussetzungen der Tierornamentik in Russland, Wiener Prahistorische
Zeitschrift, т. XVIII, 1931, стр. 138—150; Das Tiergeflecht in der Nordrussischen Buchmalerei, Seminarium Kondako-
vianum, Прага, 1932—1933, т. V, стр. 63—95; т. VI, стр. 81—108.
2 Seminarium Kondakovianum, т. V, стр. 84.
3 Iranians and Greeks in South Russia, 1922; Скифия и Боспор, Л., 1925; L’art greco-sarmate et Tart chinois
de l’£poque des Han, 1922; The animal style in South Russia and China, Princeton, 1929.
16
военные дружины подчинили себе целый ряд земледельческих, а также кочевых народов
на юго-востоке Европы и Азии и образовали в этой среде полукочевые, но сравнительно
устойчивые и способные к быстрому культурному прогрессу военно-племенные державы,
последовательно соседившие с различными государственными образованиями греко-элли-
нистического и позднеримского мира и поддерживавшие с ним тесные торговые и куль-
турные связи. Культура, созданная этими иранскими военно-кочевыми дружинами, легла
в основу среднеазиатской и повлияла на формирование индийской культуры. На Даль-
нем Востоке они внесли много новых элементов своей военной техники и художествен-
ной культуры в цивилизацию Китая, оплодотворив таким образом и ее дальнейшее развитие.
На Западе же, где ими в степях южной России был создан особо пышный расцвет
звериного и полихромного стиля орнаментальных узоров, они передали его, также вместе
с военной техникой, романским и германским племенам, распространившим его потом
во всем искусстве Европы.
В свете этих основных положений ирано-скифской теории, заменяющей устаревшие
индо-европейские теории расового родства единством культурных основ азиатской
и европейской цивилизации, которыми и Азия и Европа обязаны иранской расе завоева-
телей-кочевников, преемниками и продолжателями культурной „миссии" которых являются
романо-германские народы, создавшие современную цивилизацию Европы, крайне харак-
терна оценка Ростовцевым существа исторического процесса в развитии культуры древней
Руси. Правильно указав на невозможность начинать историю России с X в. н. э. и связывать
это начало с появлением на Днепре Киевского варяжского государства, ибо начала этой
истории уходят далеко вглубь „доистории" восточной европейской равнины, Ростовцев
этот „доисторический" процесс рассматривает только как иллюстрацию в его обще-истори-
ческой концепции, обосновывающей своеобразие и исключительность исторического
процесса в России. „В истории формирования русского государства все своеобразно
и оригинально: исключительно торговый характер городов, широкое распространение
русской торговли... резкое различие между самоуправлением городов и примитивной
племенной организацией деревни, контраст между доисторическим образом жизни сель-
ского населения и высоким уровнем цивилизованной жизни в городах, наконец, не име-
ющее параллели соединение иностранной военной силы и хорошо организованного само-
управления в пределах единого города-государства... Почему, — спрашивает Ростовцев,—
Россия должна была начать свою эволюцию с торговли и городской жизни, а Западная
Европа с земледелия и так называемой феодальной системы?" 1 Это своеобразие процесса
объясняется, по Ростовцеву тем, что „Киевская Русь была непосредственным преемником
ряда торговых государств, которые с незапамятных времен сменяли друг друга в степях
южной России..." 1 2 3 Образование этих торговых государств было делом различных иран-
ских военно-кочевых племен, подчинявших себе местные земледельческие племена
и полукочевых охотников и пчеловодов в лесах и болотах центральной России. Эти
господствующие иранские племена „с сильной и действенной военной организацией"
способствовали развитию под их охраной и в силу их заинтересованности в торговле,
и торговых и культурных центров-городов, в которых потом и обосновывались сначала
готские, а затем и варяжские военные дружины, продолжавшие таким образом дело
начатое задолго до них иранскими кочевыми племенами.
1 Iranians and Greeks in South Russia, стр. 211.
4 Ук. соч., стр. 220.
3 Гущин — 480
17
Мы не можем останавливаться здесь на более подробном анализе вышеизложенных
теорий Стржиговского1 и Ростовцева, как не можем со всей обстоятельностью развернуть
и наш критический пересмотр основных положений концепции Кондакова в вопросе
о генезисе и характере развития художественного ремесла раннефеодальной Руси. То
и другое входит в круг задач нашего специального исследования, рассматривающего данную
тему на более широком материале, чем те памятники художественного ремесла кладов
раннефеодального периода, которые публикуются в настоящем издании. Но важнейшие
наши основания к опровержению концепции Кондакова в ее главнейших утверждениях и
выводах должны были быть в той части, в какой они относятся к публикуемому нами мате-
риалу кладов — изложены уже здесь, как здесь же необходимо наметить и наш общий
подход к самому изучению этого материала.
1 Более подробному разбору концепции Стржиговского, в связи с его докладом на III Иранском Конгрессе
в Ленинграде, мною посвящена специальная статья „Иран, „Север" и проблема звериного стиля" („Проблемы
истории докапиталистических обществ", I, 1936 г.)
ОБЩИЙ ХАРАКТЕР
ХУДОЖЕСТВЕННОГО РЕМЕСЛА
ПЕРИОДА РАННЕГО ФЕОДАЛИЗМА
В РОССИИ
Серебряный браслет XII века из собрания Гос. исторического музея в Москве.
рассматриваемый нами период X—ХШ вв., период сложения феодализма на терри-
тории восточной Европы, ремесленное производство предстоит перед нами в основ-
ном в двух разных своих видах или в двух разных стадиях своего общего развития.
С одной стороны мы имеем более древнюю и отнюдь не изжившую еще себя стадию
ремесленного производства, связанного в своем развитии с переживающей распад родовых
связей патриархальной общиной и широко распространенного по всей территории во-
сточной Европы, с другой — более новое и более развитое ремесленное производство
в новых городских феодальных центрах, таких, как Киев, Чернигов, Смоленск, Новгород,
Владимир. Связанное в своем развитии с общим процессом развития общины на терри-
тории восточной Европы, ремесленное производство в различных местностях и в различные
моменты рассматриваемого периода находилось на различных ступенях своего обособле-
ния от земледельческого производства и своей специализации. В некоторых местностях,
как, например в Гнездове, Старой Ладоге, некоторых местах Киевщины и Черниговщины,
мы можем полагать в X в. значительную дифференциацию и обособление части его
на обслуживание нужд и запросов феодализирующейся верхушки общества, в других,
особенно в восточных и северо-восточных областях, этот процесс более слабо выражен,
и ремесленное производство в основном еще тесно связано с земледельческим хозяйством,
обслуживая его потребности. Как показывают археологические раскопки на территории
Киевщины, различные виды ремесленного производства — гончарное производство, обра-
ботка железной руды и кузнечное дело, ткацкое и кожевенное производства, деревообде-
лочное и др. хотя и являлись уже в большой своей части специально-ремесленными
производствами, в основном к X—XI вв. не были еще резко обособлены от земледелия
и сосредотачивались в местах больших земледельческих поселений.1 Наряду с ними, на
территории той же Киевщины, существовали и более обособленные отрасли ремесла,
1 Вывод делаю главным образом на основании раскопок В. Хвойко, богатый и неизданный материал
которых хранится в Киевском музее им. Шевченко. Краткий обзор этих раскопок см. в статье В. Хвойко,
Городища среднего Приднепровья, Труды XII Археологического съезда, т. I, стр. 93—104; см. также Антонович,
Древности юго-западного края, Раскопки в стране древлян, Материалы по археологии России, вып. 11;
В. Е. Козловская, Славянские городища и курганы.
. например по обработке шифера, богатые местонахождения которого на Киевщине дали
значительное развитие производству различных шиферных изделий, широко распростра-
ненных и за пределами собственно Киевской земли.1
Процесс окончательного обособления ремесла от сельского хозяйства происходит
уже в крупных городских центрах ранее феодальной Руси, где оно в основном направлено
на обслуживание нужд и запросов нового классового общества, главным образом князя
с его двором, новой церкви, торговцев и всей феодально-дружинной верхушки. Широкое
развитие это городское ремесло получает уже в XI и XII вв., но есть достаточно осно-
ваний полагать, что оно в значительных размерах существовало и в более ранний период,
в X, а быть может, и в IX столетиях. Продукции этого городского ремесла мы и обязаны
огромным большинством тех памятников, которые дошли до нас в виде кладов и отдельных
находок, а потому на рассмотрении его нам надо будет остановиться несколько подробнее.
Письменные источники сохранили нам об этом городском ремесле крайне незначи-
тельные сведения. По ним мы можем только заключить, что в городах этого времени
существовали значительные прослойки ремесленников, либо оседлых, постоянно сидевших
в городах и имевших там свои мастерские, либо переходивших из города в город и нани-
мавшихся на работу там, где в их ремесле имелась в данное время потребность. К послед-
ним надо прежде всего отнести каменщиков и других мастеров строительного дела,
которые собирались с разных сторон при начале больших каменных построек, на что
есть указания летописи хотя бы в рассказе о постройке Успенского собора 1158 г.
во Владимире. Из другого рассказа о постройке Ярославом в Киеве каменной церкви
Георги I, где говорится, что он, испытывая недостаток в рабочих руках, „возвестиша
на торгу людей да возьмут каждо по ногате в день... И бысть множество делающих",1 2
мы можем заключить о наличии в Киеве известной постоянной и видимо значительной
группы ремесленников — мастеров по обработке камня и каменным постройкам, чтс
подтверждается как археологическими данными, так и сохранившимися памятниками. При
раскопках В. Хвойко 1907—1908 гг. в б. усадьбе Петровского, занимавшей северо-западныг
угол древнего Киева на горе (ныне участок на углу Владимирской улицы и Андреевскогс
спуска), были обнаружены вблизи фундаментов древней Десятинной церкви остатки целог
мастерской, изготовлявшей различные каменные изделия для построек. В этой мастерской
были найдены в различных стадиях обработки и законченными плиты, карнизы и т. п
изделия, иногда украшенные орнаментом, которые изготовлялись из мрамора, местной
гранита, шифера и других пород камня. Сопоставление изделий этой мастерской с сохра
нившимися частями украшений из камня, принадлежащих раскопанным остаткам древней
Десятинной церкви, обнаружившее в ряде из них полное родство как в породах камня
так и в характере его обработки, показывает, что эта мастерская восходит еще к X в.
но вероятно, существовала и позднее. 3
В том же Киеве вне детинца найден был целый ряд других специальных ремесленные
мастерских по выделке костяных и металлических изделий, рисующих различные стадш
производства (мастерские на Фроловой горе). Несомненно наличие ткацкого ремесла
а также деревообделочных мастерских, изготовлявших свои изделия на продажу.
Рассказ Лаврентьевской летописи о море 1092 г. называет в Киеве гробовщиков, изгс
1 Антонович, ук. соч., стр. 20.
2 М. Грушевский, История Киевской земли, стр. 377.
3 В. Хвойко, Древние обитатели среднего Приднепровья и их культура в доисторические времена, Кие!
1913 г., стр. 69—70.
22
товлявших гробы на продажу. Некоторые данные письменнных источников позволяют
заключить, что некоторые группы свободных ремесленников объединялись в артели, имев-
шие своих старшин, через которых они договаривались с нанимателями и под руководством
которых, возможно, проводили всю взятую на себя работу. Так, например, киевский князь
Изяслав, собираясь строить в Киеве новую церковь, призывает к себе „старейшину
древоделей", который и ставит на работу „вся сущая под ним древоделя*1. В Киеве же
упоминается старшина извозчиков, перевозивших дерево с пристани в город, в Выш-
городе — какой-то старшина огородников.1
Наряду с такими свободными ремесленниками, в городах возможно предположить
и зависимый, для раннего периода X—XI вв. вероятно даже, в известной части, и рабский
ремесленный труд, как о том говорит общий характер мастерских, найденных в Киеве
на территории древнего детинца. При упоминавшихся уже нами выше раскопках
1907—1908 гг. в б. усадьбе Петровского были найдены, кроме мастерской по обработке
камня, еще целый ряд больших мастерских, изготовлявших поливенные изразцы для
облицовки зданий, металлические, ювелирные с эмалями изделия, стеклянные изделия,
мозаика, изделия из кости и рога. Раскопанные мастерские позволяют во всех деталях
проследить процесс изготовления их изделий, что дает ценнейший материал для харак-
теристики общего уровня развития художественного ремесла и его техники в этот
период.
Не останавливаясь здесь на разборе самого характера продукции мастерских поливен-
ных плиток и стеклянных изделий и мозаичной мастерской, отметим все же некоторые
моменты, которые связаны с важной для нас сейчас характеристикой общего состояния
художественного ремесла данного периода. В мастерской поливенных плиток были найдены,
кроме ряда великолепных по своей технике и внешнему виду узора готовых изразцов, куски
разноцветной эмалевой массы и небольшие глиняные тигельки, в которых она расплав-
лялась. Тигельки эти сделаны из огнеупорной глины и некоторые из них разделены
внутри на две части, каждая из которых имеет свое горлышко с выходным отверстием
для выливания расплавленной в них поливы. В этих двойных тигельках могла таким
образом одновременно расплавляться эмалевая масса двух разных цветов и одновременно
же выливаться на приготовленную для наведения поливенного узора плитку, что создавало
на ее поверхности особенно красивый и сложный цветной рисунок. Плавление эмалевой
массы и наведение ее в жидком виде на поверхность плитки могло быть достигнуто,
как показали данные химического анализа, только при очень высокой температуре до
800 и даже 1000 градусов Цельсия- 1 2 Как показали находки таких изразцов в развалинах
церквей и светских зданий, вероятно, княжеских дворцов, в самом Киеве и на месте
соседнего с ним древнего Белгорода (ныне село Белогородка),— наиболее совершенные по
выделке и общему рисунку изразцы являются и наиболее древними. Они найдены только
в развалинах предполагаемого княжеского дворца X в. на территории б. усадьбы Петров-
ского, затем при раскопке фундаментов концаХ в. Десятинной церкви, в малом количестве —
при раскопках в селе Белогородке, и некоторые из них сохранились в алтарной стене Софий-
ского собора в Киеве. Более поздние, относящиеся уже ко второй половине XI и XII вв.,
в большом количестве найденные в развалинах зданий в той же Белогородке, хотя и про-
должают ту же технику изготовления поливенных образцов, но она менее совершенна,
1 Грушевский, ук. соч., стр. 381—382.
2 Известия Археологической комиссии, добавление к вып. 34, стр. 185; также Известия Археологической
комиссии, добавл. к вып. 44, стр. 100—103.
23
дает расплывчатый контур узора, тусклые цвета самой эмали и т. п. Наряду с ними
появляются и новые, ранее не встречавшиеся разновидности узорной поливенной плитки,
достигавшие уже иными способами, но не менее блестящих, чем в древнейших образцах,
эффектов поливенного узора. Эти плитки дают на своей поверхности как бы мельчайший
мозаичный узор из разноцветных точек, палочек и полосок, который достигался тем, что
размельченную на мелкие куски разноцветную эмалевую массу посыпали на раскаленную
и покрытую уже какой-либо одноцветной поливой, плитку.1
Таким образом, данные этого поливенного производства позволяют заключить, что
в древнейшем своем виде оно было создано в Киеве какими-то иноземными мастерами,
вероятно привезенными в X в. киевскими князьями из стран юго-востока (Святославом
или Владимиром из Хозарии ?), а затем продолжалось уже обученными ими местными
мастерами, менее совершенно справлявшимися со всеми секретами достаточно сложной
производственной техники, но зато изобретавшими новые ее виды, достигая в них
весьма эффектных результатов.
Особенный интерес для нашего исследования представляют открытые при раскопках
Хвойко в той же усадьбе Петровского мастерские костяных и, главным образом, метал-
лических изделий. Мастерские костяных изделий найдены были не только здесь, но и
в ряде других мест Киевской и Черниговской губ. Киевский музей им. Шевченко обла-
дает исключительной по богатству коллекцией предметов из этих мастерских, обнаружен-
ных при раскопках Хвойко в усадьбе Петровского в Киеве, славянского городища около
села Витачев Киевской губ., Киевского уезда, городища у села Шаргород Васильковского
уезда, Киевской губ., при раскопках Беляшевского у Княжей горы Каневского уезда,
Киевской губ., при раскопках в Сосницком уезде Черниговской губ. и ряда других.* 2
Часть этих костяных изделий, имеющих орнаменты, была мною издана в одной из моих
ранних работ, посвященной вопросу о славянском земледельческом искусстве.3 В этой
работе я отнес продукцию большей части этих мастерских к изделиям низового реме-
сла, еще тесно связанного с основным земледельческим населением среднего Придне-
провья. Но кроме этой основной массы памятников есть еще ряд изделий, несомненно
относящихся уже к городскому ремесленному производству. Среди них мы находим тон-
кие по выделке, иногда покрытые орнаментами из плетений и звериных голов, руко-
ятки зеркал и других предметов, подвески с изображением воинов, женские статуэтки
и т. п. Все они наглядно свидетельствуют о происшедшей в этот период классовой диф-
ференциации древнего ремесла, обращении части его на обслуживание запросов нового
господствующего класса. Такими и были, безусловно, те две мастерские костяных изде-
лий, которые обнаружил Хвойко при раскопках в усадьбе Петровского.
•1 Ст. Хвойко, Древние обитатели среднего Приднепровья, стр. 70—71, 86, 92—94; более подробный разбор
этих плиток дан в статье Н. Д. Полонской, Археологические раскопки В. В. Хвойко 1909—1910 гг. в
м. Белогородке, Труды Московского Предварительного комитета по устройству XV Археологического съезда,
М., 1911, стр. 47—66 (к статье приложено несколько таблиц с репродукциями плиток). Основная масса материала,
находящегося сейчас в Киевском музее им. Шевченко, остается все-таки еще неизученной, как не выяснен
вопрос и о генезисе этого производства в Киеве.
2 Материал всех этих мастерских не издан, за исключением нескольких случайных вещей, воспроизведенных
в альбоме Ханенко, и изучался мною на месте по собранию музея. Краткие упоминания об этих мастерских
есть в цитированных выше работах Хвойки, воспроизведения отдельных вещей в альбоме собрания Ханенко,
„Древности Приднепровья“, вып. V, табл. XXXIV.
3 К вопросу о славянском земледельческом искусстве, Временник Отдела Изо ГИИИ „Изобразительное
искусство", Л., 1927 г., стр. 59—83.
24
Найденные здесь мастерские металлических
изделий изготовляли в основном предметы личного
убора — всевозможные мужские и женские укра-
шения из золота, серебра и цветных эмалей. В
этих мастерских были найдены уцелевшие горны
и специально устроенные печи для плавления ме-
талла и эмали, затем целый ряд целых и разбитых
каменных формочек для отливки в них колтов,
серег, колец, браслетов, металлических бус, склад-
ных крестов и т. п. (рис. 1), наконец, особые
штампы для выбивания орнаментов на металли-
ческих украшениях и среди них штамп с бронзо-
вой прорезной пластинкой для изготовления золо-
тых колтов с эмалями. В этих же мастерских
было найдено и множество кусков разноцветной
Рис. 1.
эмали двух разных видов. Таким обра-
зом мы имеем здесь развернутое производство самых различных ювелирных изделий, —
предметов личного убранства, готовые образцы которого нам хорошо известны по кла-
дам и отдельным находкам.
Если подытожить теперь все данные об этих ремесленных производствах, открытых
в усадьбе Петровского, если учесть, что расположены они были в центре города, в том
же месте, где сосредоточены были и княжеский дворец и княжеские церкви, а вероятно,
и жилища княжой дружины и высшего духовенства, учесть, наконец, самый характер
продукции этих мастерских, явно обслуживавших потребности только господствующей
классовой верхушки, то характер данного вида ремесленных производств вырисуется
перед нами с известной отчетливостью. Мы можем полагать, что здесь мы имеем остатки
больших, собственно княжеских мастерских, а зная о наличии и характере рабовладения
в Киевской Руси, можем заключить, что и труд работавших в них был трудом подне-
вольным, для раннего же периода, вероятнее всего — трудом рабским. 1 Такими иноземными
рабами были возможно вывезенные пленниками из походов на юго-восток первые мастера
цветных поливенных плиток, рабами или полусвободными могли быть и отдававшиеся
им в помощь и выучку местные жители. В этих мастерских работали возможно и лично
свободные иноземные мастера, например, греки, знавшие и обучившие местных мастеров
технике перегородчатых эмалей на золотых изделиях, так широко распространенной, как
местное уже производство, в XI и XII вв., но и они могли быть также рабами из воен-
нопленных, подобно тем рабыням-гречанкам, каких знают наши письменные источники.
Наряду с этими княжими мастерскими в том же Киеве, а равно и в других городах
существовали подобные же мастерские ювелирных изделий, 1 2 принадлежавшие видимо
уже свободным мастерам, которые в них изготовляли различные предметы личного
убранства, металлическую утварь, оправу для оружия и т. п. Такая мастерская была
найдена в Киеве на Фроловской горе, причем характерной чертой этой мастерской явля-
лось наличие в ней ряда формочек для изготовления украшений на более широкого
1 См. доклад Б. Д. Грекова, Рабство и феодализм в Киевской Руси и мое выступление по докладу,
Известия ГАИМК, вып. 86, Л., 1934 г., стр. 117—121.
2 Наличие их несомненно для древнего Канева—-ныне огромного городища на Княжей горе Каневского
уезда. См. также материал недавних раскопок В. А. Городцова (в 1926 г.) Старо-Рязанского городища, храня-
щийся в археологическом отделе Исторического музея в Москве.
4 Г ущин — 480	Q £
потребителя.1 Среди этих формочек мы имеем формочку для
отливки звездчатой семиконечной подвески сразу же в го-
товом виде со всеми типичными для таких подвесок украше-
ниями, которые обычно делались по частям и украшались
сканной нитью и зернью (рис. 2, ср. табл. XIV, рис. 11 и 13,
табл. XXVIII, рис. 1 и 3,. также текст стр. 35, 62 и 71 и
рис. 17, 28, 29). Другая формочка той же мастерской дает
отливку формы серебрянного колта также в совершенно за-
конченном виде, со всеми окружающими щиток колта шари-
ками, которые обычно изготовлялись и припаивались каждый
в отдельности. Изделия этой мастерской в части своей пред-
ставляли, таким образом, более дешевый и ходовой товар,
подражающий по формам наиболее распространенным укра-
шениям господствующего класса.
Мы остановились подробно на Киеве только потому, что
здесь по раскопкам известен в значительных остатках целый
ряд ремесленных мастерских, позволяющих в деталях про-
следить не только производственные процессы, но и устано-
вить самый характер этих ремесленных производств в рас-
сматриваемый период. Отсутствие систематических раскопок
в других городских центрах этого времени не дает, пока что, для них подобного рода
материала, но данные Киева могут быть с полным основанием распространены и на
все остальные крупные городские центры. Тем более, что наличие в этих городах
аналогичных мастерских определенно доказывается находками в них целого ряда
точно таких же каменных формочек для отливки, какие нам хорошо известны по
киевским мастерским. Такие формочки находимы были в ряде отдельных экземпляров
на Княжей горе близ Канева (на значительное развитие здесь подобных видов ре-
месленного производства указывает и ряд других данных), в Чернигове, Новго-
роде, Владимире, Старой Рязани, где также обнаружено при раскопках несомненное
наличие ювелирных ремесленных мастерских и в других местах. Здесь можно указать еще
на такие интересные факты, как вскрытые раскопками погребения ремесленников-литей-
щиков, с которыми в могилы клались отдельные формочки и другие принадлежности их
ремесла. Такие погребения были открыты у села Михайловского близ Ярославля и у села
Васильки близ Суздаля.8 Все эти данные с полной несомненностью позволяют заключить,
что и огромное большинство найденных в кладах ювелирных изделии — всевозможные
предметы личного мужского и женского убранства, которые мы главным образом
рассматриваем в настоящем издании, — являются безусловно местными изделиями,
памятниками широко развитого местного художественного ремесла эпохи раннего
феодализма в России.
1 Некоторые из этих формочек воспроизведены у Кондакова, Русские клады, стр. 143—144.
4 Материалы раскопок этих погребений хранятся в Археологическом отделе Исторического музея в Москве.
///
ОБЗОР ПАМЯТНИКОВ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО РЕМЕСЛА
В КЛАДАХ
РАННЕФЕОДАЛЬНОГО ПЕРИОДА
Фрагмент ткани XII века
ерейдем теперь к краткому общему обзору памятников художественного ремесла
в кладах раннефеодального периода. Из известных нам до сих пор кладов, по
предметам которых мы пока главным образом судим о развитии и характере худо-
жественного ремесла в древней Руси, многие не дошли до нас и известны только
по старым описаниям (например киевский клад 1824 г.), многие расходились по част-
ным собраниям и также в части своей погибали для науки, многие поступали в музеи
не целиком, а только в части найденного, наконец многие из хранящихся сейчас в музеях
вещей не имеют паспорта, и о них неизвестно, ни когда, ни от кого они поступили,
ни где они найдены. Только после Октябрьской революции были приняты правительством
настоящие меры к тому, чтобы ни одна из подобного рода находок не ускользала от
государственных собраний, и точно выяснялись в каждом отдельном случае обстоятель-
ства находок таких вещей. Все это делает сейчас крайне затруднительным общий обзор
найденных как в прошлом столетии, так и в нынешнем, до Октября, кладов, тем более,
что многие из них далеко еще не приведены в известность опубликованием описаний
или хотя бы сообщений о них, особенно те, которые поступали в различные провин-
циальные музеи. Выявление и научная систематизация всего этого материала не может
входить, конечно, в задачу настоящего очерка. Нам важно здесь только установить общую
группировку кладов по основным районам возникновения и ранних этапов развития феода-
лизма в России, что даст возможность легче разобраться в характере заключающихся
в них памятников художественного ремесла этого периода — основной цели нашего очерка.
В связи с этим мы берем здесь только те клады, которые содержат наиболее интересный
и показательный в этом отношении материал, опуская все монетные и подобные им по
значению содержащихся в них вещей клады, все клады с вещами иноземного проис-
хождения, все второстепенные по значению своих вещей для нашей темы клады и т. п.
В основном же, все клады с вещами рассматриваемой категории могут быть распре-
делены на четыре группы, по следующим, имеющим каждый свои особенности в общих
условиях генезиса феодализма в России, районы: клады северо-западной группы— района
с сильным скандинавским влиянием (Новгород и Северно-новгородская область, Старая
Ладога, Смоленская и Витебская области); южная группа (Киев и Киевщина, Волынская
область, Чернигов и Северская земля, включая Курскую область) — район с особо сильным
влиянием феодальной, византийской, а ранее — хазарской культур; группа кладов цен-
тральных областей Восточной Европы (Владимиро-Суздальская область, Тверь, Старая
Рязань, сюда же надо отнести и орловские находки) и четвертая — восточная или северо-
восточная группа, обнимающая находки в Болгарской земле (спасско-болгарские клады).
Центральный и северо-восточный районы в рассматриваемых здесь кладах дают нам
памятники, относящиеся к периоду уже сложившегося ранее феодального общества, но
в генезисе его каждый из этих районов также имел свои местные особенности, сказав-
шиеся на характере памятников, несмотря на всю общность их в рассматриваемый период.
Северо-западный и южный районы дают нам в своих кладах памятники двух разных
