Автор: Даниленко В.П.
Теги: философские системы и концепции философские науки лингвистика языки
ISBN: 978-5-9905979-6-9
Год: 2015
Текст
Валерий Петрович Даниленко
ОТ ПРЕДЪЯЗЫКА -
К ЯЗЫКУ
ВВЕДЕНИЕ
В ЭВОЛЮЦИОННУЮ
ЛИНГВИСТИКУ
Сан кт-Петербург
АЛЕТЕЙЯ
2015
УДК 141.155
ББК 87
Д181
Даниленко В. П.
Д 181 От предъязыка - к языку. Введение в эволюционную
лингвистику. - СПб.: Алетейя, 2015. - 387 с.
ISBN 978-5-9905979-6-9
Язык - величайшее достояние человеческой культуры. О его про-
исхождении впервые заговорили еще в античности. Понадобилось
несколько столетий, чтобы от гипотез о происхождении языка
прийти к эволюционной точке зрения на проблему глоттогенеза.
Опираясь на эту точку зрения, автор показывает путь к созданию
синтетической теории языковой эволюции.
Предназначена для философов, биологов, психологов, куль-
турологов. Особенно полезной эта книга будет для студентов,
магистрантов, аспирантов и преподавателей лингвистических
специальностей. Написанная в увлекательной и доступной форме,
она будет интересна для самого широкого круга других читателей.
УДК 141.155
ББК 87
ISBN 978-5-9905979-6-9
9 "7 8 5 9 9 0 "5 97969
© В. П. Даниленко, 2015
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2015
Языковые черты следуют по пути эволюции
от самых первых попыток преобразовать вокали-
зации животных в человеческую речь и до самого
сегодняшнего дня.
Бернар Бичакджан - Президент
Международного общества происхождения языка
ВВЕДЕНИЕ
Принцип эволюции является универсальным.
Он применим к космосу как целому, к спиралевид-
ным туманностям, звёздам с их планетами, к зем-
ной мантии, растениям, животным и людям, к
поведению и высшим способностям животных; он
применим также к языку и историческим формам
человеческой жизни и деятельности, к обществам
и культурам, к системам веры и науки.
Герхард Фоллмер
АВТОРСКАЯ МОДЕЛЬ УНИВЕРСУМА
Поразительные коммуникативные успехи шимпанзе
Уошо, гориллы Коко, орангутана Чантека, бонобо
Канзи, собаки Софии, попугая Алекса и других «го-
ворящих» животных произвели сенсацию в современной эво-
люционной лингвистике. А. Д. Кошелев написал в связи с этим:
«По-видимому, не будет преувеличением сказать, что на Зем-
ле возникла новая гуманоидная "цивилизация" - Говорящие
обезьяны» [Зорина 3. А., Смирнова А. А. О чём рассказали «гово-
рящие» обезьяны: способны ли высшие животные оперировать
символами? М., 2006. С. 28).
Однако теоретическое осмысление сенсации, о которой
идёт речь, как и других фактов, проливающих новый свет на
проблему глоттогенеза, проводится, как правило, под эгидой
эволюционной биологии, ядро которой составляет дарвинизм.
Одним из заслуженных защитников дарвинизма является Бер-
нар Бичакджан.
По мнению Б. Бичакджана, над современной лингвистикой
по-прежнему витают «антиэволюционные демоны». Эти демо-
ны смущают души некоторых представителей этой науки до
такой степени, что эволюционизм они не просто отвергают, а
открыто выступают как его враги. Приведу здесь три высказы-
вания Б. Бичакджана на этот счёт:
1. «Почему язык оказывается родившимся, подобно Афине,
в полном вооружении в результате одной генетической мута-
ции? Почему бы им не представить вместо этого язык как ин-
струмент, развивающийся под воздействием эволюционного
процесса? Это ключевые вопросы, и ответ на них прост: гума-
нитарии не любят эволюции. Говорить об эволюции в лингви-
стике неполиткорректно» [Бичакджан Б. Эволюция языка: де-
моны, опасности и тщательная оценка // Разумное поведение и
язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык че-
ловека. Проблема происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев,
Т. В. Черниговская. М., 2008. С. 60-61).
2. «Есть ли у тех, кто открыто критикует эволюционистские
объяснения перехода от эргативного строя к номинативно-
му или от конечного положения вершины к начальному, дан-
ные, показывающие, что эти изменения в нормальном случае
не однонаправлены или что их результат не имеет адаптив-
ных преимуществ перед исходным состоянием? Нет, они про-
сто отвергают эволюционистские объяснения, потому что они
против эволюции (см., например, [Newmeyer 2000])» (там же.
С. 61).
3. «За этими поверхностными суждениями стоит глубинная
потребность изгнать эволюционный подход из лингвистики.
Добро бы ещё, если бы она бы выражалась в достойных уси-
лиях продемонстрировать большее знание релевантных язы-
ковых данных или расширяла возможности анализировать и
оценивать эти данные, но этого нет (см., например, [Guy 2001]).
Это заключается либо в злонамеренном введении насмешки в
серьёзную полемику, либо в ханжеских попытках выступить в
роли бесстрашного рыцаря в блистающих доспехах, неустанно
сражающегося с мнимым злом социального дарвинизма Гер-
берта Спенсера или, более близкий пример, предложенного
Е. О. Уилсоном биологического подхода к социальному поведе-
нию» (там же. С. 64).
Написано с болью сердца! Иначе и не могло быть: Бернар Би-
чакджан (Bernard Bichakjian) - президент Международного об-
щества происхождения языка. Как ему не бичевать антиэволю-
ционистов, если речь идёт об эволюционной лингвистике? Как
эволюционной лингвистике обойтись без эволюционизма? Но
тут есть одна немаловажная деталь: Б. Бичакджан - не универ-
сальный эволюционист, а лишь биологический. Он автор книги
Language in a Darwinian Perspective «Язык в дарвиновской пер-
спективе» [Frankfurt: Peter Lang, 2002). Однако более широкий
взгляд на задачи эволюционной лингвистики предполагает со-
единение лингвистики с философией универсальной эволюции.
Происхождение языка и его эволюция - фрагмент эволю-
ции всего универсума. Как же в таком случае эволюционная
(филогенетическая) лингвистика, предметом которой явля-
ется языковая эволюция, может обойтись без того направле-
ния в философии, которое получило название универсального
эволюционизма или философии универсальной эволюции [the
universal evolution philosophy)? Иначе говоря, специалист по эво-
люционной лингвистике должен быть для начала универсаль-
ным эволюционистом.
Быть универсальным эволюционистом - значит быть про-
водником эволюционного мировоззрения. Его носитель видит
в мире результат его многомиллионного развития, или эво-
люции. Слово «эволюция» восходит к латинскому evolutio, что
значит «развёртываю, развиваю». Его антоним - «инволюция».
Он происходит от латинского involutio [свёртываю). Развёрты-
вающийся, расцветающий, раскрывающийся цветок - пример
эволюции, свёртывающийся, вянущий, закрывающийся цве-
ток - пример инволюции. Другой пример: движение от обезья-
ны к человеку (гоминизация) - пример эволюции, а обратное
движение (анимализация) - пример инволюции.
Весь мир часто называют универсумом, а его эволюцию -
унигенезом. Но у мира есть ещё и метафорическое название -
мироздание. Следует сразу уточнить: мироздание четырёх-
этажное.
На первом этаже мироздания расположилась физическая
природа (вода, горы, воздух и т. д.}. Её можно назвать также
физиосферой. Внутри этого, нижнего, этажа происходит её эво-
люция - физиогенез. У физиосферы нет эволюционного возрас-
та, потому что она вечна. Но эволюционный возраст Земли из-
вестен - около 4,54 миллиарда лет. Она возникла из солнечной
туманности. Возраст же Солнца - приблизительно 4,57 милли-
арда лет. Округлённо говоря, Солнце и Земля возникли прибли-
зительно 4,5 миллиарда лет назад.
На втором этаже мироздания расположилась живая природа
(растения, животные, люди). Её можно также назвать биосфе-
рой. Внутри этого этажа происходит её эволюция - биогенез.
Предполагают, что жизнь возникла на Земле 3,9 миллиарда лет
назад. Выходит, что эволюционный возраст биосферы - около
4 миллиардов лет. Выходит также, что Земля была безжизнен-
ной более полумиллиарда лет.
На третьем этаже мироздания мы обнаруживаем психику
(ощущения, восприятия, представления, понятия и т. д.). Её
можно назвать также психосферой. Внутри этого этажа проте-
кает её эволюция - психогенез. Если психическую способность
приписывать всем животным, то можно сказать, что эволюци-
онный возраст психосферы совпадает с возрастом животных.
На четвёртом этаже мироздания, наконец, расположилась
культура (пища, одежда, жилище, техника, религия, наука,
искусство, нравственность и т. д.). Её можно назвать также
культуросферой. Внутри этого, верхнего, этажа происходит её
эволюция - культурогенез. Эволюционный возраст культурос-
феры совпадает с эволюционным возрастом человечества, по-
скольку создателем культуры стал человек. Собственно говоря,
наш животный предок потому и стал превращаться в человека,
что он стал создавать культуру. Вот почему культурогенез мож-
но назвать также антропогенезом или гоминизацией (очелове-
8
чением). Эволюционный возраст человечества определяется в
2,5 млн. лет. Таков и эволюционный возраст культуры.
За сравнительно короткий срок культура превратилась
во «вторую природу». «Культура предстаёт как сотворенная
человеком "вторая природа", надстроенная над природой есте-
ственной, как мир, созданный человеком, в отличие от дев-
ственной природы» [Фролов И. Т. и др. Введение в философию.
В 2 ч. Ч. 2. М., 1989. С. 524).
В метафоре вторая природа по отношению к культуре за-
ложен глубокий смысл. Она говорит нам, во-первых, о том, что
продукты культуры создаются из природных материалов, а
во-вторых, о том, что культура колоссальным образом увели-
чивает наши природные возможности: лопата, ткацкий станок,
подъёмный кран и т. п. возможности наших рук; автомобиль,
поезд, самолёт и т. п. - возможности наших ног; телефон, ра-
дио, диктофон и т. п. возможности нашего слуха; микроскоп,
бинокль, телескоп и т. п. - возможности нашего зрения, а ком-
пьютер - возможности нашей головы. Культура в конечном
счёте сделала человека самым могущественным существом на
Земле.
Но, увы, у эволюции имеется и её оборотная сторона - инво-
люция (регресс). Вот почему в только что изображённое миро-
здание мы должны внести существенное дополнение.
Физиогенез, биогенез, психогенез и культурогенез не суще-
ствуют сами по себе. Они находятся в отношениях коэволюции.
Они представляют собою разные формы единого процесса -
эволюции. Но существуют и аналогичные формы инволюции.
Воспользовавшись латинской приставкой «а-», подобной на-
шей «не-», мы можем назвать эти формы афизиогенезом, абио-
генезом, апсихогенезом и акультурогенезом.
В каждом этаже мироздания мы обнаруживаем единство и
борьбу эволюции и инволюции - физиогенеза и афизиогенеза,
биогенеза и абиогенеза, психогенеза и апсихогенеза, культуро-
генеза и акультурогенеза. Всё дело лишь в том, чтобы в борьбе,
о которой идёт речь, эволюция одерживала верх над инволю-
цией. В противном случае в истории человечества произойдёт
переворот, о последствиях которого мы можем сейчас лишь до-
гадываться. Он перевернёт этот мир с ног на голову, поскольку
он будет состоять в замене эволюции на инволюцию. Это озна-
чает, что силы последней начнут одерживать верх над силами
первой. Эволюционное, прогрессивное движение станет усту-
пать место инволюционному, регрессивному. Эволюция в этом
случае придёт к своему исходному пункту. Для людей это не
что иное, как человекообразное обезьянье стадо.
Что мы имеем уже сейчас? О замене эволюционной доми-
нанты в мире на инволюционную уже и сейчас свидетельству-
ют очень многие факты. Возьмём для начала соотношение меж-
ду физиогенезом и афизиогенезом. Теория большого взрыва
предсказывает, что в далёком будущем расширение Вселенной
сменится её сужением. Это, очевидно, означает, что эволюция в
физиосфере (физиогенез) уступит место инволюции (афизио-
генезу), поскольку конечным пунктом её сужения станет сверх-
плотное вещество, подобное тому, из которого произошла со-
временная Вселенная.
До господства афизиогенеза над физиогенезом, к счастью,
ещё очень далеко, но теоретически это господство по существу
означает уничтожение всех этажей мироздания, возвышаю-
щихся над его первым этажом.
А как обстоит дело со вторым этажом мироздания, пока его
не тронул далёкий афизиогенез? Происходит ли эволюция жи-
вой природы в наше время?
В начале 30-х годов XX века южноафриканский биолог
Р. Броом пытался остановить эволюцию живой природы. Он
заявил о её конце. Более того, он утверждал, что птицы и мле-
копитающие перестали эволюционировать 40 миллионов лет
назад. Британский палеоантрополог А. Кейтс отреагировал на
заявление Р. Броома о конце эволюции таким образом: «Не су-
ществует фактов, которые заставили бы нас уверовать в то, что
природа сегодня менее плодовита, чем раньше» [Галл Я. М.
Джулиан Сорелл Хаксли. М., 2004. С. 188). Точку зрения
Р. Броома, как ни странно, поддержал знаменитый английский
биолог Дж. Хаксли. Но мы должны присоединиться к А. Кейтсу.
10
Мы пока ещё живём в мире, где эволюция - в том числе и в жи-
вой природе - господствует над инволюцией. Но из этого оп-
тимистического заявления вовсе не следует вывод о том, что
в современной биосфере, как и физиосфере, всё благополучно.
Экологи кричат об обратном.
Афизиогенез и абиогенез в современном мире навязаны
природе ненасытными человеческими потребностями. По по-
воду насильственной инволюции в живой природе можно про-
читать, например, такую информацию: «Учёные из Стэнфорд-
ского университета опубликовали неутешительный отчёт,
который подтверждает факт начала шестого в истории Земли
великого вымирания животного мира. Эти выводы основаны
на изучении процесса и скорости исчезновения животных на
Земле с использованием новейших методов. Согласно полу-
ченным данным, сегодня на грани полного исчезновения нахо-
дится около 16-33% мировой фауны» (http://novostinauki. ru/
news/96626/}.
О ситуации с соотношением эволюции и инволюции в куль-
туре я написал целую книгу: «Инволюция в духовной культуре:
ящик Пандоры». В последние десятилетия Пандора явно облю-
бовала Россию. Как из ящика Пандоры, сыплются из телевизо-
ра на наши головы новости о нескончаемых катастрофах. Каж-
дый день нам сообщают о массовых человеческих жертвах - то
от урагана, то от наводнения, то от пожара, то от затопления,
то от завала, то от крушения, то от взрыва, то от отравления,
то от террориста, то от заказного убийцы, то от сексуального
маньяка... Плачь, Русская земля!
Инволюционные процессы охватили сейчас всю культуру,
но в особенности, духовную культуру в России. Мы видим в ней
сейчас настоящий инволюционный шабаш: лженаука подпира-
ет науку, лжеискусство - искусство, лженравственность - нрав-
ственность, лжеполитика - политику и т. д.
В ходу у нас теперь не только «лже», но и «de»: дефляция,
деиндустриализация, деколлективизация, дегуманизация,
деинтеллектуализация, дебилизация, десоветизация, деста-
линизация и прочие «de», a в итоге - деградация и депопуля-
11
ция всей страны. В результате мы вырвались на первое место
в мире по количеству самоубийств, числу разводов, абортов,
убыли населения, потреблению спирта, табака, смертности,
продаже поддельных лекарств, потреблению героина, количе-
ству авиакатастроф...
В аннотации к своей книге «Закат человечества» (М., 2010)
С. В. Вальцев написал: «2-е издание... посвящено исследованию
проблемы духовного вырождения человечества, охватываю-
щего все новые народы и государства, в том числе и нашу стра-
ну. Этот глобальный, смертоносный и апокалипсический про-
цесс грозит существованию человека как вида. Рассмотрены
причины и перспективы деградации, охватывающей все новые
народы и страны, в том числе и Россию. Разбираются механизм
и причины установления диктатуры денег, роста отчужден-
ности и эгоизма, нравственной и интеллектуальной примити-
визации. Показывается, что в настоящее время человечество
переживает ценностный и антропологический переворот не-
бывалого масштаба, сравнимый лишь с переходом от обезья-
ны к человеку, только сегодня с горечью приходится признать,
что эволюция человека повернулась вспять, и этот процесс
можно назвать антропологической контрреволюцией». Я на-
зываю этот процесс культурной инволюцией или акулътуроге-
незом.
Как видим, каждый этаж мироздания, а стало быть, и миро-
здание в целом, вмещает в себя не только эволюцию, но и ин-
волюцию. Как та, так и другая должны исследоваться наукой.
Каким образом мы можем представить себе классификацию
базовых наук?
Каждый этаж мироздания изучается особой наукой. Его
первый этаж изучается физикой, его второй этаж - биологией,
его третий этаж - психологией и его четвёртый этаж - куль-
турологией. Каждая из этих четырёх наук называется частной,
поскольку она изучает лишь соответственную часть мира. Но
есть ещё и общая наука, возвышающаяся над всеми частными
науками, обобщающая достижения всех частных наук. Эта на-
ука называется философией.
12
Классификацию базовых наук, таким образом, можно изо-
бразить такой таблицей:
ФИЛОСОФИЯ
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
психология
БИОЛОГИЯ
ФИЗИКА
Все пять наук называются базовыми потому, что они состав-
ляют основу (базу) для других наук - входящих в эти пять ба-
зовых наук. Так, в физику входят такие науки, как астрономия,
геология, гидрология и т. п., в биологию - ботаника, зоология,
генетика и т. п., в психологию - зоопсихология и психология че-
ловека, а в культурологию - науки о материальной культуре и
духовной культуре. В последние следует включить религиове-
дение, науковедение, искусствоведение, этику, политологию и
лингвистику. Предметами их изучения являются шесть компо-
нентов духовной культуры - религия, наука, искусство, нрав-
ственность, политика и язык.
Древние греки, как известно, под философией имели в виду
любовь к мудрости. В неё попадали по существу все науки. Меж-
ду тем процесс отделения частных наук от «философии» наме-
тился уже в античности.
Аристотель сузил значение слова oocpia (мудрость). Он стал
понимать под ним «первую философию» (т. е. философию как
таковую], которую он стал отличать, в частности, от учения о
природе. Он писал: «Если нет какой-либо другой сущности, кро-
ме созданных природой, то первым учением было бы учение о
природе. Но если есть некоторая неподвижная сущность, то она
первее и учение о ней составляет первую философию, притом
оно общее знание в том смысле, что оно первое. Именно первой
философии надлежит исследовать сущее как сущее - что оно
такое и каково всё присущее ему как сущему» {Аристотель. Со-
чинения в четырёх томах. Т. 1. М., 1976. С. 182].
13
В другом месте Аристотель так писал о «первой филосо-
фии»: «Есть некоторая наука, исследующая сущее как таковое,
а также то, что ему присуще само по себе. Эта наука не тожде-
ственна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна
из других наук не исследует общую природу сущего как тако-
вого, а все они, отделяя себе какую-то часть его, исследуют то,
что присуще этой части, как, например, науки математические»
(там же. С. 119).
Аристотель, как видим, определял философию как науку «о
сущем как сущем» или «о сущем как таковом», т. е. как науку
о любом сущем, о сущем вообще. Сущее - это всё существую-
щее, весь мир, но взятый со стороны всеобщего. Философия
при таком понимании её назначения становится тем, чем она
и должна быть, - наукой наук, поскольку сущее вообще имеется
в любом конкретном сущем, изучаемом в частных науках, - в
частности, в естествознании, поскольку сущее как сущее в его
предмете входит в тот или иной продукт природы.
Андроник Родосский - руководитель первого критического
издания трудов Аристотеля в середине I в. до н. э. - поместил
«первую философию» после работ по физике. В результате фи-
лософия приобрела синоним - метафизика (букв, «то, что по-
сле книг по физике»)1. «Первая философия» в результате оказа-
лась не на первом месте, а на втором.
Издательская перестановка, о которой идёт речь, в какой-то
мере принизила роль философии. Между тем сам Аристотель
так писал о «первой философии»: «Это безраздельно господ-
ствующая и руководящая наука, наука, которой все другие, как
рабыни, не вправе сказать и слова против» {Аристотель. Мета-
физика. М.-Л., 1934. С. 45).
Понимание философии как общей, синтетической науки,
как науки наук идёт от Аристотеля, однако в более ясной фор-
ме это понимание было выражено Иоганном Гердером в XVIII в.
и Гербертом Спенсером в XIX.
1 Г. Гегель придал термину метафизика второе значение. Под метафизи-
кой он имел в виду антидиалектику.
14
Процесс отпочкования частных наук от «философии», ко-
торая во многом продолжала сохранять широкое, доаристоте-
левское понимание её назначения, в западной Европе начался
в XVII в. Но этот процесс до сих пор не завершён.
К началу XX в. из-под крыла «философии» с трудом вырва-
лись физика, биология и психология. Со временем их перестали
воспринимать как философские дисциплины, однако их «фило-
софский» протекторат продолжал напоминать о себе ещё очень
долго: книга И. Ньютона по механике названа «Математиче-
ские начала натуральной философии» (1687), книга К. Линнея
по ботанике - «Философия ботаники» (1751), книга Ж.-Б. Ла-
марка по зоологии - «Философия зоологии» (1809) и т. д.
Во второй половине XX в. от «философии» стала отделяться
культурология, но и до сих пор некоторые её дисциплины про-
должают находиться по преимуществу в ведении философии.
Это касается главным образом религиоведения, науковедения
и этики.
Назначение подлинной философии - построение синте-
тической обобщённой картины мира на основе всех частных
наук - физики, биологии, психологии и культурологии.
Синтетическое понимание роли философии по отношению
к частным наукам идёт от Иоганна Гердера и Герберта Спенсе-
ра. Оба они в своих великих трудах ясно показали, в чём состоит
назначение философии, - в том, чтобы синтезировать и обоб-
щать достижения частных наук. Вот почему она - наука наук,
т. е. общая наука, возвышающаяся над частными науками.
Если философская наука во всей глубине не усвоит своей
синтетической роли по отношению к частным наукам, она ока-
жется в положении шекспировского короля Лира. На эту опас-
ность указывал ещё В. Виндельбанд. Он писал: «Философия
подобна королю Лиру, который роздал своим детям всё своё
имущество и которого вслед за тем, как нищего, выбросили на
улицу» [Винделъбанд В. Прелюдии. Философские статьи и речи.
СПб., 1904. С. 16).
Е. С. Кузьмин писал: «Философия как наука начала форми-
роваться в глубокой древности. Однако и поныне философия,
15
"которая есть", всё ещё не та, "которая быть должна". Филосо-
фия всё ещё вынуждена доказывать своё право называться на-
укой. До сих пор идут нескончаемые споры о предмете и зада-
чах философии, о её месте и роли в системе наук, в обществен-
ном сознании и общественной жизни людей - в отношениях
человека к действительности. Философия, по определению
Н. 3. Чавчавадзе, должна выполнять организующую роль - да-
вать направление жизни индивидуальной и целой культуры.
Выполняя такую роль, философия обязана быть основой чело-
веческой деятельности, руководящей силой в жизни личной
и общественной» [Кузьмин Е. С. Система «Человек и мир». Ир-
кутск, 2010. С. 37).
А на следующей странице автор этих слов уточняет своё по-
нимание назначения философии. Оно, с его точки зрения, со-
стоит в «выработке научной картины мира - цельной и строй-
ной системы воззрений на мир и место в нём человека, систе-
мы, адекватно отвечающей логике вещей» (там же. С. 38).
Направлять философию на выработку научной картины
мира - значит исходить из синтетического понимания её на-
значения. Оно позволяет ей сохранить свою дисциплинарную
специфику и не оказаться за бортом науки, из которой её сей-
час особенно охотно выпихивают.
П. В. Копнин писал: «Философия сохранила свой предмет и
метод, своё особое отношение к миру и постигающему его зна-
нию. Философия не просто суммирует его результаты, являясь
всеобъемлющей наукой наук, а вырабатывает всеобщий метод
движения знания к объективной истине» [Копнин П. В. Диалек-
тика, логика, наука. М., 1973. С. 80).
Движение знания к объективной истине в первую очередь
зависит от наличия в сознании его носителей единственно вер-
ного мировоззрения - эволюционизма. Именно эволюционизм
позволит человечеству выжить. Дело стало за малым - ему надо
учиться, учиться и учиться. Начинать нужно с основных поня-
тий универсального эволюционизма, которые можно предста-
вить в виде следующей таблицы:
16
эволюция
Гармонизация:
хаос -» гармония
УНИВЕРСУМ
Физиогенез -> биогенез ->
психогенез -* культурогенез
ИНВОЛЮЦИЯ
Хаотизация:
хаос <- гармония
Афизиогенез <^ абиогенез <^>
апсихогенез <^ акультурогенез
КУЛЬТУРА
Гоминизация:
животное -* человек
Атеизация:
вера -> безверие
Сциентизация:
ложь -> истина
Анимализация:
животное <- человек
РЕЛИГИЯ
Теизация:
дьявол -> Бог
НАУКА
Антисциентизация:
ложь <- истина
ИСКУССТВО
Эстетизация:
безобразное -> прекрасное
Антиэстетизация:
безобразное <- прекрасное
НРАВСТВЕННОСТЬ
Морализация:
зло -> добро
Аморализация:
зло <- добро
ПОЛИТИКА
Политизация:
несправедливость ->
справедливость
Аполитизация:
несправедливость <-
справедливость
ЯЗЫК
Лингвизация:
разобщение -» единение
Алингвизация:
разобщение <- единение
Эволюционный смысл универсума (а человек - его части-
ца) - слева, инволюционная атака на этот смысл - справа.
Только шесть комментариев к приведённой схеме универ-
сума.
17
1. Эволюция религиозного сознания осуществляется в на-
правлении от дьявола к Богу. Это направление можно назвать
теизацией. Она сыграла положительную роль в гоминизации.
Но уже Средние века показали, что вред наносимый культуре
со стороны религии, преобладает над пользой. Вот почему му-
дрые головы видят в религии фактор, тормозящий культур-
ную эволюцию. На его место они ставят атеизацию - движение
от веры в Бога к безверию.
2. Эволюция в науке состоит в движении от лжи к истине.
Это движение можно назвать сциентизацией. Без сциентиза-
ции человеческого сознания никакой прогресс в культуре не-
возможен. Более того, сциентизация - главный фактор очело-
вечения.
3. Эволюция в искусстве состоит в движении от безобразно-
го к прекрасному. Это движение можно назвать эстетизацией.
Без эстетизации человеческого сознания процесс очеловече-
ния немыслим. Эстетически неразвитый человек есть человек
неполноценный.
4. Эволюция в нравственности состоит в движении от зла к
добру. Это движение называется морализацией. Без морализа-
ции человеческого сознания общественный прогресс невозмо-
жен. Человек безнравственный есть зверь.
5. Эволюция в политике состоит в движении от несправед-
ливости к справедливости. Это движение - политизация. Без
массовой политизации движение к справедливому политиче-
скому строю не представляется возможным. Человек аполи-
тичный есть раб несправедливого социального режима.
6. Эволюция в языке состоит в движении от разобщения к
единению. Это движение - лингвизация. Без лингвизации об
очеловечении говорить не приходится. Недаром грузины гово-
рят: сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек. Своим
существованием культурная эволюция обязана человеку гово-
рящему. Человеческий род без языка - нонсенс. Лингвизация -
путь к социальности, тогда как алингвизация - путь к асоци-
альности.
18
Атеизация, сциентизация, эстетизация, морализация, поли-
тизация и лингвизация - вот шестеричный путь, ведущий нас
к идеалам. Только на этом пути мы обретаем свою сущность -
человечность.
Эта книга посвящена главным образом лингвизации (оя-
зычению). В ней пять глав. В первой из них рассматриваются
старые и новые гипотезы о происхождении языка. Во второй
главе исследуются взгляды универсальных эволюционистов
на вопросы, связанные с происхождением языка. В третьей
главе анализируются частнонаучные подходы к решению про-
блемы глоттогенеза - биологические, психологические и куль-
турологические. Представители первых из них видят в языке
в первую очередь продолжение биогенеза, представители вто-
рых - продолжение психогенеза и представители третьих -
продолжение культурогенеза. В четвёртой и пятой главах
представлены взгляды автора на решение проблем, связанных,
с одной стороны, с происхождением и эволюцией предъязыка,
а с другой, - с происхождением и эволюцией языка.
19
1. ГИПОТЕЗЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЯЗЫКА
В религиозном сознании происхождение языка выгля-
дит как часть божественного творения мира. Так, би-
блейский бог Яхве вдохнул дар слова в первого соз-
данного им человека - Адама - в шестой день миротворения. В
результате появился первый язык - язык Адама, который позд-
нее получил латинское название lingva adamica.
В XVI-XVII веках миф о божественном происхождении языка
проник в науку. Более того, в научной среде появились люди,
которые составляли длинные списки слов, из которых, по их
предположению, состоял язык Адама.
Lingva adamica - древнееврейский язык. Его основным твор-
цом был Адам, однако первые слова, входящие в него, были соз-
даны самим Яхве. Каким образом он это делал?
По «Библии», «в начале было слово» - слово Творца, за ко-
торым следовала реалия, которую оно обозначает. За словами,
обозначающими на иврите «свет», «небо», «море», «сушу» и др.,
которые Яхве произносил в течение шести дней своего творе-
ния мира, появились свет, небо (твердь), море, суша и т. д.
О том, что слово в библейском унигенезе предшествует ре-
алии, свидетельствуют не только известные слова, с которых
начинается «Евангелие» от Иоанна («В начале было слово...»),
но и «Шестоднев». Вот как это в нём, в частности, выглядит:
«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет... И сказал Бог: да будет
твердь посреди воды... И сказал Бог: да соберется вода, которая
под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так...» (Би-
блия. М., 1976. С. 5). Божье слово здесь переходит в дело чудес-
ным образом. Но полной ясности здесь нет.
С одной стороны, как мы только лишь видели, за словами
здесь появляются реалии, которые их обозначают, а с другой
стороны, мы видим и противоположную последовательность:
реалия - слово. Вот как это выглядит, например, со слова-
ми, обозначающими землю и море: «И сказал Бог: да соберет-
20
ся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша.
И стало так... И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал
морями...» (там же). Сначала - создал, а потом - назвал. Да и на-
чинается «Библия» со слов, которые свидетельствует о том, что
небо и землю библейский Бог создавал молча: «В начале сотво-
рил Бог небо и землю» (там же).
В «Библии» имеется объяснение и языкового полигенеза - в
мифе о Вавилонском столпотворении. В 11 главе «Бытия» чита-
ем: «На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись
с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились
там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжём ог-
нём. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола
вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню,
высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде, нежели рассе-
емся по лицу всей земли. И сошёл Господь посмотреть город и
башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Бог: вот,
один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать...,
сойдём же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал
речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они
перестали строить город и башню. Посему дано ему имя: Вави-
лон» (там же. С. 13).
Научное начало в мифе о Вавилонском столпотворении
можно, пожалуй, усмотреть лишь в осознании его автором
прагматической функции языка: никакое коллективное сози-
дание у людей невозможно без единого языка.
Миф о божественном творении языка был чрезвычайно
распространён в христианском мире, но претендовать на на-
учность он не может. На научность могут претендовать только
такие гипотезы о происхождении языка, которые опираются
не на веру в чудеса, а на реальные факты. Таких гипотез в на-
уке накопилось так много, что впору воскликнуть: не объять
необъятное! Однако наибольшую ценность из них имеют лишь
некоторые.
21
1.1. СТАРЫЕ
1.1.1. ЗВУКОСИМВОЛИЧЕСКАЯ (ПЛАТОН)
Звукосимволическая гипотеза о происхождении язы-
ка сформировалась в споре, который возник в Греции
в V в. до н. э. между «натуралистами» и «конвенцио-
налистами». Учителем первых был Гераклит, а учителем дру-
гих - Демокрит. Натуралисты считали, что слова создавались в
соответствии с природой (натурой) обозначаемых ими вещей,
а конвенционалисты настаивали на том, что слова - результат
соглашения (конвенции) между их творцами - первыми людь-
ми. Звукосимволическая гипотеза о происхождении языка за-
родилась в недрах учения натуралистов.
Спор между натуралистами и конвенционалистами выве-
ден в диалоге Платона (427-347 до н. э.) «Кратил». От имени
самого Платона в его диалогах выступает Сократ. Он обычно
играет роль диалектика - человека, который обладает умением
разрешать споры. В данном диалоге ведут спор Кратил и Гер-
моген. Первый - сторонник натуралистов, а другой - сторон-
ник конвенционалистов. «У всякого сущего есть правильное
имя, - утверждает Кратил, - врождённое от природы, и не то
есть имя, чем некоторые люди, условившись так называть, на-
зывают, произнося при этом частицу своей речи, но некое пра-
вильное имя врождено и эллинам, и варварам, одно и то же у
всех» {Фрейденберг О. М. Античные теории языка и стиля. М.;
Л.: Государственное социально-экономическое издательство,
1936. С. 36).
Гермоген не соглашается: «Не могу поверить, что правиль-
ность имени состоит в чем-либо ином, чем в договоре и согла-
шении. Ведь мне кажется, какое имя кто чему установит, таково
и будет правильное имя... Ведь никакое имя ничему не врож-
дено от природы, но принадлежит вещи на основании закона
и обычая тех, кто этот обычай установил и так называет» (там
же. С. 37). Какую позицию в этом споре занял Платон?
22
Устами Сократа Платон сначала говорит, что прав и Кратил,
и Гермоген, однако затем он уличает их в односторонности и в
конечном счёте примыкает к натуралистам. Да, считал Платон,
в языке имеются как имена, созданные по природе, так и имена,
созданные по соглашению. Следовательно, есть основания для
утверждений Кратила и Гермогена. Но всё дело в том, как соз-
давать новые слова.
Новые слова следует создавать, по мнению Платона, в со-
ответствии с природой (сущностью) обозначаемых вещей. Как
же это делать? Это зависит от того, какое имя мы собираемся
создавать - первичное (т. е. непроизводное в современной тер-
минологии) или вторичное (т. е. производное). В первом случае
задача автора нового слова состоит в том, чтобы отражать сущ-
ность обозначаемой вещи с помощью звуков, а во втором - с
помощью значимых частей слова.
Термины "правильный" и "неправильный" в отношении к
словам ещё не имеют у Платона культурно-речевого смысла.
Его не интересовали проблемы языковой нормы. Позиция Пла-
тона в его диалоге является нормативистской, но платоновский
нормативизм имеет не культурно-речевой (лингвоэтический),
а гносеологический характер.
"Правильным" Платон считал то слово, которое обозначает
вещь в соответствии с её сущностными качествами. "Правиль-
ный" значит "истинный". "Неправильное" имя, напротив, содер-
жит в своём составе такие звуки (у непроизводных, т. е. "пер-
вичных", слов) или словообразовательные компоненты (у про-
изводных, т. е. "вторичных", слов), которые не соответствуют
реальным свойствам обозначаемых вещей.
Свою задачу Платон видел в том, чтобы способствовать соз-
данию "правильных" имён в будущем - таких, которые своею
структурой подчёркивают истинную природу обозначаемых
ими явлений. Он писал: «Давать имена нужно так, как в соот-
ветствии с природой следует давать и получать имена, и с по-
мощью того, что для этого природой предназначено, а не так,
как нам заблагорассудится... » [Платон. Сочинения в 3 томах.
Т. 1.М.: Мысль, 1968. С. 421).
23
Данная задача может быть выполнена только в том слу-
чае, если перед тем, как создать новое слово, говорящий
("законодатель" этого слова) исследует свойства обозначаемой
вещи. Помощь в этом может оказать философ ("диалектик").
«А законодатель, видимо, должен делать имя под присмотром
диалектика, если он намерен как следует установить имя?» -
задаёт риторический вопрос Платон устами Сократа (там же.
С. 425).
В процессе создания "вторичных" слов говорящий должен
подбирать в соответствии с выявленными свойствами вещей
определённые словообразовательные компоненты, а в процес-
се создания "первичных" слов он должен подбирать звуки в со-
ответствии со свойствами обозначаемых вещей. Чтобы это осу-
ществить, он должен установить это соответствие, что и было
сделано Платоном в его теории звукового символизма.
Суть теории звукового символизма состоит в приписы-
вании звукам тех или иных значений. Платон писал: «Сжатие
языка при произнесении d и упор при произнесении t полез-
но, кажется, применить для выражения, скованности уздою и
стояния. А так как при произнесении язык очень скользит, опу-
скаясь вниз, то, пользуясь уподоблением, он ("законодатель")
так дал имена "гладкому" (leia), "скользящему" (olisthanein),
"лоснящемуся" (liparon), "смолистому" (collodes) и прочим по-
добным вещам... А для выражения "округлого" ему необходим
был знак о, его-то он и вставлял по большей части в подобные
имена» (там же. С. 473).
В своём «Кратиле» Платон заложил основы звукосимволи-
ческой гипотезы о происхождении языка. Она составляет серд-
цевину натуралистического подхода к вопросу о соотношении
первых слов и обозначаемых ими вещей. По этой гипотезе вы-
ходит, что отдельные звуки обладают некоторым значением.
Это позволяет для создания новых слов подбирать такие звуки,
которые соответствует природе обозначаемых ими вещей.
Мощный удар по звукосимволической гипотезе о проис-
хождении первых слов нанёс Демокрит. Сам язык, по его мне-
нию, содержит аргументы против обсуждаемой гипотезы. Так,
24
в языке имеются омонимы. Если бы первые слова создавались
по природе обозначаемых ими вещей, то их в нём не должно
было бы быть, поскольку нельзя было бы подбирать одни и те
же звуки для создания слов, обозначающих разные вещи. Не
должно было бы быть в языке и синонимов, поскольку нельзя
было бы подбирать разные звуки для обозначения вещей, име-
ющих одну и ту же природу.
У автора звукосимволической гипотезы был спасительный
аргумент. Он состоял в следующем: в языке имеется много не-
правильных имён - таких, где звуки для обозначаемой вещи
либо были подобраны по ошибке создателем слова, либо иска-
жены теми, кто их употреблял в дальнейшем. Сократ, в част-
ности, говорит Гермогену: «Разве ты не знаешь, любезнейший,
что первые установленные имена уже искажены теми, кто хо-
тел придать им более возвышенный характер, прибавляя и
изымая буквы (звуки. - В. Д.) ради благозвучия и всячески их
переворачивая, а также от прикрашивания и от времени. На-
пример, в слове зеркало (исстотстроу) разве не кажется неумест-
ной вставка р? Это, думается, делают те, кто вовсе не заботятся
об истине, но создают искусственное произношение, так что,
многое вставляя в первые имена, они наконец доводят до того,
что ни один человек не понимает, что же значит данное имя»
{Фрейденберг О. М. Античные теории языка и стиля. М.; Л.: Го-
сударственное социально-экономическое издательство, 1936.
С. 45).
Подобные аргументы не спасли натуралистов от утраты
ими былого авторитета. О том, что этот авторитет был утрачен
уже в IV в. до н. э. свидетельствует диалог между двумя фило-
софами - конвенционалистом Стильпоном и натуралистом Фе-
одором-Безбожником: «"Скажи, Феодор, что в твоём имени, то
ведь и в тебе?". Феодор согласился. "Но ведь в имени твоём -
бог". Феодор и на это согласился. "Стало быть, ты и есть бог".
Феодор и это принял без спора, но Стильпон, расхохотавшись,
сказал: "Негодник ты этакий, да ведь с таким рассуждением ты
себя признаешь хоть галкой, хоть чем угодно!"» {Лаэртский Ди-
25
оген. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов.
М.: Мысль, 1979. С. 135).
В основе лингвистического натурализма лежит идея соот-
ветствия между вещами и словами. Последние в идеале долж-
ны «подражать» вещам не только своим звуковым составом, но
и словообразовательным. В реальных же языках дело до такого
«подражания» сплошь и рядом не доходит. Отсутствие соответ-
ствия между вещами и словами в конечном счёте дисредитиро-
вало позицию натуралистов. Именно об этом свидетельствует
приведённый диалог, состоявшийся между Стильпоном и Фео-
дором, который был - вопреки своему имени - атеистом, за что
и получил прозвище Безбожник.
В свою очередь конвенционалистам нанёс мощный удар в
XVIII в. Жан-Жак Руссо. Каким образом, спрашивал он, перво-
бытные люди могли договориться о звучании тех или иных
слов, если этих слов у них ещё не было? В «Рассуждении о про-
исхождении и основаниях неравенства между людьми» он пи-
сал: «Необходимо было прежде обладать речью, чтобы потом
ввести её в употребление» [Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения.
Т. 1. М.: Гослитиздат, 1961. С. 60).
Между тем спор между натуралистами и конвенциалистами
в античной философии языка - предвосхищение той науки, ко-
торую в XX веке стали называть лингвосемиотикой. Её родона-
чальник - Фердинанд де Соссюр (1857-1913). Эта наука указы-
вает на два главных признака языкового знака - отсылочность
и произвольность (условность). Первый из этих признаков со-
стоит в том, что языковой знак, как и любой другой, отсылает
к определённой реалии, а второй - в том, что его собственные
свойства отличаются от свойств этой реалии (сколько ни го-
вори слово халва, во рту сладко не станет) (см. подр.: Данилен-
ко В. П. Введение в языкознание. Курс лекций (с грифом УМО
Министерства образования и науки РФ). М.: Флинта: Наука, 2010.
С. 19-25). Первый из этих признаков забрезжил на небосклоне
античной философии языка в учении натуралистов, а второй -
в учении конвенциалистов.
26
Принцип произвольности знака в какой-то мере ослаблен
у звукоподражательных слов (например, в русском языке «ку-
карекать», «мяукать» и т. п.), однако и в подобных случаях
этот принцип действует, поскольку в разных языках звукопо-
дражательные слова по своему звучанию не совсем совпадают
(ср. русское слово кукушка с немецким Kuckuck, английским
cuckoo). Однако сам факт существования звукоподражатель-
ных слов послужил предпосылкой для появления звукоподра-
жательной гипотезы о происхождении языка.
1.1.2. МЕЖДОМЕТНАЯ (А. А. ПОТЕБНЯ)
Сторонниками этой гипотезы были Иоганн Гердер
(1744-1803), Александр Афанасьевич Потебня (1835-
1891) и др. Сущность этой гипотезы состоит в предпо-
ложении, что первые слова возникли из «междометий», но под
последними имелись в виду не современные междометия, а те
непроизвольные возгласы, которые издавали наши животные
предки при выражении чувств.
Такого рода междометия А. А. Потебня считал подлинными
междометиями и противопоставлял их словам ах, ох и т. п. По-
следние являются произвольными - в том смысле, что они упо-
требляются говорящими сознательно. Современные междоме-
тия - лишь прообраз тех «междометий», которые представляли
собою рефлексивные возгласы наших животных предков. По-
добными междометиями пользуются животные и дети, когда
они ещё не владеют взрослым языком.
В непроизвольных междометиях вслед за И. Гердером
А. А. Потебня видел материал для будущих человеческих слов.
Он писал: «Язык животных и человека в раннюю пору детства
состоит из рефлексий чувства в звуках. Вообще нельзя себе
представить другого источника звукового материала языка.
Человеческий произвол застает звук уже готовым: слова долж-
ны были образоваться из междометий» (Л. А. Потебня. Эстети-
ка и поэтика. М.: Искусство, 1976. С. 110).
27
Животные междометия - принадлежность предъязыка. Они
ещё не были словами человеческого языка. Своему переходу в
слова у первых людей они были вновь обязаны чувствам. «Роль
чувства, - указывал А. А. Потебня, - не ограничивается переда-
чею движения голосовым органам и созданием звука. Без вто-
ричного его участия не было бы возможно самое образование
слова из созданного уже звука» (там же. С. 116).
В чувственной природе первобытного языка был убеждён
знаменитый французский философ Жан Жак Руссо. Он писал:
«Я нисколько не сомневаюсь, что первый (звуковой. - В. Д.)
язык, существуй он поныне, сохранил бы независимо от слова-
ря и синтаксиса свои черты, отличающие его от всех лругих. Не
только все обороты этого языка были бы образными, чувствен-
ными, фигуральными, но даже его внутреннее устройство от-
вечало бы первоначальной цели доносить до чувств и разума
жаждущий отклика голос страсти» [Руссо Ж. -Ж. Избранные со-
чинения. Т. 1. М.: Гослитиздат, 1961. С. 65).
Участие чувства в переходе междометий в слова А. А. По-
тебня усматривал в том, что междометия, первоначально слу-
жащие для непроизвольного выражения чувств, вызываемых
определёнными предметами, стали уже сознательно употре-
бляться в дальнейшем и для выражения представлений о са-
мих этих предметах. Именно с этого момента они переставали
быть междометиями и становились первыми словами.
Перенос междометий с обозначения чувств на их источники
не был бы возможен, полагал А. А. Потебня, если бы мышление
наших предков не достигло такой ступени своего развития, при
которой они смогли увидеть в своих междометиях будущие
слова. Своим переходом в слова междометия были обязаны не
только чувству, но и мысли, способной осмыслить их как зна-
ки вещей. «Междометие, - писал в связи с этим А. А. Потебня, -
под влиянием обращенной на него мысли изменяется в слово»
(указ соч. А. А. Потебни. С. 110).
Отсюда следует, что в качестве предпосылки для перехода
животных возгласов в человеческие слова А. А. Потебня усма-
тривал успешную психическую эволюцию наших предков, бла-
28
годаря которой они сумели подняться до осознания знаковой
природы собственных возгласов. Первобытное «междометие»
в таком случае перестаёт быть непроизвольным животным вы-
криком и превращается в человеческое слово.
А. А. Потебня предполагал, что процесс перехода междоме-
тия в слово в мышлении нашего предка осуществлялся при-
близительно так же, как в сознании ребенка. Он писал: «Итак,
образование слова есть весьма сложный процесс. Прежде все-
го - простое отражение чувства в звуке, такое, например, как
в ребёнке, который под влиянием боли невольно издает звук
"вава". Затем - сознание звука... Наконец - сознание содержа-
ния мысли в звуке, которое не может обойтись без понимания
звука другими» (там же. С. 113].
Междометия, перешедшие в слова, составили основу, опи-
раясь на которую люди могли создавать новые слова на мате-
риале старых. Но такого рода слова были уже не первичными,
а вторичными, произведёнными от других слов, а не от живот-
ных междометий.
Достоинство междометной гипотезы о происхождении язы-
ка заключается в том, что она вписывает проблему происхож-
дения языка в психогенез. Очевидный эволюционизм состав-
ляет сильнейшую сторону данной гипотезы.
1.1.3. ЗВУКОПОДРАЖАТЕЛЬНАЯ (ПЛАТОН, Г. ЛЕЙБНИЦ)
Лучше всего эта гипотеза изложена у Платона (427-
347 до н. э.), Готфрида Лейбница (1646-1716) и Ио-
ганна Гердера (1744-1803). Сущность этой гипотезы
сводится к предположению о том, что наши предки научились
говорить благодаря подражанию не только звучащей природе
(пению птиц, блеянию овец и т. д.), но и беззвучной. В послед-
нем случае речь шла не о простом копировании звуков, кото-
рые первобытный человек слышал в природе, а о выражении с
помощью звуков своих впечатлений о тех или иных свойствах
предмета (его форме, размере и т. п.).
29
О словах, возникших из непосредственного подражания
звучащей природе, Платон писал: «...кто подражает скоту, пе-
тухам и прочим животным, именует то, чему они подражают»
(Античные теории языка и стиля / Под ред. О. М. Фрейденберг.
М.-Л.: Государственное социально-экономическое издатель-
ство, 1936. С. 47).
В более сложном положении сторонники звукоподража-
тельной гипотезы о происхождении языка оказывались, когда
речь заходила о словах, появившихся в языке, по их предполо-
жению, благодаря звуковому выражению впечатлений о незву-
чащих предметах. Выход они нашли в соединении звукоподра-
жательной гипотезы со звукосимволической. Они приписыва-
ли тем или иным звукам связь с обозначением определённых
свойств этих предметов. Так, звуку [г] приписывалась связь
с обозначением чего-нибудь резкого и твердого, а звуку [1] -
плавного и мягкого. В свою очередь звуку [о] приписывалось
выражение округлого. По поводу этого звука Платон писал:
«Нуждаясь в звуке О для круглого, он (изобретатель слова. -
В. Д.) его преимущественно вливал в это имя» (там же. С. 51).
С помощью звукоподражательной гипотезы о происхож-
дении языка Г. Лейбниц объяснял наличие звука [г] в словах,
связанных с обозначением разрыва (нем. Riss, лат. гитро, фр.
arracher, ит. straccio и т. п.). Подобным образом он объяснял
присутствие звука [1] в латинском слове mel [мед], в немецком
lieben [любить] и т. п.
На подлинно научную высоту звукоподражательную гипо-
тезу о происхождении языка поднял в XVIII в. Иоганн Гердер. В
своём «Трактате о происхождении языка» (1772) он прекрасно
показал, что эта гипотеза - вовсе не плод досужего воображе-
ния. Она объясняет, почему именно со звукоподражательных
слов начался человеческий язык. Всё дело в их полупроизволь-
ной природе. Условный момент в них сочетается с подража-
тельным. Первые слова нашим предкам было легче создавать
за счёт подражания звучащим предметам. Их звучание под-
сказывало, с помощью каких звуков обозначить ту или иную
вещь. Условный момент в звукоподражательных словах в свою
30
очередь способствовал осознанию произвольности знака. Вот
почему вслед за полупроизвольными звукоподражательными
словами первобытные люди сумели перейти к созданию про-
извольных незвукоподражательных слов.
1.1.4. ТРУДОВАЯ
(МОНБОДДО, Л. НУАРЕ, Ф. ЭНГЕЛЬС, Б. В. ЯКУШИН)
Истоки этой гипотезы восходят ещё к Демокриту, но
наибольший вклад в её разработку внесли Джеймс
Бернетт, лорд Монбоддо (1714-1799), Людвиг Нуаре
(1827-1897), Фридрих Энгельс (1820-1895) и Борис Владими-
рович Якушин (1930-1982). Между тем ещё в Средние века мы
обнаруживаем её предтечу у «отцов церкви» - Григория Нисско-
го (IV в.), Аврелия Августина (IV-V вв.), Иоанна Дамаскина (VII-
VIII вв.) и др.
Как показал Ю. М. Эдельштейн (см.: Проблемы языка в па-
мятниках патристики // История лингвистических учений.
Средневековая Европа / Под ред. А. В. Десницкой и С. Д. Кац-
нельсона. М.-Л.: Наука, 1985. С. 157-207), отцы церкви отнюдь
не были религиозными фанатиками и мракобесами. Они были
людьми творческими и сумели внести много нового в развитие
философии языка. Они поставили, в частности, впервые вопро-
сы о коммуникации у животных, о невербальном мышлении и
внутренней речи у людей и т. д.
Особого, внимания заслуживает теория происхождения
языка, разработанная Григорием Нисским (335-394), который
развивал в ней идеи не только своего брата - Василия Кесарий-
ского (Великого), но и античных авторов.
Свои взгляды на проблему происхождения языка Григорий
излагал в полемике с Евномием, который считал, что слова соз-
даются человеком не самостоятельно, а в сотворчестве с Богом.
Человеку, по Евномию, принадлежит пассивная роль в про-
цессе словообразования, поскольку она сводится лишь к тому,
чтобы угадывать имена, данные тем или иным вещам самим
Богом.
31
Григорий, напротив, считал, что Бог одарил человека лишь
творческою способностью, благодаря которой он сам, без по-
мощи Бога, может создавать новое - будь то дом, меч, плуг или
слово. Имена, по Григорию, создаются человеком, с одной сто-
роны, в соответствии со свойствами обозначаемых вещей, а с
другой стороны, в соответствии с национальным своеобразием
языка, на котором говорит автор нового слова.
Григорий Нисский принимал, таким образом, как натура-
листический, так и конвенциалистский принципы в словоо-
бразовании, однако делал упор на последнем из них. Он писал:
«Итак, всем подтверждается наше слово (хотя оно и неискусно
построено по правилам диалектики), доказывающее, что Бог -
Создатель предметов, а не простых речений, ибо не ради Его, а
ради нас прилагаются предметам имена... Если же кто скажет,
что эти имена образуются, как угодно людям, сообразно их
привычкам, тот нисколько не погрешит относительно понятия
Промысла, ибо мы говорим, что имена, а не естество существу-
ющих предметов происходит от нас. Иначе именует небо еврей
и иначе хананей, но тот и другой понимают одно и то же, от раз-
личия звуков нисколько не ошибаясь в разумении предмета»
(там же. С. 185).
Заслуга Григория Нисского состоит прежде всего в том, что
в своей теории он поставил язык в один ряд с другими продук-
тами культуры, считая, что язык, подобно любому другому про-
дукту культуры, создается человеком благодаря его творческо-
му отношению к действительности.
Особенно неожиданным в размышлениях отца Григория о
происхождении языка звучит вполне материалистическое ут-
вержение о том, что в качестве предпосылки возникновения
языка следует рассматривать развитие человеческой руки. Он
писал: «Содействие рук помогает потребности слова, и если
кто-то услугу рук назовёт особенностью словесного существа -
человека, если сочтёт это главным в его телесной организации,
тот нисколько не ошибётся... Рука освободила рот для слова»
(там же. С. 189).
32
В 1773 г. в Шотландии вышел шеститомный труд Монбод-
до «О происхождении и прогрессе языка». Его автор изложил в
нём предтечу трудовой гипотезы Нуаре-Энгельса.
Своим происхождением орудия труда, по мнению Монбод-
до, обязаны успешной психической эволюции их создателей.
Но подобной эволюции обязан своим происхождением и язык.
Первые слова были неполноценными. Их отличие от слов
полноценных состояло в их диффузности - как звуковой, так и
смысловой. Звуковая диффузность первых слов выразилась в
их слабой членораздельности, а смысловая - в синкретичности
их значения. Вот почему их нельзя было отнести к какой-либо
части речи. Монбоддо писал в связи с этим: «Какие слова были
изобретены первыми? - Мой ответ: если под словами понимать
части речи, то первых слов вообще не было; а первые арти-
кулированные звуки обозначали целые предложения» {Дон-
ских О. А. Происхождение языка как философская проблема.
Новосибирск: Наука, 1984. С. 79).
Орудия труда и язык Монбоддо соединил в одну связку. Их
прогресс зависел от их взаимного влияния друг на друга, одна-
ко на приоритетное положение в ней он поставил орудия труда.
Прогресс в изготовлении орудий труда повлиял на проис-
хождение и развитие языка в двух отношениях: с одной сто-
роны, он заставлял людей объединяться во всё более и более
многочисленные союзы, трудовая деятельность которых в
значительной мере зависела от выполнения её участниками
тех задач, которые связаны с использованием языка, а с другой
стороны, этот прогресс способствовал развитию у первобыт-
ных людей абстрактного мышления, что не могло не влиять
на развитие языка: он эволюционировал от употребления слов
в конкретном значении к их употреблению во всё более и бо-
лее абстрактном значении. Монбоддо здесь использовал идею
Д. Локка о том, что первые слова обозначали только индивиду-
альные предметы, а стало быть, были именами собственными,
но со временем они стали превращаться в имена нарицатель-
ные, поскольку стали обозначать всё более и более обширные
совокупности похожих предметов.
33
Особенно ярко трудовую гипотезу о происхождении языка
изложил в работе «Происхождение языка» (1877) Людвиг Нуа-
ре. Он писал: «...трудом достигаемые модификации внешнего
мира роднятся с теми звуками, которые сопровождают работу,
и таким путём эти звуки приобретают определённое значение.
Так возникли корни языка, те элементы или первичные кле-
точки, из которых выросли все известные нам языки» {Дон-
ских О. А. Происхождение языка как философская проблема.
Новосибирск: Наука, 1984. С. 104).
Иначе говоря, Л. Нуаре считал, что первые корнесловы воз-
никли из звуков, которые вырывались из уст наших предков во
время трудовых действий.
Глоттогенез Ф. Энгельс вписывал в антропогенез. В рабо-
те «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»
(1896) он писал: «Наши обезьяноподобные предки, как уже
сказано, были общественными животными; вполне очевидно,
что нельзя выводить происхождение человека, этого наиболее
общественного из всех животных, от необщественных ближай-
ших предков. Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с
трудом господство над природой расширяло с каждым новым
шагом вперёд кругозор человека. В предметах природы он по-
стоянно открывал новые, до того неизвестные свойства. С дру-
гой стороны, развитие труда по необходимости способствовало
более тесному сплочению членов общества, так как благодаря
ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной
деятельности, и стало ясней сознание пользы этой совместной
деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря,
формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась
потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала
себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но
неуклонно преобразовывалась путём модуляции для всё бо-
лее развитой модуляции, а органы рта постепенно научались
произносить один членораздельный звук за другим» [Маркс К.,
Энгельс Ф. Избранные произведения в трёх томах. Т. 3. М.: Из-
дательство политической литературы, 1981. С. 72).
34
Для доказательства правильности своей точки зрения на
проблему глоттогенеза Ф. Энгельс прибегал к сравнению жи-
вотных языков с человеческими. «Что это объяснение возник-
новения языка из процесса труда и вместе с трудом является
единственно правильным, - писал он, - доказывает сравнение
с животными. То немногое, что эти последние, даже наиболее
развитые из них, имеют сообщить друг другу, может быть со-
общено и без помощи членораздельной речи. В естественном
состоянии ни одно животное не испытывает неудобства от
неумения говорить или понимать человеческую речь. Совсем
иначе обстоит дело, когда животное приручено человеком. Со-
бака и лошадь развили в себе, благодаря общению с людьми,
такое чуткое ухо по отношению к членораздельной речи, что,
в пределах свойственного им круга представлений, они легко
научаются понимать всякий язык» (там же).
Ф. Энгельс предсказал появление попугая Алекса. Он писал:
«Птицы являются единственными животными, которые мо-
гут научиться говорить, и птица с наиболее отвратительным
голосом, попугай, говорит всего лучше. И пусть не возражают,
что попугай не понимает того, что говорит. Конечно, он будет
целыми часами без умолку повторять весь свой запас слов из
одной лишь любви к процессу говорения и к общению с людь-
ми. Но в пределах своего круга представлений он может нау-
читься также и понимать то, что он говорит. Научите попугая
бранным словам так, чтобы он получил представление об их
значении (одно из главных развлечений возвращающихся из
жарких стран матросов), попробуйте его затем дразнить, и вы
скоро откроете, что он умеет так же правильно применять свои
бранные слова, как берлинская торговка зеленью. Точно также
обстоит дело и при выклянчивании лакомств» (там же).
Трудовая гипотеза о происхождении языка легла в основу
марксистской глоттогенетики в СССР. Так, А. Г. Спиркин вслед
за Ф. Энгельсом писал: «Потребность во взаимном общении ро-
дилась в условиях коллективной трудовой деятельности, на-
правленной на удовлетворение материальных потребностей
человека... Начало формирования речи обычно связывают с
35
переходом полуживотного предка человека к искусственно-
му изготовлению и систематическому использованию орудий
трудовой деятельности» [Спирты А. Г. Происхождение языка и
его роль в формировании мышления // Мышление и язык. Под
ред Д. П. Горского. М.: Издательство политической литературы,
1957. С. 26).
Высшим достижением марксистской глоттогенетики стала
концепция Б. В. Якушина. Она изложена им в очерке «Проис-
хождение человека и языка в процессе трудовой деятельности»
(см.: Онтология языка как общественного явления. Под ред.
Г. В. Степанова и В. 3. Панфилова. М.: Наука, 1983. С. 37-104} и в
последней главе («Язык - продукт общественного развития»)
его книги «Гипотезы о происхождении языка» (М.: Наука, 1984).
В трудовой деятельности наших предков Б. В. Якушин ви-
дел предпосылку для их успешного психического развития:
«"Труд начинается с изготовления орудий", - писал Ф. Энгельс.
Процесс изготовления орудий труда и охоты играет большую
роль в психическом (прежде всего интеллектуальном) и со-
циальном (в орудиях труда овеществляется соответствующий
опыт) развитии первобытных людей» [Якушин Б. В. Гипотезы о
происхождении языка. М.: Наука, 1984. С. 103).
Вот как Б. В. Якушин объяснял роль труда для развития пси-
хики у первобытных людей: «Обработка материала, и особенно
такого "капризного" - твёрдого и хрупкого, как кость или ка-
мень, требовала мобилизации и интенсификации всех психиче-
ских процессов работника... Трудовые действия планомерны и
последовательны; они включают в себя напряжение нервных и
физических сил, работу всех органов чувств. Они требуют рас-
чётливого мышления и воображения. А это означает, что ана-
лиз и синтез, абстракция и обобщение становились более тон-
кими, разветвлёнными и многоступенчатыми» (там же).
Психическая эволюция у первобытных людей, стимулиру-
емая их трудовой деятельностью, сочеталась с их языковой
эволюцией. В её основе, по предположению Б. В. Якушина, ле-
жал не звуковой язык, а пантомима. Он писал: «Использование
орудий труда, способность к тонкой координации движений
36
создали условия для самого естественного способа передачи
информации - жестом, мимикой, позой, короче - пантомимой»
(там же. С. 113).
Пантомима у первобытных людей вовсе не была немой: она
сопровождалась теми или иными эмоциональными выкрика-
ми. Эти выкрики с течением времени выдвинулись у наших
далёких предков на первый план, оттеснив на второй план пан-
томиму. Почему это прозошло? Потому что звуковая форма пе-
редачи информации имеет неоспоримые преимущества перед
зрительной. Вот почему пантомимический язык у первобыт-
ных людей уступил место звуковому.
Нельзя сказать, что пантомима полностью исчезла из обще-
ния первобытных людей, но большая часть используемых ими
жестово-мимических знаков, с одной стороны, и нечленораз-
дельные эмоциональные выкрики, с другой, стали всё больше
и больше заменяться на звуковые знаки, т. е. членораздельные
слова.
Так происходил переход пантомимического языка у перво-
бытных людей к звуковому. Вот что писал об этом переходе
Б. В. Якушин: «Выполняя одну и туже знаковую функцию, пан-
томима и звук как бы конкурировали между собой, и в этой
конкуренции победил более экономичный и оперативный
звук» (там же).
Первобытный язык (в обеих его формах - пантомимической
и звуковой), по мнению Б. В. Якушина, выполнял по преиму-
ществу прагматическую («управленческую») функцию. В нём
преобладали повелительные предложения, без которых невоз-
можна коллективная трудовая деятельность.
Б. В. Якушин в связи с этим указывал: «Общение между
первобытными людьми обязательно должно было выйти из
наличной ситуации, и передаваемая информация должна была
относиться к прошлым или будущим событиям. Элементарные
средства общения имели "управленческий" характер: "отрезок"
пантомимы, звук или их сочетание представляли собой коман-
ды для внешнего или внутреннего действия и содержали в себе
37
информацию о действующем лице, его действии и объекте»
(там же).
В конце своей книги Б. В. Якушин наметил разграничение
двух эпох в эволюции языка - эпохи однословных предложе-
ний («слов-предложений») и эпохи несколькословных («чле-
нораздельных») предложений. По поводу первой из этих эпох
он писал: «Нечленораздельный звук, становясь многозначным,
начал варьироваться и стягиваться до тех пределов, в которых
он оставался отличимым от других звуков. Каждый такой звук
имел своё значение - образ отрезка пантомимического дей-
ства. Это уже были слова-предложения» (там же).
Последний абзац в книге Б. Я. Якушина посвящен характе-
ристике второй эпохи языковой эволюции: «Возрастающее
число и разнообразие ситуаций, в которых участвовал древний
человек, потребовали их большего дробления и обобщения в
сознании, что в свою очередь вызвало необходимость комби-
нирования становящихся всё более абстрактными значимых
звуков для описания ситуаций. Так возникли членораздельные
предложения» (там же).
Сделаем вывод. Если достоинство междометной гипотезы о
происхождении языка состоит в том, что она вписала пробле-
му глоттогенеза в психогенез, то звукоподражательная и тру-
довая приблизились к её культурологической интерпретации,
поскольку стали связывать появление первых слов с творче-
ской, преобразующей деятельностью наших предков, благода-
ря которой они и пошли по пути культурогенеза.
1. 2. НОВЫЕ
Очень обстоятельный обзор новых гипотез о проис-
хождении языка дан в книге С. А. Бурлак «Происхож-
дение языка. Факты, исследования, гипотезы» (М.:
Астрель, 2012). Я ограничусь в своей книге кратким критиче-
ским анализом лишь основных.
38
1. 2.1. НАТАВИСТСКАЯ ГИПОТЕЗА H. ХОМСКОГО
В молодые годы Ноэм Хомский (род. в 1926) взлетел на
олимп мировой славы благодаря своей теории гене-
ративной грамматики. Уже и тогда он настаивал на
врождённости универсальной грамматики. На старости лет он
перенёс идею врождённости на глоттогенез. По поводу этой
идеи сразу послушаем Б. Бичакджана: «Языки не являются
ничем не обусловленными вариантами некой универсальной
устойчивой грамматики, которую генетическая мутация при-
внесла в наши хромосомы. Языки - это наборы эволюциони-
рующих черт» (Бичакджан Б. Эволюция языка: демоны, опас-
ности и тщательная оценка // Разумное поведение и язык.
Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык человека.
Проблема происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Чер-
ниговская. М. Языки славянских культур, 2008. С. 85).
Язык, с точки зрения Н. Хомского, обязан своим происхож-
дением вовсе не потребности что-либо сказать, а потребно-
сти о чём-либо размышлять. Язык потому главным образом и
возник, чтобы обеспечивать процесс познания. Когнитивную
функцию языка он возвысил над коммуникативной. Первая -
главная, а другая - побочная.
Н. Хомский писал: «Язык не считается системой коммуника-
ции в собственном смысле слова. Это система для выражения
мыслей, т. е. нечто совсем другое. Её, конечно, можно исполь-
зовать для коммуникации... Но коммуникация ни в каком под-
ходящем смысле этого термина не является главной функци-
ей языка» {Хомский Н. О природе и языке. М.: КомКнига, 2005.
С. 114).
Рациональное зерно в только что приведённой цитате
очевидно: возможности вербального мышления неизмеримо
выше аналогичных возможностей невербального мышления.
Вербальному мышлению человек в первую очередь и обязан
своему стремительному отрыву от своих животных собратьев
в своей когнитивной эволюции. Она была бы невозможна, если
39
бы наш предок не сумел создать инструмент для своего мыш-
ления - язык.
Выходит, что перед языком можно смело ставить когнитив-
ную потребность в качестве причины для появления челове-
ческого языка. Но отсюда вытекает неизбежный вывод о том,
что даже и в одиночестве человек должен был бы создать себе
язык как «систему для выражения мыслей» - во внутренней
речи. Чтобы с её помощью познавать мир. А уж потом он сооб-
разил, что внутреннюю речь можно превратить во внешнюю,
чтобы приобщить к ней других. Приблизительно так и думал в
XVIII в. Иоганн Гердер. Новое - хорошо забытое старое!
И. Гердер писал: «...ведь даже дикарь, одинокий дикарь, жи-
вущий в лесу, и тот должен был бы создать себе язык, даже если
бы он и не говорил на нём никогда. Язык явился результатом
соглашения, которое душа его заключила сама с собою, и это
соглашение было столь же неизбежно, как то, что человек был
человеком» [Гердер И. Трактат о происхождении языка. М.: Из-
дательство ЛКИ, 2007. С. 143).
Одно непонятно: зачем под глоттогенез подводить только
когнитивную потребность в языке, а коммуникативную остав-
лять на задворках? Почему между ними не заключить союз?
Первые люди нуждались не только в познании мира, в котором
они живут, но и в общении друг с другом. Вот почему ущемле-
ние коммуникативного фактора глоттогенеза за счёт гипер-
трофии когнитивного в гипотезе Н. Хомского нужно исправить
на когнитивно-коммуникативную гармонию. Но эта гармония
будет неполной, если мы не превратим её в когнитивно-комму-
никативно-прагматическую, поскольку в основе происхожде-
ния языка лежат не только когнитивный и коммуникативный
факторы, но и прагматический.
Прагматический фактор глоттогенеза связан с переходом
слова в дело. Нет никаких оснований сомневаться в том, что
первые люди не могли додуматься до осознания прагматиче-
ской функции зарождающегося у них языка. Этой функцией
пользуются животные, предупреждая своих соплеменников,
в частности, о грозящей опасности. Люди лишь унаследовали
40
от них использование языка как средства, с помощью которого
они могут «воздействовать друг на друга с большей эффектив-
ностью» [Блумфильд Л. Язык. М.: Прогресс, 1968. С. 42).
1. 2. 2. ПРОТОГРАММАТИЧЕСКАЯ ГИПОТЕЗА Т. ГИВОНА
Талми Гивон (род. в 1936) в 1962 г. получил степень
магистра наук в области садоводства, но с 1966 г. он
пошёл по лингвистической стезе. В это время лингви-
стическую науку уже в значительной мере охватил хомскиан-
ский угар. Т. Гивон не принял грамматики Н. Хомского. От кри-
тики этой грамматики он пришёл к своей версии глоттогенеза.
В отличие от Н. Хомского, Т. Гивон не оставил в своей ги-
потезе о происхождении языка коммуникативную функцию
языка в тени когнитивной. По традиции он стал рассматривать
язык не только как инструмент мышления, но и как средство
общения. От себя он подчеркнул: с помощью языка говорящий
имеет возможность узнать что-то новое не только благодаря
собственным размышлениям, но и от других людей. Иначе го-
воря, коммуникативная функция языка может превращаться в
когнитивную.
Т. Гивон разделил глоттогенический процесс на два эта-
па - протограмматический и грамматический. Первый из них
характеризуется отсутствием грамматикализации, т. е. отсут-
ствием специальных грамматических показателей у первых
слов-предложений, а вторая идёт по пути растущей граммати-
кализации, т. е. по пути увеличения грамматических показате-
лей у несколькословных предложений. Следовательно, второй
этап глоттогенеза характеризуется появлением подлинного
синтаксиса, тогда как в первый он по существу отсутствует, по-
скольку первые люди употребляли лишь однословные предло-
жения.
Рассуждая подобным образом, Т. Гивон пришёл к тем же со-
ображением, к которым А. А. Потебня пришёл ещё в XIX в. Вы-
ражение «всё новое - хорошо забытое старое» здесь, кстати ска-
зать, не годится, поскольку американские языковеды, за очень
41
редким исключением, не имеют ни малейшего представления
о российской лингвистической науке. Никогда не узнает этот
Т. Гивон и о том, что я здесь о нём пишу.
А. А. Потебня предполагал, что первобытные люди потому
употребляли однословные предложения, что их мышление ещё
не способно было расчленять описываемую ситуацию на пред-
мет (субъект) суждения и его признак (предикат). Их мышле-
ние было ещё синкретическим по преимуществу. Вот почему
гипотетическое предложение «Лек» у них означало «Птица ле-
тит». Субъект в нём спаян с предикатом. Естественно было на-
звать это «Лек» первобытным причастием, поскольку именно
причастие совмещает в себе именные и глагольные особенно-
сти. Но это причастие ещё представляло собою безаффиксный
корнеслов. Оно ещё не подверглось грамматикализации.
На место потебнианского первобытного причастия Т. Ги-
вон поставил указательные местоимения, возникшие в резуль-
тате вокализации указательных жестов. Если, по А. А. Потебне,
имена и глаголы возникли из первобытных причастий, то по
Т. Гивону - из первобытных указательных местоимений. Из
этих местоимений он вывел личные местоимения, артикли и
существительные. Между существительными и глаголами за-
тем наступила длинная пауза, необходимая для того, чтобы
первые люди в своей когнитивной эволюции дозрели до со-
единения существительных с глаголами для построения субъ-
ектно-предикатных предложений. Как только это произошло,
появились несколькословные предложения с субъектно-пре-
дикатной структурой и начался второй этап голоттогенеза -
грамматический. Он характеризовался приливом грамматиче-
ских средств, позволяющих предложению всё больше и больше
совершенствовать свою синтаксическую структуру.
Как видим, гипотеза Т. Гивона заслуживает высокой оцен-
ки. Её истоки восходят в Европе к Ф. Боппу, В. Гумбольдту,
А. Шляйхеру и А. А. Потебне. В ней отражён эволюционный
взгляд на происхождение языка. Языковая эволюция предста-
ёт в ней как процесс, движущийся от простого к сложному - от
грамматически неоформленных слов-предложений в протоя-
42
зыке к грамматически оформленным несколькословным пред-
ложениям в языке.
1. 2. 3. МУЗЫКАЛЬНАЯ ГИПОТЕЗА Н. МАСАТАКИ
Нуобо Масатака (род. в 1954) - японский приматолог.
Он поделил начальный этап глоттогенеза на три пе-
риода - гуления, лепета и пения. Материал для такой
перидизации он нашёл в доязыковом поведении младенцев и
коллективных дуэтах гамадрилов. В процессе первого периода
наши предки создали слоги, в процессе второго - многослож-
ные слова, и в третий они их запели.
Сам того не подозревая, Н. Масатака в какой-то мере воз-
родил И. Гердера, который писал: «...если первым языком че-
ловека было пение, то пение это было для него настолько же
естественно и настолько соответствовало его органам и при-
родным инстинктам, насколько пение соловья - естественно
для этой птицы, которую можно было бы назвать летающей
глоткой. Именно таким и был наш звучащий язык. Кондильяк,
Руссо и другие были уже на полпути к этой мысли, когда они
выводили просодию и песенный характер древнейших языков
из криков, порождаемых чувством» [Гердер И. Трактат о проис-
хождении языка. М.: Издательство ЛКИ, 2007. С. 149).
И. Гердер, вместе с тем, в своей гипотезе о происхождении
языка опирался не на музыкальную сторону живой речи, а на
междометную гипотезу и звукоподражательную. Музыкальная
же гипотеза Н. Масатаки чересчур упрощает зарождение язы-
ковой способности у человека.
1. 2.4. ПАРАЗИТНАЯ ГИПОТЕЗА Т. ДИКОНА
Терренс Дикон - профессор биологической антрополо-
гии и нейронаук Университета Калифорнии в Берк-
ли. Он додумался уподобить язык паразиту. Подобно
тому, как паразиты внедряются в те или иные организмы, язык
внедрился в мозг гоминидов. Поначалу он не особенно влиял
43
на разум, но со временем его влияние на разум всё возрастало и
возрастало. Более того, между языком и разумом установились
отношения сотрудничества, благодаря которому происходит
двойная эволюция - языковая и психическая.
К паразитной гипотезе происхождения языка, по-видимому,
следует относиться как к шутке, в которой есть доля правды.
1. 2. 5. ГИПОТЕЗА ГРУМИНГА Р. ДАНБАРА
Робин Данбар (род. в 1947) - американский культуро-
лог. Он вывел язык из груминга - заботливого выис-
кивания обезьянами насекомых в шерсти своих соро-
дичей. Вот уж поистине неисповедимы пути господни!
Груминг - средство единения той или иной группы обезьян.
Он возможен только в малочисленных сообществах. Чем много-
численнее они становятся, тем всё труднее и труднее грумингу
выступать в качестве средства единения. Со временем им ниче-
го не остаётся, как заменить его на другое средство единения -
язык. Что же, и в этой гипотезе есть рациональное зерно: язык
и в самом деле - средство единения.
С юмором гипотезу Р. Данбара описал Дерек Бикертон: «Он
(груминг. - В. Д.) связывает обезьян друг с другом, позволяя со-
обществам быть (относительно!) сплочёнными. Но для этого
требуется время. А если социальная группа слишком сильно
увеличивается, груминг - процедура личного, непосредствен-
ного взаимодействия - занимает слишком много времени. Вы
просто не успеете вычесать блох у всех, у кого нужно это сде-
лать, и в оставшееся время найти себе пропитание. Поэтому
Данбар предположил, что язык появился как заменитель гру-
минга. Вы можете вычесывать физически только одного то-
варища за раз, а чесать языками можно одновременно с тремя
или четырьмя» [Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали
язык, как язык создал людей. М.: Языки славянских культур,
2012. С. 28)
Итак, новые о гипотезы о происхождении языка далеко не-
равноценны. Так, об авторах трёх последних можно сказать
44
словами Н. В. Гоголя: «лёгкость необыкновенная в мыслях». С
лёгкостью необыкновенной Н. Масатака вывел первобытный
язык из пения, Т. Дикон уподобил язык паразиту, а Р. Данбар
вывел его из груминга. Зато гипотезы Н. Хомского и Т. Гивона
заслуживают высокой оценки. Они свидетельствуют о преем-
ственности между ними и старыми гипотезами. Актуальность
последних подтверждена временем их существования в науке.
Междометная, звукоподражательная и трудовая гипотезы
о происхождении языка отнюдь не устарели. Чтобы извлечь
из них рациональное зерно, их нужно актуализировать. При
этом речь идёт не о том, чтобы выбрать из них какую-то бо-
лее верную, оставив другие на втором плане, а о том, чтобы их
синтезировать. Их вообще не нужно ставить в отношения кон-
куренции друг с другом. Каждой из них нужно найти своё ме-
сто в единой эволюционной теории глоттогенеза. Это станет
возможным, когда каждая из них будет соотнесена с соответст-
ственным моментом в процессе, с одной стороны, подготовки к
глоттогенезу (междометная), а с другой, его начала и развития
(звукоподражательная и трудовая).
45
2. ФИЛОСОФСКИЕ
(УНИВЕРСАЛЬНО-ЭВОЛЮЦИОННЫЕ)
ПОДХОДЫ К РЕШЕНИЮ
ПРОБЛЕМЫ ГЛОТТОГЕНЕЗА
Биологические, психологические и культурологиче-
ские подходы к решению проблемы глоттогенеза на-
зываются частнонаучными. Поскольку базовые на-
уки, на которые они опираются, относятся к частным наукам.
Каждая из них направлена на изучение соответственной части
мира. Представители этих подходов в глоттогенической на-
уке рассматривают язык по преимуществу как результат либо
эволюции живой природы, либо эволюции психики, либо эво-
люции культуры. Вот почему эти подходы могут быть названы
также частно-эволюционными.
Цель философии - построение общенаучной картины мира.
Для выполнения этой цели, она обобщает достижения всех
частных наук. Это позволяет ей увидеть в современном мире
результат универсальной эволюции. Один из таких результа-
тов - язык. Он, с философской точки зрения, есть не что иное,
как продукт унигенеза - эволюции вселенной. Отсюда следует,
что философские подходы к решению проблемы глоттогене-
за должны расцениваться как универсально-эволюционные.
Их методологическая опора - универсальный эволюционизм.
О его сущности и истории я написал книгу: Универсальный эво-
люционизм - путь к человечности. СПб.: Алетейя, 2013. 496 с.
Истоки универсального эволюционизма в философии сле-
дует искать у Демокрита, Эпикура и Лукреция.
46
2.1. ДЕМОКРИТ
УНИГЕНЕЗ
У Демокрита (460-370 до н. э.) мы обнаруживаем пер-
вый в Европе завершённый эскиз философской кар-
тины мира, поскольку он охватил своим взором весь
мир. В начало этой картины мира он поместил атомы и пустоту.
По свидетельству Диогена Лаэртского, «Демокрит утверж-
дал: начало Вселенной - атомы и пустота. Миров бесчисленное
множество, и они имеют начало и конец во времени. И ничто
не возникает из небытия... И атомы бесчисленны по разнообра-
зию величин и по множеству; носятся же они во Вселенной, кру-
жась в вихре, и, таким образом, рождается всё сложное: огонь,
вода, воздух, земля. Дело в том, что последние суть соединения
некоторых атомов» (Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1.
М.: Мысль, 1969 (в дальнейшем - АМФ). С. 326-327).
Историки философии оказали Демокриту не самую лучшую
услугу: при анализе его научного наследия в целом они поста-
вили на первое место его атомистическое учение. Не отрицая
достоинств этого учения, следует сказать: главная заслуга Де-
мокрита состоит в том, что он стал основателем универсально-
го эволюционизма в Европе.
Физиогенез
Демокрит высказывался по поводу возникновения и разви-
тия земли, солнца и луны. Он говорил, например: «Вначале зем-
ля блуждала вследствие своей малости и лёгкости; с течением
времени, сделавшись плотнее и тяжелее, она пришла в непод-
вижное состояние» (АМФ. С. 336).
Биогенез
Влажные вещества на земле, по мнению Демокрита, «под
воздействием теплоты и гниения начали порождать жизнь»
(там же. - С. 338). Первые люди, по его утверждению, «произош-
ли из воды и ила» (там же. С. 339).
47
Психогенез
По поводу психологических представлений Демокрита до
нас дошли противоречивые сведения. Аэций сообщил о том,
что под душой Демокрит понимал огнеподобное соединение
атомов, а Макробий указывал на то, что душа, по Демокриту,
«воздух, примешанный к атомам» (АМФ. С. 340).
Купыпурогенез
Демокриту приписываются высказывания о предметах раз-
личных наук о культуре, но, пожалуй, больше всего его интере-
совали в культурологии вопросы, связанные с происхождением
материальной культуры и духовной.
Перворожденные люди, по мнению Демокрита, питались
лишь дикорастущей пищей. Но в дальнейшем, когда «они стали
зимой искать убежища в пещерах», они научились «отклады-
вать про запас те из плодов, которые могут сохраняться» (АМФ.
С. 344). Освоению ремёсел, которые позволили им изготавли-
вать одежду и строить жилища, способствовала способность
людей к подражанию животным. «От животных, - говорил Де-
мокрит, - мы путём подражания научились важнейшим делам:
мы ученики паука в ткацком и портняжном ремёслах, ученики
ласточки в построении жилищ...» (там же. С. 345-346).
ГЛОТТОГЕНЕЗ
Демокрит, по свидетельству Диодора, следующим образом
объяснял происхождение языка: «Так как на них нападали зве-
ри, то они стали научаться взаимно помогать друг другу благо-
даря пользе, приносимой совместными действиями. Собираясь
же вместе вследствие страха, они мало-помалу стали познавать
знаки, подаваемые друг другу... Вначале голос их был бессмыс-
ленным и нечленораздельным, постепенно они стали говорить
членораздельно и в общении друг с другом стали устанавли-
вать символы относительно каждой из вещей, и таким образом
они создали самим себе привычную речь обо всём существую-
щем» (АМФ. С. 344).
48
Демокриту принадлежит ведущая роль в зарождении син-
тетического взгляда на назначение философии - того взгля-
да, который предполагает, что философия, благодаря универ-
сальному эволюционизму, обобщает достижения всех частных
наук - физики, биологии, психологии и культурологии, тем
самым создавая общенаучную (философскую) картину мира.
Прямыми наследниками Демокрита в античной философии
стали Эпикур и его ученик Тит Лукреций Кар, но они шли по
пути, уже проложенному их общим учителем.
2. 2. ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР
УНИГЕНЕЗ
Унигенез объединяет физиогенез, биогенез, психо-
генез и культурогенез. В поэме Тита Лукреция Кара
(99-55 до н. э.) «О природе вещей» обрисовано каждое
из этих звеньев эволюции. Но кое-где её автор даёт более или
менее целостное представление об унигенезе. Такое, например:
Мне объяснить остаётся, - и к этому ход рассуждений
Наших приводит, - что мир образован из смертного тела
И одновременно то, что имел он начало когда-то;
Как получилось, что тут сочетанье материи дало
Землю, и небо, и море, и звёзды, и солнце, и лунный
Шар, а затем и какие из нашей земли появились
Твари живые, а также каких никогда не рождалось;
Как человеческий род словами различными начал
Между собою общаться, названья давая предметам,
Как в наше сердце проник этот ужас и страх пред богами...
В качестве объединяющего начала в поэме Лукреция высту-
пает закон развития. Его сущность демонстрируется на приме-
ре дождей:
...дожди исчезают, когда их низвергнет
Сверху родитель-эфир на земли материнское лоно.
49
Но наливаются злаки взамен, зеленеют листвою
Ветви дерев, и растут, отягчаясь плодами, деревья.
Весь человеческий род и звери питаются ими,
И расцветают кругом города поколением юным,
И оглашается лес густолиственный пением птичьим;
Жирное стадо овец, отдыхая на пастбище тучном,
В неге ленивой лежит, и, белея, молочная влага
Каплет из полных сосцов, а там уже и юное племя
На неокрепших ногах по мягкому прыгает лугу,
Соком хмельным молока опьяняя мозги молодые.
Словом, не гибнет ничто, как будто совсем погибая,
Так как природа всегда возрождает одно из другого
И ничему не даёт без смерти другого родиться.
Что мы видим? В своей физической форме (дожди) материя
способствует развитию её биотической формы (деревья], а по-
следняя - развитию её культурной формы (города). Здесь мая-
чит два перехода: физиосфера -> биосфера -> культура. Между
биосферой и культурой напрашивается психика, тем более, что
упоминаются «мозги молодые», но главное вот в чём: города
сначала создаются в голове строителей.
Идея эволюционных переходов выглядит как химера, если
её провозвестники не признают главного постулата универ-
сального эволюционизма. Его установил Лукреций. Это посту-
лат о вечности и развитии материи. В краткой форме он его
сформулировал так: «Вещам невозможно из ничего возникать
и, родившись, в ничто обращаться» [Лукреций. О природе ве-
щей. М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. С. 32). В раз-
вёрнутом виде этот постулат звучит так:
Были тела, из каких состоит этот мир, обновляясь,
То, несомненно, они обладают бессмертной природой
И потому ничему невозможно в ничто обратиться,
И, наконец, от одной и той же причины и силы
Гибла бы каждая вещь, не будь материя вечной...
Заслуга Лукреция бесспорна. Вслед за Демокритом и Эпику-
ром от стал провозвестником универсального эволюционизма.
Благодаря его поэме, мы имеем возможность вникнуть в самое
50
полное представление об античной эволюционной картине
мира. Идея эволюционных переходов скрепляет эту поэму в
единое целое. Он писал в ней:
...природу всего мироздания время меняет:
Из одного состояния всё переходит в другое.
Не остаётся ничто незыблемым: всё преходяще,
Всё претворяет природа и всё заставляет меняться.
ГЛОТТОГЕНЕЗ
Говоря современным языком, можно сказать, что Лукреций
вывел три фактора глоттогенеза - биотический, психический и
культурный.
Биотический фактор глоттогенеза состоит в том, что при-
рода одарила людей органами тела, способными к речевой де-
ятельности. Вот почему Лукреций не видел ничего странного в
возникновении у них языка:
Что же тут странного в том, наконец, если род человеков
Голосом и языком одарённый, означил предметы
Разными звуками все, по различным своим ощущеньям?
Психический фактор глоттогенеза состоит в том, что при-
рода одарила людей разумом. Он позволил им превратить не-
произвольные выкрики, которые дикари издавали при пере-
живании сильных чувств, в осмысленные слова. Чтобы не быть
голословным, Лукреций подтвержадает это предположение
наблюдениями за начатками коммуникативых способностей у
животных - собак, лошадей и птиц. Так, по поводу последних
он пишет:
Ястреб, гагара, скопа - когда они по морю ищут,
В волнах солёных себе пропитанье и корм добывая,
То по-иному совсем кричат в эту пору обычно,
Чем если спорят за корм или борются с самой добычей
Отсюда вывод:
Стало быть, коль заставляют различные чувства животных
Даже при их немоте испускать разнородные звуки,
51
Сколь же естественней то, что могли первобытные люди
Каждую вещь означать при помощи звуков различных.
Культурный фактор глоттогенеза состоит в том, что язык -
один из продуктов культуры. Лукреций вписал язык в куль-
туросозидательную деятельность первобытных людей. Язык,
с его точки зрения, способствовал этой деятельности. Он по-
явился не от праздности, а от нужды:
Что же до звуков, какие язык производит, - природа
Вызвала их, а нужда подсказала названья предметов.
Лукреций представил в своей поэме самую передовую для
античности теорию происхождения языка. Она вполне согла-
суется с современными представлениями о глоттогенезе. Так,
опыты, проводимые во второй половине XX в. с обезьянами, по-
казали, что они способны к усвоению зрительной формы языка,
но не способны научиться его устной форме. Этому препятству-
ет строение их ротовой полости. Не приходится сомневаться в
актуальности психического фактора глоттогенеза: без успеш-
ной психической эволюции возникновение языка у людей не
представляется возможным. Что касается культурного фактора
глоттогенеза, то именно ему следует отдавать приоритет: язык
появился и развивался в рамках преобразующей, творческой,
культуросозидательной деятельности наших предков.
2. 3. ЖЮЛЬЕН ДЕ ЛАМЕТРИ
Линия Демокрита - Эпикура -Лукреция в Средние века
прервалась на несколько столетий. Поэма Лукреция
канула в Лету. Иначе и не могло быть. Её автор стре-
мился изобразить эволюционную картину мира с научной точ-
ки зрения, которая никак не могла устроить отцов церкви. Они
исходили из «Шестоднева» - библейского учения о божествен-
ном творении мира за шесть дней. В истории универсального
эволюционизма наступила многовековая ночь.
52
По судьбе поэмы Лукреция мы можем судить в какой-то
мере о судьбе универсального эволюционизма в целом. В пер-
вую очередь христианских теологов не устраивал у предста-
вителей универсального эволюционизма их атеизм. В особен-
ности доставалось Эпикуру. Он прослыл у них безбожной сви-
ньёй [Лукреций. О природе вещей. М.: Издательство Академии
наук СССР, 1958. С. 10). Как пояснил Климент Александрийский
(150-215), апостол Павел (Савл) (5/15-64/67), главный редак-
тор «Нового завета», в своих обличительных речах о греко-рим-
ской философии имел в виду не всю философию, а только эпи-
курейскую.
Богословы приложили немало усилий для опошления эпи-
курейского учения. Вот почему даже у итальянских гуманистов
оно предстало в искажённом виде. Так, Лоренцо Балла (1407-
1457) в книге «О наслаждении как истинном благе» (1431) изо-
бразил Эпикура в виде вульгарного гедониста. Таким был сам
автор этой книги, но не Эпикур. Но возвращение Эпикура в поле
сознания мыслителей Возрождения имело огромное значение
даже и в искажённом виде. Табу на его учение в эпоху Возрож-
дения было снято. Снято оно было и в отношении Демокрита и
Лукреция.
Между античностью и Новым временем в истории универ-
сального эволюционизма распалась связь. Великая заслуга
Жюльена де Ламетри (1709-1751) - восстановление этой свя-
зи. Вслед за Демокритом, Эпикуром и Лукрецием он распро-
странил идею развития на представление о мире в целом. Но
в центре его внимания был переход от животных к человеку.
