Автор: Бёрк Э.
Теги: политика маркетинг и менеджмент в политике философия правоведение социология политология
ISBN: 5-86090-044-9
Год: 2001
Текст
CTVITAS TERRENA
Эдмунд БЁРК
ПРАВЛЕНИЕ,
ПОЛИТИКА
И ОБЩЕСТВО
I
КАНОН-ПРЕСС-Ц
A VINDICATION OF NATURAL SOCIETY,
OR, A VIEW OF THE MISERIES AND EVILS ARISING
TO MANKIND FROM EVERY SPECIES
OF ARTIFICIAL SOCIETY
A LETTER FROM MR. BURKE, TO JOHN FARR
AND JOHN HARRIS, ESQRS. SHERIFFS OF THE SITY
OF BRISTOL, ON THE AFFAIRES OF AMERICA
MR. BURKE'S SPEECH AT THE GUILDHALL,
IN BRISTOL PREVIOUS TO THE LATE ELECTION
IN THAT CITY, UPON CERTAIN POINTS RELATIVE
TO HIS PARLAMENTARY CONDUCT
A REPRESENTATION TO HIS MAJESTY MOVED
IN THE HOUSE OF COMMONS, BY THE RIGHT HON.
EDMUND BURKE, AND SECONDED BY WILLIAM
WINDHAM, ESQ. ON MONDAY, JUNE 14, 1784,
AND NEGOTIATED.
A LETTER FROM Mr. BURKE,
TO A MEMBER OF THE NATIONAL ASSEMBLY;
IN ANSWER TO SOME OBJECTIONS TO I IIS BOOK
ON FRENCH AFFAIRES
институт СОЦИОЛОГИИ РАН
МОСКОВСКАЯ ВЫСШАЯ ШКОЛА
СОЦИАЛЬНЫХ И ЭКОНОМИЧЕСКИХ НАУК
ЦЕНТР ФУНДАМЕНТАЛЬНОЙ СОЦИОЛОГИИ
эдмунд
БЁРК
ПРАВЛЕНИЕ,
ПОЛИТИКА
И ОБЩЕСТВО
МОСКВА
КАНОН-ПРЕСС-Ц
кучково ПОЛЕ
2001
УДК 32
ББК 66.01
Б48
Издание выпущено при поддержке
Института «Открытое общество» (Фонд Сороса)
в рамках мегапроекта «Пушкинская библиотека».
This edition is published with the support of the Open
Society Institute within the framework of «Pushkin
Library» megaproject.
CIVITASTERRENA: социальная теория, политика и право
Серия основана в 1998 году Центром
Фундаментальной Социологии и издается под общей
редакцией С. П. Баньковской, Н. Д. Саркитова
и А. Ф. Филиппова.
Бёрк Э.
Б48 Правление, политика и общество.
Сборник / Пер. с англ., сост., вступ. ст. и ком-
мент. Л. Полякова. — М.: «КАНОН-пресс-
Ц», «Кучково поле», 2001. — 480 с. (Серия
«Публикации ЦФС»).
В это издание (малая серия «CTVITAS TERRENA»)
вошли избранные политико-правовые труды Эдмунда
Берна — мыслителя, писателя и политика, придавшего
британскому XVIII в. всю его специфическую
неповторимость. Например, уникальные бёрковские суждения об
американской и французской революциях получили в
консервативных интеллектуальных и политических
кругах статус всеобщности и непреложности...
Книга предназначена для социологов, политологов,
правоведов, философов и всех изучающих эти
дисциплины.
ISBN 5-86090-044-9 ББК 11.01
© Л. В. Поляков. Пер., сост., вступ. ст. и коммент., 2001
© Название серии CONDITIO HUMANA является
зарегистрированным товарным знаком, 1998
©Изд-во «КАНОН-пресс-Ц». Оформление серии, 1998.
Леонид Поляков
ЭДМУНД БЁРК:
ПОЛИТИЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ
XVIII век занимает особое место в истории
человечества. За этим столетием закрепилось
гордое имя — «Век Просвещения». На этот
век пришлись две революции, определившие
лик Современности — американская,
создавшая новое государство (и будущую
сверхдержаву), и французская, разрушившая «старый
порядок» континентальной Европы. В этом же
веке была провозглашена идея, невозможная
и даже немыслимая прежде — идея «прав
человека». Уже хотя бы поэтому
восемнадцатый век законно претендует на
универсальность и общезначимость.
Но у каждой современной страны,
относящей себя к ареалу европейской (т. е. иудео-
христианской по своим духовным корням)
цивилизации, — свои воспоминания о
восемнадцатом веке. Свои мыслители, свои писатели,
свои политики. Эдмунд Бёрк — мыслитель,
писатель и политик, придавший
британскому восемнадцатому веку всю его специфиче-
5
Леонид Поляков
скую неповторимость. Именно в Бёрке
наглядно представлено «Просвещение по-британски».
Именно уникальные бёрковские суждения об
американской и французской революциях
получили в определенных (впоследствии их
стали именовать — консервативными)
интеллектуальных и политических кругах статус
всеобщности и непреложности. Наконец, именно
в ответ на бёрковские «Размышления о
революции во Франции» урожденный подданный
британской короны, американский гражданин
и член Национального Собрания Франции
Томас Пэйн в 1791 г. и написал свой
знаменитый трактат «Права человека».
Век Просвещения также закономерно и
справедливо называют «Веком Политики».
Действительно, именно в этом столетии три
основных формы организации власти —
монархия, аристократия и демократия —
впервые (после далекой античности) были
испытаны на практическую и теоретическую
«прочность». В этом столетии выявилась и
определилась основная антиномия политического
действия в мире Современности —
«революция или реформа». Из восемнадцатого века
прослеживается зарождение идеи
«парламентаризма», и здесь же берет свое начало
представление о «партиях» как основных
«двигателях» политического процесса.
Непреходящая значимость Эдмунда Бёрка
заключается в том, что он, отвечая на все эти
проблемы и запросы, так сказать, «из буду-
6
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
щего», сумел соединить политическую
философию с практической политикой.
Грандиозность этого трудноповторимого эксперимента
становится очевидной, если вспомнить, что,
как до Бёрка, так и после него, человечество
(европейское, во всяком случае) вынуждено
было либо витать в облаках изощреннейшего
политического философствования, либо
копошиться во «тьме низких истин»
бессмысленной, но — «реальной политики». Ничейная
земля между возвышенной мечтой (будь то
идеальное государство Платона, «Утопия»
Томаса Мора или республика-суверен Руссо) и
коварной интригой (примеров несть числа) как
полюсами политической сферы, в основном
подвергалась набегам либо со стороны
утопии, возжелашей стать реальностью
(Робеспьер как инкарнация Руссо), либо —
будничной реальности, возжелавшей статуса миро-
преобразующей философии (персональная
юдофобия Гитлера, превратившаяся в
официальную философию национал-социализма).
Исключительность Никколо Макиавелли
лишь подтверждает это печальное правило.
Его «Государь» не зря читается одними
(похоже — большинством) как учебник
«политического цинизма», а другими — как «книга
республиканцев»1. Двусмысленность интерпрета-
1 Руссо Жан Жак. Об общественном договоре. Трактаты.
М., Канон-Пресс-Ц, 1998, с. 260. Характерно, что
ламентацию Руссо по поводу того, что «этот глубокий политик имел
до сих пор (курсив мой — Л. П.) лишь читателей поверхно-
7
Леонид Поляков
ции говорит сама за себя: политический
философ и практический политик действительно
соединились в Макиавелли — но вызывающе
загадочным образом. Действительно, чтобы
читать поучение Государю как обличение
государей, нужно перевоплотиться в Руссо. При
чтении Бёрка от читателя таких
перевоплощений не требуется. Ибо, к примеру, обличая
своего государя, он оставляет место поучению,
не подменяя одно — другим.
Это говорится не в укор Макьявелли и не в
заслугу Бёрку. Все дело в том, что политика
(как и истина) — всегда конкретна. Все, что
писал и делал Макьявелли, происходило в
конкретном месте и конкретном времени — в позд-
не-ренессансной Италии, на переломе XV и
XVI вв. Бёрк действовал и мыслил в
Британии почти три столетия спустя. Надо, стало
быть, понять, что позволило Бёрку достичь
большей (в сравнении с Макьявелли)
определенности в синтезе политической философии
и практической политики.
Контекст британской политики
в XVIII веке
Британская политическая история
восемнадцатого века определяется двумя
важнейшими событиями: собственной, так называ-
стных или развращенных» (там же), можно приурочить к
любому — в том числе и нашему — времени.
8
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
емой «славной» революцией 1688 г. и
французской революцией 1789 г. Можно, поэтому,
сказать, что политически, а не строго
хронологически, британский восемнадцатый век
начался на десятилетие раньше 1700-го года и,
соответственно, на десятилетие раньше
закончился.
1688 год прославлен в британской
истории тем, что вместе с прекращением
правления последнего короля из династии Стюартов
(Якова II — завершать династию выпало его
младшей дочери Анне, британской королеве с
1702 по 1714 гг.) и вступлением на престол
голландского штатгальтера Вильгельма
Оранского (под именем Уильям III), завершилась
кровавая эпоха мятежей, революций и
гражданских войн, сотрясавшая островное
королевство с 1640 г. Оказалось, что
тридцатилетняя религиозная война на континенте
между сторонниками римско-католической
церкви и реформаторами-протестантами
получила свое долгое эхо на Британских островах.
Общеевропейский Вестфальский мир 1648 г.
как бы послужил сигналом к радикальным
действиям религиозных диссидентов (пури-
тан-индепендентов) в Британии, которые, в
1649 г. под предводительством Оливера
Кромвеля, свергли и казнили короля Карла I,
распустили палату лордов, ввели однопалатный
парламент и провозгласили республику.
И хотя после смерти Кромвеля монархия
была восстановлена, и на британский престол
9
Леонид Поляков
взошел Карл II, смутное время для страны не
закончилось. Дело в том, что предпоследний
король из династии Стюартов откровенно
симпатизировал идее возвращения англиканской
церкви под юрисдикцию римского папского
престола. А это, по понятиям тех времен, было
равносильно акту национального
предательства (существует даже версия, что Карл II
заключил тайный договор с Людовиком XIV о
переходе в католичество, за что стал получать
французскую пенсию). Перспектива рекато-
лизации Британии становилась еще более
реальной после смерти в 1685 г. бездетного
Карла II и перехода короны к его брату —
герцогу Йоркскому, т. е. Якову И. Вот здесь и
завязывается первая ниточка, которая ведет нас
уже в британский политический лабиринт
XVIII века.
Еще до перехода короны к последнему
королю-Стюарту в британском политическом
истеблишменте возникла группа, возымевшая
смелость открыто противиться герцогу
Йоркскому как наследнику престола. Несколько
известнейших аристократических фамилий,
торговое население лондонского Сити,
религиозные диссиденты-пуритане, решившиеся на
«противление» королю в вопросе о выборе
наследника, сплотились в коалицию,
получившую обличительную кличку — «виги» (Whigs).
Их оппоненты (в основном — англиканское
духовенство и сельское дворянство),
признавшие права Йорка на престолонаследие даже
10
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
несмотря на его нескрываемый «папизм»,
получили не менее ругательную кличку —
«тори» (Тогу).
В политической практике сегодняшнего
Соединенного Королевства сохраняется
традиция именования Консервативной партии —
партией Тори. Виги как партия исчезли с
политической арены еще в XIX веке, хотя
сегодня в Великобритании существует движение
новых вигов, ставящее своей целью
преодоление партийной политики как таковой.
Но для британской политики
восемнадцатого века виги и тори являются ключевыми
группами. Уже стал забываться
первоначальный смысл этих кличек, и мало кто даже из
сторонников тори напоминал своим
оппонентам-вигам, что словечко «Whig» происходит
из кельтско-шотландского наречия и
означает «разбойника-конокрада». Что так
именовали шотландских пресвитериан,
выступавших за дальнейшую реформацию в
англиканской церкви, даже несмотря на ее отказ от
папской супрематии. Соответственно, и среди
вигов уже не было обычая напоминать своим
оппонентам-тори, что их имя «Тогу» имеет
ирландское происхождение и означает
«преступника-заговорщика», стоящего вне закона
сторонника папы Римского.
Отношения между вигами и тори строились
как борьба-взаимодействие двух политических
оппонентов, сменявших друг друга на
ключевых министерских постах. Сначала — по выбо-
11
Леонид Поляков
ру королей, а затем — по воле парламента, а
точнее, его нижней палаты Общин (Commons),
своим составом выражавшей волю «народа»,
т. е. тех, кто обладал тогда избирательным
правом. В этом, собственно, и состояло
основное наследие «славной» революции —
возникла система власти, при которой корона
обладает «прерогативами», а двухпалатный
парламент — «привилегиями», что обеспечивало
(и обеспечивает по сию пору) удивительную
устойчивость этой неписаной британской
конституции.
Однако эта устойчивость в восемнадцатом
веке прошла серьезное испытание, поскольку
царствующая, но не правящая корона, с
одной стороны, и парламент-суверен, с другой,
постоянно должны были искать баланс
прерогатив-привилегий в самой уязвимой точке
всей властной конструкции —
правительстве, т. е. власти исполнительной. Как
известно, именно этого испытания не сумела
выдержать конституционная монархия в России, и
вопрос об «ответственном министерстве»,
оказавшийся «яблоком раздора» между
Николаем II и Государственной Думой в годы
мировой войны, в конце концов разрешился
методом устранения обеих спорящих сторон.
Правда, нужно учесть, что вопрос об
ответственном министерстве и в Британии
разрешился отнюдь не просто. Формально,
ответственность министров перед парламентом
устанавливалась знаменитым законом о пре-
12
Эдмунд Верк: Политическая биография
столонаследии, который был принят в 1701 г.
В нем, помимо передачи прав наследования
короны младшей дочери Якова II — Анне и
последующего призвания на британский трон
дальних родственников Стюартов, владетелей
германского княжества Ганновер, были
сформулированы следующие важнейшие
принципы разделения властей. Во-первых, всякое
решение королевского тайного совета (Private
Council) должно было иметь подпись
конкретного министра, и король не имел права
помилования министра, если тот был уличен в
нарушении закона. Во-вторых, король не мог
сменять судей, и они лишались места лишь
после осуждения обеими палатами парламента.
Эти важнейшие ограничения короны в
смысле ее контроля над исполнительной и
судебной властями не были предметом особого
беспокойства парламента в период правления
первых двух королей ганноверской династии.
Георг I (1714—1727) вообще не говорил по-
английски и общался с министрами через
переводчика. А поскольку его возведение на
престол было осуществлено при поддержке
вигов, сумевших подавить организованное
правительством тори восстание в Шотландии в
пользу наследных прав сына Якова II
(премьер-министр Болингброк и другие видные то-
рийские вожди вынуждены были бежать во
Францию), то их доминация в Тайном Совете,
фактически становившемся кабинетом
министров, сама собой уравновешивала возмож-
13
Леонид Поляков
ные претензии короны. В правление Георга II
(1727—1760) господство вигов в парламенте
продолжилось, и, соответственно, они же
продолжали контролировать кабинет министров.
Лишь с восшествием на престол Георга III
(1760—1820) пятидесятилетней гегемонии
вигов пришел конец. И даже более того,
система «партийных» правительств начала давать
сбои, поскольку в строгом смысле слова ни
виги, ни тори до конца XVIII века
настоящими политическими партиями еще не являлись,
представляя собою скорее конгломераты
знатных фамилий, объединенных (нередко
временно) все более смутными воспоминаниями о
раздорах столетней давности. А помимо этого
третий король ганноверской династии уже
чувствовал себя значительно увереннее в чужой
для своих предков стране и со временем
попытался взять процедуру формирования
кабинета министров под свой исключительный
контроль. Именно в этот начальный период
правления Георга III на британском
политическом подиуме и появляется Эдмунд Бёрк.
Эдмунд Бёрк — британский политик
Политическая карьера Бёрка — результат
неутомимых усилий и упорного труда.
Ирландец, выходец из протестанско-католической
семьи, не обладавший ни родовитостью, ни
богатством, он буквально всего должен был
14
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
добиваться своей волей, умом и верой в
призвание политика.
Дата и место рождения Бёрка не
установлены точно. Все его ранние биографы
указывали Дублин и 1 января 1730 г. В настоящее
время более распространена версия, согласно
которой Бёрк родился 1 января 1729 г. в
небольшом ирландском городке Мэллоу.
Первоначальное школьное образование
позволило ему уже в 1744 г. поступить в ведущий
колледж Ирландии — Колледж Св. Троицы (Trinity
College). После окончания колледжа в 1748 г.
Бёрк переезжает в Англию и поступает в Temple
College, чтобы продолжить изучение права,
как того хотел его отец. Однако вскоре он
отказывается от карьеры юриста, лишается
материальной поддержки отца и начинает
зарабатывать на жизнь журналистикой и
публицистикой.
В 1757 г. Бёрк женился на Джейн Наджент
(Nugent), дочери ирландского католика, врача
по профессии Кристофера Наджента. К этому
времени он уже успел приобрести известность
в литературных и ученых кругах Англии,
опубликовав два оригинальных трактата. В
1756 г. выходит «Оправдание естественного
общества» с предисловием издателя,
утверждающим, что текст принадлежит перу
покойного Болингброка. Мистификация удалась
блестяще — и стилистически, и содержательно
текст вполне читался как аутентично болинг-
броковский. Исследователи подчеркивают да-
15
Леонид Поляков
же, что Бёрк чересчур перестарался в
имитации. Желая написать сатиру на Болингброка
и вскрыть абсурдность и социальную опасность
его метода критики религии откровения, Бёрк
создал текст, который с энтузиазмом
восприняли радикалы-руссоисты и который до сих
пор заставляет некоторых исследователей
обнаруживать радикализм руссоистского типа у
самого Бёрка2.
Вторая книга принесла Бёрку
долговременную и основательную известность, вписав —
впоследствии — его имя в число классиков-
родоначальников такой отрасли философии
как эстетика. В 1757 г. выходит его
«Философское исследование происхождения наших
идей о Возвышенном и Прекрасном».
Издание анонимное, но читатели знают, кто автор.
А сам автор уже через два года оставляет
карьеру писателя-интеллектуала и вступает на
поприще политики. И не только потому, что это
давало больший доход. Став в 1759 г.
личным секретарем Гамильтона (William Gerard
Hamilton) — своего ровесника, члена палаты
Общин и представителя английской
аристократической фамилии, Бёрк скоро получил
возможность применить и свои знания, и свой та-
Эту точку зрения наиболее мотивированно
сформулировал И. Крамник, характеризуя «Оправдание
естественного общества» одновременно «как радикальный манифест
и как консервативную апологию» — Kramnik Isaac. The Rage
of Edmund Burke. Portrait of an Ambivalent Conservative. N.Y., 1977,
p. 89.
16
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
лант в родной Ирландии. Гамильтон занимал
важную должность ответственного секретаря
(Chief Secretary) в ведомстве лорда Галифакса
(Halifax), который являлся наместником (Lord
Lieutenant) Георга III в Ирландии.
Ирландия входила во владения британской
короны, но большинство населения этой
страны исповедывало католицизм, а потому
подвергалось религиозной, политической и
экономической дискриминации. Бёрк в меру
своих возможностей старался облегчить
положение ирландских католиков, и прежде всего
предпринял исследование всего свода
британских законов, направленных против папства
в Ирландии. С начала 60-х годов и вплоть до
своей смерти он старался воспользоваться
любой возможностью, чтобы смягчить и даже
вовсе отменить жестокие антипапистские
законы, препятствовавшие превращению
Ирландии в равноправную часть Британского
Королевства.
Бёрк выполнял разнообразную
секретарскую работу для Гамильтона и в Лондоне, и в
Дублине, принимая, например, участие в
работе ирландского парламента во время зимних
сессий 1761 и 1762 гг. В 1764 г. Гамильтон
был отстранен от должности, а вскоре Бёрк
разрывает с ним, отказываясь даже от
ежегодной пенсии в 300 фунтов. К 1765 г. Бёрк
испытывает острое чувство
неудовлетворенности, его преследует мысль о бесцельно поте-
17
2-4215
Леонид Поляков
рянных шести годах на службе у
Гамильтона. В мае этого года в письме одному из друзей
Бёрк так описывает свое положение: «В
течение этих шести лучших лет моей жизни он
(Гамильтон — Л. П.) не давал мне ни укрепить
мою литературную репутацию, ни добиться
видного общественного положения. Добиваясь
собственного успеха (и весьма
внушительного), он, при этом, использовал к своей выгоде
даже тот небольшой успех, которого удалось
достичь мне. Ты легко можешь вообразить,
что я чувствовал все это время, наблюдая за
тем, как меня обходят почти все из моего
поколения»3.
Вырвавшись из «рабства» (бёрковская
характеристика!) у Гамильтона, Бёрк, однако,
не выпал из мира политики. В том же 1765 г.
он был рекомендован человеку, значительно
более высокопоставленному, нежели
Гамильтон, — первому лорду Казначейства маркизу
Рокингему (Charles Watson Wentworth, second
Marquess of Rockingham). Рокингем, будучи
моложе Бёрка на год, тем не менее занимал
выдающееся положение в среде вигов. Один из его
предков еще в XVII в. прославился своей
смелой оппозицией королю Карлу I. В этом году
Георг III поручил Рокингему сформировать
правительство, и Бёрк получил возможность
совершить впечатляющий карьерный рывок.
з The Correspondence of Edmund Burke. 9 vols.. Chicago &
Cambridge. 1958—1971, Vol. 1, p. 199.
IS
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
Ближайший друг и однофамилец Бёрка —
Уильям Бёрк (William Burke)4, с которым
Эдмунд сошелся еще в пору изучения права в
Temple College, получил место в палате Общин
от местечка Вендовер по протекции своего
патрона лорда Верни (Lord Verney) — также
видного представителя вигов. Однако Вильям
отказался от места в парламенте в пользу
Эдмунда, и с согласия Рокингема и Верни Бёрк
стал членом британского парламента5. Так
началась его тридцатилетняя карьера
политика, т. е. человека, принимавшего
непосредственное и активнейшее участие в управлении
государством и принятии всех важнейших
парламентских решений.
Кабинет маркиза Рокингема
просуществовал до июля 1766 г., когда король решил
поручить формирование кабинета графу Четэму
(Earl of Chatham). Четэм знал Бёрка и через од-
4 Сам Бёрк называл Вильяма родственником и кузеном,
но, по мнению И. Крамника, это маловероятно, см.: Kramnick
Isaak. The Rage of Edmund Burke, p.71.
5 Избирательная система Британии в восемнадцатом
веке давала предпочтение сельским местечкам (borough),
располагавшимся на землях аристократов — крупных
землевладельцев. Население таких местечек формально
обладало правом свободно избирать своих депутатов в палату
Общин, но реально выбор всегда совершался по воле патрона.
Поэтому такие местечки называли даже «карманными»
(pocket borough). Это никак не влияло на парламентский
статус депутатов от местечек, а лишь выражало факт
господства крупной земельной аристократии, контролировавшей
(помимо палаты Лордов), также и нижнюю палату
парламента. Торгово-промышленный класс Британии в этом веке
должен был удовлетворяться весьма скромным представи-
2*
19
Леонид Поляков
ного из министров своего кабинета сделал ему
предложение войти в администрацию. Рокин-
гем знал об этом предложении и,
по-видимому, не был против. Он вообще старался
оставить в администрации как можно больше
своих людей, поскольку надеялся с их помощью
доказать королю ошибочность решения о его
отставке. С этой точки зрения уход Бёрка от
Рокингема смотрелся бы вполне
прагматично. А зная о здоровой амбициозности Бёрка,
его обостренном чувстве конкуренции со
своими сверстниками, боязни впустую потерять
время, упустить шанс, можно было бы
ожидать от него именно этого шага. Однако, Бёрк
выбрал иной путь.
В ответ на предложени войти в
администрацию и занять какую-либо
высокооплачиваемую и не слишком хлопотную должность в
казначействе, Бёрк заявил, что согласится
только в том случае, если его будут
рассматривать не как члена «новой команды», а как
представителя «старой», ушедшей вместе с Ро-
кингемом. Это был отказ, сформулированный
в виде невыполнимого условия. Бёрк
предпочел судьбу оппозиционного парламентария
перспективе почетной и выгодной службы в
королевской администрации. Почему?
тельством. Так от Лондона с населением около
полумиллиона в палате Общин заседало 4 депутата, от второго по
величине и значимости Бристоля — 2 депутата. А от 30
местечек с совокупным населением в 375 человек в нижней
палате заседало 60 депутатов.
20
Эдмунд Берк: Политическая биография
Среди многих версий ответа на этот вопрос
(включая и самую циничную, согласно
которой Бёрк был предупрежден, что кабинет Че-
тэма долго не продержится), наиболее
вероятной представляется следующая. В ней
стоит разделять личностно-психологический и ми-
ровоззренческо-идеологический моменты.
Темперамент Бёрка требовал публичности.
Широкая образованность, писательское
мастерство, здоровая амбициозность и
независимость суждений — все эти качества идеально
подходили для карьеры парламентского
трибуна, и в значительной степени были
излишни на королевской службе. Бёрк не для того
разрывал с Гамильтоном, чтобы вновь попасть
на дорогу безнадежного сервилизма. Но не
попадал ли он на ту же дорогу, становясь
«человеком Рокингема» — его личным секретарем
и членом парламента по его протекции?
Вот тут-то и необходимо вспомнить о
мировоззрении и идеологии, т. е. о принципах ви-
гизма, верность которым Бёрк
продемонстрировал, сформировав вместе с Рокингемом и
другими его сторонниками то, что впоследствии
стали называть «Его Величества лояльной
оппозицией». Главным принципом вигов
являлась верность конституционному устройству
Британии, как оно было закреплено «славной»
революцией 1688 г. В основе этой неписанной
конституции лежал баланс между короной,
парламентом и судебной властью. Как уже
было отмечено выше, самой уязвимой точкой это-
21
Леонид Поляков
го баланса являлся вопрос о правительстве, од
исполнительной власти. Георг III все яснее
выказывал намерение безраздельно
контролировать назначение и состав кабинета министров.
Виги — и Бёрк в особенности — усматривали
в такой практике опасность фаворитизма и
усиления произвола короны, а также явное
ущемление прав и привилегий парламента как
суверена (согласно духу 1688 г.). Переход Бёр-
ка в ряды парламентской оппозиции,
руководимой Рокингемом, был своего рода его
присягой на верность вигизму.
Правдоподобность именной этой версии
усиливается тем обстоятельством, что уже через
четыре года Бёрк публикует свой
политический трактат «Мысли о причине нынешнего
недовольства» («Thoughts on the Cause of the Present
Discontents», 1770), в котором в качестве
рецепта свободного и благоустроенного правления
выдвигает идею партийного правительства.
Как отметил Росс Хоффман, эта идея, наряду с
другими, развитыми в трактате,
«подталкивала развитие британской конституции от узкой
системы, открытой фаворитизму двора и
личному королевскому влиянию, в сторону
министерской ответственности перед парламентом,
политического нейтралитета короны,
неполитической государственной службы и придания
лояльной оппозиции значимого голоса»6.
6 Hoffman Ross У. 5. Edmund Burke as a Practical Politician. —
In: The Relevance of Edmund Burke. Georgetown University, 1964,
p. 122—123.
22
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
Следует, однако, помнить, что все эти идеи
выдвигались Бёрком не как принципы
идеального политического устройства вообще, а как
принципы реформирования конкретного
государства — Британского Королевства. А это
государство во второй половине восемнадцатого
века входило в полосу серьезных и весьма
драматических перемен. Наряду с проблемой
католической Ирландии, все более и более
обострялась проблема заморских —
американских колоний. Заселенное британскими
пуританами (религиозными диссидентами,
покидавшими родину в семнадцатом веке в
поисках религиозной свободы) восточное
побережье Северной Америки рассматривалось
британской короной как собственная территория.
Колонисты, в течение века осваивавшие
новые земли, пользовались свободой
самоуправления и при этом находились под
покровительством метрополии, которая, получая немалые
доходы с колоний, обеспечивала колониям
защиту от посягательств Франции и Испании.
К середине восемнадцатого века политика
британских правительств по отношению к
американским колониям стала все более
направляться на усиление их налогообложения под
тем предлогом, что колонии сами должны
нести расходы на свою оборону и содержание
центральной — королевской администрации.
Одним из примеров усиления
налогообложения явился так называемый гербовый сбор
(Stamp Act), который требовал, чтобы все офи-
23
Леонид Поляков
циальные заявления в колониях подавались
только на гербовой бумаге, за которую надо
было платить. И кстати, одним из первых
действий Бёрка в парламенте после избрания в
1765 г. стала отмена этого акта. Он голосовал
за отмену несмотря на то, что часть вигов из
группы Рокингема была против.
Общий подход Бёрка к проблеме
американских колоний состоял в следующем. Он
полагал, что жителей метрополии и
североамериканских колоний нужно рассматривать как
одну нацию. Что означало распространение на
колонии тех же принципов свободного и
благоустроенного правления, которые
признаются естественными в рамках британской
конституции. Основной принцип — налогобложе-
ние предполагает представительство.
Американские колонии же, не имея ни своего
парламента, ни избирательных округов для
избрания депутатов в британскую палату Общин,
оказывались явно дискриминированными. Их
облагали поборами по произволу короны,
правительства и самого парламента.
Сознавая взрывоопасность этого
положения, Бёрк, однако, не призывал к
немедленным радикальным мерам: не требовал ни
создания американского парламента, ни
избирательной реформы. Как прагматичный
политик, руководствующийся принципом
благоразумия и предусмотрительности (Prudence),
Бёрк старался смягчить крайности
британского правления в колониях. И не упускал ни
24
Эдмунд Верк: Политическая биография
малейшей возможности, чтобы помочь
колонистам в представительстве их интересов в
парламенте метрополии. В частности, он стал
представлять интересы торгового населения
Нью-Йорка, получая от него за это плату и,
по сути дела, беря на себя функции
«лоббиста» (говоря современным политическим
языком).
Но симпатия Бёрка к Америке
определялась не только его общеполитическим
мировоззрением и непосредственным финансовым
интересом. Часть его личности явно
соответствовала самому духу Америки, населенной
людьми, покинувшими родину и
вынужденными своими руками создавать свое
благополучие и отстаивать свою свободу. Деятельный
характер переселенцев-пионеров притягивал
Бёрка своим очевидным контрастом с
манерами аристократического британского
истеблишмента (включая сюда и ближайших друзей и
единомышленников из вигов,
группировавшихся вокруг Рокингема). «Идентификация с
Америкой в 70-е годы выражает, — по
аргументированному мнению И. Крамника, — ту
сторону его личности, которая страстно
желала независимости, дабы стать господином
своей судьбы, зависеть только от себя. Америка,
подобно этой амбициозной стороне личности
Бёрка, отказалась «знать свое место», т. е.
смириться с тем местом и положением,
которое отводилось ей в силу обычая, истории или
общественных условностей. Она представля-
25
Леонид Поляков
ла собой триумф буржуазии над
аристократическим принципом»7.
И надо признать, активная позиция Бёрка
в вопросе о колониях не осталась
незамеченной. С одной стороны, она вызывала
недовольство и неприятие у кабинета министров,
которым с 1767 г. руководил лорд Норт. Но, с
другой стороны, она заинтересовала британский
торгово-промышленный класс, уже
начинавший осознавать свои собственные интересы и
нуждавшийся в их агрессивных и
талантливых выразителях в национальном
парламенте. Бёрк, переизбранный в палату Общин
вторично в 1768 г. от того же местечка Вендовер,
в период избирательной кампании 1774 г.
привлек внимание торговой общины Бристоля. И
ему было предложено баллотироваться на одно
из двух парламентских мест, принадлежавших
Бристолю. Бёрк выиграл выборы, и эта
победа, придала ему новый статус популярного
политика. Разумеется, он не перестает быть
деятельнейшим членом фракции вигов под
руководством Рокингема, его секретарем и
ближайшим советником. Но благорасположение
патрона-аристократа как бы уравновешивается (и
в глазах самого Бёрка, и в глазах широкой
общественности) самим фактом депутатства от
многотысячного и богатого
торгово-промышленного центра королевства. И этот факт по-
7 Kramnik I. The Rage of Edmund Burke, p. 120.
26
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
двигает Бёрка на размышления о природе и
смысле депутатства как такового.
Эти размышления вылились в особую
концепцию, которую Бёрк, при общей своей
склонности к многословию, сумел кратко
сформулировать в последней речи перед
избирателями Бристоля в 1780 г. Шесть лет депутатства
от этого города закончились при
определенном недоумении тех, кто в 1774 г. послал
Бёрка в парламент как своего представителя.
Шансы на переизбрание были куда менее
надежными, нежели в прошлый раз, но Бёрк решил
не заискивать перед электоратом, а открыто и
четко объяснить, в чем он видит долг и
призвание депутата. И как он будет действовать,
если все же Бристоль во второй раз захочет
послать его в парламент.
Вот фрагмент этой речи: «Если со всей
справедливостью, снисходительностью и
благородством по отношению к нашим
представителям мы не наделим их нашим всецелым
доверием, не предоставим им полную свободу в
принятии решений, не позволим нашим
членам парламента действовать на основе
обобщенного взгляда на положение вещей, мы
неизбежно, в конечном счете, превратим наш
орган национального представительства в
беспорядочную толкучку представителей с мест.
Когда народный представитель ограничен в
своих воззрениях, а в делах своих вынужден
вести себя робко и с оглядкой, то служба при
27
Леонид Поляков
дворе окажется единственным местом
воспитания государственных мужей. Среди всех
своих развлечений двор может найти, наконец,
развлечение в том, чтобы заняться своим
делом. Тогда монополия могущества мысли
добавится ко всем тем формам могущества,
которыми он уже обладает. И тогда на стороне
народа не останется ничего, кроме бессилия. Ибо
невежество — это бессилие, душевная
ограниченность — это бессилие, робость — сама по
себе есть бессилие, и она делает бессильными
и бесполезными все остальные качества
характера.
В настоящий момент в планы двора входит
лишить всякой значимости тех, кто ему
служит. Если народ станет действовать в том же
духе и решится избирать своих слуг на тех же
принципах беспрекословного повиновения,
угодливости, полнейшего отсутствия
собственного мнения или совершенного равнодушия к
таковому во всех общественных делах, тогда
здоровье государства будет окончательно
подорвано, и тщетны окажутся все надежды на его
спасение»8.
Бристольцы выразили Бёрку свою
признательность за шестилетнюю деятельность в
качестве их депутата, но на новый срок ему
баллотироваться не рекомендовали. И Бёрку вновь,
как и в начале своей парламентской карьеры,
8 См. настоящее издание.
28
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
пришлось становится депутатом от
очередного «карманного местечка» — на этот раз
местечка Молтон (Malton), находившегося под
контролем лорда Рокингема. Однако начало 80-х
годов выглядело и для Бёрка, и для вигов
Рокингема весьма многообещающе. Почти
пятнадцатилетняя активная оппозиция курсу
правительства лорда Норта и, соответственно,
политике двора в вопросе об американских
колониях, принесла свои плоды.
К 1782 г. все очевидней становилась и
бесперспективность, и разорительность войны на
североамериканском континенте с
объявившими в 1776 г. свою независимость бывшими
колониями. Репутация правительства Норта —
правительства войны — оказалась необратимо
подорванной. И двор пошел на повторное
приглашение Рокингема в качестве
премьер-министра. Маркиз, разумеется, взял Бёрка в
правительство, назначив на должность главного
казначея (Paymaster General), что делало его
министром и членом кабинета. Должность,
помимо влияния и почета, добавила к его имени
пожизненную приставку «Достопочтенный» (the
Right Honourable), а также обещала доход не
менее, чем 4000 фунтов в год.
В новой должности Бёрк сразу же
принимается за пересмотр расходов двора и
королевской семьи в сторону сокращения, для чего
проводит через нижнюю палату парламента
новый закон. Однако карьерный триумф Бёр-
29
Леонид Поляков
ка продлился недолго. В злополучном июле
1782 г. умирает маркиз Рокингем. Лорд Шел-
берн (Shelburn) как его преемник в партии
вигов не находит общего языка с группой Ро-
кингема. В результате очередное пришествие
вигов в исполнительную власть закончилось
в 1783 г., когда Георг III избрал на роль
премьера человека из лагеря тори — Уильяма
Питта (младшего), которому было всего 23
года. Бёрк возвращается в палату Общин, где
сосредоточивается на проблеме британского
правления в Индии.
Британское присутствие на полуострове
Индостан было оформлено в виде права на
управление и ведение торговли и всяческого
предпринимательства, предоставленного Восточно-
Индийской Компании. Бёрк еще в 1781 г. был
назначен в комиссию палаты Общин, которая
исследовала деятельность Компании. По мере
изучения материалов комиссии открывалась
картина чудовищных злоупотреблений
властью и прямого ограбления местного
населения, практиковавшихся чиновниками
Компании во главе с генерал-губернатором Бен-
галии Уорреном Гастингсом (Warren Hastings).
В качестве меры пресечения этой практики
Бёрком был разработан законопроект
(формально представленный в палате новым
лидером вигов Чарлзом Джеймсом Фоксом —
Charles James Fox), согласно которому управление в
Индии должно было осуществляться не
Компанией, и не короной, а специально назначен-
80
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
ными парламентом коммисарами.
Законопроект не прошел, и Бёрк инициировал
парламентскую обвинительную процедуру (импичмент)
против возвратившегося в Англию в 1785 г.
Гастингса. Он сделал это, несмотря на то, что
против импичмента были и лидер тори Питт, и
лидер вигов Фокс.
В 1787 г. Бёрк добивается своего — палата
Общин сочла обвинения, выдвинутые против
Гастингса, достаточными для объявления
импичмента. Теперь процедура требовала
подтверждение вердикта в палате Лордов, и вот
здесь дело застопорилось. У Гастингса,
обладавшего огромным богатством и широкими
связями в среде британской аристократии,
нашлось достаточно много сторонников в
верхней палате, чтобы не допустить импичмента
и суда над ним. После многих лет
неспешного разбирательства палата Лордов в 1795 г.
оправдала Гастингса и даже назначила ему
ежегодное вознаграждение в несколько
тысяч фунтов. К тому времени Бёрк уже
покинул парламент, и его занимала другая
проблема — французская революция.
Эмдунд Бёрк — европейский политик
Борьба Бёрка с Гастингсом, получившая в
исследовательской литературе определение
«одержимости Индианизмом», как и
неослабное внимание к «американским делам», хотя
31
Леонид Поляков
и выводили его за пределы собственно
Британии в географическом смысле, в смысле
политическом оставались занятиями политика
сугубо британского. Они, разумеется, имели
международный резонанс, но оставались
проекцией вовне основных линий и векторов внут-
рибританской политической борьбы.
Ирландский вопрос, казалось бы, являлся
вообще сугубо «домашним» делом, но,
парадоксальным образом именно он решающим
образом способствовал превращению позднего
Бёрка в политика паневропейского масштаба.
Ибо, как убедительно показал К. К. О'Брай-
ен, основное политическое произведение
Бёрка — «Размышления о Французской
Революции» (первая публикация — ноябрь 1790 г.),
принесшее ему всеевропейскую славу,
популярность во всех царствующих домах Европы
(включая сюда и российскую императрицу
Екатерину И), фантастический тираж (12 000
копий!) и посмертную славу политического
ясновидца, — не может быть понято без учета его
ирландского происхождения.
И действительно, та самая «славная»
революция 1688 г. для Ирландии означала
абсолютно то же самое, что якобинская
революция для Франции столетием позже. В обоих
случаях речь шла о радикальном разрушении
«старого порядка», державшегося на
традиционных привилегиях крупной земельной
аристократии и католического духовенства. В
обоих случаях жестокости против этих двух
32
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
сословий носили систематический и тотальный
характер9.
Бёрк, сам унаследовавший англиканство от
отца (но имевший многочисленную
католическую родню по линиям матери и жены) и
ставший политиком в Англии, и при том —
политиком-вигом, всю жизнь вынужден был
сознательно и бессознательно репрессировать в себе
ирландца-католика. Даже его столь
плодотворный союз с Рокингемом, еще не начавшись,
подвергся серьезному испытанию именно на
этой почве. Бёрку пришлось заверять своего
будущего патрона ,в том, что он не является
тайным католиком и агентом иезуитов (слух,
донесенный Рокингему недоброжелателями
Бёрка).
Как уже было сказано, в своей
политической карьере Бёрк никогда не забывал
«ирландский вопрос», разрабатывая и регулярно
предлагая в парламенте законопроекты, нацелен-
9 Законы против папства, утвержденные по итогам
революции 1688 г., были направлены на то, «чтобы лишить
гарантий собственность, принадлежавшую католикам,
стимулировать ее дробление на мельчайшие части. Им было
запрещено занимать государственные и церковные
должности. В результате, они не имели представительства в
ирландском парламенте. Их не принимали в официальные
учебные заведения, запрещали иметь собственные, нанимать
частных учителей или уезжать за границу в целях
получения образования. Им запрещалось иметь и применять
какое бы то ни было оружие. Наконец, католическим
священникам было запрещено пребывание в королевстве, и было
установлено наказание для тех кто, принимал и прятал их
в своих домах *. — Canavan Е Burke as a Reformer./ The Relevance
of Edmund Burke, P. 87—88.
33
3-4215
Леонид Поляков
ные на ослабление дискриминации
католического населения. Но в 1789 г. ему, похоже,
предоставился уникальный шанс
«высказаться и облегчить свою душу». К. К. ОЪрайен
дает этому следующее объяснение: «Ситуация в
Ирландии в масштабе Великой революции —
явление незначительное, однако именно эта
ситуация сформировала Эдмунда Бёрка, а
Ирландия и якобинство, отдельно и вместе
взятые, всецело занимали его мысли в последние
годы. Автор Размышлений о революции во
Франции писал от лица англичанина (что само по
себе может ввести в заблуждение), а на самом
деле был ирландцем до мозга костей»10.
Естественно, что самый живой отклик
книга Бёрка получила в среде французской
аристократии. Еще в ноябре 1790 г. один из
членов Национальной Ассамблеи — де Менон-
виль, написал Бёрку письмо-отзыв на книгу,
указав на мелкие фактические неточности и в
целом высоко оценив ее. Бёрк ответил
пространным письмом, которое послужило
началом целой серии его писем разным лицам, в
которых первоначальная оценка французской
революции углублялась и конкретизировалась
в соответствии с ходом событий в период
1791—1797 гг.
В письме де Менонвилю Бёрк так оценил
общий замысел и перспективы французских
10 О'Брайен К. К. «Манифест контрреволюции». — В
кн.: Эдмунд Бёрк. Размышления о революции во Франции.
Лондон. 1992, с. 32.
34
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
революционеров: «Я постоянно убеждаюсь в
том, что любая попытка — какую бы форму
она не принимала — подавлять, лишать
титулов, разорять, реквизировать имущество и
истреблять родовую знать, а также уничтожать
земельную собственность целой нации, не
может быть оправдана. Я абсолютно уверен, что
проект превращения великой империи в
приходское управление, или в собрание
приходских общин, правление в духе приходской
администрации, бессмыслен и абсурден в
любых его формах и при любых оговорках. Я
непоколебимо убежден в том, что схема
передачи высшей власти государства в руки
церковных старост, констеблей или других
подобных чиновников, руководствующихся
благоразумием сутяг-адвокатов и еврейских
биржевых спекулянтов, подстрекаемых
бесстыжими и до крайности низко падшими
женщинами, владельцами гостиниц, таверн,
публичных домов, наглыми подмастерьями,
клерками, посыльными, парикмахерами, уличными
скрипачами и театральными танцовщицами
(которые в таком государстве, как ваше, в
будущем станут господствовать, как
господствуют они уже сейчас над непроворной
рассудительностью заурядных и необученных
людей всяких полезных, но трудоемких
профессий), — неизбежно должна воплотиться в
нечто постыдное и разрушительное»11.
11 См. настоящее издание.
3*
35
Леонид Поляков
Радикально отрицательное отношение Бёр-
ка к революции во Франции существенно
повлияло на его положение в той политической
партии, интересам которой он верно служил
в парламенте 25 лет. «Новые виги» под
руководством Фокса, если не с энтузиазмом (как,
например, религиозные диссиденты), то с
определенной симпатией воспринимали
французские события. В самом факте существенного
ограничения прав французской короны, а
затем и сведения короля к статусу просто главы
исполнительной власти, «новые виги»
склонны были усматривать чуть ли не
окончательное воплощение идеалов изначального вигиз-
ма, т. е. принципов 1688 г. Соответственно, с
их стороны ни о какой поддержке
политической стратегии Бёрка, нацеленной на
создание коалиции европейских государей для
восстановления французской монархии путем
военной интервенции, не могло быть и речи.
Исчерпав все возможности переубедить
своих коллег по партии, Бёрк публично (на
заседании палаты Общин) разрывает с Фоксом, и
до своей отставки в 1794 г. остается
независимым депутатом. Он пошел на этот нелегкий
шаг, следуя тому пониманию миссии
политика-парламентария, которое в 1780 г. стоило
ему депутатского места от Бристоля. Тогда
Бёрк шел наперекор воле своих избирателей
в интересах осуществления идеи
общенационального представительства. В этот раз он по-
36
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
шел наперекор воле своей парламентской
фракции, поскольку решил, что французская
революция — это угроза всей Европе. И,
следовательно, настала пора, когда, будучи
британским парламентарием, он должен
действовать в интересах общеевропейского
представительства.
В этой логике Бёрка имеется важнейшая
предпосылка — понимание якобинства как
универсально-европейского явления, как
«фракции», явно или тайно присутствующей во всех
европейских государствах. Поэтому борьба с
якобинцами, захватившими Францию и
проводящими в ней свои фантастические и
неизбежно кровавые эксперименты, должна
пониматься европейцами не как очередной эпизод
в долгой истории «международных» войн.
Центральный тезис Бёрка: война с якобинцами —
это общеевропейская гражданская война.
В 1793 г., когда якобинский террор,
предсказывавшийся Бёрком еще три года назад,
достиг своего апогея, Британия объявила
войну революционной Франции. Казалось бы,
Бёрк мог торжествовать: пойдя против
течения, он доказал свою правоту. Его бывшая
партия теряла в парламенте одно место за
другим. Партия тори, в противостоянии которой
Бёрк провел всю свою политическую жизнь,
теперь под руководством Питта-младшего
фактически осуществляла его политику. Тот са-
37
Леонид Поляков
мый Георг III, против посягательств со
стороны которого (реальных или только
предполагаемых — об этом в британской
историографии XVIII века давно уже идет нескончаемый
спор) на права парламента Бёрк в прошлом
открыто выступал (а в период временного
психического расстройства короля в 1788 г. даже
требовал введения регентства!), — теперь
удостаивает его своей благосклонной аудиенции.
А после ухода Бёрка из парламента даже
назначает ему пожизненную пенсию.
Но не таков Бёрк, чтобы почивать на
лаврах вполне заслуженной славы и
удовлетвориться признанием в роли политического
мудреца и пророка. Он с тревогой наблюдает за
тем, как медленно, неуклюже и неэффективно
подвигается дело создания паневропейской
антиякобинской коалиции. Он обнаруживает,
что столь желанная война, едва начавшись,
грозит завершиться гибельным (для старого
порядка Европы, конечно) миром. Он видит,
что в Британии нет твердой политической
воли, нацеленной на продолжение войны вплоть
до искоренения якобинства во Франции. Он
обескуражен известиями о том, что и король
Пруссии, и Император Священной Римской
империи оба изъявляют готовность заключить
мир с революционной Францией.
В мае 1795 г. в письме к своему другу
Уильяму Эллиоту (William Elliot) он излагает свое
последнее кредо. Он осознает себя одиночкой,
вышедшим на поединок с «величайшим из всех
38
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
зол: слепым и яростным духом нововведений
под именем реформ»12. Его место в этом миро-
спасительном поединке: «Новизна — не
единственный источник рвения»! Он чувствует свою
особую призванность в этой борьбе за «старое
дело» — за торжество «истинного
республиканского духа», с помощью которого только
еще и возможно избавить монархии «от
слабоумия дворов и безумия толпы»13. В этом
можно было бы усмотреть манию величия, если
бы Бёрк сам не отрефлексировал объективные
основания своей миссии. «Ранее, —
напоминает он, — ситуации поддерживали личность.
Ныне же необходимо, чтобы качества
личности поддерживали ситуацию»14.
И Бёрк набрасывает портрет
соответствующей личности, в котором без труда
угадываются контуры автопортрета: «Я уверен
(также, как я уверен в своем бытии), что один
могучий ум безо всякой государственной
должности, без ситуации, безо всяких функций,
порученных ему обществом (во времена, — а
они, несомненно, именно таковы, — когда
ощущается недостаток именно в такого рода
вещах), один, говорю я, такой человек,
полагающийся на вспомоществование Бога и
исполненный оправданной веры в собственную
12 The Writings and Speeches of Edmund Burke. Oxford, UK.
Clarendon Press, vol. 9, P. 40.
13 ibid., P. 42.
" Ibid., P. 39.
39
Леонид Поляков
крепость, силу, предприимчивость и
непоколебимость, сначала привлечет к себе
немногих, таких же как он. А затем те многие, о
существовании которых даже и думать было
невозможно, вдруг появятся и сплотятся вокруг
него»15.
Особое подчеркивание Бёрком внеполити-
ческого и даже а-социального ракурса в этом
портрете вполне соответствует личным
обстоятельствам самого портретиста. Но важнее
другое. Силу якобинства Бёрк изначально
усматривал в могуществе идеи. Французские
революционеры сумели зажечь массы
антимонархической и антикатолической идеологией
руссоизма. Следует, поэтому, противопоставить
якобинской разрушительной идее
равноценную по своей глубине и продуманности, но —
охранительную мысль. Но мышление — это
таинство одиночки, а потому «...даже в
полнейшем одиночестве можно кое-что сделать
для общества. Уединенные размышления
заразили парламенты утонченным безумием и
воспламенили армии мечами фурий.
Исцеление может прийти из того же источника, что и
болезнь. Я был бы целиком на стороне тех,
кто стал бы вдохновлять людей (тех, чьи
сердца пока чисты) на новые усилия в защиту
старого дела»16.
is The Writings and Speeches of Edmund Burke. Oxford, UK.
Clarendon Press, vol. 9, c. 41.
»6 lbid.,P. 41.
40
Эдмунд Бёрк: Политическая биография
Кризисное, почти катастрофическое миро-
видение Бёрка достигает своего апогея, когда
он напрямую ставит успех «старого дела» в
зависимость от готовности «нового мира»
признать спасительную призванность немногих
«одиночек». Если «...никто не проникнется
ощущением, что частные лица могут иногда
воспринять на себя такие государственные
полномочия (magistracy), которые не даются
ни волей королей, ни избранием народа, но
обладают внутренней и самодостаточной
властью, которую признают и те, и другие, — то
этот мир для меня безнадежен»17.
И Бёрк, уже покинувший стены
Вестминстера (июнь 1794 г.), переживший смерть сына
Ричарда, который занял его место в палате
Общин (август 1794 г.), вновь берется за перо,
чтобы создать свой последний политический
трактат — письма-предостережения против
мира с цареубийцами. В 1796 г. выходят два
первых письма. Бёрк работает над третьим,
но не успевает его закончить. Смерть
настигает его 9 июля 1797 г. В конце этого года
издатели опубликовали третье письмо из
задуманного Бёрком цикла, добавив к
проверенному им тексту часть рукописей и выдержек
из переписки. В следующем году разразилось
восстание в Ирландии. В 1799 г. Франция и
весь мир увидели сбывшимся пророчество
Бёрка, который писал девять лет назад, что
17 Ibid., Р. 43.
41
Леонид Поляков
«личность, коя действительно возьмет в свои
руки командование армией, сделается вашим
господином, господином вашего короля (что
немного значит), господином Национального
собрания и господином всей республики»18.
18 брюмера (по новому республиканскому
календарю) комендант Парижа Луи Бонапарт
разогнал Директорию (в которую сам входил)
и совет Пятисот (нижняя палата
законодательного собрания). Наступала эпоха Наполеона.
Заканчивался восемнадцатый век.
18 Бёрк Эдмунд. Размышления о революции во Франции,
с. 323.
В ЗАЩИТУ
ЕСТЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА,
ИЛИ ОБОЗРЕНИЕ
БЕД И НЕСЧАСТИЙ,
ПРИХОДЯЩИХСЯ
НА ДОЛЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
В ЛЮБОГО РОДА ИСКУССТВЕННО
СОЗДАННОМ ОБЩЕСТВЕ.
В ПИСЬМЕ ПОКОЙНОГО
БЛАГОРОДНОГО СОЧИНИТЕЛЯ К ЛОРДУ1
A VINDICATION OF NATURAL SOCIETY,
OR, A VIEW OF THE MISERIES
AND EVILS ARISING TO MANKIND
FROM EVERY SPECIES OF ARTIFICIAL SOCIETY
1756
Перевод
Леонида Полякова
До появления философских трудов Лорда
Болингброка великие надежды были
возложены на часы досуга человека, покинувшего
блестящее поприще практических занятий (на
котором его дарования раскрылись со столь
впечатляющей полнотой и позволили ему стать
столь выдающейся фигурой), дабы испытать
себя в деле изыскания истины. Философия
принялась поздравлять себя с подобным
новообращенным от мира дел и надеялась
расширить сферу своего господства под
покровительством такого предводителя. В разгар
радостных ожиданий появились сами труды — в
полном объеме и с превеликой помпой.
Те, кто искал в них новых открытий в
области тайн природы; те, кто ожидал найти в них
что-нибудь, что могло бы объяснить или
направить деятельность разума; те, кто
надеялся узреть, как понятия морали
подкрепляются примерами и претворяются в жизнь; те,
кто искал новых средств для укрепления
общества и правительства; те, кто жаждал увидеть
изображенными нравы и страсти человечества;
иначе говоря, все те, кто полагает, что все
вышеперечисленное и есть философия и тре-
45
Эдмунд Бёрк
буют, чтобы в любой философской работе
присутствовала, на худой конец, хоть часть из
этого — все они, конечно, были разочарованы.
Найдя путевые вехи науки в точности на
прежних местах, они решили, что получили
более чем скромное вознаграждение за такое
разочарование — увидеть, как подвергаются
нападкам все формы религии, как основа
всякой добродетели и любой формы правления
подрывается с превеликим искусством и
немалой изобретательностью.
Какую выгоду мы извлекаем из подобных
сочинений? Какое удовольствие может
находить человек в приложении способностей, кои
могли бы быть применены в благороднейших
целях, в предприятиях столь зловещих, что,
по вынужденному признанию самого автора,
не было бы ничего более губительного для
человечества, сумей он преуспеть. Я не могу
представить себе, как подобного рода
сочинители предполагают осуществить план,
который они якобы имеют во всей полноте, теми
средствами, к коим они прибегают. Неужели
они надеются возвысить человеческий разум,
доказывая, что человек ничем не лучше
зверя? Неужели они надеются укрепить людей
на пути следования добродетели, отрицая, что
порок и добродетель неизбежно
вознаграждаются счастьем или неудачей в этой жизни, а
также — блаженством или страданиями в мире
ином? Неужели они рассчитывают сделать нас
46
В защиту естественного общества...
благочестивее и укрепить нашу веру в Бога,
отрицая его Провидение и настаивая на том,
что он несправедлив и не всеблаг?
Таковые теории, как мы обнаруживаем,
господствуют в сочинениях Лорда Болингбро-
ка — иногда в скрытой форме, иногда
полностью и открыто исповедываемые. И таковы
рассуждения, кои этот благородный писатель (и
иже с ним) имели удовольствие наречь
высоким именем Философии. Преподнесенные в
необычной манере и изложенные превосходным
стилем, эти доктрины найдут достаточное
число восторженных почитателей той степени
послушности, которая желанна во всяком
ученике. Именно такого рода, публике издатель
и адресует нижеследующее произведение:
ныне уже незачем и далее скрывать его замысел.
Замысел состоял в том, чтобы показать, как
без особых усилий, используя лишь те
средства, что были применены для подрыва
религии, можно было бы с равным успехом
ниспровергнуть саму идею правительства. И что
определенные доводы могли бы быть
использованы против таких положений, кои даже
сомневающиеся во всем остальном никогда не
позволят себе поставить под вопрос.
Кажется Исократ2 в одной из своих речей
против софистов заметил, что «намного легче
отстаивать неправое дело и поддерживать
парадоксальные мнения, ублажая неискушенную
публику, нежели устанавливать спорную исти-
47
Эдмунд Бёрк
ну с помощью серьезных и убедительных
доводов». Когда люди обнаруживают, что в пользу
того, что на первый взгляд казалось им
крайне уязвимым, может быть высказан некий
довод, они перестают доверять собственному
разуму, предаются радостному изумлению и
следуют за оратором, прельщенные и плененные
перспективой получить изобильный урожай
доказательств там, где все казалось
бесплодным и безнадежным.
Такова чудесная страна философии. И очень
часто случается, что приятные впечатления
от первого изумления, поразившие
воображение, продолжают в нем существовать и
оказывать влияние даже после того, как
рассудок убедился в их иллюзорности.
Изощренный обман обладает своего рода блеском,
поражающим воображение, блеском, которого
лишен трезвый подход к Истине. В докладе
лорда Коука3 я встретил цитату, которая весьма
пришлась мне по душе, хоть я и не знаю,
откуда он ее взял: «Interdum fucata falsitas,
—говорит он, — in multis est probabilior, et saepe ratio-
nibus vincit nudam veritatem»4.
В таких случаях автор проявляет
изрядные пыл и живость, внушенные ему
сознанием, что независимо от того, как его
рассуждения соотносятся с реальным положением дел,
его изобретательность все равно будет
вознаграждена. И он распаляется еще сильнее,
когда нападает, действуя с яростной
стремительностью, столь характерной для наступатель-
48
В защиту естественного общества...
ных действий, и подчиняясь злосчастной
склонности человечества впадать в заблуждения и
усугублять их.
Издатель убежден, что разум, никак не
сдерживаемый ощущением собственной
слабости, сознанием того, что в общем порядке
Творения он занимает лишь подчиненное
место и что крайне опасно позволять
воображению свободно пускаться в рассуждения по
некоторым вопросам, с большой долей
вероятности станет критиковать все, что
преисполнено совершенства и достойно всяческого
почтения. Продолжая в том же духе, не
трудно будет подвергнуть критике и само
Божественное Творение. И если бы возникла
необходимость в его проверке на соответствие
нашим представлениям о разумности и
гармонии, и коль скоро это было бы сделано
посредством того же метода нападения, с
помощью которого некоторые подвергли
оскорбительным нападкам религию Откровения, мы
могли бы столь же красочно и с таким же
успехом заставить божественную мудрость и
всемогущество, находимые в Его творении,
выглядеть в глазах многих форменной
глупостью.
Есть такая видимость правдоподобия,
облекающая расхожие понятия и рассуждения,
взятые из привычного круга бытовых
наблюдений, которая прекрасно соответствует как
ограниченным возможностям одних, так и
лености других. Однако это преимущество в
49
4-4215
Эдмунд Вёрк
значительной степени утрачивается, когда
необходимо провести трудное и исчерпывающее
исследование весьма запутанного вопроса,
учитывая все множество точек зрения и
привходящих соображений. Или же когда мы
углубляемся в исследуемый предмет, чтобы найти
не только новые доводы, но и материал для
них, а также принципы измерения и
организации материала. То же самое относится и к
случаю, когда мы должны выйти из сферы
наших привычных идей: тут мы можем
уверенно продвигаться лишь в той мере, в какой
осознаем собственную слепоту. Только так —
и не как иначе — мы должны поступать во
всех случаях, когда бы мы ни исследовали
результаты деятельности разума, стоящего
неизмеримо выше нашего. Это относится даже к
тому, что доступно для нашего понимания, ибо
что стало бы с миром, если бы исполнение
всех моральных обязательств и поддержание
устоев общества зависело бы от того, понятен
и доступен ли их смысл каждому отдельному
индивидууму?
Издатель отдает себе отчет в том, что
предмет этого письма исследован не столь полно,
как мог бы быть, но в его планы и не входило
сказать вообще все, что только можно
сказать по этому поводу. Было бы
непростительно заполнить внушительный том сплошными
злоупотреблениями разумом. Равным образом
нельзя было бы допустить их даже и на
нескольких страницах, не скрывайся за поверх-
50
В защиту естественного общества».
ностным смыслом написанного некий тайный
умысел с гораздо более далекими
последствиями.
Некоторые люди сочли, что преимущества
естественного состояния необходимо было
показать более полно. Эта тема, безусловно,
открывает простор для напыщенных
декламаций, — но у данного текста особая цель.
Пишущие против Религии, противостоя всякой
системе, в то же время мудро остерегаются
выдвигать собственную. Буде обнаружатся
ошибки в подсчетах, в рассуждениях или в
методе, возможно они не будут восприняты
как промахи почитателями Лорда Болингбро-
ка. Издатель опасается, что проявление
истинного характера Его Светлости станут
усматривать не в этих частностях нижеследующего
письма (в коих сам Лорд видел наиболее
полное выражение своих умонастроений), а
скорее — в стремительном потоке бурного и
подавляющего красноречия, в роскошной игре
воображения, благодаря которым этот
писатель справедливо вызывает восхищение.
ПИСЬМО ЛОРДУ***
Осмелюсь ли сказать, милорд, что в
нашем последнем разговоре вы были склонны
держаться той стороны, которую приняли
скорее чувствами, проистекающими из вашей бла-
51
4*
Эдмунд Верк
городной природы, нежели осознанным
убеждением? Мы раскрыли основы общества, и вы
испугались, что излишняя любознательность
могла бы привести к крушению всего
общественного здания. Вы с готовностью приняли
бы мои принципы, но Вас ужаснули выводы;
Вы полагали, что однажды пустившись в
подобные рассуждения, мы могли бы
нечувствительно и неотвратимо зайти в них далее, чем
поначалу думали или желали. Что же
касается меня, милорд, то я считал тогда и ныне
продолжаю придерживаться того же мнения,
что опасно заблуждение, а не истина какого-
либо рода; что ошибочные заключения могут
следовать только из ложных суждений; и что
для того, чтобы знать, истинны ли суждения
или ложны, надлежит пользоваться обратным
методом, — а именно, изучать очевидные
следствия этих суждений.
Таковы соображения, кои побудили меня
зайти в этом исследовании столь далеко. И
они же направляют меня во всех моих
изысканиях. Я действительно очень часто
размышлял над этим вопросом, прежде чем смог
заставить себя поделиться своими
размышлениями с другими. И были они в основном
печальны, — как печальны, по обыкновению,
размышления об истинной природе вещей. И
несомненно, жизнь всех размышляющих
людей была бы крайне несчастной, когда бы та
самая философия, что доставляет нам столько
52
В защиту естественного общества.»
горестей, не обеспечивала нас в то же время и
определенными удобствами.
При рассмотрении политических обществ,
их происхождения, устройства, их
последствий, временами казалось мне более чем
сомнительным, что Творец вообще
предназначил человека для счастливой жизни. Он
смешал в своей чаше множество природных зол
(а несмотря на все хвалы стоицизма они —
зло!), и от начала мира до сего дня всякое
усилие человеческого рода смягчить их, или
излечиться от них с помощью хитроумных
уловок и политических средств, приводило лишь
к возникновению новых или усугублению и
обострению старых.
Помимо этого ум человеческий сам по себе
слишком беспокоен и преисполнен жажды
действия, чтобы удовлетвориться чем-либо раз и
навсегда. Каждый день он открывает новые
неутоленные желания нашей телесной
природы, потребности коей — на самом деле —
весьма немногочисленны. И хоть природа, если
предоставить ее самой себе, есть самый
лучший и надежный проводник, он изобретает
каждый день все новые искусственные
правила, дабы направлять ее. Он выдумывает
воображаемые существа, предписывающие
воображаемые законы. А это, в свою очередь,
порождает искусственный страх, необходимый,
чтобы поддерживать веру в таковые существа
и покорность законам.
53
Эдмунд Бёрк
Многое было сказано (и совершенно
правильно) о необходимости подчинения нашей
плотской природы руководству разума. Но
недостаточно было сказано об ограничениях,
которые наши физические потребности должны
налагать на экстравагантные полеты нашего
воображения и эксцентрические выходки
нашего ума. Тело, или как некоторые любят
называть его, — наша низменная природа,
мудрее в своих естественных проявлениях и
соответствует своему предназначению в большей
степени, нежели ум со всей своей хваленой
утонченностью.
Бесспорно, в естественном состоянии роду
человеческому приходилось мириться со
множеством неудобств. Отсутствие объединения,
отсутствие взаимопомощи, отсутствие
объективного и независимого арбитра, к которому
можно было бы прибегнуть для разрешения
разногласий, — таковы те бедствия, которые
людям доводилось едва ли не постоянно
претерпевать. Родные дети Земли, они
обращались с братьями своими меньшими как с
равными. Рацион их ограничивался в основном
растительной пищей, и то дерево, которое в
своем цветущем состоянии питало их своими
плодами, отжив свой век, служило им
кровом.
Взаимное вожделение полов, сплетавшее их
тела в едином порыве страсти, и дети,
бывшие плодом этой связи, стали источником пер-
54
В защиту естественного общества...
вых представлений об обществе и удобствах с
ним связанных. Это общество, основанное на
естественных стремлениях и инстинктах, а не
на позитивных, человеческой волей
установленных учреждениях, я называю
Естественным Обществом. Так природа делала свое дело
и преуспела в этом, но человек пошел еще
дальше. Великий недостаток человеческой
природы состоит в том, что мы не знаем, где
нам остановиться, не хотим довольствоваться
уже приобретенным, не считаемся с
достигнутым и в результате теряем все то, что
приобрели в ненасытной погоне за чем-то
большим. Человек усмотрел значительную
выгоду в объединении многих людей в одну семью.
Далее он решил, что извлечет подобным
образом еще большую выгоду, если объединит
множество семей в одну политическую систему. А
так как природа не создала никаких связей,
чтобы удерживать людей вместе, человек
возместил это упущение, создав законы.
Теперь это уже — Политическое
Общество. Здесь покоятся истоки того, что
принято называть государствами, гражданскими
обществами или правительствами; и до
принятия той или иной из этих форм, —
всеобъемлющих или ограниченных, — и докатилось
постепенно все человечество. И коль скоро это
случилось, коль скоро мы испытываем
глубокое почтение ко всем установлениям наших
предков, нам подобает исследовать эти уста-
55
Эдмунд Бёрк
новления со смирением и скромностью, с
коими следует относиться к общепринятому
мнению. Но равно также и со всей
независимостью мышления и беспристрастностью, с
которыми мы должны подходить к истине, в чем
бы она ни состояла, и как бы она ни
противоречила нашим понятиям и интересам.
Есть абсурднейший и возмутительный
метод рассуждения, к которому открыто
прибегают некоторые фанатики и энтузиасты, и
который из страха был воспринят некоторыми
более мудрыми и лучшими людьми. Метод
таков: они выступают против беспристрастного
обсуждения распространенных предрассудков
потому, что, как они говорят, даже если в
поддержку оных нельзя было бы привести ни
одного разумного довода, и тогда их
разоблачение грозило бы самыми опасными
последствиями.
Абсурдное и кощунственное представление!
Как если бы счастье не проистекало из
добродетельной жизни, необходимо зависящей от
познания истины, то есть знания о тех
неизменных взаимоотношениях, в которых
Провидение предопределило состоять всем вещам.
Эти отношения, которые сами по себе
являются истиной и основой добродетели и, как
следствие, — единственной мерой счастья,
должны, как и подобает, стать единственным
мерилом, направляющим наши рассуждения. Мы
должны подчиниться им со всей серьезностью,
56
В защиту естественного общества.
а не помышлять о том, чтобы принудить
природу и весь порядок ее системы, — в угоду
нашей гордыне и глупости, — к повиновению
искусственным правилам.
Исключительно этому методу мы обязаны
открытием тех немногих истин, что нам
известны, и той мизерной свободой и разумным
счастьем, коими мы обладаем. Мы
значительно ближе к пониманию истинного положения
вещей, чем изначально мог бы предположить
какой-нибудь резонер. И мы извлекаем
весьма ощутимые выгоды из этого.
В нынешнее время в нашей стране
предрассудкам был нанесен небывало
чувствительный удар. И сквозь бреши и щели в стенах
нашей темницы мы видим проблески света и
вдыхаем столь освежающий воздух свободы,
что с каждым днем крепнет наша воля к
освобождению. Несчастья, приносимые роду
человеческому предрассудками, скрывающимися
под именем религии, и церковная тирания,
именуемая церковным правлением, были
полностью и с превеликой пользой разоблачены.
Мы начали думать и действовать, полагаясь
только на свой разум и природу. Это
справедливо лишь относительно немногих, ибо
большинство все еще пребывает в том же
состоянии невежества и рабства. И есть много
оснований опасаться того, что мы все впадем в
прежнее состояние, пока истинная причина
этих глупых предрассудков, вдохновенной бес-
57
Эдмунд Бёрк
смыслицы и священной тирании занимает
почетное место в мнениях даже тех, кто
наиболее просвещен.
Гражданское правление заимствует силу у
церковного, а искусственно созданные
законы получают одобрение от искусственных
откровений. Идеи религии и правительства
тесно связаны; и до тех пор, пока мы принимаем
правительство как необходимую или даже
полезную для нашего благополучия вещь, мы
будем, даже вопреки себе, использовать как
необходимое (пусть и нежелательное)
следствие — искусственную религию того или иного
рода. А толпа всегда пойдет к ней в
добровольное рабство. И даже люди, стоящие по
разумению много выше, и сейчас, и потом
вынуждены будут ощущать на себе ее
воздействие. Пункт этот представляется нам
исключительно важным, ибо мы должны, наконец,
разрешить вопрос: действительно ли
гражданское правление так надежно защищает нас от
природных зол и так заботливо печется о
прибавлении наших благ, как сулит распаленное
воображение некоторых.
В обсуждении подобного рода вопросов я
совершенно не намерен подвергать
критическому исследованию нашу наиразумнейшую
форму правления, как равно далек я и от
мысли (даже в самых вольных частях моих
философских трудов) отрицать благочестивость,
истинность и совершенство нашей превосходней-
58
В защиту естественного общества...
шей Церкви. Основы нашего образа
правления и нашей Церкви незыблемы, и никакое
открытие истины не может повредить им.
Наоборот, чем тщательнее мы исследуем истоки
религии и правительства, тем яснее должны
обнаружиться их совершенства. Они
возникли, очистившись пламенем — и не мое дело о
них толковать.
Ответив на все возражения такого рода, я .
могу теперь более свободно перейти —
опираясь на историю и опыт — к исследованию того,
насколько успешно политика во все времена
способствовала смягчению бремени тех зол,
кои Провидение (которое, вероятно,
предназначило нас для пребывания в вечном
несовершенстве) ниспослало нам. Насколько мы
были в состоянии, применяя наши
естественные способности излечить наши врожденные
расстройства, и не привело ли это к
появлению новых зол, уже совершенно неизлечимых?
При обозрении любого государства с целью
вынести о нем суждение мы видим его с двух
сторон — внешней и внутренней. Первая из
них — это отношения дружбы или вражды,
которые оно поддерживает с другими
государствами. Вторая — отношения, в которых
находятся составляющие его части: правители и
подданные. Говоря о дружественных
отношениях государств, я вынужден с прискорбием
заявить, что они оставили слишком
незначительный след в истории, чтобы долго об этом
59
Эдмунд Верк
распространяться. Добрые дела, сделанные
одним народом по отношению к своему соседу*;
поддержка, оказанная во времена
общественного недовольства; утешение, предложенное в
годину бедствий; защита, предоставленная в
случаях грозящей опасности; взаимная
добросердечность и вежливость — все это могло
бы стать весьма обширной и приятной темой в
изучении истории5. Но увы! Вся история всех
времен и всех народов не наберет подобного
материала и на десять страниц, даже если бы
за это взялся такой искусный мастер делать
из мухи слона, как Гвичардини6.
То ли дело ослепительно яркая сторона
внешних отношений — отношений вражды!
Военными делами заполнена вся история и,
следовательно, единственный или почти
единственный образ, который встает при рассмотрении
внешней стороны политических обществ — это
образ, исполненный вражды. И единственные
действия, к которым (как всегда мы
наблюдали и сейчас являемся тому свидетелями)
склонны все государства, направлены на
уничтожение друг друга.
Война, говорит Макиавелли7, —
единственный предмет, который обязан изучать госу-
* Если бы Его светлость дожила до наших дней, дабы
иметь возможность наблюдать все благородство помощи,
оказанной этой нацией потрясенной Португалии, он, быть
может, признал бы эту часть своего доказательства
несколько слабой. Однако мы не считаем себя вправе изменять
слова Его светлости, но обязаны в точности им следовать.
6Q
В защиту естественного общества...
дарь, а под государем он понимает любую
государственную должность, как угодно
введенную. Он должен, продолжает великий доктор
политики, воспринимать мир только как
время передышки, которое необходимо, чтобы
задумать и подготовить к воплощению в жизнь
план очередной войны. Размышления о
способах бытия политических обществ привели
еще стародавнего Гоббса8к выводу о том, что
война — это естественное состояние. И
вправду» судя по поведению принадлежащих к
нашему роду индивидов, объединенных в нации
и королевства, можно было бы заключить, что
добродетель как таковая совершенно
противоестественна и чужда разуму человека.
Первые сведения, которые мы имеем о роде
человеческом — это по большей части
сведения об учиненной им резне. Все империи были
скреплены кровью, и в те ранние времена,
когда люди стали объединяться в партии и
союзы, непосредственным результатом этих
преднамеренно достигнутых и хорошо
просчитанных объединений оказалось взаимное
уничтожение. Вся древняя история темна и
неопределенна, и лишь одно абсолютно ясно: в те
дни были завоеватели и завоевания и,
следовательно — все те разграбления и
опустошения, за счет которых они возникали, а также
угнетение, с помощью которого они
укреплялись.
Мы ничего не знаем о Сезострисе9 кроме
того, что он вышел из Бгипта с армией свыше
61
Эдмунд Берн
700 000 человек, что завоевал все
средиземноморское побережье вплоть до Колхиды10. Что
там, где он не встретил особого
сопротивления, он пролил немного крови. Но известно
также, что встретились ему и народы,
знавшие цену свободе и дорого за нее взявшие.
Кто бы ни стал судить об армии, которую
возглавлял этот завоеватель, он должен знать
(если он вообще имеет хоть малейшее
представление о подобных вещах), что даже
армия-завоевательница жестоко страдает. Она
вынуждена преодолевать большие расстояния, часто
наталкиваясь на сопротивление и
подвергаясь естественным болезням. Далее, проходя
через множество климатических поясов и
стран, она терпит урон из-за недостатка и
плохого качества провианта. Следовательно, лишь
малая часть первоначальной армады
вернется домой, чтобы воспользоваться добычей,
полученной ценой гибели столь многих
товарищей и за счет опустошения значительной
части обитаемого мира.
Глядя на столь огромную армию, ведомую
этим завоевателем (для истощения ее сил
довольно ее собственной громоздкости!), не
будет чрезмерным предположить, что в походе
была потеряна не менее чем ее половина. И
если таково было положение победителей (а
при данных обстоятельствах оно должно быть
по меньшей мере таковым), то побежденные
должны были понести намного более
тяжелые потери: ибо избиение бегущих неизбежно
62
В защиту естественного общества...
превращается в резню, в которой находила
выход ярость завоевателей тех далеких
времен. Итак, вполне благоразумно заключить,
что общее число жертв (включая потери
победившей стороны) может составить до
миллиона человек.
Итак, вот перед нами завоеватель —
первый, о котором мы имеем исторические
свидетельства (хотя, как уже сказано,
хронология тех далеких времен находится в
состоянии крайней неопределенности) и который
выступает на сцену истории, уничтожая по
меньшей мере миллион себе подобных. И
деяние это не было вызвано ничем, кроме его
честолюбия, совершено без каких-либо иных
мотивов, кроме гордыни, жестокости и
безумия. И даже без какой-либо выгоды для
самого себя, ибо (как повествует Юстин11) Сезо-
стрис не удержал своих завоеваний. Не для
того ли все это совершилось, чтобы заставить
великое множество людей в весьма далеких
друг от друга странах почувствовать на
собственном опыте, насколько жестоко
Провидение бичует человечество, отдавая одному
человеку власть над многими и вооружая его
ярость, от природы бессильную и немощную,
силой рук миллионов тех, кто не ведает иного
способа действовать сообща, кроме как
повинуясь страстям их правителя.
Следующий персонаж трагедии,
разыгрываемой на подмостках этого древнего театра —
63
Эдмунд Верк
Семирамида12. Мы ведь ничего не знаем о
Нине13 кроме того, что он быстро завоевал
огромные территории, а таковые завоевания, без
сомнения, не могли обойтись без
соответствующей резни. Итак, мы видим армию из более
чем трех миллионов человек, направленную
этой воинственной царицей против индийцев.
Мы видим индийцев, армия которых еще
больше. И мы видим войну, ведшуюся с огромным
неистовством и переменным успехом. Она
завершается лишь вместе с отступлением
царицы с едва ли третью тех сил, которые были
заняты в походе — в походе, который (при
таком расчете) стоил жизни двум миллионам
человек с ее стороны. И разумно будет
предположить, что страна, на земле которой велись
военные действия, понесла не меньшие
потери. Но я согласен и преуменьшить, допустив,
что индийцы потеряли половину от нами
первоначально предположенного. Однако и тогда
расчет будет таков: в одной этой войне (ведь
Семирамида вела и другие войны!), в одно
только ее царствование, в одной только точке
земного шара три миллиона душ сгинуло посреди
всех тех ужасов и потрясений, которыми
наполнена любая война. И все это из-за ссоры,
участвовать в которой ни у одного из павших
не было ни малейшего разумного основания!
Вавилонская, Ассирийская, Мидийская и
Персидская14 монархии должны были пролить
моря крови в эпохи их становления и паде-
64
В защиту естественного общества...
ния. Многочисленность армии и флота
Ксеркса15, славное сопротивление, оказанное им и
несчастливый исход всех его приготовлений
известны каждому. В своем походе,
мобилизовав население половины Азии, он вел на
бойню свыше двух миллионов человек. Он вел
армию, чтобы бездарно растерять ее посреди
тысячи роковых случайностей на том же
самом месте, где его предшественники с
подобным же безумством разорили так много
цветущих царств и растратили силы столь
обширной империи.
По самым скромным подсчетам
Персидская Империя потеряла в войнах, которые
вела против греков и скифов, по меньшей мере
четыре миллиона своих подданных, не
говоря уже о других войнах, в которых она также
понесла потери. Это были потери,
понесенные в заграничных походах, но война была
перенесена и на ее землю сначала Агесила-
ем16, а затем Александром17. В моем убежище
я не имею под рукой книг, чтобы произвести
точный подсчет, но для Вашей светлости это
и не потребуется, учитывая Вашу ученость.
Вы припомните длинный список его побед, Вы
переберете в памяти все его битвы, вы
представите себе масштабы учиненной резни, Вы
обозрите картину в целом и согласитесь со
мной, что ради сотворения этого героя не менее
1 200 000 жизней должны были быть
принесены в жертву.