этапов: раннего (X и начала XI вв.) периода, завершающего предшествующий процесс
разложения доклассового общества и сложения на его месте нового феодального, и более
позднего, следующего этапа XI—XII вв., дающего памятники уже сложившегося в основ-
ных своих классовых взаимоотношениях ранее феодального общества. Этот процесс сло-
жения древнерусского феодализма протекал на основе общих внутренних закономер-
ностей развития производительных сил и производственных отношений в доклассовом
обществе восточной Европы, приведшего к его разложению и установлению на его
развалинах нового феодального общества. Но так как данный процесс протекал не
в изолированной среде, а в окружении целого ряда уже сложившихся или также склады-
вавшихся феодальных обществ (Скандинавия, Хозары, Болгария, Византия и т. п.), то
возможны были со стороны их определенные воздействия на него, обусловившие извест-
ные моменты своеобразия его в различных местностях. Это нашло свое отражение и
в рассматриваемых нами памятниках художественного ремесла, в своем общем развитии
подчиненного основным закономерностям развития древнерусского феодального об-
щества.
Рассматриваемая нами здесь северо-западная группа кладов характеризуется главным
образом своими ранними памятниками периода X в., из которых особенное значение
имеют находки у Старой Ладоги и в гнездовском районе, главным образом крупнейший
гнездовский клад серебряных вещей, найденный в 1868 г. (табл. I—IV). Клад этот, как
впрочем и все прочие клады, не может быть рассматриваем изолированно, вне всех осталь-
ных археологических данных своего района, позволяющих точнее установить социаль-
ный облик и общий характер заключающихся в кладе вещей.1 В данном случае гнез-
довский клад должен быть прежде всего сопоставлен с материалами археологических
раскопок самого Гнездова, которые не только дали целый ряд аналогичных к имеющимся
в кладе предметов, но достаточно четко вскрыли и самый характер окружающей социаль-
ной среды.1 2 Данные этого сопоставления позволяют отнести вещи гнездовского клада к тем
1 Материалы раскопок данного района см. Н. Е. Бранденбург, Курганы Южного Приладожья. Материалы
по археологии России, вып. 18, СПБ., 1895 г.; А. Спицын, Курганы Петербургской губернии в раскопках Иванов-
ского, Материалы по археологии России, вып. 20, СПБ., 1896 г.; его же, Гдовские курганы в раскопках Глазова,
Материалы по археологии России, вып. 29, СПБ., 1903 г.; А. Холмогоров, Тихвинские курганы, Труды XV
Археологического съезда в Новгороде, стр. 411—434; В. И. Равдоникас, Памятники эпохи возникновения
феодализма в Карелии и юго-восточном Приладожье, ГАИМК, 1934 г., см. также Aspelin, Antiquites du Nord
finno-ougrien.
2 См. главным образом Сизов, Курганы Смоленской губ., вып. 1, Гнездовский могильник близ Смоленска,
Материалы по археологии России, вып. 28, СПб., 1902 г. В обработке этого материала я пользовался выводами
специальных исследований Рыбакова (Радз1’м1чи, Працы Археолёпчнай KaMicii, т. Ill) и Лейбовича, с работой
которого о генезисе феодализма в Смоленской земле я знаком по докладу в ГАИМК в мае 1935 г.
30
группам местной племенной феодализирующейся знати, социальный облик которой нам
вскрывает инвентарь ей же принадлежащих больших курганных погребений, известных
как в самом Гнездове, так и в других местах данного района. Таков же, несомненно,
характер и другого, близкого к гнездовскому, невельского клада Витебской губ., относя-
щегося по времени к тому же X в. (см. табл. V—VIII).
В инвентаре этих кладов, как равно и в раскопках поселений и могильников, мы
обнаруживаем ряд привозных вещей скандинавского происхождения, а также местной
выделки, им подражающих. Сюда относятся прежде всего крупные бронзовые и вызоло-
ченные, скорлупообразные фибулы с прорезными узорами типичного скандинавского зве-
риного орнамента (табл. II, рис. 4); литые серебряные фибулы с фигурками на них и с теми
же скандинавскими звериными плетениями на поверхности (табл. II, рис. 2 и 5); сканди-
навские мечи в оправе с узорами звериного стиля; всевозможные бляшки и подвески
с типично скандинавскими орнаментами из голов, звериных сплетений и т. п. (табл.
III, рис. 1—12, 14, 16); массивные шейные гривны и обручи из вызолоченного серебра,
состоящие из одного дрота с насаженными на него бусинами или имитациями их и осо-
бого вида квадратными, со срезанными углами, наглавниками (табл. I, рис. 1 и 3; табл.
VIII, рис. 1) и т. п.
Наличие в большем сравнительно числе подобных предметов в кладах и погребе-
ниях данного района послужило основанием для теории скандинавской колонизации
в IX—X вв. всего этого края, выдвинутой крупным шведским археологом Арне1 и поддер-
жанной рядом других буржуазных ученых. Классовое существо и направленность этой
теории были выявлены в ряде работ наших марксистов-историков, вскрывших на деталь-
ном разборе археологических материалов несостоятельность ее построений и показавших
и здесь наличие общего процесса феодализации на основе разложения земледельческой
семейно-родовой общины, какой мы видим и в других районах данного периода.2 Тесная
связь, устанавливающаяся в данный период между местной феодализирующейся знатью
и пришлыми дружинниками норманнами, развитие торговых сношений с Прибалтикой
и норманнами объясняют нам наличие большого числа скандинавских вещей в данном
районе, вне всяких построений о массовой колонизации его норманнами, какими объяснял
наличие этих вещей Арне.
На ряду с вышеуказанными предметами скандинавского происхождения в гнездовском
кладе мы имеем и ряд восточных — монеты, может быть, некоторые бляшки и нагрудную
подвеску, так назыв. „капторгу* * (табл. III, рис. 18, 19, 22—24, 26, 27). Последняя инте-
ресна тем, что в ней мы имеем, как кажется, не восточное изделие — талисман с втулкой
для ношения надписи из Корана, а местное подражание ему, превратившее талисман
в простое нагрудное украшение, обогащенное местными, скорее северными, мотивами
головок быков, особой трактовкой всей вещи зерневым узором и цепочками с типично
местной трактовкой оканчивающих их подвесок. Равным образом, к местной работе
я отношу и большую часть подвесок со сканными узорами, лунницы и полые серебря-
ные бусины, украшенные зернью (табл. IV). В тождественности их узоров и техники
выполнения с подобными же вещами кладов соседнего южного района не приходится
сомневаться уже теперь, когда для нас только выясняется общая картина развития
местного художественного ремесла периода становлении феодализма в России. То же
1 Т. Агпё, La Suede et 1’Orient, Upsala, 1914.
* Большая заслуга в разоблачении и разрушении на самом археологическом материале этой теории
принадлежит В. И. Равдоникасу. См. его Die Normannen der Wikingerzeit und das Ladogagebiet, Stockholm, 1930.
31
самое надо сказать и в отношении украшений с зернью невельского клада — в частности
его ожерелья, бусин и серебряных перстней (табл. V и VI). Местной выделки были
несомненно и широкораспространенные в кладах этого периода плетеные шейные гривны,
целый ряд экземпляров которых мы имеем в гнездовском и невельском кладах.
Общий состав вещей гнездовского и невельского кладов рисуют нам личный убор,
главным образом мужской (вещи женского убора сравнительно редки), тех воинов-дру-
жинников и местной феодализирующейся знати, социальное положение которой в этот
период вскрывает нам весь комплекс археологических памятников. Этот личный убор
в данный период X в. еще целиком связан по своему характеру с предшествующим
периодом, с уборами и украшениями, сложившимися в своем облике в среде военно-пле-
менных дружин на высшей стадии развития варварского общества. Массивность и внешнее
богатство тяжелых серебряных уборов, крупные громоздкие вещи (гривны, фибулы,
ожерелья) с такими же крупными составными частями их, имитация в серебре ценных
камней и жемчуга, отвлеченная декоративность и нагромождение деталей в узорах орна-
ментации, наконец обилие разнообразных украшений в самом уборе — вот что характе-
ризует облик украшений рассматриваемых кладов и что постепенно исчезает потом,
в личных уборах кладов XI—XII вв. Особенно типичными для этих уборов являются
массивные шейные гривны — обручи, обычно плетеные, но иногда и литые или кованые
из одного столь же массивного дрота. Подобные гривны нам хорошо известны у военно-
племенных дружин древних германцев и галлов, распространены они и у скифов и сарматов
и т. п. При этом техника выполнения украшений в рассматриваемых кладах стоит на
сравнительно большой высоте и имеет за собой давнюю традиционную выработанность
их трактовки. Это обнаруживается как в самом облике вещей, всегда подчиняющихся
определенному единству выработанных типов, так и в характере орнаментации и в тех-
нике ее.
Этот варварский характер украшений рассматриваемого периода X в. в кладах се-
веро-западного района, объясняет нам наличие здесь, как равно и в ранних кладах
южного киевского района, сильных скандинавских влияний в типах и орнаментации
украшений: украшения норманнов эпохи викингов были украшениями, свойственными
высшей ступени варварства.
С тем же в основных чертах обликом украшений, только более богатых и разно-
образных, мы встретимся в большинстве кладов того же периода, X — начала XI вв.,
южного киевского района. Из этих кладов на наших таблицах воспроизведены только
два — мироновский клад 1883 г. Каневского уезда, Киевской губ. (табл. X) и борщевский
клад 1883 г. Волынской губ. (табл. XI). Мироновский клад, попавший в землю может быть
и позднее, по' всему характеру своих украшений тесно примыкает к гнездовскому кладу
и другим подобным находкам северо-западного района, борщевский же клад обнару-
живает иное, восточное, возможно хазарское, влияние. Во всяком случае, характер
трактовки его прекрасных, тончайшей выделки, серебряных сережных подвесок совер-
шенно иной, чем в северо-западных украшениях; подобные же по типу, но более грубой
выделки, подвески мы знаем в древностях волжских болгар, находившихся под несомнен-
,ным влиянием соседей хозарской культуры. С этими двумя кладами могут быть сопоста-
влены предметы, составляющие часть ожерелья из серебряных лунниц и бусин, украшен-
ных зернью, найденные в Липовецком уезде Киевской губ. и находящиеся в Киевском
университетском музее (рис. 3 и 4 на стр. 33). С другой стороны эти предметы, особенно
лунницы, полностью совпадают с типом лунницы из гнездовского клада (табл. IV, рис. 3,5, 12).
32	.
Среди описанных
Кондаковым в его „Рус-
ских кладах" чернигов-
ских и киевских кладов
основная масса вещей
относится уже к более
позднему периоду XI —
XII вв., но среди них есть
ряд вещей и даже целых
кладов, которые близко
еще примыкают к вещам
рассматриваемого перио-
да. Таков, например, черниговский клад 1883 г. („Русские клады", табл. XIII, стр. 121),
время захоронения которого я бы датировал XI в. и в котором мы находим обрывки
массивных цепей с литыми звериными головками, близко примыкающие к украшениям
предшествующего периода IX—X вв. Равным образом, и в составе вещей более
поздних кладов могли быть вещи более древние по выделке или подражающие тако-
вым в силу еще живой традиции украшений предшествующего этапа. К таковым
я бы отнес цепь из киевского клада 1876 г. в усадьбе Лескова (Кондаков, Русские клады,
стр. 112—116, рис. 76), цепь из черниговского клада 1887 г. (там же, табл. XI) и т. п. Этот
же древний тип личных украшений в очень большой степени свойственен и золотым
вещам описываемого здесь нами каменнобродского клада 1903 г. В золотой диадеме
с камнями и жемчугом, в плетеной золотой гривне этого клада (рис. 16, 18, стр. 61.—62)
с особой яркостью выявляется живая еще традиция варварских украшений предшествую-
щего периода, что и делает эти вещи столь непохожими на современные им, выпадаю-
щими из общего облика украшений XI и XII вв.
Отмеченный нами выше ряд аналогий между вещами кладов южной и северо-западной
группы не случаен, и в рассматриваемом нами материале он является еще одним доказатель-
ством все того же единства процесса феодализации, который происходил в данных районах,
указывая на единство, при всех его местных своеобразиях, процесса формирования
идеологии нового феодализирующегося общества на данном этапе. С другой стороны, он
служит лишним доказательством широко распространенного местного производства всех
этих вещей в данный период. Здесь можно было бы указать еще на целый ряд аналогичных
фактов, например, показать полное совпадение по назначению и технике выделки брон-
зовых бляшек из черниговских курганов (табл. XVI, рис. 13—24) с гнездовскими
и приладожскими курганами, предметов этих последних с украшениями из курганов X в.
в Тамбовской и Рязанской губ. и т. п. Но это несколько отклонило бы нас в сторону
от непосредственной задачи данного исследованиия, а поэтому я закончу сделанные уже
сопоставления указанием
В историческом музее в
Рис. 4.
5 Гущин. — 480.
еще только на один, очень яркий в этом отношении, пример.
Москве, в коллекциях раскопок Самоквасова близ Чернигова,
хранится происходящая из 1-й Седловской группы курганов
серебряная подвеска с изображением на ней двух сопостав-
ленных и сплетенных птиц и головы над ними (см. наш рис.
5 на стр. 34). Эта подвеска полностью повторяет точно
такую же серебряную литую подвеску, имеющуюся в гнез-
довском кладе (ср. табл. III, рис. 13). Обе эти подвески несом-
33
ненно сделаны в одной и той же мастерской, отлиты в одной форме
(гнездовская подвеска чуть меньшего размера из-за того, что ее края либо не
полностью отлились, либо несколько урезаны при шлифовке).
Переходя теперь к характеристике вещей кладов позднейшего периода
XI—XII вв., мы сразу же сталкиваемся здесь с совершенно иным обликом
р е содержащихся в них украшений, резко отличающим новые типы их от укра-
шений предшествующего периода. Это — новая, более высокая ступень в их
развитии. Прежде всего обращает на себя внимание их легкость, даже крупные укра-
шения делаются полыми, из тонких серебряных или золотых пластин, спаиваемых
вместе. И это понятно. Дружинник раннего периода стремился иметь по возможности
все свои сокровища, золото и серебро, добытые обменом или грабежом в походах,
всегда при себе, т. е., правильнее сказать, на себе, в виде обилия массивных литых
украшений, оправы оружия, сбруи коня и т. п. В очень большой степени эта тен-
денция удерживается еще и в рассматривавшемся нами выше раннем периоде фео-
дализации. Теперь же, с установлением нового феодального строя, это отношение к накопле-
нию ценностей в металле украшений меняется. Основное богатство феодала — его земля,
закабаляемые крестьяне, поместье. В этом поместьи он хранит накопленные им эксплуа-
тацией крестьян, торговлей и теми же грабежами походов сокровища; ценность личного
украшения по содержащемуся в нем металлу теряет свое прежнее значение. На его место
с особой силой выступает иное стремление, сказывавшееся до известной степени и на
предыдущем этапе, но там еще только зарождавшееся — сделать украшение средством
демонстрации социальной значимости носящего его лица, средством всенародного показа
его знатности, благородства, носимого ранга, места, занимаемого в обществе. Этому
стремлению привилегированных представителей нового господствующего класса, строящего
свое новое государство, новую религию и новую феодальную культуру, прекрасно отве-
чала в совершенстве разработанная византийским феодализмом система украшений
и знаков социального отличия, которая в известной части быстро перенимается и пере-
рабатывается на свой лад русскими феодалами, получая широкое распространение на
всей территории феодальной России.
К таким новым украшениям относятся прежде всего большие оплечья, состоящие
из нескольких больших крупных плоских блях и бусин, помещавшихся по одной или
по две между ними (табл. XXV). Оплечья эти, несмотря на свою величину, сравнительно
легки по весу, ибо состоят из тонких золотых или серебряных блях и полых бусин.
Оплечья эти мы знаем двух разных видов. Более редки, очевидно принадлежавшие крупной
феодальной знати, золотые оплечья тонкой работы, с эмалевыми изображениями в централь-
ном щитке и сложными сканными узорами по ободку бляхи, какие мы знаем по киевскому
кладу 1880 г., открытому на Житомирской улице, и старо-рязанскому кладу 1822 г.,
описанным подробно Кондаковым (см. его „Русские клады", табл. I и XVI—XVII). Ана-
логичны, видимо, этим оплечьям по социальному значению и золотые цепи из полых
круглых бляшек с эмалевыми изображениями, какие мы знаем по тем же киевским кладам
(там же, табл. I, VI и X). Аналогична им и воспроизводимая у нас плоская золотая
шейная гривна из каменнобродского клада 1903 г., по своей форме как бы дающая
переходный тип от собственно гривны к оплечью (табл. IX), эмалевые изображения на
круглых щитках которой (подражание круглым бляхам оплечий) рассматриваются нами
ниже в описании кладов (стр. 59—61). Серебряные же оплечья известны нам по ряду кладов
из самых различных местностей (владимирские клады 1837 и 1855 гг., суздальское оплечье
34
из раскопок Уварова, старо-рязанский клад 1868 г., спасско-болгарский клад 1888 г.,
новгородский клад из села Сельцы—табл. XVI, XVII, XXV—XXVII, ХХХ*)1—XXIV). По
типу они оказываются везде совершенно одинаковыми и, видимо, были широко распро-
страненными нагрудными украшениями феодальной знати этого периода. Сравнивая эти
серебряные оплечья с золотыми киевскими или старо-рязанским, можно заметить, что
хотя они и идут от них, но подражают им далеко не полностью. Изображения святых,
воспроизводимые теперь резцом и в черни, удерживаются, и то не всегда, только на неко-
торых, обычно немногих, бляхах (табл. XXV); их здесь заменяют узоры так назыв. „про- •
цветшего креста" или же просто растительные орнаменты.
Другим, также заимствованным из византийских феодальных уборов украшением,
были колты. Колты в утонченном уборе византийской феодальной знати — это крупные
сережные подвески из золота, полые внутри, куда помещался клочок смоченной духами
ваты или тонкой тряпочки, душившей волосы при покачивании колта от ходьбы. Этот
характер украшения еще сохраняют многие киевские золотые колты с эмалями XI—XII вв.,
но он видимо почти полностью исчезает в серебряных колтах, так как в них верхнее
отверстие в выемке колта обычно просто запаивалось при выделке. Такие серебряные
колты нам известны и по кладам XII в. южной, главным образом, киевской группы (см.,
например, колты из клада 1886 г. у села Мартыновки Каневского уезда с изображениями
птиц в плетении, а также колты льговского» клада 1879 г. Черниговской губ. — у нас на
табл. XII), но в основной массе своих находок, так же как и серебряные оплечья, они
более характерны для среднерусской группы кладов. Прекрасные образцы их дал тери-
ховский клад Орловской губ., затем старо-рязанский клад 1887 г. и др.
Иное, видимо восточное в своем первоисточнике, происхождение имеет другое, не
менее распространенное на всей территории раннефеодальной Руси, украшение — боль-
шая сережная подвеска в виде звезды. В южном киево-черниговском районе этот
тип серьги имеет несколько вариантов. Небольшие золотые серьги этого типа были
открыты в 1846 г. в Киеве у Десятинной церкви и ныне находятся в коллекциях
Оружейной Палаты в Москве.1 Другой вариант таких же малых серег, но сделанных из
серебра и заполненных на лучах зернью, содержал киевский же клад 1876 г., также найден-
ный возле Десятинной церкви в усадьбе Лескова (см. Кондаков, „Русские клады", табл. XV).
Третий вариант, видимо ранний — XI в., дал каменнобродский клад 1903 г., в котором
найдены две крупные серебряные подвески этого типа, но иные по выделке, чем распро-
страненные в среднерусской группе кладов (см. наш рис. 17, стр. 61). Крупные звездчатые
подвески из серебра, в точности воспроизводящие золотые подвески из находок 1846 г.,
найдены были в киевском кладе 1903 г. (в усадьбе бывш. Михайловского монастыря).8
Сделанный перечень показывает (далеко не полностью) разнообразие вариантов сережных
подвесок этого типа в Киеве, обладавшем высоко развитым художественным ремеслом.
В кладах же среднерусского района тип звездчатой подвески, при всем его широком
распространении, встает перед нами в сравнительно однообразном виде, прочно уста-
новленном и в размерах и в характере своих украшений. Это — большая шестиконечная,
реже семи- и восьмиконечная, звезда, полая внутри, с гладкими шариками на концах
лучей, сплошь усыпанных зернью, с конусообразным выступом, также кончающимся
шариком, на своей лицевой стороне. Таковы сережные подвески из клада Орловской губ.
1 См. опись Московской Оружейной Палаты, часть вторая, стр. 157, и альбом рисунков к описи, табл. 78.
4 Отчет Археологической комиссии за 1903 г., стр. 184—192, табл. V, рис. 25.
Рис. 6.
из села Терихово (табл. XIV, рис. 11 и 13), клада Тульской губ. у села Кресты, ныне
в Оружейной Палате), 1 из владимирских кладов 1837 и 1896 гг. (табл. XVI и XXI), из
старо-рязанского клада 1887 г. (табл. XXVIII, рис. 1 и 3)
Тот же факт известного упрощения и стабилизации типа украшения в среднерусском
районе, по сравнению его с богатством вариантов и техники киевских мастерских ран-
него периода, может быть прослежен и по другим примерам. Характерной чертой украшений
данного периода XI—XII вв., опять-таки по сравнению его с предшествующим этапом Хв.,
выступает не встречавшееся ранее обилие женских украшений. Этот факт стоит несомненно
в связи с изменением роли женщины в обществе и семье верхов феодального общества,’
сложением, видимо, уже теперь в основных чертах того положения ее, которое она будет
занимать и на протяжении всего дальнейшего развития этого общества. Среди женских
украшений киевские клады дают прежде всего богатство типов различных серег, из кото-
рых в среднерусском районе распространен, кроме колта и звездчатой подвески, еще только
один общераспространенный тип серьги с тремя полыми глухими бусинами, насажен-
ными на стержень (см., например, табл. XXVIII, рис. 3, 6—10, 14, 15, также табл. XXX,
рис. 1, 3, 13). Возьмем далее столь разнообразные в киевских кладах типы женских
ожерелий. Из них в среднерусских кладах сохраняется в основном только один, состо-
ящий из продолговатых штампованных серебряных колодочек. Киевскому району такие
ожерелья известны из ряда кладов (см. наше воспроизведение вещей льговского клада
на табл. XII, а также на этой странице рис. 6—воспроизведение группы предметов из клада
1 Опись, часть седьмая, М., 1893, 9484—9492, стр. 25, альбом рисунков к описи, табл. 78.
36
1886 г. у села Мартыновки Каневского уезда, где найдено и серебряное круглое зеркало,
данное на рис. 12 с его обратной стороны). По среднерусскому району мы знаем их из
тульского клада у села Кресты, из териховского клада (табл. XIV, рис. 12, 14 и табл. XV,
рис. 12) и др. Наконец то же явление мы можем проследить и в типе серебряных аграфов,
служивших застежками парадных одежд. Льговский клад Черниговской губ. дает нам
тонкие по выделке образцы небольших аграфов (табл. XII, рис. 2, 11, 13) с сложней-
шей разделкой их бусин сканью и зернью. В средне-
русских кладах, например во владимирских 1837,
1865 и 1898 гг., эти аграфы выступают перед нами,
за единичными исключениями (табл. XXI, рис. 6
и 9), в более крупной форме, более грубыми и
трафаретными по выделке, чем южные их образцы.
Таким образом художественно-ремесленные ма-
стерские Киева и Киевской области выступают пе-
ред нами в XI в. как своего рода лаборатория по
выработке самых различных предметов украшений
господствующего класса нового феодального об-
щества. Идет эта выработка прежде всего на основе
переработки своих же, широко распространенных
местных образцов, восходящих в прототипах к
украшениям предшествующего периода, на основе
своей древней техники изготовления украшений,
но на ряду с этим широко заимствуются новые
образцы и новая техника из более развитых со-
седних феодальных обществ, в первую очередь
из Византии, а в большей мере также и из юго-
восточных феодальных государств. Все это пере-
плавляется в один, общий по характеру, новый
облик всех этих украшений, которые расходятся
по всем остальным районам раннефеодальной Руси,
где они стабилизуются в определенных типах, обо-
гащаются новыми, идущими из своих местных
источников формирования либо влияния украше-
ниями, и в таком виде создают то несомненное
общее единство инвентаря кладов этих районов, ко-
торые дошли до нас от периода XI—XIII вв.
К таким местным украшениям верхов феодаль-
ного общества центральных районов, идущим из
иных, а не из киевской „лаборатории", источников,
принадлежат, повидимому, большие подвески, быв-
шие принадлежностью женского головного убора
и состоящие из полой конусообразной верхушки,
украшенной зернью, с которой спускаются семь
или девять цепочек, перемежающихся полыми круп-
ными бляшками и заканчивающихся подобными
же привесками внизу. Такие подвески найдены
Рис. 7.
были в старо-рязанском кладе 1868 г. (табл. XXVI, рис.
5 и 11), в кладе Тульской губ. у села Кресты (Альбом
Оружейной Палаты, табл. 78), а также и в Каневском
уезде Киевской губ. — одна возле Смелы (рис. 7) и две
меньшие в кладе из села Мартыновки (рис. 8). Эти по-
следние, однако, мне не кажутся собственно киевскими
изделиями, ибо по своему характеру они несколько проще
среднерусских образцов, а кроме того найдены в кладе
сравнительно позднем, по своим вещам — XII — XIII вв.
К таким же местным образцам украшений надо отнести и
известное пока только в двух экземплярах нагрудное
украшение из цепочек с полыми круглыми бляшками и
привесками на концах, из новгородского клада у села
Сельцы (табл. XV, рис. 7). Привески и весь характер трак-
товки полых круглых бляшек, рядами расположенных на
цепочках, очень близки к цепочкам вышеуказанных ко-
нусообразных подвесок. Есть ли между этими двумя ви-
дами украшений, встреченных пока порознь в кладах
разных районов, общая связь частей единого убора, сей-
час сказать, конечно, трудно, но мне лично она предста-
вляется весьма вероятной.
Клады наиболее удаленного восточного района, из-
вестные нам главным образом по двум спасско-болгар-
ским кладам 1868 и 1888 гг., дополняемым отдельными
находками, дают нам значительно отличный от кладов
остальных районов общий облик содержащихся в них
украшений. Прежде всего оба эти клада разны по вре-
мени. Клад 1868 г., по близости общего характера своих
вещей, с одной стороны, к местным древностям варвар-
ского еще периода разложения доклассового общества,
Рис. 8.	с другой—к рассмотренным выше памятникам раннего этапа
феодализации X в., я бы отнес если не к X, то к XI в.,
но не позже (табл. XXX—XXXI). Клад же 1888 г., основной состав которого образуют
бусины и девять блях оплечья (табл. XXXII—XXXIII), типичных для подобных же укра-
шений центральных районов XII—XIII вв., принадлежит этому же позднему времени.
Данные бляхи оплечья наглядно свидетельствуют, что и в этом удаленном районе распро-
страняются общие для всего господствующего класса раннефеодального общества укра-
шения, но здесь они объединяются уже с иными ти-
пами украшений, какими являются серьги с цепоч-
ками и бусинками и плоские браслеты с награвирован-
ными на них звериными мордами. Подобные же бра-
слеты нам известны и по другим отдельным находкам
в этой области (см., например, браслет из собраний
Румянцевского музея в Историческом музее в Мо-
скве, инв. № 1300), один из которых близ села Бол-
гары в 1890 г. мы даем здесь на рис. 9.
Рис. 9.
В кладе 1868 г. наиболее замечательными по высоте и тонкости работы мастера
являются золотые цепочки с подвесками, а главное, золотая серьга с фигуркой угочки,
вся выложенная мелкой зернью и сканью. Цепочки и серьга видимо вышли из рук одного
и того же мастера и являются частями одного женского убора. Подобные золотые серьги
с уточками были находимы неоднократно и в других местах. Пару таких подвесок,
найденных близ Билярска Казанской губ., мы даем на табл. XXXIV, рис. 1 и 3; анало-
гичная пара мне известна в собрании Московского Исторического музея из находок в той
же местности; рис. 2, табл. XXXIV дает такую же серьгу, но в переделанном в брошь
виде, найденную в Пермской губ., у Никитского завода; кроме того мне известна еще
одна такая же подвеска неопределенного местонахождения в собрании Русского музея
в Ленинграде.
6 Гущин. — 480.
IV
ДАТИРОВКА ПАМЯТНИКОВ