Задолго до Ж.-Б. Ламарка Ж. де Ламетри стал возводить
человека к животным. Он писал: «Переход от животных к че-
ловеку не очень резок. Чем, в самом деле, был человек до изо-
бретения слов и знания языков? Животным особого вида... Он
отличался от обезьяны и других животных тем, чем обезьяна
отличается и в настоящее время, т. е. физиономией» [Ламе-
три Ж. О. Сочинения. 2-е изд. М.: Мысль, 1983. С. 190).
Не следует забывать: автор приведённых слов жил в первой
половине XVIII века. Несмотря на присущую ему смелость, с не-
53
которой осторожностью он писал в «Системе Эпикура»: «...ког-
да мы видим, что часто умный человек обязан жизнью прихоти
и определённым действиям дурака, то нисколько не нелепой и
не странной кажется мысль о происхождении человека от жи-
вотных» (там же. С. 367).
Чем же человек обязан своему возвышению над животным
миром? Развитию ума.
Об эволюционном мировоззрении автора «Человека-маши-
ны» свидетельствует, в частности, его наблюдения над строе-
нием мозга у людей и животных: «В общем и целом форма и
строение мозга у четвероногих почти такие же, как и у чело-
века: те же очертания, то же расположение всех частей лишь с
той существенной разницей, что у человека мозг в отношении
к объему тела больше, чем у всех животных, и притом обладает
большим количеством извилин. За человеком следует обезья-
на, бобр, слон, собака, лисица и кошка - животные наиболее по-
хожие на человека, так как у них наблюдается постепенная ана-
логия в строении мозолистого вещества мозга» (там же. С. 186).
Первостепенное значение в развитии животных Ж. де Ла-
метри придавал их обучению. В особенности много надежд он
возлагал на обучение обезьян. Он верил, в частности, что их
можно научить говорить по-человечески, несмотря на то, что
их органы артикуляции не приспособлены для произношения
человеческой речи. «Я не решусь утверждать, что органы речи
обезьяны, что бы с ними ни делали, не в состоянии произносить
членораздельных звуков, - писал Ж. де Ламетри. - Утвержде-
ние о такой абсолютной неспособности кажется мне странным
ввиду большой аналогии, существующей между обезьяной и
человеком, и ввиду того, что до сих пор неизвестно другое жи-
вотное, которое по внутреннему строению и по внешнему виду
столь поразительно походило бы на человека» (там же. С. 191).
Говорить по-человечески обязьяну до сих пор не научили,
зато научили её зрительному языку. Вот какую любопытную
информацию мы читаем по этому поводу в книге Герхарда Фол-
лмера «Эволюционная теория познания: врождённые структу-
ры познания в контексте биологии, психологии, лингвистики,
54
философии и теории науки» (М.: Русский двор, 1998. С. 102):
«Совершенно удивительных результатов достигла шимпанзе
Сара у супружеской пары Примак в 1972 г. Примерно 130 слов
символизировались посредством пластиковых кусочков, кото-
рые ни в цвете, ни в форме не соответствовали ни представля-
емым предметам [Мэри, банан, тарелка), ни представляемым
свойствам [красный, круглый, различный). Сара образует и по-
нимает новые предложения, отвечает на вопросы, осуществляя
при этом переход от объекта к символу. На вопрос о цвете ябло-
ка, она отвечает правильно "красное", хотя ни одного яблока
нет поблизости и сам пластиковый значок для яблока не явля-
ется красным».
Если обезьяна поддаётся обучению (дрессировке), почему
мы должны отказать в этом человеку? «Слова, языки, законы,
науки и искусства появились только постепенно; только с их
помощью отшлифовался необделанный алмаз нашего ума, -
читаем мы в трактате «Человек-машина». - Человека дресси-
ровали, как дрессируют животных; писателем становятся так
же, как носильщиком... подобно тому, как обезьяна научается
снимать и надевать шапку или садиться верхом на послушную
ей собаку» (указ. соч. Ж. де Ламетри. С. 191).
Чтобы не быть заподозренным в унижении человека ани-
мализацией, в трактате «Человек-растение» Ж. де Ламетри
указывал: «...Но что бы ни говорили, какие бы чудеса ни рас-
сказывали о животных, всё это не умаляет превосходства на-
шей души. Конечно, она из того же теста и так же сфабрикова-
на; всё же она далеко не того же качества, что душа животных.
Благодаря этому качественному превосходству человеческой
души, благодаря избытку познания, вытекающему, очевидно,
из строения человека, он и является царём среди животных и
один только способен к общественной жизни, для которой его
трудолюбие изобрело языки, а его мудрость - законы и нравы»
(там же. С. 236).
Из этих оптимистических заявлений вовсе не следует, что
процесс очеловечения очень лёгок. Всё дело в том, что «чело-
век вообще представляет собою вероломное, хитрое, опасное и
55
коварное животное» (там же. С. 287). Большинство людей на-
ходится лишь в начале своего очеловечения. Потребуется ещё
очень большая работа, чтобы он стал цивилизованным. Веду-
щую роль в этой работе Ж. де Ламетри отводил учёным-про-
светителям.
Есть в истории науки учёные, научное наследие которых
не было оценено по достоинству ни при их жизни, ни после их
смерти. К таким учёным принадлежит Жюльен Офре де Ламе-
три. Главная причина несправедливого отношения к нему со
стороны своих собратьев, как мне думается, состоит в том, что
они не поняли в нём главного - универсального эволюциониз-
ма. Даже такой прекрасный знаток его наследия, как В. М. Бо-
гуславский - автор вступительной статьи к однотомнику фило-
софских произведений Ж. де Ламетри - не сумел вписать его
автора в историко-научный контекст. Между тем этот контекст
очевиден: Ж. де Ламетри возродил в философии первой поло-
вины XVIII в. линию Демокрита - Эпикура - Лукреция - линию
универсального эволюционизма.
О вкладе Ж. де Ламетри в развитие универсально-эволю-
ционного мировоззрения я хочу сказать его собственными
словами, которыми он, этот гордый человек и великий муче-
ник науки, сам оценивает свою философскую систему: «Какое
значение могут иметь против столь прочного и крепкого дуба
слабые тростники богословия, метафизики и различных фило-
софских школ? Это - детские игрушки, подобные рапирам на-
ших гимнастических залов, с помощью которых можно доста-
вить себе удовольствие потренироваться, но ни в каком случае
не одолеть противника. Надо ли прибавлять, что я имею здесь в
виду пустые и пошлые идеи, избитые и жалкие доводы... идеи,
которые будут существовать, пока на Земле останется хотя бы
тень предрассудка или суеверия? Такова моя система или, вер-
нее, если я не заблуждаюсь, истина. Она проста и кратка. Кто
хочет, пусть попробует оспаривать её!» (там же. С. 226).
56
2.4. ИОГАНН ГЕР ДЕР
Всё хорошее делалось в истории ради гуманно-
сти, а всё нелепое, порочное и омерзительное, что
тоже появлялось в истории, было преступлением
против духа гуманности.
Иоганн Гердер
ИоганнуГотфридуГердеру (1744-1803) принадлежит
особое место среди других универсальных эволюци-
онистов, имеющих отношение к проблеме глоттоге-
неза. В своём «Трактате о происхождении языка», насыщенном
гениальными озарениями, он заложил основы эволюционного
подхода к решению этой проблемы. Язык при этом подходе рас-
сматривается как продукт всей предшествующей эволюции -
физической, биотической, психической и культурной.
И. Гердер родился, как он сам говорил, «в крайне скромной,
но не совершенно бедной среде» [Гайм Р. Гердер, его жизнь и
сочинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 68). Его отец был служи-
телем лютеранской церкви в Морунгене. Служителем церкви
по окончании богословского факультета Кёнигсбергского уни-
верситета пришлось быть и его сыну - в Риге (1764-1769), Бю-
кебурге (1771-1776) и Веймаре (1776-1803).
Наставником И. Гердера в университете стал Иммануил
Кант (1724-1804). Ему в первую очередь он был обязан любо-
вью к философии. Лекции И. Канта молодой И. Гердер слушал с
поэтическим упоением. Некоторые из них он облекал в стихот-
ворную форму. В книге «Письма для поощрения гуманности»
(1793-1797) И. Гердер вспоминал: «История человечества и
различных народов, естественная история, изучение природы,
математика и собственный опыт - вот те источники, из кото-
рых он черпал воодушевление для своих лекций и для своей
беседы; он не оставлял равнодушным ни к чему, что было до-
стойно изучения... Этот человек, имя которого я произношу с
глубочайшей признательностью и с высоким уважением, был
Иммануил Кант» (там же. Т. 1. С. 99-100).
57
Увы, отношение И. Гердера к И. Канту резко ухудшилось по-
сле того, как последний анонимно написал, по выражению пер-
вого, «крайне неверную, пошлую и злобную рецензию» на пер-
вую часть «Идей к философии истории человечества» (1784-
1791) (там же. Т. 2. С. 278). Престарелый рецензент не сумел
разглядеть в ней начало великого труда его бывшего ученика.
С этого времени между ними устанавливаются враждебные
отношения. Рудольф Гайм в подробном освещении этих отно-
шений выступил на стороне И. Канта. Как и его подзащитный,
он тоже не сумел увидеть главного отличия между И. Кантом и
И. Гердером. Это отличие состоит в разном понимании сущно-
сти философии.
Если И. Кант видел в философии науку об «априорном по-
знании» [Кант И. Сочинения в шести томах. Т. 4. Ч. 1. М.: Мысль,
1965. С. 95), то И. Гердер ещё до Г. Спенсера увидел назначение
философии в обобщении знаний, полученных всеми частными
(«опытными») науками. Философия должна состоять, по мне-
нию И. Гердера, «из результатов всех опытных наук» [Гайм Р.
Гердер, его жизнь и сочинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 102).
Г. Спенсер назовёт такое назначение философии синтетиче-
ским.
Философия И. Канта, вне всякого сомнения, обладает ши-
рокой синтетичностью, однако И. Гердера не устраивала её
умозрительность. Вот почему в книге «Рассудок и опыт. Мета-
критика к критике чистого разума» (1799) он называет автора
«Критики чистого разума» творцом «царства бесконечных ум-
ственных химер, слепого созерцания, фантастических вымыс-
лов, пустых книжных слов, так называемых трансцеденталь-
ных идей и спекуляций» [Гердер И. Трактат о происхождении
языка. М.: Издательство ЛКИ, 2007. С. LIV).
В основе главного труда И. Гердера - «Идеи к философии
истории человечества» - лежит подлинно синтетическое пони-
мание сущности философии. Достижения науки XVIII века в ней
обобщены в единую - универсально-эволюционную - картину
мира. Этот труд - вершина, к которой универсальный эволюци-
онизм пришёл во второй половине XVIII в. Если Ж. де Ламетри
58
в первой половине XVIII в. возродил универсальный эволюци-
онизм, то И. Гердер во второй его половине поднял его на не-
бывалую высоту.
Замысел «Идей...» возник у И. Гердера ещё в молодости. В
«Дневнике моего путешествия» (1769) он оформил его в весь-
ма хаотической форме: «Какое это будет великое сочинение, в
котором будет идти речь о человеческом роде! О человеческом
уме! О возделывании земли! О всех странах! Временах! Народах!
Силах! Смешениях! Личностях! Об азиатской религии, хроноло-
гии, полиции, философии! Об искусствах, философии и полиции
у египтян! Об арифметике, языке и роскоши финикиян! О всём,
что касается греков! О всём, что касается римлян! О религии,
законах, нравах, войнах, понятиях о чести у северных народов!
О временах папского владычества, о монахах, об учёности! О
северно-азиатских крестоносцах, пилигримах, рыцарях! О хри-
стианском и языческом возрождении учёности! О блестящем
веке Франции! Об английских, голландских, немецких выдаю-
щихся личностях! О китайской и японской политике! О есте-
ствознании нового мира! Об американских нравах и т. д... Какая
обширная тема: человеческий род не исчезнет, пока всё это не
будет исполнено! Пока гений просвещения не облетит землю!
Это будет всеобщая история развития мира!» [Гайм Р. Гердер,
его жизнь и сочинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 443-444).
Пятнадцать лет понадобилось автору этих слов, чтобы в
своей главной книге упорядочить идеи, об освещении которых
он мечтал в двадцать пять лет. «Всеобщую историю развития
мира» он начал в ней с «естествознания нового мира».
ФИЗИОГЕНЕЗ -> ФИЗИОСФЕРА
И. Гердер не затрагивает в своей книге космогонические ги-
потезы. Он лишь отсылает читателя к авторам таких гипотез -
Р. Декарту, Ж. Бюффону и И. Канту. В центре его внимания была
Земля - «наш дом» [Гердер И. Идеи к философии истории чело-
вечества. М.: Наука, 1977. С. 13). Об этом свидетельствует оглав-
ление первой части его книги:
59
I. Наша Земля - одна из звёзд;
II. Земля наша - одна из срединных планет;
III. Наша Земля претерпела множество катастроф, пока не
приняла свой теперешний облик;
IV. Земля - шар, вращающийся вокруг своей оси и вокруг
Солнца в наклонном положении;
VI. Населяемая людьми планета есть горный хребет, высту-
пающий над поверхностью моря;
VII. Направление гор на обоих полушариях предопределило
самые странные различия и перемены.
Геогенез обрисован И. Гердером как серия катастроф: «Вода
заливала землю и образовались слои почвы, образовались
горы, долины; огонь бушевал, разрушал земную кору, дыбил
горы, разливал кругом расплавленные недра Земли; заклю-
чённый внутри земли воздух поднял своды пещер и облегчил
извержение могучих стихий; ветры бушевали на поверхности
Земли, а другая причина, ещё более мощная, переменила даже
все климатические зоны Земли. Многое из сказанного совер-
шалось уже тогда, когда существовали на Земле органические,
живые создания» (там же. С. 18-19].
БИОГЕНЕЗ -> БИОСФЕРА
Когда заходит речь об эволюции живой природы, так сра-
зу же вспоминают о Чарлзе Дарвине (1809-1882). Между тем
у него был предшественник - Жан-Батист Ламарк (1744-1829.
См. о нём.: Даниленко В. П., Даниленко Л. В. Эволюция в духовной
культуре: свет Прометея. М.: КРАСАНД, 2012. С. 116-120). Но
ещё до Ж.-Б. Ламарка, опираясь на исследования Карла Линнея
(1707-1778), Жоржа Бюффона (1707-1788), Альбрехта Галле-
ра (1708-1777), Иоганна Реймаруса (1729-1814) и др., эволю-
ционный эскиз живой природы сделал в своём главном труде
Иоганн Гердер.
Жизнь, по И. Гердеру, произошла из смеси, которую поро-
дила Земля. Первоначально из неё возникли простейшие жи-
вые организмы, а затем - в результате их развития - проис-
60
ходило их всё большее и большее усложнение. «От несложных
форм, - читаем у И. Гердера, - она (природа. - В. Д.) переходит
к составным, искусным, тонким строениям, - и будь мы наде-
лены таким органом чувств, с помощью которого мы могли бы
видеть праформы и первоначальные зародыши земных суще-
ствований, то, должно быть, в самой мельчайшей точечке мы
восприняли бы прогрессию всего творения» [Гердер И. Идеи к
философии истории человечества. М.: Наука, 1977. С. 38).
Прогресс в развитии живой природы вкладывается у
И. Гердера в три эволюционных ступени: растения - животные
- люди. Он писал: «...поразмыслим только об одном: о той по-
крывающей Землю смеси, благодаря которой наша Земля спо-
собна была создавать органические строения - растения, а по-
том животных и человека» (там же).
Благодаря эволюции, на Земле сформировалось необо-
зримое многообразие флоры и фауны. Последняя, по мнению
И. Гердера, прошла через три эволюционные стадии:
«1) животные с одной полостью и одним желудочком серд-
ца, как рыбы и земноводные, имеют более холодную кровь;
2) у животных с одним желудочком без полости вместо кро-
ви белый сок; таковы насекомые и черви;
3) животные с четырьмя отделами сердца - теплокровные;
таковы птицы и млекопитающие» (там же. С. 55-56).
Движение эволюции от менее совершенных видов к более
совершенным объяснялось И. Гердером борьбой за выжива-
ние. Для одних видов эта борьба заканчивалась гибелью (как,
например, для мамонтов), а для других - их дальнейшим совер-
шенствованием. Оно происходило, с одной стороны, благодаря
приспособлению к новой среде обитания, а с другой, благода-
ря наследованию полезных признаков. И. Гердер писал: «Когда
рыба выходит на сушу, у неё - как, например, у манати, - вычле-
няются передние конечности, а у самок вырастают груди. У мор-
ского котика и морского льва можно без труда видеть уже все
четыре конечности, хотя задними он и не может пользоваться
и пять пальцев их влачит за собой, словно отростки плавников,
тем не менее он, как умеет, неспеша выползает на сушу, что-
61
бы погреться на солнце, и он уже поднялся ступенькой выше
безобразного, бесформенного тюленя. Так более высокие орга-
нические существа выходят из праха червей, из известняковых
домиков моллюсков, из паутины насекомых, и членение тел их
постепенно усложняется» (там же. С. 51}.
Человек - венец эволюции. И. Гердер писал: «Жизнь расте-
ний управлялась инстинктом самосохранения и продолжения
рода, насекомые стали создавать свои искусные сооружения,
птицы и наземные животные - заботиться о своих птенцах, де-
тёнышах, о доме, наконец появились и мысли, напоминающие
человеческие, животные стали усваивать разные умения, и вот
всё объединилось в человеке с его разумной способностью, сво-
бодой и духом гуманности» (там же. С. 116).
Человек - венец не только психической и культурной эво-
люции, но и биофизической («органической»). И. Гердер писал:
«Форма органического строения восходила от камня к кристал-
лу, от кристалла к металлам, от металлов к растениям, от расте-
ний к животным, от животных к человеку; по мере восхождения
разнообразились силы и влечения живого существа, и наконец
все эти силы и влечения объединялись в облике человека, на-
сколько он мог вместить их в себя. Ряд дошёл до человека и
здесь остановился; нет существа, которое стояло бы выше че-
ловека, органическое строение которого было бы многообраз-
нее и искуснее, - человек представляется существом высшим,
до какого может развиться органическое строение на нашей
Земле» (там же. С. 116).
ПСИХОГЕНЕЗ + ПСИХИКА
Отправным пунктом психической эволюции И. Гердер
считал ощущение. Его зародыш он усматривал уже у предков
животных - растений: «И в растении должно быть хотя бы
тёмное соответствие ощущению, хотя бы его тёмный аналог»
[Гердер И. Идеи к философии истории человечества. М.: Наука,
1977. С. 69).
62
По отношению к растениям, очевидно, можно говорить не о
психике как таковой, а о предпсихике. Психическая же эволю-
ция шла по пути освоения животными всё более сложных форм
психической деятельности - от ощущений к восприятиям, от
восприятий к представлениям, от представлений к понятиям
и т. д.
В главе «Поступательное развитие живых существ, приуча-
ющихся связывать разные понятия и свободнее пользоваться
органами чувств и членами тела» И. Гердер показывает, что
прогресс в психогенезе был обусловлен развитием «нервной
конституции животных» (там же. С. 76).
Наши животные предки приобрели самую сложную «нерв-
ную конституцию», что позволило им вступить на путь очело-
вечения. Этот путь открылся для них благодаря развитию ра-
зума.
В четвёртой книге «Идей...» мы находим главы, в которых
И. Гердер объясняет, почему наши предки превзошли всех жи-
вотных в развитии разума:
I. Органическое строение предрасполагает человека к спо-
собности разума
II. Взгляд с высот органического строения человеческой го-
ловы на существа низшие, приближающиеся по складу своему
к человеку
III. Органическое строение предрасполагает человека к тон-
ким чувствам, искусству и языку
IV. Органическое строение предрасполагает человека к тон-
ким влечениям, а потому и к вольности
V. Органическое строение предрасполагает человека к хруп-
кому здоровью, но к выносливости и долголетию, а потому и к
расселению по всей Земле.
Прародиной человечества учёный считал Азию, поскольку в
ней сложились наиболее благоприятные условия для очелове-
чения наших животных предков (там же. С. 265-270).
63
КУЛЬТУРОГЕНЕЗ -> КУЛЬТУРА
Ещё в 1774 г. (за 10 лет до появления первой части «Идей...»)
вышла в свет книга И. Гердера «И ещё одна философия исто-
рии для воспитания человечества». Уже в этой книге изложено
культурологическое кредо её автора. Его суть состоит в следу-
ющем: своим очеловечением наши предки обязаны их культу-
росозидательной способности, возникшей из их смышлённо-
сти, в развитии которой они превзошли всех своих животных
собратьев.
Если в «И ещё одна философия...» представлен лишь эскиз
культурной эволюции, то в своём главном труде И. Гердер изо-
бразил развитие культуры в виде весьма красочной картины.
Он был убеждён в том, что «роду человеческому суждено прой-
ти через несколько ступеней культуры и претерпеть различ-
ные перемены, но прочное благосостояние людей основано ис-
ключительно на разуме и справедливости» [там же. С. 439).
В культуре И. Гердер видел средство, а не цель. В чём же, по
его мнению, состоит цель, к которой стремится человечество?
В том, чтобы всё дальше и дальше уходить от своих животных
предков и всё больше и больше становиться человечным (гу-
манным). «Цель нашего земного существования, - писал учё-
ный, - заключается в воспитании гуманности, а все низкие жиз-
ненные потребности только служат ей и должны вести к ней.
Всё нужно воспитывать: разумная способность должна стать
разумом, тонкие чувства - искусством, влечения - благородной
свободой и красотой, побудительные силы - человеколюбием»
(там же. С. 131).
Гуманность вовсе не сводится у И. Гердера только к чело-
веколюбию. Под гуманностью (человечностью) он понимал
весь комплекс особенностей, которые отличают человека
от животного. Р. Гайм пишет в связи с этим: «Он (И. Гердер. -
В. Д.) выражает словом "гуманность" всё, чего может достиг-
нуть человек... Гуманность есть сущность человеческой нату-
ры и конечное назначение человека» [Гайм Р. Гердер, его жизнь
и сочинения. Т. 2. СПб.: Наука, 2011. С. 232).
64
Человечность - антипод животности. Сравнивая животное
и человека, И. Гердер писал: «Животного ведёт его инстинкт,
дар матери-природы; животное - слуга в доме всевышнего
отца, оно должно слушаться. А человек в этом доме - дитя, и
ему нужно сначала научиться всему: и самым жизненно необ-
ходимым инстинктам, и всему, что относится к разуму и гуман-
ности. А учит он всё, не достигая ни в чём совершенства, пото-
му что вместе с семенами рассудительности и добродетели он
наследует и дурные нравы, и так, следуя по пути истины и ду-
шевной свободы, он отягчён цепями, протягивающимися ещё
к самым началам человеческого рода» [Гердер И. Идеи к фило-
софии истории человечества. М.: Наука, 1977. С. 132).
И. Гердер был апостолом «гуманной философии». Мысль о
гуманности красной нитью проходит через всё его творчество.
Р. Гайм писал о нём: «Он придерживался утилитарного направ-
ления (в реформе школы. - В. Д.) только во имя той "гуманной
философии", которую не терял из виду даже в то время, как был
всецело занят литературой и эстетикой. Мысль о гуманности
как о конечной цели всякого здравого воспитания служит свя-
зующим звеном между первоначальным идеализмом и внезап-
но вспыхнувшим влечением к реализму» [Гайм Р. Гердер, его
жизнь и сочинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 453).
И. Гердер учил, с одной стороны, не возводить человека в
перл создания, а с другой, не низводить его до животного. Он
писал: «Весьма несправедливо хвалили род человеческий, ут-
верждая будто все силы и способности других родов достига-
ют в нём своего наивысшего развития. Это похвала бездоказа-
тельная... Другие же, напротив, хотели, не скажу, унизить че-
ловека, низведя его до уровня животного, но отрицали за ним
собственно человеческий характер и превращали его в какое-
то выродившееся животное, которое в погоне за неведомыми
высшими совершенствами совсем утратило своеобычность
своей породы. Это, очевидно, противоречит и истине, и свиде-
тельствам естественной истории» [Гердер И. Идеи к философии
истории человечества. М.: Наука, 1977. С. 77).
65
Где же проходит действительная граница между животным
и человеком? В чём подлинное отличие человека от животно-
го? «Ни у одного животного, - отвечает И. Гердер, - нет того,
чем отличается от него почти всякий человек, - нет культуры»
(там же). Следовательно, человек становится человеком всё в
большей и большей степени благодаря культуре.
И. Гердер прекрасно сознавал, что на своём пути к очелове-
чению современные люди находятся лишь в самом начале сво-
его пути. Вот почему он расценивал человечность в качестве
«бутона будущего цветка», «скрывающего внутри себя истин-
ный облик человечества» (там же. С. 131; 132).
«Лишь у немногих, - писал И. Гердер, - богоподобный дух
гуманности в самом широком и чистом значении слова есть
подлинное стремление всей жизни, а большинство задумы-
вается поздно, да и у самых лучших низкие инстинкты тянут
возвышенного человека к животному. Кто из смертных может
сказать: я обрел, я обрету чистый образ человечности, заложен-
ный во мне?» (там же. С. 131).
Но дело тут не только в отдельной личности, но и в услови-
ях, в которых оказался тот или иной народ: «...И между людьми
должны были появиться величайшие различия, потому что всё
на земле многообразно, а в некоторых странах и в некоторых
условиях человеческий род придавлен бременем климата и
житейской нужды» (там же). Не следует обольщаться и насчёт
так называемых цивилизованных народов. В предисловии к
«Идеям...» И. Гердер восклицает: «Как мало культурных людей
в культурном народе!» (там же. С. 6).
Продвижение человечества к осуществлению своей мис-
сии - дальнейшему очеловечению - требует от его представи-
телей величайших «духовных сил» (там же. С. 126), направлен-
ных на приближение к высшим человеческим целям. «Истина,
красота, любовь, - читаем у И. Гердера, - вот цели, к которым
всегда стремился человек, что бы он ни делал, нередко сам не
сознавая того, нередко идя по совсем ложному пути» (там же.
С. 133).
66
Но истина, красота, любовь и т. п. цели есть не что иное, как
высшие духовно-культурные идеалы. Вот почему философия
И. Гердера имеет духовно-культурную направленность. В цен-
тре этой философии - духовная культура (религия, наука, ис-
кусство, нравственность, политика и язык).
РЕЛИГИЯ
XVIII век нанёс религии незаживающую рану. Первую
скрипку в яростной борьбе с религией в этот век играли фран-
цузские просветители - Жульен де Ламетри (1709-1751), Дени
Дидро (1713-1784), Клод Гельвеции (1715-1771), Поль Голь-
бах (1723-1789) и др. Выше всех среди них И. Гердер ставил
Д. Дидро, который, в частности, заявлял: «Если разум - дар неба
и если то же самое можно сказать о вере, значит, небо ниспос-
лало нам два несовместимых и противоречащих друг другу
дара... Государь, если вы желаете иметь священников, вы не
можете желать философов, а если желаете философов, не мо-
жете желать священников. Ведь философы по самой профес-
сии своей - друзья разума и науки, а священники - враги раз-
ума и покровители невежества» (Да скроется тьма! Француз-
ские материалисты XVIII в. об атеизме, религии, церкви. Сост.
В. Н. Кузнецов. М.: Политиздат, 1976. С. 128; 121).
И. Гердер был священником, но после встречи с Д. Дидро он
записал в своём дневнике: «Наступит ли время, когда разрушат
монастыри и амвоны... О, если б я мог хоть чем-нибудь содей-
ствовать этому! По крайней мере я хотел бы поддержать голос
Дидро!» [Гердер И. Идеи к философии истории человечества.
М.: Наука, 1977. С. 614).
Нет никакого сомнения в том, что И. Гердер способствовал
разрушению монастырей и амвонов. Чуть ли не каждая стра-
ница его главного труда - красноречивое тому подтверждение.
Он написан рукой великого учёного, а не богослова. Но почему
же нередко в ней упоминается имя творца, хотя божественное
творение мира он открыто отрицал? Должность обязывала. Он
писал его в должности главы протестантской церкви в Вейма-
67
ре. Главная трагедия его жизни состояла, как он сам говорил,
в «противоречии между самим собой и своими должностями»
(там же. С. 413). Но некоторый богословский налёт, имеющийся
в его главной книге, не может скрыть от нас её атеистическую
доминанту.
Не следует, вместе с тем, изображать И. Гердера, как это де-
лал И. Фихте, законспирированным атеистом. Крайней точкой
его атеизма был пантеизм, который он взял у Бенедикта Спи-
нозы (1632-1677). В пределе пантеизм смыкается с атеизмом,
поскольку бог в нём сливается с природой. Но сам факт его при-
сутствия в нём свидетельствует о сохранении в спинозизме бо-
гословской стихии. Эта стихия представлена в книге И. Гердера
«Бог. Некоторые диалоги» (1787), где он пытается доказать со-
вместимость пантеистического учения Б. Спинозы с христиан-
ством. Более того, он отстаивает здесь бессмертие души.
Мотив бессмертия души звучит в романе Л. Н. Толстого «Во-
йна и мир», где Пьер Безухов так излагает учение И. Гердера
Андрею Болконскому: «Разве я не чувствую в своей душе, что я
составляю часть этого огромного, гармонического целого. Раз-
ве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количе-
стве существ, в которых проявляется Божество, - высшая сила,
как хотите, - что я составляю одно звено, одну ступень от низ-
ших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу,
которая ведёт от растения к человеку, то отчего же я предполо-
жу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведёт дальше
и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как
ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я
чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом
мире есть правда.
- Да, это учение Гердера, - сказал князь Андрей» [Тол-
стой Л. Н. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 4. М.:
Правда, 1984. С. 121).
Эволюционную лестницу, о которой здесь говорит Пьер,
И. Гердер собирался завершить «мировой душой» [Гердер И.
Идеи к философии истории человечества. М.: Наука, 1977.
С. 623). Его «мировая душа» - предтеча тейяровской точки
68
Омега. Но как в «Феномене человека» П. Тейяра де Шардена на-
учная картина мира преобладает над религиозной (см. подр.:
Даниленко В. П. Универсальный эволюционизм - путь к чело-
вечности. СПб.: Алетейя, 2014. С. 187-201), так и в «Идеях к
философии истории человечества» И. Гердера научная стихия
преобладает над богословской.
Вовсе неслучайно Иоганн Фихте обвинил И. Гердера в ате-
изме. Он даже грозился привлечь к ответственности «веймар-
ского генерал-суперинтенданта (т. е. И. Гердера. - В. Д.), печат-
но изложившего философскую систему, которая так же похожа
на атеизм, как одно яйцо похоже на другое» [Гайм Р. Гердер, его
жизнь и сочинения. Т. 2. СПб.: Наука, 2011. С. 765).
Научная стихия у И. Гердера преобладает над религиозной
даже и в его работе «Бог...», которая была задумана её авто-
ром как богословский трактат. Филолай в ней, в частности, за-
являет: «Ничто в природе не одиноко, ничто не лишено при-
чин и ничто не остаётся без последствий; и поскольку всё, что
возможно, существует и связано друг с другом, в природе нет
ничего неорганизованного, каждая сила находится в связи с
остальным, служащими ей или над ней господствующими»
(Антология мировой философии в четырёх томах. Т. 3. М.:
Мысль, 1971. С. 62). Богословием здесь и не пахнет. Здесь ут-
верждается материальное единство природы как таковой.
Вслед за французскими просветителями И. Гердер видел в
религии закономерный этап в становлении человечества. Сво-
им возникновением он обязан страхом перед природой и не-
способностью объяснить её стихии, исходя из их материальной
сущности. Вот почему первобытные люди одухотворяли и оче-
ловечивали эти стихии, связывая их мифологическими сюже-
тами.
Особое внимание И. Гердер уделил в своей книге христи-
анству. В его основателе он видел живого человека, который
защищал интересы угнетённого большинства. Однако цер-
ковь отошла от учения Христа. Пользуясь им, она стала кон-
курировать со светской властью. В своей борьбе за власть она
совершила множество кровавых преступлений, связанных, в
69
частности, с организацией крестовых походов. «Наукам и ис-
кусствам, - читаем у И. Гердера, - крестоносцы в собственном
смысле слова никак не способствовали. Распутные армии, от-
правившиеся в Палестину, не имели о них никакого представ-
ления...» [Гердер И. Идеи к философии истории человечества.
М.: Наука, 1977. С. 595).
Религия, вместе с тем, несла не только зло, но и в какой-то
мере способствовала развитию культуры в целом и науки в
частности. «Нельзя отрицать, - писал И. Гердер, - что только
религия принесла народам науку и культуру и что культура и
наука в первое время были просто особой религиозной традици-
ей. У всех диких народов незначительные их знания и культура
до сих пор связаны с религией» (там же. С. 253).
НАУКА
Науку, как и искусство, И. Гердер выводил из языка. Он пи-
сал: «Как только... появились первые начатки языка разума,
так сразу же оказалось, что человек встал на путь наук и ис-
кусств. Ибо, создавая науки и искусства, человек и не делает
ничего иного, как отмечает и обозначает. Как только дано было
человеку самое трудное его искусство - язык, так, можно ска-
зать, ему дан был прообраз всего» [Гердер И. Идеи к философии
истории человечества. М.: Наука, 1977. С. 241).
Почему же именно благодаря языковой способности люди
пришли к науке и искусству? Потому что эта способность стала
основой для развития у них их мышления: «Благодаря языку, и
только благодаря языку, сделалось возможным последователь-
ное развитие мысли - цепь мыслей, стало возможным осозна-
вать, распознавать что-либо, вспоминать о чем-либо, обладать
чем-либо; так со временем родились науки и искусства» (там
же. С. 241-242).
Язык - вместилище знаний. При этом в своей содержатель-
ной стороне он отражает национальные особенности его твор-
ца - того или иного народа. В истолковании этих особенностей
И. Гердер предвосхитил понятие языковой картины мира. Он
70
писал: «Философское сравнение языков было бы самым превос-
ходным опытом истории и многогранной характеристики
человеческого рассудка и души, в каждом языке отпечатлел-
ся рассудок и характер народа. Не только инструменты языка
видоизменяются вместе со страной, почти у каждого народа
есть свои буквы и свои особенные звуки; наименования вещей,
даже обозначения издающих звуки предметов, даже непосред-
ственные изъявления аффекта, междометия - всё отличается
повсюду на Земле. Когда речь заходит о предметах созерцания
и холодного рассуждения, то различия ещё возрастают, и они
становятся неизмеримыми, когда речь доходит до несобствен-
ного значения слов, до метафор, когда затрагивается строение
языка, соотношение, распорядок, взаимосогласие его чле-
нов. Гений народа более всего открывается в физиогномиче-
ском образе его речи. Всегда весьма характерно, чего больше в
языке - существительных или глаголов, как выражаются лица
и времена, как упорядочиваются понятия, всё это важно в са-
мых мелких деталях» (там же. С. 239).
И. Гердер боролся с евроцентризмом, но это не помешало
ему увидеть истоки научного прогресса в Древней Греции. Он
писал: «Никто не ждёт от меня, что я буду рассматривать по
отдельности науки - математику, медицину, естествознание и
все изящные искусства, называя длинный ряд имён тех, кто по-
служил опорой для всех грядущих времён, открывая и умножая
знания во всевозможных областях. Общеизвестно, что ни Азия,
ни Египет не дали нам подлинной формы знания ни в одной из
дисциплин и что такой формой мы всецело обязаны греческо-
му духу, всюду вносящему свой тонкий порядок. А поскольку
лишь вполне определённая форма познания позволяет умно-
жать и совершенствовать знания во все грядущие времена, то
мы обязаны грекам фундаментом почти всех наших наук» (там
же. С. 376).
И. Гердер приложил руку к выдвижению на первый план в
греческой науке не Демокрита и Эпикура, а Платона и Аристо-
теля (там же. С. 375). Так и повелось с давних пор - воспевать
двух последних и оставлять в тени двух первых. Но это означа-
71
ет не что иное, как оставлять в тени дух универсального эво-
люционизма. Не сумел И. Гердер обнаружить этот дух и в по-
эме Лукреция «О природе вещей». Он поёт ей дифирамбы как
дидактическому произведению, а не философскому (там же.
С. 419). Он не сумел увидеть в ней итог, к которому античная
философия пришла в области универсального эволюционизма.
Остался за пределами внимания И. Гердера и его ближай-
ший предшественник в философии универсальной эволюции -
Ж. де Ламетри. Его имя ни разу даже не упоминается в главном
труде И. Гердера, что лишний раз свидетельствует об отсут-
ствии единства между выдающимися представителями уни-
версального эволюционизма. Оно не состоялось не только меж-
ду И. Гердером и Ж. де Ламетри, но также между Г. Спенсером
и И. Гердером, между П. Тейяром де Шарденом и Г. Спенсером
и т. д. Уже давно пора восстановить связь времён в развитии
универсального эволюционизма (в какой-то мере я это сделал
в книге «Универсальный эволюционизм - путь к человечно-
сти»). В противном случае его история выглядит в значитель-
ной мере как сообщество, участники которого приближались к
истине поодиночке.
Процесс приближения к истине бесконечен. В этом прибли-
жении - цель науки. Как оценивал И. Гердер осуществление
этой цели наукой его времени? Вот его ответ: «А теперь - как
мы далеки от истины!» (там же. С. 237).
Основным инструментом приближения к истине И. Гердер
считал язык. Но его роль в познании он расценивал двойствен-
но. С одной стороны, он указывал: «У нас разум - только благо-
даря языку...» (там же. С. 238-239). А с другой стороны, он кри-
тиковал язык за ограниченность его возможностей в познании,
поскольку слова схватывают не сущность вещей, а лишь их не-
которые признаки.
И. Гердер писал: «Ни один язык не выражает вещи, но вы-
ражает только имена вещей; и человеческий разум не познаёт
вещи, но только признаки вещей, обозначаемые словами, - заме-
чание охлаждающее, полагающее тесные границы всей исто-
рии нашего рассудка и придающее ей полную несуществен-
ность. Вся наша метафизика - это метафизика; другими слова-
72
ми, это отвлеченный, упорядоченный перечень наименовании,
отстающий от опытных наблюдений. Перечисляя и упорядочи-
вая вещи, такая наука приносит свою пользу и может служить
введением ко всем искусственным приёмам нашего рассудка;
но если рассмотреть её как таковую, по сути дела, то она не со-
держит ни одного полного и существенного понятия, ни одной
существенной истины. Вся наша наука ведёт счёт, пользуясь от-
дельными внешними, отвлечёнными признаками, не затраги-
вающими внутреннего существования вещей» (там же. С. 236).
Как видим, к возможностям языка И. Гердер относился че-
ресчур критически. Он воспринимал язык как весьма несовер-
шенное орудие разума: «Но, если вглядеться повнимательнее,
мы увидим, что средство нашего воспитания и образования -
язык - весьма несовершенен, рассматривать ли его как узы,
соединяющие людей, или как орудие разума, так что трудно
представить себе более лёгкую, летучую, невесомую паути-
ну, чем ту, которой пожелал связать род человеческий творец
наш» (там же. С. 236).
Рассматривать язык «как орудие разума» - значит обра-
щать внимание на его когнитивную функцию. Рассматривать
его «как узы, соединяющие людей» - значит обращать внима-
ние на его коммуникативную функцию. Двойственно И. Гердер
подходил к оценке не только первой из этих функций, но и вто-
рой. С одной стороны, он видел в языке средство, соединяющее
людей разных поколений, а с другой, он указывал на его разъ-
единяющую роль в познании.
С одной стороны, И. Гердер писал: «Всё, что думали мудре-
цы давних времен, что когда-либо измыслил дух человече-
ский, доносит до меня язык. Благодаря языку мыслящая душа
моя связана с душою первого, а может быть, и последнего
человека на земле; короче говоря, язык - это печать нашего
разума, благодаря которой разум обретает видимый облик и
передаётся из поколения в поколение» (там же).
С другой стороны, мы находим у И. Гердера и такие слова:
«Правильно ли понимает меня другой человек? То ли пред-
ставление связал он со словом, что и я, или он не связал с ним
73
никакого представления?.. А он тем временем пользуется этим
словом, считает с помощью его и, пожалуй, передаст другим в
виде пустой скорлупки. Так всегда было с философскими шко-
лами» (там же. С. 237).
Из гердеровской критики роли языка в познании следует
только один вывод: не следует преувеличивать эту роль и идти
к истине не только по языковому пути, но и безъязыковому.
Последний обходится без языка и опирается на непосредствен-
ные данные, полученные органами чувств. Эти данные могут
служить пищей не только для их осмысления с помощью языка,
но и для чистой мысли.
Приветствуя безъязыковой путь познания, И. Гердер вос-
клицал: «Если бы мы мыслили не отвлечённые признаки и вы-
говаривали бы не произвольные знаки, а самою природу ве-
щей, - прощайте, ошибки, прощайте, ложные мнения, мы - в
стране истины!» (там же).
Иоганн Готфрид Гердер был мудрецом. Мудрости присущ
здоровый скептицизм. Со здоровым скепсисом он относился к
возможностям не только языка, но также науки и искусства. «Не
думайте, люди, - читаем мы у него, - что счастье - в преждев-
ременном развитии, в чрезмерной утонченности или что жиз-
ненный опыт - в знании неподвижных и мёртвых терминов на-
уки, в умении пользоваться головокружительными приёмами
искусства, - всё это не удовлетворит живое существо, ибо ре-
цепт вызубривания названий и заучивания приёмов не годит-
ся для обретения счастья. Если голова переполнена знаниями,
будь в них само чистое золото, то она давит на тело, сжимает
грудь, затуманивает взор, такая голова - тяжкое бремя для
жизни. Чем более утончаем мы силы души, тем скорее отмира-
ют праздные силы тела; в стремлении охватить весь каркас ис-
кусства члены тела, способности наши увядают, распятые на
пышно блещущем кресте» (там же. С. 223).
Уж не эти ли слова вдохновили И. Гёте - ученика И. Герде-
ра - написать строки:
Суха теория, мой друг,
А древо жизни вечно зеленеет?
74
ИСКУССТВО
Если первым наставником И. Гердера был И. Кант, то вто-
рым - Иоганн Георг Гаман (1730-1788). Этот противоречивый,
но очень даровитый философ и филолог, нацепивший на себя
маску «христианского Сократа» [Гайм Р. Гердер, его жизнь и со-
чинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 133), стал близким другом
И. Гердера. Ещё в Кенигсберге он обучал молодого И. Гердера
английскому и итальянскому языкам. Через первый из них его
ученик открыл для себя У. Шекспира в подлиннике.
Подобным образом обстояло дело не только с английской
литературой, но также французской, римской, греческой и др.:
к литературе И. Гердер шёл через язык. Подобным образом об-
стояло дело и с его эстетическими убеждениями: искусство он
выводил из языка.
И. Гердер был поэтом. Поэзию он считал высшим видом ис-
кусства. Она обладает наибольшими возможностями в выраже-
нии прекрасного, под которым он понимал совершенство. Выс-
шего совершенства достиг человек. Вот почему человеческая
красота - наиболее совершенная красота.
Непревзойдённых успехов в постижении прекрасного до-
стигла древнегреческая поэзия. Этим она обязана родному
языку её творцов. «Вначале греческий язык, - читаем у И. Гер-
дера, - был неразвит, но уже содержал в себе то, чему суждено
было развиться» [Гердер И. Идеи к философии истории челове-
чества. М.: Наука, 1977. С. 355).
В восхвалении греческого языка, каким он стал во времена
Гомера, И. Гердер иногда заходил чересчур далеко. Он возвы-
шал его, в частности, за счёт унижения китайского: «Язык гре-
ков не был жалкой иероглифической поделкой, не был и це-
почкой исторгаемых по отдельности слогов, как в языках по ту
сторону монгольских гор» (там же).
Какие черты приобрёл греческий язык в результате своего
совершенствования? «Мягче связывались между собой слова,
звуки упорядочивались в ритмическое движение; речь слива-
лась в полноводный поток, её образы - в приятную для слуха
75
гармонию, они поднимались до благозвучности танца. И так
сложился единственный в своём роде строй греческого языка,
не насильственно порождённый немыми законами, а как живая
форма природы возникающий из музыки и танца, из пения и
истории и, наконец, из вольного общения множества племён и
колоний, из разговорного тона речи» (там же).
Греческий язык заблистал своим многоцветьем в гомеров-
ских поэмах. Их автора И. Гердер назвал «отцом всех греческих
поэтов и мудрецов» (там же. С. 356). Чтобы подчеркнуть его
уникальность, учёный заявил: «У восточных людей нет своего
Гомера; не являлся Гомер и европейским народам - вовремя, в
пору их весеннего цветения» (там же. С. 357).
Благодаря Гомеру, «вся Греция полнилась сказаниями, пес-
нями о своих богах и героях, повсюду в Греции были посвящен-
ные героическим предкам места. Решительно всё связывалось
в Греции с дерзкой идеей: боги - это высшие люди, родствен-
ные народу, а герои - это низшие боги» (там же. С. 362).
Поэзией в Греции питались другие искусства - живопись,
архитектура, скульптура и проч. «Только от поэта, - читаем у
И. Гердера, - мог узнать художник историю богов, а следова-
тельно, и способ их изображения» (там же. С. 360).
Душа И. Гердера болела за судьбу немецкой поэзии. Основ-
ную беду современной поэзии в Германии учёный связывал с
её неискренностью, надуманностью, искусственностью. Он пи-
сал: «Мы стали... сочинять стихи о предметах, по поводу кото-
рых ничего нельзя ни подумать, ни почувствовать, ни вообра-
зить; выдумывать страсти, которые нам неведомы, подражать
душевным свойствам, которыми мы не обладаем, - и, наконец,
всё стало фальшивым, ничтожным, искусственным» [Гердер И.
Трактат о происхождении языка. М.: Издательство ЛКИ, 2007.
С. XXXI).
Выход из сложившейся ситуации автор этих горьких слов
видел в обращении к национальным истокам - народной по-
эзии. Он обращал внимание на гармоническое сочетание в ней
глубокого содержания и изящной формы. Иначе в подлинном
76
искусстве и не может быть. Он писал: «Форма без содержания -
это пустой горшок, разбитый черепок» (там же. С. LV).
На содержание художественного произведения И. Гердер
смотрел с воспитательной точки зрения. Высшая цель искус-
ства - воспитание человечности. Преимущество искусства
здесь состоит в соединении прекрасного с пользой. Он писал:
«Без потребностей и цели, а следовательно, без пользы, не бы-
вает никакого дела, тем более немыслимо никакое истинно
прекрасное искусство... Человек никогда не достиг бы прекрас-
ного, если бы оно не было ему полезно, более того - необходи-
мо; вполне бесполезное прекрасное вообще немыслимо в кругу
природы и человечества» (там же).
Своё эстетическое кредо И. Гердер выразил такими пре-
красными словами: «Искусство и музы существуют для того,
чтобы воспитывать в человеке человека - иначе они только пу-
стой хлам» (там же. С. LVI).
НРАВСТВЕННОСТЬ
Человек для И. Гердера - «звено, соединяющее два мира»
[Гердер И. Идеи к философии истории человечества. М.: На-
ука, 1977. С. 134). Первый он унаследовал от своего животного
предка. Этот мир - источник зла. Второй мир его очеловечи-
вает. Он - источник добра. Жизнь человеческая разрывается
между этими двумя мирами. Борьба человека с животным, оби-
тающим в нём, есть нравственная борьба.
И. Гердер писал: «Проясняется странное противоречие в че-
ловеке. Как животное, человек служит Земле и привязан к ней,
как к своему родному жилищу, но человек заключает в себе се-
мена бессмертия, а потому должен расти в другом саду. Человек
может удовлетворить свои животные потребности, и те, кто до-
вольствуется этим, чувствуют себя на Земле очень хорошо. Но
как только человек развивает более благородные задатки, он
повсюду начинает находить несовершенство и неполноту: ни-
что самое благородное так и не было осуществлено на Земле, и
самое чистое редко укреплялось и утверждалось, и для сил на-
77
шего духа и нашего сердца эта арена действия - лишь место для
упражнения сил, место, чтобы поверить их делами» (там же.
С. 135).
«Итак, - делает вывод И. Гердер, - человек одновременно
представляет два мира, и отсюда явная двойственность его су-
щества» (там же. С. 135). В какую же сторону разрешается эта
двойственность? «Сразу же ясно, - отвечает И. Гердер, - какая
часть должна господствовать у большинства людей на Земле.
Большинство людей - животные, они принесли с собой только
способность человечности, и её только нужно воспитывать, вос-
питывать с усердием и трудами. А как мало людей, в ком подо-
бающим образом воспитана человечность! И у самых лучших -
как нежен, как хрупок этот взращённый в них божественный
цветок! Животное в человеке всю жизнь жаждет управлять
человеком, и большинство людей с готовностью уступают ему.
Животное не перестает тянуть человека к земле, когда дух воз-
носит его, когда сердце его хочет выйти на вольные просторы,
а поскольку для чувственного существа близкое сильнее даль-
него и зримое мощнее незримого, то нетрудно заключить, ка-
кая чаша весов перевесит. Человек не умеет радоваться чистой
радостью и плохо приспособлен к чистому познанию и чистой
добродетели!» (там же. С. 135-136).
В такой ситуации впору опустить руки и объявить жизнь бес-
смысленной. Тем более, что всё кончается смертью: «Жизнь -
это борьба, а цветок чистого, бессмертного духа гуманности -
венец, который нелегко завоевать. Бегуна ждёт в конце цель,
но борца за добродетель - венок в минуту его смерти» (там же.
С. 136).
Что же остаётся? Бороться. Не только за торжество гряду-
щей человечности над животностью у будущего человечества,
но и за свою собственную человечность. В ней - высшая цель.
В одном из писем к Каролине, будущей жене и ангелу-храните-
лю, он написал: «Прошло время моего тщеславия и моего жал-
кого существования; теперь я только желаю жить в природе и
в правде... Почести и чванная пышность уже давно утратили
в моих глазах всякую привлекательность. Бессмертная сла-
78
ва - пустая, покрытая колючками скорлупа, для которой могут
служить зерном только добродетель и гуманность. И днём, и
ночью я теперь помышляю только о том, как отделаться от вся-
ких пошлостей и не иметь в виду никакой другой цели, кроме
той, чтобы быть человеком» [Гайм Р. Гердер, его жизнь и сочи-
нения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 451).
ПОЛИТИКА
Высшим политическим идеалом И. Гердера была спра-
ведливость. Её происхождение он истолковывал, исходя из
практического разума. «Всё началось, - писал учёный, - с са-
мых непосредственных жизненных потребностей: человек
начал познавать и поверять законы природы. И единствен-
ная цель, какую преследовал он при этом, было его благопо-
лучие, то есть спокойное и размеренное пользование всеми
своими силами. Человек вступил в отношения с другими суще-
ствами, и мерою этих отношений стало само существование че-
ловека. И справедливость человек усвоил, потому что это пра-
вило - не что иное, как практический разум, мера действия
и противодействия, определяющая совместное существование
всех подобных друг другу существ» [Гердер И. Идеи к филосо-
фии истории человечества. М.: Наука, 1977. С. 452).
Без справедливости нет человечности. Даже если перед
нами дикарь, но ему доступно чувство справедливости, перед
нами уже человек, а не животное. И. Гердер писал: «Даже если
человек относится к самому низшему звену в цепочке рода
человеческого, а притом следует заложенному в нём закону
разума и справедливости, то и его существование - внутренне
прочно... А если человек отойдет от законов справедливости, то
само заблуждение его будет ему карой, само оно заставит вер-
нуться его к разуму и праву - к законам человеческого суще-
ствования и человеческого счастья» (там же).
Увы, в реальной истории отступления от законов справед-
ливости встречаются сплошь и рядом. Чаще всего их совершают
люди, наделённые властью. Вот одна из зарисовок И. Гердера
79
на этот счёт: «Перечтём, в какие времена народы были счаст-
ливы и в какие несчастливы, когда правили у них правители
добрые и когда дурные, и даже у лучших времён и у лучших
правителей подведём итог глупости и мудрости, итог разума и
страстей, - какая получается страшная отрицательная величи-
на! Взгляни на деспотов Азии, Африки, да почти всего земно-
го шара, взгляни, какие чудовища восседают на римском тро-
не, - под их ярмом долгие века стонал мир, - перечти смутные
времена, войны, гонения, яростные бунты и посмотри - каков
конец. Брут падает, и торжествует Антоний; гибнет Германик;
и царят Тиберий, Калигула, Нерон; Аристид отправляется в из-
гнание, скитается по свету Конфуций, гибнут Сократ, Фокион,
Сенека» (там же. С. 427).
Ненависть к несправедливости, творимой власть имущими,
была у И. Гердера так велика, что он был готов отменить сам её
источник - государство. Он писал: «Если мы люди, давайте воз-
благодарим Провидение за то, что оно отнюдь не в государстве
положило конечную цель человечества! Миллионы людей на
Земле не знают никакого государства, и разве каждый из нас,
желая найти счастье в самом что ни на есть искусно построен-
ном государстве, не должен начинать с того же, с чего начинает
любой дикарь, - со здоровья и благополучия всех душевных и
телесных сил, с дома и семьи, одним словом, со всего того, что
нужно завоевать и сохранить самому человеку, а не получить в
дар от государства?» (там же. С. 226).
Иоганн Гердер, вместе с тем, был сыном своего века - века
Просвещения. Он был уверен, что силы эволюции, прогресса,
созидания в истории человечества преобладают над силами
инволюции, регресса, разрушения. Он подводил под человече-
скую историю всеобщий закон - закон превращения хаоса в по-
рядок.
И. Гердер писал: «Неужели же в человеческой жизни не ца-
рит тот самый сообразный с внутренними силами творения
закон, который превращает хаос в порядок и вносит правиль-
ность в человеческую путаницу? Несомненно, мы в душе своей
80
носим это начало, и проявит оно себя так, как то отвечает его
сущности» [там же. С. 433].
В обществе, как и в природе, созидание в конечном счёте
торжествует над разрушением: «На морях дуют одни и те же
ветры, а бури случаются реже, так и у людей, благой порядок
природы - в том, что созидателей рождается куда больше, чем
разрушителей. В царстве животных божественный закон - в
том, что львов и тигров не может быть столько же, сколько
овец и голубей; и в истории столь же благое установление: чис-
ло Навуходоносоров и Камбизов, Александров и Сулл, Аттил и
Чингиз-ханов куда меньше числа более кротких полководцев и
монархов мирных и тихих... Течение истории показывает, что
по мере роста подлинной гуманности демонов разрушения на
самом деле стало меньше среди людей и что совершилось это
по внутренним законам разума и государственного искусства,
приобщающихся к просвещению» (там же. С. 433; 434).
Самым справедливым общественным строем И. Гердер счи-
тал такой, в котором созданы условия для осуществления гу-
манности (человечности). Он был её неутомимым певцом. Вот
лишь некоторые его дифирамбы гуманности (там же. С. 131-
132;428-429;134):
1. «Человек - пока только человекоподобный - станет чело-
веком, и расцветёт бутон гуманности, застывающий от холода
и засыхающий от зноя, он расцветёт и явит подлинный облик
человека, его настоящую, его полную красоту».
2. «Если рассмотреть человечество таким, каким мы знаем
его, по заложенным в нём законам, то у человека нет ничего бо-
лее высокого, чем гуманный дух; ведь даже представляя себе
ангелов или богов, мы мыслим их себе идеальными, высшими
людьми».
3. «Натура наша получила свой органический строй, чтобы
достигать именно этой очевидной цели - гуманности; для это-
го даны нам и все более тонкие ощущения и влечения, разум и
свобода, хрупкость и выносливость тела, язык, искусство и ре-
лигия».
81
4. «В каких бы условиях ни существовал человек, в каком бы
обществе ни жил, в уме его всегда могла быть, одна только гу-
манность, и возделывать мог он лишь дух гуманности, как бы
ни представлял её себе. Ради этой цели распорядилась приро-
да, создав мужчин и женщин, ради этого установила природа
возрасты, так, чтобы детство длилось дольше и чтобы только
путём воспитания человек обучался гуманности. Ради этой
цели на широких просторах земли учреждены все возможные
образы жизни, все виды человеческого общества».
5. «Во всех установлениях народов от Китая до Рима, в мно-
гообразных государственных устройствах, во всём созданном
людьми для мирной и военной жизни, при всех присущих наро-
дам отвратительных чертах и недостатках, всегда можно было
распознать главный закон природы: "Человек пусть будет че-
ловеком!"».
6. «Отбрось всё нечеловеческое, стремись к истине, благу и
богоподобной красоте, и ты достигнешь своей цели».
В главном труде И. Гердера множество идей, но над всеми
ними возвышается самая великая - идея человечности. Чело-
вечность - идеал, к которому стремится эволюция. И. Гердер
служил этому идеалу всю жизнь. Дальше его в исследовании
этого идеала до сих пор никто не ушёл.
ЯЗЫК
В 1769 г. прусская Академия наук объявила конкурс на пре-
мию за работу о происхождении языка. Конкурсантам было
предложено ответить на два вопроса: «Если бы люди были
оставлены при их врождённых способностях, то были бы они в
состоянии изобрести язык? И какими средствами они могли бы
сами собой дойти до такого изобретения?» [Тайм Р. Гердер, его
жизнь и сочинения. Т. 2. СПб.: Наука, 2011. С. 536).
Нетрудно обнаружить атеистическую подоплёку в самих
формулировках приведённых вопросов. Двадцатипятилетний
И. Гердер с жаром принялся за сочинение конкурсной статьи.
В декабре 1769 г. она была готова. В 1770 г. он получил за неё
82
премию, а в 1772 г. она была напечатана под названием «Трак-
тат о происхождении языка».
«Трактат о происхождении языка» сделал его автора знаме-
нитым. Вот каким он предстал перед Терезой Гейне в 1771 г.:
«А когда передо мной явился мой Гердер, тогда как будто от-
крылись передо мной небеса и всем моим существом овладел
какой-то высший дух, облечённый в изящное гибкое тело. Как
моё сердце стремилось навстречу Вашему сердцу! Я нашла в
Вас заслуги, добродетели, нежное человеколюбие, изящность
понятия о нравственности, привлекательное, соединявшееся с
возвышенными чувствами мужество и наконец нашла челове-
ка, достойного любви! Вы понимали мои слёзы, когда Ваш ме-
лодичный голос, такой приятный и такой трогательный голос,
вкладывал в мою душу гармонические стихи Клопштока» (там
же. С. 637).
Почти два с половиной столетия прошло с тех пор, как по-
явился «Трактат о происхождении языка» Иоганна Гердера. Но
только теперь мы начинаем понимать его эволюционную суть.
Его автор не использовал термина предъязык, но именно у него
эволюционная цепочка «предъязык -> язык» лежит в основе его
размышлений о происхождении языка/Первый - язык наших
животных предков, а второй - язык наших человеческих пред-
ков. К первому он применил междометную гипотезу о проис-
хождении языка, а ко второму - звукоподражательную.
Предъязык
В предъязыке И. Гердер видел лишь сырой материал для
языка. Имея в виду первый, в начале своего трактата он писал:
«Я не могу пока ещё ничего сказать о работе человека над фор-
мированием языка и рассматриваю всего лишь сырой матери-
ал» [Гердер И. Трактат о происхождении языка. М.: Издатель-
ство ЛКИ, 2007. С. 136).
Что же он собой представлял, этот «сырой материал» для
будущего человеческого языка? «Для меня пока ещё существу-
ют (в нём. - В. Д.) не слова, а звуки для выражающих чувства
(будущих. - В. Д.) слов» (там же).
83
Слова - принадлежность языка, который нашему животно-
му предку ещё предстояло создать, а какие же звуки вырыва-
лись из его уст, когда он испытывал те или иные чувства? Об
этом мы можем лишь догадываться. Во-первых, мы можем о
них судить по тем возгласам, которые вырываются из уст жи-
вотных, а во-вторых, по тем следам, которые были унаследо-
ваны языками из их предъязыка. Условно их можно назвать
животными междометиями. В большей мере они сохранились
в древнейших языках.
«Как много следов этих звуков, - читаем у И. Гердера, - мож-
но увидеть в названных языках, в их междометиях, в корнях
их имён и глаголов! Древнейшие восточные языки изобилуют
восклицаниями, которые у нас, более поздних народов, либо
совсем отсутствуют, либо встречают лишь глухое, бесчувствен-
ное непонимание. В их элегиях слышатся звуки, напоминаю-
щие надгробные рыдания и вопли диких народов, как бы про-
должающие междометия природного языка, а в их хвалебных
псалмах - крики радости и повторяющиеся возгласы... Корни
их простейших, самых исконных и действующих глаголов ухо-
дят в конце концов в те первые, природные возгласы, которые
лишь позднее (в языке. - В. Д.) подверглись обработке» (там же.
С. 136).
Предъязык не свалился нашим животным предкам с неба.
Он - их собственное достояние. На его основе стал формиро-
ваться язык у первых людей. Вот почему «мы приходим не к
божественному, а как раз наоборот - к животному происхожде-
нию языка» (там же. С. 137}.
По поводу божественного происхождения языка священ-
нослужитель Иоганн Гердер выразился вызывающе еретиче-
ски: «Божественное происхождение языка не объясняет ничего
и не оставляет никаких возможностей для объяснения; это, как
Бэкон сказал в другом случае, - священная весталка: она по-
священа богу, но бесплодна, набожна, но бесполезна!» (там же.
С. 146).
И. Гаман, несмотря на дружеские отношения с автором
«Тракта о происхождении языка», отозвался на него рецензи-
84
ей, которую И. Гердер назвал «злобным пасквилем» [Гайм Р.
Гердер, его жизнь и сочинения. Т. 1. СПб.: Наука, 2011. С. 644).
Объяснение простое: И. Гаман был сторонником божественной
гипотезы о происхождении языка. Именно против этой гипоте-
зы И. Гердер и выступил в своём трактате.
О естественном происхождении предъязыка у наших жи-
вотных предков у И. Гердера читаем: «Итак, если мы назовём
эти непосредственные звуки чувств языком (в метафориче-
ском смысле. - Я Д.), то я считаю его происхождение совершенно
естественным. Оно носит не только не сверхчеловеческий, но,
напротив, явно животный характер» {Гердер И. Трактат о про-
исхождении языка. М.: Издательство ЛКИ, 2007. С. 139).
Предъязык - ещё не язык. Это доязык. Он - предшествен-
ник языка. Предъязык можно назвать языком лишь в метафо-
рическом смысле. В подобном, метафорическом, смысле пред-
психику у растений можно назвать психикой, предкультуру у
животных - культурой. Этот список можно продолжить и но-
выми метафорами: назвать преднравственность у животных,
например, нравственностью, а предъязык наших животных
предков -языком.
Термин предъязык применим лишь к животным предкам че-
ловека. «Языки» же других животных нельзя называть предъ-
языками по той простой причине, что они не перешли в языки,
подобные человеческому языку. «Язык», появившийся у на-
ших непосредственных животных предков - наш ближайший
предъязык.
Язык
Отграничение предъязыка от языка имеет принципиаль-
ный характер. Мы только что видели, что междометную гипо-
тезу И. Гердер принимал в отношении к предъязыку, в котором
он видел материал для будущего языка. Но он был решитель-
ным противником применения этой гипотезы по отношению к
языку. Это и понятно: предъязык - зародыш языка, но до языка
как такового ему как до солнца. Ему так же далеко до языка, как
85
предкультуре в целом - до культуры. Предкультура (в неё вхо-
дит и предъязык) - некоторое достояние животных, а культура
(в неё входит и язык) - грандиозное творение людей.
Критикуя применение междометной гипотезы по отно-
шению к языку (а не к предъязыку!), И. Гердер даже сгущает
краски: «Не скрою, однако, своего удивления по поводу того,
что философам, то есть людям, ищущим отчётливых понятий,
могла вообще прийти в голову мысль выводить происхождение
языка из этих вызванных ощущениями криков. Разве не ясно,
что язык является чем-то совсем иным? Ведь все животные, за
исключением немой рыбы, выражают свои ощущения в звуках,
но никакое животное, будь то даже самое совершенное, не име-
ет ни малейшего (? - В. Д.) начала человеческого языка в соб-
ственном смысле» (там же. С. 139).
В чём состоит разница между животными языками и чело-
веческими? В том, что первые держатся на инстинктах, а вто-
рые - на разуме. Первые вырываются из уст животных непроиз-
вольно, а вторые - произвольно, сознательно, целенаправлен-
но. Эта разница возводит между ними дистанцию огромного
размера. И. Гердер указывает: «Можно придавать этим крикам
любую форму, организовывать и облагораживать их как угод-
но, но если к ним не присоединится разум, который пожелает
использовать эти звуки в определённых целях, то я не вижу, ка-
ким образом на основе описанного выше закона природы мо-
жет возникнуть наш произвольный, человеческий язык» (там
же. С. 139).
Своим происхождением язык обязан человеческому разуму.
Сам же этот разум - плод долгой эволюции наших животных
предков. Благодаря высокой степени его развития, они стано-
вятся на путь очеловечения. С самого начала этот путь стала
сопровождать рождающаяся речь. Почему они стали на неё спо-
собны? Потому что они стали способны на осознание знаковой
природы звуков, которые производят окружающие предметы.
С того самого момента, как первые люди начинают воспри-
нимать звучание окружающих предметов как знаки этих пред-
метов (блеяние овцы - как знак овцы, лай собаки - как знак
86
собаки и т. д.), они начинают воспроизводить эти звучания с
помощью своих органов произношения и тем самым создавать
первые слова. Поскольку они копировали с их помощью звуча-
ние окружающих предметов, эти первые слова были звукопо-
дражаниями.
И. Гердер писал: «Звук блеяния, воспринятый душой чело-
века как характерный признак овцы, стал благодаря осозна-
нию, именем овцы, даже если язык ещё никогда ранее не пы-
тался пролепетать это имя. Человек узнал овцу по блеянию:
оно стало схваченным признаком, заставлявшим душу отчёт-
ливо вспоминать об определённом понятии. Так что же это,
как не слово?.. Так был изобретён язык! Это произошло столь
же естественным и необходимым для человека образом, сколь
естественно то, что человек является человеком» (там же.
С. 142-143).
Мы видим, что И. Гердер придал звукоподражательной ги-
потезе происхождения языка вполне реалистический характер.
К сожалению, в развитии этой гипотезы он зашёл чересчур да-
леко. Он стремился быть в ней чересчур последовательным. О
чём идёт речь? О том, что он заставил звучать даже и незвуча-
щие предметы. Последние воспринимаются не органами слуха,
а другими органами чувств - органами зрения и осязания. Что-
бы не отступать от звукоподражательной гипотезы о проис-
хождении языка, он стал сводить зрительные и осязательные
восприятия к слуховым. В этом случае звучать начинают и не-
звучащие предметы, а следовательно, и их обозначения тракту-
ются как звукоподражания.
И. Гердер полагал, что первые люди были способны превра-
щать зримое и осязаемое в слышимое. Так, он писал: «Большин-
ство зримых предметов движется; многие из них звучат при
движении, а если этого не происходит, то они в своём первона-
чальном состоянии находятся как будто ближе к глазу и, следо-
вательно, будучи расположены в непосредственной близости
от него, могут быть осязаемы. Осязание же очень близко к слу-
ху, и его обозначения, например, "твёрдый", "грубый", "мягкий",
"пушистый", "бархатистый", "волосатый", "жёсткий", "гладкий",
87
ровный", "щетинистый и т. п., которые, как мы видим, не про-
никают в глубину и относятся лишь к поверхности предметов,
издают как бы осязаемые звуки» (там же. С. 152].
И. Гердер был умнейшим человеком, но согласиться с «озву-
чиванием» всего мира, чтобы не изменить звукоподражатель-
ной гипотезе о происхождении языка, не представляется воз-
можным. Отсюда не следует, что от преувеличения роли слу-
ховых ощущений его теория глоттогенеза в целом утрачивает
свою ценность. Эта теория не утратила своего значения до сих
пор. Её главное достоинство - эволюционный подход к реше-
нию вопроса о происхождении языка, который стал возможен,
с одной стороны, благодаря универсально-эволюционному ми-
ровоззрению её автора, а с другой, благодаря эволюционному
истолкованию перехода предъязыка в язык.
Три грандиозных личности выдвинула история универ-
сального эволюционизма в античности - Демокрита, Эпикура и
Лукреция и три - в новое время - Иоганна Гердера в XVIII веке,
Герберта Спенсера в XIX и Пьера Тейяра де Шардена - в XX (см.
подр.: Данияенко В. П. Универсальный эволюционизм - путь к
человечности. СПб.: Алетейя, 2014).
2. 5. ВИЛЬГЕЛЬМ фон ГУМБОЛЬДТ
Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835} писал: «Истин-
ное определение языка может быть только генети-
ческим» [Гумбольдт В. Избранные труды по языкоз-
нанию. М: Прогресс, 1984. С. 70). В этом лозунге А. А. Потебня
видел самую суть учения В. Гумбольдта о языке. Но что он оз-
начает?
Лозунг о генетическом определении языка для В. Гумболь-
дта означал, что при рассмотрении языка вообще, языкового
типа или отдельного языка в частности он не останавливался
88
лишь на их синхроническом описании, но обращался к вопросу
об их генезисе, происхождении. На синхроническое состояние
языка в этом случае смотрят с генетической точки зрения. За
определённым состоянием языка эта точка зрения ищет его ис-
токи, его первоначальные корни.
Генетическая точка зрения (в гумбольдтовском понима-
нии этого термина} должна расцениваться как одна из форм
эволюционистского мировоззрения. Её особенность состоит в
том, что в центр своего внимания в этом случае исследователь
ставит не весь эволюционный путь изучаемого объекта, а лишь
его происхождение. Подобным образом подходил к изучению
языка В. Гумбольдт. Его эволюционизм, таким образом, может
быть определён как генетический. Однако данное определение
его мировоззрения является недостаточным: его эволюцио-
низм был не только генетическим, но и культурным. Это зна-
чит, что с генетической точки зрения он смотрел не только на
языковую эволюцию, но и на культуру в целом. Вот почему в
конечном счёте мы можем определить мировоззрение В. Гум-
больдта как культурно-генетический эволюционизм.
Об эволюции каких бы сфер духовной культуры он ни пи-
сал - науки, искусства, нравственности, политики или язы-
ка - повсюду его мысль обращалась к их генезису, к «творящей
силе, породившей их» (там же. С. 53). В возникновении каждой
сферы культуры он стремился видеть созидательный фактор -
фактор, благодаря которому и происходило очеловечение (го-
минизация] наших предков. Так, по поводу возникновения
нравственности и её очеловечивающей роли он писал: «С появ-
лением человека закладываются и ростки нравственности, раз-
вивающиеся вместе с развитием его бытия. Это очеловечение,
как мы замечаем, происходит с нарастающим успехом» (там же.
С. 49).
На протяжении всего XIX века языковеды будут биться над
вопросом о месте лингвистики среди других наук. Её будут
сближать то с естествознанием (Ф. Бопп, А. Шляйхер), то с пси-
хологией (Г. Штайнталь, А. А. Потебня, И. А. Бодуэн де Курте-
нэ), а то и - по традиции - с логикой (К. Беккер, Ф. И. Буслаев).
89
А Ф. де Соссюр и Ч. Моррис в первой половине XX века станут
рассматривать лингвистику как одну из семиотических дисци-
плин. Между тем ещё в начале XIX века В. Гумбольдт - благо-
даря своему эволюционистскому мировоззрению - указал на
истинное место языкознания среди других наук - среди наук
о культуре, или, как тогда было принято говорить, среди наук
о духе. Под духом же В. Гумбольдт понимал тот род деятельно-
сти, который является творческим, культуросозидающим, оче-
ловечивающим. Среди культурологических наук языкознание
занимает место на полном основании, поскольку язык - важ-
нейший продукт культуры.
Язык для В. Гумбольдта был не просто одним из продуктов
духовной культуры. Он выделил его среди других как главный
и исторически первичный. Именно с глоттогенеза он начинал
генезиз духовной культуры. «Язык, - писал он, - тесно пере-
плетается с духовным развитием человечества и сопутствует
ему на каждой ступени его локального прогресса или регресса,
отражая в себе каждую стадию культуры. Но есть такая древ-
ность, в которой мы не видим на месте культуры ничего, кроме
языка, и вместо того, чтобы просто сопутствовать духовному
развитию, он замещает его» (там же. С. 48-49). Выходит, «в на-
чале было Слово»?
Какой же точки зрения придерживался В. Гумбольдт в во-
просе о числе первоначальных языков - полилингвальной, в
соответствии с которой признаётся возникновение у челове-
чества сразу нескольких языков, или монолингвальной, пред-
полагающей, что все языки произошли от одного источника?
Первоначально В. Гумбольдт допускал обе точки зрения. Он
писал: «Едва ли можно оспаривать мысль о возможности не-
зависимого друг от друга возникновения нескольких языков.
И обратно, нет никакого основания отбросить гипотетическое
допущение всеобщей взаимозависимости языков» (там же.
С. 309). Эти слова были написаны их автором в 1820 году, а уже
в работе 1822 года - «О возникновении грамматических форм
и их влиянии на развитие идей» - он решительно примыкает к
монолингвальной гипотезе (там же. С. 343).
90
Во времена В. Гумбольдта было в ходу несколько гипотез
о происхождении языка - звукоподражательная (Г. Лейбниц),
междометная (Й. Гердер) и др. Но В. Гумбольдт решительно от-
мёл эти гипотезы. Все они исходили из предположения о том,
что язык создавался постепенно - от слова к слову. Эта точка
зрения на зарождение языка выглядит вполне естественно.
Она согласуется с эволюционистской аксиомой о том, что раз-
витие любого объекта осуществляется в направлении от его
более простых форм существования ко всё более сложным.
В. Гумбольдт в вопросе о происхождении языка пренебрёг этой
аксиомой, хотя идея развития языков от их менее совершен-
ных форм к более совершенным пронизывает всё его лингви-
стическое наследие.
В. Гумбольдт считал, что язык возник сразу и целиком - как
Афина из головы Зевса. Он писал: «Язык не может возникнуть
иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый
момент его бытия должно быть свойственно всё, благодаря
чему он становится единым целым» (там же. С. 308). В другом
месте читаем: «...первое слово уже предполагает существова-
ние всего языка» (там же. С. 314). Чудодейственная интерпре-
тация возникновения языка здесь налицо. Её таинственность
ещё больше возрастает, когда мы вспомним о таких словах
В. Гумбольдта: «Язык не является произвольным творением
отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу»
(там же. С. 318). Выходит, язык возник сразу и целиком в созна-
нии целого народа.
Как ни странно, но подобная интерпретация чудодействен-
ного происхождения языка возродилась в современной эволю-
ционной лингвистике. Под неё подвели теорию мутаций. Но
мутационное (генетическое) объяснение глоттогенеза сродни
божественному. Бернар Бичакджан писал в связи с этим: «То,
что в наш научный век божественное вмешательство заменя-
ется генетическим процессом, разумеется, понятно, но как на-
счёт природы языка? Откуда в современной лингвистике и в
соседних областях науки взялись авторы, исповедующие креа-
ционистские взгляды на язык как на нечто неделимое, сущест-
91
вующее по принципу "всё или ничего"?» [Бичакджан Б. Эво-
люция языка: демоны, опасности и тщательная оценка // Раз-
умное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникативные системы
животных и язык человека. Проблема происхождения языка /
Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Черниговская. М. Языки славянских
культур, 2008. С. 60).
Эволюционное мировоззрение во времена В. Гумбольдта
лишь пробивало себе дорогу. Универсальный эволюционизм
Иоганна Гердера (1744-1803) и биологический эволюционизм
Жана-Батиста Ламарка (1744-1829) ещё не стали достоянием
научной общественности. Вот почему нет ничего удивитель-
ного в том, что в осмыслении универсального эволюционизма
и в его приложении к глоттогенезу В. Гумбольдт ещё не был
последовательным. В вопросе о происхождении языка мы об-
наруживаем у немецкого учёного его явный недостаток, зато в
первоначальной интерпретации происхождения языковых ти-
пов - его избыток.
В работе 1822 года «О возникновении грамматических
форм...» В. Гумбольдт сделал беглый набросок происхождения
флективного типа языка в частности и других языковых ти-
пов вообще. Он наметил здесь три ступени в развитии перво-
начального языка - корнеизолирующую, агглютинативную
и флективную. При этом каждая из них оценивалась по куль-
турно-эволюционной шкале: первая квалифицировалась как
низшая, а стало быть, и менее совершенная, а последняя - как
высшая.
Отсюда следует, что и соответственные типы языка - изо-
лирующий, агглютинативный и флективный - получают у
раннего В. Гумбольдта неравную культурно-эволюционную
оценку. Первый оказывается на более далёком расстоянии от
идеального языка по сравнению с последним, поскольку эти
типы вышли из соответственных стадий в развитии первона-
чального языка.
Если у В. Гумбольдта картина происхождения языковых ти-
пов в упомянутой статье имеет эскизный характер, то Август
Шляйхер (1821-1868), вдохновлённый эволюционным учени-
92
ем Ч. Дарвина, доведёт эту картину до полной отчётливости:
он вытянет языковые типы в строгую эволюционную цепочку:
изолирующий -> агглютинативный -> флективный. Лингвисти-
ческая типология при таком - сверхэволюционном - подходе
превращается в историческую типологию языков. Подобный
подход у нас пытались применить в 30-40 гг. в стадиальной ти-
пологии языков, вдохновителем которой стал Николай Яковле-
вич Марр (1864-1934].
Н. Я. Марр - автор «нового учения о языке», где он пытался
подвести под языковые типы не только стадиально-эволюци-
онную, но и общественно-экономическую основу. Они стали
связываться у него с определёнными общественно-экономиче-
скими формациями - рабовладением, феодализмом и т. д. Вуль-
гарный марксизм Н. Я. Марра не был унаследован его самым
талантливым учеником - Иваном Ивановичем Мещаниновым
(1883-1967), однако свой вклад в стадиальную типологию язы-
ков он сделал.
В книге «Новое учение о языке. Стадиальная типология»
(1936} И. И. Мещанинов вытянул в эволюционную цепочку
четыре типа языка - активно-мифологический, пассивный,
эргативный и активный (номинативный). Подобные цепочки
выстраивали в то время также А. С. Рифтин и С. Д. Кацнельсон.
Однако после антимарристской дискуссии, инициированной в
1950 году И. В. Сталиным, стадиальная типология языков по су-
ществу сошла на нет.
Вряд ли стоит сомневаться, что тот или иной язык проходит
в своём развитии через определённые стадии. Через подобные
стадии могут проходить и другие языки. В такой ситуации воз-
никает реальная основа для исторической типологии языков.
Вот почему теоретически историческая (стадиальная) типо-
логия языков вполне вероятна. Но практически её построение,
очевидно, осуществить невозможно, поскольку в имеющемся
языковом материале нет достаточных данных, свидетельству-
ющих о древнейших состояниях языков.
К концу жизни В. Гумбольдт отказался от культурно-эволю-
ционного взгляда на происхождение языковых типов. В своём
93
главном труде, над которым он работал в последние пять лет
своей жизни, он писал: «Здесь можно было бы поставить вопрос,
не должно ли существовать в процессе формирования языков
(не в рамках одной языковой семьи, а вообще) ступенчатого
подъёма на всё более совершенные стадии? В ответ на этот во-
прос можно было действительно предположить, что в различ-
ные эпохи существования человечества бывают представлены
лишь последовательные языковые образования, находящиеся
на различных ступенях развития, каждая из которых предпо-
лагает и обусловливает возникновение последующей. В таком
случае китайский (как представитель изолирующих языков. -
В. Д) был бы самым древним, а санскрит (как представитель
флективных языков. - В. Д.) - самым юным языком, и время
могло донести до нас формы разных эпох...» [Гумбольдт В. Из-
бранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 244).
Именно так и думал ранний В. Гумбольдт. Но в зрелые годы
он отказался от культурно-эволюционного подхода к возник-
новению и развитию языковых типов. Он писал: «Самый совер-
шенный язык не обязательно является самым поздним» (там
же. С. 244). Зрелый В. Гумбольдт сохранил, вместе с тем, куль-
турно-эволюционный (оценочный) взгляд на историю кон-
кретных языков в рамках отдельных языковых типов.
В работах последних лет немецкий мыслитель шёл к под-
линному эволюционизму в своих взглядах на язык, свободному
как от его недостатка (как в случае с его теорией глоттогене-
за), так и от его избытка (как в случае с его первоначальной
сверхэволюционной интерпретацией происхождения языко-
вых типов).
Ф. де Соссюр, как известно, сравнивал деятельность иссле-
дователя, вступившего в область синхронической лингвисти-
ки, с положением человека, который застал шахматную игру
в определённом состоянии. Чтобы овладеть этим состоянием,
полагал учёный, такому человеку нет нужды в изучении исто-
рии этой игры. Стало быть, и при синхроническом изучении
языка, по Ф. де Соссюру, мы можем полностью абстрагировать-
ся от истории этого языка.
94
Мог ли В. Гумбольдт позволить себе подобное сравнение?
Мог ли он допустить самоё мысль о том, что при синхрониче-
ском изучении языка исследователь вправе полностью абстра-
гироваться от диахронии?
Ответ очевиден: различие между синхронией и диахрони-
ей для В. Гумбольдта было не абсолютным, как для Ф. де Сос-
сюра, а лишь относительным; полностью абстрагироваться от
диахронии в своём учении о внутренней форме языка, которое
имеет по преимуществу синхроническую направленность, не-
мецкому учёному не позволял его эволюционизм.
Что же В. Гумбольдт понимал под внутренней формой
языка?
Форма, как известно, выражает содержание. Какое же со-
держание выражает форма в языке? Под содержанием («мате-
рией») в своём учении о характере языка В. Гумбольдт имел в
виду язык вообще - в том смысле, что всякий язык содержит
звуки и значения, но в конкретных языках первые являются в
своих формах, а другие - в своих. Звуковые формы составляют
в языке его внешние формы, а смысловые - внутренние. Ина-
че говоря, под внешней формой того или иного языка В. Гум-
больдт имел в виду его звуковое своеобразие, а под его вну-
тренней формой - смысловое (семантическое) своеобразие.
Внешние формы языков лежат на поверхности, поскольку
звуковые отличия между языками бросаются в глаза. Сложнее
дело обстоит с их внутренними формами, поскольку семанти-
ческие отличия между языками не лежат на поверхности, но
спрятаны в их глубине. Внимание В. Гумбольдта было прико-
вано к выявлению путей к внутренней форме языков. Вот по-
чему учение о внутренней форме языка составляет сердцевину
гумбольдтовской концепции языка.
В. Гумбольдт открыл новый - идиоэтнический - взгляд на
содержательную сторону языка, который противостоит тради-
ционному взгляду на неё - универсалистскому. Последний был
господствующим в XVIII веке.
Своё яркое воплощение универсализм в языкознании нашёл
в так называемых философских (или универсальных) грамма-
95
тиках XVIII века - Э. Кондильяка, Ц. Дюмарсэ, Н. Бозэ; Д. Хэрриса,
И. Майнера, И. Аделунга и др. Главной вдохновительницей их
авторов была грамматика Пор-Рояля (1660). Они - универса-
листы - распространяли категорию формы лишь на звуковую
сторону языка, тогда как его содержательную сторону считали
универсальной, т. е. одинаковой у всех языков.
Универсалистский взгляд на язык стал достоянием обыден-
ного сознания. В соответствии с ним различные языки отлича-
ются друг от друга только звуками. Один и тот же предмет (на-
пример, стол), размышляет универсалист, в разных языках обо-
значается по-разному [table, Tisch, table, mesa и т. д.). Выходит,
делает он отсюда вывод, разные языки - это разная одежда для
одних и тех же представлений. Они отличаются друг от друга
не по содержанию, а лишь по звучанию: как бы по-разному ни
звучали слова, обозначающие стол, их значение везде одно и
тоже.
Категория формы для универсалиста есть категория исклю-
чительно внешняя, применяемая только к звуковой стороне
языка. Язык для него лишь механизм для озвучивания одного
и того же - универсального - для всех людей содержания.
Универсалистский взгляд на язык В. Гумбольдт считал па-
губным для его познания. Он писал: «Различия между языками
суть для него (универсалиста. - В. Д.) различия в звуках, кото-
рые он применительно к предметам рассматривает просто как
средства для того, чтобы добраться до них. Эта точка зрения
(универсалистская. - В. Д.) пагубна для изучения языков, пре-
пятствует распространению знаний о языке, а уже имеющиеся
делает мёртвыми и бесплодными» (там ж. С. 60).
В. Гумбольдт, в отличие от универсалистов, стал применять
понятие формы не только по отношению к звуковой стороне
языка, но и по отношению к его содержательной стороне. Это
и позволило ему прийти к учению о внутренней форме языка.
Л. Вайсгербер видел в этом учении предтечу своей теории язы-
ковой картины мира. Он писал: «Как раз-таки для Гумбольдта,
который с удивительной неутомимостью врабатывался во все
новые языки, было ошеломляющим познание того, что каж-
96
дый язык в его содержаниях обладает собственной картиной
мира, присущим ему космосом понятий и мыслительных форм.
То, что завораживало Гумбольдта в языке - это именно эта его
внутренняя форма. И не существует более надежного средства
осознать внутреннюю форму своего собственного языка, кро-
ме как перенестись полностью в мир другого языка» (Радчен-
ко О. А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концеп-
ция неогумбольдтианства. Т. 1. М., 1997. С. 56).
Термины внутренняя форма языка и языковая картина
мира следует расценивать как синонимические, поскольку
В. Гумбольдт интерпретировал внутреннюю форму языка как
мировидение, заключённое в языке. Он писал: «Всякий язык в
любом из своих состояний образует целое некоего мировиде-
ния, содержа в себе выражение всех представлений, которые
нация составляет себе о мире, и для всех ощущений, которые
мир вызывает в ней» (там же. С. 64).
Любой язык отображает мир, но отображает его с опреде-
лённой точки зрения - той точки зрения, с которой смотрел
на него народ, создавший данный язык. В любом языке, таким
образом, представлен универсально-объективный аспект (он
связан с отражением в языке объективной реальности как та-
ковой) и субъективно-национальный (идиоэтнический), кото-
рый отражает уже не мир как таковой, а точку зрения на него со
стороны носителей этого языка.
Внутренняя (мировоззренческая, идиоэтническая, наци-
ональная) форма того или иного языка складывается из вну-
тренних форм входящих в него единиц - как словообразова-
тельных, так и фразообразовательных. В. Гумбольдт отдавал
здесь предпочтение первым перед вторыми. Так, внутренние
формы производных слов, обозначающих однотипные пред-
меты, по его наблюдениям, в разных языках и даже в одном и
том же часто не совпадают. Он приводил, в частности, пример
из санскрита, где слон называется то «дважды пьющим», а то
«двузубым» [Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию.
М., 1984. С. 103).
97
Современная этимология накопила огромный материал,
подтверждающий наблюдения В. Гумбольдта. Возьму только
один пример. При обозначении снегиря русский автор слова
снегирь обратил внимание на связь этой птицы со снегом, тогда
как сербский - с зимой, немецкий - со способностью подпрыги-
вать [Gimpel от gumpel 'подпрыгивать'), а французский образно
назвал её пастушком [boureuil).
Выходит, на одну и ту же птицу русский, серб, немец и фран-
цуз смотрели в процессе создания для неё слова с разных точек
зрения, тем самым обращая внимание на разные её признаки.
Вот почему В. Гумбольдт писал: «Несколько языков не равно-
ценны такому же количеству обозначений одного и того же
предмета: это разные точки зрения» [Радченко О. А. Язык как
миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумболь-
дтианства. Ч. 1. М., 1997. С. 72).
Подытоживая свои наблюдения за разными этимологиями
у слов, принадлежащих к разным языкам, но обозначающих по-
добные предметы, В. Гумбольдт писал: «Тем самым возникают
в равнозначных словах различных языков разные представле-
ния об одном и том же предмете. И это свойство слова вносит
главный вклад в то, что каждый язык предлагает собственное
мировидение» (там же. С. 64).
Если универсалисты отрицали влияние языка на мышле-
ние, то В. Гумбольдт, не отрицая влияния мышления на язык,
стал подчёркивать влияние языка на мышление. Он стал про-
тестовать против понимания языка как одежды для уже гото-
вой мысли и объявил язык «органом, формирующим мысль».
«Язык, - указывал он, - не есть обозначение сформированной
независимо от него мысли, но он сам есть орган, формирующий
мысль» (там же. С. 62).
Язык, по В. Гумбольдту, является активной силой, мощной
духовной энергией, которая направляет наше мышление по
определённому руслу - тому руслу, которое было проложено в
нашем родном языке создавшим его народом. Он писал: «Язык,
и не просто язык вообще, а каждый в отдельности, даже самый
бедный и грубый, является сам по себе предметом, достойным
98
самого интенсивного размышления. Он не просто является, как
обычно утверждают, отпечатком идей конкретного народа... Он
есть совокупная духовная энергия народа» (там же. С. 71-72).
В связи с тем, что каждый язык имеет особую внутреннюю
форму, он направляет познавательную деятельность его носи-
телей по особому, национальному, пути, тем самым создавая
им пределы, в рамках которых они и познают мир. Каждый
язык в таком случае обладает когнитивной властью над его но-
сителями. Он становится промежуточным миром между объек-
тивной действительностью и познающим субъектом. Он стано-
вится призмой, через которую человек видит мир. Избавиться
от этой призмы можно лишь поменяв призму своего родного
языка на призму иностранного языка. Однако власть родного
языка над человеком, бесспорно, оказывается вне конкуренции
с властью других языков.
Как приговор, звучат в связи с этим слова В. Гумбольдта о
руководящей роли языка в познании: «Всякий язык устанавли-
вает духу тех, кто говорит на нём, известные границы... задавая
известное направление» (там же. С. 71).
Бенджамен Ли Уорф (1897-1941) придаст этой мысли
B. Гумбольдта форму полной обречённости человека перед
властью родного языка. Он назовёт его «творцом идей, про-
граммой и руководством для интеллектуальной деятельности
людей» и добавит: «Мы исследуем природу по тем направлени-
ям, которые указываются нам нашим родным языком» [Уорф Б.
Наука и языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960.
C. 174).
Неогумбольдтианцы станут придавать преувеличенное
значение так называемой вербализации (ословливанию) мира,
которая осуществляется в разных языках иногда асимметрич-
но (например, французский, немецкий и английский, в отличие
от русского, вербализируют руку не целиком, а деля её на две
части: main-bras; Hand-Arm; hand-arm].