5-4215
65
Эдмунд Бёрк
Но лишь только он сам пал жертвой своих
пороков, через тысячи щелей дух
разрушения проник в его империю, чтобы придать
последний колорит ужасной картине бедствий и
разорений. Его царство было разодрано на
куски и поделено, что бесконечно увеличило
число враждующих сторон, которые, стремясь
уничтожить друг друга, потопили целое в
кровавой резне. Цари Сирии и Египта, Пергама
и Македонии18 беспрерывно досаждали друг
другу более 200 лет, пока мощная сила,
пришедшая с запада19 не утихомирила их,
попросту разрушив все эти царства. Не будет
преувеличением сказать, что соперничество
между наследниками Александра сократило
население этой части света по меньшей мере на 2
миллиона.
Борьба между македонянами и греками, а
до того споры между греческими
государствами из-за не доставлявшего ощутимых выгод
первенства, представляют одну из самых
кровавых сцен в истории. Удивительно, какое
множество людей на этом клочке земли было
принесено в жертву жалкой страсти
обладания лишними пятью-шестью тысячами акров
или двумя-тремя деревушками! И однако,
глядя на то, с какой язвительной резкостью
велся спор за эту землю между афинянами и
лакедемонянами20; сколько армий погибло,
сколько кораблей было потоплено и сожжено,
сколько городов разграблено и сколько мирного
наев
В защиту естественного общества...
селения перебито и взято в плен, — не трудно
себе представить, какой приговор всему
человечеству вынесло бы Провидение, исходя лишь
из одного этого примера!
Но эти споры завершились тем же, чем
всегда заканчивались и всегда будут
заканчиваться — ослаблением противоборствовавших
сторон. Некоторые из них еще могли себя
потешить призрачными надеждами на
обладание властью, но все в итоге покорились игу
чужеземца, который знает, как извлечь
выгоду из их розни. По крайней мере именно так
случилось с греками. И несомненно, с
первых страниц писанной истории греков и вплоть
до их поглощения Римской империей потери
от междуусобиц и войн с чужеземцами
составили не менее чем 3 миллиона человек.
Что за Ацелдаму21, что за поле
кровопролития являла собой Сицилия22 в древние
времена, когда форма правления там была
предметом спора между республиканской и
тиранической партиями, а за обладание ею
сражались все коренные жители, греки,
карфагеняне и римляне23 — Ваша светлость легко
припомнит. Вы вспомните случай, когда была
полностью уничтожена армия в 300 тысяч
человек, Вы обнаружите, что каждая страница
сицилийской истории пропитана кровью и
заполнена повествованиями о бунтах,
восстаниях, случаях массовой резни, убийствах,
проскрипционных списках, — в общем об ужа-
5*
67
Эдмунд Бёрк
сах, превосходящих все, что случалось в
истории любого другого народа, хотя история
всякого народа в сущности сводится к тому же.
Памятуя, что в отсутствие необходимых книг
я не могу быть точным, я все же оценю итог
резни на этом острове в 2 миллиона человек,
что Ваша Светлость скорее согласится
считать явным преуменьшением.
Упомянем мельком войны и их
последствия, разорявшие Великую Грецию до тех пор,
пока римское владычество не утвердилось в
этой части Италии. Чтобы избежать
преувеличения, я оценю общее число жертв лишь в
один миллион. И перейдем поскорее к сцене,
являющей собой наиболее драматический
момент и величайшую катастрофу античности, —
к сцене основания Римской Империи24. Едва
появившись на свет, эта империя учинила
такое кровопускание, что до сих пор в это
верится с трудом. Соседствующие карликовые
государства влились в картину нового
разрушения: сабиняне, самниты, эки, вольски,
этруски23 пали в результате резни, длившейся
непрерывно в течение столетий, резни,
которая погубила более двух миллионов
несчастных. К ним добавилась еще и полностью
уничтоженная армия галлов, которые в это же
время вторглись в Италию. Короче говоря, было
бы совершенно невозможно представить себе
более ужасающую и кровавую картину, если
бы не та, что открывается перед нами в ре-
68
В защиту естественного общества...
зультате последовавших вскоре Пунических
войн26. Тут мы находим предельную степень
опустошения и разрухи, которая, можно
думать, потрясла тогда весь обитаемый мир.
Размах этой войны, в которую оказалось
втянуто такое множество народов и которая
велась на суше и на море, количество людей,
сгинувших в сухопутных и морских
сражениях поразительны до невыразимости, особенно
если на дело посмотреть просто — без
вхождения в отвлекающие от главного
обстоятельства, т. е. без учета характеров, действий и
замыслов замешанных во всем этом лиц. Эти
войны — я говорю о войнах, именуемых
Пуническими, обошлись роду человеческому в не
менее чем 3 миллиона погибших. И это всего
лишь часть (при том — мизерная!) гибельных
напастей, вызванных амбициями Рима.
Война с Митридатом27 была лишь чуть
менее кровопролитной: этот государь лишь в
одном сражении положил 150 000 римлян. В
этой войне Сулла28 уничтожил 300 000
человек при Херонее29. Он опрокинул армию Мит-
ридата под командованием Дорилая30и
вырезал 300 000. Этот великий и неудачливый
государь потерял еще 300 000 при Цизикуме31.
В ходе войны он понес еще и многие другие
бесчисленные потери, жестоко мстя за них в
моменты, когда удача оказывалась на его
стороне. В конце концов он был полностью
свергнут, и сама грандиозность его падения со-
69
Эдмунд Вёрк
крушила вдребезги его союзника — царя
Армении. Всех, кто был связан с ним, постигла
та же участь. Беспощадный гений Суллы
развернулся во всю мощь, и Афины32 оказались
не единственным городом, чьи улицы
обагрились потоками крови. В это время меч,
пресытившись резней за пределами страны,
обернул свое острие против внутренностей самой
Римской Республики33. Открывшаяся при этом
картина жестокостей и предательств вполне
достаточна, чтобы затмить воспоминания о
внешних разрушениях.
Я сначала намеревался, милорд,
продолжить подсчет человеческих потерь в этих
войнах, используя метод обращения к писаной
истории. Но я вынужден изменить мой
прежний план. Столь трагичное однообразие
разрушений и убийств вызвало бы отвращение у
Вашей Светлости, как, впрочем и у меня
самого. Признаюсь, глазам моим уже более
невмоготу вперяться в это кровавое зрелище. Я
не стану обозревать подробно восстание
рабов, гражданскую, галльскую и испанскую
войны. А равно также войны против Югурты,
Антиоха34 и многие другие столь же значимые
и ведшиеся с не меньшим ожесточением.
Результаты резни, учиненной одним лишь
Юлием Цезарем35, подсчитаны другим автором36 и
составляют 1 200 000 жертв. Но, чтобы дать
Вашей Светлости некую идею, которая может
служить стандартом для измерений во всех
70
В защиту естественного общества...
таких случаях, я призываю Вас обратить Ваш
взор на Иудею37 — местечко на Земле не
особо примечательное, хотя и облагороженное
тем, что уникальные события38 имели свое
начало в этой стране.
Этому местечку довелось (здесь мы не
задаемся вопросом — каким образом) оказаться
столь перенаселенным и принести столь
обильную лепту на алтарь беспрерывных
человекоубийств лишь потому, что его окружали
другие знаменитые и описанные в исторических
хрониках соседи. Впервые придя на эту
землю, евреи почти целиком уничтожили
местное население. Их собственные гражданские
войны, а также войны с едва приметными
соседями ежегодно уносили множество жизней
в течение нескольких столетий. А вторжения
царей Вавилона и Ассирии оставляли после
себя грандиозные опустошения. И поскольку
мы располагаем их историей лишь в
частичном и безнадежно запутанном виде39, я
укажу, как на более или менее ясную, на ту ее
часть, которая совмещается с историей Рима
и притом лишь на тот момент, когда евреям
был нанесен заключительный мощный удар,
уничтоживший их как нацию. Удар, который
стоил этому народу не менее 2 000 000
жизней. Я ничего не говорю об «отсечении
ветвей» этого племени в те времена, когда оно
существовало и не имею в виду подобные вещи,
случающиеся с «молодняком», который с тех
71
Эдмунд Берк
пор вырос из «старого корня». Но если в столь
неприметной части Земли такая резня шла в
период трех коротких царствований, и если
столь грандиозная резня составляет лишь
мизерную часть тех страданий, которые по
сообщению истории выпали на долю этого народа,
то что же должны мы заключить о странах
значительно больших и ведших войны с
гораздо большим размахом?!
Примеры такого рода создают
единообразие истории. Но бывали и моменты, когда род
человеческий оказывался перед угрозой
почти полного уничтожения. Это случилось тогда,
когда лавины готов, вандалов, гуннов
устремились в Галлию40, Италию, Испанию, Грецию
и Африку, разрушая все на своем пути и
оставляя после себя ужасные опустошения. Vas-
шт ubique silentium, secreti colles; fumantia procul
tecta; nemo exploratoribus obvius41 — вот это
Тацит42 называет facies Victoriae43. Типичная
картина, но здесь — вдвойне типичная!
С севера двинулись полчища готов,
вандалов, гуннов, остроготов44, которые прошли на
юг вплоть до Африки, пострадавшей также,
как ранее север. Приблизительно в то же
время другая лавина варваров, воспламененных
такой же яростью и вдохновленных подобным
же успехом, хлынула с юга сокрушая все на
северо-востоке и западе от удаленнейших
частей Персии с одной стороны, до берегов
Луары45— с другой. Лавина, разрушившая все
72
В защиту естественного общества...
возвышенные и замечательные памятники
человеческой изобретательности до такой
степени, что не осталось даже памяти о прежних
обитателях этих мест.
Что творилось с тех пор и что будет
происходить, пока остаются в силе те же
побуждения к войне, — об этом я распространяться
не стану. Я лишь сошлюсь на ужасающие
последствия мракобесия и алчности,
сопровождавшие завоевание Испанской Америки46,
завоевание, в результате которого по самым
низким оценкам было истреблено 10 миллионов
представителей человеческого рода.
Я подведу итог этой части моего
рассуждения, сделав общий подсчет. Я думаю общее
число мной упомянутых жертв превышает 36
миллионов. Я не входил в детальный подсчет.
Я не претендую на точность и потому для
получения обобщенного взгляда я прибавлю ко
всем тем, кто пал в битвах еще и тех, что
сгинули столь же достойным сожаления образом
от разрушительных последствий войны от
начала Мира до сего дня во всех четырех частях
света. Тогда приведенное мной число должно
быть умножено на тысячу, по меньшей
мере, — едва ли преувеличение, учитывая
время и размах событий.
Все, что здесь упомянуто — это едва пять
сотых от того, что действительно имело
место. Безусловно, мы не имеем свидетельств
писанной истории. Но какое множество случаев
73
Эдмунд Бёрк
кровопролитной резни упомянуто лишь в
самом общем виде, сколько протекших времен
навсегда остались недоступны истории, до
скольких мест обитаемого Мира она так и не
добралась, — об этом мне нет нужды
напоминать Вашей Светлости. Нет необходимости
распространяться о тех безмолвных и
бесславных потоках крови, которые в избытке
напоили вечно алчущие пески Африки, которые
окрасили заполярные снега или напитали
дикие леса Америки за бесчисленные века
непрерывной войны. Должен ли я, чтобы
защитить свои расчеты от обвинения в
преувеличении, добавить сюда те мелкие стычки,
которые случаются во всех войнах и не
удостаиваются помещения в разряд исторических
деяний, поскольку не дотягивают до
настоящего злодейства, хотя и компенсируют эту свою
невинность частотой? Нужно ли мне для
раздувания счета добавить случаи всеобщей
резни, пожравшей целые города и нации?
Опустошительные нашествия эпидемий, голода и
всех тех фурий, которые следуют в обозе
войны?
Я не нуждаюсь в преувеличении и я
намеренно не щеголял красноречием по этому
поводу. Я вообще презираю этот род речи, — а
тем более в описании всех этих случаев
резни, когда так легко впасть в возвышенный
тон аффектированного описания ужасов,
сопровождающих опустошение царств и разграб-
74
В защиту естественного общества...
ление городов. Но я пишу не для черни и не
для того, чтобы распалять ее единственного
властелина — ее страсти. Я следую путем
безыскусных и умеренных подсчетов, которых
и без педантической точности довольно,
чтобы дать Вашей Светлости возможность
ощутить последствия деятельности
Политического Общества. Я вменяю ему в вину всю
полноту этих последствий. Я клятвенно
подтверждаю это обвинение и я теперь докажу его к
полному Вашей Светлости удовлетворению.
Я назвал цифру в 36 миллионов. Помимо
тех, кто пал в сражениях, почти половина от
общего числа — это жертвы последствий
войны, даже более ужасающих, нежели та
чудовищная резня, что потрясает нашу
человечность и делает шаткой нашу веру. Так что
соглашаясь, что избыточность моего
аргумента в одном компенсирует его недостаточность
в другом, Вы не откажете ему в разумности.
Я думаю, что население Земли на данный
момент составляет не более 500 миллионов
человек. Таким образом жертвы всех случаев
резни рода человеческого по самому
минимальному расчету в 70 раз превосходят число ныне
обитающих на земном шаре. Число, которое
может подвигнуть к размышлениям даже того,
кто менее склонен к построению
умозаключений, нежели Ваша Светлость.
Я теперь подошел к тому, чтобы показать,
что Политическое Общество и в самом деле
75
Эдмунд Бёрк
несет наибольшую вину за уничтожение
представителей человеческого рода. Чтобы
придать обсуждению вопроса всесторонний
характер, я допущу, что в природе человеческой
есть презрительное высокомерие и ярость,
которые всегда и везде ведут к вспышкам
гнева и столкновениям между людьми. Но
допустив это, я по-прежнему настаиваю, что
исключительно лишь благодаря политическим
установлениям эти столкновения столь
часты, столь жестоки и влекут за собой столь
печальные последствия. В естественном
состоянии было невозможно собрать вместе
множество людей для учинения всех этих убийств
при том, что они должны были еще
сговориться о кровавом умысле. Но допустим все
же (невозможное предположение!), что они
сговорились; однако орудия, которыми их
наделила безыскусная природа, совершенно не
годятся для намеченной цели. Множество
ссадин и синяков будет получено в кулачной
драке, но смертей — очень и очень мало.
Общество и политика, которые привили
нам эти разрушительные воззрения,
обеспечили нас и средствами их осуществления. С
первых моментов зарождения политического
сообщества и по сей день человеческая
изобретательность оттачивала и
совершенствовала таинство убийства: от первых грубых
опытов с палками и камнями до сегодняшнего
совершенства в ручном оружии, артиллерии,
76
В защиту естественного общества...
подрывном деле и во всех тех видах
искусственной, выученной и утонченной жестокости,
в которой мы стали такими знатоками и
которая составляет существо того, что мы, под
внушением политиков, приучились воспринимать
как нашу первейшую славу.
Как далеко простая природа завела бы нас,
мы можем судить на примере тех животных,
которые все еще живут по ее законам и даже
на примере тех, которых она наделила
нравом более ожесточенным и орудиями более
ужасающими, нежели те, которыми,
согласно ее замыслу, должны были пользоваться мы.
Неоспоримая истина заключена в том, что
значительно больший ущерб за один год бывает
нанесен людям людьми, нежели всеми
львами, тиграми, пантерами, ирбисами47,
леопардами, гиенами, носорогами, слонами,
медведями, волками и некоторыми другими
видами животного царства с начала мира, хотя
эти хищники живут отнюдь не в согласии друг
с другом, и в их природе значительно больше
гнева и ярости, чем в нашей. Но со всем
уважением к вам, законодатели, к вам,
цивилизаторы человечества, к вам — орфеи, моисеи,
миносы, солоны, тезеи, ликурги, нумы48! —
со всем уважением к вам да будет
провозглашено, что ваши установления по
хладнокровному расчету причинили больше вреда,
нежели все неистовство наисвирепейших животных
в состоянии устрашающей ярости уже
причинило или когда-либо еще причинит!
77
Эдмунд Бёрк
Все эти злодейства не случайны. Любой,
кто возьмет на себя труд исследования
природы общества, обнаружит, что все это зло
прямо проистекает из его устройства. Ибо,
подобно тому, как субординация, или другими
словами, взаимосоответствие тирании и рабства,
есть необходимое условие существования этих
обществ, так корысти, амбиции, злобы или
мстительности, да нет — даже прихоти и
каприза того единственного, кто правит,
бывает достаточно, чтобы поднять всех
подвластных — и без малейшего сомнения с их
стороны — на самые черные и неправедные дела. И
жалко и смешно смотреть на то, как эти
несчастные собираются под знамена,
исполненные ярости даже большей, чем если бы они
вдохновлялись жаждой мести за свои
собственные обиды.
Стоит также отметить, что это
искусственное разделение человеческого рода на
отдельные общества является само по себе
неиссякаемым источником вражды и разброда
между ними. Уже сами имена, которыми они
отличаются друг от друга, достаточны, чтобы
раздуть пламя взаимной ненависти и гнева.
Исследуйте историю, обратитесь к делам
сегодняшним и вы обнаружите, что огромное
большинство всех столкновений между
государствами вызывается тем, что эти
государства объединяют в себе разные народы,
которые носят различные имена. Для англичани-
78
В защиту естественного общества...
на имя француз, испанец, итальянец, а в еще
большей степени — турок или татарин, несет
в себе заряд ненависти или презрения. И
чтобы в таковом нашем соотечественнике
возбудить чувства жалости и заботы к
представителю одного из этих народов, не придется ли
нам избегать упоминания его имени? Вы не
станете умолять нашего соотечественника
проявить сострадание к бедному французу или
несчастному немцу. Отнюдь. Вы назовете его
чужеземцем, т. е. обозначите положение, в
котором может оказаться любой из нас. Вы
представите его как человека, т. е. того, кто
вместе с нами причастен той же природе и
подчинен тому же закону. Есть нечто крайне
противное нашей природе во всех этих
искусственных политических разделениях, что
никаких иных трубных призывов не нужно,
чтобы поднять нас на войну и разрушение. Но
есть нечто столь благодетельное и
исцеляющее в нераздельном голосе человечности, что
вопреки всем помехам со стороны наших
политических установлений, простое имя
«человек», вовремя произнесенное, всегда
производит благодетельный эффект.
Это естественное и непреднамеренное
воздействие политики на изначально данные
чувства рода человеческого обнаруживается в
некоторых иных случаях. Само название —
«политик», «государственный деятель»
безусловно вызывает ужас и ненависть. Оно навечно
79
Эдмунд Бёрк
связано с такими понятиями как обман,
жестокость, жульничество и тирания. И к тем
писателям, которые со всей достоверностью
поведали о таинствах учения о государстве
вольных каменщиков49, люди всегда испытывали
сильнейшее отвращение лишь потому, что они
в совершенстве уяснили столь отвратительную
теорию. В этом смысле случай Макиавелли
представляется, на первый взгляд, весьма
затруднительным. Ему вменили в вину
злодейства тех, чьи максимы и правила правления он
раскрыл. Его рассуждение вызывает больше
отвращения, нежели деятельность подобного
рода людей.
Но даже если бы нельзя было привести
иных аргументов против искусственного
общества помимо того, который я сейчас приведу,
его одного, я полагаю, вполне довольно,
чтобы окончательно это общество развенчать. Все
авторы, писавшие о науке политической,
согласны между собой в том, что, судя по опыту
любых правительств, сии последние довольно
часто вынуждены нарушать правила
справедливости, чтобы удержать свою власть. Что
истина должна уступить место правдоподобию,
честность — удобству, а сама человечность —
правящей корысти. В целом это таинство
несправедливее™ называется государственным
разумом. Это разум, который — признаюсь —
для меня непостижим. Какая же это защита
права как такового, если она осуществляется
80
В защиту естественного общества...
путем попрания прав индивидов? Какого рода
может быть справедливость, если она
утверждается с помощью нарушения ее собственных
законов?
Эти парадоксы я оставляю на
рассмотрение более изобретательных мозгов
законодателей и политиков. Я же обойдусь тем, что в
подобном случае сказал бы обычный человек.
Я никогда не поверю в то, что учреждения,
находящиеся в согласии с природой и
подходящие роду человеческому, могут счесть
необходимым и даже соответствующим
обстоятельствам делать то, против чего наилучшие
и наиценнейшие инстинкты человечества нас
неизменно предупреждают. Но стоит ли
удивляться тому, что состояние,
противоположное естественному состоянию, должно
сохранять себя, попирая закон природы?
Чтобы доказать, что политические
сообщества (policed Societies) такого рода совершают
насилие над природой и накладывают
ограничения на человеческий разум, достаточно
лишь взглянуть на кровопролитные меры и
инструменты насилия, повсеместно
используемые для их поддержания. Представим себе
все эти темницы, плети, оковы, дыбы и
виселицы, в таком изобилии наличные во всяком
обществе, с помощью которых ежегодно
сотни людей бывают приносимы в жертву
гордыне и безумству немногих и миллионам тех,
кто находится в унизительной зависимости и
81
Эдмунд Верк
подчинении у правящей кучки. Было время,
когда с почтительным трепетом взирал я на
все эти таинства политического общества. Но
возраст, опыт и философия сорвали завесу
таинственности, и теперь я смотрю на эту
святая святых по меньшей мере без энтузиазма и
восхищения. Я признаю действительную
необходимость подобных процедур в рамках
подобных учреждений. Но я вынужден
держаться весьма низкого мнения о самих
учреждениях, коль скоро они нуждаются в подобных
процедурах.
К великому несчастью, ни в одной части
земного шара естественная свобода и
естественная религия не обнаруживаются в своем
чистом виде, свободные от ухудшающих их
политических примесей. Но Провидение
вложило в нас идеи, аксиомы, правила
относительно того, что есть благочестие, правозакон-
ность (just), справедливость (fair), честность. И
ни политическое искусство (Craft), ни
софистическая ученость не смогут изгнать этот дар
Провидения из наших сердец. Лишь с
помощью этих идей, аксиом и правил — и никак
иначе — мы можем оценивать различные
искусственные формы религии и общества,
определяя, приближаются ли они к изначальному
образцу или удаляются от него.
Простейшей формой правления является
Деспотизм, при котором все круги власти
движимы единственно волей верховного прави-
82
В защиту естественного общества...
теля, а все, что находится в их подчинении,
управляется подобным же образом, т. е.
прихотью данного чиновника. Поскольку эта
форма наиболее проста, она имеет и наибольшее
распространение. Едва ли найдется хотя бы
один уголок мира, где бы она отсутствовала.
А в тех немногих местах, где люди
наслаждаются тем, что они зовут свободой, свобода эта
постоянно находится под угрозой
неминуемого падения и буквально мчится
семимильными шагами к той пучине деспотизма, которая
в конце концов поглощает все иные виды
правления.
Этот способ правления, будучи
элементарно подчинен воле наислабейшего и, как
правило, наихудшего члена общества,
становится наиглупейшим и наикапризнейшим, а в то
же время — наиболее ужасающим и
разрушительным по сравнению со всем тем, что
можно себе представить. При деспотизме
правящая персона обнаруживает, что, какова бы
ни была степень нужды, горя и недостоинства
подданных, сама она может располагать всем,
чего пожелает, для удовлетворения своих
прихотливых желаний. И даже более. Деспот
обнаруживает, что степень самоудовлетворения
тем больше, чем глубже безысходность и
порабощение его подданных. И так
побуждаемый страстями и корыстью к попранию
общего блага, а по положению стоящий выше
стыда и страха, он приступает к совершению са-
б*
83
Эдмунд Бёрк
мых жутких и самых поражающих злодеяний
против рода человеческого. Его придворные
становятся жертвами его подозрительности.
Малейшее неудовольствие означает смерть, а
всякое разногласие зачастую оценивается как
тягчайшее преступление — измена.
При дворе Нерона50 человек высокой
учености, неоспоримых достоинств и
преданности, не вызывающей подозрений, был казнен
лишь на том основании, что имел
педантичный вид, вызвавший неудовольствие
императора51. И этот самый выродок рода
человеческого казался в начале своего царствования
воплощением добродетелей!
Многие величайшие тираны, известные из
истории, начинали свое правление
наисправедливейшим образом. Но истина
заключается в том, что противоестественная власть
развращает как сердце, так и рассудок.
Последняя надежда на изменение к лучшему
исчезает потому, что, царь всегда окружен толпой
бесстыдных льстецов, считающих своим
святым долгом ограждать его даже от малейших
проблесков разума до тех пор, пока сами идеи
прямоты и законоправия не будут полностью
изгнаны из его ума.
Когда Александр52 в приступе ярости
зверски умертвил одного из своих ближайших
друзей и храбрейшего военачальника, то
опомнившись, он с ужасом почувствовал всю
тяжесть своей вины. И тут его Совет пришел
84
В защиту естественного общества...
ему на помощь. И что же этот Совет сделал?
Он нашел ему философа со словами утешения
и оправдания. И каким же образом этот
философ смягчил горечь утраты, вызванной
гибелью такого человека, и исцелил его совесть,
терзаемую возмутительной очевидностью
такового преступления? Плутарх подробно
описал эту сцену. Философ сказал царю, что «да
будет суверену позволено делать то, что он
пожелает, все его деяния справедливы и
законны, поскольку это его деяния». Дворцы
всех правителей кишат такими придворными
философами. Последствия было не трудно
предугадать. С каждым днем он превращался во
все большее чудовище, склонное к
противоестественной похоти, дебошам, пьянству и
человекоубийству. А первоначально это был
великий человек необычайных способностей и
высокой добродетели. Но неограниченная
власть шаг за шагом проникает в душу
человека, пока окончательно не исторгнет из нее
все принципы добропорядочности.
Было замечено, что не существует
правителя столь плохого, чьи фавориты и
министры не были бы еще хуже. Едва ли
существует хотя бы один правитель без фаворита,
который вертит им по своему произволу,
подобно тому, как сам правитель управляет своими
несчастными подданными. Тут тирания
удваивается. Существует два двора, два
корыстных интереса, оба совершенно чуждых народ-
85
Эдмунд Бёрк
ной выгоде. Фаворит знает, что
расположение тирана столь же непостоянно и
переменчиво, как расположение женщины. И
заключив, что время его уже сочтено, он
торопится выбрать всю меру отпущенных ему
злодеяний, грабя, роскошествуя и мстя. Всякий
доступ к трону блокируется.
Он угнетает и разоряет народ, в то же
время всячески убеждая властелина, что ропот
недовольства, вызванный угнетением,
исходящим от самого же фаворита, есть результат
разочарования в назначенном властителем
правительстве. Тогда естественная для
деспотизма склонность к насилию раздувается до
предела, отягощаясь ненавистью и
мстительностью. Забота о государстве становится
преступлением против властителя. Быть
популярным означает теперь быть предателем. Даже
добродетель опасна, как вдохновляющее
свойство, требующее уважения к себе самому вне
зависимости от мнений двора.
Все, что сказано о главаре (chief), вполне
справедливо и в отношении нижестоящих
начальников в этих формах правления.
Каждый в своей области является таким же
тираном, изводя людей угнетением тем более
чувствительным, что оно максимально
приближено к ним и осуществляется низкими и
подневольными лицами. А что до большинства
народа, то он рассматривается просто как стадо
скота и действительно весьма скоро
становится
В защиту естественного общества.,.
ся ничем не лучше. Все принципы чести,
всякое чувство собственного достоинства
утрачиваются вместе с порабощением. День,
говорит Гомер53, когда человек становится рабом,
отбирает у него половину его ценности. Ведь
на самом деле, — он теряет все иные
побуждения к действию за исключением самого
низменного, т. е. страха.
При этом способе правления природа
человеческая не только претерпевает
надругательства и оскорбления, но и на самом деле
деградирует и погружается в состояние скотства.
Принимая все это во внимание, м-р Локк54
вынужден был, и весьма справедливо,
отметить, что такого рода правление еще хуже
анархии. И в самом деле, оно вызывает такое
отвращение и такое презрение со стороны
любого, кто жил при ином, хотя бы внешне
более мягком правлении, что едва ли хотя бы
один разумный человек в Европе не
предпочтет смерть азиатскому деспотизму. Итак, мы
имеем признание великого философа, что
неупорядоченное естественное состояние
предпочтительнее такого правления. Мы имеем
согласное мнение всех разумных и
благородных людей, которое ведет нас еще дальше в
заверении, что даже смерть
предпочтительнее. И однако именно под этими столь
справедливо осужденными и столь всеобще
презираемыми формами правления почти
исключительно весь род человеческий стонет и сто-
87
Эдмунд Бёрк
нал с самого начала. Следовательно, можно
заключить на основании ясных и
неоспоримых принципов, что подавляющее
большинство существующих на Земле правительств —
это тирании, самозванцы и нарушители
естественных прав рода человеческого; эти
правительства значительно хуже, нежели самые
беспорядочные анархии. И мы сейчас же
проверим, насколько другие формы правления
превосходят эти.
Во всех частях света человечество, сколь
оно ни унижено, сохраняет все же некоторую
чувствительность. Гнет тирании теряет свою
опору. Но излечение дается трудно:
фактически единственное лекарство, которое
применяют люди, чтобы излечиться от тирании —
замена тирана. Так происходит сейчас и
всегда происходило в подавляющем большинстве
случаев. В некоторых странах, однако,
нашлись люди более проницательные, которые
открыли, «что жизнь в подчинении воле
одного была причиной несчастья всех»55.
Поэтому они сменили свой первоначальный
метод, и собрав в нескольких своих обществах
людей наиболее уважаемых благодаря их
рассудительности и богатствам, доверили им
печься об общем благополучии. Таким образом и
возникло то, что зовется аристократией.
Они надеялись, что такому количеству
людей будет невозможно сговориться против
общего блага, и они предвкушали жизнь безо-
88
В защиту естественного общества...
пасную и счастливую под руководством
объединенного правления столь способных и
опытных лиц. Накопленный к настоящему
времени немалый опыт свидетельствует о том, что
аристократия и деспотизм различаются лишь
по названию. Что народ, лишенный участия в
законотворчестве, во всем оказывается — при
том, что им управляют двадцать независимых
от него человек — таким же рабом, как и в
случае, когда господствует лишь один.
Тирания ощущается еще острее, поскольку
каждый из благородных наделен высокомерным
презрением, как султан. Люди еще более
несчастны, ибо свобода, казалось бы, совсем
рядом, но остается для них недостижимой. Эта
обманчивая идея свободы, зарождая в
подданном призрачную надежду на счастье, тем
вернее налагает на него оковы подчинения.
То, что не довели до конца естественная
алчность и гордыня тех, кто оказался вознесен
над остальными, довершили их
подозрительность и леденящий страх утраты авторитета,
который никоим образом не подкреплен
соображениями его полезности для нации.
Генуэзская или Венецианская республики
являют собой скрытый деспотизм, при
котором обнаруживается та же гордыня
правителей, то же унизительное подчинение народа и
те же кровавые максимы политики
подозрительности. В одном отношении аристократия
хуже деспотизма. Политическое сообщество
89
Эдмунд Бёрк
(A Body Politick), пока оно сохраняет
авторитет, никогда не меняет своих максим. Но
деспотизм, сегодня будучи в высшей степени
ужасным из-за капризности сердца
человеческого, может, по тому же самому капризу,
обращенному в противоположную сторону,
предстать милым и приятным (lovely) на
следующий день. Рассматривая последовательность
правителей, можно обнаружить несколько
действительно хороших среди них. Помимо
дней правления Тиберия, Калигулы и
Нерона, бывали и более мирные дни Веспасиана,
Тита, Траяна и Антонина56.
Но политическое сообщество не руководится
капризом или прихотью. У него есть свои
правила, оно непрерывно, и любой, кто однажды
вступает в него, либо уже вдохновляется
духом целого, либо скоро проникнется им. Не
бывало еще такого, чтобы аристократия,
высокомерная и тираническая в одном столетии,
стала вдруг более снисходительной и
умеренной в следующем. В результате иго этих
видов правления оказывается столь несносным,
что как только люди обретают хоть чуточку
власти, они стряхивают с себя
аристократическое правление с крайним возмущением и
устанавливают форму народоправия. А когда
им не хватало сил, чтобы продержаться, они
отдавали себя в руки деспотизма, считая его
меньшим из двух зол.
Как раз это и случилось в Дании, которая
искала спасения от гнета своей знати под
подо
В защиту естественного общества...
кровительством сильной руки произвольной
власти. Польша в настоящее время
именуется республикой, и правление в ней
представляет одну из форм аристократии. Но хорошо
известно, что в мизинце ее правительства
больше могущества, чем в чреслах произвольной
власти большинства наций. Люди там рабы
не только в политическом смысле, но и в
смысле личного рабства. Их человеческое
достоинство попрано донельзя. Венецианская
республика представляется более умеренной, но
даже и здесь ярмо аристократии настолько
тяжко, что знать вынуждена была подрывать
дух своих подданных, развращая их всеми
возможными способами. Они не дали подданным
разумной свободы, но возместили это тем, что
низкая душа воспринимает как более ценную
свободу, — они не только дозволяли, но
всячески поощряли своих подданных в
самоосквернении самым бесстыднейшим образом.
Они относятся к своим подданным как
фермер к борову, уготовленному к праздничному
столу. Он не дает ему воли, держа в
свинарнике, но позволяет вдоволь валяться в грязи
и обжираться.
Столь неимоверную распущенность, как у
венецианцев, мы не встретим нигде. Знать,
чернь, мужчины, женщины, духовенство,
миряне — все уподобились друг другу.
Правящая знать опасается друг друга не в меньшей
степени, чем она боится народа, и по этой
причине она политически обессиливает сама себя
91
Эдмунд Бёрк
той же не присталой мужам роскошью, с
помощью которой она развращает своих
подданных. Последние обнищали до крайности. Их
содержат в постоянном страхе перед ужасами
государственной инквизиции. Вы видите здесь
народ, лишенный всякой разумной свободы и
удерживаемый под тираническим господством
двух тысяч человек. И однако эта
двухтысячная корпорация столь далека от того, чтобы
свободно наслаждаться плодами своего
господства над остальными, что находится в
бесконечно более безысходном состоянии рабства.
Они сделались наихудшими и
наинесчастнейшими представителями рода человеческого
лишь для того, чтобы быть в состоянии
наиболее эффективно причинять несчастья целой
нации. Короче говоря, постоянный и
методичный образ действий аристократии более
невыносим, нежели сами крайности деспотизма, и
в общем-то лекарство для излечения от него
найти еще труднее.
Таким образом, милорд, мы рассмотрели
аристократический образ правления во всей
его полноте: мы видели зародыши, мы
наблюдали рост, мы имеем его плоды.
Аристократия не могла бы похвалиться даже теми
жалкими преимуществами, которыми отличается
деспотизм, и в то же время в избытке
преисполнена злодействами, неизвестными даже
ему. В конечном счете она есть всего лишь
неупорядоченная тирания. Оттого такая фор-
92
В защиту естественного общества...
ма правления получила бы одобрение, даже
чисто абстрактно, у весьма немногих из тех,
кто способен мыслить. А еще меньше ее стали
бы терпеть на практике те, в ком сохранилось
живое чувство.
На этом, однако, плодотворная
деятельность человека на поприще политики не
истощилась. У него оказалась в запасе еще одна
копеечная свечка, чтобы восполнить
недостаток света, исходящего от Солнца. Это была
третья форма, известная у политических
писателей под именем демократия. Здесь народ
взял все общественные дела или большую
часть их в свои собственные руки. Народ сам
создает себе законы, и должностные лица,
допустившие какие-либо провинности, несут
ответственность только перед ним и ни перед
кем иным. По всему судя, с помощью этого
метода они обеспечили себе все выгоды
порядка и хорошего правления, не
расплачиваясь, при этом, своей свободой. И теперь,
милорд, мы подошли к шедевру греческой
утонченности и римской основательности — к на-
родоправию.
Самая ранняя и самая прославленная
республика этого типа — афинская. Она была
создана Солоном — человеком, который
является художником в не меньшей степени, чем
прославленным поэтом и философом. Но едва
лишь это политическое судно сошло со
стапелей, как пошло ко дну и еще при жизни его
93
Эдмунд Берн
создателя. Откуда ни возьмись явилась
тирания — не от чужеземного завоевания, не по
случайности, а в силу самой природы и
внутреннего сложения самой демократии. Некий
ловкач57стал популярен. Народ, владевший
всей полнотой власти, передал значительную
ее часть в его руки, а тот использовал
доставшуюся ему власть, чтобы поработить тех, от
кого он ее получил.
Случай вернул им свободу, а потом им еще
и повезло, что среди них нашлись люди
выдающихся способностей и столь же
выдающихся добродетелей. Но этим способностям не
довелось послужить ни их обладателям, ни
государству. Некоторых из этих людей, ради
которых мы, собственно говоря, и читаем историю
греков, они изгнали. Других посадили в
тюрьму. И со всеми в разных обстоятельствах они
обошлись равно с постыднейшей
неблагодарностью. Республики по своему духу имеют
много общего с монархиями, но особенно похожи
они друг на друга в этом последнем
отношении. Блистательная заслуга равно вызывает
ненависть и подозрение как в народном
собрании, так и при дворе. А служба
государству воспринимается как вызов, брошенный
правителям, будь то султаны или сенаторы.
Остракизм58 в Афинах возник именно по
этому принципу. Легкомысленный народ,
являющийся предметом нашего рассмотрения,
возгордившийся непомерно вследствие ряда
94
В защиту естественного общества.
успехов, в которых не было никакой его
заслуги, начал тиранствовать над остальными
согражданами, также участвовавшими в
защите республики. И вместе с
предосторожностью афиняне отринули и всякую видимость
справедливости. Они ввязывались в войны
поспешно и опрометчиво. А в случае неудачи,
вместо того, чтобы извлекать из неудачи
уроки, они возлагали вину за собственные
ошибки целиком и полностью на министров,
вырабатывавших планы военных действий, и на
генералов, которые вели эти войны. И так
постепенно они отстранили всех, кто мог бы
заседать в их советах и руководить сражениями.
А если в некоторых случаях их войны
имели более счастливый исход, иметь дело с ними
оказывалось не менее трудно ввиду их
гордыни и наглости. Основной заботой любого
главнокомандующего являлось не планирование
операций во время кампании, а самозащита
себя перед народом, разгневанным в случае
неудачи и тираничным в случае успеха.
Довольно обычно случалось во времена
чудовищного деспотизма римских императоров, что
полководец получал тем худший прием, чем
большую службу он сослужил отечеству.
Самый красноречивый пример — это Агрико-
ла59. Никто не сотворил более великих
подвигов, будучи при том исполнен самых чистых и
благородных помыслов. И тем не менее,
возвращаясь ко двору императора, он должен был
95
Эдмунд Берн
подобно преступнику тайно проникнуть в Рим.
Он вошел во дворец не как победоносный
главнокомандующий, претендующий на
исключительные награды за исключительные заслуги,
а как преступник, пришедший вымаливать
прощение за свои преступления. И прием он
получил соответствующий: «Brevi osculo et nullo
sermone exceptus, turbae servienthtm immisus est»*0*
Однако и в самые скверные времена этой
наихудшей из всех тиранических монархий
умеренность, разборчивость и хладнокровие
служили хоть какой-то гарантией безопасности
даже для имевших высочайшие заслуги. А вот
в Афинах наилучший и наипримернейший
образ жизни не был достаточной защитой для
человека великих дарований. Некоторые из
наихрабрейших военачальников были
вынуждены бежать из страны. Другие — поступить
на службу к их врагам, лишь бы не быть
вынужденными подчиниться приговору афинян.
Ибо, как сказал один из изгнанных,
легкомыслие этого народа таково, что он осуждает,
намереваясь оправдать, и голосуя, бросает
черную фасоль, хотя намеревался бросить
белую61.
За очень короткое время афиняне
достигли невиданного прогресса во всяких
крайностях. Народ, ничем не сдерживаемый, вскоре
впал в распутство, роскошество и безделье.
Они оставили всякий труд и содержали себя
лишь на общественные поборы. Их
совершение
В защиту естественного общества...
но перестали заботить защита собственной
чести и безопасности, и никаких советов, как
положение изменить к лучшему, они и
слышать не хотели. В те времена истина
сделалась оскорбительной для народных
руководителей и в высшей степени опасной для
всякого, говорящего публично. Ораторы теперь
всходили на Ростру62 не иначе как для того,
чтобы еще больше развращать народ
отвратительной лестью. Все эти ораторы были
подкуплены правителями соседних государств. А
помимо собственных партий, в этом городе
были и партии (и весьма активные!) про-пер-
сидские, про-спартанские и про-македонские,
каждая из которых имела одного-двух
демагогов, находившихся на регулярном
содержании и еще получавших взятки за свою
зловредную службу.
Этот народ, позабывший всякую
добродетель и гражданский дух и одурманенный
лестью своих ораторов (этих придворных,
которые и в республиках ничем не отличаются от
всех прочих придворных) — так вот, этот
народ дошел, в конце концов, в своем безумии
до того, что хладнокровно и обдуманно
принял закон, требующий смертной казни для
каждого, кто осмелился бы пустить огромные
суммы, попусту растрачиваемые на
публичные развлечения, на другие, пусть даже и
более насущные государственные нужды. Когда
вы видите народ этой республики, изгоняю-
7-4215
97
Эдмунд Бёрк
щий и убивающий своих лучших и даровитей-
ших сограждан, попусту растрачивающий
общественное богатство на бессмысленные
выходки, постоянно поглощенный либо
созерцанием зрелищ, либо лицедейством — играющий,
музицирующий, пляшущий и поющий, — не
возникает ли в Вашем воображении, милорд,
город-крепость некоего совокупного Нерона?
И не повергает ли Вас в еще больший ужас
зрелище, когда уже не один человек, а целый
город, опьяненный гордыней и властью, в
безумном бешенстве учиняет столь же низкие и
бессмысленные выходки наглого распутства?
Но если люди эти напоминают Нерона в
своих крайних выходках, то в еще большей
степени они напоминают и даже превосходят
его в жестокости и несправедливости. Во
времена Перикла63, в самые славные времена
этого государства, царь Египта послал им в дар
зерно. С жадностью ухватились они за этот
дар. И если бы властитель Египта задумал
разрушить этот город злобных бедламитов64,
он не смог бы найти более подходящего
способа, нежели столь искусительная щедрость.
Дележка этого подарка вызвала раздор.
Большинство затеяло разбирательство по вопросу
о том, кто является настоящим гражданином,
а кто нет. И под предлогом мнимой
нелегитимности — нововведения, установленного
специально для этого случая — они лишили
права на получение части этого царского дара
не менее пяти тысяч своих сограждан.
98
В защиту естественного общества...
Они пошли и дальше, лишив их права
голоса. И совершив однажды акт
несправедливости, они уже не могли на этом
остановиться. Не удовлетворившись лишением их прав
гражданства, они насильственно отобрали все
имущество у этих несчастных горемык. А
чтобы увенчать этот шедевр насилия и тирании,
они просто продали на общественном рынке в
рабство все пять тысяч человек. Обратите
внимание, милорд, что эти пять тысяч входили в
общее число граждан, составлявшее
девятнадцать тысяч — ибо таково оно было в то
время. Мог ли тиран, грезивший о том, чтобы
римский народ превратить в подъяремное
существо, мог ли тиран Калигула не то, чтоб
сотворить такое, нет — даже помыслить о том,
чтобы одним ударом истребить четверть
своего народа? А жестокость этой череды
кровавых тиранов-цезарей, разве за ней числится
что-либо подобное этому образцу откровенной
и неотступной злобы?
Вся история этой столь прославляемой
республики есть лишь сплавленные воедино
опрометчивость, глупость, неблагодарность,
беззаконие, буйство, насилие и тирания. И в
действительности в ней заключены все виды
злодейств, которые себе только можно
представить. Это был город мудрецов, в котором
общественный служащий не мог исполнять свои
обязанности. Это был воинственный народ,
военачальники которого равно страшились и
проиграть, и выиграть сражение. Это была об-
99
v
Эдмунд Верк
разованная нация, которая отказывала
философу в праве свободного исследования. Этот
город изгнал Фемистокла, заморил голодом
Аристида, отправил в ссылку Мильтиада,
выслал Анаксагора и отравил Сократа65. В этом
городе форма правления менялась вместе с
фазами Луны: вечные заговоры, ежедневные
революции, ничего устойчивого и
постоянного. Республика, по слову древнего философа,
не есть единственная форма правления, но
склад всех разновидностей, в котором можно
выбрать любую на вкус и при том в
наихудшем варианте66. И поскольку в мире вечно
лишь изменение, одно, ведущее в подъем, а
другое к упадку, всегда найдется достаточно
насилия и злонамеренности, с помощью
которых всякая начинающая власть должна
обрести необходимую силу, и в избытке —
расслабленности, которая государства,
находящиеся в упадке, приводит к окончательному
разрушению.
Рим, в некотором отношении, являет
собой более почтенное зрелище, нежели
Афины. И вел он свои дела, по крайней мере те,
что направлены были на разрушение и
подавление большей части обитаемого мира, с
большей мудростью и единообразием. Но в
организации своего хозяйства эти два государства
почти не отличались. Внутренние раздоры
постоянно терзали и разрывали в клочья
единство римского государства. Вы обнаружите тот
же беспорядок, те же клики, которые распло-
100
В защиту естественного общества...
дились в Афинах, те же буйства, те же
революции и, в конечном итоге, то же самое
рабство. Хотя, может быть, первоначальное
состояние Рима не заслуживает такого сравнения.
Но все остальные республики являют собой
по сути такую же картину. Флоренция67 —
всего лишь транскрипция Афин. А
современные республики, приближаясь в большей или
меньшей степени к демократической форме,
обретают черты республик, только что мной
описанных.
Наше обозрение трех простых форм
искусственного общества близится к завершению, и
мы показали, что при всех различиях
наименований и при всем разнообразии
обстоятельств все они — суть одно и тоже, т. е.
тирания. Но допустим, что мы склонны были идти
на самые серьезные уступки и что мы
соглашаемся в том, что Афины, Рим, Карфаген и
еще пара-тройка древних и столько же
современных государств были или являются сейчас
свободными и счастливыми. И это —
благодаря их политическому устройству. Но даже и
при таком допущении остается вопрос:
свидетельствует ли в пользу искусственного
общества в целом тот факт, что несколько
незначительных точек на земном шаре в течение
какого-то времени не подпадали под столь общее
обвинение?
Но когда мы именуем эти виды правления
свободными, или соглашаемся признать, что
их граждане были счастливее других, жив-
101
Эдмунд Бёрк
ших при других формах, то это просто ex
abundant)68. Ибо мы впали бы в глубокое
заблуждение, если бы посчитали, что большинство
жителей всех этих городов пользовалось хотя бы
номинально той свободой, о которой я уже
так много сказал. На самом деле ни грана
этой свободы они не имели. В Афинах обычно
насчитывалось от десяти до тридцати тысяч
свободных — и это самое большее! Рабов же
обычно бывало до четырехсот тысяч, а
иногда — и более того. Соотношение свободных и
рабов в Спарте69и Риме было таким же, как и
в Афинах, а условия рабства еще более
ужасными.
Итак, нужно честно признать: свободные
государства, взятые вместе, никогда не
составляли более одной тысячной обитаемого мира.
Свободные граждане этих государств
составляли лишь двадцатую часть народа. А
совокупное время их существования совершенно
ничтожно в сравнении с поистине океанской
безграничностью времени господства рабства.
И потому — зовите их свободными
государствами, или народными правлениями, или как
угодно еще. Но когда мы взглянем на
положение большинства их обитателей с точки
зрения естественных прав человека, то все они
должны предстать в реальности и по истине
не более чем олигархиями, по поводу
угнетения в которых остается только сокрушаться.
После столь добросовестной проверки, в
ходе которой не было допущено никакого пре-
102
В защиту естественного общества...
увеличения, и было выяснено, что все факты
доказаны и все имеют непосредственное
отношение к делу (и при том тысячами пришлось
пожертвовать ради краткости); после столь
откровенного и всестороннего обсуждения, —
найдется ли раб столь покорный, или
фанатик столь узколобый, или энтузиаст столь
увлеченный, или политик столь толстокожий,
чтобы встать на защиту системы,
рассчитанной на то, чтобы служить проклятьем рода
людского? Проклятьем, под игом которого
люди страждут и ропщут вплоть до этой
минуты, так и не понимая до конца природу
болезни, но лишь ожидая вразумления или
мужества, чтобы применить, наконец, нужное для
излечения средство.
Мне, я полагаю, нет нужды просить
извинения ни у Вашей Светлости, ни у каждого
честного человека за то рвение, которое я
проявил в данном деле, ибо это — рвение честное
и ради дела благого. Я прежде встал на
защиту Естественной Религии против
конфедерации атеистов и священников (divines). Теперь
я вступаюсь за Естественное Общество против
политиков и за Естественный разум против
всей этой троицы. Когда мир будет более
расположен к тому, чтобы слышать истину, или
когда я буду более равнодушен к
настроениям мира, — лишь тогда мои мысли смогут
приобрести более широкую известность. А
пока пусть они пребывают во мне и в тех лю-
103
Эдмунд Вёрк
дях, кои уже подготовлены к посвящению в
умопостигаемые тайны истины и разума.
Противники мои уже сделали многое из
того, чего бы я желал. Религиозные и
политические партии достаточно порассказали друг
о друге, чтобы трезвому человеку это
послужило предостережением против них всех.
Сторонники монархии, аристократии и народо-
правия совместными усилиями подрубали
корень правления как такового, и каждый из
них, в свою очередь, выставил другого во всей
бессмысленности и нелепости. Тщетно
говорите вы мне о том, что Искусственное
Правление само по себе хорошо и я, мол,
сосредоточился лишь на употреблении его во зло. Оно,
само оно и есть злоупотребление!
Молю Вас, Ваша Светлость, обратите
внимание на колоссальную ошибку, на которой
основана всякая искусственная
законодательная власть. Замечено было, что люди
наделены неуправляемыми страстями, из чего
вытекает необходимость защиты от насилия,
могущего быть обращенным ими друг против
друга. По этой причине они назначили себе
правителей, но от этого положение лишь
ухудшилось и еще более запуталось: как теперь
защищаться от правителей? Quis custodiet ipsos
custodes?70 Тщетно сменили они одного на
немногих. Эти немногие были одержимы теми
же страстями и они объединились, чтобы
усилиться и чтобы обеспечить удовлетворение сво-
104
В защиту естественного общества...
их беззаконных страстей за счет общего
блага. Тщетно ищем мы спасения в бегстве к
правлению многих. Тут все еще хуже: их
страсти в еще меньшей степени управляемы
разумом, будучи передаваемы от одного к
другому, как зараза, и защищены против всех атак
уже тем, что их — множество.
Я намеренно не упомянул смешанные
формы правления по причинам, которые
окажутся совершенно очевидными для Вашей
Светлости. Но моя предосторожность не
оправдала себя. Вы не преминете обратить против
меня и в пользу Политического Общества
именно то, о чем я не сказал. Вы не преминете
указать на то, как погрешности нескольких
простых видов правления исправляются
смешением их всех, и как в таком государстве
устанавливается приемлемое равновесие всех
властей. Признаюсь, Ваша Светлость, — в
течение долгих лет это была моя излюбленная
ошибка, и из всех жертв, принесенных мною
Истине, именно она и по сей день остается
величайшей. Когда я признаюсь в том, что
считаю это понятие ошибкой, я знаю, к кому я
обращаясь. Ибо вполне сознаю, что
доказательства — это те же горячительные
напитки, а некоторые из них таковы, что под силу
лишь весьма крепким головам.
Немного есть тех, с кем я могу общаться
столь же свободно как с Поупом71. Но и
Поупу под силу не всякая истина. Робость, прису-
105
Эдмунд Бёрк
щая ему, препятствует полному раскрытию
всех его способностей в той же степени, в
какой предрассудки невежества полонят
основную массу рода человеческого. И лишь
подлинный последователь Истины не спускает
глаз со своей провожатой, и его не тяготит то,
что он ведомый — лишь бы она была тем, кто
ведет. И по здравом размышлении
необходимо заключить, Ваша Светлость, что бесконечно
лучше оставаться в плену целой тьмы
вульгарных заблуждений, нежели отвергнув
некоторые из них, в то же время лелеять другие
столь же бессмысленные и неразумные.
В первом случае человек пусть и
ошибочным образом, но все же сохраняет
достоинство последовательности и единообразия. Во
втором же получается столь несовместимо-
химерическая смесь философии и вульгарных
предрассудков, что ничего более
смехотворного нельзя и вообразить. Давайте же
свободно, без страха и предубеждения исследуем это
последнее ухищрение политики. И не
задумываясь над тем, сможем ли мы с помощью
наших инструментов выведать всю
подноготную об этом предмете, давайте исследуем его
до самых оснований.
Во-первых, все люди согласны друг с
другом в том, что такое соединение королевской,
аристократической и народной властей
должно образовать весьма сложный, прелестный и
замысловатый механизм, который, будучи со-
106
В защиту естественного общества...
ставленным из множества разнообразных
частей, производящих движения столь
противоречивые и тенденции столь противоположные,
будет приходить в расстройство от любой
случайности. Говоря без метафор, такое
правление должно быть подвержено частым
заговорам, мятежам и революциям уже в силу
своего внутреннего устройства. Все это весьма
болезненно сказывается на обществе, ибо
сближение людей, случающееся при объединении,
вместо того, чтобы служить их взаимной
защите, лишь увеличивает опасность. Подобная
система напоминает город, в котором более
всего развиты ремесла, требующие
постоянного употребления огня, а при этом дома,
стоящие вплотную, построены из
легковоспламеняющихся материалов.
Затем во-вторых. Все составные части
смешанного правления, имея свои особые права
(многие из которых необходимо определить с
предельной точностью), остаются весьма
неопределенными по своей природе, что
становится новым и неиссякаемым источником
споров и недоразумений. Отсюда и получается,
что в то время как правление должно
осуществляться беспрерывно, остается нерешенным
вопрос: кто имеет право на осуществление тех
или иных функций или кто именно обладает
соответствующей властью, чтобы занимать
должности в той или иной сфере управления.
И пока эта тяжба длится, пока такое равнове-
107
Эдмунд Бёрк
сие сохраняется, благополучного разрешения
всего дела никогда не будет. Всевозможные
злоупотребления и злодейства чиновников
остаются безнаказанными. Грандиознейшие
махинации и грабежи общественных доходов
совершаются безо всякого стеснения перед
правосудием. Злоупотребления в силу долго-
временности и безнаказанности входят в
обычай вплоть до того, что уже прямо
противоречат законам и превращаются в практически
неизлечимую болезнь, если только лечение не
будет столь же непотребным, как и само
заболевание.
В-третьих, отдельные части этого вида
правления, даже будучи объединенными,
сохраняют свой особый дух. Короли амбициозны,
аристократы высокомерны, народ мятежен и
неуправляем. Каждая часть при всем показном
миролюбии стремится навязать всем
остальным то, что выгодно ей. Именно поэтому во
всех вопросах, идет ли речь о внешней или
внутренней политике, существо дела
рассматривается не само по себе, а с точки зрения
интересов той или иной партии: уменьшит или
увеличит власть короны данное конкретное
решение, до какой степени привилегии
подданных окажутся расширенными или
ограниченными? И вопросы эти всегда разрешаются не
по существу дела, а в соответствии с
интересами той партии, которая на этот момент
сильнее. А в таком случае равновесие оказывает-
108
В защиту естественного общества...
ся нарушенным то в одну, то в другую
сторону. В одном случае произвольная власть
сосредоточивается в руках одного человека; в
другом — это постоянно нарушаемый союз тех
немногих, кто объединяется, чтобы
обманывать властелина и порабощать народ; в
третьем — это лихорадочная и неуправляемая
демократия.
Основным инструментом, осуществляющим
все эти перемены и наполняющим их особой
отравой, является партия. Совершенно
неважно, каковы принципы данной партии или
каковы ее намерения. Дух, движущий всеми без
исключения партиями — один и тот же: дух
тщеславия, своекорыстия, угнетения,
мошенничества. Этот дух превращает в полную
противоположность те принципы, которыми
наделила нас благоволящая природа: честность,
справедливость и даже естественные
страсти, — соединительные скрепы Естественного
Общества. Одним словом, Ваша Светлость, все
мы видели, а если некие посторонние
рассуждения были бы достойны серьезного
внимания мудреца, то некоторые из нас и
прочувствовали на себе такое угнетение со стороны
партийного правительства, подобного
которому не знала ни одна тирания.
Ежедневно мы видим, как наиважнейшие
права, от которых зависит буквально все,
разбираются и определяются в последнюю
очередь и без всякого даже намека на
рассмотрела
Эдмунд Верк
ние по справедливости. Мы наблюдаем это
бесстрастно, ибо все наше взросление проходило
на фоне такой практики. Мы не удивляемся,
узнав о том, что человеку предлагают стать
беспринципным предателем, и предлагают так,
как будто бы речь шла о самой заурядной
услуге. И мы узнаем о том, что предложение
отвергнуто не потому, что рассчитано на
вожделение несправедливое и неразумное, но
потому что этот «достойнейший» уже сторговал
свою неправедность кому-то другому. Я не
стану дальше распространяться на эту тему. Вы
ведь вполне понимаете, что я не использую и
четвертой части той силы, которую мог бы
придать моим аргументам, а потому Вы и не
окажетесь в растерянности.
Всякий человек имеет вполне достаточно
свободы мысли, но при условии, что он знает,
как правильно выбирать предмет для своих
размышлений. Вы можете свободно
критиковать китайскую конституцию и со всей
суровостью оценить все эти абсурдные трюки и
деструктивную враждебность ко всему
чужому китайских бонз. Но декорации меняются,
когда вы возвращаетесь домой: то, что в
Китае признавалось разумом и истиной,
получит наименования атеизма и измены в
Британии. Я подчиняюсь условиям, и хотя
преимущества мои велики, я отказываюсь от легкой
победы. Ибо совершенно ясно, Ваша
Светлость, что за картина партийных безобразий
110
В защиту естественного общества.
встает перед глазами, даже если взглянуть на
наше государство.
Я мог бы показать, как клика, в одно
царствование подстрекавшая народ к
антиправительственным выступлениям, в другое
выступила покровительницей тирании. Я мог бы
показать, как все они во все времена предавали
общественную безопасность и как весьма
часто с таковым же вероломством они торговали
своим главным делом, продавая заодно и
своих союзников. Я мог бы показать, с какой
яростью они спорили о словах, пропуская при
равнодушном молчании вещи исключительной
важности» И я мог бы показать со всей
ясностью, что у них были прекрасные
возможности творить эти злодеяния, даже нет — что
они сами появились и взросли на почве этой
сложной формы правления, на которую нам
мудро советуют смотреть как на великую
благодать!
Переворошите, Ваша Светлость, нашу
историю со времен завоевания. Едва ли найдется
хоть один государь, который не посягнул бы
на конституцию с помощью обмана или
насилия. Едва ли обнаружится хоть один
Парламент, который знал бы пределы своей власти
(Authority), полагая таковые для власти
королевской. Неизбывное множество зол
постоянно взывает к реформам, которые
оказываются невыносимее самих этих зол. Наша
хваленая свобода временами попирается,
временами переживает бурный подъем и постоянно
111
Эдмунд Бёрк
находится в состоянии непостоянства и
неуравновешенности. И держалась она
исключительно благодаря взрывам постоянных
междоусобиц, войн и заговоров.
Ни в одной стране Европы эшафот не
омывался столь часто кровью ее благородного
сословия. Конфискации, изгнания, поражение
в правах собственности и правах
гражданских, казни составляют значительную часть
истории тех наших благородных фамилий,
которые избежали полного искоренения.
Конечно, нравы прежних дней были значительно
свирепее нынешних. В те далекие и дикие
времена враждовавшие части довольно-таки
хаотического государственного целого
подкрепляли свои особые претензии с помощью меча.
С тех пор опыт и политика изобрели иные
методы.
Res vero nunc agitur tenui pulmone rubetae72.
Но насколько моральная испорченность,
злоба, высокомерное презрение, забвение всех
обязанностей по отношению к стране и
бесстыднейшее публичное проституирование
предпочтительнее всех этих
вопиюще-насильственных способов межпартийной борьбы я не
берусь определить. Уверен лишь, что все это —
величайшее зло.
Мое обозрение форм правления закончено.
Во время самого исследования Вы могли
заметить весьма существенную разницу между
моим способом рассуждения и тем, которым
112
В защиту естественного общества...
пользуются все замеченные в пособничестве
Искусственному Обществу. Они придумывают
свои планы относительно того, что кажется
им наиболее соответствующим их вымыслам,
чтобы упорядочить жизнь человечества. Я
установил ошибочность их планов, указав на
реальные и хорошо известные последствия их
воплощения в жизнь. Они вынудили разум
сражаться с самим собой и всю мощь его
направили на доказательство того, что для них
он не является надежным провожатым в их
жизненном пути. Но к несчастью для нас,
отвратившись от простых правил нашей
природы и направив разум против самого себя, мы
в той же степени увеличили заблуждения и
несчастья человечества. Чем глубже мы
проникаем в лабиринт искусственности, тем дальше
мы оказываемся от тех целей, ради которых
вошли в него.
Это случилось почти со всеми видами
Искусственных Обществ и во все времена. Мы
обнаружили (вернее думали, что обнаружили)
неудобство в том, что каждый человек
является судьей в собственном деле. Поэтому был
учрежден судейский корпус и первоначально
с правом принимать решения по
собственному разумению. Но вскоре выяснилось, что,
поставив наши жизни и наши имения в
зависимость от произвольного решения одного или
нескольких человек, мы попали в
унизительнейшее рабство. И мы устремились к законам
8-4215
из
Эдмунд Бёрк
как к верному средству против этого зла. Мы
убедили себя, что уж с ними-то мы бы всегда
смогли более или менее определиться в
каждом случае. Но смотрите — появились
разногласия относительно смысла и истолкования
этих законов!
Таким образом мы снова оказались в
прежнем положении полной неопределенности.
Были созданы новые законы для объяснения
прежних и в связи с этим возникли новые
трудности. Увеличилось количество слов, а значит
увеличилось и количество поводов для
пустопорожних споров. Тогда обратились к
примечаниям, комментариям, глоссам, докладам, Res-
ponsa Prudentum73, ученым толкованиям: Орел
встал против Орла — авторитет против
авторитета. Одни соблазнились новизной, другие
продолжали чтить старину. Сторонники
новизны отличались большей просвещенностью,
приверженцы старины были более почитаемы.
Некоторые руководствовались
комментариями, а другие строго держались текста. Все
запуталось, туман сгустился так, что уже нельзя
было вообще установить, что разрешено, а что
запрещено, что находится в частной
собственности, а что — в совместном владении.
При такой неопределенности
(неопределенной даже для профессоров и являющейся
«тьмой египетской»74 для остального
человечества) враждующие партии поняли, что для
них это положение еще более разрушительно,
114
В защиту естественного общества,..
нежели несправедливость хоть какого-нибудь,
но все же — решения. Все, что передается нам
по наследству, превратилось в награду
победителю судебной тяжбы. Судебные споры и
тяжбы превратились в наше наследство.
Профессора искусственного права всегда
шли рука об руку с профессорами
искусственной теологии. Поскольку их общая цель
состоит в том, чтобы запутать человеческий
разум и обкорнать его естественную свободу,
они избрали весьма схожие средства для
достижения этой цели. Священник более
громогласно провозглашает свои ужасающие
анафемы против разрушения какого-нибудь из
своих искусственных установлений или
пренебрежения какими-нибудь ничтожными
формальностями, нежели против забвения и
нарушения тех обязанностей и заповедей
естественной религии, которые он с помощью этих
установлений и формальностей якобы
намеревается укреплять. У юриста также имеются
свои формальности и специально созданные
институции, к которым он относится прямо-
таки с религиозным почитанием.
Самое безнадежное судебное дело не
является для подателя иска юридически худшим
случаем по сравнению с ситуацией, когда его
защитник или представитель не знает этих
формальностей или пренебрегает ими.
Судебная тяжба — это как неуправляемый спор, в
котором сам предмет спора сразу же утрачи-
8*
115
Эдмунд Бёрк
вается из вида, и стороны перебрасываются
на предмет, совершенно посторонний тому, из-
за чего собственно спор и возник. В судебном
иске заключен вопрос о том, кому
принадлежит право на определенный дом или ферму?
И вопрос этот ежедневно разрешается не на
основании свидетельств, подтверждающих это
право, а на основании соблюдения или
несоблюдения определенной фразеологии, которой
пользуются джентльмены в мантиях и по
поводу которой даже между ними царит такое
несогласие, что наиопытнейшие ветераны этой
профессии никогда не могут быть уверены, что
они не ошибаются.
Давайте же поговорим начистоту об их
профессии с этими учеными мудрецами, этими
служителями священного храма Правосудия.
Являемся ли мы судьями в вопросе о том, что
принадлежит нам? Ни в коей мере. Тогда вы,
посвященные в тайны Богини с повязкой на
глазах75, скажите мне, имею ли я право есть
хлеб, который я добыл, рискуя жизнью или в
поте лица своего? Преисполненный
серьезности доктор отвечает мне положительно.
Достопочтенный блюститель порядка отвечает
отрицательно. Юрист-ходатай в высшие
инстанции рассуждает и так, и сяк, а завершает
ничем.
Что же мне делать? Мой противник
начинает тяжбу и наседает на меня со всех сторон.
Я принимаю вызов и призываю на помощь
116
В защиту естественного общества.,.
эту троицу для защиты моего дела. И мое дело,
которое два крестьянина от сохи могли бы
разрешить в полчаса, рассматривается в суде
двадцать лет! Но вот близится конец моих
стараний, и я вознагражден за мои тяжкие
труды и беспокойства — суд решил в мою
пользу.
Но не тут-то было! Дотошный командир из
армии противника обнаружил процедурную
ошибку. И мой триумф оборачивается
трауром. Я употребил «или» вместо «и», или
допустил погрешность, ничтожную по видимости,
но ужасающую по своим последствиям, и
теперь весь мой успех аннулирован как
результат ошибки. Я отзываю свой иск, я мечусь по
судам, я обращаюсь от судов обычного права
к судам дополнительным и обратно, но везде
меня преследует та же неопределенность. И
ошибка, в которой нет никакой моей вины,
становится решающей в вопросе о моей
свободе и собственности, отправляет меня из суда
в тюрьму, обрекая мою семью на нищенство и
голодную смерть.
Джентльмены, я не виноват в том, что
наука ваша темна и неопределенна. Я никогда
не помрачал ее абсурдными и
противоречивыми понятиями, равно как и не запутывал ее
с помощью мелкого шулерства и словесных
ухищрений. Вы исключили меня из всякого
участия в решении моего дела. Наука для меня
слишком сложна — я признаю это. Но она
117
Эдмунд Бёрк
оказалась чересчур сложной даже и для вас
самих! Вы избрали столь сложный путь, что
сами же заблудились: вы ршиблись и вы
наказали меня за ваши же ошибки!
Вы скажете мне, Ваша Светлость, что
судебная волокита — это такая заезженная тема,
а злоупотребления, связанные с этим, имеют
столь ощутимые последствия, что каких
только жалоб мы не слышали. Собственность есть
то, с помощью чего человек обеспечивает свое
существование, а потому всякая проволочка в
вопросе об определении ее принадлежности —
это наихудшая несправедливость, ибо она
обессмысливает и подрывает самое цель
моего обращения к суду за облегчением моих
страданий.
И все обстоит наоборот в вопросе о
человеческой жизни, где как раз никакое
откладывание окончательного решения не может быть
слишком долгим. И в этих делах ошибки
достаточно часты, но если приговор выносится
слишком поспешно, то ошибка становится
абсолютно непоправимой. Это хорошо
понимают сами джентльмены в мантиях, и у них даже
существует такая максима: Demortehominis nulla
est cunctatio longa76. Но я не в состоянии даже
предположить, что заставило их поступить
вопреки очевидным правилам и в противоречии
с разумом, их начертавшим! Вопрос о
собственности, который должен бы (по
вышеуказанным причинам) разрешаться абсолютно не-
118
В защиту естественного общества,..
отложно, становится полем умственных
упражнений для юристов многих поколений. Multa
virum volvens durando saecula vincit77. Но вопрос о
человеческой жизни, этот великий вопрос, —
в котором никакое откладывание решения не
должно рассматриваться как досадная
процедурная проволочка, — в обычном порядке
получает свое решение за самое большее
двадцать четыре часа! Стоит ли дивиться тому, что
неразлучные спутники таких решений —
несправедливость и абсурд?!
Спросите политиков, с какой целью
первоначально замышлялись законы, и они
ответят, что законы задумывались для защиты
бедных и слабых от угнетения со стороны
богатых и сильных. Но конечно же ничто не
может быть более смехотворным, чем такая
претензия: подобным образом любой может мне
сказать, что снял с меня мою ношу,
поскольку он поменял один груз на другой. Если
бедняк не способен поддерживать свой иск в
соответствии с той хлопотной и дорогостоящей
процедурой, которая установлена в
цивилизованных странах, то не имеет ли богач то же
преимущество в сравнении с ним, какое
имеет сильный в отношении слабого в
естественном состоянии?
Но мы не станем даже сопоставлять
естественное состояние, являющееся царством
Бога, с политическим обществом, которое есть
лишь абсурдное самозванство человека. Вер-
119
Эдмунд Берк
но, что в естественном состоянии любой, кто
сильнее, может избить или ограбить меня. Но
верно и то, что я совершенно свободен в
выборе способов самозащиты: я могу нанести
неожиданный ответный удар, применить какую-
нибудь хитрость и вообще использовать все,
что даст мне превосходство над ним. Но в
политическом обществе богач может ограбить
меня иным способом. И я совершенно
беззащитен, ибо деньги — это единственное
оружие, которым дозволено сражаться. А если я
попытаюсь отомстить за себя, то все силы
общества наготове, чтобы окончательно
уничтожить меня.
Один хороший протестантский пастор
сказал однажды: где начинается тайна, там
заканчивается религия. Не могу ли я сказать то
же самое по крайней мере о человеческих
законах: где начинается тайна, там
заканчивается правосудие? Трудно сказать, кто больше
нажился на прибыльном бизнесе таинств —
доктора права или доктора теологии?
Юристы, как и теологи, соорудили еще один разум
помимо Разума Естественного, и в результате
появилась какая-то особая справедливость
помимо Справедливости Естественной. Они так
запутали мир своими бессмысленными
формальностями и церемониями и столь
усложнили простейшие вопросы своим
метафизическим жаргоном, что людям, не посвященным
в таинства профессии, крайне опасно пред-
120
В защиту естественного общества...
принимать даже малейшие шаги без их
совета и помощи.
Так ограничив лишь своим кругом знание
фундаментальных вещей, касающихся нашей
жизни и собственности, они поставили
остальное человечество в предельно унизительную
рабскую зависимость. Мы превратились в
приживал, во всем зависящих от воли этих
господ. И метафизическому словоблудию дано
решать, понесет ли наказание величайший из
преступников или избежит его? И не будет ли
достойнейший член общества поставлен в
условия жизни, совершенно для него
невыносимые?
Одним словом, Ваша Светлость,
несправедливость, волокита, безмозглость, мнимая
ясность и аффектированная таинственность
права таковы, что многие из тех, кто испытал все
это на себе, с восхищением и завистью
думают о временах, когда дела решались по
произволу судей, но быстро, просто и с
соблюдением равенства. Мне нет нужды здесь особо
распространяться перед Вашей Светлостью,
ибо из Ваших уст неоднократно исходили
сожаления по поводу всех наших бед и
несчастий, которые проистекли из искусственных
законов. И Ваше мужество тем более
достойно восхищения и похвалы, что благородный
дом Вашей Светлости обязан своим богатством
и своим почетом как раз этой профессии.
Прежде чем мы завершим наше
исследование искусственного общества, я предложу
121
Эдмунд Бёрк
Вашей Светлости более подробное
рассмотрение тех отношений, которые таковое общество
порождает и тех выгод — буде таковые
обнаружатся, — которые из этих отношений
происходят. Самым очевидным образом общество
делится на богатых и бедных, и не менее
очевидно, что число первых стоит в разительной
диспропорции ко вторым. Единственное
занятие бедняков — прислуживать праздности,
глупости и роскошеству богатеев. А
единственное занятие богачей, в свою очередь, —
находить наилучшие способы увековечивания
рабства и увеличения тягот бедняков.
Существует неизменный закон
Естественного Состояния, в соответствии с которым
каждый имеет в соответствии со своим трудом.
Для состояния же Искусственного Общества
верен столь же постоянный и неизменный
закон, согласно которому наиболее тяжко
трудящиеся имеют меньше всех, а те, кто вообще
не трудится, утопают в наслаждениях. Такое
положение вещей до невыразимости странно
и смехотворно нелепо. Мы не можем поверить,
когда нам рассказывают об этом, хотя мы
ежедневно наблюдаем этот самый порядок вещей
собственными глазами и нимало не
удивляясь.
Я полагаю, что в Великобритании
наберется около ста тысяч людей, занятых на добыче
свинца, олова, железа, меди и угля. Эти
несчастнейшие из несчастных вряд ли когда-ли-
122
В защиту естественного общества...
бо видят солнечный свет, будучи погребены в
недрах земных. Там им установлены тяжкие
до отчаяния нормы труда, за который они
получают самую грубую пищу и мизерную
плату. Вынужденные постоянно дышать
испарениями этих ядовитых ископаемых, они
наносят непоправимый вред своему здоровью и
умирают преждевременной смертью.
Добавьте к этому еще по меньшей мере сто тысяч,
беспрерывно мучимых удушающим чадом,
открытым пламенем и необходимостью тянуть
лямку в процессе переработки всего того, что
добывается на этих шахтах.
Если бы кто-нибудь рассказал нам, что
двести тысяч ни в чем не повинных людей были
обречены на столь невыносимое рабство, как
бы мы жалели этих несчастных страдальцев
и как велико было бы наше справедливое
возмущение теми, кто прибегнул к столь
жестокому и бесчестящему наказанию? Вот пример
(и я не мог бы найти более вопиющий) того,
как мы спокойно проходим мимо
бесчисленного множества вещей лишь потому, что они
в привычном облачении, но они же
повергают нас в шок, представая перед нами в
неприкрытой наготе.
Но это количество, сколь ни велико оно, и
это рабство, сколь ни унизительно оно и
ужасно в нашей стране, — ничто в сравнении с
тем, что выпало на долю остальной части
мира. Миллионы ежедневно погрязают в ядови-
123
Эдмунд Бёрк
тых болотах и губительных испарениях
свинца, серебра, меди и мышьяка. Мы уже не
говорим о многих других видах промышленности
и других ступенях безысходности и
презрения, на которых гражданское общество
расположило многочисленных Enfants perdus78
своей армии. Согласится ли хоть один разумный
человек оправдать хотя бы самое терпимое из
этих выматывающих человеческие силы
производств ради появления благодаря этому
искусственных и политикой поощряемых
наслаждений? Ни коем случае!
И надо ли мне напоминать Вашей
Светлости, что те, кто находит средства, и те, кто
достигает цели — совсем не одни и те же люди.
Рассмотрев странные и неподдающиеся
отчету выдумки и уловки искусственного разума,
я однажды назвал эту планету Бедламом
нашей системы. Глядя на последствия
некоторых из этих фантазий, не можем ли мы все
это на тех же основаниях назвать подобным
образом Ньюгейтом и Брайдвеллом79
Вселенной?
В самом деле — слепота одной части
человечества в сотрудничестве с безумием и
подлостью другой явилась подлинным
созидателем этой уважаемой «материи»
политического общества. И как слепота человеческого рода
ввергла его в рабство, так и состояние
рабства теперь является предлогом для того,
чтобы продолжать держать его в первоначаль-
124
В защиту естественного общества...
ной слепоте. Ибо политик с невыносимой
серьезностью заявит вам, что рабское состояние
делает большую часть человеческого рода
неспособной к поиску истины, оставляя ей в удел
лишь низкие и недостаточные идеи. Это
слишком верно и это — одна из причин, почему я
обвиняю подобного рода установления.
В столь безысходном положении
прозябает (если сделать некоторые поблажки и
исключить ничтожное меньшинство) девять
десятых человеческого рода. В качестве
паллиатива может быть выдвинуто утверждение, что
по крайней мере богатые извлекают
существенную и реальную выгоду из безысходности
большинства. Но так ли это на самом деле?
Исследуем этот вопрос более внимательно.
Для этого разделим богачей в любом
обществе на два разряда. К первому отнесем тех,
кто кроме богатства обладает значительной
властью и управляет политической машиной.
Ко второму — тех, кто использует свои
богатства исключительно ради собственных
удовольствий. По поводу первых известно, что
их постоянная озабоченность, беспокойство,
дни, проводимые в напряженных трудах, и
бессонные ночи вошли чуть ли не в
поговорку. Всего этого достаточно, чтобы их
положение оказалось вполне сопоставимым с тем, в
котором пребывает несчастное большинство.
Но есть ряд обстоятельств, и вовсе
усугубляющих их ситуацию. Не только рассудок их
125
Эдмунд Бёрк
постоянно трудится, что есть тягчайший труд,
но и в душах у них бушуют наихудшие, самые
беспокойные и самые ненасытные из всех
страстей — алчность, честолюбие, страх и зависть.
Ум не успокаивается ни на минуту. Власть
изгоняет из него все человеческие и
утонченные добродетели. Сострадание, благоволение,
дружба, — это все вещи, практически
неизвестные в высших кругах. Verae amicitae rarissime
inveniuntur in iis honoribus reque publica versantur —
говорит Цицерон80. И в самом деле, любой
двор — это школа, где жестокости, гордыне,
коварству и предательству обучают с
губительнейшим совершенством. Это все так известно
и так общепризнанно, что не будь оно
необходимой частью моего предмета, я не упомянул
бы об этом вовсе. Потому-то я не стал
рисовать во всей полноте и во всей красочности
ужасающую картину вырождения и унижения
человеческой природы среди тех, о ком
существует вульгарное представление как о
наиболее счастливых и в добром душевном
расположении пребывающих людях.
Вы знаете те оригиналы, с которых я мог
бы написать подобные картины. Счастливы
те, кто знает их достаточно, чтобы понимать,
сколь ничтожны обладатели всех этих вещей
и сколь ничтожно то, чем они владеют. И
счастливы те, кто был сметен с занимаемых ими
постов благодаря остаткам их добродетелей.
Ради этого стоит расплатиться всем, чем угод-
126
В защиту естественного общества...
но — почестями, богатством, титулами и даже
потерей собственной страны!
Обратимся теперь к другому разряду
богачей, тем, кто посвящает свое время и свое
состояние праздности и наслаждениям.
Насколько счастливее они? Наслаждения, согласные
с природой, доступны всем и потому не
являются исключительной принадлежностью
богатых. Наслаждения искусственные редко
бывают искренними и никогда не доставляют
удовлетворения. Что еще хуже — эта постоянная
погоня за наслаждениями лишает их
радостного удовольствия или, скорее, превращает их
в обременительное и трудоемкое дело. Это
ведет к еще более роковым последствиям. Тело
становится слабым и хилым, подвергаясь всем
тем ужасным расстройствам и еще более
ужасным методам лечения, которые являются
результатом роскошества, с одной стороны, и
бессильных и смехотворных потуг
человеческой искусственности — с другой.
Наслаждения этих богачей едва ли
ощущаются ими как наслаждения, но зато всякие
боли и заболевания терзают их
по-настоящему! И разум не избегает той же участи — он
становится ленивым и расслабленным,
безвольным и неспособным к поиску истины. К
тому же — совершенно не имеющим
никакого понятия о настоящем счастье, не говоря
уже о том, как наслаждаться им. Бедняки из-
за чрезмерного труда и богачи благодаря их
127
Эдмунд Бёрк
исключительной роскоши оказываются в
равном положении и одинаково далеки от
всякого знания, которое могло бы направить их к
счастливой жизни.