Капитель Дмитровского собора во Владимире
заключение остановимся кратко на вопросе о датировке памятников публикуемых
здесь кладов. Вопрос этот очень труден и для своего решения требует привлечения
всей совокупности данных, в том числе и данных стилистического анализа орна-
ментов, разбор которых в настоящем очерке приходится пока оставить в стороне.
Данные орнаментов в узорах звериного стиля привлекаются здесь только в той части
точно датированных памятников их, в какой они могут помочь определению даты кладов.
Среди этих последних точно датированные отдельные памятники и клады насчитываются
единицами, хронологическое же определение остальных либо построено на чрезвычайно
шатких основаниях „вероятности", либо обусловлено общераспространенными взглядами
на возникновение всего древнерусского прикладного искусства из основ, заимствованных
в X—XI вв. у чужих художественных культур, в первую очередь — у византийской.
Датировка значительного большинства вещей, найденных в кладах, временем XII—XIII вв.
основана на том предположении, что клады с ценными предметами были зарыты в землю
во время татарского нашествия, т. е. в середине XIII в., но так как предметный состав
кладов зачастую показывает, что вещи в них клались наспех, без особого разбора, и что
на ряду с изделиями новыми туда попадали и явно более старые предметы, то принята
была более широкая дата XII—XIII вв. Такая датировка вытекает и из толкования стиля
звериных орнаментов, рассматриваемых как местный вариант скопированных в X—XI вв.
чужих оригиналов. Большую роль здесь играет еще то обстоятельство, что если в русских
рукописях появление развитой звериной орнаментики относится, как это было до сих
пор всеми исследователями ее принято, к концу XIII в., то и серебряные и другие изделия,
имеющие эти звериные орнаменты, должны принадлежать тому же, примерно, времени
или же (более простые формы) нисколько более раннему— концу XII началу XIII вв.
Кондаков, давая этим изделиям дату XII—XIII вв., так и рассматривал их звериные орна-
менты как подготовительную стадию к богатым узорам того же стиля в рукописях XIV в.
Таким образом, и в том и в другом случае объективно точные данные для датировки отсут-
ствуют, предполагаемые же основания и соображения могут быть очень сильно оспариваемы.
При датировке огромного большинства русских кладов временем XII—XIII вв. на том
основании, что они зарывались в землю главным образом в годы татарского нашествия,
обычно совершенно игнорируется та общая, не менее подчас тревожная для отдельных
лиц и тех или иных групп населения, обстановка жизни в рассматриваемый период,
которая могла вызвать аналогичные явления и на много ранее. И без татарского погрома
жизнь в период конца XI и в XII вв. была настолько полна опасностей, грабежей и погро-
мов своих же князей-победителей и их сотоварищей, особенно в периоды междоусобиц,
что поводов к тому, чтобы прятать свои ценности в землю, было более чем достаточно.
На этом особенно приходится настаивать в отношении кладов, найденных как в самом
Киеве, так и в его округе. Экономический и культурно-политический расцвет Киева падает
на X и XI вв. С XII в. начинается его быстрый упадок, который в 1169 г. завершается
страшным разгромом города ратью Андрея Боголюбского, ограбившей все его сокровища
и уведшей с собой тысячи жителей пленниками. После такого погрома Киев уже не может
оправиться, его политическое и экономическое значение все более падает, и, в момент
взятия его татарами, Киевом, как второстепенным городком, управляет уже не князь,
а только княжий воевода. Сказанное еще в большей мере относится к Киевскому округу,
где, начиная уже со второй половины XI в. достаточно похозяйничали и степняки-кочев-
ники и собственные княжеские дружины в периоды междоусобиц. Таким образом, большую
часть кладов Киева и его окрестностей, и притом кладов наиболее богатых, с наиболее
совершенными по технике и орнаментам изделиями, необходимо относить к началу этого
периода упадка и датировать указанные памятники временем XI—XII вв. Точно так же
для ряда кладов, находимых и в других местностях России, следует искать другой, более
ранней, чем эпоха татарского нашествия, даты. Так, например, тверской клад 1906 г. был
заключен в большой глиняный горшок такой формы и выделки, какая обычно в куль-
турных слоях славянских городищ и датируется временем X—XI вв. Всем сказанным
не опровергается, конечно, то, что в некоторой своей части древнерусские клады могли
попасть в землю и в период татарского погрома. Мы только хотели указать на наличие
условий, способствовавших сокрытию в кладах ценностей и в эпоху значительно более
раннюю, чем период 1237—1240 гг.; следовательно, для многих из найденных кладов дати-
ровка содержащихся в них памятников может быть сделана с одинаковым основанием
XI—XII вв., а не XII—XIII вв.
Эта дата для памятников кладов со звериными орнаментами находит себе подтвер-
ждение во времени появления звериной орнаментики в рукописях и в каменных рельефных
облицовках. Рельефы Дмитровского собора во Владимире, где этот орнамент находится
уже в вполне развитом виде, датированы самым концом XII в. (1193—1197). Более ранние
орнаменты мы имеем в церкви Покрова на Нерли (1164—1175). Ту же дату мы имеем
и для рукописей, где развитый звериный стиль орнаментов наличествует уже в XII в.,
а первые его следы появляются там же в XI в. Это наше утверждение расходится с преж-
ним мнением исследователей звериной орнаментики в русских рукописях, относивших ее
появление только к концу XIII в., поэтому нам придется остановиться на нем несколько
подробнее и доказать ошибочность прежней датировки.
Установленное мною в ряде предшествующих работ1 тождество стилистических основ
звериной орнаментики в древнерусских рукописях, на памятниках вещевой археологии
1 Развернутое обоснование этого положения было дано в моей первой диссертационной работе о звери-
ном орнаменте древней Ру.си, 1928 г., в рукописи (библиотека Гос. института искусствознания; см. напечатанные,
тезисы „Древнерусский звериный орнамент”, Гос. институт истории искусств, Л., 1928 г.). Краткое изложение
основных данных по этому вопросу приведено в моей статье „L’art indigene prechretien de la Russie Kievienne,
Revue des etudes slaves, Paris, 1928, т. VIII, стр. 194—202.
44
и в рельефных облицовках каменных стен владимиро-суздальских соборов требует рас-
смотрения рукописной звериной орнаментации как особой ветви широко распространен-
ного в прикладном искусстве древней Руси стиля, а следовательно вопрос о возникнове-
нии и развитии этого стиля в рукописях должен быть изучаем не изолированно, но
совместно со всеми другими видами древнерусского звериного орнамента. Согласно же
общепринятым до сих пор в научной литературе о древнерусском искусстве положениям
теории Ф. И. Буслаева, рукописный орнамент „чудовищного" стиля рассматривался как
явление совершенно самостоятельное, возникшее в рукописях же, в процессе переработки
местными славянскими мастерами заимствованных из византийского искусства натурали-
стических орнаментов. Эта переработка первоначально имела место в орнаментальном
искусстве XII и начала XIII вв. у южных славян, ранее Киевской Руси ознакомившихся
с христианской культурой Византийской империи и с ее искусством, а затем, уже во
второй половине XIII в., основые элементы нового декоративного стиля проникли в ор-
намент русских рукописей и получили там свое дальнейшее развитие.1
Не вдаваясь сейчас в критику основных положений изложенной теории, потому что
доказываемое нами тождество стиля звериных орнаментов вещевой археологии и таких
же орнаментов в рукописях требует совершенно иного подхода к вопросу о русской
„тератологии", мы должны остановиться только на вопросе о времени появления вполне
сложившегося орнамента звериного стиля в русских рукописях. В указанных моих работах,
на основании орнамента киевской формочки для отливки створок к браслетам, дающей
типичную для рукописной заставки тератологического стиля схему узора из двух сопо-
ставленных в плетении и сплетенных хвостами и крыльями птиц, я предложил датировать
время появления сложившегося звериного орнамента в искусстве Древней Руси — XI в.
Вся же теория о развитии рукописной орнаментации тератологического стиля из пере-
работанных на местной почве образцов византийского орнамента основана на том поло-
жении, что в русских рукописях этот стиль якобы развивается в заставках и инициалах
только начиная со второй половины XIII в., тогда как в XII в. его подготовка происходит
в орнаменте инициалов. Византийские рукописи не знают в своих заставках орнаментальных
композиций, подобных нашим XIV в., тогда как в инициалах сходные по стилю узоры
иногда встречаются.2 Поэтому заставка тератологического стиля русских рукописей
мыслилась Буслаевым возникшей из двух сопоставленных в обрамлении инициалов, в орна-
менте своем содержавших рисунок птицы в плетении. В рецензии на альбом Стасова Буслаев
1 Теория Буслаева была им первоначально изложена в пространной рецензии на книгу французского архитек-
тора и ученого Виоле-ле-Дюк о русском искусстве (L’art russe, Paris, 1877) в журнале „Критическое обозрение*
за 1879 г., №№ 2 и 5. Затем он ее развил в рецензии на альбом Стасова, напечатанной в майской книжке
журнала Министерства народного просвещения за 1884 г. В дальнейшем к взглядам Буслаева примкнули: Ягич
(„Труд В, В. Стасова. Славянский и восточный орнамент*, рецензия в Весгнике изящных искусств, т. VI,
вып. 2, 1888, стр. 146—185); Н. П. Кондаков, сделавший к ним некоторые дополнения и поправки („Македония.
Археологическое путешествие*, СПб., 1909, стр. 54—55); В. Н. Щепкин (Болонская псалтырь, СПб., 1906 г.,
стр. 30—60; также Учебник русской палеографии, ГИЗ, М., 1918 г.); А. И. Некрасов (Очерки из истории славян-
ского орнамента—человеческая фигура в русском тератологическом рукописном орнаменте XIV в., П., 1913 г.;
также „Очерки декоративного искусства Древней Руси*, М., 1924 г., с гр. 36—44); А. П. Новицкий (История
русского искусства, т. I, П., 1903, стр. 129—144); А. И. Успенский (Древнерусский буквенный орнамент);
И. Н. Райнов (Орнамент и буква в славянските рукописи на народната библиотека в Пловдив, София,
1925 г., предисловие).
См. Кондаков, Зооморфические инициалы греческих и глаголических рукописей X—XI столетий
в библиотеке Синайского монастыря, СПб., 1903 г.
45
Рис. 10.
указал на заставку Болонской псалтыри, как на
конкретный пример более раннего появления в
орнаменте южных славян схемы тератологической
заставки, также развившейся из инициалов, а на
этом основании он лишний раз подчеркнул свой
прежний тезис о зависимости русской орнамента-
ции тератологического стиля от южнославянского
искусства. Но датировка времени написания Болон-
ской псалтыри концом XII в. (временем царствова-
ния болгарского царя Асения I), на что ссылался
вслед за Стасовым и Буслаев, была поколеблена
уже Соболевским,1 усомнившемся в правильности
ее отнесения к Асению I, и окончательно опровергнута Щепкиным, доказавшим при-
надлежность этой рукописи ко времени Асения II, т. е. следовательно уже к тридца-
тым — сороковым годам XIII в.1 2
Таким образом в рукописях южных славян мы пока не имеем тератологической
заставки ранее второй четверти XIII в. В русских же рукописях момент ее появления
надо относить не к концу XIII в., а к гораздо более раннему времени — к XII в. Помимо
наличия такой заставки с двумя геральдически сопоставленными и запутанными лентой
плетения изобразительными фигурами в рукописях, имеющих неопределенную дату XII—
XIII вв. (евангелие из Архангельского собора в Москве, евангелие бывш. Румянцевского
музея № 104 и евангелие из библиотеки бывш. Московской духовной академии № 1), мы на-
ходим ее в вполне развитом и сложившемся виде в одной из рукописей XII в. (датировка
эта не возбуждает сомнений ни у одного из изучавших рукопись палеографов), а именно
в Кондакаре нотном Рукописного отдела Публичной библиотеки в Ленинграде № Qu I 32
(см. наш рис. 10, где дана по копии на кальке только левая половина заставки, ибо
правая, содержащая рисунок второй такой же птицы, из-за сломанного переплета настолько
попорчена, что не позволила мне снять с нее точной копии). На птицах и на плетении
этой заставки явственно различается рисунок двойного контура, усложненного ресничками,
плетение объединено с растительными завитками и листьями, общая постановка фигур
и расположение всего узора принадлежит к типичным орнаментам звериного стиля как
в самих рукописях, так и на памятниках вещевой археологии. В этом отношении заставку
Кондакаря интересно сравнить: с одной стороны с заставкой из Стихираря 1157 г., где
мы имеем точно такое же расположение изолированного мотива плетений, а равно и введе-
ние типичных для этого стиля растительных пальмет на верх заставки, и с заставками из
евангелия бывш. Румянцевского музея № 104 (Бутовский, Альбом, табл. XXVII) и Болон-
ской псалтыри (Стасов, Альбом, табл. IV, рис. 1), по общему построению композиций
своих узоров и по стилистической детализации введенных в них мотивов птиц, плетений
и растительных пальмет, мало чем отличающихся от более ранней заставки Кондакаря,
с другой — с орнаментальной картинкой на киевской формочке для отливки створок
к браслетам (рис. 1, стр. 25) и с аналогичными композициями в орнаменте серебряных
колтов, где мы имеем ту же схему узоров звериного стиля, но только приспособленную
к другим, чем в заставках, формам обрамления. Исходя из этого, мы должны будем видеть
1 Соболевский, Новый труд Стасова. Известия Киевского университета за 1887 г., № 5.
2 Щепкин, Болонская псалтырь, СПб., 1906 г.
46
в типовой заставке тератологического стиля Кондакаря XII в. и ряда других несколько •
более поздних по времени рукописей (XII—XIII и первой половины XIII в.), явление пере-
носа в новую область орнаментации распространенного в бытующем искусстве древней
Руси варианта узоров звериного стиля, а никак не самостоятельное образование,
происшедшее в результате сопоставления в одну композицию двух тератологических
инициалов.
Таким образом мы можем констатировать наличие орнаментов звериного стиля не
только в инициалах, но и в заставках русских рукописей XII в. Время же первого появ-
ления рисунков этого стиля в наших рукописях надо отнести к еще более раннему вре-
мени— к XI в. В киевском Изборнике Святослава 1076 г. (Публичная библиотека, Эрми-
тажный, 20) на обороте 109-го листа имеется очень интересная геральдическая композиция
из двух свободно стоящих фигур зверей, помещенных на полях по обеим сторонам
столбца текста (см. наши рисунки-концовки на стр. 18 и 49). Общая постановка фигур
в профиль, с головой обращенной назад, расположение лап, переход хвостов зверей
в рисунок листа, наконец стилистическая детализация фигур двойным контуром и
кольцами на шее — все это позволяет нам видеть в этих рисунках типичные для узоров
звериного стиля на археологических вещах мотивы местного звериного стиля (ср. эти
рисунки с рисунком на браслете-наруче, табл. XX, рис. 1). Другой, также киевский
памятник XI в. — Слова Григория Богослова Публичной библиотеки Q1 16, еще более
богат рисунками звериного стиля на полях рукописи. Мы находим в нем серию свое-
образных изображений профильных птиц, помещенных на нижнем поле и как бы
подвешенных за шею к буквам нижней строки, причем часто эти подвешенные птицы
сопоставлены парами. На шеях и крыльях птиц иногда можно разобрать рисунки колец
и двойного контура, но встречаются также изображения с попытками натуралистически
передать оперение птиц и т. п. (см. Стасов, Альбом, табл. XLI, рис. 19, 20, 23). Фигуры
зверей — много реже и выполнены они настолько примитивно и неумело, что судить
об их стилистическом характере чрезвычайно затруднительно. В небольших заставках
наличествует иногда мотив плетения косицей с обычными рисунками листьев на концах
лент; в одной заставке дано объединение жгутовой плетушки с двумя профильными
головками зверей (см. Стасов, Альбом, табл. XLI, рис. 3, 4, 10). Мотивы плетений, объеди-
ненные с растительными элементами, встречаются также и в инициалах этой рукописи.
Итак, прежнюю датировку времени существования звериных орнаментов на памят-
никах славянской вещевой археологии XII—XIII вв., основанную на появлени аналогичных
узоров в рукописях в конце XIII в., приходится также отбросить. Развитой звериный
стиль орнаментов в русских рукописях наличествует уже в XII в., первые же его следы
появляются там даже в XI в., и у нас нет теперь никаких данных рассматривать звериную
орнаментику на серебряных изделиях как „подготовку к причудливым узорам рукописей
XIV в.“. Орнаменты звериного стиля на памятниках вещевой археологии представляют
собою совершенно самостоятельную ветвь местного декоративного искусства, причем
ветвь более древнюю, чем звериные орнаменты в рукописях или в рельефных обли-
цовках стен соборов. В орнаментации рукописей этот звериный стиль начинает завое-
вывать себе определенное место среди более ранней византийской орнаментации только
с XII в., ибо в XI в. он там представлен случайными рисунками; в рельефы архитектурных
памятников звериный стиль проникает со второй половины XII в., на памятниках же
вещевой археологии, главным образом, на изделиях из серебра, именно в этот период
XI—XII вв. звериный стиль орнаментации является господствующим, представлен там
47
многими сотнями предметов, которые позволяют заключить о его полной стилисти-
ческой оформленности, а следовательно, он и во времени предшествует звериной орна-
ментации наших рукописей и каменных рельефных облицовок стен церковных зданий
появляющихся в древней Руси только после принятия христианства. Этот вывод находи!
себе полную поддержку в тех немногих памятниках вещевой археологии восточных
славян, которые в своих орнаментах, давая древнейшие, из доселе найденных, образць
типического древнерусского звериного стиля, в то же время совершенно точно датировань
X в., т. е. эпохой, когда влияние византийского искусства либо еще совсем отсутствовало
либо только начинало незначительно проявляться.
К таким точно датированным памятникам относятся прежде всего два турьих рог;
в серебряной оправе, найденные при раскопках в Чернигове, в кургане „Черная могила"
датированном монетами второй половины Хв.1 В рисунках на серебряной оправе этихрогш
мы имеем памятники ранней, elite только слагающейся, стадии, в развитии орнаментов мест
ного звериного стиля раннефеодальной Руси (см. рис. на стр. 9). Из рассмотренных нам!
здесь кладов X в. датируется найденными в нем монетами большой гнездовский клад 1868 г
(см. наше описание клада, стр. 53—57), а по аналогии с ним, как равно и с другими при
ладожскими находками, X веком должен быть датирован и невельский клад 1893 г. С кла
дами южного района, главным образом киевского, мы в основной массе их вступаех
уже в XI и XII вв. Но некоторые из них надо относить к тому же X и началу XI в. Так
например, сближая характер найденных в нем лунниц с гнездовским кладом, а сережньп
подвески с приволжскими находками того же типа болгарской, главное же хозарско!
культур, к этой дате надо отнести борщевский клад 1883 г. Волынской губ. (табл. XI)
За эту же раннюю дату говорит и большая высота техники выделки и украшений сереж
ных подвесок этого клада. К началу XI, если не к X в., надо отнести в основном венц
клада из Мироновского фольварка 1883 г. Каневского уезда (табл. X), опять-таки по бли
зости его гривен, цепей и бляшек к гнездовскому кладу X в. Вообще надо сказать, чтс
наличие в кладе плетеных шейных гривен обычного типа говорит, при отсутствии иныэ
противоположных показателей, за его раннюю дату в пределах X—XI вв. Как мы уж<
говорили об этом, плетеные шейные гривны — обручи — это украшение раннее, связан
ное еще с варварскими, военно-племенными дружинами, сохраняющееся некоторое врем!
и в быту военных дружин нового феодализирующегося общества, как пережиток этой
предшествующего этапа. Уже в XI в. это примитивное украшение начинает вытеснятьс:
сложными нагрудными украшениями в виде цепей из золотых бляшек, оплечий и т. п.
более отвечающих запросам господствующего класса феодалов.
Учитывая все сказанное нами выше о характере развития киевского художественной
ремесла и о периоде его наибольшего расцвета, я считаю нужным отнести к изделияь
первой половины XI в. все золотые и серебряные вещи каменнобродского клада 1903 г
За это же говорит между прочим, как высота техники эмалевых изображений на золо
той гривне нашей табл. IX, так и сама ее форма, а равно и весь ее характер трактовю
в ней цветового узора, с еще яркой предшествующей традицией. Чрезвычайно близю
по характеру к варварским украшениям предшествующего этапа и остальные украше
ния, — особенно, золотая диадема и золотая же плетеная гривна. Также не выработало
еще в сложившийся и распространенный тип XII в. узор и сама техника изготов
ления звездчатой подвески из этого клада (см. описание, стр. 63).
1 Д. Самоквасов, Могилы русской земли, М., 1908 г., стр. 197—201.
48
К XII в. должно быть отнесено в основном большинство из рассмотренных здесь
нами кладов — териховский и новгородский клады, владимирские клады 1837 и 1896 гг.,
суздальское оплечье, старо-рязанский клад 1887 г. и спасско-болгарский клад 1888 г.
Спасско-болгарский клад 1868 г., по соображениям, изложенным выше, необходимо отнести
к более ранней дате, чем вышеперечисленные клады. К более поздней дате XII—XIII вв.
надо отнести владимирский клад 1865 г. и старо-рязанский клад 1868 г., хотя ряд вещей
этих кладов возможно относится и к более раннему времени. XIII веком хотелось бы
датировать, по общему низкому уровню техники, стариковский клад (табл. XIII), если
только он не принадлежит мастерской какой-нибудь удаленной от центров того времени
местности, что может определить подражательный, грубо-ремесленный характер выделки
его вещей, или же они просто являются вещами того дешевого, низкого сорта изделий,
которые в таком виде могли делаться для более широкого потребителя и много раньше.
7 Гущин. — 480.
ОПИСАНИЕ ПАМЯТНИКОВ,
ВОСПРОИЗВЕДЕННЫХ НА ТАБЛИЦАХ
Рисунок серебряного браслета
XII века из находок в Киеве.
Г нездовский
Клад найден в 1868 г. в дер. Гнездово в 9 вер-
стах от г. Смоленска, неподалеку от Днепра,
и почти целиком поступил в коллекции Эрми-
тажа, где находится и поныне. Обстоятельства
находки неизвестны. Клад состоит из ста пяти
серебряных предметов, двух бронзовых фибул
и железного меча, сильно перержавевшего и
сломанного, причем у него недостает средней
части лезвия. Вместе со всеми этими предметами
найдено несколько восточных серебряных мо-
нет— восемь целых и четыре половинки, причем
у четырех из целых монет приклепаны ушки
для ношения их в виде подвесок (табл. III, рис. 15,
25 и 26). Найденные монеты определяются так.
С приклепанными ушками—две сассанидские
Хозроя 1 532 г. и Хозроя II 595 г.; одна калиф-
ская (куфическая) 742 г. и одна санскритская.
Без ушков — четыре саманидские целые 905
(292) г., 913 (301) г., 953 (342) г., 938—953 г.
(последние две самаркандские Нуха I сына
Наера II). Половинки — четыре саманидские же
монеты Ахмеда сына Измаила (Самарканд) 908
или 915 (295 или 303) г., Наера II 934 (322) г.
Нуха I (Самарканд), две 950 (339) и 951 (340) гг.
Все эти монеты позволяют довольно точно
датировать время захоронения в землю вещей
клада последней третью X в. Кроме вышеуказан-
ных небольшая часть предметов того же гне-
здовского клада, содержащая пять диргемов,
одну сассанидскую монету, одну англо-саксон-
скую, одну византийскую (Константина и Ирины) •
и несколько вещей погребального убора, посту-
пила в коллекции Оружейной палаты в Москве.
Здесь мы приводим описание воспроизведенных
на таблицах вещей клада из Гнездова, находя-
щихся в Эрмитаже:
клад 1868 г.
Таблица I
1.	Огромный серебряный обруч (гривна) из
полой внутри трубки размером по окружности
1 м 30 см при диаметре 14—15 мм. На обруч
насажено шесть полых бусин с семью продоль-
ными валиками и круглым щитком, украшенным
сканью. Две подобные же полые бусины, но
выгнутые восемью валиками с круглым щитком
сверху, насажены на концы обруча, загнутые
крючками, образуя наглавники обруча. Верхний
круглый щиток этих наглавников украшен тем
же узором из сканной нити. Общий вес этого
огромного обруча-гривны 710 г. Как предпо-
лагает Кондаков, этот обруч по своей величине
не мог иметь практического значения украше-
ния и составлял видимо принадлежность только
погребального убора.
2.	Большая серебряная шейная гривна, спле-
тенная из трех двойных свитых жгутами прово-
лочных дротов, имеющая по окружности 85 см.
(Воспроизведена на таблице в 0,64 нат. величины.)
Вес ее 457,2 г. Кроме этой гривны в кладе есть
еще две аналогичных, одна того же плетения,
но несколько меньшая по величине (длина по
окружности 77,8 см, вес 388 г), другая почти
одинаковая по величине (длина по окружности
83 см), но иначе сплетенная из более тонкой
проволоки, что делает ее значительно легче
первых (вес 293 г).
3.	Серебряная гривна, кованая на восемь
граней из одного массивного дрота, длиной по
окружности 66 см (на таблице уменьшена до
0,52 нат, величины). Четырехугольные наглав-
ники, толстые, срезаны по углам, образуя восемь
треугольных граней, из которых четыре боко-
53
вне ровные, а верхние вогнутые. Плоскости
верхних квадратов заполнены каждая восемна-
дцатью выбитыми на них крестиками, в треуголь-
никах же граней выбиты кружки и маленькие
розетки. На дроте гривны четыре двенадцати-
гранных перехвата, подражающих обычно наса-
живаемым на дрот бусинам. Перехваты эти
украшены крестиками и кружочками, грани
дрота — рядами ромбиков и кружочков.
4.	Железный меч с обломанным лезвием и
обломанной же с одного края пластинкой пере-
крестья (крыжа) (несколько уменьшен).
Таблица II
1, 3 и 6. См. также табл. IV, рис. 1, 2, 6, 7.
Низки разнообразных по виду серебряных полых
бус, общим числом в кладе 47, составлявших
очевидно большое ожерелье, а быть может два
или даже больше, если эти ожерелья включали
в свой состав лунницы и различные круглые
подвески, в большом числе найденные в кладе
(см. табл. III и IV). На рис. 1 изображена низка
из семи больших (0,75 нат. величины) бусин раз-
личных типов. Три из них ажурные, составлены
из средней трубочки, расширяющейся бусинкой
по средине и окруженной тремя полыми, выгну-
тыми к середине валиками, соединенными с тру-
бочкой у ее концов. Валики и трубочки укра-
шены зернью, образующей поперечные колечки
и ряды треугольничков. Позднейшее, более гру-
бое повторение этого типа бусины мы встретим
потом в кладе 1883 г. из Мироновского фоль-
варка Каневского уезда, приведенном на табл. X
(рис. 10). Четвертая бусина этой низки (опи-
сываю слева направо) дает прекрасное подра-
жание в серебре каменным, граненым на две-
надцать граней, бусинам. В узор в центре граней
введены полушарики, окруженные у основания
кольцами зерни, а в промежутках поля малень-
кими зерневыми же треугольничками. Пятая
и шестая бусины круглые, украшенные одна
сложным узором из сканной нити, сверху сплю-
щенной или сшлифованной, другая — узором из
зерни. Седьмая бусина, сильно сдавленная и
сломанная, по своему узору несколько прибли-
жается к четвертой, но в основу его кладет три
ромбовидные деления с полушариками в сере-
дине и такими же полушариками в промежутках
поля на обоих концах бусины.
Низка на рис. 3 дает пятнадцать одинаковых,
с совершенно гладкой поверхностью, круглых
бусин, составленных каждая из двух спаянных
полушариков. Бусины у отверстия с одной и с
54
другой стороны имеют маленькие колечки. Низка
на рис. 6 дает двадцать одну бусину, самого
различного вида (0,75 нат. величины). Среди них
мы находим несколько ’парных, причем некото-
рые составляют пары и к бусинам на первой
низке (ср. седьмую, десятую и тринадцатую
слева рис. 6 со второй сверху справа низки
рис. 1 и третью справа этой же низки с один-
надцатой бусиной низки рис. 6). Ряд бусин этой
низки украшен сканной нитью, сверху слегка
сжатой, образующей сложный узор из спираль-
ных, многократно закрученных завитков, на
некоторых бусинах перемежающихся вставкой
шариков зерни. Двенадцатая слева бусина укра-
шена рядами зерни в ячейках из сканной нити—
прием, который будет нам часто встречаться
в зерневых узорах украшений из других рус-
ских кладов. Остальные бусины украшены
обычным узором из зерни, образующей полоски,
кольца, треугольнички и ромбы.
2. Серебряная круглая литая фибула (0,79 нат.
величины). На обратной стороне игла застежки
помещена сверху поперек фибулы. С наружной,
несколько выпуклой, стороны фибула украшена
по полю плетеным узором скандинавского типа,
в основном рисунке видимо отлитым в форме,
но затем пройденным в деталях чеканом и резцом.
В центре фибулы на особом стерженьке укре-
плен литой пирамидальный выступ с закруглен-
ными углами основания, украшенный диагональ-
ным крестом от вершины к углам. Вокруг него
расставлены четыре одинаковые литые фигурки
оленей, грудью к выступу и с головами, обра-
щенными назад. Ноги их просунуты в отверстие
на щитке фибулы и заклепаны с обратной сто-
роны. Зарисовку одной из этих фигурок я даю
здесь на рис. 11. В нижней части щитка фибулы
приклепано с внутренней стороны кольцо и к
нему подвешены три цепочки, кончающиеся
кольцами и ромбовидными подвесками на них.
Узор на подвесках выполнен серебряной, сверху
сплющенной проволочкой. Вес фибулы 204,7 г.
4. Бронзовая скорлупообразная фибула скан-
динавского типа с плетением и стилизованными
звериными головками на круглых выпуклостях
наружной стороны (0,8 нат. величины). Узор
прорезной, отлитый в форме, но пройденный
потом резцом. По ободку фибулы, разбитому
на ряд отрезков, резцом наведен в каждом по-
вторяющийся рисунок, изображающий сильно
схематизованную и стилизованную фигуру ле-
жащего зверя. В кладе есть и вторая такая же
бронзовая фибула, почти точно повторяющая
вышеописанную.
5. Круглая серебряная литая
фибула, подобная приведенной
на рис. 2, воспроизведена на
таблице сверху несколько
 	* L—	уменьшенной (0,8 нат. величи-
Рис. 11.	ны) и дана здесь на рис. 12,
13, 14 с трех разных сторон
сбоку. Круглый и выпуклый щиток бляхи укра-
шен снаружи плетеным звериным орнаментом
скандинавского типа, отлитым в своем основ-
ном рисунке вместе с щитком фибулы, а затем
пройденным резцом. В центре фибулы нахо-
дится литое конусообразное возвышение, про-
резанное восемью овальными дырочками. Это
конусообразное возвышение отлито отдельно от
щитка фибулы и затем закреплено на стержень-
ках, заклепанных на внутренней стороне щитка.
Так же изготовлены и окружающие этот
центральный выступ шесть литых фигурок
животных. Фигурки эти изображают трех одина-
ковых по виду оленей, сильно стилизованных,
и трех одинаковых же, но меньших по размеру,
оленьих телят, которые расставлены, чередуясь
с оленями. Сбоку фибулы у края находится от-
верстие, в которое вставлено серебряное кольцо,
на котором очевидно находились цепочки и под-
вески. Прикрепляющая фибулу к одежде душка с
обратной стороны отломана. Вес фибулы — 101 г.
ь
Таблица III
1, 2, 4, 5, 7—12, 16. Восемнадцать серебря-
ных ажурных подвесок скандинавского типа,
литые, позолоченные:
1 и 5. Две парные подвески, ажурный рису-
нок которых представляет собой сплетений
узел из стилизованных голов, вытянутых туло-
вищ и лап зверей. Ободок подвески образован
четырьмя профильными звериными головками
с непропорционально маленькой и вытянутой
Рис. 12.
Рис. 13.
передней частью туловища. Этот ободок на-
верху замыкает пятая звериная головка в фас,
с торчащими в стороны ушами, помещенная под
ободком кольца подвески. Сплетеные задние
лапы зверей заполняют середину подвески, два
верхних зверя передними лапами цепляются за
ободок. 0,8 нат. величины.
2 и 4. Три одинаковые круглые подвески, из
которых одна целая и две сломанных (0,8 нат.
величины). Рисунок изображает двух геральди-
чески сопостановленных и заплетенных грифо-
нов. Туловища грифонов заштрихованы попереч-
ными полосками, ленты плетения и лапы — про-
дольными. 7, 8, 10, И. Семь одинаковых под-
весок (0,8 нат. величины), причем одна (рис. 7)
несколько меньшей величины, чем остальные.
Рисунок образован разложенной на части и пере-
плетенной фигурой одного зверя, чья голова в
фас помещена наверху, служа кольцом подвески.
9. Четыре подвески (0,8 нат. величины) того
же типа, что и вышеописанные на рис. 1 и 5,
с незначительными видоизменениями в рисунке
голов и туловищ зверей.
12. Подвеска с вписанной внутрь круга про-
фильной фигуркой зверя, задняя часть туловища
которого превращена не то в звериную, не то
в птичью голову (0,8 нат. величины).
16. Круглая подвеска, образованная разложен-
ной на части и сплетеной в узел фигурой зверя.
Кольцо подвески трактовано в виде человече-
ской головы, с лицом в фас (0,8 нат. величины).
Рис. 14.