Неогумбольдтианцы возьмут у В. Гумбольдта лишь иди-
оэтническую сторону его учения о языке, но, несмотря на то,
что именно эта сторона и составляет революционное начало в
99
его лингвистической концепции, в его трудах представлен не
только идиоэтнизм, но и универсализм. Более того, в них име-
ется критика не только крайнего универсализма, но и крайнего
идиоэтнизма.
Как бы предупреждая неогумбольдтианцев о том, что вли-
яние языка на мышление нельзя гипертрофировать, В. Гум-
больдт указывал: «Неправильна и сама по себе попытка опре-
делить круг понятий данного народа в данный период исто-
рии, исходя из его словаря... Большое число понятий... может
выражаться посредством необычных, а потому незамечаемых
нами метафор или же описательно» [Гумбольдт В. Избранные
труды по языкознанию. М., 1984. С. 57).
Мы помним слова А. С. Пушкина о том, что «гений - пара-
доксов друг». Парадокс В. Гумбольдта состоит в том, что в его
лингвистической концепции ярко представлен не только иди-
оэтнизм, но и универсализм. Он, в частности, писал: «Суще-
ствует лишь Один язык, точно также как есть лишь Один род
человеческий, и всякое различие меж расами не устраняет ни
понятие человечества, ни возможность регулярного размно-
жения. Это становится ещё более ясным, если подумать о том,
что и воздействующие на человека и тем самым на его язык ус-
ловия окружающей природы по большому счёту те же самые,
и средства, которыми пользуются все языки как звуками, за-
ключены не в слишком широкие границы... Во всех языках по-
этому встречается единообразие, и была бы тщетной надежда
отыскать в каком-либо из языков что-либо совершенно новое»
(там же. С. 59).
Пассивная роль языка по отношению к мышлению призна-
валась В. Гумбольдтом столь же закономерной, что и активная.
Если последняя выводилась им из идиоэтнизма, то первая из
универсализма. Первоначальный источник универсального в
языке В. Гумбольдт видел в универсальности, единообразии
самой действительности. Язык в этом случае вбирает в себя это
единообразие как пассивное орудие человеческого мышления.
«Каждый язык, - писал В. Гумбольдт, - несмотря на его мощное
100
и животворное влияние на дух, есть одновременно мёртвое и
пассивное орудие» (там же. С. 328).
Универсализм В. Гумбольдта вовсе не был поверхностным.
Как и идиоэтнизм, он составляет органичную сторону его линг-
вистической концепции, хотя, быть может, он и обрисован в
ней не столь выразительно, как идиоэтнизм. Но это объясняет-
ся тем, что универсализм в его время был общепринят, а идио-
этнизм ещё нужно было утвердить.
Идиоэтнизм вытекает из учения В. Гумбольдта о внутрен-
ней форме языка - самой новаторской его стороне. Это учение
открыто для диахронии. В противопоставлении синхронии и
диахронии его автор был очень далёк от соссюровского аль-
тернативизма. Синхронизм у В. Гумбольдта насквозь диахро-
ничен, что вытекало из его убеждения в том, что в языке «не
может быть ни минуты покоя» (там же. С. 158).
В отличие от Ф. де Соссюра, который в своей синхрониче-
ской лингвистике будет стремиться к абстрагированию от дея-
тельностной природы языка, В. Гумбольдт видел в этой приро-
де его сущность. Он писал: «По своей действительной сущности
язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый момент
преходящее. Даже его фиксация посредством письма представ-
ляет собой далеко не совершенное мумиеобразное состояние,
которое предполагает его воссоздание в живой речи. Язык есть
не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia)»
(там же. С. 70).
Язык эволюционирует. Вместе с ним эволюционирует и его
внутренняя форма. Открытость гумбольдтовской концепции
языка для диахрониии, делает учение её автора о внутренней
форме языка имеющим прямое отношение к эволюционной
лингвистике. Это учение ведёт в конечном счёте к эволюцион-
ной интерпретации одного из фундаментальных понятий со-
временной лингвистики - понятия языковой картины мира.
Эволюционное мировоззрение позволило В. Гумбольдту со-
вершить научную революцию в лингвистике. Суть этой рево-
люции состоит в обосновании языкового идиоэтнизма. Не от-
рицая универсального компонента в содержательной стороне
101
языка, великий немецкий учёный, в отличие от авторов грам-
матики Пор-Рояля, а также и всех других языковедов, включая
компаративистов, сумел увидеть в каждом языке носителя осо-
бой внутренней формы, особого мировидения. Тем самым он
предвосхитил концепцию языковой картины мира у неогум-
больдтианцев в XX веке (см. подр.: Данилеико В. П. Вильгельм
фон Гумбольдт и неогумбольдтианство. М., 2010).
2. 6. ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР
Знание низшего порядка есть знание необъединённое.
Наука есть знание отчасти объединённое.
Философия есть знание вполне объединённое.
Г. Спенсер.
Герберт Спенсер (1820-1903) обладал поистине «ми-
рообъемлющим умом» (выражение В. Г. Белинского о
В. Шекспире). Ему удалось построить эволюционную
модель почти всего мироздания. Только культуру он не успел
охватить целиком.
С 1862 г. стали выходить в свет его основные труды: «Ос-
новные начала» (1862), «Основания биологии» (1864-1867),
«Основания психологии» (1870-1872), «Основания социоло-
гии» (1876-1896) и «Основания этики» (1892-1893). Сам поря-
док их написания отражает ход эволюции: первая посвящена
главным образом физиогенезу, вторая - биогенезу, третья -
психогенезу, четвёртая и пятая генезису двух сфер культуры -
политики и нравственности, но в них речь идёт также о генези-
се религии, науки, искусства и языка. Во всех своих книгах их
автор исходил из положения о всеобщности, универсальности
эволюции. В утверждении универсального эволюционизма он
видел смысл своей жизни.
УНИГЕНЕЗ
Г. Спенсер совершенно справедливо считал, что эволюцион-
ный подход позволяет построить единую систему мироздания.
102
Между прочим, в этом он и видел задачу философии. «Филосо-
фия, - указывал он, - вполне интегрированное знание» (Анто-
логия мировой философии. Т. 3. М.: Мысль, 1971. С. 609). Чуть
ниже он уточнял: «...объединённое знание возможно и... цель
философии - достижение его». Очевидно, подобная философия
перерастает в науку вообще - в научную картину мира.
Описывая физиогенез, биогенез, психогенез и культуроге-
нез, Г. Спенсер опирался на выработанное им общее понимание
хода эволюции: «Вещество, входящее в состав нашей Солнеч-
ной системы, принимая более плотную форму, вместе с тем
изменялось путём перехода от единства распределения к его
многообразию. Затвердевание Земли сопровождалось перехо-
дом от сравнительного однообразия к чрезвычайному разноо-
бразию. Развиваясь из зародыша в тело сравнительно большо-
го объёма, каждое животное или растение также переходит от
простого к сложному. Возрастание общества, как в отношении
его численности, так и прочности, сопровождается возраста-
нием разнородности его политической и экономический орга-
низации. То же самое относится ко всем надорганическим про-
дуктам - языку, науке, искусству и литературе» (Антология...
С. 613).
В психогенезе Г. Спенсер видел продолжение биогенеза.
Психика, с его точки зрения, развивалась от форм менее слож-
ных к формам всё более сложным не сама по себе, а в связи с по-
требностью организма к приспособлению к окружающей среде.
А поскольку без приспособления к ней ему нельзя сохраниться
в борьбе за существование, то, следовательно, психическая эво-
люция - вовсе не дар божий, а закономерная необходимость. Её
прогресс определяется возрастанием у организма его способ-
ности ко всё более адекватному отражению объективной дей-
ствительности. Отсюда, в частности, усложнение у животных и
количества органов чувств, и их качественных возможностей.
В способности адекватно отражать мир человек превзошел
всех животных. Его психическая эволюция оказалась намного
более прогрессивной, чем в царстве животных, разные предста-
103
вители которого в свою очередь тоже совершили неодинако-
вый эволюционный путь.
Г. Спенсер наметил в своих «Принципах психологии» ос-
новные этапы психической эволюции. Вот они: рефлекс - ин-
стинкт - навык - ощущения - память - воля - разум.
Первые три этапа реализуются, по Г. Спенсеру, в поведении,
а четыре других - в сознании. Вместе с тем, в качестве отправ-
ного пункта всех этих форм психики он усматривал ощущение -
как самую простую форму психического отражения. Разум же -
самая сложная форма этого отражения, позволяющая человеку
всё больше и больше приближаться к адекватному познанию
мира.
Решающую роль в культурогенезе Г. Спенсер отводил на-
уке и языку. Как эволюционист, он выводил науку из «обык-
новенного знания». «Наука, - писал философ, - есть усовершен-
ствование обыкновенного знания, приобретенного с помощью
невооруженных чувств и необразованного разума» [Спенсер Г.
Опыты научные, политические и философские. Минск: Совре-
менный литератор, 1998. С. 508).
Отличительный признак научного сознания - способность
к классифицирующей деятельности его носителя. Но и на саму
эту способность следует смотреть с эволюционной точки зре-
ния. Эту способность люди унаследовали от своих животных
и диких предков. Г. Спенсер писал: «В работе «Генезис науки»
Герберт Спенсер писал: «...большая часть животных доводит
свои классификации не далее ограниченного числа растений
или существ, служащих им пищей, не далее ограниченного чис-
ла зверей, служащих им добычей, и ограниченного числа мест
и материалов, - наименее развитая личность из человеческой
расы обладает знанием отличительных свойств большого раз-
нообразия веществ, растений, животных, орудий, лиц и пр. не
только как классов, но и как особей. Каков процесс, посред-
ством которого совершается классификация? Очевидно, это -
познание сходства или несходства вещей, относительно их раз-
меров, цвета, форм, веса, строения, вкуса и пр. или относитель-
но их способов действия. Посредством какой-либо особенной
приметы, звука или движения, дикарь признаёт известное чет-
104
вероногое животное за годное для пищи и способное ловиться
известным образом или за опасное, - и дикарь действует сооб-
разно с этим. Он соединил в один класс все существа, сходные
в этой особенности. Очевидно, что при выборе дерева, из кото-
рого он делает свой лук, растения, которым он отравляет свои
стрелы, кости, из которой он делает свою удочку, он узнаёт, что
по главным своим ощутительным свойствам они принадлежат
к общим классам деревьев, растений и костей, но он отличает
их, как принадлежащие к подклассам, в силу известных свойств,
в которых они не сходны с остальными предметами их классов;
таким образом образуются роды и виды» (там же. С. 509).
ГЛОТТОГЕНЕЗ
Размышления о классифицирующей деятельности плавно
переходят у Г. Спенсера в размышления о языке и его проис-
хождении. Он писал: «Заметим здесь, что познание сходства и
несходства, которое лежит в основании классификации и из
которого беспрерывное классифицирование развивает идею
совершенного сходства, лежит также и в основании процесса
наименования, а следовательно, и языка. Всякий язык состо-
ит вначале из символов, которые подобны означаемым ими
вещам настолько, насколько это возможно. Язык знаков есть
средство сообщения идей путём подражания действиям и осо-
бенностям вещей, о которых идёт дело. Язык слов является
вначале также средством напоминать предметы или действия
путём подражания звукам, которые производятся предметами
или которыми сопровождаются действия. Первоначально эти
два языка (жестово-мимический и звукооподражательный. -
В. П.) употреблялись одновременно. Достаточно только заме-
тить телодвижения, которыми дикарь сопровождает свою речь,
видеть бушмена или кафра, драматизирующего перед слуша-
телями свой способ охоты за дичью, или обратить внимание
на крайнюю бедность словаря во всех первобытных языках, -
чтобы понять, что вначале положения, телодвижения и звуки
одинаково сочетались для произведения возможно лучшего
105
подобия вещей, животных или событий и что по мере того, как
звуки стали пониматься сами по себе, телодвижения вышли из
употребления, оставляя, однако, следы в манерах более впе-
чатлительных цивилизованных рас» (там же. 510).
Как видим, оба первобытных языка - жестово-мимический
и звукоподражательный, Г. Спенсер основывал на способности
диких людей к подражанию предметам - либо их физическим
свойствам с помощью телодвижений, либо звукам, которые
от них исходят, с помощью артикулируемых слов. Вот почему
мы можем определить его взгляд на глоттогенез одним сло-
вом - подражательный. Однако большее значение он придавал
звукоподражательной точке зрения. Он подкреплял её наблю-
дениями над звукоподражательными словами, которые сохра-
нились в дошедших до нас языках, а также над способностью к
звукоподражательным неологизмам у детей и знаковой комму-
никацией у глухонемых.
Продолжая исходить из подражательной гипотезы об эво-
люции языка, великий эволюционист писал: «Наконец, доста-
точно вспомнить, как многие из слов, принятых варварскими
народами, сходны со звуками, принадлежащими означаемым
предметам; как многие из наших собственных самых древних
и самых простых слов имеют ту же особенность: как ребенок
склонен изобретать подражательные слова и как язык знаков,
самопроизвольно образующийся у глухонемых, неизменно ос-
новывается на подражательных действиях, - чтобы сразу от-
нести начало номенклатуры предметов именно к понятию
сходства» (там же).
Таким образом, Г. Спенсер рассматривал эволюцию языка
(глоттогенез) как продолжение эволюции познания (когноге-
неза). За развитием классифицирующей деятельности у перво-
бытных людей шёл процесс семиотизации её объектов - под-
ражания обозначаемым предметам с помощью телодвижений
и звукоподражаний.
Вот какими словами Г. Спенсер выразил своё эволюционное
кредо в «Автобиографии» (СПб.: Просвещение, 1902. С. 349):
106
«Явления астрономические, геологические, биологические,
психологические и социологические (читай: культурологиче-
ские. - В. Д.) представляют собой одно сложное неразрывное
целое, тесно спаянное взаимной зависимостью. Они связаны
незаметной постепенностью переходов одних в другие, они
связаны общим законом перемен и общностью причин, вызы-
вающих эти перемены».
Г. Спенсер стал, бесспорно, самым крупным универсальным
эволюционистом XIX века. Известный теоретик анархизма
Пётр Алексеевич Кропоткин (1842-1921] считал, что его син-
тетическая философия «после работ Огюста Конта» может рас-
сматриваться «как главное философское произведение XIX в. »
[Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М.:
Правда, 1990. С. 559). Вот как П. А. Кропоткин в своей прекрас-
ной статье о Г. Спенсере описал ситуацию, в которой оказался
молодой Г. Спенсер - перед его замыслом: «Идея эволюции ста-
ла обязательной во всех областях. Особенно важно было прило-
жить её к толкованию всей системы природы, а также к челове-
ческим учреждениям, религиям, нравственным идеям. Нужно
было - сохраняя всецело основную идею позитивной филосо-
фии Огюста Конта - распространить её таким образом, чтобы
она охватила собой совокупность всего, что живёт и развива-
ется на земле. Этому и посвятил себя Спенсер» (там же. С. 561).
2. 7. ГЕРХАРД ФОЛЛМЕР
Наш познавательный аппарат является ре-
зультатом эволюции.
Г. Фоллмер
Несмотря на то, что первое издание книги Герхарда
Фоллмера «Evolutionäre Erkenntnistheorie. Angeborene
Erkenntnisstrukturen im Kontext von Biologie, Psycho_
logie, Linguistik, Philosophie und Wissenschaftstheorie» (Эво-
люционная теория познания. Врождённые познавательные
структуры в контексте биологии, психологии, лингвистики,
107
философии и теории науки) появилось ещё в 1975 г., её акту-
альность не только не снижается, но, напротив, повышает-
ся. Об этом свидетельствуют её многократные переиздания.
Я буду пользоваться в этой статье переводом на русский язык
её доработанного пятого издания (1990].
Развитие эволюционной теории познания (гносеологии,
эпистемологии, когнитологии) обычно связывают с примене-
нием эволюционных идей Герберта Спенсера и Чарлза Дарви-
на к изучению когногенеза - эволюции познания у животных и
людей. Её разработку связывают с именами Конрада Лоренца
(1903-1989], Карла Поппера (1902-1994], Дональда Кэмпбелла
(1916-1996], Стивена Тулмина (1922-1994], Эдварда Уилсона
(род. в 1929], Умберто Матураны (род. в 1928), Майкла Рьюза
(род в 1940), Герхарда Шурца (род. в 1956) и др.
В Институте философии РАН в 1992 г. был создан сек-
тор эволюционной эпистемологии. До 2008 г. им заведовал
И. П. Меркулов. Ему на смену пришла Е. Н. Князева. Благодаря
этому сектору, история эволюционной эпистемологии в на-
стоящее время довольно основательно проанализирована (см.:
http://iph. ras. ru/evol_epist. htm).
В сборнике «Познание в социальном контексте», изданном
под редакцией И. П. Меркулова (М.: ИФРАН, 1994), помещена
статья Р. Штайндла «От науки к философии: эволюционная
эпистемология». Автор этой статьи называет Г. Фоллмера «са-
мым крупным систематическим теоретиком эволюционной
теории познания» (см. указ. соч. С. 244).
Герхард Фоллмер (род. в 1943 г.), на мой взгляд, и до сих пор
остаётся самой крупной фигурой в современной эволюционной
гносеологии. Главное достоинство его теории - её универсаль-
но-эволюционный контекст.
УНИГЕНЕЗ
ФИЗИОГЕНЕЗ -> ФИЗИОСФЕРА
В своей работе Г. Фоллмер не ставил задачи, связанной с вос-
созданием картины физиосферы и физиогенеза в целом, но не-
108
которые штрихи к ней мы всё-таки можем у него обнаружить.
Так, он писал: «Неподвижные звёзды вовсе не так неизменны,
как можно заключить из их названия. Имеются молодые звёз-
ды (белые гиганты) и старые звёзды (красные гиганты); мы со-
переживаем даже рождение звёзд и находим «мёртвые» звёзды
(белые карлики, нейтронные звёзды, планеты)» [Фоллмер Г.
Эволюционная теория познания: врождённые структуры по-
знания в контексте биологии, психологии, лингвистики, фило-
софии и теории науки. М.: Русский двор, 1998. С. 83).
В свою очередь об эволюции Земли мы у него читаем: «Кон-
тиненты образовывали первоначально всаимосвязанный блок,
который распался вследствие расширения Земли, извержения
масс лавы или вследствие каких-либо других сил. Можно оха-
рактеризовать так же происхождение, развитие и взаимодей-
ствие горных пород, морей и атмосферы» (там же. С. 84).
БИОГЕНЕЗ -> БИОСФЕРА
Органическое вовсе не кардинальным образом отличается
от неорганического, поскольку первое вышло из недр второго,
сохранив в нём многие его физические свойства. Вот почему,
с точки зрения Г. Фоллмера, в эволюции живой природы дей-
ствуют два вида законов - физические и биотические, хотя пер-
вые и приобретают особую форму.
«Это отнюдь не означает, - разъясняет Г. Фоллмер, - что
физические законы утрачивают здесь свою значимость; они
сформулированы так, что значимы для всех систем, в том числе
биологических. Так, также и организмы не могут противоре-
чить закону сохранения энергии; мышца, которая осуществля-
ет работу, должна откуда-либо получать энергию (напр., из пи-
тания), точно так же, как и нейрон в мозге, который посылает
нервный импульс. Но физические законы должны дополняться
биологическими и биохимическими законами» (с. 85). Однако в
любом случае мы имеем дело с эволюционными законами.
«Все эти эволюционные законы, - читаем у Г. Фоллмера, -
относятся не только к возникновению новых вариантов, рас и
109
видов (инфраспецифическая эволюция), но также к родоисто-
рическому развитию (трансспецифическая эволюция)» (с. 89).
Говоря о действенности этих законов в последней, Г. Фоллмер
указывает: «Насколько действенны эти законы можно увидеть
из того, что в течение трёх миллиардов лет родовой истории
вымерло больше видов животных, нежели живёт сегодня на
Земле» (с. 90).
ПСИХОГЕНЕЗ -* ПСИХИКА
В развитии психики биотические законы коэволюциони-
руют с психическими. При этом их действие зависит от окру-
жающей среды. Мы можем это обнаружить как в психогенезе
животных, так и в психогенезе людей. Особое внимание в обоих
случаях Г. Фоллмер уделял исследованию врождённых и при-
обретённых когнитивных структур.
В психике животных преобладают врождённые когнитив-
ные структуры. Для их изучения много сделала этология - на-
ука о поведении животных в естественных условиях, одним из
основателей которой считают Конрада Лоренца. Он обнару-
жил, в частности, импринтинг: врождённые знания побуждают
только что родившихся птенцов принимать человека за своего
родителя, если они увидели его раньше своего настоящего ро-
дителя.
Но не следует недооценивать и приобретённые психические
способности у животных. В своей книге Г. Фоллмер убедитель-
но показывает, что их обычно преуменьшают. Между тем пси-
хика животных (в особенности - высших) способна не только к
ощущениям и представлениям, но также и к вниманию, памяти,
обучению, пониманию, невербальному мышлению и общению.
Давно известно, что в психике людей преобладают приоб-
ретённые знания. Г. Фоллмер, вместе с тем, уделяет в своей ра-
боте много внимания врождённым когнитивным структурам в
сознании людей. Сознание новорождённого - вовсе не локков-
ская tabula rasa. В нём имеются врождённые знания.
110
КУЛЬТУРОГЕНЕЗ -> КУЛЬТУРА
Между нашим животным предком и ранним человеком
Г. Фоллмер поместил «переходное поле» в целых 3 млн. лет. Он
писал: «Переходное поле животное-человек находится в райо-
не 6 000 000 лет, в плиоцене; ранний человек и древний чело-
век - затухающие ветви гоминид (после 3 000000 лет, плейсто-
цен)» (там же. С. 103].
Австралопитеки по общепринятому мнению считаются
обезьянами. Но Г. Фоллмер высказал иную точку зрения, иду-
щую от Р. Дарта - палеоантрополога, который впервые, ещё в
1924 г., нашёл череп австралопитека в ЮАР. В соответствии с
этой точкой зрения, автралопитеков следует считать уже людь-
ми, а не обезьянами, поскольку они уже изготовляли костяные
орудия. А они - первые продукты культуры. Антропогенез же
начинается с культурогенеза.
Г. Фоллмер писал: «...уже австралопитеки 2-3 миллиона лет
назад могли изготавливать и использовать костяные орудия.
В соответствии с этим, не только неандерталец (около 100 000
лет назад), но и австралопитек достоин имени "первобытный
человек". Человек в его современной форме (homo sapiens) су-
ществует примерно 30 000 лет» (там же).
Сравнительно быстро homo sapiens оторвался от диких лю-
дей на большое расстояние. Здесь действовал закон ускорения
эволюции. Так было в эволюции живой природы, которая до-
биралась до высокоорганизованных животных миллиарды лет.
Зато сравнительно быстро дошла до наших предков. Так было
и с человеком разумным. Ему понадобилось лишь несколько
тысячелетий, чтобы прийти к великим цивилизациям.
Ускорение очеловечения Г. Фоллмер объясняет нескольки-
ми факторами. Вот некоторые из них:
«d) Человек в состоянии активно и по плану изменять свой
окружающий мир...
е) Благодаря способности изобретать и употреблять симво-
лы (язык), человек получает возможность собирать и переда-
вать знания...
111
f) Культурные новшества приобретаются путём научения и
опосредуются обучением и традицией...» (там же. С. 111).
Особенно важно подчеркнуть первый из этих факторов. Он
свидетельствует о собственно человеческой способности изме-
нять мир.
Каждый из перечисленных факторов гоминизации Г. Фол-
лмер связывает с биотической (телесной) организацией древ-
них людей. Эту мысль необходимо уточнить: антропогенез
древнего человека следует представлять как коэволюцию
культуры, души и тела. Однако культурную эволюцию следует
считать ведущей по отношению к психической и биотической:
своим очеловечением мы обязаны в первую очередь культуре.
Среди культурных факторов гоминизации Г. Фоллмер вы-
деляет в первую очередь язык.
ГЛОТТОГЕНЕЗ
Как эволюционист, Г. Фоллмер выводил человеческий язык
из «языка» животных. «Для эволюционной теории познания -
писал он - языковая способность людей также является ре-
зультатом эволюции» (с. 185).
Чтобы объяснить эволюцию языка, немецкий философ ис-
пользовал дарвиновскую терминологию: «Языковая способ-
ность является важным средством приспособления в ходе есте-
ственного отбора» (с. 185).
Язык стал ярким признаком человека. Чем он отличает-
ся от средств коммуникации, используемых у животных? По
Г. Фоллмеру, во-первых, тем, что он стал опорой мышления, а
во-вторых, он позволил передавать знания от одного поколе-
ния к другому. Таким образом, он выделил две главные функ-
ции у языка - когнитивную и коммуникативную. Прагматиче-
ская же функция осталась в стороне.
Какой же урок преподал Г. Фоллмер в своём главном труде
своим коллегам, для которых слова эволюция и эволюционизм
112
не имеют мировоззренческого значения? Он показал им уни-
версальность эволюционного подхода. Он указывал: «Эволю-
ционное мышление универсально» (там же. С. 216). Это главная
мировоззренческая идея немецкого универсального эволюци-
ониста в его книге. Только с глубоким осмыслением этой идеи
наука в состоянии прийти к объективной картине мира. Логика
Г. Фоллмера в его книге была такой: если в физике, биологии,
психологии и др. науках универсальный эволюционизм уже за-
воевал себе прочное место, то почему он до сих пор не стал по-
всеместным.
Почему, добавлю я от себя, при решении вопроса о проис-
хождении языка универсальный эволюционизм в современной
эволюционной лингвистике остаётся в стороне?
2. 8. ВАЛЕРИЙ ПАВЛОВИЧ АЛЕКСЕЕВ
В«Википедии» читаем: «Валерий Павлович Алексеев
(2 августа 1929 - 7ноября 1991) советский антрополог
и историк, специалист в области исторической антро-
пологии и географии человеческих рас. Член-корреспондент
АН СССР с 29 декабря 1981 года по Отделению истории (этно-
графия), академик с 23 декабря 1987 года».
Внушительные, но скупые строчки. Между тем В. П. Алек-
сеев - великий учёный. Глубокому осмыслению его трудов
мешает тот мрак, который наступил в нашей стране после его
смерти. Между тем его соратники сознают масштаб его лич-
ности - под стать личности В. И. Вернадского. Вот почему они
проделали гигантскую работу: издали 5-томное собрание его
сочинений под скромным названием - «Избранное». Между тем
оно вышло в свет в увеличенном формате и каждый том имеет
весьма внушительное количество страниц, набранных мелким
шрифтом. Поистине Валерий Павлович был великим тружени-
ком. Его «Избранное» выходило в Москве с 2007 по 2009 г.
Чтобы хотя бы приблизительно представить масштаб лич-
ности В. П. Алексеева, я помещаю здесь аннотацию к пяти-
113
томному собранию его сочинений: «Алексеев В. П. Избранное.
В 5-ти тт. Имя академика Валерия Павловича Алексеева (1929-
1991), директора Института археологии АН СССР, занимает по-
чётное место в истории отечественной и мировой науки. Вы-
дающийся антрополог, археолог и этнограф, он внёс огромный
вклад в развитие различных отраслей гуманитарного знания.
В 1-й том («Антропогенез») вошли две монографии, посвящен-
ные фундаментальным вопросам происхождения и становле-
ния человечества, древнейшим этапам его биологической и
социальной истории («Становление человечества», «Палеоан-
тропология земного шара и формирование человеческих рас.
Палеолит»). На основе подробного исследования краниологи-
ческих и остеологических находок автор устанавливает разви-
тие антропологического типа, анализирует этапы расообразо-
вания, формирование психики, речи, орудийной деятельности,
происхождение древнейших форм хозяйственно-культурной
деятельности. Во 2-й том («Антропогеография») вошли работы
«География человеческих рас» и «Человек. Эволюция и таксо-
номия. Некоторые теоретические вопросы», содержащие раз-
работку теоретических проблем антропогенеза и расообразо-
вания. Исследуется воздействие физико-географических, кос-
мических, биологических и историко-социальных факторов на
человечество, которое осваивает географическое пространство
Земли. Анализируются связи очагов расообразования с цен-
трами доместикации животных и окультуривания растений.
Рассматриваются вопросы расовой истории населения отдель-
ных материков и человечества в целом, проблемы эволюции и
таксономии ископаемых гоминид и рас современного челове-
ка. 3-й том («Историческая антропология и экология челове-
ка») посвящен проблемам реконструкции этногенетического
процесса на основе данных физической антропологии и взаи-
модействия человечества с окружающей средой. Рассматри-
ваются экологические аспекты происхождения человечества
и расселения по Земному шару, механизм взаимодействия с
естественными и антропогенными условиями обитания, роль
наследственности и природных факторов в процессе приспо-
114
собления человечества к окружающей среде, предмет и струк-
тура экологии человека как науки. Отдельные разделы посвя-
щены палеоантропологии степей Евразии в скифское время,
происхождению балкарцев, карачаевцев, осетин, хакасов, аме-
риканских индейцев. В 4-й и 5-й тома («Происхожение народов
Восточной Европы», «Происхождение народов Кавказа») вошла
докторская диссертация автора. На основе изучения большо-
го антропологического материала решаются многие вопро-
сы этногенеза русских, украинцев и белорусов, балтийских и
финно-угорских народов Восточной Европы, а также народов
Кавказа. Затронуты многие проблемы их истории, прослежены
древнейшие истоки происхождения, связи с народами Восточ-
ной Европы, Передней и Средней Азии, формирование отдель-
ных групп кавказских народов. 277 таблиц, 217 иллюстраций и
карт в тексте, 41 стр. фотоиллюстраций на вкладных листах»
(http://www. booka. su/?product=1582).
Нас здесь будет интересовать первый том, имеющий назва-
ние, как следует из приведённой аннотации, «Антропогенез».
В нём больше 700 страниц. В этом томе речь идёт не только о
происхождении человека, но и об универсально-эволюцион-
ных представлениях его автора. Во всяком случае, мы можем
вкратце затронуть здесь его взгляды на три эволюционных
звена - биогенез, психогенез и культурогенез. В последнее из
них входит глоттогенез.
БИОГЕНЕЗ -> БИОСФЕРА
На центральное положение в биогенезе В. П. Алексеев по-
ставил мутагенез. Именно ему в первую очередь, с его точки
зрения, живая природа обязана многообразием своих форм.
«Принцип направленного мутирования, - писал учёный, - даёт
нам возможность найти ответ на этот вопрос (о многообразии
форм живого вещества. - В. Д.). Сфера жизни - это сфера спон-
танно идущего мутагенеза, имеющего вопреки распростра-
нённому мнению направленный характер. Направленность
его выражается в том, что любая мутация есть всегда какое-то
отклонение от нормы, такими мутациями поддерживалось на
115
протяжении всей геологической истории нашей планеты раз-
нообразие форм живого вещества, а отбор только усиливал это
присущее живому веществу функциональное свойство, что и
вызвало постоянное увеличение разнообразия форм живого
вещества в ходе эволюции» {Алексеев В. А. Избранное. Т. 1. Ан-
тропогенез. М.: Наука, 2007. С. 359).
Биосфера - продукт биогенеза. Вслед за В. И. Вернадским
В. П. Алексеев придавал термину биосфера широкий смысл,
включая в биосферу не только живое вещество как таковое, но
и окружающую его среду. Он писал: «Возникновение жизни в
форме живого вещества быстро привело на нашей планете к
возникновению биосферы, то есть довольно мощной покров-
ной оболочки, проникающей в другие покровные оболочки и
целиком связанной с деятельностью живого вещества... Таким
образом, биосфера не только живое вещество само по себе, но
и область покровного пространства нашей планеты, внутри ко-
торого происходит функциональное проявление живого веще-
ства» (там же. С. 358).
В. П. Алексеев выделил в биосфере три формы вещества -
живое, биокосное (продукты разложения живого вещества)
и косное (неорганическое). Каждая из этих форм находится в
коэволюционных отношениях по отношению друг к другу - в
отношениях обратной связи. Но каждая из них, вместе с тем,
имеет внутренние источники для своей эволюции. Они ограни-
чивают в каждой из них действие обратной связи.
В. П. Алексеев указывал: «Структурная дифференциация
биосферы на живое вещество, биокосное вещество и косное ве-
щество, так же как и сложная структурная организованность
самого живого вещества, могут быть объяснены принципом
ограничения действия обратной связи. При временной протя-
жённости всех природных процессов и отсутствии в природе
мгновенного взаимодействия обратная связь может проявлять
себя достаточно эффективно только внутри системы, на объём
которой накладываются ограничения скоростью действия об-
ратной связи в данной среде» (там же. С. 358).
116
Иначе говоря, физиосфера и биосфера, между которыми
B. П. Алексеев поместил промежуточное звено - биофизиосфе-
ру, с одной стороны, коэволюционируют, а с другой, эволюци-
онируют сами по себе. В первом случае каждая из этих сфер
представляет собою часть единого взаимосвязанного цело-
го - мироздания, а во втором случае каждая из них сама по
себе есть относительно устойчивое целое. В первом случае мы
имеем дело с внешними источниками эволюции, а во втором - с
внутренними.
Особого внимания заслуживает выделение В. П. Алексее-
вым биофизиосферы. Она занимаеь промежуточное положение
между физиосферой и биосферой. Её выдение у него - есте-
ственное следствие из его археологических изысканий. Он и
начинал как археолог. Его первые публикации вышли в 1954 г.
Первая из них: «Материалы по палеоантропологии населения
Минусинской котловины таштыкской культуры», а вторая:
«Палеоантропология лесных племён Северного Алтая» (там же.
C. 672). Важная часть археологических раскопок - останки ко-
стей захороненных трупов. На их изучение направлена особая
наука - палеоостеология. Она исследует одну из форм биокос-
ного вещества. Взятое во всей целостности, это вещество и со-
ставляет биофизиосферу.
Выделение биофизиосферы вполне оправданно. Промежу-
точные сферы имеются не только между физиосферой и био-
сферой, но также между биосферой и психикой (например,
мозг), а также между психикой и культурой (модель создавае-
мого продукта культуры). Но при этом нужно помнить, что вы-
деление «промежуточных» миров есть не что иное, как конкре-
тизация четырёхчастной структуры вселенной, включающей в
себя физиосферу, биосферу, психику и культуру.
ПСИХОГЕНЕЗ -> ПСИХИКА
В своей психической эволюции человек превзошёл всех
своих эволюционных собратьев. Его психика - великое дости-
жение психогенеза, который начался со способности к ощуще-
117
нию и пришёл к способности создавать в своём сознании образ
мира.
Образ мира имеется в сознании не только людей, но и жи-
вотных. Но всё дело здесь в степени адекватности образа мира
реальному, объективному миру. Даже самой умной обезья-
не невозможно втолковать, например, что такое солнечная
система.
Как объяснить колоссальный отрыв людей в психической
эволюции от своих эволюционных предков? В. П. Алексеев
нашёл главную причину: люди опередили всех других живых
существ в развитии мозга. Он писал: «Человеческий мозг пред-
ставляет собой, по-видимому, кибернетическую систему имен-
но такой сложности, и на его работу правомерно распростра-
нить всё только что сказанное: он и сложен так у современного
человека для того, чтобы обеспечить адекватное поведение
в исключительно многообразной социальной и технической
среде современного человечества. Более того, коль скоро до-
стигнут такой уровень сложности организации работы мозга,
который обеспечивает возможность объективного объяснения
и предсказания явлений и процессов, происходящих в природе,
обществе и в самом человеке, то это обеспечило ему широкий
спектр потенциальных адаптивных возможностей» (там же.
С. 365).
Наш мозг дал нам возможность вступить на путь рацио-
нально-логической эволюции. Эта эволюция привела самых
мудрых из людей к систематизации всех знаний о мироздании.
Её цель - построение единой научной картины мира.
В. П. Алексеев писал: «Но одно важнейшее свойство челове-
ческого разума здесь должно быть рассмотрено и объяснено,
так как оно определяет основную магистральную линию раз-
вития человеческого поведения, причастно к возникновению
религиозных форм сознания и лежит в основе той формы со-
знания, которая, подталкиваемая развитием материального
производства и потребностями общества, привела в конце кон-
цов к систематизации первых знаний и возникновению науки.
118
Речь идёт о присущем людям и человечеству в целом стрем-
лении найти объяснение отдельным явлениям природы и по-
нять смысл мироздания. Причем не ограничиваться познанием
лишь поверхностной стороны явлений и процессов, а прони-
кать в их суть, выйти за рамки только видимого и объяснить
взаимосвязи явлений. Эта мощная потребность человеческого
ума всегда заставляла человечество искать всё новые и новые
непроторенные пути в сфере духа, не удовлетворяться уже до-
стигнутым постижением действительности, а выдвигать всё
новые гипотезы для объяснения, казалось бы, уже известных
фактов и связей и пытаться перешагнуть границы познанного,
создавая обширные философские системы» (там же. С. 364).
КУЛЬТУРОГЕНЕЗ -> КУЛЬТУРА
В. П. Алексеев боготворил В. И. Вернадского. Но это не меша-
ло первому относиться критически ко второму. Так, В. П. Алек-
сеев считал термин ноосфера, как его понимал В. И. Вернадский,
не совсем удачным.
В. П. Алексеев писал: «Один из основателей учения о ноос-
фере, В. И. Вернадский, подчёркивал закономерный характер
перехода от биосферы к ноосфере, или сфере разума, в которой
проявляется геологическая, техническая и духовная деятель-
ность человечества. Живительная сила и всеобщность учения
о ноосфере воплотились в идущем на наших глазах интенсив-
ном процессе развития наук о разнообразных формах взаимо-
действия общества и природы. В ходе этого развития термин
"ноосфера" привился и широко употребляется специалистами
самого разнообразного профиля, встречается он без каких-ли-
бо оговорок и на предыдущих страницах. Однако, в сущности,
он не очень удачен, и только высокий авторитет его изобрета-
телей и привычка к предшествующему многолетнему употре-
блению мешают от него отказаться - история человечества
далеко не всегда была воплощением разумного начала, челове-
ческий разум сам является продуктом общества, трудовая тео-
рия антропогенеза, рассмотренная выше, показывает, что без
119
труда, без производства материальных благ не было бы чело-
века, не было бы и человеческого разума» (там же. С. 359).
Термин ноосфера В. П. Алексеев предложил поменять на
другой - антропогеосфера: «Наиболее удачен, на мой взгляд,
был бы поэтому термин "антропогеосфера". Выделенные и
описанные выше структурные компоненты общества в его вза-
имоотношениях со средой - антропогеоценозы в совокупности
всех своих разнообразных форм образуют антропогеосферу»
(там же. С. 359).
Антропогеосфера - не что иное, как человечество, взятое не
только в его современном виде, но и во всей его истории. Свое-
му появлению на Земле люди в первую очередь обязаны труду,
позволившему им относиться к природе не пассивно, а актив-
но - преобразовывая её.
У В. П. Алексеева читаем: «Исключительная структурная
сложность и функциональная мощность антропогеосферы -
это результат весьма длительного процесса формирования,
продолжавшегося минимум 2-3 миллиона лет, но и это вре-
мя - миг в геологической истории Земли. Начало процесса
формирования и развития антропогеосферы падает на тот мо-
мент в истории нашей планеты, когда впервые предок челове-
ка с помощью трудовых операций и разумного поведения стал
активно воздействовать на доступную ему часть природы, вме-
сто того чтобы только повиноваться ей и пассивно испытывать
её давление» (там же. С. 360).
Активное, преобразующее отношение к природе, а затем и к
миру в целом, вылилось у наших предков в эволюцию культуры. На
первое место в ней В. П. Алексеев поставил труд и язык: «В про-
цессе труда и общественных форм жизни складывается язык и
создаются все формы культуры» (там же. С. 361).
ГЛОТТОГЕНЕЗ
У австралопитеков, по мнению В. П. Алексеева, членораз-
дельной речи ещё не было. Чтобы она появилась, первобытные
люди должны были направить в эволюционное русло, все че-
120
тыре стороны языка - физическую, биотическую, психическую
и культурную.
Эволюция физической стороны языка
Ещё М. В. Ломоносов подчёркивал преимущество звуковой
формы физической стороны языка перед другими формами
общения - например, перед жестово-мимической коммуника-
цией. Он писал: «Правда, что, кроме слова нашего, можно бы
мысли изображать было чрез разные движения очей, лица, рук
и прочих частей тела, как то пантомимы на театрах представ-
ляют, однако таким образом без света было бы говорить невоз-
можно, и другие упражнения человеческие, особливо дела рук
наших, великим были бы помешательством такому разговору;
не упоминаю других непристойностей» (Ломоносов М. Россий-
ская грамматика. СПб.: Имп. Акад. наук, 1755. С. 21).
Не мог конкурировать с вокально-звуковым языком не
только «язык» жестов, но и «язык» запахов. У В. П. Алексеева
читаем: «Остаётся ещё та форма коммуникации, которая вы-
ражается и осуществляется с помощью запахов. Метки охотни-
чьих зон с помощью экскрементов и мочи, мускусные железы,
выделяющие острые и пахучие запахи, обнюхивание как раз-
нополых, так и однополых особей - всё это широко распро-
странённые коммуникативные явления в мире животных, как
и разнообразнейшая гамма запахов, выделяемых растениями,
которые также служат коммуникативным целям, привлекая
нужных насекомых... Но запахи распространяются не мгновен-
но, содержащаяся в них информация достаточно диффузна и
неопределённа» (там же. С. 155).
Звуковой язык у первобытных людей не появился на голом
месте: они унаследовали от автралопитеков так называемые
«междометия». В. А. Алексеев признавал в них питательную по-
чву для будущего человеческого языка. Он писал: «Таким об-
разом, хотя человеческая речь и возникает вместе с человеком,
но предшествующая ей звуковая сигнализация, так сказать, пи-
тательная почва, на которой возникла речь, - широко распро-
странённое явление в мире живой природы, включенное в сфе-
121
ру поведения практически почти на всех этапах развития жи-
вотного мира и играющее в этом поведении громадную роль»
(там же. С. 156).
Более того, в животных «междометиях» («аффектрованных
звуках»} В. П. Алексеев, как И. Гердер и А. А. Потебня, видел
главную основу, «на которой вырастает человеческий язык»
(там же. С. 163}. Он указывал: «Основную часть в этой основе
составляли... аффектированные звуки, уже нагруженные жиз-
ненно важной информацией» (там же}.
В. П. Алексеев не придавал большого значения «языку» же-
стов в общении австралопитеков. Он писал: «Что касается дви-
гательных сигналов в жизни предков человека, то они могли
иметь место, как и у животных, возможно, даже в связи с ос-
вобождением руки получили какое-то дополнительное разви-
тие в особых ситуациях. Скажем, легко представить себе, что в
процессе охоты выслеживание и скрадывание зверя требовали
общепонятного набора двигательных сигналов, позволявших
соблюдать должную осторожность и полнейшую тишину; не
следует забывать, что, подобно человекообразным обезьянам,
австралопитеки могли быть только дневными животными и
охотились поэтому в дневное время, благоприятное для дви-
гательной сигнализации... Однако подобные особые ситуации
не меняли дела по существу - как и у животных, двигательные
сигналы занимали место сопутствующего явления по отноше-
нию к нарождающейся звуковой речи и складывавшемуся язы-
ку» (там же. С. 172-173).
Эволюция биотической стороны языка
Своим существованием биотическая сторона языка обяза-
на эволюции трёх органов тела - произношения, слуха и мозга.
Если органы слуха у наших предков не подверглись в процессе
их эволюции каким-либо существенным изменениям, то орга-
ны произношения изменились колоссально: произошло утол-
щение голосовых связок, удлинилась ротовая полость, умень-
шилась нижняя челюсть и др.
122
Эволюция психической стороны языка
Мозг входит в биотическую сторону языка, поскольку обе-
спечивает функционирование органов слуха и произношения,
но он также входит и в его психическую сторону, поскольку, с
одной стороны, является вместилищем для языковой системы,
а с другой, обеспечивает её функционирование в речевой дея-
тельности либо говорящего, либо слушающего.
Эволюция психической стороны языка была бы невозможна
без эволюции мозга. Между тем по своему объёму мозг австра-
лопитека мало отличался от мозга человека. В чём тут дело?
Дело не в количестве, а в качестве.
В. П. Алексеев пишет: «Объём мозга австралопитеков не
отличается качественно от объёма мозга крупных человекоо-
бразных обезьян, но у питекантропов и затем неандертальцев
произошло качественное нарастание массы мозга - в первом
случае в полтора, во втором случае в два с половиной раза. Ис-
ходя из этого, можно сделать вывод, что именно с этими двумя
событиями - формированием рода питекантропов и формиро-
ванием неандертальского вида связаны какие-то этапные но-
вообразования в структуре речевой функции, в языковой сти-
хии» (там же. С. 165).
Эволюция культурной стороны языка
Язык - продукт культурной эволюции. Как и другие продук-
ты культуры, он развивался от простых структур ко всё более
сложным.
Валерий Павлович Алексеев наметил в своей замечатель-
ной книге «Становление человечества» три этапа в эволюции
языка: «В хронологической динамике речи и языка выделяют-
ся три этапа:
1) питекантропы - наличие щёлкающих и носовых звуков,
слова - обозначения предметов, лишь в отдельных случаях пе-
реходящие в слова-предложения, диалогическая речь;
2) неандертальцы (он рассматривал их как предшественни-
ков сапиенсов. - В. Д.) - современная или близкая к современ-
123
ной артикуляция, возможные затруднения в произношении
отдельных гласных, овладение простейшей грамматикой и
синтаксисом, так называемый телеграфный стиль, появление
монологической речи;
3) современные люди (сапиенсы. - В. Д.) - полное овладение
современной артикуляцией, дальнейшее развитие структур-
ных категорий языка, продолжающееся посейчас расширение
лексики» [там же. С. 186).
124
3. ЧАСТНОНАУЧНЫЕ
(ЧАСТНО-ЭВОЛЮЦИОННЫЕ) ПОДХОДЫ
К РЕШЕНИЮ ПРОБЛЕМЫ ГЛОТТОГЕНЕЗА
Эволюционная лингвистика - наука междисциплинар-
ная. Вот почему говорить о подходах, в ней исполь-
зуемых, приходится в весьма относительном смысле.
Опираясь, тем не менее, на принцип доминанты, частно-на-
учные подходы, применяемые в ней, мы можем подразделить
на три типа - биологические, психологические и культуроло-
гические. Каждый из них имеет соответственную методоло-
гическую доминанту - биологическую, психологическую или
культурологическую. Так, биологические подходы к решению
проблемы глоттогенеза выдвигают на первый план её биоло-
гическую интерпретацию. Это вытекает из материала, который
лежит в их основе, - животных языков и так называемых язы-
ков-посредников.
3.1. БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
В современной глоттогенической науке сложилась си-
туация, которая в какой-то мере напоминает время
второй половины XIX в. К этому времени стало ясно,
что компаративистика не в состоянии пролить дополнитель-
ный свет на проблему глоттогенеза, как обещал один из её ос-
нователей - Якоб Гримм (1785-1863).
9 января 1851 г. Я. Гримм прочитал в Академии наук доклад
«О происхождении языка». В этом докладе он осуждал скеп-
тиков, которые стали сомневаться во вспомогательной роли
компаративистики в решении вопроса о происхождении языка.
Он говорил: «Этот индогерманский язык должен в то же время
дать самые исчерпывающие разъяснения относительно путей
125
развития человеческого языка вообще, может быть, и относи-
тельно его происхождения. Они могут быть получены в резуль-
тате изучения внутреннего строя этого языка, который может
быть отчётливо прослежен в своих бесчисленных видоизме-
нениях, принимаемых им в каждом отдельном случае. Я имею
право говорить о возможности выполнения исследования о
происхождении языка как о проблеме, в удачном решении ко-
торой многие ещё сомневаются. Если бы всё же оказалось, что
её можно решить, то такие скептики возразили бы, что наши
языки и наша история должны восходить к ещё более раннему
периоду, чем это возможно сделать, так как вероятно и даже
несомненно, что древнейшие памятники санскритского или
зендского языков, подобно памятникам еврейского языка или
ещё какого-нибудь, который хотят выдать за самый древний
язык, на многие тысячелетия отстоят от момента действитель-
ного происхождения языка или от момента сотворения рода
человеческого на земле» [Звегинцев В. А. История языкознания
XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Часть I. M.: Учпедгиз,
1960. С. 56).
Как видим, один из патриархов сравнительно-историче-
ского языкознания и к середине XIX в. сохранил надежду на то,
что компаративистика может оказаться полезной для решения
проблемы глоттогенеза, но даже и у него мы обнаруживаем
биологические пристрастия. Он сравнивает язык с деревом:
«Разве язык в благоприятных условиях не расцветает, подобно
дереву, которое, не будучи ничем стеснено, пышно разрастает-
ся во все стороны? И разве не перестаёт развиваться язык и не
начинает хиреть и мертветь, как хиреет и сохнет растение при
недостатке света и земли?» (там же).
Самый мощный крен в сторону биологии сделал в шести-
десятые годы XIX в. немецкий компаративист Август Шляйхер
(1821-1868). Его биологическая концепция языка складыва-
лась под непосредственным влиянием Чарлза Дарвина. Вдох-
новлённый дарвинизмом, он стал уподоблять языки живым
организмам. Продуктивность подобного уподобления бесспор-
на: благодаря ему, А. Шляйхер стал автором «Компендиума
126
сравнительной грамматики индоевропейских языков» (1862),
в основе которого лежит биологический образ - родословного
древа индоевропейских языков. Но очевидны у А. Шляйхера
и издержки чрезмерного сближения языкознания с биологи-
ей. Как проявление явного биологического экспансионизма в
его лингвистической теории выглядит, например, следующее
его утверждение: «Жизнь языка не отличается существенно
от жизни всех других живых организмов - растений и живот-
ных. Как и эти последние, он имеет период роста от простей-
ших структур к более сложным формам и период старения, в
который языки все более и более отдаляются от достигнутой
наивысшей ступени развития и их формы терпят ущерб» (там
же. С. 96). Биологический экспансионизм привёл А. Шляйхера
к преувеличению роли климатического фактора в изменении
языка, к прямолинейному приложению дарвиновской катего-
рии борьбы за существование к описанию языковой истории и
т.д.
Если даже в компаративистике во второй половине XIX в.
мы видим движение в сторону сближения языкознания с био-
логией, то нет ничего удивительного в том, что в философии
языка это сближение стало осуществляться в ещё более стре-
мительном темпе, поскольку эта наука имеет междисципли-
нарный характер. Дело дошло даже до того, что появилось мне-
ние, что проблема глоттогенеза должна быть вообще вынесена
за пределы лингвистической науки и решаться в рамках других
наук - в первую очередь в эволюционной биологии.
В 1866 г. Парижское лингвистическое общество вписало в
свой устав пункт, запрещающий его членам рассматривать во-
просы, связанные с происхождением языка. Французов поддер-
жали англичане. В 1873 г. президент Лондонского филологи-
ческого общества Александр Эллис заявил: «Я считаю, что по-
добные вопросы не относятся к собственно филологическим»
{Донских О. А. Происхождение языка как философская пробле-
ма. Новосибирск: Наука, 1984. С. 95).
В результате вопросы, связанные с происхождением языка,
всё больше и больше стали перемещаться в биологию. Первую
127
скрипку здесь сыграл Чарлз Дарвин (1809-1882). В книге «Про-
исхождение человека и половой отбор» (1871) он предупреж-
дал: «Умственные способности у отдалённых прародителей
человека должны были быть несравненно выше, чем у какой-
либо из существующих обезьян, прежде чем даже самая несо-
вершенная форма речи могла войти в употребление» {Дарвин Ч.
Происхождение человека и половой отбор. Сочинения. Т. 5. М.:
Издательство Академии наук СССР, 1953. С. 205).
Ч. Дарвин, между тем, должен был бы приведённые слова
адресовать самому себе, поскольку сам он стал сокращать рас-
стояние между человеком и животным. В этой же книге намече-
на явная тенденция к анимализации человека - к его чрезмер-
ному сближению с животным. Он писал: «Человека отличает от
низших животных не то, что он способен различать членораз-
дельные звуки, ибо собаки, как известно всем, понимают мно-
гие слова и предложения... Способность издавать звуки члено-
раздельно тоже не является отличительной нашей чертой, ибо
ею обладают попугаи и другие птицы... Человек отличается
от низших животных только тем, что он обладает бесконечно
большей способностью ассоциировать в своём уме самые раз-
нообразные звуки и представления; этим он обязан, конечно,
высокому развитию своих умственных способностей» (там же.
С. 203-204).
Вышло у Ч. Дарвина вот что: принципиально животный
язык не отличается от человеческого. Разница только в степе-
ни развития языковой способности у животных и людей. У по-
следних она неизмеримо выше, чем у первых. Как будто с этим
нельзя не согласиться. Между тем дело тут не столько в степе-
ни, о которой идёт речь, сколько в самой природе животного
языка и человеческого. У животного он по преимуществу врож-
дёнен, а у людей - результат приобретённого опыта. У живот-
ных он - результат их биопсихогенеза, а у людей - не только их
биопсихогенеза, но и - главным образом - культурогенеза.
Тенденция к чрезмерному уравниванию животных языков
с человеческими оказалась настолько сильной, что она дожила
128
до нашего времени. Так, она имеется в работах известного чи-
лийского биолога Умберто Матураны.
У. Матурана недвусмысленно определяет язык исключи-
тельно как биологическое явление. Более того, он биологизи-
рует не только язык, но и познание. Так, по поводу последнего
он писал: «Познание представляет собой биологическое явле-
ние и понять его можно только как таковое; любое понимание
области знания с точки зрения эпистемологии предполагает
понимание с точки зрения биологии» [Матурана У. Биология
познания // Язык и интеллект / Под ред. В. В. Петрова. М.: Про-
гресс, 1996: http://www. synergetic. ru/sections/autopoiesis].
Анимализация языка у У. Матураны проистекает из био-
семиотической (зоосемиотической) направленности его раз-
мышлений о «языковой области», в которой при определённых
условиях оказываются живые организмы - и в первую оче-
редь -животные.
Ставить человеческий язык в один ряд с «языками» живот-
ных означает гипертрофию биотической стороны языка и, на-
против, игнорирование его культурной стороны.
Чрезмерное сближение животных языков с человечески-
ми проистекает из анимализации человека. Она держится на
игнорировании культурной сущности человека, на сведении
культуры к выживанию. Назначение языка при таком подходе
тоже не может не сводиться к его участию в выживании. Три
основные функции языка - коммуникативная, когнитивная и
прагматическая - в этом случае заменяются его единственной
функцией - адаптивной (ориентирующей, консенсусной).
«Основная функция языка, - писал У. Матурана, - как систе-
мы ориентирующего поведения заключается не в передаче ин-
формации или описании независимой вселенной, о которой мы
можем вести разговоры, а в создании консенсуальной области
поведения между системами, взаимодействующими на язы-
ке, путем развития кооперативной области взаимодействий»
(там же).
Выходит, что и общаемся мы друг с другом, и познаём этот
мир, и практически воздействуем на него с помощью языка в
129
конечном счёте лишь с одной задней мыслью - сориентировать
себя на консенсус во взаимоотношениях друг с другом, приспо-
собиться друг к другу. Такая насмешка над человеком неиз-
бежна в теории, где игнорируется его культуросозидательная
(преобразующая) сущность и он ставится на одну доску с жи-
вотным.
Приписывание языку одной - ориентировочно-адаптив-
ной - функции у У. Матураны объясняется очень просто: на
человеческий язык он смотрит сквозь призму животного «язы-
ка». Он игнорировал при этом ту пропасть, которая отделяет
их друг от друга. Между тем эта пропасть соразмерна пропасти
между человеком и животным.
Пропасть между животными и современными людьми, вме-
сте с тем, была намного меньше, чем между животными и пер-
вобытными людьми. Последние были намного ближе к живот-
ным. Более того, первые люди унаследовали свою языковую
способность от предъязыковой способности своих животных
предков.
Невозможно восстановить конкретные животные «междо-
метия», на основе которых формировались первые человече-
ские слова. Но по животным языкам мы можем в какой-то мере
судить о характере предъязыка. Они - один из важнейших ис-
точников реконструкции этого характера. Другой такой источ-
ник - «говорящие» животные. Сам факт их существования сви-
детельствует о языковом потенциале не только животных, но
и, в какой-то мере, предлюдей и первобытных людей. Вот поче-
му биологические подходы к решению проблемы голоттогене-
за имеют не только полное право на существование, но и про-
ливают новый свет на эту проблему. Более того, эти подходы во
многом задают тон всей современной глоттогенической науке.
Они пронизывают её целиком. Вот почему их отграничение от
других - психологических и культурологических - подходов в
значительной мере условно.
130
3.1.1. ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ ПАНОВ
Евгений Николаевич Панов (род. в 1936 г.) - доктор
биологических наук. О верности своей профессии он
заявил в самом начале своей книги «Знаки, символы,
языки»: «В этой книжке я попытался изложить с точки зрения
биолога некоторые наиболее существенные представления о
языке человека, без знания которых невозможны сколько-ни-
будь продуктивные сопоставления между ним и "языками жи-
вотных"» [Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. М.: Знание, 1983.
С. 4).
Среди «языков» животных автор указанной книги выделил
«языки» шимпанзе, соловьев, дельфинов и пчёл.
«Язык» шимпанзе
Особого внимания в книге Е. Н. Панова заслуживает глава
«Шимпанзе у порога языка», поскольку шимпанзе - наши бли-
жайшие эволюционные родственники. Об их превосходстве
над другими обезьянами свидетельствуют, по крайней мере,
три их эволюционных достижения:
1) их коммуны, численность которых варьируется от 50 до
150 особей, характеризуются достаточно терпимым, друже-
ственным, миролюбивым отношением не только к их членам,
но даже и к чужакам (чаще всего - самкам), которых они до-
вольно легко в них принимают;
2) строгая иерархичность отношений между членами таких
дружественных союзов;
3) высокая степень развития орудийной деятельности.
О степени миролюбивости шимпанзе можно судить по тому,
как у них происходит делёж добычи. У Е. Н. Панова читаем: «За-
тем (после охоты на гверец - чёрно-красных обезьянок. - В. Д.)
происходит обстоятельный делёж добычи, занимающий ино-
гда до 9 часов. Никто из прибывших на зов добытчика не по-
кидает места дележа, не получив своей порции мяса. Впрочем,
съестное распределяется между присутствующими далеко не
равномерно. Дело в том, что матёрый самец, если он оказался в
131
роли удачливого охотника, первым делом предлагает наиболее
лакомые куски самкам, находящимся в состоянии половой го-
товности... Если удача в охоте сопутствовала а-самцу, он может
оказаться совершенно чужд деспотическому эгоизму. В таком
случае герой дня щедро оделяет кусками лакомой пищи прочих
взрослых самцов и самок, которые в свою очередь отдают часть
своей доли присутствующим здесь друзьям и детёнышам» [Па-
нов Е. К Орудийная деятельность и коммуникация шимпанзе в
природе // Разумное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникатив-
ные системы животных и язык человека. Проблема происхож-
дения языка / Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Черниговская. М.: Языки
славянских культур, 2008. С. 244).
Как видим, распределение пищи у шимпанзе производится
в соответствии с определёнными иерархическими отношения-
ми в коммуне. Вот как эти отношения выглядят: «Как и у мно-
гих других видов общественных животных, отношения в груп-
пировке шимпанзе регулируются в соответствии со стихийно
складывающейся "табелью о рангах", именуемой системой со-
циальной иерархии. Среди обезьян, живущих в данной местно-
сти и постоянно взаимодействующих друг с другом, есть всеми
признанный "самец № 1" (или а-самец), который обладает мак-
симальными правами среди прочих самцов данной популяции.
Последние занимают разные по высоте "ступеньки" иерархи-
ческой лестницы, причём старики обычно доминируют над
неполовозрелыми животными. Но в целом самцы пользуются
большими правами, нежели самки, в среде которых существует
собственный порядок ранжирования» (там же. С. 241). Одним
словом, у них патриорхат.
Высокая степень развития орудийного поведения у шим-
панзе совершенно справедливо рассматривается Е. Н. Пановым
как их главное эволюционное достижение. Зоологи насчита-
ли около 40 вариантов такого поведения. Е. Н. Панов в связи
с этим пишет: «Больше половины из них, точнее 22 последо-
вательности действий, включены в процесс добывания пищи.
Сюда относятся всевозможные способы извлечения добычи из
гнёзд социальных насекомых - термитов, муравьев и пчёл, а
132
также добывание костного мозга из костей животных, павших
жертвами шимпанзе. Другая, ещё более впечатляющая катего-
рия действий - это раскалывание орехов тяжёлыми предмета-
ми» (там же. С. 233).
Со времён Монбоддо (XVIII в.) известно, что использование
орудий - отличительная черта первобытного человека. Более
того, своим очеловечением наши предки в первую очередь обя-
заны своему орудийному поведению. Это поведение - начало
культурогенеза. Возникает вопрос: если начатки такого по-
ведения имеются у шимпанзе, то не следует ли отсюда вывод
о том, что мы можем смело приписывать им не что иное, как
культуру?
На этот вопрос Е. Н. Панов ответил положительно. Он пи-
сал: «Как сучки для протыкания стенки термитника, так и сами
"удочки" выглядят на редкость стандартизованными, посколь-
ку и материалы, из которых они изготовлены, и способы их об-
работки обезьянами отработаны на протяжении жизни многих
поколений этих обитателей леса. Всё это позволяет говорить
о культурных традициях, различных в разных популяциях
обыкновенного шимпанзе. Надо сказать, что из всех видов жи-
вотных, которые применяют предметы для добывания пищи,
только обыкновенные шимпанзе способны в естественных ус-
ловиях целенаправленно использовать набор инструментов,
которые к тому же зачастую подготавливаются для работы за-
ранее» (там же. С. 235).
К употреблению термина культура нужно относиться осто-
рожно. К сожалению, сейчас он сплошь и рядом употребляется
по отношению к животным. Почему этого не следует делать?
Потому что культура - отличительная черта человека. Именно
она отграничивает человека от животных. Именно благодаря
ей, автралопители (наши ближайшие животные предки) при-
близительно 3-2,5 миллиона лет тому назад вступили в вос-
точной Африке на путь очеловечения. А если мы будем припи-
сывать культуру и животным, то в какую терминологическую
ловушку мы попадём? В ловушку, в которой разница между жи-
вотным и человеком расплывается, теряется, исчезает. На дру-
133
гом языке это называется гоминизацией животных или анима-
лизацией людей.
«Но всё-таки начатки-то культуры у животных имеются», -
могут возразить мне любители чрезмерно широкого употре-
бления термина культура. Вне всякого сомнения! Ничего не
возникает на голом месте. Не на голом месте появилась и куль-
тура. Она произошла... Нет, не из культуры наших животных
предков, а из их предкультуры. Ужели слово найдено? Пред-
культура - вот термин, который всё расставляет на свои места.
У животных - предкультура, а у людей - культура. Точно так же
обстоит дело и с терминами предъязык и язык. Предъязык - у
австралопитеков, а язык - у людей.
Между предкультурой и культурой - дистанция огромно-
го размера, даже если речь идёт о народах, культура которых
находится на уровне каменного века. Таковы, например, со-
временные тасманийцы (Тасмания - австралийский штат, ко-
торый расположен на острове в 240 км к югу от материковой
Австралии). Е. Н. Панов в связи с этим писал: «У тасманийцев из
18 типов орудий 14 относятся к категории артефактов (про-
дуктов целенаправленной деятельности. - В. Д.), а у шимпанзе
18 из 20 [Boesch 1993]. С формальной точки зрения преимуще-
ство на стороне шимпанзе: 90 % артефактов против 78 % у або-
ригенов. Однако тасманийцы способны изготовлять составные
орудия. Например, копья, где наконечник тем или иным спосо-
бом присоединяется к древку. Ничего подобного не в состоя-
нии выполнить шимпанзе. Это и есть тот качественный скачок,
который в сфере орудийной деятельности отделяет человека
от мира животных» (там же. С. 240).
Между «языком» шимпанзе и человеческим языком - также
дистанция огромного размера, но, поскольку шимпанзе - наши
ближайшие эволюционные родственники, наблюдения за их
коммуникативным поведением можно в какой-то мере проеци-
ровать на соответственное поведение австралопитеков, чтобы
пролить свет на хотя бы приблизительное представление о ха-
рактере их предъязыка.
134
Коммуникативные сигналы, используемые у шимпанзе, де-
лятся на осязательные (яркий пример - груминг), зрительные
(оптические, жестово-мимические) и слуховые (вокальные,
звуковые). Большую часть из этих сигналов составляют вторые
и третьи.
Жестово-мимические сигналы у шимпанзе преобладают
над звуковыми. Об этом, по крайней мере, свидетельствуют
наблюдения известного приматолога Франса де Вааля. Все-
го он насчитал у шимпанзе немногим более 30 типов комму-
никативных сигналов. Из этих типов только 10 - звуковые, а
остальные - жестово-мимические. Сюда входят телодвижения,
связанные с выражением миролюбия (например, объятия),
приветствием дождя (шимпанзе выражают его с помощью
особых танцевальных движений), агрессией («В подобных слу-
чаях враждебно настроенные самцы шимпанзе вздыбливают
шерсть, особой раскачивающейся походкой передвигаются на
двух ногах, размахивают руками, трясут ветви деревьев, швы-
ряют тяжёлые камни». Там же. С. 246) и др.
По поводу числа звуковых сигналов, как, впрочем, и жесто-
во-мимических, среди исследователей нет единства. Так, уже
упомянутый Ф. де Вааль насчитал только 10 типов таких сиг-
налов. Но он не считал промежуточных вариантов между ними.
Это сделал Е. Н. Панов. В результате он выделил не 10, а 40 ти-
пов вокально-слуховых сигналов, используемых шимпанзе. Вот
как звучат некоторые из них: 1 - «пыхтение»; 2 - «ох-ох»; 3 -
«оохоо»; 4 - «эээ»; 5 - «ах-ах»; 6 - «ваув»; 7 - визг «эххх»; 8 - лай
с оскаленными зубами; 9 - «уррр»; 10 - «рра»; 11 - «ррррааа»
(там же. С. 248).
Мы видим здесь зачатки тех самых возгласов, которые в
XVIII в. получили название первобытных междометий. Стало
быть, прав был И. Гердер, применяя междометную гипотезу о
происхождении языка в отношении не к первобытному языку,
а к предъязыку - к «языку» наших животных предков.
Что же обозначают подобные «слова»? Их особенность - омо-
нимия. Один и тот же набор звуков в разных ситуациях может
иметь разные значения. Какие именно? Они могут указывать
135
на грозящую опасность, оповещать о дележе добычи, выражать
агрессию или миролюбие и т. д. Вот как Е. Н. Панов перевёл на
русский язык вокальные сигналы, которые издают шимпанзе
для выражения дружелюбия: «Многие такие сигналы и не при-
званы служить средством трансляции каких-то конкретных со-
общений и выполняют не смысловую (или семантическую), а
так называемую фатическую функцию, суть которой просто в
поддержании дружественных контактов между особями. Имен-
но такую роль играют в нашем общении фразы вроде: "Ну, как
дела?", обращенные к не близкому человеку. Вы не ожидаете
получить в ответ на такой вопрос подробный отчёт об успе-
хах и неурядицах вашего собеседника и вполне довольствуе-
тесь нейтральным ответом: "Ничего, всё в порядке!"» (там же.
С. 249).
Е. Н. Панов подчёркивает биологическую природу как оп-
тических, так и звуковых сигналов у шимпанзе: «Разумеется,
врождённые оптические и звуковые сигналы вполне обеспечи-
вают все те чисто биологические функции, которые связаны с
установлением и поддержанием социальной иерархии, с ситуа-
циями ухаживания самцов за самками, а также с заботой мате-
ри о своих детёнышах» (там же).
Коммуникативные сигналы, использумые шимпанзе, огра-
ничены удовлетворением их биологических потребностей. Они
есть не что иное, как продолжение их биогенеза. С их помощью,
как и с помощью искусной охоты, быстрого бега, ловкого пры-
ганья по деревьям и т. п. они ведут борьбу за свою жизнь.
Для удовлетворения биологических потребностей не тре-
буется много слов. Вот почему даже наши ближайшие эволюци-
онные родственники - шимпанзе - застряли в своей эволюции
на использовании весьма ограниченного числа коммуникатив-
ных сигналов.
Е. Н. Панов писал: «Связи шимпанзе с внешним миром огра-
ничиваются в основном удовлетворением чисто биологиче-
ских потребностей добывания пищи и защиты от врагов. На
этом этапе развития приматов, когда они не перешли ещё к
постоянному выделыванию и совершенствованию орудий, а
136
также к производству материальных и культурных ценностей,
они попросту не нуждаются в последовательной символизации
внешней реальности с помощью языка» (там же. С. 238).
«Язык» соловьев
У соловьев, дельфинов и пчёл, как и у шимпанзе, тоже есть
свои «языки». Более того, все эти «языки» объединяет одна и
та же функция - прагматическая. Они пользуются ими в первую
очередь из прагматических соображений, связанных с удовлет-
ворением их биологических потребностей. Отсюда сдедует, что
не только «язык» шимпанзе, но и «язык» других животных, в
эволюционном отношении очень далёких от людей, проливают
свет на прагматическую природу «языка», которым пользова-
лись наши непосредственные животные предки.
Соловьи, как известно, славятся своим мастерством в пении.
Человек её оценивает со своей, человеческой, точки зрения. Он
получает от него эстетическое удовольствие. Но как же выгля-
дит ситуация с соловьиным пением не с человеческой, а с соло-
вьиной точки зрения? Увы, эта точка зрения весьма прозаична.
Из неё вытекает, что соловьи выводят свои виртуозные рулады
главным образом для осуществления ими трёх функций - кон-
тактной, территориальной и сексуальной.
У Е. Н. Панова читаем: «Самец соловья, вернувшийся с зи-
мовки и занявший индивидуальный участок (территорию, как
говорят зоологи), совершенно бессознательно извещает своим
пением других самцов о том, что это место уже занято. Если бы
соловьи обладали языком, они могли бы перевести бесконеч-
ную песню владельца участка так: "Здесь уже есть один самец,
и вам здесь делать нечего". Когда ту же песню слышит вернув-
шаяся с зимовок соловьиха, она истолковывает чудесные трели
примерно следующим образом: "Здесь уже есть самец. Почему
бы не вступить с ним в законный брак?"» [Панов Е. Н. Знаки,
символы, языки. М.: Знание, 1983. С. 157).
Природа наградила соловья чарующим музыкальным да-
ром, но функционально его пение не отличается от однообраз-
137
ного кукования кукушки, которая «одно ку-ку своё твердит»
(А. С. Пушкин). «Песня соловья, - пишет Е. Н. Панов, - по своей
информативности ничем не отличается от стрекотания сверч-
ка или кукования кукушки» (там же. С. 158).
Как объяснить музыкальное богатство звуков, которые из-
даёт соловей? Дело тут не только в том, что естественный от-
бор у этого вида птиц пошёл по пути развития их музыкальных
способностей, которые вошли в их врождённую программу, но
и в том, что соловьи - очень способные ученики. Они способ-
ны искусно имитировать пение не только своих сородичей, но
и других птиц: «Песня соловья, несомненно, складывается под
влиянием длительного обучения, и многие звуки соловьиной
песни формируются на основе имитации голосов других птиц»
(там же. С. 161).
Свои наблюдения за соловьиным «языком» Е. Н. Панов по-
дытожил следующим образом: «Итак, и у соловьев, как и у чёр-
ных каменок, каждый самец располагает своим репертуаром
нот, из которых он компанует только ему свойственные фразы
и напевы. Разумеется, все соловьи, живущие в одной местности,
обладают и общими для них звуками, что позволяет птицам уз-
навать по голосу себе подобных и улаживать свои несложные
территориальные и брачные отношения» (там же. С. 161).
«Язык» дельфинов
Активное изучение «языка» дельфинов началось в 60-70 гг.
XX в. В американской науке сформировалось в это время два на-
правления в его изучении - фантастическое и реалистическое.
Первое из них возглавил Д. Лили, а второе - Р. Бюснель.
Первый из них фантазировал в 1962 г.: «Возможно, что весь
накопленный опыт передаётся у дельфинов примерно так же,
как передавались знания у примитивных человеческих пле-
мён, - через длинные народные сказания и легенды, передава-
емые изустно от одного поколения к другому, которое в свою
очередь запоминало их и передавало дальше» (там же. С. 168).
Р. Бюснель опустил сторонников Д. Лили на землю. В 1976 г.
он писал о дельфинах: «Совершенно неоправданно приписы-
138
вать этим животным обладание языком - в свете того факта,
что у нас нет ясного представления о величине их словаря (если
таковой имеется), так же как и о сущности сигналов, которыми
они пользуются» (там же. С. 170).
Со временем выяснилось, что в дельфиньих свистах ника-
кого словаря нет (их свист подобен пению соловья), но есть та
же прагматическая нагрузка, что и у соловьев: с их помощью
они устанавливают контакт друг с другом, отстаивают свою
территорию и ищут партнёров для продолжения своего рода.
Е. Н. Панов писал: «То, что нам известно сейчас, не даёт никаких
оснований выделять дельфинов из бесконечно разнообразного
царства животных, приписывая им обладание неким субчело-
веческим интеллектом и языком, хоть в какой-то мере подоб-
ным нашему» (там же. С. 185).
«Язык» пчёл
Логика выживания научила своему «языку» и пчёл. Они соз-
дали свой язык, который чаще всего называют танцевальным.
Ещё Аристотель, который жил в IV в. до н. э., обнаружил, что
пчёлы каким-то образом сообщают друг другу об источнике
пищи. В XVIII-XIX вв. появилась догадка о танцевальной приро-
де их «языка». В XX в. немецкий зоолог Карл фон Фриш (1886-
1982), ставший в 1978 г. нобелевским лауреатом, расшифровал
этот «язык». Он писал: «Если пчёлы обладают языком, стиму-
лированные танцем новички будут находить указанный им ис-
точник пищи. Некоторые новички его находят. Стало быть, у
пчёл есть язык» (там же. С. 196). Судьба подарила автору этих
слов почти 96 лет жизни неслучайно: в течение долгих лет он
исследовал «язык» медоносных пчёл. Результаты оказались
сенсационными.
Коммуникативный танец совершает в тёмном улье пчела-
разведчица, вернувшаяся в него с нектаром в своём зобике.
Этот танец состоит в основном из трёх движений - восьмёроч-
ных, виляющих и круговых. Основную информационную на-
грузку несут виляющие движения. От их числа и темпа зависит
139
содержание сообщения, которое распознаётся пчёлами, вос-
принимающими этот танец. Они узнают по нему, куда нужно
лететь за нектаром, который принесла его добытчица. Самое
поразительное состоит в том, что иногда до источника пищи
пчёлам-новичкам приходится лететь до 12 км., хотя обычно
расстояние от улья до этого источника - 3-4 км. А 3-4 км - раз-
ве это мало?
В своей книге Е. Н. Панов обращает внимание на комплекс-
ную природу сигнала, который сообщает своим соплеменни-
цам пчела-разведчица. Этот сигнал состоит не только из тан-
цевальных движений, но включает в себя также жужжание её
крылышек, запах нектара, который она принесла в улей, и даже
его вкус. Учёный писал: «Несомненно, что танец фуражира,
возвращающегося в улей со взятком, представляет собой ком-
плексный сигнал, состоящий из "знаков" принципиально раз-
личного характера» (там же. С. 210).
Что и говорить, танцевальный язык пчёл - великое дости-
жение эволюции, однако не следует его преувеличивать. Дело
в том, что далеко не каждая пчела добирается до источника
пищи после того, как она приняла сигнал от пчелы-разведчицы.
В лучшем случае - лишь каждая пятая. Кроме того, коммуника-
ция пчёл является ограниченной: она не охватывает матку и
самцов-трутней. В ней участвуют только рабочие пчёлы-самки.
Не следует идеализировать все животные «языки», по-
скольку до человеческих языков им далеко, как до солнца.
Е. Н. Панов писал в заключении к своей книге: «Давайте же
оставим споры о терминах. Позволим себе называть способы
общения животных «языком». Но не будем забывать при этом,
что перед нами совсем не тот язык, которым пользуемся мы с
вами. Понять же, в чём главные и второстепенные различия
этих столь разных явлений, мы сможем лишь в результате
длительного и кропотливого изучения образа жизни нашим
многочисленных и столь непохожих друг на друга соседей по
планете» (там же. С. 238].
Но даже и сейчас ясно, добавлю я от себя, что языковой
эволюции наших предков предшествовала многомиллионная
140
эра информационной эволюции. Она состояла в отборе и со-
вершенствовании разнообразных форм коммукативной связи
между животными, начиная с простейших и кончая нашими
непосредственными прародителями - автралопитеками. Эти
связи есть не что иное, как одна из форм приспособления жи-
вотных к условиям и сохранению их жизни в ходе биогенеза.
3.1. 2. ЗОЯ АЛЕКСАНДРОВНА ЗОРИНА,
АННА АНАТОЛЬЕВНА СМИРНОВА
В естественных условиях обезьяны реализуют свой
коммуникативный потенциал далеко не полностью.
Они способны на большее. Об этом свидетельствует
успешное усвоение ими тех искусственных языков, которым их
научают люди. Эти языки принято называть языками-посред-
никами.
Что такое язык-посредник? Язык, с помощью которого уста-
навливается общение между человеком и животным. Какое от-
ношение имеют эти языки к проблеме глоттогенеза? Подобно
тому, как по «языку» шимпанзе, мы можем в какой-то мере су-
дить о характере предъязыка, по языкам-посредникам мы мо-
жем в какой-то мере судить о языковом потенциале наших жи-
вотных предков. Оказалось, что этот потенциал намного выше,
чем предполагалось до появления «говорящих» обезьян.
В 2006 г. в Москве вышла в свет замечательная книга со-
трудников биологического факультета МГУ доктора биологи-
ческих наук Зои Александровны Зориной и кандидата биологи-
ческих наук Анны Анатольевны Смирновой «О чём рассказали
"говорящие обезьяны". Способны ли высшие животные опери-
ровать символами?». Эта книга, пожалуй, - самый скрупулёз-
ный источник по истории установления общения человека с
животным.
Что такое общение? С одной стороны, это речепорождение,
а с другой, речевосприятие. О том, что животные в какой-то
мере способны понимать человеческую речь, известно с давних
пор. Ещё в древности люди отдавали какие-то команды, напри-
141
мер, лошадям или собакам, и они их понимали и выполняли.
Сложнее дело обстояло с речепорождением. Именно оно стало
в первой половине XX в. камнем преткновения в обучении обе-
зьян человеческому языку. Именно оно было главной целью
учёных, стремящихся к общению в животными с помощью язы-
ков-посредников.
Языки-посредники делятся на два типа - естественные
и искусственные. В первом случае мы имеем дело с теми или
иными человеческими языками, а во втором - с жестовыми, же-
тонными и компьютерными языками.
3.1. 2.1. Человеческие языки-посредники
Обезьяны
Ещё в XVIII в. Жюльен де Ламетри не сомневался в том, что
обезьяну можно научить говорить по-человечески. В первой
половине XX в. были предприняты попытки осуществить мечту
Ж. де Ламетри на практике.
В 1909 и 1911 годах Уильям Фурнесс приобрёл четырёх обе-
зьян - двух орангутанов и двух шимпанзе. Он стал их учить
говорить по-английски. Самой способной оказалась самка
орангутана. Через полгода она научилавсь говорить слово dad
[папа). Она произносила его довольно чётко и употребляла по
отношению к У. Фурнессу. Вдохновлённый удачей, он потратил
неимоверные усилия, чтобы научить орангутана говорить сло-
во сир [чашка]. Как и первое слово, его подопечная понимала
значение этого слова и употребляла его к месту. Увы, на этом
её языковые успехи прервались: она умерла от пневмонии. По-
пытка же У. Фурнесса научить шимпанзе освоить слово сир по-
терпели фиаско, хотя он пытался это сделать в течение пяти
лет. Он решил, что орангутаны в языковом отношении способ-
нее шимпанзе.
Языковой престиж своего племени поддержала шимпанзе
Вики - воспитанница американских учёных Кэти и Кейта Хей-
сов. Несмотря на свой разбойничий характер, Вики оказалась
142
очень способной ученицей: помогала собирать и мыть посуду,
каждое утро бегала за газетой и, развалившись в кресле, разво-
рачивала её перед собой, делая вид, что с увлечением её читает.
Она научилась рисовать, но самое главное - произносить слова
та, dad и сыр, но только последнее из этих слов она употребля-
ла осмысленно. Вики прожила лишь 7 лет.
Какой же вывод отсюда следует? Уильям Фурнесс и супру-
ги Кэти и Кейт Хейсы показали, что возможности обезьян в
порождении устной человеческой речи (речепорождении) яв-
ляются очень ограниченными. Почему? Дело здесь не в уров-
не их интеллекта, а в неприсобленности их гортани для про-
изношения звуков человеческой речи. Их органы артикуляции
не прошли по тому эволюционному пути, по которому прошли
наши предки.
В конечном счёте мы можем сказать, что оптимизм Ж. де
Ламетри по отношению к научению обезьян говорить по-
человечески оказался неоправданным. Отсюда не следует, что
в дальнейшем учёные вообще отказались от мечты наладить
диалог с обезьянами. Эту мечту они осуществили во второй по-
ловине XX в. с помощью искусственных языков-посредников.
Попугаи
Большинство этих птиц, как правило, подражают человече-
ской речи механически, без осознания её смысла. В XX в. появи-
лись попугаи, которые доказали, что в их племени есть унику-
мы, способные к осмысленному диалогу с человеком.
Ещё в 1912 г. Е. Н. Сабашникова поведала своим читателям о
чудесном попугае, который поражал её своими языковыми спо-
собностями. Так, когда ему насыпали чистый песок в клетку, он
восклицал: «Как у нас хорошо! Как чисто!». Когда же ему было
холодно, он жаловался: «Подойди, подогрей меня!». Но в этих
репликах пока ещё нет диалога.
Способность к диалогу уже в наше время блестяще проде-
монстрировал попугай А. В. Трубачёвой из Луганска по име-
ни Франтик, словарь которого составляет приблизительно
700 слов. Вот некоторые из его диалогов с хозяйкой:
143
1
- Бабушка!
- Что внучек?
-Хочу хлеба!
- Постой, некогда.
- Я спрашиваю!
- Что ты спрашиваешь?
- Хлебушка!
3
- Пошла?
- Пошла.
- Ну и катись! (по-видимому, он
усвоил это слово из сказки о ко-
лобке)
2
- Что ты хочешь?
- Сказку
- Какую?
- Сказку «Курочка Рябушка»
(или какую-нибудь другую. На-
пример: «Муха-муха-цокотуха»).
4
- Мамочка, свари кашку!
- Сейчас сварю.
- А Бошке (кошке. - В. Д.) мясо.
- Какие вы умные! Я тоже ку-
шать хочу!
- Кушай просо!
Кто может сомневаться в осмысленности подобных диало-
гов попугая с человеком?
Самым знаменитым попугаем стал Алекс - воспитанник
американской исследовательницы Айрин Пепперберг. 15 июня
1977 г. она купила его в зоомагазине. Её эксперимент с Алексом
длился много лет. Он неожиданно умер от закупорки сосудов
6-го сентября 2007-го года в возрасте 31 год.
Уже через 26 месяцев словарь Алекса достиг трёхсот слов.
Он научился осмысленно употреблять слова, обозначающие на
английском бумагу, ключ, кожу, зерно, прищепку, пробку, орех,
макароны; красный, зелёный, синий, трёхугольный, четырёх-
угольный и мн. др.). Он освоил также сочетания слов. Без обу-
чения он называл такие предметы, как зелёная пробка, голубая
кожа и т. п.
После 15 лет обучения в развитии своих языковых способ-
ностей Алекс достиг потрясающих успехов. Он не только во
много раз увеличил свой лексический запас, но и очень бойко
выражал с его помощью свои приказы: «Уходи прочь», «Иди
сюда», «Пощекочи меня», «Хочу пойти...» и т. п.
144
Но самое главное: он научился правильно отвечать на во-
просы А. Пепперберг. Когда она его спрашивала, например: «Ка-
кого цвета этот предмет», он правильно указывал на его цвет,
владея знаниями о всех цветах радуги. Когда она его спрашива-
ла: «Какой формы этот предмет?». Он отвечал: «Трёхугольной»
(или какой-то другой). Когда она его спрашивала: «Сколько
здесь круглых (чёрных, кожаных и т. д.) предметов?». Он без-
ошибочно отвечал.
Свою главную задачу А. Пепперберг видела не столько в об-
учении Алекса английскому языку, сколько в проверке его ког-
нитивных возможностей. Эти возможности оказались пораз-
ительными. Алекс подтвердил, что попугаи способны к весьма
сложной категоризации, т. е. к членению мира на те или иные
категории - предметы, качества, формы, цвета и т. п. Это сви-
детельствует о том, что птицы способны к абстрактно-поня-
тийному мышлению. В естественных условиях они не называ-
ют категории, которые Алекс научился обозначать с помощью
слов, однако нет сомнения в том, что уровень их довербально-
го, безъязыкового абстрактно-понятийного мышления доста-
точно высок.
Долгое время в науке существовала точка зрения, в соот-
ветствии с которой считалось, что абстрактно-понятийное,
обобщающее мышление доступно только людям, а животные
оперируют в своём мышлении только конкретно-образными
представлениями. Говорящие попугаи развеяли эту точку зре-
ния в пух и прах. Но ещё в большей мере её развеяли обезьяны,
овладевшие языками-посредниками.
В своей книге 3. А. Зорина и А. А. Смирнова описывают экс-
перименты с весьма многочисленной группой «говорящих»
обезьян. Я же рассмотрю здесь разные типы искусственных
языков-посредников лишь на примере наиболее известных их
носителей.
145
3.1. 2. 2. Жестовые языки-посредники
Алан и Беатрис Гарднеры - шимпанзе Уошо
На рубеже 60-70 гг. XX в. в общении людей с обезьянами в
США произошла революция. Её главными авторами стали су-
пруги Алан и Бетрис Гарднеры. В 1966 г. в их доме появилась
десятимесячная шимпанзе Уошо - будущая первая леди среди
«говорящих» обезьян.
С самого начала Гарднерам было ясно, что обучать Уошо го-
лосовому языку - только время терять. Они выбрали язык же-
стов - амслен. Это упрощённый вариант языка, которым поль-
зуются американские глухонемые.
Уошо провела в доме Гарднеров всего пять лет, а затем она
перешла на попечение Роджера Футса. Чему же она научилась в
уютном доме Гарднеров? Чтобы ответить на этот вопрос про-
фессионально, используем привычные грамматические терми-
ны - лексика, словообразование, морфология и синтаксис.
Лексика
После трёх лет обучения «лексический» запас Уошо соста-
вил 130 жестовых «слов». Со временем она освоила 350 таких
«слов». Чтобы сказать о цветке, например, она трогала пальцем
свои ноздри. Чтобы сказать о собаке, она хлопала себя по бедру.
Чтобы сказать об ушах, она касалась указательным пальцем
своего уха. И т. д.
Словообразование
О языковом потенциале обезьян очень ярко свидетельству-
ют новые слова, изобретённые Уошо. Так, она сама создала же-
сты для обозначения нагрудника и пряток. Увидев на прогулке
лебедя, она назвала его сложным «словом», состоящим из двух
жестов - ВОДА + ПТИЦА, а арбуз она обозначила сложным «сло-
вом», соединяющим жесты КОНФЕТА и ПИТЬ. Уошо продемон-
стрирова и свою способность к метафорическому употребле-
нию жестов. Так, она обозвала смотрителя Джека грязным за то,
146
что он не давал ей пить. Своих же диких собратьев она окрести-
ла чёрными тварями. Себя она причисляла к роду Homo.
Морфология
Уошо научилась жестам, принадлежащим, по крайней мере,
к пяти «частям речи». Она усвоила:
1) существительные, обозначающие различные растения,
животных, включая их клички, людей, включая их имена соб-
ственные, продукты культуры (разные виды пищи, мебели,
обуви и т. д.);
2) прилагательные, обозначающие разные цвета, размеры и
формы предметов;
3) местоимения - личные (я, ты и т. д.) и притяжательные
(мой, твой и т. д.);
4) глаголы, указывающие на разнообразные действия (есть,
пить, спать, говорить и т. п.);
5) наречия - места (внизу, сверху, внутри, снаружи), эмоци-
ональных состояний (больно, страшно, смешно и т. п.], оценки
(хорошо, плохо, жалко и т. п.).
Между прочим, легче всего ей давались неодушевлённые
существительные и наречия места.
Синтаксис
В развитии синтаксических способностей Уошо шла от упо-
требления «однословных предложений» к «несколькослов-
ным». Вот типичный пример употребления первых в диалоге
с воспитателем:
- Что это?
- Башмак.
- Какого он цвета?
- Красный.
- Чей он?
- Мой.
В освоении «несколькословных предложений» Уошо про-
шла через стадию «цепочечного» набора жестов. Такого, напри-
147
мер: Уошо - пить - чашка - скорее - пить - скорее. Но со време-
нем ей оказались доступными не только неосложнённые дву-
составные «предложения» [Цветок пахнет; Я открою; Ты ешь и
т. п.), но и осложнённые [Уошо - хорошая девочка; Я щекотать
тебя; Ты щекотать меня; Я дам тебе и т. п.).
Дело дошло в конце концов до довольно длинных «предло-
жений». Своему новому воспитателю - Р. Футсу - Уошо, напри-
мер, сказала: «Пожалуйста, дай мне этот горячий дым». Так
она просила у него сигарету.
Какие выводы мы можем сделать из языковой биографии
Уошо?
Уошо окончательно развеяла миф о неспособности живот-
ных к абстрактно-понятийному, обобщающему мышлению.
Своими жестами она символизировала понятия, на оперирова-
ние которыми она была способна и без этих жестов. Она легко
отличала представления об отдельных предметах (эта собака)
от понятий о них (собака вообще). Более того, её интеллект
оказался способным к оперированию философскими категори-
ями - субстанции, качества, пространства и др.
У 3. А. Зориной и А. А. Смирновой читаем: «Таким образом,
шимпанзе оказались способными к обобщению не только на
допонятийном (применение знаков к похожим предметам той
же категории), но и на протопонятийном (применение знаков к
объектам другой категории и сенсорной модальности) уровне.