Обескураживает зрелище, открывающееся
изнутри всякого гражданского общества! Низы
сломлены и втоптаны в грязь посредством
жесточайшего угнетения, а богатеи своей
искусственной жизнью навлекают на себя беды еще
худшие, нежели их тирания, вероятно, могла
бы навлечь на нижестоящих. И совсем
другая картина в Естественном Состоянии.
Природа не порождает никакой нужды, а люди в
этом состоянии имеют лишь те потребности,
которые они способны удовлетворить
умеренным трудом, а посему здесь и нет рабства. А
так же нет и роскоши, поскольку человек в
одиночку не способен обеспечить себя
средствами для этого. Жизнь проста и потому —
она счастливая.
Я знаю, Ваша Светлость, что этот ваш
политик, защищаясь, станет утверждать, что
такое неравенство в высшей степени полезно.
Что не будь определенная часть человечества
обречена на тяжкий труд, искусства,
возделывающие жизнь, не могли бы развиваться.
Но я спрошу у этого политика, каким
образом возникла нужда в этих искусствах? Он
ответит, что без них не может существовать
гражданское общество. Значит, искусства
необходимы для гражданского общества, а граж-
128
В защиту естественного общества...
данское общество необходимо, чтобы
развивались искусства. Так и будет он без конца
ходить по кругу без всякой цели, превращая одну
ошибку и экстравагантность в оправдание
другой.
В беседах с друзьями я нередко
высказывал свое отношение к этим искусствам и
причинам их возникновения. Поуп выразил то же
самое в прекрасных стихах, в которых он с
несокрушимой силой разума и изяществом
языка славит естественное состояние:
Then was not Pride, nor Arts that Pride to aid,
Man walk'd with Beast, Joint-tenant of the Shade81
В целом, Ваша Светлость, если
политическое общество в любой из своих форм все еще
превращает множество людей в собственность
немногих, если оно ввело совершенно
ненужные работы, невиданные пороки и болезни,
противоестественные наслаждения, если во
всех странах оно укорачивает жизни
миллионов и ставит эти миллионы в крайне
унизительное и безысходное положение, станем ли
мы и дальше поклоняться столь
губительному идолу и ежедневно приносить ему в жертву
наше здоровье, нашу свободу и наш покой?
Или мы обойдем стороной эту кучу абсурдных
понятий и гнусных деяний, полагая, что мы
достойным образом исполнили свой долг по
изобличению заурядных махинаций и жалких
уловок немногих безумных, хитроумных или
честолюбивых жрецов?
9-4215
129
Эдмунд Берн
Увы, Ваша Светлость, на всех делах
наших лежит печать всепоглощающей смерти,
а мы хлопочем о том, как залечить
указательный палец. Ибо не затопил ли этот
Левиафан общественной власти Землю потоками
крови как бы для того, чтобы играть и
плескаться в этом потопе? Мы показали, что
политическое общество, по самым скромным
подсчетам, оказалось средством убиения
количества людей в несколько раз превышающего
число ныне живущих за весьма короткий срок
своего существования — не более четырех
тысяч лет по всем подсчетам. Но мы ничего не
сказали о другом и, быть может, столь же
ужасном следствии этих войн, которые
пролили моря крови и ввергли многие миллионы
людей в безысходное рабство. И это — всего
лишь вступительное действо, разыгрываемое
на подмостках политического Храма.
Гораздо более ужасное зрелище открывается
внутри него.
Несколько видов правления соревнуются
друг с другом в абсурдности своего устройства
и угнетении, которые они принуждают
претерпевать своих подданных. Какие бы формы
они не принимали, на поверку все они
оказываются деспотизмом и очень скоро
превращаются — и по внешности, и по последствиям —
в жестокую и презренную разновидность
тирании. И я не могу назвать это иначе, ибо мы
были воспитаны при другом строе, нежели
130
В защиту естественного общества.»
этот, воплощающий собою одно из худших
последствий для человечества. Ибо эти
свободные правительства — если принять во
внимание пространство, ими занятое и время их
существования — внесли столько путаницы и
совершили столько бесстыдно-тиранических
злодеяний, сколько ни одно из известных нам
самых деспотических правительств.
Теперь обратите свой взгляд на лабиринт
права и на коварные ловушки, поджидающие
вас в его потаенных закоулках. Сочтите
разрушения, нанесенные всем государствам
честолюбием, алчностью, завистью, обманом,
явной несправедливостью и показным
дружелюбием. Вглядитесь в пороки, которым едва ли
есть место в природном состоянии, но
которые пышно цветут на всех этажах
политического общества. Восстановите мысленно все
наше рассуждение, прибавьте к нему все те
основательные соображения, на которые
способен Ваш рассудок и, вырвавшись с
немалыми усилиями из объятий вульгарной
философии, признайтесь, что дело Искусственного
Общества проигрышно в еще большей
степени, нежели дело Искусственной Религии. Что
оно столь же унижает достоинство Творца,
сколь подрывает человеческий разум и
обрушивает бесконечное множество бед на
человеческий род.
Если религии псевдооткровения вызвали
войны там, где им воспротивились, и утвер-
9*
131
Эдмунд Бёрк
дили рабство там, где их восприняли, то
якобы мудрые изобретения политиков привели к
тому же самому. Но только рабство оказалось
намного тяжелее, войны — значительно
кровопролитнее, а размах этих бедствий
увеличился во много раз. Укажите мне
преступление, порожденное безумием и злобой
теологов, и я покажу вам сто, проистекших из
честолюбия и подлости завоевателей и
государственных мужей. Укажите мне на
бессмыслицу в религии, и я не затруднюсь найти вам
сотню таковых в политических законах и
учреждениях. Если вы утверждаете, что
Естественная Религия — это единственный и
достаточный провожатый, не нуждающийся в
посторонней помощи откровения, то укажите
мне, на каком основании оказываются
необходимыми политические законы? Не один ли
и тот же разум действует в теологии и
политике? Если законы Природы — это Божьи
законы, подобает ли Божественной Мудрости лишь
предписывать правила для нас, оставляя
проведение этих правил в жизнь на долю
глупости человеческих учреждений? Неужели вы
будете следовать за Истиной лишь до
определенной черты?!
Всеми нашими несчастьями мы обязаны
нашему недоверию тому провожатому,
которого Провидение посчитало вполне
достаточным для нас — т. е. нашему естественному
разуму. Отвергнув его при рассмотрении дел че-
132
В защиту естественного общества...
ловеческих и божественных, мы подставили
свои шеи под ярмо политического и
теологического рабства. Мы отвергли высокое
положение человека, так не стоит удивляться тому,
что с нами поступают как со зверями. Но беды
наши несравнимо тяжелее, ибо преступление,
которое мы совершили, отказывая в
законном подчинении нашему разуму, гораздо
серьезнее даже самого страшного, что может
совершить зверь. И если в конце концов вы
признаете мою правоту, но станете убеждать в
необходимости — при всей их слабости и
зловредности — политических институтов, я
начну с равной, а может даже и с превосходящей
силой убеждать в необходимости
искусственной религии. И каждый новый довод в вашей
аргументации будет еще более усиливать мой
аргумент. Словом, коль мы решились
подчинить наш разум и нашу свободу
обществу-узурпатору, нам ничего не остается иного как
безропотно принять весь связанный с этим
пошлый набор понятий, и примириться с
теологией и политикой пошляков. Но если мы
признаем эту необходимость чистой выдумкой, не
имеющей никакого отношения к реальности,
то мы должны отринуть все их фантазии об
обществе вместе с их представлением о
религии и утвердить наше право на совершенную
свободу.
Вы, Ваша Светлость, лишь вступаете в этот
мир, тогда как я его покидаю. Я слишком дол-
133
Эдмунд Берн
го играл свою роль в этой драме и смертельно
устал. Хорошо ли я играл или плохо, — об
этом потомки скажут с большей прямотой,
нежели та, что доступна мне и нашему веку со
всеми его страстями. Со своей стороны, я
ухожу без воздыханий и препоручаю себя
Суверенному Порядку без ропота. Чем ближе мы к
концу жизни, тем лучше мы осознаем
истинную ценность нашего существования и
реальный вес наших мнений. Поначалу мы
носимся с ними как с писанной торбой, но с
течением жизни мы все больше освобождаемся от
них.
Сначала мы расстаемся с побасенками и
погремушками наших нянюшек. Россказни и
погремушки священнослужителей
сопровождают нас значительно дольше, а тех, кто
правит нами — дольше всего. Но страсти,
которые поддерживали все эти мнения, угасают
одна за другой, и холодный свет разума при
подведении жизненного итога разоблачает тот
неверный свет, который играл на всех этих
вещах, столь дорогих нам в былые времена.
Счастье, Ваша Светлость, коли наученные
моим опытом и даже моими ошибками, вы как
можно раньше станете оценивать все вокруг
таким образом, чтобы жизнь Ваша протекала
свободно и вольготно. Я счастлив, что такая
оценка обещает мне удобную смерть.
134
письмо
ОТ МИСТЕРА БЁРКА
К ДЖОНУ ФАРРУ
И ДЖОНУ ХАРРИСУ,
ЭСКВАЙРАМ,
ШЕРИФАМ ГОРОДА БРИСТОЛЬ,
ОБ АМЕРИКАНСКИХ ДЕЛАХ1
A LETTER FROM MR .BURKE, TO JOHN FARR
AND JOHN HARRIS, KSQR5.
SHERIFFS OF THE SITY OF BRISTOL,
ON THE A FFAIRES OF AMERICA
tiff
Перевод
Леонида Полякова
Благородные господа,
Я имею честь направить вам два последних
акта, принятых в связи с неприятностями,
возникшими в Америке. Эти акты сходны со
всеми прежними, принятыми по этому поводу.
Они исходят из тех же самых принципов и
представляют собой продолжение той же
самой политики. По-моему эти акты доводят
число статутов по данному вопросу до девяти.
И нет никакого удовольствия в том, чтобы
наблюдать, как исчезает сам предмет
рассмотрения с увеличением количества принятых по
его поводу законов.
Если я имею несчастье расходиться во
мнениях с некоторыми моими
соотечественниками по этому великому и трудному вопросу, то
немалым утешением для меня является то,
что я не расхожусь с вами. С вами мы
совершенно едины. Мы искреннейше согласны друг
с другом в нашем отвращении к гражданской
войне. Мы всегда выражали самое
решительное осуждение всех тех шагов, которые
привели к ней и которые способствуют ее
продолжению. И у меня нет сомнения в том, что мы
с вами испытываем те же чувства горести и
137
Эдмунд Бёрк
стыда при взгляде на ее злополучные
последствия. Будь то победа или поражение той или
другой стороны, взаимный захват пленных,
законодательные постановления, которые
подрывают свободы наших собратьев или
подкапываются под наши собственные.
О первом из этих двух актов (относительно
каперского свидетельства2) я скажу вкратце.
Сколь ни исключительным он может быть и,
по-моему, действительно является таковым в
некоторых деталях, он кажется естественным
и, возможно, необходимым результатом
ранее принятых нами мер и ситуации, в
которой мы находимся. Другой (о частичном
приостановлении действия Habeas Corpus3)
представляется мне куда более пагубным. Во
время прохождения через Палату Общин4 в него
были внесены поправки с тем, чтобы более
отчетливо, нежели в первоначальном виде,
выразить сокровенные чувства его создателей.
И основной причиной моего неприятия
этого акта является то, что в нем выражаются и
приводятся в исполнение такие намерения,
которые, как мне представляется, вступают в
вопиющее противоречие со всеми
принципами не только конституционной политики
Великобритании, но даже и с теми,
определяющими отношение к врагам, образцами
правосудия, которые никакие жестокости войны
никогда не угашают в душах цивилизованного
народа.
138
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
Этот акт, по-видимому, преследует две
основные цели. Во-первых, дать возможность
администрации заключать в тюрьму, коль
скоро она сочтет нужным, тех, кого этот акт имеет
удовольствие определять как пиратов.
Определяемые таким образом, это, по моему
разумению — капитаны и моряки тех,
принадлежащих колониям, частных и военных судов,
которые в ходе этого злосчастного
соперничества могут попасть в руки короны. Поэтому
они должны содержаться в тюрьме, как
совершившие уголовное преступление —
пиратство, — вплоть до суда и позорного
наказания, столь скоро, сколь обстоятельства
окажутся благоприятными для воздаяния им
возмездия под предлогом совершения ими этого
позорного и бесславного преступления.
Эта первая цель закона мне весьма не
нравится, ибо данный акт нечестно (как
полагается любому закону и любому действию,
устанавливающему справедливость) описывает
объект, на который он направлен. Те, кто воюет
против нас на море, могут, в результате
настоящих затруднений, считаться
бунтовщиками. Но называть их и обращаться с ними как
с пиратами, значит путать не только разные
вещи, но и классификацию преступлений. А
подобное — будь то уменьшение или
увеличение тяжести совершенного преступления —
невозможно сделать без того, чтобы не
поставить под угрозу всю систему юриспруденции.
139
Эдмунд Бёрк
Хотя пиратство может быть в глазах
закона менее тяжким преступлением, нежели
измена, но поскольку оба караются той же
смертью, той же конфискацией имущества и тем
же поражением в правах всего данного рода,
то я никогда бы не стал лишать ни одно
человеческое существо любой возможности
сохранить жизнь в надежде на жалость
человечества или хотя бы сохранить репутацию в его
глазах, — уменьшая тяжесть преступления
без возможности смягчить наказание.
Общечеловеческий здравый смысл подсказывает
мне, что те преступления, которые могут
проистекать из ложного понятия о добродетели,
не могут квалифицироваться как постыдные
действия. Лорд Коук5, величайший авторитет
английского права, в согласии с этим
здравым смыслом говорит, что «деяния наиболее
преступные могут быть наименее
бесчестными».
Акт подготавливает своеобразную
замаскированную процедуру, отнюдь не делающую
честь правосудию королевства и ни в коей мере
не необходимую для его безопасности.
Согласиться с этим я не могу. Когда лорд Балмери-
но во время последнего восстания захватил
скот двадцати кланов, я полагал бы
скандальным и низким жонглерством, абсолютно
недостойным прямоты и открытости английской
судебной системы, судить его за серьезное
преступление, как похитителя коров.
140
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
Кроме того, я должен честно сказать вам,
что я не мог ни голосовать за, ни одобрить как
либо иначе статут, который вменяет
преступление пиратства этим людям, которые
прежним актом парламента были выведены из-под
защиты закона. Когда законодательный орган
нашего королевства повелел разделить все их
суда и товары между моряками военного
флота в качестве добычи в наказание за
новоизобретенное преступление — всего лишь
ведение торговли, — рассмотрение неизбежного
ответа несчастных, поставленных вне закона,
лишенных своих прав людей как
преступления, называемого «пиратство», запятнало бы
любого другого законодателя, кроме нашего,
возмутительнейшей и в высшей степени
противоестественной жестокостью и
несправедливостью. Уверяю вас, я не припомню, чтобы
слышал о чем-либо подобном в другие
времена или в других странах.
Второй заявленной целью этого акта
является задержание в Англии для суда тех, кто
совершит государственную измену в Америке.
Чтобы дать вам возможность постичь
подлинный дух данного закона, необходимо,
благородные господа, поставить вас в известность,
что существует акт, принятый давным-давно,
еще во времена правления Генриха VIII6, до
существования и до всякой мысли о каких-
либо английских колониях в Америке, о
привлечении к суду в нашем королевстве за из-
141
Эдмунд Берн
мениические действия, совершенные за его
пределами. В 1769 году парламент счел
нужным ознакомить Корону с
основоположениями этого акта в официальном послании, в
котором парламентарии нижайше просили Его
Величество обязать доставлять в наше
королевство тех, кто был обвинен в
государственной измене в Америке. Этим актом Генриха VIII,
так истолкованным и так применяемым,
почти все существенное и полезное, что имеется в
суде присяжных, изымается у подданного,
проживающего в колониях.
И это еще слишком мягко сказано, ибо
судить человека в соответствии с этим актом,
значит фактически осудить его самым
неслыханным образом. Человека доставляют сюда
в темнице корабельного трюма, после чего его
извергают в темницу на суше. Закованный в
железа, без денег, без поддержки друзей, на
расстоянии трех тысяч миль от возможности
представить или опровергнуть свидетельства,
при том, что невозможно установить факты
лжесвидетельства, — такой человек может
быть казнен с соблюдением всех
формальностей, но никогда он не будет судим по
справедливости.
Поэтому я никогда не соглашусь с биллем,
который вам посылаю. Ибо он самым
неприкрытым образом устраняет все препятствия
на пути введения такой судебной процедуры,
которую я всегда считал предельно неспра-
142
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ведливой и предельно неконституционной.
Совершенно далекий от того, чтобы устранять
трудности на пути воплощения в жизнь столь
вредоносного проекта, я бы добавил новые
трудности, будь это в моих силах. Все
древние честные юридические принципы и
учреждения Англии — это в изобилии
наличествующие противовесы для того, чтобы остановить
и повернуть назад опрометчивый курс
насилия и угнетения. Они и изобретены были
единственно ради этой благой цели: сделать так,
чтобы все несправедливое было
неудобоисполнимым. Придерживаясь такого убеждения, я
бы оставил все как было прежде. Старый,
принятый на трезвую голову общий закон ничуть
не хуже любого уклонения от него,
продиктованного нынешним всеобщим возбуждением.
Я не вижу ни одного достойного и
оправданного предлога, который бы можно было
выдвинуть в пользу этого нового ограничения
свободы подданного. Если англичане в
колониях в состоянии отстоять свою
независимость, на достижение которой они были столь
несчастливо сподвигнуты, то, я полагаю, не
найдется такого фанатического приверженца
уголовной юстиции Генриха VIII, который
будет отстаивать казни, которые должны будут
десятикратно обрушиться на головы его
собственных друзей. Или такого, кто возымел
столь странную идею об английском
достоинстве, чтобы считать возможным поражения
143
Эдмунд Бёрк
в Америке компенсировать триумфами при
Тибурне7. Если же, напротив, колонии будут
приведены к подчинению Короне, то под ее
авторитетом в самой стране должны
существовать трибуналы, обладающие
исключительной компетенцией осуществления правосудия
в отношении всех тамошних нарушителей
закона.
Если же этого не будет, — а при этом мы
должны считать совершенно унизительным
для нашего правительства, что весь этот
огромный континент единодушно сходится во
мнении, что никакая злая судьба не может
превратить сопротивление королевскому
авторитету в уголовное деяние, — мы можем
называть последствия нашей победы миром,
покорностью и как угодно еще. Но война ведь
еще не окончена: вражда продолжается в
полную силу и принимает формы все худшие и
худшие. Будь ваш мир всего лишь угрюмой
паузой в боевых действиях; будь затишье с их
стороны всего лишь обдумыванием мести,
когда тяжко уязвленная гордыня, извлекая
мудрость из полученных ран, вызревает нарывом
новой ненависти, — и тогда ни акт Генриха VIII,
ни его услужливая копия, созданная в это
правление, не будут соответствовать никакой
разумной цели политики или правосудия. Ибо
если даже кровавых полей, увиденных и
пережитых ими оказалось недостаточно, чтобы
подчинить разум Америки (говоря выразительным
144
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
языком великого лорда, занимающего
правительственный пост), то конечно же не судебная
бойня, придуманная в другом полушарии в
пику их всеобщему чувству справедливости,
способна когда-либо примирить их с британским
правительством.
Я считаю само собой разумеющимся,
благородные господа, что мы с вами
естественным образом ужасаемся всякому наказанию,
которое выходит за границы того, чтобы
служить поучительным примером. Кому же
тогда служит примером казнь в Англии за
участие в этом американском восстании8?
Помните, как вам ежедневно внушают, что это
схватка между двумя странами и что мы в Англии
ведем войну за наше достоинство против
наших взбунтовавшихся детей. Верно ли это?
Будь это так, то действительно именно эти
взбунтовавшиеся дети заслуживают
примерного урока за свое непокорство: ибо кто же и
когда вздумал бы учить родителей их
обязанностям на примере наказания
пренебрегающего своими обязанностями сына? Как будто
бы казнь беглого негра на плантациях можно
рассматривать как урок гуманности по
отношению к рабам, преподанный их хозяевам!
Такие казни могут и в самом деле утолить
нашу жажду возмездия, они могут ожесточить
наши сердца и наполнить нас гордыней и
высокомерием. Но увы, — это отнюдь не
поучение!
10-4215
145
Эдмунд Бёрк
Если все это может послужить хоть каким-
то примером на будущее, так только лишь
показать, как тяжко преступление и как
беспощадно наказание тех, кто когда-либо
осмелится воспрепятствовать весьма удаленной
власти распоряжаться их собственностью без
их участия и без их согласия на такое
распоряжение. Или станет сопротивляться изъятию
их привилегий безо всякого обвинения и
слушания дела. Избави Бог, чтобы Англия
когда-либо читала такие уроки, писанные
кровью любого из ее отпрысков!
В настоящий момент война ведется между
королевской армией, включающей британцев
и иностранцев, с одной стороны, и
англичанами в Америке, с другой. И ведется она на
обычных условиях всяких иных войн,
почему с самого начала и совершался регулярно
обмен пленными. Если, несмотря на эту до
сих пор существовавшую процедуру,
подразумевающую равенство сторон, в предчувствии
победного окончания войны (каковое может и
обмануть) администрация готовится
действовать против тех, кто окажется в ее руках на
момент окончания злоключений, как против
изменников, мы, по моему мнению, явим
всему миру столь недостойный образец
несправедливости, какой только мог быть сотворен
в приступе гражданского гнева. Если
пленники, которые были обменены, не были тем
самым фактически прощены, то соглашение (за-
146
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
веренное клятвенно или подразумеваемое)
является грубым обманом. Ибо вы получили жизнь
человека, и вы обязаны в ответ так же
вернуть жизнь, — в противном случае в таком
обмене нет равенства и честности.
Если же, с другой стороны, мы признаем,
что те, кто уже обменян — прощены, но
утверждаем, что оставшихся мы можем по
справедливости удерживать для последующего
воздаяния, то тогда отсюда следует неприятный и
некрасивый вывод. А именно: вы судите о
преступности людей лишь на основании времени,
когда они провинились, а не на основании
злодеяния, образующего виновность. А значит вы
полагаете правилом вашего правосудия удачу
и случай, а не моральные качества
человеческих поступков.
Эти странные несоответствия всегда будут
ставить в тупик тех, кто смешивает несчастье
гражданского инакомыслия с преступлением
измены. Там, где действительно вспыхивает
настоящее восстание, которое легко
определить фактически, но весьма нелегко
определить посредством слов, правительство не
вступает в подобные военные соглашения, но
всегда отклоняет любые посреднические
договоры, распространяющие на бунтовщиков
международное право в той части, которая
трактует о войнах. Пленные военачальники не
получат от них никаких поблажек, поскольку
их невозможно будет обменять.
ю*
147
Эдмунд Бёрк
Кто когда-либо слыхал о капитуляции,
слове чести, обмене пленными во времена
последних восстаний в нашем королевстве? Ответом
на все требования подобного рода всегда было:
«мы ничего не можем обещать — как изволит
король». Мы обязаны помнить, что, коль
скоро наши нынешние противники являются, в
реальности и на деле, бунтовщиками,
королевские генералы не имеют права
освобождать их ни на каких условиях. И сами они
должны отвечать по закону и точно так же
ожидать помилования за свои действия, как и
бунтовщики, которых они отпустили.
Я знаю, что юристы не могут провести
различение, которое я отстаиваю, поскольку у
них есть строгое правило, которому они
должны следовать. Но законодатели обязаны
делать то, что не дано юристам, ибо для них не
существует иных обязывающих правил,
кроме великих принципов разума и
справедливости, а также общечеловеческого здравого
смысла. Всему этому они обязаны повиноваться и
следовать, и — скорее расширять право и
делать его более просвещенным с помощью
терпимости законодательствующего разума,
нежели ограничивать и связывать свои высшие
способности посредством узких конструкций
подчиненного искусственного правосудия.
Обратись мы к этому, мы никогда не стали бы
рассматривать конвульсии огромной империи,
не побеспокоенной отпадением маленького
148
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
кусочка, но разделившейся на отдельные
сообщества и провинции, с выделившимся
законным народным представительством, — как
подходящий предмет для дискуссии в
комиссии Ойера и Терминера9. Это
противоположно разуму и предусмотрительности, так же как
человечности и справедливости.
Этот акт, принятый из соображений
подготовки к прекращению нынешних беспорядков
посредством судебного преследования за один
вид враждебных действий, именуемый
«пиратство», и за другой, именуемый «измена»,
а также посредством исполнения акта
Генриха VIII в соответствии с его новой и
неконституционной трактовкой, я полагал зловредным
и опасным, хотя для достижения этих целей
использовались совершенно нейтральные
инструменты.
Но мне действительно кажется, что
средства, которые этот акт предполагает к
использованию по меньшей мере столь же
исключительны, как его цель. Позвольте мне быть
откровенным в этом вопросе, поскольку для меня
в случаях, когда я обязан починиться силе,
внутренне не примиряясь с резонами
законодательного акта, чрезвычайно важно
оправдать мое инакомыслие с помощью таких
аргументов, которые, как можно предполагать,
покажутся весомыми людям здравомыслящим.
Основным практическим следствием этого
акта является отмена обычного права и ста-
149
Эдмунд Бёрк
тута Habeas София (единственных гарантов как
свободы, так и правосудия) в отношении всех
тех, кто был вне королевства или в северной
Атлантике в определенный период времени.
На всех остальных, как я понимаю, этот акт
не распространяется.
Признаюсь, благородные господа, что это
кажется мне весьма плохим в принципе, а еще
хуже по последствиям, нежели полная
отмена акта Habeas Corpus. А ограничение круга
действия, вместо того, чтобы вырвать жало,
по моему скромному мнению, лишь
оттачивает его и напояет ядом в значительно большей
степени. Свобода, если я вообще понимаю, что
это такое, — всеобщий принцип, и она либо
имеется в качестве неоспоримого права у всех
подданных, либо не имеется ни у кого.
Частичная свобода представляется мне самой
неприятной формой рабства. К несчастью, это
тот вид рабства, на который легче всего
соглашаются во времена гражданских раздоров,
ибо партии готовы пренебречь своей
безопасностью в будущем, желая в данный момент
превратить в жертву своих врагов.
Люди без особых затруднений
соглашаются с несправедливостью, коль скоро не они
являются ее непосредственной жертвой. Во
времена рассмотрения дел на высшем уровне,
опасности подвергается не та фракция,
которая имеет большинство в парламенте,
поскольку ни одна тирания не осуждает орудия, кото-
150
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
рыми пользуется. Это неприятным и
подозрительным нужна защита закона, и ничто не
может обуздать насилия со стороны фракции
большинства, стоящей у власти, кроме
правила: «как только принимается акт о
приостановлении действия закона и правосудия,
такое же изъятие прав и привилегий должно
быть распространено без исключения на весь
народ». Тогда обеспокоенность по поводу
происходящего коснется всех. Это будет
действовать как своего рода призыв к нации. Тогда
каждый почувствует на себе абсолютную
необходимость этого полного затмения свободы.
И тогда они более осторожно станут
относиться ко всякой новизне и сильнее ей
сопротивляться.
Вообще говоря, принятые серьезные меры
не столь уж опасны для свободы. Они
достаточно строго определены, чтобы выродиться
в злоупотребление. Никакие просьбы,
никакие ссылки на неудобства или на злодеяние,
могущее послужить дурным примером в
будущем (что по самой их сути должно быть
повседневным и заурядным делом) не могут
оправдать применение этих мер. Но
настоящая опасность — это когда свобода
откусывается по кусочкам и каждый раз — под видом
целесообразности.
Habeas Corpus акт предполагает, в отличие
от духа большинства других законов, что
вполне законный член правительства может отно-
151
Эдмунд Бёрк
ситься к кому-то со злобой и предубеждением,
и рассчитан как раз для такого случая. Но
когда люди, занимающие правительственные
посты, получают от парламента как бы санкцию
на такую злобную предубежденность, это
значит, что не действие акта Habeas Corpus
приостановлено по данному случаю, но самый дух
его истолкован ошибочно и самый принцип
его подорван. На самом деле ничто не
обеспечивает безопасность каждого из нас, кроме
общего интереса всех.
Таким образом, специфическое зло
данного акта состоит в том, что он являет собой
первое в истории частичное приостановление
действия акта Habeas Corpus. Создан, и это всегда
исключительно важно, прецедент10. Впервые
в данном королевстве проведено
разграничение между людьми. До этого акта каждый
человек, ступивший на английскую землю,
каждый чужеземец, временнообязанный в
отношении соблюдения местных правил, даже
рабы-негры, проданные в колониях, — все они,
согласно парламентскому акту, становились
такими же свободными людьми, как те, кто
дышал одним с ними воздухом. Теперь
проведена черта, и она может быть отодвинута
дальше и дальше совершенно произвольно, под тем
же предлогом целесообразности, который был
использован с самого начала для ее ведения.
Равенство между нами исчезло. Мы
больше не сограждане, если моряк, сходящий с ко-
152
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.
рабля на набережную, не становится на столь
же надежную правовую почву, каковая
гарантирована купцу, сидящему в своей
бухгалтерии. Другие законы могут причинить вред
обществу, этот же разрушает его. Отныне
каждый, кто находится в Вест-Индии11, любой
житель каждой из трех не включившихся в
восстание провинций, каждый прибывающий из
Индии, каждый благородный господин,
путешествовавший за границей для поправки
своего здоровья или получения образования,
каждый моряк, находившийся в плавании, — все
они лишь только на этом, и никаком ином,
основании временно оказываются в черном
списке. Лишь только любой из этих фактов (ныне
ставших презумпцией виновности12)
подтвердится, и простое подозрение со стороны
короны уже ставит их вне закона. И мне даже
совершенно не ясно, не возлагается ли теперь
бремя доказательства невиновности на самого
задержанного по подозрению, что является
прямым подрывом всякого правосудия!
Я не выступал против этого билля во
время слушаний в Палате13, ибо тщетно было ему
противостоять и невозможно поправить. С
некоторого времени я пришел к ясному
убеждению, что при настоящем положении вещей
всякая оппозиция любым мерам, предложенным
правительством, когда речь идет об Америке,
напрасна и не важна. Будьте уверены, что я
говорю не об оппозиции с моей стороны, по-
153
Эдмунд Бёрк
скольку в отношении меня так должно быть
при всех обстоятельствах, но об оппозиции со
стороны мудрейших и авторитетнейших
людей нации. Все, что предлагается против
Америки, само собой рассматривается как то, что
служит интересам Великобритании. Успехи
в добром деле и в причинении зла равно
рассматриваются как доводы в пользу
использования вопреки всему ныне принятых
методов.
Некоторые весьма предусмотрительные и
весьма благонамеренные люди держались того
мнения, что во времена господства подобных
настроений, всякая борьба скорее распаляет,
нежели уменьшает нетерпимость
общественных собраний. Найдя, что мое сопротивление
будет воспринято большинством как чисто
фракционное14 в самой Палате, и весьма
многими вне ее стен, я не мог ни по совести
поддерживать то, что противоречит моему
мнению, ни, из соображений предосторожности,
спорить с тем, чему, как я знал,
сопротивляться бесполезно. Храня мои принципы в
нерушимости, я приберегаю мою активность
для разумных усилий. И я надеюсь, что все
мое прошлое поведение является надежным
свидетельством того, что, коль скоро я
пропускаю хотя бы один день заседаний Палаты
Общин, то не по причине праздности или любви
к развлечениям. Малейшей надежды на
возможность принести благо будет достаточно,
154
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.
чтобы вернуть меня к тому, что я оставил с
сожалением.
Изменив своему обычаю регулярно
посещать заседания Палаты, я ни в малейшей
степени не выражаю осуждения в адрес тех
благородных господ, кто, справедливо полагаясь
на свои способности (формой признания
которых является моя любовь и восхищение ими),
полагал, что их усилия в этом безнадежном
деле могут хоть чему-то послужить. Они
считали, что, сужая сферу применения этого акта,
они могли бы сам порочный принцип сделать
менее зловредным. Но при том, что мое
мнение было совершенно недвусмысленно
противоположным, исходя из вышеизложенных
причин, я уверен, что мое присутствие было
бы просто смехотворным.
Я обязан добавить, поясняя далее мое
поведение, что, совершенно не будучи намерен
смягчать основные свойства этого принципа
и, тем самым, хоть в какой-то мере устранять
народное возмущение и естественный страх,
которые он вызывает, я должен сожалеть, что
все, противоречащее духу нашей конституции,
не порождает немедленно то величайшее зло,
которым оно изначально чревато по самой
своей природе. Произвольная власть похищает
народную свободу с помощью такого приема:
долгое время она находится как бы в спячке
или поначалу обнаруживает себя в крайне
редких случаях. По поводу следующего некон-
155
Эдмунд Бёрк
ституционного акта вся модная публика уже
готова объявить: «Ваши пророчества
смехотворны, ваши страхи напрасны, вы видите,
сколь мало вредных последствий, которых вы
первоначально опасались, действительно
имеет место». Так, постепенно это искусное
смягчение всей произвольной власти и,
предположение, что она используется весьма нечасто и
лишь в очень узких пределах, приведет нас к
принятию следующего афоризма, который,
помимо г. Юма15, высказывали и некоторые
другие: блаженно-счастливое состояние
человечества этим потревожено не более, нежели
землетрясениями, громом или другими более
необычными природными явлениями.
Акт, о котором я говорю, являет собою один
из результатов американской войны, которая,
по моему смиренному мнению, порождает
множество вредных последствий, несопоставимых
с другими войнами. Наша политика
расстроена, наша империя взбудоражена, да к тому
же она, похоже, полностью извратила наши
законы и самый дух нашего законодательства.
Мы стали воевать против наших колоний не
одним лишь оружием, но и законами. И
поскольку вражда и право — вещи не очень-то
совместимые, каждый шаг, предпринятый
нами в этом деле, означал попрание либо одной
из максим правосудия, либо одного из
главнейших принципов мудрого правления.
Какие прецеденты были созданы, какие
принципы были попраны (я не стану говорить
156
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
об английских привилегиях, но лишь о
всеобщей справедливости) в бостонском порту, мас-
сачусетской хартией, Военным биллем и всем
тем длинным перечнем враждебных актов
парламента, с помощью которых война с
Америкой была начата и поддержана! Если бы
принципы любого из этих актов были
первоначально испробованы на земле Англии, они,
вероятно, утратили бы всякую силу, едва
коснувшись ее. Но, не затронув наших людей, они
укоренились в наших законах, и
последующие поколения еще вкусят их плоды.
То, что это противоестественное
противоборство повреждает наши законы, — еще не
самое худшее из его последствий. Если
манеры общения остаются прежними, они
исправят пороки закона и, в конечном счете,
приспособив к себе, смягчат его. Но мы с
сожалением должны отметить, что во время
практически всех недавних заседаний мы
наблюдали крайне редкие случаи проявления
благородства, человечности и достоинства, прежде
столь характерные для нации. Во время
войны правила морали не действуют, а то, что
долго пребывает в бездействии, подвергается
опасности быть отмененным навсегда.
Гражданские войны прежде всего и вернее
всего поражают обычаи обхождения между
людьми. Они напитывают злобой политику
народов, повреждают их нравы, они извращают
даже естественный вкус и удовлетворение,
приносимое актами справедливости и правосудия.
157
Эдмунд Верк
Приучая нас к тому, чтобы смотреть на
сограждан сквозь призму вражды, они
постепенно охлаждают наши чувства к нации как
таковой. Самые понятия нежной
привязанности и родства, составлявшие скрепы
милосердия во времена, когда мы жили в согласии,
становятся дополнительными поводами для
ненависти и яростного возмущения, когда
распадается единство нашей страны. Мы
можем льстить себе надеждой, что до таких
бедствий у нас дело не дойдет. Но я не вижу
причин полагать, что общие законы человеческой
природы на нас не распространяются.
Что иное, помимо душевного ослепления,
вырастающего из бешенства гражданского
противоборства, могло бы принудить любого из
нас рассматривать нынешнее положение дел в
Британии как повод для нашего триумфа или
как основание для поздравлений нашему
Суверену? Ничто, в действительности, не
вызовет стольких сожалений у тех, кто помнит дни
процветания этого королевства, как
обнаружения безумной радости у немногих
несчастных посреди печального зрелища, которое
наши дела и наши поступки являют
презрительному взору всей Европы.
Похоже, некоторым доставляет радость
наблюдать, как наша родина, прежде
выступавшая — к зависти всех наших соседей —
арбитром между ними, ныне впадает в рабскую
зависимость от их милости. Как она
смиряется
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ся с уверениями дружбы, в которые не верит,
жалуется на проявления враждебности,
которым не дерзает высказать свое неудовольствие.
Как беспомощна она в отношении своих
союзников, как торжественна в отношении своих
подданных и как покорна в отношениях со
своими врагами. Как либеральное
правительство этой свободной нации поддерживается
наемным мечом германских мужиков и
вассалов. Как три миллиона подданных
Великобритании надеются отстоять свои английские
привилегии с помощью оружия Франции16!
Все эти обстоятельства кажутся мне
скорее шокирующими чудесами, нежели
естественным течением дел человеческих. Люди,
наделенные большей, нежели я, душевной
крепостью, могут взирать на это без содрогания
и удивления. Некоторые могут считать все это
поводом для торжеств и поздравительных
адресов. Но я уверен, что ваше прямодушие
окажется достаточно снисходительным к моей
слабости, чтобы ваше мнение обо мне не
ухудшилось из-за моего нежелания участвовать в этом
веселье и моего отказа от своей доли в таком
триумфе. Я достаточно стар и достаточно
закоренел в своих вошедших в привычку
привязанностях и антипатиях, чтобы с
готовностью подстраиваться под ныне модную точку
зрения.
Я едва ли способен приспособиться к тем
чувствам, которые придворные газеты наме-
159
Эдмунд Бёрк
реваются внушить читателям. Я не
испытываю никакой радости в тот момент, когда
услышу о гибели и пленении длинного списка тех
имен, которые были у меня на слуху с
младенческих лет. Не обрадуюсь я и тому, что
они пали от меча чужеземцев, чьи
варварские имена я даже не в состоянии
произносить. Слава, достигнутая полковником Рэем17
при Белых Равнинах меня не чарует. И я
честно признаю, что не научился испытывать
наслаждения, обнаруживая Форт Книпхаузен18
в самом сердце Британских доминионов.
Если просвещенность нашего разума
возрастет пропорционально устранению наших
искренних безотчетных верований, — это
может послужить нам утешением при утрате
наших прежних отношений. Не переживая за
честь нашей страны, мы хладнокровно могли
бы хоть немного поразмыслить как
моральные существа о наших собственных
интересах как отдельных граждан и о нашей личной
совести.
В действительности наши дела весьма
плохи. Я уверяю тех, кто вымаливал эту войну и
получил на нее искомое благословение: их
положение в данный момент чрезвычайно
затруднительно. Злоупотребление
благосостоянием нашей страны длится чуть дольше лишь
с тем, чтобы основательно ее взбудоражить.
До сих пор они и их германские союзники из
двадцати государств-наемников сражались
160
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
лишь с неприготовленными силами наших
собственных младенческого возраста колоний.
Но Америка не покорена. Ни одно селение из
тех, что с самого начала выступили против
нас на этом огромном континенте, не
подчинилось из любви или от страха, не будучи
атакованным. Вы владеете лишь той землей, на
которой разбит ваш лагерь — и не более того.
Границы территорий, занятых вашими
войсками и границы ваших владений полностью
совпадают. Вы повсюду несете разрушения,
но вы не увеличиваете сферу авторитета.
События этой войны приобретают
значительно больший размах, нежели
рассчитывали и те, кто желал ее, и те кто ее опасался. Так
что уже одно это должно вызвать
беспокойство и настороженность у каждого
рассудительного человека. Мудрецов часто приводит в
трепет то, что внушает ощущение безопасности
бестолковым. По многим причинам я
предпочел не раскрывать для широкой публики все
детали того положения, в котором вы
находились по отношению к иностранным
государствам в течении всего прошлого года. Миновала
ли внешняя опасность? Этого я не знаю, и
ваши правители вам этого не предскажут. Но
даже если бы я был уверен в собственной
безопасности, мне нелегко было бы простить тех,
кто подверг меня ужасающему риску, лишь
потому, что мне удалось спастись по
счастливой случайности, не предвиденной ни ими, ни
мной.
11-4215
161
Эдмунд Бёрк
Поверьте мне, благородные господа, путь,
который вам еще предстоит пройти, извилист,
темен и полон запутанных и предательских
ловушек. Те, кто полагают, что у них есть
путеводная нить, могут вывести нас из этого
лабиринта. Мы можем доверять настолько,
насколько сочтем нужным. Но коль скоро они,
судя по всему, призваны к этому делу,
должны ли мы полагать, что будет уместным с
нашей стороны, распаляя их страсти, создавать
помехи их деятельности? Я сам могу быть не
в состоянии протянуть руку помощи тем, кто
управляет государством. Но мне должно быть
стыдно, если я окажусь в крикливой толпе,
подталкивающей и поощряющей их на
сомнительный и опасный курс.
Человек честный и ответственный всегда
будет особо осторожен, действуя под
влиянием чувств. Он станет опасаться того, чтобы на
него не пала колоссальная ответственность за
то, что он ввязался в игру, совершенно не имея
представления о ее правилах. Горделивому
невежеству не служит оправданием то, что им
руководят грубые страсти. Самое ничтожное
существо, ползающее по земле, вызывает
уважение в глазах Бога и человека, когда оно
борется за то, чтобы спастись от
несправедливости и угнетения. Но я не могу оправдать
существования под Небесами (которые во
глубине своей мудрости терпимы ко всему)
твари поистине позорной и отвратительной. Той
162
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
бессильной и беспомощной твари, что,
будучи лишенной гражданской мудрости,
воинского навыка, без всяких иных рекомендаций
во власть, кроме рабской покорности ей,
раздувшись от гордости и высокомерия, —
призывает на бой, в котором не будет сражаться;
ратует за господство посредством насилия,
которое не в состоянии осуществить;
удовлетворяется тем, чтобы, оставшись ничтожной
посредственностью, других сделать
презренными и жалкими.
Если мы с вами находим, что наши
таланты достаточно скромны, то поступаем мы, по
крайней мере, в соответствии с нашими
способностями. Никто не расплачивается жизнью
за нашу опрометчивость. Ни одна безутешная
вдова не утирает кровавые слезы из-за
нашего невежества. Щепетильные и трезвые в
нашем хорошо обоснованном доверии к самим
себе, мы будет держаться в гавани мира и
безопасности. И, быть может, рекомендуя
другим подобного рода осторожность, мы
проявим действительную заботу об их
благоденствии, а не навредим им.
Есть множества примет в этом пламенном
устремлении к гражданской войне, которые
обнаруживают, сколь мало в нем истинного
великодушия. Ратовавшие за войну рвались
воевать, а удовлетворились тем, что наняли
немцев. Они обещали рискнуть своим
достоянием, а отдали под залог свою страну. Они при-
1г
163
Эдмунд Бёрк
свои л и себе заслуги добровольцев, не рискуя
ни жизнью, ни имуществом- А когда
бесчувственная рука иностранного солдата проливает
кровь их сородичей словно воду, они
радуются и торжествуют, будто бы они сами
совершили замечательный подвиг.
Мне действительно совестно вспоминать
легковесное, чтобы сказать помягче,
словоблудие, бывшее в моде в недавнем прошлом.
Я намекаю, как вы понимаете, на тот
всеобщий вопль обличения трусости американцев,
который можно понять так, будто мы
презираем их за то, что они не заставили
королевских солдат заплатить подороже за
достигнутое ими. Нет, благородные господа, не этим
выражается наше уважение к Промыслу
Божьему, и не так можем мы обеспечить себе
мало-мальски достойное убежище посреди
превратности человеческих дел. Так лишь
стирается всякая грань между бесстыдной победой
и бесславным поражением. Так мы душевно
отчуждаемся все больше и больше от наших
естественных связей, и увековечивается
разрыв и раскол британской нации.
Те, кто не желают такого разделения, не
станут размывать тот цемент взаимного
уважения и признания, который единственно и
способен скреплять различные части этого
великого целого. И обязательно, и крайне
желательно для нас не только отказаться от этого
самоподстрекательского стиля, но убедить каж-
164
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.
дого в неприемлемости и недостоинстве тех
умонастроений, которые находят выход в
таком стиле, и которые позволяют
распложаться среди нас людям, упорно трудящимся на
этой вредоносной ниве. Наша задача —
противостоять им сколь возможно. Насколько
возможно — пробуждать наши естественные
чувства привязанности и возрождать наше
прежнее пристрастие ко всему английскому как
таковому. Без чего-либо в этом роде, я просто
не вижу, как практически можно было бы
достичь примирения с теми, чьи симпатии, в
конечном счете, должны быть надежнейшей
опорой нашего правительства. И что
тысячекратно полезнее для нас, нежели наемнический пыл
всех кругов Германии.
Я отчетливо вижу перспективу, при
которой мы можем полностью завоевать и дотла
разорить страну, ни на йоту не приблизившись
к умиротворению. Я весьма опасаюсь, что пока
будут пытаться удерживать власть
английского правительства над англичанами лишь с
помощью меча, события будут развиваться
именно в этом направлении. Я предвижу
момент окончательного торжества иностранной
военной силы. И когда этот час наступит (а он
может наступить), тогда воочию обнаружится
все это бессилие, прикрывавшееся насилием.
Если перед нами встанет перспектива
изгнания из Америки, заблуждения сторонников
военного правительства еще могут оставаться в
165
Эдмунд Бёрк
силе. Они смогут еще тешить себя
надеждами на то, что в случае своего успеха, они
будут иметь некие положительные результаты.
Доказать обратное с фактами в руках никто
не сможет.
Но если меч все же сделает то, на что он
только и способен, успех их оружия и
поражение их политики окажутся
неразличимыми. Никаких налогов из Америки вам не
видать. Некоторое увеличение возможностей для
коррупции без всякого облегчения
общественных тягот — вот самое лучшее из того, что
может случиться. Неужели ради этого мы
начали войну — и такую войну?!
Что же касается трудностей на пути
создания такого правления, которое — ради отвое-
вания того, что прежде принадлежало нам —
было произвольно и бесстыдно сооружено
придворной фракцией, то они повергают меня в
трепет. Разве эти благородные господа,
порывающиеся управлять всем человечеством,
обнаружили качества, в первую очередь
необходимые любому, берущемуся за дело
управления, а именно: знание своего объекта и
понимание трудностей, сопровождающих
воплощение в жизнь задуманного?
Я могут заверить вас, что даже в самом
выигрышном вопросе о наших вооруженных
силах вы не сможете удержаться на том же
благополучном уровне после того, как вас
призовут с помощью войны исправлять
недостатке
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ки вашего политического устройства. И
никакие беспорядки и неповиновения
правительству, которые могут последовать в результате
даже самых унизительных уступок с нашей
стороны, никогда не сравнятся с тем, что мы
будем иметь в результате самого
победоносного насилия. То, что вы получите в итоге,
включит в себя все зло, принесенное войной.
Мне думается я знаю Америку. Если же
нет, то мое незнание неизлечимо, ибо я не
пренебрег ни единой возможностью, чтобы
понять ее. И я торжественно заверяю моих
избирателей, ценящих во мне прилежание и
цельность, что все, содеянное там, произошло из-
за абсолютно ошибочного понимания самого
объекта. Что средства удержания Америки до
и средства примирения с ней после ссоры,
средства восстановления ее после разделения
и средства сохранения ее после победы были
связаны и должны быть связаны на разных
стадиях и в разные периоды с полнейшим
отказом от того требования безусловного
подчинения, которое крепко засело в головах
сторонников насилия. Весь набор максим,
основываясь на которых мы начали и
продолжили эту войну, должен быть оставлен навсегда.
Не стану вас обманывать — прошлого не
вернешь. Оставим эту надежду. Но есть
разница между плохим и наихудшим. Условия,
учитывающие причину войны, должны быть
предложены от имени парламента. Нечто, обе-
167
Эдмунд Берк
щающее им хоть какую-то безопасность,
должно быть выработано здесь. Поступая так, мы,
не нанося ни малейшего ущерба нашей силе,
демонстрируем нашу умеренность, что само
по себе есть в какой-то степени признак силы.
Я знаю, что многих приучили думать, что
умеренность в подобных случаях сродни
измене и что на все доводы в ее пользу вполне
достаточным ответом являются гневные
упреки по адресу бунтовщиков и самого бунта, и
возложение вины за все наши настоящие и
будущие бедствия на сопротивление наших
собратьев. Но я бы желал, чтобы в столь
важном деле они (если только мир еще занимает
какое-то место в их сердцах) всерьез учли,
во-первых, что превращать кого-либо в
преступника и отменять это — отнюдь не путь к
примирению во всех случаях разногласий
между людьми. Затем было бы правильно
поразмыслить над тем, что американских
англичан (которых они могут оскорблять, если
они считают достойным оскорбление
отсутствующих) при нынешнем положении вещей
не заденут наши гневные тирады и не
улучшат наши поучения.
Все связи между нами разорваны. Но мы
совершенно точно знаем, что хотя мы не в
состоянии повлиять на них в лучшую сторону,
мы вполне можем перемениться сами. Если
необходимо принимать меры по водворению
мира, то они где-то должны быть
обнаружения
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ны. А дух примирения должен
предшествовать и подготавливать любой
примирительный план. И я не понимаю, почему нам
должно стать хуже от того, что мы приведем в
порядок наши собственные души. Освободиться
от господства страстей — не значит себя
обезоружить. Декламации по поводу бунта
никогда не добавляли ни штыка, ни порохового
заряда вашей военной силе. Но я боюсь, что
они послужили тому, чтобы множество
мушкетов оказалось обращено против вас.
Этот возмутительный язык, который
весьма искусно поощряли и поддерживали, уже
причинил невероятный вред. Ибо долгое
время даже посреди военной разрухи и
ежедневных оскорблений, наносимых принятием все
новых враждебных законов, американским
лидерам, судя по всему, было крайне трудно
подвигнуть свой народ на принятие
декларации о полной независимости. Но придворная
газета добилась того, чего тщетно пытались
достичь подстрекатели к независимости.
Когда бездарная компиляция, представляющая
собой странную смесь гневных упреков и
лести, увидела свет как свидетельство общего
настроения народа Великобритании, в Америке
совершилась громадная перемена. Волна еще
сохранявшихся народных симпатий к стране-
прародительнице начала моментально
разворачиваться и стремительно двинулась в
обратном направлении.
169
Эдмунд Вёрк
Далекий от того, чтобы скрывать эти
неистовые обнаружения враждебности, автор
восхваляемого памфлета, подготовившего души
людей к принятию независимости, настаивает
главным образом, на количестве (огромном)
и духе этих посланий. Из этого он делает
вывод, который — будь факты таковы, как он
их представляет — должен быть
неопровержимым. Ибо я не знаю ни одного автора по
теории правления, столь безоговорочно
принимающего сторону властного авторитета,
чтобы не допускать, что враждебное
отношение правителей к своему народу полностью
оправдывает смену правительства. Равно как
невозможно привести никакой иной причины,
почему один народ должен добровольно
уступить хоть в самой мелочи другому, если не
предположить, что между ними существуют
чувства глубокой симпатии и благоволения.
К сожалению, ваши правители, доверяясь
каким-то иным воззрениям, совершенно
проигнорировали этот великий принцип связи. С
самого начала всей этой затеи они сделали все,
что было в их силах, чтобы отделить вас от
ваших же сородичей стеной отчуждения. И если
им удавалось возбудить нешуточную
ненависть одной стороны против другой, они,
похоже, мнили, что прошли половину пути к
замирению ссоры.
Мне известны разговоры о том, что ваш
добрый нрав не принимается во внимание
170
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
лишь в виду их сопротивления. И что лишь
только колонии, проявив благоразумие,
добровольно сдадутся, о них всячески
позаботятся и к ним будет проявлено немалое
снисхождение. Но могут ли те, кто выступает за
продолжение войны, чтобы добиться такой
капитуляции, со всей ответственностью (после
всего, что случилось) гарантировать в будущем
именно такое использование власти, не
связанной никакими договорами и ничего не
боящейся? Не скажут ли они нам, что они
подразумевают под снисхождением? Не именуют
ли они в этот самый момент теперешнюю
войну и все ее ужасы проявлением снисхождения
и милости?
Ни один завоеватель из тех, о которых я
слыхал, никогда не признавался в том, что
намеревается жестоко, сурово и презрительно
обращаться с покоренными. Нет! Самый
отъявленный гордец едва ли дерзнет открыть даже
самому себе этот ужасающий секрет своей
гордыни. Но дайте срок, и тайное станет
явным. И тот, кто откровенно признается, что
намерен вверить другого наглой милости
чужеземного оружия, никогда не питал благих
намерений к оному. Обещание доброты с
мечом в руке и с требованием безусловной
сдачи есть самое наглядное обнаружение его
враждебности.
Мне возразят, что все это есть
снисхождение по отношению к противникам-бунтовщи-
171
Эдмунд Берк
кам. Но как проявилось снисхождение
вождей их фракции к тем, кто подчинился? Лорд
Хоу и генерал Хоу19 располагали властью,
вверенной им парламентом, чтобы дать право
мирно жить и свободно торговать всем людям
и всем округам, которые подчинятся.
Сделано ли это? Авторитетная газета постоянно
сообщала нам о том, что город Нью-Йорк20 и
государства Штатен21и Лонг Айленд22
подчинились добровольно и с радостью, и что многие
с великим энтузиазмом сотрудничают с
администрацией. Было ли им немедленно
возвращено право торговли? Возвращено ли оно на
данный момент?
Не оказывается ли добросердечие двух
комиссаров, по природе своей людей
гуманнейших и великодушнейших, каким-то образом
ограниченным инструкциями,
противоречащими как их настрою, так и духу
парламентских надежд? Как понимать, что г. Трайон
(Tryon), похваляющийся верностью города, в
котором он поставлен губернатором, должен
обращаться в кабинет министров за
разрешением на защиту верноподданных короля и
предоставлением им вовсе не являющихся
предметом спора прав и привилегий свободы, а
всего лишь обычных прав людей — под
именем милостей? Почему комиссары не решают
этих дел на месте? Не для этой ли цели они и
названы были комиссарами?
Но мы видели достаточно, чтобы понять,
ради чего все это делается. Американская тор-
172
Письмо к Джону Фарру а Джону Харрису...
говля должна строиться на принципе частных
милостей и льгот, то есть так, чтобы можно
было оплатить военных наемников. В
подходящее время им разрешат посылать свои
товары. Из монополии национальной,
американская торговля должна превратиться в
монополию личную, и одна часть купцов должна
быть вознаграждена за напускное рвение, из-
за которого другая их часть оказывается в
дураках. Таким образом голос разума
оказывается сдавленным между хитростью и
легковерием, а все безобразия и все разорения войны
прикрыты и продолжены.
Если бы я не жил достаточно долго, чтобы
лишь в малой степени удивляться чему бы то
ни было, я был бы до некоторой степени
изумлен этим непрекращающимся ражем
нескольких благородных господ, которые, не
удовлетворившись разорением Америки с
помощью огня и меча, воспламенены почти таким
же гневом в отношении тех своих соседей, чье
единственное преступление — это
милосердное и человечное пожелание им более
разумных чувств, и чтобы они хоть иногда не
приносили свои интересы в жертву своим
страстям. Весь этот гнев против несопротивляюще-
гося инакомыслия убеждает меня в том, что
во глубине души их гложет сомнение — а
правы ли они?
Ибо что же в конце концов они получат?
Войну? Совершенно определенно в настоящий
момент они сподобились благодати чего-то очень
173
Эдмунд Бёрк
на войну смахивающего. А если война,
которой они наслаждаются в настоящий момент,
окажется недостаточно горячей и
масштабной, они очень быстро могут разогреть и
распространить ее как душе угодно. Они
взывают к вооруженным силам королевства? Эти
силы уже в их распоряжении. А если они
самолично захотят сразиться с неприятелем на
поле боя, ничто не препятствует им отплыть в
Америку со следующим же кораблем.
Не думают ли они, что дела идут не так,
как надо, из-за недостаточно богатых
ресурсов? Воистину, они жалуются без всяких на
то оснований. Стол яств Палаты Общин готов
насытить их до отвала, так, чтобы их аппетит
к огромным расходам был удовлетворен
навсегда. И, далее, я хочу их заверить, что их
единомышленники в Палате Общин столь же
легко управляемы, сколь и безотказны при
голосовании за эти расходы. А если этих
расходов и голосования в их поддержку
недостаточно, пусть раскошелятся сами и пусть
платят столько, сколько им вздумается без
всяких забот.
Встречая терпимое отношение к их
страстям, пусть они научатся не преследовать
умеренность своих сограждан. Даже если весь мир
сольется с ними в едином вопле осуждения
бунта и столь же горячо станет выступать
против всей теории и практики свободы, как это
делают крайние сторонники рабства, это, по
174
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
моему мнению, не поможет достичь ни одной
из целей этого противоборства. Вожди этой
войны не могут (ради вознаграждения своих
друзей) нанять ни одним германцем больше,
чем они уже наняли. Они не смогут также
внушить ему большего бесчувствия по
отношению к людям и большего пренебрежения
ценностью свобод своих восставших
собратьев. Если все мы стали бы относиться к
человеку так, как они и их союзники, то мы
превзошли бы в свирепости даже диких
индейцев. Еще одно убийство беспомощной
женщины или ребенка, еще один замученный до
смерти с изощренной жестокостью сородич-
англичанин уже не добавят ничего нового к
картине содеянного ими. На покупку этих
союзников потрачены общественные деньги —
и вот они имеют все выгоды этого удачного
приобретения.
Они постоянно похваляются единодушием
или же призывают к нему. Но прежде, чем
желать такого единодушия или поздравлять с
ним, мы должны быть полностью уверены в
том, что ввязываемся в разумное
предприятие. Количество тех, кто охвачен бешенством,
не отменяет того факта, что оно есть заразная
болезнь. Заблуждение и слабохарактерность
не становятся менее вредоносными от того,
что они распространены повсеместно. Я
заявляю, что я не в состоянии обнаружить ни
малейшей выгоды, на которую мы могли бы рас-
175
Эдмунд Бёрк
считывать в том случае, если нам удастся
убедить наши колонии, что у них нет ни одного
друга в Великобритании. Наоборот, если
пристрастия и мнения человечества не
отвергаются как принципы связи, я полагаю, что
было бы счастьем для нас, если бы они
приучились считать, что в Англии имеется даже
проамериканская партия, к которой они в любой
момент могут обратиться за поддержкой!
Счастьем было бы для нас, если при любых
настроениях они могли бы обратить свои взоры
к родному отечеству, чтобы самые
возмущения и беспорядки нашли выход здесь, а не в
ином месте.
Я уверен, что нет такого человека (за
исключением тех, кто интересы какой-либо
жалкой фракции ставит выше самого бытия своей
страны), который не желал бы, чтобы
американцы время от времени получали (даже при
том, что некоторые из них не вполне
заслуженно) помощь и поддержку от самых
разных людей отсюда, и не были бы вынуждены
искать защиты от неистовств иностранных
наемников и опустошений, наносимых
дикарями, у французского оружия.
Когда какое-либо общество находится в
подчинении у другого, величайшей
опасностью такой связи является крайняя гордыня
и самодовольство главенствующей стороны,
которая во всех спорных случаях, скорее
всего, будет действовать к своей выгоде. И дей-
176
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ственный способ устранить весьма
основательную причину для страха перед таким ходом
событий, заключается в том, чтобы уверить
людей подчиненного общества, что партийные
склонности или политические взгляды
некоторых в господствующем государстве побудят
оных хоть в некоторой степени
противоборствовать этому слепому и тираническому
пристрастию. Нет оснований опасаться, что
любой, кто получает доступ к рассмотрению
общественных дел или к власти в
главенствующем государстве, должен будет зайти
слишком далеко в этой благосклонности к
зависимой стране. Порочность человеческой
природы — иного сорта. Власть — в чьих бы руках
она ни оказалась — редко бывает виновна в
слишком строгом самоограничении. Но одна
существенная выгода для властного
авторитета вытекает из таких дружеских и
покровительственных отношений: те, кто
благодетельствует, обретают влияние. И в предвидении
будущих событий они могут убедить людей в
том, что коль скоро те чем-то обязаны, им
следует хоть иногда платить по счетам.
Таким образом, посредничество этих
животворных принципов ведет к тому, что дебатам,
грозящим большими неприятностями, придан
примирительный характер, а самые жаркие
споры не оборачиваются гражданской войной.
Но если колонисты (перенесем вопрос на
нашу почву) смогут увидеть, что масса наро-
12-4215
177
Эдмунд Бёрк
да в Великобритании сплочена со своим
правительством и что каждый спор с кабинетом
министров должен будет по необходимости
превратиться в ссору со всей нацией, они уже не
смогут более быть в равных и дружественных
отношениях сограждан с подданными этого
королевства. Сколь бы унижающими ни
казались некоторым эти отношения,
разрушившись однажды, они, тем самым, повлекут за
собой разрыв прочных уз. И тогда колонисты
начнут устанавливать связи уже с кем-то
другим. Ибо немного в мире нашлось бы тех, кто
не предпочел бы полезного союзника
высокомерному господину.
Этот разброд стал следствием того
единодушия, к которому столь многие еще недавно
склонились под воздействием соблазнительных
речей или грубого нажима, или в отличие от
тех, для кого погружение в видимость
единодушия явилось жестом отчаяния. Им
говорили, что их отказ от насильственных мер — это
поощрение бунта. Но лишь крайне
самонадеянные и малообразованные люди могут
утверждать то, что противоречит всему ходу
мировой истории. Всеобщие возмущения и
мятежи целого народа никогда не
«поощрялись» — ни ныне, ни прежде. Их всегда
провоцируют. Но если эта неслыханная теория о
«поощрении» бунта действительно верна, если
правда то, что гарантированно-дружественное
расположение со стороны многих в этой стра-
178
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
не по отношению к колониям может быть
расценено как поощрение разрыва всех связей с
ней, то какой же из этого следует вывод?
Неужели кто-то серьезно утверждает, что я,
будучи облечен ответственностью участия в
решении общественных дел, не должен
противиться начинаниям, которые я считаю
губительными, лишь бы люди, претерпевающие
страдания, не были «поощрены» к
сопротивлению? Коренящаяся в самих этих
начинаниях склонность споспешествовать мятежу —
один из главных доводов против них.
Поясним же его!
Разве это уже закон, что ни одному
человеку, принадлежащему к этой нации, не
должно высказываться в пользу колонистов,
защищать их права или выражать жалость по
поводу их страданий? Или когда война, в конце
концов, разразится, разве не позволено будет
ратовать за мир? Было ли это нашим законом
в прошлом или это должно стать условием
нашего дальнейшего сосуществования?
Не будем далеко ходить: является ли
выражением истинной преданности любому
правительству или проявлением истинного
патриотизма по отношению к любой стране
низведение торжественности собраний
государственных мужей до раболепия гостиных? Лесть их
гордости и страстям, а не просвещение их
умов? Создание помех тому, чтобы
предупредить их о недопустимости насилия, если мы
12*
179
Эдмунд Берк
не хотим подтолкнуть иных к сопротивлению?
Из-за такого попустительства пали великие
короли и могущественные нации. И если
некоторые из них теперь находятся в опасном
положении, ибо отвергали правду и внимали
лести, им скорее следует исправить ошибки, из-
за которых они пострадали, нежели упрекать
тех, кто предостерегал от грозящей им
опасности.
А ведь бунтовщики искали поддержки этой
страны! Они делали это, и, несомненно, с
самого начала противостояния. Искали они ее,
то обращая смиренную мольбу к
правительству, то прервав торговлю с нами. Но
гордыня отвергла эти мольбы, а богатство нашей
нации дало вам возможность отнестись к этой
мере с презрением. Когда же они поняли, что
ни мольбы, ни угрозы ничего не значат, но
что было принято твердое решение привести
их к безусловному подчинению с помощью
военной силы, они дошли до последней
крайности. Отчаявшись в нас, они поверили в себя.
Будучи не достаточно сильны сами, они
бросились в тяжелую минуту искать помощи у
Франции23. В той степени, в какой
«поощрение» отсюда уменьшалось, расстояние
между нами увеличивалось. «Поощрение»
кончилось, а отделение — полное.
Чтобы достичь этого излюбленного
единодушия в заблуждении и отнять у нас всякую
возможность возвращения к прежним време-
^Я
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
нам счастливого согласия, нас убеждают
продолжать этот курс на основании доводов,
вытекающих из того самого ужасного
положения, в которое нас предательски заманили.
Утверждают, что, независимо от того, какие
чувства мы питали друг к другу прежде, ныне,
ввиду самого факта войны, все связи между
нами разорваны, и теперь нам остается лишь
всемерно поддерживать правительство в его
усилиях свести их на нет. Но если
придерживаться этого принципа, то получится, что чем
больший урон нам наносят грубые просчеты
правительства, тем более мы должны
укрепляться в доверии ему. Позвольте им лишь раз
втянуть нас в войну, и власть им
гарантирована, а все их прежние промахи окажутся
преданными забвению.
Но справедливо ли утверждение, что
правительство всегда должно быть укрепляемо
лишь с помощью средств ведения войны, а
потому не стоит и заботиться об обеспечении его
средствами достижения мира? Я допускаю, что
в былые времена министры иногда уступали
гласу народному, требовавшему с оружием в
руках отстаивать честь нации против
иностранных держав. Но разум нации бывал много
яснее в тех случаях, когда министры
принуждены были отстаивать национальные интересы
с помощью договора. Мы все знаем, что
здравый смысл народа вынудил Карла II24
прекратить войну с Голландией: войну, которая, вплоть
181
Эдмунд Бёрк
до нынешних времен остается самой
бессмысленной изо всех, которые мы вели. Граждане
старой доброй Англии считали Голландию
страной, в некотором смысле подчиненной
нашему королевству. Они опасались отдать ее под
покровительство или под окончательную власть
Франции из-за собственной неразумной
враждебности, В те дни они нимало не внимали
речам придворных. Не теряли рассудок они и
из-за мнимого соперничества голландцев в
торговле — даже тогда, когда была подстроена
резня в Амбойне, чтобы спровоцировать
народ на ответную месть25. Не поддались и на
обвинения в черной неблагодарности, которой
Объединенные Провинции26 якобы отплатили
Англии взамен на те благодеяния, которые мы
оказали им, когда их государственность была
еще в младенческом состоянии. Никакие
ухищрения не могли совратить их с пути
следованиям ясно представляемым интересам. И не
поддавались они на рассуждения о том, что
раз уж война разразилась, то следует идти до
конца, забыв ту самую суть дела, из-за
которой и разгорелась вражда. Тогда — как и
теперь — англичан призывали сделать
правительство сильным. Но они полагали, что
гораздо лучше сделать его мудрым и честным.
Когда прошлым летом я приехал к своим
избирателям на выездную судебную сессию,
то мне запомнилось, что люди всех чинов и
достоинств выражали необоримое желание мира,
182
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису..
но ни малейшей надежды на его достижение
не было у комиссии, посланной Милордом Хоу.
И примечательно то, что чем более страстно
кто-либо высказывался в пользу решения
спора через суд (а не путем военных действий),
тем охотнее он распространял веру в
предполагаемые широкие полномочия этой
комиссии. Когда я сообщил им, что Лорд Хоу не
имеет полномочий заключать договор или
обещать уступки по какому бы то ни было из
пунктов этого спорного дела, мне почти что
не верили — так сильно было их общее
желание прекращения войны путем переговоров.
И насколько я понял, на ту пору это было
преобладающее настроение в королевстве.
Королевские силы, надо заметить, были к тому
времени вынуждены полностью оставить
Бостон, так что превосходство в прошедшей
кампании было целиком на стороне колонистов.
Если такие полномочия для заключения
договора должны были быть желательны, пока
успех был весьма сомнителен, как же
случилось, что их объем значительно сократился,
стоило только вооруженным силам Его
Величества добиться значительного преимущества?
Неужели наши успехи вынудили нас
перемениться во мнении и считать, что во времена
побед нельзя заключать договоры, не роняя
чести или не упуская выгоды? Каким бы
образом не изменился национальный характер,
едва ли было бы для нас желательно навсегда
183
Эдмунд Бёрк
отказываться от возможности предлагать врагу
условия примирения, кроме случая, когда
такое предложение делается исключительно из
страха.
Так случилось, к сожалению, что мы
читаем о комиссии Его Величества по мирному
урегулированию, и о его войсках,
оставляющих последний город в тринадцатой колонии,
в один и тот же час и в одной и той же газете.
К великому сожалению, ни одна комиссия не
побывала в Америке, чтобы разрешить
тамошние проблемы, после того как несколько меся-
дев назад был принят акт о выведении
колоний из-под покровительства этого
правительства и разделе их торгового имущества, без
возможности возмещения, подобно тому, как
это принято у моряков при дележе добычи. И
даже нижайшее смирение со стороны
колоний не могло избавить их от этой участи. И не
было ни единого человека на всем континенте
на протяжении трех тысяч миль, которому
бы закон позволял выразить свою лояльность
с правом на покровительство или
предоставил подданство с правом на помилование.
История еще не знает примера подобной
практики. Независимость, и независимость
враждебная (которая, при взгляде со стороны, была
бы признана естественной и во многом
спровоцированной), оказалась неизбежным
следствием. Может быть когда-нибудь нация
окажется в соответствующем расположении духа,
184
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
чтобы задаться вопросом, как это могло
случиться.
Все попытки заставить эту парламентскую
сессию дать командующим королевскими
войсками в Америке больше полномочий для
мирного урегулирования оказались тщетными из-
за роковой уверенности в победе и безумных
надежд на безоговорочное подчинение. Был
момент, благоприятный для королевских сил,
когда, будь у представителей Короны,
действовавших по ту сторону Атлантики, хоть какие-
то полномочия идти на уступки, мир, даже
после всех наших промахов, по всей
вероятности, мог бы быть восстановлен. Но, к
несчастью, обычно размышлять начинают лишь
тогда, когда приходит беда. И гордыня
человеческая столь безмерна, что признать
необходимость самоограничения она может, лишь
когда выявляется ее бесполезность.
Я всегда хотел, чтобы заложение основ
мира (коль явной первопричиной всех
разногласий являются деяния Парламента, и так как
именно его акты спровоцировали войну),
стало бы делом Парламента. Я был поражен,
обнаружив, что те, чьего ревностного
отношения к достоинству нашей страны было
достаточно, чтобы разжечь пламя гражданской
войны, дерзнули заявить — и даже публично! —
что эти затруднительные вопросы
необходимо оставить всецело на рассмотрение
Короны. Пусть думают что угодно о моем пристра-
185
Эдмунд Бёрк
стном отношении к авторитету Парламента,
но я никогда не приму того, чтобы наши
конституционные права могли стать предметом
обсуждения в кабинете министров.
На меня легло обвинение, что я —
американец! Если живая симпатия к тем, на кого
распространяется даже малая доля
представляемой мною власти, — преступление, то я
виновен по всем пунктам. Но я уверяю вас (и
те, кто знают меня и как общественного
деятеля, и как частное лицо, засвидетельствуют
это), что не было более ревностного
поборника главенства Парламента и прав этой
имперской короны, нежели я. Многие другие,
вполне возможно, более осведомлены в вопросе о
давности происхождения этих прав. Я не
пытаюсь сойти за знатока древностей, или
правоведа, или достойного претендента на
кресло профессора метафизики. Я никогда не
осмеливался переносить ваши насущные земные
интересы на небеса отвлеченного умозрения.
Мое же постоянное нежелание поступать
таким образом объясняли моей неспособностью
к подобного рода рассуждениям. Я склонен
полагать, что отчасти причина — в этом. Я
никогда не постыжусь признаться, что там,
где знания мои скудны, я весьма сдержан. И
я, в действительности, отнюдь не стремлюсь
освободиться от этой отмеченной во мне
особенности; ибо люди, даже менее, чем я,
знакомые с искусством тонких рассуждений и за-
186
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
нимающие общественное положение, о
котором я не должен и мечтать, часто — с
помощью одного лишь гражданского
благоразумия — вели дела великих наций,
исключительно удачно и с непреходящей славой.
Когда мне впервые было оказано
общественное доверие27, я обнаружил, что ваш
Парламент владеет неограниченной
законодательной властью над колониями. Я не мог открыть
свод статутов без того, чтобы не увидеть
наглядное подтверждение тому, в большей или
меньшей степени, во всех случаях. По праву
занимаемой должности эта власть перешла и
ко мне. То же случается и во всех
человеческих делах. Никто не склонен докапываться
до оснований своего права на вотчину или на
власть, которой он обладает. И здравый смысл
подсказал мне, что законодательную власть,
явным образом не ограниченную условиями,
четко определенными при ее основании, или
ее собственными последующими актами,
невозможно с помощью аргументированных
разграничений разделить на части таким
образом, чтобы дать нам возможность сказать, что
в одном случае ее решение является
обязательным, а в другом — нет. Никто не был
столь любезен, чтобы предъявить мне
письменные свидетельства таких разграничений,
выраженные в договоре или как-то еще, либо
в момент образования нескольких колоний,
либо в период существования одной из них. И
187
Эдмунд Берн
если бы нашлись благородные господа,
способные представить, как можно отказаться от
одних полномочий (просто на основе
абстрактных рассуждений) без того, чтобы не
отказываться от остальных, я могу только сказать,
что они видели дальше, чем я. Я так же
никогда не смел осуждать кого-либо лишь
потому, что он был дальновиден, в то время как
я был близорук. Я возношу хвалу их
проницательности и учености и надеюсь, что их
практика соответствовала их теории.
Я действительно совершенно искренне
желал сохранить весь объем полномочий
Парламента в той же совершенной и цельной
форме, в какой я ее застал — и сохранить не ради
исключительно нашей выгоды, но главным
образом ради того, за чей счет всякая
справедливо установленная власть только и
существует: я имею в виду управляемый народ.
Ибо я полагал, что мне довелось наблюдать
немало случаев, когда применение властных
полномочий в соответствии с предельно
широким пониманием «законодательной власти»
могло бы (в подходящий момент и при
соответствующих обстоятельствах) изрядно
поспособствовать как достижению мира и единения
между самими колониями, так и
установлению совершенной гармонии в их отношениях
с Великобританией.
Полагая так (возможно, ошибочно, но
честно придерживаясь этого мнения), я в то же
188
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
время был полон уверенности, что власть
Парламента, полноту которой я столь ревностно
оберегал, могла быть (в виду сложившейся
обстановки на наших плантациях) сохранена
единственно лишь посредством ее применения,
но весьма и весьма бережного, особенно в тех
деликатных вопросах, в которых чувства
человеческие легче всего задеть. Те, кто думал
обратное, чуть более усложнили свою задачу, о
чем — хочу надеяться — и не подозревали,
когда взялись за это дело. С вашего
позволения смею заметить, что не только какой-либо
несправедливый вид налогообложения
встретит сопротивление, но и в целом
использование законодательной властью своих прав
невозможно без учета всеобщего мнения тех, кем
правят. Это всеобщее мнение является
движителем и орудием законодательного
всемогущества. Без этого оно наличествует лишь
как теория для развлечения ума, но без
всякого влияния на ход дел.
Полнота законодательной власти
Парламента над этим королевством бесспорна. И
тем не менее многое, что включается в
абстрактную идею этой власти и не заключает в
себе абсолютно никакой несправедливости, но
при этом противоречит мнениям и
чувствованиям народа, практически не может быть
реализовано как если бы в данном случае у
Парламента отсутствовало право на это. Я не вижу
абстрактной причины, по которой та же са-
189
Эдмунд Бёрк
мая власть, что создала и отменила Суд
Верховной Комиссии и Звездную Палату28 не
могла бы их восстановить; и эти суды, наученные
горьким опытом, стали бы использовать свои
полномочия уже более справедливо. Но
безумство такого Парламента было бы столь же
бесспорно, сколь и компетенция его в этом
вопросе, попытайся он поступить подобным
образом. Если можно предположить
что-нибудь, что находилось бы вне пределов власти
законодательства людей, то это — религия. И
тем не менее, я признаю, что государственная
религия этой страны была три или четыре раза
изменена актом Парламента и что,
следовательно, статут является обязывающим даже в
делах веры. Но мы можем безо всякого риска
утверждать, что, несмотря на это явное
всемогущество, для Короля и Парламента
сейчас так же невозможно сменить
государственную религию страны, как это было
невозможно для короля Иакова29 в одиночку, когда он
попытался провести такую реформу без
Парламента. В действительности, следовать за
общественным мнением, а не подавлять его, то
есть придавать направление, форму,
соответствующее юридическое облачение и
конкретную область применения общественному
разумению — вот подлинные цели
законодательства.
То же самое можно сказать относительно
применения всех властных полномочий, кото-
190
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
рые наша конституция признает в каждой из
своих частей, а также относительно основ
существования каждой из этих частей самих по
себе. Королевское право вето на
представленный Парламентом законопроект является
одной из самых неоспоримых прерогатив
короны, и оно распространяется на все случаи. Я
далек от уверенности, что если бы к
некоторым известным мне законам оно и было
применено, то общество из-за этого понесло бы
тяжелые потери. Однако вопрос не в обладании
этим правом. От использования этого права
мудро воздерживаются. И вето
неиспользуемое есть гарантия его сохранения, а само его
существование — средство защиты
Конституции на случай, когда придет время им
воспользоваться.
Коль мои оппоненты, чьи логичные и
тщательно выстроенные рассуждения довели нас
до нынешнего положения, полагают нелепым
существование таких видов власти или
частей любой конституции, которые используют
в очень редких случаях или не используют
вообще, то, надеюсь, меня извинят, если я
приведу совершенно конкретный пример. Мы
знаем, что Собор Духовенства30 однажды был
созван и заседал почти с той же
регулярностью, что и сам Парламент. Сейчас он
созывается лишь ради соблюдения формы. И
заседает, чтобы от имени церкви вознести хвалу
королю, а когда это сделано, расходится — и
191
Эдмунд Бёрк
более его не слышно. И тем не менее этот
собор — часть конституции и может быть
вызван к жизни и деятельности при любом
удобном случае и когда те, кто воззвал этот дух
к бытию, согласятся принять и последствия
этого.
Мудро допустить его законное
существование, но еще мудрее ограничиться тем, что он
будет существовать лишь в тексте закона.
Сколь верно благоразумие (это божество
дольнего мира) направляет всякую власть,
врученную ему! И однако я дожил до того, чтобы
увидеть, как благоразумие и способность
поступать сообразно обстоятельствам ставились
ни во что во времена наших недавних
раздоров, как если бы они были самыми
презренными и неразумными из всех вещей. Сотни
раз я слыхал произносимые с суровой
решимостью утверждения, что ради поддержания
власти, ее необходимо применять именно там,
где вероятнее всего ей будет оказано
сопротивление и где получение какой-либо выгоды
наименее вероятно.
Таковы, благородные господа, были
соображения, которые уже давно привели меня к
мысли о том, что при столь очевидном
господстве, вверенном нам Божественным
Провидением, вместо того, чтобы обременять наш
рассудок отвлеченными умствованиями о
единстве империи, точном определении или
градациях полномочий законодательной власти,
192
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.