3. Овальная подвеска с растительным узором
на лицевой стороне щитка.
6. Серебряная литая подвеска (0,8 нат. вели-
чины) в виде мужского лица с усами и сужи-
вающейся книзу бородой. Боковые части лица,
лоб и волосы стилизованы и переходят в пле-
тение, заканчивающееся под кольцом маленькой
птичьей головкой. Лоб и полосы плетения по-
крыты кружками, нанесенными резцом, на неко-
торых же отрезках ленты эти кружки получены
при самой отливке.	•
13.	Серебряная подвеска (0,8 нат. величины)
с изображением двух геральдически сопостав-
ленных и сплетенных птиц. Точно такая же под-
веска была найдена в Седловской группе кур-
ганов Черниговского уезда при раскопках Са-
моквасова, о чем мы уже говорили выше в
тексте очерка (см. рис. 5, стр. 34).
14.	Серебряная подвеска с растительным узо-
ром на лицевой стороне щитка. 17, 20. Сереб-
ряные проволочные кольца (0,8 нат. величины) с
насаженными на каждую двумя бусинами. Кольца
эти возможно являлись частями ожерелий.
21.	Серебряная свернутая в моток прово-
лочка. Возможно являлась частью застежки
шейной гривны.
22.	Полая серебряная коробочка (0,9 нат. ве-
личины)—„капторга" восточного типа. Сверху
и снизу у нее два продольные пустые внутри
валика, предназначенные — верхний для прово"
лочного кольца, за которое капторга вешалась
на грудь, а нижий, как полагает Кондаков, „для
вложения листика с написанными сурами из
Корана" (см. „Указатель", стр. 254—255). На
наружной стороне между продольными вали-
ками три валика поперечных, причем каждый
из них оканчивается наверху выступающей впе-
ред головкой быка. Головки быков, как и вся
наружная поверхность „капторги", украшена
кружками, треугольничками и ромбами, выло-
женными мелкой зернью. Снизу к „капторге"
подвешен на петельках ряд цепочек, оканчи-
вающихся плоскими ромбовидными привесками.
Цепочки эти, по типу плетения своих колец и
по заканчивающим их привескам, почти пол-
ностью повторяют цепочки серебряной фибулы
на табл. II, рис. 2. Как я говорил уже выше в ,
тексте (стр. 31), весь облик этой „капторги",
техника изготовления и наличие на ней головок
быков побуждают видеть в этом украшении не
восточное, арабское изделие, мусульманский та-
лисман, а местное и притом вольное подража-
ние ему (ср. с этим украшением капторгу из
спасско-болгарского клада 1868 г., табл. XXXI).
56
25. Серебряная гривна из трех двойных пе-
ревитых жгутом дротов (0,86 нат. величины).
18—19, 23—24, 26—27. Серебряные восточные
монеты, две половинки их и две подвески из
монет (см. выше стр. 53).
Таблица IV
1—2, 6—7. Две пары больших полых сереб-
ряных бусин (0,8 нат. величины), украшенных
зернью. 3—5, 8—13. Десять серебряных лун-
ниц разного размера (0,9 нат. величины). Лун-
ницы состоят из плоской серебряной пластины
с припаянным сверху продольным валиком, из
скрученного в трубочку листка, служащим для
подвешивания лунницы к ожерелью. Края лун-
ницы обведены перевитой двойной сканной
нитью, на больших лунницах сравнительно тол-
стой и дополненной еще одной гладкой прово-
лочкой и идущим вдоль нее рядом мелкой зерни.
Внутренний узор лунницы составлен из несколь-
ких полых полушариков, припаянных краями
к поверхности, иногда соединенных вместе по
три и по четыре и окруженных у основания
зернью. Зернью же выполнен и остальной узор
из углов, треугольников, ромбов, полосок и т. п.
14—15. Серебряные круглые подвески. Ушки
для подвешивания припаяны на оборотной сто-
роне наверху. Узор выложен из шариков зерни
в сканных колечках и из отрезков сканной нити.
В центре подвесок полушарики, усаженные
зернью.
16 и 18. Две круглые подвески, слегка вы-
гнутые, с полушариками в центре и зерновым
узором из треугольников и крестиков вокруг них.
17. Серебряная подвеска (0,85 нат. величины)
с очень своеобразным узором, выложенным
сканью и зернью. Рисунок этого узора дает в
схематизованном и разложенном виде фигуру
геральдически распластанной птицы с двумя
головами, обращенными в разные стороны. Кон-
тур рисунка выложен сканной нитью, слегка
сплющенной и припаянной на ребро, а образо-
ванные нитью части заполнены внутри зернью.
19—26. Круглые серебряные подвески с узо-
ром на наружной стороне из сканных нитей и
зерни. Края подвески обведены сканной нитью,
иногда двойной, такими же двумя, свитыми каж-
дая из двух нитей, проволочками выполнены
на большинстве бляшек и их узоры. На бляшке
23 эти двойные сканные нити образуют в центре
плетеный узел.
В рассмотренных нами здесь сканных и зер-
невых украшениях отдельных серебряных пред-
метов можно проследить интересную черту —
переживание в них элементов украшений пред-
шествующего этапа. Можно, например, заме-
тить, что зерневой узор иногда заменяет цвет-
ные камни или в своих комбинациях, подчиняясь
определенной, может быть также уже заглохшей
традиции, подражает им, как то мы видим
на подвесках табл. IV, рис. 14 и 15, или на перст-
нях и бляшках шейного украшения из невель-
ского клада 1893 г. (см. следующую табл. V,
рис. 2, 5 и 6). Техника сканных выкладок доста-
точно хорошо известна на памятниках золотых
и серебряных украшений эпохи так назыв. „ве-
ликого переселения народов", соединяемых
обычно с готами, но важных для нас сейчас
не по их этническим носителям, которыми могли
быть не только готы, но и иные народности,
а как памятники определенной стадии предше-
ствующего общественного развития, как памят-
ники искусства варварских военноплеменных
дружин. На этих же памятниках мы находим и
зернь, обычно крупную, выложенную пирамид-
ками или другими фигурами.
Ярким пережитком предшествующей художе-
ственной традиции является и рассмотренный
нами прием украшения поверхности серебряной
вещи небольшими полыми полушариками или
„колпачками", как их иногда называют, припаи-
вавшимися на основание и имитировавшими,
опять-таки в угасшем видимо уже воспомина-
нии, цветной камень или жемчужину. Такие же
полые полушарики, иногда сравнительно круп-
ных размеров, часто заменяют камень и на щит-
ках перстней. Расположение этих
полушариков в компановке узора
вещи подчинено, как правило, не
прежним принципам расположения
цветных камней или жемчужин,что
и побуждает нас говорить в отно-
шении „имитации" этих последних, Р11С- 15.
как об угасшей уже традиции, а
особой, совершенно самостоятельной и очень
древней схеме геометрической орнаментации,
свойственной местному искусству (см. лунницы
и бляшки на табл. IV, рис. 3—5, 8—10, 12—13,
16, 18, а также бляшки ожерелья невельского
клада, табл. V, рис. 5).
Кроме вышеописанных и воспроизведенных на
таблицах предметов в кладе находится еще ма-
ленькая серебряная фигурка какого-то божка,
воспроизводимая нами здесь в тексте (рис. 15)
в натуральную величину. Фигурка эта вызоло-
чена и украшена сканью и зернью. Фигурка дает
как бы поясной бюст человека в богатой оде-
жде с каким-то странным головным убором,
низким и состоящим из двух полушаров, наса-
женных с правой и с левой стороны головы.
О кладе см. Д. М. Прозоровский, Смоленский
клад, в Известиях Русского археологического
общества, т. VII СПБ., 1872 г., стр. 72—88, табл.
VI—VIII; И. П. Кондаков, Указатель отделения
средних веков и эпохи возрождения, Эрмитаж,
СПБ., 1891 г., стр. 252—256; его же „Русские
древности в памятниках искусства", вып. V,
СПБ., 1897 г., стр. 61—64, рис. 48, 50-63.
Невельский
Клад, состоящий из 23 различных серебряных
предметов, был найден в 1892 г. в деревне Ша-
лахове, Шалаховской волости, Невельского уез-
да, Витебской губ., и поступил в Археологиче-
скую комиссию, передавшую его в коллекции
Эрмитажа, где он и находится в данное время.
Обстоятельства находки клада неизвестны,
годовой отчет Археологической комиссии ни-
чего не сообщает о них. Повидимому, это
обычная случайная находка в земле.
На наших четырех таблицах вещи клада вос-
произведены почти полностью и за исключением
табл. VIII даны в натуральную величину. Вос-
произведения на табл. VIII несколько уменьшены.
Кроме воспроизведенных предметов в кладе
имеются еще два сломанных перстня с зерне-
вым узором на серебряном полушарии, два ви-
сочных кольца из серебряной проволоки, анало-
8 Гущин. — 480.
клад 1892 г.
гичных воспроизведенным на табл. VIII, рис. 2 и 3,
и несколько частей сломанной пластины, вос-
произведенной на табл. V, рис. 1.
Все вещи клада, за исключением ожерелья
из дрота с круглыми подвесками (табл. V,
рис. 5) и массивной серебряной шейной гривны
(табл. VIII, рис. 1), простой, грубой работы.
Все это различные предметы личного убора —
шейные гривны, ожерелье, височные кольца,
сережные подвески, браслет, пряжка, перст-
пи. Описание предметов клада даем по табли-
цам.
Таблица V	•
1.	Часть очень тонкой, широкой серебряной
пластины с крючком на конце, являвшейся оче-
видно частью головного украшения — обруча.
Сохранившиеся в кладе четыре других куска
57
этой пластины позволяют более или менее
точно реконструировать ее первоначальный вид.
2.	Серебряный перстень с напаянным на обо-
док сверху полым серебряным колпачком, за-
меняющим камень. На колпачке несложный узор
из треугольников, выполненных зернью. В узор
включены три овальные пояска, окруженные у
основания зернью, для вставки в них подража-
ющих драгоценным камням стеклянных сплавов.
Такая же оправа, с сохранившейся в ней встав-
кой из синяго стекла, венчает колпачок перстня
сверху. Сбоку в гнездах оправы вставка из си-
него стеклянного сплава сохранилась только в
одном из них.
3	и 7. Серебряные сережные подвески, с
пятью насаженными на стержень подвески по-
лыми бусинами без всяких украшений. Стержень
подвески, в промежутках между бусинами, об-
вит тонкой серебряной проволокой.
4.	Массивный серебряный браслет из пере-
крученных дротов. Концы дротов сплющены,
и на них напаяны наглавники браслета, с нане-
сенным на них рисунком крестика с овально рас-
ширенным основанием и маленьких кружочков.
5.	Серебряное ожерелье, составленное из де-
сяти бусин и десяти круглых подвесок, насажен-
ных на дрот. Подвески полые, выпуклые спереди
и плоские с обратной стороны. Узор на выпук-
лой стороне построен по схеме диагонального
креста, образованного напаянными на поверх-
ность подвески полыми полушариками. Основа-
ния их окружены зернью, зернью же выполнены
и вписанные один в другой шевроны и тре-
угольнички, заполняющие пространство между
диагоналями креста. Из помещенных между под-
весками бусин пять меньших имеют простой
узор из нескольких поперечных колец зернью,
посаженной в ячейки из сканной нити; пять
больших украшены более сложным способом.
Узор на них образован колечками из тонких
серебряных ленточек, припаянных ребром к по-
верхности бусины. На трех из них эти колечки
сцеплены одно с другим в виде цепочек, окру-
жающих бусину. Все ожерелье очень узкое,
только в обхват шеи, и видимо служило жен-
ским украшением, как и остальные предметы
этой таблицы.
6.	Серебряный перстень с припаянным к щитку
полым полушарием, украшенным простым зер-
невым узором.
Таблица VI
1	и 4. Серебряные шейные гривны, свитые
из трех двойных скрученных жгутом дротов.
58
На одном из них между перевитыми дротами
пропущена еще тонкая, также свитая из двух
нитей серебряная проволока. Воспроизведены
в нат. величину.
2.	Серебряная ушная подвеска, состоящая из
большой полой бусины, свободно сидящей на
стержне. Узор на ней выполнен зернью, обра-
зующей треугольники и овалы.
3.	Серебряное шейное украшение (ожерелье),
состоящее из пятнадцати полых бусин, насажен- .
ных на проволочный стержень. Узор из поло-
сок и треугольничков выполнен зернью.
Таблица VII
1, 2 и 3. Серебряные шейные гривны, сплетен-,
ные из двойных, свитых жгутом дротов (нат.
величина). Две гривны (2 и 3) сплетены из четы-
рех таких свитых жгутом дротов, одна (I) — из
трех. На одной из них в переплетение каждого
из свитых жгутом дротов введена тонкая скру-
ченная из двух нитей проволока.
4.	Пряжка или фибула — серебряная, массив-
ная, литая. Несложный узор, помещенный на
наглавниках пряжки и на расширенном основа-
нии иглы, выполнен резцом.
Таблица VIII
1. Массивная серебряная гривна, с наружной
стороны вызолоченная. Воспроизведена на таб-
лице несколько уменьшенной, в 0,92 нат. вели-
чины. Толстые квадратные наглавники, как бы
насаженные сверху на концы дротов, даны с
срезанными сверху углами, причем края сред-
него четыреугольника несколько выдаются над
поверхностью наглавника. На самом дроте, ко-
ваном в нижней более широкой части на че-
тыре грани с узором в виде продольных полос
и поперечных треугольников, имеются четыре
небольших граненых на двенадцать граней вы-
ступа, повторяющих в основном схему наглав-
ников и подражающих насаженным на дрот бу-
синам. В верхней части, за вторыми выступами,
дрот сначала кован на восемь граней, а затем
переходит в круглый и гладкий толстый прут.
Грани этой верхней части покрыты несложным
узором из расположенных рядами концентриче-
ских кружков. Наглавники гривны украшены че-
тырьмя небольшими розетками в угловых тре-
угольниках и большой розеткой из восьми ле-
пестков в центре. В основном эта гривна по
типу повторяет аналогичную ей кованую же
гривну из гнездовского клада (см. табл. I,
рис. 3), но гривна невельского клада больше
ее по размерам, сложнее по узору, а главное
имеет замечательную детализацию отделки по-
верхности множеством мельчайших кружочков,
заполняющих все свободные промежутки фона
гривны между ее рельефным узором в перед-
ней части. О характере этой отделки пред-
ставление может дать количество этих кружоч-
ков, подсчитанное мною на одном из наглавни-
ков на поле между выступающими краями че-
тыреугольника и центральной розеткой. На
этом маленьком пространстве расположено ря-
дами 402 кружочка!
2 и 3. Большие серебряные височные кольца
(0,9 нат. величины). Всего таких в кладе было
найдено четыре.
4. Височная подвеска из толстой серебряной
проволоки. Четыре ромбовидные расширения
на ней получены путем расплющивания ковкой
стержня. Узор на расширениях нанесен штам-
повкой.
Невельский клад издается нами впервые.
Краткое перечисление найденных в нем предме-
тов дано в отчете Археологической комиссии
за 1892 г., СПБ., 1894 г., стр. 91—92. Краткое
и не всегда точное описание отдельных пред-
метов клада приведено у Кондакова „Русские
древности", вып. V, стр. 60.
Каменнобродский клад 1903 г.
Таблица IX
Клад найден в 1903 г. в селе Каменный Брод-
Радомысльского уезда Киевской губ. Обстоя-
тельства находки неизвестны, отчет Археоло-
гической комиссии сообщает только, что она
сделана случайно, „при обкапывании скалы для
каменотесных изделий". Вещи клада поступили
в Археологическую комиссию, сдавшую его в
Эрмитаж, откуда он в настоящее время пере-
дан Украинским государственным музеям. В со-
став клада входят:
Золотая шейная гривна с эмалевыми изобра-
жениями; золотая диадема с камнями и жемчу-
гом; золотая шейная гривна, сплетеная из дро-
тов; две серебряные сережные подвески в виде
семиконечных звезд; обломки серебряной та-
релки; разбитый на многие части образок из
мастики; четыре серебряные монетные гривны,
из которых одна киевского типа, а три осталь-
ных в виде продолговатых палочек — слитков от
141 до 163 г серебра в каждой.
Наибольший интерес из всех вещей клада
представляет собой золотая гривна с эмале-
выми изображениями, воспроизведенная в крас-
ках на табл. IX. Сделана эта гривна в виде ши-
рокой цельной пластины с суживающимися кон-
цами, представляющими полукруглые щитки.
К ним присоединены две небольшие, продолго-
ватые и слегка изогнутые, четырехугольные пла-
стины иной работы и формы, очевидно взятые
от какого-то другого украшения и присоеди-
ненные к гривне уже в позднейшее время. Сама
гривна состоит из двух основных частей — осно-
вания или рамки, внутри полой, сделанной из
золотого листа и образующей на наружной сто-
роне девять круглых медальонов и два полу-
кружия на концах. В эти медальоны вставлены
девять круглых слегка выпуклых тонких блях
с эмалевыми изображениями святых, а в полу-
кружия на концах — подобные же им по форме
щитки с эмалевыми изображениями орнамен-
тальных фигур (одна из этих пластин утрачена).
Все эти бляхи с эмалями укреплены на основа-
нии гривны с помощью узкого загнутого фальца,
припаянного только к ободку медальонов осно-
вания, так что они могли быть легко выни-
маемы из него. Ободок медальонов составлен
из двух припаянных на поверхности золотых
шнурочков, чеканенных с обратной стороны в
подражание сканной нити или зерни. Между
ними по плоской промежуточной полоске ло-
жилась видимо низка мелких жемчужин, укреп-
ленная на четырех, сохранившихся на ободке
каждого медальона, петельках, в которые про-
девалась связывающая жемчужины проволочка.
В первоначальном своем виде гривна невиди-
мому заканчивалась цепочкой, соединявшей оба
полукружия на ее концах. Позднее эта цепочка
была заменена двумя продолговатыми пласти-
нами, для прикрепления которых к основанию
гривны, в заканчивающих ее полукружиях под
щитками, были пробиты широкие сквозные от-
верстия. В девять медальонов гривны вставлены
круглые щитки с следующими изображениями:
в центральном дано поясное изображение фи-
гуры Христа; справо от него „богоматерь",
слева „Иоанн Предтеча", затем с одной и с дру-
гой стороны помещены фигуры „архангелов
Михаила и Гавриила", за ними фигуры „апосто-
лов Петра и Павла", и в последних щитках даны
изображения князей Бориса и Глеба. Все эти изо-
бражения выполнены перегородчатой эмалью,
работы несомненно местного русского мастера,
как о том свидетельствует и самый характер
надписей, выдающий механическую, с ошибками,
копировку букв и слогов, а также характерную
народную переделку имени „ап. Петра“ в „Пе-
тро". Технически эмалевые изображения гривны
стоят на довольно высоком уровне. Эмаль нало-
жена тонким слоем, краски хорошо сохранились
и дают подбор ярких и чистых тонов, пре-
красно выдержана общая темносиняя тональ-
ность всей гривны. С доминирующими в рас-
цветке темносиними цветами мастер сопостав-
ляет яркие изумрудно-зеленые цвета, чередуя
их и в кругах нимбов, и в раскраске одежд, и
в пестрой расцветке перышков на крыльях „ар-
хангелов". Синий и зеленый цвета употреблены
двух оттенков — светлого и темного, но послед-
ний преобладает. Кроме этих двух основных
цветов — синего и зеленого, употреблены еще
телесный воскового оттенка, яркожелтый, бе-
лый, светлокоричневый и красный. Последний
разложился и потускнел, сейчас выглядит ко-
ричневым. В нанесении цветов эмалей па по-
верхность гривны явно выступает стремление
мастера не к реальному использованию цвета в
трактовке изображаемых им фигур святых, а к
достижению эффекта общего яркокрасочного
узора, к игре цветовых пятен на сверкающей
золотой поверхности гривны. Особенно кон-
трастна игра этих цветовых пятен в изображе-
ниях архангелов, где дано чисто узорное соче-
тание синих, красных, желтых и зеленых цветов.
Сами изображения фигур „святых" даны в
несколько условной схематической трактовке.
Все они построены в виде вытянутого треуголь-
ника, с узкими и округлыми плечами, иногда,
как в фигурах „архангелов", почти совсем ис-
чезающих. Соответственно этому построению
низ всех фигур сильно расширен и закруглен,
следуя округлой линии медальона. Буквы имен,
крылья „архангелов" и руки „богоматери" и
„Предтечи" способствуют заполнению свобод-
ных частей фона и вписыванию каждой фигуры
в круг.
На приставленных к гривне верхних пласти-
нах эмаль орнаментальных рисунков — иных от-
тенков цвета и иношсохранности, чем на самой
гривне. Красный здесь лучше сохранил свой
первоначальный цвет, но синий несравненно
хуже. Белый и зеленый цвета употреблены в
малом количестве.
Отмеченное нами в эмалях каменнобродской
гривны стремление мастера к яркой красочности
60
сочетаний отвлеченного цветового узора, кото-
рой зачастую подчиняется весь подбор тонов
в эмалевой раскраске изображений, является
вообще характерной стилевой чертой древне-
русских эмалей. Эта черта в особой степени
свойственна вещам как раз наиболее совер-
шенным по технике выполнения эмалей и, сле-
довательно, никак не может быть случайной,
объяснимой только неумением местных масте-
ров следовать византийским образцам и их прин-
ципам в отборе цветов для тех или иных свя-
щенных изображений. Для Кондакова, подхо-
дившего к древнерусским эмалям с мерой
оценки их степенью верности подражания ви-
зантийским оригиналам, это стремление к нео-
бычайной для тех расцветке изображений, от-
бор красок, следующий принципам отвлечен-
ного цветового узора, а не натуралистической
верности в передаче реального цвета головы
или рук святых, одежд и их украшений, оста-
вались совершенно непонятными. Это стремле-
ние Кондаков истолковывал, как варварское
искажение византийского образца неумелым ма-
стером, в распоряжении которого, по мнению
Кондакова, не было часто даже нужных кра-
сок. 1 Несостоятельность подобного рода объяс-
нений становится очевидной, как только мы
отбросим прежний подход ко всему древнерус-
скому искусству как к искаженному на местной
почве варианту византийского. При вниматель-
ном разборе принципа цветового построения
такой совершенной по технике выполнения эма-
лей вещи, как золотая гривна из каменноброд-
ского клада, и при сопоставлении этого принципа
с византийскими эмалями становится несомнен-
ным, что в его основе лежит иное, чем в соб-
ственно византийских эмалях подобного рода,
отношение к цвету и его назначению в пере-
даче отдельных изображений, отношение, созна-
тельно и четко проводимое во всем красочном
построении вещи. Контрастные сочетания яр-
ких красок основных тонов, — синей, голубой,
зеленой, желтой и красной эмалей, блестящих
как самоцветные камни и создающих пестрый
узор на широком золотом поле поверхности
гривны, — вот что лежит в основе выбора цве-
тов и что определяет художественный интерес
мастера этих эмалей. Просмотрите с этой точки
зрения все дошедшие до нас памятники древне-
1 См., например, его разбор эмалевых колтов из
черниговского клада 1887 г., где им так трактуется
наличие белого цвета плаща, не встречающегося в