Уже на этой стадии экспериментов они продемонстрировали
способность к символизации, т. е. умению связывать нейтраль-
ный знак с предметом, явлением или понятием и использовать
этот знак в некоторых новых ситуациях» [Зорина 3. А, Смирно-
ва А. А. О чём рассказали "говорящие обезьяны". Способны ли
высшие животные оперировать символами? М.: Языки славян-
ских культур, 2006. С. 164)
Уошо продемонстрировала не только собственный языко-
вой потенциал, но и в какой-то мере сответственный потен-
циал наших животных предков. У австралопитеков, надо по-
лагать, он был намного выше, чем у Уошо. Это позволило им
вступить на путь очеловечения.
148
Уошо (1965-2007) обладала удивительной памятью. Когда
Гарднеры навестили её у Р. Футса после одиннадцати лет раз-
луки, она им сказала: «Давайте обнимемся». Язык очеловечива-
ет. Вот почему назвать её животным язык не поворачивается.
Тем более, что сама она причисляла себя не к животным, а к
людям.
Освоение амслена оказалось по силам не только шимпанзе,
но также гориллам и орангутанам. Главными героями здесь
стали горилла Коко и орангутан Чантек. Первая - питомец
Фрэнсин Паттерсон, а второй - Лин Майлс.
Коко (род. в 1971 г.] освоила приблизительно 1000 жесто-
вых «слов». Тем самым она доказала, что и гориллы не хуже
шимпанзе могут пользоваться языком жестов. Более того, по
своим «речевым» способностям она оставила позади Уошо.
Чтобы не быть голословным, приведу пример диалога Коко (К)
с Ф. Паттерсон (П):
К: Это я [показывая на птицу).
П: Разве?
К: Коко - хорошая птичка.
П: Я думала, ты горилла.
К: Коко - птица.
П: Ты можешь летать?
К: Да.
П: Покажи.
К: Птица понарошку дурачусь [смеется).
П: Так ты меня дурачила?
[Коко смеется).
П: А кто ты на самом деле?
К [смеется): Коко - горилла.
В последней трети XX в. поистине произошло чудо: люди на-
учились «разговаривать» с обезьянами!
Орангутан Чантек (род. в 1977 г.) освовил 150 жестов ам-
слена. Его жестовый запас меньше, чем о Уошо и Коко, зато у
него проснулись задатки учителя: он учит своих смотрителей
в зоопарке амслену. При этом, если ученики ему попадаются не
очень смышлёные, он неутомимо им повторяет тот или иной
жест.
149
3.1.2. 3. Жетонные языки-посредники
Дэвид и Энн Примаки - шимпанзе Сара
Одновременно с Гарднерами супруги Примэки (Примаки)
создали для своей воспитанницы Сары «язык» жетонов. На них
изображались символы тех или иных реалий. Яблоко, напри-
мер, изображается на этом «языке» в виде синего треугольни-
ка. Оборотная сторона подобных жетонов была металлической.
Вот почему их можно было закреплять на магнитной доске.
Сара избрала не линейный вариант их расположения на доске,
а сверху вниз.
С помощью подобных жетонов Сара научилась общаться со
своими воспитателями. Она отвечала на их вопросы (например,
какой предмет она видит перед собой?) и выполняла их зада-
ния (например, положить яблоко).
Сара была способна понимать сложные конструкции. На-
пример, такие: «Если не хочешь яблоко, положи его обратно».
Однако в целом она оказалась менее способной, чем Уошо. Её
«языковое» развитие ограничивали также и возможности
«языка», избранного Примэками.
3.1. 2.4. Компьютерные языки-посредники
Йеркиш. Дуэйн Рамбо и Сью Сэвидж-Рамбо - шимпанзе Пана
и бонобо Канзи
В 1971 г. Дуэйн Рамбо (Румбо) изобрёл компьютер для обе-
зьян. Его первой ученицей была Лана (род. в 1970). Она осно-
вательно усвоила правила использования «языка», с помощью
которого она «общалась» с машиной. Этот язык назвали йерки-
шем.
В качестве «слов» на йеркише используются астрактные
символы, получившие название лексикограмм. Они распола-
гаются на клавиатуре компьютера. При нажатии той или иной
клавиши на его мониторе появляется соответственная лекси-
кограмма.
150
Нажимать на отдельные лексикограммы не имеет особого
смысла, поэтому Д. Рамбо стал учить Лану употреблению целых
«предложений». Лана оказалась догадливой ученицей. Тем бо-
лее, что у неё был стимул: если её «предложения» оказывались
правильными, то компьютер выдавал ей какое-нибудь лаком-
ство. Увы, не все её просьбы оказывались выполнимыми. Среди
них получила известность такая: «Машина, пожалуйста, поще-
кочи Лану».
Поистине гениальным воспитанником С. Сэвидж-Рамбо
стал бонобо (карликовый шимпанзе) Канзи (Кэнзи). Он родил-
ся 28 октября 1980 г. от Лорелл, которую привезли из Афри-
ки и которая оказалась некудышной матерью. Настоящей его
матерью стала Матата. Её пытались научить йеркишу, но она
потерпела на этом поприще полное фиаско. Зато её приёмный
сын превзошёл всех своих собратьев в освоении не только йер-
киша, но и в спонтанном понимании устной английской речи.
При этом последнему умению его никто не учил. Между тем,
самостоятельно учась у людей понимать их речь, он научился
переводить её на йеркиш, что позволтло ему общаться с людь-
ми через компьютер.
О степени речепонимания у Канзи можно судить по выпол-
нению им заданий, которые ему дают люди на устном англий-
ском языке. Таких, например:
Положи булку в микроволновку.
Достань сок из холодильника.
Достань платок из кармана X.
Дай черепахе картошки.
Вынеси морковку на улицу.
Найди собачку и сделай ей укол.
Канзи - гений инкультурации (вхождения в культуру).
У 3. А. Зориной и А. А. Смирновой читаем: «Он охотно сотруд-
ничал с людьми во всех их делах - помогал готовить, научился
собирать хворост и разводить костёр, лихо управлял электро-
каром, в 1990-е гг. освоил изготовление каменных "ножей" для
добывания конфет из тайника. С помощью лексиграмм он спра-
шивал, в каких местах леса они будут гулять, что будут есть, в
какие игры играть, об игрушках, которые ему нравились, о том,
151
что лежит в рюкзаках, о любимых видеофильмах и визитах к
Шерману и Остину (другим воспитанникам С. Сэвидж-Рамбо,
которые научились на йеркише вступать друг с другом в диа-
лог. - В. Д.)» (там же. С. 230).
Чтобы подтвердить необыкновенные способности Канзи,
авторы анализируемой книги пишут: «Таким образом, Канзи
спонтанно, без всяких усилий, а главное, без специальных тре-
нировочных процедур пришёл к тому, чего от других обезьян
добивались напряжённой дрессировкой, причём продуктивная
и рецептивная функции присутствовали в его языке в равной
степени... Люди разговаривали с Канзи так, как будто он пони-
мал всё, что они говорили, как это обычно делают и родители
со своими малолетними детьми. Для поддержания того темпа,
с каким Канзи расширял свой словарь, к клавиатуре добавили
новые лексиграммы, при нажатии на которые звучало и устное
название соответствующего предмета» (там же. С. 229-230).
Канзи - поп-звезда. Его трудно воспринимать как обезьяну.
Вот как описал встречу с ним Дерек Бикертон: «Не так давно
Сью Сэвидж-Рамбо любезно пригласила меня посетить её со-
вершенно новый, стоящий десять миллионов долларов центр
исследований обезьян, расположенный в нескольких милях к
югу от города Де-Мойн. Я лицом к лицу встретился с Канзи. Он
с первого взгляда поразил меня как личность, с которой надо
считаться. Он излучал что-то вроде спокойной уверенности в
своих правах, которая редко встречается вне круга поп-звёзд,
политиков и очень богатых людей. Из-под этого проглядывал
острый ум, и мудрый, и хитрый... Канзи, как паша, управлял
группкой бонобо. Если он хотел что-то, он это получал, будь это
самый лакомый кусочек, самая желанная самка или внимание
его смотрителей» [Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали
язык, как язык создал людей. М.: Языки славянских культур,
2012. С. 97).
В своей замечательной книге 3. А. Зорина и А. А. Смирнова
стремились быть осторожными в своих выводах о выдающихся
коммуникативных способностях животных, но даже и их осто-
152
рожные выводы производят на непосвящённых впечатление
взорвавшейся бомбы. Вот эти выводы:
«В этой книге мы попытались собрать, представить и обсу-
дить доказательства того, что языковое поведение антропои-
дов действительно обладает зачатками многих качеств языка
человека. При этом мы старались не преувеличивать сходство
и не забывать о различиях. Перечислим важнейшие положения:
• человекообразные обезьяны обладают способностью вос-
принимать и продуцировать "слова", которые могут быть ре-
ализованы в разной форме. В основе таких "слов" лежит обоб-
щенное представление о классе соответствующих объектов и
действий, которое позволяет использовать их в разнообразных
ситуациях, в том числе совершенно новых, употреблять в пере-
носном смысле, в качестве шутливых и бранных выражений.
Всё это отвечает важнейшему свойству языка (по Выготскому]:
обобщение и значение слова суть синонимы;
• они демонстрируют способность к преднамеренной пере-
даче информации, в том числе к "высказываниям" об отсут-
ствующих объектах и, в ограниченной степени, о событиях про-
шлого и будущего;
• они могут поддерживать друг с другом и с человеком ак-
тивные диалоги, включающие обмен ролями адресанта и адре-
сата, в которых высказывание одного участника обусловлива-
ет ответ другого;
• они понимают синтаксическую структуру речи (влияние
порядка слов на смысл высказывания);
• они различают звучащие слова и понимают, что различ-
ные комбинации одних и тех же фонем имеют разный смысл;
• они могут (при определённых условиях воспитания) вос-
принимать устную речь и понимать её синтаксис на уровне
двухлетнего ребенка» (там же. С. 303-304).
Книга 3. А. Зориной и А. А. Смирновой подтвердила, что вы-
явление языкового потенциала у животных вообще и у обезьян
в частности - великое дело, поскольку он свидетельствует об
их психическом и культурном потенциале вообще. Часть всег-
да свидетельствует о целом, в которое она входит. Даже и без
153
всяких экспериментов с животными ясно, что у наших живот-
ных предков этот потенциал был намного выше, чем у других
животных. В противном случае они не смогли бы вступить на
путь очеловечения. Но языковые эксперименты с животными
в какой-то мере конкретизируют наши представления об этом
потенциале. Тем более, если речь идёт о наших ближайших эво-
люционных родственниках - человекообразных обезьянах, до-
стигнувших ошеломляющих успехов в овладении языками-по-
средниками.
Книга 3. А. Зориной и А. А. Смирновой «О чём рассказали "го-
ворящие обезьяны". Способны ли высшие животные опериро-
вать символами?» относится к числу трудов, которые следует
охарактеризовать как обобщающие. В подобных книгах обоб-
щаются достижения, которых достигла та или иная наука к
опредённому моменту её развития. Без таких книг невозможно
себе представить её дальнейший прогресс.
3. 2. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
Если сторонники биологических подходов в науке в
эволюционной лингвистике видят в глоттогенезе в
первую очередь продолжение биогенеза, то сторон-
ники психологических подходов - продолжение психогенеза.
К последним принадлежат М. Томаселло и Т. В. Черниговская.
3. 2.1. МАЙКЛ ТОМАССЕЛО
Человеческий язык жестов в психологическом
смысле первичен.
Л. Витгенштейн
Майкл Томаселло (род. в 1950 г.) - известный амери-
канский психолог-эволюционист. Однако в конце
90-х годов он переехал в Германию, чтобы стать
содиректором Института эволюционной антропологии в Лейп-
циге.
154
Свои размышления о происхождении языка М. Томаселло
изложил в книге Origins of Human Communication «Истоки чело-
веческого общения» (2008). В её основе лежат лекции, которые
её автор прочитал в Париже в 2006 г.
Между предъязыком и языком М. Томаселло поместил не
что иное, как указательный жест. «Указательный жест - громо-
гласно заявляет он в начале своей книги - был первой формой
собственно человеческой коммуникации» [Томаселло М. Ис-
токи человеческого общения. М.: Языки славянских культур,
2011. С. 28]. Не первое слово, которое произнёс народившийся
человек, а... указательный жест, - вот с чего, по его мнению, на-
чался человек. Выходит, что в начале было не слово, а указую-
щий перст.
Указательный жест первого человека, по мнению М. Тома-
селло, поделил историю надвое: до его появления и после. До
его появления людей ещё не было, а были их животные предки,
а после того, как эти предки приобрели способность к исполь-
зованию указательного жеста, так сразу же началась человече-
ская история.
Очень интересно узнать, почему М. Томаселло приписал
указательному жесту такое эпохальное значение? Почему он
стал, с его точки зрения, отправным пунктом антропогенеза?
Всё дело в этой самой точке зрения. Он выбрал в своей теории
глоттогенеза психологическую точку зрения по преимуществу.
М. Томаселло не пренебрегает в своей книге биологической
точкой зрения на проблему глоттогенеза. Так, он указывал на
биотический фактор развития предъязыка, имея в виду пре-
имущество, которое он давал нашим предкам в их борьбе за
существование. Т. Томаселло писал: «Навыки индивидуальных
намерений дали представителям приматов приспособитель-
ное преимущество в условиях конкуренции» (там же. С. 276).
Не пренебрегает М. Томаселло и культурологической точ-
кой зрения на проблему антропогенеза. Отдавая дань исполь-
зованию первыми людьми орудий труда, он писал: «Навыки
имитации действий изначально развивались благодаря созда-
нию и использованию людьми орудий» (там же).
155
Но не биологическую и не культурологическую точки зре-
ния М. Томаселло выдвинул в своей книге на передний план,
а психологичекую. Он - автор жестовой теории глоттогенеза,
под которую подвёл психологический фундамент. Это означа-
ет, что своим очеловечением наши животные предки в первую
очередь обязаны их успешной психической эволюции, которая
дала им преимущества перед другими приматами, не сумевши-
ми вступить на путь очеловечения. Это преимущество - раз-
витие у наших животных предков жестовой коммуникации,
которая в дальнейшем вывела их на путь преимущественного
развития у первобытных людей звуковой (вокальной) комму-
никации.
Своё психологическое кредо в решении проблемы глоттоге-
неза М. Томаселло выразил такими словами: «Основная мысль
этих лекций заключается в том, что человеческую коммуника-
цию наделяет присущей ей силой прежде всего психологиче-
ский фундамент - базовая структура, которая проявляется уже
в видоспецифических формах жестов - таких, как указательные
и изобразительные, а язык надстраивается над этим фундамен-
том и всецело полагается на него. Без этого фундамента комму-
никативные конвенции были бы просто ничего не значащими
звуками, как гавагай» (там же. С. 186].
М. Томаселло выделил в первоначальной истории челове-
чества две эпохи - жестовую и вокальную. В первую эпоху же-
стовая коммуникация у первобыных людей, с его точки зрения,
господствовала над вокальной, а во вторую эти формы комму-
никации поменялись местами. В начало первой из них он и по-
метил указательный жест.
Указательный жест и пантомима (т. е. изобразительные
жесты. - В. Д.), по мнению М. Томаселло, - поворотные точки
в антропогенезе вообще и глоттогенезе в частности. Он писал:
«Указательный жест и пантомимическая коммуникация, та-
ким образом, оказались важнейшими поворотными точками в
эволюции человеческой коммуникации, уже воплощающими
большую часть свойственных исключительно человеку форм
социального познания и видов мотивации, необходимых для
156
последующего создания знаковых (вокальных. - В. Д.) языков»
(там же. С. 28).
В своей книге М. Томаселло поёт дифирамбы указательно-
му жесту. Этот жест свидетельствует, с его точки зрения, о но-
вом, собственно человеческом скачке в психогенезе, поскольку
его использование требует таких когнитивных навыков, на ко-
торые способны только люди. «Так, - поясняет М. Томаселло, -
чтобы истолковать указательный жест, необходимо уметь
определять: каково намерение собеседника, почему он направ-
ляет моё внимание так, а не иначе? Но для установления этого
намерения необходимо... что-то вроде совместного внимания
или общего для нас опыта» (там же. С. 29).
А что же обезьяны? Обезьяны, по мнению М. Томаселло, не
способны на использование указательных жестов. «Скажем, -
пишет М. Томаселло, - когда поскуливающий детёныш шим-
панзе разыскивает свою мать, все прочие шимпанзе поблизо-
сти почти наверняка это понимают. Но даже если какая-нибудь
из оказавшихся рядом самок и знает, где мать, она не сообщит
об этом потерявшемуся малышу, хотя вполне способна про-
тянуть вперёд руку в жесте, похожем на указательный. Не со-
общит потому, что в число её коммуникативных мотивов по-
просту не входит извещение других о чём-то лишь с целью им
помочь» (там же. С. 30).
В чём дело? Почему взрослые шимпанзе не указывают сво-
ему маленькому собрату на место, где находится его мать?
У них не развито чувство сотрудничества и взаимопомощи, на
которое способен, по мнению М. Томаселло, лишь человек, а со-
знание этого чувства лежит в основе собственно человеческой
коммуникации.
М. Томаселло продолжает: «И наоборот, коммуникативные
мотивы человека настолько прочно укоренены в сотрудниче-
стве, что мы не только делимся друг с другом информацией в
порядке помощи, но один из главных наших способов о чём-то
попросить других - это просто известить их о нашем желании,
ожидая, что нам предложат помощь. Так, я могу попросить
воды, просто сказав, что хочу пить (информируя вас о моём
157
желании), поскольку знаю, что в большинстве случаев ваша
готовность прийти на помощь (и то, что мы оба о ней знаем)
превратит это уведомление во вполне действенную просьбу»
(там же).
Из анализа приведённых примеров М. Томаселло делает
вывод о специфике человеческой коммуникации: «Человече-
ская коммуникация, таким образом, основана на идее сотруд-
ничества и осуществляется наиболее органично в контексте
(1) взаимно предполагаемого общего знания, или общего для
участников коммуникации смыслового контекста и (2) взаим-
но предполагаемых мотивов сотрудничества и взаимопомощи»
(там же).
В своей книге М. Томаселло выдвинул на первый план три
эпохи в истории коммуникации обезьян и людей: 1) эпоху же-
стовой коммуникации у наших ближайших животных пред-
ков - предлюдей; 2) эпоху жестовой коммуникации у первых
людей - пралюдей; 3) эпоху вокальной (звуковой) коммуника-
ции у их потомков.
Эпоха жестовой коммуникация у предяюдей
Предлюди - животные, хотя и самые близкие к людям, по-
скольку люди произошли от них. Говорить о языке по отно-
шению к ним в строгом смысле этого слова не представляется
возможным. По отношению к ним целесообразно употреблять
термин предъязык.
Термин предъязык я употребляю, во-первых, лишь по от-
ношению к прямым животным предкам человека, а во-вторых,
лишь по отношению к их вокально-звуковой коммуникации.
Она состояла из непроизвольных возгласов, которые в XVIII в.
называли «междометиями». Эти «междометия» выражали у на-
ших животных предков те или иные чувства. Некоторые из них
уже воспринимались их соплеменниками как символы или зна-
ки (например, опасности). Именно на основе подобных знаков
сложился человеческий язык.
М. Томаселло не использует термин предъязык. Более того,
те вокально-звуковые символы, которыми наши животные
158
предки уже пользовались как средством их внутривидового
общения, он отодвигает на второй план, а на первый выдвигает
их жестовую коммуникацию. Почему? Это его конёк.
Идея о жестовой коммуникации проходит через всю гипо-
тезу М. Томаселло о происхождении языка. Жестовая коммуни-
кацию выступает в ней как главная героиня в коммуникации
предлюдей. Жестовая коммуникация выступает в ней как глав-
ная героиня в коммуникации пралюдей. Жестовая коммуни-
кация выступает в ней как главная героиня в коммуникации и
их ближних потомков - в том смысле, что именно на её основе,
по мнению М. Томаселло, в процессе эволюции они перешли на
активное использование в своём общении вокально-слуховых
знаков. Стало быть, своим происхождением, с точки зрения
американского учёного, язык обязан жестому общению снача-
ла предлюдей, а затем - пралюдей.
Идея о жестовой коммуникации у предлюдей и людей - ос-
новная идея, из которой М. Томаселло исходил в своей гипоте-
зе о происхождении языка. Он писал: «Основная идея этих лек-
ций состоит в следующем: чтобы понять, как люди общаются
между собой при помощи языка и как эта способность могла
возникнуть в ходе эволюции, сначала мы должны разобрать-
ся, как люди общаются при помощи естественных жестов. По
сути, моя эволюционная гипотеза состоит в том, что первыми
специфически человеческими формами коммуникации были
пантомимическая коммуникация и, прежде всего, указатель-
ный жест. Социально-когнитивная и социально-мотивацион-
ная базовая структура (infrastructure), сделавшая возможными
эти новые формы коммуникации, стала своего рода психологи-
ческим плацдармом для возникновения различных систем зна-
ковой языковой коммуникации (всех шести тысяч известных
языков)» (там же. С. 27-28).
Воссоздать жесты, которыми пользовались предлюди, не
представляется возможным, но можно составить о них прибли-
зительное представление по коммуникации приматов.
Попытки Уильяма Фурнесса, Кэти и Кейта Хейсов научить
обезьян вокальному языку, как мы помним, оказались без-
успешными. Преодолеть ограниченные возможности артику-
159
ляционного аппарата обезьян им не удалось. Зато шимпанзе
Уошо, горилла Коко, орангутан Чантек и др. обезьяны, овладев-
шие амсленом, продемонстрировали свои поразительные спо-
собности в усвоении жестовых «языков».
Отсюда легко прийти к предположению, что у предлюдей,
которые тоже были человекообразными обезьянами, дело об-
стояло подобным образом: ведущую роль в их общении играли
жесты, а вокальные знаки имели весьма ограниченную сферу
функционирования. Такой предположение, как и следовало
ожидать, и сделал М. Томаселло.
Американский учёный утверждает: «Первые шаги почти на-
верняка относились к сфере жестов. Это становится особенно
ясно при сравнении с голосовой и жестовой коммуникацией
наших ближайших родичей, человекообразных обезьян. Вока-
лизации человекообразных обезьян почти полностью предза-
даны генетически, мало подвержены обучению, тесно связаны
с конкретными эмоциями и адресованы без разбора всем, кто
находится поблизости. А жесты человекообразных обезьян, на-
против, чаще представляют собой результат обучения, исполь-
зуются достаточно гибко в различных социальных ситуациях
для достижения различных социальных целей (причём для
взаимодействия с людьми иногда выучиваются новые жесты)
и адресуются конкретным индивидуумам с учётом направлен-
ности их внимания в данный момент времени. Обучение, гиб-
кость и внимание к партнёру относятся к фундаментальным
характеристикам человеческого способа коммуникации, и пока
они не появились, продвижения в эволюции человека просто
не могло быть» (там же. С. 32).
Отсюда следовал недвусмысленный вывод: «Именно жесты
человекообразных обезьян, а не их вокализации, являются наи-
более вероятными эволюционными предшественниками чело-
веческого общения» (там же. С. 50).
Эпоха жестовой коммуникации у пралюдей
М. Томаселло по существу порывает с общепринятой точкой
зрения, в соответствии с которой считается, что понятия чело-
160
век и язык (подлинный - звуковой, а не жестовый) неразрывно
связаны друг с другом. Американский учёный разрывает связь
между этими понятиями. Вот почему первые люди - пралюди -
в его концепции выглядят как существа, создавшие естествен-
ный амслен.
Появление человека М. Томаселло связывает с прорывом,
который первые люди совершили не в вокальной коммуника-
ции, а в жестовой. Этот прорыв состоял, с его точки зрения, в
том, что жестовая коммуникация у первых людей приобрела
неизмеримо более активную форму, чем у их человекообраз-
ных предков.
Преобладание жестовой коммуникации над вокальной
М. Томаселло объясняет так: «Вокализации всех приматов, кро-
ме человека, очень тесно привязаны к эмоциям, и поэтому не
являются произвольными. Как и большинство видов комму-
никации животных, они по сути своей являются "закодирован-
ными" средствами коммуникации, в том смысле, что животные
уже рождаются с умением издавать характерные для их вида
вокализации и реагировать на них характерными видоспеци-
фическими способами» (там же. С. 192). Иначе говоря, живот-
ные «междометия» являются врождёнными, а произвольные
вокальные знаки - приобретёнными.
М. Томаселло приписывает жестовый язык не только чело-
векообразным предкам человека, но и их потомкам - первым
людям. Если мы примем его точку зрения, то выйдет, что пер-
вый человек был по преимуществу не говорящим существом, а
жестикулирующим. Вот как сам М. Томаселло сформулировал
эту революционную идею: «Человеческая кооперативная ком-
муникация изначально развивалась в жестовом поле (указа-
тельный жест и пантомима)» (там же. С. 267).
М. Томаселло основательно показал существенную роль же-
стовой коммуникации у. первобытных людей в осознании ими
произвольной природы знака. Честь ему и хвала! Но принять
его идею о том, что человеческий язык начался с указательных
и изобразительных жестов, не представляется возможным.
161
Человеческое общение началось не с жестового «языка», а зву-
кового. У людей не могло быть эпохи жестовой коммуникации.
Если мы признаем жестовый «язык» за язык первых людей,
то окажется, что подлинного языка у них не было. Подлинно
человеческим является только вокальный язык. По отношению
же к жестовым знакам можно говорить о «языке» лишь в мета-
форическом смысле.
Человек начался со скачка в вокальной коммуникации, а
не со скачка в жестовой коммуникации. Только в этом случае
связь между понятиями человек и язык останется такой, какой
она и была в действительности, - неразрывной.
Эпоха вокальной коммуникации у людей
М. Томаселло в своей книге проводит параллели не только
между предками людей и обезьянами, но также между пред-
ками людей и детьми. Это вполне оправданно, поскольку он-
тогенез в какой-то мере повторяет филогенез. Вот почему, в
частности, по доречевому онтогенезу младенцев мы можем в
какой-то мере судить о доречевом прошлом наших филогене-
тических предков.
Младенцы, как и обезьяны, подтверждают, с точки зрения
М. Томаселло, гипотезу о том, что жестовая коммуникация у на-
ших животных предков преобладала над вокальной. Дети ис-
пользуют некоторые жесты ещё до овладения вокальным язы-
ком, который они начинают осваивать, как правило, на втором
году их жизни.
Ещё до овладения языковой способностью маленькие дети
начинают использовать указательный жест - излюбленный
жест М. Томаселло. Младенцы используют этот жест, как прави-
ло, со вполне прагматической целью - побудить окружающих к
тем или иным действиям. Так, в возрасте 9-12 месяцев младен-
цы уже могут указать на закрытое окно, чтобы его открыли, на
пустой стакан, чтобы его наполнили вкусной жидкостью и т. д.
(там же. С. 108-109).
Вслед за указательными жестами дети начинают овладе-
вать и другими типами жестов - изобразительными и услов-
162
ными. С помощью первых дети могут изображать, например,
жевание пищи, питьё молока, чтение книги и т. п.
Если до указательных и изобразительных жестов ребёнок
доходит, как правило, своей головой, то условные жесты он
усваивает от взрослых. Эти знаки он может сочетать с уже ус-
военными им словами. Повороты головой, например, он может
сочетать со словом нет; махание рукой - со словом пока, под-
нятие рук - со словом высоко и т. д.
Нечто подобное, очевидно, происходило и в филогенезе.
М. Томаселло писал: «Самые первые условные обозначения в
голосовой модальности были эмоциональным сопровождени-
ем или дополнительными звуковыми эффектами к каким-ни-
будь уже осмысленным жестам, основанным на реальных дей-
ствиях - или, по крайней мере, к уже осмысленным совместным
действиям» (там же. С. 196).
Со временем дети в значительной мере освобождаются от
связей между жестовыми и языковыми знаками. Последние
приобретают полную свободу от первых. Кроме того, языковые
знаки приобретают безраздельное господство над жестовыми
знаками. Глоттогенез, по предположению М. Томаселло, шёл
по такому же пути.
Обращаясь к глоттогенезу как таковому, М. Томаселло
пишет:
«Знаковые языки (вначале жестовые, затем звучащие), та-
ким образом, появились на основе этих уже понятных жестов,
заменив естественность указательного жеста и пантомимиче-
ской коммуникации общей для всех (о чём каждому заведомо
известно) историей социального научения. Этот процесс, раз-
умеется, стал возможен благодаря уникальным человеческим
навыкам культурного научения и подражания, позволяющим
исключительно эффективно учиться у других, принимая во
внимание и усваивая их намерения. В рамках той же линии
эволюционного развития люди начали также создавать и пере-
давать далее в рамках культуры грамматические правила, ор-
ганизованные в сложные языковые конструкции, задающие,
163
в свою очередь, сложные типы сообщений для использования
в повторяющихся коммуникативных ситуациях» (там же).
Каким образом М. Томаселло объяснял победу вокальной
коммуникации над жестовой? Эту победу не следует понимать
чересчур просто: как прямую замену жестовых знаков вокаль-
ными (как прямой переход жеста в слово).
Переход от жестовой доминанты в общении первобытных
людей к вокальной был опосредован их способностью к осозна-
нию произвольности знака. Эта способность возникла в резуль-
тате их когнитивной эволюции. Они научились распознавать
произвольность связи междутой или иной реалией и обознача-
емым её жестом ещё в процессе жестовой коммуникации. А что
это для них значило? Они поняли, что в качестве знаков могут
использоваться не только жесты, но и звуки. Более того, «люди
поняли, что связь большинства коммуникативных знаков, ко-
торые они используют, носит исключительно произвольный
характер, и следовательно - вуаля! - если мы захотим, то сами
сможем создать какие угодно знаки» (там же. С. 190). Из этих
каких угодно знаков они стали отдавать предпочтение голосо-
вым знакам. Почему именно им?
У М. Томаселло читаем: «Голосовая модальность стала ве-
дущей, потому что благодаря ей: становится возможным обще-
ние на более дальних расстояниях (чем при использовании
жестов. - В. Д.); становится возможным общение в лесу; осво-
бождаются руки, поэтому становится возможным одновремен-
но общаться и делать что-то руками, становится возможным
воспринимать сообщения на слух, а глазами при этом искать
хищников и другую важную информацию; и так далее, и так да-
лее» (там же. С. 195-196).
Как и наш А. А. Потебня, М. Томаселло разделяет мнение,
в соответствии с которым первые слова признаются за пред-
ложения, состоящие из корнесловов. Иначе говоря, пралюди
первоначально употребляли лишь однословные предложения
(«голофразы») (там же. С. 191). Со временем они стали осва-
ивать несколькословные предложения со всё более и более
сложным синтаксисом.
164
Итак, в основе глоттогенической гипотезы Майкла Томасел-
ло лежит предположение о том, что человеческий язык начался
с осмысленных жестов (указательных и изобразительных], ак-
тивно используемых первыми людьми.
Почему это предположение следует расценить как сомни-
тельное? Потому что по отношению к жестовому общению
термин язык употребляется лишь в метафорическом смысле. В
прямом же смысле он применим только по отношению к зву-
ковому общению. Если же мы вслед за М. Томаселло признаем
жестовый «язык» первых людей за подлинно человеческий
язык, то и выйдет, что настоящего, звукового, языка у них ещё
не было. Иначе говоря, по М. Томаселло выходит, что первые
люди были существами жестикулирующими, а не говорящими.
С этим нельзя согласиться.
3. 2. 2. ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА ЧЕРНИГОВСКАЯ
Вот как представлена Т. В. Черниговская (род. в 1947 г.)
на «Википедии»:
«Татьяна Владимировна Черниговская - россий-
ский биолог, лингвист, семиотик и психолог, специализируется
в вопросах нейронауки и психолингвистики, а также теории со-
знания. Заслуженный деятель науки РФ (2010). По её инициа-
тиве в 2000 году впервые была открыта учебная специализа-
ция «Психолингвистика» (на кафедре общего языкознания фи-
лологического факультета СПбГУ)».
К этим сведениям нельзя не добавить, что Т. В. Чернигов-
ская дважды доктор наук - биологических и филологических.
Редчайший случай. В 1986 г. мне посчастливилось познако-
миться с другим дважды доктором наук - филологических и
психологических - Алексеем Алексеевичем Леонтьевым.
Об обширной эрудиции Т. В. Черниговской свидетельствуют
не только её многочисленные научные труды (более 300 публи-
каций) (см.: http://www. genlingnw. ru/person/Chernigovskaya.
htm}, среди которых следует выделить книгу «Чеширская
улыбка кота Шрёдингера. Язык и сознание» (2013), но и много-
165
численные выступления на телевидении и в интернете (см., на-
пример: http://postila. ru/post/7831985).
Без преувеличения можно сказать: Т. В. Черниговская - это
фонтан, брызжущий фантастической эрудицией. От Платона
она может легко перейти к Ф. Ницше, от М. Фарадея - к Ч. Дар-
вину, от Л. С. Выготского - к Р. О. Якобсону, от Н. Хомского - к
M. M. Бахтину, от И. Бродского - к А. Шнитке. И т. д., и т. д. Но
есть в её фонтане струя, которая должна составить здесь пред-
мет нашего пристального внимания, - глоттогеническая.
На протяжении многих лет Т. В. Черниговская изучала че-
ловеческий мозг, а он, как известно, есть не что иное, как центр
управления всеми нашими психическими процессами, включая
языковые. Именно он в первую очередь сделал и делает нас
людьми.
На вопрос о том, что «именно отделяет нас столь карди-
нально от остального мира существ, населяющих планету»,
Т. В. Черниговская отвечает: «Конечно, сверхсложный и мощ-
ный мозг и обеспечиваемый им язык как средство мышления и
коммуникации, способность строить модели мира и выводить
его законы, наконец, способность постигать самих себя» [Чер-
ниговская Т. В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера. Язык и со-
знание. М.: Языки славянской культуры, 2013. С. 31).
Если мы сумеем приблизиться к ответу на вопрос о том, как
возник мозг, мы в значительной мере приблизимся и к ответу
на вопрос о том, как возник язык. Вот почему в эволюционной
лингвистике так важно выбрать верное направление в поиске
причин, лежащих в основе эволюции мозга. Т. В. Черниговская
выделяет здесь два направления («сценария»} - генетическое
и эпигенетическое.
«Первый, - поясняет Т. В. Черниговская, - что это (возник-
новение мозга. - В. Д.) произошло в результате серии генети-
ческих изменений, приведших к некому "взрыву". Это серия
мутаций, процесс, когда могло произойти что-то, изменившее
свойство мозга, нервной системы, и оказавшееся эволюционно
адаптивным. Впоследствии на эту "взрывную мутацию" могли
наслаиваться иные изменения, и то, что мы видим сегодня, уже
166
не та одна "главная" мутация, а тысячи, которые были после»
(там же. С. 31).
Эпигенетический подход в биологии мозга, в отличие от
генетического, делает упор не на бесчисленные мутации, бла-
годаря которым мозг и эволюционировал, а на его медленное
развитие. Т. В. Черниговская пишет: «Но есть и другой серьёз-
ный сценарий, согласно которому всё началось с неких измене-
ний в адаптивности, пластичности мозга, который, попадая в
несколько изменённую эволюционную нишу, начинал реализо-
вывать новые возможности: начали накапливаться генетиче-
ские вариации, делающие такое развитие предпочтительным.
Накапливаясь, эти вариации и привели к формированию чело-
веческого мозга в его нынешнем виде. Этот сценарий исключа-
ет наличие начального "ключевого гена", вызвавшего толчок.
В этой связи стоит вспомнить Б. Поршнева: "Становление
человека - это нарастание человеческого в обезьяньем"» (там
же).
Какое отношение имеют генетический и эпигенетический
сценарии в эволюции мозга к проблеме глоттогенеза? Коэво-
люционное. Эволюция мозга и эволюция языка находятся в
отношениях коэволюции. Это значит, что процесс их развития
происходил благодаря их взаимному влиянию друг на друга.
Мозг влиял на развитие языка, а язык влиял на развитие мозга.
Возникает в связи с этим вопрос: какой компонент в коэволю-
ционной связке «мозг-язык» играл ведущую, главную, приори-
тетную роль - мозг или язык?
В коэволюционной диаде «мозг - язык» Т. Дикон отвёл глав-
ную роль языку. Т. В. Черниговская пишет в связи с этим: «Мозг
и язык коэволюционируют, но главную адаптационную работу,
по Дикону, делает язык. Дети, таким образом, уже рождаются с
мозгом, готовым к синтаксическим процедурам именно из-за
развития языка в сторону наиболее вероятностных характери-
стик, что и фиксируется генетически. Книга Дикона - одно из
первых изложений гипотезы о том, что не генетические изме-
нения лежали в основе появления языка, даже если мы их се-
годня видим, а наоборот» (там же. С. 32-33).
167
Р. Джекендофф, в отличие от Т. Дика, главную роль в коэво-
люционной диаде «мозг-язык» отвёл мозгу. Т. В. Черниговская
следующим образом поясняет позицию американского учёно-
го: «Эволюция сделала рывок, приведший к обретению мозгом
способности к вычислению, использованию рекурсивных пра-
вил и ментальных репрезентаций, создав тем самым основу
для мышления и языка в человеческом смысле. Новая "грам-
матическая машина", как это называет Джэкендофф [Jackendoff
2002], позволила наращивать языковые структуры для органи-
зации (мышление] и передачи (коммуникация) всё усложняю-
щихся концептов» (там же. С. 33).
Какую же позицию заняла Т. В. Черниговская в споре меж-
ду Т. Диком и Р. Джекендоффом по поводу главной роли в ко-
эволюционной связке «мозг - язык»? Осторожную. Современ-
ная наука, с её точки зрения, ещё не готова в настоящее время
«установить здесь правильные причинно-следственные отно-
шения» (там же).
Осторожную позицию Т. В. Черниговская заняла и в отноше-
нии так называемых спицифических человеческих генов - та-
ких, как FOXP2, HAR1F, ASPM и др. Она пишет: «Бесспорно, что
разговор о специфически человеческих генах, обеспечивших
нашу эволюцию и феноменальную скорость последующего раз-
вития цивилизации, нужно вести крайне аккуратно и не ждать
сенсаций. Пройдут многие годы тщательной работы и обдумы-
вания результатов, прежде чем мы сможем (если сможем) уве-
ренно описать генетические механизмы, сыгравшие ключевую
роль в нашей биологической эволюции. Не стоит обольщаться
идей долгожданной находки "гена разума", ибо претендентов
на эту особую роль есть не менее десяти... К тому же сейчас ста-
новится ясно, что сами когнитивные процессы влияют на про-
цессы генетические, что заставляет многое увидеть в совер-
шенно новом ракурсе» (там же. С. 33).
Возвращаясь от сенсационных изысканий генетиков к па-
леоантропологическим данным, Т. В. Черниговская указывает:
«Человек современного типа уже на ранней стадии существо-
вания обладал когнитивной системой, позволявшей ему кон-
168
цептуализировать пространство и время в знаковых симво-
лах. Это вполне соотносится с обсуждаемым в последние годы
"грамматическим взрывом", обеспечившим формирование пси-
хических функций, необходимых для синтаксического языка,
планирования логических операций, изобретения игр на осно-
ве конвенциональных правил, обеспечившим и способность к
изобразительному и музыкальному творчеству» (там же. С. 34).
«"Грамматический взрыв", - поясняет Т. В. Черниговская, -
сопровождавшийся формированием основных когнитивных
функций, был одним из основных компонентов процесса ан-
тропогенеза, приведшего к формированию Homo sapiens в обла-
сти африканских саванн ок. 150 тыс. лет назад. Можно предпо-
ложить, что уже на ранних стадиях человек современного типа
обладал "когнитивной гибкостью", синтаксическим языком, и
способностью к абстрактному мышлению. Это определило эво-
люционные и адаптивные преимущества, обеспечившие повы-
шение численности популяций, что вызвало широкое расселе-
ние Homo sapiens в тропической Африке и выход в муссонные
области Ближнего Востока» (там же. С. 34).
Обобщая данные, накопленные в эволюционной лингви-
стике на рубеже XX-XXI веков, Т. В. Черниговская отмечает сле-
дующие выводы её представителей:
• Нейроанатомический субстрат человеческого языка сфор-
мировался 2 млн. лет назад у Homo habilis [Wilkins, Wakefield
1995].
• Некий протоязык возник примерно 1 млн. лет назад у Homo
erectus и уже обладал специфическими чертами (порядок эле-
ментов, аргументы глаголов, грамматичность и пр.) [Bickerton
1990; 2003; 2007].
• "Полноценный" язык возник между 100 и 150 тыс. лет на-
зад у Homo sapiens sapiens [Aitchison 2000].
• Независимый от зрительной модальности акустический
язык мог возникнуть в Африке как результат мутации [Corballis
2003].
• Полностью сформированный синтаксически язык как не-
обходимое условие обмена и передачи символической инфор-
169
мации может косвенно быть датирован на основе сопоставле-
ния с абстрактными наскальными изображениями, датируе-
мыми примерно 75 тыс. лет назад [Henshilwood et al. 2004].
• Артефакты, найденные в пещерах Южной Африки на реке
Klasies свидетельствуют о том, что по крайней мере 115 тыс.
лет назад люди были способны мыслить символами и говорить
[Würz 2002] (там же. 38).
Мы привыкли думать, что человек - венец природы. Но эта
расхожая истина игнорирует эволюционные достижения на-
ших эволюционных собратьев - животных. Т. В. Черниговская
пришла к выводу, что уже давно пришла пора отдать им долж-
ное. С восхищением она пишет: «Поражает гибкость поведения
и широта когнитивных возможностей практически всех видов
от беспозвоночных до высших приматов. У всех - это память,
способность менять поведение в зависимости от ситуации, чи-
тать языки врагов, жертв и друзей, выводить правила, даже вы-
числять» (там же. С. 35-36).
Не следует игнорировать и коммуникатиные способности
братьев наших меньших. Вот их краткий перечень:
• Способность к межвидовой коммуникации (в отличие от
нас). Способность выучить язык другого вида, общаться на нём,
мимикрируя (шпионя, становясь резидентом и желая иметь
взаимовыгодные отношения). Понимание языка других (даже
"слов") - выгодно. Например, использование обезьяны в каче-
стве защитника других видов, использование чужих сигналов -
не только уберегает от опасности целую группу, но и позволяет
экономить энергию и время.
• Способность к генерализации сигналов! - использование
примерно одинаковой частоты акустических сигналов тревоги
разными, но живущими вместе, видами. Подражание сигналам
другого вида, например при выпрашивании пищи.
• Использование языков разных модальностей одними и
теми же особями, например, акустической, химической и так-
тильной (а ведь принято считать, что многоканальность -
свойство человеческого языка).
170
• Разная степень владения символическим поведением
(одно из наивысших - язык танца пчел) (там же. С. 40-41).
У высших обезьян коммуникативные успехи так велики,
что к их «языку» приложимы некоторые характеристики чело-
веческих языков, выделенные Ч. Хоккетом. Каких именно?
• Семантичностъ - присваивание значения определённому
объекту или действию и использование его вместо действия
или манипуляций с предметом.
• Продуктивность - способность порождать новые сообще-
ния по усвоенным правилам. Интересно отметить, что после-
довательность элементов может меняться и в долгих криках
естественного языка шимпанзе.
• Перемещаемость - наименование находящегося вне поля
зрения объекта, передача только с помощью знаков информа-
ции о прошлых и будущих событиях. Использование лексико-
грамм "сейчас" и "потом". Это отмечается и в природе (когни-
тивные карты шимпанзе, планирование маршрута и последу-
ющих действий).
• Культурная преемственность (знания передаются не за
счёт генетики): способность и желание учить друг друга и де-
тей, с исправлением ошибок, всегда считалось привилегией
людей. Возможность использовать язык амслен при коммуни-
кации друг с другом, а не только с человеком.
• Метафорический перенос - использование слов в перенос-
ном смысле, шутливо или бранно, что показывает понимание
обобщённого значения.
• Способность к диалогу и обмену ролями и очередностью.
• Восприятие устной речи и перевод на амслен - без участия
самих объектов (референтов) (там же. С. 42).
Но почему же обезьяны не сумели создать язык, аналогич-
ный человеческому? Всё дело в том, что люди совершили в сво-
ей когнитивной и языковой эволюции такой путь, какой и не
снился их животным собратьям. Т. В. Черниговская в связи с
этим пишет в своей статье «Что делает нас людьми: почему не-
пременно рекурсивные правила? Взгляд лингвиста и биолога»:
«Таким образом, на вопрос, вынесенный в название [что дела-
171
em нас людьми?), можно ответить так: способность к семиозису
высокого порядка, к абстрактному мышлению и формирова-
нию концептов, способность к рекурсивным синтаксическим
процедурам, обеспечивающим открытость грамматической и
семантической систем, что тесно связано и со способностью
к построению высокого уровня модели сознания "другого" и
является серьёзным шагом в эволюции когнитивных возмож-
ностей. Комбинирование слогов из фонем, слов из слогов, фраз
из слов и т. д. (в этом и состоит рекурсия речевых единиц, т. е.
включённость одних в другие. - В. Д.) может быть сопоставле-
но, к примеру, с построением сложных моторных актов из более
простых, однако многоступенчатые моторные акты у приматов
присутствуют, а "языковые" - нет» (там же. 42-43).
Вроде, казалось бы, всё у нас хорошо. Между тем, мы дожили
до таких времён, что наша дальнейшая эволюция ставится под
вопрос. В чём дело? «Клод Леви-Стросс, - отвечает Т. В. Черни-
говская, - писал, что XXI век будет веком гуманитарной мысли
или его не будет вообще. Все мы помним, что XX век - век физи-
ки, XXI - век нейробиологии... Но ясно, что не будет вообще ни-
чего, если мы не очнёмся и не осознаем, куда мы попали. А по-
пали мы в цивилизационный слом, в ситуацию, когда разруха
в головах настолько перекрыла все остальные проблемы, что
является едва ли не самым главным фактором, определящим
наше существование» (там же. С. 16).
И уж совсем апокалиптическую картину в нашей судьбе
Т. В. Черниговская рисует такими словами: «Эволюция не то-
ропится! Вопрос "кто победил" - не надо ставить. Потому что
варианты ответов малоприятны: "вирусы", "насекомые". Судя
по всему, человечество - если будет продолжать в том же духе -
вполне может себя уничтожить вместе со всеми своими дости-
жениями - и галереей Уффици, и музыкой Моцарта и достиже-
ниями математической и философской мысли. А простейшие
останутся себе жить-поживать, как, например, организмы на
дне океана, живущие при температуре + 400 С и обходящиеся
без фотосинтеза. Есть над чем подумать» (там же. С. 36).
172
Но всё-таки заканчивает Т. В. Черниговская упомянутую
статью словами А. А. Ухтомского, который не сомневался в
том, что дальнейшее наше очеловечение ни в чём ином, как в
творческом труде: «"Мы - не наблюдатели, а участники бытия.
Наше поведение - труд... Природа наша делаема", - писал вели-
кий А. А. Ухтомский, опередивший своё время больше, чем на
век» (там же. С. 44).
3. 3. КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
Если приверженцы биологических подходов к про-
блеме глоттогенеза видят в происхождении языка в
первую очередь продолжение биотической эволюции
наших предков, приверженцы психологических подходов -
продолжение их психической эволюции, приверженцы культу-
рологических подходов - продолжение их культурной эволю-
ции.
3. 3.1. ДЕРЕК БИКЕРТОН
Призыв - вот что оказывается ключевым в
рождении языка.
Д. Бикертон
Водном из интервью Дерек Бикертон (род. в 1926 г.)
поведал о своей долгой жизни весьма любопыт-
ные факты: «Хотя я закончил Кембридж в Англии в
1949 г., я начал свою академическую карьеру только в 60-х и
сначала был преподавателем английской литературы в Гане в
университете Кейп-Коста, а затем после годовой аспирантуры
по лингвистике в Лидсе стал старшим преподавателем по линг-
вистике в университете Гвианы (1967-1971) - старшим, может
быть, потому, что был единственным лингвистом в стране! Это
там у меня появился устойчивый интерес к креольским языкам,
что после года проведённого в университете Ланкастера в Ан-
173
глии привело меня на Гавайи, где то, что местными называлось
"пиджином", было на самом деле креольским языком. Двадцать
четыре года я был профессором лингвистики в Гавайском уни-
верситете, защитив в 1976 г. (в 50 лет. - В. Д.) диссертацию по
лингвистике в Кембридже. Моя работа на Гавайях и особен-
но моё открытие, что креольские языки создаются детьми из
неструктурированного инпута в течение одного поколения,
привело меня к вопросу, откуда исходно берётся язык» {Бикер-
тон Д. Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал
людей. М.: Языки славянских культур, 2012. С. VII).
Мы видим, что Д. Бикертон по своему образованию не аме-
риканец, а европеец, хотя и прожил большую часть своей жиз-
ни в 50-ом штате США - на Гавайях. Мы видим также, что он
вступил в большую науку довольно поздно. Любопытно также,
что свой путь в эволюционную лингвистику он проложил через
изучение пиджинов и креольских языков. Но ещё более удиви-
тельно - это то, что свою итоговую работу о происхождении
языка он издал в 83-летнем возрасте - в 2009 г. Правда, ещё в
1981 г. у него вышла книга Roots of Language (Корни языка], но
она была лишь подступом к Adam's Jonque (Языку Адама).
Своё культурологическое кредо Д. Бикертон изложил во
введении к процитированной книге. Его суть состоит в том,
чтобы найти золотую середину между, с одной стороны, чрез-
мерным возвышением человека над животным, а с другой, его
чрезмерным сближением с ним.
В своих поисках истинной границы между животными и
людьми Д. Бикертон по существу повторил И. Гердера, однако
американский учёный привнёс в объяснение этой границы но-
вые черты.
Крайности, о которых идёт речь, Д. Бикертон обозначил как
человекоцентризм и приматоцентризм. В первом случае чело-
веку приписывается «исключительный статус единственного
в своём роде, специально сотворенного любимчика Всевышне-
го» (там же. С. 5). В этом, человекоцентристском, случае «не сто-
ит и говорить, что интеллектуальные (и моральные) качества
174
этих помазанников Божьих затмевали скромные возможности
простых животных, как солнце затмевает луну» (там же).
Приматоцентризм ударился в другую крайность: он стал
уподоблять человека обезьяне. Человек в этом случае - «это
один из приматов, как и все прочие существа, он прошёл через
жернова естественного отбора, и ничто не делает его значимее
других, равно как и нет ничего действительно важного, что су-
щественно отличало бы его от других тварей» (там же).
Самое большее, на что способен приматоцентризм: указание
на медленное и постепенное перерастание обезьяны в челове-
ка. При таком подходе эволюционный отрыв человека от обе-
зьяны не интерпретируется как скачок, позволивший людям
в относительно быстрый срок оторваться от своих животных
предков на большое расстояние. Но отсюда следует, что подоб-
ный скачок произошёл и в переходе между коммуникативной
системой у наших животных предков и появившимся языком
у людей.
Д. Бикертон в связи с этим пишет: «Разрыв существует, и он
не ограничивается языком, а распространяется на все аспекты
человеческого мышления. Для начала мы должны признать его
существование. Затем нам предстоит понять, как он мог быть
порождён в процессе эволюции. В природе небольшое измене-
ние может привести к переходу вещества в другое состояние.
Снижение температуры на несколько градусов превращает
воду в лед. Увеличьте её на несколько градусов - и вода превра-
тится в пар. Пар, вода и лёд - субстанции, ведущие себя совер-
шенно разным образом, и несмотря на это, разделяют их лишь
несколько делений ртутного столбика» (там же. С. 7).
Эволюционный скачок в переходе нашего обезьяньего пред-
ка в человека произошёл благодаря его небывалой способно-
сти к культуросозидающей деятельности. Д. Бикертон истол-
ковывает этот скачок, используя термин ниша. Он переносит
этот термин из биологии в культурологию. Культура при таком
подходе расценивается как среда человеческого обитания.
У Д. Бикертона читаем: «Культура человека - это просто его
ниша. Это способ, которым мы адаптируем окружающую нас
175
среду под себя, точно так же, как сложные постройки муравьев
и термитов - их способ адаптировать свою среду под себя. Мы
используем для этого научение, они делают это инстинктивно,
вот и вся разница. Мы можем обучаться только потому, что у
нас есть язык, к настоящему моменту ставший таким же ин-
стинктом, как и строительство муравейника. А язык как тако-
вой - прекрасный пример формирования ниши» (там же).
Как видим, от культурной ниши автор этих слов вполне ло-
гично переходит к языковой нише, поскольку язык - один из
продуктов культуры. Более того, именно языку он отводит не-
сомненную роль в очеловечении, тогда как в подобной роли
других продуктов культуры он сомневается.
Подчёркивая первенство языка в превращении обезьяны в
человека, Д. Бикертон писал: «Язык - ключ к тому, что значит
быть человеком, и что без понимания того, как сформировался
язык, мы никогда не сможем понять самих себя. Я говорю это
не потому, что эволюция языка занимала мои мысли на протя-
жении последних нескольких десятилетий. Как раз наоборот.
Главной причиной, по которой я думал об эволюции языка по-
следние лет двадцать, является в основном моё убеждение, что
в нём лежит ключ к пониманию человеческой природы» (там
же. С. 11).
Исходя из указанной позиции, Д. Бикертон пришёл к соб-
ственной теории глоттогенеза, которую можно назвать тео-
рией языковой ниши. Её суть довольно проста: наши предки, в
отличие от всех других животных, освоили особую нишу - язы-
ковую. Они её создали и она стала создавать их. Иначе говоря,
между людьми и языком Д. Бикертон установил тесную коэво-
люционную связку. Об этот свидетельствуе подзаголовок его
книги: «Как люди создали язык, как язык создал людей». Коро-
че говоря, они создавали друг друга.
До того, как всерьёз заняться наукой, Д. Бикертон писал
романы. «Тропикана» (1963) - самый известный среди них.
Художественная закваска пригодилась автору этого романа и
в науке. Первый заголовок в его книге - «Язык Адама» - плод
этой закваски. Кроме того, он унаследовал из своего художе-
176
ственного творчества любовь к интриге. В чём она у него сказа-
лась? В противоречивости. Я хочу привести здесь четыре пары
его заявлений, которые своею противоречивостью интригуют
читателя, а интрига - это художественный приём.
Заявление 1.1: «Конечно же, есть и такие, кто заявляет, что
некоторые животные тоже обладают культурой. Если опреде-
лять культуру так, как это делают они, в терминах передачи
некоторых выученных форм поведения от одного животного
к другому, это, очевидно, так. Пример - японские макаки, одна
из которых научилась смывать песок с батата, прежде чем его,
а другие, наблюдая за ней, делали так же, и это вошло в при-
вычку. Или шимпанзе с Берега Слоновой Кости, которые раз-
бивали кокосовые орехи и учили этому своих детёнышей. Но
эти примеры "культуры животных" настолько скудны и убоги
рядом с необъятным и постоянно возрастающим количеством
человеческих традиций, историй, ремёсел, искусств и наук, что
любое сравнение выглядит как отчаянная попытка выполнить
какой-то божественный план» (там же. С. 114).
Заявление 1. 2: «Ещё двадцать лет назад было широко рас-
пространено убеждение в том, что язык связан с орудиями - с
изготовлением орудий - или, например, с обучением других
их изготовлению и использованию. Потом было обнаружено,
что и шимпанзе создают и используют орудия: из листьев они
делают губки, чтобы впитывать воду из углублений; заточен-
ными палочками они выуживают термитов из термитников.
Кристофер Бёш (Christopher Boesch) показал, что шимпанзе с
Берега Слоновой Кости не только разбивают орехи с пальм при
помощи инструментов, но и учат этому своих детёнышей. Надо
признать, что эти инструменты довольно примитивны, но та-
кими были они и у наших предков больше двух миллионов лет
назад. Если обезьяны могут и при этом обходиться без языка,
зачем же нам понадобился такой эволюционный скачок для тех
же самых вещей?» (там же. С. 26).
В заявлении 1.1 Д. Бикертон совершенно справедливо осуж-
дает приматоцентристов за то, что они уравнивают предкуль-
туру обезьян с культурой людей. Однако в заявлении 1.2 он сам
177
впадает в приматоцентристский грех, поскольку ставит знак
равенства между инструментами, которыми пользуются обе-
зьяны, и орудиями труда, которые изготовляли первобытные
люди.
Какому же из этих заявлений верить? Первому. Исходя из
него, мы должны признать критику Д. Бикертона, направлен-
ную на трудовую (орудийную) гипотезу о происхождения язы-
ка, неудачной. Почему?
Как на изготовление орудий труда, так и на создание язы-
ка у первобытных людей была направлена одна и та же энер-
гия - культуросозидающая. Эта энергия распросторонялась на
все области появляющейся культуры - будь то первые орудия
труда или первые слова. Как же можно в таком случае их от-
рывать друг от друга? Между тем Д. Бикертон не стеснялся это
делать. Об этом свидетельствует такой его вопрос: «Другой во-
прос - почему. В то время как некий простой протоязык начал
развиваться, культура, похоже, стояла на месте практически
до того момента, когда появился наш собственный вид, Homo
sapiens sapiens - человек разумнейший из разумных?» (там
же. С. 157). Этим вопросом его автор противоречит собствен-
ному утверждению: «Язык не развивался в вакууме» (там же.
С. 114).
Заявление 2.1: «Одну из лучших гипотез последнего времени
относительно СКЖ (систем коммуникации у животных. - В. Д.)
у шимпанзе и бонобо выдвинули Эми Поллик (Amy Pollick) и
Франс де Ваал (Frans de Waal) из Национального центра по из-
учению приматов Р. Йеркса. Они составили список из тридца-
ти одного жеста, пятнадцати вокализаций и трёх мимических
выражений. Из этих сигналов три жеста и шесть вокализаций
принадлежали исключительно шимпанзе, а два других жеста
и шесть вокализаций имелись только у бонобо. Используя эти
данные, Поллик и де Ваал пришли к довольно странному выво-
ду: к поддержке теории о том, что язык человека имел скорее
жестовое, а не вокальное происхождение... Но цели всех этих
жестов и вокализаций - всё что угодно, но только не подобие
языку» (там же. С. 64).
178
Заявление 2. 2\ «Перемещаемость в призывных сигналах
сформировала... мост, без которого мы до сих пор оставались
бы бездомными бродягами в саваннах или, что более вероятно,
уже давно вымерли бы» (там же. С. 240).
Почему эти два заявления выглядят как противоречащие
друг другу? Потому что в первом из них какое-либо подобие
между жестово-мимическими «языками» у животных, а стало
быть, и у наших животных предков напрочь отвергается, а во
втором это подобие по существу утверждается, поскольку в
нём речь идёт как раз о жестово-мимических языках, которы-
ми пользовались наши предки и которые Д. Бикертон рассма-
тривает как мост между жестово-мимической коммуникацией
и языком.
О каком же мосте между жестово-мимической коммуника-
цией и языком мы имели бы право говорить, если бы между
ними не было никакого намёка на подобие? Более того, при-
зывную жестово-мимическую коммуникацию он рассматривал
как жёлудь, из которого вырос язык-дуб. Вот и вышло, что пер-
вое заявление - наследие художественного прошлого его авто-
ра, которое было им высказано для того, чтобы заинтриговать
им читателя.
Ещё один пример художественного мастерства Д. Бикер-
тона:
Заявление 3. 1: «Настоящий прорыв к языку обязан идти
через перемещаемость (т. е. через отрыв сигнала от ситуации
"здесь и сейчас". - В. Д), а не через произвольность» (там же.
С. 177).
Заявление 3. 2: «Постепенно звуки отделялись от ситуации,
которая их породила. Стоит поместить какую-то вещь в разные
контексты, как её конкретные детали начнут бледнеть: появ-
ление произвольного символа становится всё ближе» (там же.
С. 241).
Опять та же история. Сначала произвольность отбрасы-
вается как ключевой момент в осознании знаковой природы
жестово-мимических сигналов у наших предков, а затем он
её присоединяет к перемещаемости, чтобы уже в союзе друг с
179
другом они помогли перейти жестово-мимическому сигналу в
слово.
Подобных противоречий у Д. Бикертона хоть пруд пруди.
Я приведу ещё одно:
Заявление 4.1: призывные сигналы у предков человека «об-
ладали перемещаемостью, тем, чего не смогли достичь другие
виды приматов; они содержали добытую задолго до высказы-
вания информацию о вещах, лежащих далеко за пределами не-
посредственного восприятия реципиента; они создавались и
выучивались, а не были врождёнными (hard-wired}» (там же.
С. 238).
Заявление 4.2\ «Все они (призывные сигналы. - В. Д.) проис-
ходили от одной причины: неспособности проточеловеческого
разума взаимодействовать с чем-либо, кроме текущих обсто-
ятельств. Другими словами, на перемещаемость они были не
способны» (там же. С. 239].
Так были наши предки способны на перемещаемость сигна-
лов, которыми они пользовались, или не были? Могли они в их
употреблении отрываться от ситуции «здесь и сейчас» или не
могли? Например, могли они с помощью жеста упоминать о ма-
монте в его отсутствии или не могли?
В конечном счёте выясняется: да, могли, но в очень огра-
ниченной степени. Они были способны отрывать от ситуации
«здесь и сейчас» только один вид сигналов - призывные. На эти
сигналы мы должны богу молиться, поскольку именно благо-
даря им, по Д. Бикертону, возник язык, а он главным образом
и сделал нас людьми. Призывные сигналы для него - та же
палочка-выручалочка, что и указательный жест для М. Тома-
селло.
Тому свойству знака, которое Ч. Хоккет назвал перемеща-
емостью, Д. Бикертон придавал фундаментальное значение.
Именно перемещаемость в его теории отделяет СКЖ от язы-
ка. В системе коммуникации австралопитеков он видел лишь
её зародыш. Его развитие шло очень медленно, но час настал:
наши предки справились с отрывом знака от ситуации «здесь и
сейчас». С этого момента начался язык.
180
Если мы попробуем в теории Д. Бикертона свести концы с
концами, то выйдет картина, в значительной мере напомина-
ющая ту, которую мы уже встречали у М. Томаселло. Подоб-
но последнему, Д. Бикертон придавал жестово-мимическому
общению наших животных предков решающее значение в их
осознании произвольной природы знака. Правда, в отличие от
М. Томаселло, Д. Бикертон поставил здесь на первое место не
проивольность, а перемещаемость.
Благодаря способности к отрыву сигнала от ситуации
«здесь и сейчас» и осознанию его произвольности наши пред-
ки смогли совершить прорыв к языку. Он произошёл в первую
очередь благодаря переводу так называемым призывных сиг-
налов в слова.
Почему именно на материале призывных сигналов, по мне-
нию Д. Бикертона, создалались первые слова? Потому что толь-
ко эти сигналы австралопитеки могли отрывать от ситуации
«здесь и сейчас». Что они собой представляли, эти призывные
сигналы?
С помощью призывных сигналов тот или иной австрало-
питек привлекал внимание других своих собратьев. Так, с их
помощью он мог привлечь внимание к неподалеку лежащему
мёртвому телу травоядного, чтобы приступить к трапезе.
Призывных сигналов у наших обезьяних предков было
очень мало - «крошечная горстка сигналов, направленных на
привлечение внимания» (там же. С. 233). Между тем именно эта
горстка позволила нашим предкам через тысячи и тысячи лет
сделать прорыв к человеческому языку. Как это произошло?
Д. Бикертон показывает это на примере появления слова, обо-
значающего мамонта.
«Сигналы, связанные с призывом (рекрутингом), - пишет
Д. Бикертон, - были единственными сигналами в СКЖ прото-
человека, которые обладали перемещаемостью, и в самом на-
чале они были связаны с тем, что случилось или вот-вот слу-
чится. Сигнал, которому вы дали бы обобщённое имя "мамонт"
мог быть понят как "мы только что нашли мёртвого мамонта и
хотим, чтобы вы пришли помочь нам его разделать". Но именно
181
потому, что сигнал - пантомима внешнего вида животного или
его движений, голосовая имитация шума, который оно произ-
водит, или что-то ещё - скорее привлекал внимание к сущности
мамонта, нежели просто указывал на облик конкретного жи-
вотного, стало возможным использовать этот сигнал и в других
ситуациях, связанных с мамонтами. Здесь нет другого выхода,
кроме как рассказывать правдоподобные истории. Проходя
вдоль высохшего ручья, в котором ещё осталась влажная грязь
скупой плод редких дождей, два индивида, молодой и старый,
видят цепочку глубоких следов. Старый указывает на неё и вос-
производит сигнал "мамонт"» (там же. С. 240-241).
Вторая ситуация: «Группа детей, чуть постарше малышей,
занята игрой. Один или двое из них уже достаточно взрос-
лые, чтобы ходить в экспедиции за мясом крупных животных
(Сколько же им должно быть лет? Я думаю, нужны были все
свободные руки, так что как только ты мог бегать достаточ-
но быстро и кидать достаточно далеко, ты в них участвовал).
Старшие пантомимой показывают экспедицию, украшая свои
сигналы "мамонт" хвастливыми жестами и звуками. Младшие
слушают и подражают: в их всё ещё пластичном мозге звуки
перетекают в образы и обратно» (там же. С. 241).
Третья ситуация: «Группа нашла кучу огромных обглодан-
ных костей. Этого мамонта они прозевали. Переворачивая ко-
сти в поисках остатков мяса, оставленных другими падалыци-
ками, некоторые из них издают полный разочарования звук
"мамонт"» (там же).
Ужели слово сказано? Да, наступил, по выражению Д. Би-
кертона, тот «волшебный миг», «когда наши предки впервые
отказались от коммуникативной системы, подобной тем, что
служили всем другим видам на протяжении более миллиарда
лет» (там же. С. 4).
Лиха беда - начало. «Как бы то ни было, - продолжает об-
рисовывать "волшебный миг" в жизни первых людей Д. Бикер-
тон, - по мере того, как тесная связь между сигналами и ситу-
ациями начинает разрушаться, сигналы становятся всё более
похожими на слова и всё больше способными к комбинирова-
182
нию, что является принципиальным даже для протоязыка. Но
нам необходимо не упускать из виду тот факт, что мы имеем
дело вовсе не с таким видом, который пассивно сидит и ждёт
счастливой случайности или мутации, чтобы она повела его за
собой. Мы имеем дело с видом, активно добивавшимся своей
ниши падалыциков высокого уровня, а этот процесс, в свою
очередь, вылился в развитие протоязыка» (там же).
«Таким образом, - подытоживает Д. Бикертон, - развитие
ниши падалыциков высокого уровня должно было создавать
новые слова и вовлекать старые слова в новые контексты, всё
сильнее ослабляя связь слов с ситуацией, настоящим временем
и даже с приспособленностью» (там же. С. 243).
В отличие от М. Томаселло, Д. Бикертон не отделял друг от
друга две эпохи в формировании первого языка (протоязыка) -
эпоху однословных предложений и несколькословных. Почему
Д. Бикертон не отделил эти эпохи друг от друга? Ему пришли на
помощь языки-пиджины.
Что такое пиджин? Язык-посредник, который возникает
между людьми, которые не владеют языками друг друга (на-
пример, между рабами и продавцами, когда они не знают языки
друг друга). В пиджине нет предложений, в которых имеются
грамматические показатели, указывающие на иерархические
отношения между их членами. Нет согласования и управления.
Кроме того, как правило, в нём преобладают существительные
и глаголы, которые выстраиваются в цепочку лишь по смыслу.
Д. Бикертон решил, что первые люди с самого начала ока-
зались способны к созданию несколькословных предложений.
Почему бы и нет, рассуждал Д. Бикертон, если австралопитеки,
как Уошо или Коко, были способны к комбинированию жестов.
Эти предложения были похожи на пиджин. Вот как могла вы-
глядеть, по его предположению, речь первобытного человека:
«Я кидать дротик/копьё. Наконечник ударить зверь. Наконеч-
ник выпасть. Рана закрыться. Зверь убежать. Если наконечник
остаться. Зверь истекать кровь. Зверь слабеть. Ловлю зверь.
Смотрю на семечко. Семечко прилипнуть кожа. Семечко иметь
штучку. Штучка прилипать. Если копьё иметь такая же штуч-
183
ка. Может, наконечник не падать. Я поймать зверя. Я убить зве-
ря. Я съесть зверя» (там же. С. 247).
Такой пиджин, по мнению Д. Бикертона, ещё не имел под-
линного синтаксиса, поскольку слова в предложениях его но-
сителей соединялись друг с другом, как бусинки на нитке: без
выражения иерархических отношений между ними. Подлин-
ный синтаксис начался с выработки специальных показателей,
служащих для оформления этих отношений. С этого момента,
«для предложений и более мелких элементов универсальным
стал иерархический способ» (там же. С. 255).
Автор приведённых слов предположил, что это произошло
только у сапиенсов, которые появились приблизительно 200
тысяч лет назад. Люди же, с его точки зрения, появились при-
близительно два миллиона лет тому назад. Выходит, что эпоха
первобытного пиджина неизмеримо превышает период, в те-
чение которого слова в предложении стали употребляться «ие-
рархическим способом».
Итак, Дерек Бикертон создал свою модель глоттогенеза. Её
можно назвать моделью языковой ниши. Вот как она выглядит
в самых общих чертах: «С высоты теории формирования ниш
язык можно рассматривать только как логичное - может быть,
даже неизбежное - следствие некоторых довольно специфиче-
ских выборов наших предков и некоторых очень конкретных их
действий. Чтобы быть более точным, они должны были начать
делать нечто, что не пытались делать никакие другие виды с
более или менее сравнимыми возможностями мозга, нечто, что
не могло быть сделано без некоего преодоления ограничений,
имеющихся в подавляющем большинстве систем коммуника-
ций других животных. И, конечно же, как только этот прорыв
был совершён, как только система нового типа была образо-
вана, они переместились в новую нишу - в языковую нишу. Не
имеет значения, насколько грубой и примитивной была первая
такая система, она также подверглась всё тому же взаимовлия-
нию поведения на гены, генов на поведение, и снова поведения
на гены, которое возникает во всех процессах формирования
ниш. Язык изменялся, рос и развивался, пока не превратился в
184
бесконечно сложный, бесконечно тонкий инструмент, который
мы все сегодня знаем и используем (практически бесплатно!) в
нашей повседневной жизни» (там же. С. 10-11).
В начале своей книги Д. Бикертон без ложной скромности
заявил: «Что я могу гарантировать - так это то, что на основа-
нии уже известного нам о человеке, эволюции, эволюции чело-
века, биологии и языке то, что вы прочитаете в следующих гла-
вах, представляет собой лучшую и наиболее подкреплённую
фактами теорию, возможную на сегодняшний день. То, что нам
известно, может измениться, и она больше не будет лучшей, но
наше знание должно поменяться очень сильно, чтобы это про-
изошло. Я уверен, что независимо от новых открытий, верной
останется идея о том, что мы должны искать источник нашего
языка не в тех вещах, которые делают современные обезьяны,
а в том, что делали наши предки, но не умели обезьяньи» (там
же. С. 13).
Так что же сумели сделать наши предки, чтобы прийти к
созданию языка по Д. Бикертону? В первую очередь они суме-
ли, в отличие от других животных, освоить нишу, которая им
позволила откреплять от ситуаций «здесь и сейчас» сначала
жестово-мимические и вокальные призывные сигналы, а затем
и другие виды сигналов. Эта ниша дала им огромные преиму-
щества перед другими животными. Благодаря ей, они сумели
совершить скачок к языку. Но тем самым они совершили и ска-
чок к человеку, поскольку язык - неотъемлемый атрибут че-
ловека. Своей эволюцией человек и язык обязаны друг другу:
человек развивал язык, а язык развивал человека.
Понятие человечности, таким образом, Д. Бикертон чуть ли
не сводит к одному языку, тем самым оставляя в тени другие
факторы очеловечения - другие продукты культуры. Он не мог
не видеть и их очеловечивающие функции, однако их он оста-
вил в тени языка. Такую позицию в интерпретации культурной
эволюции можно обозначить как языкоцентризм.
Языкоцентризм в пределе ограничивает начало культуро-
генеза (антропогенеза) одним глоттогенезом. В категориче-
ской форме его сформулировал В. Гумбольдт. Он писал: «Есть
185
такая древность, в которой мы не видим на месте культуры ни-
чего, кроме языка, и вместо того, чтобы просто сопутствовать
духовному развитию, он замещает его» [Гумбольдт В. Избран-
ные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. С. 49]
Д. Бикертон сформулировал своё языкоцентристское кредо
в дипломатической форме: «Язык - это именно то, что делает
нас людьми. Возможно, это вообще единственное, что делает
нас людьми» [Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали язык,
как язык создал людей. М.: Языки славянских культур, 2012.
С. 2). Культурологический подход к проблеме глоттогенеза,
применённый в книге автора этих слов, следует охарактеризо-
вать в конечном счёте как узкокультурологический или языко-
центристский.
3. 3. 2. СВЕТЛАНА АНАТОЛЬЕВНА БУРЛАК
Как и книга 3. А. Зориной и А. А. Смирновой «О чём рас-
сказали "говорящие обезьяны". Способны ли высшие
животные оперировать символами?» монография
старшего научного сотрудника Института востоковедения
РАН, доктора филологических наук с 2013 г. Светланы Анато-
льевны Бурлак (род. в 1969 г.) «Происхождение языка. Факты,
исследования, гипотезы» относится к числу тех редких трудов,
которые следует расценивать как обобщающие. В ней обобще-
ны знания, которые эволюционная лингвистика накопила ко
времени её издания в 2012 г. Однако собственной концепции
глоттогенеза в ней отведены только её заключительные стра-
ницы.
О культурологической доминанте собственных взглядов
С. А. Бурлак на проблему глоттогенеза свидетельствует тот
факт, что глоттогенез она не пускает в самостоятельное стран-
ствие по волнам пред- и человеческой истории, а вписывает его
в культурогенез.
Предчеловеческая история началась с автралопитеков. По-
чему их можно рассматривать как предлюдей? Потому что у
них уже была предкультура: поздние австралопитеки уже уме-
186
ли изготовлять орудия труда, хотя их умения в изготовлении
орудий труда ещё и не тянут на человеческий статус. Этот ста-
тус появился лишь у ранних Homo - хабилисов.
Вслед за М. Томаселло С. А. Бурлак считает, что в начале сво-
ей эволюции хабилисы пользовались по преимуществу жесто-
вой коммуникацией. Она пишет: «У ранних Homo, регулярно из-
готавливавших орудия, носивших их с собой и применявших в
разнообразных ситуациях, не могли не начаться трудности с об-
щением при помощи жестов» [Бурлак С. А. Происхождение язы-
ка. Факты, исследования, гипотезы. М.: Астрель, 2012. С. 380).
Как предполагает С. А. Бурлак, хабилисы уже вступили
на путь преодоления трудностей, связанных с недостатками
жестовой коммуникации, но ещё дальше на этом пути про-
двинулись их потомки - архантропы (эректусы), среди кото-
рых С. А. Бурлак выделила гейдельбергского человека [Homo
heidelbergensis) - европейского потомка африканских эректу-
сов.
У С. А. Бурлак читаем: «Выигрыш должны были получить
те группы, которые научились извлекать максимум пользы из
звуковой составляющей коммуникации - тогда их потомки, ар-
хантропы, уже должны были быть в какой-то степени способ-
ны к волевому управлению звуком. Можно предполагать, что
общение на близком расстоянии, с членами собственной груп-
пы, играло у архантропов всё более важную роль - и именно
поэтому слух вида-потомка, Homo heidelbergensis, оказался на-
строен на преимущественное распознавание не далеко слыш-
ных низких частот (как у шимпанзе), а более полезных для
близкого общения высоких частот» (там же).
Архантропы ещё не были способны на произношение длин-
ных высказываний. Их речь состояла из однословных предло-
жений - голофраз. С. А. Бурлак пишет: «Поскольку у них не было
возможности произносить длинные высказывания (вследствие
недостаточных анатомо-физиологических средств для управ-
ления дыханием), они могли общаться при помощи голофраз,
возможно, как современные дети, не столько описывая таким
образом те или иные ситуации, сколько выражая свои эмоции
по их поводу» (там же. С. 381).
187
Речевые способности архантропов развивались. Так, гей-
дельбергский человек, по предположению С. А. Бурлак, «скорее
всего, уже владел довольно развитой звучащей речью, исполь-
зуя те же звуковые частоты, что и мы» (там же).
Более того, пишет далее о гейдельбергском человеке
С. А. Бурлак: «Может быть, в его речи уже существовали фонем-
ные различия - по крайней мере, устройство его речевого ап-
парата было настолько близко к нашему, насколько позволяют
судить ископаемые данные. У него же, вероятно, начался пере-
ход от преимущественно эмоциональных сигналов к знакам-
символам - именно с этим видом связываются первые "свиде-
тельства символизма"» (там же).
Как ни странно, но после этих слов С. А. Бурлак пишет:
«Переход же к настоящему языку осуществили уже неоантро-
пы» (там же), т. е. неадертальцы и сапиенсы. Выходит, что не
только у хабилисов, но и у эректусов ещё «настоящего языка»
не было, а был «до-язык». Абсурдность подобного предположе-
ния очевидна, поскольку из него вытекает, что первые люди -
хабилисы и эректусы - были ещё доязыковыми существами.
Но доязыковое существо нельзя назвать человеком.
По-видимому, для того, чтобы смягчить резкость своих суж-
дений о происхождении «настоящего языка», появившегося
лишь у неоантропов, С. А. Бурлак пишет в самом конце своей
книги: «Разумеется, не стоит думать, что всё изложенное в за-
ключительной части этой главы - истина в последней инстан-
ции. К этой гипотезе, как и к любой другой, стоит относиться
с должным сомнением. Сомнение порождает желание прове-
рить, и, если гипотеза такую проверку выдержит, это будет
весомым подтверждением её правильности. Если же гипотеза
не выдержит проверки, это будет означать, что удалось найти
какие-то новые факты, установить новые закономерности - а
значит, есть возможность сформулировать новую, более адек-
ватную реальности гипотезу. Говорить об окончательном ре-
шении проблемы глоттогенеза пока, наверное, рано, но тем не
менее наука значительно продвинулась в этом направлении,
что позволяет надеяться на приближение к разгадке этой мно-
говековой тайны» (там же. С. 381).
188
4. КОЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДЪЯЗЫКА
С БИОПСИХОГЕНЕЗОМ
И ПРЕДКУЛЬТУРОГЕНЕЗОМ
Язык - это особый - биофизический и психический -
продукт культуры, представляющий собою наиваж-
нейшую систему знаков, которая выполняет три ос-
новных функции - коммуникативную (общения], когнитивную
(познания) и прагматическую (практического воздействия
на мир].
Данное определение языка держится на семи языковых
универсалиях, четыре из которых являются субстанциональ-
ными и три - функциональными. К первым относятся четыре
стороны языка - физическая, биотическая, психическая и куль-
турная, а к другим - три основных функции языка - коммуни-
кативная, когнитивная и прагматическая.
Физическая сторона языка состоит в его звуковой природе,
биотическая - в использовании трёх органов тела - произно-
шения, слуха и мозга, психическая - в его локализации в чело-
веческой психике и культурная - в том, что язык - наиважней-
шая система знаков, созданная людьми для осуществления ею
трёх основных функций.
Язык, таким образом, является в четырёх ипостасях - фи-
зической, биотической, психической и культурной. Вот почему
его можно назвать явлением физическим, биотическим, психи-
ческим и культурным. Всё дело, однако, в иерархии этих «явле-
ний» языка. И. А. Бодуэну де Куртенэ, например, язык «являлся»
в своей психической сущности, а У. Матуране - в биотической.
Первый из них писал: «Сущность человеческого языка исклю-
чительно психическая. Существование и развитие языка обу-
словлено чисто психическими законами. Нет и не может быть
в речи человеческой или в языке ни одного явления, которое
не было бы вместе с тем психичным» (Хрестоматия по истории
189
русского языкознания / Сост. Ф. М. Березин. М.: Высшая школа,
1973. С. 386).
Между тем приоритетной (ведущей, главной, доминантной,
сущностной) стороной языка следует признать его культурную
сторону. Вот почему языкознание входит в культурологию -
науку о культуре, а самыми близкими её «соседями» в кругу
других наук являются культурологические науки - науковеде-
ние, искусствоведение, этика и др., а уж затем - по мере их бли-
зости к культурологии (а стало быть, и к лингвистике) - распо-
лагаются философия, психология, биология и физика. В своих
лекциях по общему языкознанию я показываю это с помощью
такой схемы:
Философия
Физика Биология Психология Культурология
Культурная сторона языка - его ведущая сторона потому,
что в первую очередь язык является одним из важнейших про-
дуктов культуры, а уж затем - физическим, биотическим и пси-
хическим образованием. Чтобы рассеять на этот счёт какие-ли-
бо сомнения, надо вспомнить, что знаки, из которых он состо-
ит, создавались и продолжают создаваться так же, как и другие
продукты культуры. Язык - вовсе не дар божий, а величайшее
творение культуросозидательной деятельности человека.
Разумеется, технология создания разных продуктов культу-
ры является разнообразной, но каждый продукт культуры - на-
чиная от дротика и кончая компьютером, является продуктом
одного и того же вида человеческой деятельности - культуро-
созидательной, благодаря которой наши животные предки и
вступили на путь очеловечения (антропогенеза, гоминизации).
Это означает, что гоминизация и культурологенез - одно и
тоже.
Человек отличается от своих эволюционных предков пре-
жде всего своею способностью к культуросозидательной (твор-
ческой, преобразующей) деятельности. «В своей деятельности
люди - писал А. Н. Леонтьев, - не просто приспосабливаются
190
к природе. Они изменяют её в соответствии со своими разви-
вающимися потребностями. Они создают предметы, способные
удовлетворить их потребности, и средства для производства
этих предметов - орудия, а затем и сложнейшие машины. Они
строят жилища, производят одежду и другие материальные
ценности. Вместе с успехами в производстве материальных
благ развивается и духовная культура людей; обогащаются их
знания об окружающем мире и о самих себе, развивается наука
и искусство» [Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М.:
МГУ, 1981. С. 414).
4.1. ПРЕДЪЯЗЫКОВЫЕ УНИВЕРСАЛИИ
Языковая система - результат культуросозидательной де-
ятельности наших человеческих предков, но она не могла воз-
никнуть на голом месте - как Афина-Паллада из головы Зевса.
У неё был предшественник - предъязыковая система. Её твор-
цами были наши животные предки.
Для своего происхождения и развития язык не мог не иметь
своих эволюционных предпосылок. Эти предпосылки должны
были его обеспечить предъязыковыми универсалиями, каждая
из которых стала отправным пунктом для перехода в соответ-
ственную языковую универсалию.
4.1.1. ФИЗИЧЕСКАЯ СТОРОНА ПРЕДЪЯЗЫКА
Как говорил Д. Бикертон, «практически все живые ор-
ганизмы общаются друг с другом... так или иначе»
[Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали язык, как
язык создал людей. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 15).
Стало быть, общаются между собой даже вирусы. Однако воз-
можности для общения у разных животных далеко неодинако-
вые. Они зависят от развитости их органов чувств. Надо думать,
что органы чувств у наших животных предков - австралопите-
ков - были развиты не меньше, чем у современных обезьян. Вот
191
почему классификацию способов общения у австралопитеков
мы спроецируем на обезьян.
Физическая сторона тех или иных систем коммуникации
воспринимается теми или иными органами чувств. Вот почему
мы можем осуществлять классификацию различных форм фи-
зической стороны этих систем, связывая их с определёнными
органами чувств. Мы можем выделить следующие формы об-
щения у приматов - обонятельная (ольфакторная), осязатель-
ная (тактильная), зрительная (визуальная) и слуховая (акусти-
ческая, звуковая, вокальная). Рассмотрим их в отдельности.
Обонятельная форма общения
Носителями обонятельной формы общения являются запа-
хи. Они могут исходить от слюны, мочи, секретов, вырабаты-
ваемых особыми железами, и т. д. Запаховые сигналы исполь-
зуются главным образом для двух целей - устрашения и под-
готовки к половому соитию. Так, кошачьи лемуры смазывают
свои хвосты особыми секретами с целью устрашения своих
соседей. Перед тем, как вступить в половую связь, самцы шим-
панзе тщательно обнюхивают и облизывают своих самок.
Осязательная форма общения
Осязательная форма общения - общение с помощью теле-
сных контактов. Главный орган осязания - пальцы верхних ко-
нечностей. Типичный пример осязательной формы общения -
груминг.
Зрительная форма общения
В качестве зрительных сигналов у обезьян используют-
ся телодвижения - жесты, мимика, позы. Их главное назначе-
ние - выражение агрессии или дружелюбия. Однако для пере-
хода предъязыка в языку наших предков наибольшее значение
имели их указательные и изобразительные сигналы.
Как показал М. Томаселло, на материале указательных и
изобразительных сигналов у наших предков формировалось
192
сознание знаковой природы этих сигналов - в первую очередь
того их свойства, которое называют произвольностью.
Как показал Д. Бикертон, для осознания перемещаемости
знака наиважнешнее значение имели так называемые призыв-
ные сигналы (приглашающие, например, к дележу мяса).
Слуховая форма общения
Общение с помощью слуховых (звуковых, вокально-акусти-
ческих) сигналов у наших животных предков следует рассма-
тривать как зародыш человеческого языка - как предъязык. Он
состоял из так называемых «первобытных междометий» - воз-
гласов, вырывающихся из уст автралопитеков, когда они испы-
тывали те или иные чувства.
Какая же форма общения преобладала у австралопитеков?
Напрашиваются три ответа: 1) зрительная (жестовая); 2) слу-
ховая (звуковая); 3) они сосуществовали на равных.
В первом из этих ответов убеждён Майкл Томаселло. Вот по-
чему он возводит человеческий язык не к «междометным» во-
кализациям наших человекообразных предков, а к их жестам:
«В целом, я лично не понимаю, как кто-то вообще может сомне-
ваться, что именно жесты, со всей их гибкостью и чувствитель-
ностью к вниманию окружающих, а не вокализации человеко-
образных обезьян, со всей их негибкостью и игнорированием
окружающих, являются тем самым источником, из которого
проистекает всё богатство и вся сложность человеческой ком-
муникации и языка» [Томаселло М. Истоки человеческого об-
щения. М.: Языки славянских культур, 2011. С. 65).
Если согласиться с автором этих слов, то остаётся непонят-
ным, почему наших предков нужно помещать в ситуацию вы-
бора между жестовой и звуковой формами общения? Скорее
всего, этой ситуации у австралопитеков просто не было. Обе
эти формы вполне мирно уживались друг с другом, не претен-
дуя до поры до времени на соперничество. Они сосуществовали
в естественной связке друг с другом. Очень хорошо её описал
Б. Н. Якушин: «Естественно, что изображение (с помощью же-
стов. - В. Д.) этих моментов (объектов охоты или врагов, схва-
193
ток, поражений, побед и т. п. - В. Д.) сопровождалось эмоцио-
нальными выкриками (боевой клич, крики ярости, отчаяния,
радости и т. п.)» {Якушин Б. ß. Гипотезы о происхождении язы-
ка. М.: Наука, 1984. С. 128).
Ситуация выбора между жестовой и звуковой формами об-
щения возникла не у австралопитеков, а у первобытных людей.
«На определённой ступени развития в распоряжении перво-
бытного человека, - писал А. А. Леонтьев, - должен был ока-
заться "двойной комплект" сигнальных средств для одних и тех
же трудовых ситуаций - действие и звук; причём звук был при-
годен практически для всех условий сигнализации (кстати, он
был, вероятно, очень громким - вспомним звуки, издаваемые
гориллой), а действие - отнюдь не для всех: оно не годилось
ночью - в темноте, ни в густом лесу, ни в условиях сильно пере-
сечённой местности» [Леонтьев А. А. Возникновение и перво-
начальное развитие языка. М.: АН СССР, 1963. С. 57).
Выбор между звуковой и жестовой формами общения был
сделан в пользу первой вовсе неслучайно, а по необходимости.
Вот как его объясняет Б. Н. Якушин: «Итак, увеличение форм
взаимодействия членов сообщества, а всего сообщества - с
внешней средой требовало замены наглядно-образных, свя-
занных с большими затратами энергии и времени средств об-
щения (пантомима) на более гибкие, разнообразные и эконо-
мичные средства, каковые содержал звуковой язык» {Якушин
Б. В. Гипотезы о происхождении языка. М.: Наука, 1984. С. 136).
4.1. 2. БИОТИЧЕСКАЯ СТОРОНА ПРЕДЪЯЗЫКА
На материале «междометных» сигналов (пределов) у
первых людей формировались первые слова. Пона-
добились тысячи и тысячи лет, чтобы они стали зву-
чать членораздельно.
В советской науке был распространён взгляд, в соответ-
ствии с которым первоначальную речь у первобытных лю-
дей делили на две стадии - нечленораздельную и членораз-
194
дельную. Первая из них характеризовалась как диффузная.
Л. В. Щерба писал: «Совершенно естественно думать, что на заре
человеческой речи несколько внеязыковых звуковых жестов
человека, начинавших употребляться с речевыми намерения-
ми, были сложными артикуляциями... Это были "диффузные"
или "нечленораздельные" звуки» [СпиркинА. Г. Происхождение
языка и его роль в формировании мышления // Мышление и
язык. Под ред Д. П. Горского. М.: Государственное издательство
политической литературы, 1957. С. 34).
Признак диффузности (нечленораздельности) в наиболее
яркой форме был присущ «междометиям» - возгласам, которые
исходили из уст австралопитеков. Об их характере мы можем
судить в какой-то мере по тем звуковым комплексам, которые
Н. А. Тих обнаружила у гамадрилов: о... о... у - знак опасности,
мля-млЯ'Мля - знак расположения, ак-ак-ак - знак тревоги и др.
(там же. С. 34). В свою очередь у шимпанзе зафиксированы та-
кие «междометия» дружелюбия, как а-а-а, ак, ах, у-у-у, ук, ух, гук,
о-о-о, ок, гм, хм, гы, гр, мца и т. п. [Дерягина М. А. Эволюционная
антропология: биологические и культурные аспекты. М.: УРАО,
1999. С. 174).
Переход от нечленораздельной речи к членораздельной
А. Г. Спиркин охарактеризовал следующим образом: «Звук из
средства непроизвольного выражения эмоций превратился в
средство преднамеренного обозначения предметов. Этот пере-
ход осуществился вместе с переходом в процессе труда психики
высших животных в примитивное стадное сознание человека»
[СпиркинА. Г. Происхождение языка и его роль в формировании
мышления // Мышление и язык. Под ред Д. П. Горского. М.: Го-
сударственное издательство политической литературы, 1957.
С. 29).