вместо распаления страстей с помощью
гневной и горделивой полемики — нашей
обязанностью, по здравом рассуждении, являлось со-
образование нашего правления с характером
и условиями тех народов, которые
образовали эту могущественную и причудливо
разноликую массу. Мне никогда не приходила в
голову такая глупость, будто один метод будет
пригоден для всех: что туземцы Индостана и
аборигены Вирджинии31 могут быть
управляемы одинаковым способом, или что суд
графства Катчери и большое жюри графства Салем32
могут быть устроены по одним и тем же
правилам. Я был убежден, что правительство —
дело практическое, предназначенное для
счастья человечества, а не для представления
нашему взору зрелища единообразия,
удовлетворяющего схемам политиков-визионеров.
Нашим делом было руководить, а не затевать
свары; и жалким было бы наше
вознаграждение, коль скоро мы победили бы в споре,
потеряв при этом империю.
Если есть в мире совершенно очевидный
факт, то он заключается в том, «что в
характере народа Америки — быть против любого
правления, кроме как свободного». И это
—достаточное указание для любого
добропорядочного государственного мужа, как он должен
использовать любую власть, оказавшуюся у
него в руках, имея дело с ними. Если кто-либо
спросит меня, что такое свободное правление,
13-4215
193
Эдмунд Бёрк
я отвечу: рассуждая исключительно
практически, оно есть то, что таковым считают сами
люди, и добавлю, что не я, а они являются
естественными, законными и компетентными
судьями в этом деле. И если они практически
позволили мне большую степень власти над
ними, нежели та, что требуется в соответствии
с любыми истинными идеями совершенной
свободы, я должен поблагодарить их за столь
великое доверие и не пытаться отныне
представлять им доказательства того, что они
грубо просчитались и что зайдя столь далеко они,
по аналогии, не должны иметь теперь иных
удовольствий помимо тех, что я считаю
таковыми.
Если бы мы увидели подобное,
совершенное другими, мы должны были бы заключить,
что они далеко зашли в своем безумстве.
Грустно и смешно слушать подобные
рассуждения, коими общество забавляли с целью
отвратить наши умы от здравого смысла в
нашей американской политике. Есть люди,
которые разделяют и расчленяют идею свободного
правления, как если бы это был отвлеченный
вопрос, касающийся метафизического
соотношения свободы и необходимости, а не вопрос
нравственного благоразумия и естественных
чувств. Они спорят, является ли идея свободы
положительной или отрицательной; не
состоит ли она в том, чтобы быть управляемыми
законом (без рассмотрения того, что такое зако-
194
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ны и кто их создает); не наделен ли человек от
Природы некоторыми правами; и не должна
ли вся собственность, которой он владеет, быть
лишь милостыней его правительства, а сама
его жизнь — их одолжением и
снисхождением. Другие же, повреждая религию, подобно
извратившим философию, заявляют, что
христиане искуплены в порабощение, и что кровь
Спасителя человечества была пролита, чтобы
сделать их рабами немногих надменных и
дерзких грешников.
Под воздействием этих, приводящих в
содрогание, крайностей, провоцирующих
крайности иного рода, — выпущенными на волю
оказались умствования, столь же гибельные
для всякого авторитета, сколь
вышеприведенные разрушительны для всякой свободы; и
всякое правление, не основанное на их
фантазиях, названо тираническим и
узурпаторским. Таким-то образом эти баламуты, не
удовлетворившись отрыванием от нас наших
колоний и тем, что водворили в них
кровопролитие и резню, повреждают наши рассудки:
они усиливаются вырвать с корнем, наряду с
нашей реальной свободой, все устои
человеческого общества, всякую справедливость и
правосудие, религию и порядок.
Гражданская свобода, благородные
господа, — не то, что, как многие пытались
убедить вас, спрятано в глубинах непонятной
науки. Это благословение и польза, а не отвле-
13*
195
Эдмунд Верк
ченная теория; и все рассуждения по этому
поводу — такого грубого шитья, которое как
раз впору тем обыкновенным людям,
которые должны ею пользоваться и ее отстаивать.
Далекая от какой-либо схожести с
утверждениями геометрии или метафизики, которые
не допускают никаких исключений, будучи
всегда либо истинными, либо ложными,
свобода общественная и гражданская, как и все
в обычной жизни, разнообразно перемешаны
и видоизменены, доступны для пользования в
различной степени, облечены в бесконечное
разнообразие форм, в соответствии с
характером и обстоятельствами каждого сообщества.
Крайняя степень свободы (которая есть ее
абстрактное совершенство, но в то же время —
реальная ошибка) нигде не достигается, да
нигде и не должна достигаться; ибо крайности,
как мы все знаем, в каждом деле,
касающемся либо наших обязанностей, либо наших
удовольствий, разрушительны как для
добродетели, так и для наслаждения. Чтобы
располагать свободой, ее необходимо ограничить.
Точно установить необходимую степень ее
ограничения невозможно. Но это должно быть
постоянной целью любого мудрого
общественного собрания — найти путем осторожных
опытов и разумных, с холодной головой
предпринимаемых усилий, при каком наименьшем,
а не наибольшем количестве этого
ограничения общество может существовать. Ибо сво-
196
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.~
бода — это благо, подлежащее
совершенствованию, а не зло, которое необходимо
уменьшить. Это не просто благословенное свойство
первоначального состояния человечества, но
жизнетворный исток и энергия самого
государства, которое имеет ровно столько жизни
и силы, сколько есть в нем свободы. Но
независимо от того, есть ли в свободе какие-либо
преимущества или нет (ибо я знаю, что модно
поносить самый этот принцип), никто не будет
оспаривать, что мир — это благодать. И мир
частенько — в порядке дел человеческих —
должен быть куплен ценой снисхождения и
терпимости по крайней мере к самой же
свободе. Ибо — подобно тому, как суббота (хотя
она есть божественное установление) создана
для человека, а не человек для субботы, —
правительство, по происхождению своему не
имеющее подобного (божественного)
авторитета, в своей деятельности, по крайней мере,
должно сообразовываться с велениями
времени, нравом и характером своего народа и не
должно постоянно пытаться насильственно
склонить людей к принятию собственных
теорий правления. Большинство человечества, со
своей стороны, не проявляет избыточного
любопытства к каким бы то ни было теориям,
когда оно по-настоящему счастливо, и потому
бесспорным симптомом плохо управляемого
государства является склонность людей
прибегать к их помощи.
197
Эдмунд Бёрк
Но когда подданные в результате
длительного периода из рук вон плохого управления
однажды дружно возмутятся, а государство
будет ввергнуто в хаос, люди должны будут иметь
для уяснения своих чувств нечто более
серьезное, нежели софистические умствования по
поводу закона и правления. Такова была наша
ситуация; и подобное уяснение было
необходимо, чтобы предотвратить обращение к
оружию; оно было необходимо, чтобы сложить
его; и оно понадобится, чтобы предотвратить
обращение к нему вновь и вновь. Какого рода
уяснение требовалось — вот вопрос, который
я желал бы видеть предметом самого
серьезного рассмотрения в Парламенте. И оно
определенно требовало проявления всей его
мудрости.
Я сознаю и всегда глубоко осознавал всю
сложность примирения сильной центральной
власти, которая столь полезна для
сохранения огромной, разобщенной, бесконечно
разнообразной империи, с той степенью свободы
и безопасности в провинциях, которой они
должны обладать (во мнении и на практике,
по меньшей мере), ибо иначе у нас вообще не
окажется никаких провинций. Я ощущаю, и
уже достаточно долго, всю трудность
примирения непомерной гордыни великой
правящей нации, привыкшей повелевать, в высшей
степени благополучной и уверенной в себе
198
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису..
благодаря своему впечатляющему списку
процветания и побед, — с возвышенным духом
отношений свободной подчиненности,
одушевленных первыми лучами и активностью
юношеской горячности и возлагающих на себя в
качестве врожденного права явно
непосильное для них бремя гордыни. Те же, кто не
видит никакой трудности в примирении этих двух
столь различных норовов (которые, в
интересах достижения мира, должны быть тем или
иным способом приведены к соглашению), —
либо наделены способностями,
превышающими мои собственные многократно, либо
неспособны подняться до уровня столь
многосложной задачи. Одна вещь представляется
мне абсолютно ясной: мир можно восстановить
и поддерживать лишь через сближение
различных позиций путем взаимных уступок, а
не делая вид, будто мы выносим решение по
иску в суде. Те же, кто намереваются
положить конец этим раздорам, вынося решение
целиком в пользу одной из конфликтующих
сторон, неверно — по моему скромному
разумению — поняли цели и задачи, образующие
существо полномочий посредника.
Воюем мы уже два года, но
противостояние наше имеет давнюю историю. На разных
стадиях спора должны были применяться
различные методы примирения. Я намерен,
рискуя оказаться утомительным, представить вам
наглядную картину важнейших периодов этой
199
Эдмунд Верк
истории, чтобы вы смогли получить
предельно ясную и отчетливую идею нашей политики
в делах весьма непростых и в высшей степени
деликатных. Изначально колонии были
подчинены законодательной власти
Великобритании на основаниях, которые ими никогда не
обсуждались. Мы даровали им множество
местных привилегий, даже не
поинтересовавшись, на каких условиях они признают
властный авторитет британского Законодателя.
Формы управления были установлены без особых
размышлений и без всякой системы. Но они
постепенно приспособились к изменяющимся
условиям своего обитания. И то, что
первоначально было единым королевством, разрослось
в империю, вызвав к жизни, тем самым,
необходимость той или иной разновидности
имперского суперинтендантства33.
Парламент, тем временем, из простого
представителя народа и хранителя местных
привилегий каждого из избирательных округов,
превратился в могущественного суверена.
Вместо того, чтобы выступать независимым
органом контроля в отношении Короны, он
придал известную силу королевскому
авторитету, понадобившуюся для сохранения нового
политического тела, но такую силу, которая
не могла быть безопасно вверена одной лишь
Короне.
С другой стороны, колонии, продвигаясь
теми же темпами и повинуясь той же необхо-
200
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
димости, сформировали (каждая для себя)
либо по королевской инструкции, либо по
королевской хартии34, собрания столь разительно
напоминающие парламент во всех своих
формах, функциях и полномочиях, что для них
оказалось невозможным не воспринять
соответствующие представления об авторитете. По
изначальному замыслу, собрания эти
предназначались (и, вероятно, сами не
рассчитывали на нечто большее) стать чем-то вроде
муниципальных корпораций, существующих на этом
острове, с которыми некоторые и сейчас столь
охотно сравнивают их. Но ничто, развиваясь,
не сохраняется в первоначальном виде.
Представьте себе взрослого, укачиваемого в
колыбели младенца!
Поэтому, когда колонии достигли
известного процветания и величины, образовав
многочисленный и могущественный народ,
занявший весьма заметное место на земном шаре,
для них оказалось вполне естественным то,
что они придали своим собраниям — столь
уважаемым по своему происхождению — часть
достоинства тех великих наций, которые они
представляли. Не связанные более
законодательством метрополии, эти собрания стали
самостоятельно принимать самые
разнообразные акты во всех необходимых случаях. Они
взимали деньги, но не для местных целей, а
на основе регулярных грантов в пользу
Короны, следуя правилам и принципам
Парламентам
Эдмунд Бёрк
та, на который они с каждым днем все
больше становились похожи. Те, кто считают себя
более мудрыми, нежели Провидение, и
способными противостоять неумолимому ходу
Природы, могут возносить жалобы в связи с
такой переменой на той или иной стороне.
Это — уж как подскажут им их склонности и
предрассудки! Но случилось неизбежное, и
теперь английские колонии должны
удерживаться на этих условиях — или колоний у нас не
будет вовсе.
До поры до времени ни одна из сторон не
ощущала неудобств, проистекавших из этой
двойственности законодательной власти, к
которой они приноровились с помощью
нечувствительных привычек и старинного
обычая, — этого надежнейшего подспорья для
всякого правительства. И хотя иногда
обнаруживалось, что эти две законодательных
власти выполняют одни и те же функции,
систематических и крупных столкновений
между ними не происходило. Похоже, все так
сложилось, поскольку никто этим особо не
интересовался и, вероятно, в силу естественного
хода вещей, которые, будучи предоставлены
сами себе, как правило располагаются в
присущем им порядке. Но какова бы ни была
причина, достоверно лишь то, что о
регулярном подоходном налогообложении,
устанавливаемом властью Парламента для
содержания гражданских и военных учреждений, по-
202
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису.
видимому, никто не подумал до того момента,
как колонии оказались чересчур гордыми,
чтобы платить, слишком сильными, чтобы их
принудить к этому, и достаточно
просвещенными, чтобы не разглядеть всех последствий,
которые с необходимостью вытекают из такой
системы.
Если бы эта схема налогообложения была
установлена против желания людей, стало бы
очевидно, что должны возникнуть споры, в
ходе которых выявились бы все элементы этой
двойственной конституции, и которые
показали бы, как далеко части этой конституции
отошли от своих первоначальных принципов.
Более того, открылись бы такие противоречия
в каждом из законодательств, — как в их
отношениях к собственным основоположениям,
так и в отношениях между собой — что
примирение их оказалось бы исключительно
трудным, а, скорее, абсолютно невозможным.
Поэтому, в первый роковой момент
обозначившегося соперничества самым мудрым
казалось как можно скорее устранить
непосредственные причины спора, прикрыть
дискуссию, в которой решение не могло быть
найдено на основании ясных принципов
(поскольку отступиться от своих требований ни одна
из сторон не могла, не нанеся урона своей
чести), вернувшись, насколько это возможно, к
прежнему успешному курсу. Простая отмена
вызвавшего неудовольствие налога с присово-
203
Эдмунд Берн
куплением декларации о законодательном
авторитете этого Королевства, была тогда
вполне достаточна, чтобы предоставить мир обеим
сторонам. Человек — дитя привычки, и, коль
скоро этот первый разрыв был недолог,
колонии вернулись к своему прежнему состоянию.
Конгресс35 использовал в связи с этим
умиротворением выражения, которые кажутся
мне весьма примечательными. После отмены
системы свидетельств о каперстве «колонии
возвратились», говорит это собрание, «в свое
прежнее состояние непоколебимого доверия к
стране наших предков». Это непоколебимое
доверие есть истинный центр тяжести
человечества, вокруг которого надежно покоятся все
его части. Именно это непоколебимое доверие
устраняет все трудности и примиряет все
противоречия, которые проистекают из
сложности всех старинных запутанных политических
установлений. Счастливы правители,
владеющие секретом его сохранения!
Вся империя имеет основания с вечной
благодарностью помнить мудрость и
возвышенный нрав того человека и его превосходных
сотрудников, которые, чтобы восстановить это
доверие, разработали план умиротворения в
1766 г.36 Тот план, построенный с учетом
человеческой натуры, обстоятельств и
привычек двух стран, а не на визионерских
умозрениях, был образцом совершенства с точки
зрения соответствия цели, которой решено было
204
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
достигнуть. Без грубого попрания достоинства
(верно или неверно понятого) этого
Парламента, они полностью удовлетворили наши
зависимые территории. Не присутствуй тогда этот
дух искусного посредничества и таланты
этого великого человека посреди
разбушевавшейся стихии домогательств и страстей, нас
неотвратимо затянула бы (я знаю, что говорю)
стремнина бедствий той гражданской войны,
в которую, из-за отхода от его системы, мы
теперь столь всесторонне вовлечены. И нас
угораздило вляпаться в эту войну во время,
когда обстоятельства, как дома, так и за
рубежом, сложились предельно
неблагоприятно в сравнении с тем, как обстояли дела в
самом начале нынешних злоключений.
Мне посчастливилось, впервые голосуя в
Парламенте, отдать мой голос именно в пользу
этого умиротворения. Мы все тогда почти
единодушно, осознавая необходимость уступок со
стороны Парламента, сделали все возможное,
чтобы сохранить его авторитет и ни в чем не
задеть его честь. Я не смог бы в одночасье
вырвать из сердца столь дорогие мне
предрассудки, в которых столь многое напоминало
добродетель. И тогда, как и сейчас, у меня
имелись свои пристрастия. Я желал, чтобы то,
что вынужден был уступить Парламент, было
отдано как знак милости, благоволения и
привязанности, а не как компенсация за
украденное. Обостренное чувство собственного до-
205
Эдмунд Бёрк
стоинства смягчилось по мере успокоения, а
милость со стороны давно признанного
Величества возымела полнейшее действие на наши
зависимые территории. Наше безусловное
провозглашение авторитета законодательной
власти не встретило ни единого ропота. И если в
дальнейшем эта неопределенная власть
сделалась ненавистной и наполняющей ужасом
сердца жителей колоний, — это именно
оттого, что непоколебимое доверие утрачено, а
родительская привязанность, в лоне
безграничного авторитета которой они надежно
сохраняли свои привилегии, заменилась
отчуждением и враждебностью.
Если таков был мой тогдашний образ
мыслей относительно способа умиротворения, то
как же случилось, спрашивается, что я
оказался тем самым парламентарием, который не
только подал проект отмены всех позднейших
статутов, разрешающих применять насилие,
но и предложил «обкорнать», с помощью акта
абсолютного права37, древо законодательных
властных полномочий Парламента, лишив его
права устанавливать налоги? В разных
ситуациях, отвечу я, необходимо вести себя
по-разному. Когда спор вылился в то, что мы имеем
сейчас (а именно я, как никто другой,
старался воспрепятствовать этому), уступки, бывшие
удовлетворительными в начале, более
таковыми не являются. Ибо на смену порушенной
206
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
внутренней вере теперь требуется внешняя
безопасность. Та же причина, что вызвала к
жизни все формальные договоры и заветы среди
людей, сделала требование безопасности
необходимым: я разумею привычку обижаться,
ревновать и не доверять.
Итак, я пошел на то, чтобы расстаться с
частью тела, чтобы спасти само тело. И я бы
пожертвовал еще большим, когда бы в этом
возникла нужда: хоть что-нибудь вместо
бесплодной, безнадежной, противоестественной
гражданской войны! Но, говорят мне в ответ, этот
метод уступок прямиком ведет к
независимости без войны. Я же убежден, исходя из
природы вещей и основываясь на всей
имеющейся у меня информации, что результат был бы
прямо противоположным. Но будь даже
правы мои оппоненты, я признаюсь, что
предпочел бы независимость без войны —
независимости в результате войны. И я столь всецело
доверяю склонностям и предрассудкам
человеческой природы, и столь мало верю во что-
либо иное, что ожидал бы десятикратно
большую выгоду для этого королевства от
Америки, политически самостоятельной, но
питающей к нам чувства привязанности, в
сравнении с тем, чего можно ожидать от нее же,
приведенной к полному подчинению Короне и
Парламенту, но питающей к нам лишь чувства
страха, ужаса и отвращения. Политические тела,
207
Эдмунд Бёрк
соединенные в союз столь противоестественной
связью как взаимная ненависть, обречены на
взаимное разрушение.
Сто десять уважаемых членов парламента
голосовали за эту уступку. Многие
отсутствовавшие в момент, когда предложение было
выдвинуто, разделяли настроения тех, кто
голосовал за. Я знал, что тогда мир был бы
заключен. И у меня не исчезла надежда на то,
что, будь предложение о мире поставлено на
голосование сейчас, оно бы прошло. Никаких
выгод, никаких сборов мы бы не потеряли, а
возможно, что-нибудь бы даже в итоге и
приобрели. Ибо поверьте мне: из всех призраков,
вечно обманывающих излюбленнейшие
надежды доверчивого мира, парламентские сборы с
колоний — совершеннейшая химера.
Подчинение колоний в какой угодно форме, не
избавляя вас от прежних тягот (а это
послужило оправданием данной войны), никогда не
покроет расходы по содержанию той военной
силы, которая понадобится, чтобы уничтожить
их и ваши свободы. И я предсказываю это безо
всякого риска ошибиться.
Благородные господа, я изложил вам свое
мнение о нынешнем положении общественных
дел. Сколь ни малозначимы они могут быть
сами по себе, ваша заинтересованность
придала им некоторую значимость. Не заботясь о
том, чтобы выяснять, имею ли я формальное
обязательство делать это, я с удовольствием
208
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
представляю отчет о моих действиях мои
избирателям. Меня волнует эта тема, и я говорю
вам то, что чувствую. Если я дерзаю сурово
критиковать то, как принимаются некоторые
общественно значимые решения, то в этом
невозможно найти ничего личного. Да покарает
меня Господь, если эти подозрения
оправдаются! Мое заблуждение могло бы быть еще
большим, но зато общественная катастрофа
оказалась бы не столь велика.
Хотя моя деятельность не произвела
никакого впечатления на сочувствующую мне часть
той старинной и могущественной партии,
поддержку которой я не имел чести получить во
время выборов, с моей стороны, мое
уважение, почтение и обязанности по отношению к
ней отнюдь не уменьшились. Я готов
нижайше служить во всем этим благородным
господам. Я надеюсь, что когда кто-либо из них
соблаговолит призвать меня на службу, он
обнаружит во мне должное совершеннейшее
подчинение. Но лесть и дружба — вещи
совершенно разные; а вводить в заблуждение — не
значит служить им. Я не могу приобретать
чье-либо благорасположение, скрывая то, что,
как я полагаю, является гибельным для него.
По благосклонности моих сограждан я
являюсь представителем честного, порядочного
и добродетельного города, жители которого
сохраняют исконную английскую простоту и чис-
209
Эдмунд Вёрк
тоту манер в большей степени, нежели кто-
либо еще. Среди вас есть граждане и
магистраты, обладающие умом глубоким и
изощренным, способным найти себе применение в
любой сфере. Я делаю все, что только в моих
силах, чтобы быть достойным столь почетного
избрания. Окажись я способен, по наущению
моего собственного тщеславия или интереса,
либо ради моего переизбрания, поступиться
принципами (каковы бы они ни были),
которые я определил для себя в зрелые годы по
здравом размышлении и которые
подтверждены длительным опытом, я бы утратил то
единственное, из-за чего вы готовы прощать
мне столь многие ошибки и несовершенства.
Я не считаю, что нам стоит чересчур
полагаться на собственный ум, или, исполнившись
самонадеянности, не следовать путем
христианина, соблюдая уравновешенность и
моральную цельность.
Я надеюсь, что я совершенно лишен той
пустой самоуверенности, которая, как
правило, не выдерживает опытной проверки. Я знаю
все мои слабости столь же, сколь мне
известны все мои враги. И я стараюсь принимать
меры предосторожности. Единственный
действенный метод предохранить любого от
повреждения самой человеческой природы и его
конкретного облика — привычка жить и
общаться с самыми добродетельными и духом
гражданственности движимыми современни-
210
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ками. Пребывание в таком сообществе не
может не приносить выгод. Оставить его
невозможно, не опозорив себя. Держась таких
правил поведения, я могу получить упрек в том,
что я — человек партийный, но меня мало
трогают подобные измышления. В том, что
они называют партией, я вижу и почитаю
конституцию ваших отцов. И никогда мне не
придется краснеть за мою политическую
компанию.
Нужно утратить всякое уважение к чести,
всякое представление о ней, чтобы поставить
в вину кому бы то ни было тесные отношения
с теми несравненными личностями, еще
живущими и уже умершими, вместе с которыми в
течение одиннадцати лет я постоянно
размышлял и действовал. Если я сворачивал с путей
моральной цельности на пути фракции со
своими особыми интересами, то делал я это в
компании сэвилов, даудсвелсов, вентвортов, бен-
тиксов, леноксов, манчестеров, кеппелов и са-
ундерсов. Вместе с домом Кэвендишей38,
украшенным добродетелями умеренности и
постоянства. С теми, кто с оружием в руках
расширял пределы нашей славной империи, и с теми,
кто стяжал не меньшую славу в битвах за ваши
свободы. Они и многие им подобные,
прививая принципы гражданственности к древу
личной чести, искупили настоящий век и
послужат украшением самого блестящего периода
нашей истории. Должно ли искать сообщество,
14*
211
Эдмунд Бёрк
лучшее чем это, человеку, осознающему свою
неспособность действовать в одиночку и
стремящемуся поступать в соответствии со своим
долгом?! Если кто-то считает, что войти в
сообщество такого рода есть лучший способ
удовлетворения своей низменной гордыни или
амбициозного интереса, — то он ошибается и
совершенно не знает мира.
Предпочитая эти связи, я ни в коей мере
не собираюсь совершенно отстраняться от всех
других. Есть люди, которыми я восхищаюсь
как бы на расстоянии, с которыми я имел
счастье полностью соглашаться практически во
всех тех частностях, по которым у меня
имелись расхождения со всеми сменявшими друг
друга правительствами. И эти люди таковы,
что ни одно правительство не может
позволить себе без ущерба для собственной
репутации числить их среди своих врагов.
Я надеюсь, что среди вас нет
развращенных доктриной, распространяемой
злонамеренными людьми с наихудшими целями и
находящей отклик у вредоносного,
завистливого и невежественного легковерия, согласно
которой все, кто действует на общественной
арене, совершенно одинаковы. Что все они в
равной степени коррумпированы. Что все они
руководимы исключительно нечистыми
помыслами о денежных вознаграждениях и
пенсиях. По опыту знаю, это — ложь.
Не ища совершенства среди людей и не
предполагая божественных качеств в существах
212
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
тварных, я, общаясь со своими
современниками, встретил множество людей
добродетельных. Я наблюдал проявления высокого духа
гражданственности, реальное подчинение
собственной выгоды долгу, пристойной и
уравновешенной чувственности — доброй славе и
репутации. Наш век бесспорно порождает (в
больших или меньших количествах, нежели
прежние века — мне неведомо) наглых
распутников и лживых лицемеров. Ну и что же?
Что же мне теперь — не воспользоваться
добром, присутствующим в мире лишь только
потому, что к нему всегда примешивается
какое-нибудь зло? Чем меньше денег в
обращении, тем выше их стоимость. Те, кто
заподазривают добродетельных, судя по поведению
людей непорядочных, сами из числа
последних. Распространенное присловье не
оправдывает тех, кто держится этой стороны.
Иной скажет: меня ввели в заблуждение Тит
и Мевий39, меня одурачил этот ловкач или вон
тот шарлатан, и видимости я больше не
доверяю. Но мое легковерие и отсутствие
проницательности не может, как я полагаю,
установить справедливую презумпцию моральной
нечистоплотности всякого человека. Человек
совестливый скорее усомнится в правоте
собственного суждения, нежели станет винить себе
подобных. Он сказал бы, что не был особо
внимателен или что делал выводы из ложных
посылок. Что доверял профессии, вместо того,
213
Эдмунд Бёрк
чтобы оценивать реальное поведение. Такой
человек станет мудрым, а не злобным, по мере
того, как он познает мир. Но тот, кто винит в
развращенности все человечество, должен
помнить, что с достоверностью уличить он
может только одного. По правде говоря, мне
стоило бы скорее принять тех, кого я неустанно и
в наибольшей степени чурался, в качестве
образца совершенства, нежели в своей
никчемности утешаться тем, что и все тебя
окружающие — такие же морально неполноценные,
как и ты.
Меня нисколько не удивляет то, что такая
недобросовестная доктрина проповедуется
придворными миссионерами. Она
соответствует их целям. Но удивительно и совершенно
неестественно то, что она находит
заинтересованных слушателей среди тех, кто
выставляет себя несгибаемым защитником свободы.
Такая моральная уравниловка есть рабский
принцип. Она ведет к практическому
пассивному повиновению значительно вернее,
нежели все доктрины, выросшие из холуйского
подлаживания теологии под власть. Она
подрубает под корень не только идею противления
силой, но даже идею гражданской оппозиции.
Она ставит людей в унизительное подчинение
не на основании мнения, которое может быть
поколеблено с помощью аргументов или
изменено с помощью взрыва страстей, но с
помощью крепких пут общественного и частного
214
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
интереса. Ибо, если все те, кто действует на
общественной сцене, в равной степени — лишь
развращенные себялюбцы и взяточники, то
что толку желать каких бы то ни было
перемен, которые, помимо новых зол, неизбежно
сопровождающих всякие перемены, не
способны принести никаких возможных выгод?
Люди, управляющие государством, всегда
есть точное выражение масс. Если все они
поголовно моральные уроды, то и само
общество невменяемо. Мы сколько угодно можем
тешить себя разговорами о добродетелях
скромности и середины. Иными словами, мы
можем довериться добродетели тех, кто еще не
был проверен в деле. Но если люди,
постоянно выходящие из этой сферы, окажутся не
лучше тех, кто благодаря рождению стоит над
ними, то какие же надежды мы можем
возлагать на оставшихся членов того
политического учреждения, которое призвано обеспечить
беспрерывную деятельность государства?
Все, кто когда-либо писал о
государственном правлении, единодушны в том, что
свобода не может удержаться долго у народа
развращенного. И действительно, как это
возможно, коль скоро те, кто обязан творить законы,
охранять их, воплощать в жизнь и
повиноваться им, следуя молчаливо принятым
нормам общения чураются самого духа всех
высоких и благородных установлений?
Я знаю, времена — вопреки нашему
желанию — совсем не те. Но я уверен, что единст-
215
Эдмунд Бёрк
венный способ проверки того, насколько
далеко зашло предполагаемое вырождение, это
искреннее стремление равняться на самое
лучшее, что есть вокруг нас. И при этом
пользоваться более верными критериями суждения
о том, что есть наилучшее, нежели
преходящая и ненадежная благосклонность двора.
Если нам доведется встретить таких людей и
мы исполнимся решимости крепить их союз,
то всякий, не приемлющий злоупотребления
властью, даже под влиянием самых обычных
человеческих страстей, должен
присоединиться к этому обществу. Но, коль екоро долго в
таком состоянии присоединения пробыть
невозможно, то и слиться с ним до некоторой
степени. Добродетель, как и порок,
заразительна, и принцип мужественной честности
станет укрепляться в обществе с каждым днем.
Нам нет нужды чересчур скрупулезно
копаться в мотивах, коль скоро сами поступки
безупречны. Достаточно (а для достойного
человека, возможно, даже слишком), чтобы со
своим бесчестьем разбирались изобличенная вина
и провозглашенное отступничество.
Этому правилу, благородные господа, я с
самого начала подчинил все мои поступки.
И я намерен соблюдать его до тех пор, пока
будет оставаться малейшая возможность
сохранить нерушимым сообщество, которое я
описал. Ибо с моей стороны было мы самым
страшным оскорблением, нанесенным не толь-
216
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
ко нынешним, но и будущим поколениям, если
бы я причинил хоть мельчайшее
повреждение этой великой хранительнице свободных
принципов. Те, кто, возможно, имеет
сходные намерения, но кого разделяет мелочная
политическая вражда, в конце концов, я
надеюсь, поймут, сколь не соответствует какой бы
то ни было разумной цели принижение
репутации этого сообщества.
Что же до меня, благородные господа, то
я, исходя из немалого опыта, долгих
размышлений и из сравнения множества
разнообразных вещей, убедился окончательно и
необратимо: сбудутся ли наши последние надежды
на сохранение духа английской конституции,
на воссоединение разбросанных частей
английского племени на общих основах мира и
свободы, — все это целиком и полностью
зависит от крепости и длительности их союза. А
больше всего от того, удастся ли им избежать
отчаяния, которому весьма подвержены те,
чей буйный характер и смесь амбициозных
воззрений не служат опорой в долгой,
болезненной и безуспешной борьбе.
Еще никогда, благородные господа,
человеческая стойкость не подвергалась столь
суровому испытанию. Для тех, чьи души
воспитывались должным образом, не так уж и
трудно отрешиться от собственного интереса. Но
ради добродетели отрешиться от славы — это
тяжкий выбор. Есть опасность, что свобода мо-
217
Эдмунд Бёрк
жет сделаться непопулярной среди англичан.
Борясь за воображаемую власть, мы
начинаем исполняться духа господства, утрачивая
вкус к честному равенству. Принципы наших
предков становятся для нас
подозрительными, поскольку мы видим, как они
одушевляют нынешнюю оппозицию наших детей.
Ошибки, проистекающие от избытка свободы,
кажутся нам значительно более шокирующими,
нежели низкие пороки, порожденные
чиноначалием рабства. Соответственно, малейшее
сопротивление власти кажется нам более
непростительным, нежели величайшее
злоупотребление авторитетом.
Все опасения по поводу постоянной армии
рассматриваются как панический
предрассудок. В гражданское противоборство с
полнейшим бесстыдством вовлекаются иностранцы
и дикари. Мы с равнодушием взираем на
неизбежные для нас самих последствия плана
управления половиной империи с помощью
меча наемника. Нас приучают верить, что
желание господствовать над нашими
соотечественниками есть проявление любви к своей
стране. Что те, кто ненавидит гражданскую
войну — это подстрекатели бунта. И что
дружественные и примирительные добродетели
благосклонности, умеренности и симпатии к
привилегиям тех, кто зависит от этого
королевства, есть своего рода государственная
измена.
218
Письмо к Джону Фарру и Джону Харрису...
Ситуация, порождающая такие понятия и
умонастроения, не может продолжаться
долго, не совершая великой перемены в
национальном характере. Те высокие и
чувствительные души, которые столь надежно защищены
против многого и столь безоружны перед всем,
что подступает к ним в облике бесстыдства,
обнаружив, что принципы чести откровенно
не уважаются, отшатнутся со смятением и
отвращением. И тогда придет черед людей
более грубого пошиба, наглых, пронырливых,
амбициозных, тех, кто заигрывает с идеей
народовластия и подменяет истинную славу
гласом преходящего мнения. А те превосходные
умы, что призваны исправлять вульгарные
предрассудки, станут потакать их
заблуждениям и усугублять их.
Уже давно многое способствовало
постепенному изменению наших принципов, но эта
американская война в считанные годы
совершила то, чего под влиянием других причин
не произошло бы и за целое столетие. Именно
поэтому, оценивая не войну саму по себе, но
всю совокупность привходящих сюда
обстоятельств, я считаю ее продолжение или ее
завершение любым путем, кроме почетного и
свободного взаимоприспособления,
величайшим из всех зол, которые только могут
выпасть на нашу долю.
По этой причине я обеспокоил вас этим
длинным письмом. По этой причине я умо-
219
Эдмунд Бёрк
ляю вас снова и снова: не поддавайтесь на
попытки переубедить, устыдить или запугать с
целью заставить вас отречься от тех
принципов, которые до сей минуты побуждали вас
ненавидеть войну, ее причины и ее
последствия. Да не окажемся мы среди тех, кто
первый отринет заветы наших отцов.
Имею честь, благородные господа,
оставаться вашим покорнейшим и верным
смиренным слугой,
Эдмунд Бёрк.
Биконсфилд,
3 апреля 1777 г.
P. S. Вы можете передать это письмо моим
избирателям в том виде, в каком сочтете
нужным.
РЕЧЬ
ГОСПОДИНА БЁРКА
В ГИЛЬДЕЙСКОМ ЗАЛЕ,
В ГОРОДЕ БРИСТОЛЬ,
ПРОИЗНЕСЕННАЯ
НАКАНУНЕ НЕДАВНИХ
ВЫБОРОВ В ЭТОМ ГОРОДЕ
ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ
МОМЕНТОВ ЕГО
ПАРЛАМЕНТСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ1
MR. BURKE'S SPEECH ATTHEGUILDHALL,
IN BRISTOL PREVIOUS
TO THE LATE ELECTION IN THAT CITY,
UPON CERTAIN POINTS RELATIVE TO HIS PARLAMENTARY
CONDUCT
1780
Перевод
Леонида Полякова
Г-н Мэр, благородные господа,
Я испытываю огромное удовлетворение,
выступая перед столь внушительным и
уважаемым собранием. Шаги, которые мне, быть
может, придется предпринять, потребуют
весьма авторитетной санкции. А потому,
объясняя все, что может показаться сомнительным
в моих поступках на общественном поприще,
я естественным образом должен быть
заинтересован в как можно более полной аудитории.
Я несколько запоздал с началом моей
избирательной кампании. С роспуском
парламента не было полной определенности, и было бы
неподобающим для меня, проявив
несвоевременную лихорадочную активность, предстать
перед вами в виде человека, который как бы
ставит под сомнение все те шесть лет, в
течение которых он предпринимал всяческие
усилия, дабы угодить вам. Я имел честь служить
городу Бристолю, и у города Бристоля не было
оснований полагать, что средства почетного
служения общественности сделались для меня
безразличны.
По моем прибытии сюда я обнаружил, что
три благородных господина уже давно пред-
223
Эдмунд Бёрк
принимали недюжинные усилия по
достижению той цели, до которой удастся дойти лишь
двоим из нас. Я обнаружил, что все они
встретили радушный прием. Состязательные
выборы в таком городе как этот — вещь
непростая. Я замер словно на краю крутого
обрыва. Эти три благородных господина —
каждый на основании своих заслуг и собственных
титулов, — я не смею сомневаться, были
достойны вашей благосклонности. Я никогда не
стану пытаться возвысить себя за счет
принижения достоинств моих соперников2.
В толчее и путанице этой предвыборной
гонки мне хотелось узнать, что мои друзья
как ответственные граждане в
действительности думают об этом столь деликатном деле.
Мне хотелось заручиться вашим мнением. И
коль уж мне доведется выйти из
соревнования в самом начале, мне не хотелось бы,
чтобы мой отказ от поста воспринимался как
результат непоследовательности, застенчивости,
приступа гнева или отвращения,
праздношатания или еще какого свойства характера,
неподобающего тому, кто вступил на поприще
общественного служения. Если же напротив,
я стану участвовать в выборах, но проиграю,
я буду крайне обеспокоен тем, чтобы такой
исход засвидетельствовал перед всем миром
лишь то, что покой этого города не был
нарушен моей поспешностью, безосновательной
суетой или пристрастной переоценкой
собственных заслуг.
224
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
Я здесь не для того, чтобы завлекать вас на
свою сторону с помощью поддельного и
лживого поддакивания вам во всем. Я ожидаю
вашего серьезного и беспристрастного суждения
обо мне. Если ваше желание состоит в том,
чтобы я ушел в отставку, я не стану
рассматривать этот совет как порицание моему
поведению или как перемену в вашем настроении.
Я расценю это как разумное подчинение
сложившимся обстоятельствам. Если же,
напротив, вы решите, что мне следует продолжить
мою избирательную кампанию и что вы, со
своей стороны, готовы к связанным с этим
передрягам, то, со своей стороны, я выражаю
такую же готовность. Претензии мои таковы,
что вам не будет стыдно за них и в случае
успеха, и в случае неудачи.
Если вы призываете меня, я должен буду
снискать благосклонность этого города с
мужественным достоинством. Я предстою перед
вами, как честный слуга, исполненный
совершенного доверия к справедливости
прямодушного и рассудительного хозяина. Я здесь для
того, чтобы услышать ваше одобрение, а не
для того, чтобы развлекать вас своими
тщетными оправданиями или еще более тщетными
и бессмысленными исповедями. Я немало
пожил, чтобы довольствоваться оправданиями
или нуждаться в них. Я играл свою роль при
свете дня, и я никогда не стану эти мои дела и
поступки, — явленные вам при ясном и
ровном свете со всем тем, что в них есть хороше-
225
15-4215
Эдмунд Бёрк
го и дурного — пытаться подсвечивать
слабеньким свечным мерцанием извинений и
обещаний. Дым от курящихся свечек может
затемнить мои деяния, но их пламени
совершенно недостаточно, чтобы заставить засиять ярче
солнечный свет.
Я прекрасно сознаю, что ничто не осталось
не испробованным из того, что могло бы
настроить вас против меня. Но выдержка
должна защитить меня от злобных наветов. Без
сомнения, я должен был бы желать (когда бы
праздные пожелания не были самыми
праздными из всех вещей на свете), чтобы каждый
мой поступок совершался в полном согласии
с каждым моим избирателем. Но в столь
большом и в столь многосоставном городе, как
ваш, на это есть лишь очень слабая надежда.
При такой разноголосице настроений
лучше заглядывать в сущность вещей, нежели
следить за разнообразием человеческих
характеров. Само стремление угодить всем
обнаруживает характер взбалмошный и при том
нередко напускной и неискренний. Поэтому,
подобно тому, как последовательно
разворачивалась моя деятельность, я и в отчете о ней
сосредоточусь на тех ее моментах, которые
больше всего этого требуют. Но
первоначально я должен испросить вашего позволения,
чтобы лишь намекнуть на то, что огромный
вред может проистекать от того, что мы
внимаем всякому советчику. Невозможно пред-
226
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ставить себе, сколько полезных дел не
совершено теми, кто энергичен и деятелен, кто
напористо устремляется вперед, нацеленный на
решение великих и важнейших задач, — лишь
потому, что мы заставляем их постоянно
оглядываться назад. Вынужденные
сосредоточиваться на защите данного полезного дела, они
лишают вас сотни полезных дел. Хлопайте нам,
пока мы бежим; утешайте нас, если мы
падаем; приветствуйте нас, когда мы встаем, — но
пропустите нас, Бога ради — пропустите нас!
Думаете ли вы, благородные господа, что
каждое общественное деяние за время,
истекшее с тех пор, как я впервые шесть лет назад
предстал перед вами на этом самом месте, что
все тяжелейшие свершения, которые
пришлись на этот бурный период (буквально
втиснувший в пространство немногих лет
революции нашего времени), — что все это может
быть представлено вам в истинном свете в
получасовой беседе?
Но неподходящие условия для
исследования — не достаточная причина для того,
чтобы от него отказываться совсем. Яснее
ясного, что провести такое исследование — наша
обязанность. Но в этом же заключается и наша
выгода. Но исследование должно быть весьма
разборчивым: с должным вниманием ко всем
привходящим обстоятельствам, с учетом всех
намерений и побуждений, вызвавших тот или
иной поступок. Провести мы его должны как
15*
227
Эдмунд Верк
рассудительные судьи, а не как придиры-адво-
катишки или сутяги-словоблуды, которые
старательно выискивают малейшие погрешности
и рыщут в поисках чего-либо исключительного.
Вглядитесь, благородные господа, в общую
направленность всех действий вашего члена
парламента. Проверьте, не сбился ли он с
прямого пути исполнения своих обязанностей из-
за своих амбиций или своей алчности? Не
оказался ли он вялым и бездеятельным,
поддавшись этому величайшему врагу всех
начинаний активной жизни, этому верховному
пороку в деловых людях — низкой и позорной
лени? Вот задача нашего исследования. Если
поведение нашего члена парламента
выдерживает такую проверку, ставьте на нем
серебряную пробу. Он мог ошибаться — он
наверняка ошибался. Но мы совершаем более
тяжкую ошибку, и наша промашка окажется
гибельной для нас самих, если мы не терпим,
даже более — не приветствуем
аплодисментами этот характер во всей его сложности и
противоречивости. Не поступать так —
ошибочно; я едва не сказал — неблагочестиво.
Осуждает Бога тот, кто воюет с человеческим
несовершенством.
Благородные господа, мы не должны быть
мелочно-раздражительными по отношению к
тем, кто служит народу. Ибо лишь люди
прекрасных и завидных достоинств пойдут
служить нам, при том, что имеется выбор при-
228
Речь в Гильдейском зале* в городе Бристоль...
дворной службы. Те, кто полагает, что в
сравнении с этими достоинствами все остальное —
лишь прах и пепел, ради сохранения их в
целости и непорочности не потерпят того, чтобы
они оказались измаранными и попорченными
теми же, ради кого люди, посвятившие себя
общественному служению, идут на
бесчисленные жертвы. Тогда мы должны либо убрать
этих людей с общественной сцены, либо
послать их под защиту двора, где, в случае, если
они будут вынуждены пожертвовать своей
репутацией, то, по крайней мере, они сделают
это с выгодой для себя. И от этого зависит,
будут ли свободны те, кто возлюбил свободу.
Никто не пойдет против своей совести,
поступая нам в угоду, ради того, чтобы затем
облегчать эту поруганную совесть, служа нам
верой и правдой. Если мы унизим и
испоганим их души рабством, то было бы
абсурдным ожидать, что те, кто унижаются и
пресмыкаются перед нами, когда-либо окажутся
смелыми и неподкупными борцами за нашу
свободу в противостоянии с самой
соблазнительной и самой грозной из всех властей. Нет,
не такова человеческая природа! И с нашим
вернейшим рецептом по созданию лжецов и
лицемеров, мы не разовьем способности и не
улучшим нравы тех, кто отдает себя
общественному служению.
Позвольте мне, поскольку я в данное
время не являюсь общественным деятелем, ска-
229
Эдмунд Бёрк
рассудительные судьи, а не как придиры-адво-
катишки или сутяги-словоблуды, которые
старательно выискивают малейшие погрешности
и рыщут в поисках чего-либо исключительного.
Вглядитесь, благородные господа, в общую
направленность всех действий вашего члена
парламента. Проверьте, не сбился ли он с
прямого пути исполнения своих обязанностей из-
за своих амбиций или своей алчности? Не
оказался ли он вялым и бездеятельным,
поддавшись этому величайшему врагу всех
начинаний активной жизни, этому верховному
пороку в деловых людях — низкой и позорной
лени? Вот задача нашего исследования. Если
поведение нашего члена парламента
выдерживает такую проверку, ставьте на нем
серебряную пробу. Он мог ошибаться — он
наверняка ошибался. Но мы совершаем более
тяжкую ошибку, и наша промашка окажется
гибельной для нас самих, если мы не терпим,
даже более — не приветствуем
аплодисментами этот характер во всей его сложности и
противоречивости. Не поступать так —
ошибочно; я едва не сказал — неблагочестиво.
Осуждает Бога тот, кто воюет с человеческим
несовершенством.
Благородные господа, мы не должны быть
мелочно-раздражительными по отношению к
тем, кто служит народу. Ибо лишь люди
прекрасных и завидных достоинств пойдут
служить нам, при том, что имеется выбор при-
228
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
дворной службы. Те, кто полагает, что в
сравнении с этими достоинствами все остальное —
лишь прах и пепел, ради сохранения их в
целости и непорочности не потерпят того, чтобы
они оказались измаранными и попорченными
теми же, ради кого люди, посвятившие себя
общественному служению, идут на
бесчисленные жертвы. Тогда мы должны либо убрать
этих людей с общественной сцены, либо
послать их под защиту двора, где, в случае, если
они будут вынуждены пожертвовать своей
репутацией, то, по крайней мере, они сделают
это с выгодой для себя. И от этого зависит,
будут ли свободны те, кто возлюбил свободу.
Никто не пойдет против своей совести,
поступая нам в угоду, ради того, чтобы затем
облегчать эту поруганную совесть, служа нам
верой и правдой. Если мы унизим и
испоганим их души рабством, то было бы
абсурдным ожидать, что те, кто унижаются и
пресмыкаются перед нами, когда-либо окажутся
смелыми и неподкупными борцами за нашу
свободу в противостоянии с самой
соблазнительной и самой грозной из всех властей. Нет,
не такова человеческая природа! И с нашим
вернейшим рецептом по созданию лжецов и
лицемеров, мы не разовьем способности и не
улучшим нравы тех, кто отдает себя
общественному служению.
Позвольте мне, поскольку я в данное
время не являюсь общественным деятелем, ска-
229
Эдмунд Берн
зать со всей ясностью следующее. Если со всей
справедливостью, снисходительностью и
благородством по отношению к нашим
представителям мы не наделим их нашим всецелым
доверием, не предоставим им полную свободу
в принятии решений, не позволим нашим
членам парламента действовать на основе
обобщенного взгляда на положение вещей, мы
неизбежно, в конечном счете, превратим наш
орган национального представительства в
беспорядочную толкучку представителей с мест.
Когда народный представитель ограничен в
своих воззрениях, а в делах своих вынужден
вести себя робко и с оглядкой, то служба при
дворе окажется единственным местом
воспитания государственных мужей. Среди всех
своих развлечений двор может найти, наконец,
развлечение в том, чтобы заняться своим
делом. Тогда монополия могущества мысли
добавится ко всем тем формам могущества,
которыми он уже обладает. И тогда на стороне
народа не останется ничего, кроме бессилия. Ибо
невежество — это бессилие, душевная
ограниченность — это бессилие, робость — сама по
себе есть бессилие, и она делает бессильными
и бесполезными все остальные качества
характера.
В настоящий момент в планы двора входит
лишить всякой значимости тех, кто ему
служит. Если народ станет действовать в том же
духе и решится избирать своих слуг на тех же
230
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.,.
принципах беспрекословного повиновения,
угодливости, полнейшего отсутствия
собственного мнения или совершенного равнодушия к
таковому во всех общественных делах, тогда
здоровье государства будет окончательно
подорвано, и тщетны окажутся все надежды на
его спасение.
Я полагаю, что этот мой откровенный
совет исключительно своевременен именно в
настоящий момент. Я бы охотно на этом и
закончил, если бы сюжеты, по поводу которых
в этом городе неоднократно высказывались
возражения в мой адрес, затрагивали только
меня и мое собственное избрание. Всего этих
обвинений, как я полагаю, четыре:
пренебрежительное невнимание к моим избирателям,
выразившееся в не очень частых визитах в
город; моя позиция по вопросу о
законодательных актах, впервые регулирующих
ирландскую торговлю; моя точка зрения и мой образ
действий в деле о законопроекте лорда
Вешана (lord Beaushamp) по поводу должников; мое
голосование по недавно обсуждавшемуся
вопросу о сторонниках римско-католической
церкви. Все это (может быть за исключением
первого) имеет весьма существенную
общественную значимость, и я решаюсь обеспокоить вас
в первую очередь не потому, что хочу сам
избежать напрасного осуждения с вашей стороны,
а потому, что хочу уберечь вас от неверного
представления о делах, далеко для вас не без-
231
Эдмунд Берк
различных. Вопрос обо мне — вопрос
несущественный.
Что касается первого обвинения, то мои
друзья дружески попеняли мне, не столько
ставя в вину сам факт, сколько сожалея о его
последствиях. Другие, менее ко мне
расположенные, не особо церемонились, объясняя
мотивы моего нечастого появления здесь. Я
признаю, что от члена парламента естественным
образом ожидают уважительного обхождения
со своими избирателями. И если бы мне было
совершенно ясно, что удовольствия и
развлечения или низкие недостойные занятия
воспрепятствовали моим визитам к вам, я бы
охотно признал свою промашку и
беспрекословно принял наказание.
Но, благородные господа! Я живу в ста
милях от Бристоля, и по окончании заседаний я
возвращаюсь в свой дом лишь для того,
чтобы хоть немного отдохнуть и чтобы уделить
хоть кроху внимания моей семье и моим
личным заботам. Приезд в Бристоль — это
всегда своего рода избирательная кампания, а
просто визит сам по себе скорее повредит,
нежели принесет хороший результат. Переход от
трудов на парламентской сессии к трудам на
ниве избирательной кампании есть все, что
угодно, но только не отдых. Едва ли я мог
послужить вам лучше, нежели я служил, и вряд
ли мог быть более обходителен с вами, нежели
был. Большинство из вас слышали, что я не
232
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
особо-то щадил себя, занимаясь делами
общественными. А что касается частных дел моих
избирателей, то здесь мне довелось сделать
практически столько же, сколько сделали те,
кто ничем, кроме этих дел не занимается.
Я проводил свою избирательную кампанию
не на бирже, не на специальных районных
собраниях и не в клубах вашего города. Она
шла в палате общин, в таможенном комитете,
в совете, в казначействе и в адмиралтействе.
Я агитировал вас, занимаясь вашими
делами, а не вами лично. Я не был лишь тем, кто
представляет вас в целом. Я был порученцем
и ходатаем каждого из вас, я всегда
оказывался там, где ваши дела требовали моего
присутствия. И хлопоча по вашим делам, я
частенько выглядел скорее как посредник-судо-
торговец, нежели как член парламента. Не
было такой хлопотной или такой низкой
работы, за которую бы я не брался.
Невзрачность таких занятий компенсировалась
достойной целью. И если некоторые менее
важные дела утекли у меня сквозь пальцы, то
лишь потому, что слишком полной
пригоршней я черпал их и в моем ревностном
стремлении быть вам полезным набирал столько
дел, что никакие руки удержать их не в
состоянии.
Некоторые из здесь присутствующих
благородных господ — мои добровольные
свидетели. Есть еще другие, и их присутствие было
233
Эдмунд Берн
бы еще лучше, поскольку они
засвидетельствовали бы истинность мною сказанного даже
сами того не желая. В самой середине летних
заседаний в Лондоне, посередине переговоров в
Адмиралтействе относительно прав и условий
вашей торговли, меня вызвали в Бристоль. И
этот визит именно в этот день вероятно
повредил бы вашим делам.
Уж коль скоро я коснулся этой темы, то
позвольте мне сказать, благородные господа,
что, имей я намерение или право
жаловаться, я нашел бы повод для жалобы и со своей
стороны. Имея на руках петицию этого
города, принятую собранием корпорации
единогласно, петицию, говорящую практически в
унисон с голосом всего королевства (а я был
завален формальными выражениями
благодарности, сыпавшимися на меня со всех
сторон), я начал работать над не менее чем
пятью законопроектами, посвященными
общественной реформе. Мне приходилось биться
за каждую клаузулу и за каждое слово в
важнейшем из всех этих биллей с весьма
искусной и могущественнейшей оппозицией. И все
это время в Бристоле преспокойно шла
избирательная кампания — так, будто меня
вообще не существовало. Со мной поступили как с
человеком, которого вообще не принимают в
расчет. Пока я был начеку, постился и потел
в палате общин — меня должны были
потихоньку вытеснить из моего парламентского
234
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
кресла с помощью самых легких и заурядных
приемов избирательной кампании: с помощью
обедов и визитов, с помощью «Здравствуйте,
как поживаете» и «Мои достопочтенные
друзья». Уже были даны обещания и взяты
взаимные обязательства безо всяких исключений
и оговорок — как будто бы мое ревностное
прилежание в исполнении моих обязанностей
было привычным проявлением отказа идти
навстречу вашим ожиданиям.
Говоря об этом совершенно чистосердечно,
я признаюсь, однако, что, помимо этих двух
лет, бывали и другие времена, и я приезжал
сюда, когда у меня выдавался небольшой
досуг для того, чтобы вновь и вновь выразить
вам свое почтение в такой форме. Но я не мог
собраться с духом, чтобы встретиться с вами.
Вы помните, что в начале этой американской
войны (этой эпохи величайших бедствий,
позора и падения, эпохи, которую ни одна
чувствующая душа не вспомнит без того, чтобы
не оплакать Англию) вы разделились внутри
себя. И очень сильная, если не сильнейшая
корпорация противостояла безумию, которое
хотели сделать популярным, прибегая к
любым уловкам, используя всю имеющуюся
власть — лишь для того, чтобы в своем
ослеплении нация не смогла различить ошибки
правителей. Эта оппозиция держалась вплоть до
нашей великой, но и самой злополучной
победы при Лонг Айленде3. Тогда все насыпи и ре-
235
Эдмунд Бёрк
дуты нашей стойкости были подвергнуты
решительной атаке, и бешенство американской
войны хлынула на нас словно потоп.
Эта победа, которая, как казалось,
должна была тут же положить конец всем нашим
затруднениям, еще более укрепила в нас тот
дух господства, который столь долго
взращивался нашим беспримерным процветанием.
Мы были столь могущественны и столь
богаты, что даже самые последние среди нас
опустились до пороков и дуростей королей. Мы
утратили всякое различие между средствами
и целями, и наши запредельные желания
определяли нашу политику и наши нравы. Все те,
кто желал мира или сохранил хоть какое-то
чувство умеренности, были подавлены или
принуждены к молчанию. А этот город был
особенно искусно (и, вероятно, со значительно
большими усилиями, поскольку я являлся
одним из ваших членов парламента) подведен к
тому, чтобы отличиться особым рвением в этом
роковом деле.
При таковом вашем настроении и при том,
что я думал по этому поводу, я должен был
скорее бежать на край земли, нежели
показываться здесь. Я, видевший в каждой победе в
Америке (а тогда вам выпал длинный ряд этих
несчастий) зародыш и зерно морского
могущества Франции и Испании, которое мы
всячески вызывали к жизни своим жаром и распа-
лением против Америки, — я не мог быть же-
236
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.»
ланным гостем, выражая взглядом и словом
такие чувства. Когда затем ваша великая беда
повернулась к вам другим лицом, явив себя
поражением и разочарованием, я избегал вас
как только мог. Я остро переживал этот
новый род наших напастей и не желал ни в
малейшей степени оскорбить вас тем видом
превосходства, который, может быть даже
невольно, обычно усматривают во времена великих
бедствий в тех, чьи предупреждения в свое
время были презрительно проигнорированы.
Мне было бы невмоготу предстать перед вами
в качестве представителя, на лице которого
написаны чувства, совершенно
противоположные тем, что выражают лица его избирателей.
На лице которого вы — радуясь — не найдете
выражения радости, а горюя — не найдете
выражения горя. Но время, в конце концов,
привело нас к единому мнению, и у нас у всех
открылись глаза на истинную природу
американской войны, на истинную природу всех ее
успехов и всех ее провалов.
Посреди этой общественной бури во мне
бурлили глубоко личные переживания. На
моих глазах были разрушены и втоптаны в грязь
некоторые из тех домов, которым я был
главным образом обязан той честью, которую этот
город оказал мне. Я признаюсь, что покуда
раны тех, кого я любил, были еще свежи, мне
было бы невыносимо появляться с гордым
видом триумфатора в том месте, куда меня при-
237
Эдмунд Еёрк
вело их участие во мне. Невыносимо было бы
появляться на празднествах и увеселениях в
самый момент скорби и бедствий моих
задушевных друзей, моих благородных
благодетелей, ревностно во всем поддерживавших
меня. Таково истинное — без маски и без
прикрас — положение дел. Теперь вам судить.
Это единственное из всех обвинений,
которое затрагивает меня лично. Что же касается
остальных сюжетов, которые выставляются
против меня и о которых я еще буду
говорить, то прошу помнить — я не намереваюсь
ни преуменьшать их значимость, ни
оправдываться. К чему мне это, коль скоро во
многом на том, что мне ставят в вину,
основывается моя репутация? Что же осталось бы от
меня, если бы я сам стал смягчать,
смешивать, разбавлять и ослаблять все яркие
краски, отличающие мою жизнь от всех
остальных, с тем, чтобы в моих поступках
невозможно было усмотреть никакой
последовательности и определенности?
Утверждалось — ив этом состоит второе
обвинение, что по вопросу об ирландской
торговле я не принял в расчет интересы моих
избирателей или что, говоря более резко, я
скорее действовал как ирландец, а не как
англичанин — член парламента.
Я конечно же питаю самые теплые чувства
по отношению к земле, на которой родился.
Но моей истинной страной является сфера мо-
238
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
их обязанностей. В этом случае, как и во всех
остальных, я действовал, как человек,
блюдущий ваши интересы и ревностно относящийся
к сохранению вашего могущества и вашего
достоинства. Вы были втянуты в
американскую войну. Открылся совершенно новый мир
политических перспектив, в котором нам
волей-неволей приходилось искать свое место.
И моей единственной заботой было так
приспособиться к этой новой ситуации, чтобы
присоединить к этому королевству — не нарушая
процветания и не охлаждая симпатий — все
то, что осталось от империи.
Я остался верен моему старому,
непоколебимому и неизменному принципу, согласно
которому все, что исходит из Великобритании,
должно выглядеть как дар ее великодушия и
как благодеяние, а не как то, что исторгнуто
у нее в результате проигранного судебного
разбирательства. А в случае, если ваши уступки
невозможно будет расценить как акт благоде-
яния, то чтобы они выглядели как
нацеленные на будущий благоприятный результат
проявления вашей мудрости и
дальновидности, а не как кровоточащие куски,
выдранные из вас звериной хваткой жестокой
необходимости.
Первые уступки, будучи (совершенно
против моей воли) изуродованы и усечены в тех
частях, которые были необходимы, чтобы
установить справедливое равновесие в
торговца
Эдмунд Бёрк
ле, оказались совершенно бесполезными. В
следующем году была предпринята
слабенькая попытка улучшить ситуацию. Эта
попытка (поддержанная министром) при первых же
признаках некоторого народного недовольства
была в момент, когда она уже почти прошла
через палату общин, им отвергнута.
Что за этим последовало? Все ирландское
королевство моментально воспламенилось.
Видя угрозу со стороны чужеземцев и будучи,
как они полагали, оскорбленными Англией,
они решили одновременно противостоять
власти Франции и избавиться от вашей. Что же
до нас, то мы были не в состоянии ни
защитить, ни сдержать их. Сорок тысяч человек
были призваны и соединены в регулярные
полки без поручения короны. Две незаконные
армии появились под своими флагами в одно и
то же время в одной и той же стране. Ни
исполнительная, ни судебная власти в
Ирландии не признали бы законность армии,
созванной по поручению короля. И ни закон, ни даже
видимость закона не признали самозванную
армию.
При таком беспримерном положении
вещей, когда малейшая ошибка, малейшее
уклонение вправо или влево повлекли бы за собой
стремительное соскальзывание по крутому
склону в пропасть кровавого мятежа, народ
Ирландии потребовал свободы торговли с
оружием в руках. Они прервали всякую торговлю
240
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
между двумя странами. Они отказались от всех
новых поставок для Палаты Общин несмотря
на военное время. Они сократили прежний
срок взимания подоходного налога,
предоставленный всем предшественникам короля с двух
лет до шести месяцев.
Британский парламент, ранее на своей
сессии под воздействием ирландской угрозы
вынужденный пойти на ограниченные уступки,
затем запуганный угрозами, исходившими уже
из самой Англии, теперь вновь испугался
ирландской угрозы и полностью уступил все, что
считалось особыми, нерушимыми,
непередаваемыми правами Англии. Все
исключительные права торговли с Америкой, Африкой,
Вест-Индией4, все параграфы всех
навигационных актов, все мануфактуры — железо,
стекло и даже последний залог зависти и
гордости, интерес, упрятанный в тайная тайных
наших сердец, закоренелый предрассудок,
врезанный в само наше существо — само
священное руно — все ушло одним чохом.
Никаких оговорок, никаких исключений, никаких
споров, никаких обсуждений. Внезапный свет
низошел на нас. Он ворвался не через
правильно спланированные и правильно
расположенные окна, а через щели и трещины,
через зияющие провалы наших руин.
Претерпев унижение, мы стали мудрее. Ни
один город в Англии даже и не думал иметь
собственное мнение и не смел подать проше-
16-4215
241
Эдмунд Бёрк
ние о чем-либо. Но что еще хуже, весь
английский парламент, авторитет которого теперь
не распространялся ни на что, кроме
решения о сдаче, был обобран до нитки в смысле
контрольных полномочий. Эта постыдная и
позорная сцена завершилась
продолжающимся установлением военной власти во
владениях этой короны без согласия
законодательного органа Британии, вопреки политике нашей
конституции, вопреки декларации прав. А тем
самым все ваши свободы сметены вместе с
вашим верховным авторитетом, и я боюсь, что
теперь они, будучи неразрывно связаны с
самого начала, погибли навсегда.
Как же, благородные господа, разве не
должен был я предвидеть, а предвидев, не
приложить усилий к тому, чтобы избавить вас от
всех этих многочисленных бедствий и
бесчестий? Разве вся эта жалкая, глупая
ребяческая избирательная болтовня о подчинении
инструкциям, о том, чтобы не иметь
никакого иного мнения, кроме вашего, и все эти
пустые бессмысленные сказки, услаждающие
праздный слух безмозглых глупцов, разве все это
спасло вас от «ударов той беспощадной бури»,
в которую непредусмотрительная халатность,
трусливая поспешность тех, кто не имеет
смелости смотреть опасности в лицо, чтобы
вовремя принять меры предосторожности, а
потому подвергает себя наибольшей опасности,
вовлекла эту униженную нацию? Нацию по-
242
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
битую и распростертую на земле,
беззащитную, безоружную и неспособную к
сопротивлению?
Был ли я ирландцем в тот день, когда я
смело противостоял вашей гордыне? Или в
тот день, когда, склонив голову, я оплакивал
в стыде и молчании унижение
Великобритании? В первом случае я стал непопулярным в
Англии, во втором — в Ирландии. Ну и что?
Что обязывает меня быть популярным? Я был
обязан служить обоим королевствам. Быть
удовлетворенными моей службой — их дело,
а не мое.
Я был ирландцем в ирландском деле столь
же, сколь я был американцем, когда, исходя
из тех же принципов, я желал, чтобы вы
пошли на уступки Америке в то время, когда
она молила об этих уступках у ваших ног.
Точно также я был американцем, когда
желал, чтобы парламент предложил наши
условия после одержанной победы, а не
дожидался назначенного часа поражения, чтобы
извлекать благо из слабости и выставлять в
качестве мольбы требование прерогатив,
главенства и авторитета.
Вместо того, чтобы вменять мне в
обязанности подогревание ваших страстей, будь все
вы столь же хладнокровны как я, вы
избежали бы этого невыразимого позора и
разочарования. Вы помните, как это было? Мы
отправили через Атлантический океан торжествен-
16*
243
Эдмунд Бёрк
ное посольство с тем, чтобы сложить корону,
пэрство и палату общин к ногам
американского Конгресса. Чтобы убедиться в том, что
наш позор не нуждался в дополнительной
подсветке и полировке, взгляните на те имена,
что составляли это знаменитое посольство.
Милорд Карлайл5— один из первых среди
нашей знати. Именно этому человеку всего
лишь два года назад поручили на открытии
сессии палаты лордов поставить на
голосование высокомерное и крайне жесткое послание
против Америки. И ему же было поручено
возглавить делегацию, посланную с известием о
подчинении.
М-р Идеи был взят из канцелярии лорда
Саффолка, где он служил помощником
государственного секретаря. Того самого лорда
Саффолка, который лишь за несколько недель
перед тем, заседая в парламенте, не собрался
с духом поинтересоваться, где нужно искать
наших бездомных скитальцев. Этот лорд Саф-
фолк послал м-ра Идена найти этих
скитальцев безо всякого представления о том, где
находятся эти королевские генералы, уже
включенные в состав посольства, отправленного
смиренно просить тех, кого эти генералы были
ранее посланы подчинить. Они вступили в
столицу Америки только для того, чтобы тут же
оставить ее. И эти упрочители и
представители достоинства Англии ретировались в хвосте
бегущей армии, побросав в беспорядке свои
244
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.,.
парфянские копья упреков и грозных
предупреждений. Их обещания и их предложения,
их лесть и их угрозы были встречены с
равным презрением, и мы избежали позора этой
церемонии лишь потому, что Конгресс счел
ниже своего достоинства принять их. А в это
время государственный офис независимой
Филадельфии6 открыл свои двери для
публичного приема посла Франции.
От войны и крови мы перешли к
подчинению, а затем вновь погрузились в кровавую
бойню, чтобы разрушать и подвергнуться
разрушению — без конца, без меры и без
надежды. Я роялист, и я стыжусь при виде этого
унижения короны. Я виг, и я стыжусь при
виде бесчестья парламента. Я истинный
англичанин, и позор Англии ранит меня в самое
сердце. Я человек, и я печалуюсь о
превратности дел человеческих, наблюдая падение
первой державы в мире.
Читать по черно-кровавым буквам
американской войны о том, к чему дело идет в
Ирландии, составляло мучительную, но
необходимую часть моих общественных
обязанностей. Ибо, благородные господа, ни вашим,
ни моим заветным желаниям не под силу
изменить природу вещей. А борясь с ней, что мы
уже получили и что всегда будем получать,
кроме поражения и позора? Нет, я не
следовал вашим наставлениям. Я сообразовался с
наставлениями истины и природы и утверж-
245
Эдмунд Бёрк
ное посольство с тем, чтобы сложить корону,
пэрство и палату общин к ногам
американского Конгресса. Чтобы убедиться в том, что
наш позор не нуждался в дополнительной
подсветке и полировке, взгляните на те имена,
что составляли это знаменитое посольство.
Милорд Карлайл5— один из первых среди
нашей знати. Именно этому человеку всего
лишь два года назад поручили на открытии
сессии палаты лордов поставить на
голосование высокомерное и крайне жесткое послание
против Америки. И ему же было поручено
возглавить делегацию, посланную с известием о
подчинении.
М-р Идеи был взят из канцелярии лорда
Саффолка, где он служил помощником
государственного секретаря. Того самого лорда
Саффолка, который лишь за несколько недель
перед тем, заседая в парламенте, не собрался
с духом поинтересоваться, где нужно искать
наших бездомных скитальцев. Этот лорд Саф-
фолк послал м-ра Идена найти этих
скитальцев безо всякого представления о том, где
находятся эти королевские генералы, уже
включенные в состав посольства, отправленного
смиренно просить тех, кого эти генералы были
ранее посланы подчинить. Они вступили в
столицу Америки только для того, чтобы тут же
оставить ее. И эти упрочители и
представители достоинства Англии ретировались в хвосте
бегущей армии, побросав в беспорядке свои
244
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.»
парфянские копья упреков и грозных
предупреждений. Их обещания и их предложения,
их лесть и их угрозы были встречены с
равным презрением, и мы избежали позора этой
церемонии лишь потому, что Конгресс счел
ниже своего достоинства принять их. А в это
время государственный офис независимой
Филадельфии6 открыл свои двери для
публичного приема посла Франции.
От войны и крови мы перешли к
подчинению, а затем вновь погрузились в кровавую
бойню, чтобы разрушать и подвергнуться
разрушению — без конца, без меры и без
надежды. Я роялист, и я стыжусь при виде этого
унижения короны. Я виг, и я стыжусь при
виде бесчестья парламента. Я истинный
англичанин, и позор Англии ранит меня в самое
сердце. Я человек, и я печалуюсь о
превратности дел человеческих, наблюдая падение
первой державы в мире.
Читать по черно-кровавым буквам
американской войны о том, к чему дело идет в
Ирландии, составляло мучительную, но
необходимую часть моих общественных
обязанностей. Ибо, благородные господа, ни вашим,
ни моим заветным желаниям не под силу
изменить природу вещей. А борясь с ней, что мы
уже получили и что всегда будем получать,
кроме поражения и позора? Нет, я не
следовал вашим наставлениям. Я сообразовался с
наставлениями истины и природы и утверж-
245
Эдмунд Верк
дал ваши интересы вопреки вашим мнениям с
постоянством, благодаря которому я стал тем,
кто я есть. Достойный вас представитель
должен быть воплощением стабильности.
Я и в самом деле должен прислушиваться
к вашим мнениям. Но только к таким,
каковы они непременно будут и у вас, и у меня
через пять лет. Я знал, что вы избрали меня
наряду с другими, чтобы я служил опорой
государства, а не флюгером, водруженным на
крыше здания благодаря моей легковесности
и вертлявости и не годным ни на что иное,
кроме как отмечать поворот очередного
модного поветрия. И пусть судит Господь о тех
моих чувствах к Ирландии и Америке,
которые сегодня стали предметом сомнений и
дискуссий! Независимо от того, что довелось мне
претерпеть ради сохранения авторитета этого
королевства, я желал крепить его с помощью
дальновидной предусмотрительности и
справедливой сдержанности в использовании
своего могущества.
Следующий пункт обвинения в адрес моего
поведения как общественного деятеля,
который я нахожу самым существенным из всех,
это законопроект лорда Вешана. Я имею в виду
его законопроект о правовой реформе
процедуры заключения в тюрьму, представленный
на последней сессии. Утверждалось, дабы
усугубить оскорбление, что я презрительно
обошелся с прошением этого города даже тогда,
246
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
когда представлял его в палате и
демонстрировал свое нарочито неуважительное
отношение. Будь эта последняя часть обвинения
истинной, никакие достоинства моей позиции,
занятой в данном вопросе, не могли бы,
вероятно, меня извинить. Но я не в состоянии
относиться к этому городу с неуважением.
К великому счастью в эту минуту — если
только мое слабое зрение не подводит меня —
достойный благородный господин7, которому
вы поручили вести это дело, стоит прямо
напротив меня. К нему я обращаюсь за
подтверждением: не изложил ли я прошение — хотя
оно идет прямо вразрез с моими прежними и
самым недавними взглядами на общественные
дела — с гораздо более настойчивой (чем
принято в таких случаях) рекомендацией для
рассмотрения его в палате, исходя из характера
и значимости тех, кто подписал его. Я
полагаю, что достойный благородный господин
скажет вам, что в тот самый день, когда я
получил его, я подал заявление поверенному —
теперь он генеральный атторней (attorney
general) — чтобы рассмотрение прошения началось
немедленно. И он в высшей степени любезно
и охотно согласился посвятить значительную
часть своего драгоценного времени написанию
сопроводительного объяснения к
законопроекту.
Я посещал заседания комитета со всей
возможной тщательностью и прилежанием, дабы
247
Эдмунд Бёрк
всякое возражение с вашей стороны нашло
соответствующее решение или произвело
какое-то изменение. Я привлек к этим
посещениям вашего писаря, всегда готового
участвовать во всяком интересующем вас деле. Но
что вы скажете тем, кто ставит мне в вину
поддержку законопроекта лорда Вешана как
доказательство неуважительного отношения к
вашему прошению, если вы услышите, что из
уважения к вам, я самолично стал причиной
того, что законопроект был провален? Ибо
благородный лорд, который вносил его на
рассмотрение палаты и в заслугу которому, я
должен прибавить, нужно поставить эту и
некоторые другие меры, по моему запросу
согласился отложить рассмотрение на неделю, что
превратилось в две из-за болезни спикера. А
потом неистовства по вопросу о папстве
надолго исключили возможность рассмотрения
этого дела и вообще всякого разумного
ведения дел в палате.
Так что если бы я стал защищаться на
основе жалких принципов обвиняемого,
требующего своего оправдания, я бы не только был
оправдан, но еще мне бы поставили в
заслугу, что я был на стороне противников этого
законопроекта. Но я не стану этого делать.
Правда заключается в том, что я
действительно стал причиной провала законопроекта — и
именно с помощью его откладывания,
вызванного моим уважением к вам. Но это ни-
248
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
как не входило в мои намерения. И я
настолько далек от того, чтобы принимать как
заслугу поражение этой меры, что не найду слов
сожаления, коли стрясется такая беда, что
хотя бы один человек, который должен быть
на свободе, провел из-за меня год в тюрьме.
Я — должник должников. Я заслуживаю
осуждения. Я задолжал, и я — коль скоро это
будет в моих силах — непременно выплачу
этот долг. Я внесу щедрую искупительную
жертву и с лихвой заплачу по процентам
свободе и гуманности за мой досадный промах.
Ибо, благородные господа, законопроект лорда
Бешана был законом справедливым и
политически взвешенным на стадии рассмотрения.
Я сказал — на стадии рассмотрения, так как
его недостатком являлось то, что в части,
касающейся возмещения, он был ужасающе плох.
В нашем законодательстве, касающемся
гражданских долгов, есть два
фундаментальных недостатка. Один — это предположение,
что каждый человек платежеспособен.
Предположение, как свидетельствует бесконечное
количество примеров, прямо
противоположное истинному положению дел. Поэтому, на
основании предположения
платежеспособности и рассмотрения неплатежеспособности как
хитрой уловки, в отношении должника
применяется мера насильственного ограничения
его свободы до момента выплаты им долгов.
Тем самым во всех случаях гражданской не-
249
Эдмунд Бё'рк
платежеспособности, должник, не получив
прощения от кредитора, будет содержаться в
тюрьме пожизненно. И таким образом
жалкое ошибочное изобретение искусственной
науки превращает гражданский приговор в
уголовный и бичует невезение или
нерасчетливость наказанием, которое закон не
предусматривает для величайших преступлений.
Другой недостаток состоит в том, что
присуждение такого наказания происходит не на
основании мнения беспристрастного и
публичного судьи, а предоставлено на произвол
частного, да нет — заинтересованного и
раздраженного! — индивида. Тот же, кто формально
является и по существу должен быть судьей,
оказывается не более чем служебным,
исполнительным органом частного лица, которое
выступает в роли и судьи, и тяжущейся
стороны. Сама идея судебного порядка
подрывается этой процедурой. Если
неплатежеспособность не является преступлением, почему же
она карается произвольным заточением в
тюрьму? Если же она — преступление, то
почему в частные руки передано помилование без
разбирательства или наказание без жалости
и без меры?
В законопроекте лорда Вешана
заключался превосходный принцип, нацеленный на
исправление этих двух огромных и плодящих
жестокость недостатков. Я знаю, что
кредитование как таковое должно быть сохранено, но
250
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль..,
точно также нужно хранить и справедливость.
Невозможно, чтобы те, кто ведет торговлю,
были вынуждены нарушать правопорядок. Но
принцип кредита вовсе не был ослаблен этим
законопроектом — избави Бог! Просто
процедура возвращения кредита передавалась в те
же руки публичного правосудия, которому мы
вверяем наши жизни и все, чем мы в этой
жизни дорожим.
Но нужно признать, за это дело взялись с
излишней горячностью как здесь, так и
повсюду. Законопроект был в высшей степени
ошибочен. Предполагалось ввести такие
нормы, которые ранее никогда не вводились, и
жалобы раздались в связи с тем, что
благородный лорд в своем законопроекте
предлагает своими нововведениями заменить то, что
существовало даже до его рождения. Все эти
возражения основывались на одной общей
ошибке. Благородные господа, выступавшие
против законопроекта, строили свои
возражения так, будто бы существовал выбор между
этим законопроектом и старинным законом.
Но это — огромное заблуждение!
На практике выбор существует не между
этим законопроектом и прежним законом, а
между этим законопроектом и теми
случайными законами, которые именуются актами
помилования. А так как прежний закон столь
дик и столь неудобен для общества, то уже в
течение длительного времени каждый состав
251
Эдмунд Бёрк
парламента хотя бы раз, а последний
парламент — дважды, должен был прибегнуть к
всеобщей амнистии, и одномоментно,
пользуясь своим суверенным авторитетом, выпустить
на свободу всех, кто содержится в тюрьмах
Англии.
Благородные господа, я никогда не
симпатизировал актам помилования и каждый раз
смирялся с ними лишь ввиду отсутствия чего-
либо лучшего. Они являют собой позорное
изобретение, посредством которого мы, — отнюдь
не по соображениям гуманности и не по
политическому расчету, а просто из-за отсутствия
достаточного количества тюремных площадей
для содержания жертв наших абсурдных
законов — подбрасываем обществу три или
четыре тысячи жалких оборванцев, развращенных
обычаями и деморализованных унижениями
тюрьмы.
Если кредитор имеет право на эти ходячие
трупы как гарантию его безопасности, я
уверен, что у нас нет прав лишать его этой
гарантии. Но если несколько фунтов плоти не
нужны ему в качестве гарантии безопасности, то
у нас нет права держать в заключении
несчастного должника безо всякой выгоды для того,
кто отправил его в заключение. Как вам
угодно — но мы творим несправедливость! И
ныне законопроект лорда Вешана намеревается
после всестороннего рассмотрения, с
величайшим вниманием и предосторожностью, лишь
252
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
в некоторых случаях и с полным учетом
справедливых требований кредитора, делать то,
что акты помилования проделывают со
значительно большим размахом, почти
беззаботно, безо всякой осторожности и
рассмотрения.
Я подозреваю, что если мы решимся
выступить против этого законопроекта, то мы
окажемся в положении тех, кто воюет с
природой вещей. Ибо, становясь просвещеннее,
общество не потерпит того, чтобы хоть какое-
то время оплачивать содержание целой армии
заключенных. И не смирится с тем, чтобы за
свой собственный счет содержать тюрьмы в
качестве гарнизонов просто для того, чтобы
укреплять абсурдный принцип превращения
людей в судей в своих собственных делах.