византийских эмалях. „Русские клады", стр. 123.
русских эмалей и вы обнаружите в них те же
тенденции отбора красочных тонов, их общих
сочетаний и их взаимоотношений как с общей
поверхностью вещи, так и с отдельными на
ней изображениями.
Элементы подобной тенденции могут быть
вскрыты и в современных им византийских эма-
лях, ибо, конечно, наивно было бы искать в
этих последних чисто натуралистическое отно-
шение к цвету. Но здесь эта тенденция выяв-
лена значительно менее ярко, или, вернее, она
идет уже совсем в ином плане, подчиняясь в
расцветке своих изображений определенным ка-
нонам художественно религиозной традиции,
детально разработанным в развитом феодаль-
ном искусстве Византии. С иной стадией ху- 
дожественного развития сталкиваемся мы в
древнерусских эмалях XI—XII вв. — периода
становления феодализма в России. Художествен-
ная традиция, какой также подчинено твор-
чество их мастеров, восходит к иным источни-
кам, к предшествующему варварскому искус-
ству военцоплеменных дружин, где мы знаем
те же стремления к яркой красочности и бо- .
гатству цветовых соотношений в узорах из цен-
ных камней или из подражающих им стеклян-
ных цветных сплавов, располагаемых на золо-
тых фонах украшений, утвари, конской сбруи
и оружия. И эта живая еще традиция художе-
ственных вкусов варварского общества — не
объясняет ли нам именно она тот расцвет эма- ’
левого дела в древней Руси, какой мы знаем
здесь в XI—XII вв.?
Из остальных предметов клада обращает на
себя внимание прежде всего золотая диадема
(рис. 16). Она дана в виде продолговатой узкой
и выгнутой пластины, снабженной по верхнему
краю рядом дырочек, для прикрепления ее
к материи головного убора. С нижней сто-
роны приделан ряд петелек, на которых была
бы бахрома из тонких коротеньких проволочек,
с жемчужными зернышками на концах. Сама
пластина диадемы украшена камнями, жемчу-
гом и сканью. Больших камней было семь
(аметисты и синие камни) и шесть жемчужин.
Средний самый большой камень посажен в
гладкую оправу в виде особого щитка, нало-
женного сверху, у остальных камней оправа
в виде тонкой зазубренной сверху золотой лен-
точки, припаянной на ребро к основанию; камни
посажены основанием на подкладку из холста.
Жемчужины в оправе из такой же ленточки,
окруженной у основания кольцами из скани,
посажены внутрь особых выгнутых листочков,
подражающих по форме раковине. Точно такой
же прием помещения жемчужины в золотую ра-
ковинку имеет место и на ободке золотых эма-
левых блях от оплечья, найденного в киевском
кладе 1880 г. с Житомирской улицы и подробно
описанного Кондаковым в его „Русских кладах"
(см. его табл. I и стр. 117—120, 154—157). Кроме
жемчужин и крупных камней на диадеме есть
еще ряд мелких камней, насаженных по-двое в
промежутках между ними. Оставшаяся свобод-
ной поверхность заполнена тонким узором из
сканной нити. Узор этот образован отрезками
скани, свернутыми спиралью. Нижний конец
этой спиральки закреплен на основании в виде
петельки с посаженным в нее шариком зерни,
Рис. 17.
61
верхний свободно поднимается кверху как
бы пружинкой и также имеет в конечном за-
круглении усика зерневой шарик. Такую же тех-
нику скани в виде спиральных пружинок мы
имеем на золотых медальонах оплечья или барм
из старо-рязанского клада 1822 г.
Найденные в каменнобродском кладе сереж-
ные подвески (рис. 17 на стр. 61) в виде
восьмиконечной звезды (сильно поврежденные)
по типу подобны подвескам старо-рязанского
клада 1887 г. (см. нашу табл. XXVIII, рис. 1 и 3),
но значительно отличаются от них рядом де-
талей: заменой конусообразного выступа на
лицевой стороне серьги полушариком с скан-
ным узором, заменой больших шариков на кон-
цах лучей пирамидкой из четырех маленьких,
восьмью, а не семью лучами, наконец, несколько
иной техникой. К верхней полой луновидной
62
колодочке припаяна снизу круглая, также по-
лая, центральная часть подвески, к боковым
сторонам которой прикреплены шесть лучей в
виде осыпанных зернью половинок бусин.
Из остальных вещей клада интересны золо-
тая шейная гривна, сплетеная из дротов (рис. 18),
и обломки серебряной тарелочки (рис. 19) с на-
несенным на ней резцом большим изображением
геральдически распластанной птицы, помещен-
ной в круглый, довольно широкий ободок, за-
штрихованный углами. Полоса с схематизован-
ным в штрихе плетением проходила и вдоль
края тарелочки, о чем можно судит по сохра-
нившимся обломкам.
О кладе см. Отчет Археологической комис-
сии за 1903 г., СПБ., 1906 г., стр. 192—197, вос-
произведения на табл. VI и VII.
Рис. 19.
Мироновский клад 1883г.
Таблица X
Клад найден в 1883 г. на полях Мироновского
фольварка, Каневского уезда Киевской губ., на
полуаршинной глубине в зарытом в землю гли-
няном горшке. Клад поступил в коллекции Гос.
Эрмитажа, где и находится в данное время. В
состав его входят:
1.	Серебряная шейная гривна, сплетенная из
трех двойных, свитых жгутом, дротов (нат. ве-
личина). Между дротами пропущена тонкая, сви-
тая из двух нитей серебряная проволока. Концы
гривны сплющены и несколько расширены у
крючка и петли застежки.
2.	Серебряная шейная гривна (нат. величина)
меньшего размера чем первая (женская?). Она
также свита из трех двойных, скрученных жгу-
том, дротов, с пропущенной между ними двой-
ной тонкой проволокой. Концы гривны сужены
и заворачиваются оба в петли, соединявшиеся
видимо проволокой.
3.	Массивный серебряный браслет, свитый из
трех толстых дротов (нат. величина). Наглавники
его слегка орнаментированы несложным рисун-
ком из черточек и кружков, нанесенных резцом.
4.	Серебряная проволочка, скрученная в
кольцо.
5.	Стеклянная бусина (нат. величина), покры-
тая сверху золотым листиком как в мозаичных
кубиках. 6 и 8. Сердоликовые граненые бусины
(нат. величина).
9.	Серебряная бусина (нат. величина), окру-
женная тремя рядами крупных шариков зерни.
7. Массивная серебряная цепь длиной вместе
с наглавниками в 1 м 29,5 см. На таблице во-
спроизведены в натуральную величину только
ее концы с кольцом и наглавниками. Наглавники
литые в виде двойных драконьих голов, оди-
наковых и сверху и снизу. Разделка голов
драконов, как правильно отмечает Кондаков,
напоминает древнюю скань, но здесь она вы-
полнена отливкою. Тип цепи и особенно голов
драконов на концах — скандинавский.
63
10.	Серебряная большая бусина, полая вну-
три, а в середине имеющая три прореза, внутри
которых помещена как бы вторая малая вытя-
нутая бусина, заменяющая стержень. Бусина
орнаментирована сканной нитью, обвивающей
ее концы, а средние наружные части заполнены
сплошным зерневым узором в виде чередую-
щихся треугольников. Внутренняя бусина на
открытых сторонах также имеет кружки
из зерни. Таких больших серебряных бусин
в кладе всего четыре, совершенно одина-
ковых.
11.	Три серебряных позолоченных подвески
(нат. величина), подражающих по типу гнездов-
ским бляшкам.
Кроме вышеописанных предметов в кладе
еще имеются: один обломок серебряной гривны,
более тонкой чем приведенные на таблице; два
обломка тонких серебряных дротов; три че-
репка, сохранившиеся от горшка, заключавшего
в себе клад — глина серого цвета с примесями.
О кладе см. Кондаков, Указатель отделения
средних веков Эрмитажа, стр. 263—265; также
Русские древности, стр. 116—117, рис. 178.
Борщевский
Таблица XI
Клад найден в 1883 г. в дер. Борщевке, Ду-
бенского у. Волынской губ. Обстоятельства на-
ходки неизвестны. Сейчас все вещи клада на-
ходятся в коллекциях Государственного Эрми-
тажа.
В состав клада входят следующие предметы:
4 пары серебряных серег или сережных под-
весок (на табл. №№ 1—3, 5, 6, 7, 8—10); 2 боль-
шие серебряные лунницы (табл. IV и VII); 2 боль-
шие серебряные шейные гривны (текст, стр. 64,
рис. 20); 2 серебряные шейные гривны малого
размера (текст, стр. 64, рис. 20 и рис. 21);
2 части сломанных шейных гривен, разных по
плетению (рис. 22); часть плетеной серебряной
Рис. 20.
клад 1883 г.
шейной цепи (рис. 23); 35 слитков серебра
цельных и обрезанных разных размеров и веса
(от 26 до 111 г). Образец приведен в тексте
на стр. 65, рис. 24.
Самыми замечательными по тончайшей вы-
делке предметами клада являются найденные
в нем 8 серег. За исключением двух меньших,
явно парных (1 и 3), остальные шесть, несмотря
на общее сходство типа, настолько разнятся
друг от друга в деталях выделки и орнаменти-
ровки, что из них только две (8 и 10), да и то
условно, могут быть объединены в пару.
За исключением двух (3 и 5) серьги дошли
до нас значительно поврежденными; одна совсем
разломана в месте соединения бусины и дужки
(6 — на таблице отломанные части сопоставлены),
у другой недостает двух шариков и нижней
бусины (2), у остальных также нехватает отдель-
ных частей, у трех сильно помяты и местами
проломаны нижние бусины (8/9 и 10).
Рис. 21.
Рис. 22.
1 и 3. Серьги, явно парные, хотя у одной из
них недостает отломанной верхней части. Осно-
вой серьги является большое серебряное кольцо,
в нижней части сплющенное до тонкой полоски,
украшенной четырьмя рядами крупной зерни.
На эту полоску в центре насажена литая вытя-
нутая бусина, перехваченная несколькими пояс-
ками; наверху и внизу бусины насажены рядами
маленькие шарики, обведенные у основания
кольцами из мелкой зерни. Зернью же покрыта
и центральная часть бусины, образуя узор из
ромбов. Над сплющенной частью кольца при-
паяна другая, дважды изогнутая полоска, увен-
чанная в центре литым пояском с шариками и
также покрытая рядами зерни. Такие же пояски
Рис. 23.
в которые вставлена мелкая зернь. Некоторые
поперечные кольца на средней части бусины
выложены одной тонкой нитью, сверху немного
сплющенной. Продольный узор на бусине выпол-
нен зернью, образующей треугольники и ромбы.
Три верхние шарика, также полые, из двух спай-
ных половинок. Узор на них дан поперечными
поясками из зерни, посаженной в ячейки из скан-
ной нити. Несколькими рядами мелкой зерни,
следующей линии изгиба, выполнен узор верх-
ней полоски и нижней части основного кольца.
К этой нижней части внизу припаяна тонкая
серебряная ленточка, образующая своими изги-
бами двойной ряд петелек. Во всех местах пере-
сечения сторон этих петелек также посажено
по одному шарику зерни.
2. Такая же серьга, как и вышеописанные, но
сильно изломанная. В ней недостает всей ниж-
ней части бусины, верхняя сплющена и иэло-
Рис. 24.
с шариками находились и на основном кольце,
в местах соединения с ним концов введеной в
узор серьги дополнительной полоски (от них сей-
час на каждой серьге осталось только по одному).
5, 6, 8 и 10. Эти бусины дают иной вариант
той же по существу схемы построения формы
серьги. Основное кольцо в нижней части также
.сплющено, но на него насажена не литая, а
полая, из двух спаянных половин, большая бу-
сина, несколько раз перехваченная поясками.В
этих поясках проложена тонкая свитая из двух
нитей проволочка, иногда образующая ячейки,
9 Гущин — 480
мана, отсутствуют и два из трех верхних шариков.
9. Третий вариант того же типа серег. Отсут-
ствует нижняя изогнутая в колечки ленточка,
верхние шарики ажурные, образованные каждый
из восьми овальных колечек из тонкой свитой
проволоки. Несколько отлична и схема орнамен-
тировки зернью нижней бусины.
4 и 7. Две большие лунницы из тонких сере-
бряных пластин. Орнамент лицевой стороны
выполнен мелкой зернью, образующей различ-
ные геометрические фигуры (углы, елочку, круги,
ромбы и т. п.). Между зернью расположено
65
несколько больших и ряды малых полых колпач-
ков или полушариков, обведенных у основания
зернью и образующих основную схему узора.
Края лунниц обведены двойным шнуром свитой
сканной нити.
Все предметы воспроизведены на таблице
несколько уменьшенными (0,9 нат. величины).
Воспроизведенные в уменьшенном виде в
тексте шейные гривны клада также выделяются
своей тонкой и сложной работой. Две из них
сплетены из нескольких перевитых серебряных
жгутов с пропущенной между ними тонкой,
свитой, из двух же нитей, проволокой. Две
другие и один из обломков сплетены из сере-
бряных колец. Две малые гривны по^своим раз-
мерам могли быть только детскими.
О кладе см. краткое перечисление предметов
в „Указателе отделения средних веков Эрми-
тажа" Н. П. Кондакова, стр. 263; его же, Рус-
ские древности, стр. 67—68; Спицын, Обозре-
ние некоторых губерний и областей России
в археологическом отношении, Зап. Русского
археологического общества, т. XI вып. 1—2;
Новая серия, СПб., 1899 г., стр. 287.
Льговский клад 1879 г.
Таблица XII
Клад найден в 1879 г. в деревне Льгове, Чер-
ниговского уезда в земле, в глиняном горшке.
Клад поступил в коллекции Эрмитажа, а ныне
передан украинским государственным музеям.
В состав клада входят:
1 и 3. Две серебряные сережные подвески —
колты (нат. величина), окруженные по краю по-
лыми шариками из двух спаянных половин.
• Шарики припаяны к боковой стороне колта на
низких поясках, сделанных из тонкой ленточки.
Колты состоят из двух щитков, слегка выгну-
тых и соединенных отогнутыми назад и спаян-
ными краями. Желобчатая выемка колта наверху
также вначале была повидимому спаяна наглухо,
но в данное время она раскрыта, возможно, что
сделано это было нарочно, уже при находке
вещей. На щитках колтов помещены почти
точно повторяющиеся рисунки птицы в плете-
нии, сплошь заполняющем все поле щитка. Ри-
сунок наведен резцом и помещен на черневом
фоне.
2, 4—10, 11 и 13. Десять серебряных агра-
фов, прекрасной тонкой работы (нат. величина).
Каждый аграф состоит из стерженька, на кото-
рый насажено три круглых полых внутри бу-
сины. Концы стерженька сплющены и закручены
в трубочку. Промежутки между этими концами
и бусинами обвиты сканной нитью, которая
укрепляет на своих местах насаженные бусины.
Каждая бусина припаянной сканной нитью раз-
бита на восемь кружков, внутри которых мел-
кой зернью выложены треугольнички. Четыре
ромбовидные промежутка между кружками за-
полнены каждый пятью шариками крупной зерни,
а в трех частях бусин, через которые проходит
стержень аграфа, — по четыре.
12. Ожерелье из пятидесяти двух полых сере-
бряных полуцилиндриков. Каждый полуцилин-
дрик состоит из двух частей — нижней плоской
пластинки и спаянной с ней краями другой на-
ружной, выпуклой и имеющей поперечные поло-
ски, образованные штампом. В каждом полуци-
линдрике есть по три отверстия, через которые
проходили соединяющие их серебряные нити
(не сохранившиеся). На одном из крайних полу-
цилиндриков припаяно кольцо и к нему при-
креплен кусок цепочки, служившей застежкою,
а на другом — кольцо для соединения с этой
цепочкой при ношении ожерелья на шее.
Все предметы данного клада являются состав-
ными частями одного личного убора, вероятнее
всего, женского.
О кладе см. Кондаков, Указатель отделения
средних веков Эрмитажа, стр. 270—-272. Краткое
упоминание о кладе и три рисунка вещей есть
также в его „Русских древностях", стр. ИЗ—114.
Стариковский клад 1883 г.
Таблица ХШ
Клад найден в 1883 г. при распашке поля у
села Стариково, Кор невского уезда, Курской
губ. и поступил в Эрмитаж, где и находится в
настоящее время. В состав клада входят:
1.	Серебряный браслет (нат. величина) из двух
раздельных скрученных дротов, посредине рас-
ходящихся, а у концов спаянных вместе и пере-
ходящих в наглавники, орнаментированные чер-
невыми растительными завитками.
2.	Шейная гривна (?) малого размера (дет-
ская?), сделанная из одной перевитой полосы
серебра (нат. величина). Концы ее отломаны.
66
3.	Серебряный браслет (нат. величины) на
шариках, из двух створок, внутри полых. Одна
из этих створок сломана посредине. Каждая
створка состоит из двух продолговатых сере-
бряных полос — нижней плоской и верхней с
загнутыми назад концами, которыми она спаяна
с нижней полоской. На каждой створке эта
верхняя полоска образует три круглых щитка,
в которых резцом и чернью нанесены пятило-
пастные розетки.
4.	Пара одинаковых серебряных серег (нат.
величина), состоящих из тонкого дрота, на ко-
торый свободно насажены три ажурные бусины,
составленные из проволочных петелек. Стержень
в промежутках между бусинками для укрепле-
ния их на месте обернут проволочной нитью.
5	и 7. Пара серебряных сережных подвесок-
колтов грубой работы. Каждая из подвесок
состоит из двух щитков с загнутыми назад кра-
ями, которыми они спаяны, образуя полую вну-
три коробочку. Окружающие колт шарики при-
паяны к боковым сторонам его на высоких,
сравнительно, трубочках. Узор на обеих сторо-
нах колта одинаковый, наведен резцом и ранее
находился на черневом фоне. Рисунок изобра-
жает схематизованную пальмету, обращенную
вниз и окруженную по краю щитка двойной ли-
нией с завитками (возможно, что это схематизо-
ванное подражание обычной ветви с листьями).
6	и 8. Серебряные сережные подвески (нат.
величина) из трех полых шариков, насаженных
на дрот и украшенных по пояску сканной нитью.
В кладе сохранились обломки двух других таких
же подвесок, из которых одна является парной
к изображенной на рис. 6, а другая — к един-
ственной цельной на рис. 8.
Кроме всех вышеописанных предметов в кладе
находятся еще следующие предметы: обломок
серебряной перекрученной полосы, подобной
гривне на рис. 2, но более широкой. Возможно,
что это остаток другой, такой же как на рис. 2,
шейной гривны, но большего размера. Четыре
обломка скрученных серебряных дротов. Один
серебряный стержень, возможно часть сережной
подвески с тремя бусинами. Четыре серебря-
ные монетные гривны целые и две половинки.
Вес одной из них 213’Д г.
О кладе см. Кондаков, Указатель отделения
средних веков Эрмитажа, стр. 260; Спицын,
Обозрение, цит. соч., стр. 245.
Териховский клад 1876 г.
Таблица XIV
Клад найден в 1876 г. при распашке поля у де-
ревни Терихово, Болоховского уезда, Орлов-
ской губ. Вещи клада поступили в коллекции
Эрмитажа, а ныне переданы оттуда в Русский
музей. Клад состоит из следующих пред-
метов:
1	и 3. Две парные серебряные сережные под-
вески-колты (нат. величина). Состоят из двух
выпуклых щитков, соединенных обратными сто-
ронами узкой серебряной полоской, припаян-
ной на ребро по краю щитков, образуя из них
как бы полую внутри коробочку. Верхняя вы-
емка колтов также запаяна, но серебряная по-
лоска в • центре раскрыта или разорвана. Колт
окружен низкой из полых серебряных шари-
ков, насаженных на проволоку и плотно при-
легающих к поперечной полоске, но не при-
паянных к ней. Они держатся на соединяющей
их проволоке, проходящей внизу через особое
колечко, а наверху с одной и с другой стороны
колта прикрепленной к таким же колечкам,
находящимся под дужкой. На лицевой стороне
колта щиток имеет тонко выполненный резцом
*
рисунок двух сплетенных хвостами птиц, грудью
в стороны, головами назад к спускающейся
сверху трехлепестковой ветке. Рисунок птиц
заключен в рамочку, следующую контуру колта
и украшенную резьбой, напоминающей геомет-
рированное плетение. Фон всего щитка колта
был покрыт чернью, наложенной на тонкоза-
штрихованное елочкой или волнистой линией
поле. От этого черневого фона сейчас сохрани-
лись только незначительные куски. На обратной
стороне колта плетеная орнаментальная фигура,
несколько напоминающая рисунок двух сплете-
ных пальмет.
2	. Серебряный перстень (нат. величина). Сним-
ки этого же перстня сбоку и спереди приведены
на следующей табл. XV, рис. 5 и 6. Перстень
весь литой, чуть тронутый местами в обработке
щитка резцом, сохранил следы позолоты, кото-
рой ранее он был покрыт целиком. На шести-
угольном щитке перстня лежит, вытянув вперед
лапы, какой-то зверь. Насколько можно было
в сильную лупу рассмотреть его позу и трак-
товку морды, — это крупный хищник, вернее
всего лев, о чем можно заключить и по хвосту,
прорисованному резцом на щитке между ног
67
с концом в сторону; хвост на конце расширяется
как бы кистью волос. Щиток перстня держат
с обеих сторон, в сильно вытянутых вперед
лапах, какие-то фантастические звери с вытяну-
той и плоской мордой. У одного из них, в месте
соединения щитка и морды, намечена как бы
третья лапа. Задняя часть их туловища и хвосты
переходят в ободок кольца, задние лапы слегка
намечены резцом.
4 и 6. Колты серебряные парные (нат. вели-
чина), более грубой работы, чем вышеописанные.
Шарики, окружающие колт, насажены на невысо-
кие пояски и припаяны к боковой стороне
колта. На обоих, лицевом и обратном, щитках
колта помещено одно и то же изображение
птицы в плетении, но на обратной стороне она
повернута в другую сторону. Рисунок выполнен
резцом и помещен на черневом фоне.
5. См. рис. 4 на табл. XV. Третья пара колтов
меньшего размера, такой же по характеру ра-
боты, что и предыдущая пара. Шарики соеди-
нены в низку проволочкой, но кроме того каж-
дый припаян на пояске к боковой стороне колта.
На щитке с одной и с другой стороны на чер-
невом фоне профильное изображение шагаю-
щего зверя, держащего лист во рту.
8 и 10. Серебряные аграфы (нат. величина).
Всего их в кладе четырнадцать. На несколько
изогнутый проволочный стерженек с расплю-
щенными и загнутыми в трубочку концами на-
сажено по три бусины. Стерженек обвит про-
волочкой, свитой из двух тонких серебряных
нитей. Такой же нитью, но более толстой, сде-
лан узор и на бусинках, с трехчастным деле-
нием каждой из них на круглые кольца. В каж-
дом кольце расположена шестиконечная звезда
с шариком зерни в центре.
7. Серебряная полая бусина (нат. величина).
Всего их в кладе шесть одинаковых. Узор на
бусине выполнен тонкой сканной нитью, сплошь
обвивающей бусину с обоих концов к середине.
В средней части бусины эта же нить образует
четыре ряда колечек, причем каждое колечко
образовано из четырех, наложенных одна на
другую, петель нити. Верхняя петля слегка
сплющена.
9. Серебряная монетная гривна.
И и 13. Сережная подвеска (нат. величина) в
виде шестиконечной звезды. Всего их в кладе
две парных. Воспроизводимая того же типа, что
и описываемые далее звездчатые подвески вла-
димирского клада 1837 г. (см. стр. 71 и табл. XVI).
Подвески из териховского клада несколько
меньше их по размерам и более тонкой работы.
68
Особенно интересен в них способ заполнения
зернью поверхности лучей звезды. Каждый ша-