Своей членораздельностью наша речь обязана эволюции
органов произношения. Вот в чём состояла эта эволюция: «При
сравнении строения и положения гортани у человекообразных
обезьян и современного человека важнейшее для нашей темы
заключение касается утолщения и округления голосовых свя-
зок, а также опущения самой гортани. Первым достигается воз-
195
можность произнесения достаточно громких звуков, несмотря
на редукцию внегортанных резонаторов - голосовых мешков
(у многих обезьян, в том числе и человекообразных, они до-
стигают огромных размеров), а также гармоничное сочетание
основного тона и обертонов, второе привело к образованию до-
статочно длинной и упругой, не имеющей никаких существен-
ных изгибов ротовой полости, что обеспечило произношение
тонко дифференцированных звуков за счёт управления токами
воздуха. Однако на какой стадии антропогенеза были достиг-
нуты эти преимущества, достигнуты они были одновременно,
или их образование относится к хронологически разным эта-
пам - остаётся неясным» {Алексеев В. А. Избранное. Т. 1. Антро-
погенез. М.: Наука, 2007. С. 167).
4.1. 3. ПСИХИЧЕСКАЯ СТОРОНА ПРЕДЪЯЗЫКА
Мозг взрослого австралопитека был в среднем мень-
ше 650 см3, но этого оказалось достаточно, чтобы
подготовить переход его предъязыка в язык хаби-
лиса. Этот переход стал возможен благодаря осознанию трёх
свойств знака - отсылочности (референциальности), произ-
вольности и перемещаемости.
М. Томаселло сосредоточился на произвольности перво-
бытных сигналов, предположив, что решающую роль в её осоз-
нании сыграли указательные сигналы. Д. Бикертон отвёл эту
роль так называемым призывным сигналам, однако он сосре-
доточился на их перемещаемости - откреплённости от ситу-
ации «здесь и сейчас». Однако оба они, во-первых, оставили в
тени отсылочность знака, а во-вторых, исходили из решающей
роли в осознании произвольности и перемещаемости знака на
материале не звуковых сигналов, а жестовых.
Между тем есть и другой вариант в объяснении психической
подоплёки осознания самого феномена знаковости - с тремя её
признаками - отсылочностью, произвольностью и перемеща-
емостью. Этот вариант выдвигает на первый план не жесты, а
196
те самые животные возгласы, которые ещё Иоганн Гердер на-
зывал животными «междометиями».
Вслед за И. Гердером, мы можем считать, что именно живот-
ные «междометия» должны быть поставлены на первое место
в процессе осознания нашими предками трёх свойств знака -
отсылочности, произвольности и перемещаемости. Это не зна-
чит, что мы должны целиком отвергнуть роль жестовой комму-
никации наших предков в осознании указанных свойств знака.
Это означает лишь смену приоритета: не жестовому общению,
а звуковому («междометному») мы должны отвести ведущую
роль в осознании феномена знаковости.
Почему именно звуковому? Потому что по своей физиче-
ской природе именно оно - непосредственный предшествен-
ник человеческого языка. Вот почему именно ему мы можем
присвоить статус предъязыка. Вот почему мы можем сказать,
что сознание отсылочности, произвольности и перемещаемо-
сти знака формировалось у наших предков в первую очередь на
материале «междометных» пределов.
4.1.4. ПРЕД КУЛЬТУРНАЯ СТОРОНА ПРЕДЪЯЗЫКА
Животные «междометия» - зародыш человеческого
языка. Его нельзя назвать языком, его можно на-
звать лишь предъязыком. Подобно тому, как нель-
зя назвать человеком его зародыш во чреве матери.
Подобным образом обстоит дело с терминами предкульту-
ра и культура. Как доказали палеоантропологи, австралопите-
ки уже умели создавать примитивные орудия труда. Но их ещё
нельзя назвать продуктами культуры, поскольку их творцы
были ещё животными (предлюдьми), а не людьми. Их можно
назвать лишь продуктами предкультуры. Но вот что удиви-
тельно: у наших животных предков уже были зачатки и духов-
ной предкультуры. Мы можем судить о ней по их потомкам -
современным животным. Изучением предкультуры занима-
лись два выдающихся биолога - Конрад Лоренц (1903-1989) и
Франс де Вааль (род. в 1948).
197
В 1963 г. К. Лоренц издал книгу «Агрессия (так называемое
зло)». Агрессией он называет в ней «инстинкт борьбы, направ-
ленный против собратьев по виду, у животных и у человека»
(Лоренц К. Агрессия (так называемое зло). Человек находит
друга. М.: РИМИС, 2013. С. 5).
Сразу возникает вопрос: почему автор этой книги называет
инстинкт агрессии «так называемым злом»? Потому что агрес-
сия признаётся им не только за отрицательное качество живот-
ных и людей, но и за положительное, поскольку она «такой же
инстинкт, как и все остальные, и в естественных условиях так
же, как и они, служит сохранению жизни и вида» (там же).
Говоря о пользе агрессии у животных, К. Лоренц приводил
такие примеры: «Птица, защищая своё потомство, должна напа-
дать на любое приближающееся к гнезду животное, с которым
она хоть сколько-нибудь соразмерна. Индюшка, пока она сидит
на гнезде, должна быть постоянно готова с максимальной энер-
гией нападать не только на мышей, крыс, хорьков, ворон, сорок
и т. д., и т. д., - но и на своих сородичей: на индюка с шершавы-
ми ногами, на индюшку, ищущую гнездо, потому что они почти
так же опасны для её выводка, как и хищники. И, естественно,
она должна быть тем агрессивнее, чем ближе подходит угроза к
центру её мира, к её гнезду. Только собственному птенцу, кото-
рый вылезает из скорлупы, она не должна причинить никакого
вреда!» (там же. С. 129).
В некоторой степени инстинкт агрессии полезен и для лю-
дей, однако у них, он достиг такого расцвета, что грозит самому
существованию их вида. Вот почему им не помешает поучиться
у животных некоторым ритуалам, направленным на торможе-
ние агрессии.
Вслед за своим учителем Джулианом Хаксли (1887-1975)
К. Лоренц видел в ритуализованном поведении животных не
что иное, как зародыш будущей духовной культуры. По поводу
искусства, в частности, К. Лоренц писал: «Вряд ли можно сомне-
ваться в том, что всё человеческое искусство первоначально
развивалось на службе ритуала» (там же. С. 88).
198
В пятой главе книги, о которой идёт речь («Привычка, це-
ремония и волшебство»), её автор приводит весьма убедитель-
ные аргументы, подтверждающие эволюционную цепочку
«животная (предкультурная) ритуаяизация -» человеческая
(культурная) ритуаяизация». К. Лоренц писал: «Образование
ритуалов посредством традиций безусловно стояло у истоков
человеческой культуры, так же как перед тем, на гораздо более
низком уровне, филогенетическое образование ритуалов сто-
яло у зарождения социальной жизни высших животных» (там
же. С. 86].
Ритуалы, ставшие частью духовной культуры, - результат
человеческой эволюции. Однако у её истоков лежат ритуалы,
которые были выработаны в течение многомиллионной жи-
вотной эволюции. Некоторые из этих ритуалов были унаследо-
ваны от своих предков и нашими непосредственными живот-
ными предками, а от них - людьми.
Возьмём, например, ритуал ухаживания. В этом ритуале
многие животные не отстают от людей: «Изумительные формы
и краски сиамских бойцовых рыбок, оперение райских птиц,
поразительная расцветка мандрилов спереди и сзади - всё это
возникло для того, чтобы усиливать действие определённых
ритуализованных движений» (там же. С. 87).
Но всё-таки до людей - в количестве ритуалов - животным
очень далеко. Вот некоторые из них: «Ректор и деканы входят
в актовый зал университета размеренным шагом; пение като-
лических священников во время мессы в точности регламен-
тировано литургическими правилами и по высоте, и по ритму,
и по громкости. Сверх того, многократное повторение сообще-
ния усиливает его однозначность; ритмическое повторение
какого-либо движения характерно для многих ритуалов, как
инстинктивных, так и культурного происхождения» (там же.
С. 87).
Между тем у истоков многочисленных ритуалов, созданных
людьми, лежит некоторое сравнительно небольшое число ри-
туалов, созданных нашими животными предками. Вот почему в
199
конечном счёте, как писал К. Лоренц, «все человеческие ритуа-
лы возникли естественным путём» (там же. С. 95).
Особое внимание К. Лоренц уделил ритуалам, с помощью
которых животные тормозят агрессию своих собратьев. Эти
ритуалы можно назвать умиротворяющими. Именно в них
австрийский учёный видел зачатки человеческой нравствен-
ности. При этом он предупреждал об опасности чрезмерного
сближения животной «морали» с человеческой.
В главе «Поведенческие аналогии морали» К. Лоренц пи-
шет: «Как врождённые механизмы и ритуалы, препятствую-
щие асоциальному поведению животных, так и человеческие
табу определяют поведение, аналогичное истинно моральному
лишь с функциональной точки зрения; во всём остальном оно
так же далеко от морали, как животное от человека! Но даже
постигая сущность этих движущих мотивов, нельзя не восхи-
щаться снова и снова при виде работы физиологических меха-
низмов, которые побуждают животных к самоотверженному
поведению, направленному на благо сообщества, как это пред-
писывают нам, людям, законы морали» (там же. С. 123).
По отношению к животным следует говорить не о морали,
а лишь о предморали. Тем не менее первая началась с послед-
ней. Главное в животной предморали - умиротворение своих
сородичей. Оно достигается в первую очередь демонстрацией
покорности. У К. Лоренца читаем: «Животное, которому нуж-
но успокоить сородича, делает всё возможное, чтобы - если
высказать это по-человечески - не раздражать его. Рыба, воз-
буждая у сородича агрессию, расцвечивает свой яркий наряд,
распахивает плавники или жаберные крышки и демонстриру-
ет максимально возможный контур тела, двигается резко, про-
являя силу; когда она просит пощады - всё наоборот, по всем
пунктам. Она бледнеет, по возможности прижимает плавники
и поворачивается к сородичу, которого нужно успокоить, уз-
ким сечением тела, двигается медленно, крадучись, буквально
пряча все стимулы, вызывающие агрессию. Петух, серьёзно по-
битый в драке, прячет голову в угол или за какое-нибудь укры-
тие, и таким образом отнимает у противника непосредствен-
200
ные стимулы боевого возбуждения, исходящие из его гребня и
бороды» (с. 145).
Улыбка и смех перешли к нам от животных. «Наш человече-
ский смех, - пишет К. Лоренц, - вероятно, тоже в своей перво-
начальной форме был церемонией умиротворения или привет-
ствия. Улыбка и смех, несомненно, соответствуют различным
степеням интенсивности одного и того же поведенческого акта,
т. е. они проявляются при различных порогах специфического
возбуждения, качественно одного и того же» (там же. С. 195).
Пантомимой умиротворения, напоминающей церемониаль-
ные улыбки и смех у политиков, часто пользуются макаки, «ко-
торые в качестве жеста умиротворения скалят зубы - и время
от времени, чмокая губами, крутят головой из стороны в сто-
рону, сильно прижимая уши. Примечательно, что некоторые
люди на Дальнем Востоке, приветствуя улыбкой, делают то
же самое точно таким же образом. Но самое интересное - при
интенсивной улыбке они держат голову так, что лицо обраще-
но не прямо к тому, кого приветствуют, а чуть-чуть в сторону,
мимо него. С точки зрения функциональности ритуала совер-
шенно безразлично, какая часть его формы заложена в генах, а
какая закреплена культурной традицией учтивости» (там же).
Самое удивительное в торможении агрессии у животных со-
стоит в том, что иногда это торможение направлено не на со-
хранение у того или иного животного собственной шкуры, но
и на защиту другого. В этом случае мы наблюдаем у животных
проявления дружбы. К. Лоренц в связи с этим пишет: «Агрессия
некоего определённого существа отводится от второго, тоже
определённого, в то время как её разрядка на всех остальных
сородичей, остающихся анонимными, не подвергается тормо-
жению. Так возникает различие между другом и всеми осталь-
ными, и в мире впервые появляется яичная связь отдельных
индивидов. Когда мне возражают, что животное - это не лич-
ность, то я отвечаю, что личность начинается именно там, где
каждое из двух существ играет в жизни другого существа такую
роль, которую не может сразу взять на себя ни один из осталь-
201
ных сородичей. Другими словами, личность начинается там,
где впервые возникает личная дружба» (там же. С. 152).
В личных узах между животными, К. Лоренц видел «необхо-
димый фундамент для постороения человеческого общества»
(там же. С. 153). На основе этого фундамента произошла и про-
исходит эволюция человека. Есть ли у её питомцев - людей -
высшая цель?
Да, есть. Она состоит в том, чтобы быть проводником эво-
люции в её движении к Человеку, но проводником не пассив-
ным, а активным. Джулиан Хаксли, учитель К. Лоренца, писал в
связи с этим: «Когда мы достигаем Человека, эволюция частич-
но становится целенаправленной, поскольку человек - первый
продукт эволюции, который сам способен её контролировать»
[Галл Я. М. Джулиан Сорелл Хаксли. М.: Наука, 2004. С. 117).
Пьер Тейяр де Шарден, друг Д. Хаксли, в связи с процити-
рованной мыслью заметил: «Человек, по удачному выражению
Джулиана Хаксли, ...не что иное, как эволюция осознавшая саму
себя. До тех пор пока наши современные умы (именно потому,
что они современные) не утвердятся в этой перспективе, они
никогда, мне кажется, не найдут покоя» [Тейяр де Шарден П. Фе-
номен человека. М.: Наука, 1987. С. 176).
К. Лоренц очень высоко оценивал достижения человеческой
эволюции. Он писал: «Кто по-настоящему знает животных, в
том числе высших и наиболее родственных нам, и притом име-
ет хоть какое-то понятие об истории развития животного мира,
только тот может по достоинству оценить уникальность чело-
века. Мы - самое высшее достижение Великих Конструкторов
эволюции на Земле, какого им удалось добиться до сих пор; мы
их "последний крик", но, разумеется, не последнее слово» (там
же. С. 242-243).
Что значит здесь «не последнее слово»? Это значит, что со-
временный человек ещё очень и очень далёк от совершенства.
Возводить его в венец творения очень и очень преждевремен-
но. У К. Лоренца читаем: «Возводить в абсолют и объявлять
венцом творения сегодняшнего человека на нынешнем эта-
пе его марша сквозь время - хочется надеяться, что этот этап
202
будет пройден поскорее - это для натуралиста самая кичли-
вая и самая опасная из всех необоснованных догм» (там же.
С. 243).
Сегодняшних людей К. Лоренц расценивал в качестве про-
межуточного звена между животными и будущими людьми,
в которых человечность одержит окончательную победу над
животностью. Вот как остроумно он выразил эту мысль: «Свя-
зующее звено между животными и подлинно человечными
людьми, которое долго ищут и никак не могут найти, - это мы!»
(там же).
Ф. де Вааль обнаружил истоки духовной культуры у наших
предков в зачатках политики и нравственности.
Начало политики
Что такое политика? С древних времён известно, что это ис-
кусство управлять государством. О государстве по отношению
к сообществам обезьян говорить преждевременно, но своя ие-
рархическая структура в них существует. В какой-то мере она
напоминает политическую структуру человеческого общества.
Последняя, как известно, возглавляется теми или иными ор-
ганами политической власти. У обезьян тоже есть подобные
органы: у шимпанзе в них входят, как правило, самцы (у них
патриархат), а у бонобо - самки (у них матриархат). При этом
верховная власть принадлежит одному альфа-самцу или одной
альфа-самке.
Но между высокоранговыми обезьянами случается и борь-
ба за власть. Рядовые члены колонии могут выступать в таких
ситуациях в роли миротворцов. Ф. де Вааль в связи с этим пи-
шет: «В их поведении несложно различить стремление к тем
самым ценностям, которые свойсвенны и нам. К примеру, из-
вестны случаи, когда самки шимпанзе буквально тащили упи-
рающихся самцов навстречу друг другу, чтобы примирить их
после ожесточённой схватки, и одновременно вырывали ору-
жие из их лап» [Вааль Ф. де. Истоки морали. В поисках челове-
ческого у приматов. М.: Династия, 2014. С. 34).
203
Однако борьба за власть между претендентами на положе-
ние верховного вождя в сообществе шимпанзе, например, слу-
чается нечастно. В обычное время в ней господствует один аль-
фа самец. Наводить порядок ему помогает его свита - другие
высокоранговые самцы. Ф. де Вааль отмечает: «Высокоранго-
вые самцы регулярно выступают в роли беспристрастных ар-
битров, разрешая споры в сообществе» (там же. С. 34).
Высшей политической категорией является справедли-
вость. Чувство справедливости иногда заявляет и у наших
ближайших эволюционных родственников. Они способны от-
личить справедливость от несправедливости и даже протесто-
вать против последней. Об этом свидетельствуют такие слова
Ф. де Вааля: «Несколько лет назад мы провели эксперимент:
приматы с удовольствием выполняли задания учёных за кусоч-
ки огурца, пока не увидели, что другие получают виноград, ко-
торый гораздо вкуснее. Обезьяны, получавшие в награду огур-
цы, пришли в возбуждение, побросали свои овощи и устроили
забастовку» (там же. С. 30).
Особенно сильно шимпанзе похожи на людей своей праг-
матичностью (самый прагматичный сейчас народ - американ-
цы). Завидную прагматичность, надо думать, шимпанзе и люди
унаследовали от их общего предка, который окончил свой век
около 6 млн. лет назад.
Ф. де Вааль пишет: «Меня всегда поражает, насколько об-
щество шимпанзе сосредоточено на взаимности: зуб за зуб,
ты - мне, я - тебе. Эти человекообразные обезьяны строят на
этом настоящую экономику; в обмен идёт всё, от пищи до секса
и от груминга до поддержки в драке. Создаётся впечатление,
что каждый шимпанзе аккуратно подсчитывает и регистриру-
ет все оказанные ему услуги и формирует по ним ожидания и
даже обстоятельства...» (там же. С. 190). Через миллионы лет
американцы возродили прагматичность нашего общего предка
с шимпанзе и бонобо.
204
Начало нравственности
В своей книге Ф. де Вааль приводит множество примеров,
свидетельствующих о том, что человеческая нравственность
появилась не на голом месте. Преднравственностью обладали
наши животные предки. О том, что она собой представляла мы
можем в какой-то степени судить по зачаткам нравственности,
имеющейся у человекообразных обезьян.
Приведу здесь лишь несколько примеров проявления нрав-
ственного поведения у обезьян.
1. Шимпанзе «Фредди действовал так же, как действуют в
подобных ситуациях другие самцы-усыновители: он делился с
малышом пищей, позволял тому спать в своём ночном гнезде,
защищал от опасностей и старательно искал, когда тот терял-
ся... Если не считать грудного вскармливания, эти приёмные
отцы брали на себя все те обязанности, которые выполняют
матери по отношению к своим детям, и резко увеличивали тем
самым шансы сирот на выживание» (там же. С. 72-73).
2. «Типичный пример такой эмпатии (осознанного соуча-
стия. - В. Д.) - то, как шимпанзе утешают расстроенных товарок
объятиями и поцелуями; это настолько предсказуемо, что нам
удалось документально зафиксировать буквально тысячи та-
ких случаев» (там же. С. 13).
3. «Стоит одной особи (бонобо. - В. Д.) хотя бы слегка по-
раниться, и её тут же окружают сородичи, готовые осмотреть
и вылизать рану или хотя бы разобрать шерсть и утешить бед-
няжку грумингом» (там же. С. 121).
4. «Добрые поступки совершаются и спонтанно, без участия
экспериментаторов. Так, старая самка Пеони живёт вместе с
другими шимпанзе в открытом вальере полевой станции Цен-
тра по изучению приматов имени Йеркса. Бывают дни, когда
особенно беспокоит артрит, Пеони трудно ходить и взбираться
на высоту, тогда другие самки всегда готовы помочь ей. Пых-
тя и отдуваясь, старушка медленно взбирается на помост, где
на сеанс груминга уже собралось несколько обезьян. При этом
какая-нибудь самка помоложе (не родственница) терпеливо
205
лезет вслед за ней, с силой подталкивая её руками под объёми-
стый зад передними конечностями вверх, пока Пеони наконец
не присоединиться к остальным» (там же. С. 12).
5. Шимпанзе «подолгу рассматривали мёртвое тело (Рикса,
их погибшего сородича. - В. Д.). Один самец свесился с ветки
вниз, посмотрел на труп и захныкал. Другие подходили, трога-
ли или обнюхивали останки. Одна молодая самка непрерывно
смотрела на тело Рикса более часа, молча и не шевелясь» (там
же. С. 278).
6. «В целом реакция человекообразных обезьян на смерть
сородичей позволяет предположить, что им трудно расстаться
с умершим (так, мать может носить мёртвого малыша неделя-
ми, пока его тельце не высохнет и не мумифицируется; они ос-
матривают тело, пытаются оживить его и выглядят расстроен-
ными и подавленными. Судя по всему, они понимают, что пере-
ход от жизни к смерти необратим» (там же. С. 280).
С мысли о смерти, утверждал Сократ, начинается мудрость.
А с чего начинается цивилизованность? Со способности к бла-
годарности. Способность к благодарности, утверждал А. С. Пуш-
кин, - первый признак цивилизованного человека. Между тем
зачаток этой способности Ф. де Вааль обнаружил у шимпанзе.
Учёный наблюдал несколько случаев проявления благодар-
ности у обезьян. Один из них связан с благодарностью самки
шимпанзе Джорджии за то, что он вернул её в родную колонию.
Вот как она выразила эту благодарность: «Джорджия подошла
ко мне и посмотрела прямо в глаза неожиданно дружелюбным
взглядом. Таким образом она ко мне обращалась. Когда я взял
её за лапу, самка несколько раз пропыхтела что-то в быстром
ритме; эти звуки у шимпанзе демонстрируют, наверное, самое
сердечное расположение к собеседнику. Она обратилась ко мне
так всего один раз: больше такого никогда не происходило ни
до, ни после» (там же. С. 186).
Другой пример благодарности у шимпанзе: «Два шимпанзе
оказались вне запертого убежища во время сильной грозы, и,
когда Вольфганг Кёлер (немецкий и американский психолог,
один из основателей гештальт-психологии, пионер в исследо-
206
вании орудий труда у человекообразных обезьян; 1887-1967.-
В. Д.) наткнулся на них, они уже промокли до костей и дрожали
от холода. Он открыл для них дверь убежища. Но вместо того,
чтобы ринуться побыстрее в сухое место, оба шимпанзе пер-
вым делом обняли профессора в знак признательности» (там
же. С. 187).
Нет сомнения, что высшие приматы прошли более успеш-
ный путь по развитию их предкультуры, чем другие животные.
Об этом свидетельствуют и камни, с помощью которых они раз-
бивают орехи, и ветки, с помощью которых они добираются до
термитов, и т. д. Но, чтобы избежать приматоцентризма, нужно
быть справедливым по отношению к культурному потенциалу,
имеющемуся и у других животных. Приведу здесь только один
пример.
В Национальном зоопарке Вашингтона живёт молодой слон
Кандула. Престон Фердер и Дайана Рейсе провели с ним экспе-
римент, подтвержающий его способность к предкультурным
действиям. Они подвесили над ним ветки с фруктами. Чтобы
их достать, он додумался пододвинуть подставку - ящик. Экс-
периментаторы спрятали ящик, и что же? Кандула стал делать
подставку из толстых досок, которые он нашёл в вольере и ко-
торые накладывал одна на другую. Его этому никто не учил.
На появление некоторых нравственных качеств у живот-
ных не следует смотреть как на чудо природы. Эти качества
имеют адаптивную подоплёку: они помогают им выживать.
Вот почему естественный отбор сохранял и поощрял развитие
этих качеств. Но способны ли животные на альтруизм? Способ-
ны ли они помогать другим (в том числе животным другого
вида) вполне бескорыстно? Ф. де Вааль пришёл к положитель-
ному ответу на этот вопрос, по крайней мере, по отношению к
человекообразным обезьянам. Как у людей, так и у них альтру-
истическое поведение вытекает из способности поставить себя
на место другого. Она приводит к эмпатии - сопереживанию и
альтруистическим действиям.
Ф. де Вааль пишет: «Раньше я всегда рассказывал о том, как
бонобо спас птицу, оглушённую неожиданным столкновением
207
со стеклом, или как шимпанзе в условиях дикой природы бук-
вально оттащил своего неопытного собрата от ядовитой змеи.
Историй, в которых человекообразные обезьяны, судя по все-
му, ставят себя на место себе подобного, множество» (там же.
С. 213).
Мы впали бы в грех идеализации обезьян, если бы забы-
ли о том, что они не люди, а звери. Но мы впали бы в другую
крайность, если бы стали закрывать глаза на наличие в их по-
ведении некоторых нравственных качеств. Демокрит считал
основополагающим для человека чувство стыда. Его зародыш
имеется и у шимпанзе.
В своей книге Ф. де Вааль поведал такую историю: самец-
шимпанзе Лоди в припадке агрессии откусил палец у ветерина-
ра в зоопарке. Откушенный палец в больнице не удалось при-
шить. «Через несколько дней, однако, жертва вновь посетила
зоопарк; при виде Лоди она подняла забинтованную левую
руку и сказала: "Лоди, приятель, знаешь ли ты, что натворил?1'.
При виде руки ветеринара Лоди удрал в самый дальний угол
вольера и уселся там, опустив голову и обхватив себя руками»
(там же. С. 268).
Ветеринар уволилась из зоопарка, где она потеряла палец.
Она посетила этот злополучный зоопарк через 15 лет. Какой же
была реакция Лоди на свою давнюю жертву? Он о ней не забыл,
сразу подбежал к ней и стал упорно смотреть на её руку. Жен-
щине пришлось выставить перед ним свою беспалую руку.
Эту историю Ф. де Вааль подытоживает такими словами:
«Данный факт напрямую свидетельствует о том, как глубоко
эти человекообразные обезьяны беспокоятся о поддержании
хороших отношений» (там же. С. 269).
Франс де Вааль прекрасно показал, что у животных - в осо-
бенности у шимпанзе и бонобо - имеются зачатки нравствен-
ности. Отсюда следует, что у наших животных предков, кото-
рые были одним из видов человекоподобных существ, была
преднравственность. Понадобились миллионы лет, чтобы
животная преднравственность превратилась в человеческую
208
нравственность. Подобным образом дело обстоит с предъязы-
ком и языком.
Предъязык, как и преднравственность, - часть предкульту-
ры. Он коэволюционировал вместе с предкультурой и должен
был пройти в своём развитии через такой длительный этап,
который позволил его носителям - предлюдям - передать но-
сителям языка - людям - достаточно развитую способность к
превращению диффузных животных пределов в человеческие
слова, состоящие из отчётливо артикулируемых звуков. Эта
способность была подготовлена не только развитием у пред-
людей их органов слуха и произношения, но также развитием
их мышления, которое позволило им создавать продукты пред-
культуры. Иначе говоря, предъязык у наших животных пред-
ков коэволюционировал вместе с их биопсихогенезом и пред-
культурогенезом.
Как только успешная психическая эволюция позволила
предлюдям подойти к своему языковому эмбриону - предъ-
языку - творчески, они стали превращать предъязык в язык.
Подобным образом обстояло дело и с другими продуктами
культуры - благодаря творческому, преобразующему, культу-
росозидающему отношению к миру наши предки стали пре-
вращать грубые камни в удобные орудия труда, естественные
деревья в обработанный материал для искусственных жилищ
и... животные предслова в первые человеческие слова. С этого
момента наши человеческие предки вступают на многотруд-
ный путь - путь к своей родовой сущности - человечности.
С этого момента они начинают творить культуру - в том числе
и языковую, которая становилась тем выше, чем дальше чело-
веческий язык отрывался от своего животного эмбриона.
Е
4. 2. ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДЪЯЗЫКА
сть в истории науки такие работы, значение которых
со временем не только не уменьшается, а, напротив,
увеличивается. К таким работам относится очерк
209
Чарлза Хоккета The Origin of Speech (Происхождение речи), опу-
бликованный в сентябре 1960 г. в 203 номере журнала Scientific
American (http://philology. by/uploads/logo/hockett. pdf).
Чем объясняется успех указанного очерка Ч. Хоккета? Вы-
работкой чётких параметров, позволяющих сравнивать чело-
веческий язык с «языками» животных. Он выделил 13 таких
параметров, среди которых особенно важное значение имеют
«произносительно-слуховой канал», «взаимозаменяемость»,
«специализация», «семантичность», «перемещаемость», «про-
дуктивность», «традиционная преемственность» и «двой-
ственность».
Большинство из параметров Ч. Хоккета свидетельствет об
относительной разнице между человеческими языками и жи-
вотными. Так, произносительно-слуховой канал коммуникации
характерен не только для человеческого языка, но и для языка
некоторых животных (например, обезьян).
Относительность различий между человеческими языками
и животными обнаруживается на уровне взаимозаменяемости
(живые организмы, принадлежащие к одному и тому же виду,
как правило, способны вступать друг с другом в диалог), спе-
циализации (знаки, которыми пользуются люди и животные,
являются, как правило, специфическими для разных народов
и разных видов животных), семантичности (за тем или иным
знаком закрепляется некоторое значение как у людей, так и у
животных), перемещаемости (знаковые системы позволяют
делать сообщения об объектах, которые находятся за преде-
лами ситуаций, где они создаются. Отрыв плана содержания
тех или иных сообщений от сиюминутных ситуаций общения
в особенности характерен для людей), продуктивности (как
люди (в особенности!), так и животные способны создавать
из ограниченного числа знаков множество сообщений), двой-
ственности (у любой системы знаков есть план содержания и
план выражения. Всё дело только в степени развития этих пла-
нов у людей и животных: у первых она неизмеримо выше, чем
у других).
210
В приведённый список мы не можем включить традицион-
ную преемственность, под которой имеется в виду фундамен-
тальное отличие человеческого языка от животного. В таблице
Ч. Хоккета данное отличие помещено на предпоследнее место.
Но по своей значимости оно должно стоять на первом. Оно со-
стоит в том, что человеческий язык передаётся от одного поко-
ления к другому и осваивается в онтогенезе посредством куль-
турной традиции, а животный - посредством генетической
преемственности по преимуществу. Относительность разницы
между людьми и животными в данном пункте очень ничтожна.
Об этом свидетельствуют, в частности, такие факты:
1) японский младенец, выросший во французской семье, за-
говорит на французском, а не японском языке;
2) дети, выросшие среди животных (маугли), наследуют
от своих родителей те или иные качества, но в число таких ка-
честв язык не входит;
3) галки, живущие на отдалённых территориях и не имею-
щие контактов друг с другом, «разговаривают» между собой на
одном и том же «языке».
Остановлюсь на двух последних пунктах.
Маупи
Индийский психолог Рид Сингх поведал миру в своём днев-
нике историю о Камале и Амале - девочках, воспитанных вол-
чицей. Их отняли от неё, когда первой было 8 лет, а второй -
18 месяцев. Даже внешне они были похожи на волчат: передви-
гались на четвереньках, по-волчьи боялись людей, по-волчьи
огрызались, по-волчьи выли и т. д. Их поведение в яркой форме
подтверждает культурную сущность человека. Вне культуры
нет человека. Вне культуры процесс очеловечения невозможен.
Несмотря на некоторый врождённый опыт, младенец появ-
ляется на свет по существу животным. Чтобы стать человеком,
он должен впитать в себя культуру. Чем больше культуры он в
себя впитает, тем больше он человек.
211
За девять лет, которые Камала ещё прожила после возвра-
щения в человеческое общество (Амала умерла через год) по
существу не стала полноценным человеком. Её научили ходить
по-человечески, отучили от некоторых волчьих повадок, но всё
равно она осталась дикаркой. К семнадцати годам она смогла
освоить лишь 40 слов. В подобном положении оказываются и
другие Маугли. Историй с ними сейчас насчитывается несколь-
ко десятков. Вывод один: язык - это продукт культуры не толь-
ко в филогенетическом смысле, но и онтогенетическом.
Галки
Конрад Лоренц (1903-1989), нобелевский лауреат и один из
основателей этологии, перед животными языками и человече-
скими поместил когнитивную эволюцию - когногенез.
Когногенез есть эволюция познавательной способности у
животных и человека. К. Лоренц увидел в ней результат есте-
ственного отбора. Он писал: «В возникновении всех органиче-
ских форм наряду с процессами мутации и рекомбинации генов
важнейшую роль играет естественный отбор. В процессе от-
бора вырабатывается то, что мы называем приспособлением:
это настоящий познавательный процесс, посредством которо-
го организм воспринимает содержащуюся в окружающей среде
информацию, важную для его выживания, или, иными словами,
знание об окружающей среде» (Лоренц К. Оборотная сторона
зеркала: М.: Республика, 1998. С. 14).
Иначе говоря, сам естественный отбор, направленный
на выживание в живой природе наиболее приспособленных,
рассматриваемый с информационной точки зрения, есть, по
К. Лоренцу, когногенез, поскольку отбор признаков, жизненно
полезных для выживания той или иной особи, осуществляется
вовсе не чудесным, а когнитивным, познавательным образом.
Важнейшей составляющей биогенеза является прирост ин-
формационных ресурсов, которыми располагают его участни-
ки. Более того, вымирают именно те особи, которые оказались
не способны к когнитивной эволюции. К. Лоренц ушёл дальше
212
Ч. Дарвина, который говорил о том, что в живой природе выжи-
вает сильнейший. С точки зрения австрийского этолога: среди
отдельных представителей того или иного вида выживает ум-
нейший. Это справедливо и по отношению к тем или иным ви-
дам в целом. Но в особенности это справедливо по отношению
к людям - самым умным представителям биосферы.
К. Лоренц исследовал роль «языка» в когнитивной эво-
люции животных. В книге «Кольцо царя Соломона» он писал:
«Животные не обладают языком в истинном смысле этого
слова. У высших позвоночных, а также и у насекомых - глав-
ным образом у общественных видов этих обеих больших групп
животного царства - каждый индивидуум располагает опре-
делённым числом врождённых телодвижений и звуков, служа-
щих для выражения эмоций. Существуют также врожденные
способы реакции на эти сигналы, причём реакция наступает
всякий раз, когда животное видит или слышит другого пред-
ставителя своего вида. Некоторые виды птиц, общественная
жизнь которых стоит на высоком уровне, такие, как галки и
серые гуси, обладают усложненным кодом, состоящим из ряда
подобных сигналов. Каждая птица способна произносить и по-
нимать их без всякого предварительного научения. Согласо-
ванность в поведении разных индивидуумов у общественных
видов животных, возникающая в результате взаимодействия
врождённых сигналов и ответных поступков, вызывает у чело-
века впечатление, что птицы разговаривают и понимают друг
друга. Врожденный сигнальный код животных, несомненно,
коренным образом отличается от человеческого языка, каж-
дое слово которого трудолюбиво заучивается нашими деть-
ми, прежде чем они научатся говорить. Кроме того, такая си-
стема сигнализации жестко закреплена наследственностью и,
подобно многим чертам строения тела, является характерной
особенностью каждого вида; поэтому сигнальный код сохраня-
ется неизменным на всем пространстве распространения вида.
Хотя это может казаться очевидным, однако я испытал нечто
вроде наивного удивления, когда услышал "разговор" галок в
Северной России, - они беседовали на том самом знакомом мне
213
диалекте, который в ходу у галок, живущих на нашем доме в
Альтенберге. Поверхностное сходство между этими "высказы-
ваниями" и человеческой речью уменьшается, по мере того как
исследователь приходит к выводу, что все звуки и телодвиже-
ния животных выражают только их эмоциональное состояние
и не зависят от того, есть ли поблизости другое существо того
же вида. Факты отчетливо доказывают, что даже гуси и галки,
живущие с самого рождения в полной изоляции от себе подоб-
ных, подают свои сигналы в тот самый момент, когда их охва-
тывает соответствующее настроение. При таком положении
вещей становится абсолютно очевидным автоматический и
даже механический характер подобной сигнализации. Следова-
тельно, мы обнаруживаем её коренное отличие от человеческо-
го языка. В поведении человека также можно найти мимиче-
ские сигналы, которые автоматически передают определённое
настроение, и, помимо вашего намерения или даже вопреки
ему, влияют на окружающих. В качестве простейшего примера
вспомним зевоту. Мимика, подобная зевоте, сразу обнаружива-
ет ваше настроение с помощью явных сигналов, действующих
на зрение и слух окружающих» {Лоренц К. Кольцо царя Соломо-
на. М.: РИМИС, 2011. С. 104-106).
Отсюда следует, что главное отличие между «языком» у жи-
вотных и языком у людей состоит в том, что первый - продукт
по преимуществу био- и психогенеза, что делает его явлением
врождённым по преимуществу, передаваемым генетическим
путём, а второй - продукт не столько био- и психогенеза, сколь-
ко культурогенеза, что делает его явлением, приобретаемым в
процессе культурной эволюции. Язык у людей - феномен по
преимуществу социокультурный, а у животных он «вшит» во
врождённую программу.
Современные исследователи внесли кое-какие поправки в
учение К. Лоренца о разнице между животными и человечески-
ми языками. Обнаружилось, что животные «языки» не только
передаются по наследству, но и в какой-то мере - результат на-
учения. Обнаружилось также, что высшие животные обладают
таким потенциалом, который позволяет им осваивать языки-
214
посредники, которые создали для них исследователи-экспери-
ментаторы. Но что это меняет? Даже если животные вовсю за-
говорят на человеческих языках, что они нам расскажут? Увы,
они обрисуют нам свою - животную - картину мира, а не чело-
веческую. Тут-то и обнаружится лишний раз пропасть, которая
отделяет нас от них. Эта пропасть называется культурой.
Современные наблюдения за коммуникативным поведени-
ем животных не могут отменить главного - вывода о том, что
животные «языки» в основе своей - явление по преимуществу
биопсихическое, а человеческие - социокультурное. Иначе го-
воря, животные «языки» - в первую очередь порождение би-
опсихогенеза их носителей и во вторую очередь - порождение
предкультуры этих носителей.
У людей же всё выглядит с точностью до наоборот: их
язык - в первую очередь продукт их культурогенеза и во вто-
рую очередь - продукт их биопсихогенеза. Но и по пути свое-
го биопсихогенеза животные предки человека ушли от своих
животных собратьев на неизмеримо большее расстояние, чем
это удалось другим животным. Вот почему нашим животным
предкам и удалось совершить в своём развитии скачок от жи-
вотного «языка» к человеческому. Этот скачок был подготов-
лен предварительной эволюцией предъязыка.
Мы можем наметить здесь три процесса в переходе предъ-
языка в язык.
4. 2.1. ПРЕОБРАЗОВАНИЕ НЕПРОИЗВОЛЬНЫХ
МЕЖДОМЕТИЙ В ПОЛУПРОИЗВОЛЬНЫЕ
Междометная гипотеза о происхождении языка
была весьма убедительно обоснована ещё в XVIII в.
Иоганном Гердером. Её актуальность не подлежит
сомнению. Её надо развивать. Вот каким образом В. А. Рак впи-
сывает себя в ряд её современных приверженцев: «С тех времён
[когда наши предки увидели останки женщины, которую за-
грыз медведь-людоед, и из их уст вырвались непроизвольные
звуки брръ, брръ... - В. Д.) всё страшное и тёмное, что противо-
215
поставляла природа человеку, называлось словом "брръ". Это
слово-страх изначально не обозначало ничего, кроме страха.
Прошли тысячи лет, но мы и сейчас говорим точно так же -
"брр, страшно", а самые большие кости нашего скелета называ-
ются словом "брр-ця"- "берцовые, медвежьи". Как знать, может
быть, это "брръ" было вообще самое первое осознанное слово
на нашей планете» [Рак В. А. Праречь: фантазии и реальность.
Иркутск: Востсибкнига, 2010. С. 6).
Нам не дано знать, как именно звучали «междометия», ко-
торые вырывались из уст наших животных предков - австрало-
питеков, но приблизительное представление о них мы можем
составить хотя бы по этому брръ. Подобные эмоциональные
возгласы и есть тот первоисточник (предъязык), их которого
произошёл язык.
Как только зарождающийся человек стал осознавать зна-
ковую природу междометий, унаследованных им от его жи-
вотных создателей, он стал всё больше и больше приобретать
способность к их произвольному употреблению. Со временем
они перестали вырываться из его уст как бесконтрольное вы-
ражение того или иного чувства. Он научился управлять их
использованием. Междометием брръ, например, он стал созна-
тельно обозначать страх и его источник. Однако «подконтроль-
ные» междометия ещё сохраняли этимологическую связь с их
животным источником. Вот почему они были ещё полупроиз-
вольными словами.
С перевода животных «междометий» в первые полупроиз-
вольные междометия начинается человеческая история, по-
скольку человек в значительной мере начинается с языка. Этот
перевод состоял не только в увеличении членораздельности
у полученных полупроизвольных междометий, но и в произ-
вольной способности употреблять их как первые слова. На их
основе создавались полностью произвольные слова - слова со
«стопроцентной» условной связью между их знаковой сторо-
ной и семантической. Иначе говоря, переход животного «меж-
дометия» в произвольное слово был опосредован полупроиз-
вольным человеческим междометием.
216
Используя пример В. А. Рака, можно сконструировать пере-
ход животного междометия в человеческое слово следующим
образом: бррь (непроизвольный возглас) -+ бррь (полупроиз-
вольное слово) -» бер (произвольное слово). Если первое бррь -
непроизвольное междометие, бесконтрольно вырывающееся
из уст австралопитека, то второе бррь - полупроизвольное сло-
во, которое хабилис стал сознательно употреблять для обозна-
чения как страха, так и его источника (например, медведя). На
основе полупроизвольного бррь, наконец, было создано произ-
вольное слово бер. Со временем оно полностью утратило эти-
мологическую связь с бррь.
4. 2. 2. СОЗДАНИЕ ПОЛУПРОИЗВОЛЬНЫХ СЛОВ-
ЗВУКОПОДРАЖАНИЙ
Перевод животных междометий в человеческие, оче-
видно, осуществлялся в первом языке параллельно с
созданием звукоподражаний. Новую жизнь в звуко-
подражательную гипотезу о происхождении языка в наше вре-
мя вдохнул тот же В. А. Рак. Очень правдоподобно он описал,
как первобытные люди («пересмешники») создавали звукопо-
дражательные слова. Словом фррь, например, они обозначали
птиц, подражая звучанию их крыльев во время полёта.
Вот как красочно описаны некоторые ситуации с созданием
звукоподражательных слов у первых людей В. А. Раком: «Пере-
смешники с энтузиазмом имитировали также звуки, которые
копытные издавали при питье. Это были звуки, похожие на по-
целуи. Можно сказать, что лошади пьют воду посредством це-
лования: пъ-пъ. Этот звук почему-то особенно нравился пере-
смешникам, и они с упоением его повторяли. Они и сами пили
воду подобным способом.
Ещё до отхода зебр и лошадей от воды, к ним присоединя-
лись рогатые обитатели саванны. От реки доносился треск ро-
гов и мычание - это антилопы и туры теснились на водопое,
создавая сутолоку. Пересмешники не преминули повторить их
мычание: "ммъ". Особенно пересмешникам нравились туры,
217
воплощение силы и могущества. Туры подходили под частый
перестук рогов, задевая ими друг друга в тесноте. Над водопо-
ем разносился сухой треск "трръ". Его пересмешники тоже не
преминули скопировать и усвоить.
Звуки лЬ'Ль-ль, которые львы производили при питье, у
пересмешников получались прекрасно. Они возбуждённо щёл-
кали языком, показывая в сторону львов руками и громко стуча
себя в грудь. Львы, да и вообще все хищники воду лакают, про-
изводя при этом некий щелчок языком. Можно было понять,
что произнося львиное ль-ль, люди себя тоже считали храбры-
ми и сильными» [Рак В. А. Праречь: фантазии и реальность. Ир-
кутск: Востсибкнига, 2013. С. 30; 31-32).
Вполне правдоподобно звучит предположение В. А. Рака о
том, что первые звукоподражательные слова расширяли сферу
своего функционирования за счёт их метафорического употре-
бления: с обозначения птицы слово фррь, например, переноси-
лось на огонь. Но, пожалуй, более частыми были метонимийные
переносы: со звучащих предметов - на сами эти предметы. Вот
так, например: «Лошади и зебры мирно паслись, не представ-
ляли для пересмешников никакой опасности. Раздавалось их
характерное фырканье, издаваемое губами. У лошадей, зебр и
куланов звук "прръ" - это сигнал спокойствия. И для пересмеш-
ников он стал означать то же самое. Скоро и самих лошадей они
станут называть "прръ"» (там же. С. 36).
Косвенное подтверждение гипотезы об участии звукопо-
дражательных слов в глоттогенезе мы находим в языковом
онтогенезе. Известно, что речевое развитие ребёнка начинает-
ся с его собственных звукоподражательных слов: ав-ав (соба-
ка), мму (корова), мяу (кошка), ко-ко (курица), у-у-у (поезд), кх-х
(спать), ж-ж-ж (машина) и т. д. Этим словам его не учат взрос-
лые. Он сам их создаёт.
Первые звукоподражательные слова были ещё полупроиз-
вольными: с одной стороны, их знаковая стороны в какой-то
мере была копией звучащего предмета, а с другой стороны, эта
копия была относительной.
218
4.2. 3. СОЗДАНИЕ ПРОИЗВОЛЬНЫХ СЛОВ
Первые полупроизвольные слова - междометия и зву-
коподражания - составили тот материал, на котором
создавались первые произвольные слова. Между
прочим, не все они приобрели человеческую членораздель-
ность до сих пор. Некоторые дошли до нашего времени в какой-
то мере в первозданном виде. Они остались вне звуковой си-
стемы того или иного языка. Сигнал для остановки лошадей до
сих пор у носителей разных языков звучит как дрожание губ
[пр-р-р-р). Но он сосуществует с синонимом - с уже более чле-
нораздельной командой тр-р-р-р.
По поводу слов с особой фонетикой у В. А. Рака читаем: «Ло-
шадей погоняли словом, похожим на свист "ёхъ" (в его родной
деревне Покровке в Омской области, где судьба свела русских,
украинцев, калмыков и немцев. - В. Д.), но это не свист, а звук,
производимый при сильном и резком выдыхании воздуха без
участия голосовых связок. Было и ещё одно очень странное
слово, которым лошадей подгоняли "ль", этот звук-поцелуйчик
тоже не являлся словом, как таковым. Это был действительно
звук, некоего подобия поцелуйчика, но одними губами. Точ-
но таким же звуком-поцелуйчиком подзывали и собаку. Было
очень странно, в одном случае "пъ-пъ" было понятием посыла
лошади вперёд, как некое подбадривание, а в другом, наобо-
рот собаку звуком "пъ-пъ" подзывали к себе. Разница состояла
в том, что лошадь понукали одинарным "пъ!", а собаку много-
кратным "пъ-пъ-пъ". Останавливали лошадей при езде словом
"прръ", в котором также отсутствуют гласные звуки, но если
нужно было остановиться срочно, говорили "трръ"... Подходя
с кормом к стайке со свиньями, женщина произносила межзуб-
ное цеканье "цъ-цъ-цъ", словно говоря: "На, это вкусно"» (там
же. С. 15).
Итак, первый язык, очевидно, формировался на основе двух
лексических стихий:
1) полупроизвольных человеческих междометий, образо-
ванных от животных непроизвольных «междометий»;
219
2) полупроизвольных звукоподражаний, созданных хаби-
лисами.
Главная роль полупроизвольных слов - междометий и зву-
коподражаний - у хабилисов состояла не в том, что некоторые
из них переводились в произвольные слова, а в том, что на их
материале, как и на материале жестов, сознание знаковости
(отсылочности, произвольности и перемещаемости знака) ста-
ло настолько глубоким, что появилась твёрдая когнитивная
основа для создания вполне полноценных членораздельных
слов с произвольными (условными) отношениями между зна-
ком и обозначаемой реалией уже независимо от первых междо-
метных и звукоподражательных слов. В результате произошёл
великий скачок первобытного языка от его междометно-звуко-
подражательного - полупроизвольного - состояния к подлин-
но человеческому - условно-произвольному - состоянию.
220
5. КОЭВОЛЮЦИЯ ЯЗЫКА
С КУЛЬТУРОГЕНЕЗОМ
Язык человеческий возник вместе с родом человече-
ским. Отсюда следует, что глоттогенез неразрывны-
ми узами связан с антропогенезом, который иначе
может быть назван гоминизацией или культурогенезом, по-
скольку своим очеловечением мы обязаны в первую очередь
своей культурной эволюции. Её важнейший компонент - язы-
ковая эволюция. От интерпретации антропогенеза в таком слу-
чае зависит понимание вопроса о происхождении языка.
5.1. АНТРОПОГЕНЕЗ
А А. Зубов пишет: «Становление рода Homo, несо-
мненно, было эволюционным скачком, причём в те
■ времена и в той среде это был "скачок через про-
пасть" (имеется в виду ухудшение климатических условий в
середине III миллионолетия до н. э. на прародине первых лю-
дей - в Восточной Африке. - В. Д.). Исключительность таксона
Homo проявилась ещё в одном необычайно важном его свой-
стве - способности к систематическому использованию, а затем
и к обработке камня. Практически одноврменно с возникнове-
нием человеческого рода и возникла первая, постоянно совер-
шенствующаяся технология» [Зубов А. А. Становление и перво-
начальное расселениие рода Homo. СПб.: Алетейя, 2011. С. 27).
Когда появились первые люди? А. А. Зубов в только что про-
цитированной мною книге допускает, что это произошло около
3 млн. лет назад, однако его удерживают от этой цифры данные
антропологии, которые, возможно, со временем подтвердят и
более долгий эволюционный возраст человечества. В настоя-
щее же время считается, что переход от человекообразных обе-
зьян к людям начался приблизительно 2,5 миллиона лет назад.
«Таким образом, - читаем у А. А. Зубова, - датировка возникно-
221
вения первых людей, во всяком случае, по мнению антрополо-
гов, пока ограничивается рубежом 2,5 млн. лет» (там же).
Следует обратить особое внимание на это «пока», посколь-
ку в антропологии действует тенденция к удлинению эволю-
ционного возраста людей. Если мы посмотрим книгу П. И. Бо-
рисковского «Древнейшее прошлое человечества» (М.: Наука,
1979) на 32 стр., то на месте теперешних 2,5 млн. лет увидим
1,75-1,85 млн. лет. М. А. Дерягина в своей книге «Эволюцион-
ная антропология: биологические и культурные аспекты» (М.:
УРАО, 1999) увеличила последнюю цифру до 2 млн. лет (с. 67).
Вполне возможно, что со временем дело дойдёт до узаконива-
ния эволюционного возраста человечества в 4-5 млн. лет. Тем
более, что современная антропология - наука бурно развиваю-
щаяся. Ей на помощь к тому же всё активнее приходит генетика.
Итак, будем считать, что первые люди появились прибли-
зительно 2,5 млн. лет назад в Восточной Африке - на терри-
тории современной Кении, Эфиопии и Танзании. Уже с начала
II миллионолетия до н. э. они стали расселяться по африкан-
скому континенту во все четыре стороны, а со временем до-
брались до Европы, Азии, Австралии и Америки. При этом они,
естественно, становились людьми всё в большей и большей
степени. Иначе говоря, они осуществляли свою человеческую
эволюцию.
Только один вид благополучно дожил до настоящего вре-
мени - это мы, Homo sapiens. Но наш вид, как считают теперь,
появился лишь 100 тысяч лет назад (некоторые исследователи
увеличивают его возраст вплоть до 250 тысяч лет). Возникает
вопрос, кто мы и откуда? Иначе говоря, какова периодизация
человеческой эволюции?
Картина антропогенеза, как она изображена в современной
науке, характеризуется крайней неустойчивостью. А. В. Марков
это объясняет её бурным развитием. Он пишет: «Изучение ан-
тропогенеза в последние годы продвигается семимильными
шагами. Сенсационные открытия совершаются чуть ли не еже-
месячно» [Марков А. В. Эволюция человека. В 2 кн. Кн. 1: Обезь-
яны, кости и гены. М.: Астрель: CORPUS, 2012. С. 16).
222
Я постараюсь обойти сенсационные страницы в изучении
антропогенеза. Я не буду здесь рассказывать, например, об от-
крытии карликовых людей («хоббитов») Homo florensiensis,
остатки которых были обнаружены в 2003-2004 гг. в Индоне-
зии М. Морвудом и П. Брауном на острове Флорес и которые
жили, как предполагают, 95-12 тыс. лет назад.
Я не буду также анализировать ситуацию, возникшую с де-
нисовским человеком, останки которого обнаружены в Дени-
совской пещере на Алтае (см. о ней указ. кн. А. М. Маркова на
с. 325-338). Я не буду также обсуждать здесь вопрос о канниба-
лизме у антесессоров. Весьма подробную картину антропогене-
за можно найти в книгах А. А. Зубова, А. В. Маркова, С. А. Бурлак
и др.
Я здесь ставлю перед собой задачу поскромнее: обрисовать
периодизацию антропогенеза в её более или менее устойчивом
виде.
Человеческую историю делят на три больших периода. Пер-
вый из них охватывает историю ранних Homo, второй - средних
Homo (архантропов), и третий - поздних Homo. Первый начался
приблизительно 2,5 млн. лет назад, второй - 2 млн. лет назад и
третий - 200-100 тыс. лет назад.
5.1.1. Ранние Homo
Прародителем человека (а стало быть, самым первым че-
ловеком) считают человека умелого - хабилиса [Homo habilis).
Останки его 12-летнего ребёнка обнаружил в Олдувайской пе-
щере в Танзании в 1960 г. кенийский антрополог Луис Лики
(1903-1972) со своей женой Мэри (1913-1996).
Мозг взрослого хабилиса был в среднем больше, чем у ав-
тралопитеков - приблизительно 650 см3 (у современных людей
он колеблется между 1000 и 1800). Он был прямоходящим. Од-
нако главное его эволюционное приобретение - высокая сте-
пень развития кистей рук, благодаря которому он изготавли-
вал орудия труда - из палок, костей, рогов, но в особенности из
камней.
223
Хабилис стал творить материальную культуру, которую
назвают Олдувайской. Главное её свидетельство - каменные
ножи. Они представляли собой обломки камней с заострённы-
ми краями, которые умелые люди изготавливали с завидным
упорством. Эти камни использовались для обработки расти-
тельной и животной пищи, для разделки туш животных и т. п.
Но дело у хабилисов не ограничивалось материальной
культурой. Они владели языком, а язык - продукт духовной
культуры. Об этом свидетельствует строение их органов про-
изношения: челюсти стали менее массивными, чем у их живот-
ных предков - автралопитеков, а гортань была в какой-то мере
уже похожа на гортань современных людей). Более того, по
строению их черепа было даже обнаружено наличие в их моз-
ге центра речи - центра Брока. А. В. Марков в связи с этим пи-
шет: «Для мозга хабилисов по сравнению с австралопитеками
характерно усиленное развитие участков, которые у современ-
ных людей связаны с речью и координацией движений рук. Та-
ким образом, хабилисы - первые гоминиды, у которых заметны
признаки эволюционного движения в сторону развития речи»
(там же. С. 142).
5.1. 2. Архантропы
К архантропам относят человека прямоходящего - эректуса
[Homo erectus). Он произошёл от хабилиса, хотя и, по утвержде-
нию А. В. Маркова, сосуществовал со своим предком в течение
полумиллиона лет.
Именно эректус стал продвигаться из Африки около 2 млн.
лет назад на Ближний Восток, Европу и Азию. Африканского
эректуса называют человеком работающим - эргастером, ев-
ропейского - гейделъбергским человеком, китайского - синан-
тропом и индонезийского - питекантропом. Последние чуть
ли не дожили до нашего времени: последние питекантропы в
Индонезии вемерли 27 тысяч лет назад.
Эректусы стали намного больше походить на сапиенсов, чем
хабилисы. Объём их мозга чуть ли не сравнялся с современным
224
человеком - от 900 до 1200 см3. Они - основатели ашёльской
культуры. Так назвали первую культуру за пределами Африки
(по месту её продуктов во Франции - Сент-Ашёль). Она воз-
никла приблизительно 1,8 млн. лет назад. Представители этой
культуры существенно продвинулись на пути очеловечения.
Они изготавливали более сложные орудия труда, чем хабили-
сы. Пользовались деревянными копьями. Жили в пещерах. Но-
сили одежду. И т. д.
Психическая и культурная эволюция эректусов влияла на
их языковую эволюцию, которая в свою очередь способствова-
ла их дальнейшему психогенезу и культурогенезу.
О развитии языка у эректусов свидетельствует в первую
очередь два факта: 1) их челюсти мало чем отличаются от че-
люстей современных людей; 2) строение их черепа свидетель-
ствует о значительном увеличении центра Брока - центра речи
в мозге.
5.1. 3. Поздние Homo
Их главные виды - неадерталец (Homo neaderthalensis) и
кроманьонец, сапиенс (Homo sapiens - человек разумный).
Неадерталец (по месту находки его останков в 1856 г. в
ущелье Неадерталь в Германии] и сапиенс, по-видимому, про-
изошли от разных подвидов эректуса: первый - от европейско-
го (гейдельбергского человека), а другой - от африканского
(эргастера). По мнению А. В. Маркова, они появились на сцене
мировой истории в одно и то же время - приблизительно 130-
125 тыс. лет назад [Марков А. Эволюция человека. В 2 кн. Кн. 1:
Обезьяны, кости и гены. М.: Астрель: CORPUS, 2012. С. 451]. Од-
нако борьба не на жизнь, а на смерть между ними развернулась
примерно 45 тысяч лет назад, когда сапиенсы, которые долго
осваивали Азию и даже перебрались в Австралию, стали, на-
конец, переселяться в Европу, которая была уже оккупирована
неадертальцами.
Борьба между двумя видами людей - неадертальцами и
кроманьонцами - закончилась исчезновением первых предпо-
ложительно через 5 тысячелетий. Следовательно, 40 тыс. лет
225
мы, люди, живём на Земле в единственном числе. Все осталь-
ные виды людей - хабилис, эректус с четырьмя его подвидами
(эргастер, гейдельбергский человек, синантроп и питекантроп)
и неадертальцы канули в Лету.
Зато выживший вид людей за последние 40 тыс. лет осуще-
ствил грандиозную культурную эволюцию. Он создал мощней-
шую материальную культуру и богатейшую духовную куль-
туру. Среди разных сфер духовной культуры особая роль при-
надлежит языку. Без его эволюции великий культурный взлёт
сохранившихся на Земле людей был бы невозможен, поскольку
язык - проводник любой другой сферы культуры - науки, ис-
кусства, нравственности, политики и т. д.
5. 2. ЭВОЛЮЦИЯ ЯЗЫКА
Человек стал венцом универсальной эволюции. Но вот
что удивительно: свои эволюционные характеристи-
ки он передал своему детищу - языку.
Как и человек, язык имеет четыре стороны - физическую,
биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык
вобрал в себя всю предшествующую эволюцию - физическую,
биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык
обязан своим происхождением в первую очередь культуроге-
незу.
В эволюции каждой из своих сторон - физической, биотиче-
ской, психической и культурной - язык в какой-то мере повто-
рил эволюцию человека. В этот состоит суть идеи о гомо-линг-
вальном изоморфизме.
Однако не следует останавливаться лишь на констатации
четырёхуровневого изоморфизма между человеком и языком.
Новая ступень в развитии идеи о гомо-лингвальном изомор-
физме - поиск эволюционной доминанты. Эта доминанта ока-
зывается одной и той же как в отношении к человеку, так в от-
ношении и к языку. Этой доминантой является культура.
Каждая сторона языка, как и человека в целом, эволюцио-
нирует, но приоритетную роль в его развитии играет эволюция
226
его культурной стороны. Культурной эволюции обязан своим
существованием человек. Культурной эволюции обязан своим
существованием и язык.
Возникает вопрос: в чём состоит культурная эволюция? Она
состоит в преобразовании мира, в котором жил и продолжает
жить человек. В отличие от животных, он не только приспоса-
бливается к окружающему миру, но и преобразует его, делает
его лучше. Однако даже и в способности приспосабливаться че-
ловек превзошёл своих эволюционных собратьев! Но главное в
другом: он научился культуросозиданию.
Честь и хвала человеку, что в способности приспосабли-
ваться он превзошёл своих эволюционных собратьев! Но всё-
таки сводить всю человеческую жизнь к животному самовы-
живанию, к рабскому приспособлению к окружающей сре-
де - насмешка над человеком, его анимализация, ибо человек
заслуживает более высокой оценки: он не только приспосабли-
вается к окружающей среде, как животное, но и изменяет, улуч-
шает, совершенствует эту среду. Он думает не только о том,
как ему получше пристроиться к этой многотрудной жизни,
но и о том, чтобы его потомкам жилось лучше, чем это удалось
ему и его современникам. Он готов на самопожертвование. Он
участвует в продолжающемся культурогенезе, чтобы поднять
культуру на новый, более высокий уровень её развития. Он ви-
дит в её продуктах - языке, науке, искусстве, нравственности
и т. д. - не только средство к телесному самовыживанию, но и
признаёт их высочайшую духовную самоценность.
Таков идеальный Человек (с большой буквы). Реальные же
люди лишь в той или иной мере приближаются к этому идеалу,
но сущность человека для всех одна - культуросозидательная.
Она состоит в инкультурации - первоначальном врастании в
культуру и максимальном участии в её дальнейшем развитии.
Только в этом случае человек живёт, а не выживает. Только в
этом случае он - человек, а не говорящее животное.
Языковая эволюция - часть культурной эволюции. Вот по-
чему первая берёт свою созидательную, преобразовательную,
творческую доминанту у второй. Благодаря этой доминанте,
227
люди создавали и создают не только продукты материальной
культуры, но также и продукты духовной культуры - включая
язык. У всех продуктов культуры в конечном счёте один источ-
ник - культуросозидательная энергия её творцов.
Язык вбирает в себя культурную эволюцию. Если картина
мира у первобытных людей не выходила за пределы их узкого
мирка, то со временем она всё больше и больше стала оправ-
дывать своё название: узкий мирок первобытных людей стано-
вился всё более и более обширным у их потомков. Современ-
ные люди довели своё представление о мире до подлинного
мировоззрения, которое предполагает охват не узкого мирка, в
котором выживают, а весь мир, в котором живут.
Язык обслуживает мировоззрение. Он делает это прежде
всего с помощью ословливания (вербализации) того мира, ко-
торый он способен охватить своим мысленным взором. Верба-
лизация закрепляет в языке все пять сфер этого мира - унис-
феру, физиосферу, биосферу, психику и культуру. Благодаря
этому, в любом языке формируется своя картина мира. Степень
её разработанности и своеобразия проистекает из уровня куль-
туры её творцов, а также из особенностей их национального
мировидения.
Вильгельм фон Гумбольдт писал: «Язык тесно переплета-
ется с духовным развитием человечества и сопутствует ему на
каждой ступени его локального прогресса или регресса, отра-
жая в себе каждую стадию культуры» [Гумбольдт В. Избранные
труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. С. 48-49).
Я вижу в этих словах великого учёного предтечу эволюци-
онно-культурного подхода к проблеме происхождения языка и
его дальнейшей эволюции. Сущность этого подхода к проблеме
глоттогенеза состоит в том, чтобы её рассматривать в контек-
сте вопроса о происхождении культуры в целом. Основанием
для него служит тот факт, что язык является важнейшим ком-
понентом культуры. Он эволюционировал и продолжает эво-
люционировать вместе с другими его компонентами.
Каждый из продуктов культуры, несмотря на его своеобра-
зие, эволюционировал и эволюционирует благодаря одному и
228
тому же виду человеческой энергии - культуросозидательнои
(творческой, преобразовательной). Не составляет исключения
и язык. Вот почему оторвать эволюцию языка от эволюции
культуры в целом не представляется возможным.
Язык создавался нашими предками по тем же моделям, ко-
торые они использовали для изготовления любых других про-
дуктов культуры - каменных орудий труда, дротиков для охо-
ты и т. д. На зародышевый язык наш предок направил тот же
вид энергии, которую он направлял и на любой другой продукт
культуры. Эту энергию следует расценивать как собственно че-
ловеческую.
Достоинство эволюционно-культурного подхода к вопросу
о происхождении языка заключается в том, что он вписывает
процесс глоттогенеза не только в культурогенез, но в эволю-
ционный процесс в целом, поскольку культурогенез не стал бы
возможен, если бы ему не предшествовал многомиллионный
процесс физиогенеза, биогенеза и психогенеза. Современный
человек, обладающий языком высокой культуры, есть резуль-
тат этого процесса и последующего процесса инкультурации
наших предков, их очеловечивания, или гоминизации.
Прекрасно о культурогенезе сказал А. Н. Леонтьев: «Чело-
век не рождается наделённым историческими достижениями
человечества. Каждый отдельный человек учится быть че-
ловеком. Чтобы жить в обществе, ему недостаточно того, что
ему дает природа при его рождении. Он должен ещё овладеть
тем, что было достигнуто в процессе исторического развития
человеческого общества. Достижения развития человеческих
поколений воплощены не в нём, не в его природных задатках,
а в окружающем его мире - в великих творениях человеческой
культуры. Только в результате процесса присвоения челове-
ком этих достижений, осуществляющегося в ходе его жизни, он
приобретает подлинно человеческие свойства и способности;
процесс этот как бы ставит его на плечи предшествующих по-
колений и высоко возносит над всем животным миром» {Леон-
тьев А. Н. Проблемы развития психики. 4 изд. М.: Издательство
МГУ, 1981. С. 417; 434).
229
Итак, вопрос о происхождении языка аналогичен вопросу
о происхождении культуры в целом. Последняя представляет
собою результат творческого отношения человека к действи-
тельности. Предок человека должен был совершить такую би-
опсихическую эволюцию, которая позволила ему взглянуть на
окружающий мир глазами преобразователя. Наш животный
предок уже пользовался зачаточным языком. Творческое от-
ношение к нему позволило первобытному человеку увидеть в
нём нечто такое, что можно улучшить, преобразовать, усовер-
шенствовать. Язык создавался и развивался так же, как и дру-
гие продукты культуры.
Литературный язык - результат многовековой культур-
но-нормативной обработки национального языка в целом.
Он - вершина его эволюции. Но, бесспорно, она была бы невоз-
можна, если бы язык не развивался вместе с культурой его но-
сителей в целом. На развитие языка воздействовало развитие
науки, искусства, нравственности и т. д. Все это говорит о том,
что при решении вопроса о происхождении языка и его лите-
ратурно-нормативной эволюции исследователь должен зани-
маться вопросами, связанными с происхождением и развитием
культуры в целом.
Отношения между культурой и языком можно определить
как коэволюционные. Иначе говоря, они находились и нахо-
дятся в отношениях взаимного влияния. Однако на приоритет-
ное положение мы должны поставить здесь не язык, а культу-
ру: он коэволюционировал и коэволюционирует вместе и вслед
за культурой. Его коэволюция с культурой шла и идёт по пути
обслуживания развивающейся культуры.
Служебную роль по отношению к культуре язык выполнял
тем более успешно, чем успешнее эволюционировал каждый из
его уровней - звуковой, словообразовательный, лексический,
морфологический, синтаксический и текстуальный.
Эволюция не каждого языкового уровня зависит от эволю-
ции культуры в равной степени. Языковая эволюция подчи-
няется и внутренним факторам. Непосредственное влияние
культурогенез оказывает на развитие основных уровней языка
230
- лексического и текстуального, тогда как на развитие других
его уровней он оказывает опосредованное влияние. Непосред-
ственное влияние на эволюцию языка на этих уровнях оказы-
вают внутриязыковые тенденции. Они делают язык в какой-то
мере самонастраивающейся системой. Языкотворческая энер-
гия в этом случае направляется в русло тенденций, ставших
господствущими в данном языке. Эти тенденции начинают вы-
ступать в нём в качестве эволюционных системообразующих
факторов - детерминант.
5. 2.1. МОНОВЕРБАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Переносить предмет назад в прошлое равно-
сильно тому, чтобы сводить его к наиболее про-
стым элементам.
П. Тейяр де Шарден
Каким был отправной пункт эволюции языка? Если мы
признаём, что прародителем человека был хабилис,
то отсюда следует, что он - создатель первого языка.
Иначе и не могло быть, поскольку язык - неотъемлемый спут-
ник человека. Может ли этот первый язык реконструирован?
А. Ю. Милитарёв настроен на оптимистический ответ. В сво-
ём интервью «Независимой газете» от 25 сентября 2007 г. с эф-
фектным названием - «На каком языке говорили Адам и Ева?»
он выразил уверенность в применимости сравнительно-исто-
рического метода к реконструкции первобытных языков.
Главную мечту компаративистов, замахнувшихся на про-
блему глоттогенеза, очень точно сформулировал А. Н. Барулин:
«Главная мысль, которая поддерживает в компаративистах
веру в моногенез, сводится к тому, что сведение большого чис-
ла современных языков к небольшому числу праязыков соз-
даёт перспективу уменьшения, по мере реконструкции, числа
праязыков до одного» {Барулин А. Н. . К аргументации полиге-
неза // Разумное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникативные
системы животных и язык человека. Проблема происхождения
231
языка / Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Черниговская. М. Языки сла-
вянских культур, 2008. С. 43).
Этот первый праязык А. Ю. Милитарёв и назвал языком Ада-
ма и Евы или «протобашенным». Существовал ли такой язык?
Сторонники человеческого моногенеза отвечают на этот во-
прос положительно, а сторонники человеческого полигенеза -
отрицательно. А. Н. Барулин относится к последним. Своё поли-
геническое кредо он выразил в самом конце указанной статьи:
«...языки человечества появились в нескольких разных местах
независимо друг от друга» (там же. С. 56).
Из полигенической точки зрения на происхождение людей
вытекает вывод о том, что в Восточной Африке было несколько
племён хабилисов, которые независимо друг от друга пришли
к созданию своих языков. Из моногенической точки зрения на
происхождение людей, напротив, вытекает вывод, что в Вос-
точной Африке было только одно племя хабилисов, которое
положило начало человеческому языку.
Какая же из указанных точек зрения ближе к истине - моно-
геническая или полигеническая? В современной глоттогениче-
ской науке господствует первая. Об этом, в частности, писала
Т. В. Черниговская: «Вероятность множественности центров
возникновения Homo sapiens считается крайне малой (см. [Бу-
нак 1980; Долуханов 2007]). Вопрос о моно- или полигенезе че-
ловеческого языка уже давно является предметом дискуссий
при явном приоритете идеи моногенеза (существования "про-
тобашенного" языка для большинства лингвистов» [Чернигов-
ская Т. В. Что делает нас людьми: почему непременно рекур-
сивные правила? // Разумное поведение и язык. Вып. 1. Ком-
муникативные системы животных и язык человека. Проблема
происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Черниговская.
М. Языки славянских культур, 2008. С. 398).
Что мы можем сказать по поводу дискуссии о моногенезе и
полигенезе рода человеческого? Моногенез вероятнее полиге-
неза. Если было несколько племён, создавших свои языки, то
сразу вытекает необходимость в определении их предъязы-
ков - «языков», принадлежащих разным группам автралопи-
232
теков. Менее запутанной выглядит ситуация с происхождени-
ем первого языка, если мы будем исходить из моногенической
точки зрения: одно племя хабилисов, шагнувших к человече-
скому языку, - один первый праязык.
Никакая гиперностратическая теория не в состоянии ре-
конструировать первый праязык. Его реконструкция - явная
утопия. Единственно, на что мы здесь можем рассчитывать: по-
пытаться обрисовать, выражаясь языком В. Гумбольдта, харак-
тер этого языка. Более того, вполне резонно говорить лишь о
характере и по отношению к произошедшим из него языкам - у
многочисленных племён хабилисов, а затем - у эректусов. Они
говорили на разных языках более двух миллинов лет, живя на
разных континентах. Их реконструкция - не меньшая утопия,
чем реконструкция первого праязыка.
Но отсюда не следует, что мы должны вообще отказаться
от мысли о языковой эволюции. Эта мысль только тогда не
выглядит абсолютной химерой, когда мы будем исходить из
обобщённого образа первобытного языка (протоязыка). В этом
обобщённом протоязыке при таком подходе предполагаются
некоторые черты, объединяющие все первобытные языки.
Нам не дано угадать, каким на самом деле был протоязык -
язык первых людей. Однако, опираясь на главный закон эво-
люции, утверждающий, что всё в этом мире движется от более
простого к более сложному, мы можем вообразить, как прибли-
зительно выглядел протоязык.
Прекрасно обосновал методику ретроспективного движе-
ния к протоязыку («первоначальному языку») Бернар Бичак-
джан: «От бактерии до человека каждое более древнее состо-
яние отличается от более нового. В этом суть эволюции. В слу-
чае гоминид, например, с каждым шагом назад в эволюционное
прошлое уменьшается сходство с современными людьми, а
сходство с обезьянами соответственно увеличивается. Такова
же ситуация и в лингвистике - чем дальше мы спускаемся в
глубь веков, тем более архаичными становятся языковые чер-
ты. Это можно сравнить с технологией. Совершенно так же, как
когда-то не было электричества, паровых двигателей, пороха,
233
бронзы и железа, лука и стрел, в эволюции языка были вре-
мена, когда не было артиклей, временных различий, вложен-
ных предложений, пассивных конструкций, номинативности,
прилагательных. Звуки речи, грамматические различия, пока-
затели и синтаксические структуры - всё развилось из прими-
тивных предковых сущностей и превратилось в современные
приспособления со всё возрастающими адаптивными преиму-
ществами» [Бичакджан Б. Эволюция языка: демоны, опасности
и тщательная оценка // Разумное поведение и язык. Вып. 1.
Коммуникативные системы животных и язык человека. Про-
блема происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев, Т. В. Черни-
говская. М. Языки славянских культур, 2008. С. 67).
Движение к протоязыку нужно начинать с современного
языка. Как он устроен? Он включает в себя три строя - звуко-
вой, грамматический и текстуальный. Первый из них изучает
фонетика, второй - грамматика и третий - лингвистика текста.
Схематически дисциплинарную структуру внутренней лингви-
стики можно изобразить с помощью такой схемы:
ФОНЕТИКА
ГРАММАТИКА ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА
Говорить о лингвистике текста - по отношению к протоя-
зыку - преждевременно, поскольку до освоения текстообразо-
вательной способности его носителям было ещё очень далеко.
Остаются две внутрилингвистические дисциплины - фонетика
и грамматика.
Каким был предмет фонетики, обращенной к протоязыку?
К моменту его появления первобытные люди уже научились
превращать диффузные предслова в членораздельные слова,
а следовательно, они были способны к звукообразовательной
деятельности.
234
Грамматическая деятельность первобытных людей не мог-
ла существенным образом не отличаться от соответственной
деятельности современных людей. У современных людей эта
деятельность намного сложнее, чем у первобытных. Чтобы это
увидеть, необходимо обратиться к дисциплинарной структуре
грамматической науки. Она может быть изображена следую-
щим образом:
СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
ФРАЗООБРАЗОВАНИЕ
Словообразование - наука о создании новых слов, а фразо-
образование - о создании новых предложений. В состав послед-
ней из этих наук входят лексикология, морфология и синтак-
сис. Первая из них направлена на изучение проблем, связанных
с лексическим периодом фразообразования, когда говорящий
отбирает слова для создаваемого им предложения. Морфоло-
гия в свою очередь имеет дело со вторым, морфологическим,
периодом фразообразования, когда говорящий оформляет
лексемы, поступившие в его распоряжение из первого периода
фразообразования, морфологическими средствами. Синтаксис,
наконец, связан с проблемами, которые решает говорящий в
третий, синтаксический, период фразообразования, когда он
устанавливает в предложении определённый порядок слов и
его актуальное членение. Фразообразовательный процесс на-
чинается, например, со слов заяц, бежать поляна, а заканчива-
ется готовым предложением Заяц бежит по поляне.
235
Как обстояло дело со словообразовательной деятельностью
у носителей протоязыка? Первые слова они создавали, надо по-
лагать, из тех пределов, которые они унаследовали от своих
животных предков и которые в результате долгой звуковой об-
работки эволюционировали в членораздельные человеческие
слова. Такой способ словообразования вслед за К. Беккером
можно назвать звукообразованием.
Как обстояло дело с фразообразовательной деятельностью
у наших первобытных предков? Назвать её фразообразова-
тельной не представляется возможным, поскольку до создания
несколькословных предложений - фраз - у них дело ещё не до-
ходило. Они обходились однословными предложениями.
Эволюция - процесс медленный. Не составляет исключения
и языковая эволюция. Мы можем наметить в ней две эпохи -
эпоху однословного синтаксиса и эпоху несколькословного
синтаксиса. Первую условно можно назвать моновербальной
эволюцией, а другую - поливербальной. В первом случае речь
идёт о создании лишь однословных предложений, а во вто-
ром - не только и не столько однословных, сколько несколь-
кословных.
Моновербальная эволюция, надо полагать, длилась не-
сколько тысячелетий. В проессе этой эволюции первобытные
люди всё более и более успешно использовали однословные
предложения для обозначения не только тех или иных явлений
самих по себе [Птица. Большая. Летит. Высоко), но и опреде-
лённых ситуаций (вспомним потебнианское Лек как эквива-
лент Птица летит).
Иначе говоря, потебнианское слово-предложение Лек мог-
ло обозначать и птицу, и её размер, и действие, которое она со-
вершает, и высоту её полёта и т. д. Более того, это Лек могло
употребляться в качестве метафоры по отношению к любому
летящему предмету - камню, копью, стреле и т. д. Иначе и не
могло быть, поскольку лексический запас в протоязыке был
чересчур ограниченным. Вот почему первые слова в моновер-
бальном языке должны были обладать намного большей поли-
семантичностью, чем в языке поливербальном.
236
Однако моновербальная полисемантичность была настоль-
ко широкой и неупорядоченной, что её можно охарактеризо-
вать как синкретическую или диффузную. Она была лишь далё-
кой предтечей полисемии, которая появится в поливербальном
языке. Тем более она была далека от тех механизмов, которые
управляют полисемией в современных языках и которые были
выработаны в течение долгой языковой эволюции.
Синкретической (диффузной) полисемантичностью первых
слов объясняется отсутствие частей речи в моновербальном
языке - не в том смысле, что его носители не обладали способ-
ностью отграничивать друг от друга те категории, которые
лежат в основе частей речи (первоначальной способностью к
категоризации мира обладают уже животные], а в том смысле,
что слова в протоязыке ещё не имели частеречных показате-
лей. В монолингвальном языке в них не было необходимости.
Необходимость в частеречных показателях появится в по-
ливербальном языке, творцами которого стали, очевидно,
поздние люди - неадертальцы и кроманьонцы. В отличие от
своих предшественников, категорию субстанции они положат
в основу существительных, а категории субстанциальных атри-
бутов - в основу глаголов и прилагательных. Грамматическая
специализация этих частей речи, надо думать, - процесс син-
хронический, а не диахронический. Вот почему процесс появ-
ления частей речи в языке следует начинать не с одной части
речи - существительного, глагола или ещё какой-нибудь един-
ственной части речи, а, по крайней мере, с трёх - существитель-
ных, глаголов и прилагательных. Но этот процесс - достояние
поливербальной эволюции, а не моновербальной.
Моновербальная эволюция шла по пути увеличения лекси-
кона у первобытных людей. Это увеличение, очевидно, уже в
процессе этой эволюции происходило за счёт осознания лек-
сического способа словообразования - за счёт употребеления
слов, уже имеющихся в протоязыке, в переносном употреб-
лении.
Иначе говоря, словообразование, очевидно, началось с ме-
тафор и метонимий. Такое предположение естественным об-
237
разом вытекает из природы моновербальной коммуникации у
первобытных людей: однословные предложения не требовали
морфологизации тех слов, из которых они создавались. Пере-
ход лексической формы слова в синтаксическую не был опос-
редован его морфологической формой.
В морфологических формах слова у носителей протоязы-
ка не было нужды. Эта нужда возникнет в несколькословных
предложениях, которые с их помощью, во-первых, приобретут
способность конкретизировать описываемую ситуации по от-
ношению к каждому из её компонентов, а во-вторых, она станет
необходимой для установления в них тех или иных отношений
между членами предложения. Без морфологизации слов в акте
фразообразования речь древних людей напоминала бы речь
афатиков, не способных устанавливать синтаксические отно-
шения между словами, из которых они пытаются строить пред-
ложение.
Итак, в эпоху моновербальной эволюции первобытные
люди совершенствовали три вида речевой деятельности - зву-
ковую, словобразовательную и грамматическую. Две послед-
них коренным образом отличались от соответвенных видов ре-
чевой деятельности у современных людей. Словообразователь-
ная способность ограничивалась лишь лексическим способом
словообразования. Аффиксальные способы словообразования
(префиксация, суффиксация и т. п.], очевидно, были освоены в
процессе поливербальной эволюции. Это предположение на-
прашивается потому, что в это время слова, из которых созда-
вались предложения, ещё не подвергались морфологизации,
в частности, за счёт флексий. Естественно предположить, что
способность к аффиксальному словообразованию и флектив-
ной морфологизации формировалась в одно и то же время.
Но главный отличительный признак протоязыка состоял
в том, что его носители в течение целой эпохи в их языковой
эволюции пользовались лишь однословными предложениями.
Процесс построения таких предложений был намного проще,
чем в новую, поливербальную, эпоху по двум главным причи-
нам: 1) каждое предложение состояло лишь из одного слова;
238
2) этот процесс включал в себя только два периода - лексиче-
ский и синтаксический, тогда как морфологический период в
нём отсутствовал. Обобщенно говоря, фразообразовательной
способностью носители протоязыка ещё не владели.
5. 2. 2. ПОЛИВЕРБАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Способность людей к фразообразовательной деятель-
ности - величайшее событие в культурогенезе. Оно
стало возможным благодаря коэволюции языковой
эволюции с эволюцией психической и культурной.
Поливербальная эволюция была вызвана необходимостью,
связанной с обслуживанием психической эволюции. В резуль-
тате этой эволюции когнитивные и практические потребности
у древних людей уже не могли удовлетворяться с помощью
однословных предложений. Вот почему их речь не могла не
эволюционировать от однословных предложений к несколь-
кословным.
Поливербальная эволюция была вызвана необходимостью,
связанной с обслуживанием культурной эволюции. В результа-
те этой эволюции у древних людей появлялась необходимость
к осмыслению и освоению всё новых и новых сфер культуры -
сначала материальной, а затем и духовной. Подобной осмысле-
ние невозможно с помощью однословных предложений.
Растущие потребности древних людей не могли не вызвать
революционных изменений в их языке. Несколькословные
предложения потребовали, с одной стороны, новых слов, а с
другой, усложнения фразообразовательного процесса. Новые
слова стали создаваться с помощью новых способов словообра-
зования - префиксации, суффиксации и др. Новые предложения
в свою очередь стали создаваться за счёт перевода лексических
форм слова сначала в морфологические, а уж затем - в синтак-
сические. Иначе говоря, процесс построения нового предложе-
ния стал усложняться за счёт развития трёх периодов фразо-
образовательной деятельности - лексического, морфологиче-
ского и синтаксического.
239
Поливербальная эволюция, наконец, привела к приобрете-
нию текстообразовательной способности. Эта способность в
особенности стимулировалась письменностью.
Поливербальная эволюция в конечном счёте вылилась в
эволюцию всех ярусов языка - звукового, грамматического и
текстуального. Второй из этих ярусов развивался и развива-
ется благодаря четырём формам языковой эволюции - слово-
образовательной, лексической, морфологической и синтакси-
ческой.
Реконструировать эволюцию каждого языкового уровня -
звукового, словообразовательного, лексического, морфологи-
ческого, синтаксического и текстуального - мы можем лишь в
самом приблизительном виде, поскольку их эволюция теряет-
ся в недоступной для нас древности. Однако приблизительное
представление о ней мы можем составить по установлению
тенденций, действующих в языковой истории. Многие из них
сохранились до нашего времени. Об этом свидетельствуют дан-
ные, приобретённые лингвистической наукой.
Бернар Бичакджан писал: «Лингвисты не могут просле-
дить историю языка от лингвистических аналогов каменного
топора и доисторических копьеметалок, но у нас есть возмож-
ность углубиться хотя бы на несколько тысячелетий, чтобы
показать, как язык меняется. Лингвисты могут использовать
диахронические данные языковых семей, имеющих древние
письменные памятники и надежно реконструированную исто-
рию, чтобы выявить тенденции развития и однонаправленные
изменения и далее исследовать адаптивные преимущества, ко-
торые результат таких изменений имеет перед исходным со-
стоянием. Такие исследования, по общему признанию, откроют
перед нами прошлое всего лишь на несколько тысячелетий, но
лингвистическая типология могла бы дать дополнительные
сведения, которые, будучи верно экстраполированы, могли бы
предоставить больший временной промежуток для исследова-
ния языковой эволюции» [Бичакджан Б. Эволюция языка: де-
моны, опасности и тщательная оценка // Разумное поведение и
240
язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык че-
ловека. Проблема происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев,
Т. В. Черниговская. М. Языки славянских культур, 2008. С. 60).
5. 2. 2.1. ЗВУКОВАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Всякий язык проходит через свою эволюцию. Выбор
эволюционного пути у того или иного языка связан с
тенденциями, которые стали господствующими в его
истории. Эти слова в полной мере относятся к звуковой эволю-
ции. Данный вид эволюции связан с развитием всего звукового
строя того или иного языка, а следовательно, имеет отноше-
ние ко всем звуковым уровням - фонемному, силлабическому,
акцентуационному, морфонологическому и т. п. Покажу это на
примере только одного уровня - акцентуационного.
Во всех языках использование ударения (акцента) играет
немаловажную роль. Но есть языки, где акцентуационные тен-
денции стали играть решающую роль в организации их звуко-
вого строя. К ним относятся изолирующие и инкорпорирую-
щие языки.
На положение типологической доминанты музыкальное
ударение в китайском языке - типичном представителе язы-
ков изолирующего типа - выдвинулось вовсе не случайно. С его
помощью этот язык решает проблему омонимии.
Китаисты подсчитали, что в путунхуа имеется лишь 400
слогов. При этом каждый из них всегда начинается с един-
ственного согласного звука (он составляет его инициаль) и
всегда заканчивается на гласный (финаль). Финаль может быть
моно-, ди- или трифтонгом. Среди 21 инициалей в китайском
6 ффрикат (в русском их только две - Ц и Ч). Среди 35 финалей
24 дифтонга или трифтонга. При этом 17 финалей имеют носо-
вой оттенок.
Закон открытого слога - не единственная черта звукового
строя китайского языка. В нём действует также и другой за-
кон - закон совпадения слогового и морфемного членения. Это
означает, что каждый слог в нём является морфемой.
241
Законы открытого слога и совпадения слого-морфемно-
го членения и привели китайский язык к омонимии. Другие
языки от частой омонимии ограждены значительно больши-
ми возможностями, имеющимися в них для фонемной комби-
наторики, с помощью которой эти языки осуществляют смыс-
лоразличение языковых единиц. В рамках одной морфемы в
них могут оказаться, во-первых, не только сочетания типа «со-
гласный + гласный», но и «гласный + согласный» (например,
в русском предлоге «от»), во-вторых, число фонем в морфеме
может варьироваться в разных комбинациях от одной до трёх,
четырёх и более (в, без, лист, тундр[-а] и т. д.) и, в-третьих,
морфемы в них далеко не всегда совпадают со слогами, а стало
быть, фонемное смыслоразличение в них может осуществлять-
ся в пределах нескольких слогов (например, в слове-морфеме
«пальто» - два слога, а в слове-морфеме «кокаду» - три). Всё
это создаёт в неизолирующих языках фонологическую избы-
точность. В китайском же языке морфема - всегда лишь двух-
фонемный слог типа «согласный + гласный». Много ли фонем
могут сочетаться в таком слоге-морфеме? Лишь несколько со-
тен. Для языка это очень мало, поскольку значений, передавае-
мых с помощью морфем, значительно больше. Вот почему раз-
ные значения в китайском языке часто передаются с помощью
одинаковых звукосочетаний (например, та или shu).
Спрашивается, как же с помощью 400 открытых слогов
можно обозначать в идеале бесконечное число реалий? Как го-
ворили в XVIII в., гений китайского языка нашёл ответ на этот
вопрос: он побудил китайцев использовать в омонимичных
слогах музыкальное (тональное) ударение в смыслоразличи-
тельной функции. Вышла, в частности, такая картина:
1-й тон 2-й тон 3-й тон 4-й тон
та «мать» та «конопля» та «лошадь» та «ругать»
shü «книга» shu «спелый» shu «считать» shu «дерево»
242
Если бы каждый из 400 слогов произносился в четырёх то-
нах, то получилось бы 1600 тональных слогов с разным значе-
нием. Но на практике далеко не все слоги имеют в китайском
все четыре тональных варианта. Четыре тональных варианта
имеют только 174 слога, три - 148, два - 57 и один - 25. Стало
быть, китайский имеет ещё большой резерв в использовании
тонов в качестве средства борьбы с омонимией, которая, увы,
остаётся в нём весьма значительной. Так, в «Словаре Синьхуа»
имеется 35 иероглифов, читающихся как shi, 66 - как у/ и т. д.
Решающую роль в формировании звукового строя инкор-
порирующих языков сыграло силовое ударение. Оно стало
выступать в них в качестве типологической детерминанты.
В. Гумбольдт помещал эти языки между флективными и изо-
лирующими. Он писал: «Если взять в сочетании оба эти способа
(флективный и изолирующий. - В. Д.), какими единство пред-
ложения фиксируется в понимании, то окажется, что есть ещё
и другой, противоположный им обоим способ, который здесь
удобнее было бы считать третьим. Он заключается в том, что-
бы рассматривать предложение вместе со всеми его необходи-
мыми частями не как составленное из слов целое, а, по суще-
ству, как отдельное слово» [Гумбольдт В. Избранные труды по
языкознанию. М.: Прогресс, 1984. С. 141).
Что значит «рассматривать предложение как отдельное
слово»? А что позволяет нам делить предложение в неинкорпо-
рирующих языках на отдельные слова? Во-первых, паузы, а во-
вторых, ударения: как правило, они отделяются друг от друга
определёнными паузами и имеют соответственные ударения.
В инкорпорирующих же языках ударение будто по ошибке ото-
рвалось от слова и стало объединять словосочетание или целое
предложение. Инкорпоративный строй языка характерен для
некоторых языков американских индейцев.
Главный результат инкорпорации - краткость корневых
и аффиксальных морфем. Это облегчает акцентуационному
фактору осуществлять в языках этого типа инкорпорирование
целых предложений. Так, в индейском языке чинук инкорпо-
ративное предложение Inialudam «Я пришёл, чтобы отдать ей
243
это» состоит из следующих компонентов: / - показатель прош.