Ведь кредит сам по себе не имеет
практически никакого отношения к этой
жестокости. Я говорю в торговом собрании. Вы
знаете, что кредит предоставляется, поскольку
капитал должен работать, что шансы
невозврата кредита просчитываются, и что кредит
либо отзывается, либо должник принуждается
оплачивать кредит по более высокой ставке.
И расчетная контора вовсе не состоит в
союзнических отношениях с тюрьмой.
Голландия смыслит в торговле не меньше,
чем мы, и она сделала значительно больше
того, что намеревался сделать этот, вызвавший
столько нападок, законопроект. В то время,
253
Эдмунд Верк
когда м-р Говард посетил Голландию, в
огромном городе Роттердаме лишь один человек
содержался в тюрьме за долги. И хотя закон
лорда Бешана (предшествоваший этому
законопроекту и предназначенный для того,
чтобы прощупать почву) уже уберег тысячи
людей на свободе, а с момента последнего акта
помилования прошло менее трех лет, все-таки
согласно последнему отчету м-ра Говарда в
тюрьмах за долги опять содержится что-то
около трех тысяч человек.
Я не могу, упоминая этого благородного
господина, не отметить, что его труды и
сочинения много сделали для того, чтобы открыть
глаза и сердца человечеству. Он объездил всю
Европу — не для того, чтобы обозревать
пышность дворцов или величественность соборов;
не для того, чтобы точно измерить останки
древнего великолепия; не для того, чтобы
представить нам курьезы современного искусства;
не для того, чтобы собирать медали или
тщательно подобрать рукописи. Нет, он сделал это,
чтобы нырнуть в глубины темниц,
погрузиться в заразу госпиталей, обозреть приюты
печали и страдания, установить размеры
безысходности, подавленности и презрения,
вспомнить о позабытых, предстать перед
находящимися в небрежении, посетить оставленных,
и систематически сопоставить страдания всех
людей во всех странах. Его план
беспримерен, и он столь же гениален, сколь гуманен.
254
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
Это было путешествие, состоявшее из
сплошных открытий — кругосветное плавание
милосердия. Уже сейчас благодетельные
результаты его трудов более или менее ощутимы в
каждой стране. Я надеюсь, что свою высшую
награду он получит в тот день, когда увидит все
результаты своего труда полностью
воплощенными в его собственной стране. Он получит —
и не в розницу, а оптом — награду в лице тех,
кто посещает узников. И он оказался столь
дальновидным в своей деятельности и столь
монополизировал этот вид милосердия, что в
будущем, я уверен, окажется крайне нелегко
отличиться такими актами благодеяния.
Теперь мне осталось обеспокоить вас лишь
четвертым обвинением против меня — делом
римо-католиков. Это дело очень тесно связано
со всем предыдущим. Они все исходят из
одного и того же принципа. Простая схема
моего поведения полностью перед вами. Я не мог
поступить иначе, чем поступил, не нарушив
стройной согласованности моих идей и не
приведя в беспорядок всю мою жизнь.
Благородные господа, я должен извиниться перед вами
за то, что мне кажется необходимым вообще
что-либо говорить по этому вопросу. Злому
навету, недостойному даже упоминания в
цивилизованном обществе, место на стенах и
дверях домов истовых католиков, на которых
торопливой рукой полуночного поджигателя
накарябано мелом «Папству нет».
255
Эдмунд Берн
Я слыхал, что дух крайнего недовольства
по этому поводу здесь господствовал
повсеместно. Я с удовольствием нахожу сейчас, что
меня весьма основательно
дезинформировали. Если вообще этот дух существует в этом
городе, то законы пресекли его проявления,
и при наших нравах он стыдится открыто
обнаруживать себя. Я следовал по пятам этого
духа везде, где мог обнаружить его следы, но
он постоянно ускользал от меня. Это призрак,
о котором все слышали, но никто не видел.
Никто бы не признал, что он считает
публичные слушания в связи с нашими
диссидентами-католиками чем-то постыдным. Но
некоторые весьма сожалели о том, что эти
слушания произвели дурное впечатление на
остальных и что мои интересы пострадали из-за
моего участия в этом деле. Я с удовлетворением
и гордостью нахожу, что не более четырех-пя-
ти жителей этого города (да и те, я
осмеливаюсь утверждать, просто введены в
заблуждение совершенно неверным истолкованием
всего этого дела) подписали этот символ
заблуждения и залог возмущения, эту клевету на
национальную религию и английский характер,
на Протестантскую Ассоциацию.
А потому, благородные господа, не
дожидаясь необходимости лечить, но действуя
превентивно, дабы ухищрения злокозненных
людей никому из нас не причинили морального
ущерба, я полагаю необходимым раскрыть пе-
256
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ред вами достоинства этого дела в самом
общем виде и очень надеюсь на ваше терпение.
Ибо, хотя доводы, приведенные с целью
обесценить этот закон, весьма слабы, а авторитет
людей, вовлеченных в этот злополучный
умысел не так уж и внушителен, все же наглость
этих злоумышленников против
национального достоинства и сугубая вредоносность их
происков, придала облику людей
малозначимых некую величавость зла и наделила неким
зловещим достоинством деяния, подлинный
исток которых — всего лишь презренная и
слепая злоба.
При объяснении парламентских слушаний,
по поводу которых были высказаны
сожаления, я представлю вам, во-первых, то, что
было сделано, затем — тех, кто это сделал и,
наконец, основания и соображения, из которых
законодатели исходили, совершая этот
сознательный акт общественной справедливости и
общественного благоразумия.
Благородные господа, в силу неотъемлемых
свойств нашей природы, мы должны платить
за все ниспосылаемые нам блага.
Реформация8— один из величайших периодов
человеческого усовершенствования — была
временем смут и бедствий. Грандиозная
конструкция невежественных предрассудков и тирании,
возводившаяся в течение многих веков,
прочно связанная с интересами великих мира сего,
а также весьма и весьма многих, втиснутая в
17-4215
257
Эдмунд Бёрк
законы, нравы и гражданские учреждения
народов и смешанная с устройством и
политикой государств, не могла быть обрушена без
ожесточенной борьбы, а ее падение не могло
обойтись без страшных потрясений для нее
самой и для остального мира.
Когда эту великую революцию каким-то
более упорядоченным способом пытались
проводить правительства, им
противодействовали заговоры и восстания народов. Когда же
она осуществлялась усилиями народов, то
рука власти подавляла ее как бунт, и кровавые
казни (отмщенные еще большей кровью)
стоят как вехи на всем пути ее неуклонного
шествия. Дела религиозные, о которых больше
ничего не слышно в шуме нынешних
столкновений, в те времена служили основным ингриди-
ентом войн и политики. Религиозный
энтузиазм отбрасывал мрачную тень на политику, а
политические интересы отравляли и
извращали религиозный дух всех участников борьбы.
Протестантская религия, в этой яростной
борьбе зараженная, подобно тому, как ранее
религия папистская, мирскими интересами и
мирскими страстями, в свою очередь
превратилась в притеснителя: временами — новых
сект, которые доводили свои собственные
принципы до выводов, неприемлемых для первых
реформаторов, но всегда — того тела, от
которого эти секты отделялись. И этот
притеснительный дух явился порождением не только
258
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
горечи обиды, требующей возмездия, но и
безжалостной политики страха.
Все это происходило еще задолго до того,
как дух истинной набожности и истинной
мудрости, содержащийся в принципах
Реформации, мог быть очищен от отбросов и нечистот
той борьбы, в которой она утверждала себя.
Однако до тех пор, пока это не сделано,
Реформация не будет завершена, а те, кто
считают себя настоящими протестантами на том
основании, что враждебно относятся ко всем
остальным, в этом смысле протестантами
вообще не являются. Сначала предполагалось,
вероятно, противопоставить папству другое
папство, взяв все лучшее от этого
учреждения. По разным причинам в различных
странах, и, в частности, в этом королевстве были
приняты законы против папистов столь же
кровавые, как и любые из тех, которые были
введены государями и государствами,
сохранившими верность Папе римскому. А там, где
эти законы не были кровавыми, они, по
моему мнению, оказались еще хуже, ибо они
санкционировали методичное и жестокое
надругательство на нашей природой, оставляя
людей в живых лишь для того, чтобы
подвергать оскорблению все права и чувства
человеческой личности. Не упоминая этих статутов,
дабы избавить ваш благочестивый слух от
напоминания об этих ужасах, я перехожу к
этому конкретному закону, отмена которого по-
17*
259
Эдмунд Бёрк
влекла за собой столь противоестественные и
неожиданные последствия.
В 1699 году был изготовлен статут,
который приравнивал совершение мессы
(церковное богослужение на латыни, не во всем
сходное с нашей литургией, но весьма близкое к
ней и не содержащее никакого оскорбления
ни законам, ни добрым нравам) к
преступлению, караемому пожизненным тюремным
заключением. Школьное обучение — занятие
полезное и добродетельное, и даже частное
семейное обучение, если оно велось католиком,
подлежало тому же совершенно
несоразмерному наказанию. Ваше предпринимательство
и хлеб ваших детей были обложены налогом,
который составил денежное вознаграждение,
призванное подвигнуть алчность на
совершение того, что противно природе — на
доносительство и преследование на основании этого
закона.
Каждый католик должен был по этому
закону передать в распоряжение всю
недвижимость своему ближайшему
свойственнику-протестанту до тех пор, пока публично не
исповедовав того, во что он не верит, он не
возвратит посредством собственного лицемерия то,
что закон передал его родственнику в
качестве компенсации за его приспособленчество.
Отлучив его, таким образом, от
родительского дома, его лишили возможности приобрести
новый, воспользовавшись либо плодами сво-
260
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль^
ей предприимчивости, либо в качестве дара,
либо в качестве акта милосердия. Его
превратили в чужеземца на своей родной земле лишь
за то, что он сохранил религию вместе с
собственностью, переданной ему теми, кто
населял эту землю задолго до него.
Одобрит ли хоть кто-нибудь из слушающих
меня такое положение вещей? Согласится ли
считать, что во всем этом есть нормальная
человеческая справедливость, здравый смысл и
обычная порядочность? Если таковой
найдется, дайте ему высказаться, и я готов
обсуждать этот вопрос спокойно и откровенно. Но
вместо одобрения, я чувствую, как
благочестивое возмущение начинает подыматься в
ваших душах в ответ на простое изложение
содержания этого статута.
Но что вы почувствуете, когда узнаете из
истории, как этот статут был принят, каковы
были побудительные причины для этого и
каким способом он был подготовлен? В те
времена партия, стоявшая во враждебных
отношениях к системе Революции, находилась в
оппозиции к правительству короля Уильяма9.
Они знали, что наш славный избавитель был
врагом любых гонений. Они знали, что он
пришел, чтобы освободить нас от рабства и от
папства из страны, в которой треть населения
составляли католики, вполне довольные своей
судьбой подданных протестантского
правительства.
261
Эдмунд Бёрк
Он прибыл с армией, часть которой
составляли не кто иные, как католики, чтобы
отстранить от власти государя-паписта. Таков
результат действия духа терпимости, и в такой же
степени служение свободе оказывается
доступным любому и любым путем, коль скоро она
стойко придерживается ее собственных
принципов. Когда свобода верна себе, ей все
повинуется, и даже сами ее противники
превращаются в инструмент в ее руках.
Партия, о которой я говорю, решила
(подобно некоторым из нас, кто стал бы поносить
лучших друзей своей страны) либо заставить
короля нарушить свои принципы терпимости,
либо навлечь на себя дурную славу
покровителя папистов. Поэтому они поставили на
обсуждение этот законопроект, намеренно
сделав его зловредным и абсурдным в расчете на
то, чтобы его отвергли. Тогдашняя партия
двора, раскрыв эту игру, сама сделала сильный
ход, вернув им законопроект, нашпигованный
еще большими нелепостями, в расчете на то,
что вина за его непрохождение ляжет на его
же авторов. Те же, обнаружив мяч на своей
стороне, отбили его обратно на половину поля
противника.
И таким образом этот закон, нагруженный
двойной несправедливостью обеих партий, ни
одна из которых не намеревалась принимать
то, что, как каждая из них надеялась, другая
сторона будет принуждена отвергнуть, прошел
262
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль..,
через законодательный орган вопреки
реальному желанию всех его частей и всех партий,
которые в него входили. Таким вот способом
эти бесстыжие и беспринципные фракции,
словно играя мячами и ракетками,
превратили в спорт благосостояние и свободы своих
собратьев по человечеству. Другие акты
гонений стали актами злобы. Так склочность и
желание порезвиться привели к подрыву
справедливости. Взгляните на историю епископа
Бернета10 — он свидетель, не подлежащий
отводу.
Последствия этого акта оказались столь же
вредоносны, сколь смехотворно и постыдно
было его происхождение. С тех пор каждый
человек этого исповедания, и мирянин, и
церковнослужитель, вынужден был бежать света дня.
Клирики прятались в мансардах частных
домов, либо вынуждены были укрыться (что едва
ли обеспечивало безопасность им, но зато
представляло огромную опасность для их страны)
под защитой привилегий
священников-иностранцев, становясь их слугами и пользуясь их
официальным покровительством. Все
сообщество католиков, приговоренное к нищенству и
невежеству в своей родной стране, оказалось
вынужденным изучать первоосновы
грамотности с риском для всех остальных своих
первооснов по милости своих врагов. Их
задавили налогом, к удовольствию их обнищавших и
не особо разборчивых свойственников, в соот-
263
Эдмунд Берк
ветствии с мерой их нужды и
неразборчивости.
Примеры этому многочисленны и
поразительны. Некоторые из них известны моему
другу, стоящему рядом со мной в этом холле.
Всего шесть или семь лет назад прошло с тех
пор, как церковнослужитель по имени Мэло-
ни, человек высокоморальный, никогда не
совершавший ничего предосудительного против
государства и ни в чем подобном никогда не
обвинявшийся, был приговорен к
пожизненному заключению за исполнение обрядов
своей религии. А после того, как он провалялся
на тюремных нарах два или три года,
правительство помиловало его, заменив
пожизненное заключение на пожизненное изгнание.
Брат лорда Шрюсбери, Тэлбот11— имя,
почитаемое в этой стране, покуда ее слава хоть
кому-то не безразлична — был посажен на
скамью подсудимых в Олд Бэйли (Old Bailey)12
вместе с заурядными преступниками и
избежал той же судьбы то ли из-за процедурной
ошибки, то ли потому, что мерзавец, упекший
его под суд, не смог правильно описать его
личность — сейчас не вспомню. Короче
говоря, преследования не прекращались бы ни на
мгновение, если бы судьи, поставляя
обязательства своей совести выше непременных
правил своих искусственных обязанностей
(хотя и подавая этим самым сомнительный
пример), не городили постоянные преграды на
пути подобного рода доносителей.
264
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
Но правовые уловки столь неэффективны
против законно творимых злодеяний, что лишь
буквально на днях одну даму преклонного
возраста едва не лишил всего ее состояния
один ее ближайших родственников, которому
она приходилась другом и благодетелем. И она
бы лишилась абсолютно всего без
возможности пересмотра дела или смягчения приговора
в судах всех инстанций, если бы на выручку
не поспешил сам законодатель и с помощью
специального парламентского акта не спас ее
от несправедливости своих собственных
статутов. Один из актов, узаконивающих подобные
вещи, мы, понимая, в чем состоят наши
обязанности, частично отменили. Мы считали, что
это — обязанности людей чести и
добродетели, добрых протестантов и порядочных
граждан. Пусть же выйдет сюда тот, кто не
одобряет совершенное нами!
Благородные господа, плохие законы —
наихудший вид тирании. В такой стране, как
эта, они — самое худшее из всего, что может
быть, хуже, чем где бы то ни было. И они
приобретают особую зловредность благодаря
мудрости и здравости всех остальных наших
установлений. По совершенно очевидным
соображениям вы не можете доверить короне
власть, превышающую власть любого из
ваших законов. Однако правительство, сколь бы
плохим оно ни было, в случае наделения его
широкими полномочиями, будет принимать
во внимание конкретное время и конкретных
265
Эдмунд Бёрк
людей и, как правило, не станет преследовать
человека, если он не представляет для него
никакой угрозы. Наемный доноситель не
принимает во внимание никакие обстоятельства.
При такой системе люди, вызывающие
раздражение, превращаются в рабов — и не
только правительства. Их жизнь оказывается в
зависимости буквально от каждого. Они
одновременно — рабы всего общества и каждой его
составной части, а наихудшими и наиболее
безжалостными оказываются те, от чьей
доброты они в наибольшей степени зависят.
В этой ситуации люди не только
съеживаются под неодобрительным взглядом
сурового магистрата, но принуждены чураться себе
подобных. Семена разрушения брошены на
почву повседневного общения граждан,
посеяны в общественные нравы. Польза
кровнородственных связей оказывается
подпорченной. Дом родственников, где вы ищете крова
и пищи, весь уставлен ловушками. Все
средства, предоставленные Провидением, чтобы
сделать жизнь безопасной и удобной,
превращаются в орудия запугивания и мучений. Эти
воплощения абсолютного раболепства,
превращающие даже слугу, стоящего за вашим
креслом, в судию вашей жизни и собственности,
столь пагубным образом унижают и
попирают человечество, лишая душу его той
уверенности и свободы, которая одна превращает нас
в то, чем мы обязаны быть, что перед Богом
266
Речь в Гильдейском зале* в городе Бристоль,..
клянусь, я бы скорее приговорил человека к
немедленной смерти за мнения, которые мне
не нравятся, чтобы уж сразу избавиться от
него и его мнений, чем медленно изводить его
тревожным прозябанием, окрашенным тюрь-
мобоязнью заразительного рабства,
принуждая его влачить существование одушевленной
массы разлагающегося гнилья,
разлагающего все вокруг себя.
Отмененный закон был именно такого
свойства и его создавали именно так, как я вам об
этом рассказал. Теперь я расскажу вам о том,
кто внес на рассмотрение парламента
законопроект об его отмене. Я обнаруживаю, как
старательно в этом городе распространялась
молва (бесспорно — из-за доброго ко мне
отношения), что законопроект об отмене либо внес я
сам, либо поддержал такое предложение. Факт
же состоит в том, что я ни разу не открыл рта
за все время прохождения его через
парламент. Я говорю это не для того, чтобы
откреститься от всякого участия в этом деле.
Отнюдь и отнюдь нет. Я сообщаю вам об этом
факте, чтобы вы не подумали, будто я хочу
приписать себе заслуги, принадлежащие
другим. Быть человеком, избранным для
избавления наших сограждан от рабства, для
очищения наших законов от абсурда и
несправедливости, для очищения от позора гонений, —
было бы для меня честью и счастьем,
которые, несомненно, присутствуют в моих меч-
267
Эдмунд Бёрк
тах, но которые, вероятно, лишь в моих
мечтах и останутся. Этот великий труд — дело
рук, во всех отношениях более умелых,
нежели мои. Законопроект внес сэр Джордж Сэ-
вайл (George Savile)13.
Когда должен был быть совершен акт
величайшей и выдающейся человечности, и
совершен со всем подобающим ему весом и
авторитетом, мир не мог обратить свой взор ни на
кого иного. Я надеюсь, что немногое из того,
что может составить блаженство и украшение
нашей жизни, полностью ускользнуло от
моего внимания. Я искал знакомства с этим
человеком и видел его во всех ситуациях. Он —
истинный гений, обладающий рассудком
энергичным, проницательным и утонченным,
выдающимся до степени необычайной. К тому
же наделенный неограниченным, лишь ему
присущим и незаурядным воображением.
Наряду с этим он обладает многими внешними и
весьма способствующими ведению дел
преимуществами, которыми он умело пользуется. Он
обладатель одного из самых больших
состояний, но это состояние, которое не в чем
уличить, кроме разве что роскоши, тщеславия и
избытка, бледнеет на фоне щедрости ее
обладателя. Эта частная благотворительность
переходя в патриотизм, превращает все его бытие
в общественное достояние, в котором он не
обговорил для себя даже пекулия14 прибыли,
развлечения или отдыха.
268
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
Во время сессии, первоначально в Палате
Общин, а затем вне ее, он переходит из сената
в военный лагерь, и редко занимая кресло
своих предков, он всегда в парламенте, чтобы
служить своей стране, или на поле боя, чтобы
ее защищать. Но во всякой хорошо
сложенной композиции некоторые части более
заметны, нежели остальные, и то, благодаря чему
его имя сохранится в потомстве, — это два его
законопроекта. Я имею в виду тот, который
ограничивает посягательства короны на
земельные поместья, и этот, имеющий целью
избавить от преследований римо-католиков.
Посредством первого он освободил собственность,
с помощью второго — он успокоил совесть. И
посредством их обоих он преподал великий
урок правительству и подданному — никогда
больше не воспринимать друг друга в
качестве враждебных партий.
Таков был инициатор закона, по поводу
которого высказывали сожаление люди, менее
добродетельные, чем он. Закона, который был
внесен им на рассмотрение не из какого-либо
пристрастия — что абсолютно несомненно —
к той секте, которая является его объектом.
Ибо среди его ошибок я действительно не могу
не насчитать большей степени предубеждения
против этих людей, нежели проявление столь
высокой мудрости. Я знаю, что он склонен к
своего рода отвращению, соединенному со
значительной степени суровости, по отношению
269
Эдмунд Бёрк
к этой системе, и его мало что, а скорее —
ничего не связывает с теми, кто ее исповедует.
То, что он сделал, сделано им из совсем иных
побуждений. Побуждения эти он изложил в
своей превосходной речи при представлении
законопроекта, и это — ревностнейшее
отношение к протестантской религии, которая, как
он полагал, была совершенно опозорена
актом 1699 года. А кроме того — прирожденная
ненависть ко всем видам угнетения, под
любым цветом и под каким бы то ни было
предлогом.
Человек, поддержавший законопроект, был
достоин и инициатора, и самой инициативы.
Им был не я, им был г-н Даннинг,
архивариус15 этого города. О нем я буду говорить
меньше, поскольку его близкие отношения с
вами — залог того, что вам в особенности
знакомы все его достоинства. Но я выглядел бы
малознакомым с ними, либо неспособным их
оценить, если бы я мог произнести его имя по
этому случаю без того, чтобы выразить мое
уважение к его характеру. Я не побоюсь
обидеть наиученейшую корпорацию и тех, кто
завидует ей ввиду ее учености, если скажу, что
он — первый в своей профессии. Это пункт,
установленный теми, кто устанавливает все,
а я должен добавить (на что дает мне право
мое собственное длительное и близкое
наблюдение), что не найдется человека — в любой
иной профессии, или иной ситуации — более
270
Речь в Гильдейском зале* в городе Бристоль.
стойкого и независимого духа, более гордого
достоинства, более смелого ума, более
несокрушимой и решительной честности.
Поверьте, что имена этих двух людей достаточно
много значат на чаше весов, чтобы их легко
можно было перевесить.
С инициаторами проекта согласилась вся
палата общин, вся палата лордов, все
епископы, король, министры, оппозиция, все
наиболее известные служители англиканской
церкви, все выдающиеся светила (ибо с ними
советовались) диссидентских церквей.
Необходимо с почтением прислушаться к этому
согласно звучащему выражению мудрости нации.
Утверждать, что англичане всех этих
разрядов и положений оказались единодушны в
замысле ввести католическую религию, или, что
никто из них не понимал смысла и
последствий того, что они делали — как будто это
какие-то неприметные собрания людей, имена
которых вы никогда не слыхали — было бы
постыдным абсурдом. Уж определенно было
бы сомнительным комплиментом религии,
которую мы исповедуем, предположить, что все
значимое в этом королевстве либо к ней
равнодушно, либо даже ей противно, и что ее
безопасность целиком отдана на откуп рвению тех,
кто ничем, кроме этого рвения, отличиться
не может. Взвешивая это единодушное
согласие тех, кем нация должна гордиться, я
надеюсь, вы припомните, что все эти соглашаю-
271
Эдмунд Верк
щиеся партии никоим образом не любят друг
друга настолько, чтобы согласиться хотя бы
по одному пункту, — если только он сам по
своей самоочевидности и важности не
допускает никаких двойственных толкований.
Чтобы доказать это, доказать, что мера
была самоочевидной и по существу уместной, я,
далее, изложу вам (как и обещал)
политические основания и соображения в пользу
отмены этого уголовного статута, а также и
причины, побудившие отменить его именно в тот
момент.
Благородные господа, когда казалось, что
английская нация угрожающе и
невосстановимо разделена; когда ее самая цветущая
ветвь — Америка — была оторвана от
родительского ствола и привита к властному древу
Франции, — тогда ужасающий страх охватил
это королевство. Мы вдруг очнулись от
наших снов, рисовавших приятные картины
завоевания, и обнаружили, что нам грозит
вторжение, отразить которое в то время мы
были совершенно не готовы. Вы помните те
мрачные облака, которые нависли над нами.
В тот час нашего смятения, из глубин своих
укрытий, в которые загнала их
неразборчивая строгость наших статутов, восстала
корпорация римо-католиков. Они предстали
перед ступенями шатающегося трона с одним из
самых трезвых, взвешенных, основательных
и верноподданных обращений, которые ког-
272
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
да-либо были представлены короне. Это не
была праздничная церемония, не парад и не
зрелище, приуроченные в качестве
поздравления с определенной годовщиной.
Обращение подписали практически все благородные
господа этого исповедания, известные в
Англии своей высокой репутацией или богатством.
Во время такого кризиса ничто, кроме
предельной решимости выстоять либо погибнуть
вместе со своей страной, не могло
продиктовать этого обращения, прямой целью
которого являлось исключение любой возможности
отступления и превращение их в особо
неприятный фактор для захватчиков их же
исповедания. Обращение показало то, в ожидании
чего я так долго томился — что все подданные
Англии отринули все свои иностранные
воззрения и связи, и что каждый человек в
любой своей беде ожидал помощи лишь только
от руки своего собственного естественного
правительства.
С нашей же стороны было необходимо,
чтобы естественное правительство показало, что
оно достойно своего имени. Было необходимо
во время кризиса, о котором я говорю, чтобы
высшая власть государства заинтересованно
отнеслась к примирительному жесту
подданного. Откладывать акт покровительства
означало отвергнуть присягу на верность. А
почему же ее нужно было отвергать или
принимать холодно и с подозрением? Если любое не-
18-4215
273
Эдмунд Берн
зависимое католическое государство решит
принять сторону этого королевства в войне
против Франции или Испании, то вряд ли
станут воспринимать всерьез фанатика (если
таковой вообще найдется), возмечтавшего
предъявлять претензии по поводу религии
союзнику, которого нация воспримет не только с
искреннейшими изъявлениями благодарности,
но и оплатит его помощь из последних
запасов своей обнищавшей казны. Такому
союзнику да не дерзнем прошептать даже слога из
той унизительной и оскорбляющей
несправедливостью темы, обращаясь к которой
некоторые несчастные станут убеждать государство
отвергнуть службу и приверженность его
собственных членов. Не от того ли, что
иностранцы способны противостоять нашим
проискам, мы норовим именно с ними вступать в
дружеские соглашения и соблюдать их
неизменно и честно? И не потому ли, что мы
считаем, будто некоторые категории наших
соотечественников недостаточно сильны, чтобы
покарать нашу зловредность, мы не позволим
им отстаивать наши общие интересы? Не
полагаем ли мы, что наш гнев должен возгореться
еще сильнее в ответ на проявление доброй воли
с их стороны? Не полагаем ли мы, что они
должны подвергнуться наказанию,
поскольку они стремятся посредством реальных
заслуг очистить себя от вменяемых им
преступлений? И чтобы причастностью к делу защи-
274
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ты своей страны они не обрели права на
честное и справедливое отношение, решимся ли
мы дать им повод для вечной вражды и
скорее снабдим их справедливыми и
обоснованными причинами для неприязни, нежели
откажемся от этой неприязни как предлога для
угнетения, на которое мы пошли не по
соображениям политики, а по стечению
обстоятельств?
Есть ли хотя бы крупица здравого смысла
в том, чтобы отказаться от союза с нашими
собственными
соотечественниками-католиками ради самосохранения в тот момент, когда
самая протестантская часть этой
протестантской империи сочла выгодным для себя союз
с двумя главными папистскими
государствами и решила установить теснейшие связи с
Францией и Испанией с целью нашего
разрушения? Должны ли мы, подобно
сумасшедшим, срывать пластыри, наложенные
заботливой рукой благоразумия на раны и порезы,
которые мы сами себе нанесли в приступе
безумной гордыни? Никто не проклинал
американскую войну так, как я — ни в прошлом,
ни теперь, ни когда-либо. Но я никогда не
соглашусь с тем, что мы должны сами же
дополнительно наказывать себя за ошибку,
которая сама по себе уже в значительной мере
является карой.
Меня ужасно обрадовало предложение
внутреннего мира. Я воспринял этот благословен-
18*
275
Эдмунд Берк
зависимое католическое государство решит
принять сторону этого королевства в войне
против Франции или Испании, то вряд ли
станут воспринимать всерьез фанатика (если
таковой вообще найдется), возмечтавшего
предъявлять претензии по поводу религии
союзнику, которого нация воспримет не только с
искреннейшими изъявлениями благодарности,
но и оплатит его помощь из последних
запасов своей обнищавшей казны. Такому
союзнику да не дерзнем прошептать даже слога из
той унизительной и оскорбляющей
несправедливостью темы, обращаясь к которой
некоторые несчастные станут убеждать государство
отвергнуть службу и приверженность его
собственных членов. Не от того ли, что
иностранцы способны противостоять нашим
проискам, мы норовим именно с ними вступать в
дружеские соглашения и соблюдать их
неизменно и честно? И не потому ли, что мы
считаем, будто некоторые категории наших
соотечественников недостаточно сильны, чтобы
покарать нашу зловредность, мы не позволим
им отстаивать наши общие интересы? Не
полагаем ли мы, что наш гнев должен возгореться
еще сильнее в ответ на проявление доброй воли
с их стороны? Не полагаем ли мы, что они
должны подвергнуться наказанию,
поскольку они стремятся посредством реальных
заслуг очистить себя от вменяемых им
преступлений? И чтобы причастностью к делу защи-
274
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ты своей страны они не обрели права на
честное и справедливое отношение, решимся ли
мы дать им повод для вечной вражды и
скорее снабдим их справедливыми и
обоснованными причинами для неприязни, нежели
откажемся от этой неприязни как предлога для
угнетения, на которое мы пошли не по
соображениям политики, а по стечению
обстоятельств?
Есть ли хотя бы крупица здравого смысла
в том, чтобы отказаться от союза с нашими
собственными
соотечественниками-католиками ради самосохранения в тот момент, когда
самая протестантская часть этой
протестантской империи сочла выгодным для себя союз
с двумя главными папистскими
государствами и решила установить теснейшие связи с
Францией и Испанией с целью нашего
разрушения? Должны ли мы, подобно
сумасшедшим, срывать пластыри, наложенные
заботливой рукой благоразумия на раны и порезы,
которые мы сами себе нанесли в приступе
безумной гордыни? Никто не проклинал
американскую войну так, как я — ни в прошлом,
ни теперь, ни когда-либо. Но я никогда не
соглашусь с тем, что мы должны сами же
дополнительно наказывать себя за ошибку,
которая сама по себе уже в значительной мере
является карой.
Меня ужасно обрадовало предложение
внутреннего мира. Я воспринял этот благословен-
18'
275
Эдмунд Вёрк
ный дар с благодарностью и восторгом. Я был
воистину счастлив, обнаружив, что имеется один
хороший результат наших гражданских
неурядиц, а именно то, что они кладут конец
всякой религиозной борьбе, избавляя, так
сказать, от изжоги само наше нутро. Какой
душевной организацией должен быть наделен
человек, желающий продолжения домашней
вражды, когда причина спора практически
отпала? Человек, слезно умоляющий о мире с
одной частью нации на самых унизительных
условиях, но отказывающий в мире тем, кто
предлагает свою дружбу безо всяких условий?
Но если я не в состоянии примирить такой
отказ с основополагающими принципами
вполне конкретных обязанностей, то что же мне
сказать в ответ на всеобщие требования
общечеловеческой гуманности? Признаюсь вам
совершенно искренне, что страдания и бедствия,
выпавшие на долю американцев в этой
жестокой войне, потрясли меня во много раз
сильнее, чем я мог ожидать. Каждое газетное
сообщение о наших победах пронзало мое сердце,
которое сотни раз горестно сжималось от боли
за тех, кто сносил тяжелейшие удары войны
на своей родной земле. И, однако,
американцы для меня — это чужеземцы, народ, среди
которого у меня, похоже, даже нет ни одного
знакомца.
Возможно ли, чтобы душа моя столь
безотчетно надрывалась, чтобы я испытывал все
276
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
эти мучительные угрызения совести, от того,
что сочувствовал тем, кто открыто восстал
против власти, которую я уважаю, начал войну
против страны, которая во всем должна быть
и действительно является самой дорогой для
меня, — а при этом оставался совершенно
бесчувственным к тяготам и унижениям,
сносимым людьми, живущими у нас под боком?!
Теми людьми, которые вносят свою долю, да
еще и сверх того, в дело нашего общего
процветания? Людьми, которые исполняют
обязанности, необходимые для жизни любого
общества и подчиняются законам столь же
неукоснительно, как я?
Благородные господа, ясно видя нависшую
над государством опасность (которую, доложу
я вам, государственные деятели сами по себе
склонны воспринимать не слишком-то
обостренно), я не могу подобрать ни одного довода
справедливости, разума или чувства в пользу
отказа от соучастия — и притом соучастия
самого благожелательного, подобного,
например, моему — в деле хотя бы частичного
смягчения того постыдного рабства, под игом
которого стонали некоторые из наших достойных
сограждан.
Этот акт мудрости имел важные
последствия. Они обнаружились и дома, и за рубежом,
к величайшей выгоде этого королевства, а
также, да позволено будет мне надеяться, — к
выгоде человечества в целом. Он показал, что
277
Эдмунд Бёрк
мы едины. Он продемонстрировал
здравомыслие даже со стороны тех, кто гоним, что
вообще-то является слабым местом любого
сообщества. Но наиболее существенные
последствия этого акта имели место не в Англии. Акт
был немедленно, хотя и весьма
несовершенно, воспроизведен в Ирландии. И этот
несовершенный перевод несовершенного закона,
этот первый слабый набросок терпимости,
который всего лишь открыл самый принцип и
обнаружил общий настрой, чудеснейшим
образом завершил воссоединение с государством
всех католиков этой страны. Он превратил нас
в то, чем мы всегда должны были быть — в
одну семью, одно тело с единым сердцем и
единой душой, способным противостоять всем
семейным и прочим комбинациям наших
врагов. Мы в действительности много обязаны тем
людям, которые получили столь небольшое
вознаграждение со столь великой
благодарностью и которые за свою благодарность и
привязанность к нам, я боюсь, немало
пострадали в других местах.
Осмелюсь предположить, что вы все
слыхали о привилегиях, которые получили
ирландские католики, проживающие в Испании. Вы
также слыхали о том, какие строгие меры
были недавно применены к ним при изгнании из
портовых городов в глубь территории этого
королевства, где они содержались как
государственные преступники. У меня есть достаточ-
278
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ные основания полагать, что именно
ревностная приверженность нашему правительству и
нашему делу (не совсем осторожно
выказанная в одном из посланий католиков
Ирландии) обрушила на их головы возмущение
мадридского двора и уже привела к гибели
нескольких человек, а в будущем обернется
колоссальным вредом для всего их тамошнего
сообщества.
Теперь взгляните: наших людей
преследуют в Испании за их приверженность этой
стране, а в этой стране их преследуют за
предполагаемую враждебность к нам! Но ведь это
же столь дикое, столь насилующее слух
примирение взаимоисключающих обвинений! Это
одновременно столь чудовищно и столь
смехотворно, что никакая, даже сравнимая с
дьявольской, злоба не возжелала бы при таких
условиях продлевать существование рода
человеческого! Но люди совести и чести не
забудут ни их заслуг, ни их страданий. Есть люди
(и, уверяю вас, их много), которые из любви
к своей стране и к себе подобным проявили
бы всю свою находчивость, лишь бы найти
оправдание ошибкам своих собратьев и
которые, чтобы исключить иное мнение,
истолковали бы даже сомнительную видимость в
самом благоприятном для них духе. И такие
люди никогда не станут упражнять свою
изобретательность и стараться выискивать
отступничество и измену во вполне ощутимых зна-
279
Эдмунд Бёрк
ках страдающей верности. Прибегать к
гонениям столь для них противоестественно, что
они с радостью используют первую же
возможность, чтобы, отложив в сторону все
трюки и уловки уголовной политики,
возвратиться домой, после утомительных, исполненных
всяческих напастей странствований, — в наше
природное семейное жилище, к великому
общественному первоначалу, которое единит
всех людей всех прав и состояний под сенью
равного для всех и беспристрастного
правосудия.
Люди другого сорта, я имею в виду
фанатичных врагов свободы, могут, по всей
видимости, в своей политике не принимать во
внимание благорасположенность или
враждебность католиков в Англии — этой горстки
людей (достаточной, чтобы их мучить, но
недостаточной, чтобы их бояться), кажется, не
превышающей пятидесяти тысяч человек обоих
полов и всех возрастов. Но, благородные
господа, возможно вы не осведомлены о том, что
люди этого исповедания в Ирландии
составляют шестнадцать или семнадцать миллионов
душ. Я отнюдь не преувеличиваю и вот —
целая нация, подвергаемая преследованиям!
До тех пор, пока мы являемся хозяевами
морей, соединяющих нас с Америкой, и пока
мы в альянсе с половиной континентальных
держав, мы, вероятно, могли бы себе
позволить тиранствовать безнаказанно. Но револю-
280
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ция, совершающаяся в наших делах,
заставляет нас осознать, что благоразумнее вести
справедливую политику. Если бы в нашем
недавнем нелепом торговом соперничестве с
Ирландией вмешался бы еще и религиозный
вопрос, недовольство приняло бы острые и
массовые формы, а последствия оказались бы
поистине ужасающими. Но к великому счастью
эта причина раздора была уже к тому
времени устранена мудростью закона, который я
вам всячески рекомендую.
Даже в Англии, где, я признаю, опасность,
проистекающая из недовольства людей этого
вероисповедания меньше, нежели в Ирландии,
но даже здесь, прислушайся мы к советам
фанатизма и глупости, мы могли бы серьезно
поранить себя и, причем, поранить самые
чувствительные места. Вам известно, что
католики в Англии — это, главным образом, ваши
лучшие мануфактуристы. И если бы
законодатели предпочли повергнуть их в отчаяние
вместо того, чтобы продемонстрировать
добрую волю в ответ на их предложение верной
службы, то буквально у нашего порога
нашлась бы страна, которая пригласила бы их.
Страна во всех отношениях не хуже нашей, с
прекраснейшими городами, готовыми
возникнуть по одному слову, чтобы принять их.
Таким образом фанатизм свободной
страны и просвещенного века вновь населил бы
города Фландрии16, которые в темные време-
281
Эдмунд Берк
на два столетия назад были опустошены
суеверием жестокого тирана. Наши
мануфактуры — это прямой результат гонений в
Нидерландах. Что за зрелище явили бы мы Европе,
если бы сегодня стали сводить баланс
тирании с этой же страной и напали, посредством
преследований, изгонять обратно в места их
прежних поселений словно каких-то бродяг
людей, развивающих торговлю и
мануфактуры! Но я верю, что нас минует сия
позорнейшая участь.
Это — что касается последствий данного
закона с точки зрения наших национальных
интересов. Что же касается интересов
человечества в целом, то я уверен, что благие
последствия здесь весьма существенны. Задолго до
этого закона дух терпимости стал
распространяться в Европе. В Голландии треть
населения — католики, они живут спокойно и
составляют здравомыслящую часть государства.
Во многих частях Германии протестанты и
паписты живут в одних и тех же городах,
заседают в одних и тех же советах и даже посещают
одни и те же церкви. Неограниченная
либеральность политики прусского короля в этом
вопросе известна всему миру и составляет одну
из величественных максим его правления.
Великодушие имперского двора, порывая
с узкими принципами предшественников,
наделило своих подданных-протестантов не
только правами собственности, отправления куль-
282
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.»
та, свободой образования, но также
почетными и высокими должностями в гражданской и
военной службе. Достойный благородный
господин протестантского исповедания ныне
занимает, и занимает с полным доверием,
высокий государственный пост в Австрийских
Нидерландах. Даже лютеранское воздержание
Швеции в конце концов оттаяло и теперь
терпимо относится ко всем религиям.
Я самолично знаю, что во Франции жизнь
протестантов становится спокойнее. Армия,
которая в этой стране есть все, для них
открыта, и некоторые военные поощрения и
награды, недоступные для них по закону,
дополнены другими, чтобы служба оставалась
приемлемой и почетной. Первый министр
финансов в этой стране — протестант.
Двухлетняя война без взимания налогов — вот один
из самых первых плодов их либеральной
политики. И хотя слава этой нации поблекла, а
тени заката уже накрывают ее, все же
некоторые лучи ее прежнего сияния еще
пробиваются на поверхность. И то, что сделано в
Англии, воспринимается и как аргумент, и как
пример.
Поистине верно, что ни один закон,
принятый в этой стране, не был встречен такими
всеобщими аплодисментами за рубежом и ни один
закон столь не способствовал
усовершенствованию духа терпимости, который, как я
заметил ранее, уже давно распространялся по Ев-
283
Эдмунд Берн
ропе. Ибо за границей все единодушно
решили, что мы сделали то, что, мне очень жаль об
этом говорить, мы на самом деле не сделали:
они подумали, что мы гарантировали полную
терпимость. Это мнение, однако, было столь
далеко от того, чтобы нанести вред делу
протестантизма, что я совершенно торжественно
заявляю: я твердо верю, что за последние
пятьдесят лет ничто не оказалось столь глубоко
благодетельным для нашей религии в целом,
как акт сэра Джорджа Сэвайла.
По своим последствиям он оказался
«Законом о терпимости и покровительстве
протестантизму во всей Европе». И я надеюсь, что
те, кто предпринимает меры для обеспечения
спокойной жизни и расселения наших
собратьев-протестантов в других странах, скорее
станут принимать во внимание непоколебимую
справедливость большей и лучшей части
народа Великобритании, нежели тщеславие ее
склонного к насилию меньшинства.
По вашему настроению, благородные
господа, я чувствую, что вы с ужасом взираете
на злобные вопли, которые раздались по
этому поводу, и что вы ждете от меня не
извинений за то, что было сделано, а скорее
объяснений и отчета в том, почему осуществление
принципа терпимости затронуло лишь часть
первоначальных широких и либеральных
намерений. Вопрос естественный и совершенно
идущий к делу. А я вспоминаю, что великий и
284
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
ученый магистрат, отличавшийся рассудком
сильным и систематическим и в то время
являвшийся членом Палаты Общин, высказал
такое же возражение в ходе слушаний.
Статуты, в том виде, как они существуют на
сегодняшний день, без всякого сомнения
совершенно абсурдны. Но я прошу вас позволить мне
объяснить причину столь великого
несовершенства этого плана по введению терпимости
со всей ясностью и краткостью, какая мне
только доступна.
Тогда все полагали, что сессия не должна
завершиться прежде, чем будет сделано хотя
бы что-нибудь по этому вопросу. Было
сочтено, что пересмотр всего корпуса уголовного
уложения — задача слишком обширная для
оставшегося времени. Поэтому для отмены был
избран (избран, чтобы показать наше
стремление к примирению, а не для
усовершенствования терпимости) тот самый акт
издевательской жестокости, историю появления
которого я только что вам изложил. Этот закон, не
будучи столь свиреп и кровав, как некоторые
из остальных, относящихся к этому вопросу
законов, был зато бесконечно более
практичен. Именно этот закон всячески поощрял и
плодил эти вредоносные для человеческого
общества сорняки — наемных доносителей и
своекорыстных нарушителей домашнего мира
и покоя. И было справедливо отмечено, что
уже многие годы все расследования, которые
285
Эдмунд Верк
либо завершались установлением вины, либо
запутывались во всяческих противоречиях,
велись на основании этого закона.
Тогда пришли к выводу, что в то время,
как мы подыскиваем более совершенный план
действий, дух времени никак не потерпит,
чтобы остающиеся статуты практически
применялись. Тем более, что для употребления их
во зло потребовалось бы значительно больше
мер и значительно более широкое
сотрудничество различных людей и различных сил,
нежели для процедуры отмены одного этого
закона. Было решено, что лучше разрывать эту
холстину снизу, чем сверху, начав с
последнего акта, который в практике повседневной
жизни оказался в высшей степени вредоносным.
Было выдвинуто предположение, что
неспешность этой процедуры обернется той выгодой,
что будет виден положительный опыт и что
люди все больше станут свыкаться с
принципом терпимости, когда на практике будут
убеждаться, что справедливость вовсе не является,
как им казалось, непримиримым врагом
удобства.
Таковы, благородные господа, причины
того, почему мы оставили это благое дело в столь
грубо-неоконченном виде, в том виде, в
котором обычно остаются все благие дела из-за
пугливой осмотрительности, с которой робкое
благоразумие столь часто обессиливает
благотворные порывы. Творя добро, мы как пра-
286
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.,.
вило бываем холодны, вялы и неповоротливы
и более всего опасаемся оказаться чересчур
правыми. Но совсем иначе творятся дела
злобы и несправедливости. Они завершаются
смелой рукой мастера, как будто бы осененные
прикосновением духа тех необоримых
страстей, которые вызывают приливы энергии
всякий раз, когда мы угнетаем и преследуем.
Таким образом, рассмотрение этого
вопроса было на время прекращено при
единодушном мнении парламента о том, что остальные
и худшие статуты не должны использоваться
с целью компенсации тех благ, которые
принесла отмена одного уголовного закона. Ибо
никто тогда и не помышлял защищать
совершенное благодеяние с помощью аргумента, что
оно вовсе и не является благодеянием. Тогда
мы еще не дозрели до такого низкого
трюкачества.
Я не хочу воспроизводить ужасающую
сцену, которая вскоре затем разыгралась.
Лучше бы Господь навеки стер ее из анналов этой
страны! Но коль скоро она питает наш позор,
пускай же она даст нам пищу и для поучения.
В 1780 году среди нашего народа
обнаружились люди, заблудшие до такой степени (а я
отношу это целиком за счет их заблуждения),
что под предлогом ревностного благочестия,
безо всякого к тому подстрекательства с чьей-
либо стороны, реального или
вымышленного, они предприняли отчаянную попытку ис-
287
Эдмунд Берн
требить всю славу и могущество этой страны
в пламени Лондона и похоронить всякое
право, порядок и религию под развалинами этой
метрополии протестантского мира17. Были ли
эти уже совершенные или еще совершаемые
злодеяния изначально замышлены ими, я не
знаю — я надеюсь, что нет. Но это стало бы
неминуемым следствием их деятельности, не
будь пламя, которое они разожгли, погашено
их же кровью.
Во все время как эта ужасающая сцена
разворачивалась, во время возмездия, а также за
некоторое время до и затем все время после
нее злобные подстрекатели этой несчастной
толпы, виновные при всевозможных
отягчающих обстоятельствах во всех своих
преступлениях и трусливо прячущиеся от наказания
под покровом тьмы, продолжали без
перерыва, без жалости или раскаяния раздувать
слепую ярость населения с помощью клеветы,
которая, подобно чуме, заразила и отравила
вдыхаемый нами воздух.
Основной смысл всех этих клеветнических
выпадов и всех этих мятежей заключался в
том, чтобы заставить парламент (а убедить нас
было невозможно) совершить беспримерный
акт национального вероломства. И,
благородные господа, вам подобает знать, какого
позора мы избежали, отказавшись отменить
принятый нами закон, ибо, по-видимому, как раз
этот отказ мне среди прочих других и вменяют
288
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
в вину то тут, то там. Когда мы отменили — по
мотивам, о которых я имел честь вам
сообщить — лишь немногие из многочисленных кар,
тяготеющих над угнетенными и ущербными
людьми, отмена эта не была абсолютной, но
была обусловлена взаимообязывающим
договором. Ибо римо-католики обязались, и
заверили это самыми торжественными клятвами,
хранить нелукавую верность нашему
правительству, отказаться от признания земной
власти какого-либо иного правительства и
отринуть, подтвердив это такой же торжественной
клятвой, доктрины о систематическом
вероломстве, в исповедании которых они (я
полагаю совершенно несправедливо) обвинялись.
И вот наши скромные ходатаи являются
перед нами и смиреннейше молят нас о том,
чтобы мы вероломно нарушили — ни больше
ни меньше — наше соглашение без какой-либо
на то причины! И когда подданные этого
королевства со своей стороны полностью
выполнили свои обязательства, мы, со своей
стороны, должны, видите ли, отказаться от благ,
которых мы ожидали по исполнении тех
самых условий, которые мы выставили как
обладающие соответствующей властью и
которые были восприняты на основе полного к
нам доверия. То есть, заманив их в дом
искренними обещаниями, мы должны были
захлопнуть за ними дверь и при этом, чтобы
разъярить их, еще издевательски добавить:
19-4215
289
Эдмунд Вёрк
«Ну теперь вы поймались! Клятвой совести
вы обязаны оставаться верными власти,
намеревающейся вас уничтожить. Мы вынудили
вас поклясться, что ваша религии обязывает
хранить верность клятвенно данному слову.
Глупцы! Сейчас вы увидите, что наша
религия предписывает нам нарушать данное вам
слово».
Те, кто советовал нам пойти на такие
проделки, должен был определенно считать нас
не только собранием вероломных тиранов, но
и сбродом самого подлого и самого грязного
отребья, которое когда-либо существовало ко
стыду человечества. Поступи мы таким
образом, мы на деле доказали бы, что есть на свете
некоторые, чье клятвенное слово — пустой
звук. И мы изобличили бы себя в следовании
тому бесславному принципу, который
вменяют папистам те самые дикари, что возжелали
от нас, под предлогом этого же обвинения,
выдачи этих людей им на растерзание. В разгар
этого дерзкого мятежа, когда сама наша
репутация буквально висела на волоске, когда
самая идея благородства, вера и честь нации
вот-вот готовы были рухнуть, я, весьма мало
участвовавший в беспрепятственном
прохождении законопроекта в парламенте, счел
необходимым выступить вперед.
Так поступил не я один. Но, хотя
некоторые выдающиеся парламентарии с обеих
сторон, и в особенности с нашей, весьма
основательно укрепили свою репутацию благодаря
290
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль..,
той роли, которую они сыграли в тот день
(роли, которую будут помнить до тех пор, пока в
мире ценится честь, стойкость и красноречие),
я могу и буду гордиться тем, что, уступая
многим в способностях, я никому не уступил в
ревностном отношении к делу. С жаром и
силой, вдохновляемый справедливым и
естественным возмущением, я призвал на помощь
все свои способности и пустил их в ход. Я
трудился день и ночь. Я работал в парламенте и
за его стенами. Поэтому, если резолюция
Палаты Общин, отказывающая в совершении
этого акта беспримерной подлости, должна
считаться преступлением, я — среди наиболее
виновных. Но на самом деле, каковы бы ни были
ошибки этой Палаты, ни один из ее членов не
оказался до такой степени безрассудным,
чтобы предложить вещь столь позорную. И в
результате всестороннего обсуждения мы
приняли резолюцию против петиций с тем же
единодушием, с каким ранее был принят закон,
отмены которого требовали эти петиции.
Было одно обстоятельство (справедливость
не позволяет мне обойти его вниманием),
которое, если необходимо еще что-либо в пользу
доводов, мною приведенных, полностью
оправдало бы этот акт избавления и сделало бы его
отмену, или что-то подобное, делом
невозможным и противоестественным. Это то, как вели
себя преследуемыми римо-католики во время
актов насилия и жестоких оскорблений,
которым они подверглись. Я предполагаю, что в
19*
291
Эдмунд Верк
Лондоне живет четыре-пять тысяч выходцев
из моей страны этого исповедания, которые
выполняют большую часть самой трудоемкой
работы в метрополисе. И они населяют именно
те кварталы, в которых в наибольшей
степени обнаружила себя ярость фанатичной
толпы. Это люди, известные своей физической
силой, вспыльчивостью и примечательные
скорее решительностью и упорством, нежели
ясным мышлением и предусмотрительностью.
Но, несмотря на всевозможные доводящие до
кипения провокации, несмотря на поджоги
их домов и часовен, на чудовищнейшие
прилюдные оскорбления всех их святынь, ни одна
рука не поднялась для отмщения и даже для
защиты.
Случись хотя бы один конфликт, и гнев
гонителей удвоился бы. Тогда ярость восстала
бы на ярость, дома горели бы в отместку за
сожженные дома, а церкви — за сожженные
часовни. И я убежден, что не нашлось бы
власти под небесами, которая смогла бы
остановить всеобщее воспламенение страстей, а
значит сегодня от Лондона остались бы лишь одни
воспоминания. Но мне хорошо известно, и все
говорит само за себя, что их духовенство
использовало все свое влияние, чтобы удержать
народ в состоянии такого терпения и
невозмутимости, что это, когда я гляжу назад,
наполняет меня удивлением — и не только
удивлением. Их заслуги в данном случае не
должны быть забыты, и они не будут забыты, ког-
292
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
да англичане в будущем предадутся
воспоминаниям о старине. Я уверен, было бы гораздо
более уместно призвать их и высказать
благодарность обеих палат парламента, а не
допускать того, что на этих достойных
церковнослужителей и превосходных граждан
охотились по всем углам и дырам, пока мы тупо
вели расследование относительно точного
числа этих людей. Как будто принцип
терпимости мог получить всеобщую поддержку только
под условием нашей уверенности, что лишь
незначительное меньшинство сможет
воспользоваться даруемыми им преимуществами. Но
и в самом деле, мы еще не вполне оправились
от пережитого страха. Я уверен — чем
безопасней мы будем себя чувствовать, тем
разумней себя вести, а это злосчастное
настроение улетучится словно облако.
Благородные господа, я изложил вам
некоторые из доводов в пользу отмены уголовных
наказаний по закону 1699 года и,
соответственно, отказа восстановить их по требованию
мятежников в 1780 году. Дабы не утомлять
вас длинными рассуждениями, позвольте мне
лишь слегка затронуть возражения,
выдвинутые против нашего закона и наших
решений и рассчитанные на то, чтобы оправдать
насилие, примененное по отношению к обеим
палатам парламента. «Парламент, —
утверждают они, — действовал слишком поспешно, а
должен был, в случае столь существенных и
столь тревожных перемен, многократно обду-
293
Эдмунд Верк
мывать каждый свой шаг». Все наоборот.
Парламент был слишком медлителен. Ему
понадобилось восемьдесят лет для того, чтобы
приступить к рассмотрению возможности
отмены закона, который не должен был бы
продержаться дольше следующей сессии. Когда
наконец, после почти столетней отсрочки, к
делу все же приступили, оно велось абсолютно
публично, с прохождением всех обычных
стадий и столь неспешно, сколь было бы
необходимо всякому закону, справедливому до такой
степени, что против него некому возразить.
Даже прими мы этот закон за один день в
трех чтениях сразу, мы бы лишь
продемонстрировали крепнущую готовность признать,
посредством акта покровительства, несомненно
исполненное сознания долга поведение тех,
кого мы слишком долго наказывали за
преступления предполагаемые и гипотетические.
Но ради чего нужно было мурыжить сверх
обычного срока законопроект, ни у кого не
вызвавший возражений? Или слушание нужно
было отложить до тех пор, пока сброд в
Эдинбурге18 не продиктует английской церкви те
карательные меры, которые необходимы для
ее безопасности? А может откладывание
требовалось, чтобы успеть собрать в Лондоне силы
фанатиков, достаточные для запугивания нас
то такой степени, что мы отреклись бы от всех
наших понятий о политике и справедливости?
Должны ли мы были дожидаться
глубокомысленных лекций о церковных и политических
294
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.»
основаниях государства, которые нам
милостиво согласилась прочитать Протестантская
Ассоциация?
Или же нам, т. е. семистам членам Палаты
Лордов и Палаты Общин не было известно то,
что тысячекратно слышали все обычные люди
и что они тысячекратно же с презрением
отвергли, а именно, что во всех этих протестах
место доказательств занимает лишь похабная
ругань? Все слышали, что у этих людей
имелось сказать, и сегодня все знают, на что они
дерзают посягать. И я уверен, что все
честные люди по достоинству оценивают и то, и
другое.
Но они говорят нам, что те наши
сограждане, чьи оковы мы лишь немного ослабили, —
это враги свободы и нашего свободного
государственного устройства. Я предполагаю,
однако, что они — не враги своей собственной
свободы. Что же касается государственного
устройства, то пока мы не допустили хоть
какого-то их участия в этом, я не понимаю, на
каком основании мы можем исследовать их
мнения по делу, которое их и не интересует, и
не заботит. Но, в конце концов, наша
уверенность в том, что наши статуты враждебны и
губительны по отношению к ним, не порука в
том, что они являются противниками нашего
государственного устройства!
Я же, со своей стороны, имею основания
полагать, что мнения и предпочтения их в этом
вопросе весьма разнятся, точно также как и
295
Эдмунд Бёрк
среди всех прочих. А если они возлагают свои
надежды на корону в степени большей,
нежели та, которую мы с вами считаем
необходимой, то нам следует помнить, что
покушающийся на чужую жизнь не должен
удивляться тому, что жертва покушения
воспользуется любым предложенным ей укрытием.
Ласковость исполнительной власти —
естественное прибежище для тех, против кого войну
объявили законы. А жаловаться на то, что
люди склонны ценить средства,
обеспечивающие им безопасность, столь абсурдно, что здесь
смешно даже самое упоминание какой-то
несправедливости .
Я должен сказать вам открыто, что,
поскольку речь идет о моих принципах (с
которыми, как я надеюсь, я расстанусь лишь
вместе с моим последним вздохом), то в моем
представлении не существует свободы, не
связанной с честностью и справедливостью. Равным
образом я не верю, что любое
благоустроенное свободное правление (any good constitutions
of government or of freedom) может счесть
необходимым ради собственной безопасности
обречь часть народа на вечное рабство. Такое
свободное устройство, если оно вообще
возможно, есть на самом деле лишь не более чем
иное название для тирании сильнейшей
фракции, а фракции в республиках были и
продолжают оставаться отнюдь не менее
способными, нежели монархи, на самые жесточайшие
гонения и несправедливости.
296
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
Увы, слишком верно, что любовь к
подлинной свободе и даже сама ее идея — вещь
исключительно редкая. Увы, слишком верно
и то, что для многих свобода — это гордыня,
извращенность и бесстыдство. Они ощущают
себя рабами, они воображают, что их души
пойманы и заключены в клетку, если нет
человека, или какой-то группы людей, которые
зависят от их милости. Это желание
обязательно иметь хоть кого-нибудь ниже себя
достигает самого низа, и
сапожника-протестанта, предельно униженного собственной
нищетой, но высоко вознесенного
принадлежностью к правящей церкви, распирает от
гордости сознание того, что, исключительно лишь
из-за его великодушия, английский пэр, у
слуги которого он замеряет подметку, может
уберечь своего капеллана от тюрьмы.
Такой настрой и есть подлинный источник
той страсти, с которой многие из низов
восприняли американскую войну. Наши
подданные в Америке! Наши колонии! Наши
подопечные! Похоть властвования над партией
меньшинства — вот та свобода, которой они
алчут и жаждут. И эта песнь амбиции,
подобно пению Сирены, околдовала слух тех, про
кого и подумать было невозможно, что они
чувствительны к музыке такого сорта.
Этот способ объявления вне закона целых
групп граждан на основании их
вероисповедания или социального положения,
прикрываемый такими достойными соображениями
297
Эдмунд Верк
как государственная необходимость,
безопасность государственного устройства и
государства в целом, есть, на поверку, ни что иное
как гнусное изобретение душ низких и
амбициозных, которые с радостью бы ухватились
за власть и вверенные ей священные права,
не имея на то ни соответствующих
дарований, ни требуемой в таких случаях
деловитости. Это рецепт превращения политики в
отвратительную смесь злобы, трусости и
безделья. Они бы правили людьми против их воли,
но при таком правлении на них не были бы
возложены обязанности проявлять
бдительность, предусмотрительность и стойкость. А
посему, дабы спокойно почивать на своих
постах, они идут на то, чтобы вместе с одной
частью общества тиранизировать остальных.
Но пусть какое угодно правительство
справедливо относится ко всем и сдерживает
подозрительных своей бдительностью; пусть оно
всегда будет начеку и на страже; пусть оно
раскроет, благодаря своей проницательности,
и накажет со всей строгостью любое
преступление против собственной власти, где таковое
преступление действительно совершится, — и
оно будет в безопасности, предписанной ему
законами, данными Богом и природой.
Преступления — это деяния людей, а не
вероисповеданий. А посему подводить людей под одну
общую категорию ради того, чтобы поставить
их вне закона и наказать по огульному
обвинению всех скопом, при том, что виновными
298
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.»
окажутся лишь некоторые, а может быть, и
вообще никто, — это замечательный метод,
избавляющий тех, кто им пользуется от
необходимости доказывать обвинение. Но этот
метод не имеет никакого отношения к закону, а
представляет собой противоестественное
восстание против законного господства разума и
справедливости. И этот порок, рано или
поздно, приведет к падению всякое
государственное устройство, взявшее его на вооружение.
Нам говорят, что это — не религиозное
преследование, и громогласно открещиваются от
того, что суровые меры ограничивают
свободу совести. Ну и прекрасно — допустим, что
это так и есть! Тогда они — не гонители, они
всего лишь — тираны. С чем и поздравляю.
Мне абсолютно все равно под каким
предлогом мы будем мучить друг друга: и
сохранения ли ради устройства англиканской
церкви, или устройства английского государства
люди предпочитают изводить своих собратьев
по человечеству. Когда вы наделяете нас
властным авторитетом, вы сами, при этом,
можете дать нам всего лишь одно поручение. Вы
не можете поручить нам творить
несправедливость и угнетать. И более того — хотя бы в
чем-то под каким угодно предлогом
прибегнуть к угнетению и несправедливости. Это не
может быть политическим предлогом — как в
случае с американскими делами. Это не
может быть торговым предлогом — как в случае
дел ирландских. Это не может быть граждан-
200
Эдмунд Бёрк
ским предлогом — как в случае с законом о
должниках. Это не может быть религиозным
предлогом — как в случае законов,
направленных против инакомыслящих протестантов
и католиков.
Разнообразная, но взаимосвязанная
материя всеобщей справедливости столь крепко
схвачена и пригнана во всех своих частях,
что, во всем полагаясь на нее, я никогда не
использовал и никогда не стану использовать
тот властный механизм, который попадет мне
в руки, для того чтобы разорвать эту
материю на кусочки. Все должно оставаться как
есть и оставаться во взаимосвязи, коль скоро
я могу здесь чем-то помочь. В конце концов,
чтобы довести эту работу до конца, еще
предстоит сделать многое — и на Востоке, и на
Западе. Но сколь ни трудна работа, при
наличии воли нам она вполне по силам.
Раз уж вы позволили мне столь
основательно побеспокоить вас в связи с этой темой,
то разрешите, благородные господа, задержать
ваше внимание еще немного. Я стремлюсь
лишь представить вам наиболее полный отчет
по этому делу. Я вижу, что есть люди,
которые лучше и добрее тех, с кем, как я
предполагал, мне доведется спорить. Эти люди
никогда не думали плохо об этом акте
избавления и ни коим образом не желали его отмены.
Но они, однако, не виня того, что было
сделано, а лишь сожалея о том, что акт вызвал
известные последствия, частенько высказыва-
300
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.,.
лись в том смысле, что было бы лучше, когда
бы этот закон вообще не был принят.
Некоторых людей из этой категории, и людей весьма
достойных, я встретил и в этом городе. Они
полагают, что не должно пытаться действовать
вопреки предрассудкам (каковы бы они ни
были) большинства людей. Что нужно
предварительно выяснить их мнение, максимально
к нему прислушаться, и тогда бы можно было
бы избежать тех чудовищных сцен.
Я признаюсь, что думаю на этот счет
совсем иначе и из всего того, что мне довелось
в этой жизни сделать, менее всего сожалею
именно об этом. Мне нравится законопроект
еще больше, когда я смотрю на то, что
последовало за его принятием. Он принес
избавление подлинным страдальцам, он укрепил
государство. А благодаря последовавшим затем
беспорядкам мы получили ясные
доказательства того, что кое-где прячутся такие
умонастроения, которые не должны быть усилены с
помощью законов.
Сам по себе закон не ответственен за
какие-либо вредные последствия. Мы заранее
знали — или же нас плохо учили, — что
терпимость отвратительна для нетерпимых,
свобода — для угнетателей, собственность — для
грабителей, а любой вид и степень
благополучия — для завистников. Мы знали, что все
эти люди с радостью бы дали волю своим
злобным наклонностям под прикрытием религии
и права. А не имей они такой санкции, они,
301
Эдмунд Бёрк
ради достижения своих целей, приложили бы
все свои силы к тому, чтобы подорвать
всякую религию и всякое право. Мы знали это
совершенно точно.
Но при том, что мы это знаем, должен ли я
сожалеть о том, что вы владеете магазинами
и складами, что имеется законодательство,
защищающее вас и вашу собственность, коль
скоро существуют воры, которые похищают вашу
собственность, наносят вред вам и несут
погибель самим себе? Вы что же, не должны
строить дома только потому, что имеются
некоторые отчаянные, которые могут обрушить их
на свои головы? А если злобный мерзавец
перережет себе глотку при виде того, как вы
творите милостыню тем, кто в ней нуждается и
ее заслуживает, вы этот акт
самоуничтожения должны будете приписать вашему
милосердию или его безумию, о котором остается
только сожалеть? Если мы каемся по поводу
наших добрых дел, то что же остается на долю
наших ошибок и глупостей?!
Сожалеть нужно не о благодетельных
законах, а о таком противоестественном
умонастроении, у которого возникает расстройство
и огорчение при виде благодеяний. Именно
это умонастроение нужно всеми силами
стараться смягчить и исправить. И коль скоро
своевольные станут отказываться от такого
лечения, кому они повредят в первую очередь
как не самим себе? Не затем ли зло восстает
302
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль.
против добра, чтобы не только задержать его
распространение, но и изменить самую его
природу? И будь оно в этом успешным, тогда
добрые навсегда окажутся во власти злых, а
добродетель, ввиду чудовищного извращения
нормального порядка вещей, должна будет
навеки оказаться в подчинении и рабстве у
порока.
Теперь о мнениях людей, которым, как
некоторые полагают, в таких случаях нужно
негласно подчиняться. Почти два года
спокойствия и тишины, последовавших за
принятием данного закона и его немедленное
повторение в Ирландии, доказывают с избытком, что
тот жуткий выплеск явился результатом
злобного коварства, извращенного прилежания и
колоссального заблуждения. Но предположим,
что отрицательное отношение к закону было
значительно более всеобщим и значительно
более сознательным, нежели это полагаю я.
Если мы уверены в том, что мнения огромной
толпы являются моральным стандартом, то
для себя я должен буду принять их в качестве
велений моей совести. Но уж если дозволено
сомневаться в том, что и сам Всемогущий в
состоянии устранить из мира
фундаментальное разделение истины ~и лжи, то я вполне
уверен, что такие тварные существа, как они
и я, такой властью уж точно не обладают.
Никто, кроме меня не идет столь далеко в
требовании, чтобы правительство служило на-
303
Эдмунд Бёрк
роду. Но широчайший спектр мер этой
политики удовлетворения народных чаяний
заключен в границах справедливости. Я не только
стану прислушиваться к интересам народа, но
я стал бы веселиться от души, потакая его
капризам. Все мы по-своему дети, которым
нужна похвала и руководство. Мне кажется, я
по своей природе вовсе не черствый сухарь. Я
бы вполне стерпел и даже сам бы принял
участие во всяких невинных шалостях, чтобы
развлечь их. Но я никогда не стану тираном,
чтобы позабавить их. И если они подмешают
злобу к своим забавам, я никогда не соглашусь
позволить им мучить любое живое,
чувствующее существо, будь это хоть котенок.
Но если я столь открыто и, в этом смысле,
столь политически неосторожно заявляю о
своих неизменных принципах, меня ведь
могут и не избрать в парламент. Конечно, нет
ничего приятного в том, что тебя отстранят от
служения обществу. Но я хочу быть членом
парламента, чтобы участвовать в творении
добра и противодействовать злу. Поэтому было
бы абсурдом отказаться от собственных
принципов ради получения кресла. Для меня было
бы величайшим самообманом, если бы я не
предпочел провести остаток моих дней в
полнейшем забвении, рисуя в своем воображении
лишь образы чего либо подобного, вместо того,
чтобы занять самый блистательный трон во
Вселенной лишь для того, чтобы, подобно
Танталу19, не иметь возможности сделать именно
304
Речь в Гильдейском зале, в городе Бристоль...
то, что желаешь и, тем самым превратить это
грандиознейшее величие в грандиознейшее
проклятие.
Благородные господа, дни мои клонятся к
закату. У меня не найдется слов, чтобы
выразить вам мою благодарность за то, что вы
открыли мне доступ к тому месту, где я мог
внести свой сколь угодно малый вклад в замыслы
великие и славные. И если есть моя доля в
мерах по обеспечению спокойствия частной
собственности и частной совести; если мой голос
помог спасти самое драгоценное, чем обладает
любая семья — мир; если я участвовал в
примирении королей со своими подданными и
подданных со своим правителем; если я
способствовал тому, чтобы ослабить иностранные
симпатии гражданина и приучить его искать
защиты у законов своей страны, а для его же
пользы — надеяться на добрую волю своих
сограждан; если я, таким образом, принимал
участие с лучшими из лучших в их
наиблагороднейших деяниях, я могу закрыть книгу.
Кое-какое желание прочесть еще парочку
страниц все же есть, но по мне — достаточно. Я
прожил жизнь не зря.
А теперь, благородные господа, в этот
ответственный день, когда я прибыл как бы для
отчета перед вами, позвольте мне сказать, что
я горжусь самим характером обвинений,
выдвинутых против меня. Я стою здесь перед вами
не потому, что обвинен в коррупции или в
небрежении обязанностями. Никто не сказал, что
20-4215
305
Эдмунд Бёрк
я в течение длинного срока моего служения
хотя бы раз пожертвовал хоть самомалейшим
вашим интересом своей собственной амбиции
или своей выгоде. Никто не высказал
предположения, что ради удовлетворения своего
гнева или в отместку за себя, за свою партию я
участвовал в несправедливостях или
гонениях по отношению к какой-либо категории
людей или хотя бы по отношению к одному
человеку из любой категории.
Нет, все обвинения против меня сводятся к
одному и тому же. А именно, меня винят в том,
что я шел до конца в отстаивании принципов
всеобщей справедливости и
благожелательности. Что в этом я заходил слишком далеко с
точки зрения обычной политической
осторожности, дальше, чем могли бы пойти мнения
большинства. В дальнейшем чтобы со мной
ни случилось, в боли и горе, в подавленности
и разочаровании я вспомню это обвинение и
мне станет хорошо и спокойно.
Благородные господа, я целиком
подчиняюсь вашему решению. Г-н мэр, я благодарю
Вас за то, что вы взяли на себя все тяготы в
связи с этой встречей — при известном
состоянии Вашего здоровья это меня обязывает
особо. Если это собрание полагает, что мне будет
разумнее снять свою кандидатуру, я с
уважением уйду в отставку. Если же вы считаете
иначе, я отправлюсь прямо в городской Совет и на
биржу и немедленно начну свою
избирательную кампанию.
306
ОБРАЩЕНИЕ
ПО ПОВОДУ
ТРОННОЙ РЕЧИ
Ы ИЮНЯ 1Т84 ГОДА1
A REPRESENTATION ТО HIS М AJESTY MOVED
IN THE HOUSE OF COMMONS,
BY THERIGHT HON. EDMUND BURKE, AND SECONDED
BY WILLIAM WINDHAM, ESQ. ON MONDAY. JUNE 14,1784,
AND NEGOTIATED.
1784
Перевод
Леонида Полякова
Предлагается подать представление Его
Величеству с нижайшей просьбой принять к его
королевскому рассмотрению то обстоятельство,
что послание этой Палаты по поводу тронной
речи Его Величества было продиктовано
исключительно нашей убежденностью в Его
Величества всемилостивейшем расположении к
собственному народу, каковое мы ощущаем с
благодарностью и всегда готовы признать с
радостью и удовлетворением.
Будучи переполняемы этими чувствами, мы
пребываем в твердом намерении отделить наше
общее выражение обязанностей, уважения и
благоговейного почтения к Его Величества
королевской персоне и к добродетелям его как
правителя, от всяких дискуссий в связи с
некоторыми темами, затронутыми в этой речи и
некоторыми выражениями, в этой же речи
употребленными.
Было бы неправильно и неподобающе, если
бы окончательное мнение об этой речи было
принято его верноподданной Палатой Общин
без серьезного рассмотрения, полностью
соответствующего важности предмета. Отдав
таковому рассмотрению необходимое время, ныне
309
Эдмунд Бёрк
мы нижайше просим разрешения изложить
Его Величеству наше мнение, состоящее в том,
что его министры посчитали уместным в
тронной речи использовать обороты весьма
опасного свойства, неслыханные в прежние
времена государственного благополучия и
идущие вразрез с принципами нашего образа
правления.
Мы также нижайше напоминаем Его
Величеству, что привилегией и обязанностью этой
палаты является охрана конституции от
любых посягательств со стороны министров. Что
во всех случаях, когда это необходимо,
Палата обязана по праву предостеречь их от
злоупотребления предоставленными им
полномочиями. Но с некоторых, весьма недавних
временен при том в манере сколь неподобающей,
столь же незаконной и абсурдной, министры
сочли для себя возможным (получив
наставления с трона, исполненные недоверия и
упреков) сообщать ожидания народа нам — его
единственным представителям2. Они
дерзнули предостерегать нас, естественных стражей
конституции, против каких бы то ни было
посягательств на нее с нашей стороны!
Мы, будучи его верноподданной Палатой
Общин, считаем своей обязанностью отметить
это опасное нововведение. А коль скоро эти
поучения с трона, будучи часто повторяемы, по-
* См.: речь короля от 5 декабря 1782 г. и 19 мая 1874 г.
310
Обращение по поводу тронной речи
видимому имеют целью постепенно ввести сие
нововведение в обычай, мы считаем себя
обязанными самым серьезнейшим образом
выразить в данной связи свой протест.
Эта палата будет, как и всегда должна быть,
в высшей степени чуткой и внимательной к
склонностям и интересам своих избирателей.
При этом мы отнюдь не желаем каким бы то
ни было образом ограничивать доступ к трону
или обеим палатам парламента. Но издавна
установленный порядок осуществления прав
народа совсем не есть ограничение этих прав.
Данный метод провидчески выработан во
благо этих привилегий, которые он сохраняет и
укрепляет благодаря тому курсу, что был
признан наиболее эффективным с точки зрения
соответствия их конечным целям. Его
Величество может принимать мнения и пожелания
как отдельных лиц за их подписью, так и
корпораций, удостоверенных их печатью в
качестве выражения их особых взглядов. И он
может удовлетворить их запросы в той степени,
в каковой это позволяют легальные
полномочия, предоставленные короне. Эта и другая
палаты парламента также могут принимать
пожелания этих корпораций и
индивидуальных лиц в форме прошений. Совокупное
мнение своего народа Его Величество должен
получить от Палаты Общин при созванном
парламенте. Самый дух конституции был бы
разрушен, если бы Палата Общин должна была
311
Эдмунд Берн
получать это мнение от министров короны,
либо признать их в качестве самого
подходящего и постоянного канала передачи этого
мнения.
Министры в упомянутой речи
провозглашают: «Его Величество справедливо и со всем
возможным доверием надеется на то, что мы
(его верноподданная Палата Общин)
одушевлены теми же чувствами верности и той же
приверженностью к нашему превосходному
государственному устройству, каковые он имеет
счастье наблюдать — и при том в полнейшем
их выражении — во всех частях королевства».
Мы напоминаем, что его верноподданная
Палата Общин никогда не проявляла себя как
нелояльная по отношению к Его Величеству.
И для нас новость — услышать напоминание
о лояльности. Принуждать нас к ней таким
образом совершенно излишне и
возмутительно. Эта рекомендация лояльности после того,
как Его Величество в течение многих лет
восседает на троне при полнейшей поддержке всех
своих подданных самых разных прав и
состояний, во времена нерушимого покоя, безо
всякой видимости наличия или опасений войны
или заговора, — она сама по себе становится
источником немалой ревности со стороны его
верноподданной Палаты Общин. Многие
обстоятельства понуждают нас опасаться того,
что в такого рода выражениях министры
адресуются к каким-то иным мерам и принци-
312
Обращение по поводу тронной речи
пам лояльности и к каким-то иным идеям
относительно конституции, нежели требуются по
закону, либо допускаются парламентской
практикой.
Никакого способа представления
доказательств лояльности и верности конституции,
прозрачные намеки на которые содержались
в тронной речи, Палате предложено не было.
А потому мы и не в состоянии судить об их
природе, направленности, о случаях,
вызывающих необходимость таких доказательств
и о тех конкретных действиях, которые
нужно в таких случаях предпринимать. Но если
предполагается, что мы должны считать
примерами лояльности определенного рода
послания на имя Его Величества с обещанием
поддержки Его величеству в осуществлении
исключительно ему принадлежащих
полномочий и с благодарностью Его Величеству за
увольнение определенных министров по
результатам их голосования по законопроектам,
обсуждавшимся в парламенте, т. е. если
именно это имелось в виду в тронной речи в
качестве примера лояльности, то в этом случае
мы должны просить позволения выразить
наше серьезное беспокойство относительно
впечатления, произведенного на всех подданных
в результате совершенно неверного
представления ситуации, которое обманным путем
склонило их к одобрению процедур,
подрывающих их собственную свободу. Мы полагаем,
313
Эдмунд Берн
что мнения, изложенные в этих письменных
посланиях, не были продуманными и
взвешенными. Что партии не были должным образом
информированы ни о существе тех вопросов,
по которым им было предложено высказать
определенное суждение, ни о тех действиях
парламента, которые им пришлось осудить.
Мы будем действовать более обдуманно.
Наша лояльность обнаружится не в том, в чем
они ее выказывают. Но мы уверены, что она
будет столь же искренней и более
просвещенной. И отнюдь не дело сомнительных
авторитетов (считающих доказательствами
лояльности ошибочные принципы, с легкостью
позаимствованные из этих посланий) убеждать нас,
косвенно предъявляя тяжкие и беспочвенные
обвинения в нелояльности и неприязни
неподкупному, независимому и реформаторскому
парламенту3. Прежде всего мы позаботимся о
том, чтобы ничто из прав и привилегий,
всегда провозглашаемых и, со дня восшествия на
престол Его Величества прославленной
династии4, постоянно этой Палатой
осуществляемых (что мы делаем в попечение общин
Великобритании и к их всяческой пользе), не было
уступлено, или даже ослаблено либо
ущерблено посредством туманных фраз, а также из-за
последствий осуждения деятельности
последнего парламента. Если провозглашение этих
прав и привилегий не имеет достаточных
оснований, то это необходимо честно признать.
314
Обращение по поводу тронной речи
Если же оно оправдано, то их необходимо
отстаивать с решительностью и упорством.
Его Величества верноподданная Палата
Общин никогда не сомневалась, да и не могла
бы никогда усомниться, в Его Величества
благорасположении к истинным принципам
нашей свободной конституции. Но мы нижайше
просим позволения выразить Его Величеству
наше недоумение в связи с еще некоторыми
новыми и необычными формулировками его
министров, официально извещающих о
решении «поддерживать в их справедливом
равновесии права и привилегии каждой ветви
законодательной власти».