рик зерни посажен в колечко из тончайшей
сканной нити, образующей основу всего узора
из зерни на лучах, и на обратной стороне и в
центре звезды. Дужка воспроизводимой под-
вески обломана.
12 и 14. См. табл. XV, рис. 12. Две низки из
полых серебряных полуцилиндриков, сделанных
из штампованных выпуклых листков лицевой
стороны и припаянных к ним гладких обратной.
Каждый полуцилиндрик имеет по три сквозных
отверстия для нанизывания на нитку или тон-
кую проволоку. Все они составляют два оже-
релья, скрепленные на концах тонкими цепоч-
ками. Всего в обоих низках ожерелий 119 от-
дельных полуцилиндриков. Выпуклая сторона
каждого полуцилиндрика имеет схематизован-
ный узор, напоминающий в верхней и нижней
части сильно стилизованную голову человека
или зверя в фас.
Кроме вышеописанных вещей клада, воспро-
изведенных на табл. XIV, в состав его входят:
шесть шейных гривен, свитых из трех пар се-
ребряных дротов, обычного типа. Три из них
имеют в сплетении дротов еще тонкую, свитую
из двух нитей, серебряную проволочку (анало-
гичные гривны см. в невельском кладе, табл.
VI и VII). Большая серебряная бусина, орна-
ментированная зернью. Два серебряные брас-
лета-наруча воспроизведены на табл. XV, рис.
10 и 13. Браслеты с наружной стороны позо-
лочены на полосах перекрестья большего бра-
слета и на рамках обоих. Узор помещен на
черневом фоне и в основном рисунке, судя по
его рельефу, отлит уже в форме, а затем прой-
ден и детализован резцом. Больший браслет
(рис. 10) имел на правой и левой створках
в центре кольца для подвешивания каких-либо
бус или бляшек. Сейчас такое кольцо сохрани-
лось на браслете только с одной стороны. На
таблице на рис. 10 воспроизведена правая створка
большего браслета (в нат. величину); другой за-
снят со стороны левой створки и несколько
уменьшен в воспроизведении (0,9 нат. вели-
чины).
О кладе см. небольшую заметку А. Н. Шуль-
гина в Трудах Орловской ученой архивной ко-
миссии за 1897 г., вып. I, Орел 1897 г., стр.
39—41; Кондаков, Указатель отделения средних
веков Эрмитажа, СПб., 1891 г., стр. 256—258; его
же, Русские древности, вып. V, стр. 115, рис.
169—173.
Териховский
клад 1876 г. и новгородский клад из
дер. Сельцы 1892 г.
Таблица AV
На этой таблице объединены несколько выше-
описанных предметов териховского клада, не
поместившихся на табл. XIV, с предметами из
клада, найденного в 1892 г. в Старорусском
уезде Новг. губ. близ деревни Сельцы (рис. 2, 3, 7
и 11). Обстоятельства находки клада неизвестны,
неизвестно и то, целиком ли он попал в коллек-
ции Новгородского музея, где он сейчас нахо-
дится. Вещи клада на табл. XV воспроизведены
за недостатком места не полностью, воспроизве-
дения трех из пяти найденных в нем блях оплечья
и бусин от него даны на последней сборной
табл. XXXIV. В том виде, в каком клад дошел
до нас, он состоит из следующих предметов:
2 и 3. Две серебряных серьги, по форме и виду
похожих скорее на перстни (®/3 нат. величины).
Средняя часть их разделена в виде трех пере-
плетенных жгутов, свитых из двойной проволоки.
В йереплетение жгутов введена еще тонкая
сканная нить. Прообразом формы этих укра-
шений несомненно являлась плетеная шейная
гривна, которой они подражают и в типе спле-
тения жгутов и в введении в это плетение скан-
ной нити, наконец в самом переходе плетения
жгутов в плоские и гладкие концы, подражаю-
щие обычным окончаниям шейных гривен.
7. Два одинаковых нагрудных серебряных
украшения, состоящих каждое из восемнадцати
образующих сетку цепочек, на перекрестьях
которой размещены в четыре ряда плоские
полые шарики. Сеточки эти заканчиваются
внизу свободно свисающими цепочками с под-
вешенными к ним подобными же полыми шари-
ками или ромбовидными подушечками и дутыми
листочками на более длинных концах. Шарики
на перекрестьях сеток и нижние подвески укра-
шены несложным узором из кругов и колечек,
выложенных тонкой проволокой. Шарики на
перекрестях сеток имеют кроме того с наруж-
ной стороны четыре маленькие дырочки. Сетки
имеют вид четырехугольника, почти квадрата,
длиной в 17 см, шириной в 15 см (воспроизведен-
ная на таблице уменьшена на ’/3). Сетки эти
являлись нагрудным украшением, пришивав-
шимся за верхние колечки к платью либо на-
низывавшимся на проволоку или шнур, проде-
тый под бортом одежды. Кондаков предпола-
гал, что в данной сетке мы имеем подражание
„древнему византийскому тавлиону, вышитому
или покрытому нитями жемчуга, как у знатных -
персон Империи". Одна из этих сеток воспро-
изведена на таблице, рис. 7, другую (у нат.
вел.) мы приводим здесь, на рис. 25.
И. Серебряная монетная гривна новгород-
ского типа (обрезанная).
Кроме вышеописанных предметов в состав
клада входят бляшка серебряная и вызолочен-
ная, пять серебряных блях оплечья и четыре
продолговатых бусины от него (табл. XXXIV,
рис. 8—12 и 14). Описание их см. на • стр.
82-83 к табл. XXXIV.
Рис. 25.
Владимирский
клад 1837 г.
Таблица XVI
Предметы клада найдены в 1837 г. в гор.
Владимире у Нижегородской заставы при ис-
правлении дороги и поступили в распоряжение
Московского общества истории и древностей,
передавшего их в Московский Исторический
музей, в коллекциях которого они и находятся
69
Рис. 26.
4. Полая серебряная пу-
говка, украшенная зернью.
5. Большая серебряная
круглая бляха, слегка позо-
лоченная, с выполненным
на ее лицевой стороне рез-
цом и чернью рисунком
шестиконечного креста, пе-
реходящего своим основа-
нием в растительный узор Р,гс- %7.
из стеблей и листьев, сим-
метрично заполняющим внизу и по обеим
сторонам креста все поле щитка. Ободок бляхи
выполнен так же, как и на первой бляхе, но
поле его разбито не на шесть, а на восемь
частей.
в настоящее время. В том виде, в каком клад
поступил в Исторический музей, он состоит из
26 серебряных вещей, частью воспроизведенных
на данной таблице, частью в тексте нашего опи-
сания (рис. 26—29). В состав клада входят:
1.	Серебряная круглая бляха с подвеской в
виде бусины и с поясным изображением бого-
матери на лицевой стороне. Обратная сторона
гладкая. Линии изображения сделаны резцом
и заполнены чернью. Фигура богоматери дана
в фас с поднятыми кверху руками и с нимбом
вокруг головы. На волосах покрывало, один из
концов которого опускается на плечо. Широкая
одежда с открытым воротом покрыта штрихов-
кой в виде коротких прямых или кривых линий,
образующих в широких поперечных полосах не-
сложный геометрический узор. По краю бляха
окружена двумя перевитыми проволочными ни-
тями, образующими ободок, который разбит на
шесть равных частей перегородочками из ко-
ротких отрезков такой же нити. Сверху на ре-
бро бляхи припаяна полая бусина, охваченная
посередине кольцом из перевитой нити, концы
которой также припаяны к краю ободка. С ли-
цевой стороны вся бляха слегка позолочена
(воспроизведена с незначительным уменьшением
нат. величины — 0,96).
2.	Полая серебряная бусина, украшенная
зернью (нат. величина).
3.	Полая серебряная бусина большого размера,
украшенная тонкой нитью скани, сплошь обви-
вающей ее с обоих концов к середине, где нить
•обрывается, и оставшиеся свободными пояски
заполнены треугольничками зерни. В середине
оставлен узкий, немного выпуклый ободок (нат.
величина).
Бусин, подобных №№ 2 и 3 нашей таблицы,
в кладе всего шесть.
Кроме воспроизведенных на таблице двух
круглых блях, в кладе имеются еще две подоб-
ных, приводимых здесь на рис. 26 и 27. Узор на
них также выполнен резцом и чернью, на боль-
шей (рис. 26) такой же ободок по краю, но он
разбит только на четыре части, а на четвертой,
самой малой бляхе, этот ободок дан не двумя,
а одной, идущей по самому краю, проволокой.
Узор в виде шестиконечного креста, переходя-
щего основанием в два поднимающихся кверху,
с обеих его сторон, стебля с листьями — зна-
чительно упрощен сравнительно с узором боль-
шой бляхи на таблице, рис. 5. Если сопоставить
все эти четыре бляхи, соотношение их величины,
детали разделки и технику самой работы, ста-
новится несомненным, что все они являлись
частями какого-то единого украшения, вышед-
шего из рук одного мастера. В состав его вхо-
дили видимо и серебряные бусы клада. Вероят-
нее всего допустить, что здесь мы имеем части
оплечья, подобного тому, которое было най-
дено Уваровым в с. Исады (табл. XXV), но оно
видимо дошло до нас во владимирском кладе
1837 г. не полностью. В нем недостает двух или
трех блях и еще нескольких соединяющих их
бусин, о чем между прочим свидетельствует
и резко уменьшающаяся величина каждой из
четырех сохранившихся блях. В других подоб-
ных же наборах круглых блях оплечья, таких,
как бляхи суздальского оплечья (табл. XXV) и
особенно набор блях спасско-болгарского клада
1888 г. (табл. XXXII и XXXIII) мы имеем анало-
гичное уменьшение размеров блях, но там оно
проведено постепенно, с гораздо менее резким
соотношением разных величин, как то мы видим
в бляхах владимирского клада 1837 г.
6—8. Серебряные аграфы для застежки верх-
них одежд. Всего таких аграфов в кладе
70
1
восемь. На проволочный стержень с расплющен-
ными и свернутыми в трубочку концами наса-
жены три бусины, отделенные друг от друга
обмоткой стержня, сделанной из перевитой се-
ребряной нити. Все аграфы несколько разнятся
друг от друга характером выделки насаженных
на них бусин. На большинстве из них (рис. 7
и 8, нат. величина) бусины ажурные, прорезан-
ные каждая восемью круглыми отверстиями.
Края этих отверстий окружены тонкой сканной
нитью. На некоторых аграфах к скани доба-
влены еще шарики из зерни, насаженные в
местах соприкосновения или перекрещивания
двух разных нитей. Два аграфа (рис. 6, не-
сколько уменьшены — 0,92 нат. величины) имеют
глухие цельные бусины, украшенные сканью и
зернью.
9 и 10. Серебряные сережные подвески в виде
больших полых шестиконечных звезд (нат. вели-
чина). Всего их в кладе найдено было пять,
из которых, кроме двух на таблице, мы воспроиз-
водим здесь из наилучше сохранившихся еще
одну с ее лицевой и обратной стороны (рис.
28 и 29). Конусообразные лучи звезды, раздутые
у основания, сплошь заполнены с одной и с
другой стороны крупной зернью. Не покрыты
ею только те полые придатки на концах, кото-
рые имеют три нижние лучи звезды. В центре
подвески с наружной стороны сильно выдаю-
щийся вперед выступ, заканчивающийся большим
полым шаром. Вокруг этого выступа плоский
ободок с шестью выпуклыми полушариками
на нем. Эти полушарики у основания, как и осно-
вание центрального выступа, обведены двойной,
свитой жгутом серебряной нитью. Такой же
нитью наведена трехлопастная розетка и на вы-
ступе, причем в каждой ее петле помещен еще
треугольник из зерни. На обратной стороне под-
вески выступ отсутствует, а круглая плоскость
в центре звезды заполнена кольцом с тремя
меньшими кольцами в нем, выполненными сви-
той жгутом серебряной нитью. Верхний средний
луч звезды сделан несколько иначе, чем осталь-
ные, он более плоский, зернь в виде треугольника,
только с лицевой и обратной стороны боковые
части пустые. Дужка подвески у основания
обвита серебряной нитью.
Кроме вышеописанных предметов в кладе
находились обломки еще какого-то украшения
в роде резной пряжки.
О кладе см. Строганов, О серебряных вещах,
найденных во Владимире и Ярославской губ.
в 1836 и 1837 гг., Русский исторический сборник,
издаваемый Обществом истории и древностей
российских, т. IV, кн. 2 и 3, М., 1841 г., стр.
352—355; Указатель памятников Российского
Рас. 28.
Рас. 29.
71
исторического музея, издание 2-е, М., 1893 г.,
стр. 575, 576.
Кроме вещей владимирского клада 1837 г. на
таблице воспроизведен еще ряд предметов (ныне
находящихся в Московском Историческом музее)
из раскопанного Самоквасовым кургана „Гуль-
бище" близ Чернигова.
11 и 12. Костяные пластинки (нат. величина)
с простым линейным орнаментом на лицевой
стороне, воспроизводящим в схематизованном
виде повторяющийся рисунок пальмет.
13	. Бронзовая бляшка литая (парная) со стер-
женьками на обратной стороне для прикрепле-
ния ее к ремню. Часть набора ремня конской
сбруи или пояса.
14	и 20. Две литые бронзовые бляшки малого
размера, аналогичного назначения.
15	и 22. Бронзовые вызолоченные бляшки с
узором из четырех крестообразно расположен-
ных пальмет на лицевой стороне. Пара таких
сопоставленных углами бляшек служила пряж-
кой пояса (всего их найдено четыре пары,
некоторые сохранили головки крючка или петли).
16	, 17 и 21. Бронзовые бляшки, по выделке и
назначению аналогичные №№ 13, 14 и 20.
18. Бронзовая круглая сильно выпуклая
бляшка, увенчанная наверху шариком. Также
являлась частью набора ремня конской сбруи
или пояса.
19, 23 и 24. Бронзовые бляшки иного типа,
интересные по характеру узора своей лицевой
стороны, как бы подражающего резьбе по де-
реву.
Владимирский клад 1865 г.
Клад найден при перепланировке сада одного
из домов гор. Владимира в 1865 г. Обстоятель-
ства находки неизвестны, „Владимирские ведо-
мости" №№ 1 и 3 за 1865 г. сообщают только,
что вещи клада найдены на откосе горы, в
усадьбе учителя семинарии Беляева, при срытии
земли для площадки, на глубине 5 арш. Клад
поступил через Археологическую комиссию в
Эрмитаж, ныне же передан оттуда Русскому
музею в Ленинграде.
Владимирский клад 1865 г. был в свое время
в Известиях Археологического общества очень
подробно описан В. Стасовым, сделавшим впер-
вые ряд правильных заключений о характере
клада и назначении отдельных вещей (например
золотых аграфов). Но многие его предположе-
ния, особенно догадки о назначении колтов как
мощехранилищ или обломков браслета-наруча,
в которых он видел остатки блях, нашивавшихся
на пояс, и т. п., в данное время представляются
явно ошибочными и нуждаются в исправлениях
и дополнениях. Наше краткое описание предме-
тов клада и ставит себе главным образом эту
цель в настоящем издании,
а
Таблица XVII
1 и 5. Два крестика из яшмы (нат. величина),
носившиеся видимо в какой-либо серебряной
оправе в роде той, какую мы видим на крести-
ках из старо-рязанского клада 1887 г. (см. табл.
XXVIII, рис. 5).
2—4. Семь золотых аграфов в виде стержня
с насаженными на них тремя ажурными буси-
72 .
нами (нат. величина). Техника выделки их в
точности соответствует известным нам сейчас
в большом количестве из других кладов сереб-
ряным аграфам (ср., например, аграфы из вла-
димирского клада 1896 г., табл. XXI, рис. 5).
Стержень расплющен на концах, свернутых в
трубочки, за которые аграф прикреплялся к оде-
жде. Все промежутки стержня между концами
и бусинами обернуты золотой сканной нитью,
препятствующей бусинам, свободно сидящим на
стержне, передвигаться с назначенного для них
места. Бусины имеют восемь круглых отверстий,
совершенно одинаковых, по четыре в каждой
половине. Эти отверстия обведены по краю
двумя или даже тремя кольцами из сканной
нити, двумя кольцами такой же нити обведена
вся бусина и посредине. Промежутки также
заполнены сканной нитью, наложенной либо
прямым отрезками, либо кружочками. По своим
размерам аграфы не равны: четыре из них имеют
в длину 9,8 см (рис. 4), один 9,4 см и два 8,6 см.
Золото на стержнях 66-й пробы.
6—7, 10. Три обломка серебряных вызолочен-
ных подвесок в виде равноконечных крестов,
с концами, расширяющимися наподобие кринов
(нат. величина).
8 и 19. Два куска шлифованного горного
хрусталя, вставлявшихся видимо в оправу и
носившихся как подвески.
9. Бусина серебряная вызолоченная, внутри
полая, составлена из двух спаянных половин,
чеканеных изнутри зигзагом (нат. величина).
Кроме воспроизведенной здесь целой бусины
в кладе есть еще пять сломанных; все они, вме-
сте с обломками трех или четырех больших
круглых блях с подвесками в виде бусин (рис.
12—18 и 26), входили видимо в состав одного
оплечья, подобного открытому Уваровым при
раскопках у с. Исады (табл. XXV). К составным
частям этого же оплечья относятся несомненно
и сохранившиеся в обломках большие бусины
обычного типа, покрытые зерневым узором в
середине и обмотанные сканной проволочкой
на концах. Стасов верно реконструировал из
обломков и описал первоначальный вид такой
большой бусины, подобной бусинам из старо-
рязанского клада 1868 г. (табл. XXVII, рис. 1).
11 и 13. Два одинаковых золотых колта (нат.
величина), один несколько поврежден, с эма-
левыми изображениями на лицевой и обратной
стороне. Каждый колт сделан из двух тонких вы-
пуклых щитков высокопробного золота (72-й у
одного и 70'2/з-й У Другого), соединенных по краям
припаянной золотой ленточкой, сравнительно
широкой (7—8 мм). По краям колтов ранее шла
видимо низка из золотых шариков на прово-
лочке, подобно тому как это сделано на лучшей
по работе паре колтов из териховского клада
(табл. XVI, рис. 1 и 3). За это говорят сохра-
нившиеся на боковой полоске колтов владимир-
ского клада следы отломанных трех колечек —
двух наверху под колечками для дужки колта
и одного внизу посередине.
Изображения на колтах выполнены перего-
родчатой эмалью, находящейся в углубления^,
высотой около 2 мм. Эти углубления образо-
ваны тонким золотым листочком с выгнутыми
краями, припаянными изнутри к щиту колта,
по краям вырезанного общего контура изобра-
жения. На лицевой стороне колта дано пояс-
ное изображение какого-то святого и по бокам
его четыре орнаментальные фигуры. На обороте
только орнаментальные изображения, состоя-
щие из большого центрального круга темно-
синего цвета с расположенными в нем четырьмя
меньшими голубыми кружками с красными кре-
стиками внутри и из пяти синего и голубого
цвета листьев. Все эти орнаментальные фигуры
обведены контурной полоской красного цвета.
Также красной контурной полоской обведены
и орнаментальные фигуры на лицевом щитке, а
также нимб на изображении святого. Лицо, шея
и руки святых выполнены эмалью розовато-ко-
ричневого цвета, нижняя одежда голубая, верх-
ний плащ темносинего цвета с яркозеленой пе-
редней полой (изображения колтов на таблице
не совсем точно воспроизводят подлинные цвета
эмалей). Цвета эмалей на колтах сохранились
хорошо, особенно на колте, поврежденном с
лицевой стороны (рис. 13 дает его обратную
сторону). Даже красный цвет только местами
разложился в коричневатый.
12, 14—18 и 26. Фрагменты трех или даже
четырех больших круглых серебряных блях от
оплечья обычного типа с подвесками в виде
бусин. Ободок на бляхах образован двумя кру-
гами из полосок, подражающих зерни, и разбит
на шесть равных частей. В щитках блях были
повидимому изображения святых и ангела, фи-
гура которого в большей части сохранилась на
бляхе (рис. 12). Изображения даны резцом и
чернью, которая видимо покрывала и фон.
20—21. Две круглые серебряные подвески с
разломанным внутри щитком.
22—28. Фрагменты разломанного бласлета-
наруча типа браслетов-наручей владимирского
клада 1896 г. На некоторых из сохранившихся
фрагментах видны части находившегося на
его лицевой стороне узора и состоявшего из
обычных фигур птиц и, вероятно, зверей
(рис. 28).
Таблица XVIII
Фрагменты шелковых тканей, возможно, части
какой-либо одежды, в которую были завернуты
вещи клада. Всего сохранилось пятнадцать фраг-
ментов разной величины, большие из которых
воспроизведены на наших таблицах.
Один из четырех кусков каймы (в нат. вели-
чину), тканой в косую нитку, с затканными на
ней темным шелком, схематизованными фигурами
двух сопоставленных и сплетенных хвостами
птиц. Птицы обращены грудью в стороны, го-
ловы обращены назад, сплетенные хвосты пере-
ходят в центральную пальмету или ветку. Эти
фигуры повторяются на равном основании вдоль
ленты каймы. Край каймы обшит толстым шел-
ком, как. предполагал Стасов, первоначально
пурпурового цвета.
2. Фрагмент ткани (нат. величина, сохранился
и другой фрагмент той же ткани, но меньшего
размера) в роде штофа, служившей видимо ши-
рокой нижней каймой одежды. Ткань в косую
нитку с узором в виде треугольников и запол-
няющих их криволинейных разводов с листьями
или пальметами на концах. Узор выткан от-
дельно, образующая его полоса (шириной в 5 мм)
окаймлена с обеих сторон тонким шелковым
шнурком, а внутри она была заткана золо-
той канителью, сейчас почти целиком высыпав-
шейся.
10 Гущин—480
73
Таблица XIX
1.	Фрагмент ткани другого рода с клетчатым
узором из пересекающихся косых тонких полос,
образующих крупную сетку.
2	и 4. Два фрагмента плотной шелковой ткани
с вытканным на ней золотой канителью узором
в виде широких полос вьющейся лозы.
В кладе сохранилось еще два аналогичных
куска. Все они перегнуты на-двое вдоль по се-
редине и видимо составляли обшивку одежды
по внешнему краю.
3.	Фрагмент шелковой ткани, также видимо
каймы с узором в виде чередующихся прямых
линий углами, волют и завитков по средине, а
по краям на узких полосках — рисунок ленточ-
ного плетения. В кладе сохранился еще один
меньший фрагмент такой же ткани.
О кладе см. В. Стасов, Владимирский клад,
Известия Археологического общества, т. VI, СПб.,
1868 г., стр. 124—133 и 142—151; Кондаков, Ука-
затель отделения средних веков Эрмитажа, стр.
292—294.
Владимирский
Таблицы XX и XXI
Клад найден в 1896 в г. Владимире на террито-
рии Кремля близ Владимирской часовни, при
производстве земляных работ для постройки
здания банка. Вещи клада заключались в глиня-
ном горшке, на который случайно наткнулись
рабочие, разбив его, на глубине 1’/3 аршин
в грунте земли, вблизи древнего вала. Найден-
ные вещи были выбраны рабочими из земли,
несколько дней находились в руках разных част-
ных лиц, затем попали в городскую думу и от
нее к местным властям, передавшим их наконец
в Археологическую комиссию. Таким образом,
благодаря всем этим странствованиям найден-
ных вещей, у нас нет оснований считать, что
клад 1896 г., хранящийся ныне в Московском
Историческом музее, дошел до нас целиком,
как впрочем и целый ряд других кладов, най-
денных в прошлом столетии. Сейчас в состав
этого клада входят:
Таблица XX
1	. Серебряный браслет-наруч, воспроизведен-
ный в натуральную величину и состоящий из
двух створок, соединявшихся стержнями, проде-
вавшимися через боковые скобочки. В нынеш-
нем виде одна из створок (левая) отломана от
своих боковых скобочек, которыми она соеди-