вр., п - показатель 1 л. и ед. ч., / - корень «это», а - корень от
«она», I - показатель объекта, и - показатель действия, d - ко-
рень от «давать» иат- показатель цели.
Пример из языка нутка: Inikwihlminihisita «Несколько ма-
леньких огней горело в доме», где Inikw (огонь, гореть), /Л/ (дом),
minih (un. ч.), is (элемент, указывающий на уменьшительность),
it (прош. вр.), а (изъяв, накл.).
Итак, на примере тенденций, связанных в изолирующих
языках с использованием музыкальных ударений для смысло-
различения омонимичных слогов, а в инкорпорирующих язы-
ках - с использованием силового ударения для объенинения
в целостный инкорпоративный (акцентуационный) комплекс
несколькословных предложений легко увидеть, что разные
языки выбирают разные эволюционные пути для формирова-
ния их звукового строя.
На примере акцентуационной типологической детерминан-
ты в китайском языке и некоторых индейских языках легко
увидеть, что изменения, происходящие в истории языка, под-
чиняются внутриязыковым закономерностям. Эти закономер-
ности подчиняются, вместе с тем, общим эволюционным зако-
нам, главный из которых состоит в движении мира от хаоса к
порядку.
5. 2.2. 2. СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Вслообразовательной эволюции язык прошёл две
стадии - звукообразовательную и деривационную.
В первом случае мы имеем дело с образованием слов,
не образованных от других, а во втором - образованных от слов,
уже имеющихся в языке. Слова, созданные в процессе первой
стадии, могут быть названы первичными, а слова, созданные
на второй стадии, - вторичными. Эти стадии были впервые вы-
делены в науке Карлом Беккером (1775-1849).
Создание «непроизводных» слов К. Беккер связывал с мне-
нием, идущим от древнеиндийского грамматиста Панини.
244
В соответствии с этим мнением определённые глагольные
корнесловы признаются первообразными. Они обозначали в
первобытном языке кардинальные акциональные прапоня-
тия (Urbegriffen). К. Беккер относил к ним 12 понятий: идти
(gehen), светить (leuchten), звучать (lauten), дуть (wehen), течь
(fliepen), делать (machen), давать (geben), брать (nehmen), свя-
зывать (binden), отделять (scheiden), задевать (verletzen) и на-
крывать (decken).
Другие понятия, по К. Беккеру, развивались из перечислен-
ных акциональных понятий, что требовало новых звукообразо-
ваний. Производные понятия создавались либо за счёт осозна-
ния новых акциональных понятий (от "звучать"- звенеть, ла-
ять, рычать и т. п. ; от "дуть"- дышать, волноваться, пахнуть и т.
д. [Becker К. F. Organism der Sprache. Frankfurt a/M: G. Kettem-beil,
S. 77), либо за счёт новых неакциональных понятий ["дуть"
предполагает ветер, "течь"- воду и т. д. (ibid, S. 82)).
Глагольные корнесловы, таким образом, выступали в язы-
ке в качестве исходной базы, на которой создавались первые
слова в этом языке. В его дальнейшей истории начинают всту-
пать в силу деривационные, а не звукообразовательные спосо-
бы словообразования. Производные слова могут создаваться
в разных направлениях - существительные, например, могут
образовываться не только от глаголов, но также от существи-
тельных, от прилагательных и т. д. (ibid, S. 117).
Интерпретацию деривационного словообразования К. Бек-
кер производил в форме, ставшей привычной. Легко обвинить
его в научной наивности, имея в виду его звукообразователь-
ное словообразование. Почему первообразные слова обознача-
ли действия? Почему он выделил только 12 прапонятий, отра-
жающих эти действия, а не 25 или, скажем не 120?
Не следует, однако, пренебрежительно относиться к самой
идее звукообразования. Эта идея плодотворна в отношении
тех пределов, которые первобытный человек унаследовал от
своих животных предков. Подобный способ словообразования
со временем уступил место новым способам образования слов.
245
В результате их эволюции в поливербальные языки пришла це-
лая система таких способов.
Способы словообразования делятся на деривационные
(собственно словообразовательные] и недеривационные (фра-
зообразовательные). Первые создаются в акте словообразо-
вания как таковом, а другие представляют собою побочный,
исторический эффект от фразообразовательной деятельности
человека, направленной не на создание слова как такового, а
на построение нового предложения. Новые слова во втором
случае возникают не в акте словообразования, а в акте фразо-
образования, включающего в себя три периода - лексический,
направленный на отбор лексических единиц для создаваемого
предложения, морфологический, связанный с переводом лек-
сических форм слова в морфологические, и синтаксический,
направленный на завершение создаваемого предложения.
Если деривационные способы словообразования имеют
своею целью новое слово как таковое, то недеривационные
дают новые слова непреднамеренно со стороны говорящих.
Так, слово «сегодня» возникло из соединения «сего» и «дня» не
потому, что оно создавалось кем-то специально в акте слово-
образования, а потому, что здесь произошло синтаксическое
сращение данных слов в истории русского языка в связи с тем,
что они часто оказывались вместе в акте фразообразования.
Акт фразообразования, таким образом, может иметь не только
свою основную продукцию - предложения, но и дополнитель-
ную, незапланированную - слова.
Как деривационные, так и недеривационные способы сло-
вообразования делятся на три группы. В группы деривацион-
ных способов входят аффиксальные, композитные и аффик-
сально-композитные способы словообразования, а в группы
недеривационных - лексические, морфологические и синтак-
сические. Схематически это выглядит так:
246
СПОСОБЫ СЛОВООБРАЗОВАНИЯ
АФФИКСАЛЬНЫЕ
КОМПОЗИТНЫЕ
ЛЕКСИЧЕСКИЕ
МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ
АФФИКСАЛЬНО-
К0МП03ИТНЫЕ
СИНТАКСИЧЕСКИЕ
Аффиксальные способы словообразования. Новые слова при
их использовании создаются с помощью аффиксов - префик-
сов, суффиксов, постфиксов. К ним относится три чистых спосо-
ба словообразования - префиксация, суффиксация и постфик-
сация, а также несколько смешанных - префиксо-суффиксация,
префиксо-суффиксо-постфиксация, префиксо-постфиксация и
т. п. В число данных способов словообразования следует вклю-
чить и безаффиксный способ словообразования.
Префиксация: эволюция - инволюция, (ср. в англ., нем. и фр.:
Involution, Involution, involution).
Суффиксация: учить - учитель (ср.: teacher, Lehrer,
instituteur).
Постфиксация: что-либо, доиграть - доиграться.
Префиксо-суффиксация: окно - подоконник, шлем - под-
шлемник.
Префиксо-суффиксо-постфиксация: слеза - прослезиться,
смелый - осмелиться.
Префиксопостфиксация: слушать - вслушиваться, рабо-
тать - заработать.
Суффиксо-постфиксация: кудрявый - кудрявиться, рубец -
рубцеваться.
Нулевая аффиксация: зелёный - зелень, ха-ха-ха.
247
Композитные способы словообразования. Новые слова при
использовании данных способов их образования являются ре-
зультатом объединения двух или нескольких слов в одно слово.
Следует различать два композитных способа - полный (словос-
ложение) и сокращенный (аббревиатурный). В первом случае
мы имеем дело с объединением слов без их сокращения [плащ-
палатка, ангел-хранитель, гамма-частица, диван-кровать),
а во втором - либо с их частичным сокращением {медсестра,
зарплата, телецентр), либо с их полным (побуквенным или
звуковым) сокращением [РФ, США, КНР). Словосложение чрез-
вычайно характерно для немецкого языка: Apfelbaum «ябло-
ня» - из Apfel «яблоко» и Baum «дерево», Schweinfleisch «свини-
на» - из Schwein «свинья» и Fleisch «мясо», Salzfa "солонка" - из
Salz «соль» и Fa «посуда», Fuboden «пол» - из Fu «нога» и Boden
«суша, твердь» и т. д.
Аффиксально-композитные способы словообразования. Сло-
восложение при их использовании здесь сочетается с аффикса-
цией. Как и в случае с композитными способами словообразо-
вания, мы имеем здесь дело с двумя способами словообразова-
ния - полным и частичным. К первому из них относятся слова,
созданные по модели «самолёт» или «пылесос», где в качестве
аффиксов выступают инфиксы «о» и «е». Но не только инфик-
сы могут использоваться в подобных ситуациях, а также и дру-
гие аффиксы - напр., суффиксы [конькобежец, мясорубка). Ча-
стичный аффиксально-композитный способ словообразования
предполагает соединение слов, одно из которых (или оба) яв-
ляется сокращённым, с аффиксацией [полководец, секундомер,
шекспировед).
Лексические способы словообразования. Эти способы слово-
образования являются побочным эффектом лексического пе-
риода фразообразования. Существует два лексических способа
словообразования - метафоризация и метонимизация. В пер-
вом случае слово появляется в языке за счёт его переносного
употребления по сходству обозначаемых предметов, а во вто-
ром - по смежности. Примеры метафоризации: шляпка (у гвоз-
дя), кулак (зажиточный крестьянин), зайчик (солнечный блик),
248
слог (стиль) и т. п. Примеры метонимизации: галифе, ампер,
вольт, рентген и т. п.
Морфологические способы словообразования (конверсия).
Эти способы словообразования являются побочным эффектом
морфологического периода фразообразования. Существуют
следующие способы морфологического словообразования -
субстантивация, адъективация, вербализация, адвербализация
и т. п. При первом из них новые слова появляются за счёт за-
крепления в языке переносного употребления несубстантив-
ных частей речи в значении существительного, во втором - за
счёт употребления неадъективных частей речи в значении
прилагательного, в третьем - за счёт употребления негла-
гольных частей речи в значении глагола, в четвёртом - за счёт
употребления ненаречных частей речи в значении наречия и
т. д. Примеры субстантивации: больной, учащиеся, в англ.: a find
«находка», a shave «бритье». Примеры адъективации: the stone
bridge «каменный мост», the non-stop flight «безостановочный
полёт». Примеры вербализации: to bird «совершать действия,
подобные тем, которые характерны для птицы», to doctor «ле-
чить», to lavish «быть щедрым» от lavish «щедрый». Примеры
адвербализации: вечером, сбоку, на днях, на руку. В истории
языка наблюдаются неоднократные переходы слова из одной
части речи в другую. При этом сам первоисточник может исчез-
нуть из языка. Так, в древнеанглийском слово down означало
«холм». Из совр. англ. оно исчезло, но сохранились результаты
его адъективации [the down train «поезд, идущий от города»),
вербализации (to down «выпускать, вынудить самолет к посад-
ке») и адвербализации (to come down «спускаться вниз»). Подоб-
ные примеры см.: Каращук П. М. Словообразование английского
языка. М., 1977. С. 198.
Синтаксические способы словообразования. Подобные спо-
собы словообразования связаны с закреплением в языке в
качестве отдельных слов бывших словосочетаний: сума сшед-
ший - сумасшедший, сего дня - сегодня, глубоко уважаемый -
глубокоуважаемый, дерево обрабатывающий - деревообраба-
тывающий, вечно зеленый - вечнозеленый и т. п.
249
Степень перехода словосочетаний в сложные слова может
быть различной. На высокую степень словообразовательного
сращения словосочетаний указывает одно сильное ударение в
образовавшемся сложном слове, а при меньшей степени этого
сращения в нём сохраняется два сильных ударения. В первом
случае сложное прилагательное, например, пишется одним
словом, а во втором - через дефис. Примеры полного сращения:
водопроводный, глубокомысленный, малоблагоприятный и т. д.
Примеры частичного сращения: желудочно-кишечный, Восточ-
но-Европейский, бутылочно-зелёный и т. д.
Если в отношении способов морфологизации, как мы увидим
в дальнейшем, разные языки шли по пути закрепления разно-
образных способов выражения морфологических значений, то
в области словообразования мы видим большее единообразие.
Различие здесь состоит главным образом в предпочтительном
развитии тех или иных способов словообразования.
Китайский язык, например, освоил сферу звукоподража-
тельного словообразования намного более активно, чем другие
языки. Создание звукоподражательных слов следует расцени-
вать как особую разновидность безаффиксного словообразова-
ния. В своём большинстве они создавались в древности. Совре-
менный китайский унаследовал от своего далёкого предка, по
подсчётам С. В. Стефановский, 360 звукоподражаний (отзыв о
её диссертации см. в моей кн. «Культурно-эволюционный под-
ход в филологии». СПб.: Алетейя, 2013. С. 383-388).
Можно apriori сказать, что ничего подобного нет в европей-
ских языках. С помощью звукоподражательных слов китайский
язык семиотизировал звуковую картину мира намного более
основательно, чем это сделали другие языки. Так, область смеха
в русском языке ограничена незначительным числом звукопо-
дражаний (ха-ха, хо-хо, хи-хи, хе-хё), тогда как в китайском языке
эту область покрывают 24 (!) звукоподражания. Некоторые из
них напоминают наши: hebe, haha и т. п. Но есть и такие, которые
в нашей голове не укладываются: honghong, hulu, luhu и др.
Намного более детально, чем в европейских языках, вер-
бализирована с помощью звукоподражаний картина мира,
250
заключённая в китайском языке, и в других её фрагментах -
связанных, в частности, со звуками, производимыми птицами
(58 звукоподражаний), ветром (19), водой (38), камнями (11),
колоколами и колокольчиками (17) и др. Подобные наблюде-
ния явно порадовали бы Л. Вайсгербера, который на протяже-
нии всей своей научной жизни неутомимо искал разницу меж-
ду языковыми картинами мира.
Чрезвычайно богато в китайском языке представлено так-
же композитное словообразование - в частности, для создания
имён собственных. Например, имя Юйчжу возникло из слов,
обозначающих дождь и бамбук. С чего бы это? Обладательница
этого имени будет быстро расти и развиваться, как бамбук от
дождя. На этом примере мы видим национальную специфику
языковой эволюции китайского языка в области словообра-
зования. Она связана с верой древних китайцев в магическую
функцию антропонима.
Верой древних китайцев в магическую силу слова объясня-
ется и происхождение в их языке тех антропонимов, которые
связаны с отражением в них двух стихий - инъ и ян. Первая из
них символизирует Землю, а другая - Небо. То имя приносит
человеку счастье, в котором инь и ян приведены в гармонию.
Иначе говоря, земное и небесное должно сосуществовать в че-
ловеке в равной пропорции.
Вера в магическую силу слова у китайцев была очень силь-
ной. Ей способствовала их мифология, в соответствии с которой
вещь и слово оказываются в такой тесной связке, что манипу-
лирование словами рассматривается как манипулирование ве-
щами. На такую связку, между прочим, указывают и известные
слова Конфуция: «Самое необходимое - это исправление имён».
На подобном представлении о словах и вещах держится взгляд
китайцев на Вселенную как глобальную знаковую систему. На
подобном представлении держится у них и их сознание маги-
ческой функции языка, сущность которой состоит в переходе
слова в дело без участия материальных сил - чудодейственным
образом.
251
Словообразовательные процессы осуществляются людь-
ми. Степень их участия в создании новых слов при этом может
быть различной. Так, недеривационное словообразование в
обыденном языке протекает стихийно, тогда как в языке науки
создание новых терминов - сознательный, целенаправленный
процесс не только в рамках деривационного словообразования,
но и недеривационного. Рассмотрим процессы терминообразо-
вания на примере формирования философской лексики в рус-
ском языке XIX века.
Вплоть до 40-х годов XIX в. философская терминология в
русском языке находилась в зародышевом состоянии. О необ-
ходимости её создания 13 июля 1825 г. в письме к П. А. Вязем-
скому писал А. С. Пушкин: «Ты хорошо сделал, что заступился
явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать,
что русский метафизический язык находится у нас ещё в диком
состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие
французского (ясного точного языка прозы - т. е. языка мыс-
лей)» [Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 9. М.,
1985. С. 189).
Из этих слов не следует, что А. С. Пушкин видел главный
источник философской терминологии в одном французском
языке. Другой, более мощный, её источник он видел в родном
языке. В письме к И. В. Киреевскому в 1832 г. он писал: «NB: из-
бегайте учёных терминов; и старайтесь их переводить, то есть
перефразировать: это будет и приятно неучам, и полезно наше-
му младенчествующему языку» (там же. Т. 10. С. С. 65).
Это наставление начинающему русскому философу вы-
шло из-под пера А. С. Пушкина неслучайно. В 1829-1831 гг. на
лекциях Г. Гегеля в Берлинском университете присутствовали
русские слушатели. Среди них был и Иван Киреевский [Воло-
дин А. И. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века.
М., 1973. С. 13).
После смерти А. С. Пушкина ситуация с философской терми-
нологией в русском языке начинает меняться. Активное уча-
стие в её формировании приняли Виссарион Григорьевич Бе-
линский (1811-1848), Александр Иванович Герцен (1812-1870)
и Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889).
252
В. Г. Белинский
В отличие от А. С. Пушкина, В. Г. Белинский видел главный
внешний источник философский терминологии не во фран-
цузском, а немецком языке (главным образом - в философии
Г. Гегеля). Но при этом он стремился к русификации иностран-
ных терминов. Приводя тот или иной термин на русском язы-
ке, он часто давал его иностранный эквивалент - на иностран-
ном или русском языке: общее (Allgemeinenheit), самоотречение
(Resignation), сущность (субстанция), высшая (трансцеден-
тальная) логика, рефлексия (размышление), рефлектирует
(отражает) и т. д.
Исконно русские эквиваленты терминам иноязычного про-
исхождения В. Г. Белинский стремился находить в общеупотре-
бительном русском языке. Он шёл по пути их терминологиза-
ции. Чтобы легче было увидеть их терминологичность, он вы-
делял их с помощью разрядки: предмет философии, единство
противоположностей, чувственная форма разумного сознания,
замкнутое в самом себе существо и т. д.
Конкретизация значений у того или иного термина осу-
ществляется за счёт контекста. У В. Г. Белинского он был весь-
ма разнообразным. Вот с какими словами он сочетал, например,
термины бытие и дух: сфера бытия, чувственное бытие, торже-
ство духа, дух субъективный (внутренний, мыслящий), дух объ-
ективный (внешний первому, предмет мышления) и т. д.
В некоторых случаях В. Г. Белинский прибегал к полному
терминообразованию. Его излюбленным словообразователь-
ным средством был суффикс -ость: особность, беспечность,
созерцательность и т. п. Он защищал от нападок со стороны
пуристов такие термины, как абстрактность, конкретность,
непосредственность, замкнутость и т. п.
А. И. Герцен
«Письма об изучении природы» А. И. Герцен писал в 1842-
1846 гг. Как он сам признавался в «Былом и думах», он иногда
грешил в них иностранными терминами. Вот лишь одна цита-
253
та из его первого письма: «Идеализм высокомерно думал, что
ему стоит сказать какую-нибудь презрительную фразу об эм-
пирии - и она рассеется, как прах; вышние натуры метафизи-
ков ошиблись: они не поняли, что в основе эмпирии положено
широкое начало, которое трудно пошатнуть идеализмом» [Гер-
цен А. И. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1985. С. 225).
Автор этих слов был слишком критичен по отношению к са-
мому себе. На самом деле его «Письма об изучении природы» -
великолепный и весьма доступный источник философских зна-
ний. Как И. Гердер и Г. Спенсер, русский мыслитель определял
философию как синтетическую науку по отношению к частным
наукам.
А. И. Герцен писал: «Философия есть единство частных наук;
они втекают в неё, они - её питание; новому времени принадле-
жит воззрение, считающее философию отдельною от наук; это
последнее убийственное произведение дуализма; это один из
самых глубоких разрезов его скальпеля. В древнем мире безза-
конной борьбы между философией и частными науками вовсе
не было; она вышла рука об руку из Ионии и достигла своей
апофеозы в Аристотеле» (там же. С. 228).
Уже этого отрывка из герценовских «Писем об изучении
природы» достаточно, чтобы увидеть, что мечта А. С. Пушкина
о создании метафического языка в России осуществилась в фи-
лософских произведениях А. И. Герцена. Этому языку и сейчас
надо учиться, учиться и учиться. Глубокое знание философии
их автор совмещал с неподдельной темпераментностью. Его
философский язык - великое достояние русской философской
прозы.
Приведу ещё одну цитату из «Писем об изучении природы»,
наполненную эволюционными прозрениями: «Логический
процесс есть единственное всеобщее средство человеческого
понимания; природа не заключает в себе всего смысла свое-
го - в этом её отличительный характер; именно мышление
и дополняет, развивает его; природа только существование и
отделяется, так сказать, от себя в сознании человеческом для
того, чтоб понять своё бытие; мышление делает не чуждую до-
254
бавку, а продолжает необходимое развитие, без которого все-
ленная не полна, - то самое развитие, которое начинается со
стихийной борьбы, с химического сродства и оканчивается са-
мопознающим мозгом человеческой головы» (там же. С. 232).
Во вполне эволюционном духе великий мыслитель писал
в «Былом и думах»: «В дочеловеческой, в околочеловеческой
природе нет ни ума, ни глупости, а необходимость условий, от-
ношений и последствий. Ум мутно глядит в первый раз молоч-
ным взглядом животного, он медленно мужает, вырастает из
своего ребячества, проходя стадной и семейной жизнию рода
человеческого. Стремление пробиться куму из инстинкта - по-
стоянно является вслед за сытостью и безопасностью; так что
в какую бы минуту мы ни остановили людское сожитие, мы
поймаем его на этих усилиях достигнуть ума - из-под власти
безумия. Пути вперёд не назначено, его надобно прокладывать;
история, как поэма Ариоста, несётся зря, двадцатью эпизодами;
бросаясь туда, сюда, с тем тревожным беспокойством, которое
уже бесцельно волнует обезьяну и которого почти совсем нет
у низших зверей, этих довольных животного царства» [Гер-
цен А. И. Сочинения в 4 т. Т. 3. М.: Правда, 1988. С. 198).
Выходит, современное человечество находится на низком
уровне своего «очеловления» (термин А. И. Герцена. - В. Д.) по-
тому, что оно ещё не насытилось и не чувствует себя в безопас-
ности. Как точно подмечено! Вот с таким человечеством и при-
ходится жить по преимуществу.
А. И. Герцен достиг подлинного блеска в своих философских
работах («О месте человека в природе», «Развитие человече-
ства», «Дилетантизм в науке» и др.). Во многом это объясняется
отказом их автора от «птичьего языка» немецкой философии.
Наша философская наука обязана ему созданием и распростра-
нением многих терминов, имеющих исконно русскую основу.
К ним относятся, в частности, такие термины: отвлечение, един-
ство бытия и мышления, примирение противоположностей и
снятие их, непримиримое противоречие, замыкать бесконечное
и конечное сознательным единством, смысл конечного, скачок
от чистого мышления в религиозное представление и мн. др.
255
Отношение А. И. Герцена к терминам-варваризмам было
критическим. Он высмеивал злоупотребление ими. Вспоминая
о начале философии в России, он, в частности, писал: «Никто
в те времена не отрёкся бы от подобной фразы: «"Конкресци-
рование абстрактных идей в сфере пластики представляет ту
фазу самоищущего духа, в которой он, определяясь для себя,
потенцируется из естественной имманентности в гармониче-
скую сферу образного сознания в красоте"» [Ефимов А. И. Язык
сатиры Салтыкова-Щедрина. М., 1953. С. 151).
А. И. Герцен использовал философские термины в самым
разнообразных словосочетаниях. Возьмём, например, термины
бытие и сущее: единство бытия и мышления, единство бытия с
воззрением, абстракция чистого бытия, борьба бытия с небы-
тием; отрешить личность от всего сущего, Гераклит, поставив-
ший истиной сущего начало движущееся (сущность) и др.
Как и В. Г. Белинский, А. И. Герцен способствовал закрепле-
нию в русском языке терминов с суффиксом -ость: материаль-
ность, вещественность, всеобщность, отдельность, самость,
тождественность, объективность, субстанциональность и
т. п.
Очень много у А. И. Герцена терминов с местоимением само-
(нем. - selbst): самосознание, самораздвоение, самосознающая
воля, самодвижущаяся душа, самоопределение истины и т. п.
M. E. Салтыков-Щедрин
Великий сатирик застал время, когда философская терми-
нология уже получила достаточно широкое распространение в
России. К середине XIX в. у нас появились словари, в которых до-
статочно богато была представлена философская лексика. Так,
в Академическом словаре 1847 г. слову материя даётся такое
толкование: «...в философии: неорганизованная сущность, слу-
жащая основанием всех существ физического мира, вещество»
(там же. С. 141-142).
Уровень истолкования философских терминов, вместе с
тем, часто оставался невразумительным. Поэт Алексей Кольцов
256
жаловался В. Г. Белинскому: «Купил "Историю философских си-
стем" Галича: мне её наши бурсаки сильно расхваливали; про-
чёл первую часть - вовсе ничего не понял» [Ефимов А. И. Язык
сатиры Салтыкова-Щедрина. М., 1953. С. 133-134).
M. E. Салтыков-Щедрин не мог пройти мимо неупорядочен-
ности философской лексики. В своих произведениях он стре-
мился внести свою лепту в её гармонизацию. В чисто фило-
софском смысле он употреблял, например, такие термины,
как миросозерцание, умозрение, спекулятивные знания, бытие,
противоречие, саморазвитие, самодвижение, борьба духа с ма-
терией, отрицание для отрицания, снятие, материализм, абсо-
лютизм, абсолютная истина,умозаключение и др.
Очень часто, вместе с тем, M. E. Салтыков-Щедрин исполь-
зовал в своих публицистических и художественных произве-
дениях философские термины не столько для их правильного
истолкования и популяризации, сколько для их детерминоло-
гизации.
А. И. Ефимов в связи с этим писал: «Наряду с употреблением
абстрактно-философской лексики в её прямых, терминологи-
ческих значениях, уже в ранних произведениях Щедрина от-
ражается тенденция к её детерминологизации. Он, например,
критически воспроизводит те значения терминов, которые
оформились в житейской практике. Ср. о профессоре Юркеви-
че: "Если он... сам доказывает, что он материалист и притом
материалист весьма дешёвого свойства, материалист вроде
тех, которые наивно полагают, что материализм заключается
в обжорстве, половых отправлениях и в приготовлениях к тому
процессу, о котором он так остроумно намекнул в своей лек-
ции"» (там же. С. 152-153).
Детерминологизация не означает полную утрату тем или
иным термином своего терминологического значения. Это
значение сохраняется, но сохраняется не в чистом виде, а в со-
единении с новым, нетерминологическим, значением. Такое
соединение осуществляется за счёт ненаучного контекста.
Яркий пример детерминологизации философской лексики
у М. Е. Салтыкова-Щедрина из «Губернских очерков», где опи-
257
сывается внешность Горехвастова: «Голос густой и зычный,
глаза, как водится, свиные...Вообще заметно, что здесь мате-
рия преобладает над духом» (там же. С. 142).
Особенно часто M. E. Салтыков-Щедрин прибегал к детер-
минологизации частнонаучной терминологии. Рассмотрим это
на материале биологической и науковедческой терминологии.
С одной стороны, в произведениях M. E. Салтыкова-Щедри-
на представлены биологические термины в их собственно на-
учном значении [анатомия, физиология, инфузории, агония,
гемморой и т. п.), а с другой стороны, эти термины подверга-
лись у него детерминологизации за счёт их переносного упо-
требления: эпидемия болтовни, бесплодие современной "изящ-
ной" литературы, операционный нож критики, духовное мало-
кровие, испускать из себя гангрену разрушения, гастрические
сновидения и т. п.
В статье, адресованной журналу Ф. М. Достоевского «Эпоха»,
M. E. Салтыков-Щедрин так разделывал его редакцию: «Чело-
векообразные соединились с стрижами, эти последние в свою
очередь подали лапу амфибиям. Некоторый молодой гиббон
(скорее, впрочем, лемур, нежели гиббон) написал в шутливом,
но пакостном тоне мою биографию; некоторый чимпандзе об-
ратился ко мне с серьёзным увещеванием... даже сам старый
горилла - и тот воспылал ко мне гневом... Наконец, амфибии и
те пискнули в своём мрачном... болоте» (там же. С. 170).
Теория - самый частотный науковедческий термин.
M. E. Салтыков-Щедрин им пользовался очень охотно, но он
его, как правило, детерминологизировал. Вот лишь некото-
рые примеры: теория ежовых рукавиц, теория кукиша с мас-
лом, теория вождения влиятельного человека за нос, теория
благородного сидения сложа руки, теория Макаров, где-то те-
лят не гоняющих и ворон, куда-то костей не заносящих, тео-
рия оправдания, теория встречного подкупа, теория усиления
единоличной власти, теория благодарного повиновения рабов,
теория умерщвления плоти, теория очищения грехов, теория
смирения и прощения, теория приведения влиятельного чело-
века на правый путь, теория беспрепятственной игры локтями,
258
теория личной жадности, теория приличного и прозябания,
теория родства психологии с пыткой, теория митрофанства,
теория размножения недовольных элементов, теория обраще-
ния к здравому смыслу народа, теория привлекательного тру-
да, теория уступок и умолчания, теория тишины во что бы то
ни стало, теория устрашения, теория повсеместного водворе-
ния безмолвия, теория обуздания мысли, теория приведения к
общему знаменателю и т. п.
Любил М. Е. Салтыков-Щедрин детерминологизировать
также слова наука, учение, исследование и т. п.: наука о безде-
лице, наука о поддержании связей, наука о женихах, наука о
подмывании лошадям хвостов, наука о том, что есть истинная
кобыла,учение об искусстве на обухе рожь молотить, исследова-
ние о том, была ли замужем Баба-Яга, читать лекцию о том, как
"сорока кашу варила" и т. п.
Итак, В. Г. Белинский, А. И. Герцен и M. E. Салтыков-Щедрин
внесли огромный вклад в формирование философской терми-
нологии в русском языке. Их усилия были направлены, с одной
стороны, на частичное терминообразование, связанное в ос-
новном с русификацией иностранных терминов и терминоло-
гизацией общеупотребительных слов, а с другой стороны, на
полное терминообразование, при котором новые термины соз-
даются по преимуществу с помощью аффиксальных способов
словообразования. Кроме того, M. E. Салтыков-Щедрин в своих
произведениях подвергал, как правило, философскую и частно-
научную лексику детерминологизации за счёт сатирического
контекста.
XX век стал веком великой научно-технической революции.
Она привнесла в язык бесчисленное множество новых терми-
нов. Появилась особая наука о терминах - терминоведенйе.
Терминоведение сформировалось в относительно само-
стоятельную область знаний лишь в XX в. Его основателем
за рубежом считают австрийского учёного Ойгена Вюстера
(1898-1977), а отечественного - Дмитрия Семёновича Лотте
(1898-1950).
259
В статье «Очередные задачи технической терминологии»
(1931) Д. С. Лотте сформулировал задачи не только техниче-
ской терминологии, но и терминологической науки вообще.
Он отнёс к ним классификацию терминов, исследование раз-
личных аспектов терминологических систем и др. Д. С. Лотте
также настаивал на недопустимости полисемии, омонимии и
синонимии между терминами.
Д. С. Лотте способствовал созданию при АН СССР Комитета
научно-технической терминологии в 1933 г. (в настоящее вре-
мя - Комитет научной терминологии в области фундаменталь-
ных наук РАН).
В 1939 г. появилась статья Г. О. Винокура «О некоторых яв-
лениях словообразования в русской технической терминоло-
гии», где её автор сформулировал основные требования к тер-
мину - специализированность значения, точность, стилистиче-
ская нейтральность и др.
В 1959 г. на Всесоюзном терминологическом совещании,
которое вёл В. В. Виноградов, А. А. Реформатский выступил с
докладом «Что такое термин и терминология?». Главное своео-
бразие термина он видел в его однозначности.
В области терминоведения в дальнейшем у нас актив-
но работали О. С. Ахманова, О. Н. Трубачёв, П. Н. Денисов,
В. В. Морковкин, Ю. Н. Караулов, В. П. Даниленко, Б. Н. Головин,
Р. Ю. Кобрин, Г. П. Мельников, А. В. Суперанская, Н. В. Подольская,
Н. В. Васильева, В. А. Татаринов, С. В. Гринёв-Гриневич и др.
Несмотря на бесспорные достижения в области науковеде-
ния, в самой терминологической практике мы встречаемся со
старыми проблемами, поставленными ещё Д. С. Лотте. Они свя-
заны в ней в первую очередь с полисемией, омонимией и сино-
нимией.
Полисемия
Любой термин в идеале должен быть однозначным. Одна-
ко на практике трудно найти термин, который не обладал бы
многозначностью (полисемией). Особой полисемантической
260
широтой характеризуются термины, которые получают широ-
кое распространение в науке. К ним относится термин дискурс.
Терминологическое значение слову дискурс придал ещё
Зеллиг Хэррис в статье 1952 г. «Дискурс-анализ», однако его
широкое распространение началось с 70 гг. Лингвистика дис-
курса с того времени проделала весьма внушительный путь.
Дискурсивные теории растут, как грибы. Вот лишь краткий их
перечень: теория информационного потока (information flow)
У. Чейфа, теории дискурсивного диалога С. Томпсона, Б. Фок-
са, С. Форда, когнитивная теория связи дискурса с грамматикой
Т. Гивона. Сюда же мы можем подключить экспериментальную
теорию дискурса Р. Томлина, грамматику дискурса Р. Лонгакра,
системно-функциональную грамматику М. Хэллидея, теорию
стратегий понимания Т. ван Дейка и У. Кинча, структурную те-
орию дискурса Л. Поланьи, психолингвистическую теорию дис-
курса М. Гернсбакер, социолингвистические теории дискурса
У. Лабова и Дж. Гамперса и мн. др. Между тем и до сих пор линг-
вистику дискурса считают наукой молодой, формирующейся.
Лингвистика дискурса, как и когнитивная лингвистика, -
наука интегральная, междисциплинарная, синтетическая.
С одной стороны, она интегрирует нашу науку с нелингвисти-
ческими науками - философией, психологией и культуроло-
гией, а с другой стороны, она выступает как связующее звено
для других лингвистических дисциплин - лингвистики текста,
лингвостилистики, лингвокибернетики и др.
Междисциплинарность лингвистики дискурса в какой-то
мере объясняется неопрелённостью её предмета - дискурса.
Что такое дискурс? Стало уже привычным считать, что дис-
курс = текст + контекст. В книге «Квадратура смысла: фран-
цузская школа анализа дискурса» (под ред. П. Серио. М., 1999),
вместе с тем, на 26-ой странице приводится восемь определе-
ний дискурса. Вот некоторые из них:
«1) эквивалент понятия "речь" в соссюровском смысле, т. е.
любое конкретное высказывание;
2) единица, по размеру превосходящая фразу, высказыва-
ние в глобальном смысле; то, что является предметом иссле-
261
дования грамматики текста , которая изучает последователь-
ность отдельных высказываний;
7) термин "дискурс" часто употребляется также для обо-
значения системы ограничений, которые накладываются на
неограниченное число высказываний в силу определённой со-
циальной или идеологической позиции. Так, когда речь идёт о
"феминистском дискурсе" или "административном дискурсе",
рассматривается не отдельный частный корпус, а определён-
ный тип высказывания, который предполагается вообще при-
сущим феминисткам или администрации».
Даже и этих определений достаточно, чтобы на примере
термина дискурс убедиться в том, что многозначность термина
вовсе не способствует развитию науки, поскольку она привно-
сит в неё не что иное, как хаос. Между тем А. Кибрик и П. Пар-
шин иного мнения. Они пишут: «Многозначный термин ряда
гуманитарных наук, предмет которых прямо или опосредован-
но предполагает изучение функционирования языка, - линг-
вистики, литературоведения, семиотики, социологии, филосо-
фии, этнологии и антропологии. Чёткого и общепризнанного
определения "дискурса", охватывающего все случаи его упо-
требления, не существует, и не исключено, что именно это спо-
собствовало широкой популярности, приобретённой этим тер-
мином за последние десятилетия: связанные нетривиальными
отношениями различные понимания удачно удовлетворяют
различные понятийные потребности, модифицируя более тра-
диционные представления о речи, тексте, диалоге, стиле и даже
языке» (http://www. krugosvet. ru/enc/gumanitarnye_nauki/
lingvistika/DISKURS.html#1008254-L-103).
В своём определении обсуждаемого термина, вместе с тем,
А. Кибрик и П. Паршин стремились к более или менее однознач-
ному его истолкованию. Вот их дефиниция дискурса: «ДИС-
КУРС (фр. discours, англ. discourse, от лат. discursus «бегание
взад-вперед; движение, круговорот; беседа, разговор») - речь,
процесс языковой деятельности; способ говорения» (там же).
В статье Е. В. Ерофеевой и А. Н. Кудлаевой «К вопросу о соот-
ношении понятий ТЕКСТ и ДИСКУРС» мы обнаруживаем новую
262
попытку придать анализируемому термину хотя бы относи-
тельную однозначность: «Итак, понятие дискурс определяется
лингвистами через понятие текст. Текст по отношению к дис-
курсу может рассматриваться как его фрагмент, как элементар-
ная (базовая) единица дискурса...» (http://psychsocling. narod.
ru/erkudl. htm).
Стремление исследователей к приданию тому или иному
термину хотя бы относительной однозначности вполне есте-
ственно, поскольку без неё диалог между ними становится по
существу невозможным.
Омонимия
Ещё в большей мере вредит научному общению терминоло-
гическая омонимия. Как правило, она возникает из полисемии.
Яркий пример - омонимия широко распространённого терми-
на концепт.
В диссертации Д. А. Зиброва «Концепт СЕРДЦЕ в аспекте
концептуальной систематики языка» (Иркутск, 2008) читаем:
«Одно из центральных понятий когнитивной лингвистики до
сих пор остаётся весьма неясным и противоречивым, причём
приписываемые ему разными исследователями свойства явля-
ются, зачастую, взаимоисключающими. Концепт - это
• идея, "включающая абстрактные, конкретно-ассоциатив-
ные и оценочные признаки, а также спрессованную историю
понятия" (Степанов 2004);
• "абстрактное научное понятие, выработанное на базе жи-
тейского понятия" (Соломник 1995: 241);
• "личностное осмысление, интерпретация объективного
значения и понятия как содержательного минимума значения"
(Лихачёв 1993: 281);
• "оперативная единица памяти, ментального лексикона,
концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира,
квант знания" (КСКТ 1996: 90);
• "сущность понятия, явленная в своих содержательных
формах - в образе, понятии и в символе" (Колесов 2004:19);
263
• "объективно существующее в сознании человека перцеп-
тивно-когнитивно-аффективное образование динамического
характера", имеющее индивидуальную природу (Залевская
2005: 24);
• "операционная единица мысли, единица коллективно-
го знания (отправляющая к высшим духовным сущностям),
имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной
спецификой" (Воркачёв 2004: 51);
• "своеобразные культурные гены, входящие в генотип
культуры, самоорганизующиеся интегративные функциональ-
но-системные многомерные идеализированные формообразо-
вания, опирающиеся на понятийный или псевдо-понятийный
базис" (Ляпин 1997: 16);
• "любая дискретная содержательная единица (образ) со-
знания" (Караулов 1989: 170) и т. п. ».
Мы видим, что определения концепта, приведённые выше,
настолько отдалены друг от друга, что говорить о полисемии
здесь уже не приходится. Мы имеем здесь дело уже не с полисе-
мией, а с омонимией.
Синонимия
Главный источник синонимии в терминологии - наличие
в той или иной науке параллельных терминов - исконного и
заимствованного. Синонимических рядов такого рода очень
много.
Приведу лишь некоторые примеры: языкознание - лингви-
стика, общение - коммуникация, нравственность -мораль, от-
влечение - абстракция, образ - имидж, деятель - агенс, участ-
ник - партиципант, признак - атрибут, уподобление - ассими-
ляция, собрание - саммит, представление - презентация и т. д.
В подобных терминологических параллелях нет особого
вреда, если иностранные термины употребляются в меру. Но
в том-то и дело, что существует множество работ, авторы ко-
торых злоупотребляют иностранными словами. Приведу лишь
два примера из диссертаций:
264
1. «Воздействующий потенциал кода диверсифицирован
двумя способами формулирования суждений-регулятивов:
иконически-визуальным и акционально-директивным и струк-
турирован в виде прямых и непрямых предписаний».
2. «Паремиология моделируется как параметризирован-
ный деонтический код, в котором паремия занимает пози-
цию, определяющую её потенциал вариативной эмпирической
оценки аргументативно "предельного" характера».
Почему некоторые диссертанты прибегают к такому обиль-
ному использованию иностранных терминов? Это лучший спо-
соб создать иллюзию научности. На самом деле, в подобных
случаях следует говорить не о научности, а о наукообразии.
Правильному отношению к иностранным терминам нам
нужно учиться у М. В. Ломоносова. В процессе научной работы
ему приходилось решать вопросы, связанные с новой термино-
логией. Перед ним был выбор: либо пользоваться уже имеющи-
мися иностранными терминами, либо создавать свои. Но и во
втором случае он оказывался перед выбором: либо создавать
их на греко-латинской основе, либо на основе родного языка.
По какому же пути пошёл учёный?
Великий учёный принимал каждый из этих трёх путей, но
для нас здесь важно вот что: самым приоритетным из них он
считал последний - путь, предполагающий создание терминов
на основе исконных слов русского языка. Были у него на этом
пути и сомнения: не неуклюжий ли термин выходит? Но он
себя утешал так: «Сверх сего принуждён я был искать слов для
наименования некоторых физических инструментов, действий
и натуральных вещей, которые хотя сперва покажутся несколь-
ко странны, однако надеюсь, что они со временем через употре-
бление знакомее будут» [Виноградов В. В. Очерки по истории
русского литературного языка XVII-XVIII вв. М., 1938. С. 99).
Иноязычная терминология хлынула в Россию в петровскую
эпоху в первую очередь из Германии, Голландии и Польши.
Треугольник называли триангулом, маятник - перпендикулом,
сложение - аддицией, корень - радисом, жидкую смолу - тиром,
цинк - шпиаутером и т. д.
265
Позиция М. В. Ломоносова по отношению к терминам иноя-
зычного происхождения была вполне определённой: сохранять
из них те, которые уже получили широкое распространение.
Что же касается неосвоенных терминов, то к ним у него было
критическое отношение. Вот почему по мере возможности он
заменял их на исконно русские эквиваленты. Исключения со-
ставляли такие, к которым трудно подобрать однозначные
русские слова.
В своих трудах М. В. Ломоносов продемонстрировал, как
следует создавать исконно русские термины. Ему принадле-
жат такие из них, как земная ось, частица, преломление лучей,
законы движения, равновесие тел, удельный вес, огнедышащие
горы, воздушный насос, опыт, магнитная стрелка, кислота, не-
гашёная известь, зажигательное стекло и др. При этом он не
отвергал создание терминов и на иноязычной основе. Он ввёл
в научный оборот такие термины, как диаметр, квадрат, го-
ризонтальный, горизонт, формула, сферический, атмосфера,
барометр, микроскоп, метеорология, оптика, периферия, эфир
и др.
5. 3. 2. 3. ЛЕКСИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
По мере расширения у людей их жизненного про-
странства и освоения ими всё новых и новых обла-
стей культуры всё больше и больше у них рос их сло-
варь. Лексическая эволюция в большей мере, чем какая-либо
иная отражает культурную. Объяснение здесь очень простое:
лексика превосходит по своим возможностям все другие уров-
ни языка в членении мира. Лексика его осуществляет с помо-
щью слов. Этот процесс Лео Вайсгербер (1899-1985) назвал ос-
ловливанием мира {Worten der Welt]. Его можно также назвать
вербализацией мира.
Членение мира, вместе с тем, может осуществляться не
только с помощью слов, но и с помощью морфем. Так, в акте
словообразования оно может осуществляться не только с помо-
щью производящих слов, но и с помощью словообразователь-
266
ных морфем. Как те, так и другие позволяют членить предмет
первичной номинации на определённые фрагменты. Так, при
создании слова «читатель» говорящий членил предмет пер-
вичной номинации с помощью производящего слова «читать»
и словообразовательной морфемы «~телъ».
Членение мира может осуществляться не только с помощью
словообразовательных морфем, но и морфологических. Это
происходит в акте фразообразования, заключающемся в по-
строении нового предложения. Если в процессе создания ново-
го слова наряду со словами участвуют словообразовательные
морфемы, то в процессе создания нового предложения наряду
со словами участвуют морфологические морфемы. С помощью
последних говорящий переводит слова, отобранные им для соз-
даваемого предложения, из их лексических форм в морфологи-
ческие. Морфологические аффиксы (например, нулевая флек-
сия у существительного «читатель» или личное окончание у
глагола «размышляет») продолжают фрагментацию ситуации,
описываемой предложением (например, «Читатель размыш-
ляет»), которая была начата в лексический период фразообра-
зования, когда говорящий членил эту ситуацию лишь с помо-
щью лексем, т. е. слов, взятых в их исходных формах [«чита-
тель» и «размышлять»).
Мы видим, таким образом, что членение мира осуществля-
ется не только с помощью слов, но и с помощью морфем - слово-
образовательных и морфологических. Однако ведущая роль в
этом процессе, бесспорно, принадлежит не морфемам, а словам.
Морфемы лишь продолжают фрагментацию действительно-
сти, начатую с помощью слов. Первые не могут конкурировать
в своих номинативных возможностях со вторыми, поскольку
лексических единиц в любом языке неизмеримо больше, чем
словообразовательных и морфологических.
Категория ословливания мира связана с количеством слов,
имеющемся в том или ином языке. "Миросозидательная" роль
количественной стороны ословливания мира бросается в гла-
за. В самом деле, с детских лет человек воспринимает мир
сквозь призму слов, которые он слышит от других людей и с
267
помощью которых он сам его осмысливает. Чем больше слов в
его родном языке, тем более конкретным становится его пред-
ставление о мире, тем больше возможностей он имеет для ду-
ховного и практического освоения мира. Если мы имеем дело
с языками, имеющим обширный запас слов, а таким запасом
обладают языки цивилизованных народов, тем большими воз-
можностями располагают их носители для познания мира в его
конкретной полноте. Напротив, языки примитивных народов,
словарный запас которых не столь богат, как у народов высо-
кой культуры, не располагают подобными возможностями.
Знакомство со словарями цивилизованных народов создаёт
впечатление, что на белом свете уже не осталось "уголка", ко-
торый не получил бы в них лексических обозначений. Язык вы-
сокой культуры стремится к тотальному ословливанию мира.
Этот неостанавливающийся процесс охватывает все сферы
мира - унисферу, физиосферу, биосферу, психику и культуру.
Каждая из них - благодаря вербализации её континуума - ока-
зывается всё более и более расчленённой на соответственные
фрагменты. Но было бы величайшим заблуждением считать,
что языки современных цивилизованных народов уже близки
к завершению вербализации мира, в котором они живут и кото-
рому они принадлежат и сами. Процесс ословливания мира так
же бесконечен, как бесконечно его познание и практическое
преобразование. Расширение границ познавательной и прак-
тической деятельности человека неминуемо ведёт и к увеличе-
нию словарного запаса в языках.
Результатом ословливания мира являются лексические
поля, система которых и составляет лексическую картину мира
в том или ином языке, которая занимает в нём ведущее место по
отношению ко всем его другим картинам мира - словообразо-
вательной, морфологической или синтаксической. С помощью
лексических полей любой язык осуществляет моделирование
мира в целом. Вот почему их система предполагает родо-видо-
вую организацию лексических полей, изображающих в языке
все сферы мира - физиосферу, биосферу, психику и культуру.
Особое место в этой системе принадлежит унисфере - сфере
268
универсальных категорий - части и целому, общему и инди-
видуальному, внутреннему и внешнему и т. п. Эти категории
являются астракциями от универсальных свойств как физиче-
ских, биологических, психологических, так и культурологиче-
ских объектов.
Система лексических полей в том или ином языке состав-
ляет лексическую картину мира, заключённую в этом языке.
В любом языке эта картина мира имеет свою национальную
специфику. Так, индейские языки осуществили словесное чле-
нение поля мытья намного более детально, чем это сделали
индоевропейские языки. Если в русском языке, например, мы
употребляем глагол «мыть» и по отношению к лицу и по отно-
шению к полу, то североамериканские индейцы пошли по пути
раздельной вербализации мытья: они стали употреблять раз-
ные слова для его различных видов - мытья рук и мытья лица,
мытья посуды и мытья пола и т. д.
Лексическая картина мира исторически изменчива. Так, в
средневерхненемецком языке, в отличие от современного не-
мецкого, отсутствовала лексема, обозначающая животное во-
обще, но имелись наименования различных видов животных:
Tier - бегающее, Vogel - летающее, Wurm - ползающее, Fisch -
плавающее. В современном же немецком языке указанные лек-
семы имеют иное значение: Tier - животное, Vogel - птица,
Wurm - червь, Fisch - рыба. Мы наблюдаем здесь явную смену
картины мира в истории немецкого языка в области животного
царства: на смену классификации животных в средневерхнене-
мецком пришла классификация, которую закрепил в этой обла-
сти современный немецкий.
Отвечая на вопрос о том, как этническая картина мира по-
падает в конкретный язык, Л. Вайсгербер писал: «Очевидно,
посредством труда языкового сообщества, содействия всех тех,
кто был носителем языка в течение тысячелетий. Именно осо-
бое бытие и действенность языка как культурного достояния
в конкретном народе позволяет такое сотрудничество бесчис-
ленного количества людей в общем деле: здесь, в языке, каж-
дое поколение заложило свой опыт, каждое сохранило, приум-
269
ножило, усовершенствовало то, что оставили предки... И таким
образом народ строил свой язык в течение своей истории, за-
кладывал в него то, что оказывалось пригодным в его внешних
и внутренних судьбах, в его исторических и географических
условиях, в процессе становления и эволюции духовной и ма-
териальной культуры, для того, чтобы осмыслить и освоить
мир» (Радченко О. А. Язык как миросозидание. Лингвофилософ-
ская концепция неогумбольдтианства. Т. 1. М.: Метатекст, 1997.
С. 251).
Причины лексических изменений кроются в изменении
мира, в котором живут носители того или иного языка. Осо-
бенно быстро меняется та часть лексики, которая ословливает
явления культуры, поскольку культура меняется намного бы-
стрее других частей мира - физиосферы, биосферы и психики.
Религиозные причины
Изменения, происходящие в религиозной жизни того или
иного общества, влекут за собою и изменения лексико-семан-
тические. С одной стороны, переход общества от одной офи-
циальной религии к другой заставляет всё больше и больше
отступать на второй план той части лексики, которая обслу-
живала прежнюю религию, всё больше превращая её в архаиче-
скую, а с другой, этот переход заставляет изменять семантику у
старой религиозной терминологии, обогащая её за счёт новых
религиозных представлений. Так, христианизация славян, с
одной стороны, повлекла за собою архаизацию языческой тер-
минологии, которую в XIX-XX вв. приходилось восстанавливать
историкам. Но и до сих пор мы воспринимаем как устаревшие
имена славянских богов - Перуна, Стрибога, Сварога, Дажъбога,
Хорса, Белеса, Ярилу, Ладу, Лель, Мокошъ и т. п. С другой сторо-
ны, некоторые слова, связанные с язычеством, вообще исчезли
из русского языка. Так, только благодаря академику Б. А. Ры-
бакову, мы узнали, что древнейшим верховным богом у славян
был не Перун, как принято считать, а Род. Исчезают из языка
чаще всего слова, которые подвергаются запрету (табу). Так, в
270
622 г. Мухаммад, основатель ислама, бежал в город Ясриб. Это
событие послужило основанием для табуирования названия
этого города: он был переименован в Мединат-алъ-Наби (город
пророка).
Но бывают и более сложные процессы в области лексико-
семантических изменений: старое слово может сохраниться, но
при этом приобрести обновленное звучание и значение. Так,
Белее был у славян в их языческие времена «скотним богом»,
но по мере их христианизации он стал превращаться в святого
Власия (Власа). Как видим, здесь сыграл немаловажную роль
тот факт, что «Белее» и «Влас» похожи по звучанию. Переозву-
ченный Велес, вместе с тем, превратившись во Власа, объеди-
нил в себе черты как первого, так и второго. На учёном языке
подобное явление называется контаминацией.
Научные причины
Развитие науки - мощнейший фактор, лежащий в основе
лексико-семантических изменений. Прежде всего он заявляет
о себе в области научной терминологии.
Чем более цивилизованным становится тот или иной на-
род, тем в большей мере он осваивает научную терминологию.
Неслучайно об уровне развития культуры у определённого на-
рода мы можем во многом судить по степени распространения
в нём терминологических словарей.
Существует два типа таких словарей - алфавитные и иде-
ографические. В первых термины располагаются по алфавиту.
Таких словарей у нас очень много: и философские, и физиче-
ские, и биологические, и психологические, и культурологиче-
ские. Но до сих пор мало освоен идеографический тип термино-
логического словаря. В таком словаре научная терминология
располагается в соответствии с картиной мира (см. подр.: Дани-
ленко В. П., Даниленко Л. В. Эволюция в духовной культуре: свет
Прометея. М.: КРАСАНД, 2012. С. 581-604).
В современной науке о составлении идеографических сло-
варей - идеографии - различают две тенденции - научную и
271
ненаучную (обыденную). Представители первой тенденции
настаивают на том, что дело идеографии - классифицировать
лексику в соответствии с языковой (обыденной] картиной
мира, а представители другой тенденции - на том, что идео-
графические словари должны отображать научную картину
мира.
История идеографии, вместе с тем, показывает, что состави-
тели идеографических словарей стремились исходить не столь-
ко из обыденных представлений о мире, которые заключены
в языковой картине мира, сколько из научных представлений
о мире. При этом они были детьми своего времени, а следова-
тельно, при составлении идеографических схем они ориенти-
ровались на науку своего времени.
В странах западной Европы идеографические словари полу-
чили распространение лишь в XX в. Но это не значит, что иде-
ография - детище XX столетия. В древнем Китае - в силу иеро-
глифической специфики его национального письма - идеогра-
фический словарь был создан ещё в III-I вв. до н. э. Это словарь
«Эръя».
«Эръя» делится на девятнадцать тематических глав. «Каж-
дая глава, - пишет Ю. В. Рождественский, - есть тематический
свод толкований одной из категорий мира. Вот эти категории
мира (отраженные в названиях глав): наименования (гу), ре-
чения (янь), истолкования (сюнь), родство (цин), правление
(гун), орудия (ци), музыка (юэ), небо (тянь), земля (ди), холмы
(цю), горы (шань), воды (шуй), травы (цао), деревья (му), гады
(чунь), рыбы (юй), птицы (няо), животные (шоу), скот (чу)»
[Амирова Т. А, Ольховиков Б. А, Рождественский Ю. В. Очерки по
истории лингвистики. М., 1975. С. 66).
Далее Ю. В. Рождественский делает важный вывод: «Легко
видеть, что группировка тем и последовательность их состав-
ляет эмбриологическую картину происхождения и дифферен-
циации вселенной от абстрактного творящего слова к челове-
ку, что может быть сравнено, например, с библейской "Книгой
Бытия". "Эръя" даёт философскую картину мира и количе-
ственный состав тематических группировок, отражает порядок
272
развёртывания так называемых мистических чисел» (там же.
С. 66-67).
Следует уточнить: философская картина мира в слова-
ре «Эръя» соединена с мифологической, что естественно для
столь древнего словаря.
Первые подступы к идеографии у нас сделал Михаил Ва-
сильевич Ломоносов (1711-1765). Вот как выглядит ломоно-
совская картина мира в общем виде: «Свойства материальные
суть: величина, фигура, тягость, твёрдость, упругость, движе-
ние, звон, цвет, вкус, запах, внутренняя сила, тепло и стужа.
Жизненные свойства принадлежат к одушевлённым вещам,
из которых первые суть главные душевные: понятие, память,
мечтание, рассуждение, произволение. 2) Страсти: радость,
печаль, удовольствие, раскаяние, величавость, стыд, надежда,
боязнь, гнев, милосердие, любовь, ненависть, удивление, гну-
шательство, подражание, отчуждение, благодарность, зависть,
мщение. 3) [Добродетели]: мудрость, благочестие, воздержа-
ние, чистота, милость, тщивость, великодушие, терпение, пра-
водушие, простосердечие, искренность, кротость, постоянство,
трудолюбие, послушание, вежливость. 4) Пороки: нечестие,
роскошь, нечистота, бесстудие, лютость, скупость, малодушие,
нетерпеливость, лукавство, лицемерие, ласкательство, про-4
дерзливость, непостоянство, леность, сварливость, упрямство,
самохвальство, грубость. 5) Приобретенные дарования: благо-
родие, счастие, богатство, слава, власть, вольность и им про-
тивные. 6) Телесные дарования и свойства: возраст, пол, сила,
красота, здравие, проворность. 7) Чувства: зрение, слышание,
обоняние, вкушение, осязание» [Ломоносов М. В. Краткое руко-
водство к риторике». § 16-17: (http://feb-web. ru/feb/lomonos/
texts/lo0/lo7/LO7-0192. HTM).
Мы находим здесь по существу все четыре части мира - фи-
зиосферу, биосферу, психику и культуру. Правда, они ещё не
выстроены в эволюционную цепочку строго. Но даже и в таком
виде они свидетельствуют о склонности «нашего первого уни-
верситета» (А. С. Пушкин) к целостному, энциклопедическому,
системному взгляду на мир. Совершенно справедливо об этом
273
писал автор прекрасной книги о М. В. Ломоносове Евгений Ле-
бедев: «Несмотря на то, что в каждой отдельной области Ло-
моносову приходилось решать задачи весьма специальные,
требующие основательных специальных же познаний, эта от-
личительная черта его творческой индивидуальности, эта ор-
ганичная целостность взгляда на мир и человеческую культуру
сопутствовали ему во всех его общих и частных просветитель-
ных начинаниях» (Лебедев Е. Михаил Васильевич Ломоносов.
Ростов-на-Дону, 1997. С. 158).
Первый идеографический словарь в Европе вышел в 1852 г.
Его автором был физик Питер Марк Роже. Этот словарь много-
кратно переиздавался (см., например: Roget P. M. Thesaurus of
English Words and Phrases. New York., 1978). В его основе лежит
следующая идеографическая схема:
I. Абстрактные отношения:
A. Бытие
Б. Отношения
B. Количество
Г. Порядок
Д. Число
Е. Время
Ж. Изменение
3. Причинность
II. Пространство:
A. Пространство вообще
Б. Мера
B. Форма
Г. Движение
III. Материя:
A. Материя вообще
Б. Неорганическая материя
B. Органическая материя
IV. Разум:
А. Образование понятий
Б. Сообщение понятий
V. Воля:
274
А. Индивидуальная воля
Б. Общественная воля
VI. Чувства:
A. Чувства вообще
Б. Индивидуальные чувства
B. Общественные чувства
Г. Моральные чувства
Д. Религиозные чувства
П. Роже задал хороший тон европейской идеографии: в двух
первых разделах его картины мира помещена философская
лексика, в третьем разделе представлена физическая природа
и жизнь, в трёх последних разделах - психика и культура. Раз-
умеется, по поводу данной идеографической схемы может быть
высказано много замечаний, которые связаны со смешением,
прежде всего, психических и культурных явлений, но не нужно
забывать, что тезаурус П. Роже был первым опытом идеографи-
ческого словаря в Европе.
В начале XX в. швейцарский языковед Шарль Балли обнаро-
довал свою идеографическую схему:
I. Априорное:
A. Бытие
Б. Отношение
B. Причинность
Г. Порядок
Д. Время
Е. Количество, число, интенсивность
Ж. Пространство. Положение в пространстве
3. Изменение
И.Движение
II. Материя. Чувственный мир:
A. Созидание
Б. Мир, природа, существа
B. Свойства материи
Г. Восприятие чувственных объектов
III. Мышление и его выражение:
А. Свойства мышления
275
Б. Операции мышления
В. Выражение и коммуникация мышления
IV. Воля:
A. Свойства воли
Б. Операции воли
B. Воля по отношению к другому
Г. Воля взаимная или внешне ограниченная
V. Действие:
A. Необходимые действия; потребности, источники, сред-
ства
Б. Свойства объекта действия; ценность, полезность
B. Состояния и качества, относящиеся к результату дей-
ствия
Г. Свойства предмета действия
Д. Мотивы действия
Е. Подготовка действия
Ж. Модусы действия
3. Взаимодействие или действие внешне ограниченное
VI. Собственность:
А. Приобретение и владение
Б. Пользование, передача, мена
VII. Чувства:
A. Чувства вообще
Б. Чувство удовольствия и неудовольствия
B. Инстинктивные чувства
Г. Чувства эгоцентрические
Д. Эстетические чувства
Е. Чувства и действия альтруистические
VIII. Общество:
A. Общественная жизнь
Б. Место индивида в обществе
B. Права и обязанности; закон, суд
IX. Нравственность:
А. Форма долга; поведение
Б. Оценка поведения. Репутация
X. Религия.
276
Как видим, Ш. Балли следовал за П. Роже, но он чуть ли не
в два раза по сравнению со своим предшественником увели-
чил число рубрик (разделов) и подрубрик в своей схеме. С од-
ной стороны, это оправдано (это касается рубрик «Общество»,
«Нравственность» и «Религия», которые у П. Роже входили в
раздел «Чувства»), а с другой стороны, это вызывает множе-
ство вопросов. Почему, например, «мир» оказался втиснутым
в одну из подрубрик второго раздела («Материя. Чувственный
мир»)? Более того, он почему-то отделён от всех других рубрик
и поставлен в один ряд с «природой» и «существами», как будто
«мир» не покрывает собою «материю», «мышление», «волю» и
т.д.
Зачем понадобилось выделять в особые разделы (или, как
говорит Ю. В. Рождественский, категории мира) «мышление»,
«волю» и «чувства», предварительно не объединив их в ру-
брику «Психика»? Почему эгоцентризм и альтруизм попали в
чувства, а не в нравственность? Почему в рубрику «Действие»
помещены лишь человеческие действия? Почему выделены на
особое положение такие сферы духовной культуры, как нрав-
ственность и религия, но нет других её сфер - языка, науки, ис-
кусства? И т. д., и т. п.
Эти и подобные вопросы свидетельствуют о том, что фило-
софская картина мира у Ш. Балли представлена в его идеогра-
фической схеме весьма туманно. Она лишь слегка «просвечива-
ет» через его идеографическую схему (так, удачно помещены
философские категории, хорошо, что нравственность и рели-
гия вычленены из чувств), но в целом, эта схема весьма далека
от философской картины мира, как она понимается в настоя-
щей работе. Схема Ш. Балли отдалилась от философской карти-
ны мира даже в большей мере, чем схема П. Роже. Неслучайно
Л. В. Щерба связывал словарь Ф. Дорнзайфа, о котором речь ещё
впереди, непосредственно с П. Роже, а не с Ш. Балли.
Ещё дальше, чем у Ш. Балли, от философской картины мира
отстоят идеографические схемы Г. М. Майера и М. Молинер (см.
эти схемы у Ю. Н. Караулова [Караулов Ю. Н. Общая и русская
идеография. М., 1976. С. 252-253). Несмотря на то, что они были
277
разработаны сравнительно недавно, они, с моей точки зрения,
не соответствуют ни языковой, ни научной картинам мира.
Иначе говоря, они не отражают ни массовое сознание, ни науч-
ное, а отражают сознание их составителей. Так, в основе идео-
графической схемы Г. М. Майера лежат следующие «категории
мира»:
1. Основные элементы для построения предложений и со-
единения идей (соединять, противопоставлять, приравнивать
и т. п.).
2. Предпосылки всего мыслимого и сущего (данное, время,
пространство, причинность и т. п.).
3. Основные понятия душевной и духовной жизни (психики
и ума: опыт, мышление, речь, интеллект, талант, эмоция, чув-
ство прекрасного, темперамент, желание, свобода, вера и т. д.).
4. Основы общественных отношений (положение личности,
семья, дружба, вражда, добродетели, препятствия, спорт и т. д.).
5. Определяющие понятия жизни (государство в мире, от-
дельное государство, война, школа, наука, искусство, правосу-
дие и т. д.).
6. Главные понятия из мира вещей (человек, жилье, пого-
да, животные, растения, химические вещества, орудия, пища,
одежда, медицина, техника и т. д.).
Легко увидеть, что подобные идеографические схемы спо-
собны окончательно затуманить наше представление о мире,
но отнюдь его не прояснить. Схема Г. М. Маейра даже не может
претендовать на статус системной, поскольку только струк-
тура объективного мира может выступать в идеографической
схеме в качестве системообразующего фактора. В данной схеме
эта структура искажена до неузнаваемости. Вот почему фило-
софская картина мира в ней чуть ли не целиком теряется в ав-
торском субъективизме.
Наибольшую известность получили три идеогрфических
словари - немецкого языка Ф. Дорнзайфа [Dornseiff F. Der
deutsche Wortschats nach Sachgruppen. Berline., 1933), испанско-
го языка X. Kacapeca [Casares]. Diccionario ideologoco de la lengua
espanola. Barselona, 1959) и французского языка Р. Халлига и
278
В. Вартбурга [Hallig R., Wartburg W. Begriffssystem als Grundlage
für Lexigraphie. Berlin, 1963) (см. подр. об идеографических сло-
варях в 6-ой главе книги: Даниленко В. П., Данияенко Л. В. Эво-
люция в духовной культуре: свет Прометея. М., 2012}.
В наибольшей мере к научной картине мира приближен
словаря Франца Дорнзайфа. Его первое издание вышло в Бер-
лине в 1933 г. Идеографическая схема, лежащая в основе этого
издания, начиналась с философских категорий времени, про-
странства и т. п. В более поздних изданиях автор стал исходить
из следующей идеографической схемы:
1. Неорганический мир. Вещества
2. Растительный мир. Животный мир. Человек как физиче-
ская сущность.
3. Пространство. Положение в пространстве. Форма.
4. Величина. Масса. Число. Степень.
5. Существование. Отношение. Причинность.
6. Время.
7. Свет. Цвет. Звук. Температура. Вес. Состояние. Обоняние.
8. Движение.
9. Желания и поступки.
10. Ощущения.
11. Чувства. Аффекты. Черты характера.
12. Мышление.
13. Знаки. Сообщение. Язык.
14. Письменность. Знание (наука).
15. Искусство.
16. Общество и общественные отношения.
17. Инструменты. Техника.
18. Хозяйство.
19. Право. Этика.
20. Религия. Сверхъестественное.
Выскажу здесь некоторые соображения по поводу приве-
дённой схемы:
1) философскую лексику было бы целесообразнее возвра-
тить в начало словаря, поскольку категории, с ним связанные,
отражают универсальные свойства предметов. Естественно
279
начать идеографический словарь с такого рода категорий, по-
скольку их диапазон позволяет охватить мир в целом. Но имен-
но в этом состоит первейшая задача идеографического слова-
ря;
2) рубрики, относящиеся к универсальным категориям
(3-6,7), логичнее объединить в одну;
3) в 7-й рубрике оказалась физическая (Свет. Цвет. Звук.
Температура. Вес. Состояние) и психологическая (Обоняние.
Вкус) лексика. Первую, очевидно, следует отнести к неоргани-
ческому миру, а другую - к психическому;
4) рубрики 9-12 включают слова, относящиеся к психиче-
ским явлениям, поэтому их разумнее было бы объединить в со-
ответственный раздел («Психика»);
5) рубрики 13-20 следовало бы рассматривать как подру-
брики одного раздела - «Культура»;
6) в рамках этого раздела рубрики 17 и 18 следует отделить
от остальных, поскольку первые имеют отношение к матери-
альной культуре, а другие - к духовной;
7) принцип историзма требует рассматривать религию пе-
ред наукой;
8) словарь Ф. Дорнзайфа в целом имеет эволюционную на-
правленность, что выгодно отличает его от других идеографи-
ческих словарей.
В основе терминологического словаря идеографического
типа лежит научная картина мира. Она должна быть преобра-
зована в его идеографическую схему. К её построению целесо-
образно подходить с позиций универсально-эволюционного
мировоззрения.
Мир, как он существует сейчас, представляет собою более
или менее устойчивую систему четырёх видов объектов - фи-
зических, биологических, психологических и культурологиче-
ских. Но эта система - результат долгой эволюции нашего мира,
которая осуществлялась в направлении от неживой природы
(физиосферы) - к живой, от живой природы (биосферы) - к
психике, от психики - к культуре. Наряду с продуктами четырёх
частей мира, мы должны выделить ещё и онтологические кате-
280
гории: бытие (сущее) - небытие, пространство - время, пред-
мет - свойство, часть - целое и т. п. Они составляют унисферу.
В самом абстрактном виде модель мира может быть пред-
ставлена такой идеографической схемой:
Унисфера
1. Бытие (сущее) -
небытие.
2. Пространство -
время.
3. Предмет -
свойство.
4. Часть - целое.
5. Старое -
новое.
6. Простое -
сложное.
7. Эволюция -
инволюция.
8. Единство
и борьба проти-во-
положностей.
9. Качество
и количество.
10. Общее -
индивидуальное.
11. Сущность -
явление.
12. Внутреннее-
внешнее.
13. Причина-
следствие.
14. Необходи-
мость - случай-
ность.
Физиосфера
1. Физический
микромир:
а) химические
элементы;
б) химические
соединения.
2. Физический
макромир:
а) небесные
тела;
б) атмосфера;
в) погода и
климат;
г) литосфера,
и её недра;
д) гидросфера.
Биосфера
1. Одно-
клеточные
2. Много-
клеточные:
а) грибы;
б) растения;
в) животные;
г) люди
(как продук-
ты биогенеза)
Психика
1. Психика
животных.
2. Психика
человека.
Культура
1. Матери-
альная:
а) пища;
б) одежда;
в) жилище
г) техника.
2. Духовная:
а) религия;
б) наука;
в) искусство;
г) нравствен-
ность;
д) политика;
е) язык и дру-
гие системы
знаков.
Унисферу составляют всеобщие онтологические категории.
В чём их своеобразие? В том, что они универсальны, т. е. имеют
объективную основу в любом виде объектов - физических, био-
логических, психологических и культурологических, поскольку
любой из этих объектов - бытие (сущее) и небытие (не-сущее),
пространство и время, предмет и свойство, часть и целое и т. д.
281
Если физические, биологические, психологические и куль-
турологические объекты изучаются в соответственных част-
ных науках - физике, биологии, психологии и культурологии,
то универсальные - в философии - в том её разделе, который
называется онтологией.
Как систематизировать универсальные онтологические ка-
тегории? Как привести их в систему, чтобы они не воспринима-
лись как разрозненные, не связанные друг с другом, а вытекали
из самой реальной действительности?
Это можно сделать, исходя из универсально-эволюционной
точки зрения. Современный мир, с этой точки зрения, - ре-
зультат его многомиллионной эволюции. Она включает в себя
четыре звена - физиогенез, биогенез, психогенез и культуро-
генез.
Универсально-эволюционная точка зрения на мир, взятый
на этапе его физического развития, предполагает бытие (суще-
ствование} только этого, неживого, мира и небытие будущих
«миров» - живого, психического и культурного. Следовательно,
на первое место в системе онтологических категорий логично
поставить категории бытия (сущего) и небытия.
Термины бытие и сущее следует расценивать как синони-
мы: как бытие, так и сущее - это то, что существует (что есть).
Небытие и не-сущее, напротив, - это то, что не существует (или,
говоря языком Аристотеля, не есть).
На синонимическое употребление терминов бытие и сущее,
с одной стороны, и небытие и не-сущее, с другой, указывают та-
кие слова Аристотеля: «Итак, сущее, когда оно есть, необходи-
мо есть; точно так же и не-сущее, когда его нет, необходимо не
есть» {Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Т. 2. М., 1978.
С. 102).
Г. Гегель подчёркивал диалектическую природу отношений
между небытием и бытием: в небытии имеется начало бытия.
Он писал: «Становление есть единство бытия и ничто (небы-
тия. - В. Д.). Другим ближайшим примером служит начало.
Вещи ещё нет, когда она начинается, но в начале содержится не
282
только её ничто, но уже также и её бытие» [Гегель Г. Энцикло-
педия философских наук. Т. 1. Наука логики. М., 1975. С. 224).
Одним словом, ничего не возникает из ничего: в физиосфе-
ре было начало («инобытие»} биосферы, в биосфере - начало
(«инобытие»] психики и в психике - начало («инобытие») куль-
туры.
Следующее место в предлагаемой системе могут занять ка-
тегории пространства и времени, поскольку вне пространства
и времени бытия не существует.
На третье место в системе онтологических категорий, оче-
видно, претендуют категории предмета и свойства, поскольку
они представляют бытие в его более конкретном виде: гово-
рить о бытии значит говорить о бытии каких-либо предметов
и их свойств.
На четвёртом месте в системе, о которой идёт речь, могли бы
оказаться категории части и целого. Выражаясь по-гегелевски,
часть - это «бытие-для-другого», а целое - это «для-себя-бытие»
или «для-себя-сущее» (там же. С. 229; 236).
Любой предмет, с одной стороны, часть, а с другой, - целое.
Так, физиосфера, биосфера, психика и культура, с одной сто-
роны, - части мира (бытие-для-другого), а с другой, каждая из
этих частей - целое (для-себя-бытие).
Без категорий части и целого невозможно объяснить эво-
люционное движение глобальных компонентов мира. В самом
деле, жизнь зародилась в недрах неорганического мира как
часть в целом, подобно тому, как психика зародилась в недрах
живой материи. В свою очередь культура появилась благода-
ря достаточно высокому уровню психического развития наших
животных предков. Во всех этих случаях мы наблюдаем отно-
шения части и целого, если иметь в виду момент зарождения
одного эволюционного звена в недрах другого.
Категории части и целого тесно связаны с категориями ста-
рого и нового, поскольку эволюция всегда движется от старого
к новому.
Появление нового звена в эволюционном движении мира
свидетельствует о переходе части в целое. Но новое целое со-
283
храняет в себе нечто общее со старым целым. Так, живое суще-
ство сохраняет в себе мёртвую материю. Приходит время, ког-
да последняя берёт в нём верх над его жизнью. «Живое умира-
ет, - читаем у Г. Гегеля, - и умирает именно потому, что оно как
таковое носит в себе зародыш смерти» [там же. С. 232). Таким
образом, этот мир чреват не только движением вперёд - эволю-
цией, но и возвращением в прошлое - инволюцией.
Между эволюцией и инволюцией имеется существенная
разница. Первая движется от простого к сложному (биосфера,
например, сложнее физиосферы), а вторая - в обратном направ-
лении. Вот почему в моделировании мира никак нельзя обой-
тись без категорий простое и сложное, эволюция и инволюция.
После категорий «часть - целое», «старое - новое», «про-
стое - сложное», «эволюция - инволюция» мы не можем не по-
ставить категории единства и борьбы противоположностей,
качества и количества, поскольку без этих категорий невоз-
можно объяснить механизмы эволюции и инволюции.
Вслед за категориями, связанными с законами диалектики,
вполне резонно поставить категории общего и индивидуаль-
ного, поскольку в каждом новом эволюционном звене, с одной
стороны, сохраняется нечто общее со старым, а с другой сторо-
ны, в нём появляется нечто индивидуальное.
Дальше могли бы следовать категории сущности и явления,
поскольку эволюционная теория не может объяснить природу
того или иного явления без определения его сущности (напри-
мер, сущности жизни в её конкретных проявлениях).
Переход одного эволюционного звена в другое нельзя объ-
яснить без категорий внутреннего и внешнего, поскольку этот
переход предполагает накопление в предшествующем эволю-
ционном звене значительного количества новых качеств, бла-
годаря которому новое эволюционное звено выходит из вну-
треннего состояния во внешнее.
В таком случае категории внутреннего и внешнего близки
к категориям причины и следствия: накопление значительного
количества новых качеств внутри предшествующего эволюци-
284
онного звена может расцениваться как причина появления по-
следующего эволюционного звена.
Подобным образом мы можем систематизировать и дру-
гие философские категории - необходимости и случайности,
возможности и действительности, единства и многообразия,
структуры и системы и т. д.
При этом важно усвоить, что последовательность онтоло-
гических категорий в универсально-эволюционном модели-
ровании мира имеет в определённой мере условный характер,
поскольку эти категории, с одной стороны, семантически пере-
секаются друг с другом, а с другой, отражают не только диахро-
нические процессы, но и синхронические.
Так, с одной стороны, эволюционно-категориальное моде-
лирование мира нельзя не начинать с категорий бытия (суще-
го) и небытия, поскольку эволюция начинается с бытия (суще-
го) и небытия и движется в пространстве и времени, а с другой
стороны, движение от одного эволюционного звена к другому
связано одновременно с категориями части и целого, старого и
нового, простого и сложного и т. д. Вытягивание этих катего-
рий в строгую временную линию - насилие над реальным про-
цессом эволюции. Старое, например, является одновременно
простым, а новое - одновременно сложным. Что первее?
Эта оговорка, вместе с тем, не отменяет безусловной ценно-
сти самой системы онтологических категорий, ориентирован-
ной на процесс глобальной эволюции. Ценность такой системы
состоит в том, что онтологические категории рассматриваются
при таком подходе не разрозненно и не в отрыве от эволюции,
а как вытекающие из неё. В систематизированном виде они
отображают унисферу - то общее, что объединяет физические,
биологические, психологические и культурологические объек-
ты. Эти категории, вместе с тем, чересчур абстрактны, чтобы
ограничить картину мира только их системой.
Очень хороший обзор работ по систематизации философ-
ских категорий даётся в книге Е. Д. Гражданникова «Метод си-
стематизации философских категорий». Автор этой книги ещё
много лет тому назад наметил путь, соединяющий философию
285
с тем разделом лингвистики, который связан с составлением
идеографических (тезаурусных) словарей. Он писал: «Лингви-
сты решают задачу, сходную с проблемой систематизации ка-
тегорий, при составлении так называемых тезаурусных, или
идеографических, словарей. Построить систему философских
категорий - значит составить небольшую, но важную часть
идеографического словаря» [Гражданников Е. Д. Метод систе-
матизации философских категорий. Новосибирск, 1985. С. 7).
Художественные причины
Художники слова существенным образом влияют на раз-
витие словарного состава языка. К сожалению, авторских слов,
принадлежащих писателям, установлено немного. Известно
только, что H. M. Карамзин ввёл в русский язык слова влюблён-
ность, будущность, промышленность, трогательный, Ф. М. До-
стоевский - стушеваться, M. E. Салтыков-Щедрин - головотяп.
Намного больше известны индивидуально-авторские слова
(окказионализмы), созданные поэтами. Примеры из В. Хлебни-
кова:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй - пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
КУЗНЕЧИК
Крылышкуя золотописьмом тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь-пинь-пинь\» - тарарахнул зинзивер.
О,лебедиво\
О, озари\
Подобные окказионализмы, как правило, остаются за пре-
делами национального языка. Они обречены быть вечными
286
речевыми неологизмами. К их созданию поэты прибегают не-
случайно, поскольку обычные слова за счёт их частого употре-
бления утрачивают свежесть. Вот как об этом сказал А. Т. Твар-
довский в стихотворении «Слово о словах»:
Все есть слова - для каждой сути,
Все, что ведут на бой и труд.
Но, повторяемые всуе,
Теряют вес, как мухи мрут.
Нравственные причины
Эволюция нравственности влечёт за собой эволюцию язы-
ка. Однако эволюция в нравственности противоборствует с ин-
волюцией. Если первая ведёт язык к прогрессу, то другая - к
регрессу. При этом регрессивные процессы в языке могут за-
тормаживать прогрессивные на целые века. Яркий пример -
матерщина.
В русском языке, как и в других языках, имеется богатый
выбор для цензурной брани. Мы можем оскорблять друг друга
как словами, употребляемыми в прямом смысле [подлец, сво-
лочь, мерзавец и т. д.), так и с помощью метафор и метонимий
[идиот, кретин, шизофреник и т. п., когда речь идёт о здоровом
собеседнике). Скверных, оскорбительных, уничижительных
слов, которые возникают в нашем озлобленном сознании бла-
годаря его способности находить сходства (в этом случае мы
используем метафоры) или устанавливать те или отношения
(в этом случае мы используем метонимию) между людьми и
другими явлениями, намного больше, чем аналогичных слов,
употребляемых в прямом смысле. Примерам несть числа. Так,
мужчины оскверняют женщин с помощью таких метафор, как
швабра, подстилка, змея (подколодная), обезьяна, свинья, тёлка,
корова, собака, сука и т. д. Некоторые из этих метафор перепа-
дают и нашему брату, но для него имеются и особые метафо-
ры [заяц, медведь, волк (более внушительный вариант - волча-
ра), баран, козёл, кобель и т. п.). Но цензурного сквернословия
287
людям мало. В их распоряжении имеется ещё и нецензурное
сквернословие - матерщина.
Матерное слово (мат) есть не что иное, как нецензурное
обозначение довольно ограниченного числа органов тела и
всего того, что связано с их функционированием. Речь идёт о
тех органах тела, которые составляют, как говорил M. M. Бах-
тин, «телесный низ». У него есть задняя часть и передняя. Ма-
терные обозначения задней части уже давно гуляют по нашему
телевидению, а вот до матов, обозначающих органы его перед-
ней части, слава богу, пока дело не дошло. Зато в художествен-
ных произведениях некоторых самых «раскованных» авторов
и они получили права гражданства (у Э. Лимонова, В. Ерофеева,
В. Пелевина и др.). Матерная лексика может употребляться как
в прямом значении, так и в переносном. Нетрудно, однако, за-
метить, что чаще она используется в переносном смысле. С чем
мы имеем дело - с метафорой или метонимией, когда человека
обзывают матом, обозначающим мужской или женский поло-
вой орган? С синекдохой, которая является одной из разновид-
ностей метонимии. В этом случае часть обозначает целое.
Каковы источники матерщины? В работе «Мифологический
аспект русской экспрессивной фразеологии» Борис Андреевич
Успенский связывал происхождение матерной фразеологии
с язычеством. «Поскольку те или иные представители нечи-
стой силы генетически восходят к языческим богам, - писал
Б. А. Успенский, - можно предположить, что матерная ругань
восходит к языческим молитвам или заговорам, заклинани-
ям; с наибольшей вероятностью следует видеть в матерщине
именно языческое заклинание, заклятие» [Успенский Б. А. Из-
бранные труды. Т. 2: Язык и культура. М., 1994. С. 62).
Но матерщина живёт и процветает до сих пор. В чём фено-
мен матерщины? Почему она так живуча? Ответ напрашивается
сам собой: она обладает богатейшими эмоционально-экспрес-
сивными возможностями. Опираясь на довольно ограниченное
число производящих слов, она использует эти возможности
в довольно большом числе производных слов. Словообразо-
вательные гнёзда, в основе которых лежит тот или иной мат,
288
отличаются завидной широтой. Кроме того, матерщина поли-
функциональна. Смею предположить, что у неё всего пять ос-
новных функций.
Первая функция у матерщины может быть обозначена как
словесно-паразитическая (или «смазочная»). Подобно тому как
многие люди не могут обходиться в своей речи без таких слов-
паразитов, как значит, ну, типа, как бы, это самое и т. п., в ка-
честве «смазки» для своих ржавеющих мозгов, производящих
речь, используют матерщину.
Вторая функция у матерной лексики может быть названа
генерализирующей (от слова генерализация, что значит обоб-
щение). Недостаточный лексический запас многие люди ком-
пенсируют использованием матов. Возьмём, например, слово
хреновина. Оно является мягким синонимом к более жёсткому
мату, который начинается с того же звука. С помощью этого
слова можно обозначить что угодно - любую субстанцию. Гене-
рализационная широта у этого слова, как и у других матов, под
стать философской терминологии. Скажем, термин субстанция
применим к любому предмету, но ведь любой предмет может
быть назван и хреновиной. Подобным образом обстоит дело и
с другими матами. Слово, которым нецензурно обозначают по-
ловой акт, например, тоже в переносном смысле может обозна-
чать самые разные виды деятельности.
Третья функция у матерщины может быть названа компен-
сационной (оздоровительной). Её суть состоит в снятии эмоци-
онального напряжения, которое может быть вызвано самыми
разными причинами (обида, унижение, болезнь и т. п.). Неслу-
чайно психотерапевты прибегают к снятию стресса, провоци-
руя больных на нецензурную брань.
Четвёртая функция у матерщины может быть названа соци-
ально-объединительной. В далёкие времена эта функция объ-
единяла людей социальных («подлых») низов, но с некоторых
пор она стала, так сказать, надклассовой. Она объединяет лю-
дей самых разных классов - не только представителей рабоче-
крестьянской массы, но и представителей буржуазии. Захваты-
вает она и чрезвычайно широкие круги нашей интеллигенции.
289
Привлекательность матерной лексики в этой функции состо-
ит в том, что она выступает как средство, позволяющее сбли-
зиться друг с другом самым разным людям. Очевидно, с помо-
щью этой функции подростки внедряются в мир взрослых, а
также и в мир своих сверстников. С её помощью они социали-
зируются.
Пятая функция у матерной лексики является противопо-
ложностью предшествующей. Если предшествующая объеди-
няет людей, то данная функция, напротив, их разобщает. Её
можно назвать социально-разъединительной, или бранной.
В этой функции она позволяет людям дистанцироваться друг
от друга, заявлять о своей независимости от кого-либо. Именно
эту функцию имел в виду Владимир Даль в своём словаре. Он
определял матерщину как «похабную, непристойно мерзкую
брань».
Среди перечисленных функций матерной лексики самой от-
вратительной является последняя - бранная. Она бросает свет
и на другие её функции, которые сами по себе тоже вызывают
активное и справедливое осуждение со стороны тонких и вос-
питанных людей. Их не может не возмущать её лавинное рас-
пространение в обществе. Они справедливо воспринимают её
как свидетельство нашей культурной деградации.
1 июля 2014 г. у нас вступил в силу «Закон о запрете ненор-
мативной лексики в искусстве и СМИ». Какой же была реакция
на этот закон со стороны нашей творческой интеллигенции?
Неоднозначная. Вот что по этому поводу сказал Геннадий Бе-
рёзов: «Слава богу, может быть, начнётся освобождение наше-
го культурного пространства от скверны. Пора показать себе и
миру, что Россия - страна культуры, а не источник бескультурья
и безобразия» (http://www. lgz. ru/article/-27-6470-9-07-2014/
mat-tonkaya-materiya).
Подобным образом отреагировал на закон о ненорматив-
ной лексике С. Г. Кара-Мурза: «Этот вопрос стоял ещё во време-
на Пушкина. Русская интеллигенция XIX века сошлась на том,
что на ненормативную лексику должна быть цензура. Иначе
мат превращается в инструмент разрушения норм культуры.
290
Если материться можно с экрана и со сцены, то почему нельзя
это делать в других местах? Это, во-первых. Во-вторых, исполь-
зование ненормативной лексики в действительности являет-
ся признаком беспомощности автора, исчерпания его художе-
ственных ресурсов. В широком смысле это признак "дефицита
мощности". Если художник вынужден использовать мат, это
знак того, что он достиг предела своих возможностей. Само
требование узаконить это средство - признак кризиса куль-
туры» (http://lgz. ru/article/-36-6478-17-09-2014/nadezhdy-
ostayutsya).
Другая реакция на закон, о котором идёт речь, была у Ни-
киты Михалкова: «Мат - одно из самых тонких и изощрённых
изобретений русского народа. Я служил на флоте, и как вспом-
ню разговор мичмана Криворучко с моряками... Это была пес-
ня! Тютчев по красоте, витиеватости и изощренности! У многих
есть знакомые, которые матюгаются, - и это обаятельно, вы
даже этого не замечаете... Мат в кино запрещать глупо» (http://
www. kp. ru/daily/26251. 3/3130751).
Не буду приводить здесь слова других поклонников матер-
ного искусства. Наша творческая интеллигенция сплошь и ря-
дом - не только жертва культурной деградации, наступившей
у нас в постсоветские времена, но и её активный участник. Они
забыли даже о такой школьной истине: искусство имеет вос-
питательно-образовательную функцию. Оно должно способ-
ствовать, в частности, распространению литературного, а не
матерного языка.
Литературный язык - вот идеал, к которому движется язы-
ковая эволюция. Цивилизованные народы продвинулись к
нему на значительное расстояние. Однако, как и к любому иде-
алу, путь к литературному языку бесконечен. Главная пробле-
ма здесь - уровень культуры, на котором находятся носители
того или иного языка. Именно от него зависит степень распро-
странения литературного языка в народной массе.
291
Политические причины
Эволюционные и инволюционные процессы противобор-
ствуют и в политике. Их борьба, с одной стороны, идёт на поль-
зу языку, а с другой стороны, вредит его развитию. Так, заим-
ствованная лексика (варваризмы), с одной стороны, обогащает
язык, а с другой, засоряет. Мы стали свидетелями по преиму-
ществу инволюционных процессов в этой области. Их принёс
в нашу жизнь возрождённый капитализм. Так, за последние
десятилетия на наши головы обрушилась целая лавина таких
заимствований, как приватизация, ваучер, дефолт, коррупция,
стагнация, олигарх, консенсус, саммит, плюрализм, рейтинг,
мониторинг, брифинг, спикер, имплементация, истеблишмент,
спичрайтер, имиджмейкер, ньюсмейкер, мэр, префект и т. д.
Мы обнаруживаем здесь любопытную закономерность:
Россия пережила три эпохи варваризации своего языка, каж-
дая из которых была связана с поворотными события в её по-
литической истории - во времена Петра I, после революции
1917 года и после реставрации капитализма в нашей стране.
Закономерность, о которой здесь идёт речь, заключается в том,
что сначала наш язык подвергается нашествию варваризмов
в политической сфере, а затем, когда это нашествие оказыва-
ется успешным, подобному нашествию подвергаются и другие
сферы жизни.
Конкурировать с политикой у нас может только бизнес
(правда, их трудно отделить друг от друга): аккредитив, бонус,
брокер, брэнд, денонсация, депозит, дивиденд, дилер, дисконт,
дистрибьютер, ипотека, инвестор, клиринг, котировка, консор-
циум, ликвидность, лизинг, маркетинг, менеджмент, ноу-хау,
риэлтор, секвестр форс-мажор, фьючерс, чартер, холдинг, эмис-
сия и т. д.
Нашествие политической и рыночной терминологии на со-
временный русский язык в последние годы проложило доро-
гу его повсеместной варваризации. В области спорта теперь
фигурируют такие варваризмы, как виндсерфинг, скейтборд,
армрестлинг, кикбоксинг, фристайл и др. Они доступны толь-
292
ко профессиональным спортсменам. Совсем непонятно, зачем
добавочное время при игре в футбол или хоккей называть
овертайм, а повторную игру после ничьей - плей-офф. Бо-
лее оправданными представляются заимствования в области
компьютерной техники: дисплей, монитор, файл, интерфейс,
принтер и т. п., поскольку русские эквиваленты здесь, как пра-
вило, отсутствуют (в число редких исключений попал термин
мышь).