Было бы желательно воздерживаться от
всех опасных теорий на счет равновесия прав
и привилегий (при том, что сам этот способ
изъяснения совершенно чужд парламентской
традиции). Его Величества верноподданная
Палата Общин прекрасно осведомлена о своих
собственных правах и привилегиях, которые
она намерена хранить в том виде, как они
переданы ей ее предшественниками. Ей
небезызвестны права и привилегии Палаты Пэров.
Мы также знаем и уважаем законные
прерогативы Короны. Но мы полагаем
небезопасным допускать существование чего-то вроде
равновесия прав, привилегий и прерогатив.
Совершенно непонятно — к чему, собственно,
министры могли бы приложить эту фикцию
равновесия? Не говоря уже о сомнительности
315
Эдмунд Бёрк
с правовой точки зрения самого этого
объекта приложения. Эти самочинные доктрины
способствуют разжиганию совершенно ненужных
споров и ведут к вредным новшествам в
нашем государственном устройстве5.
Его верноподданная Палата Общин
нижайше рекомендует во всех случаях полагаться
не на праздные умствования неискушенных
людей, а обращаться к благотворной
практике парламента и к тем нерушимым максимам
правления, которые с момента восшествия на
престол блистательной династии Его
Величества служили единственным надежным
источником принципов, обеспечивавших
совместную деятельность короны и парламента.
Мы полагаем, что в этом вопросе должна
быть проявлена особая осторожность,
поскольку на последней сессии парламента
нынешние министры сочли возможным если не
начать, то во всяком случае поощрять
наступление на самоочевидные и несомненнейшие
права и привилегии этой палаты6.
Слыша столь исключительные
предостережения и новые доктрины, послужившие
источником некоторых необычных выражений,
мы пребываем в опасении, что Его
Величеству был представлен в ложном свете ход
наших последних заседаний в парламенте. И
полагаем нашей обязанностью с должным
уважением сообщить Его Величеству, что в
посланиях, голосованиях и резолюциях
последят
Обращение по поводу тронной речи
ней Палаты Общин не содержалось никаких
посягательств ни на его законные
прерогативы, ни на права и привилегии пэров. Нам не
известен ни один законопроект, в котором
содержалось бы предложение по сокращению
его королевских прерогатив. Но если что-либо
подобное предусматривалось в каком-либо
законопроекте, то мы протестуем и объявляем,
что любые речи, акты или послания,
исходящие от кого бы то ни было и склоняющие к
рассмотрению такого законопроекта, а также
лица, имеющие к этому отношение, по
справедливости являются объектами всяческого
порицания и наказания со стороны трона.
Необходимые реформы в будущем могут
потребовать, как это часто бывало и в
прошлом, ограничений, сокращений, а в
некоторых случаях даже полного прекращения
некоторых прерогатив. Если законопроекты
представляются с нарушением форм в той
палате, где они были инициированы, то они, по
мудрому разумению нашей конституции,
подлежат исправлению или даже вовсе
снимаются с рассмотрения другим органом. Это
известное, законное и безопасное лекарство. Но
все, что направлено на то, чтобы посредством
выражения королевского неудовольствия,
запугать членов парламента и помешать им
предлагать, а палате в целом — принимать к
рассмотрению, обсуждать и одобрять
законопроекты, все это делает невозможными вооб-
317
Эдмунд Бёрк
ще какие-либо реформы в государстве и
полностью уничтожает принадлежащее
парламенту право обсуждения. Мы, поэтому,
утверждаем, требуем и настаиваем как на нашем
несомненном праве, чтобы впредь никто и ни в
какой форме не избирался объектом
порицания со стороны короны из-за того, как он
голосует и что предлагает в парламенте.
По нашему смиреннейшему разумению эта
палата, помимо своей доли законодательной
власти и своего права импичмента,
принадлежащего ей по закону и в соответствии с
обычаем парламента, обладает еще и другими
властными полномочиями и правоспособностями,
которые она обязана сохранять. Наша палата
уверена, что ее скромный совет
относительного распределения прерогатив будет
выслушан также внимательно, как это бывало в
прошлом. Что результаты следования нашему
совету будут теми же, что и всегда во все
времена счастливого и славного правления Его
Величества королевских предков. Мы не
сомневаемся, что во всех этих спорных вопросах
нас будут воспринимать как совет, состоящий
из людей мудрых и солидных, а не просто как
орган, выдвигающий обвинение в совершении
преступлений7. Наша палата обладает
правоспособностью в обеих этих сферах, и мы
совершенно уверены в том, что нам самим
должно быть предоставлено право свободно
решать, какую из этих правоспособностей ис-
318
Обращение по поводу тронной речи
пользовать в интересах наилучшего служения
Его Величеству и нации.
Нас обнадеживает уверенность в том, что
во всех случаях, когда мы сочтем
целесообразным предложить наш совет относительно
Его Величества слуг, находящихся также и
на общественной службе, — доброе имя и
репутация Палаты Общин окажутся дороже для
Его Величества, нежели личные интересы
какого бы то ни было министра или кабинета
министров. Не считаться как с ошибочной с
представительной мудростью и
справедливостью народа Его Величества — это
эксперимент, исполненный опасностей. Попытка
создания внутри нации наделенной особыми
прерогативами отдельной партии, чтобы
использовать ее во всех случаях, когда это
понадобится в ущерб авторитету Палаты Общин
Великобритании в составе созванного
парламента, — это нечестный и отчаянный замысел,
ведущий к столь вредным последствиям, что
их размеры не в силах предвидеть никакая
человеческая мудрость.
Опаснейшей выдумкой министров
является их попытка трактовать представительные
и избирательные органы общин этого
королевства как две самостоятельные и
различные власти, созданные для того, чтобы
составлять друг другу противовес и оставлять
решающее слово за тайными советниками короны.
При таком положении вещей эти советники,
319
Эдмунд Бёрк
воспользовавшись разногласиями, которые
могут случайно возникнуть или сознательно
будут спровоцированы между ними,
окажутся совершенно свободны в своих
манипуляциях этими властями, обращаясь то к одной,
то к другой в угоду своим собственным
зловещим амбициям. Подталкиваемые к
подражанию и соперничеству, представительные и
избирательные органы превратятся в партии,
оспаривающие друг у друга доверие и
влияние при дворе. Тогда им обоим придется
пойти на какие-то жертвы, и все дело закончится
ничем иным как уничтожением наиценнейших
прав и свобод нации.
Если должен существовать какой-то иной
способ представления трону коллективного
разумения народа помимо Палаты Общин, то он
должен быть указан и определен, а авторитет
его должен быть утвержден. Он не должен
находиться в столь ненадежном и зависимом
положении, при котором решение, признать ли
его с уважением или отвергнуть с
презрением, будет целиком и полностью определяться
властной прихотью министров.
Роспуск парламента — это несомненная
прерогатива короны. Но мы просим позволения
Его Величества напомнить ему, что из всех
имеющихся у него полномочий, это — самое
решающее и самое деликатное. А потому наша
палата именно здесь имеет больше всего
оснований требовать не только добросовестности,
320
Обращение по поводу тронной речи
но и благорасположения короны. Его Палата
Общин находится в неравном положении по
сравнении с министрами в отношении
народного суждения, ибо не во власти членов этой
палаты избираться в момент, для них
наиболее благоприятный. Во власти короны
выбирать время роспуска парламента. А это может
случиться, когда на повестке дня стоят
величайшие и настоятельнейшие вопросы
государства и законодательства, а в них-то как раз и
весьма велика вероятность ошибок и
неверного понимания. И прежде чем в этих вопросах
появится нужная ясность, неверные и
ошибочные решения нанесут непоправимый ущерб
достоинству членов парламента и их репутации
в качестве здравомыслящих людей.
Его Величеству принадлежит право
одаривать наградами, почестями, отличиями,
благорасположением и милостями государевыми.
В силах Его Величества — смягчать все
строгости закона. И нам доставляет радость
видеть корону, наделенную полномочиями,
позволяющими творить благодеяния и имеющую
обязанности столь приятные и популярные.
То, что вверено нам — иного рода. Наши
обязанности по самой своей природе суровы и
неприятны, а выполняя их, мы не можем
ожидать ничего иного, кроме справедливости и
безопасности. Мы обязаны подавать
целительные, хотя и не всегда приятные, советы. Мы
обязаны расследовать и обвинять, а объекта-
21-4215
321
Эдмунд Бёрк
ми нашего расследования и обвинения будут
по большей части лица, обладающие
богатством, властью и обширными связями8. Мы
обязаны создавать строгие законы для того,
чтобы не уменьшались сборы в пользу
государства, что по необходимости ведет к некоторому
ограничению и сдерживанию тех видов
деятельности и тех функций, которые ранее были
свободными. Но самое решающее и самое
неприятное заключается в том, что именно от
нас исходит всякое налогообложение, а
потому рука Палаты Общин замечается и
ощущается во всяком бремени, тяготящем народ.
Служа, таким образом, в конечном счете,
этому же народу, а в первую очередь, служа
Его Величеству, мы сочли бы невыносимым
для нас наблюдать, как Палата Общин
становится жертвой своего же ревностного
служения и собственной верности. Тяжко было бы
видеть, как его министры приносят ее в
жертву тому самому народному недовольству,
которое неизбежно возникнет в результате
наших исполненных сознания долга усилий по
укреплению безопасности и величия его
трона. Результатом всего этого окажется лишь
то, что в будущем Палата Общин, приобретая
собственную безопасность ценой отказа от
своих обязанностей и попустительствуя
ослаблению всей энергии государства, станет
чураться всего, что, будучи необходимым, требует
великого напряжения и труда. Либо, желая
322
Обращение по поводу тронной речи
удовлетворять общественные потребности, но,
в то же время, и сохранять сами средства
выполнения этой задачи, они променяют
независимость на покровительство, и станут
пресмыкаться перед теми самыми
государственными министрами или теми самыми тайными
советниками, которые сами по себе должны
трепетать перед Палатой Общин этого
королевства.
Палата Общин, пользующаяся уважением
его министров, принципиально важна в деле
служения Его Величеству, и подобает им
уступать парламенту, а не парламент
перекраивать с помощью нововведений до тех пор, пока
он не будет соответствовать их целям. Если
же наш авторитет признается лишь в случае,
когда мы совпадаем во мнении с советниками
Его Величества, но сводится к нулю, когда
мы с ними расходимся, то Палата Общин
выродится в простой придаток администрации.
И тогда она утратит тот независимый
характер, который, подкрепляя всякое деяние
палаты ее достоинством и добрым именем, дает
нам возможность оказывать его
правительству реальную, эффективную и существенную
поддержку. Одно лишь уважение,
выказанное к нашему мнению в случае, когда мы
расходимся со слугами короны, способно
придать авторитет деятельности этой палаты
тогда, когда мы согласны с теми мерами,
которые они предлагают.
21*
323
Эдмунд Бёрк
Если этот авторитет будет хоть единожды
утрачен, то доверию к Его Величества короне
со стороны всех государств будет нанесен
существенный ущерб. Иностранные державы,
которые все еще желали бы возобновить
дружеские связи с этой нацией, тщетно стали бы
искать причину, почему связь с
Великобританией была бы для них предпочтительней союза с
любым другим государством. Палата Общин,
перед которой министры благоговеют, в
которой все непременно обсуждается в соответствии
с принципами, заявленными публично и
открыто, а сами эти принципы таковы, что
отменять их или изменять небезопасно, — такая
палата обеспечивает обществу уверенность и
доверие, о которых не может даже и мечтать
никакое государство, зависимое от
скоропреходящего личного расположения и совета,
подаваемого частным образом. Рану,
нанесенную политической значимости
Великобритании, будет нелегко залечить, если доверие к
Палате Общин — этому важнейшему для
нации гаранту доверия как такового — будет
подорвано безнаказанно.
Всему миру известно, что существовала
колоссальная разница между распущенной
Палатой Общин и определенными личностями,
которых Его Величеству посоветовали
назначить министрами и сохранять на их постах
вопреки рекомендации той Палаты9. Та
Палата не доверяла вышеозначенным министрам,
324
Обращение по поводу тронной речи
и ее члены отказали министрам в доверии по
причинам, из-за которых потомки станут чтить
и уважать имена тех, кто составлял ту Палату
Общин, известную своей независимостью. Они
не могли испытывать доверия к личностям,
обнаружившим склонность к темным и
опасным интригам. Посредством своих интриг они
ослабили, если не разрушили вовсе, ту
непосредственную уверенность, которую всякий
народ, в том числе и народ Его Величества,
должен иметь относительно того, как подобает и
как не подобает действовать правительству.
Если увидят, что его министры могут
оставаться на своих местах безо всякого
выражения неудовольствия со стороны Его
Величества по поводу любых их действия, притом,
что люди высокопоставленные и имеющие, как
всем известно, доступ к священной персоне
Его Величества, могут безнаказанно
злоупотреблять этим преимуществом, используя имя
Его Величества, чтобы не считаться с
деятельностью его официальных служащих и прямо
противодействовать ей, — то в удел его
правительству не достанется ничего иного, кроме
недоверия, раздоров, беспомощности,
презрения ко всякому авторитету и общего
замешательства.
Со смирением и обеспокоенностью мы
предупреждаем об этом Его Величество, как о
неизбежном последствии того духа интриги,
который господствует в его исполнительной вла-
325
Эдмунд Верк
сти. Увы, мы имеем достаточно оснований быть
уверенными в том, что сие зло существует и
разрастается. Во время последней сессии оно
обнаружилось таким образом, который
вызывает самые серьезные опасения. Зло это было
бесконечным образом усугублено
несанкционированным, но и не отмененным
использованием имени Его Величества в целях столь
неконституционного, морально
разлагающего и недостойного воздействия на души
членов парламента, что примеров тому
невозможно сыскать в практике этого королевства. В
этой практике коррупции и запугивания
пэров не соблюдался даже внешний декорум:
некоторые из них под воздействием угроз были
вынуждены отказаться от сделанных ранее
заявлений и отозвать полномочия, данные
другим, действовать от их имени.
Палата Общин глубочайше
заинтересована в моральной безупречности и
незапятнанной репутации Палаты Пэров. В конечном
счете, пэры распоряжаются всей собственностью
в королевстве, и они распоряжаются ею на
основании слова чести, а не слова клятвы, как
это требуется от членов всех остальных
трибуналов в этом королевстве — хотя их
решение и не является окончательным. Мы,
поэтому, имеем право требовать, чтобы на пэров не
оказывалось никакое воздействие, способное
поставить под вопрос эту единственную
гарантию безопасности нашей собственности, уж не
326
Обращение по поводу тронной речи
говоря о том, чтобы вообще такой гарантии
нас лишить. Эта морально предосудительная
деятельность представляется Палате Общин,
которая естественным образом стоит на
страже моральной чистоты парламента и чистоты
всякой ветви правосудия, в высшей степени
порочной и опасной практикой, ведущей к
подрыву самих оснований авторитета Палаты
Пэров. И Палата Общин именно так это и
изложила в своей резолюции.
Палата не располагала достаточными
доказательствами, чтобы законным образом
покарать эту практику, но в ее распоряжении
было достаточно свидетельств, чтобы
предостеречь пэров от малейшего доверия к
авторам и пособникам этой практики. Члены
Палаты Общин исполнили свой долг, нижайше
советуя Его Величеству не назначать таких
министров. Однако Его Величеству
посоветовали сохранить министров и распустить
парламент. Палата, осознавая всю важность и
неотложность своих обязанностей по отношению
к британским интересам в Индии, которые
были и продолжают оставаться в полнейшем
беспорядке и в крайне угрожающем состоянии,
самым нижайшим образом просила Его
Величество не распускать парламент во время
самых решающих слушаний по этому вопросу.
Его Величества милостивое снисхождение к
этой просьбе было передано в виде
клятвенного заверения парламенту, и о нем было тор-
327
Эдмунд Бёрк
жественно провозглашено с трона. Однако
всего лишь через несколько дней после того, как
с согласия и при полном содействии со
стороны министра финансов был назначен и
приступил к действиям комитет по изучению
некоторых счетов, направленных палате
советом директоров, министры, презрев все
заверения, данные короной Палате Общин, все-
таки распустили тот парламент. Со
всяческим нашим смирением мы представляем на
рассмотрение Его Величества последствия
совершенного ими подрыва общественного
доверия.
В то время, как члены Палаты Общин,
успокоенные заверениями короны, занимались
делами Его Величества и нации, были
предприняты всяческие усилия опорочить тех, кого
оказалось невозможным коррумпировать.
Репутация этих членов палаты и репутация
самой палаты оказалась подорванной во мнении
всего королевства.
В тронной речи по поводу Индии министры
нас предостерегают, чтобы мы «не упускали
из вида последствия, которые любая мера
может иметь для конституции нашей страны».
Мы опасаемся, что распространенный за
границей клеветнический доклад о
посягательствах распущенной Палаты Общин на
прерогативы Его Величества мог оставить
неприятное впечатление в его королевской душе и дать
повод для столь необычного предостережения
328
Обращение по поводу тронной речи
в настоящем. Утверждается, что такое
посягательство содержится в законопроекте
прежнего парламента, принятом его Палатой
Общин во время последней сессии, в котором
речь идет об упорядочении дел, о сохранении
торговли и изменении правительственных
структур этой нации в Восточных Индиях.
Дабы Его Величество и его народ были в
состоянии по достоинству оценить это
клеветническое обвинение, мы просим позволения
нижайше сообщить Его Величеству, что этот
законопроект, совершенно далекий от какого
бы то ни было ущемления хоть в какой-то
части его прерогатив, в действительности
предоставлял Его Величеству на ограниченный
срок власть, которой до этого корона никогда
не обладала. И за это его нынешние
министры (которые, вместо того, чтобы умерить себя
в своих наветах, стали делать клеветнические
утверждения, исключающие друг друга)
оговорили эту палату, приписав ей стремление
расширить неконституционное влияние Его
Величества короны. Среди причин, вызвавших
недовольство Его Величества своими
прошлыми министрами, было и то, что тщетными
оказались все их старания убедить народ Его
Величества в истинности утверждений о
попытке увеличить влияние короны.
Далее, чтобы окончательно избавиться от
недоразумений относительно посягательств в
Палате Общин на королевские прерогативы,
329
Эдмунд Бёрк
будет уместно доложить Его Величеству, что
территориальные владения в Восточных Ин-
диях никогда и никаким государственным
определением, актом или документом, никаким
решением парламента не объявлялись
предметом ведения в рамках Его Величества
прерогатив. Их никогда не относили к ведению
его обычной администрации и никогда не
присоединяли к полномочиям его короны. Но
известно, что они являют собой приобретение
нового и совершенно особого рода10,
незнакомого старинному устройству исполнительной
власти этой страны.
Поэтому парламент периодически решал,
как ими управлять, руководствуясь
собственным разумением и в соответствии с
собственным мнением о том, что диктовали
общественные потребности. Нам ничего не известно о
том, что Его Величество в числе своих
прерогатив обладал правом властного
вмешательства в дела компании, или же что он
фактически в эти дела вмешивался. Патронаж Его
Величества этим законопроектом нисколько не
отменялся, ибо хорошо известно, что Его
величество никогда не назначал ни одного из
служащих этой компании в Индии — ни
гражданских, ни военных. К тому же право
патронажа даже в самой малой степени никогда не
присваивалось короне иначе, чем через
парламент, который, если считал необходимым,
то делегировал такую власть своим особым
330
Обращение по поводу тронной речи
актом. А это значит, что слуги Его
Величества в искаженном и неблагоприятном свете
представили законопроект как якобы
посягающий на прерогативы короны, хотя в нем в
полном соответствии с традицией введение
официальных постов и управление ими
отнесено именно к сфере авторитета парламента.
До 1773 года вся администрация в Индии
и весь патронаж над официальными постами
там находились в руках Восточно-Индийской
Компании. Восточно-Индийская Компания не
является ветвью управления, отнесенного к
прерогативам Его Величества. Она также не
является самостоятельным источником
авторитета. Каковы бы ни были ее права и
полномочия, они могут считаться строго
законными лишь постольку, поскольку определены
теми или иными актами парламента.
Когда на территориальные владения в
Индии, занятые Компанией, было предъявлено
требование, они востребовались не как часть
вотчины Его Величества и не как то, что
принадлежит его короне по старинному праву
наследства. Они были востребованы как
общественное достояние. И когда с
Восточно-Индийской Компанией заключались
договоренности относительно прав держания этих
территорий и относительно участия в прибылях, с
них получаемых, то договаривающейся
стороной выступало все общество, и это
однозначно утверждалось в преамбулах всех соот-
331
Эдмунд Бёрк
ветствующих актов. Эти договоры даже
номинально не заключались с Его Величеством,
но всегда — с парламентом. Законопроекты
по составлению и утверждению таких
договоров всегда исходили из Палаты Общин,
передававшей право взимания денег в
распоряжение парламента безо всякого
предварительного согласия со стороны короны, хотя бы
даже в той форме, в которой это предлагалось
кем-либо из его министров. Такое согласие
является скорее соблюдением декорума, а не
правовым актом, хотя, как правило, выплаты
производились одновременно со взиманием
сборов, относящихся к прерогативам Его
Величества.
На основании общепризнанного и
являющегося руководством к действию права,
парламент, приступив в 1773 году к
преобразованию Восточно-Индийской Компании, учредил
комиссию, по образцу которой такая же
комиссия и на тот же срок учреждалась этим
последним законопроектом. Все члены
комиссии персонально утверждались парламентом,
и точно также это предусматривалось
последним законопроектом. Будучи назначенными,
члены комиссии действовали как
официальные лица, совершенно независимые от
короны. Их полномочия имели строго
определенный срок. Они не подлежали увольнению по
ходатайству ни одной из палат и даже обеих
палат парламента — акт предосторожности в
332
Обращение по поводу тронной речи
отношении членов комиссии, названных в этом
последнем законопроекте. Члены тогдашней
комиссии не были связаны жесткими
процедурными правилами в отличие от членов
последней комиссии, деятельность которых
регулировалась и ограничивалась, дабы избежать
любых возможных злоупотреблений властью,
за чем неустанно и ревностно не могли не
присматривать министры короны, акционеры, а
точно также, и парламент. Их деятельность в
последнем законопроекте была описана и
определена таким образом, чтобы и у тех, и
других всегда имелась возможность строжайшей
проверки в случаях злоупотребления
служебным положением со стороны членов
комиссии.
В 1780 году вновь был издан
парламентский акт, определяющий способ управления
этими территориями на очередные четыре
года, и в нем вновь нет никакого упоминания
королевской прерогативы. И относительно
этого периода (как относительно предыдущего и
даже в еще меньшей степени) не выдвигалось
никаких возражений по поводу посягательств
на права короны. Однако же министры Его
величества сочли уместным представить
прошлую комиссию в качестве невиданного
нововведения в нашу конституцию,
учреждающего новое сословие и новое устройство нации и
ведущего дело к подрыву монархии как
таковой.
333
Эдмунд Бёрк
Если правительство Восточных Индий не
считать ветвью прерогативы Его величества,
а фактически четвертой властью в
государстве, то нужно признать, что таковая власть уже
давно существует. Ибо Восточно-Индийская
Компания в течение многих лет располагала
ею во всей возможной полноте, а в настоящее
время целиком управляет теми провинциями
и осуществляет патронаж надо всеми
официальными постами на территории этой
величайшей империи, за исключением тех,
которые контролируются в соответствии с
парламентскими актами.
Именно полный беспорядок и никудышнее
управление делами Компании побудили нашу
палату (лишь в качестве временной меры!)
вверить те самые (и никакие иные!) полномочия,
которыми ранее была наделена эта Компания,
на ограниченный срок и под строжайшим
надзором в другие руки до тех пор, пока они не
будут возвращены обратно, или не будут
приняты иные организационные меры на этот
счет. А потому все это было не созданием
новой власти, но изъятием власти издавна
существующей у тех, кто открыто и дерзко
злоупотребил своими полномочиями. Эта
палата, которой хорошо известно парламентское
происхождение всех полномочий и
привилегий Компании, и которая находится в полной
осведомленности относительно авторитетного
органа, могущего вверить эти полномочия и
привилегии кому-то другому, когда этого тре-
334
Обращение по поводу тронной речи
бует справедливость и общественная
безопасность, — эта палата вполне осознает, что,
назначая попечителей для управления
Компанией в данной сложившейся ситуации, она
создает новый порядок в государстве не в
большей степени, нежели тогда, когда
первоначально вручила значительно более постоянные
полномочия директорам или общему совету этой
корпорации. Монополия Восточно-Индийской
Компании являлась ущемлением свободы
торговли, принадлежащей народу Его
Величества. Полномочия правления, а также
ведения войны и заключения мира являются
частью прерогатив высшего уровня. О том, что
в нашу компетенцию входит ограничение прав
всех его подданных посредством
парламентского акта и передача этих высших и
важнейших прерогатив даже отдельной компании
купцов, — об этом и речи быть не могло. Мы
нижайше просим позволения признать в
качестве нашего права, и притом права, которым
всегда пользовалась эта палата, создавать
такие законопроекты для регуляции торговли,
управления территориями
Восточно-Индийской Компании и вообще всего, что сюда
относится, какие мы по нашему разумению сочтем
нужными. И мы утверждаем и стоим на том,
что таким образом мы следуем конституции, а
не идем по пути нововведений.
Министры Его Величества, ведомые
своими амбициями по ложному пути, приложили
все старания к тому, чтобы по возможности
335
Эдмунд Бёрк
образовать в стране фракцию, действующую
против народного представительства в нашем
государственном устройстве. А потому они
сочли возможным к своим клеветническим
обвинениям против палаты парламента,
связанным с прерогативами Его Величества,
прибавить еще и нечто иное, рассчитанное на
возбуждение страха и подозрительности у
различных корпоративных объединений
королевства. Они стремились убедить людей,
принадлежащих к этим объединениям, видеть в них,
министрах, защитников своих прав и
обращаться к ним с посланиями по поводу
некоторых своих прав и привилегий. При этом они
безо всяких на то оснований обвиняли
Палату Общин в том, что она вынашивает
замыслы против прав и привилегий как таковых. С
этой целью они не устыдились утверждать, что
недавние поспешные перемены в
администрации Его Величества, осуществленные в
рамках его прерогативы, а также последний
роспуск парламента, явились мерами,
принятыми ради спасения народа и его прав от его
представителей — Палаты Общин.
Мы убеждены, что подданные Его
Величества еще не введены в заблуждение до такой
степени, чтобы не верить, что права или
любые другие местные или общие привилегии
могут быть в полной безопасности лишь там,
где эту безопасность всегда искали и где ее
всегда находили — в Палате Общин. Жалко
336
Обращение по поводу тронной речи
и непрочно было бы положение их
привилегий, если бы им негде было искать защиты,
кроме как там, откуда на них посягали во все
времена11. Но ныне распущенная Палата
Общин принимая тот законопроект, отнюдь не
посягала ни на какую власть или
привилегию, за исключением тех, на которые Палата
Общин часто ополчалась и будет ополчаться
(и, как мы уверены, с привычным успехом),
т. е. тех, что используются нравственно
ущербным и угнетательским способом. И эта
палата верноподданнейше заверяет Его
Величество, что мы будем поправлять, а если
потребуется, то — в меру нашей компетенции —
даже полностью уничтожать всякую
разновидность власти и авторитета,
принадлежащую британскому подданному, если она
используется для угнетения, неправой цели,
причинения вреда людям, либо если ее
использование ведет к обнищанию и разорению
стран, ей подчиненных.
Разносчики клевет против палаты
парламента были неутомимы в преувеличении
вреда, якобы причиненного Восточно-Индийской
Компании приостановлением тех полномочий,
которыми она во всех возможных случаях
злоупотребляла. Как будто бы власть была с
помощью насилия и обмана исторгнута из рук
справедливых и благоразумных! Но они с тем
же старанием скрывали те веские основания
и причины, по которым эта палата прибегла
22-4215
337
Эдмунд Берн
к самому умеренному, из всех возможных,
средству, чтобы избавить население Индии от
угнетения, и чтобы отстоять интересы
истинных и честных собственников, а также спасти
это величайшее национальное коммерческое
предприятие от неминуемого разрушения.
Вышеупомянутые министры также
инициировали лживое сообщение о том, что Палата
Общин конфисковала собственность Восточно-
Индийской Компании. Это полное извращение
истины. Все управление являлось
управлением имуществом по доверенности
собственников, под их собственным наблюдением (так это
было сформулировано в законопроекте) и под
наблюдением парламента. Этот законопроект,
совершенно далекий от конфискации
собственности компании, являлся единственным,
который в течении нескольких лет не оказывал в
той или иной форме воздействия на их
собственность и не ограничивал их в распоряжении
ею.
Подобает, дабы Его Величество и весь его
народ были поставлены в известность, что
Палата Общин в случае с Восточно-Индийской
Компанией вела слушания с таким тщанием,
осторожностью и рассудительностью, каких
не встречалось в истории парламентских
заседаний. В течение шестнадцати лет положение
и состояние этой корпорации постоянно
находилось в поле зрения палаты. В 1762 году
палата приняла к собственному рассмотрению
эти сюжеты, даже не поручая это отдельному
338
Обращение по поводу тронной речи
комитету. В 1763 году рассмотрение
продолжалось. В 1772 году с той же целью были
назначены два комитета, которые провели
весьма тщательное изучение дел и составили
обширные доклады. В 1773 году слушания были
доведены до парламентского акта, который
оказался неэффективным: угнетения и
злоупотребления в Индии с тех пор скорее
увеличились, нежели уменьшились ввиду
огромности искушений и множества благоприятных
возможностей, возникших благодаря и тем,
нацеленным против злоупотреблений,
законодательным постановлениям, которых не было
вначале. А посему в 1781 году были вновь
созданы два комитета, которые представили
семнадцать докладов.
Лишь после обстоятельного,
досконального и трудоемкого собирания и обсуждения
фактов прежняя Палата Общин приступила к той
реформе администрации в Индии, которая
была сорвана способами и средствами в высшей
степени бесчестными для правительства Его
Величества и в высшей степени
вредоносными для государственного устройства этого
королевства. Его Величество был настолько
озабочен беспорядками в управлении
компанией, что в тронных речах этой палате не менее
шести раз рекомендовалось принять к
рассмотрению этот вопрос.
Парламентские расследования установили,
что Восточно-Индийская Компания была
полностью коррумпирована и совершенно откло-
339
22*
Эдмунд Бёрк
нилась от тех политических и торговых целей,
ради которых была учреждена. Что она
злоупотребляла данными ей полномочиями
ведения войны и заключения мира, разжигая
вражду где только можно в интересах
грабежа. Что почти все мирные договоры, ею
заключенные, привели лишь к многочисленным
их нарушениям. Что страны, ранее
процветавшие, ныне приведены в состояние нищеты,
упадка и вымирания, а это повело к
ослаблению нашей мощи и навлекло позор на нашу
страну. Что законы этого королевства
презирались почти всегда и самым вызывающим
образом.
Выяснилось также, что служащие
компании, покупая право голосовать на общем
собрании и, в конечном счете, превращая
компанию в своего собственного должника,
достигли полного и абсолютного господства в
корпорации, которая должна была ими управлять и
понуждать их к деятельности. Таким образом,
их злоупотребления служебным положением
компанией не пресекались, а, наоборот,
поощрялись. Положение дел в этой корпорации
приняло самый угрожающий оборот, а миллионы
ни в чем не повинных и достойных людей,
которые находятся под покровительством этого
государства и которых оно обязано защищать,
отданы в угнетение самой деспотической и
грабительской тирании.
Компания и ее служащие, укрепившись
посредством такого союза, бросили вызов авто-
340
Обращение по поводу тронной речи
ритету и предостережениям этой палаты,
приступившей к реформе. А когда эта палата
определила нескольких главных виновников и
обязала компанию их отозвать, компания
воспользовалась своими законными
привилегиями, защищающими ее от каких бы то ни было
реформ, и отказалась их отозвать. Она
вступилась за тех, кого эта палата справедливо
осудила, выказав им новые и явные знаки
моральной поддержки и одобрения.
Прежняя палата, выявив, что ситуация в
компании извращена до такой степени, когда
ее служащие в действительности превратились
в ее хозяев, а преступники оказались
судьями в своих собственных делах, сочла
необходимым проверить состояние торговых дел
компании. И выяснилось, что торговые дела
компании также находятся в величайшем
беспорядке, что накопленные долги невозможно
покрыть ни наличными средствами, ни тем, на
что можно рассчитывать в будущем, — по
крайней мере, при сохранении ее нынешней
администрации. Стало очевидно, что такое
положение дел в Восточно-Индийской
Компании повело к сокращению фонда, на котором
держится общественный кредит королевства,
поскольку Палата Общин, отношение которой
к компании было столь чудовищно искажено,
оказалась достаточно снисходительной,
предоставив компании отсрочку таможенных
платежей более, чем на миллион. А тем самым,
вместо конфискации собственности, компания
341
Эдмунд Берн
заполучила в свои руки безо всяких
процентов (которые ранее всегда в таких случаях
начислялись) распоряжение огромной суммой
общественных денег.
Налоги и сборы — особая забота этой
палаты. И это не только прямые налоги, которые
мы вводим. Во всех случаях, когда фонды
общественного кредитования оказываются
неплатежеспособными, или когда необходимо
позаботиться об укреплении мощи и
безопасности государства, задача восполнения
недостающих средств ложится на Его Величества
верноподданные общины. И фактически эта
палата должна облагать налогами людей. А
потому палата рискует в любой момент
оказаться ненавистной для своих избирателей.
Враги прежней Палаты Общин решили, по
возможности, добиться именно этого. Л
потому они приложили все усилия к тому, чтобы у
людей сложилось впечатление, будто бы
средства, к которым благоразумно прибегла
Палата Общин, дабы избежать введения новых
налогов, есть покушение на права Восточно-
Индийской Компании. Ибо им было
прекрасно известно, что, с одной стороны,
объявление компании неплатежеспособной и
прекращение ее платежей на время, требующееся для
наведения там порядка, нанесет серьезный
удар по государственному кредиту и
национальной торговле. А ответственность за
катастрофу взвалят на парламент, который, пос-
342
Обращение по поводу тронной речи
ле столь длительных расследований и столь
частых наставлений со стороны Его
Величества пренебрег исполнением столь
существенной и столь насущной части своих
обязанностей.
С другой стороны, они знали, что при той
коррумпированности компании, ничего нельзя
было сделать для предотвращения полного
обвала, не изъяв на время из ее рук все, что
государство доверило ей в управление. А в этом
случае можно было бы срежиссировать вопль,
направленный против Палаты Общин как
якобы отбирающей у британских подданных их
законные привилегии.
Именно это простое и ясное противоречие
должен сразу же усмотреть здесь всякий, кто,
продираясь сквозь препоны, станет
разбираться в истинном положении вещей,
обусловившем абсолютную необходимость отстранения
от управления администрации в Индии по
мотивам справедливости, политики,
общественного достоинства и общественной
безопасности.
Палата Общин не была в состоянии
придумать метод, посредством которого
возмещение обид можно было бы осуществить с
помощью обидчиков. Точно также невозможно
вообразить, каким образом очищение от
коррупции может быть осуществлено самими
коррупционерами. А сейчас мы совершенно не в
состоянии понять, каким образом можно ожи-
343
Эдмунд Верк
дать реформ от тех, кто известен своими
поощрениями и своей поддержкой личностей,
виновных в судебнонаказуемых проступках,
осужденных парламентом. Личностей,
которые ради своих гнусных целей придали
запутанным и расстроенным делам компании вид,
способный ввести в заблуждение парламент и
обмануть нацию12.
Ваша Палата Общин чувствует с
оправданным огорчением, что ваши министры
совершенно неадекватно оценили всю важность этого
вопроса. Они призывают нас действовать
подобно тем, кто не вникает в существо дела, и
осуждают тех, кто с достохвальным
прилежанием входит во все подробности и исследует
все, вплоть до последних мелочей.
Парламентское рассмотрения дела прервано, время
крайне невыгодное. Многие из нас являются
новыми членами парламента и совершенно
незнакомы с предметом, лежащим далеко в
стороне от того, о чем обычно становится
известно всем.
Нас предостерегли против нарушения
конституции. А между тем, совершенно
невозможно узнать, что именно тайные советники
короны, выгнавшие прежних министров за их
поведение в парламенте и распустившие
парламент за якобы посягательства на королевские
прерогативы, станут понимать под таким
нарушением. У нас нет правила, на основании
которого мы могли бы предохранить себя от не-
344
Обращение по поводу тронной речи
довольства короны, даже если бы мы неявно
подчинились диктату тех министров, которые
посоветовали выступить именно с такой
речью. Мы не знаем, как скоро те министры
могут впасть в немилость и как скоро члены этой
палаты окажутся объектами Его Величества
неудовольствия как раз из-за своего согласия
с ними. До тех пор, пока повторение этого
последнего случая не будет абсолютно
исключено — благодаря доброте и мудрости Его
Величества — мы не можем считать себя
свободными.
Мы отлично сознаем, занимаясь
восточными делами, с каким размахом
злоупотреблений, и с каким богатством и влиянием, из этих
злоупотреблений произрастающим, общины
Его Величества принуждены были бороться в
прошлом парламенте, и какая борьба нам
предстоит в нынешнем. Мы понимаем, что
влияние этого богатства в значительно
большей степени и в большей мере, нежели
прежде, могло проникнуть в те самые места,
откуда только и можно ожидать всякой
настоящей реформы13.
И если, поэтому, наше рассмотрение этих
неподъемных дел окажется без должного
применения, слабо и неэффективно; если ни одно
преступление не будет предотвращено, и ни
один преступник не будет привлечен к ответу;
если всякое лицо тем более нужно холить,
лелеять и продвигать к власти, чем грандиознее
345
Эдмунд Бёрк
совершаемые им преступления; если
никакого удовлетворения не будет дано никому из
местных жителей, несправедливо лишенных
своих прав, юрисдикции и собственности; если
жестокие и несправедливые поборы не будут
отменены; если источники казнокрадства и
вымогательства не будут отсечены; если, из-
за упущенных выгодных возможностей,
находившихся в нашем распоряжении, наша
Индийская империя придет в необратимый
упадок, а ее падение разрушит кредит и до
невозможности поднимет налогообложение в этой
стране, — наша честь останется
незапятнанной и совесть чистой. Мы — всего лишь
невольные свидетели того, как важнейшие
интересы нашей страны во времена, для ее
достоинства и безопасности в высшей степени
критические, превращают в игралище
бестолковых и неумеренных амбиций нескольких
человек. Тем самым мудрость правления Его
Величества поставлено обществом под сомнение,
а политика и репутация этой знаменитой
нации выставлены на позор перед всей
Европой.
ПИСЬМО
Г-НА БЁРКА К ЧЛЕНУ
НАЦИОНАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ
В ОТВЕТ НА НЕКОТОРЫЕ
ВОЗРАЖЕНИЯ
В ОТНОШЕНИИ ЕГО КНИГИ
О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ
ВО ФРАНЦИИ1
A LETTER FROM Mr. BURKE,
TO A MEMBER OF THE NATIONAL ASSEMBLY;
IN ANSWER TO SOME OBJECTIONS
TO HIS BOOK ON FRENCH AFFAIRES
mt
Перевод
Леонида Полякова
Сэр,
Я имел честь получить ваше письмо от 17
ноября, в котором вы имеете удовольствие
благосклонно, за некоторыми исключениями,
рассматривать мое письмо о положении дел во
Франции. Я всегда принимаю любой знак
одобрения, сопровождаемый пояснениями, с
большим удовольствием, нежели общую и
неопределенную похвалу. Последнее может только
польстить нашему тщеславию; первое же,
вдохновляя нас на продолжение труда, может
облегчить наше продвижение вперед.
Некоторые из ошибок в моем
опубликованном письме, на которые вы указали,
действительно таковы и есть. Одну лишь я полагаю
существенной. Она исправлена в издании,
которое осмелюсь направить вам. Что же
касается недостатков, которые могут быть
подмечены в отношении определенной части моих
замечаний, связанных с некоторыми
градациями в вашем новом государственном
устройстве, то, как вы верно замечаете, они не
влияют на суть моих возражений. Когда вся
шкала ложна, то малозначимо или вовсе не
важно, будет ли одним пролетом больше или мень-
349
Эдмунд Бёрк
ше на лестнице представительства, по которой
ваши трудящиеся восходят от своей местной
тирании к федеральной анархии.
Я опубликовал свои размышления об этом
устройстве, чтобы мои соотечественники
смогли оценить разумность планов, предложенных
им как образец для подражания. Я полагал,
что об истинном характере этих планов
лучше всего было бы судить по комитету,
назначенному для их подготовки. Мне
представлялось, что схему их сооружения лучше
постигать в проекте архитекторов, чем в работе
каменщиков. Недостойно занимать внимание
моего читателя перестройками, посредством
которых неуклюжая практика исправляет
абсурдную теорию. Подобное исследование было бы
бесконечным, поскольку каждодневный
прошлый опыт непрактичности уже привел, а
ежедневный будущий опыт еще приведет этих
людей к новым ухищрениям, столь же
предосудительным, как и прежние. Наблюдать за
метаниями этих людей небесполезно лишь
постольку, поскольку каждый день приносит
новые доказательства призрачности их
обещаний и ложности самих основ их верований.
Если бы я следил за всеми этими переменами,
мое письмо превратилось бы в бюллетень их
блужданий, в походный дневник их марша от
ошибки к ошибке, через иссушенную
мрачную пустыню, — марша, не руководимого ни
светом небес, ни планом, свидетельствующим
о присутствии мудрости.
350
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
Я постоянно убеждаюсь в том, что любая
попытка — какую бы форму она не
принимала — подавлять, лишать титулов, разорять,
реквизировать имущество и истреблять
родовую знать, а также уничтожать земельную
собственность целой нации, не может быть
оправдана. Я абсолютно уверен, что проект
превращения великой империи в приходское
управление или в собрание приходских
общин, правления в духе приходской
администрации, бессмыслен и абсурден в любых его
формах и при любых оговорках. Я
непоколебимо убежден в том, что схема передачи
высшей власти государства в руки церковных
старост, констеблей или других подобных
чиновников, руководствующихся благоразумием
сутяг-адвокатов и еврейских биржевых
спекулянтов, подстрекаемых бесстыжими и до
крайности низко падшими женщинами,
владельцами гостиниц, таверн, публичных домов,
наглыми подмастерьями, клерками,
посыльными, парикмахерами, уличными скрипачами
и театральными танцовщицами (которые в
таком государстве, как ваше, в будущем
станут господствовать, как господствуют они уже
сейчас над непроворной рассудительностью
заурядных и необученных людей всяких
полезных, но трудоемких профессий), —
неизбежно должна воплотиться в нечто постыдное и
разрушительное. Весь этот проект, будь он
даже тем, за что его хотят выдать, а не спосо-
351
Эдмунд Бёрк
бом властвования посредством полудюжины,
или даже меньшего числа
политиков-интриганов (чем в реальности он и является), —
есть, мудро рассуждая, столь подлая, столь
низкая и столь глупая затея и при том столь
совершенно богомерзкая по своей злодейской
сути, что я постоянно должен принимать во
внимание всякие коррективы, которые, при
появлении все новых возражений против него,
все же могли бы сделать его хоть до
некоторой степени осуществимым.
При столь ужасном положении дел есть
опасение, что авторы ваших несчастий могут быть
принуждены к скорейшему воплощению в
жизнь своих ближайших планов, критикой,
направленной на разоблачение абсурдности их
системы, на указание полной
рассогласованности ее частей и ее несоответствие их же
собственным принципам. Приходится опасаться
того, что ваши хозяева постараются добиться
большей внутренней согласованности своих
схем, сделав их еще более преступными. Да
простится мне вольность, дозволенная,
впрочем, вашей снисходительностью, если я
замечу Вам, что такого рода мрачные
предчувствия, воспрепятствовал и бы всемерному
напряжению наших сил в момент, когда решаются
судьбы человечества.
Поспешное стремление продемонстрировать
силу неоправданно, когда ты действительно
слаб. Подобные попытки кончаются конфу-
352
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
зом, а их неудачный исход обескураживает и
парализует усилия более продуманные. Разум
должно ставить в положения рискованные,
хотя бы при этом существовала опасность, что
его может сбить с толку софистическое
хитроумие. Ибо разум не ведает ни утрат, ни стыда,
и помешать осуществлению полезных планов
намечаемой политики он не в состоянии. При
той неизбежной неопределенности, которая
фактически присуща любому деянию,
совершаемому со всем доступным человеку
благоразумием, ничто, по-видимому, не является
более верным противоядием против обмана,
чем указание на него. Верно, что и после
этого обман могут проглотить, и, возможно,
проглотить даже с большей жадностью,
поскольку знают, что это — обман. Иногда для людей
вопрос чести — не признавать того, что ими
злоупотребили, и они предпочитают совершить
сотни новых ошибок, нежели признать одну
единственную.
Но все же, если ни наши принципы, ни
наши склонности, ни, возможно, наши таланты,
не позволяют нам отвечать обманом на обман,
мы обязаны представить наилучшие доводы
тем, кого мы считаем разумными
существами, и попытаться вмешаться в ход событий.
Не в наших силах исправить эти аномалии в
умах людей. Не думаю, что людей, затеявших
все это, можно улучшить или ухудшить при
помощи слов. Они неподвластны доводам ра-
23-4215
353
Эдмунд Бёрк
бом властвования посредством полудюжины,
или даже меньшего числа
политиков-интриганов (чем в реальности он и является), —
есть, мудро рассуждая, столь подлая, столь
низкая и столь глупая затея и при том столь
совершенно богомерзкая по своей злодейской
сути, что я постоянно должен принимать во
внимание всякие коррективы, которые, при
появлении все новых возражений против него,
все же могли бы сделать его хоть до
некоторой степени осуществимым.
При столь ужасном положении дел есть
опасение, что авторы ваших несчастий могут быть
принуждены к скорейшему воплощению в
жизнь своих ближайших планов, критикой,
направленной на разоблачение абсурдности их
системы, на указание полной
рассогласованности ее частей и ее несоответствие их же
собственным принципам. Приходится опасаться
того, что ваши хозяева постараются добиться
большей внутренней согласованности своих
схем, сделав их еще более преступными. Да
простится мне вольность, дозволенная,
впрочем, вашей снисходительностью, если я
замечу Вам, что такого рода мрачные
предчувствия, воспрепятствовал и бы всемерному
напряжению наших сил в момент, когда решаются
судьбы человечества.
Поспешное стремление продемонстрировать
силу неоправданно, когда ты действительно
слаб. Подобные попытки кончаются конфу-
352
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
зом, а их неудачный исход обескураживает и
парализует усилия более продуманные. Разум
должно ставить в положения рискованные,
хотя бы при этом существовала опасность, что
его может сбить с толку софистическое
хитроумие. Ибо разум не ведает ни утрат, ни стыда,
и помешать осуществлению полезных планов
намечаемой политики он не в состоянии. При
той неизбежной неопределенности, которая
фактически присуща любому деянию,
совершаемому со всем доступным человеку
благоразумием, ничто, по-видимому, не является
более верным противоядием против обмана,
чем указание на него. Верно, что и после
этого обман могут проглотить, и, возможно,
проглотить даже с большей жадностью,
поскольку знают, что это — обман. Иногда для людей
вопрос чести — не признавать того, что ими
злоупотребили, и они предпочитают совершить
сотни новых ошибок, нежели признать одну
единственную.
Но все же, если ни наши принципы, ни
наши склонности, ни, возможно, наши таланты,
не позволяют нам отвечать обманом на обман,
мы обязаны представить наилучшие доводы
тем, кого мы считаем разумными
существами, и попытаться вмешаться в ход событий.
Не в наших силах исправить эти аномалии в
умах людей. Не думаю, что людей, затеявших
все это, можно улучшить или ухудшить при
помощи слов. Они неподвластны доводам ра-
23-4215
353
Эдмунд Берк
зума. Но временами там или здесь некоторых
из тех, кто поначалу оказался захвачен
самыми необузданными благими намерениями,
возможно, после того, как поостынет первый пыл,
вовлечь в непредвзятое рассмотрение их
прежних заблуждений. Только к ним (и, с
сожалением, должен констатировать, что число,
скорее всего, не будет велико) мы обращаемся
хоть с какой-нибудь надеждой. Могу сказать с
уверенностью, почти граничащей с
абсолютным знанием, что ничего никогда не делалось
без предварительного плана, — даже до того,
как образовались государства. Nulla nova mi-
hi res inopinave surgit2. Это все те же люди и все
те же замыслы, хотя и под другим обличьем.
Именно то самое животное, которое
первоначально ползало в виде гусеницы, вы сейчас
наблюдаете парящим в высоте и простирающим
крылья к солнцу.
Продолжая поэтому так, как мы обязались
продолжать, то есть исходя из предположения,
что обращаемся мы к людям мыслящим, —
спросим: можно ли с большим успехом
разоблачить ложные политические принципы
иначе, чем показав, что они ведут к последствиям,
полностью несовместимым и разрушительным
для тех построений, которые на них
основывались? Если доказательство подобного рода
запрещается, тогда процесс рассуждения,
называемый deductio ad absurdum3, не отрицаемый
даже геометрией при всей ее строгости, совер-
354
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
шенно невозможно было бы применить в
парламентских дебатах. Тогда мы лишились бы
нашего сильнейшего и авторитетнейшего
оружия против глупости.
Вам известно, сэр, что даже добродетельные
попытки ваших патриотов воспрепятствовать
разрушению вашей страны, привели именно к
тому, чего они хотели избежать. И у нас, и во
Франции поговаривали, что правящие
узурпаторы не довели бы свою тиранию до такой
степени разрушительности, если бы их не
побуждала к этому и не подталкивала на это
неотступная язвительность вашей оппозиции.
Существует дилемма: если ты противостоишь
совершившемуся злодейству, то, естественным
образом, ты также принимаешь на себя
ответственность. Пребывая в покое, ты попадаешь
в соучастники того, что осуществилось при
твоем молчаливом согласии. Если ты
сопротивляешься, тебя обвиняют в том, что ты
провоцируешь раздраженную власть на новые
крайности. Поведение проигрывающей партии
никогда не кажется правильным: по крайней
мере, оно никогда не может обладать
единственно верным критерием мудрости по вульгарным
представлениям — успехом.
Среди причин, которые способствовали
гибели как короля, так и нации, было то
попустительство, что сродни неопределенной
надежде, смутной уверенности в том, что в душах
угнетателей Франции еще могут таиться ос-
23*
355
Эдмунд Берк
татки добродетели, хотя бы толика стыда. Для
честных людей нет иного способа обезопасить
себя, кроме как предполагать всевозможное
зло в злодеях и, в соответствии с этим,
действовать незамедлительно, решительно и
твердо. Я прекрасно помню, как на каждом этапе
этой удивительной истории, в каждой сцене
этого трагического дела, когда ваши
хитроумные узурпаторы провозглашали свои
злодейские принципы и даже применяли их в
конкретных резолюциях, было модно утверждать,
что на самом деле никакого намерения
буквально исполнять эти суровые декларации у
них и в помине не было. Это заставило
оппозицию излишне осторожничать и притупило
чувство опасности. Поддерживая и
распространяя эту ошибочную надежду, самозванцы
вводили в заблуждение то одних, то других,
так что средств к сопротивлению не оказалось,
когда они начали с ожесточением
осуществлять то, что задумывалось под покровом лжи.
Бывают ситуации, когда человеку стыдно
не быть обманутым. Человеческим
отношениям должно быть присуще определенное
доверие, в отсутствие которого люди часто бывают
более тяжко ранены собственными
подозрениями, нежели чужим вероломством. Но
когда те, чье коварство нам известно, надувают
нас, — мы хуже, чем просто дураки. Зная их
в этом качестве, мы должны воспринимать
даже их искренние намерения как новый повод
356
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
для недоверия. И лишь в единственном
случае было бы безумием не поверить полностью
самым отъявленным лжецам, — это когда они
заявляют о своем враждебном отношении к
нам.
Я нахожу, что некоторые лелеют другие
надежды, которые, признаюсь, кажутся еще
более притягательными, чем те, посредством
которых вначале столь многие были обмануты и
обезоружены. Они обольщают себя, полагая,
что те ужасающие бедствия, которые из-за их
глупости обрушились на нацию, в конце
концов откроют глаза широким массам или, по
крайней мере, их вождям. Боюсь, совсем
наоборот. Что касается вождей, то в этой
системе самозванства, как вам известно, плуты и
мошенники никогда не раскаиваются. У
обманщиков нет другого метода, кроме обмана.
У них в запасе нет иного товара.
У них нет ни добродетели, ни мудрости, к
которым они могли бы вернуться, потерпев
неудачу в попытке нажиться с помощью
хитрости и обмана. Им приходится изобретать
новые иллюзии после того, как прежние
становятся ни на что не годны. Но, к
сожалению, и доверчивость глупцов столь же
неистощима, как и изобретательность плутов. Они
никогда ничего не дают народу, но постоянно
поддерживает в нем надежду что-нибудь
заиметь. Ваши государственные доктора всего
лишь стараются внушить всем, что всякое бла-
357
Эдмунд Вёрк
го — это результат их деятельности или что
каждый случай улучшения положения
народа должен быть приписан их руководству.
Нация болеет и болеет крайне тяжело из-за их
лекарств. Но шарлатан говорит им, что
случившегося не воротишь — они приняли
лекарство и должны терпеливо ждать, когда оно
подействует; что сначала его действие
неприятно, но сама болезненность является
доказательством того, что доза уже начала
действовать; что революционные изменения
государственного устройства всегда неизбежно
болезненны; что тело должно претерпеть боль,
чтобы испытать облегчение; что тот, кто
прописал лекарство — не эмпирик, пользующий на
основании своего примитивного опыта, но тот,
чья практика* основана на твердом знании
правил врачебного искусства, гарантирующих
успешное излечение.
Вы читали, сэр, последний манифест — этот
шарлатанский законопроект — Национальной
ассамблеи. Как видите, наглость их обещаний
нисколько не уменьшилась несмотря на все
очевидные провалы. Сравните это последнее
послание ассамблеи и теперешнее состояние
ваших дел с тем, что они сулили вам прежде,
с обязательствами, которые они не просто про-
* В самом свежем шарлатанском послании
Национального собрания к народу Франции говорится, что они
основывали все свои построения не на вульгарной практике, а
на безошибочной теории или что-то в этом роде.
358
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
возгласили, но торжественно присягнули и
вожделенно поклялись, что в случае
поддержки, они сделают свою страну процветающей и
счастливой. А теперь решайте сами, можно
ли тех, кто способен написать подобное или в
состоянии все это прочитать, — можно ли их
самих наставить на путь разумного
мышления или действия.
Что же касается народа в целом, то после
того, как эти несчастные овцы сломали загон
и освободились даже не от уз, а от
покровительства всей совокупности принципов
естественного авторитета и легитимного
соподчинения, — они становятся естественной
жертвой самозванцев. Однажды отведав лесть этих
лгунов, они уже более не восприимчивы к
разуму, который видится им лишь в форме
порицания или упрека. От начала мира и до его
конца никогда не было и никогда не будет
такого, чтобы горчайшие разочарования
послужили полезным уроком хоть малейшей
части человечества. Человека в равной мере
ослепляет как крайняя безысходность, так и
чрезмерное благополучие. Безвыходные
ситуации порождают безрассудные советы и
отчаянные меры. Практически весь народ
Франции привык к тому, чтобы искать выхода в
чем угодно, кроме порядка, бережливости и
трудолюбивого прилежания. Эти люди
поголовно вооружены, и их приучают верить, что
почти все решается силой оружия. Nihil поп
359
Эдмунд Бёрк
arrogant armis4. Кроме того, есть нечто в
прежних способах жизни человечества, что влечет
нас и до сих пор. Жизнь авантюристов,
азартных игроков, цыган, попрошаек и
грабителей не лишена приятности. Нужна строгость,
чтобы противостоять человеческой тяге к
подобному образу жизни. Чередующиеся
приливы страха и надежды, бегства и
преследования, опасности и спасения, смена голода и
пиршеств в жизни дикаря и вора, по
прошествии какого-то времени неизбежно
накладывают печать прирученности, вялости и скуки
на всякое неспешное, размеренное,
неизменное и приносящее лишь в конце заметный
результат занятие, которое обещает в итоге лишь
весьма умеренное вознаграждение за долгий
труд. Те, кому власть хоть однажды
вскружила голову и кто получил хоть какое-нибудь
вознаграждение, пусть лишь только на один год,
уже никогда добровольно от нее не
откажутся. Даже находясь на вершине власти они
могут попасть в затруднительное положение, но
в поисках выхода они обратятся ни к чему
иному, как к той же власти. Случалось ли когда,
чтобы трудности вынуждали государя
отречься от престола? И как бы это подействовало
на тех, кого принудили поверить, что они —
народ, в котором все государи?
Заполучив в свои руки правление и право
распределять награбленное, наиболее
активная и мятежная часть низших сословий будет
360
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
использовать все возможности для
объединения в каждом муниципалитете своих
приспешников. Эти правители и их приспешники
окажутся достаточно сильны, чтобы укротить
недовольство тех, кто не смог урвать свою долю
добычи. Вероятно, наименее сообразительные,
а также самые пассивные и нерешительные
члены банды окажутся неудачливыми
авантюристами в этой мошеннической лотерее
грабежа. Если же, разочаровавшись, они
посмеют восстать, их же собратья-бунтовщики
немедленно подавят их как мятежников и
бунтовщиков. Некоторое время скудно
подкармливаемые требухой от добычи и сильно затем
поуменыиившись в числе, они, — изгнанные с
глаз долой, из сердца вон, — останутся
погибать в безвестности, как крысы, в своих
норах и углах.
Невозможно полагаться на
принудительное покаяние неудачливых мятежников и
разбежавшихся воров. Само правительство,
которому надлежит сдерживать самых наглых
и изобретательных из этих грабителей,
является их пособником. Его вооружение, его
казна, все, принадлежащее ему, находится в их
руках. Они сами создают и сами
манипулируют правосудием, которое обязано, прежде
всего, устрашающе действовать на них самих.
Как мне кажется, ничто так не усугубляет
безнадежность вашей внутренней ситуации, как
одно лишь это состояние вашей системы право-
361
Эдмунд Вёрк
судия. Не так много дней минуло с тех пор,
как мы узрели людей, выдвинутых вашими
правителями для выполнения важнейшего
государственного дела. Людей, пропахших
потом и пышущих жаром тяжкого труда,
черных от дыма и сажи кузницы конфискаций и
грабежей — ardentis massae fuligine lippos*'.
Людей, чья профессия — ковать орудия
доказательств, нападения и защиты,
предназначенные как для помощи в делах взломщиков,
убийц, предателей и злодеев, так и для
последующей их защиты. Людей, чьи умы
приправлены теориями, прекрасно сочетающимися с
их практикой, тех, кто всегда смеялся над
собственностью и законом, бросая вызов всем
основополагающим понятиям правоведения. К
ужасу и изумлению всех честных
представителей этой нации, и даже более — всех наций,
наблюдающих за тем, что происходит там, мы
увидели этих самых людей, воссевших на
священном месте правосудия в столице вашего
покойного королевства в знак одобрения их
деятельности и их принципов и для их более
полного осуществления. Мы понимаем, что
теперь вас будут истреблять с соблюдением всех
форм и правил. Это не мир, это всего лишь
придание большей организованности их
враждебным действиям. Их тирания находит свое
завершение в их правосудии, а их виселица-
фонарь и вполовину не столь ужасающа, как
их суд.
362
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
Можно было бы предположить, что из
чувства простой порядочности они могли бы
назначить для вас тех, кто не имел
обыкновения попирать закон и справедливость в
ассамблее. Назначить судьями, которым
надлежит распоряжаться вашими жизнями и
вашими состояниями, людей нейтральных, или
хоть по видимости нейтральных.
Кромвель6, когда он попытался узаконить
свою власть и навести порядок в завоеванной
им стране, не поручил отправление
правосудия тем, кто под его началом участвовал в
захвате власти. Совсем наоборот. Он в высшей
степени заботливо и разборчиво выискивал
даже среди членов партии, наиболее
непримиримой в отношении его замыслов, людей
солидных, с безупречной репутацией, не
запятнавших себя насилием, привычным по тем
временам, не замаравших рук
конфискациями и святотатством. Потому-то он и избрал
Хейлза7 своим верховным судьей, хотя тот
наотрез отказался принести гражданскую
присягу или признавать хоть какую-то законность
кромвелевского правительства. Кромвель
сказал этому великому юристу, что, поскольку
тот не признал его в качестве законного
правителя, единственное, что от него
потребуется — отправлять, в полном согласии с его
возвышенными чувствами и безупречной
жизнью, правосудие, без которого человеческое
общество не может существовать. Что от него
363
Эдмунд Верк
ожидается поддержка общественного
порядка как такового, а не конкретного
правительства Кромвеля.
Кромвель не смешивал учреждения,
необходимые ему для захвата власти, и систему
отправления правосудия в своей стране.
Потому что Кромвель был человеком, в котором
честолюбие не подавило полностью, а лишь
приглушило религиозные чувства и
стремление (в той мере, в какой это могло
совмещаться с его замыслами) выглядеть честно и
благородно в глазах людей. Стало быть, именно
этому его поступку мы обязаны сохранением
наших законов, которые в дальнейшем
некоторые безрассудные поборники прав человека
едва не искоренили как пережитки
феодализма и варварства. Кроме того, этим
назначением он дал — для своего века и для
последующих поколений — великолепный пример
искреннего и пылкого благочестия,
неукоснительной справедливости и основательного за-
коноправия*. Но не в этом ваши
философствующие узурпаторы предпочли подражать
Кромвелю.
Естественно предположить, что после
справедливой и необходимой революции (если они
считали, что их революция должна будет
сойти за таковую), ваши хозяева избрали бы
примером для подражания добродетельную поли-
См. «Жизнь Хейла» Бернета.
364
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
тику тех, кто предводительствовал
подобными славными революциями. Бернет8
рассказывает, что ничто так не способствовало
примирению английской нации с правительством
короля Уильяма9, как его забота о том, чтобы
на епископские вакансии назначались люди,
заслужившие уважение общества своей
ученостью, красноречием, благочестием и,
прежде всего, известные своим посредничеством в
отношениях с государством. А у вас, в ходе
вашей очистительной революции, кого вы
назначили управлять церковью? Г-н Мирабо10 —
хороший оратор и хороший писатель, и
хороший, очень хороший человек; но поверьте, мы
все здесь были до крайности изумлены,
обнаружив его в должности верховного
управляющего по делам вашей церкви. Дальнейшее уже
не могло пойти по-иному.
Ваша ассамблея обращается к Франции с
манифестом, в котором ее члены с
оскорбительной иронией сообщают, что они
возвратили церковь в ее первоначальное состояние.
В одном отношении их заявление,
несомненно, правдиво, поскольку они довели ее до
состояния нищеты и гонений. На что можно
надеяться после этого? Не потому ли люди (если
они достойны этого имени) — на волне новых
ожиданий и с новым главой церкви — были
назначены епископами, что они действовали как
орудия атеистов, что они скармливали псам
хлеб, отобранный у детей? Не ради ли наби-
365
Эдмунд Бёрк
вания утроб всей этой оравы ростовщиков,
торговцев-лотошников и бродячих евреев,
продающих на перекрестках товар но бросовым
ценам, они затем морили голодом бедняков
из своей христианской паствы и своих
собратьев-пастырей? Разве не были назначены эти
люди епископами для службы в храмах, в
которых церковным старостам надлежит (если
только священные сосуды еще не были
изъяты по патриотическим соображениям)
надежно хранить алтарный поднос и, по крайней
мере, не вверять чашу святого причастия в
святотатственные руки, — в руки евреев,
поскольку на ассигнации (т. е. бумажные деньги),
выпущенные под залог отобранных у церкви
земель, именно они скупают серебро,
украденное из церквей?
Мне сообщают, что епископами
назначаются именно сыновья этих еврейских
перекупщиков — т. е. люди, никоим образом не
причастные Христианскому суеверию,
становятся сослуживцами святейшего прелата Отэн-
ского, и вскармливаются у ног этого Гамали-
ила11. Мы знаем того, кто изгонял торгующих
из храма. Мы знаем и тех, кто вновь
возвращает их туда. У нас в Лондоне есть весьма
уважаемые представители еврейской нации,
которых мы оставим у себя. Но у нас имеются и
совершенно иные представители того же
племени — взломщики, скупщики краденого,
изготовители фальшивых бумажные денег, и их
слишком много, чтобы всех перевешать. Их
366
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
мы сбережем для Франции, для заполнения
новых епископских кафедр. Эти люди
поднаторели в клятвах и без колебаний присягнут
всему, что только ни изобретет плодовитый
гений ваших реформаторов.
Трудно сохранять серьезность в делах столь
смехотворных. Но воспринимать их без
должной серьезности, зная все последствия —
почти бесчеловечно. До какой же степени
одичалости и тупой, рабской бесчувственности
должен быть доведен ваш народ, чтобы терпеть
эти непотребства в своей церкви, своем
государстве, своем правосудии хоть одно
мгновение! Но обманутый народ Франции похож на
других сумасшедших, которые, о, чудо! —
терпят голод и жажду, и холод, и тюрьму, и цепи,
и плеть своего надсмотрщика, и в то же время
не перестают воображать себя генералами
армий, пророками, королями и императорами.
Я считаю делом абсолютно безнадежным
попытку как-то воздействовать на умы людей,
которые почитают бесчестие за честь,
нравственное падение за возвышение, рабство у
подлых тиранов за свободу, а истинное
пренебрежение и презрение со стороны своих
выскочек-господ за знаки уважения и почтения.
Чтобы излечить этих сумасшедших, их — как и
всяких иных — необходимо сначала привести
в подчинение.
Здравая часть общества, которая, я
полагаю, достаточно велика, но, безусловно, не
составляет большинство, была захвачена врас-
367
Эдмунд Бё'рк
плох и теперь разрозненна, запугана и
обезоружена. Необходимы более подходящие
условия, чтобы эта здравая часть общества
смогла применить свои способности
всестороннего рассмотрения и убеждения. Это должно быть
деяние власти и мудрости: власти в руках
твердых, решительных патриотов, которые в
состоянии отличить обманутых от предателей,
которые будут править государством (если так
им будет предназначено судьбой),
руководствуясь рассудительным, мужественным и
предусмотрительным милосердием. Я имею в виду
людей, полностью свободных от всех
мерзостей нынешней системы, даже если ранее она
все же испачкала их души. Людей, которые
заложат фундамент настоящих реформ,
искореняя малейшие остатки той философии,
которая кичится якобы совершенными
открытиями в terra australis12 морали. Людей, которые
обустроят государство на основоположениях
нравственности и политики, являющихся
нашим древним, существующим с незапамятных
времен, и, я надеюсь, вечным достоянием.
Такие люди должны быть приведены к
власти при поддержке извне. Она может быть
оказана вам из жалости, ибо, вне всякого
сомнения, ни одна нация никогда столь горестно не
взывала к состраданию своих соседей. Эти
соседи могут ее оказать, исходя из соображений
собственной безопасности. Я никогда ни об
одной стране не скажу, что она безопасно себя
368
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
чувствует в Европе, пока в самом центре ее
существует государство (если позволительно так
его называть), основанное на принципах
анархии, которое, по сути, является собранием
вооруженных фанатиков, имеющих целью
пропаганду принципов убийства, грабежа, бунта,
мошенничества, раздора, притеснения и
неблагочестия. Если бы дух и нрав Магомета13,
навсегда (подобно тому, как при жизни он
сделал это на время) упокоенного в глубине
аравийских песков, были заново открыты, он стал
бы объектом предостережения для
осмотрительных умов. Что, если бы он поднял знамя
своего фанатизма и направил его на
уничтожение христианской религии в luceAsiaeuB
момент, когда цивилизованный мир того
времени находился в зените своего великолепия?
В начале этого века государи Европы
поступили разумно, не позволив монархии
Франции проглотить остальных. И теперь, по
моему мнению, они не должны позволить,
чтобы все монархии и республики были
поглощены водоворотом этой грязной анархии. В
настоящее время они могут чувствовать себя
в достаточной безопасности, поскольку
сейчас сила Франции по сравнению с прежней
невелика. Но время и стечение обстоятельств
порождают новые опасности. Внутренние
проблемы могут появиться и в других странах. А
сила, подготовленная и ждущая момента,
чтобы с выгодой использовать любой оборот со-
24-4215
369
Эдмунд Бёрк
бытии, для введения своих злодейских
порядков, — эта сила всегда наготове там, где ей
видятся шансы на успех. Каким милосердием
могут обладать эти узурпаторы по отношению
к другим суверенам и другим нациям, когда с
собственным королем они обращаются со столь
беспримерным неуважением и с такой
жестокостью притесняют своих соотечественников?
Король Пруссии, действуя в согласии с
нами, благородно вмешался для того, чтобы
спасти Голландию от беспорядков. Та же сила, в
союзе со спасенной Голландией и
Великобританией, отдала Нидерланды во владение
императора, и властью этого государя уберегла от
всех произвольных новшеств издревле
унаследованное устройство этих провинций. Вец-
лерская палата15 восстановила епископа Льеж-
ского, несправедливо свергнутого в
результате бунта его подданных. Король Пруссии не
был связан ни договором, ни родственным
союзом, и не имел никаких особых причин
полагать, что правление императора было бы
более вредоносным или более притеснительным
для человеческой природы, чем правление
турок. И тем не менее, просто по политическим
мотивам этот государь заявил, что применит
всю свою грозную силу, чтобы даже турок
вырвать из когтей имперского орла.
Если такое совершается ради варварской
нации, варварски пренебрегающей защитой
порядка, что губительно для рода человече-
370
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ского; ради нации, которая, принципиально
состоит в вечной вражде с самим именем
христианства; нации, которая не удостоит даже
пожеланием мира (Салям) никого из нас; и не
заключит с христианской нацией никакого
более дружеского пакта, кроме перемирия; —
если так поступили ради Турции, можно ли
представить, что будет неучтиво,
несправедливо или немилосердно, если та же самая сила
будет использована для спасения из неволи
добродетельного монарха (в Европе с
почтением именуемого Христианнейшим), который
после перерыва в 175 лет созвал всеобщее
собрание сословий своего королевства, чтобы
исправить злоупотребления власти и установить
свободное правление, а также укрепить свой
престол; монарха, который с самого начала,
без принуждения, даже без каких-либо просьб,
наделил свой народ такой Великой Хартией
привилегий, какой ни один король никогда не
даровал своим подданным? И неужели
должны покорно сносить короли, любящие своих
подданных, или подданные, любящие своих
королей, то, что этот монарх, в самый момент
совершения благодеяний был с
оскорбительной жестокостью исторгнут из своего дворца
шайкой предателей и убийц и находится в
заточении даже в этот момент, в то время как
его королевское имя и положение (sacred
character) были употреблены на полное разорение тех,
кого законом он был поставлен защищать?
371
24*
Эдмунд Бёрк
Единственным преступлением этого
несчастного монарха по отношению к его народу
была его попытка дать им свободное
государственное устройство при сохранении монархии.
И за это — пример, доселе в мире
неслыханный! — он был низложен. Если суверены
принимают участие в судьбе низложенного
тирана, это вполне могло бы нанести урон их
репутации. В этом порочном сочувствии
предположили бы их затаенную склонность к тирании.
Но не вступиться как за своего за
справедливого государя, свергнутого предателями и
бунтовщиками, которые составляют
проскрипционные списки (списки «врагов народа»),
грабят, конфискуют и во всем жестоко
притесняют своих сограждан, — это значит, по-моему,
забыть, в чем заключается честь и что входит
в права всякого добродетельного и законного
правительства.
Я полагаю, что король Франции в равной
мере является объектом политики и
сострадания как Grand Seignor16 своих провинций. Я
не думаю, что полное уничтожение Франции
(если таковое было бы возможно) — вещь,
желательная для Европы или даже для моей,
соперничающей с Францией, нации.
Дальновидные патриоты не считали благом для Рима,
чтобы даже Карфаген17 подвергся полному
уничтожению. И тот был мудрым греком,
мудрым с точки зрения общих интересов Греции,
и в то же время — храбрым противником-
372
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
спартанцем и благородным завоевателем, кто
не желал, посредством разрушения Афин,
сделать Грецию одноглазой.
Однако, сэр, то, что я сказал о
вмешательстве иностранных государей, является лишь
мнением частного человека, который не
представляет ни одно из государств и не служит
выразителем позиции какой-либо партии, но
который полагает себя обязанным свободно и со
всей необходимой энергией изложить свои
настроения в связи с кризисом, столь значимым
для всего человеческого рода.
Я не имею опасений, что своими
откровенными рассуждениями о короле и королеве
Франции я подтолкну (как вы опасаетесь) к
скорейшему осуществлению предательских
замыслов против них. Вы полагаете, сэр, что от
узурпаторов вполне можно ждать, что они
радостно ухватятся за любой предлог, лишь бы
избавиться от самого названия «король».
Разумеется, я не желаю зла вашему королю; но
для него лучше не жить (он ведь не правит),
чем служить пассивным орудием тирании и
узурпации.
Я определенно хотел показать, насколько
это в моих силах, что существование такого
поста в исполнительной власти в их
республиканской системе в высшей степени абсурдно.
Но показав это, я не сделал никакого
открытия, по крайней мере — для них. Они
оставили королевское имя лишь как приманку для
373
Эдмунд Бёрк
тех французов, кто еще с почтением
относится к имени короля. Они следят за этими
настроениями и, как только обнаружат, что их
практически не осталось, они не будут
затруднять себя поиском предлогов, чтобы
оправдать уничтожение имени, поскольку сама вещь
у них в руках. Они использовали его как
своего рода пуповину для вскормления своего
противоестественного отпрыска от, так сказать,
«утробы» царствующего дома как такового. А
когда чудовище сможет самостоятельно
находить себе пропитание, на нем останется лишь
метка — знак того, что им исторгнуто то самое
чрево, из которого оно изошло. Поводы
нужны тиранам в редчайших случаях. Обман —
слуга несправедливости, который всегда под
рукой, и пока «бумажные деньги» лживых
намерений и софистических доказательств
обеспечивали исполнение их затей, у них не было
никакой нужды в том, чтобы я обеспечил их
«звонкой монетой». Но теперь предлоги и
софизмы — в прошлом; свое дело они сделали.
Узурпация больше не ищет благовидных
предлогов. Она всецело полагается на силу.
Ничто из того, что могу сказать я или что
можете сказать вы, ни на единый час не
приблизит исполнения давным-давно
взлелеянного ими замысла. Несмотря на их
торжественные декларации, их льстивые послания и
многочисленные клятвы, которые они дали
сами и заставили дать других, они убьют коро-
374
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ля, как только отпадет нужда в его имени для
их замыслов; но ни мгновением раньше.
Возможно, сначала они убьют королеву, как
только вновь возникшая угроза такого убийства
перестанет привычным образом действовать
на смятенный ум любящего супруга. В
настоящее время, выгода, которую они извлекают
из каждодневной угрозы жизни королевы,
является единственной гарантией ее сохранения.
Они оставляют в живых монарха для того,
чтобы показывать его, как какого-нибудь
дикого зверя на ярмарке, будто бы у них в
клетке сидел Баязид18. Они решили возбудить
презрение к монархии, выставив ее — в лице
самого добродетельного из всех своих королей —
на всеобщее осмеяние.
Их наглость представляется мне еще более
гнусной, чем их преступления. Ужасы 5 и 6
октября были менее отвратительны, чем
торжество 14 июля19. Бывают ситуации (прости,
Боже, если я могу подумать, что 5 и 6
октября относятся к таковым), в которых лучших
из людей путают с наихудшими, а во тьме и
неразберихе, в давке и свалке подобных
исключительных событий бывает не так легко
отличить одних от других. Необходимость
имеет оправдание как таковая, даже если она —
результат злодейских замыслов. Эти события
могут забыться, если сами виновники
предпочтут не предаваться воспоминаниям и не
станут, размышляя о своих беззакониях, го-
375
Эдмунд Бёрк
товить себя на примерах прошлого к
совершению новых преступлений. Истинный нрав
людей проявляется именно в моменты
ослабления опасности, во времена благополучия, в
час, когда сердце раскрывается и смягчается
для веселья и наслаждения. Если в людях есть
хоть какое-то добро, оно проявляется именно
тогда и никогда больше. Даже волки и тигры,
насытившиеся своей добычей, смягчаются и
становятся безопасными.
Именно в такие времена возвышенные умы
полностью уступают бразды правления
добронравию. Они со снисхождением относятся даже
ко всякой неумеренности — из доброго
отношения к ее жертвам, из великодушия — к
побежденным. Терпят оскорбления, прощают
обиды, одаривают сверх обычной меры. Сами
полные достоинства, они уважают достоинство во
всех, а достоинство несчастных для них
вообще священно. Но тогда же, греясь в лучах
незаслуженной удачи, низкие, злобные,
неблагородные и пресмыкательские души
раздуваются от скопленного яда, и именно тогда они
обнаруживают свое отвратительное
великолепие и блистают в полном сиянии своей
природной подлости и низости. Именно в эту пору
ни одного здравомыслящего и благородного
человека с ними невозможно спутать. Именно
такое время, для них политически спокойное
и безопасное, несмотря на то, что их народ
только что перенес настоящий голод и не имел
376
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
другой судьбы, кроме нищеты и
попрошайничества, именно это время избрали ваши
философские лорды для того, чтобы с показной
помпой и роскошью устроить торжество для
невероятного числа праздных и пустоголовых
людей, искусно и тщательно по-добранных со всех
уголков мира. Они соорудили громадный
амфитеатр, на котором воздвигли подобие
приспособления для публичного наказания с
отверстиями для головы и рук*. На
конструкцию они водрузили своих законных короля и
королеву с оскорбительным изображением над
их головами.
Там они выставили эти персоны, которым
адресовано сочувствие и уважение всех
благомыслящих людей, на посмеяние
бессмысленной и беспринципной толпы, утратившей
даже то ни о чем не говорящее благодушие,
которым бывают отмечены
капризно-переменчивые настроения народа. Чтобы представить
сцену жестокого глумления во всей
мыслимой полноте, была избрана годовщина того
самого дня, когда они подвергли жизнь их
государя страшной опасности и
отвратительнейшим унижениям. Это случилось сразу после
того, как нанятые ими безо всякой оплаты
убийцы вначале подняли вооруженное
восстание против короля, переманили его стражу,
* В Англии позорный столб (сагсап) обычно делают очень
высоким, как тот, что был сооружен для выставления на
позор короля Франции.
377
Эдмунд Бёрк
внезапным штурмом захватили его замок,
изрубили нескольких несчастных инвалидов из
его гарнизона, убили его управляющего и,
словно дикие звери, разорвали на куски
главу исполнительной власти его столицы,
поскольку тот остался верен своей присяге на
верность королю.
Пока в мире не пробудится чувство
справедливости, подобное будет происходить, вплоть
до самых крайних форм, не будучи
чем-либо спровоцировано и не встречая даже
порицания. Те, кто организовал представление 14
июля, способны на любое злодейство. Они не
совершают преступлений ради исполнения
своих замыслов, но они замышляют то, что
чревато преступлениями. В том, что они творят,
нет принудительной необходимости — их
побуждает к этому сама их природа. Это —
современные философы, одно упоминание
которых подразумевает низость, дикость,
жестокосердие.