нялась с другой и которые остались на стержне
вместе со скобочками правой створки. Створки
представляют собою выгнутые пластинки около
2 мм толщины. В основном своем виде они
отлиты в формах и затем пройдены в отделке
узора наружной стороны резцом и позолочены.
Внутренняя сторона створок гладкая. Узор на-
ружной стороны браслета состоит из профиль-
ных фигур зверей, птиц и плетеных пальмет и
узлов.
74 -
клад 1896 г.
2	а и б. Пара золотых колтов с эмалевыми
изображениями на лицевой и обратной стороне
(нат. величина). Колты составлены из двух зо-
лотых щитков, соединенных с внутренней сто-
роны по краю узкой золотой ленточкой. Способ
наведения эмалевых рисунков аналогичный эма-
левым колтам владимирского клада 1865 г., опи-
санным в тексте, стр. 73. На лицевой стороне
колта дано поясное изображение какого-то свя-
того с молодым безбородым и безусым лицом,
с черными волосами, в нимбе. Фон нимба — зеле-
новато-голубой, обведенный темножелтой по-
лоской. Фигура святого изображена в нижней
желтой одежде с открытым воротом, поверх ко-
торой на плечи наброшен синий плащ с каймой,
сколотый у ворота запоной. В правой руке святой
держит крест. С правой и с левой стороны
от святого по два кружочка с изображением
в каждом схематизованной пятилепестковой
пальметы. Фон нижних кружочков синий, верх-
них — зеленый. На обратной стороне колта, в цен-
тре—большой кружок с вписанным в него рав-
ноконечным крестом, а по бокам шесть мень-
ших кружочков с пятилопастными розетками
в каждом. Оба колта прекрасной сохранности.
3	и 4. Створки другого серебряного браслета-
наруча (нат. величины). У одной из створок от-
ломан край, не сохранившийся среди вещей
клада. Обе створки дошли до нас разделенными,
но они несомненно являются частями одного
браслета. Способ выделки и соединения створок
тот же, что и у других браслетов данного клада,
наружная сторона позолочена, ободок створки
и полоска рамки узора несколько выступают
вперед. Оборотная сторона створок гладкая.
5. Третий серебряный позолоченный браслет-
наруч (нат. величина) — наилучше сохранив-
шийся из всех трех. Только у левой створки
отломаны петли ее застежки. Видимо, при
укладке вещей клада этот браслет был положен
закрытым, петли створок от времени накрепко
соединились с проржавевшим стержнем и, при
неосторожной попытке открыть браслет нашед-
шими клад, сломались. По характеру отделки
и мастерству рисунка этот браслет лучший из
трех. Тип же браслета и техника изготовления
створок та же, что в вышеописанных.
Все три браслета сохранили следы черни, ко-
торой ранее, возможно только местами, был
наведен рисунок.
Таблица XXI
1—4. Сережные подвески в виде дутой шести-
конечной звезды, осыпанной по поверхности лу-
чей зернью в ячейках из сканной нити (0,8 нат.
величины). Всего в кладе найдено пять таких
подвесок, очень плохо сохранившихся. По раз-
мерам и технике украшения подвески зернью
и шариками они почти полностью совпадают
с аналогичной сережной подвеской из терихов-
ского клада (ср. табл. XIV, рис. 11 и 13).
5.	Серебряные аграфы (0,8 нат. величины). Всего
их найдено было в кладе двенадцать, причем
они были соединены между собой двумя нитями
скрученной серебряной проволоки, охватывав-
шими стержень каждого аграфа в промежутках
между крайними и средней бусинами. Местами
эти соединяющие проволочки прорвались, так
что в одной связке осталось шесть аграфов,
а в двух других по три. Описавший этот клад
в 1896 г. Георгиевский полагал, что все эти свя-
занные между собой аграфы представляли со-
бой род „серебряного кружева", служившего
либо оплечьем, либо нашитым вокруг ворота
платья украшением. Предположение это осно-
вано только на связке аграфов в одно целое сере-
бряной нитью и мало вероятно по существу —
уж очень громоздкое и нелепое получилось
бы „украшение", представление о котором ни-
как не вяжется со всем тем, что мы знаем о
характере украшений этого периода. Связка
нитью вместе нескольких аграфов могла иметь
и другое назначение, во всяком случае была
позднейшей, а не задумана при самой выделке
аграфов. Аграфы обычного типа, с тремя, про-
резанными восемью круглыми отверстиями, бу-
синами на стержне, обвитом в промежутках ме-
жду ними сканной нитью. Сканной же нитью
украшены и бусины.
6	и 9. Два небольших золотых аграфа тон-
кой работы с прорезными бусинами, насажен-
ными на стержнек не посредине и по краям,
как то мы имеем в серебряных аграфах, а
только с одного конца. Другой длинный конец
свободен от обвивающей нижнюю часть стер-
жня сканной нити и имеет на самой оконечно-
сти, слегка расплющенной, дырочку для при-
крепления. Бусины аграфов украшены по поверх-
ности тонкой сканной нитью и шариками зерни,
насаженными во всех местах пересечения нитей
скани.
7.	Серебряный браслет (0,8 нат. величины),
свитой из двух толстых жгутов, слегка рас-
плющенных посредине.
8.	Серебряная шейная гривна (0,8 нат. ве-
личины) свитая из трех проволочных дротов,
с пропущенной между ними тонкой крученой
нитью.
О кладе см.: Отчет Археологической комис-
сии за 1896 г., стр. 114—115; статью В. Георги-
евского, Новый археологический клад, найден-
ный во Владимире на Клязьме, Археологические
известия и заметки Московского археологиче-
ского общества, т. IV, М., 1896 г., стр. 366—371.
Фрагменты тканей
из гробниц владимиро-суздальских
князей.
Каменные гробницы владимиро-суздальских
князей, находившиеся в Успенском соборе во
Владимире, были открыты еще в начале XVIII в.;
сохранившиеся на скелетах остатки тканей были
вынуты и сложены в ризнице собора не отме-
ченными из каких они гробниц, и в таком виде
дошли до нас в разных собраниях. Большая
часть их хранится сейчас во Владимирском му-
зее, которому принадлежат и воспроизводи-
мые на наших таблицах фрагменты. Данные
*
куски, как считает специально изучавший эти
погребения Н. Н. Воронин, происходят из гроб-
ницы Андрея Боголюбского, следовательно да-
тируются по времени выделки их пятидеся-
тыми-шестидесятыми годами XII в.
Таблица XXII
1. Фрагмент византийской шелковой ткани,
воспроизведенный на таблице, дает только часть
75
сохранившегося куска в уменьшенном на треть
виде. Расцветка ткани и узора переданы в вос-
произведении фрагмента хорошо.
2. Фрагмент восточной (арабской) парчевой
ткани, затканной золотом с повторяющимся изо-
бражением, зеленой ниткой по контуру, двух
пар сопоставленных у дерева львов с птицами
у шеи. Фрагмент воспроизведен в натуральную
величину. Другой фрагмент этой же ткани хра-
нится в Историческом музее в Москве (из
собрания Соллогуб, инв. № 58401).
Таблица XXIII
Фрагмент парчевой ткани воспроизведен не
полностью (дана средняя часть сохранившегося
в истлевших обрывках куска), но в натуральную
величину взятой для воспроизведения части.
Цветность не совсем точная, подлинник более
темного тона.
Таблица XXIV
Реконструкция узора той же ткани, сделанная
на основании всего сохранившегося от нее
фрагмента.
Суздальское оплечье
Таблица XXV
Памятник найден в 1851 г. во время раско-
пок графом Уваровым курганов в Суздальском
уезде, возле деревни Исады. (Деревня Исады
расположена на берегу реки Нерли, недалеко
от гор. Суздаля.) Согласно описанию Уваровым
обстоятельств находки, все предметы, состав-
ляющие оплечье, были обнаружены в одном из
курганов сбоку, сразу же возле поверхности,
так что были явно только спрятаны в нем и
никакого отношения к самому погребению в
кургане не имеют. О том же свидетельствует
и инвентарь кургана. Предметы оплечья най-
дены все вместе, причем, как пишет Уваров,
в одной из бусин были об.^аружены следы
шнура, соединявшего бляхи и' бусины оплечья.
Реконструкция первоначального вида оплечья
была сделана из найденых предметов еще Ува-
ровым, в основном повидимому правильно,
хотя самый порядок размещения блях и про-
межуточных бусин может быть, конечно, только
гадательным. В таком реконструированном виде
суздальское оплечье и хранится сейчас в залах
археологического отдела Исторического музея
в Москве (инв. № 54807).
Суздальское оплечье, воспроизведенное на
таблице несколько уменьшенным, в 0,83 нат.
величины, состоит из шести серебряных и по-
золоченных круглых блях и двенадцати боль-
ших серебряных полых бусин, также позоло-
ченных. Из двенадцати бусин десять больших
одинаковы и по форме и по размеру, две же
меньших иной формы. Каждая из больших бу-
син имеет продолговатую форму и разбита
на две половинки поперечным проволочным
кольцом, обвитым другой более тонкой прово-
лочной нитью. В каждой из этих половинок
76
бусины вершина обвита тонкой сканной нитью,
а между нею и средним кольцом четыре глад-
кие, горошинообразные выпуклости, обведенные
у основания мелкой зернью. Зернью же выло-
жен и остальной узор, в промежутках между
выпуклостями состоящий из ромбов и тре-
угольников. Две меньшие бусины также разбиты
поперечными, сверху наложенными, проволоч-
ными кольцами на две конусообразные поло-
винки, но они не имеют выпуклостей, и сама
схема узора у этих бусин несколько иная. Каж-
дая из конусообразных половинок бусины от
вершины к основанию обвита на две трети тон-
кой сканной нитью, средний же поясок по обеим
сторонам кольца оставлен свободным и на нем
размещены треугольнички, выложенные зернью.
Бляхи оплечья по размерам и своим изобра-
жениям все разные. На каждой из них сученой
под зернь или же гладкой проволокой напаяны
по краю два кольца, образующие ободок. У
двух из них этот ободок небольшими отрез-
ками той же проволоки разбит на четыре рав-
ные части, у одной на шесть, у двух же боль-
ших эта разбивка ободка дана не отрезками
проволоки, а припаянными на поверхность по-
лыми полушариками. У самой большой бляхи
этих полушариков восемь, у другой, несколько
меньшей, — шесть. Эти ободки по краю блях
образуют как бы рамку узора, помещенного в
среднем щитке каждой. Рисунок узора выпол-
нен резьбою вглубь, и врезанные черты запол-
нены чернью. Фоны узоров были также запол-
нены чернью, хорошо сохранившейся местами
на ряде блях. Для наведения черни на фон
узора поле щитка покрывалось резцом сплош-
ной штриховкой из прямых или же зигзагообраз-
ных линий. Позолота на бляхах покрывает поле
и рисунок узора, а также ободок щитка.
На одной из блях (рис. 5) дано поясное изобра-
жение какого-то молодого святого, в фас, с
нимбом вокруг головы. На голове у него изобра-
жена шапочка, одежда состоит видимо из
двух частей — нижней одежды, рукав которой
плотно охватывает руку, и верхнего плаща —
„корзно", наброшенного на плечи. На поле
щитка, по одну и другую сторону фигуры два
схематизированных изображения византийской
лилии — „крина". Из остальных блях оплечья на
четырех узор дает различные варианты изобра-
жения креста, основанием своим переходя-
щим в две поднимающиеся по сторонам его
кверху ветки с листьями. На самой большой
бляхе этот растительный узор по существу со-
вершенно уничтожил центральное изображение
креста, заменив его стеблем с двумя пальметами
по бокам и одной наверху (рис. 1). На дру-
гой же большой бляхе (рис. 6) целиком разру-
шена и самая схема узора „процветшего кре-
ста", а рисунок построен в виде шестиконечной
розетки, или звезды, окружающей центральный
шестиугольник с вписанным в него кругом и ма-
леньким крестом внутри последнего. В проме-
жутках между лучами шестиконечной звезды
или розетки расположены одинаковые изобра-
жения пятилепестковых пальмет. На обеих
этих бляхах листья и стебли растительного узора
детализованы многократно повторенным рисун-
ком поперечных колец, а местами (на пальметах)
двойным контуром и штриховкой.
Подвески у пяти блях сделаны в виде полы х
бусин, охваченных в центре поперечным прово-
лочным кольцом. У самой же большой бляхи
эта подвеска дана в виде граненого на четыр-
надцать граней кубика, соединенного с бляхой
на шарнире.
Первое описание памятника с указанием об-
стоятельств его находки было сделано Уваро-
вым в статье „Суздальское оплечье", напечата-
ной в „Древностях" Московского Археологиче-
ского общества, т. V, вып. I, М., 1885 г., стр.
1—18, табл. II.
Старо-рязанск
Клад найден в 1868 г. при распахивании земли
возле остатков вала древнего городища с. Ста-
рой Рязани, Спасского уезда Рязанской губ.
Вещи клада поступили в собрание Эрмитажа,
а ныне переданы оттуда в Русский музей. В со-
став клада входят:
Таблица XXVI
1. Ожерелье из семнадцати серебряных и вы-
золоченных бляшек (нат. величина), соединенных
колечками на шарнирах и разделенных цепоч-
ками на две части. При ношении ожерелья це-
почки, связывающие обе части его, приходились
на плечи, на груди спускалась низка из десяти
бляшек, а сзади охватывала шею более корот-
кая часть ожерелья, состоящая из семи бляшек.
Каждая бляшка полая внутри, состоит она из
двух тонких щитков, соединенных обратными
сторонами по краю узенькой, в 2 мм ширины,
серебряной ленточкой. Наружный щиток укра-
шен тонкой сканной нитью, образующей ободок,
по краю и внутри его чередующиеся фигуры
. „процветшего креста" либо равноконечного
креста, составленного из четырех петелек
и кружочков. Застегивалось ожерелье спереди
справа, где у четвертой бляшки сделана для
того специальная пластинка, а пятая имеет
с края сквозную дырочку для продевания
ий клад 1868 г.
в нее соединяющей концы ожерелья прово-
лочки.
2 и 4. Обломки серебряных украшений; рис. 4
дает верхнюю часть какой-то подвески, рис. 2 —
обломок скобочки, возможно для украшения
волос.
3 и 10. См. также следующую таблицу, рис.
10, 13 и 15. Пять блях оплечья (нат. величина),
из которых самой большой является сильно из-
ломанная бляха, изображенная на рис. 15. Размер
ее в линии поперечного сечения через центр
71 мм; затем идут две парные и одинаковые
по размерам бляхи на рис. 3 и 10 табл. XXVI,
каждая по 65 мм, и наконец парные же бляхи
рис. 10 и 13 табл. XXVII — по 52 мм. На централь-
ной бляхе резцом и чернью выполнено изобра-
жение восьмиконечного креста, переходящего
своим основанием в два, поднимающиеся по
бокам его кверху, стебля с листьями. По краю
двумя перевитыми проволочными нитями, почти
не сохранившимися, был выполнен ободок, раз-
гороженный на четыре части. Подвеска бляхи
в виде бусины отломана и не сохранилась. На
фоне бляхи с наружной стороны заметны следы
заполнявшей ее черни. Следующая пара блях,
изображенных на табл. XXVI (одна проломана
посредине), дает на лицевой стороне поясные
изображения богоматери и Христа в фас. Рису-
77
нок сухой, связанный, выполнен резцом и чернью.
Судя по зигзагообразной штриховке резцом
фона изображений, он был заполнен чернью. По
краю обеих блях дан ободок из двух припаян-
ных к поверхности перевитых проволочных шну-
ров, относительно толстых. Короткими отрез-
ками того же шнура ободок разбит на че-
тыре части, и такой же отрезок охватывает в
центре бусину подвески, прикрепляя ее к
бляхе. Обе бляхи с наружной стороны вызоло-
чены.
Вторая меньшая пара блях (табл. XXVII, рис.
10 и 13) выполнена так же, как и предыдущие,
но следов позолоты на них не заметно. На од-
ной из блях внутренний круг ободка из пере-
витой проволочной нити отломан. Внутри блях
рисунок креста, переходящего основанием в
ветки с листьями, такой же по типу, как и ри-
сунок на бляхе 15.
К составу предметов оплечья можно отнести
и три большие полые серебряные бусины, одна
из которых изображена в натуральную величину
на табл. XXVII, рис» I. Бусина обвита с обоих
концов сканной нитью, посредине имеет высту-
пающий валик, а между ними и обмоткой из
скани два пояска, украшенных чередующимися
и обращенными вершинами друг к другу тре-
угольничками из зерни.
5 и 11 (табл. XXVI). Две серебряные вызоло-
ченные подвески с цепочками. Состоят они из
полых конусообразных верхушек с венчающими
их петлями для подвешивания, разбитых про-
дольными полосками из крупной зерни на во-
семь частей. Полоска из той же крупной зерни
проходит и по основанию конусов. Внутри каж-
дой части несложный узор из скани и зерни.
К этим конусообразным верхушкам подвешено
по краю восемь цепочек и одна спускается вну-
три их, из центра немного выпуклого основания
верхушек. Некоторые из этих цепочек в ниж-
ней своей части оборваны. На каждую цепочку
насажено на одном уровне по три круглых и по-
лых внутри бляшки. По ободку они украшены
зернью, а снаружи сканью и маленькими шари-
ками зерни. На концах цепочек такие же пол-
ные, но ромбовидные подвески, украшенные
сканью и зернью. Назначение этих подвесок
окончательно не установлено. Некоторые иссле-
дователи на основании их величины считают их
частями не личного, а конского убора, но это
предположение не вяжется с характером всех
остальных предметов клада, целиком относя-
щихся к богатому мужскому и женскому убору.
Мне эти подвески, как то я писал и выше
78
(стр. 38), представляются частями женского го-
ловного убора, к которому надо отнести и ряд
нашивных бляшек клада.
6.	См. также табл. XXVII, рис. 5. Серебряные
вызолоченные бляшки (нат. величина), сделанные
из загнутого по краям тонкого листа, снабжен-
ного рядом отверстий для пришивания. Бляшка
имеет форму трехлопастного листка на вытяну-
том прямоугольном основании и украшена пе-
регородчатой эмалью синего, коричневого (ранее
красного) и белого цветов. На одной из бляшек,
наилучше сохранившейся (рис. 6), эмалевый
узор дает в центре рисунок крина в круге, над
ним лилию, внизу как бы свастику, в боковых
лопастях прямоугольный узор из городков. По-
следний тип узора находим внизу и по бокам
и на других аналогичных бляшках с эмалями.
Всего таких бляшек в кладе три (одна фрагмен-
тирована). Эмалевый узор наведен в особых
углублениях, выбитых по наружному контуру
его в глубь бляшек на Р/а мм.
7.	Четыре крестовидные бляшки из позоло-
ченного серебра (нат. величина), также предна-
значавшиеся для нашивки на одежду. Они вы-
биты штампом из тонкой пластины, загнутой по
краям.
8	и 9. Две серебряные и вызолоченные тре-
угольные бляшки (нат. величина) с эмалевыми
узорами городками. На бляшках сравнительно
хорошо сохранился красный цвет эмали.
Таблица XXVII
2.	Серебряная позолоченная нашивная бляшка
(нат. величина). Всего таких в кладе — пятна-
дцать целых и два фрагмента.
3.	Серебряная шейная цепь (нат. величина)
с кольцом, на котором сохранилась одна бусина
и ушко какой-то подвески. Цепь прекрасной
тонкой работы, сплетена из колец, подража-
ющих плетению четырех двойных проволочных
жгутов.
4.	Серебряная вызолоченная нашивная бляшка
(нат. величина) с плетеным орнаментом на наруж-
ной стороне. Всего таких в кладе шестнадцать
целых и два фрагмента.
6.	Серебряный перстень позолоченный с пло-
ским щитком, наведенным чернью (нат. вели-
чина). Щиток отломан от обруча перстня.
7.	Серебряная позолоченная нашивная бляшка
в форме киотца (нат. величина). Таких всего
семь целых и несколько фрагментов.
8.	Серебряная позолоченная нашивная бляшка
(нат. величина) с растительным узором. Всего
таких в кладе семь.
9.	Серебряная позолоченная нашивная бляшка
(нат. величина). Таких всего шесть.
11. Серебряная позолоченная нашивная бляшка
(нат. величина). Таких всего девять.
12. Серебряная позолоченная нашивная бляшка
(нат. величина). Таких четыре.
14. Серебряная прорезная позолоченная бляш-
ка того же назначения (нат. величина). Узор на
ней, в виде семилепестковой пальметы в рамке,
выбит штампом. Таких всего в кладе три.
16.	Два фрагмента серебряных позолоченных
нашивных бляшек с прорезным узором в виде
крина или пальметы (нат. величина).
17	и 19. Наугольные нашивные бляшки, сере-
бряные и позолоченные (нат. величина). Всего
их в кладе три целых и один фрагмент.
18.	Золотой аграф в виде стерженька с тремя
насаженными на него полыми бусинами (нат.
величина). Бусины украшены сканью, разбиваю-
щей поверхность каждой из них на восемь ча-
стей и в них образующей концентрические
круги. Стерженек аграфа обвит той же сканной
нитью.
О кладе — краткое перечисление вещей см.
у Кондакова, Русские клады, стр. 111—112; его
же, Русские древности, стр. 110—111, рис.
160—163; его же, Указатель отделения средних
веков Эрмитажа, стр. 289—290.
Старо-рязанский клад 1887г.
Вещи клада найдены в с. Старая Рязань, Спас-
ского уезда Рязанской губ. в 1887 г. Вещи клада
были обнаружены 12 мая при случайном обвале
от дождя одной из сторон холма, на котором
находится сельское кладбище, на глубине 3 ар-
шин от поверхности холма. Выехавшему на ме-
сто находки 23 мая члену Рязанской архивной
комиссии А. В. Селиванову, скупившему найден-
ные вещи, удалось, при детальном обследова-
нии земли обвала, подобрать еще несколько
вещей, относившихся к тому же кладу. Как
предполагает Селиванов, все вещи клада были
завернуты в кусок ткани и в таком виде спря-
таны в вырытую яму и засыпаны землей. Вещи
этого клада поступили в местный Рязанский
музей, где и находятся в данное время. В состав
клада входят: '
Таблица XXVIII
1	и 3. Две серебряные сережные подвески в
виде семиконечной звезды (нат. величина). Под-
вески внутри полые. На концах пяти лучей
звезды находятся полые шарики, и такой же
шарик венчает конусообразный выступ в центре
звезды с наружной стороны. Пять лучей звезды
сплошь покрыты мелкими шариками зерни, по-
саженными каждый в ячейку из сканной нити.
Два верхние луча, оканчивающиеся петлей и
дужкой, соединены вместе, образуя на верху
подвески фигуру, подобную перевернутой лун-
нице. Концы этих лучей обмотаны тонкой скан-
ной нитью, нижняя же их часть, соединенная
в луннообразную пластинку, оставлена пустой
и только обведена по краю более толстой скан-
ной проволочкой. На ободке, вокруг централь-
ного конусообразного выступа, помещено шесть
полых полушариков, обведенных у основания
зернью. По сторонам выступа трехлопастная
розетка из сканной нити и три маленьких ша-
рика в ее углублениях, внутри ее—три ромба
из зерни, снаружи, у основания выступа, три
таких же зерневых треугольника.
Звездчатые подвески этого семиконечного
типа встречаются в находках значительно реже
чем шестиконечные, описанные нами в терихов-
ском кладе и владимирских кладах 1837 и 1896 гг.
Аналагичной со старо-рязанскими подвесками
является вторая, не воспроизведенная у нас на