Мы живём в эпоху языкового чужебесия. На нашу голову
продолжает сыпаться целая бездна варваризмов по преимуще-
ству американского происхождения. Они - весьма эффектив-
ное средство разобщения бывших советских людей, поскольку
многие из них не знают их значений.
В русском языке имеется множество иностранных слов, по-
лучивших права гражданства. Они стали органической частью
его лексики. Сейчас мало кто знает, что слова артель, лапша,
базар, болван, кутерьма, чулок пришли к нам из тюркских язы-
ков, наивный, серьёзный, солидный, массивный, партизан, кош-
мар, блуза, котлета - из французского и т. д., и т. д. Возникает
вопрос: существуют ли критерии, позволяющие определять,
стоит то или иное слово заимствовать или не стоит? Очевид-
но, здесь должны действовать прежде всего два критерия: пер-
вый состоит в отсутствии в родном языке исконного слова для
обозначаемого понятия, а второй - в необходимости (ценно-
сти, пользе) самого понятия, претендующего на заимствова-
ние из другой культуры вместе со словом, которое им обозна-
чается.
Выдерживают ли эти критерии такие, например, заимство-
вания в современном русском языке, как имидж, офис, презен-
тация, грант, эксклюзив, номинация, спонсор, продюсер, видео,
шоу, видеоклип, видеосалон, прайм-тайм, шоу-бизнес, шлягер,
ток-шоу, ток-реалити-шоу, шоумен, триллер, трикстер, хит,
дискотека, диск-жокей, топ, топ-модель, сити, бутик, шоп,
путана, топлес, бомонд, ремикс, ди-джей, VIP-персона, VIP-
кортеж, топ-менеджер, хай-тек, консалтинг, биллборд, клинч,
гастербайтер, геймер, тинейджер, мейнстрим?
293
История русского языка оставила нам примеры и неудачных
переводов иностранных слов на русские. Так, в XIX в. ученики
И. С. Шишкова призывали тротуар заменить на топталище,
эгоизм - на ячество, инстинкт - на побудку, брильянты - на
сверкальцы, бильярд- на шаротык, архипелаг - на многоостро-
вие и т. п.
В объяснении причин, лежащих в основе удачной или неу-
дачной судьбы того или иного заимствования, должны учиты-
ваться оба критерия целесообразности словесного заимство-
вания. Опираясь на эти критерии, мы можем в какой-то мере
понять, почему одни заимствованные слова в эпоху петровских
реформ, например, прижились [транспорт, офицер, матрос,
церемония, триумф и т. п.), а другие превратились в архаизмы
[баталия, фортеция, виктория, политес и т. п.).
Более того, опора на указанные критерии даёт нам возмож-
ность в какой-то мере прогнозировать судьбу заимствуемого
слова. Отрицательный прогноз судьбы заимствуемого слова
должен приводить, по идее, к отказу от него. Понятие, ставшее
актуальным для данного народа в определённый момент вре-
мени, в этом случае должно обозначаться на основе внутрен-
них резервов родного языка, на основе его исконных словоо-
бразовательных единиц.
5. 2. 2. 4. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Известно пять гипотез о происхождении частей речи
- субстантивная, глагольная, глагольно-местоимён-
ная, адъективная и причастная. Первая из них в каче-
стве исторически первичных частей речи называет существи-
тельные, вторая - глаголы, третья - глаголы и местоимения,
четвёртая - прилагательные и пятая - причастия. Основателем
субстантивной гипотезы был Этьен де Кондильяк (1715-1780),
глагольной - Иоганн Гердер (1744-1803), глагольно-местои-
мённой Франц Бопп (1791-1867), адъективной - Николай Ива-
нович Греч (1787-1867) и причастной - Александр Афанасье-
вич Потебня (1835-1891).
294
Субстантивная гипотеза
В своём «Опыте о происхождении человеческих знаний»
(1746} Э. де Кондильяк писал: «В языке долгое время не было
других слов, кроме названий, данных чувственно воспринима-
емым предметам, таких слов, как дерево, плод, вода, огонь и дру-
гие, произносить которые чаще представлялся случай» {Конди-
льяк. Сочинения в 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1980. С. 229).
Историю создания несубстантивных частей речи Э. де
Кондильяк поделил на несколько периодов. Так, за существи-
тельными были созданы, по его мнению, прилагательные и
наречия: «Затем начали постепенно отличать различные чув-
ственно воспринимаемые качества предметов, замечали об-
стоятельства, при которых они могли встречаться, и создавали
слова для выражения всего этого; это были прилагательные и
наречия» (там же).
На третьем месте в эволюции частей речи оказались глаго-
лы. В объяснении их создания у Э. де Кондильяка переплелись
две стихиии - его собственная и идущая от авторов граммати-
ки Пор-Рояля (1660). Первая их этих стихий выражена, в част-
ности, такими словами: «Первые глаголы были придуманы
лишь для выражения состояний души, когда она действует или
подвергается действию. По этому образцу были образованы за-
тем глаголы для выражения действия, производимого каждой
вещью» (там же. С. 230). В приведённом пассаже мы не онару-
живаем у Э. Кондильяка влияния грамматики Пор-Рояля, но на
самом деле он этого влияния не избежал.
Основную роль в суждении А. Арно и К. Лансло отводили гла-
голу-связке быть. Они называли этот глагол субстантивным.
Остальные глаголы они называли адъективными, имея в виду
то, что эти глаголы выступают в суждении не только в роли
связки, но и атрибута (предиката). Адъективный глагол, таким
образом, выполняет в суждении сразу две функции - субстан-
тивного глагола и прилагательного или причастия. Данное
обстоятельство позволяло А. Арно и К. Лансло устанавливать
синонимические отношения между предложениями Pierre vit
"Пьер живёт" и Pierre est vivant "Пьер жив".
295
Э. де Кондильяк направил логику, представленную в грам-
матике Пор-Рояля, в эволюционное русло. С одной стороны,
глаголы, по его мнению, обязаны своим появлением необходи-
мости в процессе построения суждений соединять предметы с
их качествами с помощью глагольной связки быть, а с другой,
слиянию этой связки с прилагательными. По поводу этого слия-
ния у Э. де Кондильяка читаем: «Когда этим словом стали поль-
зоваться для связывания существительного с прилагательным,
его стали присоединять к прилагательному, как к такому сло-
ву, к которому специально относится утверждение» (там же.
С. 235). В результате «два слова превратились в одно» (там же).
На четвёртое место в частеречной эволюции Э. де Конди-
льяк поставил артикли. Своим созданием они обязаны стрем-
лению первобытных людей конкретизировать предметное
значение у существительных. Артикль стал знаком числа, паде-
жа и рода (там же. С. 236).
На пятом месте в частеречной цепочке у Э. де Кондильяка
оказались служебные слова (там же. С. 240) и на последнем,
шестом, - местоимения: «Местоимения - слова, которые были
придуманы последними, потому что необходимость в них ощу-
тили позже всего; вероятно даже, что прошло долгое время,
прежде чем с ними освоились» (там же. С. 241).
Таким образом, эволюционная цепочка частей речи у Э. де
Кондильяка выглядит следующим образом: существитель-
ные -> прилагательные и наречия -> глаголы -> артикли -> слу-
жебные слова -* местоимения.
В наше время мнение о правомерности субстантивной ги-
потезы о происхождении частей речи высказала в книге «Ча-
сти речи в ономасиологическом освещении» (М.: Наука, 1978)
Е. С. Кубрякова. Действительно, в этой гипотезе имеется своё
достоинство: естественно предположить, что первобытные
люди в первую очередь научились выделять в окружающем
мире не признаки предметов как таковые, а сами предметы.
Их наименования, таким образом, имели по преимуществу суб-
стантивную природу, хотя в них имелись зародыши и других
частей речи, поскольку существительное охватывало обозна-
296
чаемый предмет вместе с его признаками. В качестве примеров,
подтверждающих синкретическую природу существительного,
приводят обычно существительные [стать, пасть и т. п.), ко-
торые совпадают с соответственными инфинитивами [стать,
пасть и т. п.). Е. С. Кубрякова писала: «Несомненно и то, что
первыми получали наименования объекты, непосредственно
доступные органам чувств человека, - прежде всего его зрению
и слуху. Этими объектами являлись скорее всего предметы...»
(указ. соч. С. 29). На подобной позиции стоял В. 3. Панфилов в
книге «Взаимоотношение языка и мышления» (М.: Наука, 1971.
С. 86-87).
Глагольная гипотеза
Первые слова, по мнению И. Гердера, были созданы перво-
бытными людьми на основе выкриков («междометий»), кото-
рые вырывались из уст наших животных предков, когда они
испытывали сильные чувства. Благодаря осознанию их знако-
вой природы, они стали превращать животные междометия в
человеческие слова. Эти слова были глаголами. Он указывал:
«Имена появились из глаголов, а не глаголы из имён» [Гердер И.
Трактат о происхождении языка. М: Издательство ЛКИ, 2007.
С. 146).
«Звучащие глаголы? Действия, а не то, что действует? Ска-
зуемые, а не подлежащие?. . - вопрошал И. Гердер и отвечал:
«Глаголы являются первоосновами языка» (там же).
Для доказательства первичности глаголов в языке И. Гер-
дер прибегал к двум основным аргументам - обилию глаголов
в древних восточных языках и «глагольности» детского языка.
Он писал: «Что же удивляться, если эти звучащие междометия
стали первыми словами, и потому, например, восточные языки
полны глаголов, составляющих основные корни языка... Ребёнок
называет овцу не овцой, а блеющим животным, то есть превра-
щает междометие в глагол» (там же).
297
Глаголъно-местоимённая гипотеза
Основным трудом Ф. Боппа является «Сравнительная грам-
матика санскрита, зенда, армянского, греческого, латинского,
литовского, старославянского, готского и немецкого языков»,
первое издание которой выходило с 1833 по 1852 г. В этой ра-
боте изложена его знаменитая теория агглютинации (склеива-
ния). Она была направлена на объяснение происхождения ча-
стей речи в индоевропейском праязыке, однако её легко спрое-
цировать на праязык человечества вообще.
Суть теории агглютинации состоит в следующем. Праязык
первоначально был корнеизолирующим. Он состоял из одних
корнесловов. Аффиксы в нём отсутствовали. Корнесловы дели-
лись на глагольные и местоименные. На базе последних в даль-
нейшем сформировались местоимения и служебные части речи.
Однако некоторые местоимения в силу частого употребления с
некоторыми глагольными корнесловами «приклеились» к ним
и тем самым превратились в аффиксы. Это послужило началом
образования первых частей речи, поскольку эти аффиксы ста-
ли выступать в качестве их частеречных показателей.
Адъективная гипотеза
В своей «Пространной русской грамматике» (СПб., 1827)
Н. И. Греч набросал свою историю происхождения частей речи.
Он писал: «Спрашивается: которая часть речи существовала в
языке прежде других? Прежде всех составилось междометие,
но оное по справедливости может быть исключено из числа ча-
стей речи. По мнению нашему, первою частью речи было при-
лагательное имя, ещё неясное, неотделённое от междометия.
Потом перешло оное в существительное, которое сначала было
не нарицательное, а собственное, означавшее отдельный пред-
мет, и потом уже сделалось нарицательным» (указ соч. С. 11).
Вот в какой последовательности создавались, по Н. И. Гречу, ча-
сти речи в конечном счёте: прилагательные -> существитель-
ные -» глагол «быть» -» наречия -> другие глаголы -> предлоги и
союзы -* местоимения.
298
Причастная гипотеза
Эта гипотеза, с эволюционной точки зрения, до сих пор вы-
глядит среди других как наиболее убедительная, хотя её автор,
А. А. Потебня, жил ещё в XIX веке. В ней заложен несомненный
эволюционный потенциал.
Первой частью речи А. А. Потебня считал первобытное при-
частие. Оно ещё не имело морфологических показателей вре-
мени, залога, рода и т. д., но в их номинативном значении было
нечто смежное между предметностью и признаковостью. Они
обозначали безразличную совокупность предмета и действия.
Они указывали на ещё не расчлененные восприятия предметов
и их признаков. Так, гипотетическое предложение «Лек», состо-
ящее из одного первобытного причастия, было эквивалентом
предложения «Птица летит».
А. А. Потебня писал: «Таким образом, слово, предполагаемое
лексическою частью {лек-) глагола "летит", означало не дей-
ствие, взятое отвлеченно, а ещё не разложенное восприятие,
безразличную совокупность предмета и действия, напр., не по-
лёт, приписываемый птице, а летящую птицу без всякого раз-
ложения этого явления. Ближайшее значение части "лек" в гл.
"летит"есть примета или признак, коим восприятие, напр., ле-
тящая птица, намечается мыслью для дальнейшей мысли. Та-
кое же значение в той же мере предполагается и именем и есть
столь же доименное, как глагольное» [Потебня А. А. Из записок
по русской грамматике. Т. 1-2. М.: Учпедгиз, 1958. С. 90).
С развитием мышления люди стали способны расчленять
подобные восприятия на отдельные представления. Тем са-
мым они создавали основу для создания существительных и
глаголов. На их основе стали возникать в дальнейшем и другие
части речи.
Авторы рассмотренных гипотез о происхождении частей
речи видели свою главную цель в обосновании первичности
той или иной единственной части речи в языке. Найти такую
часть речи - гадать на кофейной гуще. Логичнее предполо-
жить, что первичными в поливербальном языке были сразу
299
три части речи - существительные, глаголЦ и прилагательные.
Почему?
Именно в основе указанных частей ре1
тегории, с помощью которых люди в перв
руются в мире. Вовсе неслучайно субстанц
жат в основе суждения. Первые выступаю
субъектов, а другие - в роли предикатов. В
значающие субстанции и их атрибуты, в пе
лись в специальных частеречных показат
при этом не следует ограничивать только
ку в роли частеречных показателей способ
и другие способы грамматической специа
типичное значение у того или иного слов
ция в предложении.
Как формировались вторичные части
первичных и появившихся вторичных - н
Мы можем это проследить на примере на]
наружить, что наречия утром или вечер
возникли из форм творительного падежа
ных. На основе существительных формир«
других наречий: без оглядки, до отвала, с
в сердцах, на ходу, наголову, назубок, в мер]
и т. д. Но не меньше наречий было сформ
прилагательных: по-русски, ярко, налегке,
не, подолгу, вкратце, издавна, потихонь
ство им подобных.
Морфологическая эволюция в поливе
идёт по пути выработки своих путей к
из которых создаются несколькословнь
смотрим процесс морфологизации подро
В процессе построения нового предло
слова, отобранные для создаваемого пре,
гические формы. Этот процесс называет
ем, словоизменением или морфологизац!
ся за счёт целой системы способов:
300
лежат главные ка-
ю очередь ориенти-
и и их атрибуты ле-
в суждении в роли
т почему слова, обо-
вую очередь нужда-
лях. Эти показатели
ффиксами, посколь-
выступать также
изации - например,
или типичная пози-
ечи? На основе трёх
шример, предлогов,
ечий. Так, легко об-
ш в русском языке
4мён существитель-
валось множество и
лолотка, под боком,
бок о бок, шаг в шаг
ровано и на основе
аживо, влево, втай-
у, впустую и множе-
бальную эпоху шла и
орфологизации слов,
ie предложения. Рас-
нее.
жения мы переводим
ложения, в морфоло-
ся формообразовани-
ей. Он осуществляет-
СПОСОБЫ М0РФ0Л0ГИЗАЦИИ
СИНТАКСИЧЕСКИЕ
ПОЗИЦИИ
ЗВУКОВЫЕ МОРФЕМАТИЧЕСКИЕ
ПРЕФИКСАЛЬНЫЕ СУФФИКСАЛЬНЫЕ ФЛЕКСИЙНЫЕ
Синтетические способы выражения морфологических зна-
чений (морфологизации) переводят лексему в ту или иную
морфологическую форму слова за счёт изменения её как тако-
вой (их можно назвать внутрисловными), а аналитические де-
лают это за счёт либо специальных слов (напр., артиклей), либо
за счёт постановки этой лексемы в определённую позицию во
фразе (их можно назвать внешнесловными).
Звуковая морфояогизацыя. В этом случае лексическая форма
слова переводится в морфологическую исключительно за счёт
звуковых средств. К ним относится ударение. Так, слова «на-
резать» и «насыпать» отбираются говорящим в лексический
период фразообразования в форме несовершенного вида, т. е. с
ударением на суффиксе «-а-». Морфологизация этих слов в мор-
фологический период фразообразования производится либо за
счёт сохранения ударения на «-а-», либо за счёт его переноса на
основу, на корень. В первом случае лексема переводится в фор-
му несовершенного вида, а во втором - совершенного.
301
Корневая морфояогизация. В качестве носителя морфоло-
гического значения в данном случае выступает корень слова.
Корневая морфологизация может осуществляться в двух фор-
мах - супплетивной и редупликационной. Примеры первой:
идти - шёл, хороший - хуже; в нем. gut - besser, в лат. bonus -
melior, в англ. goot - better, go - went «идти - шел/шла», I - те
«я - мне» и т. д. Примеры редупликации (повтора корня): в ма-
лайском orang «человек» - orang-orang «люди», в шумерском -
kur «страна» - kur-kur «страны».
Редупликация часто встречается в хамитских и африкан-
ских языках. Примеры морфологизации по числу из хамитских
языков: сомали: dêr «длинный» - dêr-dër «длинные», хауса: katara
«задняя нога» - katatari «задние ноги».
Морфологическую редупликацию следует отличать от сло-
вообразовательной. В первом случае мы имеем дело с формо-
образованием, а во втором - со словообразованием. Словоо-
бразовательная редупликация в африканских языках: фула:уа/
«смеяться» - jaljaln «хихикать», тетт «трогать» - теттетп
«постоянно трогать»; догон: teu «хромота» - teu-teu «идущий
маленькими шагами» (о ребёнке), deeli «резина» - deeli-deeli «лип-
кий, клейкий» и т. д. (Основы африканского языкознания / Под
ред. В. А. Виноградова и др. М.: Наука, 2000. С. 349; 352). Если
новое слово образуется за счёт его множественного повтора,
то мы имеем дело с полипликацией - трипликацией или ква-
дрипликацией: в языке бамана jajaja - бродяга, didididi - очень
быстро. Во всех этих примерах мы имеем дело с образованием
новых слов с помощью редупликации (или трипликации), а не
с образованием новых морфологических форм от одного и того
же слова. В последнем случае мы и имеем дело с морфологи-
ческой редупликацией, которая, как и словообразовательная,
может быть полной и частичной. В первом случае слова, уча-
ствующие в редупликации, полностью совпадают, а во втором -
совпадают лишь частично. Примеры полной морфологической
редупликации по числу мы уже слышали (в малайском orang
«человек» - orang-orang «люди», в шумерском - kur «страна» -
kur-kur «страны», в сомали: dër «длинный» - dër-dër «длинные».
302
Однако чаще всего редупликация бывает частичной. Вот при-
мер из языка хауса, где форма множественного числа образу-
ется с помощью частичной редупликации: kofa «дверь» - kofofl
«двери», тадапа «слово» - тадапдапи «слова», shavara «совет» -
shavarvari «советы», dabara «замысел» - dabarbah «замыслы».
Префиксальная морфологизация. В русском языке подобный
вид морфологизации мы наблюдаем при образовании глаголь-
ных форм совершенного вида [делать - сделать, писать - напи-
сать], но в нашем языке основным средством морфологизации
является внешняя флексия. Есть языки, где префиксация вы-
ступает как ведущее средство не словообразования, а формоо-
бразования. К ним относятся, напр., суахили. Вот как в нём зву-
чит фраза «Если они не придут»: Wa-ta-si-po-ku-ja. Корень в ней
стоит на самом конце - корень глагола со значением «идти», а
все остальные морфемы - префиксы, передающие, в частности,
определённые морфологические значения: первый - 3 л., мн.
число, второй - буд. вр. и т. д.
Суффиксальная морфологизация. В русском языке этот вид
морфологизации мы наблюдаем при образовании тех же форм
вида [решать - решить,уменьшать -уменьшить, пускать - пу-
стить). Однако в русском языке, как и в других индоевропей-
ских языках, суффикс уступает флексии как носитель морфо-
логического значения. Есть языки, где суффикс используется в
морфологической функции весьма активно. Так, в киргизском
словосочетание «моим рукам» звучит так: Кол-дор-ум-го, где
«кол» - корень слова «рука» в переводе на русский, «дор» - суф-
фикс мн. ч., «ум» - суффикс 1 л. и «го» - флексия дат. п.
Как известно, большинство суффиксов имеет не морфологи-
ческое, а словообразовательное значение. Так, в русском языке
только незначительная часть суффиксов используется для пе-
ревода слова в морфологическую форму. К ним относятся, на-
пример, суффиксы причастий и деепричастий, если их считать
формами глагола, а не особыми частями речи, суффикс -ее у
прилагательных сравнительной степени [красивее), суффиксы
совершенного и несовершенного видов [решать -решить). Од-
нако большая часть суффиксов служит для образования слов, а
303
не морфологических форм одного и того же слова. Но отсюда не
следует, что словообразовательные суффиксы не имеют допол-
нительной - морфологической - функции. Множество суффик-
сов указывает на принадлежность слова либо к существитель-
ным (-ник "Тпелъ и т. п.), либо к прилагательным [-ск-, -н- и т. д.),
либо к другим частям речи. Следовательно, и словообразова-
тельные суффиксы косвенно участвуют в морфологизации - в
передаче общеморфологического (частеречного) значения той
или иной лексемы.
Очень активную роль в частеречной морфологизации игра-
ет суффиксация в китайском языке. Так, суффикс z в этом язы-
ке указывает на принадлежность слова, где он употребляется,
к существительным, поскольку он имеет общее значение пред-
метности. К существительным относятся также слова, в кото-
рых употребляются суффиксы, указывающие на ту или ную
разновидность предметности: tou в обозначает либо предме-
ты, не имеющие углов - круглые, овальные (например, zhëntou
'подушка*), либо абстрактную предметность [niàntou 'мысль"),
суффиксы же zhë njiâ подобны нашим агентивным суффиксам
-ист, -ник или -телъ.
Флективная морфологизация. Различают два вида флек-
сии - внешнюю и внутреннюю. Внешняя флексия находится
на конце слова, поэтому по-русски её называют окончанием, а
внутренняя вставляется внутрь корня. Внешняя флексия - ос-
новной способ морфологизации лексемы во всех типах языка,
кроме изолирующего. Но в мизерном количестве она имеет-
ся и в изолирующих языках. Так, она есть в китайском языке
[«-теп» - флексия собирательности у существительных, «-le» -
прошедшего времени и совершенного вида и т. д.).
Зато в большинстве неизолирующих языков внешняя флек-
сия - самый продуктивный способ морфологизации. Правда,
и в них она представлена в разной мере. Возьмём, например,
падежные окончания в индоевропейских языках. В современ-
ном французском у существительных их нет вообще, в англий-
ском - два, в немецком - четыре, в русском - шесть. Но есть язы-
ки, где падежей намного больше, чем в индоевропейских язы-
304
ках. К таким языкам относятся финно-угорские. Так, в финском
языке - 14 падежей: номинатив, генитив, партитив, иллотив,
инессив, эллатив, аллатив, адессив, транслатив, эссив, абессив,
комитатив, инструментив. Такое же число падежей в эстонском
языке. В нём нет инструментива, зато есть терминатив.
Ненамного отстали от финского и эстонского в числе па-
дежей мордовские языки - эрзянский и мокшанский. В них -
12 падежей: номинатив (именительный), генитив (родитель-
ный), датив (дательный), аблатив (отложительный), инессив
(местный), элатив (исходный), иллатив (вносительный), прола-
тив (переместительный), компаратив (сравнительный), абес-
сив (изъятельный, или лишительный), транслатив (преврати-
тельный), каузатив (причинный). Каждый из падежей, кроме
именительного, имеет особое окончание. Возьмём, например,
мордовское слово ума «загон, поле». Ном. - ума, ген. - ума-нь,
датив - ума-нди, абл. - ума-да, инесс. - ума-са, элатив - ума-
ста, иллотив -ума-с, пролатив -ума-ва, компаратив -ума-шка,
абессив - ума-фтома, транслатив -ума-кс, каузатив -ума-нкса
(см. о этом подр.: Основы финно-угорского языкознания / под
ред. В. И. Лыткина и др. М.: Наука, 1975. С. 298).
Внутренняя флексия в индоевроейских языках - большая
редкость (вспомним английские foot - feet «нога - ноги», tooth -
teeth «зуб - зубы», man - теп «человек - люди»). Однако есть язы-
ки, где внутренняя флексия составляет характерную их осо-
бенность. Их называют внутрифлективными. К ним относятся
семитские языки - в частности, еврейский (иврит) и арабский.
Вот некоторые глагольные формы на иврите, отличающие-
ся соответственными внутренними флексиями в корне ГНБ
со значением «воровать»: ГНоБ - воровать, ГаНаБ - воровал,
ГоНэБ - ворующий, ГаНуБ - воруемое и т. д. Примеры некоторых
глагольных форм с корнем КТБ из арабского: КаТаБа - написал,
КуТиБа - был написан, КаТиБу - пишущий,уКТуБ - пиши и т. д.
Специальные слова. Типичными представителями данно-
го вида аналитической морфологизации являются артикли и
глагол «быть». С помощью последнего, как известно, во многих
языках образуются определённые морфологические формы
305
глагола - например, формы континиуса в английском. В арти-
клевых же языках мы наблюдаем выражение рода, числа, па-
дежа и определённости/неопределённости в немецком; рода,
числа, определённости/неопределённости - во французском;
ед. ч. у неопределённого артикля и определённости - у опреде-
лённого в английском.
Синтаксические позиции. При недостатке флексийных
средств значение той или иной лексемы может выражаться по-
средством её позиции в предложении. С помощью данного спо-
соба многие слова морфологизируются в изолирующих языках.
Слово «hao» в китайском в разных синтаксических позициях
может быть и существительным (добряк), и прилагательным
(добрый), и глаголом (быть добрым, любить).
Итак, мы видим, что морфологическая эволюция в неизоли-
рующих языках пошла в основном по пути развития различных
видов внутрисловной морфологизации - префиксации, суф-
фиксации или флексации. В свою очередь развитие тенденции
к аналитической морфологизации в изолирующих языках при-
вела к закреплению частеречного значения у того или иного
слова по его типичной семантиченской функции и типичной
позиции в предложении.
5. 2. 2. 5. СИНТАКСИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Синтаксическая эволюция, как и любая другая, имеет
две стороны - количественную и качественную. Пер-
вая связана с направлением «от простого - к слож-
ному», а другая - с направлением «от беспорядка - к поряд-
ку». Имея в виду качественную сторону языковой эволюции,
И. А. Бодуэн де Куртенэ писал: «В жизни языка замечается по-
стоянный труд над устранением хаоса, разлада, нестройности
и нескладицы, над введением в него порядка и однообразия»
(Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкозна-
нию. Т. 1. М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. С. 94-95].
«Устранение хаоса, разлада, нестройности, нескладицы»
в синтаксической системе осуществлялось и продолжает осу-
306
ществляться в рамках пяти основных ступеней синтаксической
эволюции:
1) от однословных предложений к многословным простым;
2) от последних - к бессоюзным сложным;
3) от последних - к сложносочиненным;
4) от последних - к сложноподчиненным;
5) от сложных однотипных - к сложным смешанным.
Эти ступени, однако, очень относительны. Так, сложнопод-
чиненные предложения создавались не только на базе слож-
носочиненных, но и бессоюзных сложных. Более того, в рам-
ках каждой из этих пяти ступеней синтаксической эволюции
осуществлялась внутренняя эволюция, которая, с одной сто-
роны, шла по пути появления новых синтаксических моделей,
а с другой, по пути упорядочивания всех типов предложения,
уже имеющихся в языке в данное время. Однако эта схема даёт
приблизительное представление о развитии синтаксиса от его
более простых единиц к более сложным. Рассмотрим каждую
ступень синтаксической эволюции в отдельности.
1. Однословные предложения -» многословные простые.
Естественно предположить, что в период зарождения языка
люди пользовались однословными предложениями. Такое сло-
во-предложение совмещало в себе субъект и предикат (пред-
мет и его признак). А. А. Потебня, как мы помним, пояснял это
на примере гипотетического предложения «Лек», с помощью
которого первобытный человек обозначал ситуацию, описыва-
емую носителем поливербального языка с помощью предложе-
ния «Птица летит».
Рассмотрение однословных предложений в качестве от-
правного пункта синтаксической эволюции естественно, по-
скольку однословные предложения - самый простой тип пред-
ложения. Естественно предположить, что сознание первобыт-
ного человека первоначально было способно на использование
только таких слов-предложений.
Развитие аналитического мышления привело нашего
предка к способности мысленно расчленять описываемую си-
туацию на предмет и его признак, что привело к появлению
307
двусоставных, подлежащно-сказумостных, предложений - сна-
чала не распространённых второстепенными членами предло-
жения [Птица летит), а затем - распространённых [Большая
птица летит над рекой). При этом надо учитывать качествен-
ную эволюцию, которая просходила в рамках двухсоставных
предложений. Она была направлена в первую очередь на упо-
рядочение, координацию, согласование отношений между
главными членами предложения - подлежащим и сказумым.
В книге «Структура предложения в истории восточносла-
вянских языков» (М.: Наука, 1983) А. М. Сабенина показывает,
что в памятниках древнерусской письменности часто встреча-
ются предложения, в которых отсутствует привычное для нас
согласование сказуемого с подлежащим по роду. Так, говори-
ли: Вода подано. Грехъ сладъко. Мы видим здесь, что сказуемое
стоит в обоих предложениях в среднем роде [подано, сладъко),
хотя подлежащее - в женском в первом предложении [вода) и
мужском во втором [грехъ).
Необходимость гармонизации отношений между членами
предложения требовалась во многих других типах предложе-
ний, используемых в древнерусском. Носителю современного
русского языка режут слух, например, такие предложения, как
«Меринъ саврасъ, левого уха урезано», «Почто воду кладежну во
сладость подано», «Твоего отца поймано». Князь Андрей Курб-
ский писал в своих письмах Ивану Грозному из Польши (XVI в.):
«А еже пишеши, аки бы царицу твою счаровано...». Мы видим
здесь повсюду отсутствующее в современном русском языке
сочетание родительного или винительного падежей существи-
тельного с кратким причастием среднего рода. Сам факт исчез-
новения из русского языка таких конструкций подтверждает,
выражаясь языком И. А. Бодуэна де Куртенэ, их «разлад, не-
стройность, нескладицу». Вот почему синтаксическая эволю-
ция русского языка оставила их на свалке истории, заменив их
конструкциями более «стройными»: ухо урезано, вода подана,
отец пойман, царица очарована.
2. Многословные простые -> бессоюзные сложные. Следу-
ет ли расценивать как эволюционный процесс формирования
308
бессоюзных сложных предложений на основе нескольких про-
стых? Несомненно, поскольку объединение простых предложе-
ний в бессоюзные сложные существенно увеличил синтаксиче-
ские возможности в выражении смысловых отношений между
описываемыми ситуациями.
Одно дело сказать: Лес рубят. Щепки летят. Но совсем дру-
гое: Лес рубят - щепки летят. Оформление двух предложений
в бессоюзное сложное позволяет выразить отношения, кото-
рые недоступны для простых предложений. В данном случае
это условные отношения. А какие отношения в предложении
«Немудрено голову срубить - мудрено приставить»!
3. Бессоюзные сложные -* сложносочинённые. Данный пере-
ход - новая ступень в синтаксической эволюции, поскольку со-
чинительные союзы позволяют материализовать отношения,
выражаемые в бессоюзных предложениях только с помощью
интонации.
4. Сложносочинённые -> сложноподчинённые. В «Слове о пол-
ку Игореве» мы находим на месте сложноподчинённых предло-
жений (естественно, с современной точки зрения] либо бессо-
юзные, либо сложносочинённые: «Тогда Игорь возре на светлое
солнце и виде: (союз «что» отсутствует. - В. Д.) от него тьмою
вся своя воя прикрыты» [Тогда Игорь взглянул на светлое солн-
це и увидел: от него тьмою все его воины покрыты).
В «Русской правде» читаем: «А жалобник солжет, и его бити
кнутом да вкинути в тюрьму». На современном русском мы бы
сказали: «Л если жалобщик солжёт, то его бить кнутом и ки-
нуть в тюрьму».
Конечно, система сложноподчинённых предложений про-
шла свой эволюционный путь. Так, мы привыкли к тому, что
в русском языке, как и других, придаточное определительное
занимает постпозиционное положение в сложноподчинён-
ном предложении - после главной части. Между тем вплоть
до XVII в. в русском языке, как и в древнерусском, преобладо-
ло препозиционное положение определительной части по от-
ношению к главной. Вот вам пример из «Московской грамоты
1572 года»: «Л каторые князи служилыя в Московской и Твер-
309
ской земле, и те князи служат сыну моему Ивану». Мы видим
здесь, кстати говоря, перед главной частью «лишний», с точки
зрения современного русского языка, сочинительный союз «и»,
что свидетельствует о недостаточной упорядоченности рус-
ского синтаксиса в это время в выражении сочинительных и
подчинительных отношений в сложных предложениях.
По свидетельству И. П. Ивановой и Л. П. Чахоян, система
сложноподчинённых конструкций сформировалась в англий-
ском уже к XVIII в., а сложносочинённых - уже к XIII. В русском
же языке мы находим несколько иную ситуацию: даже в XVIII в.
как сложносочинённые, так и сложноподчинённые предложе-
ния употреблялись неупорядоченно. Именно этим объясняет-
ся тот, казалось бы, неожиданный факт, что М. В. Ломоносов
протестовал против частого употребления союзов. Он писал:
«Союзы - ничто иное суть, как средства, которыми идеи соеди-
няются, и так подобны они гвоздям или клею, которыми части
какой махины сплочены и склеены бывают. И как те махины,
в которых меньше клею и гвоздей видно, весьма лучший вид
имеют, нежели те, в которых спаев и склеек много, так и сло-
во важнее и великолепнее бывает, чем в нём союзов меньше»
[Будагов Р. А. Введение в языкознание. М.: Учпедгиз, 1958.
С. 307). Упорядочение системы сложных предложений в рус-
ском языке произошло в XIX в.
5. Однотипные сложные -> смешанные сложные. XIX - зо-
лотой век русской литературы. Она существенным образом
повлияла на эволюцию синтаксической системы русского язы-
ка. В качестве её конечного пункта следует расценивать слож-
ные предложения, в которых гармонично сочетаются все три
типа связи - бессоюзная, сочинительная и подчинительная.
Они могут сочетаться в самых причудливых комбинациях.
Вот одна из них (подчинение - бессоюзие - бессоюзие - сочи-
нение):
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён;
310
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
А. С. Пушкин. Поэт
5. 2. 2. 6. ТЕКСТУАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ
Термин текст используют в науке не только по отно-
шению к письменной речи, но и по отношению к уст-
ной. Вот почему под текстом следует иметь в виду
любое законченное высказывание, посвященное описанию той
или иной темы. Это высказвание, как правило, состоит из не-
скольких предложений.
Способность к созданию текста (текстуализации) - величай-
шее завоевание человеческой эволюции. Благодаря ей, люди,
с одной стороны, существеннейшим образом продвинулись в
своей когнитивной эволюции, поскольку язык - орудие позна-
ния, а с другой стороны, они приобрели возможность сообщать
друг другу свои чувства и мысли намного более сложные, чем в
те времена, когда этой способностью не обладали.
Текстуализации у древних людей в первую очередь подвер-
гались те фрагменты действительности, которые имели для их
выживания практическое значение. Речь идёт о тех продуктах
природы, с которыми им приходилось иметь дело, а также о тех
продуктах их психической и культурной деятельности, на соз-
дание которых они были способны.
Первоначально текстуализировалась сфера материальной
культуры. Новая эпоха в текстуальной эволюции начинается
с того момента, когда текстуализации стала подвергаться сфе-
ра духовной культуры. На первом месте здесь оказались язык
и религия. На их основе формировались тексты нравственные,
художественные, научные и др. Об этом свидетельствуют па-
мятники рукописной литературы.
Главными очагами рукописной литературы стали страны
Востока (Иран, Индия, Китай) и Средиземноморья (Греция,
311
Рим и т. д.). Древнейшим памятником религиозной письмен-
ности Ирана является «Авеста». Она была записана Зороастром
(Заратустрой) в VI в. до н. э. «Авеста» - основа зороастризма
(авестизма, маздаизма, огнепоклонства). В этой религии чётко
проводится граница между добром и злом. Верховным Богом
добра является Ахура-Мазда (Ормузд), а Богом зла - Ангра-
Майнью (Ариман). Всё доброе в мире связывалось с Ормуз-
дом, а злое - с Ариманом. Так, покойники считались порож-
дением зла, поэтому их не хоронили, а бросали на съедение
животным.
Древнейшим памятником рукописной литературы Индии
являются «Веды». Это основа индуизма, который был оформ-
лен письменно к VI в. до н. э. Он включает индуистскую мифо-
логию («Ригведу» и «Самоведу») и индуистскую обрядологию
(«Яджурведу» и «Атхарваведу»). «Веды» служили источником
для зарождения древнеиндийской научной и художественной
литературы. Одной из философских школ в Индии была Йога,
создателем которой считается Гаутама (Будда Шакьямуни)
(ок. 623-543 до н. э.). Его личность в дальнейшем обожестви-
ли. Его учение, вместе с тем, представляет собою главным об-
разом глубокую этическую теорию. Об этой теории можно су-
дить по «Дхаммападе» - одной из частей буддийского канона -
«Трипитаки» (Трёх корзин). Вот некоторые высказывания Буд-
ды из «Дхаммапады»:
1. Старо это присловье, о Атула, и в ходу оно не только в
наше время: они порицают сидящего спокойно, они порицают
многоречивого, и того, кто говорит в меру, порицают они.
2. Если странствующий не встретит подобного себе или
лучшего, пусть укрепится он в одиночестве: с глупцами не бы-
вает дружбы.
3. И не было, и не будет, и теперь нет человека, который до-
стоин только порицаний или только похвалы.
4. Сдержанность зрения - хороша. Сдержанность слуха - хо-
роша. Сдержанность обоняния - хороша. Сдержанность язы-
ка -хороша. Сдержанность тела-хороша. Сдержанность мыс-
ли - хороша. Сдержанность во всём хороша.
312
5. Но трудно жить тому, кто скромен, кто всегда ищет чи-
стое, кто беспристрастен, хладнокровен, прозорлив, чья жизнь
чиста.
6. «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо
мной, он обобрал меня». Утех, кто не таит в себе такие мысли,
ненависть прекращается. Ибо никогда в этом мире ненависть
не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти пре-
кращается она. Вот извечная дхамма.
7. Даже разумный человек будет глупеть, если он не будет
самосовершенствоваться.
8. Пусть мудрец усилием, серьёзностью, самоограничением
и воздержанием сотворит остров, который нельзя сокрушить
потоком.
9. Из костей сделана эта крепость, плотью и кровью оштука-
турена; старость и смерть, обман и лицемерие заложены в ней.
Древнюю китайскую рукописную литературу принято де-
лить на доконфуцианскую («И-цзин» - Книга перемен, «Ши-
цзин» - Книга песен и др.) и конфуцианскую, основу которой
составляют высказывания Конфуция (ок. 551-479 до н. э.). Они
собраны в сборнике «Лунь юй». Вот некоторые из них:
1. Если человек твёрд, настойчив, прост, скуп на слова, он
близок к человеколюбию (под человеколюбием Конфуций имел в
виду человечность - всю совокупность признаков, отличающих
человека от животного. - В. Д.).
2. Целеустремлённый человек и человеколюбивый человек
идут на смерть, если человеколюбию наносится ущерб, они
жертвуют своей жизнью, но не отказываются от человеколю-
бия.
3. Для людей человеколюбие важнее, чем вода и огонь. Я ви-
дел, как люди, попадая в воду и огонь, погибали. Но не видел, что-
бы люди, следуя человеколюбию, погибали.
4. Если благородный муж утратит человеколюбие, то мож-
но ли считать его благородным мужем? Благородный муж об-
ладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следо-
вать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следо-
вать человеколюбию, даже терпя неудачи.
313
5. Я часто целые дни не ем и целые ночи не сплю, всё думаю.
Но от этого нет пользы. Лучше учиться!
6. Учитесь так, будто вы боитесь потерять знания.
7. Я научу тебя правильному отношению к знанию. Зная что-
либо, считай, что знаешь; не зная, считай, что не знаешь, - это
и есть правильное отношение к знанию.
8. Благородный муж думает о морали; низкий человек дума-
ет о том, как бы получше устроиться. Благородный муж дума-
ет о том, как бы не нарушить законы; низкий человек думает о
том, как бы извлечь выгоду.
9. Цзы-лу спросил: «Вэйский правитель намеревается при-
влечь вас к управлению государством. Что вы сделаете прежде
всего?». Учитель ответил: «Необходимо начать с исправления
имён».
Своим расцветом европейская наука в первую очередь обя-
зана древнегреческой философии. Среди философских школ
древней Греции выделяют элеатов (Парменид, Зенон из Элей,
Мелисс и др.], пифагорейцев (Пифагор, Алкмеон, Эпихарм и др.),
софистов (Горгий, Протагор, Продик и др.), скептиков (Пиррон
из Элиды, Тимон, Энесидем и др.), киников (Антисфен Афинский,
Диоген Синопский, Кратет Фиванский и др.), стоиков (Зенон из
Кития, Клеанф из Асса, Хрисипп из Сол и др.), сократиков (Со-
крат, Платон, Ксенофонт и др.) и перипатетиков (Аристотель,
Теофраст, Стратон из Лампсака и др.).
На привилегированном положении среди всех греческих
философов оказались Платон и Аристотель. Своею славой они
затмили собою универсально-эволюционное направление в ан-
тичной философии, которое сформировалось благодаря таким
милетским философам, как Фалес, Анаксимандр и Анаксимен, а
также благодаря Гераклиту, Демокриту и Эпикуру. Демокрит -
главная фигура в этом направлении.
Текстуальная эволюция шла по пути усложнения её сти-
листико-жанровой структуры. M. M. Бахтин вытянул в эво-
люционную цепочку два вида жанров - первичные (простые)
и вторичные (сложные). По поводу первых он писал в работе
«Проблема речевых жанров»: «Особо нужно подчеркнуть край-
314
нюю разнородность речевых жанров (устных и письменных).
В самом деле, к речевым жанрам мы должны отнести и корот-
кие реплики бытового диалога (причём разнообразие видов
бытового диалога в зависимости от его темы, ситуации, состава
участников чрезвычайно велико), и бытовой рассказ, и письмо
(во всех его разнообразных формах), и короткую стандартную
военную команду, и развёрнутый и детализованный приказ,
и довольно пёстрый репертуар деловых документов...» [Бах-
тин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Художественная
литература, 1979. С. 237-238).
Вторичные жанры вбирают в себя первичные: «Вторич-
ные (сложные) речевые жанры - романы, драмы, научные ис-
следования всякого рода, большие публицистические жанры
и т. п. - возникают в условиях более сложного и относитель-
но высокоразвитого и организованного культурного общения
(преимущественно письменного): художественного, научного,
общественно-политического и т. п. В процессе своего формиро-
вания они вбирают в себя и перерабатывают различные пер-
вичные (простые) жанры, сложившиеся в условиях непосред-
ственного речевого общения» (там же. С. 239)
Жанровая эволюция протекает внутри текстов, принад-
лежащих каждой сфере культуры. В процессе этой эволюции
иногда происходят неожиданные изменения. Так, M. M. Бахтин
показал, что полифонический роман Ф. М. Достоевского имеет
свои исторические корни в сократическом диалоге и мениппо-
вой сатире [Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.:
Советская Россия, 1979. С. 125).
Совершенно справедливо М. М. Бахтин связывал стилисти-
ко-жанровую эволюцию с растущим разнообразием челове-
ческой деятельности. Однако не следует преувеличивать сти-
листико-жанровую пестроту. Внутри каждой сферы культуры
функционирует тот или иной стиль языка: внутри религии -
религиозный, внутри науки - научный, внутри искусства - ху-
дожественный и т. д. Каждый из этих языковых стилей со вре-
менем меняет систему своих жанров, однако в каждом стиле
языка имеются жанры, которые эволюционируют внутри себя,
315
но не меняют своей жанровой природы. Таковы, например,
статья и монография в научном стиле языка, рассказ, повесть
и роман - в художественном (см. подр.: Даниленко В. П. Общее
языкознание и история языкознания. Курс лекций (с грифом
УМО Министерства образования РФ). М.: Флинта: Наука, 2009.
С. 74-81).
Не следует, вместе с тем, забывать, что у эволюции имеется и
её оборотная сторона - инволюция. Не составляет исключения
и языковая эволюция. Особенно заметны инволюционные про-
цессы на уровне текста. Яркий пример - русский футуризм. Его
представители совмещали в себе теоретические способности
с практическими. К первым имеют отношение три документа:
«Пощёчина общественному вкусу» (1912), «Слово как таковое»
(1913) и «Декларация заумного языка» (1921). Каждый из них
заслуживает особого внимания.
Пощёчина общественному вкусу
Альманах под таким названием вышел в 1912 г. в Москве в
600 экземплярах. У него было семь авторов: Д. Бурлюк, В. Хлеб-
ников, А. Кручёных, В. Маяковский, Б. Лившиц, Н. Бурлюк и
В. Кандинский. Четыре первых из них провозгласили этот аль-
манах в качестве манифеста, названного ими «В защиту ново-
го искусства». На основе этого манифеста Д. Бурлюк и В. Мая-
ковский составили листовку, которую они распространяли
по Москве. Она - квинтэссенция «Пощечины общественному
вкусу».
Как и полагается разрушителям, в первую очередь авторы
манифеста перечеркнули в нём своих предшественников, ни-
чуть не смущаясь их величием. «Только мы - лицо нашего Вре-
мени, - восклицали они без ложной скромности. - Рог времени
трубит нами в словесном искусстве. Прошлое тесно. Академия
и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Досто-
евского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности»
(Культурология: http://www. countries, ru/library/twenty/index.
htm).
316
Досталось и современникам. Презрев все нормы приличия,
они вещали: «Кто же, доверчивый, обратит последнюю Лю-
бовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение
мужественной души сегодняшнего дня? Кто же, трусливый,
устрашится стащить бумажные латы с чёрного фрака воина
Брюсова? Или на них зори неведомых красот? Вымойте ваши
руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими
бесчисленными Леонидами Андреевыми. Всем этим Максимам
Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверчен-
кам, Чёрным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. - нужна
лишь дача на реке. Такую награду даёт судьба портным. С вы-
соты небоскребов мы взираем на их ничтожество!» (там же).
Какие же способы предлагали авторы «Пощёчины... » для
внесения в русскую поэзию инволюционного хаоса? А вот ка-
кие: «Мы приказываем чтить права поэтов: 1. На увеличение
словаря в его объёме произвольными и производными слова-
ми (Словоновшество). 2. На непреодолимую ненависть к суще-
ствовавшему до них языку. 3. С ужасом отстранять от гордого
чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошо-
вой славы. 4. Стоять на глыбе слова "мы" среди моря свиста и
негодования. И если пока ещё и в наших строках остались гряз-
ные клейма ваших "здравого смысла" и "хорошего вкуса", то
всё же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей
Красоты Самоценного (самовитого) Слова» (там же).
Слово как таковое
Под этим названием в 1913 г. в Москве вышла брошюра
В. Хлебникова и А. Кручёных. В ней демонстрируется приоритет
языковой формы художественного произведения над его со-
держанием. В качестве поэтического идеала в ней объявляется
«слово как таковое», в идеале вообще очищенное от какого-ли-
бо смысла. Вот примеры таких «слов»: дыр, бул, щыл, убещур,
скум, вы, со, бу, р, л, эз.
Выстроив в столбик этот набор бессмысленных звуковых
комплексов, А. Кручёных выдаёт его за стихотворение, в кото-
317
ром «более русского национального, чем во всей поэзии Пушки-
на» (там же). На медицинском языке это называется рецедивом
мании величия.
Но А. Кручёных - не только практик, но и теоретик. Всю
историю поэзии он поделил на две части - «до нас» и «после
нас». Вот как он заявляет о себе в своей листовке: «До нас предъ-
являлись следующие требования языку: ясный, чистый, чест-
ный, звучный, приятный (нежный) для слуха, выразительный
(выпуклый, колоритный, сочный)... Мы же думаем, что язык
должен быть прежде всего языком, и если уж напоминать что-
нибудь, то скорее всего пилу или отравленную стрелу дикаря.
Из вышеизложенного видно, что до нас речетворцы слишком
много разбирались в человеческой "душе" (загадке духа, стра-
стей и чувств), но плохо знали, что душу создают баячи, а так
как мы, баячи-будетляне, больше думали о слове, чем об зата-
сканной предшественниками "Психее", то она умерла в одино-
честве, и теперь в нашей власти создать любую новую... Захо-
тим ли? Нет!.. Пусть уж лучше поживут словом как таковым, а
не собой» (там же).
Декларация заумного языка
Эта декларация была написана А. Кручёных уже после рево-
люции. Он поясняет в ней, что такое заумный язык более под-
робно, чем в «Слове как таковом». Вот некоторые пункты этой
декларации:
«1. Мысль и речь не успевают за переживанием вдохновен-
ного, поэтому художник волен выражаться не только общим
языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и язы-
ком, не имеющим определённого значения (не застывшим),
заумным. Общий язык связывает, свободный позволяет выра-
зиться полнее (пример: го оснег кайд и т. д.).
3. Заумная речь рождает заумный праобраз (и обратно) - не-
определимый точно, например: бесформенные бука, Горго, Мор-
мо; Туманная красавица Иллайяли; Авоська да Небосъка и т. д.
4. К заумному языку прибегают:
318
a) когда художник даёт образы ещё не вполне определив-
шиеся (в нём или вовне);
b) когда не хотят назвать предмет, а только намекнуть - за-
умная характеристика: он какой-то эдакий, у него четыреху-
гольная душа, - здесь обычное слово в заумном значении. Сюда
же относятся выдуманные имена и фамилии героев, названия
народов, местностей, городов и проч., например: Ойле Бмеяна,
Мамудя, Вудрас и Барыба, Свидригайлов, Карамазов, Чичиков и
др. (но не аллегорические, как-то: Правдин, Глупышкин, - здесь
ясна и определённа их значимость);
c) когда теряют рассудок (ненависть, ревность, буйство)...
d) когда не нуждаются в нём - религиозный экстаз, мисти-
ка, любовь. (Глосса, восклицания, междометия, мурлыканья,
припевы, детский лепет, ласкательные имена, прозвища, - по-
добная заумь имеется в изобилии у писателей всех направле-
ний).
5. Заумь пробуждает и даёт свободу творческой фантазии,
не оскорбляя её ничем конкретным. От смысла слово сокраща-
ется, корчится, каменеет, заумь же дикая, пламенная, взрывная
[дикий рай, огненные языки, пылающий уголь)...
Заумные творения могут дать всемирный поэтический
язык, рождённый органически, а не искусственно, как эсперан-
то» [Кручёных А. Декларация заумного языка: http://silverage.
ru/deklaraciya-zaumnogo-yazyka).
Самая подходящая ситуация, где прибегают к зауми, я счи-
таю, изложена в одном из подпунктов 4 пункта: «когда теряют
рассудок... ». Но теряют рассудок сплошь и рядом те, кто пыта-
ется представить футуристов как детей, которые лишь забав-
лялись своими безобидными поэтическими экспериментами,
взбунтовавшись против чересчур серьёзных взрослых.
Между тем футуристы вовсе не собирались потешать пу-
блику. Их декларации, как мы только что видели, наполнены
нигилистической агрессией по отношению к традиционным
поэтическим формам. Они не собирались быть юмористами.
Мы имеем здесь дело с ситуацией, о которой сказано: гора ро-
дила мышь!
319
В 1914 году будущий гениальный сказочник Корней Ива-
нович Чуковский (1882-1969) написал две прекрасные статьи -
«Футуристы» и «Образцы футурлитературы» [Чуковский К. И.
Собрание сочинений. Т. 6. М., 1969. С. 202-259). Его отношение
к ним не было однозначным. Скажем, к В. Хлебникову и И. Севе-
рянину он относился с явным добродушием, а к А. Кручёных -
с явной антипатией. Вот почему мы находим у него высказыва-
ния, которые, на первый взгляд, противоречат друг другу.
Так, по поводу зауми В. Хлебникова К. И. Чуковский, в част-
ности, писал: «Конечно, над такой тарабарщиной очень легко
издеваться, но я попробую её похвалить. Постараемся хотя бы
на минуту стать адвокатами Хлебникова. Так как Хлебникову,
несомненно, дано острое чувство эмоциональной сущности
слова, он виртуозно владеет своим заумным наречием и порою
создаёт на нём такие, например, шедевры:
Я смеярышня смехочеств
Смехистелинно беру
Нераскаянных хохочеств
Кинь злооку - губирю.
Пусть гопочичъ, пусть хохотчичь
Гопо гоп гопопей
Словом дивным застрекочет
Нас сердцами закипей»
(Указ. соч. С. 245].
С подобным добродушием К. И. Чуковский писал и о поэзии
И. Северянина. Мы находим у него в связи с нею даже такое
заявление: «От художника нам нужно одно: пусть он полнее,
пышнее, рельефнее выявит пред нами свою душу, не всё ли
равно какую» (там же. С. 206).
Но как только речь заходит об А. Кручёных, К. И. Чуковский
забывает об этом заявлении и меняет своё добродушие на
убийственную иронию и гнев. Так, по поводу поэтических вы-
вертов А. Кручёных и иже с ним он пишет: «Они уже всё с себя
сбросили: грамматику, логику, психологию, эстетику, члено-
раздельную речь, - визжат, верещат по-звериному:
320
Сарча крона буга на вихролъ!
Зю цю э спрум!
Беляматокияй!
"То было и у диких племён", - поясняет их апостол Кручё-
ных. Вот воистину модный девиз для всех современных худо-
жеств: "то было и у диких племен". Тяга к дикарю, к лесному
зверю, к самой первобытной первобытности есть ярчайшая
черта нашей эпохи; сказать про творение искусства: "то было
и у диких племен", нынче значит оправдать и возвысить его»
(там же. С. 207).
Защищая петербуржца Игоря Северянина от московских
футуристов, К. И. Чуковский писал далее: «Пусть Игорь Северя-
нин, как хочет, жеманничает со своими кокотессами-принцес-
сами в жёлтой гостиной из серого клёна с обивкою шёлковой, -
на него со всех сторон накинутся с бумерангами, дубинами,
скальпами кубисты, футуристы, бурлюкисты: сарча, кроча, буга
на вихроль! - и, не внемля его французскому лепету, затопчут
бедного поэта, как фиалку. Долой финтифлюшки, и в той же
гостиной на всех шифоньерках расставят явайских, малайских,
нубийских кривоногих пузатых идолов, по-шамански завопят
перед ним: зю цю э спрум! Беляматокияй!» (там же).
Приводя цитаты из «революционных» заявлений А. Кручё-
ных, К. И. Чуковский писал: «Сбросим с себя наслоения тыся-
челетних культур!» - таков бессознательный лозунг новейших
романов, поэм, философий, статуй, танцев, картин. "О, большие
чёрные боги Нубии!" - взывает один кубофутурист и, свергая
Аполлона Бельведерского, славит "криво-чернявого идола"!
"Вашему Аполлону пора умереть, - пишет он в альманахе "Союз
молодежи". - У вашего Аполлона подагра, рахит. Мы раздробим
ему череп. Вот вам другой Аполлон, криво-чернявый урод!".
Даже Венеру Милосскую они (московские футуристы. - В. Д.)
обратили в дикарку, сослали её в тундру, в Сибирь, и бедная не-
утешно рыдает в поэме московского Хлебникова:
Ты веришь? - видишь? снег и вьюги1.
А я, владычица царей,
321
Ищу покрова и досуга
Среди сибирских дикарей.
Игорь Северянин явился не вовремя, бонбоньерочный, фар-
форовый, ажурный. Добро бы к такому дикарству влеклись
одни московские футуристы. Бог бы с ними! Но нет. Это всеоб-
щая тяга» (там же. С. 207).
Самая знаковая фигура среди футуристов - Алексей (Алек-
сандр) Елисеевич Кручёных (1886-1968). Он прожил долгую
жизнь (82 года), но его лучшие годы прошли во времена, когда
он мыслил себя «будетлянином».
Всю поэтическую продукцию А. Кручёных можно поделить
на три части. В первую из них входят «умные» стихи, во вто-
рую - «полузаумные» и в третью - «заумные». Первые напи-
саны им на русском языке, а последние - на его собственном,
заумном. Промежуточное положение между ними занимают
«полузаумные».
Среди основных мотивов «умных» стихотворений ведущее
место у него занимают антифеминизм (нелюбовь к женщинам)
и свинофильство (любовь к свиньям). Первый мотив звучит,
например, в таких строчках из его «шедевров»:
Посмотри, какое рыло,
Просто грусть
Он написал здесь вовсе не о свинье, а о женщине. А теперь -
о свиньях - с любовью:
Лежу и греюсь близ свиньи
На тёплой глине,
Испарь свинины
И запах псины,
Лежу добрею на аршины.
Чтобы рассказать о своей любви к России, он уподобляет её
свинье:
В труде и свинстве погрязая,
Взрастаешь, сильная, родная,
Как та дева, что спаслась,
По пояс закопавшись в грязь.
322
В «полузаумных» стихах у А. Кручёных попадается кое-что и
понятное - наполовину. В самом деле, ведь не все же непонят-
но, например, в таких его стихах:
Оязычи меня щедро ЛЯПАЧ
- ты покровитель своего загона
чтоб я зычно трепещал и далыи
не знал беляжьего звона! -
ОТПУСТИ ЛОМИЛИЦУ
МНЕ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ
Оязычи ляма щад
Трыпр ВЫВОВ ПИКАР Сое за
ЦБЫЧ!
ЩАРЕТ!
ЛЯМАШа...
узаль БЯузвО
ло тимлицИ
Зод зод
дров!..
фью кем
гести
Хостъ
Павиан
Терпкий полотёр
Половинный
ПОЛОВИНАХ
киян.
Читатель, не лови ворон.
Фрот фрон ыт,
Алик, ci лев, амах.
Зато в своей зауми он реализовал себя сполна. Вот, напри-
мер, его стихотворение «Глухонемой»:
Муломнгулва
Глумов кул
Амул ягу л валгу
За-ла-е
323
У гул волгала гыр
Марча
А вот это и без названия понятно:
Те гене
рюри
лелю,
бе
тльк
тлъко
хомоло
рекрюклъ
кръд крюд
нтри
нркью
бы пу
По поводу такого, с позволения сказать, «языка» К. И. Чуков-
ский писал: «Но вот что главнее всего: этот заумный язык ведь,
в сущности, и совсем не язык; это тот доязык, докультурный,
доисторический, когда слово ещё не было логосом, а человек -
Homo Sapiens'oM, когда не было ещё бесед, разговоров, речей,
диалогов, были только вопли и взвизги, и не странно ли, что
наши будущники, столь страстно влюблённые в будущее, из-
брали для своей футурпоэзии самый древний из древнейших
языков? Даже в языке у них то же влечение сбросить с себя всю
культуру, освободиться от тысячелетней истории... Ясно, что
наш футуризм, в сущности, есть антифутуризм. Он, не только
не стремится вместе с нами на верхнюю ступень какого-то не-
отвратимого будущего, но рад бы сломать и всю лестницу. Всё
сломать, всё уничтожить, разрушить и самому погибнуть под
осколками - такова его, по-видимому, миссия» [Чуковский К. И.
Собрание сочинений. Т. 6. М., 1969. С. 227).
Вместо движения к будущему (к чему обязывало название
их литературной школы) наши футуристы повернули назад - к
далёкому прошлому, к тому периоду в истории наших предков,
когда они пользовались так называемыми первобытными меж-
дометиями. Мы видим здесь не что иное, как инволюционизм,
324
взятый в его предельной форме. Дальше возвращаться уже не-
куда! Дальше идут уже не предки людей - обезьяны, а предки
их предков! Выходит в «заумных» стихах А. Кручёных инволю-
ционировал значительно дальше, чем в «умных»: в последних
дело дошло лишь до свиней, а в первых - до предков обезьян!
Об инволюционной сущности футуризма ещё никто не ска-
зал лучше К. И. Чуковского. Он написал: «Вот оно - то настоя-
щее, то единственно подлинное, что так глубоко таилось у них
подо всеми их манифестами, декларациями, заповедями: сбро-
сить, растоптать, уничтожить! Разве здесь не величайший бунт
против всех наших святынь и ценностей? Тут бунт ради бунта,
тут восторг разрушения, и уж им не остановиться никак. Так
и озираются по сторонам, что бы им ещё ниспровергнуть. Всю
культуру рассыпали в пыль, все наслоения веков, и уже до того
добунтовались, что, кажется, дальше и некуда, - до дыры, до пу-
стоты, до нуля, до полного и абсолютного nihil, до той знамени-
той поэмы знаменитого Василиска Гнедова, где нет ни единой
строки: белоснежно чистый лист бумаги, на котором ничего не
написано! Вот воистину последнее освобождение, последнее
оголение души. Это бунт против всего без изъятия, нигилисти-
ческий, анархический бунт, вечная наша нечаевщина, и это со-
вершенная случайность, что теперь она прикрылась футуриз-
мом» (там же. С. 234].
Напомню, что статьи, которые я цитировал, К. И. Чуковский
написал в 1914 году. Мы знаем, чем у нас закончилось в то вре-
мя чуть ли не всеобщее озверение - революцией. Напрашива-
ется параллель с теперешней ситуацией: озверения в нашем
обществе сейчас не меньше, чем перед 1917 годом. Но нашу
интеллигенцию, кажется, ничем не проймешь. С неё все эти па-
раллели стекают как с гуся вода. Она самовыражается. Появи-
лись новые проводники текстуальной инволюции - в частно-
сти, постмодернисты (см. подр.: Даниленко В. П. Инволюция в
духовной культуре: ящик Пандоры. М., 2012. С. 251-333).
325
5. 2. 3. ДОПУСТИМА ЛИ КУЛЬТУРНО-ЭВОЛЮЦИОНАЯ
ОЦЕНКА ПО ОТНОШЕНИЮ К ЯЗЫКАМ?
В своих размышлениях об эволюции языка я не могу
оставить в стороне очень болезненный вопрос - во-
прос о применении к тем или иным языкам опреде-
лённой культурно-эволюционной оценки. Мало кто сомнева-
ется в том, что к любому языку применима идея прогресса. Но
как только дело доходит до вопроса о культурно-эволюцион-
ной оценке конкретных языков, мы сплошь и рядом встреча-
емся с людьми, обвиняющих тех, кто отвечает на этот вопрос
положительно, в расизме. В отстаивании идеи равенства между
народами и их языками они не останавливаются ни перед чем.
Из борцов с этнической дискриминацией они превращаются в
борцов с эволюционизмом.
Б. Бичакджан писал в связи с этим: «К сожалению, идеоло-
гия слишком часто правит бал, и, конечно, это происходит в
лингвистике, когда дело доходит до эволюции языка. Эволю-
ция безоговорочно отвергается, поскольку, доказывая, что
переход от эргативности к номинативности или от конечного
положения вершины к начальному представляет собой эволю-
ционный шаг вперёд, якобы может обидеть тех, кто говорит на
современных языках с предковыми чертами и открыть дорогу
дискриминации и неподобающему обращению. В самом деле,
в ныне существующих языках встречаются архаические черты.
Это факт, и бессмысленно скрывать это или оспаривать их ар-
хаичность. Эргативность - архаическая черта, так же, как в био-
логии холоднокровность - архаическая черта. Однако нет ника-
ких сомнений, что и холоднокровные крокодилы, и эргативные
языки типа баскского функционируют с определённой степе-
нью адекватности. Баскский выражает действия и состояния,
крокодилы ловят добычу, спариваются и размножаются. Но нет
сомнений и в том, что номинативность и теплокровность име-
ют адаптивные преимущества перед своими эволюционными
предшественниками» [Бичакджан Б. Эволюция языка: демо-
ны, опасности и тщательная оценка // Разумное поведение и
326
язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык че-
ловека. Проблема происхождения языка / Сост. А. Д. Кошелев,
Т. В. Черниговская. М. Языки славянских культур, 2008. С. 64-
65).
Мы должны быть благодарны автору этих слов за его мно-
голетнюю деятельность, связанную с защитой эволюционизма
вообще и в его применении к изучению языковой истории в
частности. Но я позволю здесь не согласиться с ним в другом
отношении - в его интерпретации позиции Эдварда Сепира
(1884-1939) в решении вопроса, обсуждаемого в данном пара-
графе.
Нет сомнения в том, что при решении вопроса о культурно-
речевой оценке в отношении к языкам американский учёный
ощущал себя борцом за равенство и братство между народами.
По мнению же Б. Бичакджана, Э. Сепир вовсе не был против
применения культурно-эволюционной оценки по отношению
к языкам. Он лишь «имел в виду, что эволюция культуры и эво-
люция языка необязательно идут рука об руку» (там же. С. 63).
Б. Бичакджан упрощает ситуацию, в которую поставил себя
Э. Сепир в решении вопроса о возможности культурной оценки
по отношению к языкам. Как эта ситуация выглядит на самом
деле?
Э. Сепир, с одной стороны, справедливо критиковал ранне-
го В. Гумбольдта и А. Шляйхера за признание ими флективного
типа языка за высший продукт языковой эволюции, а с другой,
он заходил в этой критике чересчур далеко, что привело его
в конечном счёте к полному отказу от культурно-эволюцион-
ного взгляда на языковую историю. Так, с одной стороны, он
развенчивал «эволюционный предрассудок», состоящий в при-
знании флективного типа языка за «наивысшее достижение в
развитии человеческой речи» [Сепир Э. Избранные труды по
языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993.
С. 119), но с другой стороны, при решении вопроса о культур-
но-эволюционной оценке не того или иного языкового типа, а
того или иного конкретного языка Э. Сепир со сверхэволюцио-
нистской водой выплеснул и эволюционистского ребёнка,
327
поскольку он и в этом случае полностью отказался от подобной
оценки.
Э. Сепир писал: «...если мы стремимся понять язык в его ис-
тинной сущности, мы должны очистить наш ум от предвзятых
"оценок" и приучить себя взирать на языки английский и гот-
тентотский с одинаково холодным, хотя и заинтересованным,
беспристрастием» (там же. С. 120).
Ещё более подкупающе звучат по этому поводу такие слова
Э. Сепира: «Поскольку дело касается языковой формы, Платон
шествует с македонском свинопасом, а Конфуций - с охотя-
щимся за черепахами дикарем из Асама» (там же. С. 194). Иначе
говоря, их языки, по мнению автора этих строк, абсолютно рав-
ны.
За этими внешне подкупающими соображениями кроет-
ся по существу взгляд, который полностью уравнивает языки
высококультурных и первобытных народов. Доказывать оши-
бочность этого взгляда - значит ломиться в открытую дверь.
Всякий знает, что язык, как и любой другой продукт культуры,
эволюционирует, т. е. продвигается от менее совершенного со-
стояния к более совершенному. Вот почему культурно-эволю-
ционная оценка в отношении к любому языку вполне законо-
мерна. Она столь же правомочна, как, например, в отношении к
технике, которая эволюционировала от примитивных орудий
труда к компьютерам.
Разумеется, культурный прогресс в языке не так заметен,
как в технике, но отсюда не следует, что мы должны вообще за-
крыть на него глаза. А между тем именно к этому и призывал
Э. Сепир. Чтобы доказать полное равенство между языками, он
прибегал и к таким подкупающим своей гуманностью словам:
«Многие первобытные языки обладают богатством форм и
изобилием выразительных средств, намного превосходящими
формальные и выразительные возможности языков современ-
ной цивилизации» (там же. С. 4).
Никто не спорит с тем, что у каждого языка - в том числе и
первобытного - могут быть обнаружены свои достоинства. Но
отсюда не следует, что между языками народов первобытных и
328
цивилизованных мы должны поставить в культурно-эволюци-
онном отношении абсолютный знак равенства.
Культурный прогресс в развитии языка бросается в глаза
на лексическом и текстуальном уровнях языка. Это и понятно:
эти уровни легко впитывают в себя все достижения культуры
её создателей и тем самым поднимают на новую эволюцион-
ную ступеньку и язык, которому принадлежат. Неслучайно
Э. Сепир при обсуждении вопроса о культурно-эволюционной
оценке языка отодвинул словарь в сторону. Он писал: «Я раз-
умею оценки формы (в языке. - В. Д.) как таковой. Обладает ли
язык или не обладает обширным и удобным словарем - вопрос
иного порядка. Действительный объём словаря данного языка
в данное время не представляет реального интереса для линг-
виста» (там же. С. 120).
Между тем культурный прогресс в языке осуществляется не
только на его лексическом и текстуальном уровнях. Он охваты-
вает все его уровни. В противном случае было бы бессмыслен-
но говорить об эволюции по отношению к языку в целом.
Культурно-эволюционную оценку по отношению к языкам
не следует путать с расизмом по отношению к ним. Настоящий
расизм по отношению к языкам продемонстрировали нацио-
нал-социалистические языковеды в Германии Третьего рейха.
Что такое расизм вообще? Социал-дарвинистская квазимо-
раль, выдающая за главный источник «неполноценности» того
или иного народа его биофизические особенности (например,
особое строение черепа или чёрный цвет кожи). Эти особенно-
сти, по мнению расистов, с роковой неизбежностью заявляют
о себе в непреодолимой психической и культурной отсталости
«неполноценных» наций. Вот почему «благородный» народ не
должен смешиваться с «чужими». Основателями социал-дар-
винистской лженравственности стали Жозеф Гобино (1816-
1882), Людвиг Вольтман (1871-1907) и др. (см. подр.: Данилен-
ко В. П. От животного - к Человеку. Введение в эволюционную
этику. СПб., 2015).
Ещё Эрнст Арндт (1769-1860) писал: «Ни половодье со-
кровищ и богатств, ни опасности пышности и вожделений,
329
проявляющиеся в нашем потомстве, не воздействуют столь
смертельно на благородный народ, как слишком сильное сме-
шение с чужими, из-за чего в конечном итоге все инстинкты и
задатки этого народа становятся тщеславными, поверхност-
ными, дикими и дисгармоничными, а все те глубинные силы и
добродетели души, из коих изначально произрастают и толь-
ко и могут произрастать всё великое и божественное, а также
политическое достоинство и божественная свобода, исчезают»
[Радченко О. А. Язык и раса: немецкая философия языка в плену
национал-социализма: http://radcenko. ru/?page_id=157).
Какое отношение расизм имеет к языку? Прямое, поскольку
он - один из продуктов культуры, а следовательно, он, как и
другие продукты культуры, по мнению расистов, зависит от ра-
совых особенностей его носителей. У «неполноценного» наро-
да - «неполноценный» язык. Более того, евреи, даже если они в
совершенстве овладели немецким языком, всё равно останутся
«неполноценными».
Г. Р. Ф. Банница фон Бацан (1904-1950), главный теоре-
тик расовой лингвистики в гитлеровской Германии, писал в
1935 г.: «При сегодняшнем состоянии расовой науки языковое
сообщество нельзя рассматривать более без расового фона. Су-
ществует истинное языковое сообщество, несущее на себе на-
родную целостность. Но к нему относятся не все те, кто пользу-
ется языком. В то время как одни культивируют его как лучшее
наследие, другие позаимствовали его на время, не будучи спо-
собными стать когда-либо правомочными владетелями» (там
же). К «ложным языковым сообществам» автор этих слов отно-
сил в первую очередь немецкоязычных евреев.
Немецкие языковеды после прихода А. Гитлера к власти
оказались в трудном положении. Некоторые из них сумели бы-
стро перестроиться. Таким оказался Георг Шмидт-Рор (1890-
1945). До 1933 г. он был антирасистом, а после - одним из его
теоретиков. В 1935 г. он писал: «Без сомнения, особость нашего
языка соопределяется в существенной мере расой. Язык - не
только созидатель, но и творение... Если мы посмотрим на на-
родную целостность как нечто совокупное, то язык, во всяком
330
случае, является намного более творением, сущность которого
определяется расой» (там же].
Не все немецкие языковеды склонили голову перед на-
цистами. Кое-кто выстоял. К ним относится Лео Вайсгербер
(1899-1985). В 1934 г. он писал: «Биологические данности и за-
коны формирования расы недостаточны, чтобы участвовать в
качестве решающего фактора в формировании языка. Очевид-
ное влияние расы на язык вообще ещё не доказано. Во многих
сферах влияние расы вообще исключено» (там же).
Л. Вайсгербер остался верным своему кумиру - Вильгель-
му фон Гумбольдту (1767-1835). Последний указывал: «Каким
различным не был бы человек по росту, цвету, физическому
строению и чертам лица, духовные задатки его те же самые...
Язык же целиком происходит из духовной натуры человека»
(там же).
331
в
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
этой книге я исходил из следующих тезисов:
1. Междометная, звукоподражательная и трудовая гипоте-
зы о происхождении языка вовсе не канули в Лету. Их нужно
актуализировать и синтезировать в единую эволюционную те-
орию глоттогенеза. Каждая из них должна быть соотнесена с
соответственным моментом в процессе, с одной стороны, под-
готовки к глоттогенезу (междометная), а с другой, его начала и
развития (звукоподражательная и трудовая).
2. Если философские (универсально-эволюционные) подхо-
ды в науке о происхождении языка направлены на рассмотре-
ние языка как продукта универсальной эволюции, то частно-
научные - биологические, психологические и культурологиче-
ские - как продукта биогенеза, психогенеза и культурогенеза.
3. Как и человек, язык имеет четыре стороны - физическую,
биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык
вобрал в себя всю предшествующую эволюцию - физическую,
биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык
обязан своим происхождением в первую очередь культуроге-
незу. Каждая сторона языка, как и человека в целом, эволюцио-
нировала, но приоритетную роль в его развитии играла эволю-
ция его культурной стороны.
4. Как только наши предки - хабилисы - приблизительно
2,5 млн. лет назад сумели взглянуть на себя и окружающий мир
творческими, преобразующими глазами, они вступили на путь
очеловечения (антропогенеза, гоминизации). Они стали тво-
рить культуру - в том числе и языковую, которая становилась
тем выше, чем дальше человеческий язык отрывался от своего
животного эмбриона.
5. Главное отличие между «языком» у животных и языком
у людей состоит в том, что первый - продукт в первую очередь
биопсихогенеза, что делает его явлением по преимуществу
врождённым, передаваемым генетическим путём, что не ис-
332
ключает элементов коммуникативного научения у животных,
а второй - продукт не только биопсихогенеза, но и - главным
образом - культурогенеза, что делает его явлением, приобре-
таемым по преимуществу в процессе культурной эволюции и
одним из ведущих факторов очеловечения (наряду с наукой,
искусством, нравственностью и т. д.).
6. Зачаточный язык - предъязык - был представлен уже у
наших животных предков - автралопитеков. Он состоял из не-
произвольных возгласов («междометий»), вырывавшихся из
их уст при выражении чувств. Как только успешная биопси-
хическая эволюция позволила им творчески подойти к своему
языковому эмбриону, они вступили на путь очеловечения, а
следовательно, стали превращать предъязык в язык. Подоб-
ным образом обстояло дело и с другими продуктами культу-
ры - благодаря творческому, преобразующему, культуросози-
дающему отношению к миру наши предки превращали грубые
камни в удобные орудия труда, естественные деревья в обра-
ботанный материал для искусственных жилищ и т. д.
7. Первые слова в языке возникли, с одной стороны, в ре-
зультате культурной обработки непроизвольных эмоцио-
нальных «междометий», доставшихся первым людям от их
животных предков, а с другой стороны, благодаря звукоподра-
жаниям, которые они создавали сами. Как междометия, так и
звукоподражания становились со временем всё более и более
членораздельными.
8. Первые слова - как междометные, так и звукоподража-
тельные - были полупроизвольными. Их главная роль у хаби-
лисов состояла не в том, что некоторые из них переводились
в произвольные слова, а в том, что на их материале, как и на
материале жестов, сознание знаковости (отсылочности, про-
извольности и перемещаемости знака) стало настолько глубо-
ким, что появилась твёрдая когнитивная основа для создания
вполне полноценных членораздельных слов с произвольны-
ми (условными) отношениями между знаком и обозначаемой
реалией уже независимо от первых междометных и звукопо-
дражательных слов. В результате произошёл великий скачок
333
первобытного языка от его междометно-звукоподражательно-
го - полупроизвольного - состояния к подлинно человеческо-
му - условно-произвольному - состоянию.
9. В своей эволюции язык прошёл через две эпохи - моно-
вербальную и поливербальную. Характерная черта первой -
употребление однословных (моновербальных) предложений,
характерная черта другой - употребление несколькословных
(поливербальных) предложений.
10. Слова, входящие в моновербальный язык (протоязык),
как и предложения, где они использовались, обладали крайней
полисемантичностью, которую следует расценить как синкре-
тическую (диффузную). Она состояла в том, что одно и то же
слово-предложение могло обозначать и предмет [птица), и его
признак (летит) и ситуацию (птица летит). Более того, оно
могло употребляться в качестве метафоры (летит - по отно-
шению к камню, копью, стреле и т. д.). Вот почему полисеман-
тичность моновербального языка служила основой для обра-
зования новых слов за счёт метафор и метонимий.
11. Фразообразовательный механизм в моновербальном
языке ещё не был разработан. Создание однословного предло-
жения состояло в прямом переводе слова в предложение. Этот
перевод не был опосредован морфологической формой слова.
Этим объясняется отсутствие в протоязыке частей речи.
12. Эволюция моновербального языка в первую очередь со-
стояла в расширении лексической картины мира. От лексиче-
ского освоения первобытного мирка древние люди продвига-
лись к вербализации всё новых и новых сфер мира - унисферы,
физиосферы, биосферы, психики и культуры. В каждом языке
в конечном счёте стала формироваться особая картина мира.
Степень её разработанности и своеобразия проистекает из
уровня культуры его носителей, а также из особенностей их на-
ционального мировидения.
13. Способность к построению поливербальных предложе-
ний - величайшее достижение языковой эволюции. Благодаря
ей, появилось фразообразование, включающее в себя три пери-
ода - лексический, морфологический и синтаксический. Второй
из них вызвал потребность в выработке специальных часте-
334
речных показателей. В первую очередь их, очевидно, получили
три части речи - существительные, глаголы и прилагательные.
14. Отношения между культурой и языком можно опреде-
лить как коэволюционные. Иначе говоря, они находились и
находятся в отношениях взаимного влияния. Однако на при-
оритетное положение мы должны поставить здесь не язык, а
культуру: он коэволюционировал и коэволюционирует вместе
и вслед за культурой. Его коэволюция с культурой шла и идёт
по пути обслуживания развивающейся культуры.
15. Служебную роль по отношению к культуре язык выпол-
нял тем более успешно, чем успешнее эволюционировал каж-
дый из его уровней - звуковой, словообразовательный, лек-
сический, морфологический, синтаксический и текстуальный.
Возможности языка, вступившего на путь поливербальной эво-
люции, стали расти за счёт эволюции каждого из этих уровней.
16. Эволюция не каждого языкового уровня зависит от эво-
люции культуры в равной степени. Языковая эволюция под-
чиняется и внутренним факторам. Непосредственное влия-
ние культурогенез оказывает на развитие ведущих уровней
языка - лексического и текстуального, тогда как на развитие
других его уровней он оказывает опосредованное влияние. Не-
посредственное влияние на эволюцию языка на этих уровнях
оказывают внутриязыковые тенденции. Они делают язык в
какой-то мере самонастраивающейся системой. Языкотворче-
ская энергия в этом случае направляется в русло тенденций,
ставших господствущими в данном языке. Эти тенденции на-
чинают выступать в нём в качестве эволюционных системоо-
бразующих факторов - детерминант.
17. Языковая эволюция, как и культурная в целом, вознесла
современных людей по отношению к животным на небывалую
высоту, однако по отношению к далёкому будущему она всё
ещё находится в начале своего пути. Только редкие личности
сумели оторваться в своём языковом развитии от большинства
людей на такое расстояние, для преодоления которого ему по-
надобятся многие и многие тысячелетия. К таким языковым
личностям относятся, например, А. П. Чехов и А. Т. Твардовский
(см. приложение).
335
Приложение
КАТЕГОРИАЛЬНАЯ ТОСКА В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
А. П. ЧЕХОВА
Как я буду лежать в могиле один,
так, в сущности, я и живу один.
А. П. Чехов
Разные люди в разной мере становятся людьми. Многие из
них, например, в области религии и до сих пор живут в далёком
прошлом. Но есть люди, которые в своём очеловечении ушли
намного дальше других. В сфере культурной эволюции они
принадлежат не прошлому, а будущему. В своём духовно-куль-
турном развитии они опережают многих других на несколько
столетий. Таким был Антон Павлович Чехов (1860-1904).
С каким же чувством смотрят на окружающих люди, подоб-
ные А. П. Чехову? С чувством тоски по преимуществу. Они жи-
вут с тоской по настоящим людям - людям, способным иметь
в своей душе высокие идеалы - истины, прекрасного, добра,
справедливости и т. п. категории. Такую тоску можно обозна-
чить как категориальную.
Категориальная тоска - весьма характерная черта русских
писателей. Её можно найти у А. С. Пушкина и Ф. И. Тютчева,
М. Е. Салтыкова-Щедрина и Л. Н. Толстого и др. Но А. П. Чехов
выделяется даже и среди них: категориальную тоску он пере-
живал, пожалуй, мучительнее всех других наших классиков.
Не объять литературы об А. П. Чехове. Не объять и необъ-
ятное художественное наследие великого писателя. Я выделю
в этой статье лишь некоторые категории, по которым тосковал
А. П. Чехов в области религии, науки, искусства, нравственно-
сти, политики и языка.
РЕЛИГИЯ
В области религии А. П. Чехов тосковал по атеизму. Эта то-
ска возникла у него в детские годы. Его родители стремились
336
привить всем своим детям строгую религиозность. Но делали
они это так неистово, что привили им отвращение к ней.
9 марта 1892 г. А. П. Чехов писал И. Л. Леонтьеву (Щеглову):
«Я получил в детстве религиозное образование и такое же вос-
питание - с церковным пением, с чтением апостола и кафизм
в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью
помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я
теперь вспоминаю о своём детстве, то оно представляется мне
довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда
бывало я и два мои брата среди церкви пели трио "Да исправит-
ся" или же "Архангельский глас", на нас смотрели с умилением
и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствова-
ли себя маленькими каторжанами. Да, милый! Рачинского (по-
борника религиозного воспитания детей. - В. Д.) я понимаю, но
детей, которые учатся у него, я не знаю. Их души для меня по-
тёмки. Если в их душах радость, то они счастливее меня и бра-
тьев, у которых детство было страданием» [В. Ермилов. Антон
Павлович Чехов. 1860-1904. М., 1949. С. 14-15).
НАУКА
В области науки А. П. Чехов тосковал по истине. Он стал ак-
тивно приобщаться к ней на медицинском факультете Москов-
ского университета (1880-1884), где он учился у выдающихся
учёных того времени - И. В. Склифосовского, Н. Ф. Филатова,
С. С. Корсакова, Г. А. Захарьина, А. А. Остроумова, А. И. Бабухина
и др.
Особенно сильно А. П. Чехову полюбился Климент Арка-
дьевич Тимирязев. Он писал о нём: «Тимирязев, человек, ко-
торого... я очень уважаю и люблю» [Бердников Г. П. А. П. Чехов.
Ростов-на-Дону, 1997. С. 69).
К. А. Тимирязев, как известно, был неистовым пропаганди-
стом учения Ч. Дарвина. Очевидно, в первую очередь под его
влиянием А. П. Чехов стал дарвинистом.
Писательская карьера двадцатилетнего первокурсника
Антона Чехова началась с высмеивания дикого невежества во-
337
обще и дремучего антидарвинизма в частности. В его первом
напечатанном рассказе - «Письмо к учёному соседу» - урядник
Василий Семи-Булатов приводит «убийственные» аргументы
против происхождения человека от обезьяны.
Урядник пишет к учёному соседу: «...если бы человек, вла-
ститель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил
от глупой и невежественной обезьяны то у него был бы хвост
и дикий голос. Если бы мы происходили от обезьян, то нас те-
перь водили бы по городам Цыганы на показ и мы платили бы
деньги за показ друг друга, танцуя по приказу Цыгана или сидя
за решёткой в зверинце. Разве мы покрыты кругом шерстью?
Разве мы не носим одеяний, коих лишены обезьяны? Разве мы
любили бы и не презирали бы женщину, если бы от неё хоть
немножко пахло бы обезьяной, которую мы каждый вторник
видим у Предводителя Дворянства?» {Чехов А. П. Собрание со-
чинений в 8-и томах. Т. 1. М., 1970. С. 185].
На четвёртом курсе А. П. Чехов стал работать над темой
«История полового авторитета», в которой он исходил из эво-
люционного учения Ч. Дарвина.
Начинающий исследователь А. П. Чехов пришёл к выводу,
что половой авторитет - результат эволюции животного цар-
ства. Но он высказал предположение, что в ходе дальнейшей
эволюции между полами наступит равенство. Он писал: «Сама
природа не терпит неравенства. Она исправляет своё отступле-
ние от правила, сделанное по необходимости... при удобном
случае. Стремясь к совершенному организму, она не видит не-
обходимости в неравенстве, в авторитете, и будет время, когда
он будет равен нулю» [Бердников Г. П. А. П. Чехов. Ростов-на-
Дону, 1997. С. 70-71).
По окончании университета в 1884 г. А. П. Чехов совмещал
писательство с врачеванием. Его однокашник по университету
Г. И. Россолимо вспоминал о Чехове-враче: «Он любил давать
врачебные советы и следил за научной и практической медици-
ной по периодической литературе. Отношение его к больным
отличалось трогательной заботливостью и мягкостью: видно
было, что в нём, враче, человечное достигало высокой степени,
338
что способность сострадать, переживать вместе с больным его
страдания была присуща не только ему как человеку, но ещё
более как врачу-человеку» (там же. С. 73).
В конце 80-х гг. А. П. Чехов вынужден был отказаться от
врачебной практики, однако при необходимости он продолжал
оказывать бесплатную медицинскую помощь тем, кто в ней
нуждался. Работа врача дала ему богатейший материал для его
писательского призвания. Он писал: «Не сомневаюсь, занятия
медицинскими науками имели серьезное влияние на мою лите-
ратурную деятельность; они значительно раздвинули область
моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену
которых для меня, как для писателя, может понять только тот,
кто сам врач; они имели также и направляющее влияние» (там
же. С. 74).
Писательская деятельность не позволила А. П. Чехову про-
должить научную работу. Однако интерес к научным заняти-
ям он сохранил на всю жизнь. Наибольшим вкладом в науку он
считал свою книгу «Остров Сахалин» (1895). К поездке на Са-
халин в 1890 г. её автор готовился с научной дотошностью. Он
писал: «Целый день сижу, читаю и делаю выписки... Умопоме-
шательство: "Mania Sachalinosa"... Приходится быть и геологом,
и метеорологом, и этнографом» [Ермилов В. Антон Павлович
Чехов. 1860-1904. М., 1949. С. 229).
Об отношении А. П. Чехова к науке очень красноречиво сви-
детельствуют слова его героя - профессора Николая Степано-
вича из «Скучной истории». Вот они: «Как двадцать-тридцать
лет назад, так и теперь, перед смертью, меня интересует одна
только наука. Испуская последний вздох, я всё-таки буду ве-
рить, что наука - самое важное, самое прекрасное и нужное в
жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявле-
нием любви и что только ею одною человек победит природу и
себя» [Чехов А. П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 4. М., 1970.
С. 287).
Мы слышим здесь голос убеждённого сциентиста. В какой-
то мере сциентистом был и автор «Скучной истории». Во всяком
случае, в преобразующую силу научно-технического прогресса
339
он верил больше, чем в силу нравственного совершенствова-
ния. Этим объясняются такие его слова о толстовстве (1894):
«Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я
отношусь к ней недружелюбно... Во мне течёт мужицкая кровь,
и меня не удивишь мужицкими добродетелями. Я с детства
уверовал в прогресс... расчётливость и справедливость говорят
мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем
в целомудрии и воздержании от мяса» [Ермилов В. Антон Пав-
лович Чехов. 1860-1904. М., 1949. С. 286).
После приведённых слов В. В. Ермилов пишет: «Антон Пав-
лович жадно следил за успехами науки, сочувствовал всему
передовому в её развитии. Он с наслаждением изучал Дарви-
на ("Какая прелесть!" - восклицал он о трудах Дарвина). Все-
возможные реакционные "походы" против науки и прогресса
встречали у него самое суровое осуждение» (там же).
Что же касается науки и искусства, то их культурное значе-
ние А. П. Чехов расценивал на равных. Он не проводил между
ними резкой границы. Он выступал за их содружество: «Я хочу,
чтобы люди не видели войны там, где её нет. Знания всегда
пребывали в мире. И анатомия, и изящная словесность имеют
одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного
и того же врага - чёрта, и воевать им положительно не из-за
чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает
учение о кровообращении, то он богат: если к тому же выучи-
вает ещё историю религии и романс «Я помню чудное мгнове-
нье», то становится не беднее, а богаче, - стало быть, мы имеем
дело только с плюсами. Потому-то гении никогда не воевали, и
в Гёте рядом с поэтом прекрасно уживался естественник» [Бер-
дников Г. П. А. П. Чехов. Ростов-на-Дону, 1997. С. 74).
А. П. Чехов ушёл из науки, но всю жизнь он благоговел пе-
ред научной истиной. Она доступна, с его точки зрения, только
материалисту. Материализм оказывал на него «направляющее
влияние». Он утверждал: «Вне материи нет ни опыта, ни зна-
ний, значит, нет и истины» (там же).
340
ИСКУССТВО
В области искусства А. П. Чехов тосковал по прекрасному. Но
категорию прекрасного нелегко совместить с реализмом.
26 октября 1886 г. А. П. Чехов отправил рассказ «Тина» сво-
ей близкой знакомой М. В. Киселёвой. В этом рассказе изобра-
жена двадцатисемилетняя еврейка Сусанна Моисеевна, богатая
и развратная. Ответ от М. В. Киселёвой пришёл только в конце
года.