Помимо бесспорных указаний,
проистекающих из духа их конкретных деяний,
имеются некоторые характерные признаки в общей
системе действий вашего мятущегося
деспотизма, которые, по моему мнению,
свидетельствуют вне всякого сомнения, что
невозможно ожидать радикальной перемены в их
главном настрое. Я имею в виду их схему
образования подрастающего поколения, принципы,
которые они намереваются внедрять и симпа-
378
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
тии, которые они желают сформировать в умах
в то время, когда они наиболее податливы.
Вместо того, чтобы формировать умы
своего юношества по подобию того послушания и
той умеренности, которые составляют
грациозность и изящество юности, в привычке
почитания знаменитых примеров и отвращения ко
всему, что отдает гордыней,
невоздержанностью и самообманом (проявлениям чего эта
пора жизни и так достаточно подвержена), —
они искусственно провоцируют эти дурные
наклонности и даже приучают действовать из
этих побуждений. Ничто столь не
показательно, как характер книг, рекомендуемых
официально. Получив эту рекомендацию, они
вскоре создают дух эпохи.
Степень воздействия добродетельных
учреждений на общество весьма неопределенна. Но
если образование воспринимает порок в
каждую часть своей системы, то нет сомнения, что
он разовьет бурную наступательную
деятельность. Правительственный чиновник,
который, уважая свободу печати, готов сносить все
лично для него проистекающие отсюда
неприятности, несет повышенную ответственность за
то, каких писателей он разрешает
публиковать, и разрешение должно быть дано на
основе самых строгих рекомендаций, т. е.
общественного почета и общественных наград.
Он должен быть осторожен, рекомендуя
авторов двусмысленных и неясных в моральном
379
Эдмунд Бёрк
плане. Он должен опасаться, чтобы в руки
юношества не попали писатели, снисходительные
к некоторым чертам своего характера, чтобы
ученики не изучали умонастроения своего
профессора вместо основоположений науки. Он
обязан, прежде всего, быть особо осторожным,
рекомендуя писателя с признаками
поврежденного рассудка. Ибо не может быть
настоящей добродетели без здравого ума, а безумие
всегда порочно и вредоносно.
Национальное собрание исходит из
совершенно противоположных установок. Оно
рекомендует своей молодежи изучение дерзких
экспериментаторов в области морали.
Хорошо известно, что между депутатами не
прекращается жаркий спор о том, кто из них в
большей степени походит на Руссо20. По
правде говоря — все они на него похожи. Его кровь
они перелили в свои умы и свои манеры. Лишь
его они изучают, лишь над ним размышляют,
ему одному достается то их свободное время,
которое они выкраивают от дневных трудов
неправедных и ночных дебошей.
Руссо — их канон священного писания, в
своей жизни он для них — канон Поликле-
та21, в общем — совершенный образец для
подражания. За право отливать статуи этому
человеку и этому писателю — образцу для
подражания авторам и французам — сегодня
борются все парижские литейные мастерские,
пуская в ход котелки своих бедняков и коло-
380
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
кола своих церквей. Если бы автор написал
что-либо как гениальный геометр, то,
несмотря на крайнюю порочность его моральных
воззрений и практического поведения, можно
было бы счесть, что, воздвигая ему статую, они
чтут в нем лишь геометра. Но Руссо — либо
моралист, либо ничто. И невозможно,
поэтому, имея в виду всю совокупность
обстоятельств, ошибиться в оценке их замысла,
связанного с выбором автора, который
рекомендован к изучению в первую очередь.
Найти заменители всех тех принципов, с
помощью которых до сих пор управлялась
человеческая воля и человеческие поступки —
вот их главная проблема. Они ищут в
человеческой душе наклонности такой силы и
такого свойства, чтобы они сгодились — и
намного лучше, чем прежняя мораль — для целей
их государства, а также могли быть
усовершенствованы в целях поддержания их власти
и сокрушения их врагов. Поэтому они
избрали себялюбивый, льстивый, соблазнительный
и нарочитый порок взамен простых
обязанностей. Истинное смирение, — опора системы
христианства, — некичливое, но глубокое и
надежное основание всякой настоящей
добродетели. Но они его полностью отбросили как
весьма болезненное в повседневной жизни и
внешне совершенно непривлекательное. Их
цель — соединить все природные и социальные
чувства в непомерное тщеславие.
381
Эдмунд Бёрк
В небольших дозах и проявляемое в
мелочах тщеславие — ерунда. Но развившись во
всей полноте — оно худший из всех пороков,
и все они так или иначе проявляются в нем.
Оно пропитывает фальшью всего человека. Оно
не оставляет в нем ни грана искренности и
ничего, заслуживающего доверия. Его лучшие
свойства отравлены и извращены им,
превращаясь в наихудшие. Хотя в распоряжении
ваших повелителей имелось достаточно
писателей, аморальных настолько, чтобы
соответствовать смыслу их статуи (таких как Вольтер
и прочие), они все же выбрали Руссо,
поскольку в нем этот особенный порок, который они
желали утвердить в качестве главенствующей
добродетели, проявился с наибольшей
очевидностью.
Был у нас в Англии этот великий
профессор и основатель философии тщеславия22.
Поскольку у меня была замечательная
возможность практически повседневного общения с
ним, во мне не осталось ни малейшего
сомнения в том, что единственным принципом,
который воздействовал на его сердце и
руководил его рассудком, было тщеславие. Этим
пороком он был одержим чуть ли не до
умопомешательства.
Это самое безумное эксцентрическое
тщеславие и побудило этого сумасшедшего
Сократа23 Национального Собрания опубликовать
безумную исповедь его безумных заблуждений
382
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
и попробовать прославиться, выволакивая на
свет божий потайные и пошлые пороки,
которые, как нам известно, иногда могут
совмещаться со значительными талантами. Тот не
постиг сущность тщеславия, кто не знает, что
оно — всеядно, что оно пожирает все без
разбора, что оно обожает рассказывать даже о
своих заблуждениях и пороках, ибо это
непременно удивит и привлечет внимание, а в
худшем случае — сойдет за прямоту и открытость.
Именно так тщеславие извращает и
употребляет во зло даже лицемерие, которое сподвиг-
ло Руссо составить свое жизнеописание таким
образом, что в нем совершенно отсутствуют
добродетели или хотя бы один добрый
поступок. Это жизнеописание есть ни что иное как
дерзкий и яростный вызов, брошенный в лицо
его же Творцу, которого он признает лишь
чтобы похрабриться24. Ваше Собрание,
понимая, насколько сильнее действует конкретный
пример, чем абстрактное предписание,
избрало этого человека (т. е. человека без единой
добродетели по его собственным словам) в
качестве модели. Ему они воздвигли свою
первую статую. От него они повели череду своих
почетных знаков и отличий.
Именно эта новоизобретенная добродетель,
канонизированная вашими хозяевами,
постоянно доводила их морального героя до
полного истощения запасов его мощной риторики в
выражении всеобщего благоволения, в то вре-
383
Эдмунд Верк
мя как в сердце его не теплилась ни одна
искорка обычного родительского чувства. Бла-
горосположенность ко всем существам и
отсутствие живого чувства по отношению к
любому индивиду, с которым профессор вступает в
контакт, образует характер новой философии.
Ставя себя вне общества, этот их герой
тщеславия отвергает и справедливую цену
совместного труда, и вознаграждение, которым
обязано богатство гению и которое, будучи
выплаченным, оказывает честь как дающему,
так и принимающему. И после этого он
выставляет свое нищенство в качестве
оправдания своих преступлений.
Он тает от нежности лишь к тем, с кем его
практически ничего не связывает, а затем без
содрогания единого мускула на лице
выбрасывает, словно отходы или экскременты,
плоды своих отвратительных любовных
похождений и отсылает своих детей в приют для
найденышей. Медведи любят, вылизывают и
воспитывают своих малышей, но ведь медведи —
не философы. Тщеславие, однако, находит себе
оправдание в том, что извращает обычный
порядок человеческих чувств. Тысячи
поклоняются сентиментальному писателю, но
любящего отца едва ли знают даже в своем
приходе. Под руководством этого философского
преподавателя этики тщеславия они
попробовали совершить во Франции полную перемену
всего морального устройства человека как
такового.
384
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
Государственные деятели, такие как ваши
нынешние правители, существуют в насквозь
поддельной, фальшивой и вымышленной
атмосфере. Вырванные из естественной
домашней обстановки, они оказываются на сцене,
превращающей их в искусственные создания
с театрально преувеличенными чувствами,
рассчитанными на созерцание при сиянии
свечей и на определенном расстоянии.
Тщеславие всегда наготове, чтобы возобладать в
любом из нас и в любой стране. И не кажется
абсолютно необходимым ради исправления
французов их систематическое обучение этому
пороку. Но совершенно ясно, что этот бунт явился
его законнорожденным отпрыском, и теперь
оно, в свою очередь, благочестиво подпиты-
вается этим же бунтом, ежедневно получая от
него свою долю. Если система
государственного устройства, предложенная Собранием,
ложна и театральна, то это потому, что
такова же их система управления. С ней и только
с ней эта система совместима. Чтобы понять и
ту, и другую, мы должны соединить нравы и
политику законодателей.
Ваши практические философы,
систематичные до мелочей, мудро обратились к
первоисточнику всего. Поскольку отношения между
родителями и детьми образуют первоосновы
обычной, естественной нравственности*, они
* «Filiola tua te delectari lacctor et probari tibi ф\хпклу esse tfjv
<*jTopyfiv xf|v> яра; та tekvcc etenim, si hoc non est, nulla potest homi-
385
25-4215
Эдмунд Бёрк
воздвигли памятники дикому, жестокому,
пошленькому и жестокосердному отцу с
возвышенными общими чувствами — любящему род
человеческий, но при том ненавистнику
своих близких. Ваши хозяева отвергают
обязанности этих самых обычных отношений на том
основании, что они противоречат свободе, что
они не основаны на общественном договоре и,
в соответствии с правами человека, не
являются обязательными. Ибо отношения эти,
разумеется, не являются результатом
свободного выбора: никогда — со стороны детей и не
всегда — со стороны родителей.
Следующее отношение, которое они
переиначивают с помощью своих памятников
Руссо — это отношение, которое по своему
священному характеру следует за отношениями
отцовства. Они расходятся со старомодными
мыслителями, которые предполагали в
педагогах возвышенные и благородные характеры
и тесно связывали эту роль с родительской. Мо-
ni esse ad homincm naturae adjunctio; qua sublata vitae societas
tollctur» —Cic. Ep. Ad Atticum.
«Я доволен, что ты получаешь отраду от твоей дочки и
соглашаешься с тем, что желание детей естественно.
Право, если этого нет, то у человека не может быть никакой
природной связи с человеком, а с ее уничтожением
уничтожается общность жизни» — цитата из письма Цицерона к
Аттику (кн, VII, письмо 2, IV).
Valete Patron (Rousseau) et tui condiscipuli! (LT Assemblcc
National).
«Пусть здравствует Патрон (Руссо) и твои соученики
(Национальная Ассамблея)».
386
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ралисты эпохи помрачения, preceptorum sancti
voluere parentis esse loco25. В этот век
просвещения они учат, что воспитатели должны
выступать в роли модников и волокит. Они
подвергают систематической порче и без того весьма
к этому склонное племя (временами
становящееся для вас источником неприятных
проблем) — группу дерзких, задиристых
литераторов, которым они, вместо их естественных,
но строгих и неброских обязанностей,
вменяют роли остроумцев — молодых весельчаков
воинственного темперамента, небрежных в
одежде искателей наслаждений. Они
призывают подрастающее поколение Франции
проникнуться симпатией к образу жизни,
состоящему из похождений и нежданных удач, они
пытаются расположить юношество к
педагогам, которые подрывают священнейшие
семейные устои и развращают своих
воспитанниц. Они поучают народ, что соблазнители
девственниц почти что под носом у их родителей
могут быть безопасными жильцами в их
домах и даже вполне подходящими стражами
чести мужей, по праву занимающих то
положение, которое молодые литераторы
захватили, не испросив дозволения ни закона, ни
совести.
Таким образом они обходятся без всех
семейных отношений между родителями и
детьми, женами и мужьями. Теперь они
развращают вкус с помощью того самого учителя,
25*
387
Эдмунд Бёрк
который помогает им в развращении нравов.
Вкус и элегантность, хотя и относятся к
второстепенным качествам морального порядка,
все же играют немаловажную роль в
организации повседневной жизни. Моральный вкус
не в силах превратить порок в добродетель,
но он придает добродетели привлекательность
наслаждения и бесконечно уменьшает
зловредность порока.
Руссо, писатель изрядной силы и живости,
абсолютно безвкусен в каком угодно смысле.
Ваши хозяева, подвизающиеся у него в
учениках, полагают, что всякая утонченность
имеет аристократический характер.
Завершающийся век полностью истощился в своих
усилиях придать нашим естественным
вожделениям изящество и благородство, в
прививании их высшим классам и сословиям, и это
лишь видимость, что сии свойства
принадлежат им естественным образом и по
справедливости. Ваши хозяева исполнены
решимости с помощью Руссо разрушить эти
аристократические предрассудки.
Страсть, именуемая любовью, столь
всеохватна и всемогуща, она играет столь
существенную роль в тот период жизни, когда
окончательно формируется характер человека, что
все обстоятельства и принципы того, как она
влечет к себе и поражает воображение,
становятся исключительно важными для нравов и
манер всякого общества. Ваши правители от-
388
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
лично знают это, и в своих систематических
усилиях по изменению ваших манер в
соответствии с их политикой никого они не нашли
столь удобным как Руссо.
При его посредстве они обучают людей
любви на манер философов. Это значит, что они
учат людей, учат французов любви безо
всякой галантности, любви, нисколько не
напоминающей тот утонченный цветок нежной
юности, который, если и не помещает ее среди
добродетелей, то уж точно — среди ее
украшений. Вместо этой страсти, естественным
образом соединенной с изяществом и тонкими
манерами, они впрыскивают в свое юношество
бесформенную, грубую, дурно пахнущую,
мрачную, возбуждающую ярость мешанину
педантизма и сладострастия — метафизические
размышления, смешанные с грубейшей
чувственностью. Таково общее моральное учение о
страстях, которое можно найти у их знаменитого
философа в его знаменитом произведении
философического волокитства — в «Новой Эло-
изе»26.
Когда ограждение от подобного рода
преподавателей галантности опрокинуто, и ваши
семьи не защищены более честным
достоинством и похвальными домашними
предрассудками, остается лишь один шаг до
устрашающего нравственного повреждения. Правители
в Национальном Собрании очень надеются,
что женская половина первых семей Фран-
389
Эдмунд Бёрк
ции может оказаться легкой добычей
учителей танцев, скрипачей, закройщиков,
парикмахеров, комнатных слуг и других
деятельных граждан того же разбора, которые,
будучи допущены в ваши дома и став наполовину
вашими домашними, могут войти в ваше
общество на основе постоянных или временных
отношений. Они законом уравняли этих
людей с вами. Насаждая моральный руссоизм,
они превратили их в ваших соперников.
Действуя таким образом, эти великие
законодатели довели до конца свои планы всеобщего
уравнения и воздвигли свои права человека
на весьма надежном фундаменте.
Я абсолютно уверен в том, что к такого
рода позорному злу привели именно писания
Руссо. Я нередко дивился тому, что им
восторгаются и ему следуют значительно больше на
континенте, чем у нас. Возможно,
таинственное обаяние языка отчасти объясняет это
различие. Мы определенно ощущаем и до
определенной степени чувствуем пышущий,
оживленный и возбуждающий стиль этого
писателя, хотя в то же время мы находим его
небрежным, расплывчатым и безвкусным с
точки зрения композиции его сочинений. Все его
персонажи практически в равной степени
проработаны и представлены без
соответствующего подбора и соподчинения частей
повествования. Его писания слишком растянуты, а
манера письма весьма однообразна. Нас не за-
390
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
хватывает целиком и полностью ни одна из
его работ, хотя в каждой из них имеются
наблюдения, которые временами обнаруживают
яркие прозрения в глубины человеческой
природы. Но его учения, взятые в целом,
настолько далеки от реальной жизни и реальных
манер, что нам и в голову не приходит
заимствовать из них правила для законодательства и
поведения, или же для подкрепления и
иллюстрации чего бы то ни было ссылками на его
мнения. Их судьба в нашей стране хорошо
описывается одним древним парадоксом:
Cum ventum ad verum est sensus moresque
repugnant,
Atque ipsa utilitas justi prope mater et aequi27.
Вероятно, дерзкие умствования более
приемлемы, поскольку более в новинку у вас, чем
у нас —давным-давно уже пресытившихся ими.
У нас и сейчас, как в течение двух последних
веков, в значительно большем ходу, чем, как
я полагаю, на континенте, старинные
здравомыслящие авторы. Они занимают наши умы.
Они предписывают нам очередной вкус или
поворот мыслей. Благодаря им мы можем
совершенно безболезненно на краткий миг
развлечься парадоксальной моралью.
Я отнюдь не считаю этого автора целиком
лишенным здравых понятий. При всей его
беспорядочности нужно считаться с тем, что по
временам он морален и морален в весьма
возвышенном смысле. Но общий дух и направ-
391
Эдмунд Бёрк
ленность его трудов — вредоносны, и в
особенности благодаря этой смеси. Ибо
полнейшая бесчувственность несовместима с
красноречием, и душа (хотя и подверженная
порче, но сама по себе не порочная) отвергла и
оттолкнула бы от себя с отвращением
поучения чистого и беспримесного зла. Эти авторы
даже добродетель ухитряются превращать в
сводню порока.
Однако меня в меньшей степени
интересует автор, нежели Собрание, систематически
извращающее мораль с помощью его средств.
И меня, признаюсь, приводит в отчаяние
безнадежность попыток воздействовать на души
их последователей через разум, честь или
совесть. Грандиозной задачей ваших тиранов
является уничтожение благородного сословия
Франции, и с этой целью они изо всех своих
сил стремятся уничтожить все признаки тех
отношений, которые могли обеспечить знати
могущество или хотя бы безопасность. Чтобы
разрушить этот порядок, они заразили
пороком все общество.
Чтобы никто не смог — на основе ложных
чувств солидарности этой Новой Элоизы —
объединиться против их тирании, они
усиливаются подорвать те принципы доверия и
верности дому, которые задают дисциплину
общественной жизни. Они пропагандируют
принципы, согласно которым каждый слуга
может считать если не обязанностью, то по мень-
392
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
шей мере своей привилегией доносительство
на своего хозяина. Согласно этим принципам
любой сколько-нибудь заметный отец
семейства утрачивает священную
неприкосновенность своего дома. Debet sua cuique domus esse
perfugium tu tissimum28, — утверждает закон,
который ваши законодатели первоначально
всеми силами постарались оспорить, а затем и
отменить. Они разрушили спокойствие и
безопасность домашней жизни, превратив дом из
укрытия в мрачную тюрьму, в которой отец
семейства принужден влачить жалкое
существование, угроз которому тем больше, чем
больше кажущихся средств защиты. Где он — хуже
чем обитатель камеры одиночного
заключения в толпе своих домашних и вынужден
больше опасаться своих слуг и домочадцев, чем
нанятой кровожадной толпы бродяг, готовых
вздернуть его на фонарь.
Таким же образом и с той же целью они
всеми силами стремятся уничтожить тот
трибунал совести, который существует
независимо от всяких эдиктов и декретов. Ваши
деспоты правят с помощью страха. Они знают, что
человека, живущего в страхе Божием,
невозможно запугать ничем. И потому они
искореняют из душ людских с помощью своего
Вольтера, своего Гельвеция29 и остальных
соучастников этой бесславной банды, тот
единственный вид страха, который порождает истинное
мужество. Их цель — довести своих сограж-
393
Эдмунд Бёрк
дан до такого состояния, когда единственно
перед чем они будут трепетать, это перед их
следственным комитетом и их фонарем.
Обнаружив все выгоды убийства в ходе
создания своей тирании, именно к этому самому
надежному средству они прибегают для ее
поддержки. Любой, кто противится их деяниям
или заподозрен в замысле оказать
сопротивление, должен будет ответить своей жизнью
или жизнями своей жены и детей. Эту
позорную, жестокую и трусливую практику убийств
они имеют бесстыдство именовать щадящей.
Они похваляются тем, что узурпировали власть
скорее запугав, нежели применив силу, и что
немного своевременных убийств
предотвратили кровопролитие многих сражений. Нет
сомнения, что они увеличат количество этих
актов пощады при любом удобном поводе.
Ужасающими, однако, окажутся последствия их
попыток избежать зол войны с помощью
щадящей политики убийств.
Если они, достойно наказав виновных, не
осудят этой практики — а они этого не
сделают, как не откажутся и от своей политики в
целом, то любой иностранный государь, буде
он вступит на землю Франции, вынужден
будет вести себя здесь как в стране убийц.
Правила цивилизованной войны не будут
применяться — не в праве французы, действующие
на основе нынешней системы, ожидать этого.
Те, чьей всем известной политикой является
394
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
умертвление любого гражданина,
заподозренного в недовольстве их тиранией и
разложение армий своих открытых противников,
должны ожидать в ответ крайнюю враждебность.
Всякая военная операция, которая не будет
сражением, станет военной казнью. Это
породит акты возмездия с вашей стороны, а
каждый такой акт вызовет очередное отмщение.
Адские псы войны без поводков и
намордников будут спущены с обеих сторон. Новая
школа человекоубийства и варварства,
основанная в Париже, уничтожив (по ее лживым
уверениям) все прочие манеры и принципы,
которыми до сих пор живет цивилизованная
Европа, уничтожит и цивилизованные способы
ведения войны, которые, более, чем что-либо
иное, отличают Христианский мир. Таков
приближающийся золотой век, который Вергилий
вашего Собрания воспел в обращении к
своему Поллиону30!
При таком положении ваших политических,
гражданских и общественных нравов и манер,
каким образом вам может повредить
свободное обсуждение ваших дел? Предосторожность
нужна лишь тем, кому есть, что терять. Все,
что сказано мною в оправдание того, что я не
опасаюсь неприятностей в результате
открытого обсуждения абсурдных последствий,
вытекающих из отношений между законным
королем и режимом самозванщины, приложимо
к оправданию моего разоблачительного опи-
395
Эдмунд Бёрк
сания положения армии, также сделавшейся
объектом софистической узурпации. Эти
тираны не хотят слышать никаких доказательств
того, что они и сами должны ощущать
ежедневно, — т. е. что ни одна нормальная армия
не сможет существовать, будучи построенной
на их принципах. Им не нужен наблюдатель,
чтобы предложить политику избавления от
армии, как и от короля, при первом же случае,
когда они будут способны осуществить эту ме-
РУ.
Как надеется поступить ваша армия,
чтобы вернуть ваши свободы — мне неведомо. В
настоящее время, подчиняясь приказам,
якобы исходящим от короля, который, как им
хорошо известно, совершенно безвластен и
который никогда не выдаст мандата, не
направленного непосредственно или в своих
отдаленных последствиях на его собственное
уничтожение, ваша армия, похоже, образует одно
из главных звеньев в цепи того рабства
анархии, с помощью которой жестокая узурпация
удерживает обескураженный народ
одновременно и в подчинении, и в замешательстве.
Вы спрашиваете меня, что я думаю о
поведении генерала Монка31. Как его пример
может быть использован в вашем случае, я
сказать не могу. Я сомневаюсь, что у вас во
Франции найдется человек, способный также
послужить делу монархии, как служил
английской монархии Монк. Армия, которой коман-
396
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
довал Монк, была в смысле дисциплины
доведена Кромвелем до поныне непревзойденного
совершенства. Она была, кроме того, просто
превосходной по своему составу. Солдаты
отличались высочайшим — хотя и на свой
манер — благочестием, строжайшим
соблюдением всех уставов и даже суровостью правил
поведения. Храбрые в бою, они в местах
расквартирования вели себя умеренно, спокойно
и порядочно. Это были люди, у которых
вызывала отвращение даже сама идея убийства
своих офицеров или вообще — человекоубийства.
Они (те, по крайней мере, кто служил на этом
острове) с беззаветной преданностью
относились к тем генералам, которые хорошо
обходились с ними и талантливо ими
командовали. Получив такую армию, можно на нее
положиться. И я сомневаюсь, что даже если вы
сумеете найти своего Монка, этот Монк сумеет
найти такую армию во Франции.
Я конечно же согласен с вами, что нашей
конституцией мы обязаны, по всей
вероятности, восстановлению английской монархии.
Положение дел, от которого Монк избавил
Англию, не было ни в каком смысле столь
удручающем по сравнению с тем, что происходит у
вас и что, весьма вероятно, будет
продолжаться при сохранении власти в тех же руках.
Кромвель спас Англию от анархии. Его
правительство, будучи военным и деспотическим,
действовало на основе установленных правил.
397
Эдмунд Верк
Господство меча и ярма принесло
желанные плоды. После его смерти анархии скорее
страшились, нежели ощущали ее на деле.
Каждый чувствовал себя безопасно в своем доме и
каждый был спокоен за свою собственность.
Но необходимо отметить, что Монк освободил
нашу страну от серьезных и справедливых
опасений как в отношении наступления анархии,
так и в связи с возможностью установления
тирании в той или иной форме. Король,
которого он дал нам, действительно оказался
полной противоположностью вашему
добросердечному суверену, который в награду за то, что
попытался даровать свободу своим подданным,
угасает теперь в тюрьме.
Человек, которого дал нам Монк, не имел
никакого понятия о своих обязанностях в
качестве государя32. Это был человек,
совершенно не озабоченный поддержанием достоинства
доставшейся ему короны, без всякой любви к
своему народу, — распутный, лживый, падкий
на подкуп и лишенный вообще каких-либо
положительных качеств за исключением
приятности в обращении и манер джентльмена. И
однако восстановление нашей монархии —
даже в лице такого государя — было для нас
решающим, ибо без монархии в Англии мы бы
совершенно точно никогда не имели ни
мира, ни свободы. Именно исходя из этого
убеждения, первое, что мы сделали в революции
1688 г. — это посадили на трон реального
короля
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ля**. А до того, как это могло быть сделано
соответствующим законным образом,
руководители нации даже и не пытались властвовать
иначе как признавая себя временным
правительством. Они постоянно просили принца
Оранского принять на себя правление. В
действительности трон не пустовал ни часа.
Ваши основные законы, так же как и наши,
предполагают монархию. Сэр, Ваша
ревностная и упорная защита монархии
обнаруживает не только то, что честь и верность для Вас
святы и почитаемы, но также и Вашу
подкрепленную знанием приверженность реальному
благополучию и свободам Вашей страны. Я
неловко выразился, если дал вам повод
вообразить, что я предпочитаю линию поведения
тех, кто отступился от борьбы и прекратил
сражаться, — Вашей, т. е. человека, который
с мужеством и упорством почти сверхестествен-
ным боролся против тирании и оставался на
поле боя до конца. Вы видите, что я исправил
ту часть, которая вызвала возражения, в
издании, ныне посылаемом Вам.
В самом деле, в столь чудовищно трудном
положении, как ваше, очень нелегко
советовать, какую, с политической точки зрения,
линию лучше всего выбрать. Я не в силах
сурово осуждать тех, кто совершенно не в
состоянии выносить одного вида тех людей на троне
законодательства, которым место на скамье
подсудимых в качестве обвиняемых по уго-
399
Эдмунд Верк
ловным делам. Если усталость, отвращение,
необоримая тошнота гонят их прочь от этого
зрелища, иЫ miseriarum pars ib'i minima erat, vi-
dere et aspici34, — я не могу винить их. У того
должно быть твердокаменное сердце, кто смог
бы выслушивать сборище предателей,
раздувшихся от нежданной и незаслуженной власти,
полученной с помощью низкого, трусливого и
вероломного бунта, — и обходящихся с
честнейшими своими согражданами как с
бунтовщиками потому, что они не стали
добросовестно подчиняться вопреки велению своей
совести и отказались присягать в активном
соучастии в своем собственном уничтожении.
Как мог бы обычный человек, состоящий
из плоти и крови, вынести зрелище, когда
вчерашние неприметные обитатели прихожих
сегодня презрительно оскорбляют людей,
исключительных по своему положению, по
священному достоинству сана, по благородству
характера, ныне, на склоне жизни барахтающихся
среди обломков постигшего их крушения!?
Зрелище, когда эти преступники станут
говорить людям, которых они только что
обобрали до нитки, что им позволено иметь лишь
столько, чтобы не умереть от голода! И, ко
всему прочему, что они обязаны теперь
склонять свои седины над плугом, чтобы добывать
себе скудное пропитание трудом своих рук!
Последнее и наихудшее: кто способен
выслушивать этот противоестественный, наглый
400
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
и дикий деспотизм, именуемый свободой?
Если даже здесь, на безопасном расстоянии, сидя
покойно возле камина, я не могу без
возмущения читать их постановления и речи,
станут ли я осуждать тех, кто бежал прочь, лишь
бы не видеть и не слышать все эти ужасы?
Нет, нет! У человечества нет права требовать,
чтобы мы отдали себя в рабство их
преступлению и наглости или чтобы мы
самоотверженно служили им. Души, крайне
огорченные зрелищем поруганной добродетели,
исполненные благородного презрения по
отношению к горделиво торжествующей низости,
нередко лишены выбора в том, держаться ли
им до конца. Их телосложение (которое
могло бы показаться просто вызывающим для
дыбы) не позволяет им выдерживать такие муки.
Что-то совершенно исключительное должно
укреплять их стойкость.
Но если я все-таки вынужден сравнивать,
я без колебаний принимаю сторону не людей
обычных, а тех героев, кто посреди отчаяния
борется, не оставляя надежды, кто подчиняет
свои чувства своим обязанностям, кто ради
дела человечности, свободы и чести
оставляет все радости жизни и каждый день
подвергает риску самое эту жизнь. Воздайте мне
справедливость в том, чтобы поверить, что я
никогда не смогу предпочесть любую
конкретную добродетель (все-таки — добродетель)
неодолимому упорству и продиктованному глу-
26-4215
401
Эдмунд Бёрк
боким чувством терпению тех, кто день и ночь
бодрствует у постели своей впавшей в
безумие страны, кто из любви к этому дорогому и
благородному имени сносит всю отвратитель-
ность и все оплеухи от своей взбудораженной
матери.
Сэр, я в самом деле смотрю на вас как на
настоящих мучеников. Я вас считаю
солдатами, которые действуют в духе нашего
Верховного главнокомандующего и Капитана
нашего спасения, а не тех, кто покинул вас. Хотя
я должен бы сначала проверить себя очень
тщательно и убедиться, что на их месте
держался бы лучше, прежде чем осуждать их.
Уверяю Вас, сэр, что когда у меня перед
глазами пример Вашей непобедимой верности
вашему Суверену и вашей стране, мужество,
стойкость, великодушие, долготерпение в
страданиях Вас самих, а также аббата Мори, г-на
Казалеса35и многих других достойных
личностей из всех сословий, представленных в
вашем Собрании, я забываю, ослепленный
сиянием этих выдающихся качеств, что с вашей
стороны было продемонстрировано
красноречие столь логичное, мужественное и
убедительное, что вряд ли оно было превзойдено
когда-либо и в какой-либо стране. Но ваши
таланты меркнут, когда перед моим
восхищенным взором предстают ваши добродетели.
Что же касается гг. Мунье и Лалли36, то я
всегда желал воздать должное им самими, их
402
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
красноречию и по справедливости оценить
чистоту их общих помыслов. Честно говоря, с
самого начала я вполне предвидел тот вред,
который они — со всеми своими талантами и
добрыми намерениями — принесут своей
стране из-за своего исключительного доверия ко
всякого рода системам. Но их нетерпение
имело эпидемическую природу. Они были
молоды и неопытны: и когда же людям молодым и
неопытным научиться осторожности и
недоверию по отношению к самим себе?! И когда
же людям — и молодым, и старым —
неожиданно вознесенным на вершину власти,
обычно недоступную даже самодержцам и
императорам, научиться такому качеству как
умеренность?!
Монархи, как правило, с уважением
относятся к установленному порядку вещей, сами
основы которого им весьма затруднительно
изменить и которому они обязаны
соответствовать даже если не существует никаких
положительных ограничений их власти. А эти
благородные господа возомнили себя
призванными пересоздать государство и даже весь
строй гражданского общества как таковой. И
не удивительно, что они тешили себя
опасными иллюзиями, когда сами королевские
министры — хранители священного наследия
монархии — были столь заражены инфекцией
проектов и систем (я не решаюсь подозревать
здесь подготовленную заранее черную изме-
26*
403
Эдмунд Бёрк
ну), что публично объявляли о планах и
схемах правительства, как будто дело шло о
восстановлении госпиталя, дотла уничтоженного
огнем. И что же это было, как не разнуздание
ража скоропалительных измышлений в
народе, и без того слишком легко отдающемся под
водительство разгоряченного воображения и
беспокойного духа приключений!
Провинность г. Мунье и г. Лалли была
велика, — но по тем временам весьма типична.
И коль скоро эти благородные господа
остановились, ужаснувшись вины и общественных
бедствий, которые разверзла перед ними
бездна этих непроницаемо-бездонных
отвлеченных умствований, — я прощаю им их первую
ошибку. Они совершили ее вместе со столь
многими. Но покаяние принадлежит им
одним.
Те, кто считают Мунье и Лалли
дезертирами, самих себя должны считать убийцами и
предателями: ибо от чего же иного, как не от
убийства и предательства, бежали эти двое?
Со своей стороны, я чту их за то, что ошибку
они не довели до преступления. И если бы я
действительно полагал, что опыт их не
излечил; что до них не дошло, что всякий,
приступающий к реформе государства, обязан
сначала понять и принять определенное
наличное устройство правления, которое и
подлежит реформированию; что на множестве
примеров они не убедились в том, что прежде,
404
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
чем вводить свободу, во Франции необходимо
ввести все прежние освященные обычаем
различия между людьми и общественными
классами с помощью восстановления порядка и
всех видов собственности и посредством
восстановления монархии; что они не
удостоверились воочию, что не надо было смешивать
эти классы лишь затем, чтобы потом снова их
возвращать к жизни и разделять; что они не
убедились в том, что правительство,
построенное по схеме приходского и клубного
управления, ведет государство по неверному пути и
есть лишь подлая и бессмысленная придумка
(ради устройства всего по подобию верховной
власти), — то тогда я считал бы допустимым
напоминать им о прежней их поспешности до
их последнего вздоха.
Вы мягко упрекнули меня в том, что,
рисуя картину вашей катастрофической
ситуации, я не предлагаю никакого плана
излечения. Увы, сэр! Предложение планов без учета
обстоятельств как раз и есть причина всех
ваших бед. И я никогда не позволю себе
усугублять, посредством собственных отвлеченных
умствований, то зло, которое принесли вам
отвлеченные умствования других. Ваша
болезнь, в этом отношении, есть расстройство
от переедания. Вы, похоже, думаете, что мое
нежелание поделиться с Вами своими
скромными идеями может проистекать из
безразличия к благоденствию чужестранной, а иногда
405
Эдмунд Берн
и враждебной нации. Нет сэр, я искренне
заверяю Вас в том, что моя сдержанность
обусловлена не этим. Это ли письмо, разросшееся до
величины второй книги, есть свидетельство
национальной антипатии или хотя бы
национального безразличия?
Я обязан был бы действовать столь же
осмотрительно при похожем состоянии наших
домашних дел. Самое лучшее, что я мог бы
сделать — это рискнуть дать какой-нибудь совет
в каком-нибудь случае. Священная
обязанность советующего (даже одного из самых
непогрешимых) принудила бы меня, перед
лицом реального врага, действовать так, как
будто бы заинтересованная сторона — это мой
лучший друг. Но я не рискую пускаться в
отвлеченные умствования, имея лишь то
представление о ваших делах, которым в настоящий
момент располагаю. Моя осторожность
обусловлена не безразличием, а беспокойством
за ваше благополучие; она вызвана
единственно моим страхом оказаться автором
легкомысленного совета.
Это не означает, что, обозрев эту странную
последовательность событий, я не позволил
своему рассудку предаться по их поводу
самым разнообразным политическим
умозрениям. Но, не принуждаемый такими
положительными обязанностями, которые не позволяют
мне отказаться от высказывания
собственного мнения, не будучи призван никем из пра-
406
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
вителей, без какого бы то ни было авторитета
(каков я и есть) и без уверенности, — я
изменил бы моим представлениям о том, кем
подобает быть мне и что я мог бы предложить
полезного другим, если бы я самовольно
навязывал свой проект нации, не будучи уверен,
что обстоятельства способствуют его
применению.
Да позволено мне будет сказать, что будь я
уверен в своих расплывчатых, общих идеях в
той же степени, в какой я обязан не доверять
им, я никогда бы не решился оглашать их в
качестве того, что проникает в самую суть
происходящего у вас. Я должен увидеть все
собственными глазами. Я должен, в каком-то
смысле, пощупать не только то, что уже
установилось, но и преходящие обстоятельства
данного момента, прежде чем я мог бы отважиться
предложить хоть какой-то политический
проект. Я должен знать реальную силу и
расположенность к тому, чтобы этот проект
принять, осуществить и довести до конца
несмотря на трудности. Я должен знать все, что ему
способствует и препятствует. Я должен
принять в расчет средства корректировки плана
в случае, если таковая понадобится. Я
должен иметь в виду положение дел, я должен
видеть людей. Если обстоятельства и люди не
соответствуют замыслу, то наилучшие
умозрительные проекты могут оказаться не
только бесполезными, но и прямо вредными.
407
Эдмунд Бёрк
Планы должны создаваться для людей.
Тщетно надеяться на то, что мы сможем
подогнать людей и природу вещей под наши
замыслы. Сторонний наблюдатель непременно
ошибется в своих суждениях о людях. При
ближайшем рассмотрении они всегда
оказываются отнюдь не теми, кем представлялись
издалека. Отнюдь! Перспектива меняется и
представляет их в прямой противоположности
тому, что вы думали о них. Суждения,
выносимые нами на расстоянии, будучи
неопределенными в отношении людей, должны исходить
из наихудшего расклада обстоятельств,
которые, словно быстропроходящие облака,
беспрерывно изменяют свои формы и оттенки.
Восточные политики ничего не
предпринимают, не узнав мнения астрологов
относительно наиболее удачного момента для действия.
Они правы, если в их распоряжении не
имеется ничего другого: ибо представление об
удаче уже в какой-то степени ведет к овладению
ею. Более умудренные и прозорливые
государственные мужи также ждут удачного
момента. Но они ищут его не в сочетании и
противостоянии планет, а в сочетании и
противостоянии людей и вещей. Именно эти последние
составляют их астрологический календарь.
Чтобы проиллюстрировать вред от мудрого
плана, составленного без всякого внимания к
средствам и обстоятельствам, нет
необходимости углубляться далее вашей совсем
недавней истории. В условиях, в которых пребыва-
408
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ла Франция три года назад, что могло быть
предложено лучшего, что менее всего
отдавало безоглядным теоретизированием, что в
наибольшей степени удовлетворяло всем
требованиям касаемо полного исправления
злоупотреблений правительства, нежели созыв
всесословного собрания37? Я полагаю, что ничего
лучшего тогда и вообразить было нельзя.
Но я осуждал тогда и теперь все еще
дерзаю осуждать ваш парламент Парижа за то,
что короля не поставили в известность о том,
насколько эта правильная мера являлась
самой критической и трудной из всех
возможных, такой мерой, избрание которой делало
абсолютно необходимыми величайшую
предусмотрительность и огромную массу
предосторожностей. Само признание того, что
правительство либо нуждается в определенной
перестройке, либо должно умерить всеобщее
недовольство, ведет к потере половины его
репутации и обессиливает его, поскольку сила
правительства прямо зависит от его репутации. И
поэтому было необходимо в первую очередь
обезопасить само правительство, коль скоро
оно добровольно подвергло себя такой
операции, как всеобщая реформа, да еще и
выполняемая руками тех, кто скорее ощущал
болезнь, нежели обладал рациональными
средствами ее излечения.
Могут сказать, что позаботиться об этом и
принять меры предосторожности более
естественным образом входило в обязанности коро-
409
Эдмунд Бёрк
левских министров, нежели парламента. Они
и позаботились! Но каждый должен сознавать
ответственность за подаваемые советы, когда
неизвестно, способны ли те, кому эти советы
даются, выполнять предложенный план в
точном соответствии с первоначальными идеями.
Трем или четырем министрам нельзя было
доверять судьбу французской монархии, всех
сословий и положений, всей собственности
королевства. Что можно сказать о благоразумии
тех, кто, зная тогдашние настроения
французского народа, задумал собрать сословия в
таком месте как Версаль?
Парламент Парижа сделал нечто худшее,
нежели просто вселил эту близорукую
уверенность в короля. Ибо, словно бы принимая
названия за сами вещи, они не замечали всех
явных отклонений от первоначальных
принципов в ходе выполнения ими же
предложенного плана, а скорее даже поощряли их. Для
парламента Парижа (как хранителя древних
законов, образцов их применения и
конституции королевства) эти отклонения не должны
были сойти с рук без строжайшего выговора
со стороны трона. Это должно было
прозвучать сигналом тревоги для всей нации,
подобно тому, как это происходило в случаях,
бесконечно менее важных. Под предлогом
воскрешения старинного устройства парламент
провел в жизнь одно из самых радикальных и
далеко идущих по своим последствиям ново-
410
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
введений, причем осуществил это
деспотическими средствами. Члены парламенты
вынудили министров принять совершенно новую
модель представительства для tiers etar3*, а
также серьезно изменить способ
представительства для духовенства, и, таким образом,
разрушить освященные стариной пропорции
сословного представительства. У короля — это
бесспорно — не было прав вводить эти
изменения. И вот тут-то парламент как раз и не
справился со своими обязанностями, а из-за
этого привел к гибели страну и погиб сам.
Какое огромное количество ошибок,
приведшее к множеству несчастий, проистекло
всего лишь из одного источника, а именно: из
принятия определенных универсальных
максим без рассмотрения обстоятельств,
времени, места, возможного развития событий и
людей! Если мы тщательнейшим образом не
учитываем всего этого, наше сегодняшнее
лекарство уже назавтра превращается в яд. Если
какая-то мера являлась, рассуждая
абстрактно, наилучшей, — то это и был созыв
всесословного собрания — Еа visa salus morientibus
una39. Определенно — так тогда казалось всем.
Но примите в расчет последствия невнимания
к кризисным моментам, к симптомам, ясно
указывающим на характер болезни и по
разному проявляющимся при различном
телосложении, характере внутреннего устройства,
крово- и лимфообращения.
411
Эдмунд Берн
Мох fuerat hoc ipsum exitio; furiisque refccti, Arde-
bant; ipsique suos, jam morte sub aegra, Discissos nudis
laniabant dentibus artus40.
Так микстура, прописанная для
укрепления государственного устройства, для
преодоления разделений, для объединения людских
душ, вызвала слабоумие, горячку,
разногласия и полный распад.
По ходу дела я, похоже, ответил и на
другие ваши вопросы: например, подходит ли
британская конституция к вашим
обстоятельствам? Когда я хвалил британскую конституцию
и рекомендовал основательно ее изучать, я
вовсе не предлагал ни вам, ни какому-либо
другому народу рабски копировать внешние
формы и исторически возникшие особенности
(positive arrangement) устройства нашего
государства. Я имел в виду рекомендовать лишь
принципы, на которых оно созидалось, и общую
политику, с помощью которой оно подвергалось
постепенному улучшению посредством
элементов, общих для нас с вами. Я уверен, что это —
не моя собственная умозрительная теория.
Это — не совет, понуждающий вас к
рискованному экспериментированию.
Я полагал, что мудрость следует находить
в освященных стариной принципах, когда
речь идет об обширных империях, в которых
уважается свобода. Я считал, что наши
принципы представлены у вас в ваших старинных
формах и в таком же совершенстве, в како-
412
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
вом они имелись у нас изначально. Если ваши
сословия согласились (как, я полагаю, и было)
с определенным порядком вещей, значит он и
был наилучшим для вас. И поскольку ваше
государственное устройство сформировалось
на принципах, схожих с нашими, моя идея
состояла в том, что и вы могли бы
производить улучшения подобно нам —
приноравливая их к данному положению и потребностям
времени, к условиям собственности в вашей
стране, и имея в виду сохранение этой
собственности, а также существеннейших
оснований вашей монархии, в качестве главнейших
целей всех ваших реформ.
Я не советую вам вводить Палату Лордов41,
Ваша старинная система представительства
родовой знати (в ваших обстоятельствах)
кажется мне значительно более подходящей. Я
знаю, что у вас группа людей высокого
положения предала своих избирателей, их
доверие, свое достоинство, своего короля и свою
страну тем, что поставила себя вровень со
своими лакеями, и что благодаря этому
унижению они могут затем поставить себя выше
равных им по знатности. Некоторые из них даже
носились с проектом, согласно которому в
награду за их черное вероломство и
нравственное падение их могли бы избрать для
образования нового сословия и они бы учредили
Палату Лордов. Полагаете ли Вы, что под
именем британской конституции я намеревался
413
Эдмунд Бёрк
рекомендовать вам таких лордов, сделанных
из подобного рода теста? Я, однако, не стану
перечислять здесь всех тех, кто является
почитателем этой схемы.
Если бы вам пришлось теперь учреждать
такую палату равных, то она, по моему
мнению, имела бы весьма мало общего с нашей
по происхождению, характеру и поставленным
перед ней задачам, разрушив, в то же время,
вашу настоящую естественную знать. Но, если
вам не подходит Палата Лордов, в еще
меньшей степени вы, по моему мнению, способны
создать что-либо, что фактически или по
существу могло бы соответствовать (в интересах
устойчивого и упорядоченного правительства)
нашей Палате Общин. Эта палата внутри себя
является значительно более тонкой и
искусственной комбинацией частей и сил, чем
обычно думают. Что связывает ее с другими
частями государственного устройства; что
позволяет ей быть одновременно и надежнейшей
опорой правительства, и осуществлять над ним
строгий контроль: что позволяет ей столь
замечательно служить такой монархии, которую
она, ограничивая, охраняет и укрепляет, —
все это потребовало бы длительного
рассуждения, позволительного обладающему досугом
человеку созерцательного склада ума, но не
тому, в чьи обязанности входит на практике
представлять людям благословенные
преимущества такой конституции.
414
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
Ваше tiers etat не являлось Палатой Общин42
ни в действительности, ни по существу. Вам
было абсолютно необходимо что-то еще,
чтобы исправить явные недостатки такого
политического тела, как ваше третье сословие-
Трезво и беспристрастно рассмотрев вашу
старинную конституцию в связи со всеми
теперешними обстоятельствами, я был абсолютно
убежден, что корона, в том положении,
которое она занимает в общем порядке вещей (и,
весьма вероятно, будет занимать, если вы
вообще намереваетесь сохранить хоть какую-то
монархию), была и продолжает оставаться
неспособной одна и сама по себе обеспечивать
справедливое равновесие между двумя
сословиями и, в то же время, служить целям
защиты правительства внутри и извне.
Я всецело держусь того принципа, что при
реформировании государства нужно
пользоваться лишь наличными материалами и
потому разделяю мнение, что представительство
духовенства в качестве отдельного сословия
являлось институтом, имеющим более тесную
связь со всеми остальными сословиями,
нежели каждое из них с каким-либо другим; что
оно прекрасно подходило для того, чтобы
соединять их и иметь свое место в любом мудро
устроенном монархическом государстве. И
если я ссылаюсь на вашу первоначальную
конституцию и считаю ее по существу
действительно хорошей, я в этом случае, как и во всех
415
Эдмунд Бёрк
остальных, отнюдь не пытаюсь забавлять вас
своими выдумками. Определенная
неумеренность интеллекта — болезнь времени и
источник всех остальных его болезней. Я изо всех
сил постараюсь не заразиться ею. Ваши
архитекторы строят без фундамента. Я с
готовностью протянул бы руку помощи для
поддержания любой надстройки, коль скоро
таковая будет возведена — но сначала я сказал
бы: помогите себе сами.
Вы полагаете, сэр, и возможно полагаете
справедливо, что, рассуждая чисто
теоретически, для удовлетворения всех потребностей
империи, расположенной таким образом, как
империя французская, ее король должен
обладать куда большей властью, нежели та, коя
имеется у короля Англии согласно букве
нашей конституции. Самомалейшую степень
власти, необходимой государству и не
повреждающей разумную и моральную свободу (freedom)
индивидов, ту личную свободу (liberty) и
личную безопасность, которые в основном и
обеспечивают крепость, процветание, счастье и
достоинство нации; самомалейшую степень
власти, которая не предполагает полное отсутствие
всякого контроля и всякой ответственности со
стороны министров, — король Франции,
вообще говоря, иметь должен. Но будет ли
конкретная мера властного авторитета,
предписанная буквой закона королю
Великобритании, соответствовать внутренним и внешним
416
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
задачам французской монархии, — на этот
счет я не рискну выносить свое суждение.
Здесь, как в отношении предоставленной
власти, так и в отношении ее ограничений, мы
всегда продвигались с осторожностью.
Составные части нашего государственного устройства
постепенно и почти неощутимо, в течение
длительного времени приспосабливались друг к
Другу» к выполнению как своих общих, так и
отдельных задач. Но это взаимное
согласование соперничающих частей ни в нашей
стране, ни в вашей, ни в какой-либо другой не
могло быть и никогда не будет результатом
отдельного мгновенного предписания, и ни один
здравомыслящий человек никогда и не
подумает действовать подобным образом.
Я полагаю, сэр, что многие на континенте
совершенно ошибочно оценивают положение
короля Великобритании. Он — настоящий
король, а не чиновник исполнительной власти.
Если он не станет обременять себя не
имеющими значения мелочами, не пожелает
унижать себя, становясь одной из сторон в
мелочных склоках, я далеко не уверен, что
король Великобритании во всем, что касается
его как короля или безусловно разумного
человека, который соединяет свою
общественную выгоду со своим личным
удовлетворением, — не обладает более реальной, прочной и
пространной властью, нежели та, которой
король Франции был наделен до этой
злополучной революции.
27-4215
417
Эдмунд Бёрк
Непосредственная власть короля Англии
весьма существенна. Его опосредованная и
значительно более определенная власть на самом
деле велика. Он не нуждается ни в чем с точки
зрения его достоинства, с точки зрения его
блеска, с точки зрения его авторитета и
совершенно ни в чем — с точки зрения уважения
за рубежом. Было ли когда-нибудь, чтобы
король Англии, стремясь снискать к себе
уважение, заигрывал или даже трепетал перед
каким-либо европейским государством?
Я неизменно остаюсь при мнении, что ваши
сословия, а именно те три, как они
существовали в 1614 г., вполне могли бы быть
включены в работоспособную и гармоничную
систему взаимодействия с королевским
авторитетом. Такое сословное устройство являлось
естественной и единственной справедливой
системой представительства для Франции. Оно
выросло из освященных обычаем условий,
отношений и взаимоуравновешивающих
требований людей. Оно выросло из всех
обстоятельств страны и из определенного
положения собственности. Злосчастный план ваших
нынешних господ состоит не в том, чтобы
приспособить конституцию под данный народ, но
в том, чтобы полностью разрушить порядок
вещей, разорвать все отношения, изменить
состояние нации и подорвать собственность,
чтобы подогнать их страну под их теорию
конституции.
418
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
До тех пор, пока вы не завершили этот
великий труд по объединению в гармоничное
целое противостоящих друг другу сил — «the work
of labour long, and endless praise»43 — лишь с
величайшей предосторожностью должно было
сокращать полномочия королевской власти,
которая лишь и была способна удерживать в
единстве сравнительно разнородную массу
ваших сословий. Но теперь все эти рассуждения
не имеют смысла. Ради чего мы должны
обсуждать ограничения королевской власти,
если ваш король — в тюрьме? К чему эти
отвлеченные рассуждения о мере и критерии
свободы? Я очень и очень серьезно сомневаюсь в
том, созрела ли Франция для свободы вообще.
Люди достойны гражданской свободы в
точном соответствии с их готовностью
накладывать моральные узы на свои собственные
спонтанные желания; в соответствии с тем,
насколько их любовь к справедливости превосходит
их хищнические инстинкты; в соответствии с
тем, насколько здравость и трезвость
рассудка превосходит их тщеславие и наглость: в
соответствии с тем, насколько они склонны
выслушивать советы мудрых и добродетельных
мужей, а не льстивые речи лжецов. Общество
не может существовать без власти,
контролирующей волю и естественные инстинкты, и чем
меньше такой власти внутри нас, тем больше
ее должно быть извне. Извечным порядком
вещей предопределено, что натуры неумерен-
27*
419
Эдмунд Берн
ные не могут быть свободными. Их страсти
куют им оковы.
Верность этой сентенции подавляющая
часть ваших соотечественников
продемонстрировала на себе. Совсем недавно они
находились в преддверии свободы — у них была
умеренная отеческая монархия. Они презирали
ее за ее слабость. Им предложили хорошо
сбалансированную свободную конституцию. Она
пришлась им не по вкусу и не соответствовала
их настроению. Они сами взялись за дело:
хлынув на улицы, они принялись убивать,
грабить и бунтовать. Они преуспели и
установили в своей стране неслыханную до той поры
нигде в мире наглую тиранию неутомимых в
своей жестокости господ.
Они преуспели не с помощью тех сил и той
политики, которые отличают великих
государственных мужей и великих военачальников, а
используя приемы поджигателей, убийц,
взломщиков, грабителей, распространителей
лживых слухов, изготовителей фальшивых
приказов действующей власти и других
преступлений, предусмотренных обычным
уголовным правом. Неудивительно, что самый дух
их правления в точности соответствует тем
средствам, с помощью которых они его добились.
Они действуют скорее как воры, проникшие в
дом, нежели как завоеватели, подчинившие
себе нацию.
Противоположна этой, по видимости, — но
лишь по видимости — другая группа,
называло
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ющая себя умеренными. Эти, если я
правильно понимаю их поведение, представляют
собой группу людей, всецело поддержавших
новую конституцию, но желающих остановить
наиболее чудовищные из тех преступлений,
благодаря которым они и получили эту их
замечательную конституцию. Это люди такого
сорта, которым нравится вести дела так,
будто бы они полагают, можно вводить людей в
заблуждение без обмана, грабить не попирая
права и перевернуть весь сложившийся
порядок без насилия. Это люди, которые
узурпировали бы власть в своей стране, сохраняя
достоинство и умеренность. На деле же они
такие же или ничуть не лучше безрассудных, но
малодушных прожектеров.
Они не честны — они лишь неумелы и
непоследовательны в своем злодействе. Это люди,
в которых отсутствует не готовность к
величайшим злодейским махинациям, а
необходимые в таких случаях энергия и сила. Они
обнаруживают, что в таких предприятиях они
оказываются в лучшем случае на вторых
ролях, в то время как другие выдвигаются
вперед и узурпируют власть, которой они не
способны ни достичь, ни удержать. Они завидуют
положению своих сотоварищей, достигнутому
благодаря преступлениям; они
присоединяются к гонениям на них, примазываясь к
протестующему человечеству, обличающему
преступления, совершенные ими совместно. А
затем они надеются взобраться на их место,
421
Эдмунд Верк
ссылаясь на свой трезвый подход к тому, что
возможно осуществить из ранее совместно
проводимых в жизнь вредоносных проектов.
Но эти люди всегда будут вызывать
естественное презрение у тех, кто достаточно умен и
кто достаточно жестокосерд, чтобы идти до
конца в таких отчаянных злодейских
предприятиях. Они всегда будут стоять
ступенькой ниже этих последних и всегда будут
использоваться ими лишь в качестве подручных
орудий. Они будут лишь Фейрфаксами44
ваших Кромвелей.
Если их намерения были честны, почему
же они не приняли сторону честных людей,
чтобы поддержать свое старинное, законное,
мудрое и свободное правление, предложенное
им весной 1788 года45, против изобретений
хитроумия и теорий невежества и глупости?
Если они этого не сделали, презрение обеих
сторон должно оставаться на них: их
плачевная роль заключается в том, чтобы быть то
орудиями, то подручными тех, чьи мысли они
одобряют, но чей образ действий они
порицают. Эти люди созданы лишь для того, чтобы
быть игрушкой в руках тиранов. Никогда они
не смогут ни получить, ни дать кому-либо
свободу.
Вы спрашиваете меня также, нет ли у нас
следственного комитета. Нет, сэр — избави Бог!
Это необходимое орудие тирании и узурпации,
а потому я и не удивляюсь, что ваши нынеш-
422
Ответ на возражения на книгу о положении дел во Франции
ние господа поторопились с его учреждением.
Нам это не нужно.
Простите мое многословие. Я был
основательно занят с тех пор, как имел честь
получить Ваше письмо. А потому у меня не
получилось ответить на него сразу — я
пользовался праздниками, давшими мне возможность
насладиться загородным досугом. На меня
возложены обязанности, от которых у меня нет
ни возможности, ни желания отказываться.
Я вскоре должен вернуться к моему старому
конфликту с коррупцией и угнетением,
возобладавшими в наших восточных доминионах.
Я должен совершенно отстраниться от
таковых же явлений во Франции.
В Англии мы не можем столь напряженно
трудиться как французы. Нам необходим
частый отдых. Вы естественным образом ведете
ваши дела с большим напряжением. Я не знал
об этой вашей национальной особенности до
того, как побывал во Франции в 1773 году. В
настоящее время эта ваша склонность к
напряженному труду скорее усилилась, нежели
ослабла. В вашем Собрании вы не
устраиваете себе перерывов даже по воскресеньям. Мы
имеем два выходных в неделю кроме
праздников и помимо пяти или шести месяцев
летом и осенью. Этот продолжительный
беспрерывный труд членов вашего Собрания я
считаю одной из причин содеянного ими вреда.
Те, кто вечно трудятся, неспособны к
истинному суждению. Вы никогда не даете себе
423
Эдмунд Бё'рк
времени остыть. Вы никогда не в состоянии
обозреть с надлежащей точки зрения труд,
вами исполненный, прежде чем придать ему
окончательную форму. Вы никогда не можете
планировать будущее, исходя из прошлого* Вы
никогда не бываете в стране, чтобы трезво и
бесстрастно обозреть результаты принятых
вами мер. Вы не в состоянии точно определить,
насколько положение людей улучшилось и
исправилось, или сколько им прибавилось бед и
лишений, благодаря тому, что вами содеяно.
Вам не дано увидеть своими собственными
глазами страдания и муки, причиненные вами.
Вы знаете об этом на отдалении, со слов
тех, кто всегда льстит властям предержащим,
кто, сообщая о жалобах, воспламеняет в то
же время ваши души против самих же
подвергшихся угнетению. Таковы бывают плоды
неустанного труда, когда внимание наше
ослабевает, свечи сгорают дотла и мы
погружаемся во тьму.
Malo meorum negligentiam, quara istorum obscuram
diligentiam46.
Имею честь и пр.
(Подписано)
Эдмунд Верк
Биконсфилд,
19 января 1791 г.
ПРИЛОЖЕНИЯ
КОММЕНТАРИИ
В ЗАЩИТУ ЕСТЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА,
ИЛИ ОБОЗРЕНИЕ БЕД И НЕСЧАСТИЙ,
ПРИХОДЯЩИХСЯ НА ДОЛЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
В ЛЮБОГО РОДА ИСКУССТВЕННО
СОЗДАННОМ ОБЩЕСТВЕ.
В ПИСЬМЕ ПОКОЙНОГО
БЛАГОРОДНОГО СОЧИНИТЕЛЯ К ЛОРДУ
1 Данная работа является первым политическим
трактатом Бёрка. Непосредственным поводом к ее написанию
стала посмертная публикация трудов Генри Сент-Джона
виконта Болингброка (Henry St John, Viscount Bolingbroke 1678—
1751) — видного представителя партии тори в период
правления королевы Анны (занимал посты военного министра
и министра иностранных дел), политического публициста
и мыслителя. Болингброк был сторонником деизма —
религиозно-философского направления, представители
которого критиковали христианскую религию откровения,
противопоставляя ей так называемую «естественную религию».
Основной тезис деистов заключается в том, что откровение
распространяется лишь на незначительную часть
человечества и, тем самым, создает неравенство среди людей.
Людям же, по учению деистов, вполне достаточно их
естественных способностей для решения задачи личного спасения,
а религия откровения, исповедуемая и проповедуемая
христианской церковью, в лучшем случае излишня, в худшем
же — является источником всех бед и зол, обрушившихся
на человечество в его истории.
Труды Болингброка в шести томах были опубликованы
в марте 1754 г. Здесь деистическая позиция была
представлена сколь возможно полно и аргументированно. Бёрк как
противник деизма, решил в своей полемике с Болингбро-
427
Леонид Поляков
ком.использовать метод доведения до абсурда исходных
тезисов оппонента. Деистическое отвержение
миропорядка, основанного на принятии христианства как религии
откровения и церкви как основы мирской иерархии, Бёрк
спроецировал непосредственно на
общественно-политическое устройство, исторически возможное лишь как та или
иная форма иерархии и подчинения. Но замыслу Бёрка
отрицание всех «искуственных» форм политической
организации общества на том основании, что они не дали
человечеству ничего, кроме зла, столь очевидно абсурдно, что
дискредитирует автора безоговорочно. А коль скоро Бёрк
выпустил свой трактат анонимно первым изданием в 1756 г.,
приписав его «покойному благородному автору» и при этом
создав блестящую стилистическую подделку под Болинг-
брока, то ему казалось, что задача дискредитации и
опровержения деизма тем самым выполнена.
История, однако, распорядилась иначе. Этот текст до сих
пор интерпретируется разными иследователями по
разному. Одни соглашаются признать его иронической сатирой
на Болингброка и деизм в целом. Другие находят, что
радикализм отрицания исторической несправедливости
всегда был присущ самому Бёрку, а потому трактат можно
читать и как его собственное если не политическое, то
моральное кредо.
Вторым поводом к написанию трактата явилось
опубликованное Жан-Жаком Руссо в 1754 г. «Рассуждение о
происхождении и основаниях неравенства между людьми». В
этом тексте противопоставление «естественного»,
до-политического общества людей обществу «политическому»,
устанавливающему неравенство между людьми, осуществлено
со столь характерной для Руссо виртуозной
убедительностью. Бёрк, создавая свою стилизацию под Болингброка,
фактически начинает ту философско-этическую войну
против руссоизма, эпизоды которой читатель еще не раз
встретит на страницах этого издания.
Трактат, вышедший вторым изданием в 1757 г. и
включающий предисловие, содержащее уже прямую ссылку на
Болингброка, переведен по тексту, опубликованному в: The
Works of the Right Honourable Edmund Burke with a Portrait and the
Life of the Author. Vol. I —VIII. London, 1823, vol. I.
428
Комментарии
2 Исократ (436—338 до н. э.) — афинский оратор,
публицист. Выступал за объединение Греции во главе с
Афинами (чему посвящена его самая знаменитая речь) для
борьбы с персами. Был противником представительной
демократии и отстаивал право землевладельцев на
самоуправление.
3 Лорд Коук (Сэр Эдвард Коук, Sir Edward Coke, Baron Coke,
1552—1634) — английский юрист, специалист в области
обычного права. Занимал посты генерального прокурора,
верховного судьи, был спикером Палаты Общин
английского парламента, отстаивая интересы короны и
правительства в судебных тяжбах. Утратив расположение двора,
занял резко критическую позицию по вопросу о
прерогативах короны в период правления короля Карла I Стюарта.
Свои размышления по различным юридическим и
политическим вопросам он опубликовал в сочинениях,
озаглавленных «Reports» и «Institutes».
4 «Иногда изукрашенная ложь во многом кажется
правдоподобней и часто одной лишь силой аргументации
одолевает голую истину» (лат.).
° Бёрк адресуется здесь к знаменитому землетрясению,
разрушившему Лиссабон в 1755 г.
6 Гвичардини Франческо (1483—1540) — флорентийский
государственный деятель, политик, дипломат, историк.
Являлся послом в Испании при обеих Республиках и во
время правления Медичи, был выборным правителем Моде-
ны, Пармы и Болоньи, а также военачальником. Автор
важнейшего труда по истории современной ему Италии
(История Италии), занимающего двадцать весьма объемистых
томов, на что и намекает Бёрк.
7 Макиавелли Никколо ди Бериардо де (1469—1527) —
знаменитый итальянский мыслитель, один из
родоначальников современной политической теории. Главное
сочинение, принесшее ему незаслуженную славу прагматичного
циника — «Государь» (II Principe). 14-я глава этой книги как
раз и посвящена рассмотрению вопроса о том, «как
государь должен поступать касательно военного дела».
8 Гоббс Томас (1588—1679) — английский философ и
политический теоретик, один из родоначальников
современна
Леонид Поляков
ной политической теории. В своем главном политическом
трактате «Левиафан, или материя, форма и власть
государства церковного и гражданского» (1651) он
противопоставил «гражданскому состоянию», характеризующемуся
наличием «общей власти, держащей всех в страхе» —
«естественное состояние», т. е. «состояние войны всех против
всех» — см.: Гоббс Т. Сочинения в двух томах. М., 1991,
т. 2, стр. 5.
9 Севострис — мифический царь Древнего Египта,
которому приписывались обширные завоевания в Африке и
Азии. Вероятным его прототипом является Сенусерт III из
XII династии Среднего Царства — XX—XIX вв. до н. э.,
осуществивший, возможно, единственный среднеазиатский
поход египтян в страну Ретену, располагавшуюся на
территории теперешней Палестины или Южной Сирии.
История его царствования, как и многих других легендарных
правителей, дошла до нас благодаря трудам
древнегреческого историка Геродота.
10 Колхида — древнегреческое название Западной
Грузии. В VI в. до н. э. там возникли древнегреческие колонии
Фасис и Диоскуриада.
11 Имеется в виду римский историк Марк Юнианий
(Marcus Junianius), который составил (скорее всего в третьем
веке нашей эры) краткое изложение трактата Historiae Phi-
lipicae Помпея Трога (Pompeius Trogus).
12 Семирамида — согласно греческой легенде — жена
Ассирийского царя Нина, правившая Ассирией долгое время
после его смерти. Она вела многочисленные войны и
отстроила заново Вавилон, соорудив в нем новое чуда
света — знаменитые висячие сады. Источником легенды
являлся греческий роман о «Нине и Семирамиде»
эллинистического периода литературы (I в до н. э.). Историческим
прототипом Семирамиды была Шаммурамат, мать-регентша
ассирийского царя Адад-нерари III (IX—VIII вв. до н. э.).
13 Нин — мифический муж Семирамиды (отсюда Нина —
второе ассирийское имя Семирамиды), чьим историческим
прототипом был Навуходоносор II (VI—VII вв. до н. э.).
11 Вавилонское царство (централизованное
рабовладельческое государство начало II тысячелетия — 539 г. до н. э.)
430
Комментарии
располагалось на территории современного Ирана.
Завоевано Персами.
Ассирийское государство (XIV в. — 605 г. до н. э.) —
находилось в Северном Междуречье на территории
современного Ирака. Завоевано Мидией и Вавилонией.
Мидийское государство (70-е года VII в. — IV в. до н. э.)
располагалось на территории сев.-зап. части Иранского
нагорья.
Персия (VI в. до н. э. — 1935 г. н. э.) — древнее
государство на территории нынешнего Ирана и официальное
название последнего до 1935 г.
15 Ксеркс (правил в 486—465 до н. э.) — искусный
дипломат, но не очень удачливый военачальник и государь, —
царь Персии, ставший преемником своего отца Дария в деле
завоевания Греции. В 480 г. до н. э., он выступил в поход
против общеэллинского союза нескольких полисов,
объединившихся во главе со Спартой, после чего произошла
знаменитая битва в горном ущелье при Фермопилах с
отрядом царя Леонида, задержавшим персов достаточно,
чтобы греки могли собрать большие силы. Через несколько
дней после Фермопильской битвы персидская армия
беспрепятственно вступила в Аттику. В связи с тем, что
Ксерксу было опасно долго отсутствовать в Персии (так как
только к началу похода он смог расправиться с внутренней
смутой), он согласился принять навязанную ему греками
битву в Саламинском проливе, где и потерпел
сокрушительное поражение. В Греции осталась армия Мардония,
которая, не будучи в силах прокормить себя, вынуждена была
отступить на север, дожидаясь нового персидского похода,
состоявшегося в 479 г. до н. э. После решающего
поражения в битве у города Платеи и у мыса Микале Ксеркс
навсегда оставил Грецию и практически отстранился от
управления страной, уединившись в своем гареме. В 465 г. до н. э.
был убит начальником своей гвардии.
16 Агесилай (ок. 442—361 до н. э.) — царь Спарты с 398 г.
до н. э., один из величайших древних полководцев. Вел
успешную войну с Персией, завоевав часть Малой Азии,
Фригию, Лидию, но был вынужден вернуться в Грецию, так
как Афины, Фивы, Коринф и Аргос, поддерживаемые Перси-
431
Леонид Поляков
ей, объявили спартанцам войну. В итоге началась так
называемая Коринфская война (395—387 до н. э.). И хотя в
364 г. до н. э. при Коронее Лгесилай нанес силам
Афинского союза поражение, конечным результатом явилось то, что
и Спарта, и антиспартанская коалиция были вынуждены
пойти на серьезные уступки Персии, оговаривавшиеся в
условиях «Анталкидова» мира. Умер Агесилай,
возвращаясь из Египта, где он в очередной авантюре поддерживал
восставшего против Персии Нектанабиса II.
17 Александр Великий, или Александр III Македонский
(356—323 до н. э.) — царь Македонии с 336 г. до н. э.,
ученик Аристотеля, величайший полководец и
государственный деятель. В данном случае Бёрк имеет ввиду поход
Александра в 330 г. до н. э. против Персии. В 327 г. до н. э.
Александр отправился в знаменитый Индийский поход. В
323 г. до н. э. умер от тропической лихорадки, принесенной
греками из Индии.
18 Сирия — государство в Азии, с начала II тысячелетия
до н. э. вплоть до декабря 1943 г. последовательно входила
в состав Древнего Египта, Ассирии, Нововавилонского
царства, империи Александра Македонского, Рима, Византии
и Османской империи. В 1920—1943 гг. Сирия — под
французским мандатом, а после Сирийского национального
восстания — независимое государствово.
Пергам — название царства (283—133 до н. э., с 129 до н. э.
римская провинция Азия) и его политического центра,
города (основан в XII в. до н. э.) в Малой Азии, родины
знаменитого пергамента и пергамской библиотеки.
Македония (Древняя) — государство (V—II вв. до н. э.),
располагавшееся на территории современной Македонии,
и созданное в результате объединения Филиппом II (отцом
Александра Великого) разрозненных городов в
центральной части Балканского полуострова. После смерти
Александра Великого в 323 г. до н. э. Македония уже не смогла
удерживать в подчинении столь обширные территории,
империя распалась, в самом государстве в результате
борьбы диадохов (полководцы Александра) к власти пришла
династия Антигонидов, а после трех Македонских войн с
Римом (с 215 по 168 гг. до н. э.) превращена в римскую
провинцию.
432
Комментарии
19 Имеются ввиду войска Римской Империи.
20 Имеется ввиду Пелопоннесская война 431—404 гг. до
н. э., во время которой Афины и их союзники выступили
против Спарты и потерпели поражение.
21 Ацелдама (арамейское Aceldama, пришедшее к нам как
греческое Akeldama) — имя нарицательное для обозначения
любого места, на котором совершенно массовое
кровопролитие. Пошло от названия священного поля у арамейцев
(семитические племена, выходцы из Аравии, предки
современных ассирийцев, или айсоров, расселявшиеся в XIV—
XI вв. до н. э. по Передней Азии), на котором совершались
большие, в том числе и человеческие, праздничные
жертвоприношения (в Греции — «гекатомбы»).
22 Сицилия — самый большой остров в Средиземном море
на юго-запад от Апеннинского полуострова. Ситуация здесь
была весьма сходна с положением в греческом мире —
процветали развитые тирании. Однако существованию
тирании в Сицилии постоянно угрожало упорное
сопротивление аристократии (республиканская партия) и вторжения
соседних держав — Карфагена, Афин и Рима. Отсюда и такое
обилие войн. В данном случае Бёрк совершенно
определенно ссылается на разорение Карфагеном сицилийского
города Химера в 480 г. до н. э., Афинское поражение при
Сиракузах в 415—413 гг. до н. э. и Римское завоевание Сицилии
в период Первой Пунической Войны.
23 Карфагеняне — граждане Карфагена — древнейшего
города-государства в Северной Африке, в районе
современного города Тунис. Основан в 825 г. до н. э. финикийцами.
КIII в. до н. э. завоевал Северную Африку, Сицилию
(кроме Сиракуз) Сардинию (остров в Средиземном море) и
Южную Испанию. Карфаген был главным соперником Римской
Империи с самого начала ее становления. Был разрушен в
146 г. и исчез навсегда как государство, став по большой
части римской провинцией Африка (небольшая территория
была отдана за помощь Риму в борьбе с Карфагеном Нуми-
дии, превращенной через сто лет вслед за Карфагеном в
Римскую провинцию Новая Африка).
Римляне — граждане (то есть имеющее право голоса)
«Вечного города Рима», но не всей Римской Империи, что и
433
28-4215
Леонид Поляков
привело к тому, что город Рим стал беспрецедентно
огромным мегаполисом, население которого насчитывало более
миллиона человек. В расширительном смысле название
«римляне» применяется ко всем жителям Римской
империи.
24 Римская Империя (Рим) — древнее государство,
согласно легенде основанное на реке Тибр братьями Рому-
лом и Ремом около 754/753 гг. до н. э. В преданиях
упоминаются семь правивших в VIII—VI вв. до н. э. царей (по
некоторым источникам приглашенных из числа царских
отпрысков Этрусской династии), после изгнания последнего
из которых, Тарквиния Гордого, была установлена
республика (510/509 до н. э.). К середине III в. Рим подчинил себе
всю территорию Италии и превратился в крупное
государство, добившись гегемонии во всем Средиземноморье, что
привело к столкновению с другой мощной державой —
Карфагеном.
25 Сабиняне (точнее, сабины) — италийские племена,
обитавшие между рекой Тибр, Атернус и Анно.
Самниты — италийское племя в средней Италии. В
результате Самнитских войн к началу III в. до н. э.
завоеваны Римом. Войн было всего три: 343—341, 327—304 и 298—
290 гг. до н. э. Велись они за господство в Центральной
Италии между римлянами и союзом италийских племен
во главе с самнитами. В результате союз был распущен, а
племена подчинены.
Экки — среднеиталийское племя, входившее в
Самнитский союз.
Вольски — древнее племя в Центральной (Средней)
Италии, вероятно, родственное умбрам и эккам. Во 2-й
половине IV в. до и. э покорены римлянами.
Этруски — древние племена (происхождение которых
до сих пор не выяснено, ближайшие к ним по культуре и
языку — баски, живущие в Пиренеях, Северная Испания),
населявшие в I тысячелетии до н. э. северо-запад
полуострова, область древней Этрурии (современная Тоскана),
создавшие развитую цивилизацию, предшествовавшую
римской и оказавшую на последнюю большое влияние. В
конце VII в. до н. э. объединились в союз 12 городов-государств
434
Комментарии
(греческий аналог полисов), около VI в. завладели Кампа-
ньей. Встали на пути развивающегося Рима и в результате
продолжительной борьбы были им покорены в V—III вв.
до н. э.
26 Пунические войны — войны между Римом и
Карфагеном за господство в Средиземноморье. Всего их было три:
264—241, 218—201 и 149—146 гг. до н. э. Первоначально
войны велись с переменным успехом, и только под конец
чаша весов стала склонятся в сторону Рима — в основном
благодаря искусной политике по приобретению союзников
и мощным внутренним ресурсам. Крупнейшие битвы: при
Милах (260 до н. э.) и Эгатских островах (241 до н. э.) —
морские победы римлян; при Тразименском озере (217 до
н. э.) и Каинах (216 до н. э.) — победы карфагенян во главе
с Ганнибалом (знаменитых! переход «слоновьей армии»
через Альпы); при Заме (202 до н. э.) — победы римлян во
главе со Сципионом Старшим; 149—146 гг. до н. э. — осада
и взятие римлянами г. Карфагена.
27 Митридат VI Евпатор, то есть Великий (132—63 до
н. э.) — царь Понта с 120 г. до н. э. (государства на
черноморском побережье). Вел войну со скифами, подавил
восстание Сармака в Боспорском (там же) царстве. Подчинил
все побережье Черного моря. Всю жизнь провел в войнах с
Римом. Разбитый войсками римского консула Мария, он в
84 г. до н. э. был вынужден заключить мир, по которому
выдавал флот, отказывался от всех завоеваний в Азии и
уплатил огромную дань — 2000 таланов. В 83—81 гг. до н. э.
он предпринял вторую войну и, прогнав из Азии
оставленного Суллой Мурену, стал готовиться к третьей войне (74—
63 до н. э.). Вначале дела шли удачно, но в 66 г. до н. э. он
был разбит консулом Номпеем и стал собирать новые
войска, чтобы вторгнуться в Италию. В это время возмутились
его войска (наполовину наемные), против него восстал его
сын Фарнак, и Митридат покончил с собой в 63 г. до н. э.
28 Сулла Луций Корнелий (138—78 до н. э.) — римский
диктатор, в 107 г. до н. э. во время Югуртинскои войны был
квестором консула Мария, затем участвовал в войне с ким-
врами и тевтонами (германские племена, разбиты Марисм
в 101 г. до н. э. в битве при Верцеллах). В 93 г. до н. э.
избран претором, а в 88 г. до н. э. за отличие в Марсийской
435
28'
Леонид Поляков
войне — консулом. Сулле было поручено ведение войны с
Митридатом VI, но в это время народная партия в Риме
передала главное начальство Марию. Тогда Сулла подошел
со своим войском к Риму и, взяв его, объявил главнейших
своих противников вне закона, а сам снова всецело
посвятил себя ведению порученной ему войны. Тем временем
противники Суллы снова захватили власть в свои руки, и
Марий сделался консулом (в 7-й раз). Доведя войну с
Митридатом до успешного конца, Сулла снова вернулся со своим
войском в Вечный город, где, пользуясь властью
диктатора, преподнесенной ему Сенатом на неопределенное время,
организовал проскрипции и террор в 82 г. до н. э.
Проскрипции (буквально — письменное
обнародование) — списки лиц, объявленных вне закона (при Сулле и
триумвиратах). Использовались в политической борьбе, для
сведения личных счетов, а также как средство обогащения
(имущество проскрибироваиного подвергалось
конфискации).
29 Херонея — город в Македонии, где Архелай,
полководец Митридата VI, был три раза подряд разбит Сурой
Брутом и один раз Суллой (второй раз Сулла победил его при
Орхомене).
30 Бёрк ошибочно называет имя Дорилай вместо
Архелай. Архелай (I в. до н. э) — греческий полководец на
службе у Митридата VI. Несмотря на победное шествие по
Центральной Греции с 88 г. до н. э., он дважды был разбит
Суллой и еле выговорил у Рима мирное соглашение. Будучи
под подозрением в измене, он был вынужден бежать в Рим
и в итоге кончил тем, что действительно помог Сулле
победить Митридата.
81 Цизикум (более точно — Цизикус) — колония Миле-
та в Малой Азии, которая оказала мужественное
сопротивление Митридату VI в 74 г. до н. э. во время третьей Митри-
датской войны, что позволило Сулле отрезать армию
Митридата от подходящего подкрепления и наголову разбить
ее. За такую помощь Рим наградил город Цизикум, отдав
ему прилегающие территории.