таблице, семиконечная звездчатая подвеска из
териховского клада (см. Кондаков, Русские
древности, стр. 114, рис. 171).
2	. Каменный крестик.
4, 6—10, 14, 15 и табл. XXIX, рис. 8 и 10. Де-
сять серебряных сережных подвесок (нат. вели-
чина), состоящих из стержневого кольца с на-
саженными на него тремя полыми круглыми
бусинами. Кольцо стержня в промежутках ме-
жду бусинами обвито сканной нитью для укре-
пления бусин на своих местах. Каждая бусина
двойными кольцами из сканной нити разбита
на три части, и на восьми серьгах в это кольцо
введены четыре треугольничка из зерни, верши-
нами своими обращенными к центру, где при-
паян маленький шарик. Своим расположением
эти четыре трехгранничка с объединяющим их
шариком образуют в каждом кольце фигуру
креста. На остальных двух подвесках (рис. 14
и 15) в сканные круги на бусинах введены шес-
тиконечные звездочки из скани же, с шариком
зерни в центре.
5. Крест из яшмы, оправленный на всех че-
тырех концах в серебряные пластины, украшен-
79
ные зерневым узором из ромбов и треуголь-
ничков.
11 и 13. Пара серебряных сережных под-
весок— колтов (нат. величина), окаймленных
сбоку гладкими полыми шариками, нанизанными
на проволоку. Концы проволоки закреплены на
особых ушках, помещенных с обеих сторон на-
верху под дужкой (ср. колты териховского
клада, табл. XIV, рис. 1 и 3). На щитках колтов
с обеих сторон помещено изображение двух
птиц в плетении, окаймленных по краю щитка
стилизованым рисунком стебля с листьями. Узор
выполнен резцом и помещен на черневом фоне.
12. Каменный крестик.
16—21. Шесть бусин вытянутой формы из
синего стекла, оправленных с обоих концов
гладкими серебряными пластинами.
Таблица XXIX
1, 2, 4, 5. Бусины глиняные, украшенные сна-
ружи разноцветным узором из полос, кружков
и черточек. Одна из них (4) имеет на ободке
полукруглые выступы, орнаментированные про-
дольными черточками.
3. Бусина из горного хрусталя.
6. Остатки парчевой ткани, вытканной золоты-
ми нитками, и частей галуна или каймы одежды.
7. Часть шелковой ленточки с нашитыми на
ней четырехугольными серебряными и позоло-
ченными бляшками с выдавленным на них узо-
ром в виде двух завитков, обращенных в разные
стороны.
Бляшки окаймлены по краям нашитым на
ленточку мелким белым бисером. Точно такие
же бляшки с совершенно совпадающим узором
были найдены на городище Княжая гора Чер-
касского уезда Киевской губ. и находятся ныне
в Московском историческом музее в коллекциях,
поступивших от Самоквасова (инв. № 4197—8).
9. Каменный крестик, оправленный в серебро.
И—16. Шесть серебряных бусин полых, име-
ющих форму двух соединенных основаниями ко-
нусов. Посредине бусин выпуклый гладкий обо-
док, по обеим сторонам его пояски с зерневым
узором из треугольничков, концы бусин обмо-
таны тонкой сканной нитью.
О кладе см. А. В. Селиванов, Древности
с. Старой Рязани, в Трудах VII Археологического
съезда в Ярославле, т. II, М., 1891 г., стр. 208—
212, табл. V; А. Черепнин, Кулаковский могиль-
ник и городище Старой Рязани, Труды Рязан-
ской ученой Архивной комиссии, т. XVIII, вып. I,
Рязань, 1903 г., стр. 115—160 (о находке 1887 г.,
на стр. 135—137); см. также Труды Рязанской
Архивной комиссии, т. II, вып. 5, 1887 г., Про-
токол заседания 5 июня 1887 г., стр. 100—102.
Спасеко-болгарский клад 1869г.
Клад найден крестьянином при распашке зе-
мли около гор. Спасска Казанской губ. в 1869 г.
(близ с. Великие Болгары, Спасского уезда). По
краткому сообщению местного губернатора
в Археологическую комиссию, вещи клада были
сложены в медный кувшин, к сожалению не
сохранившийся. Сейчас предметы клада нахо-
дятся в коллекциях Гос. Эрмитажа.
Таблица XXX
1 и 3. Пара одинаковых золотых серег (нат.
величина) с тремя насаженными на стержень
полыми бусинами. Каждая бусина состоит из
двух половинок, обтянутых в месте скрепления
пояском из крупной зерни, насаженной между
двух сканных колечек. Промежутки стержня
между бусинами обернуты золотой сканной
нитью. Средняя бусина имеет внизу три колечка
для подвесок.
2 и 6. Две части золотой цепочки с под-
весками из полых золотых бус (нат. величина).
80 .- .
Бусы состоят из двух половинок, скрепленных
без шва, украшены зерневым узором из тре-
угольников. Посредине бус и наверху у основа-
ния ушка помещены пояски из сканной нити.
4.	Часть золотой цепочки другого типа с под-
весками из круглых бляшек (нат. величина).
Бляшки тонкие, орнаментированы кругами скани
и зерни. В центре каждой бляшки припаян не-
большой полый полушарик.
5.	Серебряный перстень (нат. величина) с круг-
лым выгнутым щитком, орнаментированным
зернью и сканью грубой работы.
6.	Серебряный перстень с выпуклым круглым
щитком, увенчанным шариком и орнаментиро-
ванным треугольничками из зерни. Крупные ша-
рики зерни окружают и основание щитка.
8	и 10. Пара малых серебряных браслетов,
свитых из проволоки, концы которой сбиты
в узкую тонкую пластинку без всяких украшений.
9.	Золотая сережная подвеска светлого зо-
лота с большой лигатурой. Три бусины, насажен-
ные на стержень подвески, вытянуты и состоят
каждая из трех частей. Полые конусы верхней
и нижней частей орнаментированы зернью, цен-
тральная часть ажурная, составлена из отдель-
ных маленьких бусин, той же вытянутой формы,
орнаментированных зернью с наружной стороны.
Пояс бусины усажен крупной зернью. Стержень
подвески медный, в верхней своей части обтя-
нут золотом. Помещенная в центре подвески
„уточка“ посажена на стерженек, укрепленный
на нижний бусине, и, кроме того, она прикре-
плена грудью и хвостом к пояскам боковых
бусин. Крылья плоские, загнуты на концах и
сплошь выложены сканной нитью. Грудь и низ
шеи птицы покрыты кружками из скани, зернью
украшена голова и нижняя часть крыльев. В
клюве птица держит подвеску из колечек и
шариков. К крыльям птицы на лицевой стороне
серьги подвешены на колечках две маленькие
бусины; на тыльной стороне — одна. К нижней
части серьги подвешены на цепочках две круп-
ные бусины, украшенные зернью; от третьей
такой же цепочки с бусиной сохранился только
обрывок.
11.	Перстень серебряный с черневым щитком
и орнаментом в виде упрощенной растительной
пальметы (нат. величина).
12	и 14. Два слитка серебра, которых всего
найдено в кладе 47. Все слитки одной формы,
от 6 до 7 см в длину, два вдвое больше, все
они различного веса. Проба одного из кусков
дала 86 ®/3°/0 чистого серебра. Некоторые слитки
целые, но большинство имеют уже срезы. Об-
щий вес слитков клада 3202 г.
15.	Серебряная сережная подвеска, простой
работы, бусины имеют только поперечный по-
ясок из сканной нити (нат. величина).
Таблица XXXI
1.	Серебряная сережная подвеска с обломан-
ным концом, парная к воспроизведенной на пре-
дыдущей таблице под № 13.
2.	Серебряная куфическая монета.
3,	4, 6, 7. Три массивных серебряных браслета
(нат. величина), сплетенных каждый из шести
дротов. Круглые наглавники браслетов имеют
вставки из граненых сердоликовых бус в оправе,
окруженной по основанию городками из круп-
ной зерни (рис. 3 и 4 дают эти наглавники •
сверху).
5. Серебряная коробочка или капторга на
цепочке для подвешивания на грудь. Длина
коробочки — 6,3 см, ширина — 4,6 см, толщина
0,9 см. Орнамент крышек дан на черневом фоне
в виде схематизированных растительных завит-
ков, листьев и пальмет. В центре обрывок под-
ражательной арабской надписи, повторенный
несколько измененно и на другой стороне коро-
бочки. Боковые стенки коробочки гладкие, со
следами покрывавшей их черни.
Вещи клада, за исключением серебряных слит-
ков, воспроизведены на таблицах полностью.
О кладе см. А. А. Спицын, Клад, найденный
в 1869 г. близ г. Спасска Казанской губ., Записки
Отделения русской и славянской археологии,
т. VIII, вып. I, СПб., 1906 г., стр. 264—265, табл.
V и VI; Н. П. Кондаков, Указатель отдела средних
веков Эрмитажа, стр. 261, 262 (вещи клада 1869 г.
в описании смешаны с другими находками); его
же, Русские древности, вып. V, стр. 96—98.
Спасско-болгарский клад 1888 г.
Таблицы XXXII—XXXIII
Клад найден в 1888 г. близ с. Великие Бол-
гары, Спасского уезда Казанской губ. Обсто-
ятельства находки не известны. Вещи клада
находятся в коллекциях Гос. Эрмитажа. В со-
став клада входят: 9 серебряных блях оплечья
и бусины от него; 4 серебряных плоских бра-
слета; 2 серьги с подвесками.
Основной интерес среди вещей, найденных в
кладе, представляют девять круглых серебряных
блях, покрытых позолотой и составлявших набор
большого оплечья, большего чем суздальское
оплечье, открытое Уваровым у с. Исады. Все
девять блях воспроизведены на двух таблицах
11 Гущин. — 480.
л
в несколько уменьшенном виде (0,9 нат. величи-
ны). Размеры блях разные, постепенно умень-
шающиеся от одной к другой; только две пары
из девяти (1 и 12 на табл. XXXII) имеют каждая
одинаковую величину. Я привожу здесь все их
размеры, взятые по линии поперечного сечения
через центр. Табл. XXXII, рис. 1—71 мм; рис.
4 — 80 мм; рис. 6 — 79 мм; рис. 10 — 76 мм; рис.
12 — 71 мм. Табл. XXXIII, рис. 4 — 70 мм; рис. 6—
66 мм; рис. 7 — 79 мм; рис. 8 — 77 мм. Располага я
эти цифры в нисходящем порядке, получаем
следующую градацию соотношения данных раз- .
меров блях:
80-79—79—77—76—71—71—70-66.
81
Цифры данного соотношения величин очень
показательны для уяснения тех принципов, по
которым строился подбор блях в подобных
оплечьях, а что эти соотношения не случайны —
показывают размеры блях и в других известных
нам ожерельях, на что мы уже указывали при
описании владимирского клада 1837 г., суздаль-
ского оплечья из раскопок у с. Исады и Старо-
рязанского клада 1868 г.
Все бляхи тонкие и плоские, с обратной сто-
роны гладкие, с наружной имеющие небольшие
выступы двух колец ободка. Подвески блях со-
стоят из полых бусин, охваченных посредине
проволочным кольцом. Узор на лицевой сто-
роне щитка восьми блях состоит из различных
вариантов рисунка креста, переходящего осно-
ванием в два расходящихся по бокам его сте-
бля с листьями. На девятой же бляхе (табл.
ХХХШ, рис. 4) фигура креста отсутствует, а на
ее месте растительные стебли образуют фигуру
ромба. На рисунке стеблей на бляхах 4 и 10
табл. XXXII и 7 и 8 табл. XXXIII даны попереч-
. ные кольца, а на бляхе 7 табл. ХХХШ, где за-
витки стебля переходят в пальметы и сам крест
превращен, по существу, в такую же раститель-
ную пальмету — рисунок стебля, а местами и
пальметы имеют двойной контур. Рисунок на
щитках, как и мелкая штриховка фона, выпол-
нены резцом.
Кроме девяти блях оплечья и полых сереб-
ряных бусин к нему (табл. XXXII, рис. 3, 8 и 9)
в кладе находились еще четыре тонких сереб-
ряных браслета. Два из них воспроизведены
на табл. ХХХШ, рис. 2 и 5, два — на табл. XXXIV,
рис. 6 и 7. На таблице XXXII под номерами 2,
5, 7 и И все эти браслеты изображены засня-
тыми сверху. Приведенные на табл. ХХХШ бра-
слеты даны несколько уменьшенными (0,9 нат.
величины). С наружной стороны они имеют вдоль
всей спинки браслета широкий слегка выгнутый
валик, оба края их также слегка приподняты.
Концы гладкие с нанесенными на них резцом
схематизованными звериными мордами.
На рис. 1 и 3 табл. ХХХШ воспроизведены
две золотые серьги клада. Серьги состоят из
кольца с насаженной на него ажурной бусиной,
составленной из восьми колец, образованных
двумя сканными проволочками, и поперечного
кольца из такой же двойной проволоки. К бу-
сине припаяна пластинка с четырьмя напаянными
на нее концами петельками, к которым прикре-
плены четыре цепочки. Цепочки эти почти все
оборваны на половине, и только одна из них
позволяет восстановить их первоначальный вид.
Каждая цепочка имела посредине маленькую
ажурную бусину, во всем подобную большой
бусине на кольце серьги, и такую же ажурную
бусину на конце. Левая цепочка на рис. 1 сохра-
нила от нее обломок верхней части. Кольцо
серьги с обеих сторон бусины обвито сканной
нитью.
Спасско-болгарский клад 1888г., новгородский клад
1892 г. и отдельные находки.
Таблица XXXIV
1 и 3. Золотые сережные подвески с уточками.
Принадлежат коллекциям Гос. Эрмитажа. Тех-
ника та же, что и в вышеописанной подвеске
спасско-болгарского клада 1869 г. (табл. XXX,
рис. 9). На первой подвеске (рис. 1) оборвана
третья нижняя цепочка с бусиной; в целом виде
подвеска выглядела так же, как и вторая под-
веска на рис. 3.
2, 4 и 5. Золотая брошка и серьги, переделан-
ные из двух сережных подвесок с уточками.
Найдены близ с. Никитского или Никитского
завода, Вёрхотурского уездаПермской губ. При-
надлежат коллекциям Гос."Эрмитажа. Техника
та же, что и на подвеске из спасско-болгарского
клада 1869 г. Отличие данной подвески заклю-
чается в распределении цепочек на средней бу-
сине, они подвешены не к среднему ободку ее
82
все вместе, а распределены по одной на концах
бусины, возможно, что была и третья, в сере-
дине. На крылышках птички также было по
одной подвеске с каждой стороны.
6—7. Браслеты из спасско-болгарского клада
1888 г.
8—12 и 14. Бляхи оплечья и бусины новго-
родского клада 1892 г. из дер. Сельцы.
Бляхи оплечья круглые, несколько выгнутые
кверху, сделаны из тонкого листа серебра,
слегка вызолочены (воспроизведены на табл.
XXXIV в 0,7 нат. величины). Подвески в виде
бусин, у одной в виде коробочки или колпачка
на валике. Ободок блях образован припаянной
слегка приплюснутой проволокой, и на нем
размещены полые полушарики. Центральный
щиток заполнен рисунком креста, переходя-
щего основанием в два стебля с листьями.
Рисунок выполнен резцом по наколу, им же нане-
сены тонкие зигзагообразные или волнистые ли-
нии фона. По форме, рисунку и технике бляхи
новгородского оплечья очень близки к бляхам
спасско-болгарского клада, приведенного у нас
на табл. XXXII и XXXIII.
13.	Серебряная подвеска неизвестного место-
нахождения. Принадлежит коллекции Гос. Эрми-
тажа. Подвески переделаны из лунницы гнездов-
ского типа, перевернутой концами вверх. В ва-
лик подвески вставлен стержень, укрепленный
кроме того по сторонам валика еще двумя сере-
бряными полосками, грубо наложенными на лун-
ницу с обеих сторон (с лицевой прямо на узор)
и прибитых заклепками. На концах стержня
две подвески гнездовского типа.
О кладе см.: „Краткое описание Новгородского
музея “, составленное В. Ласковским и Н. Ла-
шковым, Новгород, 1893 г., стр. 56 (кратко и
не полно перечислены предметы клада). Сжатое
описание предметов клада дает Н. Кондаков,
Русские клады, стр. 156, 158, более подробно
останавливаясь на разборе блях оплечья и се-
точки, н > он говорит олько об одной ceiKA,
тогда К' к их в кладе две, крайне незначительно
разнящихся др} г от др) га по » ыделке.
Заканчивая настоящее описание памятников
художественного ремесла, воспроизведенных на
наших таблицах, я должен указать, что мною
оставлены здесь без разбора рисунки орнамен-
тов так назыв. „звериного стиля“,встречающиеся
на колтах (териховский, льговский, старо-рязан-
ский клады) и браслетах (владимирский и те-
риховский клады). Так как разбор всех этих
рисунков необходимо вести в тесной связи с
аналогичными рисунками в орнаментировке ру-
кописей XI—XIV вв. и в рельефах архитектур-
ных памятников Владимиро-суздальской области,
а это не входило в задачи настоящего издания,
то данный вопрос здесь пришлось оставить в
стороне. Ему будет посвящена мною специаль-
ная работа.
УКАЗАТЕЛЬ РИСУНКОВ
В ТЕКСТЕ
Рис.	Стр.
1.	Формочка для отливки створок браслета из киевских мастерских на территории бывш. Детинца, раскопки
Хвойко.......................................................................................     25
2.	Формочка для отливки колтов из киевских мастерских на Фроловской горе......................... 26
3.	Часть ожерелья из серебряных бусин и лунниц, найденных в Липовецком уезде Киевской губ........ 33
4.	Серебряная лунница из той же находки. . ...................................................... 33
5.	Серебряная подвеска из раскопок 1-й седловской группы курганов близ Чернигова................. 34
6.	Женское ожерелье из серебряных колодочек, серебряное зеркало и другие предметы из клада 1886 г.
у с. Мартыновки................................................................................ 36
7.	Конусообразная серебряная подвеска с цепочками из находок возле	стены........ 37
8.	Такая же подвеска из клада 1886 г. у с. Мартыновки............................................ 38
9.	Серебряный браслет из находок близ с. Болгары в 1890 г........................................ 38
10.	Левая половина заставки из Кондакаря XII века (рукописный отдел	Публичной библиотеки в Ленинграде) 46
11.	Рисунок фигурки оленя на серебряной фибуле из гнездовского клада 1868 г....................... 55
12—14. Серебряная фибула из гнездовского клада 1868 г................................................. 55
15.	Серебряная фигурка божка из гнездовского клада 1868 г......................................... 57
16.	Золотая диадема из каменнобродского клада 1903 г.............................................. 61
17.	Серебряная сережная подвеска из каменнобродского клада 1903 г................................. 61
18.	Золотая шейная гривна из каменнобродского клада 1903 г........................................ 62
19.	Фрагменты серебряной тарелочки из каменнобродского клада 1903 г............................., 63
20—21. Плетеные серебряные гривны из борщевского клада 1883 г......................................... 64
22.	Серебряная гривна (сломаная) из борщевского клада 1883 г...................................... 65
23.	Фрагмент серебряной шейной цепи из борщевского клада 1883 г................................... 65
24.	Слиток серебра из борщевского клада 1883 г.................................................... 65
25.	Серебряное нагрудное украшение из клада дер. Сельцы 1892 г.................................... 69
26—27. Две серебряные круглые бляхи оплечья из владимирского клада 1837 г............................. 70
28—29. Серебряная сережная подвеска из владимирского клада 1837 г. (лицевая	и обратная стороны)....... 71
ВНЕ ТЕКСТА
Рисунки на титульных листах: левая сторона — инициал В из рукописи XIV века (Публичная библиотека, Пого-
дин. Собр. №2); правая сторона — инициал В из рукописи XIV века. (Публичная библиотека, Погод, собр. № 29).
Стр. 7, 19, 27, 41, 51. Пять рисунков под титулами глав на отдельных листах — инициалы из рязанской рукописи
XVI	века (евангелие 1544 г. из библиотеки бывш. Боголюбова монастыря).
Стр. 9. Заставка. Развернутый снимок серебряной оправы турьего рога из кургана Черная могила близ Черни-
гова (X век).
Стр. 18. Концовка. Рисунок на поле листа 34 рукописи XIV века (Публичная библиотека, псалтырь Fn 1, № 1).
Стр. 21. Заставка. Серебряный браслет XII века неизвестного местонахождения из собрания Гос. исторического
музея в Москве.
Стр. 26. Концовка. Рисунок на поле листа 216 рукописи Изборника Святослава 1073 г. (Публичная библиотека,
эрмитажный Я2 20).
Стр. 29. Заставка. Фрагмент ткани XII века, Владимир.
Стр. 39. Концовка, Инициал М из рукописи XIII века (Публичная библиотека, Соф. № 60).
Стр. 43. Заставка. Капитель на северо-западном столбе внутри Дмитровского собора во Владимире.
Стр. 49. Концовка. Рисунок на поле листа 216 рукописи Изборника Святослава 1073 г. (Публичная библиотека,
- эрмитажный № 20).
Стр. 53. Заставка. Развернутый рисунок серебряного браслета XII века из находок в Киеве (Лаврский музейный
городок, Киев).
Стр. 83. Концовка. Инициал М из Рязанской рукописи XVI века (евангелие 1544 г. из библиотеки бывш. Боголюбова
монастыря).	*
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
I.	Введение...................................................................... . . 9
II.	Общий характер художественного ремесла периода раннего феодализма в России .... 19
III.	Обзор памятников художественного ремесла в кладах раннефеодального периода .... 27
IV.	Датировка памятников.......................................,....................41
V.	Описание памятников, воспроизведенных на таблицах ................................51
Гнездовский клад 1868	г..........................................................53
Невельский клад 1892 г............................................................57
Каменнобродский клад	1903 г.....................................................59
Мироновский клад 1883 г...........................................................63
Борщевский клад 1883	г..........................................................64
Льговский клад 1879 г.......................................•.....................66
Стариковский клад 1883 г..........................................................66
Териховский клад 1876 г...........................................................67
Териховский клад 1876 г. и новгородский клад из деревни Сельцы 1892 г.............69
Владимирский клад	1837	г.........................................................69
Владимирский клад	1865	г.........................................................72
Владимирский клад	1896	г.........................................................74
Фрагменты тканей из гробниц владимиро-суздальских князей..........................75
Суздальское оплечье.............................................................  76
Старо-рязанский клад 1868 г.......................................................77
Старо-рязанский клад 1887 г.......................................................79
Спасско-болгарский клад 1869 г....................................................80
Спасско-болгарский клад 1888 г.................................................   81
Спасско-болгарский клад 1888 г., новгородский клад 1892 г. и отдельные находки .... 82
Resume............................................................................84
Указатель рисунков................................................................85
ТАБЛИЦЫ /—XXXIV
ТАБЛИЦ.
9
ТАБЛИЦА


ТАБЛИЦА V

7
ТАБЛИЦА 1

<
1
in
9
1
10
13
12
т
ТАБЛИЦА XIII

1
3
/
чл
I
3
4
10
13


* *	Жгг 1

ТАБЛИЦА XVIII
I
4


j аьлица xxm

ТАБЛИЦА XXV
16

ТАБЛИЦ

18
19

13



XXXIV

ТАБЛИЦА
ТАБЛИЦА
ТАБЛИЦА Xi
1
14
16
17
18
19