М. В. Киселёва в своём письме к А. П. Чехову, в частности,
писала: «Присланный Вами фельетон мне совсем не нравится,
хотя я убеждена, что к моему мнению присоединятся весьма
и весьма немногие. Написан он хорошо, читающие мужчины
пожалеют, что судьба не натолкнула их на подобную Сусанну,
которая сумела бы распотешить их разнузданность, женщины
втайне позавидуют ей, но большая часть публики прочтёт с ин-
тересом и скажет: "Бойко пишет этот Чехов, молодец!" Может
быть, Вас удовлетворяют 115 руб. и эти отзывы, но мне лично
досадно, что писатель Вашего сорта, то есть необделённый от
Бога, - показывает мне только одну "навозную кучу". Грязью,
негодяями, негодяйками кишит мир, и впечатления, произ-
водимые ими, не новы, но зато с какой благодарностью отно-
сишься к тому писателю, который, проведя Вас через всю вонь
навозной кучи, вдруг вытащит оттуда жемчужное зерно, - за-
чем же тогда одна куча? Дайте мне зерно, чтобы в моей памяти
стушевалась вся грязь обстановки, от Вас я вправе требовать
этого, а других, не умеющих отстоять и найти человека между
четвероногими животными - я и читать не стану» [Бунин И. А.
Собрание сочинений в девяти томах. Т. 9. М., 1967. С. 177).
А. П. Чехов ответил М. В. Киселёвой через три недели. Он
писал: «У меня и у Вас, и у критиков всего мира нет никаких
прочных данных, чтобы иметь право отрицать эту литерату-
ру. Я не знаю, кто прав, Гомер, Шекспир, Лопе-де-Вега, вообще
древние, не боявшиеся рыться в "навозной куче", но бывшие
гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же со-
временные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-цинич-
341
ные в душе и в жизни? Я не знаю, у кого плохой вкус: у греков
ли, которые не стыдились воспевать любовь такой, какова она
есть на самом деле в прекрасной природе, или же у читателей
Габорио, Марлитта, Пьера Бобо (П. Д. Боборыкина, И. Б.)?.. Ссыл-
ка на Тургенева и Толстого, избегавших "навозную кучу", не
проясняет этого вопроса. Их брезгливость ничего не доказыва-
ет: ведь было же раньше их поколение писателей, считавших
грязью не только "негодяев с негодяйками", но даже описание
мужиков и чиновников ниже титулярного... Художественная
литература потому и называется художественной, что рисует
жизнь такою, какова она есть на самом деле. Её назначение -
правда безусловная и честная. Суживать её функции такой спе-
циальностью, как добывание зёрен, так же для неё смертельно,
как если бы Вы заставили Левитана рисовать дерево, приказав
ему не трогать грязной коры и пожелтевшей листвы... Для хи-
миков нет ничего на земле нечистого. Литератор должен быть
так же объективен, как химик; он должен отрешиться от жи-
тейской субъективности и знать, что навозные кучи в пейзаже
играют очень почтенную роль, а злые страсти так же присущи
жизни, как и добрые» (там же. С. 178).
Автор приведённых слов не изменял в своих произведениях
правде жизни никогда. Более того, он стремился в них, по его
собственному выражению, к «объективности сплошной» [Бер-
дников Г. П. А. П. Чехов. Ростов-на-Дону, 1997. С. 151). Вот по-
чему авторское присутствие в них нередко трудно обнаружить.
Вот почему в письме к брату Александру он писал о том, что
«субъективность - ужасная вещь» (там же. С. 141). Вот почему
свои заветные мысли он, как правило, передавал своим героям.
Но реализм А. П. Чехова не был беспросветным. Сквозь при-
зму его произведений виден свет в конце туннеля. В них есть
зёрна прекрасного. В них есть тоска по прекрасной жизни.
О ней мечтают некоторые его герои. Вспомним хотя слова Пе-
тра Трофимова из «Вишнёвого сада».
Вот эти слова: «Вся Россия - наш сад. Земля велика и пре-
красна, есть на ней много чудесных мест» [Чехов А. П. Собрание
сочинений в 8-и томах. Т. 7. М., 1970. С. 346).
342
Чтобы в России стало таких чудесных мест больше, рассуж-
дает Трофимов, надо работать. Он говорит Лопахину: «Челове-
чество идёт вперед, совершенствуя свои силы. Всё, что недо-
сягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понят-
ным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто
ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие.
Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю,
ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно.
Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с му-
жиками обращаются как с животными, учатся плохо, серьёзно
ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только го-
ворят, в искусстве понимают мало. Все серьёзны, у всех строгие
лица, все говорят только о важном, философствуют... И, очевид-
но, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести
глаза себе и другим... Есть только грязь, пошлость, азиатчина»
(там же. С. 342).
Эти мысли очень близки самому автору «Вишнёвого сада».
А. М. Горький писал об А. П. Чехове: «Я не видел человека, ко-
торый чувствовал бы значение труда, как основания культу-
ры, так глубоко и всесторонне, как А. П. Это выражалось у него
во всех мелочах домашнего обихода, в подборе вещей и в той
благородной любви к вещам, которая, совершенно исключая
стремление накоплять их, не устаёт любоваться ими как про-
дуктом творчества дела человеческого. Он любил строить, раз-
водить сады, украшать землю, он чувствовал, поэзию труда.
С какой трогательной заботой наблюдал, он, как в саду его ра-
стут посаженные им плодовые деревья и декоративные кустар-
ники! В хлопотах о постройке дома в Аутке он говорил: "Если
каждый человек на куске земли своей сделал бы всё, что он мо-
жет, как прекрасна была бы земля наша"» [Горький М. Собрание
сочинений в 16 томах. Т. 16. М., 1979. С. 57-58).
НРАВСТВЕННОСТЬ
В области нравственности А. П. Чехов тосковал по добру, Ка-
тегория добра, как известно, охватывает все добродетели. Ка-
343
кие же добродетели А. П. Чехов выдвинул на первый план ещё
в молодости?
В письме к брату Николаю в марте 1886 г. двадцатишести-
летний Антон Чехов сформулировал свой моральный кодекс.
В нём всего восемь пунктов:
«Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетво-
рять следующим условиям:
1. Они уважают человеческую личность, а потому всегда
снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они не бунтуют
из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они
не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить
нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и
остроты, и присутствие в их жилье посторонних...
2. Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам.
Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом...
3. Они уважают чужую собственность, а потому и платят
долги.
4. Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они
даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опош-
ляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на
улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей бра-
тии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их
не спрашивают... Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат.
5. Они не уничижают себя с тою целью, чтобы вызвать в
другом сочувствие. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в
ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: "Меня
не понимают!"...
6. Они не суетны... Делая на грош, они не носятся со своей
папкой на сто рублей и не хвастают тем, что их пустили туда,
куда других не пустили... Истинные таланты всегда сидят в по-
тёмках, в толпе, подальше от выставки... Даже Крылов сказал,
что пустую бочку слышнее, чем полную...
7. Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жерт-
вуют для него покоем, женщинами, вином, суетой... Они горды
своим талантом. Так, они не пьянствуют с надзирателями ме-
щанского училища и с гостями Скворцова, сознавая, что они
344
призваны не жить с ними, а воспитывающе влиять на них. К
тому же они брезгливы...
8. Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть
в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным
воздухом, шагать по оплеванному полу, питаться из керосин-
ки. Они стараются возможно укротить и облагородить поло-
вой инстинкт... Им нужны от женщины не постель ... им нужны
свежесть, изящество, человечность, способность быть... мате-
рью... Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо
они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свобод-
ны, при случае... Ибо им нужна mens sana in corpore sano (в здо-
ровом теле - здоровый дух).
И т. д. Таковы воспитанные... Чтобы воспитаться и не сто-
ять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно вызу-
брить монолог из "Фауста". Недостаточно сесть на извозчика и
поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда... Тут
нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение,
штудировка, воля... Тут дорог каждый час» [Чехов А. П. Собра-
ние сочинений в 12-ти томах. Т. 11. М, 1956. С. 83-84).
Если выписать самое главное из приведённого морального
кодекса, то выйдет следующее: 1) будь снисходителен; 2) будь
сострадателен; 3) возвращай деньги; 4) будь чистосердечен;
5) не рассчитывай на сочувствие и помощь; 6) уважай свой та-
лант; 7) будь чистоплотен. Если сравнить второй пункт с пя-
тым, то выйдет противоречие между требованиями к себе и к
другим: будь по отношению к другим сострадателен, а от дру-
гих сострадания не жди. Почему? Не дождёшься!
А. П. Чехов изложил свой моральный кодекс пьющему брату
в 26 лет. Некоторые пункты этого кодекса отразились в какой-
то мере на его внешности. И. А. Бунин нарисовал два портрета
А. П. Чехова - в 35 лет и в 39.
Вот эти портреты: «В Москве, в девяносто пятом году, я
увидел человека средних лет, в пенсне, одетого просто и при-
ятно, довольно высокого, очень стройного и очень лёгкого в
движениях. Встретил он меня приветливо, но так просто, что
я, - тогда ещё юноша, не привыкший к такому тону при пер-
345
вых встречах, - принял эту простоту за холодность. В Ялте я на-
шёл его сильно изменившимся: он похудел, потемнел в лице;
во всём его облике по-прежнему сквозило присущее ему изяще-
ство, - однако, это было изящество уже не молодого, а много
пережившего и ещё более облагороженного пережитым чело-
века. И голос его звучал уже мягче... Но, в общем, он был почти
тот же, что в Москве: приветлив, но сдержан, говорил довольно
оживлённо, но ещё более просто и кратко, и во время разгово-
ра всё думал о чём-то своём, предоставляя собеседнику самому
улавливать переходы в скрытом течении своих мыслей, и всё
глядел на море сквозь стекла пенсне, слегка приподняв лицо»
[Бунин И. А. Собрание сочинений. Т. 9. М., 1967. С. 182).
А. П. Чехова любили, но при этом его нередко воспринимали
как ломовую лошадь, на которую даже его родные взваливали
непосильную ношу домашних забот. Он нёс эту ношу со времён
своего студенчества и до конца своей жизни. Ему приходилось
заботиться чуть ли не о всей его семье, включая родителей -
Павла Егоровича и Евгению Яковлевну, младшую сестру Ма-
рию и братьев - старших - Александра и Николая и младших
- Ивана и Михаила.
Свою семейную ношу А. П. Чехов нёс не по долгу, а из любви.
Так, о родителях он писал: «Отец и мать - единственные для
меня люди на всём земном шаре, для которых я ничего никог-
да не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дело их рук,
славные они люди, и одно их детолюбие ставит их выше всех
похвал, закрывая собой все их недостатки» [Бунин И. А. Собра-
ние сочинений. Т. 9. М., 1967. С. 173).
А. П. Чехов женился на Ольге Леонардовне Книппер за три
года до его смерти. Она была на восемь лет его младше. Виде-
лись они редко. Он жил в Ялте, а она - в Москве. О характере их
отношений можно судить по их переписке.
Приведу здесь выдержку только из одного письма А. П. Че-
хова к жене от 29 октября 1901 г.: «Милая, славная, добрая, ум-
ная жена моя, светик мой, здравствуй! Я в Ялте, сижу у себя, и
мне так странно!.. Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умо-
ляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю; не забывай
346
же меня, пиши и думай обо мне почаще. Что бы ни случилось,
хотя бы ты вдруг превратилась в старуху, я всё-таки любил
бы тебя - за твою душу, за нрав. Пиши мне, песик мой! Береги
своё здоровье. Если заболеешь, не дай бог, то бросай всё и при-
езжай в Ялту, я здесь буду ухаживать за тобой. Не утомляйся,
деточка... Господь тебя благословит. Не забывай меня, ведь я
твой муж= Целую крепко, крепко, обнимаю и опять целую. По-
стель кажется мне одинокой, точно я скупой холостяк, злой и
старый» (http://chehov. niv. ru/chehov/bio/pisma-knipper. htm).
Уже по одному этому письму видно, как тосковал её автор
по любви. Он тосковал по ней с юности, но он тосковал не толь-
ко по любви. Он тосковал ещё и по порядочности. Окружающие
люди его ею не баловали. Об этом свидетельствует уже его ран-
ние рассказы. Они вошли в сборник «Пёстрые рассказы» (1886).
С непорядочностью мы встречаемся чуть ли не на каждом
шагу, но не перестаём ей удивляться. Видно, велика сила её воз-
действия на порядочного человека! Видно, никак он не может
привыкнуть к её обыденности! Но особенно неожиданными
для него оказываются ситуации, где непорядочность - плод
порядочности. Последняя в таких ситуациях превращается в
свою противоположность. С такой «порядочностью» молодой
А. П. Чехов боролся своим юмором. Он её пародировал. Возьмём,
например, его рассказ «Смерть чиновника».
Главный герой этого рассказа экзекутор Червяков - вполне
порядочный человек. Так уж получилось, что он чихнул в теа-
тре на лысину генерала Бризжалова. Он ненарочно чихнул! Вот
почему он сразу же, ещё в театре, извинился перед генералом.
Тот вполне благодушно принял извинение. Но Червяков ока-
зался чересчур порядочным. Он устроил целый каскад новых
извинений уже за пределами театра. На пятый раз душа гене-
рала не выдержала. Он рявкнул: «Пошёл вон!!».
«В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя,
ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и по-
плёлся... Придя машинально домой, не снимая мундира, он лёг
на диван и... помер» [Чехов А. П. Собрание сочинений в 8-и то-
мах. Т. 1. М., 1970. С. 34).
347
Способность к извинению - вполне добропорядочное каче-
ство человека - А. П. Чехов превратил в рассказе «Смерть чи-
новника» в его пародию, поскольку оно вылилось в надоедли-
вую назойливость.
Пародия на стремление к известности изображена у
А. П. Чехова в рассказе «Радость». В нём идёт речь о Мите Кул-
дарове - простодушном молодом человеке, который принёс
своим родителем радостную весть: о нём написали в газете.
Следовательно, отныне о нём узнает вся Россия. Он восклица-
ет: «Ведь теперь меня знает вся Россия! Вся! Раньше только вы
одни знали, что на этом свете существует коллежский реги-
стратор Дмитрий Кулдаров, а теперь вся Россия знает об этом!»
(там же. С. 8).
О чём же теперь узнала вся Россия? В газете, оказывается,
пропечатана очень неприглядная история, произошедшая с
пьяным Митей. Он упал под лошадь, которая так испугалась,
что стремглав помчалась по улице вместе с находившимся в
санях второй гильдии московским купцом Степаном Луковым.
Слава богу, её задержали дворники.
Пародия на стремление к счастью изображена у А. П. Чехо-
ва в рассказе «Загадочная натура». Его главная героиня - не-
кая хорошенькая дамочка. У неё одна, но пламенная страсть:
стать счастливой. Для этого она... что вы думаете? Не угадали.
Она вышла замуж за богатого старика. Слава богу, дождалась,
когда он умер. Вот теперь, казалось бы, и пришло время для её
счастья. Не тут-то было! На очереди новый богатый старик, за
которого она собралась выходить замуж.
После «Пёстрых рассказов» перед нами возникает новый -
зрелый - А. П. Чехов. Он подступается к вопросу о смысле чело-
веческой жизни. В размышлениях об этом вопросе не обойтись
без Экклезиаста - главного певца бессмысленности жизни.
В 1988 г. появился рассказ А. П. Чехова «Огни». Ниспроверга-
телем мифа о тщете жизни в этом рассказе оказался инженер
Ананьев. Своему оппоненту, студенту Штенбергу, он говорит:
«Все эти мысли о бренности и ничтожестве, о бесцельности жиз-
ни, о неизбежности смерти, о загробных потёмках и проч., все
348
эти высокие мысли, говорю я, душа моя, хороши и естественны
в старости, когда они являются продуктом долгой внутренней
работы, выстраданы и в самом деле составляют умственное бо-
гатство; для молодого же мозга, который едва только начина-
ет самостоятельную жизнь, они просто несчастие! Несчастие!»
{Чехов А. П. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М., 1970.
С. 476).
Почему несчастие? А вот почему: «Кто знает, что жизнь бес-
цельна и смерть неизбежна, тот очень равнодушен к борьбе с
природой и к понятию о грехе: борись или не борись - всё рав-
но умрёшь и сгниёшь... » (там же. С. 484).
Совершенно справедливо! Рассказ, между тем, оканчивает-
ся в экклезиастическом духе: «Ничего не разберёшь на этом
свете!» (там же. С. 509). В таком же духе мыслил и студент, ко-
торый в начале рассказа произносит такую речь: «Когда-то на
этом свете жили филистимляне и амалекитяне, вели войны,
играли роль, а теперь их и след простыл. Так и с нами будет. Те-
перь мы строим железную дорогу, стоим вот и философствуем,
а пройдут тысячи две лет, и от этой насыпи и от всех этих лю-
дей, которые теперь спят после тяжёлого труда, не останется и
пыли. В сущности, это ужасно!» (там же. С. 475).
В молодости пытался так же думать и Ананьев, пытаясь Эк-
клезиастом прикрыть своё постыдное бегство от неожиданной
любовницы Кисочки: «Меня мучила совесть. Чтобы заглушить
это невыносимое чувство, я уверял себя, что всё вздор и суета,
что я и Кисочка умрём и сгниём, что её горе ничто в сравнении
со смертью, и так далее и так далее... » (там же. С. 503).
Но зрелый Ананьев провозгласил: «К чему, спрашивается,
нам ломать головы, изобретать, возвышаться над шаблоном,
жалеть рабочих, красть или не красть, если мы знаем, что эта
дорога через две тысячи лет обратится в пыль? И так далее,
и так далее... Согласитесь, что при таком несчастном способе
мышления невозможен никакой прогресс, ни науки, ни искус-
ства, ни само мышление» (там же. С. 480).
Есть желающие с этим поспорить?
349
В 1891 г. вышла в свет повесть А. П. Чехова «Дуэль». В ней
изображены два главных героя - Иван Лаевский и фон Корен.
Последний некогда был дружен с первым, но со временем его
возненавидел. За что?
Фон Корен - зоолог. А. П. Чехов показывает на его примере
проникновение в русскую культуру идей социал-дарвинизма.
Как его представитель, фон Корен называет Лаевского неслож-
ным организмом, вырожденцем, макакой и т. д. Он твёрдо на-
мерен убить Лаевского на дуэли для того, чтобы тот не порож-
дал себе подобных.
«Вредоносность его, - говорит фон Корен о Лаевском, - за-
ключается прежде всего в том, что он имеет успех у женщин и
таким образом угрожает иметь потомство, то есть подарить
миру дюжину Лаевских, таких же хилых и извращённых, как он
сам» [Чехов А. П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 4. М., 1970.
С. 397).
Фон Корен, как видим, озабочен очищением человечества
от неполноценных. Со злой иронией он говорит о Лаевском:
«На первых же порах он поразил меня своею необыкновенною
лживостью, от которой меня просто тошнило. В качестве друга
я журил его, зачем он много пьет, зачем живёт не по средствам
и делает долги, зачем ничего не делает и не читает, зачем он
так мало культурен и мало знает - и в ответ на все мои вопросы
он горько улыбался, вздыхал и говорил: "Я неудачник, лишний
человек", или: "Что вы хотите, батенька, от нас, осколков кре-
постничества?", или: "Мы вырождаемся...", или начинал нести
длинную галиматью об Онегине, Печорине, байроновском Каи-
не, Базарове, про которых говорил: "Это наши отцы по плоти и
духу". Понимайте так, мол, что не он виноват в том, что казён-
ные пакеты по неделям лежат не распечатанными и что сам он
пьёт и других спаивает, а виноваты в этом Онегин, Печорин и
Тургенев, выдумавший неудачника и лишнего человека» (там
же. С. 393).
Между тем Иван Андреевич Лаевский и в самом деле «лиш-
ний». Он пополнил галерею тех героев русской литературы,
которых я называю неприкаянными. Он влился в компанию с
350
пушкинским Онегиным, лермонтовским Печориным, гоголев-
ским Тентетниковым, герценовским Бельтовым, гончаров-
ским Обломовым, тургеневским Рудиным и т. п. (см. подр. мою
статью «Неприкаянный человек в русской классической ли-
тературе» в книге «Культурно-эволюционный подход в фило-
логии»).
Другой неприкаянный изображён у А. П. Чехова в драме
«Иванов» (1887). Её одноимённый герой вопиет: «Я умираю от
стыда при мысли, что я здоровый, сильный человек, обратил-
ся не то в Гамлета, не то в Манфреда, не то в лишние люди...
Нехороший, жалкий и ничтожный я человек... Надорвался я!
В тридцать лет уже похмелье, я стар, я уже надел халат. С тя-
жёлою головой, с ленивою душой, утомлённый, надорванный,
надломленный, без веры, без любви, без цели, как тень, сло-
няюсь я среди людей и не знаю: кто я, зачем живу, чего хочу?»
[Чехов А. П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 7. М., 1970. С. 42;
56; 76).
Через десять лет Иванов возродился в дяде Ване Войниц-
ком. В полном отчаянии он восклицает: «Пропала жизнь! Я та-
лантлив, умён, смел... Если бы я жил нормально, то из меня мог
бы выйти Шопенгауэр, Достоевский... Я зарапортовался! Я с
ума схожу... Матушка, я в отчаянии!» (там же. С. 233).
Чем же заканчивается история с дядей Ваней? После не-
удачного покушения на жизнь Серебрякова он снова превра-
щает себя в его раба. Жалкий человек! Но в жалком положении
остались в «Дяде Ване» и другие герои - Астров, Елена Андре-
евна, Соня.
Платонов, Иванов, Войницкий, Лаевский и др. - интелли-
генты, но у А. П. Чехова в его рассказах есть неприкаянные и
из социальных низов («Он понял», «Егерь», «Рано», «Свирель»,
«Мечты», «Счастье» и др.)- У Г. П. Бердникова читаем: «Так воз-
никает в творчестве Чехова вереница людей неприкаянных,
людей, выломившихся из деревенской жизни, людей непосед-
ливых, мечтательных, нередко наделённых поэтическим, арти-
стическим складом души» [Бердников Г. П. А. П. Чехов. Ростов-
на-Дону, 1997. С. 172-173).
351
По числу неприкаянных А. П. Чехов превзошёл в своих про-
изведениях всех своих предшественников.
ПОЛИТИКА
В области политики А. П. Чехов тосковал по социальной
справедливости. Категория справедливости с особой остро-
той переживается социальными низами. Сознание недалёкого
прошлого его предков продолжало очень долго висеть у него
над душой. Его дед Егор Михайлович Чех был крепостным кре-
стьянином отца сподвижника Л. Н. Толстого - В. Г. Черткова. До
шестнадцати лет был крепостным и отец А. П. Чехова, пока в
1841 г. Егор Михайлович не выкупил волю себе и своей семье
за 3,5 тысячи рублей.
А. П. Чехову приходилось по каплям выдавливать из себя
раба. В 1889 г. он предложил А. С. Суворину написать рассказ
о том, «как молодой человек, сын крепостного, бывший лавоч-
ник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочи-
тании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям,
благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сечённый,
ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший живот-
ных, любивший обедать у богатых родственников, лицемерив-
ший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания
своего ничтожества, - напишите, как этот молодой человек вы-
давливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно
прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не раб-
ская кровь, а настоящая человеческая» [Бердников Г. А. П. Чехов.
Ростов-на-Дону, 1997. С. 53-54).
А. П. Чехов ненавидел раболепие во всех его формах.
Со школьной скамьи нам известен чеховский рассказ «Ха-
мелеон». Его главный герой - полицейский надзиратель Очу-
мелов. Как хамелеон, он меняет своё отношение к ситуации,
произошедшей с Хрюкиным, у которого собака укусила палец.
Сначала Очумелов поверил Хрюкину, что собака бродячая и
пригрозил показать её хозяину Кузькину мать. Но вдруг из тол-
пы раздаётся голос о предполагаемом хозяине: «Это, кажись,
352
генерала Жигалова» [Чехов А. Я. Собрание сочинений в 8-и то-
мах. Т. 1. М., 1970. С. 134).
Очумелов запел другую песню: «Одного только я не пони-
маю: как она могла тебя укусить?.. Нечто она достанет до паль-
ца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила» (там же).
Очумелову придётся разыграть ещё три метаморфозы, пока
наконец не выясняется, что хозяин собаки - брат генерала Жи-
галова. В конце рассказа он исходит на нет от своего раболепия
перед власть имущими. Он говорит повару генерала: «Ишь ты,
господи... Соскучились по братце... А я ведь не знал! Так это их-
няя собачка? Очень рад... Возьми её... Собачонка ничего себе...
Шустрая такая... Цац этого за палец! Ха-ха-ха» (там же. С. 136).
В рассказе «Толстый и тонкий» происходит только одна ме-
таморфоза - с тонким Порфирием. Он встретился через много
лет с гимназическим приятелем толстым Михаилом. Вначале
всё было, как и полагается: радость встречи, объятие и поце-
луи, но как только тонкий узнал, что толстый дослужился до
тайного советника, тонкого будто подменили: «Толстый хотел
было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано
столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что
тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и по-
дал ему на прощанье руку» (там же. С. 52).
В рассказе «Маска» - новая метаморфоза. Но здесь она кол-
лективная. Целый коллектив интеллигентов радикально меня-
ют своё возмущённое отношение к самодуру в маске на рабо-
лепное умиление, как только узнают в нём местного благоде-
теля - миллионера Пятигорова.
А. П. Чехову досталось время, когда капитализм в России
демонстрировал социальную несправедливость в своей дикой,
кричащей форме. В рассказе «Случай из практики» (1898) чи-
таем: «Тысячи полторы-две фабричных работают без отдыха, в
нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь
и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сот-
ня людей надзирает за работой, и вся жизнь этой сотни уходит
на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только
двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодой, хотя
353
совсем не работают и презирают плохой ситец» (Чехов А Я. Со-
брание сочинений в восьми томах. Т. 6. М., 1970. С. 317).
Вот ещё одна картинка на эту же, обличительную, тему - из
рассказа «Крыжовник» (1898): «Вы взгляните на эту жизнь:
наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие
слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение,
пьянство, лицемерие, вранье... Между тем во всех домах и на
улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч, живущих в
городе, ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился...
Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статисти-
ка: столько-то с ума сошло, столько-то вёдер выпито, столько-
то детей погибло от недоедания...» (там же. С. 279).
А. П. Чехов не был революционером, но отсюда не следует,
что он не думал о путях, ведущих к справедливому обществен-
ному строю. В 1995 г. он опубликовал рассказ «Дом с мезони-
ном». Этот рассказ заслуживает особого внимания, поскольку
по нему видно, с каким трудом наша интеллигенция осваивала
в то время идею социального прогресса. В нём выведен спор
между живописцем, от лица которого ведётся повествование, и
молодой сельской учительницей - Лидией Волчаниновой.
В отличие от живописца, ведущего по преимуществу празд-
ный образ жизни, Лидия с увлечением занимается просвети-
тельством, борется с произволом земского начальства и ока-
зывает односельчанам посильную медицинскую помощь. Жи-
вописец не принимает её деятельности. Между тем в его речах
обнаруживаются явные культурогенические мотивы.
Вот как живописец обрисовывает перед Лидией свою пози-
цию: «Нужно освободить людей от тяжкого физического труда.
Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не
всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели
бы также время подумать о душе, о боге, могли бы пошире про-
явить свои духовные способности. Призвание всякого челове-
ка в духовной деятельности - в постоянном искании правды
и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый жи-
вотный труд, дайте им почувствовать себя на свободе, и тогда
увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Раз
человек сознаёт своё истинное призвание, то удовлетворять
354
его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки»
[Чехов А. П. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 6. М., 1970.
С. 98).
Живописец, как видим, вовсе не против распространения
культуры среди народа (правда, он делает упор лишь на ду-
ховную культуру), но почему же он против книжек и аптечек,
которые Лидия распространяет среди крестьян? Разве они не
привносят в их жизнь элементов культуры? Ответ на этот во-
прос очень прост: по сути своей спор между живописцем и учи-
тельницей в анализируемом рассказе должен быть расценён
как мнимый и надуманный.
Оба спорщика занимают культурогеническую позицию.
Следовательно, они стоят на одной и той же мировоззренче-
ской платформе. Всё дело лишь в том, что пути к развитию
культуры они видят по-разному. Если Лидия стоит на земле, то
живописец витает в облаках утопических мечтаний, но на этом
его культурогенизм и заканчивается.
Чуть ли не в духе социалистов-утопистов живописец так
отвечает Лидии на вопрос о том, возможно ли избавление от
тяжёлого физического труда: «Да. Возьмите на себя долю их
труда. Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без
исключения, согласились поделить между собою труд, кото-
рый затрачивается вообще человечеством на удовлетворение
физических потребностей, то на каждого из нас, быть может,
пришлось бы не более двух-трёх часов в день. Представьте, что
все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а
остальное время у нас свободно. Представьте ещё, что мы, что-
бы ещё менее зависеть от своего тела и менее трудиться, изо-
бретаем машины, заменяющие труд, мы стараемся сократить
число наших потребностей до минимума. Мы закаляем себя,
наших детей, чтобы они не боялись голода, холода и мы не дро-
жали бы постоянно за их здоровье, как дрожат Анна, Мавра и
Пелагея. Представьте, что мы не лечимся, не держим аптек, та-
бачных фабрик, винокуренных заводов, - сколько свободного
времени у нас остаётся в конце концов! Все мы сообща отдаём
этот досуг наукам и искусствам. Как иногда мужики миром по-
чиняют дорогу, так и все мы сообща, миром, искали бы правды
355
и смысла жизни, и - я уверен в этом - правда была бы открыта
очень скоро, человек избавился бы от этого постоянного мучи-
тельного, угнетающего страха смерти, и даже от самой смерти»
(там же).
Очень заманчиво, но утопично даже и для будущих мечтате-
лей. Однако дело в конечном счёте не в этом, а в том, что герои
«Дома с мезонином» ищут пути к эволюционному, культуроге-
ническому переустройству общества, однако осознание путей к
нему у них ещё не отличается особой ясностью.
ЯЗЫК
В области языка А. П. Чехов тосковал по единению с людь-
ми. Категорию единения он ощущал особенно остро, поскольку
чувствовал себя духовно одиноким. Между тем своё одиноче-
ство, как мне кажется, он преувеличивал.
А. П. Чеховым восхищались Л. Н. Толстой и В. Г. Короленко,
И. А. Бунин и А. М. Горький и мн. др. Кроме того, он явно недо-
оценивал единение с ним миллионов его читателей, когда за-
являл, что после смерти о нём быстро забудут.
А. П. Чехова боготворил К. И. Чуковский. Он вспоминал:
«Даже в лаконизме его творчества, в этих стальных конструк-
циях, которые делают короткий рассказ динамичнее иного ро-
мана, в его власти над словом, в том, как смело и победоносно
распоряжался он своим материалом, я уже в те ранние годы
ощущал мускулатуру гиганта» {Чуковский К. И. Собрание сочи-
нений в шести томах. Т. 5. М., 1967. С. 594).
Славе А. П. Чехова способствовало отточенное языковое из-
ящество его произведений. Это изящество - плод не только его
таланта, но и кропотливейшей работы над словом. Об этом сви-
детельствуют его высказывания о языке, которые помещены в
двух хрестоматиях с одноимённым названием - «Русские писа-
тели о языке», изданных в Ленинграде в 1954 г.:
1. Дело в том, что я занят, занят по горло: пишу и зачёрки-
ваю, пишу и зачёркиваю. Из письма к Е. М. Шавровой.
2. Краткость - сестра таланта. Из письма к Ал. /7. Чехову.
356
3. Но самое главное: по возможности бди, блюди и пых-
ти, по пяти раз переписывая, сокращая и проч., помятуй, что
весь Питер следит за работой братьев Чеховых. Из письма к
Ал. П. Чехову.
4. Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и
изящен. Лакеи должны говорить просто, без пущай и без тепе-
рича. Из письма к Ал. П. Чехову.
5. Описания природы художественны; вы настоящий пейза-
жист. Только частое уподобление человеку (антропоморфизм),
когда море дышит, небо глядит, степь нежится, говорит, гру-
стит и т. п., - такие уподобления делают описания несколько
однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными; красоч-
ность и выразительность в описаниях природы достигаются
только простотой, такими простыми фразами, как зашло солн-
це, стало темно, пошёл дождь и т. д., - и эта простота свойствен-
на вам в сильной степени, как редко кому из беллетристов. Из
письма к А. М. Горькому.
6. Вы не работаете над фразой; её надо делать - в этом ис-
кусство. Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от «по мере
того», «при помощи», надо заботиться об её музыкальности и
не допускать в одной фразе почти рядом «стала» и «перестала».
Из письма к Л. А. Авиловой.
7. Какая гадость чиновничий язык! Исходя из того положе-
ния... с одной стороны... с другой же стороны - и всё это без вся-
кой надобности. «Тем не менее» и «по мере того» чиновники
сочинили. Я читаю и отплёвываюсь. Особенно паршиво пишет
молодёжь. Неясно, холодно и неизящно; пишет, сукин сын, точ-
но холодный в гробу лежит. Из письма к А. С. Суворину.
Категориальность, красочность, изящность, краткость, точ-
ность, простота, интонационная выразительность - вот глав-
ные черты чеховской прозы. Приведу для подтверждения не-
сколько строчек из рассказа А. П. Чехова «Студент»:
«...И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что
точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном,
и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность,
голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, то-
357
ска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта, - все эти
ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдёт ещё тысяча лет,
жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой» [Чехов А. П.
Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 5. М., 1970. С. 342-343).
Между прочим, А. П. Чехов относил рассказ, который я толь-
ко что процитировал, к самым своим любимым. И. А. Бунин
вспоминал:
«Он работал почти 25 лет, и сколько плоских и грубых упре-
ков выслушал он за это время! Один из самых величайших и
деликатнейших русских поэтов, он никогда не говорил языком
проповедника. А можно ли при этом рассчитывать на понима-
ние и благосклонность критики в России? Ведь требовали же
от Левитана, чтобы он "оживил" пейзаж... подрисовал коровку,
гусей или женскую фигуру! И, конечно, не сладко было Чехову
иметь таких критиков, и много горечи они влили в его душу, и
без того отравленную русской жизнью. И горечь эта сказыва-
лась, но опять-таки только сказывалась.
- Да, Антон Павлович, вот скоро и юбилей ваш будем празд-
новать!
- Знаю-с я эти юбилеи. Бранят человека двадцать пять лет
на все корки, а потом дарят гусиное перо из алюминия и целый
день несут над ним, со слезами и поцелуями, восторженную
ахинею!
И чаще всего на разговоры о его славе и о том, что о нём пи-
шут, он отвечал именно так - двумя-тремя словами или шуткой.
- Читали, Антон Павлович? - скажешь ему, увидав где-
нибудь статью о нём.
А он только покосится поверх пенсне и, вытянув лицо, от-
ветит своим грудным басом:
- Покорно вас благодарю! Напишут о ком-нибудь тысячу
строк, а внизу прибавят: «а то вот ещё есть писатель Чехов:
нытик... А какой я нытик? Какой я "хмурый человек", какая я
"холодная кровь", как называют меня критики? Какой я "пес-
симист"? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ -
"Студент"... И слово-то противное: "пессимист"... Нет, кри-
тики ещё хуже, чем актёры. А ведь, знаете, актёры на целых
358
семьдесят пять лет отстали в развитии от русского общества»
[Бунин И. А. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 9. М., 1967.
С. 177).
Чтобы в очень малой степени подтвердить только что
приведённые слова А. П. Чехова о критиках, я приведу отры-
вок из рецензии Ф. Змиева на чеховские «Пёстрые рассказы»:
«Такие рассказы, например, как "Разговор с собакой", "Егерь",
"Сонная одурь", "Кухарка женится", "Репетитор", "Надлежащие
меры" и многие другие, - похожи скорее на полубред какой-то
или болтовню ради болтовни об ужасном вздоре, нежели на
мало-мальски отчётливое наложение осмысленной фабулы»
[Чуковский К. И. Собрание сочинений в шести томах. Т. 5. М.,
1967. С. 592).
Аи, Моська, знать она сильна, что лает на слона!
Подобная дребедень не могла не ранить сердце писателя.
Она загоняла его в категориальную тоску. От своего одиноче-
ства он спасался разными способами - титаническим писатель-
ским трудом, перепиской (сохранилось 4,5 тысячи его писем),
многолюдством в доме и др.
По поводу многолюдства в чеховском доме К. И. Чуковский
писал: «Он был гостеприимен, как магнат. Хлебосольство у него
доходило до страсти. Стоило ему поселиться в деревне, и он тот-
час же приглашал к себе кучу гостей. Многим это могло пока-
заться безумием: человек только что выбился из многолетней
нужды, ему приходится таким тяжким трудом содержать всю
семью - и мать, и брата, и сестру, и отца, у него нет ни гроша на
завтрашний день, а он весь свой дом, сверху донизу, набивает
гостями, и кормит их, и развлекает, и лечит!. . Страстная лю-
бовь к многолюдству сохранилась у Чехова до конца его дней.
Уже в последней стадии чахотки, когда, "полуразрушенный,
полужилец могилы", он приехал на короткое время в Москву, к
нему на квартиру стало стекаться так много народу, что с утра
до ночи у него не было минуты свободной. "У него непременно
в течение дня кто-нибудь бывал", - вспоминает Вл. Ив. Немиро-
вич-Данченко и тут же отмечает невероятную странность: "Это
его почти не утомляло, во всяком случае, он охотно мирился со
своим утомлением"» (там же. Т. 2. С. 7; 10).
359
Одиночество страшило А. П. Чехова. О своём гостеприим-
стве он писал: «Я положительно не могу жить без гостей. Когда
я один, то мне почему-то делается страшно» [Ермилов В. Антон
Павлович Чехов. 1860-1904. М., 1949. С. 173).
Не всегда спасало А. П. Чехова от одиночества и его писа-
тельство. В том самом 1888 г., когда им был написан рассказ
«Огни», где речь идёт о смысле жизни, его автор с мучитель-
ной остротой впервые пережил тоску по настоящим людям.
«Бывают минуты, - признался он А. С. Суворину в конце этого
года, - когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего
я пишу? Для публики?.. Она необразованна, дурно воспитана, а
её лучшие элементы не добросовестны и не искренни по отно-
шению к нам. Нужен я этой публике или не нужен, понять я не
могу» (там же. С. 175).
Как Диоген Синопский, А. П. Чехов искал Человека. Когда
ему встречался человек, заслуживающий уважения, он был
рад-радёшенек. В его записной книжке есть такая строчка: «Ка-
кое наслаждение - уважать человека» (там же. С. 425).
Наслаждение от уважения А. П. Чехов испытывал по отно-
шению к людям подвига. Перед поездкой на Сахалин он писал
А. С. Суворину: «Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни
для кого не интересен. Будто бы это верно?.. Не дальше, как 25-
30 лет назад, наши же русские люди, исследуя Сахалин, совер-
шали изумительные подвиги, за которые можно боготворить
человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и
только сидим в четырёх стенах и жалуемся на то, что бог дурно
создал человека» (там же. С. 225).
Хороших людей А. П. Чехов воспринимал как подарок судь-
бы. Таких людей он встречал в Сибири во время поездки на
Сахалин. С восторгом он писал оттуда сестре: «Боже мой, как
богата Россия хорошими людьми!» (там же. С. 232).
Разные способы общения, вместе с тем, не могли уничто-
жить в А. П. Чехове чувства одиночества. Этим чувством он на-
делил и некоторых своих героев. Так, в «Палате №6» доктор
Рагин говорит о своём пациенте Громове: «Какой приятный
молодой человек! За всё время, пока я тут живу, это, кажется,
360
первый, с которым можно поговорить. Он умеет рассуждать и
интересуется именно тем, чем нужно» [Чехов А. П. Собрание со-
чинений в 8-и томах. Т. 5. М., 1970. С. 132).
В «Дяде Ване» Астров говорит Войницкому: «Те, которые бу-
дут жить через сто, двести лет после нас и которые будут пре-
зирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так
безвкусно, - те, быть может, найдут средство, как быть счаст-
ливыми, а мы... У нас с тобою только одна надежда и есть. На-
дежда, что когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посе-
тят видения, быть может, даже приятные. (Вздохнув.) Да, брат.
Во всём уезде было только два порядочных, интеллигентных
человека: я да ты. Но в какие-нибудь десять лет жизнь обыва-
тельская, жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми
испарениями отравила нашу кровь, и мы стали такими же по-
шляками, как все» (там же. Т. 7. С. 238).
Последними словами Антона Чехова были: «Давно я не пил
шампанского». Много воды утекло со дня его смерти. Уменьши-
лось ли за это время число людей, вгоняющих нас в категори-
альную тоску?
Нет мне ответа. Некому отвечать. Как я в гробу буду лежать
один, так я, в сущности, и живу один.
«ЧТО НУЖНО, ЧТОБЫ ЖИТЬ С УМОМ?».
О ДНЕВНИКАХ АЛЕКСАНДРА ТВАРДОВСКОГО
Нужно дело выбирать,
Чтоб оно рождало силы,
С ним о смерти забывать
На краю самой могилы.
А. Т. Твардовский
Е
щё в молодости Александр Трифонович Твардовский
(1910-1971) написал: «Единственным моим днев-
ником являются стихи» [Твардовский, 1978, с. 158].
361
Но сразу же прибавил: «Некоторые из них, правда, не содер-
жат в себе никаких следов пережитого или увиденного мною»
[там же].
Приведённые слова помечены их автором 8 марта 1940 г. - в
записях, которые он озаглавил «С Карельского перешейка (из
фронтовой тетради». Ему нет ещё и тридцати. Он делал эти за-
писи во время его участия в финской войне. С 1942 г. по 1945 он
вёл записи во время Великой отечественной войны, активным
участником которой он был в качестве военного корреспон-
дента. Вот как он озаглавил эти записи: «Родина и чужбина
(страницы записной книжки)». Во избежание жанровых недо-
разумений А. Т. Твардовский предупреждает: «Записи мои - не
дневник» [Там же. С. 310]. Действительно, «Родина и чужби-
на» - не дневник, а сборник рассказов, в которых он описывает
свои военные впечатления. Между тем мы находим в них, как и
в «С Карельского перешейка», явные дневниковые записи.
Что такое дневник? Хронологически следующие друг за
другом записи, которые его автор делает для себя. Эти за-
писи лишь в редких случаях в дальнейшем публикуются для
других. Своей датировкой «С Карельского перешейка» в боль-
шей мере напоминает дневник, чем «Родина и чужбина», где
точная датировка отсутствует. Однако оба эти произведения
создавались с прицелом на их дальнейшую публикацию (раз-
умеется, в переработанном виде). Вот почему их автор и от-
рицал их принадлежность к жанру дневника. Между тем в них
имеются фрагменты, которые никак иначе, как дневником не
назовёшь. Эти фрагменты и составили основной материал для
настоящей статьи. Другой, ещё более обширный материал для
неё я нашёл в недавно изданном «Новомирском дневнике»
А. Т. Твардовского, за прекрасное издание которого мы должны
низко поклониться замечательным дочерям его автора - Ва-
лентине и Ольге. Отец был бы доволен. Опираясь по преимуще-
ству на указанный материал, я пытаюсь в этой статье сделать
набросок духовно-культурного облика великого советского
поэта.
362
РЕЛИГИЯ
В приложении к замечательной книге Регины Романовой
«Александр Твардовский. Труды и дни» Е. В. Витковский пи-
шет: «Александр Твардовский был искренне и глубоко верую-
щим человеком» [Романова, 2006, с. 767]. Заявление весьма от-
ветственное! Увы, голословное.
Его автор как будто приводит в его подтверждение такую
ситуацию: Алексей Сурков застиг А. Т. Твардовского в Париже
за чтением воспоминаний Николая Валентинова (Вольского),
ставшего белоэмигрантом в 1930 г. Этот Н. В. Вольский начи-
нал, подобно С. Н. Булгакову и Н. А. Бердяеву, как социал-демо-
крат, а со временем переметнулся в православные антисовет-
чики. По свидетельству поэта Кирилла Померанцева, А. Т. Твар-
довский будто очень испугался того, что А. А. Сурков застал его
за чтением Н. Валентинова и, якобы «делано улыбнувшись»,
пролепетал: «А знаешь, Алёша, вот прочту Валентинова и ещё
больше полюблю Владимира Ильича» [Там же]. Это и есть до-
казательство искренней и глубокой веры А. Т. Твардовского в
бога?
А вот известный учёный и писатель Чарлз Перси Сноу, с
которым А. Т. Твардовский был в довольно доверительных от-
ношениях, утверждал другое: «Твардовский не был христиа-
нином, не был верующим. Как многие другие эмоциональные
натуры, он помнил церковную службу, которую посещал в дет-
стве. У него было точно такое же чувство, какое я сам испыты-
вал в англиканской церкви, и верил он также мало. Если хотите,
он испытывал ностальгическую нежность к старой России...»
[Там же. С. 525].
А. Т. Твардовский не был воинственным атеистом. Пред-
ставление о своём народе у него чуть ли не неразрывно срос-
лось с его православием. Сам же поэт всю свою жизнь ощущал
себя его органической частицей. Вот почему он не мог быть во-
инственным атеистом. Вот почему, в частности, он весьма со-
чувственно отнёсся к старику, который молился. В его рассказе
«Весной 1942 года» мы читаем: «Хозяин хатёнки, где мы про-
363
вели эти трое суток степной вьюги... долго и строго молился
на ночь... Когда он улёгся на печке, я осторожно выразил своё
недоумение. «Молюсь? - спокойно, но с неохотой отозвался
он. - Мало ли... За сынов молюсь - трое уже у меня на войне. За
Красную Армию молюсь, дай ей господь здоровья на одоление
врага. Так и молюсь, брат. А что?» [Твардовский, 1978, с. 242].
Если бы бывший диссидент Евгений Витковский прочёл
книгу Р. М. Романовой об А. Т. Твардовском целиком, то он
мог бы найти в ней эпизод, связанный с посещением больного
А. Т. Твардовского 4 июня 1971 г. Фёдором Абрамовым и Гаври-
лой Троепольским. Первый говорил второму: «Не советую ез-
дить. Нет больше Александра Трифоновича. Понимаешь? Я был
у него на даче, посидел, вышел на воздух, а вернуться обратно
не смог... И вот с Гаврилой Троепольским мы катим в Пахру...
Мы вошли в гостиную... Это не Твардовский. Это какой-то со-
всем другой человек. Не то живая мумия, не то какой-то восточ-
ный монах, иссушенный долгими постами и молитвами... До-
брейший Гаврила Николаевич начал деланно-бодрым голосом
(а потому особенно фальшивым) говорить, какой он молодец,
Александр Трифонович, как хорошо выглядит..., потом спросил
конкретно: как же всё-таки со здоровьем-то?
- Христос и подушка, - загадочно, тоном юродивого ответил
Александр Трифонович» [Романова, 2006, с. 760-761].
Вот за какие слова А. Т. Твардовского надо было ухватить-
ся Е. В. Витковскому! Но даже и они не сделали бы из их авто-
ра «искренне и глубоко верующего». Про бога перед смертью
иногда вспоминают даже самые воинственные атеисты. Чтобы
легче помирать было.
НАУКА
Ведущей чертой А. Т. Твардовского в области науки было
стремление к истине. Это стремление позволило ему стать
образованнейшим человеком. Он приобщился к постижению
истины сначала в Смоленском педагогическом институте (с
1932 г.), а затем - в ИФЛИ - Московском институте истории, фи-
лософии и литературы (с 1936 г.}, который закончил в 1939 г.
364
В этом институте работали в это время выдающиеся филоло-
ги - С. И. Соболевский, С. И. Радциг, Д. Н. Ушаков, Г. О. Винокур,
Н. К. Гудзий, Д. Д. Благой, Л. И. Тимофеев, Г. Н. Поспелов и др.
По своему базовому образованию он был филологом. Из
него мог бы выйти выдающийся литературовед. Об этом свиде-
тельствуют его блестящие статьи об А. С. Пушкине, А. А. Блоке,
И. А. Бунине, С. Я. Маршаке и др. Особого внимания заслуживает
его статья «Поэзия Михаила Исаковского».
Михаил Васильевич Исаковский (1900-1973} был старше
А. Т. Твардовского на десять лет. Но это не помешало им стать
близкими друзьями. О характере этой дружбы, между прочим,
можно судить по тем обращениям, которые мы находим в мно-
гочисленных письмах А. Т. Твардовского к М. В. Исаковскому:
Дорогой Михаил Васильевич!, Любезный Михайлов Дорогой Ми-
шель!, Дорогой Михась!, Дядя Миша!, Дорогой о. Мисаил!, Дорогой
Михвасий!, Дорогой старик!, Дорогой дед!, Дорогой Мишенька!,
Дорогой Мишуня!, Дорогой граф!, Дорогой, славный друг мой
Миша! и др. [Твардовский, 1983, с. 298-356].
Между тем в юности Саша Твардовский видел в М. В. Иса-
ковском не только друга, но и наставника. При этом нужно
помнить, что влияние М. В. Исаковского на молодого А. Т. Твар-
довского не заглушало его собственного голоса. Сергей Фиксин
вспоминал о стихах семнадцатилетнего А. Т. Твардовского: «...
от некоторых строк и строф повеивало Исаковским... Но наш
новый друг вовсе не заимствовал у любимого поэта ни готовых
образов, ни тем более его мыслей. Ощутимы были только инто-
нации Исаковского и завидное умение обходиться без украша-
тельства, широко пользоваться самым обычным русским сло-
вом» [Воспоминания об А. Твардовском, 1978, с. 18].
Как выглядел А. Твардовский в юности? Его друг Адриан
Македонов вспоминал: «Высокий, стройный сельский юноша,
"загорьевский парень", красивый красотой некоторых дере-
венских гармонистов и вместе с тем ещё чем-то большим и не-
обычным. Ясно-голубоглазый, с открытым лицом, часто осве-
щавшимся такой же ясной, доверчивой, даже простодушной и
вместе с тем одухотворённой улыбкой. Да, именно светилась
365
и в улыбке, и во всём обличье, и в разговоре природная оду-
хотворённость, народная интеллигентность... Как быстро этот
юноша со всем напором своего здоровья, сил двигался вверх по
лестнице и общей культуры, и поэзии, познания и самопозна-
ния, становления себя как поэта и человека!» [Там же. С. 49-50].
Из «загорьевского парня» А. Твардовский через несколько
лет превратился в студента ИФЛИ и признанного поэта. Вот
каким обрисовал его сокурсник Лев Озеров в это время: «Он -
высокий, статный, с неторопливо-раздумчивой походкой, не-
навязчивый, гордый, сосредоточенный, со своей постоянной
думой - выглядел уже и в ту пору вожаком, этаким Кастусем
Калиновским, среди студентов-ифлийцев. Это восхищение до-
стигло апогея, когда вместе с другими писателями Твардов-
ский был награждён орденом» [Там же. С. 78].
Молодой А. Твардовский пошёл в поэзии по той дороге, ко-
торую уже проложил М. В. Исаковский. Эта дорога вела к новой
деревне - той деревне, которую не сумел разглядеть в 20-х гг.
прошлого века ни один другой поэт - ни Александр Блок, ни
Сергей Есенин, ни Демьян Бедный, ни Эдуард Багрицкий, ни
кто-либо ещё.
Размышляя о поэме Э. Багрицкого «Дума про Опанаса», в
частности, А. Т. Твардовский писал: «...между этой поэмой и
существенными мотивами позднейшей жизни пореволюцион-
ной деревни была ещё дорога нехоженая и, не в упрёк будь ска-
зано, - упущенная из виду большинством талантов советской
поэзии. На эту дорогу и вступил, вернее - проложил её Михаил
Исаковский своими "Проводами в соломе"» [Твардовский, 1980,
с. 223].
Эта дорога привела А. Т. Твардовского к его первому успе-
ху - к поэме «Страна Муравия», за которую в 28 лет он получил
орден Ленина. От М. В. Исаковского её автор во многом унас-
ледовал принцип правдивости. Он писал автору песни «Враги
сожгли родную хату» в связи с его 70-летием: «Для меня пре-
жде всего была образцом - пусть не всегда достигаемым - твоя
редкая среди нашей братии, почти беспримерная, как бы врож-
дённая правдивость. Правдивость до невозможности солгать -
366
не то что в чём существенном, но даже в самом малом, в любом
случае...» [Там же. С. 260].
Эти слова их автор писал не только о своём друге, но и о
себе. Правдивому изображению действительности он учился в
первую очередь у Н. А. Некрасова, И. А. Бунина и А. С. Пушкина.
Истина (правда) - не только научный идеал, но и эстетиче-
ский. Нет правды - нет и подлинного искусства.
А всего иного пуще
Не прожить наверняка -
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.
ИСКУССТВО
Ведущей чертой А. Т. Твардовского в области искусства
было стремление к красоте. Он её видел не только в поэзии, но
и за её пределами. Вот какой он увидел «природную красоту»
Западной Украины во время войны «в такую медоцветущую
пору - в последние дни июня»: «Как поразил меня запах в от-
крытом поле, вдалеке от каких-либо садов или пчельников, -
густой, медовый запах, исподволь сдобренный ещё чем-то вро-
де мяты... Росный, чистый, медовый рассвет, когда ещё пыль,
густая, сизая пыль чернозёма, похожая на каменноугольный
дым из трубы, неохотно поднимается за колёсами, как бы стес-
няясь ложиться на чистые, мокрые с ночи хлеба и травы. Это
самый тот час, когда особенно сильно пахнет мёдом...» [Твар-
довский, 1978, с. 230].
Однажды на той же Украине А. Т. Твардовский услышал
«простую русскую песню, из тех, что подтянуть может всякий...
И странно: показалось, что ничего этого нет - ни немцев, ни ве-
ликого горя, - а есть и будет жизнь, любовь, родина и песня,
в которой только и место горю, но горю уже пережитому, ото-
шедшему, давнему. Всё пройдёт. Всё ещё будет. Мать обнимет
367
сына. Воин подхватит на руки подросшего без него ребёнка...»
[Там же. С. 231].
Об узловых пунктах творческого пути А. Т. Твардовского
легче всего судить по его поэмам: «Страна Муравия» - 1936,
«Василий Тёркин» - 1942-1945, «Дом у дороги» - 1946, «Тёр-
кин на том свете» -1954, «За далью даль» - 1950-1960, «По пра-
ву памяти» - 1968. На самой вершине находится «Василий Тёр-
кин. Книга про бойца».
Главная поэма А. Т. Твардовского выходила в армейской
печати с 1942 года по 1945. Между тем её замысел возник ещё
во время финской войны. 20 апреля 1940 г. А. Т. Твардовский
писал о своём герое: «Холост. Очень умелый и находчивый че-
ловек. Играет на чём придётся - балалайка так балалайка, гар-
монь так гармонь.
Хоть в бою, хоть где невесть -
Но уж это точно -
Перво-наперво поесть
Вася любит прочно.
Он умеет и кашеварить. На походе случается ему и блины
печь, и курицу жарить, и корову доить...» [Там же. С. 182].
Вот так писалась эта поэма: сначала - проза, а потом - стихи.
Время от времени они как бы из неё выскакивали. 2 мая 1940 г.
А. Т. Твардовский записал в своей тетради: «Обдумываю своего
Тёркина. Уже иной раз выскакивают строчки.
Стал в сторонку,
Изловчился,
В ту воронку
Помочился. -
Это Вася на передовой, когда ребята приуныли под обстре-
лом миномётов. Одна разорвалась совсем близко. Под обстре-
лом Тёркин начинает рассказывать какую-то потешную исто-
рию:
Вышел поп однажды в поле,
Захотел он...» [Там же. С. 193].
368
Только к 1945 г. разрозненные главы о Василий Тёркине
сложились в законченную поэму. Работа над нею - самое счаст-
ливое время в творческой биографии его творца. В статье «Как
был написан "Василий Тёркин"» он вспоминал о своей военной
поэме: «Каково бы ни было её собственно литературное значе-
ние, для меня она была истинным счастьем. Она мне дала ощу-
щение законности места художника в великой борьбе народа,
очевидной полезности моего труда... "Тёркин" был для меня...
моей лирикой, моей публицистикой, песней, и поучением, анек-
дотом и присказкой, разговором по душам и репликой к слу-
чаю» [Твардовский, 1980, с. 129].
В бесконечном споре между эстетами и утилитаристами в
искусстве А. Т. Твардовский решительно присоединился к по-
следним. Отсюда не следует, что он пренебрегал формой. Мы
находим в его дневниках множество переработок одних и тех
же произведений (например, поэм «Тёркин на том свете» и «По
праву памяти» в дневниках 1962-1963 годов). Не менее требо-
вателен он был и к другим. Юрий Гордиенко вспоминал о нём:
«Суровее пастыря в деле поэзии я не знаю... Для него в стихах
не существовало мелочей. Существенным было буквально каж-
дое слово» [Воспоминания об А. Твардовском, 1978, с. 178].
На первом месте у А. Т. Твардовского, вместе с тем, всегда
стояло содержание, от которого он в первую очередь требовал
практической пользы. Так, по поводу фильма И. Хейфица по
сценарию Г. Бакланова «Горизонт», где речь идёт об освоении
целины, он записал в дневнике: «Всё дело в том, что авторы и
не пытались затронуть то, что дано как условие игры: целина -
радость, счастье, отрыв от родных и привычной среды, перерыв
в образовании... Вот уж, действительно, не выходит так, чтобы
искусство (как оно представлено в фильме И. Хейфица. - В. Д.)
звало тебя, прельщало теми трудностями, которые приходятся
на долю героев произведения» [Твардовский, 2009, т. 1, с. 78].
Высшей наградой для А. Т. Твардовского было письмо плот-
ника-бетонщика В. Сушкевича из Иркутска, которое он получил
16 сентября 1961 г. Его автор благодарил поэта за поэму «За да-
лью - даль». Но почему? Потому что эта поэма вдохновила его
369
переехать с Украины в Сибирь, чтобы «строить гигант большой
химии» [Там же. С. 56]. Это письмо А. Т. Твардовский переписал
в свой дневник, а оригинал передал Музею Маркса и Энгельса.
19 марта 1964 г. А. Т. Твардовской написал в Барвихе: «Лите-
ратура и искусство никогда не были и не могут быть главным
в жизни людей. Но дело в том, что они нередко способны вы-
ражать в своих формах главные общественные надежды и тре-
бования к современности. Они являются фокусом, в котором
обнаруживаются самые острые на данный момент и глубокие в
перспективе интересы определяющих сил общества» [Твардов-
ский, 2009, т. 1, с. 238].
НРАВСТВЕННОСТЬ
Ведущей чертой А. Т. Твардовского в области нравствен-
ности было стремление к добру. А добро начинается с любви к
людям. Легко любить родственников, да и то не всегда. Трудно
любить чужих.
Природа наградила А. Т. Твардовского не только поэтиче-
ским гением, но и гением любви - любви к людям. Вот как он
вспоминал о своём отношении к солдатам, которых впервые
увидел на эстрадном концерте: «19. I. 40. 2 часа ночи... И лица
красноармейцев. Иные с таким оттенком простоватости, наи-
вного ребяческого восхищения и какой-то подавленной грусти,
что сердце сжималось. Скольким из этих милых ребят, беспре-
кословно, с горячей готовностью ожидающих того часа, когда
идти в бой, скольким из них не возвратиться домой, ничего не
рассказать... И, помню, впервые испытал чувство прямо-таки
нежности ко всем этим людям. Впервые ощутил их как родных,
дорогих мне лично людей» [Твардовский, 1978, с. 155].
Отчего же так происходит, что одни любят русский народ,
а другие его презирают? Любить значит сострадать. Сострада-
ние к своему народу Александр Твардовский впитал в себя с
молоком матери. Но не следует преуменьшать в этом и роль его
отца, который привёз со смоленского базара сборник стихов
Н. А. Некрасова - поэта, которого А. Т. Твардовский стал с тех
370
пор боготворить. С замиранием сердца маленький Саша Твар-
довский слушал, как отец читал:
Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Прошли некрасовские времена. Но не прошла у Александра
Твардовского некрасовская любовь к своему народу.
Как дорог мне в родном народе
Тот молодеческий резон,
Что звал всегда его к свободе,
К мечте, живущей испокон.
Как дорог мне и люб до гроба
Тот дух, тот вызов удалой
В труде,
В страде,
В беде любой, -
Тот горделивый жар особый,
Что бить - так бей,
А петь - так пой!...
Идеализация? Пусть уж лучше идеализация, чем презрение.
Немного на свете было людей, способных любить свой народ
так самозабвенно, как А. Т. Твардовский. Он любил его таким,
каким он был.
Я правду всю насчёт людей
С тобой затем делю,
371
Что я до боли их, чертей,
Какие есть, люблю.
Из народной среды вышла добрая половина советской ин-
теллигенции, но далеко не все из её представителей продол-
жали сохранять в своей душе кровную связь с этой средой.
А. Т. Твардовский вошёл в высшую прослойку советской элиты,
но это не мешало ему быть полпредом своего народа. С народ-
ной точки зрения он, между прочим, расценивал наши потери
в войне. Этим объясняется его оценка воспоминаний Г. К. Жу-
кова: «Кровавая книга, не замечающая того, что она вся в крови
(хотя в конце упоминает о 20 миллионах наших жертв в этой
войне), народ для него - "картошка", как говорит солдат в "Кли-
ме Самгине". Он воюет именно числом, постоянно требуя по-
полнений, не считая людских жизней, не удрученный нимало
их гибелью и страданиями. Он, как и вообще Верховное коман-
дование, тушит пожар войны дровами её - людьми: загрузить
так, чтобы трудно было пробиться пламени. Как мне памятны
по первым (и не первым) дням и неделям войны всеобщий па-
нический пафос жертвенности ("пасть за родину"), запретность
и недопустимость мысли о сохранении жизни своих. Отсюда и
требование самоубийства во избежание плена» [Твардовский,
2009, т. 2, с. 338-339].
У самого же автора этих слов чувство вины перед погибши-
ми было чрезмерным:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...
С чувством вины перед своим народом А. Т. Твардовский
прожил всю жизнь. Этим он напоминает, как ни странно,
Льва Толстого. Он чувствовал себя виноватым, например, пе-
ред жителями Дальнего Востока. В поэме «За далью - даль»
читаем:
372
Слуга балованный народа,
Давно не юноша, поэт,
Из фонда богом данных лет
Ты краю этому и года
Неуделил.
И верно - нет.
А не в ущерб ли звонкой славе
Такой существенный пробел?
Что скажешь: пропасть всяких дел?
Нет, но какой мне край не вправе
Пенять, что я его не пел!
ПОЛИТИКА
Ведущей чертой А. Т. Твардовского в области политики
было стремление к справедливости. Он не сомневался в спра-
ведливости коммунистической идеи. «Коммунизм, - читаем в
его дневнике, - необходимость. Правда жизни, правда истории
на стороне коммунизма» [Твардовский, 2009, т. 1, с. 59]. Членом
коммунистической партии он стал в 1940 г. Верой и правдой он
служил ей всю жизнь. Она отвечала ему взаимностью. Он был
трижды лауреатом Сталинской премии и лауреатом Ленин-
ской. Другое дело - отношения с партийными чиновниками.
Как бельмо в глазу, в его партийной учётной карточке тор-
чала надпись, указывающая на его кулацкое происхождение.
В связи с обменом документов в 1954 г. А. Т. Твардовский об-
ратился 4 мая в ЦК КПСС с просьбой убрать эту позорную над-
пись. 6 мая он был на приёме у Е. А. Фурцевой. Она посоветовала
ему отправиться в Смоленск, чтобы найти документы, которые
подтвердили бы, что его отец кулаком не был. С того момента и
пошла писать губерния!
Заводят множество бумаг,
Без них им свет не мил.
Дело завязло в бюрократическом болоте. Не помогло и пря-
мое обращение к Н. С. Хрущёву. Но появился новый стимул для
373
написания его «главной книги» - «Пан Твардовский» - об отце.
Он хотел высказать в ней все свои затаённые мысли: «"Пан
Твардовский" - "главная книга" моя, главная мечта и страх, и
риск, и надежда» [Твардовский, 2009, т. 1, с. 75]. Замысел не был
осуществлён.
Вторая осечка с взаимоотношениями с властью (как пар-
тийной, так и литературной) у А. Т. Твардовского вышла в свя-
зи с поэмой «Тёркин на том свете». Советская бюрократическая
машина, знакомая её автору не понаслышке, подверглась в ней
юмористической критике. Он закончил её в 1954 г., но её из-
дание было запрещено, поскольку в ней усмотрели клевету на
советский строй. Между тем её автор вовсе не ставил перед нею
непосильных задач. В связи с переработкой («перебелкой») по-
эмы он писал 6 марта 1961 г.: «Не обременять вещь большими
претензиями, пусть будет такая, как сложилась в своей наи-
более естественной и свободной манере шутки, с некоторой
конечной начинкой, но не навязывать ей непосильных задач»
[Твардовский, 2009, т. 1, с. 24-25].
В 1963 г. Н. С. Хрущёв выпустил поэму «Тёркин на том све-
те» в печать, но почти сразу же на её автора начались гонения.
В особенности постарался главный редактор журнала «Друж-
ба народов» В. А. Смирнов. Под его водительством сотрудник
журнала А. Богданов сфабриковал письмо против поэмы, яко-
бы сочинённое врачом из Пензы Б. Механовым. Это подложное
письмо было опубликовано в 1-ом номере журнала за 1964 г., а
его подлинный автор получил за него гонорар.
А. Т. Твардовский боролся. Он писал: «Волею судеб я стал
"борцом", хотя всю жизнь считал и считаю так называемую
борьбу в литературе самым противным делу литературы, но я
"борюсь" не в этом, а в том смысле, когда - не бороться - значит
отказаться от всего святого. Не уступлю, а уступил бы - конец,
конец не мне, а тому, ради чего стоит и мне и другим жить и
писать» [Там же. С. 263].
Однажды не выдержала душа поэта и он отвёл её на
Н. В. Лесючевском, который имел репутацию гнусного донос-
чика (в том числе на Н. А. Заболоцкого). «Вчера же мы с Лак-
374
шиным, - читаем в его дневнике, - побывали в берлоге зверя
Лесючевского... Схватило меня, и не удержался я от сладост-
ной утехи почти что отчаяния, обматерил его, самым прямым
образом, обозвал его тупым и чуждым литературе человеком,
больше того - не верящим ни в советскую власть, ни в пар-
тию - и это уже при раскрытых дверях, к восторженному ужа-
су "аппарата". - За всё сразу этому костяному жуку» [Там же.
С. 229-230].
Третья осечка с взаимоотношениями с властью у А. Т. Твар-
довского вышла в связи с его последней поэмой - «По праву
памяти», где была затронута больная для её автора тема - рас-
кулачивания его отца.
О, годы юности немилой,
Её жестоких передряг.
То был отец, то вдруг он - враг.
Немилосердны по отношению к А. Т. Твардовскому в 30-е
годы были его смоленские собратья по перу - И. Кац, Н. Рылен-
ков, К. Долгоненков. Но особым рвением отличился погибший
в 1943 г. Василий Горбатенков, который навешал на А. Т. Твар-
довского ярлык «кулацкого подголоска» [Твардовский, 2009,
т. 2, с. 571].
Поэма «По праву памяти» была закончена в 1968 г., а по-
явилась в нашей печати лишь через 17 лет, хотя за рубеж она
просочилась ещё при жизни её автора - в 1969 г. Пришлось объ-
ясняться. 19 февраля 1970 г. он написал заявление в «Литера-
турную газету»: «На днях мне стало известно, что моя ещё не
опубликованная поэма "По праву памяти" абсолютно неизвест-
ными мне путями и, разумеется, помимо моей воли проникла
за рубеж и напечатана в ряде западноевропейских изданий...
в неполном и искажённом виде. Наглость этой акции, имею-
щей целью опорочить моё произведение, равна беспардонной
лживости, с какой поэма снабжена провокационным заглавием
"Над прахом Сталина" и широковещательным уведомлением о
том, что она будто бы "запрещена в Советском Союзе"» [Твар-
довский, 2009, т. 2, с. 474].
375
Целая серия осечек с взаимоотношениями с властью была
связана у А. Т. Твардовского с его работой в качестве главного
редактора журнала «Новый мир» в 1950-1954 и 1958-1970 го-
дах.
Как главный редактор «Нового мира» А. Т. Твардовский вы-
ступал в двух ликах: с одной стороны, он отклонял, а с другой,
поддерживал. По поводу первой своей роли он писал: «В сущно-
сти, в журнале я не для того, чтобы пропускать хорошее, а что-
бы отклонять дурное, этакий щит против авторов, с которыми
Заксу (ответственному секретарю журнала. - В. Д.) и др. трудно
спорить. Расчётливо ли это? Я мог бы даже в публицистике и
т. п. больше делать, если бы не губил столько времени на чте-
ние муры и разговоры, имеющие целью единственно - откло-
нение нежелательного материала» [Твардовский, 2009, т. 1,
с. 37].
Среди тех, кого в течение нескольких лет самоотверженно
защищал и непомерно восхвалял главный редактор «Нового
мира», в первую очередь вспоминают А. И. Солженицына (бла-
годаря заведомо проигрышным хлопотам А. Т. Твардовского,
А. И. Солженицын попал в 1964 г. в список претендентов на Ле-
нинскую премию), но в той или иной форме он также поддер-
живал В. Гроссмана, И. Эренбурга, И. Бродского, А. Синявского,
Ю. Даниэля и др.
Ч. П. Сноу писал об А. Т. Твардовском: «Он был, - и это самое
глубокое чувство, - страстным патриотом России, с такой при-
вязанностью к русской земле, русскому народу, русскому языку,
которая была так сильна, эмоциональна и даже чувственна, что
вряд ли кто-либо на Западе способен это так просто понять...
Кроме того, он был либералом. Но он также был коммунистом...
Он верил, что данный режим был единственно возможным для
его страны. Однако он хотел его усовершенствовать. В этом за-
ключался его либерализм» [Романова, 2006, с. 524].
Какие главные изъяны А. Т. Твардовский увидел в совет-
ском строе? 10 августа 1962 г. он сделал в Коктебеле такую
запись: «Строй, научно предвиденный, предсказанный, опла-
ченный многими годами борьбы, бесчисленными жертвами, в
376
первые же десятилетия свои обернулся невиданной в истории
автократией и бюрократией, деспотией и беззаконием, самоис-
треблением, неслыханной жестокостью, отчаянными просчё-
тами в практической, хозяйственной жизни, хроническими не-
достатками предметов первой необходимости - пищи, одежды,
жилья, огрублением нравов, навыками лжи, лицемерия, ханже-
ства, самохвальства и т. д. и т. п. И даже когда ему самому, этому
строю, пришлось перед всем миром - сочувствующим и злорад-
ствующим - признаться в том, что не всё уж так хорошо, назвав
всё это "культом личности", то, во-первых, он хотел это пред-
ставить как некий досадный эпизод на фоне общего и "крутого
подъёма", а во-вторых, это признание и "меры" были того же,
что при культе, порядка» [Твардовский, 2009, т. 1, с. 100-101].
А. Т. Твардовский был убеждённым коммунистом, но к ме-
тодам, с помощью которых в СССР создавался новый строй, он
относился весьма критически. Кроме того, либеральную ис-
корку в нём раздували его коллеги. Они окружили его доволь-
но плотным кольцом. Вот почему «Новый мир» превратился в
какой-то мере в островок либерализма и космополитизма.
Первое предупреждение в адрес журнала «Новый мир»
прозвучало из уст первого секретаря ЦК ВЛКСМ С. П. Павлова,
который опубликовал в марте 1963 г. статью «Творчество мо-
лодёжи» в «Комсомольской правде», где, в частности, говори-
лось: «...стоит почитать мемуары И. Эренбурга, "Вологодскую
свадьбу" А. Яшина, путевые заметки В. Некрасова, "На полпути
к Луне" В. Аксёнова, "Матрёнин двор" А. Солженицына, "Хочу
быть честным" В. Войновича (и всё это из журнала "Новый
мир") - от этих произведений несёт таким пессимизмом, зат-
хлостью, безысходностью, что у человека непосвящённого, не
знающего нашей жизни, могут, чего доброго, мозги стать набе-
крень. Кстати, подобные произведения "Новый мир" печатает
с какой-то совершенно не объяснимой последовательностью»
[Твардовский, 2009, т. 1, с. 167-168].
Второе предупреждение в адрес «Нового мира» прозвучало
в июле 1969 г. из уст писателей М. Алексеева, С. Викулова, С. Во-
ронина, В. Закруткина, А. Иванова, С. Малашкина, А. Прокофьева,
377
П. Проскурина, С. Смирнова, В. Чивилихина и Н. Шундика. Они
опубликовали в журнале «Огонёк» письмо одиннадцати «Про-
тив чего выступает "Новый мир"?». Главное обвинение его ав-
торов в адрес журнала состояло в следующем: «Наше время -
время острейшей идеологической борьбы. Вопреки усердным
призывам А. Г. Дементьева (заместителя А. Т. Твардовского. -
В. Д.) не преувеличивать "опасности чуждых идеологических
влияний", мы ещё раз утверждаем, что проникновение к нам
буржуазной идеологии было и остаётся серьёзнейшей опасно-
стью. Если против неё не бороться, это может привести в по-
степенной подмене понятий пролетарского интернационализ-
ма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов,
группирующихся вокруг "Нового мира", космополитическими
идеями» [Романова, 2006, с. 722].
«Письмо одиннадцати» настигло А. Т. Твардовского в Кун-
цевской больнице. Его реакция была очень болезненной: «Ну,
подлинно такого ещё не бывало - по глупости, наглости, лжи
и т. п. Едва ли не все, подписавшие этот антиновомирский, от-
крыто фашиствующий манифест мужиковствующих, "паспор-
тизованы" на страницах «НМ»... Это самый, пожалуй, высокий
взлёт, гребень волны реакции в лице литподонков, которые
пользуются очевидным покровительством некоей части "име-
ющегося мнения"» [Твардовский, 2009, т. 2, с. 354]. Единствен-
ное утешение: среди подписавших не оказалось литературных
генералов: «ни Шолохова, ни Леонова, ни Федина» [Там же].
А. М. Турков в своей книге об А. Твардовском клеймит «пре-
словутых» авторов письма одиннадцати [Турков, 2010, с. 369-
375]. Между тем они оказались пророками. То, чего они боялись
ещё в 1969 г., произошло у нас в 80-90-е годы в такой омерзи-
тельной форме, какая даже и им не могла присниться в самом
страшном сне: на смену советскому социализму пришёл чудо-
вищный российский капитализм. Эта смена происходила под
дудку либералов-космополитов.
Поистине трагическим для А. Т. Твардовского оказался фев-
раль 1970 г. Бюро Секретариата Правления Союза писателей
СССР освободило от обязанностей членов редколлегии «Ново-
378
го мира» И. И. Виноградова, А. И. Кондратовича, В. Я. Лакшина
и И. А. Саца.
М. Алигер, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, М. Исаковский,
В. Каверин, Ю. Нагибин, А. Рыбаков, В. Тендряков, Ю. Трифонов
и др. написали коллективное письмо Л. И. Брежневу. Они пыта-
лись спасти «Новый мир» от разгона его ведущих сотрудников
и сохранить А. Т. Твардовского на посту его главного редакто-
ра. В этом письме, в частности, читаем: «А. Т. Твардовского мож-
но смело назвать национальным поэтом России и народным
поэтом Советского Союза. Значение его творчества для нашей
литературы неоценимо. У нас нет поэта, равного ему по талан-
ту и значению» [Твардовский, 2010, с. 575-576]. Золотые слова!
Л. И. Брежнев был недоволен: «Что ещё за "коллективки"?»
[Там же. С. 576]. А. Т. Твардовскому ничего не оставалось, как
уйти с поста главного редактора журнала, который он возглав-
лял около шестнадцати лет.
22 февраля 1970 г. А. Т. Твардовский записал в своём днев-
нике: «В пятницу простился с редакцией, обошёл все этажи и
комнаты... Было решено уже, что не буду собирать всех в одной
комнате, чтобы не "демонстрировать" рёвом бабёнок» [Твар-
довский, 2009, т. 2, с. 475]. Но нет худа без добра: «...нельзя не
испытать блаженство свободы от рукописей, вёрсток, посети-
телей и т. п. Впервые за много лет я сам с собой наедине» [Там
же. С. 483].
9 июня 1970 г. А. Т. Твардовский решился посетить с
В. Ф. Тендряковым диссидента Жореса Медведева в калужской
психиатрической больнице. Это была его последняя политиче-
ская акция. Жестокая болезнь настигла его осенью 1970 г. Но
он продолжал жить ещё больше года. Его жизнь прервалась
18 декабря 1971 г. во сне.
Ты дура, смерть: грозишься людям
Своей бездонной пустотой,
А мы условились, что будем
И за твоею жить чертой.
379
язык
Ведущей чертой А. Т. Твардовского в области языка было
стремление к единению. Первый советский поэт стремился к
единению с миллионами своих читателей. Что для этого едине-
ния требуется в первую очередь?
1. «Если самого не волнует, не радует, не удивляет порой
хотя бы то, что пишешь, - никогда не взволнует, не порадует, не
удивит другого: читателя, друга-знатока» [Твардовский, 1980,
с. 115].
2. Если не высекать настоящих искорок из этого материа-
ла - лучше не браться. Нужно, чтобы было хорошо не в соот-
ветствии с некоей сознательной "простотой" и "грубостью",
а просто хорошо - хоть для кого. Но это не значит, что нужно
"утончать" всё с самого начала (Б. (видимо, А. А. Блок. - В. Д.),
между прочим, тем и плох, что не о читателе внутренне гадает,
а о своём кружке друзей с его эстетически жалкими примета-
ми)» [Там же. С. 114].
Чтобы быть интересным не избранному кружку эстетов, а
миллионам читателей, чтобы не впасть в «грех литературно-
сти» [Там же. С. 115], А. Т. Твардовский преобразовывал раз-
говорный, прозаический язык в язык стихотворный, поэтиче-
ский. Вот почему его стихи звучат как живая речь.
По поводу соотношения прозаической и стихотворной речи
в своём поэтическом творчестве 9 августа 1961 г. А. Т. Твардов-
ский написал в своём дневнике: «Я думаю по преимуществу
прозой - это как бы мой родной язык, тогда как стихи - приоб-
ретённый, хотя бы и усвоенный до порядочного совершенства.
Только изредка думаю и стихами, когда вдруг набегает строч-
ка, "ход", оборот, лад... Большинство, пожалуй, моих стихотво-
рений, особенно "сюжетного ряда", отяжелены их чисто проза-
ической основой. Но без этой прозаичности не могло случиться
и моих больших вещей...» [Твардовский, 2009, т. 1, с. 42-43].
Добиться разговорной лёгкости у стихотворной строчки -
дело многотрудное. В статье «Как был написан "Василий Тёр-
кин"» А. Т. Твардовский довольно подробно описал свои муки
380
творчества. Есть в ней, между прочим, страницы, где он опи-
сывает, как рождалась третья главы его поэмы - «Переправа».
Он писал: «Первой строкой "Переправы", строкой, развившейся
в её, так сказать, "лейтмотив", проникающий всю главу, стало
само это слово - "переправа", повторенное в интонации, как бы
предваряющей то, что стоит за этим словом:
Переправа, переправа...
Я так долго обдумывал, представлял себе во всей натураль-
ности эпизод переправы, стоившей многих жертв, огромного
морального и физического напряжения людей и запомнившей-
ся, должно быть, навсегда всем её участникам, так "вжился" во
всё это, что вдруг как бы произнёс про себя этот вздох-возглас:
Переправа, переправа...
Я "поверил" в него. Почувствовал, что это слово и не может
быть произнесено иначе, чем я его произнёс, имея про себя всё
то, что оно означает: бой, кровь, потери, гибельный холод ночи
и великое мужество людей, идущих на смерть за Родину» [Там
же. С. 112-113].
Вот гениальное начало этой главы:
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда...
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, -
Ни приметы, ни следа.
Гениален весь «Тёркин»! Не было другого советского поэта,
который сумел бы в такой же мере, как его автор, по существу
раствориться в единении со своим народом.
Константин Ваншенкин написал прекрасное четверо-
стишье:
381
Ценим более всего
Во вселенной бесконечность,
В человеке - человечность,
В утре - света торжество.
Но что такое человечность! Стремление к истине, к красоте,
к добру, к справедливости, к единению. Это стремление было в
высшей степени развито у Александра Твардовского. Оно отра-
жалось на других. К. Ваншенкин общался с ним в течение двад-
цати лет. Он вспоминал: «Люди, работавшие и сотрудничавшие
с ним, в большинстве своём становились лучше, справедливее,
человечней, всем своим обликом, поведением и делом неволь-
но старались заслужить его одобрение» [Воспоминания об
А. Твардовском, 1978, с. 210].
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Воспоминания об А. Твардовском / Сост. М. И. Твардов-
ская. М.: Советский писатель, 1978. 488 с.
2. Романова Р. М. Александр Твардовский. Труды и дни. М.:
Водолей Publishers, 2006. 768 с.
3. Твардовский А. Т. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 4. Рас-
сказы и очерки. М.: Художественная литература, 1978. 566 с.
4. Твардовский А. Т. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 5. Ста-
тьи и заметки о литературе. Речи и выступления. М.: Художе-
ственная литература, 1980. 463 с.
5. Твардовский А. Т. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 6. Пись-
ма. М.: Художественная литература, 1983. 671 с.
6. Твардовский А. Т. Новомирский дневник. В 2 т. М.: ПРОЗА-
иК, 2009.1 т. - 656 с. ; 2 т. - 640 с.
7. Твардовский А. Т. Давно ли? Жизнь тому назад... Биогра-
фия. Стихи. Воспоминания / Сост. И. Осипов. М. ЭКСМО, 2010.
624 с.
8. Турков А. М. Александр Твардовский. М.: Молодая гвардия,
2010.408 с.
382
КНИГИ АВТОРА
1. Эволюция в духовной культуре: свет Прометея (в соавтор-
стве с Л. В. Даниленко). М., 2012. 640 с.
2. Инволюция в духовной культуре: ящик Пандоры. М., 2012.
576 с.
3. Смысл жизни. М.: Флинта: Наука, 2012. 296 с.
4. Универсальный эволюционизм - путь к человечности. СПб.:
Алетейя, 2013.496 с.
5. Мысли из дневника. СПб.: Алетейя, 2013. 370 с.
6. Культурно-эволюционный подход в филологии. СПб.: Але-
тейя, 2013.480 с.
7. От тьмы - к свету. Введение в эволюционное науковеде-
ние. СПб.: Алетейя, 2015.429 с.
8. От животного - к Человеку. Введение в эволюционную эти-
ку. СПб.: Алетейя, 2015. 391 с.
9. От предъязыка - к языку. Введение в эволюционную линг-
вистику. СПб.: Алетейя, 2015. 387 с.
10. Дисциплинарно-методологический подход в лингвистике.
СПб.: Алетейя, 2013. 440 с.
11. Функциональная грамматика Вилема Матезиуса. Мето-
дологические особенности концепции. М.: ЛИБРОКОМ, 2010. 208 с.
12. Ономасиологическое направление в грамматике. Изд. 3-е,
испр. М: ЛИБРОКОМ, 2009. 344 с.
13. Вильгельм фон Гумбольдт и неогумбольдтианство.
М.-.ЛИБРОКОМ, 2010. 216 с.
14. Введение в языкознание. Курс лекций (с грифом УМО Мини-
стерства образования и науки РФ). М.: Флинта: Наука, 2010. 288 с.
15. Общее языкознание и история языкознания. Курс лекций
(с грифом УМО Министерства образования РФ]. М.: Флинта: Наука,
2009. 272 с;
16. Методы лингвистического анализа. Курс лекций. М.: Флин-
та: Наука, 2011. 280 с.
17. История русского языкознания. Курс лекций [с грифом У МО
Министерства образования РФ]. М.: Флинта : Наука, 2009. 320 с.
383
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ. Авторская модель универсума... 5
1. ГИПОТЕЗЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЯЗЫКА 20
1.1. СТАРЫЕ 22
1.1.1. Звукосимволическая (Платон) 22
1.1. 2. Междометная (А. А. Потебня) 27
1.1. 3. Звукоподражательная (Платон, Г. Лейбниц) 29
1.1.4. Трудовая (Монбоддо, Л. Нуаре, Ф. Энгельс,
Б. В. Якушин) 31
1. 2. НОВЫЕ 38
1. 2.1. Натавистская гипотеза Н. Хомского 39
1. 2. 2. Протограмматическая гипотеза Т. Гивона 41
1. 2. 3. Музыкальная гипотеза Н. Масатаки 43
1. 2. 4. Паразитная гипотеза Т. Дикона 43
1. 2. 5. Гипотеза груминга Р. Данбара 44
2. ФИЛОСОФСКИЕ (УНИВЕРСАЛЬНО-
ЭВОЛЮЦИОННЫЕ) ПОДХОДЫ К РЕШЕНИЮ
ПРОБЛЕМЫ ГЛОТТОГЕНЕЗА 46
2.1. Демокрит 47
2. 2. Тит Лукреций Кар 49
2. 3. Жюльен де Ламетри 52
2. 4. Иоганн Гердер 57
2. 5. Вильгельм фон Гумбольдт 88
2. 6. Герберт Спенсер 102
2. 7. Герхард Фоллмер 107
2. 8. Валерий Павлович Алексеев 113
3. ЧАСТНОНАУЧНЫЕ (ЧАСТНО-ЭВОЛЮЦИОННЫЕ)
ПОДХОДЫ К РЕШЕНИЮ ПРОБЛЕМЫ
ГЛОТТОГЕНЕЗА 125
3.1. БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ 125
3.1.1. Евгений Николаевич Панов 131
«Язык» шимпанзе 131
«Язык» соловьев 137
384
3.1.2.
3.1.2.1.
3.1.2.2.
3.1.2.3.
3.1.2.4.
3.2.
3.2.1.
3.2.2.
3.3.
3.3.1.
3.3.2.
4.
4.1.
4.1.1.
4.1. 2.
4.1. 3.
4. 1.4.
4.2.
4. 2.1.
4.2.2.
4. 2. 3.
«Язык» дельфинов 138
«Язык» пчёл 139
Зоя Александровна Зорина, Анна Анатольевна
Смирнова 141
Человеческие языки-посредники 142
Обезьяны 142
Попугаи 143
Жестовые языки-посредники 146
Алан и Беатрис Гарднеры - шимпанзе Уошо 146
Жетонные языки-посредники 150
Дэвид и Энн Примэки - шимпанзе Сара. 150
Компьютерные языки-посредники 150
Йеркиш. Дуэйн Рамбо и Сью Сэвидж-Рамбо -
шимпанзе Лана и бонобо Канзи 150
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ 154
Майкл Томассело 154
Татьяна Владимировна Черниговская 165
КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ 173
Дерек Бикертон 173
Светлана Анатольевна Бурлак 186
КОЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДЪЯЗЫКА
С БИОПСИХОГЕНЕЗОМ
И ПРЕДКУЛЬТУРОГЕНЕЗОМ 189
ПРЕДЪЯЗЫКОВЫЕ УНИВЕРСАЛИИ 191
Физическая сторона предъязыка 191
Биотическая сторона предъязыка 194
Психическая сторона предъязыка 196
Предкультурная сторона предъязыка .197
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДЪЯЗЫКА 209
Преобразование непроизвольных междометий
в полупроизвольные 215
Создание полупроизвольных слов-
звукоподражаний 217
Создание произвольных слов 219
385
5.
5.1.
5.1.1.
5.1.2.
5.1.3.
5.2.
5.2.1.
5. 2. 2.
5. 2. 2.1.
5.2.2.2.
5. 3. 2. 3.
5.2.2.4.
5. 2. 2. 5.
5. 2. 2. 6.
5. 2. 3.
КОЭВОЛЮЦИЯ ЯЗЫКА
С КУЛЬТУРОГЕНЕЗОМ 221
АНТРОПОГЕНЕЗ 221
Ранние Homo 223
Архантропы 224
Поздние Homo 225
ЭВОЛЮЦИЯ ЯЗЫКА 226
Моновербальная эволюция 231
Поливербальная эволюция 239
Звуковая эволюция 241
Словообразовательная эволюция 244
Лексическая эволюция 266
Морфологическая эволюция 294
Синтаксическая эволюция 306
Текстуальная эволюция 311
Допустима ли культурно-эволюционая оценка
по отношению к языкам? 326
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 332
Приложение 336
Категориальная тоска в жизни и творчестве
А. П. Чехова 336
«Что нужно, чтобы жить с умом?» (о дневниках
Александра Твардовского) 361
Книги автора 383
386
Даниленко Валерий Петрович
ОТ ПРЕДЪЯЗЫКА - К ЯЗЫКУ
Введение в эволюционную лингвистику
Главный редактор издательства И. А. Савкин
Дизайн обложки И. И. Граве
Оригинал-макет Л. Г. Иванова
Корректор Д. Ю. Былинкина
ИД №04372 от 26.03.2001 г.
Издательство «Алетейя»,
192171, Санкт-Петербург, ул. Бабушкина, д. 53.
Тел./факс: (812) 560-89-47
Редакция издательства «Алетейя»:
СПб, 9-ая Советская, д. 4, офис 304,
тел. (812) 577-48-72, aletheia92@mail.ru
Отдел продаж: fempro@yandex.ru, тел. (921) 951-98-99
www.aletheia.spb.ru
Книги издательства «Алетейя» можно приобрести
в Москве:
«Библио-Глобус», ул. Мясницкая, 6. www.biblio-globus.ru
Дом книги «Москва», ул. Тверская, 8. Тел. (495) 629-64-83
Магазин «Русское зарубежье», ул. Нижняя Радищевская, 2.
Тел.(495)915-27-97
Магазин «Фаланстер», Малый Гнездниковский пер., 12/27.
Тел. (495) 749-57-21, 629-88-21
Магазин «Циолковский», ул. Б. Молчановка, 18. Тел. (495) 691-51-16
в Киеве:
«Книжный бум», книжный рынок «Петровка», ряд 62, место 8.
Тел.+38 067 273-50-10, gronllll@mail.ru
в Минске:
«Экономпресс», ул. Толбухина, 11. Тел. +37 529 685-70-44, shop@literature.by
в Варшаве:
«Centrum Nauczania Jçzyka Rosyjskiego»,
ul. Ptasia 4. Tel. (22) 826-17-36, szkola@jezykrosyjski.com.pl
Интернет-магазин: www.ozon.ru
Формат 60x88'/б. Усл. печ. л. 23,65. Печать офсетная.
Тираэ 500 экз. Заказ № 390/2041.
Отпечатано в "Типографии "С-ПРИНТ"
Санкт-Петербург, ул. Обручевых, д. 7