32 Афины — крупный город-государство (полис) в
Древней Греции, столица современной Греции. Часто Афины
436
Комментарии
выступали как инициатором междоусобиц в Греции, так и
центром сплочения сил в борьбе против иноземных
захватчиков. Как и все другие государства того времени, Афины
в первую очередь преследовали свои интересы и несколько
раз предавали Спарту в борьбе с персами. В данном случае
имеется в виду то время, когда Сулла осадил и взял
Афины за то, что те, по воле своего диктатора Аристиона,
выступили на стороне Митридата VI, после чего Сулла отдал
город своим войскам на разграбление.
33 Римская Республика — период истории Древнего
Рима, начиная с низложения последнего Римского царя
Тарквиния Гордого в 510 г. до н. э. Начиная с 27 г. до н. э.,
когда Октавиан получил от Сената титул Августа и
императорское звание, начинается имперский период Римской
Республики, продлившийся до разрушения Аларихом
Западной Римской Империи в 476 г.
34 Югурта — нумидийский царь, убивший своих
сонаследников и посредством подкупа римских полководцев (все
они были потом обвинены в измене Республике и казнены)
отсрочивший войну с Римом. В происшедшей все же Югур-
тинской войне (111—106 до н. э.) потерпел поражение и умер
в заточении.
Антиох — имеется ввиду сирийский царь династии Се-
левкидов Антиох III (242—-287 до н. э.), завоевавший
Армению, Парфию и Бактрию. После того как начал войну с
римлянами, потерпел ряд поражений и был разбит
наголову при Магнезии.
зьЦезарь, Гай Юлий (100—44 до н. э.) — знаменитый
римский полководец и государственный деятель. Выступил на
политическую арену в 73 г. до н. э. В 60 г. до н. э. заключил
с Помпеем и Крассом первый триумвират; в 59 г. до н. э. был
избран консулом и получил в управление на 7 лет
Цизальпинскую Галлию. Во время своего восьмилетнего
пребывания там (58—50 до н. э.) покорил Галлию и создал себе
верное войско, с которым затем перешел Рубикон, границу
между Галлией и Италией, и овладел Римом, сделавшись
фактически не-ограниченным правителем и получив от Сената
титул императора. В 44 г. до н. э. нал от рук заговорщиков.
36 Имеется ввиду Плутарх (ок. 45 — ок. 127 н. э.) —
знаменитый древнегреческий писатель и историк. Главные сочи-
437
Леонид Поляков
нения — «Сравнительные жизнеописания» выдающихся
греков и римлян (50 биографий). Остальные дошедшие до нас
многочисленные сочинения объединяются под условным
названием «Моралии».
37 Иудея — территория в Южной Палестине на которой
первоначально располагалось Иудейское царство (около
928—586 до н. э.)> образовавшееся после распада
Израильско-Иудейского царства, существовавшего в XII—X вв. до
н. э. Иудея была завоевана вавилонским царем
Навуходоносором II. Столицей Иудеи был город Иерусалим.
38 Намек на Христа и начало христианства.
39 Намек на недостоверность Ветхого Завета.
40 Галлия — в древности область, занимавшая
территорию между рекой По в современной Франции и Альпами
(Цизальпийская Галлия) и между Альпами, Средиземным
морем, Пиренеями (Испания) и Атлантическим океаном
(Трансальпийская Галлия). С VI в. до н. э. заселена
кельтами (получившими у римлян название галлов). Около 220 г.
до н. э. территория Цизальпинской Галлии подчинена
Римом и превращена в провинцию Галлия. В 58—51 гг. до
н. э. часть Трансальпийской Галлии завоевана Юлием
Цезарем и превращена в четыре римских провинции (Нарбон-
скую Галлию, Лугдунскую Галлию, Акситанию и Белгику).
С начала V в. н. э. территория Галлии завоевывалась
германским племенами и вошла в конце V в. во Франкское
государство Карла Великого.
41 «Повсюду молчание запустения, холмы без следов
живого, дымы сожженных домов в отдалении, и наши
разведчики не обнаружили никого» (лат.).
12Тацит Публий (Гай) Корнелий — знаменитый
римский историк, живший в 55—120 гг. н. э. Свою
государственную деятельность Тацит начал при Веспасиане и при
Домициане, был претором; при Траяне он был консулом
(consul suffectus), но, сложив с себя консульское звание,
предался исключительно литературным и научным занятиям.
Из трудов Тацита, дошедших до нас, известны «История» и
«Летописи» («Анналы»).
43 «Зрелище Победы» (лат.).
438
Комментарии
44 Готы — группа германских племен. В IV в. жили в
Северном Причерноморье. Делились на вестготов (западных)
и остготов (восточных).
Вандалы — группа германских племен. В 429—439 гг.
завоевали Северную Африку и основали раннефеодальное
государство. В 455 г. разграбили Рим, уничтожили много
памятников античной культуры (отсюда — вандализм). К
534 г. государство Вандалов завоевано Византией.
Гунны — кочевой народ, сложился во II—IV в. в При-
уралье из тюркоязычных хунну и местных угров и
сарматов. Массовое передвижение гуннов на запад (с 70-х годов
IV в.) дало толчок к так называемому Великому
переселению народов. Подчинив ряд германских и других племен,
возглавили мощный племенной союз, предпринимавший
опустошительные походы во многие страны. Наибольшего
могущества достигли при Атилле. Продвижение гуннов на
запад было остановлеино их разгромом на Каталаунских
полях (451). После смерти Атиллы в 453 г. союз племен
распался.
Остготы (остроготы, грейтунги) — германское племя
восточной ветви готов. В 375 г. союз племен в Северном
Причерноморье во главе с Эрманарихом, королем остготов,
разгромлен гуннами и вошел в их союз. Во главе с Теодори-
хом вторглись в 488 г. в Италию, где основали в 493 г. свое
королевство (в середине VI в. завоевано Византией).
40Луара — самая длинная река во Франции (1012 км)у
протекает в центральной и западной части страны с
востока на запад и впадает в Бискайский залив.
46 Испанская Америка — имеется в виду так
называемая конкиста, завоевание Мексики, Центральной и
Южной Америки Испанским королевством и Португальским
королевством в XV—XVI вв. Конкиста основывалась на
кровавых и бесплодных походах всякого рода авантюристов и
просто уголовников, наделенных соответствующими
полномочиями короной (Ф. Писсаро, Э. Кортес), в поисках
мифической золотой страны Эльдорадо.
47 Ирбис (снежный барс) — млекопитающее семейства
кошачьих, достигающее в длину до полутора метров и
отличающееся свирепым нравом при содержании в неволе.
Использовался в гладиаторских боях.
439
Леонид Поляков
48 Орфей — в греческой мифологии сын фракийского
речного бога Эагра (вариант: Аполлона) и музы Каллиопы.
Орфей славился как певец и музыкант, наделенный
магической силой искусства, которой покорялись не только
люди, но и боги, и даже природа. В мифах об Орфее
объединяется целый ряд древних сюжетов.
Моисеи — библейский предводитель израильских
племен, призванный богом Яхве вывести израильтян из
рабства у египетских фараонов сквозь расступившиеся воды
«Чермного» (Красного) моря. Первый иудейский
законодатель, по легенде получивший скрижали с десятью
основными заповедями от самого бога на горе Синай.
Минос — легендарный царь острова Крит, законодатель,
мудрец, создатель мощной средиземноморской державы.
Солон — афинский законодатель; родился в 639 г. до
н. э. Воодушевил афинян отвоевать у мегарян Саламин.
Вскоре народное собрание поручило ему составить законы
для устранения бедственного положения государства.
Прежде всего он уничтожил все старые долговые обязательства.
Избранный в 594 г. до н. э. архонтом, он преобразовал
государственный строй Афин. В основу своих реформ он
положил принцип наделения граждан правами сообразно
обязанностям, которые они несут. С этой целью он разделил
граждан на 4 класса по их имущественному положению,
чем уничтожил родовую аристократию. Умер в 559 г. до н. э.
Тезей (Тесей) — легендарный афинский царь (около
XIII в. до н. э. Ему приписываются синойкизм
(объединение разрозненных поселений или городов в более мощный
город-государство — полис) в Аттике, разделение граждан
на евпатридов (родовая землевладельческая знать в
Афинах), геоморов (землевладельцы) и демиургов
(ремесленники и торговцы, а также лица свободных профессий —
врачи, поэты, философы и т. д.). Согласно древнегреческим
преданиям, Тезей совершил множество подвигов (один из
них — убийство Минотавра, человека с головой быка,
который обитал в лабиринте царя Миноса на Крите) и
отличался как силой, так и высокими нравственными и
умственными качествами.
Ликург — легендарный законодатель Спарты и
основатель спартанского государства (IX в. до н. э.).
440
Комментарии
Нума Помпилий — второй царь Древнего Рима в 715 —
673/672 гг. до н. э. Ему приписывается создание жреческих
коллегий, коллегий ремесленников, учреждений
религиозных культов.
49 Имеются в виду масоны — последователи религиозно-
этического движения масонства (или франкмасонства — от
французского franc macon — вольный каменщик).
Движение возникло в начале XVIII в. в Англии,
распространилось (первоначально именно в высших слоях) во многих
странах, в том числе и России. Название, организация
(объединение в ложи) и традиции заимствованы масонами у
средневековых цехов (братств) строителей-каменщиков,
отчасти и у средневековых рыцарских и мистических
орденов. Масоны стремились создать всемирную тайную
организацию с целью мирного соединения человечества в
религиозном братском союзе. Наибольшую роль масонство
играло в XVIII — начале XIX вв. При этом с масонством были
связаны как консервативные, так и либеральные
общественные движения. Очень многие видные деятели (в том
числе и российские самодержцы) состояли в масонских ложах.
50Нерон Люций Домиций (37—68). Иод именем Нерон
Клавдий Цезарь стал пятым римским императором в 54 г.
По описанию, оставленному Гаем Светонием Транквиллом,
один из самых страшных тиранов: убил свою мать, свою
жену Октавию и систематически уничтожал христиан.
Покончил с собой в 68 г., когда увидел, что против него
восстал весь народ.
51 Имеется в виду случай, описанный римским
историком Кассием Дионом, когда один из управляющих
императорским имением (не являющимся личной
собственностью цезаря, но как бы вручаемым ему на время государ*
ственным фондом) в очередной раз так долго зачитывал
очень нудно составленный отчет о годовой работе, что
Нерон в сердцах воскликнул — «Чтоб ты так же долго
умирал!». Что не в меру ретивые сенаторы и поспешили
исполнить, посадив несчастного на кол. Нерон, узнав об этом,
столь поразился низкопоклонству Сената, что даже хотел
его распустить.
52 Имеется в виду Александр Македонский.
441
Леонид Поляков
53 Гомер — легендарный древнегреческий эпический поэт.
По традиции ему приписывается авторство «Илиады» (о
походе греков во главе с Агамемноном на Трою) и
«Одиссеи» (о возвращении домой Одиссея — царя Итаки, —
участвовавшего в троянском походе против своей воли), эпо-
сов, объединивших много разрозненных до того преданий.
Легенды рисуют Гомера странствующим аэдом (поэт —
певец).
оАДжон Локк (1632—1704) — английский философ, один
из основателей современной политической теории.
Заслуженно считается провозвестником либерализма и
защитником религиозной терпимости. В своем главном
политическом сочинении «Два трактата о правлении» Локк прямо
утверждает, что люди никогда не намеревались «передать
какому-либо лицу или нескольким лицам абсолютную
деспотическую власть над своими личностями и достоянием»,
поскольку это «значило бы поставить себя в еще более
худшее положение, чем естественное состояние» — см.: Локк
Джон. Сочинения в трех томах. М.,1988. Т. 3. С. 342.
00 Бёрк цитирует в слегка измененном виде фразу
английского политического мыслителя Хукера, см.: Hooker, Of
the Lawcs of Ecclesiastical Politic I. X. 5)
06 Тиберий Юлий Цезарь Август — римский император
(14—37 н. э.). Родился в 42 г., до н. э. В 24 г. до н. э.
Тиберий был квестором; в 15 г. до н. э. — правителем Галлии; в
13 г. до н. э. — консулом; в 9 г. до н. э. подавил восстание
в Паннонии; в 8 г. до н. э. — одержал несколько побед над
германцами. Став императором, Тиберий упразднил
народное собрание, причем права, которыми оно пользовалось,
были переданы Сенату. В 16 г. н. э. Тиберий подпал под
влияние некоего Сеяна, которому он дал обширные
полномочия, а сам удалился от дел. Сеян, получив власть, стал
применять жестокости, убийства, надеясь в конце концов
захватить императорскую власть. Между тем Тиберий
покинул Рим в 26 г. и переехал на остров Капрею; но, узнав о
замыслах Сеяна, Тиберий устранил его. С этого времени
совершается крутой переворот в Тиберий: он из мягкого,
справедливого, уважающего власть Сената и вообще
законность правителя превращается в жестокого тирана, каким
его рисует Тацит.
442
Комментарии
Калигула Гай Цезарь (12—41) — римский император в
37—41 гг. Начал свое правление рядом благодетельных мер,
но потом помешался, и дальнейшее его царствование
ознаменовалось рядом бессмысленных жестокостей. Желал
видеть у римского народа одну голову, чтобы разом
отрубить ее и объявить себя богом. Пытался ввести в Сенат в
качестве сенатора своего любимого коня. В 41 г. был убит
трибуном преторианцев Кассием Хереем.
Веспасиан Тит Флавий (9—79) — римский император в
69—79 гг. Благодаря выдающимся военным дарованиям,
Веспасиан, будучи незнатного происхождения, быстро
достиг крупных должностей в римской армии. В 66 г. был
назначен Нероном главнокомандующим в Иудейской войне,
и к 69 г. вся страна, кроме Иерусалима, была занята
римлянами. После смерти Нерона Веспасиан был
провозглашен императором. Оставив своему сыну Титу продолжать
осаду Иерусалима, Веспасиан отправился в Рим, который
к тому времени уже был взят одним из его полководцев, и
вернул власть. Тацит приводит Веспасиана как
единственный пример человека, который продолжал
совершенствоваться даже после того, как стал императором.
Тит Флавий Веспасиан — римский император в 79—
81 гг., сын Веспасиана. Родился в 41 г. Под начальством
отца сражался в Британии, затем помогал отцу в
подавлении восстания иудеев (70), разрушил Иерусалим и покорил
Иудею. Вступив после смерти отца на престол, унаследовал
его манеру мягкого и справедливого правления.
Траян Марк Ульпий (53—117) — римский император в
98—117 гг., удачно воевал с даками и парфянами, известен
также как завоеватель Великой Армении и Месопотамии.
Благодаря своим заботам о правильном государственном
устройстве в империи получил название — «Optimus»
(Лучший).
Антонин Пий (86—161) — римский император в 138—
161 гг. Отличался высокими нравственными и
умственными качествами, и его правление было одним из
счастливейших в римской истории. В спорных вопросах цари и
народы обращались к нему за советом и решением.
Большинство следовавших за ним императоров, в знак уважения к
его памяти, присоединяли к своему имени имя «Антонин».
443
Леонид Поляков
э7 Имеется в виду Нисистрат (ок. 600—527 до н. э.) —
афинский тиран. Пользуясь расположением простого
народа, он завладел Акрополем и сделался тираном. Правил
Писистрат согласно законам Солона, которых не изменял
(то есть не выделял аристократию среди прочих, почему в
анналах, которые велись последними, и был
несправедливо ославлен). Писистрат заботился о развитии земледелия
и покровительствовал наукам и искусствам.
58 Остракизм (от греческого ostrakismos. от ostrakon —
черепок) — в VI—V вв. до н. э. в древних Афинах, Аргосе,
Сиракузах и других городах изгнание отдельных граждан по
решению народного собрания (обычно на десять лет).
Каждый гражданин (обладавший правом голоса житель
полиса) писал на черепке имя того, кто опасен для народа.
Ь9Агрикола Кней Юлии (39—93) — римский
государственный деятель и полководец, народный трибун и претор в
Риме. При императоре Веспасиане Агрикола — патриций,
наместник Аквитании, затем — консул; с 78 г. —
наместник Британии, завоевание которой завершил в 84 г.
60 «Получив формальный поцелуй и не услышав ни
слова, он затерялся в толпе придворных» {лат.) — цитата из
сочинения Тацита «Агрикола».
61 Во время голосования в древнегреческих полисах
гражданам предварительно выдавались белые («за») и
черные («против») камешки или бобы, которые они должны
были кидать в специальную глиняную урну, быстро
проходя мимо нее, чтобы сохранить тайну голосования.
Каких камней, белых или черных, насчитывали больше,
такое решение и принималось.
62 Ростра (от rostrum — нос корабля, откуда ростральные
колонны) — в Древнем Риме ораторская трибуна на
форуме, украшенная носами трофейных кораблей.
Форум (латинский эквивалент греческой агоры —
народного собрания а также площади, где оно происходило,
окруженное храмами, государственными учреждениями,
портиками с торговыми лавками) — площадь и рынок в
Древнем Риме, ставшие центром политической жизни. Главный
форум Рима — Романум — превратился в парадный
архитектурный ансамбль.
444
Комментарии
631I ерик л (495—429 до н. э.) — афинский
государственный деятель и полководец, период деятельности которого
считается временем наивысшего расцвета и могущества Афин.
64 Вед ланиты — используется в переносном значении.
Бедлам (английское bedlam от Bethlehem — Вифлеем, город в
Иудее) — первоначально больница им. Марии
Вифлеемской, затем дом умалишенных в Лондоне.
65 Фемистокл (528—462 до н. э.) — афинский
государственный деятель. В 493 г. до н. э. был архонтом (высшее
должностное лицо в полисе, от греческого «архе» — власть,
начало) и основал гавань Пирей; в 490 г. до н. э. одержал
при Марафоне знаменитую победу над персами. В 471 г. до
н. э. был изгнан посредством остракизма.
Аристид (530—467 до н. э.) — афинский
государственный деятель. Содействовал Клисфену (афинский вождь того
времени) в реформировании Солонова законодательства.
Был противником вождя демократов Фемистокл а,
критикуя проекты последнего, ставившие целью превращение
Афин в морскую державу, из опасения, чтобы
землевладельческий класс не был вытеснен безземельной массой и
чужестранцами. Способствовал победе над персами при Са-
ламине и Платее. В 483 г. до н. э. Аристид был изгнан из
Афин посредством остракизма на десять лет. В 476 г. до
н. э. он был избран начальником флота. Аристид
отличался правосудием и добротой; умер, окруженный почестями.
Дал четвертому классу (то есть простым земледельцам, в
отличие от практиковавшейся до этого системы трех
сословий, по легенде установленной Тезеем) доступ к
государственным должностям.
Мильтиад — сын Кимона, афинский полководец. В
490 г. до н. э. одержал блестящую победу над персами на
Марафонском поле.
Анаксагор (из Клазомен в Малой Азии) (ок. 500—428 до
н. э.) — древнегреческий философ. Выдвинул учение о
неразрушимых элементах — «семенах» вещей (позже
названных гомеомериями). Движущий принцип мирового
порядка по Анаксагору — ум {нус)> организующий элементы.
Предтеча ионийской школы (Парменид, Зенон), которая в
корне изменила натурфилософию, превратив ее в
собственно философию.
445
Леонид Поляков
Сократ (ок. 470—399 до н. э.) — древнегреческий
философ, один из родоначальников диалектики как метода
отыскания истины путем постановки наводящих вопросов —
так называемого сократического метода. Был обвинен в
«поклонении новым божествам» и «развращении
молодежи» и казнен (принял яд цикуты). Излагал свое учение
устно. Главный источник о нем и его учении — сочинения
его учеников — Ксенофонта и Платона. Цель философии
по Сократу — самопознание как путь к постижению
истинного блага. Добродетель есть знание, или мудрость. Для
по-следующих эпох Сократ стал воплощением идеала
мудреца.
66 Бёрк имеет в виду ту характеристику демократии,
которую дает Платон в своем основном политическом
сочинении — диалоге «Государство». Платон утверждает, что
демократия как государственный строй «вследствие
возможности делать все, что хочешь... заключает в себе все роды
государственных устройств» (VIII, 557 d.).
67 Флорентийская республика периода позднего
средневековья действительно разительно напоминала античные
Афины. Высшие управленческие посты в ней были
монополизированы семейством Медичи (именно Лореицо
Медичи преподнес свою книгу «Государь» Никколо
Макиавелли), а вся политическая жизнь в республике строилась как
борьба за свои интересы богатейших семей и социальных
групп.
68 Буквально — от избытка (лат.)> т. е. слишком
сильное допущение.
тСпарта (Лаксдсмон) — полис в Древней Греции в
Лаконике (Пелопоннесе), превратившийся после завоевания
в VI—VIII вв. до н. э. южной части Пелопоннесса в крупное
государство. По преданию, государственный строй в Спарте
был установлен Ликургом (IX—VIII вв. до н. э.). Спартиаты
владели равными участками государственной земли с
прикрепленными к ним илотами (земледельческая часть
населения из военнопленных и аборигенов захваченных земель,
собственность государства; сложилась в результате
порабощения дорийцами, то есть древнегреческим племенами
предшествовавшего населения). Сами спартиаты занимались
446
Комментарии
преимущественно военным делом. Торговля и ремесло
находились в руках периэков (свободное, имеющее земельные
наделы население, но не имеющее политических прав).
Спарта — классический образец полиса с олигархическим
государственным строем. Государственные дела решала геру-
сия (совет старейшин, преимущественно из аристократии),
затем коллегия эфоров (совет высших должностных лиц,
оплот олигархии). Соперничество между Афинами и
Спартой привело к Пелопоннесской войне 431—404 гг. до н. э.
Победив в ней, Спарта утвердила свою гегемонию над
Грецией. После поражения в войне с Фивами в 371 г. при Левк-
трах и в 362 г. при Мантинес Спарта превратилась во
второстепенное государство. В 146 г. Спарта подчинена Римом, в
27 г. до н. э. вошла в Римскую провинцию Ахайя.
70 «Кто будет охранять самих стражей?» (Ювенал,
Сатиры, VI, 347—348).
71 Александр Поуп (Alexander Pope) (1688—1744) —
английский поэт и мыслитель, автор философской поэмы «О
человеке», находившийся под влиянием идей Болингбро-
ка.
72 «Но теперь дело делается при помощи кусочка
жабьего легкого» (лат.) (Ювенал, Сатиры, VI, 659).
73 «Мнения авторитетов в области права» (лат.).
74 «Тьма египетская* — выражение из Ветхого Завета,
относящееся ко времени египетского 400-летнего пленения
иудеев. Тогда, чтобы вынудить фараона отпустить иудеев
из Египта, Яхве наслал семь казней египетских, в числе
которых трехдневный мрак. По легенде все это время
только в домах израильтян было светло.
75 Имеется ввиду древнегреческая богиня правосудия
Фемида, традиционно изображающаяся с весами в руках и
повязкой на глазах в знак беспристрастности к
тяжущимся сторонам. Хотя первоначально Фемида изображалась
как раз наоборот — с широко открытыми глазами и мечом
в руках.
76 «Смерть человеческая не делает долгих пауз» (лат.)
(Ювенал, Сатиры, VI, 221).
77 «Длилось это многие века, пережив поколения
людей» (лат.) (Вергилий Публий Марон, Георгики, 2.295).
447
Леонид Поляков
8 «Обреченных погибнуть в первой атаке» (франц.),
79 Ньюгеит и Брайдвелл — тюрьмы в Лондоне.
80 «Истинная дружба весьма редка среди тех, кто
состязается за почет и должность» (лат.) (Цицерон Марк Тулий,
DeAmicitia. 64; 1—2).
81 «Гордыни не было и не было искусств —
Со зверем человек делил тенистый куст».
(A. Pope, Essay on Man. HI. 11. 151—52).
ПИСЬМО ОТ МИСТЕРА БЁРКА
К ДЖОНУ ФАРРУ И ДЖОНУ ХАРРИСУ,
ЭСКВАЙРАМ, ШЕРИФАМ ГОРОДА БРИСТОЛЬ,
ОБ АМЕРИКАНСКИХ ДЕЛАХ
1 Данное письмо наиболее полно представляет позицию
Бёрка по самому острому внутри- и внешнеполитическому
вопросу в Британском королевстве — вопросу о стратегии в
отношении бывших североамериканских колоний,
провозгласивших свою независимость от короны в 1776 г. Бёрку
как члену парламента от Бристоля было принципиально
важно объясниться со своими избирателями по всем
ключевым пунктам проблемы и убедить их в правоте своего
выбора в пользу поиска компромисса и мирного решения
во взаимоотношениях метрополии и колоний. Адресуя в
1777 г. свое письмо шерифам города, Бёрк рассчитывал, что,
убедив в своей правоте двух наиболее авторитетных и
уважаемых граждан, которым поручен верховный контроль
за соблюдением законов, он сможет получить поддержку
всех своих избирателей.
Перевод письма выполнен по изданию: The Works of the
Right Honourable Edmund Burke with a Portrait and the Life of the
Author. Vol. I — VIII. London, 1823, vol. III.
2 Каперское свидетельство — разрешение воюющего
государства частным вооруженным торговым судам на
нападение на суда противника или суда нейтральных государств,
перевозящих грузы для неприятельского государства. За-
448
Комментарии
прещено Декларацией о морской войне 1856 г., поскольку
практика каперства фактически уничтожила грань между
пиратами, торговым флотом и регулярной армией (а
именно — военно-морским флотом).
3 Habeas corpus (Хабеас Корпус ) — английский закон
1679 г. о неприкосновенности личности. В Великобритании
он является одним из основных конституционных актов,
гарантирующих процессуальные права граждан и
устанавливающих правила ареста и привлечения обвиняемого к
суду.
Также Habeas corpus называлось предписание о
представлении арестованного в суд (особенно для рассмотрения
законности ареста) или приказ о доставлении в суд (writ of
Habeas corpus).
4 Палата Общин — нижняя палата английского
парламента, состоявшая (в отличие от верхней — Палаты
Лордов) из выбирающихся по округам (чаще всего
являвшихся разделенными на несколько частей графствами)
депутатов. Депутаты нижней палаты не наследовали (в
противоположность представителям верхней палаты — верхушки
английской аристократии — лордам) своих полномочий.
5 Лорд Коук (1552—-1634) — английский юрист и
политик. См. примеч. 3 к работе «В защиту естественного
общества...» (с. 429).
6 ...акт, принятый еще во времена правления Генриха VIII
(1491—1547) — имеется ввиду второй английский король
династии Тюдоров, который издал указ относительно
привлечения к суду и поимки людей, обвиненных в
государственной измене, в частности, за пределами собственно
Англии. В тексте указа предписывалось изменников судить
судом присяжных, что в послании английского
парламента короне от 1769 г. фактически отменялось. Однако и
указом Генриха VIII практически вне зависимости от степени
вины полагалось признанных виновными в измене
осуждать на смертную казнь.
7 Тиб урн — левый приток Темзы. С 1300 по 1783 гг. (то
есть год конца войны метрополии с североамериканскими
колониями) — место казни, в том числе и индепендентов.
449
29-4215
Леонид Поляков
8 Имеется ввиду война за независимость в Северной
Америке 1775—1783 гг. Началась в апреле 1775 г. боями у
Конкорда и Лексингтона (Новая Англия, штаты Нью-Хэмпшир
и Массачусетс). Велась поначалу с переменным успехом, но
когда к 1776 г. уже тринадцать новообразованных штатов
были в руках интепендентов (от английского
independence — независимость) — борцов за отделение американских
колоний, — была провозглашена Декларация
Независимости США. Американская армия (то есть уже не армия
отколовшейся колонии, а суверенного государства, которое к
тому времени признала Франция) во главе с Дж.
Вашингтоном (главком с июня 1775) одержала решающие победы у
Саратоги (октябрь 1777) и Йорктауна (октябрь 1781). По
версальскому мирному договору 1783 г. Великобритания
признала независимость США.
9 Комиссии Ойера и Терминера — комиссия Палаты
Общин, созданная для рассмотрения отношений с
американскими колониями.
10 Поскольку английское право — это система
прецедентов, то любое судебное решение по неизвестному доселе
случаю считается подзаконным актом, отменить которое
может только Верховный суд или Парламент принятием
иного акта.
11 Вест-Индией («западная Индия», в отличие от
настоящей — восточной) назывались по старой географической
традиции сначала острова Карибского бассейна, а потом и
вся восточная Северная Америка, так как Колумб открыл
Америку лишь потому, что искал новый морской путь в
Индию.
12 То есть факт, являющийся достаточным основанием
для вынесения обвинительного приговора без судебного
доказательства (в противоположность презумпции
невиновности, когда предполагается, что вплоть до
окончательного доказательства вины человек считается невиновным).
13 Билль — законопроект, внесенный на рассмотрение в
парламент, а также (в американской традиции) название
отдельных, особенно значимых законов (например
знаменитый Билль о правах 1791 г. — десять первых поправок к
американской конституции).
450
Комментарии
Палата — Бёрк был членом Палаты Общин от города
(и административного округа) Бристоль.
14 Имеется в виду, что в английском парламенте депутат
чаще всего должен был голосовать так, как решит
большинство его фракции или партии, а Бёрк был одним из
лидеров партии вигов (превратившейся в середине XIX в. в
Либеральную партию), выступавших против военного
подавления колоний Северной Америки.
15 Давид Юм (1711—1766) — английский историк,
экономист и философ (представитель религиозного
скептицизма). Сформулировал основные принципы агностицизма.
16 Имеется ввиду, что Великобритания прибегала к
помощи германских наемников, а Франция поддерживала
американские колонии, первой признав их независимость.
17 Полковник Рэй (Raille) — французский военачальник,
одержавший в составе союзнических войск индепендентов
ряд блестящих побед, в частности в Новой Англии —
Белых Равнинах.
18 Один из фортов в Североамериканских колониях
Великобритании, построенных германской наемнической
армией.
19 Лорд Хоу — адмирал лорд Ричард, 4-й виконт Хоу
(Howe, 1726—1799).
Генерал Хоу — генерал лорд Уильям, 5-й Виконт Хоу
(Howe, 1729—1814). Брат адмирала лорда Ричарда Хоу,
командующий Британскими войсками в Северной Америке
(1776—1778), который, несмотря на ряд удачных военный
операций, потерпел поражение при попытке разгромить и
уничтожить Континентальную Армию.
20 Нью-Йорк был отдельной административной
единицей в составе североамериканского доминиона
Великобритании. Основан голландцами в 1626 г. под именем Ныо-
Амстердам. В 1664—1674 гг. захвачен англичанами.
21 Первоначально голландская островная колония,
потом независимая территориальная единица.
22 Лонг Айленд (на западной его части расположены
районы города Нью-Йорка Бруклин и Куинс) — другая
колония голландцев на одноименном острове с той же историей.
29*
451
Леонид Поляков
23 Франция к тому моменту уже оказывала денежную
поддержку колонистам. Л в 1778 г. она вступила в
очередную войну против Британии.
21 Имеется ввиду английский король Карл II Стюарт
(1630—1685), который начал вторую войну с Голландией
за обладание североамериканскими колониями.
2о Имеется ввиду случай, когда в ходе первой войны при
Карле I Стюарте (1600—1649) голландцы убили в 1623 г.
английских купцов в Лмбойне на Молуккских островах
(восточная часть Малайского архипелага, Индонезия, —
бывшая голландская колония на северо-востоке Тихого
океана).
26 Имеется ввиду первоначальное название
Нидерландов в период их становления при Уильяме III, принце
Оранском (1672—1702), который в 1650—1702 гг. был
правителем Нидерландов, а с 1689 г. еще и королем Англии,
соправителем королевы Марии II Стюарт. Он возглавил
европейскую коалицию против Франции и ее короля Людовика XIV,
а также укрепил победу протестантизма и
парламентаризма в Великобритании.
27 Бёрк имеет ввиду то, что он был избран в Парламент.
Это стандартная формулировка в политическом английском
лексиконе.
28 Суд верховной комиссии — имеется ввиду High Court,
Высокий суд правосудия (входит в состав Верховного суда
в Англии).
Звездная Палйта (зал в Вестминстере, чей потолок был
украшен звездами) — (полностью — Court of Star Chamber) с
1487 г. — судебная коллегия, состоявшая из членов
палаты лордов, обладала практически неограниченной
судебной властью. Была создана для борьбы с мятежными
феодалами. Злоупотребления ее полномочиями при Якове I и
Карле I в их борьбе за абсолютизм стали притчей во
языцех. Распущена в 1641 г.
29 Имеется виду Яков I — король Англии (1566—1625),
сын Марии Стюарт и Генриха Дарнлея. В 1603 г. стал
королем Великобритании. Заключил долгожданный мир с
Испанией. Однако был нелюбим народом за деспотизм,
враждебное отношение к парламенту и религиозную нетерпи-
452
Комментарии
мость. Настолько, что католики составили против него
знаменитый пороховой заговор в 1605 г.
30 Имеется ввиду Верховный синод — собор духовенства
(созываемый в двух основных графствах страны —
Кентербери и Йорке) на котором решаются главные церковные
вопросы.
31 Здесь говориться об индейцах, населявших
нынешний американский штат Вирджиния.
32 Графства в Англии.
33 Имеется ввиду британский и французский институт
интендантства XV—XVIII вв. — система должностных лиц,
ведающих отдельными отраслями управления; в XVII—
XVIII вв. существовали также интендантства провинций и
колоний, которые обладали судебно-полицейской,
финансовой и военной властью на местах.
34 Хартия — документ публично-правового и
политического характера в средние века (хартии городов и коммун,
Великая хартия вольностей в Англии) и новое время
(Народная хартия 1838 г. в Англии, конституционные хартии
и др.).
35 Конгресс — парламент в США, также состоящий из
двух палат. Верхняя палата парламента США, членами
которой являются сенаторы (от каждого штата по двое),
называется Сенат. Нижняя — палата представителей, с
выборными депутатами по количеству пропорционально
населению штата.
36 Имеется ввиду пакт уступок метрополии доминионам,
разработанный кабинетом министров маркиза Рокингема,
в который входил и сам Бёрк, в 1766 г. Однако он
удовлетворял только малую долю требований колоний (особенно
в сфере политической самостоятельности и налогового
бремени) и лишь на десятилетие отдалил восстание.
37 То есть закона, не имеющего исключений, не
подлежащего обжалованию и обязательного к немедленному
выполнению.
38 Бёрк перечисляет имена английских аристократов,
составлявших цвет партии вигов.
39 77/11»', Maevius — Бёрк использует латинские имена в
смысле «имярек», т. е. такой-то.
453
Леонид Поляков
РЕЧЬ ГОСПОДИНА БЁРКА В ГИЛЬДЕЙСКОМ ЗАЛЕ,
В ГОРОДЕ БРИСТОЛЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НАКАНУНЕ
НЕДАВНИХ ВЫБОРОВ В ЭТОМ ГОРОДЕ
ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ МОМЕНТОВ
ЕГО ПАРЛАМЕНТСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1 Данная речь характеризует Бёрка как блестящего
политического оратора, использующего все основные
риторические приемы для защиты своих принципов в
ситуации, когда ему необходимо было добиться переизбрания в
1780 г. Бёрк сознательно избрал предметом своей речи
наиболее острые моменты своей депутатской деятельности, по
которым у него наметились определенные расхождения с
избирателями. В этой речи максимально ярко проявился
взгляд Бёрка на роль депутата парламента, который, по
его мнению, не должен во всем слепо следовать воле
избирателей своего округа, а обязан принимать решения,
выгодные для нации в целом.
Перевод речи выполнен по изданию: The Works of the Right
Honourable Edmund Burke with a Portrait and the Life of the Author
Vol. I—VIII. London, 1823, vol III.
2 Бёрк избирался не непосредственно от самого города
Бристоль, а от административного округа Бристоль,
входившего в состав города — второго на то время по
величине после Лондона.
3 Победа при Лонг-Айленде — эпизод войны США за не»
зависимость, битва 27 августа 1776 г., в которой
британская армия одержала победу над американской. Победа
положила начало Британской кампании 1776 г, по
установлению контроля над Нью-Йорком, и, таким образом,
британская армия отрезала Новую Англию от остальных
колоний, лишив континентальные войска значительных
ресурсов.
4 Острова Карибского бассейна.
5 Милорд Карлайл — граф Фредерик Ховард Карлайл
(Carlisle) — лорд, член верхней палаты парламента.
Возглавлял так называемую Мирную комиссию 1778 г., созданную
во время войны США за независимость и выступившую с
предложением к тринадцати мятежным штатам о
самоуправлении в составе Британской Империи.
454
Комментарии
6 Независимой Филадельфии — имеется ввиду, что
именно в Филадельфии, становившейся к тому времени
столицей будущих Соединенных Штатов, проходил Второй
Континентальный Конгресс, результатом деятельности
которого и явилась «Единодушная декларация тринадцати
штатов», после традиционно называемая Декларацией
Независимости.
7 Имеется в виду Уильяме.
8 Реформация — широкое общественное движение в
Европе XVI в., носившее религиозно-реформаторский и
антифеодальный характер, в итоге принявшее форму борьбы
против католической церкви. Началось в Германии с
выступлений Мартина Лютера в 1517 г.
9 Имеется ввиду Уильям III Оранский
10 Вернет Гилберт — епископ Солсбери (с 1689),
занимавшийся историографией.
11 Брат лорда Шрюсбери, Тэлбот — герцог и граф Чарльз
Тэлбот Шрюсбери (Shrewsbury, 1660—1718) — английский
государственный деятель, игравший важную роль в ходе
Славной революции 1688—1689 гг., и обеспечивший
мирное принятие трона Георгом I в 1714 г.
12 Олд Бэйли — тюрьма для уголовников при
Центральном Уголовном Суде в Лондоне.
13 Джордж Сэвайл — один из лидеров партии вигов.
14 Пекулий (pcculium — собственность, от pecus — скот) —
в Древнем Риме имущество, выделяемое главой фамилии
(семьи) в пользование ее членам (сыновьям, рабам).
15 Архивариус — хранитель архивных документов:
метрик, свидетельств, образцов подписей, хроник и т. п. В кор-
порационных городах (где ремесленники, торговцы и
представители других профессий объединялись в цеха,
гильдии и корпорации), каким был Бристоль, — так же
посредник в спорных делах относительно наследства, имущества,
права на титул и т. д.
16 Фландрия — средневековое графство, потом одна из 17
провинций Нидерландов исторических, один из наиболее
экономически развитых районов Европы. Впоследствии
большая часть Фландрии вошла в состав Бельгии
(включая центральный город — Гент), часть — в состав Франции
и Нидерландов.
455
Леонид Поляков
шесть правительственных постов, занимавшихся членами
парламента, было ликвидировано, а также был установлен
такой порядок выплат денежного содержания, при
котором оказывалось совершенно невозможным накопление
новых долгов. Долг по расходам короны с начала нынешнего
царствования превысил миллион триста тысяч фунтов. Был
принят другой закон, регулирующий должностные права и
обязанности главного казначея и всех его подчиненных. В
иные времена в руках служителей казначейств
оказывалось до миллиона общественных денег, и этот закон делал
невозможным повторение таких случаев в будущем. Была
упорядочена система вознаграждения чиновников
министерства финансов, чьи зарплаты в военные времена
достигали огромных размеров и возрастали пропорционально
увеличению общественного бремени: часть постов была
упразднена, а за оставшимися была закреплена фиксированная
зарплата. Для защиты свободных выборов от посягательств
со стороны короны был принят закон, запрещающий
участвовать в выборах всем служащим, каким-либо образом
занятым в собирании налогов и податей. Закон в высшей
степени важный как в отношении своей главной цели —
обеспечения свободных выборов, так и с точки зрения
практического обеспечения правильного сбора налогов. С этой
же целью (обеспечения свободы выборов) Палата
отменила знаменитое постановление по выборам в Мидлсексе и
вычеркнула его из своих протоколов. Исходя из принципа
самореформирования, связанного с принципом экономии
общественных средств, Палата приняла закон,
запрещающий лицам, имеющим правительственные подряды,
становиться членами парламента. Закон об Индии (к
сожалению проваленный в Палате Лордов) доводил эту идею до
конца, запрещая всем служащим Восточно-Индийской
компании избираться в Палату Общин в течение
определенного срока, пока их деятельность не будет проверена и
признана безупречной. Лекарство против бесконечной
коррупции и бесконечных беспорядков и насилий, как и
гарантия реализации важнейших целей общественного
хозяйства, — все это сгинуло вместе с этим законом и этим
парламентом. Тот парламент также учредил комитет по изуче-
458
Комментарии
нию всей системы сбора налогов, который в высшей
степени ревностно выполнял свои обязанности и сделал весьма
существенные предложения по ее улучшению. (Примеч. из
англ издания).
4 Первым королем Ганноверской династии на
английском троне стал Георг I, возведенный на престол в 1714 г.
после смерти королевы Анны. Конец ее правления
ознаменовался новым усилением тори и прокатолических сил,
которые даже подняли восстание в горной Шотландии с
целью возвести на престол сына короля Якова II Стюарта.
Между прочим, одним из руководителей этого
масштабного заговора был Болингброк — последний премьер-министр,
назначенный королевой Анной. Виги сумели расстроить
планы Болингброка, пригласив на английский трон
представителя протестантской Ганноверской династии. Болинг-
броку и другим вождям тори пришлось бежать во
Францию и долгое время пребывать в опале.
5 Если попустительски относиться к этим спекуляциям,
то Палата Лордов могла бы затеять спор по поводу своей
доли в законодательной власти, будучи ограниченной по
части инициативы относительно грантов короне и
денежных законов. Советники короны могли бы счесть, что
королевское вето должно применяться регулярно и даже
открыть диспут на тему о том, является ли право вето, в
сравнении с совещательной властью обеих палат парламента,
достаточным, чтобы существовало действительное
равновесие в отношении законодательной власти. Так можно было
бы оправдать вмешательство короны, прибегая к
аргументации, использованной впоследствии. Нижеследующее
показывает, с какой величайшей осторожностью следует
подходить ко всем таким спекулятивным новшествам. Лорд
Шелберн в своей прославленной речи от 8 апреля 1778 г.
выражается таким образом: «Благородный и ученый лорд,
председательствующий в нашей палате (lord on the woolsack)
в обмене мнениями при открытии сегодняшнего заседания
утверждал, что ваши светлости оказались
неосведомленными о том, что они не вправе вносить изменения в
законопроекты о денежных расходах или о натуральных
поставках. Я был бы рад, если бы этот вопрос был обсужден че-
459
Леонид Поляков
стно и всесторонне, сам предмет дискуссии представлен со
всей ясностью, а аргументы высказаны как по существу
этого конкретного случая, так и в связи со всеми
привходящими обстоятельствами. Я был бы рад просто
непредвзятому рассмотрению вопроса хотя бы ради того, чтобы
послушать этих прилизанных говорунов из нижней
палаты, посмотреть, как они, стоя здесь перед нами,
провозгласят, что они и только они могут составлять
законопроекты, касающиеся денежных расходов, что они и только они
могут распоряжаться собственностью пэров
Великобритании. Возможно, им удастся привести более убедительные
аргументы в пользу безусловного и бесконтрольного права
Палаты Общин на ограничение ваших светлостей в
вопросах распоряжения вашей собственностью, нежели те, что я
услыхал от нашего председательствующего. А до тех пор я
прошу разрешить мне иметь мнение, отличающееся от
мнения благородного и ученого лорда. Ибо до тех пор, пока
мое утверждение не отвергнуто честно и прямо после
подобающего обсуждения в нашей палате, я буду продолжать
полагать, что ваши светлости имеют право изменять,
вносить поправки или отвергать законопроект, связанный с
деньгами».
Герцог Ричмонд также в своем письме к ирландским
добровольцам говорит о некоторых полномочиях,
принадлежащих Палате Общин, как если бы они были
узурпированы ею. И его сиятельство высказывает мнение, что если
народ, избирая Палату Общин, уже восстановлен в своих —
как он их понимает — правах, то права других ветвей
законодательной власти еще должны быть восстановлены. —
Vide Remembrancer, vol. XVI. (Примеч. из англ. издания).
6 Парламентским актом директорам
Восточно-Индийской Компании предписано не принимать к оплате счета,
присланные из Индии и превышающие определенную
сумму, без согласия лиц, специально уполномоченных
казначейством. Прошлый состав Палаты Общин, обнаружив
огромные счета, присланные для оплаты в эту Компанию
ее зарубежными служащими и зная, что обстоятельства,
при которых возникли эти счета, крайне сомнительны,
вынес резолюцию, провидчески предостерегающую лордов
460
Комментарии
казначейства не принимать эти счета до иного решения
Палаты. Лорды-судьи воспользовались этим случаем, чтобы
объявить резолюцию незаконной на том основании, что
Палата Общин пытается вмешиваться в управление
договором, созданным на основе парламентского акта. Палата,
справедливо встревоженная таким решением, поскольку
оно полностью подрывает ее полномочия в качестве
надзирающей инстанции и особенно в ее собственной области
финансов, назначила комиссию для изучения протоколов
парламентских заседаний. И комиссия обнаружила целую
серию прецедентов, начиная с самых ранних записей и вплоть
до сегодняшнего дня, из которых явствует, что Палата
вмешивалась во все дела исполнительной власти в форме
авторитетного совета и наставления. К тому же в случаях,
значительно более серьезных, нежели тот, по поводу
которого лорды сочли нужным затеять спор. {Примеч. из англ.
издания),
7 «В то же время я отмечаю, что против моих нынедей-
ствующих министров не выдвинуто ни обвинений, ни
жалоб». — Ответ короля от 25 февраля 1784 г. на послание
Палаты Общин. — Vide Resolutions of the House of Commons,
printed for Debrett, p. 3!. {Примеч. из англ. издания).
8 Очень скоро Бёрку довелось лично продемонстрировать
правоту этих слов. В 1784 г. завершил свою деятельность и
вернулся в Англию бывший управляющий
Восточно-Индийской Компании и генерал-губернатор Бенгалии Уоррен
Гастингс. В 1787 г. Бёрк, будучи председателем
парламентской коммиссии по расследованию деятельности Восточно-
Индийской Компании, инициировал процедуру
импичмента против Гастингса. Импичмент был объявлен Палатой
Общин, но в 1795 г. Гастингса оправдала Палата Лордов.
9 Бёрк имеет в виду прежде всего Питта-младшего,
которому был всего 21 год и которого Георг III поставил во
главе правительства несмотря на яростное сопротивление
большинства Палаты Общин. В результате король распустил
парламент в мае 1784 г., в новом парламенте фракция
вигов оказалась в меньшинстве, а тори стали правящей
партией па следующие два десятилетия.
10 Территориальные владения в Восточных Индиях были
официально пожалованы Компании Великим Моголом на
461
Леонид Поляков
условиях управления и юрисдикции, ему подчиняющихся
и зависимых от его короны, а также при условии
исполнения приказов, исходящих от его двора и ежегодной
выплаты дани в его казну. Верно, что эти приказы никогда не
исполнялись, а дань уже через некоторое время не
выплачивалась. Все равно — условия этого пожалования таковы и
они остаются в силе. Подчинить ли короля
Великобритании в качестве данника иностранной державе через
посредство деятельности его подданных? Считать пожалование
действительным, а условия его — утратившими силу?
Считать его благом для короля, но недостаточным для
Компании? Считать, что в этом деле могут иметь свой интерес все
стороны? Таковы лишь некоторые из тех многочисленных
правовых затруднений, которые нужно преодолеть,
прежде чем обычное право Англии сможет признать азиатские
дела Восточно-Индийской Компании в качестве предмета
прерогативы, дабы включить его в круг английского зако-
ноправия. Виды власти и собственности, которые имеются
у Восточно-Индийской Компании, совершенно уникальны.
Наше английское прерогативное право не содержит
принципов и не знает прецедентов, па основании которых здесь
что-то можно определять и разрешать. И ничто, кроме
впечатляющего господства парламента над каждым
британским подданным во всех отношениях и при всех
обстоятельствах, не сможет разрешить эту новую запутанную
проблему. Парламент может действовать мудро или немудро,
справедливо или несправедливо, — но только он
компетентен в данном вопросе. (Примеч. из англ. издания).
11 Посягательство на права и свободы корпораций
королевства во времена правления Карла II и Якова II
исходило от короны. Это делалось обычным правовым порядком,
в судах, учрежденных для защиты собственности и
привилегий народа. Это посягательство со стороны короны
увенчалось полнейшим успехом. От имени закона было
торжественно провозглашено, что корпоративные права города
Лондона и всех существовавших в нем компаний теперь
еще больше укреплены и, разумеется, все их особые права,
привилегии, вся собственность и состояние перешли в руки
короны. Ущерб был причинен короной, а компенсация —
462
Комментарии
парламентом. В Палату Общин был внесен законопроект,
по которому отменялось судебное решение, вынесенное
против города Лондона и его компаний. И законопроект
прошел через Палату Лордов без единой жалобы на
вмешательство в их юрисдикцию, хотя он представлял собой
отмену судебного постановления. Согласно этому акту (William
and Магу, second, ch. 8) вопрос об изъятии тех прав навсегда
был изъят из ведения какого бы то ни было суда. Он
находится в исключительной юрисдикции парламента.
Хотя вышеупомянутый акт объявил судебное решение
против корпорации Лондона незаконным, Блэкстоун все
же без обиняков утверждает, что «вероятно, с точки зрения
строгости закона процедуры в большинстве случаев (Quo
Warranto causes) не выходили за рамки правил», оставляя
открытым вопрос: а не относится ли такая правильность и
к корпорациям Лондона, а также и ко всем остальным?
Он, похоже, винит процедуру рассмотрения (ибо она в
наибольшей степени заслуживает обвинения) не столько с
позиции ее незаконности, сколько потому, что корона
использовала правовые процедуры в политических целях.
Та же защита, которую обрел город Лондон, была бы
предоставлена и всем корпорациям, если бы возобладала
Палата Общин. Но законопроект по этому поводу прошел
в Палате Лордов большинством лишь в один голос, и он
так и не стал законом из-за перерыва в работе парламента,
объявленного королем. Если дело рассматривать в строгом
соответствии с законом, то защищенность Лондона как
корпорации (до акта William and Магу), а также и всех
остальных корпораций на тот момент была самой минимальной.
Строгое следование этому закону всегда смягчалось теми
же средствами, с помощью которых почти неограниченные
законные полномочия, вверенные (и во многих случаях —
весьма неосторожно вверенные) короне, удерживаются в
приемлемых границах. Я имею ввиду те существенные
полномочия надзора и контроля, принадлежащие Палате
Общин, по поводу которых людям недалеким было внушено,
что они-де представляют собой посягательство на
королевские прерогативы. Закон в своем буквальном значении
отнюдь не является таким уж другом прав подданных, как
463
Леонид Поляков
им внушают. Люди в этой отрасли знания наиболее
искушенные сразу же усматривают опасность в передаче
корпоративных прав высшей политической значимости на
рассмотрение трибуналов, не являющихся независимыми.
Общие положения закона на это счет обычны и
элементарны. Вопросов они не вызывают. Но весьма нелегко
определить, какие именно действия или же какого рода
бездействие приводят корпорации к утрате их прав. Сама эта
доктрина столь растяжима, что, предоставляя решающую роль
фактору благосклонности или предвзятости, фактически
отдает корпорации в безраздельное господство короне. С
другой стороны, несомненно верно, что всякое
подчиненное корпоративное право должно быть под контролем, под
высшим управлением и должно подлежать изъятию по
причине, предусмотренной в самом акте предоставления этого
права. Тут разум и закон согласуются друг с другом.
Но в каждом решении суда, касающемся
корпоративного права огромной политической важности, политика и
благоразумие присутствуют в немалой степени. В компетенцию
же судов рассмотрение этой стороны дела совершенно не
входит, а попытка смешать эти идеи с чисто правовым
подходом не имела бы иного результата, кроме ущерба
репутации как органа правосудия, нанесенного тому самому суду,
в котором данное дело предполагалось к рассмотрению.
Нужно, кроме того, отметить, что, если в результате
рассмотрения в суде выносится приговор об утрате права, то
суд не в силах ни изменить, ни смягчить приговор.
Привилегия ликвидируется целиком. И вся корпоративная
собственность переходит в руки короны. И тем, кто держится
новых доктрин относительно власти Палаты Общин, стоит
хорошенько поразмыслить над тем, как в таком случае
можно будет восстановить корпоративные права и вернуть
назад собственность из рук короны. Но парламент может
делать то, чего не могут и не должны пытаться суды.
Парламент вправе придать соответствующий вес всем
политическим соображениям. Он может менять, он может смягчать
и может обеспечить защиту всему, что сочтет не
подлежащим отъему. И вряд ли парламент когда-либо присвоит себе
компетенцию в вопросах, касающихся обычных корпора-
464
Комментарии
ций, за исключением тех случаев, когда кто-либо
попытается инициировать изъятие их привилегий.
Случай же Восточно-Индийской Компании несопоставим
с привилегиями даже самых крупных из тех корпораций.
Ни один из малых или крупных городов этого королевства
не обладает монополией торговли за пределами своих
границ. И даже внутри этих городов монополия не является
полной. Компания же обладает монополией торговли,
распространяющейся на полмира. Первая корпорация
королевства имеет в своей юрисдикции лишь немногие вопросы
подчиненной ей полиции. Восточно-Индийская Компания
управляет империей с помощью всех своих предприятий и
всех своих отделений, от самой обычной бухгалтерии до
высших судебных инстанций государства, — империей, в
сравнении с которой Великобритания составляет лишь
респектабельную провинцию. Оставить эти предприятия без
высшего надзора было бы безумием. Позволить, чтобы их
дела рассматривались в судах низшей инстанции на
принципах ограниченной юриспруденции, — было бы
глупостью. И хорошо, если в компетенцию всей
законодательной власти входит исправление злоупотреблений,
сопоставимых с громадностью объекта, на который
распространяются их последствия.
Да, действительно, идея абсолютной власти ужасает, но
это возражение распространяется на парламентаризм как
таковой. А поскольку больше никто не в состоянии
пресекать и исправлять злоупотребления такой (грандиозной)
привилегией, то лучше всего, чтобы авторитет суверенной
власти находился там, где коррективы будут вноситься
наиболее эффективно. Эти коррективы будут внесены в силу
самого существа и хода парламентской деятельности, и
ввиду того кардинального различия, которое существует
между двумя палатами. На деле и фактически они создают
огромное количество, разнообразие и последовательность
судей и присяжных. Полнота, свобода и открытость
(публичность) обсуждений дает возможность легко отличить
действия власти от определений справедливости и разума. Там
одна предвзятость корректирует другую, а резкие
проявления партийного духа смягчают и нейтрализуют друг друга.
465
30-4215
Леонид Поляков
При том, что общий характер парламентских процедур
совершенно далек от всяческого насилия, сам
парламентский процесс имеет один общий недостаток. Все его
начинания оказываются неоконченными и неэффективными.
{Примеч. из англ. издания).
12 После того, как изъяснилась цель этого ложного
представления дел Компании, нет никаких сомнений в том, что
комитет этого парламента, утвержденный самими
министрами, оправдает те принципы, на основании которых
действовал предыдущий парламент, и представит на всеобщее
обозрение то ужасающее положение, в котором находятся дела
компании, а также изобличит масштабы своей
собственной клеветы. Благодаря откладыванию созыва нового
парламента, он уже попал в постыдное положение, дозволив
получать дивиденды в размере восьми процентов согласно
парламентскому акту и безо всякой причины, которая бы
оправдывала вообще получение дивидендов как таковых.
{Примел, из англ. издания).
13 Это будет очевидно всякому, кто примет во внимание
количество и разновидность директоров и служащих
Восточно-Индийской Компании, избранных в нынешний
парламент. Отношение нынешних министров к трудам
Палаты Общин, направленным на выявление беспорядков в
индийской администрации, ко всем их усилиям
реформировать тамошнее правительство без различия времени и
личностей, к этому причастных, станет ясным из фрагмента
речи нынешнего лорда-канцлера. После высокопарного
панегирика тем, кого палата Общин осудила в своей
резолюции, он сказал: «Да не введет нас в заблуждение доклад
комитета другой палаты, на который, я снова повторяю, я
обращаю столько же внимания, сколько я обратил бы на
историю Робинзона Крузо. Пусть деятельность Восточно-
Индийской Компании будет изучена честно и всесторонне,
пускай она будет оправдана или осуждена на основании
доказательств, предъявленных палате. Не входя в
существо дела, позвольте мне в нескольких словах ответить на
замечание благородного и ученого лорда о том, что
финансы компании находятся в затруднительном положении, и
что она в настоящий момент задолжала нации миллион
466
Комментарии
стерлингов. Когда выдвигается такое обвинение, забудет
ли парламент в своей справедливости, что компании не
дозволяют воспользоваться тем доверием, которое она имеет
благодаря своему величию и процветанию?» (Примеч. из
англ. издания).
ПИСЬМО Г-НА БЁРКА
К ЧЛЕНУ НАЦИОНАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ
В ОТВЕТ НА НЕКОТОРЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ
В ОТНОШЕНИИ ЕГО КНИГИ
О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ ВО ФРАНЦИИ
1 Письмо написано Берном в 1791 г. в ответ на
критические замечания и возражения, с которыми к нему
обратился член Национальной Ассамблеи Франции де Менонвиль
(de Menonville) по поводу книги Бёрка «Размышления о
Революции во Франции», опубликованной в 1790 г. Перевод
письма выполнен по изданию: The Works of the Right
Honourable Edmund Burke with a Portrait and the Life of the Author. Vol. 1—
VIII. London, 1823, vol. VI.
2 «Ничто не предстанет предо мною неожиданно» {лат.)
(см.: Publius Vergilius Маго, Aeneis, 6, 3).
3 Сведение к бессмыслице (лат.).
4 «Предоставляют оружию решать все» (лат.) (см.: Нога-
tius,ArsPoetica, 122).
а «Страдающих гнойным воспалением глаз от копоти
горящей массы» (лат.) (см.: Juvenalis, Satirae, 10, 130).
6 Кромвель Оливер (Oliver Cromwell, 1599—1658) — один
из вождей Английской революции 1649 г., руководитель
индепендентов (приверженцы церковно-религиозного
течения в протестантизме в Англии и ряде других стран;
оформились в конце XVI в. как правое крыло пуритан, во время
революции выражали интересы радикально настроенных
буржуа). Один из главных организаторов парламентской
армии, одержавшей победы над королевской в первой
(1642—1646) и второй (1648) гражданских войнах.
Опираясь на армию, изгнал из парламента пресвитериан, содей-
467
30*
Леонид Поляков
ствовал казни короля и провозглашению республики.
Подавил восстания левеллеров и диггеров, а так же
освободительные движения в Ирландии и Шотландии. В 1653 г.
установил режим единоличной военной диктатуры —
протекторат.
7 Хейлз (Hales, 1609—1676) — сэр Мэтью Хейлз — один
из самых авторитетных юристов в истории Англии.
Прославился высшей степенью независисмости и
объективности во время гражданской войны в Англии в 1642—1651 гг.
8 Вернет — см. примеч. 10 на с. 455.
9 Уильям III, принц Оранский. С 1650 по 1702 гг. был
правителем Нидерландов, а с 1689 г. стал королем Англии,
соправителем королевы Марии II Стюарт.
10 Мирабо — граф де Мирабо (1749—1791) —
французский политик, один из ораторов и лидеров представителей
третьего сословия в Национальной Ассамблее.
11 Прелат Отэнский — верховный иерей церкви города
Отэн (Бургундия, Центральная Франция). Очевидно
имеется в виду Шарль-Морис де Талейран-Перигор, епископ
Отэнский. Гамалиил — иудейский первосвященник (раввин)
начала I в. н. э.
12 Южная земля (лат.), — употребляется в значении
«неизведанные земли».
13 Магомет (570—632) — основатель ислама.
Почитается верующими как пророк единого бога — Аллаха.
и «На глазах у (всей) Азии» (лат.).
10 Имеется в виду имперская судебная палата в г. Вец-
лер — один из основных властных институтов Священной
Римской империи.
16 Бёрк именует французского короля традиционным
титулом средневековой феодальной Европы, называя его
верховным сеньором своих вассалов.
17 Карфаген — см. примеч. 23 на с. 433.
18 Баязид I Молниеносный (1360—1403) — турецкий
султан, вел активную завоевательную политику в Малой Азии
и на Балканах, отвоевывая территории Византийской
империи. Разбит и взят в плен Тамерланом в 1402 г.
19 14 июля 1789 г. — день, когда парижская
революционная толпа захватила тюрьму Бастилию и растерзала ее
468
Комментарии
охрану — команду инвалидов. Считается днем начала
Французской революции и является национальным праздником
Франции. В ночь с 5 на 6 октября 1789 г. произошел
знаменитый поход на Версаль парижской черни, которая
захватила короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту
в плен и доставила в Париж.
20 Руссо Жан-Жак — французский писатель, философ и
композитор. Его трактаты «О началах и основаниях
происхождения неравенства» (1754) и «Об Общественном
договоре» (1762) явились идеологическим обоснованием
Французской революции
21 Поликлет (вторая половина V в. до н. э.) —
древнегреческий скульптор, представитель высокой классики.
Сохранилось два фрагмента сочинения Поликлета «Канон»,
в котором выводится числовой закон пропорций
человеческого тела.
22 Имеется в виду визит Ж.-Ж.Руссо в Англию.
23 Сократ — см. примеч. 65 на с. 445—446.
24 Бёрк имеет в виду знаменитую автобиографию
Руссо — его «Исповедь». По свидетельствам биографов Руссо
установить истинность всех его «признаний», очень
сложно. Но очевидно сходство с другой автобиографией —
«Исповедью» Августина Блаженного, написанной на тысячу
триста лет раньше. Построение и сюжет обеих книг весьма
схожи, и есть основания предполагать, что Руссо
намеренно копировал Августина, чтобы резче подчеркнуть
различие между богоискательством католического святого и
своей жизнью просвещенного скептика-деиста.
25 «Они захотели, чтобы учитель был вместо святого
родителя» {лат,) (Juvcnalis Decimus Junius, Satirae, 1, 29).
26 «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) —
психологический роман Ж.-Ж. Руссо.
27 «Когда дошло до истины, чувства и нравы
воспротивились, и сама польза оказалась чуть ли не матерью
законного и справедливого» (лат,) (см.: Квинт Гораций Флакк,
Сатиры, 1 кн., 3, 97—98).
28 «Каждому его дом должен быть надежнейщим
убежищем» {лат.).
29 Вольтер — Франсуа Мари Аруэ (1694—1778) —
французский писатель и философ-просветитель, деист. Сыграл
469
Леонид Поляков
огромную роль в подготовке Французской революции
своим призывом к уничтожению католической церкви,
выраженным в знаменитой формуле: «Раздавите гадину!»
Гельвеций Клод Лнри (1715—1771) — французский
философ-материалист, сторонник учения о решающей роли
среды в формировании личности. Это учение также вошло
в идейный багаж французских революционеров-якобинцев.
30 Бёрк иронически сравнивает Руссо, произнесшего речь
о всеобщем мире, с древнеримским поэтом Вергилием
Публием Мароном (70—19 до н. э.), которого еще Данте избрал
себе в провожатые в путешествие по кругам ада в
«Божественной комедии». «Прощальные стихи Полл иона» (Propem-
pticon Pollionis) принадлежат древнеримскому поэту Цинне
Гельвицию. Руссо был гражданином Женевы, города,
который в древнеримскую эпоху назывался Гельвеция.
31 Генерал Монк — барон и герцог Джордж Монк (1608—
1670) — генерал армии Кромвеля. В 1660 г. во время
брожения и беспорядков, вызванных смертью Кромвеля и
недоверием армии к его сыну, унаследовавшему титул
Протектора, генерал Монк с верными ему частями захватил
Лондон и предложил созвать парламент, свободный от
давления армии. По решению этого парламента в Англии
монархия была восстановлена, а на престол был приглашен
Карл II — сын Карла I, казненного в 1649 г. по решению
так называемого «долгого парламента» (заседал с 1640 по
1652 гг.).
32 Карл II Стюарт.
33 Поворотное событие в истории Великобритании —
«славная революция» 1688 г., которая завершила собой
эпоху религиозных и гражданских войн, терзавших это
государство в XVII в. Последний король династии Стюартов —
Яков II (1685—1688) настолько рьяно принялся
восстанавливать королевскую власть во всех ее прерогативах и
настолько явно симпатизировал католикам, продвигая их на
ключевые посты, что все основные силы страны —
аристократия и англиканская церковь объединились в своем
противостоянии последнему Стюарту. Ему отказали в
поддержке даже тори, согласившиеся принять кандидата на
королевский престол от вигов — голландского штатгальтера
470
Комментарии
Вильгельма Оранского. Он и взошел на английский
престол под именем Уильям III. Именно с правления этого
короля верховная власть в стране фактически перешла от
короны к парламенту, в чем и заключается смысл «славной
революции».
34 Цитата из сочинения римского историка Корнелия
Тацита «Жизнеописание Юлия Агриколы», в русском
переводе звучащая так: «Злейшее из наших мучений
заключалось в том, что мы видели его (императора Домициана —
Л. II.) и были у него на виду» {лат.).
35 Депутаты Национальной Ассамблеи летнего созыва
1789 г.
36 Мунъе — депутат Национальной ассамблеи летнего
созыва 1789 г., сложил с себя полномочия после похода на
Версаль парижской революционной толпы 5—6 октября.
Лалли — граф Лалли — депутат Национальной
ассамблеи летнего созыва 1789 г.
37 Всесословное собрание (L'Etats Generaux), или
Генеральные Штаты — французский аналог русских Земских
соборов. Французские короли не созывали их с 1614 г. Созыв
Генеральных Штатов в 1789 г. был обусловлен острейшим
финансовым кризисом и огромным долгом, который казна
не в состоянии была выплатить. В мае Генеральные
Штаты начали свои заседания, и вскоре депутаты от третьего
сословия, составлявшие половину собрания, решили
отделиться и проводить заседания отдельно. Ряд депутатов от
первого (дворянство) и второго (духовенство) сословий
присоединились к ним, в результате чего новый орган власти
провозгласил себя Национальным Собранием.
38 Третье сословие (фр-)- В ходе выборов депутатов на
всесословное собрание 1789 г. третье сословие добилось
изменения традиционной пропорции представительства — по
300 депутатов от каждого сословия, закрепив за собой
право посылать 600 депутатов, чтобы уравновесить господство
первых двух сословий.
39 «Это казалось умирающим единственным спасением»
(лат.) (см.: Vergilius.Georgica, 3, 510).
40 Продолжение предыдущей цитаты из Вергилия,
звучащее следующим образом: «Тут же это стало причиною
471
Леонид Поляков
смерти. Укрепленные неистовством возожглись и, на
пороге тягостной смерти, сами свои рассеченные члены терзали
зубами» (лат.).
41 Палата Лордов — во Франции в свое время
существовал аналог английской Палаты Лордов (верхней палаты
парламента Великобритании,) — Собрание Пэров, также
высшей части родовой аристократии, крупных земельных
собственников. В отличие от палаты лордов, собрание
пэров происходило нерегулярно, чаще всего по требованию
короля. Звание пэра было ликвидировано в 1789 г.,
восстановлено в 1814 г. и вновь ликвидировано в 1848 г.
42 Палата Общин — см. примеч. 4 на с. 449.
43 «Пусть долог тяжкий труд — хвала все ж
бесконечней» (англ.).
44 Фейрфакс — барон Томас Фейрфакс (1612—1671),
главнокомандующий войсками Парламента во время
Английских гражданских войн между роялистами и
парламентариями. Его тактическое мастерство и личное мужество
сыграли немалую роль во многих одержанных парламентари-
стами на севере и юго-западе Англии победах. В 1650 г.
оставляет пост главнокомандующего в знак протеста
против предложения вторгнуться в Шотландию. Фейрфакс
удаляется с политической сцены, а в 1657 г. ссорится со своим
старым другом Кромвелем, к тому времени уже ставшим
Лордом-протектором. После смерти Кромвеля в 1658 г., он
помогает генералу Монку восстановить парламентское
правление, имея при этом перед собой реальную оппозицию в
лице армии.
Фейрфакс был одним из тех членов Парламента,
которые пригласили сына Карла I возвратиться в Англию в
качестве короля Карла II в 1660 г. Но осквернение тем
останков Кромвеля в 1661 г. привело его в ярость и навсегда
отвратило от подобных идей. В итоге, он уже никогда не
принимал участие в общественных делах.
45 По-видимому Бёрк имеет в виду план Тюрго
(генеральный контролер, назначенный Людовиком XVI в 1774 г.),
согласно которому во Франции должно было вводиться
представительное правление в виде системы совещательных
собраний. Низший уровень — приходские советы, затем го-
472
Комментарии
родские, окружные и провинциальные. Завершением этой
системы должно было стать национальное совещательное
собрание. Этот план не был реализован, а сам Тюрго был
уволен в 1776 г. Преемник Тюрго на посту управляющего
государственными финансами барон Неккер в 1788 г. начал
реализацию этого плана, инициируя созыв
провинциальных собраний. Однако требование немедленного созыва
Генеральных Штатов (Людовик XVI первоначально намечал
их созыв лишь через 5 лет) возобладало по всей стране.
46 «Больше предпочитаю невежество моих (людей)
скрытной образованности (тех) иных (лат.).
УКАЗАТЕЛЬ ИМЁН
Августин Аврелий
(Блаженный) — 469
Агамемнон — 442
Агесилай — 65, 431
Агрикола, Кней Юлий —
95, 444, 471
Адад-нерари III — 430
Аларих — 437
Александр Великий
(Македонский) — 65, 66, 84,
432, 441
Анаксагор — 100, 445
Анна Стюарт — 9,13,459,
427
Антигониды — 432
Антиох III Селевкид — 70,
437
Антонин Пий — 90, 443
Аристид — 100, 445
Аристион — 437
Аристотель — 432
Архелай — 436
Атилла — 439
Балмерино —140
Баязид I Молниеносный —
375, 468
Бёрк, Ричард — 41
Бёрк, Уильям — 19
Бернет, Гилберт — 263,
364, 365, 455, 468
Бешаи, лорд — 231, 246,
248—250, 252, 254
Блэкстоун — 463
Болингброк, виконт
(Генри Сент-Джон) — 13, 15,
16, 45, 47, 51, 427, 428,
447, 459
Вашингтон, Джордж —
450
Великий Могол — 461
Вергилий, Публий
Марон — 395, 447, 470, 471
Верни, лорд — 19
Веспасиан Тит Флавий —
90, 438, 443, 444
Вильгельм Оранский (см.
Уильям III)
Вольтер — 382, 393, 469
Галифакс, лорд — 17
Гамалиил — 366, 468
Гамильтон, Уильям —16—
18, 21
Ганнибал — 435
Гастингс, Уоррен — 30,31,
461
Гвичардини, Франческо —
60, 429
Гельвеций, Клод Анри —
393, 470
Генрих VIII Тюдор — 141—
144, 149, 449
474
Указатель имен
Георг I Ганноверский —
13, 455, 459
Георг И — 14
Георг III — 14, 17AS, 22,
30, 38, 461
Геродот — 430
Гитлер, Адольф — 7
Гоббс, Томас — 61, 429
Говард — 254
Гомер — 87, 442
Гордон, Джордж — 456
Даннинг — 270
Данте — 470
Дарий — 431
Дарилей, Генрих — 452
Домициан — 438, 471
Дорилай — 69, 436
Екатерина II — 32
Зенон — 445
Иаков (см. Яков I)
Идеи — 244
Исократ — 47, 429
Казалес — 402
Калигула, Гай Цезарь —
90, 99, 443
Карл I Стюарт — 9,18,429,
452, 470, 472
Карл II Стюарт — 9, 181,
452, 462, 470, 472
Карл Великий — 438
Карлайл, Фредерик Хо-
вард — 244, 454
Кассий Дион — 441
Кассий Херей — 443
Кимон — 445
Клисфен — 445
Колумб — 450
Кортес О. — 439
Коук, Эдвард — 48, 140,
429, 449
Крамник, Исаак — 16,19,
25, 26
Красе — 437
Кромвель, Оливер — 9,
363, 364, 397, 422, 467,
470, 472
Ксенофонт — 446
Ксеркс — 65, 431
Лалли, граф — 402, 404,
471
Леонид — 431
Ликург — 440, 446
Локк, Джон — 54, 442
Людовик XIV Великий —
9, 452
Людовик XVI — 469, 472,
473
Лютер, Мартин — 455
Магомет — 369, 468
Макиавелли, Никколо —
7, 8, 60, 80, 429, 446
Мардоний — 431
Марий — 435, 436
Мария II Стюарт — 452,
468
Мария-Антуанетта — 469
Марк Юнианий — 430
Медичи — 429, 446
Медичи, Лоренцо — 446
Менонвиль де — 34
Мильтиад — 100
Мирабо, Оноре Габриель —
468
Менонвиль — 467
475
Указатель имен
Мильтиад — 445
Минос — 440
Митридат VI Евпатор —
69, 435— 437
Моисей — 440
Монк, Джордж — 396—
398, 470, 472
Мор, Томас — 7
Мори, аббат — 402
Мунье — 402, 404, 471
Мурена — 435
Мэлони — 264
Навуходоносор II — 430,
438
Наджент, Джейн — 15
Наджент, Кристофер —15
Наполеон Бонапарт — 42
Неккер — 473
Нсктанабис II — 432
Нерон, Люций Домиций —
84, 98, 44U 443
Николай II — 12
Нин — 63, 430
Норт, лорд — 26, 29
Пума Помпилий — 441
О'Брайен К. К. — 32, 34
Ойер — 149
Октавиан Август — 437
Октавия — 441
Парменид — 445
Иерикл — 98, 445
Писистрат — 444
Писсаро Ф. — 439
Питт-младший, Уильям —
30, 31, 37, 461
Платон — 7, 446
Плутарх — 85, 437
Поликлет — 380, 469
Помпеи, Гней — 435, 437
Помпеи Трог — 430
Поуп, Александр — 105,
447
Прелат Отэнский (см. Та-
лейран-Перигор)
Пэйн, Томас — 6
Рем — 434
Ричмонд, герцог — 460
Рокингэм, маркиз — 18—
22, 24—26, 29, 30, 33, 453
Ромул — 434
Руссо, Жан-Жак — 7, 8,
380—383, 386, 388—390,
428, 469, 449
Р&й, полковник — 160,451
Сармак — 435
Саффокл, лорд — 244
Светоний (Гай Светоний
Транквилл) — 441
Сезострис — 61, 63, 430
Селевкиды — 437
Семирамида — 63,64,430
Сенусерт III — 430
Сеян — 442
Сократ — 100, 382, 446,
469
Солон — 93, 440, 444, 445
Стюарты (династия) — 9,
13, 470
Сулла, Корнелий Луций —
69, 70, 435—437
Сура Брут — 436
Сципион Старший — 435
Сэвайл, Джордж — 268,
284, 455
476
Указатель имен
Талейран-Перигор, Шарль-
Морис де (епископ Отэн-
ский — 468
Тамерлан — 468
Тантал — 456
Тарквиний Гордый — 434
Тацит, Публий Корнелий —
72, 438, 442—444, 471
Тезей — 440, 445
Теодорих — 439
Терминср — 149
Тиберий, Юлий Цезарь
Август — 90, 442
Тит Флавий Веспасиан
(сын Веспасиана Тита
Флавия) — 90, 443
Трайон — 172
Траян, Марк Ульпий — 90,
438, 443
Тюдоры (династия) — 449
Тюрго — 472,473
Уильям III (Вильгельм,
принц Оранский) — 9,
261, 365, 399, 452, 455,
468, 471
Уильяме — 455
Уиндхэм, Уильям — 457
Фарнак — 435
Фарр, Джон — 448
Фейрфакс, Томас — 422,
472
Фемистокл — 100, 445
Филипп II Македонский —
432
Флакк, Квинт Гораций —
469
Фокс, Чарлз Джеймс —
30, 31, 36
Харрис, Джон — 448
Хсйлз, Мэтью — 363, 468
Хоу, Ричард — 172, 183,
451
Хоу, Уильям — 172, 451
Хоффман, Росс — 22
Христос, Иисус — 438
Хукер — 442
Цезарь, Гай Юлий — 70,
437, 438
Цинна Гельвиций — 470
Цицерон — 126, 448
Четэм, лорд — 19, 21
Шаммурамат — 430
Шелберн, лорд — 30, 459
Шрюсбери, Чарльз Тэл-
бот — 264, 455
Эллиот, Уильям — 38
Эрманарих — 439
Ювенал — 447
Югурта — 70, 437
Юм, Давид — 156, 451
Юстин (Марк Юнианий) —
63
Яков I Стюарт — 190,452
Яков II Стюарт — 9у 13,
459, 462, 470
СОДЕРЖАНИЕ
Леонид Поляков
ЭДМУНД БЁРК:
ПОЛИТИЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ 5
В ЗАЩИТУ ЕСТЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА,
ИЛИ ОБОЗРЕНИЕ БЕД И НЕСЧАСТИЙ,
ПРИХОДЯЩИХСЯ НА ДОЛЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В
ЛЮБОГО РОДА ИСКУССТВЕННО
СОЗДАННОМ ОБЩЕСТВЕ. В ПИСЬМЕ ПОКОЙНОГО
БЛАГОРОДНОГО СОЧИНИТЕЛЯ К ЛОРДУ 43
ПИСЬМО ОТ МИСТЕРА БЁРКА К ДЖОНУ
ФАРРУ И ДЖОНУ ХАРРИСУ, ЭСКВАЙРАМ,
ШЕРИФАМ ГОРОДА БРИСТОЛЬ, ОБ
АМЕРИКАНСКИХ ДЕЛАХ 135
РЕЧЬ ГОСПОДИНА БЁРКА В ГИЛЬДЕЙСКОМ
ЗАЛЕ, В ГОРОДЕ БРИСТОЛЬ,
ПРОИЗНЕСЕННАЯ НАКАНУНЕ НЕДАВНИХ ВЫБОРОВ В
ЭТОМ ГОРОДЕ ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ
МОМЕНТОВ ЕГО ПАРЛАМЕНТСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 221
ОБРАЩЕНИЕ ПО ПОВОДУ ТРОННОЙ РЕЧИ
14 ИЮНЯ 1784 ГОДА 307
478
ПИСЬМО Г-НА БЁРКА К ЧЛЕНУ
НАЦИОНАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ В ОТВЕТ НА
НЕКОТОРЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ
ЕГО КНИГИ О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ ВО
ФРАНЦИИ 347
ПРИЛОЖЕНИЯ 425
КОММЕНТАРИИ 427
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН 474
НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ
Эдмунд Бёрк
ПРАВЛЕНИЕ, ПОЛИТИКА И ОБЩЕСТВО
Редактор Г. Э. Кучков
Оформление Я. Д. Саркитова
Верстка А. Н. Саркитова
Корректор В. Е. К лиманов
Издательство «КАНОН-пресс-Ц»,
113054, г. Москва, Стремянный пер., д. 31/1.
Серия ЛР № 066291
По вопросам реализации звонить: 113-31-31.
Подписано в печать 15.04.01. Формат 70х901/32- Печать
офсетная. Гарнитура SchoolD1. Бумага офсетная.
Усл. печ. л. 19,5. Тираж 2000 экз. Заказ № 4215
Отпечатано в полном соответствии
с качеством предоставленных диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат».
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.
ISBN 5-86090-044-9